Библиотека / Фантастика / Русские Авторы / ЛМНОПР / Мелемина Евгения : " Последний Инженер " - читать онлайн

Сохранить .
Последний Инженер Евгения Мелемина
        Люди пережили эпоху Мертвых - эпоху загадочных машин, отнимающих человеческие души.
        Люди пережили эпоху Конструкта - эпоху полного контроля над разумом и эмоциями.
        Люди пережили эпоху Биоинженерии - эпоху бессмертия, закончившуюся губительным для планеты перенаселением.
        Переживут ли люди войну Последних Инженеров - пастырей ушедших в прошлое великих технологических эпох?
        Евгения Мелемина
        Последний Инженер

* * *
        Глава 1
        Скоростной поезд сошел с рельсов на участке пути между Балежней и Новатой. Оба города числились в списке мертвых и были окружены давно нехоженными лесами. Карта сообщала, что дорога сохранилась и шла параллельно железнодорожным путям.
        Полицейский, встреченный на последнем перекрестке, об аварии уже знал и на вопрос Караги о дороге ответил:
        - Если поваленных деревьев нет, проедете. - Глянув внутрь салона джипа, он укоризненно заметил: - Девок катаешь.
        Юга высунулась из-за плеча Караги и смущенно улыбнулась.
        - Скройся, - сухо сказал ей Карага, а офицеру пояснил: - Это коллега.
        Форма висела на Юге мешком - на нее на складе не нашлось нужного размера, и оттого она выглядела, как ребенок, решивший поиграть в спасателя.
        Балежня промелькнула первой: плотный городской сектор типовой коробочной застройки, совершенно пустой, без единого яркого пятна. Прокатился и заброшенный пригород ослепшими домами, заборами из выгнутой парусом сетки, дощатыми и - редко - железными и ржавыми. Одна из улиц звалась Центральная, а вокруг стоял лиственный лес, наступающий на проросшие жидким вьюном огороды.
        - В Новате еще хуже, - сказала Юга, с любопытством разглядывая безжизненные пейзажи. - Почему люди отсюда ушли, как ты думаешь?
        - Потому что здесь поселилось чудовище по имени Как-Ты-Думаешь и дожаривалось к ним с этим дурацким вопросом.
        Юга слегка улыбнулась и снова прижалась к стеклу.
        Балежня быстро осталась позади. Дорога, обещанная картой, оказалась разбитой, в язвах глубоких ям. Спасательный внедорожник «Тереза» то нырял носом вниз, то задирал зад, будто карета, решившая прокатиться по танкодрому.
        - Два часа катимся, - вздохнула Юга.
        - На трупы приедем, - согласился Карага, сдерживая зевоту. - Налей мне кофе.
        Юга перегнулась через сиденья и вытащила большой термос, разрисованный яркими цветами. Отвинтив крышечку, она налила в нее кофе, сделала вид, что смакует первый глоток, и только после этого передала Караге.
        - Корица, - сказала она, - нравится корица?
        Карага неопределенно помотал головой. Он внимательно смотрел по сторонам в поисках поворота и на корицу внимания не обратил.
        - Через пару километров подзарядишь меня и будешь ждать.
        - Я останусь в машине? - расстроилась Юга.
        - Останешься. Будешь кофе допивать, а я пойду разгребать железо.
        - Жаль, - с тоской сказала Юга. - Смотри, белочка!
        - Белочка-стрелочка…
        Затрещала старая рация. Через помехи и вой донесся голос:
        - Семерка! Вы где?
        - Почти на месте, - отозвался Карага, прижимая рацию к губам. - Что там?
        - Каша.
        Карага остановил машину и повернулся к Юге.
        - Разряд.
        Она протянула руки, обеими ладонями взялась за его виски и прикрыла глаза. На мгновение запахло озоном, проскользнула голубая искра, и Карага стиснул зубы от острой боли. Привычная боль от запуска энергообмена между живыми тканями и имплантами, с которой ничего не поделаешь, пока в организме есть хотя бы пара килограммов живого мяса.
        - Хорр-рошо, - пробормотал Карага, как ныряльщик-морж, выбравшийся из проруби. Его потряхивало, синие блики блуждали под кожей, коротко стриженный ежик седых волос встал дыбом. Он остановил «Терезу» на обочине и вышел.
        - Оставайся тут, - приказал он Юге. - На солнце не задерживайся - перегреешься.
        Солнце добралось до высшей точки и раскалило асфальт, но в лесу было сыровато, прохладно. Малинник стоял влажным, трава тоже, и только березовые шелковые стволы сияли сухо и холодно.
        Вдалеке затрещал вертолет, и Карага отправился на звук. Поначалу, пока его еще можно было видеть с дороги, он шел уверенно, но медленно. Как только дорога исчезла вместе с запыленным джипом и Югой, выбравшейся собирать ягоды в свернутый кулечком газетный лист, Карага перешел на быстрый неутомимый бег. Для него мир оставался статичен даже на большой скорости: картина сменяла другую, не сливаясь и не искажаясь, а для случайного свидетеля сам Карага показался бы размытым пятном, мчащимся с нечеловеческой скоростью.
        Пару веков назад возникла бы легенда о лесном страшном существе, а сейчас любой турист схватится за трубку и взволнованно доложит: по лесу шляется меха. Да, точно меха. В лесу под Балежней. Приезжайте срочно.
        И выехали бы пять опасных и бронированных по самые зеркала «Колоссов», а в них - сумрачные бригады с поставленными между колен автоматическими разрядниками
«Фокус», способными превратить накачанного энергией Карагу в груду металлолома, облепленного дымящимся мясом.
        Такой риск существовал всегда. Отправляясь на место катастрофы, Карага всегда держал в голове мысль, что этот выезд может стать последним. Он не доверял людям, не доверял даже Берту, который сам обратился к нему за помощью десять лет назад, а теперь ждал его на месте крушения скоростного поезда Столишня - Карвардцы.
        Спасательная бригада Берта состояла из пятидесяти человек, и среди них мог найтись тот, кто в один прекрасный день решит, что получать помощь от меха - несовместимо с чувством человеческого достоинства, и тогда Берту придется сдать Карагу из соображений собственной безопасности.
        Юга знает, что делать в таком случае: она должна будет спрятаться, а потом вернуться к Кали с докладом, мол, так и так, лишились вы, Бензиновая Матушка, своего героя, погиб во цвете лет, матерясь и скрипя зубами.
        Кали вычеркнет имя Караги из своей памяти, вычеркнет всю его историю, судьбу и данные - она экономит место на своих жестких дисках. Так и закончится их любовь.
        Солнечный блик остановил Карагу. Пробившееся сквозь чащу небо безмятежно синело, земля пошла под уклон, и лес закончился, перебитый напополам стальными рельсами. Рельсы выходили из-за поворота, тянулись ровными нитями, но обрывались, чудовищным напряжением выдернутые и приподнятые, как будто намеревались отправить поезд ввысь, как кабинку развлекательного аттракциона.
        Насыпь разметало с такой силой, что щебень застрял в стволах ближайших деревьев. Несколько берез вывернуло из земли, и они повалились на траву.
        Поезд лежал на боку. Хвост улегся ровно, будто собрался отдохнуть, а середину закрутило в тугой жгут, три вагона сплелись в едином порыве, головная часть сплющилась гармошкой. Кое-где блестело целое стекло, но остальные рассыпались мелким крошевом. Надпись «Столишня - Карвардцы» превратилась в «шня - Кар», буквы и номера рассыпались детской азбукой.
        Запах горячего металла, пыли и особый запах - запах большой катастрофы, ни с чем не сравнимый и неописуемый, предвещал гору трупов.
        Они уже были - множество их, наспех прикрытых мятыми пледами, цветными полотенцами и покрывалами, в рядок лежали на солнышке, и вокруг них бродил с электронным блокнотом спасатель из бригады Берта.
        Медики из Балежни сосредоточенно возились вокруг тех, кому повезло больше, везунчики тоже лежали кто на травке, кто на брезентовых носилках, и их спешно обвязывали, фиксировали, чтобы погрузить в вертолеты, болтающиеся над местом крушения.
        Вертолетов было два, оба в оранжевых цветах спасательной службы. Военные то ли еще не добрались, то ли попросту махнули рукой - они редко оказывали помощь в делах такого рода, по горло занятые вопросом безопасности людей от бездомных, меха, анаробов и черта лысого.
        Первыми отреагировали собаки. Они, вынюхивающие живое под завалами, разом повернули морды к Караге и затявкали на разные лады. Гигант сенбернар Ухо - басом и подвывая, шотландка Келли - протяжно и мелодично.
        Обрадовался только Пират - пес без роду-племени, неясного пола и вида, лохматый черный бес, лишившийся глаза в пучине своего темного собачьего прошлого.
        Он разулыбался, высунув красный флажок языка.
        - Работай, - с симпатией сказал ему Карага и спустился с насыпи, притормаживая обеими ногами, - щебень рассыпался и катился вниз, защитная сетка, удерживающая его на склоне, была сорвана и висела на какой-то осинке.
        Карага прошел вдоль девятого вагона, рассматривая повреждения и пытаясь заглянуть в окна. Тщетно - почти все они были загромождены сорванными сиденьями, чемоданами, полками и прочим хламом. В одном окошке вместе с хламом и креслами показалась оторванная рука с черными продольными полосками на белой вялой ладони.
        Вряд ли ее владелец был жив, но проверить стоило, и Карага взялся пальцами за раскаленный солнцем металл. Легонько нажав, он смял его, как мокрую бумагу, отвел в сторону целый пласт толстой обшивки, и та поддалась с оглушительным визгом.
        В образовавшуюся дыру вывалилась клетчатая сумка, начищенный ботинок и какой-то кабель, впрочем, без единой искры.
        Отбросив все это в сторону, Карага пригнулся и пролез в вагон. Внутри все напоминало о смерче из старой сказки, том самом, который унес в волшебную страну домик с девчонкой и ее песиком.
        Все, что могло быть сломано, было сломано, все, что не могло быть сломано, было измято, скомкано, как в припадке ненависти комкают и сминают любовные письма.
        Как всегда в таких случаях, обычные вещи превратились в немой укор: зонтик без ручки, растрепанная записная книжка, телефонная трубка с застрявшей в ней пластиковой щепой, кофейная чашечка с трещиной.
        Вещи в растерянности, люди мертвы или обречены на смерть, - так всегда бывает, и странно то, что внутри, в эпицентре крушения, всегда стоит тишина. Голоса, лай собак, визг инструментов, стрекот вертолетов - все остается снаружи, а здесь всегда тихо.
        Или это иллюзия, майя, оберегающая рассудок, и без того переполненный впечатлениями и ощущениями?
        Карага считал всех тех, кто говорил, что эта работа давно стала привычной, лжецами или, по меньшей мере, идиотами. Сам он никак не мог привыкнуть к тому, что любой порядок находится в таком хрупком равновесии с реальностью, что за секунду может превратиться в хаос.
        Не мог привыкнуть к тому, что нигде нет безопасности, нигде нет места, в которое не могла бы добраться смерть с вечным своим спутником - разрушением.
        В девятом вагоне поднявшийся вверх рельс пробил пол, снес пассажирские кресла и протаранил потолок. Получилось что-то вроде канапе - слой за слоем на стальной шпажке. Снять вагон с рельса можно было, только распилив его на куски. Карага подумал и решил, что займется этим позже, сейчас его интересовали люди. За время работы спасателем он выработал особое чутье: мертвые не оставляют никакого ощущения, а живые будоражат и тревожат.
        Караге было тревожно. Он боялся опоздать и потому внимательно и аккуратно осматривал каждый метр пространства, не обращая внимания на неподвижные тела, от которых не исходило никакого импульса.
        Он нашел то, что искал. Под изогнутой стальной полосой, вбитый под нее нечеловеческой силой, лежал парень лет двадцати. Бледный, с посиневшими губами, он казался бы трупом, но широко раскрытые глаза блестели, а из придавленной рельсом руки текла кровь.
        Карага присел на корточки, вынул из кармана рацию и сказал:
        - Берт, пришли мне в девятый толкового медика.
        - Ты уже на месте? - через несколько секунд откликнулся Берт.
        - Работаю.
        - Отправляю Энджи.
        Карага убрал рацию, нагнулся еще ниже и присмотрелся. Прямо за парнем, в углу, в нелепой и страшной позе лежал еще один человек, и лысая его голова была похожа на блестящий и влажный шар для боулинга.
        Воротничок его рубашки и сама рубашка вымокли насквозь, разбухли. Этот человек находился на пороге смерти и дышал лишь по странной и отчаянной прихоти организма.
        Добраться до него было невозможно. Карага попробовал просунуть руку, но натолкнулся на препятствие - потревоженный парень тихо застонал.
        - Ага, - сказал Карага и попробовал рельс на прочность.
        Его можно было поднять, но не более чем на двадцать сантиметров, иначе следом потянется весь разваливающийся вагон, и неизвестно, к чему это приведет.
        - Слышишь меня? - спросил Карага у парня.
        Тот прикрыл глаза.
        - Молодец. Слушай внимательно. На твоей руке валяется здоровенная железка, и я смогу ее приподнять, но, чтобы освободить тебя полностью, нужно время. Это время есть у тебя, но его нет у того типа, который валяется прямо за тобой. Сейчас сюда придет медик, и ей придется проползти по тебе, чтобы спасти лысого. Что скажешь?
        Парень снова открыл глаза, облизнул пересохшие губы.
        - Ты точно выживешь, - пообещал Карага. - Позволь выжить и ему. Потерпи. Потерпишь? Будет очень больно, но хуже и так некуда, так что… Ну?
        - Да, - сказал парень надтреснутым голосом.
        Карага кивнул.
        - Я знал, что ты молодец. У тебя на лице написано: я славный чувак и готов позволить докторше прыгать на моих переломанных руках ради мужика, которого я знать не знаю…
        - Прекрати, - гневно сказала Энджи.
        Она появилась почти бесшумно и так и продолжила бы работать в полной тишине, потому что не любила Карагу, но, услышав его напутствие, не удержалась.
        - Уже прекратил, - согласился Карага и отодвинулся. - Еще пожелания?
        - Сделай что-нибудь, чтобы я туда пролезла.
        Караге удалось отогнуть рельс ровно на те двадцать сантиметров, на которые он рассчитывал. Содрогнулся весь вагон, посыпалась какая-то пластиковая мелочь, загудел в напряжении пол, и без того вспоротый и продолжающий разламываться на части.
        - Это все, - сказал Карага. - Дерну хоть на сантиметр дальше - все это развалится к чертям, и эти двое умрут.
        Парень с блестящими глазами выгнулся и взвыл. Вес, снятый с его плеча, высвободил заряд боли от десятка осколков кости, впившихся в мякоть мышц.
        Теперь он с ужасом смотрел на ту часть рельса, которая осталась лежать на предплечье и ладони.
        - Я сделаю укол, - строго сказала Энджи. На парня она почти не смотрела, уставившись в угол с медленно угасавшим лысым, - но все равно будет неприятно. Готов?
        - Неприятно, - хмыкнул Карага, - скажи сразу: тысяча гнилых зубов заболят одновременно и по всему телу! Наш милый героический доброволец, ты должен это знать.
        - Ублюдок, - фыркнула Энджи, всаживая иглу в плечо парня.
        - А ты дура, - сказал Карага.
        - Пошел вон отсюда.
        Карага пожал плечами. Его дело сделано, почему бы и не уйти? На очереди еще два десятка вагонов, и все их нужно обойти как можно быстрее.
        - Позовешь, когда можно будет убрать рельс.
        Он развернулся и выбрался из вагона, а вслед ему полетел режущий, страшный крик человека, по сломанной руке которого поползла увесистая тетка-медик с чемоданом капельниц и шприцев.
        Дальше все пошло по накатанной. Карага примкнул к команде, работавшей в десятом вагоне, потом перешел в одиннадцатый и дальше, и везде он выполнял работу, которую обычно выполняли с помощью электрических пил, резаков и домкратов: поднимал, освобождал, разрывал, пробивал.
        Трупов становилось все больше, но найдены были и выжившие - девушка с раздавленной грудной клеткой, пожилой господин с рваной раной в боку, перепуганный мальчик, отделавшийся синяками, и даже кошка, истошно мяукавшая в клетчатой переноске.
        Медики растаскивали пострадавших, вертолеты взмывали в небо, уходили и возвращались снова, и их стало четыре, а не два, Столишня все-таки прислала подкрепление, хоть и запоздало.
        Карага бок о бок работал с людьми, но перекинулся с ними только парой слов. Все они придерживались широко известного мнения: все беды на Земле произошли из-за меха, и страшное перенаселение, чуть не погубившее планету, тоже. Карагу терпели, понимая, что его способности грех не использовать в таком важном деле, как работа спасателя, но терпели еле-еле, и потому обстановка всегда была напряженная.
        Один только Берт относился к Караге проще, чем остальные, но и он никогда не связывался с ним вне выездов.
        Ничего личного.
        К семи часам пополудни Карага начал уставать. Он то и дело обращался внутрь себя и поглядывал на показатели заряда батареи. Энергия держалась почти на нуле. Можно было использовать аварийные энергосберегатели, но Карага не любил тратить резервы. Мало ли что может случиться…
        Разгребая мусор в головном вагоне, сплющенном в гармошку, он снял с петель дверь в кабину машиниста и проник внутрь, боком, расцарапывая руки и плечи. Машиниста и его помощника уже вынесли - одними из первых, через разбитое окно. Остались только лужица крови на приборной панели и прилипший к ней же клочок темных волос.
        Машинист погиб моментально, а помощника эвакуировали первым вертолетом, и теперь его жизнь была в руках пары опытных медиков и одного перепуганного интерна.
        В кабине не могло быть ничего интересного, и Карага заглянул сюда только для того, чтобы пробить удобный вход бригаде экспертов.
        Абсолютно ничего… кроме, пожалуй, стального цвета осколков-спиц, не похожих ни на деталь обшивки, ни на часть оборудования. Пучок согнутых стальных спиц, оплавленных на концах. Кусок мышечного волокна меха или анароба.
        Такой кусок могло выбить из тела меха метким выстрелом в упор. Карага нагнулся, поискал оружие и нашел. Прямо под приборной панелью, рядом с тугой педалью, называемой «кнопкой мертвеца», лежал пятизарядный «Комар».
        Он был цел и невредим и потерял только один разряд.
        - Мать твою перековать, - задумчиво сказал Карага, запихивая кусок мышечного волокна в один карман, а пистолет - в другой.
        Он внимательно осмотрел кабину, но не нашел больше ничего, что могло бы указать на участие меха в случившейся катастрофе, но знал, что эксперты найдут - если причина не выяснится сразу, они проанализируют все и найдут пыль, крошки, невидимые глазу, и докопаются до правды.
        Карага подумал и снова полез под панель, и там прижал «кнопку мертвеца» древком пластикового сигнального флажка, валяющегося рядом.
        Теперь каждый решит, что машинист, устав постоянно нажимать кнопку и сигнализировать машине о том, что жив-здоров, обманул ее, установив искусственное давление на педаль.
        Все бы ничего, многие так делают, но именно этому машинисту не повезло - его хватил удар или от духоты ускользнуло сознание, а поезд, не заметив утраты, продолжал набирать скорость на опасном повороте.
        Именно так и решит экспертная бригада и отпразднует удачное завершение расследования. Кто-то получит по шее, всех машинистов проверят и найдут в их кабинах так же хитро установленные сигнальные флажки, начнется кутерьма, и правды за ней не разглядит никто. Правду Карага утащит с собой в виде куска волокон и
«Комара», а Кали с ней, этой правдой, разберется по-свойски…
        Карага выбрался из вагона. Теперь он внимательно наблюдал за всеми, кто работает на крушении. Нет ли кого лишнего? Нет ли кого, кто с особым интересом посматривает на него, Карагу?
        Сколько он ни пытался найти что-то необычное, оно не показывалось и, видимо, ускользнуло отсюда давным-давно.
        У медиков поубавилось работы, небо стало темнее, солнце пекло уже не так настырно.
        Находки жгли Карагу через ткань спасательной формы. Лавируя между кусков металла, носилок, установок с электрическими резаками и прочим хламом, Карага добрался до Берта и сказал:
        - Моя работа закончена, Берт, я на нуле.
        - Уже? - спросил Берт, откидывая с лица пластиковое забрало шлема. Его загорелое лицо было утомленным, в уголках глаз скопились глубокие морщины. - А где твоя зарядка?
        - В машине оставил, - нетерпеливо ответил Карага. - Берегу девочку.
        Берт пожал плечом.
        - До сих пор ждешь подвоха?
        - Да, да, - пробормотал Карага, - я знаю. Если ты решишь меня подставить, то просто вызовешь «Шершней» в мою берлогу на Традиционной.
        - Только ты там не живешь, - хмыкнул Берт.
        Карага вскинул на него глаза и подумал, что сотрудничество, может быть, несколько затянулось.
        - Деньги будут на прежнем месте, - добавил Берт. - Не волнуйся, Крэйт, ты нам нужен позарез, и никуда мы от этого не денемся. Сам знаешь: в последнее время катастрофа за катастрофой.
        Карага знал. За последние три месяца случилось столько, что сложно было поверить. Рухнул мост над рекой, прихватив с собой два десятка машин и восемнадцать душ. На подлете к аэропорту Шишково пилот борта 734 «Авиа-феи» сбрендил, описал дикую дугу и свалил самолет на ангары, похоронив там более ста человек.
        На окраине Кревтени сгорел развлекательный комплекс «Сандра», не оставив после себя точного числа жертв - половина из них до сих пор медленно угасала в ожоговых центрах.
        Теперь вот - скоростной поезд.
        Катастрофы словно решили устроить семейный пикничок и собрались в одном месте и в одно время. До сегодняшней находки Карага не придавал этому особого значения, а теперь вдруг понял: все это могло быть взаимосвязано, и чудом можно считать то, что до сих пор никто не уловил связи…
        - Подойди к Энджи, - сказал на прощание Берт. - Она неделю возит с собой какой-то особенный чай для Юги. С лепестками подсолнечника, что ли…
        - Некогда, - сказал Карага, махнул рукой и полез на насыпь.
        Ожидая Карагу, Юга не сидела на месте, а обошла все ближайшие малинники и набрала целый кулек ароматных лесных ягод. Ягоды эти нужно было высушить и добавить к крепкому черному чаю, придав ему неповторимый малиновый аромат.
        Ягоды Юга положила на панель, где они матово мерцали розовым нежным светом, пронизанные солнечными лучами заходящего солнца.
        - Еда, - одобрил Карага, забираясь в машину. - Сто лет не жрал. Главное, не отравиться.
        Он запустил руку в бумажный пакет, зачерпнул малину огромной ладонью и отправил в рот.
        - Шмотки мои готовы? - спросил он, заводя машину.
        - Да, - сказала Юга. - Как все прошло?
        - Мимо прошло. Слушай сюда и запоминай: у Стрелицы высадишь меня, а сама поменяешь машину и поскачешь галопом… дай-ка сюда эту бумажку…
        Он вытащил из кармана найденные волокна и пистолет и завернул их в смятую газету, слегка запачканную малиновым соком.
        - Топаешь прямиком к Эвилу, отдаешь ему это.
        - Что это?
        - Отличный вопрос, но у тебя мозгов не хватит разобраться в ответе. Просто передашь ему сверток и доложишь, что найдено это на месте крушения поезда Столишня - Карвардцы.
        - Прямо к Эвилу?
        Карага покосился на нее:
        - Не тупи.
        Юга умолкла и зашевелилась только перед самой Стрелицей, доставая с задних сидений туго связанный пакет с вещами: вручную выстиранным защитного цвета свитером, джинсами и носками.
        Сам Карага носки менять бы не стал, но Юга придерживалась мнения, что чистым и свежим должно быть все, и с радостью добавила бы в пакет и новые трусы, но стеснялась.
        На окраине Стрелицы, района старых промышленных зданий, полуразрушенных и битком набитых бездомными, Карага переоделся, зайдя за машину. Юга старательно делала вид, что не смотрит, хотя ей очень хотелось смотреть во все глаза: огромное, массивное тело Караги притягивало, как притягивал бы взгляд новенький авианосец или ракетная установка.
        Эта мощь отличала армс-меха от остальных и до сих пор бросалась в глаза, хотя теперь считалась заслугой спортзалов.
        Во время Великого меха-уничтожения армс-меха уничтожали первыми, и так тщательно, что вряд ли кто из ныне живущих поверил бы в то, что остался в живых хоть один экземпляр.
        Карага был подозрителен и обладал особым чутьем, его прикончить не удалось. Он исчез из поля зрения наблюдателей, сменил имя, документы и место проживания и залег на дно.
        Тогда он еще считал, что временное безумие пройдет и можно будет вернуться на прежние позиции.
        Ничего не прошло. Общество раз и навсегда отказалось от реконструированных в лабораториях людей.
        Шли годы, и Караге стало казаться, что он остался последним, как гигантский потомок динозавра, доживший до настоящих времен на дне ледяного глубокого озера и недоумевающий, куда делись все остальные.
        Его грызла скука, и была даже попытка самоубийства, ничем не завершившаяся - встроенный аварийный модуль за шесть часов залатал повреждения, Карага восстал из мертвых и пошел за пивом.
        Зарядное устройство Караги издохло от сложной вирусной инфекции. Это значило, что впереди десятки лет муторной человеческой жизни. Иметь бессмертие в человеческом теле - занятная идея. Заслуживающая критики, но занятная. Иметь бессмертие в теле меха с пустой батареей - то же самое, что тысячи лет шататься по планете и водить за собой тысячи голодных, наглых и разозленных существ, требующих манны небесной.
        Карага настроился на худшее, и именно в это время к нему заявился Эвил. Расположившись в его гостиной, он представился и тут же перешел к делу.
        - Обстоятельства таковы, что нас осталось очень мало, - сказал он. - Увы. Думаю, вы понимаете пользу плодотворного сотрудничества.
        - Мне нужна новая зарядка. Обеспечите?
        - У нас есть такая возможность, - согласился Эвил и подал Караге узкую холодную ладонь. - Я очень рад, что вы готовы войти в нашу своеобразную коалицию.
        Карага вошел в «коалицию» и получил новое зарядное устройство - хрупкую маленькую Югу.

* * *
        Забрав пакет и ключи от машины, Юга помахала вслед Караге и поплелась к входу в подземную Сеть. Нужно было перебраться на ветку Столишни, найти там припаркованную
«Пчелу» и отправиться к Эвилу.
        Юга побрела прочь, прижимая пакет к груди и беспокоясь, хватит ли Караге заряда до следующего дня. Если он будет вести себя спокойно и ни во что не ввяжется - хватит, если вдруг что-то случится - не хватит…
        Карага не попросил разряда, а предложить сама Юга побоялась, не желая портить и без того плохое настроение напарника.
        О себе она не позаботилась. Не взяла сменной одежды и ничего из еды. Пришлось накинуть длинный бесформенный плащ-дождевик и им прикрыть спасательную форму.
        Она шла и шептала бесконечную считалку:
        - А за деревом дерево, а за деревом куст, а за кустом опять дерево, а за деревом дерево, а за деревом дерево, а за деревом куст. А за кустом опять дерево…
        Перед встречей с Эвилом Юга всегда робела.
        Бормоча про себя, она добралась до входа в подземку и обнаружила кругом людей - они медленно стекались вниз, черно-серой рекой уходя в быстрые сверкающие поезда.
        Мало кто обращал внимание на крошечную девушку в темном плаще и с газетным свертком в руках. Югу редко замечали, и в этом были ее беда и преимущество. Преимущество потому, что ей можно было поручать важные задания без опаски привлечь внимание, а беда потому, что ее постоянно толкали, затирали и сдавливали, как маленькое животное, попавшееся на пути табуна лошадей.
        Запрятавшись в дальнем углу переполненного вагона, Юга неожиданно успокоилась и с гордостью подумала о том, что несет что-то действительно важное, что-то, о чем Карага предпочел умолчать, а значит, он действительно ей доверяет.
        Во всех выгнутых окнах вагона подземного поезда ей мерещился Карага.

* * *
        Карага пошел другим путем. Миновав освещенные улицы с офисами детективных контор, в которых обычно обретались бессменная секретарша с запахом плохих духов, сигаретный дым и мастер слежки, страдающий с перепоя, он свернул на пустырь, утыканный арматурой от ушедшего в землю фундамента.
        На всем вокруг лежали лиловые отблески гигантской Спирали, и земля под ногами тоже слегка светилась: кольца Спирали напитывались энергией глубоко под ней.
        На другом конце пустыря виднелось серое приземистое здание полицейского участка. Возле него припаркованы были черно-синие «Колоссы», пахнущие пылью и синтетической нефтью.
        Карага обошел «Колоссов» с уважением. Ему давно хотелось приобрести такую машину, но разъезжать на авто военно-государственного образца было бы самоубийственной затеей. Приходилось восхищаться издали.
        Пройдя плохо освещенный коридор, Карага кивнул дежурному, поедающему бутерброд с колбасой, и натолкнулся на спешащего навстречу Джерри, а тот сразу расплылся в улыбке и показательно позвенел ключами.
        - Пойдем, пойдем, Крэйт, - сказал он. - Много вкусного тебе припас…
        Он поспешно побежал вниз по лестнице, ведущей в подвал, и там начал греметь решетками и задвижками.
        Карага спустился следом, подождал, пока распахнутся ржавые двери, и вошел пригнувшись.
        В подвале было сыро и пахло землей. Погреб, а не подвал. Несколько ламп в жестяных плафонах, деревянный стол с бумагами, за которым дремал сержант с перебитым носом.
        - Выйди, - сказал Джерри сержанту.
        Тот моментально проснулся, подпрыгнул и исчез в боковой двери.
        - Ну-с, - провозгласил Джерри, бросая ключи на стол и обводя рукой помещение, - выбирай. Созрели ягодки, пришел садовник…
        Карага заглянул за решетки.
        - Ну и урожай, - сказал он скептически.
        - А чем плох? - удивился Джерри. - Красивые девки. Раньше были сплошь крысы помойные, а сейчас - принцессы! Моются!
        - В том-то и проблема, что моются, - проговорил Карага, разглядывая двух женщин, смирно сидящих на лавке за прутьями камеры. Одна, огненно-рыжая, осмелилась поднять глаза и даже усмехнулась. Вторая безразлично жевала жвачку и почесывала ногу. - Смысл хобби, Джерри, в том, что ты остолоп, не приносящий пользы обществу и семье, вдруг становишься воспитателем, наставником, богом и жрецом одновременно. Жрец и бог должен усмирять, карать, учить и воодушевлять. В этом и есть интерес, и раньше дамочки под него подходили - было что ломать, было что приручать. А теперь что? Новое поколение, Джерри, они хотят вкусно жрать и сладко спать и наводят блеск ради того, чтобы им это обеспечили. Могу поспорить, что ты за этой парочкой не особо гонялся, а взял тепленькими с какой-нибудь парковой скамейки.
        - Почти, - настороженно отозвался Джерри. - Что, ни одна не подойдет? Сливать?
        - Сам посмотри, - пригласил Карага, постучал ладонью по прутьям и повысил голос: - Дамы, пороться будем?
        Рыжая плотоядно улыбнулась, вторая перестала чесать ногу и выдула розовый сладкий шарик из своей жвачки. Шарик лопнул, она медленно облизала губы.
        - Я не сексист, но в жизни не видел ни одной толковой бабы, - сказал Карага. - А эти так просто эталон тупости. Пнешь такую - полетит и спасибо скажет. Верно, милая?
        Рыжая весело ему подмигнула.
        - Вот. Мы друг друга поняли.
        - Так они все сейчас такие, - расстроился Джерри, - мне что теперь, лавочку прикрывать?
        - Ты узко мыслишь. Узко мыслишь, зато спишь крепко… ты зачем одних баб вылавливаешь? Думаешь, хобби на койке построено? Неправда. Смысл не в том…
        - Парни тоже есть, - вдруг воодушевился Джерри, но на Карагу посмотрел укоризненно. - Есть, есть… вон, в пятой сидит.
        Карага повернулся и подошел к крайней камере.
        - Ага, - сказал он. - Интересно.
        В пятой камере на полу, возле сломанной надвое старой скамьи, сидел подросток лет шестнадцати-семнадцати. Возраст бездомных определить обычно было сложно, но он явно уже оставил позади несчастное детство и еще не дошел до того возраста, в котором уличная шваль зарабатывает цирроз печени.
        Первое, что бросилось Караге в глаза, - шрамы. Даже при тусклом подвальном освещении было видно, что парень жил настолько весело, что пару раз пытался прекратить веселье и отправиться в лучший мир.
        Руки его были похожи на спущенную ткань портьер - порез за порезом, густо, беспощадно насаженные на каждом свободном сантиметре кожи. Были и другие шрамы - у виска, на скуле, на шее. Шрам на шее явственно указывал на то, что парню кто-то настойчиво желал отрезать голову, но либо не рассчитал, либо не успел.
        Одет он был по странной моде, популярной во дворах и переулках Стрелицы: в джинсы, вытертые на коленях до состояния паутины, мягкую куртку из паршивого кожзаменителя, высокие ботинки с резным протектором. На запястьях красовались татуировки-браслеты: изображение черных цепей.
        Карага знал множество значений уличных татуировок, но о цепях если и помнил что-то, то очень смутно.
        - Сюда иди, - позвал он парня, но тот не шелохнулся.
        - Он то ли глухой, то ли немой, - поделился Джерри. - Не умеет разговаривать.
        - Все он умеет. Дай печеньку.
        Джерри вернулся к столу дежурного, отодвинул пару ящиков и нашел среди бумаг и скрепок пакетик с вафлями.
        Одну он тут же надкусил, а другую протянул Караге. Карага просунул вафлю сквозь решетку.
        - Кушать, иди кушать. На, на. Не отравлю, не бойся. Видишь, капитан жрет и не кашляет. Иди, иди, не бойся… - подбадривал Карага. - Мы с тобой найдем общий язык… вот так, еще пару шагов. Тебя нужно отмыть, воняешь. Джерри, открой-ка решетку.
        Джерри недоверчиво посмотрел сначала на Карагу, потом на парня, подобравшегося слишком близко, но замок отомкнул и отошел в сторону, держа наготове полицейскую дубинку.
        - А нам, командир? - донесся голос рыжей. - Нам тоже сладенького хочется!
        - Тихо! - рявкнул Джерри, и эхо не успело затихнуть, а Карага пошатнулся и сделал два быстрых шага назад - парень выскользнул из камеры, высоко подпрыгнул и обхватил его руками и ногами, а зубами с видимым удовольствием впился Караге в лицо: Джерри со страху показалось, что прямо в глаз.
        - Сучонок! - удивился Джерри и замолотил дубинкой, стараясь не попасть по Караге.
        Парень держался цепко, несмотря ни на что. Он тяжело дышал, всхрипывал от боли, но задался целью повалить Карагу и мрачно вгрызался в его щеку. Потекла густая кровь, быстрыми струйками спускаясь по шее к вороту зеленого свитера.
        - Слезай! - заорал Джерри. - Убью, тварь!
        Размахнувшись, он врезал дубинкой в висок парня, и тот моментально разжал руки, откинулся назад и грохнулся о цементный пол с таким звуком, с каким сталкиваются бильярдные шары.
        Карага прислонился к стене, прижал ладонь к лицу.
        - Кусок оторвал, зараза, - хрипло пробормотал он.
        - Отгрыз, - подтвердил Джерри, - мяса клок… погоди, вызову кого-нибудь с аптечкой. Руками не трогай, а то занесешь чуму какую-нибудь. На клочке кожи висит…
        - Бинт, - сказал Карага. - Бинт принеси.
        В дальней камере в два голоса хохотали уличные красотки. Джерри, пробегая мимо них, с остервенением ударил дубинкой по прутьям, и все стихло.
        Карага выдвинул из-за стола стул сержанта, повалился на него и тоже засмеялся. Он по-прежнему держался за лицо, кровь текла между пальцев, но уже медленнее - процесс восстановления начался. Осталось только зафиксировать повреждение и ждать.
        - Прекрасный экземпляр! - радостно сказал он вернувшемуся с бинтом Джерри. - Кусается, падла! Воюет! Беру! Замотай мне рожу, будь добр…
        Все было оговорено и решено в кратчайшие сроки. Почесывая нестерпимо зудящую под бинтом щеку, Карага старательно вывел на клочке бумаги пароль к банковскому счету, предназначенному для оплаты таких операций, договорился о доставке и предупредил:
        - Смотри за ним внимательно, чтобы деру не дал. Не уверен я, что грузчики его удержат, если он примется им морды глодать.
        - Прививку от бешенства сделай, - буркнул Джерри, впрочем, очень довольный сделкой. И не удержался от любопытства: - Что с ним дальше-то будет?
        - Как всегда, - ответил Карага. - Продам. Он молодец, но слишком агрессивный. Для любителей хард-хобби самое оно, а у меня как раз такой клиент и есть.
        - Удачи парню, - усмехнулся Джерри.
        - Документы на него имеются?
        - Пока да.
        - И как его зовут?
        - Сейчас посмотрим… Написано - Кеннет Барц, но сам понимаешь… регистрационного чипа у него нет.
        - Ерунда. - Карага поднялся, пощупал бинт. - Спасибо, Джерри.
        - Доставлю в лучшем виде, - пообещал капитан и вскоре остался в подвале один, не считая двух бездомных девиц, осознавших, что никто не собирается их покупать.
        Обе они стали очень серьезными. Рыжая больше не улыбалась, брюнетка выплюнула жвачку.
        - Других клиентов у тебя нет? - тихо и тревожно спросила рыжая, и Джерри отрицательно покачал головой.
        - И что теперь будет?
        - Сольют вас, - пояснил Джерри, устало потирая запястье. - Не надо было попадаться, дамочки. Закон есть закон, а лимит стерилизации на наш район давно превышен.
        Брюнетка вдруг разрыдалась.
        - А что ты думала, - спросил капитан, не глядя на нее. - Думала, наплевала на регистрацию и живи свободно? Думала, попадешь в участок - и тут тебе красный ковер, цветы и шампанское? Думала, операцию сделают, чик-чик и все готово - трахайся дальше сколько влезет? Или считала, что вас для хобби разберут и будут вам ноги миндальным маслом натирать? Сказки кончились, - подытожил Джерри. - Начинается порноистория с летальным исходом. Сержант!
        Глава 2
        Юга была известна слабеньким и скучным характером. Все ее действия казались смешными, старание доходило до абсурда, а покорность - до идиотизма. Ее не могли любить, потому что она не позволяла себя любить и вызывала только жалость.
        Она походила на вечный насморк или слякотную серую погоду с теплым моросящим дождиком - ничего особенного, слегка неприятно, но жаловаться не на что.
        Такое впечатление Юга производила на тех, кто общался с ней редко. Карага знал и другую ее сторону: нечеловеческую преданность, уникальную исполнительность и верность. Если Юга доверялась, то отбрасывала всякую критику: всучи ей Карага пакет с человеческой головой, Юга точно так же старательно доставила бы его на место, не считая нужным рассуждать. Исполнительность была ее идолом - ее попросили об услуге, и собственная жизнь после этого казалась ей дешевле, чем важность задания.
        Именно поэтому Карага вручил ей пакет без опасений. Он знал, что Юга скорее умрет, чем потеряет или задержит доставку.
        Он не ошибся. Юга притащила пакет туда, куда ей было сказано, но задержалась под металлической дверью, набирая код за кодом и ожидая, пока система идентифицирует посетителя. Дверь была старой и работала с перебоями. Три раза система сбрасывала старательно введенный код, пять раз зависала на фазе сканирования и в итоге распахнулась с жутким скрипом.
        Юга поднималась по лестнице, робея, как всегда, перед встречей с кем-то из приближенных Кали.
        Пробравшись мимо глазков суетливо жужжащих камер, она вступила в жарко натопленную залу, напоминающую смесь бара и музея. Эвил любил живопись эпохи конструкта и собрал небольшую, но ценную коллекцию. Картины башнями возвышались за его спиной. Вращаясь, они демонстрировали скопление черно-белых линий и треугольников. Долгое рассматривание наводило на зрителя панические атаки, неврозы и паранойю. Конструкт отрицал ценность человеческого здравомыслия.
        На переднем плане, оторванная от шипящих башенных картин, стояла перламутровая барная стойка, за которой восседал скелет бармена. Над ним в три ряда висели хрупкие бокалы. Был ли скелет декорацией, никто не знал, а Эвил не распространялся.
        Он ежедневно менял скелету галстуки-бабочки. Сегодня это был желтый галстук в мелкую черную клетку.
        Эвил восседал в глубоком кожаном кресле и с выражением крайнего отвращения на лице грыз сухое печеньице.
        У Эвила было всего два выражения: этого самого отвращения, словно он жует горсть клопов и все никак не может проглотить, и другое - обычное, крайне благотворно влияющее на женщин, потому что Эвил принадлежал к тому типу мужчин, которых охотно приглашают рекламировать кофе.
        Портила его только ямка на подбородке, такая глубокая и круглая, будто кто-то ткнул пальцем и провертел дыру в еще неостывшей массе, а потом масса затвердела и стала лицом Эвила.
        Этот изъян сложно было заметить, потому что первое пристальное внимание обращали на себя глаза Эвила, а точнее - их пронзительный взгляд. Эвил всегда смотрел так, будто собирался кого-то сожрать. Женщинам это нравилось.
        В остальном он был менее примечателен, хотя по-особому правилен - правильной формы нос, скулы, даже уши - совершенно симметричные и аккуратные. Волосы и брови темные, глаза - еще темнее. Эвил любил солнце и загар и всегда был смуглым, словно зреющий каштан.
        Юга раскрыла было рот, но из боковой двери вдруг показалась коротконогая голая девица, встала на четвереньки и быстро поползла под ноги Эвилу, а потом замерла, низко опустив голову.
        Эвил поставил на ее спину блюдечко и чашку с чаем.
        - Почему одна, милая леди? - спросил он. - Где Крэйт?
        - В Стрелице, - пробормотала Юга и протянула газетный сверток. - Вот…
        Эвил отложил одно печенье в сторону и взял другое.
        - Ближе подойди.
        Юга глубоко вздохнула, подошла ближе и остановилась возле живого столика Эвила. Девица почти не дышала. Крошки печенья скатились в расщелинку между ее кругленьких ягодиц.
        - Найдено на месте крушения поезда Столишня - Карвардцы, - отрапортовала Юга и протянула сверток.
        Эвил протянул руку и цапнул пакет, развернул его и внимательно рассмотрел и пистолет, и кусок влажной мышечной ткани.
        - Это правая рука, - сказал он негромко, - вырвано отсюда.
        И он показал на свое плечо.
        Некоторое время было тихо. Юга молча смотрела в стену за спиной Эвила, девица-столик не шевелилась, Эвил думал.
        Наконец он наклонился, вытер заляпанные соединительной жидкостью руки о свисающие груди девицы, поднялся и заходил по комнате, взвешивая пистолет на ладони.
        - Это «Комар», выдается машинистам наземного и подземного транспорта, а еще - дальнобойщикам. Оружие против человека, а не против меха, но стреляли в упор - ткани оплавлены. Рана наверняка уже затянулась, и мы его так просто не найдем.
        Юга стояла неподвижно и слушала. Она боялась, что ее выгонят, и нечего будет доложить Караге.
        - По этому куску невозможно определить серию и номер - не сохранились ткани покрытия. Как ты думаешь, милая леди, что все это означает?
        - Что мы не сможем найти меха, который был в машине машиниста, - дрожащим голосом ответила Юга.
        - Верно, - согласился Эвил, положил пистолет на стол и поманил Югу жестом. Она сделала шаг вперед, старательно обогнув девицу-столик.
        - Он участвовал во всех ликвидациях катастроф последнего полугода? - спросил Эвил, в упор глядя в побледневшее лицо Юги. - Ты находилась при нем неотлучно? Он не оставлял тебя в других местах? Не исчезал до крушений?
        - Карага хороший человек, - твердо возразила Юга, - он не сделал бы ничего такого…
        - Да разве я тебя об этом спрашиваю? - удивился Эвил. - Я спрашиваю: он по-прежнему не замечает твоей симпатии, юная леди?
        - Вы спрашивали не об этом, - тихо ответила Юга, отводя глаза. - Вам его обвинить хочется и перед Кали похвастаться, что преступление раскрыли…
        - Я Крэйта знаю лучше, чем ты его знаешь, - сказал Эвил, уперся ногой в беленький бок неподвижной девушки-столика и мощным толчком отпихнул ее от себя. Девушка с глухим стуком ударилась о витые стальные ножки барного стула и тихонько взвизгнула.
        - Вот эту даму я купил у него, - заметил Эвил. - И на данный момент он мне подыскивает новенький, крепкий, экземпляр, поскольку эти надоели уже. Скучные.
        Юга беспомощно развела руками.
        - Значит, все-таки хороший? - уточнил Эвил, с интересом разглядывая Югу. - Я тебя расстрою, но Крэйт зарабатывает на хобби уже не первый год, и есть у него списочек с тремя сотнями имен и номеров. Ведет из любви к порядку.
        - Они все были бездомные, - уперлась Юга. - Бездомных можно…
        - Так, я понял, - поднял руку Эвил. - Можешь не продолжать. Сумасшедшая девчонка… но мне нравятся твои волосы. Из них получился бы замечательный ловец снов.
        - Я могу идти? - спросила Юга, отстраняясь от его руки.
        - Иди, - разрешил Эвил, глядя сквозь нее пустым, застывшим взглядом. - И держись крепче, маленькая леди. Дело такого рода, что оставшиеся в живых меха перед ним, как «Титаник» перед айсбергом. Если не успеем разобраться вовремя, всем нам придет благословенный конец.

* * *
        У Караги было пять квартир, и только одна из них оформлена на реально существующее имя. Квартира числилась за неким Крэйтом Полоссом. Без вести пропавший Крэйт отличался аскетизмом и жизнь вел безрадостную: в его квартире стены были черными, полы - каменными и ледяными, мебели мало, а кровать заменяли жесткие маты, устилавшие всю спальню.
        Карага ничего не стал менять, только добавил на диван пару кожаных подушек, встроил в душ массажный режим и оборудовал кладовку дверью со стальными решетками.
        С помощью этих мелочей он окончательно обустроился и считал квартиру на Столишной своим настоящим домом, а остальные - временным пристанищем и чем-то вроде гостиничных номеров, и поэтому доставку заказал именно на Столишную.
        По пути домой Карага завернул в магазин и купил для себя килограмм салата с тунцом и пять бутылок темного пива, а для Кеннета - пару банок тушенки. Опыт подсказывал ему, что для того, чтобы определить, кто в доме хозяин, нужно увидеть, кто что ест.
        Сложно корчить из себя повелителя, жуя тушенку, а парня надо сразу же немного осадить, иначе бинтов не напасешься.
        Рана на щеке уже зажила - остался лишь белый забавный полукруг, словно на Карагу наступил копытцем маленький пони. Этот след тоже должен был исчезнуть в ближайшее время, скорее всего наутро.
        Ожидая доставки, Карага побрился, умял салат, а пиво трогать не стал, решив сначала спровадить Эвила, а потом уже отдохнуть с бутылочкой.
        Эвил был недоучкой, которого выгнали из института, и потому репрессии он пережил. Никому в голову не пришло, что мрачноватый студент, работающий в лабораториях в стиле Йозефа Менгеле, окажется настолько талантлив, что спустя десятки лет останется единственным, кто способен обслуживать меха и их зарядные устройства.
        Карага его недолюбливал за привычку совать нос не в свои дела, но считал одним из лучших своих клиентов: Эвил никогда не жадничал и деньги платил в срок при том условии, что товар отвечал всем его требованиям.
        Купленный у Джерри пацан всем требованиям соответствовал и должен был принести хороший куш - Карага собирался завысить цену минимум втрое.
        Сам Эвил по полицейским участкам и подворотням в поисках подходящих экземпляров не шастал, считая это ниже своего достоинства.
        Пока Карага готовил камеру к прибытию жильца (постелил резиновый коврик и укрепил на железных прутьях пластиковую поилку), на улице отключили электричество.
        Три часа ночи, и до сих пор ни доставки, ни реакции на странную находку… должно же произойти хоть что-нибудь, подумал Карага и открыл первую бутылку пива.
        Эта мысль запустила цепочку событий: практически одновременно на лестнице появились грузчики со старательно закрытой пластиковой коробкой, напоминающей холодильник, и Эвил, оставшийся маячить за их спинами.
        Карага открыл дверь.
        Грузчики, матерясь, принялись таскать коробку туда-сюда по коридору, Эвил вошел с бледной улыбкой и тут же уселся в единственное кресло.
        Стыковку коробки и камеры-кладовки удалось провести со второй попытки, и то только потому, что Карага поставил бутылку и взялся за дело сам. Служба доставки старательно разыгрывала сцену невероятной сложности. Несмотря на их преувеличенные старания и страдания, Карага денег выдал ровно столько, сколько полагалось, и вытолкал ругающуюся братию обратно в подъезд.
        Эвил с кислым видом подошел к решетке, подергал замок и глубоко задумался.
        - Пива? - спросил Карага из обычной вежливости.
        - Нет, благодарю, - так же вежливо отозвался Эвил. - Дорого?
        - А ты посмотри на него внимательнее.
        - Да уж вижу. - Эвил постучал пальцем по решетке. - Больной какой-то…
        - Устал.
        - Он сдохнет, не успеешь ты глазом моргнуть, - с уверенностью сказал Эвил.
        - Почему это? - насторожился Карага.
        В хобби он понимал ровно столько, сколько любитель понимает в шахматах: знал основные принципы и ходы, но не вникал настолько, чтобы с первого взгляда разглядеть то, что разглядел Эвил.
        Эвил считался профи среди любителей хобби, и к нему стоило прислушаться.
        - Он долго не ел и не собирается, - пояснил Эвил, глядя на Кеннета, стоящего в углу кладовки в странной позе - его так вытянуло, что казалось, он повесился. - В полиции брал? Его явно уже загоняли до полусмерти.
        - Я купил еду, - сообщил Карага, открывая холодильник. - Будет жрать как миленький. С чего ему не жрать?
        Кеннет от еды напрочь отказался. Точнее, он не отреагировал на нее вовсе. Все так же стоял в углу и смотрел перед собой, и стал походить не только на повешенного, но и на утопленника, потому что весь посинел.
        Карага забеспокоился. Труп в квартире - масса возни, да и потраченных денег жалко… Эвил молча слонялся по комнате и наблюдал за мучениями Караги, а Карага изо всех сил пытался заинтересовать Кеннета едой: то выкладывал тушенку на тарелку, то перекладывал в руку и просовывал ее сквозь решетку.
        - Я еще здесь, - наконец напомнил Эвил.
        - Погоди ты…
        Эвил вздохнул.
        - Попей пивка, Крэйт, - сказал он. - Так уж и быть, преподам тебе маленький урок. Удивительно, как ты умудряешься вести дела, если не имеешь ни малейшего представления об особенностях процесса.
        Он отстранил Карагу, усадил его в кресло и поставил рядом бутылку пива и стакан.
        - Звукоизоляция в квартире хорошая? - спросил он на всякий случай.
        - Стопроцентная.
        - Это хорошо.
        Устроив Карагу, Эвил вернулся к решетке и сказал обычным, располагающим тоном:
        - Я вытащу тебя из клетки, отрежу твою правую руку и наделаю из нее стейков, и это будет единственное, чем я буду тебя кормить, а когда они закончатся, аппетит уже разгорится, и ты будешь просить еще.
        Кеннет впервые шевельнулся. Он поднял голову и посмотрел на Эвила с детским любопытством.
        - Пошли, - приказал Эвил, повернул ключ в замке и распахнул решетку.
        Он распластал Кеннета на полу, коленом прижал его правую руку к спине и попросил у Караги нож.
        - Эй! - сказал Карага, приподнимаясь в кресле. - Ты его сейчас изувечишь, а потом покупать раздумаешь. Куда я его тогда дену?
        - В мусорный бак, - отозвался Эвил. - Неважно, калекой или нет, если выживет - заплачу.
        - Никаких скидок, - проворчал Карага, протягивая Эвилу охотничий нож, подаренный ему то ли первой, то ли второй женой.
        Эвил взялся за рукоятку, и Кеннет впервые подал голос: вскрикнул отчаянно.
        На холодный каменный пол брызнула кровь и тут же просочилась в швы покрытия. Лицо у Эвила стало белое, совершенно белое, а глаза еще больше потемнели. Казалось, он настроился на операцию по замене сердечного клапана, а на самом деле просто перерубал плечо застывшего в шоке парня, размахивая ножом почем зря.
        Полетели лохмотья, брызги и мелкие темные капельки. Карага увидел, как длинная струйка крови вопреки всем законам физики поднимается за лезвием ножа вверх, словно пытаясь на него вскарабкаться. Потом увидел, как Кеннет утыкается лицом в пол и начинает биться о него, медленно поднимая и опуская голову.
        И вдобавок зазвонил телефон. Карага посмотрел на экранчик: Юга.
        - Погоди, - сказал он Эвилу и схватил его за руку, чтобы тот успокоился хотя бы на минуту. - Юга? Какого хрена ты звонишь по ночам?
        Некоторое время он слушал, прикусывая губу и глядя на расплывающуюся лужу крови под ногами.
        - Выхожу, - коротко бросил он, за шкирку приподнял опьяневшего, шатающегося Эвила и оттащил его от парня. - Еще один поезд. Прибыл на вокзал на всей скорости, врезался в людей, разбил платформу…
        - Как вовремя, - тяжело дыша, сказал Эвил. - Мы думаем, это работа маньяка.
        - Да, - согласился Карага, роясь в куче вещей в поисках свитера. - И он приобретает почерк. Ему очень понравились поезда.
        - Кали считает, что мы с тобой должны работать вместе.
        Карага мог бы возмутиться, потому что сам так не считал, но он умел экономить время, поэтому только неопределенно мотнул головой и сухо приказал:
        - Перевяжи парня и засунь обратно в клетку. У тебя есть семь минут до выхода.
        Эвил тоже умел экономить время, поэтому тут же присел рядом с Кеннетом и, внимательно рассмотрев рану, принялся перевязывать ее бинтом, который тремя часами раньше Карага снял со своей головы и бросил на пол. - Теперь точно сдохнет, - семь минут спустя сделал вывод Карага, нажимая кнопку лифта.
        - Нет, - покачал головой Эвил. - У него там спицы из биоинженерной стали. Так что извини, но твой нож скорее всего затупился. Это странно, но… обнадеживает.
        Карага посмотрел на него с удивлением, но быстро переключился на главное:
        - Бригада Берта уже на месте происшествия. Мы с Югой будем работать, а ты поменьше попадайся на глаза.
        Юга ждала в припаркованной у подъезда «Пчеле» и уже успела перебраться на заднее сиденье, освободив водительское место.
        - Садись за руль, - сказал Карага Эвилу. - Гони на Белый вокзал. Юга, разряд.
        Она протянула к нему руки и взялась за виски наклоненной головы. Снова вспыхнули синие огни, запахло так, словно молния ударила в мокрую землю.
        Эвил даже не обернулся. Осторожно миновав темную улицу, он вывел «Пчелу» на такой же темный проспект, подсвеченный по обочинам маленькими зелеными огоньками.
        По проспекту тащились две-три машины, их он обогнал, придерживаясь, впрочем, правил дорожного движения.
        - Почему на «Пчеле»? - отрывисто спросил Карага, приглаживая дыбом вставшие волосы. - Где «Тереза»? Форма? Как мы будем работать, идиотка?
        - Дело в том, - смешалась Юга, - что Берт нас не вызывал. Я узнала о крушении из новостей.
        Карага хмыкнул, а потом задумался:
        - Эвил, стой.
        И Эвил тут же ударил по тормозам. «Пчела» лишь слегка качнулась и пошла было боком, но он выправил ее и подогнал к обочине.
        - Вылезай и добирайся сам, - мрачно сказал Карага, - что-то идет не так, и не нужно тебя им светить.
        Эвил прикинул расстояние, кивнул и полез из машины прочь. Он быстро исчез в темноте, отчасти потому, что торопился, отчасти из-за черного длинного плаща, который всегда носил вместе с белыми рубашками и выглаженными брюками.
        Карага занял его место и повел машину дворами. Ему теперь казалось, что все вокруг предательски напряжено и только и ждет, чтобы обрушиться. Двадцать лет спокойной жизни полетели коту под хвост, и Карага обнаружил, что отвык от постоянного чувства настоящей опасности, а все, о чем он волновался раньше, - полнейшая ерунда по сравнению с тем, что будет дальше.
        Он молчал, заново примеряя на себя шкуру вечно преследуемой жертвы, и потихоньку загорался азартом: опасность напоминала ему хороший массаж, после которого восхитительно готовы к действию и мышцы, и мозги… впрочем, это мог быть эффект от переполненных батарей.
        Всплыла и мысль о брошенном дома Кеннете - если Карагу сегодня прикончат, парню тоже не жить, не выберется он из клетки, а орать бесполезно…
        Белый вокзал похож был на все вокзалы, вместе взятые. Состоял он из двух зданий, и одно из них было наглухо закрыто: старый терминал, битком набитый электроникой и выводящий к сверхскоростной вертикальной линии, которую почти демонтировали. О прежнем великолепии Вертикали напоминал только идущий вверх голубоватый рельс, окруженный кружевной аурой, тускло светящейся в ночном небе.
        Последний участок дороги то и дело пытались разобрать, но так и не смогли справиться с аурой. В старом терминале царило запустение, оттуда вынесли и уничтожили даже массажные кресла, но поговаривали, что не все так, как кажется, и на самом деле в здании все еще есть что вынести и приспособить себе на пользу.
        Второе здание, новое, представляло собой образчик неоклассицизма - приземистое, с обязательной колоннадой и львами, обнимающими колонны. Внутри обычно шумела толпа, пытаясь распределиться по трем залам: в зале ожидания с ободранными секционными стульями; зоне первого класса, где подавали кофе и беспорядочно переключали каналы на огромном, но дешевом экране; и зале матери и ребенка с буфетом, в котором продавалось подогретое детское питание.
        Электронное табло болталось справа от львов, и под ним обычно продавали мороженое, маслянистые пирожки в бумажных конвертиках и теплую газированную воду. За табло должны были начинаться турникеты, но их не было. Вместо них медленно оседало на землю пылевое облако, а пара спасателей в оранжевой форме деловито обтягивали облако красной полосатой лентой.
        Возле спасателей метался вопящий господин в мятом летнем пальто, на него пока никто не обращал внимания.
        Медики выныривали из облака и вытаскивали носилки. Фонарики на их шлемах бросали в темноту пронзительные белые лучи. Несколько «Терез» стояли поодаль, раскрытые настежь, и из них выгружали оборудование.
        Машины «скорой помощи» сгрудились стайкой. Их маяки медленно вращались, рассыпая синие и голубые блики.
        Казалось, по площади все еще носилось эхо - отголосок крушения. Карага разглядел поезд, вернее, его нос, плоский и весь в трещинах, будто гигантское яйцо, стукнутое об стол.
        - Сюда нельзя, - остановил Карагу охранник в темной форме железнодорожника.
        Карага не стал спорить. Он отошел в сторону и, пока Юга с испуганным видом озиралась вокруг, вызвал Берта по рации.
        - Где ты? - с интересом спросил Берт. - Стой там. Стой там и никуда не уходи.
        Охранник поглядел на Карагу с любопытством и тоже потянулся за рацией. Он отвернулся и что-то заговорил, постукивая себя по ноге сжатым кулаком.
        Юга подняла голову и вздохнула:
        - Как здесь раньше было красиво, наверное…
        Она словно не замечала заминки, разглядывая Вертикаль, ее ауру и едва различимые пики старого вокзала.
        Карага тоже посмотрел на Вертикаль, а потом перевел взгляд на охранника. Тот сделал вид, что занят укреплением временного ограждения. Аккуратно прилаженную ленту через секунду сорвал вынырнувший из тучи пыли Берт.
        - Крэйт! - радостно позвал он.
        Он торопился, шагал быстро и напряженно.
        - Держись, - тихо сказал Карага Юге и взял ее руку в свою. - Придется побегать.
        Юга кивнула и укоризненно посмотрела на Берта. Он поймал ее взгляд, моментально ощерился и сделал нетерпеливый жест. Охранник дернул оружие из кобуры и выстрелил один раз, потом два, а потом зачем-то ринулся вперед, продолжая бестолковую пальбу. Он упал через секунду, ударившись виском о край бордюра, дернулся и затих.
        Еще одним выстрелом подкосило Берта - с выражением безмерного удивления на лице он осел на землю и принялся сучить ногами, словно пытался куда-то убежать. Карага тоже удивился и обернулся: к нему через площадь ровным шагом направлялся Эвил с пистолетом в вытянутой руке. Плащ он нес аккуратно свернутым, прижимая его к боку локтем.
        Карага начал пятиться, стараясь прикрыть собой Эвила, который был слишком уж хорошей мишенью. Ему что-то мешало, и он не сразу сообразил, что именно.
        Оказалось, он тащил за собой обмякшую Югу, крепко держа ее за руку. С ноги Юги свалилась одна туфелька, юбка задралась, обнажив белые хлопковые трусики и плоский живот.
        - Возьми ее, - поспешно приказал Карага Эвилу, - возьми… черт, да у нее дыра в голове! Эвил, почини ее! На хрен меня, почини ее! Дай сюда пистолет…
        Эвил молча перехватил Югу, коснувшись ее затылка и вляпавшись рукой в мягкое и горячее. Пистолет отдал Караге и быстрым шагом направился в тень старого вокзала, перекинув Югу через плечо, как дамы перекидывают пышные горжетки. Юга-горжетка жалко болталась на ходу, белая юбка осталась задранной, и Карага поймал себя на мысли, что хочет побежать следом и поправить чертову тряпку.
        Заниматься подобными мелочами было некогда. Эвил уйдет - он всегда уходит, ужом проскользнет, протиснется в любую щель. Караге придется хуже.
        - Приказ: стоять на месте! - прогремел вдруг искаженный динамиками шлема голос, и выступил вперед лейтенант в черно-желтой форме «Шершней» и с разрядником наперевес. Карага кинулся бежать и метнулся за ряды машин «скорой помощи». Он не попытался покинуть территорию вокзала, зная, что на пустынной ночной дороге ему не скрыться, и в суматоху спасательных работ лучше не лезть - сдадут в два счета. Оставалось старое здание вокзала, а точнее - Вертикаль.
        Карага видел Вертикаль в лучшие годы ее существования. Когда-то десятки панорамных лифтов сновали туда-сюда, доставляя пассажиров на воздушные площадки платформ со стеклянными перегородками, внутри которых резвились разноцветные рыбы.
        Белый вокзал в свое время был символом Столишни и встречал пассажиров редкой красотой и атмосферой тропической планеты, теперь он высился молча и грозно, словно обиженный на то, что его покинули и оставили разграбленным, грязным и пустым…
        Вскарабкаться на Вертикаль было непросто даже Караге. Зеленоватая электромагнитная аура, двигатель поездов прошлых веков, так и не была отключена. Поначалу она еще была нужна для редких грузоперевозок, потом случился бунт против анаробной техники, и грузоперевозки перенесли на обычные железнодорожные пути, но ауру отключить уже не смогли.
        Ключ к загадке ауры был утерян навсегда, вместе с тонной инженерских мозгов, слитых одномоментно.
        Преодолевая ее терзающее давление, Карага полез наверх. Лифты давно не работали, ближайшая кабина замерла в сотне метров от земли, и нужно было попасть именно туда.
        Шум моторов возвестил о сборе «Шершней». Судя по реву, их много… машин десять, может, больше… и все они сейчас встанут на одно колено и каждый пальнет из разрядника, метясь в болтающегося на вышке Карагу…
        Потом он перестал слышать. Внутри первого кольца ауры трещало и гудело так, что в висках моментально начал колыхаться ядовитый кисель. Нестерпимо зеленое кольцо швырялось молниями, похожими на молодые елочки.
        Карага обратился внутрь себя и ужаснулся показателям батареи. Он лез вверх, цепляясь за балки и перекрытия, нарочно сминал их, как масло, оставлял оплавленные отпечатки пальцев, но энергии не убывало.
        Цепкие поля ауры не выпускали ни на секунду, треск стал оглушительным, поплыли какие-то звезды и лица - остатки прежних рекламных роликов. До обычного черного неба и лифтов ползти целую вечность, а «Шершни» уже палят по Караге, впрочем, достаточно осторожно, видимо, боясь обрушить Вертикаль.
        Капитан «Шершней» Дюк Ледчек стоял внизу и молча смотрел на свою неуловимую цель: меха окружали чертовы зеленые волны, из-за которых невозможно было прицелиться. К тому же никто не знал, что случится, встреться луч разрядника с электромагнитными полями древнего двигателя, поэтому нужно было соблюдать осторожность.
        Все же на пробу пальнули наугад вверх, надеясь на чудо. Труп вниз не шлепнулся, из чего можно было сделать вывод, что чуда не случилось.
        Лейтенант, первым заставший меха на месте крушения, стоял рядом и явно мучился.
        - Какой это меха, - бормотал он, - просто здоровый мужик. Я его знаю: он в Стрелицах постоянно бездомных закупает…
        - Флетчер, - сказал Ледчек. - Вызывайте вертолеты. С верхушки он никуда не денется.
        Флетчер кивнул и придвинул микрофон гарнитуры.
        Некоторое время капитан размышлял, есть ли смысл отправлять несколько человек следом за меха, но передумал: это могло быть опасно для жизни, а зачем рисковать, если террорист сам загнал себя на верхотуру?
        О том, что второе за сутки крушение поезда - террористический акт, капитан узнал совсем недавно и злился, потому что был из тех людей, кто каждый увиденный труп принимает на свой счет.
        - Вертолеты будут через десять минут, - доложил Флетчер, поправляя шлем и щурясь на верхушку Вертикали.
        - Ждем, - решил Ледчек. - Полная готовность! Никому не стрелять! Что там? Кто это? Медик? Чего? Зачем мне смотреть на трупы?
        Подбежавший с докладом сержант отозвался в том духе, что незачем, но надо что-то подписать, и это решило дело.
        Капитан Дюк Ледчек развернулся и зашагал к машине «скорой», откуда поступил вызов. Он чеканил шаг по вокзальной площади и одновременно думал о сотне важных вещей: когда будут вертолеты? Получится ли взять меха живым? Почему на асфальте столько крови? Кто там помирает в «скорой», требуя его немедленной подписи? Что подписать? Как сегодня заснуть? Виски или ром?
        - Смотрите, - заявил фельдшер, чуть ли не силком втаскивая капитана в хорошо освещенный салон «скорой». - Это тоже меха?
        На носилках лежал бледный и перепуганный господин в мятом летнем пальто. Дюк наклонил голову и оглядел господина. Тот ничем, кроме мокрых штанов, особо не выделялся.
        - Где вы его взяли?
        - Носился поблизости, - ответил, явно волнуясь, молодой фельдшер. - Подозрительно носился… в поезде все ранены или мертвы, а этот цел…
        - Я тоже был в поезде! - заорал господин, пытаясь встать. - Я не понимаю, что происходит! Развяжите меня!
        Тут капитан заметил, что господин привязан к носилкам на манер душевнобольного.
        - Что делать? - с надеждой спросил фельдшер.
        - Выбросить его из машины и положить сюда нуждающегося в помощи человека.
        - Но…
        - Я нуждаюсь в помощи! - снова завопил господин. - У меня шок.
        Фельдшер и Дюк переглянулись. В глазах фельдшера читалось желание отличиться, в глазах капитана - желание сломать кому-нибудь нос.
        - Вы меня зачем звали? - вскипел Дюк. - Что подписать?
        - Подписать, что меха обнаружен фельдшером шестой бригады, Юном Блейси… при вашем полном содействии…
        - Кретин, - бросил капитан и выпрыгнул из «скорой».
        Сначала ему показалось, что случилось что-то несуразное и город накрывает цунами.
        Потом он вспомнил, что никакого океана поблизости нет и быть не может, но тогда что это - огромное, темное и с зелеными всполохами несется к земле с протяжным воем, продирающим до костей?
        Со страху капитану показалось, что небо рушится, что валится здание старого вокзала, вздыбливается земля и звезды катятся градом. Все было намного прозаичнее - асфальт действительно поднялся, но не так уж высоко, здание осталось на месте, а вот Вертикаль, громадная вековая стрела, качнулась, надломилась и завыла всеми своими балками, сгибаемыми пополам. Вертикаль падала долго - секунды три, и все это время капитан стоял с открытым ртом, не обращая внимания на пронзительный визг фельдшера за спиной. Потом капитана приподняло и шмякнуло на бок, посыпалась плитка, пыль поднялась стеной, и протяжный стон рухнувшей башни превратился в грохот такой силы, что разразившийся над головой гнев божий показался бы в сравнении с ним детским лепетом.
        Разбитые лифты рассыпались на тысячи стеклянных кусочков, тросы опали со змеиным свистом. Вертикаль распалась на три части: отдельно лежала верхушка, отдельно основание и центральная часть. Под центральной частью оказалась погребена вся команда Ледчека - тридцать человек, знакомых ему с первого дня службы в подразделениях «Шершней», и среди них юный сержант, с мамашей которого Дюк Ледчек был знаком лично.
        Капитан бегал туда-сюда в туче пыли, отдавал приказания медикам, требовал подкрепления и помощи у прибывших вертолетчиков и думал о двух вещах: об этой самой мамаше и о том, что своими руками прикончит меха, свалившего Вертикаль.
        Была слабая надежда увидеть тело меха под остатками вышки, но она не оправдалась. Преступник сбежал, не оставив никаких следов, и капитан в бессильной злобе остался наблюдать за вереницей черных мешков, за тем, как из пыли появляются и исчезают уставшие спасатели, за экспертами в желтых блестящих комбинезонах.
        Светало, и на улицах уже появились первые ранние пташки, а на трассах - машины. Люди далеко обходили оцепленный вокзал, останавливались и высоко поднимали руки - фотографировали. Машины притормаживали, и особый отряд, регулирующий аварийное движение, был вынужден их подгонять.
        Фонари все еще мерзко горели, будто желтая сыпь на теле раненого города.
        Дюк Ледчек стоял посередине вокзальной площади, разбитой и изуродованной тоннами металла, рухнувшего с невероятной высоты. Он снял шлем и держал его обеими руками.
        Таким образом он пытался примириться с грудой покойников, в числе которых должен был оказаться, но не оказался.
        Стоя со шлемом в руках, капитан мысленно надавал погибшим множество клятв, а потом отправился в ближайшую машину «скорой помощи» и, устроившись в изголовье какого-то бледного типа, лежащего под капельницей, спросил:
        - По пути в больничку кофейни имеются?
        - «Черешня», - подумав, ответил водила.
        - Выгрузишь меня возле «Черешни». Поехали!
        - А врач?
        - Зачем тебе врач? Выглядишь здоровым… а, ты про этого?
        Дюк проверил пульс бледного типа, послушал пару секунд и махнул рукой:
        - Этот тоже жить будет. Поехали, командир. Кофе хочется…
        - Так закрыто еще… рано.
        Отчего-то это простое обстоятельство стало тяжким грузом для нервов капитана.
        - Мать твою вздернуть! - заорал он. - Слить вас всех! По капле! А мне - кофе!
        Перед глазами появились алые круги - предвестник разрушительной вспышки ненависти.
        Еле сдерживаясь, чтобы не выстрелить в наклоненный затылок водителя, Ледчек придушенным голосом пробормотал:
        - Смешно тебе? А я без повышения остался.
        Водитель, напуганный его тоном, вжал голову в плечи и ничего не ответил.
        И тут появился озадаченный фельдшер, посмотрел на капитана и всполошился:
        - Да у вас шок, - заметил он и быстро вынул туго скатанный теплый плед и пробормотал в рацию: - Номер сто семнадцать, везу двоих, интенсивная терапия и реанимация…
        - Мне терапия? - изумился капитан и еле успел ухватиться рукой за спинку сиденья: машина качнулась и начала выруливать с площади.
        Движение отрезвило его. Начали вспоминаться детали: вот он стоит под вышкой, вот вышка падает… и он почему-то остается жив.
        - Почему я жив? - сурово спросил он у фельдшера.
        Фельдшер только рукой махнул, тут же приготовил какой-то раствор и вколол его капитану.
        Глава 3
        Богиня Кали квартировала в подземных ярусах заброшенной фабрики по производству биоинженерных органов.
        После Великого меха-уничтожения подобных зданий осталась масса. Многомиллионные проекты, исследовательские лаборатории, фабрики, производящие бессменные печени, сердца, кишечники и желудки. Фабрики - производители анаробов; литейные заводы, специализирующиеся на биометаллах, невероятно прочных соединениях, не отторгаемых человеческой плотью.
        Пластики, имитирующие человеческую кожу, ногтевые пластины, зубы. Синтетические волокна, имитирующие волосы, ресницы. Сплавы тканей и пластиков, имитирующие слизистые оболочки. Сборные гелевые составы, формирующие глазное яблоко. Тысячи тонн жидкостей, пластов, спиц, соединений.
        Массовое производство, обещающее бессмертие всем и каждому. Производство, остановленное в одночасье.
        Оставленные людьми заводы и фабрики пустовали долго. Их то поджигали, пытаясь совершенно стереть с лица земли, то делали центрами какого-нибудь странного культа.
        Остатки продукции растащили на сувениры, лаборатории разгромили. Стены и полы цехов разрисовывались, взламывались, покрывались трещинами.
        С течением времени промышленные гиганты прошлого превращались в отголоски самих себя и приелись даже любителям развалин.
        Кали выбрала для поселения одну из самых древних фабрик. Ей казалось, что это место можно считать чем-то вроде родины или матери, ведь именно здесь саму Кали собрали из множества комплектующих и здесь ее мозгу дали вторую жизнь, забросив в уютную черепную коробку анароба.
        Проявив такую сентиментальность, Кали заняла и обустроила два цокольных этажа, в которых прежде располагались бухгалтерия, зал совещаний и кабинеты менеджеров.
        Это были маленькие комнатки, однотипные и одинаково украшенные одинаковыми безделушками.
        Безделушки сохранились - на них так никто и не позарился. С прочей обстановкой поступили жестче: некоторые столы были переломлены пополам, в шкафах недоставало полок, обои содраны.
        В зале совещаний секционные стулья оказались свалены в огромную кучу, словно кто-то намеревался их поджечь, но так и не решился. Висел там огромный плакат, демонстрирующий успехи фабрики, - его Кали оставила, а стулья и длинные столы, напоминающие гробы, велела выбросить. Она заменила их на низкие диванчики, низкие кресла и низкие столики, необходимые ей из-за отсутствия ног.
        В залах Кали каждый ощущал себя переростком в мире лилипутов. Карага не любил здесь бывать, потому что страдал больше остальных, и вовсе отказывался садиться и принимать угощения из крошечной, точно кукольной, посудки.
        Ему хватало того, что он вынужден был протискиваться в двери, наклоняя голову, чтобы не царапать макушку. Вынужден был сгибаться, изворачиваться, чтобы не уронить, не задеть и не обрушить.
        Ранение Юги и тяжелый хвост из рыщущих по городу разведчиков «Шершней» заставили Карагу прибыть на фабрику.
        Первым и самым важным обстоятельством было ранение Юги. Эвил целую ночь пытался вывести ее в рабочий режим, но так ничего и не добился, и теперь сидел по левую сторону Кали и пил чай, разбавленный холодным молоком. Чашечка Кали стояла нетронутой.
        На низенькой скамеечке у стены рядышком сидели Морт и Эру. Морт - мрачный и задумчивый, его зарядное устройство Эру - сонный и безразличный. С первого взгляда казалось, что эти двое - братья-близнецы. Оба были приземистыми и квадратными, оба носили ультракороткие стрижки и желтые полупластиковые куртки, оба двигались медленно и выглядели грозно.
        И все же эта парочка ничем, кроме партнерства, не объединялась, а идея о таинственной родственной связи опровергалась азиатским разрезом глаз Эру.
        Карага явился на утреннее чаепитие и застрял в узкой двери, а вся компания с интересом наблюдала за ним.
        Зрелище было забавным - Карага очень старался ничего не сломать, но был слишком велик для дверных проемов Кали и мог высадить весь короб вместе с притолокой одним неловким движением. На этот раз дело ухудшалось тем, что протискивался Карага вместе с огромной спортивной сумкой и бесчувственным телом, повисшим на его левом плече.
        Бросив на пол сумку и тело, Карага наконец вошел.
        - Что, не нравится? - спросил он в ответ на скептический взгляд Морта. - Это мои вещи и мое капиталовложение. Больше ничего ценного дома я не нашел.
        Кали приняла его благосклонно. Она сидела в глубоком кресле и улыбалась, поглаживая второй парой рук обнаженные, обрубленные колени.
        Карага улыбнулся ей в ответ. Когда-то до него дошли слухи, что у этой секс-игрушки влагалище устроено так, что чем шире она раздвигает ноги, тем уже оно становится. С первого дня знакомства Карага пытался добраться до предмета слухов, но потом любопытство переросло в интерес, интерес стал глубоким, а потом превратился в симпатию, отодвинув вопрос о расположении влагалища на задний план.
        Созданная для удовлетворения чувственных потребностей, Кали являлась сборной солянкой всех порноштампов. Ее оснастили полными яркими губами и большой грудью, томными глазами, густыми волосами и тонкими пальчиками на всех шести руках. Обилие рук - изюминка Кали, синеглазой богини, умеющей обласкать партнера от макушки до пяток одновременно.
        Секс-кукла, у которой губы никогда не смыкались, а оставались полуоткрытыми и всегда влажными, поначалу казалась Караге весьма спорным лидером, но пока Кали не допускала ошибок, он был согласен с ее правом на принятие решений. Так уж повелось.
        - Хочешь, я стану для тебя маленькой девочкой? - нежно спросила Кали, глядя на Карагу синими прозрачными глазами.
        Эвил тут же поднялся, дожевал и сообщил:
        - По всем каналам связи объявлено, что в катастрофах последних месяцев виноваты меха. Падение Вертикали - последний гвоздь в крышку нашего гроба, спасибо, Крэйт. На эту ночь у всех нас алиби - поезд врезался в вокзал, когда я сидел у Крэйта. Морт и Эру были на боях бездомных - их зафиксировали клубные камеры слежения. Кали вне подозрений. Алиби Юги не подтверждено, но мышечные ткани, найденные Крэйтом, принадлежат меха, а не зарядному устройству, хотя не исключено, что Юга могла помогать этому… другому.
        - Юга - мое зарядное устройство, - сухо сказал Карага. - Она никому, кроме меня, не подчиняется.
        - Она влюбленная дура, таких легко обмануть.
        - И что? - прищурился Карага. - Это что-то доказывает?
        - Нет, но проверить стоит. Благодаря террористу мы снова попали под удар и фактически потеряли Крэйта. Я не могу починить Югу.
        Карага промолчал.
        - У нас остались Морт и Эру, - подытожил Эвил. - Но они заняты на обслуживании Кали, это важно. Крэйт, в кратчайшие сроки нужно найти террориста. Назовем его - Другой. Найти Другого и выдать его людям, пока они не добрались до нас и тех, кто живет обычной жизнью и беззащитен без зарядного устройства. Кратчайшие сроки - это время действия твоей батареи, Крэйт. Боюсь, он будет сопротивляться. На сколько тебя хватит?
        - В экономном режиме на сутки, - помедлив, ответил Карага.
        - За сутки мы должны проверить всех меха, живущих в городе.
        - Почему ты думаешь, что он из Столишни? - вмешался Морт. - Он мог приехать откуда угодно.
        - Если он приехал откуда-то со стороны, за сутки нам его не найти, - ответил Эвил, - будем надеяться, что он местный. Морт, с разрешения Кали ты займешься информационной поддержкой. Проверь всех. У него могла поехать крыша из-за гибели жены, ребенка… любой стресс. Не взяли на работу - причина, попал в аварию - причина. Так ты сузишь нам круг подозреваемых. Начинай прямо сейчас.
        Морт согласно кивнул и моментально разложил на коленях маленький ноутбук. Кали запрокинула белую прекрасную руку за голову и выдернула из волос тоненькую иголку - носитель. Эру почтительно принял иголку и передал ее Морту.
        Кали поставила на стол чашечку, захватила губами трубку кальяна и сделала глубокую затяжку. Дым и вода забурлили в изумрудном стеклянном горлышке. Карага отвлекся от своих мыслей и задумчиво посмотрел на богиню.
        Симпатизируя и доверяя секс-кукле, Карага не доверял приближенному к ней Эвилу. Карага считал, что обслуга должна знать свое место, - Эвил его не знал. Он лез с собственным мнением, раздавал советы.
        Эта грубая фамильярность выводила Карагу из себя. Ему не нравилась самостоятельность Эвила, его осведомленность в вещах, касавшихся только меха, и уверенность в том, что его обязаны слушать и принимать всерьез.
        Он часто переходил черту. В такие моменты Караге хотелось дать ему пинка и отправить на прочистку мозгов. В остальное время он просто молча и терпеливо раздражался.
        Кали продолжала курить кальян, осторожно затягивалась, прикрывая дрожащие ресницы.
        Карага засмотрелся.
        Это было красиво.
        - Забирай свои вещи, - вполголоса сказал Эвил, подобравшись сзади, - и устраивайся в любой свободной комнате.
        - Вещи… - Карага обернулся. - У меня только сумка и парень. Эвил, посмотри парня. У него регенерация налажена, хотя и медленная. Я пришел домой, глянул под бинт, там уже срастается… да и ты говорил - спицы какие-то. Возьми его, разберись.
        Карага наклонился и поднял свою туго набитую спортивную сумку.
        - Где Юга? - спросил он уже у самой двери.
        Морт и Эру не отреагировали никак, Эвил тоже промолчал - он присел на корточки перед Кеннетом и принялся рассматривать его глазное яблоко, туго и больно оттянув веко. Кеннет не сопротивлялся и смахивал на мертвого.
        Ответила Кали.
        Она взмахнула средней парой рук, очертила одной из них красивую дугу, а верхней парой указала влево - обеими руками, жестом, похожим на часть восточного танца.
        Карага кивнул и вышел, пробравшись в дверь боком и на полусогнутых ногах.
        Комнату он себе подбирать не стал, сумку бросил в коридоре и сразу отправился в лабораторию Эвила, где тот и проводил большую часть времени за своими неудобными экспериментами - например, насаживанием свиной головы на плечи безголового утопленника, выловленного в каменном водоотводе Мошквы-реки.
        Карага заставал Эвила и за более странными занятиями, и хотя пару раз порывался спросить - зачем? - но так и не спросил.
        Ни свиной головы, ни утопленника в лаборатории не было. Были какие-то банки с разноцветными биопластиками, сформированная на разделочной доске правая рука, распластанная по слоям. В мягком розовом биомясе поблескивали спицы меха-мышцы.
        Юга лежала на другом столе, свесив ноги на пол с одной стороны, длинные волосы - с другой. Ее голова была разделана так же тщательно, как и рука на доске. Желтый пластиковый череп поблескивал под лампами. Залитый синим желе мозг тихонько подрагивал, и торчащие в нем датчики покачивались, как цветы на диковинном изрытом поле.
        Дыру, пробитую пулей, Эвил обложил кусочками копирующего геля, но тот не спешил превращаться в клетки мозга, попросту затвердел и окрасился в серый.
        Видно было, что Эвил старался. По тому, как была убрана в зажимы голова Юги, по ювелирности надрезов, тщательности расположения кусочков геля, было видно, что Эвил потратил уйму сил и не собирался сдаваться.
        Карага глянул на почти плоскую обнаженную грудь Юги. Эвил стащил с нее одежду и бросил в ведро под столом. Карага пошарил внизу, вытащил запыленную юбку и прикрыл тело.
        Юга бы не хотела валяться на столе голой, подумал он. Что вообще за дурацкая манера раздевать все, что попадает в эту лабораторию? Утопленника Эвил тоже разоблачил догола… а свинью вовсе побрил.
        - Жалкое зрелище, - отметил Эвил, с грохотом раскрывая дверь и волоча за собой Кеннета.
        - Мое зарядное устройство, - сказал Карага, - поверить не могу.
        - Я тоже шокирован, - натягивая рыжие перчатки, признался Эвил, - накануне я предупреждал ее, что дело очень серьезное и следует соблюдать осторожность, но маленькая леди меня не поняла.
        - Ты - предупреждал? - хмыкнул Карага.
        - И не зря. Она получила предназначиванную тебе пулю.
        - Мать твою перековать! - воскликнул Карага. - Какой подвиг!
        - Ты сукин сын, - с удовольствием отметил Эвил.
        - А она - зарядное устройство. Я не консерватор, но никогда не понимал очеловечивания подзарядок.
        - Помоги поднять.
        Карага взял Кеннета под плечи, Эвил - под ноги, и вместе они забросили его на второй стол.
        - Умер?
        - Без сознания. Я не уверен, но кажется, это меха-подражатель.
        - Редкостный идиот, значит, - сказал Карага, наклоняясь над лицом Кеннета. - Только вот живыми я их ни разу не видел. Разве меха-подражательство - это не байка? Кто может такое сделать?
        - Говорят, после каждой эпохи остается в живых некто, кого называют Последним Инженером, - сказал Эвил. - Он - своеобразный хранитель знаний о технологиях, от которых люди отказались. Следуя этой легенде, можно думать, что существует Инженер Мертвых и Инженер, знающий тайну Спирали. Бродили слухи, что есть Инженер меха-эпохи, но я не уверен, что это действительно так. Инженер или должен работать в уцелевших лабораториях уровня КАСС, или продать душу Мертвым. В любом случае ему нужно быть высококлассным специалистом. А здесь… посмотри - регенерация налажена кое-как, это высокоуровневая операция, дома на диване не сделаешь, но настолько явную халтуру я бы тоже не принял. Вдобавок о нем ничего не слышно и результатов деятельности никаких. Если бы Инженер существовал, он мог бы возродить меха, создать новых, крепких и сильных, обеспечить их зарядными устройствами, а дальше…
        - Что дальше?
        - Я еще не придумал, - ответил Эвил.
        Он наклонился и вытащил из-под стола ремни-крепления, которыми тут же обвязал и зафиксировал Кеннета.
        - Крэйт, - сказал Эвил. В голосе прозвучали просительные нотки. - Я хочу перекинуть Югу в анаробное тело. Это будет просто эксперимент, никаких гарантий я не дам. Теоретически переселение возможно, тело я подберу, но на практике могут возникнуть проблемы, поэтому мне нужно твое разрешение. Позволишь?
        Карага молчал.
        - Получится что-то вроде Кали, но намного лучше, - поспешил объяснить Эвил. - Она сохранит способность видеть, слышать и понимать. Кали ограничена набором стандартных фраз, а в Югу я впишу речевой модуль с большим лексиконом. Кали не умеет ходить, а Юге я сохраню ноги и воспроизведу механизм ходьбы. Это не самый лучший вариант, но лучше, чем смерть.
        - Знаешь, зачем Кали держит тебя при себе? - спросил Карага. - Затем, чтобы контролировать. Эти эксперименты запрещены, Эвил, и ты сам знаешь почему. Я первый должен бы возмущаться, потому что не получу теперь зарядного устройства. Я не гуманист, но знаю, что такие реконструкции нельзя проводить даже на бездомных.
        - Я биоинженер, - холодно ответил Эвил, - биоинженер, а не священник. Мне нужна практика.
        - Обойдись теорией, - посоветовал Карага, в последний раз глянул на Югу и вышел. В голову пришла идея соорудить ей похоронную церемонию. Все это промелькнуло быстро и быстро же показалось абсурдным. С почестями закапывать зарядное устройство - бред. Сломать или потерять свое зарядное устройство - трагедия, но не настолько же, чтобы сходить с ума.
        Карага представил себе вечное тусклое существование и побелел. Нет уж, к черту. К черту все атрибуты спокойной жизни. Плавали, знаем. От безвыходности все это делается: собаке делать не хер, так она яйца лижет, а когда человеку делать не хер - он женится.
        Были времена, когда Караге было не хер делать, и оба раза он женился. В первый раз женился от романтического юношеского настроя. Девушка ему попалась такая, навевающая романтику, даже имя у нее было романтичное и нежное: то ли Амелия, то ли Роза… что-то, связанное с цветами.
        Двадцатилетний Карага таскался за Розой по полям и лугам, любовался васильками, кидался осенней листвой, лепил снежки, рассматривал звездное небо, умилялся букашкам и занимался прочей ерундой. Ему было не сложно, а Розе нравилось. Ей нравилось, что мужчина чутко воспринимает мир и ценит жизнь, несмотря на свой род занятий и неприятную, с точки зрения пацифиста, профессию.
        Втайне от Караги Роза лелеяла мечту, так или иначе известную всем женщинам с высоким уровнем жертвенности и низким - интеллекта. Она мечтала переделать Карагу, спасти его от самого себя и получить искреннюю и восхищенную благодарность.
        Карага должен был выкинуть автомат, обрядиться в белые хламиды и отправиться на площадь с плакатом «Мир хочет остаться зеленым!», но вместо этого принялся активно готовиться к реконструкции в лабораториях КАСС - его тренированное тело идеально подходило под параметры силовой армс-модели.
        Роза прекратила любоваться цветочками и принялась скандалить. В ход пошли аргументы, которые впоследствии перевернули мир: Бог создал нас людьми, и мы должны оставаться людьми, дорогой. Бессмертие - противоестественный, богохульный процесс, нарушающий все планы мироздания. Ты хочешь превратиться в бесчувственную железяку? Никто не знает, где хранится твоя душа! Ты уверен, что после переработки останешься человеком?
        И коронное, личное: мне будет неприятно жить рядом с механизмом! Я не смогу тебя любить! Неужели тебе все равно?
        На этом этапе Карага был вынужден признать, что да, ему все равно, потому что перспективы открывались великолепные, и возможность и невозможность Розы его любить не шла с ними ни в какое сравнение.
        Развелись поспешно. Карага не помнил подробностей, потому что был занят совершенно другим.
        Второй раз он женился на женщине, которая знала, что он меха, и не собиралась за это осуждать.
        Возвращаясь в своих воспоминаниях назад, Карага отмечал, как много было их, желающих осудить…
        Звали ее Донна. Аристократка с вечно презрительной миной и нацепленными на нос очками в черепаховой оправе. В ней не было ничего сексуального, выставленного напоказ, и даже раздетой она выглядела сухо и по-профессорски поучительно. Карага стал безумием ее жизни: вырвавшись из круга академиков и теоретиков, тоже сплошь очкариков и любителей менять галстуки по три раза на дню, Донна кинулась к парню с минимальным набором моральных принципов и без какой-либо философии.
        Философы того времени представляли собой две группы, два вида: те, кто признавал за меха-развитием человечества будущее, и те, кто тянул человечество назад, требуя возвратиться к истокам.
        Карага не был ни тем ни другим, он был армс-меха. Донна часто приглашала его в гостиные, где господа философы пытались задавать Караге вопросы о смысле его бытия. Донну развлекали такие разговоры и легкие партии диалогов, которые Карага разыгрывал с ее университетскими приятелями: в конце концов смысл развития человечества всем уже надоел, а вот армейские байки были внове.
        Этот брак продержался дольше и был браком дружеским - Карага уважал и ценил Донну, Донна уважала и ценила его, но в конце концов различия между ними дали о себе знать, и Донна ушла к блестящему философу-теоретику Максу Байлю, прославившемуся своим «Трактатом о сути бесконечных изменений».
        Карага немного пострадал - по большей части от скуки, и раз и навсегда зарекся связывать себя брачными узами и прочими видами уз.
        Приобретенная привычка испытывать неприязнь к тем, кто был ему близок, помогла ему легче перенести потерю зарядного устройства. Ему было неприятно осознавать, что Юга окончательно погибла, но не было больно, как если бы разрывалась живая, словно нерв, нить близкой связи, и все-таки его привязанности хватило на то, чтобы защитить Югу от экспериментов Эвила.
        Глава 4

«Трактат о сути бесконечных изменений» в великолепном переплете, кожаном и с золотым тиснением, был настольной книгой Джона Доу. Трактат лежал на самом видном месте, его окружали статьи и вырезки, маленькие брошюры и книжечки:
«Меха-пропаганда», «О тайной сущности меха», «Религия и меха», «Дышать или жить?».
        Последнюю книжечку Джон вынул из стопки и раскрыл на середине: «…и принимая за необходимость поддерживать в живом организме процесс дыхания и сердцебиения и почитая их за жизнь, совершено было первое и страшнейшее преступление против человечества, поскольку это уничтожило саму значимость духовного и нравственного наполнения личности, искры…»
        Книжка захлопнулась, Джон отложил томик и тонкими сухими пальцами подобрал со стола газетную вырезку.

«Человек создан по образу и подобию Бога нашего и имеет внутри себя искру Его, а изменяя свое естество и заменяя его механизмами, превращается в дьявольскую поделку, лишаясь и искры, и любви Отца нашего…»
        В десять часов утра пошел дождь. К этому времени Джон внимательнейшим образом прочитал все заметки и подчеркнутые в книгах абзацы и успел ознакомиться со свежими новостями: на площадь Белого вокзала люди намереваются явиться со свечами и цветами, а погибшим при крушении Вертикали «Шершням» установят памятный камень.
        Вертикаль пала под мощным натиском меха-террориста, он же предположительно является причиной ряда катастроф, произошедших в последние три месяца.
        На юге города, в Карлицах, был избит молодой человек. Он получил травмы, несовместимые с жизнью, и скончался два часа назад. Подозреваемые задержаны, известно, что мотивом для убийства стало расхождение во взглядах на меха-вопрос.

«Он признался, что не видит в меха ничего плохого, - прокомментировал один из задержанных. - Мы просто заступились за погибших в катастрофах людей».
        С огромным интересом Джон выслушал диалог эксперта в области утерянных технологий, господина Пека, и маленькой журналистки, задававшей уйму вопросов. Маленькая журналистка торопилась:
        - Какую оценку вы можете дать действиям меха-террориста? Кем он может быть? Какие цели он преследует?
        Господин Пек, пожилой мужчина с розовым лицом и скудной козлиной бородкой, отвечал неспешно, наслаждаясь своей значимостью:
        - Ну он… явно из военных моделей. Скорее всего модель тяжелого пехотинца - их конфигурация позволяла совершать подобные разрушения и разламывать поезда, бронетехнику и прочие… незыблемости.
        - Мы узнаем его на улице, если увидим? Сможем понять, что это меха, а не человек?
        Эксперт смешался и подергал себя за бородку.
        - Знаете, - осторожно начал он, - я бы не стал говорить о внешних особенностях и различиях.
        - Почему?
        Джон наклонил голову. Журналистка ему не нравилась.
        - Потому что, - сказал эксперт, - потому что стоит мне дать описание, как погибнут тысячи невинных людей, имеющих несчастье отличаться теми же признаками. Их просто разорвут на улицах.
        - И все-таки? - настаивала журналистка. - Они большие? Высокие? Из них торчат провода?
        Эксперт был в смятении. Журналистка, ожидая ответа, переступала с ноги на ногу.
        - У них зеленая кожа, - подсказал Джон эксперту.
        Тот, отделенный от Джона экраном и десятками километров, подсказки, конечно, услышать не мог, и ответил иначе:
        - Между меха и людьми никогда не было мира, - осторожно начал он, - но после Великого меха-уничтожения установился хрупкий, но нейтралитет, и я бы хотел, чтобы он оставался и впредь, и пока нет официального обвинения меха-террористу, я не хочу делать скоропалительных выводов. Я даже не уверен, что армс-меха все еще существуют, потому что они были первейшей целью уничтожения. Также известно, что меха не могут существовать без партнера - зарядного устройства, а у существа, за которым охотились «Шершни», никакого партнера не было. Это мог быть просто запуганный человек, не сумевший объяснить свое присутствие на вокзале.
        - А Вертикаль упала сама?
        - Ей много лет.
        Журналистка потеряла к эксперту всякий интерес и кинулась вдруг к другому человеку. Этот человек только что вылез из машины, остановившейся у площади Белого вокзала. На нем была черная с желтым форма, а в руке зажат ремешок болтающегося шлема.
        - Подождите! - закричала журналистка, а камера запрыгала за ней. - Вы?.. пару слов!
        Она нагнала его и сунула микрофон в лицо.
        - Пару слов, капитан Ледчек. Что вы почувствовали, узнав о гибели ваших товарищей?
        Дюк Ледчек хмуро глянул в камеру, потом посмотрел на макушку маленькой журналистки, сплюнул в сторону и побрел прочь.
        Джон выключил телевизор, отбросил от себя плед и диванную подушку, с помощью которых пытался уснуть. Плед упал на замусоренный пол.
        Почему Белый вокзал? Наверное, потому, что поезда заполнены людьми, а не бездомными.
        Сейчас безопаснее всего в Варварцах, Копейне, Стрелице - сплошь промышленных районах, лишившихся своего назначения и ставших прибежищем огромного количества бездомных. Пустынное метро под огромными ангарами, кирпичными заборами, бетонными коробками складов и гигантскими многокорпусными заводскими зданиями. Жилые дома - жалкие коробочки, заполненные мразью, дрянью и рванью. Прежде домишки были заселены рабочими, но часть их погибла во время бунтов, а другая часть убралась с глаз подальше и постаралась забыть о своей профессии.
        Было когда-то жаркое времечко, когда признание себя рабочим завода равнялось самоубийству, и неважно, что производилось на том заводе: ткани, игрушки или вышитые абажуры для ламп.
        Производство поработило человечество, и потому Производство было остановлено и догнивало теперь в развалинах, воняющих мочой и сырой цементной пылью.
        Джон одевался медленно. Долго и старательно натягивал черную водолазку, выглаженные брюки. Нацепил узковатый в плечах бархатный зеленый пиджак и повязал шейный платочек.
        Инструменты хранились в потертом, но очень благородном чемоданчике искусственной кожи. Раньше был другой чемоданчик, крокодиловой кожи, и он был намного удобнее, но сильно смущал клиентов, большинство из которых являлись ярыми борцами за чистоту и нетронутость окружающей среды.
        Как ни тянуло Джона на встречу с богом, нужно было сначала справиться с работой в другом конце города.
        Заказ поступил от давней его клиентки, мисс Эппл, живущей под Столишней в большом особняке, не без юмора названном «Ковчег».
        Внешне «Ковчег» ничем не напоминал своего знаменитого предшественника, а изнутри был набит десятками бездомных и мелких животных. Мисс Эппл не признавала современных интерьеров и моду на все натуральное довела до абсолюта: по первому этажу ее особняка натурально протекала небольшая речка, на втором этаже нужно было продираться сквозь малинник, а на третьем лежал снег и кто-то ворочался в сложенной из черных камней пещере.
        По всем этим угодьям бродили, шлялись, гуляли и лазили обезьянки, мыши, пингвины, уточки с ржавыми спинками. Бездомные обретались этажом выше: в их распоряжение были отданы большие комнаты с подушечками, мисками и наборами игральных карт, нарисованных по мотивам старых фантастических сериалов.
        Мисс Эппл отдала питомцам весь особняк, а сама ютилась в маленькой комнатке, соединенной с кухней, где постоянно варилось и строгалось что-то из питательных кормов.
        Мисс Эппл внимательно следила за населением особняка и каждое животное, которое было чуть крупнее собаки, обязательно стерилизовала.
        Для таких операций обычно вызывался ветеринар, а для операции на новом ее питомце, найденном на улице и любовно отмытом, мисс Эппл пригласила Джона.
        - У вас хорошая репутация, - слегка кокетничая, сказала она ему. - Вы умны, ответственны, пунктуальны…
        Он действительно приезжал точно в срок. Минута в минуту, словно поезд, строго придерживающийся расписания.
        Мисс Эппл встретила его, стоя на крыльце. В одной руке у нее была зажата рыжая собачонка, в другой - толстая морская свинка.
        - Они захотели вас встретить, - простодушно объяснила она. - Мы очень рады видеть вас, доктор.
        Джон улыбнулся престарелой леди, галантно принял у нее собачку и свинку и вошел в дом, где его тут же оглушили визги и клекот.
        На берегу неглубокой речки сидела зеленая мартышка и мочила в воде песчаную мышь.
        - Хватит, милая, - строго бросила ей мисс Эппл. Мартышка тут же отпустила мышь, и та уплыла, сердито топорща усы.
        - У вас тут прекрасно, - искренне сказал Джон. - Душа радуется.
        - Правда? - спросила польщенная мисс Эппл. - Здесь все естественно, дорогой доктор. И мы, люди, часть этого естественного мира и вечного круга движения вперед… смерть лишь обновление. Я совершенно не боюсь умирать, милый доктор.
        - Я считал, что страх смерти присущ всем людям, - заметил Джон.
        - Какая чушь, - сказала мисс Эппл и вручила ему еще одну морскую свинку, подобрав ее по пути. - Эти страхи губительны для всего живого… вспомните только эти ужасные проекты, механических людей! Искусственные органы, искусственная кожа, искусственная душа! Бессмертие! Эти люди были глупы, дорогой доктор, ведь они умирали сразу, как только врачи превращали их в механизмы… и то, что возрождалось потом, уже не было людьми.
        - Возможно, - согласился Джон.
        Он покусывал губы, стараясь не рассмеяться: одна из морских свинок забралась ему под пиджак и щекоталась когтистыми лапками.
        - Вы еще молодой, - сказала мисс Эппл, бросив на него короткий нежный взгляд. - Молодой красивый человек. Вам, может, и страшно умирать… а мне - нет. Смерть - это очень правильное и единственно верное завершение круга. Познакомьтесь, доктор, мое новое приобретение. Пока что зову его Томми, хорошего имени так и не придумалось.
        Томми оказался долговязым и рыжим мужиком средних лет. Он был тщательно вымыт и одет в выстиранное, хотя и потрепанное белье. Его тощая грудь, густо поросшая почти оранжевым волосом, нелепо выгибалась куда-то внутрь, словно вдавленная огромной рукой, также присутствовали позвоночник колесом, крупные локтевые и коленные суставы и желтушная сухая кожа.
        Обычный бездомный, поистрепавшийся и давно посадивший печень. Для него будет счастьем прожить под присмотром мисс Эппл хотя бы два или три сытых беззаботных года.
        - Вы его уже зарегистрировали? - спросил Джон, усаживая морских свинок на маленький диванчик.
        - Конечно, - заторопилась мисс Эппл, - вот паспорт. Сюда вот пометочку об операции и поставите… эх, доктор, у меня сейчас совершенно нет денег, но, во-первых, полиция требует, а во-вторых, у меня же Белла! А Беллу я так и не стерилизовала, потому что она девочка очень уж нежная, у нее сердце никакого наркоза не выдержит, и каждый месяц за это штраф теперь плачу…
        - Раздельно держите?
        - Пока да.
        - Вазэктомию делать будем?
        - Нет, доктор, - возразила мисс Эппл, - давайте уж сразу все отрежем… оставим дырочку, чтобы писал. Не хочу похабщины в доме. Проходите на кухню. Я там уже убрала и клееночку постелила.
        - Хорошо, - одобрил Джон. - Ну, пойдем, Томми… - он осторожно, но твердо взялся за ошейник бездомного и потянул за собой. Томми потащился следом без особого энтузиазма, но и не сопротивляясь.
        - Больно будет? - хрипло спросил он, когда мисс Эппл закрыла двери, ведущие в кухню, и отгородилась ими от импровизированной операционной.
        С Джоном бездомные не церемонились и первыми вступали в разговор.
        - Нет… - рассеянно ответил Джон, - проснешься, дам таблеточки… ничего и не заметишь.
        Томми окончательно успокоился и полез на застеленный клеенкой стол, сбросив ветхие трусы на пол.

* * *
        Мисс Эппл пригласила его на чай.
        - Вам нужно немного взбодриться.
        Джон не стал отказываться. Мисс Эппл заваривала отличный чай, добавляя в него то листья смородины, то ягоды можжевельника.
        - Хорошо? - спросила она, наблюдая, как Джон прикасается губами к краю чашечки. - Распробуйте. Очень хорошо, правда?
        Джон кивнул, но чашечку со слишком горячим напитком отставил. От чашечки поднимался пар. На низеньком столике с рассыпанными белыми кусками сахара вдруг привиделся извергающийся вулкан, но это была всего лишь банка с вареньем, которую мисс Эппл открыла так неудачно, что все оно выплеснулось наружу.
        Клубничные ягоды поплыли в липкой алой жиже.
        - Хватайте их ложкой, стол все равно чистый, - решила мисс Эппл, и Джон улыбнулся - старушка была умилительно непосредственна. Он подцепил одну ягоду и положил в чай.
        - Вы с ним намучаетесь, - сказал он мисс Эппл. - Я имею в виду Томми. Прививки сделали?
        - Да, - отозвалась мисс Эппл, - как только его нашла и отмыла, сразу отвела сдать анализы и на прививочку… в анализах гепатит В.
        - Ну вот видите. Зачем он вам такой сдался? Взяли бы кого-нибудь помоложе.
        - Вы очень хороший человек, доктор, - заметила мисс Эппл, - но по молодости жестокий. Это пройдет. Я вас не виню. Поймите, что я завожу животных не из-за престижа. Я пытаюсь им помочь. Мне не нужны красивые и всем довольные животные, им и без меня хорошо. Я ищу тех, для кого жизнь стала невыносимой, и мне показалось, что Томми уже подошел к этой грани.
        - Пожалуй, - согласился Джон, вспомнив, с какой покорностью Томми полез на импровизированный операционный стол. - Но вам стоит подумать и о себе. Нельзя все время возиться с чужими проблемами, иногда ведь появляются и свои.
        - Вы такой тактичный, - наклонив голову, сказала мисс Эппл, - вы хотели сказать, что я тоже уже стара и нахожусь на краю, что я больная и мне нужен покой и уход и что я не могу оплатить операцию в клинике, потому что все трачу на животных?
        Джон смутился. Он не хотел, чтобы старушка восприняла его слова так буквально.
        - Вы заботитесь обо мне, - заключила мисс Эппл. - Храни вас Бог.
        - Спасибо, - тут же поднялся Джон. - Чай… вкусный. Я вспомнил, что у меня еще две операции. Прямо сейчас… обезболивающее давайте по схеме, если будет сильно мерзнуть, укройте и давайте теплое питье. Спасибо, мисс Эппл. Буду рад навестить вас в любое другое время.
        Она привстала, с огорчением посмотрела в полную чашку, где одиноко плавала ягода клубники, потом глянула за окно.
        - Будет дождь…
        - Ничего.
        - Приезжайте еще, - сказала она ему в напутствие. - Приезжайте, я буду печь пироги!
        Джон кивнул ей и вышел из «Ковчега». Оставив позади дом, изображающий круговорот жизни таким, каким его видела пожилая одинокая женщина, он сразу изменился. Стерлась теплая располагающая улыбка, глаза посерели, а губы сомкнулись иначе: нервно и неровно.
        Змея, скинувшая шкуру, обновляется и блистает ярче. Джон, скинув шкуру молодого доктора, постарел, потускнел и оставался таким на протяжении всего пути до станции метро Варварцы.
        Наблюдая за людьми, спешащими по своим делам, он мрачнел все больше и больше. Город казался абсолютно спокойным. Жители не отсиживались по домам, не скрывались. Они ничего не боялись и упорно отправлялись по своим делам, наплевав на то, что над ними нависла угроза, что меха-террорист не пойман, а все каналы и новости бубнят только о нем и о непрофессионализме спецслужб.
        Постепенно людской поток иссяк - он начинался от метро, а за приземистым зданием с надписью «Варварцы» простиралась парковая зона, состоящая из плохо принявшихся деревьев.
        Раньше на месте этого парка возвышалась «Клиника-Маркет»: «Распродажа эмбрионов!»,
«Новые импланты всего за два часа!», «Смена ногтевых пластин! Стопроцентный биогель!».
        Огромная фабрика по торговле заменителями человеческого тела, фабрика красоты, блеска и развития. Джон пару раз заходил в этот торговый центр и примеривался к рулону кожзаменителя идеального, сияющего цвета легкого загара, но так и не решился купить и заменить кожу.
        В те времена он был очень нерешителен и во всем подчинялся мамочке. Мамочка всегда выступала против излишеств, и новая кожа ее сильно расстроила бы.
        Вспомнив ее, Джон вздрогнул и потянулся за коробочкой с гомеопатическими шариками. Если мамочка узнает, что он пропустил хоть один прием, она будет очень, очень зла. Если она узнает, что ее сын не принимает лекарства, будет плохо.
        Обязательно принимать три раза в день. В одиннадцать часов, в три часа дня и в восемь часов вечера.
        Было как раз три часа. Шарики быстро рассосались, оставив во рту знакомый сладковатый привкус.
        За парком потянулась цепь гаражей и ангаров, сдаваемых в аренду. Серые, рыжие и бордово-черные, все они были густо облеплены надписями, рисунками, белыми обрывками объявлений и украшены стилизованными изображениями половых органов, по большей части мужских.
        За гаражами начиналась дорога, вымощенная битым желтым кирпичом. Когда-то здесь были всего лишь две пыльные колеи, но те, кто пробирался сюда ночами и жалел подвеску своих авто, добился от главы района такого своеобразного ремонта.
        Несколько дач, накренившихся, выкрашенных синим, с кружевными занавесками и покачнувшимися заборами, тянулись вдоль дороги.
        За ними стоял выращенный наспех сосновый лес, смахивающий на плотный пучок янтарных карандашей - однажды хвоя на ветвях сосен побурела и так и осталась бурой, и с тех пор лес стоял мертвым.
        Дорога из битого желтого кирпича лес огибала, ныряла под гигантские сочленения труб, выползающих из-под земли прямиком в заросли из ржавой колючей проволоки. Мелькнула последняя дача - заколоченный дом, во дворе которого долго жил слепой пес Бим. Джон часто заворачивал к нему по пути и привозил корм, чистую воду, а зимой привез собственное пальто и утеплил им будку.
        Неизвестно, кто и когда жил в доме, который охранял Бим. Дом как дом - та же потрескавшаяся краска, дорожки мимо огородов, железная бочка во дворе, резные наличники и фонарь над низеньким крыльцом.
        Джон не был уверен, что тут жили хозяева Бима. Скорее всего пес-бродяга пролез в пустующий двор и занял будку, решив, что тут ему самое место.
        Он даже не отходил от нее дальше, чем на метр, считая, видимо, что привязан на цепь.
        Джону больше незачем было заворачивать к заброшенной даче, потому что Бим издох этой весной. Путь Джона лежал дальше - к квадратной бетонной коробке, еле выступающей из земли и присыпанной хвоей. Это место прежде называлось клиникой реконструкционных технологий «Брианна», но давно опустело, ушло в почву и потеряло прежний облик.
        Машину пришлось оставить под сводами накрененных металлоконструкций, где пронзительно музицировал бесталанный ветер. По склону с низенькой травкой Джон прошел к входу в бункер.
        Из тоннеля слегка пованивало. Наклонившись, Джон пролез внутрь и пошел вперед, держась об осыпающиеся стены. Под ногами хрустело стекло. То и дело попадались темные пятна испражнений, иногда прикрытых истлевшей желтой газеткой.
        Чья-то шерсть, коробки из-под сахара и маргарина…
        Коридор резко обрывался - он привел Джона в тупик, и теперь нужно было нагнуться и разгрести грязь над потайным люком.
        Джон взялся за дело с гримасой брезгливости. Испачканные руки долго и тщательно вытирал платочком, извлеченным из кармана, и потом, спускаясь вниз по железной лестнице, очень старался не трогать перила и стены.
        На нижнем ярусе воняло еще хуже: тухлой водой, потом, мертвечиной, кровью и горелым пластиком.
        - Впитать тебя, - скрежещущим медным голосом проговорили высокие Врата, украшенные необыкновенной резьбой, плохо различимой в полутьме.
        Джон привык к их странному приветствию и шагнул вперед. Пройти через Врата было сложно - воздух под ними сгущался и облеплял почище мокрого цемента. Пробираясь через них, человек словно боролся со снежным бураном.
        Наконец Врата отпустили Джона, и он сразу же споткнулся о Стража - тот вывалился из деревянного ящика - треть человеческого тела с безобразными культями на месте рук и ног. Передвигался Страж с помощью доски, поставленной на колесики, но она подвела его - осталась в будке, а сам калека с визгом выпал в грязь.
        Джон перешагнул его и пошел дальше.

* * *
        Все предосторожности пропадали зазря: Братство Цепей было не единственной сектой, на которую всем было плевать, и не единственной сектой, считающей себя настолько пугающей и грозной, что ее отцу-основателю требовалось прятаться в вонючих подвалах и загораживаться инвалидами.
        Этих сект в последнее время развелось превеликое множество, и все они активно вербовали новых членов, в новые члены шли либо от нечего делать, либо потому, что хотелось во что-то верить. Джон относился к последним - ему до последнего хотелось во что-то верить, но официальный, хороший и всеми признанный бог его отвергал, и пришлось искать замену.
        Однажды, шляясь по городу в поисках магазина, где можно было бы купить полунатуральный йогурт, Джон наткнулся на интригующее зрелище. Прямо под сырыми сводами моста полуголые люди плясали под натужное буханье барабана и тоненький писк флейты. Причудливый танец с элементами садомазохизма: правый ряд то и дело наступал на левый и колотил их по плечам и спинам увесистыми железными цепями. Потом обливающийся кровью левый ряд разворачивался и принимался колотить правый.
        Так они сходились и расходились множество раз. Джон наблюдал с любопытством. Его интересовало, подберут ли танцоры тех, кто не выдержал и плюхнулся в грязь, или попросту затопчут насмерть.
        Пока стучал барабан и пела флейта, никто не менял ни одного движения. К Джону, низко наклонив окровавленные плечи, подбежал мальчик с брошюркой. Он тяжело дышал и радостно улыбался, показывая окровавленные влажные зубы.
        - Возьмите, - пропыхтел он, - приходите на наше собрание! Придете? Сегодня в шесть. Вы все поймете, когда увидите…
        - Я все пойму? - переспросил Джон и усмехнулся, но брошюру почему-то взял и запихнул в карман джинсов, свернув ее в четыре раза.
        Вечером, сотни раз отразившись в безразличных недрах своих шкафов и зеркал, он уселся на диван и вынул брошюру.

«Не только мы желаем настоящей свободы. Не только мы считаем, что удел слабых - носить ошейники, а сильных - пристегивать цепи».
        Джон отложил брошюру и закрыл глаза. Он долго и неподвижно лежал в полумраке.
        Ошейники и цепи. Наверное, никого это больше не волновало, но мир превратился в мешанину ошейников и цепей.
        То, что потом назвали Великим меха-уничтожением, стало первым переломным моментом в жизни Джона. Ошейники и поводки, подумал он. Что хочется лично ему, Джону? Надеть ошейник или пристегнуть поводок к чужому?
        Он размышлял над этим, впитывая льющуюся отовсюду свежую пропаганду. В первую очередь подключили религию: «Бессмертие - грех!», «Замена образа и подобия божия на механизм - убийство души».
        Подали голос и гильдии Природы. О них прежде никто ничего не слышал, но в то время, когда понадобились светлые жизнеутверждающие идеи, гильдию Природы вытащили на свет божий, отряхнули от чернозема и поставили во главу угла.
        Оказалось, что во время тотальной механизации и в расцвет биоинженерии некоторые из этих ребят занимались интересными и крайне отвлеченными делами: сохраняли ДНК растений и животных, разрабатывали идеальные жидкости для очищения загрязненной воды и разрабатывали биологическое оружие для уничтожения человечества.
        Биологическое оружие у них отобрали, и они не особо сопротивлялись, потому что получили зеленый свет на восстановление природных ресурсов и сразу же рьяно принялись за дело.
        Они первые и запустили ролики о вечном круговороте жизни, ставшем эмблемой и главным аргументом сторонников кратковременности человеческого бытия.
        Джона окружали демоны. Это были демоны покорности, глупости. Демоны, зараженные стадным инстинктом. Эти демоны не умели думать сами и легко поддавались на провокации. Они верили всему, что слышали с экранов и видели на плакатах, они были невыносимо тупы.
        Биомасса, готовая лавиной навалиться на любого, на кого показали пальцем.
        Выращенная в повиновении, в рабской одинаковости, в голоде и страхе толпа. Джон, возможно, и смирился бы с тем, что вынужден существовать среди нее, но ему не давала покоя застарелая обида: глупая толпа забрала себе все внимание бога.
        Бог так внимателен к людям и так их любит, что по малейшему выражению их недовольства навсегда захлопнул двери церквей перед меха, анаробами и зарядными устройствами.
        Бог захлопнул двери перед Джоном, хотя он, Джон, ничего плохого богу не сделал.
        Потеря бога - ощутимая потеря для того, у кого нет абсолютно ничего, а у Джона ничего не было. Мать умерла давным-давно, и он отчего-то очень смутно помнил ее голос и очень отчетливо, до приступов панических атак, - ее указания.
        Не было семьи и желания ее создать. Из рассказов матери было известно, что его отец - сволочь, испортившая мамочке жизнь, а сам он точь-в-точь папочка.
        Сложно решиться на семейную жизнь, зная, что ты сволочь и испортишь чью-то жизнь. Может, кто-нибудь другой и смог бы, но Джон не мог. Крайне сдержанный и застенчивый с девушками, он проигрывал еще до того, как решался вступить в любовную игру. Его приятная внешность поначалу давала пару баллов форы, но они тут же исчезали, когда обнаруживалось, что Джон посвятил свою жизнь псевдомедицинским развлечениям, а в свободное время читает философские трактаты.
        Однажды знакомая дамочка назвала его собачьей яйцерезкой и расхохоталась.
        - Гениталии бездомных ничем не отличаются от человеческих гениталий, - сказал ей Джон, - а я по большей части оперирую именно бездомных, а не собак.
        - Думаете, это интересная тема для разговора? - парировала дамочка.
        - Не уверен, - ответил Джон. - То, что интересно мне, не может быть интересно вам. Но я не хочу разговаривать с вами о том, что вам интересно.
        - Вот поэтому я и не собираюсь с вами больше разговаривать, - заключила дамочка, встала из-за столика и ушла, обмахиваясь кончиком пушистого боа.
        Джон в одиночестве доел черепаховый суп из глубокой белой тарелки, подумал и заказал вишневое желе.
        В детстве, когда тоска и неприкаянность достигали апогея, Джон просился в церковь, и мать отводила его туда, где хорошо отдыхалось в звучной тишине, легком колыхании огоньков и золотом сиянии икон.
        Потом ему стало некуда идти, и мальчик с истерзанными плечами указал новый путь. Так Братство Цепей получило самого беспокойного и ненадежного своего адепта, а Джон снова обрел бога.
        Это было так называемое Белое собрание, на котором отец-основатель Шикан Шитаан занимался прозелитизмом. Для этой цели люди собирались в уютном и чистеньком зале, где на входе не было микрочип-сканера, а это означало, что сюда был открыт путь даже бездомным.
        Вместо сканера в коридоре высились странные Врата, медные, высокие и украшенные изображениями переплетенных змей, опустивших морды в раскрытые чашечки цветов.
        Эта рамка поразила Джона - он видел нечто подобное в трактатах о Мертвых, но никогда не думал, что кому-то придет в голову воспроизвести стилистику изобретений давно ушедшего века.
        Люди молча и тихо стекались в зал, где усаживались на пол или робко толпились у стен. Среди них были и подростки в вызывающе яркой одежде, но с раненым выражением на лицах, и женщины, серые и безжизненные, и пара человек в черных строгих масках, но в основном зал заполняли бездомные.
        Одетые в фантастическое тряпье разнообразных расцветок и сплошь грязное, они с готовностью валились на пол и демонстрировали друг другу глубокие белые шрамы на ладонях, предплечьях и шеях. Многие выставляли напоказ совсем свежие раны, густо присыпанные пылью.
        Остальная часть публики старалась их не замечать.
        Срабатывало многолетнее отчуждение - люди отвыкли видеть бездомных рядом с собой, и некоторые, удивленно рассмотрев их, торопились уйти.
        Джон нерешительно потоптался у Врат, но любопытство пересилило, и он шагнул сквозь них, ощутив странное сопротивление воздуха, невидимой тонкой тканью охватившее все его тело.
        - Впитать тебя, - прогремели Врата, и все обернулись.
        Джон остановился под прицелами множества взглядов. Десятки людей проходили через эту своеобразную рамку до него, но Врата не издали ни звука.
        Отличившись, Джон приковал к себе все внимание.
        - Рассаживайтесь, - раздался сухой скучающий голос, усиленный спрятанными где-то динамиками.
        Люди отвлеклись, и Джон вздохнул свободнее. Секунды назад ему казалось, что произойдет страшное - его, меха, выгонят и отсюда, и здесь заклеймят сатанинским отродьем, и бога ему больше не видать…
        Ничего не случилось. Никто его не выгнал, и потому Джон тихонько пробрался на свободное местечко и приготовился слушать.
        На сцене, ничем не украшенной, где стоял лишь металлический стул, ходил туда-сюда высокий полуголый человек. На нем были лишь узкие черные джинсы и ботинки. Шнурок на одном из них развязался и волочился следом.
        - Шикан, - пролепетала посвященная часть толпы, но Шикан ни на кого не обратил внимания.
        Он по-прежнему ходил по сцене, изредка приглаживая широкой ладонью зачесанные назад синеватые волосы. Лицо его, с крупно вырезанными скулами и тяжелым подбородком, невольно привлекало взгляды: в нем было много звериного, но мало отталкивающего.
        Такие лица, должно быть, высекались на первых каменных столбах, ставших идолами многих поколений.
        Иногда Шикан взглядывал на паству, и тогда поблескивали его умные, внимательные голубые глаза.
        Для бога он был слишком хорошо слеплен. Джон представлял себе бога другим - слегка обрюзгшим, с легким жирком, покрывшим некогда сильные мышцы.
        Шикан выглядел так, будто провел всю жизнь в сражении со львами и медведями, хотя на самом деле попросту любил проводить время в спортзале.
        Его обнаженный торс, покрытый густой сетью татуировок, шокировал неподготовленную публику, и Джон тоже смутился.
        Открытое проявление сексуальности… нехорошо. Повеяло смертью.
        Очередной внимательный взгляд Шикан остановил на Джоне и задержал его на долгие секунды.
        - За что вас выгнали из церквей? - негромко спросил он тем же сухим шелестящим голосом.
        Тишина. Джон смотрел в глаза бога и не думал, что имеет право ответить ему, а бог ждал ответа.
        Не дождавшись, он усмехнулся и отошел в другой конец сцены.
        - Вас выгнали из церкви, потому что вы там не нужны.
        Джон, напряженно ожидавший ответа, тихонько перевел дыхание.
        - Вы, с вашими требованиями, просьбами и несчастьями, там не нужны и никому не интересны.
        Шикан снова остановился и уставился на Джона.
        - А некоторые из вас не только не нужны, но и вычеркнуты из списков людей.
        Он снова ушел в сторону.
        - Кто из вас видел бога?
        Никто не видел бога.
        - А кто хотел его увидеть?
        Все хотели.
        - И где ищете?
        Никто не знает.
        - Я тут, - лаконично сказал Шикан. - Я здесь, и вы мне нужны. Каждый. Вас обманули - нет никаких общих правил. Я их не придумывал. Нет никакого ада. Я вас не обрекал. Нет никаких грехов. Я вас не искушал. Нет никакого служения. Мне не нужны рабы. Нет никакого поклонения. Мне не нужны похвалы.
        Он молчал долгую минуту.
        - Нет никакой любви. Есть долг. Я должен помогать вам, выслушивать вас и спасать вас. Если бы я любил вас, то наверняка потребовал бы в оплату послушания и жертв. Я не хочу. Я не торгаш. Я не инквизитор. Я ваш бог.
        Джон слушал его, и короткие рубленые фразы, теплый, но сухой голос и странная честность - все это проникало глубоко в сознание.
        В нем совершалась перемена: вера в то, чего он никогда не видел, сменялась доверием к тому, что свершалось на его глазах.
        Шикан был так уверен, что его нельзя было оспорить.
        Его слушали. Стояла тишина, и люди забыли об отчуждении. Присматривались друг к другу, точно проверяя - истина ли? Согласны ли?
        - Страдают ваши души, - сказал Шикан, устало разминая плечо. - Но я дал вам тело. Тело вам нужно для того, чтобы излечить душу.
        И вдруг он переменился. Повернулся, воздел руки и закричал хриплым, горячим голосом:
        - Вам нужна анестезия!!!
        Толпа всколыхнулась. В ней зародился импульс, и достаточно было искры, чтобы энергия превратилась в действие.
        - Контролируй боль!
        И Шикан показал пример: длинным голубоватым лезвием полоснул себя наотмашь, развалив красивое, сильное тело почти напополам. Выскочили розовые мышцы, покрытые яркой росой, хлынул густой поток, и так остро запахло кровью, что Джон невольно стиснул зубы, будто прикусывая кусок свежего мяса.
        Запах крови, запах исступления. Бездомные раскрывали старые раны. Девушка с пепельными волосами торопливо колола себя маленькими ножницами. Раздался глухой мерный стук - господин в маске колотился головой об стену.
        - Прекратить! - вдруг выкрикнул Шикан и упавшим голосом добавил: - Не сегодня. Потом. Все вон.
        Он нашел глазами Джона и кивнул ему, ему одному, будто не замечая замешательства остальных.
        Джону пришлось его дожидаться. Низкорослые адепты в синих плащах вывели людей. Они действовали молча, но жестко. Вскоре зал опустел, и Джон присел на край сцены, разглядывая пятна крови на полу.
        - Тебе эти методы не подходят, - обычным, лишенным завораживающих ноток голосом сказал Шикан.
        Он вышел из боковой двери, на ходу натягивая рубашку. На теле его не осталось ни следа увечья.
        Джон встал, вглядываясь. От волнения начало ломить в груди, воздух свистел в легких и выходил толчками: контролеры не справлялись, сложная, но неумело выполненная система ворочалась и почти слышимо поскрипывала. Джон привык к этому, поэтому просто терпел и все внимание обратил на Шикана.
        Вблизи Шикан оказался еще сложнее: у него не было ни ресниц, ни бровей, губы, словно съеденные рыбами, топорщились мелкими сухими кусочками.
        Пронзительно-голубые глаза оказались с желтым отливом. Все эти странности составляли лицо крайне притягательное, обнаженное и… Снова повеяло смертью.
        - Меха, - усмехнулся Шикан, - я вижу тебя насквозь, и ты сломан. Боль в твоем теле, а не в душе, да и есть ли у тебя душа? Я еще не решил для себя этот вопрос. Поможешь разобраться?
        - Да, - с готовностью ответил Джон.
        С этого момента Шикан стал его единственным богом, потому что не отринул, а попросил помощи.
        Позже Шикан стал для Джона бо?льшим, чем просто бог, потому что не брезговал ничем из сотворенного на земле, не ведая ни запретов, ни ограничений.
        Глава 5
        На Черные мессы Джон много раз приходил и раньше, поэтому не обратил внимания на Стража Врат, а пошел вперед, по лабиринтам замерших станков и конвейерных лент. Он хорошо помнил дорогу и быстро нашел спуск в нижний зал, ставший церковью Братства. Церковью - потому что на стенах были намалеваны грубые каббалистические знаки, а на усыпанном битым стеклом и гвоздями полу вечерами в пятницу валялись исступленные фанатики новой веры.
        Джона раздражало и первое и второе. Ему очень не хватало золотого сияния, свечей и негромкого пения, но приходилось мириться. Неизвестно, чем изначально были нарисованы знаки на стенах, но теперь казалось, что подсохшим дерьмом; а клубок окровавленных воющих тел возился в нем же. В конце зала, на поднятом вверх станке, покрытом черной тканью, торчал отец-основатель Шикан, воздевший руки к потолку.
        Джон с ходу определил - отец-основатель гашеный в хлам. Шикан по-трезвому мессы не проводил, но на этот раз еле держался на ногах. Голубоватые тонкие веки дрожали, тонкие губы двигались медленно, неуверенно. Обнаженный, хорошей лепки торс блестел от пота.
        Джон обогнул комок из вопящих голых тел, тоже обильно потеющих, и пристроился в уголке, подальше от исступленных фанатиков.
        Он начал слушать. Шикан говорил звучным, ровным голосом, не надсаживался, как большинство проповедников. Речь велась о том, как полезно проснуться с утра, взять плеть и основательно надрать себе задницу, а потом поблагодарить господа за то, что за окном светит солнце. О том, что бог позволил каждому контролировать свою жизнь и быть себе и хозяином, и рабом. Потому давайте же пристегнем ошейники, потянем за цепи, чтобы осознать, что все в наших руках, наших, наших, и только наших!
        С точки зрения Джона, эта речь не дотягивала по значимости даже до речи королевы бала на школьном выпускном. Шикан явно халтурил и совершенно не хотел заниматься развитием уже лишенной самостоятельности паствы. Он попросту удовлетворял их садомазохистские желания, подводя под них расползающуюся по швам теоретическую базу и примешивая капельку религиозного экстаза.
        - Среди нас по-прежнему есть сомневающийся! - вдруг объявил Шикан и ткнул в Джона пальцем.
        Представление началось. Джон равнодушно выполнял роль убийцы Шикана, твердо зная, что тому все нипочем, а для подогрева религиозного экстаза нет средства вернее воскрешения.
        Возня в зале прекратилась. На Джона смотрели десятки воспаленных глаз. Никто больше не корчился на стекле и лезвиях. Окровавленные, грязные тела вытянулись столбиками, как суслики возле нор, и он рассмотрел висящий между ног одного из них надорванный сморщенный член, облепленный густой кровавой кашей.

«Как он живет? - мелькнуло в голове у Джона. - Это же невозможно!» Дальше думать было некогда.
        Он вытянул из кобуры пистолет и поверх мокрых голов направил его на Шикана.
        - Ослабь им цепочку, - негромко сказал он. - Иначе следующей службой будет заупокойная.
        - Стреляй, - мягко сказал Шикан, как ни в чем не бывало продолжая проповедь. - Время осознать свои желания…
        Под низкими потолками гулко прогремел выстрел. Толпа в панике распалась. Джон невольно перевел дыхание. Здесь, в этих подвалах, на его редкой очной ставке с богом копошилась та же биомасса, что и на улицах города. Тупое стадо. Отвратительное вмешательство в таинство.
        Шикан, пробитый пулей, мешком свалился в кучу нечистот. Темная кровь полилась ручейками и смешалась с дерьмом в густую кашу.
        Апостолы, адепты и жрецы замерли. Даже дышать перестали, или Джон оглох от выстрела и перестал слышать их дыхание.
        Несколько секунд они соображали, и соображали туго, а потом начали недоуменно озираться и взглядами выискивать помощи или человека, который сможет все объяснить, а затем случилось чудо - из боковых дверей вышел, улыбаясь, новый Шикан, чистенький и абсолютно трезвый.
        - Не боясь смерти, воскреснете! - проорал он, воздевая руки.
        Рев толпы оглушил Джона вторично. Изуродованные окровавленные люди бесновались так, словно каждому из них выдали по пять миллионов наличкой.
        - Победив смерть, приблизитесь к богу! Покорив боль, получите право выставить ему счет!
        Шикан довел свои логические измышления до конца, выдал беснующемуся народу реквизит - шипастые грязные ошейники и толстые ржавые цепи, и зашагал к выходу, брезгливо обходя свою паству.
        - Мне нужна чистая рубашка, сигара и виски, - сообщил он. - Где ты припарковался?
        - Недалеко. Виски нет, есть ром.
        - Пусть ром. Какой пиджак! Да ты пижон! Знаешь ли ты, что грешно упаковывать свою никчемную плоть в мягкую и удобную одежду? Будешь гореть в аду. Ну-ну, не делай такое лицо, я пошутил. Твоя плоть не никчемная… пойдем сюда, здесь поменьше воняет.
        Они вошли в шахту, продуваемую горячим воздухом. Волосы у обоих встали дыбом, и теперь приходилось не говорить, а кричать.
        - Я видел там парня с оторванным членом! И огромной дырой в боку! - прокричал Джон, закрываясь от ветра рукой. - Как он живет?
        Шикан повернулся и ухмыльнулся во весь рот.
        - Он чувствует присутствие бога! - прокричал он в ответ. - Пока бог там, никто из них не умрет! Как только он отлучится на ланч, появятся трупы. Никогда, никогда не отпускай бога на ланч, мой мальчик! Неизвестно, что станет с тобой, когда он тебя покинет!
        Джон подумал: бог так часто покидает людей, что… нужно же куда-то складывать трупы?
        По Китайской улице механически и непрерывно шагали уставшие за день люди. Джон смотрел вниз, прижавшись лбом к стеклу, и время от времени прикладывался к ледяному стакану. Шикан уже выключил воду и чем-то гремел в душевой. Халат он позаимствовал из обширного гардероба Джона и вышел, размахивая руками.
        - Мал, - констатировал он. - Мне кажется или тут стало больше книг?
        Книги были повсюду. Джон закупал их пачками, порой не глядя на название и автора, не выбирая ни жанра, ни темы. Он покупал книги потому, что настоящие книги постепенно исчезали из домов, а там, где оставались, служили элементами интерьера.
        Бумажное производство сократили до минимума, вырубки лесов остановлены. То, на чем издавались газеты и журналы, бумагой не было. Ее заменяли тонкие гибкие пластики, и гильдии Природы били тревогу: период полураспада таких пластиков составлял тысячи лет.
        На предупреждения не обращали внимания: такие же волнения когда-то поднимались из-за глобального потепления, оказавшегося пшиком, и из-за выкопанных из льдов Антарктики аппаратов слежения, оставленных на планете внеземными цивилизациями.
        Эти аппараты произвели фурор, разогрели панику, а на поверку оказалось, что их установили на планете еще во времена динозавров, и они давно и безнадежно сломаны.
        - Книг много, - сказал Джон, наливая ром в стакан. - Бери лед… К книгам меня приучила матушка. Она была ярой сторонницей всего натурального, и я чувствую себя неуютно, если вокруг только пластик.
        Шикан уселся в кресло, опустил руку и вынул из стопки первую попавшуюся книгу.
        - Запрещенная литература, - заметил он, прочитав название.
        - Да. Это теперь редкость. В один из припадков тоталитаризма такую литературу уничтожали на корню. Хороший экземпляр «Механического мандарина» уже не найти, он достался мне от матери. У меня хорошая коллекция старых книг, есть даже подборка детской литературы середины двадцатого века. В середине двадцать первого она была уничтожена как вредная для несовершеннолетних информация. Есть книга сказок. Теперь их почти никто не знает, а раньше они передавались из поколения в поколение. Их запретили по религиозным соображениям.
        - Тебя можно считать экстремистом? - осведомился Шикан.
        Джон отмахнулся.
        - Какой там… хорошие вещи если забываются, то забываются навсегда. Книги забыты, и к ним больше не вернутся, так что грош цена моей коллекции.
        - Но трактаты продолжают печатать, и даже на настоящей бумаге. Это не возрождение книг?
        Джон подумал немного, покачал головой.
        - Нет, это не то. Я бы сказал, что трактаты - реинкарнация журналистики. Это публицистика, а не искусство, но публицистика, ряженная в одежды искусства. С течением времени писать, не преследуя цели изменить мышление читателя, стало дурным тоном. Описательные и повествовательные жанры ушли в небытие. Развлекательная цель литературы утеряна, остались только манифесты и пропагандистские сочинения, и этой модели придерживаются создатели нынешних трактатов. Они стремятся убедить или переубедить, но по большей части сами или дураки, или раз за разом открывают всемирный закон тяготения. Потребители трактатов обычно с радостью убеждаются и переубеждаются, потому что в десять раз хуже обычного дурака дурак, приученный верить всему, что показали на экране или напечатали на бумаге под солидным именем.
        - А ты не такой? - уточнил Шикан, выжимая в ром лимонную дольку.
        - Переход на личности, - отметил Джон, - всегда сбивает с истинной темы разговора. Плохой ход. Но я отвечу - я не такой, не такой, хотя бы потому, что я меха, а они - люди. Они ненавидят меня без причин, а я нашел причину и ненавижу их в разы справедливее, чем они меня.
        - И за что ты ненавидишь людей? - поинтересовался Шикан, внимательно за ним наблюдая.
        - Расскажу, если позволишь углубиться в историю. Мои выводы строятся на ошибочной трактовке некоторых этапов развития. То, что не подходило под мою теорию, я из истории вычеркнул, оставшееся образовало логичную картину. Я сразу признаю это, потому что не хочу выдерживать критику. Я хочу объяснить свою ненависть, а не соревноваться в познаниях и умении выстраивать логические цепочки. Думаю, все началось прозаично - с общественных сортиров без дверей. Сложно быть личностью и ощущать себя личностью, если ты вынужден гадить на публике. Одинаковая одежда и одинаковые книги, одинаковые прически и одинаковое меню, одни и те же мысли и одна и та же цель. Инаковость, приравненная к преступлению против общества, массовые казни и самосуд, гневные требования толпы, протертые от стояния на коленях штанины.
        Общее благо - безликая и жадная махина, пожирающая все, что пыталось вырваться из серой липкой массы, годами пережевывающей самое себя.
        Для общего блага писались тайные и открытые доносы, для общего блага вводили расстрельные списки, вешали, калечили и тысячами отправляли на север, туда, где силами мертвецов возводились ныне мертвые города. Подавление любого сопротивления - и это особенно важно, Шикан. Именно эта стратегия лишила людей привычки анализировать, критиковать, думать. Следующая страница - затяжные войны, голод, превративший многих людей в каннибалов, мародеров, убийц и предателей. Общий враг, общие цели, снова общее, сбитое плотно стадо, управляемое жестоким сонным пастухом. Годы пропаганды, подозрений, изматывающего труда, братских могил и нечеловечески холодных зим. Так воспиталось, укоренилось тупое желание выжить, передаваемое из поколения в поколение. Ешь больше, ешь про запас, ешь то, что уронил. Жвачные инстинкты, нулевые требования, смиренность и серость. Не люди - детали в огромном механизме выживания. Листаем дальше - поствоенная весна. Общая радость, гордость за то, что выстояли. Но это зыбкая гордость, обманка. Довольство инстинкта самосохранения. Появилась жратва, развлечения и зачатки культуры. Самое
время научиться индивидуализму, но не тут-то было: потекла накопленная кислятина… индивидуализма не случилось - случилась ненависть. Поколениями накопленная ненависть к ближнему своему, к тому, кто в сортире рядом кряхтел, за фанерной стенкой проживал, в бомбоубежище на соседней трубе ютился, а после на заводе бок о бок сутками отирался. Невыносимая общность, осточертевшая стадность! Сменилась система. Высшая добродетель - деньги. Те, у кого они были, принялись строить заборы и стены. Каждая улица, каждый дом и крылечко - в двойном и тройном кольце заборов, в витках колючей проволоки. Частная собственность, неприкосновенность, закон, оберегающий частную собственность, - новое божество. Поклонение перед законом, призванным защитить наконец-то накопленное и растащенное по норам имущество, откликнулось в следующих поколениях. Я видел людей того поколения. Странные они были. Хотели много, сейчас и сразу. Знали свои права, но не озадачивались обязанностями. Избалованные дети, выросшие в семьях, где помнящие о бедах родители старались дать самое лучшее. Казалось - вот оно, начало индивидуализма, уважения к
праву ближнего своего, уважение чужой свободы и жизни. Но не случилось. Точнее, случилась опять же иллюзия, майя. Всюду объявлялось о свободе слова, совести, чести, веры, но тут же принимались законы, ограничивающие и слово, и чувство, и совесть. Разделив совесть на вредную и добродетельную, чувство на допустимое и недопустимое, слово на полезное и вредное, людям снова прямо указали врага и заставили сплотиться против него, а дальше свое решила засевшая привычка ненавидеть иных и разъединяться, по сути оставаясь общей и согласной на все массой.
        Все решалось по мановению пропагандистской машины. Ты не помнишь, а я помню - со всех экранов пер поток восхвалений бессмертию, биопечатным органам. Ученых на руках носили, теологи рассуждали о вечности, подаренной людям Богом. Каждый второй обзавелся запасными органами, каждый третий мечтал стать меха. Я тогда задался вопросом - почему не произошел раскол на отхапавшую вечную жизнь элиту и батрачащих на нее простых смертных? Ответ простой: бессмертие само по себе дешевка, которую выгоднее продавать оптом. Органы крупным оптом, ногтевые пластины на обе руки бесплатно в подарок к коже цвета темного ореха! Грудь, почки, коленные чашечки, волосы - шире ассортимент, дешевле и качественнее работа биоинженера! Прибыль за счет оборота, постоянная, верная прибыль. Сплошные плюсы, правда? Только потом обнаружился серьезный минус этой системы. Обнаружился слишком поздно, и были те, кто бил тревогу и предполагал, но такие были всегда, и их никогда не слушали, потому что потом, через сто и тысячу лет - это же так далеко, а сейчас хочется купить себе островок в Тишайшем океане. Итак, что получилось из мифа о
бессмертии?
        Разрастающиеся города вытеснили сельскохозяйственные угодья, леса истощились, реки превратились в канавы. Скопления людей стали ужасны: перегруженный до аварийного состояния транспорт, неподвижные дороги, безработица, расплющенные в давках дети, нехватка жилья, вытеснившая на улицы множество добропорядочных граждан.
        Уменьшить население не получалось: привыкшие безболезненно рожать женщины рожали; пожилые умирать не собирались, а сзади их подпирала молодь, и вовсе рассчитывающая жить вечно. Пожилые требовали хороших пенсий. Пенсионный фонд начал таять, и восстановить его можно было только за счет молодых. Те быстро обнаружили основную статью расходов своих налоговых вложений. Начались волнения, а после - паника. У древних племен был такой обычай - ставшие обузой старики оставлялись в северных пустынях и азиатских лесах. Закон выживания, несовместимый с нынешней цивилизацией и ее задачами, но многие вдруг вспомнили о нем и начали требовать выгнать стариков за пределы городов. Другие кинулись листать священные книги и нашли там неопровержимые доказательства того, что человек должен в конце концов быть мертв, и никаких вам имплантов. Дело запахло жареным. Ненависть и привычка уничтожать инаковость неумолимо вели ситуацию к массовым бойням, и как бы я был рад, если бы эти бойни случились! Да, женщины выбрасывали и убивали детей, семьи выставляли стариков за порог, но это были бытовые преступления, которых полно в
любом обществе, даже не страдающем от перенаселения. Просто их стало немного больше. Никто не вышел на улицы, чтобы отстоять свое жилье и жизнь, все ждали решения свыше, и оно пришло. Людям объявили: давайте уничтожим всех меха и тех, кто их создавал! Вот оно, настоящее зло, оно и отнимает наши ресурсы, улицы, площади и дома. Столько грязи было вылито на меха, что до сих пор отмыться не можем. День и ночь крутили страшные истории про меха-насильников, меха-маньяков, меха, занимающих квартиры добропорядочных граждан. Унавозили почву. Вырезали тысячи ни в чем не повинных инженеров, сотни тысяч меха. Угробили лаборатории, остановили дорогостоящие разработки, обескровили армию - она вполовину была укомплектована армс-меха. Страшный регресс, и не в первый раз! Была до нас культура, развившаяся на пространстве, лишенном привычных ресурсов - нефти и газа. Люди того времени нашли способ и средства для создания уникальных механизмов и отдали свои малочисленные жизни в их руки, и снова - были те, кто предупреждал: дело плохо закончится, нельзя полностью полагаться на технику, нельзя восстанавливать популяцию
прямым клонированием! Наплодили вырожденцев, катастрофически сузили генофонд, а потом перепугались и избавились от своих изобретений. О них многие слышали, но почти никто не видел - эти машины сейчас называются Мертвыми.
        Джон остановился. Он потерял нить рассуждения и задумался.
        - Я хочу сказать, что биомасса, шастающая по улицам, не заслуживает любви и понимания. Все, чем она занималась на протяжении тысяч лет, - это попытками выжить, желательно стадом, желательно за чужой счет, желательно, чтобы их никто не трогал, а если тронут - желательно спрятать голову в задницу и переждать. А еще желательно выбросить, сломать и уничтожить творения действительно умных людей, редких в этой импотентной в целом массе.
        - Ты пропустил эпоху конструкта, - задумчиво сказал Шикан. - Не вписалась?
        - Не вписалась, - признался Джон. - Что такое эпоха Конструкта? Ты знаешь? Я не знаю. Никто не знает. Имеем приблизительное представление: восторжествовавший логос, запрет на эмоции, гипнотические практики, бездушные решения. Кажется - страсть какая, как же так могло произойти? Ведь без здоровой эмоции человек ни шагу не сделает. А ведь сделали. За короткий отрезок времени опрокинули все понятия о прошлом, упорядочили, продумали… Одни изобретения чего стоят. Вертикаль, Спираль, Космина - что это такое? Для чего построено было, по какому принципу работало? И таких чудес десятки разрушены, а через сто лет не останется и следа… Полагаем: человек не может без искусства. В нем заложена потребность творить, и теологи почитают ее за искру Божью, а люди - за продукт эмоционального, эстетического томления, правда? Конструкт и тут преуспел! Творения Логоса оказались ничем не хуже прежних, выплаканных и выстраданных творений. Вопрос задается: может, эмоция - нижняя, неупорядоченная форма Логоса? Может, правильно человечество тогда шагнуло, правильно выбрало направление? Но теперь этого не узнать, эпоха
завершилась. Куда делись наши конструктивные друзья? Неизвестно. Как в воду канули. Остались только сопливые нытики, плачущие дамочки и геройствующие болваны.
        - Ты напоминаешь мне одного прихожанина, который ненавидел бездомных, но вместе с ними валялся в грязи и истязал себя, а потом сказал, что конкретно эти бездомные - нормальные, а вот остальные, которых он никогда не знал, - животные, подлежащие немедленному уничтожению.
        - Тебя я тоже ненавижу, если ты об этом, - ответил Джон. - Ты все же проживаешь во вполне человеческом теле. Извини, обычно я не выхожу за рамки вежливости.
        Шикан улыбнулся и потянулся за новой лимонной долькой.
        - Это не может меня обидеть, - сказал он. - Твои рассуждения вообще не имеют смысла, поскольку остаются рассуждениями, а на них каждый имеет право. Тот прихожанин имел право рассуждать о массовых убийствах и был в своем праве, пока не кинулся бы осуществлять безумные идеи. Эти беседы носят характер камерный, локальный… доморощенные политики и вершители, бунтари и оппозиционеры, расисты и шовинисты. Если пройтись по квартирам, мы обнаружим их всех, и тем не менее продолжаем жить в правовом государстве, покой которого изредка нарушают митинги гильдии Природы, и те добиваются права высадить какую-нибудь аллею, и не более.
        - Город, - тоскливо сказал Джон, - когда-то это был прекрасный город. Я любил здесь жить. Мне нравилось. Я тогда еще не знал, что буду никем, собачьей яйцерезкой, влипшей в эту грязь, серость и паскудство… прости за такие слова, не могу иначе объяснить эту кислятину. Выплеснул бы их всех, как помои из ведра, и начал бы сначала, да так, чтобы все знали: нет никакого равенства, и не кривлялись, изображая добродетель. Знаешь же? Читал же? Гражданин имеет право на… Гражданином считается субъект, имеющий микрочип и постоянную зарегистрированную жилплощадь. Бездомных в правах не ущемляют, потому что права положены только гражданам. По закону. Такое мерзкое вранье, что передушил бы всех… я ведь многого не требую. Честности. А ведь врут - даже про этого террориста наверняка наворотили с три короба, да еще и не факт, что именно меха виноват. С них станется пустить под откос собственные поезда, чтобы направить народную мысль в нужное русло.
        В комнате стало темнеть. На Китайской улице зажглись фонари, и по их сигналу Джон тоже зажег в комнате свет - маленький круглый ночник, причудливо осветил груды книг, тяжелую мебель и словно каменную фигуру Шикана. Всюду лежала печать Спирали - синие лоснящиеся отблески.
        - Тебя волнуют правительственные выпады против меха?
        - Можно сказать и так, - нехотя ответил Джон, прижимая стакан ко лбу. - Из меха сделали монстров, жутких чудовищ, способных на все, а ты сам знаешь - без зарядных устройств мы ничем не отличаемся от людей, только изнашиваемся намного медленнее. Мы беспомощны и не сможем противостоять массированной травле.
        - Я слышал, что не все из вас потеряли зарядные устройства, - заметил Шикан, - пока люди верят в то, что где-то в городе обитают армс-меха, они будут остерегаться. Доказательств того, что вы безопасны, нет, а доказательства того, что опасны - по всем каналам. Обрушение Вертикали не под силу ни человеку, ни меха с пустой батареей. Он был заряжен под завязку, и он бежал, угробив целый отряд
«Шершней». Есть доказательства, что и крушения поездов, и пожар, и падение моста - его же сомнительная заслуга.
        - Нет, - сказал Джон.
        - Что - нет?
        - Нет, меха не мог это сделать. Никакой меха, даже армс, даже использовав аварийные батареи, не смог бы опрокинуть Вертикаль. - Он повернул к Шикану бледное лицо и усмехнулся. - Этот кто-то был намного страшнее, чем меха.
        Вдруг он торопливо поставил стакан и соскочил с подоконника. Секундой позже грянул звонок - классическая трель стационарного телефона. Камера, установленная над дверью, показала двоих, склонившихся над планшетом.
        - Гости? - поинтересовался Шикан. - А еще ром у тебя есть?
        Джон не ответил. Если бы не меха-контроллеры, его сердце бы бешено колотилось. Контроллеры работали исправно, но накатила дурнота, обычная для подавления волнения.
        - Джонни Доу! - заорал Карага из-под двери. - Открывай! Или дверь сломать? А… не, спасибо.
        - Проходите, - запоздало пригласил Джон.
        Карага уже вошел и сразу же направился в комнату, где отдыхал отец-основатель Братства Цепей. Эвил равнодушно скользнул следом и принялся копаться в книгах, листая их по очереди и отбрасывая одну за другой.
        - Ром! - провозгласил Карага, поднимая бутылку. - Эвил, ром!
        - Мы еще не закончили, - холодно напомнил Эвил.
        - Ну, копайся, копайся, - разрешил Карага, - а я буду вести допрос. Джонни! Иди сюда, придурок! Что за красавчик напялил твой халат? Ты что-то от нас скрываешь?
        - Крэйт, это Шикан Шитаан, проповедник Братства Цепей. Шикан, это Крэйт, он работает в службе спасения…
        - Очень интересно, - сказал Шикан и протянул Караге руку. - Значит, вы были свидетелем страшных разрушений у Белого вокзала?
        Карага руку пожал, осмотрелся и взял стакан Джона. Вылил в него остатки рома и сделал длинный глоток.
        - Нет, - сказал он. - Это случилось не в мою смену. Катастрофа из катастроф, но иногда хочется просто поваляться на диване с бутылкой холодного пива. Доу! - рявкнул он, обратив внимание на застывшего за спинкой кресла Джона. - Девица наша красная! Чего молчишь? Где был в момент крушения поезда? - Карага повернулся к Шикану и доверительно сообщил: - В тот день я ждал его к завтраку, а он так и не пришел. Пропали отлично напечатанные устрицы.
        - Это случилось ночью, - тихо сказал Джон, - я просто спал. Простите, я отлучусь. Мне нужно принять таблетку.
        Он вышел на маленькую кухню, где обычно готовил обеды и завтраки, стараясь покупать для них продукты с пометкой «натурально синтезированные», и вынул из шкафа упаковку с гомеопатическими шариками.
        - Интересно, - скрипучим голосом сказал Эвил, прокравшийся за ним следом. В руках Эвил держал книгу с названием «Все об Эдиповом комплексе».
        Джонни старательно рассосал сладкие шарики и только потом повернулся к Эвилу, а тот молча листал страницы и читал, водя пальцем по строкам.
        - Что-то случилось? - осведомился Джон.
        - Неси еще ром! - заорал Карага из комнаты. - Твой друг все выпил!
        Эвил захлопнул книгу.
        - Джонни Доу, - с отвратительной угрозой в голосе проговорил он, - ты обвиняешься в ряде террористических актов, совершенных в Столишне за последние три месяца. Ты будешь разобран, органические части будут слиты, а механические пойдут на запчасти для более сознательных членов нашего общества.
        - Вы всех так пугаете? - спросил Джонни, открывая дверцы шкафчика и ища подходящую бутылку.
        - Всех, - ответил Эвил.
        - И как?
        - Все по-разному. Но большинство просят нас немедленно разобраться и найти придурка, который решил геройствовать в одиночку.
        - Геройствовать?
        Эвил хмыкнул.
        - Это словечко Крэйта. Я бы сказал - безумствовать.
        - Карага считает, что парень, взрывающий поезда, - герой?
        - Это яблочный уксус, - сказал Эвил.
        - Что?
        - Ты держишь в руках бутылку яблочного уксуса.
        Эвил положил книгу на стол и вышел, а Джон закинул в рот еще пару шариков из гомеопатического набора и наконец-то разыскал спиртное.
        - Простите, но рома больше нет, - извинился он, вручая Караге банку с остатками самогона.
        - Не пей это, - предупредил Эвил, учуяв запах. - Никакая печень не выдержит.
        Карага наклонился над банкой, понюхал и помахал ладонью перед лицом.
        - Господи, - с чувством сказал он. - Джонни, ты это сам-то пил?
        - Нет, - ответил Джонни, - я растирался этим от кашля.
        - К черту. Здесь обитает сказочная принцесса, а я не приучен к их обществу, - подытожил Карага. - Пошли, Эвил. Спасибо за компанию, мистер Шитаан, и да, если вам нужны будут крепкие парни для религиозных подвигов, то вы сможете найти их на севере Стрелицы. Может, под Стрелицей закопан уран или что-то в этом роде, но там до сих пор водятся бездомные, способные сопротивляться. Даю слово, сам недавно урвал такого, и именно в Стрелице. Он мне чуть морду не отгрыз.
        Шикан собрал пальцы в корзиночку, что неизменно означало великолепное расположение духа.
        - До скорой встречи, господа, - внушительно попрощался Эвил и вышел вслед за Карагой, по пути стряхивая пылинки с безупречно черного плаща. - Это не может быть он, - сказал Карага Эвилу, останавливаясь у машины. - Я не гомофоб, но не думаю, что парень, милующийся вечерком с основателем садомазо-секты, способен за два дня отправить в ад два пассажирских поезда.
        - Не стоит беседовать об этом на улице.
        - У нас остался один подозреваемый, Эвил. Один подозреваемый, и для него я берегу остатки своей батареи - с удовольствием сверну ему башку, как только он признается.
        Эвил нетерпеливо распахнул дверцу автомобиля.
        - Садись, - сказал он. - Нам на Поспешную, это в другом конце города.
        Он был явно раздражен, но, сев за руль, моментально успокоился и даже продолжил разговор:
        - С моей точки зрения, Джон Доу интересный экземпляр, - сказал он. - Он принимает таблетки и растирается от кашля.
        - Просто псих.
        - Может быть, - пожал плечами Эвил, - хотелось бы мне заглянуть в его досье. Не верится, что комиссия КАСС позволила ему пройти реконструкцию.
        - Может, тогда он был нормальным, а обабился потом.
        - Хотелось бы увидеть его досье, - повторил Эвил.
        - Кали не просто так хранит эти вещи в тайне, - напомнил Карага, - у каждого из нас семейка скелетов в шкафу, и лично мне не хотелось бы, чтобы кто-нибудь вытащил их оттуда и усадил пить чай с лимонными бисквитами.
        Эвил вспомнил то, что могло попасть в его собственное досье, и задумался. Его скелеты тянули на целую психиатрическую экспертизу, но при этом он был уверен, что абсолютно нормален, и не раз подтверждал свою нормальность делом. Выходило, что скрываться стоило только из-за предвзятости и глупых предрассудков. Мудрая Кали не сдала его во время меха-уничтожения, а приютила и даже поспособствовала в развитии. Предоставила лабораторию, материалы, секретность и поддержку. Она сделала правильный выбор, включив Эвила в свое ближайшее окружение, а вот остальными распорядилась неудачно. Имея в руках информацию обо всех меха города, имея под рукой биоинженера, можно было наштамповать зарядных устройств и создать армию, с которой людям пришлось бы считаться. Не пришлось бы тогда носиться по ночному городу в поисках несчастного террориста.
        Запрет на создание зарядных устройств был единственным запретом, за нарушение которого Кали без колебаний слила бы кого угодно. Запрет имел историю давнюю и так глубоко въелся в историю меха, что считался чем-то само собой разумеющимся. Гибель хрупких зарядных устройств приравнивалась к неизбежности, явлению, родственному физической смерти обычных людей. Ужасно, болезненно и непоправимо.
        - Приехали.
        Поспешная улица уже погрузилась в темноту. Электричество экономили, но в разных частях города фонари выключались в разное время. В центре, на Китайской, не раньше трех часов ночи. На Поспешной, на окраине спального района, свет выключили в десять.
        - Так, - сказал Карага, проводя пальцем по экрану планшета, - здесь у нас ютится Белослав Войчек. Ого! Давно хотел такого увидеть.
        - Зачем он тебе сдался?
        - Он тоже меха военного образца, прямо как я, - пояснил Карага. - Все, больше информации нам не дали.
        - Подходит по всем статьям, - кивнул Эвил. - Будем осторожны.
        - Будь осторожен сколько влезет, - Карага распахнул дверцу, вылез из машины и конец фразы завершил уже на улице: - Видел бы тренировочные бои меха-пехоты! Мы стены проламывали, и нас каждый месяц переводили в новое здание… думаю, этот парень будет рад меня увидеть.
        - Не могу спрогнозировать реакцию, - сказал Эвил.
        - Он нас засек, - сообщил Карага. - Ждет не дождется.
        Тут же раздался звуковой сигнал открытия подъездной двери. Осталось только потянуть ручку и войти в тускло освещенный, сырой коридор.
        Дом был из старых, типовой застройки времен жилищного кризиса. Серая высотка-улей, вместившая тысячи крошечных квартирок с сомнительными удобствами. Таких ульев было выстроено множество, и они на время даже дали надежду на то, что кризис удастся преодолеть, но надежда оказалась ложной.
        - Входи, - сказал вышедший из боковой пластиковой двери крупный угрюмый мужчина, чем-то похожий на медведя и чем-то - на Карагу.
        Карага вошел первым и огляделся. Белоручка Джонни Доу проживал в отдельной шикарной квартире с библиотекой и гостиной. Крепкий парень Белослав Войчек ютился в узкой конуре, в которой еле-еле поместилась койка с провисшей до пола сеткой, заваленный хламом и окурками столик и полевая газовая плитка. На плитке булькала кастрюлька. За плиткой стоял обшарпанный баллон с пропаном.
        Эвил тут же нахохлился и убрал руки в карманы. Он не переносил беспорядка и убожества.
        - Я варю кофе, - хмуро сказал Белослав. - Предлагать не буду. Кофе дерьмо.
        - Спасибо, - сказал Карага. - Меня зовут Крэйт, а это Эвил.
        - Белый. - Руку для пожатия он не протянул. - Я о тебе слышал.
        Он упорно смотрел в глаза Караге, а на Эвила совершенно не обращал внимания, и Эвил платил ему тем же: равнодушно разглядывал ногти.
        - Газеты я читал, - сказал Белый, почему-то указывая на провисшую кровать, на которой лежало чье-то тело, с головы до ног укутанное тонким одеялом. - Хорошо написали: нанесен непоправимый вред гордости и человеческому достоинству. Всякий обязан возмутиться хладнокровными преступлениями против общества. Это война! Мы извлечем этих крыс из закоулков, откуда они трусливо и подло нападают на мирных граждан, и распнем их на центральных площадях нашего города! - Белый потянулся и выключил конфорку под булькающей туркой. - Читаю, и сердце радуется, - признался он. - Какова изобразительная сила слова! Так и хочется встать и спеть национальный гимн, только слов я не помню, что-то там тра-та-та… натуральный продукт, без отдушек и парабенов. Забирайте меня и делайте что хотите, жить дальше мне лень. Все, что я хотел, я сделал. Все, чего боялся, получил.
        - Это твое зарядное устройство? - Карага шагнул вперед, сдернул с кровати одеяло и посмотрел в восково-желтое, сильно запудренное и мертвое лицо пожилой женщины. - Кто она? - прямо спросил он, ощущая неприятное, тоскливое чувство, возникающее у него каждый раз, когда все планы срывались и летели к черту.
        - Она моя дочь, - хмуро признался Белый, и Эвил наконец-то заинтересованно поднял глаза. - Она самая лучшая… остальные как-то не удались, а она молодец. Сильная, смелая девчонка.
        - С чьей помощью ты это сделал?
        - Уже допрос или еще дружеская беседа? - прищурился Белый.
        - Уже допрос, - выступил вперед Эвил.
        Карага отвернулся и вышел.
        Белый медленно снял турку с плиты, медленно натянул куртку и вытянулся в ожидании.
        - Куда? - хрипло спросил он. - Сразу сольете или суд да дело?
        - Вопрос не ко мне, - степенно ответил Эвил. - Кофе-то оставь.
        Карага ждал их обоих возле машины, глядя в непроницаемое черное небо. Звезды нынче не удались, и без единого источника света улица казалась вырезанной из черной бумаги.
        Заряд батареи уходил бесцельно, как бесцельно пыталась вырасти трава в разломе асфальта на скоростной трассе. Последние капли энергии, последний шанс воспользоваться силой меха-имплантов, и никакого желания это делать. Карага весь день представлял себе, как вычислит горе-террориста и скатает из него шарик наподобие тех, что люди сворачивают из фольги, оставшейся от шоколадки.
        Эта мечта грела его и не давала думать о грустном, а теперь мечты не осталось, а ночь, как назло, своим видом претендовала на звание самой унылой ночи за лето и оптимизма тоже не добавляла.
        Эвил вывел Белого из подъезда, и Карага тут же полез в машину.
        - Надо сменить колеса, - озабоченно сказал Эвил, - одни и те же номера целый день светим.
        - Ближайший гараж на Самолетной, - подсказал Карага.
        - А что там стоит?
        - «Титания» и «Спектр».
        Они обменивались фразами, не обращая на Белого никакого внимания, а тот сидел, напрягшись и спрятавшись под капюшоном, и прислушивался с болезненным вниманием, словно надеясь, что сейчас беспредметный треп закончится и внимание снова переключится на него.
        - Сюда, - помолчав, сказал Карага. - Поворачивай, знак давно убрали, теперь можно слева объехать. Юга здесь постоянно плутала. Глупые они, эти подзарядки. Еще и из меха ухитряются дураков делать. Был у меня знакомый, Людвиг звали, он в гильдии Природы задницу просиживал, боролся за тигров. Сдурел на этих тиграх и со своим зарядным устройством роман завел. Цветы ей дарил и в кино водил, она ему сеансы эротическо-электрического массажа устраивала, а потом взяла и свалила. Нашла любовь в лице укротителя тигров, вышла замуж. Зачем - не спрашивай. У них у всех в голове каша.
        - Хватит, - глухо сказал Белый, снимая капюшон.
        - Рот закрой и сиди смирно, - сказал Карага, не оборачиваясь.
        Эвил задумчиво коснулся пальцем кончика носа.
        - Людвиг… Людвиг… я с ним работал над одним интересным проектом. Он не тиграми занимался, а львами, белыми львами. Мы их с помощью суррогатных матерей штук десять наплодили, а потом кто-то возмутился, что негуманно заставлять бездомных баб рожать львят, ну и проект прикрыли.
        - Суки вы, - вдруг хрипло каркнул Белослав.
        Карага повернулся назад, протянул руку и дернул его за ворот куртки.
        - Иди сюда, человечище. Поделись впечатлениями: хорошие зарядные устройства из детей получаются? Из людей? Ну!
        - Оставь его, - лениво посоветовал Эвил, глядя в зеркало заднего вида. - Что таким объяснять…
        - А я бы объяснил, но руки об него пачкать неохота, - угрюмо ответил Карага, отпустил Белого и снова уселся прямо. - А жаль! Так хотелось напоследок развернуться от души, а тут этот мешок с дерьмом…
        - Побереги заряд.
        На Самолетной улице они сменили машину на неприметную «Титанию», перевели в нее Белого и исчезли в сплетении переулков и улиц северного района Столишни. За полночь снова посыпался мелкий дождь и не прекращался до самого утра.

* * *
        Белый видел Кали впервые и разглядывал ее с вниманием, которое не понравилось Караге.
        - Ровно встань, - сказал Карага, дернул Белого за шиворот и заставил его выпрямиться.
        Белый поднял было голову, но через несколько минут снова поник, словно увядающий цветок.
        Это был первый суд над меха за последние двадцать пять лет, и все чувствовали себя неуверенно. Морт отводил глаза, Эру упорно смотрел в стену, и даже Эвил избыточно суетился: он то вставал за спину Кали, то садился в кресло, то раскрывал ноутбук, словно намереваясь вести записи.
        Спокойным оставался только Карага. Ему все было ясно: гнусный армс нарушил закон, переработав свою дочь в зарядное устройство, а после ее смерти свихнулся и принялся громить поезда.
        - Давайте быстрее, - сказал Карага, - жрать хочется…
        Эвил поднял голову, очнувшись от созерцания монитора.
        - Я буду задавать вопросы, - мягко сказал он. - Вы будете отвечать.
        Белый облизнул губы и кивнул.
        - Вы армс-модель меха, созданная в лаборатории КАСС и оборудованная внешним зарядным устройством?
        - Так точно, - с благодарностью подтвердил Белый.
        - Расскажите о вашем первом зарядном устройстве.
        - Стандартное устройство, - с готовностью ответил Белый, - вот тут Крэйт стоит, может подтвердить, у него такое же было.
        - В лоб твою мать, Белый, - хмуро сказал Карага. - Еще раз на меня сошлешься - руку сломаю.
        - К черту мое прошлое, - сказал Белый, и лицо его странно исказилось, - давайте резать по живому. У меня дочь родилась. Я ее сам воспитывал, один… Анна ее бросила. Она не думала, что залетит, когда со мной трахалась. Она думала, я бесплодный, что я механизм вроде вибратора - масса удовольствия, и все абсолютно безопасно. Потом хотела сделать аборт, потому что всплыла ее мамаша и привязалась с дьявольщиной - ребенок от меха есть сам Сатана. Тогда еще фильм вышел на эту тему… Анна чуть было от меня не ускользнула, но я ей заплатил. Я ей все девять месяцев платил, и после родов тоже. Ребенка забрал себе.
        - Ты сразу придумал, как его использовать, или потом в голову пришло? - перебил Карага.
        Эвил, открывший было рот, поморщился, но промолчал.
        Кали сидела неподвижно, ее синие прозрачные глаза тихо мерцали.
        - Я? - переспросил Белый. - Я не знаю. Я, конечно, думал об этом, но понимал, что никто не возьмется это сделать…
        Кали со скрипом повернула голову. Морт и Эру одновременно вскинули глаза на Эвила, и Карага тоже недобро уставился на него.
        Эвил молча разглядывал Белого, и тот поспешил опровергнуть.
        - Нет, Эвила я вижу в первый раз. Он не имеет к моей истории никакого отношения.
        - Кто провел реконструкцию? - спросил Эвил.
        - Это мое личное дело, - вдруг замкнулся Белый.
        - Ты издеваешься? - не выдержал Карага.
        - Стой, Крэйт, - сказал Эвил, - не трогай его.
        - Подожди, - вмешался Морт. - Это была подпольная реконструкция или лабораторная?
        - Лабораторная, - подумав и не обнаружив в вопросе подвоха, ответил Белый.
        - Получается, проведена была еще до меха-уничтожения? - уточнил Морт. - Что ты нам тогда мозги полоскаешь, мы-то думали, ты какого-нибудь инженера отыскал и недавно это провернул.
        Белый усмехнулся и обвел всех взглядом.
        - Чем вас так инженеры пугают?
        - А тем, что с их помощью всякие ушлёпки из людей зарядные устройства делают.
        Белый мельком глянул на Карагу и выпрямился сам, без посторонней помощи.
        - Ты машина, Крэйт, - задушевно шепнул он, - у тебя нет души. Не поймешь ты меня.
        - Что-о-о? Ноги вырву!
        - Не надо рвать ноги, - поднялся потерявший терпение Эвил. - Крэйт, успокойся. Мы должны узнать, зачем совершались теракты, и разойтись пить чай, а ты мешаешь.
        - Терактами я вас звал, - сказал Белый, - хотел, чтобы вы пришли и слили меня. Я виноват, устал… хватит уже жить. Жаль, что столько людей погибло, но я их не люблю, плевать.
        Некоторое время все молчали, только Кали со скрипом поднимала и опускала верхнюю пару рук, разминая суставы.
        Глубина каждого человека измеряется глубиной его падения, и тот же закон применим и для меха. Белый думал, что обречен, но на самом деле голоса за и против него разделились почти поровну. Карага считал, что весь этот суд - пустая затея, и Белого нужно было слить сразу. Эвил молчал, но голосовал за казнь. Морт думал о том, что если нет ни одного нарушения, то правило можно выбросить на помойку, а Эру попросту отключился и витал в своих мыслях, где не было места ни Белому, ни остальным.
        Кали пытливо рассматривала каждого и наконец заговорила. Ее низкий шепчущий голосок звучал по-детски капризно:
        - Меняем простыни! Снова обозленный клиент? Да, репутация заведения резко падает, но стоит ли нам искать того, кто заразил наших девочек? От этого ничего не изменится. Нам нужно постирать белье и провести дезинфекцию! Всех к врачу! Всем сделать прививки! Девочки, нам нужно повышать уровень обслуживания, и тогда каждый будет рад посетить наше заведение, а неприятная история быстро забудется. Мадам, мы вам так благодарны. Вы нам как родная мать.
        - Нет, - недоверчиво сказал Карага, выслушав ее сообщение. - Ты хочешь все замять? Ты хочешь простить этого ублюдка? Кали, разуй глаза, на нас снова открыли охоту, и все благодаря этому слюнявому болвану! Нам нельзя «делать прививки»! Нам нужно собраться, на время задвинуть правила и вооружиться. В городе есть еще с десяток армс-меха, все без зарядных устройств. Я предлагаю так: набрать бездомных, и пусть Эвил наделает нам зарядок. Эти зарядки раздать армсам и каждого отрядить на охрану районов, где проживают меха. Пусть защищают, если надо - вступают в прямую конфронтацию. Мы должны показать, что способны себя защитить, иначе нас выбьют, как утят. Белого слить, чтобы остальным неповадно было, но слить тайно, без демонстраций, чтобы людям в голову не пришло подумать, что меха от страху принялись за разборки внутри своего сообщества. Кали, поздно ходить по докторам, у нас задница горит! Слышишь меня?
        - Я согласен, - поспешил высказаться Эвил. - Я могу сделать зарядные устройства в кратчайшие сроки. Это будет мирная акция, направленная исключительно на защиту.
        Кали на него даже не взглянула. Томно раскинув руки, она проговорила вслух, обращаясь к разозленному Караге:
        - За ночь я удовлетворю двадцать таких, как ты. Ты один удовлетворишь меня за ночь двадцать раз?
        Морт коротко вздохнул.
        Карага прищурился.
        - Милая, - сказал он. - Пошли всех на хер, я должен тебе кое-что сказать.
        - Мальчики, групповухи сегодня не будет, - лукаво сказала Кали, и Морт с Эру сразу же поднялись, а Эвил, хоть и замешкался, убирая ноутбук, но тоже встал.
        Все они вышли, и следом за ними ушел недоумевающий Белый, так и не добившийся немедленной казни.
        - Ты же умная девочка, - сказал Карага, убедившись, что дверь захлопнулась плотно. - Ты же понимаешь, что добром нам не выжить.
        - Садомазо за отдельную плату, - отчеканила Кали.
        - Устала? Хочешь избавиться от нас, не пачкая рук?
        - Если хочешь, чтобы я задействовала мизинчик, подай мне перчатки.
        Карага потер лоб, сел в кресло по правую руку Кали, место, которое обычно занимал Эвил.
        - Передай управление мне, - сказал он, - я понимаю, что это сложно, что я буду привязан к этому подвалу… но ведь это возможно?
        Кали отрицательно покачала головой.
        - Если ты устала, я заменю тебя. Кали, ты обычно принимала верные решения, и я их не оспаривал. Ты поддерживала всех уцелевших меха, ты куратор нашей жизни… но почему ты бросаешь нас сейчас?
        Мучительно выгибая губы, с явным усилием напрягая гортань, Кали вдруг проскрежетала:
        - Ин-же-нер.
        По спине Караги пробежала мелкая дрожь. Он знал, что такое анароб, и не боялся этих существ, но ему только сейчас открылось ужасное ее положение: заточенное в искусственном теле человеческое сознание, ограниченное набором стандартных фраз и движений.
        Карага стиснул зубы.
        - Кали, - сказал он растерянно.
        Она поняла и потянулась вверх, а он наклонился и обнял ее. Ее легкое короткое тело с обрубками ног оторвалось от кресла. Шесть нежных рук обвили шею и плечи Караги, а сухие, упругие губы прижались к его губам.
        Карага сразу опустил ее на место и невольно облизнулся.
        - Я понял, - сказал он, - если этот Инженер такой же, как Эвил, то мы его возьмем себе и придержим, правильно? А если нет, заберу Эвила, а этого парня придется убить. Правильно?
        Кали разочарованно прикрыла веки.
        Глава 6
        Дюк Ледчек чуть не вылетел с работы. Объяснение с ним прошло быстро и унизительно. Дюк полагал, что начальство закроет на произошедшее глаза, приняв к сведению опыт и безупречную многолетнюю службу, и ограничится каким-нибудь полуофициальным выговором, но все обернулось хуже.
        Дюка отстранили от командования, а дело о гибели его отряда направили на рассмотрение в отдел расследования чрезвычайных ситуаций.
        То, что ситуация чрезвычайная, Дюк опровергнуть не смог. Он не смог поспорить с тем, что раз он так уж уверен в своей невиновности, то волноваться ему не о чем, и со временем все наладится, и он снова вернется к полноценной работе.
        Разрешалось ему теперь участвовать в операциях наравне с остальными бойцами, но ни одного приказа не отдавать, вести себя прилично и слушаться тех, кто умнее.
        Бывший капитан вернулся домой и взялся заглушать грустные мысли, смешивая ром с колой в стакане толстого серого стекла.
        Жил капитан уединенно, в небольшой квартирке, требующей срочного ремонта, но по-своему уютной. Здесь смешалось все: облезшие лохмотьями старые обои и удивительные столики из настоящего дерева; пустые и грязные подоконники и вручную нарисованные картины с изображениями яблок на фарфоровом блюде и охоты на волка в зимнем лесу.
        Противоречивая натура капитана сочетала в себе стремление собрать рядом с собой предметы, пропитанные временем, и нежелание заниматься их дальнейшей судьбой. Картины висели криво, на столиках лежала пыль.
        Такое же благородное запустение творилось и в голове капитана, где идеалы и цели сменяли друг друга, как картинки в старом кинематографе.
        В юности Дюк симпатизировал меха, как симпатизируют харизматичным антигероям фантастического фильма, и даже собирался вступить в какую-то группу борьбы за их права, а оттуда добраться до вершины идеального лидера протестного движения, но поленился.
        Став постарше, забыл о меха и принялся устраивать свое будущее. Из множества вариантов, предлагаемых столицей, проще всего было устроиться в академию полицейских подразделений, и Дюк устроился, тут же посчитав себя обязанным стать идеальным полицейским.
        Полицейским он не стал, потому что подвернулась возможность легко и без проволочек перейти в программу обучения «Шершней». Физическая подготовка позволяла, Дюк перешел и в ближайшее время осознал новый идеал - командную работу, взаимопомощь и взаимовыручку, сплоченность и героизм, проявленный при защите друга от коварного врага.
        Этот идеал удачно лег в основу быстрого продвижения по службе. Дюк Ледчек оказался превосходным командиром, вызывающим у подчиненных нужный градус ненависти, смешанной с уважением.
        За семь лет службы все его идеалы выцвели и потеряли смысл. Людей, ради которых и затевалась вся его жизненная эскапада, он разлюбил. Так вышло, что год за годом он видел только неприглядные их стороны, только убийц, поджигателей, крупномасштабных воров, наркоторговцев, шлюх и рабов, подпольных хирургов и прочую человеческую мразь.
        Они и стали для Дюка олицетворением человечества. Он смутно осознавал, что существует другое человечество, ради которого он и ведет свою борьбу, но другое, хорошее, человечество, наверное, жило на другой планете и не высовывало оттуда нос.
        Друзей у капитана не было, женщины тоже, и не потому, что большой замок висел на дверце в душу капитана, а потому, что ему было лень.
        Он довольствовался работой, сном, едой и просмотром старых комедий. Привлекать в свою жизнь кого-то, кто изменил бы в ней хотя бы минуту, Дюк не хотел, потому что это значило бы переустройство всего распорядка.
        У него со временем появилась страстишка - хотелось перестать бегать по улицам и пустить корни в отдельном кабинете с личным номером телефона, надеть черную с золотом форму и заниматься тем, чем занимается остальное начальство, - ничем, перемежаемым выговорами нерадивым бойцам. Единственным препятствием на этом пути служили знаменитые припадки безрассудного бешенства, с которыми капитан ничего не мог поделать, но и к ним со временем привыкли, и повышение маячило не за горами…
        Судьба распорядилась иначе. Рухнувшая Вертикаль не только прибрала на тот свет людей Ледчека, но и похоронила его карьеру.
        Поминая ее, бывший капитан пил ром и колу, и ему казалось, что не хватит даже бочки спиртного, чтобы залить мерзкую пустоту, образовавшуюся где-то внутри.
        В комнате тихо мерцал экран ноутбука. Дюк сел за стол и поставил стакан. Из кармана извлек тончайшие пластиковые лепестки, каждый из которых вставил в зеленоватые гнезда-углубления. Последний лепесток завершил этап подключения к засекреченной сети с множеством баз и архивов.
        Ключ к сети Дюк с чистой совестью спер на работе еще два года назад и удачно прикрылся уволенным за какой-то проступок сержантом. Сержанта поймали и осудили, не найдя, впрочем, никаких доказательств его виновности. Такое случалось сплошь и рядом, так что никто не удивился.
        Этот поступок слегка выпирал за рамки дозволенного честью и достоинством, но рамки, в которых обитал капитан, отличались удивительной гибкостью, хотя сам он и считал их незыблемыми столпами своей порядочности.
        Столпы традиционно откатывались подальше, когда Дюк загорался отличной идеей, а идея заполучить остатки прежнего Интернета зрела у него с детства.
        Интернет был изъят из всеобщего пользования по причине крайне бездуховного с ним обращения и перешел в пользование спецслужб, превратившись во что-то среднее между порнокинотеатром и хранилищем секретных баз и программ, к которым обращались, как к справочному бюро.
        Иногда находки были совершенно неожиданными: например, Дюк однажды обнаружил в Сети фото, на котором он сам в пьяном виде пытался совокупиться с дулом автоматического разрядника класса «Проказник». Фото так и называлось -
«Проказник», и Дюк неделю мучительно вспоминал, где и когда он сумел так отличиться, но вспомнить не смог.
        Иногда в Сети обнаруживались вещи и похуже: криминалисты ссыпали подборки с некрофилией, следователи - серии с мест сексуальных преступлений, бригада зачистки - кишащие больными бездомными жуткие подземные норы и залитые дезинфекционным цементом входы и выходы.
        Видеофайлы и фото перемежались отсканированными отчетами и документами, за чтением которых можно было скоротать не одну ночь.
        Попадались и статьи-размышления за неизвестным авторством, но порой очень четко описывающие все потайные течения большого города.
        Из одного такого анонимного размышления Дюк узнал о хобби. В нейтральных выражениях автор советовал приглядываться к поступающим в приемники бездомным, ведь бытует мнение, что за умеющего сопротивляться крепкого парня или девчушку можно получить приятную сумму денег от крайне заинтересованных лиц.
        Конечно, делал оговорку автор, если рынок сбыта бездомных для хобби и существует, то он, несомненно, лежит в плоскости противозаконных действий, и потому, надо полагать, работающие в этом направлении люди действуют крайне осторожно.
        Держите руку на пульсе, ребята, вот о чем недвусмысленно говорила статья, и Дюк даже одно время заинтересовался идеей этого бизнеса, но поленился и забыл о своих намерениях.
        Дюк взялся за свое электронное падение в бездну и закончил работать к пяти часам утра.
        Начинал он с поисков следов меха в хобби-бизнесе, а закончил чтением материалов по Великому меха-уничтожению.
        Множество фотографий демонстрировали неприкрытую мерзость массовой бойни. Меха уничтожали расстрелами, пускали под пресс, разбирали на запчасти, сливали и замуровывали под землей. Все средства были хороши: люди требовали разрешить проблему перенаселения как можно быстрее.
        В этой ситуации только и оставалось, что объявить кого-то нелюдями и приняться за уничтожение. Во времена расовых предрассудков козлами отпущения становилось национальное меньшинство, во времена религиозной регрессии - меньшинство сексуальное; и даже эпоха конструкта нашла козлов отпущения - ими стали эмоциональные люди, желающие открыто выражать свои эмоции, - их объявили опасными для общества психическими больными.
        Проверенный метод, минимум затрат, максимум пользы.
        Дюк не относился к тем, кто переживал бы из-за радикальных политических решений, но от обилия трупов на старых фото ему стало не по себе.
        Он впервые понял, каковы были масштабы уничтожения и каковы были масштабы увлеченности человечества идеей вечной жизни в меха-теле.
        Вспомнилось, как однажды накатило и случилась кровавая история, о которой Дюк обычно старался не думать. В его предплечье стоял микрочип, обязательный для любого городского жителя, если он не бездомный. Микрочип открывал двери магазинов и банков, без него нельзя было посетить парикмахерскую или больницу, и жизни без него никто не представлял.
        Однажды он дал сбой.
        В то далекое утро Дюк пытался соорудить себе завтрак, но в коробке с порошковыми чернилами для принтера не обнаружил ничего, кроме картошки. Он всыпал в картридж принтера порошок из упаковки, проглотил порцию пюре, но жрать все равно хотелось.
        Пришлось одеваться и идти в магазин. И там, на входе, его вдруг откинуло упругой волной. Не больно, но очень унизительно.
        Дюк вернулся к входу под пристальным глазком видеокамеры, и его снова отшвырнуло.
        На него начали оглядываться. Посетители магазина, набившие корзины покупками и рекламными проспектами со вкусом и запахом рекламируемых блюд, смотрели на него как на прокаженного.
        Подходившие сзади брезгливо его огибали.
        Появился охранник в красном дурацком костюме и с маленьким, но грозным разрядником в лакированной кобуре.
        Он внимательно наблюдал за тем, как Дюк пытается в третий раз пройти в магазин. На этот раз сопротивление волны ударило наотмашь. Ощущение было такое, что огромная ладонь влепила Дюку пощечину и чуть не сбила с ног. Кто-то рассмеялся.
        - Эй, - крикнул Дюк охраннику. - Подойди, командир.
        И тот подошел, вразвалочку и щурясь мутными похмельными глазами.
        - У меня есть чип, но он не срабатывает, - сказал Дюк и протянул правую руку, - отсканируй.
        Охранник вынул длинную зеленую лопатку сканера, провел им по правой, а потом, на всякий случай, по левой руке Дюка и сказал:
        - Нет сигнала. Покиньте магазин.
        - Я не бездомный, - теряя терпение, ответил Дюк, - этот хренов чип во мне и всегда там был. Проверьте оборудование.
        Охранник молча указал ему в сторону выхода. За их спинами громко и безо всякого стеснения обсуждались: внешний вид Ледчека, его предполагаемые болезни и засилье бездомных в целом.
        Кто-то посоветовал вызвать полицию.
        Голоса, пристальное внимание к его персоне, злость и презрение к людям, посмевшим его обсуждать, да еще в оскорбительно-громком тоне, моментально привели Дюка в бешенство.
        Он сорвал с себя куртку, закатал рукав свитера и зубами впился в предплечье. Боли почти не почувствовал - перед глазами плясали алые круги. Когда он расцепил зубы и снова предъявил охраннику руку, кровь выплеснулась на пол, как из опрокинувшегося стакана. В наполненной блестящей жижей ямке виднелись тонкие серебристые нити.
        - Вот он, - щерясь влажными красными зубами, прохрипел Дюк, задыхающийся от злобы. - Вот он, твой чип. Сканируй!
        Охранник нерешительно потянулся к сканеру. Вокруг держалась испуганная тишина.
        Оборудование оказалось исправным, не работал именно микрочип. Перед Дюком все-таки извинились и пригласили в магазин, но он туда не пошел. Припадок кончился, ему было больно и мерзко мутило - почему-то думалось, что отхваченный зубами кусок собственного мяса он в ярости проглотил. Дюк не помнил, было ли это в действительности или нет, но куска он нигде не видел и не помнил, стало быть, все-таки…
        Предплечье заживало долго, шрам остался безобразный, но память милостиво сгладила остроту воспоминаний, а боль стерла вовсе.
        Прочитав о меха-уничтожении, Дюк потер то место, где круглый и рыхлый шрам отмечал местонахождение микрочипа, и подумал, что есть в двух историях какая-то общность: словно маленькое происшествие в магазине накрепко связано с гибелью тысяч меха.
        За окном шел дождь. От выпитого на голодный желудок мутило и болела голова.

* * *
        Тысячи поездов мчались по тысячам путей, тяжелые колеса бились о рельсы, в сетках раскачивались сумки и пакеты, в стаканах звенели ложечки, а за окнами неслись горбы и сломанные кости прежних городов, округлые леса, обрывы и свалки, снова города и заборы с мотками колючей проволоки. Кеннет шел по тысячам коридоров одновременно, раскачиваясь, прижимаясь виском к прохладному браслету часов, застегнутому на правом запястье.
        Зеленые огни табло вовремя предупредили о переходе на вертикальную скорость.
        - Добро пожаловать! - проводница с клоунским лицом принесла сок в вакуумном пакетике. - Благодарим вас за путешествие на нашем поезде.

«Его еще можно продать? Мне нужна конура где-нибудь в Варварцах. Здесь я жить не буду, назад возвращаться опасно…»
        - Что? - переспросил Кеннет. От шума поезда, нарастающего в ушах, ему не удавалось сделать ни глотка сока. Прохладный и сладкий вкус на губах, немножко на языке, но горло так пересохло и так ломит в висках, что протолкнуть в глотку сок не получилось.
        - Наше путешествие займет четыре часа, - приветливо сказала проводница. - Справа от вас кнопка вызова. Если что-то понадобится, с ее помощью вы сможете меня пригласить.

«Не реагирует он на твой компот, Эвил…»
        Кеннет обернулся и увидел у противоположного окна темные силуэты попутчиков. Именно их голоса заглушали журчащую речь проводницы.
        - Что это в банке? Коллекция ногтей?
        - Слева от вас… - пропела проводница и вдруг начала переворачивать Кеннета на бок, будто подушку. Руки у нее оказались жесткие и сухие.
        - Здесь насекомые, - сказал Кеннет, почувствовав болезненный укол в сгибе локтя.
        Реальность вдруг превратилась в кошмар. Это сон, понял Кеннет. Затянувшийся сон, перетекающий в смерть. Из такого сна не выбраться, не поможет ни попытка ущипнуть себя, ни усилие воли. Какой дурак решил, что смерть во сне - самый чудесный вариант уйти из жизни?
        Ужас и беспомощность - вот что такое смерть во сне, и никто даже не заглянет попрощаться…
        - Он хочет проснуться, - заметил тот, кто сидел у окна.
        - Если хочет - проснется.
        - Мы прибываем к конечной станции назначения… - жарко и страшно зашептала проводница в лицо Кеннету.
        Ее разрисованное красными и белыми красками лицо опускалось все ниже, клоунская улыбка растягивалась шире, и за толстыми губами показался ярко-оранжевый кольчатый язык.
        - Мать твою! - выдохнул Кеннет и вжался в угол. Колеса застучали сильнее, поезд неистово раскачивался. - Оставь меня… оставь меня…
        - Судороги, - рассудительно сказал тот, кто сидел у окна.
        - Станция назначения: Синий Лед. Синий Лед.
        Проводница выпустила из рукавов форменного пиджака пару липких, покрытых живыми волосками щупалец.
        - Сука! - заорал Кеннет и схватился за одно из них. - Лапы тебе вырвать?! Я не боюсь! Я не бездомный! Я имею право здесь ехать!
        Поезд опрокинулся с легким звоном. Проводница растаяла, успев, впрочем, загнать в глотку Кеннету толстый мерзкий язык, от которого неудержимо затошнило и трудно стало дышать.
        Солнце вспыхнуло ярким белым светом, а попутчики встали и подошли ближе, склонились над Кеннетом и стали походить на самих себя, а не на черные бумажные силуэты. - Доброе утро, - сказал Карага. - Хорошо спалось? Я надеюсь, что ты спал, а не рыдал на груди ангелов в загробном мире, потому что Эвилу нужен выспавшийся боец, а не слезливый святоша. За святошу не дадут ни цента. Эвил, вытащи у него трубку из горла, он еле дышит, и расстегни ремни, пусть парень разомнется.
        Эвил слегка придавил горло Кеннета, вытянул трубку и с грохотом свалил ее в блестящий таз. Карага отодвинул таз ногой и с интересом приподнял руку Кеннета. Взглядом он указал Эвилу на грубый белый шрам, появившийся поверх остальных, и Эвил выразительно пожал плечами.
        - На мне все заживет, - раздельно и с ненавистью прохрипел Кеннет. - Пробуй сколько влезет, но ничего не получится. Тебе меня не покалечить, а вот я тебя покалечу, как только дотянусь.
        Карага боком привалился к стеклянному хрупкому шкафчику и рассмеялся.
        - Отойди от стекла, - сказал Эвил, продолжая расстегивать ремни на руках Кеннета. - Там стоят редкие реагенты.
        - Какой парень! - выкрикнул Карага, хлопая Эвила по плечу.
        - Шкаф! - зло предупредил Эвил.
        - Да не трогаю я твой шкаф… Ты посмотри, какой отличный парень! Назови его Кровавые Челюсти и отправь на бои бездомных. Там его быстро прикончат, но будет хоть какая-то польза. Глянь-ка сюда, Кенни, - и Карага сдернул простыню с тела Юги, - это твоя предшественница, девочка тоже много грозилась и так утомилась, что прилегла отдохнуть, сняв крышку черепа, чтобы не мешался. Нравится?
        Эвил с любопытством взглянул на Карагу. Он знал, что от хобби приятно сносит крышу, но не думал, что Карага так легко поддастся влиянию.
        - Почему ты до сих пор не убрал ее тело? - вдруг спросил Карага, замерев с простыней в руке.
        - Я ее разберу, если ты не против.
        - Ага, - ответил Карага, снова накрыл тело Юги и повернулся к Кеннету. - Вставай, - коротко приказал он.
        Кеннет медленно поднялся, сцепив зубы и преодолев онемение тела.
        - Я тебе не садист, запомни это. Я не такой, как Эвил, - глухо сказал Карага. - Я… устал, что ли. Да, пожалуй, устал.
        Глаза его, зелено-желтые, неприятно и жестко блестели. Глаза аллигатора, упустившего антилопу и опускающегося в илистые глубины разочарованным и голодным.
        Карага вышел, разом потеряв интерес к Кеннету и его дальнейшей судьбе. Эвил хмыкнул и присел на круглый винтовой табурет.
        - Крэйт ощутил на себе влияние хобби, - сказал он задумчиво. - Не могу утверждать, но полагаю, что на его месте любой бы потерял голову. Это так привлекательно - запугивать маленьких злобных мальчиков.
        - Кто эта баба на самом деле? - прохрипел Кеннет, неотрывно глядя на посиневшую руку Юги, выпавшую из-под простыни.
        Ему все не удавалось прочистить горло и заговорить обычным голосом. Скорее всего в этом была виновата чертова трубка.
        - Он ее прикончил, что ли? Взял и уделал бабу, за которую заплатил деньги? Да так не бывает.
        - В справедливом мире так не бывает, - согласился Эвил, - в справедливом мире не умирают дети, скромно одетых женщин не насилуют, трезвенники никогда не умирают от цирроза, а люди не уничтожают свое дорогостоящее имущество. Все это верно для справедливого мира, но ты живешь в этом, а хобби сносит крышу людям и посильнее Крэйта. Если он решит сломать тебе шею, то твоя жалкая регенерация ничем не поможет, так что совет: сделай вид, что ты спросонья ничего не запомнил, и постарайся на самом деле забыть, что Крэйт демонстрировал тебе труп Юги. Веди себя прилично, молчи, ешь и буйствуй только по моему приказанию.
        Проследив за взглядом Кеннета, Эвил наклонился и спрятал ледяную руку Юги под простыню.
        - Да я не особо-то пересрал, - поделился Кенни, болтая ногами. - Удивился только. Это же как… если так убивать, то получается, будто бы взял денеги в обе руки и задницу ими подтер, правда? А где этот твой справедливый мир находится? Если не очень далеко, я бы туда сходил посмотреть, что и как.
        Эвил посмотрел в его бледное самоуверенное лицо.
        - Оставь справедливый мир в покое, ему без тебя лучше.
        - Ну если так, то да, - легко согласился Кенни. - Эй, господин. Придуши меня слегка. Нервничаю, а это всегда меня успокаивало.
        Он оттянул ворот своей водолазки и наклонил голову, приглашая Эвила к действию.
        - Подходи, - подбодрил он его хрипло. - По глазам видать, что любишь такое. Я определил еще в тот момент, как ты мне руку отрубал. Такой кайф был! Жарко вот тут становится, так жарко, что с ума сходишь, и боль необычная. Есть булочки пресные, а есть с перцем…
        Эвил шагнул к нему и взялся обеими руками за слабо пульсирующее горло.
        - Кто пытался сделать из тебя меха? - спросил он, переходя на тон ниже. - Кто-то в городе все еще экспериментирует? Инженер? Ты мне все расскажешь.
        - Хо-ро-шо, - выдавил Кенни, прикрывая синие глянцевитые веки, - я рас-ска-жу… а ты…
        - Потом, - встряхнул его Эвил, - давай расслабимся.

* * *
        В глубоких подвалах старинного завода было тихо и пустынно. Отсюда давно вывезли все ценное, а оставшиеся странные сооружения из шестерней, медных труб, цепей и поршней выглядели изломанными. Это был древнейший промышленный пласт, динозавры Производства, механические паровые монстры, экономившие человечеству нефть и газ. Неизвестно, что выплевывалось из чернеющих раструбов, покрытых причудливой вязью, что сходило с чешуйчатых конвейерных лент и что упаковывалось в камерах из разноцветного стекла, похожих на гигантские фонари. Теперь эти сооружения назывались Мертвыми, и никто не пытался разгадать их тайн.
        Карага спускался сюда крайне редко и только в минуты сильного душевного смятения. Обладая устойчивой психикой и ровным характером, Карага редко срывался, но последние сутки сбили его с толку, и нервы расшалились.
        Сначала вцепился в этого жалкого Белого, потом поддался безумию в лаборатории Эвила…
        В лаборатории произошло странное. Карага никогда не собирался заниматься хобби лично. Он знал основные правила и понимал смысл жестокой игры, но она не увлекала его, а многочисленные бездомные, перекупленные у Джерри и других копов, интересовали не больше, чем продавца арбузов - его круглый неподвижный товар.
        В глубине души не верилось, что кто-то из бездомных способен на настоящее сопротивление, и все это отдавало проплаченным шоу, в котором участвовал и сам Карага, расточая восторги и похвалы самым талантливым актерам.
        История бездомных для многих оставалась белым пятном в истории человечества, некой ледяной территорией, на которую не ступала нога человека. Само происхождение бездомных терялось в массе догадок и предположений. Основная теория гласила, что бездомные оказались выплеснуты из общества в пик перенаселения планеты и отчуждены от него из подсознательного страха повторения катастрофы.
        Была и другая теория - о добровольном отчуждении огромной группы людей, не пожелавших носить обязательные микрочипы и получать регистрационный номер гражданина.
        Эта теория была распространена меньше и имела серьезное слабое место - никто не понимал, зачем и почему нужно было отказываться от удобного и незаметного микрочипа.
        Карага помнил времена возникновения бездомной братии и знал, что эта часть общества сформировалась по множеству причин. Изначально ее составляли те, кто лишился или не смог приобрести жилье во время жилищного кризиса. К ним со временем присоединились те, кого называли «нон-оп» - люди, отказавшиеся делать операции по изъятию имплантов и искусственных органов.
        Имплантированным обещали донорские пересадки, идеальное медицинское обслуживание и даже настоящие похороны за счет государства, а не слив в резервуар с кислотой, но все же многие побоялись рисковать и вынуждены были покинуть семьи и присоединиться к скрывающимся в развалинах бездомным.
        Третья волна прикатила в разгар распространения идеи о вреде бесконтрольного размножения. В это время деторождение и все, связанное с ним, обществом негласно расценивалось как преступление против комфортного и безопасного существования. Государство усиленно боролось с возникшим неприятием детского вопроса, но не смогло упредить третью волну, состоявшую из выброшенных, выгнанных из дома и
«потерянных» на улице детей.
        Пополнялись бездомные и за счет преступников, за счет молодых наркоманов и сектантов, идейных бродяг и сумасшедших.
        Окончательно их ряды сформировались позже, с приходом тех, кто панически боялся чипирования, кто отвергал его по политическим или личным мотивам, кто считал, что обретет настоящую свободу, или надеялся выказать временный протест и после победителем вернуться домой.
        Именно они превратили бездомных в то, чем они стали, - в боязливое, покорное стадо.
        Общество могло перетерпеть сборище наркоманов и сумасшедших, прячущихся в соседних развалинах, могло закрыть глаза на растущих на свалках детей, сумело проигнорировать трагедию тех, кто потерял жилье в страшные годы перенаселения, но общество не могло смириться с теми, кто добровольно отказался стать его частью.
        Кампания против бездомных началась с отловов и принудительных медицинских осмотров - в целях охраны населения от эпидемий. Во время проверок обнаруживались и потихоньку ликвидировались выжившие нон-опы, бельмо на глазу натурализированной системы.
        Постепенно к осмотрам добавились обязательные операции по стерилизации - в целях сокращения популяции бездомных и для их же блага.
        Позже обнаружилась масса угроз, которые заключались в местах скопления бездомных: их подземные городки и селения на свалках и в стенах разрушенных заводов выжигались и заливались дезинфицирующим цементом. От этого зависела благополучность района, стоимость близлежащего жилья и спокойствие граждан.
        Некоторые районы остались за бездомными - темные гетто вроде Стрелицы, где немногочисленные копы охотились за бездомными ради выплаты премии или для продажи на черном рынке хобби. В этих районах хоть и остались обычные городские жители, но они представляли собой низший социальный слой и немногим отличались от бездомных - разве что носили чипы и жили под крышами ветхих многоэтажных ульев.
        Хобби процветало на верху социальной лестницы. Им развлекались люди, имеющие достаточно денег, чтобы приобретать новые и дорогие игрушки, и достаточно авторитета, чтобы выставлять свое увлечение в виде невинной любви к животным.
        Несмотря на то, что существовал строгий запрет на торговлю бездомными, на хобби закон всегда смотрел сквозь пальцы, не видя в нем ничего преступного. Содержание бездомных в качестве домашних питомцев поощрялось общественной моралью и благотворительными союзами.
        Было как-то проведено серьезное и вдумчивое расследование, заказанное группой активисток по защите прав женщин, но активистки интересовались только тем, не увиливают ли любители хобби от своих обязанностей по стерилизации. Оказалось, что не увиливают. Мало того, выяснилось, что хобби крайне редко вырождается в сексуальную связь. Это было легко объяснимо. Секс намертво был связан со страхом вновь погрузиться в безумную человеческую кашу, с мыслью о перенаселении. Он порицался обществом и косвенно - религией, и все, связанное с сексуальностью, окрасилось в цвет танатоса. Только Эвил мог позволить себе погрузиться в эту смертельную волну, не испытывая ни малейшего угрызения совести.
        Многие бы позавидовали ему, но Карага понимал, что все идет от грязи, заполонившей холодную душу Эвила. Этот парень был настоящей сточной канавой, и если и блистало в ней что-то, так это беспощадно сдерживаемый Кали талант биоинженера…
        Талант биоинженера не равен таланту математика или физика, он задействует не только ум, но и целый пласт низменных инстинктов. Талант биоинженера прямо противоположен любой морали, а исследовательский интерес биоинженера разрушителен.
        Эвил слишком долго сдерживался. Дозволенные ему эксперименты удовлетворяют его не больше, чем маньяка удовлетворяли бы убийства крыс.
        Ему необходимо выражать потаенные желания, требования и инстинкты, хоть и заглушаемые различными таблетками и инъекциями, но все же непреодолимые. Хобби было отличным выходом и не влекло за собой никаких последствий.
        Хобби - спасение для того, кто связан по рукам и ногам.
        Так глубоко активистки, заинтересованные в отказе от деторождения, не докопались.
        Карага видел множество любителей хобби. Каждый, кто пытался самоутвердиться за счет брыкающегося бедолаги, оказывался бесхребетным слизнем, студенистой массой, мечтающей о крепком панцире и полной крепких клыков пасти.
        Повидав несколько покупателей в их домах и квартирах, Карага отметил общие признаки: декоративное оружие, развешанное по стенам, тренажеры, коробки с дорогими сигарами и особый прищуренный взгляд.
        Все эти люди были далеки от жизни, в которой понадобилось бы оружие, физическая сила или умение смотреть с убийственной жесткостью. Один из любителей хобби был модным аква-дизайнером, составлявшим в гигантских аквариумах особенно нежные и одухотворенные композиции, другой возрождал традиции и курировал детские дома.
        На Карагу они смотрели с плохо скрытой завистью, а меха-вопрос в их среде неизменно получал самую благоприятную оценку, казалось, изменить свою жизнь раз и навсегда им помогла бы только меха-реконструкция.
        Они походили на робких детей, заигравшихся в жестокую войну и вооруженных деревянными палками. Карага не хотел бы превратиться в одного из них даже с тем условием, что вдобавок получит все капиталы и аква-бизнес с детскими домами.
        Для них хобби было аналогом безопасного секса.
        Карага относил себя к другому виду: к тем, кому наплевать на страхи и общественное порицание, кто оставляет секс сексом, а не превращает его в кровавые игрища, и без сожаления тратит деньги на проституток.
        Кенни пошатнул эту уверенность. Жалкое злобное желание напугать мальчишку - откуда оно взялось? Откуда взялась потребность утвердить свою власть над слабым?
        Черт бы все это взял.
        Никогда, никогда больше…
        Карага остановился возле странной машины: наполовину утопленная в землю, она лежала на боку, распахнув дверцы чего-то, похожего на топку. Ручки дверцы изображали собой сплетение змей. Стены внутри топки зеркально блестели, чем-то тщательно отполированные. Мелкие и очень острые зубцы покрывали их. Над топкой возвышалась труба, согнутая гармошкой в трех местах, а вокруг трубы раскачивались тяжелые медные шары, подвешенные на стальные нити.
        Что производила эта машина, имея разум современного человека, понять было невозможно. Разум меха, возникшего в лабораториях в постпаровой период, тоже не справлялся.
        Этим чудесная машина Караге и нравилась - он совершенно ее не понимал и гордился тем, что знает предмет, до сути которого ни за что не докопаться…
        К ней, незыблемой эмблеме тщеты и суетности духа и рассудка, он и приходил в те минуты, когда терялся сам в себе.
        К Мертвым нужно проявлять больше уважения, чем к живым, подумал Карага, обходя диковинную машину кругом. Есть массы идей насчет того, чем является жизнь, но нет ни одной хорошей идеи насчет смерти. Это стоит уважения.
        Вспомнив о смерти, он обратился внутрь себя и увидел тревожно мигающий индикатор батареи. Оставались еще аварийные батареи, но их следовало беречь для того, чтобы выжить в критической ситуации. Все меха так делали - годами берегли аварийные системы, надеясь продлить свою никчемную жизнь.
        Погибшие машины прошлого и угасающие меха настоящего, подумал Карага, к черту вымирающих белых львов, почему никто не заботится о вымирающих машинах?
        Почему заброшена Вертикаль, почему Спираль превратилась в заурядный памятник, а от Космины город отпрянул, оставив ее в полном одиночестве?
        Что за апатия накатила на человечество, переставшее изобретать и забывающее свои прошлые достижения?
        Ответить на этот вопрос Карага не мог. Коснувшись теплой ручки на дверце древнего механизма, он прикрыл дверцу и принялся выбираться из затемненных коридоров, кое-где освещенных тусклыми белыми фонарями.
        На душе безо всякой причины стало спокойнее.
        Утром следующего дня, в час пик, взрыв уничтожил именной поезд «Валентин Скворцов». Это было первое нападение меха-террориста на поезд метро, и выполнено было виртуозно: переполненный состав взорвался в тоннеле, на большой скорости, и выход из моментально загоревшихся вагонов удалось найти лишь двум десяткам человек.
        С самого утра различные каналы и издания на все лады склоняли простую мысль об истинной цели теракта.
        Целью была объявлена жестокая обида на Валентина Скворцова, в чью честь десяток лет назад назвали старый, гремящий на рельсах поезд метро.
        - Этому Скворцову первому пришло в голову объявить биоинженерию врагом человечества, - пояснил Джон для Шикана, смотрящего новостную передачу одним сонным глазом.
        - Я такого даже не помню, - пробормотал Шикан, натягивая одеяло повыше и собираясь снова задремать.
        - Да кому он нужен, - сказал Джон.
        Он сидел на полу в пижамных штанах и пил апельсиновый сок из синего высокого стакана. Вчерашний ром не оказал на него никакого влияния, а Шикан выглядел помятым и страдал от тяжелой головной боли.
        - Принеси лед, - попросил он сдавленным шепотом, упираясь лбом в подушку.
        Джон посмотрел на него, отставил стакан и сходил за льдом. Лед он обернул в чистое полотенце и отдал Шикану, а тот сразу же прижал его к затылку.
        - Придется отсюда уехать, - вдруг сказал Джон, обводя взглядом комнату, заставленную книгами.
        - Зачем? - спросил Шикан и страдальчески поморщился.
        Ему с трудом удавалось даже разговаривать.
        - Потому что здесь нам больше жить не дадут, - ответил Джон, - это же очевидно. Началась большая охота, а я трусливый заяц и не хочу попасть в их клыки.
        - Время-то какое, - проворчал Шикан, опуская руку вниз и осторожно нащупывая стакан с соком. - Раньше люди меха боялись, теперь меха людей боятся.
        - Я всегда боялся, - спокойно отозвался Джон, бросая кубик льда в стакан. - Я не собирался проходить меха-реконструкцию и боялся так, что штаны обмочил. Все это было затеяно моей матушкой, и получилось в итоге то, что видишь. У меня даже зарядного устройства никогда не было.
        - Это что-то значит?
        - Это значит, что я - как очкастый ботаник в раздевалке футбольной команды.
        Джон снова обратился к экрану телевизора. Дрожащая в чьих-то руках камера показывала черные клубы дыма, вырывающиеся из входа в метро, и носилки с женщиной в разорванном платье. Одна сторона женщины была угольно-черной, а платье - розовым.
        - На основании изображений, снятых с камер слежения, был составлен фоторобот подозреваемого. На данный момент проводится процедура сличения составленного фоторобота с камерами слежения вокзалов, с которых отправлялись поезда Столишня - Карвардцы и Риман - Столишня, потерпевшего крушение у Белого вокзала…
        Шикан с трудом поднял голову и долго смотрел на экран.
        - Ты не можешь уехать без обновления регистрационного чипа, - сказал он, снова укладываясь на подушку и пристраивая полотенце у себя на лбу. - Ты не можешь обновить свой чип, потому что сразу обнаружится, что он подделка.
        - Но здесь тоже оставаться больше нельзя, - возразил Джон, а потом вдруг с огромным интересом повернулся к Шикану и потянул его за руку. - Ты должен дать мне совет, - изменившимся слабым голосом добавил он. - Я обращаюсь к тебе как к богу моему и прошу совета.
        Он встал на колени и склонился. Как и всегда в таких случаях, его сердце заколотилось изо всех сил, не помогли даже меха-контроллеры. Пришло время принимать гомеопатические шарики, иначе все это убьет его.
        - Оставайся и терпи, - ответил Шикан, не открывая глаз. - Я позабочусь о тебе, я позабочусь о вас всех…
        Джон склонился еще ниже и стиснул зубы. Ему хотелось заплакать, как обиженному ребенку, лишенному сладостей. В груди горело, воздух с трудом протискивался в легкие и со свистом выходил обратно, потому что внутри грохотало, всасывалось, выплескивалось и гудело от перегрузки.
        Он молчал и дрожал от боли и обиды, Шикан тоже молчал, а потом вдруг откинул полотенце и сказал:
        - А давай холодного пива, а?
        Глава 7
        С блеклыми, светло-рыжими лилиями в руках Джон пробрался через толпу, плотным кольцом окружившую маленькую площадку перед выходом из метро. Толпу сдерживали офицеры в сине-черной форме и с закрытыми лицами. Дыма больше не было видно, но в холодноватом воздухе отвратительно пахло гарью и оплавившимся пластиком. От этой густой горькой вони перекрывало глотку, многие надрывно кашляли. Машины «скорой помощи» сменяли друг друга, снуя туда-сюда по огороженной булыжной мостовой. Из окон ближайших домов торчали любопытные лица.
        Таксисты то и дело прибывали к единственной парковке и высаживали родственников, друзей и прочих, и те немедленно прибивались к плотному людскому кольцу. Некоторые, бледные и с нервными движениями, молча смотрели, вытягивая шеи, другие с криками рвались вперед, расталкивая остальных, и офицеры полиции усмиряли их, твердо удерживая на месте.
        Кого-то куда-то уводили. Женщина в сиреневом дождевике, стоящая у доски с электронными объявлениями, то и дело падала на колени, поднималась, держалась на ногах несколько минут и снова падала.
        Крики и голоса то появлялись, то стихали. Обычно начинал кто-то один: задавленный в толпе, он возвышал голос и принимался выть, и вой подхватывали остальные, а потом все стихало до следующего стона или крика.
        Джон был единственным, кто пришел с цветами, и на него поглядывали с осуждением: здесь еще не верили в смерть, гибель близких еще не уложилась в головах, и цветы выглядели как циничное покушение на надежду и веру в лучшее.
        Мисс Эппл наверняка уже увезли, Джон видел ее сморщенное личико сорок минут назад, и то оно мелькнуло так быстро, что не удалось разглядеть, мертва она или жива.
        Ее седенькие волосы растрепались и были в крови, но это могла быть чужая кровь, а больше Джон ничего не успел рассмотреть.
        Рассматривая выскакивающих из-под земли пожарных в желтых касках с забавными толстыми ранцами и спасателей в оранжевой форме, Джон незаметно для самого себя тихонько продвигался вслед за людьми, делающими по короткому шажку вперед каждые пять минут, и в итоге оказался перед полицейским офицером.
        В руках офицера был планшет, полупластиковый блокнот на пружинном креплении, ручка и какой-то тяжеловесный сканер. Все это офицер удерживал с трудом и даже не посмотрел на Джона.
        - Имя?
        - Чье?
        - Кого вы разыскиваете, - сдержанно уточнил офицер.
        - Старушку. Мисс Эппл.
        - Имя?
        - Я не знаю имени. Она старая, ее показывали по телевизору, и я пришел. Старушка с разбитой головой. Не знаете, куда ее увезли?
        - Эппл, Эппл… - забормотал офицер, набирая что-то на планшете и одновременно косясь на сканер. - Ваши координаты для связи?
        - Простите… - Джон вдруг заметил двоих в одинаковых желтых куртках. Они стояли за женщиной в сиреневом дождевике и, одинаково задрав головы, изучали электронные объявления. - Извините.
        Оставив офицера, он полез через толпу и замахал рукой.
        - Мартин!
        Его голос прозвучал слишком радостно, и многие обернулись, чтобы посмотреть на счастливое воссоединение тех, кому повезло.
        Морт обернулся и расплылся в улыбке. Эру повернулся и хмуро оглядел Джона с ног до головы.
        - Ты чего тут забыл? - поинтересовался Морт, подхватывая падающую даму за локоть и ставя ее на место. - Цветы? Свидание?
        - Да. С одной старушкой…
        Эру снисходительно прикрыл глаза и стал похож на уснувшую ящерицу. Морт посмотрел направо, потом налево, словно ожидая увидеть ту самую старушку.
        - Она не придет, - добавил Джон. - Она умерла.
        - А, ты здесь по этому поводу… - Морт нахмурился, помотал головой, - мои соболезнования.
        Эру открыл глаза и пристальным взглядом выразил свои соболезнования.
        - Пойдем, пойдем, - настойчиво забормотал Морт, взял Джона за руку и потащил через толпу. - Покажу отличное заведение. Оно в подвале, но там чисто. Есть кальян. Посидим, поговорим.
        Джон тащился сзади, прижимая лилии к груди и чувствуя, как уходит из груди горькая дымная тяжесть, а сердце начинает биться ровно и безболезненно. Морт действовал на него, как хорошее успокоительное или красивый осенний день, заполненный сухими рыжими и багряными листьями и пронзительно-синим небом. С ним было проще, чем с кем бы то ни было.
        Эру шагал рядом, глубоко засунув руки в карманы, и его Джон тоже рад был видеть, хотя не перекинулся с ним даже словом.
        В то время, когда решался вопрос, считать ли Джона меха и включать ли его в зону влияния Кали, именно Морт и Эру голосовали «за» безо всяких колебаний и этим заслужили безоговорочное доверие Джона.
        Крэйт и Эвил голосовали против, и таким образом голоса разделились поровну.
        - Он всю жизнь провел с пустой батареей - раз, его реконструировали в какой-то жалкой больничке - два, он похож на придурка - три. Я против. Это не меха, а мехаподражатель, притом плохого качества. Если тратить ресурсы на каждую такую подделку, без помощи останутся настоящие меха.
        - Я просто против, - сказал Эвил.
        Аргумент Морта тоже был прост:
        - Если оно выглядит, как утка, плавает, как утка, и крякает, как утка, то скорее всего оно утка, - сказал он, а Эру просто кивнул.
        Кали не стала долго раздумывать и согласилась с утиным доказательством.
        - Давайте каждого кретина с биопротезом в меха запишем, - сказал Карага. - Давайте я приведу моего соседа. У него глаз искусственный. Давайте…
        Кали деревянным движением наклонила голову и лукаво посмотрела на Карагу снизу вверх.
        - Хорошо, - сдался Карага. - Поступайте как знаете.
        Он обернулся и на Джона, скромно сидящего в углу, посмотрел с тем выражением, с каким суровый отец семейства разглядывает грязное приблудившееся животное. В ответ Джон почему-то начал улыбаться жалкой и заискивающей улыбкой. Он не хотел, но она нервно кривила его губы и искажала красное от волнения лицо.
        - Да, - добавил Карага, уже понимая, что проиграл. - Я не расист, но какого хрена, спрашивается, голосует Эру, если он двух слов по-нашему связать не может?
        Морт привел Джона в маленький подвальчик-бар, где действительно было уютно и тепло. Посетителей было мало. Два юнца с посыпанными фиолетовой пудрой волосами тихо тянули через соломинки розовый соленый напиток, и сидел в углу старик с широкоформатным аппаратом для улучшения зрения, закрывающим почти все его лицо.
        Старик дрожащей рукой держал узенький ножичек и кромсал им вздрагивающее желе.
        Улыбчивый спокойный официант подключил столик, и на поверхности замелькали аппетитные картинки с изображением десертов и коктейлей.
        Ничего натурального, сплошные распечатки с принтера, поэтому тыквенное пирожное цветом напоминает диванную обивку, а киви с шоколадом светятся, как радий.
        Джон заказал пару коржиков с малиновым сиропом и почувствовал холодок вдоль спины - мать бы уничтожила его за такую покупку. С ее точки зрения, распечатанная еда - путь в ад, заполненный циррозами, раковыми опухолями и желчными камнями.
        Прежде чем попробовать коржик, он опасливо закинул в рот сладкий шарик гомеопатического препарата.
        Морт с интересом посмотрел на коробочку с лекарствами.
        - Думаешь, эта зараза все еще в тебе сидит? - спросил он.
        Джон осторожно спрятал коробочку.
        - Думаешь, что-то обо мне знаешь? - спросил он, стараясь держаться строго.
        - Знаю, - хмыкнул Морт и подвинул стакан с белым морозным коктейлем в сторону Эру. Эру подхватил стакан и принялся потягивать напиток, невозмутимо рассматривая интерьер бара.
        - Давным-давно я работал в охране одного заведения, - продолжил Морт, - заведение культурное, но спорное. Там выскабливали внутренности, заросшие грибком, как трухлявое бревно - мхом, и делали меха из слабеньких умных мальчиков, имея целью, конечно же, их полное выздоровление. Альтернатива военным разработкам КАСС - реконструкция во имя спасения, а не разрушения… Я тебя знаю, Джонни Доу.
        Есть расхотелось. Коржики, истекающие красной жидкостью, выглядели страшно, как вырезанные свежие органы, выложенные на тарелки.
        Джон старательно вытер губы салфеткой и вдруг ощутил острый больничный запах, от которого мог бы случиться спазм, но не случился.
        Острый больничный запах. В нем было намешано многое - приторность химических растворов, густой ламповый жар, острая вонь дезинфицирующего излучения, удушливые испарения прачечной и сладковатый запах, источник которого Джонни обнаружил, увидев однажды, как в темном ночном коридоре катится тележка с мешком, заполненным чем-то колыхающимся, красным.
        Санитарка, катившая тележку, прошествовала мимо, деревянно улыбаясь. В этой клинике персонал обязан был улыбаться пациентам.
        Она вернулась через пару минут, сбросив хлюпнувший мешок в шахту маленького грузового лифта.
        - Тебе не спится? - ласково спросила она. - Хочешь сонную витаминку?
        Джонни поплелся в палату, а она держала руку на его плече. Он улегся в свою кровать, на сухое хрустящее белье, и сжался.
        В полной тишине слышно было, как внутри бурлит и перекатывается. Грибок разрастался. Он питался органами Джонни, отравляя их анестезирующим ядом, а потом выделял газ. Сытая отрыжка мерзкого грибка бродила по внутренностям Джонни, он был раздут, как утопленник, руки и ноги отекли, веки распухли.
        Джонни мерз. Одеяло, приспосабливающееся к температуре в помещении, его не спасало. Руки и ноги превратились в ледышки, Джонни заплакал меленькими холодными слезами и заснул только под утро, когда в коридорах начали раздаваться голоса и тихие скрипучие звуки прорезиненных подошв.
        Джонни снилось, как деловитая и веселая мама выгребает из него руками печень и легкие, сердце и желудок, складывает их в мешок и говорит: «Ну вот, милый, теперь ты здоров!»

«Куда? - слабо пищал Джонни. - Куда ты это уносишь? Не выкидывай это! Мама-а-а-а…»
        Он очнулся от запаха ее духов. Ландыши с ноткой ириса. Теплая ладонь на лбу.
        - Милый, выпей гомеопатию, - сказала она и сунула ему в рот беленький шарик. Сунула с оглядкой, чтобы никто не заметил. Дополнительные виды лечения здесь не приветствовались, тем более такие, из разряда полулегального шарлатанства.
        Осенний рассвет посыпал волосы и плечи матери серым пеплом. Стекла испещрили извилистые мокрые дорожки, но Джонни не слышал шума дождя.
        В тоскливом предчувствии он поднялся и, поддерживаемый матерью под руки, поволокся к окну. Ничего не было видно, кроме бесконечных крыш, грязных дорог и изгиба ребристой черной реки.
        - Пойдем гулять, - попросил Джонни, - пожалуйста, пойдем гулять!
        Ему казалось, что стоит только выйти за дверь и картина изменится: появится солнышко, тенистый парк, где он обычно играл в мяч, старая деревянная скамейка, от которой он тайком ножиком отломил две длинные покрашенные щепки, и маленький пруд с плавающими по поверхности желтыми фонариками водяных лилий.
        Все это специально спрятано от него под слоем грязной, неподвижной картины, поставленной под окна специально для того, чтобы из больницы не хотелось убегать.
        - Пойдем гулять!
        - Тебе нельзя выходить, милый.
        - Тогда я тут умру! Умру, если меня не выпустишь!
        Он вывернулся из ее объятий и побежал. Бежал неуклюже, шатаясь, босые ноги разъезжались по полу, но все-таки он первым успел схватиться за ручку двери и выброситься в коридор.
        Силы иссякли, он повалился на живот и носом очень больно ударился обо что-то твердое. Моментально потекла дурно пахнущая кровь, заливая голубую пижаму и дрожащие руки.
        Джонни заметил, как что-то мелькнуло рядом, и откатился к стене, и остался сидеть, прикрывая нос ладошкой и глядя, как по коридору медленно идут двое. Оба высокие и широкоплечие. Оба в глянцевитой черной форме и тяжелом корпусе брони. В высоких ботинках с толстой ребристой подошвой и в шлемах с матовым забралом.
        Они не обратили на Джонни никакого внимания, хотя именно о ботинок одного из них он расквасил нос.
        Они были воплощением сказочной силы, и Джонни чуть не задохнулся от восхищения.
        Взвизгнувшая мать кинулась к нему и, подхватив под мышки, поволокла обратно в палату. Джонни не сопротивлялся. Он блаженно смотрел в потолок, похрюкивая от заливавшей глотку крови, и мечтал.
        Вечером он не удержался и спросил:
        - Меня сделают таким же?
        - Каким? - рассеянно спросила мать. Она пристроила на подоконнике пластиковую доску и терла на ней принесенную с собой натуральную морковку.
        В больнице кормили вкусной и сытной распечатанной едой, но Джонни удавалось перехватить ее только по утрам, пока мать еще не пришла. В остальное время его обеды и ужины отправлялись в мусорку, и вместо них приходилось жевать сухие и невкусные овощи.
        - Таким, - неопределенно ответил Джонни, собрался с силами и сказал запрещенное слово: - Меха.
        - Что? - встревожилась мать. Она бросила тереть морковь и метнулась к сыну проверять температуру. - Кто тебе сказал про меха? Кто тебе сказал, что из тебя сделают меха? Бог этого не допустит, милый. Он просто дарит тебе новый набор органов, как я дарю тебе игрушки на день рождения. Он и я любим тебя и ни за что не позволим превратить тебя в робота.
        - Мне нравятся роботы, - застенчиво сказал Джонни.
        - Запомни, - сказала мать, - запомни: меха - это бездушные сатанинские отродья.
        Это прозвучало так страшно, что Джонни расплакался, и долго еще у него звучало в голове слово «отродья», произнесенное злым, задыхающимся голосом матери.
        За день до операции она пригласила к Джонни священника. Тот задерживался, и мать то и дело выбегала на крыльцо, чтобы проверить, не показалась ли его машина. Джонни сидел на кровати, чистенький и умытый, раздутый и похожий на медузу. Кожа рук и ног стала такой прозрачной, что просвечивались вены и сосуды. Один глаз не открывался, с распухших губ постоянно стекала слюна.
        Джонни готовился расплакаться. Он был уверен, что через священника на него будет смотреть сам бог и увидит все: и слюни, и ужасные волдыри. Богу станет противно, и он навсегда покинет Джонни.
        Если бы только мать послушала его и никого не приводила до операции! Но она не слушала, ей было все равно, и у Джонни горло болело от невыплаканных слез.
        Дверь открылась, и он долго не решался поднять голову, а потом все-таки поднял, потому что в палате стояла тишина и ничего не происходило.
        У противоположной стены стоял меха. Тот самый меха из коридора, в черном костюме и тяжелом панцире брони. На нем был шлем, а в руках - короткоствольный разрядник.
        Джонни в ужасе вытаращился на него. Зачем он сюда пришел? Ведь мама вернется и выгонит его, будет кричать плохие слова, называть отродьем!
        - Уходите, - попросил Джонни, - уходите, иначе моя мама… моя мама…
        Он не мог объяснить, что произойдет дальше. Ему было стыдно за то, что сейчас случится, но объяснить этого он не мог.
        Меха стоял неподвижно.
        Через секунду в палату вошла мать, улыбаясь и сияя лицом. На ней было праздничное синее платье, наглухо застегнутое на все пуговицы.
        Священник зашел следом и обратил к Джонни скорбное коричневатое лицо.
        На меха никто не обратил внимания.
        - Прими благословение, милый, - задушевно шепнула мать.
        Джонни покорно склонил голову, но не запомнил ни секунды из таинства благословения, потому что неотрывно смотрел на черный силуэт охранявшего их меха. - Это был ты? - слабым голосом спросил Джон. - Ты все это видел?
        - Видел, - сказал Морт, закидывая в рот кусочек сырного пирога. - И что с того?
        - Ко мне больше не приводили священников, - сказал Джон, - это был последний раз. Мать знала, что со мной будет, и… обманула меня.
        Это признание далось ему нелегко. Всю жизнь он прятался от правды, всю жизнь оправдывал свою мать, а правда была такова: величайшая поборница натурального, рьяная противница меха-технологий и религиозная до кончиков ногтей мамаша Доу сделала из своего сына меха и тем спасла ему жизнь, но навсегда лишила семьи и Бога.
        - Я хотел быть таким меха, как ты, - с кривой улыбкой сообщил Джон, стараясь сохранить хотя бы видимость шутливой беседы.
        - Не нужно, - серьезно ответил Морт. - Сейчас плохое, туманное время, Джонни. Если начнется война, мы не выдержим: ни я, ни Карага. Армс-меха не смогут остаться в стороне, а ты сможешь. Переживешь смуту, попивая ром с сумасшедшим сектантом. Из двух вариантов твой - лучший.
        - Да, - тихо согласился Джон. - Я буду сидеть дома и пить ром… я такой. Я не армс-меха, я инвалид.
        - Ну вот видишь, - сказал Морт. - Не поверишь, но мне порой хочется поменяться с тобой местами…
        Он не договорил. Эру молча поднялся и закрыл Джона собой.
        - Разряд! - выкрикнул Морт, тоже поднимаясь и опрокидывая скамейку.
        В дверном проеме показались двое в форме городской полиции, но в масках подразделения «Шершней». На пол с глухим стуком упала газовая граната, зашипела, как стоп-кран старого поезда, и принялась плеваться густыми молочно-белыми клубами едко воняющего дыма.
        Морт на дым никакого внимания не обратил и кинулся вперед, взметнув вихрь голубоватых искр. Эру прыгнул следом.
        Два юнца с фиолетовыми волосами одновременно схватились за горло и захрипели. На губах обоих выступила кровавая пена, глаза выпучились и залились красным. Старик рухнул под стол и забил там ногами. Джону тоже было тяжеловато дышать, но фильтры все-таки справлялись. Нестерпимо хотелось чихать и немного саднило в горле, вот и все.
        За спиной с глухим стоном упал официант.
        Тугой луч разрядника волной прокатился по бару, в щепы разбивая столы. Он уперся в стену, и Джона обдало горячим бетонным крошевом.
        Оглушенный, Джон повалился на пол. Перед глазами суетливо заметались малиновые, тыквенные, клубничные и шоколадные пирожные - интерактивная столешница мигала и трещала, как свернутый набок экран телевизора.
        Лежа на животе, Джон поднял голову и увидел, как Морт обеими руками сдерживает напор разрядников, как выгибается и дрожит голубоватый щит, расползаются по нему черные червивые трещины. За Мортом стоял Эру, упираясь в него ладонями, и синие искры бушевали вьюгой. Прямая подача энергии. Аварийный режим.
        Покатилась мимо лопнувшая вазочка. Под соседним столом умирал старик. Вытягиваясь, он тщетно пытался содрать с лица свои огромные очки.
        Грохот и треск пробивались сквозь временную глухоту, тело отлично слушалось, и Джон рискнул подняться, чтобы добраться до безопасного места за спинами армс-меха и его зарядного устройства.
        Он переживал приступ панического страха и только усилием воли сдерживал себя, чтобы не закричать и не забиться в истерике.
        Наверное, не будь здесь Морта, он бы не выдержал и сгинул, визжа и суча ногами. Но воспоминания и самая главная причина, о которой так никто и не обмолвился, заставили его привести мысли в порядок.
        На этом поле боя он никто, но хотя бы не обезумевшее от ужаса животное…
        Ему удалось добраться до Эру. Вцепившись в его руку, он получил такой разряд, что вспыхнули рукава свитера.
        - А-цу-и! - заревел Эру сквозь стиснутые зубы.
        И в это время наступила полная тишина. Морт, под прикрытием щита шаг за шагом продвигавшийся вперед, вдруг вытянул руку и выломал разрядники из крепких рук бойцов. Оба они моментально отпрянули, но один замешкался, и Морт легонько приобнял его за шею. Джон увидел то, чего не хотел бы видеть никогда, - глядящую на него голову, развернутую на сто восемьдесят градусов на бьющемся теле. Тело обмякло и рухнуло, упавший шлем откатился.
        - Идем, - сказал Морт, тяжело дыша. Руки у него были в крови. Ободранные и влажные, они слегка дымились.
        По узкой лестнице все трое выбрались на поверхность и там встретились с молчаливой толпой с однообразными бледными лицами. Грохочущий динамик, как заведенный, гнусавил: «Разойтись, всем разойтись… до прибытия спецотрядов всем разойтись…»
        - Хорошо, - сказал Морт, оглядывая толпу. - Эти парни впопыхах прибежали от метро. Не дождались подмоги, поперли наугад… идиоты.
        Он все еще сыпал искрами. Короткие волосы встали дыбом, мышцы конвульсивно перекатывались.
        - Я знаю, куда идти, - торопливо сказал Джон, - я умоляю, идите за мной, моя машина совсем рядом… Мой бог, Шикан, он предоставит убежище любому, кого я приведу.
        Морт посмотрел на Эру, и тот еле заметно кивнул.
        Они успели убраться из парка до прибытия основного отряда «Шершней».
        Полицейский, потрясая недавно выданным сканером, оправдывался:
        - Ну, я стою и записываю людей. Ну, подходит он ко мне и спрашивает про какую-то пожилую леди… а потом как побежит! Вот эта балда мне чего-то показывает, а я не пойму, нам их выдать выдали, а объяснить забыли. Сказали - смотри в экран, он тебе любого меха покажет. Ну я и смотрел, а он чего только не показывал! Ну, не сразу я разобрался, а когда разобрался, кликнул ваших, они подошли и говорят: «Ну?» Я им говорю: «Что - ну? Меха вон в бар пошел» Ну они и пошли следом… и вот что получилось.
        В это время из подвальчика вынесли наспех прикрытое тело со свернутой головой.
        - Седьмые, - устало сказал Ледчек в микрофон гарнитуры. - «Сибилла», пустыня, семнадцать двадцать четыре, ёж.
        Он поднес экран сканера к самому лицу полицейского и сказал:
        - Видишь? Время, дату? Молодец. А вот это видишь? Это значит, что сканер тебе два с половиной часа сигналил. А вот это значит, что меха было двое.
        - А-а-а-а, теперь все понятно!
        Ледчек махнул рукой и отошел.
        - Ну только что выдали ведь! - крикнул ему вслед полицейский. - Выдали и ничего не объяснили!..
        Он недолго ощущал вину перед погибшими бойцами, довольно-таки быстро сообразив, что его дело маленькое - предупредить «Шершней», а те профессионалы, пусть что хотят, то и делают. Решили штурмовать - так их же проблемы. А то, что не один меха оказался, а двое, так это уже проблемы руководства, которое не удосужилось объяснить, что это за значки высвечиваются на экране тяжелого приборчика.
        Дюк подошел к группе, во главе которой пресс-секретарь спецслужб объяснялась с телевизионщиками.
        - Еще не известно, является ли нападение меха на бар «Попугай» спланированной террористической акцией. Имена погибших от нападения уточняются, скоро мы предоставим списки. Среди пострадавших четверо мирных жителей. Благодаря быстрому вмешательству «Шершней» количество жертв не увеличится. Акция прервана силами дежурящих у места утреннего теракта сотрудников пятого подразделения, к сожалению, один из них погиб. На данный момент ведутся оперативные действия, направленные на перехват меха-агрессоров…
        - «Сибилла» обнаружена на Праздничной улице, гаражный сектор сто двенадцать, - доложил в наушник приглушенный голос лейтенанта. - Они сменили машину.
        - Расширить поиски, операция «Круги на воде», - прогрохотал голос нового капитана отряда. Семнадцатый, оставайтесь на месте.
        Семнадцатым был Дюк Ледчек, которого никто не хотел брать под свою ответственность.
        Разозленный Дюк полез в «Колосс», где пахло потом, синтетическим топливом и соленым арахисом, закрыл двери и развернул на коленях ноутбук, намереваясь ждать запрошенных материалов с камер слежения бара. Он надеялся увидеть на записи того самого меха, который свалил Вертикаль и угробил уйму прекрасных парней.
        Выжидая, Дюк постукивал пальцами по колену, импровизируя веселенький мотивчик.
        Кадры пришли спустя семь минут, и на них обнаружилась вся картина провального штурма бара.
        Если бы «Попугай» находился не в подвале с ведущей к нему узенькой лесенкой… Если бы кретин полицейский заметил, что меха двое… Если бы ребята не понадеялись на полный боекомплект, выданный по случаю обострившейся в городе ситуации…
        Множество «если», а в результате - четверо задохнувшихся гражданских и один храбрец со свернутой шеей.
        Двойка вам, подумал Дюк. Думать надо было, а не кидаться вслепую. Наград захотелось? Геройства захотелось? Вот вам по всей морде.
        Он все еще раздумывал, пытаясь понять, отчего мирно живущие столько лет среди людей меха вдруг взбесились и вышли на тропу войны, когда его снова прервали невеселыми новостями:
        - Поиск результатов не дал.
        - Продолжайте поиск.
        Снова затрещала рация, и зазвучал уже другой голос:
        - Четвертый. Ориентировка на меха-террориста, фоторобот.
        - Принимаю.
        Дюк долго и внимательно рассматривал великолепно детализированный портрет подозреваемого.
        - Прекрасно… - пробормотал он, не зная, радоваться или завыть от бессилия.
        Принтер печатал бесперебойно. Вот подозреваемый идет к самолету. Вот садится в вагон поезда Столишня - Карвардцы, вот отправляется в вагон со станции метро, заполненной обреченными людьми…
        Дюк скользнул взглядом по черным теням за стеклами окон и вдруг суматошно полез наружу, цепляясь рукоятью разрядника за сиденье. От азарта у него горло перехватило: в толпе, разбирающей завалы у бара, с независимым и уверенным видом разгуливал гигантский мужик в черно-желтой форме «Шершней» с звездой седьмого подразделения на спине.
        Этого мужика Дюк узнал бы из сотни громил, даже если бы им всем предварительно разбили лицо всмятку.
        Первым желанием было - грохнуть в него из разрядника и сплясать на обугленном скелете, но Дюк сдержался. Вокруг болталась чертова куча народу: телевизионщики, медики, эксперты, бойцы и полицейские, а воспоминание о рухнувшей Вертикали было еще так свежо, что во снах Дюк мог пересчитать каждое стеклышко от колб разлетевшихся вдребезги лифтов.
        Подвело и любопытство - а Дюк был любопытен. Можно было никуда не торопиться и узнать, что за задание выполняет замаскированный под «Шершня» меха, а потом убрать его образцово-показательной атакой.
        Сдерживаясь, чтобы не побежать, Дюк быстрым шагом добрался до свернутой набок двери бара и нацелил на меха сканер. Ему необходимо было убедиться, что все это не ошибка и не дурацкое совпадение.
        Меха обернулся, посмотрел на Дюка и вдруг сказал:
        - Эта штука на меня не сработает.
        - Так, - веско проговорил Дюк, не зная, что еще сказать. - Не сработает.
        - Да, - подтвердил Карага. - Она засечет любого меха и зарядное устройство, но не армса.
        Этот мирный диалог неожиданно привел Дюка в бешенство.
        - Я тебя пришибу, - прошипел он. - Сам. Этими вот руками.
        - Вертикаль помнишь? - спокойно спросил Карага. - Помнишь. Поэтому не надо.
        Ледчек бросил взгляд через плечо. На них не обращали внимания, но никто не был в безопасности. Три дня назад проводился часовой семинар, вся суть которого сводилась к красочным описаниям того, на что способен хорошо заряженный армс. Завалы у входа в бар оптимизма не добавляли.
        Пока Ледчек мучился морально-этическими вопросами и старательно душил в себе желание превратить меха в кашу, Карага внимательно наблюдал за ним.
        - Меня зовут Крэйт Полосс, хочу перевестись в ваше подразделение, капитан Ледчек, - сказал он. - Разрешите обсудить вопрос.
        - Благодаря тебе я уже не… Ладно. Где?
        Карага кивнул на стоявшего в отдалении «Колосса».
        - Я давно мечтал в нем прокатиться.
        - Я дам тебе ровно пять минут, - хмуро проговорил Дюк, шагая к «Колоссу». - Пять минут, за которые выведу машину подальше, и там уже пообщаемся без свидетелей…
        - Тебе не страшно, капитан? - с неожиданным любопытством спросил Карага. - Неужели не страшно?
        Дюк безотчетно тронул рукоять разрядника, и Карага заметил это движение.
        Дуло разрядника Дюк сунул Караге в бок, а сам завел машину.
        - Время пошло.

«Колосс» тронулся и выехал из парка, оставив позади разрушения и суету.
        - Я сдам тебе меха-террориста, а ты поможешь найти мне Инженера, - без обиняков заявил Карага, рассматривая нутро бронированного автомобиля.
        - Где он? - коротко спросил Дюк.
        - Сидит под присмотром и ждет своего часа.
        Дюк пожал плечами. Он неотрывно смотрел на дорогу и то и дело сворачивал с улиц в мелкие переулки, стараясь как можно сильнее запутаться в густой паутине городских нитей.
        - Найди мне его, и я выдам тебе террориста.
        Пять минут еще не прошло, но Дюк остановил машину в тупике, заваленном рыхлой цементной пылью и грязными рулонами полиэтилена. В полиэтилене сидели тощие, оборванные бездомные. На появление «Колосса» они отреагировали вяло - лишь подтянули ноги и выпучили блеклые круглые глаза.
        Дюк перехватил разрядник поудобнее и, коротко размахнувшись, впечатал тяжелый приклад в наклоненное лицо Караги. Раздался влажный хруст. Карага, фыркнув, отер кровь ладонью и помотал головой. Следующий удар пришелся чуть повыше виска, еще один - в ухо, которое тут же побагровело и раздулось. Над ним выпукло вырисовалась быстро чернеющая шишка.
        Развернувшись, Дюк ногой выпихнул Карагу с сиденья в отодвинувшуюся дверь. Карага дернулся и вывалился наружу. Он не смог сразу выпрямиться и некоторое время стоял нагнувшись и покачивался, то и дело сплевывая густую темную слюну.
        Дюк обошел его справа и ударил в солнечное сплетение, подбил под колено и заставил опрокинуться в грязь.
        Бездомные безразлично наблюдали за избиением. Многие посасывали бесцветные леденцы и то и дело причмокивали голыми деснами.
        Дюк вернулся к машине, бросил разрядник на сиденье и выключил маячок вместе с рацией.
        Из сумки он вытащил ноутбук. Потер языком зубы и выплюнул на ладонь почти прозрачные пластиковые лепестки. Обтерев каждый, он старательно вставил их в зеленоватые гнезда панели и выждал положенное время соединения.
        - Инженер, говоришь, - задумчиво сказал он.
        Карага тем временем поднимался, отряхивал штаны и пытался вправить свернутый набок нос.
        - На слово поверил, - удивленно проговорил он, - а в табло все-таки зарядил… Почему не убил?
        Дюк на секунду поднял на него глаза и снова уставился в монитор.
        - Вот такой я загадочный, - сказал он. - По Инженеру информация есть, но до нее нужно докопаться. Через шесть часов я тебе предоставлю все по Инженеру, а ты приведешь мне террориста. Встретимся на первом круге Спирали.
        - Прямо в центре?
        - В самый раз.
        Спираль, быстро прикинул Карага, отменное место для того, чтобы окружить его со всех сторон, и вместе с тем - лучшее место для того, чтобы отбиться от нападения.
        - Идет.
        - Иди, - ответил Дюк, захлопнул ноутбук и полез в машину.
        Карага последний раз сплюнул кровь, старательно вытерся и даже постарался оттереть мелкие пятнышки с рукавов, хотя на черной форме их почти не было видно.
        Он вышел из подворотни еще слегка оглушенный, но уже ощущая, как медленно затягиваются и стягиваются поврежденные ткани, возвращая ему первозданный нетронутый вид.
        Он запрокинул голову и увидел лиловые отблески Спирали даже среди сероватых низких туч. Вращающаяся станция разливала вокруг себя чудный неяркий свет. Город лежал под ней, будто под гигантским абажуром, выполненным в стиле конструкта, тяготеющего к повторениям форм ДНК.
        На кольца Спирали опирался весь город. Выстроена она была задолго до перенаселения и эпохи меха. Весь город опирался на ее кольца, глубоко ушедшие в землю. Их насчитывали около двадцати, но только тех, которые еще можно было сосчитать.
        Некоторые кольца можно было увидеть, прижавшись к темному стеклу вагона метро, - их шершавые поверхности смутно виднелись во тьме. Некоторые кольца выходили наружу, казались высокими древними стенами и стали полотнами для городских художников, разрисовывающих их слой за слоем.
        Идеально круглые и массивные, кольца осели глубоко вниз, но первое, самое узкое кольцо, все еще оставалось на поверхности. Под ним виднелись чудовищного размера проржавевшие рельсы, отчего было сделано смелое предположение, что прежде, в древние времена, вся конструкция вращалась и город, вероятно, передвигался по кругу вместе с ней.
        Когда-то в первом кольце, полом изнутри, располагался ресторан, и сквозь льдистые удивительные стекла открывался вид на треугольные постройки эпохи конструкта, смахивающие на крылья утопленных в асфальт белых птиц.
        Потом ресторан забросили, и кольцо превратилось в обзорную площадку, а теперь опустело вовсе и было замусоренным, пыльным прибежищем отчаянных романтичных парочек.
        Треугольные дома давно снесли, вокруг высадили скудный парк и закрыли станцию метро, ставшую ненужной.
        Дюк Ледчек, не стесняясь, предложил Караге сунуть нос в западню. Он явно сообразил, что только крайняя необходимость могла заставить меха пойти на сделку с
«Шершнями», и понимал, что Карага рискнет, даже если у него будет лишь шанс из миллиона.
        Такова была точка зрения капитана, а у Караги была своя: его шансы были куда выше, чем представлялось Дюку.
        Назад Карага отправился пешком. Миновав несколько улиц с зажженными цифровыми обозначениями, плывущими в отражениях серых луж, он вышел к дому, заляпанному рыжими пятнами краски, хромому на один подъезд. Возле дома кто-то старательно разбил клумбу, но цветы почернели и превратились в плесень.
        Карага зашел в подъезд, вынул связку электронных ключей и отпер дверь, ведущую в подвальчик. В тесноте и темноте он нащупал спрятанный заранее пакет с одеждой и переоделся, натянув почему-то влажные джинсы и свитер с горьким запахом одеколона. Всплыло вдруг светленькое личико Юги, пронеслось мимо и оказалось просто бликом, отсветом далекого белого фонаря.
        Ее больше нет, и сухих выстиранных шмоток не видать теперь, пока сам до стиральной машины не доберешься…
        Из подвальчика Карага вышел под дождь. Небо потемнело за минуты, стянуло над городом черные тучи и пролилось холодным, колким душем.
        Натянув капюшон, Карага вскинул руку и остановил медленное беспилотное такси, громыхающее по улице в полном одиночестве. Машина остановилась, дверца открылась со скрипом. Внутри было тепло и чисто, пахло зеленым яблоком и старым плюшем.
        Эти замечательные машинки становились редкостью. Они не брали никакой платы, но исправно возили подобранных пассажиров по любому маршруту.
        Раньше их было множество, но большинство исчезло: постарались вандалы, бездомные и просто желающие вдребезги разбить что-то, что никому не принадлежит.
        В отличие от нынешних автомобилей, такси могли и поболтать, хотя отличались скрипучими голосами и небольшим умишком.
        Карага назвал адрес и спросил:
        - Как живется?
        - Плохо, - с готовностью отозвалось такси. - Вот вез недавно парочку, так они у меня прямо на заднем сиденье…
        - Инженер, - вдруг сказал Карага. - Ин-же-нер…
        Такси ничего не ответило. Что-то замкнуло в нем, настроенном на бесперебойную болтовню по желанию клиента.
        В салоне наступила уютная тишина.
        Это были странные минуты. Город плыл за мокрыми стеклами, а такси, словно лодка, плыло по каменистой реке улицы, освещенное оранжевым огоньком. Синеватые блики Спирали блуждали высоко в небе.
        Последние спокойные часы для горожан и бездомных, сонных или засыпающих в своих домах или в укрытиях из полиэтилена, под бетонными сводами опустевших фабрик и в недрах глубоких нор, выкопанных сквозь порой чудесно сохранившиеся тоннели, круглые и выложенные желтым кирпичом.
        Отпустив такси, Карага под проливным дождем отправился через поле. Под ногами пружинили утонувшие в грязи мотки колючей проволоки, высились пики арматуры, выплывали из коричневой жижи то рваные металлические ткани, то кукольные лица анаробов, выцветшие и с пустыми глазницами.
        В хорошую погоду поле высыхало, и вся эта эклектика убиралась прочь, а этой ночью вдруг выступила сквозь размытый водой пласт рыхлой земли, на которой давно ничего не росло.
        Карага упрямо шел вперед, придерживая капюшон обеими руками, и замедлил шаг, увидев, что идет навстречу себе. Его фигура вырисовалась впереди, окутанная серым свечением разбивающихся капель, и тоже шла вперед, так же согнувшись.
        Иллюзия настолько пугающая, что Карага почувствовал легкое головокружение.
        - Крэйт! - донесся до него разлетающийся от ветра голос.
        - Белый! - с облегчением выдохнул Карага, чуть ли не обрадовавшись. - Куда прешь? Кто тебя отпустил?
        Белый приблизился. Он был весь вымазан в грязи, разорванный рукав куртки обнажил крепкую руку, тоже обляпанную жидкой грязью. Ноги были облеплены до колен.
        Широко раскрытые глаза устало моргали.
        - Не ходи туда.
        - Почему? - насторожился Карага.
        - Совет, - уклончиво ответил Белый и добавил со вздохом: - Бесплатный совет.
        Земля дрогнула. Карага от неожиданности повалился плашмя, черная вода разлетелась в разные стороны. Сначала прокатился низкий вибрирующий гул, а следом рассыпались у горизонта смутные очертания фабрики. Тугой пламенеющий шар вздулся и опал, оранжевые волны понеслись по полю, и Белый съежился, потому что на нем вспыхнула одежда, и молча заметался. Карага дернул его за ногу и потащил к себе. Рухнув вниз, Белый забарахтался, сосредоточенно снимая пальцами кожу с обгорелого лица. Она слезала длинными тягучими полосками, как горячая жвачка.
        Обнажились полупластиковые желтые кости и ямка глазницы, обведенная кольцом серо-красной мышцы.
        - Не трогай! - заорал Карага, хватая его за руки. - Твою же мать, не снимай лицо!
        Белый недоуменно замотал головой, глухо бормоча себе под нос. Он явно был удивлен произошедшим.
        - Кали! - крикнул Карага ему на ухо. - Ты видел Кали? Что там произошло?
        - Я расскажу, - сказал Белый, поднимаясь. - Выпью чего-нибудь и расскажу…
        И он побрел прочь, пошатываясь. Карага разглядел - между лопатками Белого торчал аккуратно и глубоко вбитый металлический прут из тех, что валялись повсюду.
        Вокруг него болтались лохмотья. Белый шел, раскачиваясь все сильнее, и в конце концов упал бы, но Карага подхватил его, подпер плечом и потащил прочь, оскальзываясь на каждом шагу. Выл ветер, волоча по полю черный пепел, горящие волокна и густой запах вывернутой наизнанку земли.
        Такси все еще стояло на прежнем месте. Горела зеленая лампочка, оповещающая, что машина свободна.
        Карага впихнул Белого на заднее сиденье и приказал:
        - К Спирали. Быстрее! Выпить есть?
        - Обижаешь, - ответил динамик такси, и узенькая полочка, раскрывшись, выбросила на колени Караги бутылку с коньяком, цвет которого напоминал сильно разведенный дешевый чай.
        Коньяк вонял керосином, но Карага все же сделал пару глотков сам и постарался влить столько же в рот Белого. Тот с трудом сглотнул и попытался выпрямиться, но не смог.
        - Повернись. - Карага протянул руку и выдернул прут из его спины. Тот выскользнул легко, и сразу же выплеснулась целая лужа крови, и зачастила густая капель.
        Мягкие сиденья моментально вымокли, стали похожи на отяжелевшие грязные губки.
        - Прекращай лить кровь! - заорал Карага. - Я тебя живым должен сдать!
        Белый только дернул плечом и повалился на бок. Глаза его закрывались. Желтые кости отполированно блестели.
        Некоторое время Карага молчал и только прикладывался к бутылке, а потом сказал:
        - Белый. Не юродствуй. Подключай аварийку. Я обещаю, что ты сегодня умрешь, но мне нужно, чтобы ты умер не сейчас. Ты очень нужен, понимаешь? Подгоняй резервы. Это важно. Долг зовет, помнишь? Нас всех зовет долг… давай, друг.
        Такси тактично молчало.
        - Я недавно работал на крушении, - начал Карага, - и лежал там под завалами смелый паренек, который докторше позволил ползать по своим раздробленным костям. Знаешь зачем? Затем, чтобы она могла добраться до какого-то умирающего типа. Понимаешь? Этот тип ему не брат, не друг, просто незнакомый мужик, но он умирал, очень быстро умирал, и потому парень собрался с силами и смог. А ты сможешь, Белый? Он, человек, смог. А ты - сможешь?
        Некоторое время Белый хрипло дышал, ничего не отвечая, а потом Карага увидел, как зашевелились края его ран, как принялись с молниеносной быстротой перекидываться туда-сюда алые нити, словно невидимый паук взялся за плетение крепкой плотной паутины.
        - А д-души у тебя все-таки нет… - прохрипел Белый, выпрямляясь.
        - У меня совесть есть, - сказал Карага. - Оклемался? Часа четыре протянешь?
        - Если выпить…
        - На, пей.
        Сквозь дыру в щеке Белого можно было увидеть его горло, и коньяк выплескивался у него изо рта, заливая грязную, окровавленную куртку.
        - Хор-рошо там, Крэйт, - пробормотал он, облизываясь кончиком искусанного языка. - Хорошо там, будто по-настоящему спишь. Я вот ни о чем не жалел, но так иногда хотелось подремать. Чтобы расслабиться и приснилось чего. Мне перед реконструкцией снился сон: что стою я один на краю пропасти, а внизу женщина плачет. Жалобно так плачет. И чего, дура, ревела? Не пойму. А ты мне вот разъясни.
        Сон, подумал Карага. Так иногда тянет прилечь по привычке, но меха не спят, а зарядные устройства не чувствуют вкуса, запаха и не различают цветов. Они говорят, что это не все, и вместе с красками, ароматами и вкусами уходит еще какое-то чувство, позволяющее ощущать себя живыми, но не находят этому ни названия, ни объяснения.
        Меха и зарядные устройства. Получая - отдавай. Только людям все достается на халяву.
        У подножия Спирали было темно и тихо. Весь свет, что излучала колоссальная конструкция, сейчас сосредоточился на небольшом участке черноты, и снизу казалось, будто разверзлись небеса и вот-вот по сияющей лиловой дороге спустится на грешную землю архангел с пылающим мечом.
        Караге это не понравилось. Он рассчитывал застать Спираль в другом режиме: когда она темнела вся, а излучение низким куполом опускалось на первое кольцо.
        Впрочем, было еще время, и все могло измениться.
        Такси оставило Карагу и Белого возле широкой лестницы, ведущей к входу в кольцо. За спинами их темнел парк, впереди возвышались стены, сложенные из белых округлых зерен. На многих из них оставлены были имена и даты, чьи-то любовные признания и просьбы о встрече.
        Никого рядом не было. Карага скрепя сердце обратился внутрь себя и подключил аварийный режим, чтобы просканировать само кольцо и территории вокруг него. Появилось несколько сигналов, но разрозненных и неподвижных, скорее всего, обозначающих спящих под развалинами бездомных.
        Все это выглядело настораживающе. Карага был уверен, что капитан заранее притащит сюда своих людей и расставит их по периметру, замаскировав под кусты, деревья и прочий мусор. Ничего этого не было. Не было никакой цепи, стягивающейся вокруг меха.
        Отчего? Может, ребята попросту опаздывают или капитан решил не вступать в сделку вовсе?
        Не обнаружив ничего серьезного, Карага отключил аварийную батарею и потащил Белого наверх. Тот все-таки нуждался в поддержке, несмотря на то, что умудрился залатать половину повреждений и был раскален так, что воздух вокруг него нагревался.
        Карага прихватил с собой остатки коньяка и радовался, что его печень - сложная система фильтров, а не обычный беззащитный кусок, потому что коньяком из старых такси можно было травить крыс.
        Фильтры защищали его от отравления, но не препятствовали легкому опьянению, которое вскоре должно было пройти.
        Опьянение это делало Карагу собранным и уверенным, а Белому очень кстати развязало язык.
        Внутри кольца проживало гулкое, глубокое эхо. Шаги обоих отдавались с невероятной отчетливостью. Белый выбрал место и привалился к стене, вытянув ноги.
        - Время еще есть? - деловито спросил он.
        - Да, - ответил Карага. - Рассказывай.
        Ему все еще не верилось. Наверняка Белый сейчас все объяснит: может, «Шершни» добрались до фабрики, и Эвил организовал побег Кали, а саму фабрику разрушил. Может, фабрику необходимо было разрушить, и Кали просто забыла предупредить, но вскоре появится в новом месте и все разъяснит…
        - Я думаю, Инженер собирает своих людей, и ее не было в списках, - сказал Белый.
        - Каких еще людей? Кто собирает?
        - Я не знаю, - раздраженно ответил Белый, - мне не сообщили. Паренек спросил, гожусь я на что-нибудь или нет, я сказал - нет, я развалина без зарядного устройства… Он сказал: ну и ладно, Инженеру дерьма не надо.
        - Кто сказал? - не понял Карага.
        Ему словно ваты в голову натолкали. Любая мысль доходила не сразу и упиралась в глухую стену непонимания. Ничего не стыковалось. Ничего не объяснялось.
        - Ты тупой, - беззлобно констатировал Белый, глухо кашляя в руку. - Паренек в цепях. После твоего ухода он там всем заправлял. Ну не могу же я его знать лучше, чем ты!
        - Мать твою перемотать! - заревел Карага. - Ты можешь нормально объяснять или у тебя все мозги переплавились?
        Белый помолчал, запрокинув голову. Синеватый отблеск Спирали беспощадно вычертил разорванные черты его лица. Карага, глядя на него, тоже примолк.
        - Я-то всего хотел - умереть, - сказал Белый. - Сложно, что ли? Повернись, говорит, не люблю я вам в глаза смотреть… и всадил мне в спину чертову железяку. Зараза, маленький, а сильный.
        - Эвил где? - сообразив, о ком шла речь, спросил Карага.
        - Собирался уйти с ним. Кинул что-то в сумку и ушел. Устраиваться на новую работу.
        - Чего?
        - Устраиваться на новую работу, - терпеливо повторил Белый. - Он так сказал.
        - К Инженеру?
        До Караги наконец дошло. Вдруг моментально сошлись в целую картину маленькие детальки, до сих пор лежащие разрозненно и никакой ценности не представлявшие. Эвил, годами выбивавший разрешение на работу над зарядными устройствами и меха-реконструкциями и так и не получивший ни малейшего послабления.
        Кенни, меха-подражатель, над которым неумело поработал кто-то неизвестный, тщательно наладив пусть и медленную, но меха-регенерацию.
        Эвил так усердно разубеждал Карагу в том, что Инженер существует…
        - Надо узнать, кто мне подсунул этого Кенни, - сказал Карага, вдруг поняв, что сам лично притащил к Эвилу посланца Инженера, - почему меня не насторожило, что выбирать тогда не из кого было? Две унылые курицы и этот парень, который брыкался как по-писаному… конечно же, я выбрал парня. Черт… А я его еще расхваливал, дурак такой. Кстати, Эвил мне за него так и не заплатил.
        - Так, - пробормотал Белый, собираясь с мыслями. - Что еще тебе нужно знать? Они ничего не смогли забрать с собой, Кали подключила взрывные устройства, и времени оставалось в обрез…
        - Это она лабораторию грохнула, чтобы Эвил ее Инженеру не сдал, - догадался Карага. - Ты-то зачем оттуда вылез, если умереть хотел?
        - Инстинкт, - коротко ответил Белый, - сам понимаешь. Одно дело - сдержаться, когда тебя вручную убивают, а другое - сидеть и ждать взрыва. Крэйт, - переменил он тон, - ты понимаешь, что произошло?
        - Да, - после короткого раздумья ответил Карага. - Эвила и Кенни я, положим, найду и каждого в уроборос сверну, это вопрос решенный. Но я не восстановлю утерянного, и никто не восстановит. Это конец всех меха, и теперь уже не прогноз, а настоящий дождичек в четверг… Судя по взрыву, все оборудование разнесло в крупу. Наши микрочипы больше не работают, наши документы и регистрации наших домов недействительны и считаются теперь пустующим жильем. Наши банковские карты, имена, страховки, счета - все это обнулится со дня на день. Ладно, - он помотал головой, отгоняя мрачные мысли, - что уж горевать о труса?х, которые по течению уплыли… история есть история. Ни разу не случилось еще так, чтобы кто-то в безопасности отсиделся. Сегодня нас, завтра других, послезавтра третьих. Я не милитарист, но теперь жалею, что мы сидели сложа ручки и ждали у моря теплой погоды. Надо было наштамповать армс-меха, зарядных устройств… получилась бы целая армия, хрен был кто подступился.
        Он примолк, вдруг вспомнив, что совсем недавно слышал такие же слова от Эвила.
        - Не злись на нее, - вдруг сказал Белый. - Она правильно нас сдерживала. Представь: армия, захват власти, со временем снова легализовали бы реконструкции, снова перенаселение, снова друг друга жрать бы начали… Все по тем же рельсам. Тут уж либо нас в жертву, либо всю планету. Людям бессмертие не к лицу, слишком много потребляют. Хамство, конечно…
        Карага посмотрел на часы.
        - Что-то я упустил, - признался он, предпочитая не отвечать на рассуждения Белого, - что-то в голове вертится, а припомнить не могу…
        Он поднял голову и озабоченно посмотрел на плотную пульсирующую ауру Спирали. Аура по-прежнему держалась слишком высоко, хотя и опускалась уже вниз, чтобы в конце цикла пропитать энергией давно неподвижные кольца.
        В конце коридора наконец-то раздались шаги, тяжелые и будто липнущие.
        Приближалась темная, с металлическими отблесками, фигура.
        Карага загородил собой Белого и замер в ожидании.
        - Капитан Ледчек, - сказал он, когда Ледчек выступил из полутьмы на освещенный ломким светом участок, - сегодня ты точно спасешь мир от инопланетного вторжения.
        Дюк на сарказм внимания не обратил. Он внимательно вглядывался в Белого, не поднимая забрала шлема. Помимо шлема и обычной формы «Шершней» на нем был смонтирован экзоскелет, а грудь и руки защищал слоями наложенный панцирь. К бедру капитана пристегнут был нож, к правому предплечью - разрядник «Шторм». На левом Карага с неприятным холодком в горле опознал оружие эпохи конструкта, почти музейную редкость, компактного «Шустрилу», неизвестно откуда взявшегося в арсенале
«Шершней».
        Эта дрянь способна была превратить меха в кровавое крошево.
        - Террориста я привел, - сказал Карага. - Но мирно мы не договоримся, да?
        Вместо ответа Дюк вынул и продемонстрировал ему лист с фотороботом подозреваемого.
        - Прости, Крэйт, - хрипло проговорил Белый, - так получилось.
        Карага вскинул руки, все еще надеясь на переговоры.
        - Подожди, капитан, - стараясь быть убедительным, сказал он. - Это не намеренный обман. Произошла ошибка.
        Дюк смял полупластиковый лист в плотный комок и разжал пальцы. Комок упал на землю и легонько подпрыгнул.
        Забрало шлема щелкнуло и поднялось. Сумрачные темные глаза Дюка недружелюбно указали на Белого.
        - Разорванная рожа не делает его похожим на подозреваемого, - сказал он. - Дешево, Крэйт. Жаль.
        Он был спокоен внешне, но внутри все кипело: до последнего жила надежда, что удастся притащить в отделение и террориста, и голову армс-меха. Теперь придется обойтись только головой, а потянет ли она на восстановление в должности, Дюк не знал.
        - Я предлагаю считать сделку несостоявшейся и разойтись мирно, - предложил Карага. - Я не хочу тебя убивать.
        Дюк приподнял дуло «Шустрилы» и продемонстрировал его Караге. Карага снова посмотрел вверх. Сияние Спирали стало ярче, но оно ползло вниз так медленно…
        Подключая аварийные батареи, Карага отчетливо осознавал, что его задача - тянуть время и надеяться на случайность.
        Дюк качнулся и вдруг оказался прямо перед Карагой, уперев дуло разрядника ему в грудь. Молниеносное движение, выходящее за рамки человеческих возможностей.
        Он был так близко, что Карага увидел его расширенные зрачки и капли пота на лбу.
        - Разряд! - по привычке выкрикнул Карага, сложенными ладонями отталкивая дуло вверх.
        На этот раз некому было ему помочь.
        Раскаленное и страшно тяжелое солнце ударило его в лицо. Лава потекла на подбородок и шею, проделывая шипящие круглые дыры.
        Зрение наладилось за терции секунды, но перед Карагой уже никого не было. Вторым раскаленным солнцем его накрыло сзади, с жутким треском прижало к полу.
        По затылку, плечам и спине заплясали язычки фиолетового пламени. Нечего было и думать о сопротивлении. Все силы, жалкие остатки аварийного заряда, Карага отдавал на регенерацию.
        Сбивала с толку боль. Контроллеры упустили сердце, оно бешено заколотилось, вызывая тошноту. Что-то упорно проворачивалось в боку, словно вращалась гигантская шестерня Мертвых.
        Дюк обошел Карагу справа и присел на корточки. С легким шипением провернулись суставы экзоскелета.
        Сквозь сбивающуюся дымку Карага разглядел его слегка расстроенное внимательное лицо. Дюк пытался определить, жив еще меха или нет.
        Над его шлемом сиял нимб божественной Спирали. Карага не двигался, глядя на нимб и перераспределяя жалкие остатки энергии. Он понимал, что капитан не упустит своего и обязательно добьет контрольным, но подняться все еще не мог.
        Дюк вдруг насторожился и повернул голову. Легкий хруст предупредил его. Откинувшись назад, он выстрелил с обеих рук, но разрядник опоздал - «Шустрила» успел первым. Рассеянный луч мерзко-розового цвета, будто вывороченная наизнанку кожа, обнял подобравшегося сзади Белого и распался.
        От Белого отрезало ровно половину. Она пролилась секунду спустя - горячим кровавым дождем.
        Белая молния ушла вверх и там слилась с излучением Спирали, оставив лишь короткий ослепительный хвостик. Синее излучение качнулось и поплыло вниз.
        Укороченное тело Белого повалилось на Дюка, тот замешкался, спихивая с себя труп, и Карага моментально схватился за кость экзоскелета, выступавшую над голенью Дюка, сжал ее и смял.
        Вцепившись, он уже не собирался отпускать и упорно тянул на себя, как аллигатор тянет добычу под воду. Облепленный кровавыми хлопьями и обгоревший, он старался как можно сильнее сплестись изуродованным телом с телом молча сопротивляющегося Дюка.
        Он держался, несмотря на удары, смертельным эхом отдававшиеся в виске, несмотря на то, что недавно сросшаяся переносица снова превратилась в крошево, а на плечах плясал сам дьявол.
        Почему-то очень хотелось принять душ. Карага никак не мог отвязаться от этой мысли, и она сбивала его, не давала сосредоточиться.
        Смутно осознавая, что стоит только отвлечься, и Дюк, напрягавший все силы, вывернется и добьет его из разрядника, Карага пытался облепить его со всех сторон.
        Некоторое время оба, тяжело дыша, пребывали в стазисе, хотя по цементному полу разошлись трещины от усилий Дюка, пальцами выискивающего хоть малейшую опору.
        Потом клубок почти распался, потому что Дюк вдруг перестал сопротивляться и выхватил нож. Карага, обрадовавшись послаблению, моментально подмял его под себя и почти с наслаждением подставил горло под удар лезвия.
        Нож распластал кожу и мышцы, уткнулся в тугие витые стержни горла - и произошло с ним то же самое, что с ножом Караги, которым Эвил пытался перерубить руку Кенни.
        Широкое лезвие затупилось. Дюк разжал пальцы и уронил нож. Забрало его шлема заплыло алым маревом. Кровь Караги залила ему шею, намочила волосы.
        - Поговорим, капитан! - попытался прокричать Карага, но забулькал и задохнулся.
        Он сам себя не услышал. Что-то приближалось с ревом и треском, как охваченный пламенем вагон метро.
        Огонь погас. Одежда на Караге свернулась и задубела. Ему стало тесно в собственной обгорелой коже, а Дюк наконец отер рукой забрало, отбросил Карагу в сторону, изловчился и вскочил на ноги.
        Теперь он снова мог стрелять, не опасаясь, что «Шустрила» захватит на тот свет кусок его самого.
        Правую руку Дюк убрал за спину, а левую опустил, и Карага, подняв голову, увидел черный внимательный зрачок дула.
        Не оставалось ни мгновения, чтобы остановить его. Снова вспыхнуло розовое рассеянное излучение, но почему-то поднялось оно вертикально вверх, как стебель диковинного цветка.
        Дюк замер, с удивлением глядя, как Спираль пожирает заряд «Шустрилы». Карага умудрился сесть и тоже уставился вверх. С верхушки Спирали на них опускалась гигантская медуза. Прозрачная и черно-синяя, она обросла бахромой молний, пульсировала белыми ослепительными внутренностями.
        Розовый свет растворялся в ней, как капля крови растворяется в воде.
        Медуза падала.
        Она падала с огромной высоты, и ни Дюку, ни Караге некуда было от нее деваться.
        Глава 8
        - Ну все! - весело прокричал Карага, с трудом ворочая языком. - Все, капитан! Теперь мое время!
        Вертикаль, Спираль и Космина - три близнеца, символы давно ушедшей эпохи. Мятно-зеленое излучение Вертикали погасло, красные всполохи Космины давно перегорели, но синее, сильное поле Спирали бушевало вовсю, и Карага был уверен, что оно сделает с ним то же, что сделала Вертикаль, - наполнит все батареи, обновит и перезапустит все системы и придаст сокрушительной, хоть и кратковременной силы.
        Именно на это он надеялся, идя сюда, и поэтому радовался выбранному Ледчеком месту встречи.
        Вертикаль пала жертвой силы, которой сама же и одарила. Если Спираль окажется такой же щедрой, то Карага превратит капитана Ледчека в мясной фарш с добавками из гнутого металлолома его же экзоскелета.
        Спираль завершала цикл. Нахлебавшись энергии из разрядника, завершала его не тихим ламповым светом, а целой бурей.
        Карага даже руки раскинул, как будто встречал на берегу освежающую морскую волну.
        Он ожидал поддержки.
        Дюк стоял напротив, глаза его блестели, как белое стекло, шлем лопнул, волосы встали дыбом. Он вспыхнул сразу и в нескольких местах, смахивая на елку, обмотанную гирляндой. Кости экзоскелета засверкали серебром. Весь в иглах, весь в паутинах микроразрядов, с пересохшими и лопнувшими губами, он с трудом двинулся вперед, закрываясь от вихревых потоков, одной рукой взялся за плечо Караги, другой - за его ремень и потащил прочь, сгибаясь и пошатываясь.
        Эти минуты запомнились Дюку ощущением полной и звенящей пустоты. Чувствовал он себя, как железная кастрюля в микроволновой печи. У кастрюли не бывает ни рук, ни ног, и у Дюка не было, было только ощущение высосанного до дна объемного нутра.
        Продвигался вперед он неведомым способом и сам удивлялся - как так получается?
        Шел и конца-края не видел с цепи сорвавшемуся полю Спирали и, когда вывалился за его пределы и попал в полнейшую тишину и черноту, испугался, что провалился в небытие и тут обязательно потеряет свою ношу, потому что в небытие каждый должен быть строго один…
        Только долгие минуты спустя он снова обрел способность видеть и различил волнистую линию крон затемненного парка, белеющие осколки строений и темную полосу дороги.
        Тишина оставалась прежней. Дюк сел на ступеньку и принялся хлопать по ушам ладонями. Руки его оказались вымазаны в крови, и непонятно было, чья это кровь.
        - Я оглох, - неуверенно пробормотал он и услышал себя. - А, нет, не оглох.
        Ему казалось, что Спираль разнесла все к черту, но вокруг все осталось нетронутым, и не было слышно ни звука.
        - Эй, - отдышавшись, позвал он, - эй, меха.
        Карага лежал ничком. Спина его дымилась, плечи подергивались.
        Дюк на секунду задумался. Что было такого в Инженере, что ради него Карага изуродовал и подставил своего товарища и готов был погибнуть сам?
        Неожиданно мысль свернула в сторону: меха обвиняли в гибели посетителей бара
«Попугай», но не они были причиной. Может, и теракты свалили на них по каким-то особо ценным внутренним соображениям, а на самом деле не было в них никакого меха-участия?
        Мысль неприятная, но Дюк знал, что такое могло случиться. Он видел многое. Видел, как подставляют невиновных, а преступники остаются на свободе и даже процветают, постепенно перебираясь в эшелоны власти, а там принимаются излучать доброту, понимание и всепрощение.
        Впрочем, хрен с ними, решил Дюк. Не появилось еще героя, способного распутать этот клубок, и Дюк не собирался им становиться.
        Есть в обществе правильное, хоть и жесткое расслоение. Делится общество на дураков и дураков, дорвавшихся до власти. Первым ничего не объяснишь, со вторыми не поспоришь.
        Если уж и выбирать из счастливого неведения и смертельно опасного всезнания, то лучше остановиться на первом и оставаться обычным дураком.
        - Как бы тебе голову отрезать, - пробормотал Дюк, примериваясь. Нож свой он оставил под Спиралью, и толку от него оказалось мало.
        Тащить Карагу целиком Дюку было лень. Для доказательства убийства меха достаточно трофейной головы, и ее-то никак не удавалось отсоединить. Дюк попытался оторвать ее вручную, надеясь на многократное увеличение сил, подаренное ему экзоскелетом, но тот оказался ни к чему не пригоден: расплавились стыки, суставные соединения слиплись в комки.
        Как сам жив остался, Дюк не понимал. Экзоскелет превратился в обузу, и его нужно было как можно быстрее демонтировать. Таскать на себе шестьдесят лишних килограммов Дюк не собирался.
        Идея уволочь Карагу с собой окончательно потеряла свою прелесть: Дюк бы попросту надорвался.
        Аккуратно соединив запястья и лодыжки Караги магнитными наручниками, Дюк наклонился и заорал ему в ухо:
        - Вставай!
        Карага не отреагировал. Перевернув его, Дюк увидел дыры, покрывающие шею и грудь, маленькие круглые дыры, рассыпанные часто, как капли дождя.
        Кожа свисала с надреза на горле. Под ней виднелись и розово-серые мышцы, и стальной блеск биоинженерного металла. Крови стало меньше. Обожженная кожа рук и плеч собралась в тугую гармошку, кое-где лопнула или надорвалась.
        Гармоничное соединение живого с неживым завораживало. От всего устройства меха веяло осознанной шизофренией настоящего гения. Биоинженеры переделывали центральные творения природы с цинизмом, недоступным слабым и жалостливым людям.
        Они исполняли роль эволюции, а эволюция никогда не была милосердна, и выходили за рамки представлений о том, что такое хорошо или плохо.
        Человеческое тело Дюк воспринимал исключительно цельным и не терпел ни малейшего в него вмешательства. В новости о гибели тысяч человек на океанском побережье его могли взволновать лишь детали: неаккуратность смерти, забитые камнями развороченные внутренности, торчащие из посиневших надутых животов доски и смешавшиеся в черепной чаше мозги и соленая вода. Пока люди сетовали на беспощадность природы и обсуждали цунами, Дюк пытался смириться с тем, что при неудачном стечении обстоятельств внутрь него может набиться всякая дрянь.
        Смерть тоже страшила его по-особенному. Не пугало небытие, не пугали адские муки, а вот возможное вмешательство патологоанатомов выводило из себя.
        Дюк десять раз переписывал документы, разъясняющие, как следует поступить с его телом в случае смерти. Сначала он запрещал себя вскрывать, потом раздавать на органы, потом изготовлять из себя препараты, потом - сливать вместе с грудой чужих тел, и долго мучился, пытаясь придумать, что еще можно запретить с собой делать.
        Меха в его глазах были воплощением всех неприятностей сразу: словно в одно и то же тело разом набилось и досок, и песка, и камней, да еще кто-то лапал руками изнутри то, что изначально надежно прикрыто кожей и мышцами.
        Религиозный человек сравнил бы такое вмешательство с кощунством, но Дюк в тонкие материи не вдавался. Он просто не любил биоинженерию, как некоторые не любят ощущение, оставляемое на лице липкой паутиной.
        Он не был против нее, она была против него.
        И все же открытые меха-ткани, залитые кровью, в лохмотьях содранной кожи, притягивали взгляд. Они были выше всего, известного Дюку. Совершенное творение недостижимого природе уровня. Практическое бессмертие, феноменальная регенерация и полный контроль над всеми системами организма: никаких случайностей. Никакого песка в почках, язвы желудка или некстати приключившейся диареи.
        Все под контролем разума, сбалансировано и утверждено.
        Идеальное творение, нарушающее все запреты и все правила.
        Оно не могло не нравиться.
        Вспомнив все, что слышал на лекциях по меха-устройству, Дюк решил рискнуть. Он перевел разрядник в режим минимальной мощности, приставил его дуло к затылку Караги и нажал на спуск.
        Карагу легонько тряхнуло. Синенькие искры закружились в воздухе.
        - Разряд! - громко сказал Дюк и еще раз нажал на спуск.
        Большое тело меха чуть приподнялось, под разорванной курткой взбугрились мышцы.
        - К черту, - сипло и еле слышно проговорил Карага, открывая глаза.
        - Идти можешь?
        Вместо ответа Карага шевельнулся и с трудом перекатился на бок. Он, прищурившись, смотрел на Спираль, снова освещенную мирным лиловым светом. Смотрел так, будто она одна во всем виновата.
        - Дай мне пять минут, - сказал он и вдруг улыбнулся уголком сожженных губ. - Смотри, капитан, за костюмчик небось теперь не расплатишься…
        Дюк угрюмо осмотрел экзоскелет. Восстановлению не подлежит.
        - Ничего ты про Инженера не знаешь, да? - помолчав, спросил Карага.
        - Нет.
        - Ты же в ноутбуке что-то смотрел, копался…
        - Погоду смотрел.
        - А зачем шесть часов отсрочки просил?
        - В одиночку не получится быстро эту хрень на себе смонтировать.
        - В одиночку?
        - А кто мне поможет, - со злостью бросил Дюк, - я теперь как дохлый окунь в проруби… болтаюсь. Ни отряда, ни должности. Хорошо хоть не уволили. Так что я тебе не капитан теперь, а так… Ледчек.
        Карага прикрыл глаза и попытался рассмеяться.
        - Так ты все это спер?
        - Можно сказать и так.
        - И «Шустрилу»?
        - «Шустрилу» я давно спер. На всякий случай. Их все равно списывали. Во избежание неправильного применения. Старье же. Конструкт.
        - Оповестил бы начальство или кто там у тебя, - проговорил Карага, заинтересовавшись, - написал бы доклад: мол, вступил в преступный сговор, преследовал исключительно альтруистические цели, готов предоставить информацию, дайте отряд, пойдем и поймаем меха…
        Нет?
        - Нет, - сухо отрезал Дюк, - понабежали бы идиоты, и все лавры им, а мне пинок под зад за переговоры с террористами. Потом пресс-служба расскажет, как, находясь на летней ночной прогулке, отряд «Шершней» обнаружил и обезвредил преступников, всем медали, премия и отпуск. Спите спокойно, граждане. Так у нас дела и делаются.
        - А в одиночку?
        - Находясь на летней ночной прогулке, лично обнаружил и обезвредил. Медаль, премия, отпуск.
        - И ты ради этого решил жизнью рисковать?
        Дюк помедлил.
        - Я так привык, - нехотя сказал он. - Пять минут прошло. Поднимайся.
        - Сейчас, - сказал Карага и поморщился. - Никогда не пытайся зарядить меха оружием. Ты мне разрядником пару цепей сжег.
        И вдруг его осенило.
        Цепи. Татуировка на запястьях Кенни, татуировка на шее и груди Шикана Шитаана, ночного гостя Джонни Доу.
        - Капитан, - торопливо сказал Карага, боясь упустить эту неожиданную ниточку, - я только что понял: твой террорист и мой Инженер - одно лицо, и у нас одна цель.
        Дюк отрицательно качнул головой.
        - Хватит с меня сделок.
        - Это не сделка, это капитуляция, - не выдержал Карага. - Упустишь его - и не будет этой истории ни конца ни края. Я тебе его дарю, на тарелочке. Отдаю даром. Забирай, и больше никаких меха! Остатки доживут себе спокойно по углам, а новых не будет. Ну зачем тебе премия, если есть возможность спасти мир от меха? Ты же героем станешь, удостоишься статуи на центральной площади, и будь я на месте обычных граждан, я бы стал тебе после этого молиться.
        Карага остановился, потому что Дюк в ответ на льстивый сарказм вдруг помрачнел и начал поглядывать на оружие.
        Некоторое время они молчали.
        - Почему сразу не сказал, когда я тебе фоторобот показывал?
        Карага несколько секунд подбирал слова.
        - На фотороботе у тебя безобидный, как лягушка, парень, - пояснил он, - не верилось. Поэтому не сказал.
        - И ты ради лягушки решил жизнью рисковать? - передразнил Дюк.
        - Нас мало, - ответил Карага. - Я так привык.
        К оставленной за заколоченным входом в метро машине оба шли, как зомби. Карага еле перебирал сомкнутыми в магнитных кольцах ногами, Дюк с трудом волочился под тяжестью экзоскелета. Обоих шатало. Карага то и дело останавливался подышать. У него в горле свистело и клокотало, а внутри большого тела с гулом дрожали перегруженные системы. У Дюка кружилась голова, горело обожженное лицо, руки и ноги еле сгибались.
        - Расцепи ты меня, - попросил Карага, опираясь на капот «Колосса», - сбежать я не смогу, а время дорого. Боюсь, отключусь я, и обоим нам хрен по всей морде…
        - Лезь внутрь, - яростно проговорил Дюк, подталкивая его дулом разрядника. - Давай, давай…
        Что-то хрустнуло за его спиной, и многосоставной позвоночник экзоскелета вытянулся в прямую линию.
        - Черт… - Дюк попытался повернуться, потом закинуть руку назад и расцепить соединившиеся сочленения.
        Карага с интересом наблюдал за ним. Он отдыхал, опершись на капот.
        - Тебя в машину как - вперед ногами закидывать, или предпочитаешь головой? - спросил он.
        Дюк взглянул на него, повернулся боком.
        - В поясной сумке монтажный скальпель, - сказал он. - Я расстегну наручники, ты возьмешь скальпель и отцепишь позвоночник. Основное крепление на уровне седьмого позвонка.
        - Давай, - согласился Карага, размял запястья и взял скальпель. - Полегче с моими ребрами, капитан, переломаешь… зачем так жать-то.
        Дюк отодвинул разрядник.
        - Тут три крепления, - сообщил Карага, - что крутить?
        - Ты же меха! - не выдержал Дюк, - неужели ничего в технике не соображаешь?
        - Я - нет, - отозвался Карага, - если только по мелочи. Нам это запрещено.
        - Правда? - спросил Дюк и задумался. - Крути все три по очереди.
        - Правда, - ответил Карага, протискивая лезвие скальпеля в узкую щель под полоской обнаженной кожи шеи. - Это метод контроля: мы все зависимы от биоинженеров.
        Первое крепление отсоединилось легко. Карага порезался, отряхнул ладонь от крови и взялся за следующее.
        - Вот ты задумался, - сказал он, проворачивая скальпель, - но зря. Ты не поймешь, капитан. Мы тебе враги, ты нам никто, ничего общего.
        Крепление отскочило с щелчком, и Дюк наконец-то смог расправить плечи. Тускло отливающий серебром позвоночник опрокинулся назад и стал похож на хвост динозавра.
        Отобрав у Караги скальпель, Дюк вывернулся и снял его окончательно.
        - Не, экзоскелет вещь отличная, - бормотал Карага, забираясь в машину, - отличная, пока не сломается.
        - Куда? - спросил Дюк, заводя мотор.
        - На Китайскую.
        В городе что-то назревало, но это чувствовали лишь бездомные, привыкшие к неожиданным нападениям. Они, бледные, как опарыши, первыми расползлись по норам и сбивались в кучи. Остальные жители вели обычную ночную жизнь: засыпали в кроватях, готовились к завтрашнему дню, а самые отчаянные гуляли по улицам в поисках знакомого торговца или проститутки, с которой можно было провести несколько часов, стесняясь и мучаясь от отвратительного чувства сексуального голода.
        Их было мало: Дюк видел несколько почти бесплотных теней, моментально прячущихся от света фар. Карага не смотрел в окно. Он сосредоточенно уставился на приборную панель и затих не шевелясь.
        Иногда Дюку казалось, что меха все-таки отключился, и тогда он легонько тыкал в него разрядником.
        - Я тут, - раздраженно сказал Карага, когда это случилось в пятый раз, - энергии у меня в обрез…
        - Китайская. Куда дальше?
        - Вот дом, - кивком указал Карага. - Света нет. Может, спит… Дверь будем ломать.
        - Не надо ломать дверь, - не согласился Дюк, остановил «Колосса» и вылез первым, а потом помог выбраться Караге, который потерял всю свою гибкость.
        В подъезде тихо мигала лампа охранной сигнализации. Поискав и найдя камеры, Дюк перерезал провода монтажным скальпелем. Ему не хотелось, чтобы по вызову кого-то из жильцов привалил целый отряд и застал его сотрудничество с меха.
        Пусть лучше жильцы думают, что камеры сломались, такое случалось часто, особенно в старых районах.
        Темный прямоугольник запертой двери подсвечивался умиротворенным светом простого электронного замка.
        Дюк пробежался пальцами по кнопкам набора, и дверь бесшумно отворилась.
        - К этим замкам есть универсальный код, - пояснил он, входя в прихожую и включая свет.
        Карага вошел следом и сразу устремился в комнату.
        - Здесь живет террорист? - недоверчиво спросил Дюк, остановившись на пороге.
        Комната напоминала гравюры с изображениями древних библиотек. Повсюду громоздились настоящие, бумажные, книги в разноцветных обложках и современные трактаты коллекционных серийных изданий. Эти были отпечатаны на полупластике и оснащены электронными закладками.
        Запах пыли и клея. Книг не было только на маленьком клетчатом диванчике. Экран телевизора мерцал, на столике рядком высились пустые пивные бутылки.
        Карага выдвинул ящики стола и принялся выбрасывать оттуда какие-то конверты, плоские фотоотпечатки и исписанные листы. Дюк подхватил фото, пригляделся.
        - Он женщина, что ли?
        - Кто женщина? - спросил Карага и круто обернулся. - Какая еще женщина?
        Дюк показал фото. Карага долго смотрел на него, потом сказал:
        - М-да, - и отвернулся.
        Дюк положил фото на стол и распаковал хрустнувший конверт. Пробежал глазами по строчкам и сел на диванчик, решив дочитать до конца. Письмо его заинтересовало.

«Милый Джонни, - говорилось в письме, - мой долг, как матери, дать тебе последние наставления, поскольку обстоятельства вынуждают меня покинуть тебя, и не думаю, что ты сможешь винить меня в этом. Ты должен помнить, что я спасла тебе жизнь, перешагнув через принципы и веру в Бога. Я взяла на себя страшный грех, но не могла поступить иначе, потому что очень тебя люблю. Помни об этом и никогда не вини меня в произошедшем. Всегда думай о том, чего мне это стоило, и будь благодарен.
        Я мало рассказывала тебе о твоем отце, потому что стыдно и больно вспоминать об ошибках молодости и о безрассудстве, с которым я относилась к своей жизни и жизни моего будущего ребенка. Я надеялась, что Бог простит, но каждое преступление против него должно быть наказано, и я с радостью принимаю это наказание.
        Ты - расплата за мои грехи, и тебе передалась часть моей вины, и за это я прошу прощения.
        Неси свой крест достойно, помни, что это справедливое и честное наказание, и гордись им.
        Я вышла замуж за ужасного человека, но я любила его и всю себя отдала, чтобы сделать его другим. Я старалась открыть ему красоту и гармонию мира и преуспела в этом, порой казалось, что моя миссия выполнена. Каждый из нас имеет свою миссию в жизни, и моей, проваленной, был он, превращение его в открытое Богу существо, со смирением и радостью принимающее дары нашего Творца. Самый главный дар его - наше тело, человеческое тело, совершенное и наполненное душой.
        Я не справилась с ним и не справилась со своей любовью. Он выбрал дьявольский путь превращения в механизм, погубив свою душу, меня и тебя. Твоя болезнь не была случайностью. Это расплата за мою слабость, за то, что я не смогла покинуть его сразу и надеялась.
        Мне до сих пор страшно думать о том, что я позволила быть со мной не человеку, а техническому приспособлению.
        Как видишь, я с тобой полностью откровенна и говорю вещи, которые мать не должна говорить своему ребенку.
        Когда я узнала о твоей болезни, я увидела два пути: смириться и достойно встретить твою смерть; и второй, неправильный, путь. Я могла сохранить тебе жизнь, отняв твою душу, и материнское сердце не смогло противостоять соблазну.
        Я не посмела отнять твою жизнь, но поняла, что должна наконец искупить все грехи, поэтому пусть мне и тяжело, и тяжело тебе, но я ухожу, отправляюсь во служение, а тебя прошу не вспоминать меня с обидой и злобой».
        - От вас могут рождаться дети? - спросил Дюк, пытаясь снова свернуть конверт.
        - Могут, - мрачно ответил Карага.
        Он тоже что-то читал, держа развернутый листок в грязных обожженных пальцах.
        - Не повезло им.
        - После меха-истерии их всех выбили, - сказал Карага, - сатанинские отродья.
        - Не всех, - поправил Дюк, - вот тут какая-то истеричка клянется, что оставила ребенку жизнь и поперлась замаливать грехи. Высоким слогом пишет. Сектантская промывка.
        - Дура, - с чувством сказал Карага.
        - Так где он? - спросил Дюк, поднимая глаза.
        Карага промолчал. Среди малозначащих писем, записок и написанных от руки статеек околополитического содержания отыскался номер какого-то регистрационного свидетельства, выданного медицинской реконструкционной лабораторией «Брианна», и счет, списанный с кредитной карты Розы Доу. Судя по нему, Роза отдала лаборатории чудовищную сумму.
        - Это все очень романтично, - сказал Дюк, - но где чертов террорист?
        - Погоди судить, - вдруг ответил Карага и сел на стул.
        Во всей его фигуре сказалось чудовищное напряжение. Раны почернели, запах гари и кислоты распространялся волнами, окровавленные руки лежали неподвижно.
        Выглядел он так, будто вот-вот перестанет существовать и сосредоточился на секунде ускользавшего сознания.
        Помрет, решил Дюк. Все, был меха и кончился. Хорошо, хоть успел помочь часть экипировки демонтировать.
        - Не люблю я людей, - вяло сказал Карага, переворачивая еще одно фото, - что ж вам неймется? Ни себе, ни другим… Не понравился тебе, дурище, ребенок, так отдай его тем, у кого мозги в порядке. Знала же, сука, знала, где искать и как связаться… Нет, бросила. Бросила, а мне теперь ему голову отрывать…
        Секунду он молчал, а потом вдруг рассмеялся:
        - И что за фигня из этого получилась? Из дурищи и меха? Что, что?.. Террорист в пальто… Что и следовало ожидать.
        Дюк настороженно молчал.
        Карага повернулся к нему, решившись.
        - Делать нечего, - решил он, - придется ловить. Я - не ты! Я ныть не буду. Я - армс. Мне приказ дали, и я его выполню. Лови, капитан.
        Он пустил в сторону Дюка легкую фотокарточку, бабочкой порхнувшую на диванчик.
        - Он?
        - Он.
        - Пошли, - сказал Карага, поднимаясь, - знаю я еще одно место, где можно концы поискать. Знаешь, что мы ищем? Братство Цепей. Слышал о таком?
        - Секта.
        - Секта. Блуждающий огонек, на одном месте не задерживаются, но тайное логово у них быть должно, и некоторые предположения у меня теперь есть…
        - Подожди, - сказал Дюк, - я никуда не двинусь, пока не демонтирован экзоскелет. Ты его раздолбал, ты и займись. Носить тяжело.

* * *
        С городом что-то случилось. Весь он был запружен голубоватыми огнями, словно глубокое море - светящимися рыбами. Огни медленно скользили по улицам, и в отдалении слышался грохот, жалобные крики и треск обрушивающихся зданий.
        На Китайской улице все еще было тихо, но окна загорались одно за другим, и обеспокоенные люди высовывались, пытаясь понять, что происходит.
        Фонари то включались, то чернели.
        Карага и Дюк, наконец-то избавившийся от экипировки, переглянулись. Карага пожал плечами, Дюк коротко вздохнул.
        Он уже понял, что ничем хорошим его история не закончится и никакого повышения ему не светит. Маленькое приключение превратилось в большую беду и снесло жизнь с привычных рельсов.
        - Что за дерьмо, - сказал Карага, - в Стрелицу, поехали быстрее!
        Дюк поднял голову. Над Стрелицей поднималась на фоне стремительно светлеющего неба тусклая пелена пыли.

«Колосс» завелся быстро, покатил по улицам, и навстречу ему то и дело стали попадаться странные кучки людей: все они были ободранные, в красных и черных пятнах. Все спешили куда-то, и их сопровождал протяжный животный стон.
        Карага высунулся и выкрикнул:
        - Эй! Где теракт?
        Ему не ответили.
        Дюк разглядел в толпе парня, бережно прижимающего к груди оторванную руку уцелевшей рукой, и прибавил скорости.
        Следом за разрозненными группками жителей появились бездомные. Эти катились клубком, суетливые, как обезьяны. Их гнал страх, но не боль - все они были целехоньки, только перепуганы.
        - Патруль, - сказал Дюк, увидев в отдалении правильно раскиданную цепочку из хорошо экипированных людей.
        - Придумай что-нибудь. Скажи - по особому распоряжению…
        - Это не «Шершни», - присмотревшись, сказал Дюк, - черт знает, кто такие.
        Карага пригляделся.
        - Так, - жестко сказал он. - Гони напролом.
        - Рехнулся?
        - Жми на газ и гони напролом!
        Небо начало розоветь. На его фоне вырисовались здания, ставшие почему-то приземистыми и изорванными, как вырезки из черной бумаги. Пыль понеслась потоком. Те, кого Дюк принял за патруль, завидев машину, быстро сомкнули ряды. Рядов было два - и первый составляли неотличимые друг от друга громилы-близнецы, а во втором стояли такие же одинаковые бойцы, плотно прижимая ладони к спинам впереди стоящих.
        Карага ногой распахнул дверь и заорал сорванным голосом:
        - Разряд!!!
        Потекла, волнуясь, синяя река, первый ряд недоуменно качнулся, и только некоторые сообразили и успели вытянуть вперед руки с тугими щитовидными куполами. Остальные замешкались.

«Колосс» с грохотом пронесся по цепи. Раздался металлический скрежет, мелькнуло чье-то сосредоточенное лицо. С правой стороны машину зацепило, взметнулся сноп искр. Дюка слегка тряхнуло, но он только крепче уцепился за руль.
        Карага весело присвистнул:
        - Привычка, - удовлетворенно сказал он. - Кто первый отдал приказ, тот и победитель.
        - Кто это? - спросил Дюк. - Что тут творится?
        - Это мои друзья и товарищи по оружию, - гордо заявил Карага. - Морт и Эру, армс-меха и его зарядное устройство. Только почему-то их стало до хрена. Радуйся, капитан! Война началась, дорвался наш Инженер до всего хорошего… Только как? Лабораторию Кали уничтожила. Где он их штампует? И так быстро? Ни черта не понимаю, но весело.
        Дюк искоса посмотрел на него и покачал головой.
        - Что? - спросил Карага. - Меня для того и делали. Столько лет ждал, ерундой занимался. Вон и Морт сразу же поддался. Мы такие, капитан, нас не перекуешь…
        Он вытянулся, посмотрел по сторонам и скомандовал:
        - Направо! Машину нам надо переменить, они «Шершней» и полицию зачищают.
        Дюк послушался и свернул. «Колосс» запрыгал по дороге, выстланной битым кирпичом, и уткнулся в рядок гаражей, покрытых блестящими крышами с квадратиками солнечных батарей.
        Карага быстро выбрался из машины, но к гаражу побежал, подволакивая ноги и шатаясь.
        Ожидая его, Дюк занервничал, наконец-то поняв, что война - это не шутка, что действительно случилось что-то важное и страшное.
        Он подхватил разрядник, а «Шустрилу» взял в правую руку, держа наготове.
        Карага все возился с замком. Он набирал код за кодом, вспоминая все возможные комбинации, но дверь не открывалась.
        Наконец, вспомнив, что вместе с Кали погиб весь электронно-регистрационный центр, он сплюнул и повернулся.
        Розовое небо пролилось дождем из темных горячих капель. Карага отряхнулся, как пес, облизнул соленые рваные губы.
        На «Колосс» напирала целая толпа одинаково серьезных меха, в каждом из которых узнавался Морт. Поодаль держались зарядные устройства, соединенные в треугольник и выдававшие мощность в несколько тысяч мехаватт.
        Под их беспрестанным контролем атаку было не отбить. Дюк, забравшись в угол раскачивающейся машины, непрерывно жал на курок, и рассеянный бледный луч
«Шустрилы» комкал, срезал и распылял, но из переулка за гаражами подтягивались все новые и новые меха.
        - Морт! - крикнул Карага. - Мартин!
        Не было там Морта. Был коллективный муравьиный разум, беспечно отправляющий под луч «Шустрилы» новых и новых муравьишек. Главное - цель, когда средств для ее достижения достаточно, их можно не жалеть.
        Пятеро отделились, оставив штурм машины, развернулись к Караге. Зарядные устройства послушно перешли за их спины.
        Погас, исчерпав себя, молочно-розовый луч. Бесполезным теперь «Шустрилой» Дюк запустил в ближайшую цель, и его моментально вытащили наружу и уложили на землю.
        В рот и нос тут же набилась пыль, Дюк закашлялся и вскрикнул: руки ему заломили за спину в лучших традициях штурмовиков. Еще миллиметр - и перелом.
        Лежа на животе и еле дыша от боли, он разглядел, как Карагу облепили со всех сторон и куда-то повели.
        К Дюку же подошел и наклонился совсем молодой парень или, скорее, взрослый ребенок с выбритыми висками и злыми зеленоватыми глазами.
        Он легонько толкнул Дюка под ребра носком ботинка, показал на него татуированной рукой, грязной и голой под коротко обрезанными рукавами свитера, и приказал:
        - Этого тоже возьмите.
        Дюка подняли и повели. Меха были выше его, и пришлось позорно болтаться. В вывернутых плечах хрустело.
        Разрядник, который Дюк не успел перевести на максимальную мощность, оказался в руках, перевитых татуировками-цепями.
        Парень остановился, широко расставив ноги, прицелился и выстрелил в чью-то спину.
        Меха споткнулся и повалился на одно колено.
        - Класс, - с восхищением сказал парень. - А почему так слабо стреляет? А еще оружие есть? Обыщите машину!
        Дюка поставили к стене. Справа от него стоял Карага и, прищурившись, смотрел на то, как развлекается татуированный парень, стреляя то в одного, то в другого, и как опрокинутые разрядом меха послушно поднимаются и снова принимаются бродить, обыскивать машину, взламывать гараж и выстраиваться в цепи.
        - Эй, Кенни! - позвал он.
        - Кеннет, - поправил тот, направляя на него разрядник. - Кенни - собачья кличка.
        - Ах ты какой человечище! - зло процедил Карага. - Из бездомных все равно не выбьешься.
        - Это да, - спокойно согласился Кенни, - сейчас не выбьешься. Но мы тут придумали такую штуку: взять всех и перемешать. Чтобы не разобрать, где какие.
        Дюк, прижатый к стене гаража, внимательно за ним наблюдал. Он впервые видел бездомного, да еще и ребенка, осмеливающегося прямо разговаривать с тем, у кого есть регистрационный чип.
        Какой бы там ни был, но чип у Караги имелся, и между Карагой и Кенни простиралась огромная пропасть, преодолеть которую не пришло бы в голову ни одному бездомному. Так какого же хрена парень болтает?
        Кенни повернулся и посмотрел в глаза Дюку.
        - Что пялишься? - спросил он. - Не верится? Это все справедливый мир!
        Он рассмеялся и отошел в сторону, поигрывая разрядником.
        - Приехали, - тихо сказал Карага, - и что будет? Демократия? Равенство? Бред.
        Дюк подавленно молчал. Пару часов назад он готов был драться с армс-меха и не испытывал страха, только азарт и напряжение в мышцах, а теперь смотрел на малолетнего бездомного, покрытого шрамами и пылью, и испытывал неприятное чувство зарождающейся паники.
        - Да, - сказал Карага, словно прочитав его мысли, - ты прав, капитан. Страшные дела творятся - перемешать! Перемешать, черт…
        Кенни обследовал «Колосса», не нашел никакого оружия и расстроился.
        - Ладно, - сказал он с разочарованием, - но машину тоже берем с собой!
        В салон «Колосса» он втащил туго набитый рюкзак и уселся с ним на переднем сиденье. На заднее под конвоем втолкнули Карагу и Дюка, за руль сел меха, и
«Колосс» начал выбираться из переулка.
        Кенни расстегнул рюкзак и принялся раскладывать на коленях все, что из него извлекал: красное ожерелье с большим рубином, пару статуэток из белого металла, маленькую картину эпохи конструкта - двумя линиями нарисованный человек, согнувшийся словно в нестерпимой боли, кожаные перчатки, электронные планшеты, ноутбук…
        - Мародер, - сказал Карага, глянув вперед.
        - Это теперь мое, - похвалился Кенни, не поняв смысла сказанного, - у меня будет дом, все туда принесу.
        Дюк посмотрел в окно. Мелькнули друг за другом картины: уничтожение большого жилого комплекса «Фея»; стычки меха с полицейскими, закрывшимися ростовыми пластиковыми щитами; вереница бледных жителей, загружаемых в подогнанные автобусы под присмотром одинаковых меха-бойцов.
        Город разрушали быстро и обдуманно: под каждое здание закладывалась взрывчатка, каждое укрытие вскрывалось, людей и бездомных либо убивали на месте, либо выстраивали в охраняемые колонны.
        Действия армс-меха были точны и неспешны. Они легко оборонялись от разрозненных нападений армейских и полицейских отрядов, слаженно действовали на каждом участке и обходились с городом, как с большим огородом, каждый метр которого необходимо было прополоть и вскопать.
        Эта слаженность навевала неприятные мысли. Ей невозможно было противостоять обычными методами, и Дюк это сознавал. Он досконально изучил каждую доступную в городских условиях операцию и понимал, что поворотливые и немыслимо сильные армсы легко противостоят любой атаке.
        Армии негде было развернуться. Она должна была действовать в условиях тяжелых ограничений и стараться не причинять вреда городу и людям, в то время как меха не были связаны ничем и не особо смущались потерями в собственных рядах.
        В то время, как Дюк, глядя в окно «Колосса», размышлял о тактиках и стратегиях, пытаясь понять, как можно разом вымести всю эту нечисть, в западных районах, где меньше всего оказалось меха, большой отряд тяжелой пехоты одержал первую победу.
        Экипированные в экзоскелеты, под прикрытием четырех «Вулканов», растянувших поперек улиц жутко колыхающееся синее поле, пехотинцы зачистили Варварцы и остановились, обеспечивая эвакуацию мирных жителей.
        Победа воодушевила. Быстрыми темпами принялись формироваться аналогичные группы, и вскоре их стало двенадцать, и каждая отправилась на подмогу полиции и «Шершням».
        Дюк об этом не знал, но увидел моментальное изменение: меха, будто повинуясь одному голосу, вдруг прекратили возню с бездомными и взрывчаткой и принялись то собираться вместе, то перестраиваться и растягиваться в цепи.
        - Шахматная зачистка, - сказал Карага, увидев эту рокировку. - Шахматную доску видел? Вот представь, что на город сверху наложена сетка с этой доски. Где бы ты ни оказался, ты будешь находиться в контролируемой клетке. Тактика без тылов и флангов.
        Непонятно было, с восхищением он говорит или с грустью. Его уставшие глаза были почти неподвижны, только зрачок пульсировал, то расширяясь, то сужаясь.
        Кенни тоже смотрел в окно. Он собрал свои безделушки обратно в рюкзак и недовольно морщился каждый раз, когда видел разрушенное здание. Очереди из бездомных, вывозимых куда-то в автобусах, ему тоже не понравились.
        Он задумался, наклонив голову.
        - Эй, Кенни, - негромко сказал Карага, - Кеннет.
        - Отвали.
        - У меня к тебе вопрос. Лично к тебе.
        Кенни не удержался от соблазна проявить себя личностью.
        - Давай вопрос, - согласился он. - Если я захочу, то отвечу.
        - Хорошо.
        - Насколько ты реконструирован?
        Дюк, с вниманием ожидавший вопроса, отвернулся и снова уставился в окно.
        Вместо ответа Кенни подвернул обрезанный рукав своего свитера так, чтобы показать плечо. Грубо сработанные клепки прикрепляли его руку к телу. Под клепками широкой белой полосой расходился рваный белый шрам.
        - Обе?
        Кенни кивнул, приподнял голову и показал шею, тоже разделенную шрамом напополам.
        - Руки мне оторвали, - с непонятной гордостью ответил он, - хотели и голову тоже.
        - Хобби?
        - Хобби, - Кенни отвечал нехотя, но не выказывал раздражения. - Это женщина была. Она меня воспитывала. Я ее не слушался. У нее много было таких детей. Все купленные. Дети - очень плохо. Из-за них нормальным людям жить негде. - Он с наслаждением повторял когда-то слышанные фразы. - Дети - плохо, из-за них нормальным людям еды не хватает.
        - Зачем она вас тогда покупала? - спросил заинтересовавшийся Дюк.
        - Нормальная женщина должна быть матерью, - с радостью отозвался Кенни, - это ее священный долг и обязанность.
        Продукт смешения социальных страхов и пропаганды, подумал Карага. Ужас перед размножением, принуждение к нему…
        - Еще вопрос?..
        - Нет, - отрезал Кенни, вдруг спохватившись, и Караге так и не удалось спросить, кто же вытащил его из-под «родительской» опеки и сумел спасти, реконструировав поврежденные части.
        Кенни умолк. Приближались древние Врата, украшавшие вход в заброшенный парк, сработанные из чего-то, похожего на медь, и даже позеленевшие.
        Ему не захотелось раскрываться дальше, а дальше, за воспоминаниями о «матери», хранились воспоминания другого порядка, слишком личные для того, чтобы их обсуждать.
        Рисунок на Вратах: змеи, раскрывшие пасти над хрупкими чашечками цветов, становился выпуклым, разрастался. Водитель-меха отпустил руль. «Колосс» покатился сам, сам прошел сквозь Врата, и на несколько долгих мгновений все пассажиры перемешались: торс и бедра худого тела Кенни вошли в грудную клетку Караги, пальцы и ноги Дюка соединились с согнутой спиной меха, и каждый увидел воочию сплетение биометаллических тканей, кровавых пузырей, подрагивающих мышц и костных соединений.
        Распахнутая змеиная пасть показала розово-желтую изнанку и проглотила их, а выплюнула далеко за городом, под прикрытие скудного хвойного леса. Запахло землей, вывернутым наизнанку мхом и влажным ароматом потревоженной грибницы.
        На поляне перед «Колоссом» работали несколько десятков меха. Все они были заняты восстановлением старого здания, от которого остались только отсыревшая бетонная коробка и плоская крыша с заусенцами проржавевшей арматуры.
        Здание, давно ушедшее под землю, теперь из нее восставало. Показались и оконные проемы, и двери, и даже наклоненная лестница, неизвестно как попавшая наружу.
        Над дверью висела грязная табличка, на которой, благодаря кому-то, кто удосужился пройтись по ней рукавом, можно было разобрать: «Реконструкционная лаборатория-клиника “Брианна”.
        Первым из машины вытащили Дюка, и его тут же вывернуло. Жуткое перемещение из центра города на заброшенную окраину отозвалось в нем не только тошнотой. В голове звенела чернота, перед глазами плыли зеленые круги.
        Кенни тоже выглядел бледным и то и дело сплевывал жидкую слюну.
        - Я к такому привык, - вымученно улыбаясь, сказал он.
        Он явно был доволен тем, что держится молодцом, тогда как тренированный капитан валится навзничь в лужу собственной блевотины.
        У Караги дрожали руки, тело окончательно ослабло. Его повели к раскопанному входу в клинику. Аварийные батареи окончательно сдали, переход выжал последнее. Карага еле переставлял ноги и, перешагнув ступеньку, рухнул на пол, покрытый слоем свежей земли.
        Он пытался подняться или хотя бы перевернуться, и ему удалось. Над ним склонился Эвил, с безупречно выбритым и свежим лицом над выглаженным воротничком. Он со сосредоточенно-профессиональным видом разглядывал Карагу и бесцеремонно ощупывал его, запуская пальцы в пробои и надавливая то на грудь, то на шею.
        - Эвил, - выдавил Карага.
        - Все нормально, Крэйт, - сказал Эвил, не глядя ему в глаза, - я тебя отключу, и все будет нормально.
        Карага попытался возразить, но его вдруг насильно окунуло внутрь себя, отключив от всех внешних систем. Остались только показатели батарей, экран с долгим перечнем повреждений, подсвеченный красным, и полная темнота, сквозь которую глухо пробился отзвук голоса Эвила:
        - Этого в лабораторию - быстро. Нужно успеть, пока пластик не остыл.

«Меня?» - подумал Карага и отключился окончательно.
        Глава 9
        Кенни перешагнул через Карагу, подмигнул Эвилу и ткнул пальцем в Дюка.
        - Подходит?
        - Посмотрим, - сдержанно ответил Эвил, - не путайся под ногами.
        Кенни моментально подобрался и прищурился.
        - Ты выполнил свое задание, и выполнил хорошо, - примирительно сказал Эвил, останавливая поток возражений. - Теперь я буду выполнять свое.
        - Я потом приду проверить, - сказал Кенни и пошел по коридору.
        Покосившееся здание плохо сохранилось снаружи, но внутри явно поддерживались чистота и своеобразный порядок.
        Стены и рамы, хоть и растрескавшиеся, выглядели чистыми, кое-где провалившийся пол был подремонтирован, а старинные круглые лампы светили ровным, мощным светом.
        Боковые двери сохранили таблички с надписями, но Кенни их не читал. Он и так знал, где что расположено. Впереди выпукло вырисовался бывший сестринский пост, похожий на половинку мыльного пузыря. За ним мигала лампочка лифта, поджидавшего с открытыми дверями.
        Кенни заскочил в лифт и старательно привел себя в порядок, глядя в мутноватое отражение покрытой вытертым лаком стены.
        Он одернул свитер, выбил пыль из джинсов и пригладил волосы. Успел и перевязать шнурки на ботинках. Лифт опускался долго, трясясь и бренча.
        Кенни помнил все уровни. Второй по счету сверху - зала для проведения Черных месс, третий - жилые покои Шикана, четвертый - Склеп, пятый - Обиталище.
        В качестве самого верного адепта Кенни прошел все эти уровни по одному. Начал с лабораторий «Брианны», где Шикан лично провел его реконструкцию, не обращая внимания на слезы и крики.
        Кенни вспомнил, как висел в толще густого и мутного биопластика и как больно ему было, как просил, чтобы его слили и прекратили делать это ужасное… вспомнил и весело пожал плечами. Боль, как оказалось потом, чудесное ощущение, кровная сестра самой жизни, бесценный дар Бога.
        Немного стыдно за свое прошлое поведение, но что поделать.
        Потом был второй уровень - Кенни, уже не представляющий себе жизни без Шикана, пытался примкнуть к его пастве, влиться в окровавленный грязный ком людей, истязающих себя, но Шикан остановил его.
        Он лично спустился к Кенни, положил руку ему на плечо и шепнул, прижавшись щекой к щеке Кенни:
        - Хочешь испортить тело, которое я тебе дал?
        Кругом все только тем и занимались, что портили тела, но Кенни был особенным. Его Шикан переделывал сам, собственными руками, а остальные просто плодились.
        - А как мне тогда тебе служить? - тоже шепотом, прерывающимся от волнения, спросил Кенни.
        Тогда и открылся для него третий уровень.
        Кенни получил возможность проводить с Шиканом все то время, которое тот был готов ему уделить.
        На третьем уровне собраны были странные и чудесные вещи: статуи, мумифицированные тела; ковры из мягких волос; зеркальные камеры, внутри которых Шикан медитировал, закрыв глаза. Книги, обернутые в плотную кожу, коробки с играми - Кенни много раз пытался разобраться, но так ничего и не понял. Металлические, деревянные, плетеные изделия странных форм и расцветок, головы животных, прикрепленные к стенам, большая прозрачная стена, за которой в мутной воде проживала черепаха, съедавшая за раз по некрупной живой крысе.
        Солнечные светильники, посуда с аккуратными отверстиями, альбомы с графиками, похожими на пронумерованные лабиринты. Карандашные наброски змеиных голов, шкафы, откуда тянуло перечной мятой, полки с мазями и притираниями, сверкающими баночками. Бар, где в порядке ожидали своего часа бутылки и бокалы.
        Все это разложено было по комнатам без видимой системы. Сами комнаты, слишком большие и всегда темные в углах, плохо обогревались, и запах в них держался неопределенный: одеколона, мокрого цемента и плесени.
        К запаху Кенни привык быстро. Из всего букета его и волновал-то только одеколон, а плесени и цемента он и до этого нанюхался в достаточности, чтобы выделять их особо.
        Одеколонный холодный аромат беспокоил его больше. Это был запах, определяющий пропасть между бездомным и человеком. Пропасть между бездомным и богом - она ведь еще шире?
        Шикан поощрял любые вопросы, и Кенни задал свой вопрос про пропасть.
        Шикан выслушал его и спросил:
        - Как ты понимаешь мир?
        Кенни поднялся с диванчика, на котором сидел, метнулся к шкафу и вытащил оттуда давно примеченный мешочек с камешками, изрисованными знаками. Шикан с интересом наблюдал за ним.
        - Это бездомные, - сказал Кенни, выкладывая первый камешек, - это меха, это люди, а это - ты.
        Получилось четыре камешка.
        - Весь мир состоит из них, - объяснил Кенни, - а я хочу, чтобы ты выложил их так, чтобы было понятно, кто кого главнее.
        И камешек-Шикан он отложил в сторону, вычеркивая его из участия в конкурсе.
        - К кому ты себя причисляешь? - спросил Шикан.
        - Я теперь меха, - моментально ответил Кенни.
        - Меха? Нет. - Шикан нахмурился. - Я не смог сделать из тебя меха.
        Кенни застыл. Его радостная иллюзия готова была рассыпаться в прах.
        - Думал, мне все подвластно? - спросил Шикан. - Я бог Мертвых, но не Бог живых. Это нормально - бог в конце концов должен создать такой огромный камень, что сам не сможет его поднять, иначе он не всемогущ. Могущество ведь в том, чтобы победить в конце концов самого себя.
        - Да, - с готовностью подтвердил Кенни, не особо понимая.
        - Я взялся было за этот камень, да не поднял, - продолжил Шикан, - что ж, попытка была неплоха. - И он широкой ладонью провел по волосам Кенни, а потом по его плечу, где слегка бугрились соединительные клепки. - Для того, чтобы создавать меха, мне нужна маленькая помощь. Это тоже нормально - значит, я не подвержен греху гордости.
        Кенни задумался.
        - Я по-прежнему бездомный? - уточнил он на всякий случай.
        - Пока да, - сказал Шикан, с насмешливой лаской глядя на него, - но это временно: я обещаю, что помогу и тебе, и всем остальным. Мир скоро изменится, и не будет ни бездомных, ни людей, ни меха… Многие просят меня об этом, и я не могу отказать им.
        - Я тоже прошу, - твердо сказал Кенни, - и если вдруг та маленькая помощь… если я смогу ее дать, то попроси меня. Я все сделаю.
        Вскоре после этого разговора Кенни попал на четвертый уровень, в Склеп.
        Там было тепло, тихо и сухо. Рассеянный красноватый свет обливал выпуклые бока чудовищных машин, не похожих ни на что из раньше виденного. Они все были собраны на круглых клепках, похожих на те, какими Шикан закрепил руки Кенни. Металлические листы, согнутые, с грубыми сварочными швами, изукрашенными тонкой резьбой, собирались в причудливые формы бочонка, цистерны, ванны и камеры.
        Над головой, не шелохнувшись, висели на длинных нитях медные тяжелые шары. Их было много, как капель во время ливня.
        Рычаги, темными полосами ремней прикрепленные к шестерням с остроконечными, квадратными и округлыми зубцами, блестели, отполированные множеством прикосновений.
        Кенни заглянул в одну из машин и отпрянул. Холодок пробежался по спине и кончикам пальцев. За открытой дверцей, в нутре машины, похожем на барабан, лежал труп Шикана. Он походил на только что вылупившегося птенца, смятого в кулаке. Синеватые волосы налипли на полированные стенки, покрытые мелкими зубцами. Зубы раскрошились в открытом рту, из ободранных локтей виднелись головки костей.
        Другой Шикан, живой и гладкий, беззвучно рассмеялся и с грохотом закрыл дверцу.
        - Они тебе понравятся, - сказал он. - Главное правило: никогда их не слушай. Они умеют говорить, их логика устарела, но все еще опасна. Впрочем, подрастешь - поймешь.
        Кенни понимать не хотел. Он, как и многие бездомные, не тратил сил на размышления о заведомо странном предмете, предпочитая простую определенность.
        Из этого посещения Кенни вынес только ту мысль, что Шикан стал ему доверять.
        - Нет, - сказал Шикан, - я хочу, чтобы ты привык и не боялся их.
        - Кого?
        - Мертвых.
        - Мертвых я не боюсь, на улицах постоянно кто-то дохлый валяется…
        - Хорошо, что не боишься. С ними иногда становится невыносимо скучно, - Шикан задумался, глядя перед собой светлыми пронзительными глазами. В моменты такой задумчивости он начинал скусывать с губ кусочки мяса и подолгу их пережевывать. - Если находиться с ними очень долго, то можно сойти с ума. Обязательно запомни это. Важно поймать момент и выбраться наружу, заняться чем-нибудь отвлекающим и веселым. Например, можно создать секту. Или попытаться стать Последним Биоинженером. В конце концов ты сам найдешь то занятие, которое тебе по душе. Главное, - и он притянул Кенни к себе, внимательно глядя прямо в глаза. Кенни неотрывно смотрел на капельки крови, стекающие по его подбородку. - Главное - сумей поймать момент, чтобы не потерять разум.
        После первого посещения Склепа прошло три года. Склеп был изучен вдоль и поперек. Кенни знал назначение каждой машины и знал теперь внутреннее устройство каждой. Его не смущали цели и мораль, Мертвые воспринимались им как еще один мир со своими особенностями и населением, и если существовал мир людей, то почему бы не существовать и другому - с другими правилами и другими законами?
        Шикан поначалу внимательно за ним наблюдал, следя за любой реакцией, но уже год спустя понял, что не ошибся: Кенни вжился в Мертвых так же, как когда-то вжился он сам.
        За время обучения Кенни изменился: стал жестким и раздражительным, равнодушным и ранимым.
        Он взрослел и пытался определить свой статус. Ему стало не хватать доверия Шикана и его покровительства, и начался подростковый бунт, направленный против того, кого Кенни всегда боготворил.
        Перелом случился, когда Кенни сам, без помощи и даже не предупредив, настроил на переброску старинные Врата, открывающие скудный парк у выхода метро. Он вернул к жизни механизм, обреченный быть нелепым городским украшением, и явно ожидал признания, но Шикан был занят Джонни Доу.
        Шикан упустил момент, но не понимал этого. Ему казалось, что Кенни по-прежнему под его контролем и ничего не может измениться, поэтому рассказ о Вратах отложил на потом, а сам отправился к Доу.
        Кенни хоть и считал, что перерос своего наставника, но такого удара не выдержал и спустя три дня явился к Шикану «поговорить» - о чем именно, и сам не знал.
        Он выбрал неподходящее время: Шикан отдыхал после мессы, глотая одну за другой маленькие розовые таблетки, от которых у него белели глаза и приятно текла кровь изо рта.
        Сквозь блаженный туман он еле разглядел Кенни и отмахнулся.
        Кенни подошел к кровати, сжал пальцами его запястье, дернул и стащил на пол. Лежа на полу и глядя на него снизу вверх, Шикан лениво жевал таблетки и думал о том, что дети быстро растут.
        - Скоро запустишь его в Склеп? - звенящим от обиды голосом спросил Кенни.
        - Запущу, - согласился Шикан, разглядывая протертые на коленях джинсы Кенни и его чудовищные ботинки, высокие, зашнурованные почти под самое колено. Ботинки были покрыты красноватой медной пылью.
        - А я тебе зачем? - злобно спросил Кенни. - Не нужен больше? Меняешь бездомного на меха? Всегда мечтал! Из меня меха делал - не получилось. А теперь нашел готовенького?
        Шикан вздохнул, привстал и облокотился на кровать. На запястье расползлись черные пятна, и он потер их пальцами.
        - Ты обещал мне дом, - прошипел Кенни, - обещал, что изменишь мир. Что не будет разделения.
        - Обещал, - согласился Шикан, - у тебя и у Джона одна цель, Кенни, не стоит ревновать.
        - Чего? Я…
        - Я не впутываю тебя, потому что берегу.
        - Нет уж, впутывай, - сказал Кенни, - я хочу впутаться. Я хочу! Иначе… иначе я…
        Шикан поймал его руки, покрытые татуировками, и сжал их так, что Кенни, сцепив зубы, повалился на колени.
        - Успокойся.
        - Да, - сдавленно ответил Кенни, низко опуская голову.
        - Хочешь участвовать - участвуй, - шепнул ему Шикан, перекладывая пальцы на его шею. - Только будь спокоен. Всегда будь спокоен.
        Кенни поднял на него глаза. Он тяжело дышал, превозмогая удушье, но глаза блестели прежним обожанием.
        Он все сделал, как было задумано: попал к Караге, сманил Эвила, нашел и притащил второго армс-меха и заготовку для его будущего зарядного устройства и теперь спускался в Склеп, зная, что вскоре удостоится чести попасть в Обиталище.
        Между ним и Шиканом произошло примирение и установились почти прежние отношения: Шикан покровительствовал, Кенни соглашался.
        Поклоняться он больше не мог. Шикан давно перестал быть его богом - он действительно был богом Мертвых, их Последним Инженером, а лично к Кенни это обстоятельство никакого отношения не имело.
        Он верил Шикану по другой причине: по причине привязанности, уважения и тщательно скрываемой благодарности.
        Кенни нашел Шикана восседающим среди своей новой свиты: справа от него бледным грибом, непрестанно улыбаясь жалкой растерянной улыбкой, торчал Джонни Доу в зеленом бархатном пиджаке.
        Светлые глаза Джонни посерели, белой бескостной рукой он поглаживал мягкую короткую бороду.
        Напротив него за низким восточным столиком, в позе мудреца, сидел Морт и ел из банки серые огурцы. Эру дремал, прислонившись затылком к холодной стене.
        Шикан говорил, мерно покачиваясь. Между губ мелькал ядовито-розовый от таблеток язык, капельки крови то и дело срывались с подбородка, и он отирал их ладонью.
        Кенни прошел в комнату и остановился слушать, скрестив руки на груди.
        - …у каждой эпохи свои недостатки, каждой ошибке свое время. Ты рассказывал мне свою теорию, Джон, я расскажу тебе правду. Первым делом исчезли нефть и газ, и об этом времени вы все наслышаны: время, вынудившее стремительно уменьшавшееся население перейти на технологии Мертвых. Использование низкокачественного сырья, дешевые решения, спешное и бесконечное клонирование. Разве это могло продержаться долго? Нет, не могло, потому что нельзя бесконечно производить потребителей, ничем не обеспечивая их существование. Отчаянные и глупые меры, продиктованные только инстинктами и паникой. Потерявшие рассудок люди схожи с вирусами, они принимаются размножаться и применять различные мутации, спасаясь от быстрого вымирания, и забывают о том, что пригодная к проживанию среда давно перестала существовать.
        И все же Мертвые помогли преодолеть кризис, и как только дела наладились, эти технологии поспешили убрать с глаз подальше. Пришло время конструкта. Оно понадобилось для того, чтобы сохранить силу духа и избавиться от множества генетических выбраковок, созданных на конвейерах Мертвых. Их невозможно было прокормить, и не имело смысла их кормить. Должны были остаться лучшие, готовые найти новый путь. Способность испытывать страх превратилась в изъян, ведь именно перестраховщики и испуганные требовали все больше и больше людей. Следом за страхом под запрет попали любовь, сопереживание и прочие эмоции, потому что вели они все к тому же: к неконтролируемому захламлению планеты низкого сорта населением.
        Логос победил и навсегда отказался от дешевого клонирования. Люди нового поколения пошли другим путем: сосредоточив все силы на качестве жизни, они принялись искать альтернативные источники энергии, создавать комфортабельные города, системы тотального контроля - идея с микрочипами нынешнего мира зародилась именно в конструкте…
        - Как пережила Логос религия? - спросил Морт, слушавший с интересом. - Религия - тоже своего рода эмоция и всегда была на стороне высокой рождаемости, если можно так выразиться.
        Шикан кивнул. Он был доволен развитием разговора. Кенни наблюдал за ним, думая о том, что Мертвые - не просто машины для клонирования, но раз умалчивается об их способностях, значит, так надо… И о том, что Шикан замолчал принцип работы Мертвых, - не доверяет.
        - Для начала нужно вспомнить о том, что религия и Бог - разные вещи, - начал Шикан, - поэтому религии время Мертвых и конструкта мало помешало. Все происходящее отлично укладывалось в рамки доктрины: был и конец света, пусть условный, но был, следом появилось доказательство наличия Творца.
        Джонни умоляющим взглядом уставился на Кенни, и Кенни стало не по себе. Джон Доу выглядел так, будто вот-вот потеряет сознание. В комнатах Шикана было холодно, дул откуда-то пахнувший мясом ветер, и неприятное, желтое освещение заставляло двоиться в глазах, но к этому можно и должно было привыкнуть.
        Несмотря на холод, Шикан был, как обычно, раздет по пояс. Его мощный торс блестел, капли пота то и дело стекали по груди. Аккуратно зачесанные назад синеватые волосы придавали ему сходство с заснеженным седым волком, глаза смотрели насмешливо и жестоко.
        Он наслаждался происходящим - ему верили больше, чем могли бы верить бездомные, истязающие себя двумя уровнями выше. Ему верили те, кого он сам до себя возвысил.
        - Доказательство существования Творца, - слабым голосом подсказал Доу, и Шикан, задумавшийся было, продолжил:
        - Мертвые доказали присутствие в человеке души. Первые попытки создания клонов прямо на это указали. Из камер выползали животные - в них не приходила душа. Психофизическая проблема получила новые данные. Нужно было суметь отыскать источник душ и подключить его к производству. Сами люди не смогли бы этого сделать, и тогда мне пришлось вмешаться.
        Морт, засунув руку в банку и убедившись, что огурцы закончились, поднял голову и уточнил:
        - Ты - Последний Инженер?
        - Можешь называть меня и так, - согласился Шикан, - меня по-разному называли: Первым и Последним Инженером, Гермесом - Проводником душ, Меркурием, Создателем, Трисмегистом, Духовником… но ты спрашивал не об этом. Тебя интересовало, как религия смогла соединиться с конструктом-Логосом.
        Во время перечисления имен Джонни покрылся дрожащим румянцем и снова воодушевился. Кенни наблюдал за ним. Что бы несчастный меха ни вообразил себе о Шикане, сейчас его верования подвергались серьезным сомнениям.
        - Это просто, - сообщил Шикан, - священные книги можно понять тремястами семьюдесятью шестью способами. Один из них отлично подошел под конструкт. Эта эпоха просуществовала очень долго, но в конце концов здесь были брошены самые неисправимые романтики, а остальные убрались с планеты.
        - Куда? - спросил Кенни, вспомнив развалины Космины. - А нам туда можно? Я бы слетал.
        Случилась маленькая заминка. Шикан явно не знал, куда убрались люди эпохи Конструкта, и лицо Джонни снова стало мертвенно-бледным.
        Ситуацию разрешил Морт.
        - Я так и знал, - проговорил он, - что не может бог одновременно следить за всем, кто-нибудь да улизнет.
        - Просто дальше не моя территория, - сухо ответил Шикан, - в эти дела не лезьте, политеизма вам сейчас только не хватало…
        Кенни снова встретил взгляд Джона и вздохнул.
        - Я все сделал, - доложил он, - второй армс-меха уже здесь, он ранен, им занимается Эвил. Я привез человека, из которого получится хорошее зарядное устройство. Он сильный.
        - Хорошо, - сказал Шикан, с интересом глядя на Кенни, - ты молодец.
        И Кенни стало приятно и жарко.
        - Прелесть что за огурцы, - сказал Морт, поднимаясь. - Мы с Эру пойдем в город. Посмотрим, как эти клоны дело ведут.
        Эру открыл темные глаза и равнодушно мигнул.
        Шикан кивнул и, когда они вышли, повернувшись к Джону, приглушенно сказал:
        - Ты доволен?
        - Я? - спросил Джон. - Я еще ничего не понимаю, но доволен, конечно, доволен.
        - Все это делается ради тебя, - пристально глядя на него, добавил Шикан, - ты смог убедить меня в том, что пришла пора менять мир, и твоя боль дошла до моего сердца, а оно не могло не откликнуться.
        - Да, мне не нравились люди, - смущенно ответил Джонни, - хотелось, чтобы их стало… поменьше…
        - Поменьше! - фыркнул Кенни, не удержавшись и весь дрожа от бешенства. - Поменьше! Идиот…
        Шикан остановил его взглядом:
        - Не в количестве дело, - сказал он с укоризной, - а в качестве. Конец биомассе, Джон. Ее больше не будет. Будут те, кто станет работать, развиваться, изобретать и двигать историю вперед, а нам останется только изредка направлять их мысль. Мы уничтожим разделение: никто не посмеет обвинить тебя в том, что ты меха, и никто не вспомнит, что Кенни - бездомный. Пришла пора новой эпохи, переходный период слишком затянулся, деградация и страх перед технологиями заставили их топтаться на одном месте, таких нужно подталкивать в спину.
        - Да, их бы… поменьше… - торопливо согласился Джон.
        - Поменьше? - задумчиво спросил Шикан. - Ну, и это тоже. Их станет так мало, что деторождение перестанет быть преступлением, генофонд обновится. Это тоже важно.
        Он выглядел разочарованным, но вслух своих сомнений не высказал.
        Повалился на подушки и закрыл глаза.
        - Пошли оба вон, - отчеканил он, и Джон с готовностью поднялся.
        Кенни хотел уйти первым и скрыться где-нибудь в боковых коридорах, но Джон нагнал его и схватил за руку.
        - Объясни мне, - сказал он, - объясни.
        Его трясло.
        Кенни хмуро высвободил руку и пошел к лифту. Джонни не отставал.
        - У меня была странная теория, - торопливо говорил он на ходу, - я врач… я делал операции бездомным. Мне показалось, что они, вы - ничем не отличаетесь от людей, только совершенно регрессировали. Знаешь, как было раньше на планете - где-то развитые государства, а где-то племенной строй. Но…
        Кенни нажал на кнопку вызова лифта.
        - В чем проблема? - спросил он, надеясь закончить поток высказываний и отвязаться.
        - Я был на уровне Мертвых, - сказал Джон, - Шикан отправляет бездомных в переработку.
        Внутри Кенни что-то дрогнуло, но он мотнул головой.
        - Это адепты, - сказал он, - они сами приходят к богу и приносят себя в жертву добровольно.
        Джон прикусил губу.
        - Да? Ладно, - сказал он и отступил, - я мог бы и сам догадаться… Столько трупов оставалось после каждой мессы…
        Его тон и голос раздражили Кенни окончательно.
        - Слушай, - сказал он, - хватит пищать и ныть. Все это делается для тебя! Для тебя, сука, это делается! Не для меня, хотя я прожил тут всю жизнь и сотни раз просил помощи, а для тебя, хнычущей меха-девки! Ты стонал, что мир кругом плох, а люди сволочи? Стонал. Так радуйся, что бог внял твоим стонам и принялся за дело! Что тебе не нравится?
        Джонни помолчал секунду, слушая громыхание старого лифта, возвращавшегося сверху, и сказал спокойно и рассудительно:
        - Мне не нравится, что он действовал моими клонами. Каждый раз, когда я приходил сюда, с меня снималась копия, из мертвых адептов и еще какой-то дряни лепили меня… а я не знал. Но моими руками все это начиналось. Взрывы, пожары, крушения поездов. Я так не хотел.
        Двери лифта открылись, Кенни вошел и следом зашел Джон. Кенни молчал, думая о том, что сам когда-то брезгливо относился к подобного рода делам: сама концепция работы Мертвых настораживала. В индивидуальных случаях машины перерабатывали тело, чтобы восстановить его точно таким же. По этому принципу работали и парковые Врата: они убивали на точке входа и возрождали на точке выхода, а не переносили с места на место. В этом было что-то противоестественное, что Кенни считал легким неудобством, но со временем привык, так что негодование Джона он принял по-своему. Меха, видимо, не нравилось, что по его образу и подобию создавались бездушные машины, действующие в рамках приказов, и не более. Так же точно поначалу протестовал Морт, но потом, убедившись, что приказы он будет отдавать сам, успокоился.
        Джон обрадовался затишью, надеясь, что Кенни его понял. Он, конечно же, пытался высказать другое: то, что недовольный теоретик никогда не вышел бы на улицы, чтобы претворять в жизнь свои кровожадные планы, что он никогда не требовал переворота и убийств, а теракты переживал так же тяжело, как и люди, чувствуя абсолютное бессилие перед тайной сокрушительной жестокости, с которой они проводились.
        - Я не понимаю, зачем это было нужно, - сказал он.
        Кенни пожал плечами.
        - А как вас еще заставить шевелиться? - спросил он, выходя из дверей и шагая по коридору.
        Он по-прежнему держался впереди и всем видом показывал, что не желает общаться.
        - Как? - спросил Джон, едва поспевая за ним. - Что?
        - Ну, вы же сидели и ничего не делали, - пояснил Кенни, - а как только люди на вас обозлились, сразу запрыгали…
        - Но почему я?
        - А кто? Я сразу отказался. Это из вас, меха, получается бездушный кусок дерьма, а мне бы пришлось осмысленно помирать… раз за разом.
        - Но…
        - Отвали, - почти выкрикнул Кенни и хлопнул дверью с надписью с номерной мутной табличкой. На грохот в коридор высунулся Эвил. Он выглядел уставшим, но собранным.
        - Доу, - сказал он, - я помню, что обещал тебя посмотреть. Подожди пару часов, мне нужно закончить с Карагой.
        - Я хочу посмотреть, - сказал Доу, но его заглушил страшный, слегка приглушенный крик.
        Эвил поднял брови.
        - Хочу посмотреть! - громче повторил Доу, начиная задыхаться.
        - Прошу, - сказал Эвил, довольный, что может продемонстрировать свои умения. - Заходи.
        Он шире распахнул дверь, и Доу вошел в комнату, заполненную стеклянными колбами. Почти все они были пустыми и отбрасывали бутылочные мутные блики, но в одной из них варился теплый пластик, сквозь который угадывались очертания человеческой фигуры. Через колбу то и дело проходили длинные, ветвистые электрические разряды.
        - Это первый этап, - охотно объяснил Эвил, снимая с маленькой красивой руки узкую резиновую перчатку. - Подготовка тела. Оно должно выдерживать напряжение до двух тысяч меха-ватт, иначе сгорит на работе.
        Доу подошел ближе и присмотрелся. Темные очертания вдруг обрели четкость, и с другой стороны припали к пластиковой преграде красные ладони и страшное, измученное лицо с обезумевшими глазами.
        Джонни отпрянул.
        - Это не Карага, - сказал он.
        - Это его будущее зарядное устройство, - сказал Эвил, - а ты хотел Карагу посмотреть? В соседней лаборатории.
        Лицо пропало, и снова донесся приглушенный, режущий крик. Доу сам еле сдерживался, чтобы не застонать. В нем опять что-то разладилось, легкие засвистели.
        - Долго он будет… так?
        - Дня три, - сказал Эвил, отпирая следующую лабораторию. - Обоим понадобится время. Карагу тоже надо привести в порядок, иначе он не выдержит подзарядки.
        Он надел новые перчатки, а старые, разорвав, бросил в ведро под столом. На столе лежал Карага. Его огромное сильное тело Эвил аккуратно вскрыл и нанизал на длинные спицы, ровным квадратом открыв внутренности от шеи до паха.
        В лаборатории держался стойкий запах кислого соединительного раствора.
        Доу заглянул внутрь Караги и увидел мощные соединения биометаллических мышц с живыми тканями, крупные блестящие органы, одетые в розовые и желтые пленки; выгнутые схемы-контроллеры и укороченные остатки пищеварительного тракта.
        Короб батареи Эвил снял и как раз менял желто-черные колбочки. Старые он вынимал из гнезд и складывал в алюминиевый лоток, а новые вшивал длинной загнутой иглой и укреплял крошечными винтиками, которые нельзя было толком рассмотреть без линзы, укрепленной над столом.
        Джон с тревогой вгляделся в лицо Караги: под прозрачной пластиной маски оно выглядело как музейный экспонат.
        О планах Шикана Джон знал, и знал, что Караге ничего не грозит. Его предполагалось завербовать так же, как и Морта, и поставить командиром над сотнями собственных клонов.
        Шикан не сомневался в том, что любой армс перейдет на его сторону и будет рад участвовать в становлении нового порядка.
        Джон, помня о том, что сказал ему Морт в баре «Попугай», тоже в этом не сомневался. Глядя на Карагу, которого он знал как своего отца, но не знал совершенно ни характера его, ни мыслей, он окончательно потерял надежду.
        Ничего уже не изменить, думал он, ища в лице Караги черты, схожие с его чертами. Да и к чему менять? Что кажется таким отвратительным и несправедливым? Добровольные жертвы бездомных? Разрушение города? Армии меха на улицах? Бессмысленность сопротивления? Новое будущее, где всем обещаны равные права и единый бог?
        Нет ничего такого, от чего стоило бы паниковать. Колеса истории всегда смазываются кровью, и не он тому причина.
        Неужели страх и неуверенность держатся только на обиде за то, что Шикан использовал его как прототип террористов?
        Мелкая, глупая обида. Разве сам Джон затевал теракты? Разве он сам их исполнял?
        Нет, ничего такого не было и в помине.
        А если задуматься, то все было сделано правильно. Как еще можно было заставить меха взяться за решительные действия? Как еще можно было их подтолкнуть к созданию нового мира? Только ненавистью…
        Чем дальше Джон занимался самоубеждением, тем тревожнее ему становилось. Обычная человеческая обида захлестывала его, и к ней добавилась новая: он видел Карагу и вспоминал все, что было сказано им в его адрес. Оскорбления, шутки, презрение - Карага общался с ним только через их призму.
        Это было так обидно, что Джон отошел в сторону и с тоской задумался: кем же он является на самом деле? Не бездомный, не человек, но и не меха в полном смысле этого слова.
        Кто-то… другой.
        Запутавшийся. - Не бойся, это не так уж и больно, - сказал Эвил, по-своему истолковав его волнение. - Приведу в порядок и тебя.
        Джонни кивнул и вышел, и по коридору, забитому криками Дюка Ледчека, висящего в толще жидкого пластика, кинулся бегом.
        Морт и Эру вовремя покинули прибежище Братства Цепей. Массовое производство меха-клонов приостановилось: сырья не хватало. Автобусы с бездомными, предназначенными на переработку, не смогли выехать за границы города, попав в двойное оцепление армейских подразделений. Город был взят, но армия, вытесненная с улиц, не собиралась сдаваться и начала осаду, не позволяя меха выйти за ее пределы.
        Транспортировка через парковые Врата была слишком медленной, и хотя и подкармливала восстание новыми бойцами, возвращавшимися в обмен на бездомных, но этот ручеек был слишком слаб, чтобы ощутимо поправить положение.
        Одновременно велись розыскные мероприятия. Маленькие мобильные отряды шастали по округе, пытаясь найти центр - клинику «Брианна» и ее лаборатории.
        Вертолеты, наклонив узкие носы, стрекотали в воздухе, отыскивая признаки жизни в близлежащих развалинах. Вертолетов было мало, техника ведения воздушных боев отжила свое, и использовались они только для быстрых перемещений над городом или спасательных операций.
        Большинство вертолетов было видно издалека - они выкрашены в оранжевые цвета спасательных служб, и меха, взломавшие склады с оружием, легко сбивали их при любом неосторожном маневре.
        Выступила наружу вся отсталость и ограниченность военной системы, разрушенной во времена Великого меха-уничтожения.
        Регулярные войска не имели достаточного опыта, и количество их не могло обеспечить массированных атак.
        Тяжелое оборудование и экипировка не соответствовали задачам: любое повреждение превращало непобедимого в экзоскелете бойца в груду почти неподвижного металла.
        И хотя на первых порах именно тяжело экипированные отряды смогли отстоять некоторые районы и даже обеспечить эвакуацию, они быстро потеряли преимущество, а эвакуированные в пригороды жители превратились в невыносимую обузу.
        Их невозможно было успокоить, невозможно заставить подчиняться. То и дело вспыхивала паника, начинались крики и беготня, целые группы пытались прорваться сквозь оцепление и вернуться в город, считая, что их обманули и пытаются выгнать, как было во времена перенаселения.
        Армия оказалась в затруднительном положении, вынужденная оставаться между двумя огнями: негодующими толпами за спиной и четко организованными меха впереди.
        Наступление тоже мешкало: меха были по рукам связаны уймой транспортируемых бездомных, и хотя и жестко подавляли любой призыв к беспорядку, но все же не справлялись. То и дело бездомные, обезумевшие от ужаса, совершали невероятные поступки: то умудрялись, находясь в автобусе, раскачать его и, опрокинув, брызнуть из всех щелей, как крысы; то выдавливали стекла и по-звериному кидались на конвой, за что немедленно уничтожались, но тем не менее постоянно находились те, кто решался на этот отчаянный шаг.
        Вырисовалась разница между людьми и бездомными. Люди по-прежнему воспринимали происходящее фарсом и требовали у уставших бойцов объяснений, а бездомные уже почувствовали накинутую на шею петлю и по-животному безрассудно пытались спасти свои жизни.
        В людях действовал разум, привычка полагаться на права и свободы. В бездомных действовали инстинкты. Они диктовали им два спасительных пути: бежать или замереть, надеясь не привлечь к себе внимания.
        Бо?льшая часть выбрала второй путь, и многие автобусы казались пустыми: в них лежали на полу, прятались под сиденьями, сжимались в углах.
        По привычке никто из бездомных не заговаривал с меха, зная, что это строго-настрого запрещено, но и между собой они тоже не разговаривали, соединяясь только в общем порыве толпы, когда кто-то один решался сопротивляться и бежать.
        Морт и Эру проникли в город через парковые Врата и принялись обходить и перестраивать колонны и отряды. За ними следом вынырнул Кенни и отправился налаживать точки транспортировки у вокзалов, старых военных баз и на площадях - везде, где сохранились старые медные конструкции, украшенные изображениями змей и цветов. Многие были повреждены и восстановлению не подлежали, но Кенни брался и за них, и к наступлению темноты наладил около двадцати новых точек переброски, куда незамедлительно потянулись конвоируемые колонны бездомных.
        Город корчился в муках. Меха планомерно закладывали взрывчатку под каждое значимое здание или большой жилой комплекс.
        Они не щадили себя, но экономили время, и зачастую погибали под собственными же взрывами.
        В три часа ночи на смену им начали приходить обновленные отряды, собранные из переработанных в топках Мертвых бездомных и запасов биометалла, принадлежащего старой клинике «Брианна».
        Шикан, голый по пояс, нацепив кожаный длинный фартук, вспыхивая в красных отсветах своих подвалов, скрипя зубами от дробного, оглушительного грохота работающих машин, набивал топки бездомными.
        Крутились и стонали шестерни, работали синеватые валы, горели резиновые толстые прокладки, и он менял их, вытирая лоб черно-алыми руками и оставляя на лице грязные полосы.
        Несколько меха, контролирующих загрузку, стояли дымясь, с ног до головы покрытые кровью.
        В их обязанности входило провести партию бездомных по узкому коридору, оглушить или убить на входе в подвал и передать тело Шикану.
        Поначалу они пользовались маленькими пистолетами, но Шикан приказал не растрачивать патроны зря.
        Дело пошло медленнее, потому что теперь приходилось бить бездомных о стену, или разбивать им головы кулаками, или придушивать - каждый конвоир выдумал свой метод, и со временем приспособился так, что поток снова пошел бесперебойно.
        Иногда в коридоре слышался визг: кто-то умолял или пытался доказать, что он не бездомный, что произошла ошибка, но Шикан не мог услышать их за грохотом своих машин, а меха, созданные по подобию Морта, не обращали на это внимания.
        К пяти часам утра произошло сразу три события: один из вертолетов армии нащупал лучом клинику «Брианна» и успел передать координаты до того, как его сбила охрана.
        Морт и Эру, оценив возможности подкрепления, начали штурм войск оцепления, а Кенни закончил с Вратами и, отвязавшись под каким-то предлогом от телохранителей, нырнул в темный переулок, пропахший гарью и кровью, и побежал в сторону хорошо известного ему убежища, в свое время залитого дезинфицирующим цементом, но снова обжитого и, насколько ему было известно, нетронутого до сих пор по правилу воронки, в которую дважды снаряд не падает.
        Он шел путями, известными только бездомным. Сворачивал в тупики и карабкался по проржавевшим пожарным лестницам, по крышам заброшенных гаражей и вдоль заборов, где протиснуться было так сложно, что ему приходилось прекращать дышать.
        Старый город хранил внутри себя скелет прежнего, и по его полурассыпавшимся костям Кенни пробирался уверенно, помня каждую преграду и каждую почти невидимую лазейку. Через час он вышел на неровную, плохо забетонированную площадку, справа от которой валялись груды качелей и горок, облезших и рыжих от времени, а слева высилась пирамидка обшитого металлическими листами ангара.
        Места, подобные этому, на карте города не обозначались никак. Это были слепые пятна цивилизации, язвы и раны, благополучно забытые в стремительно обраставшем опухолями организме.
        Серая площадка, обдуваемая ветром, никаких тайн, казалось, не хранила, но Кенни знал, что под цементной пробкой когда-то погибли, задыхаясь, тысячи бездомных, и знал, что справа, почти невидимый в траве, есть узкий проход-нора.
        В нее он и полез, задержав дыхание и считая про себя. Досчитав до ста, он попытался выпрямиться и смог нащупать руками расширившийся земляной проход.
        В полной темноте, на согнутых ногах, он двинулся вперед, снова считая, и через сто шагов свернул налево.
        Появились ступеньки, небрежно выбитые в рыхлой земле. Оскальзываясь, Кенни побрел вниз, уже различая вдали белую точку света.
        Ориентируясь на нее и не обращая внимания на боковые коридоры, он ускорил шаг. Вдруг земля двинулась и поплыла. Кенни вздрогнул и перевел дыхание. От нехватки воздуха и тесноты, решил он, хватаясь руками за стенки.
        Свет-то впереди, вон он, свет.
        Все должно быть хорошо…
        Но земля уплывала, и Кенни начало подташнивать. Он попробовал кинуться бегом и упал, не сделав и пяти шагов.
        Посыпались за шиворот холодные комья и мелкий песок.
        Свет становился ближе, но теперь почему-то виднелся слева, а не прямо перед Кенни.
        До него оставалось каких-то двадцать метров, и Кенни пополз, крепко хватаясь за грязные плиты пола, плиты, которыми когда-то были вымощены аллеи и дорожки прежнего старого города неизвестной теперь эпохи.
        Такими же плитами была выложена обширная зала, замыкающаяся вверху треснувшим куполом. Свет, серый и белый, излучали сваленные вдоль стен длинные волокна, подключенные к вибрирующему генератору. Грудами лежащие черепа и тонкие кости рук, толстые бедренные кости и выгнутые ребра, покрытые пылью, аккуратно были свалены в центре. Остальное пространство занимала медленно шевелящаяся толпа.
        Кенни не выхватил ни одного значимого лица, все они, будто присыпанные мукой, были одинаковы, симметричны и виделись плоскостями с дырами глаз и рта.
        Лица перемещались, наплывали друг на друга, рты жевали или синхронно раскрывались, и все скопление смахивало на стаю еле живой рыбы, колыхающейся в толще мутного аквариума.
        Кенни вошел, пригнувшись, и раздался треск. Трещина купола разошлась, будто лопнула ткань, разрываемая чьими-то руками, и огромная выгнутая часть его медленно повалилась вниз, смахивая на половинку разбитого яйца.
        Вибрирующий гул заглушил жалобные крики. Запах пыли, отходов и кислятины разбавился запахом внутренностей от разломленных пополам тел и вспоротых животов.
        Задыхаясь, Кенни побрел между бездомными, медленно отползающими от места падения купола. Он закрыл лицо ладонью, зажмурился. Мелкая белая пыль поднялась в воздух и колыхалась пластами.
        Не самое удачное время, подумал Кенни, но все же пополз на груду черепов и на самой верхушке выпрямился, выставил вперед ногу и крикнул:
        - Слушайте меня! Хватит ныть! Слушайте!
        Под разбитым куполом еще возились и стонали, но Кенни перекрикивал стоны, иногда опасливо поглядывая на потолок: чудится ему или нет медленное плавное вращение?
        - Я! Выведу! Вас! Наружу! Я! Сделаю! Вас! Людьми! Я! Могу! Вас! Защитить!
        Бледные лица обратились к нему безо всякого выражения.
        Кенни помолчал немного и крикнул:
        - Я - бездомный! Я разговариваю с людьми! Я имею на это право! Вы - имеете на это право! Я - здесь родился! Я - здесь рос! Я - такой же, как и вы! Я! Вас! Выведу!
        Молчание и стоны.
        - Я воспитан богом! Он обещал мне спасти вас! Началась война! Вы послушались меня и остались живы! Вы должны слушаться меня дальше! Оставайтесь здесь, пока не кончится война! Я дам знак! Я дам знак, и тогда вы выйдете отсюда и сможете разговаривать с людьми! Не выходите отсюда! Вы умеете терпеть! Терпите голод! Терпите жажду! Оставайтесь здесь! Ждите, пока я не подам знак!
        Стоны стихли. Взгляды стали внимательнее, и теперь Кенни стал кое-кого узнавать: безымянного старика, который когда-то покорил его длинной и путаной сказкой о других планетах; женщину, которой камнями отбивали ногу, зараженную грибком, - она все еще жива, но культя замотана тряпками. Он узнал и того человека, который, поговаривали, приходился ему то ли братом, то ли… Узнал немого с рыжей бородой. Немой умел показывать фокус с пятью камешками - никогда не угадаешь, сколько камешков спрятано в его ладони.
        Кенни помнил их всех. Детская память сохранила образы отчетливыми и свежими, но образов было куда больше, чем оставшихся в живых, и он то и дело искал глазами тех, кого нельзя уже было найти. Искал девушку, с которой вместе нашли и пытались вырастить котенка; искал человека, который хотел убить его и не смог справиться; искал сумасшедшего, поющего веселые песенки, калеку, умеющего добывать сладости, двух сестер с выеденными грибком лицами - они почему-то помнили его день рождения или придумали его сами и подарили однажды пачку сигарет.
        Многие из тех, кто запомнился ему перед отправлением к мамочке-коллекционеру, пропали, но многие остались, и Кенни считал себя обязанным помочь им, возвести на один уровень с людьми и поставить выше.
        Ему очень часто приходилось слышать о местах, где все по-другому. Старик говорил, что самые хорошие люди убрались на другую планету. Эвил говорил, что где-то существует справедливый мир. Шикан говорил, что есть мир богов, куда попадет каждый, кто верит.
        Кенни долго искал пути в эти волшебные места, но в итоге пришел к выводу: ничего этого нет, и если чего-то хочешь, нужно добиваться самому.
        Теперь до нового, справедливого, сказочного мира богов оставалось два шага, и пусть в топках сгорят сотни и тысячи бездомных - все ради будущего; но этих, с кем он рос и кого помнил, он сохранит и выведет в новый мир.
        Осталось совсем немного.
        Осталось сберечь их до конца войны, а потом привести к Шикану и сказать: вот твои новые слуги и адепты, дай мне быть над ними главным, и Шикан разрешит, он обещал…
        Кенни обводил глазами зал, избегая смотреть туда, где под завалами корчились в муках погибающие бездомные, и потому не увидел, как из того же коридора, из которого появился он сам, выбрались сначала Морт, потом Эру и застыли на маленькой площадке над залом.
        Эру прислонился к стене и внимательно слушал его, прикрыв глаза. Морт водил пальцем по тонкой пластинке экрана, разделив внимание пополам: он и слушал, и отдавал приказания отрядам меха, врезавшимся в оборонные линии армии.
        Судя по показаниям экрана, меха хоть и отодвигали линию обороны, но несли странные, необъяснимые потери то в одной точке, то в другой, и все эти точки укладывались в дугу окружности.
        - Хороша речь, да? - спросил он, когда сорванный голос Кенни умолк.
        Эру неопределенно покачал головой.
        - Я знаю, о чем ты думаешь, - продолжил Морт, не отрываясь от экрана. - Нам приказано беречь парня любой ценой и следить за ним, если он выскользнет за пределы своего маршрута. Так мы и сделаем. Вернем его назад в целости и сохранности. Мы не обязаны рассказывать о том, что он хотел припрятать кучу полезного сырья. Захочет - сам расскажет. Не наше это дело, Эру.
        Эру поднял голову.
        Кенни, стоявший на возвышении из слежавшихся черепов и костей, Кенни в разорванных джинсах и грязной куртке, со шрамом на шее и меха-рукой под изрезанной кожей - очень нужен Шикану таким, какой он есть, и Шикан, пожалуй, простит ему этот промах.
        Помедлив, Эру кивнул.
        Морт сунул в сумку-планшет пластинку экрана и, повысив голос, позвал:
        - Эй, парень!
        Кенни обернулся. Из-под подошвы его ботинка посыпались мелкие кости, покатился, подскакивая, череп с лопнувшей височной костью.
        - Как? - спросил он. - Как вы меня нашли?
        Морт кинул быстрый взгляд на блеклую, вялую толпу, колыхавшуюся неспешно, как старый кисель, и ответил:
        - Ты чипирован.
        Толпа вдруг замерла. Среди тишины слышался лишь треск оседавших и ломающихся обломков купола.
        Кенни непонимающе смотрел на Морта и бледнел. Белизна сначала залила ему шею, потом поднялась выше, до скул, и кинулась в виски. Под глазами проявилась наливающаяся чернота усталости.
        Морт поднял руку и показал Кенни маленький сканер.
        - Ты чипирован, как и все люди. Мы нашли тебя по сигналу чипа. Возвращайся домой. Шикан очень ценит тебя. Беречь тебя - наше основное назначение. Идем.
        И вдруг толпа ожила. Эффект был таким же неожиданным, как эффект от движения шкуры, расстеленной перед камином. Никто не ожидал и не мог ожидать, что лица вокруг вдруг сменят маску безразличия на маску сырой ненависти, ощерятся; что тела придут в движение, потянутся руки, зашаркают ноги, и сотни людей, собравшись в тугую волну, ударят по подножию горы, куда забрался Кенни, обрушат ее и в пыли и треске утопят отчаянный вскрик Кенни и его самого.
        - Мать железна… - выдохнул Морт и огромными скачками понесся вниз, в залу. Эру кинулся за ним.
        Они оба попали в липкий многорукий капкан, упруго оттесняющий назад. Кто-то молотил по их спинам и плечам, кто-то впился в предплечье Морта зубами, и он стряхнул с себя тощее тельце, с хрустом выбив зубы в мокром рту.
        Они пробились вперед на пару метров, но толпа, вертясь и беснуясь над телом Кенни, собралась в такой крепкий комок, что дальше пройти было невозможно.
        - Разряд! - заорал Морт и почувствовал мощный электрический удар в спину, преодолел вспышку боли и полез вперед, выставив перед собой ладони с бело-голубым импульсным щитом.
        Щит раздвигал толпу, походя отрезая руки и ноги, разваливая напополам тела, попавшие в зону максимального импульсного сопротивления.
        Кровь и искры разлетались дождем, Эру позади хрипел от напряжения.
        Инстинкт самосохранения раскидал толпу по сторонам. Снова сжавшись, снова побелев и потеряв к происходящему всякий интерес, бездомные скулили и собирались в комочек, пряча лица.
        Морт развел руки, поддерживая щит, а Эру наклонился над втоптанным в костную пыль телом Кенни. Кенни был смят и разорван. Белое, совершенно белое лицо кривилось в растерянной улыбке. Одного глаза не было - кто-то выцарапал его, оставив влажную ямку, присыпанную пылью, и длинные красные линии на щеке. Второй глаз слезился, зрачок то сужался, то расходился на всю радужку. По серым губам Кенни текла кровь.
        - Кто бы знал, что эти твари на такое способны, - пробормотал Морт, совершенно ошарашенный внезапным изменением медленной трусливой толпы. - Чего это они взбеленились? Он жив? Эру!
        Эру аккуратно подвел ладони под легкое тело Кенни и поднял его. Кенни выгнулся и захлебнулся. Свежая кровь толчками полилась из его рта.
        - Попробуем дотащить живым, - решил Морт, морщась от неприятного чувства вины. - Медленно выходим, я держу щит…
        Он пошел первым, а Эру следом, ступая медленно и осторожно. Кенни запрокинул голову и проговорил, глядя в его лицо:
        - Выходит, я не бездомный?
        Морт расслышал вопрос и покосился через плечо.
        Эру ничего не ответил, и Кенни прикрыл ресницы уцелевшего глаза и потерял сознание.
        Глава 10
        Кольца Спирали пришли в движение. Первыми начали проворачиваться кольца под городом. Глубокие трещины прошлись по улицам, встречая на пути дома, железнодорожные пути и торговые центры. Все они разламывались, обрушались или пропадали в глубоких проломах. Меха, получив приказания от Морта, не могли их выполнить и топтались у разломов. Их атаки захлебнулись. Отрезанные от Врат, не получая поддержки, они перегруппировались и ушли в центр города, оставшийся неподвижным.
        Следом провернулись кольца, расположенные за городской чертой. На их пути оказались два лагеря беженцев и тыловой отряд армейского подразделения. Слизнув их, трещина шириной в несколько метров помчалась дальше, окружая город.
        Провернулись кольца на границе города, разрушив с трудом и наспех возведенные защитные сооружения и блокпосты.
        Война приостановилась. Неизвестный фактор перечеркнул все планы и стратегии.
        Люди начали поговаривать о конце света. Кто-то выкрикивал молитвы. Кто-то рыдал, распластавшись на земле, а сама земля вращалась по одной траектории, но в разные стороны, словно шарик-головоломка.
        Все действия были приостановлены. От города остался лишь каркас, издалека похожий на сожженный лес. Морт получил передышку и сидел теперь в углу комнаты Шикана, за тем же низким столиком, а Эру подпирал спиной стену позади него.
        На кровати, накрытой пропитанным кровью покрывалом, лежал Кенни. Врата выплюнули его в точно том же виде, в котором приняли, надолго задержав на стадии сборки, словно недоумевая, кому и зачем вздумалось пользоваться их услугами для переброски такого никчемного и искалеченного тела.
        Шикан сидел возле Кенни и глубоко дышал сквозь прижатые к лицу пальцы. На нем был все тот же кожаный фартук, обгоревшие, почерневшие руки часто вздрагивали.
        Кенни находился в том состоянии, когда человек, уже смирившись со своей смертью, стремится разобраться с волнующими вопросами и требует ответов с настойчивостью и бесспорным правом умирающего.
        Если он и чувствовал боль, то не обращал на нее внимания.
        Холодными пальцами вцепившись в колено Шикана, он спрашивал прерывающимся сухим шепотком:
        - Значит, я человек? Давно человек? Ты давно сделал меня нормальным человеком? Вставил чип? Когда? Когда делал мне руку?
        Шикан молчал.
        Морт наблюдал за ним и думал: на такие вопросы сложно отвечать. Неизвестно, что хочет узнать парень и как он отреагирует. Непонятно, рад он или проклинает Шикана за сделанное…
        - Шикан! Шикан! - нетерпеливо звал Кенни, торопясь. - Скажи! Скажи! Убери руки. Скажи!
        Прошло несколько минут, прежде чем Шикан отнял руки от лица, и оказалось, что он совершенно серьезен и сосредоточен, словно задался важной задачей, а не присутствует при смерти ребенка, которого воспитал.
        Кенни, увидев его лицо, притих.
        - Ты не клонируешь меня? - спросил он минуту спустя.
        Шикан отрицательно покачал головой.
        - Я сделаю лучше, - сказал он. - Ты многое пережил и заслужил это. Я сделаю тебя Последним Инженером Мертвых, и пока есть хоть одна машина Мертвых, ты сможешь вернуться, когда это понадобится.
        - Не хочу, - отрывисто и обиженно отозвался Кенни. - Верни меня сейчас. Клонируй, как себя… Не хочу! Не хочу умирать! Шикан! Верни меня! Я! Не хочу! Умира-а-а…
        Он выгнулся, рванулся куда-то. Почти агония.
        Шикан протянул руку и потянул за длинную пропыленную прядь волос Кенни.
        - Да, ты был человеком, - сказал он. - Извини.
        Кенни неловко повернулся, схватился руками за мокрое покрывало и хрипло, бессвязно пробормотал что-то, что уже не было похоже на осмысленные слова и прозвучало как страшное заклинание.
        Кожа его посерела, на губы перестала наплывать свежая кровь, и вскоре тело приобрело ту жуткую неподвижность, которая присуща только мертвым.
        - Шикан, - позвал Морт, устав от тишины. - Что делать дальше? Чертова Спираль завелась и устроила встряску. Транспортировка сырья невозможна. Планировать атаки невозможно. Люди находятся в том же положении, что и мы. Если эта карусель не остановится, нам и думать нечего о продолжении войны.
        Шикан посмотрел через плечо.
        - Возвращайтесь в город, - сказал он. - Убейте всех, кто убивал Кеннета. Всех до единого. Всех, кто попадется навстречу. Когда все закончится, разгадайте загадку: в ковчеге каждой твари по паре, и сам бог крутит штурвал. Запомнишь?
        - Это важно? - подумав, спросил Морт. - Это действительно важно? Я хочу сказать, парня все равно не вернуть, а есть дела посерьезнее…
        - Важно, - отрезал Шикан. - Идите.
        Эру вопросительно посмотрел на Морта. Морт, опустив голову, что-то обдумывал.
        - Хорошо, - наконец сказал он, - приказ есть приказ. Но я хочу напомнить, что основной целью предприятия было…
        - Иди! - рявкнул Шикан.
        - Что основной целью было - сокрушить власть людей и установить над ними свою власть, - твердо закончил Морт, - и мы практически выполнили задачу. У нас есть армия, у нас есть сырье для пополнения, у них нет ничего, и осталось сделать последний рывок, а для этого стоит продумать, как поступить дальше в условиях чертовой крутилки…
        - Мартин, - устало сказал Шикан, с трудом разлепляя пересохшие губы и продолжая гладить холодную руку Кенни. - Не твое это дело - думать. Это не месть. Не месть. Мы должны устанавливать порядок уже сейчас, и мы должны показать им, что убивать людей запрещено. Если бездомные расползутся и расскажут, как убивали человека, им поверят, и поверят в то, что это можно провернуть безнаказанно. Тогда вместо нового порядка мы получим гражданские войны. Никто из убийц Кенни не должен выжить, никто не должен узнать об этом убийстве.
        Морт пожал плечами:
        - Но… равенство… Кеннет искал равенства…
        - И умер счастливым оттого, что был человеком, - отрезал Шикан, - я воспитывал его и знаю, что он думал и чего на самом деле хотел. Идите.
        Морт наклонил голову и вышел, Эру последовал за ним.
        Шикан недолго оставался один. Из боковой ниши выбрался Джон Доу, бледный и с трясущимися руками. Даже на расстоянии теперь был слышен свист, с которым работали его легкие.
        - Что это значит? - спросил он, остановившись подальше от кровати и стараясь не смотреть на тело Кенни.
        - Каждая эпоха оставила своего Инженера, - отозвался Шикан, нащупывая на столике розовую таблетку и закидывая ее в рот. - И Инженер Конструкта тоже все еще жив, Джонни Крэйт Доу.
        Джон вздрогнул, услышав свое полное имя, никем прежде не называемое.
        - Инженер Конструкта? - шепотом спросил он. - Он запустил Спираль? Он хочет нам помешать?
        - Возможно, - мрачно ответил Шикан, перебирая пальцы Кенни, - а может, он просто скончался от сердечного приступа и придавил собой пульт управления Спиралью. Я не знаю точно, но не исключаю и такого варианта.
        - Зачем?
        - Этого нам не понять, - ответил Шикан, стирая с губ кровавую слюну. - Он мыслит категориями конструкта, а я никогда не дружил с логикой этой эпохи. Джон, я полагаюсь на тебя. Спираль оттащила клинику на несколько километров к югу, но нас все равно скоро найдут, координаты уже известны. Скорее всего я погибну, и меня это не тревожит.
        Он задумчиво посмотрел на Кенни и стиснул зубы.
        - Не так все это должно было случиться, но ничего выходящего за рамки не произошло… Отправляйся к Эвилу, скажи ему, чтобы заканчивал с реконструкцией Караги и ускорил работу с его зарядным устройством. Бери их обоих и отправляйся туда, куда я скажу… Управление ситуацией я передаю тебе. Ты сам поймешь, что нужно делать дальше, чтобы нанести миру последний удар, и ты знаешь, как построить новый. В конце концов, твои теории верны, и ты хороший человек. Тебе можно доверять мечты божества, правда? Ведь зачем, если не для исполнения этих мечтаний, Бог вас создал? Я давно тебя знаю и выслушал многое, и согласен с тем, что ты говорил: засилье биомассы, регресс, страх, застой… Ты сможешь это изменить. Я начал, а ты продолжишь.
        - А ты? - спросил Джон, вдруг ощутив острое сожаление. Груза ответственности он еще не ощутил.
        - У меня есть дело, - ответил Шикан. - Важное дело.
        - Но подожди… даже если нас атакуют, то здесь полно меха, которые смогут тебя защитить.
        - Они все будут обеспечивать ваш проход через Врата.
        - Тебе необязательно умирать.
        - Идиот! - взорвался Шикан. - Разве это для меня что-то значит? Разве ты считаешь, что я боюсь, как боишься ты или какой-нибудь жалкий Эвил? Разве ты не веришь в то, что я твой бог и эта смерть для меня - временна? Я даю тебе возможность установить новый мир и править им, а ты беспокоишься о моем теле?
        - Нет, - растерялся Джон. - Прости. Я верю.
        И подумал: как же ты собираешься вернуться, Шикан, если твои машины будут уничтожены?
        Но спорить больше не стал. Величие жертвы Шикана, его вид, его голос, гулко разносившийся по зале, - все это подействовало на него так, как действовало всегда.
        Упав на колени, он наклонил голову и замер, слыша свист и хрипение в груди.
        Шикан тоже расслышал этот свист и смягчился:
        - Зря волнуешься, - сказал он, - я знаю, что тебя тревожит. Я отдаю Карагу под твое командование, и ты боишься, что не справишься с ним.
        - Он никогда не принимал меня всерьез, - тихо сказал Джон.
        - А ты заставь его, - сказал Шикан. - Все, уходи.
        Джон поднялся с колен, попятился назад и понял, что смотрит на Шикана сквозь влажную горячую дымку. Он запоминал его, пытаясь запечатлеть все: и лицо, и фигуру, и очертания опущенных плеч, и татуировки-цепи на шее и груди. Он прощался с Шиканом, как прощаются с самой сладкой и самой важной иллюзией, долгое время защищавшей от ударов реальности.
        Он прощался с ним, как прощаются с отцом, братом или любимой, с горечью и надеждой.
        Шикан не заметил ни его исказившегося лица, ни слез. Он задумчиво смотрел на Кенни и поправлял то ворот его свитера, то волосы.
        Он взвалил тело Кенни на плечо и пошел по коридорам, держась точно по центру. Навстречу, гулко отбивая шаги, текли ряды меха, не обращая внимания ни на что. Они уже получили приказ и собирались прикрыть собой отход Джона и Караги с его новым зарядным устройством.
        Уверенная, бездумная сила. Не боящаяся смерти.
        Времени бы побольше, подумал Шикан, времени бы… и надо же было так повернуться: Инженер Конструкта! Откуда он вылез, чего хочет?
        Джонни должен разобраться. Джонни разберется, в конце концов, это его мечта, его новый мир, а сам Шикан только лишь исполнитель его воли.
        Кенни тоже хотел нового мира, но гонялся он только за одним: за собственным статусом, за собственной безопасностью. Хотелось стать человеком, вот и настаивал, ныл. Эгоист, и всегда им был.
        Эгоист, с неожиданной нежностью подумал Шикан, поправляя тело на своем плече и открывая дверь, запертую на вращающееся шипастое колесо замка.
        Мертвые молчали. Они давно перестали разговаривать с Шиканом, и он был этому рад. Тот, кто услышал голос Мертвых, - безумен, и слушать их - опасно для остатков рассудка.
        Они способны были нагнать ужас на долгие века вперед: люди, уже забыв о них, все же раз и навсегда отказались от сохранения и захоронения тел своих умерших и не восстанавливали обычай похорон. Трупы сливали - растворяли в кислоте. Сливали, чтобы не достались они Мертвым, не прошли процесс переработки, чтобы не началось снова бездумное клонирование, обрекающее человеческую расу. Никто уже и не скажет, почему нельзя хоронить, но любой скажет, что тела нужно сливать, сливать и точка. В кровь, в генетическую память впилось это знание, уже ничем не объяснимое…
        Шикан наклонился, с лязгом приоткрыл дверцу пузатой медной камеры, обшитой изнутри треугольными зубцами. Он загрузил тело Кенни внутрь, захлопнул дверцу и предупредил Мертвых:
        - Растяните его по всей доступной цепи. Соответствие оригиналу минимально - семьдесят семь процентов, снижение недопустимо. Восстановление по запросу, минимальное значение срока восстановления - десять лет. Доступ к информации - сто процентов. Поддержка значимых параметров - сто процентов.
        Мертвые молчали.
        Шикан рванул на себя рычаг, и провернулась первая шестеренка, а тяжелые шары, висевшие над головой, качнулись и начали соединяться, легонько прилипая друг к другу боками и снова разъединяясь.
        В камере задребезжало. Вращение ее нарастало, и послышался хруст, влажное плюханье, скрип. Шикан добавил оборотов.
        Скрип и хруст перешли в звук тонкий, свистящий, будто внутри камеры с огромной скоростью вращался сухой песок.
        Медные шары, тускло блестя, слипались в цепочки-волокна, по рисунку которых несложно было опознать складывающиеся нити ДНК.
        Процесс был запущен, и ему требовалось время.
        Шикан наклонился, вытащил из-под кучи пыльного брезента длинноствольный «Змей» и уселся с ним напротив двери, прислонившись спиной к гудящему медному экрану, медленно наливающемуся теплом.
        Сосредоточившись и закрыв глаза, Шикан торопливо моделировал в памяти образ и характер Кеннета, стремясь максимально полно обрисовать его душу, чтобы не исчезло главное…
        Этажами выше Эвил торопливо подключал Карагу, слегка недоумевая.
        - К чему спешка? - недовольно спросил он. - Каждой работе свой срок.
        - Делай, - сухо отозвался Джонни, собравший для этого короткого ответа всю свою серьезность. - Не чувствуешь? Нас таскает туда-сюда. Все к черту… нужно остановить…
        Эвил пристально посмотрел на него и покачал головой.
        - Я не успею тебя реконструировать, ты это понимаешь? Так и будешь хрипеть. Все под твою ответственность.
        - Под мою.
        - Слей колбу с зарядным устройством.
        - А дальше что?
        - Ничего. Он будет спать.
        Джонни еще раз глянул на тело Караги, уже начавшее наливаться розоватым цветом снова живого организма, и отправился к колбе. На коротком, вытертом до блеска старом пульте он нашел кнопку слива пластика и нажал на нее, задрав голову.
        Сначала ничего не происходило, а потом показалась у верхушки колбы белая полоска, быстро расширявшаяся. Потеки пластика туманили стекло. Висящее в неподвижности тело беспокойно зашевелилось. Джонни внимательно наблюдал за ним. Он впервые видел рождение зарядного устройства и отчего-то волновался.
        Заметив кнопку рядом с шершавой мембраной динамика, он нажал ее и сказал:
        - Ты меня слышишь?
        Дюк его слышал. Слышал звук и легко интерпретировал слова, но их значение искажалось. В простой фразе ему послышалась угроза. Рассудок, надолго лишенный ощущений, потерявший все ориентиры реальности - звук, тяжесть, зрение, выбрасывал на поверхность реакции умирающего животного. Дюк видел малиновую тьму и ощущал густой прилив бешенства. Где-то внутри него созревал и приучался думать новый образчик рассудка: формировалось сознание зарядного устройства, лишенного любых ощущений, но вынужденного мыслить и действовать.
        Пластик стекал по затылку и плечам. Появилась тяжесть живого тела, с ней вместе - сложная боль, не похожая на боль в обычном, человеческом ее проявлении.
        Раздражающее ощущение перезаряженности, избыточности.
        Раскрыв глаза, Дюк увидел с другой стороны стекла удивленные беззлобные глаза Джона и обеими ладонями ударил в центр преграды. Стекло распалось на длинные треугольные куски. Разлетелось с глухим треском.
        Остатки пластика выплеснулись на пол.
        Джон стоял молча, держа руку на пульте. На предплечье появились длинные мокрые порезы. Такой же порез горел за ухом. Осколок впился в плечо.
        - Эвил, - ломким печальным голосом позвал Джон, - он не спит…
        Дюк выпрямился. Он твердо стоял на полу, низко опустив руки. Голое тело в красных жирных пятнах остывающего пластика смотрелось, как восставшее из могилы.
        - Эвил! - в панике завопил Джон.
        Лицо Дюка исказилось.
        Шагнув вперед, словно падая, он ухватил Джона за руку, и под черепом Джона вспыхнуло белое пламя, разошедшееся кровавыми пузырями.
        Неловко согнувшись, он рухнул на пол и остался лежать. Его свернуло в комок, мышцы вибрировали, и больно было так, что Джон даже не смог закричать.
        Эвил распахнул дверь и с холодной улыбкой уставился на Дюка.
        - Так, - сказал он спокойно, будто проверял чей-то конспект и нашел ошибку. - Значит, с людьми процесс должен идти как-то иначе… Хорошо. Буду знать.
        И поднял руку с маленьким пистолетом.
        Прицелиться и выстрелить ему не дал Карага. Сунувшись следом, одной рукой придерживая расстегнутые камуфляжные штаны, другой он ударил по дулу пистолета, легонько, но Эвил не удержал оружие, и пистолет отлетел в угол.
        - Что у нас тут, - щурясь, будто со сна, проговорил Карага, поглядел сначала на Дюка, замершего в чудовищном напряжении, потом на дрожащего Доу, пытающегося раздышаться.
        По Доу он скользнул взглядом мельком и снова принялся рассматривать Дюка.
        - Так, - тоже сказал он, но другим тоном. - Минутку.
        Застегнув и поддернув штаны, подвинул закусившего губу Эвила к стене.
        - Посмотри на меня, - сказал он Дюку, медленно раскидывая руки в стороны, - я безопасен. Видишь? У меня нет оружия. Я хочу подойти ближе. Позволишь?
        - Крэйт, - быстро сказал Эвил. - Что-то пошло не так. Я думал, создание зарядок из людей и бездомных - одинаковый процесс, но… Его нужно убрать.
        - Пошел в задницу, - ответил Карага, не отводя глаз от Дюка. - Это мое зарядное устройство, я им теперь распоряжаюсь. Хочешь что-нибудь убрать - подмети, вон сколько хлама валяется…
        Эвил хмуро пожал плечами.
        - Успокойся, капитан, - заговорил Карага, осторожно продвигаясь вперед, - напрягаться будешь, когда я тебе скажу. Я скажу: «Разряд», - и тогда будешь напрягаться, а сейчас успокойся, а то сожжешь себя подчистую… Успокойся, ничего страшного не произошло.
        Он говорил, но знал, что говорит чушь: все это было страшно. Нельзя делать зарядные устройства из людей, это запрет, не подлежащий обсуждению. Привыкшие к лишениям бездомные легко переносили изменения, люди смириться не могли и в половине случаев сжигали сами себя, во второй - сходили с ума.
        Дюк находился где-то посередине между этими состояниями.
        Эвил, экспериментатор хренов…
        - Давай успокоимся вместе, - предложил Карага, - я тоже злюсь, но, черт, глупо злиться, когда на тебе даже штанов нет. Расслабься, оденемся и поговорим…
        Он сократил расстояние настолько, что мог коснуться Дюка рукой. Тот стоял молча, глядя на Карагу из-под мокрых ресниц.
        - Голова прояснится, скоро заговоришь, - пообещал Карага, - тогда и разберемся… только сбрось напряжение, горишь, капитан, горишь…
        Плечи и спина Дюка дымились.
        - Бесполезно, - сказал Эвил.
        Дюк вдруг наклонился и, моментально обогнув Карагу, кинулся прямо на Эвила. Тот рванулся было в сторону, но не успел: Дюк обхватил его шею пальцами, вытянул руку, под кожей которой прокатилась волна мышц, и легко оторвал Эвила от пола.
        В этот момент наконец-то смог развернуться Джонни, дотянулся до пистолета и подтолкнул его к Караге. Пистолет прокатился по полу, и Карага подхватил его.
        Пуля пробила стену над головой Дюка, посыпалась штукатурка, потолок словно просел вниз. Заколыхались остатки колбы, эхо завибрировало по углам.
        Дюк отпустил Эвила и обернулся. Карага навалился на него, подминая под себя, и выкрикнул:
        - Эвил!
        Эвил кивнул и выскользнул в коридор, на прощание полоснув Карагу насмешливым, понимающим взглядом.
        Карага держал Дюка, не обращая внимания на сине-белые ослепительно горящие вены разрядов.
        - Чем? Чем помочь? - перекрикивая грохот и треск, вопил Джон, не зная, как подступиться.
        Карага отрицательно мотнул головой. Он выглядел сосредоточенным, кривился от боли, но держался уверенно. Стальной ежик волос поднялся дыбом, мышцы закаменели. Дюк поддерживал разряд несколько минут, а потом, развернувшись, отвалился назад, приложившись затылком о пол.
        Глаза его закрылись, подрагивающие пальцы побелели.
        - Хо-ро-шо, - сказал Карага, поднимаясь на одно колено.
        Доу испуганно смотрел на него: максимальный заряд ушел в тело армса, как камень в колодец, а сам Джонни от малой части такого же заряда чуть не издох…
        - Эй, дамочка, - весело сказал Карага, и Джон поднял голову, - ты здесь сестра-хозяйка? Принеси-ка что-нибудь нацепить на капитана, а то я себя неловко чувствую. Мы с ним в последнее время только и делаем, что кувыркаемся, но надо же соблюдать приличия.
        Он не знает, решил Джон, знал бы, кто я такой, - не издевался бы так… обидно.
        Дверь снова распахнулась, и на пороге остановился меха-Морт. С непроницаемым лицом глядя перед собой, он сообщил:
        - Коридор готов.
        - Коридор? - переспросил Карага.
        - Нам нужно найти Инженера Конструкта, - спохватился Джонни, - вас для этого подняли. Ты, я и он, - кивком указал на Дюка, - мы уходим отсюда. Я за главного, - тише прибавил он. - Нам обеспечат отход.
        Карага вскинул на него глаза, о чем-то подумал и повернулся к меха.
        - Коридор готов, - уточнил он.
        - Коридор готов, - невозмутимо отозвался меха. - С точки зрения максимальной эффективности безопасного использования коридора его требуется пройти в ближайшие три минуты.
        - Снимай штаны, - сказал Карага.

* * *
        Клиника «Брианна», ушедшая с вращением колец Спирали южнее прежнего своего местонахождения, была окружена. Врата, налаженные Кенни, остались за линией окружения, и меха пробивали к ним коридор с упорством существ, не ценящих свою жизнь. Коридор держался непрочно. То и дело смыкалось кольцо, и меха снова собирались вместе, чтобы оттеснить нападавших «Шершней», которых осталось так мало, что судьба каждого была предопределена, а жизнь закончилась бы здесь, среди пожухших сосен и вывороченных комьев земли, развалов и многометровых трещин.
        Саму клинику не трогали - берегли для расследования. Вертолеты, ссыпая вниз частый смертельный дождь, держались осторожно, закладывая неширокие круги и снова уходя за лес.
        Меха сбивали их только тогда, когда те приближались к коридору. На остальное не обращали внимания - берегли силы.
        Они собирались в квадраты, командовали: «Разряд!» - и растягивали свои непроницаемые щиты, держа их так долго, сколько позволяла батарея. Атаковали редко, только для того, чтобы не позволить коридору сомкнуться. Держали оборону.
        Такая тактика не могла обеспечить победы, бой шел на вымирание, изматывая силы и тех и других, но меха было меньше, поддержки они не получали, и времени оставалось немного.
        Карага выбежал из дверей клиники и, пригибаясь, потащил за собой Дюка. Джонни пришлось бежать в одиночку, держась за ними. С обеих сторон их прикрывали бело-голубые щиты, такие плотные, что похожи были на шелковые наэлектризованные стяги.
        Пригибался Карага по привычке. Мог бы просто идти и глазеть по сторонам, но не получалось - инстинкты требовали наклоняться, оберегать себя.
        Ему жалко было меха-охранников, жалко было, что столько силы расходуется впустую, но другого способа выбраться из логова бога он не знал.
        - Дойдем? - спросил Джон, догоняя его и озираясь по сторонам: сквозь защиту были видны нелепые громоздкие тени, тонкие черточки дул и рыхлые клубы разрывов. Воздух трещал. Энергии выливалось море.
        - Рааа-зз-ряд!
        - Рааа-зз-ряд!
        Зарядные устройства менялись по цепочке. Притихший Дюк поглядывал на них с пугающим пониманием.
        Он был измотан, дезориентирован, но уже справлялся и с поступающей информацией, и с молчанием собственного бесчувственного тела.
        В щите появилась брешь, и сквозь нее сунулся в черном экзоскелете боец. Блеснула матовая поверхность шлема, опустились руки с разрядниками, и витым блеском колыхнуло землю прямо перед Карагой.
        - Ч-черт, - сказал он и тоже скомандовал: - Разряд!
        Дюк остановился, опустил голову.
        - Что непонятно? - обернувшись, заорал Карага. - Мне нужен прямой разряд!
        Он уже выстроил щит перед собой, но щит колебался, подрагивал, как стенка мыльного пузыря. Щель в основной защите расширилась, в нее ввалились уже четверо. Меха из охраны двинулся было вперед, но ярким острым лучом с него срезало половину, распластав, как кусок ветчины, и он упал.
        Витые быстрые лучи ощупали преграду, которую поддерживал Карага, и принялись буравить ее.
        - Рааа-зз-ряд!!! - крикнул Карага. - Прямой разряд, мать твою перековать, капитан!
        Джонни отпрянул назад и натолкнулся на что-то горячее. Подняв руку, он увидел, что мизинец с нее срезало, словно лезвием. Яркая кровь текла толчками.
        - Эй! - закричал он, держа руку на весу. - Зарядное устройство! Жить надоело?
        Дюк посмотрел на него через плечо и прикусил губу.
        А кому нужна такая жизнь, запоздало подумал Джон.
        Не пройдем, понял Карага. Можно сколько угодно рвать этих «Шершней» руками, но без нормального зарядного устройства долго это не продлится, а чужие зарядки - зарядки-Эру, не подойдут по настройкам.
        Справа наступила тишина, и осыпались последние синие всплески. В пролом щита сунулось чудовищно-огромное рыло боевой машины «Вепрь», ощетиненное квадратными зубцами брони. В гусенице «Вепря» застряло изжеванное сосновое деревце.
        Ни входа, ни выхода в «Вепре» видно не было, а толстое укороченное дуло слепо шарило по целям, выискивая нужную.
        Найдя, оно распылило вдруг море черных колючих комков, и каждый, попав на заслон щита, проел в нем дыру, словно капля кислоты - в картоне.
        Меха ринулись к нему, и были отброшены назад, стоптаны и смяты.

«Вепрь» взобрался на пригорок, придавил его, словно кремовый торт, и покатился прямо на Карагу.
        Позади Караги коротко вздохнул Дюк и застонал от ужаса Джонни, задыхаясь и свистя легкими.
        В этот же момент под землей, точно под тем местом, где остановился «Вепрь», лопнули толстые двери, обшитые металлом, и в темное, наполненное только матовым медным блеском помещение ввалился отряд «Шершней» под командованием капитана Сейрешера, очень довольного тем, что добрались они сюда первыми.
        Бойцы, скользя между махинами странных механических сооружений, опасливо поглядывали наверх - там, в чернеющей выси, болтались увесистые медные шары.
        Капитан обнаружил Шикана первым. Посветил фонариком и увидел бледное лицо с широкими скулами и звериной улыбкой.
        Некоторое время они смотрели друг на друга: капитан - завороженно, а Шикан - с ласковым интересом.
        И несмотря на то, что вокруг рыскали его бойцы, что все было в руках капитана и что он намеревался взять пленных, чтобы отличиться, получить награду и внести неоценимый вклад в расследование дела, он медленно поднял дуло разрядника, с ужасом глядя на собственные руки, и выстрелил прямо в улыбающееся лицо.
        Разрядник высверлил в черепе Шикана дыру. Хрустнуло, накреняясь, мертвое тело.
        Капитан Сейрешер лишился отличия, награды, славы и рассудка.
        Присев на корточки, он обхватил голову руками и закачался вперед-назад.
        Вокруг шептали Мертвые, и только ему предназначался их голос.
        Глава 11
        Над «Вепрем» скользнул вертикально вниз, абсолютно бесшумно, белый тонкий самолетик, похожий на те бумажные самолеты, которые делаются детьми, только с многометровым размахом крыльев.
        Он упал вниз, качнулся над самой землей - не шевельнулось ничего, даже воздух стоял неподвижным и посветлел, будто нагрелся за долю секунды. «Вепрь» отлетел, как отлетает от кия бильярдный шар, и с протяжным ревом повалился на бок, скрежеща поврежденными гусеницами.
        - В ангелов веришь? - спросил Карага, наблюдая за самолетиком.
        Дюк молча покачал головой, Джонни удивленно потер глаза рукой.
        Борт самолетика лопнул, открыв треугольную дверь. Самолетик приглашающе накренился.
        - Пошли, - сказал Карага и первым полез внутрь, в прохладный, мелово-белый салон с тонкими, почти бумажными перегородками.
        На месте пилота сидел хрупкий, почти стеклянный парень, держа во рту леденец, отчего под щекой его катался небольшой шарик. Такими же стеклянными, бело-розовыми глазами парень посмотрел на Карагу и сказал чистым, с подростковой хрипотцой голосом:
        - Шлемы справа.
        Карага потянулся и снял с крепления полупрозрачный шлем, который мягко обхватил шею и затылок, а на рот налепил гибкую пластиковую маску, подающую кислород.
        - Все прошли? - спросил парень, выгибаясь и рассматривая понурого Дюка и Джонни, прижимающего руки к груди. - Шлемы справа.
        Он отвернулся, положил руку на панель, и самолетик взмыл, все так же вертикально и без малейшего усилия, и за доли секунды оставил под собой и лес, и клинику, и черный квадрат, выжженный «Вепрем».
        - Техника должна быть максимально простой, - сказал парень, перекатывая во рту леденец, - логично?
        - Да, - ответил Карага, держась рукой за переборку и внимательно разглядывая пилота, - хорошее замечание.
        - Ага, - согласился парень, накреняя самолет над развалинами города и направляя его на вспыхивающую под солнцем Спираль. - Все должно быть просто.
        Джонни, дыша в маске, успокоился и с тоской только поглядывал на искалеченную грязную руку. Дюк смотрел на парня с надеждой, и тот словно уловил его молчаливое желание.
        - Нет, - сказал он, не оборачиваясь, - я не могу тебя переделать. Каждому Инженеру - свое. Тебя обработал Биоинженер, Конструктор уже не поможет.
        - Конструктор, - повторил Карага.
        - Инженер Мертвых, - сказал парень, загибая палец, - он же - Бог, потому что с душами связан; Биоинженер; Конструктор. Три Инженера разных эпох. Логично.
        Он загнул три пальца и на время убрал их с панели управления. Самолетик угрожающе качнулся.
        Парень выровнял самолет, наклонился и выплюнул зеленый прозрачный леденец.
        - А по имени - Льёрт. Приятно познакомиться.
        - Я думал, Инженер Конструкта должен быть постарше, - подал голос Джон.
        Льёрт только рукой махнул.
        - Я просто не напрягаюсь, - сказал он. - Чем меньше напрягаешься - тем дольше живешь.
        - Логично, - сказал Карага, и Льёрт улыбнулся, закидывая в рот новый леденец.
        - Через минуту будем на месте, - предупредил он, - болтанки не будет, но лучше за что-нибудь подержитесь, мало ли…
        Город внизу был похож на мишень: глубоко прорезанные круги охватывали его со всех сторон. Дымилось. Разбитые улицы - сетка опустевших кровеносных сосудов.
        Карага не успел присмотреться: самолетик вдруг нырнул вниз, как утка, перевернувшаяся в воде, и стремительно упал в еле видную дымку, окружающую Спираль.
        Болтанки действительно не было, и перегрузки ощущались еле-еле, небольшим дискомфортом.
        Нос самолета рыскал в длинном коридоре, стянутом серебряными кольцами и похожем на металлическую глотку.
        У белой, словно сахарной, длинной платформы самолетик снова лег на крылья и бесшумно приземлился.
        - Две минуты подождите, - предупредил Льёрт. - Сбалансируем законы физики вне… и внутри.
        Он молча смотрел на стрелки часов, укрепленные над платформой, и ровно через две минуты поднялся.
        - Добро пожаловать, добро пожаловать, - пропел он, - по своим улиточьим делам, сегодня здесь, а завтра там…
        Лицо Дюка, хмуро наблюдавшего за ним, разгладилось.
        - Ага, - улыбаясь, сказал Льёрт, - помнишь? Детская песенка.
        Джон такой песенки не помнил.
        - Ладно, - прервал сам себя Льёрт, - времени не так уж много. Я пригласил вас, чтобы добавить в уравнение несколько переменных.
        Он выпрыгнул на платформу и поднял руку: над его головой стрелки часов сменились мигающей картой.
        - Смотрим внимательно, - учительским тоном начал он, - синие области - заселенные места. Внимательно!
        Карага перевел взгляд.
        Заселенными областями оказались Столишня и области, Болотница и области, Новогородица и области, Тюремень и области. В остальном карта была бела и молчалива, хоть и исчерчена названиями и пунктирами.
        - Население составляет двенадцать миллионов человек, - сказал Льёрт, задирая голову и глядя на карту. - Мелочь не считается: пара деревень. Как вам значение?
        - Много, - сказал Джон. - Опять слишком много.
        - Да? - с интересом обернулся к нему Льёрт и озадаченно потрепал белой рукой свои бесцветные волосы. - А сколько должно быть?
        - Подожди, - остановил Джона Карага, - я не историк, но помню, что после меха-уничтожения населения было сорок восемь миллионов.
        - Семьдесят два, - сказал Дюк.
        Он стоял, запрокинув голову и глядя на карту, сунув руки в карманы.
        - Больше миллиарда, - сказал Льёрт. - Поверьте мне на слово.
        - Это, наверное, с бездомными, - нерешительно сказал Джон.
        Льёрт покачал головой, улыбаясь.
        - Разницы никакой.
        Он отошел к голубоватой выгнутой стене, повозился и вернулся назад с золотистым персиком.
        Уселся на пол, поджав ноги, и принялся персик кусать, поочередно останавливая взгляд то на Караге, то на Дюке, то - внимательнее - на Джоне.
        - Ты хочешь сказать - мы вымираем? - нарушил тишину Карага.
        - Ага. И с началом этой войны процесс ускорится. Поэтому я и приостановил ваши боевые действия. Хотелось продемонстрировать объективную картину.
        - Войну надо остановить, - сказал Карага. - Поставить все под наш вооруженный контроль. Запретить убивать друг друга.
        - Нет, - тут же сказал Джон, с завистью глядя на персик. - Нужно реорганизовать общество. Прекратить стерилизации. Уничтожить кастовую систему. Ввести бездомных в социум. Доказать людям, что размножение больше не несет никакой опасности.
        Льёрт с легким стуком откинул персиковую косточку и посмотрел на Дюка.
        - Я… не знаю, я не политик, я полицейский, - через силу сказал Дюк.
        Льёрт кивнул.
        - Договоритесь тут между собой, - сказал он, - я дам оружие и технику тому, кто отстоит свою точку зрения. Я дам вам технику и оружие Конструкта. Если не договоритесь, выдвину вам свое предложение - встречное.
        - Ты альбинос? - в спину ему спросил Карага.
        - Почему? - спросил Джон.
        Льёрт остановился.
        - Инженеры - люди странные, - сказал он, - не будь этих странностей, не шло бы развитие вперед. Не сменялись бы эпохи. Вы правильно сделали, что оставили Биоинженера в живых.
        Карага вспомнил об Эвиле.
        - Он мог и сдохнуть, там кругом такая давка была…
        - Посмотрим, - отозвался Льёрт, - мы, умные, просто так не помираем… А Инженер Мертвых сам о себе позаботился, да? Решайте. Полчаса хватит?
        Карага первым делом обошел кругом самолет, оставленный на платформе. Самолет был холодным, неподвижным и абсолютно гладким. Ничего, похожего на механизм или биотехнику: словно литое цельное тело.
        Самолет, словно уловив желание Караги, раскрыл треугольные люки и впустил его в салон.
        На месте приборной панели - гладкая, словно слюдяная, пластина без малейшего огонька. Тусклый белый свет, удобные шлемы, низенькие сиденья и ничего, похожего на оружие.
        Карага вылез обратно и увидел решительные глаза Джонни Доу.
        - Я здесь главный, - сказал Джонни, - с меня все началось. Я все это затеял, и я виноват. Мне нужно оружие Конструкта, чтобы навести порядок.
        - Какой порядок? - поинтересовался Карага, садясь на пороге люка и свешивая ноги вниз. - Родильное отделение построить? Были уже разработки по повышению рождаемости, и ты знаешь, чем они закончились: сама природа против. Всех детей того времени сожрало гнилью. Или как эта зараза называлась?
        - Грибок Эттингтона, - тихо сказал Джон.
        - Вот им. Никто не даст гарантии, что твои планы не нарушит еще какая-нибудь вирусня, и за подохших в корчах деток ответственность будешь нести ты.
        - Это было совпадение.
        - Да ладно, - хмуро сказал Карага, - как только свернули программу по повышению рождаемости, грибок исчез сам по себе. Завязывай с этими идеями, Джонни, давай мыслить… логично. Нужно свернуть боевые действия, отнять у всех оружие, кроме меха - они будут обеспечивать порядок. Нечем будет воевать - не будут воевать. Займутся восстановлением города. С голодухи размножаться начнут. Сам знаешь - самая высокая рождаемость всегда была у бездомных, их в первую очередь и стерилизовали. Отберем оружие с помощью техники Конструкта, и с ее же помощью будем контролировать.
        - Но… - упрямо сказал Дюк, не вынимая рук из карманов, словно насильно сдерживая их там.
        - Молчать, - коротко сказал Карага, - ты - зарядное устройство, притом хреновое. Тебе слова не давали. Жалею уже, что с тобой связался. Пользы никакой. Может, тебя пристрелить, капитан? Тебе не нужна такая жизнь и мне твоя не нужна.
        - Хватит, Крэйт, - торопливо сказал Джон, увидев, как исказилось лицо Дюка, - пойми: это и нужно убрать первым делом. Разделение. Дискриминацию. Чем он хуже тебя? Ничем он не хуже. Прекрати это.
        Карага пожал плечами и почесал широкий тугой шрам, пересекающий грудь и живот.
        - А ты чем лучше меня, что указывать взялся? - спросил он, щурясь. - Ты, сына, сам признался - все это заварил самолично в детской пластмассовой кастрюльке, так, может, позволишь папе разобраться по-взрослому?
        - Хватит, - повторил Джон.
        - Бросай игрушки! - заорал Карага. - Рождаемость ему! Сам, мать твою закопать, жертва аборта… ну! Смотри на меня! Через тридцать секунд ты говоришь: да, папа, конечно, папа, ты прав, а я мудак! Иначе я тебе просто сверну шею.
        Дюк искоса посмотрел на Джонни и вынул наконец руки из карманов. Джон залился быстрой алой краской, в легких у него заскрипело, свист и хрипение прорвались сквозь плотно сжатые губы.
        - Двадцать пять! Двадцать шесть!
        - Да! - выкрикнул Джон. - Я виноват. Извини.
        - Кто здесь мудак?
        - Я, - с ненавистью пробормотал Джон, сплюнул и пошел в угол платформы, где и уселся, прислонившись к стене и запрокинув голову с закрытыми повлажневшими глазами.
        - Теперь ты, - устало сказал Карага, проводив его взглядом. - Ты, капитан. Извини, я на тебе сорвался. Мне твоя помощь нужна, и я понимаю - не сразу можно приноровиться ее оказывать. Потренируешься, пройдет. Ну, ты со мной? Сделаем этот гребаный мир новым?
        Дюк задумчиво смотрел на него.
        - Я с тобой, - сказал он.
        Джон, услышав ответ Дюка, поднялся и медленными, долгими шагами подошел к Караге.
        - Послушай. - У него легонько дрожала нижняя губа. - Я хочу создать гуманистическое общество. Я хочу вернуть людям человечность. Да, поначалу потребуется оружие, но потом - нет. Потом ты, и капитан, и такие, как Кенни, смогут жить без зла и без вражды.
        - Нежизнеспособно, - сказал Карага, глядя на него сверху вниз.
        - Тогда тебе придется меня убить, - твердо сказал Джон, - потому что, если ты оставишь меня в живых, я буду противостоять тебе всегда.
        В легких у него надрывно свистело.
        - Сил-то хватит? - спросил Карага.
        - Постараюсь.
        Дюк отвел глаза.
        - Не делаются такие дела с оружием Конструкта, - неожиданно мягко сказал Карага и положил руку на затылок Джона. Провел по его волосам. - Мне очень жаль, что она не отдала тебя мне на воспитание. Я бы тебя тогда любил и ценил, что ли… А так - прости, но не вышло.
        Джон поднял на него глаза и спокойно улыбнулся. Карага кивнул, принимая улыбку, и легко скользнул к беззащитной шее. Раздался мокрый хруст. Тело Джона завалилось на бок, сломанная шея выпукло вырисовалась, натянулась изнутри чудовищным горбом. Неестественно запрокинутая голова ударилась об пол, и Дюк увидел темнеющие и пустеющие широко распахнутые глаза.
        - Выбрали? - спросил Льёрт, обходя тело Джона.
        - Да, - ответил Карага. - Выбрали. Ты даешь нам оружие, и мы сносим напрочь всю эту вооруженную братию: «Шершней» и армию, полицию и излишне бойких активистов. У нас есть меха и пара отличных генералов - Морт и Эру. Порядок гарантируем. Нужна рождаемость - будут рожать по графику, под прицелом.
        Он говорил так быстро, что голос прерывался.
        Льёрт наклонил голову:
        - Ты мне за Вертикаль должен, меха, - сказал он, - помни об этом.
        - А ты мне должен за то, что твоя Спираль меня чуть не угробила, - отозвался Карага. - Квиты?
        - Временно.
        Наконец-то он повернулся и обратил внимание на труп Джона.
        - Жалко, - сказал он, - ненависть к людям - отличная почва для гуманизма. Мизантропы первые в очереди на улучшение качества жизни общества. Агрессоры - тоже.
        - А то, - сказал Карага. - Инженер, сделай одолжение.
        - Какое?
        - Давай его похороним. По-настоящему. Есть где закопать?
        Эпилог
        Водку Дюк Ледчек пил без интереса. На кроваво-красную икру и оранжевые пластинки красной рыбы смотрел без удовольствия.
        Все это, отпечатанное на принтерах новейшей технологии, источало натуральные запахи и славилось натуральным вкусом, почти идеальным, с точки зрения даже Конструктора, который печатными продуктами обычно не питался.
        Водку Конструктор тоже не употреблял, сидел и грыз леденцы, закинув ноги на спинку кожаного пухлого кресла.
        Карага наливал и наливал: он пил и чувствовал горьковатый вкус, легкий шум в висках, и только.
        Праздновали десятую годовщину с момента Переворота. За длинным широким окном несмело карабкался ввысь строящийся заново город. В архитектуре использовались пики и шпили, изобретенные заново. Исчезли серые коробки домов-уплотнителей времен перенаселения, исчезли белые треугольные строения Конструкта. Возводились вычурные здания, напоминающие космические корабли. И даже окна делались круглыми.
        Специалист по психологии общества сказал бы, что все оно неосознанно стремится оторваться от бренной земли, сократить угол обзора, не видеть ничего, кроме неба, не привязываться ни к чему, кроме свободы.
        Карага был армс-меха, поэтому специалистов такого профиля не держал и не слушал. Ему хватало качественных статистических показателей: бездомных нет, на улицах чисто, рождаемость наконец-то вылезла из минусовых значений.
        Жалоб на работу меха-полиции не поступало, на работу моментальных судов - тоже.
        Преступлений нет. Мало кому хочется получить пулю в висок от меха-полицейского, моментально определяющего степень вины и обладающего всеми судейскими полномочиями, включая полномочия по осуществлению смертной казни.
        С точки зрения Караги - город превратился в тихое, уютное местечко, где за последние десять лет совершилось больше открытий и научных скачков, чем в прежней Столишне за сотню.
        Прогресс.
        С точки зрения Дюка - построилось идеальное полицейское государство, где свободой и человечностью и не пахнет, зато кругом порядок, как в больничной лаборатории.
        Он давно признался, что именно в такое государство поверил, стоя перед Карагой и белым самолетиком Конструктора - далеких десять лет назад.
        Поверил и решил: хрен редьки не слаще. Зато долгожданное повышение - вот оно. Правая рука Караги, правителя. О таком жалкий капитан «Шершней» и мечтать не мог - ради этого стоило перетерпеть, перестрадать. Все это позади - сейчас Дюк вложен в систему мира, как патрон в патронник.
        Он не прогадал и сделал правильный выбор.
        Прогремело долгим, праздничным треском. Карага поднялся и подошел к окну, закусывая хрустящим яблоком. На плацу под зданием выстроились в ряды меха-Морты в парадной форме с белыми лентами. Поверх них колыхалось и хлопало тугое знамя.
        - Это деградация, - сказал Карага, возвращаясь назад.
        Дюк удивленно поднял глаза, Льёрт усмехнулся.
        - Это праздник в честь десятилетия Переворота, - сказал Дюк. - Торжественная часть. Скоро будут полеты.
        - Это деградация, - повторил Карага. - Когда армия и полиция начинают вешать на себя белые бантики и плясать под окнами - это значит, что ей нечем заняться. А если армии и полиции нечем заняться, значит…
        - Значит, Переворот оправдал поставленные цели, - сказал Дюк, зная, что надо говорить, а что нет.
        - Ты-то мне жопу не лижи, - отмахнулся Карага.
        Льёрт протянул тонкую руку и сцапал со стола желтое яблоко. Его глаза светились интересом.
        - Ну почему, - сказал Дюк, снова наливая водку в приземистую рюмку, - почему бы и не… мы же не только свои задачи выполнили, мы и идеи Джона воплотили: бездомных днем с огнем не найти, например.
        - Это потому, что Морт и Эру их тогда всех выбили по приказу Шикана, - поморщился Карага. - Не надо мне рассказывать… Мы не сознание общества поменяли, а само общество кастрировали, а теперь радуемся, что оно хером не машет… Оно не машет не потому, что умное и приличное, а потому что махать нечем!
        - Рождаемость подняли.
        - Показатели положительные потому, что после Переворота меньше умирать стали, а не больше рождаться.
        - Преступности ноль.
        - Убери меха-полицию с улиц на три дня и огребешь преступности за все десять лет - разом.
        - Исчезли любители хобби.
        - Этих любителей никогда не изведешь.
        - Крэйт, - потерял терпение Дюк, - что ты от меня хочешь?
        - А не знаю, - ответил Карага, - я не политик ни хрена, вот что. Льёрт.
        - Ага.
        - Ты нам тогда - помнишь? - тоже ведь что-то предлагал, но я не помню, что именно. Что это было?
        - Не было ничего.
        - Я точно помню, было, - настаивал Карага.
        - Зачем тебе это знать теперь, если ты тогда выбрал оружие?
        - Паскуда, - беззлобно сказал Карага. - Не мог я ничего другого выбрать. Я - армс, мы для того и сделаны, чтобы… - он не нашел нужного слова и перевел тему: - Инженера Мертвых нашли?
        - Нет, - помедлив, ответил Дюк. - Морт и Эру с этой загадочкой все мозги себе проели, перерыли тонну информации. Что такое ковчег, где две твари по паре, а бог за штурвалом? Нет такого в мире. Брось это, Крэйт, Шикан наверняка был не в себе, когда командовал им разгадать загадочку.
        - Нет, - сказал Карага, - это важно. Это связано с Последним Инженером Мертвых. Морт помнит - Шикан обещал тому парнишке, Кенни, что сделает его Инженером. Загадка была об этом. Пусть ищут дальше.
        - Почему тебя это так волнует?
        - Инженеры - странные люди, - повторил Карага слова Конструктора, - а у Кенни на меня не просто зуб, а целая пасть. Не хотел бы я, чтобы он вылез и похерил все, что мы с таким трудом построили.
        Он снова вернулся к окну и посмотрел на марширующие, сворачивающиеся в квадраты, бьющие тяжелыми ботинками о площадь ряды меха в парадной форме. На этот раз по губам Караги скользнула гордая улыбка.
        - Ну что? - сказал он. - Не чокаясь? За гуманизм?
        И он выпил, снова чувствуя горечь и туманное сожаление: жаль, что Джонни Доу не дожил до такого прекрасного времени - его так не вовремя погубили сломанные механизмы подачи кислорода в легкие.
        Карага долго и старательно уничтожал в себе воспоминания о смерти Джонни, так старался заменить их на что-то другое, беззлобное, неотвратимое, что уже лет пять как верил в то, что Джон погиб из-за своей поломки.

* * *
        Ковчег, каждой твари по паре, сам бог за штурвалом.
        Джонни Доу легко бы разгадал загадку.
        От виллы «Ковчег» не осталось ничего, кроме засыпанного сором и поросшего плотным вьюном подвала. Боковая узкая дверца, в которую мисс Эппл, бывало, протискивалась бочком, чтобы поставить в холодок миски с кормом, завалена бетонной серой плитой, которую тоже уже атаковал вьюнок.
        Не осталось ни таблички с именем хозяйки, ни заборчика, ни воротец.
        Остался только сырой подвал, в стене которого долгое время украшением служил медный начищенный круг с квадратными зубцами - мисс Эппл называла его штурвалом и всегда протирала тряпочкой с мелом.
        В темноте лоснится медный матовый блеск.
        Послесловие автора
        Некоторые миры, созданные в воображении, настойчиво требуют билет в реальность, и дело автора - послужить им верным пропуском, пусть реальность и будет ограничена страницами книги.
        Мир, созданный в «Последнем Инженере», не исключение. Появивишись на страницах книги, которую вы держите в руках, он потребовал большего - и я с радостью предоставлю ему такую возможность, продолжив начатую историю во второй книге задуманной дилогии.
        Спасибо большое за то, что прочитали книгу, я буду благодарна любому мнению о ней, высказанному в Интернете, на форумах и читательских сайтах.
        Надеюсь, вам понравится эта книга, и мы встретимся еще - в границах книжной реальности воображаемого мира, часть вторая.

 
Книги из этой электронной библиотеки, лучше всего читать через программы-читалки: ICE Book Reader, Book Reader, BookZ Reader. Для андроида Alreader, CoolReader. Библиотека построена на некоммерческой основе (без рекламы), благодаря энтузиазму библиотекаря. В случае технических проблем обращаться к