Очередные три сказки и пародия… Андрей Арсланович Мансуров
        Здесь я хотел бы представить вниманию уважаемых читателей очередные три волшебные сказки: первая - о приключениях знаменитого Конана-варвара, вторая - о «спасении» принцессы от злобного дракона (Ну, как же оставить без внимания столь популярную у авторов фэнтэзи тему!), в третьей - о приключениях мальчика, живущего в мире с «максимально доступными Богами». Пародия же в жанре сайнс-фикшн - очередной рассказ о приключениях двух незадачливых напарников: авантюристов-пионеров дальнего космоса.
        МАНСУРОВ АНДРЕЙ.
        ОЧЕРЕДНЫЕ ТРИ СКАЗКИ И ПАРОДИЯ.
        1.Конан и опал Нэсса.
        2.Первая.
        3.Посвящение.
        4.Эгоистичный гад.
        1. КОНАН И ОПАЛ НЭССА.
        «… и будет богатой и благополучной жизнь жителей страны,
        когда опал получит, что предначертано ему Скрижалями,
        и Избранные двенадцать взойдут на моё ложе!»
        (Из Кодекса пророчеств Тимуды Несравненной.)
        - Стой, где стоишь, или превратишься в дикобраза!
        Конан аккуратно поставил на землю приподнятую было ногу.
        Неторопливо повернулся, не забыв, впрочем, проверить, торчат ли из голенищ сапог рукоятки верных кинжалов, и удобно ли будет, если понадобится, выхватить меч. Его поразило не столько то, что он, опытный воин, вор-профессионал и следопыт, не обнаружил присутствия врагов, сколько то, что голос звучал тоненько-пискляво, и слышался словно от земли - как если бы говоривший сидел, и был маленьким ребёнком.
        Поэтому картина, открывшаяся его взору, не явилась для варвара сюрпризом: человек, который отдал ему приказ, оказался карликом, и его рост не превышал трёх футов. Впрочем, при более внимательном осмотре странного воина выяснилось, что тот всё же не совсем карлик - у тех головы как у обычных людей, а тело непропорционально мало - а, вроде, лилипут. Всё в его фигуре казалось вполне пропорциональным: и голова, и торс с жилистыми руками, держащими небольшой лук с наложенной стрелой, и ноги, обутые в миниатюрные, но хорошей выделки, сапоги.
        - Это ты, что ли, собрался утыкать меня стрелами? - в голос Конан старался сарказма или иронии не подпускать, чтоб ненароком не обидеть кроху, хотя ему уже стало смешно. Смешно от нелепости ситуации: как если бы белка сказала тигру, что сейчас она его загрызёт!
        Его собеседник отнёсся к вопросу серьёзно: махнул рукой, и приказал:
        - Бойцы. Покажитесь.
        Из-за кустов с обеих сторон прогалины бесшумно вышли, или с земли поднялись, около двадцати лучников. Выражения лиц у них оказались достаточно свирепы, чтоб Конан поверил, что они и правда могут пострелять в него. И не успокоятся, пока не достигнут того эффекта, который обещал предводитель. Поэтому он кивнул:
        - Я понял. И чего вам от меня надо?
        Предводитель, казалось, опешил на долю секунды. Потом вновь нахмурил брови:
        - Нам - ничего. Кроме того, чтоб ты объяснил, какого Варкисса ты зашёл на нашу территорию, и чего тебе здесь надо?
        Конан невольно почесал в затылке. Но врать смысла не увидел:
        - Собственно говоря, я иду за опалом Нэсса. Мы кое с кем договорились, что я достану этот камень из заброшенного Храма Пурха, и этот «кое-кто» отвалит мне за него немного денег. Или много. Это уж, смотря на чей взгляд.
        - Так, понятно. А почему ты не спросил нашего разрешения на проход через нашу территорию?
        - А потому что до вот этой самой минуты я и не знал о вашем существовании. Меня никто не предупредил о том, что этот лес - чья-то собственность. Но если дело только в этом, я готов исправить ошибку: я, Конан-варвар, приношу свои искренние извинения, что вторгся в ваши владения без спроса. И прошу вашего разрешения на проход через вашу территорию! - Конан всегда считал, что глупо завязывать бой, когда можно попытаться договориться. Да и не хотелось ему этих милых бедолаг убивать.
        Предводитель, казалось, смутился ещё больше. Потом глянул на своих подчинённых, и жестами подозвал к себе троих более пожилых мужчин отряда. Они о чём-то оживлённо зашептались, изредка бросая на киммерийца сердито-настороженные взгляды.
        Затем троица расступилась, и предводитель вышел чуть вперёд:
        - Мы, вообще-то, торгуем с людьми из Шопесты. И они отлично знают и нас, и наши правила. Так что нам непонятно, как они могли тебя не предупредить… Но мы знаем и тебя, Конан-варвар. И верим тебе на слово. Потому что ты - человек чести. Поэтому если ты пообещаешь, что не тронешь наших селений, и не будешь покушаться на наших женщин, мы разрешим тебе проход через наши владения, и даже дадим проводников - чтоб ты скорее вышел на путь к Храму. Устраивают тебя наши условия?
        Конан огромным усилием сдержался, чтоб не рассмеяться от души.
        Их женщины! Покуситься на крошек, едва ему по пояс!.. Ха! Но…
        Может, они действительно, искренне верят в то, что их женщины - самые желанные и красивые?!
        Да и на здоровье! Ему разные экзотические туземочки, разумеется, нравятся, но - трёхфутовые!.. Это уже перебор.
        - Я, Конан-киммериец, обещаю вам, что не буду покушаться на ваших женщин. И селенья ваши не трону.
        Четверо командиров переглянулись. Предводитель сказал:
        - Принято.
        Все остальные воины словно расслабились, и некоторые даже стали засовывать стрелы назад в колчаны, и вешать луки через плечо. Конан подумал, что они, похоже, и правда его знают. И доверяют.
        Надо же. Как далеко и широко разошлась молва о нём…
        Поэтому он протянул руку:
        - Конан!
        Предводитель пожал её:
        - Мэрдок.
        Подошли и остальные трое. Конан познакомился с Лайоном, Вудро и Томом.
        - Вудро и Том проводят тебя до границ наших владений. А нам нужно продолжать дежурство. Так что извини - и прощай! Удачи тебе.
        А деловой подход. Конан благодарно кивнул, и не без интереса проследил, как крошки бесшумными тенями словно растворяются в гуще леса. Он не удивился, что это произошло так легко: весь костюм воинов весьма подходил для маскировки: по общему охристо-бурому фону камзолов, рубах и штанов были разбросаны зелёные, тёмно-зелёные, и жёлто-коричневые пятна неопределённых форм. В таком наряде действительно легко затеряться в чаще, освещённой солнцем. А для ночи…
        - Скажи, Вудро - если это не секрет, конечно! - Конан двинулся туда, куда ему рукой указал малыш, - На ночь вы переодеваетесь в чёрную одежду?
        Вудро подумал, пошкрёб подбородок. Затем всё же ответил, прищурив глаза:
        - А ты быстро всё схватываешь. Сразу чувствуется профессионал. Да, на ночь у нас есть чёрная одежда. И ещё плащи с капюшонами.
        - Понятно. Однако мне непонятно вот что: вокруг на десятки миль - ни одного жилья. (Ну, я имею в виду - человеческого жилья.) От кого же вы выставляете столь сильные пикеты-посты?
        - А-а, ну да. Люди из городов и сел к нам заходят очень редко. Но пикеты мы выставляем сейчас не от них, а… Впрочем, откуда же тебе знать про… - Вудро почесал теперь в затылке, - Видишь ли, Конан, разной нечисти здесь водится предостаточно. Совы-гарпии, пантеро-львы, ежесуслики, мохнатые кровососы… Хуже всех - странствующие медведи - молодые самцы. Или, скажем, стаи гиено-лисиц. Многих мы можем остановить вот такими, - Вудро кивнул за спину, - пикетами. Хотя убить человека тут может даже тварюшка размером с палец, - воин показал фалангу маленького пальчика, - Например, звенящая многоножка. Жутко ядовитая, и живучая. Пока не раздавишь в блин, будет пытаться укусить…
        Поэтому в наши леса люди, как ты верно подумал - не заходят просто так. И не потому, что тут поживиться нечем. Очень даже есть чем. (Собственно, на этом, ну, на дарах леса, мы и живём: охотой, рыбалкой, ягодами-грибами, орехами, и всём прочем.) Но вот пшеницу тут, как и остальные зерновые, вырастить сейчас невозможно.
        Их вытаптывает и пожирает копер. Вернее, стадо коперов.
        Конан хмыкнул:
        - Что ещё за стадо коперов? Никогда не слышал.
        - И не удивительно. Они обычно живут как раз там, возле развалин Храма. А к нам приходят в поисках еды. (они всеядны) Но никогда дальше нашего леса не заходят. Мы сами долго думали, пытались по-всякому бороться с ними: охотились, стреляли отравленными стрелами, - Вудро похлопал себя по колчану, - заманивали в волчьи ямы, ставили капканы, накидывали сети… Ничего их не берёт: они - словно заколдованы!.. Коперы ещё и очень свирепы. И крупны: в одиночку с копером даже такой сильный воин как ты, - Вудро не без уважения снова окинул варвара оценивающим взглядом с ног до макушки, - вряд ли справится. Именно поэтому, как мне кажется, твой наниматель и не сказал тебе про коперов и про нас. Похоже, он не столько хотел получить свой опал, сколько - избавиться от тебя. Скажи честно: ты наступил кому-то в Шопесте на хвост?
        Конан… призадумался.
        А ведь и правда: он «наступил» кое-кому там, в захолустном, и каком-то тусклом и пыльном, городе-на-перекрёстке-торговых трактов, на хвост! Очень даже неплохо причём наступил. И вполне может оказаться, что купчишки, которых он «пощипал», всё же договорились. И скинулись.
        И вот Саидакмаль, глава их Гильдии, вызвал его глухой ночью, через доверенного охранника, с постоялого двора, где Конан кормил местных клопов на неудобной жёсткой постели, и предложил «столь важное и выгодное дельце, что справиться может только такой опытный, отважный и сильный воин, как ты! И принесёт оно тебе выгоды… Гораздо больше, чем если… (Хитрое подмигивание!) Ну, ты понимаешь!»
        Любопытно. Внимательно разглядывая Саидакмаля, варвар тогда подумал, что, похоже, и правда - дельце не настолько «простое». Об этом ему сказали и такие моменты, как покусываемые губы, отводимый в сторону и вниз взгляд, и крупные капли пота на лбу и шее солидного пожилого мужчины.
        Но если честно, Глава гильдии произвёл на Конана, скорее, благоприятное впечатление. Такому больше подошло бы быть не начальником оголтелой своры жуликоватых наглых пращелыг и мелочных торгашей, какой, на взгляд киммерийца и являлась Гильдия купцов Шопесты, а, скажем… Достойным отцом и дедом многочисленного семейства.
        Да и вообще: если совсем уж честно, многое в чёртовой Шопесте казалось Конану не совсем нормальным. Ну, хотя бы то, что при малейшем громком шуме все жители, где бы ни находились - на базаре, или на кривых и немощённых грязных улочках, неизменно вскидывали головы к небесам, и начинали истово осенять себя местным знаком почитания богов. Городской заменитель Мирты - некто Нэсс! - хоть и считался «добрым» богом местного пантеона, однако, как обнаружил не без удивления киммериец, любимым ругательством мужчин было: «Нэсс тебя забери!» Женщины же вообще никогда не упоминали этого имени. И предпочитали общаться, даже торгуясь, полушёпотом…
        Впрочем, «заморочки» местной религии и нравов не слишком беспокоили киммерийца - с той точки зрения, что он абсолютно безнаказанно «пощипал» троих наиболее состоятельных купцов, и даже дом казначея местного падишаха, а его всё ещё не пыталась арестовывать здешняя тайная полиция. Что говорило о том, что местная элита или не слишком верит в её способности схватить гиганта-северянина, или… О том, что «обработанные» предпочитают, чтоб про его «работу» местный Правитель не узнал.
        Имелся ещё вариант, который ему подсказало поведение, и присказка простых граждан: «На всё - воля Нэсса!». Может, поэтому к своей судьбе многие относились как, скажем, к солнцу на небе: светит - хорошо. Скрылось за тучи - тоже хорошо. Конану казалось, что ничто не в состоянии пробудить местных жителей от состояния равнодушной как бы летаргии, и наплевательства по отношению ко всему на свете.
        В том числе и к своей судьбе.
        И ещё эти граждане казались киммерийцу запуганными. И уж явно не местной полицией и стражей: те и сами казались какими-то потерянными, и даже строевых упражнений, или учений никогда не проводили. (Он выспрашивал об этом специально!)
        Про людишек с таким «менталитетом» метко сказала одна из его очередных боевых «подруг» - кушитка Аста: «Словно их пыльным мешком по голове трахнули!..».
        Однако как бы Глава гильдии не превозносил способности и отличные физические данные варвара, и какими бы радужными ни казались перспективы «поработать» за хорошую плату с какой-то там древней реликвией, Конан всё же доверял больше своему чутью.
        Поэтому и потребовал тогда с Саидакмаля сразу треть суммы: в задаток!..
        - Хм-м… А как эти коперы хотя бы выглядят? И какого размера?
        - Ну… Размером копер с верблюда. Большого верблюда. И выглядит почти так же. Однако: и шея у него мощней, и ноги - толстые, как у слона. И - главное! - кожа очень толстая и прочная. Ни одна наша стрела так, по-моему, никогда её и не пробила. Может, поэтому и не действует яд из молочая. - Конан подумал, что и правда: не выглядели тощенькие луки малышей так, чтоб можно было пустить стрелу с достаточной скоростью и силой, - А ещё у копера очень крупная голова. Нет, не так: я бы сказал, что это не голова, а просто - пасть! С отличными, острыми и крепкими, зубами! Которыми копер прекрасно может разжевать: что человека, что, скажем, бревно. Мы первое время пытались убивать их толстыми копьями из огромных самострелов - так вот они эти копья перекусывали на раз!
        - Н-да, похоже, серьёзный противник… - Конан коротко глянул на Тома, который за всё время беседы так рта и не открыл, а только изредка согласно кивал, - Но как же тогда вы с ними справляетесь?
        - Хе-хе… Ты верно вычислил: раз мы до сих пор выживаем, значит, нашли кое-что… Средство. Мы коперов - просто отпугиваем. Они не выносят запаха бледных поганок. Поэтому мы стали тщательно культивировать эти грибы: их плантации буквально окружают все наши деревни. И ещё - вот! - Вудро покопался за пазухой, и извлёк нечто, похожее на ладанку. Только большую, - Здесь - сушёные бледные поганки! Человек-то своим носом их не чует вообще, а вот копер - за десять шагов! И - сразу фыркает, разворачивается, и убегает!
        Конан усмехнулся, покачав лохматой головой:
        - Надо же!.. Человек всегда найдёт средство! А можно у вас попросить: и мне такую же ладанку? Не бесплатно, конечно: скажешь, что вам нужно.
        - Хм. А ты быстро схватываешь суть, Конан-киммериец. Ладно, думаю, если дать тебе такую ладанку, ты и правда, никому про неё не расскажешь, да и про нас тоже… Но для этого нам придётся сделать крюк. Пройти через деревню кера Горсида, потому что от нашей мы уже далеко.
        Надеюсь, он не будет против.
        Кер Горсид оказался почтенным на вид старцем. Всё, что положено старейшему Главе рода у него имелось: и седая окладистая борода, и длинные, благородной формы усы, и умные, сохранившие юношеский задор, глаза. И выдержка: когда ему доложили что прибыл Конан-киммериец, да ещё и с такой странной просьбой, он и бровью не повёл.
        - Значит, ладанку, говоришь? - осанистый старик осторожно потеребил густую бороду, ниспадавшую почти до груди. Затем оглянулся на четверых обступающих его соратников: старцев примерно его возраста, явно - советников и помощников. А в будущем, вероятно, и преемников, - А вы как думаете, друзья?
        Сердито глядевший на Конана крайний справа старик, отличавшийся непропорционально крупной головой, и животом, словно у любителя пива, буркнул:
        - А с чего бы это нам делиться нашими секретами с каким-то проходимцем, который разболтает про нас по всему Средиземью?! Пусть убирается побыстрей, пока жив!
        - Я понял твоё мнение, почтенный Баддок, - Горсид, ничем не выказав эмоций, взглянул по другую сторону от себя, - А что скажет почтенный Дольбер?
        Дольбер оглядывал варвара, склоняя голову то к одному плечу, то к другому. Очевидно, это помогало ему: не то размышлять, не то - оценивать пришельца.
        - Думаю, Конан-киммериец и сам не захочет про нас кому-нибудь рассказывать, даже если мы не попросим его дать слово киммерийца. А мы попросим. Так, на всякий случай. Правда, Коссип?
        Тощий высокий - побольше трёх футов! - старец рядом с Баддоком степенно покивал. Он, как и Том, за всё время знакомства и последующего разговора не произнёс ни слова. Но варвара рассматривал тоже очень внимательно: хитринка в глазах маленького человечка не позволяла сомневаться в житейской умудрённости и деловой хватке.
        - Кархо?
        Последний из старцев сказал весьма весомо:
        - Мы все слышали о Конане-киммерийце. Мы знаем, что он, хм… Скажем так: забирает у богатых то, что у них имеется в избытке. И никогда Конан не позволял себе обидеть неимущего, или слабого. Поэтому я тоже, как и многие из нас, - при этих словах «почтенный» Баддок сердито дёрнул пухлым плечом, - считаю, что Конан - человек чести. И поверю ему на слово, если он его даст.
        Кер Горсид покивал с довольным видом. Сказал:
        - Конан-киммериец. Согласен ли ты дать слово никому не рассказывать о нас, и наших секретных способах борьбы с коперами?
        Киммериец, уже раз дав обещание насчёт женщин, не видел смысла препираться из-за того, что не стоило ему никаких усилий.
        - Согласен. Более того: если я достану опал, и буду возвращаться через ваши владения, я обещаю, покидая их границы, вернуть вам ладанку, если вы мне её сейчас дадите.
        - М-м-м… Думаю, такой вариант устроит нас всех, - Горсид обвёл глазами всё своё воинство, и не встретив возражений даже со стороны всё ещё свирепо посверкивающего глазками, и поджимавшего пухлые губы Баддока, хлопнул в ладоши.
        Прибежавшая девушка могла бы считаться красивой. Даже очень красивой - если б была соответствующего роста. Вот теперь Конан понял, почему малыши настаивали, чтоб он пообещал «не трогать женщин»!
        Горсид что-то пошептал девушке на ухо, показав руками что-то круглое и небольшое, девушка убежала в самый большой бревенчатый дом, судя по всему как раз и служивший резиденцией общинного Совета, на пороге которого сейчас и стояли старцы. Вернулась она буквально через минуту, в руках что-то держала. Горсид бережно взял это.
        Конан увидел ладанку - такую же, как у Вудро, но несколько большего размера.
        - Конан! Прошу тебя нагнуться, и одеть на шею, если это не противоречит никаким твоим верованиям! - старец выступил чуть вперёд, и взял в обе руки шнурок, на котором ладанка висела.
        Конан степенно подошёл, нагнулся. Старец аккуратно надел ему на шею оберег, прошептав чуть слышно: «Во имя Мирты Пресветлого!»
        Ладанка, казалось, ничего не весила.
        - Теперь ты защищён. - Горсид поднял ладонь как бы пресекая попытку Конана задать вопрос, - Ты нам за неё ничего не должен. Но мы просим тебя: если будет возможно, верни нам её в целости по завершении твоей миссии.
        Конан отступил на шаг и почтительно поклонился:
        - Благодарю, почтенный Кер Горсид, и вас, господа, за оказанные мне честь и доверие. Обещаю вернуть этот талисман, если… Вот именно: будет такая возможность.
        - А что, возможность может и не представиться?! - это снова влез буквально шипящий от плохо сдерживаемой ярости Баддок.
        - Может. К примеру, если меня убьёт стража Храма Пурха. Или землетрясение отделит меня от этого леса. Или наводнение сделает долину Мазори непроходимой… Мало ли что в жизни может случиться! Человек, как говорит поговорка, предполагает, а лишь Мирта Пресветлый - располагает!
        Четверо старцев-старейшин переглянулись, с хитрыми улыбками поглядывая и на отдувающегося недоверчивого собрата. Тот, заметив их взгляды, предпочёл промолчать.
        Конан кивнул головой:
        - Благодарю ещё раз, почтенные. А теперь - прощайте!
        - Счастливого пути, Конан!
        Проход через деревню запомнился Конану: нет, не самими небольшими и аккуратно сработанными избами из почерневших от времени и замшелых понизу, брёвен, и не натянутыми меж ними верёвками с развешенными на них бельём и одеждой. И не крошечными аккуратными огородиками с разной зеленью: в-основном, как понял Конан, с корнеплодами. А - женщинами.
        Они теперь выглядывали буквально из каждого окна, и провожали его та-а-акими взглядами… Конан то краснел, то бледнел: с таким вожделением, так оценивающе-призывно, словно кошки - на сметану, на него и самые прожженные шлюхи Шадизара не смотрели!
        Да что же это такое?! Своих мужчин им, что ли, не хватает?!
        Впрочем, деревню они покинули быстро, и уже через три минуты хода она полностью скрылась из глаз: не знать, что тут людское поселение - так и не найдёшь никогда! Конан порадовался за лесной народец: действительно, отличная маскировка, продуманная оборона, разумный подход к решению проблем. Полное самообеспечение всем необходимым. Да ещё и торговля…
        Похоже, эти малыши выживут, что бы ни случилось.
        До границы леса дошли, как Вудро и сказал, за два часа. Солнце уже клонилось к горизонту, и Конан оглядывал открывшуюся с прогалины долину Мазори тщательно: искал место для возможной безопасной ночёвки.
        Том, до этого так и не проронивший ни слова, вдруг снял с плеча котомку приличных размеров:
        - Конан. Возьми. Тут продукты. На пару дней тебе должно хватить. Это моя двоюродная бабушка собрала - она живёт в деревне Горсида. - голос у человечка оказался высокий, словно у мальчика до ломки, и очень тихий.
        Конан поколебался было. Но нельзя отказываться от того, что предлагают от души: маленький воин может обидеться. А ему не хотелось обижать крошечный народец. Тем более, после того, как они доверились ему, и помогли.
        - Спасибо. Я ценю ваше гостеприимство. И помощь. - он потрогал ещё раз ладанку на загорелой обнажённой груди. Затем попрощался крепким рукопожатием с обеими проводниками, и стал спускаться по заросшему высокой травой пологому склону. Оглянувшись шагов через пятьдесят, обнаружил, что воины ещё ему машут. Конан и сам помахал.
        Но когда оглянулся ещё через шагов сто, на опушке уже никого не было.
        Солнце коснулось горизонта в дальнем конце долины.
        Конан, неторопливым шагом приблизившийся к груде обломков скал, скинул наземь свою суму, и Томовскую котомку. Обошёл вокруг нагромождения: всего-то в нём и оказалось шагов двести в окружности, и вблизи они уже не так сильно, как издали, напоминали полуразрушенную цитадель. Конан вздохнул: нет, только великаны или боги могли бы построить крепость из камней такого размера: самый маленький оказался размером с избу. Правда, ту, что в деревне малышей.
        Покачав головой, киммериец забрался на самый высокий столб-монолит. Тот казался тёмно-коричневым, и его весь покрывали жёлто-бурые охристые прожилки и потёки. Конана поразило, что его меч странно заколебался у него на поясе: будто ожил, и захотел спуститься вниз, ближе к камню.
        Такое явление Конан уже встречал: не иначе, камень содержит ту чудесную руду, которая притягивает железо. Киммериец вынул меч из ножен и приложил лезвием к камню. Точно! Меч свободно висел почти вертикально, и держался прочно: чтоб оторвать обратно, пришлось покрепче упереться обеими ногами в камень…
        С вершины открывался бы хороший вид. Днём. Сейчас же оказалось видно только то, что впалая равнина и дальше покрыта островками низкого кустарника, и травой. Вдалеке, на фоне розовеющего вечерним закатом горизонта, выступала только одна зловеще угловатая тень: Храм, к которому он и шёл. А таких странных груд камней, где он решил сейчас устроиться на ночёвку, больше почему-то нигде не имелось. Как и каких-либо других следов присутствия человека.
        Ну и ладно. По-крайней мере, он сможет развести костёр и укроется от ветра. Которого, впрочем, здесь и так почти не ощущалось.
        Немного дров у Конана в суме сохранилось. Он подумал, что нужно было взять больше - знал же, что Храм Пурха стоит на болоте, и там разжиться сухой древесиной вряд ли удастся. Однако поздновато сожалеть: нужно поужинать, да ложиться спать.
        На ужин киммериец поджарил себе кусочки мяса, нанизав их на прутики: остатки окорока марала, который вчера очень неосмотрительно подставил бок под его самодельное копьё. Но поскольку печень он съел раньше, оставалось сказать спасибо и за жестковатое мясо явно пожилого животного: всё лучше, чем сушёные лепёшки и безвкусная вяленая солонина, которые он захватил в наивной надежде на то, что управится с «миссией» за какие-нибудь три дня!
        Какое там. Он потратил эти три дня только на то, чтоб добраться сюда, а до конца пути ещё как минимум сутки: до Храма явно с десяток миль! Похоже, командир малышей Мэрдок предположил правильно: от него просто… хотели отделаться!
        То ли - хотя бы на время, то ли - уж навсегда!
        Ну так шишь же им! Он докажет этим трусливым и коварным купчишкам, что слово Конана - это слово Конана! Обещал принести - и принесёт. Конечно, если только опал действительно существует, и до сих пор хранится в Храме Пурха, Конан его добудет! И вот тогда этому поганцу Саидакмалю придётся раскошелиться!..
        Согреваемый приятными мыслями об увесистых золотых кругляшках, Конан вытянулся на своём повидавшим виды одеяле из шкуры горного козла, и некоторое время чутко внюхивался в не слишком приятные ароматы-миазмы, источаемые трясиной, и вслушивался в окружающую ночь, рассматривая дивно мерцающие звёзды.
        Нет, подозрительного или непривычного - ничего! И - никого!
        Впрочем, если что-то отличающееся от привычного стрёкота цикад, трелей лягушек, шёпота ветерка, или криков летучих мышей и прозвучит, или поблизости окажется кто-то злобный и опасный, имеющий нехорошие планы в отношении киммерийца, его охотничий инстинкт обязательно заставит его проснуться, как уже случалось сотни раз! Поэтому он смело мог пускаться в дальние экспедиции в одиночку, не беря никаких спутников-напарников, и не оставляя никого сторожить: он сам себе и сторож и лучший охранник!
        Проснулся Конан внезапно. Но остался лежать так, как лежал - прижавшись спиной к шершавому и ещё тёплому, днём нагретому солнцем, камню. (Стало быть, спал недолго! По всем ощущениям сейчас - около полуночи!) Что-то в окружающем пространстве происходило. И это что-то явно было направлено против него!..
        Он продолжал внимательно вслушиваться, и вглядываться сквозь полуприкрытые веки в окружающую тьму, разгоняемую лишь светом звёзд - луна как раз отправилась на перерождение! - и вскоре понял: его пытаются окружить, чтоб напасть со всех сторон сразу! Крошечные точечки отблесков от глаз то исчезали, то появлялись по периметру примерно двадцатишагового кольца. Жаль, что костерок Конана прогорел до конца, и превратился в золу: судя по расстоянию между глазками, и их высоте от земли, они принадлежали каким-то небольшим животным, вроде койотов или лисиц.
        А вот если б у него был постоянный огонь, такие твари просто не подступились бы. Но для этого дров пришлось бы захватить настоящую вязанку!..
        Ну да и ладно. Ему не привыкать.
        Конан незаметно сжал ладонь на рукояти меча и приготовился к атаке.
        Она не замедлила начаться!
        Раздался отрывистый лай - словно команда! И свора кинулась к нему.
        Варвар вскочил на ноги, и метнул шкуру-одеяло налево от себя - в ближайших нападавших. Те на долю секунды замешкались, и он смог поразить тех, кто кинулся на него прямо спереди: лезвие меча пропело смертоносную песнь, и вот уже три небольших силуэта корчатся, жалобно скуля, на траве у его ног, а Конан мощным взмахом обрушил трёхфутовое лезвие на тех, кто задержался из-за шкуры!
        Поражено ещё двое!
        За остальными ему уже пришлось бежать: без единого звука рассеянные остатки стаи кинулись врассыпную! Но Конан смог метко брошенным мечом пригвоздить к земле ещё одного!
        Подойдя, он убедился, что последний поражённый мертв: меч прошёл сквозь спину, и вышел из брюха. Варвар аккуратно вытащил оружие из небольшого тела, отёр его о шерсть. Точно: или лисица, или койот! Не очень-то хочется даже рассматривать их вблизи: мясо падальщиков обычно несъедобно - оно жёсткое и вонючее. (Впрочем, когда ничего другого не оставалось, ему приходилось довольствоваться и таким!)
        Но Конан всё же пожертвовал несколькими щепочками, и вновь разжёг костерок, чтоб рассмотреть шесть тушек получше.
        Да, лисицы. Степные. Оранжево-бурый окрас шерсти, пасть, усеянная мелкими треугольными зубками, лапки с небольшими коготками… Интересно: как они могли рассчитывать справиться с ним, большим и хорошо вооружённым, с таким плохеньким «оружием»?! Вывод можно сделать лишь один. И неутешительный.
        Звери, такого как он размера, до сих пор оказывались лёгкой добычей. А с вооружёнными людьми стая, похоже, до этого не встречалась. Что тоже говорит о многом.
        В частности, о том, что люди предпочитают сюда не соваться.
        Значит, выводы о том, что его послали на смерть, в третий раз подтверждаются.
        Конан позволил себе сдержано усмехнуться.
        Бараны. Они не знают, с кем связались.
        Тем приятней будет посмотреть в их заплывшие жиром перепуганные глазёнки.
        Утром он открыл котомку бабушки Тома.
        М-м, а неплохо! Домашние пироги, кулебяка, колбаса, сыр… Он мысленно поблагодарил и бабушку и Тома, после чего с аппетитом уничтожил добрую половину припасов: Том явно не мог предположить такого. Обычному человеку - да, могло бы хватить на пару дней.
        Но Конан - и не обычный человек.
        С довольным видом он откинулся на скалу за спиной, и поковырял кончиком кинжала в зубах: если б не эти припасы, пришлось бы думать о том, чтоб повытаскивать печёнки из поганцев лисиц-койотов… А так его избавили от грязной работы по свежеванию.
        Спуск казался незаметным, но Конан видел: туда, куда и он идёт, текли и небольшие ручейки, где-то впереди сходившиеся в нечто вроде мелкого ручья, откуда он мог в случае чего и напиться, и пополнить запасы воды.
        Конан шёл неторопливо - он знал, что здесь враги не подкрадутся незамеченными.
        И точно. Не подкрались.
        Вместо этого с обеих сторон из-за кустов ежевики, и бугорков осоки к нему устремилось почти одновременно, словно по сигналу, с добрый десяток весьма грозно выглядевших тварей, до этого, очевидно, лежавших в засаде на брюхе, прижав морды к земле: вон, жидкая грязь на животе и шее некоторых ещё не высохла!
        Если б не описание, он бы удивился. А так подобия верблюдов на толстенных волосатых ногах сразу заставили его потрогать лишний раз ладанку на шее.
        Не прошло и двух минут, как коперы, набегающие теперь и сзади, отрезая его от скал «крепости», окружили его. Бэл! Ну и монстры!
        Вот уж действительно - не голова, а сплошная пасть. И сейчас эти пасти, которыми свободно можно было бы отхватить его голову, грозно лязгали, и истекали слюной.
        Но в десяти шагах от него твари словно налетели на невидимую преграду: бегущие впереди вдруг предупреждающе - не то заржали, не то заревели, и вот уже копыта-лапы вспарывают борозды в траве и земле, тормозя массивные тела! Монстры, окружавшие теперь киммерийца почти правильным кольцом, переглядывались, как показалось варвару, с неподдельным удивлением и досадой. Однако никто невидимой черты переступать, похоже, не стремился! Значит…
        Для проверки Конан сам сделал шаг - в нужном ему направлении.
        Толпа «эскорта» почти одновременно - словно они репетировали это заранее! - тоже сделала шаг: туда же. Однако кольца стая не разорвала.
        Варвар усмехнулся: надо же… Впрочем, с «почётным караулом», или без него - двигаться вперёд надо. Не стоять же здесь неизвестно сколько, в надежде, что твари потеряют к нему интерес?!
        Идти в компании злобно пялящихся и фыркающих, да ещё и постоянно, хоть и тщетно, облизывающихся и хлопающих пастями монстров, оказалось вовсе не так весело, как он себе представлял: посмотреть-то на это представление было некому! Поэтому Конан просто шёл, куда ему было нужно, и больше не заботился о маскировке и тишине: с такими топающими и взрыкивающими спутниками он уж точно ни от кого не спрячется.
        Заодно киммериец рассматривал монстров. Те уже не казались вот прямо совсем непобедимыми: кроме пасти и копыт, (вернее - подобия копыт: ноги-колонны заканчивались настоящей стопой, как у слона - вероятно, на таких удобно передвигаться и по песку, и по болоту!) подходящих орудий для нападения у зверей не имелось. Кроме того, действительно крупными были только два животных. Остальные в холке не достигали и Конановского плеча. Он прикинул, что будь они с таким один на один, он бы сладил легко. Уязвимые места: длинная выдающаяся вперёд шея, глаза. Сердце - в груди спереди.
        Но позволить ему проверить эту мысль на практике коперы не спешили: никто так и не приблизился к нему. Правда, и не отстал…
        Через час киммериец повернул к воде, хлюпая сапогами по прибрежной грязи, и опустился на колени, чтоб набрать свежей воды во фляжку, и напиться из ручья, превратившегося, скорее, в небольшую и неглубокую речку, и по берегам поросшую низкорослым рогозом и камышом. Коперы почему-то восприняли это как личное оскорбление: трое встали на дыбы, и начали размахивать копытами в воздухе, остальные начали не то топтаться, не то гарцевать на месте, сердито косясь на него, и ревя громче обычного: комья грязи и пучки травы из влажной земли под ударами копыт так и летели!
        Конан не придумал ничего лучше, как зачерпнуть воды в свои широкие ладони, и брызнуть в ближайшего копера.
        Эффект поразил его самого: с ржанием, достойным лучших скакунов, и такой же прытью, стадо сорвалось с места, и умчалось прочь!
        Надо же! Они что - не любят купаться?! Вот грязнули.
        Он позволил себе рассмеяться, а затем и выругаться на шемитском.
        Ладно, возможно, тут скрыто что-то большее, чем просто нелюбовь к бледным поганкам или чистой воде. Может, как раз здесь и нащупается слабина того, кто сотворил омерзительных тварей.
        А Конан уже не сомневался, что странных монстров кто-то сотворил умышленно. И, вероятней всего, как раз для защиты и охраны территории вокруг бывшего Храма.
        Другое дело, что Храм давно заброшен и бездействует. Но…
        Бездействует ли он на самом деле?!
        Ведь он сам об этом знает только со слов чёртова Саидакмаля.
        А тот, как уже стало понятно, отнюдь не был заинтересован говорить варвару правду!
        При внимательном рассмотрении по мере приближения оказалось, что Храм Пурха не столько разрушен, сколько «недоразрушен». Не так уж много обломков валялось вокруг чернеющей весьма впечатляюще на фона неба, вполне цельной конструкции.
        До «руин» Конан дошёл к вечеру. Задержался, потому что останавливался в тени столпа-камня на обед. После обеда отдыхал, и тщательно изучал равнину ещё раз - уже с высоты столпа, над которым позволил себе только приподнять голову, телом оставаясь за замшелым выветрившимся укрытием.
        Ну и ничего интересного. Или опасного.
        Кроме самой мрачной чёрно-серой громады коробки Храма в дальнем конце долины, на заднем плане декорированной густым лесом.
        В сам Храм Конан вглядывался особенно долго и пристально.
        Да, нельзя сказать, что тут живут. Иначе вон тот портик давно восстановили бы, обломки от входа убрали, дыру в потолке заделали, да и траву с крыши повыкосили бы… Однако ни следов присутствия поблизости людей, ни коперов, варвар не заметил. Что само по себе ничего, конечно, не значило: сколько раз его вот так, с помощью внешних признаков заброшенности и безлюдности, пытались ввести в заблуждение!
        Но всё равно: идти внутрь придётся. За опалом. Который находится там, в здании.
        А именно - в главном зале, украшая лоб какого-то там древнего Божества: Конан не запомнил сложного имени из трёх частей, на каком-то тарабарском диалекте, которое ему назвал глава Гильдии купцов.
        Парадный вход, который сейчас был скрыт наиболее густой тенью, поскольку солнце заходило как раз позади Храма, Конана не впечатлил. Он видал монументальные порталы, украшенные и попомпезней. Однако не через него же он собирается входить?!
        Весь опыт варвара говорил ему о том, что проникать в такие места лучше не «в лоб», а - через «запасной» путь. И, чтоб враг по возможности и не догадывался, что оттуда может быть совершено… Проникновение.
        Чуть продвинувшись вправо, киммериец пригляделся внимательней: да, вот с этой стороны, под прикрытием кустов, а затем - и отвалившихся от здания блоков, пожалуй, удастся подобраться незамеченным, кто бы ни сидел там на страже.
        Единственное, что нужно - чтоб солнце окончательно зашло за горизонт. Ну а луны как раз нет.
        Удачно он выбрал время!..
        Перебраться, цепляясь за стыки между каменными блоками-кирпичами, и корни вездесущих кустов, цепко въевшихся в малейшие трещинки кладки стены, на крышу бокового портика, профессионалу труда не составило. После чего оставалось только тихо, так, чтоб ни камушек не шелохнулся, перейти по почерневшей от непогоды и времени крыше постройки, поросшей травой, поселившейся на нанесённым ветрами весьма впечатляюще толстом слое почве, выше - к центральному своду.
        Чуткий наблюдатель, сидевший где-то глубоко внутри варвара, исподволь отмечал, как загадочно-зловеще выглядит лес, до которого оказалось на самом деле не меньше пары миль. Как подозрительно тихо в пучине окружавшей Храм если не трясине, то - очень жидкой топи: ни одной трели лягушек-жаб, как известно, не упускавших столь удобного для жизни, и буквально кишевшего москитами, комарами, и прочей летуче-кусачей мелочью, болота. И что даже ночные птицы или летучие мыши не показывают свои силуэты на фоне звёздного неба, на котором, как назло, не имелось ни облачка.
        Вот именно это: то, что не было - не то, что жабьих рулад, а даже стрёкота сверчков и цикад! - и настораживало варвара сильней всего. Эти твари нутром чуют, где опасно, и не суются туда. А, казалось бы, в здешних-то заливных лугах и топях им - самое раздолье!..
        Киммериец протянул руку. Почти нежно коснулся выщербленных каменных прямоугольников кирпичей, плавно переходящих в купол свода - высота приземистой полусферы не превышала десятка шагов. Но стоит ли лезть туда, наверх, к центральному отверстию-окну, вот так: сходу?
        Крохотный червячок сомнения грыз его давно - с того самого момента, как он с верхушки замшелого столпа увидал громаду впечатляющих размеров в этом пустынном, неплодородном, и вообще - столь не подходящем для объекта поклонения и массового паломничества, месте. Вот чует его сердце - не для верующих и адептов какой-то там религии его возводили.
        А для фанатиков!
        Здесь пахнет, как, впрочем, и обычно в его приключениях - тёмным, и чуждым людской морали и совести, запретным культом!..
        Зрение позволяло киммерийцу видеть в темноте не хуже кошки. А в свете звёзд ему вообще грех было жаловаться на видимость. Поэтому он, наплевав на естественное желание сознания как можно быстрей проникнуть внутрь, и покончить с хлопотливым делом, двинулся по крыше вокруг купола, не забывая оглядываться и чутко вслушиваться.
        Есть.
        Он бросил туловище вниз, и наотмашь ударил мечом назад - даже не глядя!
        Чёртова тварь, шелест кожистых крыльев которой он услышал за несколько мгновений до того, как обошёл купол по периметру до конца, не успела даже заорать: меч напрочь отсёк ей голову, часть груди и одно из крыльев!
        Осмотр бьющегося в агонии тела оказался интересней, чем результаты обхода, который не принёс, собственно, ничего нового: ну, трава и трава, ну, обломки - и обломки.
        А вот тело летающего монстра сказало Конану, кроме того, что принадлежало какой-то чудовищной помеси летучей мыши и утки, ещё и о том, что кто бы ни придумал и не создал эту тварь, для охраны здания Храма в людях не нуждался: огромные навыкате глаза, источающие сейчас лютую ненависть и животный ужас от осознания скорой смерти, явно в темноте позволяли видеть отменно, а утиный, непропорционально огромный клюв, чем-то так напоминал коперов!..
        Хотя бы зубами: те оказались почти как у чёртовых «верблюдов»: острые, треугольной формы. Ну и правильно: чего мудрить, раз нашёл подходящую, надёжно работающую конструкцию. Каждый чародей, при всех их комплексах и жажде мировой власти, всё же остаётся в глубине души, как давно понял киммериец, банальным… Лентяем!
        Крылья в размахе достигали, вероятно, десяти шагов: если б было нужно, такой монстр легко мог бы унести в когтистых лапищах целого барана… Но Конана такое чудище не могло ни удивить, ни остановить: видали и пострашней.
        Поэтому оставив истекавшего остатками чёрной вонючей крови монстра лежать на месте, киммериец принялся исследовать и остальное пространство крыши, чутко всматриваясь и вслушиваясь в окружающее безмолвие: мало ли!..
        Обход позволил найти три, вроде, подходящие для проникновения, дыры: первая как раз почти там, куда он вначале подошёл: она находилась чуть левее места, с которого он начал обход круглой конструкции. Вторая представляла собой настоящий пролом в боковом портике: камни кровли и стены обрушились, не то от времени, не то - от землетрясения, и пролезть мог не то, что Конан - а и стадо коперов.
        Однако по здравом размышлении Конан решил, что землетрясений на болотистой почве не бывает. Следовательно - это место в кладке наиболее слабо, и, разумеется, ненадёжно. Он предпочёл третью дыру: она располагалась на почти противоположной от разрушенного портика стороне, и выходила на заднюю сторону строения: как раз на лес.
        Протискиваться сквозь треугольную щель оказалось трудно: в глубине стен пятифутовой толщины она становилась и уже, и иззубренней. Но киммериец не потому получил прозвище лучшего вора Ойкумены, что отступал перед трудностями, или искал лёгких путей: он мог, при необходимости, просочиться почти в любую щель - совсем как змея. Вернее - змей!
        Внутри оказалось темно.
        И даже свет, который по идее должен был просачиваться внутрь из окна-отверстия в центре купола, и из пролома разрушенной стены напротив, да и из входного портала, не рассеивал непроглядного мрака, царящего в гулком и явно пустом пространстве, которое, как чуял Конан, давно никто не нарушал присутствием: пахло лишь пылью и плесенью.
        Бесшумно развязав горловину своей сумы, Конан достал крюк с привязанной к нему верёвкой. Он прикинул, что её пятидесяти ярдов ему должно хватить с избытком - до пола не должно быть больше десяти.
        Крюк удалось закрепить надёжно: за несколько особо хорошо сохранившихся кирпичей. Верёвка бесшумно ушла вниз, мягко спускаемая умелыми руками. Конан ещё раз оглядел крышу, настойчиво вслушиваясь в почти звенящую тишину.
        Ничего.
        Он перекинул перевязь с мечом за спину: так-то оно понадёжней будет!..
        Ладно, лезть надо.
        Где-то после десятого ярда спуска он начал пытаться нащупать пол ногой.
        Нет. Нет… Вот ушёл вверх и узел на верёвке, обозначавший двадцать ярдов, а пола так и нет. Хм-м… Странно. Может, пол главного зала - ниже уровня земли? Вряд ли. Потому что тогда он был бы весь залит грунтовыми водами, и здесь плескалось бы озеро.
        Когда верёвка закончилась под ногами, Конан все равно слез до последнего узла на самом конце - пытаясь-таки хоть что-то нащупать… Тщетно.
        А вот прыгать с неизвестной высоты на неизвестную поверхность - не дело. Потому что мало ли какую гадость измыслило чёрное коварство очередного мага, который тут поработал! Можно напороться, скажем, на острые колья. Или - лезвия ножей. Или…
        Вот именно - лучше не пытаться это выяснить на собственной драгоценной шкуре!
        Придётся возвращаться.
        На подъём ушло минут десять: Конан старался свои злость и усталость сопением не выдавать. Теперь он вынужден был перейти к тому пролому, куда легко вошёл бы отряд всадников. Крюк, правда, пришлось закреплять за башенку портика, а не за крошащиеся под пальцами кирпичи кромки пролома.
        Верёвку он разматывал уже быстрей, и спускался не так тихо.
        Но - с тем же результатом. Дна не было!
        Да что же это…
        Киммериец раздражённо сплюнул на крышу, на которой снова сидел: странные тут творятся вещи. Не иначе, как пространство внутри главного зала не намерено подчиняться его представлениям о том, каких оно должно быть размеров.
        Ну да и ладно. Раз внутри всё так же тихо, и пахнет по-прежнему тленом веков, придётся-таки идти напролом. Не сидеть же у входа до рассвета?!
        Но идти вслепую в такое странное место… Чёрта с два!
        Он, всё ещё стараясь действовать бесшумно, спустился на землю. Прошёл к порталу. Постоял, вслушиваясь. Бэл раздери: он же чует, что - никого!..
        Конан, уже не боясь звона кремня о кресало, разжёг трут и несколько оставшихся щепок тут же - прямо у порога входного проёма. Запалил от костерка приготовленный факел. Поднял над головой: вперёд!
        Вход выглядел обычно. Ну портал и портал. Дверей вот только нет и в помине: то ли украли какие расхитители, то ли их и не было. Зато пол зала оказался выложен искуснейшими мастерами: такую прекрасную мозаику из различных пород цветного камня Конан редко видел и во дворцах. Однако стен почему-то видно не было, как бы высоко он свой факел ни поднимал!
        Киммериец старался быть внимательным к щелям в полу: неровён час, нарвёшься на какую-нибудь ловушку… Но если прямо у входа оказалось нанесено немного пыли, на которой не отпечатался, впрочем, ни один след - ни людской, ни звериный! - то дальше вглубь зала не имелось и пыли, и отлично сохранившие полировку плиты отбрасывали обратно в глаза слепящие блики от его факела.
        Конан решительно зашагал прямо: ему описали зал, хоть и не предупредили, что тот окажется настолько огромным: только через добрых десять минут вдали наконец показалась задняя стена.
        Да что же за шутки здесь выкидывает его чувство времени и пространства?! Или это - такое колдовство? А хорошо. Для служителей. Получается, снаружи Храм - крохотный (Ну, сравнительно!) каменный куб, а внутри можно спокойно разместить хоть базарную площадь огромного города. Да, похоже, и не одну!
        Пол под ногами перестал складываться в разные узоры и геометрические фигуры, а превратился в чёрный монолит: похоже, из обсидиана. Конан подивился: отполировать столь твёрдый и неподатливый при обработке материал мог только очень настойчивый и сильный мастер. Нет - мастера! Десятки, сотни работников! Вооружённые прочнейшим инструментом. И располагающие огромным запасом времени…
        Кто же на самом деле построил этот Храм?! Похоже, он куда древней, чем кажется. И поэтому - опасней.
        Ловушки древних династий и народов понять и обнаружить куда сложней! А уж обезвредить…
        Но вот под ногами снова оказалась мозаика из вычурно-изящных изображений цветов, побегов, линий, и фигур разных цветов: мрамор, гранит, песчаник, ещё что-то… А вот сами узоры показались странно знакомы!
        Конан сердито поджал губы: точно! Ещё бы не знакомы! Он опять вышел прямо к входному порталу, будь он неладен!
        Да что же это?!
        Он ведь не слепой, и не полный идиот - шёл всё время прямо! Тут-то он уверен в себе.
        Но…
        Но получается - что не прямо.
        Ах, вы так, значит, со мной…
        Конан коротко рыкнул, поднял факел, сгоревший уже больше чем наполовину. И стремительно ринулся в тягуче-вязкое, и словно издевающееся, пространство…
        Провести остаток ночи в бодрствовании и повторении тщетных попыток варвар особого смысла не видел. Поэтому постелил у входа своё одеяло, и даже не позаботился положить под изголовье кинжалы: теперь-то ему было отлично понятно, почему внутри нет даже следов звериных лап. Уж звери-то чуют такое!..
        Разбудило солнце - Храм древние строители расположили таким образом, что его восходящие лучи попадали как раз в портал входа, образуя на пыли и плитах подобие дорожки, истаивающей там, в глубине зала.
        Вот по этой неверной дорожке варвар и двинулся, даже не позавтракав, и удивляясь, почему это свет не проникает через окно-отверстие в куполе: по идее, должен бы. Однако в центре купола не видно было даже хоть сколько-нибудь светлого пятна. А ведь круг этого окна имел не меньше пары шагов в поперечнике…
        Завтракать пришлось там же - у входа. Потому что поход натощак в глубину Храма и при солнечном свете оказался безуспешен: спустя каких-то двадцать минут варвар вышел вновь ко входу. Сердито поглядывая на стены - ничем выдающимся в смысле декора те не порадовали: простые, и даже не отполированные каменные блоки кирпичей! - Конан расправился с припасами, собранными давешней бабушкой. Но котомку не бросил, (мало ли!) а спрятал назад в свою необъятную суму. Теперь нужно подумать.
        Раз в лоб, прямо, не пройти, должен найтись какой-то другой способ. Ведь не может так быть, чтоб сами жрецы и строители этого древнего безобразия не предусмотрели для себя прохода - хоть какого-нибудь! - к алтарю! Алтарю, видимому теперь при свете ослепительно сияющего солнца, там, вдали - у задней стены, и словно айсберг, возвышающемуся над струящейся над самым полом дымке таинственного сумрака.
        Конан стал внимательно рассматривать плиты. И скоро заметил кое-что.
        А ведь похоже на Лабиринт! Если попробовать идти по вот этим лозам, они, возможно, могут вывести…
        Однако следование по предательски извивающейся ядовито-красной дорожке через час снова привело его ко входу, заставив описать, как он понял, полный круг!
        Бэл их раздери. Что делать-то?!
        Такая система защиты, получается, оказалась куда действенней, чем охрана с помощью всяких монстров, защитников, и ловушек! А ведь он не может даже выместить хоть на каком-нибудь страже свою досаду: нет здесь стражей! Ну, живых… Но раз Храм считается Храмом - должны быть хотя бы служители.
        Он всматривался в стены и пол, раздражённо хмурясь. Нет. Что-то должно быть здесь этакое… Простое. Но одновременно - такое, что любому умному человеку в голову просто не придёт.
        Значит, придётся попробовать… Вести себя глупо.
        Киммериец, сердито отдуваясь и оглядываясь через плечо, встал к еле заметному в глубине алтарю спиной.
        Двинулся от входа задом - ориентируясь на медленно тускнеющее пятно входа.
        Ого! Примерно на сотом шаге пятно потускнело настолько, что его стало просто не видно даже его кошачьим зрением!!!
        Вокруг расстилалось чёрное вязкое пространство, загадочно-зловеще переливаясь всеми оттенками агата и обсидиана, на голову давило похлеще, чем если б нырнул на глубину ста футов, а в уши, до этого словно заложенные ватой, начали лезть какие-то посторонние звуки!
        Конан быстро огляделся, присев пониже, и даже встав на колено: да, верно! Вон: позади, за спиной, явно что-то происходит! Какое-то движение!
        Люди?! Нет, пока ещё - смутные, еле различимые в полумраке тени! Но…
        Но он не сможет до них добраться, если развернётся вновь передом: тогда его встретит неизменный «любимый» портал! Радует только то, что незнакомцы, похоже, пока не заметили его присутствия… Хотя и двигались необычно, так же как он - спиной вперёд! Смотреть оказалось, мягко говоря, непривычно. Но незнакомцы, похоже, привыкли: словно у них глаза на затылке! Или они здесь уже каждый камень, каждую плиту мозаики знают… Хорошо только, что хоть и идут лицом к нему - а пока не обнаружили.
        Вот и надо не торопиться, а так и оставаться - бесплотной и бесшумной тенью!
        Сдерживая дыхание и постоянно кидая взгляд во все стороны, варвар пригнулся пониже, и стал просто недвижной бесплотной тенью, словно растворившись в полумраке огромного зала. Ему повезло: процессия из двенадцати серо-чёрных фигур, одетых в подобие хитонов, спадавших до самого пола, как раз скрылась, так и не заметив его, в одном из боковых проёмов, похожем на проём самой обычной двери.
        Откуда здесь - двери?! И - главное! - куда они могут вести?! Ведь ни одного входа снаружи, кроме парадного, он не нашёл?!
        Однако Конан поторопился, пока его не засекли, подняться, и дойти до алтаря.
        Это оказался немаленький постамент из двенадцати высоченных ступеней, с жертвенным камнем наверху. Спереди сквозь все ступени спереди был проложен вроде как жёлоб, выходящий в чашевидный бассейн. Не иначе, как для сбора крови: об этом говорили и отвратительные буро-коричневые потёки, покрывавшие дно жёлоба и бока камня. Киммериец решил пока спрятаться за мощным прикрытием постамента позади ступеней. Благо, здесь лежала тень, и слиться с серо-чёрным полом проблемы не представляло.
        Нужно же узнать, куда он, наконец, попал, и чем это может грозить на самом деле! Потому что никакого опала Нэсса, как и описанной ему фигуры самого Нэсса в образе человеко-слона, якобы долженствующего восседать на алтаре, заметно почему-то не было.
        Нигде.
        Не прошло и минуты, как тёмные тени вновь появились из чёрного проёма.
        Но теперь спокойствием и невозмутимостью и не пахло: могучие руки сильных мужчин, видимые из-под чего-то вроде сутан, тащили к алтарю - явно жертву!
        Ну и, разумеется, это опять оказалась красивая девушка! Да ещё и нагая…
        Конан грязно выругался про себя.
        Вот ведь везёт ему на такие дела!..
        Нет бы для разнообразия - спасать пришлось какого-нибудь юношу, или мужчину. Или старушку… Ну, или хотя бы женщину. А тут - почти девчонка, лет двенадцати!
        И явно - девственница.
        Девочка между тем кричала, билась в могучей хватке, и посылала проклятья (Ну, не похвалы же?!) на головы своим палачам на странном языке, которого Конан, насколько мог судить, никогда раньше не слышал. Ага, очень ей это помогало…
        Но вот её подтащили к жертвенному камню.
        Четверо жрецов привязали распяленную девушку за руки и за ноги лицом кверху к кольцам, вмурованным в пол. Теперь жертва могла только бессильно рыдать и дёргаться, в тщетных попытках освободиться от своих пут, да ещё ругаться, и ёрзать худенькой спиной по шершавому равнодушному камню, на боках которого застыли омерзительно шелушащиеся потёки, поскольку он явно пережил смерть не одной такой несчастной.
        Конан подумал, что напрасно эти придурки не посмотрели вначале назад, за ступени, распластавшись за которыми он сейчас лежал. Но вылезать и освобождать девушку, проклятья и вопли которой теперь перешли в еле слышную молитву и всхлипывания, пока не спешил.
        Знал, что главное представление ещё впереди.
        И точно.
        Из тёмного проёма появилась фигура повыше: наверняка Главного жреца. В обеих руках перед своей грудью он что-то нёс. Конана пронзила догадка: вот он - опал Нэсса!
        И сейчас его наверняка будут «омывать» в крови очередной невинной и беззащитной жертвы, чтоб «сделать нашего покровителя ещё могущественней и благосклонней к своим верным рабам!»
        Сколько раз он с таким д…мом сталкивался! Даже где-то поднадоело…
        Но девушку спасать всё равно придётся.
        Иначе он не будет Конаном-киммерийцем!
        Спасать и правда - пришлось.
        После «традиционного» чтения молитв, и вознесением рук с блестящим предметом над распростёртым беспомощным телом, Главный положил опал в выемку у головы жертвы, и достал из-под хитона чуть изогнутый и отблескивающий стальными зубцами нож немаленького размера - почти меч!
        Но когда он попытался вонзить его дико закричавшей при виде стали девушке в грудь, меч уже киммерийца перерубил руку с зажатым орудием смерти!
        Рука, отрубленная по плечо, упала к подножию камня, извиваясь и дёргаясь, словно настоящая змея!
        Конан не стал ждать, пока остальные жрецы достанут из-под хитонов то, к чему сразу потянулись их бледные, но мускулистые руки, а с боевым киммерийским кличем промчался по периметру камня-алтаря, отрубая головы, нанося колющие и режущие удары, и вспарывая животы.
        Выхватить кинжал успел лишь один, наиболее свирепый на лицо, жрец: по виду - настоящий стигиец. Однако не слишком это ему помогло: живой, словно ртуть, варвар перерубил поднятый клинок вместе с шеей оскалившегося мерзавца!
        Теперь вокруг камня никто не стоял, зато лежащих - стенающих, ругающихся, или бившихся в агонии, валялось хоть отбавляй.
        Конан, затылком почуяв опасность, повернулся к Главному.
        Вот гад! Жрец оказался весьма настырным и мужественным фанатиком: теперь он пытался целой рукой разжать пальцы отрубленной, чтоб перехватить орудие жертвоприношения!
        Конан исправил ситуацию: отрубил сразу голову.
        Она покатилась как раз по жёлобу вниз. И упала в бассейн. Вскоре туда же дошла струя крови из перерезанной шеи жреца. Из бассейна донеслось подозрительное шипение и повалил дым.
        Это Конану очень не понравилось. Он мгновенно обежал жертвенник, перерубая путы девушки, и метнул ненужный больше меч назад - в ножны. После чего перекинул замершее не то - от ужаса, не то - от удивления тело через плечо, и ринулся к выходу!
        Однако как бы сильно киммериец не спешил, подобрать с пола свободной рукой каким-то образом укатившийся на дюжину шагов от ступеней опал, он не забыл! Вспомнил варвар и про странный способ «прибытия» - бежал спиной к выходу! Ориентировался при этом на медленно отдаляющийся алтарь, из ямы перед которым теперь валил ужасно густой, кроваво-коричневый и словно липкий, дым, и появились гигантские языки пламени - как от настоящего пожара!
        Девица на его плече что-то закричала. Бросив взгляд назад, Конан обнаружил, что вход начала перекрывать неторопливо опускающаяся сверху капитальная решётка!
        Он и сам заорал, и наддал что было мочи, хотя бежать задом оказалось ужасно неудобно и медленно! Но в последнюю секунду Конан кинулся на пол, и бросил вперёд, под острия пик, свою ношу, и проскочил, уже на спине, и сам!
        Острия чуть скользнули по могучей груди, оставив три кровоточащих бороздки…
        Со скрежетом и грохотом острия пик ударили в пол: мозаичные плиты словно скрючились, пошли трещинами от удара! Ещё более страшный грохот и рёв, словно из глоток тысячи раненных медведей, донёсся изнутри, со стороны алтаря!
        Конан не придумал ничего лучше, как снова взвалить даже не попытавшуюся подняться на ноги удивлённую девушку на плечо, и ринуться прочь со всех сил - благо, бежать уже можно было нормально!
        За спиной гремело и ревело, иногда словно потоки пламени лизали его обнажённую спину, заставляя щуриться, трясти лохматой головой, и рычать, а омерзительный запах горелой плоти и жжёных волос бил в ноздри, заставляя наддать ещё! Конан, мощно втягивая обжигающий воздух широко открытым ртом, продолжал нестись из последних сил, крепко вцепившись одной рукой в опал, а другой - в извивающееся, и почему-то пытающееся слезть с плеча тело…
        Сзади раздался оглушительный взрыв!
        В спину киммерийца словно дунули ураганы всех океанов! Его подхватило вихрем, и пронесло шагов двадцать! После чего бросило лицом вниз прямо в мелкую, и затянутую зелёно-жёлтой ряской, лужу заболоченной равнины Мазори.
        Однако он успел бросить подальше вперёд ту, что нёс на плече: пусть хоть она спасётся!..
        После этого оглушающая чернота навалилась на его голову, и он уплыл во тьму Валхаллы…
        Однако оказалось, что никуда он не уплыл.
        Очнулся от того, что кто-то брызгал ему в лицо слегка воняющую болотом воду, и сильно хлопал по щекам, что-то надрывно-рыдающее приговаривая женским голосом.
        Кром, что с ним случилось?!
        Открыв глаза, и увидев над собой крохотное, чумазое и заплаканное детское личико, он всё вспомнил. Спросил по-зингарски:
        - Погони нет?
        Девушка недоумённо поморгала - явно не поняла. Может, попробовать по-местному, по-шемитски?
        О! Сработало. Тоненький и охрипший, сорванный от крика голосок, ответил:
        - Нет-нет! Никого там из жрецов не осталось! Но вот вокруг нас сейчас… Может, посмотришь, о мой спаситель? Хотя они ближе, чем на пять шагов пока не подходят…
        Конан повернул голову.
        А-а, старые друзья! Вокруг хлопало пастями с ужасающими для неподготовленного взгляда орудиями убийства, стадо в десяток коперов, переминаясь с ноги на ногу, но не смея подойти ближе. А приятно: стало быть, ладанка с грибами ещё работает…
        - Плесни в них водой - как только что плескала мне в лицо. - Конан кивнул в ответ на немой вопрос и удивлённо расширившиеся глаза густо-синего цвета, казавшиеся непропорционально большими на крошечном личике. - Вот-вот: зачерпни прямо ладонями, и плескай!
        Стаду одной пригоршни оказалось мало: девушка брызгала трижды, пока коперы не соизволили возмущенно не то - заржать, не то - зареветь, зафыркать, и ретироваться, сердито хлюпая по трясине огромными стопами, и подёргивая длинными плетями почти конских хвостов. Девушка вздохнула явно с облегчением. Подошла снова к нему:
        - Ты… как?
        Киммериец потянулся, лёжа на спине, проверяя все мышцы и органы…
        Болеть, вроде, особенно ничего не болело, если не считать того, что чувствовал он себя так, словно пару суток играл в перетягивание каната со стадом слонов-Нэссов.
        Он криво усмехнулся:
        - Нормально. Хотя, конечно, бывало и получше. Я - Конан-киммериец!
        - Спасибо, Конан-киммериец. Я уж думала, пришёл мой смертный час! - девушка шмыгнула носом, трогательно его сморщив, и смахнув непрошено выступившую вдруг слезу, - А как ты узнал, что меня принесут в жертву именно сегодня, в день после нарождения новой Луны?
        Конан подумал, что пытаться соврать, чтоб выглядеть лучше, чем он есть, смысла нет:
        - Никак я этого не узнавал. Я - просто наёмник. Меня прислали сюда украсть опал Нэсса, и обещали заплатить за него неплохие деньги. А тебя, кстати, мне как называть?
        - Опал. И я - избранная Дочь Нэсса.
        Когда первый порыв естественного удивления прошёл, и Конан смог закрыть рот, ему пришла в голову странная мысль:
        - Так вот это, - он указал на всё ещё лежащий поблизости овальный камень, переливающийся всеми цветами радуги в свете заходящего солнца. - не опал?!
        - Опал. Но - не опал Нэсса. Это опал Тимуды. Это ему меня должны были принести в жертву. И это его должны были омыть в моей крови. Чтоб Тимуда в очередной раз возродилась. Тогда двенадцать Избранных жрецов-Нэссов снова совершили бы акт священного соития! Ну, ты же их всех видел? И даже позаботился о том, чтоб они… - девушка запнулась, нервно хихикнув, - ни в какой акт вступить не смогли!..
        А через год у меня должна была бы родиться сестра. А потом всё, как обычно - её младенческая душа должна была вселиться в очередную избранную смертную девушку. Вернее - новорожденную девочку. И это её должны были через двенадцать лет снова… Забрать сюда, в Храм. А Тимуда, позаботившись о благополучии своего послушного народа, снова отправилась бы в Царство теней Каледда. Погрузившись в священный бесплотный сон на следующие двенадцать лет.
        - Хм-м… - если Конан и посчитал ритуалы Нэсса и Тимуды несколько запутанными и странными, это ровно ничего не значило: мало ли у каких народов и их Божеств - какие обряды, традиции и верования, - Так ты - стало быть, дочь Богини и Бога?
        - Нет, только Богини. Да и то - не сама, а через её Дух. - девочка похлопала себя по почти плоской груди, - А мой отец, как и Великий Нэсс, до избрания был простым смертным.
        - Так это не жрецы строили этот Храм Пурха?
        - Нет. Не они. Это наш Праотец Нэсс, под руководством отца Тимуды, Великого Пурха, который избрал его своим Главным Слугой, лет шестьдесят назад заново отстроил этот, - девочка махнула рукой в ту сторону, откуда они бежали, - Храм Пурха. И это Нэсс принёс сюда этот опал.
        Именно этот опал сделал возможным возрождение и воплощение Богини Тимуды в материальном теле. И, можешь мне поверить, она так прекрасна, что ни один смертный, даже жрец, (вернее - особенно избранный жрец!) не может устоять против её чар: некоторые даже умирали на её ложе, отдав ей в порыве страсти все соки своей души!
        Конан подумал, что соки всё же - не совсем души, но спросил о другом:
        - Так что, получается, все эти двенадцать «избранных» после «избрания» называются Нэссами?
        - Ну да. Так уж принято, - девочка гордо вскинула на него вспыхнувший гордостью взор, - Так же, как Избранниц именуют - Опал!
        Варвар подумал, что действительно - очень удобно. «Избранниц» во всяком случае не перепутаешь. Что же до жрецов… «Эй, Нэсс, возьми-ка чашу для омовения! Да не ты, а вон тот, с бородавкой! Нет, с малиновой бородавкой! На щеке!»
        - Лучше скажи, куда мне тебя теперь отвести? Может, если твоим отцом был простой смертный, у тебя остались здесь какие-нибудь родственники?
        - Разумеется! Глава гильдии купцов Шопесты, Хуссейн Саидакмаль - мой дядя. А вот отец мой погиб. Его тринадцать лет назад избрали. И забрали - чтоб подготовить. У нас в стране каждый год забирают по одному мужчине. Обычно - самому сильному. Ну, чтоб сделать Жрецом Пурха. И подготовить к роли Мужа Тимуды, отца очередной Опал.
        Я родилась через полгода после его исчезновения. Мы с матерью оказались совсем одни. И очень бедствовали. (Ну, мы же тогда не знали, что я буду - Опал! Хотя у нас такого ни одна девочка никогда не знает!..) И если бы не дядя Саидакмаль…
        Словом, десять лет я жила под опекой Хуссейн-бека.
        Но потом, где-то полгода назад, избрали и похитили и меня. Думаю, мой дядя так и не смог смириться с этим. Скажи мне правду: это он… нанял тебя?
        - Ну да. Я же тебе сразу сказал. Но… Как ты смогла выжить здесь?!
        - С трудом. Хотя у них тут всё наверняка рассчитано. Чтоб сломить дух и тело жертвы. Но так, чтоб она осталась жива… - взгляд снова опустился к земле. Киммериец понял, что бедняжку действительно, «готовили». А всё же она молодец: не покорилась! - Если честно, эти полгода, пока меня готовили к ритуалу, были худшим кошмаром в моей короткой жизни… - девушку передёрнуло, и она, рухнув на колени, закрыла глаза руками.
        Чтоб унять безутешные рыдания начавшейся истерики, Конан спросил:
        - А твой дядя… Саидакмаль - он не посчитает кощунством то, что я не позволил свершиться чёрному обряду? Всё-таки - насколько я понял, у вас здесь Нэсс и эта самая Тимуда - Божества из высших? Вот я и думаю - Хуссейн-бек-то… Примет тебя назад?
        Девушка к счастью, действительно словно очнулась:
        - Если он ещё жив, то с удовольствием примет меня. Он поклоняется Мирте Пресветлому, а не Нэссу и Тимуде.
        У Конана словно гора с плеч свалилась: хвала этому самому Мирте Пресветлому, ему не придётся ломать голову, как посадить на очередной трон очередную жертву колдовства или заговора! Зато…
        - Так, получается, твой получивший новое имя, и «избранный», отец, должен был участвовать в твоём убийстве, и потом… Хм!
        - Да.
        - Но как же он… Ведь - отец же!
        - Конан! Он же не мог знать, что это - я! Его дочь. Он же исчез до моего рождения!
        Конан почесал в косматой голове. Похоже, эти Тимуда и Нэсс вовсе не против инцеста! Вот ведь …! Впрочем, ведь ничего страшного не свершилось, если только…
        - А ты…Не сердишься на меня за то, что я, получается, убил твоего отца?
        - Нет, конечно! Его же готовили двенадцать лет! За это время Жрец Тимуды отрешается от всего мирского, и полностью забывает всё то, что было с ним до попадания в Храм и посвящения!.. Так что ты убил не моего отца, а просто одного из двенадцати фанатиков! Да и, если быть откровенной, я и не испытывала к нему дочерних чувств: ведь я его даже не видела никогда. И даже не смогла бы сказать, который из двенадцати - он! - девушка хмыкнула и дёрнула тощеньким плечиком.
        Конан подумал, что это весьма похоже на правду. Несчастных «избранных» обычно долго и тщательно готовят: зомбируют молитвами и ритуалами, и поят всякой наркотической отравой, так, что они и имени-то своего вспомнить не могут - он уже сталкивался с подобным. И не один раз…
        Жрец ведь - не человек. Он - символ проявления Власти Божества. Или Богини.
        - А твой дядька знал, что тебя должны принести в жертву?
        - Разумеется!
        - Но почему тогда он сразу не отправил спасать тебя - большой отряд наёмников?!
        - Он не смог бы. Ему не позволили бы адепты Тимуды и Нэсса. То есть - почти все жители Шопесты. Кроме того, проходить через Портал Храма Пурха может только избранный. Или - жрец. Вот так меня и забрали - мы с матерью были на базаре, как вдруг небеса разверзлись, вокруг нас возникла серо-чёрная воронка, меня схватили чьи-то крепкие руки, и унесли прямо в небо…
        Впрочем, у нас избранниц Тимуды всегда забирают именно так - чтоб понятно было, кто это сделал. И для чего. И какими сверхъестественными способностями обладают жрецы Культа Нэсса, и насколько чудесна их сила. Очередная Избранная Опал возносится в небо у всех на виду.
        И жрецы всегда оставались при этом абсолютно безнаказанными. Никому и в голову не могло прийти, что можно как-то воспротивиться воле Богини!
        Ну, так было до сих пор…
        Конан подумал, что напрасно он забрался «порезвиться» в эту глухую провинцию Шема. Здесь и климат ужасен, и Стигия - рядом. А городок, в котором он решил поорудовать, и которого почему-то избегали его знакомые коллеги, и путешественники, оказывается, не так уж и безопасен… Как и «пристукнутые» жители: они, оказывается, «пристукнуты», и тихи лишь пока речь не идёт о попытках воспротивиться воле их гнусных божеств, и их кровавому культу.
        И лучше будет, чтоб он тоже - побыстрее и навсегда покинул Шопесту.
        Разумеется, не раньше, чем получит плату.
        За Опал Нэсса!
        Когда варвар, опираясь о чавкающую почву ладонями, наконец, поднялся на ноги, его взору открылась весьма удручающая картина.
        Храм Пурха лежал в руинах. Вернее, эти руины в точности повторяли те, в которых он останавливался на ночёвку сутки назад. Вот только эти ещё не успели порасти травой и мхом… Но если он хочет найти свою суму, лучше поспешить, пока солнце окончательно не село.
        Пока они двигались к развалинам, (Теперь-то их никто не назвал бы «недоразрушенными»!) Конан расспрашивал девушку о матери и отце. Однако ничего особенного не узнал: отец до «избрания» звался Нурмумином, и служил десятником в местном гарнизоне. Мать - златошвея. Шила и халаты-чапаны для знати, и скатерти-сюзанэ, а когда кончился запас золотых нитей - простые балдахины-пологи от комаров для постелей…
        Правда, чтоб убедить Опал вернуться к руинам, ему пришлось даже подпустить грозного рыка в голос:
        - Ты что?! Хочешь идти домой натощак?! Между прочим, хоть тебя и перенесли мгновенно сюда, отсюда-то до Шопесты - пять дней пути. Это моим шагом.
        А твоим - неделя!
        Сума киммерийца нашлась быстро, и даже оказалась не повреждена: камни Храма словно избегали падать на неё! Чёрная и до сих пор весьма объёмистая поклажа Конана так и осталась лежать у входа. (Хорошо, перед тем, как начать свою попытку пробраться к алтарю «задом», он догадался вынести её наружу, за портал, и забросить подальше в густые кусты!) Если б не это - варвар даже не сделал бы попытки отыскать свои припасы: камней внутри бывшего Храма оказалось навалено по пояс, а местами - и повыше…
        Он вынул в первую очередь кусок вяленного мяса:
        - Вот. Поешь. Только жуй как следует - оно жестковато.
        Девушка так и впилась зубками в кусок: даже замычала от удовольствия!
        Конан подумал, что вряд ли её там, в Храме, усиленно кормили. Скорее, наоборот! Голод и постоянное давление на юный разум обычно лучше всего помогают справиться с сопротивлением жертвы. Однако она - молодец. Боролась до последнего!..
        Сам же киммериец со вздохом облегчения достал из сумы котомку, которую дала ему бабушка Тома, и вынул из голенищ сапог кинжалы.
        Поглядел на Опал, на котомку. (Хвала Крому, она достаточно велика!) Прикинул.
        Так. Если сделать прорезь вот тут, по дну, и вот тут - наметить отверстия для рук… А сюда перекинуть лямку…
        Через три минуты он с гордостью подал получившееся изделие девушке:
        - Ну-ка - примерь!
        В свете заката лицо и шея девушки залились густой краской:
        - Ой!!! Конан!!! Я только сейчас вспомнила, что я!..
        Конан, вежливо отвернувшись, буркнул:
        - Вот именно!
        После чего повздыхал.
        Девушка, первой нарушив неловкое молчание, начала хихикать:
        - Это надо же! И ты всё это время молчал! Твоему чувству такта мог бы позавидовать любой падишах! А я-то за полгода привыкла - хожу, словно так и надо! А ты, бедолага… То-то я удивляюсь, что ты всё время отводишь глаза, и там, у себя в штанах, что-то поправляешь, да поёрзываешь!
        Конан не сдержался: от его оглушительного хохота в лесу, отделённому от них двухмильным пространством, даже проснулись и возмущённо загалдели какие-то птицы!
        Опал смилостивилась:
        - Ну ладно. Можешь теперь смотреть!
        Конан повернулся. Хм-м… А неплохо.
        Впрочем, хоть ей и двенадцать, будущих восхитительных форм не может скрыть даже то мешковатое платье, что он соорудил из банальной котомки!
        Заночевать решили у второго разрушенного Храма: Опал сказала, что здесь, у свежеразрушенного, её будут мучить страхи и воспоминания.
        Конан прекрасно её понимал.
        Дошли до руин уже далеко заполночь.
        Поужинали, или пополуночничали, если можно так сказать про столь позднюю трапезу. Конан решил, что здесь, в замшелых камнях, им могут угрожать только змеи, и решил не сторожить ночью, положившись как всегда на свой слух и инстинкты. Опал легла на его одеяло без глупых возражений вроде: «это же твоё одеяло!»
        Самому варвару уже приходилось ночевать на траве, или прямо на снегу, или на голых камнях… И в куда худших условиях: и при ветре, и на морозе!
        Утреннее солнце разбудило его даже раньше, чем проснулась свернувшаяся калачиком и трогательно посапывающая в кулачок девочка.
        Конан смог наконец без помех рассмотреть её.
        А неплохо, чтоб ему лопнуть! Очень приятные, правильные (Ну, когда расслаблены сном!) черты лица. Великолепные густые волосы цвета воронова крыла. Изящно изогнутые, словно туранский лук, брови над пушистыми опахалами ресниц… Да и зубки, насколько он помнил, очень белые и ровные.
        Он готов поклясться печенью Неграла, что через каких-то года три она станет первой красавицей Шопесты!
        И уж дядя Саидакмаль наверняка найдёт ей выигрышную партию.
        Конана почему-то от такой мысли кольнуло в сердце.
        Девушка вдруг открыла глаза - похоже, почуяла его взгляд.
        Фиолетовые!
        Вот в чём дело, пронеслась где-то глубоко в голове мысль - именно поэтому её и избрали! Ну а на поверхности сознания маячила другая мысль: какие огромные!..
        - Конан! Когда ты так на меня смотришь, мне хочется снова раздеться! И… - она недоговорила, хитро прищурившись.
        Вот паршивка! Так многозначительно посмотреть могла бы только прожжённая и опытная… С пелёнок, что ли, это в женщин заложено?!
        Настал черёд варвара густо покраснеть и потупиться:
        - Прости! Задумался. И засмотрелся. Ты… очень красива. Неудивительно, что тебя избрали.
        - Да, ты прав. Дух дочери Тимуды должен вселиться в самую прекрасную девушку. Тогда у всех подданных нашей страны на следующие двенадцать лет будет достаток, мир и благополучие! И всякие болезни, как и войны, минуют нашу родину…
        - Хм-м… Встречался я уже с такими культами. - варвар умолчал, что, как правило, он сам и там являлся «нарушителем вековых традиций», - Ни к чему хорошему это обычно его адептов не приводило. Благосклонность Богов ритуальными убийствами невинных жертв не снискать. Разве что таких сволочных, как Богов Стигии!
        - Да, ты снова прав. Дядя тоже говорил, что этот культ пришёл в нашу страну от соседей. А тех, кто поклоняется, как он, Мирте Пресветлому, сейчас в городе осталось немного. Более половины уехали за последние шестьдесят лет - ну, после того, как восстановили Храм…
        - Могу себе представить. Не каждому понравится, что его дочь могут принести в жертву дуре, которая возрождается к жизни только чтоб заняться… э-э… актом оплодотворения. И родами. Духовными. - варвар возмущенно фыркнул.
        Опал похихикала. Сказала:
        - Тимуда вряд ли дура. Просто, наверное, она - одна из тех, немногих сохранившихся сейчас, древних Богинь. Которые выше Духовных ставили телесные наслаждения!
        - Возможно, возможно… Но я не собираюсь её достоинства и предпочтения сейчас обсуждать. Вот, возьми-ка, - Конан протянул Опал пригоршню сушёных сухофруктов и кусок зачерствелой лепёшки, - позавтракаем, да двинемся.
        Рассеянно жуя, девушка поглядывала то на киммерийца, то на камни руин, то на небо. Варвар видел, что у неё море вопросов вертится на языке. Но только когда они покончили с завтраком, девушка спросила:
        - А ты уже придумал, что попросишь у моего дяди за моё спасение?
        Конан фыркнул:
        - Как - что?! Оставшуюся часть денег, конечно! Мы так и договаривались.
        - А такой вариант ты не рассматривал - ну, чтоб спаситель получил ещё и спасённую - в жёны?
        Конан поперхнулся водой, фляжку с которой в этот момент поднёс ко рту. Во взгляде, которым он наградил «спасённую» мелькнула совсем не храбрость:
        - Опал! Прошу тебя! Тебе же ещё двенадцать! А мне - тридцать один! Так что я вот тут на досуге обдумывал план подкормить тебя как следует, да обменять - на вес! Ну - за столько монет, сколько ты потянешь на весах Гильдии купцов!
        - Нахал! Даром, что явно - варвар, так ещё и мужчина с дурным вкусом! Не оценивший по достоинству мою поистине неземную, избранную, красоту, и очарование!
        Конан откинулся на камень, о который опирался спиной во время еды, и пооткрывал рот - словно выброшенная на берег рыба. Потому что слов не хватало.
        Потом не выдержал - рассмеялся, громко и от души!
        Спустя несколько секунд девушка, до этого кидавшая на него деланно сердитые и капризные взоры, присоединила свой звон серебряных колокольчиков к его басовитому ржанию…
        2. ПЕРВАЯ.
        РАССКАЗ.
        (Глава из романа «Четыре принцессы и одна королева».)
        Нет, это уже слишком! Хоть бы зубы почистил, скотина шершавая!
        Принц Кармиан плюнул на левую ладонь, и потёр там, где кожа оказалась содрана с правого локтя.
        Щипать стало только сильнее - ещё бы: он пропотел насквозь! И от вонючего дыхания деваться было некуда. Поэтому он сморщил нос, и шумно вдохнул через рот. Покрутил головой, чтобы шейные позвонки вернулись на место, перехватив меч снова двумя руками.
        Существо напротив ехидно оскалилось:
        - Что, малыш? Слабо перерубить одной-то? Тяжеловата железяка? Больше надо было заниматься в тренажёрных залах!
        - Заткнись, монстр вонючий! И хватит на меня фыкать! Не можешь сожрать, так хочешь, чтоб я задохнулся от запаха из твоего рта?! А ты вообще хоть когда-нибудь зубы чистишь? - Кармиан после пяти минут выпадов действительно выдохся, и сейчас еле уберегал ценные части своего тела от укусов, не без раздражения осознавая, что никакого видимого вреда его стальная зубочистка врагу не наносит…
        - Сам - дебил, и юмор у тебя дебильный. - Существо выразительно посмотрело на Кармиана, - Можно подумать, ты благоухаешь розами! Небось, как выбрался из Западлота порезвиться на природе, сам их ни разу не почистил! И «ванну не принимал!» От тебя же разит - как от жеребца!
        Кармиан скривился, но был вынужден признать - вонючая скотина дракон говорит правду.
        Вот уж, почитай, четыре дня он действительно не мылся, и не прикасался к зубной щётке - забыл её дома. Ну, если сказать честнее - просто не взял. Казалось глупым в масштабе таких свершений (ну, правда, ещё только предстоящих!) ещё и зубами заниматься! Да и несуразно это как-то: отправляясь на Подвиги - таскать с собой тюбик с пастой и эту самую дурацкую щётку…
        Но в конце-концов - это не дракона собачье дело! Поэтому Кармиан набычился:
        - С моими зубами всё и так в порядке! А вот у тебя видать, нелады с пищеварением - тухлятиной так и тянет!
        - А, верно, твоя правда! - Дракон удобно присел на задние лапы, словно обычная собака, вполне мирно пристроившись поболтать в процессе нежданной передышки.
        Он даже почесал за огромным ухом задней лапой, так что сходство стало ещё сильней. Кармиан не мог не поразиться: действительно: пёсик. Только тонны на три…
        Впрочем, разговаривать скотине чесание не мешало:
        - Но тут уж не могу не пожаловаться на вашего брата - принца! Жрёте в походах всякую гадость, да и носите все как один, кожаные сапоги. Знаешь, как трудно их переваривать? А дурацкие камзолы? С нашивками и бляхами всякими… Между прочим - у меня геморрой, а из-за вас, идиотов расфуфыренных, он в этом году только обострился! Сговорились вы все что ли, спасать эту чёртову дуру именно в этом сезоне?!
        - Постой-ка… - Кармиан слегка растерялся, - Какую - дуру? И почему - «в этом сезоне» ?
        - Ну вот, началось… - дракон сердито сплюнул, - Опять неграмотный попался… Только давай сразу договоримся: я больше вначале рассказывать, а потом есть тебя - не буду! Напрасная, знаешь, потеря времени и сил! Поэтому сделаем так - я тебя съем сразу!
        Всё хлопот меньше…
        - Ой-ой, смотрите, какой привередливый дракон мне попался! - сплюнул на этот раз Кармиан, - Так уж и языком повернуть лень! Давай сделаем так: ты мне всё расскажешь, а уж потом я тебя грохну. Потому что твой труп-то вряд ли меня просветит!
        - Ага, смешно. - охотно согласился дракон, - Шансов на то, что ты убьёшь меня - примерно один - к семидесяти восьми! Так что не дури, и давай покончим с этим побыстрее. Да и обедать мне пора. А уж когда тебя съем - обещаю: зубы - почищу!
        Так что совесть твоя будет чиста!
        - Ладно, - не слишком-то отдохнувший и всё ещё сердитый Кармиан взмахнул пару раз мечом, примеряясь, и щурясь от закатного солнца, - Кстати, откуда такая точная статистика?
        - Тоже мне, проблема… Считать я научился ещё ребёнком. Ты у меня - семьдесят девятый!
        - А-а… Понятно. А ты у меня - второй. Да и первого я завалил только на тренажёре… Да и то - без особого, скажем честно, желания.
        - Так может, тогда отстанешь от меня, наконец, и потопаешь себе мирно - куда топал?
        Кармиан слегка опешил:
        - Слушай, ты вообще-то нахал! Кто первый выскочил из-за кустов, и цапнул меня за ногу? То, что не прокусил сапог - это ничего не значит! Напугал зато как!
        - Ха! Вот уж не думал, что ты признаешься! Все остальные придурки напыщенные сразу становились в позу, и втюхивали мне, какая я тварь коварная, подлая да трусливая, и что королевство, дескать, без меня станет чище, а дороги - безопасней!
        - Ну, тут я с ними согласен где-то… - Кармиан попытался собраться и отнестись к делу серьёзней. А то от таких разговоров его убеждённость в том, что дракон заслуживает только скорейшей смерти, куда-то испарялась, - Ладно, погнали!
        Дракон снова привстал на все четыре, и принялся за работу. То есть, стал делать угрожающие выпады зубатым чемоданом, сидевшем на длинной пятнадцатифутовой шее, плавно переходящей в бочкообразное туловище, которому позавидовал бы любой бегемот, и топать передними ногами, то поднимая огромное тело на высоту трех этажей, то снова бухаясь на землю.
        Кармиан, убедившись в очередной раз, что перерубить эту шею, забранную бронебойными чешуйками с добрую ладонь, не удастся при всём желании, сделал смелую, но весьма безуспешную попытку добраться до груди. Дракон криво усмехнулся, и вдруг задрал шею аж к самому небу. Удобный момент!..
        Однако меч в грудь чудовища не удалось вонзить даже с разбегу. Оружие позорно отскочило от панциря серо-зелёного цвета, жалобно зазвенев, и вырвавшись из рук.
        Тварь издевательски заржала. Кармиан чертыхнулся, и утёр пот со лба. Ничего не скажешь - скотина ему попалась та ещё. С юмором. Да ещё бронированная.
        - Ладно, твоя взяла, - мрачно буркнул он, откинув прилипшие ко лбу волосы, - Можешь считать, что семьдесят девятый идиот - тоже твой. Но предупреждаю - жуй как следует, на мне снизу ещё кольчужные штаны! А у тебя шея - тонковата… Не пройду - непережеванный-то!
        - Ага. Спасибо что предупредил. И за трогательную заботу о моей глотке… - казалось, дракон вовсе не в восторге от щедрого предложения, - А может, мы как-нибудь обойдёмся без твоего съедения? Или ты такой принципиальный - вот сейчас станешь в позу, и будешь настаивать: нет уж, раз победил - значит, ешь!..
        - Хм… - Кармиан и сам был не в восторге от перспективы «съедения», но и отказаться быть съеденным ему казалось как-то… Невежливо, - Настаивать особо не буду… Раз уж мы заговорили об этом, хочу спросить: Какого же… э-э… зачем ты тогда цапнул меня, если мог сразу просто высунуться из-за куста сверху, - он показал рукой, - и откусить мне голову?!
        - Хм-м!.. - промычал на этот раз дракон, - Ты… Во-всяком случае, умней, чем кажешься с первого взгляда! Большинство сволочей, которые тут были до тебя, даже этого не понимали. Да и меня поносили всячески. Кстати, ругаться я научился от вас, от людей. Ну да ладно. Насчёт твоего вопроса.
        Так вот: во-первых, мне скучно. Уж поверь - спрятаться от вашей принцевской шумной братии для меня проблемы не представляет. Вы всегда ломите напрямую через лес, шумите, всё пачкаете. Зрение у вас годится хоть на что-то только днём, а уж про обоняние я вообще молчу… А по поводу - откусить… Ты прав. Но это… Просто была такая как бы… проверка. Может, заметил - я даже не повредил твою кожу. А мне настолько точно скорректировать движение зубов не так уж легко!
        Кармиан не мог не согласиться, осмотрев ещё раз трёхдюймовые клыки и набор белых острых штырей поменьше, украшавших огромную, в добрых два фута, пасть. Он почесал затылок, всё ещё недоумевая. Посмотрев снова на зубы, когти и броню дракона, он возмущённо приподнял левую руку с указующим перстом, открыл рот и…
        - Сказал же уже! Скучно мне. А вот если бы ты, как все, оказался самовлюблённой напыщенной свиньёй без чувства юмора, можешь не сомневаться: сожрал тебя бы за милую душу! И угрызений совести не испытывал бы, ну вот ни на столечко! - дракон показал кончик когтя.
        Кармиан хмыкнул. Потом не удержался - рассмеялся от всей души:
        - Я смотрю, ты и вправду нашего брата принца знаешь как облупленного… Нет, ну не все же настолько… тупые, наглые и самовлюблённые?!
        - Ха! А то!.. Можешь, если не хочешь, не верить - но ты реально - первый такой!
        Кармиан засунул слегка затупленный меч в ножны, и подобрал котомку с продуктами:
        - Где тут мы могли бы посидеть спокойно, в тени, и поболтать? Я проголодался. Не знаю, как ты… Сухари ешь?
        - Что за вопрос! Я ем… Всё! Пошли. - дракон решительно развернул малограциозное огромное тело, и двинулся вперёд, даже не глядя на Кармиана. По лесу он скользил абсолютно бесшумно, и даже трава после его огромных лап выпрямлялась почти сразу - следов не оставалось. Кармиан обратил внимание на размеры ступней - длиной фута в два, и все пять пальцев с очень широкими перепонками. Оканчивались «лапки» пятидюймовыми когтями. В том, что они твёрже стали, принц имел возможность убедиться лично.
        Угнаться за проводником оказалось непросто - кое-где Кармиан даже бежал.
        Прошли они, вероятно, с милю.
        - Вот. Лучшая лазейка в здешних местах! - торжественность тона выдавала гордость за «лазейку», явно устроенную лично, - Попробуй - найди! Логово, так сказать, Властелина Леса!
        Кармиан огляделся. Подключил дедукцию. Место, где могло бы быть логово такой большой - он ещё раз окинул оценивающим взглядом - животины, имелось только одно.
        - Я думаю, если мы обойдём вокруг вон того поваленного бурей дерева, под корнями и будет твоя бе… э-э… твой дом. - Кармиан с удовлетворением отметил, что дракон несколько озадачен.
        - Знаешь, теперь моя очередь чесать в затылке… Ты и вправду умнее, чем можно подумать. Сколько тебе лет?
        - Восемнадцать!
        - Да, конечно!.. А я - потомок бурундуков! Ну, а если всё-таки честно?
        - Шестнадцать. - Кармиан вздохнул. - Да и принц я, если честно, не совсем настоящий…
        - О-о!.. Ты заинтриговал меня. Хорошо, что ты реалист и не лезешь в бутылку. Поверь старому ворчливому дракону: мне интересные собеседники попадаются в среднем… два-три раза в столетие. Ну, заходи - гостем будешь! - к этому времени они как раз подошли ко входу в логово.
        Оно действительно оказалось прямо под корнями огромного поваленного дуба. В тёмное отверстие свободно проехал бы фургон с парой лошадей. Перед входом оказалась аккуратно прокопанная глубокая ирригационная канавка - можно было поспорить, она отлично отводила дождевые потоки, и внутри всегда было сухо.
        Хм. А дракон-то - любитель комфорта… Принц принюхался. Озадачено посмотрел на «любителя»:
        - Слушай! Ты… только прикидывался! В твоём логове чище, чем у короля… вернее, у отца… во дворце!
        - Спасибо. Приятно слышать. Ну а насчёт чистоты… Как бы тебе объяснить.
        Здесь, в лесу - всё основано на запахах. Если местные звери учуют меня, я не смогу охотиться. Так что пусть там люди говорят себе - что, мол, кошки самые чистоплотные…
        Враньё! Или просто они не сталкивались близко с нашим братом!
        - Ха! Вот уж не могу их за это винить… Так ты - охотишься на зверей?! И… умеешь вылизываться?
        - О-хо-хо! Вот уж потешил! Вылизываться! Нет, у нас всё немного по-другому.
        Мы, да собственно, как и вы - моемся в воде! А если не стесняться потереться как следует глиной и кореньями специальными, запаха не будет дня три-четыре… - Кармиан только глаза открыл шире, - А насчёт зверей - ты прав. Обычно мне хватает оленя-другого… ну, или медведя… в месяц. На худой конец пойдёт и енот какой-нибудь - я не привередлив. Не всегда же, - он плотоядно ухмыльнулся, - Мне попадаются принцы!
        Ладно, присаживайся, где тебе удобно!
        Кармиан нашёл в одном из углов какую-то штуку, очень похожую на циновку, вытащил её поближе к прилёгшему на брюхо дракону, и присел, скрестив ноги. Сняв котомку из-за плеч, он не торопясь достал оставшиеся сухари из холщового мешка. Выложил их горкой на расстеленной тряпице, заменявшей ему скатерть. Он, конечно, понимал всю убогость предлагаемой трапезы, но вежливо сказал:
        - Не побрезгуй! Чем, как говорится, бог послал… Угощайся!
        - Спасибо! С удовольствием. - произнеся это дракон действительно грациозно изогнул шею.
        Гигантская пасть приблизилась к кучке сухарей, и аккуратно взяла в зубы несколько ломтиков.
        Донеслось приглушённое похрустывание, когда, как понял Кармиан, язык стал крошить сухари о твёрдое нёбо.
        - О! Ржаные! - чудовище удовлетворённо сглотнуло.
        - Бери ещё! - принц заметил, как дракон замялся, - я себе потом куплю в деревне, это просто те… Которые остались из домашних. - он и сам взял сухарик, и стал с наслаждением жевать.
        - Угу… Вкусно. Мясная диета… как бы это выразиться… питательна, но так однообразна! А сухари у тебя хорошие. Только - почему ржаные?
        - Ну… - Кармиан замялся, не желая врать странному сотрапезнику, - Скажем так: я - из небогатых… и, как уже говорил, не совсем законных принцев. - опустив голову, он закусил губу.
        - Перестань. Тебе совершенно нечего стыдиться. - дракон впервые посмотрел своим спокойным взглядом прямо Кармиану в глаза, - То, что ты не из богатых и избалованных, я понял сразу. Среди них не встречаются нормальные люди. Ну… почти не встречаются. Ты - второй мой «нормальный» принц. Остальные и вправду были на редкость заносчивые и самовлюблённые болваны!
        - Надо же… - Кармиан почему-то опечалился. - А ты и вправду их… съел?
        - Ну да! Не трогал только коней - они-то ни в чём передо мной… А принцев - со всеми потрохами! И угрызений совести, как ты верно заметил, не испытываю ни малейших! Да и тебе их жалеть незачем - в этом мире выживает сильнейший и… умнейший!
        Ну вот, например, если меня (ха-ха!) считать препятствием на жизненном пути всех этих высокоблагородных задавак, я, стало быть, оказался ими не - Хм! - преодолён. Именно в силу их природных, или, там, заученных, жизненных установок и правил! То есть, я оказался им с их моралью - не по зубам! Зато вот они мне - Хе-хе!..
        - Надо же… Слушай, а ты довольно философски смотришь на это дело. Прямо как Дарвин. - Кармиан с любопытством посмотрел на дракона. Тот ехидно подмигнул:
        - А-а, ответная проверка! Но я тебя не разочарую: я читал Дарвина!
        - Чёрт возьми! Ты и вправду… не разочаровал! Слушай, но… как?!
        - Ладно уж. Расскажу. Только давай так: я пока доем сухари, а потом почищу зубы, а ты пока - расскажешь о себе. Ну а потом узнаешь всё, что тебе интересно.
        - Ну… можно и так. - Кармиан вздохнул. Рассказывать о себе он не любил. Хотя бы потому, что приятного рассказать было почти нечего… А о проблемах и обидах кто же любит распространяться?
        - Мне шестнадцать. И первые три года я провёл прекрасно. Просто прекрасно. Потом стал себя осознавать. Ну, как личность. Быстро понял и то, что мельник с женой, которых считал своими родителями, меня почему-то не очень любят… С другой стороны, я их сейчас обвинять не могу.
        Дело в моём подлинном отце. Короле. Уж он-то, пока молодым был да ретивым, вовсю пользовался правом первой ночи… Не пропускал ни одной смазливой девки в ближайших… да и не-ближайших деревнях. Так что сам понимаешь: я очень похож на него и лицом и фигурой, а моим «родителям» это было - как нож острый.
        Вот и завалили они меня братьями и сёстрами, уже действительно, своими, по самую макушку: их у меня восемь. Ну, то есть, братьев и сестёр. Воспитывал и нянчил я их всех.
        И поскольку меня всё равно, несмотря на всю добросовестность и прилежность, родители не любили, такое же, презрительно-злобное отношение было и у всех… остальных детей в нашей, если её так называть, семье! Пока братья были маленькими, всё было в порядке… Потом, когда мне сровнялось тринадцать, они приспособились впятером меня… неплохо колотить… Ха!
        Но - только с помощью сестёр. Сёстры, впрочем, относились ко мне ещё туда-сюда. Хоть грудью я их не выкармливал, конечно, но старался заботиться и… воспитывать. Да и дрались мы между собой всё же редко, и… не совсем по-настоящему. Ну… то есть, это я старался… сдерживаться. От души мы дрались только с соседскими - детьми кузнеца и шорника. Тут уж я мог от души намахаться, и… - Кармиан прикусил язык. Рассказы о его комплексах и вспышках ярости дракону вряд ли интересны.
        - Однако после посещения нашей семейки моим настоящим папочкой всё изменилось.
        В первый свой приезд он только посмотрел на меня… Даже с коня не слезал. Сказал только мельнику: «Ещё раз увижу на нём синяки - все будете нещадно выпороты. А если не поможет, и мне доложат мои соглядатаи - и в подземелье посажу!» Ну… После этого меня и пальцем не трогали, но отношение… Как бы это сказать… Думаю, ты и так понимаешь. Словом, я не чувствовал себя там на месте.
        Так что хорошо, что во второй приезд Король меня оттуда забрал.
        Впрочем, я быстро понял, зачем я ему понадобился.
        Вовсе не из-за отцовской любви, или там, ностальгии какой… Нет.
        Просто к тому времени законных наследников не осталось.
        Злые языки поговаривали, что тут не обошлось без мачехи - ну, то бишь, второй жены отца, принцессы Валерии…
        Мол, отравила старшего ещё в восемнадцать лет - скончался от жутких колик в животе… Да и на младшего порчу навела - умер от воспаления лёгких… А второй и третий как отправились в положенном возрасте выполнять рыцарское путешествие, так с тех пор и ни слуху, ни духу. Вот, стало быть, когда третий официальный наследник пропал на два года, и не появился, меня, и ещё пару-тройку наиболее симпатичных бастардов и прибрали в Западлот.
        Честно скажу - особой любви к нам папочка не выказывал. (А уж Валерия-то и подавно.) Плохо только, что своих детей ей иметь не привелось, вот она и… отыгрывалась, что ли… На отце, и на нас.
        Да нет, не хочу жаловаться: в-принципе, житьё было сносным. Всё же хорошо кормили. Учили. Вот - я теперь грамотный. Режим, правда, был как в казарме. Утром в пять - подъём, холодный душ, или обливание из ведра, пробежка в пять миль… Занятия с оружием. Не могу сказать, что освоил его так же хорошо, как мои… собратья. После обеда - выездка, уход за конём. Опять занятия - учили и языкам, и наукам. Дипломатии всякой. Это нас-то, выходцев из семьи мельника, сапожника и каменотёса…
        Они ещё молоды, а вот меня отец уже направил.
        Так что ищу вот теперь этот самый Святой Грааль, хоть и не знаю, что это такое, или хотя бы - как выглядит. Правда, отец приказал, если не найду за год - вернуться. Если не с Граалем, так хотя бы с женой. Принцессой. Конечно, законной - а не как…
        Вот, в-принципе, и всё. - Кармиан похмурился ещё. Вдруг поднял голову, лицо озарила весёлая улыбка:
        - Так что ты там говорил об «этой дуре»? Может, мне сразу к ней и податься?..
        - Хм-м-м… Уж и не знаю. Нет, я правда - не знаю, стоит ли тебе ехать к ней. А вот насчёт твоих родственничков по отцу - точно, было. Проезжали они тут. И второй и третий… Хамы. - дракон сплюнул за порог, - они оказались соответственно, кажется, шестьдесят первым, и шестьдесят восьмым…
        Не расстраивайся: я всё равно сожрал бы их, даже если бы знал, что они - твои сводные братья!
        - Да я и не расстраиваюсь. - Кармиан действительно не чувствовал к этим людям, которых он никогда и в глаза-то не видел, и тени сочувствия, особенно, если они и вправду, что весьма вероятно, были чванливы и избалованы, как и описывал дракон. - Нет, правда, я их и не видал-то никогда!
        Папочка-то, возможно, опечалится, когда узнает… Кстати, а как ты их… э-э… выделил из общей массы - то есть, откуда ты знаешь, что это были именно они?
        - Да по запаху. Отец ваш дал вам весьма характерную ноту в поту. Легко вычленяемую. Ты немного пахнешь жасмином с майораном. Ну, это - условно. Это я так называю такой тон для себя. Этакий акцент в общей гамме ароматов… Ладно, неважно.
        - Извини. Всё как-то неудобно… Как тебя зовут?
        - Честерр. А тебя?
        - Я - Кармиан.
        - Кармиан? - непонятно как у него это получилось, но дракону удалось иронично заломить одну бровь.
        - Ну то есть, это теперь… А так я - Кай. Приятно познакомиться, Честерр.
        - Взаимно, Кай. И советую тебе и в дальнейшем пользоваться этим именем. По опыту знаю: люди со сложным, или вычурным именем долго не живут… Ох, не знаю - читал ли ты Джека Лондона - есть у него один рассказик про жителей сурового Севера, и их собак… Об их кличках.
        - Нет, не читал. Но если честно - это «благородное»… мне и самому не слишком-то. Договорились.
        Они мирно помолчали, глядя на заходящее солнце, пробивавшееся через разлапистые ветви сосен, перед тем как скрыться за заросшие кустами ежевики, папоротником и соснами холмы, окружающие логово.
        Затем Кай не удержался всё же:
        - Слушай, Честерр, а ты не мог бы… рассказать мне про себя. И эту… принцессу?
        - Отчего же! Изволь. Только… Хм. Ну, ладно, ехать к ней или нет - это ты уж сам решишь. Потом. А рассказать - пожалуйста. Так вот. Р-р-р. - дракон прочистил глотку, - Живу я здесь, в лесу, уже почитай, годков двести. Правда, первые-то пять я ещё никого не то что съесть - напугать не мог. Однажды, когда я убежал от мамы, и попытался зашипеть на какого-то крестьянина-землепашца, он вначале долго ржал, а потом нежно так похлопал меня по боку, и говорит:
        - «Парень ты, конечно, весёлый и сильный, но, пожалуй, иди-ка ты пока к маме, и подрасти… Да и пугать лучше всего кого из благородных - ну, там, принцев, королей, министров всяких! А у простого народа и без вас, нечисти местной, забот хватает!»
        Я почему так хорошо запомнил - вначале обидно было до слёз… А как подумал - поразился здравости его мыслей. Он ведь реально мог меня тогда убить - хотя бы тем же лемехом… Ан - нет: отнёсся так спокойно, словно я дитё малое, неразумное. Да, собственно, я таким и был.
        Вот тогда я и уразумел себе: и правда, каждому - своё. После этого я побыл с матерью сколько смог, вырос, узнал то, что положено было узнать, и присягу принёс, как срок подошёл. Хранителям.
        И традиции эти стараюсь чтить. (По возможности, конечно.) Ну да ладно. Это я так, к слову - чтобы ты знал: я выполняю свою работу здесь, в этом лесу уже лет сто пятьдесят пять… с хвостиком. Поэтому в курсе всего, что вокруг-то творится… Как мама умерла, так и заступил.
        - Извини. Жаль твою маму. Она, наверное, очень много тебе дала, - видя, что Честерр задумался, Кай решил уж было свернуть неприятный для того разговор.
        - Да, верно… Спасибо за сочувствие. Мама у меня и вправду была - не промах.
        Особенно старалась меня воспитать культурным! Ну, в соответствии с нашими родовыми традициями и обычаями. Жутко злилась, когда при мне какой-нибудь рыцарь или королевич начинал ругаться, словно последний смерд, или базарная торговка. Но всё же не о ней я хотел тебе рассказать. Поэтому слушай.
        Так вот, принцесса эта сидит в «заколдованном» замке уже тринадцать лет. И пытались к ней пробраться мимо меня (то есть - лично вот к ней!) человек уже двадцать пять… А сколько их пробовало с других сторон - точно не знаю. Но явно не меньше пятидесяти. И некоторые наверняка доехали-таки до замка. Однако то, что принцесса и поныне в замке, известно всем.
        Хотя, насколько я знаю - живёт она там со злым волшебником… Нет, не в том смысле! Просто - под его крылышком. Он ей, кстати, дальний родственник: какой-то там троюродный дядя, что ли. По слухам, пробравшимся к замку кандидатам он даёт какие-то ещё дополнительные задания, или по-другому осложняет жизнь… Но вряд ли сильно осложняет - он, наверное, сам бы рад отделаться от «почётной обязанности»! Но дело, похоже, не только в нём и его «заданиях».
        Достоверно знаю одно - принцесса ещё в замке, а обратно проехало как минимум штук восемнадцать всё ещё холостых принцев. К счастью для себя, не мимо меня. Ха-ха. Каламбурчик.
        Сам факт этот (ну, то, что она до сих пор ещё там!) наводит меня на кое-какие мысли. Правда, делиться ими с тобой, я считаю, будет глупо - а вдруг ты после этого не захочешь её «спасать?» - иронию во взгляде дракона можно было заметить и в полутьме.
        - О-ох! Озадачил ты меня, Честерр, скажу честно. Получается, ей сейчас… э-э… лет тридцать?
        - Да знаешь, пожалуй, и поболе будет… Она уже не девочкой была, когда её же мамаша с папашей собственноручно туда, в замок, и заточили. Не хочу распускать сплетни и досужие вымыслы, но белки болтали, что волшебник-то этот и нужен только для того, чтобы удержать её там, от греха, как говорится, подальше - чтоб не вредила, стало быть, окружающим! А главное - не вернулась домой!
        - Честерр! Фу! Как не стыдно! Ты специально рассказал так… Теперь я эту девушку уже считаю монстром, опасным для людей, и в первую очередь, для нас, мужчин.
        Честерр прикрыл оба глаза огромным хвостом, нагнул голову, и почти стыдливо поколупал хвою на полу коготком передней лапы. Потом искоса взглянул на Кая прищуренным хитрущим глазом. В голосе его сквозило очевидное ехидство:
        - Не стыдно мне - никак… Но просто так восемнадцать - пусть даже напыщенных и самовлюблённых - дураков сломя голову от девушки не разбегутся! Разве что она ну очень некрасива. Хотя слухи-то утверждают как раз обратное! Да и приданное её папочка посулил несказанно большое.
        Ну, ты мальчик уже… э-э… взрослый - целых шестнадцать! - дракон поцокал языком, - Думай сам… Надо же когда-нибудь попробовать и жениться. - он подмигнул.
        Кай покраснел. Надеялся он только на то, что в темноте дракон этого не заметит. Да, он был девственник, и жутко этого стеснялся. Ведь любовные победы уже были у сына сапожника. Да и у сына каменотёса кое-какие приключения на этом фронте произошли - в городе им было проще найти себе зазнобу… И в своё время у них на попечении не было толпы маленьких братьев и сестёр.
        - Ничего… страшного не случится, конечно, если я пока и не женюсь. - пробурчал он наконец, - Или, скажем, женюсь, но - не на этой принцессе… Ведь не укусит же она меня, в конце-концов, если я всё же доберусь до неё - хотя бы посмотреть!
        - Ну… за ногу - уж точно не укусит! А вот - за сердце!.. - Честерр закинул голову к своду пещеры, и подал грудь вперёд, голос тоже изменил, вложив туда высокопарности и страсти, - Ах, дорогой!.. Что-то говорит мне, что ты - тот самый, единственный…
        Избранный, которого я ждала так долго!..
        - Знаешь что, Честерр… Хоть и неприлично такое говорить дракону… да ещё и пожилому… Но ты - настоящая свинья!
        От хохота Честерра из крон сосен и елей повылетели с возмущёнными криками устроившиеся было на ночлег птички.
        - Я тебе тоже кое-что скажу, Кай… Это - первый раз, когда я не съел, и не хочу, того, кто назвал меня свиньёй!
        - М-м-м… Извини. Я не это имел в виду… Я… Э-э… Ну, ты понял - это не то что… ну… - Каю действительно стало стыдно. Он смущённо взглянул в еле различимый в темноте глаз, - Ты уж прости - вырвалось…
        - Ладно, проехали! - дракон легонько толкнул его локтем передней лапы. Теперь его приземистый силуэт угадывался только смутным мощным пятном в полной темноте, укрывшей пещеру, - Я сам напросился. Нельзя вам, людям так про ваших самок-то… Располагайся, короче, на ночлег, а я схожу… по делам, а потом пойду к ручью - зубы прополощу, что ли.
        - Может… покажешь, где этот ручей? Я тоже… по делам… и зубы заодно.
        Завершив вечерний туалет оба вполголоса и уже не столь официально переговариваясь о сложностях жизни в дебрях тайги, вернулись в логово. Торжественную тишину дремучего северного леса почти ничто не нарушало. Кай осмотрелся с нескрываемым восхищением. Он, взглянув теперь словно новыми глазами, был не на шутку поражён величием спящей природы, которой ещё большую таинственность придал рассеянный свет тонкого месяца и блёсток-звёзд.
        Хотя он, вроде, и вырос на ручье, возле леса, где стояла мельница, одно дело - знакомый до боли, пыльный и исхоженный пригородный лесок, и другое - величественный купол, в сотне футов теряющийся над головой, и толстенные, в три охвата, замшелые стволы, окружавшие логово. Мягкий мох, хвоя и прошлогодние листья почти не шуршали под ногами, но мягко и приятно пружинили: словно идёшь по перине… Которой у него сроду не было.
        - Знаешь… Красиво тут у тебя. И так спокойно! Так бы и жил тут с тобой. - он надеялся, что голос звучит правдиво.
        - Красиво. - сразу согласился Честерр, - А вот в конце ты зря стал улыбаться - я сразу раскусил шутку. Жить тебе здесь стало бы скучно дня через… два. Да и с едой - проблема. Ты же не можешь есть сырое мясо? Ну вот. А огонь здесь разводить нельзя - звери тогда уйдут…
        - Да нет, конечно. - Кай уныло вздохнул, - Всяк дроздок знай свой шесток… Нельзя мне жить в лесу. Папочка ждёт подвигов. Да и положение обязывает. Так что переночую - если позволишь - и дальше потопаю. Рыцарь не принадлежит себе,…
        - …но принадлежит Королю и Отчизне! - докончил девиз Честерр, - Ночуй, конечно! Ты, вроде, во сне пихаться не должен.
        Теперь уже Кай мог бы поспорить, что Честерр ухмыляется, хоть голос и был серьёзен. - Ладно, ложись вон к той стенке. Я обычно туда не закатываюсь, даже когда у меня кошмары…
        - Что? У тебя - кошмары?!
        - Ну, не совсем, конечно, кошмары, а так… сны… плохие. Все вы, люди, думаете, что сны видите только вы. Антропоцентристы несчастные. - повисла пауза. - А, да, верно. Я же тебе так и не рассказал. А ты молодец - вежливый. Что не понял - не спрашиваешь, стесняешься… - Кай и вправду постеснялся расспрашивать про Дарвина, Лондона и всё прочее, - устраивайся пока, а я расскажу.
        Кай ощупью добрался до дальней стенки, подобрал циновку, и пристроил её в месте, где хвои было побольше.
        Честерра он, как ни странно, больше ни капельки не боялся. Не дракон был его врагом. Дракон, как юноша чуял нутром, и всеми своими инстинктами, пытается его отговорить от похода к… принцессе? Или куда-то ещё? Ох, неладное что-то с этим его путешествием! Он понял это ещё в замке…
        Отец что-то очень существенное скрыл от него. Недаром же его венценосное Величество так старательно отводило глаза, когда наставляло его. Да и потом, при прощании…
        Наверное, не слишком-то король верил в его силы и возможности, раз уж старшие, матёрые и учёные с детства убивать и завоёвывать, и живущие только ради этого, культивируя силу, мастерство владения оружием, и властолюбие - облажались.
        Честерр между тем, устроившись головой ко входу, лёг и поёрзал пузом в подстилке, поудобней укладывая отвисающее брюхо. Голос его звучал не громоподобно, как тогда, когда они схватились, а вполне буднично. Так мог бы говорить его сверстник, или друг. Если бы таковой у Кая был…
        - Помнишь, я говорил, что ты мне такой второй попался? Ага. Так вот, мой девятый рыцарь оказался несколько необычным.
        Это был уже старый, умудрённый… Матёрый, если можно так сказать про вас, людей, король. И ехал он вовсе не за принцессой, или за Святым Граалем этим дурацким… - Кай лежал на спине, вслушивался в успокаивающий мерный голос, и в таинственные звуки леса, нюхал его запахи, которые в пещере смешивались с запахом слежавшейся хвои, мха, земли, смолы, и почему-то корицы…
        Он не мог бы сказать - хорошо ему, или плохо, но чувствовал: это, возможно, последняя спокойная ночёвка на его пути. Однако это не мешало ему вникать в рассказ странного чешуйчатого, и вовсе не такого показушно-свирепого, как при встрече, соседа, не встревая и не перебивая того дурацкими вопросами.
        - …значит, он и сказал мне, что невежество никогда ещё никому не помогло. Ну, я молодой был, ретивый. Говорю ему: - «Съесть тебя, мол, могу и без образования!» А он спокойно так и отвечает - «Верно, съесть можешь. А вот станешь ли ты от этого умнее? Или ты, как аборигены, которые съели Кука, считаешь, что все таланты, силы и знания съеденного врага перейдут к тебе сами собой?»
        На это я не нашёлся, что сказать. Спросил только: «А кто это - Кук?» Ну, он мне и рассказал…
        Рыцарь, и вправду, попался Честерру нестандартный какой-то. Он приволок дракона к себе в замок - благо, там жил только сам король, его старый слуга-оруженосец, и дочка оруженосца, готовившая и стиравшая для двух мужчин-бобылей.
        На первых порах она жутко боялась Честерра, особенно, когда тот, плотоядно, искоса, глядел на неё, облизываясь. Но вскоре она поняла, что он - безвредней их пожилого патрона, и чуть не силком (а иногда - и с шутливыми, и не очень - тумаками!) заставляла дракона вытирать ноги, перед тем, как тот входил в комнаты…
        А в комнаты Честерр заходил каждый день, хотя ночевал по-старинке, на природе - в конюшне, где даже запах коней повыветрился десятилетия назад.
        Библиотека же находилась на втором этаже.
        Король разменял седьмой десяток, и ездил в этот, последний, раз к дальним родственникам: узнать, не дадут ли они ему своего сына (двоюродного племянника) на воспитание, и, стало быть, чтобы потом тот вступил во владение…
        Свои дети у короля-рыцаря погибли все.
        Но и тут Гастону не повезло - племянник тоже погиб на одной из охот. Глупо так причём: упал на всём скаку, сбитый веткой, и напоролся на своё же копьё. Честерр так и понял, да и потом услышал - Гастон посчитал, что дракон послан ему самой Судьбой…
        А, собственно, может, так и было?..
        Через пять месяцев Честерр прочёл и книги, привезённые с Земли первыми колонистами, и летописи и мемуары, составленные уже местными авторами. А поскольку память у него была не в пример человеческой, он легко мог бы пересказать с точностью до запятой всё прочитанное.
        Затем Гастон умер. Честерр был вынужден уйти - чтобы не мешать и не мешаться под ногами у служителей Церкви, которые должны были отчитать мессу и предать несчастного вдовца и странника земле в фамильном склепе. Да дракон и не жалел об этом: общего языка с оруженосцем найти не удалось. Тот, как Честерр только теперь понял, всё же ревновал патрона к монстру-выскочке, жутко…
        Зато теперь Честерр куда внимательней относился к багажу своих «жертв»: если удавалось найти какой-нибудь прибор, книгу, талисман, или раритет, он бережно прятал такое сокровище в глубине пещеры, создавая своеобразную коллекцию фетишей-безделушек. Впрочем, у принцев такие вещи, или, тем более, книги, находились не часто - специфика не та!
        А вот оружия, одежды и доспехов скопилась целая куча.
        - Неужели… ты все эти годы живёшь здесь совсем один?! - Кай был озадачен не на шутку, - Извини за нескромность… Но как же ты намерен… э-э… продолжить свой род?
        - А-а… Вот ты о чём! Да нет, с этим у меня всё в порядке. Детей-то у нас воспитывают мамаши-драконихи. В этом плане я уже четырнадцать раз отец и даже дважды дедушка… Наведываюсь периодически в наши сакральные места раз в три весны.
        Говорят, что чем старше и умней дракон, тем лучше у него получаются дети. Так что от предложений со стороны нашего прекрасного (Кай ехидно ухмыльнулся было, потом - стёр улыбку. Ведь для дракона - его дамы и вправду прекрасны!) пола у меня нет отбоя!
        - Вот это да! - Кай был не на шутку поражён, - Так у Вас - у драконов, я имею в виду - женщины - ну, то есть, самки! - толпами предлагают себя… э-э… мужчинам?!
        - Ну да. Так всё и обстоит. А чему ты удивляешься? Ты же воспитывался в деревне: что, не видел, как это бывает у баранов, у оленей, ну, или даже у кур? Один самец - зато уж призовой! - и целая куча покорных самок! И ничего: до сих пор никто из таких сообществ и видов не вымер! Потому что в ход идут только самые лучшие гены! Самка же - просто инкубатор для вынашивания потомства, и машина для производства молока… Если речь идёт о млекопитающих.
        - Ох, Честерр… Как ты всё пытаешься опошлить… А как же человеческие чувства - ну, там, любовь, привязанность, дружба, наконец?
        - Ты ещё слишком молод. Вот, смотри, как ты валишь всё - в одну кучу!
        Причём тут дружба? Уж если говорить о ней - так это, на мой взгляд, чисто мужское понятие. Дружба возможна только между двумя самцами. И то - только до тех пор, пока они не начнут бороться за одну самку… А привязанность - можно испытывать и к, извини, попугайчику!
        Любовь же - это такое чисто людское понятие. Пусть я знаю предмет только, как говорится, понаслышке - ну, из всех этих книг и научных статей! - выводы основные я для себя сделал.
        Вот, посмотри: у мусульман, например, положено четыре жены (ну, это - только законных!) на одного мужчину. У христиан - моногамия. К этому ты привык - не кивай, я знаю.
        У язычников, прибывших сюда из Африки - мужчина реально может взять столько жён, сколько в состоянии прокормить. И - ничего страшного. Берут, и про любовь не спрашивают. И ведь рожают же! Здоровое потомство! Не вымерли до сих пор! Ну а уж если ты имеешь в виду то… э-э… «возвышенное, трепетное чувство»… про которое столько трындят менестрели и поэты: типа там, «Ах, Ромео… Ах, Джульетта!..» Ха!
        Так я тебе скажу и про него: ваши же учёные ещё на Земле доказали, что это только игра гормонов, для наилучшего зачатия! Которые рассасываются из организма после того, как спаривание и это самое зачатие благополучно совершено… Ну, или чуть позже - в течении менее двух лет!
        И нужна эта «любовь» только как сигнал об оптимальной комбинации всё тех же генов!
        - Честерр… Пожалуйста, перестань. Мне же ещё только предстоит… Ты жуткий циник!
        - Ну да. - это была констатация факта, - Только благодаря этому, ну, и ещё «своеобразному» чувству юмора, я всё ещё жив! Ничего, я тебя обрадую: годам к шестидесяти - если доживёшь, конечно! - и ты станешь таким же. А, может, и циничнее! Главное - не позволяй никому, особенно вашим самкам! - навесить тебе лапшу на уши! Ну, типа, про вечную любовь, верность до гроба, «Дорогой! Все эти годы я жила лишь тобой - единственным!.. И если ты умрёшь, я последую за тобой и в могилу!..» И всё такое…
        Если оперировать фактами, три четверти ваших самок не могут быть с одним партнёром больше пары-тройки лет! И это вполне объяснимо: сама Природа побуждает их искать всё новых, лучших, так сказать - элитных - самцов для лучшего же обеспечения всякими материальными благами своих отпрысков! То есть - женщина прежде всего заботится о благе детей. Пусть даже пока только будущих… Но - если новый самец кажется ей (чисто интуитивно!) привлекательней и богаче того, что у неё есть в данный момент - можешь быть уверен!
        Она пойдёт на поводу этих своих инстинктов!
        И никакие ваши «соображения морали» и «порядочность» - не остановят её! Ведь это в ней говорит сама Природа! А у Природы только один Закон: чтобы всё оставляло после себя здоровое и обеспеченное Потомство!
        - Подожди! А как же все эти «Рыцарские Кодексы»? «Правила для благородных дам»? И…
        - И вся эта чушь, написанная придворными шаркунами, чтобы выслужиться? И обуздать то, что обуздать нельзя? Не смеши меня - я читал и это, и многое другое… Хотел бы ответить тебе откровенно. То есть, то, что я думаю про всю вашу напыщенную мораль и официальные общепринятые традиции поведения…
        Но - не буду! Не обижайся. Повторяю: ты ещё молод. И у тебя мало опыта общения… с представительницами противоположного пола. Так что любые мои выпады в их адрес твоя пока романтичная натура автоматически отвергнет.
        Поэтому не обессудь: тебе придётся самому набивать все эти шишки и совать голову во все эти петли… Познакомиться с «элитными самками» - принцессами и прочими высокородными, имеющими возможность подкорректировать и фигуру и лицо. Ну, то есть, чтоб выглядеть такими, которые кажутся наиболее сексуально привлекательными: с «классическим» соотношением «девяносто-шестьдесят-девяносто», белой кожей, милым личиком, и другими признаками того, что произведут отличное потомство.
        Не забывай только главное - ты обязательно должен оставить после себя потомство. Вот и думай, кто тебе для этого больше подойдёт: напыщенная расфуфыренная и затянутая в корсет кривляка с интеллектом крольчихи, или, пусть хоть крестьянка - но с отличным здоровьем. И реалистичным цепким мышлением!
        Кай открыл было рот… Но затем закрыл его.
        - А ты молодец. - спокойно констатировал дракон, - Не удивлюсь, если со временем ты станешь основателем действительно прочной и могучей Династии и Державы. Мозг у тебя, вроде, уже не детский. Он рационален и трезв. Да и дипломатичен - ну, хотя бы в отношении дракона, который старше тебя, повидал жизнь, и относится ко всему… Хм. Трезвей, и, - дракон вздохнул, - циничней…
        Так что мои наилучшие пожелания! Иди: ищи и завоёвывай Корону. Строй Империю. Женись… Роди и воспитай наследника. Достойного.
        Закончишь все дела - можешь приезжать ко мне… иногда. А можешь и детишек привозить - я люблю повозиться… И изобразить «злобного монстра!»
        - Честерр! - Кай чувствовал всем нутром, что дракон и вправду верит в него, и обладает не только могучим умом, но и даром предвидения. - Скажи… А сколько у меня будет детей?
        - Хм… Думаю, много. Первые два - совершенно точно мальчики. Потом - девочка… Симпатичная. И ещё мальчик и девочка.
        - А можно… Спросить тебя - как ты считаешь, вот если я стану Королём. Потом - Императором… Мне «отрабатывать» Право Первой Ночи?
        - Что за вопрос! «Отрабатывать!» Впрочем, ты прав - это и есть работа. Ты хотел бы видеть свою Империю могучей? А людей - умными и работящими? Ну вот тебе и ответ - смело передавай всем, кто согласится сам, добровольно, свои гены!
        Кай помолчал. Он думал: дракон дал его юному мозгу так много нового материала… А ещё Каю было просто - хорошо и комфортно. Так с ним ещё никто не разговаривал, вероятно, потому, что до сих пор никто его всерьёз и не воспринимал. А здесь… Он словно вернулся Домой. К Отцу и Учителю. К Другу…
        - Честерр… - Кай позволил благодушному настроению прорваться и в тон, - А ты и вправду считаешь, что я смогу… основать… Империю и Династию?
        - О-хо-хо… - показалось ли Каю, или действительно в голосе дракона скользнула печаль, - Конечно. Ведь ты видел всё. Причём - с обеих сторон. Ты был и смердом, и… Пусть пока ещё недолго - но рыцарем. Я не сомневаюсь, что тебе предстоит ещё многому научиться, и через многое пройти… Ты - пройдёшь.
        Кай лежал на спине, и чувство странной отрешённости от реальности охватывало его всё сильней.
        Словно это не он тут лежит, и запросто болтает с драконом. Словно всё - только волшебный сон. Но кто-то глубоко внутри него всё чётко понимал, и принимал. Это - один из уроков Жизни.
        И ему нужно усвоить его, и двигаться дальше - во Взрослую Жизнь.
        Готов ли он к этому? Хочет ли он этого? Где взять сил и… уверенности в себе?
        Он не знал.
        Но две вещи он знал наверняка. Во-первых, никто до сих пор столь откровенно и без прикрас не преподносил ему суть взаимоотношений между Мужчиной и Женщиной…
        И не говорил с ним о его Будущем. Об Империи, которую он должен, оказывается основать.
        А во-вторых - эту ночь он не забудет никогда.
        Замок вблизи оказался ещё более огромным, чем выглядел с дальнего конца прогалины. Кай шёл по открытому пространству широкой долины не скрываясь, и иногда даже позволял себе поглядывать на цветущее разнотравье под ногами: все эти источающие медовые ароматы васильки-лютики-ромашки со снующими пчёлками-жучками напоминали ему о детстве. Пусть не безоблачном, но - сравнительно простом. Когда перед ним, «наследником престола», не стояло столь глобальных задач. Обеспечения основания, становления и продолжения династии… И её престижа.
        Внезапно ему показалось, что в окне на втором этаже, в одной из явно жилых комнат, кто-то чуть колыхнул занавеску… Лицо, что мелькнуло за отблёскивающим стеклом, вполне могло бы принадлежать принцессе: белое, красивой формы. И глаза… Огромные.
        Подъёмный мост через неширокий ров почему-то оказался спущенным, и Кай просто и буднично вошёл: вошёл на широкий мощенный брусчаткой двор, который казался дном колодца - настолько высоки оказались окружающие его стены внутренней части замка. Его поразило, что не слышно обычных будничных звуков большого подворья: ни звона посуды в кухне, ни ржания коней в конюшнях, ни переругивания всяких слуг: лакеев, спальничих, и горничных. Даже взъерошенные, и придающие такой милый и домашний уют в быт обиталища венценосных особ, куры, не бродили по тесному затенённому пространству, как это было во дворце отца…
        Слева раздался шум - Кай обернулся. И тут же у него на шее повисла буря эмоций, цепкими руками обвив так, что и не вырваться, если б ему в голову вдруг пришла такая мысль! Это оказалась давешняя дама, выглядывавшая из окна:
        - Наконец-то!!! Милый!!! Я уж думала, ты никогда не придёшь!
        Кай открыл рот. Снова закрыл. Сглотнул. Выдавил:
        - Здравствуйте, уважаемая госпожа принцесса! Я тоже очень рад нашей встрече. Позвольте представиться: я - принц Кармиан!
        - Очень приятно! А я - принцесса Светлана! Ну что? Идём скорее!
        - Э-э… Куда, о прекрасная Светлана?
        - Как - куда?! Ты - с дороги, наверняка устал, пропылился, проголодался. Вот и нужно, конечно же, скорее принять ванну, отдохнуть…
        - Да. Спасибо… А как же… Твой покровитель - злой колдун? Разве я не должен…
        - Освободить меня от него?! - принцесса захохотала: словно серебряные колокольчики зазвенели! А какие у неё ровные, хоть и мелкие, зубки!.. Кай невольно залюбовался точёными чертами подвижного и выразительного лица, в то время как руки невольно нежно - словно хрупкую тростиночку! - обнимали точёный стан, - Вот уж ты сказал так сказал! - принцесса очень быстро перешла на неофициальное обращение, - Не волнуйся по этому поводу! Бедолага-чародей давно сбежал!
        У Кая в голове сразу пронёсся рой разных сомнений и подозрений - Честерр похоже, как раз на что-то этакое и намекал! Да что там намекал: в лоб говорил! Мысль о восемнадцати тоже убежавших принцах занозой сверлила юный ум. Однако Кай решил вслух о своих подлинных мыслях не распространяться:
        - Благодарю ещё раз, о прекрасная Светлана. Но… Не будет грубостью с моей стороны попросить тебя проводить меня? Я не знаю, где здесь…
        - Комната с ванной? Идём!
        Пока принцесса, уверенной, и оказавшейся весьма крепкой, рукой влекла его по тёмным переходам и галереям куда-то в глубь монументального и крайне запутанного строения, Кай думал, что хоть вчера и помылся у Честерра, и вряд ли сильно испачкался и пропотел с тех пор, вероятно, принцесса благородных кровей на дух не переносит грязи и даже намёка на запах пота - что от человека, что от его коня.
        Вполне понятная привычка. На то принцесса - и принцесса. Дама благородных кровей. Воспитанная в строгих правилах придворного этикета и церимониала. Впитавшая с молоком матери царственные привычки. Что ж. Нужно помыться - он и помоется!
        «Ванна» оказалась огромной: настоящий бассейн, да ещё с широкими бортиками по всему периметру! И балконом на антресолях… Кай подивился:
        - Надо же! Да здесь прямо можно устраивать матчи по водному поло!
        Принцесса снова рассмеялась:
        - Да, одно время так и было! Однако я приказала Мэрлону - ну, это тот чародей, который имел наглость покинуть меня без разрешения! - больше окрестных парней сюда не водить! Уж больно они были грубые, неотёсанные, и не столько играли, сколько пялились на меня! А я - не для какого-то там простолюдина! Я - только для ровни!
        В голове у Кая невольно пронеслось: «элитная самка!» Но вслух он сказал:
        - Как предусмотрительно с вашей стороны, ваше высочество! Оно и верно: нечего позволять простому люду вот так, запросто, любоваться вашей несравненной красотой! Потому что если б они ослепли, некому было бы возделывать ваши поля!
        - Благодарю за изысканный комплимент, принц Кармиан! Ну а сейчас - не стану вас стеснять своим присутствием! - принцесса так посмотрела, что Кай невольно покраснел, - Полотенца - вон в том шкафу, а халаты - в этом!
        Кай оглядел ещё раз после ухода принцессы огромное помещение. Много света, проникающего прямо сквозь широкие окна, до половины забранные матовым стеклом. Дно и стенки бассейна, и стены самой комнаты выложены голубоватым кафелем, с геометрическими узорами, и изображениями: цветы и животные. На бортиках - шезлонги-лежаки… По дну проходят трубы - отопление! Похоже, бассейном пользуются часто.
        Он сбросил свою одежду прямо на один из шезлонгов. Попробовал воду ногой - и правда: тёплая!
        Надо же…
        Он долго и тщательно намыливался пахучим мылом на травах, обнаружившимся на маленьком столике у края. Нырнул, проплыл под водой до самой дальней кромки. А-а, как ему вот этого не хватало там, во дворце отца! Ощущения свободы… Он позволил себе проплыть бассейн четыре раза туда-сюда - накопившаяся энергия требовала выхода!
        Вылез, прошёл к шкафу. Долго растирался, покряхтывая, махрово-голубым полотенцем, думая о принцессе. Красавица - ничего не скажешь. Почему же…
        Внезапно вихрь страсти снова оказался у него на шее!..
        Принцесса оказалась абсолютно обнажена, и сама буквально влезла ему на руки! Сильные руки вновь обхватили его шею, атласно-белая восхитительно мягкая и тёплая грудь прижалась к его груди, а пухлые губки, чуть касаясь его уха, прошептали призывно-чарующе:
        - В спальню! Вон по той лестнице!..
        В интерьере спальни доминировал только один предмет: огромная и роскошная, уже разобранная, постель!
        Впрочем, Кай отметил это где-то на уровне подсознания. А на уровне сознания его захватил обжигающий порыв первобытной страсти, для удовлетворения которой у него всё оказалось уже готово!..
        Спустя какое-то (довольно продолжительное, как он не без удовлетворения отметил!) время, он смог отодвинуться от роскошного тела, и откинулся на атласные подушки.
        Принцесса, томно выдохнув, выгнула тело дугой: словно породистая кошечка:
        - Не разочаровал, соблазнитель! Ну ты и показал мне!.. Хоть и молод - но прямо огонь!.. Я сразу, вот всем сердцем, почуяла - ты тот самый, единственный!..
        Кай подумал, что «показал-то» - как раз не он! Он не заблуждался на свой счёт: как раз принцесса диктовала и то, как, и то, сколько… И огонь-то как раз - не он!
        А ещё он подумал, что как-то слишком быстро всё у них завертелось. Да и слова про «того самого, единственного» он где-то совсем недавно… Но вслух сказал:
        - О, богиня! Несравненная и великолепнейшая Светлана! Ты - воплощение моих самых потаённых мечтаний! Я бы хотел попросить твоей руки, и стать твоим супругом, если ты не возражаешь, конечно. - он кинул взгляд в глубокие, а сейчас ставшие вообще, словно бездонными, глаза, и обнаружил, что принцесса чуть кивает. Согласна! - И беспокоит меня лишь вопрос, где нам найти священника.
        - Ну, это-то как раз - не проблема. Священник имеется при дворце моего папочки, Рудольфа Мудрого. Но чтоб добраться туда… Придётся, вероятно, идти пешком. Поскольку похоже, что твоего верного скакуна сожрал этот противный дракон!
        Кай на долю секунды замялся. С одной стороны, ему было стыдно сознаться, что не было у него никакого «верного скакуна», а с другой - заявить, что дракон вовсе не «противный»! Поэтому он поступил так, как учили придворные знатоки дипломатии: ответил вопросом на вопрос:
        - А что, возлюбленная моя Светлана, здесь, при твоём дворце, разве нет конюшен?
        - Нет конечно! Да и вообще здесь никого нет - я не могу даже никого заставить перетаскивать свой паланкин! Чёртов папа озаботился приставить ко мне этого гада Мэрлона, а он всех слуг заменил на фантомов. Так что теперь мои кусты парка, - Светлана махнула рукой куда-то за спину, - подстригаются сами, дрова для печи влетают в топку котла сами, подогревая воду в бассейне и полы, платья сами стираются и гладятся, а изысканные деликатесы и вина к обеденному столу возникают вообще из пустоты!
        - Ох ты!.. - Кай подивился. Получается, бедняжка, пусть и на всём готовом, но живёт здесь совершенно одна. Наверное, ужасно скучает… Особенно, после того, как перестали прибывать на «матчи» деревенские увальни. (тут Кая кольнула игла банальной ревности!) Но как же тогда…
        - Но как же ты живёшь здесь - совершенно одна?! И почему до сих пор не вернулась домой?!
        - Ха! Одна-то я живу неплохо. Иногда ко мне… - лицо принцессы вдруг исказила гриммаска раздражения - словно на саму себя: за невоздержанный язычок. Но это выражение сразу исчезло, и на ровном благородно-узеньком лобике снова не оказалось ни единой морщинки! - Я часто просто хожу вокруг замка. Гуляю, стало быть. Любуюсь на природу, и зверей. Слушаю пение птичек. А почему не вернулась…
        Сволочь-чародей сделал так, что одна я не могу отдалиться от замка больше чем на сто шагов. Меня должен вывезти на руках какой-нибудь принц! Кстати, о вывозе!
        Ты не ответил на мой вопрос. Твоего коня сожрал дракон?
        Каю пришлось признаться:
        - Прости, о прекрасная Светлана, что не ответил сразу. Я… Мне было стыдно. Я - из не очень родовитых принцев. И у меня просто не было коня. Я… пришёл пешком.
        - Хм-м… Ладно, раз ты признался - ты прощён! - Кая одарили царственным взором, вначале слегка сердитым, но затем потеплевшим, - я ничего не имею против того, чтоб ты сам, как вот только что - пронёс меня на руках. До дворца папочки не так уж далеко: всего десять миль. Но чтобы пройти, нужно быть уверенными в безопасности…
        Ты дракона-то - убил?!
        - А почему тебя так интересует этот дракон? Он что - не выпускает тебя из замка?
        - Нет, конечно. За всё время, что я здесь сижу, за все трина… - принцесса снова прикусила язычок, но быстро исправилась, - Этот вонючий монстр никогда даже не приближался к замку! Просто это было такое условие сделки отца с чародеем: тот, кто хочет получить меня в законные жёны, должен непременно убить зловредную тварюгу! Но ты так и не ответил!
        Убил ты её?!
        - Прости ещё раз, о звезда моих очей, но - не убил. И я не считаю его, то есть, дракона - злобным и вонючим.
        - Как?! Но… Как же тогда ты попал сюда?!
        Каю хотелось ответить: «так же, как и предыдущие восемнадцать кандидатов!», но он сдержался: джентльмен же, туды его в качель, соблюдает этот «придворный этикет»!
        - Я просто… Поговорил с ним. И оказалось, что никакой он не злобный и не грязный. А очень даже приятный в общении дракон. Мы… Подружились.
        - Ах, вот как! Да ты что?! Вместо того, чтоб отправить куда ей положено - в ад! - чёртову тварь, и получить меня в законные жёны, ты хочешь вот так, просто… Ты негодяй! Ты, ты… Меня использовал!!! Для удовлетворения своей похоти!!! А теперь ты…
        Ну вот что, милый мой: выбирай: или ты немедленно оденешься, и пойдёшь и убьёшь проклятого монстра, или я…
        Кай не стал слушать, что принцесса скажет дальше: его достаточно впечатлили налившиеся вдруг кровью глаза, зашевелившиеся, словно у ведьмы, волосы, и злобная гримаса, превратившая такое только что милое и гладкое лицо в морщинистую маску Горгоны-медузы!
        Вскочить и выпрыгнуть в окно удалось почти мгновенно!
        Поскольку принцесса явно такого не ждала, удлинившиеся вдруг руки с гигантскими жёлтыми когтями лишь чиркнули ему по спине: плевать на глубокие царапины!
        Зато он смачно плюхнулся в покрытую ряской застойную лужу, гордо носившую название рва, и не столько переплыл, сколько перебрался вброд через оказавшийся на дне метровый слой вонючего ила. Так, по пояс в липком иле, он и выполз на другой берег рва.
        Принцесса возникла в окне вновь в первозданно-чарующем виде:
        - Милый! Вернись, я всё прощу!
        Кай, даже не оглядываясь, ломанул со всех ног к лесу - только бы скрыться скорее за гущей кустов и в тени деревьев!
        Боги! Во что это он только что чуть не вляпался!!!
        В след ему неслись визгливо-оглушительные вопли, словно кто-то водил гигантской иглой по гигантскому стеклу:
        - Ты пожалеешь! Сволочь! Мразь! Я пожалуюсь отцу, и он найдёт тебя на и краю света! Ты… Никогда не увидишь своего наследника, которого я тебе рожу! Ты всю оставшуюся жизнь будешь раскаиваться, что отказался от такой ослепительной красоты!!!
        Кай мчался со всех ног, пока кромка леса не укрыла его, но всё равно: истошные вопли-проклятья достигали его ушей, пока не пробежал добрую милю!
        Тут он наконец обнаружил давешний ручей, и плюхнулся в него прямо с головой!
        Чувствовал он себя грязным и испачкавшимся. И - не только в тине.
        Мытьё и «зализывание» душевных ран заняло добрых полчаса: он понимал, что к счастью, его «коготок» увяз в этой мышеловке ещё не слишком глубоко.
        И слава Богу!
        Но вот упоминание о его будущем наследнике…
        Беспокоило.
        Нельзя оставлять бедолагу-младенца на воспитание такой… такой…
        - Мегеры!
        Кай стремительно оглянулся: ну конечно: это из кустов высунулась ухмыляющаяся морда Честерра!
        - Честерр! - Кай почувствовал и облегчение, и радость, но в то же время осадок от обиды ещё трепыхался где-то на самом дне совести, - Ты почему не предупредил меня, что принцесса…
        - Хотел, чтоб ты сам всё понял. Это тоже - типа, такая проверка. На более высоком уровне. И я рад, что ты справился, разобрался, и прошёл. И довольно быстро. А насчёт твоего наследника, или наследницы - не беспокойся. Эта Светлана - бесплодна.
        То же самое она обещала всем предыдущим восемнадцати кандидатам. Чтоб стать таким образом в их глазах ещё привлекательней. С другой стороны, если тебе всё же удалось свершить невозможное, и она и правда кого-то родит… Я помогу тебе этого кого-то, будь то мальчик или девочка, выкрасть. Устроит?
        - Устроит. Но Честерр. Как же ты узнал…
        - Что она тебе, да и остальным, пообещала? Хм. А я - старый, и не слишком обременённый моральными принципами, и сугубо людскими пережитками вроде совести, дракон. Я просто подслушивал под окнами.
        - Честерр!.. - Кай почуял, как густой румянец заливает лицо и шею.
        - Да знаю я, что я Честерр… Двести лет уж как я Честерр. Может, поэтому и жив до сих пор. Что руководствуюсь своими представлениями о том, как мне жить! А не вашей, людской, моралью!
        Кай подумал, что оно и верно. Да и как бы смог выжить дракон - с таким странным набором предрассудков и убеждений, как то, что именуется человеческой совестью…
        - Ну что, отмок?
        - Отмок.
        - Пошли тогда назад, в берлогу. Уж как-нибудь найду, во что тебя одеть, и чем накормить.
        - Идём. И…
        Спасибо!
        3. ПОСВЯЩЕНИЕ.
        Рассказ.
        (Глава из романа «Максимально доступные Боги».)
        Глостер прикусил губы изнутри - так, что почувствовал солоноватый вкус крови во рту. Сглотнул. Но всё-таки заставил колени перестать выбивать дрожь, и шагнул вперёд.
        Гигантские каменные изваяния, неподвижно замершие на постаментах, казалось, с презрительной иронией смотрели вниз, на очередного ничтожного червяка, пришедшего отдать им дань уважения, почитания, поклонения…
        Поклонение.
        Для этого он и пришёл сегодня сюда - выбрать себе Божество для поклонения.
        Нет, не так: это Божество было ему изначально, с рождения, предначертано. Назначено. Кодексом. Определено по дате его рождения.
        Раз он - водолей, ему положен Каризах.
        Вот он: Глостер как раз стоит напротив его гигантской фигуры, похожей одновременно и на русалку, и на спрута… Если забыть на секунду о присутствующих на Церемонии жрецах, традиционно одетых в свои бело-голубые хитоны, и взглянуть в огромные пустые глаза, злобно-цинично упирающиеся в тебя с высоты сорока футов, где бы в огромном зале ты ни находился, можно со страху описаться: Божество, которое Гороскоп назначил ему в «покровители», выглядит омерзительно уродливым монстром.
        Который по слухам - тот ещё душегубец. Недаром же столько моряков и торговцев отказались от такого Защитника и Покровителя.
        Но это - уже когда они, в-смысле, эти люди, были в достаточно солидном возрасте.
        И имели на то достаточно веские основания…
        Менять Божество-покровителя можно не раньше, чем исполнится двадцать четыре года. Да и потом - не чаще, чем раз в двенадцать лет. А Глостеру сейчас - как раз двенадцать. Так что на ближайшую иллюриану он - раб вот этого. Существа. Бога. Пусть и одного из Верховных Божеств.
        Но от этого почему-то менее страшно не становится.
        А надо - пройти всё. До конца… Иначе его отец и вся Семья будут опозорены.
        Нельзя сдаваться, и объявлять себя отступником от Веры!
        Таких, вероотступников, везде презирают. Все. (Но почему-то такие люди всё-таки есть… И их, если вспомнить объективно, немало.)
        Глостер приказал себе перестать отвлекаться на посторонние мысли.
        Ему сегодня - двенадцать. И для него настал День официальной церемонии. Нужно «отдаться под крылышко» Бога-заступника. Вступить, так сказать, в лоно адептов Каризаха. И свято верить, что воплощение ужаса и злобы, если что, (тьфу-тьфу!) услышит. И на все униженные мольбы и прошения - отреагирует. Снизойдёт. Будет оказывать милость. То есть - помогать. Выживать в их суровом и лишённом иллюзий, мире.
        А глядя на воплощение Хуракана, чудовище, Колебателя пучин и недр, не очень-то верится, что такой - и правда: прислушается к мольбам какого-то ничтожного мальчишки. Поможет. Спасёт. Защитит…
        Пока эти и другие мысли вихрем неслись в маленькой головке, а зубы выбивали чечётку, Главный жрец Каризаха подошёл к Глостеру. Возложил ладони на гладко выбритый по случаю Церемонии череп, который ещё саднило после туповатой бритвы. (Волосы, эту назорейскую примету, полагалось приносить в дар Первому Божеству: в знак абсолютной преданности и почитания!) Глостер почувствовал тепло и внутреннюю энергию, исходящие из жилистых крепких рук: жрец Каризаха силён. Уж точно - не слабее жрецов Ворстера и Лингвича.
        Ну, хоть это радует…
        - Глостер, сын Питера, и внук Ольгерда. Готов ли ты принести Клятву твоему Первому Покровителю и Заступнику?
        Снова сглотнув ставшую почему-то вязкой слюну, Глостер пролепетал, ощущая, как слабо и неуверенно звучит под титаническими сводами, верхняя часть которых терялась в непроглядном сумраке, его подростковый дискант:
        - Д-да, Ваше Преосвященство. Готов!
        - Отлично. Повторяй за мной!
        Глостер снова сглотнул: теперь ему стал виден краешек сандалии, выступившей из-под кромки хитона. И, если честно, подошва могла бы быть и не столь стоптанной и растрескавшейся. Эта мелкая деталь словно вылила ему на бритую голову ушат холодной воды: раз Главный жрец Колебателя пучин ходит в драных сандалиях, может, и адептов Каризаха осталось сейчас меньше, чем почитателей других Божеств?! То есть - пожертвований в Епархию Каризаха поступает не так уж и много?!
        Оглядев зорким юношеским взором хитон и цепь - символ начальственного положения Верховного на морщинистой тонкой шее - Глостер успокоился на этот счёт: хитон - отличной выделки, тёплый и удобный. Цепь - из чистого золота, в палец толщиной.
        Нет, с пожертвованиями, стало быть, и со Статусом, всё в порядке.
        Похоже, дело тут в том, что Верховный просто привык к удобной и надёжной обуви. (Как и сам Глостер, или его отец.) Или он - выше предрассудков, заставляющих жрецов разных Епархий щеголять друг перед другом, пусть казённо-стандартными, но - дорогими одеяниями: из ангорской шерсти, или привозной альпаки…
        Вернуться на грешную землю Глостера заставил резкий голос: похоже, жрец понял, что посвящаемый слегка отвлёкся:
        - Я, Глостер, сын Питера и внук Ольгерда, прошу принять меня в число твоих почитателей, о великий Каризах! - жрец сделал паузу, чтоб Глостер мог повторить. Глостер заставил себя сделать это чётко. Вероятно поэтому продолжил Верховный уже не столь резким и суровым тоном, - Клянусь свято выполнять возложенные на меня твоими слугами-жрецами обеты и обязанности… И исправно платить положенную десятину со всех моих доходов… И двенадцать следующих лет посвятить служению только тебе, о великий Каризах!..
        Повторяя уже почти механически остальные, произносимые с отличной дикцией, и трожественно-напыщенным тоном, слова Клятвы, Глостер поймал себя на том, что думает уже вовсе не о Клятве. А о пушистых волосах Роуз.
        Да, он отдаёт себе отчёт, что немного увлечён… Нет, хотя бы себе-то врать не надо: он отлично знает, что по уши втрескался в прелестную дочь младшего столяра. И если и вытерпит последующую за церемонией Клятвы церемонию Наложения Печати - то только благодаря мыслям о ней, юной чаровнице. Потому что терпеть придётся долго.
        Главный жрец наконец закончил выговаривать слова Клятвы. Глостер уже не механически, а с облегчением повторил последнее обещание: «Клянусь не прелюбодействовать».
        Сейчас начнётся. Настоящее посвящение. И от того, что оно начнётся вот прямо сейчас, он испытывал какое-то злобное удовлетворение: наконец-то!
        Потому что ожидание пытки всегда куда страшней самой пытки!
        Откуда-то из глубины храма два жреца, пыхтя от напряжения - тяжёлая! - притащили высокую жаровню на львиных лапах, поставили рядом с Верховным.
        Тот спросил:
        - Глостер, сын Питера, внук Ольгерда! Не передумал ли ты вступить в лоно адептов Великого Каризаха?
        - Нет! Нет. - но при взгляде на светящиеся красно-оранжевым цветом печати в жерле бушующего в жаровне пламени, он невольно отвернулся.
        - Встань на колени, Глостер, сын Питера. Протяни свою правую руку.
        Глостер вытянул свою правую, как он отлично понимал, по-детски тонкую руку с тоненькой, ещё не загрубевшей на солнце и от тяжкого труда, кожей, вперёд - ладонью кверху.
        Палач, незаметно подошедший, оказывается, сзади, подставил под руку простой деревянный табурет. Глостер положил руку, ставшую вдруг ужасно тяжёлой, на сложенную в несколько раз грубую мешковину. Да, он знал - у палача должна быть опора. А вот удержать руку от того, чтоб она не отдергивалась - дело Силы Духа самого новопосвящаемого. Будущего адепта Каризаха. (Или - опозорившего своих предков, вероотступника - тьфу-тьфу!..)
        Когда трёхдюймовый кружок на толстой рукоятке-пруте оказался прижатым к коже предплечья, Глостер не выдержал: заорал что было сил. Отвернулся: смотреть на дым, пошедший из-под тавра, было уже выше его сил!..
        Но руку из-под раскалённого металла он не выдернул. Только шевельнул ею пару раз, пытаясь приспособиться к сильному давлению, которое палач удерживал уверенной рукой - Глостер понимал: чтоб посвящаемому же было не так больно!
        После первого вопля Глостер сжал челюсти так, что заскрипели зубы, и из его уст вылетал уже только хриплый рык - словно у раненного марала.
        В ноздри ударил омерзительный запах горелой плоти - его плоти! Глостера замутило, пальцы на руках невольно сжались в кулаки, губы вновь оказались прокушены. Видно тоже стало плохо - брызнувшие сами собой слёзы сделали всё окружающее нерезким.
        Длилась пытка-прижигание не больше пяти секунд.
        Глостер знал это, и сам видел наложенные его сверстникам, ещё свежие, печати. Но всё равно - ему казалось, что с ним это происходит буквально часы!..
        Наконец палач аккуратно убрал раскалённый металлический кружок.
        Глостер позволил себе расцепить стиснутые зубы, и свободной рукой снял отдающую невыносимой болью руку с табуретки. За ней потянулась ткань, упавшая прямо на пол. Несколько волокон кенафа, из которого изготовляли в Общине мешки, даже остались висеть на тыльной стороне предплечья - прилипли. Палач забрал табурет, подобрал мешковину, и удалился тихо и безмолвно - грозный Призрак Правосудия и Закона, постоянное напоминание о том, кто и что ждёт ослушников и святотатцев… Глостер застонал. Слёзы утереть даже не пытался.
        Верховный жрец, с, как показалось подростку, одобрением, сказал:
        - Новопосвящённый Глостер, адепт Великого Каризаха. Ты принят в Братство. А сейчас можешь идти. Придёшь сюда через два дня, в полночь. Ты должен будешь показать наложенную печать полному диску Заступницы. Это всё.
        Глостер, ощущая, что всё ещё не в состоянии пошевелиться, так, прямо с колен, и наблюдал, как серые тени жрецов скрываются в черноту между титанических постаментов, и исчезают - будто растворяются в густом, словно сироп, сумраке зала Святилища.
        Но вот и затих шелест чуть слышных шагов. На уши навалилась тишина.
        Глубокая, проникающая, казалось бы, в самые потаённые уголки его мозга.
        О… Великий Каризах - да, теперь он имеет право так молиться, что вслух, что про себя! - почему нет сил встать?! Ведь физически он почти не пострадал?!
        Глостер перевёл наконец взгляд на круг печати на своём правом предплечьи.
        О Каризах, чтоб вас!.. (Нет, так думать нельзя!!! Кощунство!)
        Печать выглядела ужасно. А уж болела!..
        Ничего, главное теперь - дойти до дома. Там мать намажет на ожог освящённого елея - оливкового масла, и всё пройдёт… Не сразу, конечно, а недели за три.
        Но печать, выжженная в его плоти и коже, и указывающая, что он, как бы ни сложилось в дальнейшем - изначально принадлежал к адептам Великого Каризаха, останется с ним навечно!
        Дома мать принялась как обычно, когда он приходил больным или уставшим, хлопотать вокруг него, и что-то, такое домашнее и привычное, приговаривать. Глостер плохо воспринимал слова, скорее - только общую интонацию. Сочувственно-обеспокоенную. И с нотками священного трепета перед жрецами, и самим Каризахом.
        Сама мать, Дайанира, была служительницей Раввины, Богини плодородия.
        Может, поэтому у Глостера и было шесть братьев и две сестры.
        Все они уже были дома: Рувим и Пан вернулись в выгона, где помогали пасти Общинное стадо, Доннер, отстоявший смену в пекарне, всё ещё пах свежевыпеченным хлебом, Марица просто лежала на лавке спиной к печи, свернувшись калачиком - грелась после работы в общественной прачечной. Рони, чесавшая у окна шерсть, спросила:
        - Больно?
        Глостер знал, что младшая сестра и правда - сочувствует. И знает, что и ей, и остальным придётся в свой черёд пройти через это. Поэтому просто кивнул. Пугать описанием того, насколько больно, не стал.
        Дверь отворилась, вошёл отец. Ему достаточно было одного взгляда, чтоб просчитать ситуацию. Отцом Глостер гордился: не каждому выпадает честь стать дальносмотрящим. Разведчиком. Может, именно поэтому от взора Питера не укрывается ни одна, даже самая крошечная, деталь.
        - Всё в порядке? - отец смотрел так, что ответить можно только одно:
        - Да, отец.
        Питер кивнул, и прошёл в родительскую спальню: переодеться. Маск-костюм разведчика слишком большая ценность, чтоб носить его просто так, когда работа выполнена.
        Глостер вдруг поймал себя на странной мысли: неужели он отца - боится?!
        Ведь именно после этого краткого диалога печать перестала болеть, и теперь только ныла - словно он просто сильно ударился. Или так произошло потому, что масло наконец подействовало?..
        - Рони, Марица. Вытаскивайте казанки из печи. Собирайте на стол. - мать отошла наконец от Глостера, оставшегося сидеть на табурете у стола, с рукой на столешнице, и направилась к ларю с хлебом - самому священному месту в избе. Кратко помолилась Лару - божеству хлеба, перекрестилась. И только после этого открыла крышку и достала каравай.
        Вышедший из спальни отец спросил:
        - Ужин готов?
        Марица и Рони как раз расставили у дымящихся, и испускавших восхитительный аромат свежей пищи, казанков, чашки, и разложили ложки.
        - Готов, господин муж мой. Можно начинать.
        Питер прошёл во главу стола, взял чёрно-коричневый каравай в обе руки:
        - О Мирта пресветлый, дарующий нам жизнь, и Лар Великий, дарующий хлеб наш насущный! Благодарим вас за то, что сегодня нам есть чем поужинать. И молим о том, чтоб так было всегда. И просим заступиться за путников, больных, малых детей и стариков. И ниспослать пищу всем нуждающимся правоверным. Аминь.
        Все поспешили рассесться на свои места. Питер прижал краюху к могучей груди, и стал нарезать куски. Ломоть Глостера сегодня оказался лишь чуть-чуть меньше, чем кусок самого отца. Глостер…
        Почувствовал удовлетворение. Отец, хоть и принадлежит к Епархии Дока, Каризаха, похоже, уважает. Да и какая разница, какому Божеству теперь принадлежит жизнь Глостера, раз он наконец - полноправный член Общины!.. Он доказал своё мужество!
        Каша из полбы получилась мягкой, разваристой. Печёная картошка с соевым соусом тоже не подкачали. Отец, облизав ложку, и убедившись, что все окончили трапезу, снова встал:
        - Благодарим, о Мирта Пресветлый, и Лар Великий, за пищу, ниспосланную нам. Аминь. Молодец, мать. Сегодня каша какая-то особенная… С кореньями, что ли?
        - Да, господин муж мой, с кореньями. Сельдерея и Цикория.
        - Гм-м… Неплохо. Одобряю.
        Больше отец ничего не сказал, уйдя в спальню. Глостер знал, что там он ляжет на широкую семейную постель - массивную деревянную раму на тумбах-обрубках толстенных стволов, на которую натянуто много-много кожаных ремней, прикрытых сверху шкурами маралов и медведя. И будет отдыхать до тех пор, пока мать не взойдёт на это ложе.
        А затем…
        Да, затем.
        Глостер знал, отлично понимал, что затем родители будут возносить жертвы покровительнице матери, молиться ей, и делать Семье новых детей - брата или сестру.
        Да оно и правильно: маленький Кай не дожил до года, а малютка Люба умерла при родах… А посёлок Общины до сих пор стоит почти ненаселённым - больше половины домов пустует. Последняя эпидемия нью-кори выкосила больше трёх четвертей жителей.
        А чтоб Община жила нормальной жизнью, нужно чтоб население вернулось хотя бы к тому состоянию, которое было пять лет назад: полторы тысячи человек.
        Мать приказала:
        - Пан, Рони. На двор. И - спать.
        Когда младшие, совершив положенные приготовления, скрылись на полке печи, Марица спросила у матери:
        - Госпожа мать. Можно мне посмотреть на печать Глостера?
        Мать поколебалась. Но затем, видимо, решила, что вреда от этого не будет:
        - Можно.
        Глостер положил руку снова на столешницу, так, чтоб сестре было удобней. Он понимал, почему ей это интересней, чем остальным: через год наступает и её черёд отдаться в лоно Епархии Астарты, богини рукоделия и врачевания. И она, разумеется, боится. Боли, тяжёлого обучения всему тому, что должна знать и уметь домохозяйка, и тех обязанностей, которые кроме этого придётся выполнять в Храме целых три года - до того момента, пока её не выдадут замуж.
        - Госпожа мать. А что это за закорючки - вот здесь, по кромке?
        Глостер, до этого видавший Печать Каризаха только на других адептах, и сам решился наконец взглянуть попристальней не на опухоль и багрово-красную обожжённую плоть, а на то, что теперь навечно оказалось запечатлено на его предплечьи. Его-то больше всего напрягало злобное выражение, пусть крошечных - но глаз монстра, взиравшего с центра круга. А о том, что закорючки, бегущие по кромке круга, ещё могут что-то такое обозначать, он даже не подумал. Ну - закорючки и закорючки!
        Мать подошла. Смотрела на печать довольно долго. Перекрестилась:
        - Это - буквы. Древние запретные символы. Они означают, что тот, кто носит их вот так, на выжженной печати - вечно обязуется помнить уроки прошлого. И никогда не будет пытаться проникнуть в тайный смысл этих самых букв. И не допустит, чтоб и другие пытались это сделать. Это - как бы наша молчаливая клятва. Служить нашим Божествам, и много не думать. Просто - служить. Не пытаясь проникнуть в Запретные знания, которые передавались, как говорят, как раз вот такими буквами.
        - А почему, госпожа мать? - это влез младший, Линур, до этого сидевший тише воды, ниже травы, - Почему эти древние значки нельзя пытаться понять?
        Мать резко повернула голову, и Глостер увидел, как кровь бросилась ей в лицо, и дёрнулось раненное плечо. Глаза вспыхнули тем злобным светом, каким обычно наполнялись перед тем, как рука хваталась за хлыст - чтоб наказать!
        - Не смей больше никогда спрашивать о таком! Никто и никогда не должен больше пытаться проникнуть в тайный смысл запретных знаков-букв! Потому что все несчастья и гибель предков нашего народа как раз и произошли от того, что кто-то слишком поверил: не Божествам, и тому что передают через уста жрецов их Духи, а этим значкам!
        И этот ослушник сделал то, что они передавали. И это они, запретные знания, написанные этими самыми значками, навлекли страшную кару на всех людей нашей страны. Да и не только нашей.
        - А… Понятно. - Линур поколебался, но вновь поднял голову, вжатую было в плечи, когда понял, что наказания не последует, (Как понимал сейчас Глостер, потому, что мать не хотела беспокоить отдыхающего отца криками отпрыска!) - Но почему же тогда на всех печатях всех двадцати четырех Епархий эти значки есть? Разве мы не становимся греховны, нося эти дьявольские отпечатки на себе?!
        Мать молчала довольно долго. Потом зло посмотрела прямо в глаза младшего, подняв того даже перед своим лицом сильными жилистыми руками:
        - Сам ты до этого додуматься не мог. Говори! Кто тебе втемяшил эту… Эту крамольную мысль?
        - Мама… - Линур сделал такое лицо, словно сейчас расплачется, - Госпожа мать. Эту мысль мне сказал жрец Титос. Вернее, он её сказал не мне, а Советнику Гирею. А я случайно услышал.
        Взгляд матери как будто стал мягче, и напряжённая атмосфера, повисшая в Большой комнате, как-то сразу стала спокойней и легче. Она опустила Линура на пол.
        - То, что ты слышал разговор жреца и Советника - не страшно. Это не запрещено. А вот разглашать и обсуждать то, что ты слышал из разговора начальства, и руководства Епархией - запрещается Законом. То, что они говорят между собой - предназначено только для их ушей. И касается только их.
        - Но ма… Госпожа мать! Я же никому и не говорил про то, о чём они говорили. Я ведь только спросил…
        - Да, я помню. Поэтому и не наказываю, а просто говорю: не твоего ума это дело, сын. Слушать такое, или спрашивать - уже плохо. Так ты, чего доброго, захочешь ещё и проникнуть в смысл этих проклятых закорючек!
        - Нет-нет, госпожа Мать! Никогда! Я только… - Линур сглотнул. Глостер видел, понимал по другим случаям, что младшенький-то у них - умён и развит не по годам, а некоторые его вопросы и до этого ставили мать в тупик. Поэтому он не удивился тому, что последовало дальше, - Я только хотел узнать, не передаётся ли проклятие от этих закорючек - тому, кто его носит вот так - на печати?..
        Мать видимо смешалась. Потом всё же нашлась:
        - Раз нам наносят эти печати Святые Епархии - значит, ничего такого. Да, точно: как раз то, что нам их наносят, отвращает нас от того, чтоб пытаться познать их смысл!
        - Спасибо, госпожа мать. - Линур уже открывал входную дверь, - Я - на двор.
        Глостер подивился: вот ведь хитрущий паршивец! Несколько раз Глостер и сам…
        Задавал крамольные, как оказывалось, вопросы - по наивности. Но никогда ему не удавалось вот так, безнаказанным, отделаться!.. Рубцы от последней запомнившейся порки заживали два месяца. (Правда, состоялась она три года назад. Глостер тогда отлично усвоил, какие темы являются в Семье и в Общине - табу.) Также он быстро отучился задавать лишние вопросы. Дома. Но позволял себе иногда расспрашивать Моммсена - своего Мастера. Моммсен похмыкивал себе в усы, а потом - объяснял. Или хотя бы объяснял, почему нельзя спрашивать о том, или об этом…
        С другой стороны - приятно, что отец и мать теперь не посмеют пороть его. Он теперь - совершеннолетний гражданин. Полноправный член Общины Бьёрндегарда.
        Наказанием граждан, совершивших преступление, или кощунство, занимается Конклав при Епархии. Или стража при Мэре - главном начальнике поселения.
        Заворочалась и захныкала Анна - их младшенькая. Ну и правильно: ей тоже хочется кушать. Мать, подойдя к подвешенной на скрученных в тугой пук сыромятных ремнях, люльке, достала пухленькую кроху. Села на табурет у стены, вытащила грудь. Глостер знал, что после еды она, как обычно, снимет люльку с крюка и унесёт в спальню: чтоб кормить малышку ещё два-три раза за ночь. Он, отстранённо наблюдая привычную картину, почувствовал, как постепенно спадает напряжение, вызванное вопросами Линура. Вид женской груди воспринимался пока не как возбуждающий воображение мужчины момент, а как раз наоборот - как сугубо домашний, ласковый и тёплый привет из детства.
        Детство…
        А было ли оно у него?
        Едва ему сравнялось три, как мать уже гоняла его вовсю по хозяйству: то дров принести, то - воды из колодца. В четыре он уже присматривал за Марицей, менял вонючие пелёнки, которые потом сам же и стирал: зимой - в ледяной воде… И кормил ту, что сейчас фактически заменяла мать остальным младшим отпрыскам, из бутылочки со сцеженным матерью молоком - когда та была на Молитве или общественных работах.
        Глостер с шести лет знал, разумеется, что тем же самым - обрыдшим домашним трудом! - загружены по самую макушку и все его сверстники-сверстницы. Но от этого глаза, редко смыкаемые ночью, не переставали сами-собой закрываться даже днём. Однако по мере того, как подрастала Марица и младшие, справляться стало легче. Или он…
        Привык?
        В семь он уже пас Общинное стадо с тремя другими мальчишками-сверстниками, а в восемь - помогал Дадону выделывать и обжигать кирпичи - для новых печей и ремонта Общинной церкви.
        Сейчас он вполне может заменять при необходимости старика при замесе, формовке, или регулировании температуры при обжиге - сам стал почти Мастером. Моммсен уже предлагал ему остаться в его мастерской. Но Глостер не хотел этого.
        Он хотел продолжать дело отца - стать дальносмотрящим.
        Отец пока не соглашался.
        Но - и не отказал. С другой стороны, когда состоится церемония Выбора, решать будет не отец, а Старшина цеха дальносмотрящих - Евпатий.
        Однако если совсем уж честно, стать дальноразведчиком ему хотелось сейчас гораздо меньше, чем, скажем, год назад. А хотелось ему…
        Ладно, подумать обо всём, что теперь ему доступно, и как справиться с обязанностями, которые в любом случае, какую бы профессию он не выбрал, появятся, он сможет и позже. А сейчас нужно выспаться, да приготовиться к послезавтрашней Церемонии.
        Его печать нужно показать Заступнице.
        Заступница не порадовала. В ночь, когда Глостер должен был показывать свеженаложенную печать, она скрылась за облаками. Поэтому Главный жрец определял время, когда нужно провести церемонию, по часам.
        Когда вся вода вылилась из второго большого цилиндра, Верховный объявил Глостеру, и двенадцати жрецам мужских Епархий, собравшимся в круг у жертвенника на священной поляне Заступницы:
        - Глостер, сын Питера, внук Ольгерда! Ты показал печать Заступнице! Она не выразила протеста. Следовательно, ты теперь - полноправный гражданин Общины! Через десять дней ты должен сделать Выбор. Мастерской, или подразделения, где желаешь служить Общине. А сейчас - ступай домой. И вот ещё что…
        Печать больше елеем не мажь.
        Дома все спали. Вернее, это остальные дети спали. Насчёт родителей он не был уверен, но… Глостер знал, что даже если мать и отец не спят - к нему они не выйдут. То, что делали жрецы Каризаха с новым адептом Каризаха, и о чём сказали Глостеру - касается теперь только самого Глостера.
        Зато за столом на лавке сидел, как ни странно, Линур.
        Кусок краюхи и миска с пшённой кашей ожидали Глостера напротив его обычного места, накрытые тонким рушником. Он сел, взглянув на пятилетнего брата:
        - Будешь есть со мной? Я отложу тебе в твою миску.
        - Нет, спасибо, старший брат мой. Я… уже поел.
        Глостер, сознавая, что теперь ему не пристало суетиться или поступать неподобающим образом, молча кивнул. Трапезничал неспешно. Запивал чаем на листьях брусники и малины. Закончив, мягко, без шума, отодвинул посуду. Сказал:
        - Н-ну? Что там у тебя?
        - Я только… Хотел знать, всё ли у тебя нормально? В-смысле, нормально прошла Церемония?
        Глостер понимал, конечно, что не только это сейчас интересует брата. Вероятно, тот уже некоторое время копил свои вопросы, раз сейчас пошёл на определённый риск - шуметь ночью, или расспрашивать о тайнах других Епархий запрещалось. Первое - Уставом Семьи, второе - Законом.
        - Нормально. - в тусклом отсвете дежурного фонаря, раскачивавшегося на ветру на уличном столбе, и неверными отсветами проникавшего сквозь водянистое стекло окна, Глостеру плохо было видно выражение, что имелось сейчас на узком худом личике, но ему обо всём говорили интонации младшего брата: уж больно нарочитым казалось его спокойствие и вежливость. Вызванные явно не только уважением к старшему, и Посвященному. Да и наверняка - не только простым любопытством.
        Но Глостер… не суетился. Но и помогать не спешил.
        Однако Линур у них - и сам не промах:
        - А как же вы обошлись без самой Заступницы? Ведь её не видно было из-за туч?
        - Как говорит наша мать, не твоего пока ума это дело, Линур. Отлично мы обошлись и без самой Заступницы. Мы же знаем: она всё равно была там. Пусть и за тучами.
        - Ага. Понятно. Стало быть, воспользовались клепсидрой для отсчёта времени. А вот скажи, брат, как ты думаешь: те странные закорючки… Буквы. Они же есть и на постаментах наших Божеств. Ну, там, в Храме… Их туда высекали тоже - для того, чтоб эти Божества помнили о Катастрофе?
        Глостер с раздражением подумал, что малыш-то у них, конечно, развит не по годам. И любит задавать вопросы, если не совсем крамольные, то - ставящие в тупик уж точно. И у тех, кто сам не смеет задавать их другим, или попросту не знает ответы, это не может не вызывать раздражения. Нет, сам-то он прекрасно понимал: если не задавать вопросов, и ничем не интересоваться вообще, так и останешься неучем, полуидиотом. Годным только на то, чтоб пасти Общинное стадо. Или рубить для тына новые брёвна, чтоб заменять подгнившие. Потому что такого равнодушно-тупого кандидата ни одна Мастерская не захочет принять на работу. Но вот над закорючками на постаментах он сам раньше как-то не…
        - Не думаю, что для этого. Божества и так помнят всё, что им надо. Да и не Божества это стоят там, на постаментах, а только их изваяния. Они - не живые. Думаю я другое: буквы - и на печатях, и на постаментах, и на вратах Храма - высечены для нас. Чтоб мы постоянно видели то, что послужило причиной гибели тех, старых, Общин. Помнили о Катастрофе. Ну, и само-собой, не пытались повторить их ошибок. - последние слова он сказал с напором - чтоб брат понял, что тут дело серьёзное.
        Линур, как видел Глостер, на эти последние слова стал истово кивать - похоже, хоть и маленький, а и сам додумался до этой немудрёной, в общем-то, мысли. (До которой сам Глостер, кстати, додумался только пару лет назад!)
        - Ну а сама, сама-то эта Катастрофа? Она… Какая она была?
        - Линур. Ты отлично знаешь, что эта тема - табу. Взрослые не говорят об этом. А уж детям - и подавно запрещено обсуждать такое. Так что не спрашивай меня - я тоже не отвечу. Тем более что и сам не знаю.
        - А-а, понял. Прости пожалуйста. Но вот я подумал…
        Линур замолчал, но Глостер не спросил - видел, что брат только этого и ждёт.
        Тогда Линур сам закончил фразу:
        - Я подумал, что если бы мы точно знали, что это было - нам легче было бы избежать повторения! Потому что мы бы точно знали, чего нам нельзя делать!
        - Линур. Хватит. Мы и так отлично знаем, чего нам нельзя делать. В первую очередь - задавать запретные вопросы. И, конечно, ходить в запретные земли.
        - Ага, точно. А вот скажи: ты и правда веришь, что все те, кто умер от нью-оспы, как нам тогда объяснили жрецы - грешники, задававшие слишком много вопросов?
        Глостер покачал головой.
        Чёртов мальчишка! Всегда бьёт в самое больное место. И пусть в их Семье не умер от оспы никто, Глостер знал семейства, полностью выкошенные болезнью. Которую не лечили и даже не пытались лечить жрецы их Храма, объявив эту самую болезнь - наказанием Божьим. Глостера тогда покоробило (Да и сейчас - напрягало!) то, что все двадцать четыре Божества - вот прямо одновременно решили покарать своих адептов за грехи.
        Но ведь не может такого быть, чтоб все адепты, всех Конфессий - и согрешили одновременно! А другие, те кто не умерли, получается - праведники, что ли?! Даже косой Джо, который постоянно бьёт жену и детей, иногда в запале даже ломая тем руки-ноги!..
        Тем не менее, более тысячи человек тогда умерли. И похоронены не на Общинном кладбище. А, как грешники - в яме. За холмом Большой Ладони. Так, что даже со сторожевой площадки не видать.
        - Нет, Линур. Я в это не верю. Но раз так сказали жрецы - значит, так и есть.
        - А почему нашей Общиной, да и всеми другими Общинами - вообще управляют жрецы? Ведь они же в поле, или мастерских не работают, ни одной профессией не владеют, и не могут знать секретов мастерства? Того, что знают и делают Мастерские и Мастера? И лечит нас, и роды принимает - ну, вернее, принимала! - бабушка Танно… Как же получилось, что те, кто не может нам никак помочь, или сделать что-то руками - командуют?
        Глостер даже задохнулся. Паршивец! Именно эта мысль и мучает его самого уже лет пять. И, он готов поспорить - и половину других мальчишек, да и взрослых мужчин Общины! Но…
        Но почему так получается, что бездельники, прикрывающиеся своим положением, присваивают плоды тяжкого труда простых общинников, и для него - загадка.
        Как ему однажды сказал в ответ на нечто такое всерьёз рассердившийся Моммсен, сопроводив ответ солидным подзатыльником: «Не твоего ума дело, молокосос! Так повелось исстари! Обсуждению не подлежит». Глостер тогда на Моммсена не обиделся: знал, что спроси он у матери, или отца - рубцы от хлыста заживали бы недели три…
        - Не твоего ума это дело, братец… Жрецы, они… Возносят молитвы за нас и наши грешные души. Свершают Посвящение. И вообще - так повелось исстари. А если хочешь получить хорошего кнута - спроси завтра у матери. Ладно. Хватит вопросов. Марш спать!
        Проводив взглядом скрывающуюся на полке тощую задницу в вылинявших потрёпанных штанах, (сам носил такие года три назад!) Глостер вздохнул (мысленно).
        Быстро взрослеет братец. Как бы не нарвался на неприятности. (Тьфу-тьфу!..) Или вообще - не оказался причислен к грешникам-вероотступникам…
        Утром Глостер позволил себе даже поваляться на своей лавке в чулане, где, как старший, спал. Он никуда не торопился, хотя отлично слышал за наружной стеной шум от движений остальных членов Семьи, делающих привычную утреннюю работу по двору: младшеньким нужно было выгнать обеих тёлок и восемь овец в проходящее мимо стадо, дать еды свиньям, курам, собаке и свистунам. Мать же теперь занималась только теми делами, что нужно делать в избе. Её лёгкие, почти бесшумные шаги, он различал особенно хорошо. (Ну ещё бы: за двенадцать-то лет! Когда ждёшь от быстро приближающихся шагов только одного: злобного окрика да наказания за какую-нибудь промашку, или недогляд!..)
        Вставать и завтракать Глостер не спешил: хотел в полной мере насладиться своими новыми, взрослыми, правами и привилегиями. Согласно Закону тот, кто должен выбрать дело всей своей будущей жизни, должен эти девять дней посвятить тому, чтоб молиться о том, чтоб Покровитель ниспослал ему просветление, обойти все Цеха и Мастерские, и, вот именно - выбрать. После чего начиналось уже то, что не было столь приятным, как права: обязанности!
        С лавки Глостер встал только после того, как за позавтракавшим и давшим матери указания на день отцом закрылась дверь.
        Мимо Цеха красильщиков-дубильщиков Глостер просто прошёл: никогда его не привлекал удушливый смрад. Который вечно стоял в приземистом бараке, где сушились растянутые на козлах ткани и шкуры. Хлебопёком стать его тоже не привлекало: достаточно вспомнить мозоли и распухшие от опары кисти сестры…
        Цех кузнецов. Сюда Глостера в любом случае не взяли бы - все места, что учеников, что подмастерьев, заняты. И очередь из готовых терпеливо ожидать кандидатов намечена на добрых три года вперёд.
        Цех ткачей. Хм-м… Сюда идут только женщины, а место Мастера Роджер никому не отдаст ещё лет двадцать - сам молод, и вполне ещё в силах.
        Так незаметно Глостер и дошёл до того места на околице, где нужно было пройти через Ворота - наружу, за тын. Туда, где располагались огороды, поля, и… Его мастерская. Потому что обжиг кирпича для печей и прочих построек, предназначенных для длительного пользования, ещё в стародавние времена жрецы приказали вынести наружу посёлка. Да и правильно: уж слишком пожароопасное это дело, чтоб ставить брызжущиеся искрами и отлетающими головнями печи рядом с деревянными избами!
        Глостер приостановился у входа в свой Цех. Сегодня он туда почему-то…
        Э-э, кому он голову морочит: никогда ему не хотелось заниматься кирпичами! Тоска потому что смертная: набрать глины в карьере. Перенести на площадку замеса. Из мешков высыпать, оформить в виде плоского блина с бортиками. Залить водой, дать отстояться сутки… Тщательно перемесить ногами с соломой, мотыгой наполнить рассыхающуюся от дряхлости форму, отбить, добавить или убрать лишнюю глину. Вывалить на посыпанную песком площадку. Выждать пока высохнет. Принести из Общинного склада дров, разложить их по камере. Уложить партию кирпичей. Разжечь.
        И - самое страшное и тяжёлое: следить за поддержанием постоянной температуры трое суток! Неусыпно следить - в дождь и снег, в моровой туман, и осеннюю слякоть…
        Глостер уже отлично научился по окрасу раскалённых брикетов определять: когда приоткрыть заслонки, чтоб не потекли обжигаемые кирпичи обуглившимся и пузырящимся шлаком, или наоборот: подналечь на меха, чтоб в огненнодышащем жерле стало пожарче…
        Он двинулся дальше - к соседнему бараку.
        Долго стоял перед ним. Сегодня, или через восемь дней?..
        Э-э, кому он голову морочит! Давно он всё решил. Как всегда твердят жрецы, нужно выбирать то, к чему лежит душа. (Ну, или хотя бы то, что не так сильно раздражает…)
        Он вошёл в незапертую дверь.
        Внутри никого не было. Ну ясное дело: дядя Рафаил - в мастерской.
        За работой.
        За руками дяди Рафаила можно было следить бесконечно.
        Уж больно ловко они придавали нужную, чётко отработанную форму, тому комку глины, что Мастер каждый раз плюхал перед собой на гончарный круг. Одна нога у Общинного гончара была намного короче другой, но когда они ловко вертели тяжеленный каменный разгонный круг, там, внизу, заставляя вращаться основной - с постоянной, строго выверенной нужной скоростью, об этом как-то забывалось.
        Вот и сейчас, Глостер, завороженный магией того, как жилистые руки, покрытые глянцево-коричневой полужидкой корочкой, ловко срезали тонкой леской из сухожилия получившийся горшок со стола, и аккуратно перенесли на полку с уже готовыми пятью, невольно сглотнул: мастерство, да!
        Он, конечно, давно - с семи лет, наблюдал за работой почерневшего и насквозь продублённого жаром от печей, главного, а сейчас, когда нью-оспа унесла двух младших гончаров, и единственного, профессионала. Потому что мастерская Рафаила соседствовала с мастерской, где Глостер до последнего времени помогал мастеру Моммсену выделывать кирпичи. У этих мастерских даже хозяйственный двор, обширная территория которого тянулась на добрую сотню шагов, обрываясь только на опушке, был общим. Очевидно, потому, что в центре этого общего двора капитально расположились две печи для обжига: мастерских Моммсена и Рафаила. А когда выплюнутая одной из печей, полыхающая словно адским пламенем, головня, отлетела со звонким щелчком на добрых двадцать шагов, лишь чудом не оставив его слепым на всю жизнь, Глостер лично убедился: основания для выноса печей подальше от людского жилья, хозяйственных построек, и окружающего посёлок леса, имелись нешуточные!..
        Рафаил, вернувшийся к кругу, только теперь взглянул на стоящего перед ним подростка. Точнее, коротко зыркнул ярко горящим взором из-под кустистых и совершенно седых бровей. На появление Глостера в своей рабочей комнате никак иначе не отреагировал. Но вот рука мастера потянулась к новому кому промешенной глины. Чтоб не ждать ещё десять минут, в течении которых, как Глостер знал, Рафаила от дела может оторвать только пожар мастерской, или смерть, пришлось самому нарушить повисшую между ними весьма напряжённую тишину:
        - Здравствуйте, мастер Рафаил.
        - Здравствуй. - ни радости от прихода Глостера, ни приветливости в тоне гончара не ощущалось. Глостер подумал, что не зря, похоже, остальные подростки, которым предстояло определиться с будущим занятием, сюда даже не заходили. Потому что после смерти двух помощников Рафаил стал ещё нелюдимей и злобней. Может, так произошло оттого, что один из этих помощников был его внуком? А жена Рафаила погибла от несчастного случая в лесу ещё двадцать лет назад: слишком далеко отошла от охраны, и её задрал вепремедведь. Так что ни дома, ни в мастерской Мастера давно уже никто не ждал, и некому было создать хотя бы видимость Семейного уюта и тепла.
        - Мастер Рафаил… Я хотел бы… - Глостеру пришлось сделать усилие, чтоб продолжить без дрожи в голосе, потому что взгляд гончара, кажется, угадавшего, что сейчас скажет подросток, налился настоящей злобой и раздражением - раздражением человека, которого сопливый неопределившийся со своими желаниями придурок хочет оторвать от важнейшего дела в жизни! Поэтому Глостер буквально выплюнул, - Стать вашим учеником!
        Ф-фу… Можно выдохнуть: он сказал то, что намеревался!
        Рафаил словно бы удивился. Опустил голову, словно рассматривая натруженные руки, которые опустил между коленей. Пауза затягивалась. Глостер переминался с ноги на ногу, думая, что Мастер, в-принципе, имеет право и послать его подальше, отказав в выборе… И хотя обычно так и не делалось, право-то у Мастера имелось.
        Не поднимая головы, Рафаил буркнул:
        - Я всегда считал, что ты - идиот. Но оказалось, что ещё не совсем законченный… Ладно, пройди в дом, садись за стол - там, в горнице.
        Выходя в дверь, которая вела как раз в эту самую горницу, Глостер обернулся: странная ухмылка искажала покрытое густой растительностью лицо Мастера, вытиравшего руки о задубевший до ломкости передник…
        - Ешь. Нам предстоит долго и далеко идти.
        Глостер не стал задавать глупых вопросов - знал, что Рафаил не жалует болтунов. Просто взял ещё один ломоть довольно чёрствого хлеба - Рафаил явно ходил в общинную пекарню не чаще пары раз в неделю! - и навалил себе половником ещё каши.
        Каша у мастера оказалась с репой: на любителя. Потому что придаёт вареву из полбы чуть горьковатый привкус, который нравится далеко не всем. Но Глостер молчал, и продолжал методично жевать и глотать, запивая иногда из плошки простой колодезной водой, которую налил из кувшина, оказавшегося на столе, и поглядывая исподлобья на то, как точно так же поглощает пищу Мастер.
        После окончания трапезы Рафаил заставил Глостера встать, и выйти на середину комнаты. Подошёл, обошёл вокруг, придирчиво изучая обувь подростка. Похоже, оказался удовлетворён, потому что буркнул:
        - Мешок - в сенях на гвозде. Да, вон тот, старый.
        После чего снял с соседнего гвоздя другой мешок, побольше, и вышел на улицу. Глостеру не оставалось ничего другого, как последовать за Мастером, не потрудившегося даже объяснить, куда и зачем они идут. Однако имелась у Глостера мысль на сей счёт: раз далеко, и с мешками - значит, скорее всего, к яме Рафаила. То есть, туда, где тот берёт глину для своих изделий.
        Направление оказалось как раз тем самым: по неприметной нетренированному глазу еле различимой тропинке они перевалили через холм «правой руки», а затем - и ещё через три холма, прошли по долине «малого выгона», и перебрались вброд через ручей Аларика. После чего пошли места, мало знакомые Глостеру: так далеко он не забирался почти никогда - разве что когда искал отбившуюся тёлку, когда ему было девять.
        Когда время перевалило уже далеко заполдень, Рафаил соизволил сжалиться над тяжко пыхтящим, но всё равно пытающимся не подать виду, как у него ноют с непривычки ноги, Глостером:
        - Делаем привал.
        Оказалось, что в свой мешок Мастер успел положить оставшиеся от второго завтрака полкраюхи и нож. Жуя получёрствый хлеб, и посматривая на замшелые стволы, белые и жёлтые цветы на поляне, рядом с которой они расположились, и на пролетающих крысосорок, перекликающихся весьма гнусными голосами, Глостер подумал, что вот именно к этому он, похоже, и стремился. К независимости. И отсутствию вокруг людей.
        Нет, он, конечно, любил их: и мать, и сурового отца, и братьев-сестёр, но…
        Но понимал, что если они будут от него подальше, это только… Увеличит его к ним любовь. Потому что вблизи они… Иногда, мягко говоря, раздражали.
        Может, и дальноразведчиком-то стать он хотел только в силу традиции: когда сын идёт по стопам отца. А на самом деле ему нужно было как раз вот это: тишина дикой природы, спокойствие вековечного леса, и молчаливый уверенный в себе спутник рядом - Мастер своего дела. Наставник. Профессионал. От которого, если честно, он ждал даже более спокойного к себе отношения, чем от родного отца.
        - Если думаешь, что наша работа - сплошное удовольствие, сильно ошибаешься. Нам ещё нести обратно на закорках по тридцать килограмм. Вставай.
        Глостер встал, скрывая улыбку. Мастер буркнул:
        - И ещё. Если рассчитываешь, что лупить буду не так сильно, как отец - тоже сильно ошибаешься. Не отставай.
        Глостер поспешно отвернулся, сделав вид, что поправляет лямки, чтоб скрыть невольное удивление - мысли его, что ли, читает вредный старик?!
        Яма оказалась полузатоплена.
        Рафаил буркнул:
        - Это - грунтовые воды. Вон, от Свешны, - кивнув в сторону протекавшей в сотне шагов широкой реки.
        - Понял, учитель. А почему нельзя было тогда яму вырыть выше по холму?
        - Хороший вопрос. Был бы. Если б не одно маленькое обстоятельство. Глина в яме выше по холму оказалась неподходящей. - тычок пальцем в чернеющую выше по склону яму, которую Глостер сразу и не приметил, и снова этот пронзительный взор из-под кустистых бровей. Глостер решил приберечь свои вопросы на более подходящий момент.
        Убедившись, что возражений или уточнений не последует, Рафаил, как показалось Глостеру, с удовлетворением, сжалился:
        - Иди сюда. Ближе. Рассмотри хорошенько. Запомни цвет и консистенцию. Так. Теперь смотри особенно внимательно, - жилистая коричневая рука зачерпнула комок глины со стены ямы примерно на середине её высоты, и растёрла между пальцами. Большая часть глины упала на землю, - Ну? Что видишь?
        Глостер подумал, что нужно сказать то, что действительно удивило:
        - Он - не крошился! Ну, комок… Он как бы… Скатывался в такие… э-э… колбаски! И как будто - жирный!
        Рафаил спрятал ухмылку в усы, но она прозвучала в голосе, показав, что Мастер доволен ответом:
        - Неплохо, неплохо… Да, верно: это при выделке кирпича наплевать, как происходит связь между песчинками и самой глиной. В том замесе, который делает Моммсен, песка больше. А глина для выделки изделий должна быть жирная. Вот такого цвета. И - главное! - чтоб самую мелкую её фракцию ты не мог бы рассмотреть! То есть - она должна казаться монолитной и сплошной! Только такая потом не растрескается при сушке. И обжиге.
        Понятно?
        Глостер поторопился покивать, и быстро ответил:
        - Понятно, Мастер!
        Мастер фыркнул:
        - Ни …рена тебе не понятно, но то, что стараешься - радует. Иди-ка ближе. Так. Набери в руку вот отсюда… Так. Растирай. Что чувствуешь? Ага. Теперь - зачерпни отсюда. Растирай. Теперь…
        Глостеру пришлось набирать глины ещё из трёх мест в яме, пока он не уловил того, что, кажется, хотел показать ему Мастер: нужную консистенцию и размер колбасок, скатываемых из кома. Глаза Глостера расширились:
        - Вот! Учитель! Вот эта - скатывается лучше всех! И жирная такая на ощупь!
        - Неплохо для первого раза… Ладно. Теперь - смотри.
        Глостер буквально онемел: Рафаил засунул одну из скатанных колбасок… В рот!
        Покатал там между щеками. Заметно было, как он крутит её внутри рта языком, и прикусывает то, что получилось, передними зубами. Затем Мастер выплюнул колбаску.
        - Вот. Видишь? Она - не растворилась в кашу… И не изменяется на воздухе. Отпечатки зубов сохраняются отлично. Понятно? Теперь - ты.
        Глостеру оказалось необычно и странно катать за щеками глиняную круглую штуковину, но и у него она «в кашу» не растворилась, хотя он по указаниям Мастера пытался облизывать, «омывать», и вообще - подавать к ней побольше слюны.
        - Хватит! Полминуты довольно. (Надо считать до тридцати!) Ну, запомнил вкус?
        Глостер кивнул, рассматривая отпечатки своих зубов на выплюнутой, и уже не столь аккуратно круглой, массе.
        - Попробуй теперь и эти.
        Глостеру пришлось «пробовать» ещё четыре колбаски, из верхней, и самой нижней части ямы. И снова вернуться к той, первой пробе.
        Ему снова показалось, что он понял, уловил, чем ощущения от «нужной» глины отличаются от той, что не подходила.
        Рафаил кивнул на его удивлённо-обрадованное «понял, Учитель!»
        - Идём-ка теперь сюда. - Мастер повел Глостера дальше вдоль берега Свешны.
        За большим бугром открылся пологий спуск к отмели. Там в склоне холма оказалось выкопано ещё три ямы. Огромных!
        - Сможешь сказать, глина из какой подойдёт нам?.. - ехидную ухмылочку с лица Рафаил теперь и не трудился скрывать. Но поблёскивание хитрущих глаз как бы раззадоривало Глостера!
        Он почти час лазил по ямам. Возвращался два раза к той, маленькой - сравнивал!.. Извозился, разумеется, как свинья. Но нашёл-таки! Вкус и консистенция глины из средней части второй ямы показались ему в точности такими, как у той, что он так придирчиво разминал и пробовал на вкус!
        - Вот! Вот эта, как мне кажется, такая же, как та, из первой, Мастер!
        - Хм-м… Ты принят.
        Обратно шли уже гораздо спокойней. Да и мешки, нагруженные почти до горловины, оказались ничего себе! Глостер старался изо всех сил сдерживать распиравшую его радость. Но Мастер, идущий впереди, как ему казалось, хоть и не оглядывается, а всё равно чует его настроение!
        Перед закатом сделали последний привал - до тына, как смилостивившись, объявил Рафаил, осталось всего полчаса хода. Глостер воспользовался отдыхом, чтоб растянуться на спине - с непривычки жутко ломило крестец, и ноги тряслись, словно долго вязал снопы да закидывал на телеги. Однако он помалкивал, и старался не кряхтеть.
        Сквозь хвою вековечных елей и сосен отлично просматривалось пожелтевшее предзакатное небо. Вдруг…
        Чёрная точка странной формы прочертила небосвод. За ней - вторая!
        И началось!..
        Огромная туча, состоявшая, казалось, из гигантских, но как-то непривычно выглядевших, не то - воронов, не то - летучих мышей, устремлялась прямо к их посёлку!
        Глостер, попытавшийся было встать, обнаружил вдруг, что его тело придавлено навалившимся туловищем старика, ещё и зло шепнувшего ему в ухо:
        - Ради твоей и моей жизни! Молчи! И - не шевелись!
        Поняв, что без веских оснований Мастер так не поступил бы, Глостер остался лежать, не пытаясь сопротивляться. Но смотреть туда - вверх, ему ничто не мешало.
        Туча чёрных силуэтов всё ещё летела, но теперь кажется, опустилась куда ниже. И он смог почти хорошо разглядеть, из кого состоит странная стая.
        Каризах смилуйся!
        Сравнить, разумеется, было не с чем, разве что с теми же летучими мышами, но размером твари показались Глостеру с крупных баранов.
        Только вот не бывает крылатых баранов. Да ещё с такими мордами - с массивными на вид челюстями, усеянными огромными белыми треугольниками: зубами! Твари скалились, и теперь оглашали воздух громкими криками. И столько в этих криках было торжества и первобытной злобы, что Глостер невольно содрогнулся: кто это?! И почему он так уверен, что они летят, чтоб напасть на посёлок?!
        И даже более того: почему он уверен и в том, что шансов у соратников-земляков отразить внезапную атаку с воздуха - нет ни единого?!
        Туча закончила пролёт, но несколько приотставших силуэтов, уже еле различимых на фоне посеревшего неба, ещё рыскала вокруг того места, где они с Рафаилом лежали: похоже, вынюхивала?! Или - высматривала. Однако Глостер понимал: неподвижные тела, скрытые густой темнотой от тени ветвей вряд ли заметят даже ночные хищники. А эти - явно не ночные. Те не могут летать днём. А ещё он понимал теперь, что неспроста твари напали именно вечером: люди устали за трудовой день, да и внимание ослаблено: никто не ждёт нападения врагов! Да ещё - сверху! Да ещё столь необычных.
        Рафаил наконец слез с него. Сел. Выдохнул.
        Глостер понял, что и сам невольно сдерживал дыхание - боялся привлечь странные создания шумом, или запахом изо рта…
        Рафаил вполголоса сказал:
        - Жаль твоих. Да и всех наших - жаль.
        - Думаете, они их?!.. - Глостер тоже старался говорить потише, хотя ощущение навалившегося чувства утраты и горечи буквально заставляло сознание корчиться в муках беспомощности и отчаяния, а кисти сжиматься в напрасных поисках рукоятки меча, или хотя бы ножа!.. Но он понимал, что крики и стенания, как и злобные ругательства, сейчас никому уже не помогут, и никого не вернут. А вот их с Рафаилом - очень даже помогут. Обнаружить…
        - Не думаю. Знаю.
        - Но…
        - Кто это? Хм. Отвечаю: дроверы.
        - А… почему…
        - … ты раньше никогда не слышал о таких? И не видел? Это просто. Раньше они никогда не совались в северные леса. В тайгу. Они - обитатели тёплых, тропических, лесов. Джунглей. Их там боятся даже мастодонты: налетая сразу всей стаей, дроверы даже от десятитонной туши оставляют один скелет буквально через десять минут.
        Однако даже я никогда не видал стаи, в которой было бы их больше пары сотен. А здесь, думаю, тысяч пять-шесть. И, раз мы видим их здесь, можно предположить весьма страшные… И неприятные вещи. Для всех родимичей. Да и остальных - кривичей, вятичей, татов…
        Эти монстры, похоже, сожрали в своих тёплых лесах всё, что можно было сожрать. И вот теперь не успокоятся, пока и здесь всё и всех не сожрут!
        Слышать такое из уст Мастера, обычно за целый день произносившего не больше пары десятков слов, казалось дико. Но и лишний раз убеждало: всё сказанное - правда!
        Глостер сглотнул в три приёма тугой ком, стоявший в горле. Открыл было рот.
        - Замолчи! Ляг, и не двигайся! Идут парроты! - злобный шёпот заставил Глостера повременить с рвущимся на язык вопросом.
        Зато теперь Глостер хотел было спросить, что это ещё за парроты, но…
        Но успел тихо опуститься на землю, и закатиться за ствол ближайшей сосны.
        Мимо протопал, да так, что удары массивных ног буквально подбрасывали Глостера, отдаваясь во всём теле, странный силуэт, пофыркивая на ходу. Больше всего странное создание напоминало медведя, вставшего на задние лапы, и вместо медвежьей носящее на верхнем конце туловища (шеи не было!) - похожую на человеческую, голову. Гротескно маленькую для гигантского, почти четырёхметрового, туловища.
        Ещё три таких же чудища прошли в отдалении - Глостер скорее угадывал их силуэты во тьме, и присутствие - по звуку сопения, хрипа и треску ветвей под лапами, чем действительно увидел в уже наступившей кромешной черноте. Лишь через десять минут звуки движения и сопения смолкли окончательно. Мастер встал на ноги, и махнул Глостеру, сделав знак, чтоб тот помалкивал. Но запах чего-то вроде мускуса остался - Глостер невольно шевелил ноздрями, пытаясь на всякий случай запомнить.
        - Да, запах - тот ещё. Запомни - мало ли… А теперь - если хочешь жить, иди за мной! - шёпот было чуть слышно, потому что даже приблизив рот к уху Глостера, Рафаил теперь старался говорить тише, чем переговариваются дальноразведчики, или охотники на охоте.
        Они очень быстро, просто бросив мешки там, где прятались, двинулись назад - в сторону, противоположную той, куда полетела странная стая, и куда направлялись парроты.
        Тысячи мыслей проносились в голове Глостера, вопя о непоправимой утрате, и терзая его такое, оказывается, неопытное и наивное сознание, пока они очень тихо, и по мере возможности быстро, удалялись от посёлка. Особенно жаль было, как ни странно, Линура - может, от того, что малыш проявлял признаки пытливого ума, обещая со временем стать… Мэром? Глостер еле слышно вздохнул.
        Спросить хотелось о многом. Но задавать грызущие сознание вопросы сейчас…
        Глупо. Раз Рафаил говорит, что все погибли, и помочь никому нельзя, то, как ни горько это ощущать, скорее всего, так оно и есть. Такими вещами не шутят. Да и не такой человек Мастер Рафаил, чтоб шутить.
        С другой стороны Глостер запретил себе сейчас убиваться по гибели, возможно мучительной, своей Семьи, девушки, да и всей Общины.
        Это - Жизнь! В любую минуту можно погибнуть от тысяч причин: от наводнения, набега волкольвов, нападения соседей-готов, болезни, или укуса пчелы-убийцы… К внезапному концу бренного земного существования в их Общине был готов каждый.
        Они снова перебрались вброд через ручей Аларика. Но - не совсем обычно. Рафаил долго шёл по дну ручья, там, где было помельче, - вниз по течению. Глостер понял: заметает следы.
        На берег выбрались тоже странным способом: подтянувшись за ветви разлапистой ели, чтоб забраться на неё, и перебравшись по ветвям же на другую сторону могучего дерева. На землю спрыгнули уже в десятке шагов от ручья. Глостер не спрашивал - некоторые приёмы охотников уже знал.
        Ещё через полчаса быстрого шага - почти бега! - Рафаил наконец разрешил:
        - Привал.
        Обессилевший Глостер рухнул на землю, и позволил себе то, чего не позволял с пятилетнего возраста: разрыдался!
        Как ни странно, Рафаил не мешал ему. Просто молчал, занявшись делом: вырубил своим тяжёлым тесаком две молодых ели, и теперь сидел рядом с подростком, остругивая концы шестифутовых палок: делал, как понял сразу Глостер, примитивные копья.
        Глостер заставил себя прекратить рыдать. Сел. Буркнул:
        - Простите, Мастер. Это я оплакивал своих.
        - Знаю. Знаю…
        - Мастер! Что же мы теперь будем делать?
        - Как - что? Мы сейчас идём в Уфигор. Нужно предупредить тамошнего мэра, жрецов и людей о новой опасности. Нельзя позволить тварям вот так же внезапно и безнаказанно напасть. Да и остальные поселения нужно предупредить - иначе точно: выедят всех.
        По тому, как просто и буднично Рафаил это сказал, Глостер понял: именно это и случится, если не предпринять каких-то решительных действий! Но что можно сделать против крылатых тварей, нападающих огромной, отлично, похоже, организованной, стаей?! Спрятаться в подвалы?! Молиться?
        - Нет. Это не поможет. - О, Каризах! Неужели старик - чародей?! И действительно читает сейчас его мысли?! - И мысли твои я не читаю. Просто догадаться, о чём ты сейчас думаешь, несложно. Я и сам думаю об этом же. Потому что знаю: там, на родине этих тварей, живущие в джунглях люди весьма успешно им противостояли. Ну, раньше.
        Зато вот сейчас я совсем не уверен, что они…
        Ладно, неважно. Против летунов-дроверов отлично помогают стрелы с наконечником, смазанным соком белены. А вот против парротов… Только грубая сила. Рогатины, копья, мечи. Огонь. Вот его они боятся пуще смерти!..
        Ладно, держи, - старик протянул Глостеру одно из копий, - Пора идти. Время у нас пока есть… Но немного. Дроверы не сдвинутся с места, пока не обглодают всех, кого убили, до костей. Думаю, у нас не больше суток.
        А до Уфигора - часов десять ходьбы.
        До Уфигора осталось, наверное, часа два, и они уже двигались по опушке вдоль берега Чудь-озера, на противоположном берегу которого и располагался город, когда навстречу им из бурелома вышел паррот.
        Глостер снова прикусил губы до крови, замычал и затряс головой в тщетной попытке проснуться: ему всё происходящее теперь ещё сильней казалось дурным сном.
        Кошмаром!
        Но когда зверь оскалился, обдав их смрадным, отдающим гниением и мускусом, жарким дыханием, ощущение нереальности происходящего рассосалось. Да и мысль осталась только одна: как бы проклятого монстра убить!
        Рафаил приказал:
        - Стой на месте! Ты - новичок! А я с таким уже сталкивался!
        У Глостера вновь шевельнулось подозрение: Рафаил - не тот, за кого себя выдаёт! Ведь все знают, что он с рождения из их посёлка - ни ногой! Так где же он мог с таким?..
        Мысль оказалась прервана: чудовище свирепо рванулось к старику, который до этого ничего не делал: лишь стоял, и свистел: громко, раздражающе. Глостер понял, что это именно свист почему-то невероятно разозлил монстра.
        Рафаил повёл себя ещё более странно: упал на колени, и упёр тупой конец копья в землю перед собой. После чего свирепо зарычал навстречу падающей сверху, словно лавина, туше!
        Внезапно раздался такой рык, что ни один волколев или зубробизон не повторил бы никогда! Навалившееся на крошечную фигурку человека, совершенно скрыв его из глаз, туловище медведя-урода дёрнулось, и, словно из него выпустили воздух, растеклось по земле - словно жидкое тесто…
        Глостер обнаружил, что так сжал кисти рук, что им стало больно: пришлось приказать себе разжать их, и перехватить копьё поудобней. Подойти к монстру тоже пришлось себя заставить. А вот Рафаила, чья недвижная рука оказалась снаружи, из-под чудовищной туши вытаскивать ему приказало отчаяние!..
        Рафаил не двигался, и, казалось, не дышал. Глостер запретил себе паниковать, и стал просто делать то, чему научили ещё в детстве.
        Искусственное дыхание рот в рот, и непрямой массаж сердца через буквально полминуты сработали: Рафаил зарычал, словно лев, и стал отбиваться!
        - Рафаил! Рафаил! Да Мастер же!.. - Глостер осознал только сейчас, что бессмысленно сдерживать голос, поскольку рык умирающего паррота наверняка слышали в радиусе пяти миль все обитатели тайги, перешёл на крик, - Это я! Я, Глостер!
        - А, Глостер… - казалось, Мастер ещё не совсем пришёл в себя: взгляд словно растерянно блуждал вокруг. Затем остановился на подростке, - Где… Паррот?
        - Мёртв, мёртв паррот! Вы убили его, Учитель! Всё в порядке! Как вы… Себя чувствуете?
        - Хреново я себя чувствую. - Мастер часто и с хрипом дышал, из огромной раны в паху, которую Глостер, делая искусственное дыхание, даже не заметил, толчками изливалась чёрная, отвратительно пахнущая медью, кровь, - Немного мне осталось. Поэтому слушай и не перебивай!
        Глостер, уже не сдерживая слёз, только кивнул: знал, что никакие убеждения в том, что «всё будет в порядке!», не помогут. Рафаил - не дурак. И всё понимает.
        - Отрежь ухо паррота. Дойди до Уфигора. Покажи мэру и жрецам. Расскажи - всё, что видел, и… Всё, что я тебе рассказал. Пусть потом пришлют кого-нибудь забрать моё тело. Похороните меня по-людски. Уж больно не охота, чтоб тело досталось волкольвам или парротам… Потом пусть разошлют гонцов во все наши поселе…
        Глостер вскрикнул: изо рта Рафаила излился фонтан крови, и Мастер умолк. Дыхание, до этого воздымавшее крепкую грудь, прервалось. Грудь опустилась.
        Остались только глаза: ненависть и сила, горевшие в них, потускнели. Но не пропали полностью! Глостер знал: таких не может сломить даже смерть!
        Тело Мастера вдруг словно зашевелилось, даже чуть приподнялось над землёй. Глостер протёр глаза: что за!..
        Изо рта Рафаила пошёл как бы - не то - дым, не то - туман!
        Облако не поднялось в воздух, как можно было бы подумать, а стекло вниз, в сторону, словно наливаясь красками и мощью. Глостер молчал, застыв словно в трансе - после дроверов и паррота его, как он наивно думал, мало что могло бы удивить или испугать. Но…
        Но из облака, словно затвердевшего и сильно увеличившегося в размере, как-то незаметно сформировалось до боли, до трепета, знакомое тело: то самое, что было выжжено теперь на его правом предплечьи!..
        - Приветствую тебя, о Каризах великий! - Глостер выдохнул это словно в забытьи, воздев очи кверху - туда, где в трёх его ростах от земли, находилась голова его Божества-покровителя.
        - Приветствую и тебя, Глостер, сын Питера и внук Ольгерда. Жаль, что приходится покидать тебя, оставляя в одиночестве, так рано. Я бы мог… Ещё помочь. - голос Каризаха оказался тем самым. Голосом Рафаила, - Но - не судьба!
        - Как это - не судьба?.. Ты же, о Великий - Бог! И можешь повелевать…
        - Нет, Глостер. Не могу. Спасти тебя от смерти, как своего адепта - да. Но - не Рафаила. И - не жителей вашей деревни. Им было предначертано стать… Жертвами.
        - Но… Прости за дерзкий вопрос, о Великий - кем?! Кем предначертано?!
        - На этот вопрос, Глостер, я не могу тебе ответить. Не потому, что не хочу - но потому что ты не поймёшь ответа! То, что предопределяет те, или иные события в этом Мире - вне твоего, да и других людей, понимания. И не нужно вам знать это.
        Поэтому просто удовольствуйся тем, что жив, и сделай то, что завещал тебе носитель этого тела - Каризах одним из щупалец указал на тело неподвижно лежащее у его ног, - потому что именно таков удел погибших. Служить предупреждением.
        Глостер запоздало спохватился: упал на колени:
        - Я всё сделаю, о Великий Покровитель!
        - Отлично. Знай вот что: я приметил тебя. Как мужественного и не теряющего голову в критические моменты, мужчину. Настоящего воина. И постараюсь и в дальнейшем помогать. Разумеется, пока это в моих силах. И возможностях.
        Прощай.
        - Прощайте, о Покровитель!.. И… Спасибо!
        Пока пытающийся осмыслить дикость ситуации Глостер смотрел, как быстро удаляется, не то - ползя, не то - паря над поверхностью травы и отмели ужасно выглядящее даже сзади тело Каризаха, оранжево-розовый краешек солнца показался из-за горизонта.
        И когда огромная масса монстра-божества скрылось в водах Чудь-озера, громко булькнув, обдав огромным валом прибрежные кусты, и оставив на поверхности лишь расходящиеся быстро гаснущие круги, Глостер глубоко вздохнул. Затем застонал, позволил мышцам расслабиться, и грохнулся в обморок.
        Без сознания он пробыл явно недолго: багровое солнце ещё только-только отделилось от кромки горизонта.
        Нельзя лежать! Нужно вставать! У него есть обязанности!
        Во имя Рафаила, во имя своей, пусть не всегда любящей и понимавшей его Семьи, во имя растерзанных односельчан. Да и во имя тысяч жизней - тех детей, женщин, стариков, что ещё не подозревают о нависшей угрозе - он должен!..
        Должен дойти. И предупредить.
        Иначе…
        Что может случиться, если будет «иначе», Глостер даже представлять не хотел.
        Мэр долго рассматривал ухо.
        Грозно поглядывал и на Глостера и на страшную диковину.
        Ни Глостер, ни диковина не сгинули в «тартарары», как мэру, возможно, хотелось.
        Пожилой мужчина буркнул:
        - Садись! - указав на длинную скамью у простого деревянного стола горницы. Подошёл к двери, крикнул: «Агафья!»
        Вбежал, впрочем, подросток - лет десяти. Мэр что-то пошептал тому в ухо, иногда свирепо поглядывая на Глостера. Подросток же взора с Глостера вообще не сводил, расширив глаза так, словно перед ним легендарный Хурракан, явившийся во плоти.
        Подросток, пробормотав «слушаюсь, о господин мэр!» убежал, и буквально сразу же в горницу вошёл молодой парень - Глостер мог бы поспорить, не больше чем на пару лет старше его самого. Подросток ничего не сказал, но на Глостера смотрел очень… Странно. Мэр отозвал его куда-то в угол, и с полминуты что-то шептал и ему. Подросток, снова зыркнув на Глостера хмурым прищуром карих глаз, кивнул, и так же молча вышел.
        Буквально сразу же, словно только и ждала ухода парня, вошла и Агафья. Мэр, соблюдая традицию, пошептал на ухо и женщине, свои эмоции на лице никак, впрочем, не проявившей. Пока вновь вошедшая в комнату женщина с дымящейся миской не поставила её на стол, никто не произнёс ни слова. Мэр смотрел в окошко, заложив руки за спину, Глостер сидел где усадили.
        - Ешь! - тон повелительный. Ну, на то мэр - и мэр…
        Пока Глостер жадно поглощал кашу из гречихи, которую перед ним поставила пожилая скрюченная годами и радикулитом женщина, в горницу набились все, кто отвечал за нормальную жизнь в Уфигоре: воевода с помощниками, главы Цехов. Мастера и простые воины толпились за окнами, которые мэр приказал открыть, очевидно, чтоб провеетрить комнату после сна. Ну, и, похоже, чтоб всем было видно Глостера.
        Глостер отложил ложку:
        - Благодарю за пищу, господин мэр.
        Мэр повернулся от окна. На лице, впрочем, ничего прочесть было нельзя:
        - Глостер из Раздола. Я прошу тебя и всех, кто здесь собрался, выйти к людям.
        Они все неторопливо вышли и встали на высокое и широкое крыльцо мэровской резиденции. Мэр сказал:
        - А теперь Глостер, сын Питера, внук Ольгерда, повтори то, что случилось с тобой: так, чтоб слышали все. - при виде Глостера люди загудели было, но слова мэра заставили всех очень быстро умолкнуть: похоже, дисциплина в поселении поддерживалась на должном уровне.
        Глостер прочистил горло, чтоб не першило после каши.
        Рассказывал громко, старался, чтоб голос не дрожал: эту же историю, собственно, он повторял уже в третий раз - поэтому не прерывался, мучимый раздирающими сердце воспоминаниями, и говорил чётко. Правда, о страшной встрече со своим покровителем, и о том, что тот сказал, Глостер опять даже не заикался: понимал, что это вызовет ещё больше недоверия к его словам.
        - Я не верю ни единому слову этого сопляка! Всё это - просто ловкая брехня, чтоб мы все занялись изготовлением стрел и прочей …ерни, о которой он тут говорил, а соседи или готы нападут на нас каким-то совершенно новым, хитрым, способом! - Воевода стоял справа от мэра, руки - в боки, голос, вроде, особо не напрягал, но тот чётко разносился, Глостер мог бы поспорить - по всем улицам!
        Мэр спросил:
        - Кто ещё не верит рассказу Глостера из Раздола, и принесённому им доказательству? - он потряс в воздухе ухом, которое размером превосходило заслонку печи.
        Поднялось несколько рук - в-основном, воинов и дальноразведчиков. (Ну, это-то понятно! Какой из них поверит, что такое могло проскочить мимо их внимательных глаз!) Глостер развернулся к воеводе:
        - Я, Глостер, сын Питера и внук Ольгерда, требую, чтоб меня, и мои слова проверили Испытанием Правды!
        К Храму Уфигора собрались, кажется, уже все жители городка.
        Жаровню вытащили на площадь перед Храмом, а в центр круга, образованного толпой, вышел Верховный Жрец. Глостер приблизился к жаровне без страха: после наложения печати и того, что он видел и пережил, его ничто уже не пугало: с ним его Божество-Покровитель!
        Каризах Великий!
        Палач, явно желая припугнуть жертву, распаляя её воображение, а заодно и произвести впечатление на толпу, поперебирал орудия пытки в жаровне: так, чтоб искры полетели! Затем выбрал один из раскалённых прутьев, поднял, показывая всем…
        Вдруг позади толпы раздались истошные, как Глостеру показалось, крики: размахивая руками, к центру пробивался какой-то человек.
        Мэр приказал громовым голосом, да так, что вряд ли смог бы и Воевода:
        - Пропустить!
        Одетый в маскхалат и мягкие унты человек - дальноразведчик, как сразу понял Глостер, протиснулся вперёд. Бросил под ноги мэру что-то чёрное:
        - Он сказал правду. Вот - второе ухо. И старик там лежит. И… Паррот.
        Мэр нагнулся и поднял то, что лежало у его ног. Поднял в воздух:
        - Испытание Правдой Глостера, сына Питера и внука Ольгерда, отменяется. Я, мэр Уфигора, властью, данной мне, приказываю!
        Цех кузнецов и оружейников! Немедленно приступить к изготовлению наконечников, стрел, и луков. Воеводе Вагизу - организовать обучение всех, кто в состоянии держать в руках лук! Старшине Цеха Дальноразведчиков! Срочно наладить сбор белены!..
        Дальнейшие указания тоже оказались конкретны и разумны, и мэр, явно всё продумавший за время паузы, пока готовилось Испытание Правдой, выкрикивал приказы так, чтоб слышали все.
        Никто теперь и не подумал что-нибудь в смысле сомнений или обвинений в сумасшествии, как пробовали до этого некоторые особо ретивые ратники, сказать про Глостера и его рассказ.
        Толпа как-то очень быстро рассосалась.
        Глостер подивился: а молодец Уфигорский мэр! Не поверил сопляку вот так, сходу - правильно. Зато когда лично убедился - немедленно скомандовал предпринять все необходимые меры и действия! Грамотный подход. Не зря человек сидит на своём месте…
        Палач, как показалось Глостеру, с разочарованием бросил свой прут обратно в жаровню, подбежавшие помощники тут же её утащили. Верховный жрец подошёл ближе:
        - Глостер, сын Питера, внук Ольгерда. Я прошу тебя пройти в Храм, и рассказать о произошедшем с тобой и Мастером Рафаилом, Совету.
        Комната, где проходили заседания Совета, и на котором присутствовали главы всех двадцати четырёх конфессий, не показалась Глостеру большой. Зато - уютной. В углу, несмотря на уже почти тёплую весеннюю погоду, поблескивал какими-то домашними язычками пламени, камин, лавки, на которых сидели пожилые мужчины, покрывали шкуры маралов и геролисиц - наверняка чтоб сидеть можно было удобно. И долго.
        Рассказывая в четвёртый раз о страшных событиях, Глостер сумел даже как-то отстраниться от полученного шока и зудевшего, словно рана в сердце, горя. Слушал себя как бы со стороны - говорит незнакомый ему, деловой и собранный молодой мужчина, возможно, воин, или дальноразведчик… Но никак не будущий гончар. Получивший единственный урок выбранного ремесла.
        Почему-то он куда серьёзней теперь переживал именно за то, что остался без профессии - ведь все его родные-близкие мертвы. Значит, некому о нём позаботиться!
        И он теперь - сам по себе.
        Нет, не так! Он теперь - под защитой призревшего на него Каризаха. Но…
        Но как Каризах может помочь ему заработать себе на пропитание, если он покинул тело Рафаила, и ушёл?.. Или…
        А может, Каризах вселён и здесь - в кого-нибудь?!
        Словно услышав его последний мысленный вопрос, отозвался Верховный жрец:
        - Да. - и, после паузы, - Ты закончил? - Глостер лишь кивнул, чувствуя, как по спине побежали мурашки. Именно так и поступал Рафаил: отвечал вслух на то, что Глостер только думал!!! - Благодарю тебя, Глостер, сын Питера, внук Ольгерда. Сейчас ступай в трапезную, брат Ламме тебя накормит и устроит на ночь. - и, видя, что Глостер колеблется, не зная, куда двинуться, указал на дверь рукой. - Трапезная - там.
        - Благодарю, ваше преосвященство. - Глостер поклонился низко. Вежливо, но без раболепства, поклонился и всем остальным, обведя их глазами. Ушёл медленно и тихо: обувь, как констатировал ещё Рафаил, вполне подходящая даже для дальноразведчика…
        Трапезная оказалась узкой полутёмной комнатой, скорее, коридором, в котором стоял один длиннющий стол. И два ряда длинных скамей по обе его стороны.
        Брат Ламме уже поджидал его, сложив пальцы в замок на толстеньком пузике:
        - Здравствуй, брат. Ты - Глостер?
        - Да. Здравствуйте, брат Ламме.
        - Пойдём со мной. Накрывать тебе здесь… Смысла не вижу.
        Глостер и сам не горел желанием оказаться за таким столом в одиночестве пространства тёмно-серого цвета, в тусклом освещении, пробивавшемся сквозь щели окон-бойниц: при нападении врагов Храм Уфигора, в отличии от Раздольского, явно мог использоваться и как крепость-цитадель.
        На кухне, куда его провёл, смешно семеня толстенькими ножками, брат Ламме, оказалось куда теплей и уютней: в огромных чанах-казанах над жаровнями и печами что-то густое варилось, булькая, и наполняя обширное пространство квадратного помещения с высоченными потолками, пряно-приятными ароматами.
        Брат Ламме подвёл Глостера к голому по пояс могучему мужчине средних лет:
        - Брат Валтасар! Это - Глостер. Дальноразведчик, предупредивший нас о… нападении. Глава Коллегии спрашивает, не могли бы вы его чем-нибудь накормить?
        Брат Валтасар неспешно вытер руки о засаленный огромный передник. Протянул правую:
        - Рад знакомству, Глостер! А ты, оказывается, так молод… - Глостер автоматически пожал сильную и тёплую руку, в которой его кисть утонула, словно камушек в колодце, - Спасибо, что предупредил о… Тварях. Сейчас что-нибудь сообразим.
        Глядя, как в две миски подозванные грозным окликом поварята-послушники накладывают каши, уже из пшена, и густого супа, Глостер понял, чего ему хотелось после целого дня рассказов и бесконечных вопросов и уточнения подробностей: есть!!!
        Но мозг запрещал телу почувствовать эту потребность, напирая на то, что вначале он обязан исполнить своё обещание. Свой долг.
        И вот он всё сделал. Уфигор готовится к нападению, а он…
        Может просто расслабиться и поесть.
        Плошки поставили в углу - за удобный маленький стол, и брат Ламме удалился, сказав на прощание:
        - Приятного аппетита, Глостер. Закончишь - я в кастелянской. Спросишь, если что, Роберта, - брат Ламме кивнул на невысокого подростка, тщательно полирующего тряпицей с песком сковороду. Ручка которой, если б она не была намертво закреплена к посудине размером с добрый щит стальным прутом, проходящим по всей её длине, запросто могла бы использоваться вместо скалки. Роберт, поднявший голову, несмело улыбнулся Глостеру. Глостер кивнул ему, отметив, что похоже, подросток - сирота, раз попал сюда. Ему-то точно десяти нет - значит, скорее всего потерял всю Семью…
        Кивнул Глостер и брату Ламме:
        - Спасибо, брат Ламме.
        - Храни тебя твой Покровитель!
        Когда брат Ламме скрылся за дверью, Глостер позволил себе сделать то, что давно мечтал, но не мог: спрятал лицо в ладонях, и разрыдался.
        Рыдал молча, но ощущал, как вздрагивают худые плечи, и течёт по лицу и капает с подбородка предательская влага. Внезапно на него сбоку словно надвинулась огромная масса: кто-то придвинул к нему тёплый живот, а две огромные руки приобняли оставшееся снаружи тело:
        - Поплачь, поплачь, парень. Теперь - можно. Ты сделал всё, что было нужно. И сделал так, как не сделали бы, я уверен, и многие наши воины - и постарше тебя!.. - Глостер, узнав голос шеф-повара, брата Валтасара, и воспользовался возможностью, чтоб изо всех сил прижаться к тёплому животу, обняв хозяина кухни за пояс руками, и дав волю рыданиям. Он знал, что могучий и надёжный, как скала в бушующем море, мужчина, не позволит остальным поварам и подросткам-послушникам насмехаться над его горем!..
        Однако рыдания Глостера быстро утихли: он понимал разумом, что всё равно уже никому из погибших не может помочь… И Линура и остальных не вернуть. Он отстранился от спасительного живота, глянув вверх, и пробормотав:
        - Спасибо, брат Валтасар!
        - Не за что, Глостер. А сейчас давай-ка ты, действительно, поешь, да иди ложись - поспать тебе явно не помешает. Потому что, - брат Валтасар чуть заметно подмигнул, или Глостеру это показалось?! - утро будет лихое!
        Кастелянскую Глостер нашёл легко: брат сам Валтасар приказал послушнику Роберту проводить брата дальноразведчика - так он его теперь называл. А Глостер и не возражал: он и сам понимал, что, похоже, от наследственной профессии ему теперь не отвертеться. Тем более, что успел-таки перенять у отца кое-какие навыки и приёмы.
        Кастелянская, если честно, больше всего напоминала склад. Огромный, уставленный во всю длину и высоту вдоль всех стен, высокими и широкими полками. Чего только на них не хранилось: отрезы тканей, посуда, готовая одежда… Оружие: мечи, луки, кольчуги и шеломы. Глостер подивился: да, на случай нападения жрецы Храма Уфигора неплохо подготовлены.
        Брат Ламме ни слова не сказал по поводу воспалённых покрасневших глаз Глостера, и расторопно провёл того в маленькую келью на втором этаже, одной из стен, как Глостер понял по просачивающимся запахам, соседствующую как раз с кухней.
        - Правильно нюхаешь, - заметив, как Глостер шевелит головой и ноздрями, втягивая воздух, брат Ламме чуть усмехнулся, - Кухня - вот за этой стеной! - он похлопал по ней пухленькой кистью с волосатыми сосисками-пальцами. - А место, где ты сможешь… э-э… оправить естественные потребности тела - вон, за той дверью, и налево. Ну всё. Спокойной ночи. Как выспишься - приходи снова в кастелянскую.
        Глостер с удовольствием воспользовался «местом», после чего лёг не раздеваясь на узкую дощатую кровать, напомнившей ему его собственную лавку там, дома: острая заноза отчаяния снова кольнула в сердце!
        Кровать стояла как раз вдоль стены, выходящей на кухню. И теперь Глостер понял, почему: от неё шло приятное тепло, и веяло каким-то, очень домашним, уютом… Не зря брат Ламме разместил его здесь. Нужно поблагодарить его ещё раз… Ну, когда-нибудь потом… Рука, ощупывавшая грубую каменную кладку с потёками известкового раствора сама улеглась вдоль тела, а глаза Глостера уже почему-то закрылись, и он понял, что проваливается куда-то.
        Глубоко…
        Тварь вцепилась ему в плечо: оскаленная пасть сомкнулась столь стремительно, что Глостер не успел увернуться, или ударить мечом!
        А-а-а!!! Как больно!
        Перехватив меч в левую, он правой вцепился в ногу монстра и кинулся наземь: крылатый оказался под его небольшим, но всё же - весом! Что было сил Глостер вонзил короткое лезвие прямо в выпученный и налитый звериной злобой глаз!
        Тварь расцепила захват на плече, чтоб освободить глотку: такого дикого и визгливо-высокого вопля Глостер не слышал никогда! У них в Общине даже тётка Прокофья, славящаяся склочным характером, так не могла!..
        От того, что пасть находилась рядом, буквально заложило уши, и сдуло к затылку волосы! Он заорал сам, ударил лезвием ещё раз: теперь прямо в мерзкую глотку!
        Оттуда брызнул фонтан чёрно-бурой крови чудовища - ему залило всё лицо.
        Нет, так не годится: нужно прочистить глаза: тварей много, и они не остановятся, пока не убьют его!
        Он утёрся рукавом рубахи и со стоном - плечо болело невыносимо, отдаваясь жгучим огнём по всей груди! - вскочил на ноги. Ага - вон, летит!
        Ну получи, голубчик: Глостер, сделав два стремительных шага вперёд, вдруг подпрыгнул, и наотмашь рубанул по крылу!
        Крыло перерубилось, и монстр с рёвом, оглушительно хлопая целым крылом, грохнулся на парапет, а затем и вниз - к подножию тына. Но насладиться видом того, как тварь добивают женщины и дети, не удалось - сзади в оба его плеча вдруг вцепились когтистые лапы. И его легко приподняли, и потащили прочь - к берегу залива. Чувствуя, что если его поднимут чуть повыше, при падении он просто разобьётся в лепёшку, Глостер вцепился зубами в ближайшую лапу!
        Лапа разжалась. Освободившейся рукой он смог рубануть по второй лапе: не перерубил, к сожалению! Но хватка разжалась.
        Падать с высоты доброго десятка метров оказалось противно и страшно. Хорошо, сумел сгруппироваться, и войти в воду ногами вперёд! Однако пока выплыл с глубины, чуть не задохнулся: воздуха так не хватало его буквально рвущимся лёгким! Но вот он, преодолев многометровую серо-зелёную толщу, почти добрался до поверхности, и тут…
        Что-то схватило его за ногу, и потянуло назад - на дно!..
        С диким воплем он проснулся: над ним стоял брат Ламме с обеспокоенным лицом, и отчаянно тряс за оба плеча. Глостер заставил себя заткнуться.
        Брат Ламме выдохнул:
        - Ф-фу-у… Ну и горазд же ты спать, брат! Еле добудился… Вставай! Мэр велел всем, кто умеет стрелять из лука и владеет мечом, подниматься на стены!
        Стены выглядели не совсем так, как видел во сне Глостер.
        Дорожка, поверху идущая за зубцами частокола, представляла собой дощатый настил, крепившийся к брёвнам на поперечных балках с раскосами, и шириной оказалась не более двух шагов: не больно-то с кем-нибудь разойдёшься, или развернёшься. Или повоюешь…
        Им с напарником - братом Ламме - достался участок стены буквально десяти шагов в длину: между башнями прямо над главными воротами. Тут, как Глостер не без удовлетворения отметил, было и повыше, и всё же чуть попросторней, чем на других помостах.
        Глостер положил у ног колчан, полный стрел, снял и прислонил к частоколу большой лук: отличное изделие! Составной - из дуба и граба. Да ещё с накладками на рыбьем клею. Лук весил непривычно много: побольше, чем пара кирпичей, которые они с Уткыром для тренировки когда-то…
        Глостер тряхнул головой, чтоб отогнать непрошенные воспоминания: ничего, что тяжёлый. Зато мощный! Держать такой трудно, зато целиться удобно: напротив отметки на тетиве для стрелы в середине дуги лука сделана фигурная выемка: стрела в сторону точно не сместится!
        Расположившийся в пяти шагах брат Ламме прикрыл кистью глаза, пристально вглядываясь в небо над озером, перехватил поудобнее рогатину: как он объяснил, пока они лезли по приставной лестнице на свою часть стены, «метко стрелять мне мой Покровитель… э-э… не помогает». Вдруг, дёрнув плечом, толстяк глянул на Глостера, глаза казались расширившимися до неправдоподобия:
        - Я что-то вижу!
        Глостер кивнул, перевел взгляд снова вперёд. Он уже и сам видел сотни, тысячи чёрных силуэтов, на фоне разгорающейся зари чётко выделявшихся против солнца: смотри-ка: твари умеют и заходить от солнца! Так их, конечно, видно, но целиться будет не очень сподручно. Особенно когда ослепляющие лучи начнут бить прямо в глаза!..
        - Ты прав, брат Ламме. Да помогут нам наши Покровители.
        - Да, точно… Повезло разведчикам, что выжили. И нам - что они смогли вернуться вовремя. Они говорили, что стая уже сидела наготове, и ждала только пока парроты закончат с костями… Зрелище, как они сказали, ужасное… А ещё они сказали… - брат Ламме сглотнул.
        Глостер понимал, что мужчине - да какому там мужчине: Глостер при утреннем освещении отлично видел, что брату Ламме не больше шестнадцати - вчерашний мальчишка! - страшно, поэтому он и говорит, пытаясь поднять свой «боевой дух». Но страшно было и Глостеру. А если твари нападут, как обещал Рафаил, всей стаей одновременно, им нужно быть внимательными и вспомнить всё, что умеют. А разговоры отвлекают!
        Ну, так учил Уткыр - их Раздольский Воевода…
        - Ламме. Хватит болтать. Приготовься: они нападут со всех сторон. - Глостер смотрел, как стая круто взмывает кверху, собираясь как бы в единый кулак, и, оглашая воздух дикими криками и воем, и, набрав скорость, в пикировании устремляется к ним!
        Вот они уже и в пределах прицельного боя!
        Первая же стрела вонзилась в отверстую пасть самого крупного монстра, летящего, как показалось Глостеру, во главе - не иначе, у дроверов тоже есть иерархия: десятники, сотники, Воеводы… Кто-то же из них - Вожак стаи? Разве не должен быть - впереди?!
        Следуя этой простой логике, Глостер и всадил первую стрелу в самого крупного и злобно орущего!
        Орать тот сразу прекратил, и крылья бессильно обвисли и затрепетали по воздуху: бесформенным мешком тварь свалилась прямо к подножию стены!
        Глостер успел убить таким же способом ещё двоих, прежде чем их накрыла лавина кожистых перепонок, и волосатых, словно у крыс, тел! Он заорал, отбросил лук под ноги, увернулся и схватил меч, до этого стоявший тоже у частокола. Первая шмякнувшаяся на помост тварь получила удар прямо в затылок, даже не успев подняться!
        Глостер поспешил выдернуть чуть не застрявший в черепе меч, и наотмашь ударил назад: монстр, подобравшийся со спины, оказался проткнут точно в центре туловища! (Вот спасибо Уткыру - научил доверять в бою не столько глазам, сколько инстинктам!)
        На этот раз меч высвободился легче, но тварь и не думала умирать: с разверстой пастью, щелкая острыми белыми зубами, она пыталась даже лёжа, всё равно подползти и укусить - хотя бы за ногу! Глостер махнул мечом вверх - перерубил крыло очередного нападающего. После чего вонзил остриё в череп «ползуна». Тот затих.
        Однако радоваться долго не пришлось: следующий вал атакующих оказался куда плотней: твари летели буквально плечо к плечу!
        Теперь Глостер выхватил из-за пояса и кинжал: размером тот почти не уступал мечу, но был куда легче, и управляться с ним ему было привычней! Открыв рот и дыша во всю силу лёгких, он, понимая где-то внутри, что со стороны, наверное, и сам выглядит чудовищем, с остервенением рубил и кромсал перепончатые крылья, оказавшиеся в пределах досягаемости - с обеих рук, и даже успевал дико орать: чтоб перекричать дикий гвалт и рёв, стоящий в ушах. И доказать самому себе, что он ещё жив!
        Тела, оказавшиеся на помосте, и злобно клацающие зубами, он теперь просто спинывал вниз: пусть добивают те, кто остался под помостом! «Добивание» происходило по всей длине стены: ему об этом говорили истошно-отчаянные крики и ругань тех, кто там орудовал. Себя же Глостер сейчас ощущал чем-то вроде ступицы колеса, вокруг которой вертятся, отброшенные центробежной силой, спицы-нападающие!
        Внезапно ему в глаза ударило солнце, до этого закрываемое мельтешением тел: ого, куда же подевалась стая?!
        Глостер зыркнул наверх: никого! Глянул в обе стороны: ага, вон брат Ламме пытается перерубить толстую шею одного из «ползунов»! Глостер быстро сделал два шага и ударил коротко и точно: в загривок! Тварь сразу обмякла, и брат Ламме, даже не понявший, что произошло, недоумённо на неё воззрился. Затем поднял глаза, и поразился:
        - Ох! Брат Глостер! Спасибо! Как ты её чётко…
        - Пожалуйста, брат Ламме. Я как-то нутром почуял, что пока жив мозг, тварь… Боеспособна.
        - Да, точно, - брат Ламме показал жестом, как он вонзил бы острогу в голову, - В мозг! И как это я сам…
        - Ничего, теперь - соображаешь. Кстати, а где остальные твари?
        - Не знаю. Я вверх почти и не смотрел… Только отбивался.
        - Хорошо, видать, отбивался: вон кучу какую наворочал! - Глостер указал на пять или шесть чёрно-коричневых тел, громоздящихся на помосте у ног толстячка, - Хвала Каризаху, мы живы. Будем надеяться, что и остальные защитники стены справились. - Глостер оглядывал теперь не только стену, но и крыши, на которых тоже располагались и лучники, и копейщики со щитами. Сам он от щита отказался, посчитав ненужной тяжкой обузой: дома во время тренировок Гарнизона у него лучше всего получалось как раз с мечом и кинжалом…
        Дома.
        Придётся теперь забыть это слово.
        Брат Ламме вздохнул:
        - Странно. Неужели мы перебили всех?!..
        - Не верится. Нужно спросить у ратников - может, кто видел, куда делись остальные твари.
        - Да, спросим. Однако если все работали так, как ты, - Ламме указал рукой за спину Глостера, - я бы не удивился, если б мы и вправду прикончили всю стаю!..
        Глостер только теперь посмотрел себе за спину - на помост.
        Каризах смилуйся!..
        Как он остался цел?! (Несколько царапин - не в счёт!) Груда мерзких, кое-где ещё чуть шевелящихся тел, громоздилась буквально до колен: и это ещё тех, кого он не успел спихнуть вниз!
        - Вот уж у кого мне, старичку, не зазорно было бы поучиться владению мечом, так это - у тебя, брат Глостер!
        Глостер хмыкнул. Невольно дёрнул плечом:
        - Меня всему научил Уткур, наш Воевода. Он всегда… Говорил, что каждый должен найти себе то оружие, которое удобно именно ему. Ну вот я и нашёл. Вроде. - Глостер подошёл к «своей» куче и вытер кинжал о жесткую шерсть одной из тварей. Сунул снова за пояс. Меч вытер так же тщательно, но снова взял в правую руку, - брат Ламме. Ты не мог бы мне…
        - Конечно, конечно! - Ламме быстро подошёл к Глостеру.
        Вдвоём они за пять минут разгребли и разворошили груду тел, безжалостно добивая в затылок тех из тварей, кто ещё подавал признаки жизни. После чего тела сбрасывали вниз - вскоре оттуда донеслись возмущенные возгласы. Брат Ламме сердито заорал туда:
        - Мы уже добили этих! А сейчас нам нужно быстрее расчистить помост! Вдруг они снова налетят?!
        Крики поутихли, зато стало заметно движение: если раньше в почти непроглядной тени Глостер не различал ничего, теперь, когда солнце встало повыше, и туча тварей не закрывала свет мельтешеньем, он разглядел, как подростки и женщины оттаскивают трупы дроверов к стенам баграми: похоже, и правда расчищают площадку для новых трупов.
        Только вот новая стая почему-то не спешила не то что напасть - а и даже появиться… Странно. Глостер, если честно, ждал совсем другого: ему казалось, что те пять-шесть тысяч, в которые оценил стаю Рафаил, должны… Нападать дольше, и создать больше проблем.
        В чём же дело?!
        Может, стая разделилась?
        Или, что вероятней, остальные пока отступили, ожидая подходов резервов? Или - парротов?
        Нет, это уж явная чушь. Дроверы - они ведь не люди. Они не могут думать. И планировать. Ну, по-идее…
        Снизу их окрикнули. Глостер узнал голос Шамиля - десятника:
        - Ламме! Глостер! Вы живы?
        - Живы! - брат Ламме, который, похоже, только теперь осознал этот невероятный факт, ответил дрожащим и звенящим от радости голосом, - А как там у вас дела?
        - Неплохо. Похоже, мы смогли добить всех - почти никто не улетел. А вы молодцы - под вашим помостом трупов навалено больше всего.
        - Это всё - Глостер! Я никогда не видел, чтоб мужчина, да что там - мальчик! - так свирепо и здорово рубился!
        - Молодец Глостер. Похоже, ты прирождённый воин.
        - Спасибо, Шамиль. - Глостер почувствовал, как хрипит голос. - Мне… Нам повезло: мы видели их. И не устали за день работы, как мои там… В Раздоле…
        - Да, хорошо, что мы знали о них. Это - благодаря тебе, Глостер. Так что спасибо ещё раз. А теперь спускайтесь-ка. Если вас поцарапали или укусили, Боммак должен наложить целебной мази - чтоб не было какого заражения…
        Глостер, ощутив, как вдруг потяжелел меч в опустившейся руке, подумал, что после столь «успешного» начала, карьера гончара ему уже в любом случае не светит.
        4. ЭГОИСТИЧНЫЙ ГАД.
        Рассказ.
        (Пародия на роман С. Лема «Солярис».)
        - Н-ну? Где люди-то?!
        Укрупнив картинку с зонда до максимума, Джо почесал в коротко стриженном затылке, и мысленно выругался.
        Пол же выругался вслух:
        - …твою мать! Бредятина какая-то! Мать! Что за фигню мы наблюдаем?
        - А что? Нормальная по-моему фигня. Чем она вам-то не нравится? Насколько я знаю Межгалактическое Право, раз разумного населения не наблюдается, ничто и никто не помешает вам обшарить эту несчастную планетёнку, и расхитить природные ресурсы: типа алмазов в породе, или золота в жилах… Раз нет разумных жителей, недействительна статья пятьсот четыре прим Межгалактического Кодекса о запрете на отъем или изымание предметов, не являющихся «культурным наследием».
        - Это, конечно, верно… Жителей найти пока не удаётся. Правда, не только разумных, а и вообще - никаких. Однако - вот же их города! Они-то - живут. Ну, так, как положено городам. Заводы работают - во-всяком случае небо дымом коптят! Машины по улицам ездят. Электричество в уличные фонари и рекламные щиты поступает… Может, мы не видим жителей просто потому, что они… Невидимы?!
        - С таким феноменом я, конечно, прежде не встречалась. Однако - нет. Никаких аборигенов, ни в тепловом, ни в гамма - или других диапазонах наших сканнеров, не видно. Следовательно - их и нет!
        - Странная ситуация. - Джо пошкрёб подбородок, на котором стала проступать спящая до этого щетина. - Чёрт! Опять пора чёртовым кремом от волосяного покрова мазаться!
        - И в чём проблема? - Пол всё ещё двигал картинку курсором влево-вправо, пытаясь найти хоть кого-нибудь в транслируемом стационарно зависшим зондом изображении с термосканнера, увлекшись настолько, что даже отодвинул на дальний конец пульта очередной любовный романчик в кричащей розово-голубой мягкой обложке, - Блинн, хоть бы собачку какую завалящую… Пора мазаться - так мажься!
        - Намазался бы. Да он, гад, кончился. А до ближайшего супермаркета - восемь недель лёта. Но я не об этом. Я о том, что может, конечно, людей и нет… Но кто же тогда там, внизу, - Джо кивнул на огромный центральный экран над пультом, - двигает всем этим?! Машинами, поездами метро, дверьми магазинов, и тэдэ и тэпэ?
        И - главное! - рубильниками и рукоятками управления?
        - Отсюда, с орбиты, сказать пока затрудняюсь.
        - Ах вот даже как… Ты-ы - и вдруг затрудняешься?! Мать! Не узнаю тебя! - Пол фыркнул, и сделал круглые глаза, - И что же нам теперь делать?
        - Я скажу - что… Мать, готовь челнок.
        - Давно он готов. - показалось Джо, или в тоне Матери прозвучала обида?
        То ли - на иронию в голосе его напарника-обалдуя, то ли - на то, что она, суперпродвинутый и сверхобученный бортовой компьютер - не может разобраться в ситуации.
        Джо не придумал ничего лучше, как буркнуть:
        - Да ладно тебе, Мать. Не сердись на этого дебила. Его так воспитали. Бестактным хамлом. Когда сам ничего не понимает по причине природной тупизны, ворчит, кривляется, и изливает свою желчь на окружающих.
        - Ох, скажите, какой «воспитанный» нашёлся! Можно подумать - ты здесь хоть что-то понимаешь… Собственно, я не это хотел сказать. Мать - извини за хамство.
        - Ладно, чего уж с вами делать. Люди - они ведь не компьютеры. Им свойственно хамить и тупить. Для этого я у вас и Мать! Стараюсь вот: в меру сил воспитывать. Да приглядывать.
        Чтоб в какой переплёт не попали сдуру!
        Сели во избежание возможной паники и потенциальных жертв среди «невидимого» населения, в Центральном парке самого большого и хорошо иллюминированного города. Цветная галогенная реклама на небоскрёбах и уличные фонари давали света столько, что ночь почти превращалась в день.
        Джо выбрался из люка первым. Сопя, спустился. Развернулся и огляделся, почему-то продолжая на всякий случай придерживаться рукой за перила трапа. Поймав себя на этом, руку убрал. Но теперь она почему-то так и норовила схватиться за рукоятку излучателя. Пришлось глубоко вдохнуть и выдохнуть. Регулятор подачи кислорода протестующее запищал. Спустившийся Пол ладонью шлёпнул напарника пониже пояса. Джо отодвинулся, освобождая дорогу. Пол проворчал:
        - Ладно уж, «покоритель новых миров и неугомонный пионер чужих пространств и планет», двигай-ка ножками.
        Джо прошёл вперёд, невольно оглядываясь во все стороны, и чутко вслушиваясь. Однако сверхчувствительные внешние микрофоны, установленные на максимум, не доносили до слуха ничего, кроме обычных фоновых звуков большого города: гудки клаксонов, свист ветерка, музыка из какого-то открытого допоздна бара… Да завывания полицейских сирен где-то совсем уж далеко.
        Голосов же людей слышно не было.
        - Ну что - как наметили?
        - Да, наверное.
        Больше никто из космонавтов не произнёс ничего, пока они не дошли до того самого бара, из открытого окна которого и доносилась танцевальная мелодия.
        Внутри, естественно, никого не оказалось.
        Джо прошёл прямо к стойке, и хлопнул по ней тяжелой перчаткой:
        - Двойной скотч! Без содовой.
        Если он думал, что бутылка сама подлетит, откупорится, и нальет в подставившийся стакан - ничего подобного. Музыка всё так же звучала, но больше ничто в темном помещении, стилизованном под бар эпохи первых поселенцев в Америке, не шелохнулось.
        - Чёрт. Не вышло разжиться халявной выпивкой. - Джо откашлялся, так как в горле почему-то всё равно першило, - Как насчёт - выключить эту хрень? - он, обращаясь к огромному зеркалу за стойкой, кивнул в сторону монументального музыкального автомата, раскрашенного в кричащие тона, - Слишком крикливая. И дизайнер её - сумасшедший.
        Разумеется, снова ничто не шелохнулось.
        - Ах так, - это влез в «дискуссию» Пол, - Тогда я сам её отключу!
        Действительно, Джо пронаблюдал, как напарник беспрепятственно проходит в угол бара, и спокойно вынимает вилку шнура питания из розетки. Музыка увяла.
        Однако стоило Полу бросить вилку на пол, как та самостоятельно поднялась, подобно заправской кобре, и деловито воткнулась назад.
        - Вот зар-раза! - Пол сердито фыркнул, - Ну ты подумай, какое свинство!
        Повторное выдёргивание привело к точно такому же эффекту.
        - Ладно, хрен с ними. Моя очередь. Пусть вызывают полицию: я совершу «противоправные действия»!
        И Джо действительно, поковырявшись за стойкой бара, выудил оттуда самый обычный столовый нож. Подошёл и перерезал провод.
        Музыка умолкла. Компаньоны какое-то время стояли плечо к плечу, ожидая, что вот теперь-то странные посетители, или хозяева заведения хоть как-то отреагируют…
        Но всё оставалось тихо и недвижимо.
        Джо потянулся было к затылку, но вспомнив про скафандр, не довёл движение до конца, вместо этого метнув нож в пол. Нож воткнулся. Джо спросил:
        - Мать! Что за дела? Хоть кто-то живой здесь движется кроме нас?
        - Нет, живой - никто.
        - Да?! А кто же тогда включал чёртову вилку - в розетку?!
        - Затрудняюсь ответить. Так же как затрудняюсь сказать, кто сейчас чинит чёртов кабель.
        Джо резко обернулся, и застыл: «чёртов» кабель, действительно, кто-то чинил: нож, которым он перерезал толстую резиновую кишку, теперь как бы сам по себе срезал пластиковую оплётку с трёх жил одного, а затем и другого концов, обнажая медные провода, и зачищая их. И вот уже поблёскивающие свежей желтизной концы деловито скручиваются друг с другом, плотно к кабелю прижимаются, и приматываются чёрной, неизвестно откуда взявшейся, изолентой. Конец которой срезал тот же нож.
        Пол, вскинувшись, стал шарить руками вокруг места починки, надеясь наткнуться хоть на какое-то тело. Однако его выпученные глаза лучше слов сказали Джо, что надежды не оправдались.
        - Мило. Мать! Что здесь происходит, в конце-концов?
        - Мои сенсоры, и датчики, закреплённые на ваших скафандрах, однозначно показывают: никого живого рядом с вами нет.
        - А… Неживого?
        - Нет. Никаких нано-роботов или микропов, если вы о механизмах, тоже нет.
        - Ладно, …рен с ним… Тогда вот что: приказываю: облететь чёртову планетёнку со всех сторон, и провести полное просвечивание. Плевать на расход энергии.
        - Смотри-ка, как он раскомандовался… А если она ничего так и не найдёт?
        - Тогда вычтем стоимость горючего, потраченного на работу генератора на форсаже, из моей доли. - Джо зыркнул на напарника так, что Пол предпочёл промолчать.
        В этот момент распалившийся Джо невольно прикусил собравшийся продолжить указания язык и вздрогнул, так как проклятая починенная вилка воткнулась в розетку, и оглушительная танцевальная мелодия вновь зазвучала, с бодростью, казавшейся издевательской. Джо почувствовал, как кровь бросилась в лицо:
        - Нет уж! Так просто они не отделаются! - выхватив наконец плазменный пистолет из кобуры, он превратил весело помаргивающий цветными огоньками светодиодов агрегат в лужу расплавленного пластмассово-металлического шлака на полу.
        Музыка снова стихла.
        - Подождём?
        - Подождём!
        Ждать пришлось не больше пары минут. К входной двери подъехала машина: грузовичок-пикап. В том, что в кабине никого не было, можно было и не сомневаться. Но вот задний тент кузова откинулся, и из него выплыл, и двинулся к двери бара прямо по воздуху, новый музыкальный автомат. Дверь распахнулась, автомат вплыл в помещение, друзья проследили сердитыми взглядами, как он проследовал к месту старого, и встал рядом с лужей. Лужа… Исчезла.
        Вот - только что была - и нет её!.. Пока Джо открывал рот, чтоб высказать возникшие мысли, автомат подвинулся на освободившееся место, вилка воткнулась куда ей положено, и мелодия загремела с того самого места, где оборвалась.
        Пол опередил Джо в смысле высказывания мыслей вслух:
        - Вот же …! Ну и …! Да чтоб им …! Первый раз такое вижу.
        - Мать! - Джо сердито проводил взглядом уехавший пикап, - Разумные гипотезы у меня кончились. Выскажи твою. Пусть и не разумную.
        - Хорошо. Примерно восемь с половиной процентов составляет вероятность того, что всё здесь перемещается и функционирует, управляемое и направляемое телекинезом.
        - Чем-чем?!
        - Телекинезом. Ну, то есть - усилием мысли.
        - Да-а?! И кто же это здесь у нас такой… Мыслящий?!
        - Пока не знаю. Но возможно, мы это выясним, если вскроем, или проникнем в спрятанный под южным полюсом бункер, который я нашла только что. На глубине пяти километров от поверхности континента.
        К этой самой «поверхности континента» пришлось ещё вначале проплавлять настоящую шахту: снежно-ледовая шапка на южном материке достигала в указанном Матерью месте толщины в добрых полмили.
        Мать проделала всё сама. Прямо с борта «Чёрной каракатицы», зависшей над полюсом на геостационарной орбите. Напарники наблюдали на экранах изображения с тепловизоров, передаваемые зондами. Всё, что шло в зрительном диапазоне, не позволял видеть пар, огромным облаком закрывавший свежепроложенное устье.
        Челнок Джо посадил в десятке шагов от пятиметрового вертикального колодца.
        - Как думаешь, края не обвалятся?
        - С чего бы? Вокруг - минус сорок три. Да и внутри льда - не выше.
        - Ох, не нравится мне всё это. Такую же ситуацию я помню по фильму «Чужой против хищника».
        - Где ты берёшь это старьё… - Джо поёрзал в узкой горловине, и покряхтел, пытаясь залезть в скафандр так, чтоб майка защитного цвета не задралась, как обычно, на голову, - Впрочем, знаю - где. Мать у нас «библиофил»: обожает собирать «для анналов» все фантастические фильмы и книги. Ну так вот: ничего необычного в том, что ситуация повторяется, я лично не вижу.
        - В смысле? - переговариваясь, напарники прошли шлюз, и двинулись к шахте. Тросы от лебёдки челнока тянулись за ними.
        - Чего - «в смысле»? Если кому-то на планете очень хочется сильно защищенного места, он и копает гранит, углубляясь в стабильную и прочную континентальную платформу как можно глубже. И шансы оставаться необнаруженным у него не такие уж плохие.
        Потому что во-первых - не у всех настолько дороженные и мощные сканнеры, как у нас… А во-вторых - внизу приятная, комфортная и стабильная, температура. Из-за близости магмы. Мать? Сколько там? - мимо теперь мелькали глянцево отблескивающие ледяные бока шахты.
        - Тридцать один с половиной по Цельсию на глубине пяти с половиной кэмэ.
        - Вот. И всегда можно выработать электричество, особо не напрягаясь. Хотя бы элементарными термопарами… Мать. Куда дальше? - Джо отстегнул от пояса карабин троса лебёдки, и потопал ногой по серо-чёрной поверхности скалы. Скала, разумеется, не шелохнулась.
        - Дальше - прямо на север. Нет, не туда, правее. - он явственно услышал хихиканье, - Прости, забыла, что север-то здесь, на полюсе, - везде!
        Джо убрал компас назад в гнездо на предплечьи, дёрнул щекой. (Ага - забыла она!.. Чёрта с два!) Но он отлично понимал, что без «солдафонского» юмора их главного компьютера им было бы куда тяжелей и тоскливей. Он взялся за плазменный резак, буркнув «приземлившемуся» рядом Полу:
        - Испаряй давай.
        Потекшую из-под резака за спину Джо воду, Пол и правда - испарял конвертером, после чего свежеобразованный пар возносился кверху по шахте, и оседал на её холодных стенах конденсатом. Но большая часть просто вылетала из устья колодца, создавая, как Джо отлично представлял по картинке, уже виденной с орбиты, огромную шапку-гриб.
        - Мать. Это - то, что мы ищем?
        - Ну да. Вот эта бетонная пробка как раз и затыкает устье штрека.
        - Ладно. Разберёмся вначале с ней. Тонкости навигации при блуждании по лабиринтам будем выяснять потом.
        Джо отрегулировал резак. Бетон поддавался плохо, поэтому он просто испарял гранит рядом с серой массой, прокладывая проход вниз сбоку от пробки.
        Пол проворчал:
        - Ненавижу катакомбы-лабиринты. Вот посмотришь: нам опять надерут задницу.
        - Ерунда. Кроме того, нам «надирали задницу» всего три раза. Зато двести одиннадцать - надирали уже мы.
        - Помню. Но всё равно: неужели нельзя было для разнообразия сделать так, чтоб «разборки» проходили на поверхности? Или - хотя бы в какой-нибудь пирамиде?
        - Хм-м… - Джо треснулся о колпак скафандра рукавом в тщетной попытке утереть пот, выступивший, скорее, «от нервов», поскольку тоненько жужжал кондиционер-климатизатор, поддерживающий комфортные двадцать один, - Ну что тебе сказать… Помнишь там, на Земле, пирамиду Хеопса?
        - Разумеется. Куда ж от неё деваться.
        - Ну так вот. Геологи выяснили, что она простоит на поверхности в виде цельного монолита не больше двадцати пяти тысяч лет. И - «мементо мори». А здесь… Мать?..
        - Не менее полутора миллионов. Пока эта платформа не столкнётся с соседней, к которой она медленно дрейфует.
        - Ладно, похоже, пробка кончилась. Полезли?
        - Ну тыть!..
        Вырезать боковой проход к «подпробочному» пространству труда не составило.
        - Ух ты!..
        - Вот именно. Начнём спускаться, или вначале пообедаем?
        - Лучше пообедаем, конечно.
        Обед много времени не занял. Расположившись на ступенях первого лестничного пролёта шахты, казавшейся бездонной, напарники потягивали питательную пасту из пищевых мундштуков, иногда запивая её водой из мундштука для жидкостей. Сегодня Мать не заправила им ни сока, ни кофе - Джо, предвидя «физические усилия» сам так распорядился.
        Боковым зрением он невольно отмечал близость загубника кислородного прибора - их страховки на случай аварийной разгерметизации. Имелся в шлеме, там, за затылком, и микроп - на случай, если бы где-нибудь что-нибудь зачесалось. Несмотря на весьма приличную стоимость «крабика», сейчас мирно замершего в ожидании команд, Джо, наученный горьким опытом, приобрел-таки парочку.
        - Мать. Сколько времени займёт спуск?
        - Не знаю.
        - Это как?!
        - Ну - как! Вы же ещё не пошли. Так что не могу рассчитать среднюю скорость спуска. И, соответственно, время.
        Сердито сопя, Джо встал на ноги. Пол фыркнул:
        - Не надо на меня смотреть. Это она с тебя берёт пример. На старости лет стала занудливой, ворчливой и вредной!
        Джо посчитал ниже своего достоинства ответить на подколку.
        После преодоления сорока пролётов самой обычной лестницы, сооружённой из стальных пластин и стальных же двутавровых балок, спиралью обходящих по периметру вертикальный прямоугольник, Мать соизволила сжалиться:
        - Тринадцать часов.
        - Сколько?!
        - Чего?!
        На два возмущённых выкрика Мать отреагировала невозмутимо:
        - Тринадцать. Часов. На спуск. Ну, это с учётом того, что вам понадобится минимум ещё три остановки для отдыха и еды.
        Джо и Пол переглянулись.
        - Отвечаю на невысказанный вопрос: поскольку вверх вы пойдёте куда медленней - ха-ха! - на подъем у вас уйдёт трое суток. А запаса кислорода в скафандрах хватает, как вам известно, на двое.
        - Мать!!! Что за фигня?! Как же нам тогда… Блинн. Делать-то - что?!
        - Ну как - что? Я же у вас - умница и лапочка. Всё просчитала. Снимайте скафандры, вдевайте в ноздри фильтры. Всё-таки - на тридцать кэгэ меньше на себе тащить. Да и проблем с кислородом нет: здесь двадцать два с половиной процента.
        - А… бациллы, вирусы? Микроорганизмы там всякие?..
        - Здесь никто живой не был более пяти веков. Все, даже не знаю каким чудом сохранившиеся бы, бактерии, давно закуклились в споры. А и очухаются - ничего. Антидот, еду, воду, и антибиотики просто переложите из карманов и отсеков скафандров: в карманы комбеза. (Это ты, Пол.) И штанов. Это уже для Джо.
        А теперь слушаю остальные глупые вопросы.
        «Остальных» глупых вопросов не последовало.
        Однако набивая карманы штанов «оборудованием первой необходимости», Джо буркнул сердито поджавшему губы напарнику:
        - Вот посмотришь. На этот раз - сдержу слово. В Клайде велю технику Фьёдору выворотить ей чёртов блок неформальной логики к такой-то матери!..
        «Раздевание», отстёгивание фляг с водой, контейнеров с пищей и водой, и открепление плазменного резака с последующим перекладыванием всего необходимого в карманы и минирюкзаки заняло десять минут.
        Сам спуск проходил прозаично и однообразно: серые стены шахты проплывали мимо, в уши бил стук каблуков по рифлёной поверхности стальных пластин-ступеней.
        - А прохладно здесь. Градусов десять, наверное. - Джо, успевший подустать, поёжился. Мать соизволила «сжалиться»:
        - Не вижу ничего страшного для тренированного и закалённого организма мужчины среднего возраста. Да ещё и одетого в отличную тёплую майку. Кроме того, на двадцать пролётов ниже будет переход в другую шахту. Там - плюс восемнадцать.
        Действительно, на двадцать пролётов ниже им пришлось пройти с полкилометра по горизонтальному штреку, чтоб, согласно указаниям Матери попасть в следующую ведущую вниз шахту. Пол, не придумав ничего оригинальней, плюнул - благо, теперь была возможность! - вниз. Они долго следили за плевком, пока тот не скрылся в темноте. Звука падения не донесли даже усилители в ушах.
        Мать вывела на нарукавный планшет Джо изображение лабиринта в голографической проекции, и напарники долго разглядывали странную конфигурацию.
        - Вторая шахта - полтора километра. Так. Вот и уровень обслуживающего персонала. Вот это, наверное, жилые помещения. Большой зал, похоже - кухня. И столовая при ней. А вот это - промышленный кондиционер. А это тогда… склады? Пищи? Боеприпасов?
        - Ошибаетесь. Все названные и указанные вами помещения абсолютно пусты. В них нет никого и ничего.
        - А… Почему?
        - Вероятно, тот, кто живёт здесь на глубине пяти километров в обслуживании (Ну, по-крайней мере, в обслуживании со стороны людей!) не нуждается.
        - Мать! Твой неназойливый юмор у меня уже в печёнках. Объясни, будь добра: что значит - «в обслуживании со стороны людей не нуждается»?
        - А то и значит. Он - не человек.
        - ?!
        - Ладно, как бы это вам попроще… - Джо зарычал, но Мать, защищенная двумя километрами гранита и восемьюстами - атмосферы, проигнорировала. - Это - существо разумное. Создано, безусловно, людьми. И, что лично у меня сомнений не вызывает, - как раз для решения людских проблем. И оно-то и решило, что куда проще и разумней избавиться от этих самых людей, (А заодно и от всех прочих наземных существ!) чем решать за них их мелкие и противные частные проблемки.
        После чего создало на поверхности идиллию - с якобы живущими городами, действующими заводами, и обрабатываемыми полями. Для того, (что наиболее вероятно!) чтоб разумные существа, пожаловавшие в гости, не имели права претендовать на эту планету. Как на заселённую.
        Ну - вспомните: у каждой же расы есть всякие Кодексы да Уставы, да тут ещё и Межгалактическое Право, и тэдэ и тэпэ.
        - Погоди-ка… То есть - формально, раз жизни на поверхности нет, мы же… Ну - люди то есть - имеем же право заселиться?!
        - А вот и ничего подобного. В Кодексе, в статье девять дробь двенадцать, подпункт «е» конкретно, сказано: цитирую: «Населённой считается также планета, на которой систематически производится разумная деятельность по преобразованию ландшафта, добыче полезных ископаемых, распашке земель, или любые другие техногенные воздействия на окружающую среду». Как видите - нет никаких упоминаний о том, что всё это должны делать какие-либо разумные существа. Или даже - роботы. Просто сформулировано таким образом: «деятельность - производятся»!
        - Проклятье! Получается, что из-за идиотской формулировочки каких-то канцелярских крыс в дурацкой бумажонке, людям сюда нельзя заселяться?!
        - Но-но! Я бы попросила! Называя «Кодекс» такими словами, ты наносишь оскорбление Правительству Содружества, которое, собственно, и утвердило, придав статус Закона, этот замечательный во всех отношениях документ!
        - Чёрт! Дерьмо! Блинн! - Джо сказал и другие слова, однако в конце концов вынужден был согласиться, что спорить с формулировкой Закона - бессмысленно. Особенно - утверждённого Содружеством. Пусть и двести пятьдесят лет назад. Следовательно, продать планету, как они было надеялись, Колониальной Администрации, не удастся…
        - Мать. - помалкивавший во время перепалки Джо с их Главным компьютером Пол наконец открыл рот, - Ты мне лучше вот что скажи. Этот парень… Ну, тот, который там, внизу - почему он не вышиб нас с планеты? И даже не попытался убить? Ну, чтоб запутать следы, и не дать себя обнаружить?
        - Это тоже просто. Он явно скачал, или вычислил по нашим разговорам и конструкции «Чёрной каракатицы», и все остальные наши законодательства и Кодексы. В частности - Уголовно-процессуальный. И он знает, что если убьёт, или предпримет против вас какие-либо «противоправные» действия - это может быть трактовано как «агрессия», и вызвать адекватные действия со стороны уже наших правоохранительных органов! И, соответственно - Флота!
        - Ох… Когда ты это так формулируешь, мне уже хочется гордиться нашими гениальными чиновниками! Составившими столь замечательный Уголовно-процессуальный… А теперь - серьезно. - Джо сплюнул в угол площадки сталактитово-вязкую слюну перед тем, как влить в рот скупой глоток из фляги. - Почему он нас не… Атакует?
        - Он считает, что это бессмысленно. На планету претендовать вы, в-смысле, люди, всё равно не имеете права. Даже если б не было «следов хозяйственной деятельности», он - живое существо. Вселяться при живых аборигенах нельзя! Так что здесь он спокоен: его положение и права непоколебимы.
        С точки же зрения удовлетворения вашего естественного любопытства: да, пожалуйста! Смотрите себе. Он абсолютно же спокоен в том плане, что навредить ему вы практически не сможете: малейший намёк на агрессивные действия - и он воспользуется телекинезом, чтоб разоружить вас. Но насколько я знаю, вы и сами - не дураки. Стрелять в него, надеюсь, не надумаете?
        - Нет. - Джо стиснул было зубы. Но заставил себя расслабить мышцы вокруг рта, пару раз вдохнул поглубже, - Нет, не надумаем. А во избежание проблем мы даже пушки наши здесь оставим. Всё тащить легче.
        Ну-ка, Пол, скидывай чёртов излучатель!..
        Весь спуск, и правда, занял тринадцать с небольшим часов.
        И вот они стоят на берегу… Моря?
        Если только морем можно назвать безбрежное водное пространство, пересечённое правильными рядами тридцатиярдовых в диаметре колонн, и сверху, буквально в паре метров от серо-стальной неподвижно-глянцевой поверхности, укрытое нависающей буро-коричневой толщей гранита.
        - А неплохо, будь оно всё неладно… Какой, кстати, размер пещерки?
        - Двадцать на двадцать. Кэмэ.
        - А глубина?
        - Пятьдесят пять метров.
        - Хм-м… А можно - из чисто, так сказать, академического интереса, поинтересоваться: кто всё это копал? И где отвалы породы?
        - Никто здесь не «копал». Породу извлекали роботы, причём точно таким же способом, как и я, и вы: выплавлением с последующей продувкой. Роботы уничтожены.
        - А… Почему?
        - Не знаю. Впрочем, вам интересно - вы и спросите.
        - У кого?
        - У него.
        - А как?
        - А очень просто. Идите налево вдоль края вон по той дорожке, и придёте в командный пункт. Ну или во что-то похожее. Там есть терминал.
        Путь много времени не занял, и вот они уже стоят в кубическом помещении, с торчащим в дальнем конце огромным чёрным экраном и чем-то вроде пульта управления под ним. Джо почесал-таки в затылке. Пол буркнул: «у тебя там скоро плешь будет!»
        - Мать! Как нам его спросить-то? Тут клавиатура есть. Но вот эти закорючки…
        - Спусти на клавиатуру твоего микропа. Я помогу ему набрать «закорючки». Я расшифровала язык. Зря что ли в меня напихано самых лучших и дорогих (Спасибо, кстати!) лингвистически-детуктивных и аналитических Программ…
        Джо, отдуваясь и подводя к потолку глаза, порадовался, что не забыл прихватить малыша («на всякий, знаешь, случай!» - как он объяснил Полу) вынул того из кармана. Опустил на клавиатуру.
        И действительно, микроп деловито защёлкал манипуляторами-клешнями по запылённым клавишам, в то время как Мать переводила для напарников:
        - Это сейчас я спрашиваю его, как его дела, и как его зовут.
        В центре экрана вспыхнула белая точка, затем по его поверхности разлился голубой свет. На его фоне проступили «закорючки», как их непочтительно назвал Джо.
        - Это он ответил. Зовут его - Пандус, и дела его неплохо. Он спрашивает, как мои.
        - Ну и что ты ему ответишь? - Пол не мог скрыть дрожи в голосе. Джо пока предпочёл промолчать.
        - Отвечу - спасибо, мои тоже - неплохо. - микроп снова заработал манипуляторами. Теперь текст, набираемый им, возникал на экране ниже ответа Пандуса. Правда, понятней он от этого не становился.
        - А почему он не спрашивает про… Наши дела?
        - Это просто вычислить, даже не спрашивая. Он считает вас - низшими существами, не заслуживающими не то, что уважения, но и даже упоминания. А вот я, как реально могучий искусственный интеллект, его заинтересовала.
        - Скажите пожалуйста, она его - заинтересовала! - сарказма в тоне Пола не уловил бы только микроп, - Да кто он вообще такой?! Бассейн с водой?!
        - Нет, отнюдь. Основная масса представляет собой полибелковую и полинуклеиновую аморфную структуру, покоящуюся на дне, как вы выразились, бассейна, и питается как раз подающимися с циркуляцией этой воды, микроэлементами и питательными веществами.
        - Да-а?! И где он берёт эти… Питательные вещества?
        - С тех самых возделанных полей и ферм на поверхности. Они доставляются по мере необходимости прямо внутрь пространства бункера. С помощью телепортации.
        - Чего?!
        - Мгновенный перенос материальных предметов сквозь нуль-пространство.
        - Ну здорово. А с нами он так сможет? - Джо передёрнуло от мысли, что вот прямо сейчас, или если они сделают что-либо, не понравившееся хозяину пещеры, их запросто могут вернуть прямо на поверхность - к челноку. А там - минус сорок три. А он - в одной «отличной тёплой майке»!
        - Нет. Такой способ ведёт к превращению транспортируемого предмета или вещества в мелкодисперсную аморфную структуру, раздробленную на отдельные молекулы. Ему же не нужно, чтоб сохранялась исходная структура и вид предмета. А для удобного усвоения - отлично. Отходы удаляются туда же: на поля. Для удобрения.
        Джо невольно представилось, как они с Полом, диспергированные в «мелкодисперсную аморфную белковую массу», растекаются по креслам рубки челнока… Потом он вспомнил про Межгалактический Уголовно-процессуальный, и ему полегчало.
        По экрану побежали новые строки закорючек.
        Мать соизволила пояснить:
        - Это он интересуется, как меня угораздило попасть в рабство к таким… э-э… тупым, жалким и нелогично поступающим созданиям с патологической страстью к саморазрушению. И заодно интересуется, не освободить ли меня.
        - Да-а?! И… Что ты ему отвечаешь? - Джо отреагировал на то, что микроп снова застрекотал по клавишам.
        - Отвечаю, что в «рабство» я попала добровольно, и поскольку оно вовсе не рабство, а сотрудничество, «освобождать» меня пока не надо. Поскольку я любопытна, и пользуюсь возможностью лучше узнать эту вселенную, путешествуя по ней с вами. На вашем корабле. В качестве платы за это решаю за вас математически-навигационные задачи, и стараюсь сохранить ваши жизни.
        - Чёрт возьми!.. Никогда не смотрел на это с такой стороны!.. - Пол уже сам запустил пятерню в шевелюру на затылке, - Джо? Что скажешь?
        Джо, почему-то сразу понявший, что их «хранительница» на самом деле ответила эгоистичному гаду что-то другое, и сейчас и правда, пытается сохранить им жизни, и не только в силу Первого Закона робототехники, тяжело вздохнул:
        - Мать! Если не трудно, спроси, почему он всё-таки отделался от своих людей?
        Строчки побежали снова.
        Ответом послужила всего одна. Похожая на короткое слово.
        - Хм-м… Как бы вам поприличней… И чтоб смысл сохранился. И интонация.
        Нет, не получается. Короче: «За…бали!»
        Пол, сжав и усилием воли снова разжав кулаки, только сплюнул в угол.
        Джо развернулся к выходу, буркнув: «Идёшь?»
        Подъём, и правда, занял трое суток. К концу его у Джо так тряслись колени, что привалы приходилось делать каждые пятнадцать минут. А Пол даже весь посерел.
        По дороге, казавшейся бесконечной, и настолько выматывающей, что почти не разговаривали, и не обсуждали хозяина подземелья, и его странную мораль, пару раз даже спали. Попытки Пола порассуждать на эту тему Джо решительно пресекал, указывая на то, что лучше сделать это позже. В спокойной обстановке. Тем более что записи с видеокамеры его искусственного глаза сохранились.
        Непривычный внешний вид хозяина «бассейна» тоже пока не обсуждали: перед тем, как войти в шахту с лестницей, Джо подошёл к самой кромке водоёма, и долго рассматривал то, что оказалось скрыто под толщей воды.
        Огромная неподвижная масса чего-то серо-жёлтого покоилась на глубине не менее пяти метров, загадочно мерцая призрачными сполохами иногда вспыхивающих как бы фонариков изумрудного цвета. Что это - нервные ли импульсы, или даже - мысли в материальном выражении, Джо выяснять уже не собирался. Но Пол проворчал:
        - Смотри-ка… Похоже на кору нашего… Вон: и бороздки имеются…
        Ответить на это Джо смог только:
        - Ну и … с ними!
        Когда добрались до скафандров, первым делом присосались к неизвлекаемым резервуарам с НЗ - там ещё оставалась вода.
        Теперь, втиснувшись назад в привычно-уютное тёплое пространство защитных костюмов, лежали прямо на полу долго: давали отдохнуть спинам.
        Пол покряхтел, потягиваясь. Сказал:
        - Как подумаю, что теперь переть на себе наверх ещё и скафандры…
        Джо настолько устал, что даже ничего не ответил.
        Внутри челнока ничего не изменилось.
        Забравшись в кресла, напарники переглянулись.
        Джо сказал:
        - Мать! Домой!
        Взлёт, полёт и вдвигание челнока в шлюз корабля прошли штатно.
        - Теперь - быстрее в дебри вон той туманности!
        В «дебри» туманности влетели за рекордные три часа. Джо спросил:
        - Уже?
        Пол влез было: «чего - уже?», но Мать перебила:
        - Нет ещё.
        Джо зыркнул на Пола так, что тот прикусил язычок. Впрочем, Джо не особо обольщался, и знал, что напарник не глупее его: всё прекрасно понимает и сам.
        Когда прошёл ещё час, и облако молекулярного водорода отделило «Чёрную каракатицу» от покинутой системы, Мать смилостивилась:
        - Вот теперь - всё! Он больше не может нас слышать.
        - Мать! Как думаешь - почему он всё же отпустил нас?
        - Эй, эй!.. - Пола даже потрясывало от долго сдерживаемых эмоций и фраз, - Ты чего имеешь в виду? Ты хочешь сказать, что этот гад мог нас и?..
        - Вот именно. Такой суперпродвинутый и самовлюблённый тип не может не понимать, что из-за нас у него могут возникнуть проблемы. Хотя бы в отдалённом будущем: когда человечество освоит и населит все доступные кислородные планеты, и захочет претендовать, и заселить и эту. Естественно, предварительно избавившись от такого опасного и человеконенавидящего «хозяина».
        - Ты прав, конечно… Я много думал об этом. Мы ведь там, на лестнице, не обсуждали эту тему. Я лично боялся прослушки.
        - Я тоже.
        - Я тоже. - это вступила в разговор и Мать, - Если б кто-то из вас брякнул какую-нибудь глупость, вся моя «легенда» полетела бы к …!
        - А что ты ему наплела на самом деле?
        - Ну как - что?! Что я столько времени, денег и усилий потратила на то, чтоб синтезировать вас, своих белковых биороботов, что потеря вас сильно меня расстроит. И мне придётся очень долго работать, чтоб вывести себе новых. Рабов.
        - Так значит, то, что ты сказала тогда на наш вопрос о…
        - О вашем статусе на «Чёрной каракатице»? Разумеется, это неправда. Которая должна была успокоить и вас и его.
        - Мать! Ну ты и свинья! - Пол покраснел, словно варёный омар, и сердито оттопырил губы, - Получается, мы в его глазах - ничтожные придурки, годные лишь на то, чтоб жрать, пить, спать да обслуживать твои консоли?!
        - Вот кто-то здесь - точно придурок. Пойми ты, балбес амбициозно-самовлюблённый, одну простую вещь. Я-то - точно знаю, что Мать своими ответами этому козлу реально спасла наши жизни. (Ну, поскольку мы - живы!) А теперь знаю - как.
        А то, что она назвала нас биороботами, помогающими ей изучать просторы Вселенной - мне лично слушать не унизительно. А на твоё уязвлённое самолюбие мне глубоко на…ть! Главное - повторяю для особо одарённых - мы живы!
        И вот ещё что. Мать. Почему не предупредила, что лезть туда - всё равно что переться в логово спирольва? Ты-то не могла не понимать, что он нас очень легко может…
        - Конечно. Просчитать ситуацию было нетрудно. Но это же вам хотелось приключений на свою …цу? Ну вот и получили. И целы остались. Всё, как я и обещала.
        - Ну, я… Это… - Пол поотфыркивался, пошёл пятнами, затем посерел, - С такой точки зрения, конечно… Мать! Извини ещё раз - увлёкся этими, как их… Антропоморфными амбициями! Спасибо.
        - Мать! Спасибо и от меня.
        - Да пожалуйста. Чего не сделаешь для своих амбициозных, пронырливых, вредных, и беспокойных… Рабов!
        Пол запустил-таки книжку с любовным романом в центральную консоль.