Сохранить .
Де Бюсси и инфанта Анатолий Евгеньевич Матвиенко
        Граф де Бюсси #2
        Луи де Клермон, сеньор де Бюсси д’Амбуаз, блестяще выписанный Александром Дюма в романе «Графиня де Монсоро», в действительности жил совершенно непростой жизнью, полной опасностей, приключений и любовных похождений, мало отличаясь от других дворян из свиты короля Генриха III. Но внутренний мир этого легкомысленного француза изменился совершенно, когда на его личность наложилось сознание человека другой эпохи - из двадцать первого века.
        Всё изменилось, обрело глубину и смысл. Знание, что в грядущей истории Франции будут чрезвычайно позорные моменты, от вторжения в Россию в 1812 году до варварских бомбардировок французской авиацией Югославии, заставило действовать совсем по-иному, что-то пытаться изменить.
        Но под силу ли это одному человеку? Лишённому поддержки, участия? И любви.
        Если к любви относиться не как к приключению или развлечению, она принесёт настоящее счастье. Или беспросветное горе, если её утратить, а в бурном, насыщенном войнами и интригами шестнадцатом веке всё так шатко, хрупко, быстротечно…
        Продолжение романа Анатолия Матвиенко «Де Бюсси».
        Анатолий Матвиенко
        Де Бюсси и инфанта
        Вместо предисловия
        Этот странный мир, до боли похожий на прошлое покинутой мною реальности… Здесь рассеялись как дым иллюзии о галантной эпохе Франции XVI века. За роскошными фасадами дворцов сокрыты пороки их обитателей, слово «честь» звучит пустым звуком, а то и неуместной шуткой, дворянство погрязло в стяжательстве, блуде, интригах, не брезгуя никакими средствами для достижения целей и не чураясь ничего для получения удовольствий, короли задают тон своим подданным.
        Эпоха Возрождения… Возрождения чего? Гуманизма, культуры? Что они значат, если даже у человеческой жизни цена невелика - один удар шпаги, капля яда в бокале или «несчастный случай» на охоте!
        Но именно здесь я внезапно обрёл настоящую любовь, разделил её с женщиной, столь же чуждой этому времени. Мне довелось родиться на четыре столетия позже Варфоломеевской ночи. Моей любимой нужно было появиться на свет лет на четыреста раньше.
        Всего лишь на несколько часов нас соединила страсть - безумная, запретная, греховная! Завоевав любовь, я тут же её потерял, уступив слишком сильному конкуренту - Спасителю. Может, не навсегда? Вдруг появятся какие-то, пусть самые иллюзорные шансы…
        В их ожидании мне пришлось заново учиться жить, чувствуя себя безмерно одиноким. Сражаться, нанизывая на шпагу очередных врагов. Лелеять мечту что-то изменить в окружающем меня мире. Предаваться развлечениям и даже иногда смеяться, потому что иначе можно запросто сойти с ума. А порой просто катиться по течению и выживать. Тем более судьба снова занесла в Париж, где сыграть в ящик легче, чем в яме с гремучими змеями.
        Часть первая. Роковые женщины
        Глава 1. Увидеть Лувр и умереть
        Глупцов жизнь ничему не учит. Почему именно мне приходится восполнять её педагогические упущения?
        При виде моей физиономии прохвост Ксавье Бриньон закатил глаза и приготовился грохнуться без памяти. Точнее - повиснуть в моих объятиях, я сдавил ему шею и приставил к глазу кинжал.
        Круглая рожа налилась до свекольно-пунцового цвета. Если не поставить паразиту пиявок, снижающих давление, боюсь, моя копилка грехов пополнится очередной отправленной к Богу душой. В компанию к ещё нескольким десяткам душ, чьи хозяева встретились мне на слишком узкой дорожке.
        Но, быть может, именно следующая жертва переполнит терпение Бога или кого-то другого, избравшего местом моего пребывания Францию конца шестнадцатого века, поэтому я счёл за лучшее спрятать оружие и миролюбиво спросил об оставленных вещах. Грядёт немаловажная встреча, а потёртая шляпа с пером, серо-чёрный камзол и шоссы, заправленные в грязные сапоги из оленьей кожи, вряд ли представляют собой лучшее облачение для рандеву с дамой. И чем рыскать по улицам да лавочкам Парижа, где любой мальчишка наслышан, что граф де Бюсси объявлен врагом короля, я понадеялся использовать что-то из старых запасов, когда в Лувре уживались дворы Генриха Третьего и его блистательной супруги, а также свита Генриха Наваррского и королевы Марго. Скромность гугенотских нарядов и собственная оригинальность в аскетизме платья не избавили меня от необходимости держать пару комплектов для торжественных приёмов и балов, включая отвратительные своей женственностью коротенькие штанишки с подбоем, придававшие ягодицам и бёдрам вульгарную шарообразность.
        - Кому ты сдал мою комнату на этот раз? - бакалейщик, уходя от ответа, что-то сдавленно булькнул в оправдание, и я насел на него вторично, наплевав на паническое состояние проходимца, но больше не угрожал кинжалом. - В прошлый раз меня тоже год не было! Ты ещё не понял, что я - бессмертен? Что я в аду тебя достану и спрошу: где, чёрт подери, моя комната?! И моя одежда?
        По правде говоря, съёмная квартирка над бакалейной лавкой на улице Антуаз не представляет какой-либо ценности. Но я привык к ней. Именно тут, неведомым образом вселившись в тело дворянина по имени Луи де Клермон де Бюсси д’Амбуаз, я вдруг ощутил себя в Париже эпохи Возрождения в разгар самой весёлой ночи той эпохи - Варфоломеевской. Не скажу, что воспоминания приятные, но уж какие есть…
        Рядом шумно засопел Симон, мой слуга. Он привык к хозяйским интонациям в голосе, после которых собеседника, случается, уносят вперёд ногами. Благочестивый католик, парень перекрестился загодя.
        - Никому не сдал, ваша светлость… - почувствовав некоторую слабину в хватке, бакалейщик торопливо залебезил: - Дорогой граф! Ваше сиятельство! Я так искренне, так душевно рад вас видеть! В ваших покоях всего лишь свалены тюки с мукой и крупами, незамедлительно распоряжусь их убрать!
        Надеясь, что свидание с Создателем откладывается, Бриньон вывернулся из моих рук и действительно принялся хлопотать, чтобы пыльные мешки покинули второй этаж. Истинную радость от нашего вторжения ему, скорее всего, причинила возможность напомнить мне, сколько я задолжал с прошлой весны. За полтора года, видать, набежала изрядная сумма. Рожа пройдохи вытянулась, когда он услышал, сколько с него причитается за хранение товаров в спальне благородного графа. Сменив гнев на милость, я швырнул ему пару серебряных ливров, пообещав рассчитаться позже.
        Но что за отвратительная привычка хоронить меня прежде времени!
        Приведение комнат в порядок, нагрев воды и приготовление ужина отняли более часа. За это время стемнело. В ноябре в Париже всегда темнеет рано…
        - Бакалейщик сохранил ваши письма, - сообщил Симон, помогая выбраться после мытья в большой деревянной лохани.
        - От кого?
        Как и его брат, принявший смерть на службе моей персоне, слуга был малость обучен грамоте.
        - Из Анжу. От родных. Прошлогоднее, ваша светлость.
        Я в курсе более свежих новостей. Что там ещё?
        - Неразборчиво. Простите, господин, прочитать не могу. Все буквы знаю…
        Все буквы угадал, не смог угадать слово, вспомнил я анекдот, обречённый стать бородатым через четыре с лишним сотни лет.
        - Давай!
        Естественно, винить слугу нельзя, в Речи Посполитой Симон со мной не был, по-польски не понимает. Что там? Сюрприз! Неведомый конспиратор черкнул записку не на польском, а на русском языке Великого княжества Литовского, мол - есть в Париже купеческий дом, налаживающий торговлю с Московией-Тартарией наподобие английской Московской компании. Значит, обитает там не атташе по культуре, а постпред по торговле. Я невольно заулыбался: дотянулись-таки руки русской разведки до Франции! А если не руки, то хотя бы глаз на длинном стебельке. Или ухо. Непременно наведаюсь! Но потом.
        - Что ещё?
        - Монахи какие-то.
        Эту муть я даже читать не стал. Что там может быть нового? Слышу от них одно и то же: граф де Бюсси, вы - известный приспешник гугенотов и без пяти минут отлучённый от святой католической церкви, покайтесь, вернитесь в лоно истинной веры, облобызайте десницу короля, и будет вам благословение Божье…
        Ну а если не вернусь в объятия католиков, ровно такое благословение получу от кальвинистов, столь же ревностно верующих в Христа. Простите, святоши, сегодня я пас. Лучше ещё разок согрешу, чтоб все грехи смывать оптом и как можно позже.
        Чёрная бархатная куртка с белоснежным кружевным воротником, короткие чёрные штаны, слегка раздутые, - король Франции счёл бы такие моветоном, плотные коричневые чулки с ватным подбоем (ноябрь на дворе, не май месяц!) и шляпа с пером превратили меня в придворного шаркуна. Я прошёлся по комнате, привыкая к неудобству башмаков с серебряными пряжками. Даже шпага, не раз отведавшая человечьей крови, казалась декоративным украшением, предназначенным разве что приподнимать ножнами серебристо-чёрный плащ на меху.
        - Восхитительно, мой господин! - подобострастно вякнул Симон и протянул тонкий платок, спрыснутый духами по его вкусу - то есть до состояния нестерпимой вони. Впрочем, в Лувре все так благовоняют.
        Когда началась очередная… шестая или седьмая… гугенотская война, коим я сбился со счёта, собственное отражение почти не разглядывал в зеркале, даже когда останавливались с Наваррой в местах цивильных. Война не располагает к самолюбованию. Поэтому ущерб, нанесённый временем за последний год, бросился в глаза сразу же и не обрадовал.
        Седина, щедро припудрившая волосы в долгие месяцы заточения в Вавельском замке, поразила добрую половину шевелюры, подкрасила белым усы и бородку. Их нужно подстричь! Распустился…
        А тонкий шрам под левым глазом, полученный год назад на дуэли, уже ничем не убрать. Симон уверяет, что он наливается красным, когда я гневаюсь.
        Хуже всего - глаза. Наверно, выражение затравленной тоски, засевшее в самых их уголках, не вытравить никогда и ничем. Только один человек в этом странном мире способен вернуть мне радость и душевное равновесие. Но она даже не снизошла до объяснений. Монахиня вынесла тогда короткую записку по-польски: «Я принесла всем слишком много горя. У Бога переполнилась чаша терпения. Только здесь я вымолю прощение. Пшепрашам, Луи, забудьте меня. Найдите своё счастье. Сестра Иоанна».
        Как?! Где его искать, если она - всё моё счастье!
        Как её не помнить…
        Конечно, стоило бы отвлечься. Что только ни перебрал… Разве что отверг совет Шико - лечь в постель с мужчиной. Я гневно отказался, шут состроил гримасу невинности и заявил: королю же нравится!
        Это было накануне отъезда из Парижа. А через несколько месяцев из луврской клетки сбежал и Наварра, чтоб лично вдохновить гугенотов на борьбу. Но ему не простили переход в католичество.
        В провинции я пытался восстановить душевное равновесие и вышибить клин клином. Но с Эльжбетой, прекрасной литвинкой, не смог сравниться никто. Ту сговорчивую прелестницу из Бордо, думаю, постигло разочарование, когда нестарый ещё граф механически отработал повинность на ложе любви и немедленно натянул штаны.
        Дело прошлое. Сейчас меня ждёт кое-что оригинальнее неутолённых сердечных терзаний…
        Удовлетворившись своим скорбным, но вполне благопристойным видом, я наказал Симону сидеть дома и сбежал вниз к коновязи. Полуночный Париж - не лучшее место для одиночных прогулок, однако предстоящая миссия не оставила мне выбора.
        Утомлённая дневным переходом Матильда укоризненно заржала, когда Симон набросил на неё седло. Прости, графу негоже являться в королевский дворец пешком. В темноте лошадь споткнулась и едва не сбросила седока, когда мы пробирались через стройку к западу от Лувра. По капризу Екатерины Медичи здесь, в самый разгар гугенотских войн и крайнего истощения казны, строился новый дворец - Тюильри.
        Вот и потайная дверь в стене, обращённой к реке, три стука как три удара сердца, пауза и ещё два удара…
        - Входите, месье. Я доложу о вашем прибытии.
        Гвардеец пропустил меня в крохотную каморку и оставил в ожидании, скрывшись в бесконечных галереях дворца. Другой шагнул наружу и взял Матильду под уздцы, этот молодой шевалье мне был смутно знаком. Наверняка он тоже знает меня, личность скандальную и приметную, посему о моём присутствии в королевской резиденции узнают слишком многие.
        Спустя четверть часа послышались шаги нескольких человек. Я откинул полу плаща, чтоб легче выхватить клинок, передвинул кинжал на поясе и нащупал метательную звёздочку. Слава Создателю, ничто из смертоносного арсенала не понадобилось.
        - Ты совсем одичал, де Бюсси! - шёпотом воскликнул Шико, заключая меня в объятия. - Тебе нужен хороший цирюльник и портной. Жаль, не в Париже. Генрих не реже раза в месяц справляется о твоём самочувствии - не преставился ли наконец. Идём же! Она ждёт.
        - Не торопись, mon cher ami. Расскажи кратко, что здесь творится. Сам понимаешь, я не в том положении, чтобы наносить светские визиты и расспрашивать по всему дворцу о положении дел. Живо отправлюсь на виселицу как гугенотский шпион.
        Шико загадочно покачал головой и чуть ли не силой потащил меня к покоям королевы. Ясно, получил приказ держать в неведении. Всё нужное сообщит королева Луиза. Он явно забыл о моём упрямстве.
        - Придержи лошадей. Мне срочно нужен Чеховский.
        Мой провожатый словно споткнулся о невидимую стену.
        - Этот двуличный польский слизняк? Ты же помнишь…
        - Ещё как помню. Заточение в Вавельском замке произошло в числе прочего из-за его доноса. Едва не пришиб мерзавца, если бы не ты. Но без его осмотра я не осмелюсь предстать перед её величеством.
        Бывший шут, а теперь высокородный дворянин из свиты королевы, он отскочил на два шага как ошпаренный. Конечно, в окопах войны я вполне мог подцепить любую заразу. Пусть так и думает. Шико знает, что я догадался - он гораздо раньше меня был осведомлён о наушничестве Чеховского, но не предупредил, поэтому о прежнем доверии не может быть и речи, но лучше делать вид, словно отношусь к бывшему другу точно так же, как под Лодзью, когда мы втроём сражались против целого отряда. Обратился к нему по имени, как к ближнему своему.
        - Жан, я не шучу. Приведи поляка.
        Высокий, изрезанный и словно сдавленный в висках лоб Шико пересекла новая морщина. Ему нет и сорока. Жизнь истрепала его тело лет на шестьдесят.
        - Он на половине короля! Дьявольщина… Скорей всего - дрыхнет рядом с жёнушкой.
        Прозябание в Лувре отупляет? Придётся подсказать.
        - Так вызови ради королевы. Занемогла, мол. Или я буду вынужден вернуться в Беарн.
        Шико закатил глаза и в самых крепких выражениях объяснил, что повлечёт за собой срочный ночной вызов врача к августейшей особе. Их здоровье - главная тайна государственной политики!
        - Ночное приглашение к королеве одного из врагов его величества также попахивает государственной тайной. Или её нарушением, или предательством короля. Так что не чистоплюйствуй. Шевелись!
        - Точно - одичал… Не знаешь, что, едва увидев Париж, можешь умереть. Здесь стало стократ опаснее после бегства Наварры! Поляк немедленно донесёт о твоём появлении миньонам. Впрочем, каждый выбирает свою смерть. Если об этом не позаботятся другие.
        Он втолкнул меня в одну из спален близ покоев королевы. Мрак растопила единственная свеча, тусклая, как лампадка в часовне.
        Полутьма не скрыла запустения. Какими-то унылыми мне показались и длинные коридоры, много раз хоженные до отъезда в Краков и после возвращения в Париж - ранее они не выглядели обшарпанными. То ли весь дворцовый бюджет был истрачен на Тюильри, то ли очередная война с гугенотами и неповиновение юга привели к окончательному опустошению казны. Одно это, сообщённое Генриху Наваррскому и принцу Конде, будет чрезвычайно ценным подарком, в таком состоянии финансов король Франции не сможет продолжить войну и подпишет мир ради передышки. Но моя миссия только началась…
        - Ваше королевское величество? - знакомый и чуть гнусавый голос с польским акцентом прервал мои размышления. Чеховский в наброшенном на ночную рубашку халате подслеповато проморгался и не сразу сфокусировал узко посаженные глазки на моей фигуре. Не заорал от испуга, не бросился наутёк при виде отнюдь не королевы Луизы, а грохнулся на колени, звучно стукнув лбом о каменные плиты пола. - Пан де Бюсси, простите меня! И помогите бежать из Лувра! Если останусь, я погиб…
        Стало быть, слова Шико, напомнившие мне фразу Ильи Эренбурга «Увидеть Париж и умереть», были не пустым звуком. Здесь убивают с прежним энтузиазмом. Наверно, поэтому атмосфера Лувра подействовала и на меня - давнишнее желание удавить сукиного сына, едва представится возможность, вдруг взыграло с новой силой. Сдержаться я не сумел…
        Глава 2. Наставник короля Франции
        Вздёрнутый на ноги, мой бывший протеже захрипел, сдавленный слишком сильно. Я погорячился и чуть в самом деле его не задушил.
        - О побеге поговорим позже. Мне нужны сведения. Расскажешь - не умрёшь прямо сейчас.
        - Всё, что пожелаете, сеньор…
        Что там плёл Шико про государственную тайну? Медикус торопливо и с готовностью выложил мне самое важное: король бездетен. В течение года они с Луизой тщательно использовали время, когда «звёзды сулили» наибольшую вероятность зачатия. Ничего не произошло. К весне Генрих отчаялся, забросил «сауну а-ля рюсс», пустился во все тяжкие.
        - Луиза могла призвать на помощь своих фаворитов.
        - Не-ет, - Чеховский даже фыркнул от моего предположения. - Её величество блюдёт себя. Опасается «французской болезни», она здесь почти у каждого дворянина. Так вы мне поможете, ваша светлость? Или я пропал!
        С истинно королевской благодарностью Генрих обвинил польского недотёпу в ухудшении самочувствия и утрате мужской силы. В Париже зрело «дело врачей».
        - Ты под арестом? Или под надзором? Из дворца выберешься?
        - Наверное… Куда же мне деваться потом?
        - Встречай меня в полдень, дорога на Орлеан, в часе езды от Парижа есть таверна «Три кабана». Но учти, приведёшь с собой королевских гвардейцев, выкручусь как-нибудь, а потом достану из-под земли.
        Хотя проще сдать меня прямо сейчас. Но отчего-то заломленные руки и дрожащий подбородок Чеховского убедили, что подлюка говорит правду. В виде исключения.
        - Не сомневайтесь во мне, ваша светлость!
        - Сгинь.
        Не знаю, подслушал ли Шико исповедь горе-эскулапа. Его морщинистая рожа не выдала никаких чувств. Перехватив Чеховского в коридоре, он спровадил поляка подальше, чтоб тот не узнал о моём визите к королеве. Умение хранить тайны лейб-медик только что продемонстрировал во всей красе.
        В покои Луизы не пустили даже Шико. Его с непреклонностью остановил гвардеец в синем мундире, меня проводила миловидная служанка.
        Будуар королевы выглядел опрятнее других помещений Лувра, но меня в большей степени удивила скромность наряда августейшей особы. Она была одета в простое серое платье без обручей под юбкой, словно приготовилась играть роль простушки-пастушки в самодеятельном дворцовом театре. Столь же просто выглядела причёска, ничуть не напоминая привычные моему взгляду архитектурно-башенные сооружения, которые она таскала на голове, шествуя под руку с Генрихом. Вообще, королева без дюжины бриллиантов в волосах, на шее, на пальцах и на широком лифе казалась голой!
        - Мой добрый Луи! Как хорошо, что вы откликнулись на мой зов… даже не зная наверняка, кто стоит за этим письмом.
        Она протянула руку для поцелуя и тотчас получила его. Встав с колена, я счёл необходимым разъяснить:
        - Совсем не многие женщины в Париже смеют предполагать, что я брошу Наварру в разгар войны и примчусь в Париж, в логово наших врагов. Быть может - королева Марго, но я хорошо знаю её почерк, а этот мне знаком менее. Я ехал к вам, ваше величество!
        - Поверьте, мне очень приятно это слышать, дорогой граф. Я окружена множеством мужчин и, буду откровенна, беззастенчиво их использую, многих при этом презирая. Вы - совсем другой. Мужественный, печальный. Не склонный к оргиям в духе моего венценосного муженька. Конечно, я была разочарована, когда вы не поспешили присоединиться к моей свите. Разочарована вдвойне, узнав, что у вас есть дама сердца, и она - не я.
        Откуда ей известно об Эльжбете?! Хотя историю моей несчастной любви знал не только Шико, но и дюжина других людей, включая миньонов и гиззаров, замешанных в дуэли с убийством Радзивилла. Но королева не просто услышала и запомнила сплетню. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять: она целенаправленно интересовалась моими делами.
        - В таком случае вынужден признаться, моя королева, дама сердца для меня столь же недоступна, как если бы она умерла.
        - Постриг в монахини ещё не смерть… Но не будем об этом. Присаживайтесь же, граф, мне нужно вам многое сказать, а времени лишь чуть - я не могу компрометировать себя, долго оставаясь наедине с очаровательным мужчиной.
        Она прямым текстом намекнула на возможный роман со мной! И где же твои уверения, Чеховский, что Луиза строго себя блюдёт и не изменяет королю?
        - Я внемлю, моя королева.
        Она присела на низенький диван с подушками и высокой мягкой спинкой, указав мне место подле себя.
        - На поле боя воюют мужчины, но вне его женщины опаснее. Мне угрожает Марго.
        - Сестричка короля - действительно опасный враг. Но отчего ей…
        - Всё очень просто, граф. Марго мечтает стать королевой всей Франции, а не одной Наварры. Мой муж бездетный. Значит, стоит убрать Франциска, и её Генрих унаследует престол.
        - Она не в ладах с супругом.
        - Но может встретиться с ним. А потом объявит о своей беременности. Кто её покрыл - муж или любовник, - не узнает никто.
        До меня начал доходить смысл интриги. Если ликвидировать двоих - Генриха III и его брата Франциска, Наварра наденет корону Франции, после чего скоропостижно скончается. Вдовствующая королева Марго получит регентство, то есть полную монаршью власть до совершеннолетия сына. Конечно, возможен риск рождения дочери, и вообще заговор может раскрыться слишком рано, тогда наличие наследника престола смешает карты. Насколько я знаю эту хитрую блондинку, она способна на самый коварный план! Особенно если Екатерина Медичи окончательно разочаруется в сыновьях и позволит дочери прикончить братьев, уповая на внука.
        - Я готов на всё ради вас, моя королева. Но бороться с женщиной…
        - Не только с женщиной, Луи. У Марго целая партия. Если их не остановить, они перешагнут через горы трупов!
        - Что же вы предлагаете, ваше величество? Убить Марго Валуа?
        Проще привезти алмазные подвески от лорда Бэкингема, шепнул саркастический внутренний голос.
        - Что вы… Я никогда не возьму подобный грех на душу!
        Шико другого мнения, он практически уверен, что Луиза стоит за отравлением Марии Клевской, несчастной возлюбленной короля Генриха.
        - Что же тогда? Не томите, я скакал в Париж добрую неделю. К вам!
        - Ах, оставьте на минуту дела и интриги, мой милый Луи. Лучше прочитайте какое-нибудь из своих загадочных стихотворений.
        Я воздержался от напоминания, что минуту назад её величество пыталось сократить время рандеву, не желая рисковать честью. Просто выбрал что-то покороче. Скоро мой поэтический запас исчерпается, буду повторяться. А пока - слушайте, ваше величество.
        Tout me revient,
        Tout me ramene,
        Tout me reticent,
        Tout me rappelled,
        A ton corps et a tes mains.
        Незамысловатая песня «Мой ангел», услышанная мной в другой жизни в исполнении Грегори Лемаршала, понятна даже жителю XVI века, несмотря на происходившие изменения языка: «Всё возвращается ко мне, всё влечет меня назад, всё удерживает меня, всё напоминает мне о твоем теле…» Я даже сбился на певческий ритм.
        Королева пришла в непритворное возбуждение. Сквозь пудру пробился алый румянец. Дыхание стало прерывистым, пальцы нервно тискали друг дружку. Интересно, на неё действуют любые стихотворные строки или только откровенно эротические?
        Добраться до конца песенки она мне не дала.
        - Я не ошиблась в вас, де Бюсси. Я хочу от вас ребёнка.
        Если бы она захотела взлететь к потолку, моё удивление вряд ли было бы большим.
        - Я не смею, моя госпожа…
        - Не смели и мечтать? - женщина истолковала мои колебания в самом выгодном для себя свете и гордо вскинула подбородок. Возбуждение ничуть не шло на спад, её вздохи, наверно, заставили колебаться штору. - Иногда в жизни случаются разные случайности, дорогой. Вы чрезвычайно привлекательны. Не таскаетесь за каждой юбкой, норовя подцепить дурную болезнь. Я действительно вас хочу… - в подтверждение слов её горячая ручка впилась в моё запястье. - Но и не могу забыть, что я - королева Франции. Обращу против Марго её же оружие, втайне выношу сына. Когда мой муж и Франциск умрут, объявится законный наследник престола! Наш с вами сын, граф.
        Поэтому она и настаивала в письме, что нужно встретиться именно сегодня. Потому что «звёзды сулят»! Вычислила удачное для зачатия время.
        А я оказался перед дилеммой - оскорбить в лучших чувствах королеву, нажив на ровном месте злейшего и могущественного врага, или оставить на произвол судьбы своё ещё не рождённое дитя. После того, как не смог уберечь дочь от французских бомб в Югославии, не хочу… Да и появление нового Валуа накануне воцарения Бурбонов настолько повлияет на историю, что последствия невозможно представить.
        Технический вопрос раздевания, с учётом сложности нарядов, Луиза решила с подкупающей лёгкостью, томно растянувшись на диванчике, где безо всякой прелюдии задрала вверх серый подол и нижнюю юбку, белоснежные колени призывно раздвинулись, и при неярком свете свечей я увидел нечто, предназначенное только для августейшего мужского ока.
        Впрочем, ей самой прелюдия не понадобилась. Она заколотилась всем телом, едва мой дружок зашёл в гости, зажала зубами диванную подушку, подозреваю - чтоб не закричать.
        Гарантирую, королева не симулировала оргазм. А мне пришлось. Издав сдавленный рык, я задёргался, охнул и выскочил из уютной женской плоти, а в следующий миг миллионы маленьких де Бюсси хлынули в платок, с вечера обильно надушенный Симоном.
        Не подозревающая о вероломстве Луиза одёрнула юбки и наградила меня страстным поцелуем. В её глубоких серых глазах сквозило торжество. «Королева лучше монахини, не так ли?» - читалось в них крупными буквами. Потом ресницы дрогнули, и я угадал следующую фразу: «Ну что же ты молчишь?»
        - Это было божественно, моя королева!
        За удачную реплику я был вознаграждён новым поцелуем, и, похоже, Луиза, не вполне утолённая после долгого воздержания, совсем не возражала против повтора, наплевав на предосторожность и намерение сократить встречу до минимального времени. Но продолжению романтической части помешали.
        При звуке шагов по коридору королева насторожилась. Я привёл себя в порядок и нырнул за штору, подглядывая за происходящим в будуаре.
        Королева поправила волосы перед зеркалом.
        Всунулась и что-то пискнула горничная, тут же отстранённая дланью гвардейца, затем в будуар ввалился Генрих. Он был пьян и шатался, но демонстрировал завидную целеустремлённость.
        - Дор-рогая, - он икал, некоторые слова звучали с забавным интервалом. - Ты отчего н-не спишь?
        - Читала поздно, мой милый, - она ласково потрепала его кудри и чмокнула в потный лоб, отчего я ощутил странную смесь брезгливости… и ревности! Женщина, только что мне отдавшаяся, целует другого!
        Ещё более странно было смотреть на Генриха после того, как я осуществил мечту самых дерзких придворных ловеласов - наставил рога королю Франции.
        - А м-мне сказали, что у тебя ночной гость…
        - Да, мон ами, - дерзко ответила Луиза, и я сжался от предчувствия, что она отдёрнет штору и заявит: «Вот твой наставник, Генри!» Но королева отдавала себе отчёт и вела тонкую игру. - Их было двое. Я не могу посвятить тебя в эту интригу, дорогой, но её итог ты узнаешь первым. Ты же мне веришь?
        - К-конечно, мой кролик… Сейчас твой лис тебя поймает…
        Эротическая игра закончилась прозаически - укладыванием монаршего тела на диванчик, где недавно возлежали двое. Убедившись, что король сразу уснул, Луиза вывела меня в коридор.
        - Милый граф! Видите, в каком кошмаре я живу. Надеюсь, наша следующая встреча не будет прервана столь неподобающе.
        - Да, моя королева!
        - Будьте воистину моим, де Бюсси! Частью моего тела, моими глазами и ушами! Я думаю, война с гугенотами скоро закончится, вы вернётесь в Париж. Вы же будете мне сообщать всё важное, что услышите от своих друзей?
        Она искренне верит, что не только меня соблазнила, но также околдовала и завербовала. Разочаровывать прежде времени будет не благоразумно!
        Гвардеец, стороживший тайную дверь снаружи, протянул мне повод Матильды. Он оказался на удивление разговорчивым.
        - Ветер поднялся! Чую, будет дождь. В этом году ноябрь чертовски противный.
        Я прыгнул в седло и пустил лошадь через стройку нового дворца. Ветер действительно досаждал, норовил сорвать шляпу и полоскал мой плащ, выгоняя остатки тепла из-за пазухи.
        Кто бы мог знать, что резкий осенний ветер бывает исключительно полезен…
        Глава 3. Опасная работа
        Несмотря на ненастье, настроение поднялось. Я помимо воли расплывался в улыбке, вспоминая четверть часа, проведённые у королевы, из которых минуты три были потрачены на декламирование и столько же - на подсматривание эротической охоты лиса за кроликом.
        Бедная Луиза! Если моя нехитрая мера предохранения сработает, и она не забеременеет, будет в бесплодии винить не Генриха, а себя. Впрочем, прерванный акт не даёт стопроцентной гарантии.
        Легкомысленное состояние души притупило чувство опасности, поэтому я встревожился, только отомкнув ворота сарая с коновязью. Меня насторожил запах.
        За время жизни в Париже, огромном городе без канализации и очистки от мусора, я притерпелся к самым острым ароматам. И запах нагого, но не мытого под душем женского тела меня не отталкивал, разум быстро привык вычислять главное - призывную наготу пленительных форм, а не воздержание от гигиены.
        Но это не означает, что я перестал чувствовать запахи. Особенно с улицы, продутой начисто осенним ветром. У коновязи разило конским навозом.
        Я нащупал масляную лампу и высек искру. На фитильке затрепетал огненный мотылёк. В его неверном свете на булыжном полу проступили три кучки конских каштанов. Матильда за время короткого отдыха столько бы не отложила.
        И кучки были свежими, выдавая, что ночью у бакалейщика побывали посетители. Или у меня. Простите, что не дождался визита, господа! И как же здорово, что благородные дворяне не снисходят до таких прозаических мелочей, как конский навоз.
        Таинственные всадники убыли, но я всё же соблюдал осторожность. Перед открытием входной двери постоял с закрытыми глазами, чтоб они привыкли в темноте. Приготовил кинжалы. И только тогда, подозревая себя в паранойе и трусости, повернул ключ в замке.
        На первом этаже было темно. Но орган чувств, в свете не нуждающийся, сообщил, что где-то во тьме скрывается мужчина, чей платок столь же тщательно обливает духами его слуга, как и мой Симон. Только я бы никогда не позволил своему разводить тошнотворно-сладкую цветочную вонь. А коль меня ждут в темноте, предусмотрительно убрав лошадей, значит - в квартире засада.
        Их двое. Или даже трое. Если не задремали в ожидании моего прибытия, то готовы к удару кинжалом или шпагой, мой силуэт наверняка отчётливо виден на фоне открытой двери, темень на улице не столь уж непроглядная.
        Дьявольщина!
        Что-то изнутри организма подсказало: лучше быть живым трусом, чем отважным мертвецом. Благоразумнее, наверно, ретироваться, изобразив небольшой спектакль.
        - Вот дерьмо! Как же я мог забыть!
        Хлопнув себя по лбу для вящей убедительности, я отступил на улицу, словно вспомнив об упущении, требующем незамедлительного исправления. Удалась ли моя клоунада, не знаю. Никто не преследовал. Не исключено, что визитёры давно покинули дом на улице Антуаз, перепугав меня лошадиными фекалиями и оброненным душистым платком. Вдруг это приезжали просто деловые партнёры Бриньона? Правда, бакалейщики не ведут переговоры по ночам, а контрабанда наркотиков во Франции пока не прижилась.
        Отперев стойло, первым делом прижался к тёплой морде Матильды, испытывая стыд. Она до конца не отдохнула после скачки к Парижу, свозила меня к Лувру, и теперь ей снова предстоит звенеть копытами по мостовой. Поэтому, отъехав на квартал, я спешился и повёл лошадь под уздцы.
        Хорошее настроение от визита на королевское ложе улетучилось совсем. Если домой нельзя, что делать до утра? Бродить по небезопасным столичным улицам, изображая мучающегося любовной бессонницей романтического юношу? Хотя с опасностью тут я преувеличиваю - непогода загнала парижских крыс в их щели.
        Ночных увеселительных заведений нет. И если придорожные трактиры так или иначе примут путешественника за полночь, здесь всё закрыто. Хоть возвращайся в Лувр и ночуй в караулке с приветливыми королевскими гвардейцами.
        Память услужливо подкинула другой вариант. А если наведать московских негоциантов? Дрыхнут, конечно, но ради важного дела и разбудить не грех.
        Адрес я запомнил смутно и направился туда с искренней надеждой, что не придётся колотить в каждую дверь квартала с вопросом: не здесь ли живут московские шпионы. Дорога предстояла длинная, вниз по течению Сены, практически к самому выезду из столицы. Так как большую часть пришлось одолеть пешком, заняло это больше часа. Зато шуметь не понадобилось, при свете фонаря, прихваченного на конюшне, я разглядел вывеску на французском и польском, что здесь предлагаются товары из Московского царства.
        В ворота стучал долго. Наконец, в обшитой железом створке отворилось окно, явив моему взору заспанную курносую физиономию в стрелецкой шапке, столь же уместной в Париже, как головной убор из перьев вождя команчей. Стрелец отчего-то не обрадовался ночному клиенту и упорно пытался вытурить меня подальше, не обращая внимания на исторгаемые мной доводы. Постепенно дошло, что бугай не понимает ни по-французски, ни на русском литовском языке, а московским славянским со всякими «обло», «бяше» и «поелику» я вообще не владел.
        Наверно, наши бессмысленные препирательства потревожили всю округу, пока на двор не спустился начальник стрельца, который, отворив ворота, немедля стиснул меня в истинно русских медвежьих объятиях. Пашка Ногтев моментально поднял на ноги резидентуру, чтобы натопить баню и вообще оказать дорогому французскому другу подобающий приём.
        Аж неловко стало. Я вообще-то переночевать приехал да лошади дать отдохнуть.
        Разумеется, выспаться не пришлось. Сначала угощение лёгкое, потом баня а-ля рюсс, да такая, что Чеховский выскочил бы ошпаренным зайцем, а Генрих просто умер. Наконец, угощение настоящее, плотное, пусть без столь изысканной сервировки, как в Лувре, но ценить натуральный продукт русские умеют!
        Мы захмелели, осоловели. И не переставая говорили, причём - исключительно по-французски, Ногтев совершенствовался. Сочувствую ему, к концу XVI века фонетика уже разительно отличалась от написания, что для изучающих язык всегда сложно. Говорят, король Франциск I, утвердивший французский в официальном обращении вместо латыни, на предложение сблизить устную и письменную речь горделиво отрезал: орфография помогает отличить простолюдина от образованного человека, чем породил мучения школяров на ближайшие полтыщи лет.
        - Знаю и про Генриха Наварру. И даже про твой конфуз с Эльжбетой… Прости, друг, что ткнул в больное. Зато мой брат Пётр успокоился. Монашка - она монашка и есть, то есть считай что и нет, - по-местному он говорил нескладно, повторяясь и путая слова. - А в Лувр тебя зачем звали? Если не хочешь, не говори - пойму.
        - Отчего же! - я рассказал ему всё, включая откровения медикуса о бесплодии короля, умолчав лишь о самой пикантной части свидания с Луизой. - Так что на одной половине дворца мне готов стол и дом, на другой меня рады видеть только в одном виде - усопшем. Да, нельзя забывать ещё Марго и Екатерину Медичи, про вторую не знаю, а уж королева Наварры точно нашла бы мне применение и в очередной раз пообещала романтическую встречу в койке.
        - Бабы тебя любят, - пьяно поддакнул Павел. - Но проблем от них больше, чем утех. Я правильно сказал по-французски?
        - Правильно. И по-французски, и по существу.
        Он снова налил. Настойка, медовуха, квас. Железное правило «не понижать градус» было полностью проигнорировано, отчего даже могучий организм витязя дал сбой, он прикорнул прямо на столе, а через полчаса встрепенулся и заявил:
        - Поехали - начистим рыло твоим… Ну что на улице Антуаз.
        - Павел! Ты - не боец сегодня.
        - Знаю. Думаешь, я - пьян и не соображаю? Миль пардон. Пьян, но голова варит! - он плеснул себе ещё рябиновки и опорожнил, не закусывая. - Так хлопцы мои не пили.
        - Лошадь устала…
        - Новую дам. Хошь - карету? Не хуже радзивилловской… Эх, оглоблю мне в дышло, зарекался не напоминать.
        Точно так же вставляя исконно русские обороты во французский, он растормошил свою банду, и поздним утром стрелецкий отряд, как водится - с бердышами, двинулся на улицу Антуаз, распугивая прохожих. В покинутом мной мире русская кавалерия гарцевала по Парижу только во время наполеоновских войн!
        Отряд - громко сказано. Четверо верзил, не меньше самого Павла, включая курносого конопатого Тимофея, ночью посылавшего меня далеко-далеко. Но я хорошо помню польские драки, включая побоище у Вавеля. Из этих простоватых парней каждый троих стоит. А то и дюжины. Правда, жрёт за двоих.
        Тимофею поручили лошадей, когда другие бойцы и наполовину протрезвевший воевода прокрались к двери у самой стены, чтоб не быть увиденными из окон. Правда, вплотную к стене больше всего шансов получить на шапку ведро помоев.
        Я отворил дверь, и тотчас мимо моего лица что-то со свистом пронеслось, закончив путь во лбу спускающегося с лестницы мужчины в чёрном. В покойнике я сразу признал барона де Ливаро, одного из приближённых короля, миньон уронил взведённый арбалет. Хотел пристрелить меня прямо на пороге! Тем самым помог списать всё дальнейшее на оборону.
        - Наш смельчак де Бюсси привёл за собой целую свору дикарей? В одиночку боится зайти в собственную квартиру?
        На лестнице, ведущей в мои скромные апартаменты, поигрывал шпагой маркиз д’Ампуи. Его белоснежные кудри задорно разлетелись в стороны, пышный локон закрыл правый глаз. Об этом существе, как я слышал, впору было петь песенку «голубое-голубое, не бывает голубей», но в фехтовании на шпагах у нас один и тот же учитель - Шико, что само по себе гарантия проблем.
        - Луи, брат, он тебя подначивает. Вытяни гада вниз, прикончу его на…
        Павел, хоть и сбивался похмельно с французского на русский матерный, рассуждал вполне трезво. Голубец предусмотрительно отступил наверх, частью укрывшись перилами. Метательная звёздочка Ногтева вонзилась в балясину. Даже наполняя дом винным выхлопом, воевода запускал мои подарки с изумительной точностью, я на его месте да под таким углом вряд ли бы пульнул лучше.
        - Будем ждать, гугенот, пока нас не проведает гвардейская рота?
        Проще всего было послать миньона подальше на его голубое небо и убраться восвояси, но я вдруг вспомнил о слуге. Симон точно был в квартире, когда мои непрошеные гости решили в ней обосноваться. Забрать его надо - не самому же стирать сорочки.
        Стукнуло огниво. Стрелец, представленный мне как Фёдор, деловито запалил фитиль здоровенного пистоля. Тут уж я решил вмешаться. Если пальнуть в маркиза из ручной пушки калибром с пивную кружку, того размажет по всему этажу, и я никогда не объясню уважаемым людям, что всего-навсего оборонялся. Верная шпага, выручай!
        Хоть дом строился не как фортификационное сооружение, неведомый мне зодчий закрутил лестницу по всем правилам - она поднималась, закручиваясь влево, оттого моя шпага в правой руке норовила воткнуться в стену. Но и я - ученик Шико. Перебросив шпагу в левую, правую завёл назад, чтобы д’Ампуи раньше времени не увидел кинжал.
        Изящного фехтования не получилось. Маркиз преспокойно удерживал меня на расстоянии, что несложно при такой позиции. Я не мог понять, он что - тянет время? И вправду ждёт подкрепления?
        Ответ пришёл незамедлительно. Д’Ампуи виртуозно выполнил обвод, ударил снизу, мой клинок взлетел вверх, и остроносый сапог с дикой силой врезался мне в физиономию, отчего вселенная рассыпалась фонтаном зелёных искр. Я кубарем покатился вниз по лестнице. Следующий удар был не менее силён, когда затылок опробовал на прочность стену. Продолжения я не видел, ибо на смену искрам пришла тьма…
        …Через секунду или через год, в беспамятстве время не идёт, картинка появилась вновь и неохотно начала обретать резкость, будто проступив на экране лампового телевизора с севшим кинескопом, я первым делом узрел склонённую ко мне рожу маркиза с широко открытыми глазами и раззявленной пастью. Сейчас прикончит!
        Но он не спешил и только капал на меня кровью из раны на шее, пробитой бердышом. Остриё глубоко вошло в стену и удерживало мертвеца от падения, пока Фёдор не выдернул бердыш, дёрнув за древко одной рукой. Миньон короля тотчас повалился, я с омерзением скинул с лица его пышные локоны.
        А если бы не торопился добить меня и отсиделся наверху - был бы жив, утешая Генриха своими заднеприводными прелестями.
        Павел отбросил труп в сторону и помог подняться. Мир качался, двоился и переполнялся до краёв нестерпимой головной болью. Лестница на второй этаж удлинилась раз в десять, по крайней мере, мне во столько раз труднее было её преодолеть.
        Третий дежуривший в засаде, совершенно незнакомый мне коротыш, не обладал мужеством двух первых и без слов отдал шпагу. Павел тем временем извлёк из угла Симона, связанного по рукам и ногам, при этом смертельно бледного.
        Я спросил пленника лишь об одном: кто их предупредил? Возможно, о моём появлении узнала половина Лувра, но троица уродов засела в засаде до моего интимного свидания. Недомерок сослался на маркиза де Ливаро, тот вроде бы думал идти один, затем решил пригласить д’Ампуи и третьего - нашего пленника.
        - Граф, ваш Симон не дышит. Эти нехристи пытали его, кололи кинжалом. Он кровью истёк.
        Головная боль накатила с новой силой. Пока я грешил с королевой, парился в бане и накачивался хлебным вином, доверившийся мне человек умирал! Пытаясь унять танец бегемотов между висками и затылком, я непроизвольно тряхнул головой, с запозданием осознав, что Фёдор только что задал какой-то вопрос по-литовски. Стрелец принял мои ужимки за знак согласия, оттого незатейливо рубанул пленного саблей, раскроив ему череп и грудину.
        Павел оглядел трупы. Похоже, он протрезвел окончательно.
        - Граф, кого же мы отправили в лучший мир?
        Вот в какую глубину веков уходит русская привычка бить насмерть, потом спрашивать фамилию!
        - Двух любовников короля. И их товарища. Последнего, кстати, - совершенно зря.
        - Дела… Что же я не сказал своим кафтаны снять?! Теперь весь Париж узнает, что русские прикончили королевских любимцев.
        - На весь Париж плевать. Хуже, что узнает сам Генрих.
        - Тогда… - воевода пристально уставился на меня, готовясь принять серьёзное решение. - Mon ami, мы пятеро примкнём к королю Наварры. И уедем немедленно - с тобой.
        Спецназ из пятерых смоленских головорезов на службе французского вождя гугенотов?! Даже в самой смелой фантазии я не мог представить подобного.
        - А как царёва служба? Не ради торгового промысла же вас послали.
        - Отрёкся Иоанн Васильевич! - поведал страшную тайну богатырь. - Татарин Симеон Бекбулатович на московском троне. Чёрт знает что на Руси!
        То ли ещё будет! До Смуты всего ничего…
        - Ладно. Да уж и я другого выхода не знаю. Едем! Сначала, Павел, накажи Фёдору поблагодарить бакалейщика. Только эта погань могла предупредить моих врагов, что я объявился в Париже. Сколько же ему посулили? Пусть только Фёдор жену и деток его не трогает.
        Снизу донёсся короткий хриплый вскрик, затем истошный вопль мадам Бриньон, неожиданно ставшей единоличной хозяйкой бакалейного предприятия. Стрельцы деловито обшарили дворян, сдирая с пальцев перстни, из ушей серьги, с поясов - кошельки. Я же прихватил вещи, письма, окинул взглядом комнату, памятную по единственной нежной встрече с Эльжбетой… Сюда больше никогда не вернусь.
        Закрыл глаза Симону. С выезда в Краков я теряю уже четвёртого слугу.
        Видимо, служить лакеем у де Бюсси становится самой опасной профессией во Франции.
        Глава 4. Засада
        На орлеанскую дорогу мы отправились в том же составе, за каждым трусила запасная лошадь. Ногтев ехал чернее тучи. Он, по меркам Руси малопьющий, не мог простить себе, что затеял штурм на улице Антуаз с пьяной головы. Можно было сработать тоньше и без мяса. Хотя убийство слуги французам я бы не простил, как и тогда полякам.
        К назначенному для встречи трактиру «Три кабана» отряд прибыл не в полдень, а на пару часов позже. Во внутреннем огороженном частоколом дворике я насчитал полдюжины хороших лоснящихся лошадей и несколько попроще. Если кто и приготовил мне очередную засаду (Чеховскому оторву голову по самые чресла!), то даже не вздумал скрываться.
        Смоленские загодя переоделись, приобрели невзрачный вид местных простолюдинов, и только добрые кони да крупные фигуры, увенчанные широкими разрумянившимися лицами, выдавали непохожесть. Бердыши, слишком приметные на западе Европы, они оставили в «торгпредстве».
        - Граф! Мы зайдём первыми.
        Мне подумалось, что за утро мои компаньоны достаточно сократили население Франции. Благоразумнее было шагнуть внутрь первым.
        - Де Бюсси! - раздался гнусавый гасконский прононс Шико. - Наконец-то. Мы уж заждались, думали ехать без тебя. Прячь шпагу и присаживайся. Дорога в Беарн длинная, давай-ка подкрепись.
        Чеховский сидел в конце длинного стола и что-то меланхолично пережёвывал. Не обращая внимания на реплику шута, ему сердито выговаривала неприятная женщина с младенцем на руках. Понятно, освятив в церкви законный брак и родив ребёнка, она сочла, что может творить с мужем всё, что заблагорассудится. Да и бегство из Лувра, самого желанного местожительства в стране, на юг к бунтовщикам, в полную неизвестность… Бедолага даже голову не поднял, осыпаемый градом упрёков.
        Напротив Шико потягивал винцо гвардеец, прошлой ночью запустивший меня во дворец. За отдельным, самым тёмным столом сгрудились трое слуг, я узнал Жульена, лакея Шико. Другие трапезничающие не были похожими на посланных по мою или чью-то иную душу. Шпага вернулась в ножны. За спиной шумно выдохнул Павел - ситуация разрядилась без драки.
        Есть не хотелось совершенно после ночного пира, но я решил выяснить, какого чёрта сюда припёрся мой бывший друг, похоже, намеревающийся составить мне компанию по пути к гугенотам, для чего пришлось занять место за столом. Молодцы Ногтева, напротив, шумно затребовали мяса и хлеба, эти слова они уже выучили.
        - Вижу, наш Ежи прихватил дворянский эскорт. Чувствует себя особой королевской крови?
        - Запросто! - со смешком проскрипел Шико. - Сейчас во Франции и так слишком много королей и герцогов. Одним больше, одним меньше, какая к дьяволу разница?
        - Позвольте представиться, ваша светлость, - гвардеец разговаривал куда учтивее. - Барон Роже де Фуа.
        - Тоже дезертируете в Гасконь?
        Молодой человек благородной, но несколько блеклой наружности печально кивнул.
        - Королевская служба была не в тягость, пока надо мной не поставили герцога д’Эпернона, королевского миньона, главного любимчика Генриха и главного самодура.
        Претензии его были не столь убедительны. Дикие нравы Лувра с бесконечными оргиями, гетеро- и однополым развратом, кровосмешением, пьянством, заговорами, предательством, убийствами, сифилисом и прочими прелестями придворной жизни были широко известны. Скорее поверю - барон счёл, что терпит превратности дворцовой службы, не имея особых перспектив при слабом и неблагодарном короле. Зарабатывать титулы в монаршей постели он был не склонен. Католик, поэтому в свите принца Конде ему делать нечего. Круг гиззаров, приближённых к герцогу, узок и замкнут. Значит - путь ему к веротерпимому и гибкому Наварре.
        Понятно. А Шико?
        Он предпочёл объясниться в пути, предложив отстать.
        - Расскажи сначала, что творится у Наварры. Он метит на парижский престол?
        Я зябко поёжился. Мы ещё слишком мало отъехали на юг, чтобы потеплело хоть чуть-чуть.
        - Все, кто имеет хоть какие-то шансы на трон, о нём мечтает. Поверь, Шико, если бы в тебе плескалось хоть полкружки благородной крови, ты бы тоже сколачивал армию и доказывал своё происхождение напрямую от Юлия Цезаря или даже Иисуса. Генрих полон надежд и амбиций, но, похоже, его примиренческая позиция между католиками и гугенотами сегодня не самая выгодная. Жители Франции предпочитают крайности - или одних, или других.
        - Правильно! Потому что миротворцем и вождём для всей Франции может быть только один человек - законный король. Если он выпустит из тюрем бунтовщиков, помилует Наварру и его сторонников, а заодно уговорит гиззаров придержать лошадей, в стране наступит мир.
        - Вряд ли надолго.
        - Конечно! - беззаботно согласился мой собеседник.
        - Но пока мира нет, идёт война. Ты - человек Лувра. Так какого чёрта едешь со мной?
        - Чтобы передать предложение о мире Наварре и принцу Конде. И отправился бы без тебя, в компании Чеховского с его сварливой мадам. Чего задержался? Пока нет перемирия, Париж для тебя - мышеловка. Вижу, развлекался. Вон какой гузак на лбу - что лошадь копытом заехала.
        Для одного дня слишком много вопросов на мою разбитую голову. Что-то не вяжется. Если Генрих созрел до очередного перемирия, зачем посылать убийц ко мне домой?
        Рассказ об утреннем поединке, где я скромно умолчал о роли русских молодцов, вызвал у Шико приступ смеха.
        - Ваша светлость изволила здорово уменьшить шансы на мир. Король будет в ярости, потеряв от руки сторонника гугенотов двух своих самых нежных друзей. А ты стареешь, если в поединке позволяешь заехать себе сапогом по физиономии. На ближайшем привале возобновим упражнения.
        - То есть объяснения, почему наш миролюбивый Генрих решил убить приближённого Наварры и одновременно предложить гугенотам мир, у тебя нет.
        - Нет, потому что миньоны, а оба тебя терпеть не могут, похоже, думали воспользоваться случаем. Охоту за твоей головой никто не отменял. Дурацкая случайность, не находишь?
        Шико с показным равнодушием грыз соломинку. Я сам был готов пристрелить его из арбалета. Он часто рискует шкурой, но при этом к её целостности относится ревностно. Мою ему, естественно, ничуть не жаль.
        На следующий день я отсёк Чеховского от двуколки с его благоверной и дитём. В воровато-настороженных глазках эскулапа мелькнул намёк на благодарность. Он был рад любому поводу хоть на минуту избавиться от супружеских нравоучений.
        - Зато она из Лотарингии, как и королева, - утешил я его израненную душу.
        - Лотарингия рождает не одних только королев, ваша светлость.
        - Не ропщи на судьбу, Ежи. Сидел бы сейчас в Лодзи и еле сводил концы с концами.
        - Ваша правда, сеньор. Простите, что однажды я позволил себе забыть, кому обязан…
        - Не однажды. Ты предавал и доносил минимум полдюжины раз. Поэтому закрою тебе пасть навсегда при первом же подозрении. Даже если не виноват. Хоть и жаль оставлять вдовой столь энергичную даму из Лотарингии.
        - Я понял, ваша светлость. Давно понял и осознал. Располагайте мной!
        - Для начала расскажи мне всё, что знаешь о…
        Я на миг запнулся, потом спросил его о паре дворян, к побоищу на улице Антуаз никакого отношения не имеющих. Услышал про их недомогания, жён, любовниц и долги. Длинноносый пройдоха знал о пациентах куда больше положенного врачу, а про врачебную тайну слыхом не слыхивал. Тем более на меня рассчитывал и боялся.
        - Барон де Ливаро?
        Чеховский словно уксуса хлебнул.
        - Если позволите так выразиться, он - мерзейшая личность. Как и его кузен. У обоих французская болезнь, печень слабая, особенно у д’Ампуи, тот всё время запудривал желтизну на лице…
        Когда я видел его рожу в последний раз, она была скорее бледная, чем жёлтая. У покойников редко бывает здоровый цвет лица.
        - …А у де Ливаро слабое сердце, одышка. Вчера в обед они собрались уезжать из Лувра, д’Ампуи меня затребовал, наказал приготовить для кузена сердечный отвар.
        - Во сколько они уехали?
        - Точно не скажу. Засветло.
        Рука, удерживающая повод Матильды, дрогнула. Почувствовав моё настроение, кобыла тревожно заржала.
        - И больше в Лувре не появлялись?
        - Нет. Они были как взведённые арбалеты, оба вооружённые до зубов, де Ливаро надел панцирь под камзол, едва дышал в нём.
        Я отвернулся, чтобы не выдать чувств. Выходит, миньоны готовились меня убить до того, как во дворец мог прискакать гонец с доносом от бакалейщика! То есть меня предал кто-то из окружения королевы. Не только знавший о факте отправки письма, но и его содержание…
        Причём родственнички не пытались напасть на меня по пути в Лувр, хоть устроить засаду и расстрелять меня прямо на улице было не слишком сложно. Нет, сочли необходимым, чтобы встреча во дворце состоялась!
        Получается, миротворческие планы Генриха не должен был испортить мой труп на парижских улицах? Что-то не так с логикой.
        Очевидно, что Луиза преувеличила их раздор. Да и визит короля в апартаменты королевы показал, что внешне у них благопристойно, как в семье обычного русского кузнеца-пропойцы: муж бухает, жена терпит. И Шико - человек королевы. Следовательно, предложение мира с гугенотами исходит от неё в той же степени, что и от Генриха.
        Эту мысль я первым делом высказал в походном лагере около Ортеза, на северо-западе Гаскони, передав Наварре предложение на время спрятать шпаги в ножны.
        Шатёр протекал. Если вообразить место, менее подходящее для августейшей особы, оно в любом случае выглядело бы привлекательнее этого солдатского жилища. Облачение короля соответствовало. Если бы не утончённое лицо с очень длинным, даже по аристократическим меркам, носом, его можно было спутать с любым из шевалье королевской свиты.
        - Подробности расскажет Шико, ваше величество. Он прибыл со мной, и по недоразумению его тотчас арестовали ваши солдаты.
        Наварра, развалившийся в кресле у столика за нехитрым завтраком, иронично поднял бровь.
        - Он позволил?
        - Отдал шпагу без единого звука. Хорош был бы миротворец, в начале переговоров прирезавший полдюжины наших сторонников.
        - Вот это выдержка! Хорошо, Луи, сейчас прикажу его привести и вернуть оружие. Но сначала объясни мне: что за пятёрка странных субъектов с тобой, не говорящих по-французски?
        - Наёмники из Московской Руси. В деле проверены, - я кратко рассказал о кончине кузенов. - Приехали мир повидать, ратному делу учиться и, не без этого, золотишка прикопить.
        Король приподнял и вторую бровь.
        - С золотом у нас туго, ты знаешь не хуже меня. Ратное дело? Это что-то по-русски? Военному искусству во время перемирия не научишься. Хочешь - бери их на своё содержание. Доходы с поместья де Клермонов гораздо больше, чем с Наварры. Но лучше скажи, зачем тебе эти восточные татары?
        Потому что в глубине души я - по-прежнему полковник военной разведки Российской Федерации. Вслух, разумеется, было произнесено совсем иное.
        - Я уже докладывал вашему величеству, что в политической перспективе союз Парижа с Москвой позволит создать альянс, который возьмёт всю Европу в клещи. У нас нет общих границ и поэтому - взаимоисключающих интересов, а совпадающих интересов много.
        - Брависсимо, мой дорогой граф. Вот только озабочусь я этим, если получу французский престол, - так как мы были одни в походном шатре, король добавил: - Передай Мартену привести мне Шико. И принести ещё вина. Чертовски холодно! Даже вином не могу согреться.
        Посулы из Парижа заинтересовали Наварру, он приказал немедленно сворачивать лагерь и скакать к По. Многое из произнесённого Шико было и для меня сюрпризом. Генрих III впрямь решился на серьёзные уступки ради перемирия.
        - Что же ты молчал?
        Бывший друг, отношения с которым несколько потеплели после тренировок и нанесённых основательных ушибов, причём отметины появились у обоих, хитро ухмыльнулся. Отряд Наварры, два десятка верных ему людей и десяток из приехавших со мной, втягивались в длинную лощину, поросшую мелкой растительностью по обеим сторонам. Мы с Шико выехали вперёд, Генрих с телохранителями скакал сзади, за ним тянулись две больших крытых повозки. Короли, даже из самых маленьких королевств, не умеют путешествовать без свиты и багажа.
        - Приберёг туза в рукаве, хотел сам увидеть реакцию.
        Несколько беспечное настроение, всё же мы путешествовали с гугенотским королём по гугенотскому краю, притупило мои чувства. Иначе бы я внимательнее рассматривал кусты и мелкие деревца, практически потерявшие листву, что-то заметив раньше… А так среагировал, лишь увидев движение слева.
        Осаженная Матильда привстала на дыбы, потом рванула с места, получив шенкелей, в обратном направлении. Спутнику я успел лишь сказать вполголоса: «Засада!» Шико тут же рванул вперёд.
        Во всадника, несущегося во весь опор, попасть крайне сложно. Злоумышленники и не пытались - пули полетели в Генриха и его свиту. Их планы расстроило наше «боевое охранение» с Шико, они были вынуждены начать пальбу слишком рано.
        К счастью, король не пытался геройствовать понапрасну. Пригнувшись к шее коня, он заставил его пятиться под защиту фургона, кучер которого свалился с облучка - раненый или смертельно напуганный. Пуля угодила в правую лошадь, та испуганно заржала и рванула вперёд, увлекая напарницу. Почудилось, что сквозь конское ржание, стук копыт, крики и бряцанье металла донёсся хруст костей, когда колесо фургона наехало на бедолагу.
        Я поравнялся с королём, он был бледен от бешенства.
        - Де Бюсси! Клянусь всеми святыми, нужно непременно выяснить, кто их послал! Конде? Гиз?
        Да уж, это точно не банда разбойников с большой дороги.
        - Я займусь, ваше величество.
        После первого залпа зазвучали одиночные выстрелы. Неприятельские аркебузиры палили нестройно, как только хватало сноровки перезарядиться. Мы отъехали шагов на полтораста-двести, с такой дистанции в XVI веке попасть в человека возможно, лишь подняв ствол круто вверх и уповая на удачу.
        Мой наскоро сколоченный план Павел принял со скепсисом, но не отверг. Пятеро французов-гугенотов отправились с ним, едва не фыркая от неудовольствия из-за подчинения иностранцу-варвару с Востока. Тимофей, приставленный к моей персоне, явно расстроился, что самое интересное произойдёт без него.
        Мы погнали вперёд, придерживая лошадей, вдвое тише, чем я нёсся к Наварре. Этим обманным маневром хотел отвлечь стрелков от отряда Ногтева, остальные гугеноты начали столь же нестройно палить по кустам из пистолей. Наверно, с тем же результатом.
        Что-то холодное, скользкое сдавило мои внутренности. Повторюсь, попасть из аркебузы в скачущего всадника сложно. Спустив курок, нужно ещё вести стволом этой ручной пушки, выдерживая упреждение, пока фитиль воспламенит порох на полке, а тот - вышибной заряд. Но стрелков больше десятка. Какая-то шальная пуля может запросто найти цель… Я словно чувствовал чёрные провалы стволов, следивших за нами с Тимохой.
        Стрельба вразнобой стихла. Негодяи явно перезарядились и только выжидали, когда наша парочка приблизится…
        Залп слился в раскат грома! Я почувствовал сильный толчок, Матильда резко приняла вправо и жалобно заржала, но не сбилась с аллюра. Нас обогнал Тимофей, поколачивая своего битюга пятками - человек и его копытный транспорт явно не пострадали.
        Мы вынеслись к Шико, невозмутимо ждавшему развязки впереди с приготовленными пистолетами в руках. Весь вид гасконца показывал полное безразличие к чужой войне.
        Спешившись, с волнением осмотрел бок своей кобылы. Попали, черти! Пуля пробила насквозь левую седельную сумку и застряла под кожей. По лошадиной шкуре кровь прочертила влажную полосу. Ну, не смертельно, и то - слава Богу, если он есть.
        Швырнув повод Шико, я по широкой дуге побежал к огневой позиции наших обидчиков, намереваясь зайти с тыла. «Нормальные герои всегда идут в обход…» - всплыли в памяти слова из детской песенки. Если честно, царапина на Матильде разозлила меня больше, чем гибель кучера. Конечно - он человек, а не животное. Но Матильда со мной столько лет! Стареть уже начинает. Раздавленного я практически не знал.
        К месту схватки опоздал. Впереди грохнул пистолетный залп, его звук никак не спутать с бабаханьем аркебуз. Я перестал скрываться и пригибаться, попёр через кусты с напористостью лося. Впереди поверх зарослей мелькнула конная фигура, Тимофей ринулся к полю брани не спешиваясь, верхом сквозь редколесье.
        Из-за растительности трудно было разглядеть, сколько там рубится наших против засевших в засаде. Ясное дело, Ногтев проредил их банду, разрядив пистолеты в упор, но, похоже, живых осталось многовато. Разделённые можжевельником, люди дрались мелкими группками, пришлось спрятать пистолеты из-за опасности ранить своего. С привычным шелестом шпага покинула ножны.
        Ближайший ко мне мужчина в чёрном плаще и в чёрной шляпе с лиловым пером наступал на Павла, явно переигрывая его в искусстве владения шпагой. Мой товарищ, всецело отдав внимание обороне, не мог улучить ни единого мига, чтобы вытащить метательную звезду.
        Пришлось вмешаться. Тихий свист рубящего удара шпагой был практически не слышен из-за криков, звона оружия и топота ног, но соперник Ногтева ещё как ощутил нападение в спину, когда острая грань первой трети клинка чиркнула по коленной впадине, перерезав сухожилия. Он обернулся как ужаленный, я успел крикнуть смоленскому - этого берём живым, отступив на пару шагов. Фехтовальщик дёрнулся вслед за мной и упал, когда нога отказалась служить. При виде шпаги, наставленной на переносицу, покорно бросил свою.
        В общем, мой пленник оказался единственным выжившим, способным членораздельно говорить. Двое других, принесённых гугенотами и русскими, смогли лишь пробулькать проклятия да испустить дух.
        Я всмотрелся в смутно знакомые черты раненого и невольно отшатнулся. В памяти всплыли Варфоломеевская ночь, чудовищное побоище и моё личное участие в нём, когда ещё не дошло, что вокруг - новая жестокая реальность, а не сон в декорациях XVI века.
        - Ты - сын маркиза де Ренеля?
        - Точно. Здравствуй, дядюшка де Бюсси. Или кем ты мне приходишься? - человек, лёжа на стылой земле, перевернулся, пытаясь унять кровь, льющуюся из раны под коленом. - А, вспомнил. Ты - убийца моего отца.
        Уняв внутреннюю дрожь, я склонился над ним.
        - Допустим, у тебя есть все основания ненавидеть и преследовать мою персону. Но ты охотился за Генрихом Наваррским! Чем тот тебе не угодил?
        Породистое лицо, перечёркнутое сабельным шрамом, подёрнулось гримасой презрения.
        - Из-за денег, де Бюсси, всего лишь из-за денег. Ты не только убил отца. Вы, сторонники короля, обобрали нашу семью до нитки. Зарабатываю как могу. Например - режу подобных тебе.
        Я присел к нему, приглядывая за руками де Ренеля. Шпаги, кинжала и пистолета тот лишился, но у разбойников запросто что-то может быть припасено.
        - Если хочешь жить и не болтаться на виселице, расскажи-ка о заработках подробнее. Сам понимаешь, наше… гм, родство не даёт повода ходатайствовать за тебя королю Генриху. Ведь не ради грабежа напал на большой отряд?
        Молодой человек крутнул головой, осматриваясь. Свирепые лица стрельцов, с ног до макушки заляпанных красным, убедили его, что я - далеко не единственный источник неприятностей.
        - Кто же знал, что с Генрихом будут эти зверюги… Обычно с ним человек десять.
        - Только не лги мне, будто собирался грабить Наварру. О его нищете известно последнему нищему… - я осёкся, невольно обронив каламбурчик. - Кто тебе заплатил?
        - Я не знаю его имени. Высокий, благородного вида. Светловолосый. Точно - не француз. Дал пять испанских золотых, обещал ещё десять… Проклятие! Я теперь ходить не смогу.
        Он откровенно рассказал про встречу в По, о странном акценте того господина, не испанском, скорее - германском. Сдал «адреса, пароли, явки», включая место встречи, где должен был встретиться с заказчиком, предъявить в доказательство отрезанную голову Наварры (даже так!) и получить остальное золото.
        Я обменялся понимающими взглядами с Ногтевым. Вряд ли из раненого можно выжать что-то ещё. Уходя, услышал слабый вскрик за спиной. Стрельцы предпочитают обыскивать трупы, а не раненых. Жестокий, но благоразумный подход.
        Глава 5. Рана в сердце
        Мы лишились троих - кучера и двух дворян-гугенотов. Сцепившиеся с бандитами де Ренеля люди Генриха получили колотые и рубленые раны, не дав соскучиться Чеховскому. Фёдор остался без глаза и замотал голову тряпицей. Потерю лошадей возместили клячи разбойников, из них прилично выглядел только мерин предводителя, его я взял себе, не желая тревожить Матильду, рану кобыле я промыл и зашил собственноручно. Польский эскулап в это время врачевал людей, и эти пациенты, в отличие от лошади, не грозили прокусить ему руку насквозь, когда игла с ниткой впивалась в шкуру.
        - Только не говори мне, что я воочию увидел преимущества союза с варварской Русью. Шико в одиночку покрошил бы больше людей, чем твои «б'огатыр'и».
        Наварра выговорил непривычное русское слово с ужасным акцентом. Ехавший поблизости Тимофей прыснул, не выказывая ни малейшего почтения к коронованной особе. Чьё бы мычало! Сам даже «пардона» не выучил.
        Король продолжил беседу, будто ничего не произошло с того момента, когда мы с Шико оторвались от королевского эскорта и проскакали вглубь злополучной лощины, где поджидала засада. Никакой благодарности к команде Ногтева он не выразил, приняв их службу с истинно королевским равнодушием. Хорошо хоть не возмущался, что стрельцы разделили между собой испанское золото де Ренеля.
        - Как тебе приглянулась королева? Блюдёт себя или начинает распутничать по примеру моей Марго, в лучших традициях Лувра?
        В памяти невольно всплыли голые коленки Луизы, призывно раздвинувшиеся, открывая дорогу к вожделенному для мужчин сладкому полумраку. Эротичная поза ни в коей мере не вязалась с полным отсутствием прелюдии и расчётливым взглядом монарших глаз поверх задранных юбок. Королева выполняла свою работу, затевая долгоиграющую интригу, но не распутничала.
        - Её поведение в высшей степени достойное, ваше величество.
        Наварра недоверчиво погладил ус. Беседуя со мной, он продолжал шарить взглядом по холмам вокруг дороги, на которые опускался серый ноябрьский вечер. Начал накрапывать дождь.
        Я уловил беспокойство Генриха. В сумерках и влажном тумане напороться на засаду ещё проще. Но чтобы две сразу на расстоянии нескольких часов пути - мне не верилось.
        - Боюсь, де Бюсси, ты вообще не ценишь женское общество, тебя окружающее. Даже королеву. Признайся, из сердца не выходит польская вдовушка?
        Из уст другого я бы счёл эти слова насмешкой. Но Наварра, сам в любви не слишком удачливый, был искренен.
        - Она приняла монашеский постриг.
        - Знаю. Не буду утверждать, что твоя проблема решается легко, но пока ты катался в Париж, ко мне пробился на аудиенцию ватиканский посланник, монах.
        - Привёз официальное письмо от папы?
        - Сугубо личное послание. Мол, Иисус был милосерден и нам велел проявлять милосердие. А также терпимость. Вернись, так сказать, заблудшая овца, в лоно истинной церкви, и простятся твои грехи.
        - И что вы ответили, осмелюсь поинтересоваться?
        - Обещал принять к сведению. Мы долго разговаривали с монахом. Он дал понять, что Святой Престол устал от религиозных войн и готов на самые большие послабления. Наверно - чтобы потом затянуть подпругу.
        - Простите, ваше величество. Я всё ещё не могу понять, куда вы клоните.
        - Ты сослужил мне верную службу, граф. Днём вовремя заметил опасность. Возможно, я бы уже лежал мёртвым на дороге, а моя голова ехала в седельной сумке в По.
        - Рад, что могу быть полезным, мой король.
        - А всякая служба достойна награды. Если я приму папские условия, мне не сложно попросить ещё об одном исключении из правил. Допустим, тот же монах шепнёт настоятельнице монастыря: убедите послушницу Иоанну, что у неё остались мирские дела. И вот, глядите, индульгенция за подписью его святейшества, отпускающее сестре сей грех, ибо деяние это богоугодное, а не богопротивное.
        Я не стал обсуждать противоречие в логике: если богоугодное, то в чём же грех… Сердце выдало барабанную дробь! Неужели это возможно?! Тогда не найдёте более рьяного борца за дело межконфессионального мира!
        Боюсь, покер-фейс мне нацепить не удалось, Наварра читал мои чувства по физиономии, расплывшейся в дурацкой улыбке.
        - Не знаю, как благодарить вас, ваше величество! Простите мою дерзость, а если намекнём Ватикану сделать этот шаг безо всяких условий, в качестве жеста доброй воли? - дипломатия XVI века ещё не знала такого понятия, как «добрая воля», пришлось разъяснить.
        - Быть может, оно и к лучшему. Подданные увидят заботу о наиболее преданных слугах, а противникам мира с католиками придётся учесть - я уже связан с Римом неким обязательством. Тебя, кстати, святоши не осаждали? Они тоже могли использовать карту польской монахини.
        А кстати… Я отделился от короля и, погоняя трофейного мерина, догнал Матильду. В сумке, перекинутой поверх седла, красовалась дырища от пули.
        Прореха виднелась и на каждой странице письма. Пролежав год в конверте, оно не утратило запах свечей и ещё чего-то, неизгладимо церковного.
        Я дочитал до последней строчки.
        Буквы вдруг утратили чёткость, размазались по листу.
        Время вокруг меня остановилось…
        Пуля пробила всего лишь бумагу. А будто бы сердце!
        Вселенная превратилась в гулкий колокол, и я очнулся внутри его пустоты.
        Один. Теперь - навсегда один…
        И чёрт дёрнул короля именно сейчас заговорить об освобождении Эльжбеты из монастыря… Дать надежду, пустую надежду, прожившую всего лишь минуту…
        Когда Эльжбета уже год находится за порогом, откуда её не вернёт даже папа римский!
        Никогда!
        Моя девочка умерла в ноябре. Ровно год… Вряд ли настоятельница желала сообщить кому-то из мирян о кончине сестры, но, как следует из письма, такова была последняя воля усопшей.
        А я, скитаясь по югу Франции и отнимая чужие жизни, даже не подозревал, что оборвалась единственная важная для меня ниточка в этом мире.
        Никакого предчувствия. Никаких сигналов. Никаких тревожных звоночков в подсознании! С самой нашей последней встречи и до этой минуты Эльжбета оставалась для меня живой! С ней вёл долгие мысленные разговоры, рассказывал о своих чувствах, о покинутом мире, о несбывшихся мечтах, о дочке, погибшей под французскими бомбами в Сербии…
        Всё. Их обеих больше нет. Ни в одном из миров!
        И меня нет. Потому что жалкая тень человека, качающаяся на чужой лошади и в чужом теле - тоже не человек.
        Я не знаю, не помню, не желаю слышать, что мне говорили! Вообще, дорога до ближайшего постоялого двора куда-то пропала, словно ненужный, свёрнутый и заброшенный в кладовую ковёр. Слабое кислое вино лилось в меня как в бездонный провал, ничуть не давая облегчения, затем всё исчезло…
        Линия сердечного ритма на мониторе выписала несколько сумасшедших прыжков и вдруг выпрямилась, затрепетав мелкой дрожью фибрилляции. Взвыл тональный сигнал тревоги. Французские врачи с неохотой отложили круассаны с кофе, смуглый доктор - сэндвич с халяльной говядиной. Коматозный пациент столько лет не доставлял беспокойства, и тут…
        - Разряд!
        - Есть разряд!
        Сердечный ритм восстановился лишь с третьей попытки.
        - Что-то наш русский сегодня совсем плох, - заметил ассистент, стягивая перчатки. - Кстати, доктор, откуда у него этот шрам под глазом? Я помню, год назад сюда перевёлся, не было шрама. Одни морщины. Совсем старый стал.
        - Не знаю, - ответил врач. Он тоже снял перчатки и швырнул в мусорку. - Хоть бы наши перестали упрямиться и разрешили русским забрать его в Москву. Может, на Родине оклемается.
        - Значит, если наш доктор свалится в коме, отправим его в Дамаск! - хихикнула медсестричка на ухо другой.
        Перебивая больничные запахи, в палате появилось амбре винного перегара. Врач как истый суннит, отвергающий спиртное, гневно потянул носом, стараясь выяснить, кто из бригады употребил на работе. Тщетно! Винный дух шёл от больного.
        - Похоже на красное сухое вино, - заключил опытный ассистент. - От русского я скорее ожидал водочного выхлопа. Русские - они такие, водку даже в коме найдут.
        Пациент выгнулся, встряхнул руками и затих. Очевидно, во вселенной, где гуляло его заблудившееся сознание, пожилому мужчине приходилось несладко.
        …Из забытья меня вышвырнуло как воздушный пузырь из глубины. Непереносимая боль утраты, возведённая в степень благодаря жуткой головной боли, сложились в настолько бесчеловечное сомножество терзающих чувств, что больше всего захотелось обратно. В темноту. В ничто. Навсегда!
        Но помереть мне не дали, пусть жизнь порой хуже смерти. Ногтев опрокинул на меня ещё ведро ледяной воды, первое как раз и послужило причиной пробуждения. Невзирая на попытки сопротивления, они с Тимофеем сграбастали меня под руки-ноги и потащили в баню.
        На юге Франции - русская баня? Впрочем, сложена она была очень наскоро, в простом бревенчатом сарае, натопленном по-чёрному, булыжники поверх железного ящика с углями, шайка с холодной водой, с нагретой водой, низкая полка и высокая полка, при виде которой мой больной разум сообразил: главные мучения дня только начинаются.
        Минуты длились как годы. Всё мечтал - сейчас потеряю сознание и не очнусь никогда… Красота!
        Не позволили. Через часа два, отдубашенный еловыми вениками (а где взять сушёные дубовые или берёзовые?), брошенный в холодную воду и снова истерзанный в парной, я лежал на длинной скамье, обёрнутый как мертвец в длинное белое полотнище, а стрельцы о чём-то балагурили на своём московско-тарабарском наречии, в коем только матерные слова были хорошо знакомы. Фёдор с провалом на месте глаза смотрелся зловеще, пока не натянул повязку, правда, и с ней не казался пушистым домашним питомцем.
        Внутрь сунулся горбатый нос Чеховского. Эскулап втянул ноздрями удушливый чад примитивного очага и ретировался. Думаю, убедить Наварру принять баню а-ля рюсс по примеру Генриха Анжу ему не удастся. Мой нынешний король не страдает французской болезнью и другими болячками, в некоторой степени излечиваемыми парилкой. Хоть мыться почаще ему бы не помешало.
        - Где я? Что это за…
        Скорее всего, из моей пространной тирады русские поняли только самые энергичные выражения, коим в неизменном виде суждено пережить петровские реформы и нашествие французского, если, конечно, здешняя история повторит мне известную.
        - Оживаешь, - заключил Павел и протянул мне кружку ледяного сидра. - Много не налегай. Сидр тоже хмельной слегонца, тебя со вчерашнего опять развезёт.
        Рождённые в Московии - потомственные эксперты по похмелью. Хоть на Руси и не пили так по-чёрному, как в XIX веке, когда началось спаивание населения ради выдавливания последних медяков… опять-таки, в другом мире, в моём нынешнем всё может произойти иначе.
        Мысли двинулись в привычном порядке, мозг перекручивал увиденное, сравнивая с опытом де Бюсси и знаниями полковника внешней разведки РФ, а душу по-прежнему испепеляла боль от страшного известия из простреленного письма. Я продолжаю жить, хоть непонятно - зачем…
        Воевода присел рядом со скамьёй. Его коротко стриженная голова оказалась совсем близко. Он отобрал у меня кружку с сидром и отхлебнул.
        - Знаешь, когда Генрих Анжуйский запил на месяц из-за смерти Марии Клевской, я счёл его слабаком. Но, брат, он не был близок с твоей… - Павел не назвал её по имени. Деликатный бугай-стрелец, слышали о таком? Мне не приходилось. Ногтев меж тем вздохнул и продолжил: - Ну, а я знал ту литвинку. Немного. Поэтому понимаю тебя.
        - И что?
        - Да ничего хорошего. Она была как роза, выросшая на севере среди снегов. Распустилась, расцвела. Но выжить не смогла бы. Никак.
        Французский Ногтева здорово подтянулся с нашего выезда из Парижа, ошибки он делал редко. Наверно, забрал способности у подчинённых.
        Русич выразил то, о чём я думал уже миллион раз: Эльжбета была рождена не для этой эпохи и этой страны. Более того, я не представляю, какое время и какое общество ей бы подошло. Вряд ли идиот-духовник, накачавший юную девушку религиозным максимализмом, в полной мере виноват в её странном мировоззрении. Христианские догмы внушали многим, но далеко не все скатывались до подобной жертвенности. Умерщвление плоти в монастыре её доконало всего за… Бег мысли прервался для несложного арифметического расчёта. За девять месяцев!
        Я резко выпрямился на скамье, встревожив смоленскую сиделку.
        Девять месяцев! Совпадение или… Или она умерла родами, а в монастыре живёт наш сын? Или дочь. А может - ребёнок не пережил рождения либо не дотянул до года, в XVI веке до первого дня ангела не доживает половина младенцев…
        Голова затрещала, и я с запозданием понял причину - слишком сильно стиснул её руками. Ч-чёрт, я, похоже, моторику не контролирую, сейчас любой прохвост, вызвавший меня на дуэль, заколет первым же выпадом.
        Та-а-ак… Что-то изменилось. Лишь недавно мечтал вырубиться и не проснуться, сейчас вдруг обеспокоился, что случайно помру, не узнав о произошедшем в монастыре. Даже если никто меня не ждёт, в том числе розовощёкий младенец, не знающий, кто такие папа и мама, надо, непременно надо узнать! Какого дьявола я не раскрыл письмо в Париже?! До монастырских стен меня отделяли всего несколько часов резвой скачки!
        Итак, я получил хотя бы временный стимул к жизни.
        А также вспомнил об обязательствах. Банда Ногтева присоединилась к Наварре, но фактически последовала за мной. Парни, конечно же, не пропадут. Но слишком многое с ними связывает. Павел мне жизнь спас, и не раз. Не его вина, что этой своей жизнью я не слишком дорожу.
        - Мне нужно вернуться в Париж.
        Воевода истолковал мои слова превратно.
        - Могилку навестить? Так не пустят тебя добром. Неужто полезешь в женский монастырь ночью, тайком, словно в особняк Радзивиллов?
        - Да, в монастырь. Но не ради могилы. Потом объясню. Поверь, это важно.
        - Ну, раз важно… Наварра не удержит тебя? Что я несу, кто ж тебя удержит… Поедем и мы с тобой. Только он ещё об одной службе просил - заехать в По и встретить в таверне светловолосого господина, стребовать плату за голову. Сам здесь задержится, чтоб тамошние не узнали до сроку - жив ещё король.
        А золотые испанские дублоны поделить на пятерых или, со мной, на шестерых, даже если у светловолосого будет иное мнение.
        К разочарованию стрельцов, наш злодей в назначенной таверне не объявился ни в первый, ни во второй, ни на третий день. На четвёртый мы вернулись к Наварре.
        Ему основательно надоел скитальческий образ жизни, Генрих на время осел со своей свитой в поместье дальнего родственника. К нему вернулись монаршьи манеры, он более не трапезничал с приближёнными в походном шатре, а церемонно принимал в зале, нисколько не смущаясь, что тот зал можно было пересечь несколькими шагами, а заменителем трона служило обыкновенное кресло с высокой резной спинкой.
        Главным же украшением королевских апартаментов служил жарко натопленный камин, и я едва удержался от соблазна протянуть к огню озябшие во время скачки руки. Во временной королевской резиденции находился ещё один высокородный вельможа, в присутствии которого лучше было снять шляпу и раскланяться по протоколу, оставив Ногтева снаружи, не слишком искушённого в придворных манерах.
        У кресла Наварры ошивался герцог Анжуйский и Алансонский, принц и младший брат короля Франции, но поддерживающий нашего короля.
        - Как бы то ни было, - подвёл черту Генрих, - война заканчивается, а желающих продырявить мою шкуру всегда найдётся в достатке. Граф, я никогда не смогу оплатить вашу службу ходатайством перед папой, но что бы вы желали…
        - Немедленно отправиться в Париж. У меня отыскалось неотложное дельце, ваше величество. Прошу освободить меня от службы!
        Герцог и король обменялись взглядами.
        - Его королевское высочество принёс благую весть - король Франции подтвердил намерение раз и навсегда покончить с войной, ради чего признать права гугенотов. В противном случае страна будет ослаблена ещё больше, власть в Париже захватят сторонники Гизов, - Наварра испытующе посмотрел на меня, словно не решив ещё - возможно ли мне доверять после нервного срыва и пьянства, а потом ещё проваленного задания изловить вдохновителя засады. - Думаю, граф, вам рано отходить от дел.
        Глава 6. Надгробие с чужим именем
        Если кто-то тешит себя иллюзиями, что в женском монастыре обитает сборище мегер, озверевших от недостатка мужской ласки и готовых с бешеной страстью наброситься на любого посетителя, то ничего подобного. Унылое, давящее место.
        Серые стены бенедиктинского монастыря Святой Екатерины на пути от Парижа до Суасона, особенно неприветливые в пасмурный вечер, были столь же отталкивающими с виду, как и в мой прошлогодний визит. Меня тогда не пустили даже на порог. Монахиня вынесла краткую записку Эльжбеты, отныне - сестры Иоанны, где она недвусмысленно давала понять: я теперь не существую для мирских дел. И для тебя, граф, считай, что умерла.
        Теперь Эльжбета и в самом деле умерла.
        По дороге несколько раз шевелилась мыслишка - не обман ли это? Мне так часто врали, что разучился верить даже собственным глазам, способным принять иллюзии за чистую монету. Но - вряд ли. Святоши щепетильны к вопросам жизни и смерти, причём не считают смерть чем-то трагическим, ибо монашеская душа отправляется к тому, кому была посвящена ещё задолго до гробовой доски. В общем, оставь надежду, всяк входящий под монастырские своды, в том числе на то, что среди бесцветных монашеских рожиц я вдруг увижу родные черты…
        «Караульная» послушница вызвала «сержанта». Та, круглолицая немолодая бабёнка без признаков умерщвления плоти, велела отворить окованную железом дверь и повела меня через внутренний двор в покои матушки-настоятельницы.
        Матильду я бросил на попечение Павла, последовавшего за мной после Парижа. Стрельцов Ногтев отправил в торгпредство, полагая, что со дня резни на улице Антуаз прошло достаточно времени, и городская стража не арестует их. Для XVI века пять мужских трупов в одном месте - невелика сенсация, а особого личного интереса прижать русских молодцев точно ни у кого нет.
        - Вы родственник сестры Иоанны, сеньор де Бюсси? Какая замечательная она была, сестра Иоанна! Чистый ангел… Мы так её любили! Господь забирает к себе лучших, а нам, обычным смертным, велит задержаться в земной юдоли…
        - Где её ребёнок?
        От неожиданного вопроса монашка перестала трещать и едва не поскользнулась на влажных булыжниках, покрывавших внутренний двор.
        - О чём вы говорите, ваша светлость?! Иоанна призналась, что никогда не была близка со своим мужем.
        Дети рождаются не только от законных мужей. Ещё латинские юристы говорили - отец всегда неизвестен. Или она хотела выпытать, не я ли - отец ребёнка? А может, никто не родился, девять месяцев - совпадение?
        Так… Но и не отрицает, что дитя появилось на свет. Вывернулась, румяная стерва, и не соврала впрямую, то есть и не согрешила, и тайну не выдала. Ладно! С настоятельницей поговорю иначе.
        Матушка Версавия, сухая, холодная, отталкивающая, под стать обстановке и атмосфере в её кабинете, не крутила и не юлила, а отрезала прямо: Иоанна беременна не была и, конечно, никого не рожала, прибыла в монастырь в смятении духа, провела месяцы в постах и молитвах, после чего тихо угасла. Мне великодушно разрешалось навестить могилу.
        В душе шевельнулся червячок подозрения: что-то тут не так. Я - не муж, не брат, не отец, вообще не родственник усопшей, да и к родне отношение у монахинь прохладное, считается, что послушница не имеет ничего общего с личностью пришедшей к Богу мирянки. Женщина переступила порог - и нет её. Не важно, сколько проживёт тело, душа-то уже у Христа. Так отчего же сделано исключение?
        Червячок оказался прав.
        - Знаете ли вы, сеньор, что сестра Иоанна, в миру - мадам Радзивилл, за неделю до появления у нас овдовела и получила обширное наследство от супруга - маршала Речи Посполитой.
        - Маршалка, - поправил я. - Не придавайте значения польскому званию. Его может носить командующий отрядом в четыреста-пятьсот всадников. То, что он - Радзивилл, весит много больше. Это как де Гиз по польским меркам.
        - Даже так… - Версавия оживилась, уголки её кислого рта, смотревшие вниз, подтянулись до прямой линии, что, наверно, соответствовало улыбке до ушей нормального человека. - Иоанна завещала всё имущество Богу. Я снеслась с аббатством в Суасоне, мне подтвердили - поместья покойного супруга мадам Радзивилл действительно обширные и богатые, есть и в Польше, и в Литве…
        - Это одно и то же.
        - …Видите! Вы лучше меня разбираетесь в тамошних порядках. Я разговаривала с епископом. Мне разрешено было снестись с вами и просить о помощи. Монастырю нужно вступить во владение этими землями и получать с них доход. Богоугодные дела требуют золота!
        На Версавию напало красноречие. Долю с доходов карга не обещала, гарантировала большее - прощение грехов и полагающееся к нему вечное счастье в райских кущах. Если вернуться в Краков, под Вавелем меня ждёт обжитая камера, из которой я очень быстро отправлюсь посмотреть - уготованы мне райские кущи или нечто менее комфортное.
        На старую монашку трудно было глядеть без отвращения. Нетрудно подсчитать, что между смертью Эльжбеты и датой на адресованном мне письме, год пролежавшем в ожидании прочтения, прошла какая-то неделя. Значит, святоши заранее узнали, какой куш перепадёт им с кончиной послушницы, и радостно потирали руки, пока она угасала. Озадачились, кому поручить взыскание по векселю и не нашли ничего лучшего, как обещать мне отпущение грехов в виде единственного гонорара. Но я не приехал тогда. Бьюсь об заклад, энергичные святые отцы что-то сами предприняли. И, раз предложение в силе, ничего не добились. Немного представляя нравы Речи Посполитой, несложно догадаться - их отправили куда подальше.
        - Десять ливров. Сейчас и наличными.
        Она раскудахталась: конечно, нужны деньги на расходы для путешествия в Речь Посполитую, но сумма большая, необходимо заручиться согласием аббатства…
        - Вы не поняли! - я сменил позу, сидеть на жёстком монастырском табурете было крайне неудобно. - Даю вам десять ливров. Вы уступаете мне права на наследство Эльжбеты Радзивилл. Надеюсь, не нужно объяснять, до какой степени невозможно вырвать у Радзивиллов хотя бы единственный злотый с поместий. Берите деньги. Больше никто не даст.
        Старуха выглядела так, будто заплатила два медных гроша за безделушку в лавке и вообразила, будто в её руки попало редчайшее произведение искусства за миллион, а затем поняла, что её обманули - красная цена безделушки не более чем один грош. Тем не менее сделала попытку побороться.
        - Побойтесь Бога, де Бюсси! Кого вы пытаетесь обобрать?!
        - Я слишком много грешил, сестра-настоятельница, чтобы усугублять копилку грехов ещё одним. Чтобы призвать Радзивиллов к ответу, нужна армия в десять тысяч сабель.
        - Тогда зачем вам…
        - На память. С этим семейством меня кое-что связывало. Дал бы и двенадцать ливров, но у меня с собой лишь десять. Соглашайтесь и пишите купчую! А я, коль вы соблаговолили, отправлюсь на могилу Эльжбеты.
        - Сестры Иоанны! - сердито и в то же время немного растерянно возразила настоятельница.
        Стемнело. Сестра-сержант, та самая - с круглым анфасом, провела меня на кладбище. Дорогу освещал ручной масляный фонарь.
        Монастырь был старый, поэтому хоронили давно уже за его стенами, а над могилами чёрной тучей возвышалась часовня. Павел, отнюдь не робкого десятка, остался снаружи с лошадьми, суеверно поёжившись от предложения отправиться вглубь погоста на ночь глядя.
        Я не суеверный, но лучше бы последовал его примеру - попёрся туда совершенно зря. Что думал увидеть там или почувствовать - не знаю. Провожатая указала на тёсаный камень с выбитым католическим крестом. Хоть я и пытался представить, что на глубине двух метров лежит полуистлевшее тело дорогой мне женщины, ничего не вышло. Разум взбунтовался, отказался связать воспоминания об Эльжбете с этой могилой. Та, живая, постоянно виделась мне, скачущая на коне по литовским полям, танцующая на балу… и безудержно страстная во время нашей единственной нежной встречи. Здесь - просто камень. Боюсь, даже если эксгумировать прах, и в останках проглянут родные черты, ничто не изменится. Мёртвое тело - это не человек…
        Перекрестившись, скорее - для вида, я поблагодарил монахиню и двинулся к Ногтеву, едва различимому в конце аллейки, за последними могилами. Он не промолвил ни слова.
        Едва я вскочил в седло, из калитки в монастырских воротах показалась монашеская фигура с фонарём в руках.
        - Сеньор де Бюсси!
        По сухому скрипучему голосу трудно было не узнать мать-настоятельницу.
        - Да, сестра?
        - Если вам повезёт получить что-либо с радзивилловских земель, употребите на богоугодные дела, - она протянула свёрток бумаг. Я начал благодарить, но настоятельница спросила только: - Где десять ливров?
        Видимо, лучшего предложения решила не ждать.
        Мы тронулись обратно к Парижу, рассчитывая найти таверну, замеченную по пути сюда, до приглашения переночевать гостеприимство монахинь не дотянуло. Подумаешь - декабрь, не замёрзнете…
        И в чём-то они были правы. Холод кусал меня не снаружи, а изнутри. Он не стал бы меньше, если бы вокруг висела тропическая жара.
        - Луи! К Эльжбете ты съездил, брат. И, чует моя душа, не поедешь больше. Скажи - дальше что?
        Если бы я знал…
        - Выбор у меня невелик, Паша. Не смогли мы спасти Эльжбету, давай спасём Францию. Наварра и Франциск боятся, что Генрих воспользуется миром и отправит гонцов в католические Нидерланды, будет там искать союзников для войны с протестантами. Как только найдёт - снова двинет на юг.
        - Погоди… Зачем ему Нидерланды? Испанский король Филипп, я слышал, не любит гугенотов пуще Генриха. Отчего же не воззвать к Мадриду?
        - Филипп Второй - наш злейший враг, особенно после битвы под Сен-Кантеном в пятьдесят седьмом. Если испанцы захватят Беарн и всю Гасконь, те у испанцев и останутся. Потому де Гиз тоже не зовёт их в союзники. Павел, скажи мне как на духу, ты просто мне зубы заговариваешь, пытаешься от тоскливых мыслей отвлечь, или тебе вправду интересно?
        - Ну-у-у… - замялся Ногтев. - Мне велено было всё узнать, как тут в Европе дела делаются. А коль отвлёк тебя от тоски - что ж в том дурного?
        - Не надо меня жалеть. И помогать с собой совладать не нужно. Справлюсь. И о политике расскажу. Во Франции перемирие, а в Нидерландах вовсю идёт война. Наместник Филиппа постепенно проигрывает кальвинистам. До Наварры дошли слухи, что король Франции задумал предложить помощь испанскому штатгальтеру, чтобы отбросить протестантов на север, в обмен на несколько нидерландских полков для похода на юг Франции.
        - Ой ли? Всё как у нас. Царь-батюшка Ливонию воевал, казанские татары в спину били, на две стороны не шибко повоюешь.
        - Я тоже не понимаю, как убедить испанца воевать против гугенотов, оголяя Брюссель. Но Наварра просил разведать. Ты со мной?
        Ногтев с минуту помолчал.
        - Ну, Брюссель от Москвы далеко, никогда нам оттуда угрожать не будут, не дураки же они, - витязь хохотнул. - Однако всякое случается. Надо глянуть! Еду.
        Ночная дорога извивалась среди пустынных убранных полей, копыта кололи тонкий ледок на лужицах. Ни одного огонька, ни одного жилого дома на горизонте. Мы с Ногтевым высматривали свет таверны и не находили его.
        Так же беспросветно было у меня на душе. После известия о смерти Эльжбеты я брёл наугад, надеясь увидеть хоть какой-то огонёк.
        И вдруг он затеплился, едва различимый, на самой грани восприятия. Пусть чисто формально, но я стал обладателем огромной доли радзивилловской недвижимости. Этот козырь может сыграть. Как? Для чего? Пока ещё трудно представить.
        Глава 7. Инфанта
        В первый же день пути по Южным Нидерландам меня посетила мысль нанять слугу. Хоть между Францией и испанскими владениями не стояло никаких пограничных кордонов, разница бросилась в глаза. Даже гугенотские войны не принесли французам столько разорения, как здешняя борьба за «истинную веру». Конечно, не только за веру. Католики признавали власть короля Филиппа, кальвинисты проклинали монарха. Мадрид воевал за сохранение европейской колонии.
        В моём прежнем мире экономика Испании подпитывалась за счёт золота из Нового Света, тут же западные материки никто не открыл, мореплавание по-прежнему развивалось за счёт маршрута вокруг Африки в Индию. Признаюсь, сто раз возникал соблазн по памяти набросать карту мира, выдав её за копию некой старинной, и подбросить кому-то из влиятельных особ. Но кому? Насколько мне удалось разобраться, в этой исторической ситуации экспансия в Новый Свет была посильна только английской короне, но с англичанами я дела не имел, кроме редких расшаркиваний с островными гостями Лувра. Никакого стимула помогать им я не нашёл.
        Русская Америка… Даже в XIX веке российским императорам было не до неё, и частный капитал не видел перспективы барышей, чтобы вкладывать туда капитал. Аляску продали за золото вместе со всем золотом Юкона, не говоря о нефти. Россия при Иване Грозном распространила свои владения до Тихого океана, но и то - чисто номинально. Замахиваться на экспедиции в Новый Свет и воевать с индейцами, пока даже не начала осваиваться Сибирь, никто в Москве не решился бы. Особенно «царь» Симеон.
        Мысли о геополитике прервала очередная ватага нищих, перегородивших нам дорогу где-то перед Монсом. Только что минуло Рождество, начался новый 1577 год, но мы с Павлом не увидели никаких следов празднеств. В деревеньке, где прошла наша рождественская ночь, крестьяне помолились и легли спать натощак. Нам тоже ничего не оставалось, как устроиться вдвоём на жёсткой деревянной скамье, обернувшись плащами. Было очень холодно, в доме воняло кислятиной и немытыми телами.
        Разглядывая две дюжины оборванцев, впившихся в нас голодными глазами, чуть ли не с каннибалистским блеском в них, я лишний раз убедился в ложности эпитета «живописные лохмотья». Когда в разгар зимы люди обёрнуты в отвратительные тряпки, перемотанные гнилыми верёвками, на ногах обмотки вместо обуви, а через прорехи просвечивает голое тело, в этом нет ничего живописного.
        Кроме того, нидерландские нищие представляли собой нечто среднее между просителями милостыни и бандой грабителей - почти у всех с собой имелись дубинки, рогатины, у некоторых - топоры. Выступивший вперёд предводитель шайки что-то залопотал грозным тоном на валлонском диалекте, из его речи я разобрал проклятия в адрес «испанских разбойников», видимо - более успешной конкурентной преступной группировки.
        Пока бродяга излагал требования, и весь сброд пялился на меня, Ногтев подсыпал порох на полки. После пары выстрелов в воздух дорога стала свободной. И бесплатной.
        Я с тоской вспомнил пороховые лепёшки с «драконьим огнём», или как там вавельский алхимик называл своё гремучее зелье. Лепёшки на пороховой полке позволяли держать пистолеты готовыми к бою, а не заниматься манипуляциями с оружием на глазах приближающегося врага.
        - Луи, ты как думаешь, испанская банда - это вроде тех, бродячих, что взялись подстрелить Наварру около По? Или правда - королевские?
        Меня тоже занимал этот вопрос. Продразвёрстка, мать её, изобретена задолго до большевиков. Бедность обдираемого населения никогда не останавливала экспроприаторов.
        Я поделился с Пашей идеей насчёт слуги.
        - Не знаю, как испанцы, а из местных я бы нанял лакея для нас двоих. Народ так обнищал, что готов работать за еду.
        Ногтев фыркнул. Он, конечно, не против удобств, но в путешествии держал себя как в боевом походе, без излишеств. В редких случаях, когда доводилось помыться, сам прополаскивал исподнее, предлагал и моё, я, естественно, не позволил. Павел мне - не слуга, а товарищ.
        Мы миновали Монс, не заезжая. Город несколько раз переходил из рук в руки испанцев и протестантов, соответственно, городская стража отличалась особой бдительностью. Персона русского воеводы, ни в коей мере не католика, могла создать кучу проблем. Поэтому я счёл за лучшее скорей двигать к Брюсселю. Ехали мы медленно, не дотягивая даже, насколько я помню из прежней жизни, до нормативных двадцати вёрст в сутки, предписанных Уставом кавалерии Рабоче-Крестьянской Красной Армии. Причиной тому были тяжёлые дороги и скудное питание, не везде удавалось купить овёс, требовался долгий отдых нашим лошадям. Матильда и чёрный охолощенный жеребец Павла довезли нас к столице только к середине января, в самый разгар сырой бельгийской зимы.
        В отличие от красноармейских премудростей, воспоминания о Брюсселе, известном как тусовка всяческих «атташе по культуре» благодаря интересу разведок к штаб-квартире НАТО, никакого практического значения не имели. На месте бульваров возвышалась унылая крепостная стена, она же - и граница города. Внутри не нашлось ничего похожего на привычную взору французскую архитектуру XVII -XIX веков, не брызгал водичкой мальчик Manneken-Pis, река Сенна извивалась меж городских кварталов, не упрятанная в трубы. Даже помпезная площадь Grand place оказалась много меньше, из зданий я опознал разве что ратушу и Хлебный дом.
        Но прогулки по Брюсселю с попытками сопоставить города двух эпох ждали меня позже. Уставшие с дороги, мы направили лошадей прямиком к Дворцу герцогов Брабанта. Посланец короля, пусть и захудалого - Наваррского, а также вполне себе первосортного герцога Анжуйского, я рассчитывал на достойный приём по первому разряду.
        Испанская стража у городских ворот и не менее придирчивые охранники у дворца подсказали мне, что письма от Генриха с его сомнительной репутацией перевёртыша лучше придержать до поры. Закованные в тяжёлые панцири воины были крайне подозрительны и с большим желанием послали бы меня гораздо дальше Брюсселя, чем внутрь города и дворца. Заносчивость, нежелание понимать французский среди франкоязычного Брабанта и крайняя враждебность этих вояк давали понять: они чувствуют себя не хозяевами, а оккупантами в Нидерландах.
        Роскошный дворец, с прекрасным видом на излучину Сены внизу, внутри нёс следы запустения ещё худшие, чем парижский Лувр. Он едва отапливался, лепнина буквально сыпалась от сырости. Когда нас проводили по галерее, окнами выходящей к реке, я обнаружил несколько выбитых оконных стёкол. Холодом тянуло так, что мы с Павлом плотнее кутались в плащи, сохранявшие тепло во время зимнего верхового путешествия.
        В столь же неуютной зале нас оставили в ожидании приёма у штатгальтера - наместника Филиппа II в католических Нидерландах. Ногтев бесцельно пробежался вдоль помещения, шурша мусором под ногами, свернулся на пыльном кресле и задремал. Я же уставился в окно в созерцании городского пейзажа на противоположной стороне реки, сложившегося из нагромождения двух- и трёхэтажных серых домов, над которыми возвышались махины соборов.
        Что мне здесь нужно? В чём смысл болтания по западу Европы, охваченному религиозными войнами?
        Два месяца я вообще запрещал себе думать о цели жизни. Весть о смерти Эльжбеты слишком уж сильно выбила из седла. Вроде и смирился с мыслью никогда больше её не увидеть, но сознание, что она жива и в безопасности, согревало, поддерживало… Без этой опоры я оказался висящим над пропастью.
        И за несколько ноябрьских дней в Гаскони я убедился: надежда на Генриха, что по восшествии на престол тот озаботится союзом с далёкой Русью, и что этот союз облегчит переход через пропасть Смутного времени, также иллюзорна. Московия для Наварры далека как Луна, где-то существует сама по себе, и ладно. Мир слишком далёк от глобализации… Даже Ногтев это понимает, не знающий истории последующих веков.
        Порой мелькала мысль - уехать на юг, в более благодатный климат, а не ёжиться под пронизывающими ветрами северо-запада, и там устроить себе отпуск до начала правления Бориса Годунова. Он, если не врут современники, личность неординарная, прогрессивная. Заморский специалист с уникальными навыками имеет все шансы оказать на московского царя влияние, воспитать его сына в надлежащем русле, а главное - предотвратить наступление на Москву польско-литвинской орды под началом Лжедмитрия. Или физически устранить самозванцев одного за другим, уж что-что, а мокрушное дело у меня выходит лучше всего. Годунов-младший, по моему мнению, был одним из наиболее перспективных русских монархов в покинутом мной мире, жаль, что практически ничего не успел… Династия Годуновых вполне могла заместить в альтернативной истории Романовых, если бы Фёдор Годунов обладал жестокостью Петра, в юности без колебаний подавившего мятеж, и поддержкой семейной партии по типу нарышкинской. Жаль только, вряд ли появился бы, по крайней мере, в привычном виде, любимый Санкт-Петербург. Точнее - Ленинград моего детства.
        Наше с Павлом уединение прервалось появлением удивительного существа. Сначала я услышал звук шагов, стук копья испанского часового, затем в покой ступила очень юная барышня. Можно описать её строгое коричневое платье с бордовой отделкой и круглым воротником, напоминавшим размерами тележное колесо (у взрослых - мельничный жернов), нитку жемчуга в волосах и прочие детали внешности, но они - просто детали… Думаю, любого мужчину, кроме разве что совсем близоруких, поразили бы девичьи глаза, и я не стал исключением. Взгляд их, совершенно не детский, был тяжёлый, сверлящий, исполненный внутренней силы. Наверно, с возрастом девушка научится опускать веки, округлять глазки, складывать ротик сердечком в образе бабы-дуры, очень порой удобном для общения с противоположным полом. Но пока она не думала о маскировке.
        Боже, кто это? Дочь штатгальтера, уверенная, что по одному мановению её мизинчика папа прикажет отрубить головы половине обывателей Брюсселя? Мы слишком мало с Павлом пробыли здесь, чтобы узнать, кто есть ху, новости из Брабанта докатываются до Беарна гораздо медленнее, чем меняется обстановка в Нидерландах.
        Я поклонился, краем уха услышал, что Ногтев вылез из кресла, мало-мальски обученный мной европейскому этикету.
        Вперёд выперлась худолицая матрона монашеского вида, но без хламиды и прочей форменной амуниции.
        - Её королевское высочество инфанта Исабель Клара Евгения!
        Вот это номер… Насколько я изучил испанскую королевскую семью ради миссии в Брюсселе, на меня сверлящим взглядом уставилась старшая дочь короля Филиппа II, она же - родная племянница короля Франции Генриха III, наследница двух самых могущественных семей Европы - Габсбургов и Валуа. Но почти без свиты. Не представленная заранее каким-нибудь мажордомом-церемонимейстером, без эскорта в дюжину закованных в панцири черепах. Вдобавок было совершенно непонятно, что это юное создание забыло в такой дали от родного и безопасного Мадрида, в сердце мятежной колонии. Ладно, отец позволил - короли в эту эпоху личности неадекватные через одного, взять хотя бы Генриха, дядюшку инфанты, столь памятного мне по польской эпопее. Но мать… Куда смотрела королева?
        Из-за вороха мыслей я чуть-чуть припозднился, заработав вопросительно-недовольную гримасу инфанты. Спохватившись, снял шляпу, выписал ей в воздухе замысловатую фигуру, опускаясь на колено.
        - Граф де Бюсси д’Амбуаз, посланец герцога Анжуйского к штатгальтеру Нидерландов, ваше королевское высочество. Со мной - воевода Смоленской дружины Царства Русского Павел Ногтев.
        Она шагнула ближе. Маленькая ручка с веером повелительно махнула - поднимитесь.
        Я повиновался. Миловидное личико было на уровне моей груди - довольно высоко для подростка. Девочка подняла голову. Странно, её глаза при ближайшем рассмотрении оказались синего цвета, на ярком солнце, наверно, отливают голубизной, ломая стереотип о темноглазых обладательницах пронзительных взоров (очи чёрные, очи жгучие…).
        - Восточный дикарь мне неинтересен, - детский звонкий голосок выводил французские слова практически безупречно. - Вы - очень странный человек, граф. Я наслышана о вас, вашем заточении в Вавеле, измене моему дяде и службе еретикам. Ещё о вашем странном романе с восточной дамой и убийстве её мужа на дуэли.
        Краткое изложение истории моего пребывания в XVI веке, в принципе - верное, прозвучало достаточно неприятно. Вот так моя персона воспринимается со стороны… Учтём!
        - Вы прекрасно информированы, ваше королевское высочество. Есть некоторые неточности, они не имеют значения. Важнее другое: почему вы считаете меня изменником и разделяет ли ваше мнение штатгальтер.
        Веер нетерпеливо дёрнулся в её руке, словно был живым существом с собственной волей.
        - Дон Хуан тоже на пороге измены. Он совершенно не считается с приказами отца. Заключил бесстыдное соглашение с протестантами. Испанская корона только формально сохранила власть над Нидерландами. У дона Хуана растут собственные притязания. Как любой незаконнорождённый, штатгальтер грезит о своём влиянии. Представьте, он обещал повстанцам вывести испанские войска из Нидерландов, если еретики признают его личную власть!
        - А где гарантия сохранения власти? - я поймал себя на мысли, что разговариваю с девочкой-подростком на совершенно серьёзные, взрослые темы, не ощущая неловкости. - Что помешает кальвинистам вырезать католическую администрацию на следующий же день? Если они займут пограничные и прибрежные крепости, выбить их будет крайне сложно, тем более у Испании нет сухопутной границы с Нидерландами, ваш дядя ни за что не пропустит испанские полки через французскую территорию, а высадка десанта с кораблей, коим придётся плыть вокруг Англии… Я сомневаюсь в успешности подобного предприятия.
        - Вы здраво мыслите, де Бюсси. Очень жаль, что вы во вражеском лагере.
        - Замечу, что относительно дел в Нидерландах я не нахожусь ни в чьём лагере. Мой сюзерен герцог Анжуйский, он, кстати, в той же степени ваш родной дядя, что и король Франции, остаётся истым католиком, как и я. Союзы с протестантами - временные и вынужденные.
        - Значит, короля Наварры вы тоже готовы предать, - заключила инфанта с детским максимализмом.
        - Вы несправедливы к Наварре. Он гибок и ищет мира между конфессиями. Прошу простить за любопытство, с какой целью вы прибыли в Брюссель?
        - Сопровождаю своего супруга Альбрехта. Он - доверенное лицо моего отца. Мне король доверят ещё больше. Я - женщина и следую за мужем… Хоть брак наш ещё не консумирован. В любом случае Саллическая правда не даёт мне возможности ни престол занять, ни заниматься государственной деятельностью иначе, как в роли супруги монарха или герцога.
        Усилием воли я удержал челюсть от выпадения вниз. Конечно, за годы после Варфоломеевской ночи я много раз слышал о ранних браках, здесь детей выдают замуж с двенадцати, часто откладывая начало половой жизни годам к четырнадцати. В пятнадцать уже рожают, и никто не упрекает супруга в педофилии.
        Эта девочка, начисто лишённая округлостей, призванных подпереть корсет платья, физически - совершенный ребёнок, но с развитым умом, перегруженным детской бескомпромиссностью, сумела меня удивить, хотя разговор на интимную тему первого секса, вроде как неуместный с малознакомым человеком, в здешнем высшем обществе не считается чем-то предосудительным. Консумация - это закрепление брачного союза, без чего он не считается окончательно свершённым. Получить от папы разрешение на развод гораздо легче, если есть доказательства (мнимые или действительные), что совместная жизнь обошлась без альковных утех. Инфанта, судя по всему, смотрит на брак и брачное ложе трезвым взглядом - как на продолжение политики. И, похоже, мысленно примеряет корону, как подросток, тайком снявший со стены дедову саблю с сожалением, что пока не отрубил тем клинком хотя бы одну голову.
        - Почему вы на меня так глядите? - строго спросила замужняя девственница.
        - Простите, ваше королевское высочество. Задумался над вашими словами. А какова точка зрения на события дона Альбрехта? - я произнёс имя супруга Исабели, не представляя толком, кто это.
        - Полностью совпадает с моим. Думаете, возможно иначе?
        Признаться, таращиться на девочку доставляло большее удовольствие, чем думать. Право же, как хороша! Где лошадиные морды типичных Габсбургов? Длинные носы французской знати? Асимметрия черт лица из-за близкородственных браков в августейших домах? Исабель не унаследовала ни единого из этих пороков. Тёмно-рыжие волосы, нежное овальное лицо правильной формы, чуть пухлые щёки, маленький ротик, недоверчиво поджатый - инфанта была не только прекрасна красотой ещё не распустившегося бутона, но и личностью, пусть до конца не сформировавшейся, но, очевидно, со стальным стержнем в характере. Её супругу повезло… или не очень, жизнь с такой женщиной представляет постоянную борьбу за первенство или выливается в безоговорочную капитуляцию, необратимую на всю оставшуюся жизнь. Судя по реплике о совпадении супружниной точки зрения с «линией партии», заданной малолетней женой, пакт о капитуляции уже подписан. Или близок к тому.
        - Тем не менее, как велит Саллическая правда, я вынужден буду обсудить дела с вашим супругом. Надеюсь, вы поможете сформировать ему единственно правильное мнение. Пока я дожидаюсь аудиенции штатгальтера.
        - Дожидайтесь. Но дона Хуана нет в замке. Он должен приехать из Гента. Распоряжусь, чтобы вам и вашему восточному спутнику выделили апартаменты… - она с явным оттенком брезгливости поддернула юбку, чтобы подол не волочился по пыли. - Апартаменты почище. Меня возмущает эта грязь!
        Похоже, здесь её возмущало многое.
        Она круто развернулась и удалилась в сопровождении той же сеньоры, к нам тотчас явился офицер из свиты штатгальтера и провёл в отведённые нам комнаты. Он был столь любезен, что приказал принести дров для камина и каждому бадью горячей воды.
        Отдохнув с дороги, мы собрались с Ногтевым на военный совет.
        - Бардак и междоусобица, не лучше, чем у вас в Париже, - заключил напарник. - Не ведаю, брат, что ты сделаешь в этой смуте.
        - А ты не знаешь, что такое настоящая Смута. Впрочем, доживешь - увидишь. Скоро уже.
        Павел привык к моим многозначительным и невнятным фразам, когда воспоминания о прочитанных исторических книгах накладывались на реалии этой эпохи, поэтому большей частью их игнорировал. Сейчас он только глубоко вздохнул и обронил:
        - Только не затевай дуэль с этим… как его… Альбрехтом.
        - С какой стати?
        - Ты так вожделенно глазел на принцессу, разве что не облизывался. Сделать вдовой, потом ухаживать - в твоём стиле, - он увернулся от брошенного сапога и продолжил: - Думай, Луи. Литвинка была знатного, но не королевского рода. Эта же - дочь короля Филиппа! Если хочешь толку с нашей поездки, придержи своего беса в штанах.
        Бунт на корабле! Ногтев всегда смотрел на меня снизу вверх, никогда не брался поучать. С чего это он осмелел? Надо поставить на место. Хотя бы затеять очередной учебный бой и извалять на земле!
        Очень Паша меня задел, потому что был прав. И памятью Эльжбеты попрекнул вовремя. Здесь за всё приходится платить. Инфанта, не инфанта, гормоны сравнительно молодого тела однажды возьмут своё. Зарекусь: больше никаких дуэлей на дамской почве. Разве что меня самого припрут к стене.
        Глава 8. Предатель
        Массивный, надменный и безмерно честолюбивый.
        Эти три определения передавали сущность дона Хуана Австрийского полностью, всё остальное - детали. Бастард великого короля Карла V нехотя мазнул по мне скучающим оком - что за вошь приползла к его порогу.
        Павла я не взял по педагогическим соображениям. Пусть знает место.
        - Герцог Анжуйский не смог до конца отыграть свою партию во Франции. Король смахнул его с доски как пешку. Какие же дела могут быть у вашего сюзерена в Брюсселе?
        Чтоб я знал… Но признаться испанцу, что я приехал всего-навсего понюхать воздух, означало выставить в дураках не только себя, но и герцога с Наваррой.
        - Вы правы, сеньор штатгальтер, положение во Франции столь же сложное, как и в Провинциях. Мой господин и король Наварры ищут путь к миру, расколотому религиозной враждой. Ваш пример достижения согласия…
        - Только не говорите мне, граф, что слухи о моих достижениях докатились до Гаскони. Я едва-едва договорился с католиками, - перебил меня испанский наместник.
        Пришлось сделать вид, что не замечаю неучтивости. Не вызывать же его на дуэль!
        - Не смею отрицать. Подробности, да и то - не все, мне стали известны лишь по прибытии в Брюссель. С вашего разрешения я продолжу. Конечно, лучший союз и лучшая помощь - отправка нескольких полков на подмогу партнёру, что тоже не исключено, чтобы навести порядок сначала в одних, потом в других землях. Но сила примера тоже велика. Мир между католиками и протестантами в Нидерландах подтолкнёт и наших непримиримых к поиску согласия.
        Дон Хуан скептически прищурил глаз.
        - Вы же зрелый человек, граф, - он встал из резного кресла и сделал несколько шагов навстречу. Рукоять кинжала стукнула о кирасу, не сброшенную даже в охраняемой резиденции, так, видимо, сильна была «уверенность» испанца в партнёрах по мирному договору. Пышный воротник - грангола - делал этот элемент амуниции слегка несерьёзным с виду. - Неужели вы думаете, что религиозные разногласия столь важны?
        - Отчасти. Конечно, де Гиз выступает ревностным католиком, желая заполучить парижский трон именно под знаменем римской веры, а принц Конде воюет против католического короля, не считая возможным простить Генриху роман с женой принца Марией. Поэтому Конде - не просто гугенот, он очень обиженный на католическую власть гугенот.
        - И у вас равновесие. Никто из трёх Генрихов - де Гиз, Валуа и Наварра - не решится обратиться к Филиппу II за помощью, потому что все боятся моего короля больше соперников.
        Он снисходительно улыбнулся. В подражание ему улыбка заиграла на лице бледного малого, скукожившегося за конторкой в углу, вероятно - секретаря наместника.
        Высокий и круглолицый, дон Хуан, наверно, в молодости был душкой, пока не зачерствел в сражениях на суше и на море, а внутри ожесточился от бесплодных попыток занять место, достойное законного сына короля, бастарду недоступное.
        - Но вы - не король Испании, сеньор штатгальтер. И договариваться с вами можно, не опасаясь столь серьёзных последствий, как если бы мы вели дела с Мадридом.
        Я всё опасался вопроса в лоб: что же ты конкретно предлагаешь от имени гугенотов и что просишь взамен. На такой вопрос у меня ответа не было. К счастью, дон Хуан не спешил.
        В его обширном кабинете с панорамой на Сену просматривались следы былой роскоши. Здесь убирались, наверно, несколько чаще, чем в остальных частях дворца. Главным украшением служил большой шахматный стол с причудливой резьбой и высокими фигурами в мавританском стиле.
        Штатгальтер подошёл к доске и передвинул фигуру, продолжая партию. Вероятно - с самим собой.
        - Вы играете в шахматы?
        - Не регулярно, сеньор Хуан. Чаще приходится брать в руки шпагу, нежели пешки и фигуры.
        Он повелительно махнул, призывая присоединиться, и начал расставлять мавританских слонов, офицеров с пиками и прочих костяных солдат в исходное положение. Каждая фигура и даже пешки-латники выглядели настоящими произведениями искусства. Надо или очень любить шахматы, или очень желать пустить пыль в глаза, чтобы раскошеливаться на такое сокровище.
        Мне, заявившему о слабости, испанец позволил начать белыми.
        Я предложил открытое начало, двинув пешку на е4. И он начал с королевской пешки.
        - О шахматах говорят, что в игре присутствует стратегия, свойственная настоящим битвам. Я убеждён, что это - чушь. Ну кто бы выбросил пехоту вперёд, не обстреляв врага из пушек, не отправив на подмогу кавалерию?
        - Спасибо за подсказку, сеньор штатгальтер, - я вывел королевского коня на f3, начав фланговую кавалерийскую атаку. - Больше усматривается сходство с политикой. Особенно гамбиты. Постоянно чем-то жертвуешь ради большего.
        Пешка на d6 защитила королевскую пешку. Если не изменяет память, дон Хуан выбрал защиту Филидора. Впрочем, так этот дебют в XVI веке ещё не назывался. Меня в большей степени впечатлила осторожность штатгальтера. Перекрыв дорогу королевскому слону, он обрёк себя на безопасное, но слишком уж медленное развитие фигур. Таков и его характер как политического деятеля?
        Играли мы не торопясь. Конечно, я обладал куда меньшим опытом. Но в период обучения шахматам, что входит в интеллектуальный минимум будущего «атташе по культуре» под дипломатическим прикрытием, я немного познал опыт последующих веков. Сумел бы разыграть бы и Испанскую партию, несколько более авантюрную, с гамбитом Яниша. Но раз Филидор, так тому и быть, статистически это начало давало перевес белым.
        - Вы агрессивны, граф. Это черта всех католиков, переметнувшихся к протестантам?
        Я выиграл, наконец, качество.
        - Это черта всех, кто не желает терять времени на долгие подготовительные маневры.
        Штатгальтер проводил взглядом слона, отправившегося на отдых за пределы доски, и мои пешки, взламывающие центр его позиции при поддержке коней. Наверно, нужно сбавить пыл. Мат где-то на тридцать пятом ходу не прибавит мне шансов о чём-то договориться.
        - Два хода назад вы пропустили блестящую комбинацию. Жертва ладьи разрушала бы весь мой королевский фланг.
        Знаю. Задача выиграть - не самая актуальная на сегодня.
        - Возможно. Мастер гамбитов - вы, сеньор Хуан. Пожертвовать присутствием испанской армии ради шатких договорённостей с протестантами - это весьма рискованный ход.
        - Уже и об этом все знают! Здесь я стеснён манерами, на палубе корабля воскликнул бы… - он воскликнул от души, русский мат - не единственная нецензурная брань на планете. - Кто вам сказал?
        - Слышал от солдат дворцовой стражи; они судачили - выплатят ли им жалованье до отправки в Испанию.
        - Да. Только и думают о деньгах. Деньги, деньги… Знаете, де Бюсси, сколько дезертировало и шляется по дорогам, нападая на путников? Вам не встретились?
        - Только крестьяне.
        - И они тоже. Вы не представляете, в каком расстройстве находятся наши дела. Я уволил почти всех дворцовых лакеев, здесь сплошной хлев, солдаты живут впроголодь. На мои отчаянные письма в Мадрид король отвечает: живи с местных доходов. Но как? В южных провинциях торговля остановилась из-за разбойного сброда. Видели вы мануфактуры в Нижнем городе? Половина закрылась! Некому и некуда отвозить товар. Армия вот-вот разбежится. Я только и могу выторговать уступки у кальвинистов, обещая вывести войска. Если солдаты бросят службу, у меня не останется и этого аргумента. Поэтому спешу им воспользоваться как можно скорее. Шах!
        Я закрыл короля пешкой, двинув её вперёд с нападением на слона, которым дон Хуан и объявлял шах. Мой противник проглядел этот ход. Миттельшпиль складывался не в его пользу.
        - Убрав войска, вы останетесь без защиты. Гарантии герцога Оранского - не самые надёжные в этом мире.
        - У меня других нет. Король не хочет платить войскам. А взбунтовавшиеся солдаты - это хуже отсутствия армии.
        То есть он имеет шанс сохранить кресло штатгальтера, прислуживая протестантам и изображая верность Филиппу… Очень, очень шаткое положение.
        - Какой же смысл у предводителей кальвинистов терпеть вас в Брюсселе без поддержки армии?
        - Я послужу символом королевской власти, гарантией, что испанцы более не введут в Провинции войска. Со временем наберу политический вес. Сам буду диктовать условия.
        То есть вынужденное отступление от приказов короля навести порядок в Нидерландах твёрдой рукой сменится совсем уж независимой политикой. То есть откровенным предательством, и штатгальтер даже не скрывает намерений. Используя упущенные мной возможности, он начал наступление на шахматной доске с намерением провести пешку и потерял её.
        - Даже проходная пешка не спасает ситуацию, если не имеет средств поддержки, сеньор Хуан. Признаться, меня несколько утомила партия, да и у вас после потери этой пешки шансы на выигрыш невелики. Ничья?
        Он согласился, изображая неудовольствие, будто имел шанс переломить игру в свою пользу. Ну, разве что если бы я зевнул ферзя.
        - В жизни ничьих не бывает. И моё соглашение с кальвинистами - не ничья, а временная пауза.
        Скорее цуцванг - положение в шахматах при отсутствии нормальных вариантов хода, каждый ведёт к потерям или полному поражению.
        - Я, с вашего позволения, тоже возьму паузу. Увиденное в Брюсселе отличается от наших представлений о положении дел в Нидерландах. Думаю, предложения герцога Анжуйского сформулирую иначе.
        - Лучше бы представляли еретика Конде, а не герцога с королём Наварры. У принца больше сил. И мне уже плевать, католики у него в строю или даже магометане, которых я уничтожал без счёта в Тунисе. Да, мне нужен союзник! Но с войсками или деньгами. Впрочем, это одно и то же. Приходите - сыграем ещё.
        Откланявшись, я подумал, что деньги у меня есть. Не звонкой монетой в количестве, необходимом для найма целой армии, но в ценных бумагах, добытых благодаря Эльжбете. В голове начал медленно выкристаллизовываться план. Правда, слишком сложный и многоступенчатый, чтобы всё сработало, как задумано.
        Я шёл по унылым коридорам дворца, почти не обращая внимания на жалкое его состояние, и ускорял шаг, к нашим с Павлом комнатам примчался практически бегом. У меня, наконец, нарисовалась цель.
        Штатгальтер прав. Нужен собственный вес. Хватит болтаться хвостиком сильных мира сего. Конечно, граф - не слишком большой титул среди герцогов и принцев. Даже не маркиз. И что? Первые короли были всего-навсего предводителями банд.
        Снова улыбнулась надежда, что в путешествии в XVI век для меня есть определённый смысл. Роман с Эльжбетой доказал - я не пропащий. Мне свойственны высокие порывы. Я готов побороться ради идеи. Наивно, даже романтично… Но - хорошо!
        Судьба забрала любимую женщину, отрезав по живому - тупым ржавым ножом. Тем не менее я вышел из передряги с активами. Нужно стать мощной самостоятельной фигурой. С армией, чьё вмешательство в войну на любой стороне склонит чашу весов в нужную сторону. С деньгами, достаточными для оплаты международных афер.
        Иван Грозный, если история Руси повторит мне известную, скоро уберёт Бекбулатовича, но и последнему царю династии осталось недолго. Если приду со своей гипотетической армией, на иностранных штыках Годуновы трон не удержат, как не удалось Лжедмитрию. Но с поддержкой варягами русского воинства, да если иностранных наёмников возглавят смоленские стрельцы, не только Ногтев, но также Фёдор с Тимофеем и Трофимом, есть все шансы… Русь из позднего Средневековья влетит в эпоху просвещённой монархии, а вскоре и революции со сменой самодержавия конституционным строем.
        Размечтавшись, я поскользнулся на огрызке и едва не расшибся к чёртовой бабушке. Вот от таких мелочей зависит будущее целых империй!
        Если, конечно, я научусь влиять на империи.
        Глава 9. Откровения
        С Ногтевым поделиться не могу. С ним честен, но вынужден поддерживать определённую дистанцию и иерархию. Он - замечательный парень, верный, прямой. Даже слишком, учитывая его профессию. И только.
        Наверно, в Брюсселе только с одним человеком имело смысл обсудить перспективы. К сожалению, малолетним. Но выбора судьба не предоставила.
        Без затей постучать в дверь к инфанте было невозможно, меня не поймут. Этикет вынудил отправить письмо и ждать приглашения, оно пришло быстро, всего лишь через день.
        Габсбургская чета назначила мне аудиенцию в своих покоях, одних из немногих, содержащихся в пристойном состоянии. Паша на этот раз был призван для солидности и изображения свиты.
        - Вам удалось воссоздать атмосферу испанского замка, сеньоры, - после приветствий и расшаркиваний я начал с безобидных тем.
        - Вы бывали в Испании, граф? - живо откликнулась Исабель.
        Был всего раз в Мадриде, на матче «Реала» и «Барселоны», каталонцы тогда победили.
        - Увы, ваше высочество. Но именно так себе её представляю: строго, со вкусом и уютно.
        - В том целиком заслуга моей прекрасной жены, - вставил Альбрехт ломающимся юношеским голоском.
        Он был единственным встреченным мной человеком благородных кровей и мужского пола без шпаги или хотя бы кинжала на боку. Любой дворянин без сабли, меча, клевца или чего-то в том же духе для умерщвления себе подобных казался голым, кроме, разумеется, обладателей церковного сана. Худющий, с характерным габсбургским асимметричным лицом, он казался ниже ростом даже своей жены.
        Слишком юной супруге, насколько мне удалось узнать, исполнилось лишь двенадцать лет! Признаться, я предполагал четырнадцать-пятнадцать, пронзительный и глубокий взгляд делал её старше. «Глава семьи» превосходил её возрастом, но не слишком. Зачем Филипп II отправил этот детский сад в сердце мятежных земель, я уразуметь не мог, поэтому спросил прямо:
        - Что же заставило вас покинуть Мадрид? Никогда не поверю, что при дворе не нашлось достойных сеньоров с большим государственным опытом, чтобы проследить за Хуаном Австрийским.
        - При дворе происходит множество вещей, в которые трудно поверить, - Исабель, церемонно стоявшая подле мужа во время приветствия, шагнула в сторону, поигрывая веером. Этот предмет, предназначенный для обмахивания в жару, в холодной комнате казался неуместным. Скорее всего, девочка привыкла к нему в Мадриде и мотала в руках машинально. - Папа искренне любит меня. Вот, прислал ящик цитронов, чтобы мы с Альбрехтом не болели от скудного питания. Но есть и мачеха…
        Она умолкла, очень эффектная, надо сказать, в песочно-бежевом платье и со сложной причёской с вплетёнными нитками жемчуга, муж подхватил упавшую эстафетную палочку.
        - Королева умерла родами, когда на свет появилась младшая сестра Исабель. Его величество женился вторично. Мачеха - Анна Австрийская - с виду хорошо относится к девочкам. Точнее - относилась, пока не родила королю наследника. Сейчас опасается конкуренции сыну со стороны сестёр. Знаете, методы Медичи не чужды и испанскому двору.
        - То есть могла отравить Исабель?
        - Нельзя утверждать заранее, - инфанта пыталась быть справедливой. - В нашей семье всё очень плотно переплетено. Анна не только жена моему отцу, но и родная племянница, а также двоюродная племянница. Решение принимала бы не только она.
        Вот почему у Габсбургов такое вырождение. И с моральной точки зрения сплошные выродки. Почему-то согрела мысль, что Исабель порицает родню, ей претит подобный образ действий.
        - Ваш муж - тоже ваш близкий родственник. Библия не велит…
        - Святое Писание возбраняет близость брата и сестры, сына и матери, дочери и отца, - живо вставил Альбрехт. - Поверьте, я готовился к кардинальской стезе и хорошо знаю Книгу Книг.
        - Но женились? А как же безбрачие? - я постарался, чтоб вопрос прозвучал бесцветно.
        - Он пожертвовал своими чаяниями ради меня. Император благословил наш брак. Альбрехт получил возможность вывезти жену из Мадрида, получив назначение в Брюссель.
        - Я не теряю надежды найти путь к Господу, - смиренно добавил жертвователь. - Брак не консумирован до сих пор, полагаю, что и не будет до её пятнадцатилетия.
        Павел сдержался, только засопел. Я-то пониманию его изумление. В русских семьях, особенно в народе, девок тоже рано отдают, до шестнадцати. Но уж никаких проволочек. Из церкви - за стол, оттуда прямиком на лаву. Молодая косу распускает, дескать - свершилось, и вместо девичьей заплетает две бабьи. В голове моего витязя никак не укладывалось, как с этим приятным делом тянуть годами да ещё и хвастаться перед посторонними, что не опробовал молодое естество! Пусть у супруги сиси не выросли, со временем наверстается.
        - Здесь мы попали в ловушку. Я пишу отцу, Альбрехт тоже пишет, что мы теряем Провинции. Но король бессилен. Доходов от азиатских колоний не хватает, чтобы содержать здесь армию. А та, что есть, скатилась до грабежей. Мародёры сами себе добывают на хлеб и вино, дон Хуан ничего не может, а скорее - не хочет с ними разобраться, он занят собственными играми с протестантами. Муж со мной не согласен, но я предпочла бы наш полный уход из этой колонии и всё отдать кальвинистам, лишь бы не лилась кровь. Вчера я получила письмо от отца. В ближайшие два месяца никакой помощи от него ждать не приходится. Где два, там и полгода.
        Вчерашнее письмо… Вот в чём причина. Во время первой встречи она держалась со мной более уверенно.
        - Ваше высочество, стало быть, ради мира и спокойствия вы допускаете победу протестантов?
        - Она уже и так грядёт, мы её не отменим и не изменим. Остаётся лишь уповать, что переход власти пройдёт с наименьшей кровью, - Исабель вдруг взволновалась без видимой причины, даже швырнула на столик свой неизменный веер. - Я льщу себя несбыточной надеждой! Нету здесь силы, способной навести порядок, призвать к ответу испанских разбойников из лесов. Ни у дона Хуана, ни у меня, ни у Северных Провинций.
        «Есть такая партия!» - захотелось воскликнуть мне, но я выразил мысль в менее эпатажной форме.
        - Армия, достаточно сильная, чтоб укротить лесной сброд, это всего лишь вопрос золота. Думаю, что со временем сумею решить денежную проблему.
        - Вы столь богаты? - она иронично взмахнула ресницами и вновь потянулась за веером.
        - Недостаточно. Но у меня есть ценность, больше которой не найти во всей Европе, копия карты с сокровищами неизвестного мира. Это целый материк к юго-западу от Европы, по размеру её превосходящий, местные дикари не знают цену золоту и делают из него домашнюю утварь. Вижу, вы не верите мне, и правильно. Я ни от кого не жду веры. Поэтому экспедицию за сокровищами надеюсь снарядить за свой счёт, в залог неких очень ценных бумаг. Для того собираюсь в Амстердам.
        - Экспедиция… Два года. Быть может, и три, нужно ведь время на подготовку.
        - Да, ваше высочество.
        - К моему супругу, граф, тоже обращайтесь «ваше высочество» или даже «ваше императорское высочество», он - сын императора Максимилиана II.
        Альбрехт печально кивнул.
        - Точно. Принц и принцесса как в сказке. Но без возможности занять трон. Разве что нас пригласят в далёкую страну. В Польшу, например. Или… - он обернулся к Павлу. - Или в русскую Тартарию.
        - У нас православие, - сухо отрезал Павел.
        Монарший отпрыск с цыплячьей шеей, выглядывавшей из огромного кружевного воротника, никак не годился для русского трона, будь он трижды православным. Такого бояре сожрут, не успеет царь рот раскрыть.
        А я открыл свой, чтобы задать главный вопрос.
        - Могу ли я надеяться на вашу лояльность, если в Провинциях большинством голосов народа установится власть штатгальтера выборного, а не назначаемого королём? При условии, конечно, что армия наведёт порядок. И этот штатгальтер не обязательно будет католиком.
        - Да! - воскликнула принцесса.
        - Нет! - одновременно с ней брякнул юнец и отступил на шаг, оказавшись в непростой ситуации. Долг перед королём Филиппом и католической церковью требовал сопротивляться, но и противоречить жене он не привык.
        - Тогда прошу прощения у вашего императорского высочества и осмелюсь обменяться с вашей супругой парой слов наедине, если только у неё нахожу понимание.
        Тет-а-тет не получилось, я увлёк принцессу в дальний угол комнаты, и, разумеется, наш диалог вполголоса слышали Альбрехт с Павлом. Уединение было чистой фикцией. Но я в нём нуждался.
        - Я совсем не уверена, что по возвращении из экспедиции вы найдёте меня в Брюсселе.
        - Поверьте, лучшим выходом для вас было бы уехать в Геную и сесть на первый корабль до Барселоны. Я найду вас в любом городе.
        - Приятно слышать, граф. Но зачем?
        - Вы разделяете идею, что в одном городе могут сосуществовать католическая, кальвинистская, лютеранская церковь? И приверженцы разных конфессий будут доказывать свою правоту только в диспутах, не стреляя друг в друга? И за порядком присматривать вооружённые люди, не подчиняющиеся никакой церкви, а только выборным гражданским властям?
        - Звучит слишком хорошо, чтобы это стало правдой.
        - От нас зависит превращение мечты в реальность.
        - Звучит романтично… А какова моя роль? И Альбрехта? Особенно если мы уедем из Нидерландов.
        - Сложно объяснить в двух словах. В одной стране, я жил в ней, можно сказать, в другой жизни, говорили так: за каждым успехом мужчины стоит женщина. Недавно довелось потерять возлюбленную, скорблю по ней, возношу молитвы за упокой её души. Чувствую себя чрезвычайно одиноко. Павел - мой ученик и единственный друг. Да ещё кобыла, которая со мной четыре с половиной года. Больше нет близких существ, никого. Встретив вас, я почувствовал необычайное волнение. Вы - моя муза. Дама сердца, как в рыцарских романах. Но не потому, что увидел в окне ваше лицо, поднял оброненный платок с вензелями и поднял его на копье как штандарт. Нет… Потому что вы - единственная, кто понимает меня в главном.
        Теперь обе изящные бровки поднялись в недоумении. Потом принцесса звонко расхохоталась.
        - Всё же вам не хватает придворной утончённости, граф. Сказываются годы, проведённые в военных лагерях с солдатами. Вы только что поставили меня в число близких вам созданий, уравняв в правах… с лошадью! Какая ещё сеньора в Испании слышала подобное?
        Действительно! За языком надо следить. И ладно бы болтали по-испански, спрятался бы за плохим знанием, мол - совсем не то имел в виду. Но разговор шёл на французском.
        Своего красноречия не хватило, придётся спрятаться за чужим.
        Mon triste coeur bave a la poupe,
        Mon coeur couvert de caporal…
        Стихотворение Артюра Рембо «Украденное сердце», где оно «исходит слюной от тоски», отчего герою не до утех, знает, наверно, каждый, изучавший историю Франции и французскую литературу. Я не посмел декламировать при Исабель банальные слова песенных шлягеров, столь нравившихся королеве Марго и королеве Луизе. Девочка, ещё не вступившая толком в раннюю пору расцвета, она была умнее, глубже коронованных особ и демонстрировала невероятно широкие взгляды, невзирая на строгое католическое воспитание, лишённая перспективы взойти на престол. А в качестве мужа бедняжке достался недосвященник, опасающийся перспективы исполнить супружеский долг из-за боязни «не найти путь к Господу».
        - Какая странная метафора… Сердце исходит слюной? Стихами вы умеете удивить, граф, не менее чем политическими амбициями и неуклюжими комплиментами.
        - Я вернусь и найду вас. Тогда прочту новые стихи.
        - Буду ждать, - просто ответила юная красавица. - Постараюсь к вашему прибытию выглядеть настоящей дамой сердца, а не подростком.
        Глава 10. Партизанская война
        - Знаешь, Павел, чем отличаются здешние таверны и постоялые дворы от польских, французских, германских?
        - Кормят скверно. И компания такая же - нищие одни. Что-то сеньоры не ездят. Потому еда варится на голодранцев - они и такую едва оплатят.
        Витязю я всегда брал вторую порцию. В выпивке он ограничивался одной, позволив себе надраться лишь в Париже, оплатой была смерть бакалейщика, возможно - Бриньоном незаслуженная.
        Про бедняцкий круг постояльцев он точно отметил. Это не Пруссия и не Франция, где за картишками можно пополнить карманы. Но есть отличие и важнее.
        - Близоруко смотришь, брат. В нормальных странах каждый приют окружён крепким забором. Запри ворота - и он превращается в небольшую крепость, где десяток человек в состоянии отбиться от двух дюжин лихих людей. Думаешь, тут грабителей нет?
        Копыта наших лошадей стучали по мёрзлой звонкой земле в дне езды до Антверпена. Где-то слева извивалось русло реки Шельды. Было не очень холодно, но мерзко, особенно когда налетал резкий сырой ветер, трепал плащи и примеривался, как бы сорвать шляпы.
        - Вот ты куда клонишь… Ну - да. Ежели тут банды испанские, как пугают, по полсотни душ, от них хилый заборчик не спасёт.
        - Чтобы каждый раз не утруждаться штурмом, я подозреваю, благородные идальго приказали всем снести заборы.
        - Вояки, мать их… На один плевок.
        - Ну, не скажи! - я мог бы подробно поведать о сомнительных подвигах отряда Кортеса, когда несколько десятков людей покорили огромную империю, но не стал, Паша и так слушал мой рассказ Исабель о западных материках, будто у его наставника съехала крыша. Пришлось найти пример попроще.
        - У Филиппа II есть колонии на Дальнем Востоке, слышал? Если бы не золото оттуда, из испанской короны пришлось бы выколупывать последние камушки, чтоб королевской семье не помереть с голоду. А ещё дальше вдоль азиатских берегов лежит такая страна - Япония, на Руси о ней вообще не знают, в Европе - едва-едва. Оттуда, кстати, и происходят наши метательные звёзды.
        - Стало быть, японские воины не лыком шиты, - уважительно вставил Ногтев.
        - Само собой. Считались лучшими в Азии, носили доспехи и длинные кривые мечи-катаны. Часть из них, перестав служить императору или князьям, подалась в бандиты. Создали они натуральную армию, организованную, дисциплинированную. Словом, войско, а не банда. Раздобыли корабли-сампаны и начали грабить испанских негоциантов почём зря.
        - А испанцы? - глаза у Павла загорелись. Он обожал слушать мои истории, пусть и подозревал, что я присочиняю, многое не укладывалось в его голову. Вдобавок в чужих землях мы переходили на польский, Ногтеву более близкий, нежели французский, хоть и французским он овладел приемлемо.
        - Испанцы тоже отправили корабль. Кроме команды, на том корабле была морская пехота: отряд родельерос, вооружённых мечами и щитами, несколько мушкетёров и пикинёры, у всех кирасы да шлем-морион. Точно так же выглядит испанская стража в Брюсселе.
        - И сколько же их было?
        - Пехоты сорок душ. Вместе с командиром - капитаном Хуаном Пабло де Каррионом. Королю он доложил, что пиратов насчитал свыше тысячи, одних только элитных воинов-ронинов с катанами и в доспехах - свыше шестисот.
        - Брешет?
        - Наверняка, - я поправил едва не сорвавшуюся шляпу. Чтобы разговаривать с напарником, ехавшим шагом на расстоянии вытянутой руки, приходилось рвать глотку. - Думаю, раза в два или три преувеличил. Но что азиатов набралась тьма, не сомневаюсь.
        - И как? Испанцы не струхнули?
        - Ничуть. Де Каррион сошёлся с сампанами вплотную, выстроил на палубе пикинёров, а пики у них в три человеческих роста. За ними мушкетёров, чтоб отстреливали японцев, заряжая под прикрытием пик. Родельерос рубили ронинов, пробившихся через пики. Оказалось, что японские катаны не взяли толедскую сталь кирас. Гнулись или ломались как лучины. Потом был бой на берегу - с тем же результатом. В общем, не знаю, сколько де Каррион упокоил японцев. Много, потому что больше у испанских купцов с ними проблем нет.
        В XVI веке по Парижу не бегали мальчишки-газетчики с воплями «Свежая пресса! Сенсация! Герой де Карион перебил тысячу пиратов!» Откуда я мог знать о походе? Паша давно приучился не задавать подобные вопросы.
        - Среди тех сорока командир - главный боец, - заключил он. - Если нам такие испанцы попадутся, всё от вожака зависит.
        Нам удивительно везло. Лишь на следующей ночёвке у нас пытались увести лошадей, не испанцы, два каких-то оборванных местных шпанёнка. Я ограничился пинками ниже спины и отпустил обоих. Что мне и воздалось.
        После скверной ночи на сеновале, куда ради сохранности пришлось затащить внутрь обоих скакунов, те, подозреваю, тоже не выспались и отъели прилично хозяйского сена, а в благодарность унавозили землю, мы выехали в поздний рассвет.
        Вскоре дорогу перегородила группа всадников. За ними довольно организованно выстроились пикинёры, чьё оружие с большого расстояния выглядело частоколом длинных тростинок. Остроглазый воевода разобрал, что к всадникам подбежал один из наших ночных воришек, махая рукой в нашу сторону. Я тоже увидел фигурку, но чтобы рассмотреть жесты на пределе видимости, нужно воистину орлиное зрение.
        - Назад! Во весь опор!
        Мы круто развернули лошадей и помчали с места в карьер. Вовремя - из-за голого кустарника откуда ни возьмись посыпались новые пикинёры, отрезая дорогу к бегству… Не успели!
        - Обратно в Брюссель? - весело крикнул Ногтев, когда мы оторвались и позволили лошадям более спокойный аллюр.
        - Хренушки. То, что мы не встретили других банд, не значит, что у Брюсселя их нет. От всех не набегаемся. Надо уйти с места, где нам подготовлена засада.
        Лошади шли рысью, я напряжённо оглядывался по сторонам. Мы проскочили поле, начался редкий лес, преимущественно лиственный, поэтому по-январски голый. Кое-где мелькали подёрнутые льдом болотца в окружении зарослей. Если свернуть, следы видны не столь отчётливо, как на снегу, но всё равно могут заметить… И не бежать же, действительно, до Брюсселя или ближайшего замка, тем паче я не знаю, какой из них безопасен.
        Ногтев был того же мнения.
        - Сюда, брат!
        Найденная им дорожка привела к небольшому оврагу, сырому, но не топкому, с лужами на дне. Мы спешились, привязали лошадей. Я потрепал Матильду по влажной от скачки шее. По крайней мере, наши копытные друзья не схлопочут здесь шальную пулю.
        Главное - чтобы ржанием не выдали наше местоположение. Испанцев слишком много. Если повезёт, преследователи проскочат поворот. Тогда осторожно пойдём снова на север через лес, вдоль дороги, поиграем в партизан, скрывшихся от карателей.
        Не повезло. Сначала со стороны дороги послышалась дробь копыт, потом - собачий лай, и он приближался.
        Если отдать им оружие, деньги, лошадей, короче всё, кроме бумаг Радзивиллов, испанцам они точно без надобности, есть шанс, что отпустят… А против большого отряда шансов у нас совсем чуть.
        Но в лесу без денег, без вещей, без лошадей - пиши пропало. Пока рука держит шпагу, ты хоть как-то управляешь ситуацией. Я буду биться. А Павел?
        - Паша, ты мне уже спасал жизнь. Я у тебя в долгу. Бери обеих лошадей и возвращайся в клоповник, где ночевали. Выкручусь, не впервой, и приду туда пешком.
        Он даже спорить не стал. Вытащил седельные пистолеты и принялся их заряжать.
        - Брат, давай так начнём. Я заряжаю, ты стреляешь. Из тебя лучший стрелок. Звёзды я ловчей кидаю. А навалятся со всех сторон - рубимся спиной к спине до последнего… Не возражай. Я без тебя в этом краю пропаду. Коль помирать - так вместе. Но мы ещё поживём. Бог не выдаст…
        Ждать пришлось долго, не менее часа. Без солнца на низком свинцовом небе и без часов я определял его плохо. Собаки брехали поблизости, но не подбегали, кто-то их держал на поводке и не спускал.
        Потом прозвучали команды по-испански, донёсся звон многочисленных железяк. Думаю, конные доны кихоты дождались пеших санчо панс, выстроились и пошли в лес.
        - Приближаются, с-суки, твари гнойные, мать их… в…
        Павел, как истинный русский, для поднятия боевого духа взбодрился непечатными выражениями. Я тоже что-то проскрипел подобное, слова вроде «благослови, Господь, оружие наше ради дела праведного» показались фальшивыми.
        Первыми на нас выскочили две собаки. Стремительные узкие туловища мелькнули среди кустов. Я узнал их. Гальго, превосходные испанские борзые, такие принадлежат только грандам. Обе заливались истеричным лаем.
        Люблю собак. Поэтому пистолет поднял с тяжёлым сердцем. Под сводами леса грохнул первый выстрел.
        Гончая завизжала, закрутилась, раненная легко. Второй благоволила собачья фортуна - пистолет дал осечку. Но яростное гавканье затихло, когда морда показалась между двух осинок, Ногтев всадил ей звезду прямо в раззявленную пасть. Лай сменился хрипом.
        - Прости меня, Боже, - смурно обронил воевода. Он, как и я, за безответных животин переживал куда более, чем за людей, часть из которых непременно сейчас умрёт. Человек выбирает, идти ли ему в бой, собака лишь следует выбору человека…
        Я заколол обеих шпагой.
        Собачий лай стих, но уже послышался треск веток, ломаемых солдатскими сапогами. Всё, нас обнаружили!
        Мы вдвоём - не шестьсот ронинов-самураев. Но и лес - не палуба корабля. Здесь не выстроишь копейную фалангу, не бросишься шестеро на одного, деревья мешают и родельеросам, и аркебузирам. А у нас осталась только партизанская тактика - стрелять и тикать.
        Я стремительно опустошал запасы пороха и свинца, стараясь выпустить пули из четырёх стволов очень быстро, чтоб потом за клубами порохового дыма уйти кувырком с линии огня - в ответ тут же грохотали аркебузы и мушкеты. Стрелял с колена и лёжа, испанские пули сшибали кору с деревьев прямо над головой, тонкие стволы перешибало пополам. С-с-суки, сколько же вас?!
        Мои остроконечные пули под нарезные стволы закончились. Глаза разъедало, руки почернели от пороховой гари, уши не слышали вообще ничего. Ногтев жестами показал - со своими гладкоствольными он лучше управится, заряжай! Мы поменялись ролями, но только мой спутник разрядил оба ствола, как за спинами я заметил просвет. Лес кончается, там - поле. Мы выскочим и будем как на ладони, а стрелки с длинноствольными мушкетами начнут лупить по нам под прикрытием деревьев!
        Я дёрнул Пашку за рукав, мы опрометью побежали вдоль опушки леса, во фланг испанской цепи. Сейчас любое, пусть самое мелкое ранение… Да что ранение - даже подвёрнутая лодыжка обрекает на смерть! Сдаваться на милость победителя поздно, испанский предводитель немедленно казнит нас - не только за своих людей, но и любимых собак. И формально прав будет, мы же пролили первую кровь.
        На последнего испанца в цепи я налетел неожиданно для себя и для него, а спасся только благодаря стремительности шпаги - выхватил и всадил её под козырёк шлема, пока тот только поднял меч. Собачья кровь смешалась с человеческой.
        Сбоку раздался крик, Павел вторично метнул звезду и вынужден был отбиваться от раненого родельерос. Шпага влетела в щель между кирасой и шлемом, я потащил Пашку прочь, пока не окружили. Ввязываться в индивидуальные дуэли смерти подобно!
        Мы носились по лесу дотемна. Я выбился из сил, да и витязь начал сдавать. Думаю, закованным в панцирь пришлось ещё хуже. Крики преследователей неслись со всех сторон, но уже не образовывали плотного кольца. Кто-то устал, да и прорядили мы их. Главное - не позволили приблизиться.
        - Что дальше, брат? - просипел Пашка.
        - А я знаю? Сидел бы ты в таверне и ждал меня.
        - И зря ждал, потому что ты бы уже кормил ворон, - резонно возразил витязь. - Надо бы к лошадям вернуться.
        Легко сказать. За всей суматохой я начисто утратил чувство направления. Постоянные стычки, зигзаги, необходимость огибать многочисленные болотца привели к тому, что никто из нас даже примерно не знал, где дорога от Брюсселя на Амстердам. В сапогах хлюпало.
        - Паша, там вроде поле, куда нас едва не выдавили в начале.
        - Верно. И чо? - он вытер рукавом потную физиономию, не заботясь о куртуазных манерах.
        - Пошли вдоль поля направо. Выйдем к дороге. Ещё раз направо. Там до поворота на овражек, где лошади. Если не заблудимся в темноте.
        Мы пошли, осторожно пригнувшись. Испанцы всё ещё что-то кричали, но это уже были не крики загонщиков, преследовавших дичь. Скорее «ау, заблудился я» или командиры собирали своих солдат, часть из них уже никогда не откликнется.
        Встретили двоих, тащивших третьего - раненого. Доли секунды им не хватило, чтобы выхватить мечи, истекавший кровью товарищ помешал. Раненого я тоже упокоил.
        - Если напялить кирасы и шлемы, в темноте среди испанцев сойдём за своих.
        - Не, брат! - взмолился Павел. - Тогда веди меня под конвоем, как испанец пленного. Нет сил железяку тащить.
        Медленно-медленно и почти на ощупь мы выбрались из лесу к дороге и оттуда к повороту на овраг. Испанские крики умолкли окончательно, я надеялся услышать ржание узнавшей меня Матильды… Но овражек был пуст.
        - Паша, вдруг мы место перепутали? - я прикусил язык, потому что сапог угодил в конские каштаны, поднявшийся запах ни с чем не спутать. Здесь действительно долго стояли лошади. Их увели.
        С ними вещи. И бумаги Радзивиллов, без которых в Амстердаме делать нечего.
        Глава 11. Кабацкая драка
        Ко времени, когда мы доковыляли обратно к таверне, где-то над облаками взошла луна. Мы же созерцали черноту. Уже не думалось о судьбе империй, грандиозном плавании в Америку вроде Колумба, изменении истории… Даже тоска по Эльжбете ушла куда-то вглубь и молчала. Полцарства за миску мясного супа у горящего огня и тёплую постель, всё!
        Если бы дорога раскисла, и мы волочили ноги по грязи, я предпочёл бы свернуться калачом в плаще где-нибудь в развилке дерева, чем тащиться в потёмках.
        - Трактирщик, хмырь криворотый, глянулся мне подозрительным. Вот те крест, он это пострелёнка отправил коней прибрать. И потом загадал бежать к испанцам.
        - Может, ты и прав, Паша. Сейчас важно отдохнуть. Утром разрешаю нанизать его на вертел и крутить над огнём, пока не скажет, где у бандитов лёжка и куда они могли лошадей умыкнуть.
        Матильду, верой и правдой служившую мне столько лет, я бы не отдал и не продал за целый испанский галеон золота. Правда, никто столько не предложил.
        Надежда, что в трактире удастся что-то узнать об испанцах, оправдалась более чем. Приблизившись к низкой оградке из жердин, заменившей здесь нормальный забор, мы услышали перекличку испанских часовых. Сучьи дети сами сюда припёрлись!
        Собак нет. Проникнуть вплотную просто. Но стоит ли искушать судьбу во второй раз?
        Среди лошадиных голосов я вроде как узнал ржанье Матильды. Действительно она, или выдаю желаемое за действительное? Способ узнать - один.
        Мы осторожно, стараясь не греметь оружием, пролезли между жердин. Куда делась усталость! Желание разделаться с дорожными разбойниками, закипевшее под адреналиновым соусом, на время вернуло боевую форму.
        Справа донёсся легчайший шорох. Паша снял перевязь с саблей и кафтан, притронулся пятернёй к моим губам, призывая к тишине. Да я и не собирался шуметь! А стрелец приник к земле и словно змея скользнул к ближайшему часовому.
        Единственный факел у входной двери больше слепил этого часового, чем освещал пространство. Воевода угадывался на земле чернильным пятном, испанец узнал о его приближении, только когда Ногтев воткнул ему в горло кинжал над кирасой и придержал, чтоб ничего не звякнуло, пока тело опускалось к земле.
        - Рамирес, дондестас?
        Не знаю, что сие означает по-испански. Думаю, второй часовой окликнул напарника. Не услышав отзыв, солдат выдернул факел из петли у входной двери и двинул нам навстречу. Держал его низко, больше себя слепил, чем освещал дорожку от таверны к сеновалу. Я преспокойно, как на тренировке, прицелился и метнул звезду.
        Оказалось - не слишком удачно. Она звякнула о морион, очевидно, зацепив козырёк, и вошла в лицо часовому. Испанец закричал, вскинув руки к лицу, и не увидел, как Ногтев метнулся к нему, занеся кинжал. Уложив и второго часового, напарник обернулся ко мне, в полумраке при свете упавшего факела на его лице читался упрёк: что же ты, учитель!
        Прислушались. Изнутри доносились громкие пьяные голоса. Пока никто не спохватился.
        - Пересчитай лошадей. Я покараулю.
        Паша метнулся к коновязи и сеновалу, тут же вернулся.
        - Четырнадцать. Наши обе тут. Две совсем плохих, может - других постояльцев или хозяйские.
        - Предположим, испанцев десять, - рассудил я вслух. - Три смены часовых, значит - шестеро, офицер над ними и главарь с двумя сообщниками. Плюс-минус. Нормальный расклад. Делаем ставку и вскрываемся.
        Мы шагнули внутрь с пистолетами в руках. Павел выстрелил с двух рук вместо «здравствуйте», я повелительно махнул своими незаряженными двустволками и объявил:
        - У меня четыре выстрела. Остальных заколем шпагами. Сидеть-дрожать!
        Одному из испанцев, сидевших за столом, пуля вошла в затылок, собеседников изрядно забрызгало красным. Второй получил свинец в грудь и грохнулся навзничь, конвульсивно дёргая ногами. В общем, получилось впечатляюще. Оставшиеся в живых замерли, не пытаясь схватиться за оружие.
        Кривомордый трактирщик, не приглянувшийся Павлу в прошлый раз, что-то нервно зашептал самому представительному испанцу, тот, пожилой седоусый господин, единственный из их банды восседал в широкополой шляпе французского образца, с заломленными спереди справа полями, чтоб пламя при выстреле из мушкета не пропалило шляпу насквозь. Выслушав перевод, главный начал говорить сам, медленно, весомо и негромко. Так предпочитают «вести базар» криминальные авторитеты, кем, собственно, благородный дон сейчас и являлся.
        - Сеньор Фуэнтес спрашивает вас, кто вы такие, зачем вторглись на его землю и убили девять… - криворожий оглянулся на трупы и поправился: - Убили одиннадцать его человек.
        - Двух во дворе не забыли? Часовых. Итого тринадцать, чёртова дюжина. Нехорошее число, надо добавить.
        Трактирщик перевёл мой наглый спич. Количество вопросов убавилось.
        - Что вам надо?
        - Спокойно и мирно проехать в Антверпен. Чтобы никто не перегораживал дорогу пикинёрами и не гонял нас по лесу, как борзые зайцев.
        Предводитель обвёл глазами свежие трупы, я был вынужден признать его правоту: на мирные дела сотворённое Павлом не смахивает. Но у напарника есть детское оправдание - вы первые начали.
        - Главарь, слушай меня. Мне нужны наши лошади и все наши вещи. А ещё твои люди, чтоб сопроводили нас до Голландии. Плачу хорошо.
        От предложения такой сделки испанец ошарашенно открыл рот. Рядом засопел Павел. Видеть рядом с собой эти благородные, но хорошо потрёпанные морды он не очень-то желал. Можно, конечно, перебить всех «джентльменов удачи». Но тогда с каждой встреченной бандой придётся играть в партизан, и никто не знает, насколько у нас хватит везения, а у Бога - терпения.
        - Ты смеешь предлагать мне такое…
        - Не тебе, - я схватил убитого за шиворот и опрокинул назад со скамьи, взобравшись на его место. Брызги крови, костей и мозгового вещества сейчас волновали меньше всего. - Я намерен забрать твой отряд. Тебя, естественно, убить. Так у вас появляется новый начальник, сеньоры?
        - Мои полномочия дал мне король Испании его величество Филипп Второй! - гордо отрезал бандит.
        - Он же благословил вас грабить путников на дорогах? Признаться, о Филиппе я был лучшего мнения.
        Стук шомпола за спиной и звук возводимых курков сообщили, что Павел зарядил оба пистолета. Невзирая на его приготовления, испанец встал, положив руку на рукоять меча. Глаза излучали благородный гнев.
        - Как твоё имя?
        Он добавил ещё что-то, для меня вряд ли лестное, но кривой предпочёл не переводить на французский от греха подальше.
        - Я же не спрашиваю ваше! Вы сейчас умрёте, какая, к дьяволу, разница.
        Предводитель огляделся, оценивая ситуацию. Их всё же больше, он явно приготовился дать команду «фас».
        - Не верти башкой, бандит. Вызываю тебя на поединок, здесь и сейчас. Вас шестеро, у нас шесть пуль, перестреляем вас как куропаток, раненых добьём. Трусишь сражаться? А мы ведь убили тринадцать ваших людей, я лично - обеих твоих собак. Обещаю отпустить остальных живьём, пусть только сложат оружие. Ну? Или обоссался?
        Последние слова трактирщик вытолкнул из себя с трудом и очень тихо. Но упоминание про урину услышали все. Дон с силой отшвырнул стол, опрокинув его. Бурда в глиняных и деревянных мисках полетела на пол.
        - Хорошо! Больше места! - я скинул перевязь, плащ, шляпу, обнажил шпагу.
        Мы по-прежнему стояли ближе к двери, поле брани расчищали три солдата-испанца. Офицеры что-то вполголоса обсуждали со своим главарём.
        Он оставил кирасу, снял только шлем. Узкий прямой меч описал круг - пожилой воин вращал его, будто держал лёгкую рапиру. Если собирается заняться фехтованием, он - сразу труп, я моложе лет на десять, выдохнется… Но дон бросился в атаку с подкупающей простотой и рубанул справа на уровне груди, ухватив рукоять меча двумя руками. Я не рискнул парировать, лёгкая шпага запросто треснет при соприкосновении с массивным клинком, и резко присел, заметив торжествующую усмешку на седоусой испанской роже, он тут же махнул мечом слева направо, взяв гораздо ниже.
        Если не знать этот трюк и потерять драгоценную долю секунды, никуда не денешься, скрюченный от ухода после удара. Но я знал, угадал его движение, когда меч ещё не тронулся по смертельной траектории, и шустро выпрыгнул вверх. Остриё шпаги вонзилось ему в лицо, поднять свой клинок для защиты он уже не успевал никакими силами ада.
        Затылок предводителя звонко брякнулся на доски. Испанцы замерли, обескураженные столь быстрой развязкой. Надо ковать железо, не отходя от кассы!
        - Сеньоры, повторяю предложение. Переходите ко мне на службу. Жалованье обещаю регулярное. Впоследствии - если не прощение короля Испании за разбой, то законное место у другого трона, где ваши мечи получат достойное применение. Или валите на все четыре стороны. Оружие, естественно, на пол!
        - Мерси, сеньор, - отозвался офицер, оказывается, прекрасно понимавший французский. Зачем тогда клоунада с трактирным переводчиком? - Нам надо минуту посоветоваться с доном Альфредо.
        Тем временем я отобрал Пашины пистолеты, сунув свои за пояс, и приказал обыскать трупы, затем, без стеснения - живых солдат. На поднятом столе с потёками баланды образовалась горка золотых монет, достаточная, впрочем, чтобы купить три или четыре подобных таверны. Практически все были сняты с тела моего противника. Рядом легли бумаги Радзивилла, стянутые лентой, покойник вряд ли читал по-польски и по-старорусски, но догадался - просто так с собой не возят иностранные документы с кучей печатей, в том числе из французского аббатства.
        При виде золота лица двух донов вытянулись. Видно, их убеждали, что «золотой запас пана атамана» давно исчерпан. И моя платежеспособность подтвердилась - хотя бы на ближайший месяц.
        - Сколько вам нужно людей, сеньор? - также по-французски спросил второй, названный доном Альфредо. - И как, прошу простить великодушно, к вам обращаться?
        - Граф де Бюсси. Со мной Павел Ногтев. Па-вел Ног-тев, кто исказит его имя, немедля получает от него пулю в лоб. Эти… - я не слишком почтительно ткнул пальцем в сторону пехотинцев. - Они хорошие солдаты? Да что я говорю, мы вдвоём перебили четырнадцать ваших, на нас - ни царапины.
        - Лучшие из наших, ваша светлость, - тон Альфредо не внушал оптимизма. - Дон Паскуале брал с собой самых верных.
        - Пусть будет так - хорошие в сравнении с остальным сбро… - чувствуя, что перегибаю палку, я осёкся и уточнил: - По сравнению с остальным составом.
        Второй офицер подтвердил слова дона Альфредо.
        - Меня зовут дон Мурильо… - он перечислил свои титулы, равные, вероятно, количеству закопанных в землю его славных предков, но я запомнил только «Мурильо».
        - Пусть будет Мурильо. А Паскудале - что был за фрукт? - я нарочно исказил фамилию дона с дыркой под глазом, очень уж ему идёт слово «паскуда».
        - Дон Паскуале был Maestre de Campo, командующий терцией, по-французски соответствует званию колонеля (полковника). Двоюродный внучатый племянник императора и дальний родственник нашего короля Филиппа, - объяснил Альфредо. - Настоящий испанский дворянин из древнего рода.
        - Так какого чёрта он подался грабить на большую дорогу?
        - Нужда заставила, ваша светлость. Жалованье перестали присылать, не хватало денег даже рассчитаться с местными за провиант. Терция взбунтовалась. Наконец, из Мадрида вместо золота пришёл приказ: платить жалованье не меньше четырёх эскудо, снимая его с местного населения, - Альфредо развёл руками. - Что было никак невозможно. Дон Паскуале собрал полсотни наиболее надёжных людей и перекрыл дорогу из Брюсселя в Антверпен.
        - И все безропотно платили?
        - Конечно. Было пару стычек. Но чтобы вот так, не выслушав наши условия, путник начинал убивать наших солдат, не пощадив даже борзых…
        - Вы бы выполнили моё единственное условие - пропустить нас дальше, а самим катиться в задницу? Других не приемлю. Поэтому я не тратил время на пустые разговоры. Встали у нас на пути - умрите. О собаках сожалею, эти божьи твари ни в чём не виновны.
        - Понимаю, сеньор де Бюсси. Жалованье, даже солдатские четыре эскудо, нам придутся кстати, - признался Мурильо. - Но прошу пояснить, вы серьёзно обещаете восстановить нашу репутацию?
        Он был небольшого роста, этот испанец, со слишком светлой кожей для выходца из Пиренейского конца Европы, и несколько старше второго офицера. Лет сорок, пора задумываться о статусе перед финишем, а потом и о душе.
        - Будете служить законным властям. Пока, думаю, Провинций. Я - подданный его величества Генриха, короля Наварры, и вассал герцога Анжуйского. Во французском войске вам найдётся применение. Итак?
        Мурильо с Альфредо коротко переглянулись. Солдаты, услышав про жалованье, явно собрались под мои знамёна.
        - Нам принести клятву? - об этом спросил чернобровый крепыш Альфредо с короткими и очень толстыми руками. Наверно, долго таскал не меч, а копьё, оно чрезвычайно накачивает плечи и предплечья.
        - Достаточно вашего слова. И, конечно, вашей верности. Я следую до Амстердама. Четыре эскудо - на это время. Там, дай бог, пересмотрим условия в лучшую сторону.
        Моя маленькая личная армия составила шесть человек вместе с Павлом, но только ему я мог доверять. На ночлег мы заперлись вдвоём, ожидая подвоха от новобранцев.
        - Брат, нужны они нам? - спросил витязь, пытаясь устроиться поудобнее на соломенном тюфяке.
        - К сожалению. Если бы не их банда, нам не войти в Антверпен. Пойми, ворон ворону глаз не выклюет. Оденем их железные шляпки, кирасы, поскачем как испанцы. Да и потом…
        - Потом, когда поплывём в сказочную западную страну, где простолюдины с золота кормят собак?
        - А ты и дальше со мной? За океан? Ладно, присмотрю тебе домашней утвари. Вернёшься в Смоленск, выберешь деваху посисястее, кто же такому герою откажет, в церковь её сводишь и кидай на койку…
        - На койку с бабой я бы и сейчас не против. Сколько месяцев только глазею!
        Да уж, на румяной рожице рыцаря появились прыщики. Но я был против лёгких развлечений, пока мы шастали по Франции, штаб-квартире французской болезни. Здесь, на пуританском севере, чуть спокойнее, хотя…
        - Спи, мечтатель. Завтра дашь эскудо местной, она приласкает и тебя, и семерых испанцев.
        Представив бледные, немытые рожи дворовых баб, Ногтев возмущённо хрюкнул. Хрюканье моментально превратилось в храп. Я проверил засов на двери и тоже улёгся.
        Трудный был день. Хорошо хоть он не стал последним.
        Глава 12. Поубивал бы…
        Антверпен мог стать ловушкой почище, чем зимний лес во время догонялок с испанцами. Дон Хуан Альфредо, изобразивший главу нашего отряда, сообщил караулу у городских ворот, что едет по поручению командующего терцией дона Паскуале к генералу Санчо д’Авила, если я правильно разобрал испанские слова. Заколотый мной полковник был личностью известной, вряд ли слухи о его кончине в заурядной кабацкой драке докатились до Антверпена, поэтому легенда представлялась мне надёжной, но лишь для короткой остановки, не более чем на сутки. Увиденное в городе подтолкнуло к мысли - лучше бы мы объехали его стороной.
        Антверпен, главный порт испанских Нидерландов, давно находившийся под властью Мадрида, был захвачен взбунтовавшейся испанской солдатнёй и разграблен в ноябре прошлого года. Погромы, поджоги и прочие армейские развлечения длились неделю или две. Прошло свыше двух месяцев, а многое по-прежнему выглядело так, будто вояки бушевали ещё вчера.
        - Хуан, ваши тоже резвились?
        - Нет, сеньор де Бюсси, оттого и возникла размолвка между доном Паскуале и генералом. Санчо д’Авила держал планы в секрете до последнего и ввёл в Антверпен только свои четыре терции, - Альфредо по-французски говорил вполголоса, отряд в испанских плащах и с морионами на голове, болтавший на другом языке, непременно привлечёт внимание. - Наши все возмущались, но, быть может, это к лучшему. Господь уберёг нас от лишних грехов, оставил путь к спасению.
        Он перекрестился. Мой новый наёмник, чистокровный грабитель с большой дороги, был чрезвычайно набожен, как и все испанцы из армии во Фландрии. Наверно, отрезав очередную голову, они возносили молитвы Всевышнему за упокой души новопреставленного. Часто же им приходилось молиться!
        Антверпен, пересечённый каналами и рукавами реки Шельды с многочисленными переброшенными через них деревянными мостами, до сих пор хранил запах палёного. Чуть ли не каждый десятый дом хранил следы пожара, странно, что не выгорели целые кварталы. Многие, не тронутые огнём, зияли пустыми оконными провалами без стёкол. Несложно догадаться, что застеклить жилище просто некому. За время погромов испанцы перебили тысячи горожан. Множество просто сбежало, невзирая на приближающуюся зиму.
        Вечер ещё только приближался, а большинство лавочек было уже закрыто. Подозреваю, они и не открывались днём. Единственная таверна «Вландерен», встреченная по пути и не запертая, охранялась двумя солдатами с пиками. Помнящий Россию лихих девяностых годов, я моментально догадался: вояки «крышуют» хозяев за долю от выручки, не позволяя разграбить заведение вчистую.
        Мысленно попрощавшись с изрядной суммой в золоте, монополисты всегда дерут втридорога, а тут ещё «крыше» платить, я указал Альфредо на таверну.
        Внутри заседали испанцы, пара напуганного вида иностранных негоциантов, видно - приплывших в Антверпен, не зная, что здесь творится, суетился полноватый потный хозяин в грубом кожаном фартуке, самолично обслуживая клиентов. Я обратил внимание, что выручку за выпитое и съеденное принимает офицер. В какой пропорции она делится между предпринимателем и военным, трудно сказать, явно хозяину перепадает ничтожная часть - не на что держать помощника.
        Вдобавок он плохо понимал по-испански.
        - Мясо должно быть прожарено, но не пересушено. И не жалей овощей с подливой, - подсказал я ему и был награждён изумлённым взглядом. Всё же мой правильный французский сильно отличается от вымученного, на котором говорят сопровождающие меня офицеры.
        - Сеньор - француз? - шепнул толстяк одними губами.
        Я кивнул и через некоторое время вышел в отхожее место на заднем дворике таверны. Там трактирщик меня перехватил, чтобы поведать горестную историю, как он с семьёй перебрался в Антверпен из Парижа, где боялся за свою гугенотскую жизнь. Но в последние годы и во Фландрии творится чёрте что…
        - Вижу, вы благородный человек! Этого ничем не скроешь. И главный в этой компании, сразу заметно, что испанские негодяи вас только сопровождают. Поубивал бы их всех до единого…
        - Они - добрые католики, как и я.
        Экс-парижанин прикусил язык. Надежда найти у меня сочувствие несколько поубавилась.
        - Я уважаю Святой Престол, сеньор. Мы одной веры, только несколько разных взглядов… Позвольте моей семье следовать с вами!
        - И ваша вера позволяет вам отправить семью с незнакомцем, даже не спросив, куда я путь держу?
        - Хуже, чем здесь, не может быть ничего! Испанцы ведут себя как нехристи, как проклятые дикари-язычники! Забирают последнее. Дочь на улицу носу казать не смеет, надругаться над молодой девушкой им ничего не стоит, просто звери! Я бы сам уехал, но таверна…
        Мне надоели его заломанные руки и умоляющие взоры. Ты - мужик? Так сам отвечай за свою семью. И не перекладывай бремя заботы на другого.
        - Ничем не могу помочь.
        Я уже развернулся, чтоб вернуться к теплу и мясу с пивом, но невежа вцепился в мой рукав.
        - Позвольте сказать, благородный сударь. Возьмите в услужение племянника, хотя бы за еду. Вы же путешествуете без слуги! Лошади у вас лишние.
        Что верно - то верно. А каурый жеребец усопшего полковника весьма недурён.
        - Ездить верхом, обслуживать господина умеет?
        - А как же! Не пожалеете!
        - Посмотрим. Не справится - брошу на первом же постоялом дворе. Без лошади и без денег.
        Знал бы дядюшка того племянника средний срок жизни моих слуг со дня поступления на службу, так не настаивал бы. А может, ему всё равно - только бы сбыть лишний рот.
        Новобранец, представленный пред наши очи по окончании трапезы, впечатления не произвёл. Впрочем, ничем не рискую. Если и кину пацана на произвол судьбы, то в сравнительно благополучных протестантских Провинциях.
        - Меня зовут Жозеф, господа, - произнёс юноша тоненьким голоском. На вид ему исполнилось не более шестнадцати-семнадцати лет, в развитии отстал - голос звонкий, до периода ломающейся хрипотцы, фигурка тщедушная, кое-как остриженные волосы торчали из-под тёплого чёрного берета. Но, с другой стороны, опрятный, без привычной мне грубости сельчан, вот только выдержит ли все превратности похода? Он поклонился и добавил: - Изволите отдохнуть? Тогда я почищу ваших лошадей.
        - Всех не надо. Матильду и твоего жеребца, Павел. Проводи рекрута, покажи ему коней. И проверь заодно, умеет ли с ними управляться. Если нет, пусть дома сидит.
        Рядом с витязем Жозеф выглядел половинкой человека. Странное создание. Вроде радоваться должен, что уезжает на Север, не будет сидеть на шее у родни, но робеет отчаянно, трясётся. Ещё пожалею, что пригрел на груди неврастеника.
        Впрочем, Ногтев по возвращении буркнул «старается», и юное недоразумение окончательно вступило в отряд наутро, когда мы двинулись в путь…
        …Оказавшийся весьма коротким.
        Как только подъехали к крепости на берегу Шельды, отделённой от нас каналом и небольшим деревянным мостиком, Альфредо натянул повод и указал мне на группу всадников, не менее десятка, двигающихся навстречу. Все - в испанской военной форме.
        - С плюмажем на шлеме - это наш генерал Rayo de la Guerra, светоч войны. Будь он неладен…
        - Которому, скорее всего, уже доложили, что к нему едет делегация… - начал я, но Павел перебил:
        - Делегация от покойника. Идём на прорыв, сеньор?
        Определённый резон в его словах, конечно, присутствовал. Пусть генеральская свита превосходит мою маленькую армию с Жозефом в обозе раза в два. Если мы первыми начнём пальбу, сократим их поголовье до равенства с нами… А дальше? Солдат здесь множество. По слухам, генерал популярен в армии. Пришив его, имеем шанс никогда не покинуть Антверпен. По крайней мере - в живом виде.
        И не слишком я верил испанским наёмникам. Пусть они получили свои эскудо за первый день службы, ввяжутся ли в бой против братьев по оружию на стороне француза и иноверца - большой вопрос.
        - Пусть живут. Найду с этим светочем тему для беседы.
        - Я буду говорить с ним? - предложил Альфредо.
        - Не стоит. Что ты ему скажешь - полковник умер, да здравствует новый полковник, избранный вашей партизанской бандой? Иногда правда помогает скрыть сущее лучше всякой лжи.
        Понимая, что наглость - второе счастье, и это счастье может стоить мне второй (и последней) жизни, я пришпорил Матильду, обогнав свою кавалькаду. Светоч тоже выехал вперёд.
        Думаю, он удивился при виде всадника в простом солдатском плаще, опередившего офицеров. А при звуке французского «бон жур» вообще осадил лошадь.
        - Для меня большая честь приветствовать вас, господин генерал! Позвольте представиться, я - граф де Бюсси, посланник герцога Анжуйского.
        Приятно иметь дело с культурными людьми, понимающими французский, даже если их речь далека от стандартов культурности.
        - Вот дерьмо! Герцог - союзник проклятых протестантов. Что вы забыли здесь, шастая по городу, принадлежащему испанской короне?! Да ещё нарядившись в форму фландрской армии!
        Он гаркнул на всю улицу, эхо рассыпалось среди домов, освещённых скудным солнцем январского утра. Я предпочёл меньшую публичность и подъехал вплотную, дабы меня слышал только генерал. Мы остановились посредине моста через канал.
        - Потому что ваше и его положение слишком похожи. Он - добрый католик и подданный католического короля, не способного удержать в кулаке всю страну, поэтому вынужденный взять в свои руки одну область - южную. И вы - подданный католического короля, даже не выплачивающего жалованье своей армии, оттого самолично правящий в Антверпене. Моему сюзерену пришлось договариваться с гугенотами, и вам точно так же ничего не осталось, как следовать Гентскому умиротворению, заключённому с кальвинистами-северянами. Наконец, у герцога и короля Наварры есть армия, не уступающая армии короля, у вас - лучшая часть фландрской армии. Если столько общего, почему бы не обсудить наши проблемы? Вплоть до маршрута в Испанию. Не обязательно садиться на корабль в Генуе и плыть в Барселону. Герцог в состоянии обеспечить безопасный проход терций по югу Франции - с оружием и знамёнами.
        - Что он захочет взамен? - выцветшие очи генерала по-прежнему метали молнии, но скорее из злости от общего положения дел, испепеление моей персоны он оставил на потом.
        - Пока - ничего. Герцог отдаёт себе отчёт, что в случае новой войны с Испанией лучший генерал его величества Филиппа II будет сражаться против французов со всем присущим ему искусством. Но наш жест доброй воли несколько снизит вероятность такой войны, верно? После чего просматриваются ещё десятки других возможностей. Я же знаю о самой заветной мечте испанских героев - высадке в Англии. Фландрская эпопея отвлекла столько сил, фактически разложила армию… Англия - естественный враг и Франции, и Испании, на море англичане слишком быстро набирают силу. Только вторжение! Король Франции не понимает, что союз с Мадридом против Лондона навсегда прекратит нашу вражду и решит многие внутренние проблемы. Но короли не вечны. Тем более у Генриха III нет и не будет детей, сам он болен… Всё может измениться в ближайшие годы, если даже не месяцы.
        Моё словоблудие не пропало зря. В усталых глазах, чем-то похожих на глаза породистой, но незаслуженно битой хозяином собаки, мелькнул интерес.
        - Мне доложили, что вы - от полковника Паскуале. И к чему сей маскарад?
        - Вероятно, меня превратно поняли. Я действительно поехал в Антверпен после встречи с доном Паскуале, но не от его имени. Не скрою, он удостоил меня не самым сердечным приёмом, отчего случилась честная дуэль. Благородный дон ударил первым, я защищался. И при столкновении с его людьми пострадала моя одежда; январские леса - не лучшее место и время разгуливать без тёплого плаща с непокрытой головой. Но если вы считаете, что я позорю честь испанского военного…
        - Бросьте. О чести сейчас мало кто думает, больше о выживании. В вашу самооборону не слишком верю, как не верят и мне, что в ноябре горожане Антверпена напали на нас вместе с еретиками Севера, и наш отпор - только ответ… А-а, что я распинаюсь среди улицы! Едем и промочим горло в таверне неподалёку, «Вландерен» называется. Хозяин - жирный пройдоха, но хотя бы не сыплет отраву в пойло. Поехали!
        Владелец заведения, разумеется, удивился крайне, вновь увидев нас, да ещё в обществе генерала, но вслух не комментировал и живо бросился накрывать на стол. Мне же предстоял второй завтрак за утро с пространными рассуждениями о пользе союза с герцогом Анжуйским, в действительности - пустопорожними.
        Командующий гарнизоном тоже постепенно разговорился. Я слушал его, слушал… и поплыл. Конечно, атташе по культуре обучены пить не пьянея, контролировать себя, запоминать услышанное. Только всему есть предел, даже моей стойкости.
        С определённого момента пропала необходимость вставлять реплики. Д'Авилу прорвало. Вряд ли он мог так исповедоваться священнику, рассматривающему деяния прихожанина исключительно по шкале грешно - правильно. Я, как человек военный, способен поставить оценку «халяль» всему, оправданному военной необходимостью. Так решил для себя генерал, потому налил и выпил ещё, продолжив откровения.
        Сквозь туман сознания до меня доносились фразы об ужасах ноябрьской бойни, что главными насильниками, убийцами и грабителями были германцы-наёмники, а не испанцы, что солдат трудно винить - им не платили жалованье больше двух с половиной лет, что монарх - сволочь и сын непотребного животного, раз вообразил, будто только подданные имеют обязательства по отношению к короне, а его величество имеет право лишь требовать, карать и ни за что не отвечать…
        Генерал-светоч, похоже, ненавидел всех на свете. Снискавший воинскую славу в сражениях с османами, он по-прежнему бредил высадкой в Британии, реваншем на суше за разгромом Непобедимой Армады на море, а вместо этого был вынужден командовать карательными силами в колонии. Поэтому после каждого залпа излияний наружу и вливаний внутрь д'Авила бухал кулаком на столу и скрипел:
        - Поубивал бы их всех…
        Его узкая испанская бородка, мокрая от вина, гневно тряслась.
        Он был не одинок в своих желаниях.
        А я отрубился.
        Глава 13. Фальшивка
        Возвращение в своё тело и в сознание получилось настолько тяжким, что впору было предположить - я вновь в гостинице около авиабазы НАТО, и в ушах стоит рёв реактивных турбин… Нет, просто шумело и бурлило выпитое, излишки категорически просились наружу.
        Квасить мы начали утром, сейчас глубокая ночь, сколько же времени? Впрочем, до утра любые попытки активности привели только к болезненному падению и засыпанию на полу.
        Наверно, и в седле, с трудом сохраняя вертикальное положение, я мало напоминал предводителя отряда. Приближённые в лице Ногтева старались не досаждать, пока моя светлость сама не соизволила проявить интерес к окружающему миру.
        Доверившись Матильде, ровно бредущей за кобылой дона Альфредо, сам бы вряд ли смог верно выбрать путь и загнал бы лошадь в канал, я подозвал напарника.
        - Паша! Тою мать, как голова болит… Что я там наговорил генералу?
        - Практически ничего, сеньор. Разве что свергнуть Филиппа II и посадить д'Авилу на престол.
        Я чуть из седла не вывалился.
        - Он поверил?
        - Был вполне серьёзен. Когда вы, простите, упали под стол, нагнулся, потрепал по плечу и поехал проверять службу солдат.
        Гвозди бы делать из этих людей… Особенно гвозди для винных бочек!
        - Чего только ни наобещаешь, чтобы выехать из Антверпена без боя, - продолжил Павел.
        Похмелье пробудило во мне паранойю. Чуть ироничная манера речи витязя, подтрунивавшего над моим алкогольным пике, вызвала желание его взгреть… Когда сил наберусь. Он, словно почувствовав грядущую бурю, поспешил исправиться.
        - Вы совершенно правы, сеньор. Их было слишком много. И, должен сказать, испанцы вас зауважали. Сказали, так долго наравне с генералом никто ещё не продержался.
        Оглянувшись, на рожах Альфредо, Мурильо и солдат я не заметил ни тени насмешки или осуждения. Ладно… На глаза попалась тщедушная фигурка слуги, комичная верхом на огромном буцефале покойного полковника.
        - Павел! Как там новенький? Не сбежал от сеньора, пьющего до потери пульса?
        - И речи нет. Помог вас отнести, стянул сапоги. Всё наше исподнее перестирал и высушил утюгом. Служит!
        - Ну-ну. Приглядывай за ним.
        Впрочем, юнец не создал проблем. Переправившись по опасно тонкому льду на правый берег реки Маас, мы углубились в протестантскую часть Нидерландов.
        Северные провинции произвели гораздо более благоприятное впечатление, нежели окрестности Брюсселя и Антверпена. Здесь не встречались банды оголодавших испанских военных. К северу от Мааса наш отряд неоднократно останавливали на заставах, с расспросами приставали и конные патрули, всадники с подозрением рассматривали моих спутников в испанской форме. Я, избавившийся от шлема и армейского плаща, неизменно заводил разговор на французском. Пусть меня хуже понимали, чем испанцев, враждебная атмосфера тут же улетучивалась. Француз, скачущий в Амстердам по торговым делам, воспринимался местными на два порядка менее подозрительно по сравнению с беспризорными вояками Филиппа II.
        Неудобство создавало только высокомерное отношение испанцев к автохтонам. Проклятый комплекс великой расы из великой империи! Стоило кабатчику в очередном заведении чуть запоздать с напитками и едой либо крестьянину недостаточно проворно убрать подводу с нашего пути, солдаты тотчас набрасывались на них с бранью, оба лейтенанта молчали, не пытаясь удержать подчинённых. Раз мне пришлось сбить с лошади самого ретивого из солдат - Гонзалеса. Пока тот барахтался на земле, я орал, что отправлю урода пешком обратно в Антверпен! Хрен он туда дойдёт живым, среди зимы без денег и без лошади в самой неприветливой для испанцев провинции.
        На седьмой день после выезда из Антверпена мы увидели городские стены Утрехта с торчащей до низких облаков башней Домского собора. Стража на воротах пустила внутрь без особых препятствий, содрав только мзду серебряной монетой. Был базарный день. Несмотря на холод, на улицах бурлило оживление. Мы втягивались внутрь, увлекаемые потоком людей и подвод к центральной-базарной площади, в старинных городах Европы обычно это одно и то же.
        Крупный мужик в военном кафтане, стоя на перевёрнутой повозке без колёс, что-то вопил голосом рекламного агента. Единственная рука сжимала древко трёхцветного флага Вильгельма Оранского. Человечек поменьше сидел рядом, приготовив свиток бумаги и перо.
        - Дон Альфредо! Что он талдычит? - я прихватил под уздцы лошадь своего лейтенанта и указал на однорукого краснобая.
        - Призывает записываться в армию Утрехтской провинции, идти на войну за свободу Нидерландов от кровавого тирана Филиппа II, - хмыкнул испанец. - Смотрите, зверем на нас смотрит.
        Значит, Гентское умиротворение не продлится долго. Армия не собирается по воле горлопанов-крикунов. Кто-то подумал, как её вооружить, как содержать. Время играет на пользу северянам, Испания слабеет.
        К однорукому подошла пара мужчин. Один махнул в нашу сторону и что-то воинственно гавкнул. Из толпы прилетел ком грязи - прямо на плащ Альфредо. Кидали какие-то чумазые пацаны. Я скомандовал подопечным свернуть на боковую улочку, сам направил Матильду к озорникам и замахнулся плёткой, поганцы убежали. Если испанские солдаты будут молча терпеть оскорбления, на них обрушатся не только комья лошадиного навоза, но и булыжники, причём по стадному инстинкту к детишкам присоединится толпа взрослых.
        Поиски ночлега затянулись. Так и не удалось найти приличное место, чтоб разместиться всем. Павел, Жозеф и три испанца устроились в таверне неподалёку.
        Новый слуга меня откровенно разочаровал. Отдам должное - всю мою одежду и ногтевскую он действительно вычистил и починил, пока я отлёживался в беспамятстве после встречи с генералом, до блеска надраил сапоги. Заботился и в пути, не высохшее за ночь хозяйское бельё выглаживал чугунными утюгами, выпрошенными у хозяев очередного постоялого двора. За лошадьми ходил, став любимчиком Матильды, не очень-то жаловавшей посторонних, мелкий холуй втёрся ей в доверие пригоршней морковок. Зато научиться его сражаться было совершенно невозможно. Я заставил Жозефа взять шпагу и едва не убил его первым же выпадом, юная бестолочь совершенно не умела защищаться! Он таскал за поясом небольшой кинжал, но, сдаётся мне, чисто для видимости. Всем моим слугам рано или поздно приходилось участвовать в передрягах, этот же представлял собой обыкновенный балласт.
        - Ты Жозефа, а не Жозеф! Дерёшься как баба! - я обезоружил его вышибкой и ушёл, плюнув на землю от досады. Обладая такой женственной рожицей и тонкими ручками, пацан скорее смахивал на пассивного педераста, чем на члена боевого отряда.
        К моему удивлению, Павел горой вступился за новенького, оттого Жозеф практически не отходил от воеводы, при звуках моего голоса пытался спрятаться за широкой русской спиной и только посматривал влажными оливковыми глазками. Ссыкло! Я грозился бросить это недоразумение в ближайшем городе, но потом плюнул, окончательно спихнув на Павла надзор за подростком.
        Если мы не ночевали в одной большой зале, юнец занимал одну комнату с Ногтевым, ставшем мишенью для шуточек - не только моих, но и испанских. Мол, без женщин добра молодца на мальчиков потянуло? Тот хмурился, но не отвечал. И отказался принять от меня угощение в виде оплаты услуг голландской красотки. Правда, от такой красотки и я бы не пришёл в восторг, даже год пробыв на необитаемом острове.
        О женщинах. Раньше в видениях ко мне приходило лицо Эльжбеты. Я беседовал с ней, угадывал её ответы. Теперь она молчит, только смотрит грустно. Мёртвые не разговаривают.
        А ещё несколько раз в мыслях и во сне появлялась вдруг синеглазая принцесса Исабель, девственная жена принца, не более мужественного, чем мой Жозеф. Невольно сравнивая двух молодых дам, я поймал себя на мысли, что если Эльжбета родилась не в том мире и не в то время, чтобы приспособиться к обстоятельствам и быть счастливой, то инфанте мир конца XVI века подходит идеально, однако ей чужда роль супруги безвольного святоши, лишённого права претендовать на какой-либо престол, даже самый захудалый, как у Генриха Наваррского. В её лице, в уголках глаз затаилось что-то резкое, дерзкое, порочное, невзирая на детскую невинность тела. Испанке нужно только немного времени и чуть-чуть влияния, Исабель ещё покажет себя, тогда, быть может, в сравнении с делами инфанты всё коварство Медичи или королевы Луизы померкнут. Или, с равным успехом, мадридская звёздочка тихо угаснет, сосланная в монастырь или запертая в замужестве со своим никчемным Альбрехтом.
        Конечно, у меня изрядный опыт превращения жён во вдов, но не каждом же шагу пользоваться этим методом!
        Отдохнув на широкой кровати за этими мыслями, я спустился вниз в трапезную. Как раз вечерело, что-то потягивали из кружек оба моих офицера. Ногтева с дружком я нигде не увидел и пришёл в раздражение. Не то чтобы общество Павла мне требовалось круглосуточно. Но мы в незнакомом городе, где наша испанская свита - отличный предлог попасть под раздачу, поэтому лучше держаться вместе.
        Альфредо прикоснулся пальцами к железной шляпе, приветствуя нанимателя. Я пристроился за соседним столиком, чтобы слышать разговор двух английских купцов, оживлённо болтающих о делах. Любопытно было попытаться понять фразы на языке Шекспира при жизни самого драматурга, и, должен сказать, это довольно легко удалось. Собеседники выговаривали слова гораздо более чётко, чем я привык в прежней жизни, не глотали R, и вообще речь здорово напоминала письменную. Как и французский, английский развивался по пути удаления письменного и устного друг от друга.
        Англичане радовались, что война мешает Провинциям развивать торговое мореходство, погром Антверпена вообще оказался подарком богов - крупнейшие конкуренты ослабили и продолжают ослаблять друг дружку. Одна лишь беда - медленный оборот капитала. Судно, идущее вокруг Африки, требует перед отправкой вложения изрядных средств, а экспедиция в Юго-Восточную Азию длится до года. Там возможна встреча с испанцами и португальцами, жуликами и грабителями, английским судам от них защиты нет, королевский флот не в состоянии защитить весь огромный маршрут, его держат близ Альбиона на случай новой «непобедимой» Армады…
        - Уважаемые! - я обратился к ним, стараясь говорить медленно и с предельной чёткостью артикуляции как плохой школяр, выговаривающий «Ландан ыз зэ кэпитл оф Грэйт Брытн». - Прошу прощения, что вмешиваюсь в ваш разговор. А не пытались ли достопочтенные джентльмены снарядить экспедицию на запад? Открыть обходной путь в Индию или новые земли?
        Ответом были смех и предложение не морочить голову. Да, снаряжали как-то пару судов, на одном через две недели плавания моряки взбунтовались, не увидев ни клочка земли. Они заставили капитана повернуть назад, потому что была истрачена ровно половина запасов воды и провианта. Другой уплыл вперёд, и больше о нём никто никогда не слыхал.
        - Говаривают, там край земли и водопад. Попавшие в него суда низвергаются вниз. Никто в здравом уме не рискнёт собой, кораблём и командой, чтобы проверить это на собственной шкуре, - заявил господин с обстоятельной лопатообразной бородой, и оба снова затряслись в гоготе, будто островитянин сказал что-то весёлое.
        М-да… К сожалению, подобные космогонические представления наверняка преобладают и в умах амстердамских судовладельцев, коих хочу соблазнить предложением. Вот что я упустил - вид копии «старинной карты» не столь убедителен, как её фрагмент. А поскольку радиоуглеродного и химического анализа здесь никто не знает, то никто и не вычислит подделку. Решено! В Утрехте задержимся.
        Нужен большой кусок старой кожи. Не пергамента, а чего-то брутального.
        Краски, которые затвердеют от нагрева и не будут мазаться, если намочить.
        Не только карта, к ней ещё требуются надписи на непонятном языке. Например - на русском XXI века! Он и для Ногтева - тарабарский, что же взять с местных, никогда кириллицу не видавших. Эх, жаль, не владею арабской вязью.
        Мне очень сложно будет объяснить своей гвардии, отчего потребовалась столь большая пауза. Не знаю, как купить такую кожу, не обладая никакими познаниями в языке, тем более - красками. Да и художник из меня ниже среднего.
        Но и другого варианта нет. Не хочу услышать от будущих владельцев Вест-Индской компании «никто в здравом уме…» и получить от ворот поворот.
        На поиски материалов для подделки я отправился следующим утром, захватив Ногтева и его пацана, второго - в качестве переводчика. Заодно порадовался своему авторитету, никто из них двоих не заподозрил предводителя в сумасшествии. Вождь принял решение - выходит, так нужно.
        Алхимические опыты затянулись более чем на неделю, хозяин грозился выселить меня за вонь химикатов и палёной кожи. Закупки сырья для фальшивки пришлось повторить, весь первоначальный запас я честно испортил… В итоге Матильда получила в нагрузку ещё одну сумку с «древними» документами, а маршрут наш круто свернул: вместо Амстердама мы двинулись на Роттердам. Там я надеялся встретиться с человеком, в наибольшей степени подходившим для реализации грандиозных и, что греха таить, достаточно авантюрных планов.
        А ещё казалось, что откуда-то издали за мной следит пронзительный взгляд инфанты Исабель. С детским максимализмом она осудила бы изготовление кожаной обманки, но точно бы вдохновилась размахом задуманного. Обожди, девочка, я скоро сумею удивить. И не тебя одну.
        - Сеньор, отчего такое изменение планов?
        Вынырнув из своих дум и грёз, я с любопытством глянул на напарника. Последние дни Паша пребывал в некой прострации, витал незнамо где. Ладно - у меня безумные прожекты. Что же затеял мой единственный друг? Но отвечать вопросом на вопрос - это не по-еврейски, а по-хамски.
        - Общаясь с купцами, когда кожи закупал, слышал несколько раз такую фамилию - Йохан ван Олденбарневелт.
        - Ага… И я слыхал.
        - Славят его в Утрехте. Желают видеть штатгальтером всех северных Провинций. Главное же, считается он человеком решительного склада, настроен вести войну с Испанией, Англией и Португалией за доступ Нидерландов к заморским колониям.
        - И вы намерены соблазнить его походом к западным землям? Не знаю…
        - И я не знаю. Но расчёт у меня созрел. Я сам добуду золото на снаряжение четырёх или даже пяти кораблей. Но верхом на золоте не поплывёшь. Нужны сами корабли, обученные команды и небольшая армия, сорок-пятьдесят морпехов на каждом. Легкие пушечки, чтоб можно было ствол и лафет на шлюпках отвести на берег. Лошади, на том берегу их не знает никто. Я уверен, золото там в избытке. Но кто же отдаст его? А под дулами пушек с зажжёнными фитилями - добровольно и с песней.
        - А у них пушки есть?
        - Правильно ставишь вопрос. Нету. Не знают они ничего огнестрельного. Поэтому пальнуть придётся поверх голов, для острастки.
        А если полезут драться, то и в толпу, по живым людям, присвоив себе мрачную славу Кортеса и конкистадоров. Заодно и Христофора Колумба с Америго Веспуччи. Назовут Новый Свет не Америкой, как-то иначе. Например - Дебюссией… Нет, не звучит, слишком похоже на Дебилию. Лучше от д’Амбуаз - Амбуазией. И аббревиатура США будет расшифровываться как «Соединённые Штаты Амбуазии».
        Ещё одна фальшивка.
        Глава 14. За други своя
        - …Не менее двадцати! - выкрикнул дон Альфредо, вырвав меня из легкомысленных мечтаний, какое из своих имён дам двум материкам.
        Дорогу перегородили всадники, числом превосходящие нас раза в два или более.
        Мы за пару часов отмахали от Утрехта приличное расстояние. Копыта крушили тонкий ледок на лужах, вокруг простирался сельский пейзаж с убранными полями и ветряными мельницами. Таких проверок на дорогах мы перенесли уже около полудюжины, но вдруг среди этой пасторали сердце сжалось от гадкого предчувствия. С момента, как я заколол испанского полковника, всё складывалось слишком уж гладко, везение - штука статистическая, рано или поздно заканчивается, несчастные случаи рано или поздно компенсируют счастливые совпадения.
        - Альфредо - все назад! Ногтев - справа! Жозеф - слева, будешь переводить. Если начнётся заварушка, тикай и смотри издали.
        - Stoppen! - крикнул предводитель, исчерпав запас понятных мне слов, и что-то ещё повелительно буркнул.
        - Требует назваться, мой господин.
        - Полномочный представитель его величества короля Генриха Наваррского граф Луи де Клермон, сеньор де Бюсси д’Амбуаз. Кто посмел преградить мне дорогу?
        Жозеф послушно что-то пробормотал, повторив моё имя, кавалерист не расслышал и потребовал повторить. Весь эффект от громко заявленного титула, а они имеют значение где угодно, полностью растаял из-за мямли-слуги. Удавлю сопляка!
        Командир отряда, светловолосый детина с непокрытой головой и длинными светлыми волосами, более похожий на скандинава, нежели уроженца Фландрии, о чём-то быстро переговорил с товарищами. Мой вопрос он проигнорировал.
        - Тот господин спрашивает, что за испанцы с нами, мой господин.
        - Это - нанятая мной охрана. Я повторяю - кто посмел стать на моём пути? Прочь с дороги!
        На этот раз конный викинг не дождался, пока Жозеф закончит мямлить перевод, и произнёс короткую энергичную речь. Тут уже помогал подъехавший дон Альфредо.
        - Говорит, они - граждане свободных Провинций Севера и убивают всех увиденных испанцев. Вас пропустят, а нас… Мы будем сражаться.
        Ясно. Непримиримые экстремисты хуже ирландских католиков из ИРА.
        - Все мы будем сражаться. Жозеф! Объясни этому белобрысому недоноску, что испанцы находятся под покровительством короля Генриха Наваррского, союзника нидерландских кальвинистов. Мы возвращаемся к пенсионарию Утрехта, он гарантировал нам свободный проезд. Переводи! И сразу тикай в сторону, не мельтеши.
        Я круто развернул Матильду и дал шенкелей. Пацан, заговаривая зубы конникам, подарит нам несколько секунд форы. Пашка-паскудник придержал коня и обернулся в тревоге за нашу бестолочь…
        - Не зевать! Всем приготовить пистолеты!
        Когда лошади идут рысью, подсыпать порох на полки крайне неудобно, много просыпается мимо, но особого выбора нет…
        - Лейтенант Альфредо, приготовьтесь! По моей команде все разворачиваемся, несёмся назад и стреляем, потом выхватываем шпаги! - я оглянулся и убедился, что отряд противника плотным табуном кинулся в погоню. - Альфредо! Мурильо! К атаке развернуться цепью!
        Весьма слабенькая, но хоть какая-то тактика, викинг точно не успеет проинструктировать свою команду.
        - Придержать лошадей! Скоро… - я ещё раз оглянулся, убедившись, что партизанская братия погнала во весь опор, рассчитывая догнать нас до города. Но в Утрехт мы точно не едем, надоел он мне… - Павел, Альфредо… Атака!!!
        Круто осаженная Матильда едва не выкинула меня из седла и, возмущённо заржав, рванула в лоб кавалькаде. На мгновение вспомнился старый фильм, где навстречу несутся два поезда, не отвернуть и не затормозить, и надо же мне оказаться машинистом такого поезда… Я вскинул пистолеты и выпустил четыре пули в самую гущу, целясь пониже. Лошадей жалко, но сложно промазать, а слетевший с коня на такой скорости наездник - точно не боец. А то и не жилец.
        Грохнули пистолеты моей гвардии, произведённый эффект превзошёл ожидания: задние налетали на упавших передних, топтали их копытами, всё новые лошади переворачивались или становились на дыбы, роняя седоков.
        Выхватив шпагу, я отбил выпад и оказался в тылу нападавших. Броситься обратно в схватку? Как бы не так! Шпагу в ножны. Считанных секунд хватило, чтобы перезарядить хотя бы один пистолет. Теперь повоюем!
        Как и следовало догадаться, наши обидчики сражались в седле хуже профессиональных военных. После обстрела и свалки осталось человек десять боеспособных, никто из них не успел достать пистолеты. Я хладнокровно застрелил в спину двоих - сцепившегося с Павлом и с лейтенантом Мурильо. Испанец поблагодарил меня взмахом шпаги, я не успел ответить на любезность, как из горла у него выскочил вперёд кончик клинка. Проклятый белобрысый, уцелевший под обстрелом и даже не потерявший коня, всадил шпагу между панцирем и задником шлема.
        Я объехал лошадь Мурильо, с седла которой съехало бездыханное тело, ногой застрявшее в стремени.
        - Ты, дерьма кусок! Слезай и скрестим шпаги!
        Переводчик не потребовался. На роже викинга проступила гадкая усмешка, он спрыгнул с лошади, когда увидел, что спешился и я.
        Бой затих. Павел и трое испанцев встали у меня за спиной. Местных партизан оказалось лишь немногим больше, остальные валялись на земле, кто-то без движения, кто-то катался и выл от боли, подтверждая хреновую испанскую репутацию в этих краях: где испанцы, там кровь и смерть.
        Вождь побитого войска что-то торжественно пообещал. Так как мой сопляк смылся подальше, вновь переводил дон Альфредо.
        - Он говорит, что против французов ничего не имел. Но вы, сеньор, убивали наших. Значит, вы ничем не лучше. Сейчас вы умрёте, потом то же самое они сделают с остальными, - мой лейтенант хмыкнул и провёл перчаткой по влажным усам. - Пусть попробуют! Он у меня попрыгает, этот аскеросо…
        Не знаю, что означает последнее слово, вряд ли что-то вежливое. Переспросить я не успел - мой противник бросился в атаку.
        Он швырнул мне левой в лицо ком грязи и тут же сделал глубокий выпад шпагой, от которого я предпочёл уклониться броском в сторону, правильно поступив: подонок выхватил кинжал и попытался продублировать удар.
        Честная игра не котируется? Да пожалуйста! Ты не с тем противником решил мериться хитростью, малыш. Я обозначил две ложных атаки, а когда тот приготовился поймать меня на противоходе, если провалюсь, без затей всадил ему звёздочку в бедро.
        Дальше пошла игра в одни ворота. Викинг наседал, пытаясь достать меня с двух рук, я отступал и только защищался, готовый пятиться хоть до Роттердама. Враг мой продолжал атаковать и одновременно слабеть. Понемногу стремительность его движений падала, пропорционально кровище, стекающей по тёмным штанам на сапог. Наконец, он опустился на колено и что-то проскрипел.
        - Он спрашивает, что вам нужно, - подсказал дон Альфредо.
        - От покойника - ничего. Можешь не переводить.
        Я заколол его ударом в глаз, совершенно неспортивно - человека, лишённого возможности обороняться. Но и Мурильо не мог защищаться, сидя к убийце спиной. Высшая справедливость бывает жестока.
        - Всем бросить оружие! Живо!
        Не дожидаясь, пока Альфредо растолкует приказ, я с одной шпагой против десятка крепких мужиков, на одном только эмоциональном порыве, ткнул окровавленным остриём в саблю ближайшего спешенного кавалериста и повелительно указал на землю. Дважды просить не пришлось, звякнул металл, члены совсем ещё недавно боевой команды превратились в стадо испуганных пленников. Иногда слишком многое завязано на командира.
        Мы с испанцами обыскали горе-вояк, забрали золотые и серебряные монеты. Я великодушно позволил им взять по лошади и валить на все четыре стороны.
        Когда принялся за подпругу Матильды, сзади подошёл дон Альфредо, с ним двое соотечественников.
        - Позвольте поблагодарить вас, сеньор де Бюсси.
        - Вот как? За что? Я увлёк вас в страну, где испанцев ненавидят и желают им смерти. Не смог защитить. Дон Мурильо погиб, Гонзалес тяжело ранен. Не вижу причин для благодарности.
        - Позвольте посмотреть на дело иначе, сеньор, - голос лейтенанта стал немного торжественным. - Мы получаем свои эскудо и в дни опасности, и в дни праздности, такова наша участь - рисковать шкурой и иногда её терять. Но вы нас не бросили, когда получили возможность спастись. Ввязались в неравный бой, по странному выражению вашего русского спутника, «за други своя», могли погибнуть.
        - Мог. Но не погиб.
        - Наш король требовал от нас службу, подвергал опасности. И даже не платил. Уж точно сам ничем не рисковал у себя в Мадриде.
        - У королей есть свои привилегии. Лейтенант, я не ровняю себя с королями.
        - Если король - последний мьерде, нам плевать на королей. Мы клянёмся служить лично вам, сеньор де Бюсси.
        Испанское «мьерде» напоминает французское «мерде», то есть дерьмо, крайне неожиданное слово в клятве верности. Ну, за неимением лучшего…
        - Я принимаю вашу клятву и вашу службу, сеньоры. А тебе первое поручение, дон Альфредо, учи их французскому. Чтоб не общаться через переводчика.
        Мне испанский - лишний. Хотя зная французский, английский и польский, понимаю не менее половины слов в любом романском языке.
        После торжественной церемонии, правда - без хлопанья шпагой по плечам новообретённых вассалов и испития чаши вина, появился, наконец, Павел, грязный донельзя. Он вёл под уздцы кобылу с Жозефом в седле, чья бледная рожица украсилась бордовыми рубцами от веток. После выстрелов его лошадь понесла, морду пацану исхлестало в кустарнике, он даже не удосужился наклониться к гриве. Я предпочёл бы потерять эту хлопотливую бестолочь, чем Мурильо!
        Раненого мы пристроили в следующей деревушке. Потребовалось очень много золота, увещеваний и, когда всё это не помогло, помощи местного пастора, растолковавшего пастве, что испанцы - тоже твари божьи, только заблудшие из-за неправильного прочтения Библии. Лишь после этого крестьяне взялись выхаживать иноземного оккупанта. Нет ни малейшей гарантии, что парня не придушили, стоило нам скрыться из виду, но тут уж ничего не поделать.
        Поколебавшись, я приказал снять плащи и шлемы, выдававшие мою испанскую четвёрку за двести шагов. Мы ехали в Роттердам, лет пять тому назад он был взят штурмом и безжалостно разграблен, как Антверпен недавно. Количество желающих перерезать испанские глотки здесь равнялось числу жителей.
        Если исходить из человеколюбия, мной в XVI веке основательно утраченного, поредевший испанский эскорт стоило бы отправить обратно в Антверпен, здесь вряд ли что-то от них получу кроме головной боли. Но доедут ли по протестантским землям? Здесь за ними хотя бы пригляжу.
        Заодно занялся воспитанием единственного испанского лейтенанта. Дон Хуан Альфредо происходил из старинной семьи, чернявость выдавала мавританскую примесь. Пострадал, как и многие младшие при не слишком большом фамильном наследстве: замок с угодьями остался старшему брату, моему спутнику пришлось пробиваться по жизни с копьём и мечом в руках, отправка во Фландрию сулила славу и богатство… пока здесь всё не рухнуло.
        Дон Альфредо был одного возраста с Павлом, но в развитии уступал. Сознание «высшей расы» по сравнению с французами, валлонами и прочими унтерменшами, вбитое с младых ногтей, поколебалось, но в полной мере не вытравилось и здорово мешало восприятию действительности. Мечом он владел неплохо, но слишком полагался на толедский панцирь и шлем, игнорируя выпады противника. Попадись ему польский шляхтич с клевцом, и не будет у меня лейтенанта. Стрелял дон Альфредо довольно посредственно, впрочем, и остальные испанцы тоже. Приходилось учиться, учиться и ещё раз учиться, как завещал я своей пастве.
        Начинался февраль. Редкий снег и лёгкий морозец сменился дождём, такой я помнил Южную Голландию и по прошлой жизни. Вроде бы климат XVI веку полагался более холодный, чем в моей прежней жизни. Зато столь же противный в близости моря.
        Но вот контраст между привычным мне Роттердамом и увиденным был наиболее силён по сравнению с любыми городами Европы. Вместо блестящих стеклянных небоскрёбов и крупнейшего в Европе морского порта мы увидели россыпь домишек, прилепившихся друг к дружке, полудюжину соборов средней руки и пару дюжин невысоких мачт со спущенными парусами. Будущая торговая столица Нидерландов только начинала разбег. Или ещё зашнуровывала обувь.
        В душе шевельнулось отвратительное предчувствие. Может - зря я сюда припёрся? Если бы город был на подъёме, я наверняка бы легко нашёл искателей приключений, способных поддержать безумные планы. Здесь же едва шевелится жизнь. Надо было придерживаться начального маршрута и скакать в Амстердам, где публика наверняка предприимчивей.
        Стараясь не выдать спутникам неуверенности, я махнул им рукой, и мы тронулись с пологого холма к городской заставе.
        Глава 15. Дэнег давай, да?
        Всю жизнь терпеть не мог попрошаек. Органически. Посылал далеко и без хлеба: унылых бабёнок, клянчивших годами на лечение ребёнка от болезни, с которой не живут и месяца, безногих инвалидов в военной форме, на самом деле потерявших конечности по пьянке, мордатых святош с корзинками для сбора «на богоугодные дела» и в полной уверенности, что им одним открыто, чего на самом деле желает Бог. Тем более - небритых темнолицых вымогателей, цедящих сквозь зубы: дэнег давай, да!
        И вот сам оказался в подобной роли. Месье, же не манж па сис жур! Гебен мир зи битте этвас копек ауф дем штюк брод! Подайте бывшему депутату Государственной думы России, а также бывшему атташе по культуре…
        Похоже, я начал бормотать вслух, потому что изумлённый Ногтев раскрыл седельную суму и протянул мне испрошенный «брод» - голландскую мучную лепёшку.
        - Спасибо, Паша. Не бери в голову, это я в роль вхожу, как выпросить несколько миллионов. На хлебушек.
        Странности в поведении простительны вожакам стаи, они делают нас загадочными и возвышенными, если не злоупотреблять. Думаю, сомнения в моём душевном здравии отошли у свиты на второй план, когда, объезжая не только таверны, но и просто жилые дома подряд, мы обнаружили, что всё битком набито людьми и просто нет никаких свободных мест! Роттердам строился, подрядчики нанимали рабочую силу, отбоя не было от желающих, особенно беженцев с юга. Испанцы помалкивали, тем более Альфредо с его характерным андалузским акцентом. А через Жозефа вести переговоры было совершенно невозможно: при виде иностранцев, обвешанных оружием, и прислуживающего им подростка с жестоко исхлёстанным лицом хозяева спешили захлопнуть двери.
        Ночевали мы в жутком клоповнике, пронизанном вонью десятков немытых тел. Я ворочался и боролся с желанием выбраться наружу и прикорнуть, привалившись к тёплому боку Матильды. Запах конского помёта - просто «Шанель» рядом с амбре ночлежки строителей гавани. И в таком виде, а главное - с таким ароматом, мне предстоит презентация путешествия на край земли, где корабли падают в водопад…
        Утром Жозеф ненадолго исчез, а потом примчался радостный - он обнаружил здесь кого-то из горожан, знакомых по Антверпену. По крайней мере, есть место, где можно помыться и почистить платье, накормить лошадей. Неприязнь к слуге поуменьшилась, но выгоды от наведения лоска я не получил: пенсионарий изволил уехать на несколько дней и никак принять нас не мог. Кому-то другому довериться не хотелось. Голландцы казались мне какими-то чересчур деловыми, прагматичными, ухватистыми, по сравнению с несколько легкомысленными французами или, к примеру, заносчиво-агрессивными поляками. А испанцы хватались за осколки былого величия. Скоро начнётся война за испанское наследие, помню её по истории Франции. Ван Олденбарневелт (я через день научился выговаривать его фамилию) был редким идейным представителем своего меркантильного племени, во всяком случае, таким его рекомендовали.
        Знакомцы Жака, зажиточные бюргеры и ярые ненавистники испанцев, были шокированы, что их достаточно далёкий знакомый привёл к ним под крышу сразу четырёх оккупантов. Одно только золото дела бы не решило, сыграло роль, что агрессоры состоят на службе у графа, в свою очередь служащего протестантскому королю.
        Отец семейства, квадратный и низкорослый ван Мирвелт, сколотил капиталец всего на двух удачных вложениях в корабли, отправленные в Индию вокруг Африки, при том что три корабля пропали, а один вернулся пустой, ограбленный где-то в районе Канарских островов, конечно же - испанцами, полагавшими азиатский регион своей монопольной вотчиной.
        Мой лейтенант, услышав очередной выпад, принял его на свой счёт и смолчал. До него давно дошло, насколько в этом мире неудобно быть испанцем за пределами Испании, даже в этой колонии, всё ещё считающейся собственностью Мадрида.
        Меня, естественно, интересовали попытки плыть на запад. Несхожесть миров заставляла сомневаться во всём, действительно ли неизвестный доселе Новый Свет находится на нужном месте, нет ли каких-то препятствий - Саргассова моря на половину Атлантики, сплошных рифовых барьеров, да мало ли… Вдобавок у меня не будет возможности организовать медленную конкисту, сначала осваивая острова, как Колумб, потом захватывая Мексику, как Кортес и, наконец, вырезая инков, как Писарро. Тем более я неплохо представляю, где Мексика, Куба, Гаити. Но про инков не знаю почти ничего, это где-то на Тихоокеанском побережье. Зато именно у инков был получен самый полновесный урожай золота. Грабить - так сразу и по-крупному, американское золото нужно в Старом Свете.
        Двухэтажная ратуша неподалёку от собора Святого Лоуренса явно относилась к временам до бурного роста города, она была тесной, неудобной, с узкими лестницами, здесь толпилась масса народа. К появлению пенсионария я уже усвоил - на коридорах власти церемониться нельзя. Кулаки и локти значат больше, чем аргументы. Каждый раз я таскал с собой всю команду, приученную прокладывать дорогу. В Лувре мы нарвались бы на десяток дуэлей, здесь же получали толчки и пинки в ответ. К ван Олденбарневелту я продрался, только когда Ногтев и Альфредо с солдатами оттеснили очередных просителей и заняли место у дверей, обнажив клинки; лейтенанта я утянул внутрь, нуждаясь в нём как в переводчике.
        Пенсионарий глянул на нас испытующе, но без особой теплоты в глазах, даже когда я извлёк (впервые, кстати, за всё время вояжа на север) мандат с печатью Генриха Наваррского.
        - Любопытно. У протестантов юга Франции те же проблемы, что и у нас - борьба с жадными и никчемными католиками. Но мы разделены с Гасконью католическим севером Франции и Южными Нидерландами. Не представляю, чем можем быть полезны друг другу. Не говоря о том, что искренне удивлён вашим выбором переводчика - католика и испанца.
        Олденбарневелт в силу дипломатического навыка говорил ровным тоном. Тем не менее, слова «католик» и «испанец» прозвучали в его устах ругательствами. К тому же он сносно владел французским, и ненужное присутствие дона Альфредо только усложнило переговоры. Но выдворять его - означало потерять лицо, и я продолжил:
        - Прошу заметить, ваша честь, я также католик, как и мой сюзерен герцог Анжуйский, ближайший соратник гугенотского короля. Нас всех объединяет или наоборот разъединяет не религия, а политический интерес.
        - Довольно смелое заявление для последователя Рима.
        - Я наберусь смелости и дальше развить это суждение. Протестанты, где они находятся в большинстве, не насаждают кальвинизм и лютеранство насильственно, а именно католическим властям свойственны крайности. Гугенотам Гаскони выгодна независимость Нидерландов, объединённых вокруг Голландии, Филипп II лишится главного алмаза в своей короне и ослабеет, а именно от него исходит опасность югу Франции. После этого Париж окажется в протестантских тисках, в прусских землях преобладает лютеранство, через пролив - протестантская Англия. Королю, кто бы ни находился на французском престоле, придётся ещё более смягчить политику.
        - Это ясно и без столь пространных рассуждений. Вы предлагаете гасконские войска для войны за свободу Нидерландов? - пенсионарий откинулся в массивном кресле, солидном и строгом, как вся обстановка кабинета, выдержанная в тёмно-коричневых и чёрных тонах. В моду входило чёрное дерево из колоний.
        - Не могу предлагать невозможное. Французские войска на вашей стороне - это прямой повод к вторжению. Испанская армия по-прежнему остаётся самой сильной в мире, невзирая на отдельные неудачи. Просто она слишком уж рассеяна по Европе.
        Дон Альфредо, терпеливо молчавший, одобрительно и шумно выдохнул, когда прозвучала единственная фраза, тешащая его испанское самолюбие. Если называть вещи своими именами, он - дезертир. Но даже дезертир гордится покинутой им армией, если она - испанская!
        - Тогда я не вижу предмета для беседы, - развёл руками голландец.
        - А до него ещё речь не дошла. Нидерландам нужно выиграть войну за независимость, Гаскони - за религиозную терпимость. Война - это деньги, большая война - большие деньги. Я предлагаю добыть денег, чтобы с лихвой хватило на эти две победоносные войны. Прошу вашего внимания.
        Кусок искусственно состаренной телячьей кожи с рисунком Западной Европы, Западной Африки и куска Америки от Мексики до Бразилии, естественно - по памяти и с чудовищным искажением пропорций, был обожжён по краям, облит едкими веществами и в верхнем правом углу продырявлен пулей. Не лучше выглядел и сопроводительный текст по-русски, содержащий заумные фразы о злате за далёкими морями и лесами.
        Реакция пенсионария удивила даже дона Альфредо.
        - Фальшивка. Но чрезвычайно правдоподобная. Чертовски!
        - Почему вы так решили? - полюбопытствовал я, стараясь скрыть разочарование, что меня так быстро раскусили.
        - Падрао. Так португальцы называют эту реку. Мало о ней кто знает, - твёрдый коготь на волосатом пальце ткнулся в чёрточку около устья Конго, начертанного более чем приблизительно. - И Канарские острова выписаны с редкой подробностью. Продавший вам этот кусок кожи был, наверно, осведомлённый малый.
        Он не объяснил, по каким признакам догадался о новодельности карты.
        - А что вы скажете, ваша честь, о землях к западу за Великим океаном?
        - О них ходят легенды и давно, все противоречат друг другу. Признаться, так далеко… - он прикинул масштаб и покачал головой. - Так далеко на запад никто не ходил. Либо не вернулся. Сколько от Роттердама до ближайшей земли?
        В качестве ближайшей он выбрал Флориду. И правда, неплохой выбор.
        - Чуть больше тысячи французских льё. Во всяком случае, не более тысячи двухсот. При благоприятном ветре - недели четыре пути.
        Не моряк, но прекрасно разбиравшийся в делах торговых и потому в основах морского транспорта, пенсионарий гулко захохотал.
        - Вы что себе вообразили? Четыре недели, не пополняя запасов? Без единого клочка земли на горизонте? Без гаваней, где можно укрыть судно от шторма или подлатать, если буря застигла в открытом море… Вы или глупец, или прожектёр. В любом случае я никому не пожелаю вложить золото в столь рискованное мероприятие.
        Раскаты смеха и грома постепенно снизошли до обычного квохтанья, и купец взял верх над политиком в этой многосторонней натуре.
        - А что сулит нам достижение тех берегов? Пряности? Чай? Или там одни голые скалы?
        - Пряности! - честно соврал я. - А ещё, если верить манускрипту, древность которого вы оспариваете, за океаном имеются многочисленные золотые и серебряные копи, разрабатываемые туземцами, не знающими истинную цену благородному металлу, не ведающими ни пороха, ни мореплавания.
        - Чрезвычайно занятно, граф. Да, чрезвычайно. Но сейчас идёт война. Все мирные соглашения - фикция и затяжка времени, чтобы зализать раны и накопить силы. Война окончится совсем, только когда Фландрская армия короля Филиппа уберётся восвояси. Поэтому никто вам не даст ни денег, ни кораблей, ни войск. Или вы столь богаты, что сами способны нанять корабли и навербовать людей?
        - Богат. Да, чрезвычайно, - я невольно скопировал его манеру речи, видимо, зря - Олденбарневелт уловил сарказм и нахмурился. - Но только часть моего богатства в виде имений в Анжу даёт деньги, легко вкладываемые в предприятие. Гораздо больше в Речи Посполитой, по самой скромной оценке - свыше миллиона злотых. К сожалению, у меня есть разногласия с тамошними властями. Я хочу продать польские маёнтки, всё вырученное пустить на экспедицию к западным землям. Точнее - к восточному побережью Индии. Я разделяю убеждение, что земля - круглая, и к Индии есть западный путь, о котором не знают в Мадриде.
        - В Роттердаме тоже не знают, - сурово заметил пенсионарий. - Ваша карта на коже, коей не более десятка лет, не может служить веским аргументом. Но вот польская недвижимость…
        Он задумался, а я едва не подпрыгнул. Клюёт!
        - Гляньте на эти документы, гораздо более свежие и безусловно подлинные. Я выкупил у одного французского монастыря право на восемь поместий, завещанных святым отцам умершей послушницей, она унаследовала эти дворцы, замки и обширные угодья от усопшего мужа. Огромный польско-литовский клан Радзивиллов, к которому принадлежал тот шляхтич, не пожелал вести дела со святошами. Попросту послал их подальше.
        - А с вами - пожелает?
        - У меня есть план. Я предложу выкупить право на эти владения должникам Радзивиллов за пятую часть стоимости и погасить свой долг предъявлением моих бумаг. Сапегам, Огинским, Чарторыйским или Потоцким, это виднейшие магнаты Польши, никто на дверь не укажет.
        - Да, занятно… Вот что я вам скажу, ваша светлость. Чтобы проделать описанную вами сделку, нужна наша помощь, не так ли? Иначе бы вы не стояли в моём кабинете. За некоторую долю в предприятии я её предоставлю. Будут деньги - будет и разговор о кораблях. Заранее ничего не обещаю. Что там за шум?
        Из приёмной донёсся гул, пробившийся сквозь толстые двери. Очевидно, бузили недовольные, пенсионарий слишком много времени уделяет одному посетителю, к тому же - иноземному католику.
        - Дон Альфредо! Прошу вас - выйдите к ним и скажите, что его честь будет занят ещё долго. Заодно помогите Павлу держать оборону, - избавившись от свидетеля, я выложил Олденбарневелту соображения касательно самой щекотливой проблемы. - Если считать хотя бы два эскудо в день для наёмного вооружённого отряда, вояж в Польшу обойдётся тысяч в восемь-десять. Сумма существенная, но её я мог бы добыть и сам. К сожалению, когда на руках окажутся сотни тысяч злотых, доверять наёмной охране я не смогу. Даже виденному вами испанцу. Мне нужна защита от собственных людей. Хотя бы два десятка человек, преданных лично вам. Остальных навербую в Антверпене из испанского сброда.
        - Десять тысяч вкладываете вы?
        - При всём уважении, ваша честь, если речь вести о части дохода в выколачивании радзивилловских денег, то ваша, скажем, десятая часть от прибыли после покрытия расходов требует, чтобы именно вы заплатили наёмникам.
        - Половина.
        - Пятнадцать процентов, или мне придётся нанимать прусских ландскнехтов.
        - Справедливо. Соглашусь на треть.
        Просто базар какой-то… Но что делать, глава голландских торгашей и сам обязан быть торгашом до мозга костей.
        - Пятая честь и ни злотого больше. Иначе мой вклад в морской вояж будет слишком мал.
        Повисла пауза. Пенсионарий вытащил здоровенные деревянные счёты, пощелкал на них. Не знаю - что-то действительно вычитал-суммировал или просто занял пальцы привычным делом, погрузившись в размышления. Ещё раз внимательно перечитал бумаги - опись поместий, заверенное свидетельство о переходе к Эльжбете Радзивилл имущества покойного супруга, её завещание аббатству и документ с монастырской печатью, что я приобрел у святош права на всё имущество. Тут можно не сомневаться, святые отцы тщательно оформляют бумаги, когда речь идёт о деньгах, конечно же - расходуемых исключительно на богоугодные дела.
        - Афера. Эти дикие восточные страны всегда непредсказуемы. Ладно. Десять тысяч содрать с них возможно точно. Внакладе не останемся. Но скажите, граф, я чувствую, в этой истории есть что-то личное для вас?
        - Есть. Муж Эльжбеты погиб после дуэли со мной. Первого её мужа я застрелил. И готов был отправлять в лучший мир любого мужчину, который встал бы между нами.
        Олденбарневелт вылупился на меня, потом загрохотал «гу-гу-гу» на манер филина. Оказывается - смеялся.
        - Да, впечатляет. Между вами стал третий мужчина - Спаситель, коего никак не вызовешь на дуэль. Романтичный и страстный французский дворянин, не чурающийся обобрать семью убитого им мужа своей возлюбленной! Браво, граф. Вы мне нравитесь. Именно такая смесь меркантильного и возвышенно-чувственного мне по душе.
        Я не стал вдаваться в подробности и объяснять, что за месяцы гниения в тюрьме Вавеля и обманное замужество Эльжбеты проклятые литовцы задолжали мне гораздо больше миллиона злотых, и то, что я с них собираюсь наскрести, не покроет и половину векселя. Голландскому градоначальнику такие подробности ни к чему. Пусть считает меня мерзавцем, греющим руки на погребальном костре своей подруги.
        Мы перешли к техническим деталям плана.
        Глава 16. Все дороги ведут в Лодзь
        Когда копыта лошадей ступили на влажную по-весеннему польскую землю, я впервые в жизни посочувствовал Наполеону Бонапарту, также пришедшему в Польшу во главе чрезвычайно разномастной армии. Правда, ему предстояло воевать с Россией, моя задача проще, но…
        Положиться можно только на Павла, дона Альфредо и тройку «моих» испанских солдат, завербованных вместе с лейтенантом у Антверпена. Нас всего пятеро против двух сотен громил, очень мало, если те взбунтуются.
        Правда, я не ждал особых неожиданностей от голландского отряда, набранного в Роттердаме. Наверно, всех бы там нанял. Но в военном отношении парни из Южной Голландии - сущие партизаны. Неплохие стрелки, так себе в фехтовании и практически никакие по дисциплине. В стране, где на караван с золотом набросится польско-литовская конница, мне требовалась несгибаемая испанская фаланга с частоколом пятиметровых копий. Именно их я набрал в Южных Нидерландах, и именно эту часть своего воинства опасался больше всего. Когда польские злотые пополнят наш багаж, что взбредёт в голову этим рубакам, привыкшим грабить на подмандатной территории?
        Несколько проще было общаться с прусскими ландскнехтами, берегущими репутацию честных наёмников. Но золотой куш запросто перевесит соображения о сохранении реноме!
        Не зная, кого страшиться больше - поляков или собственную охрану, наша пятёрка отдыхала, тянулись последние мирные недели перед… Даже не знаю - перед чем. Наверняка гадким. В этом мире всё даётся с боем, ничто само в руки не падает.
        Перед особняком городского головы я спешился и задержался в нерешительности.
        - Что-то случилось? - Павел спрыгнул рядом, заметив мой ступор.
        - Сегодня - ничего. А в прошлый раз именно здесь я встретил Эльжбету впервые.
        Ногтев не слышал от меня слов с именем умершей несколько месяцев. Многие вещи лучше держать при себе и ни с кем не делиться. Моя боль - она и моё внутреннее богатство. В обильном ранними смертями XVI веке не принято долго скорбеть по усопшим. Жизнь продолжается и жизнь коротка, у большинства обрываясь до отметки в сорок лет. Некогда распускать сопли! Тем более - командиру отряда численностью в двести душ.
        Лодзинский градоначальник, извещённый о прибытии многочисленной графской свиты от квартирьеров, спал с лица, когда увидел персону упомянутого графа, малость потрёпанного после первого визита и со шрамом под глазом, но вполне узнаваемую. Как обычно, от меня люди ожидают одних неприятностей, как это знакомо… Но сегодня я никого не планировал убивать. Ясный весенний день, солнце, на деревьях набухли почки, радуйтесь жизни, панове! Даже если придётся облегчить вашу мошну на миллион-другой злотых. Разумеется, столь крупная афера для Речи Посполитой будет событием чрезвычайным, шляхта ради сохранения богатств запросто пустит чью-то кровь, больше всего рассчитывая на кровопускание из моих артерий, но позже, позже…
        - Денькую бардзо за гостеприимство, пан бургомистр, но я не хотел бы им злоупотреблять. Мы отдохнём здесь пару дней с дороги, а там я бы просил вас порекомендовать мне кого-то достойного из шляхты с крепким замком, кто мог бы нас приютить на месяц.
        Просьба не из обычных, обрадованный обещанием свалить из его города ясновельможный пан поклялся непременно найти нам пристанище. Он робко поинтересовался, что привело нас на запад Польши, и я не пытался делать секрета. Наоборот, моя задача состоит оповестить как можно больше должников Радзивиллов - есть способ избавиться от бремени всего только за пятую часть взятой суммы. Пенсионарий считает, что я, исполненный наглости, пытаюсь обобрать семью убитого мной мужа Эльжбеты. Но не я его убил, а миньоны короля. И предпринятое мной - не вымогательство и не грабёж. Похоронившие меня заживо в темнице Вавеля заплатят десятки тысяч злотых за каждый день отсидки! А за обманное замужество Эльжбеты не расплатятся ничем.
        Лодзинский предводитель дворянства сначала затрясся, услышав о размахе затеи, потом расцвёл. И его семья кому-то что-то должна, не настолько, чтобы выкупить бумаги на радзивилловскую усадьбу, но с кем-то скооперироваться он не отказался бы. Я великодушно пообещал ему персональную скидку в один процент.
        Мы шли с ним по коридору к лестнице на второй этаж, как раз мимо места, где моя несравненная, заламывая руки в тревоге, расспрашивала о своём муже Чарторыйском, и я, не подозревая, что только что сделал её вдовой, хвастливо рассказал об уничтожении заговорщиков, покушавшихся на приглашённого в Вавель французского короля. О, эти чудесные, округлившиеся от ужаса и страдания глаза…
        Я отогнал наваждение.
        - Кто сейчас правит в Кракове?
        - Его величество Стефан Баторий. Только не в Кракове, он избрал резиденцией литовский Гродно. Что возьмёшь с иностранцев?
        Уел! Его предшественник и мой бывший господин Хенрик Валезы был далёк от образа идеального правителя, впрочем, нынешнее царствование во Франции Генриху тоже не слишком удалось. Профнепригодные короли, увы, встречаются чаще великих правителей.
        - Стало быть, литовская партия усилилась?
        - Отнюдь, ваша светлость. Его величество - мадьяр, у него собственные фавориты. От литовских магнатов он так же далёк, как и от польских.
        Хорошая новость. С королевской армией, созванной посполитым рушеннем, моё маленькое войско не справится. Тридцать три голландца, среди них двое невоенных, сто пять испанцев с моей четвёркой и семьдесят прусских наёмников при шести лёгких полевых орудиях - кулевринах способны справиться с крупным отрядом шляхты. Польско-литовские вояки предпочитают конный строй. По моему замыслу, если испанцы успеют похватать из телег свои громадные пятиметровые копья и выстроятся, а ландскнехты с мечами прикроют им спину и будут рубить всякого, прорвавшегося сквозь строй, то пушкари и голландские стрелки с мушкетами спокойно перестреляют несколько сотен нападавших. Не думаю, что посполитые рыцари сильно превосходят самураев, которых де Каррион уничтожал пачками, имея куда меньше людей.
        - Вы уже подумали о замке? Было бы чрезвычайно желательно, чтобы его владелец принадлежал к роду, что-то задолжавшему Радзивиллам.
        - Понимаю, ваша светлость. Это не сложно. Проклятые литовские ростовщики опутали долговыми сетями всю Польшу, и я недоумеваю - откуда у них столько золота?
        Их богатство как раз не загадка. Балтские князья за несколько столетий от Миндовга до Витовта захапали колоссальную славянскую территорию и веками жили доходами с неё, жируя, причём не только правящая династия, но и магнаты. Долго и успешно грабили Московскую Русь, пока не пришла расплата… Впрочем, главная попытка реванша с самозванцем на московском престоле ещё впереди, если только в этом мире не наступит иной вариант Смуты.
        Предвкушая интерес в сделке с имуществом Радзивиллов, градоначальник радушно выделил мне гостинные покои в своём доме, войско разбрелось на постой по квартирам. Я наказал платить и не обижать городских обывателей, вызвав прилив крови к роже ванн Граатена, казначея экспедиции, трясущегося по приказу роттердамского пенсионария над каждой монеткой, и откровенное уныние у испанской сборной, воины которой привыкли чувствовать себя в Нидерландах как на оккупированной территории, где захватчикам всё дозволено.
        Выпала честь занять апартаменты, в своё время предоставленные Генриху, в моей бывшей комнате разместились Ногтев с Жозефом, сколько я ни противился низведению витязя до уровня прислуги. Я больше не именовал его напарником даже в мыслях, последнее время «при начальстве» (то есть при мне) больше ошивался дон Альфредо, командующий испанскими наёмниками.
        Жозеф помог мне стянуть сапоги и приволок таз тёплой воды, на чём был отпущен до утра.
        Я растянулся на бывшей королевской постели и предался воспоминаниям.
        Каюсь, мысли об Эльжбете всё реже тревожат душу, даже здесь, в месте первой нашей встречи. Всё же я стал человеком XVI века, в котором мужчинам не свойственно долго носить траур. Уж тем более они не накладывают на себя руки из-за несчастной любви, этот декадентский обычай возникнет гораздо позже, ближе к веку двадцатому.
        Вспомнился визит в Брюссель накануне выезда в Пруссию. Со мной уже двигалось более сотни вооружённых людей, за время жизни в обоих мирах раньше как-то не приходилось командовать воинскими подразделениями. Правда, это всего лишь батальон из двух рот, возглавляют батальон офицеры от старшего лейтенанта до максимум майора, я в прошлой жизни был полковником, в этой - граф, что тоже немало. Но желание похвастать новой военной игрушкой распирало меня как ребёнка, впервые получившего на день рождения электрический паровозик, и я не удержался, помчался в Брабантский дворец.
        - Её королевское высочество инфанта Исабель Клара Евгения! - торжественно сообщила увядшая тётка, ровно это же она говорила в мой первый приезд в Брюссель, будто я способен забыть необычную юную малышку. Таков этикет - особу королевской крови представляют каждый раз заново.
        Несколько запущенный дворец уютнее за эти месяцы не стал, но словно посветлел, когда замужняя девственница впорхнула в залу для приёмов, на этот раз - в светлом кремово-песочном платье, слишком весеннем для конца февраля.
        - Ваше высочество! - я опустился на колено и склонил голову. - А где же его высочество?
        - Вам не хватает моего общества, нужен муж? - задорно прощебетала Исабель, жестом выпроваживая матрону. - Вынуждена вас разочаровать. Дон Альбрехт заявил, что корень всех бед в недостатке или полном отсутствии веры, в слабости нашей Святой Церкви, потому отправился в Рим убеждать папу принять очень важные меры, а моего супруга назначить епископом всех испанских Нидерландов взамен нынешнего, не оправдавшего надежд.
        Что-то изменилось. Осенью она относилась к своей дражайшей половине с должным уважением, хотя бы внешним. Сейчас не скрывает сарказма.
        - Позвольте мне рассказать одну жизненную историю. Некий набожный юноша изумительно пел в хоре мальчиков кафедрального собора города… неважно, какого именно. В один прекрасный день подошёл к нему протестантский пастор и говорит: в нашем храме хор лучше, мы точно так же веруем в Христа, а за каждую службу мальчикам хора даём по серебряной монетке. Приходи, это ведь не грех, Бог - единый… Мальчик год пел в церкви, а потом вернулся в собор. Пастор поймал его и возмущается: что же ты творишь. На что юный певец невозмутимо ответил: вы же сами меня учили, падре, что Бог един, и все мы веруем в Иисуса Христа. Но католики отныне платят по две монеты за службу!
        - Какой меркантильный молодой человек… Конечно, звонкая монета зачастую весит больше, чем неосязаемые духовные ценности. И протестанты - еретики только с точки зрения католиков, себя они считают вполне богобоязненными и правоверными. Альбрехт не может и не хочет понимать очевидных вещей. Боюсь, в Риме он предстанет не в самом выгодном свете.
        - Вы обмолвились, что его высочество мечтает о епископском сане. Но как же обет безбрачия?
        - Это его не смущает, - рассмеялась инфанта и подошла к окну, словно надеясь увидеть в зимнем пейзаже признаки грядущего потепления. - Он заявит папе о необходимости расторгнуть наш брак, потому что он не консумирован.
        - Браво! Воистину претендент на причисление к лику святых, коль удержался от плотских утех, будучи женатым на столь очаровательной принцессе.
        Она резко обернулась. Тяжёлый синий взгляд инфанты ударил словно молотом.
        - Не смейте! Я вправе подтрунивать над мужем, но другие - нет. Вы, совсем седой, пожилой человек, должны иметь хотя бы элементарное чувство такта.
        Вот тебе и приплыли… Тридцати не исполнилось, а уже пожилой. Ну да, практически весь белый, под глазом шрам, по всей роже морщины! Думал, мужественная брутальная потёртость придаёт романтичности в глазах красоток, ан нет - «пожилой человек»… То есть через несколько лет уже старик и в любой момент - покойник. Не жизнь, а мечта!
        - Прошу извинить, ваше высочество. Вечное походное существование огрубляет даже графа.
        Гроза миновала, а я подумал - какое неблагодарное дело пытаться придумать оригинальный комплимент дочери короля.
        - Я попытаюсь забыть эти слова, оскорбительные для моей семьи. Поговорим о деле. Что вам удалось?
        - Многое! Без преувеличения, ваше высочество.
        Теперь можно было рассказать подробнее о сумасбродных планах польской и американской авантюры, они и без того стали известны многим.
        - Настолько невероятно, что из ваших начинаний, быть может, выйдет какой-то толк… Но к чему вы придёте в итоге? - она оставила окно и шагнула ко мне. - Эскадру для плавания за океан вам снарядят голландские купцы, если вы доберётесь живым до этого этапа. Они же получат главный барыш. А что останется моему отцу, Южным Нидерландам? И как, простите за любопытство, задуманное вами сочетается с поручениями герцога Анжуйского и короля Наварры?
        - К моему возвращению из Индии изменится многое, сейчас не берусь загадывать наперёд. Скажу лишь, что когда обрету реальную силу, распоряжусь ей разумным образом, не во вред вам и испанской короне.
        - На пользу испанской короне сохранение за Мадридом Нидерландов. По крайней мере, их южной католической части.
        Повинуясь внезапному порыву, я тоже шагнул вперёд, остановившись на границе, переступать которую было бы уже совсем невежливо.
        - Простите ещё одну дерзость, ваше высочество, но я позволю себе один вопрос. Почему вы уверены, что сохранение земель Фландрии выгодно Мадриду?
        Она разразилась бурной, но несколько стандартной тирадой о величии Испании, огромной чести, оказываемой жителям Провинций в виде права считаться подданными великого Филиппа II, о воле Божьей, ибо Создатель велел самым верным своим слугам - Габсбургам - нести свет истинной католической веры в места, заражённые ересью, тем более еретики размножились и не считают себя вероотступниками.
        Инфанта отбарабанила этот короткий спич, явно заученный наизусть и не ей придуманный, а я не мог понять, насколько Исабель верит официозному словоблудию. Быть может - прячется за слова. Очень осторожно решился возразить.
        - Мы оба с вами - католики, ваше высочество. Так скажите мне, не как принцесса и дочь короля заурядному графу, но как сестра по вере: что есть промысел Божий? Откуда такая уверенность, что Богу угодна ваша власть в Провинциях, коль южане вас не любят, а северяне ненавидят всеми фибрами души. Vox populi vox Dei (голос народа - голос Бога), и если население Фландрии дружно настроено против испанского присутствия, не была ли финансовая несостоятельность испанской казны Божьей карой за гордыню и самонадеянность? Если так, по возвращении из-за океана я не поддержу испанское владычество во Фландрии, потому что против королей и штатгальтеров ещё можно бороться, но против Бога - я пас.
        В потемневших глазах плеснулось смятение. Надеюсь, я озвучил её собственные сомнения. Одно дело, когда подспудно догадываешься сам, и совсем другое, когда слышишь со стороны!
        Исабель ступила вперёд и замерла до неприличия близко - на расстоянии вытянутой руки. Этикет позволяет подходить вплотную к девице или замужней даме только для приглашения к танцу на балу. Или если желание поцеловать становится непреодолимым… Нас что-то влекло друг к другу. Но её, возможно, тянуло ко мне совсем другое желание - впиться коготками в физиономию за то, что разрушил остатки детских иллюзий.
        - Я разузнала про вас, граф, и услышала много подробностей, - она задрала носик и стиснула кулачки в тонких перчатках. Предыдущая моя характеристика прозвучала в её устах как приговор, что же инфанте наболтали в очередной раз? Наверняка ничего хорошего. - У вас отвратительная репутация человека легковесного, бабника и убийцы. Мне сложно представить, что вы натворите, если обретёте реальное влияние… И обещание применить его не во вред испанской короне совсем не успокаивает и не вызывает доверия. Особенно в случае очередной войны с Францией.
        - Мы окажемся по разные стороны, ваше высочество? Сомневаюсь, что война между Францией и Испанией возможна в ближайшие два-три года, обе монархии слишком истощены внутренними неурядицами, чтобы объявить войну соседу. Вот если Провинции объединятся и выступят против вас единым фронтом…
        - …Чему вы фактически способствуете, добывая для них золото! - перебила она.
        - …То я надеюсь употребить всё своё влияние, чтобы конфликт разрешился с минимальной кровью. И для испанцев, и для фландрийцев.
        - Например, убедите нас уйти восвояси. Сдаться. Капитулировать!
        Я почувствовал её горячий выдох, выстреливший в меня вместе с последним словом, и лишь безумным усилием сдержал порыв, чтобы не впиться в её детские порочные губы, исторгавшие обидные обвинения. Распалённая атакой, девочка была воистину прекрасна! А её пылающий синий взор мог расплавить свинец для отливки мушкетных пуль.
        - Давайте не будем загадывать наперёд, ваше высочество. Я только одно знаю наверняка…
        - Что же, граф?
        - Пройдёт всего лишь год или два, вы научитесь повелевать мужчинами так, что они подчинятся вашим желаниям, невзирая на клятвы, верность своему королю, происхождение и прочее. У вас и сейчас неплохо получается. Поверьте, как женщина вы сильнее, чем дочь короля.
        Она рассмеялась.
        - Самый неожиданный комплимент, который можно было услышать от грубоватого вояки из окопов и ловеласа. Уезжайте и возвращайтесь, граф. Если понадобится моё влияние, чтобы удержать вас от дурных поступков, всегда буду рада дать аудиенцию.
        Окончательно похоронив этикет, вояке из окопов позволительно, я снова опустился на колено и поцеловал её детские пальчики через перчатку. А в голове шевельнулась отвратительная мыслишка - если несостоявшийся епископ всё же залезет к ней в кровать, сделаю ещё одну женщину вдовой! Не потому, что сам изнемогаю от томления первым испробовать юное тело, невыносима сама мысль, что мягкотелый слизняк испортит Исабель жизнь.
        Какая разная планида у встреченных мною дам! И Чаторыйский, и Радзивилл, имевшие неосторожность быть женатыми на Эльжбете, оба были крепкими, воинственными. Исабель, по выбору родни, посчастливилось подцепить противоположную крайность.
        Воспоминания, воспоминания… Их вытеснили на второй план впечатления от бала, который устроил нам градоначальник на второй день пребывания в Лодзи. В его особняк слетелась местная шляхта, и она была разочарована от души: моя испанская солдатня ни в коей мере не напоминала блестящий двор Генриха. Я допустил только офицеров и десятских, они, родовитые дворяне до десятого или двадцатого колена, посматривали на провинциальную шляхту с таким превосходством, что удивительно, как это дело не дошло до дуэлей. Голландцы жались кучкой, изобилие воинственного вида панов, практически все - католики, вызывало у них привычный страх, что прозвучит клич: режь еретиков! Прусские легионеры, далёкие от светской жизни, вообще не понимали смысла подобного собрания и удалились сразу же, как городской голова отбарабанил приветственный спич.
        Единственный француз, то есть я, с не известной никому русской начинкой, неизбежно оказался в центре дамского внимания. У доброго десятка вдовых, замужних, молодых девиц и проскочивших брачный возраст одиночек вдруг случайно обнаружились пробелы в списках партнёров по танцам. Чуть полноватая пани, во время мазурки всё норовившая притиснуться поближе, спросила - не тот ли я де Бюсси, арестованный за гнусные посягательства на трактирщицу? Ничего не осталось, кроме как ответить: а здесь есть паненки, рассчитывающие на гнусные посягательства? Может быть, может быть, услышал я в ответ…
        Принесёт ли пользу польский вояж - большой вопрос. Но что в Лодзи скучать не придётся, уже стало ясно.
        Глава 17. Проклятие
        Пан Свидерский слыл большим оригиналом. Он всеми фибрами души поддерживал намерение Радзивиллов расторгнуть Люблинскую унию и отрезать Литву от королевства, потому что теми же самыми фибрами презирал литовцев за веротерпимость и униатство, считая всех к востоку от коронных польских земель дикарями. Страстный католик, он рукоплескал контрреформации и почитал за «высшую расу Европы» только католиков-поляков и французов. Вторых, разумеется, из числа неиспорченных протестантизмом. Я поспешил объявить Ногтева голландцем и католиком, боюсь, русского православного витязя хозяин замка у излучины реки Ясень отнёс бы к быдлу, достойному ночевать разве что в хлеве со свиньями. Павел сдержал смешок и важно кивнул, буркнув что-то неразборчивое нидерландское. От Жозефа, видать, нахватался.
        Оголтелого расиста Свидерского, участника несчётного числа битв с Московией, если верить его россказням - воевать он начал лет сто назад, посоветовал лодзинский бургомистр. Хозяин замка и невеликих земель вокруг него никаких долгов перед Радзивиллами не имел, но с удовольствием предложил за небольшую мзду предоставить мне замок под временную штаб-квартиру. Две сотни мужских глоток обеспечили покупку прошлогодних запасов съестного у крестьян по самой достойной цене. Возможность досадить «пшеклёнтым» (проклятым) литовцам оказалась приятной добавкой.
        А у меня впервые за всё время с Варфоломеевской ночи выдались каникулы. Если не считать вынужденного безделья в подземном застенке Вавеля. Я снарядил две дюжины гонцов с пачками писем к магнатам и прочим владетельным личностям с предложением выкупить у меня права на радзивилловские дворцы - чтобы оттяпать их или хотя бы «кинуть» на сумму долга. Оферты полетели по Польше и по западу Литвы с неторопливой скоростью всадников, не меняющих лошадей. При таких темпах от Лодзи до Варшавы скакать не меньше недели, от Варшавы до Кракова - более двух недель. Каким бы вкусным ни выглядел кусок радзивилловского пирога за пятую часть от стоимости, нужно время, чтобы обдумать, посоветоваться, найти судебного чинушу, способного проверить подлинность бумажек. Да и суммы предполагались солидные, за просто так никто в комоде столько золота-серебра не хранит. В лучшем случае загорать предстояло до середины лета, отъедаться, толстеть и лапать селянок. В худшем… В худшем - нам придётся убираться восвояси, не заработав ни единого злотого, а голландская охрана взбунтуется и доставит меня в Роттердам в цепях как обманщика
и растратчика.
        Всё же хотелось надеяться на лучшее. Как только появятся деньги, о которых оповещена вся Речь Посполитая, то есть ближе к августу, замок превратится в банк, их иногда грабят. Но чтобы штурмовать крепостицу с гарнизоном в две сотни вояк, имеющих пушки, понадобится целая армия… Практически невероятно. Опасность сулила только обратная дорога. Даже голландцы, охраняющие золото для пенсионария и будущих великих дел, не внушали доверия, что уж говорить об испанской шайке! Назначенный мной командующим дон Альфредо только номинально является капитаном испанской сборной, а двоюродные братья де Вильялонги - его офицерами. Братики - из числа подручных антверпенского генерала, на этих благородных идальговских мордах клейма негде ставить. Они больше всех возмущались вычетами из зарплаты на питание и постой, чаще всех скандалили, считая себя вправе вести в Пруссии и в Польше, как в Нидерландах, то есть по-свински. Хуже того, подговаривали других. Какого чёрта я их взял… Но уже поздно что-то менять.
        Замок Свидерского вместил всего человек семьдесят - меня с приближёнными, голландцев и часть пруссаков. Пушки, поднятые на стены, я велел установить на верхнем ярусе стен, между зубцами; бойницы в башнях оказались слишком узкими для кулеврин. Там, в случае нападения, предстояло отбиваться стрелкам из мушкетов.
        Остальных пан расселил в двух ближайших деревушках. Дозорная служба в виде простейших сигнальщиков - с флажками на бревенчатых вышках днём и с фонарями ночью - должна была предупредить о появлении сколько-нибудь многочисленных отрядов. А чтобы моё войско не обленилось и не разложилось, я принялся дрессировать его каждодневно, безжалостно штрафуя на дневное содержание всех отлынивающих или провинившихся.
        Из моей кельи в угловой башне прекрасно просматривалось поле через речку, где дон Альфредо выстраивал фалангу копейщиков, а пруссаки с голландцами пытались её взломать. Павла вызвал к себе. Смолянин ходил последние дни чернее тучи и, как и в прошлые месяцы, предпочитал общество слуги моему.
        - Явился, как приказано, ваша светлость.
        - Пашка! Ты с дуба рухнул. Ладно, когда на людях, мой авторитет поддерживаешь, уважаю. Сейчас-то чего? Только и знаешь, с Жозефкой на пару бельё полоскать. Скоро такой же бабой станешь, как и это недоразумение.
        Я сел на диванчик. Он, шкаф, стол, узкая койка да пара кресел составляли всё убранство апартаментов, белёные стены не были задрапированы ничем. В кубки хлынуло привозное вино - на юге Польши виноград вызревает, у Лодзи, как я слышал, не очень.
        Павел сел в кресло - неловко, бочком. Похоже, одной ягодицей.
        - Уехать мне надо… Только вот… Вас как оставить? - он замялся, потом выпалил одним духом: - С Жозефой уехать. Понесла она.
        Он растерянно умолк, увидев, что меня разобрал смех. А ржал я, вспомнив одну давнюю историю.
        В нашем парижском дипкорпусе был Славик-меломан, сыночек большого папеньки, упакованный по высшему разряду, МГИМО, магистратура в Великобритании, все дела. Он ежемесячно спускал больше тысячи евро на какие-то проводочки, радиолампы, виниловые пластинки, что-то постоянно менял или перекручивал в своей хай-энд системе, потом непременно зазывал к себе в квартиру послушать, как божественно зазвучали его железки. Уверял, что кабель от усилителя к колонке за семьсот евро даёт лучшую прозрачность звука, чем дешёвка за шестьсот. И что он, Славик, улавливает, насколько меняется звук, если вытащить из розетки вилку питания и воткнуть её в другую розетку. Как-то раз меломан оседлал любимого конька, разлился соловьём, а Боря из консульства незаметно отцепил провод с одной из колонок. Наш «золотоухий» не услышал разницы!
        Вот и я, мудрец, проживший в двух мирах более полувека, глубокий знаток человеческих душ, за полгода девку от парня не отличил…
        - Не обращай внимая. Это я о своём. Хочешь её в Антверпен вернуть?
        Как порядочный. Попользовался - положи на место. Но я недооценил совестливость витязя.
        - Не-е-е. Нельзя туда. Позором считается. Родители не примут брюхатую.
        - А отправить неизвестно куда и неизвестно с кем юную дочь - не позор?
        - Её испанский солдат хотел ссильничать. Пьяный был, оттащили. Вот, на север, от греха подальше… - Павел замялся. - Мне она сама предложила. Говорит - добрый я.
        Вот такая католическая скромница! Выбрала мужика покрупнее и пригрелась. А Пашка уши развесил… Я мысленно оборвал свои циничные рассуждения, во многом продиктованные нравами другой эпохи, где французские военные не шпагой размахивают, а бомбят с самолётов беззащитные города. Здесь всё иначе! Порой у меня «сбивается настройка», хоть и живу здесь пять лет.
        - Так что ты решил?
        - Венчаться надо. Пока не родила.
        - Хоть завтра. Скачем в Лодзь, там наверняка сыщется униатская церковь.
        Ногтев, в делах церковных довольно равнодушный, на сей раз взвился как ужаленный.
        - К униатам?! Ни в жисть… В Литве, наверно, православные ещё остались. Да и Жозефу надо окрестить. Иначе мои не примут.
        - Стало быть, Смоленск. А потом? Вернёшься? - поддавшись необъяснимому порыву, я ступил вперёд и обнял будущего отца, оставшегося на ногах после возмущения на религиозной почве. - Понимаю теперь, отчего ты отстранённый был. Сначала с Жозефой миловался, потом думал о нашем расставании, - я чуть отстранился и посмотрел в упор, глаза в глаза. - Ты же сколько раз мне жизнь спасал, спину прикрывал! Не предавал, как Шико и другие французы. С тобой я сам себя русским чувствую.
        Курносый нос богатыря потешно шморгнул. Сцена, конечно, трогательная, но неужели бравый воевода всхлипывает?
        - Не вернусь я, Луи. Война за Ливонию снова началась. Вон, слышал? Шведы наших теснят. Не дай бог, они или Литва проклятая насядут на Смоленск, а я здесь?
        В известной мне истории до героической обороны Смоленска под командованием Шеина остаётся ещё много-много лет, Паша изрядно состарится. Но я уж ни за что не поручусь.
        - Дать тебе пару немцев в охрану? Это два года назад, когда мы с тобой на русскую границу катались, ничто о войне не говорило. А сейчас?
        - Сейчас я за поляка сойду. Литовец с востока точно не отличит.
        Тут конспиратор прав. И молчаливая иноземная баба в положении никого не насторожит. А я-то думал, отчего Жозеф, раньше в талии ремешком перетянутый, расхаживает теперь в балахоне без пояса… Ну да, так живот не заметен.
        - Тогда не медли, брат. Вот сейчас и запрягай. Мне ты без надобности, пока денег нет. Разве что Свидерского в карты пощипать. - Пашка при упоминании о баталии за столом радостно осклабился. - А через пару месяцев поздно будет её куда-то везти. Пусть уж русский человек на Руси родится, верно? Давай за нового смоленского воеводу, коль пацан родится, наливай!
        Насладиться действом «хорошо сидим» нам не позволили. По двери грохнуло (это вежливый стук в дверь в прусском исполнении), в келью ввалился потный ландскнехт и прогавкал, что герр Альфредо вызывает герра графа, потому как испанцы с голландцами сцепились не на шутку, и скоро кому-то из герров наступит аллес капут.
        Даже шляпу не схватив, я побежал вниз и едва не поломал ноги на крутой винтовой лестнице, больше предназначенной для обороны, а не для ходьбы. Успел в самый разгар свары.
        Лейтенант Фернандо де Вильялонги, подбадривая воплями десятку своих людей, теснил девятерых голландцев, один из Роттердама валялся на траве, зажимая рукой рану. Звон клинков, топот ног, тяжкое хрипение и воинственные крики, зачастую перемежаемые с криками досады и боли, лучше любых слов свидетельствовали - прусский вестовой потревожил меня не зря.
        - А ну, прекратить! Прекратить, кому я сказал!
        В мою сторону повернулась всего пара бледных голландских лиц. Похоже, де Вильялонги выдернул на сабельный бой роттердамских стрелков и одолевал их в схватке десять на десять, остальные испанцы окружили дерущихся и не позволяли другим вмешиваться. Ну, мне приказы зарвавшегося лейтенантика до одного места… Жаль, пистолет не прихватил.
        Не обнажая шпагу, я подсечкой сбил с ног одного из «боевого охранения» испанской драчливой десятки, сверху на него швырнул дуэлянта, прооравшего грязное ругательство. Увидев, кого назвал сыном осла и шлюхи, наглец примолк, но не извинился. Та-ак, зачтётся.
        Через два лежащих тела перелетело третье - вмешался Павел, выбежавший следом. Чёрт подери, как же без него обойдусь? Но пока со мной - помогай!
        К миротворчеству присоединился дон Альфредо. Через минуту испанцы и голландцы, у вторых прибавился ещё один тяжелораненый, стояли друг напротив друга, опустив сабли. Их совместное дыхание, наверно, раскрутило бы лопасти ветряной мельницы.
        - Лейтенант Вильялонги, ко мне! Бегом! - я умышленно опустил его дворянскую приставку «де». Это в Испании он дворянин, пусть даже сын гранда, здесь мне плевать! Он - только помеха, навязанная в Антверпене, а помехи нужно устранять. - Какого дьявола ты тут развёл?!
        - Исполняю ваше приказание, сеньор Бюсси. Тренирую этих жирных свиней, чтобы хоть самую малость за себя постоять смогли.
        Он тоже проигнорировал «де», чем переполнил чашу терпения окончательно.
        - Они - стрелки! Сабля - не их основное оружие. Ты, собачий сын, решил их поубивать! А ну - в стойку, покажи, что умеешь фехтовать не только против мушкетчиков!
        Кровь кинулась ему в физиономию. Фернандо оскалился, показав отменные белые зубы - такие выбивать жалко, упокою его аккуратно. Ростом он вышел с меня, очень высокий по местным меркам, и сабля у гада была длиннее моей шпаги.
        Я скинул камзол на руки Павлу. Далеко за его спиной мелькнула рожица Жозефа… Тьфу, Жозефины. Этого не хватало, сейчас начнётся самое подходящее зрелище для беременной. Впрочем, пусть Ногтев сам о ней заботится.
        - Я - настоящий кабальеро, младший сын андалузского маркиза, - лейтенант отвёл саблю назад для размаха. - Моему роду больше четырёхсот лет! А вы всего полтора года назад купили свой титул.
        - Сам купил, заметь. А ты лишь гордишься давно сгнившими предками.
        Зубастик упрямо мотнул курчавой шевелюрой цвета воронова крыла.
        - Готовься умереть, граф. Мы сами вытряхнем всё из твоего голландского толстосума и уедем из проклятой Польши.
        Ван Роотен, который в таких случаях непременно отирался где-то поблизости, наверняка впал в транс от ужаса. Он жалованье нашим наёмникам выдавал так, что будто отрезал куски собственного мяса. Еврейские ростовщики рядом с ним - сама щедрость. А тут отдать испанским наёмникам походную казну, всю и разом… Голландец умом тронется или умрёт!
        Распалив лейтенанта оскорблением, но не дав ему как следует отдохнуть после рубки с роттердамской гвардией, я начал бой. Тот охотно кинулся навстречу с воплем «Сантьяго!», что означает «С нами святой Иаков!» и замещает русское «ура».
        У меня с собой только лёгкая шпага-бретта, драться ей против сабли не стоило бы, но у меня постепенно входит в привычку. Клинки у испанцев прямые, тонкие, скорее напоминают даже не саблю, а узкий длинный меч, похожий на боевую рапиру. Оружие отменного качества, а у знатного дворянина - наверняка из лучшей толедской стали.
        Первый натиск лейтенанта я отбил легко. Он всё-таки немного устал до моего появления. Несколько раз его клинок достал до чаши на гарде моей шпаги - кисть слегка онемела от тяжёлых ударов. Пришлось разорвать дистанцию и крутнуть рукоять, разминая руку.
        Полторы сотни мужиков образовали круг с десяток шагов в поперечнике. Я со всей тщательностью старался не налететь спиной на испанских болельщиков - получить там кинжалом в почку проще простого. Де Вильялонги сторонился голландцев. Скованные в движениях, мы топтались почти на месте, что давало преимущество поединщику с более тяжёлой железякой.
        Над кружком висело молчание. Я слышал только звон металла, топот ног, тяжелое собственное дыхание и сипение лейтенанта. Чувствуя себя в более выгодном положении, он снова кинулся в атаку!
        Я уклонился от мощного удара сверху и поднырнул, чиркнув остриём шпаги ему по бедру. Тем самым опасно приблизился к испанцам и, не глядя на них, на одном только инстинкте самосохранения отпрянул в сторону.
        Там, где полсекунды назад находилась моя голова, свистнул громадный крейгмессер, такой разрубил бы до причинного места. Не пытаясь наказать покушавшегося, я опрометью кинулся наружу из круга, прокричав голландцам: не встревать! В настоящем бою часто бьют в спину, надо быть готовым.
        Отличная тренировка! Но сейчас, если сказать «конец упражнениям» или просто бросить бретту - убьют. Фактически возник стихийный бунт, дон Альфредо проморгал его ростки. И я не подозревал, что вычеты из жалованья да однообразие пребывания в гостях у пана Свидерского так взбаламутят испанцев. В Нидерландах им не платили годами, вояки жили в натуральном хлеву - и ничего, терпели.
        Бунт можно усмирить только кровью, иного рецепта не придумано. А кровопускание должен учинить вожак мятежной стаи, против которого и поднято восстание.
        Я отбежал к деревянной постройке, какому-то сараю, и обернулся. Количество желающих «потренироваться» явно превзошло ожидания - их набралось около десятка. Ну да, та самая орава, что под предводительством лейтенанта дралась перед моим появлением. Белозубый хромал позади своих, зажимая бедро ладонью, из-под которой кровь хлестала потоком. Идиот, там же артерия, если тотчас не зашить… Ладно, пора задуматься о своих проблемах.
        Окружают. Не спешат. Впереди сержант, заместитель Вильялонги, с длиннющим крейгмессером, сжимает рукоять двумя руками, похоже, это он пробовал порешить меня минуту назад. У него за спиной вижу фигуру Павла, тот приготовил неизменные метательные звёзды. Машу рукой ему - не смей. Если спасение придёт от воеводы, а он потом уедет, шакалы набросятся вновь… Сам должен выкрутиться, любой ценой! Лучше всего - ценой испанской крови.
        У самого сарая роняю бесполезную шпагу, дав себе зарок - с завтрашнего дня ношу только боевую. Если завтра для меня наступит. Хватаю длинную жердину и раскручиваю её над головой. Испанцы ошарашены: граф бросил благородную шпагу и схватился за совершенно крестьянский инвентарь!
        Долго изумляться им не пришлось. Бросок в сторону, и жердина врезалась в крайнего нападавшего, громко ударив по шлему. Я подхватил его меч и бегом устремился за спины испанцев. Как и следовало ожидать, они кинулись преследовать.
        Ребята крепкие, но бежать в кирасах и шлемах гораздо труднее, чем в сорочке и с непокрытой головой. Удалось оторваться.
        Испанцы, оставшиеся зрителями, громко подбадривали своих воплями «Сантьяго!» и выкрикивали имена моих врагов.
        Когда наша ватага протопала мимо кучки голландцев, где среди суровых военных лиц затерялась щекастая мордочка ван Роотена, сзади послышался лязг. Я обернулся и увидел, что самый резвый преследователь споткнулся, не исключено - о чью-то ногу. Мгновения хватило, чтобы пырнуть его под шлем и возобновить бегство. Лейтенант, ушибленный жердью и этот последний - итого трое вышло из строя, значит, меня гоняет ещё семёрка мерзавцев… Много! Кончать с ними нужно оптом.
        Выписав дугу, я вновь устремился к сараю, где нашлась столь подходящая жердина. Бывший обладатель моего меча снял шлем и сидел, привалившись спиной к лестнице на чердак, поглаживая пострадавшую голову. Продолжить занятие ему было бы неудобно - голова, отделённая от тела, покатилась по траве. Не по злобе его ударил, просто не хотел оставлять недобитыша, способного очухаться и кинуться в драку.
        Ветхая деревянная лестница заскрипела под весом моего тела. Испанцы сгрудились у подножия, свирепо хохоча, их жертва сама залезла в западню. Не сговариваясь, они ринулись вверх по ступеням. Хорошо, что не вздумали поджечь сарай!
        Я отразил выпад самого шустрого, и, подпрыгнув, ударил его сапогом в грудь, сам чуть не сверзившись с высоты второго этажа. Испанец с проклятиями опрокинулся на следующего, вызвав эффект домино.
        Так, теперь лишь бы выдержали мои кавалерийские шоссы, укреплённые в промежности вставкой из кожи! Словно шаловливый первоклассник, я оседлал неровные перила и скользнул вниз, зашипев от боли, когда сучок шваркнул меня по седалищу. Приземлился ногами на шлем испанца, одного из двоих, не полезших на лестницу, и быстро расправился со вторым. Осталось разобраться с упавшими со ступенек. Бил на поражение - в горло под ремешок шлема, в щель между шлемом и панцирем, снизу под кирасу в живот и в пах.
        В живых остался один лишь Фернандо де Вильялонги из числа рискнувших со мной потягаться. Он опустился на землю, лицо было белее зубов. Кровь из раны уже не фонтанировала, а вытекала слабеющими толчками.
        - Как здоровье, сын гранда? Скоро выполнишь свою миссию - соединишься на том свете с великими предками.
        - Будь ты проклят, де Бюсси!
        Сколько раз я уже слышал эти слова? Преимущественно от людей, испускавших последний вздох. И ничего, живу себе… «пшеклёнтый».
        Глава 18. Нашествие
        Испанская часть моего воинства, самая бузотёрская, унялась. Я их выстроил и сообщил: казна экспедиции понесла убыток, оплатив путешествие из Нидерландов десятка бездарей, сдохших при попытке бунта. Стало быть, расход ляжет на плечи дона Альфредо и остальных восьмидесяти девяти. Я оценил радостную ухмылку ван Роотена, но тут же разочаровал его, пообещав покрыть убытки из грядущего приза, а не забирая золото прямо сейчас. Хватит того, что в казну вернулись все эскудо, найденные на телах и в вещах погибших - не так уж мало.
        Уехал Павел. С ним и с беременным слугой я даже особо не прощался. Время такое, что, расстаёшься с друзьями на время, но, скорее всего, это навсегда. К ушлой антверпенской барышне никаких тёплых чувств у меня не появилось, хоть обстиран, заштопан и ухожен я был лучше, чем за всё время пребывания в XVI веке. В принципе, она не сделала мне ничего плохого. Впрочем, сделала - увела Ногтева в самое неподходящее время.
        Дон Альфредо из кожи вон лез, стремясь показать свою преданность. Он уверял в бдительности на случай следующего недовольства, но меня беспокоил другой брюссельский лейтенант - Хуан де Вильялонги, кузен покойника. Когда убивали его родственника, даже пальцем не пошевельнул, не помог перетянуть рану, из чего несложно догадаться: между двоюродными братьями пробежала чёрная кошка. Ранее также преисполненный претензий относительно условий расквартирования и жалованья, испанский дворянин заткнулся и усердно тренировался наравне с другими. Но веры предавшему человека своего клана нет никакой, меня предаст с ещё большей лёгкостью.
        Минул июнь, месяц охоты. Пан Свидерский, словно нечувствительный к своему возрасту, носился с нами по окрестным лесам, где добывали косуль, а однажды молодого кабана. Малые размеры замка не позволяли устраивать балы и светские приёмы, я откликался на приглашения, где мелкопоместные шляхтичи гордо крутили усы, а маменьки подсовывали мне паненок на выданье, узнав о неженатости французского графа с владениями в Анжу. Но любовнику королевы, которого обещала ждать настоящая, хоть и замужняя принцесса, сватовство к польским кобетам вряд ли было уместно.
        Польза от светской жизни получилась единственная. Страдая пристрастием к круглым цифрам, я восстановил численность своей маленькой армии после десяти смертей и отъезда Ногтева, рекрутировав одиннадцать безземельных панов. По крайней мере, польскими кавалерийскими саблями - кончарами - они владели вполне удовлетворительно, я заставил их упражняться с пиками в испанском строю.
        К июлю эти воинские ухищрения мне самому казались излишеством - с кем тут воевать? По слухам, король Стефан Баторий объявил (или собрался объявить) посполитое рушение, Сейм вроде как поддержал, искатели ратной славы стекались к нему в Гродно, в противоположную от Лодзи сторону Речи Посполитой.
        Стали приходить письма от многих, заинтересовавшихся бумагами Радзивиллов. Их были готовы выкупать, удостоверившись в подлинности, вот только просили обождать, потому что с деньгами прямо сейчас трудно… Я ждал. А восемнадцатого июля на роняющем пену коне прискакал человек от бургомистра и сообщил: к замку Свидерского двигается целая армия. Сколько - неясно. Возможно, литвины!
        Я радостно потирал руки. Чем больше людей в охранении, тем больше золота везут! Но на всякий случай стянул своих к замку поближе, разместив в шатрах, и насел на скрягу ван Роотена срочно закупать провиант. Если не сгодится для осады, пойдёт на пир в честь гостей или на обратную дорогу. В замок поползли телеги с мукой, бочки с солониной, овёс для лошадей. Поспевал новый урожай, крестьяне охотно продавали остатки прошлогоднего… Пока ожидаемое войско не подтянулось к замку, и его фуражиры просто не вытрясли остатки.
        А я из главной башни увидел штандарт с гербом Радзивиллов. Именно такой герб красовался на чёрной дверце кареты, когда вёз Эльжбету в Литву. Пшеклёнтый радзивилловский знак!
        Сиротка восседал на массивном гнедом коне, годившемся для рыцаря в полном доспехе. Даже с замковой стены было хорошо заметно, что мой главный недоброжелатель растолстел и обрюзг за истекшие три года с нашей последней встречи.
        Он оглядел поднятый мост через ров с водой, соединённый с руслом реки. Понятно, что в военном отношении это ухищрение устарело лет на сто. За строем конных виднелись пушки, судя по всему - намного крупнее наших кулеврин. Разобьют ворота, расковыряют стены. Потом литовцы бросят мостки через ров и окажутся под стенами, у самых больших разрушений. Дальше - проще, если у осаждающих хотя бы раза в два больше людей, чем у обороняющихся. Это очевидно и для меня, и для Сиротки.
        Очевидно также, что штурм не обойдётся без потерь. А проливать шляхетскую кровь в тылу, когда круль посполитый ввязался в войну с Московией, не слишком хорошо. Наверняка ушлый магнат попробует выкрутиться из ситуации иначе.
        - Литовское отродье! - проскрежетал пан Свидерский. - Верьте, ваша светлость, поляки на вашей стороне!
        - Премного обязан.
        Премного, но не слишком много: сам владелец замка, далёкий от лучшей формы, полдюжины его челяди, пара сыновей, тоже не слишком юных, да одиннадцать нанятых мной шляхтичей. Сколько времени сохранится их верность? Радзивилл вполне способен на осаду, тем самым не только удержит меня в затруднительном положении, но и не даст проехать к замку покупателям ценных бумаг! То есть обрекает миссию на провал. Нет, так не пойдёт.
        Он что-то скомандовал и развернул тяжеловоза, ускакав в тыл. Через полчаса через стену перелетела тупоконечная стрела с привязанным куском бумаги, на котором было начертано приглашение на переговоры в его лагерь. Я ответил согласием, но с условием - под стенами замка, выхожу один, он тоже и без охраны.
        Магнат приехал ближе к вечеру. Я приказал опустить мост и, раздав распоряжения на случай неожиданностей, двинулся к своему давнему врагу.
        Тот дожидался верхом.
        - Будете разговаривать со мной сверху вниз?
        - Оставьте издевательский тон, граф, - литовец осадил коня, с любопытством ко мне потянувшегося. - Просили же - приехать одному, так помогите спуститься.
        Я облапал человека, бросившего меня в заточение и обманом выдавшего любимую женщину за своего родственника. Сиротка опёрся на одну ногу, рукой уцепившись за стремя для поддержки.
        - Подагра?
        - Подагра, пся крев! Вы помните…
        - Я всё помню, ясновельможный. Излагайте. Или отдавайте сразу пятую части стоимости ваших имений, разойдёмся миром.
        - Узнаю де Бюсси. Не сдаётся, даже прижатый к стене. Наглый настолько, что прибрал к рукам имущество женщины, полученное от убитого супруга, и набрался дерзости заявиться в Польшу, чтобы требовать! Клянусь Пресвятой Девой Марией, мы с вами чудесно поладили бы, окажись вы на нашей стороне.
        Я ненавидел и ненавижу его. Но отдаю должное. Если сравнивать с Генрихом Валуа или даже его братом Франсуа, Радзивилл Сиротка - куда меньшее зло в качестве сюзерена. Но жизнь завела нас по разные окопы, как только он затеял интригу с Эльжбетой. Бесповоротно.
        Магнат стащил с головы зелёную шапку и провёл рукой по редеющим влажным волосам. Припекало, я не снял шляпу, не желая демонстрировать слабость.
        - Превосходно. Значит, мне не нужно оправдываться перед вами в методах.
        - Методы… - литвин покачал головой, словно удивляясь моей наивности. - Года полтора назад… Да, позапрошлой зимой это было. Приезжали монахи с копиями этих бумаг и уехали ни с чем, осыпая меня проклятиями вплоть до обещания отлучить от церкви. Вы привели сотню или две испанских голодранцев, обманули несчастного, выжившего из ума пана Свидерского и думаете чего-то добиться? Граф, это же просто глупо.
        - Позвольте усомниться, пан Радзивилл. Зачем вы тогда пригнали столько всадников и артиллерии?
        - Потому что вы причиняете мне беспокойство. Потому что наш Полоцк у московской орды, а я вынужден время тратить, вместо того чтобы вернуть его Литве!
        - Стало быть, претензии, скажем, пана Потоцкого, Замойского или Ходкевича будут восприниматься чем-то большим, нежели простое беспокойство, если замок в Несвиже по этим бумагам перейдёт в их собственность?
        - Несвижского дворца нет в наследстве Эльжбеты Радзивилл!
        - Знаю. Проверил вашу осведомлённость. Но есть другие, тоже очень ценные. И с вступления вдовы в наследство с этих владений получены доходы. Они теперь мои. И продаются за пятую часть цены. Сами не хотите приобрести?
        - Сто тысяч злотых! - он увидел мою ухмылку и поперхнулся от гнева. - Сто тысяч, пан де Бюсси, и ни гроша больше. Или пушки камня на камне не оставят!
        - Пушки сильны, спорить не буду. Особенно против деревянных надстроек на стенах. Но у вас их всего восемь! До зимы будем загорать? Боюсь, польская шляхта возразит против столь вызывающей литовской выходки на западе королевства. По той же причине долгая осада невозможна. Провизией я запасся, вода в замке есть. Ваше предложение заманчиво, но не годится. Злотый - это тридцать грошей, очень маленьких серебряных монеток. Сто тысяч - не пятая и даже не десятая часть стоимости радзивилловского наследства. Назовите реальную цифру, тогда будет разговор. Пока же разрешите откланяться.
        Сесть на коня Сиротке я не помог, наблюдая за бесплодными попытками охающего от боли толстяка вскарабкаться в седло. Наконец, устав от собственной беспомощности, Радзивилл криками подозвал своих. Я не стал пенять на нарушение условий переговоров и направился внутрь крепости, за мной поднялся мост, грохнула опускаемая толстая решётка.
        К сумеркам в сотне шагов от стен крепости развернулись пушки.
        - Ядра раза в три больше наших. Вижу, подвозят ещё две осадных мортиры. Прикажете начать первыми? - дон Альфредо привёз из Западной Европы медную зрительную трубу дурного качества, но лучше чем ничего. Сейчас он осматривал через неё литовские приготовления.
        Наши пукалки, поднятые в башни, гораздо слабее. Но высота артиллерийских позиций даёт перевес… Нельзя стрелять! Пусть литовцы первыми начнут.
        - Ждём. И тотчас отвечаем. Залп из мушкетов. Отгоните их - слишком смело топчутся под стенами. Хотя… Я сам.
        В надежде, что Сиротка покажется, чтобы увидеть результаты артподготовки, и попадёт в прицел мушкета, я выбрался на крепостные зубцы. С такой высоты можно пулять на несколько сотен шагов, вот попадать… Мои мысли были прерваны вспышками, через секунду донёсся грохот, а потом ядра замолотили по стене, камни вздрогнули под ногами. Замок - слишком большая мишень, трудно промазать даже с первой попытки.
        Заговорили кулеврины, прицелился и я, щёлкнув кремневым замком… Разрядив мушкет, кинул его поляку Свидерского, схватился за второй.
        Литвины отпрянули назад, кроме пушкарей. И хотя наши ядра падали очень близко, заметного урона они не нанесли.
        Стреляли в нас очень медленно. Я обратил внимание, что канониры увеличивают угол возвышения. Скоро ядро ударило в башню всего в паре шагов от моей позиции, каменная крошка больно вонзилась в щёку. Следующее ядро упало внутрь стен - во внутренний двор крепостного четырёхугольника, оттуда послышались крики.
        Куда-то попали и наши, пушечная перебранка завершилась с наступлением темноты. Я спустился вниз.
        - Дон Альфредо! Доложите о потерях.
        - Двое раненых, ваша светлость! - испанец впервые командовал боем в моей армии и был горд, что поначалу справился неплохо. - Есть печальная новость, сеньор. Одно из ядер зацепило вашу кобылу.
        - Что-о?! - я кинулся к коновязи, понимая, что ничего изменить не могу, внутри крепостных стен теснота, двести лошадей стоят очень плотно, любое попадание чревато…
        Матильда лежала на боку и всхлипывала. Каменное крошево пробило ей рёбра, вызвав кровотечение. Кровь хлестала бедняжке и внутрь, потому что красная пена пузырилась на губах.
        Почему-то морда Матильды, освещённая факелами, расплылась у меня перед глазами, и я почувствовал, что плачу. Упал перед ней на колени и воткнулся лицом в чёрную, так вкусно пахнущую гриву… Лошадь захрипела, засучила ногами, потом издала звук, похожий на плач. Боже, как ей, наверно, больно!
        Я рыдал уже в голос. Все годы она была со мной. Дождалась каким-то чудом, пока хозяин гнил в Вавеле. Столько раз вывозила из передряги… Теперь, когда уехал Паша, оставалась единственным близким мне существом в этом мире, не человеком, конечно, но своим, родным… А сейчас умирает, мучается, уходит, и я ничего, абсолютно ничего не могу поделать! Разве что прервать мучения.
        Поднявшись с лошадиного тела, подумал, что в ближайшие дни не притронусь к мясу. Такова проза жизни - повар пустит мою подругу в котёл, и нет никаких причин воспрепятствовать. Но я не могу есть Матильду!
        - Капитан! Ко мне!
        Дон Альфредо крутился рядом, он с неодобрением услышал приказ о вылазке.
        - Враг обычно ожидает вылазку в первую же ночь, пока осаждённые не истощены и в полном составе.
        - Мне нужно два человека, самых проверенных. Умеющих плавать. Вылазка будет такая, что литовцам и в голову не придёт к ней готовиться.
        Ночь, моя союзница, выдалась безлунная. Мы переправились на противоположный берег Ясеня, час брели вверх по течению, снова переплыли реку и тихо зашли к литовскому лагерю с тыла. Я прихватил только кинжал, метательные звёзды и кожаный мешочек с огнивом, туго перевязанный, чтоб не попала вода. Часовых сняли тихо. А когда из пропоротого мешочка с порохом просыпалась дорожка, и на конце её вспыхнул огонёк, мы понеслись к ближайшему леску, практически не скрываясь, сейчас будет не до нас…
        …Моргнула зарница, в спины ударила тугая волна. Уши заложило грохотом. Полагаю, если кто-то оказался между нами и телегой с запасами пороха, ему пришлось ещё хуже. Во всяком случае, не преследовал никто.
        Утром с высоты стен я рассмотрел большое чёрное пятно, где стояла та телега. Литвины отпевали и хоронили погибших, явно больше, чем мы прирезали часовых.
        - Как вы полагаете, они не передумают умирать ради денег?
        - Вряд ли, - пожал панцирными плечами пан Свидерский. - Раньше дело было в серебре, сейчас пролилась кровь. Ждём приступа! Я им покажу…
        Приступы были, но вялые, больше напоминавшие разведку боем. Мы раз решились на классическую ночную вылазку - распахнули ворота и в верховом строю накинулись на литовский лагерь, быстро ретировавшись под защиту стен, да ещё разок я сплавал на противоположный берег, пока враг не выставил там пост.
        Прошла неделя, и установилось невыгодное мне статус-кво. Сиротка, лишённый пороха для пушек, не мог взять замок штурмом, я не намеревался здесь зимовать.
        А потом дон Альфредо принёс мне прокламацию, переброшенную через стену. Судя по всему, таких эпистолей к нам попало несколько, и что солдаты не принесли другие - это дурной знак. Сиротка пообещал раздать защитникам крепости сто пятьдесят тысяч злотых на всех при условии открыть ворота и выдать ему графа де Бюсси - целиком или порубленного на кусочки.
        - Для де Вильялонги и его пары дружков самое подходящее предложение, - со вздохом признал мой самый доверенный офицер, и я не мог с ним не согласиться. - Но заточить его в подвальный каземат на одном лишь подозрении не могу - взбунтуются.
        - Следи за ним в оба. А при случае столкни в спину со стены.
        Зря я это приказал. У дона Альфредо свои понятия о чести.
        Но пока зреет заговор, я в ежеминутной опасности. Воткнуть кинжал в затылок или даже подбросить отраву в еду и питьё могут в любой момент. Отныне придётся ходить по крепости, оглядываясь даже на собственную тень.
        Глава 19. Посполитое величество
        В нервном ожидании прошла неделя, начались августовские дожди. Подозрительный испанский лейтенант не только не ударил в спину, но даже выдал одного из солдат, подобное замышлявших. Правда, то был голландец. Закованный в кандалы, он был брошен в клетку до конца кампании.
        А к концу недели я выполз на башню и не поверил своим глазам - Радзивиллу шло подкрепление! Как минимум столько же сабель, сколько и у него. Нет, много больше…
        Мои совсем упали духом, пока дон Альфредо не разглядел всадника со штандартом в руке и тот штандарт был королевский.
        К нам пожаловал сам круль Посполитый - Стефан Баторий! Подобного я точно не предполагал. Мне и надеть-то на королевский приём нечего.
        Мы выехали из замка втроём - я с Альфредо, как воюющая сторона, и пан Свидерский, как владелец недвижимости. Литовцы даже не подумали нас обстрелять, явно обескураженные не в меньшей степени. Пегая в яблоках лошадёнка даже в подмётки… пардон, в подковы не годилась Матильде. Но не идти же пешком к королю!
        Его шатёр, только что поставленный, быстро набух от дождевой влаги. Венгерский король Польши занял большое кресло, символизирующее походный трон. Кроме двух венгров-охранников с дюссаками наголо (короткими палашами) подле короля присутствовал секретарь, а напротив монарха со склонённой головой оправдывался Сиротка.
        Я опустился на колено, обмакнув шоссы в сырость. Рядом присели мои спутники.
        - Вы и есть тот самый авантюрист де Бюсси? - король говорил на латыни, мне пришлось изрядно напрячься, этот язык я редко где слышал вне богослужений.
        - У меня есть и другие титулы, ваше величество. К сожалению, «авантюрист» - самый подходящий.
        Хитрые чёрные глазки короля оценивающе прищурились. Он погладил очень короткую бородку, такую же скромную скобочку, как у меня.
        - Оставьте нас!
        Сиротка глянул в мою сторону осуждающе, он наверняка желал преподнести историю нашего общения в ином свете, но вынужден был подчиниться. Убрались и двое моих сопровождающих.
        - Поднимитесь с колена.
        И то слава богу. Присесть, конечно, не пригласит. Ординарному графу сидеть в присутствии монаршей особы не по чину, если только граф не состоит в королевской свите и не делит с ним трапезу либо игру в карты.
        - Да, ваше величество.
        - Вы служили прежнему королю Польши - Хенрику Валезы. Отчего он так быстро покинул престол?
        - Спешил занять французский трон, а два совмещать не мог никак. Позвольте мне такую дерзость: считаю его плохим королём и Франции, и Речи Посполитой.
        - С вами многие согласятся. Он вверг Францию в религиозные войны?
        - Точнее, не прекратил их, имея полную возможность. Я служу брату короля, сражавшемуся против него. И готовому вновь взяться за оружие, если начнётся новая гугенотская война.
        - Вот мы и добрались до главного. Для войны нужны деньги. Деньги есть у Радзивиллов. Добром они их вам не отдают, готовы пушками разнести польский замок.
        - Вы правы, ваше величество.
        - Я часто бываю прав. Шандор! Приготовь перо и бумагу. На каких же условиях вы предлагаете сделку?
        Краткий пересказ сущности моих претензий вызвал у короля усмешку.
        - Авантюристам чаще везёт, чем обычным людям. Считайте, что сегодня ещё раз повезло. Литовцы снимут осаду. Но скажите мне… - он внезапно сменил тему. - Сколько вы платите прусским наёмникам?
        - Полтора эскудо в день, ваше величество. Два испанцам. С голландцами расчёт идёт мимо меня.
        Он пересчитал золото в цену серебряных польских монет, и усмешка начисто пропала с его лица.
        - Вот как подорожало в Европе человеческое мясо… Не беда! Радзивиллы покроют расходы. Знайте же, граф, в предстоящем походе в Ливонию я рассчитываю на наёмников. Шляхте с её посполитым рушеннем доверяю всё меньше и меньше. Только мне назвали меньшие суммы.
        Невозможно было поверить сказанному далее, а король продолжал говорить. Он предлагал выкупить у меня все бумаги оптом! Но не за пятую, а десятую часть. Чуть поторговавшись для приличия, я согласился.
        Но что же получается, выдоенные из Сиротки деньги Стефан Баторий потратит на армию, которой предстоит воевать с русскими войсками за Полоцк и Ливонию! А я, выходит, помог вражескому королю шантажировать магната.
        С другой стороны, из курса истории известно, что наёмники Батория выбили русских на прежние рубежи. То есть деньги и армию он найдёт в любом случае. Разве что всадить ему звёздочку в глаз…
        Нет, не поможет. У Русского царства впереди ещё Годуновы и «царь Васька», если даже не произойдёт чего хуже в этом варианте действительности. Москве бы исконные, ближние земли удержать, не зарясь пока на литовские и шведские. Рано!
        Или я всё же совершаю предательство? Пусть не Родины, её аналога в альтернативном мире…
        - Присаживайся, француз. Мне с Францией делить нечего. Договор надо отметить! - он заговорщически прикрыл один глаз. - Будем звать Радзивилла на делёж его шкуры? А, чёрт с ним, пусть ждёт снаружи. Ты, граф, напоминаешь мне себя в молодости, тоже был авантюрен и несдержан. Особенно когда в Падуе учился. Садись, расскажу. А ты расскажи, как во Франции.
        Минут через пятнадцать я бы уже ни за что не согласился прикончить обаятельного мадьяра.
        - А ты знаешь, француз, я мог стать королём Польши ещё тогда, вместо Хенрика, - он подпёр голову ладонью и задумался. - И Анна была моложе, вдруг дети бы…
        Как я мог упустить! Стефану Баторию пришлось выполнить обязанность Хенрика - жениться на Анне Ягеллонке. Стефан старше Генриха Валуа, но всё равно моложе невесты лет на десять. Могла бы она забеременеть года три-четыре назад? Вряд ли, в эту эпоху стареют рано, да и первородке выносить дитя сложно, если первенец зачат в столь зрелом возрасте. Судя по последней реплике, монарх явно не в восторге от брачной партии.
        Время пролетело незаметно. Когда я вывалился из шатра на нетвёрдых ногах, убедился: Радзивилл и двое моих по-прежнему отираются у выхода, хоть небо уже темнеет к вечеру. Бедолаги, небось до ветру отлучиться не могли, вдруг королевская воля - а зазвать их под мои августейшие очи! Я тоже не отлучался, хоть принял жидкости несравнимо больше.
        - Сиротка! Мы с королём обо всём договорились. Я остаюсь без бумаг. Ты - без денег.
        Вряд ли он понял моё объяснение, потому что возмущённо залопотал, замахал руками.
        - Сейчас на ушко скажу…
        Делая вид, что наклоняюсь к пузатому магнату, я со всего маху наступил на его подагрическую ногу и с удовольствием зажал жирную пасть ладонью: не тревожь визгом короля.
        - Ты мне ногу отдавил… - всхлипнул литовец, освобождаясь из тесных объятий.
        - А ты убил мою лошадь.
        На этом мы закончили с взаимными обвинениями.
        Он печально вздохнул и, взяв более вежливый тон, прочитал мне проповедь, схожую с услышанной подле Кракова.
        - Совершенно зря, граф, вы меня не послушались. В Речи Посполитой многое устоялось и подходит вам больше, чем вы себе представляете. Даже сейчас, после стольких недоразумений и, скажу прямо, бессовестного грабежа нашей фамилии вы имеете шанс вписаться в посполитое общество.
        - Вы полагаете возможным обнулись наши счёты?
        - Счёты нужно подбить. Дело не в деньгах даже, вы могли бы совершить поступок, свидетельствующий, что намереваетесь к нам примкнуть, это здорово бы изменило дело… Но - вшистко едно, вижу по упрямому выражению на вашем лице, вы не склонны внимать голосу разума. Не думаете же, что сотворённое здесь сойдёт вам с рук?
        Он коротко кивнул и захромал прочь. Я не возражаю больше не видеть его никогда.
        Король не принял моё приглашение переночевать в замке, по правде - чересчур аскетическом для августейшей особы, предпочёл шатёр, свежий воздух и удобства на опушке леса. К ночи прислал посыльного с первой сотней тысяч злотых, и не сходить мне с места, если это не те самые деньги, что заготовил Радзивилл. Остальных пришлось дожидаться до конца августа. Отправив гонца в Роттердам, я отдал команду покинуть замок только пятого сентября.
        Старик Свидерский провожал меня как родного! Когда бы ему ещё представился случай стоять на крепостной стене, слушать свист ядер и пуль, пару раз даже кидаться на литовцев, размахивая саблей, правда, подраться по-настоящему ему не дали… Всё равно, получилось самое захватывающее приключение со счастливым концом и аудиенцией у его величества.
        А у меня начинался следующий этап жизни. Каждый новый - рискованнее прежнего.
        Глава 20. Измена
        Мы не доехали даже до Берлина.
        С получением денег я начал опасаться свою испанскую охрану больше прежнего. Всё время был начеку и заставил голландцев не спускать с наёмников глаз. Дон Альфредо тоже не расслаблялся ни на секунду. Но меня переиграли.
        Хуан де Вильялонги поравнялся со мной и неожиданно прыгнул прямо из седла. Я опомнился только на земле и с кинжалом у горла.
        Он очень хорошо подготовился. Испанцы окружили голландцев и поляков, обнажив клинки. Краем глаза я увидел дона Альфредо, его скрутили вдвоём. Пока разоружали не вовлечённых в заговор, ко мне притопал командир прусских наёмников и завёл разговор, будто сидел со мной за одним столом, а не возвышался перед поверженным пленником с ножиком у шеи.
        - Герр де Бюсси! Спешу заверить: мои ландскнехты в заговоре не участвуют. Но вы не сможете платить нам содержание. Мы уходим. Ауф видерзейн!
        Хотелось крикнуть - ты же подписывался охранять меня и моё имущество… Да, подписывался, но от нападений. Здесь иной случай - внутренний бунт. Надо было предполагать, учесть предыдущий инцидент, когда в замке Свидерского распоясался другой Вильялонги, пруссаки заняли позицию наблюдателей. А у стены и во время вылазки германцы рубились в первой линии, причём очень хорошо. Вот и пойми этот сумрачный тевтонский разум!
        Голландец, брошенный рядом со мной со связанными руками, одними глазами спросил: что теперь? Я пожал плечами. Конечно, нападение мы прохлопали. Кое-что я предпринял, не исключая подобного поворота, но хватит ли заготовленного…
        Высоким голосом котёнка с зажатым в двери хвостом заверещал ван Роотен, испанцы добрались до денег Стефана Батория и остатков походной кассы. Их радостный гогот перекрыл стенания казначея.
        Лейтенант отпустил меня, конфисковав шпагу и пистолеты.
        - Что теперь, де Вильялонги? Делите награбленное и разбегаетесь?
        Они распотрошили даже седельные сумки моего жеребца.
        - Ничуть, ваша светлость. Я - не грабитель с большой дороги, как мой кузен, мир его праху, и не собираюсь мстить за него. Только исполняю приказ штатгальтера сеньора Хуана - доставить серебро протестантов в Брюссель для выплаты жалованья испанской армии.
        - Вот как? Но снаряжение экспедиции производилось пенсионарием Роттердама, я отвозил его письмо сеньору Хуану. Сомневаюсь, что королевский наместник так просто разорвёт договорённости… У меня есть предложение: еду с вами в Брюссель и сам выскажу штатгальтеру своё мнение.
        - Как вам угодно.
        - Но только кормите и оплачиваете дорогу вы - касса-то в ваших руках.
        С этим не всё получилось гладко. Благородные сыновья Пиренейского полуострова, запустив лапы в серебро, отказались с ним расставаться. Лейтенант вздёрнул двоих прямо в лесу, где и совершил нападение.
        Утратив деньги, я потерял и командование. Испанцы сохраняли какие-то остатки уважения, но не более того. Будучи в самом нерадостном положении духа, я приступил к подсчётам. За минусом повешенных и раненых, у бунтовщиков в строю семьдесят четыре человека. Голландцы, поляки и три «моих» испанца дают тридцать девять душ личного состава, себя не сбрасываю со счетов, итого сорок, но разоружённых. Нет, кое-какое оружие я припас, и некоторые меры предусмотрел, но всё равно - изменников гораздо больше. Ждать…
        Первая же остановка увенчалась пиром для вояк, на угощение и выпивку лейтенант не жалел польского серебра. Нас запер и приставил десяток трезвых охранников.
        Испанцы ехали не торопясь и с удовольствием, рассчитывая прибыть в Брюссель где-нибудь к концу октября. Их медлительность была мне на руку. Должна была сыграть на руку, но я не учёл паршивого обстоятельства - антверпенские испанцы подрались с брюссельскими, первые обоснованно ожидали, что их обсчитают при погашении долгов, если деньги приедут в Брюссель.
        Никого на этот раз не прибили и не повесили. Де Вильялонги унял потасовку, решившись на уступку. Он обещал сделать остановку на две недели у Бранденбурга - подлечить раненых.
        Поэтому октябрь мы встретили в центре германских земель, в полевом лагере. К ранам прибавились болезни. С оружием и для охраны моего серебра не наберётся и полсотни человек в строю, любое баронское ополчение нас сомнёт и заберёт добычу.
        Я поделился соображениями с де Вильялонги. Тот исхудал, осунулся и совершенно осатанел за месяц, прошедший с принятия им командования. Раз по двадцать за день обегал посты и проверял часовых, разносил за любую мелкую провинность.
        - Что вы предлагаете, граф? Если раздать вашим сабли, мушкеты и пистолеты, силы уравняются. В любой миг ударите мне в спину… Да, я ожидаю от вас той же подлости, что совершил сам, простите.
        - Учтите, пруссаки перебьют нас всех. Чтобы не оставить свидетелей грабежа. Я предлагаю простой вариант. Вы же везёте всё наше отобранное оружие, но не говорите где. Сложите в один воз, выставите часовых. Чтобы мы в случае нападения могли быстро его схватить.
        - Не пытайтесь меня надуть, ваша светлость, это не делает вам чести. Я же знаю, как вы снимали литовских часовых - они умирали без единого звука.
        - А если я дам слово?
        Он разочарованно поднял руку в перчатке.
        - Нарушивший слово не верит слову другого.
        - Вы приняли обязательство перед штатгальтером. То есть данное мне было притворным и ничего не значит. Я не считаю вас подлым, сеньор.
        У атташе по культуре несколько иная мораль. Испанцу сложно это объяснить, он продукт другой эпохи, когда правила чести пытались выполнять хотя бы внешне.
        - Тронут вашим участием. Но моё решение неизменно. Оружия не дам.
        Он постоянно скашивал глаза на мой кинжал. Выхватить его и воткнуть в горло лейтенанта - дело одного мига, особенно после суровой школы Шико. В арсенале метательные звёзды, можно пробовать начать убивать их по одному, тем более первая же смерть даст мне меч, пистолет и панцирь, начиная со второй вооружу поляков… Нет! Не время. Ждать!
        Очень трудно было сдерживать голландцев, в их головах вызрела идея бежать и сдать испанцев кому-то из пруссаков; надежда доставить хотя бы часть серебра в Роттердам их покинула, но намерение расквитаться с грабителями росло изо дня в день, а я твердил им то же самое: не время, ждать! Не имея возможности подтвердить слова хоть одним аргументом, я никому из них не доверял. Разве что дон Альфредо, но его подозрительный де Вильялонги держал отдельно - в крытой подводе. Наверно, подозревал, что тот передаст мне разговоры между солдатами. Но я уже поднаторел в испанском настолько, что понимал уже почти всё, в том числе разговоры антверпенцев, обсуждавших план ещё раз напасть на остальных, невзирая на все уговоры. Кто-то прикидывал вариант освободить меня и бежать во Францию, были даже идеи вернуть серебро протестантам и переметнуться на сторону Голландии. Отряд разваливался на несколько группировок, все готовы были вцепиться в горло другим, я уже сам не понимал, кто здесь за кого или против кого… Каким чудом лейтенант всё ещё держал испанское стадо в подчинении, я не понимал.
        Ночью, в одном переходе от Магдебурга, меня разбудил толчок в бок. Я приготовился вставить пыжа ван Роотену, слизняк постоянно жаловался на мой храп и толкался, хоть сам от насморка хрюкал как лесной вепрь.
        - Тихо, ваша светлость, прошу вас! - прошептал голос по-французски с ужасным акцентом. - Меня послал господин Олденбарневелт.
        - Сколько вас?
        - Двадцать! С мушкетами!
        Я беззвучно застонал. Голландские скупердяи вгонят меня в могилу! В письме пенсионарию я без умолчаний описал сложную ситуацию с испанскими наёмниками. Если поначалу миссия представлялась сомнительной, сейчас мы везли живые деньги! Могли бы для подкрепления прислать хотя бы сотню…
        - У нас бунт, отобрали оружие. Пруссаки уехали.
        - Знаю! Второй день слежу. Думали встретить у границы Провинций…
        - Испанцы передрались и зализывали раны. Поэтому опоздали. В строю не более полусотни, часть колеблется, но в бою они будут едины.
        - Нападём сейчас, на спящих…
        - Нельзя. Как вы отличите во тьме палатки испанцев от голландских? У меня и поляки есть. Трое связанных испанских солдат и дон Альфредо, их не выпускают из возка - это не переметнувшиеся к бунтовщикам.
        - Ясно. Ваш план, сеньор?
        Если бы сотня мушкетчиков, просто окружили бы их и заставили бросить сабли. А так…
        - На рассвете, как только тронемся в путь, встречай нас на каком-нибудь узком повороте дороги. Стреляйте залпом, без предупреждения. Нас не заденьте. Мы ударим в спину. А там - как Бог пошлёт. Как тебя зовут?
        - Ван дер Саар, ваша светлость! Да пребудет с нами святой Бенедикт…
        Он исчез, а я подумал о предстоящей схватке двух святых. Испанцы предпочитают поминать святого Иакова.
        Наутро двинулись в путь, подкрепившись скудным завтраком. Лейтенант прискакал в хвост колонны и обругал нас, что растянули караван. Я шепнул голландцам - не спешить, и мы только сделали вид, что начали подстёгивать лошадей.
        - Не нравится мне это место, не нравятся чёртовы германские земли… Будь я проклят, здесь всё идёт не так! - бесился де Вильялонги.
        Его тираду прервал гулкий мушкетный залп в сотне шагов впереди. Я мигом скатился с коня.
        - Сеньор де Вильялонги! Начинается. Богом молю - дайте оружие! Вместе выстоим!
        - Сейчас узнаю, что там. Ждать!
        Он умчался вперёд, а я указал голландцам и полякам на телегу с моими пожитками. Конечно, люди лейтенанта её обыскали, но не обнаружили тайник. Не слишком богатый арсенал, но пяток сабель, дюжина пистолетов и несколько ножей там нашлись - лучше, чем ничего.
        Два испанца, охранявших дона Альфредо и двух его спутников, умерли раньше, чем догадались, что их убивают. Заодно у нас прибавилось сабель и кинжалов. Имея всего один клинок на двоих, мы бросились на испанцев, одержимые единственным желанием - убивать!
        Когда уцелевшие швырнули оружие на землю, угрюмо зыркая на бывших пленников, я пересчитал своих. Двое погибло, считая поляка, сражённого голландской мушкетной пулей-дурой. Десяток раненых. В общем, довольно-таки повезло.
        Ван дер Саар шагнул навстречу сияющий, перекинув мушкет через плечо.
        - Славно, что обошлись малой кровью, ваша светлость. Поступаем под ваше начало, - он брезгливо обвёл глазами пленных. - Что с ними? Прикажете повесить?
        - Надо бы. Но мы не испанцы, решим по-христиански. Забрать оружие, деньги до последнего гроша. И будем отпускать по одному каждые полдня пути.
        - По одному? - не понял мушкетчик.
        - Если всех сразу - собьются в банду и начнут грабить путников, как под Антверпеном. Не питаю к германцам никаких тёплых чувств, но и такого свинства им не подложу. Без денег и оружия горячие пиренейские парни наймутся на какую-то работу. Или сдохнут.
        В числе связанных я обнаружил де Вильялонги, угрюмого и с окровавленным плечом, нуждающегося в перевязке.
        - Ван дер Саар! Дон Альфредо! Перевяжите лейтенанта. Он отправится с нами в Роттердам. Там решу его судьбу.
        А моя судьба, похоже, решилась где-то повыше. Некто всемогущий позволил пожить мне ещё немного, ввязавшись в новые, куда более головоломные приключения.
        Часть вторая. В борьбе за главный приз
        Глава 1. Жена «святого» Альбрехта
        При виде моей обветренной физиономии с выцветшими волосами и усами Исабель ощутимо вздрогнула, нахмурилась. Неужели я стал так непривлекателен для женщин? По крайней мере, ацтекские дарили мне благосклонность исправно.
        Опустившись на колено, я заметил, насколько инфанта подросла. В этом положении её сапфировые глаза оказались чуть выше моих.
        Но, главное, прелестное дитя успело превратиться в девушку. Бывает, ангелоподобный ребёнок по мере приближения к совершеннолетию приобретает отталкивающие черты, Исабель чаша сия миновала.
        Налилась соком грудь, образовав чудесную ложбинку в декольте, я бы предпочёл увидеть принцессу в предельно открытом бальном платье. Черты лица повзрослели, серьёзное выражение с налётом порочности, слишком уж неожиданное на детской мордашке, смотрелось теперь вполне органично, как и витиеватая причёска знатной дамы; детворе накручивают что-то попроще. В платье, причудливо сочетавшем оранжевое, под цвет волос инфанты, и чёрное, сказалось влияние испанской моды и французского стиля. Жернов воротника уменьшился до размеров тарелки, пышная юбка не скрыла стройности фигуры… Что-то я слишком загляделся.
        - Счастлив видеть вас, ваше королевское высочество.
        Она милостиво протянула руку для поцелуя.
        - Вы изменились, граф. Стали похожи на корсара.
        - В какой-то мере и превратился в него. Я описал свои злоключения в письмах его высочеству Альбрехту. Он не рассказывал вам?
        - Пришло два, оба в его отсутствие. Простите уж, я прочла их. Там же не было ничего личного, предназначенного только для глаз моего супруга?
        Там вообще ничего не писалось ради Альбрехта. Я посылал на его имя письма Исабель и не прогадал!
        Через год после прибытия в Новый Свет я отправил в Европу три корабля из уцелевших четырёх, на флагмане уплыла пачка посланий ко всем, с кем надеялся поддержать добрые отношения, включая партнёров по новоиспечённой Вест-Индской компании, роттердамского пенсионария, короля Наварры и герцога Анжуйского. Конечно же, с наибольшей тщательностью вывел послание для Исабель, передав стихами очарование открытым континентом, слова позаимствовал из песни Патрисии Каас. Уж Альбрехт точно бы удивился, что я шлю ему стихи через океан.
        Обрадованные партнёры прислали сразу шесть каракк и галеонов - только грузи серебром, золотом и экзотическими растениями. Флагман увёз новую стопку писем. С третьей партией я вернулся сам.
        - Ваши методы устрашают и изумляют… Особенно «весы де Бюсси». Расскажите о них! Ох, простите, я даже не позволила встать вам с колен, - принцесса всплеснула руками. - Присаживайтесь же на оттоманку и рассказывайте. Вы не голодны с дороги?
        Что заставило её взволноваться и прятать волнение за щебетом? Я отложил анализ наблюдений на потом и принял приглашение.
        - «Весы де Бюсси», на самом деле это крайне гуманное христианское средство. Не нужно никого убивать. Мои воины брали в плен вождя племени и объявляли: для его освобождения требуется столько серебра и золота, сколько весит он сам. Туземца ставили на доску, голову вдевали в петлю, соплеменники складывали на противоположный конец доски золотые украшения и посуду. Когда заканчивали, мой солдат выбивал подпорку из-под доски. Если драгоценностей хватало, вождь освобождался из петли.
        - А если нет… Такое случалось?
        - Не единожды. Перевесив выкуп, вождь опрокидывал доску на свою сторону и повисал в петле.
        - Это жестоко!
        - Ничуть, ваше высочество. Дав поболтаться минуту, его снимали и откачивали. Потом снова надевали петлю, предлагая соплеменникам добавить золота с серебром. Одного несчастного вешали трижды! Отдал золото и здравствует поныне.
        А у дона Альфредо висельник сразу же сломал шею, о чём лучше умолчать. Инфанта смотрела огромными глазами, впитывая каждое слово моих россказней.
        - Всё это увлекательно и романтично! Но, простите, ваша светлость, вы обещали, что это предприятие принесёт пользу Испанским Нидерландам, а не только кальвинистам.
        Самый щекотливый момент… Тем более что пропасть между протестантским Севером и католическим Югом за годы моего пребывания за океаном увеличилась. Власть Мадрида над северянами стала совсем уж эфемерной, и если союз Провинций заявит о полной независимости, Филипп II не сможет военной силой набросить на них узду.
        Вывод испанских войск, не считая осевших и вступивших в браки с местными военных, снял проблему общего врага для северян и южан, обнажив кучу внутренних противоречий касательно управления, налогов, торговли, капиталовложений. И, конечно, свободы вероисповедания. Об объединении в одно государство, под Испанией или независимого, уже не могло быть и речи, хорошо хоть - пока не пахло междоусобной войной. Исабель автоматически приняла сторону Юга, а я преподнёс колонии Нового Света на блюдечке голландцам, то есть сыграл против.
        Юная женщина смотрела на меня строго и вопрошающе. Стишки, романтическое восхищение приключениями в Новом Свете и прочая полудетская чепуха куда-то запропастились. Передо мной сидела дочь короля, преисполненная ответственности за державу. Это было трогательно и вызывало уважение.
        - Желание исполнить то старое обещание и послужило одной из причин моего визита, как только вырвался из Роттердама, сдав корабли, - вздохнув, я набрался решимости и дерзко продолжил: - Не буду скрывать, главной причиной было желание увидеть вас, прекрасная принцесса.
        Если она и изумилась, то прекрасно скрыла это. Инфанта здорово научилась владеть собой, волнение в самом начале моего визита - исключение. От страстного ребёнка, несдержанного в своей непосредственности, мало что осталось, разве что взгляд - по-прежнему тяжёлый, довлеющий, обязывающий. Легко понять, отчего Альбрехт избегает компании супруги. Дело не только в усмирении похоти, она, полагаю, задавлена у него на корню постом и молитвой. Скорее всего, понимает, насколько в подчинённом положении оказывается рядом с Исабель.
        Во дворце появился настоящий деловой кабинет с большим столом, письменными приборами, бумагами и книгами. Кресло за ним было очень широким, очевидно, чтобы не приминался колокол платья инфанты. Здесь поддерживалась образцовая чистота.
        Молодая женщина не воспользовалась креслом и продолжала сидеть на оттоманке, на расстоянии вытянутой руки от меня. И так хотелось протянуть руку… Но от меня ждали продолжения политических рассуждений, а не лапанья.
        - Вы знаете, что ни в Брюсселе, ни в Антверпене я не нашёл бы партнёров, способных поддержать меня на первых порах. Сама идея добыть шантажом в католической стране необходимые деньги больше подошла протестантам. Сейчас риск позади. В стране ацтеков у меня закреплены твёрдые позиции, союзы с племенными вождями, избранными, конечно, из тех, кто не становился на весы. Губернаторы новых провинций - сплошь испанцы, в том числе дон Альфредо и Хуан де Вильялонги, последнего я специально пощадил, хоть он поднял против меня мятеж в Пруссии. Разведаны серебряные и золотые рудники. Специй нет, но есть чудесный климат, поэтому специи и кофе там можно высаживать хоть до горизонта, рабочая сила практически дармовая.
        - Что же вы предлагаете? Отдать испанской короне часть новых земель?
        - Вы человек современного мышления, ваше высочество, и легко примете идею, что отныне добычей золота должно заниматься не государство, обременённое необходимостью держать дорогую армию для защиты своих интересов, а частные компании.
        - Им не нужны войска?
        - Нужны. Но вложившие в предприятие капитал мыслят рационально и не истратят ни крупицы лишнего золота впустую. Мне принадлежит треть голландской Вест-Индской компании. Я передам карты, координаты рудных залежей и целую программу дальнейшей экспансии вам как свой взнос в капитал брюссельской Вест-Индской компании, пока не опередили англичане - они уже наверняка отправили корабли в Новый Свет, как только услышали о нашей добыче, и, не исключаю, уже основали колонию. Мои партнёры из Роттердама не в состоянии охватить огромный континент!
        - Вы уверены, что это - восточный берег Индии?
        - Я уверен, что нет. Громадный материк, даже два, соединённых перешейком, таят гораздо больше сокровищ, чем Индия и далёкий Китай. Новый Свет открывает умопомрачительные перспективы! Роттердамская компания, произведя разведку, потеряла галеон, свыше двухсот человек, утонувших, погибших от болезней и в стычках с туземцами, я преподношу сокровища вам и не прошу ничего сразу.
        - Потребуете пай в размере одной трети?
        Не в бровь, а в глаз!
        - Вы чрезвычайно проницательны, ваше высочество.
        - Что потребуется от нас?
        - Не менее четырёх галеонов с командами и сотней пехоты на каждом. Припасы, лошади. Опытный и безжалостный военачальник. Епископ для крещения заблудших в истинную веру… - я вспомнил варварские методы обращения в католицизм священниками Кортеса и Писсаро в моём прошлом мире. Что поделаешь, конкиста - она и есть конкиста. Испанцы иначе не умеют. - Уверяю, моя доля в доходе от трёх конвоев с золотом и серебром достаточна, чтобы нанять эти корабли и солдат. Хотя бы в Португалии. Но где участие испанских Нидерландов? Я не смогу ничего вам отдать. Разве что эту безделицу.
        Туземный божок из чистого самородного золота, размером с мой кулак, был, наверно, самой изящной фигуркой из награбленных за океаном. Большей частью статуэтки попадались уродливые и аляповатые. Вдобавок у божка во лбу отсвечивал красным здоровенный рубин.
        Исабель взяла подарок в руки и едва не уронила его, не рассчитав тяжести. Я же запомнил мимолётное прикосновение пальчика…
        - В его уродстве есть нечто самобытно-прекрасное. Из деликатности могла бы отказаться, но возьму с удовольствием, ваша светлость. Будьте любезны отнести его ко мне на стол.
        Божество, коему поклонялся целый народ, отныне послужит прессом для бумаг, пока принцесса, ощутив нехватку денег, не пустит его в переплавку. Даже у богов жизнь - непредсказуемая штука.
        Я быстренько вернулся на оттоманку, пока привилегия сидеть рядом с царственной персоной не улетучилась.
        - Рад, что вы согласились. Простите за нескромность, принцесса, ваш супруг не столь щедр на дары?
        На её лицо набежала тень. Она даже отстранилась чуть-чуть от невежи, сунувшего лапы в её личное пространство.
        - Супруг… Одно название. Папа римский не дал ему ни епископства, ни развода. Альберт не смирился и принял ношу бродячего проповедника. Ходит по стране в монашеской хламиде с посохом, летом - босой, и проповедует веру Христову.
        - Благородно!
        - Ещё как. Но всё хорошо в меру. Он - принц, особа королевской крови. И если принцу приходится вести себя так, плохо обстоят дела в королевском доме. Альбрехт компрометирует нас!
        - Вижу, это не всё.
        - К сожалению, граф. Он ещё на каждом углу разглагольствует, что из любви к Господу и для сохранения себя в чистоте принял добровольный обет не переступать порог моей спальни. Поймите, мне неприятно, что чернь слышит о столь деликатных для меня вещах, перемывает мне кости, обсуждает! Он играет роль святого, укрепившего дух в борьбе с мирскими соблазнами, но я-то, созревшая для консумации, брошена собственным мужем, отказывающимся от супружеских утех. Неужели я столь безобразна? От меня дурно пахнет? Манеры не изысканны? Безвкусно одета?
        - Нет, нет и нет, ваше высочество. Причина наверняка заключена в принце. Он, часом, не сумасшедший?
        - Все блаженные не от мира сего, - Исабель вздохнула и сложила ручки на коленях. - За Альбрехтом бродит толпа последователей, таких же немытых и оборванных. А тот вещает, вообразив себя воплощением Христа, читающего Нагорную проповедь. Контрреформация в Южных Нидерландах достигла немыслимых успехов! Почти уже все протестантские церкви закрылись, кальвинисты возвращаются в лоно Римской Церкви, мне бы радоваться, но результатом будет война с Севером. Вести её мне. Отец не поможет. Муж только витийствует. Вы не представляете, граф, как мне тяжело и одиноко.
        Маска сброшена. Вот - истинное лицо. Ей действительно плохо. Но готова ли девочка решительно изменить положение?
        - Странно слышать об одиночестве. Уверен, при вашей необычайной красоте вокруг крутится несметное число воздыхателей.
        Она покачала прелестной головкой, украшенной ниткой жемчуга поверх высокой причёски.
        - Исключено. Я - не королева Марго, готовая броситься во все тяжкие. Тем более ни разу не испытав близости с супругом.
        О, если бы Альбрехт вещал о воздержании, а Исабель забеременела, получилась бы двусмысленная ситуация. Хотя нет, положение рогоносца усилило бы образ принца как великомученика.
        - Мне делает огромную честь ваша откровенность.
        - Я сама удивляюсь. Мы такие разные люди. Вы слишком старый для дружбы со мной. Но что-то есть у нас общее. Даже ваша порочность, беспринципность, готовность убивать и язычников, и католиков, коль уж поставили перед собой цель, всё это ужасно… и ужасно притягательно!
        - Не знаю, испытывать ли мне отчаяние от ваших слов или гордиться.
        - Делайте что хотите, де Бюсси. Заканчиваю аудиенцию, больше уделять время одинокому мужчине неприлично. Я дорожу репутацией, хотя бы для поддержания легенды моего благоверного, - она грустно улыбнулась. - Спрошу только одно: обе вест-индские компании начнут рано или поздно соперничать, даже - воевать. Чью сторону вы примете?
        - Вопрос стоит не так. Скажу, положа руку на сердце: я предложу создать на тех же или схожих условиях британскую, французскую, португальскую и шведскую компании. Да, их интересы непременно пересекутся и столкнутся. Да, будут войны. Неизбежно в какой-то из стран меня попытаются вытолкнуть из числа совладельцев и пожалеют. Я перестраховываюсь! А что касается испанских Нидерландов, предоставлю вашим мореходам и военным наилучшие начальные условия. Не подведите меня.
        - Вы обещали стать самым богатым человеком планеты…
        - И близок к тому.
        - Дерзайте! - она шагнула к двери, обернулась, в задумчивости нахмурив лобик. - При всех ваших недостатках, вы действительно способны на грандиозное. Признаться, я раньше подозревала вас в хвастовстве. Если отец примет вас в испанское подданство, буду предлагать ему вашу светлость в качестве вице-короля испанских земель в Клермонии.
        - Простите?
        - В Клермонии. Так у нас называют загадочную Вест-Индию, вами открытую. До новой встречи, ваша светлость.
        Всё же лучше, чем Дебюссия или Амбуазия.
        Принцессы и след простыл, я вышел в коридор дворца и замер перед зеркалом, слегка мутноватым, в старинной бронзовой оправе. Вроде хорошо поговорили, но на ложку мёда пришлась бочка дёгтя, она считает меня слишком старым рядом с собой. Почему? Да, седой, а где волосы сохранили окрас, они совершенно обесцвечены тропическим солнцем, зря шляпу снимал. Такие же выгоревшие ресницы, брови, усы и коротенькая борода. Шрам под глазом выделяется белой полосой на загорелой шкуре. Согласен, я - малость поношенный, но ведь не старик!
        А она сказала: старый! Хотя мне, точнее - мне в этом теле, всего двадцать девять лет. Инфанте пятнадцать, а её недотёпа-супруг гораздо моложе меня.
        Чёрт побери! Вроде бы пора уйти из покоев принцессы, неудобно и неприлично, но я словно прирос к зеркалу в молчаливом диалоге со своим отражением.
        Старый или молодой - второй вопрос. Первый важнее: чего я, собственно, добиваюсь от инфанты? Романтического приключения на одну ночь, исполнив супружеские обязанности вместо «святого»? Пошло, низко. Конечно, женщина есть женщина и ничего более, но именно в отношении Исабель не хочется примитивного. К тому же пусть по местным обычаям она вполне созрела для близости и продолжения рода, меня не отпускают внутренние тормоза, мешает что-то из прошлой жизни, пятнадцать лет - всего лишь подросток, но никак не взрослая замужняя дама. Если бы Альбрехт преуспел на семейном ложе, было бы проще, несколько пар рогов я уже навесил, даже королю Франции… Дьявольщина, опять не то! Тайком пробираться к знатной сеньоре, чтобы развлечь её, пока благоверный далеко, это просто популярное в Европе развлечение. К инфанте я испытываю определённые чувства, как минимум - симпатию и уважение. Банально соблазнить её - всё равно что поставить на одну доску с дочками ацтекских вождей, приводимых в мою палатку ради доказательств покорности. И не принять подношение было невозможно, ибо нет оскорбления глубже, тогда - война и горы
трупов. Так что я не развлекался, а следовал политическому долгу, весь из себя исполненный гуманизма. С Исабель иначе! Особенно в том плане, что, привечая, она меня одновременно отвергает.
        Вице-король Клермонии? С таким титулом я под стать и дочери короля. Есть, правда, досадная помеха в виде Альбрехта. С ним что-то надо решать.
        Для чего решать? После известия о смерти Эльжбеты я месяцами не мог найти себе место, не понимал, для чего вообще меня носит здесь земля. А теперь не знаю, какой цели добиваюсь, чего хочу от девочки-женщины.
        В общем, отражение в старом зеркале ничего не прояснило до конца. Я понял только одно - если не буду видеться с принцессой хотя бы пару-тройку раз в год, умру от одиночества. Найду повод встретиться поскорее, даже если снова услышу «старый».
        Глава 2. Смерть гиззарам!
        Покинув Брюссель, кавалькада будущего вице-короля Америки, то есть моей персоны, двинулась в Париж под палящим июльским солнцем.
        Я пропустил вперёд двух испано-голландских кабальеро, сам уткнулся глазами в гриву своей лошади, погруженный во впечатления последнего месяца, со дня триумфального возвращения в Роттердам. Многое шло совсем не так, как виделось из-за океана. Не могу сказать, что помнил с точностью до года хронологию истории Франции в покинутой мной реальности, но меня не покидало смутное ощущение, что здешние события по сравнению с ней ускорились. Вывод Фландрской армии из Нидерландов, пик испано-английской войны и испанские происки в Париже с целью подорвать единство и могущество главного соперника на континенте вроде бы должны были происходить позже, ближе к рубежу веков, или память меня подвела? Здесь не открыть мобильный гаджет и погуглить - в каком году погиб Генрих де Гиз, в каком зарезали короля Генриха III, они оба живы, могут умереть уже завтра или с равной степенью вероятности коптить небо ещё лет двадцать-тридцать. Наверно, задержка с открытием Нового Света так всё изменила, что, не размениваясь на заокеанские предприятия, короли кинулись улаживать европейские дела единственно понятным им способом -
войной.
        Я вдохновенно распинался перед Исабель о космополитическом плане создания вест-индский компаний, но не продумал, как буду выглядеть в глазах Филиппа II, помогая добывать золото и земли его заклятым британским врагам. И Франция для отца инфанты - отнюдь не союзник, а уж французскую компанию я непременно запущу в Новый Свет, не ограничиваясь третью. Пятьдесят один процент минимум. Шведы… Отличные воины и мореплаватели, пока коса не ударится о камень по имени Пётр Великий, причём слишком многое решают не только личная доблесть, не только полководческий талант, но самое прозаическое - ресурсы. Если Стокгольм присосётся к Новому Свету наравне с другими, бить шведов придётся не под Полтавой, а под Москвой. И неизвестно с каким результатом.
        Голова шла кругом. Свершается то, чего я остерегался в первые месяцы после Варфоломеевской ночи, мои телодвижения заметно корректируют ход истории с непредсказуемыми далёкими последствиями. А этот мир и без того - иной! Вдруг Наталья Нарышкина родится бездетной или вообще не родится. Или Алексей Михайлович выберет другую жену, тогда не появится Пётр… А может, Гришка Отрепьев, он же Лжедмитрий, окажется хитрее, пошлёт на хрен собачий окружившую его литовскую свору, сумеет расположить к себе бояр? Тогда европейские реформы начнутся на Руси на столетие раньше, в начале XVII века! Только заранее ничего не известно, если я доживу до Смуты, что вполне вероятно, и помогу кому-то из московских правителей, итог станет известен позднее, когда ничего не изменить, и в истерзанную страну коршунами бросятся поляки, крымские татары, шведы и прочие любители прихватить плохо лежащее!
        Запах конского пота и пыли, глухой стук копыт по немощёной дороге, ароматы сена с полей скользили мимо сознания. Плод моих многодневных раздумий был один и довольно неожиданный: я устал от войны. В Новом Свете, слово «Клермония» пока застревает в каком-то из каналов мозга и не произносится даже про себя, воевать приходилось почти непрерывно. Собственно, только океанский переход и месяц в Европе оказались передышкой. Значит, завязываем с войной. Завязываем с убийствами. Всё внимание финансам! Превращаюсь в скучную помесь рантье и бухгалтера.
        В задумчиво-умиротворённом настроении я находился недалеко от Компьена, когда нас нагнал отряд вооруженных всадников. Старший, судя по уверенному виду и чуть лучшему облачению, с недоумением скользнул взглядом по моей группе. Удивляться было чему. Все мужчины европейского вида у меня одевались примерно одинаково, сразу не отличить лидера. Но особенно примечательно выглядели полтора десятка заморских туземцев, их смело можно называть индейцами, пока ещё не развеялся миф о принадлежности открытых земель к Индии. Я убил их вождя, Великого Бессмертного Небесного Змея, в сознании наивных молодцов заняв место усопшего. Преданы они мне до безумия. Правда, лишь до момента, когда некто прихлопнет меня и сам получит лавры Бессмертно-Небесного.
        - Придержите коней! Кто из вас главный?
        Вряд ли это охота лично на меня. Я уже настолько привык, что из-за любого булыжника в любую секунду высунется краснокожий снайпер с намерением нашпиговать меня стрелами до состояния дикобраза, что инстинктивно соблюдал меры предосторожности.
        - Граф де Бюсси. Представьтесь!
        - Шевалье д'Обевиль. Вы католик, ваша светлость?
        Не столько слова, сколько требовательные ноты вызвали у меня раздражение.
        - Вопросы веры - моё личное дело. Если у вас нет другого предмета для общения, позвольте откланяться.
        Дворянчик, крючконосый крепыш мне до подбородка, если оба спустимся с коней, важно вскинул морду.
        - Сейчас нет ничего важнее веры, ваша светлость. Мы спешим на коронацию герцога де Гиза в Париж! Нужно быть бдительными. Прежний король сбежал к проклятым гугенотам. Так вы с нами, католик? Или сразу обнажим шпаги?
        - Крещены даже мои экзотические слуги, - я кивнул на индейцев. - Но я не с вами. Мой сюзерен - герцог Анжуйский, ему я принёс клятву верности перед Богом и не смею её нарушить, ибо это будет преступлением против веры.
        - Но герцог - союзник гугенотов!
        - Увы, шевалье, я давно не был во Франции и не имею чести знать, кто сейчас за кого. Не сомневайтесь, разберусь и поступлю в соответствии с долгом перед Богом и нашей Святой Церковью. Премного благодарен за сведения о Париже.
        Коротышка явно был сбит с толку. Людей у него примерно столько же, как и у нас, но выглядят сборным ополчением, голову на отсечение - половина из них в последние месяцы не прикасалась к оружию, мои же его не выпускали из рук. Шевалье умрёт первым. Но я только что дал зарок не воевать…
        - Надеюсь на ваше благоразумие граф, и не приведи Господь вам встретиться со мной в бою! - напыщенно заявил несостоявшийся покойник, разворачивая коня. Он вдруг дёрнул за узду, и его рысак снова крутанулся, обратившись ко мне мордой. - Вы де Бюсси де Клермон?
        - Да. Что это меняет?
        - Мне чрезвычайно жаль, сеньор! Как же я не догадался, что вы - из той самой Клермонии, о которой столько говорят. Доброго вам пути!
        Я обескураженно глянул ему вслед. Когда слава бежит впереди - вроде бы хорошо. Но, честное слово, не пойму, почему шевалье считает себя вправе дерзить графу, если тот не прославился на всю Европу? Бунты, революции и войны слишком огрубляют нравы.
        Д'Обевиль умчался вперёд, мы двигались вдвое медленнее из-за трёх крытых повозок, вмещавших мои вещи, припасы и, скромно говоря, кошелёк.
        В каждой таверне, на постоялых дворах и просто у встреченных господ приличного вида я пытался выяснить, что же происходит в Париже. Три четверти услышанного можно было сразу отнести к категории «бред». Многие просто пересказывали чужие домыслы. В самом общем плане я уяснил: король бежал из Парижа на юг, призвав на помощь брата и своих заклятых врагов - еретиков, Гизы о чём-то договорились с испанцами, укрепились в Париже и надеются распространить власть на всю Францию.
        Не помню, случалось ли что-то подобное в известной мне истории, да и хватит обращаться к отрывочным, полузабытым знаниям из прошлого. Здесь другой мир, другая история, она пишется у меня на глазах! И порой позволяет мне самому мазнуть кисточкой на глобальной картине.
        Но что делать дальше? Гизы и гиззары с их фанатичным следованием за Римом мне не симпатичны. Наварра, особенно когда избавится от опеки Франсуа Валуа, представляется более подходящим претендентом на престол.
        Но что предпринять прямо сейчас?
        Приближаться к Парижу неосмотрительно. По мере продвижения на юг всё чаще попадаются типажи, сходные с д'Обевилем, возможно, придётся пробиваться силой. В самом Париже тем более делать нечего. Значит, придётся объехать Париж по дуге с запада и искать Наварру с герцогом Анжуйским. Присутствие короля Франции рядом с ними не слишком радует, но я полагаю, Генрих сейчас вряд ли способен строить козни кому бы то ни было, кроме братьев де Гиз.
        Испанцы… Не удивлюсь, если Филипп II решил использовать де Гиза ровно так же, как круль Сигизмунд Гришку Отрепьева - посадить на престол вражеской державы ставленника, от иностранной помощи зависимого, тем самым ослабить врага изнутри. Так это или не так, открылась неожиданная возможность!
        Когда до столицы оказалось не более дня пути, я подозвал одного из наиболее толковых своих сопровожатых, умеющего связать пару слов по-французски.
        - Педро! Скачи в Париж. По этому адресу найдёшь русский купеческий дом, передашь им письмо. Будь осторожен, у входа может дежурить детинушка, который сначала бьёт бердышом, потом фамилию спрашивает. В письме вопросы. Коль русские соблаговолят ответить, письмом или на словах что передадут, немедля дуй из Парижа на юг и ищи ставку Генриха, короля Наваррского. Я туда направляюсь.
        Отсыпал ему десять эскудо, два раза по столько пообещал по возвращении. Если доберётся живым.
        А мы без особых приключений через неделю приблизились к Шартру, куда стекались протестанты и просто любители помахать шпагой, не верящие в способность Генриха де Гиза удержать Париж. Трактиры, таверны и самые затрапезные постоялые дворы были забиты битком. Правда, пару раз нам давали приют, потеснив других, когда узнавали во мне покорителя «Клермонии». В Рамбуйе я без церемоний въехал в замок Николя д'Анжанна, памятного по краковскому вояжу в свите Хенрика Валезы.
        Хозяин, разодетый в фамильные малиновые цвета д'Анжаннов, бросился ко мне в объятия сразу, как услышал о гостях, не успели мы распрячь лошадей. Я обратил внимание на его хромоту.
        - Упал с лошади на охоте, - объяснил он смущённо. - Так прискорбно и так не вовремя! Главные события пройдут мимо, моё отсутствие заметит король. Заподозрит в трусости, в желании переждать, кто же победит - они или Гизы… А это совершенно не так, я уверен в правости дела нашего законного монарха!
        Подобные речи он вёл и за столом, вызвав их настойчивостью подозрения в неискренности.
        - Ники, скажи мне по совести… - я наклонился к нему с очередным кубком в руках, ощущая шум в голове - первый звоночек, что с возлияниями пришло время закругляться. - У кого-то есть сомнения в «правости»?
        - Понимаешь, Луи, есть! - он положил мне руку на плечо как закадычному другу. В Кракове мы отнюдь не были близки, но изрядное количество выпитого сближает чуть ли не по-родственному, по крайней мере - до протрезвления, это правило действует не только на Руси. - Легисты начертали родословную Генриху де Гизу, будто его род происходит напрямую от Карла Лотарингского! То есть у герцога больше прав на престол, чем у любого из Валуа.
        Мой затуманенный мозг был не в состоянии воспроизвести запутаннейшее генеалогическое древо самых знатных родов Франции.
        - Ники, поверь. Сейчас самый знатный не тот, у кого древнее предки, а у кого больше золота и пушек. Если Генрих III объединился с братом и наваррцами, его род на сегодняшний день древнее Юлия Цезаря! - Внутри что-то начало протестующе булькать, и я не нашёл лучшего повода вытянуть Николя на свежий воздух, чем похвастаться заокеанскими приобретениями.
        - Гляди! - слуга по моему приказу поставил на брошенную среди замка телегу пару чурбанов. - Как ты думаешь, Николя, быстрее выстрелить или ударить шпагой, подбежав?
        Он смерил расстояние - шагов пятнадцать - и уверенно хлопнул рукой по эфесу шпаги, но разинул челюсть от неожиданности, когда я выхватил пистолет и, щёлкнув курком, немедленно выстрелил. Промазал! Пальнул из второго ствола, зацепив чурбан, и он нехотя повалился. Демонстрировать точность стрельбы после двух литров выпитого было несколько самонадеянно, зато скорость огня хозяин замка оценил вполне.
        - Луи… Разрази меня гром… Армия с такими замками непобедима!
        - Замки ни при чём, - я спрятал пистолет. - Обычные кремневые. А вот порох на полку подсыпать не надо. Кладу туда липкую лепёшку, её поджигает искра от кремня. Вот только индейский жрец, любитель огненных забав, успел помереть на дыбе, не раскрыв секрет приготовления. У меня два десятка осталось. Так, ворон попугать.
        Секрет ещё знает вавельский алхимик, но снова спускаться туда в подземелье меня совершенно не тянет; думаю - понятно почему.
        - Идем ещё по кружке, дорогой граф! За жизнь. И за смерть гиззарам!
        Замок идеально подходил для кутежей. Д'Анжанн так и не женился, выглядел художественно растрёпанным, а в прислуге преобладали молодые девки приятной наружности, задорно стрелявшие глазками.
        Продолжили. Я, чуть проветрившись, собой управлял. А Николя развело до состояния словесного поноса. Пришлось выслушать сплетни на совершенно ненужные мне темы - о новых любовниках королевы Марго и фаворитах короля Франции, модных тканях из Индии, перевернувших парижский одёжный стиль, кознях Марии Медичи, к старости ставшей совсем безжалостной в выбивании денег на стройку Тюильри, интригах испанского посла и парижского епископа… Я настолько не желал углубляться в парижские дрязги, рассчитывая лишь, чтоб меня благословили на обустройство французских колоний в Клермонии - мысленно произношу это нескромное название не без внутреннего сопротивления - и дали корабли с людьми. По большому счёту Генрих Валуа, Генрих де Гиз или Генрих Наваррский - всё равно, каждый из них будет считаться и советоваться с самым богатым и влиятельным человеком Европы, а я точно таким становлюсь, не врал же Исабель!
        - Др-руг! Ты мне про всех луврских баб рассказал. А главная, котор-рая Луиза? - от ощущения, что заикаюсь, стало неловко, но я продолжил: - Пр-ро кор-ролеву р-раскажи.
        Ему словно мокрой тряпкой по роже съездили. Тотчас умолк, потом заговорил медленно, тщательно подбирая слова:
        - Её королевское величество изволили уехать из Парижа в декабре, под Рождество. Говорят, решила укрыться на время в каком-то из монастырей.
        Его нарочитая сдержанность меня рассмешила. Наверняка знает больше, но смертельно боится проболтаться по пьянке.
        - А ещё говорят, вертела королём как хотела.
        Возникло впечатление, что д'Анжанн захотел стать смирно, но не сделал попытки, понимая бесплодность усилий занять вертикальное положение. Знает что-то важное, но затыкает себе рот. Плевать! Если мне не так важно, кто король, тем более плевать на персону её величества.
        Перед тем как уронить голову на стол, прямо в бордовую винную лужу, мой собутыльник признался, что отправил гонца в Шартр, где сейчас Генрих III в компании гугенотов ломает голову, как вернуть Париж. Недалеко, к утру появится. Я позвал слугу. Йохан, массивный рыжий голландец, прошедший со мной вояж через океан, подхватил меня и уволок наверх в опочивальню.
        Вселенная кружилась, штормила и вздрагивала. Увлекшись пожеланиями смерти гиззарам, я сам чуть не помер.
        Глава 3. Очередное предательство
        Вино д'Анжанна оказало чудесное воздействие - назавтра захотелось повторить.
        Гонец всё запаздывал, и я решил выбрать линию наименьшего сопротивления. Распределил время караулов, свободной смене позволил расслабиться. В конце концов, когда вольёмся в свиту короля, вина будет - хоть залейся, а возможности отпустить вожжи и отдохнуть в относительной безопасности может и не представиться. Если собрать в одном месте несколько королей, королев и герцогов, неизбежно возникает гадюшник наподобие Лувра. Даже объединённые общей целью - разделаться с де Гизами, они строят планы, как заполучить больше влияния после победы, король Франции из кожи вон лезет, чтобы пойти на наименьшие уступки брату и гугенотам за возвращение трона. Я еду туда как в мясорубку! Но в другом месте не решу столь важные для меня проблемы.
        Днём мы прокатились с Николя вокруг его замка. Шикарные леса… Жаль, что уже через сто-двести лет от них ничего не останется.
        - Как зовут твоего коня? - спросил он, оценивая стати моего живого транспорта, и наступил на больное.
        - Поверь, я даже не помню, жеребец это или кобыла. У меня была лошадь, Матильда. Лёгкая, выносливая, послушная, верная. Большая умница. Литовские заразы убили Матильду, обстреляв нас из пушек. Я сам заколол её, чтобы не мучилась от ран. Забыть не могу… С тех пор кони для меня - просто расходный материал, меняю часто и стараюсь не привязываться к ним.
        - На войне мы чаще теряем, чем находим, - заметил Николя, пытаясь придать голосу глубокомысленный тон. - Возвращаемся в замок, пообедаем.
        Поздний обед плавно перетечёт в ужин. Но надираться не буду, увольте. Завтра - в дорогу.
        К ночи появился гонец, с поклоном передав хозяину запечатанный конверт. Николя сломал печать, я не разглядел - чью. Лоб нахмурился, от известий в письме или от усилий прочитать его, когда буквы расплываются перед глазами. Что-то в Шартре произошло. Бьюсь об заклад - тревожное.
        - Что там, Ники?
        - Утром обсудим, друг. Сейчас по последней - и отдыхать, - он обнаружил, что Йохан, получивший соизволение отведать господского вина, покинул пост подле моей персоны. - Тебе прислать служанку помоложе да помясистее, помочь раздеться и вообще?
        Он плутовато подмигнул.
        - А дочки-девственницы туземного вождя не припасено? Жаль, я привык… Шутка. Спасибо, тебе, mon ami, за угощение и сердечный приём. Как-нибудь сам. Разденусь и вообще.
        В опочивальне я обнаружил неприятную картину: пьяный слуга развалился на господской постели мордой вниз и сладко храпел, надувая пузырьки из слюней. Попытка расшевелить его ни к чему не привела, а перевалить его и сбросить на пол оказалось выше моих ослабленных алкоголем сил. Я скинул вещи с жёсткого диванчика и уснул, подтянув колени к подбородку, до самого утра.
        Разбудил меня шаловливый солнечный луч, ударивший прямо в глаз, был бы твёрдым - я остался бы на всю жизнь одноглазым. Поспешив солнцу навстречу, я распахнул окно и ставни, впуская свежий французский воздух в спёртую атмосферу спальни. Натуральное вино чем было хорошо - наутро не давало никаких последствий, никакой головной боли. Проспался и словно заново родился!
        Пришло время вздрючить Йохана за оставление поста и сон на господской постели. Он лежал тихо и не храпел, а причина его сдержанности была видна с первого взгляда - рукоятка кинжала, торчащая из спины. Бедолагу закололи в сердце во сне, даже крови не натекло.
        Это действительно злой рок! Мои слуги гибнут с завидной регулярностью. Лишь один был исключением - превратился в девку и забеременел раньше, чем умер.
        То ли остатки выпитого сказались, то ли я не совсем ещё проснулся, потому что сообразил с запозданием: в этом безопасном и гостеприимном замке пытались убить меня самого!
        Если бы д'Анжанн, схваченный мной за грудки, принял позу оскорблённой невинности, мол - я унижаю его обвинениями, а такое смывается кровью, мы бы уже стояли, обнажив шпаги, а ещё через пять минут к нему звали бы священника для отпевания. Нет, он повёл себя вполне естественно, всё же хозяин замка в любом случае в ответе, когда его гостей закалывают словно свиней. Трудно сказать, он опешил от моего появления в живом виде после рапорта об убийстве либо действительно ни при чём и скукожился исключительно от предъявленного, тем более, не сдерживая эмоций, я тряс его как грушу.
        - Где письмо из Шартра?! Что тебе приказали?!
        Покрасневший под стать цвета своей жилетки, он попытался оторвать от себя мои руки, безуспешно.
        - Прости, Луи. Оно слишком личное. Я его сжёг.
        Подозрения вспыхнули с утроенной силой. В джунглях за океаном я бы выпотрошил его и заставил пересказать все личные тайны вплоть до капелек чернил на запятых того письма. Но если устрою инквизиционную пытку среди его замка, меня не поймут! В том числе Наварра и герцог Анжуйский.
        Моё маленькое войско быстро перетряхнуло имение и выстроило всех молодых мужчин, подходящих для роли гонца. Испуганные брутальным обращением испанцев, индейцев и голландцев (ни одного француза), простолюдины жались друг к дружке и переминались с ноги на ногу. Д'Анжанн привалился к телеге, на которой позавчера стояли мишени для пистолетной стрельбы, и молча созерцал моё самоуправство.
        - Кто вчера вернулся из Парижа? - не получив ответа, я хлестнул вожжами самого неподходящего на эту роль, сбив с ног. - Больше церемониться не буду!
        Следующему я приставил шпагу к кадыку. Ошалевшая от ужаса дворня вытолкнула вперед молодого парня, лет шестнадцати на вид, щуплого и явно туповатого. Вздернутый за шкирку, он что-то робко пробормотал, кидая косяки на д'Анжанна. Пришлось поступить иначе. Волоча его за собой, я взбежал в опочивальню, где лежало неубранное тело Йохана.
        - Ты привёз письмо с приказом убить! Смотри, что ты натворил! - я воткнул бледную рожицу пацана прямо в щёку мёртвого слуги, до сих пор влажную от пьяных слюней. Парень заверещал было и затих, получив затрещину. - Что было в письме?
        - Простите, сеньор, не знаю! Мне вручили…
        - Кто вручил?!
        А это самое интересное. По словам недоросля, то был не дворянин, не человек в ливрее двора Генриха III или Генриха Наваррского, не военный, а обычный мещанского вида, прятавший лицо, низко склонив голову в серой широкополой шляпе с тульей, перехваченной атласной чёрной лентой на серебряной пряжке. Допрос с пристрастием удивительно освежает память, всплывают самые мелкие подробности.
        То есть меня заказал, скорее всего, не король… А кто?
        Короткое дознание не привело ни к чему. Тело застыло к утру полностью, несмотря на жару и духоту, стало быть, Йохана закололи вскоре после полуночи. Никто не признался, что видел постороннего в замке в эту ночь либо кого-то из своих, крадущегося к лестнице второго этажа. Конечно, если не спешить и пропустить всех по второму кругу, не гнушаясь прямолинейными методами, узнал бы больше… Но я приказал выезжать, и к вечеру мы достигли Шартра.
        Когда городские стены проступили на горизонте, нас обступил конный отряд численностью человек пятнадцать. Предводитель представился как виконт де Виньи и «именем короля» объявил, что реквизирует у меня лошадей, повозки и ценности «для святого дела - освобождения Парижа от нечестивцев». Я резонно возразил, что сам как раз направляюсь к Генриху Валуа и не возражаю, если виконт составит мне компанию.
        Но молодой человек, едва ли намного старше утреннего подростка-гонца, почувствовал упоение властью и вздумал упорствовать, не подозревая, что в день гибели слуги у меня присутствует минимальное из возможного желание потворствовать чьим-либо капризам.
        - Виконт! Я чувствую себя оскорблённым вашим недоверием. Оскорбление чести смывается кровью.
        Он охотно соскочил с коня и с весёлым азартом выхватил шпагу.
        - Защищайтесь, граф!
        Развлекать его фехтованием? Ну уж нет!
        - Как сторона оскорблённая, я выбираю оружие для поединка. Пистолеты!
        Он не успел осознать, насколько моё предложение несовместимо с дуэльными правилами, как упал на пыльную дорогу с пробитой грудью, шляпа с пышным пером покатилась по грязи.
        - Господа! Будучи старшим в отсутствие виконта, я принимаю командование отрядом и приказываю сопроводить нас к королю.
        От злости из-за досадной помехи и всё ещё находящийся под впечатлением от ночного происшествия я поступил с мальчишкой слишком резко. А зачем оставил его валяться на дороге, не выделив пару человек позаботиться об останках, объяснить не могу. Одно злодейство порождает другое, чернота множится в геометрической прогрессии. Нужно порвать порочный круг? Но как это сделать в цитадели зла, откуда уже протянулось двое щупалец - к замку Николя в Рамбуйе и в виде щенка-виконта поперёк моего пути, даже не представляю.
        Меня предали в очередной раз, и это не конец.
        Узкие улочки Шартра оказались запружены военными, повозками и толпами торгашей, рассчитывающих нажиться на королевском нашествии, тут и там мелькали ливреи слуг и придворных, дворяне из свиты королей и герцога куда-то спешили, расталкивая конской грудью городских зевак. Город чем-то напоминал прифронтовой с суетой, возникающей от приближения врага. Франция, когда ты поймёшь, твои главные враги заседают в твоих же дворцах, а не приходят с оккупационной армией! Если не считать вермахта.
        Над головой проплывали башни кафедрального собора. Я думал спросить о месте королевского пристанища, но вопрос отпал сам собой. Местным центром активности явно был графский замок Видам. Попав внутрь, я убедился, насколько он был мал для нашествия парижской верхушки.
        - Мне решительно здесь не нравится! - услышал я знакомый мурлыкающий голос с явным оттенком раздражения. - В Париже у меня уборная больше, чем в Шартре апартаменты! И восемь перемен блюд за королевским столом - это совершенно неприлично. Я не маркиза какая-то жалкая!
        Если быть совершенно честным, французские маркизаты по площади бывают больше, чем королевство Наварра, стать первой леди которого угораздило владелицу голоска. Но это ни на йоту не уменьшило претензий Марго, сестры короля Франции и дочери королевы-матери Екатерины Медичи. Заметив меня, она тотчас переменила тон, оставив только урчащие грудные нотки.
        - Несносный Луи! Вы так надолго оставили меня одну!
        Я припал на колено и учтиво возразил:
        - Никогда не поверю, ваше величество, что мужчины Франции позволят прозябать вам в одиночестве хотя бы день.
        - Даже и час, дорогой граф, но это не те мужчины!
        Ого… Я не оправдал её надежд, на стал убивать её недругов по заказу, включая, кстати, Генриха де Гиза. Отчего такая сердечность? Из-за слухов о моей заокеанской эпопее?
        Точно! Она проворковала несколько минут на тему радости моим успехам и свалившемуся на меня богатству, царственно простила длительное отсутствие у её ног (хорошо хоть не между ног) и потребовала дать обещание немедленно наверстать… Меня спас Чеховский, мелькнувший в конце тесного коридорчика, дав повод сменить курс.
        - Ежи! Простите, ваше величество, есть неотложная проблема со здоровьем. Простите ещё раз, никому не могу довериться, кроме как пану Чеховскому. За океаном, вы бы знали, совершенно неизвестные болезни. Даже не уверен…
        - Конечно-конечно! - воскликнула красотка, предусмотрительно отступая на шаг. Она права, если к её «французской болезни» добавить что-то гадкое тропическое, вроде лихорадки, которую подхватывали экипажи судов на пути из Индии, пора выбирать цвет платья для упокоения. Сейчас на ней было совсем не траурное - ярко-зелёное с глубоким вырезом.
        Польский доктор, как обычно, глянул на меня с опаской, не забыв про прошлые прегрешения, и попросил его не задерживать: эскулапа вызвали к наследнику.
        - Наследнику чего?
        - Французского престола, разумеется.
        - То есть королева Луиза в Шартре?
        - Недели две, ваша светлость, - убедившись, что прямо сейчас я не собираюсь откручивать ему голову и вообще миролюбив, Чеховский успокоился и даже слегка заважничал. - Наследник совершенно здоров был, разве что несколько простыл. Через неделю отметим его двухлетие.
        - Ах ты негодник! Убеждал же меня, что король бездетен.
        - Говорят, что ровно в ту ночь, когда вы посещали Лувр и встречались с господином Шико, король захаживал к королеве, - заговорщически доложил поляк. - Бог внял её молитвам!
        В дымину пьяный Генрих не то что зачать дитя, даже вскарабкаться на супругу не осилил бы, разве что проспавшись сутки-другие. Я вспомнил мерзкую сцену игры «в лиса и кролика». Король - точно пас. Тогда… Не может быть! Значит, мой способ предохранения не сработал.
        Не знаю, стану ли самым богатым человеком мира, но отцом в этом мире я уже стал. Причём отцом будущего короля Франции, который никогда не узнает, кто его настоящий папочка!
        Замолчавший Чеховский тревожно уставился мне в глаза и немедленно ретировался, повинуясь жесту. Я же втиснулся в узкую нишу возле бойницы, чтобы обдумать ситуацию.
        Генетической экспертизы на предмет родства шестнадцатый век не знает. Но если выяснится, что я посещал королеву наедине, и именно после этого она забеременела, законность происхождения наследника окажется более чем сомнительной. И особенно страшно представить действия Екатерины Медичи, когда она узнает, что трон займёт не наследник Валуа или Медичи. Боюсь, за жизнь Луизы и моего сына… не знаю даже как его зовут… нельзя будет дать даже ломаного гроша.
        Королева обдумала последствия своего рискованного шага ещё в середине 1576 года. Как снизить вероятность провала до минимума? В первую очередь, ликвидировать самый главный источник опасности - донора спермы, единственную персону, точно осведомлённую об адюльтере Луизы. То есть меня. Причём сразу же после соития.
        Покушение не удалось. Наверно, она на время оставила попытки замести следы, поглощённая будущим материнством, или меня сложно было застать, мечущегося по Франции и Нидерландам, а потом вообще унёсшегося за океан. Что сейчас изменилось?
        Д'Анжанн обронил, что в Лувре королева имела больший вес, чем Генрих. Похоже, Николя тоже ей прислуживал, как Шико и некоторые миньоны короля. Мне не сказал, что она в Шартре и с ребёнком, хоть появление наследника Валуа переиначивает весь политический ландшафт государства. Значит, утаил сознательно. Вероятность, что именно по его приказу меня пытались убить, взлетает до небес! Точнее, по приказу королевы, отданному д'Анжанну. Дамочка решила, что в нынешней ситуации я по-прежнему опасен, любое моё слово или неосторожный жест могут сыграть против неё, и срочно потребовалось перестраховаться. Тогда попытки продырявить мою тушку продолжатся, пока не увенчаются успехом.
        Кто ещё осведомлён о свидании с её величеством? Пожалуй, только служанка, не удивлюсь, если уже покойная служанка, и Шико. С десяток человек, включая Чеховского, да и короля - тоже знают про мой ночной визит в Лувр, но про уединение с королевой только эти двое. Если мои умозаключения верны, практически такая же опасность грозит Шико, Луиза предаст бывшего королевского шута, как и меня, не терзаясь сомнениями. Её рогатый муженёк и раньше не желал мне «многая лета», если узнает о помощи в исполнении супружеского долга, наверняка утроит усилия, чтобы спровадить в ад.
        В общем, для нас обоих с Шико нет сейчас более неподходящего места на планете, чем графский замок в Шартре. Но я обязан здесь находиться, пока не добьюсь намеченного…
        Будь что будет!
        Глава 4. Рогоносец
        Повышение статуса до что-то значащей в государстве персоны я ощутил на королевском совете. Раньше доводилось присутствовать на подобных скучнейших собраниях исключительно в качестве свиты, без права голоса, что-то мог вякнуть из не слишком титулованных дворян только Шико, пользуясь привилегиями шута. Сейчас его просто не пустили в каминную залу замка, превращённую в импровизированный тронный зал. Два кресла, наверно - самых высоких из найденных в Шартре, заняли Генрих с Луизой, окружённые всего парой советников. Сбоку уселись герцог Анжуйский и король Наварры с Марго. Мне кресла не предложили. Пьянствовать с августейшими особами и строгать им наследников я удостоен доверия, а вот сидеть в их присутствии - увы.
        Король Франции выглядел помятым как использованная туалетная бумага. Пышный пёстрый костюмчик с обычным нагромождением драгоценностей смотрелся на нём как на трупе в гробу. Королева в строгом тёмно-синем платье с минимумом украшений сидела неподвижно, потупив глаза.
        - Граф! - просипел живой мертвец, с расстояния пяти шагов до меня долетел винный выхлоп, его величество успокаивало нервы испытанным способом. - Мне доложили, у вас за океаном была собрана целая туземная армия.
        - Вы прекрасно осведомлены, сир. Но чтобы переправить её во Францию, потребуется не менее двух десятков галеонов и месяца три времени. Уверен, и здесь можно найти достаточно людей и оружия. Если необходимо - навербовать испанцев из Фландрской армии, не вернувшихся на родину, нидерландских католиков, прусских ландскнехтов.
        - Замолчи же, де Бюсси! - король провёл платком по лбу, очевидно, разрываемому изнутри головной болью. - К войскам гугенотов у меня есть прекрасное дополнение - три полка швейцарцев. Только им нечем платить!
        - А если обещать расчёт после освобождения Парижа? - вставил герцог Анжуйский.
        - Брат, кто же этому поверит! Им задержали жалованье и до бунта гиззаров. Казна пуста, а если бы в ней и завалялся какой-то золотой, герцог наложил на него лапу.
        Я выдержал паузу, дав отстояться в их сознании не слишком оригинальному соображению, что деньги решают всё, в том числе судьбу Франции, и пошел с козырного туза.
        - У меня с собой есть некоторое количество золота, хватит, чтобы погасить часть долга швейцарцам. Моему слову, что с ними расплатятся потом, и не из казны, а из прибыли Вест-Индской компании, поверят больше.
        - Ты привёз деньги?! Дьявол, я приказал реквизировать все ценности вокруг Шартра, мне наскребли жалкие крохи!
        - Да, ваше величество, требование о передаче наличных средств в королевскую казну мне передал виконт де Виньи. К сожалению, в столь неучтивой форме, что я был вынужден проучить наглеца.
        Наварра поднял на меня вопросительный взгляд, я развёл руками. Думаю, присутствующие догадались, что вряд ли де Виньи ещё послужит королю.
        - Де Бюсси, зная тебя насквозь… - его величество закашлялся, от последствий пьянства или возмущения моей дерзостью, не знаю. - Что ты задумал? Что тебе надо?
        - Сразу три вещи, мой король. Вернуть ваше расположение, ранее мной опрометчиво утраченное. Явившись в Шартр, я намерен искупить прежние ошибки. Далее, я отдаю себе отчёт, что казна не в состоянии в ближайший год возместить моё пожертвование, поэтому прошу земли из числа конфискованных у бунтарей, а также соответствующий титул, - в этот момент Луиза впервые подняла глаза и испытующе на меня глянула. Возможно, ещё не пришла к заключению, что делать - повторить покушение или повременить. - Наконец, позвольте учредить французскую Вест-Индскую компанию под патронатом короны и просить корабли для вояжа в южную часть открытых земель, голландцы их окрестили Клермонией.
        Я кратко описал финансовые выгоды предприятия и окончил торжественно: во славу дома Валуа и в честь долгожданного наследника короны. Не знаю, удастся ли поговорить с Луизой, заверить её в своей преданности и тем самым хотя бы на время отвести угрозу, потому что обезопасить себя полностью я могу, лишь ликвидировав королеву. Но не убивать же мать моего ребёнка! Поэтому ограничился намёком на свою безграничную лояльность.
        Поверит ли? Не только лояльности, но и моей глупости, что не угадал, кто даёт приказ убить меня. Увидим. Или увидят другие, стоя над моим хладным телом.
        - Все - вон! Оставьте меня с графом наедине.
        Возможно, Генрих находился не в том положении, чтобы командовать Наваррой и братом, как смиренными подданными, но его послушались. Я заметил, как дрожат ухоженные пальцы короля - от волнения, болезни или просто нездорового образа жизни.
        - Слушаю, ваше величество.
        Он встал с импровизированного трона и шагнул ко мне, сверля взглядом, тонкие губы под скобочкой усов исказились брезгливой гримасой.
        - Вот скажи, Луи, какого дьявола мне забирать герцогские земли у Лотарингского дома, где меня ненавидят, и отдавать тебе, столь же меня ненавидящего? Менять одного врага на другого, более энергичного и способного? Нет уж, не держи меня за идиота.
        - Ваше величество неверно судит о моих чувствах. Я доказал свою преданность в Польше. Да, был раздосадован, что вы не вытащили меня из Вавеля. Изгнанный из королевской свиты, столь же верно служил вашему брату, то есть дому Валуа. Рискну заметить, что де Гиз не сделал для вас и десятой доли того. Если ваше величество соблаговолит принять мою помощь, польское недоразумение уйдёт в прошлое. Как верный слуга и союзник, я многое сделаю для французской короны. Вы же слышали о возможностях, открывающихся в Вест-Индии. Нидерландские купцы оплатили разведку, нам останется только пожинать плоды.
        - Союзник… - ещё более скривился король. - Союзы заключаются между равными. Много берёшь на себя, де Бюсси.
        - В Новом Свете, ваше величество, я владею землями, куда более обширными, чем Франция, - он проглотил мою ложь спокойно и слушал дальше. - Пропасть между нами только в титуле. И мой следующий титул в ваших руках, в обмен на возвращение Парижа. Только хотелось бы самому контролировать нанятые мной войска. Поймите, сумма не маленькая, боязно оставлять вложение без присмотра. А за океаном я научился командовать небольшими победоносными армиями в наилучшем виде. В Париж послан разведчик-испанец. Жду его прибытия со дня на день.
        - Ты об очень важной вещи забыл сказать. Де Гиз спас тебе жизнь на дуэли с Радзивиллом. Предашь его?
        - Отнюдь, ваше величество. Приложу все усилия, чтобы взять живым и передать его в руки правосудия. В ваши руки. И не сомневаюсь, вы примете достойное решение.
        - Не сомневайся! - он задумчиво хлопнул кулаком правой руки о ладонь левой. - Но я ещё не принял решения по тебе. Исчезни! И позови попутно графа де Монсоро.
        С королевским ловчим я практически не общался, памятуя трагический конец де Бюсси в романе Александра Дюма. Оттого ни разу не видел воочию графиню, назначенную мне в любовницы. Взыграло любопытство - глянуть хотя бы одним глазком. Всё равно в местном аналоге Лувра я сижу как на пороховой бочке, одной опасностью больше или меньше - разницы нет. Тот не удостоил меня вниманием и сразу шагнул за дверь к королю.
        - Де Бюсси! Морячок чёртов! А загорел-то как до неприличия… Впору в растопку использовать вместо полена, - Шико едва не подпрыгивал от возбуждения. - Как там туземные красотки?
        - Плывём вместе со мной! Там ещё пару миллионов для таких Шико хватит, это только девственные.
        - Красивые? - он увлёк меня за локоть подальше от залы с королём.
        - На любителя. Во дворе замка есть несколько моих туземных воинов. Посмотри на них и представь их женщин. В общем, в Польше было лучше.
        - Расстроил… Ну а что король? Согласился принять от тебя золото?
        Ага. Содержание секретного совещания уже расползлось по дворцу.
        - Изволят думать.
        Он рассмеялся.
        - Согласится, никуда не денется. Королева надавит. Маленький Генрих простуживается от сквозняков в Видаме. Ей срочно нужен Лувр. Да и в части дворца Тюильри уже скоро можно будет жить.
        Значит, моего сына назвали Генрих. У меня не спросив. Хорошее имя, только редкое. Впрочем, другие варианты - Карл или Франциск - тоже не слишком удачные. Пусть будет Генрих, привыкну, взойдёт на французский престол как Генрих IV, только Валуа, а не Бурбон.
        - Значит, выпьем с тобой вина уже в Тюильри. Надеюсь. А сейчас я уеду, найду пристанище где-то вне этого переполненного гадюшника.
        - Куда?
        - В пригород, там спокойнее. Пришлю гонца с письмом, где меня найти.
        Чёрные глаза гасконца быстро стрельнули вдоль коридора. Убедившись, что рядом нет обладателя лишних ушей, Шико придвинулся вплотную и прошептал:
        - Ты заходил к королеве в ночь зачатия Генриха. Король тоже… Но он был пьян!
        - Намекаешь, что я влез под юбку её величеству? Ты понимаешь, друг, что за один только мимолётный намёк, за одно только упоминание, что в ту ночь с королевой посторонний мужчина оставался тет-а-тет, снесут голову не задумываясь?
        - Так ты не…
        - Даже не шути по этому поводу. Случилось так, что я стоял за шторой. Король был не в лучшей своей форме, но как-то справился. Прости, я воздержался от подсматривания и не могу утолить твоего любопытства во всех деталях.
        - О, да! Совпадение редкостное. Надо же ему было в тот момент…
        Значит, кто-то организовал поход Генриха в спальню жены в нужную ночь. Если бы не получилось, что-то пробовали бы в следующую ночь. Луиза настроилась решительно!
        - Кому ты ещё проболтался?
        - Никому, видит Бог!
        - Но король знает о моём ночном приходе.
        - Знает. Только ему никто не говорил о личной встрече с королевой. Я вроде как отдал тебе письмо её величества для Наварры с предложением искать путь к миру, но сам в её покои ты не попал.
        Первое возбуждение у Шико прошло. Сейчас он осознал минусы моего и своего пребывания в Шартре.
        - Смотри. Взболтнёшь, и мы надолго обретём общество друг дружки. Сначала нас повесят вместе, потом зароют в одной яме.
        Наверно, во время этого диалога королева нашла путь к супругу, минуя де Монсоро, потому что я снова был призван под высочайшие очи.
        - Граф! - начал король торжественно, словно задумал очередную пакость. - Мы великодушно примем ваш взнос в восстановление законной власти. Генрих де Гиз и его братья должны быть изловлены и переданы в мои руки для правосудия, часть их земель отойдёт короне. А вы получите во владение княжество Шато Рено близ германских земель. Княжеские титулы вышли из моды, вам, ваша светлость, будет дарован титул маркиза де Шато Рено. Не подведите нас, ваше сиятельство.
        Герцогской короны я и не ожидал. Что такое «Рено», хорошо знаю, была у меня такая со спортивным движком и отвратительной торсионной подвеской, но вот Шато-Рено… Разберёмся.
        Пристанище себе и отряду, чтобы все находились вокруг меня, я нашёл только в паре часов пути южнее Шартра. Зато подальше от банки с королевскими тараканами.
        К утру объявился Педро Хименас, в Париж он проник легко, а выбирался с приключениями. Русские купцы его приняли, нового про Павла рассказали не много - служит отныне воевода у себя в Смоленске, готовит встречу полякам, если сунутся. И дочку растит.
        Дочка - это хорошо… По крайней мере, на корону не претендует и хлопот таких не сулит, как мой маленький Генрих.
        Педро поведал ещё о баррикадах и патрулях, о расположении войск гиззаров, из чего я понял: герцог готов к прямолинейному удару с юго-запада, перекрыть весь город по кругу ему нечем. Тем лучше.
        По прибытии в графский замок меня перехватил Шико.
        - Его величество до ночи совещался о наступлении на Париж…
        - В компании советников бургундского красного и флорентийского белого сухого. Не сомневаюсь.
        - …И отдыхает после трудов умственных, - не дрогнув продолжил Шико. - Её величество изволило покормить принца Генриха и велело пригласить вас на аудиенцию.
        Началось! Накрутив ус, будто на свидание, я протиснулся мимо придворных к кельям, отведённым королеве и её свите.
        - Дорогой граф! - заказчица моего убийства подошла ко мне коленопреклонённому. - Пусть вас не смущает подозрительность… Что там говорить, порой совершенно необъяснимое поведение моего венценосного супруга. Вы - наша единственная надежда быстро вернуть Париж. Де Гиз вынудил королеву-мать подписать несколько бумаг, дающих ему неограниченные полномочия, иначе бы не выпустил из города! Негодяй крепнет день ото дня! Немедля, нужно немедля выступать!
        - Да, моя королева.
        - Де Бюсси! Я просто не знаю, как отблагодарить вас за ваше терпение, понимание, сдержанность…
        И за качество семенного материала. Этого она не смела сказать. В комнате находились две дамы, упорно делающие вид, что заняты рукоделием, пышный вид их одежд и украшений забавно диссонировал с аскетическим убранством замковой кельи. Сама королева щеголяла в розовом платье с кружевами и выглядела превосходно, взгляд говорил больше, чем слова.
        - Готов служить вам до последней капли крови, моя госпожа, - особенно если ты сама и вздумаешь выпустить мою кровь, добавил я про себя. Хуже, если ошибаюсь, и в окружении короля скрывается некто, желающей моей смерти больше, чем эта женщина, не позволяя догадываться о его личности. - Вам, королю и принцу-наследнику.
        - Он так мил, мой маленький милый Генрих!
        - Не будет ли дерзостью с моей стороны просить показать мне принца перед тем, как я отправлюсь на войну с гиззарами?
        - Безусловно, граф! Я рада, что вы сами об этом заговорили.
        Принесённый нянькой двухлетний карапуз что-то оживлённо залопотал и жизнерадостно рассмеялся, когда я аккуратнейшим образом взял его за пальчик.
        - У вас прекрасный сын, ваше величество! Искренне рад за вас и короля.
        - И за короля! - весомо повторила Луиза.
        Напоминание прозвучало красноречиво: одно слово, сеющее сомнения, и тебе конец, твоё сиятельство.
        Она посмотрела на меня долгим взглядом. Вопросительным и даже немного просящим, совсем не совпадающим с суровым подтекстом её последних слов. На миг познав тело этой женщины, познать её душу решительно не могу.
        Я кивнул и откланялся.
        Королева, похоже, соблаговолила подарить мне ещё немного жизни. Как щедро с её стороны!
        Глава 5. Лувр в крови
        - Слева! Берегись!
        Я отпрянул за колонну, завидев мушкетный ствол. Но в силу привычки крикнул по-французски, испанец Педро среагировал с опозданием… Пуля снесла ему половину черепа.
        Кинувшись прямо в пороховой дым, я нос к носу столкнулся со стрелявшим, не успевшим перезарядить мушкет, и ударил ногой, чтоб получилась удобная дистанция для выпада шпагой. Гиззар в чёрном камзоле узнал меня, открыл рот, но что-либо сказать у него не вышло, захрипел, кровь заклокотала в горле. На том свете поговорим, обожди немного!
        Ненавижу Лувр. Здесь случилось на моей памяти много скверного, низкого, подлого. Гораздо больше, чем хорошего. Но совсем не ожидал, что буду брать его штурмом.
        С ротой швейцарских гвардейцев мы вломились в крыло Леско. Из двухсот, бывших в строю накануне, осталось хорошо если две трети. Взбешённые потерей товарищей горцы, ничуть не менее решительные, чем выходцы с Кавказа, крушили алебардами всё на своём пути. Незнакомый мне сержант, уже сражённый пистолетной пулей, нашёл силы сделать пару шагов и развалил надвое своего убийцу!
        Галерея второго этажа оказалась перегороженной баррикадой из ломаной мебели, будто гиззаров совершенно не беспокоило, что здесь когда-нибудь откроется самый известный в мире музей, а они как варвары ломают аутентичную обстановку. Мне тоже было совершенно не до раздумий, как в Лувре будут смотреться Мона Лиза и Ника Самофракийская.
        - Мишо! - подозвал я лейтенанта швейцарцев. - В лоб нельзя. Положим людей при штурме. Тащи кулеврины, прямо по лестнице с Квадратного двора!
        - С лафетом пройдут ли… Подожжём их к хренам собачьим! - кровожадно ответил тот. - Пустим дым, подойдём вплотную!
        - Не годится. Королю Лувр нужен для жилья, а не для кострища. Снимай кулеврины с лафетов. Та-ак… На два лафета как щиты грузим дубовые двери, в щель - кулеврину, бьём в упор!
        Когда деревянный танк конструкции де Бюсси вырулил из-за поворота коридора и двинулся к баррикаде, на секунду среди её защитников возникла заминка, потом грохнули мушкеты. От снятых дверей разлетелся целый фонтан щепок, самая подлая из них глубоко впилась в руку. А когда бабахнула кулеврина, совершенно заложило уши, краем глаза я заметил, что стекло высокого окна высыпалось наружу.
        - Назад!
        Эту команду мы оба с Мишо прокричали одновременно, не договорившись толком о разделе полномочий, никому из нас не улыбалось, что перезарядка пушечки произойдёт под мушкетным огнём и градом щепы.
        Занявшись перевязкой, я пропустил следующий выход «танка» на сцену. Вскоре рёв трёх дюжин швейцарских глоток, не менее громкий, чем гром выстрелов, возвестил начало рукопашной на баррикаде и окончание жизни её гарнизона.
        Следующий акт драмы должен был произойти в королевских апартаментах, основательно разгромленных и более не напоминающих место прихорашивания монарха. Я ступил туда, баюкая перевязанную левую руку, но при виде де Гизов вцепился в рукоять шпаги. Генрих де Гиз стоял в стойке, выставив шпагу вперёд. Чуть позади занял позицию герцог Майенский, брат Генриха. Третий брат в кардинальской сутане держал крест на вытянутой руке, отгоняя нас как нечистую силу. Четвёртой в королевском алькове оказалась немолодая и незнакомая мне женщина. Стоп, я видел её раньше, это Анна Немурская, мать всех троих Гизов, приготовившихся к последнему бою.
        Но никакого боя не случилось. Появившийся как чёртик из табакерки Шико с двумя пистолетами в руках разрядил оба ствола и, отбросив пистолеты, начал наступать на кардинала с обнажённой шпагой. Давно переставший воспринимать чужие смерти близко к сердцу, я невольно отвёл глаза.
        Дико заверещала герцогиня, лишившись последнего сына.
        Её крик прервался, захлебнулся, послышался звук упавшего тела.
        Шико приблизился ко мне, спрятав в ножны окровавленную шпагу.
        - Королю не просто было бы сдержать обещание при живых Гизах. Он тебе велел взять их живыми, мне же ничего не приказывал. Прими от меня эту небольшую любезность.
        Четыре трупа… И несколько сотен, быть может - тысяча, валяется в коридорах Лувра, на подступах ко дворцу или плавает в Сене. Небольшая любезность для истории Франции!
        Шико был прав - пресечение боковой ветви Лотарингского дома облегчило королю изъятие всех их земель, поместий и прочего. Изобразив простодушие на лице, Генрих заявил на балу, собранном через дней десять после штурма в наскоро прибранном Лувре: ничего, в сущности, не изменилось, так как королева Луиза происходит из Лотарингского дома. Владения переместились из правого кармана в левый, не о чем беспокоиться.
        От обещания отдать мне Шато-Рено король не отказался, правда, пробовал обставить сделку дополнительным условием: кредитом казне в размере пятисот тысяч испанских эскудо. Вызывали сомнения способность и желание монарха этот кредит когда-либо вернуть, но окончательно я убедился в неисправимости мошенника, когда узнал, что же приобрёл за щедрое финансирование взятия Парижа. Княжество по размеру оказалось не многим больше самого листка королевского эдикта о присвоении мне титула маркиза де Шато-Рено - всего-навсего деревня, а пересечь новые владения можно пешком за полчаса. Генрих меня облапошил без зазрения совести, я заплатил швейцарским гвардейцам сумму, намного превышающую стоимость карманного княжества.
        Стараясь сохранять радостное выражение на физиономии, подходящее новоиспечённому сиятельству, я танцевал на балу. Парижане, месяц назад рукоплескавшие гиззарам за избавление от гугенотов, ничего не имели против маркиза, спонсировавшего возвращение короля и убийство де Гизов. Воистину принципиальные личности!
        Ожидаемым, но всё же явно чрезмерным потоком хлынуло на меня женское внимание. Осчастливленный дворянским титулом, выше которого во Франции только герцогский, богатый, причём молва приписала мне гораздо больше, чем дают поместья в Анжу и пай в Вест-Индской компании, высокий ростом и совсем ещё не старый мужчина двадцати девяти лет, я годился в любой ипостаси - и на роль любовника овдовевших графинь, и как выгодная пара для молодых девиц из хороших семей. Девицы продолжали плодиться, невзирая на войну, а молодые люди погибали.
        Только Исабель считает меня слишком старым. И маркиз всё равно не принц, не член августейшей семьи. Как говорили на Руси - худородный!
        За танцами, беседами, смехом угасал августовский вечер, а я наблюдал, как закручиваются новые интриги, рисуется картина послевоенного устройства Франции. Или, скорее, предвоенного. Генрих осыпал милостями не только меня, но и швейцарцев, и других дворян, кто перебрался через Сену выше по течению и атаковал Лувр. Но гугенотов, ударивших по парижским укреплениям с юга, отвлекая основные силы гиззаров, король удостоил одной лишь высочайшей благодарностью, не одарил ни титулами, ни клочком земли. Мрачный, затянутый во всё чёрное Генрих Наваррский будто приехал не на бал, а на похороны, убыл с приближёнными задолго до окончания празднества и столь любимого Генрихом III фейерверка. Представляю, когда дело дойдёт до подтверждения привилегий протестантам, щедро обещанных в Шартре… Вполне вероятно, вспыхнет новая гугенотская война.
        Кто-то из придворных пригласил меня к шёлковому шатру Марго. Королева игрушечного королевства осыпала меня упрёками - отчего уделяю столько внимания дамам и девицам, а ей ничего… Пришлось срочно изобретать высокопарные фразы, что слишком ослеплён блеском её величества, не приближался, рискуя потерять зрение совсем.
        - Несносный! - она легонько шлёпнула меня веером. Наклонившись, добавила совершенно иным тоном: - Видели, маркиз, как демонстративно удалился мой муж? Король ждёт нас с вами и герцога Анжуйского. Что-то затевается…
        Коль приглашение мне было передано столь приватным способом, я выбрал окольный путь к королевским покоям. В том числе по коридору, где совсем недавно пахло порохом и убрано было весьма поверхностно.
        Я остановился. В стене, повредив изящную лепнину, зияла глубокая трещина, края подёрнулись бордовым. Не требовалось особого воображения, чтобы понять: передо мной - след алебарды, перед столкновением со стенкой разрубившей человеческое мясо.
        Им мало? Хотят ещё?
        Оказалось - да.
        Завитый, надушенный и напомаженный король носился взад и вперёд, швырял в пространство бокалы и мелкие безделушки. Холёные руки заламывались как у опереточной актрисы. Он повторял:
        - Свиньи! Да-да, гугенотские свиньи. Мир был лучшей им наградой! Почему эти свиньи бросили меня?
        Почему-то подумалось, что в оставленном мной мире правил совсем другой Генрих III, тот сумел переиграть де Гизов, не имея поддержки в виде нидерландского золота. Этот готов сдать всю партию, находясь в более выгодном положении.
        Королевские излияния слушало совсем немного людей - его брат и сестра, супруга Луиза, де Монсоро, парижский епископ и почему-то Шико. В какой роли я приглашён в круг особо избранных, куда не стремился, понять было сложно.
        - Генрих Наваррский раздосадован, - подал голос герцог Анжуйский. - Он рассчитывал ухватить кусок Лотарингских земель. Ты же не дал ему и того клочка, что презентовал де Бюсси.
        - Де Бюсси заслужил. Де Бюсси был виновен передо мной, теперь он искупил и прощён. Правда, маркиз? А они - свиньи. Неблагодарные свиньи!
        Лицо Луизы не выражало ровно ничего. Марго стрельнула взглядом в мою сторону, словно вопрошая: видишь, как оно - находиться при чокнутом короле.
        - Пока еретики не вернутся в лоно истинной веры, особенно клятвопреступник Наварра, о какой-то мягкости к ним не может идти и речи, - прогнусавил святоша.
        - Значит, собранные против де Гизов войска распускать нельзя. И, выходит, их надо чем-то занять. Я прав, мой венценосный брат?
        Услышав предложение на кого-то спустить армию, Генрих прекратил бормотать про свиней и прислушался. Его пышный парик съехал набок.
        - Пусть придут на помощь католическим Южным Нидерландам против Северных, - снова встрял епископ.
        - Именно это я и думал предложить! - расцвёл герцог. - Провинции практически уже отделились от Испании, назначенный Мадридом штатгальтер ничего не решает. Юг слабее протестантского Севера. Если мы двинем армию к Брюсселю, Фландрия будет нам рукоплескать! И северяне не посмеют что-либо предпринять. Уверяю тебя, брат, вы выиграем эту маленькую войну без единого выстрела.
        - И приобретём новые земли, где протестанты режут католиков, - сварливо возразил Генрих.
        - Боюсь, ваше величество не знает силу божьего слова. Благочестивый дон Альбрехт, добровольно соблюдающий воздержание от плотских утех в супружестве, ходит босым по городам и весям Фландрии, несёт пастве слово Христово, возвращает заблудших в лоно нашей святой церкви.
        Король посветлел лицом от услышанного.
        - Замечательно, ваше преосвященство. Завтра же… Нет, уже сегодня отправляйтесь в Гасконь. Езжайте в карете, а там - в рубище и босиком, благо тепло, обращайте свиней в католицизм, - он оценил ужас на упитанной ряхе епископа и добавил: - Не забывайте в речах добавлять больше искренности и милосердия! Ну, что же вы сидите? Собирайтесь, не теряйте времени.
        Когда красная сутана скрылась из виду и за дверью затихло едва сдерживаемое возмущённое квохтанье, герцог ехидно заметил:
        - Помучается, похудеет и станет кандидатом в святейшество как подвижник на церковном поприще.
        - А что вы скажете, маркиз, о делах в Нидерландах? - мурлыкнула Марго. - Вы осведомлены о них лучше нас.
        - Вы совершенно правы! - я предпочитал не называть её «величеством» в присутствии королевы Франции и просто опустил обращение. - В Южных Нидерландах наблюдается патриотический подъём, они ощущают себя народом, отдельным как от Испании, так и от северян-кальвинистов. Назначенный королём штатгальтер власти и авторитета не имеет, наибольшее влияние имеют инфанта Исабель и её супруг-проповедник.
        - Инфанта, говорят, молода и красива, - многозначительно заметила наваррская королева, лукаво поглядывая в сторону младшего брата. - В легенды о замужних девственницах пусть верит чернь. Герцог, вы один из самых импозантных мужчин Франции. Если войдёте в Брюссель во всём блеске командующего союзной католической армией, готовой помочь отбить наскоки северян, у вас будет шанс проверить добродетельность инфанты со всех сторон и укрепить наш будущий союз через постель. Она же наша племянница! Не откажет родственнику в кусочке женского тепла.
        Кровь хлынула к моим щекам. Марго без обиняков предложила герцогу Анжуйскому трахнуть испанскую принцессу! Потом склонить её к союзу не только против Северных Нидерландов, но и фактически против Испании, то есть против родного отца! И это спустя всего несколько дней после того, как на деньги из Нидерландов Генриху возвращён Лувр. Чёрт подери, какая мерзкая, бесстыдная тварь!
        К счастью, взоры присутствующих обратились к герцогу. Никто не заметил моего гнева. Падкий до лести Франциск заблестел глазками от предложения распутницы.
        - Луи, ты непременно составишь мне компанию в брюссельском вояже.
        - Увы, ваше высочество, я прибыл во Францию по делам денежным, они не решены.
        - Решатся. И обождут! - властно прервал меня король. - Брат совершенно прав. Поезжайте.
        - Только не рассчитывайте на моё золото для оплаты похода армии на Брюссель, ваше величество. Я уже основательно поиздержался ради взятия Парижа, а крохотный надел в Шато-Рено дохода не принесёт.
        - Ты неисправим, маркиз. Дерзишь по-прежнему, как в Польше. Брат, возьмись за воспитание своего вассала.
        - Непременно, ваше величество.
        Мы вышли из королевских покоев вместе с герцогом.
        - С кем из королей проще, ваше высочество?
        Он усмехнулся.
        - Проще с Наваррой. Но это предприятие в компании с братом сулит большие возможности. И, признаться, устал я от обоих. Вояж на север поможет развеяться. В дорогу, мой славный маркиз!
        В дорогу… Вооружённое сопротивление фландрийцев французам, вплоть до обращения за помощью к северянам, он даже в расчёт не берёт.
        Итак, кровавая ниточка от Парижа протянулась до Брюсселя. И я буду не свидетелем, а участником событий… Может, лучше было переждать ещё год за океаном?
        Глава 6. В темнице
        Предстать перед очами девушки-женщины, к которой испытываешь симпатию, и объявить, что в её страну вошла армия моих соотечественников, страждущих эту страну оккупировать, это - довольно неприятная миссия. Даже если умолчать, что командующий армией официально утверждён на королевском совете любовником принцессы.
        Такую миссию лучше провалить, что я и сделал, рассказав инфанте всю некрасивую подоплёку, умолчав лишь о грязных предложениях Марго. Стоял роскошный сентябрь, солнце садилось за кирпичные островерхие крыши, а у меня на душе скребли кошки.
        Исабель задумчиво ступила к окну.
        - Встречаю здесь третью осень и всё не могу привыкнуть, как быстро становится прохладно. Но скоро будет горячо… Ведь это война, граф?
        - Ещё и маркиз де Шато-Рено. Но, боюсь, ваше высочество, на сегодня мой новый титул - единственное, чем могу похвастаться. Если вы решитесь защищаться - да, война.
        - Решусь. И у меня мало времени, поэтому аудиенция будет краткой. Скажите, маркиз, как вы себя видите в компании герцога Анжуйского? Собираетесь штурмовать Брюссель под его знамёнами либо предадите его и присоединитесь ко мне? Или вообще сбежите в Антверпен?
        - Все три решения имеют свои минусы. Я предпочту быть вам полезен.
        - Полезен… Чем же? - она оставила окно и села за обширный письменный стол, слишком большой по сравнению с её ладной фигуркой, когда колокол малинового платья скрылся от моих глаз за столешницей.
        Исабель неуловимо переменилась с нашей последней недавней встречи. Бегство штатгальтера сеньора Хуана и фактическое принятие единоначалия над Южными Провинциями в период, когда висела угроза со стороны Севера, всё это оказало на неё влияние. Девочка несла ответственность за целую страну, не имея ни королевского титула, ни выборной должности. А тут ещё и я свалился на голову, да не один, с оккупационной армией на закорках!
        - Поверьте, ваше высочество, в Новом Свете пришлось брать штурмом туземные города. Думаю, смогу указать на слабые места в обороне.
        Она придвинула бумагу и перо, обмакнула его в чернильницу, затем, поколебавшись секунду, как-то странно глянула на меня, очевидно, принимая непростое решение.
        - Стража!
        Немедленно ввалились пятеро верзил, двое уставились на Исабель с выражением «чего изволите?», остальные вперились в меня, готовые разорвать.
        - Что вы надумали, ваше высочество?
        - Я нашла выход из положения, ваше сиятельство. Возможно, вам он не понравится. Но это не имеет значения. Сеньор Хуан немного научил меня шахматам, и я вижу ваше положение - цуцванг, любой ход ведёт к потерям. Но жизнь идёт не по шахматным правилам, один ход лучше пропустить, не становиться врагом ни мне, ни французскому герцогу. И я помогу временно выйти из игры. Капитан! - обратилась она к солдафону с самым блестящим панцирем. - Этот человек подозревается в шпионаже. Взять его под арест до трибунала! Заберите оружие, он опасен.
        - Да, ваше величество!
        Меня скрутили и обыскали. Забрали практически всё, кроме пары спрятанных в обшлагах камзола метательных звёзд.
        - Аккуратнее, капитан. Всё же пленник - лицо титулованное, маркиз. Обращайтесь с его сиятельством подобающе.
        - Непременно, ваше величество!
        Она не противилась обращению «ваше величество», полагающемуся только её отцу и мачехе, очевидно, чувствовала себя здесь настоящей королевой. Пусть тешится! Вот только арест - это уже слишком.
        Вежливость конвоиров продержалась до выхода из коридора, ведущего в кабинет и личные покои инфанты. Стоило сойти по лестнице на этаж ниже, и я тут же получил мощный тычок рукоятью меча по рёбрам, однозначно предупреждавший: не баловать!
        Прогулки по Брюсселю в компании Ногтева протекали приятнее. Сегодня горожане шарахались от меня, словно насильника, убийцы и растлителя малолетних. Герцогский дворец не имел удобств Вавеля с собственной подземной тюрьмой, меня привели в городскую. Встретивший нас офицер, надменностью и непробиваемым упрямством похожий на испанского гранда, долго ворчал, что приличных камер для всяких там графьёв нет и в помине, тем более всякого маркизского… чуть было не прозвучало «отродья», но паскудник встретился со мной глазами и осёкся. Понял ведь, что могу и выйти из тюрьмы, не забыв подробности вселения.
        - В одиночку его!
        В отличие от Вавеля, давшего единственный опыт тюремного заточения в этом мире, здесь было тепло и не так воняло, оправляться предстояло в деревянное ведро с водой, выносимое по случаю пленникова титула с ежедневной регулярностью. Камера располагалась на втором этаже, всё уютнее, чем в подвале. Еда… если серое месиво называть едой, для употребления внутрь не годилась совершенно, думаю, им удалось бы потравить крыс. В общем, я объявил голодовку, не по идейным соображениям, из одной лишь брезгливости. Меблировка - дощатый топчан. Ординарным узникам стража не дозволяла на него опускаться кроме как ночью, маркизу разрешила.
        Оконце в три ладони шириной показывало мне облачное нидерландское небо, если привстать на цыпочки или взобраться на топчан - крышу какого-то здания. Тоска… Скоро пролёт птиц начну воспринимать как целое событие.
        Единственным развлечением остались разговоры перекрикиванием через решётку, правда, время от времени по коридору проходил тюремный чин и лупил плёткой каждого, прильнувшего к прутьям. Я на всякий случай сразу отступал на шаг, потому что наступит день, когда-нибудь из тюремщиков не вспомнит о высокородности зэка де Шато-Рено и врежет от души.
        Так, в полумраке, голоде и злости от зря растрачиваемого времени тянулись дни. Целых два дня. Потом ещё один. Похоже, обо мне забыли. Раз полагался трибунал, должен появиться какой-то следователь? С традиционным предложением: во всём признайтесь, и вам ничего не будет. Знаю-знаю, ничего хорошего не будет точно. Никто мне ничего не предложил.
        Больше всего щемила досада по поводу герцога Анжуйского. Он должен был начать штурм города! И для меня что-то прояснилось бы. Он медлил, не вызывая ни малейших добрых чувств. Если из-за него просижу здесь ещё недельку, удавлю августейшего мерзавца собственными руками!
        Вновь и вновь возникало видение, как тогда в Вавеле - в мою страшную, грязную камеру вплывает ангел, к которому не липнет никакая грязь. Но Эльжбета больше никого и нигде не навестит. И, само собой, не заглянула посидеть-поболтать инфанта с узелком вкусняшек для сидельца.
        На четвёртый день, ближе к полудню, обычно шумные заключённые вдруг как по команде притихли, прислушиваясь к отдалённым хлопкам.
        - Штреляють! - прошамкал громила из камеры напротив. - Шоб меня разорвало, из мушкетов палють!
        Я тоже прислушался. Действительно, началась стрельба, но она совершенно не напоминала обычную грозную мелодию штурма, где основную партию выводят пушки. Не знаю, что произошло. Быть может, хитроумный герцог обманом ввёл в город роту мушкетёров, они напали на защитников с тыла и скоро откроют ворота основной армии.
        Заключённые забеспокоились. Между клетками прошла пара тюремщиков, криками заставившая их замолчать. Я предельно вежливо спросил о событиях на улицах города и был грубо послан; похоже, надзиратели сами ничего не знали. А вечером произошло неожиданное.
        Сначала я услышал брань и звуки ударов, ответную ругань по-французски. Тюремщик отпёр решётчатую дверь камеры напротив, вытащив шепелявого бандита. На его место вкинули человека в богатом, но грязном и порванном камзоле, без парика и шляпы. Тот, грохнувшись на пол, резво вскочил и принялся трясти прутья решётки, изрыгая проклятия. Не веря собственным глазам, я рассматривал пленника. Раз он здесь, блестящий план по освоению Брюсселя и койки инфанты продвигается не слишком успешно!
        - Ваше королевское высочество, извольте успокоиться. Сейчас вас никто не слышит, кроме меня и уголовного сброда в соседних камерах.
        Герцог только теперь обратил на меня внимание. Его бледное лицо заметно припухло, напоминая очертаниями дыню.
        - Дьявольщина… Луи, ты тоже здесь?!
        - Где же мне ещё быть? На крепостной стене, с мушкетом в руках, защищая Брюссель от герцога Анжуйского, моего сюзерена?
        Он опустился прямо на грязный пол, обхватив руками плечи.
        - Она и тебя арестовала…
        - Сразу же, как услышала о приближении войск, присланных на подмогу против еретиков, - то, что мы с герцогом провели вместе больше двух лет у гугенотов, тех же самых «еретиков», сейчас вспоминать было неуместно.
        - Тогда тебе несложно представить, что произошло с нами. Мы въехали в распахнутые городские ворота парадным строем и с развёрнутыми знамёнами. Я надеялся объяснить принцессе, что мы пришли с миром, как друзья и союзники, хотел обаять её, предложить скрасить скуку одиночества, пока её супруг где-то скитается и проповедует подобным, - Франциск махнул рукой в сторону соседней камеры, приравнивая всё население Фландрии к сидящему там отребью. - Исабель даже выслушать меня не соизволила!
        Надеюсь, тюремный полумрак укрыл мою ухмылку, монолог герцога невероятно напомнил речь товарища Саахова из «Кавказской пленницы» с гвоздичкой за ухом: «Клянусь, обидно… Ну ничего не сделал, только вошел… Хулиганка!» Действительно, ничего не сделал, а меня послал с уведомлением - готовьтесь, подмывайтесь, стелите свежие простыни. Он, конечно, более зрелая и цельная личность, чем его венценосный брат, но восхищаться нечем. Валуа - тупиковая ветвь французской королевской эволюции. Не считая будущего короля Генриха, моего сына. В нём, слава богу, нет ни капли крови нынешней правящей династии.
        - Ваше высочество, вам не известно, сколько нас здесь продержат?
        Он с трудом оторвался от обиженных разглагольствований.
        - Откуда же мне знать, Луи! Они просто опустили решётку въездных ворот, когда в город вошли первые две роты, и перестреляли нас из мушкетов, как жирных уток на охоте. Мужланы, скрутившие меня и притащившие в тюрьму, словно мешок с мукой, только смеялись и бормотали по-своему!
        - Тогда будем ждать, инфанта наверняка захочет поболтать со знатным пленником. Вряд ли сама явится в эту клоаку. Вас отведут к ней.
        - Я ей поболтаю… Маркиз, мой брат не стерпит такого унижения для Франции! Это - война! Они кровью заплатят!
        Вряд ли. Зная северян и гибкую в решениях инфанту, думаю, они временно объединятся против общего врага. Так как Нидерланды до сих пор считаются собственностью испанской короны, Филипп II наверняка вторгнется в Гасконь и попытается убедить императора присоединиться к войне. Если всё произойдёт именно так, Генрих Наваррский, кипящий от возмущения за неблагодарность при взятии Парижа, сам двинет к столице, да ещё призовёт на помощь англичан. Одно неосторожное движение, и Франция окажется в состоянии войны со всей Западной Европой! Король слишком труслив, чтобы бросить подобный вызов, а его брата, герцога Анжуйского, я, пожалуй, переоценил.
        Тёмно-синий квадратик неба в окне потемнел до черноты. Выстрелы продолжались, но стали намного реже, потом стихли совсем. Полагаясь на откровения Франциска, я предположил, что горожане добили последних гусар герцога, мечущихся по улицам Брюсселя в поисках укрытия от пуль.
        Две роты… То есть большая часть герцогового войска прохлаждается за стенами Брюсселя, не решаясь идти на штурм, когда командующий в плену и в заложниках. Любопытно, рискнёт ли инфанта отпустить Франциска, и если да, то под какие гарантии, что тот не прикажет начать приступ?
        В городе остались двадцать два человека из моей свиты, индейцы, голландцы и испанцы, надеюсь, они не попали под огонь. Люди, прошедшие испытания в схватках в Новом Свете, для меня гораздо ценнее любых, здесь заново навербованных.
        Большую часть ночи не мог сомкнуть глаз. Только к утру сморило на жёстком топчане, сон был безжалостно оборван - нас с герцогом поволокли во дворец. Никакого подобающего отношения к собственной персоне, предписанного инфантой, я не обнаружил, конвойный подбадривал нас древком копья, побуждая едва сдерживаемое желание угостить его звёздочкой.
        Разумеется, Исабель не принадлежит к особам, склонным навещать узников в узилище, особенно если их туда запихнули по её приказу. В знакомом по предыдущей встрече кабинете она ожидала нас, одетая в необычный костюм, смесь женского дорожного платья и подобия военной формы - в длинной узкой юбке тёмно-серого цвета и мужском камзоле. Настоящая Жанна д'Арк! Только намного симпатичнее Орлеанской Девы.
        - Ваше императорское высочество! - начала она без приветствий и предисловий. - Нидерланды никогда не примут покровительство французской короны ни на каких условиях. Мы - испанская территория. Вторжение сюда вашей армии означает войну, какими бы намерениями вы ни прикрывались. Гонец уже послан в Мадрид. Ожидаю ответа отца с распоряжениями о вашей судьбе.
        Герцог застонал в голос - ещё бы, дорога в один конец, вокруг Франции до побережья, потом по Средиземному морю до Барселоны и оттуда в Мадрид займёт недели, возможно, до месяца, столько же обратно! Неужели мы прописались в тюрьме до зимы?
        Я поклонился и начал говорить, опередив Анжу.
        - Ценю мудрость вашего королевского высочества и сдержанность в ответных действиях. Прошу только вашего позволения провести отведённое время в более сносных условиях, нежели городская тюрьма. Поверьте, от их похлёбки и от паразитов в камере у меня сыпь по всему телу.
        Клянусь, в глазах принцессы цвета вечернего неба мелькнула нотка торжества, когда она глянула на герцога. Надеялся ночевать в покоях инфанты, но получил совсем иное ложе? Поделом! Мне досталась доля некоторого сожаления, что подданные не исполнили приказ о достойном содержании титулованной персоны.
        - Ваше сиятельство, осознайте всю меру опасности держать герцога вне тюремных стен. У города - целая армия, мы фактически в осаде, - ответила она.
        - Полностью разделяю ваши опасения. Но держать в вонючем крысятнике брата короля Франции совершенно неподобающе и не красит вас как правительницу страны. Предлагаю выйти из ситуации достойным, приемлемым для всех нас образом.
        Наверняка у Исабель уже имелись заготовленные варианты, наверняка не один. Тем не менее она согласилась выслушать мой совет.
        - Во-первых, герцог пишет приказ графу де Монсоро вернуть войска в Париж, я лично передам ему пакет. Во-вторых, мы с герцогом даём вам слово, что он добровольно и с осознанием ответственности соглашается не покидать Брюссель до прибытия указаний его величества. И, должен заметить, нужно приступить к отпеванию и похоронам погибших вчера французских солдат, как бы вы ни относились к их деяниям, ваше королевское высочество, они лишь исполняли приказ.
        Франциска буквально перекосило от данных мной обещаний, в том числе - от его имени. Но нежелание возвращаться за решётку пересилило. Он кивнул.
        - Справедливо, ваше сиятельство, - Исабель разговаривала с нами стоя, при этих словах шагнула ко мне, но тотчас отпрянула, будто угодила в крапиву. До её славного носика донёсся исходящий от меня аромат. - Будьте любезны, пока его высочество составляет приказ, умойтесь и смените платье, иначе за стенами Брюсселя не поверят, что вас содержат в достойных условиях.
        Я тоже не верю. И кроме чистки пёрышек непременно нужно поесть, пока пупок от голода не приклеился к позвоночнику. К встрече с графом де Монсоро нужно приготовиться тщательно. Он - совсем не тот туповатый, хоть и коварный рогоносец, которого изобразил Александр Дюма. Фаворит короля умён и подозрителен. Надо бы хоть одним глазом глянуть на его жёнушку, из-за шашней с которой рискую погибнуть.
        В надлежащее состояние мне удалось привести себя только часа через три - час ушёл на поиски моей свиты, благоразумно спрятавшейся на время скоротечной и не касающейся их войны. К инфанте я заявился вымытый, накрученный и напомаженный, хоть сразу в Лувр и на бал.
        Она пребывала в том же облике воительницы, моё преображение прокомментировала с долей ехидцы:
        - Первый раз вижу вас, маркиз, в маскараде придворного.
        - Мне идёт?
        - Признаюсь, не очень. Вот конверт. Надеюсь, де Монсоро опознает почерк герцога.
        - Конечно. Но всё равно задаст массу вопросов, на некоторые трудно будет ответить. Возможно, приведу с собой дюжину дворян, чтобы убедились - его королевское высочество в полном порядке. Кстати, покормите Франциска и дайте побольше вина. Так он смотрится естественнее.
        Исабель заулыбалась.
        - Вы укрепили моё представление о привычном времяпровождении Валуа.
        - Надеюсь, когда наша армия вернётся во Францию, у меня будет время рассказать вам полезное и занимательное о парижских нравах и не только.
        Она снова приблизилась, на этот раз без отвращения к тюремному амбре. Эта её манера - подходить вплотную, наплевав на обычаи и деликатность личного пространства, когда синие глаза, столь неожиданные для рыжеволосой женщины, с тяжёлым, но не отталкивающим взглядом оказывались слишком близко, меня немного шокировала… и пленяла.
        - Ох, маркиз! Вы не представляете, насколько хочется женщине иметь рядом с собой настоящего, смелого мужчину, готового даже вассальные клятвы нарушить… Я не могу такого позволить. Где-то рядом шатается мой супруг, таская за собой многотысячную паству. Вместо того, чтобы броситься на помощь брюссельскому гарнизону, они возносят молитвы, совершенно забывая, что Божьим ответом, как чаще всего бывает, последует посмертное воздаяние за грехи и благодетель. В мирские дела Господь вмешивается неочевидно… Вы пришли. Вы стремитесь помочь. Я ценю. Вижу, что вы молоды душой, хоть тело постарело и поседело. Но я - замужем! Всё моё влияние, вся моя власть в Нидерландах зиждется на легенде о непорочной супруге святого проповедника. С этим ничего не поделать. Поэтому прошу вас покинуть Брюссель, когда французы уйдут. Основывайте вест-индские компании, покоряйте Клермонию. Буду следить за вашими успехами, но издали, - она тихонько притронулась к моей руке, сжимавший конверт с капитуляцией герцога. - Ступайте же!
        Нарушая все и всяческие нормы этикета, я рухнул на колено и поцеловал её руку, не только пальцы, но и запястье, после чего опрометью выскочил из кабинета, потому что если бы задержался хоть на миг - сгрёб бы инфанту в объятия, совершенно уверенный, что она бы не противилась.
        Моя вторая тюремная эпопея закончилась быстро и признанием в… Скажем так - признанием в расположении. Но я снова отвергнут. Изгнан. Нет в жизни совершенства!
        Глава 7. Англичане
        Сэр Энтони Дженкинсон отмечал день рождения. Ему исполнилось пятьдесят. По случаю юбилея штаб-квартира Английской Московской компании в Лондоне, в обычные дни чопорно-аскетичная, разукрасилась а-ля рюсс. Мне с огромным трудом удавалось сдерживать рёгот при виде британских вельмож, обряженных в стрелецкие кафтаны и высокие шапки. Вполне себе лондонского вида дворецкий держал на цепи живого медвежонка. В общем, не хватало только «балалайка-Горбачёв-перестройка».
        За праздничным ужином герцог Нортумберлендский зачитал юбиляру поздравление королевы Елизаветы, вогнав того в состояние, близкое к абсолютному счастью. Я смотрел на худющее лицо Дженкинсона, светящееся от восторга, и размышлял, удастся ли мне к пятидесятилетию прийти вот так - в зените славы, сделав для своей страны что-то значительное, всеми ценимое… Полувековой рубеж в прошлой жизни преодолел тихо, мои коллеги «атташе по культуре» стараются не привлекать внимания. Родные поздравили, конечно, но только не дочь. Ни в тот день, ни много лет до этого. Она погибла в Белграде под НАТОвскими бомбами в 1999 году, это я не забуду ни в каком измерении, куда бы меня ни забросила чья-то воля.
        Несколько уставший от изобилия внимания, сэр Дженкинсон произнёс прочувствованную речь, заверяя собравшихся, что четыре совершённых им путешествия в Московию - далеко не предел, что есть ещё силы послужить на благо королевы и Англии. Он поклялся, что в следующую навигацию, весной 1580 года, непременно отплывёт с новым конвоем к Архангельску искать водный путь через Русское царство в Китай. Сухой кулачок со сжатыми тонкими пальцами энергично колотил по воздуху. В подтверждение своих слов англичанин направил указующий перст на огромную карту, украшавшую стену.
        Я давно её заметил, не особо рассматривая, потому что знал им цену и вопиющие неточности. На этой более-менее правдоподобно были выписаны очертания Скандинавии и Кольского полуострова, обозначены Белое море и крупнейшие реки, Архангельск и Москва. Узнавались Волга и Каспийское море. Восточнее Каспия, где-то в районе Тибета, красовался огромный водоём, соединённый с Русским Севером широким речным руслом. Как можно было понять из речей Дженкинсона, данная карта олицетворяла британский идефикс - найти и взять под контроль короткий транссибирский водный путь в Китай, обогнав в торговой гонке Испанию.
        Герцогу Нортумберлендскому меня представил один из друзей Генриха Наваррского. Тот немедленно, пользуясь своим высоким положением и не менее высоким ростом, вонзился в окружение юбиляра.
        - Сэр Энтони! Хочу познакомить вас с этим молодым человеком. Он - француз… - герцог запнулся на миг, и я хорошо его понял - отношение к Франции и её жителям у островитян было далёким от почтительного. - Француз, основавший в Роттердаме Вест-Индскую компанию, открывший обширные земли в Новом Свете, маркиз де Шато-Рено, граф де Клермон де Бюсси д’Амбуаз, соратник его величества Генриха Наваррского.
        То, что я соратник протестантского короля и партнёр кальвинистских дельцов из Южной Голландии, несколько смягчило волну враждебности, накрывшую меня с головой при первых словах его высочества. Я изобразил самую приятную улыбку, какую позволила анатомия губ, и предложил путешественнику поделиться с ним кое-какими географическими познаниями, несомненно полезными в намеченном предприятии. Буквально через полчаса мы закрылись втроём, бросив на время толпу гостей Дженкинсона.
        Разговор получился очень тяжёлым. Раза три или я, или англичане, они - даже с большей решительностью, намеревались оборвать встречу как бесперспективную. Их совершенно не устроил мой довод, что водного пути из северных вод Руси до Китая не существует. «Копия древней карты», открывшей мне земли Нового Света, англичан не убедила. Но более всего им неприемлем был мой космополитический подход с основанием вест-индских компаний во враждующих королевствах, какие-то аргументы тут же разбивались о самоуверенность, проистекавшую из английских успехов на море. Я не пекусь о превосходстве своей страны - Франции? Но что же взять с француза, смеялись их глаза. С тех пор как Елизавета выдала патент Дрейку и его коллегам из числа морских разбойников, узаконив пиратство в отношении испанских торговых судов, а под горячую руку зачастую попадались португальские, французские, голландские и даже флорентийские корабли, пальма испанского морского первенства начала быстро увядать. Англичане приготовились считать себя королями морей.
        - Мистер де Бюсси! - подытожил герцог. - Вы предлагаете дать нам воспользоваться сомнительными сведениями из бог весть кем составленных карт и, таким образом, обложить данью все наши приобретения в Новом Свете. Англия близка к тому, чтобы обложить данью любую компанию, зарабатывающую дальней морской торговлей. В первую очередь - любую испанскую, а Нидерланды, при всём нашем уважении к протестантским Северным Провинциям, номинально принадлежат испанской короне, нашему извечному и непримиримому врагу.
        - Тогда позвольте откланяться и поблагодарить за уделённое мне время.
        - Не спешите, маркиз, - остановил меня юбиляр. Он откинулся в глубоком кресле и закурил короткую шкиперскую трубку, нимало не смущаясь, что в его кабинете находится некурящий. Как в общении с этими высокомерными выскочками не лопнуло терпение у Ивана Грозного, и он не вышвырнул Московскую компанию из Москвы, не представляю.
        Выпустив воистину паровозное кольцо дыма, Дженкинсон продолжил:
        - Во-первых, мы можем договориться о покупке у вас карты Нового Света. И земель, обследованных роттердамской экспедицией, и начертанных на старой карте. Предложение горячее и скоро остынет, наши корабли пересекут океан, мы сами обследуем восточное китайское побережье, где найдём короткий западный путь к Индии.
        - Короткий западный путь к Индии, как вы его изволили назвать, в обход Нового Света, в несколько раз длиннее маршрута в обход мыса Доброй Надежды. Эти сведения дарю вам бесплатно, за более подробные возьму золото. Но что вы запасли на «во-вторых», достопочтимый сэр?
        Путешественник обменялся взглядами с герцогом. Тот вопросительно поднял бровь, потом кивнул, предоставляя главе торговой компании свободу действий.
        - Если мы учредим Вест-Индскую компанию, она станет самой могущественной в мире из подобных. Испанско-нидерландская неизбежно захиреет после недавних событий. Маркиз, я не предлагаю вам доли, но очень щедрое жалованье и большие перспективы, если вы будете служить только нам. При всём, скажу мягко, несовпадении наших взглядов, успехи роттердамской экспедиции в Новом Свете впечатляют. С их крахом мы с удовольствием займём место авангарда на открытых землях.
        Если бы его самоуверенность приняла твёрдое агрегатное состояние, ей бы можно было крушить крепостные стены. Я заметил, как тщательно англичане избегают именования Нового Света Клермонией.
        - Боюсь, вы переоцениваете недавние события. Последствия авантюры герцога Анжуйского мало на что повлияют. Брат короля в плену, граф де Монсоро увёл полки обратно во Францию.
        - Он не знает… - герцог Нортумберлендский картинно затянул паузу, испытывая моё терпение и раскуривая свою трубку, столь же вонючую. - Буквально вчера нас известили об убийстве принца Альбрехта. Католические фанатики залюбили его до смерти, что с них взять… Как только распалась связка из «святого» проповедника и инфанты-девственницы, у Филиппа II пропал надёжный рычаг удерживать равновесие. Он вынужден будет немедля отправить во Фландрию войска, тем более Франция после восстания де Гизов и нового разрыва Генриха Валуа с гугенотами не представляет угрозы. В войну втянутся и Северные Провинции, им уже будет не до плаваний в Новый Свет… Понимаете? У её величества выдастся прекрасный шанс ударить по Испании! Если и не высаживать войска на Пиренеях, то действовать против портов, топить корабли. Испанцы сами выроют себе могилу!
        - Могилу в море, - поддакнул Дженкинсон, но я почти не слушал их.
        Меня захватил водоворот чувств и мыслей: инфанта больше не замужем! И усопший принц - совсем не то существо, память о котором вознесёт его в заоблачные высоты и сделает невозможной с ним конкуренцию. Исабель наденет траур, королевская семья немедленно начнёт искать ей достойную пару с непременной примесью габсбургской крови… Нельзя терять ни единого дня! И без того мне ужасно не повезло, я покинул Брюссель, видимо, непосредственно накануне известия о гибели Альбрехта, да ещё две недели потратил на бесполезный вояж в Лондон.
        - Вторично благодарю, ваше высочество, а вас, дорогой сэр Дженкинсон, поздравляю с юбилеем. Не могу открыть вам все коммерческие секреты, скажу лишь, что передо мной открылись новые возможности. Ваши предложения о продаже карт или содействии Вест-Индской компании я непременно обдумаю и дам ответ.
        Откланявшись, я не вышел - выбежал. Сердце стучало в груди отбойным молотком. Нужно обратно на континент! Но для этого требуется найти судно, чей шкипер согласится, не заходя во французские порты, идти на север до побережья Нидерландов. Совсем недавно, когда мою свиту составляли слуга или Паша Ногтев, годилась любая лохань. Но с тех пор, как появились деньги, разумнее было избегать путевых неожиданностей, таская с собой небольшую свиту, не менее двадцати человек с оружием. Поэтому рыбацкий баркас не годился…
        Мы отплыли лишь через день на двухмачтовой шхуне «Св. Екатерина», настолько тесной, что людям моего отряда пришлось отдыхать по очереди в тесном кубрике под носовой частью палубы, настолько низком, что пройти можно было только нагнувшись, иначе голова задевала за бимсы. В таком замкнутом пространстве морская болезнь одолевает мгновенно любого, непривычного к качке. Я тоже старался как можно больше времени проводить на баке, придерживая шляпу рукой, чтоб не унесло в море, и утешал себя: дня за четыре доберёмся до Остенде, там сойдём на сушу, если поймаем попутный ветер - и того быстрее.
        Мечтам сбыться не довелось. Сначала мы попали в шторм, шхуну основательно потрепало и унесло на запад. Команда молилась всем святым - в открытом океане и в штормовую погоду судёнышку грозила верная гибель! Я восхищался искусству капитана нашей лоханки, сумевшего победить непогоду и вновь лечь на курс к европейским берегам, находясь, вероятнее всего, где-то к востоку или северо-востоку от Шотландии. Одного члена команды и одного из моих индейцев смыло за борт, думаю, без единого шанса на спасение.
        Когда волны перестали перекатываться через палубу, а по ней можно было перемещаться, не привязываясь страховочным концом, раздались крики: парус! Шёл шестой день нашего морского «круиза».
        Шхуна ползла крутым бейдевиндом, замеченный корабль находился выше по ветру и легко сокращал дистанцию, кроме того, по приземистым бортам англичане определили его как галеас - парусно-гребное судно, меньше обычного галеона. На мачте трепетал по ветру испанский флаг.
        - Право руля! - истошно закричал шкипер и сам кинулся на ют, помогая вращать штурвал.
        Не обращая внимания на мои увещевания, он пытался по ветру уйти от испанца, чтобы укрыться близ шотландского берега. Естественно - тщетно. Галеас нагнал нас через пару часов. Хлопнула его баковая пушка, ядро хлопнулось в воду перед форштевнем шхуны, яснее всяких слов сообщая: спускайте паруса, или следующие ядра упадут вам на палубу.
        Путешествие по морю при хорошем волнении, когда шлюпку может залить водой, перевернуть или разнести в щепки от удара о борт, не принесло мне никакого удовольствия. Но испанский капитан был неумолим: призовая команда выскребла все ценности до последней медной монетки, экипаж шхуны отпущен в сторону Шотландии с богом, сама шхуна отправилась ко дну. Я со своими людьми предстал на борту галеаса перед глазами капитана Родригеса де Виерры.
        Осмотрев мою разношёрстную команду с высоты квартердека, испанец решил учинить допрос в капитанской каюте этажом ниже.
        - Вы утверждаете, что являетесь французским маркизом.
        - Маркиз де Шато-Рено, граф де Бюсси, к вашим услугам, сеньор.
        - Манеры у вас действительно подходящие. Но, клянусь святым Себастьяном, ваше присутствие на этой лоханке под английским флагом и в такой разношёрстной компании ничем разумным объяснить не могу.
        Он восседал как истинный испанский гранд, кем, само собой, никак не мог являться, в деревянном кресле с высокой резной спинкой, и выглядел соответствующе, включая огромный круглый воротник, по размеру вполне годный вместо штурвала его корабля.
        - Позвольте мне объяснить, сеньор де Виерра. Вы наверняка слышали о новых приобретениях испанской короны в Новом Свете, некоторые зовут их Клермонией. Мне выпала честь первым ступить на их берега, - проведя столько времени с испанцами, я уже сносно изъяснялся на их языке. Лучше, во всяком случае, чем с англичанами - современниками Шекспира.
        - Занятно, ваше сиятельство. Но подозрения оттого не становятся меньше. Почему же вы не снарядили экспедицию из французского порта?
        - Увы, французское мореплавание пока серьёзно отстаёт от испанского или британского. Мы - только ученики. Я вынужден был обратиться к опытным мореходам.
        - Верно. Но какова цель вашего плавания?
        - Возвращался в Брюссель из Лондона, благородный сеньор.
        - Лондон… Где, как и во Франции, находится логово наших врагов. Всё это крайне подозрительно, маркиз. И требует тщательного расследования. Мы закончили рейд и идём в Испанию. Я доставлю вас в Мадрид.
        - Но, сеньор капитан…
        - Не перечьте мне на моём корабле. Я приказываю - в Мадрид. Если вы действительно друг, вам ничего не грозит. Если обманываете, то… Впрочем, не мне решать. Вы свободны в пределах галеаса. Но если сами или кто-то из вашей команды вдруг захочет своевольничать - берегитесь, закую в цепи!
        Не имея лучшего выбора, я смирился и через два дня увидел стены Дуврского замка на правом траверзе. С каждой милей, пройдённой галеасом, увеличивалось расстояние до Брюсселя. Что там происходило - сложно даже предположить. А ведь, наверно, гонец с распоряжениями о судьбе герцога Анжуйского уже на пути во Фландрию. И мои голландские партнёры по Вест-Индской компании вполне могут воспользоваться смертью Альбрехта, чтобы двинуть войска к Антверпену. А я в лучшем случае попаду в Мадрид десятого ноября, сколько там проведу времени - неизвестно. И, главное, трудно предсказать, какое примут решение тамошние власти в отношении сомнительного французского маркиза. Исабель вывела меня из игры на три дня, я сам себя - на месяцы!
        Ещё через три дня, когда корабль миновал остров Гернси, а мы в тяжком молчании поглощали завтрак, весьма скудный, как всегда бывает к концу плавания, раздались крики, топот ног, отрывистые команды… Корпус накренился, удары волны в борт резко усилились, затем пропали вообще - очевидно, испанцы резко меняли курс.
        В кубрик вбежал первый помощник, с бранью выгнавший замешкавшихся матросов.
        - Сеньор! В вашем подчинении десять подданных испанской короны. Соблаговолите отдать их в нашу команду на время боя.
        - Боя с кем?
        - С проклятыми англичанами, кем же ещё!
        Мне ничего не оставалось, я только шепнул своим: не высовывайтесь и не усердствуйте, сам тоже поспешил на палубу.
        Зрелище открылось потрясающее. Галеас спустил паруса и взял курс против ветра. Добрая треть экипажа взялась за вёсла.
        Ни одно парусное судно не способно идти фордевинд. На вёслах оно продвигалось, но, видимо, с очень малой скоростью - корпус, рангоут и такелаж обладали значительной парусностью, встречный ветер сводил на нет львиную долю усилий гребцов.
        Пользуясь привилегией лица титулованного, я поднялся на мостик. Капитан рассматривал врага в подзорную трубу.
        - Передний - «Пеликан»! - воскликнул он, и по лицам офицеров галеаса я понял, что новость не из лучших.
        - Это галеон самого Френсиса Дрейка! - пояснил офицер, мобилизовавший моих испанцев.
        За ним виднелась ещё пара кораблей, вместе они, несомненно, сильно выигрывали в огневой мощи. Через четверть часа слаженно эскадра выполнила поворот фордевинд. Лавирование против ветра давалось им также нелегко. Но паруса не знают усталости…
        - Маркиз, ваши люди должны занять места у вёсел!
        - Извольте. Каковы наши шансы уйти, сеньор капитан?
        - Главное - продержаться до темноты. Прямо по курсу - скалы. Мы отвернём западнее. Дрейк в темноте потеряет нас. Но он знает, что ночью я не рискну приблизиться к французскому берегу, и тоже повернёт на правый борт. Там - как будет Богу угодно!
        Ненастная погода и низкие свинцовые тучи ускорили приход темноты. Всё же «Пеликан» приблизился настолько, что перед сменой галса дал залп всеми пушками борта, думаю, больше для испуга, чем реально рассчитывая попасть - все ядра легли с недолётом. Как только силуэт англичанина накрыли сумерки, галеас принял к западу, уходя в открытый океан на всех парусах, какие только рискнула поставить команда; крен получился ужасающий, волны били теперь в левую скулу.
        Рассвет не принёс облегчения. Я почти не спал, когда через дрёму услышал панические крики, заставившие подняться на палубу. «Пеликан» двигался параллельным курсом, позади него проступили из сумрака грязно-серые паруса двух других кораблей. Флагман открыл орудийные порты…
        Самое время спустить флаг и принять призовую команду. Потеряв три недели, я снова окажусь в Англии.
        Что?! Я не поверил своим ушам! Капитан приказал готовиться к бою и, если так велит Бог, умереть во славу короля!
        Удача, и без того ко мне не слишком благосклонная, отвернулась окончательно.
        Глава 8. Английская Вест-Индская компания
        Коль предстоит умереть, хороши все способы, чтобы попытаться отсрочить свою гибель. Хотя бы лет на двадцать.
        - Сантьяго!
        - Да, господин.
        - Собирай всех Сынов Солнца. Двое со мной. Ты ведёшь остальных к левому борту. Левый борт - вот он, - на всякий случай уточнил я. - Убедись, что испанцы все скопились у правого борта и на вас не смотрят.
        Индеец поклонился и бросился было исполнять приказание. Они преданы мне как наместнику Великого Змея на Земле, но с сообразительностью бывает туговато. Едва успел схватить его за рукав грубой кожаной куртки.
        - Выбираетесь за борт. Смотрите, не упадите! Незаметно лезете на капитанский мостик. Режете всех! Оставляете только капитана и двух офицеров, держите их на виду с ножом у горла. Не спеши, начнёшь по моей команде.
        На всякий случай я в предельно доходчивой форме объяснил, как отличить офицера от других моряков, несущих вахту на мостике, и сам двинулся туда в сопровождении Герейро и Хосе. Вести одновременно по трапу всю туземную команду было бы слишком подозрительно.
        Капитан, с досадой оторвавшись от трубы, грубо бросил:
        - Что надо, маркиз?
        - Если дело у нас поганое, сеньор, не пойти ли на хитрость? Спустим шлюпку, посадим в неё моих дикарей из Нового Света. Они скажут, что принесли дар сэру Дрейку. Выглядят мои слуги настолько необычно, что их главарь не откажет в удовольствии глянуть на них и этот подарок.
        - Что же вы ему подарите?
        - Смерть.
        - Вы бесчестный человек, маркиз! И не моряк! Не знаете, что морские законы не прощают подобной низости.
        - Не знаю. Поэтому поступаю по своему разумению. Вперёд!
        Перелетевшие через ограждение мостика туземцы как дикие кошки набросились на испанцев. Двое у штурвала, сигнальщик и трое других, чьи роли назвать затрудняюсь из-за слабых познаний в морском деле, умерли за считанные мгновенья. Один из офицеров вытащил пистолет, и я вынужден был сделать выпад шпагой, лишив себя одного заложника.
        - Сантьяго! Держать штурвал - это колесо с рукоятками - прямо! Герейро, Хосе! Скрутите капитана и второго офицера на виду у команды.
        На редкость стремительный захват мостика остался незамеченным на палубе. Канониры готовили пушки. Столь же недвусмысленные манипуляции происходили на галеоне Дрейка. Нужно что-то предпринимать немедленно!
        - Сантьяго! Крути рукоятки влево! В эту сторону!
        Весь мой опыт судовождения закончился греблей на лодке в московском Серебряном Бору. Здесь нужно было справиться с дурищей водоизмещением не менее пятисот тонн и с тремя сотнями душ на борту.
        Галеас начал поворот фордевинд, разрывая дистанцию с «Пеликаном». Но как только заполоскали паруса, я велел крутить штурвал в противоположную сторону. Корабль потерял ветер и скорость, нелепо качаясь по волнам без хода. Десятки глаз с палубы уставились на квартердек, где малиновый от злости капитан застыл у трапа с кривым индейским ножом у глотки. Умереть в бою от английского ядра он счёл честью, но так - от руки «грязного» туземца и в результате предательства…
        - Прикажите спустить флаг, сеньор, или вы умрёте тотчас же. Команде сложить оружие. Погасить огонь у пушек.
        Осторожно обходя членов экипажа, ко мне двинулись мои испанцы. В душе шевельнулся ядовитый червячок подозрения: вдруг кто-то из них придёт в негодование, что я захватил испанский корабль. Они получили приказ собрать оружие у морячков и охранять мостик, не поднимаясь на него.
        Похоже, опасения не оправдались. В основной своей массе команда не горела желанием героической смерти. Во всяком случае, приказ убрать паруса они кинулись исполнять достаточно охотно.
        Серые полотнища поползли вверх, повинуясь сотне пар натруженных рук. Галеас развернуло бортом к волне, корпус задрожал от мелких ударов. Зато прикрытое подветренной стороной небольшое пространство позволило беспрепятственно подойти трём английским шлюпкам. А через полчаса я предстал перед легендарным пиратом.
        Он нимало не походил на картинного злодея в духе «Острова сокровищ», не носил ни чёрную повязку на глазу, ни попугая на плече. Одетый в тёмный плащ поверх тёмного суконного дублета, Дрейк скорее походил на ординарного капитана-негоцианта, будто его «Пеликан» возил преимущественно пеньку, дёготь, шерсть и парусину, а не порох с ядрами и изъятое на захваченных судах имущество. Выражение его лица также не казалось бандитским, тёмно-серые глаза смотрели пристально и даже немного скорбно, будто пират искренне сожалел о своих жертвах, скормленных рыбам.
        Капитан сидел в обширной кормовой каюте, казалось, нимало не интересуясь происходящим наверху. Галеас сдался, остальное довершат его люди. Мне он милостиво позволил сесть в кресло напротив, отделённое столом.
        - Маркиз де Шато-Рено, граф де Клермон де Бюсси д’Амбуаз. С интересом представлял нашу возможную встречу, сэр Френсис, но не предполагал, что она состоится при столь необычных обстоятельствах.
        - У вас чудной английский, маркиз. Наверно, были плохие учителя.
        Надо же, профессура из МГИМО - плохие учителя? Слышали бы мои преподы отзыв носителя языка из эпохи Шекспира!
        - Сожалею, капитан. Не было случая практиковаться. Кроме короткой беседы с сэром Дженкинсоном.
        - С этой травоядной крысой? Пробирающейся через чужие моря и земли униженно, словно выпрашивая милостыню? Мне неловко перед иностранцем за соотечественника, маркиз. Кстати, вы - де Клермон? Тот самый? И земли Клермонии - ваши?
        - Предпочитаю называть их скромнее - Новым Светом, а принадлежат они роттердамской Вест-Индской компании, чьим пайщиком имею честь являться.
        - Вы - гугенот?
        - Католик.
        Дрейк развёл ухоженные, совсем не задубевшие от морских ветров руки.
        - Тогда ничего не понимаю. Француз-католик, а вы вечно враждуете с испанцами, как и мы, вступает в дело с протестантскими торговцами на испанской земле, но тут же предаёт испанского капитана, выдав его англичанам…
        - Действительно, всё сложно, сэр. И всё объяснимо.
        Я кратко рассказал про службу протестантскому королю Генриху и миссию в Нидерландах, в результате которой попал за океан, а также о рухнувшей надежде чего-то достичь в переговорах с Московской компанией и Дженкинсоном. Закончил пленением экипажа шхуны испанским галеасом.
        - То есть испанец высадил английских моряков в шлюпки, прямо в штормящее море? Без видимого берега? Хуже травоядной земноводной крысы только крыса морская. Думал отпустить его за выкуп, теперь - шиш! Пойдёт с остальной командой на каторжные работы.
        - Справедливо, сэр. Могу ли я просить о своих людях, включая испанцев, помогавших захватить галеас и удержать до высадки призовой команды?
        Дрейк ехидно засмеялся.
        - Вы полагаетесь на службу людей, предающих своего короля ради верности господину?
        - Понимаю вашу брезгливость к подобного рода субъектам и полностью её разделяю. Но пока у меня с ними всё получается наилучшим образом.
        Он пробарабанил пальцами по столу.
        - Расскажите лучше, маркиз… Эта ваша Вест-Индская компания, она как организована? И сколько золота ввезла из-за океана?
        Я не стал делать секрета, упомянул также о богатейших землях на западном побережье Южной Америки… пардон, Южной Клермонии.
        - Откуда вам столько известно, маркиз? Из одной лишь старой карты?
        - Что вы, капитан. Индейцы северных земель чрезвычайно расширили мои знания.
        Он откинулся в кресле.
        - Знания… Карты… Порой без них теряешь и корабли, и экипажи.
        - Я готов взять на себя часть расходов по подготовке судов и людей. Но в каждой стране нуждаюсь в партнёре, и ваш Дженкинсон…
        - К дьяволу крысёныша! - корсар хлопнул рукой по столу. - Вам нужно участие? Вам нужны гарантии королевы? Но в море королевские гарантии - это я! И вот вам моя рука, маркиз. Более того, если мне попадутся ваши корабли из Роттердама, я пропущу их с Богом. Устраивает?
        Он выглядел совершеннейшим английским аристократом, но я отдавал себе отчёт - мне предлагается вступить в дело под бандитской крышей. Со всеми последствиями, если крыша решит, что я действую не по понятиям. Значит - стрелки и разборки, с поправкой на беспредельные нравы пиратов XVI века. Но и отказываться опрометчиво…
        - Капитан, благодарю за предложение и принимаю его. Всего лишь одно условие: офицеры испанского корабля, включая капитана, должны умереть. Мне ещё вести дела с испанцами. Болтовне простых матросов, если вернутся когда-то на родину, никто не поверит, если их слово станет против слова благородного. Но офицеры…
        - Не нужно объяснений. В мелких любезностях партнёру не отказывают.
        А теперь бандит запятнал меня грязной кровью, мы повязаны преступлением. Если на мостике галеаса я боролся за жизнь, и в глазах многих это оправдывает, то казнь свидетелей предыдущего греха - несмываемое пятно. И в руках бандитской крыши остаётся прекрасный рычаг давления. Но выхода другого нет, любой, кто узнает о благородном капитане на каторге, непременно захочет продать де Виерру его родственникам, и слух о моём вероломстве моментально разойдётся кругами… Решено, испанцам не жить. В конце концов, они сами решили погибнуть в столкновении с англичанами, я лишь немного скорректировал детали.
        - Приз мы отгоним в Портсмут. Куда вас доставить, маркиз?
        - С вашей стороны было бы очень любезным подвезти до побережья Южной Голландии. Заодно составим документы. Вы же не откажетесь от трудов по регистрации компании в Лондоне? Мы с вами не дикари какие-то, нужно всё чин по чину - штаб-квартира, патент, печать.
        - Сделаю. Слово Френсиса Дрейка.
        Сказал - как припечатал. С таким компаньоном обычная печать-колотушка не особо нужна. Может, и выгорит что-то путное.
        Всё хорошо было на словах. На деле корсар в первую очередь задумался об окончании своего похода. Когда английский барк «Морская чайка» с моими людьми достиг голландских берегов, наступил декабрь, и до меня не долетело ни единой весточки из Брюсселя. Зрело предчувствие, что я стремлюсь к уже погасшему и остывшему очагу.
        Глава 9. Холод Брюсселя
        Длинные плащи с ватным подбоем, толстое сукно пурпуэнов, шоссы, подбитые конским волосом - всё это служило не только в качестве демонстрации достатка, довольно плотные ткани одежды даже в летнее время были вполне уместны. Я не ожидал поначалу, что конец XVI века столь прохладен. В знакомом мне по прежней жизни Париже, где Лувр и Тюильри вытянулись на целый квартал, не ограничиваясь компактной коробочкой, лето просто расплющивало нестерпимым зноем и убивало контрастами, когда из-под кондиционера выскакивал в уличное пекло. Здесь же летом тепло, иногда жарковато, не более. Зимы обжигали морозами. Если в Западной Европе ощущался умеренный минус, реки даже покрывались льдом и позволяли пересекать их верхом, что совершенно нереально для Бенилюкса XXI века, то единственная на моей памяти польская зима оставила арктические впечатления. В Москве, наверно, на Рождество ниже минус тридцати.
        Брюссельский герцогский дворец встретил меня гулкими холодными коридорами, большинство помещений не отапливалось, как и в мой первый визит в 1577 году. Не слишком тёплым оказалось и отношение аборигенов. По пути к покоям инфанты меня останавливали четырежды, свита осталась на первом этаже, у самого кабинета принцессы я сдал пистолеты и кинжал. Шпагу взять не позволил, заявив, что отдам её только вместе с жизнью, предварительно забрав жизни не в меру ретивых охранников.
        Обращало на себя внимание полное отсутствие испанских военных в характерных панцирях и широкополых шлемах. Личная гвардия правительницы была укомплектована сплошь из уроженцев Фландрии в кольчугах поверх колетов, сверху прикрытых меховыми накидками. Стражу они несли с мечами наголо! Будто весь замок был наполнен вражескими лазутчиками или герцог Анжуйский снова изготовился штурмовать город.
        В кабинете принцессы стало намного приятнее не только из-за присутствия её высочества. Ярко пылал камин. Исабель молча смотрела в огонь и не сразу обернулась на звук моего появления.
        Огонь - это очень важно, если нет центрального отопления, калориферов и прочих согревающих хитростей. В холодное время тепло и уютно лишь там, где он горит и греет.
        Я невольно залюбовался инфантой, хоть не без удивления. Белое платье и белая накидка через пару месяцев после смерти мужа? Ну да, обычай носить чёрное в знак траура был привнесён во Францию из Флоренции Екатериной Медичи. Этот «прогресс» мог ещё не коснуться Испании.
        Лицо юной вдовы, подсвеченное живой игрой огня, отливало бледностью под стать цвету платья. Краски ушли из него совершенно. Только взгляд, синий и тяжёлый, был прежним. Хотя… Про тяжесть - это скорее по привычке. Меня он ничуть не давил.
        - Выражаю соболезнование вашей утрате. Вижу, многое изменилось. Позвольте обсудить с вами некоторые дела.
        - Маркиз, ну хоть вы не лукавьте. Скажите, что просто нашли повод напроситься на аудиенцию.
        От волнения я чуть не поперхнулся слюной.
        - Не буду скрывать, мне крайне приятно ваше общество. Вы более не замужем. Но помолодеть мне так и не удалось.
        - Плохо старались… Все, кто вокруг меня, больше делают вид, что стараются, - она стянула перчатку и протянула к огню кажущиеся прозрачными пальцы. - Но вам удаётся лучше.
        - Делать вид, что молодею?
        - Нет, что-то настоящее. Где вы провели эти месяцы?
        - Совершенно глупо их потратил, болтаясь в море. Неожиданно для себя подписал соглашение об учреждении Английской Вест-Индской компании.
        - Вот как? С участием самой королевы?
        - Хуже. С английскими пиратами. С самим Дрейком!
        Она отдёрнула пальцы от камина, будто обожглась.
        - Он - сущее чудовище!
        - Подпишусь под каждым вашим словом, принцесса. Именно поэтому, попав на борт его галеона, я не особенно мог выбирать. В этом соглашении есть плюс - мой, так сказать, компаньон обещал не трогать суда, принадлежащие судовладельческим товариществам с моим участием. Так что снова вынужден ставить вопрос об Испанской Вест-Индской компании, в противовес Английской и Голландской. Во Франции после пленения герцога Анжуйского мои позиции пошатнулись.
        - Его высочество освобождён и, надеюсь, давно достиг Парижа. Ваше заточение в соседней с ним камере… Надеюсь, вы на меня не в обиде?
        - Что вы! Разве что ожидал - пришлёте мне жареного цыплёнка.
        Она первый раз улыбнулась с моего прихода.
        - Ваше заточение сняло с вас подозрения в сговоре со мной. Если не полностью, то в существенной степени. Я должна была отблагодарить за откровенность, когда вы честно рассказали о планах моего дядюшки, королевского братца.
        - Спасибо, ваше высочество. Я надеюсь и далее быть вам полезным, а в качестве награды получать нечто более приятное, чем тюрьму.
        - Смотря какая польза… - она запахнула накидку и направилась к креслу, удаляясь от благодатного огня. Я преодолел порыв занять её место у камина и солидарно двинул вслед, соблюдая пристойную дистанцию. - Вокруг меня всё рушится. Любая помощь принимается. Может, только не от капитана Дрейка.
        - Я слышал, с северянами происходят стычки, со дня на день грозящиеся перерасти в войну, а у вас, ваше высочество, нет настоящей армии. Тысяч десять ополчения, едва ли треть умеет профессионально сражаться, это максимум, на который сможете рассчитывать.
        - Кто вам сказал? - она даже приподнялась в кресле, потом опустилась обратно. - Что же я говорю… Человек, узнавший о землях за океаном, запросто выведает рекомендации моих советников.
        - И даст свою рекомендацию: договориться с Амстердамом и Роттердамом. Возможно, в чём-то даже поступиться, но избежать войны и окрепнуть.
        - Они не захотят разговаривать с дочерью испанского короля. А после глупой смерти Альбрехта и распада нашей целомудренной парочки… - она прикрыла лицо рукой. Тема замужней девственницы, похоже, приелась ей до икоты. - Меня уже совсем не так воспринимают и в Южных Нидерландах. Боюсь покушений, вы обратили внимание, когда шли ко мне.
        - Не просто шёл - прорывался. Вернусь и проверю, не валяются ли трупы на лестнице.
        - Будьте великодушны… И скажите, сумеете ли организовать мне переговоры, посредничать? Или, пусть отец меня за это осудит, представлять Брюссель от моего имени?
        - Соглашаюсь с тяжёлым сердцем. Как только скажу «да», мне немедленно придётся покинуть вас.
        - О господи, де Бюсси, ну почему вы родились не в королевской семье и слишком рано? Вы намекаете о неравнодушии ко мне, причём совсем не из придворной лести, а я вынуждена хранить гордую позу: для испанской инфанты мезальянс невозможен. Даже любовники у принцесс не ниже герцога. И не могу делать вид, что не замечаю ваших прозрачных намёков на чувства.
        Я стоял, сражённый её прямотой. Потом проглотил комок величиной с мушкетную пулю и промолвил:
        - Если бы я выбирал между происхождением из королевской семьи и счастьем быть знакомым с вами, я бы выбрал второе, и благодарю Бога, что он сделал тот же выбор за меня. А в любовники не набиваюсь. Любовник получает только тело женщины, украдкой. На короткое время, быть может - какой-то кусочек её души. Да, я не принц, всего-навсего маркиз, но мужчина, и как мужчине мне слишком мало этой части. Всё или ничего. Вы возводите непреодолимые барьеры, значит - ничего. Но всё от меня зависящее будет сделано. Мчусь в Роттердам. Умоляю только не совершать до моего возвращения необдуманные поступки.
        - Считаете меня маленькой девочкой, способной на безрассудство? - она поднялась из-за стола и подошла вплотную, столь же дерзкая, как и в прошлый раз. - Мне почти шестнадцать, и я взрослая, маркиз. Но за меня ещё думает отец. Он знает о смерти Альбрехта. И если последует приказ, например - вернуться в Мадрид, я не смогу ослушаться. Поторопитесь же!
        Дважды уговаривать не пришлось. Я оставил большую часть свиты в Брюсселе, загнал двух лошадей на пути в Роттердам. Никогда ранее в своей жизни не говорил столь много и эмоционально. Наседал, умолял, шантажировал. Итогом стало прибытие в Брюссель пенсионария в сопровождении глав нескольких компаний, включая Вест-Индскую, мрачных кальвинистских священников и небольшой армии сопровождения - всё же голландцы приехали во враждебную страну.
        Чисто по-женски инфанта принялась за главное, когда узнала о надвигающейся орде: нашла какие-то средства и заставила выскоблить герцогский дворец до вполне пристойного состояния. Когда мостовые, подёрнутые январским ледком, содрогнулись под ударами сотен копыт, мы с инфантой стояли у парадного входа. Конечно, не как равные, мне пришлось делить общество с её несколькими советниками, муниципальными чиновниками, охраной, словом - быть в свите. Не привыкать. Но я был уверен, что в этой толпе принцесса меня выделяет.
        Когда могучая туша Олденбарневелта выпросталась из кареты, среди моего окружения прошелестел шёпот. Его боялись. Уважали, конечно, но в первую очередь боялись.
        Я сорвался с места и с максимальной скоростью, не позволяющей уронить достоинство, поспешил к Олденбарневелту.
        - Рад приветствовать вас в Брюсселе, ваша честь!
        - Здравствуйте, маркиз. Погода ваша мне не рада. Холодно так, что кости ломит!
        - Это примета к перемене погоды. Уповаю, что климат изменится и в отношениях двух половинок Нидерландов. Пройдёмте же во дворец, уверяю, там гораздо теплее.
        - Ну, не договорюсь с вашей юной принцессой, так хоть согреюсь, - пророкотал голландец и тронулся к лестнице.
        Исабель замерла, бледная до синевы, хоть пять минут назад её щёки румянились на морозце. Попытался представить, что у девочки на душе.
        Конечно, я всё разжевал и положил ей в рот. Претензии северян не столь уж суровы. Свободная торговля, свободный выбор вероисповедания. Полный отказ от выплат в испанскую казну, что, собственно и так произошло явочным порядком, принцессе предлагалось подтвердить сей прискорбный факт от имени габсбургского дома.
        Пункты предстоящего соглашения прозрачны и логичны. Но полностью противоречат политике Филиппа II по сохранению власти над Нидерландами. Исабель разрывалась между верностью отцу, желанием помочь ему, выполнить его наказы и реальностью.
        А я подталкивал её именно к тому, что можно истолковать как измену семейному делу.
        Переговоры длились дня три, в основном скатываясь к частностям. Городские торгаши и ратушное чиновничество до хрипоты спорили о пошлинах на товары, о сборах при въезде в города, пользование портами и причалами. Исабель больше молчала, стараясь не сдавать позиции. К концу второго дня, когда голландцы удалились в отведённые им апартаменты, я заметил, как устала принцесса.
        Она недвижно сидела за столом. Погасший камин отдавал последние крохи тепла. Горели свечи. Городской пейзаж за окном заволокла темень, редкие снежинки кружились за стеклом. А назавтра предстоял ещё один, решающий день переговоров.
        - Останьтесь, ваше сиятельство! Все остальные свободны.
        Я дисциплинированно замер в двух шагах от её кресла. Когда дверь закрылась за последним придворным, решился впервые назвать её по имени.
        - Исабель! Вы прекрасно держались. Восхищаюсь вами.
        - Спасибо, маркиз… И будьте вы прокляты! Завтра мне придётся сказать от имени королевской семьи, что освобождаю Север от выплат. Понимаете? Фактически позволяю им выйти из-под власти отца!
        Я пропустил мимо ушей недружелюбное «будьте вы прокляты». Давно уж настолько «пшеклёнтый», что дальше некуда. Сейчас по душе другие польские слова - «вшистко добже», потому что обстоятельства сложились действительно благоприятно.
        - Обратите внимание, принцесса. Если в первый день ваши бывшие недруги более всего напирали на этот пункт условий, сегодня он ушёл на второй план. Знаете, почему? Они договорились о многих частностях. Например, о расширении Вест-Индской компании, мои партнёры согласились взять в долю трёх брюссельских негоциантов. Хотят выкупить часть антверпенского порта. Разорвать всё, если вы завтра не дадите Северу полную независимость? Полноте, ваше высочество. Воевать их уже не тянет, есть более выгодные варианты.
        - Так что же мне делать? Вы недооцениваете пенсионария. Завтра он припрёт меня к стене.
        - Если в буквальном смысле, то раздавит… Простите, неуместная шутка. Я предлагаю по окончании встречи немедля ехать в Мадрид. Отпустить Север в свободное плавание вы не полномочны. Олденбарневелт это знает. Коль опасность войны отодвинулась, оставить Брюссель до весны вы вполне можете себе позволить. В ратуше есть достойные господа, справятся.
        Тёмно-синие глаза в тусклом сиянии свечек стали практически чёрными.
        - Замечательно… Я вернусь в Мадрид и расскажу отцу, как упустила из рук главную жемчужину испанской короны. Смогу ли ему смотреть в глаза после этого?!
        - Он сам её упустил, потому что удержать нет никакой возможности. Если он - любящий отец, в чём нет ни тени сомнения, он не станет переваливать на дочь ответственность за поражение, а похвалит за спасение для Испании Юга.
        Инфанта вдруг уронила голову в ладони. Мне казалось, что к её позвоночнику привязана палка - настолько ровной была осанка, воистину царская. Девочка решилась при мне проявить слабость… Возможно, пришло время ступить ближе, прикоснуться к руке, к плечу, поддержать… Но я не смел. Несколько раз Исабель меня осаживала. Утекали драгоценные секунды, а я всё так же торчал истуканом, не рискуя сделать шаг.
        - Господи, как надоело быть сильной! Принимать ответственность за решения, на которые никто меня не уполномочил. Быть одной…
        В неполные шестнадцать лет ей надоела взрослая жизнь! Невероятно! С другой стороны, слишком много всего навалилось. И король вряд ли рассчитывал, что юной дочери придётся крутиться одной, когда штатгальтер сбежал, а муж погиб. Но почему же из Мадрида не приехал кто-то опытнее и хотя бы с ротой-другой солдат?
        Она прямым текстом сказала: не хочу быть одна! А я медлил… Потом ступил вперёд, когда было уже поздно. Исабель снова выпрямилась. В тёмных глазах, в которых только что блестели слёзы бессилия, не осталось ни капли влаги.
        - Я принимаю к сведению ваши советы, маркиз, а теперь прошу удалиться. Мне необходимо обдумать и приготовиться к завтрашнему бою.
        Ничего не оставалось, как отвесить поклон и исчезнуть.
        Через сутки после отъезда голландцев в Брюссель въехали две роты испанских солдат, сопровождавших… я едва поверил глазам… нашего заядлого шахматиста. Вот кто сумел избежать цуцванга, на время спрыгнув с доски! Дон Хуан продемонстрировал принцессе письменные распоряжения короля во что бы то ни стало удержать Север в повиновении и добиться от них выплаты всей задолженности по податям. Договорённости с протестантами привели вельможу в неописуемую ярость.
        Я чуть ли не силой, плюнув на все условности, выпихнул Исабель из покоев штатгальтера. Девичье лицо пылало таким гневом, что впору было опасаться - она немедленно кликнет свою голландскую охрану и велит вздёрнуть дона Хуана прямо под окнами дворца, без суда и следствия. Казалось, её белоснежное траурное платье вспыхнет пожаром от бушующего внутри огня.
        - Ваше высочество, умоляю, выслушайте! Ваш отец принимает решения исключительно на основании тех сведений, что ему вводят в уши. Дон Хуан и постарался. Если поедем к королю немедленно, вы сможете убедить отца, опровергнуть ложь этого мерзавца, открыть его истинное лицо.
        - Дон Хуан начнёт войну! Разрушит всё, что мы построили за последние дни!
        Сжатыми кулачками она ударила меня по вышивке камзола и ойкнула, потому что рефлекторно я напряг мышцы, обеспечив маленьким ручкам ушиб.
        - Мне не менее вас жалко сделанного. Но что-то спасти можно только в Мадриде!
        - Но дон Хуан!
        - Так парализуйте его. Отдайте распоряжение муниципальной власти и в Антверпен следовать договорённостям с пенсионарием. Напишите письмо голландцам, откровенно расскажите о неожиданных трудностях. Люди и здесь, и там с восторгом вас поддержат. Что может штатгальтер, с его жалкими сотнями личной охраны? Наводить ужас вокруг дворца, за стены Брюсселя он вряд ли сунется.
        - Вы предлагаете нарушить все приказы короля. Это - измена!
        Слава богу, последние слова принцесса произнесла не криком, а на полтона тише. Успокойся! Вот так… Выдохни воздух… Продолжим.
        - Король велел дочери представлять его во Фландрии. Так что ваши приказы - это и его приказы. А такое жуткое противоречие - только из-за недостатка сведений. Поэтому не отменяйте вчерашних соглашений. И собирайтесь в путь.
        Она снова подняла кулачки. Но не ударила.
        - Пусть будет так, де Бюсси. Но с условием. Вы сопровождаете меня в Мадрид. Предстанем вместе перед королём.
        В холодном Брюсселе вдруг потеплело. Провести недели с принцессой в путешествии через весь запад Европы? Что может быть лучше! Если не учесть перспективу быть обвинённым в склонении юной инфанты в государственной измене. Исабель называет меня слишком старым, в этом году исполнится тридцать. Но для свидания с королевским палачом возраст вполне подходящий. Если не Париж, Краков или Брюссель, какая-то из европейских столиц точно станет последней. Почему бы не Мадрид?
        Глава 10. Лолита
        - Человек, о котором рассказываю, был женат на матери той милой девочки, но не любил жену, которая внезапно погибла, перевернувшись в экипаже. Проявлял полное равнодушие к взрослым женщинам, заглядываясь только на очень юных девиц, лет двенадцати. И однажды овладел падчерицей, к тому времени уже не девственной - её совратил один юноша.
        - Из высокородной семьи? Или из городских обывателей?
        - Не вижу разницы, ваше высочество. В той очень далёкой стране и в далёком от нас времени действовали иные ценности. А распутство с двенадцатилетней сеньоритой считалось крайне непристойным действом.
        - Странно. Если благородный дон совращает юную простолюдинку, родителям выплачивают некую мзду, грешник замаливает грех и жертвует храму. Я не приветствую такие случаи, лишь говорю вам - в Испании подобное не редкость.
        - А если оба - из благородных?
        - Дуэль. Отец девочки, над которой надругались, вызовет обидчика. Или, когда не в силах сам защитить честь, взывает к сюзерену.
        Как у них всё предусмотрено! И, похоже, подтверждено неоднократным опытом. Не подкопаешься.
        Мы вели с инфантой долгие разговоры, пока её карета катилась в объезд Франции - через имперские земли к итальянским портам. Никакие увещевания ехать напрямик принцессу не убедили. Тем лучше! В Мадрид я совершенно не торопился.
        Исабель, отойдя от волнения после уступок северянам и неожиданного удара в лице дона Хуана, выглядела внешне спокойной. Как только отъехали от Брюсселя, ей овладел некий фатализм - до приезда в Мадрид ничего не решить. Мы болтали на самые разные, преимущественно отвлечённые темы. Иногда она замолкала на полуслове и долго смотрела в окно на проплывающие зимние германские пейзажи, довольно однообразные. Чтобы не мешать, я выбирался из кареты на морозный воздух и ехал верхом в свите, состоящей вперемешку из испанцев и индейцев с испанскими именами.
        Больше не приходилось останавливаться на постоялых дворах и в тавернах, грозящих ненужными кровавыми приключениями. Никто не решался преградить дорогу отряду и требовать мзду за проезд. Мы ночевали в соответствии с рангом моей спутницы в баронских и графских замках. Как не сложно догадаться, наследнице Габсбургов и Валуа вряд ли бы отказали в гостеприимстве.
        На постое я держался как можно дальше от августейшей спутницы и даже флиртовал с баронскими дочками. Сдержанность при чужих вознаграждалась сторицей: откидывалась занавеска в окне кареты, и белые пальчики в перчатке призывно указывали составить компанию.
        Выслушав историю набоковской Лолиты, инфанта минут пять рассматривала снежные пустоши. Что переваривалось в её хорошенькой головке, понять невозможно, потому что по окончании паузы испанка огорошила меня неожиданным заявлением:
        - Вы не тот человек, за которого себя выдаёте.
        От такого сюрприза я на время забыл не только испанский язык, но, наверно, и родной русский.
        - Показать эдикт короля о присвоении титула?
        Ничего более умного исторгнуть из себя не удалось.
        - При чём тут титул… Его можно присвоить любому. Вы ни в коей мере не похожи ни на кого из испанских, имперских или французских дворян. Вы рассказываете мне стихи, отчасти непонятные и совершенно разные, явно сочинённые разными людьми. И никто таких стихов не слышал. Вы чудесным образом узнали о богатых землях за океаном. Только не нужно про старую карту, на дороге они не валяются, - с настойчивостью следователя НКВД моя прекрасная спутница привела очередной аргумент: - Вы изумлялись цветом моих глаз и объяснили, что с рыжими волосами сочетаются карие, зелёные, но не синие, что на моей внешности сказалась редкая игра хро-мо-сом. Не знаю, кто такие хро-мо-со-мы и с чем они играют, но уверена, во Фландрии тоже не знает никто. Кроме вас. Я уж молчу про советы в политике. Обычный придворный из свиты герцога Анжуйского, о вашем господине даже вспомнить противно, никак не мог осмыслить столько и предвидеть. Даже вращаясь около двух королей. Кто вы?
        - Боитесь, что я ангел или демон?
        - Не ангел. Они не бывают столь падкими на плотские утехи, - отрезала инфанта, демонстрируя следы детского максимализма. Можно подумать, с детства каждое утро завтракала с ангелами и изучила их повадки. - А если демон, то не боюсь. Потому что вы - добрый демон. Во всяком случае, для меня добрый. Итак, кто вы, Луи?
        Приплыли. Человеку XVI века, очень ещё юному, нужно объяснить множественность миров и их взаимопроникновение. Почему бы сразу не общую теорию относительности и теорию струн?
        - Дорогая Исабель! Если услышанное вами будет ещё более необычным, чем знание о дальних землях и хромосомах, вы не сочтёте меня сумасшедшим? Подумайте ещё раз. Мы немного научились доверять друг другу. Вы привыкли следовать моим советам, хотя бы некоторым из них. Бросать меня в тюрьму я бы точно не порекомендовал.
        - Значит, у вас есть тайна. И вы с коварством опытного соблазнителя дразните меня ею?
        - Есть тайны, которые лучше не знать.
        - Есть ситуации, когда невозможно доверять обладателю тайны. Особенно если он претендует на полное доверие.
        Припёрла к стене! Хотела правду? Получи!
        Выслушав мой монолог, после стольких лет пребывания в этом мире мне самому показавшийся донельзя неправдоподобным, принцесса нахмурила лобик, до половины укрытый капюшоном меховой накидки.
        - Стало быть, мы бы не тащились столько недель, а перелетели из Брюсселя в Мадрид самым чудесным образом?
        - Не обязательно. Столь же чудесным образом вы бы поговорили с отцом, глядя в его изображение, и рассказали, как всё обстоит во Фландрии. Только обняться бы не смогли. Кстати, аэропорт в Мадриде мне не понравился.
        Это я зря…
        - Так вы лгали мне, Луи?! Говорили, что не бывали в Мадриде!
        Она едва не подпрыгивала.
        - В этом мире - нет. А тот мир и был тайной. Теперь вы её знаете. Больше никто.
        - Даже духовник на исповеди?
        - Конечно! Иначе бедный святоша или тронулся бы умом, или вызвал бы экзорциста.
        Исабель, приняв оправдание, откинулась на подушки и чуть успокоилась.
        - В каком году я умру?
        Ничего себе спокойствие…
        - Понятия не имею. Во-первых, не знаю, сколько прожила инфанта в том мире, увы, она не тот человек, чью жизнь изучают во всех школах и университетах. Во-вторых, этот мир отличается. И будущее его не предопределено. Мы сами делаем наше будущее. Вот, едем в Мадрид увещевать вашего отца не спешить с резкими действиями в Нидерландах.
        Я кратко обрисовал, отчего история испанского величия в этой реальности оказалась короче, чем в покинутой мной.
        - Значит, земли в Новом Свете должны принадлежать испанской короне!
        - Я тоже делал эту ошибку, Исабель. Здесь - другой мир. Другая история развития. Мне пришлось несколько лет потратить, чтобы привыкнуть к иному порядку вещей. Вы здесь родились. Вам проще.
        - Проще… Вы не понимаете, о чём говорите, Луи. Проще, это если бы меня выдали замуж за королевского сына с титулом герцога, мужчину, а не размазню. Я родила бы ему детей и сплетничала с дамами своего окружения, иногда танцевала на балах, музицировала… Не говорила вам? У меня есть талант. Это была бы простая, спокойная жизнь. Бог решил иначе.
        - Не сомневайтесь, как только в Мадриде объявится свободная от брачных уз инфанта, найдутся желающие и посвататься, и помочь судьбу устроить.
        - Говорите и при этом сами грустите, маркиз. Я же вижу. Вы усложнили мне жизнь ещё более. Поймите! Я - королевская дочь. Любимая. С детства приучена получать самое лучшее. Встретила вас, мужчину из другого мира. Показавшего, что и наш мир гораздо больше, прекраснее, шире… Советуете теперь смириться с участью жены герцога, рожать детей и сплетничать? А другое? В качестве кого вас представить королю? Отец первым делом в вас заподозрит французского интригана, врага, чьи козни привели к отделению от Испании половины Нидерландов!
        Минута, не меньше, понадобилась, чтобы задать главный вопрос.
        - Дорогая Исабель, а кем бы вы хотели представить меня королю?
        Она совершенно по-детски шмыгнула носом. Или замерзла, или фыркнула. Поди пойми это создание…
        - Равным себе. Равным нашему кругу. Вхожим в наш круг. Тогда… А, всё это пустое.
        - И не светит мне корона вице-короля испанских владений в Клермонии.
        - Вы не понимаете, Луи. Дело не только в отце. Есть мачеха. Есть дюжина испанских грандов, по родовитости соперничающих с королём. Двор - это…
        - Это клубок ядовитых змей, если напоминает французский или польский.
        - Нет. Скорее замок, в котором чётко определено, кто и где обитает. Чернь - во дворе. Знать - выше. Король в башне донжона. Поменять своё место сложно, почти невероятно.
        - Французские титулы ценятся? Герцогство мне обойдётся дороже, но стоит попробовать…
        - Не очень. И вы - не Габсбург. Не Валуа. Не из Лотарингского дома. И даже не Бурбон.
        Эх, вселилась бы моя душа в дона Альбрехта… В Варфоломеевскую ночь он был сущим пацаном.
        - По большому счёту даже не де Бюсси. Я пассажир в этом теле, как и мы с вами - в карете.
        - И у вас нет друзей. Близких. Семья - чужие люди. Единственная возлюбленная ушла в монастырь и умерла. Боже… Как вы одиноки!
        - С недавних пор - не одинок. Есть вы. Даже если вас нет рядом.
        - А если меня выдадут замуж?
        - Против воли? Дорогая принцесса, я достаточно вас изучил. Вы способны сказать «нет» даже святому отцу на венчании.
        - Луи, вы пытаетесь меня понять. Как никто другой. Но не понимаете. Как и другие. Всё! Хватит. Расскажите ещё о вашем мире. Вашей стране. Как одеваются ваши женщины в пятнадцать лет?
        - В пятнадцать они называются девушками, даже если вкусили плотский грех.
        Рассказ о мини-юбках, отсутствии корсетов, джинсах, высоких каблуках, открытых пупках с пирсингом и тату произвёл на принцессу куда более сильное впечатление, чем об авиации и космических полётах.
        - Ужасно! Мерзко! И безумно интересно. Глянуть бы хоть одним глазком…
        - Увы. Вряд ли и мне под силу.
        Но уже не по силам было сдерживать чувства. Одетая по самым суровым нормам XVI века, когда на виду остались только рот, нос, глаза и кусочек лба, Исабель выглядела непередаваемо прекрасной!
        Я всё ещё демон, и не считайте меня добрым.
        Сначала схватил её за руки, осыпая пальцы поцелуями через перчатки, потом стянул их, едва не разорвав. Нежнейшие кулачки, молотившие меня по камзолу у двери несносного дона Хуана, были ледяные - внутри кареты стоял пар от дыхания. Я грел их губами, потом впился в губы принцессе, совсем не умевшей целоваться, но очень желавшей этому научиться. И мы учились… Как это сладко!
        Рука проникла под меховую накидку, нащупала колено под слоями юбок, понемногу пробралась вверх… А губы не размыкались, всё продолжался один долгий и очень страстный поцелуй!
        - Возьми меня… Ну что же ты медлишь?
        О боже… Начинать первый раз вот так - в ледяной и раскачивающейся карете, при полузадёрнутых шторках, пропускающих не только свет, но и взгляды, в нагромождении зимней одежды - совершенно неуместно!
        Но от таких предложений не отказываются.
        Это действительно сложно - сделать всё аккуратно. Не дать охладиться её самым нежным местам. Не допустить резких движений, подстраиваясь под тряску экипажа, чтобы не войти слишком грубо. Господи, как сложно! И как восхитительно!
        Наверно, причинил ей боль. Перехватил вскрик поцелуем. Как-то задавил собственный рык, зарывшись головой в меха и распустившиеся девичьи волосы, когда испытал миг вожделенного восторга…
        Всё хорошее когда-нибудь кончается. Ужасно тянет повторить, но девочке будет больно. Потерплю! Закрыл её ноги мехами.
        - Так кем ты представишь меня своему отцу?
        - Ему скажу правду, - бесхитростно призналась Исабель. - Он и подскажет, как тебя представлять.
        В четыре руки мы кое-как привели в порядок её белое платье и остальную одежду. Хаос, надеюсь, прикроет длинная меховая накидка. Ну, а служанка догадается обо всём. По беспорядку, по крови на нижней юбке. Проболтается хоть кому-нибудь - удавлю.
        Я совсем не добрый демон.
        Но пока что - очень счастливый демон.
        Глава 11. Мадридская западня
        Каменный мешок без дверей и окон, вверху - недостижимое весеннее небо, крепостные зубцы на его фоне и тёмные силуэты стражников.
        Я видел его во сне. И в реальности то же самое.
        Реаль Алькасар де Мадрид был выстроен в форме незамысловатого прямоугольника с башнями по углам. Внутреннее пространство делилось перемычкой на два дворика - Патио де ла Риена и Патио дел Рей. Во втором, меньшем по размеру, мне разрешалось прогуливаться.
        Я топал кругами, прижав локти к бокам, чтобы кто-нибудь из местных дворян случайно не толкнул и не вынудил вызвать на дуэль. Своё положение наполовину гостя, а наполовину пленника мне не хотелось усугублять.
        На Патио дел Рей выходило множество окон в три этажа, двери тоже имелись, покинуть его я мог в любой момент, как и выйти обратно на воздух. Но внутри Реаль Алькасара дозволялось шагать лишь в свои комнаты. Кроме случаев, когда меня желал видеть король. Но, скорее всего, он предпочёл бы не увидеть меня никогда.
        Каменным мешком без выхода и просвета представлялось моё положение.
        Нет, меня не обвинили в провокациях и не повели знакомиться с палачом. Не забрали шпагу. Обходились с холодной вежливостью.
        Само собой, отрезали от инфанты. Где она и что с ней происходит, кто обрабатывает ей мозги - осталось только гадать.
        Гадать и ждать, что же решит король. А он медлил.
        Очередная аудиенция произошла недели через две после первой. Эти недели проползли совершенно пустые, как в дни, когда меня мотало по морю между Британией и Францией.
        Сначала двое крупных мужчин в панцирях и с мечами провели меня в салон зеркал, малую приёмную короля. Филипп II что-то рассерженно обсуждал с двумя богато одетыми господами, при виде моей персоны отправил их восвояси. В салоне остались лишь двое гвардейцев по бокам и сзади кресла монарха.
        Я поклонился, не смея начать разговор первым. Он получился коротким.
        - Сеньор маркиз! Мы не можем ждать, когда поступит золото от нашей Нидерландской Вест-Индской компании, и решили выслать свои корабли. Дозволяем вложить свои средства и рассчитывать на часть прибыли, но ни о какой паевой доле речь не идёт. Как и о титуле вице-короля, о чём просила для вас дочь. Мой выбор пал на более доверенное и достойное лицо.
        - Вы в своём праве, ваше величество. Независимо от доли в предприятии я приложу все усилия и передам карты…
        - Не сомневаюсь, - прервал меня король. - Ответьте, сеньор маркиз, какие у вас отношения с инфантой Исабель?
        - Она - самый близкий мне человек в этом мире, ваше величество.
        Монарх скривил кислую мину и с неудовольствием почмокал губами. Манеры его были весьма далеки от французских, либо он совсем меня не смущался. Мы же не стесняемся почесать промежность наедине с собакой!
        - Признаться, я и раньше был невысокого мнения о добродетельности французских католиков. Но как вы поступили с моей дочерью в период траура по святому Альбрехту, характеризует вас как низкого человека.
        - Я люблю её, ваше величество. Любовь к ближнему посылает Бог.
        - А плотские утехи - дьявол!
        - Грешен. Каюсь. Желаю искупить лишь одним - службе ей и вашему величеству.
        - Служба?! Дать морские карты и деньги для наших кораблей - куда ни шло, чтобы закрыть дыру в казне, пробитую не без вашего участия с лишением нас Северных Нидерландов. Но служба дочери - никогда. Не хватало ещё, чтобы вы наделали в королевской семье французских бастардов.
        - Ребёнок не будет бастардом, если рождён в семье, в союзе, освящённом церковью, - пробормотал я, силясь угадать - не беременна ли Исабель.
        Король обратил ладони к небу, будто вопрошая: Боже, дай силы стерпеть выходки этого наглеца.
        - Вы, замешанный в гибели Альбрехта, как и двух мужей бывшей любовницы, смеете на что-то рассчитывать?! Вон!
        - Повинуюсь, ваше величество. Прошу только сказать: откуда столь нелепый слух, что я убил Альбрехта? Я плыл в Англию на корабле, когда беднягу забила камнями толпа.
        - Сказали верные люди. Совсем не сложно заплатить, чтобы беднягу отправили на тот свет после отплытия… - он вдруг набычился и заорал: - Вы кем себя возомнили? Король должен перед вами отчитываться?! Прочь!!!
        Иначе кликнет стражу. Я низко поклонился и выскочил из салона. Больше меня никто не держит. Свободен. Убирайся на все четыре стороны. И не возвращайся.
        Под предлогом забрать вещи и слугу заглянул в свою опочивальню. Перо, бумага, чернильница… Но как передать сообщение инфанте?
        Когда Горацио, мой индейский лакей, двинул по галерее к выходу, я узрел крепенькую бабёнку из дворцовой обслуги с ворохом женской одежды в корзине. Бросились в глаза дорогие кружева и ленты. Точно не кухаркино одеяние.
        - Сеньорита…
        - Сеньора! - с напором в голосе поправила та.
        - Скузи, сеньора. Знаете ли вы Марисабель, горничную инфанты?
        - Да кто же её не знает?
        - Тогда прошу вас - отдайте девушке это письмо, - женщина ловко перехватила конверт и серебряные кружочки в сумме, за которую родельерос готовы неделю рубиться на войне. - Жду её после захода солнца в пятистах шагах ниже замка. Передам ей ещё десять эскудо для вас за услугу.
        - Ах, Марисабель, плутовка… Хорошего нашла кавалера, щедрого, - подмигнула мне прачка и продолжила путь.
        Серебро не пропало зря. Когда скрылась Венера и взошла луна, а я основательно продрог, в темноте показались две невысокие тени. Около передней, когда они совсем приблизились, я разглядел крохотное пятнышко света. Такое даёт масляный фонарь со шторками.
        - Луи!
        - Принцесса!
        Мы обнялись и прижались друг к другу так, как это было в последний раз в замке кого-то из родственников инфанты. Исабель уже полностью плюнула на конспирацию и приказала явиться к ней ночью. О, какая это была ночь! Назавтра нас ждал Мадрид, неопределённость, разлука. Худшие предчувствия сбылись, разве что меня не отправили на плаху.
        В этот раз мы больше говорили, чем ласкали друг друга. Надо было так много сказать, но шли минуты, принцессу могли в любое время хватиться во дворце, мы говорили, говорили, не в силах остановиться, не в силах оторваться друг от друга, расцепить руки…
        - Я обязан доказать твоему отцу, что не организовывал смерть Альбрехта.
        - Чушь! В другой раз ему нашепчут другую глупость! Ты снова поедешь на другой край Европы что-то ему доказывать?
        - Обвинение с Альбрехтом серьёзно. Ты же меня не подозреваешь?
        - Даже если бы подозревала - была бы благодарна, - в глазах принцессы мелькнули порочные огоньки, едва различимые во тьме, те самые, примеченные мной ещё в нежном возрасте. Сейчас чувственная сторона её натуры развернулась. Точнее - начала разворачиваться, пугая и всё больше заманивая в сети.
        - Не говори так. Я убивал многих и не стыжусь. Альбрехта не трогал, клянусь своей душой!
        - Раз считаешь нужным доказать - докажи. Я буду воздействовать на отца. Но если не смогу - пойду против его воли. Мне шестнадцать! Я - женщина. И я знаю, чего хочу. Ступай! Нет! Подожди! Поцелуй меня ещё раз.
        Тонкие тени скрылись во тьме, а со стороны замка раздался топот копыт. Всадников было не менее десятка. У троих фонари. Хорошо, что без собак - на мокрой земле с пятнами снега и проталинами псы бесполезны.
        Мы с Горацио повалились на землю между какими-то кустами, потом до утра играли в кошки-мышки с испанцами, обшаривающими поле ниже дворца. Преследователи разделились. Поодиночке я вполне бы их упокоил. Тем самым ещё более осложнил бы задачу принцессе по уговорам отца.
        К таверне, где оставались вещи и лошади, мы с Горацио вернулись только к утру, мокрые, голодные и замёрзшие. Никого не убившие, бывает же!
        Ей-богу, во время домашнего ареста в Реаль Алькасар де Мадрид было гораздо уютнее, чем на свободе.
        Глава 12. Убийца в шляпе
        Обратный путь к Брюсселю получился короче и гораздо тоскливее. Нелепые шатания по Европе начали утомлять. Тем более последнее - исключительно по странному сочетанию королевской и собственной прихоти.
        Кто-то организовал засаду в ночь свидания с королевой Луизой.
        Кто-то, он или не он, передал из Шартра в Рамбуйе приказ Николя д'Анжанну прирезать меня пьяного среди ночи. Какой-то человек в шляпе.
        Кто-то спровоцировал толпу испытать твёрдость духа принца Альбрехта бросанием в того камней, беднягу замолотили до смерти.
        Кто-то ввёл в уши Филиппу II о моей причастности к убийству юродивого принца. Недоброжелатель подгадал момент к нашему приезду в Мадрид, что, в общем-то, не сложно, если скакать через Францию верхом, не сопровождая карету. И без морского круиза от Италии до Барселоны.
        Для этого надо держать руку на пульсе в крупнейших городах. Иметь своих «атташе по культуре». И очень хотеть от меня избавиться. Не получилось напрямую - так методом доноса королю.
        Злодей не предусмотрел влияние дочери на отца. Если верить её рассказу при расставании, король не решился бы в замке прикончить возлюбленного Исабель, после того как она доверилась и рассказала правду. А вот выслать конный отряд убийц вдогонку… С другой стороны, не исключено, что всадники искали пропавшую инфанту, припевая: «такая-сякая сбежала из дворца, такая-сякая расстроила отца». Пусть я не похож на менестреля из «Бременских музыкантов», надо отказываться от параноидальной привычки считать всех непонятных встреченных врагами. Минимум двое убиты зря: мой дядюшка в Варфоломеевскую ночь и бакалейщик, заподозренный в измене. Хватит трупов! Когда уже исполнится мечта превратиться в мирного негоцианта Вест-Индской компании?
        Память услужливо воспроизвела пейзаж с телами индейцев, простреленными пулями и заметаемыми песком. Пусть нам удалось подмять Мексику с несравнимо меньшими жертвами, чем испанцам в покинутом мной мире, негоциант из де Бюсси получился тоже не самый гуманный. Эльжбета посоветовала бы уйти в монастырь и замаливать грехи.
        Я дал себе другой совет - вооружиться получше. Мы же в Испании, родине толедской стали!
        Шпагу мне презентовал мелкий дворянчик, вздумавший бузить из-за того, что был забрызган навозом из-под копыт моего коня. Его шпага вылетела от вышибки, я приставил остриё к испанскому глазу и посоветовал отстегнуть ножны, а потом валить как можно дальше. Испанец попался понятливый.
        Затем появился пистолет, приобретённый в невзрачной лавке, очень маленький, чуть больше ладони и почти без рукояти. Здешняя ручная артиллерия обычно вытачивается длиной с половину руки и чаще всего седельная, пешком таскать такие стволы удовольствия мало.
        Короткоствольный пистоль бьёт шагов на пять и вряд ли хорош, потому что противник с пяти шагов сделает выпад, пока не успеешь курок взвести. Да ещё тратишь время на досыпание пороха. Но у меня сохранился пяток-другой горючих индейских лепёшек. С ними сподручнее.
        Моя амуниция пополнилась лёгким панцирем. Против меча, алебарды или бердыша он как бумага, но от кинжала спасёт. Если придётся ночевать в замках наподобие цитадели Николя д'Анжанна, где запросто проткнут спящего, лучше надеть стальную, чем льняную ночную сорочку.
        Двадцать человек свиты не удивили бы Николя. В прошлый раз я тоже ввалился к нему с отрядом. Почему не прижал негодяя сразу - не объясню. Думал найти ответы в Шартре? Или подсознательно понимал, что, выколотив правду, был бы вынужден прикончить человека, устроившего в мою честь настоящий пир… К чёрту сантименты!
        На его счастье, хозяин замка изволил отсутствовать, призванный на королевскую службу для каких-то особых дел. Я оказался перед выбором: скакать в Париж, благо недалеко, и прямо там устраивать допрос с пристрастием. Но именно в Париже первоисточник опасности! К тому же висело желание выяснить, кто стоит за избиением святоши около Монса. В кои-то веки повезло, город лежит неподалёку от Франции. В самом конце весны, как обычно - прохладной, он смотрелся довольно живописно, окружённый лесами, полями и садами.
        Мой пёстрый отряд втянулся в городские ворота, разорив меня сем действом на несколько монеток, и я с грустью подумал: среди этих людей я, возможно, чувствую себя более одиноко, чем если бы путешествовал один или вдвоём со слугой. Путник без свиты всегда общается со встреченными на постое или на дороге. Свита отрезает от других. Даже попрошайки и дорожные разбойники сторонятся, городская стража, обычно развязная и наглая, смирнеет от вида группы всадников на добрых конях - человек, способный таскать за собой маленькую армию, наверняка является персоной значительной, лучше не связываться.
        Но в сопровождении нет никого, с кем мог бы посоветоваться и пооткровенничать. Да, некоторые проверены походами, прикрывали мне спину в Новом и Старом Свете. Но я бы их всех поменял на одного смоленского стрельца. Лучше, конечно, на Пашку. На Тимофея согласен. Даже на окривевшего Фёдора.
        При мысли о русских парнях что-то защемило в сердце. Чаще, само собой, вспоминаю об Исабель. Порой мысль одолевает - взять её в охапку и поехать в Москву. Попутно заскочить в Смоленск.
        Пока я боролся с грустными мыслями и моральной хандрой, конские копыта стукнули по мощёной площади у собора Святой Вальдетруды. Довольно простой по внешней архитектуре, он показался чем-то единственным привычным, за что зацепился глаз.
        Я бросил поводья Горацио, велел паре испанцев найти место для постоя, сам взбежал по длиннющей каменной лестнице, характерной для всех готических соборов, сооружённых на высоких холмах. В тридцать взбегаю по ним легко. Кто постарше - тащится страдальчески, Бог видит его потуги и за страдания амнистирует грехи. Полезная во всех отношениях штука.
        Служба кончилась, в соборе было малолюдно и холодно. Я внёс пожертвование на храм и потащил святого отца в исповедальню - отрабатывать это пожертвование.
        - Что тяготит твою душу, сын мой? - заученно вопросил священник.
        - Смятение. Святой Альбрехт отдал жизнь за веру Христову в совсем молодые годы, я достиг тридцати и седин, но не святости.
        - Церковь не признала принца святым, - осторожно возразил мой собеседник. - Мученическая смерть во имя Господа почётна, достойна восхищения. Но нужно время…
        - Понимаю, святой отец. Но только другие святые, уже церковью канонизированные, та же святая Вальдетруда, бесконечно уважаемая, жили давно, Альбрехта я имел честь знать. Он был воистину удивительный человек! Не притронулся к молодой и красивой жене, сберегая душу и тело в чистоте.
        - Справедливые слова. Что же вы хотите услышать?
        - Расскажите о его гибели. Нет, я не стану на его стезю. Но Альбрехт - светоч моей беспутной жизни. Надеюсь, его пример подтолкнёт меня измениться…
        - Само уже то, что вы задумались об отвращении к жизни грешной и переходу к жизни праведной, характеризует вас, сын мой, в наилучшем свете. Принц Альбрехт, как рассказывали мне очевидцы…
        Он битый час гундосил, преподнося парадно-лакированную версию самопожертвования дурачка. Пусть. Я вычленил главное - место происшествия и главных свидетелей. От Монса недалеко. Чувствуя, что нападу на след, простился со священником, не понявшим, в каких грехах исповедовался странный визитёр. Утром, подняв гвардию с первыми лучами солнца, пустился по знакомой дороге к Брюсселю.
        Нужная валлонская деревушка открылась за лесом и поворотом дороги к полудню. Над деревянными домишками с острыми крышами взметнулась башня собора, великоватого для десятка или двух десятков домов, храм Божий наверняка охватил округу.
        Сейчас, когда внимание не было приковано к принцессе, я больше разглядывал округу и не мог не заметить - нидерландский Юг изменился к лучшему. В Монсе слышал, что плоды соглашения с северянами докатились до самой французской границы, штатгальтер пыжился, но воспрепятствовать улучшению контактов не смог, хоть и ставил палки в колёса. В общем, дул ветерок, вращались мельничные ветряки, по дороге попадались крестьяне с подводами и запряжёнными в них клячами, от вооружённой группы особо не шарахались. Жизнь наладилась. Хоть что-то я сделал хорошее.
        На широкой и пыльной площадке перед храмом, булыжники покрыли землю только у самого входа, торчал массивный крест. Не сложно догадаться, именно здесь особо верующие сгубили своего кумира, теперь покланяются деревянному столбу вместо него. Понятно, что крест - чисто символ, но символам в христианстве позднего Возрождения слишком уж сильно придавали значение. Молились не святой, изображённой на иконе, а самой иконе. Или чудодейственным мощам.
        Вот и крест был украшен весенними цветами и венком. Я дал команду рукой кавалькаде замереть и прислушался. Спереди и слева до меня кто-то равномерно молотил по железу. Над одной из дальних хаток курился дымок. Стало быть, кузня - там.
        Рыжебородый кузнец квадратного телосложения, без видимых признаков шеи, оглядел нас исподлобья.
        - Подковы заменить аль чего?
        - Аль чего, - я спешился. - Скажи-ка, человек, ты видел последнюю проповедь блаженного Альбрехта?
        - Видеть-то видел. И слышал. Только недосуг мне…
        - Считай, что перековал моей кобыле все четыре копыта, - серебряная монетка исчезла в заскорузлой пятерне, как сквозь землю провалившись. - Скажи лучше, что он вещал об умерщвлении плоти?
        - Это… Слаба плоть, значит. Укрощать её надо, да. И побивать.
        Теплее!
        - И кто-то из толпы бросил камень?
        - Не-а. Он спросил попервости Альбрехта, справляешься ли ты сам с порывами плоти. Альбрехт-то поднял рубище, а там он весь битый. Себя стегал, да.
        - И тогда…
        - Тогда крикнул тот, поможем, мол, рабу Божьему усмирить плоть. И кинул камушек. Небольшой.
        - А Альбрехт?
        - Упал на колени. Вознёс руки к небу. Сказал, спасибо тебе, Господи, ещё за одно испытание духа. А лицо счастливое… Светится аж. Точно - святой. Ну, тот снова камнем. Альбрехт - спасибо, Господи. Поняли мы все, незнакомец прав был, надо помочь. Тоже бросили. Я бросил побольше. Альбрехт упал. И всё опять - спасибо, Господи. Мы дальше помогли. Пока не перестал он Бога молить.
        Кузнец перекрестился, а я начал выпытывать - как выглядел тот незнакомец.
        - Какой?
        - Что первым бросил камень.
        Мысленное усилие сжало низкий лоб кузнеца в гармошку.
        - Высокий. Как вы, ваша милость. Худой. Лицо не видно почти - в шляпе был. Широкой такой, здесь не носят. Высокой, что твой колпак. Лента чёрная.
        - С серебряной пряжкой? - я постарался не показать, что от волнения сердце моё сейчас выскочит из груди. - Вспомни!
        - Ну… ага… - он пальцем нарисовал в воздухе прямоугольник, аккурат над немытой башкой.
        К сожалению, больше ничего не удалось из него выведать. Даже если бить по пальцам кузнечным молотом. Малый исчерпал весь запас слов и наблюдательности.
        Местный священник помог больше, он рассмотрел лицо.
        - Худой такой. Благородный. Не из наших мест. Южанин, гнусавит. Бородка клинышком, с сединой уже. Глазки колючие… Скорей на дьявола похож, чем на посланника ангелов.
        Итак. Серая шляпа с чёрной лентой и серебряной пряжкой. Говор уроженца Гаскони. Чёрная острая бородка с лёгкой проседью, впрочем - половина Парижа с такими бородками, и после тридцати все седеют от неспокойной жизни. Широкий серый плащ невоенного покроя, под таким можно спрятать любое оружие.
        Одежда простого горожанина, среднего достатка или выше, но лицо благородное. Переодетый дворянин! До чёртиков похожий по описанию на гада, передавшего приказ пришить меня в Рамбуйе.
        Отпустив священника, я привалился к прохладной храмовой стене и задумался.
        Допустим, есть вероятность, что мой неудавшийся заказчик убийства и убийца габсбургского принца - одно и то же лицо. Но кто мог захотеть уничтожить двух столь разных людей? Королева, желавшая помочь королю и «отцу» её ребёнка ослабить северного противника? Больше никого я не мог представить. Ну, Луиза… Какие же гены ты передала нашему ребёнку? Учитывая мой кровавый список, пацан, если соберёт наследие обоих, вырастет настоящим монстром!
        И неужели я должен быть благодарен Луизе, что она освободила мне место подле Исабель?
        Допустим, виновата королева. Устранять её как первопричину покушений на меня не буду. Человек в шляпе исполняет чужую волю. Сейчас стоило бы, конечно, немедленно мчаться в луврский клубок змей и пытаться его вычислить, рискуя сыграть в ящик, но для чего? Чтобы найти подтверждение подозрениям в адрес королевы - это не слишком важный повод. Вот оправдаться перед Филиппом II, что не я упокоил его зятя, важнее.
        Потому что меня тянет к Исабель. Но в десяти шагах от креста Альбрехта я вдруг нашёл в себе силы унять зов плоти без самобичевания и ловли булыжников пузом.
        Лувр не убежит. Но меня ждёт Роттердам. Дрейк давно уже должен закончить бумажную волокиту с учреждением Английской Вест-Индской компании и отправить мне письмо. Из Роттердама я пошлю к нему судно со своими бумагами и золотом на первую экспедицию за океан. А если промедлю сверх всякой меры, пират начнёт топить голландские корабли в Атлантике.
        Взявшись за новое дело, нельзя губить старое.
        Человек в шляпе! Не теряй её и жди меня. Есть о чём потолковать.
        Глава 13. Париж - город порока и смерти
        По случаю летнего зноя, от него под плащиком, камзолом, жилетом, штанишками с ватным подбоем и чулками становится чуть-чуть жарко, король перенёс увеселения на поздний вечер, переходящий в ночь, разорванную грохотом салютации.
        - Если кого-нибудь застрелить, никто не услышит шум выстрела, - ухмыльнулся Шико.
        - Кинжалы и яды закончились от слишком частого применения?
        - Нет, мой друг. С изгнанием Гизов в Лувре до тошнотворности тихо. Пара-другая дуэлей в неделю, и не все до смерти. Обленилась современная молодёжь.
        Он любил принимать позу опытного ветерана над нами, едва оперившимися спутниками короля, ещё в Вавеле. Я давно уже не в свите Генриха III, зато бывший шут достаточно постарел. В бородке и усах появились белые проволочки, довольно редкие. У меня - почти сплошные.
        - Жалеешь, что на балах кружится меньше юных баронесс, внезапно овдовевших из-за удара шпагой и требующих немедленного утешения?
        - На мою долю хватает… Пока. Женщин меньше, скромнее потребности. В жизни царит гармония, Луи.
        На меня накатило что-то ностальгическое. Совершенно нечем гордиться в период жизни между Варфоломеевской ночью и прибытием королевской оравы в Вавель, но я был как бы при деле, вокруг толпились друзья по кутежам, дуэлям и карточным баталиям, порой, не скрою, забавно проводили время, я успел вписаться в XVI век, когда всё рухнуло. Зато обрёл любовь, хоть ненадолго. И цель в жизни вместо праздного её прожигания - помочь местной версии Руси, пусть и не продвинулся к этой цели ничуть.
        Но в одну реку не входят дважды. Когда-то позволял себе напиться до безобразия, уснуть вповалку с другими дворянами из королевского круга. Теперь под камзолом сидит кираса из тонкой толедской стали. В воротник вшит обруч, мешающий задушить удавкой. Не ем ничего из своей тарелки, поднесённой лакеем. К вину только прикасаюсь губами. В коридорах озираюсь. Сплю под охраной индейцев. Вне дворца и временного пристанища у русских негоциантов-разведчиков шастаю только с отрядом вооружённых всадников. Пусть не обезопасил себя, хотя бы усложнил задачу человеку в шляпе. В луврском муравейнике у него куда больше шансов приблизиться на расстояние удара. Я ловлю его на живца - на себя. Прошло два дня, не клюёт.
        Десятки, скорее даже сотни новых лиц нашли себе место при дворе. Меня представляли им, их - мне, три четверти имён проскользнуло мимо сознания. Мелькнула знакомая физиономия графа де Монсоро, как назло - опять без супруги. Завязывались новые интриги, ползли слухи, сплетни, совершенно не имеющие значения, так как касались людей, мне безразличных.
        Ну почему меня угораздило ввалиться в прошлое до постройки Версаля! Сидели бы по палаткам, на чистом воздухе, не ароматизированном парижской атмосферой большого города без канализации.
        Повинуясь призывам распорядителя бала, мы с Шико побрели в одну из внутренних гостиных, оборудованную под театральный зал.
        - Не вижу д'Анжанна. Ночевал у него в Рамбуйе. Весьма обязан за гостеприимство. Не знаешь, где его носит?
        - Больше нигде. Зачем он тебе сдался?
        Стараясь, чтоб никто не услышал, я пробормотал на ухо Шико короткую историю про серого человека в шляпе, отметившегося в Шартре и под Монсом.
        - Под твоё описание подойдут тысячи людей, если накинуть плащ и такую шляпу, дружище. Даже наш король, пока не растолстел, - давно уже оставивший занятие придворного шута, он постоянно по старой памяти позволял себе шуточки в адрес его величества, которые другому, возможно, стоили бы головы. - Что касаемо Николя, извини, Луи, я тебя подвёл. Тот, выпив лишнего, повёл себя вызывающе. Представь, сам вызвал меня на поединок! Я надеялся проучить его лёгким уколом, но в момент моего выпада д'Анжанн дёрнул вперёд… Три дня мучился, пока не испустил дух. Поверь, мне жаль. Я любил этого пустозвона.
        Признаться, я рассчитывал на помощь Шико. Хотя бы некоторую. А он ударом шпаги обрубил самую жирную ниточку к моим врагам.
        Задумавшись, едва не натолкнулся на герцога де Жуайеза, служителя гардероба короля, глядящего на меня со снисходительной полуулыбкой. Это у нас, простых маркизов, пролетариев французского высшего света, за гардеробом следят безродные горожанки. У монарха - целый герцог!
        - Как же я рад вас видеть, де Бюсси! Наслышан, да. И в большей степени впечатлён не столько заморским вояжем, сколько успехом в испанском семействе. Помогли «святому» Альбрехту исполнить его супружеский долг?
        - Герцог, я не желаю такими разговорами марать честь дамы.
        - Не надувайся, маркиз. Это же не секрет! Весь Лувр знает, - он кивнул на Шико, и тот утвердительно оскалился. - Обязательно обсуди с королём. Когда Святой Престол проклял его и отлучил от церкви за обращение к гугенотам ради свержения Гизов, нашего Генриха беспокоила контрреформация во Фландрии. Нам доносили, там начался настоящий взрыв фанатизма, глядишь, они бросились бы в крестовый поход на Париж. Смерть самозваного пророка и то, что ты снял сливки с его девственной жёнушки, да ещё договор Юга с Роттердамом… Луи, король премного тебе обязан. И вся Франция.
        Холёное узкое рыло герцога светилось приязнью. В острой бородке отчётливо проступил белый волос. Я мысленно примерил ему шляпу с чёрной лентой и решил - нет. Представить де Жуайеза, занимающегося метанием камней в проповедника в захудалой валлонской деревушке, не получилось. Хоть он и южанин, говорок южный… Нет, вряд ли.
        - В Париж я приехал не ради королевской милости, ваше высочество. Если слышали о сопровождении испанской инфанты в Мадрид, наверняка знаете и об учреждении вест-индских компаний. Сегодня днём родилась французская.
        - Любопытно! Рекомендуетесь вложиться? Я, признаться, поиздержался. Жизнь при дворе не дёшева.
        - Тогда - не судьба. Паевые взносы большие, де Жуайез. Снаряжаем корабли, набираем команду, пехоту. Но и выгода огромна.
        Улыбка герцога растаяла. Титул, конечно, хорош, но положение командира королевских панталонов ни в коей мере не сравнится с владением пая в крупном торговом предприятии.
        Болтая, мы дошли до театрального салона. Монарх уже был там, рядом с его широкой фигурой, разноцветной как церковный витраж, показался тёмный силуэт Генриха Наваррского. После папского проклятия король и королёк сблизились, гугеноты получили, наконец, законную долю добычи после штурма Парижа и убийства де Гизов. Что особенно удивительно, Луиза щебетала о чём-то весёлом с Марго, обе королевы, окружённые выводком молодым дамочек со смазливыми кавалерами, казались лучшими подружками, чуть ли не сестричками.
        - Шико! Что-то не так. Слишком празднично, легко, мило. Лувр другой, в нём слишком много дерьма, оно непременно выплеснется.
        - Да брось, Луи. Нам действительно стало спокойнее. Самым рьяным католикам заткнули глотки или обрубили их, гугенотам раздолье, война ушла в прошлое. Париж ликует по случаю мира! Празднуем. Сегодня здесь безопаснее, чем когда бы то ни было. Выпей вина, друг! Ты совсем одичал за время войн и странствий.
        Слов «друг» и «дружище» он произнёс в мой адрес больше, чем за всё годы после Вавеля. С чего бы? Что вообще происходит?
        А вокруг лилось вино. Лакеи сновали с подносами и немедленно приносили новые порции. Памятуя обычаи Лувра, я видел, что скоро начнётся оргия, парочки скоро разбредутся по комнатам да будуарам, дабы вкусить плотских грехов, не пропустит случай и король, если сохранил остатки здоровья и мужской силы.
        Где пороки, там и смерть…
        Мы расселись, наконец, на креслах в первом ряду, я - по левую руку от Наварры, затем Марго, король Франции с королевой и герцог Анжуйский. Давали представление на античные темы в стиле пантомимы, чрезвычайно эротическое. Фигуры лицедеев в обтянутых трико телесного цвета и столь же тесных сорочках казались полуобнажёнными, творимое ими на сцене - крайне непристойным даже по меркам нашего распутного двора. Наварра сопел и изредка хлопал, чтобы совсем уж не выпадать из общества, когда Марго подвывала от восторга, а король бросал комедиантам одобрительные реплики, подсказывая, как бы ловчее имитировать зачатие новой жизни.
        Весёлая музыка вдруг сменилась тревожной, грозной, на сцену вдруг выбежали трое в мешковатых монашеских рясах, мимы застыли в картинном ужасе… Обычная кульминация подобных скабрезных представлений: монахи сейчас тоже присоединятся к развратничающим.
        Ничуть не бывало. Троица развернулась к нам и извлекла короткие арбалеты. «Во имя Господа!» - воскликнул кто-то из них. И в зрительный зал полетели болты.
        Стоявший напротив меня несомненно целил в Наварру.
        Я не успел просчитать, пробьёт ли стрела крохотного арбалета толедский панцирь.
        Я вообще ничего не успел подумать.
        Какой-то необъяснимый порыв швырнул меня вправо, руки взметнулись вверх, инстинктивно прикрывая лицо.
        Удар в грудь получился таким сильным, будто лягнула лошадь. Я повалился на Генриха, взвывая от жуткой боли.
        Мелькнула встревоженная рожа Шико.
        Не вздохнуть… Наварра уложил меня прямо на пол и принялся стаскивать кирасу, вмятую в грудине ударом арбалетного болта.
        Кое-как преодолев спазм, я вздохнул, наконец… Лучше бы этого не делал, потому что немедленно взвыл в голос! Сломаны или ушиблены рёбра - не знаю, но больно чертовски…
        Когда отдышался и несколько пришёл в себя, по-прежнему валяясь на полу с королевской наваррской сиделкой у ног и Марго у изголовья, надо мной появился де Жуайез и осведомился - могу ли я пройти к королю, его величество меня просит.
        - Герцог, я даже не знаю, могу ли вообще идти… Словно карета через грудь переехала.
        Королевский приказ был сильнее моего недомогания, даже если король умирает. Наварра и герцог осторожно подняли меня на ноги.
        - Что с королём?
        - Плохо, де Бюсси, - ответил Наварра. - Болт прошёл через живот навылет. Твой поляк у него колдует, но, боюсь…
        - Я знаю. Чеховскому такую рану вылечить не по силам. Брат короля?
        - Герцог Анжуйский убит на месте.
        В истории известного мне мира всё случилось иначе, о той истории можно забыть окончательно.
        Мы ковыляли медленно, каждый шаг отдавался болью. Короля наверняка унесли в его опочивальню на руках, отчего мне приходится тащиться ногами и так далеко…
        При виде меня Генрих приказал удалиться всем. Последним скрылся из виду Чеховский и только после моего нагоняя. Поляк - первый врач и одновременно первый сплетник Франции.
        Малиново-розовые штанишки в форме двух шариков и розово-малиновый распахнутый жилет, пропитанный кровью, смотрелись карикатурно на умирающем короле. Невзирая на кучу условностей - кто и когда вправе сидеть в присутствии августейшей персоны - я кое-как примостился сбоку на королевском ложе. Он не возражал, даже взял меня за руку.
        - Я часто был к тебе неблагодарен, Луи. Ты спас меня в Вавеле и после бегства из Вавеля. Ты вернул мне Лувр после гиззарского бунта. Ты снял угрозу с нашего севера.
        - Это мой долг, ваше величество, независимо от награды и почестей, одаривать ими - ваше право, а не обязанность. Я не держу зла.
        - Ты ранен?
        - В грудь, мой король. Надеюсь - не смертельно.
        Он кашлянул, брызнув кровью. Похоже, из пробитой требухи она попадает в брюшную полость, в желудок, по пищеводу в рот… Ему осталось жить несколько минут, хорошо - если четверть часа.
        - Бог покарал меня. Ты грудью закрыл Наварру, старый верный Луи! Если бы я не оттолкнул тебя, ты бы стоял рядом…
        Вот! Не одна только инфанта зовёт меня старым.
        - И закрыл бы вас, ваше величество. Простите, но сегодня между нами стояли Наварра и Марго, я не успел бы никаким чудом.
        - Ни в чём не виню тебя… Но хочу на смертном одре спросить: ты приходил к моей жене в ночь, когда был зачат маленький Генрих?
        - Совершенно верно, ваше величество. Она передала мне условия мира с гугенотами.
        - Брось… Ты был с ней?
        Иными словами - влез ли под юбку? Зная, что нет худшего греха, чем лгать умирающему, я всё же произнёс:
        - В деликатном смысле слова - никак нет, сир. Клянусь. Насколько мне известно, её королевское величество - достойна во всех отношениях.
        - Чёрт знает что… Кто же тогда?
        - Вы, мой король.
        - Не смеши меня, - он снова закашлялся, кровь потекла по бороде на толстую шею. - Я давно уже мог только с мальчиками…
        - Простите, ваше величество, что невольно стал свидетелем начала сцены, но вы были немного нетрезвы и вели себя весьма активно. Сказали королеве, что вы - лис, который пришёл играть с кроликом. Повалили её на диванчик. Я стоял за портьерой и тихонько проскользнул к выходу, не смея мешать. Удивлён, что вы не помните.
        - Подглядывал? Шалун… Проклятое вино… Вот ей-богу - ничего не помню. Она то же самое рассказывала. Лис и кролик… Кхе… Надо же. Я ещё смог…
        - Вы выполнили свой королевский долг, ваше величество. Оставили Франции наследника. Мужчину. Нашего короля Генриха IV.
        - Найдите убийц, де Бюсси… И скажите, что я прощаю их. Пусть казнь заменят им каторгой. Позовите Луизу. Скорее… Я ухожу.
        Король умер к утру.
        Чеховский, наконец, осмотрел меня в апартаментах Наварры и утешил, что рёбра целы.
        Последний королевский бал Генриха III и комедия в античном стиле, наконец, закончились.
        Глава 14. Маска сорвана
        Я успел ступить по галерее всего пару шагов, слушая шуточки Шико, совершенно неуместные во дворце, где этой ночью умер король. Барон Роже де Фуа, бежавший с ними из Парижа к Наварре во время гугенотской войны, поддержал меня под локоть.
        Внезапно на голову мне накинули плотный мешок. Рот зажала мощная рука. Я трепыхнулся, но тотчас сомлел, пронзённый болью в грудине.
        Со мной справиться легко, но вот с Шико и де Фуа… Возможно, их убили на месте.
        Руки стянула петля. В спину воткнулось что-то острое, держу пари - кинжал. Повинуясь его болезненным указаниям и сжимающим меня двум парам рук, я потопал вперёд. Всё дальше от гугенотов Наварры и своей свиты.
        - Ведём заговорщика, убившего короля! - донёсся голос, слегка приглушённый мешковиной.
        Да, самое удобное прикрытие. С мешком на голове меня никто не узнает. И сейчас по всему дворцу идёт охота на ведьм. Хватают всех подозрительных.
        Возможно, кто-то из бдительных дворян в дворцовой страже захочет удостовериться, что за персона схвачена. Тогда есть шанс спастись. Если не пырнут кинжалом в почку.
        Спустились на первый этаж. Шансы всё меньше…
        - Куда этого?
        - В Бастилию, ваша светлость. Подозревается в заговоре против короля и его брата.
        Я попробовал вякнуть, но пятерня на физиономии надавила сильнее, прихватив и ноздри. Стало нечем дышать… Пришлось прекратить сопротивление.
        Странно, почему меня не прирезали во дворце. На фоне убийства двух братьев моя смерть вряд ли особо кого-то взволновала.
        Что-то твёрдое ткнулось в колени. Оказалось - ступенька экипажа.
        - Де Бюсси! Полезай в карету. Живо!
        Я ловил своих убийц на живца. Могу возрадоваться - поймал. Только радость, похоже, будет недолгой.
        У меня остаётся сын. Но он не знает, что его настоящий отец будет убит всего на несколько часов позже отца номинального - короля. И не узнает, не отомстит.
        Инфанта… О, эта девочка могла бы даже войну развязать. Но даже не поймёт - против кого.
        Не о том думаю. Если даже в Париже наслышаны о моей с ней связи, то в Мадриде репутация принцессы загублена напрочь. Не удивлюсь, если отец сошлёт её в монастырь. Опять в монастырь!
        Я - точно проклят. Моим близким от меня одни неприятности.
        В карете, по крайней мере, никто не зажимал мне рот. Можно, конечно, было спросить - кто и зачем меня похитил. Но лучше хранить молчание. Теплилась слабая надежда, вдруг и правда - Бастилия, тогда есть шанс… Но ехали долго. Наверняка выкатились за пределы Парижа, это чувствовалось по тому, как колёса подпрыгивали по неровностям грунтовой дороги.
        Наконец, мешок был сдёрнут, петля распущена, и справа от себя на заднем сиденье кареты я увидел Шико, водрузившего на голову серую шляпу с чёрной лентой и серебряной пряжкой.
        - Сюрприз!
        - Да уж. Твоя лучшая шутка. Я умру?
        - Конечно, дружище. Потерпи, скоро, скоро.
        Кинжал и метательные звёзды он забрал заранее, полагая, что и в таком состоянии я опасен. Уважает! Шпага, правда, была при мне, прижатая к левой ноге и абсолютно бесполезная в тесном пространстве.
        - Если снял мешок с головы и не торопишься прирезать сию секунду, значит, будет разговор.
        - Будет, - улыбнулся он своей странной улыбкой, грустной и немного глумливой одновременно. - Ты же не откажешься узнать, почему сейчас умрёшь. А взамен я попрошу совсем немного.
        - Мне всё равно. Если умру, мне плевать - кто и зачем тебя послал, почему ты согласился на убийство. За гробовой доской это не имеет значения. Действуй, бывший друг. У тебя получится. И ничего не дам взамен.
        Ухмылка пропала. На такой оборот он не рассчитывал.
        - Зайду с другой стороны. Со смертью короля утрачивается папское проклятие над парижским престолом. Регентствовать будет королева-мать, до взросления Генриха IV, - он сделал небольшую паузу и добавил: - Твоего сына.
        - Не обсуждается.
        - Пойми! Луизе Лотарингской будет очень трудно. Казна истощена. Франция не успела оправиться от гугенотских войн, а покойный король уже снова взялся за бесчисленные праздники, Екатерина Медичи - за достройку Тюильри. Золота в казне нет! Всё, что поступает, тратится мгновенно, дыры множатся… Ты дал Французской Вест-Индской компании малую часть карт, и мы начинаем позже Нидерландов. Дай нам всё! И перепиши на короля свою долю у голландцев. Хоть на пороге могилы позаботься о своём ребёнке!
        - Шико, ты обычный малоземельный шевалье, даже без баронского титула и какой-то высокой должности при дворе. Какого чёрта тебя понесло в высокую политику?
        Он довольно потёр руки. Раз я начал задавать вопросы - значит, проявил интерес к информации. Возник предмет торга со мной.
        - Его и её величество специально держали меня в тени, ради особых поручений, зная, что шпага у меня ещё острее, чем язык. Я много чего успел. Признайся - оказал тебе услугу, прикончив испанского недотёпу, расчистил тебе местечко под боком его жёнушки… Какого дьявола ты снова полез в Париж?
        - По делам Вест-Индской компании. И узнать, какой мерзавец в серой шляпе пытается меня убить. Признайся - ты организовал слухи в Мадриде, будто я укокошил Альбрехта? Король Филипп меня едва за чресла не повесил.
        - Не буду хвастаться - не я. Ты умеешь плодить врагов, де Бюсси. Прости, я неправильно выразился - умел. Всё в прошлом.
        - Ну а Николя зачем? Он, как я думаю, решил, что ты передал приказ заколоть меня в Рабуйе от имени королевы.
        - Точно! - ухмылка вернулась на привычное место, руки теребили кинжал, готовый впиться мне в глаз или в горло - в самые лучшие точки для удара согласно дуэльной школе Шико. - Конечно же я не мог допустить, чтобы королева узнала, как я приговорил её любимчика.
        Ради этого стоило пуститься в смертельную поездку… Неужели он не врёт, и Луиза ни при чём? Собственно, зачем ему врать? Хотя… М-да, стимул есть - принудить меня завещать королеве долю голландской компании. Отдал бы эту долю за возможность приставить кинжал к его бубенцам и повторить свои вопросы, понемногу усиливая нажим.
        - И засада на улице Антуаз…
        - Конечно! Я не мог допустить, чтобы её величество пребывало в опасности и в зависимости от твоего болтливого языка. Я был самым доверенным её лицом! Представь, она со мной единственным обсуждала интригу, чтобы забеременеть не от короля! Она выбрала тебя, ничтожество!
        Выбрала меня… Когда рядом находился Шико с упомянутыми переполненными бубенцами.
        Вместе с ухмылкой словно какая-то маска сползла с рожи шута. Бьюсь о заклад, он выглядел несчастнее, чем я, приговорённый к скорой смерти.
        Обвинивший меня в болтливости, Шико яростно вещал не умолкая. Как завидовал мне, нашедшему счастье, пусть минутное, с Эльжбетой. Набирающему земли, титулы, золото. Которого предпочла королева, проигнорировав любовные признания шевалье.
        Он рассказал, как готовился меня убить во время тренировок по пути из Парижа на юг к Наварре, но не посмел - королева непременно заподозрила бы его в умысле. Как вытащил пистолет, намереваясь выстрелить мне в спину во время боя, когда около По выставили засаду Генриху Наваррскому, но помешало присутствие смоленского стрельца. И во время штурма Лувра кто-то постоянно и не вовремя крутился рядом.
        - К убийству короля тоже приложил руки?
        - Нет, де Бюсси. Не приписывай мне все злодеяния мира. Только лишь удачно воспользовался ситуацией. Мы подъезжаем. Мне нужно скорее в Париж, чтобы вдовствующая королева не связала моё слишком долгое отсутствие с твоим исчезновением.
        - Ладно. Подпишу. Эх, грудь-то как болит. Обещай убить меня легко.
        Я сунул руку под расстёгнутый камзол, потирая ушибленную грудину. С такими рёбрами я не боец… А воевать надо!
        Крохотный испанский пистолет с ацтекской огненной лепёшкой на полке взвёлся с сухим щелчком и тут же выстрелил, пробив камзол изнутри. Пуля вошла Шико в левый бок, где-то в районе подмышки.
        Он вцепился мне в горло, сверкая глазами, полными ненависти и боли, что-то попробовал сказать, но издал лишь хрипение. Изо рта разлетелись кровавые пузыри.
        Стремясь освободить горло и удерживая его руку с кинжалом, я постарался не смотреть, как тускнеет взгляд бывшего друга. Усилие едва не убило меня самого. Могло ввергнуть в болевой шок.
        Шико опасен даже тяжелораненый, умирающий. Я вывернул кинжал из его ослабевшей кисти. Острие вошло под челюсть, оттуда брызнула и быстро опала струя крови. Теперь надёжно!
        Так… Отдышаться! Унять сердце.
        На трупе Шико два пистолета. Проверил. Оба заряжены. Насыпал пороха на полку. Курки взведены.
        Кто у меня в компании? Сквозь щель в занавеске виден скачущий слева барон де Фуа. Кто-то справа. А ещё - на облучке кареты, обычный кучер или участник заговора, не знаю. Добровольно с такими картами никогда бы вистовал.
        Но жизнь - не карты. Не скажешь пас. Не отлучишься по неотложному делу, ссылаясь на внезапный приказ короля или по нужде. В отличие от карт, из жизни выходят единственный раз и не возвращаются. Играем тем, что есть.
        Карета остановилась. Я распахнул дверь и выстрелил барону в грудь. Сам выбрался наружу, стараясь не орать от боли.
        Местом моего упокоения Шико избрал прелестную полянку среди дубравы. Кучер, явно из простонародья, со страхом натягивал вожжи, глядя на тело барона, свалившееся с коня. А из-за кареты неторопливо выехал верзила, скорее всего - обладатель мощной длани, что затыкала мне рот в Лувре.
        Пистолёт щёлкнул, порох зашипел и погас. Осечка!
        Верзила неторопливо спешился, потянулся за шпагой.
        Я вытащил свою, толедскую. Ангард!
        Одна только боевая стойка причинила мне жуткую боль. Шустро двигаться точно не смогу!
        Здоровяк заглянул внутрь кареты и покачал головой, рассмотрев там мёртвую тушку. Его шпага выписала замысловатое приветствие сопернику.
        Я сжал зубы и ударил первым. Клинки скрестились со звонким металлическим стуком, возвестившим одному из дуэлянтов скорую смерть.

 
Книги из этой электронной библиотеки, лучше всего читать через программы-читалки: ICE Book Reader, Book Reader, BookZ Reader. Для андроида Alreader, CoolReader. Библиотека построена на некоммерческой основе (без рекламы), благодаря энтузиазму библиотекаря. В случае технических проблем обращаться к