Санара. Новая руна Вероника Мелан
        Город
        Когда два противника начинают уважать личные качества друг друга, когда соперничество перерастает в сотрудничество, а симпатия и дружба вырастают в полную страсти любовь, наступает эра великих дел. И ни один Чародей, творящий за дворцовыми стенами темные дела, не сможет устоять, если против него объединилась уникальная пара - Верховный Судья Аддара и девушка-Элео. Становится возможным все: зажечь над островом Новую Руну, повернуть время вспять и доказать Вселенной, что любовь сильнее препятствий.
        Вероника Мелан
        Санара 2. Новая руна
        От автора: В скобках я, как всегда, указываю музыку, под которую создавались части.
        
        Глава 1
        Мир Аддар.
        Нова.
        (Katherine Jenkins - Segreti [One Republic's «Secrets»])
        Каждому в жизни требуется приключение.
        Свое собственное.
        Не чужое, не книжное, не прожитое в фильме, но именно свое, настоящее. И с большой буквы, которое можно назвать «Мое Большое Приключение» и по которому после захочется написать книгу.
        Ребенку всё приключение: найденная во дворе кривая палка, рисунок из солнечных узоров, цветной осколок бутылки, полустершаяся страница карты из старого сундука…
        Со взрослыми сложнее. Взрослые забывают, что двигатель жизни - это интерес. К чему угодно: к божьим коровкам, ручному плетению ковров, сотворению изысканных десертов, чтению книг на забытом языке, пению, наблюдению за звездами. Интерес - это ярчайший светящийся шарик, наполняющий каждый вдох и жизнь смыслом. Без него будни скучны и унылы, без него каждый шаг напрасен. Можно не иметь ни богатств, ни власти, ни наград, ни признания, но если у вас есть интерес, по утрам с кровати вы не встаете, а вскакиваете, и кажется, что не крылья приделаны к спине, а два мощных сопла от ракеты. Именно с такой скоростью и счастьем навстречу каждому мигу вас несет.
        У меня интерес был сотворить новую руну, и потому теперь была тетрадь, на страницах которой я тщательно зарисовала вид простых рун, готовясь позже перейти к составным. Там же таблица частот: для обычного человека хаотичный набор символов, для меня - четкое отражение эмоций в буквенном коде. За последние две недели я разобрала на струны чувство страсти, все его градации от похоти до чистейшей любви, а также восторг и азарт. Готовилась перейти к руне «Дра», отражающей длину жизни.
        Самые мирные и спокойные две недели. Самые, наверное, счастливые.
        Грабили мы постоянно и по-тихому, часто ходили на дело втроем - с Трентом и Эдимом. Чтобы не поднимать переполох и не доводить до заявлений о пропаже ценных вещей, теперь я не изымала, а подменяла предметы. Заранее по изображениям, найденным для меня Юнией, сотворяла пустые, лишенные магии двойники брошек, заколок, пуговиц и кулонов, оставляла их владельцам, передавая оригиналы Шраму. Тот расширял коллекцию вещдоков, которые мы однажды собирались показать Судье, надеясь на возбуждение против «серых» манипуляторов дел. Когда-нибудь, когда придет время.
        Как и прежде, плескал у подножия цветных скал океан, напоминал бесконечным шумом о бренности; как всегда, с тех пор как я стала наполовину Элементалом, беспричинно ширилась от бесконечной радости душа. А какой нужен повод? Просто жизнь, шуршание страниц, всполохи очертаний рун над столом - порошки из новой лаборатории я все-таки выкрала.
        Я часто думала о том, что, если бы ни кулаки Судьи, ни мой очередной выход в астрал, не уловить бы мне тогда с такой легкостью смысл текста из древней книги, не сидеть теперь здесь за интересным занятием. Никогда не знаешь, где повезет…
        Да и себя прежнюю я теперь понимала куда лучше, чем раньше. Разве мне, Леа, действительно был нужен забытый алфавит? Нужна была для счастья его разгадка или, может, хотелось сотворить великое, порадовать людскую расу необычными открытиями? Нет, мне, равно как и теперь, нужен был Интерес. Свое собственное Большое Приключение.
        С ним классно. А без него… А без него уже не хотелось.
        Санары на Софосе не было. Его, судя по телевизионным новостям, отправили на далекий Манолас - разбираться с громким делом по обрушению очередной незаконной шахты. Кого-то требовалось покарать на месте, кому-то выдать наказания полегче - сослать в тюрьмы на исправление. Та еще работенка… Думая об этом, я ухмылялась. Ему действительно нравилось заглядывать в темные пучины чужих душ? Или, может, нравилось ощущение состоявшейся справедливости? Нужно будет спросить при случае.
        Когда представится этот самый случай, я не знала. Не торопила его приближение, не старалась отдалить - все случается вовремя.
        «Четыре дня на быстроходной декке в одну сторону, после многочисленные разбирательства, четыре дня обратного хода. Я могла бы долететь гораздо быстрее, быть может, даже мгновенно, если постараться…» Но на корабле есть свое очарование. Стоишь, чувствуя, как покачивается под ногами палуба, любуешься морем - всегда разным, всегда с настроением, - ощущаешь, как течет сквозь кончики пальцев жизнь. Во всем своя прелесть.
        «Кстати, - думала я, записывая в тетрадь частоту свечения самого светлого оттенка «Дра», - почему я никогда не путешествовала на декках? Ни разу! Надо бы это исправить».
        Без Аида на Софосе было легко и спокойно, как без кого-то тяжелого. И в то же время чуть грустно, как без кого-то родного. Такая вот смесь. Он уехал, и я скучала не скучая. Помнилось до сих пор то его объятие в пыточной - глубокое и честное, самое настоящее из испытанных мной объятий. Мы как будто проросли друг в друга в тот момент, будто активировался между нами невидимый узор, и более дистанция не важна. Никто друг о друге не забывал, даже если не думал.
        Он как будто завязал мне тогда на шее теплый шарф. Чтобы не холодно, чтобы не простыла - вот как это до сих пор ощущалось. Заботой, неравнодушием, терпением.
        «Приходи, я буду ждать».
        Это прекрасно - знать, что ждать тебя будут долго. Вечность.
        Пусть у меня нет этой самой вечности, зато есть сегодня.
        И еще телевизор, который я теперь включала по вечерам, надеясь, что в новости попадет хотя бы коротенький репортаж с Маноласа, что покажут вдруг знакомое лицо. На пять секунд, ладно, пусть на четыре. Да хотя бы на одну.
        Забавно уметь летать, иметь способность долететь и взглянуть на кого-то самой, но тяготиться радостью предстоящей встречи - это особенное наслаждение.
        К тому же совсем не изучены еще «Сикха» - пламя души - и «Эиг» - временная спираль. А они в новой составной руне будут играть первостепенную роль.
        А вот кусочек пирога бы не помешал… Жаль, не попросила с утра у Майи. Зайду завтра, закажу на обед его или ореховый рулет (выбор между одним вкусным десертом и другим подчас самый сложный) - жена Иннара, как всегда, расплывется в довольной улыбке. Любой повар рад, когда его творение уплетается за обе щеки.
        А пока чай. И пульт от телевизора.
        Потому что семь вечера. И нет, я не жду.
        Но вдруг случайно включат в вечерний выпуск репортаж с Маноласа…

* * *
        Манолас.
        Аид.
        (The Polish Ambassador - Eastern Eyes Western Skies)
        - Вы знали, что подписались работать в месте, где не соблюдались правила техники безопасности?
        - Знал.
        - И вам было все равно?
        - Мне хорошо платили.
        Санара повторял эти вопросы уже не первый десяток раз за день и чувствовал себя утомленным седым профессором, принимающим экзамен у отсталых студентов. Манолов в каком-то роде и впрямь можно было назвать если не «отсталыми», то однозначно странными - недалекими, сызмальства помешанными на привитых бобенами (*местный аналог шаманов - прим. автора) ритуалах, заменяющих им и еду, и сон, и молитвы. У стоящего посреди шатра большого, потного и грязного мужчины были не глупые, но совершенно пустые глаза - два темных колодца без дна. При росте под метр девяносто, черных курчавых волосах и совершенно круглой форме век, они казались зловещими. И еще эта выдвинутая, как ковш экскаватора, нижняя губа. Местная особенность расы - Аид понимал, - но она совершенно не к месту его раздражала. У всех эта чертова губа, как под копирку, даже у женщин.
        Он просто устал. Нужно отдохнуть. Потому что к моменту, когда начало темнеть, его раздражало уже все - и этот тряпичный «цирковой» шатер из шелков, и никак не спадающая жара, и одни и те же ответы, которые он знал наперед.
        - Вы знали, что шахта небезопасна и может обрушиться в любой момент?
        - Знал.
        - Вам не жаль погибших друзей?
        - Нет. Все мы там будем раньше или позже. Ашаиль.
        Этот долбанный «ашаиль» означал что-то вроде «на все есть воля всевышнего», и Санару злило не слово, но то равнодушие, с которым допрашиваемые говорили о почивших товарищах. Тот, кто нанял манолов, промыл им мозги - хорошенько и чисто. Использовал один из неуловимых старинных артефактов Элео, приказал забыть и имя заказчика, и об усталости, настроил рабочих лишь на эффективное исполнение обязанностей - колотить киркой по стенам с утра до ночи. И они колотили, пока не доколотились до обвала. Крепежных конструкций-то не установили…
        - Вы знали, что именно вы добывали?
        - Альмиты.
        Альмиты, если бы… Эти черные самородки практически не имели ценности, разве что уникальный звездный блеск, ценящийся отделочниками. На самом деле сеяли и мыли здесь из остаточных пород уникальные зеленые кристаллы - очень мелкие и очень дорогие. Наемники об этом даже не подозревали, считали их «трухой».
        - Сколько корон вы получали?
        - Деньги нам неинтересны. Нам каждый вечер за смену выдавали «дурию».
        По десять граммов, да, он слышал. Расслабляющую курительную траву, вызывающую галлюцинации и приводящую к временной эйфории. На этом богом забытом острове она, как Санара выяснил за последние дни, являлась универсальной валютой. На нее можно было купить еду, скот, даже чужую жену - позволял бы вес «посева». Чем дальше, тем более понятными, но менее приемлемыми ощущались ему местные обычаи. Все более встающими поперек нормальной логики, как рыбья кость в горле. Эти странные рослые люди не жили в реальном, привычном Аиду мире, они обитали в дыму своих фантазий, не стремились что-то совершить, изучить, понять. Им нравилось висеть где-то на стыке вымысла и реальности, теряя ход времени. Здесь это звалось «гаттандой» - нирваной.
        Манол пах потом, незнакомыми наговорами, чужими обычаями. Даже запах его кожи отличался от запаха тех, кто родился на Софосе.
        Софос. Санара тоскливо хотел обратно. Не ожидал, что быстро заскучает на декке, что уже к концу четвертого дня возжелает как можно быстрее покончить с приговорами, что завязнет здесь, кажется, не на одну жизнь - нить тянется, загадка вьется, конца и края тайнам не видно.
        «Вот бы между островами Порталы, как на Уровнях. Попросить бы Дрейка, чтобы построил». Но это сложно… Наверное, не просто сложно, а мегасложно, но Аид все равно мечтал назад попасть не четыре долбанных дня спустя (до которых еще жить да жить), но по щелчку пальца.
        Он допросил уже всех пешек и пришел к выводу, что мочалить их бесполезно - нулевые. Они ничего не знают, не помнят, а лишний раз смотреть им в глаза - все равно что лезть в мутную болотную воду, смешанную с нефтью. Радости никакой. Его профессия изначально подразумевала отсутствие приятной отдачи, но здесь, на Манолосе, дознание и вовсе превратилось для него самого в пытку.
        Хватит. Завтра будет «бал» во дворце ружана Аттлиба - местного мелкорослого, но очень горделивого правителя. Возможно, что-то удастся узнать там. Не факт, но все-таки.
        - Свободен.
        Санара отпустил гиганта с круглыми глазами. Надоел. Мог бы, конечно, испачкать руки по локоть, влезть в эту мутную душу, назначить исправительное наказание, но уже не хотел. Хотел выйти на свежий воздух, подумать.
        Манол под надзором конвоиров покинул шатер. Такой же равнодушный, как и тогда, когда ступил внутрь, чуть сутулый, давно находящийся где-то «не здесь».
        Что творится на этом острове?
        Аида с Маноласа мутило.
        Здесь даже цветы пахли слишком сладко и терпко, и нигде от этого запаха не скрыться. Ладно бы выглядели они красиво - были яркими, смотрящими в небо или приятными глазу, - но тошнотворный запах по острову разносил низкорослый бурый кустарник, покрывавший большую часть суши. Аиду казалось, что этот приторный флер призван маскировать изнанку происходящего на этой земле - подноготную таких вещей и событий, о которых он даже не хотел знать.
        Сейчас бы в порт…
        В шатре больше никого, охрану он отпустил. Высыпали на далеком темном бархате незнакомые звезды, и Санаре теперь казалось, что плыл он сюда не четверо суток, а четыре года. А проведет здесь еще неделю, пропитается «бурым» запахом, начнет курить дурию, и вовсе забудет путь домой…
        Не забудет, конечно. Просто здесь слишком легко соскользнуть за грань. Все какое-то зыбкое, невесомое. Будто неплотное.
        Итак, ружан. Завтра «бал»… Бал, конечно же, в честь приема Судьи. Почему так долго готовились? Так ведь «великий гость», много дел нужно завершить, много эклов заколоть, много гостевых покоев привести в надобный вид…
        Санара был уверен, что время тянули для того, чтобы собрать тайный совет, чтобы обсудить тактику общения с неудобным визитером. Знали, что без Канцелярской печати допрашивать главу он не имеет права, что нужна официальная бумага. А ее нет. Потому что ее получение заняло бы время, а он хотел как можно быстрее. Поторопился. Теперь понимал, что за тайными делами шахты мог стоять только правитель, а заглянуть ему в глаза не дадут советники. Коршуны, мать их, рдеющие о неукоснительном соблюдении общего закона.
        Ему бы Нову…
        Он подумал о ней, и будто свежий ветерок подул. Пустые мысли, конечно, грезы… Но, если бы они отправились на бал вместе, докопались бы до истины куда быстрей. Он бы отвлекал своим присутствием гостей, как магнит, тянул бы на себя внимание, а она прочитала бы то, что другим недоступно. Просто постояла бы рядом с ружаном, сняла бы с его ауры нужную информацию, сумела бы сделать это куда чище и быстрее, чем даже он - Верховный Судья - самый могучий из когда-либо живущих судей.
        Аид усмехнулся. Отличная из них вышла бы команда. Но не в самом же деле ее звать? У него даже возможности кинуть весточку нет.
        «А если бы была?»
        Он впервые задумался об этом по-настоящему и понял, что не знает ответа.
        Позвал бы ее? Попросил бы о помощи? Они уже не враги и еще не друзья. Но в то же время, если между строк, глубже чем друзья, глубже, чем… кто? И не нашел слов.
        Чужие звезды не грели, скорее, путали разум. Что-то шуршало в невысокой траве; непривычно тянули свою песню заморские сверчки. То замирали на одном звуке, тянули его по минуте, то вдруг принимались стрекотать прерывисто, нагло. И не заткнешь. Духота такая, что он потел в рубашке, понимал, почему манолы почти всегда и везде голышом - короткие обвязки на манер примитивных шорт не в счет. Постоял еще минуту, надеясь, что «придышится», наконец, к сладкому запаху, что перестанет его замечать, но так и не придышался.
        Отправился в ненавистный шатер, не оборудованный даже вентилятором. Черт, знал бы об этом, прихватил бы его на борт с собой.
        Его намеренно поселили вне дворца - учтиво кланялись при встрече, объясняли, что возле самой шахты вести расследование ему будет удобней и сподручней. Загон для пленников рядом, а от дворца сюда «шагать по два часа»… Умело отдалили от пчелиного улья, спрятавшего в своих недрах старинный артефакт. А он ему нужен. Изъять.
        Ничего, изымет. Отыщет путь.
        В который раз подумалось, что с Новой вышло бы быстрее.
        И веселее. И интереснее. Рядом с ней он, наверное, перестал бы чувствовать даже сладкий запах, отвлекался бы на совершенно другое - нечто внутреннее.
        Вздохнул, когда отодвинул полог и понял, что внутри, как в бане: окна есть, а ветра нет. Жара, духота, спать только нагишом. Увидел, как выдвинулась из-за шторы фигура его вечно склоненного в поклоне служащего из дворца, услышал шелестящее «надобно ли чего?», бросил «жарко» и закрыл перед чужим носом тканевую завесу.
        А спустя несколько минут пожалел, что вообще «пожаловался».
        Потому что к нему в спальню вплыли девицы с опахалами.
        Их было четверо. Одна главная, понимающая общий язык, еще три будто немые. И все голые, по крайней мере, так ему показалось. Разве можно воспринимать за одежду тонкие, узкие, полупрозрачные шарфики вдоль выпуклых грудей и такой же лоскуток, спускающийся на лобок с цепочки на талии?
        Не успел подобрать слов помягче, знал, что сейчас рыкнет, но затараторила главная, с перьями на голове:
        - Господин жарко. Мы сначала танцевать, чтобы расслаблять и усыплять, потом дуть всю ночь воздух. И прохладней.
        По его лицу девица поняла, что угодить не вышло, что сейчас прозвучит «нет». Заторопилась.
        - Мы дуть неслышно, очень тихо! По две за раз, менять друг друга всю ночь напролет…
        Вот тебе и аналог вентилятора.
        Санара, хоть и был зол, заметил, что прислали ему «хороших» девок, не чистокровных манолок. Тех он вообще на дух не выносил с их жесткими на голове завитушками, отвисшими «бидонами» и угольно-черными сосками. Эти - метиски. Кожа кофейная, волосы не пружинами, но мягкими завитками, грудь большая и стоит - вельможи изо всех сил старались ему угодить. Не учли только, что Аид никогда не желал секса без любви, и что от приторных духов танцовщиц у него моментально заноют виски. С этими кружащими вокруг его ложа гостьями он не только не уснет, но и озвереет окончательно.
        - Уходите.
        И хоть смотрел девчонке не в глаза, по привычке чуть мимо, чтобы не пугать, заметил, как мелькнул на ее лице испуг - «не ублажили!». Сейчас их накажут, понизят в должности, или, как это у них тут называется, отдадут для забавы надсмотрщикам в дворцовом подвале.
        Санара поморщился. Он терпеть не мог решать чужие проблемы, но эта волна паники, обдавшая его нутро, заставила разжать губы еще раз.
        - Скажешь, что господину все понравилось. Он оценил. Но сегодня хочет остаться один и подумать, поняла?
        Быстро-быстро закачалась вверх-вниз голова. Короткий жест, и трое остальных тут же засеменили на выход. Несколько секунд, и он снова один.
        Аид тяжело вздохнул. Снял рубашку, из-за отсутствия нормального стула повесил ее на большую, похожую на пуф подушку, туда же бросил штаны. Когда растянулся на кровати, раздраженно подумал о том, что запах чужих духов не выветрится отсюда, наверное, до утра, приготовился его терпеть, не замечать.
        Подумал о своем вечном напряжении, после о Нове…
        Дрейк был прав - ему нужно чем-то уравновешивать дисбаланс. Неприятное - приятным, напряжение - расслаблением. Сейчас бы не незнакомых девиц, но просто присутствие кого-то правильного…
        Вновь подумал о Нове.
        Не о сексе даже.
        Ему хватило бы поцелуя, чтобы раскрутились до визга металла затянутые внутри шестерни. Одного поцелуя. Может, ее головы на своем плече. Вдохнуть бы вместо бурой полыни аромат свежего ветра и дерзости.
        Санара перекатился на бок, приготовившись к бесконечно длинной ночи под чужими звездами, и закрыл глаза.
        Глава 2
        Мир Аддар.
        Нова.
        (Daniella Mason - Talking in your sleep)
        Сны - такая же часть жизни, как и бодрствование, но управлять снами может лишь тот, кто умеет управлять дневным бытием.
        Мне давно не снились кошмары, этот тоже кошмаром назвать было нельзя, но в нем Судья вновь подкинул в воздух Куб-шанс. Очень реалистично и для меня наяву. Вокруг холодные стены замка Доур, темная зала, сводчатые окна в небо, клубящаяся вокруг наших фигур тьма. И уже вращается в воздухе магический предмет - откуда-то я знала, что сейчас он зависнет в моменте, явит зрителям определенную грань, и рисунок ее вспыхнет синим… А дальше я - снова человек - попаду в свою прежнюю жизнь, потеряю способности Элео. Глаза Судьи белые, как прожекторы, лицо жесткое, губы в полосу - он принял судьбоносное решение.
        Нет! Мое сознание взбунтовалось первым, выбралось из ловушки страха и нерешительности, превратилось в бешеный по силе луч. Леа внутри уже запаниковала, вжалась «в спинку кресла» - так можно было бы сказать, если бы она сидела в кинозале на просмотре хоррора, - но мы с ней разделились. Леа назад хочет, хочет и боится, я - Нова - знаю, что еще не время.
        - Не-е-е-ет!
        Моя воля сильнее чужого решения, я не поддамся ни Судье, ни Кубу! Ширюсь, захватываю пространство, превращаю Куб в игрушку - плевать на него, он ненастоящий, забываю о нем, когда понимаю, мне нужно наружу, сейчас же.
        Проснулась я одновременно с внутренним взрывом, похожим на коллапс сверхмощной звезды - сердце частит где-то в горле, голова дурная. Успела за секунду поддаться панике Леа, пока не рассмотрела - нет, я не в прежней квартире, я все еще здесь, в особняке на Сиреневых скалах. Дома… Все еще Нова… Куба нет…
        И сделала самый длинный выдох облегчения в своей жизни.
        Приснится же такое…
        У снов нет иной роли, нежели напоминать нам о том, что именно мы чувствуем в режиме бодрствования. Сны легко толкуются, но, увы, не сонником или гадалкой, а проведением параллелей в ощущениях. Тот, кто часто видит лестничные пролеты без пары ступеней, входит в лифт без стен, падает, бежит, паникует - погряз в беспомощности. Именно на нее и призывают обратить внимание ночные «показы», однако многие ли об этом задумываются?
        Мой сон напомнил мне о том, что Аид силен и все еще способен повлиять на мою судьбу. Пролетел в воображении знак с красной каймой: «Осторожно! Опасная зона!»
        Спасибо, вспомнила, услышала.
        Поднялась с кровати, поняла, что из-за ночных бдений с изучением рунных частот, я проспала почти до обеда, потерла лицо. Хорошо, когда нет ни начальников, ни расписаний, ни будильников. Последние, к слову говоря, всегда казались мне «адовыми» изобретениями. Как можно поднимать человека до его естественной потребности проснуться? Зверство!
        То, что я все еще на Аддаре в этой временной ветке - хорошо. Засело, однако, где-то на фоне после странного сна беспокойство. Оно уйдет после горячих струй душа, глубокого вдоха в кайф налитого в кружку горячего кофе и первого укуса булочки с маслом.
        «Наверное, я слишком много думаю о нем. А он не пес, с которым можно играть палкой…»
        Булочку из холодильника я выложила на блюдце, сбрызнула водой, поставила в микроволновку на минуту. Пока готовился кофе, автоматом щелкнула пультом от телевизора - о чем вещает медиа? Что-то интересное в мире? Над кем-то еще можно пошутить, куда-то слетать, узнать удивительное? Первый канал казал новости - скукота, - но я оставила. Привычка. Достала масло, нож из стола, поставила на скатерть еще одну тарелку.
        - …сегодня день плюшек с корицей. О том, как именно его собираются отмечать жители столицы - о секретных рецептах, планах и общественных мероприятиях, - мы узнаем чуть позже, после гороскопа. Но до него вести с Маноласа, где ведет расследование об обрушении шахты Верховный Судья…
        Я окаменела, как идол на острове Керичи.
        - Скажите, много ли известно на данный момент? Как продвигается расследование?
        И глазам своим не поверила - Аид на экране. Строгий, одетый в темную хламиду - капюшон снят. Красивый, дерзкий, неприступный, как утес над бухтой Рикка. И как же, черт возьми, я по нему соскучилась. Ждала, чтобы хоть краем глаза… Дождалась и во сне, и в новостях.
        «Проси, и будет тебе…»
        Дама в голубом костюме держала микрофон с надписью «М-Вести» перед лицом Судьи осторожно, чуть на расстоянии; Санара привычно смотрел мимо ее глаз, а по моей спине ползли мурашки. Наверное, ей непросто давался этот репортаж, потому что рядом с Аидом страшно любому, даже если ты ни в чем не виновен.
        - К сожалению, расследование движется не так быстро, как хотелось бы. Требуются дополнительные дознания.
        Если бы он сместил взгляд чуть левее, дикторша ощутила бы озноб. Как я когда-то давно, в торговом центре, когда впервые посмотрела Санаре в глаза. Холодно, муторно, в ушах вата, а в голове затягивающий в себя коридор, из которого не выйти. Работнице манольских новостей нужно было дать медаль.
        - Удалось ли отыскать причины обрушения?
        - Частично. Детали выясняются.
        - Как вы думаете, сколько времени займет расследование?
        Я забыла про кофе и микроволновку, чей сигнал звякнул еще вечность назад, я залипала в экран. Мужчина в хламиде тянул на себя внимание, как тянет к себе электроны заряженное поле. Непримиримый, бескомпромиссный, осознающий свою власть, спокойный, чуть усталый. Манолас его чем-то выматывал, я ощущала это даже через экран.
        - Результаты могут появиться быстро, если ко мне в помощь прибудет Новый помощник, которого я ожидаю.
        И Судья посмотрел в камеру. Не на людей, которых в эту секунду пробило током, посмотрел через объектив прямо на меня. Я была в этом совершенно уверена - интуиция взвыла, как сирена. Санара совершенно точно знал, кому именно адресовал свой прямой взгляд. Знал, что нельзя в камеру, но нарушил собственный запрет, передал невидимое послание.
        «Новый… помощник… Новый… помощник…»
        Ему… требовалась моя помощь? На самом деле?
        Но он уже отвернулся. Быстро свернул диалог, не ответил на вопрос, прибудет ли новый сотрудник на декке, отбыл ли уже из порта Софоса или же это кто-то из местных? Прищурил глаза - мол, без комментариев, - поджал губы и был таков.
        Бледная дикторша, которую фон Аида все-таки задел, подвела итог в трясущийся микрофон:
        - Как видите, нам удалось поговорить с самим Верховным Судьей, но точных данных о ходе расследования пока нет. Мы будем держать вас в курсе. Софос?
        И режиссер переключил картинку на местную студию. Сразу за этим я щелкнула пультом, выключая телевизор.
        Значит, новый помощник.
        Интересно.
        Конечно, в теории я могла ошибиться, но полагала, что призыв был адресован все-таки мне. И тогда другой вопрос - как попасть на Манолас быстро?
        Кажется, этот день обещал стать совсем нескучным.
        Я водрузила на стол кофе, положила на тарелку чуть теплую булку и взяла в руки нож для масла. Сначала завтрак, после мыслительный процесс.
        Грелась на уровне загривка взволнованность от возможности скорой встречи. И одно дело - смотреть на Судью через экран, другое - находиться с ним рядом. Толпами ходили по воображению мурашки.
        «Задал ты задачу, Аид…»
        Но чем сложнее, тем интереснее. Уже ширился и ликовал азарт - приключение, приключение, приключение! Новые вершины и их покорения, планы, впечатления, очередной полет к звездам. Именно поэтому обратно в Леа я не торопилась.

* * *
        Манолас.
        Аид.
        (Stive Morgan - Hover Above The Ground)
        Шанс призрачный. На то, что она увидит, поймет, прибудет. Собственно, Санара на успех и не надеялся, но все равно впервые согласился на интервью, чтобы использовать единственную возможность передать послание. Передал. Дальше… ждать? Нет, просто работать.
        Он уже с утра прокрутил в голове все варианты дальнейшего развития событий, если сегодняшний день, как и другие, он проведет один - бессмысленные дознания по кругу, один и тот же набор вопросов и ответов, вечером «бал». На нем он преступит все-таки закон, незаметно допросит ружана, после, если тот невиновен, выстроит обратный Мост Времени. Далее по кругу. Если не повезет сразу, потратит на Мосты много времени, сумеет за вечер «опросить» человек семь-восемь. Муторно, нудно, энергозатратно и очень долго. Других вариантов, увы, нет.
        Шагая по раскаленной уже к обеду земле прочь от съемочного фургона, Аид кривился от вида шатра. Как же надоела эта затхлая вода из фляг, запах пота местных охранителей, невозможность нормально помыться в полевых условиях и нужда по кругу загонять под этот цирковой купол рудокопов. Сейчас он убил бы за возможность отключить центры обоняния в собственном мозгу - чем дальше, тем сильнее раздражался от необходимости дышать местной дурман-травой.
        Внутрь вошел быстрым шагом, почувствовал, что вспотел под хламидой.
        - Ваше Святейшество, кого из заключенных позвать? - постовой вытянулся в струну.
        - Никого, - рыкнул Аид, ощущая себя не «святейшеством», а «демоничеством». - Перерыв.
        Перед тем как вновь нырнуть в бессмысленные дознания, он хотел посидеть в тени, передохнуть.

* * *
        Софос.
        Нова.
        Даже если с максимальной скоростью ветра в четыреста километров в час, все равно долго. Обернуться световой волной? Наверное, это удивительно - чувствовать себя светом, быть им. Но откуда-то я знала совершенно точно - жечь свой ресурс в случае обращения в фотоны я буду быстро. Не пойдет. Поставленную задачу мне хотелось решить не просто приятно и красиво, но еще и легко. Имею право выбирать. Какие варианты? Телепортация физического тела при наличии в голове ограничивающих убеждений? Возможна, но со сбоями. Хотелось еще легче, еще проще…
        И тогда возник в голове ответ - сон. Для того, кто не видит особенной разницы между сном и явью, границы расстояний стираются легко, и, значит, возможно заснуть в одном месте, а проснуться в другом.
        В это мне верилось. И это, что самое важное, хотелось попробовать.
        Забираясь в кровать после обеда вполне довольной и сытой, я набирала мысленные установки о том, каким должно быть мое пробуждение - спокойным, комфортным, в одиночестве, неподалеку от Санары. Чтобы не холодная земля, но густая трава, чтобы та же одежда, хотя ее я смогу за минуту изменить на любую.
        В дремоту я скатилась примерно за три минуты.
        Соскользнула, обрела себя на границе, поняла, что тяжелое тело больше не помеха. Задала направление: Манолас; растворилась полностью. Ухнула в Элео-часть, стала миром, сразу всем, что в нем есть: виртуальной картой, морями, названиями, островами.
        Выбрала курс. Достигла цели, не перемещаясь, для меня переместилось окружение. Так работает квантовая система частот - вне времени, вне пределов.
        Сознанием пробудила от сонного паралича тело, открыла глаза.
        Солнце жарче раза в три.
        О том, что очнулась я не на Софосе, можно было понять еще и по запаху - слишком сладкому, приторному, незнакомому. Здесь иначе ощущалась земля, и колыхалось над низким кустарником тяжелое прозрачное марево. Манолас, как отщепенец от остальных островов, как младший брат, не желающий походить на других, цепко хранил свою собственную уникальную атмосферу. Кичился залежами зеленых кристаллов в черных недрах пластов, морил глаза плавностью низких холмов, давно и прочно оброс протяжными песнопениями туземцев. Топил древесные макушки и людские поселения в долгих апельсиновых закатах и издревле вел собственное, неподвластное ходу светил, летоисчисление. Здесь иллюзии водили хороводы вместе с дымом из курительных трубок, здесь ноги тонули в зыбкой почве морока.
        Очень смешанное ощущение.
        Я поднялась с травы, на которой лежала. Слишком жарко и не слишком приятно. Все чуждо.
        Справа шатер. Тот самый, который захватил объектив камеры, транслирующей утренние новости.
        Мне туда.
        Внутрь я входила, испытывая смесь чувств, не поддающуюся описанию. Если я все поняла неверно, и он не ждал, я уйду. Так же усну на траве, проснусь уже дома. Подумаешь, короткое путешествие, когда еще я посетила бы Манолас? Верно, никогда.
        В мою сторону, когда была замечена тень, дернулись постовые - я оттолкнула их от себя мягкой невидимой волной.
        «Успокойтесь, родимые».
        Они сделались безвольными и незаинтересованными, как куклы. Встали по местам, по разным сторонам от входа.
        А вот Аид, сидящий на стуле, смотрел на меня очень внимательно. Очень. И теснили друг друга в его глазах тени удивления, облегчения, строгости, привычной тяжести.
        «Я тоже по тебе скучала».
        Действительно скучала. Практически сразу ощутила, как активировались от нашей близости невидимые микросхемы - слишком глубокие и сложные, чтобы их понять. Отошла на второй план причина моего здесь появления; перепуталась друг в друге наша заинтересованность.
        Санара молчал. Пришлось самой.
        - Новости посмотрела, - начала я легко, - если увидела не то, и ты не ждал, я уйду.
        У Аида разглаживалась давно прижившаяся меж бровей морщина.
        Ему было интересно - как? Как я попала сюда так быстро? И одновременно неинтересно. Я здесь, и этого достаточно.
        - Туда? Обратно? - я покрутила пальцем, спрашивая. - Мне остаться или уйти?
        Его ответ прошелся по моей душе нежными подушечками пальцев.
        - Я тебя ждал. Оставьте нас.
        Последнее он бросил постовым, которые потоптались у полога и через секунду удалились.
        - Утомительная дорога? Воды? - Он не улыбался, но мне было тепло. - Садись.
        И указал на единственный, стоящий у шатровой стены свободный стул.

* * *
        Аид.
        (Idenline - Coldest Night)
        Она ощущалась ему единым солнечным пятном - не тем, которое снаружи слепит глаза и печет голову, но теплым бликом, играющим с кожей, веками и сердцем. Ветерком, шевелящим волоски на висках, когда ты сидишь на прогретых досках крыльца под яблоней, греешься телом и душой. Одно ее присутствие рядом расслабляло Аида, как настойка с секретным рецептом, капало на его затянутые шестерни машинным маслом, раскручивало невидимым гаечным ключом внутренние перетруженные болты. Он вдруг поймал себя на мысли, что может просто сидеть рядом с Новой часами, думать ни о чем, молчать, дышать, существовать - на этот раз не тяжело, хорошо.
        Но ведь позвал сам, нужно объяснить.
        - Помоги мне. И я твой должник.
        Начал коротко, без предварительных пояснений.
        Цвет глаз Новы серый, но Санара видел не радужку, а колышущуюся в поле пшеницу, а сверху облака. В месте, где беззаботно, просто и понятно. Где не творились бесчинства, где никто друг другу не вредил, не желал зла, с рождения не обманывал.
        «Если бы он мог, он бы…»
        Аид притормозил мысленный поток - он бы что?
        «Он бы продлил ей жизнь до бесконечности. Чтобы ресурс не заканчивался. Чтобы вот так сидеть иногда…»
        - Ты часто бывал чьим-нибудь должником?
        Она улыбалась и спрашивала не обидно, он помнил, что в ней нет агрессии - ни явной, ни скрытой.
        - Никогда.
        - Какая именно помощь нужна?
        Ему нравились прямые диалоги, когда от сути и к сути. Жаль, давило виски болью от запаха, который он успел возненавидеть. Мешало думать, путало мысли. Вместо объяснений он почему-то спросил:
        - Как ты здесь оказалась? Так быстро.
        - Через сон.
        «Уснула в одном месте. Проснулась в другом».
        Он понял ответ. Удивился, и нет. Понял, что сам так не смог бы, для путешествий через сновидения должен быть активирован определенный участок мозга. У него он спал. Да и нужды никогда, собственно, в его активации не было. Приготовился напрячь разум, собрать воедино разрозненную информацию, когда услышал:
        - Ты его терпеть не можешь.
        - Кого?
        - Этот запах. Сладкий.
        Верно. Он его ненавидел, и ни подтверждать, ни отрицать этот факт не имело смысла.
        - Хочешь, я помогу тебе?
        Они были совершенно разными: он - бетонной стеной, она - пряным сквозняком, пахнущим скошенной травой. И все же взаимодействовали; Санара до сих пор удивлялся и этому факту, и их совершенному, абсолютному контрасту. И еще Нова - потенциально идеальная преступница, которую он просит о помощи. Куда катится мир? Или все не так очевидно, как ему когда-то казалось?
        - Каким образом?
        - Просто доверься мне.
        «Тебе давно нужно научиться это делать».
        Аид молчал. Вмешательство Элементала в его сложную структуру? А какого черта он так цепко за нее держится, ведь сам не так давно понял, что роль Судьи ему опостылела. Разве он расстроится, если что-то нарушится? Не особенно.
        - Помоги.
        И чтобы не напрягаться и не мешать процессу, прикрыл глаза. Спустя секунду ощутил касание к своим разгоряченным вискам ментолового потока - освежающего и яркого, как покрытый кристалликами фруктовый лед на ножке. Понял, что следующий вдох дался неожиданно легко - спал внутренний аллергический отек, которого Санара раньше не замечал, - и сразу пропал запах ненавистной травы. Ни сладости, ни следа от приторности. Чистый воздух. Горячий, да, душный, неприятный, но чистый.
        Выдохнул свободно, наткнулся на теплый и озорной взгляд, вспомнил тесную камеру в Бедикене, аккурат перед «полетом в пропасть» - знатный тогда вышел аттракцион.
        «Может, сбежим? Хочется дынного мороженого… Ты какое любишь?»
        Дынное он так и не попробовал, но мысль о том, чтобы сбежать, нравилась ему сейчас сильнее, чем раньше.
        - Помогло, спасибо.
        Уходила из головы вата, стремительно, как из порезанной пластиковой бутылки, вытекала из висков боль.
        «Не за что».
        - Так над чем работаем?
        Теперь, когда ему не мешало скопившееся раздражение, когда мышление вновь обрело ясность, Аид вдруг понял, что рассматривает Нову пристальнее и прилипчивее, чем следует. Что мысли его отнюдь не спешат возвращаться к теме бала у ружана, что чем дальше, тем больше его занимает другое: «А сколько его внутренних болтов раскрутила бы их физическая близость?» Кое-как, как сошедшую с курса баржу, он вернул себя к делу, осторожно качнул головой вправо и влево, разминая затекшую шею.
        - Это касается шахты. И бала, который сегодня состоится во дворце местного правителя.
        Дальше он рассказывал ей все, как рассказывал бы следователю: здесь я имею право официально вмешиваться, здесь не имею. Собираюсь применить метод Моста - незаконно, да, но и опросить с помощью него более десятка людей за вечер не выйдет. А попытка всего одна. Есть ли мысли о том, как получить нужную информацию быстрее и легче?
        Его гостья схватывала на лету. И Санару бритвенная острота ее ума в который уже раз заставляла испытывать помесь досады с восхищением. Хорошо, что они больше не враги.
        - Что именно мы ищем? Старинный артефакт, вещь Элео?
        - Скорее всего. Или что-то похожее.
        - Поняла.
        Она выглядела девчонкой, чей возраст не отгадать, юная и зрелая одновременно. Сколько ей на вид - двадцать два, двадцать семь? Он не мог понять. А в глазах похожая на Дрейкову «вечность», только не серьезная и тяжелая, «ртутная», как он ее называл, а новорожденный вселенский ветер, дерзкий и неугомонный.
        - Какие у нас варианты? Могу превратиться в твоего помощника - молодого парня. Пока ты будешь занят распитием напитков с гостями, поотираюсь рядом с высокопоставленными чиновниками.
        - Не пойдет. Состав команды, прибывший на декке, известен документально. Новое лицо вызовет подозрения.
        - Без проблем. Тогда одной из местных красоток, может, танцовщиц? Грудь побольше, ума поменьше - таких мужчины подпускают к себе охотно.
        Аид надеялся, что не скрипнул зубами. У них однажды уже случился на почве «грудь побольше» конфликт моральных принципов, а иными словами, у него - у Аида - уже случился в прошлом приступ ревности. Хотя они вроде не любовники.
        Но дал вдруг о себе знать собственнический инстинкт, булькнула внутри нефть.
        Нова легко пожала плечами.
        - Поняла. Пойдем другим методом…
        И где-то внутри отлегло.
        - Я обернусь в Элео, стану никем и ничем, считаю нужную информацию из ментальных полей напрямую. Так будет проще.
        Проще. Но энергозатратней. Стать ничем означало стать сразу всем - каждым атомом той бальной залы, каждой человеческой аурой, стенами, паркетом, пылинкой на бахроме штор, пузырьком в бокале шампанского.
        - Твой ресурс…
        Он сам не знал, как именно хотел закончить фразу. Сказать, что он в случае полного «оборота» быстро истощается? Что не стоит жертвовать столь многим ради какого-то дела, чьей-то чертовой шахты? Есть и другие пути.
        - Моего ресурса хватит на все, что мне требуется.
        «До того, как я уйду».
        Она четко понимала все, что он не проговаривал вслух, и Аид завидовал ее простоте. Непривязанности к «имению» чего-либо, к обладанию, сохранению, приумножению. К тому, чтобы нажиться, извлечь выгоду. Нова не желала утяжеляться ни негативными мыслями, ни богатствами, и Санара вдруг понял, что такого врага невозможно победить. Заточить или уничтожить? Да. Сломать, повлиять, подчинить, переделать на свой лад? Нет.
        - К тому же, - а его собеседнице «до фонаря» его тяжелые думы, - таким способом я смогу вычислить не одного человека, а сразу всю цепочку, если таковая имеется. И сдам тебе имена на руки. Так гораздо быстрее.
        - Значит, свой ресурс ты не жалеешь?
        - Нет. - Ее улыбка искренняя, как подземный родник. - Тем более за такого «должника»? Ни за что не откажусь.
        Она опять его дразнила.
        «Чем тебе ценен такой должник?»
        «Тем, что я могу после его о чем-то попросить. Приблизиться. Изучить. Получить шанс на более тесное общение».
        Более тесного общения он уже давно желал сам. Не был только уверен, что оно для нее безопасно, с его-то темной стороной.
        Они опять сидели вдвоем, как в том кафе, и он балдел оттого, что ему просто смотрели в глаза. Говорили с ним и не боялись, шутили, дразнили. С ней он чувствовал себя больше человеком, чем с кем-либо еще. И вдруг странная несвоевременная мысль - взять бы ее на Уровни. Дрейк однозначно был бы заинтересован во встрече, без вопросов.
        - Сколько до бала?
        - Около двух часов.
        - Хочешь, чтобы я пока «почитала» заключенных?
        - Я это уже сделал. Там чисто. Пусто.
        - Тогда…
        Он вдруг перехватил ее извечный азарт и любопытство, впервые за долгое время поддался ему и спросил:
        - А как ты это делаешь?
        - Что именно?
        - Трансформируешься в кого-то другого?
        Ему улыбались в ответ - мол, хочешь посмотреть? Не боишься упасть в обморок, как при родах? Она была права в том, что созерцание быстрого изменения внешности - процесс не для слабонервных. Морфичность клеток, конечностей, внешних черт могли лишь теоретически, но все же превратить Нову для Аида из женщины в мутанта. Но ему хотелось на это взглянуть.
        - Это неприятно?
        - Что может быть приятного в том, когда у тебя начинают расти из ноздрей и ушей волосы? Откладывается на внутренних органах жир, закупориваются холестерином вены или разъезжаются тазовые кости? И все это за минуту, например?
        Изменит ли это его отношение к ней, отобьет ли желание на сближение? В нем проснулась вдруг молодая упертость, желание и что-то непонятное, но важное для себя прояснить.
        - Покажи мне.
        Она совсем по-человечески закатила глаза - мол, всем вам шоу подавай, но он видел, что Нове интересно. И это представление, и реакция Санары на него.
        - Кого ты хочешь перед собой увидеть? Старуху, порнозвезду, одного из твоих постовых, манолку?
        «Только не манолку!» - выстрелило безо всякой логики. Не хватало ему опять морщиться при виде угольных сосков.
        - Хотя… - Если устраиваешь себе тест, устраивай его по полной. - Давай манолку.
        Удивленная пауза.
        - Сам попросил…
        И она - та, которая сидела напротив него и выглядела русоволосой сероглазой девчонкой неопределенного возраста, - вдруг начала без предупреждения меняться. Смазались черты лица, принялись втягиваться обратно в череп волосы - укорачивались, свивались жгутами в кольца, меняли цвет. Расползся нос, дрогнула ширина глаз, радужка почти мгновенно из серой поменялась на черную. Одновременных изменений было так много, что Аид не успевал их отслеживать. Куда-то пропала одежда, разошлись вширь плечи, стали безвольными и покатыми, вывалилась наружу та самая тяжелая, но отвисшая грудь, выпятилась вперед ненавистная нижняя губа. Не прошло и минуты, а на стуле перед Санарой уже не Нова, а одна из тех смуглых женщин, которых он видел в деревне. Лупоглазая, неглупая, но странная, держащая ладони там, где красовался покрытый черными волосами лобок. Ноги голые, ступни пыльные.
        Удивление, грозившее превратить его в немого истукана, пришлось сдвинуть в сторону. Ради чистоты эксперимента.
        И он сделал то, что хотел с самого начала. Прислушался к себе чутко, внимательно, спросил себя, мол, ну, хочешь ее такую? Провокационный вопрос, не имеющий отношения к делу, но почему-то важный, и вдруг с удивлением осознал невероятное - хочет. Не то, что видит перед глазами, потому что знает - «это» не настоящее. Но хочет ту, которая может стать кем угодно. Нет, не из-за ее удивительных возможностей, а потому что суть, ядро, что-то глубокое и женское в ней осталось тем же самым. Стань она дряхлой бабкой или даже дедом, он все равно будет хотеть - не деда, а Нову, или как бы там она себя не называла. Нить между ними осталась и вела она отнюдь не к физической оболочке, а к…
        К чему именно вела незримая нить, Санара побоялся даже предположить. К душе? Лишь понимал - он бы трахнул сейчас и эту «манолку», потому что ощущалась она правильной, потому что красивая внешняя форма - бонус, - оказывается, не так важна. Поразительное открытие, незаметно ударившее под дых и выбившее из него воздух.
        - Я понял, - пояснил негромко, - все увидел. Можно… назад.
        Поднялся со стула. И развернулся к стене, чтобы не смотреть.
        Нет, не потому, что боялся испытать отвращение при виде обратной метаморфозы, но потому, что знал, посмотри он в ее глаза сейчас - выдаст себя настоящего. Не как Судью, но как мужчину.
        Потому слушал, как шуршит за спиной одежда, дышал медленно и осторожно и чувствовал, как растекается внутри удовлетворение, смешанное с надеждой на что-то неизведанное, настоящее. Что-то близкое, уже осязаемое, правильное и долгожданное - руку протяни…
        - Готово!
        Санара развернулся.
        На стуле вновь русоволосая девчонка, состоящая, как ему казалось, из бликов солнца - даже его тьма смотрела на них с интересом, делаясь мягче. Вот только одежда… Вместо бежевой плотной рубашки - белая и прозрачная, расстегнутая от горла на три пуговицы; вместо прежних, походивших на военные штаны, светлые бриджи. На ступнях открытые босоножки.
        - Что? - Нова вздернула бровь. - Жарко же.
        Он знал, что контроль температуры собственного тела для нее такая же плевая задача, как отключение чужих центров обоняния.
        - Не нравится? Сменить?
        - Нравится.
        Аид улыбнулся. Кое-как унял внутри горячую волну, опалившую ему минуту назад пах и логику. И неожиданно понял, что впервые в жизни произнес в адрес дамы что-то походящее на комплимент.
        Глава 3
        Одним официальным приемом больше, одним меньше. Санара, ввиду профессиональной необходимости, бывал на стольких мероприятиях, что не сосчитать. Никогда, однако, на них не расслаблялся, работал. А в этот раз за него работал кто-то другой. Непривычно, по-своему удивительно, иметь возможность лавировать среди гостей, никому не смотреть в глаза, не «прощупывать», пробовать закуски. И он пробовал. Взял канапе с одного подноса, прожевал, почему-то ожидая вкусового подвоха, подхватил маленькую корзинку с другого, надкусил, почти сразу незаметно выплюнул в тарелку - крем внутри тарталетки отдавал перченой рыбой. Прохладительный напиток в стакане - смесь арбуза и лайма - жажду утолял хорошо.
        Зал набит незнакомыми ему людьми; на правом балконе квартет музыкантов, на левом танцовщицы. По периметру курились в высоких горшках ароматические благовония, но, слава Создателю, нюх Аида, после вмешательства Новы, претерпел чудесные изменения и на тяжелые запахи более не реагировал. Облегчение и благодарность за это он испытывал до сих пор.
        Ружан - довольного вида толстяк в сложном белом тюрбане, украшенным громадной брошью, и белоснежном халате в пол - бросал на гостей снисходительно-доброжелательные взгляды, иногда склонял голову набок в честь приветствия кого-то особо важного. Судью он картинно не замечал - знал, что у того не может быть к правителю претензий. Ввиду отсутствия официальных проверочных бумаг.
        Пока.
        Аид, глядя на показное равнодушие смуглого усатого Аттлиба, улыбался настолько нехорошо и криво, что гости растекались перед Судьей в стороны, как клопы перед стопой гиганта.
        Ничего. Для всего придет время.
        И хорошо, что сегодня не нужно работать, потому что мысли его совсем не там, где им требовалось быть, не там и не о том. Если Нова вычислит причастных быстро, возможно, уже сегодня он закроет дело о шахте, подпишет заключение и поставит на сгиб листа тяжелую печать. А завтра, быть может, завтра - море, палуба декки, обратный маршрут. С каким наслаждением Санара вдохнул бы сейчас запах волн…
        Музыка плыла мимо его слуха, как и чужие разговоры. Не интересовали ни полуобнаженные дамы, выписывающие восьмерки руками на балконе, ни шепотки, ни сплетни, ни косые взгляды на его тяжелую мантию. Все расфуфырены до предела. На каждом первом - тонна макияжа, будь то мужчина или женщина, на каждом втором столько перстней, что не уместить ни в одну шкатулку.
        А он незаметно искал ее.
        Знал, что не найдет, но все равно украдкой рассматривал убранство - разрисованные орнаментом стены, лепной потолок, отделанные золотом обода колонн.
        «Где ты, Нова? Какая ты?»
        Неподвижный воздушный поток, разряженное поле частиц, облако под люстрой? А может, сейчас ты и есть люстра? Гобелен, дым от благовоний, никому не приметный магический глаз, не упускающий деталей? Ему хотелось ее почувствовать - касанием сквознячка к рукаву, дуновением на висок, скольжением по его щеке невидимых пальцев…
        Ему просто… ее хотелось. И до мягкой щекотки на уровне инстинктов нравилось ее желание играть, умение это делать, нравилась ее простота и сложность. Незамысловатость летящей в луче пылинки, многогранность кристаллической решетки мироздания. Они соприкасались даже тогда, когда их тела этого не чувствовали, они постоянно находились на волне невидимой рации - ты здесь? Я здесь.
        Он мог бы пребывать в вакууме посреди беснующейся толпы до бесконечности, отделенный от всех прозрачной стенкой пузыря, наполненного чувственными переживаниями о том, что, наверное, скоро случится…
        Но подошел вдруг близко-близко неприятный высокий субъект - лысый, с впалыми щеками и крючковатым носом. Бледный, в дорогой одежде. Советник ружана. Чужую злость, вкупе с нервным беспокойством, Санара ощутил еще до того, как лысый открыл рот, полный коричневатых зубов.
        - Честь имею, - представился «орел», - Догу Серкан, правая рука достопочтеннейшего ружана Аттлиба, его золотой советник по делам государственной важности.
        «Хоть коричневый».
        Санара смотрел на лысого с привычным безразличием, лишь сработала моментально интуиция - причастный. Один из тех, с кого чуть позже он будет спрашивать за шахту.
        «Заволновался».
        - Могу я напомнить вам, достопочтенный Судья, - продолжил Догу вежливо, но холодно, после того как не дождался обратного приветствия, - о том, что вы не имеете права вести дознавательные мероприятия на территории дворца без разрешения Верховной Судейской Комиссии?
        Рядом кто-то смеялся, кто-то жевал. Мелькнула рядом с задницей полуобнаженной красотки, стоящей в двух шагах от них, чья-то дерзкая рука - хлопнула окружности через тонкую ткань и исчезла; дама с притворным возмущением обернулась. Уставилась сначала на ничего не подозревающего официанта, после на мантию Санары, побледнела. Залпом допила вино из кубка и тут же затерялась в толпе - скрылась от греха подальше.
        - Вы заметили, что я провожу дознавательные мероприятия? - отозвался Аид мягко.
        - Не проводите, - глаза Серкана коричневые, блеклые, но очень злые, - однако вы пришли сюда не один.
        - Правда?
        Он выдал себя этой фразой. Только что почти напрямую заявил о том, что в его кармане хранится амулет, способный оповещать хозяина об опасности и который недавно ясно дал понять Догу - что-то пошло не так. Совсем не так. Сильно. А ведь обязан был хранить, обеспечивать защитой, отводить ненужным людям глаза. Не отвел, потому у той, с кем Аид явился на бал, не было глаз в привычном понимании слова.
        - С кем же?
        Тишина.
        - Не кажется ли вам, что вы ведете незаконную игру, господин Судья?
        - Осторожнее со словами.
        Аид улыбался, как улыбается противник, многократно превосходящий соперника силой.
        - Нечестные методы…
        - О нечестных методах мы с вами поговорим позднее. А пока, если я правильно понял, вы бездоказательно пытаетесь обвинить Верховного Судью Аддара в нарушении закона? Это так?
        - Это… не так.
        Серкан жалел, что подошел близко. Теперь Санара знал, для чего именно тот приблизился - чтобы с помощью очередной магической игрушки случайно «выбить» из Судьи правду. Но игрушка не сработала, спеклась рядом с Аидом, раскрошилась о бронебойную стену. И Догу попал впросак.
        - Всего лишь хотел засвидетельствовать вам свое почтение. Надеюсь, наше скромное мероприятие соответствует вашему представлению о гостеприимстве.
        Провожал советника, уходящего прочь, взгляд холодных зелено-голубых глаз.
        (Lawless feat. Britt Warner - Diminuendo)
        «Идем. Туда, где никого нет…»
        Он ждал этот шепоток в собственной голове. Оказывается, ждал сильнее, чем думал сам. И сразу поставил пустой стакан из-под напитка на ближайший поднос, извинился, задев чье-то плечо, принялся прокладывать путь из общей залы.
        Шагал, пока не остался позади гомон - все глуше и глуше, - пока не исчез за поворотом свет многочисленных люстр, пока не оказался в совершенно пустынной и широкой портретной галерее. С одной стороны полотна - темная мазня в тяжелых рамах, с другой - занавешенные шторы, высокие окна и подушки-лежаки вдоль стен.
        - Здесь?
        Спросил в темноту, чувствуя себя глупо - столь редкое для него чувство. Но как себя ощущать, если говоришь с пустотой? Пустота, однако, вскоре принялась рябить, мерцать серебристым светом. И через секунд десять - Санара жадно глотал каждое мгновение, всматриваясь в процесс обратного превращения, - рядом стояла Нова. Привычная, теплая и насмешливая. Только глаза ее оставались странными, «расплавленными» по центру.
        - Дай руку, - попросила тихо.
        Аид протянул.
        Ладонь в ладонь, теплые женские пальцы - он всякий раз воспринимал касания чем-то для себя особенным. Слишком они оставались редки.
        - Читай напрямую.
        И она принялась заливать в него, как через невидимый шнур, данные из базы в базу. Прямиком из себя в его мозг. Так на его памяти мог только Дрейк… Огромный пласт информации: кто, когда, зачем… Выяснилось, что координаторов трое, что под ними еще двенадцать человек, а на самом верху - кто бы сомневался - стоял Догу Серкан. Санара воочию видел теперь то, что лежало у советника в кармане, и закаменел - игрушка редкая и мощная, та, с помощью которой он и чистил мозги деревенским.
        - Здесь все. Теперь ты знаешь.
        А ружан-то, оказывается, ни при чем. Спесив? Да. Противен? Несомненно. Но совестью чист.
        - Спасибо. Я твой…
        Он хотел сказать «должник», повторить то, что она знала и без него, но Нова вдруг вздрогнула. Не сильно, но он заметил. Что-то не так? Она торопилась назад? Может, дело в ином? А он как раз хотел спросить ее, не проведет ли она на Маноласе ночь - нет, не в его палатке, он бы не стал завлекать ее дешевыми фразами, но рядом с ним у костровища неподалеку от шатра, где в день прибытия для него устроили целый приветственный спектакль. Там остались дрова и огниво, а ночь такая звездная, жаль, не с кем раньше было посидеть…
        Но в этот момент его спутница прикусила губу и дернулась от боли. А после… начала оседать - он едва успел подхватить ее на руки.
        - Нова… Нова, в чем дело?
        - Положи… - прозвучало хрипло.
        Аид отыскал глазами подушки, подхватил слабеющее тело, быстро перенес. Аккуратно уложил на мягкое.
        - Что с тобой?
        Ее конечности спазмировали под его руками, выгибался с периодичностью раз в несколько секунд дугой позвоночник; простреливала через все органы боль - он, даже не подключаясь, ее чувствовал.
        - Все… нормально…
        Голос хриплый, лицо бледное.
        - Нормально?
        Санара напрягся. Терпеть не мог собственное бессилие.
        - Да, все… в порядке. Это встают обратно… человеческие клетки.
        «Встают обратно?» После выпадения из воздуха? Он примерно понял, допустил, хоть и мог представить детально, как это происходит.
        - Такое случается каждый раз?
        - Да…
        Она умудрялась улыбаться сквозь персональный ад.
        - Такова цена.
        Знал бы он… Санара мысленно чертыхнулся.
        - Долго это длится?
        - Минут пять… Не оставляй.
        - Я не оставлю.
        Она страдала. В галерее ни луча света (снаружи уже сумерки, луна еще не взошла), но он все видел. Мутную пелену в ее глазах, застывший от напряжения рот, чувствовал, как вздрагивают, будто простреленные, руки, колени. Лежал с ней рядом и не знал, что сделать.
        - Как помочь?
        А ее взгляд через грусть и агонию теплый, признательный.
        «Ты не ушел, уже хорошо».
        Аид не ушел бы, даже если бы его гнали. Оцепил бы этот коридор невидимым щитом, никого к ней не подпустил бы - к слабой, уязвимой. Черт, вот тебе и цена. Жаль, он не знал.
        Принялся, как заболевшему ребенку, гладить ей лицо - никогда раньше этого делал, но тут склонился, убрал с прохладного лба волосы, провел пальцами по щеке. Прислушался к себе и пожелал то, чего никогда не желал ранее - снять чужую боль. Насколько это возможно. Слить на себя, забрать, облегчить. И тут же включился в его теле спавший до того механизм, отозвался на желание хозяина, обеспечил проницаемость…
        И Санара принял удар. Ярко, мощно, до неприятного ясно, как встают на место «клетки». Как принимают прежнюю форму мышечные волокна, как обеспечивают нормальную структуру кости, как соединяются в единую систему импульсов нервные окончания. Больно, до тошноты неприятно, мерзко. Ад. Он такого никогда не чувствовал.
        - Я тут…
        Прижимал ее к себе потерянную, совсем теперь обычную, хотел сказать «сейчас будет легче», но промолчал. Какой процент он на себя стянул? Хорошо, если половину.
        Спазмы длились еще почти минуту. А после хриплый шепот:
        - Легче.
        Он и сам знал, что легче. Его уже не выворачивало наизнанку, как совсем недавно, не простреливало больше колени, развязался в животе узел. Медленно спадало напряжение.
        Аид приподнялся, перекатился и навис сверху. Хотел начать ругаться, сообщить о том, что, если бы знал заранее, не позволил бы… Но вдруг забыл про мысли, осознал иное - он лежит сверху на женщине. Этой женщине уже не больно, и она очень странно на него смотрит - мягко, податливо. Робко и смело, зовуще, чуть-чуть смущаясь…
        - Поцелуй меня.
        У него мгновенно выбило пробки предохранителя. Если он и приблизил свое лицо к ней, то совсем чуть-чуть, наклонился и застыл, сдержал себя. Нельзя. Он - загадка для самого себя, ящик с порохом, бездонный колодец с тьмой. Что будет, если он потеряет контроль, во что это выльется? А с ней он потеряет…
        Но ему помогли принять решение чужие руки. Легки на обе щеки теплые женские ладони, притянули к себе, заставили коснуться губами губ. Смешалось дыхание, ауры, смешались мысли в голове, слиплись лужей из растекшегося сахара.
        «Ты не знаешь, что творишь…» - должен был сказать он. Должен был все это прервать, не позволить развиться, сделать волевой шаг назад. Но им наслаждались. Санара никогда не чувствовал, чтобы им наслаждались столь открыто, явно, глубоко и до кончиков пальцев. Его запахом, его щетиной, весом, его ртом.
        Она хотела его, желала, как родник, она изнемогала без него - Аид впервые в жизни ощущал нечто подобное, и молниеносно погорел щиток. Плевать на тьму внутри и на то, какие формулы она сплетет, плевать на само ее существование. Вечно сдерживаться - больше не для него. И тогда рванулись из стены прикованные руки узника, вылетели из камня ржавые болты, лопнули цепи…
        Он вжал ее в матрас. Он навалился так, как хотел всегда, влился в Нову собой, как в сосуд, стал главным. Теперь он Судья во вторую очередь, мужчина в первую, и он - не пройдет и минуты - сделает это. Освободит себя из заперти, а ее из штанов, он отыщет уже настоящий вход - жаркий и влажный - и вложит себя туда до упора. Большого и горячего. Ему плевать, что чужой дворец и открытая галерея, плевать на отсутствие стен и пыльный бархат подушек - под его ладонями горячие запястья, под ним сплошное желание, чтобы греза воплотилась в реальность.
        Он несся с горы, как таран. И не верил, что что-то способно в эту секунду его остановить…
        Но прозвучал вдруг сзади знакомый голос. Ехидный и насмешливый. Пролил ему на разгоряченную спину ушат ледяной воды.
        - Что я ви-и-ижу… Верховный Судья предается любовным утехам в общем зале. А как же мораль? Законы нравственности?
        Под губами Аида губы Новы - их разделяют миллиметры. И все еще трещит воздух от такой страсти, погубить которую не в состоянии ни Серкан, ни все насмешливые советники разом. Огонь из ее глаз никуда не ушел, из его тоже.
        Но, может, хорошо, что его остановил хоть кто-то?
        Он почти сделал это. В прямом и переносном смысле. Не зная ни о том, какие будут последствия, ни о том, как их исправлять, если бы он вдруг своим сложным и неуправляемым механизмом навредил ей.
        И все же, наплевав на советника, Санара коснулся ее губ еще раз. Тягуче, неторопливо, мучительно ласково. Он не желал расставаться, но должен был, потому что тьма внутри него - та самая, вечно голодная и лютая, - уже поднялась и смотрела в другую сторону, туда, где стоял Серкан. Тьма желала мести - очень недоброй и очень жестокой. Аид знал, что как только поднимется, предстанет перед лысым и заглянет тому в глаза, правосудие случится и выглядеть оно, ввиду едва управляемой злости, будет очень неприятно.
        - Желаете, чтобы я не разглашал увиденный инцидент?
        Догу полагал, что выиграл этот раунд. Что обзавелся таким необходимым ему компроматом, рычагом давления на Верховного, что теперь они поговорят на других тонах. Не подозревал о том, что на его персональной гильотине уже горит зеленый свет.
        - Мне придется отвлечься, - произнес Аид тихо.
        - Конечно, - шепнули ее губы беззвучно.
        - Пообещай мне, что сейчас закроешь глаза. Не будешь на это смотреть.
        И, вставая, знал - будет. Будет, потому что она единственная, способная его жестокой стороной восхищаться. Непередаваемое чувство.
        Распрямился перед советником. И с рук будто свалились еще одни невидимые кандалы.

* * *
        Нова.
        (I Am Waiting for You Last Summer - Into The Wild)
        - Что ты с ним сделал?
        - Я стер его.
        - Стер?
        - Да. Лишил права на перерождение на Аддаре.
        Дворец остался далеко. Вокруг звездная ночь, белесый абрис шатра с колышущейся занавеской входа; отпущенные постовые разошлись по домам. Луна, костер на лысой опушке посреди вересковых трав, два специально подкаченных к кругу из камней бревна - кто-то волок их от самого леса до побережья. И небо - такое черное и высокое, что ты сам себе кажешься песчинкой.
        В галерее Аид говорил «не смотри», и я бы не смотрела, если бы была человеком. Потому что тогда бы вид его вспыхнувших белым глаз, сжатый в полосу рот и выражение лица, сделавшееся каменным, преследовали бы меня по ночам.
        Я уже давно не Леа, Нова, но все равно запомнила, как некогда живой Догу Серкан - лысый мужчина преклонных лет - стал вдруг неживым, блеклым и пластиковым, как осыпалось мятой крошкой под одеждой его сухощавое тело. Фильм ужасов, если без предупреждения.
        - А как насчет других миров?
        - Другие миры сами решат, нужен ли им такой… гость, - пространный ответ человека, понимающего то, о чем говорит.
        Да, это было жестко. Бескомпромиссно, но в то же время красиво, точно и быстро. Когда про Санару говорили «беспощаден» - не обманывали и даже не преувеличивали. Этим вечером я впервые созерцала «машину для кары» в действии - ее сложные, почти непостижимые механизмы, перекраивающие чужую судьбу, как заточенные лезвия портновских ножниц.
        - Его тело…
        - Его тело более не принадлежало душе и потому мгновенно истлело.
        - Ты часто?..
        - Нечасто.
        Судья предвосхищал мои вопросы заранее. Он в очередной раз впечатлил меня этим вечером, но испытывал сейчас прогорклое чувство, потому что не был уверен, что впечатление это приятное.
        - Я напугал тебя?
        Он меня не напугал. Когда взрывается вулкан, это красиво и страшно, это зрелище на всю жизнь - оно тянет и отталкивает, оно помнится.
        - Меня очень сложно… такую… напугать. Я умею все принимать.
        Он хотел мне верить, но ему было сложно. Теперь, после нашего второго поцелуя, после того, как Санара, пусть всего на несколько секунд, позволил себе «смешаться» со мной, я чувствовала его почти так же хорошо, как себя. Тонко, точно, трепетно. Ощущала его раздражение на самого себя за то, что дал волю чувствам, прошедший по его сознанию тенью испуг - а что, если бы навредил? Он жил с собственной тьмой из года в год, пытался с ней ладить, но не поладил, силился постичь, но так и не постиг. И никогда ее в себе не принимал, скорее, отторгал, жил как пациент с антагонистичным имплантом. Боялся того, что если спустит себя с поводка, если отпустит контроль, то эта самая тьма вольется в меня вместе с другими его чувствами, примется рыскать изнутри в поисках греха, искать, за что наказать. Возможно, казнить.
        «Не найдет».
        - Она не найдет…
        Вдруг повторила я вслух.
        Костерок уже горел под звездами, как живой ночник - был рад тонким веткам и поленьям потолще, хорошо, что кто-то предусмотрительно оставил их здесь.
        - Кто?
        - Твоя тьма. За что меня покарать, если войдет в меня… вместе с тобой.
        Губы Санары поджались. Он впервые в жизни не понимал, как быть - желал приблизиться к женщине, попросить о том, чего так долго был лишен, знал, что ему шагнут навстречу, но не двигался с места. Должен был сначала разобраться, обезопасить ту, из-за которой проснулось сердце. Теплую заботу Аида по отношению к себе я чувствовала тоже. Собственную для него важность, хрупкость, нужность. И тоже хотелось его - мужчину, давно не знавшего никакой к себе нежности, - приласкать. Но, если подтолкну к себе сейчас, обреку на сильное беспокойство, усилю его разлад с самим собой. Нельзя. Санаре нужно время, сейчас оно особенно сильно ему нужно, как глоток воздуха, и пусть моя поддержка выразится в протянутой руке помощи «бездействия», а не в беспочвенных увещеваниях о том, что тьма мне не навредит. Она темна, глубока, в ней будет сложно даже мне.
        Однако мы все равно со всем разберемся.
        - Ты не останешься?
        Он чувствовал ход моих мыслей, как подводное течение.
        - Нет, скоро пойду. Люблю спать дома.
        Шутка с долей правды.
        Ветерок сожаления в его глазах, но Аид знал, что это начало, а не конец. Несмотря на это, ему все равно хотелось наших касаний, моей головы на своей подушке. Однако одной «головой» ведь дело не ограничится… Нам обоим пришлось принять необходимость временной паузы.
        Я достала из кармана старый амулет - уже «обесточенный», тот самый, недавно лежащий в парадной одежде советника. Три желтых камня по центру - накопители энергии и усилители желаний. Россыпь черных кристаллов - блокировка чужой воли, сиреневые - морок. Интересная вещица, даже странно, что Догу смог разобраться, как она работает.
        - Как он действовал?
        Судья, занимавшийся костром, смотрел на медальон в моих руках заинтересованно.
        Я задумалась, подыскивая простую формулировку, способную объяснить сложную схему.
        - Подменял чужие желания целями того, кто закладывал информацию. Подавлял волю, помогал забыть собственные намерения, верить в ложь.
        - Мастерили Элео?
        - Скорее, странная смесь Элео и местных шаманов.
        - Он не опасен?
        - Теперь нет. Я отключила его так же, как и другие.
        - Другие?
        Это слово повисло между нами, как мост, одним концом ведущий в то прошлое, о котором Аид не знал, но хотел узнать.
        Может, и правда время для первого серьезного разговора? Больше не враги; ночь темна, и нам обоим не хотелось расставаться. Манолас - чужой и загадочный остров - впервые стал уютным, прислушивающимся к разговору двух странников. Похожий на темнокожего сонного папуаса, он ждал убаюкивающих на ночь заморских сказок. И я начала рассказ.
        - Переродившись на Аддаре, я не сразу разобралась, почему я здесь, для чего. Сначала куролесила, баловалась… ну ты знаешь…
        Санара улыбался. Он делал это одними глазами, вспоминая корону, допрос, мое показательное выступление «полет в бездну». Ждал продолжения, не перебивал.
        - А наигравшись, я попросила свою внутреннюю Суть показать мне смысл моего возвращения сюда. Увидела сон. А для меня ведь любой сон - не просто сон. Думаю, ты понимаешь.
        - И что ты увидела?
        «Твой замок. Тебя…» - этот момент я упустила.
        - Одну из книг Элео, которой не оказалось в библиотеке. Ее украли. И дом в Энфоре. Номер квартиры… Поняла, что должна наведаться туда, понять, в чем заключался смысл послания.
        - Наведалась?
        - Да.
        «Кого там встретила?»
        Он понимал, что дальше должны будут пойти имена, детали, скрываемые от него ранее.
        Я замолчала. После попросила:
        - Пообещай мне…
        - Я не буду трогать никого из тех, кого ты сейчас упомянешь.
        Способность Судьи видеть наперед восхищала и угнетала, как висящий на стене огромный молот, - прекрасная вещь, пока не представляешь, что она может сделать, вмявшись в твои собственные внутренности.
        - Хорошо.
        И я рассказала. Про то, что однажды Иннарий Орм, чей отец ослеп во дворце, организовал бюро, о том, что это бюро занимается поиском старинных артефактов, с помощью которых власть имущие насилуют сознание ни о чем не подозревающих людей. Пришлось пояснить, что нет, я не ворую, но часто обесточиваю настоящие вещи, подсовываю владельцам пустышки - оригиналы же собирает для него, для Судьи, бывший командующий королевской гвардией. По неясной причине не стала упоминать лишь об Аэле - не время, не место. Да и запутано пока все слишком.
        Санара хмурился, молчал. В том, что в его голове уже закрутился сложный механизм, впоследствии расфасующий нарушителей закона, как фарш по пакетам, я не сомневалась. Однажды он придет и попросит доказательства и имена. Прогуляется по нужным адресам. Но когда-то Иннара терзало другое - связь Санары с Королями.
        - Скажи… - я замялась. Аид смотрел на меня спокойно, и впервые его глаза увиделись мне такими, какими они были от рождения - зелеными с голубым, ясными, красивыми. - А ты на стороне Триалы?
        - В каком смысле?
        - В прямом.
        - Суд никогда не принимает ничью сторону. Он всегда держит нейтралитет.
        - Это законодательно. А если по-человечески?
        - Если по-человечески, я на своей личной стороне.
        - И они… не просят тебя о личных поручениях, выгодных только им?
        - Нет.
        Ответ прозвучал жестко. Но мне стало легче, потому что прояснилось.
        - Почему ты об этом спрашиваешь, Нова? Хочешь устроить переворот?
        - Не совсем, - я помолчала, - просто хочу понять, что происходит на Аддаре. Многие старинные вещи, обладающие большой силой, сейчас попадают в грязные руки. Подкупленные умы пытаются расшифровать старинные послания из книг, чтобы начать использовать в сложной смеси порошки…
        - Какие порошки?
        - Островные кристаллы. И одним из тех, кто ведет незаконные эксперименты в угоду Королям, является дворцовый чародей.
        На меня смотрели тяжело и неподвижно. Аид не стал спрашивать, откуда мне известно о порошках и формулах, догадался, что из книг, которые я, будучи симбионтом, имею возможность прочитать. Не стал отвлекаться на стороннее, спросил по делу.
        - У тебя есть доказательства?
        - К нему непросто подобраться. Но я их добуду. Как и подтверждение того, что большая часть бюджета, призванного помогать народу в его нуждах, утекает не по назначению - к тому же провидцу.
        - Это веское обвинение. Надеюсь, ты понимаешь.
        - Более чем. - И спросила то, что волновало меня уже давно. - Скажи, когда я их найду, эти доказательства, ты сможешь предъявить обвинение Королям?
        Теперь долго молчал Санара. Тема, которую мы подняли, называлась надвигающимся мятежом и антиправительственным заговором, он это понимал лучше меня. Если мне - ягодки и танцы, ему - буквы закона, кандалы, пот, грязь и смерть.
        - Теоретически.
        - Почему теоретически?
        - Чтобы сделать это практически, любой Судья должен пройти проверку на вменяемость перед Зеркалом Души.
        - И?
        Молчание Аида вплеталось в треск поленьев; жидким золотом переливались угли.
        - Я ее не пройду.
        - Почему?
        Он не стал отвечать, но мне все стало ясно - та самая тьма, его внутренний мрак. Это самое Зеркало что-то выявит. Например, то, что Аид не способен контролировать его полностью, что иногда он поглощает, движет его разумом, желаниями и руками. О какой вменяемости в этом случае может идти речь?
        В который раз за вечер поджались губы - мы подняли сложную тему, болезненную.
        - Мы с ней разберемся, - прошептала я тихо.
        С его тьмой. С ее принятием, способами управления. Каким-то непостижимым образом я знала об этом наверняка, но сложно давать голословные обещания тому, кто много лет жил в режиме узника и делил рычаги управления собственными эмоциями с внутренним монстром.
        - Я, пожалуй, пойду.
        За напускным равнодушием взгляда сквозило тепло и еще печаль. Печали больше. Наверное, это хорошо, когда в мире не все спокойно, понятно и правильно. Людям нужно бороться за справедливость, исправлять некрасивое, знать, что они могут кому-то помочь. И что их помощь нужна.
        - Будешь заниматься виновными? - спросила для того, чтобы о чем-то спросить.
        - Да. Подниму всех, до утра закончу. А с рассветом отплывем.
        - Хорошо.
        Он давно хотел домой. Значит, чем раньше, тем лучше.
        - До встречи на Софосе, Нова.
        - До встречи, Аид.
        Очень хотелось подойти, обнять его, просто уткнуться носом в щеку и постоять так бесконечное количество минут. Вдыхать, чувствовать запах, сливаться снова. Но наша вагонетка за секунду брала такой реактивный разгон, что не остановить. Оранжевые всполохи в его глазах и на рубашке. Я опять не спросила, снимается ли мантия…
        Значит, в другой раз.
        В вересковую пустошь я шагала, думая о том, что однажды, когда-нибудь я покажу Санаре мир таким, каким вижу его сама - свободным, широким, бескрайним, очень и очень счастливым. И он увидит.
        А пока тягучий взгляд в спину и знание о том, что скоро, возможно через четыре дня, мы встретимся вновь.
        Глава 4
        На следующие двое суток я так глубоко погрузилась в процесс создания простых формул, что забывала вовремя есть и спать. Питалась тем, что осталось с последнего похода в магазин в холодильнике - мюслями с молоком, подсохшим хлебом, печеньем и кофе. Все лучше видела свечение порошков и все чаще приходила к мысли, что какого-то важного компонента недостает. Вроде бы на столе все цвета кристаллов, руны плетутся, склеиваются, начинают светиться, но сила их слаба, нет настоящей мощи - той самой, которая исходила от древних вещей.
        Все ли у меня компоненты? Точно все из тех, которые были в химической лаборатории. Но что, если лаборанты, как и я, о чем-то не знали? О чем-то секретном?
        Может, просто неверный порядок соединения: любовь - вдохновение - творение - длящийся процесс - время - жизнь… Переплетение из сотни оттенков и цветов. Попробовать снова по-другому?
        Телевизор я больше не включала, знала, что Аид сейчас на декке, а другие новости меня не интересовали. Лежа в постели ночью, я крутила перед глазами символику Элео из книги, разбирала ее на части, анализировала, мысленно соединяла иначе.
        Ощущение, что нечто важное отсутствует, не уходило.
        Уснула я с мыслью о том, а не завалялся ли недостающий ингредиент в кладовой у чародея?
        А проснулась лишь к полудню нового дня - третьего дня моих экспериментов - от звонка танцующего на тумбе сотового.
        «Ты сегодня еще не обедала? Мы с Юнией приготовили новый пирог с грушей и миндалем. Но это на десерт. А на обед пасту с беконом, сыром и сливочным соусом, вкуснейший салат и смешали новый сорт чая. Не хочешь к нам присоединиться?»
        Все это доброжелательная Майя выдала практически одним предложением.
        И я вдруг поняла, что очень хочу - просто невыносимо хочу - присоединиться.
        Каким бы увлекательным ни было дело, цель или идея, нельзя посвящать ей все свободное время, потому что иначе за кадром остается целая жизнь с ее восхитительными полутонами, событиями, разговорами и очаровательными семейными обедами, как этот, который накрывали сейчас в доме Иннара.
        Майя светла и весела, как обычно, но устала с утра крутиться на кухне, и потому к столу и обратно порхала Юния.
        Мы устроились в удобных креслах. У жены Иннара остатки муки на руках, мягкая полуулыбка на лице, в глазах довольство всем, что есть в жизни. Есть сейчас, довелось испытать в прошлом, благодарность за то, что случится в будущем - редкие качества для человека. Ни страха, ни лишнего беспокойства, умение любить собственное окружение.
        По включенному телевизору шло шоу из разряда «серьезных», где политики с пеной у рта спорили о необходимости тех или иных изменений или же ратовали за их отсутствие. Именно последним занимался консерватор - невысокий, начавший седеть мужчина по имени Атамус Форкус, глава районного управления. На вид чуть за пятьдесят; немодный, но чистый и аккуратный пиджак, сорочка, брюки. И красное от раздражения лицо. Все оттого, что Атамус не мог - ни логикой, ни ее отсутствием - воспринять новое течение в мужской моде к щегольским усам, пестрым рубахам и любви к напомаживанию гелем волос.
        - Это же женский продукт - гель! - возмущался Форкус с экрана. - Давайте тогда сменим еще штаны на юбки, начнем пользоваться косметикой, завивать кудри. И вскоре нас уже будет не отличить друг от друга!
        - Смешной, - улыбнулась Майя. - Весь такой всегда правильный, строгий, верный принципам. Гордится своей принадлежностью к старинному роду и тем, что ни отец его, ни дед, своей мужской стороне не изменяли. Аж кричит, если кто из мужчин прическу муссом уложил. Ну ведь есть же волосы непокорные…
        Она умела принимать мир в его стабильности и в его изменениях.
        - А обедать мы будем втроем? - удивилась я, глядя на ограниченный набор посуды на столе.
        - Забыла сказать, Иннар повез отца в очередную клинику. Хочет показать какому-то именитому доктору, все надеется на чудо.
        Сама Майя в чудо не верила. Не потому, что не желала свекру выздоровления и радости зрячей жизни, но чувствовала, что если болезнь от ворожбы, то и лечить ворожбой. Киона бы к дворцовому провидцу, с него бы спросить, а что толку по медицинским кабинетам…
        - Они вернутся через час или два, а мы столько наварили с утра, что хоть всех соседей зови.
        Проворная Юния уже уставила стол таким количеством изысканных закусок, что ружан Аттлиб, чей бал я недавно созерцала на Маноласе, позеленел бы от зависти. Да и вкус местной кухни был, судя по одному только аромату блюд, куда приятнее.
        Я не стала спрашивать, почему не пришел Трент, Кара, ее брат или Аэла - вероятно, у всех свои дела.
        Форкус тем временем напал на ведущего за фразу о том, что отсутствие движения вперед может явиться причиной отката к нежеланным временам и обычаям.
        Никогда не любила подобные шоу. В чем смысл споров? Просто один человек, не принимающий мышления оппонентов, кричит на всю страну о том, что он прав. И пытается убедить людей в том, в чем они убеждаться совершенно не хотят. Еще и пытается запретить яркий цвет в мужской одежде - охамел. Что будет дальше? Запретит улыбки, взгляды женщин на мужчин, разделит детей по гендерным школам, начнет сажать в тюрьму за соитие не по расписанию?
        Я прищурилась, задумалась. Уже отметила, что шоу транслировалось в прямом эфире, и, значит, у меня отличная возможность подшутить над закостенелым Атамусом на всю страну. Конечно, куда проще было бы просто переключить канал или спровоцировать временный сбой в микросхемах телевизора, но это не так весело.
        А весело было бы, если…
        Майя, наверное, со мной о чем-то говорила - комментировала политика, ждала ответов от прикрывшей глаза меня. После решила не беспокоить - пусть отдыхает человек перед трапезой.
        Я же временно выскользнула сознанием из тела. Отыскала в ментальном поле расположение телевизионной студии, сориентировалась в плане незнакомого помещения, нашла по частоте раздражения, где именно находился Форкус. И сотворила то, что хотела - сменила непримиримому оратору обувь. Незаметно, аккуратно и очень быстро. Делов-то, соткать из одного типа кожи другой, выбрать новый цвет, эффект отлива…
        Глаза я в доме Иннара открыла тогда, когда с экрана уже слышались смешки. Удивлялся политик, удивлялся ведущий - мол, в чем дело? Смешки становились громче, аудиторию успокоить не удавалось.
        И вдруг камерой повел оператор - сдвинул изображение вниз, и стало видно не только колени Атамуса, как раньше, но и… его прекрасные бордовые ботинки на платформе из лакированной крокодильей кожи. Модные, блестящие, вызывающие настолько, что сам Никкос Ольтивви - модельер года - восхитился бы смелостью фасона. В таких можно стать первым модником и в борделе, и в гей-баре…
        - Это… Это… - пытался заорать, растеряв слова, бордовый теперь Атамус (на свою новую обувь он смотрел, как на вражескую подставу), - не мое!
        Публика хохотала.
        - И этот, - удивлялась Майя, - щеголь… еще хотел отменить цветастые рубашки? Рассказывал нам о консерватизме? Ой, я раньше думала, что серьезные шоу не бывают смешными. Как он сам посмел в таких явиться?
        Даже Юния, забыв про салфетки в руках, зависла у телевизора, и на лице ее расплылась широкая улыбка.
        - Он что, в этом пришел в студию?
        - Представляешь?
        - Снимите с меня это! Не верьте! Да что вы… ржете?! Кому вы верите?! - Форкус более не был похож на самого себя - чванливого самоуверенного пингвина, - теперь он смотрелся взъерошенной вороной. Никак не мог справиться с застежкой правого ботинка, а когда справился, тот полетел прямиком в камеру. Вот это прямой эфир! Вот это я понимаю - шоу!
        Кажется, с Атамуса взыщут за причинение ущерба студийной технике.
        За стол мы садились в приподнятом настроении, довольные, что на одного чванливого пижона в телевизоре стало меньше. Навряд ли Атамуса после произошедшего оставят в прежней должности, скорее, понизят до рядового клерка или вовсе попрут с позором. Собственно, туда ему и дорога.
        (Gavin Luke - Sentient)
        Мои собеседницы общались между собой, мазали на хлеб масло, обсуждали вкусовые компоненты нового салата. Я слушала их вполуха, умудрялась, где нужно улыбаться, кивать, отвечать - замечательно иметь способность присутствовать в разговоре и отсутствовать в нем же. Раздвоение сознания, когда одна часть с удовольствием поддерживает диалог, а вторая с непередаваемым наслаждением созерцает измазанный соусом бок оливки в салате, отблески солнца на хрустальной грани пиалы, хрустящую сырную корочку на мини-бутерброде. Чувствует, с какой любовью этот бутерброд был час назад сотворен, любуется вышивкой на скатерти, впитывает в себя вкусную какофонию ароматов горячего обеда. Обожает морс в высоком графине, еще не попробовав его, но уже зная, что он великолепен…
        Мало кто понимает, что вещи хранят информацию о том, как на них смотрят, с каким ощущением их касаются, что после эти самые вещи испускают вложенный вами «дух», настроение и мысли. Особенно еда.
        Над чем-то смеялась Юния, жестикулировала пухлыми руками Майя; паста на моей тарелке купалась в сливках и беконных поджарках - мне казалось, что я застыла солнечной пылью между прошлым и будущим, плыву в секунде, растянувшейся в бесконечность, и мне просто хорошо.
        После был грушевый пирог - и нотка бурбона, миндальной эссенции и корицы сотворили из обычной выпечки мягкий сочный шедевр.
        В какой-то момент мне подумалось, что я не здесь, нет, но в другом временном отрезке, в другой жизни, где рядом сидит мама, где смеется, рассказывая о проделках Данки, Гера. Где сама Данка тянет руку за шоколадной конфетой, а папа хмурится притворно и грозно, однако ему никто не верит…
        Я купалась бы в этом ощущении долго, но все кончилось, когда хлопнула входная дверь.
        В гости пожаловал шумный, взвихренный, как листья на асфальте хулиганом-ветром, Эдим.
        И умиротворение кончилось.
        (All Good Things - Kingdom)
        - Обедаете?
        Он плюхнулся рядом со мной, пододвинул к себе ближайшую тарелку, бросил туда сразу два бутерброда, добавил сверху столько колбасы, что вышло «мясное ассорти», уже кидал жадные взгляды на пирог.
        Улыбнулась, довольная тем, что появился еще один отличный едок, Майя; почти незаметно зарделась, занервничала Юния. Желала смотреть на жгучего Охра пристально, но не позволяло воспитание - ей пришлось сделать вид, что собственная тарелка интереснее.
        Я наблюдала за происходящим с любопытством.
        «Она любит его. Он - кобель, каких свет не видывал. Избитый сюжет бульварного романа».
        - Эй, мисс «особенная», давно тебя не видел. Хорошо, что заглянула к нам. - Эдим выражался так, словно этот дом уже, по крайней мере на четверть, принадлежал ему. - Чем занимаешься?
        Люблю пространные вопросы. «Чем занимаешься сейчас?» - «Ем». - «По жизни?» На эту глупую фразу у меня никогда не было ответа. Чем я занималась в последние дни? Не объяснять же этому дутому Герону про сложные формулы.
        Ответила я просто:
        - Балду пинаю. Разве не видно?
        Охра фраза порадовала.
        - А давай пинать ее вместе?
        И тут же Майе:
        - Трент сейчас отмоется, отстирается и придет. Грязное попалось задание. Скакали по крышам, как козлы. Так что там насчет твоей балды?
        Последнее снова мне. Не уважаю людей, которые скачут в одном предложении по собеседникам, как вша по зубьям расчески.
        - Видишь ли, балда у меня тоже особенная. Любит, когда ее пинаю только я.
        Сдерживала рвущееся на лицо выражение досады Юния, мрачнела все сильнее. Ее не только не замечали, при ней заигрывали с другой. Ей мучительно хотелось сжать пальцы в кулаки, после бросить салфетку, которой она только что промокнула губы, в тарелку, а еще лучше в Охра. Я ее понимала.
        - Надо ж, какая нежная.
        Эдим давно забыл, что значат отказы. И все никак не мог сообразить, что ко мне подъезжать бессмысленно, не понимал, что без шансов.
        - Может, как-нибудь пообедаем вместе?
        Я улыбнулась елейнее некуда.
        - Так мы уже.
        Встревоженно взглянула на дочь Майя - Юния быстро поднялась из-за стола, сделала вид, что убирает тарелки, понеслась на кухню. Оттуда в свою комнату. Хлопнула дверь.
        Я, под видом того, что мне требуется в туалет, поднялась тоже. В уборную не пошла, миновала коридор и вошла в чужую спальню без стука.
        (Anne-Sophie Versnaeyen, Gabriel Saban - The Power of Mind)
        Она стояла у окна - потерянная и натянутая, как струна. С прикушенной губой и привычной обреченностью в глазах. Давно поняла - она слишком обычная, слишком бесформенная для такого, как Охр. Слишком воспитанная, интеллигентная, никогда не позволяющая себе лишнего. Да, в ее жизни уже был секс, но с приличным парнем из хорошей семьи, со свечами, с ужином, предварявшим романтику. А хотелось другого - бурного, безудержного, чтобы только с ней, только ради нее. Чтобы Эдим вдруг, наконец, изменился, увидел в ней женщину, чтобы треснул внутренней броней, перекроил себя полностью.
        Она не верила, что такое случится, но продолжала ждать.
        Ждать, что ради тебя изменится другой человек, - худшая из иллюзий.
        - Любишь его? - спросила я без предисловий.
        И мне было плевать, что я незваный гость, что не вовремя, и что я - последняя, кого хозяйка спальни сейчас желала видеть.
        Юния молчала. Ее внутренний день посерел; нырнуло за облака солнце.
        - Хочешь, я сделаю так, что он будет бегать за тобой, как пес?
        Ей нужно было убедиться самой, что Охр не стоит печали, что он пока пуст изнутри, не созрел. В безответной любви можно потерять месяцы и годы, вот только для чего?
        - Я могу объяснить тебе, как быть.
        Она, желавшая сейчас сказать мне так много, вновь сдержала себя, лишь резко вскинула руку.
        - Не стоит! Я не хочу, простите… Это… личное дело.
        Конечно, тюрьма вежливости не менее прочная, чем стальная и настоящая. Кто-то живет в ней, воспитанный «на совесть» до самого конца.
        - Думаешь, дело в твоей маленькой груди? - без обиняков продолжила я. - В невзрачном лице? В слишком хороших манерах?
        - Прекратите! - в глазах слезы, лицо бледное. Но иногда очень нужен пинок, чтобы треснуло наболевшее, чтобы прорвалось, наконец, наружу. - Не хочу… все это слушать.
        - Конечно, не хочешь. А жить до самой смерти, задвинув себя в угол комнаты под названием Жизнь, хочешь? Или, может, пора выйти на центр и станцевать?
        Даже сейчас Юния молчала. С трясущимся подбородком, негибкая, уставшая быть непонятой.
        - Приходи ко мне, - легко пожала плечами я, - когда захочешь поехать дальше. Когда захочешь, чтобы он пошел за тобой сам, предложил свидание. Когда решишь, наконец, развенчать свои же мифы и перестать тратить месяцы на грусть. Хотя всё разрешено. Тебе виднее.
        Ушла я, как и пришла, не прощаясь.
        Чтобы миновать Охра, дом покинула через заднюю дверь, лишь бросила Майе невидимый шлейф - «спасибо за обед, он был великолепен!» - жена Иннара уловит мое теплое чувство, не обидится на молчаливый уход.
        А пока одна нерешительная девчонка думает о том, изменить свою жизнь к лучшему или нет, меня ждут формулы.
        (Delerium - Raindown)
        Дом Иннара я, однако, не покинула. Уже спустилась с крыльца и мирно следовала к калитке, когда сработала вдруг интуиция, и страстно захотелось взглянуть на рисунки Киона. Прямо сейчас. Интуиция - вещь полезная, и работает она в обход логики. Если требует что-то сделать, лучше не задавать лишних вопросов, и потому в невидимку я кувыркнулась, не подвергая собственные чувства сомнению.
        В чужой комнате, куда я раньше не ступала, пахло старостью. Деревом, заточенными грифелями, трясущимися руками, неуверенной походкой, человеком «не здесь». Кион ничего не различал в этом мире глазами, но в каком-то другом ориентировался весьма неплохо, почти привык.
        Аккуратно застеленная постель - старалась Майя; старый стул у стены, на нем выцветшая шаль, принадлежавшая когда-то матери Иннара - затроганная, многократно поднесенная к лицу, к щекам, носу. Старик часто пытался отыскать в переплетении мягких ниток знакомый, унесенный годами запах.
        Здесь много рисовали и часто печалились; светлая спальня с налетом бескрайнего одиночества.
        Обитатель этого помещения жил собственными видениями и карандашами.
        Его рисунки лежали стопкой на тумбе. Я, действуя тихо, разложила их на полу, принялась рассматривать.
        В столовой звякала посуда - убирали со стола; кидался громкими фразами Охр, ему отвечала хозяйка; Юния из спальни, судя по всему, не выходила.
        Почему-то мне казалось, что я увижу множество портретов. Возможно, странных пейзажей, наброски предметов, знакомые лица в мозаике из штрихов. И я их нашла, да! Себя (или девушку очень похожую на меня), Судью, какого-то угрюмого мужика… Но, помимо этого, я отыскала то, чего увидеть не ожидала - карту мира, например, прорисованную Кионом с особым тщанием.
        Зачем? Для чего ему воспроизводить по памяти глобус в развороте?
        Были и другие листы, почти целиком зачирканные карандашом с такой яростью, словно бумаге мстили. Но в то же время между этих «чирканий» встречались вдруг цифры…
        «Секретные послания».
        Будь я человеком, к подобному выводу шла бы долго, но моя Элео-часть моментально уловила суть комбинаций. Не их расшифровку пока еще, но знание о том, что «здесь прячется тайна». Тронный зал, Черное зеркало, коридоры Доура, мужское, перекошенное от ярости лицо, подросшая Аэла в гневе, сзади перепуганные Короли - Кион рисовал все подряд. Я запечатывала увиденное в памяти затвором невидимого фотоаппарата, знала, что именно здесь, в комнате слепого старика, находятся ответы на многие вопросы. В том числе и мои.
        Он рисовал то, что уже случилось и случится, он считывал нечто, недоступное обычным людям, некую информацию с полей, потоки данных, переводил их в изображения, часами корпел над каждой картинкой. И потому до сих пор жил. Ощущал нужность происходящего, чувствовал, что пока рисует, продолжает приносить пользу - сам не знал, кому именно. Семье, обществу, тому, кто решит изменить ход истории его мира?
        Я бы могла находиться в этой частной галерее часами, но хлопнула входная дверь, Майя поприветствовала мужа; зашаркали по коридору старческие подошвы. Что-то про «очень вовремя», «обед еще теплый», «сейчас накрою…»
        Мне было пора.
        Обнаружь меня в чужой спальне, ничего бы не случилось - никто не начал бы ругаться, недоумевать, упрекать, но, по непонятной мне причине, с самим стариком я пока встречаться не желала. Позже. Всему свое время.
        Второй раз дом Иннара я покидала, унося в памяти бесценный кладезь информации, который собиралась тщательно проанализировать.
        Зачем именно я этого делала - сама не имела понятия. Перерисовывала по памяти карту мира. Попросила у официанта в кафе не только кофе, но еще карандаш и бумагу. Теперь штриховала ее в той же последовательности, как когда-то Кион, пыталась уловить его настроение, чувства. Двигала своей рукой, но будто старческой, копировала чужие движения, курс направления грифеля, максимально сосредоточилась на процессе.
        «Зачем рисовать карту, если она такая же, как другие?»
        Незачем.
        Значит, она была не такой, как другие. Чем-то отличалась, и теперь я страстно желала найти это отличие.
        Менялись за столиками открытой веранды посетители; присаживались неподалеку от меня, листали меню, озвучивали пожелания официанту - тот сновал то с полными подносами, то с пустыми. Шевелился край тента и подолы скатертей; качались свисающие из подвешенных горшков листья разросшегося фальпуса; мир снаружи жил отдельной от меня жизнью. В нем варился и разливался по чашкам кофе, съедались с тарелок обеды, велись беседы, строились планы.
        Под моими же руками все четче проявлялись контуры бесчисленных архипелаговых россыпей, незаселенных земель, морей, семнадцати крупных островов…
        Семнадцати.
        В этот момент я поняла, что нашла то самое отличие, и позвоночник будто током прошило. Семнадцати!
        «На Аддаре их шестнадцать. Всегда было с той поры, как я родилась».
        Случайность?
        Да какая, к черту, случайность?
        Особенность этой временной ветки? Нет. Я знала, чувствовала совершенно точно, что карта того Аддара, на котором я когда-то родилась, и карта этого Аддара, идентичны.
        И то, что нарисовал Кион - не ошибка.
        Просто все это время (сейчас я глаз не отрывала от мелкого материка, нарисованного в правом верхнем углу на удалении от других) мы понятия не имели о существовании еще одного клочка суши. Либо скрытого от глаз невидимым куполом Элео, либо попросту до сих пор не открытом. Последнее - маловероятно, а вот первое…
        «Еще один остров - еще один цвет кристаллов». Недостающий элемент моей формулы.
        Если о нем узнает Провидец, думала я, испытывая неприятное чувство, туда быстро снарядят не одну экспедицию.
        Сотовый достала тогда, когда уже подожгла в блюдце собственный набросок - официант, глядя на пламя в тарелке, поморщился, но стерпел. Я знаком дала ему знать, что все оплачу.
        - Иннар? - На том конце отозвался вежливый голос. - Можете кое-что сделать? Это важно.
        «Да, прямо сейчас!» - настояла после того, как объяснила, какой из рисунков его отца нужно сжечь.
        И нажала отбой, лишь убедившись, что моя просьба будет незамедлительно исполнена.
        Вернувшись домой, я чиркала часами напролет. Потеряла счет времени, не заметила, когда нежный закат сменился сумерками, а после глухой ночью. Кусала кончик карандаша, складывала, соединяла, вычисляла и, словно одержимая, строчила результаты на отдельном листе. Выискивала по памяти на рисунках Киона все цифры, странные символы, куски вязи, не имеющие смысла элементы, и объединяла их в систему. То оставалась человеком, то проваливалась в Элео, дважды, чтобы выцепить из глубокой памяти понимание, уходила в осознанный сон. Пропустила и перекус, и ужин, и начало периода «давно нужно спать».
        К двум часам ночи я сложила всю схему от и до, впервые выпустила из пальцев карандаш, повалилась на спинку стула спиной.
        Все. Поняла.
        К семнадцатому острову проложен невидимый мост, активируемый пятью ключами. Каждый ключ - пульт, расположенный во вневременном кармане у Поющих Ворот; последовательность активации строго определенная.
        Будучи Леа, на уроках истории я слышала лишь о четырех местах паломничества к руинам Древних, о пятом узнала только сегодня с помощью найденных координат и лежащего передо мной атласа.
        «Ну и дела…»
        Какие еще загадки хранит знакомый с детства Софос?
        Руки чесались отправиться к неизвестным Воротам прямо сейчас, но на дворе ночь, спит, судя по мерному плеску волн, даже океан. За стеной мягкая постель, в желудке пусто, в голове вата.
        «На рассвете возвращается Аид».
        Его декка, если способствовала погода, уже в прибрежных водах залива.
        Некий незримый узел начинал стягиваться очень быстро, и скоро события полетят галопом. Что-то уходит навсегда, чтобы освобождалось место для нового. Я собиралась встретить это «что-то» с распростертыми объятиями.
        Но сначала отдохнуть.
        Темная спальня обняла меня нежными простынями и одеялом, запахом деревянных потолочных балок и долетающим из открытого окна звуком наползающих на утес волн. Завис на небосводе далекий и яркий лунный диск; до того как задремать, я какое-то время рассматривала его свет. После отвернулась, чтобы мирно проспать до самого утра.
        Глава 5
        Аид.
        (Vitaa, Slimone - Le Temps)
        Море стирает время.
        Когда вокруг один лишь ровный горизонт-полоска - слияние воды и неба, - теряешь ориентир. Настроение Санары плыло и качалось, как палуба под ногами, уже не первый день. Не спалось ночью, спалось днем; сейчас раннее утро, самый рассвет, даже та самая полоска вдали еще не различима.
        Он стоял у боковых перил; раскачивались концы толстых бурых веревок; висел сбоку облупившийся спасательный круг. Уползали к облакам, к мачте тросы; сонно болтался в вышине флаг правительственного судна. Для кого, если пиратов давно истребили? Он сам еще десять лет назад активно принимал в этом участие.
        Сейчас море спокойное, проход по нему тоже - другая жизнь.
        Аид пытался спать этой ночью - ушел в каюту в два, но проснулся в пять. Все оттого, что приснился Силан…
        Силан был шестым Судьей, доставленным в Школу к тем пяти, что уже обучались в мрачных стенах. Всего за пятьдесят лет Провидец отыскивал хорошо, если трех. Но тот период был «урожайным».
        Им было уже по девятнадцать, когда привезли, притащили едва ли не на аркане, белобрысого семнадцатилетнего парнишку, еще тощего и нескладного, упирающегося в воротах бараном.
        Новенького затащили. Через час сводили к Краваду, выдали балахон.
        Для него стены школы тогда уже стали тюрьмой, думал Аид, предсмертной камерой, местом, где на чистую еще душу окончательно опустилась тьма.
        Силан кричал по ночам.
        Их спальня была общей на шестерых - в ней всегда было холодно и гулко; шириной, как продуктовый рынок, длиной в бесконечность. Всегда темные потолки и ледяные стены; замок Судьи Кравада не прогревался даже в жаркие дни.
        Кровать Аида стояла рядом. И ему, с детства не знавшего страха, смотреть на происходящее было страшно.
        Каждую ночь по лицу Силана ползала тьма. Она освобождалась во сне, когда тот терял контроль и проваливался в дрему, пыталась воцариться в сердце человека, с мальства мечтавшего стать священником. Тьма отторгалась, не принималась, пыталась воцариться снова.
        И тогда Силан сползал с матраса и сидел до утра на холодном полу. Трясся, шуршал одеждой, стучал зубами.
        - Нет, - шептал он обреченно, - никогда… Никогда!
        Санара ненавидел скрип чужих зубов, мешавший ему спать, но соседа никогда не упрекал.
        Дар не спрашивал тех, у кого обнаруживался, о своей нужности. Он просто проявлялся. И белобрысый пацан, мечтавший петь оды Богам под узорчатыми сводами, ощущал себя проклятым, помеченным самим дьяволом. Он не хотел судить, он желал прощать, но менее всего на свете мог простить самого себя за то, что оказался помечен мраком.
        Ему приходилось с этим жить, ходить вместе со всеми на ежедневные «дознания» к преступникам, нырять в чужие души, как в вонючие колодцы. Приходилось брать уроки атаки и борьбы, на которые он был не способен, бегать, задыхаясь, длинные дистанции, изучать теорию слияния со своим проклятым даром, вечером валиться в спальне на кровать, чтобы ночью опять кричать, а после стучать зубами.
        Новая жизнь убивала его, как отрава.
        Невозможно бороться с самим собой вечно. Спустя полтора месяца - длинных для Аида, как два года, - Силан, сделавшись черным лицом, умер во сне.
        В тот вечер Кравад пил в каминном зале. Мог себе позволить, давно умел держать себя в узде - где нужно давать выход эмоциям, где нужно прятать. Старый Эриос отчасти научился принимать себя таким, каким он был - жадным, беспощадным, властолюбивым, прогнившим изнутри.
        Но смерть пацана выбила из колеи даже его. Некоторые молодые Судьи на его памяти, конечно, болезненно гнулись, привыкали к новой роли неохотно, но никогда не ломались, никогда, чтобы вот так…
        Уголки его неулыбчивого рта и кончик носа, вечно загнутые вниз, сегодня опустились еще больше. Играл углями поленьев камин; блестел в стакане ром.
        - Унесли?
        - Унесли.
        Санаре выпало в ту ночь дежурство. Прислуживать Верховному, быть пацаном принеси-подай. Еще подмети, убери, помой, отнеси… И то был первый раз, когда Аид радовался дежурству. Быть здесь, у камина, куда лучше, чем в холодной спальне у пустой кровати, еще промятой вечно скрюченным от душевной боли телом несостоявшегося священника.
        - Не принял. Не смог…
        Кравад пил. Его мясистый нос был пористым, щеки неровными, губы тонкими, глаза бездушными, сейчас стеклянными. Он был настолько некрасив, насколько должен был быть некрасивым Верховный в представлении жителей Аддара. Выбивал десять из десяти, если не больше. И Санара почти никогда не видел в нем человечности.
        До сегодняшней ночи.
        - Выпьешь со мной?
        Спросил он Аида угрюмо. Тот качнул головой, чувствовал, что алкоголь ослабит прутья внутренней клетки. И пусть Санара боролся с монстром не так активно, как почивший Силан, полюбить тварь все же не мог.
        Он просто сел рядом, когда предложили. Кравад почему-то не хотел быть сейчас один, а Аид возвращаться в спальню. И потому странный тандем учителя и ученика, двух людей, у которых в юношестве отобрали право выбирать собственную судьбу.
        - Что будет, если выпустить его на свободу целиком? - вдруг спросил Санара, почувствовал, что старик разговорчив.
        - Мрак? - Кравад хохотнул, сделавшись еще уродливей. - Попробуй. Думаю, ты даже насладишься. Временно. Но загнать целиком назад уже не сможешь, на свободе останутся «лоскуты», и они не дадут тебе покоя. Они сведут тебя с ума. Понимаешь? Как его…
        Аид понимал.
        Не понимал он другого - как с этим быть? Жить до конца своих дней в вечной борьбе? Кому нужна такая… такое существование, когда внутри тебя ты и кто-то еще, неподвластный контролю.
        - Не все так плохо, - прокряхтел Эриос, пригубив ром, - тебе однажды понравится. Не все, конечно, но кое-что точно. Они будут тебя бояться - взмах рукой на стену, - люди… Почитать, кланяться, прятать глаза. А уж от тебя-то точно, у тебя ж на лбу написано, что ты однажды займешь мое место.
        Наверное, поэтому Кравад откровенничал, уже тогда видел в сидящем рядом парне приемника, хоть до вступления в должность новичку еще обучаться и обучаться. Сначала здесь - плотно и долго, - затем с временным посещением этих стен, после в Судебной Канцелярии. Проходить практику в Бедикене, совершать выезды в качестве помощника Верховного, проводить совместные допросы. Далее бумажная волокита, снова практика, куча практики… Безрадостная перспектива на годы вперед.
        И Аид всерьез сомневался, что людское раболепие будет ему нравиться, как и эти «нырки» в колодец.
        - Не-е-е, - вдруг покачал головой Кравад почти весело, глядя на мелькнувшее в глазах Санары отвращение к собственной доле, - выбраться не удастся. Еще никто не уходил от этой судьбы, голубчик, если уж оказался отмеченным. А ты отмечен особо.
        - Но как…
        Аид даже не мог сформулировать точный вопрос, однако Верховный понял.
        - Говорят, нужно это принять. Так пишут старые книги. Если принять в себе тьму, обретешь настоящее могущество.
        - Хоть кто-нибудь принял? - в горле сухо, голос хриплый. Сейчас бы выпить рома, но Аид опасался, что с ним случится то же, что и с Силаном - побежит по лицу тьма. В зрачках Кравада она тоже изредка мелькала, отчего сидящий в кресле старик делался зловещим.
        - Поговаривали, был один. Корфей. Я еще мальцом был, когда ему это удалось - слиться с собой. Не знаю, брешут, может… В старых книгах писали, что он «вознесся», причислили его к лику святых, назвали храм его именем.
        - Как ему удалось?
        - Если бы я знал. Поговаривали про женщину, жену его…
        - Он был женат?
        - А ты думаешь, нам запрещено? Отнюдь. - И тяжелая пауза. - Только осторожней с этим будь, сынок.
        Аида впервые в этих стенах назвали «сынком» - старик отчего-то сделался уязвимым, сентиментальным.
        - У меня ведь тоже была невеста по молодости. Собирались пожениться. Чтобы, знаешь, снаружи мрак, преступники, грехи, тьма. А дома тепло и пирожки, хоть что-то по-человечески. Я тогда об этом еще мечтал, да…
        Санара даже рта не раскрывал, боялся спугнуть случайный «словопоток».
        - Но… - тишина, как безжизненный кратер после вулкана, - не вышло… у нее… принять.
        Ее постигла та же участь, что и Силана - чужая тьма убила свет. Перетекла, не прижилась, завоевала. Давно это было, теперь Кравад мог говорить.
        - Ты не рискуй понапрасну.
        - Но женщина Корфея…
        - Наверное, она была особенной. Или он сам сильно старался. Я не знаю, книги врут. Одно я знаю точно - он смог снять Мантию…
        Рука Аида непроизвольно потянулась к стакану с ромом. Зависла на полпути, когда опомнилась голова.
        - Думаешь, он стал святым после этого? Я слышал другое - он стал человеком. Обычным, понимаешь? Нормальным, целым, свободным. Свободным!
        И Кравад схватил тот самый стакан с ромом и грохнул его дном о столешницу с такой силой, что стол залило алкоголем. А в глазах мрак с ненавистью, адресованный той самой свободе, которая даже после стольких лет не пожелала явиться на встречу с Эриосом, как сделала это с Корфеем.
        «Он снял мантию» - именно эту мысль унес тогда из каминного зала Аид. И она засела в его голове прочно, как ржавый гвоздь.
        Теперь, на палубе, он думал о разном. Например, о том, что однажды должен будет возглавить новую школу Судей. И до немоты сознания не желал этого. И еще о том, что если на Аддаре и существует женщина, имеющая шансы принять его целиком вместе с тьмой, то это Нова. Она одна. И нет, у него нет шансов обезопасить ее от «проникновения» - монстра не удержать в клетке, если от прикосновений у него снесет болты (а у него снесет), - одна лишь беспочвенная надежда на благополучный исход. Но ведь Нова сама знает, на что идет.
        Стоя среди синевы - неба и моря - Санара понял, что точно так же, как тогда, когда ему было девятнадцать, он желает проследовать по стопам Корфея и снять с себя мантию. Оставить в канцелярии именную печать, сложить с себя обязанности, забыть путь в Бедикен. Он бы переселился тогда на Уровни, научился бы жить и видеть иначе. Наверное.
        И не узнать, если не проверишь.
        В который раз при мыслях о девчонке с серыми глазами Аид испытывал нежность и беспомощность. Лишь бы не как с невестой Кравада «у нас не вышло»…
        Путь к его собственной свободе близок - уже дул в лицо бриз долгожданной свободы и слышалось падение оков.
        Вот только Санара пожертвует им, этим желанным путем, если это поможет сохранить ей жизнь.
        Наверное, ему нужно вернуться в каюту, поспать.
        Но в эту минуту раздался вдруг с носа корабля, затянутого туманом и моросью, хриплый голос капитана.
        - Земля прямо по курсу. Порт Энфоры, прибываем!

* * *
        Нова.
        Зарослей здесь было столько, что казалось, по этой части Софоса никогда не ходили ни люди, ни звери. Влажная после утреннего дождя листва, корни, ветви - сплошной ковер на пути упорного путника. Продираться сквозь него приходилось, используя собственный вес. В итоге мокрые джинсы и кофта, кроссовки, облепленные тычинками и пестиками, паутина в волосах.
        Но скрытые от людских глаз древние ворота - те самые, пятые, - я нашла. Как и расположенный сразу за ними пространственный карман, скрывающий точно такой же, как на Мифосе, пульт. Если нажать последовательность, начиная отсюда, где-то вдалеке станет видимым мост к семнадцатому острову. Я готова это сделать сейчас? Почему-то нет. Что-то эфемерное осталось недодуманным и непонятым за кадром, и потому я решила пока вернуться в город, еще раз просмотреть рисунки Киона, ухватить за хвост юркую белку-мысль.
        Обратно я двигалась по собственной «колее» из примятой уже травы и отвоеванного у природы пути. Ничто не предвещало ничего необычного, пока моя Элео-часть не встрепенулась и не сообщила мне, что совсем рядом, справа по курсу, находится аномальная зона.
        Любопытство не порок, пока он не заводит тебя в дебри или ловушки.
        Мой меня на этот раз завел - неспособную понять, почему справа от меня на шаре, диаметром примерно в триста метров, вся материя прошита сложной вязью, искажающей пространство.
        Я знала, что не нужно заходить за ворота из камней, почуяла это за секунду до того, как сделала, но нога уже ступила внутрь…
        И захлопнулась невидимой пастью, сожрав меня, как мошку, аномальная территория.
        (Andrew Weiss - Akheta)
        Здесь не было ни травы, ни кустов, ни деревьев, лишь пыль и песок под ногами - эдакий ровный боксерский ринг, окруженный бурыми округлыми валунами. И «ворота», легко пустившие меня внутрь, теперь не позволяли мне выйти наружу, что само по себе было странно, неприемлемо моей давно не знавшей запретов логике. Проход на вид свободный и широкий - метра в два, - но будто невидимое стекло, заслон.
        Воздух испещрен помехами, моя Элео-часть путалась в них, как в инопланетных частотах, и почему-то опускала руки; по позвоночнику водопадом двигались холодные иглы. Паника - забытая для меня вещь, но отголосок страха напомнил о себе перечным газом в крови.
        «Я в ловушке».
        Невозможно. Но факт.
        В некоей забытой богами ловушке, не желающей выпускать меня наружу. За валунами спокойно как ни в чем не бывало шумели умытые утренним дождем деревья, танцевали от ветра, жили свободной жизнью, а в аномальном круге тишина, отсутствие погоды. Здесь, кажется, даже ливень ночью не шел.
        Осмотр показал отсутствие других выходов, кроме знакомых уже ворот, и наличие в южной части обветшалого укрытия, напоминающего дырявую пещеру с потолком из песчаника и заметенным, почти смешавшимся с землей костровищем.
        «Зачем я зашла внутрь?»
        Чтобы исследовать загадку. Ведь загадки для меня - что для Леа, что для Новы - важнее и завтраков, и обедов, и ужинов.
        «Что ж, тогда решай еще одну».
        Кувыркнуться в невидимку мне все же удалось, несмотря на разладившийся здесь Элео-механизм.
        И понеслось.
        Пробиться сквозь иллюзорный барьер я пыталась шквалистым ветром - билась об него, как о метровое стекло, расплющивала себе несуществующий нос, заходила на круг аэролетом. Пыталась достичь «крыши» купола, но та обладала теми же свойствами - наружу меня выпускать не собиралась. Чем дальше, тем больше здоровой злости и азарта. Вниз, в почву, бурить подземный ход слепым червем, стальным коловоротом, а там «пол». Насмешливый, непробиваемый и совершенно к моему желанию выбраться прочь из зоны равнодушный.
        «Вот ты попала, Леа…»
        Кажется, впервые с момента перевоплощения, я назвала себя прежним именем. Но силы еще не закончились, изобретательность тоже.
        Купол я пыталась бить, трясти, колоть, брать измором ультразвука. Сочиться и течь сквозь него, делаться его частью, крушить тараном.
        Тщетно. Зона держалась за меня, единственного посетителя, очень крепко.
        Вынырнув наружу, я поняла, что провела здесь уже несколько часов, выяснив лишь пятьсот способов «надолго здесь задержаться». Неприятно. Корежило в судорогах человеческое тело. Мозг снова горел от непривычных оборотов, визжал разогнанными докрасна шестернями; надо мной, лежащей на песке, плыли в небе независимые тучи. И я впервые не могла к ним присоединиться.
        Устала как собака, хотела есть и пить. Пить раз в сто сильнее, но здесь ни воды, ни, понятное дело, еды.
        Попала, так попала.
        «А через сон?» - подумала упрямо.
        Никто ведь не отменял перемещения через сон…
        Но поганая зона предусмотрела и это - засыпать внутри себя позволяла, а вот физически ускользнуть вместе с телом, нет.
        И тогда мне впервые пришлось признать - мне нужна помощь. Очень.
        И обратиться я могла лишь к одному человеку.
        Кажется, впервые за этот день мне повезло, потому что Аид спал, а передать спящему человеку послание проще, чем бодрствующему.
        За дело я взялась со всем усердием.
        Глава 6
        Аид.
        (Ilya Beshevli - Familiar Feelings)
        Плавание на декке напрочь сбило ему режим дня, где ночами он маялся от бессонницы, а днями дремал в каюте.
        Вот и теперь проснулся в собственной постели лишь в четыре по полудню - хорошо, что сразу, как сошел на берег, отдал указание передать дела помощникам, сообщил о том, что берет выходной.
        На браслете мигала кнопка вызова - его, оказывается, вызывал на Уровни Дрейк, наверное, это срочно. Санара кое-как разлепил глаза, понял, что так и не выспался, что до сих пор разбит, сел на постели, потер ладонями лицо.
        Нужно вставать, умываться, браться за работу. Двигать на Уровни, узнавать, что за срочность - нужно включать себя в профессиональный режим.
        Но что-то дергало и царапало изнутри.
        Сон.
        Ему снилась Нова, и Аид никогда до этого не видел столь реалистичных, пугающих своей четкостью снов. Она сидела на песке, встревоженная, напряженная, и он наблюдал, как от слабого ветра колышутся ее волоски, различал стрелки ресниц так ясно, будто находился совсем рядом.
        «Я застряла, - говорила она ему, пристально глядя в глаза. - Зона по координатам…»
        Цифры он помнил тоже.
        «Принеси мне еды и воды. Приходи сам. Помоги…»
        Почти уютная современная спальня, а стоит выйти наружу - темные каменные стены. За свою жизнь он устал от замков.
        «К Дрейку?»
        Но сон…
        Что-то с ним было не так, с этим сном. Иные видения стираются сразу, как проснешься, но это стояло в воображении так четко, будто он и не спал вовсе, будто Нова до сих пор смотрела на него своими серыми, как беспокойное море в бурю, глазами.
        «Помоги!»
        Терзал совесть красный сигнал с Уровней - там требовалась помощь. Хотя там отряд, сильные коллеги, там пока справятся без него.
        Поднявшись, Санара первым делом обулся - ходить по ледяному полу босиком не привык, - а после отправился в библиотеку, туда, где стоял на полке старый атлас Софоса.
        Хотел проверить координаты.
        Нову мысленно он не ощущал. Нигде. Будто слизнул с радара точку языком грозовой фронт.
        Это добавляло беспокойства.
        Вдобавок зона, названная ему во сне, была обведена на странице красным. Ни единой подписи, ни пояснения. Атлас предупреждал о некоей опасности, но ее свойств не пояснял.
        В сети, куда Санара вышел, чтобы получить больше данных, о координатах ничего.
        Совсем.
        Аид жевал губами, хмурился и почти ничего не понимал. Таял в видении образ Новы, нарастала смутная тревога; горели алым обозначения широт в памяти.
        Тяжелую трубку телефона Судья поднял не для того, чтобы звонить Королям. Вместо этого набрал номер, который почти никогда не использовал, дождался, пока отзовется на том конце старик Кравад. Спросил:
        - Я зайду? На десять минут.
        Бывший Верховный Судья удивления не выдал, хоть и удивился. Закашлялся, дал добро.
        Прежде чем покинуть замок, Аид вырвал из Атласа страницу и положил ее в карман.
        Кравад за годы сильно сдал.
        Из пышущего некогда темной силой человека превратился в сухого, выцветшего старика. Входить в его жилище все равно, что нырять в чертог памяти - те же старые кресла, столик, большая зала и вечно зажженный, чтобы отпугнуть холод, камин. Только учитель давно болен и беспомощен, хоть и мелькали изредка еще в глазах знакомые черные пятна.
        Почему у всех тьма в зрачках, а у него яркий белый свет, Санара не знал до сих пор.
        Делу, впрочем, это не мешало.
        - Чем обязан, Верховный? - голос простужен, прокурен, похож на воронье карканье. Улыбка щербатая, зубы почти сгнили, но взгляд все еще цепкий, злой, почти как раньше. Кравад никогда не спешил сдаваться обстоятельствам, болезни он не сдавался тоже.
        - Хочу спросить про это, - Аид без предисловий достал из кармана мятый лист, расправил, показал старику красный квадрат. - Вы знаете, что это?
        И впервые на памяти Санары бывший Верховный удивился.
        - А с чего бы ты стал спрашивать?
        И тишина.
        - Увидел координаты во сне, - увернулся Аид от ответа.
        - Странно, странно… - следом кривая усмешка. - Там, если мне еще не отшибло память, находится Древняя тюрьма Магов. Ее не использовали, как бы тебе не соврать, уже несколько столетий. Я слышал о ней от своего наставника, а тот от своего. Я никогда сам в ней не был.
        - Тюрьма Магов? Зачем?
        - Как зачем? В незапамятные времена, когда Элео еще топтали плотными подошвами эти острова, в их рядах иногда находились изменники, инакомыслящие. Желающие использовать силы не по назначению, творящие зло. Туда их и сажали, если верить преданиям. Для людей-то место безопасно.
        «Нова, - стрельнула, как электрический разряд, мысль, - Элео».
        - И что? - Аид тщательно маскировал искренний интерес к теме праздной скукой. - Выход-то для узников был?
        - Ты за этим пришел? Теорией, которая никогда тебе не пригодится, мучить?
        Кравад поправил на ногах теплый плед, в очередной раз закашлялся.
        - Нет, привез вам с Маноласа подарок. Местный алкоголь на травах, говорят, созданный для Рухана. Хороший.
        - Ну, так давай! Этому добру я всегда рад… Тем более что на Маноласе сам так и не побывал. И уже не побываю.
        Из-под плаща сверкнул темным стеклом бутыль. Кравад принял его с интересом, даже взгляд прояснился.
        - Выпьешь со мной?
        - Не могу, дела.
        Санара коснулся рукой страницы, осторожно наталкивая старика на обсуждаемую тему.
        - А это просто заинтересовало. Никогда не видел зон без надписей.
        - Да были надписи, - прокряхтел старик, - в старых изданиях. Там копировалась символика Элео, а в новых не стали сохранять. Решили - ни к чему.
        - Интересно. Получается, оттуда не выйти?
        - Ну почему же? Выноси приговор, приводи в исполнение. И свободен жмур.
        - Почему жмур?
        - Потому что изменникам Элео вроде как выносили только смертные приговоры. Считали, что «сдвинувшийся» Древний исправлению не подлежит.
        - Интересно.
        - Тебе-то чего бояться? Зона спокойно впускает и выпускает Судей - так повелось еще в старинные времена. Думаешь, у них тогда не было Верховной власти? Была. Это потом они все не пойми как растворились, а когда-то, если верить писаниям, были похожи на людей. Только открывали силу и способности, учились ей пользоваться, разрабатывали эликсир долголетия. Ты чего так прицепился к этой тюрьме?
        - Не люблю белые пятна в своем образовании.
        - А-а-а, - старик, занятый изучением этикетки, притворился, что поверил. Нет, он давно почуял, что за вопросом Санары прячется тайна, и будь он помоложе, уже вцепился бы в нее зубами. Но теперь стал стар. И чужие тайны его интересовали не дольше минуты. - Застрял у тебя там, что ли, кто?
        Аид напрягся. Не любил ни излишней проницательности, ни вопросов «в десятку». Но почти сразу расслабился, почувствовал, что Кравад интересуется лишь теоретически, и совать свой нос в чужие секреты на деле не намерен.
        - Если застрял кто, наделенный чуть больше, чем у человека, силой, - пояснил охотно, - то не вытащить никак. Древняя тюрьма скроена на совесть, не то, что наши, нынешние. Так что, или убить… или…
        На этом месте старик почему-то в голос расхохотался. Так развеселился собственной шутке, что начал тереть слезящиеся глаза.
        - Или что? - спросил Аид вкрадчиво.
        - Тебе этот метод не подойдет, - все еще содрогался от хохота Кравад. - Но, если вдруг, иди сюда, прошепчу…
        И Санара почти прислонился ухом к старческому рту.

* * *
        Нова.
        (Howard Shore, Roma Shane Ryan, Enya, Nicky Ryan, Voces8 - May it be [Arr. M. Sheeran])
        Вера в безвыходность - человеческая иллюзия.
        Для Элео ее не существовало. Эта уникальная раса умела «выключать» себя из тупикового варианта, растворяя плотное тело и формируя его (если нужно) где-то еще - дальше во времени, впереди по реке бесконечного путешествия.
        Если так случилось, что я загнала себя в тупик, - просто выключусь. Перестану существовать как Нова, в очередной раз покину Аддар, возникну где-то еще. Где и кем - загадка. Я любила это место, но не привязывалась к нему; сидела, прислонившись спиной к валуну, смотрела на облака, такая же свободная, как до того, как зашла сюда. Мир прекрасен, когда на него смотрят любящие глаза. Человеческая часть меня пыталась горевать, испытывать к себе жалость, но я пропускала эмоции через себя, как сквозь сито. Есть возможность жить - живи, пришла пора уходить - уходи.
        Если Аид не услышал сигнал о помощи, я останусь здесь, пока не придет время навсегда сменить вариант собственного существования.
        Яркий до того день потихоньку уставал, скручивал интенсивность освещения; тянули макушки вверх за пределами круга тополя; я прикрыла глаза, восстанавливая силы. Воды бы… Но поспать я могу и без нее.
        Проснулась я от звука лопастей. Ко мне, заставляя вибрировать воздух, приближалась вертушка. Судя по звуку, маленькая… Унокоптер. Я впервые видела его воочию - выпуклую стеклянную кабину, предназначенную для пилота и одного пассажира, широкий двойной винт, полозья. Несмотря на игрушечный вид, стоили унокоптеры дорого, использовались только воздушной королевской стражей, в распоряжение гражданских не поступали, продажи их физическим лицам были запрещены законодательно.
        Но именно в такой сейчас сидел Аид, приземляя свое транспортное средство за воротами ловушки.
        «Нельзя дать ему войти…» - с этой мыслью я рванула вперед, пытаясь предотвратить пиршество тюрьмы, желающей сожрать в один день сразу двух путников.
        (Gavin Luke - What once was)
        - Сто-о-о-ой!
        Но он уже вошел в круг.
        Спокойный, невозмутимый и сосредоточенный. В руке большая дорожная сумка. Позади захлопнули невидимую пасть ворота. Не успела я начать динамично махать руками и суетно объяснять, что в ловушке теперь находимся мы двое, как Санара изрек.
        - Я могу сюда входить. И выходить. Успокойся.
        Рот я закрыла, не издав ни звука. Только смотрела на того, кто услышал мое послание, не оставил в беде, нашел способ в эти непроходимые дебри быстро добраться, принес с собой воду. Ее я чувствовала даже сквозь ткань сумки, как и еду.
        - Ты… все-таки услышал.
        Куда только делось недавнее меланхоличное настроение и мысли о «выключении». Рано уходить, когда рядом красивый, непознанный мужчина. Глядящий на тебя глубоко, тягуче, так, что вдруг понимаешь, ты не прожил еще и одного из множества возможных счастливых сценариев.
        - Кажется, твои способности сегодня предали тебя.
        Он не издевался и не упрекал, просто констатировал факт.
        - Кажется, - согласилась я легко. - Зато тебя не предали твои.
        Кривая усмешка. Мягкая и чуть грустная, говорящая: «У Судей есть темные стороны, но есть и полезные приоритеты…»
        - Ты уверен, что сможешь отсюда выйти?
        - Уверен.
        - Значит, ты знаешь об этой зоне больше, чем я.
        - Вероятно.
        - Расскажешь?
        Я редко видела Санару в обычной рубашке и брюках, но сегодня был именно такой момент. Как Судья, он не чувствовал во мне врага, не напрягался, верил. Это доверие льстило.
        - Не хочешь сначала поесть?
        Я, черт возьми, хотела. И пить тоже.
        - Часто ходишь на пикники?
        - Никогда.
        Для человека, который не делал этого никогда, Аид прекрасно знал о том, что может потребоваться человеку, несколько часов проведшему взаперти и потратившему тонну энергии. Пока он доставал из безразмерной сумки два маленьких складных стула и комплектный столик, я жадно глотала прохладную воду из бутылки. Осилила одну, принялась за другую. Понимала, что со стороны это выглядит странно, человек бы уже давно напился, но жидкость во мне молниеносно трансформировалась во что-то иное, крайне ценное и важное. Хорошо, что Санара привез четыре бутылки, как знал…
        Складные ножи и вилки, пластиковые тарелки, стаканы, хлеб, завернутое в целлофан копченое мясо, сыр, консервные банки… Не хватало только мангала, углей и маринованной говядины, чтобы вечер окончательно удался. На возникшее из сумки убранство я смотрела со смесью удивления и восхищения. Еды, которую доставил в аномальную зону мой гость, хватило бы на четверых. И на пару суток. Разложил он ее тщательно, даже красиво, стулья по краям выровнял, выпрямился, неторопливо оглядел периметр - песчаный «пол», округлые камни-гиганты, далекий навес. После указал на стул.
        - Прошу.
        - Выглядит так, как будто разговор у нас будет долгим.
        - Скорее всего.
        Санара почему-то не улыбался. И отчетливо ощущалось - он знает о чем-то для меня неведомом, и это знание заставляет его беспокоиться, нервничать. Совсем чуть-чуть. Или сильно, но под пологом из мнимой ровности выражения глаз и лица.
        - Ешь, пей, не стесняйся. Тебе надо.
        Подо мной скрипнул стул.
        Санара сел на соседний; чтобы не смущать, посмотрел туда, где садилось солнце. И я подумала - ему не хватает сейчас бокала в руке. И хорошего вина.
        - А вина ты не привез?
        Об этом я спросила, уже наевшись.
        - Нет. А нужно было?
        Вдруг усмехнулся, будто сам подумал о том, что нам сейчас не помешало бы.
        - Нет, не нужно. Моя Элео-часть от него «кривеет». Точнее, кривеет человеческая, а следом начинаются неадекватные действия при такой-то мощности. В общем, сложно объяснить.
        - Я понял.
        Будь я обычной, вместо воды и еды наседала бы на Аида с вопросом «как отсюда выйти?». Но теперь просто сидела с ним и ощущала себя хорошо, правильно. Плевать, что внутри непонятной тюрьмы, что все еще взаперти. Он пришел, услышал - вместе мы отыщем выход. А торопливость - удел тех, кто верит, что времени на что-то может не хватить. Не может. Вопрос: наслаждаешься ли ты той минутой, которую имеешь в распоряжении, или обмениваешь ее на беспокойство?
        Я наслаждалась. Но незримо нервничал Аид - не волновался, скорее, рябил, как озерная гладь под неугомонным ветром. Сделал то, что делал редко - вытащил из кармана сигареты, щелкнул зажигалкой, прикурил.
        Потянуло дымом; вспомнился отец.
        Не сам он (отец никогда не курил), но детство, когда к нам в гости захаживали его друзья. Они иногда курили на балконе - в квартиру тянуло. Нахлынуло нечто далекое, почти забытое - воспоминания за сотни тысяч световых лет отсюда.
        - Так из этого круга можно выйти?
        - Мне - да.
        - А мне?
        - Тоже. Но не все просто.
        - Объяснишь?
        - Да. Но хочу сначала попросить кое о чем, раз уж мы попали в ситуацию, в которой помочь тебе могу только я.
        - Похоже на шантаж. - Я не напрягалась и не волновалась, отшучивалась.
        - Скорее, просьба.
        «Того, кто воспользовался положением».
        Что ж, он имел на это право.
        - И после ты вытащишь меня отсюда?
        - Я бы ответил «да», но кое-что будет зависеть и от тебя тоже.
        - Интригует.
        Мы помолчали. Все ниже солнце, все ближе вечер. Неужели мы заночуем здесь, пока обсудим все детали? Хорошо, что есть зажигалка, но вот незадача - нет дров, и, значит, костра тоже не будет.
        - В чем заключается твоя просьба? - я рассматривала профиль Аида. Очередная затяжка; пепел упал на песок, незамеченный.
        - Хочу, чтобы ты рассказала мне о том, кто ты. Кем ты была в прошлом, Нова.
        Шах и мат. Мог бы быть, если воспринимать его таковым.
        - Откуда мы знали друг друга, кем являлись, как пересеклись?
        Теперь на мое окаменевшее лицо смотрел он. Подловил вовремя, ничего не скажешь. Отказать в сведениях можно, но стоит ли? Теперь, когда столько пройдено, когда, наверное, для правды настало время.
        - Без проблем, - отозвалась я негромко. Он не ожидал, что я сдамся так легко и просто, но сдается тот, кто борется, я же просто текла вне времени хрустальным потоком. - Пообещай, что ты никогда не причинишь вреда тем людям, которые когда-то были мне родными, не используешь их, как рычаги, средство давления на меня. Не сделаешь им больно прямо или косвенно, по случайности.
        Я формулировала, как юрист, но с Санарой иначе нельзя.
        Молчал он недолго. Докурил, потушил сигарету, сложил на поясе руки. Посмотрел на меня тяжело и невесомо.
        - Обещаю.
        Я улыбнулась. С ним бывает просто.
        - Так как тебя звали?
        Отвечая на вопрос, я смотрела ему в глаза. Почти без грусти и даже без упрека.
        - Когда-то меня звали… Леа Ренале.
        Его чуть более заметную, нежели обычно, бледность можно было списать на неверный свет надвигающихся сумерек. Мелькали под закрытыми веками изображения - внутренний фильм, - губы плотно сжаты. Санара выглядел так, будто получил не слишком сильный, но все-таки удар туда, где не был защищен. Не в пресс, не в грудь или накачанный бок, но прогнувшийся под чувством вины угол сердца.
        - Леа… - произнес он так, словно желал сказать «я должен был догадаться».
        Я молчала. Все просто. Только имя, и не нужно объяснять, кем мы были друг другу в прошлом и как именно пересекались. Я предполагала, что Санара и сам всё отлично помнил.
        Воспоминания о тех временах приблизились, освещенные хвостом невидимой кометы - через минуту снова поблекнут. Но пока вечерняя лавка, умытая после грозы улица перед «Бонзой», мы на ней вместе. Морось. Меня только что бросил Кевин, а через минуту перекресток, на котором я погибну.
        - Я приходил к тебе, - вдруг хриплым голосом сказал Аид. - Дважды в неделю.
        - Ко мне?
        - В больницу. Ты была в коме. А после… исчезла.
        «Я так и не понял, что случилось. Я мучил врачей, угрожал им, смотрел записи видеонаблюдений, запугивал персонал, вынуждал их сообщить мне правду. Но никто не смог».
        Аид не просто помнил меня, он - теперь я чувствовала его тоску кожей - очень переживал тогда. Вроде бы уже не важно, но почему-то важно, тепло. Хоть и грустный флер в целом вышел у этой истории.
        - Видишь, как получилось… Ты хотел отвадить меня от книг Древних, а сделал так, что теперь я могу напрямую их читать.
        «Один шанс на миллион, - читалось по лицу моего соседа, - на миллиард. На подобный исход».
        Теперь мы сидели рядом дважды близкие. Тогда и сейчас. Стерлась грань между временными отрезками, и в настоящее бесшумно ступали картины из прошлого - их поднимала на поверхность память.
        Слова ворочались на языке Санары неуклюжие, их душили непривычные для него чувства. Я понимала, знала о них.
        - Я не хотел. Если бы ни нужда… ни просьба нежелательный исход предотвратить, наши судьбы никогда не пересеклись бы.
        - Я знаю.
        Тишина.
        - Там, на перекрестке, я не думал, что так получится. Прости.
        «Что не успел, что не спас».
        - Ты сделал все, что мог. Дал мне шанс. И эту жизнь.
        Странную, всемогущую и в то же время неуклюжую, где я розовым волшебным единорогом не умела сроднить себя с теми, кто жил на Аддаре.
        Время в аномальной зоне текло урывками - только что было светло, и вот уже прокалывают небосвод далеким белым светом первые звезды.
        - Что произошло со мной после подброшенного тобой Куба, ты знаешь.
        Молчание. Отсутствие ветра; почему-то очень не хватало треска все того же костра.
        - Ты видела своих родителей?
        - Видела.
        - Они…
        Грустный, тяжелый, недосказанный вопрос повис дождевой каплей.
        - Они меня не помнят. Вместо меня у них родился сын Майрон. Меня здесь никогда не существовало.
        - Значит, у тебя никого нет?
        - Никого. - Я улыбнулась печально и светло. - Теперь, когда ты знаешь обо мне практически все, не пытайся закинуть меня назад в прошлое, ладно? Я знаю, ты можешь попробовать. Не до того, как я кое-что закончу…
        - Что именно?
        - Хочешь, пользуясь моментом, выведать все?
        - Почему нет?
        Улыбка Аида - редкая и теплая - согрела вечер.
        - Может, в другом месте, где есть нормальные стены?
        И он вдруг стал серьезным, серьезнее, чем раньше. Задумался о чем-то тревожном, непростом. Пока не заговорил, я спросила:
        - Скажи, а кто предсказал тогда, что мне нельзя расшифровывать книги?
        - Один мой друг.
        - Могущественный, должно быть, друг…
        - Есть такое.
        - Познакомишь? - чувствуя колебания, я совсем по-человечески проканючила. - Давай, обещай, что познакомишь. Хочу его увидеть.
        - Хорошо.
        Кажется, у нас выходил вечер компромиссов. Но Аид со сложной темы мысленно так и не соскользнул:
        - Нова… Леа…
        - Лучше Нова.
        Мне теперь так привычнее, правильнее.
        Санара долго смотрел мне в глаза, прежде чем заговорить вновь.
        - Нова, я должен тебе кое-что сказать.
        - Говори.
        - Это место - Древняя Тюрьма Магов. Создана Элео для своих же отступников, и узников она отпускает только после вынесения и приведения в действие приговора.
        - Хорошо, - информацию Аид выдавал по капле и, как мне казалось, в строго предопределенной последовательности. - Тогда выноси приговор. Ты же Судья.
        Потому он так спокойно вошел в зону. И выйдет из нее, не в пример мне, тоже легко - что-то становилось на место.
        - Не могу. Отступникам всегда выносили только смертный приговор.
        - Вот как?
        Теперь понятно, отчего в мои сны, когда я урывками пыталась отдыхать, сочились чужие крики и стоны, боль, щелчки - не то удары кнута, не то выстрелы, - едкий белый дым, слова-вердикты.
        - Значит, чтобы выйти отсюда, мне нужно… умереть? Или умереть нужно моей нечеловеческой части?
        Не хотелось бы, чтобы этот вечер завершился на трагичной ноте.
        - Все не совсем так. Умирать, я надеюсь, не придется.
        Аид на мгновенье отвернулся, не хотел, чтобы я сейчас видела его глаза.
        «Да что в них такое?»
        - Как тогда быть? Ты ведь сам сказал, что Магов тюрьма не выпускает. Только власть, только Судей…
        - Судей. - Он так и не повернулся. - И их родственников.
        Я поперхнулась мозгом, почему-то путалась в простых цифрах и не умела сложить дважды два.
        - Ну дочкой я тебе стать не могу… Сестрой тоже.
        Когда Санара посмотрел на меня вновь, взгляд его был глубоким, как колодец.
        А ответ превратил пространство внутри моей головы в вакуум.
        - Ты можешь стать моей женой.
        Глава 7
        Аид.
        «Ты ж не будешь жениться на зэке, так? Иначе тебе придется драть его в зад…»
        Вот над чем хохотал, как ненормальный, старый Судья, и смех его отражался от стен, пока Аид покидал замок. Почему-то Кравад не подумал о том, что заключенным может оказаться девушка. Старый извращенец.
        «А без секса тюрьма брак не засчитает…»
        Да, он насмехался, но сказал главное, поведал о ключе к выходу.
        Теперь Санара, однако, думал не о старике и его грязных шутках.
        Пока Нова молчала, Аид качал головой. Леа… Та самая Леа… Удивительно светлая, увлеченная делом и окрыленная мечтой девчонка, которую, как он думал, он сгубил. Конечно, только она, стоя на пороге смерти (да что там, уже одной ногой в могиле) могла пожелать узнать главное - а кто же такие все-таки эти Элео? Не попросила о собственном здоровье или проклятье для врага, коим он в тот день для нее являлся, но пожелала приблизиться к заветной разгадке. И Куб пошел навстречу. Отмерил ей новый жизненный отрезок, смешал с расой, которую она желала познать, вернул на Аддар. И вот рядом уже совсем другая женщина - более зрелая внутренне, куда более раскованная, но все такая же светлая и совершенно безбашенная. Умеющая веселиться на полную, своровавшая корону, прыгнувшая на его глазах в обрыв. Конечно, она не стала по первому требованию рассказывать ему о прошлом, правомерно опасалась повторения истории, когда родственники - слабое звено даже для сильного духом человека.
        А теперь ей и родственники не родственники. Он не стал бы давить на них в любом случае - сама мысль об этом была ему противна.
        Куб, как выяснилось, дал второй шанс им обоим - Санара ощущал совершенно неподходящее моменту облегчение. Такое сильное, что оно, наверное, отражалось на его лице.
        - Значит, нам нужно поиграть в свадьбу?
        Послышалось тогда, когда Нова в очередной раз решила, что любой сценарий - прекрасный повод пройти через новый, в чем-то забавный опыт.
        - Считай, что так.
        - И ты… на это согласен?
        - Да.
        Он нисколько не лгал. Вообще не думал, что ему когда-нибудь выпадет шанс обрести жену. Фальшивую или настоящую. Пусть даже на день.
        - А почему? Что подталкивает тебя помогать мне?
        «Мог бы бросить».
        Мог бы. Но не хотел, потому что тоже желал этого - свадьбу. Даже если для нее она «игрушечная». Не стал признаваться, что уже тогда, когда обрек Леа на случайную гибель под колесами машины, задолжал ей добрый поступок. На всякий случай выдал ответ, уводящий в сторону.
        - Я вытащу тебя из тюрьмы, ты мне объяснишь, как разобраться с Мостом Времени.
        - Тем самым, холостым?
        - Да. Ведь объяснишь?
        Санара знал, что этот день ему запомнится всем. Останется в памяти чем-то чрезвычайно ценным.
        - Хорошо.
        - Значит, переходим к церемонии?
        Теперь улыбался он. Нова, кажется, волновалась.
        - Дай мне пять минут. Подышать. Свадьба как-никак…
        Пока она бродила по периметру, Аид убрал грязную посуду в пакет, сложил ножи и вилки, подумал о том, что стоит принести из коптера одеяло - пригодится.
        Вернувшаяся к нему невеста выглядела озорной и беззаботной.
        - Реквизит-то у нас есть?
        Санара потер подбородок.
        - Собираясь на пикник, я забыл кольца.
        Теперь ему тоже было смешно. Не получалось абсурдную ситуацию воспринимать всерьез. Он давно заметил, что, когда по лицу Новы растекается улыбка, его собственная, как вагон, прицепленный к мощному тягачу, возникает следом.
        Задумался. Скрутить проволоку? Вырезать из баночной жести?
        - Имеется у тебя какой-нибудь металл? - поинтересовались тем временем.
        Пришлось похлопать себя по карманам. Пусто. Только мятая страница из атласа. На груди рабочий амулет в виде Колеса Судеб - его нельзя, а рядом…
        - Есть серебряный крестик.
        Еще мать надела. Давно.
        - Не пойдет, маленький.
        - Браслет из палладия, - показал запястье. - Могу сходить до коптера, проверить багажный отсек.
        - Браслет подойдет. Не жалко?
        Подарок на выпускной из школы Судей - широкая витая полоса, искусно выгравированные символы чести, власти и правосудия. Не жалко.
        - Держи.
        Нова зажала чужую вещь между ладонями, держала долго, на несколько секунд закрыла глаза, а когда открыла, разжала ладони. Показала ему светло-серебристые кольца - от браслета не осталось и следа.
        - Я просто фабрика по переработке металлов, да?
        Она смеялась, Аид же думал о том, что женится на женщине, превосходящей его силой. И факт этот отнюдь не вызывает в нем ни раздражения, ни иного негативного чувства. Это просто Нова. И он ее… любит. Понял это легко и просто, когда осознал, что никакой другой женщине он попросту не предложил бы себя в качестве мужа, несмотря на безвыходную ситуацию. А рядом с ней хотел быть.
        - Размеры тоже подходящие?
        - Сомневаешься?
        С ней было легко. Удивительно просто. Если бы он когда-то выделил время на то, чтобы продумать образ возможной невесты, то обязательно (теперь знал это наверняка) хотел бы видеть в глазах избранницы безоблачное синее небо над колышущимся пшеничным полем, желал бы чувствовать его в ее взгляде. И, конечно, такую женщину никогда бы не нашел. Нова не человек, ее жизненный период ограничен, но ему плевать.
        - Начнем? - Он взял с ладони кольцо меньше и тоньше, мужское оставил ей. Долго смотрел в ее смеющиеся глаза и не мог насмотреться - для нее просто игра. Ему сойдет и так. О его серьезности ей знать не обязательно. - Согласна ли ты, Леа-Нова, взять меня, Аида Санару, в свои законные мужья? Обещаешь ли…
        И вдруг осекся. Понял, что не имеет права просить ни о послушании, ни об уважении. Что там обычно говорят дальше? Лучше пропустить.
        Но почему-то не пропустила она, продолжила вдруг за него.
        - Согласна. Почитать и уважать тебя, Аид Санара, быть с тобой в радости и горе, делить с тобой плохое и хорошее, доверять, уважать, любить.
        Он верил ей в этот момент. Наверное, был мягкосердечным дураком или, может, она говорила так искренне, что не верить было невозможно? Совершенно забыл, что они в тюрьме, что вокруг почти ночь - в этот момент его гладили по сердцу чужие невидимые пальцы. Говорили, что он важен и нужен, что никто другой эту роль занять не может. Он пропадал с каждым ее словом все сильнее и надежнее, чувствовал - это кольцо для него навсегда. Даже если она снимет его завтра… сегодня…
        Серебристый обод скользнул на его палец, занял свое законное место так, будто всегда там и был.
        - Я беру тебя в свои законные жены, Леа-Нова, обещаю заботиться и уважать, защищать, быть рядом, не предавать. - Из ее зрачков на него смотрела маленькая девчонка, такая же доверчивая, как тот, кто сидел в его собственном сердце. - Быть тебе хорошим мужем, относиться к тебе и твоим желаниям бережно, уважать, доверять…
        - Любить, - вдруг шепнула она, когда он на мгновенье умолк. - Ты забыл добавить «любить».
        Он не забыл. Знал, что в этом слове прозвучит истинное чувство.
        - Любить. Пока смерть не разлучит нас.
        - Смерть не может разлучить. - Нова смеялась. А девчонка внутри нее жмурилась от счастья - уловила ту самую искренность, которую желала уловить, грелась в лучах невидимого солнца. - Мы всегда сможем перекроить реальность, если захотим.
        «Тебе виднее, - думал Аид. - Это ты - Элео, и ты видишь мир иначе».
        - А теперь нужно скрепить союз поцелуем!
        Последнее она произнесла и вовсе торжественно, будто собиралась резать наивкуснейший торт в три яруса.
        К губам невесты, уже жены, Аид прикоснулся собственным сердцем - поцелуй вышел невесомым, но, как Санара и предполагал, тут же воспламенил внутренние факелы. Дальше он должен предупредить Нову о возможной опасности, объяснить все заранее, дать инструкции…
        - Все? Получается, можем покинуть круг?
        Вдруг понял, что забыл сказать ей еще кое о чем.
        - Пока… не можем.
        - Что-то забыли? Или получилось недостаточно глубоко?
        «Ненатурально?»
        Очень натурально. Для него точно.
        - Почти все. Дальше… только занятие любовью.
        - Занятие любовью?
        Он почему-то боялся, что в ее глазах вспыхнет обида или осуждение, но там плескалось только хитрое любопытство.
        - Кажется, ты забыл мне сказать о нем с самого начала.
        - Кажется, забыл.
        И стал вдруг серьезным, привычно тяжелым. О том, что Нова хотела заняться с ним любовью, Санара знал давно, только она едва ли понимала, чем это чревато.
        - Ты ведь знаешь, что я не обычный человек? Я сложен и состою из многих слоев, часть которых темные…
        - Знаю.
        - Обещай, что не будешь во время этого смотреть мне в глаза. Потому что это опасно.
        - Нет, я так… не хочу.
        И Санара вдруг замер. Будто очнулся; резко вспомнил, что все это - не настоящий ритуал, что игра, что ему никто не признавался в любви. С чего он вообще решил, что Нова, пусть даже умеющая то, что не умеют другие, станет рисковать собственным здоровьем, подвергать себя опасностям, испытаниям его тьмой? Зачем это ей, если, возможно, существуют другие способы выхода отсюда, о которых Кравад мог попросту не знать?
        - Конечно, - отозвался тихо и ровно. - Я понимаю.
        Они могут завершить этот горе-обряд сейчас, без продолжения. Потихоньку сотрется из памяти и этот день, и непонятно откуда взявшиеся надежды.
        - Не хочу… с закрытыми глазами, - вдруг послышалось ему, как сквозь вату. - Я хочу тебя смотреть, видеть. Любовь не принимает кого-то частями… или это не любовь.
        В тот момент, когда Аид взглянул на Нову еще раз, он понял много - он возьмет ее честно, не играя. Тьма не сожрет ее, он не даст. И еще то, что эта женщина - его настоящая пара.
        - Пойдем, - указал кивком на пещеру; собственный голос прозвучал хрипло.
        И взял в свою руку теплые женские пальцы.

* * *
        Нова.
        (We Rabbitz feat. Clarissa Mae - Bad Guy)
        Снаружи пещеры Аид управлялся человеческими качествами - моралью, желанием быть «правильным человеком», нормами социального поведения. Но внутри, стоя напротив меня, прижатой к песчаной стене, он уже управлялся чем-то совершенно иным - настоящим собой. Неподвластной никому, неподконтрольной, выпущенной на свободу внутренней сутью, ее ядром. И разница была столь разительной, что моя крыша плыла и плавилась.
        - Теперь просто не сопротивляйся, - попросил хрипло, - ничему…
        «Раньше нужно было».
        Вот только что он был «хорошим», а стал «плохим». Как тогда в камере Бедикена - машиной для судебных вердиктов, практически невыносимым по силе, не собирающимся тормозить. А я не знала, что можно так быстро воспламеняться и за секунду становиться готовой к вторжению.
        - Люблю… острые… ощущения…
        Ему было не до моих слов, он больше не слышал их. Захватывал взглядом, гладил пальцем по нижней губе, после поцеловал. Поцеловал так, как будто очень долго жаждал этого, но сдерживался - теперь все, свобода, но все время мира наше, и он собирался прожить каждую его секунду, просмаковать. Один этот неспешный поцелуй сделал всю работу - помог мне мысленно распахнуть двери, зажечь внутренний камин, разложить на полу меховое одеяло. Входи, барин, располагайся, все готово…
        Сейчас меня трогал тот, кого невозможно было остановить.
        «Ты приняла это решение осознано? Не думала, что я стану таким? Неважно…»
        Расходились в стороны пуговицы блузки, поглаживали свое новое хозяйство барские пальцы - мяли грудь, гладили соски, после рука легла мне на шею; звякнула снизу пряжка ремня… Все так быстро. И так медленно. Вовремя, но ждешь с нетерпением следующего мгновения.
        Более всего меня возбуждал взгляд, не позволяющий ускользнуть. Лабиринт из комнат, отражений, космических коридоров. Губы горячие, действия умелые; съехали вниз мои собственные штаны вместе с нижним бельем.
        То движение, каким он втиснулся меж моих бедер, можно было увековечивать в замкнутом на круг фильме, но куда сильнее обжигало ощущение собственной распластанности, предопределенности того, что должно случиться. Женщина правит мужчиной лишь до момента, когда оказывается без плавок. Дальше правит мужчина.
        В меня никогда так не проникали. По-свойски, медленно, но нагло, поступательно - глубже, глубже, глубже. Все, крючок. Дальше ты рыба, которая может трепыхаться, пытаться оскользнуться, бить плавниками, раскрывать рот - снизу началась работа…
        Мои руки прижаты к стене, лицо в плену его ладоней, крышесносные поцелуи - гармоничное отражение главного: толчков. Не осталось больше Аида, испытывающего по какому-то поводу неуверенности. Вместо него возник тот, который никогда в себе не сомневался, который умел не просто знать, «как делать», который любил делать.
        Я никогда не наслаждалась на стольких планах сразу… Физическом, где под моими пальцами литая мощная грудь, запах мужчины, сводящий с ума, а между ног орудует то, к чему захочется вернуться сразу после разрядки. Потому что такие размеры не оставляют в покое, потому что наслаждатор от них зашкаливает, и вечно кажется, что да, хватило, но уже хочется еще. На тонком же плане творилось удивительное - в меня проникала и окутывала чужая тьма. Принюхивалась ко мне, присматривалась, в какой-то момент из нее вышла копия Аида, сотканная из мрака. Изумительное оружие, идеальный Судья, приговор, облеченный в форму.
        «Проходи. Трогай. Суди…» - я не сопротивлялась. Более того, он нравился мне, этот мрачный клон. Понимая, что для каждой вещи свое предназначение, можно любоваться и отточенным лезвием топора, и гладким металлическим боком боеголовки, и равнодушным взглядом убийцы. Я воспринимала все с присущей людям Элео простотой. Красивым может быть непривычное, сексуальным может быть темное; если допускать существование всего - оно не мешает жить…
        Санара лился в меня всеми слоями, всеми своими золотыми и мрачными оттенками. Расплющивал напором, все нарастающей силой, лишал попыток сопротивления, я же чувствовала, что скоро не выдержу и рассыплюсь по вселенной искрами. И еще знала, что со мной, во мне сейчас правильный мужчина, идеальный, единственно-нужный. Мой муж. И я желала принять его всего. Плевать, куда меня вынесет его взгляд, и что вынюхает во мне тьма. Хочу быть с этим человеком. Хочу его жадности, властности, толчков, его умения делать так, чтобы хотелось обнимать, поскуливать, принимать, жаждать больше, балдеть сдаваясь…
        Он сдержал обещание - смотрел мне в глаза не отрываясь. Смотрел, наращивая темп, делаясь напористым, уже почти невыносимым. Смотрел, зная, что сквозь меня льется вся его суть. Разбивал на части, зная, что соберет обратно, накроет собой, защитит.
        Наливаясь нестерпимым жаром и выходя на максимальные обороты, я размазано думала: «Нельзя… чтобы в штанах… за хламидой… простаивало… такое сокровище…» Такое твердое, толстое и горячее.
        Мой оргазм сошелся в моменте с лучом-взглядом в самое сердце. Землетрясением всего тела, стоном-криком, отразившимся от стен пещеры - внутри дрожал, захлебываясь извержением семени, бетонный член Санары. Обнимала, принимая мое бесконечное после ярчайшей вспышки падение тьма; положил на шею руку черный клон, попытался увлечь за собой…
        Почти не соображающая, я вдруг подумала - какого черта? Золотой свет сердца Аида мне нравится куда больше - именно к нему, теряя сознание, оползая на мужских руках, рванула на всех парах я.

* * *
        Аид.
        (Josue Parilla - Being)
        - Нова… Нова!
        Она лежала на песке без движения - руки безвольные, веки закрыты. А под веками - он боялся этого больше всего на свете - плавали сгустки тьмы.
        Эта… сука… перебралась в нее. В зрачках девчонки словно звездный свет, перекрываемый черными туманами.
        Его ударило под дых бессилие. Практически согнуло, пробило защитную брешь.
        «Только не как с невестой Кравада… Только не так…»
        Он осторожно тряс ее лицо, освещаемое луной, вынес Нову из пещеры, уложил на самый ровный участок. Понимал, что, если она не откроет глаза сейчас, не задышит, он выстроит для себя Мост в Небытие. Не сможет жить оболочкой, не встретит новый день, попросту не пожелает видеть его.
        Быстро, оказывается, можно согнуть даже самого несгибаемого, и самый сильный враг не снаружи тебя - внутри.
        - Нова… Не уходи!
        Галактические созвездия внутри радужки - он такого никогда не видел.
        - Вернись…
        Неверие, затухающий гнев, апатия, необъятная печаль. Хламида ведь не станет саваном, нет?
        Время остановилось, жизнь тоже. Ночь, луна, сцена из конца драмы - она лежит на песке, он потух.
        Совсем недолго и счетчик внутри него самого закончит обратный отсчет на нуле, погаснут цифры, сделается черным экран.
        Этот все… того… не стоило.
        Как будто заканчивался кислород в крови. Его хватало снаружи, но мозг Аида ощущал лишь удушение.
        - Нова…
        Он прижался щекой к ее груди.
        Тишина. Тишина. Тишина. Чертова бесконечная непрерывная тишина.
        Санара закрыл глаза, как зашторил занавес.
        И вдруг… как свет посреди непроглядной тьмы, как нечто невероятно и уже нежданное, - удар сердца.
        Второй, третий, четвертый - ровный, нормальный ритм.
        - Я… здесь… - шепот. Затрепетали веки. - Думал… так просто… сдамся?
        Она пережила. Его мрак, его темного. Она выжила. Он еще осознает это, мысленно проживет во всех красках и полутонах много раз. Аид вдруг кристально ясно ощутил, что означает «воскресать».
        Обнял, сжал сильно, до боли.
        - Вода… еще осталась?
        Голос Новы слабый, хриплый, но в нем уже звучит улыбка. Черт… бы ее… их… подрал.
        К сумке за водой он несся, зная, что сейчас погрузит ее в коптер, оттуда в замок, после на Уровни. Ее должен осмотреть Дрейк, подтвердить, что все в порядке, что необратимого не произошло.
        Она пила закашливаясь.
        - Ты как? Можешь лететь?
        - Куда?..
        - Неважно.
        Главное, живи!
        Из круга он ее вынес, даже не вспомнив, что тюрьма могла попытаться их остановить.
        (Nicole Serrano - Just Breathe)
        Коптер уже давно поднялся в воздух и мирно бороздил пространство над лесом, несколько минут назад покинул западный холм, а руки Санары оставались ледяными; теснило в груди сердце. Аид никак не мог вспомнить, когда в последний раз так волновался - перед экзаменом в судейской школе? Когда переступал порог отчего дома, зная, что покидает родные края навсегда? Когда повстречал на Мифосе Дрейка? Ответ: нет. Никогда он так не волновался, и еще большим, каким-то глупым и ненужным ему казалось собственное волнение на фоне спокойствия Новы, рассматривающей пейзаж внизу с мирным удовольствием. Теперь он чувствовал ее эмоции и настроение лучше и четче, чем когда-либо, мог дышать одним с ней воздухом, имел возможность «менять» свою волну на её. Дело в соитии? Сегодня они, кажется, соединились не только кольцами или телами, они соединились той материей, из которой ткется душа. Невероятно. И в то же время правильно.
        Санара поглядывал на свою спутницу несколько раз в минуту - на ее лежащую на кожаном изголовье голову, разметавшиеся по плечам волосы, повернутый в сторону стекла профиль. Ощущал облегчение, когда видел, как ее губы трогает улыбка - Нова радовалась чему-то своему. Или всему сразу. В ее голове отсутствовал вопрос о том, куда они направляются, что будет впереди, какие планы на будущее. Она вообще не думала ни о прошлом, ни о будущем, она существовала лишь в настоящем - гул мотора, необъятная ночь, ковер из древесных крон под полозьями, алмазная россыпь звезд сверху. Рядом правильный человек, ей хорошо, она счастлива, и вместе с ней счастлив мир.
        Ее настроение успокаивало Аида, но окончательно изгнать засевшую в нервных окончаниях тревогу не могло. Совсем недавно он видел свою тьму в ее зрачках, видел, как она плавала там.
        - Перестань переживать, - посоветовали ему легко, - она больше не вернется в меня, твоя тьма. Она никого не тестирует дважды.
        Ему хотелось верить. И еще скорее оказаться на месте, уже в Реакторе. Чтобы щелкнуть пальцами, чтобы совсем не тратить на сокращение дистанции время.
        - Откуда ты знаешь?
        Диалог разбавлял напряженность. Слова, обмен репликами - время летело быстрее.
        - Просто знаю. Я ее приняла. А то, что ты принял, уже никогда не возвращается в твою жизнь.
        Она сообщила об этом так легко и буднично, что Санара вдруг ощутил себя неумелым подростком, потратившим годы на создание добротного обмундирования - щитов, шлема, кольчуги, - способных защитить его от собственного мрака. Искал оружие против него же - секира, меч, автомат, яд, в конце концов, - а надо было просто «принять». Как приняла она. Не пыталась ничего победить или от чего-то защититься, кажется, она вообще ни с чем не боролась.
        - Так что, в следующий раз можно…
        Умолкла улыбаясь. Позволила ему додумать.
        «…делать это медленнее, вкуснее. И не зацикливаться на ненужном…»
        Начавший расслабляться Аид напрягся снова.
        В следующий раз. В следующий раз он позволит себе прикоснуться к Нове только тогда, когда Дрейк скажет, что все в порядке, что повреждения отсутствуют. А до того он не намерен доверять ни своим глазам, ни даже своей интуиции - слишком эта девчонка ему дорога, слишком мало он пока знает о своем врожденном проклятье.
        Энфору они облетели боком; коптер устремился прямиком к темной громадине Доур, а Санара все боролся. С собой, собственными мыслями и сомнениями, он вообще, наверное, не умел не бороться.
        И потому только посадив вертушку на каменной крыше строения и заглушив винт, увидел, что Нова спит.
        Глава 8
        Мир Уровней.
        Она продолжала спать в такси, которое он остановил у парка.
        Водитель, получивший адрес, умело рулил по дорогам; качалась подвешенная на зеркале бутылка-ароматизатор. Радио молчало.
        Нова перенесла переход легко, как и новое окружение, сразу поняла, что они пересекли границу, но восприняла это так, будто попала на другую улицу, а не в незнакомый мир. Что-то отсканировала на своем внутреннем визоре, проанализировала, отложила расспросы на потом и теперь мирно сопела у него на плече.
        Аид следил за ее сном чутко.
        Конечно, она устала там, в тюрьме. Попытки выбраться отняли у нее много сил, которая не смогла полноценно восстановить вода и то небольшое количество еды, которое он принес. А там обмен «любезностями», кольцами, секс… Ей нужно было выспаться. Наверное, хорошо, что отвечать на многочисленные вопросы ему предстоит не сейчас.
        Ее пришлось разбудить, когда такси остановилось, и водитель с недоумением посмотрел на выходящих из салона пассажиров - зачем они подъехали к неприглядному пустырю в столь поздний час? Ему, бедолаге, невдомек, что невидимый забор, аккуратную парковку за ним и возвышающийся небоскреб, протыкающий небо, он увидеть просто не в состоянии.
        Странно, что портал сегодня не вывел прямиком в Реактор, но Аид не стал ломать над этим голову. Уже на месте.
        - Просто следуй по коридорам за мной, ладно?
        - Ладно.
        На этот раз его ладонь была горячей, а ее теплой, податливой и мягкой со сна.

* * *
        Дрейк находился в кабинете, вероятно, последние минуты - аккуратно складывал бумаги на угол стола, собирался домой.
        - Извини, - попросил прощения Аид сразу, как закрыл за собой дверь, - что не отозвался на вызов. Нову он оставил сидеть на банкетке в коридоре.
        Смотрел на шефа напряженно. Это ожидание, эти переезды, переходы, перелеты, высосали из него последние силы. Слишком долго они добирались, так ему казалось, когда внутри счет шел на минуты.
        Дрейк смотрел ровно, безучастно.
        - Значит, твое дело оказалось важнее моего.
        Несколько секунд он искал подвох в словах - сарказм или скрытый упрек, - но так и не нашел.
        - Я… не мог.
        - Мы справились сами.
        Конечно, справились. На самом деле он один, господин Дамиен-Ферно, при желании мог со всем справиться сам, но каждому, даже самому могущественному Творцу, хочется просто жить и просто этой жизнью наслаждаться.
        Повисло тягостное молчание. Прервать его вынудила нервозность.
        - Там, за дверью…
        - Я знаю, кто там за дверью, - отозвался шеф спокойно.
        Санара молча втянул воздух, только теперь ощутил, что Начальник не злится. Просто день, наверное, был слишком длинным для них обоих.
        - Там за дверью, - повторил Аид тихо, - моя жена.
        И в кабинете повисла другая пауза, менее напряженная, с оттенком любопытства.
        - Да?
        - Да.
        По пальцам Санары скользнул невесомый взгляд. По кольцу, по глазам.
        - И ты пришел, чтобы я тебя поздравил?
        - Нет, я пришел…
        Дальше нужно было объяснять личное, пускать на свою закрытую территорию, но иначе никак. Нельзя попросить о помощи, не раскрыв рта.
        - …чтобы ты… Я хотел попросить, чтобы ты посмотрел на нее. Час назад…
        Начальник сложил на поясе руки, откинулся на спинку кресла.
        - Час назад у вас было соитие, - продолжил он за Аида буднично, - и ты хочешь, чтобы я посмотрел, не претерпела ли ее физическая или ментальная оболочка изменений. Так?
        - Да. - Вот так просто Дрейк прошел в чужую комнату на ковер в сапогах, но грязных следов не оставил. - Эта моя тьма, она проникла в нее, я видел. В ее зрачках…
        - Нет, не претерпела, - вынес короткий вердикт Дрейк и умолк.
        - Но…
        Аид ждал полноценного обследования. Как пациент, приехавший в больницу в тяжелом состоянии, - мол, где рентген, МРТ, расшифровка анализа крови?
        - Ты ведь даже не пригласил ее в кабинет.
        - Думаешь, стены мешают мне видеть?
        Последнее человек в серебристой форме спросил с таким интересом, будто ожидал услышать, наконец, нечто оригинальное. То, что можно записать и увековечить в блокноте.
        «Нет. Не знаю…» Все равно виртуальное МРТ бы не повредило, так ему казалось. А этот даже не сводил Нову в лабораторию, не подключил к аппаратам, не считал никаких данных. По крайней мере, визуально все выглядело именно так.
        Дрейк улыбнулся по-отечески, беззлобно.
        «Он тоже принял, - вдруг подумал Аид. - Меня и мою нервозность».
        - Ты просто женился, парень, и понял, каково это - волноваться за кого-то другого. Но я действительно на нее уже посмотрел, и поверь, ее структура после вашего «акта» ничуть не отличается от той, которая была два часа назад или еще этим утром.
        - Точно?
        Санара знал, что напоминает сейчас школьника. Но учитель оказался терпелив.
        - Точно.
        То был момент, когда где-то внутри отлегло. Отъехал с грохотом камень, размоталась удавка на шее, повисли и обмякли плетьми стоявшие до того колом нервы. Санаре захотелось опуститься на стул. Или ехать домой.
        - Значит…
        - Ты не повредил ее. Ни ты, ни твой дар. А вот с тобой произошло то, чего я долго ждал - ты выключился, наконец, из рабочего режима. Надеюсь, она научит тебя полноценно этот рычаг контролировать.
        Аид не хотел думать ни про рабочий режим, ни про рычаг.
        - Значит, можно…
        - Можно.
        Пауза.
        - Спасибо.
        «Не за что».
        - Мне пригласить ее в кабинет?
        - Познакомишь нас официально позже. Сначала отдохните оба.
        Бесценный совет, очень своевременный. Аид чувствовал себя пьяным, наконец-то расслабившимся, увернувшимся от удара черной перчатки Судьбы, счастливо преодолевшим мелькавшие на горизонте, но так и не начавшиеся трудности. А впереди отдых, время вдвоем, полноценный перерыв.
        - Тогда… я пойду?
        Он дошел до двери, когда Дрейк проникновенно заговорил:
        - Ты ведь понимаешь, что она не обычный человек, да?
        Аид замер у двери. Развернулся, потому что того требовал этикет, однако совершенно не был уверен, что хочет слышать дальнейшую речь - ему бы сейчас не напутствий, а простого человеческого счастья.
        - Понимаю.
        - Уверен? Она не мыслит, как человек, и не может быть нормальной «человеческой» женой в том смысле, к которому ты привык. Я надеюсь, ты отдаешь себе в этом отчет. Эта твоя… девушка… она слишком широка, как перспектива. Слишком широка для своего мира, даже для этого. Ее разум ломает все рамки, для нее не существует стен, она не может быть полноценно «чьей-то», потому что принадлежит всему сразу.
        Наверное, Начальник хотел добавить что-то еще про Элео-часть, прочитать лекцию, заставить Санару сомневаться в разумности принятого решения, возможно, что-то наперед прояснить… Но не стал. Умолк. Добавил лишь одну фразу:
        - Отпусти ее, если она этого захочет.
        Санара не шевелился. Не заметил, что слишком плотно сжаты и зубы, и кулаки, что «моё» сейчас грохочет сильнее доводов чужой логики - он не сможет отпустить. Но отпустит, если так будет правильно, если нужно. Только… не сегодня.
        - Я услышал.
        И двинулся к двери.
        - Я тебя поздравляю, - послышалось ему вслед, но отвечать Аид уже не стал.

* * *
        (Kamik - А если это любовь [Cover])
        Его никак не должны были задеть слова Дрейка…
        Но они задели.
        Поблекла радость от возвращения в Лоррейн; даже давно не заводимый автомобиль, оставленный когда-то перед Реактором, не вызывал сейчас у Аида теплых чувств. Хотя обычно он скучал по вождению. Дорогой кожаный руль, к которому раньше он прикасался с восторгом, стал просто рулем, люксовый салон - местом внутри машины.
        Оказывается, раньше он не знал себя сам, узнавал только теперь, когда вдруг появилось, что терять, когда рядом на пассажирском сиденье сидела она. Вся его чернота - собственничество, высунувшая нос ревность, обида при мысли «нужно отпустить» - показалась только сейчас, по-настоящему принялась проявляться после сегодняшнего вечера.
        Он не желал отпускать. Не желал, черт возьми, отпускать! Знал, что она не такая, как все, но как позволить уйти, когда только обрел? Ладно бы, Санара нырнул в третьи, четвертые по счету отношения, знал бы наперед, чем все закончится, но он нырнул впервые.
        И ему впервые все равно, что Леа-Нова вообще не человек, что она существо, чья внутренняя структура неясна, что ее жизненный срок ограничен. У него с ней есть сегодня, сейчас, эта минута.
        Она ни о чем не спрашивала. Рассматривала тонущий в темноте и свете фонарей Лоррейн с его широкими проспектами и пустынными в этот час остановками, подсвеченные «ночниками» витрины. Созерцала его, затаив дыхание. С привычным ей восхищением, удивлением, тихой радостью.
        - Даже не спросишь, где мы?
        Наверное, ему горько не оттого, что она видит шире и может больше, а от самого себя, неспособного воспринимать ситуацию по-взрослому. Как она - легко и просто.
        - Я знаю, где мы… чувствую, - отозвались тихо. В ее голосе светло и тепло, в нем сквозит та самая «несложность», которую Аид теперь мучительно искал. - Смежный мир, и воздух его испещрен формулами, к созданию которых причастен человек, с которым ты недавно беседовал.
        Он должен был восхититься ее проницательностью, порадоваться тому, что находится рядом с такой женщиной, но ощущал лишь досаду. И злился на себя же.
        В какой-то момент она потянулась к кольцу, приготовилась стянуть его с пальца, но Санара отреагировал быстрее, чем успел подумать.
        - Не смей, - процедил сквозь зубы. Получилось холодно, даже зло, но иначе он не мог.
        Взгляд, полный удивления, переполз на него.
        - Мы же… просто играли…
        - Вот и играй дальше.
        Сейчас он напоминал себе тирана, забывшего про человечность.
        - До… конца?
        - До конца.
        Больше они не говорили.
        Аид, кажется, уже нарушил обещание, данное Дрейку. Хотя он его не давал.
        Желтый свет от фонаря на приборной панели; красный светофор справа.
        Кольцо Нова не сняла.
        По мере приближения к конечной точке, Аид в который раз задавался вопросом, понравится ли ей его дом.
        Не дом, квартира. Большая, просторная, но все же не особняк. Если бы Нова задала вопрос, почему так, Аид бы признался, что давно устал от Доура, от отсутствия людей вокруг. А так (пусть за стенами, пусть никого не слышно) он знал - они там есть.
        Размышляя об этом, Санара неожиданно остро ощутил одиночество.
        Но Нова про дом не спросила. Большие, свободные комнаты осматривала с придыханием. Ей, должно быть, незнаком стиль обстановки - смесь хай-тека, лофта и классики, - непривычны хромированные детали отделки на кухне и в ванной, наличие барной стойки у широкого окна (мода Лоррейна), однако любопытство выдавал лишь взгляд, не слова. Он же, этот проницательный взгляд, уже успел пробежаться по узору плитки на полу, идеально чистой столешнице, отметить отсутствие штор, а также пыли и разбросанных вещей. Женщина, которой Аид платил за уборку в его отсутствие, выполняла свою работу хорошо.
        - Может, хочешь есть? Чаю?
        От еды она отказалась. Чай попросила.
        Санара стоял у окна, смотрел наружу, но видел в отражении гостью, держащую в руках кружку - чувствовал, с каким упоением она разбирает нотки незнакомого аромата, после подносит чашку ко рту. Оказывается, вот он какой сам - мальчишка, зеленый пацан. Незрелый и несдержанный, даром, что грозный, что где-то там далеко Верховный Судья. Нет, все это время он не жил, жаждал жить, и теперь вот начал… Надолго ли?
        - Если начнет жать, - проговорил тихо и жестко, имея в виду ее кольцо, - или захочешь обидеть, снимешь.
        И от сказанного обмельчал в собственных глазах. Вновь не сдержался, не промолчал, где стоило. Окончательно убедился, что ни на грамм не знает себя самого, что его хваленая сдержанность канула в прошлое.
        К нему подошли сзади очень тихо. Обняли нежно, тепло, по-настоящему.
        - Не начнет. Не захочу.
        Почти минуту она грела его ласковым молчанием, затем потянула - мол, повернись…
        Он развернулся - умел любить, но не умел не болеть при этом.
        - Что он сказал тебе такого, этот человек? Из-за чего ты расстроился?
        Санара больше не хотел в будущее, он хотел застыть с ней здесь, в своей квартире. Чтобы шелковистые волосы под пальцами, бархатные щеки и бездонные глаза вечно. Наверное, за месяц-два в ее компании он бы отогрелся, поверил в себя, по-настоящему расслабился.
        - Сказал, что однажды тебя придется отпустить.
        - Придется. - Нова умела улыбаться совсем по-девчачьи, и опять некстати вспомнилось то дынное мороженое. - Ты знал об этом с самого начала.
        Поэтому она пыталась снять кольцо. Чтобы не делать ему больно позже.
        «Не уходи!» - он не произнес это вслух и почти сдержал булькнувшую внутри черноту, которая вдруг встала на сторону Аида, убила бы за эту девчонку. Но Леа-Нова заметила.
        - Ты красив… чрезвычайно.
        Еще одна фраза, в которую он очень хотел верить.
        - И я не уйду. Пока у меня есть запас времени и сил, я буду с тобой.
        Он обнял ее, как плот, оказавшийся под ногами в бушующем море, как спасательный круг, как очаг, отогревший бездомного в мороз.
        Он действительно убьет за нее. С большим удовольствием съедет с катушек и не простит, если она… она…
        - Не знала, что ты ревнивый, - улыбнулись ему в рубашку.
        - Я себя… не контролирую.
        - И не надо. Ты прекрасен.
        - Такой… нет.
        - Такой - да. И я научу тебя…
        - Чему?
        - Любить…
        Он успел скрипнуть зубами до того, как она продолжила. Он умеет любить!
        - Я не это хотела сказать, - Санару шутливо припечатали ладонью по груди, - я научу тебя любить и не страдать при этом. Покажу как.
        Он молчал долго. Очень. А после попросил:
        - Покажи.
        Уже в спальне он гладил ее по волосам, смотрел в темный потолок, практически сдавшись тому факту, что он ревнивый идиот, что многому еще придется учиться, что от первого класса школы жизни, ошибочно полагая, что уже сдал госэкзамен, он, оказывается, ушел недалеко.
        «Я не смогу тебя отпустить. Ты знаешь».
        «И не нужно. Как я могу уйти от тебя? Тебя? Такого…»
        Какого?
        Никогда и ни для кого он не был особенным раньше. Страшным - да. Пугающим до колик, до дрожи. Нелюбимым, нежеланным, все «не… не… не…»
        Она первая верила в его «прекрасность». А он знал, что поспать даст ей от силы час.
        - Скажи…
        Повернулся на ее просьбу, посмотрел на подрагивающие ресницы, абрис носа, пухлые губы. Выразил интерес вопросительной тишиной.
        - А мы можем провести здесь какое-то время? День-два?..
        - Можем.
        Временная петля не позволит заметить его отсутствие на Аддаре. Раньше он здесь почти не задерживался из-за тишины и пустоты комнат, привык работать сутками, чувствовать хоть какую-то свою нужность.
        - Хочешь посмотреть город?
        - Нет. - Она снова улыбалась так, что ему сделалось жарко.
        «Хочу для нас. Для тебя».
        - Хочу показать тебе все, каким это вижу я.
        - Хорошо.
        Ему было все равно - где, как. Он спокоен, пока она под его пальцами, пока он, как цербер, сотканный из тьмы, может находиться рядом облаком.
        Оказывается, любовь тянет за собой в жизнь ворох страданий.
        - Это неправда, - прошептали в тишине, - не начинай в это верить.
        «Не могу. Пока…»
        «Ты все еще слишком человек».
        «Извини…»
        - Нужно выспаться.
        В этом она права. Но сама же, вместо того, чтобы отстраниться, приблизила свое лицо к его, и Санара понял, что не удержится, даст волю чувствам. Когда спали цепи, когда стало можно - ему смотрят в глаза, его любят. Касаясь пальцами теплого затылка, он впервые пожелал о наличии соседей.
        Глава 9
        - Грустно тебе без родителей?
        - Мне не бывает грустно. Я просто это состояние не выбираю, потому что есть другие, приятнее.
        - Получается, с момента твоего перерождения тебе всегда хорошо?
        - Всегда.
        - …а разве так бывает?
        - Только так и должно быть. Ты просто об этом забыл.

* * *
        Нова.
        - Значит, теперь ты пытаешься создать новую руну?
        - Да, очень необычную. Руну счастья. Не для одного, для всех.
        - Полагаешь, это хорошая идея?
        - Полагаю, отличная.
        - И тебе не хватает определенного вида кристаллов?
        - Точно.
        - Который находится на острове, куда ведет мост, активируемый пятью ключами?
        - Верно.
        Санара пытался уложить, утрамбовать в голове всю информацию, которую я вывалила на него, как ворох осенних листьев из мешка.
        - И если этот вид кристалла заполучит Провидец…
        - Добра не жди. Начнутся настоящие манипуляции сознанием - черное время для народа. Каждый будет пытаться заиметь себе магическую штуку и принудить с ее помощью соседа прислуживать. Короли, скорее всего, станут почти бессмертными, фигурами, не сдвигаемыми с шахматной доски. Конституцию Судей, я уверена, перепишут. Предотвращать это нужно сейчас, и не твоим преемникам, тебе.
        - Нова…
        - Ты пройдешь проверку Зеркалом, я уверена.
        Тишина.
        - Ты не можешь этого знать.
        - Могу.
        Долгий взгляд, тягучий, а в нем отливающая раздражением нефть - не на меня, на то, что пока невозможно контролировать. Аид слишком долго учился контролю, и теперь слишком неохотно его отпускал.
        - Тебе нужно просто расслабиться. Себя невозможно принять в напряжении. Давай я покажу…
        Мальчишка из его глаз смотрел на меня с любопытством. Судья с недоверием.

* * *
        Аид.
        (RIOPY - La Vernatelle)
        У него никогда не было таких дней, как этот, в котором не существовало погоды, но лишь череда кадров, где его влекла за собой, как волшебный светлячок, ее мягкая улыбка.
        Сначала куда-то рулил на своей машине он, и разговор ни о чем тек сам собой, как ручей. Журчали слова, смысл ускользал. Смысл вдруг переместился куда-то еще, проник в сам момент, пропитал собой каждую секунду. После пересела на водительское сиденье Нова, и Аид вдруг поймал себя на мысли, что всегда хотел вот так - не вести, не решать, не помнить о множестве чуждых ему вещей. О том, что где-то далеко отсюда существуют замок и тюрьма, полутемный кабинет на последнем этаже, кипа пыльных бумаг. Исчезло все, отдалилось на сотни световых лет.
        Они ели в кафе, и его спутница рассказывала об оттенках вкуса кофе, раскладывала аромат на составляющие, жмурилась, вдыхала и наслаждалась. Он не видел людей, не помнил название на вывеске, но помнил ее бездонные, как небо, глаза, искренность взгляда, смотрел на мягкие губы и испытывал волшебство, зная, что эти женские губы всегда готовы встретить его. Целовались они в этот день, кажется, несколько миллионов раз, и восхищение не желало покидать его ставший вдруг невесомым разум. Невесомым сделалось и настроение - неощутимым, нерушимым, несуществующим и как музыка прекрасным.
        Лента в ее руке - он купил ей воздушный шарик; прогулка по мостовой. Моросил дождь. Шагали они, обнявшись, без зонта; капельки на волосах, куртке, дорожки по стеклам.
        Был день, и в нем была она. Мир теперь Аиду виделся множеством знакомых комнат - уютных и безопасных, готовых обнять телом. Он стал решетом, в которое просачивалось счастье, более не боролся, не делил на белое и черное, впервые позволил себе куда-то плыть.
        Спроси его, и Санара не вспомнил бы маршрут, которым они двигались - по шоссе из Лоррейна, налево, на проселочную, к мелкой деревушке; шумело рядом поле с высокой травой. Распогодилось к четырем.
        А к закату он перестал быть собой - тем самым тяжелым человеком, привыкшим спешить, делать, постоянно за что-то отвечать.
        Обратно в город.
        Каким образом они оказались сидящими на крыше высокого здания - загадка, решения которой он не искал. Все стало правильным: он впервые понял, что так и должно быть. Нужна крыша - будет крыша, нужно другое место - будет другое место. Просто.
        - Хочешь увидеть мир таким, каким вижу его я?
        - Хочу.
        - Тогда полетели.
        - Полетели.
        Нет, тело его осталось сидеть там же, на бордюре, где позади антенны и ветер, но сам он вдруг воспарил, рассыпался, распался на составляющие. Он бетонная лента дороги внизу: прохладная, монолитная. Руль в чужой машине под теплыми пальцами водителя, качающийся на зеркале пластиковый кубик; пробившаяся вдоль ограды трава. Солнечный свет над проспектом; он целый город с его небоскребами, фонарными столбами, пробками и множеством людей. В каждом человеке отражение его самого - иная судьба и ее повороты; вот он девушка, бредущая с работы в пустую квартиру, вот старый дед, забывший купить вечерний вестник. Он мобильный, зажатый в руке бизнесмена, он же сотовый сигнал, устремленный к вышке, после к спутнику. Он Лейла, не приготовившая сегодня обед Бреду, и он коричневая утка на озере, высматривающая прохожих с хлебом…
        Все совершенно прозрачно и очевидно - Аид впервые понял, кто такие Элео. Они ответ на вопрос, который никогда не прозвучит, ответ на все вопросы разом. Когда он вернется в свои тесные человеческие рамки, будет терзаться мыслью о том, как такое возможно - стать таким, настолько сильно сместиться?
        - Не страшно?
        Спросила Нова где-то рядом, и ее голос вплелся в его восприятие свежим бризом.
        - Нет.
        - Видишь. Можно любить и не бояться.
        Оказывается, можно. Любить не так страстно и надрывно, как это делают люди, но безболезненно, нежно - есть мир, и я люблю в нем все.
        Он плыл невидимым облаком, во всем сразу, и не желал выныривать. Как сон, как ярчайший фильм, в котором ты вдруг превратился не в режиссера даже, но в Бога, который пришел не для того, чтобы менять, но любоваться. Бесконечно, вне времени.
        Подумал о времени, вздрогнул…
        И выпал из странного транса, вернулся на крышу - в себя, в человека. Почему-то почти сразу замерз.
        - Ты видишь так… всегда?
        - Почти. Я могу, как человек, могу, как они.
        Только теперь взбудоражился и хлынувшее внутрь напряжение ощутил стянувшей внутренности вместе проволокой. Дискомфортно, противно.
        - На то, чтобы показать мне это, ты тратила собственный потенциал.
        Нова легка и безмятежна; на ее лице оттенок меркнущего заката.
        - Оно того стоило. Я все… успею.
        Его вновь встретил взгляд любящих глаз; Аид теперь раздваивался - желал вернуть привычные человеческие рамки и их же пытался отторгнуть.
        - Ты меняешься, - она смеялась. - Привык находиться на мрачной частоте, она пока тянет тебя назад. Но всякий раз будет ощущаться тебе все менее желанной, поверь мне. Тот, кто познал радость, более не стремится обратно в тоску.
        Санара хотел домой. В теплые недра квартиры, вдвоем в кровать; чувствовал, что после полета «сдвинулся», но не понимал, зачем, куда.
        - В них нет ни ревности, ни собственничества. Все принадлежит всем, - подытожил почти с горечью, понимая, что людям этой черты не достигнуть.
        - Все так. Потому люди - это люди. А Элео - это Элео. Я хотела узнать о них больше, теперь узнал и ты.
        На девчонку, не умеющую мерзнуть, Санара смотрел долго.
        - Мне все же… нравится… быть человеком. Любить и ревновать. Подниматься черной волной, защищая, обволакивать, клеймить что-то «своим» и после никому это не отдавать.
        Она почему-то смотрела улыбаясь, будто он только что прошел некий важный тест, сдал первый экзамен.
        Аид не стал спрашивать, какой.
        Но ощутил, как нагрелась Нова, как налилась жаром - их желание близости резонировало друг в друге. Следующий свой полет она совершит, содрогаясь под ним. Теперь, когда стало можно, телесного контакта он желал постоянно. Подминать ее, растворять ее в себе, а себя в ней. Этот взгляд глаза в глаза, льющаяся в него, как ядерный антифриз на вековой ледник, любовь. Оказывается, наркоманом можно стать не от порошков или таблеток…
        - Хочу тебя.
        Но вдруг в кармане зазвонил телефон. Дрейк, черт его раздери, как не вовремя…
        - Кто-то хочет тебя больше, - шепнули ему до того, как Санара прижал к уху телефон.
        - Да. Буду, - отозвался спустя несколько секунд со сталью в голосе. И эту самую сталь сейчас он охотно направил бы не в образовавшуюся на семнадцатом уровне проблему, а в того, кто только что о ней сообщил.
        - Буду ждать тебя в квартире. Очень ждать.
        От ласковых податливых губ Аид не хотел отрываться.
        - Жди.
        - Развлекайся там.
        Уходя, он видел, как развеваются от ветра ее волосы. Нова сказала, что до дома под номером два по улице Грандаль она доберется сама.

* * *
        Уровень Семнадцать.
        Томило.
        Аид.
        (Sam Tinnesz - Tear It Down [Hidden Citizens Remix])
        Чужую машину, первую попавшуюся под руку, Кайд завел без ключа.
        Жителей Томило - небольшого городка на юге семнадцатого - полчаса назад потрясли новости о жестоком стрелке, взявшем в заложники работников склада в доках.
        - Территорию оцепила от зевак Комиссия. Не войти, не выйти.
        Они, Санара и Дварт, синхронно подумали об одном и том же: «Сама Комиссия могла и нейтрализовать преступников», - но оба знали, Дрейк не тратит ресурсы там, где их можно сохранить и преумножить. Разумный подход. Для решения проблем есть они - отряд специального назначения с допуском действовать на территориях уровней с пятнадцатого по двадцать пятый. Можно ниже, можно выше, но работы и здесь хватало.
        - Сколько там?
        Пространство прощупывал Дварт; обязанности распределялись по талантам: Кайд вязал по рукам, Санара выносил приговор.
        - Стрелок один, с ним за компанию двое друзей. Положил уже семь человек, еще пятнадцать прячутся по углам.
        - Веселый парень.
        - Точно. Его бросила девчонка, пришел за ней на работу, отомстил. Заодно всем, кто попался под руку.
        - Любовь зла.
        Дварт ухмыльнулся - не для него.
        В Томило всегда холодно, установлен минусовой климат. На обочинах снег, дорога - сплошное бурое месиво; на полную работала печь в позаимствованном авто. На семнадцатый они попали через портал, дальше быстрее и проще на колесах.
        Правый руль, зеркальное движение - Санара семнадцатый не любил. Дварту будто по барабану, этот и сквозь космическое пространство рулил бы с титановой уверенностью. С собой ни холодного, ни горячего оружия - оно им не требовалось. Оба способны тормозить время и менять пространство вариантов на ходу.
        - Ты какой-то другой.
        Водитель на коллегу не смотрел, только на темное полотно дороги.
        - Другой?
        - Изменился.
        - Я женился.
        В салоне потеплело еще градусов на десять - с искренним одобрением улыбался Кайд.
        - Поздравляю.
        - Спасибо.
        - Познакомишь? Эра будет в восторге.
        - Позже.
        «Позже так позже».
        - И все же, я не про кольцо. Ты стал сильнее.
        «Я стал иначе себя контролировать», - подумал Аид. Она принимает меня, и непостижимым образом я принимаю себя сам. Раньше он жестко разграничивал светлую и темную части, теперь стал выдавать им допуск медленного слияния. Процесс ощущался странно, непривычно, но ему нравилось - где-то глубоко внутри он перестал себя сторониться.
        - Где она сейчас? На Аддаре?
        - В Лоррейне.
        Тишина. Еще минуту, и они подъедут к указанной точке.
        - Та самая?
        - Та самая.
        - Дрейк знает?
        - А есть хоть что-нибудь, о чем он не знает?
        - Загадка тысячелетия.
        На этот раз Дварт улыбался прохладно; вокруг складского помещения, там, куда можно было подойти без риска и наткнуться на невидимую преграду, толпился любопытный народ. Стояли наготове машины скорой помощи; дежурили с микрофонами в руках бессонные репортеры. За ними, как прилепленные, переминаясь от холода с ноги на ногу, следовали нагруженные камерами операторы.
        Дварт припарковался сбоку. Их не увидят, не засекут и не почувствуют - самых страшных карателей уровней. Им слава ни к чему. Просто дело, просто результат.
        - Ну что, повоюем?
        Шутка, которую способен оценить только Санара.
        - Не родился еще смельчак, чтобы воевать против нас.
        Почувствовал, будь он сейчас на Аддаре, уже укутался бы в тяжелую хламиду, как в кокон. А так, лишь глаза - белые прожекторы. Гасить их он будет дома, известным ему теперь новым путем. Способом гораздо приятнее, нежели Пантеон Миражей.
        Их не увидели ни репортеры, ни те, кто стоял с оружием в руках в распределительном зале - широком, как колония без перегородок и стен. Тысячи ящиков, нагруженных друг на друга, образовывали лабиринт, в котором теперь укрывались выжившие; члены вооруженной компашки, прежде чем вторгнуться сюда для резни, приняли наркотики - их тонкий запах теперь ниткой вел двоих мужчин к месту преступления.
        - Укутывай.
        - Уже.
        «Укутывал» Кайд специфически - уплотнял пространство, делал невозможным в нем движение тел, хотя мыслительный процесс и речевые навыки оставались «жертвам» доступными. Очень опасная обманка, ловушка, из которой не выбраться.
        - Тогда берем.
        Они вышли к троице аккурат из центрального прохода; пол забрызган кровью, в центре лужи неподвижная девушка; у дальних ящиков валяются еще четверо.
        «Неудачный день для кого-то».
        - Привет, - поздоровался Кайд тихо, но его услышали.
        Оборвался женский смех, застыли в недоумении двое парней лет по семнадцать - один из них сегодня вдоволь наигрался «в стрелялки».
        - Смотри, кто пришел, - хохмился его обдолбанный дружбан, - Колин, они хотят себе по патрону в пузо…
        - Да всяко накормим.
        У Колина темные сальные волосы, стрижка под женское каре - неудивительно, что такого неопрятного и неухоженного парня дампанули, думал Аид на автомате. Глаза дикие, беспросветные. Сегодня он впервые дорвался до черной свободы. Санара даже в чем-то его понимал, хоть ничуть не оправдывал. Девчонка с ними в компании тощая, крашенная в розовый, с пирсингом в губе. Увязалась следом, чтобы посмотреть, как накажут Дейру, бывшую подружку, отбившуюся от компании, бросившую своих - именно таковой розоволосой виделась ситуация. «Своих не бросают… за предательство надо платить…» У самой выражение лица дикое, затравленное.
        - Клади их, Кол…
        Друг Кола принял больше всех - самое большое «колесо». Кровь казалась ему краской, вылетающие наружу внутренности - смешной забавой.
        Дварт приближался спокойно, остановился в нескольких шагах, какое-то время наблюдал, как Кол пытается поднять руку с дробовиком - тщетно. Конечности его парализовало, а спустя несколько секунд парализовало страхом и мозг. Он, наконец, понял, кто пожаловал.
        - Это… псы Комиссии… валим!
        Первой дернулась девка, взвыла от боли; следом попробовал выбраться из невидимой «залипательной» субстанции друг, но лишь содрогнулся, выругался примитивно и смачно. Колин с дробовиком дергался дольше всех - в глазах паника. Каким образом могло отказать тело? Как? Почему не поднимается рука, ведь свобода в двух выстрелах отсюда?
        Никто из них не знал, кто такой Дварт, думал Санара сухо, даже близко представить не мог. Даже не кто он такой, а что он такое.
        - Определяй их, да возвращаемся.
        «Определял» Аид - идентифицировал уровень тяжести преступления, выносил вердикт. Комиссия его заключениям никогда не перечила.
        Шагнул к первому, к убийце. Заглянул в глаза - и тот взвыл. Начал задыхаться, дергаться, как припадочный, тщетно пытаясь уйти от взгляда, который, как ему казалось, его душил.
        - Колин Даферсон, Уровень агрессии семьдесят четыре, - бесстрастно вещал тот, чьи глаза светились, - шансов на исправление нет. Тяжесть содеянного: девять и четыре.
        «Все, что выше девяти, смертная казнь». Об этом из присутствующих знал лишь Кайд, но интуитивно уловили все.
        - В топку его, - покачал головой коллега. И, несмотря на полномочия при «девятке» устранить на месте, сообщил, - пусть они сами его порешат. Слишком хороший день, чтобы я марал руки.
        Санара тем временем подошел к следующему - высокому, но дряблому, очень коротко стриженному человеку, который в присутствии человека со странным взглядом пытался не то согнуться, не то стать невидимым.
        - Рональд Кирди. - Жертва, повисшая на луче глаз Аида, задыхалась. - Уровень агрессии шестьдесят один, тяжесть содеянного восемь и девять. Шанс на исправление минимален.
        Слова, сказанные Санарой, прилипали к жертвам, как расплавленная медь к граниту, въедались им под кожу и одновременно транслировались в Комиссионный код - с семнадцатого сразу в Реактор, где их фиксировали статистики.
        Дальше девчонка.
        На нее Аид смотрел долго, и она корчилась от ужаса, пыталась увильнуть от белого коридора, куда ее затаскивали нечеловеческие зрачки, выла, в конце концов начала умолять.
        - Ада Виркос, уровень агрессии сорок три…
        И он стремительно падал. Рос счетчик единиц раскаяния, ужас от содеянного, бился о стенки протрезвевшего черепа вопрос - зачем? Зачем я это сделала? Здесь, с ними…
        - Не надо…
        Девчонка не была злой. Просто дурной, незрелой. Ей хотелось веселья и быть кому-то нужной, иметь рядом безбашенных друзей - а кому не хочется в семнадцать? Она знала про дробовик, но думала, что Кол лишь припугнет, что ни за что не пустит его в действие, а вышло иначе.
        - Уровень раскаяния высокий, шанс на исправление тоже.
        Он чувствовал ее, как себя. Наверное, потому что летал сегодня, парил над городом, был никем и всеми сразу, начал привычное видеть иначе. Вероятно, Ада Виркос - аспект и отражение его самого в другой жизни, при других обстоятельствах. Сейчас ей хотелось домой, пожрать, а после закурить. И никогда - никогда-никогда! - больше не возвращаться в компашку Коула. Хотела ведь поступить на юридический, устроиться в фирму - оступилась…
        «Черт тебя дери, Нова, - думал Санара со смесью раздражения и теплоты. - Этот твой полет… он меня изменил. Я становлюсь сентиментальным». Недопустимо для Судьи. Но даже работа Судьи уже не так важна, важным стало что-то другое.
        - Уровень тяжести содеянного: пять и пять, - подвел итог, наконец.
        И Дварт, стоящий позади, знал то же, что знал Аид, - слишком мягкая оценка. Допустимая, но мягкая. Кому-то только что дали шанс жить дальше. Под присмотром, но все-таки.
        «Слишком хороший день…» - адресовал Санара взгляд другу.
        Тот легко пожал плечами, соглашаясь.
        - Закидывай их…
        Открыл портал в Реактор Кайд прямо позади себя. Сделал шаг в сторону, приказал:
        - По одному. Сюда.
        И никто не посмел его ослушаться. Может, потому что в синих глазах слишком много льда, и никому не хотелось умирать на месте. Может, потому что ослушаться человека, чей голос вибрировал на подкорке, было попросту невозможно.
        Пойманных транспортировали прямиком в двенадцатый отдел - дальше разбирательство, суд, приведение приговора в действие. Уже не их, карателей, проблемы. Склад почистит Комиссия; репортерам придется довольствоваться кадрами подъезжающих серебристых машин с белой полосой на борту. После всех отгонят. А еще скорее, эти самые «все» разбегутся самостоятельно, не дожидаясь открытия ртов Комиссионеров - жизнь, даже гнусная, слишком хорошая штука, чтобы случайно портить ее неудачными встречами с людьми в форме.
        - Ну что, домой?
        Два портала рядом запрещал ставить приказ Дрейка - кривилась материя.
        - Домой.
        - Придется покататься на машине.
        До окраины Томило, оттуда через стационарный переход на Пятнадцатый.
        - Значит, покатаемся, - согласился Аид. Он уже знал, о чем будет думать по дороге - о том, как вернется к ней. Наверное, после включения в режим Судьи, он будет любить ее чуть жестче, чуть напористее, чем до того, но Нова любит в нем все, Санара это чувствовал, даже стальную тьму. Дотерпеть бы.
        - Только дави на газ.
        Кайд поигрывал чужими ключами. Смотрел в сторону и улыбался.
        Глава 10
        Уровень Пятнадцать.
        Лоррейн.
        Дрейк.
        (IMAscore - Tear Down the Bridges)
        Он знал, что лучшего времени для их знакомства не найти - Аид вернется не раньше, чем через сорок минут, времени достаточно.
        В чужую квартиру Дрейк вошел без ключа. Для него не существовало «чужих» мест в собственном мире. При желании любой уровень - набор молекул и атомов, который он вправе пересобрать в любом порядке. Удобно, когда нет желания шуметь.
        Она была первой, кто его не испугался. Более того, она вообще никак на него не отреагировала. Сидела с ногами в кресле, держала книгу, но не читала ее - уже давно впитала смысл и теперь просто плыла, висела квантом в пространстве, пустая и вмещающая в себя мир.
        «Не один».
        Скажи он эту фразу кому-то из людей, его бы не поняли. У жены Санары человеческое тело и совершенно невесомый, универсальный, развитый до идеального состояния разум. Такой мог бы стать мощнейшим оружием, если бы в Леа была агрессия, но ее не было, лишь созерцание. Вид обычной девушки, а наполнение, способное морфироваться за долю секунды. Поразительное создание.
        На вошедшего даже не смотрели. Его намерения прочитали еще тогда, когда они зародились; защищаться от него не видели причины. Леа всегда находилась там, где приятно. Если ей становилось неприятно, она меняла либо себя, либо окружение - гибкость атомного океана и легкость дуновения мысли.
        «Ее любить, все равно, что любить ветер…»
        На пальце кольцо Аида. Его, Санару, выбрала ее человеческая часть, Элео любили всех одинаково; хорошо, что Аид не воспринимал Нову тем, чем воспринимал ее Дрейк, - сгустком чужого мира, выбравшим свою прежнюю форму, потому что сработала человеческая память.
        - Привет.
        Ему не ответили. Такие, как они, могли не пользоваться нормами вежливости людей, давно видели друг друга насквозь. Но Дрейк привык, слишком тесно и часто общался с людьми. И в этот момент почему-то еще раз порадовался тому факту, что Бернарда человек. Да, у людей эмоции за край и через край, но они сфокусированные и плотные, чрезвычайно привлекательные, особенно если направлены в верное русло. Ди так умела.
        - Ты знаешь о том, кто я.
        Девчонка смотрела в книгу с тем же выражением, как до его появления. Дрейк ощущал себя призраком, впервые вел диалог, на который никто не отвечал.
        «Нова. Так она себя теперь называет». Имя ей подходило. Глаза серые, а в них - девчонка все-таки посмотрела на гостя - бесконечность, как на символе его кольца.
        Он сел на подлокотник мягкого кресла, какое-то время рассматривал ту, за кем когда-то отправил Судью.
        - Верно, это я послал его за тобой.
        Монолог так монолог.
        «Натравил на тебя».
        А в ней ни миллиграмма обиды. Только набор воспринимаемых рецепторами кадров из сейчас: удовольствие от теплого воздуха и мягкого ковра на полу, от велюра под локтем, шуршания страниц под пальцами. Она наслаждалась запахом бумаги и безграничной возможностью выбора. Может закрыть глаза и уснуть, может вылететь в окно ветром, может просто исчезнуть, как ни бывало. Когда ты всемогущ, уже никуда не торопишься. Дрейк вдруг подумал о том, что идеальный человек с развитым сознанием походил бы на Нову, но не слился бы с ее образом полностью. У нее отсутствовали рамки, а они все-таки нужны, чтобы ощущать четче. Так или иначе, потрясающее создание - Дрейк восхищался.
        - Знаешь, почему я это сделал? Знаешь, что было в тех книгах?
        На него смотрели, его изучали точно так же, как изучал он сам - видели в нем структурный фон и человеческое тело. С любопытством, легким удивлением, интересом.
        - Упоминание о семнадцатом острове, существование которого тебе не удалось бы сохранить втайне. Ты ведь уже нашла его месторасположение, поняла, как активировать мост.
        Он знал ее мысли и намерения, читал все, что входило в его мир, как новый дополнительный лист книги.
        - Рассказать о самой вероятной ветке событий после того, как Леа расшифровала алфавит? Недостающий розовый кристалл привезли бы на Софос быстро, поставили на его основе сотни экспериментов. Самые продвинутые умы догадались бы о формуле «развоплощения» из телесного состояния, кое-кто вывел бы и формулу сдвига частоты. Контакт с Элео бы состоялся, напряг последних. Нет, вовсе не потому, что они не готовы делиться опытом и сотрудничать, но потому что Провидец выставил бы им условие предоставить руну бесконечной жизни или… вечный дребезг их кристаллической решетки. Последнее стало бы к тому времени ему по силам. Элео любят спокойствие, свободу и тишину - ты знаешь. Ответив отказом, а они ответили бы отказом, веруя в то, что путь к силе не терпит напряжения и враждебности, они подтолкнули бы его к выполнению угрозы. Проницаемость миров возросла, постоянно открытые проходы в их привычную вибрацию, крен частоты - ты понимаешь, о чем я. Знаешь, какой шаг со стороны невидимых сущностей был бы логичным, а потому следующим?
        Леа слушала внимательно. Не просто слушала, видела все, о чем он говорил, потому что Дрейк видел эту ветку развития событий своими глазами, специально раздвоился когда-то, чтобы уловить детали, а самое главное, отыскать начальную точку отсчета событий катастрофы.
        - Они отрубили бы доступ человечеству к розовому кристаллу. Переместили бы себя в вариант, где на Аддаре случилось страшнейшее землетрясение, где все семнадцать островов затонули. Самый простой, самый легкий путь отделения собственного мира от мира людей. И в этой ветке, да, ты верно понимаешь, была ты, твои родители, люди, которых ты любишь… Не спорю, существуют миллионы вариантов, где Аддар продолжает мирно существовать, но в них ты древние книги не трогала. Я, конечно, коротко. Но суть передал.
        «Именно поэтому в тот день за тобой пришел Санара. Медлить было нельзя».
        - Жаль, что его визит пришелся на твой день рождения.
        Ей было почти не жаль. Это самое «почти» отвечало теперь за ее человеческую любовь к Аиду и за желание когда-нибудь вернуться назад.
        - Я испортил тебе жизнь. В каком-то смысле. Но спас ее для остальных.
        Дрейк знал, что можно было попробовать просто удалить с карты Судьбы Аддара Провидца, но такие фигуры, как он, имеют тенденцию копировать себя в другом человеке, жаждущим власти. Почти бесполезный процесс - долгий, ненадежный, требующий внимания. С изъятием с полотна фигурки Леа все вышло куда проще и быстрее.
        Вот она теперь какая - сидит у Санары в квартире, смотрит и молчит. И он впервые не в состоянии ощутить чужие эмоции; кто ж знал, что Аид подбросит вверх Куб. Он тогда соврал Дрейку про деактивацию - правильно сделал, наверное.
        Уже скоро, кстати, хозяин квартиры вернется с задания - невидимые потоки сообщили Творцу, что на семнадцатом спокойно, все прошло гладко. Хорошие ребята, умелые.
        - Собственно то, зачем я пришел…
        Ведь не за тем, чтобы просто познакомиться, в самом деле.
        - Хочу дать тебе совет и сделать подарок. Не спросишь какой?
        Леа не спрашивала. В ее разуме двигались, как плиты, блоки - новая информация ложилась поверх старой, шло переосмысление для человеческой части.
        - Когда соберешься посетить семнадцатый остров, возьми с собой Санару - это совет.
        «Очень настоятельный. Рекомендация, которой не следует пренебрегать».
        - А насчет подарка… Вот какой вижу ее я - руну счастья.
        Дрейк взмахнул рукой, и прямо между двумя креслами в воздухе вспыхнула сложная светящаяся структура с переплетенными и загнутыми линиями.
        - Ты умная, доработаешь по-своему, я уверен. Засим все. Откланиваюсь.
        Он пришел, как Творец, а ушел, как человек - щелкнул замком, открыл дверь, закрыл ее за собой, когда покинул квартиру.
        Нет, не извинился, потому что вины не существует, лишь причины и следствия, но сделал то, что хотел с самого начала - помог. Руна счастья - сложнейшая структура; резерв Новы ограничен. Теперь ей наверняка хватит времени.
        Спускался по лестнице Дрейк легкой, как у юноши, походкой и с безмятежным выражением лица.

* * *
        Нова.
        (UNSECRET, Nilka - Last Survivor)
        Не осталось бы никого. Я видела происходящее его глазами - гигантские волны-цунами после дрогнувшей коры планеты, уходящие под воду города. Человеческий мусор на поверхности продержится недолго, тела обглодают рыбы. Обрастут водорослями здания, сюрреалистично будет смотреться на дне мохнатая, покрытая ракушками чаша фонтана с центральной площади Энфоры.
        И никого…
        Лишь небо и океан; погибнут без клочка суши даже птицы - красивый постапокалиптический мир. Страшный, пустой; замки и короли, их сокровища и изыскания ненасытного Провидца - все разложится под натиском планктона и моллюсков. А с ними все, кто когда-либо существовал на Аддаре.
        Одна книга. Одна девчонка. Один алфавит.
        Знал ли Санара, что, подбрасывая Куб, он мог случайно вернуть меня обратно? В Леа, которая выбрала мир без него, но с продолжением воплощения страшной истории?
        Все сложилось хорошо.
        Потому что этот странный человек, покинувший квартиру, видел наперед, понимал, что даже для такой меня лучше видеть живых, пусть и не помнящих дочь родителей.
        Он был прав.
        Аид рискнул, потому что сохранил в себе человека, так и не привыкшую к страданиям других душу, стойкое желание борьбы с несправедливостью.
        Теперь в его комнате светилась руна счастья, тот ее подвид, который соткал своими представлениями о блаженстве местный Творец. Бесконечно сложная, прекрасная, трепетно-уникальная и восхитительная. Я не могла оторвать от нее взгляд. Уже запечатлела в памяти каждый узор, изгиб, слой, каждую вибрацию и оттенок, но продолжала смотреть. Мини-версия того, что однажды подарит радость тем, кого накроет своим светом.
        Да, что-то можно улучшить, но он дал бесценную вещь - ее сотканный из любви каркас.
        «Спасибо за помощь!»
        Поздно. Но он услышит.
        Я догадалась бы сама, если бы хватило времени. А его, возможно, не хватило бы…
        Сияние между креслами начало гаснуть, когда щелкнул замок входной двери. Вернулся с работы Аид. Тот, который однажды пришел за мной в цветочный магазин, который пытался по-человечески уговорить меня свернуть с выбранного пути. Не ломал сразу, искал слова; не позволил погибнуть после аварии, выводил на свой страх и риск из комы в больнице, чтобы заставить сделать еще один выбор.
        - Привет.
        Он вошел. Тот же самый, каким я видела его сидящим рядом со мной на лавке. Чуть усталый, непримиримый, знающий, что будет стоять за свою версию правды до конца. Железный характер, удивительное сердце; бескомпромиссно притягательная внешность.
        - Ищу женскую ласку. - Он пах настойчивостью и чужим страхом, близкой кровью, вздымавшейся в нем недавней тьмой, выносившей приговоры. Он пах желанием секса и чем-то звериным. - Здесь выдают?
        - Здесь выдают.
        Я шагнула ему навстречу.
        (Michele Morrone - Drink Me)
        Он был жаден настолько, насколько может быть жаден мужчина, долгое время отказывающий себе даже в самых маленьких удовольствиях. А тут огромный десерт: хочешь - запихивай в рот кусками, хочешь - ныряй в него, как в бассейн, с разбегу.
        Санара умел жадничать и одновременно не торопиться, хотеть так, что трещали и искрились обои на стенах, и прикасаться нежно, вымерять каждый свой шаг, жест, взгляд. Распластывали на невидимом матрасе его глаза, вжимало в кровать в спальне его обнаженное тело. Проникало везде, куда можно проникнуть, вдалбливалось, входило, прочно обосновалось там, куда его раньше не пускали. Секс с Аидом - бесконечное, потерянное во времени занятие, когда более не существует на свете ничего, кроме обнаженных сенсоров. Есть вставшие соски, гиперчувствительное лоно, тянущее в себя мужской молот магнитом, есть сжиженная до лужи женственность и есть полет в пространстве, где не увидеть глазами.
        Он кончал и наваливался снова. Он был ненасытен до женской плоти настолько же, насколько обуреваем наваждением залить в меня всю свою любовь до капли, утонуть в ней вместе со мной. Завоевывал и сам же сдавался, убивал смесью похоти и трепетности, возбуждал до максимальных оборотов и держал на них, не позволяя спуститься. Он был антиподом Кевину, от прикосновения которого я едва нагревалась; он трахал из самого центра наружу, и иными словами не объяснить…
        (Kamik - В первый раз [cover])
        Наверное, я содрогалась под ним полночи. Так казалось…
        Санара временно выдохся к трем; долго держал себя во мне уже размякшим, скользким, смотрел в глаза глубоко, с примесью тоски. Будто пытался запомнить, передать невидимое послание.
        - Ты чего?
        «У нас много времени… Его на все хватит».
        Правда, создание руны забирает много энергии… но ведь хватит?
        - Я… - не знаю, что именно я хотела сказать, как утешить, но Аид не позволил, запечатал мне губы мягким поцелуем, после встал - с меня, с кровати. Спросил, хочу ли я пить, ушел на кухню.
        Пить не хотелось. Хотелось сказать что-то нужное, правильное, но мои светлые слова тонули в его печали, как соскользнувшие с ладони песчинки в океане. Уходили на дно, терялись в толще воды, поглощались насовсем.
        Он не вернулся ни через пять минут, ни через десять, и, ведомая смесью любопытства и тревоги, я поднялась с постели тоже, отправилась на поиски.
        В гостиной, куда я почему-то свернула, хозяина квартиры не оказалось. Тишина комнаты, толстый ковер, стеклянный столик у мягкого дивана. К настенным полкам, ощущая, как скользит по голым ногам чужая безразмерная майка, я двигалась, ведомая интуицией.
        Белая дизайнерская ваза, электронные часы с синими цифрами на черном фоне, лист бумаги - пыльный уже, старый. А на нем ксерокопия той фотографии, которую я когда-то сожгла в замке Доур…
        «Ты ее любил?»
        Кареглазая девчонка, полынь на фоне, смешинки в глазах.
        Он подошел к проему неслышно, встал в нем, опершись на косяк - теперь приближение Аида я чувствовала куда лучше, чем когда-то в тюремной камере. За окном тишина; Лоррейн давно спал. Только мы - два полуночника, поддавшиеся очарованию момента, - продолжали кочевать в сумерках на эмоциях.
        - Здесь есть копия, потому что я пробовал строить Мост и отсюда, - пояснил Санара без моего вопроса, - думал, если отдохну, накоплю сил, шансы на успех прибавятся.
        Не прибавились.
        Он, как и я, голый, только белое полотенце на бедрах. И грех было не любоваться выступающим под ним бугром - я не делала этого слишком долго лишь из вежливости к чужой серьезности. Когда коснулась старой фотографии, Аид моментально проникся иным настроением, унесся мыслями туда, где уже не достать. Не стал больше ничего говорить, развернулся и покинул гостиную.
        Отложив прочь бумагу, несущую на себе отпечаток чужой горечи, я отправилась следом.
        Он стоял у кухонного окна.
        На кухонном столе графин, пара стаканов. Я налила в один из них воды, как раз придумывала, как лучше повернуть диалог, когда прозвучало:
        - Ее звали Мика. Микаэла. И я убил ее тем летом. Не со зла, не специально… просто дар проснулся. Точнее, проклятье.
        Она разбудила ее - черноту в нем, - вот как он до сих пор считал. Вдруг поведал мне старую историю, которая перенесла меня в далекое жаркое лето, в деревню с одноэтажными домами, пыльной главной дорогой, звоном бидонов и блеянием коз. В том лете жил изнывающий от страсти по серьезным взаимным чувствам парнишка и ни о чем не подозревающая девчонка, которая ничего серьезного не хотела. Просто жить, играть, веселиться, любить, порхать, просто быть. И своей беззаботностью она напомнила мне Элео - на подобном автопилоте живут многие люди, пока не приходит пора «проснуться». Чудная пора, полная легкости, безмятежности и мечтаний. Мика… Деревенская девчонка, жаждущая получить от жизни больше, чем перешедшее по наследству корыто для свиньи Миски, два потрепанных материнских платья и надпись на гробовой плите: «Она всю жизнь, от рождения до смерти, прожила в Тиросе». Обычные мечты, простые и понятные.
        А тут Санара…
        Именно его глазами я видела состоявшуюся на дороге роковую встречу и последующую обиду, тронувшую фитиль ядерного реактора; мух, после кружащихся над пролитым на крыльце молоком, слезы на щеках Микаэлы - пощади, пощади, пощади… Слишком много неконтролируемых процессов запустилось тогда, и Аид до сих пор винил в произошедшем себя, не понимая, что фитиль просто пересох, что он уже был готов воспламениться не просто от искры - от солнечного луча, легшего рядом.
        Дар изначально выбрал его за критичность. Способность вычленять, отделять, анализировать, разделять, присваивать ярлыки. Таким Санара родился, и характер его идеально подошел для умения судить. И осуждать. Тем днем он впервые осудил Микаэлу, следом себя - уже на пожизненное.
        Он давно вырос, возмужал, а веревки с распухших запястий Мики до сих пор свисали прогнившими водорослями с его собственного сердца.
        Рассказ завершился пришедшей к нему на остановку бабкой, вручившей злосчастное фото, копию которого я недавно нашла на полке.
        - И ни разу он не сработал туда. Этот чертов мост. - Санара помолчал. Я была одновременно везде: на жаркой дороге неподалеку от его родного села и здесь, смотрящей на кухне на завернутый в полотенце мужской крепкий зад. - А второй раз тогда, когда…
        - Я попала под колеса, - завершила я за рассказчика.
        Для меня многие вещи были очевидны, для него - нет.
        - Да.
        Вторая «жертва», то есть я, повисла на совести Санары поверх первой черным мешком с камнями. И ситуацию почти не исправило мое «воскрешение». Аид до сих пор терзался тем, что испортил мою человеческую судьбу. А новое создание рядом с ним - это уже не та Леа, ту он все-таки покалечил. В каком-то смысле так… Вот только с моей позиции все воспринималось не так мрачно и не так однозначно. То, что Санара считал «подачкой» Куба, я воспринимала восхитительным подарком. А разве не так - прожить жизнь после жизни, да еще в таком качестве?
        - Что не так? - развернувшись, он впервые выразил во взгляде перед кем-то честную беспомощность. - Почему вхолостую?
        Не праздный вопрос. Нет, он не обиделся бы, если бы я ушла от ответа, но зачем, если тема уже поднялась?
        - Понимаешь ли, - начала я легко, - прожектор, заряженный одной и той же пленкой, не может показывать другую картинку.
        - О чем ты?
        - Если у аппарата все шестерни и детали находятся в том же положении, с чего ему показывать иной фильм. Понимаешь меня?
        - Нет.
        Он был честен. Обескуражен, удручен и внимателен. Как когда-то давно, когда ему было десять-двенадцать, был готов учиться и впитывать, слушать и слышать, лишь бы результат…
        - Все это время ты отчаянно желал поменять последствия ситуации, которая тебе не нравилась. Так?
        - Да.
        - А нужно менять причину возникновения ситуации.
        «Не понимаю. Объясни!»
        Когда смотришь на голого мужчину с шикарным торсом, объяснять длинно пропадает желание. Слишком манит выпирающая из-под полотенца часть.
        - Ты не поменял собственный угол зрения на себя, ни разу не усомнился в правоте собственных действий. Когда проклинал Мику, считал, что это она вывела тебя из себя своим ответом, когда пытался вытащить из комы меня, знал, что просто выполнял задание. Но если центр остается неизменным, то проекция не может быть искажена - твой Мост об этом знает. И понимает, что построение в обоих случаях не имеет смысла.
        Аид молчал так долго, что я оглохла от тишины. Упреки в собственный адрес даже обычные люди воспринимают в штыки, а уж Верховный Судья, всегда считающий себя «правым и уполномоченным»…
        - Но я строю по десять Мостов в день. А не сработали только два…
        - И в обоих случаях ты был заинтересован получить личную выгоду.
        - Какую именно?
        - Эмоциональный пересброс, изъятие из себя чувства вины. В отличие от рабочих ситуаций, где никакой личной выгоды для тебя нет. Улавливаешь разницу?
        Когда голос Санары прорезался, то будто треснул от прозвучавшей неуверенности.
        - То есть это на свое поведение я должен был взглянуть иначе?
        - Верно. Признать, что, возможно, повинуясь в первый раз эмоциям, а во второй - желанию выполнить приказ, ты совершил ошибку. Точнее, две ошибки. Понять, что в следующий раз ты попробовал бы избрать не «другой вариант развития событий», но другую версию себя самого в тот момент, когда все случилось. В этом и заключается разница.
        Новая порция тишины.
        Я пояснила.
        - Если в старую ситуацию придешь новый ты - иной, мыслящий по-другому, пересмотревший глубинный смысл, - то и проекция вокруг изменится. Весь разговор с Микой пойдет по-другому, проклятье даже не состоится.
        Он верил мне, но до сих пор не верил себе.
        - Так просто?
        - Как сказать… Не каждый хочет, а главное, желает в старой ситуации выбрать свой новый аспект. Но именно так меняют прошлое.
        Я вовсе не была уверена, что Аид меня понимает, потому что в этот момент пыталась облечь в человеческие слова знания Элементалов. Однако он понял.
        - И… все?
        - Все. Можешь… попробовать.
        Я запнулась потому, что в этот момент он неуловимым движением развязал на боку полотенце, и оно белой тряпкой упало на пол.
        - Это нормально, - спрашивал он на пути ко мне (а я уже успела вскочить со стула и пятиться назад - обожаю игры, а уж игры в «охотника и жертву»), - что я, во время столь серьезных обсуждений, продолжаю тебя хотеть?
        Меня прижали к стене спустя несколько секунд. Обдало жаром мужского тела и желания, сами собой разъехались в стороны бедра - скользкие и влажные по внутренней стороне еще с предыдущего раза, - затопило предвкушение момента «сейчас в меня толкнутся, разопрут в стороны, втиснутся…»; расплавили щеки горячие ладони.
        - Это нормально, постоянно хотеть свою жену?
        «Жену, которую я люблю, и которая со мной в серьезность играет?»
        - Я тоже тебя…
        Именно это я хотела сказать - «люблю». Но меня заткнули сразу сверху и снизу. Сверху обжигающим поцелуем, снизу - проникшим внутрь толстым членом-битой, начисто отбившим желание разговаривать.
        «Потом, - говорили эти наглые светящиеся глаза. - Ты все мне расскажешь потом…»
        Глава 11
        Аддар.
        (Supreme Devices - Damnation of the Beast)
        - Она больше не работает, эта вещица, уважаемый, я вам богами клянусь…
        На край стола лег амулет с красным камнем. Альрус помнил, как продавал его Пирусу, владельцу обувной фабрики, как самолично заговаривал порошок, сцеживал с помощью формул в рубин. Сколько прошло, полгода?
        - Я несколько раз проверил…
        Пирус Кусцурис - низкорослый, упитанный делец, промышлявший изготовлением тапок, сапог и ботинок для людей среднего класса, - потел так, что смердел даже самый дальний угол просторного кабинета, а посторонние запахи Чародей не любил. Они мешали сосредоточиться. Когда что-то мешало сосредоточиться, Альрус злился, а когда он злился, его лицо окончательно теряло форму, оплывало вниз, как свечной воск, стекало то чуть влево, то сильно вправо, чем до паники пугало редких посетителей. Ему до чужой паники дела не было, однако, если Пирус все же попросил о встрече, невзирая на страх, значит, дело серьезное.
        - …шесть месяцев они работали за еду и идею, магия ваша затмевала их желание получать деньги, все было, как обещано. Но в последнюю неделю они вдруг проснулись, разом затребовали зарплату, а я, понимаете…
        Он давно пустил огромные деньги, которые требовалось выплатить тремстам наемным душам, на большой дом у золотого побережья - оно и понятно, разве будешь выбрасывать финансы на ветер, когда есть возможность потратить их на себя?
        - И тер его, и чистил, и тряс… Ничего не помогает.
        Альрус молчал.
        Потому что на его столе сейчас лежал совсем не тот амулет, который он шесть месяцев назад продал директору за целое состояние (последний, впрочем, быстро «отбил» все назад), а искусная пустышка. Стекло в оправе. Настоящий рубин с вкрапленным внутрь порошком исчез.
        - Неделю назад, значит?
        - Точно так. Может, истек срок годности? Так вы бы сразу сказали, я бы подготовил еще…
        От Пируса несло страхом и подавляемым негодованием, для него нежеланное приключение - идти в замок, входить в этот кабинет, о чем-то просить человека, который не имеет нормального лица. Альрус унял вспышку раздражения - если бы он желал получить больше денег, он бы получил их все; натравил на жалкого, начинающего лысеть человека заклинание «слизня» (этим простым словом он называл сложную формулу, ведущую к подавлению воли) и попросил бы снести в замок все запасы. Скучно, примитивно - ни азарта, ни интереса. Древние игрушки Альрус заговаривал, практикуясь, а деньги брал не из нужды, а по привычке. Но ситуация, которая складывалась за последний месяц, его напрягала - шестая нерабочая вещь. Подменыш.
        - Оставьте его мне. Починю.
        - А что мне делать…
        «С рабочими?»
        Пирус не договорил. Попятился назад, когда на него взглянул один оплывший глаз и тот, что уже повис в районе щеки. Лицо Провидца то появлялось, то совершенно исчезало, изредка покрывалось мороком, как озерная гладь в утренний туман, проявлялось опять искаженным. У директора сдавали нервы.
        - Сообщу, когда будет готов.
        Альрус больше не смотрел на посетителя, который удалялся прочь, сетуя о том, что придется, похоже, продать недоремонтированную пока виллу, чтобы погасить долги. Нет, окончательно он еще ничего не решил, только то, что этим вечером однозначно напьется дома в кабинете. Запрется на все замки, попросит жену не беспокоить. Сколько усилий на ветер, а ведь планировал в следующем месяце переезжать…
        Чародей едва сдерживался, чтобы не выдворить гостя из собственных покоев Черным ветром и не хлопнуть дверью так, чтобы сотряслись старые стены. Не хватало ему забот… На его попечении Короли, чей норов нужно постоянно усмирять дополнительными талисманами. Последние еще нужно изготовить, уговорить правителей согласиться на инкрустацию столовой и спален, замаскировать камни под обычные самоцветы. На все требуется время, внимание, энергия, аккуратность, точность исполнения. Скоро, если он завершит изыскания в установленный собой же срок, получится наделить аметисты способностью «выпрямлять чужой разум». Древние называли это иным словом, но Альрус его точное значение не расшифровал, уловил лишь смысл. Новые аметисты сотворят невозможное - превратят ум трех правящих братьев в нетребовательный, младенческий, и управлять Триалой станет совсем просто. Если бы ни отвлекающие факторы, ни чертовы подделки, появившиеся в самый неподходящий момент… Валом повалили недовольные, повадились отрывать днем и ночью.
        Альрус не просто злился, он скатывался в гнев.
        - Ювелиров ко мне! - приказал писарю, передающему срочные приказы в канцелярию. - Привести с Псами. Немедленно.
        - Всех? - парень в балахоне скрючился так, что лица не разглядеть, только макушку. Лист и перо в руках дрожали.
        - Всех, что с грамотой.
        А их по городу человек восемь.
        Те, кто без грамоты, украшение такой сложности изготовить попросту не сумели бы. Так, чтобы тончайшая копия, чтобы не отличить, чтобы золото хорошей пробы, чтобы рубин, как настоящий.
        - Будет сделано!
        Писарь удалился быстро и неслышно.
        Через час они все - знатные, дородные, величавые, богатые, зазнавшиеся и не очень - стояли перед ним, опасаясь поднять глаза. Провидец ходил перед ними, как учитель перед учениками, спрашивал терпеливо, но холодно и очень недобро.
        - Чья работа?
        Он уже показал три из шести копий, поднес на ладони каждому, дождался, пока рассмотрят.
        - Хочу знать, кто изготовил их?
        Ювелиры ненавидели его молча. За то, что оторвал от дел, за то, что их, заслуженных мастеров, упрекал в неверности, заставлял чувствовать себя провинившимися холопами.
        Качались головы - не я, мол, - качались бороды. Ни один не сознавался.
        - Узнаю… - шипел Альрус змеей, - приведу сюда назад, и разговор будет уже другим.
        Он злился, но лжи не чувствовал. Страх - да! - подавленность, нелюбовь, желание поскорее сбежать из дворца. Но не чью-то ложь. Эти толстые и худые знатоки драгоценных металлов побрякушки не подделывали, кто-то другой…
        - Тысячу корон дам тому, кто расскажет мне об изготовителе. Даже намекнет.
        Трое подняли глаза, не удержались. Большая сумма за сведения, просто огромная.
        Посмотрели и ускользнули взглядами, как юркие рыбки из ладошки, - в гневе Альрус не был красив и знал об этом. Испохабил собственную внешность неудачным экспериментом, верил, что однажды выправит не только этот недостаток, выправит их все, получив всевластие, но пока приходилось собственное уродство терпеть.
        Они не понимали, дураки, что уже стоят перед главным человеком государства, что Альрус уже давно правит королями, чиновниками и народом, что его воцарение на самом верху - лишь вопрос времени. Если, конечно, он захочет себя афишировать. В неприметности есть свои плюсы, например, тебя обходят вниманием Судьи, которых он одного за другим перекупал. Да, не добрался лишь до главного - слишком сильный, слишком принципиальный, - но Санара ничего не сможет предъявить, пока не пройдет проверку Зеркалом Справедливости, а над зеркалом Альрус уже потрудился. Хорошо, что у Верховного тьмы в шесть раз больше, чем у остальных, она-то его и сожрет, загляни он внутрь себя самого. Обезопаситься Альрус смог. А вот докопаться до истины по пустышкам, пока нет.
        - Свободны все.
        Бросил с таким отвращением в голосе, словно был вынужден стоять не перед людьми, а перед кучей гниющих морепродуктов.
        - Кто возьмет хоть один заказ на «мои» вещи…
        Договаривать не стал, лишь наблюдал, как уходят один за другим, не смея оборачиваться, мастера.
        Задумался, как все-таки найти дельца, того, кто извлекает из амулетов «пыльцу» и незаметно подсовывает обратно пустышки?
        Придется вечером шептать на темную воду, искать след иначе. Сил уйдет больше, расходных материалов тоже, но он, Альрус, не Провидец, если за сутки, максимум за двое, не отыщет эту собаку. И не свернет ей шею.

* * *
        Аддар.
        Нова.
        (Christian Reindl, Jess Thristan - This Year's Love)
        Я смотрела на него от стены - невидимая, слившаяся с паттерном каменной кладки. Выражение на лице Аида серьезное, сосредоточенное; кабинет мрачный, стол завален бумагами.
        «Вот ты какой для всех, Аид Санара…»
        Суровый, пугающий. Вокруг вьются коридоры из вероятностей, внутри булькает секущий по грехам мрак. Будь я обычным человеком, в Бедикен на верхний этаж подалась бы в последнюю очередь, но я, Нова, смотрела сейчас не на Верховного Судью, а на любимого мужчину, чей лоб пересекла морщина тяжести суровых будней. Взгляд бегал по строчкам, шуршали листы, изредка бралась ручка, чтобы в углу возникла подпись, и шлепалась со стуком сургучная печать, расчерчивающая чужие судьбы на «до» и «после».
        Санара был прекрасен. В своей хламиде, с выражением непреклонности на лице, с вселенским желанием справедливости в подсвеченных белым глазах. Не мужчина, а произведение искусства.
        Хотелось хихикать. Я сделала это лишь мысленно, а он уже почувствовал, как завибрировало пространство, замер, после вдруг посмотрел на стену, прополз взглядом левее, до меня. И после секундного удивления стал очень суровым.
        - Нова! Что ты здесь делаешь?
        Я сделалась видимой, продолжая любоваться им.
        - Смотрю на тебя.
        Зашуршала темная хламида, Санара поднялся из-за стола. Каждое его движение, каждый жест и выражение лица - все хотелось запомнить, снять затвором невидимого фотоаппарата.
        - Как ты сюда попала? - меня взяли за плечи нежно, но требовательно. - Ты опять тратила свой потенциал, чтобы обойти охрану?
        - А вот и нет. Принесла тебе кое-что показать.
        Прежде чем я успела сунуть руку в карман, меня обняли, держали долго. В этот момент я знала - затвор фотоаппарата Санары тоже срабатывал, запечатывая в памяти теплые мгновения. Запах моих волос, прикосновение тел, бесконечное притяжение.
        - Можно тебя отвлечь?
        - Можно.
        Аид подошел к высокой створчатой двери, запер на ключ замок. И вместе с этим стал, несмотря на хламиду, нормальным, более не тяжелым. Забавно было наблюдать, как Судья в нем уступает место обычному человеку.
        Не успел он ни о чем спросить, как я уже демонстрировала ему лежащую на моей ладони золотую булавку с камнем.
        - Видишь?
        - Что это?
        - Очередной амулет. Отводит глаза, маскирует тело, если нужно пройти куда-то незамеченным. До меня, пока его не изъял Трент, им пользовался Расмус Огаси, чтобы незамеченным проникать в банковское хранилище. Пользовался почти четыре месяца. Проверяющие с ног сбились в поисках вора…
        Небрежная легкость слетела с Санары, как сверкающий песок со статуи темного божества. Занял свое место дознаватель.
        - Откуда он у тебя?
        - От Трента. Я рассказывала тебе, что помогала команде Иннара изымать такие вот штучки у нарушающих закон горожан. Наизвлекала много. Подкладывала взамен пустышки, чтобы заявления Охранителям или сразу в вашу канцелярию не писали.
        «И чтобы ты меня не ловил, ведь когда-то предупредил, что воровать запрещено».
        - Вот часть дел, чтобы ты посмотрел. Их тоже составлял и систематизировал Трент.
        На свет из сумки появилась толстая папка с подшитыми листами.
        - Для кого он это систематизировал?
        - Для тебя. Иннар надеялся, что когда-нибудь эти данные найдут именно Верховного Судью.
        - Давай, я взгляну.
        Папка легла на стол. Санара вернулся в кресло, открыл первую страницу, нахмурился вчитываясь. Я знала, что он там видит: фотографию, имя, описание нарушения, рисунок запрещенного к использованию артефакта, примерный срок пользования.
        Шрам молодец, думала я с уважением, серьезно отнесся к обязанностям, действительно радел за судьбу рядовых граждан, подвергшихся манипуляциям.
        Аид, читая, мрачнел. Листал страницы, и уголки его губ ползли вниз.
        Да, занимательное чтиво, правда, безрадостное.
        «Карис Мучакос, двадцать три года, пользовался пуговицей с кристаллом синего цвета для улучшения свойств памяти, досрочно сдал экзамены в университете… Азарис Дуа, тридцать девять лет, способом левитации изымал с верхних полок складов продукцию… предмет использования - брошь с аламитом. Демис Кулини, сорок семь лет, фармацевт… с помощью прикрепленного над входом талисмана-удавки ухудшал состояние здоровья покупателей аптеки, чтобы те чаще возвращались за лекарствами… Ула Труни, шестьдесят, улучшала вкус фруктов на рынке за счет облучения продуктов магическим светом рубиновой звезды… Карис Януани, обман рабочих, невыплата… Кефеус Нуриди, введение жюри конкурса в трансовое удовольствие во время собственного выступления, Линос Нику, политик - обман… Дош Гуруди, продавец - обман… Обман-обман-обман…»
        - Откуда у них эти вещи?
        - Отличный вопрос. Кому-то безделушки доставались по наследству или случайно - те водили за нос приятелей или соседей, баловались, что называется, по мелочи. А вот у крупных политиков, директоров и управляющих вещи покупные, созданные на заказ. Где они их достали, предстоит выяснить тебе. Хотя есть у меня мнение о том, куда приведут тебя расспросы. Точнее, к кому.
        - К кому?
        Взгляд-прожектор, белые лучи.
        - К Провидцу. Это его эксперименты. Никто, насколько я могу судить, не продвинулся столь далеко в своих изысканиях по поводу вещей Элео, чтобы уметь искажать их изначальные свойства заговорами.
        Аид молчал долго.
        Кто-то снаружи приблизился к запертой двери, постоял и удалился, так и не постучав. Стих звук чужих подошв.
        Мы синхронно перевели взгляды с двери друг на друга.
        - Хочешь сказать, Провидец ищет способы…
        - …новых заговоров, да. Тренируется для чего-то важного. Чтобы вещи не пролеживали, отдает их на реализацию за большие деньги. Думаю, пара или тройка из тех пустышек, что я изготовила для его клиентов, уже вернулась к нему назад. И скоро он начнет меня искать.
        Я улыбнулась сладко, елейно - давно перестала чего-либо бояться, - а вот челюсть Санары от напряжения обрисовалась так отчетливо, что захотелось провести по ней пальчиком.
        - Я умею за себя…
        - Я его прижму.
        - Не сомневаюсь.
        Санара вышел из-за стола, остановился у окна, сложил руки на груди, задумался. О том, что придется сначала расспросить людей из документов Трента, отследить путь покупки запрещенных артефактов, задокументировать все официально. Время, время, чертово время. И не переложишь такое на помощников, не те полномочия. Брать Чародея можно только Верховному.
        - Если то, что ты говоришь, верно, скоро он бросит на твои поиски все силы.
        «А я даже не знаю точно, насколько он силен».
        - Пусть ищет. Занимайся своими делами спокойно, со мной все хорошо.
        «И будет хорошо».
        «Да, но это „хорошо“ заставит тебя дополнительно тратить потенциал».
        Что верно, то верно.
        - Я не могу вмешаться напрямую до проверки Зеркалом.
        «Там все публично. Судейская коллегия, присутствие королей, верхний арбитраж…»
        И вновь мучительное бессилие под застывшей маской беспокойства. Аид еще не понимал, насколько изменился сам, насколько глубоко уже принял то, что таилось в глубине его разума. Однако пометку о том, что на это самое Зеркало мне стоит взглянуть, я мысленно сделала.
        - Чтобы отложить важные дела, передать полномочия на дознание и вершить казни, требуется заполнить кучу бумаг…
        Санара размышлял вслух. Я выбила его из рутины, из привычных дел.
        - Сделай это. Потому что запрещенных вещей из его лабораторий на рынки выходит все больше и больше. Лавинообразный наплыв, Иннар и его команда уже не справляются.
        - Есть еще дела? Которые я не видел?
        Взгляд на папку.
        - Есть. Десятки.
        Аид потер переносицу.
        - Хочу увидеться с ними, с этими людьми. Узнать недостающую информацию.
        - Хорошо. Заодно познакомлю кое с кем сегодня.
        Санара развернулся, и меня обдало той самой страстной и тяжелой волной ревности.
        «Всем бошки поотрываю!»
        Я мысленно хрюкнула. Бедный Охр.
        - С маленькой девочкой. Незаконнорожденной дочерью Короля.
        Верховный прищурил глаза.
        «Вот как все закручивается?»
        Приключений становилось все больше, они становились все опаснее. Давно уже следовало изолировать от всевидящего ока Провидца слепого Киона и его семью. Однако что-то подсказывало мне, что вскоре все завертится с такой скоростью, что только успевай отбивать летящие в тебя палки и осколки.
        - Идем сейчас? Майя, жена Иннара, наверное, испекла очередной кулинарный шедевр.
        - Не могу… сейчас, - отозвался Санара с трудом.
        Ему хотелось. Как пацану с уроков, чтобы ранец в кусты, чтобы чертов плащ на ветку. По полю босиком - с улюлюканьем к речке…
        - Нужно кое-что закончить. К тому же… у меня три казни.
        Ему не хотелось говорить об этом со мной. Ему вообще больше не хотелось об этом говорить.
        Дурацкая работа - темная, тяжелая, душная.
        - Тебе не надоело? - спросила я тихо. - Казнить.
        Судить. Выносить эти вердикты, рассматривать чужие прегрешения.
        - Надоело, - отозвался он честно. - Но надо завершить. Уйти так, чтобы не жалеть.
        «После Провидца. После всех нечестных дел с артефактами».
        Я знала, что уйду раньше, но вслух говорить об этом не стала.
        - Скажи, она снимается? - коснулась воротника мантии. - Можно снять, чтобы совсем?
        - Нет.
        А в глазах сомнение, но хорошее, когда оно вдруг разбавляется надеждой на то, что однажды что-то новое станет возможным.
        - Мы ее снимем.
        «Ты снимешь».
        Неважно, буду я при этом присутствовать или нет. Я успею передать ему все незавершенное, познакомить с кем нужно, успею нарисовать свою руну. Этим утром я отчетливо ощутила, как ускорились мои внутренние часы, стали тикать громче, настойчивее. Что ж, пусть будет больше перечной смеси в крови, жгучей приправы к грядущим приключениям.
        - Значит, в обед?
        - В обед.
        - Я предупрежу Бюро.
        Он будет пахнуть чужой смертью, когда придет, а я буду его ждать, как ждут солнечный луч из-за туч. Странная смесь, удивительная.
        - Давай сбежим… - предложила совершенно не к месту. Чтобы снова пустая квартира, мы вдвоем, долгие поцелуи.
        Он не мог, я знала. Не тот характер, гипертрофированное чувство долга, ответственность - вечно она.
        Взгляд Аида - сложный, путаный - прямо в сердце. Наверное, я привыкла к переплетению коридоров, к свету в конце тоннеля его зрачков, к неустойчивости пола под ногами, когда он рядом.
        - Я найду тебя, Нова, - голос тихий, проникновенный, - даже если ты уйдешь. Где угодно. Здесь. Не здесь…
        Почувствовал.
        Внутри меня нежно, трепетно, хрупко от сверкающих струек любви.
        Теплые подушечки больших пальцев на щеках, в глазах вселенское спокойствие. И я впервые подумала - такой найдет. Сможет. Соберет весь свой резерв и перекроит судьбу под себя.
        Он поцеловал аккуратно, очень мягко, чтобы без последствий в виде ломки по новым касаниям.
        - Мне нужно идти. Ждут. Встретимся на центральной площади в час.
        - Договорились.
        Уходила я, зная, что однажды мы все-таки сбежим.
        Глава 12
        (GUIDO - Dents Du Midi)
        Удобная лавочка, журчание фонтана; мощеная дорожка под ногами - чистая, подметенная. День выдался теплым, но облачным. То и дело порывами ветра клонило вбок водные струи - визжала от восторга и брызг малышня.
        От девчонки, сидящей на соседней лавке, настолько фонило ощутимым недовольством, что я временно забыла про руну счастья, которую с утра крутила в уме (сегодня она впервые, к моей радости, сложилась целиком), и присмотрелась к соседке. Двадцать шесть лет, молодая, симпатичная, опрятная…
        И уже очень тяжелая.
        Расплылась внутри и налилась пузырем вселенская печаль - вскоре она перейдет на физический план, выйдет на поверхность болезнью.
        Наверное, мне было нечего делать в этот прекрасный час прекрасной жизни, и я зачем-то решила присмотреться внимательнее.
        Ее звали Мелитой Лакис.
        В детстве она любила наряжать кукол, в юношестве научилась их вязать, мечтала о том, что однажды откроет собственный магазин. Будет сидеть у широкого окна, выплетать косички, вырисовывать глазки, придумывать наряды. Ей виделся большой дом и спокойный сад за ним, чтобы снаружи белые витые стулья, стол, куда бы подавали чай, небо до самого горизонта. Осенью полыхали бы красным клены, валились бы на живую изгородь яркие листья, весной журчали бы по брусчатке ручейки…
        Мысль об этом доме съела остальное. В шестнадцать Мелита поняла: чтобы купить такой дом, нужно либо очень много работать, либо удачно выйти замуж. За богатого, чтобы мог позволить за городом особняк, и, значит, вращающегося в высоких кругах. А как ей, обычной девчонке, родившейся в семье учителей, пробиться наверх или хотя бы получить туда временный допуск? Ответ пришел быстро: журналистика. Чем выше квалификация, тем выгоднее проекты: интервью со звездами, банкирами, финансистами - билет к элите.
        И рыжеволосая Мелита временно забыла про кукол. Поступила в институт, вгрызлась в гранит науки с упорством бульдозера, за семестр стала лучшей на курсе. Завоевала звание заучки и зазнайки, спустя пять лет получила красный диплом, устроилась работать в престижный «Нополис», четырежды повышала квалификацию.
        Но директор все слеп. Так и не ценит, не видит в ней профессионала. Уже двадцать шесть, уже детей пора плодить, а мечта все брезжит там же, где и раньше - на горизонте. Совсем не приблизилась. Сколько еще нужно бумажек, аттестатов, дипломов? Как долго всем доказывать, а главное, как доказать самой жизни, что давно настало время для счастливого поворота? Но, кажется, никто не слышит, и Мелита, как кораблик, ведомый ветром в противоположном от счастья направлении, вынуждена каждый день прощаться с несбывшимся.
        А внутри гордыня, она душит, не дает покоя. Спрашивает: может, мало сделано, может, не так, не там? Уже руки опускаются, разъедает горечь, поблекли краски и навалилась тоска. Куда-то пропала легкость и облупилась краска на внутренних мотиваторах.
        Три диплома, четыре аттестата, переводчик-синхронист, менеджер по рекламе - она лучшая, лучшая, ЛУЧШАЯ! Только хоть ори об этом, а никто не слышит…
        Боль девчонки по фамилии Лакис текла сквозь меня, как грязевой сель. От этого саднило разум, мутилось настроение, забивались поры счастья.
        Мне вдруг подумалось: она тот, кто нужен. С самого утра я мечтала провести маленький эксперимент, создать где-то, над кем-то мини-руну счастья, посмотреть ее работу в деле. Отладить процессы, если потребуется…
        Я вила ее над фонтаном. Раскрывала невидимые ладони, разводила их в стороны, и проявлялся меж ними тонкий узор. Наливался золотистым цветом, впитывал яркие всполохи вдохновения, восторга, интереса, заботы, обожания, трепетности, веры в чудо, невесомого волшебства…
        Она была прекрасна.
        Не передать, как сильно помог мне продвинуться вперед знакомый Аида в другом мире, как вовремя оставил столь нужный «подарок» - маленькая руна счастья впервые светилась, парила над струями воды на площади в сквере Энфоры. Никому не заметная, но уже льющая свой свет на брусчатку, чашу фонтана, людей, голубей.
        Посветлел вдруг день; невесомее сделались облака, теплее воздух. Перестал мыть пыльную лапу кот, растянулся на траве, как на мягчайшем ковре, зажмурился. Сидящий на противоположной стороне площади парень вдруг достал из огромной сумки-чехла аккордеон, перекинул через плечо ремень, положил пальцы на клавиши…
        Музыка полилась удивительно нежная, ласковая, похожая на ленту реки под солнцем - искрится, глаз не оторвать. Душевный порыв парню хотелось облечь в ноты, а ноты обволакивали прохожих. Остановилась пожилая пара; старик вдруг вспомнил, что именно под эту песню они с женой танцевали когда-то после загса - да, годы были другие, здоровье тоже, - протянул руку спутнице, приглашая.
        Они закружились, как молодые. Не помня о суставах, проблемах, цифрах в паспортах - им обоим виделся день, когда вокруг счастливы гости, когда счастливы сами, когда в планах лишь хорошее.
        Моя руна светилась. Тянула лучи тепла ко всему и всем, проникала туда, где давно было холодно и темно, призывала вспомнить о чем-то забытом и важном, проявляла вдруг в памяти мысль о том, что все может быть иначе. Теплее, легче, проще. «Плевать на бумажки и аттестаты…»
        Последнюю мысль я поймала от Мелиты, глядящую на стариков.
        «Плевать на дипломы и слепого шефа, надоело…» - она вдруг вспомнила, что давно не брала выходных, что на углу улицы Агальи находится магазин, а в нем ткани… Еще шерсть, спицы, краски - все для творчества. Плевать на существующий где-то в воображении непроявившийся белокаменный дом и сад. У нее есть маленькая квартира, в ней есть телефон - мать еще жива, отец тоже. Вечером она испечет для них пирог…
        Моя рыжая соседка, спрятав в сумку замусоленный телефон, удалялась прочь быстрой походкой, окрыленная новым настроением; я продолжала смотреть на пожилую, полную нежности пару. Доиграл парень, задумался о том, какую мелодию выбрать следующей; старик вспомнил, что им с женой успеть бы за продуктами…
        Руна прогорала быстро - я смастерила «пятиминутку». На долгоиграющий символ требовалась энергия либо моя, либо недостающего кристалла. Розового. Именно он, порошок с семнадцатого острова, придаст формулам долговечности, и поэтому он так ценен.
        Перебирал клавиши аккордеона в поисках новой мелодии засмущавшийся музыкант; я наблюдала, как гаснут последние всполохи над фонтаном.
        Мне пора к Иннару. Предупредить о приходе гостя.
        (EBEN, Biometrix, Riell - Beg Me)
        Новость переполошила всех.
        Хозяин дома, промакивая лоб платком, звонил Шраму, просил прибыть, прихватить с собой документы и Аэлу. Майя спешно проверяла полки на наличие пыли, Юния со скоростью опытного юнги натирала шваброй и без того блестящие полы.
        Одного только Охра интересовало неизвестно откуда взявшееся на моем безымянном пальце кольцо.
        - Когда ты успела? Ты ведь меня даже не попробовала…
        Он был горяч, напорист и возмущен. Впрочем, как и всегда, Эдим был собой.
        - А мне обязательно надо было тебя пробовать?
        Он стоял рядом, шептал под общую суматоху мне на ухо.
        На нас незаметно косилась Юния, которая мое кольцо заметила тоже.
        - Даже на свидание не сходила…
        Он меня смешил, этот жгучий парень.
        - Думаешь, большая потеря?
        - Большая. Очень большая.
        Последняя фраза произнеслась явно с указкой на то, что под ширинкой.
        - Нова, как вы думаете, Судья согласится выпить с нами чаю? - поинтересовался тем временем завершивший звонок Иннар.
        - Сомневаюсь, - отозвалась честно, - он обычно занят.
        - И все равно, - мельтешила беспокойством Майя, силясь одновременно успеть все сразу, - я приготовлю кекс, накрою на стол… Знала бы заранее, отыскала бы еще утром свой лучший рецепт!
        В ее понимании (ну, чтобы наверняка все успеть) предупредить о визите такого важного гостя я должна была за месяц. В крайнем случае за неделю. Нет, на меня она вовсе не злилась, лишь сетовала на слишком быстро бегущее сейчас время.
        Я улыбалась, глядя на то, как спокойный обычно дом из-за чьей-то мнимой важности в головах превратился в муравейник.
        На заднюю террасу, ведущую к саду, я вышла лишь для того, чтобы спрятаться от Эдима и его назойливости. Но просчиталась, она в этот день побила все рекорды, и сам он тут же показался следом. Подошел так близко, что обдало жаром, пришлось отступить к самой стене.
        - Какая… прыткая…
        Настырный Охр прижался близко, теснее, чем позволяли приличия.
        - В самом деле, что ли, замуж вышла?
        - В самом.
        - Так быстро? Где успела отыскать суженого?
        Ему было плевать на моего суженого. И я с удовольствием поддалась чужому флеру, который насквозь пропах эротическими картинами: подрагивающими кубиками пресса в моменты напряжения, прикушенной мочкой уха, горячим языком, лезущим во всевозможные глубины.
        - Настырный же ты…
        - Как можно выбрать любимый сорт чая, не попробовав хотя бы две чашки?
        - Мне хватило одной.
        Он меня не слышал.
        - Или, может, ты уже попробовала штук десять? Тогда одиннадцатая не повредит?
        - Ты опоздал.
        - Не обязательно.
        В его ауре мне рисовались видения одно другого непристойнее. Тугой красивый член со вздутыми венами, изящный абрис шляпки головки, ждущей, когда ее пустят во влажный плен. Эдим хотел трахаться, хотел так сильно, что рядом с ним попросту не получалось не хотеть того же. И это забавляло. Позволение себе наслаждаться вкусным чувством - не измена, даже если в этом чувстве фигурирует мужской орган. Но Санара, почуявший чужой запах на моей одежде, может случайно отсечь голову. Не мне, Охру.
        - Играешь с огнем, дорогой друг.
        - Обожаю это.
        Он торчал от меня, как испорченный подросток от желанной игрушки, хотел получить во что бы то ни стало. И нет, дело было не в моей внешности, которая, к слову, не была в его вкусе, но в том, что в глазах Охра я была особенной. Некоей редкой женщиной, наделенной удивительными способностями, и такой трофей Эдим попросту не имел права упустить. А особенно сильный оргазм, вызванный моими уникальными умениями, стал бы вишенкой на торте - торте, облитом его спермой…
        - Знаешь, что у меня в штанах?
        - Догадываюсь.
        Этим «чем-то» он бы уже толкался в меня со стонами и хрипами, дай ему волю. Разложил бы меня прямо на этом деревянном полу.
        - Размер бы тебя впечатлил.
        Слишком заводной с ним всегда выходила игра, чтобы от нее отказываться.
        - Хороший?
        - Умножай на полтора. Или даже на два. Слушай, ведь муж - это несерьезно…
        - Не в моем случае.
        - Попробуешь меня, разведешься… Или зачем разводиться? Я готов побыть твоим любовником.
        В слове «побыть» заключалась вся Эдимова суть. С таким кобелем идеально исследовать все позы камасутры, но провести теплый уютный вечер за интересной беседой не получится. И все же я понимала Юнию, которой не хватало именно этого - раскрепощенного, красивого, горячего мужика, - и потому ее воображение для полной любви дорисовало Охру те качества характера, которыми стоящий напротив меня субъект отродясь не обладал.
        - Давай… Я умею быть нежным и страстным, я неутомим. Проверь…
        А ведь он не врал про размер в штанах, на таком скакать - сплошное удовольствие. Даже для фитнеса. Проблема заключалась в малом - я любила другого человека.
        - Отвали, - посоветовала беззлобно.
        - Не упускай шанс…
        - Сделай шаг назад.
        Этот гад даже не послушался.
        В этот момент в дверь позвонили.
        - Кто это? - собственные фантазии затмили ему мысли о том, что кто-то должен был прийти.
        - Как кто? - я улыбнулась. - Это мой муж.
        Наверное, сработал контраст. Бесконечно уютный дом, в котором часто случались семейные обеды, в котором обитатели относились друг к другу с искренней теплотой, - и Аид.
        Он едва вошел в холл, а с ним вместе вдруг шагнула в особняк вся власть Аддара. Приблизились холодные стены тюрьмы, шагнули на теплый палас сотни подписанных приговоров, свечной запах, стоны каторжников, королевские вензеля и чернила с тяжелых печатей. С Судьей пришел холод. Не морозный, но другой - равнодушный, «непредвзятый», когда все по закону, по справедливости и без сантиментов.
        Хорошо, что среди стоящих не было Аэлы, она бы расплакалась - светлые дети слишком чувствительны к тьме, а в Санаре ее было много.
        Меня же совершенно некстати заводил его вид, его мантия, его уверенная манера шагать и даже стоять.
        - Доброго всем дня, - поздоровался он первым. Спокойный, без грамма надменности, но и без неуверенности. Уравновешенный человек, прекрасно осознающий собственную власть.
        А в ответ тишина. У привычного дома с приходом гостя сделался нестабильным каркас; обитателям казалось, что поплыли пол и стены, что вокруг теперь сотни невидимых коридоров, куда очень опасно ступать, потому что там их ждет иная, нехорошая судьба. Если не сразу обрыв…
        Иннар, хоть и был бледен, держался с достоинством - он один привык общаться с Королевским кругом, - ответил первым.
        - Мир Вам, Ваше Благородие. Большая честь, что наш дом почтил своим присутствием сам Верховный Судья Аддара.
        - Можете звать меня Аид, - прозвучало глухо.
        Одна я знала, насколько сильно внутри Санары отторгалась словесная конструкция «Ваше Благородие». И зря. Если бы ни то самое благородие, не заиметь бы мне жизни второй шанс, и не стоять бы сейчас здесь.
        - Позвольте вам представить присутствующих. Начну с себя…
        Иннар не ударил лицом в грязь, несмотря на то, что ему, как и всем, было сложно, почти невозможно смотреть Судье в глаза. В присутствии человека в хламиде почему-то сдавливало горло, тряслись колени, появлялось желание в чем-то признаться, желательно в самом постыдном, грязном.
        - …министр распределения финансовых потоков… бывший, - говорил он, - а это моя жена…
        Санара был обычным. Трент выглядел бледным, вспотевшим и нездоровым. Майе хотелось полежать; дерзкая Юния попыталась было поймать прямой взгляд Аида, сделала это на долю секунды и тут же отвернулась так резко, что хрустнул шейный позвонок. Кара отсутствовала, Аэлу, вероятно, оставили в детской, Кион дремал у себя. А Охр был сер лицом. На человека в капюшоне он смотрел с перекошенным лицом, как если бы у Эдима заныли все зубы разом.
        Мне хотелось смеяться. Потрясающий контраст, шикарный, просто сногсшибательный.
        От чая и любого другого застолья, как я и предполагала, Аид отказался.
        Почти сразу удалился с Трентом в кабинет последнего - Иннар когда-то настоял, чтобы изъятые артефакты хранились здесь, а не у гвардейца, с которым жил ребенок. Рассудил, что так безопаснее. Теперь был рад, что дела, наконец-то, попадут к тому, для кого со всевозможным тщанием и готовились. Уйдут отсюда вместе с Судьей и опасные заговоренные безделушки - жильцам станет спокойнее.
        Голоса мужчин доносились теперь из дальней комнаты; быстро юркнула на кухню, как на спасительный остров, Майя, исчезла Юния. Даже Охр испарился - не то чтобы мне до смерти хотелось узнать куда и уж тем более продолжить диалог, скорее, мимолетное любопытство.
        Санара, кстати, заметил. Чужой запах на моей одежде.
        Не знаю, каким образом он сумел не показать виду, но Охру сейчас, где бы он ни был, не поможет даже Портал в другой мир. Только я, если успею вмешаться.
        (Joe Alexander Shepherd - One Day)
        Вмешиваться, однако, пока было не во что, и я, повинуясь неуловимому чувству, направилась туда, куда мне давно следовало наведаться. В самую тихую и спокойную комнату в этом доме - спальню Киона.
        Старик, как я и предполагала, спал. Белый как лунь, с подстриженными чьей-то заботливой рукой усами. Не толстый, хоть и имевший в районе живота пару лишних килограммов, но уже невесомый, потерявший для этого мира и себя самого важность.
        Он устал рисовать, я чувствовала, и устал быть семье обузой. Желал вновь, как когда-то, обрести потерянную свободу - в зрении, движениях, в выборе дальнейшего пути. И потому неосознанно планировал уход.
        Я опустилась на стул. Замедлила время, практически растворилась в этой комнате, заполненной солнечными лучами, стариковой дремой и тишиной. Коснулась многочисленных бумажных листов, лежащих в тумбе, на ней и на столе - рисунки принялись неспешно бледнеть. Скоро они совсем исчезнут. Поблекнут и растворятся штрихи; Кион окончательно потеряет желание рисовать, но вернет желание жить. Его зрение восстановится за месяц - первые светлые под веками пятна порадуют старика уже завтра в обед. Врачи решат - случилось чудо.
        Отец Иннара явился связующим звеном, практически медиумом, проложил мост для встречи между мной и Бюро, вложился своей слепотой неоценимо. Но ему пора назад, к радости зрячей жизни, ведь мечтал когда-то дожить до свадьбы Юнии, покачать на руках правнучка. Хоть единожды, хоть разок.
        Кион спал.
        В его теле уже запустились восстановительные процессы - регенерировали клетки, восстанавливались волокна и нервы, поврежденные когда-то кривым зеркалом. Скоро этот седой дед будет видеть, как молодой, любоваться садом, сыном, цветом алых вишен на пирогах Майи. Ему в радость станут коричневые разношенные тапки, потому что он снова будет видеть прожилки на потрескавшейся коже и свое морщинистое отражение в зеркале.
        «Скоро, дед. Спи».
        Для Иннара я принялась писать записку.
        «Рисунки более не важны, они сыграли свою роль. Это благодаря мне они исчезли, не ищите, не пытайтесь восстановить, не стоит. Ваш отец начнет видеть через месяц. Считайте, что вы завершили то, что начали - уже практически добились справедливости, - остальное оставьте Судье. Верьте, он справится. Вы сделали очень ценное и важное дело - изменили течение истории Аддара. Спасибо. Нова».
        Положила рядом с листом Кионов карандаш, поднялась со стула и тихо выскользнула из спальни.
        Глава 13
        (Excision, Illenium feat. Shallows - Gold [Stupid Love])
        Может, виной всему время, которое в моменты моих зависаний текло иначе (а может, просто Санара не желал, чтобы я при судьбоносном разговоре присутствовала), но я опоздала. Когда вышла в холл, увидела, что в дальнем конце коридора уже стоит припертый к стене Эдим, чьи глаза навыкат, а лицо серее пепла. Вокруг Аида, стоящего близко-близко, клубилась тьма вариантов; глаза-прожектора на полную мощь, но уже гаснут - я опоздала. Приговор вынесен, печать тяжестью бетонной плиты упала на невидимый лист, наказанию быть. Из собственной спальни через щель между косяком и дверью, прижав пальцы ко рту, смотрела Юния. Спустя секунду она, всхлипнув, заперлась внутри.
        Санара шел-плыл к выходу, как таран, легко пробивший стену, но сохранивший кинетический потенциал, способный случайно убить кого-нибудь еще.
        Охр не мог отлепиться от стены, кажется, ему отказали колени.
        «Я на выход», - прошелестел Аид мысленно. В руке у него саквояж, в нем папка с документами и завернутые в бумагу артефакты.
        Бросив на скрюченного приступом паники Охра последний взгляд, я поспешила вслед за уползающим в сторону двери хвостом темной мантии.
        - Ты!..
        - Да. Я!
        Говорили мы уже на улице, за кустами.
        - Что ты с ним сделал?
        - А ты печешься об этом уроде?
        Аид был не просто зол, он был в бешенстве. Оказывается, только что невидимая гильотина с рассекающим свистом прошлась в миллиметре от головы Эдима. Но, хвала богам, эту пустую голову не отсекла. Пока.
        - Он просто молодой дурак…
        - Знаешь, сколько таких попыток оправдать тупость я слышу каждый день? - Никогда на моей памяти желваки Санары не напрягались так сильно. - Он прикасался к тебе. К моей жене!
        Под слоем света в глазах Аида плескалась тьма. Очень опасная, почти бесконтрольная.
        Беда.
        Следующий вопрос я даже задать боялась.
        - Какой приговор ты ему вынес?
        - За прелюбодеяние?
        - Несостоявшееся…
        Человек, стоящий напротив, был моим мужем, и ему не нравились поправки меня-адвоката в защиту Охра.
        - Сообщил, что его мужская сила будет отказывать ему всякий раз, стоит ему приблизиться к женщине без любви.
        Шах и мат. Он Эдима морально убил, потому что на настоящую искреннюю любовь Охр практически неспособен. Шанс один на миллион.
        - Видишь, - шелестел Аид тем временем, - я даже не был жесток. Лишь справедлив.
        Он был справедлив, не поспоришь. Вот только парню за дверью, на которого, ввиду яркой мужественной внешности, залипали десятки девиц в день, это уже не поможет.
        - Я могла бы сама сделать его импотентом… Не стоило тебе…
        - Это тебе не стоит тратить потенциал на мудаков. Вообще не стоит его тратить!
        И тьма плеснула наружу.
        Я успела положить руки на щеки Санары и приказать:
        - Смотри на меня. Смотри!
        Она ударила в меня - черная волна. Как вихрь от эпицентра бомбы, как цунами - влилась в меня, как в бомбоубежище, грохнула о бетонные стены, плеснула под потолок. Накренилась палуба невидимого корабля, заскрипел трюм, мир вокруг поплыл ощутимо.
        - Смотри… Мне она ничего не сделает!
        Ему хотелось дробить, крушить, сминать кулаками шеи. Вырывать с корнем деревья, обращать в пепел дома, хотелось крови. Если бы меня не было сейчас рядом, Санара вернулся бы в дом, обратил бы Охра в дерьмо макаки, смешал бы с землей, затоптал бы малейший след врага.
        - Я тут, - шептала я, - я здесь… я здесь…
        Влившаяся в меня тьма кипела, бесновалась, но ударная волна шла на спад. Злость Аида страшна, а сейчас он был в ярости дважды. Потому что я защищала идиота… и потому что в любой момент могла исчезнуть с Аддара, потратив лишнюю каплю ресурса. Нет ничего страшнее напуганного и наделенного властью человека. Это все равно, что боеголовка, заряженная тратонием, со сбитым механизмом завода.
        Гнев медленно испарялся, гас и утихал. Постепенно перестал крениться мир; Санара брал себя в руки. Еще не остыл, но хотя бы выпустил из рук желание убивать.
        - Жалеешь, что связалась со мной?
        Спросил, когда смог разжать челюсти.
        - Ни капли.
        - Я предупреждал, что ревнив.
        Ревнивый Верховный Судья - крайне неприятное сочетание для всей мужской части населения Аддара.
        - Ты прекрасен.
        В моих глазах он видел отражение своей тьмы. И еще любовь - бесконечную, плюющую на такие мелочи, как чья-то ревность или тьма. Ну наказал Охра, значит, наказал. Сейчас мне хотелось другого - близости.
        - Пойдем ко мне?
        Я все еще обнимала ладонями его лицо; в прояснившихся зелено-голубых глазах качнулась досада.
        - Не могу. Я должен вернуться в Бедикен, разобраться с делами. Приду вечером.
        - Хорошо.
        Пришлось его отпустить.
        (Christian Reindl feat. Ruuth - When It's Over)
        Все тот же океан за окном - он будет бесноваться здесь и тогда, когда я уйду. Кто-то другой купит этот дом, начнет выходить утром на балкон с чашкой чая или кофе, восхищаться и любоваться видом. Я не обжилась здесь, попросту не могла, потому как ощущала себя временным гостем - на Аддаре, где угодно. Так просто и даже не грустно.
        Теперь складывала цветные порошки обратно в баночки - кристаллы мне больше не нужны. Рисунок руны в голове, его, когда придет время, потребуется насытить только долговечностью. Остальное соединилось, и чем дольше я вертела в мыслях образ символа счастья, тем определеннее, завершеннее и четче он становился. Доходил до идеала, как структура нового мира, подсвеченного светом первородной материи.
        Сегодня мне вдруг стало ясно, что мое пребывание здесь ограничено не столько недолговечным человеческим ресурсом, сколько завершенностью неких дел. И они почти завершились. Я чувствовала это, как призрак, уже норовящий выскользнуть за ставшую зыбкой грань. Свобода манила Элео; человек внутри меня держался за жизнь среди людей. Мне хотелось Аида, много Аида… Наших объятий, касаний, дней и лет. Если мне чего-то не будет хватать, где бы я ни была и куда бы ни направилась, так это его.
        (Brand X Music - Lost Pilot)
        До вечера я планировала поспать - заметила, что во сне мой запас сил быстро и равномерно накапливается. А для бурной ночи, на которую я сегодня рассчитывала, полный бак топлива - то, что нужно.
        Но поспать мне не дали.
        Что-то неизвестное выдернуло меня из дремы, что-то чужеродное, тревожное. Глаза я открыла вроде бы в своем доме, а будто и нет. Почти сразу определила - частота привычного мира сдвинулась. Да, я все еще в Энфоре, в особняке, который когда-то купила, но там, где я сейчас находилась, больше не было людей. Совсем. Ни одного человека никогда не рождалось и не умирало, от строений остались лишь очертания; улицы погружены в искусственный сумрак.
        Параллельное пространство. И выбило меня сюда что-то извне.
        Кто-то.
        Мне пришлось стать больше, выше, много выше, вытянуться тенью на десятки метров к облакам, чтобы понять, что происходит.
        Провидец…
        Его рук дело. Этот факт удалось определить почти сразу, стоило обнаружить серый свет поискового маяка, исходящий из окон королевского замка.
        Меня искали. Конечно.
        А искать единственное живое существо там, где все мертво, куда проще, нежели в привычном, бурлящем энергиями мире людей.
        Чародей силен. Этот факт неприятно удивил. Смог сдвинуть Элео-часть в параллельный мир, а теперь пытался засечь ее местоположение.
        Но допустить этого нельзя.
        «Сволочь, вот кто тратит мой бесценный ресурс…» Пришлось моментально прокрутить в голове множество вариантов от нападения до защиты. Найти то, что минимизировало бы мои потери, потому как, если сейчас вложусь по полной и уничтожу врага, скорее всего, растаю сама, соскользну за грань и более не смогу вернуться на Аддар. Итак, что проще и надежнее всего? Купол невидимости? Сколько продлится действие самого сильного поискового заклятья - десять минут, пятнадцать? Ответ моей интуиции дали Элементалы - размножиться. Разбросать свои тени по Энфоре в количестве нескольких штук, и Чародей собьется. Когда отыщет одну, а после вторую, третью, лопнет с натуги - никаких его сил не хватит, чтобы на этой частоте просидеть долго, пытаясь отличить подделку от оригинала.
        Сказано - сделано.
        Теперь Софос мне казался картой, на которой мы вдвоем играли в войну. Мрачноватой, сумеречной, почти потусторонней. Фигура моя разделилась на пять черных сгустков, расползлась по острову в разных направлениях; оригинальная я обратилась туманом, принялась ждать.
        Спустя секунд пятнадцать луч Чародея наткнулся на первую тень, замер - радость провидца я чувствовала сквозь расстояние. После обитатель замка почуял подвох, принялся искать дальше. Наткнулся на второй сгусток, на третий. После его формула поиска спеклась - не хватило сил удерживать внимание на нескольких находках сразу, ведь маг рассчитывал обнаружить только одну.
        Натужные пара секунд, и меня вынесло обратно в привычный мир сквозь невидимую перегородку. Как из-под воды на поверхность, туда, где мир яркий, плотный, настоящий. За окном тоже сгущались сумерки, но на этот раз синие и красивые. Обрела былые цвета моя спальня, крышу более не пробивала моя вытянувшаяся к небу шея.
        Вот, значит, как.
        В руки Провидцу попали сотворенные мной вещи, он попытался взять след. Почти удачно.
        Занимательно.
        Я свесила ноги с постели; сколько же ему лет, если он настолько далеко продвинулся в знании заклятий? И плохо не то, что он мой враг, или что у меня вообще есть «враги» - я уже давно никого таковыми не рассматривала, - но вдруг появился некто, способный вынудить меня обращаться в Элео чаще, чем мне того хотелось.
        Нужно что-то придумать. Если я исчезну раньше времени, Аид будет в ярости.
        Собственно, я тоже этому факту не порадуюсь. Люблю быть режиссером собственной жизни, и второй мне не нужен.
        Зная, что на вторую поисковую попытку Чародей решится не скоро - я интуитивно понимала, сколько сил он потратил на первую, - я выдохнула. Задумчивая, отправилась на кухню заваривать чай.
        Но заставил замереть с чашкой в руке прозвучавший дверной звонок.
        Аид?
        Голова, после недолгого сна и посещения параллельного мира, чугунная. Проще увидеть гостя глазами, нежели пытаться определить его личность дистанционно.
        Спуск по лестнице на первый этаж; за стеклом снаружи тень - ниже Санары, не такая массивная.
        Я отперла.
        На крыльце стояла Юния.
        (Veronica Bravo, Indigo Hearts - Circumstance)
        - Можно?
        - Проходи.
        Ее вид нерешительный; я же впервые ощутила, что гость не вовремя. Не сейчас, когда Эдим такой, когда учить ее соблазнять его - все равно что затягивать веревку ему на шее.
        Она опустилась на кресло в гостиной. Впервые на удивление спокойная, решительная, хоть и робкая снаружи.
        - Я не помешала?
        Сложно сказать, когда ты ждешь одного человека и заодно занят мыслями о том, как обезвредить главного мага Энфоры.
        «Пришла для того, чтобы обвинить меня в случившемся?» Но обвинительных эмоций в ней нет, я бы учуяла с порога. Хочет просить, чтобы я пообщалась с Аидом по поводу отмены приговора? По лицу не прочитать, проще дождаться слов.
        - У меня есть немного свободного времени. Желаешь пообщаться про Эдима?
        Она молчала. Молодая, похожая на студентку, аккуратная. Не дождавшись ответа, я спросила:
        - Винишь меня?
        - Нет, что вы.
        А в воздухе: «Он заслужил». Любопытно.
        - Хочешь через меня обжаловать приговор?
        - Нет.
        Это слово вырвалось из нее быстрее, чем Юния успела подумать. Тут, вероятно, если ты человек вежливый и заботливый, стоило бы сказать «да», но ее личные интересы сейчас преобладали.
        - Тогда зачем ты здесь? Чтобы я учила тебя, как соблазнить того, кто…
        Я не закончила фразу. Не желала говорить вслух ни про импотенцию, ни про висячий орган того, у кого он вечно стоял.
        - Я знаю, что сказал ему Судья, я слышала. Он… приговорил Эдима… справедливо.
        Вот как?
        А дочь Майи оказалась далеко не так примитивна и проста, я бы даже сказала дальновидна.
        - Я хочу попросить вас… научить меня… Нет, не соблазнению, но… если это возможно, как почувствовать себя более… красивой.
        «Если я буду красивой для себя, то ведь и для него? А ему сейчас нужен кто-то рядом. В момент, когда он беспомощен, когда пол под ногами разрушился». Ни привычной жизни, ни поведения. Как быть тому, кто с помощью внешности и наглости укладывал в койку по несколько девиц в неделю, а теперь сдулся?
        Аид однозначно знал, куда давить. Сегодня Охру, наверное, кажется, что лучше бы его вообще убили.
        - Думаешь, он сможет научиться любить?
        - Кто знает. Я хочу… попробовать… ему помочь.
        «Просто быть рядом».
        Широкая душа и неунывающая любовь. Юния обладала упорством и неумолимо шла к цели.
        «А может, у нее получится?» - вдруг подумала я. Может, все к лучшему? Она всегда мечтала единолично обладать телом и сердцем Эдима, а тому неплохо бы постичь, что помимо сексуальных утех существуют удовольствия тонкого порядка.
        Что ж, ко мне обратились с адекватной просьбой. Я когда-то сама приглашала этого человека к себе, обещала «консультацию».
        - Хорошо, - отозвалась я после размышлений, - я научу тебя чувствовать себя по-другому, красивой. Но не сегодня. Жду кое-кого.
        Юния всполошилась в кресле, каким-то образом уловила, что ждут в этом доме Верховного Судью, а две встречи с ним в день для обычного человека - перебор.
        - Да, да, я тогда… пойду. Вы мне позвоните, как будет время.
        - Позвоню.
        Ей хватило моего слова, чтобы вздохнуть с облегчением.
        Она действительно любила его, этого жгучего черноглазого красавца, временно «обездвиженного». Кто знает, возможно, у нее выйдет его расколдовать. И старый Кион понянчит таких же смуглых, как их отец, черноглазых правнучков.
        - Спасибо, - Юния обернулась на пороге и почему-то вновь напомнила мне меня во времена «Леа». Прекрасно, когда у тебя есть цель, дарящая крылья. У дочери Майи она была.
        - Пока не за что. Потом.
        «Когда помогу».
        Ушла гостья по дорожке, теряющейся в сумраке. Энфору укрыл плотный вечер.
        Глава 14
        Он пришел вовремя.
        Тот, кого любишь, всегда приходит вовремя, потому что в любой момент времени, независимо от положения стрелок на часах, ты рад этого человека видеть.
        - Привет.
        Я обняла его, пахнущего каменной тюремной кладкой, деревом собственного стола в кабинете и усталостью. Трудный день, долгий. Ничего, усталость мы снимем, напряжение тоже - впереди хороший вечер.
        - Входи.
        Аид рассматривал холл с удивлением и интересом, внутри он еще ни разу не был.
        - Правильная жена кормит ужином, но у меня пустой холодильник, извини.
        С тех пор как вернулась на Аддар, я не готовила, не ходила по магазинам за продуктами, я вообще забыла о большей части присущих людям дел.
        - Я не голоден, все в порядке.
        Растворилась на моих глазах мантия, явила взгляду джинсы и голубую рубашку, похожую на ту, в которой я когда-то в прошлом встретила Судью на лавке у цветочного магазина.
        - Алкоголь?
        - Лучше не надо. Я и трезвый-то не особенно стабилен, ты видела.
        Поразительно красивой мне казалась даже кривоватая ухмылка на жестком лице. Я не стала упоминать о том, что мне на самом деле нежелательно пить тоже - в прошлый раз это закончилось скоростным полетом над поездом, разгромом наркодилерской шайки и украденной короной.
        - Тогда чай, кофе?
        Мне достался долгий взгляд, состоящий на девяносто процентов из нежности и на десять из беспокойной тоски, тот самый, каким Санара всегда пытался запомнить мои черты, впитать их в себя. Когда-нибудь я вытравлю из него страх и необходимость кого-то запомнить заранее. Не сейчас, понятное дело, и без понятия как. Однажды пойму.
        - От чая бы я не отказался. Горячего, с байманским листом.
        - Такой есть, сейчас заварю.
        Я повела гостя на кухню.
        Чаев на моих полках действительно хватало. Не потому, что я корзинами его закупала, но потому, что он прилагался вместе с виллой на Цветных Скалах. Бонус от риелтора, я полагаю. Нашелся и с байманским листом - крепкий, пахучий.
        Пока я наливала воду в чайник, Аид рассматривал просторную кухню. Оглядел совмещенную с ней огромную гостиную, скользнул взглядом по барной стойке, пышным диванам перед телевизором и дизайнерским деревянным потолочным балкам. Уже по его глазам я поняла, что задался он вполне очевидным вопросом - сколько все это стоит?
        - Можно тебя спросить?
        Улыбку я спрятала, сделав вид, что всецело занята приготовлением чая.
        - Конечно.
        - Когда ты прибыла на Аддар… у тебя ведь ничего не было?
        - Ничего. Даже одежды.
        Сказала раньше, чем подумала о том, что не стоило. Еще один эпизод ревности сегодня будет уже лишним.
        - И появилась ты…
        - На городском пляже. В пустынной его части.
        - А где ты взяла… все? Каким образом?
        «Одежду, деньги, дом».
        Шуршала блестящим целлофаном я долго, пыталась теперь мысленно извернуться. Однако изворачиваться мне не хотелось, поэтому ответила честно.
        - Не уверена, что ты порадуешься этой правде. Что она вообще тебе нужна.
        Санара помолчал. Отозвался долгую паузу спустя.
        - Нужна. Если на пути моего понимания тебя встанет некое неприятие, то мне с ним и разбираться. Не хочу, чтобы это влияло на честность твоих ответов.
        Для меня честные ответы - пустяк. А его желание преодолеть ради нашего взаимопонимания еще пару своих комплексов есть не что иное, как показатель очень глубокой любви. Хоть будет ему и непросто в этом новом «принятии».
        - Ладно, хорошо. Одежду мне дал незнакомый парень. Увидев меня голую, он очень смутился, подошел, чтобы узнать, не случилось ли со мной беды. Когда понял, что все в порядке, отдал майку и ушел. Шлепки я нашла на пляже.
        Намеренно упущенные мной детали в виде вопроса, а не хотел ли тот незнакомец подержаться за мою грудь, пытливо ковырялись цепким взглядом Аида, но моя решимость о них умолчать оказалась крепче.
        - Думаю, полюбоваться тобой он все же успел.
        Почему-то сдержанная ревность Аида заводила. Она была черной, сильной и пытающейся меня от всего и всех защитить. Закрыть, укутать, сберечь, а после втихаря наслаждаться единоличным владением. Забавная вещь с точки зрения Элео, опасная штука с точки зрения человека. Меня она, однако, не пугала.
        - Успел. А еще он успел как следует перепугаться. Потому что глаза мои на тот момент постоянно менялись. Их цвет, я имею в виду.
        - А почему так происходило?
        - Потому что в моем сознании моя внешность не являлась чем-то зафиксированным. Как выглядеть, я выбрала чуть позже, когда впервые взглянула на себя в зеркало. Тогда и увидела плавающий цвет радужки.
        Неспешно закипал чайник; ждала кипятка лежащая на дне стаканов заварка.
        - А этот дом?
        Тут сложнее.
        - Этот дом купил мне какой-то банкир…
        Звучал мой ответ, наверное, очень двояко. Но хвала Санаре, он действительно теперь пытался обуздывать чувства быстрее, чем они брали над его логикой верх.
        - Какой-то?
        - Да. Первый попавшийся. Я поняла, что у этого человека есть деньги, села к нему в машину и внушила мысль о том, что я его внебрачная дочь.
        - То есть… ты его шантажировала?
        - Э-э-э, это выглядело спокойнее, теплее. Я вызвала в нем желание помочь кому-то родному.
        Тишина могильной плиты.
        - И он дал тебе денег?
        - Да. У него не было столько наличности, пришлось сходить в банк, обналичить чек.
        Слушать подобный рассказ для Санары - Верховного Судьи - было все равно, что брататься в притоне с вонючими бандюками. Заверять их в том, что они ему «кореша» и «братаны», что он давно один из них. «Зуб даю, мужики!»
        В общем, я сыпала белоснежный бисер перед тем, в ком его блеск мог вызвать резкую неадекватную реакцию. Аид же просто молчал.
        - А после ты вышла из машины, зашла в первое попавшееся риелторское агентство и купила дом?
        - Все так. Только до того, как выйти из машины, я своего дарителя вылечила. Посчитала, что так правильно.
        - Вылечила от чего?
        - От эмфиземы легких на последней стадии. Банкиру оставался в лучшем случае год, и то - год очень сложный. А у него жена, дети. Теперь он будет жить долго.
        Взгляд Санары менялся. Где-то трескался лед, куда-то заливалась вода, где-то перекраивалось понимание о том, что мир не всегда черно-белый, есть градиенты. И много.
        - То есть, ты его отблагодарила?
        Я лишь пожала плечами. Интересно было наблюдать, как в ком-то рушатся стереотипы. А когда они ломаются в Верховном Судье…
        Спустя несколько мгновений удивленный взгляд сменился насмешливым, теплым.
        - То есть Леа осталась Леа.
        Я улыбнулась. Принялась разливать воду в стаканы; сразу же разбухли, всплыли на поверхность листья.
        - И денег тебе хватает до сих пор?
        - Все так.
        В последнем вопросе ни холода, ни упрека, лишь констатация факта. Санара принял мои действия, принял как есть, не пытаясь судить - знал бы он, какой шаг вперед только что сделал, сам о том не подозревая.
        - Ты видел сегодня Аэлу?
        - Девочку в доме Иннара? Да, мне ее показали.
        - Она внебрачная дочь среднего Короля. Ру… Забыла имя…
        - Рутана.
        - Да, его. Думаю, ты сам поймешь, что с этой информацией делать.
        Аид потер подбородок.
        - Разберусь.
        Я подвинула ему один из стаканов.
        - Хорошо. - Мне было важно передать, остальное за ним.
        Свой чай я разбавила холодной водой, никогда не любила глотать кипяток; Аид рассматривал опускающуюся теперь на дно заварку, о чем-то думал.
        Мой взгляд упал на стол в гостиной, где еще недавно стояли порошки. В уме всплыла опасная тема, скользкая, но ее тоже нужно было когда-то начать.
        - Я… закончила с созданием руны.
        - Той, которую хочешь подвесить над островом?
        - Да.
        Удивительные зелено-голубые глаза смотрели непонятно, будто их завесила изнутри ширма.
        - Я как раз хотел с тобой об этом поговорить. Об этом твоем… желании. Ты действительно веришь, что это хорошая идея - навязывать счастье?
        Мои брови приподнялись вверх. Аид пояснил.
        - Ты умна, как человек. Элео, насколько я понял, вообще отказываются вмешиваться в процессы навязывания кому-либо чувств. Они уже… как ответы на все вопросы. Им бы и в голову не пришло.
        Он был прав. Мое желание сделать этот остров теплее было исключительно человеческим. И взялось оно лишь оттого, что здесь до сих пор жили дорогие мне люди, моя семья. А я скоро буду вынуждена уйти, оставив их навсегда. Хотелось сделать хоть что-то. И вопрос Санары был, в общем-то, правомерным.
        - Ты просто недопонял.
        - Объясни.
        - Я ничего не собираюсь никому этой руной навязывать. Ее свет будет маяком для тех, кто ищет в этой жизни тепло. Путеводной звездой, лучом, напоминанием. Тот, кто ищет счастье, кто уже на пути к нему, достигнет цели легче и проще. А люди, предпочитающие быть несчастными, ими и останутся. Руна не изменит их восприятия.
        - Тогда… в чем ее назначение? Можешь пояснить так, чтобы я понял?
        Я задумалась, подыскивая слова.
        - Она будет… обнимать. Душу. Не знаю, как еще точнее. Освещать темные и холодные уголки в сердце, греть, вести к свету, помогать разгонять тучи в настроении. То есть, если ты думаешь, что под ее воздействием все жители острова в принудительной форме станут дебильными счастливыми идиотами, это не так.
        Не знаю, какое слово рассмешило Судью, но теперь он улыбался.
        - Точно. Леа осталась Леа…
        Я даже смутилась.
        - Почему ты так говоришь?
        - Потому что. - Улыбающиеся глаза Аида - это произведение искусства, шедевр из теплых драгоценных камней и озеро, в которое хочется нырнуть. - Ты всегда мечтала сделать что-нибудь великое. Запомниться.
        - Неправда.
        - Правда.
        - Мечтала совершить прорыв, подвиг. Стать тем, кто сделает жизнь людей, живущих рядом, лучше.
        «Насыщеннее, интереснее, ярче. А еще красивее, легче, теплее, безмятежнее. Правда».
        - Потому и рвалась расшифровать алфавит.
        - Все равно не расшифровала.
        Мы сидели на этой кухне совсем другими - тот же актерский состав, но уже из совершенно другого кино.
        - Зато сделаешь великое дело теперь…
        - Даешь на это добро?
        «Кажется, я стал одним из тех сентиментальных дураков, кто на все теперь даст тебе добро», - вот о чем сказал его взгляд. Меня же грели его поддержка и одобрение.
        Незаметно закончился чай. Действительно ароматный, хоть и крепкий, я даже пожалела, что раньше его не заваривала.
        - Знаешь, я целый день мечтала совершить кое-что…
        - Что?
        - Э-э-э… простое, совершенно не великое. Я бы даже сказала… пошлое и почти низменное.
        В глазах напротив застыли искорки смеха.
        - Расскажешь?
        - Встань, пожалуйста… - и потянула его со стула за руку. Дождалась, пока Аид поднимется, отвела на пару шагов от стола, попросила. - Теперь «прояви» мантию.
        - Зачем?
        «Не насмотрелась еще на меня в ней?»
        - Еще не насмотрелась. Ты меня в ней… возбуждаешь.
        «Шутишь?»
        А глаза Санары серьезные. Они всегда такими становились, когда я говорила комплименты. Судья, как никем не глаженый пес, всегда проверял, действительно ли протянутая рука хочет его зачем-то погладить.
        - Верни мантию, - настаивала я.
        Она стала появляться поверх штатской одежды - плотная, темная, тяжелая. С вензелями, нагрудным знаком, вышивкой. Возвращалась вместе с ней к Аиду будоражащая суровость; сверкнула у горла булавка с инициалами, затрещали вдалеке свечи…
        - Всегда хотела это увидеть, - прошептала я, захваченная предвкушением того, что вскоре случится. Стала опускаться на колени.
        - Что? - Санара сглотнул. Он уже понимал, что грядет впечатление из ряда вон.
        - Как он торчит… промеж этих тяжелых створок балахона. Твой возбужденный, безумно привлекательный член.
        Сверху выдохнули медленно, с перерывами, судорожно.
        - Ты еще… монашескую одежду себе сооруди, чтобы я окончательно ощутил себя… извращенцем.
        - Легко, - промурчала я, разбираясь с ширинкой, которая из-за выпуклого под ней органа казалась круглой.
        - Нова…
        - Да?
        Он вынырнул из складок, как я и предполагала, - большой, красивый и подрагивающий. Одуряющий контраст со строгой мантией - Судья с голым… даже слова подобрать не сумела произведению искусства, созданному этому мужчине природой.
        - Одежду монашки?
        - Нет…
        Он запомнит этот момент. Надолго. Навсегда. Даже собственная мантия перестанет казаться рабочим инструментом, скорее, антуражем игры. Сильно возбуждающим антуражем.
        Больше я ничего не позволила ему сказать, лишь раскрыла свои горячие губы, чтобы погрузить головку в рот.
        (Annie - Corridors of Time)
        Санара точно не был Кевином…
        Последний считал половой акт процессом, стремящимся к завершению, к самой яркой его части. Прелюдии нужны, но не важны, часть набора оборотов обязательна для того, чтобы достичь финала.
        Аид же считал все части яркими. В нем не было стремления проскакать по этапам совершения действа любви, как по классикам, лишь бы занять «солнышко»; каждый процесс был важен и уникален. Если поцелуй, то такой, чтобы дрожать от момента касания губ, от запаха кожи, мучительно не желать разъединения. Если дорожка по шее языком, то такая, чтобы судорогой от нежности свело все тело, если любить сосок на груди, то, как шедевр, прекраснее которого нет. И потому не важно, где у процесса начало или конец - одна томительная ласка перетекала в другую, третью, четвертую, бесконечную. Погружение в лоно, как подвид искусства, где ловится каждый вздох, впитывается каждая мелкая судорога - движение внутри ради движения, ради бесконечного кайфа, а не финала. И не поймешь, что ярче - россыпь судорог оргазма или же то, что к нему подводило…
        Эта ночь стала особенно нежной, иступленной. Мы лежали обнявшись, моя голова на его плече; Санара умиротворен. Застывший посреди вселенной момент, породивший свой собственный мирок, где счастливы двое. Даже у ночи больше не было ни начала, ни конца, лишь эта секунда, где под моей ладонью ровно билось сердце, а стены спальни пропитались золотыми всполохами любви.
        Аид впервые не боялся, наверное, устал. Размяк в моменте, плыл по нему неслышно, просто жил. Дышал, обнимал, пропитывался теплом и тишиной.
        Я приподнялась на локте, легла подбородком ему на грудь - мои волосы гладили пальцы. Расслабленный мужчина, красивый, терпкий, желанный в любом состоянии. И эти глаза…
        - Ты очень красивый, - прошептала тихо. - Очень.
        В его взгляде можно было тонуть, как в теплом бархатном тоннеле.
        - Красивый, когда мягкий и когда жесткий. Напряженный или задумавшийся, красивый, когда злишься, когда улыбаешься, подписываешь свои бумаги и когда пьешь чай на моей кухне.
        Он пропитывался моими словами, как кекс патокой - опустились заслоны, раскрошились баррикады. Теперь он слушал и слышал, знал, что мои слова - правда. Это бесконечно приятно - чувствовать, как то, что ты говоришь, достигает мягкого центра души, отзывается в ней волшебными звездами.
        - Мне никто этого раньше не говорил. Таких слов.
        «Наверное, я красив лишь для тебя».
        - Ну и дуры, - подытожила я легко. - Будь в них меньше страха, они бы заметили. Что твое лицо идеально, а цвет глаз изумителен. Насколько ты привлекателен, развит физически…
        Я подумала и добавила: «Залипателен». Другого слова попросту не нашлось.
        Теперь Санара улыбался не столько губами, сколько глазами.
        - Знаешь ли ты, что каждым своим словом подписываешь бумагу, в которой написано, что ты только моя?
        Я притворно нахмурилась.
        - Я думала, что уже давно ее подписала.
        Он улыбнулся. Так красиво, как улыбаются только свободные, легкие и очень счастливые люди. Исчезли все морщины и тяжесть из ауры; распахнутые створки сердца пропускали наружу лучи внутреннего солнца.
        - Иди сюда…
        Меня обняли, как обнимают самую любимую и желанную плюшевую игрушку, которую никогда-никогда не выпускают из рук и без которой не ложатся спать.
        Санара прикрыл глаза. Замерло вокруг нас время.
        (Kati Ran feat. Borgar Magnason, Gaahls Wyrd - Unnr | MINDBEACH)
        Мы почти задремали, когда постороннее касание вывело меня из сна на поверхность.
        Провидец? Я прислушалась к себе - сенсоры опасности спокойны. Ложная тревога?
        Сон, однако, больше не шел. Я поворочалась и поняла, что Аид еще не спит, о чем-то думает. Тему эту начинать не хотелось - не здесь, и не сейчас, - но другого шанса могло не представиться.
        - Аид…
        - Да?
        - Ты когда-нибудь видел Чародея?
        «Не ночью он будет помянут», - прошелестело в поле Санары, и почти сразу потемнело от его колыхнувшегося настроения в комнате.
        - Видел однажды. Давно. Мне было семнадцать, меня представили ему во дворце, как и остальных ребят, в которых он обнаружил судейский дар.
        - Он силен?
        Что-то тревожило меня, что-то неопределенное.
        - Вероятно. Я не мог тогда оценить наверняка, а после лицом к лицу с ним не встречался. Знаю только, что вокруг него выстроены барьеры из защитных заклинаний. Он снимает их только для тех, с кем самолично выбирает встречаться.
        «Я в их число не вхожу».
        - Почему ты спрашиваешь?
        Я поерзала.
        - Он искал меня сегодня. - Аид быстро индевел, возвращался в рабочий режим. Мне этого не хотелось, и я постаралась успокоить: - Не нашел, я сбила его с толку, разбросала по острову своих двойников, а сил на то, чтобы отличить правильного, у него не хватило.
        - Уверена?
        - Да.
        «Просто пришлось потратиться».
        Санара догадывался об этом сам.
        - Нам бы выдвинуться к семнадцатому острову. Не ждать.
        Тишина.
        - Выждать сколько-то придется.
        - Почему?
        - Потому что если мы сделаем это завтра, и он все-таки возьмет твой след, то получит бесценные координаты. Кто знает, кому он о них доложит? Сведения, даже такие важные, поверь моей практике, расходятся быстро. А после ищи-свищи всех «знающих».
        Вроде бы логично, но…
        - У меня, - слова приходилось выталкивать наружу с неохотой, - может быть не так много времени, как мне казалось.
        Аид посуровел.
        - Несколько дней у тебя есть? Я возьму его. Но для этого сначала придется провести несколько дознаний, чтобы владельцы заговоренных амулетов указали на Провидца, после подать прошение - намерение просканировать душу придворного мага на предмет греха. Если высшая судебная комиссия даст ход делу, назначат проверку Зеркалом…
        Долго.
        - …я буду торопить все процессы, настою на важности спешки. Меня послушают. С дознаниями начну с самого утра.
        Все равно долго. Дела королевской важности спешно не делаются, особенно такие, в которых один из главных придворных чинов может потерять теплое насиженное место.
        - Он ведь рядом с ними давно? С королями?
        - Давно. Еще их дед его помнил.
        - Значит, просто не будет. Он использует все силы, чтобы затормозить процесс.
        «Мое время утечет впустую».
        Аид почти физически страдал, чувствуя мое несогласие и дискомфорт.
        - Нова, я могу пойти к нему сейчас. Проломить все защитные барьеры - моих сил хватит, - взять за горло, выпотрошить и вынести приговор. Проблема в другом: без проверки Зеркалом любой вердикт в сторону мага сочтут недействительным. Мои слова и документ отменят, меня самого снимут с должности и определят лицом, нарушившим полномочия. А для Верховного Судьи…
        Это катастрофические процессы. На уши встанут Короли, все придворные, арбитражная комиссия, высшая судейская палата и, конечно, пресса. Нет, Санара не боялся потерять ни власть, ни чин, но для чего производить действия впустую?
        «Убить его?»
        Он услышал мои слишком громкие мысли.
        - Все не так просто, не с Провидцем. Только после Суда у него изымается амулет силы, а это мощный камень…
        - Ты можешь пострадать?
        - Много чего может пострадать, если неосторожно.
        Я поняла. Душить Чародея Санаре не имело смысла, если только мне. Однако мысль о том, чтобы распыляться сейчас, ощущалась неверной. Аид когда-то очень правильно выразился - я идеальное оружие, я могу располовинить любого и через секунду забыть об этом, но какую часть оставшегося ресурса я убью на то, чтобы обезвредить магический камень?
        Странная ситуация: действовать нельзя. Ждать тоже. Если только на семнадцатый в одиночку…
        - Ты ведь об этом не думаешь?
        Аид чувствовал меня, как себя. Сейчас не столько обнимал, сколько держал - мышцы его руки казались стальными.
        - Я кручу в голове все варианты.
        Он долго искал слова, но так и не нашел их. Он и Леа-то когда-то убедить не смог, а уж смесь Леа с Элео - заведомо проигрышный вариант.
        - Пожалуйста, - попросил напряженно, - давай действовать по порядку. Дай мне три дня. Договорились?
        - Договорились.
        Три дня у него будет. У меня, скорее всего, нет.
        - Так мы договорились? По порядку.
        - Договорились.
        Мой ответ вышел тихим, почти неслышным.
        Конечно «по порядку», только так и никак иначе. Я не стала упоминать о том, что он у каждого свой - этот порядок.
        И напрягаться своему спутнику больше не позволила. Накрыла мягкой золотой ладонью ум, укутала в тепло, принудительно расслабила.
        - Спи, - прошептала тихо, - хорошая ночь. Поговорим… утром.
        Почувствовала, как уходит из мышц сталь, а из головы жужжание электрических проводов.
        - Спи мой хороший…
        В другой момент Аид бы почувствовал подвох, поднялся бы, забыл о сне, но не теперь. Я незаметно блокировала тревожные импульсы его нервных окончаний, посылала в мозг сигнал «все хорошо, мы договорились».
        Все случится вовремя, все случится правильно.
        Моя человеческая тревога наслоилась на безмятежность Элео, как грязевая пленка на белые волны.
        Я прикрыла веки, мне тоже нужно поспать.
        Глава 15
        Бедикен.
        (Supreme Devices - Outbreak)
        - …извольте, Ваше Благородие, ну какая в ней сила - обычная булавка…
        Судья молчал. Хорту Ридосу он казался тараном. Тараном, взведенным до предела, и если одно неверное слово, механизм щелкнет и бревно полетит на Хорта. Размажет его о стену, даже кишок не останется.
        - Ложь я чую мгновенно. Не зли!
        Ридос путался в коридоре из белых глаз, чувствовал удушье и понимал, что пол из-под ног уходит, не понимал только - как такое случилось? Чтобы его на рассвете, да сразу в тюрьму, на допрос, к Верховному. Ведь Хорт нигде не просчитывался. Да, возможно, он не идеален, низкоросл, например, но умён. Про булавку не говорил никому: ни брату, когда тот допытывался, каким образом всего за два месяца на двести процентов выросли прибыли, ни жене, которая истерику устроила, просила украшение подарить. Ридосу проще было переругаться со всей родней, но чтобы хоть слово про амулет?.. Нет, он не идиот, и осторожен был, как надевший ватные ботинки лис в курятнике.
        Проболтаться, кроме него и Чародея, никто не мог. Чародей себя выдавать бы не стал, значит, все обманка, давят наобум, наживую.
        - Обычная булавка, я вам говорю, нет никакой в ней силы. Купил в ювелирном у рынка, хотел супруге подарить.
        Чужой взгляд не позволял ни вдохнуть, ни выдохнуть. Уже сейчас наматывал внутренности Хорта на трос - вращался ротатор невидимого спиннинга. Ридосу делалось все хуже, кажется, сдавало сердце.
        - Я вырву из тебя правду, - сообщил верховный спокойно таким голосом, что допрашиваемый вдруг похолодел изнутри. - Но, если заставишь меня встать и подойти, я вырву ее с куском мяса.
        «Сегодня у меня мало времени, - витало в воздухе. - Сегодня я беспощаден, и на твою никчемную жизнь мне плевать».
        Нервы заключенного сдавали.
        Мог только или он сам, или Чародей. Сам он никому - ни единой живой душе - не болтал. Значит, Провидец. Наверное, выгораживал себя, раз сдал покупателя, разменял пешку в важной игре.
        Хорт чувствовал, как путает мысли болезненно поджавшийся мочевой пузырь. Еще чуть-чуть, и потечет в штаны.
        «Еще чуть-чуть, и ты сегодня на обед домой не вернешься. И на ужин тоже…»
        А стоит ли игра свеч?
        Его мог сдать только Чародей, тогда есть ли смысл выгораживать предателя? Думал, Хорт будет молчать лишь потому, что ему приказали? Да к черту булавку, лучше денежный штраф, общественные работы, даже пара лет тюрьмы лучше, чем то, что случится, если Верховный встанет со стула…
        - Еще минута, и последний шанс для тебя пропадет.
        Надавил на больное равнодушный голос.
        «Собака, - думал Ридос дрожащими мыслями, - это волк, гиена, это стальная машина с клыками, ей все равно».
        Все верно, другой человек не мог стать Верховным Судьей.
        - Хорошо-хорошо! - вдруг заорал он, сорвавшись на фальцет. - Это все он, Чародей, он мне ее продал… Взял дорого, обещал…
        - Уведите, - вдруг бросил человек в капюшоне, потеряв к пленнику всякий интерес, - заставьте изложить все на бумаге, пусть подпишет. Ведите следующего…
        Выходя из камеры, Хорт с изумлением увидел, что в нее уже заводят его старого знакомца - доктора Крачика. А Крачик-то как раз, подвыпив, хвастался однажды камешком, купленным у дворцового мага. Вот же беда… Никого, оказывается, не миновало. И все же для него, Хорта, взгляд белесых глаз позади, теперь доктор будет испытывать на себе «таран».
        Выходя в коридор, Ридос все-таки напустил пару капель в штаны.

* * *
        Аид.
        Они кололись один за другим. Кто-то ругался, кто-то плакал, кто-то, впервые столкнувшись взглядом с Судьей, сразу начинал просить прощения. Аиду было неважно, как получать правду, и все, входившие этим утром в камеру, мгновенно чувствовали его настрой.
        - Чародей…
        - …у Чародея купил…
        - …у него…
        - …придворный маг продал…
        На шестом подписанном признании Санара остановился - хватит, бумаг достаточно. Сегодня же он напишет прошение провести дознание придворного лица, а именно Альруса Садамоса. Прямо сейчас поднимется в кабинет, заполнит нужные документы - делу нужно дать ход немедленно.

* * *
        Нова.
        (Eurielle - City of the Dead)
        Зеркало Души… Оно же Зеркало Справедливости, оно же Озеро Правды - в разные века его называли по-разному. Мощное, заряженное Древними Элео стекло, чью суть пытаться исказить - все равно что снова пытаться выбраться из тюрьмы Магов. Невозможно.
        Кто-то создал этот предмет таким образом, чтобы воздействие извне нейтрализовалось, а внутрь себя вещь не пускала ни человека, ни Элео.
        Чародей пытался, да, и его заклятье висело поверх структуры решетки, как ветхая колышущаяся паутина; Провидец, однако, полагал, что сформировал нечто новое - зеркало великодушно позволило ему заблуждаться.
        Я нашла его во дворце, в самом дальнем коридоре, за огромной запертой дверью. Заброшенный тронный зал, слой пыли толщиной с палец, дорожка из следов дворцового мага, некогда наведавшегося сюда.
        Всюду запустение, мрак, но поверхность стекла, в отличие от старинной потемневшей рамы, идеально чистая, ясная.
        «Будто час назад отлили…»
        Я видела в ней себя. Послойно, многогранно, со всех углов сразу - уму непостижимо. В центре неточный уже, потому как исчезающий силуэт человеческой Леа - угасающий луч. Поверх человека наслоен сильный сияющий абрис - Нова. Она не исчезнет никогда, однажды просто отправится в путешествие. Странная пара: гибрид из ослабевшей до предела девчонки и сущности, чья жизнь не имеет конца.
        «Двое суток, - вдруг поняла я с предельной точностью. - Человек во мне перегорит за двое суток…» Скользнула внутри разбавленная досадой печаль - как мало…
        Зря я надеялась, что смогу здесь помочь. Аиду все-таки придется посмотреться в эту поверхность. И да, он увидит в отражении того, кем является на самом деле - презирающего людей за грехи судью, судью, который когда-то давно осудил в первую очередь самого себя. Сложно. Прежде чем обрести ответ на вопрос, кто же он на самом деле, ему придется пробраться через множество слоев тьмы - раньше бы ни за что, теперь… Теперь у него есть шанс, теперь он другой.
        На себя я смотрела долго. Никогда и нигде не ожидала увидеть отражение сути Леа-Новы - прозрачного призрака, наделенного сверхсилой.
        «Вот я какая…»
        Струился по моей коже силуэт волшебного человека, тот самый свет, который когда-то давно я наблюдала в ночи. Это он, этот свет, оставлял за собой радужный флер, который четырехлетняя девочка тщетно пыталась поймать. Дразнящий сияющий шарф.
        Скоро я разъединюсь вновь.
        - Отрази ему и все хорошее, что в нем есть, - попросила древний артефакт, видящий правду.
        Поверхность потемнела. Потому что растворялась во мраке тронного зала я сама, собираясь двигаться мимо охраны на выход.
        Рябь беспокойства внутри меня самой ощущалась наждачной бумагой. Вреда не наносила, но царапала кожу, отвлекала. Погруженная в мысли о предстоящей Аиду проверке, я не сразу обратила внимание на то, что уже несколько секунд дергает меня за невидимый рукав интуиция - остановись, мол.
        Я замерла.
        Пустой длинный коридор, никого. Тихо, но ходят волнами от сквозняков гобелены на стенах.
        И вдруг почувствовала его - вделанный в каменную кладку камень у самого потолка. Кристалл. На вид - обычный булыжник, на деле - подавляющий волю луч. Интересно… Будучи прозрачной, я начала погружаться во все стены замка сразу - в потолочные балки, на этаж ниже, еще… столовая, гостиная, спальни, куча спален…
        Я отыскала их шестьдесят восемь - магических «подавителей» разной направленности.
        «Так вот ты какой, местный Чародей…»
        Сколько же времени ему понадобилось, чтобы так тщательно себе на пользу оснастить королевское жилище? Амулеты везде: в каменьях люстры бальной залы, в тканных золотыми нитями коврах спален, в инкрустированных фужерах, что подаются на стол ежедневно, даже среди алмазов в обивке парадных плащей…
        Так-так… Пришлось задуматься. Нейтрализовать все это «добро» я могла, но не стала. Составлю Аиду список, пусть приложит к прошению о дознании, использует, как доказательство недобросовестности дворцового служителя, занимающего магический пост. И если Чародей от «клеветы» покупателей заговоренных предметов отбрехаться сможет, то за подобное деяние короли сами назначат ему казнь. Интересно, какими они были, эти три брата, до того как их превратили в ведомых чужими самоцветами кукол? Сколько ж лет они под «облучением»?
        Триала, дворцовые дела и ее подпольные интриги и раньше не казались мне привлекательными, а теперь и вовсе вызывали отторжение.
        Истинная власть не требует себе доказательств, не ищет возвышения за счет унижений и не видит прелести в идее манипулирования.
        Но Провидец пока еще слишком далек от этого понимания.
        Мне же пора на выход. Слишком много дел, а суток осталось всего двое.
        Глава 16
        (Isabela Merced, Danna Paola - Don't Go)
        Дела делами, а обед по расписанию.
        Когда человек забывает делать паузы, наполненные приятными вещами, он превращается в станочника: жмет кнопки, двигает рычаги, знает о том, что плетет ковры, но больше не видит ни их чудесного рисунка, ни мягкости. Не помнит о том, что предназначение любого дела есть наслаждение процессом, а не бег до гроба с надписью: «Когда-нибудь отдохну».
        Кофе здесь подавали чудесный. Пена высокая, плотная, горячая и сладковатая; аромат - хоть в кулон запечатывай.
        Отсюда я и позвонила Юнии, решила порадовать себя двумя вещами - вкусным обедом и продуктивным общением. Когда на том конце отозвались, сообщила, что сейчас - единственный момент, который я смогу ей уделить.
        Она примчалась пятнадцать минут спустя. Все такая же чинная, аккуратная, почти не запыхавшаяся или отчаянно пытающаяся сохранить лицо человека достойного, неспешного. Рамки, рамки, такие, что ее меж них уже почти сплющило.
        - Добрый день!
        На стоящий напротив стул она уселась, предварительно повесив на спинку сумочку, бросила взгляд на меню.
        - Привет. Закажи себе что-нибудь.
        Просьба официанту последовала сразу же, без раздумий:
        - Чай с розовыми бутонами.
        Выбор ее матери. Хороший. Мне же подумалось: «А пробовала ли ты что-то еще? Свое, другое по вкусу?»
        Мой кофе отдавал неуловимым набором специй - щепоткой миндаля, стружкой тропического ореха и чуть-чуть горьким шоколадом. Создатель этого напитка был однозначно увлечен поиском гармоничного сочетания и почти отыскал его. Я оставлю ему подсказку на салфетке с единственным словом «лимана» - он поймет. Пыльца этого цветка сладкая, чуть пряная, с цитрусовой ноткой. Изумительно впишется.
        Юния сидела чинно, как полагалось даме - руки аккуратно сложены на столе, маникюр идеальный, обновленный утром; одно тонкое колечко, чтобы не перегружать образ. Каблук у ботинок средний, чтобы и женственно, и удобно, пиджак светло-серый; выражение на лице дружелюбное - так учила Майя. И оно прилипло к ее дочери, это выражение, как и вежливая доброжелательность, интеллигентность, желание быть правильной и очень полезной.
        - В этом и заключается для тебя «женщина»? - поинтересовалась я без предисловий.
        - В чем?
        Девчонка моргнула, и где-то в глубине ее взгляда мелькнуло смущение.
        - Неважно, - я улыбнулась, - давай без тем издалека, у меня, к сожалению, не так много времени. Расскажи мне, чего ты хочешь? Сформулируй еще раз четко и ясно.
        Моя собеседница открыла рот, как ребенок перед золотой рыбкой, и… закрыла его.
        «Нравиться себе? Нравиться ему? Чтобы все получилось? Чтобы до свадьбы, трое детей, верность до конца…» - она не знала, о чем хотела попросить. Но знала я.
        Принесли чай розоватого оттенка, поставили на стол большую фарфоровую кружку, сито, положили рядом с блюдцем серебряную ложку.
        Долгие беседы-лекции - не мое. Сегодня я буду говорить с ней просто, и не словами, а сразу смыслами, чтобы без фильтрации сразу в сознание, чтобы расшифровывались мгновенными ощущениями. Тогда она уловит наверняка.
        - Итак, кто такая женщина? Настоящая женщина… Хотя бывают ли ненастоящие? Ты пей чай, пей. Просто слушай.
        У нее отчего-то задрожали руки. Бедная девчонка, которой предстоит совершить открытие. Уже совсем скоро, через минуту-две.
        Я же откинулась на спинку стула, нырнула в сладкую мысль, которую собиралась объяснить.
        - Женщина, - покрутила в пальцах почти опустевшую чашку из-под кофе, - это не наличие груди и отверстия между ног, понимаешь? Не особь, способная родить и выкормить потомство. Женщина - это состояние.
        Мои слова потекли в Юнию сверкающей струйкой чувств. Их она запомнит.
        - Настоящая женщина никогда не будет задаваться вопросом о том, сколько в ней килограмм. Достаточно ли она стройная или выпуклая, достаточно ли тонкая у нее талия, идеальной ли формы нос? Состояние женщины - это состояние изначальной идеальности. Точное и ясное знание - во мне прекрасно все: скулы, форма губ, разрез глаз, мочки ушей… У нее могут быть пухлые ляжки, но они чудесны в своей уникальности, родинка на запястье - и она будет считать ее звездным опалом. Худоба? Прекрасно! Выпуклые коленки? Изумительно! Женщина - это невесомость, бесконечное любование собой, игра и не-вопрос.
        Юния забыла про чай - в ее зрачках отражался ткущийся образ. Все верно.
        - Помада, тушь и новая сумочка не делают женщину привлекательнее, но они позволяют ей играть. Балдеть от новых граней своего отражения, перевоплощаться, испытывать опыт бытия - аккуратная, безбашенная, строгая, распущенная, дерзкая… Одежда - повод подчеркнуть настроение, цвет лака на ногтях - брызги ее смеха. Настоящая женщина не пытается кому-то понравиться, она настолько нравится себе, что завораживает самим фактом своего существования. Проходящий рядом попадает под эту ауру и вдруг становится мечтательным, галантным и романтичным, потому что существо, восхищающееся собой, хочется баловать. Мужчина рядом с ней влюбляется не в характер, черты лица или фигуру, хотя одно другому не мешает, не в тот факт, что его кто-то мало «пилит», но в собственное состояние невесомости, которое захватывает. Понимаешь меня?
        Мне хотелось это понимание кому-то передать, а Юния оказалась самыми лучшими для этой темы ушами.
        - Находясь рядом с мужчиной, женщина продолжает любить себя и свое состояние рядом с ним…
        Впервые моя собеседница задала вопрос:
        - А мужчину? Разве она не любит мужчину?
        - Она позволяет себе все. В том числе сейчас любить мужчину. Любоваться его красивым телом, мышцами, губами, глазами, чем угодно. Она не теряет себя в нем, понимаешь? Выбирает испытывать совместный чувственный опыт, и опыт этот может тянуться несколько секунд, лет или целую жизнь. Но она остается собой. Женщина, которая принадлежит только себе, неуловима, по-настоящему независима. И муж такой женщины будет любить в ней все - ее капризность, переменчивость, блеск глаз, изгибы запястий, неверное произношение слов, звуков. Он никогда не поймет, из чего она состоит, но будет следовать за ней как нитка за иголкой. Женщина - это полет. Ей хочется порхать по магазинам не для того, чтобы поднять себе настроение новой покупкой, но для того, чтобы восхититься собой разной. В бусах, без бус, в шляпке, длинном пиджаке, новом белье. Духи, крема, украшения - атрибут кайфа… Женщина - это переливчатый поток, невесомость. Необремененность думами о внешности, но понимание - рядом с ней тает, плавится любой мужчина. Это невидимый зовущий его пальчик, прикушенная губа, томный взгляд из-под ресниц, и все это не нужно
проделывать в реальности. Это флер. Такая женщина может просто сидеть на лавочке и читать книгу, а проходящие мимо кавалеры будут залипать взглядом на ее лодыжке, желать перевязать на ее ножке ремешок от туфли. Женщина - это наслаждение. Неважно, какая грудь - большая или маленькая… Женщина - это цельный образ абсолютной любви к себе. Вот ты, например, выбрала прийти сюда стройной девушкой невысокого роста, и это прекрасно. Это уникально. Это у тебя тонкие черты лица, блестящие каштановые волосы, аккуратной формы королевский носик, изумительные ногти, которые хоть сейчас в эфир ювелирного канала…
        Что-то изменилось в ней. Понимание. Юния впервые смотрела на себя изнутри, а не через отражение в чужих глазах. Да, действительно… При чем здесь маленький размер груди? Он пикантен, зовущ, он дразнит и тянет к себе мужские губы. Она актриса собственной жизни, и ее роль - главная. И ведь действительно всегда хотелось что-то поменять, стать свободнее, испробовать на себе образ и чинной секретарши, и рокерши. Пройтись по магазинам, примерить, приложить к себе новые оттенки тканей, купить дерзкий цвет новой помады и незнакомый аромат.
        Ее губы приоткрылись, пока понимание того, что я сказала, вливалось в нее водопадом.
        Конечно, она всегда была именно такой, как я описала, только почему-то об этом забыла. Позволила себе забыть, позволила поиграть в примерную дочку, которую быть правильной научила мать. Теперь вспоминала основы, главное - свою суть, свое могущество, неопределенность, способную вылиться в любой желаемый образ. И как здорово, что одежда - это для себя, духи для себя, косметика для себя… Зачем нравиться мужчинам или определенному мужчине, если она столь прекрасна, что нравится в первую очередь самой себе?
        - Ты уловила, я вижу.
        Я передала ей состояние. Конечно, на время, не навсегда, но пока вложенное понимание будет потихоньку истираться, Юния уже выработает свое. И оно играючи поведет ее по жизни.
        Она смотрела на меня, распахнув глаза. Как человек, который не узнал, но вспомнил.
        Мне хотелось смеяться.
        И как-то иначе стала наклонять голову, смотреть. Изящно и в то же время свободно поправила прядь волос, почти незаметно прикусила губу - вокруг новой Юнии растекалась аура томной ласкающей нежности с привкусом растущей раскрепощенности. На нас стали посматривать мужчины из-за соседних столиков.
        Не на меня, на Юнию. Сама я оставалась для всех нейтральной (не хватало, чтобы Аид украсил это дивное кафе бубенцами посетителей); спустя минуту официант передал нам в подарок игристое вино, пояснил - от шестого столика, от мужчины в костюме и шляпе.
        Юния взглянула на дарителя коротко, но выразительно. Чуть склонила голову в знак благодарности - мужчина сжал под столом ноги, его член стремительно вырастал в размере.
        Вот и все, моя работа завершилась.
        Кофе вкусный, погода отличная.
        - Мне пора, - сообщила я девчонке, с восторгом и недоверием глядящей на дорогую бутылку с золотой этикеткой. Это только начало, если она сама того захочет.
        - Вы… уже?
        - Да. Я рассказала. Ты поняла.
        Я поднялась из-за стола; мою руку, достающую кошелек из сумки, она перехватила.
        - Позвольте… мне. Отблагодарить хотя бы так.
        Я не сделала почти ничего, лишь помогла ей вспомнить. Хочет заплатить, пусть платит - дарить подарки также приятно, как получать. Из этого кафе она, скорее всего, направится в магазин, где с удовольствием накупит себе обновок. Прохожие будут оборачиваться ей вслед.
        - Твой Охр на самом деле получил от Судьи щедрый подарок. Сам еще не понял какой.
        - Я знаю. Я получила его тоже. Тогда… и сейчас.
        У этих двоих выйдет семья.
        - Как он сейчас?
        - Подавлен, - Юния сказала это без сожаления, легко. Уже знала, что сможет его из этого состояния вывести. Впервые отнесется к покорению сердца Эдима, как к игре, а не как к пьесе с заведомо плачевным финалом.
        - Передавай своим привет.
        «Все у вас будет отлично!»
        - Передам.
        Уходила я, пытаясь выключить в себе ту женщину, которую только что ей описала. Зачем мне хвост из роты мужиков? Лучше я вдоволь набалуюсь сегодня с одним, горячо любимым.
        Но перед этим забегу на Сиреневые Скалы.

* * *
        (Delerium feat. Aude - Terra Firma)
        - Уважаемый господин Санара, - седой мужчина, из-за круглых глаз, усов и брылей похожий на моржа, смотрел на стоящего перед арбитражной комиссией Судью неопределенно, - вы понимаете, что вопрос, прошение на рассмотрение которого вы подали, скажем так… крайне… деликатный…
        Я висела, прозрачная, в просторном зале судебных заседаний, в проходе позади Аида. По бокам от меня ряды пустых стульев; на потолке лепнина из строгих узоров, на стенах портреты Великих Судей прежних лет. Неуютное место, сплошь формальное, бездушное.
        Провозившись почти три часа с записями, которые собиралась оставить Аиду, я отправилась на поиск его самого, отыскала здесь, в здании суда. За длинным столом девять человек - обрюзглые, вечно недовольные - комитет по рассмотрению спорных жалоб. И этот комитет, насколько я видела, собирался отклонить прошение Санары на личный допрос королевского мага.
        - …Альрус Садамос уже много лет служит при дворе верой и правдой и был избран на этот пост еще дедом нынешних правителей. И просто так брать и предъявлять ему обвинение в совершении противоправных действий… некорректно.
        «Опрометчиво. Глупо».
        Аид стоял, приподняв подбородок и сжав челюсти. Он молчал, но взгляд его был красноречив, как раскаленный добела в печи железный прут. Потому никто не осмеливался смотреть ему в глаза. Кто-то рассматривал вместо этого столешницу, кто-то ручку в пальцах, кто-то лепнину.
        Я обняла любимого легким дуновением ветерка, обозначила свое присутствие.
        У стоящего в проходе человека едва заметно дернулись ноздри.
        «Привет. Я тут…»
        Прошлась невидимой пятерней по его волосам, провела пальчиком по шее, улыбнулась, когда кожа на месте касания покрылась пупырышками. Железное выражение на лице, впрочем, не дрогнуло - отличная выдержка.
        - Вероятно, имело место некая ошибка, - продолжил монолог за «моржа» мужчина слева, тоже седой, в очках. - Мага могли оклеветать, может быть, имел место сговор или же как раз заговоренные вещи были созданы на вполне законных основаниях, а вот приобретены уже нет. Понимаете? Слишком мало подтвержденных деталей, чтобы сразу назначать личное дознание. Нужно провести ряд дополнительных мероприятий.
        Аид злился, я же хотела его все сильнее, отчетливее. Такого напряженного, взведенного, потрясающего. Пробралась прозрачными руками под одежду, мягко провела ладонями ему по груди, по кубикам пресса, томно выдохнула в шею. Коснулась сквозь ткань трусов поросли над членом.
        «Нова… Накажу…»
        Всегда мечтала испытать личную кару Верховного на себе. Чтобы горячо, жестко…
        «Очень жду…»
        Ему приходилось смягчаться - невозможно было думать о гневе и сексе одновременно. Сейчас Аид - Судья, желающий мести и справедливости, но он же мужчина, мысли которого сползают на женщину, трогающую его там, где запрещено. Прямо перед девятью седыми старцами.
        - Вот если у вас будут еще какие-либо улики… Неопровержимые, конечно.
        Они все были куплены Альрусом давным-давно. Об этом знала я, это чувствовал Санара.
        «Скажи им, что доказательства уже есть. Ты систематизируешь и представишь их завтра. Направишь копию в королевскую канцелярию. И деваться им станет некуда».
        - Доказательства уже есть, - повторил Аид ровно, - завтра вы их увидите. Равно, как и Короли, потому как дело не терпит отлагательства.
        Его не просто недолюбливали здесь, его ненавидели, но делали это скрытно, прикрываясь формальностями. И никто не ожидал, что в рукаве заявителя окажется еще один туз. Или даже джокер.
        - Что ж, - «морж» что-то пометил себе на листе, - тогда, полагаю, мы ждем вас… завтра.
        О происшествии они доложат Провидцу уже сегодня. Это, впрочем, ничего не изменит.
        «А теперь мы сбежим, да?»
        Он был, как пружина, сжатая до предела, и эмоциям нужен был выход. Если не в меня, то в черноту, жаждущую убивать. Санара, однако, не хотел черноты. Он хотел секса.
        (Astyria - Hold Your Breath)
        Он отыскал меня, спрятавшуюся за тяжелой портьерой поодаль от зала судебных разбирательств. Портьера эта была призвана создать антураж тяжелого пафоса - за ней не было окон, лишь глухая стена.
        - Что ты… здесь… делаешь?
        - Жду тебя.
        - Ты понимаешь, что одно неверное движение, и ты скомпрометируешь меня. Это не то место, где можно шалить.
        А для меня любое место - то.
        У него на шее пульсирует от гнева жилка - гнева не на меня, на идиотов, препятствующих дознанию.
        - А мы тихо…
        Я злила зверя, играла с его вздыбленным загривком.
        По полированному паркету послышались чьи-то шаги; меня тут же вдавили в стену, чтобы портьера не шелохнулась.
        Если его здесь увидят, балующегося с девкой…
        Но они не увидят. В моих зрачках бесновались черти - я намеренно проявилась не в привычной одежде из штанишек и блузы, но в платье с таким декольте, что грудь лезла наружу. От юбки - одно название…
        Санара качал головой. Его дыхание из горячего сделалось раскаленным.
        - Ты везде… игры играешь? - спросил он жестко, когда шаги стихли. Мой наряд однозначно спровоцировал верную реакцию - под мантией стоял кол.
        - Я плохая… да?
        - Очень.
        - Накажи меня.
        - Ты допросишься.
        Там ходили, по ту сторону штор. И нельзя, чтобы занавесь колыхнулась, выдала тех, кто находился за ней.
        Ладони Санары железные - ими он, предварительно развернув меня лицом к стене, зажал мне рот. Приказал тихо:
        - Ни звука сейчас.
        Я размякла от звука брякнувшей застежки ремня. Тонкую ткань трусиков сдвинули в сторону, разомкнули, чтобы вынуть инструмент наказания, створки тяжелой мантии.
        - Тихо.
        Я едва дышала под теплой сухой рукой, припечатавшей мне половину лица. Чувствовала его, тот самый рельефный пресс, поросль и наглую головку, венчающую то, на что меня собирались насадить. Это неподходящее для сексуальных утех место. Эта штора, эти чинные люди, не подозревающие о диверсантах - все это добавляло столько остроты ощущениям, что я тихонько простонала.
        - Ни звука, - дыхание прямо мне в ухо. - Платить будешь молча.
        О, как он входил… Нет, не резко и не быстро… очень-очень медленно. Карал по миллиметру, проникал бесконечно томно. Глубже, глубже, глубже… Жесткие створки мантии, нежная горячая кожа - бесовский контраст. Я вздрагивала, но рука держала крепко, тело к стене прижимало и того крепче. Проникнув внутрь, Аид выдохнул. Как же сильно я хотела его такого - взведенного, по-своему безжалостного, нащупавшего «самку», состоящую из сладкого отверстия, полных грудей и безоговорочной готовности.
        Он трахался медленно. Поступательные движения сократил до миллиметров - не выходил полностью, чтобы не раскачать штору, все чуть-чуть: туда-назад, туда-назад. Зато часто, постоянно, как заведенный, мой разум плыл. Меня имели в здании Суда. Нагло тискали мою грудь, после скользнули в трусики, отыскали скользкий клитор, принялись галантно обхаживать. И все это, заставляя хранить тишину. Здесь, наверное, чтобы не нарушать закон, не смели сношаться даже мыши, а меня равномерно перли, раздвинув складки плаща и приспустив джинсы.
        Когда держаться стало вовсе невозможно, Санара очень тихо и очень хрипло напомнил.
        - Ни звука…
        Кончать беззвучно - тест не для слабонервных. Особенно когда, содрогаясь в спазмах сам, ты чувствуешь, как выплескивает внутрь тебя сперму разряжающийся член.
        Только теперь стихло за портьерой - судьи арбитражной комиссии разошлись. Погремела ведром техничка, погасила в коридоре свет - за ширмой сделалось еще темнее.
        Только теперь он отнял руку и позволил мне развернуться.
        - Сумасшедшая, - подытожил все еще жестко, но с любовью.
        - Разве это преступление, - говорить было сложно, очень хотелось пить, - хотеть своего мужа?
        Приблизил свое лицо, погладил по щеке.
        - Скажи это еще раз.
        - Хотеть… своего… мужа…
        Выдохнул шумно.
        А после поцеловал так, что моментально скрутило судорогой живот и сократились в предвкушении мышцы влагалища. По-хозяйски толкнулся внутрь еще чуть размякший, но уже наливающийся новой силой, набухающий член.
        Глава 17
        Аид.
        (Gavin Luke - Paradigm Shift)
        - Давай сбежим!
        Она попросила об этом как-то иначе - с нажимом, мольбой.
        И Аид, которому этот день дался трудно и напряженно, вдруг ощутил, как сильно мечтает отсоединить проржавевшие провода от микросхем в голове и дать себе отдых. Настоящий. Потому прошептал до того, как успел подумать, по-настоящему подумать.
        - Давай…
        И что-то схлынуло в нем, как надоевший удушливый прибой, отступило, возникла небывалая легкость.
        Санара вдруг стал кем-то иным, не собой, растерял возможность отслеживать последовательность кадров собственной жизни, их связки между собой, но приобрел другую способность - погружаться в момент.
        И в следующем из них он летел.
        Действительно летел потоком ветра над домами, дорогами, прочь от здания Суда в направлении моря. Нова скользила по соседству; сквозь Аида плыли запахи, ароматы. Ни рук, ни ног, ни головы, ни тела… Ни разума, ни установок, ни проблем - лишь скорость, тепло, прекрасный пейзаж. Он хотел растянуться в вечность.
        Но вот они уже в бухте раздетые; мелькают по песку голые пятки Новы, и несется, отражаясь от неспокойных волн, ее крик:
        - Бежим! Здесь тепло!
        Он помнил, как бухнулся в ласковую, похожую на парное молоко воду, окунулся в нее с головой, а вынырнув, рассмеялся. Потому что впервые был плавающим человеком, и морем, этого человека обнимающим. Чувствовал течение руками, пальцами, и свои же пальцы обволакивал соленой жидкостью. Смотрел на свои ноги глазами мальков, испытывал их удивление и любопытство. Чувствовал собственные пятки донным песком, на котором стоял.
        Как переключались кадры? Когда?
        В следующем они сидели рядом, выбравшись на сушу. Ни одеял, ни полотенец, ничего. Человеком он никогда бы не позволил себе вольности купаться, не имея сменной одежды, а сейчас ни о чем не думал. Чувствовал красоту и мощь забытой далекой бухты, природный простор, смотрел на слипшиеся от воды стрелки ресниц улыбающейся Новы - над ее губой, на щеках и лбу блестели капельки. Впервые ему не хотелось в будущее, впервые он оставил старого себя где-то в предыдущем кадре и легко забыл об этом. Он стал могуч, всесилен, он стал тем, чья мысль моментально становится действием, и потому был счастлив. Прекрасно, идеально, если бы не зверский в желудке голод…
        Дальше кафе. Санара вгрызался в прожаренный сочный кусок мяса с рыком; Нова звонко смеялась. Ему помнились прожилки в бифштексе, сок, стекающий по подбородку, эйфория от наслаждения вкусом, и то, как его спутница макала свой картофель в его майонез. Майонез этот, к слову, впервые раскрылся перед ним, как цветок - явил языковым рецепторам сотни уникальных оттенков, и удивленный Аид надолго завис. А после рассмеялся сам. Кажется, на него смотрели, в нем узнавали Судью - ему было плевать, он хотел жить и совершенно расхотел оглядываться.
        Гуляли они после кафе так долго, что запросили пощады ноги, и весь смысл прогулки сводился к простому - быть рядом. Они любовались каждый разным, но чувствовали друг друга, молчали, понимали без слов. Нова рассматривала цветы на чужих окнах, он - прожилки на досках телеги, любовался отражающимся от камней мостовой закатным светом, пил его, как нектар от теплой домашней лампы, гулял в незнакомом для себя измерении.
        Отдыхать отправились в гостиницу - до ее дома далеко, до его замка и того дальше. Сняли первый попавшийся номер, оказавшийся маленьким, но, как норка, уютным. Нова смотрела фильм - Санара с любовью чувствовал тяжесть ее головы на своем плече, следил за мельтешением кадров на экране, иногда жевал попкорн. Спрашивал себя - кто и когда полил его сливочным маслом, кто вообще приносил его? И ничего не помнил. Не хотел помнить. Самый лучший момент его жизни случился здесь и сейчас, когда он, наконец, сбежал. Именно так, как предлагала Нова. Не из Бедикена, но от самого себя. Стал легкокрылым, не имеющим прошлого пацаном, состоящим из этой секунды.
        В какой-то момент она задремала - девчонка на его плече.
        И Санара стал собой. Не сразу, постепенно вернулся в человеческого себя.
        «Опять играла. Показывала ему мир глазами Элео…»
        Пусть. Когда она уснула, его наваждение спало, но все еще помнилась легкость.
        Он провел лучший день в своей жизни, он впитал его в память с тысячи разных сторон, он вдохнул его миллионом пор, создал в голове квадриллион фоторамок, каждая из которых запечатлела бесценные моменты.
        Она все-таки накормила его дынным мороженым, а он никогда еще столько не смеялся.
        И впервые почему-то заскучал по матери, по запаху родного дома.
        Закончился фильм, пошли новости - Санара убрал звук. Отставил на тумбу ведерко с попкорном, съехал вниз по подушке, убедился, что Нова не проснулась, что ей удобно. Закрыл глаза.
        Он не хотел уходить из этого дня, теперь уже глубокого вечера. Никогда, никуда.
        Спокоен, умиротворен, счастлив.
        Не помнить, - думал Аид, засыпая, - не нужно помнить, кто ты такой… Нужно каждый раз быть новым.

* * *
        Нова.
        (Joe Alexander Shepherd - Beautiful Girl)
        Телевизионный экран давно погас; стихли в коридоре звуки - отель уснул.
        Спал и Аид. Я потихоньку гладила его руку с выпуклыми венами, касалась волосков, проводила по длинным пальцам. Расслабленный, он держал меня рядом невидимой силой даже во сне.
        Дремлющий на его груди медальон в виде Колеса, змейка темной веревочки, обнимающая шею.
        В этот момент я как никогда любила его, себя с ним.
        И впервые прорвалась на поверхность Леа, ее отчаяние, страх, слабость, печаль.
        Завтра я… исчезну? На этот раз насовсем, в никуда, без права на возврат? И нечего ей ответить…
        Жаль, что когда-то я, видимо, ошиблась в расчетах, полагала, что время моей жизни ограничено потенциалом, оказалось, завершенными делами. Как у призрака.
        «Все всегда правильно. Вовремя».
        Сегодня это утверждение текло мимо моего понимания - я хотела остаться с ним, с этим мужчиной. Проснуться завтра здесь же, и послезавтра, и через неделю… Еще немного, и я разбужу его. Он обнимет так крепко, что станет нечем дышать, посмотрит глубоко и скажет: «Я все сделаю…»
        «Помоги мне остаться».
        Он вывернется наизнанку, если я попрошу. И что-то пойдет неверно, через страдание и боль. Нельзя. Нельзя будить даже для простого разговора; Санара попробует замкнуть на моих запястьях наручники, привязать к себе цепью, чтобы я не ушла. Он, наверное, даже сумеет, хотя это не поможет, только лишит меня возможности выстроить над островом руну.
        Я приду к нему попрощаться, если останутся силы.
        Я приду…
        На небе моргали, общались между собой звезды.
        Впереди неизвестность, незнание и туман. Оказывается, очень страшно иногда быть человеком, постоянно хочется сбежать от себя самого, мыслей, сомнений.
        Я куталась в объятья Аида, как в одеяло. Он обнимал во сне, прижимал к груди, сонный гладил по волосам.
        - Спи, - шептала я.
        Носом в его грудь. Закрыть глаза - безопасно, здесь безопасно.
        Завтра пройдет и это.
        Глава 18
        (Gareth Coker feat. Aeralie Brighton - Trailer - Launch Trailer)
        Четыре ключа активированы, остался пятый…
        Мой последний день на Аддаре. Солнечный, чуть ветреный, бесконечно простой и величественный. Я сидела перед воротами, за которыми скрывался пространственный карман с пультом, зная, что, когда войду туда, больше, скорее всего, не увижу этот мир как человек.
        Может быть, когда-нибудь… нескоро. Может быть, никогда.
        А небо все такое же пронзительно голубое, и неспешны облака. Для кого-то другого будут на этом холме качать головами цветы и колыхаться травы; вечно будет блестеть, окружая остров, бескрайний океан.
        Мой мир. Мой дом.
        Совсем скоро запустится цепь необратимых для меня событий.
        А пока пахнущий солью бриз, луч солнца на лице, шорох вереска и тишина.
        Я поднялась с валуна, морально подготовилась дальше действовать быстро и точно, но…
        В этот момент моя реальность дрогнула.
        (I Am Waiting for You Last Summer - Boiling Point)
        Меня опять принудительно смещали в параллельную реальность - сумрачную, неприятную, с отсутствующими в ней людьми. Опасно колючими стали выглядеть травы, прекратился ветер, пространство затихло, превратилось в затхлый, унылый мир.
        Чародей… Тварь.
        Он не вовремя. И… очень вовремя.
        Мой мозг вновь трудился на предельных частотах - сбивать преследователя со следа, выстраивать вокруг себя щит-зеркало, а после держать остаток дня? Себе дороже. Проще атаковать. Быстрее, «дешевле», в чем-то приятнее.
        Из дворца - черной громадины на карте двух игроков - уже расползались поисковики-тени; я не буду дожидаться их на холме. Устала от этого поганца, от его примитивной глупой магии, навязчивого желания влезть на чужую территорию. Кого-то пора усмирить.
        Черной изнутри и осознанно злой я становилась с долей удовольствия. Портить чью-то жизнь нужно тоже с наслаждением, иначе время впустую.
        - Жди в гости…
        Мой голос в этой реальности прошелестел холодным ветром. Черным сгустком я обернулась мгновенно, рванула на полной скорости к замку.
        Дворец, как и весь мир, пустовал. Никто никогда не рождался в нем и не умирал, не прохаживался по коридорам, не готовил еду - всюду странная хрустальная паутина. Мертвый мир, молчаливый, но меня давно не пугали любые игровые площадки. Желает побороться здесь? Пусть будет так!
        К кабинету на верхнем этаже, в котором натужно колдовали, я подобралась неслышно. Высокие сводчатые двери, мрачный коридор, противный серовато-коричневый свет за окнами. Взмахнула рукой - в конце коридора нарисовался мой светящийся двойник, выглядящий, как Элео: прозрачный абрис, переливающаяся оболочка, похожая на мыльный пузырь. Посланник из смежной реальности.
        - А-а-а-альрус… - прошелестела оболочка призывно, и от звуков тонкого неестественно детского голоса волоски на моей невидимой коже поднялись дыбом. Жутковатый призрак, но такого Провидец и ищет. Кого-то, кто поведал бы ему чужие тайны, рассказал про недостающие элементы заклятий, указал нужные координаты.
        «Жди!»
        - А-а-а-альрус… Я здесь, - пела тем временем оболочка, похожая на Элео-человека, - выходи-и-и-и-и… Ты исссска-а-а-ал меня-я-я.
        Будь я человеком, уделалась бы. Но теперь лишь наслаждалась спектаклем.
        - Альру-у-ус, - голос призрака вдруг стал зычным, басовитым.
        (Не ждать же полчаса за дверью).
        - Я зде-е-есь…
        Сводчатые створки распахнулись, вперед шагнул старик.
        Нет, на вид он не был стариком - мужчиной за шестьдесят, - однако аура выдавала настоящий возраст - около ста пятидесяти людских лет. Хорошо сохранился, поганец. Много колдовал, много сил вкладывал в собственное долголетие, желал жить вечно. Забыл свое настоящее имя, а также имена тех, кого сдвинул с постов, о кого вытер ноги, кого похоронил. Давно почернел и сгнил настолько, что мысль о новых жертвах, если таковые возникнут, пока он достигнет главной цели, не трогали эмоций Мага.
        Прозрачная я смотрела на него с равнодушным холодом профессионального убийцы. Здесь нечего жалеть, и некого. Но убивать я его не буду, оставлю «на сладкое» Аиду, сама же ударю по самому больному - магическому камню. Именно в нем кроется сила Чародея. Без камня он пешка, изрытый червями деревянный пустой гроб. Вся начинка осталась там, откуда старик вышел…
        - Иди ко мне, - стонала тем временем оболочка. - Все тайны тут… Все секреты… тут…
        Альрус не верил, Альрус боялся - умел отличать ловушку от подарка судьбы, и сейчас стоял напряженно, разглядывая гостя.
        «Иди, - дохнула я на Провидца ласковой мыслью. - Это настоящий Элео. У тебя получилось его вызвать, догнать». Не прошло и пары секунд, как Чародей сделал шаг вперед.
        Отлично.
        А я за его спиной в кабинет, к столу, на котором искрился и переливался вделанный в ювелирную оправу камень-полусфера.
        Он был силен, он был мощен. Его заряжало не одно поколение колдунов, платило ему собственной жизненной силой - силой поверженных врагов. Именно он, этот амулет, помогал теперь Магу наделять безделушки чужими рунами Элео, заставлял вещи служить злу, питал самого старика.
        По нему и ударим.
        Будь у меня чуть больше времени, я не стала бы тратить силы на разрушение столь мощной реликвии, сотворила бы вместо нее искусную стекляшку, подложила бы в кабинет взамен настоящей, но этого самого бесценного времени у меня не было.
        Пока Альрус пытался понять, кто манил его за собой в коридоре, я отлила собственные руки из стали. Выкорчевала ими, как щупами, полусферу из оправы и надавила на нее - стекло пошло трещинами.
        То, как орала, свистела и визжала выпускаемая наружу сила, описать человеческими словами не удалось бы. Плескал наружу свет, кружили вокруг вихревые потоки, дробилась внутренняя структура.
        Железные пальцы я сжимала без сожаления.
        Вот амулет раскололся на две части - содрогнулся от ударившей наружу энергии замок; ввалился в кабинет старик…
        - Не-е-ет, - орал он с перекошенным лицом, точнее тем, что от него осталось. Как же давно и долго он жил, забыл собственную внешность, презирал людское обличье, желал быть аморфным. Получилось у него косо.
        Я крошила и дробила остатки шара с удовольствием, перетирала их в сыпучую крошку. Кабинет освещало разноцветное, похоже на ядерное, сияние. Мне оно вреда не причиняло, а вот по Альрусу било наотмашь. Однако старик пытался приблизиться, упирался, желал навалиться на меня - порвать, задушить, умертвить, - не рассчитав при этом, что тело мое прозрачно. Потому, рванув на меня из последних сил, он угодил в пустоту, растянулся на полу, завыл.
        Я же ссыпала ему на спину остатки шара; все еще полыхала огнями комната. Уже меньше, уже тише.
        Слова - умные, мстительные, поучительные, красивые - нужны только в фильмах. Чтобы подчеркнуть унижение злодея и усилить ободрение зрителями героя. Я не была героем, и потому чужой кабинет покинула молча, предварительно отряхнув хрустальную пыль со своих стальных ладоней.
        «Дальше тобой займется Санара. Мне ты уже мешать не сможешь».
        Уходя, я надеялась, что Альрусу хватит собственных сил хотя бы на то, чтобы нарисовать на своем туманном лице подобие человеческих глаз, через которые Аид впоследствии вывернет ему наизнанку душу.
        Все. Обратно к ключу, к пространственному карману.
        На бой потрачены лишние силы, но теперь не придется держать щит.
        К холму я добиралась уже в цветной и плотной реальности. Вернулся солнечный день, ветер, запахи, звуки и живые люди.

* * *
        (AWAY, Roniit, Crywolf - Parasite)
        В момент активации пятого ключа мои иллюзии начали рушиться одна за другой.
        Я не знала, что именно должно случиться дальше, но представляла, что где-то возникнет скоростной мост, по которому нужно будет достигнуть далекого острова, что сам остров окажется необитаемым, но вполне симпатичным. Что я смогу сделать на нем передышку, полюбоваться дикой, растущей в закольцованной экосистеме природой.
        Ошибка.
        Здесь не было природы. Кроме черной земли и торчащих из нее плоских, словно срезанных ножом красновато-бурых кристаллов. Всюду плавал туман, розоватая перламутровая взвесь - она копилась здесь десятилетиями. Не имея возможности из-за защитной сферы, укрывающей остров, ни распылиться, ни выбраться наружу, взвесь превратилась в удушливый концентрат. Видимость нулевая, возможность дышать тоже - моя человеческая часть плыла, задыхалась.
        «Старик Альрус сгинул бы здесь». Если бы добрался.
        Моста так и не возникло. Стоило мне приложить ладонь к пульту, меня засосало в образовавшуюся воронку, сбросило в нее. Глаза я открыла уже тут, где от розовой пыли кривилось мироздание. Ни нормально вдохнуть, ни сделать шагу - скалы, свисающие с них отростки геологических образований. Отсутствующее солнце.
        Даже мне было здесь плохо. Чтобы человек во мне не начал страдать галлюцинациями, управление телом взяла на себя Элео-часть. Пока я сидела на буром камне, шестерни Элементалов трудились - с математической точностью вплетали недостающую энергию долголетия в руну, опоясывали ей составляющие части, связывали рисунок воедино.
        Мне больше не хотелось здесь «передыхать». Казалось, еще чуть-чуть и я отключусь. Наверное, в глубине этого острова образовывался очень ценный геологический слой, очень дорогой и уникальный по свойствам. Но сейчас мне хотелось очутиться от него подальше.
        Человек во мне больше не дышал. Схлопнулось сознание Леа; очень странно было наблюдать за собой со стороны, частично отключившись.
        Не знаю, сколько над завершающим этапом соединения энергий работала Элео-часть, но, когда она завершила, я заставила себя проснуться. Всего на секунду, чтобы всем своим существом, всей своей волей выразить одно-единственное желание - ПРОЧЬ ОТСЮДА!
        Обратно на Софос! Туда, где нормальный воздух…
        (Gareth Coker - Main Theme - Definitive Edition)
        Дальше я, наверное, была космосом, а точнее, тем, что этот космос в себе содержал. Растянувшейся, необъятной, непостижимой. Остров Софос висел передо мной игрушкой, с которой я творила чудо. Натягивала над местным небом невидимую решетку - ни один радар не засечет ее существование. Наблюдала за тем, как свивалась, словно прекрасный цветок, Руна Счастья. Как заплетались в сложный узор ее части, соединялись линии, наполнялись свечением, обретали нужную невидимую плотность.
        Никто и никогда не обнаружит содеянного мной, но все почувствуют. Как ласковое касание к макушке, к сердцу, как теплые ладони, держащие другие, озябшие…
        Я вливала в сотканный узор нежность, заботу, восхищение, вдохновение - каждый возьмет то, что ему нужно. Наполняла цветами - зеленым, голубоватым, красным, фиолетовым. На человеческих словах мой посыл звучал бы так:
        «Пусть будет здоров каждый, кто ходит под этим светом. Счастлив, радостен, наполнен прекрасным. Пусть под ним никогда не болеют дети, никому не хочется злиться или воровать. Пусть небесные потоки смывают печаль и умывают целительным дождем. Любите друг друга, цените время, обожайте там, где вы есть, каждую капельку, каждый взмах собственной руки, любуйтесь всем, чего касается взгляд. Вспоминайте про свою уникальность, отпускайте плохое, часто смотрите на небо, гладьте ветер, улыбайтесь. Держите окна собственной души нараспашку, позволяйте ей сиять, стремиться, достигать, быть гибкой, быть смелой, быть собой. Не унывайте, прощайте, забывайте обиды, каждую минуту рождайтесь новым. Теките, живите, существуйте тем прекрасным существом, которым изначально созданы. Вы очень-очень любимы…»
        Я сама перетекала в эту Руну, которая завершалась, наполнялась тем самым долголетием, за которым я недавно совершила путешествие.
        Исчезало мое тело, мой вес, моя важность, нужность. Я растворялась.
        И не сразу это заметила.
        Человеческий ресурс исчерпал себя целиком, безвозвратно.
        Закончив с Руной, я подумала: «Сейчас, сейчас я вернусь в себя, есть время до вечера, попрощаюсь». Но время как будто истекло. Аддар лежал передо мной, но у меня никак не выходило слиться с ним, уплотнить и проявить себя там, откуда я вынырнула. Как со скользкого шарика соскальзывали с его сферы мои невесомые пальцы.
        «Пожалуйста, еще один шанс…»
        Ни обнять, ни прижаться, ни прошептать, как сильно люблю.
        Один шанс! - напряглась до предела я и вдруг просочилась обратно в мир Аида, сумела ненадолго вернуться в собственный дом на Софосе.
        Что можно сделать за пару минут, когда уже нет человеческого тела и сил куда-то долететь? Когда пространство выталкивает тебя прочь, сообщая о том, что на этой площадке места для тебя больше не зарезервировано?
        Я ткала из светящихся частиц письмо.
        Буквы-буквы-буквы - я проявляла их суетно, спешно, составляя рваные фразы, желая так много сказать. Рассказывала, наверное, важное и неважное вперемешку, поняла, что просто хочу с ним поговорить. Говорить долго, вечность, хотя бы через бумагу.
        Писала бы и дальше, но вдруг подернулась рябью моя реальность, принялась истончаться, образовала проницаемость.
        Я уже не человек, и не Элео… Я ветер, обрывок души.
        «Люблю», - вывела на бумаге последним.
        Люблю вас всех: моих непомнящих меня родителей, свой старый двор, школьных друзей. Люблю Аддар. И своего самого лучшего на свете мужчину. Пусть он не стра…
        Глава 19
        Аид.
        (Gabriel Saban - We Are Justice)
        Он едва дождался пяти, чтобы закончить с делами, приехал к ее особняку на Скалах, соскучился, толкнул незапертую дверь. Вошел внутрь размашистыми шагами, желая сообщить, что он смог расколоть еще шестерых, что смог отследить цепочку, ведущую в лабораторию Мага, что последнему теперь никогда и ни за что не отвертеться. Даже дополнительные доказательства для Королей не понадобятся…
        - Нова! - позвал громко. - Нова, ты здесь?
        Тихо, пусто. Быть может, ушла и еще не вернулась.
        - Нова?
        Сегодня он не чувствовал ее рядом, хотя кого судить… был занят, с пеной у рта трудился, чтобы…
        Лист бумаги на столе он увидел со странным знанием внутри о начале конца. Вдруг ощутил, что не хочет к нему подходить, что в этом доме пусто, действительно пусто.
        Враз заледенели ладони и деревянными сделались ноги.
        Это не то, что он думает… Не то…
        На листе текст, ее почерк…
        «Аид, милый… я не успела…»
        Ему хватило одной строчки, чтобы понять весь смысл послания - он не смог его читать. Закричал вдруг надрывно, тоскливо и зло, в ярости сжал прощальное письмо, почувствовал, как опускается на колени.
        «…я не успела…»
        Вся чернота в нем вскипела. На жизнь, на судьбу, на время, которого не хватило - только не так, не она… Кое-как заставил себя трясущимися руками расправить лист, вчитаться почти слепым взглядом в строчки.
        «Аид, милый… я не успела.
        Я очень хотела с тобой попрощаться, провести этот вечер, обнимая тебя и целуя, полагала, у меня есть на это время. Но его не хватило. Руна Счастья - я ее все-таки завершила, создала. И она прекрасна, ты поймешь потом, почувствуешь и оценишь. Она нужна людям, хоть ты не веришь. Если бы не Чародей, который попытался меня отследить, не пришлось бы идти к нему в замок, наносить ответный удар и терять силы, которые исчерпали себя до того, как я смогла вернуться к тебе в человеческом обличье. Его драгоценный камень - камень силы - я раскрошила. Провидец твой… теперь он беспомощен, добей. Документы на столе рядом с этим листом тебе в помощь. У тебя все получится, все-все! Ты просто знай, что, даже если не видишь, я есть, я здесь, с тобой. Потому что никого и никогда я не любила, как тебя, мой Аид. Никогда не произносила вслух, но ты знал, и я знала тоже…
        Люблю».
        Лист в руках Санары ходил ходуном.
        «Если бы не Провидец…» Если бы не… Если бы не стечение сотни факторов воедино. Он знал, что она должна будет уйти, и уйти скоро, но не теперь, не так.
        На него все последние дни светило много солнц - они погасли разом. Лопалась и пузырилась, выходя на новый уровень атомных процессов тьма. Он остался без луча тепла внутри, без надежды, без понимания «зачем».
        - Нова… Не уходи. Не оставляй…
        Почему-то все еще чувствовал ее рядом, здесь, в этом доме. После нашел лежащее на полу парное своему палладиевое кольцо.
        И раскрошился окончательно.
        - Не уходи… - шептал неслышно.
        Он никогда никого ни о чем не просил. В последний раз в восемь, когда отцу в силки вместо пухлого лысого копыля попался пушистый хумук. И раненый зверек, пока злой отец нес его в дом - «Ах ты, поганец! Ты попался, тебя и сварим», - кричал так, что маленький Санара рвался на части изнутри.
        - Отдай! - кричал он тогда. - Отдай его мне…
        - Да не жилец он…
        - Отдай, папа, папочка… Не вари!
        Хумук плакал, верещал, просил о пощаде и помощи.
        - Что ты сделаешь с ним? Он ранен, он сдохнет через пару минут.
        - Но еще не сдох!
        Отец разозлился окончательно, вытащил хамука из силка, бросил в пыль, под ноги сыну.
        - Забирай, черт с тобой, все равно улов никудышный…
        Санара лечил его тогда, пушистого бурундука с беличьим хвостом, латал ему лапу лоскутом из собственной выходной белой рубахи. Мать, увидев кромсанную ткань, от шока едва не лишилась чувств. Так и не нашлась, что ему на это сказать.
        Теперь он просил, умолял второй раз в жизни.
        - Не оставляй меня… одного. Мне это все…
        «не надо…»
        Он задушит провидца - адова тьма бесновалась в нем яростно как никогда, теперь она заполнила все его тело, разум и душу, победила, наконец, - он задушит их всех во дворце, если надо. Но сейчас, сидя на полу в ее доме, Аид не понимал главного - зачем двигаться? Любое движение - кощунство, издевательство над его существованием. Он должен куда-то идти теперь? В замок? Раздеваться, ложиться спать, подниматься с рассветом? Для чего?
        - Вернись…
        Понимал, что никто не услышит и не вернется, но не мог смириться.
        - Не так, Нова… Не так.
        Понял вдруг, что дошел до финала собственной пьесы, что красивым он не будет - будет много крови, ада для кого-то, после для него самого.
        Впервые Аид радовался тьме, как другу. Пусть она сожрет всех и его самого, все хорошее в нем, пусть разъест все человеческое, пусть превратит его в того, в кого давно мечтала. Ему все равно больше не хотелось быть человеком.
        Ни человеком, ни кем-то другим. Ему просто не хотелось быть.
        Мятый лист бумаги рядом.
        Свое кольцо он снимать не стал.
        Санара все смотрел на ободок с пальца Новы и понимал, что никогда не был таким обделенным, заброшенным и пустым.

* * *
        (Zubi - My mind)
        - Вы обязаны думать быстро. Каждый день эти вещи влияют на ваше физическое и эмоциональное состояние, корректируют поведение, как угодно ему, не вам.
        Впервые Аид пожаловал во дворец без приглашения, даже не уведомил заранее о визите, и теперь созерцал недовольных, но больше сконфуженных королей, чей «ненафуфыренный» вид смущал больше их самих, нежели гостя.
        Этим утром Санара проснулся удивительно пустым и равнодушным, разучившимся что-либо чувствовать. Серым внутри, без оттенков, без желания их ощущать. Внимательно ознакомился с документами, оставленными ему Новой, теперь в принудительной форме ознакомил с ними правителей.
        «Сколько же времени она потратила, составляя схемы расположения каждого камня…»
        Самый старший из братьев, Болдин, смотрел в сторону окон - он чувствовал себя прескверно. Его лишний вес, исчисляющийся десятками лишних килограммов, оказывается, был навязан ему вместе с неутолимым желанием объедаться. И желание это вызывал в нем самоцвет, вделанный в ложку. Болдин даже отправился на поиски древнего индикатора, определяющего уровень запретной магии, помрачнел, убедившись, что Санара прав - поднесенная к ложке реликвия выдала красный уровень опасности. Чародей не скупился на дрянные заклятья, и Болдин не один год жрал-жрал-жрал, как не в себя. Ненавидел собственный аппетит, свое свинячье отражение в зеркале, зарекался посадить себя на жесточайшую диету, но ничего не мог поделать - уже к обеду спускался к столу первым. Теперь он молчал.
        Молчал и младший из королей, Изот. Откровенно боялся того, что если Верховный пройдет проверку зеркалом, то сможет прийти и за ними, за правителями, а Изоп не одну девку перепортил, бывало, и без согласия. Сместит, как пить дать, выведет на чистую воду. И мало радости в знании, что похоть также провоцировалась чужим заклятьем.
        Прямо смотрел только средний, Рутан. Самый адекватный из всех. Смотрел, правда, хмуро, исподлобья.
        - Что вы предлагаете, Верховный? - задал вопрос за остальных.
        - Выпишите постановление на судебное разбирательство. На мое личное дознание в отношении Альруса Садамоса.
        Очередная порция тишины.
        Зал, в котором они встретились, не являлся ни спальной, ни гостиной. Здесь вдоль стены стояли комоды с витыми ножками, золотые часы и два шкафа. Шелковые обои с вензелями по стенам, полное отсутствие мебели. Аиду казалось, что он играет в спектакле. Обязан доиграть скучную роль, хотя она давно уже ему неинтересна. Хочется прочь со сцены, от этих лиц, от театра. Куда-то, где снег в лицо, где остужающий внутренности ледяной ветер…
        - Вы понимаете, что вам предстоит проверка Зеркалом? - подал голос Болдин. Его мучила одышка.
        - Я согласен.
        - Хорошо, - отозвался вновь средний. - Я подам указ на подпись, чтобы к следующей неделе…
        - Сегодня, - отрезал Аид холодно.
        - Что?
        - Проверка состоится сегодня.
        - Но…
        - Это нужно вам, не мне. - Санара вдруг стал хищным, жестоким. - За неделю Чародей добавит еще самоцветов, которые сотворят из вас полных идиотов, заставят забыть о вчерашних желаниях, окончательно лишат воли. Хорошо, если среди новых камней не будет тех, которые напрямую выкачивают жизнь…
        - Он не посмеет… - Кадык Изота дернулся.
        - Посмеет. Уже знает, что я наступаю ему на пятку, что явился сегодня к вам. И действовать теперь будет быстро, бескомпромиссно. Каждая минута может стоить вам жизни - Альрусу не терпится посадить на трон своего человека.
        - Хорошо, - рявкнул Болдин зычно, зло. - Проверка будет сегодня. О времени вас уведомят дополнительно, Судья.
        - Благодарю.
        Аид не поклонился и не попрощался, как предписывал этикет. Ему почему-то стало плевать на Королей, чины, ненужный никому пафос - теперь он воспринимал мир глазами Новы. Чуть-чуть, но этого хватало.

* * *
        Последующие часы он потратил на то, чтобы рассортировать в кабинете на верхнем этаже Бедикена скопившиеся бумаги. Прочесть, подписать, отложить часть для преемника - такой случится скоро. То и дело заглядывал в дверь помощник, суетился.
        - Ваше Благородие, на шесть вечера назначили… У здания Суда уже толпа, репортеров тьма - ведь событие века… Члены арбитражной Комиссии взбудоражены и возмущены вашим указом содержать придворного мага до проверки за решеткой.
        Ничего. Посидит.
        Помощник все не уходил, топтался на пороге, будто хотел что-то спросить. Что-то личное.
        «А вам не страшно?» - читался в глазах молодого парнишки вопрос. Ни один Судья до вас…
        Не проходил. Да.
        Но ему отчего-то не страшно, все так же пусто, темно.
        - Передай приказ наблюдать за Садамосом пристально. Чтобы без сюрпризов.
        - Так… так и так… двенадцать стражников.
        - Хорошо. Что-то еще?
        - Нет… Простите, удаляюсь.
        За высокими створками служащий младшего чина исчез, обеспокоенный тем, что сегодня Верховного, если все пойдет по сценарию предыдущих лет, снимут с должности. Каким будет новым начальник? Лучше? Хуже?
        Аид же чувствовал, что устал от этих стен и этого стола, от бумаг, от должности. Теперь уже насовсем.

* * *
        (Joe Alexander Shepherd - Spaces)
        Ее руна работала.
        Аид ощущал это, сидя на лавке в парке, куда ушел, чтобы не созерцать более затхлость и суету взбудораженного Бедикена.
        Он сидел, прикрыв веки, и что-то извне ласково пыталось его отогреть. Касалось нежно, тепло, почти не проникало внутрь из-за запекшейся корки боли и равнодушия, но Санара продолжал сидеть. Если не смотреть, не видеть, то Нова как будто здесь, рядом с ним на лавочке. И они, как в последний вечер, молчат, зная, что понимают друг друга без слов.
        Светило солнце, грело ему лицо; Аид тонул в тишине и одиночестве, однако на улице оно не казалось мрачным, скорее, печальным.
        Скоро, - думал он, - Зеркало.
        Должен был, наверное, испытывать беспокойство по этому поводу, но лишь отстраненно наблюдал за собственной отрешенностью. Ничего.
        Куда приятнее думать, что она сидит рядом, просто молчит. Чуть-чуть, всего лишь на грамм делалось теплее.
        И верилось в ее незримое присутствие, если закрыть глаза. Казалось, что плывут вдалеке на безмятежном синем небе облака, и ходит под ветром волнами золотое пшеничное поле…
        - Нова-Нова… - шептал он одними губами.
        Сидел безмолвный, недвижимый, пока его плеча не коснулась чужая рука.
        - Пора, Ваше Благородие, - негромко сообщил помощник. - Вас уже ждут.

* * *
        (Really Slow Motion/Instrumental Core - Forbidden Fruit)
        Народа набилось столько, что стояли вдоль стен и у проходов. Репортеров сдержать не представлялось возможным - как же, впервые за историю судейства Верховный вызвался пройти проверку Зеркалом Души добровольно. Неслыханно, сенсация! А наказуемый не кто иной, как королевский Маг - Энфора стояла на ушах. Шли прямые трансляции, половина населения города сбежало с работы, чтобы прилипнуть к экранам телевизоров. Какая может быть рутина, когда разворачиваются такие события - рейтинги телеканалов взлетели до небес. Цена за минуту рекламы тоже. Хотя какая реклама, когда «вживую»…
        Всю официальную речь Санара ушами пропустил; взошел на установленное специально для него возвышение, когда объявили начало процесса, впервые воочию увидел реликвию - высокое, в полный рост старинное зеркало в потемневшей раме. Бросил взгляд туда, где за прутьями решетки, предельно нервничая, сидел серый лицом Маг - последние минуты твоей жизни.
        Хотя, отстраненно думал Аид, глядя на собственное отражение, может, моя тьма меня сожрет? Зеркало. Когда-то он всерьез боялся увидеть себя изнутри, обнаружить нечто такое, что не сможет ни принять, ни пережить. Но все то, что видел сейчас, было ему знакомо - слои мрака в его зеркальном двойнике переплетались со светом. Много злого мрака, голодного, жадного до крови - столько лет он пытался с ним бороться. Теперь нет. Устал, хватит.
        «Какой есть, такой и есть».
        Глупые мысли.
        Наверное, следовало репетировать свои реакции заранее, успокаивать сознание, настраиваться на принятие любого исхода, но Санара не стал тратить на это время.
        Все равно. Плевать.
        Зеркало тем временем погружало его в самого себя - знакомого вдоль и поперек, прощупанного до того Новой. Кипящего темнотой, опасного, зловещего, беспощадного.
        «А ей понравилось, - думал Судья отстранено. - Понравилось все, что она увидела».
        Никогда он не видел в ее взгляде ни следа отторжения или неприязни. Нова умела любить целиком.
        Он черный, действительно черный, погружен во мрак, утонул в нем. Сила его зла и некрасива, но она его. И «его» здесь главное слово.
        Нет, сегодня он не подавится тем, что видит - пусть подавится, если желает, само зеркало. В какой-то момент он вообще перестал смотреть на собственное отражение (не обнаружил ничего нового), переключился на ощущение светивший сверху Руны - чувствовал ее свет сквозь покрытие крыши, балки, доски… Леа всегда умела достигать собственных целей. Упорная. Он восхищался ей с самого первого дня.
        Даже улыбнулся забывшись.
        Не сразу услышал, как волнуется, гомонит зал, не понял, почему мелькают вспышки фотоаппаратов - Верховного фотографировали десятки раз в секунду.
        Уже все?
        И вдруг понял - все. Рама Зеркала светилась бело-золотым светом - светом положительного, «хорошего» исхода.
        Он… что… прошел?
        Все?
        Он прошел.
        Попытался понять, что чувствует, но обнаружил, что ничего. Лишь стал более цельным, собранным из кусков и оттенков. Стал собой.
        Пока фиксировали факт проверки писари, пока призывал к тишине публику заседатель с молотком, Санара неторопливо спустился с помоста. Направился прямиком туда, куда хотел с самого начала - к клетке.
        Чародей со сползшими вниз глазами жался в стену; улюлюкала публика. Она была готова линчевать старика за один только его зловещий нечеловеческий вид.
        «Вот и настал твой час…»
        Мой, - подумал Аид. - Мой. Час.
        Почему он раньше считал, что убивать некрасиво?
        Слышал собственные слова словно издалека.
        - Верховный Маг… Альрус Садамос… за совершенные грехи… приговариваетесь…
        Ему хватило пары секунд, чтобы снять данные:
        «Скрытая агрессия: девяносто восемь процентов».
        «Страх: девяносто два».
        «Раскаяние: три процента…»
        Три. Без вариантов.
        - …к казни на месте.
        Больше Аид не слышал призывов заседателей, не обращал внимания на круглые глаза телекамер и вспышки фотоаппаратов - он рвал, рвал Чародея на куски. Не снаружи, но изнутри. Зацепил его взглядом, моментально проник внутрь черной змеей, стал тигром, шагнувшим в клетку к неумелому дрессировщику. И понеслось…
        Трещали по швам связи, отвечающие за перерождение. Смерть, смерть, смерть во всех проявлениях и всех формах существования души. Лопались, как перегретые мыльные пузыри, нейронные каналы, стиралась память вселенной о том, что Альрус Садамос когда-либо появлялся, жил или умирал. Пустота. Вдребезг вероятность возвращения. Навылет, навыворот черную душонку, пусть издыхает, пусть визжит…
        Оболочка Альруса действительно визжала и шипела - звуки эти были далеки от тех, какие мог издать человек. Только нелюдь, давно живущий за счет магии и чужой жизненной силы. Вдребезг заклинания, формулы и связи - за Нову, за себя, за Нову!..
        Рухнул на пол бывший королевский Маг спустя маленькую вечность уже обесточенной, пустой резиновой куклой. Он стал настолько уродлив, что ближайших зрителей тошнило. А может, их тошнило от страха, потому что уверенной походкой, с развевающимися за спиной полами черной мантии, мимо них на выход из зала только что прошагал самый страшный человек королевства.
        Верховный Судья, чьи глаза светились белым.
        Первый Верховный Судья, прошедший проверку Зеркалом.
        Аплодировал стоя незамеченный бывшим учеником старый Кравад.
        Глава 20
        (Collapse Under The Empire - Anthem of 44)
        Он взял отгулы, которых накопилось много, и целый день провел в странной, давящей апатии. Обнаруживал себя, погруженным в тяжелые думы то в кресле гостиной, то на стуле у обеденного стола. Не ел, почти не пил, забыл, зачем когда-то куда-то стремился и спешил. Не понимал сам, о чем именно размышлял.
        А ночью вдруг проснулся с ясным умом и обнаружил, что вспомнил четко, будто всегда знал, как управлять тьмой внутри себя. Окончательно соединился с ней без попыток отторжения и пришел к выводу, что, если с чем-то не бороться, оно работает не против тебя, а за тебя. Даже поднялся с кровати, подошел к зеркалу и некоторое время зажигал и гасил собственный взгляд - входил в рабочий режим и выходил из него. Светился и гас, светился снова, напомнил себе гирлянду, невесело усмехнулся - зачем это умение теперь? Чтобы порадовать Дрейка? Нова принимала его любым, а эта способность пригодилась бы только с Леа, но он не с Леа… Он один.
        Тьма покорилась, когда он остался в одиночестве. Будто в насмешку.
        (Venceslas Catz - Over and Out)
        Проснулся Аид в еще более странном настроении, нежели уснул. Удивительно цельным и в то же время раздробленным, собранным и раскрошенным. Хотелось уйти, скрыться, перестать быть для себя самого - тяжелое состояние. Но перестать быть не позволяло чувство, что что-то не завершено, остались некие неоконченные дела.
        Какие?
        На фоне в голове словно решалась трудная математическая задача, вводила разум в дребезжащее состояние, заставляла натужно искать ответ.
        Санара пил горький чай без сахара и слушал тишину Доура - слуги опять куда-то подевались. Они вообще существовали? Не то, чтобы ему было нужно…
        Что он не завершил?
        «Аэла», - вдруг всплыло из глубины имя.
        Действительно. Насчет нее стоило поговорить.

* * *
        Во второй раз он пожаловал во дворец без приглашения, и его согласились принять. Более не имели права не соглашаться.
        Рутан, средний сын, рано поседевший, усатый, но все еще моложавый мужчина, если бы не снулый вид, стоял у окна. Дорогая мягкая накидка в пол, расшитая узорами одежда.
        А человек под ней обычный, думал Санара. Из плоти и крови.
        - Вы знали, что от вас была беременна служанка?
        Спросил без обиняков. Более не желал тратить время на прелюдии, формальности и этикет. Король от него, видимо, и не ждал.
        - Знал, - ответил глухо, - правда, она не сообщила мне. Не подумайте, у нас было…
        «По любви» не сказал, запнулся.
        - …по взаимному влечению. И только раз. Я не какой-то… насильник, чтобы склонять… без страсти.
        Говорил правду. И тема была ему горька.
        - Доложили мне много позже, когда она уже понесла, когда подрос ребенок.
        - Кто доложил?
        - Шепотки среди прислуги.
        - Что было дальше?
        - Я приказал привести ее для разговора, но мне сообщили, что Ирида погибла. А про ребенка молчали. И тогда я пошел к Чародею, попросил разыскать сына или дочь, чтобы понять - от меня или нет…
        - Но Чародей вернулся к вам с ответом, что ребенок мертв, так?
        Рутан сглотнул.
        - Так. Я до сих пор не знаю…
        - Это Альрус отдал приказ умертвить ребенка. И да, он был ваш. Точнее, она…
        Впервые Аид видел, как оседает и крошится изнутри король - неплохой, в общем-то, человек. Не желая продлевать напрасные страдания, продолжил:
        - Девочка. Ее зовут Аэла. Она жива, потому что пошел тогда против «вашего» приказа глава дворцовой Гвардии, некто Трент. Спас ее от гибели, укрыл в собственном доме, растит теперь, как отец. А выжить им помогает, снабжая деньгами и провиантом, бывший министр распределения финансовых потоков Иннарий Орм. Помните его?
        У Рутана дрожал подбородок.
        - Жива?
        - Да, жива. Правда, пережила шок, когда на нее напали. Поправляется, насколько я знаю. Маг заставил вас поверить в ложь, а также притупил по этому поводу чувства.
        «Зато теперь я ощущаю остро и сильно», - читалось в карих глазах.
        Смятение, боль, радость. Король сейчас испытывал такую искреннюю смесь чувств, что Аид понял - будет заботиться. До конца, до последнего вздоха.
        - Только не отбирайте ее у Трента, если не захочет уходить. Обещайте мне.
        - Я… обещаю.
        Шепнул одними губами.
        И тогда Санара протянул записку.
        - Здесь адрес.

* * *
        В замке вновь навалилась пустота.
        Он завершил незаконченное дело, хотел, чтобы незримый поиск ответов прекратился, но дребезг лишь усиливался. Не помогли ни длительная прогулка, ни душ, ни чай. Начинала болеть голова. Аид впервые посреди дня позволил себе лечь в постель, но задремать так и не смог.
        Зазвонил телефон на тумбе.
        - Слушаю!
        - Ваше Благородие, доброго дня! Пресс-служба новостного канала, мы хотели бы договориться с вами об интервью…
        Обнаглели.
        Трубку он положил на рычаг, не проронив ни слова. Выдернул из розетки шнур.
        Какое-то время сидел на кровати без мыслей, без чувств, затем непонятно для чего выдвинул верхний ящик, уперся взглядом в кусочек ламината, в котором когда-то хранил фотографию Микаэлы.
        «Мика».
        Вот и еще одно незавершенное дело…
        Неужели сработает на этот раз Мост? Собственно, да или нет, неважно. Аид давно сжился с камнем в груди и с вечной от него тяжестью. Он виноват. Жил с этим раньше, сможет и дальше.
        Но попробует вернуться. В последний раз.
        Мост сработал.
        Сложил формулу враз, будто до того сотни раз не чах, как сырой порох под дождем, напитал энергией символ, зажегся ярко - змея, думал Аид, ты змея. Предавал меня год за годом, а теперь…
        Но додумать не успел, уже стоял посреди знакомой улицы, тонущей в закатном свете.
        Знакомая пыльная дорога, ведущая к магазину, по соседству отчий дом, по которому - Санара ощутил это жгуче и остро - он, оказывается, очень соскучился…
        На нем светлая рубаха, под которой его собственное молодое и гибкое тело - ему снова семнадцать. Теплый вечер; за чужим забором протяжно и мирно заблеяла коза.
        Мику, шагающую навстречу, он увидел почти сразу - ну да, он же вышел ее встречать, желал поговорить.
        Все та же. Легкая, подвижная, чем-то неуловимо своим бесстрашием напомнившая ему Нову. Да, пока он не напугал ее, не проклял, она лучилась беззаботностью, озорством.
        Санара не верил в происходящее. Он вернулся в Тирос многолетней давности, стоял на улице. Здесь он родился и рос, здесь строгал первые игрушки отцовским ножом на крыльце, ходил за молоком к бабке по соседству. Кажется, сейчас скрипнет калитка, и выйдет мать - с повязанной платком головой, в строгой кофте, прямой юбке. У нее были растоптаны туфли…
        Мика приближалась.
        Живая. Он уже не помнил ее такой, много лет тащил другой образ в памяти - тот, у которого веревки на запястьях и водоросли на ногах.
        А у этой полуулыбка на лице, ветреная челка, темные шальные брови и искорки в ореховых глазах. Тяжелые материнские бусы на шее и совершенно не идущие ей чужие духи. Белый сарафан в облипку от ветра на стройных ногах…
        - Привет, - поздоровался он первым, не зная, о чем будет говорить. Знал другое - диалог уже никогда не пойдет в прежнем ключе. Аид изменился давно и сильно, много понял, пересмотрел.
        - Привет! - Мика замедлила шаг, затем вовсе остановилась, будто он мешал ей пройти. Смотрела на него пока еще без страха, с умеренным любопытством. - Ты чего?
        - Ты красивая, - ответил он просто, - всегда мне нравилась.
        Девчонки - они всегда девчонки. Теперь на него смотрели снисходительно; у Мики рдели щеки, ей было приятно. Пусть это сказал затворник, которого она никогда не замечала, но парень-то он, в общем, симпатичный. Жаль, что нелюдимый.
        - Извини, - отозвалась легко, без угрызений совести, - но я иду к другому.
        - Я знаю, что мы не будем парой, - слова давались Санаре легко, без прежнего напряжения. Теперь он вообще не понимал, для чего бушевал когда-то, ведь иногда расходиться в стороны - это естественно и нормально. Для чего раньше нужно было нагнетать? Не умел иначе, не мог. И не ему теперь самого себя судить. - Желаю тебе счастья.
        «С ним. Или с кем-то еще».
        Ему было легко, хорошо. Она живая, это главное. А с кем? Он не любил ее даже тогда, понял уже давно. Счастья теперь пожелал искренне, от души. Мика заметила. Что-то шевельнулось в ее глазах - теплота и интерес, - но Аид уже сделал шаг в сторону, позволяя ей пройти.
        Он вновь смотрел на дом, в котором не был так давно. Как там мать?
        Зачем мысленно упрекал ее когда-то за желание накормить сына и мужа сытно? Она старалась, как умела, если шла наперекор собственной совести, то для них, для родных. А батя… Теперь Санара знал наверняка, что, если кто-то способен помочь тебе справиться с внутренней пустотой, любовью или ее подобием, нужно бежать к нему на всех парах. Отец хотел немного тепла, которое недополучал от женщины, женившись «из-за обстоятельств».
        Они просто люди, понимал теперь Аид, они жили, как умели, как могли. Не ему их судить. Да и вообще никого…
        Мика, оказывается, ушла.
        Он стоял на опустевшей дороге; Тирос кутался в персиковую вуаль. Пахло полынью, куриными удобрениями и пирогами из чьего-то окна.
        Как здесь хорошо, он забыл…
        А очнулся уже в собственной спальне; за окном темно.
        Десять вечера; дребезг в его голове усилился. Санаре казалось - он теряет время. Не успевает отыскать ответ на некий сложный вопрос, а Нова, которую он чувствовал - да, не Руну, именно Нову, - все дальше и дальше от него. Что завтра будет уже поздно.
        «Поздно что?»
        Терзался, не понимал, чего от него пытается добиться собственный разум, до боли сжимал челюсти.
        Сейчас он был силен как никогда и слаб. Должен был что-то сделать, но не понимал что. Нечто невидимое изнутри толкало его завершить незавершенное, но он все сделал. Рассказал Королю про Аэлу, изменил прошлое - Мика будет жить (уже живет!), ее семья не переболеет неизвестной болезнью, не пострадает от степного волка Дорик, будь он неладен…
        Единственная, кому он не смог вернуть украденную жизнь, - Леа…
        Аид вдруг опустился на стул, практически рухнул на него.
        И вдруг понял, что именно должен сделать.
        «Хотя бы попробовать…»
        Он должен запустить Куб еще раз.
        Да, это почти невозможно, последнюю попытку он использовал три года назад, времени прошло слишком мало. Силы на заклятие Шанса копятся иногда не один десяток лет. Рано…
        Но должен. Не для себя… Врет! Для себя!
        И для нее.
        Сейчас, когда тьма служит не против него, а ему, резерв увеличен до максимума - Санара практически не дышал, думая об этом. Ее нет рядом, но Кубу плевать на расстояния, он вплетется в ткань любой реальности.
        «Пусть Леа снова выберет свою судьбу. Еще раз. Один раз».
        Он будет об этом просить, умолять или приказывать - ему все равно.
        Аид вдруг поднялся со стула - неожиданно сильный, бесстрашный и собранный. Зашагал в каминный зал. Там удобнее.
        (Two Steps From Hell - Victory)
        Еще никогда, ни в одно заклинание Санара не вкладывал себя всего. Отбросил сомнения, встал четко по центру зала, втянул воздух.
        И принялся чертить знак призыва Судьбы. Ткать очертания граней, выплетать на них символы. В этот момент Аид светился весь - не только взглядом, но даже темным плащом. С задранными кверху руками он смотрелся не то Древним Богом, не то погруженным и ритуал шаманом. И хорошо, что отсутствуют слуги - его вид поверг бы их сейчас в шок.
        Светился каминный зал, светился капюшон и амулет на груди; полыхали ладони. Но ярче солнца, наливаясь силой, вращался с бешеной скоростью висящий в воздухе огромный Куб. Напитывался словами призыва, чужой силой, вбирал в себя задачу. И через минуту набрал столько, что Санара почувствовал - сработает.
        - Леа-а-а-а-а… - отправил пронзительный неслышный крик сквозь пространство. - Выбери… еще раз…
        «В последний раз».
        И все это время, выдохшийся, наблюдал, как устремляется куда-то ввысь свитый из огня многогранник. Больше заклятие такой сложности, наверное, ему не поддастся - не хватит и жизни, чтобы на него накопить.
        Плевать.
        Куб улетал. Он отыщет того, кому дать Шанс.
        - Выбери, - шептал Санара. - Выбери свою счастливую судьбу еще раз.
        Зал мерк неспешно; долго плавали в воздухе золотые огоньки. Теперь сил ему не хватит даже на то, чтобы просканировать чужой колодец. Месяц отпуска. Собственно, отгулов достаточно…
        Аиду было все равно. Сам того не замечая, он взялся за брошь плаща у горла, расстегнул булавку, убрал руку.
        И мантия упала к его ногам.
        Выходя из зала, он оставил ее валяющейся на полу.

* * *
        Нова.
        (Joe Alexander Shepherd - Spaces)
        Я лежала снегом на подоконнике и была красногрудой птичкой, которая ходила по нему. Семечками, которыми прикармливали снегирей, и восьмилетней Кэт, любовавшейся пернатыми из окошка. Я кружила в одном из миров снежинками. А в другом я плавала тополиным пухом над жарким асфальтом, сбивалась в белые лужицы у бордюров.
        Я была и старичком, читавшим газету на лавочке в сквере, и продавщицей, ругающейся с покупателем на кассе. Я распылилась по множеству миров, почти забыла собственное имя, разлетелась по пересечению пространств, как разметенная галактическим ветром волшебная звезда.
        Лишь маленькая частица меня все еще висела на Аддаре, приклеилась к нему маленькими лапками, присосалась невидимыми присосками, чтобы следовать за тем, кого я так сильно любила.
        Невидимая я сидела на плече у Аида, когда он грустил, плавала над ним, когда он спал. Пропитывалась его грустью, силясь сделать ее чуть светлее и легче, прижималась к его щеке, когда он падал духом.
        Пространство звало меня, утягивало прочь, но титаническая воля Леа держала здесь. Ее руки слабели, отрывались от Аддара, но пока в них оставалась хоть капелька силы, я обнимала Санару ежесекундно, не умела отлепить себя от него.
        Совсем скоро бороться с судьбой станет невозможно, мне придется уйти. Я забуду собственное имя, стану в одном из далеких миров лампой фонаря, лентой дороги или человеком. Мужчиной, женщиной, ребенком, может, зверьком.
        Соскальзывали лапки. Все дальше от любимого, все меньше сил держаться.
        Отлепились одна за другой присоски - я буду любить тебя, даже если забуду свое имя.
        Полет в никуда.
        Но вдруг, неизвестно откуда, прорезал пространство яркий свет. Вскрыл пересечение миров, как консервную банку огненным ножом, и долетел издалека знакомый голос, прозвучавший за сотни световых лет отсюда.
        - Леа-а-а-а… Выбираа-а-ай!
        Я не верила тому, что происходило - передо мной вращался Куб. Тот самый, подброшенный однажды Аидом в больнице. Вспомнилось разом все, хлынуло внутрь меня, затопило. Я - Леа, Леа, Леа… Не птичка и не снег, меня не зовут Кэти, и я не читаю на лавке газету… Где-то там меня ждет мама, папа и сестра…
        В грань Куба я указала тем, что осталось от моих невидимых рук.
        Перестал дуть ветер; меня перестало тащить в неизвестном направлении. Все померкло.
        Глава 21
        Леа.
        (Voces8 - Shore, Ryan, Enya, Ryan: May it be [Arr. M. Sheeran])
        Я стояла посреди залитой солнцем комнаты. Своей комнаты.
        Сегодня у меня день рождения, мне исполняется двадцать один. Я помнила, что поднялась с постели недавно, потому как, наблюдая за Элементалами, поздно легла накануне. Скоро позвонит мама.
        А еще я помнила, что совсем недавно была Новой. Что вынырнула из совершенно другой, очень насыщенной событиями жизни, в которой я умела столько, что от обилия моих талантов поперхнулись бы авторы фэнтезийных романов. Полеты, исследования морских глубин, украденная королевская корона - я помнила все.
        Включая Аида.
        А теперь стояла здесь и больше не понимала, кто я - прежняя Леа? Или не совсем?
        Одно знала наверняка - Санара подарил мне еще один шанс. Непостижимым образом, из последних сил.
        Теперь я здесь.
        «Где?»
        В старом прошлом? Или же другом, измененном?
        - …ты знаешь, что ему выдали премию? Он говорит, что приготовил тебе какой-то «супер» подарок, но даже мне не сказал какой, не спрашивай…
        Я уже слышала эти слова, проживала их прежде. Дальше разговор пойдет про коржи, торт, ягоды, пропитку. Про то, что Иттан очень красивый остров. Но что ждет меня на самом деле? Подсядет ли снова ко мне на лавочку возле цветочного магазина Верховный Судья. Я зашла на круг или же выбралась в чудесную реальность, что все проблемы остались позади?
        - …Крем для коржей и пропитку я уже сварила. Судя по запаху, все получилось отлично… Леа, ты на морском будешь в полвторого? Без опозданий?
        Я мычала в трубку совсем как в тот раз, в первый.
        И понимала, чтобы все прояснить, мне очень нужно бежать в Клео.
        Аид ведь… меня помнит? Ведь я не могла сердцем выбрать ту ветку, где он обо мне позабыл?
        Три часа пополудни.
        Иттан оказался прекрасен. Ветреный, дикий остров с золотыми пляжами, воистину роскошная вилла, удивительной красоты тихая витая беседка.
        И все родные в сборе. Улыбчивый отец, купивший мне на всю зарплату дорогой набор «исследователя», беспечно щебечущая мама, сестра, Данка, которая сегодня не поранила ноготь.
        Аид не пришел.
        Ни к цветочному магазину, ни позже.
        Не совершил этим утром аварийную посадку на воду, угодив в грозовой фронт, аэролет, не попали в больницу родители. Все живы, здоровы. Я проживала свой день рождения по идеальному сценарию, и часть меня была счастлива.
        А другая часть, увы, задумчива и очень печальна.
        Санара не пришел… Возможно, здесь он обо мне даже не знал.
        Я поддерживала разговор с любимыми по мере сил, ела салат, наблюдала за перемазанной радостной Данкиной мордашкой. За деловитой Герой, расслабленным отцом, довольной мамой. Спросила вдруг невпопад:
        - Мам, а у тебя есть знакомый по имени Майрон? - Подсела на перила голодная чайка, и мне вспомнилась другая - удивленная, сидящая на Сиреневых скалах, когда я сиганула с балкона вниз.
        - Майрон? Дай подумать. Был в детстве знакомый мальчишка, в деревне у бабушки Глаи, ты ее не помнишь. И я его уж лет тридцать как не видела…
        - Красивый он был?
        - Симпатичный. Теперь уж и лицо в памяти стерлось.
        Наверное, он ей нравился, раз в другой ветке она назвала его именем сына.
        - Дочь, знаешь, что еще есть в твоем новом наборе? - похвастал отец. - Инфравизор! Это он стоил половину всей суммы. Я гонялся за этим чемоданчиком два месяца. Два! Все затем, чтобы ты могла их увидеть по-новому, своих Элементалов…
        Он очень гордился собой. Знал, что угодил, не понимал только, что угодил старой Леа, что перед ним сидела странная задумчивая особа, запутавшаяся в том, кто она теперь.
        - Классно, а?
        - Классно. Пап, а как зовут придворного Чародея?
        Поперхнулась даже Гера.
        - Чародея? - отец отложил горячее еще мясо гриль, которое сам только что приготовил. - Не помню. А с каких пор ты интересуешься дворцовыми делами?
        - Да я… просто.
        Они приписывали мою задумчивость и прострацию смене глобальных периодов жизни - была ребенком, студенткой, а стала взрослой девушкой. Свободной, самостоятельно принимающей решения. Конечно, это в некоторой степени тяжесть, потому что ответственность.
        Нова внутри меня, силуэт которой я почему-то продолжала чувствовать (по привычке?), при слове «ответственность» веселилась. Она это умела, задорно относиться ко всякого рода тяжести. И почему-то хотелось веселиться вместе с ней, однако давила грусть.
        «Он не пришел».
        А я бы пообещала ему, что не буду расшифровывать этот чертов алфавит, утянула бы за собой в квартиру, сожгла бы при нем старые записи…
        - За тебя, моя хорошая. - В глазах мамы блестели слезы радости, в руке зажат бокал с шампанским. - Как хорошо, что нам все удалось, да? Повезло с этим островом, и нашлись на его аренду деньги. Все, как ты мечтала. И тебе, моя девочка, сегодня двадцать один…
        Она промокнула глаза.
        С теплом и заботой смотрела Гера - для нее я навсегда «младшенькая»; молчал отец, и в его молчании было столько любви, что слова не уместили бы. Продолжала ковырять кусок торта Данка - она еще не забыла о том, что нет ничего важнее, чем наслаждаться моментом.
        - За тебя!
        - За тебя!
        - С днем рождения, Леа!
        Поднялись и звякнули над столом бокалы.

* * *
        Шесть вечера.
        (Veronica Bravo - Light Me Up)
        Потому как утром Аид не создал на востоке грозовой фронт, непогода не добралась до Бонзы, и вечер стоял ясный, тихий. Официальная часть дня рождения с родственниками завершилась - меня заботливо и с напутствиями отпустили в «романтичный вечер». Переглядывались за спиной, радовались, шептались - возможно, Кевин сделает ей предложение, столько лет вместе…
        Не сделает.
        Бар в столь ранний час пустовал; и не сидел к моему великому сожалению у стены человек, чей взгляд в прошлый раз жег мне спину.
        Зато сидел за стойкой мой бывший парень.
        Бывшим он стал мне давно, еще в прошлой жизни, а теперь и вовсе казался незнакомым человеком, которого не то что целовать при встрече не хотелось, а даже близко подходить. Но подойти пришлось. С разговором я затягивать не собиралась, поэтому заказывать не стала, лишь взглянула на того, кто мне когда-то нравился коротко и мельком. Не поздоровалась, сообщила ровно:
        - Мы расстаемся. И давай без вопросов.
        Не знаю, ощутил ли он облегчение оттого, что самому объясняться не придется. Меня не волновало.
        Я давно и надежно любила другого человека. Не знала только, как добраться до него теперь.
        Все равно ведь придумаю, доберусь… Если в чем-то придется повторить сценарий, сыграть его по-новому, у меня хватит сил. Когда любишь по-настоящему, преград не существует.
        «Я знаю, где его кабинет в тюрьме, мимо охраны пройду, что-нибудь придумаю…» - думала я, шагая к выходу из бара.
        Вслед мне смотрел потрясенный уже дважды бывший Кевин.
        (Fabrizio Paterlini - Historiette No.2)
        Удивительная штука - жизнь.
        Когда-то я мечтала о том, чтобы мой день рождения прошел именно так - без сучка, без задоринки. Чтобы страшный человек в голубой рубахе навсегда убрался с моего пути, желала, чтобы его поглотила пучина. А теперь стояла у невысокой ограды, отделяющей причал от залива, смотрела на море и не понимала более, что правильно, а что нет. Куда идти, как быть? Даже вопрос «кто я?» до сих пор кружил в воздухе. Леа, да… Но… какая-то другая. Потому что память Новы? Потому что Нова до сих пор во мне? Что вообще происходит здесь? Куда я на этот раз попала? И все хорошо, только нет его…
        Шаги сзади. Сейчас они стихнут, мимо пройдет кто-то незнакомый, удалится, и останутся лелеять мою печаль волны…
        Но шаги остановились за моей спиной.
        Тишина. Порыв ветра.
        - Он так и не сделал тебе предложение?
        От звуков знакомого голоса по моей спине пробежала горячая волна, а внутри взорвались радужные пузыри. Удивительное сочетание, когда хочется орать, плакать и быть очень счастливой. Он нашелся. Аид.
        - Нет… - отозвалась тихо.
        - Идиот.
        Я все не поворачивалась, потому что только теперь подумала - зачем я ему такая? Слабая, как человек? Не умеющая летать, обнимать мир целиком, быть широкой. Ведь я даже не смогу выдержать его взгляд, я об этом забыла.
        - А я вот хочу…
        - Хочешь чего?
        - Сделать тебе предложение еще раз.
        Голос родной, теплый, обволакивающий.
        Я не смогла не обернуться, я ждала его. Ждала надрывно, насовсем и вопреки. Боялась, что задохнусь от тяжести взгляда, но с удивлением обнаружила напротив удивительно чистые зелено-голубые глаза. Ясные, человеческие.
        Я больше не выглядела ей, Новой, была слишком тощей и кареглазой, я была другой - все смешалось. Смущение, желание испариться, желание обнять.
        - Я однажды сказал тебе, что мне неважно, как ты выглядишь. - Все тот же Санара. «Мой». Серьезный до предела. - И не соврал.
        - Ты все помнишь… - Плакать хотелось очень. - Ты не забыл.
        - Как и ты. Это ведь твой, - он неопределенным жестом обвел рукой причал, - новый… выбор. Ты хотела в нем помнить. И чтобы все помнил я.
        - Я молодец, - все-таки улыбнулась сквозь жгущие веки слезы. - А кто теперь Чародей?
        «Мне кажется или ты увиливаешь от моего вопроса про замужество?»
        А мне очень нужно прояснить, до того как…
        - Некто по имени Дорам Кулитас, маг, избранный на свой пост восемнадцать лет назад. Человек добропорядочный, честный…
        - А Альрус?
        - Альруса больше нет. Я распылил его во всех вероятностях, он более нигде не может существовать. Потому здесь другой Провидец. И нет больше заговоренных амулетов, черного рынка порошков, шанса на апокалипсис по причине разгневанных Элементалов. Ты ведь об этом хотела спросить?
        Значит, все закончилось хорошо. Действительно счастливая реальность, в которой не нужно преодолевать трудности. Кроме собственных комплексов. Бушевала внутри меня Нова, рвалась наружу - обнять любимого. Я хотела обнять его тоже, знала, что как только сделаю это, уже не смогу отпустить.
        - Мне не тяжело… от твоего взгляда. Почему?
        Улыбка всегда делала лицо Аида красивым. Хотя оно и без улыбки магнитило мой взгляд так, что не оторвать.
        - Ты научила меня. Я принял себя и сумел совладать с рабочим режимом. Выходить из него по желанию. Леа…
        Он любил так же сильно, как раньше. Мы оба сохранили память обо всем, что произошло.
        - …если ты не ответишь мне, я все равно женюсь на тебе. Понимаешь?
        И впервые за весь день по моему лицу расплылась широкая улыбка. Вот он - настоящий подарок в день рождения, желанный и долгожданный.
        - Пойдем, - вдруг попросил Санара.
        - Куда?
        - Увидишь.
        И протянул руку.
        (Marina Kaye - Freeze You Out)
        Он привел меня в тот же отель, где мы провели ночь перед расставанием, - в маленькую уютную комнату с телевизором. Затем, чтобы показать судьбе - пауз не было. Где расстались, там и сошлись вновь.
        И у нас обоих сорвало вентили. Мне вдруг стало все равно, кто я, рядом со мной был любимый мужчина.
        - Сорок восемь часов без тебя, Леа… - рычал Аид, расстегивая рубашку, а мне хотелось обжечь касанием его мощные плечи. - Больше такого не повторится, не отпущу.
        Я и забыла, какой он ревнивый, напористый, жесткий. Будучи в человеческом обличье, я ощущала его силу яснее, критичнее, и агрессивный напор будоражил, сносил с ног. Именно так мне всегда и хотелось, чтобы она - чуть более слабая женщина, а он - умел защитить. Вдруг верно сошлись пропорции, гармонии и сечения, и я впервые ощутила всю мужскую силу Аида как человек. Поняла вдруг, что буду хотеть тестировать и повторять этот процесс вечно, каждый день. Поддаваться ему, покоряться, говорить да, да и только да!
        Он искал меня среди Галактик, не отпустил даже тогда, когда перестал видеть, не сдался. Никогда не сдастся. Он пах звездной пылью на сапогах и очень близкой страстью.
        Стало вдруг все равно, кто я такая. Я та, кого он любит, и я люблю так, что скоро вспыхнут стены…
        Позже мы лежали совсем как тогда, когда смотрели фильм и ели попкорн - моя голова на его обнаженном плече, мою руку гладят его пальцы.
        - Завтра твоих родителей ждет потрясение.
        - Почему?
        - Потому что я приду к ним просить твоей руки.
        - Тогда их ждет настоящий шок.
        Санара улыбался. Знал, что шок ждал бы любую семью, куда пожаловал бы свататься Верховный Судья Аддара.
        - Но я больше не Верховный, - пояснил вдруг. - Сегодня я сложил с себя полномочия.
        - Как?
        Я повернулась, заглянула ему в глаза.
        - Подписал бумаги, подал прошение о поиске заместителя.
        - А мантия?
        - Мантию я снял. После того как подбросил Куб.
        Меня прошибла вдруг вселенская гордость за него. Настоящая, чистая радость за близкого тебе человека.
        - А твоя…
        - Сила? - он знал, что будет нужен мне с ней или без нее. - Она никуда не делась. Ведь не мантия являлась ее носителем, а я. Чародей лишь использовал ее для «благих» целей государства, когда-то назначив меня Судьей.
        Мне все еще не верилось, что Альруса больше нет. Нет больше подпольной продажи кристаллических порошков, никто не манипулирует людскими умами. Не ищут больше улики Трент и Охр, не ослеп, посмотревшись в заговоренное зеркало, старый Кион.
        - А дочь короля?
        - Она живет во дворце. Была признана с самого начала, титулована, растет в заботе и достатке.
        Как хорошо…
        - А Мика?
        - Я все исправил… Ты ведь научила.
        Что-то ширилось внутри меня. Росло. Грозило перерасти меня саму.
        - Все случилось хорошо и правильно. Только я… обычная.
        Аид высвободил плечо, чтобы оказаться напротив, чтобы глубоко заглянуть мне в глаза. Смотрел долго, проницательно, проник практически в душу. А после произнес.
        - Я очень в этом сомневаюсь, Леа…
        - В чем?
        - В твоей «обычности».
        - В каком… смысле?
        - Уверен, что в момент выбора - осознанно или нет - ты захотела сохранить пару тузов в своем рукаве.
        - Полагаешь?
        На меня смотрели с хитринкой на дне озерных глаз.
        - Думаю, нас ждут интересные времена, Леа-Нова. И ты больше никуда от меня не денешься.
        Боже, как сильно я хотела того же - никуда от него больше не деваться.
        - Я и забыла, какой ты ревнивый…
        - Вспомнишь. Мне эти часы без тебя, как серпом по…
        - Сейчас мы проверим в целости ли твои…
        Меня нежно заткнул глубокий, полный любви, напористый поцелуй.
        Эпилог
        Мир Уровней. Лоррейн.
        Реактор.
        Из разговора с Дрейком.
        - Рад видеть тебя в добром расположении и здравии. Наконец-то ты целиком и полностью взял себя… в руки.
        Конечно же, Начальник имел в виду тотальный контроль над силой. Аид прекрасно понимал подтекст и потому усмехнулся.
        - Секс помог.
        Выдал, огрызнулся, только беззлобно, желая «припомнить» советы человека в серебристой форме, которые раньше оказывались «мимо кассы».
        - Рад, что и в этом… оказался прав. - Дрейк улыбался. - Ты ведь пришел, потому что у тебя ко мне есть вопросы?
        - Да. Два.
        - Задавай.
        - Однажды вы рекомендовали Леа взять меня с собой на семнадцатый остров. Она до сих пор терзается вопросом - зачем?
        - Ну тут все просто. Ты смог бы сбить Альруса с частоты преследования, она потратила бы меньше сил. Плюс та самая химическая взвесь, даже если бы ты вдохнул ее испарения снаружи, впоследствии помогла бы тебе быстрее отыскать ответ на вопрос, как повернуть судьбу в нужном направлении.
        - Я и так потратил на это всего сорок восемь часов.
        - А с ней потратил бы два. Собственно, неважно.
        Дрейк гордился им, Санара видел. Без надменности, но с искренней отеческой заботой.
        - Какой у тебя второй вопрос?
        - Моя жена - человек?
        Начальник улыбался и качал головой. Ох уж эта терминология, ох уж эти любители все прояснить.
        - И да. И нет.
        Аид прищурился.
        - У нее человеческое тело, это бесспорно. Но мышление Элео все еще с ней, а это означает, что вскоре она разовьет у себя массу талантов и способностей. Видишь ли, человек, у которого в башке веселым ветром снесены почти все перегородки, способен на поразительные вещи. И ценить свои достижения, она, кстати, будет куда более жадно и рьяно, нежели те, которые были ей даны в гибридном состоянии.
        «Она уже увеличила себе грудь. И изменила цвет глаз…» - Санара мысленно улыбался. Конечно, ей на это потребовалась не минута, а почти неделя, но результат был встречен с искренним восторгом.
        - Шальной ветер, значит…
        - Именно так.
        - Отлично. Это все, что я хотел знать.
        Он уже развернулся, чтобы выйти в коридор, когда Начальник предложил:
        - Если вдруг захотите перебраться на Уровни… Ну ты понимаешь. Считай, что тебе заранее известен мой положительный ответ.
        - Я ей предложу.
        - Предложи. Я создам условия.
        Вышел из кабинета Аид, сдерживая усмешку.
        Шальной ветер, значит. Шикарная у него по всем параметрам жена - веселая, бесшабашная и непредсказуемая. Вскоре он с удовольствием привезет ее в Тирос, представит родным.
        А сегодня на Аддаре у них в планах дынное мороженое.
        И любовь. Много любви.
        Конец
        Послесловие
        Когда рождаются такие герои, как Леа и Аид, книг с их участием можно написать множество. Посмотреть, как Леа-Нова будет развивать в себе новые таланты, как пройдет знакомство с родителями в Тиросе, как ребята переберутся пожить на Уровнях и Леа перезнакомится с остальными… просто бессчетное количество. Не упоминая уже о том, что они вполне могут вляпаться в новые серьезные приключения.
        И все же вернусь к смыслу создания этой книги. Я давно уже не пишу лишь для того, чтобы выпустить еще один роман и сделать на нем копейку. Кто-то называет себя «коммерческим» автором, зарабатывая на колбасу, но колбаса для меня второстепенна. Прекрасно, когда она есть, но нужда в ней не толкает на такие книги, как эта…
        Что же толкнуло?
        Состояние Новы. Мышление Новы. Полет и размах ее мыслей, безбашенное настроение, озорство, бесконечная легкость. Я специально взялась описывать это состояние, чтобы оно стало маяком для тех, кто к нему идет, чтобы помогло себя прочувствовать. А идем мы к нему, даже если этого кто-то пока не осознает, абсолютно все. К состоянию «я не парюсь», «я в своей жизни главный», «я играюсь». Оно настолько вдохновило меня, когда я впервые его поймала, что я тут же поняла - хочу до этой частоты дотянуться и висеть на ней по максимуму. Чтобы ты режиссер собственной жизни, чтобы каждая мелочь в кайф, чтобы веселость ума никогда не перекрывалась ненужной грустью. Как-то так. Признаюсь честно, мне, как человеку обычному (а не Элементалу), было иногда непросто на этой волне настроения удерживаться, и я никогда не садилась за главы, если «сползала», потому что именно этот «луч маяка», ведущий к вершине настроения, - главный смысл, вкусная изюмина и вишня на торте.
        Конечно, есть читатели, которые ищут только «любовь» героев, и я уже натыкалась на такие комментарии, как «Что в Эре и Кайде, что в Санаре, чувств нет, пусто». Позвольте кое-что прояснить. Здесь вагон любви. Такой вагон, что она искрится, сияет и переливается миллионами граней, но увидеть это способны только те люди, которые уже поняли - стремиться к радости куда интереснее, нежели застревать в негативе. Если вы продолжаете застревать в нем и ждете сценарий из разряда «они встретились, влюбились, переспали, но поругались, после объяснились, обнялись, но недопоняли друг друга, и он выгнал ее за дверь… (ах, как она страдала!)», то это, конечно, «пустая» книга. Потому что в радость каждый человек переключает себя осознанно и только после этого видит оттенки, которых не умел видеть раньше. Поверьте, если после прочтения у вас крутится мысль «мне чего-то опять не хватило», то не хватило вам не в книге, а в собственном сознании.
        Я же останусь верна себе в том, что бывают приключения без страданий, бывает любовь без занудных ссор и выяснений отношений, бывают чувства, состоящие сплошь из «вдохновения, интереса, восторга, обожания» и так далее.
        Что же дальше? Я не знаю. Что-то простое и легкое, может, с юмором, может, с кучей горячего «чезеровского» секса. И точно не двухтомники - их непросто выдерживать с динамичным сценарием и интересным сюжетом.
        А пока подготовка к Новому году, покупка подарков, елки и имбирных пряников.
        В своей группе в ВК я ввела новую рубрику, где рассказываю интересные факты о себе и творчестве, заходите почитать.
        Возвращаясь к «Санаре». Очень люблю обложки книг, они были заказаны Борису Аджиеву, стоили вагон денег и получились отличными - для меня важно, когда у книги хорошее индивидуальное лицо.
        Мир Аддар чем-то напомнил мне греческий, поэтому многие названия и имена созвучны.
        Когда-то давно я зачитывалась Мариной и Сергеем Дяченко, в частности книгой «Ведьмин век», и потому у Аида существует некоторое сходство с Клавом, героем-инквизитором их книг. Однако Аид мне кажется куда более живым, наполненным и умеющим любить. Между тем, что тебя вдохновило раньше, и тем, что создаешь ты сам, всегда существуют параллели, это так.
        От себя добавлю: ребята, слушайте хорошую музыку, смотрите на красивые картины, удаляйте себя от плохого настроения и выбирайте исключительно приятные мысли. Грани, которые открываются, когда вы переходите на волну радости, потрясающие, но слова их уже не передают, они все заключены исключительно в ощущениях.
        Я надеюсь, эта книга вам понравилась. Не потому, что мне нужны отзывы. Мне просто приятно думать, что кто-то по ту сторону экрана испытывал в момент прочтения те же сверхэмоции, что и я во время написания. А «источник творит, потому что не может не творить» - в этом весь смысл.
        Я все еще обдумываю идею открыть свой инстаграм и ютуб-канал, на которых буду рассказывать «основы погружения» в текст для авторов. Думаю, читателям там будет тоже интересно, тем более что есть желание поделиться мыслями о ежедневной осознанности и осознанных сновидениях. Как-то так. Заходите в группу в ВК, именно в ней появляются обо всем новости.
        Люблю.
        Но вы любите себя еще сильнее. Без разрешения, нагло, сильно, до конца и без перерывов. Чтобы именно вы главные в жизни, что свое мнение ценнее всего, чтобы вокруг вас завращался этот разноцветный мир.
        До новых встреч!
        Ваша,
        Вероника Мелан
        17.12.20