Приют Окаянных, №01 Очертание Тьмы- библиотека РусЛит

Очертание тьмы Сергей Малицкий
        Приют окаяннных #1
        В пережившем вторжение, войну и планетарную катастрофу индустриальном мире через тысячи лет мрака и бедствий воцарилось время меча и магии. Природа залечивает раны, время стирает память о минувшем, но прошлое возвращается так же, как кровь из открывшейся раны пропитывает одежду.
        Ужасные знамения, происходящие в маленьком городке, пытаются разгадать храмовые старатели. С ними - юная послушница из Приюта Окаянных.
        Сергей Малицкий
        Очертание тьмы
        Пролог
        ОЛС
        Бедой повеяло еще с лета. Шесть часовен из тридцати на святом пути из Тимпала к Тэру дали трещины, а одна, что стояла у северных ворот Гара, так и вовсе рухнула. Рухнула и рухнула: чего пустое перемалывать; значит, время ей пришло, ничто не вечно под солнцем, кроме Эдхарского моста, ну так ведь не о нем речь? Мост стоял и стоять будет, говорено, что выйдет его срок тогда, когда весь Талэм свернется и высохнет, как кленовый лист в канун зимы. Тем более новую часовню за неделю из бревен срубили и поставили рядом, свежие руины расчистили, поправили фундамент да на прежнем месте начали строить уже настоящий собор. Давно было пора - все-таки на шесть сотен лиг только один подорожный храм сиял золотым колесом на шпиле, да и тот в стольном Сиуине. Не считать же подорожными храмами соборы в начале и конце дороги? Один - Белый Храм Священного Двора Вседержателя - для боли и печали начала пути, другой - Черный Храм на месте бывшей Черной Башни - для скорби и слез окончания странствия, и оба они для того же самого в обратном порядке, потому как колесный ход в две стороны прокладывается - от Тимпала до Тэра и
обратно. По двадцать лиг в день от часовни к часовне - чтобы топать без устали весь второй и третий месяцы осени. Хоть раз в жизни всякий колесник должен проделать его в одну сторону, а если послушание какое на паломника накладывалось или сан располагал, то и с возвратом, и порой не единожды.
        Сначала казалось, что все обошлось. Прочие часовни поправили еще до осени, да и всем остальным строгий надзор учинили, шутка ли, тысячи людей пойдут святым путем, будут прикладывать лбы к древним камням, хвататься за них, поливать слезами. Хлопот королевской страже на два месяца - глаз не сомкнуть, да только служба - она служба и есть, дело привычное. Другого бояться следовало: если пакость какая-нибудь вдруг всплывет, воровство разовьется или ведун без королевского ярлыка народ смущать станет. Или же, что еще хуже, магия волю поимеет. Вот как раз с магией в тот год беда и вышла. В самом начале осени, когда работы в Гаре уже шли полным ходом, тимпалский голубятник поймал птичку от гарского сэгата, как раз от того, у которого часовня рухнула. На птичьей лапке болталось послание, в котором, как водится, были выписаны восхваления и Вседержателю, и мученику Нэйфу, имелась благодарность главе Священного Двора за помощь в строительстве нового храма, но вслед за обязательным почтением размещалась жалоба, и как раз в ней перечислялись навалившиеся на приход беды и тревоги. Сэгат сетовал, что с самого
обрушения прежней часовни в городе творится непотребство. Стали являться зловещие призраки и странные знаки, производящие смущение населения. Кроме того, среди достопочтенных горожан, не меньше половины которых является благоверными прихожанами Храма Нэйфа, обнаружились сразу три оборотня-имни, коих стража, конечно, порубила, но пока до рубки дошло - от оных пострадала куча народу, в том числе полегло насмерть множество невинных подданных тэрского короля. А те, что увечьями отделались, вовсе забыли о скором святом шествии и поголовно твердят о каком-то явлении и страшатся его пуще смерти, хотя смерти продолжаются, во всяком случае, пропавшие и ненайденные среди горожан числятся. Все это, продолжал сэгат, наводит глубокую печаль и тревогу, к тому же вкупе с недавним обрушением часовни отвращает людей от святого престола в пользу Храма Присутствия и прочих кощунственных верований.
        Забегали, засуетились после ужасной вести послушники Священного Двора. Ни о каком явлении, правда, никто из них толком не слышал, да и прежние вести об оборотнях оказывались обычно фантазиями, хотя нечисти в дальних краях хватало, но всякая смерть чаще всего объяснялась просто, потому как нет ничего проще смерти. Однако до начала колесного хода оставалось не так много времени, а большего вреда вере, чем от смущения умов, произойти не могло, поэтому престарелый Ата вызвал сэгата Белого Храма и приказал отправить в Гар лучших храмовых старателей. То есть служителей, предназначенных для разбирательства противоестественных дел, а именно судью, усмирителя и защитника, или, как порой говорили в народе, судью, палача и печальника.
        Выехали старатели из Тимпала в тот же день, меняя на каждом дозоре лошадей, добрались за неделю или около того до Гара и приступили к разбирательству. А в первый день второго месяца осени, когда должно было начаться шествие и тысячи паломников ждали полуденного удара колокола, чтобы двинуться вместе со священной процессией с севера на юг из Тимпала к Тэру через тот самый Гар, в городе появился всадник. Его одежда была изодрана, глаза - красны от бессонных ночей, лошадь почти загнана, однако он продолжал вонзать в ее бока шпоры. Всадником был отправленный в Гар судья Эгрич.
        Он миновал Известковую слободу, спугнул стаю ворон, ждущих жертвенных отрубей в кронах священной дубовой рощи, поднялся по широкой Гончарной улице к верхнему городу, миновал нижние ворота, махнул рукой дозору верхних и спрыгнул с коня только у главной лестницы, но не потому, что добрался до места, а потому что загнанное животное упало у первой ступени и испустило дух. Паломники, заполнившие площадь, замерли.
        - Что стряслось, Эгрич? - насторожился старший дозора.
        - Беда… - прохрипел тот и побежал по лестнице к храму.
        - Двое за мной! - рявкнул дозорный и поспешил за вестником.
        Сто шестьдесят ступеней Эгрич преодолел, не останавливаясь, хотя дыхание его прерывалось и хрип в груди заглушал шелест осенней листвы под его ногами. Лишь на самом верху судья остановился, чтобы преклонить перед вратами Белого Храма колено и нарисовать ладонью святое колесо у себя на груди, но тут же поднялся, поморщился, как будто мучился от невыносимой головной боли, и побежал по узкой лестнице, опоясывающей храм и ведущей в верхний зал, в котором шла праздничная служба. Когда, миновав двух последних стражников, судья вбежал под священные своды, силы его были на исходе.
        Обряд уже завершался. Голоса младших сэгатов, славящих мученика Нэйфа, сливались с прозрачными нотами, извлекаемыми служками из даланских дудок, и взмывали под светлый купол Белого Храма. От блеска одеяний старших сэгатов рябило в глазах. Со священными кубками в руках высшие служители кружились вокруг золотой чаши, возле которой в белой тиаре и вышитой золотом сутане стоял сам Ата, предстоятель Священного Двора. В одной его руке был старый медный черпак, в другой - серебряный нож. Кровь стекала по рассеченной ладони старца, капая в чашу. Тридцать кубков должны были наполниться вином, смешанным с кровью. Тридцать часовен ждали участников колесного хода. Тридцать дней мучений святого Нэйфа, когда вместо воды, о которой просил он, ему подносили только сладкое, приторное вино, повторялись уже больше тысячи лет как священный обряд.
        - Ата! - закричал Эгрич, падая на пол.
        Смолкли дудки. Осеклись голоса. Замер седовласый Ата.
        - Ата, - приподнялся на локтях Эгрич, с трудом встал на колени, оглянулся на замерших за спиной стражников. - Беда, Ата.
        - Что случилось, судья? - грозно спросил Ата.
        - Он вернулся… - прошептал Эгрич.
        - Кто он? - не понял Ата.
        - Старший слуга убийцы. Ужас Тэра. Мучитель Нэйфа, - страдальчески скривился Эгрич, пытаясь встать на ноги. - Он вернулся.
        - Где? Когда? Кто?! - закричал в раздражении Ата.
        - Здесь, - прошептал Эгрич, выпрямляясь. - Сейчас. Я.
        Последнее слово было вымолвлено не так, как предыдущие. Оно не было произнесено голосом запыхавшегося, пожилого, едва стоявшего на ногах человека. Оно было произнесено тихим голосом, сила в котором колыхалась, словно океанская волна перед страшной бурей. Ата побледнел. Перед ним стоял не Эгрич. Непостижимым образом измученный судья обратился в сухого, чуть сутулого незнакомца среднего роста с лысым черепом и чертами лица, которые, казалось, повторяли линии все того же черепа.
        - Кто ты? - с трудом вымолвил Ата, подавая охране знак.
        - Олс, - ответил незнакомец, и рванувшиеся к нему стражники словно наткнулись на невидимые клинки, потому что плоть их разверзлась и они, роняя оружие, пали замертво.
        - Мало крови, - рассмеялся, поднимая один из мечей, тот, кто назвал себя Олсом. - Не жалей крови, Ата. В каждый из тех тридцати дней, в которые Нэйфа везли из Тимпала в Тэр, бедолага пролил ее куда больше. Не жадничай. Хочешь, я тебя научу?
        Никто не заметил, как Олс оказался возле Аты. Только что он был в двух десятках шагов, и вот уже встал рядом, и Ата захрипел, потому что меч вышел у него из груди, и в чашу, на край которой осел предстоятель, хлынула кровь. А потом началась бойня.
        Когда зал наполнился мертвыми телами, незнакомец остановился и потянулся словно после сладкого пробуждения. Затем огляделся, отбросил меч, вдохнул полной грудью, захватил ноздрями дурманящий запах смерти и облизал ладони, с которых, как и со всей его одежды и даже с головы, стекала кровь.
        «В первый день второго месяца осени в часы начала священного шествия великая беда пришла в Белый Храм Тимпала, в сердце Священного Двора Вседержателя Талэма. Некто, назвавшийся Олсом и указавший на себя как на старшего слугу убийцы, ужас Тэра и мучителя Нэйфа, явился в образе судьи Эгрича в храм и учинил массовое убийство, пощадив троих человек, но лишив жизни - восемьдесят семь».
        (Писано в закрытый кодекс во Дворе Вседержателя в 1265 году от восхождения и растворения святого мученика Нэйфа, да пребудет его добрая воля с детьми его и братьями его до скончания этого мира)
        Часть первая
        Вой

        Глава 1
        ЦАЙ
        Городишко Граброк, который сверкнул отблесками заката на черепичных крышах вроде бы за ближайшим взгорком, сначала попытался отгородиться от путников вечерним дождем, затем прикрылся еще парой холмов, спрятался в ночной туман, но был обнаружен и, раздосадованный, притворился деревней. Тонущая в темноте улица баловать закутанную в дорожные плащи четверку всадников фонарями и деревянными тротуарами не стала, однако подобием светляка собственное начало отметила. Старший крохотного отряда спрыгнул с лошади, поскользнулся, выругался, повиснув на сбруе, но выправился и, волоча налипшие на сапоги пласты глины, подошел к сторожевой будке, в которой как будто мерцал свет.
        - Вот так встреча! - удивленно воскликнул он, смахивая с лица капли дождя. - Дойтен! Смотри-ка! Твой должник Цай жив-здоров.
        Тот, кого назвали Дойтеном, подал лошадь вперед, наклонился и, разглядев при свете зыбкого огонька масляной лампы похрапывающую усатую морду, лениво сплюнул:
        - Три года уж минуло. Да и что там было монет? И на бутыль одисского не хватит…
        - Добрый ты, - равнодушно заметил первый.
        - Буду добрым, когда брюхо наполню, - ответил Дойтен, выпрямившись в седле.
        - Воняет от него… - пошевелил ноздрями первый. - Что они тут пьют? Я такой дряни и не упомню. И бледный он какой-то. Сдал Цай за три года, сдал… И что за темень? Ни огонька…
        - Ты смотри, Клокс! - раздался уже в отдалении голос Дойтена. - Кажись, частокол горожане справили. Боятся, что ли, кого? Точно поперек улицы. Оттого и огней не видно. Вроде свежий. Ворота… Неужто весь город укрепили? Чего ж тогда Цай спит снаружи?
        - Спросишь, когда протрезвеет, хотя в прошлый раз тебе с этим не повезло, - пробормотал старший и вдруг замер.
        Сквозь шум ветра, торопящегося продуть сырые кусты и деревья, донесся отдаленный вой. На прояснившемся на мгновение небе проявился узкий серп месяца. Лошадь Клокса задрожала и натянула уздцы.
        - Ты слышал? - понизил голос старший, посмотрев на вернувшегося из темноты Дойтена.
        - Волк или собака, - с тревогой предположил тот, поглаживая шею своей кобылы. - В этакую погоду я б и сам завыл. И завою еще, если не опрокину в глотку кубок вина. Что делать-то? Цая будить? Или в ворота биться?
        Клокс задумался на мгновение, словно голос неведомого зверя мог изменить его планы, но затем потянул коня в сторону:
        - Нам другие ворота нужны. Демон их раздери, где они? И с этой стороны частокол? Похоже, и будка не на месте? Где трактир?
        - Здесь! - раздался из темноты негромкий голос третьего путника. - Стучать?
        - Стучать? - взъярился первый. - Сносить, камень мне в глотку. Еще немного, и я промокну до нитки. Не жалей кулаков, Юайс! Да что там? Ногой вдарь! Знал, что трактирщик глух как булыжник, но что и слуги у него только на отбивные годны…
        Слуги на первый взгляд не были годны и на отбивные. Во всяком случае, старик, что приоткрыл ворота, высох, не дождавшись смерти. Рука его была столь худой, что вознесенная ею над головой лампа просвечивала сквозь кожу. Однако по мановению этой тонкой руки и кивку лысой головы ворота распахнулись, и вслед за этим неожиданно сухой, укрытый навесом двор наполнился топотом и храпом лошадей. По ступеням застучали башмаки, заскрипели двери, замерцали во мгле лампы, где-то в отдалении, за толстыми стенами, подали голос куры, пахнуло теплом.
        - Чтобы лошади и поклажа были в порядке! - погрозил старший немалым кулаком в темноту двора, соскоблил глину с сапог о ступени и, шумно высморкавшись, толкнул тяжелую дверь.
        Трактир удивил уютом, или слабый свет ламп скрадывал запустение, но выстроившиеся вдоль длинного и узкого зала столы не блестели от впитавшегося жира, с косых балок и убегающей под крышу лестницы не свисала паутина, а выскобленные лавки как будто не грозили занозить натруженные долгим пребыванием в седлах зады. Откуда-то из недр спящего заведения доносилось потрескивание углей, тянуло дымком и даже запахом тушеной баранины. Только охотников за вечерним или уже ночным угощением оказалось немного. В середине зала, положив голову на локоть, дремал плечистый горожанин или путник в сером дорожном плаще и суконном треухе, а за соседними столами в блюда с кушаньем макали куски лепешек еще двое: мужчина средних лет в зеленом котто и зеленой же шапке, из-под которой вились седые кудри, и лысый толстяк в черном балахоне с лекарской треугольной бляхой на груди. На поздних гостей, которые появились на отгороженном перилами возвышении для важных особ, никто из едоков особого внимания не обратил, разве только седовласый кивнул незнакомцам, приложив руку к груди.
        Между тем Клокс, которым оказался пожилой, но еще крепкий седобородый мужчина, довольно крякнул, распустил на груди шнур плаща, бросил его на перила, похлопал по отсыревшим плечам и бедрам, очертил ладонью круг на собственной груди от бороды к пупу и обратно и, поклонившись столам, едокам, балкам и скамьям, обернулся и проследил, чтобы положенный жест был повторен и его спутниками.
        Их было трое. Дойтен - высокий и чуть грузноватый мужчина средних лет с торчащими подобно наконечникам копий усами и бородкой - со стуком приладил о пол ружье в кожаном чехле, распахнул плащ, звякнул ножнами меча и уселся на тяжелую скамью, с легкостью отодвинув от нее стол носком сапога. Уступающий Дойтену весом, но не ростом или шириной плеч Юайс сбросил капюшон, обнаружив под ним длинные светлые волосы, скрывающие его лицо не хуже ткани, и замер, оглядывая помещение из-под локонов. Третий - неожиданно тонкий и не слишком высокий - остался за спиной Юайса, но мелькнувшие под мокрой тканью тонкий нос, прядь темных волос и как будто изогнувшиеся в ехидной усмешке губы не оставляли сомнений: младший в отряде - девчонка.
        - Отдыхай, Гао, - сказал Юайс, не оборачиваясь. - Здесь хорошо.
        Девчонка чуть слышно фыркнула и присела у выхода.
        - Было хорошо, - проскрипел Дойтен. - Всякий раз нужно убеждаться заново. Кстати, кроме наших - четыре лошади под навесом. И стоят тут, кажется, уже не первый день. Ты заметил, Клокс?
        - Нет, я ослеп на старости лет, - потер виски седобородый, кивнув выскочившим из?за лестницы служкам с тряпками и холстиной. - Два вороных, один гнедой и один серый. И все жеребцы, что редкость. Я ничего не пропустил, Юайс?
        - Не считая хозяйской живности за воротами сарая, еще был осел.
        Светловолосый потрогал сухими пальцами острый, начинающий покрываться щетиной подбородок, тоже потянул шнуровку плаща и добавил:
        - За крайним жеребцом. Или же у того было восемь ног.
        - Осел? - пожал плечами Клокс и тоже приладился на скамью, отпихнув того из служек, что пытался застелить стол. - А ну хватит уже натирать доски. И тряпок не нужно. Хозяина зовите. И еды несите. Еды!
        - И вина! - вторично громыхнул ружьем о пол Дойтен и раскатился хриплым смешком вслед помчавшимся прочь мальчишкам.
        - И где же седоки четырех прекрасных коней? - прищурился Клокс. - Может быть, тоже укрылись в сарае? Эти трое непохожи на них. Что скажешь, Юайс?
        Светловолосый, который было начал приглядываться к едокам, обернулся:
        - Все еще проверяешь меня, судья? Не надоело? Я ведь под твое начало не набивался. Или винишь в том, что Брайдем не дал тебе Роута?
        - Думаю о его резонах, - пробурчал Клокс. - Если Роут так ему нужен, выходит, он дал мне ненужного? И что это значит - Роут не справится? С чем Роут не справится, с чем справишься ты? Что ты умеешь такого, чего не умеет Роут? И откуда Брайдем может знать, что нам предстоит?
        - А откуда мне знать то, что знает Брайдем? - спросил Юйас.
        - Однако за что-то он тебя привечает, - с досадой заметил Клокс. - Ты же в приюте всего три года? Так?
        - Как и все прочие, - согласился Юайс. - Но камень в его стены не клал. Обитель восстанавливали без меня.
        - А раньше кем был?
        - Кем только не был, - произнес Юайс. - Странствовал…
        - Бродяжничал, что ли? - покосился на Дойтена Клокс. - Не похож ты что-то на бродягу… Хотя ладно. То не моего ума дело, кого Брайдем в наставники подбирает, но вот здесь, в Граброке, расхлебывать мне придется, чего бы ты ни наворотил. Ты да… подопечная твоя.
        - Брось, старина, - скривился Дойтен. - Брайдем на возок барахло не сгрузил бы. Он тебе, кстати, о Роуте тоже в свое время рассказывать отказался. И что? В Стеблях дешевки не обретаются. Я там кое-кого из стражников знаю: поверь мне, такие воины не то что в Сиуине, во всей Ардане наперечет. И насчет воспитанников от самого Двора повеление идет. Приют под покровительством Аты. Надо значит надо.
        - Никак ты в защитники записался? - оторопел Клокс.
        - А что тебе не нравится? - оскалился Дойтен. - Или не ты полдороги на девчонку глазом зыркал? Да и то сказать, не все же на мою рожу любоваться?
        Последние слова Дойтена вызвали повторное фырканье из-под капюшона Гаоты, отчего Клокс тут же поджал губы.
        - Ладно, - махнул он рукой. - Брайдем - умница, каких мало, спорить не стану. Пожалел Роута, значит, пожалел. Только если бы я знал, что так выйдет, не стал бы в приют заворачивать. Дождался бы возвращения второй тройки, взял бы их защитника.
        - Ага, - хмыкнул Дойтен. - Так бы тебе и дали ждать… Нужда не терпит.
        - Да знаю я все эти нужды, - отмахнулся Клокс. - Вечно какая-нибудь ерунда да обманка. Мерзости хватает, это правда, и чем дальше, тем больше, а вот подлинная нужда редко случается. Ты вспомни, когда в последний раз ружье свое заряжал? А? То-то… Только нужда нуждой, а дело - делом. А Роут в последнем деле был неплох. И в предпоследнем. И в первом из трех, что случились, как… - Клокс сплюнул. - Только привыкли, опять незнакомца дали, да еще и с дитем.
        - Ты вроде насчет Роута еще громче плевался? - зевнул Дойтен. - Орал, что никто не сможет заменить Мадра?
        - Однако Роут каждую мелочь на просвет видел… - раздраженно повысил голос Клокс.
        - Ладно, - поднял руку Юайс. - Я, конечно, не Роут, но успокоить тебя, судья, постараюсь. Знаю, защитник должен видеть все и даже то, что невидимо. Защищать невинных точным разбирательством и собственным вниманием. Так вот, насчет седоков, - светловолосый присел напротив судьи, понизил голос: - Их в зале нет. Тот странник в зеленом прибыл в Граброк на осле, двое других - пешие. Все непростые. Кто в чем - пока не знаю. Но в Граброке, помнится мне, четыре трактира, каждый из которых имеет и комнаты для ночлега. Из них на отшибе три, в том числе и этот. Но он как раз не дешевая ночлежка. Так что эту троицу к бродягам отнести никак нельзя. Однако и те, кто может позволить себе хорошего коня, селятся на окраине не просто так. Сейчас они в городе, не настолько он велик, что верхом из конца в конец добираться. И если их нет здесь, то они сидят в трактире Юайджи. Слышал о такой? Должен был слышать… В ее заведении шумно и многолюдно. А их интерес там, где развязываются языки.
        - Это еще что за интерес? - не понял Клокс. - Они мытари, что ли?
        - Охотники, - ответил Юайс. - Черные егеря.
        - Здесь? - усомнился Клокс, в изумлении повернулся к Дойтену, хлопнул себя по коленям. - Что им здесь делать? Разве мы у Бейнского леса? Или у Черной Гряды? Мы в добром Сиуине, да будет благословен его славный король! Какие егеря? Я уж забыл, когда и поодиночке с ними сталкивался!
        - Все четверо, - кивнул Юайс. - Но каждый - сам за себя. Один из них мискан, как Гао, другой, как и ты, снок. Третий - дорчи. Четвертая - женщина. Ардка.
        - Чтоб я сдох! - разинул рот Клокс. - Ты слышал, Дойтен? Он издевается. Роут веселил меня не раз, но насмехаться надо мной себе не позволял. С чего ты взял всю эту чушь? Я не заметил буквиц на крупах коней.
        - Не туда смотрел, - с улыбкой поправил усы Дойтен. - Сколько можно тебя учить, Клокс? Ты судья или я? А ведь ты ходил и в защитниках? Только мискан украшает сбрую коня всякой ерундой, и только снок кладет под седло потник с кожаной бахромой. Не согласен - выйди во двор да погляди на свою кобылу, если ее еще не расседлали. Или ты сам не заезжал на рынок в Сиуине и не подбирал себе снокский потник? Что касается третьего коня, только всадник высокого роста ладит так стремена. Значит, третий - ард, сеол или дорчи; кто еще отличается высоким ростом? Я ард и, признаюсь, не встречал ни одного снока, который хотя бы сровнялся со мной ростом. И я согласен, что на вороном в Граброк прибыл дорчи. Вот уж у кого поучиться скромности. Ничего лишнего в сбруе, зато каждый ремешок чуть шире обычного. И ни одной ненужной заклепки. Только то, что надо. А те, что есть, - зачернены. Я, правда, не понял, почему они все охотники…
        - Однако на сером жеребце тоже ничего лишнего не было, - сдвинул брови Клокс. - А стремена выставлены так же, как и на гнедых. И заклепки зачернены. Почему ардка и почему женщина?
        - Кстати? - поднял брови и уставился на Юайса Дойтен.
        - Потому что во всей Ардане есть только один такой конь, - ответил Юайс. - И он принадлежит женщине, которая смогла с ним сладить. Я бы без особой нужды не взялся седлать этого жеребца.
        - И кто она? - спросил Клокс.
        - Глума. Слышал о такой?
        - Глума?.. - донесся изумленный шепот из-под капюшона Гаоты.
        - Что-то витало, - прищурился Дойтен. - Кажется, в предгорьях Черной Гряды ее зовут безумной бабой?
        - Ну, я тоже слышал, что один из усмирителей Священного Двора слегка безумен, - рассмеялся Юайс.
        - Гнусный поклеп, - отмахнулся Дойтен. - Если так и говорят, то только про усмирителя из первой тройки. Про Дэта. Я в порядке.
        - Не сомневаюсь, - кивнул Юайс. - Только про Дэта говорят, что он безумен не слегка.
        - Он сам когда-то был черным егерем, - подал голос Клокс. - Это просто так не проходит!
        - Пожалуй, - прищурился Юайс. - Правда, сам недугами не страдаю. Но знаю по именам многих охотников с этой стороны гор, не только Глуму. Хотя с Дэтом не сталкивался… И поверь мне, Клокс, егеря в Граброке не просто так. И мне это не нравится.
        - Значит, все-таки не бродяга? - крякнул судья. - Из егерей? Чего же не сказал раньше?
        - Зачем? - пожал плечами Юайс. - К тому же это было давно.
        - Давно? - фыркнул Дойтен. - Сколько тебе лет, наставник? Тридцать? Ну, тридцать пять? Что такое это твое «давно»?
        - Десять лет прошло, - сказал Юайс. - Хотя я… наезжал к старым знакомым и позже.
        - Поохотиться? - хохотнул Дойтен. - А до того? Ты что же, зеленым юнцом пристал к егерям? Или тебя таскали с собой, как мы вот эту девчонку? И ты стал егерем? Не смеши мою кобылу!
        - Я был бы рад повеселить твою лошадку, но…
        Юайс сдвинул рукав и показал серебряный браслет.
        - Мать моя… - прошептал Дойтен. - Тэрский запяст? Именной? С заговором от укуса бешеного зверя и от колдовства? С клеймом тэрского короля? Говорят, что не так просто пройти испытания тем, кто хочет стать егерем. А уж чтобы получить такой знак…
        - Жизнь испытывает, - пожал плечами Юайс. - Только дело не в браслете. Тем более что от укуса бешеного, да и любого, зверя он не помогает. Я снял с него все заговоры, незачем тянуть на себя внимание колдунов. А вот проходить с ним граничные дозоры королевств самое то…
        - Вот как… - задумался Клокс. - А я еще дивился на твой меч… Отчего же ты… Впрочем, не мое дело. Кажется, что-то начинает сходиться. Вот Брайдем, старый пень! Ты ведь наставляешь воспитанников в следоведении?
        - В том числе, - кивнул Юайс.
        - И есть толк? - покосился на девчонку судья.
        - Скоро узнаем, - неопределенно вымолвил Юайс.
        - Узнаем… - пробормотал судья. - А почему Брайдем сделал из тебя защитника? Почему не усмирителя? Почему у него усмирителем баба? Эта… Пайсина?
        - Может быть, потому, что я ее могу заменить, а она меня нет? - предположил Юайс. - И, кстати, защитника он из меня не делал. Мы с Роутом были представлены ими Двору по его просьбе. Разве не Белый Храм покровительствует Приюту? Верховные сэгаты мудры, если смогли предусмотреть необходимость подмены.
        - Подмены! - напряг скулы Клокс. - Такого защитника, как Мадр, никто не заменит. Если бы он не пропал год назад, я б до сих пор горя не знал…
        Клокс хотел сказать еще что-то, но из глубины трактира донесся странный, как будто судорожный хохот, сменившийся рыданиями. Вслед за этим сидевший в зале лекарь отодвинул пустое блюдо, поднялся, «околесил» брюхо и затопал к лестнице.
        - Смотри, судья, чтобы Дойтен не пропал, - склонил голову, блеснув из-под локонов голубыми глазами, Юайс. - А то ведь выдаст тебе Брайдем на подмену Пайсину. Тогда ты точно наплачешься.
        - С чего это я должен пропасть? - удивился Дойтен. - Хотя, Клокс, по мне так лучшего усмирителя, чем баба, и не придумаешь. Я, правда, так и не понял, с каким горем ты познакомился после исчезновения Мадра, но ты бы лучше в самом деле прикинул: что за охота намечается в Граброке? Уж не за нашей ли добычей прибыли умельцы?
        - Бред, - отмахнулся Клокс. - Нет никаких драконов не только в этом королевстве, но и в соседних. Их вообще нет в Талэме! Попомни мои слова!
        - Вот и посмотрим, - зевнул Дойтен. - Только я сначала прикончу трактирщика. Где, демон меня раздери, еда и вино?
        Здоровяк хотел уже в третий раз испытать прикладом ружья прочность пола, но стук башмаков раздался снова, из?за лестницы показались служки с подносами, на которых исходило паром что-то горячее и, судя по запаху, восхитительно вкусное, за ними мелькнула еще чья-то гибкая фигурка - одна или несколько, зазвенела жесть, загремела струя воды, и возникшая вокруг путников суета тут же обратилась приятностью. Четверке пришлось стянуть с уставших ног грязные сапоги, но жестяные корытца с горячей водой стоили мелких хлопот. Ловкие пальцы содрали со ступней подкисшие обмотки, направили ноги в горячее, подстелили ветхие холстинки и подставили низкие валенцы. Да что валенцы, если уж и запах баранины окончательно поселился в ноздрях, да и сама еда на придвинутом к лавкам столе требовала не только немедленно внимания, но и немалого усердия? До разговоров ли, если рот полнится слюной? Видно, хозяин трактира знал об этом, потому как появился, только когда часть угощения уже перекочевала в животы путников. Седой трактирщик был не только ниже ростом и шире телом, чем старик, что открывал четверке ворота, но и куда
моложе его годами. Впрочем, ни его возраст, ни изрядный живот не умаляли его же бодрости, а уж шириной улыбки с ним состязаться было и вовсе бессмысленно. Правда, на мгновение он ее стер, когда прикрикнул на служек, повелев им убираться с глаз долой, да поторопил рыжую девчонку, которая шустрила под столом за четверых, ублажая ноги гостей трактира теплой водой, хотя и показала удивленное лицо из-под стола только однажды, когда обнаружила в своих руках не пару провонявших от долгой дороги мужских лап, а две тонких и изящных ступни.
        - Фиу! - весело присвистнула, заставив снова спрятаться под столом девчонку, Гао.
        - Транк! - едва не расплескав воду, вскочил с места, обрадовался подошедшему старику Клокс. - Жив еще, развалина?
        - А что мне сделается? - поправил дрожащей рукой прижатую к уху слуховую трубку старик. - Или не мой отец дверь вам открывал?
        - Так это Аол был? - поразился судья. - Однако не признал я его, не признал. Был белым, а стал лысым, что мое колено. Но прежней стати не растерял, хотя и высох до костровой треноги. Похоже, ты объедаешь отца? Ну ладно, я рад тебя видеть. Выходит, и ты еще помесишь глину Граброка?
        - Это вряд ли, - хмыкнул трактирщик, поочередно поклонившись гостям и усаживаясь напротив. - Отца жизнь сушит, а меня квасит, как и мою матушку квасила, и долголетия ей это не прибавило. Ты же знаешь, засушенное дольше хранится. Да и зачем месить глину, если на улицах города устроены дощатые тротуары, а кое-где имеется даже и мостовая? Да, новый бургомистр не оставляет Граброк своей заботой. Так же, как и наш славный король. Младшего брата прислал для проверки готовности города к очередному празднеству, самого герцога Диуса. Как всегда, впрочем. Так что на улицах - чистота и порядок, в сердцах - благоволение. Только это ж все в городе, а не за его стеной. Или ты опять с востока? Если всю жизнь околицами пробираться, то нечего на дороги пенять. Иска! Ишь, затихла… А ну брысь отсюда! Посматривай издали. Если трапеза затянется, будь готова горячей воды подлить. Давно у нас не было таких дорогих гостей. А вы как думали? Помощница моя каждому встречному-поперечному корытце с теплой водой под ноги не тычет. Я вас уже три дня как жду. Все здесь? Как положено? Судья, палач, печальник? Или как там?
Защитник?
        - Не палач, а усмиритель, - поправил трактирщика Дойтен, выуживая из блюда кусок мяса на кости и запуская в него зубы.
        - Кому усмиритель, а кому и смертушка в полном обличии, - с уважением пробормотал Транк и поклонился Дойтену еще раз. - И девка с вами?
        - За околицей поймали, - скривился Клокс, покосившись на девчонку, которая так и не сдвинула на затылок капюшона. - Комната готова?
        - Три! - расплылся в улыбке трактирщик. - Три комнаты с чистыми постелями заждались уже. Как голубь прилетел, ко мне сразу нарочного из ратуши - мол, едут. Так что все чин по чину. И поесть, и поспать, да простят меня все сэгаты Сиуина. И что же теперь? Четыре комнаты ладить?
        - Одну! - погрозил трактирщику пальцем Клокс. - Забыл уже мои правила? Есть еще места?
        - Есть, как не быть, - закивал трактирщик. - Паломникам рано. До конца месяца пять дней, шествие к нам придет пятнадцатого… Сколько там выходит… У меня ж полтора десятка комнат, а заняты только восемь. Есть и большая, та самая…
        - Вот! - хлебнул из кубка Клокс. - Одну, но большую. Ту самую, под коньком крыши. С решеткой и ставнями на окне. С хорошей дверью. На четыре лежака. Да устрой занавеску для девки. И воды ей приготовь теплой ведро. Да таз. А если чего не понимаешь, у жены своей спроси. Все хорошеет, наверное? Или вот у служанки своей шустрой!
        - Племянница она мне! - закивал трактирщик. - Всей радости у меня - два сына да племянница. С ними и справляюсь. Сыновья вам и подносили.
        - А хохотал кто? - нахмурился Клокс. - Или мне почудилось?
        - Да все тот же убогий, - поморщился Транк. - Приютили дурачка, что ж теперь делать? Амаданом его кличут, ты же помнишь мальца? Подрос, правда, но он безобидный. Даже помогает иногда.
        - Помню-помню, - кивнул Клокс. - Значит, все сладится?
        - Все сделаю. Что ж творится-то, что ж творится… Но прибыли, оно и ладно. Значит, обойдется.
        - Что обойдется? - не понял Клокс и отодвинул кубок, который успел опорожнить в очередной раз, но теперь только наполовину. - Ты чего трясешься, друг мой?
        - Ну как же? - испугался и даже отнял трубку от уха трактирщик. - Так все говорят… Явление…
        - Какое еще явление? - насторожился Клокс.
        - Так то самое же! - снова приставил трубку трактирщик. - Какое пятнадцать лет назад в Гаре было. На полпути отсюда в Тэр. Все же говорят… Все приметы опять же…
        - Приметы? - переспросил Юайс.
        - Они, - закивал трактирщик. - На той неделе петух яйца стал нести у горшечника. Арка в новом храме трещину дала. Часы на ратуше встали. Нечисть какая-то над рекой носится, воет ночами - волосы дыбом встают. Опять же с месяц или больше зверь какой-то появился. Сначала кузнеца прикончил, только того вовсе не нашли. А потом уж совсем страх потерял. Бортника разорвал в лесочке, двух стражников из ночного дозора на улицах, бабу-молочницу, старика-сапожника, а под охоту не ведется. Мало того… - Трактирщик наклонился вперед и прошипел вполголоса: - Кое-кто сказывал, что покойники сами к мертвецкой приходили! Собственными ногами! Это болтовня, конечно, но с месяц назад я сам кровавый след видел. Ужас какой-то. Весь город как перед казнью. Правда, бургомистр из Тэра егерей выписал, никаких денег не жалеет. Как раз пятого дня прибыли. Правда, к тому времени уже и все улицы частоколом перегородили, и караулы усилили. Вроде пока утихло. Может, ушел зверь? Но егеря пока здесь, ладно. Но виданное ли дело, чтобы мертвецы ходили?
        - Пока сам не увижу… - буркнул с набитым ртом Дойтен, - не поверю. А если мертвеца увижу, который сам своими ногами в мертвецкую шагает, так и увидев, не поверю.
        - В сердцах благоволение, говоришь?.. - медленно вымолвил Клокс. - Ты уж выбирай, Транк, - или благоволение, или явление. Не сходится одно с другим. И в Гаре, кстати, все иначе было, да никто так и не появился пятнадцать лет назад…
        - Только часовня рухнула, да множество горожан погибло, - заметил Юайс. - И еще кое-что стряслось, пусть и в отдалении. Много крови, очень много. И это не считая мелких неприятностей.
        - Ты и там охотился, что ли, пятнадцать лет назад? - оскалил зубы судья. - Или на той службе присутствовал в Белом Храме?
        - Жив, как видишь, - ответил Юайс. - Значит, не присутствовал.
        - Лучше одна большая неприятность, чем десяток мелких, - проворчал Дойтен, откладывая кость. - Бешеного пса и пристрелить можно, а попробуй пристрели осеннего комара! Только если пес размером с быка, я б не рассчитывал на свое ружье… Явление, демон его раздери… Может, еще Нэйф своими ножками из Тэра вернется, пройдет через Граброк? Как раз срок.
        - Не кощунствуй! - ударил ладонью по столу Клокс. - Нэйф благословенный уже тысяча двести восемьдесят лет при дворе небесного Вседержателя защитником за всех нас!
        - Да кто бы спорил? - ухмыльнулся Дойтен. - Только нас-то сюда не на явление прислали. Тут бы и двух троек не хватило. И даже всех сэгатов Святого Двора. Они же вроде как в прошлый раз гуртом в расход пошли?
        - Дойтен! - еще сильнее ударил по столу Клокс.
        - А зачем же вы здесь? - удивился Транк. - Разве…
        - Разве, - раздраженно кивнул Клок, расстегивая ворот котто. - Или ты о драконе ничего не слышал?
        - О драконе? - поднял брови Транк. - Откуда ж драконы? Тысячу лет никто о них не слышал, и вдруг дракон? У нас и гор-то почти нет, так, взгорок корявый в паре лиг к югу. Где ж тот дракон? Это ж не иголка, между половиц не спрячется. Говорили в начале месяца, что корова у нашего сэгата пропала, то ли целиком, то ли наполовину, но при чем тут дракон? Можно было что-нибудь и половчее придумать. Я вам скажу, что этот наш сэгат - он такой жмот… За медную чешуйку удавится. А на дракона не только корову списать можно. Целое стадо. Тут разбираться надо.
        - Вот и разберемся, - пообещал Клокс. - Не сомневайся. И не неси всякую чушь. Ни про мертвецов, ни про петухов. Ни к чему. Поспеши устроить нам комнату, завтра и начнем. Да прикладывай трубку к уху почаще. Моего интереса на все хватит - и на дракона, и на зверя, и на всякие явления, демон их раздери, и на нечисть, и на другую ерунду. Не обижу.
        - Подожди, Транк, - остановил было двинувшегося восвояси трактирщика Юайс. - Кто восьмой?
        - Восьмой? - не понял трактирщик.
        - Четыре охотника, - перечислил Юайс. - Эти трое, что были в зале. Двое остались, но всего - семь человек. Если по каморке на брата. Кто восьмым остановился в трактире?
        - Так эта, как ее… - поморщился трактирщик. - Назвалась как-то. Уже и не помню. Баба. Вот ведь редкость бабу встретить в дороге без провожатого, а тут сразу две. Охотница, что словно демон в котто, и эта… как же ее… И ведь пешком пришла. Монашка вроде, но без диска и без колеса на груди.
        - В черном платье? - нахмурился Юайс. - Два платка. Черный поверх белого. Повязаны наглухо, вокруг горла. Так ведь?
        - Точно! - обрадовался трактирщик. - А к ней-то какой интерес?
        - Никакого, - раздраженно вмешался Клокс. - Нехрамовая паломница, мало их, но еще попадаются. Невестами Нэйфа они прозываются. Нищета. Эта, выходит, побогаче других, коли у тебя остановилась. Одно слово - дура. Если она, конечно, не на дракона пришла посмотреть…
        - Да выкиньте это из головы, - махнул слуховой трубкой трактирщик и заковылял прочь.
        - Я так и думал, - похлопал себя по животу Дойтен, когда трактирщик скрылся за лестницей. - Откуда бы он мог взяться, дракон? Это ж не пичужка какая. Если он где-то и уцелел, то пока летел бы в наши края, не остался бы незамеченным. Какая-то тут есть обманка. Их же уже тысячу лет как перебили? Или нет?
        - Будь готов ко всему, - пробормотал Клокс, взглянув на ружье усмирителя. - Перебили не перебили, а чтобы без сюрпризов.
        - Без сюрпризов у нас не бывает, - зевнул Дойтен. - Я?то уж всегда готов, не сомневайся. Только мы тут на неделю, не меньше. Явление, топором его по загривку… Этого нам лишь не хватало…
        - Кто присылал весть о драконе? - спросил Юайс, насторожившись, потому как спящий за столом путник поднял голову, обнаружив длинные обвислые усы и куцую бородку на бледном лице, и как будто прислушивался к чему-то.
        - Голубятню держит местный сэгат, - ответил судья. - Тот самый, у которого что-то с коровой. Даиром его зовут. Жмот он или не жмот, но с него завтра мы и начнем. С голубями, правда, его помощник управляется, Калаф, но это не важно. Ты к Даиру пойдешь, Юайс.
        - Почему я? - спросил защитник.
        - Ты его не знаешь, - объяснил Клокс. - А я послушаю сначала тебя, а потом уж и его. К тому же, если в Граброке герцог, мне уж точно следует прийти да поклониться ему. И с новым бургомистром переговорить, без этого нельзя. А ты… занимайся, если такой зоркий. Да не забудь мантию накинуть. На себя и на эту… Гаоту.
        - Работай, защитник, - ухмыльнулся Дойтен. - И молись, чтобы не было тут никакого дракона. А уж если и будет…
        Слова Дойтена прервались оглушительным ревом и как будто утробным рычаньем. Звук был приглушенным и донесся из?за стены трактира, с той стороны, откуда вошли в него путники, но заставил вскочить не только Юайса и всех его спутников, а и вежливого едока в зеленом котто. Спящий бледнолицый усач уже и так стоял на ногах. Через несколько минут все они вместе с трактирщиком и его сыновьями, с обнаженными мечами, факелами и кольями наперевес стояли под вновь зарядившим дождем у охранной будки, в которой еще недавно храпел Цай. Стражник, лежа в грязи, еще дергался и вращал безумными глазами, но его минуты истекали. Горло бедняги было разодрано, а от одной из ног не осталось даже обрубка, хотя руки и пытались найти опору, хватались за Дойтена, за руки Юайса, за угол будки.
        - Веревку! Тряпки! Он обезумел! - начал было орать удерживающий голову стражника Дойтен, но Юайс, который присел, положив руки на грудь умирающему, крикнул усмирителю в лицо:
        - Нет!
        - Что «нет»?! - закричал в ответ Дойтен.
        - Не нужно ничего, - отчеканил Юайс, который и сам сравнялся бледностью с побелевшим стражником. - Не умирает, он уже мертв. Посмотри на его горло. И четверти этой раны хватило бы, чтобы убить человека. Я уж не говорю о ноге… Вот только крови мало почему-то…
        - Мертв? - отскочил в сторону Дойтен. - Как это - мертв?
        - Вот так… - прошептал в тишине Юайс.
        Лишенный ноги стражник, едва Дойтен отошел от него, ухватился рукой за угол будки, перевернулся и пополз к воротам в ограде. Растерзанная шея его подломилась, и голова повисла на остатках плоти где-то под грудью.
        - Нэйф благословенный! - в ужасе завыл трактирщик.
        - Как это прекратить? - пролепетал Дойтен.
        - Сейчас, - сказал Юайс. - Держите факел над ним.
        Дойтен подхватил факел у одного из сыновей трактирщика, что застыли столбами за спиной собственного папаши, а Юайс вытянул из ножен странный, чуть изогнутый меч с длинной рукоятью. Погладил вспыхивающее серебром лезвие, рассек край собственной ладони, смочил острие кровью и, подойдя к почти доползшему до ворот Цаю, прошептал что-то и вонзил меч ему под лопатку, тут же отойдя на пару шагов. Причудливая рукоять задрожала, на спине стражника проступило алое пятно, которое медленно втянуло в себя огненные щупальца, переползло на меч, мгновенно нагрело его, заставив зашипеть плоть вокруг клинка, и угасло на рукояти. Цай обратился в бездыханное тело тут же, едва свечение покинуло его тело.
        - Вот так, - проговорил в наступившей тишине Юайс, прихватывая рукоять меча рукавом котто и выдергивая его из тела. - Не своей волей этот мертвец пытался ползти. Думаю, что всем видевшим это лучше пока помалкивать.
        - Всем ясно? - рявкнул побледневший Дойтен.
        Ответом было молчание. Свидетели словно окаменели.
        - Юайс! - спросил Клокс, который потерял где-то валенец и теперь пытался приладить вторую ногу, уже вымазанную в глине, в половинную обувку. - Когда ты успел надеть сапоги?
        - Сразу же, - ответил Юайс, убирая меч в ножны. - Почему этот стражник спал за пределами города?
        - А кто его знает? - ежась от холода и от испуга, подал прерывающийся голос один из сыновей трактирщика, чернявый подросток. - Вроде он раньше и сидел в ней. Это что, магия была?
        - Бургомистр сказал, что будка больше не нужна, тем более что на ночь все ворота запираются, в город можно войти только по тракту, - добавил второй, белобрысый, как и его отец. - Может быть, Цая ноги сами в нее привели?
        - Не помню, чтобы он мог ходить, нажравшись, - буркнул Дойтен. - Однако ползти без ноги, да еще мертвяком, смог. Интересно только - куда.
        - Известно куда, - пролепетал трактирщик, - в мертвецкую. Они все туда… приходили. Говорят…
        - А ну-ка, - попросил Юайс Дойтена, - толкни-ка ворота.
        Дойтен обернулся, поднял факел, шагнул к воротам и толкнул створки. Они со скрипом разошлись. За воротами во тьме, почти без единого огонька, лежал город.
        - Запираются, говоришь? - посмотрел на светловолосого сына трактирщика Юайс.
        - Уважаемый! - повернулся судья к усачу, который вместе с седовласым едоком собрался возвращаться на постоялый двор. - У тебя есть комната?
        - Есть, - буркнул усатый. - Там же, где и у вашего почтения. По соседству. Под самым коньком моя каморка. Но какой я «уважаемый»? Бас мое имя. Травник я. По осени в этих краях селяне целебной ягодой торгуют. Если что, к вашим услугам.
        - А чего ж ты, Бас, спал за столом? - не понял судья.
        - Слух тонкий, - объяснил травник. - Дождь по крыше шумит, заснуть не дает.
        - Услышал, что ли, пакость эту? - спросил судья.
        - Услышал, - кивнул травник. - Он ведь сначала загрыз бедолагу, потом только зарычал.
        - Причем бедолага даже не пикнул, - заметил Юайс и нашел взглядом Гаоту, которая замерла тенью в двух шагах от судьи. - Ты как?
        - Испугалась… - прошелестела она. - Очень…
        - А чем воняет от него, Бас? - поинтересовался судья. - Знакомое что-то? Усы-то тебе нюхать не мешают?
        - Они у меня как у кота, - проговорил Бас. - Дрянью от бедолаги пахнет. С десяти шагов чую. Насчет ворожбы не скажу, но поверх вина с сонной травой влита в него смесь из мускуса, горелого жира и пьяного меда. Да еще сапоги обмазаны свиным дерьмом.
        - Это что за питье такое? - удивился судья.
        - Это не питье, - пробормотал Юайс. - У егерей это так и называется - дрянь.
        - Дрянь? - не понял судья.
        - Дрянь, - развел руками травник и двинулся обратно в трактир.
        - Дрянь, - кивнул седовласый в котто, вздохнул и тоже пошел прочь. Юайс смотрел им вслед так, словно видел в темноте. Сыновья трактирщика остались с отцом.
        - Жена у Цая - стерва, - буркнул трактирщик, выколачивая дрожащей рукой воду из трубки. - От нее он в этой будке прятался. Я его частенько тут видел. Она била муженька. За дело, конечно, за пьянство, но уж лучше б била и дальше…
        - Ну и где эти егеря? - поинтересовался Дойтен. - Магия, конечно, по нашей части, с этим еще разбираться и разбираться, но зверь-то - их? Ушел с добычей. Большой зверь и сильный. Ногу вырвал. Не откусил, а вырвал. Не, это не волк…
        - Медведь? - спросил Клокс.
        - Может быть, - пожал плечами Дойтен. - Топтать надо было меньше. Но когти вроде есть. Вот, на будке в том числе.
        - Транк. - Клокс посмотрел на трактирщика, который переминался с ноги на ногу. - Давай-ка, старина, под крышу, да держи дверь открытой. Мы скоро. И пошли кого-нибудь к городской страже. Только не в одиночку. Неужто и в самом деле… Дрянь, раздери меня на части… И найдите там по дороге мою обувку!
        Из?за частокола из города донесся пронзительный и заунывный звук снокского рожка.
        - Это из замка, - обернулся чернявый сын трактирщика. - Как герцог прибыл, каждую ночь отмечают. Полночь!
        - Разума можно лишиться под такие песни, - поежился Дойтен. - Повеселее у них ничего не было?
        - Дай-ка.
        Клокс забрал у Дойтена факел и, забыв о том, что он в одном валенце, подошел к будке. Морщась от запаха растерзанной плоти, судья поднес факел к ободранному углу будки.
        - Кажется, и это наша работа, - сплюнул Дойтен. - Удружил ты нам, Цай, нечего сказать. Плакал мой долг. Но к вдове сходить придется… хотя что толку? Оборотень, скорее всего. Слышал я об этой дряни. Приманка оборотня. Причем дикого.
        - Или медведь, - не согласился Клокс.
        - Медведь в эту пору уже в лежку собирается, - буркнул Дойтен. - Вряд ли. Оборотень, скорее. Только откуда он взялся? Тем более вблизи тракта? Сколько уж лет ничего похожего…
        - Оттуда же, откуда и дракон, - прошептал Клокс и посмотрел на Юайса, который вновь присел возле тела. - Что скажешь, бывший егерь? Делить магию и зверя или все из одного русла?
        - Да что там говорить? - махнул рукой Дойтен. - Идти к бургомистру и готовить большую охоту. Загонять надо зверя, кто бы он ни был! Тем более егеря здесь… Вот ведь… Не зря моя лошадка задрожала от его воя.
        - Юайс! - снова окликнул защитника Клокс.
        - Ничего пока не скажу, - выпрямился Юайс. - Но жаль, что я не подошел к стражнику, когда мы подъезжали к городу. Могло оказаться, что он уже был мертв или едва жив.
        - Мертв? - выпучил глаза Клокс. - Да он тут храпака давал!
        - И полз без ноги и с переломанной шеей, - кивнул Юайс. - Тебя не удивляет, что крови мало? Что на руках следы пут? К тому же у него рана на руке под рукавом. Зашита грубо, через край суровой ниткой. Кажется, кровь из него выпустили едва ли не всю. Причем не так давно. Так что был кто-то еще кроме зверя. И вряд ли он охотился на оборотня… Подозрительно. Кажется, я начинаю понимать Брайдема. Роуту тут не место. Все ушли? Давай, Гао. Помнишь наставления? Где зверь? Куда ушел?
        Девчонка, которая замерла тенью в стороне, расправила плечи, скинула на плечи капюшон, оказавшись юной черноволосой красавицей, задрала подбородок и, закрыв глаза, подставила лицо под капли дождя. Клокс поднял факел еще выше, шагнул к ней, вглядываясь в тонкие черты. Мокрые волосы спутались у нее на щеках. Как и Юайс, она была в сапогах.
        - В город, - дрожащим голосом ответила, не открывая глаз, Гаота. - Зверь ушел в город. Большой зверь.
        - Как ушел? - поморщился, поднял грязную ногу Клокс. - И ворота за собой прикрыл?
        - Не знаю, - прошептала Гаота. - Большой зверь… Но не самый опасный.
        - А кто самый опасный? - не понял Клокс.
        - Много, - пробормотала Гао. - Не вижу пока. Но много. Очень опасны. Весь город опасен. И будет еще опаснее. Я чувствую…
        - Это все? - вновь обратился в цаплю, стоящую на одной ноге, Клокс.
        - Нет, - мотнула головой девчонка, открыла глаза и прошептала: - Голова разрывается на части. Болит. Колдовство. В городе - колдовство. Но завтра будет солнце!

        Глава 2
        ГАОТА
        Жизнь юной мисканки поделилась на две части три с половиной года назад. Едва не оборвалась вовсе. Ей только что исполнилось десять, отец - странствующий лекарь - преуспевал, потому как не только был знатоком трав, но и, по мнению многих, имел способность видеть всякого недужного бедолагу едва ли не насквозь, а значит, полезно совмещал в себе и травника и знахаря. Мать была счастлива рядом с отцом и тремя дочерьми, готовясь разродиться четвертым ребенком. Возок поскрипывал новыми колесами, да и пара лошадок была молода и резва. К тому же копились понемногу монеты, и до исполнения мечты о покупке домика у моря где-нибудь в Аршли, а то и на окраине Ашара оставалось всего лишь года три или четыре странствий. Тем более что слава удачливого лекаря неизменно обгоняла его возок. Она не изменила ему и весной одна тысяча двести семьдесят седьмого года в маленьком королевстве Нечи, которое служило затычкой между вершинами гор Черной Гряды и волнами моря Ти. Там, за крепостными стенами и земляными валами Нечи, начинались просторы Айлы, Дамхара, Фьюла и всего дикого и опасного. Там вечно клубилось что-то
неизвестное и страшное. Оттуда то и дело выплескивались разбойные орды и стаи всевозможной мерзости. И хотя воины Нечи, слывшие едва ли не самыми суровыми воинами Арданы, отражали все набеги и нападения, даже мелкие стычки множили раненых и увечных. Так что лекарь, и уж тем более хороший лекарь, всегда мог рассчитывать на то, что его умения будут востребованы в Нечи. Так выходило всегда, и точно так же вышло и в тот раз.
        Отец едва успел миновать городские ворота, как гонец самого короля развернул лекаря к замку, где нашлось применение не только его талантам, но и стараниям юной Гаоты, которую мать приводила к мужу всякий раз, когда хитрая хворь ускользала даже от зоркого взгляда лекаря. Гаота, считавшаяся озорницей и среди озорных сестер, старалась не прыснуть со смеху, напяливала на лицо самую серьезную гримасу из тех, что были у нее в запасе, надувала губы и безошибочно указывала, что на самом деле болит у какого-нибудь вельможи или, к примеру, обычного конюха, и какие важные, но невидимые снаружи части тела задела попавшая в доблестного стражника подлая диргская стрела. Отец со всем вниманием прислушивался к советам дочери, задавал ей уточняющие вопросы, затем обращался к снадобьям и травам, применял их так, как должно, и добивался в трудах неизменной удачи, тем более что его дочь была слишком юна и неопытна, чтобы скрывать горе, если кто-то из недужных оказывался действительно безнадежен. Слезы выкатывались из ее глаз и лились безостановочно, несмотря на всю ее веселость. Изредка, если надежда на исцеление еще
теплилась и слезы стояли в глазах дочери, но не бежали по ее щекам, отец призывал мать Гаоты, которая вместе с ней накладывала на больного руки и, как она говорила, вытаскивала несчастного на белый свет. Лоб матери в таких случаях покрывался бисером пота, а Гаота опять надувала губы и с трудом сдерживалась, чтобы не прыснуть со смеху, потому как ладоням ее было щекотно, и ей казалось, что она могла бы вытащить и тех больных, которые и она сама, и ее отец определяли как безнадежных, но только в том случае, если бы была сильнее в тысячу раз и во столько же раз больше, потому как всякий раз обрушивать в бездну немощи, туда, где у больного уже не было ни здоровья, ни силы, а иногда уже и самой жизни, приходилось саму себя. А что обрушивать, если в ней самой было меньше трех локтей роста и ее ручки и ножки казались так тонки, что не переламывались, как смеялись ее старшие сестры, только благодаря ее редкому везению?
        Так или иначе, но в последний день лекарских трудов в замке Нечи, когда отец уже собирался перебираться на посад или в слободы, незнакомые люди принесли еще одного больного. Дело было поздним вечером, почти ночью, и отцу пришлось разбудить Гаоту. Она увидела удивительно худого человека с обожженными руками и грудью и впервые испугалась. Но страшными были не раны, к которым она успела привыкнуть, и даже не то, что, как почувствовала Гаота, у несчастного не только обуглилась кожа, но и основательно пропеклись внутренности. И не то, что человек, который находился уже не на пороге смерти, а далеко за ним, все еще был жив. А то, что он все знал. Он видел себя изнутри так же, как видела других больных Гаота. Он знал, что почти мертв, что уже давно должен был умереть, но не умирал. Держался неизвестно как и неизвестно чем, не терял сознания, но было видно, что и его силам наступает предел.
        - Замолчи, - прошептал он чуть слышно отцу Гаоты, который попытался расспросить несчастного о причинах столь ужасного ожога, и добавил: - Зови жену, вот эту девчонку, еще есть дети? Всех зови. Пусть делают, что могут. Вот она, - он шевельнул обожженной ладонью, показал на Гаоту, - знает. А ты только давай питье. Я уже мертв, лекарь. Будешь лечить меня, когда оживу. А это можно сделать только через ту силу, которую в твою семью принесла твоя жена. Старайся, не пожалеешь.
        Они прибежали все. Гаота, две ее сестры, мать. По требованию больного положили руки прямо на спекшееся мясо на его груди и начали вытаскивать несчастного из бездны, в которую он погружался с каждым мигом все глубже и глубже. Точнее, вытаскивать стала Гаота, а сестры только смотрели на нее и лишь попискивали чуть слышно, потому как глаза их начинали туманиться, а причин этого тумана они понять не могли. Гаоте тоже было несладко. Она не ощущала ни боли, ни усталости, но чувствовала, как из ее ладоней во что-то - то горячее, то ледяное - уходит она сама. Потом, когда все вокруг начало становиться мглистым и туманным, когда обе ее сестры заснули от изнеможения и свалились на пол, когда уже мать схватила Гаоту за плечи, помогая дочери удержаться на краю бессилия, и отец, который мог так немного в сравнении с собственной дочерью, тоже положил ладони на ее руки, и даже как будто маленький брат Гаоты в животе матери влил свою крохотную силу в затыкание разверзшейся под пальцами бездны, больной вывалился из небытия на эту сторону жизни и заснул. Гаота отняла ладони от его груди и обнаружила под пальцами
два пятна здоровой кожи. Обнаружила - и свалилась без чувств.
        Он появился через три дня, но пришел опять поздним вечером. Нашел возок лекаря на городской площади Нечи, вызвал отца, опираясь на обитый медью посох из черного дерева и поглядывая на Гаоту, которая играла с сестрами в камешки тут же в пяти шагах, поговорил с ним. На незнакомце был черный балахон служителя Храма Присутствия, и медный диск на его груди подтверждал эту службу. Когда он ушел, мать спросила: чего хотел этот человек? И заплатил ли он за то, что его вернули к жизни?
        Отец, который сжимал в руке оставленный незнакомцем тугой кошель, дал знак семье забираться в возок. Там он высыпал содержимое кошеля на пол. Зазвенели, покатились золотые монеты. Заискрился черной цепью небольшой зеркальный диск. Мать упала на колени, накрыла богатство ладонями, подняла наполнившиеся слезами глаза:
        - Это за исцеление?
        - Не только, - мотнул головой отец. - Только половина этого. Вторая половина - задаток за год службы в Тэре при Храме Присутствия. Если мы туда прибудем через месяц да покажем этот диск, то будем лекарствовать среди священной братии и вельмож Тэра и каждый последующий месяц будем получать столько же монет. И уже через год у нас будет достаточно средств для того, чтобы не только купить домик у моря, но и выдать замуж всех троих дочерей.
        - И меня? - удивилась Гаота.
        - Не сразу, - успокоил ее отец. - Ты еще маленькая.
        - Нет, - качнулась, отчего-то схватившись за живот, мать. - Нельзя соглашаться. Так не бывает. Нельзя. Слишком много денег.
        - Хорошо, - побледнел отец. - Завтра он придет, и я отдам ему половину монет. И мы продолжим делать то, что делаем. Хотя могли бы прожить год в тепле, под крышей, не утруждаясь сверх меры. Он сказал, что работы будет меньше, чем здесь. И уж таких случаев, как с ним, вовсе не должно случаться. Тэр далек от границ Арданы. Ни западных колдунов, ни диргов, ни имни там нет. Или почти нет.
        - Мама! Мама! - вожделенно заныли сестры Гаоты.
        - Почему так дорого? - растерла по щекам слезы мать. - Если бы сумма была меньше хотя бы в четыре раза, я бы обрадовалась так, как не радовалась никогда! Но это слишком много, слишком!
        - Вот, она, - кивнул на Гаоту отец. - Она сделала чудо, даже не понимая этого. А чудеса стоят денег. И иногда, как ты понимаешь, их платят. Не думаю, что от удачи следует отказываться.
        Они не отказались. Выехали через день из Нечи, ушли дальше к востоку, добрались по настоянию матери до Аршли и уже оттуда двинулись на север к Тэру. Если уж и преодолевать полторы тысячи лиг навстречу выпавшей удаче, то по обжитому тракту, где часты дозоры и сёла тянутся одно за другим, а не вдоль опасных гор Черной Гряды. Через неделю после Аршли, когда возок по пустынному можжевеловому плоскогорью выкатывал к южной границе Глиняных увалов, в сердце которых раскинул торговые площади самый большой рынок Арданы - Тарб, Гаоте показалось, что то ли звон, то ли унылое пение раздается из сундука.
        - Ты что-то слышишь? - спросила ее мать с тревогой.
        - Да, - кивнула Гаота, и мать бросилась к сундуку, вытащила из него шкатулку и выдернула, тут же отбросив его на пол возка, зеркальный диск. Он был горячим.
        - Что там? - побледнев, спросила Гаоту мать.
        Дочь наклонилась над зеркалом и сквозь клубящийся в нем туман разглядела того самого храмовника. Он как будто стоял на высокой башне, раскинув в стороны руки, и раскачивался. И то ли из его уст, то ли от этого движения рождался неприятный, невыносимый звук, как будто в придорожном трактире оставленный без присмотра ребенок ведет пальцем по кривому стеклу. Но очень громко, очень.
        - Что там? - обернулся с облучка отец.
        - Смерть, - прошептала мать. - Какая же я дура… Тот, кого мы спасли от смерти, призывает тех, кому он обещал то золото, что дал нам.
        - Что ты говоришь? - сунулся в возок отец, но диск вдруг потемнел, стал черным, вслед за ним почернела цепь, а секундой позже и то и другое осыпалось пеплом.
        - Черный Круг, - вымолвила побледневшими губами мать.
        - Что это значит? - не понял отец.
        - Гони лошадей!.. - прошипела мать сквозь стиснутые зубы. - Его зов был услышан!
        - Чей? - не понял отец.
        - Быстро! - закричала мать таким голосом, что отец тут же бросился к лошадям и уже не поднимался с облучка, заставляя возок нестись вперед как можно быстрее.
        - Вот, - протянула мать старшим дочерям ножи. - Не отдавайте свою жизнь просто так.
        Те сидели с вытаращенными глазами, не говоря ни слова.
        - А мне? - прошептала Гаота.
        - Тебе не нужно, - сказала мать. - Не делай ничего. Останешься жива. А там - смотри сама. Дальше уже будет только твоя жизнь.
        - Может быть, обойдется? - прошептала одна из дочерей.
        - Может быть, - пожала плечами мать. - Если их будет немного.
        - Сколько «немного»? - подала голос другая.
        - Полдюжины, - был ответ. - Если больше, уповайте на Вседержателя и на удачу.
        Они замолчали, и Гаота, которая смотрела на бледные профили матери и сестер, вдруг поняла, что ее сестры стали взрослыми. В один миг остатки детства слетели с их лиц и обнажили то, что следовало разглядеть давно. Две девчонки, которые, в отличие от Гаоты, всегда считались копиями отца, теперь были неотличимы от матери. Они собирались сражаться.
        Гаота перевела взгляд на трясущийся от гонки полог и замерла. Напротив нее сидел незнакомец. Но не тот, которого она излечила, на свою голову. Другой. Может быть, он даже и не сидел, а стоял, но она видела только лицо, голову, на уровне своего взгляда. И это лицо словно начало оживать после того, как Гаота заметила его. Сначала оно было просто лицом уставшего, изможденного человека, потом черты его стали меняться, становиться резче. Растворилась короткая седина на черепе, и сам череп стал больше и покрылся желтоватой кожей. Провалились глаза и раздались в стороны скулы. Выпятился подбородок, а между растянувшимися в улыбке тонкими губами шевельнулось серое острие языка.
        - В глаза, - зашелестело невыносимо в ушах Гаоты. - В глаза мне смотри, тварь!
        - Нет, - вымолвила Гаота и зажмурилась изо всех сил.
        - Собаки! - закричала сестра, поднимая тент и спугивая морок. - Мы спасены? Но я не вижу охотников!..
        - Это волки! - закричал отец, подгоняя лошадей.
        - Хуже, - прошептала мать и вытащила из сундука то ли большой узкий нож, то ли меч, который не походил на обычное оружие стражников, уж больно несуразно длинной у него была рукоять. - И их больше десятка.
        Сестры побледнели.
        - Что значит - хуже? - спросила Гаота, вглядываясь в тени, мелькающие против солнца среди зеленых кустов в сотне шагов к западу. Да, для собак они были слишком крупны, но никакой угрозы не ощущалось от их быстрого бега. Конечно, если не считать угрозой смыкающийся на макушке холод от их вида.
        - Не волки, - отрезала мать.
        Вскоре дорога пошла в гору.
        - Дозор! - кричал отец, размахивая кнутом. - Дозор должен быть перед холмом! Я уже вижу вышку!
        Мать выбралась из-под тента и встала рядом с отцом, замерла, словно была с раскачивающимся возком одним целым, и не произнесла уже ни слова. Ни когда вглядывалась в торчащую над кустами вышку, ни когда стало ясно, что дозора ни на ней, ни возле нее - нет. Вместо него всюду валялись клочья истерзанных тел.
        - Прости, - произнес отец, посмотрев на мать, и в этот миг не-волки напали.
        Гаота не помнила, что в точности происходило в последние мгновения той ее жизни. Что-то провалилось в трясину ужаса, что-то было скрыто от нее тентом, во всяком случае, пока он не был сорван, и она вдруг увидела, что повозка неподвижна, ни лошадей, ни отца, ни сестер - нет, а у основания дозорной башни кружится вихрь тел, в котором мелькают звериные загривки, оскаленные пасти и сверкает узкий, чуть изогнутый меч. Потом все распалось на мгновения. В одно из них какой-то голый мускулистый человек копался в сундуках повозки, набивая мешки. В другое - двое таких же голых людей связывали Гаоте руки и ноги. В третье она успела разглядеть истерзанных лошадей, изломанные, разодранные на части трупы отца, сестер и как будто руку матери с зажатым в ней мечом. Рука была оторвана, хотя и лежала на груде из нескольких звериных туш.
        Один из голых людей взял этот меч, с некоторым усилием расцепил мертвые пальцы, отбросил обрывок руки в сторону, подошел к Гаоте и, прошипев: «Двенадцать братьев и сестер пали из?за тебя, мерзкая маола! Двенадцать!» - почти ткнул ей его в лицо. Наверное, не ткнул, потому что и это мгновение не было последним.
        Потом как будто случился сон, в котором она лежала на спине огромного зверя и еще четыре зверя с закрепленными на спинах мешками бежали рядом. И горы на западе в просветах леса становились все ближе, а сам лес - все темнее и гуще, и это видение оставалось сном вплоть до того мгновения, когда из зарослей орешника полетели стрелы и не-волки кубарем полетели в лесной овраг, где им тоже не нашлось спасения. Последний, который нес Гаоту, будучи уже пронзенным стрелой, повернулся к девчонке, чтобы разорвать вынужденную наездницу, но не успел. Сверкнув над ее головой, узкий меч снес башку зверю. А потом она разглядела за светлыми прядями странные голубые глаза и услышала голос, который сказал ей:
        - Живая. Странно. Или тебя кто-то очень любит, или слишком сильно ненавидит.
        - Некому любить… - прохрипела она чуть слышно и провалилась в темноту.
        Теперь же этот самый голос звучал у нее над самым ухом и повторял:
        - Гаота. Вставай. Пора идти в город. А нам еще нужно обязательно размяться и перекусить. За окном солнце, как ты и обещала.
        Их было трое. Юайс, Глума и Колан. Светловолосый воин, который двигался словно скользящая по речными струям рыба. Прекрасная охотница, напоминающая вылепленную из мышц упругую статуэтку. Невысокий, улыбчивый крепыш. Они вытряхнули добычу не-волков и, выбрав то, что могло, по их мнению, пригодиться освобожденной пленнице, снарядили ей мешок. Гаоте казалось, что ее сон продолжается, хотя бы потому, что эти трое вроде бы не произносили ни слова, и даже те слова, которые вымолвил при ее освобождении Юайс, остались единственными. Они двигались вокруг нее как тени, и странным образом именно это и успокаивало ее, потому как не могло быть настоящим. Она ехала на лошади впереди Глумы, придерживая на поясе меч матери, который так же молча нацепил на нее Юайс, спала, как и ее спутники, на травяной постели или лапнике, получала время от времени в руки миску с каким-нибудь варевом, почему-то собирала валежник для костра. С ней обращались как с равной, и она даже начинала чувствовать себя равной, хотя бы потому, что научилась понимать спутников без слов. Но ее новая жизнь все еще не началась. Она по-прежнему
словно спала, и даже как будто смотрела на саму себя со стороны и удивлялась, что она все еще может ходить, ехать на лошади, разговаривать сама с собой, готовить еду, спать - после всего того, что с нею случилось. Иногда ей казалось, что они уходят от преследования, несколько раз ее спутникам приходилось схватываться с какими-то тварями, но она уже не видела этих схваток, только догадывалась. Всякий раз с ней оставался Колан и ждал, когда все закончится, едва заметно досадуя, что он вынужден исполнять роль охранника.
        В конце того ужасного лета, хотя ужасным-то все-таки был самый конец весны, отряд охотников добрался до полуразрушенной крепости в горах.
        - Крона, - назвал ее Юайс, и это было второй раз, когда он заговорил вслух.
        Руины древних, покрытых мхами стен едва проглядывали между вцепившихся в скалы горных сосен. Внутри единственной, сохранившейся на половину высоты башни горел костер, возле которого сидели незнакомые Гаоте охотники и еще кто-то, непохожий на охотника. Это был чуть грузноватый мужчина среднего роста. В отличие от охотников, он был одет не в короткий котто, а в длинный плащ, словно осень уже наступила, да и всем своим видом напоминал скорее торговца.
        «…или лекаря», - подумала Гаота и почувствовала, что слезы, кажется, скоро отыщут дорогу к ее глазам. Она не слышала, о чем Юайс говорил с этим человеком, но тот, прихрамывая, подошел к ней через час, взял ее за руку и спросил:
        - Как тебя зовут?
        - Гаота, - удивилась сухому звучанию собственного голоса девчонка.
        - А меня зовут Брайдем, - грустно и как-то по-родственному пробормотал человек. - Теперь я отвечаю за тебя.
        «Перед кем?» - хотела спросить Гаота, но вопрос так и не прозвучал, или она произнесла его неслышно, потому что вскоре она уже сидела перед этим грузным человеком на его лошади, чтобы более чем за месяц преодолеть другие полторы тысячи лиг и оказаться уже не в Тэре, а в другом месте. Завершить длинный путь, минуя крупные города и села, останавливаясь в деревнях и на хуторах. Переправиться через широкую реку Курсу, которая из?за тумана на мгновение показалась Гаоте морем. Заглянуть в синие воды Чидского озера, с опаской поплутать между мертвых холмов Рэмхайнской пустоши, чтобы наконец спешиться у врат странной крепости, зажатой между чудных - как будто собранных из шестигранных стержней - отвесных скал, подбираться к которым пришлось по узкой извилистой дороге.
        - Рэмхайн, - сказал ее спутник, который, конечно, оказался гораздо разговорчивее охотников, но тоже за всю дорогу вряд ли произнес больше полусотни слов. - Так называются эти горы. Они красные, но не обращай внимания, красными становятся мхи осенью. Летом они были зелеными. А эта крепость называется Стебли. Или, как все чаще, - Приют Окаянных. Она очень древняя. Такая же древняя, как и Крона, где черные егеря передали тебя мне. Но мы потратили двенадцать лет, чтобы привести это место в порядок. Теперь ты будешь здесь жить. Это место для тех, кто хочет обрести надежду.
        - Зачем она мне? - спросила Гаота.
        - Все так говорят, - пожал плечами Брайдем. - Пошли. Теперь это твой дом.
        - Пошли, - кивнула она, но еще не ожила.
        Она не ожила и уже внутри крепости, когда впервые в жизни получила крышу над головой и даже отдельную комнату, в которой вместе с ней жили две ее ровесницы. Шевелились безмолвными тенями. Она их едва замечала. Не ожила, когда впервые столкнулась с другими детьми, в первый год в Стеблях их было немного, меньше двух десятков. Не ожила, когда поняла, что ей предстоит прожить в этом доме несколько лет, и эти дети, и несколько наставников, с которыми знакомил ее Брайдем, будут заменять ей отца, мать, сестер и неродившегося брата. Ожила она только тогда, когда вместе с первым снегом в крепости появился новый наставник.
        - Он будет заниматься с вами следоведением, правилами охоты, противостоянием и некоторыми другими науками, - объявил Брайдем, после чего пригласил нового наставника в учебную келью. Вот тогда и началась новая жизнь Гаоты. Увидев Юайса, она рванулась с места, обняла охотника и зарыдала.
        - В самом деле, солнце! - заметил Юайс, шагая по деревянному тротуару мимо деревянных же заборов, которыми на окраине Граброка ограждался каждый дом.
        - А ты разве не чувствовал? - не поняла Гаота, сторонясь, чтобы дать промчаться мимо них белоголовому мальчишке с вытаращенными глазами, и прикрывая рукой короткую мантию с вышитым золотым колесом, которую пришлось надеть по настоянию Юайса.
        Походил к концу только первый месяц осени, солнце пригревало, и Граброк неожиданно оказался полным увядающей зелени, которая, умирая, расцвечивала город желтым и красным, застилая листьями раскисшую от глины улицу, стены и крыши домов, но впереди уже блестели камни мостовой, да и деревянные ограды там же обращались каменными, и дома выползали ближе к дороге, поднимаясь на два, а в отдалении даже и на три этажа. А уж за ними, совсем рядом - высилась башня королевского замка, правее ее изгибал древнюю спину узкий каменный мост, за ним темнела низкая стена городской цитадели, а чуть дальше сверкало на солнце золотое колесо на колокольне недостроенного храма.
        - Ты в конце года на испытаниях будешь то же самое у наставника спрашивать? - поинтересовался Юайс, прищурившись вслед пробежавшему мальчишке.
        - Зависит от наставника, - фыркнула Гаота. - Раньше тебя ведь это не беспокоило?
        - Считай, что именно поэтому я и выбрал тебя, - сказал Юайс. - Успеваешь лучше других, пропуск занятий тебе не повредит.
        - Только поэтому? - надула губы Гаота.
        - Ты долго спала нынешним утром, - заметил Юайс. - Пришлось и разминку сократить, и поесть наскоро, и все равно упущенного времени не возвратишь. Посмотри, народ уже идет по домам. Хозяйки возвращаются с рынка. А у нас еще дел невпроворот. Я уж не говорю, что надо сначала заглянуть в мертвецкую…
        - Ну конечно, - вздохнула Гаота. - Как не начать день с чего-нибудь радостного?
        - А ведь нам тут придется несладко, - заметил Юайс, пропуская мимо ушей раздраженную ругань бабки, охаживающей хворостиной козу. - Гораздо труднее, чем я предполагал, когда мы только подъезжали к городу. Так что будь осторожна. Но мы должны управиться быстро. Через двадцать дней тут не протолкнешься. Паломников набежит несколько тысяч. Городок-то, конечно, не маленький, но вряд ли больше пары десятков тысяч жителей.
        - Ты не ответил, - буркнула Гаота, уступая дорогу дородной горожанке, которая не преминула прошипеть что-то раздраженное. - Три года назад просто молчал. Теперь говоришь, а на самом деле опять молчишь.
        Юайс остановился, взглянул в заблестевшие глаза спутницы:
        - Не узна? самую озорную воспитанницу Приюта Окаянных. Где твои шуточки и смешки? А я только радоваться начал, что ты вновь стала сама собой.
        - Откуда ты знаешь, какая я сама собой? - спросила Гаота. - Ты же меня не видел настоящей.
        - Ты теперь настоящая, - сказал Юайс. - А три года назад ты была как открытая рана. К тебе прикасаться было страшно, не то что говорить с тобой.
        - А теперь уже можно прикасаться? - Она выпрямилась, даже приподнялась на носках, чтобы хотя бы доставать до груди наставника.
        - Если только розгами, - усмехнулся Юайс.
        - Мне прямо сейчас заголиться? - с готовностью развернулась Гаота.
        - Послушай! - Он положил руку ей на плечо. - Ты можешь относиться ко мне как к отцу, как к старшему брату, как к другу, но для меня ты и в самом деле словно родной человек. Я даже сам не могу понять, как так вышло. И это, признаюсь тебе, мешало мне взять тебя с собой. Брайдем настоял. Сказал, что ты будешь полезнее прочих, потому как здесь следует больше слушать, чем говорить. А ты умеешь слушать. И слышать.
        - Не только, - снова надула губы Гаота.
        - Надеюсь, твое «не только» не пригодится, - улыбнулся Юайс и двинулся дальше по улице. - Но ты должна понимать, что мы приехали сюда не развлекаться. - Светловолосый вновь стал серьезным. - В городе и в самом деле творится что-то очень гнусное. Та магия, которая заставила мертвого Цая ползти по траве… Я никогда с подобным не сталкивался. И этот дракон - это всего лишь один из листков, опадающих с огромного дерева.
        - Драконов нет, - поспешила за наставником Гаота. - Во всяком случае, в пределах Арданы они не появлялись больше тысячи лет. Да и сведения об их появлении в прошлом довольно туманны. Никто не знает точно, драконы ли были с той стороны или наведенное колдовство? Во всяком случае, ни одного сохранившегося скелета дракона нет. Я не пропускала ни одного занятия Роута, особенно когда он наставлял нас в зверологии.
        - Драконы изучаются не только в зверологии, - заметил Юайс. - Хотя о причине отсутствия их скелетов я бы задумался. И не только их скелетов. И если ты сможешь разрешить эту загадку, я, пожалуй, буду считать, что весеннее следоведение ты сдала еще с осени. Но об этом чуть позже. Запомни главное - по договоренности с ближайшими королевствами Ата посылает тройки вроде нашей не просто для расследования дел, связанных с магическими происшествиями, а для расследования дел, которые могут иметь значение для всей Арданы. И это очень опасно. Каждому из нас грозит опасность. Если кто-то хочет навредить этой земле и этим людям, мы трое и ты вместе с нами - их злейший враг.
        - Разве может кто-то вредить земле? - не поняла Гаота.
        - Как тебе кажется: тот, кто поливает землю кровью, он вредит земле или умножает ее плодородие? - снова остановился и присел, рассматривая серые доски, Юайс.
        - Ты сейчас про чью кровь говоришь? - нахмурилась Гаота. - И разве кто-то из троек погибал?
        - Случалось всякое, - пробормотал Юайс. - Ты видишь?
        - Что это? - присела рядом с наставником Гаота.
        - Кровь, - показал на пятно Юайс. - Посмотри. Через шагов пять еще одно. А вот это, кажется, след…
        На одной из досок виднелся кровавый отпечаток звериной лапы. Точнее, ее край. Пятка, один коготь. Прочее терялось в листве.
        - Кто это?.. - прошептала Гаота. - Волк?
        - Будем считать, что я не слышал твоего предположения, - строго сказал Юайс. - Хотя след и похож на волчий. Его обладатель не склонен к неторопливым прогулкам. Он быстр, стремителен, но способен бежать долго. Думаю, что это все же медведь. Не простой, как ты понимаешь. Ты можешь почувствовать, где он теперь?
        - Нет, - вздохнула Гаота. - Там, в трактире, еще что-то ощущалось, а здесь уже нет. Я как будто в темноте. Город накрыт темным пологом. Можно, конечно, постараться…
        - Темным пологом… - задумчиво повторил, поднимаясь, Юайс. - Подожди стараться. Кстати, год назад пропал защитник Мадр. А он был…
        - Ведь не лучше тебя? - прищурилась Гаота.
        - Не могу сравнивать, - сказал Юайс. - К тому же я его не знал. Видел мельком, не более того. Но он испытал многое, был опытным, значит, не мог пропасть по глупости. Держись все время за мной. Нос из?за моей спины без разрешения не высовывай. Слушай и смотри. Смотри и слушай. Иногда от внимательного взгляда зависит удача. Вот что ты вчера видела в зале? Скажи пару слов о тех трех едоках.
        - Один не ел, а спал, - задумалась Гаота. - Тот, который назвался Басом.
        - Не спал, а слушал, - не согласился Юайс. - Прислушивался да еще вел едва приметную ворожбу. Слушал, о чем мы говорим. Прислушивался к тому, что происходило за стенами трактира. Не прост этот Бас. Одежда неприметная. Лицо - не слишком приметное. Непонятно, настоящая у него борода и усы или приклеенные. И вот еще что. Пришел он пешком, а сапоги у него новехонькие. Мало мне встречалось путников, которые тащили бы за собой в мешке пару сапог, чтобы красоваться в них на постоялом дворе.
        - Купил? - предположила Гаота.
        - Не знаю, - покачал головой Юайс. - Еще двое?
        - Мужчина в зеленом приехал на осле, - наморщила лоб Гаота. - Ему немало лет, но он еще бодр. Одет как торговец древностями. Только движется… мягко. Как Пайсина, когда преподает фехтование или борьбу. Ты, кстати, тоже так движешься. Или почти так.
        - Третий? - заинтересовался Юайс.
        - Толстяк в балахоне? - прикусила губу Гаота. - У него лекарская бляха на груди. Но она больше обычной. В два раза больше. Зачем? Чтобы ее было видно издалека? Да и балахон… Странно для лекаря. Неудобно.
        - Вот! - погрозил Гаоте пальцем Юайс, отходя в сторону и давая очередной злой горожанке прошествовать по своим делам. - Смотри и замечай! Людей и птиц. Пусть даже люди в этом городе странно раздражены; может быть, испуганы. Деревья и дома. Ворожбу явную и неявную. Где твоя голова болит, а где болит невыносимо. Уж прости, придется немного потерпеть. Город странный. Трактир странный. Едоки в нем странные. Один хочет быть похожим на торговца, другой на лекаря. Третий сверкает новыми сапогами и останавливается в дорогом трактире, хотя одет в почти нищенский балахон и треух. Мы еще эту невесту Нэйфа не видели… Не останавливаются подобные паломницы в трактирах, только если… Не хотелось бы этого.
        - Чего не хотелось бы? - прошептала Гаота. - И что такое «явление»?
        - Боюсь, скоро узнаешь… - пробормотал Юайс и вдруг улыбнулся. - Так что выбираешь? Кем сочтешь меня? Отцом или братом?
        - Другом, - буркнула Гаота. - А Глума как к тебе относится? Как к отцу или к брату? Ты замер вчера вечером во дворе, когда увидел ее жеребца. Я, правда, не сразу его узнала…
        - Глума? - нахмурился Юайс, как вдруг за спиной Гаоты раздался крик:
        - Господин защитник! Господин защитник!
        По тротуару бежала, размахивая руками, рыжеволосая и конопатая, как фионское яблоко, Иска.
        - Господин защитник! - Девчонка остановилась возле Гаоты, перевела дух и прошептала: - Судья велел тебе не заходить ни в мертвецкую, ни к горшечнику, ни на рынок, ни в трактир Юайджи, а срочно идти к храму.
        - Что случилось? - спросил Юайс.
        - Прибежал посыльный из храма! - налила глаза слезами девчонка. - Ночью на заднем дворе опять был дракон! Сожрал свинью! И сжег самого сэгата! При свидетелях!

        Глава 3
        ДОЙТЕН
        Граброк был невеликим городком для всей Арданы, но считался весьма приличным для ее небольшой части - королевства Сиуин, уступая столице числом жителей лишь в четыре раза, а близкому Гару - в два. Но Гар лежал уже в тэрских землях, а для Сиуина Граброк с его не слишком грозной, но все же цитаделью, ратушей, пока еще не достроенным новым храмом, летним королевским замком, немалым количеством каменных домов да древним, тщательно сберегаемым мостом был весьма заметным источником прибытка и славы. Еще бы, лежал он ровно на полпути между Тимпалом и Тэром, так что ежегодное шествие паломников, сопровожающих священный ковчег, в котором хранились обломки колеса Нэйфа, не только проходило через Граброк, но и останавливалось в нем на половину дня, так что все окрестные и приезжие торговцы ждали заветной даты словно прихода щедрого дарителя и богатого урожая, тем более что праздник начинался с началом шествия и длился целый месяц, а то и два. Чего уж говорить о королевских мытарях, ведь переход по древнему, сохраняемому более тысячи лет мосту через узкую городскую речушку стоил монету серебра! Оно, конечно,
деньги немалые, да и бесплатно можно было перебраться по деревянным мосткам или, при особой спешке, задрать порты и войти в холодную осеннюю воду, вряд ли где речушка Дара имела более полутора локтей глубины, но дело-то было в том, что на всем священном пути от Тимпала до Тэра только этот мост и оставался в подлинном виде. Мост через широкую и полноводную Курсу в Тэре перебирался уже раз пять, да и все прочие мосты и здания давно обратились в развалины или вовсе рассыпались до фундаментов и возродились новоделом. Разве только сама дорога осталась прежней, да величественный Черный Храм в Тэре был собран строго из камней проклятой Черной Башни, которая обрушилась тысячу двести восемьдесят лет назад и погребла под собой и самого Нэйфа, и его проклятого губителя, но храм-то не башня! Как ни крути - никак не свидетель древности. А мост - вот он. Тот самый. Ни камешка свежего. Зато уж трясся над ним весь город. Да что там, все королевство! Ходили слухи, что немало увечных и калек избавились от собственных недугов на этом мосту. Множество несчастных излечились от страшных болезней. Вроде бы даже имелись
случаи возвращения зрения слепым, впрочем, доподлинно об этом сказать было невозможно. Как обычно в подобных случаях, вымысел перемешивался с явью, но с верой и горькое яблоко могло показаться сладким, так что паломники порой переходили через священный мост туда и обратно не один раз, а пока хватало монет. Зато приезжие богачи готовы были заплатить и золотой, чтобы постоять на площадках над мостовыми быками, пока проедет через древнее сооружение повозка с ковчегом да промелькнет прикрученная к одному из колес деревянная фигура, изображающая святого Нэйфа. Оттого же каждый год чуть ли не за месяц до шествия в Граброк наведывался брат короля Сиуина Диус. При дворе его так и называли - герцогом граброкским, хотя конечно же никакого герцогства в Сиуине не было, не по сиуинским далям роскошь. Все королевство - пять сотен лиг с севера на юг, да три сотни с запада на восток в самом широком месте. Хотя, с другой стороны, взять то же королевство Кэча: всего лишь в два раза больше Сиуина, а герцогов или баронов в нем - пальцев рук не хватит, чтобы перечесть.
        Об этом, а также о кубке молодого вина думал Дойтен, когда проснулся, хлебнул холодной воды из ковша, подвешенного на бок кадушки, выставленной служками у дверей комнаты, умылся, оправился, оделся, нацепил на пояс меч, задвинул подальше под топчан ружье, поклонился дающему храпака в своей постели судье Клоксу, хмыкнул, отметив, что ни Юайса, ни Гаоты в комнате уже нет, и спустился в обеденный зал, где отдал должное томленному над углями фазану и сразу двум кубкам вина, закусывая это великолепие жареным сыром и снокскими хлебными палочками.
        Трапезничать пришлось в одиночестве; не мог же он счесть за компанию аккуратную, затянутую во все черное, исключая полоску белого платка опять же под черным, монахиню. Ни одно шествие не обходилось без этих невест Нэйфа, которые, впрочем, были немногочисленны и считались диковинкой. В толпу они никогда не лезли, держались поодаль, лишь бы священный ковчег мелькал перед взором, но ни ко Священному Двору Вседержателя, ни к Храму Присутствия, который тоже с уважением относился к почитанию святого Нэйфа, ни даже к скупому на обряды и открытому для всех Храму Ожидания Воли Всевышнего не относились. Числили себя за выдуманным кем-то Храмом Очищения, у которого не то что ни одной часовни не имелось, но даже ни одного молельного дома. Или Дойтен о них не слышал. Зато он явно видел, что монахиня хоть уже и была не слишком молода, оставалась чиста лицом и стройна станом, можно было бы и подмигнуть, и разговор завести, спросить, к примеру, правда ли, что невесты Нэйфа проводят служение ему в беспрерывных молитвах, а как достигают просветления, то убивают себя в его славу? Сколько их уже накопилось за гранью
этого мира, таких невест? И куда он их там, у престола всевышнего, девает? Какого демона они там ему нужны? Но монахиня смирно отправляла в рот ложку за ложкой обычного бобового супа и не обращала на усатого усмирителя ни малейшего внимания.
        - А ну-ка! - подозвал Дойтен конопатую девчонку, что подскочила к его столу, чтобы унести опустошенное блюдо. - Как тебя там…
        - Иска! - пискнула племянница трактирщика.
        - Где кто? - наморщил лоб Дойтен. - Быстро и по порядку.
        - Дядя на конюшне, тетя на кухне, Амадан во дворе с метлой… - начала перечислять девчонка.
        - Стоп! - оборвал Иску Дойтен. - Я о жильцах.
        - Ну… - замялась девчонка. - Ваш спутник, господин палач, печальник… или защитник который, он с молодой спутницей во дворе. Они… машут мечами. Еще и палки попросили, две метлы сняли с рукоятей. И Амадан там же с ними, путается под ногами. Они велели готовить им завтрак. А вот охотники и прибыли вчера далеко за полночь, да и с утра удалились, считай, по-темному. Травник Бас тоже ушел в город с рассветом, не стал трапезничать. Да и целитель Корп долго не спит. Он уже месяц у нас живет. По всему городу лекарствует; говорят, что многим облегчение принес. Лекарей-то не стало у нас. Уехали все куда-то. Так что он - нарасхват…
        - А этот? - почесал нос Дойтен. - Как его?.. Весь в зеленом да с седыми кудрями?
        - Тоже ушел, - улыбнулась Иска. - Он хороший. Добрый. Улыбается редко, но сладости приносит с рынка всегда. Чуидом его кличут. Но я ничего о нем не знаю.
        - Сладости - это хорошо, - кивнул Дойтен. - А скажи мне, прекрасная Иска, кто бы мог меня проводить в город? Надо походить по улицам, навестить кое-кого, а я в Граброке три года не был, начал забывать уж, что здесь и как. Может, кто из твоих братьев? Не обижу!
        - А тебе какой нужен? - поинтересовалась Иска. - Кач или Брог?
        - А кто их разберет, - пожал плечами Дойтен. - Три года назад они вроде тебя, под столом возились. Давай того, который поболтливей.
        - Тогда черный, - кивнула сама себе Иска и выбрала один из двух висевших у нее на шее глиняных свистков. - Качем его зовут. Сейчас прибежит. Но я предупредила, если что. Уши прожужжит до печенки!
        - Послушай, - заинтересовался Дойтен, когда трель свистка заставила вздрогнуть монахиню и взметнула невидимую до поры пыль с косых стропил. - А что это у тебя за ядовитая для ушей штучка? Продай-ка мне эту свистульку. Пара медяков устроит?
        - Так они вместе и одного не стоят… - удивилась Иска. - На торжище их связками расторговывают. Почему же пару?
        - Потому что, - с сожалением покачал головой Дойтен, выкладывая на стол два медяка. - Иначе ты, дорогуша, никогда из-под стола не вылезешь.
        Кач и в самом деле оказался изрядным болтуном. Именно таким, какой и был нужен Дойтену. Конечно, сначала мальчишка засыпал вопросами самого усмирителя, начиная с того, трудно ли служить палачом и как лучше казнить негодяев - мечом или из ружья, продолжая о том, отчего Дойтен не идет в мертвецкую, где самое интересное, а отправляется прогуливаться по городу, и заканчивая тем, почему он не взял с собой ружья и зачем у него на поясе справа под кисетом висит железный щиток шириной в две ладони. Вопросы усмирителю не слишком понравились, но все говорило о том, что парень должен был нести в себе кучу сведений о жителях города и событиях, в нем происходящих. Так что уважить мальчишку следовало, и Дойтен не спеша поведал тому кучу самых страшных палаческих секретов. В том числе и то, что никакой он не палач, а усмиритель, что усмирять кого-то приходится редко, обычно удается обходиться увещеванием, а уж от ружья так и вовсе немного толку, потому что, пока его зарядишь да наставишь на противника, тебя самого утыкают стрелами и порежут ножами и даже, может быть, успеют намазать тебя на хлеб. Что же касается
железки на боку, которая под кисетом, то она висит не просто так, а предохраняет усмирителя от увечий. Отчего, к примеру, ни в королевском войске Сиуина, ни в дружине Тэра нет ни одного ружья? Оттого, что самый немудрящий колдун всегда сумеет пустить в нужное место искру, которую не удержишь ничем. А уж запалить порох противнику - это же святое дело! Так вот железка предохраняет брюхо усмирителя от увечья, если взорвется или вспыхнет вот этот самый кисет. «А если ты спросишь, почему же я все-таки не отказываюсь от ружья, - со всей важностью выговаривал Дойтен, - то отвечу я тебе так - есть такие твари, что их и из ружья нелегко уложить. А насчет мертвецкой, то у каждого свой хлеб. Если надо поклониться бургомистру да получить от него посильное содействие, а потом взвесить узнанное, найденное и увиденное, чтобы принять какое-то решение, то без судьи никак не обойтись. Если надо что-то разузнать, найти и увидеть, тут как раз нужен защитник. Но защищать-то он должен не судью или, прости меня, святой Нэйф, палача, а как раз тех, на кого может быть возведена напраслина. Его задача - установить истину и
уберечь от кары невинных. А вот уже кара - это на усмирителе. Только казнить ему никого не приходится, поскольку никакой он не палач. Казнить или миловать - это дело королей. А вот остановить того, кто останавливаться не желает, либо усмирить того, кто не хочет мира, - как раз его дело. И тут, братец, порой без ружья не обойдешься, хотя меч-то и еще кое-что у усмирителя тоже всегда с собой».
        Кач слушал спутника раскрыв рот; наверное, он продолжил бы расспрашивать его несколько дней, но Дойтен, подправляя пальцами остроту усов, понемногу сам начал расспрашивать парнишку, и вскоре тот вовсе забыл о вопросах и запустил собственную болталку в полную силу. А послушать было что. Оказалось, что петух у горшечника и в самом деле начал нести яйца, но никто не уверен, что это был петух, а уж теперь, когда горшечник спьяну срубил той птице голову, верить в это продолжала только жена горшечника, иначе ей пришлось бы поверить в то, что муженек врал ей напропалую. Арка между часовней и новым храмом и в самом деле дала трещину, но дракон ли на нее взгромоздился или артельщики, что клали камень, плохо сделали свою работу, теперь уж и не узнаешь. Тем более что артельщики-каменщики все из дальних мест, и на арданском из них изъясняется один только вожак. И дракона никто не видел, а что корова у сэгата пропала, так платить надо нанятым работникам, тогда и пропадать ничего не будет. Часы на ратуше тоже встали не просто так: их кузнец остановил, чтобы почистить перед шествием. Остановил, да пропал, как в
воду канул, самым первым пропал среди всех бедолаг, хотя его-то тело как раз и не нашли. Сын у него остался. Как раз к артели строителей в храме и прибился, потому как мать его померла еще лет десять назад. А вот все остальное - правда. И бортника зверь разорвал в лесочке, и двух дозорных на улице, и бабу-молочницу, и старика-сапожника. С Цаем уже шесть тел лежат на льду в мертвецкой, что в подвале ратуши. И никто из них не шевелится и никуда не идет. Хотя если они все были под такой же магией, как Цай, которого вчера защитник мечом приткнул, то могли и прийти к ратуше. Только непонятно тогда, отчего они там все и поп?дали. Или у них завод, как у часов, кончился? Места-то, где их убили, по их же кровавым следам и нашли! Интересно, их там хоть привязали в мертвецкой или так держат? А если они опять зашевелятся? Жуть ведь такое в подвале ратуши иметь! И как только бургомистр не вздрагивает, когда по лестнице поднимается? А толку от черных егерей - нет никакого. Ночами не спят, а вот Цая-то уже при них зверь освежевал. И погань какая-то над рекой летает и стонет. И призрак являлся горожанам. Так не
ночью, а белым днем. Но не растворяется он, а на лицо просится. Идет, скажем, по площади обычный человек, старичок какой-нибудь, вдруг - раз, и лицо у него наперекосяк делается. Это его призрак присобачил, стало быть. А рожа у того призрака - и днем-то можно в штаны напустить! Говорят, что он вроде скелета, кожей обтянутого. Только глаза сверкают, и улыбка от уха до уха…
        До полудня бродили Дойтен с Качем по Граброку. Из Молочной слободы перешли в Стрелецкую, где Кач махнул рукой и показал Дойтену лесочек за околицей, в котором место гибели бортника обнаружилось. Перебрались через речку Дару, разделяющую город на две части, по камням и мосткам у самых северных ворот. Заглянули в Суконную слободу, добрались до будки сапожника, который как раз теперь лежал одним из трупаков в мертвецкой под ратушей, осмотрели ее со всех сторон, поковыряли ножом пятна крови. Переговорили с едва стоявшим на ногах хмельным плотником в Колесной слободе, расспросили его о страшном призраке, который не только при нем лицо тихого старичка перекосил, но вроде бы и вопросы оторопевшему мастеру задавал: верит ли он, плотник-колесник, что если к выгнутому им колесу привязать человека да катить его шесть сотен лиг от Тимпала до Тэра, то он и на полпути еще жив будет? Посмотрели то место, где был убит первый из ночных дозорных, потом зашли на Пекарскую улицу, где Дойтен прикупил сверток горячих пирогов с кашей, которые они вместе с Качем тут же и употребили, запивая кушанье один вином, а другой
молоком, купленными у лавочника, что красил ставни на своей лавке. Весь город прихорашивался, и хотя раздраженной руганью странную парочку из бравого храмового старателя в мантии и щуплого мальчишки окатывал каждый второй горожанин, предстоящий праздник чувствовался. Особенно на том самом тракте, по которому вскоре должна была пройти толпа паломников из Граброка в ближний Гар.
        Однако осенний день добрался до полудня и пополз к вечеру, и набивший живот пирогами Кач вдруг спохватился и начал уже хныкать, что пора бы ему и вернуться в трактир, иначе перепадет ему от отца пара горячих, когда Дойтен остановился у домика на самом краю Кузнечной слободы и подмигнул Качу, который явно подумывал, как бы сбежать от утомившего его палача:
        - А теперь, парень, подожди меня здесь. Надо мне кое-кого навестить. Три года не заглядывал. А будешь умницей - и от отца тебя прикрою, и дам тебе подержаться за рукоять моего меча.
        Сказал это и двинулся к калитке перед подвядшим цветником, отмечая, что запустила что-то фасадную красоту своего жилища его старая подруга. Соскучилась, наверное. Ничего, увидит Дойтена - враз расцветет. Ну или самое позднее, через час.
        - Так это… - нерешительно вымолвил в спину усмирителю Кач. - Нет ее.
        - Как это нет? - удивился, оглянувшись, Дойтен. - Куда же это она девалась? Дом-то есть?
        - Есть, пока, - заблестел глазами и зашмыгал носом Кач. - На продажу выставлен. А деток, их двое было, дед с бабкой, что по ее умершему мужу, в деревню забрали. А сама вдова… Так она и была той бабой-молочницей. Ее как раз и взял зверь. Сразу после бортника. Вот здесь, напротив дома, кровью все было залито. А нашли ее у ратуши, как и прочих.
        Замер Дойтен. Посмотрел под ноги на серый камень, истоптанный за тысячу двести восемьдесят лет так, что и соринки тобой оброненной не узнаешь. И следов крови уже нет. Ни взлететь, ни головы поднять. Сунул руку в кисет, в котором не порох лежал, а леденцы для чужих деток. Закашлялся, отвернулся. Бросил глухо:
        - У меня тут кое-что есть для тебя, Кач. Для тебя, братца твоего и для сестры вашей. Для Иски. Ну, можешь и с дурачком вашим, с Амаданом, поделиться. Только если не передашь никому, а в одну харю высосешь - не прощу. Но прежде еще одно дело. День уж за полдень повалился, отведи-ка меня к Цаю. Знаешь, где он живет? Кто там у него остался?
        - Жена Олта и дочь Ойча. - Кач не спускал глаз с кисета на поясе Дойтена. - Я думал, порох там у тебя… А Ойча маленькая еще. Ей восемь, кажется. Они тут недалеко. В Кожевенной слободе. Там как раз рядом второго дозорного зверь задрал. Я покажу. Пойдем?
        - Пойдем, - снял с пояса и протянул мальчишке кисет Дойтен. - Еще какие вопросы будут?
        - А тебя имни кусали? - затаил дыхание Кач. - Ну, которые в зверей оборачиваются? Правда, что тот, кого укусят имни, сам становится имни? То есть если бы Цай выжил, то сам стал зверем?
        - Меня имни не кусали, - признался Дойтен. - Но никто из тех, кого кусали, сам имни не становился. Не верь россказням. Тут как с укусом собаки. Может грязь попасть, может бешенство случиться, если имни бешеный. Да, и люди, случается, бесятся. Но если ты не имни, то имни не станешь. Хотя другая беда есть.
        - Какая же? - замер Кач.
        - Обычно имни кусает так, что лечить не приходится, - проговорил Дойтен. - Убивает он одним укусом.
        Дом Цая стоял в самом конце улицы кожевников. Там, где уже белел поднятый бургомистром вокруг города частокол. И то сказать, судьба не выбирает. Отец Цая был скорняком, а сын стал стражником. Оттого и чаны для кож у его дома пылью покрылись. А вот кусты орешника вымахали так, что и частокол за ними едва разглядишь, по другой причине. Пил Цай. Страшно пил. А отчего пил, теперь уже не упомнишь. Хотя что-то такое Дойтен припоминал, когда три года назад Цай просил у него денег взаймы… Невелика была заимка, два десятка медяков, в другой раз Дойтен послал бы прощелыгу куда подальше, но слезы остановили. Редко он видел, чтобы воин плакал. Трезвым плакал. Пьяным, помнится, Цай всегда веселился. Пока его ноги держали.
        Олта открыла сразу. Она оказалась еще не старой, стройной женщиной, которую навалившееся горе не согнуло, а словно выпрямило. Выпрямило, да прихватило морозцем. Инеем подернуло ресницы, волосы, выбелило лицо. Подсушило скулы, глаза. Пропитало ее как соль. Не за один день, а за месяц или за два. Явно не за один день.
        - Я тебя знаю, - безжизненно произнесла она, садясь напротив Дойтена за стол рядом с дочкой - такой же белой на волосы, на ресницы и на лицо. Не седина тому была виной, порода. А Цай-то горел рыжими вихрами… Значит, в мать пошла дочка? - Ты палач.
        - Усмиритель, - поправил женщину Дойтен, оглядывая скромную обстановку. Печь, сундук, пара топчанов, табуреты, шкаф с немудрящей посудой. Вся жилая комната - десять на десять шагов. Один стул, да и на том сидит он, Дойтен. Окно хоть большое, и то хорошо. Все видно.
        - За долгом пришел? - усмехнулась Олта. - Я знаю. Цай все мне рассказывал. Ну, что помнил, конечно. Двадцать медяков? Пока нет. Заплатит бургомистр жалованье и за выслугу - отдам. Не заплатит - подождешь. Невелика сумма.
        - Не нужны мне эти деньги, - мотнул головой Дойтен и посмотрел на девчонку. Ни слезинки не было в ее глазах. Сидела, нахмурив брови, смотрела на Дойтена исподлобья, словно гадости от него какой ждала. Эх, надо было придержать пока кисет на поясе, нашелся бы там один лишний леденец…
        - Не нужны - значит, и разговора нет, - потянулась женщина, поправила платье на груди. - Только в ножки кланяться не буду. Чего вызнать-то хотел? Цая нет. Он в мертвецкой. Не целиком, но прибран. Я уже была там. Бургомистр сказал, что, покуда с убийцей не разберутся, все его жертвы там будут копиться. Что ж, там места много. Есть куда складывать.
        Она замолчала в ожидании. Дойтен снова скользнул взглядом по ее груди, заметил свежую, манящую кожу на шее под белесой прядью, вспомнил, какой была та молочница, на встречу с которой он рассчитывал. Да, пообъемнее Олты, но не моложе. Да ведь не в молодости дело, а в нежности. В нежности и в тоске, что бабу навстречу мужику толкает.
        - Что смотришь? - не выдержала наконец Олта. - Не нравлюсь? Уж прости, радость великая у нас, мужа моего убили. К тому же голова раскалывается уже с месяц. Как чувствовала…
        - Предупредить я пришел, - наконец буркнул Дойтен. - Дело ведь такое… Зверь или не зверь, в своем он разуме или под заговором, но всякая тварь по следу идет. Кого убила, того и след. Ты думаешь, зверь в мертвецкую за тем мясом, которым он поживиться не успел, отправится? Нет, дорогуша. Он придет к тебе в дом. И вот уж тут лучше ему дверей не открывать.
        - Надо же, - скривила губы Олта. - А я?то дура, тебе открыла. Вдруг ты - зверь? Ведь, говорят, не всякий колдун имни от человека отличит. Бывает так, что имни до старости доживет, умрет, а так не узнает, кем он был на самом деле. Мне что теперь, всякого опасаться?
        - Бывают такие времена, что и всякого, - кивнул Дойтен, криво улыбнулся, подмигнул насупленной девчонке, подхватил свисток Иски. - Но на всякий случай есть у меня одна штучка. Особый свисток. Стоит в него дунуть, как любой имни, если он окажется поблизости и склонен обращаться в зверя, тут же начнет перекидываться. Так что, дорогая Олта, дырочка у тебя в двери есть, запоры вроде бы надежные. Как увидишь незнакомца - прежде чем щеколду сдвинуть, дунь в свисток. Вот так.
        Олта оцепенела в тот миг, когда он показал ей свисток, а уж когда дунул в него, скорчилась и взвизгнула, словно Дойтен кипятком ее обдал. Сжалась в комок, захрустела, зашевелилась, раскрылась через секунду и бросилась на гостя уже лесной кошкой. Дойтен, падая назад вместе со стулом, только и успел разглядеть лопнувшее платье на ее загривке. Приложился спиной о пол, подобрал ноги и ударил тяжелого зверя в брюхо, не дал разорвать себе глотку, отбросил кошку к печи. А уж когда она бросилась второй раз, меч был под рукой. Вошел под переднюю лапу легко, как нож в куриную тушку. Кошка захрипела, забилась в судорогах на полу, размазывая лапами кровь, но едва Дойтен поднялся, едва погасли желтые огни в звериных глазах, второе чудовище метнулось на усмирителя из-под стола. Меньше кошки, но гибкое, незнакомое, сверкнувшее то ли чешуей, то ли роговыми пластинами на спине и глазами, которые не были глазами зверя. Они смотрели на Дойтена почти так же, как только что смотрели на него исподлобья с другой стороны стола, и усмиритель, скорчившись от боли, потому что стальные челюсти стискивали его запястье, не
смог ударить в эти глаза ножом, который уже держал в левой руке.
        А потом загремели шаги на крыльце, и звереныш бросил руку, метнулся к печи, загремел ухватами и скрылся в подпечье. А когда Дойтен открыл глаза снова, комната была полна незнакомцев, и одна из них - стройная, ослепительно красивая, черноволосая женщина уже заматывала ему руку, рукав на которой был распущен до локтя, тряпицей.
        - Всю охоту нам перебил, - говорила она беззлобно. - Второй имни ушел через подполье. Звереныш ведь? Кто был-то? Тоже кошка? Не кошка? Ты смотри… Ты уж не обижайся, пришлось рукав твоего котто распустить. Укус должен быть ядовитым, но яда в ране, кажется, нет… Отчего же ты потерял сознание? Не от страха же… Кажется, есть что-то, есть. Ладно, разберемся. Как сам-то, усмиритель?
        - Ничего… - прохрипел Дойтен, повернув голову. Кошка лежала там же, у печи, а возле нее стоял с вытаращенными глазами Кач. - Вот ведь… Ты чего прибежал? На свисток? И эта Олта… Вот же дура. Я ж пошутил. А ты кто? Глума? Красивая. Чего там Юайс удивлялся, что ты такого жеребца оседлала, которого никто не мог оседлать? Я б и сам тебе поддался… Седлай и катайся…

        Глава 4
        КЛОКС
        Судья Клокс слишком хорошо помнил то, что случилось пятнадцать лет назад. Поэтому он почувствовал неладное еще тогда, когда увидел частокол на окраине Граброка. Устами трактирщика неладное подало голос. Уже знакомой головной болью неладное стиснуло виски. А когда соединилось все вместе - и частокол, и дурные вести, и кони черных егерей, о которых Клокс мог и сам сказать не меньше, чем Дойтен, и гибель пьянчуги Цая, и полуночное нытье рожка над королевским замком, и последующие стоны неведомой мерзости со стороны реки, - неладное встало во весь рост. Сердце в груди забилось, голова стала раскалываться, к горлу подступила тошнота. Среди ночи Клокс выудил из-под подушки прибранную туда фляжку с ашарским, лучшей перегонки, пойлом, хлебнул и еще хлебнул, но все равно проваливался в сон урывками и ненадолго. Потому и лежал, притворяясь спящим, когда с еле различимым шорохом поднялись Юайс и Гаота, когда громыхал и откашливался Дойтен. Но сам встал только тогда, когда в дверь постучался белобрысый сын трактирщика и в ответ на раздраженное «ну?» всунул в проем голову и проблеял, что прибежал посыльный из
храма. Ночью явился дракон, кого-то сожрал и сжег самого сэгата.
        - Где Юайс? - рявкнул судья.
        - Так отбыл уже в храм… - пролепетал сын трактирщика. - Недавно.
        - Пошлите кого-нибудь вдогонку! - принялся натягивать порты судья. - Пусть никуда не сворачивает, не отвлекается и вообще поспешит с разбирательством! Где Дойтен?
        - Ушел с братом в город.
        - Демона ему в спину! Как придет, сразу ко мне, куда бы я ни двинулся! Ясно?
        - Ясно! - испуганно хлопнул дверью мальчишка, а судья вдруг понял, что сил у него совсем нет. А ведь тогда, пятнадцать лет назад, когда ему еще было пятьдесят, казалось, что им не будет конца.
        Той осенью они выехали позже, но добирались до Гара всего неделю. Гнали лошадей, меняли их на каждом дозоре, пролетели Граброк, не останавливаясь, и все равно опоздали. Впрочем, они опоздали уже в день выезда. Число трупов в городе не поддавалось подсчету. Трое имни, что попались тэрской страже на улицах, висели распятыми на стенах ратуши, но список пропавших все еще превышал список найденных тел. Горожане тряслись от ужаса и от непонятной злобы одновременно, бросаясь друг на друга из?за сущих мелочей. Тэрский воевода метался по улицам, готовый порубить каждого, но рубить было некого. Всякий, кто убивал ближнего, убивал тут же и себя, затем поднимался и, заливая улицы города кровью, уже мертвым вместе со своей жертвой брел к свежей, сложенной из сырых бревен часовне. Кого-то удавалось схватить, связать, однако безумие от трепыхающихся в путах мертвецов только прибывало. Но главные смерти, те, что погрузили город в пелену ужаса, случились до прибытия храмовых старателей, и их следы были сохранены. Уже в первый день троица Священного Двора бродила под осенним дождем по проклятому холму, что высился
в полулиге от западных ворот города. На его лысой вершине была вычерчена октограмма. Восемь лучей, восемь обугленных изнутри и обрызганных кровью снаружи дорожек сходились в центре, но если на их исходах лежали головы восьми горожан, пропавших первыми, то в центре круга темнел силуэт, словно там был сожжен человек целиком. Или странный зверь, потому как и тени конечностей были изогнуты не по-человечески, и туловище несло на себе уродливый горб или сложенные крылья, и что-то вроде хвоста имелось тоже.
        - Почему они ничего не строили на этом холме? - спросил, зажимая нос, Клокс. - Рядом с городом, высокое место. Лучшего для замка или дозора и не придумаешь.
        - Проклятое место, - буркнул высокий и жилистый, словно оплетенная канатами мачта сеолской лодки, Мадр. - Или могильник, или городище древних.
        Он ковырнул сапогом изъеденный временем камень, в котором еще проглядывали просверленные для какой-то надобности отверстия, но камень оказался длинным, от толчка зашевелилась земля под одним из лучей, и усмиритель замер, стоя на одной ноге. Судья Эгрич, который стал бледен подобно снежным вершинам Рэмхайна еще при подъезде к Гару, посмотрел на Мадра, на Клокса, вздохнул, словно вонь от разлагающейся плоти не выворачивала его наизнанку, прошептал так тихо, что осенний ветер едва не заглушил его слова:
        - Что воевода?..
        Мадр обернулся. За его спиной, в отдалении мок под дождем тэрский дозор. Воевода ждал решения судьи.
        - Ждет, - вымолвил Мадр.
        - Скажи ему, что нового колдовства не будет, - поднял воротник котто Эгрич. - Уходим отсюда. Здесь можно все убирать. Испоганенную землю лучше срыть и сжечь. Но стражу в городе придется держать, убийства могут продолжиться. Старое колдовство не завершилось.
        Мадр кивнул и двинулся к дозору.
        - Не завершилось? - не понял Клокс.
        - У тебя прошла головная боль? - нахмурился Эгрич, перешагивая через гарь и тлен.
        - Нет, но знаки, которые были вычерчены в траве, найдены, - поежился, закутываясь в мокрый плащ, Клокс. - Все найдены, по всему городу. Их перекапывают. Боль ослабла. Колдунов в городе нет. Те, кто вызывал подозрение, боялся погромов - ушли. Убийств не было уже несколько дней. Горожане вроде бы начинают успокаиваться. К приходу шествия все наладится. Наверное.
        - Наладится? - остановился Эгрич и, к удивлению Клокса, вдруг размазал по щекам слезы. Или и это тоже были капли дождя? - Друг мой, ты читал «Наставление о происшедшем»?
        - Конечно, - кивнул Клокс.
        - Что произошло в Нечи почти полторы тысячи лет назад? Да-да, за двести двадцать лет до восхождения Нэйфа!
        - Точно никому неизвестно, - нахмурился Клокс, - но в наставлении сказано, что была попытка явления. Якобы прислужники Проклятого пытались вернуть одного из его верховных слуг. Явить его. Или одну из его теней. Но нет никакой ясности, чем там все завершилось. С учетом того, что нигде и никогда больше никаких явлений не происходило, я бы не полагался на древние домыслы. К тому же на месте обряда в Нечи не было восьми лучей. Да, восемь или десять жертв, и последней жертвой - высший имни, но они…
        - Они были свалены в кучу, - кивнул Эгрич. - По той простой причине, что тогда еще не было священного колеса, да и Священного Двора Вседержателя не было. Или же… они учились? Поверь мне, и здесь все тела могли быть свалены в кучу. Может быть, им нужно, чтобы мы тряслись от ужаса? Или они хотят осквернить священное колесо?
        - Они? - не понял Клокс.
        - Их много, - махнул рукой Эгрич. - Не теперь… Это все, что ты помнишь?
        - В «Наставлении о происшедшем» о явлении в Нечи всего несколько строк, - стал спускаться с мокрого холма вслед за судьей Клокс. - Небо гнулось над городом, и кровь лилась на его улицах две недели после обряда и могла литься еще дольше. До тех пор, пока не был бы развязан узел. И вот это как раз понять сложно…
        - Легко, - отмахнулся Эгрич. - «Небо гнулось» значит только одно - точно так же, как и у тебя, голова раскалывалась у всех колдунов, имни и у всякого, кто видит и чувствует чуть больше прочих. Прочие же - зверели, хватались за ножи и топоры, не вполне понимая причину своей ярости. Как и здесь, в Гаре. Ты хоть понимаешь, что вряд ли хоть одна здешняя смерть на совести тех троих распятых? Не могу поручиться за этого зверя, - судья мотнул головой за спину, - но прочие - вряд ли. А вот узел… Узел нам нужно отыскать.
        - И развязать? - не понял Клокс.
        - Развязать? - переспросил Эгрич. - Как раз этого я не знаю. Я вообще не знаю, о каком узле идет речь. Но если увижу, то вряд ли ринусь его распускать, не разглядев. Или ты хочешь, чтобы кто-то, обладающий немалой силой, явился к нам?
        - Полторы тысячи лет назад никто не явился! - воскликнул Клокс.
        - Да ну? - остановился Эгрич. - Только через пару лет в ордене Корни появился некто Мэйлас, которого сочли обратившимся к Присутствию маола или эсала, поскольку он обладал завидным долголетием. Он постепенно завладел Корнями, потом стал старшим над всеми семью орденами, всеми семью оплотами. Прекрасный, мудрый, всезнающий Мэйлас. Тот, который потом изгонял и убивал всех прочих учителей. При котором само слово «эсала» стало приговором. Тот, который разрушал твердыни. Тот, кто распечатал полвека кровавой смуты и начал двухсотлетнюю войну. Тот, который сидел в Черной Башне! Наконец, тот, который приказал истязать Нэйфа и убил его!
        - И сам погиб в руинах Черной Башни… - пролепетал Клокс. - Но верховных слуг Проклятого звали иначе - Олс, Паена и Лобхад! Кто из них Мэйлас? И неужели ты веришь тому, что написано в древних книгах?
        - Боюсь, что у нас будет возможность проверить… - вымолвил бледными губами Эгрич.
        Они перерыли весь город, не зная того, что ищут, но искомый узел был найден там, где его никто не искал. Найден случайно, хотя могло ли объясняться случаем хоть что-то происходившее тогда в Гаре? Но узел был найден и рассечен. И в самый миг рассечения Клокс понял, что колдовство завершилось. Не прекратилось, не развеялось, но достигло полноты и распустилось всеми нужными лепестками. Завязалось, созрело, упало и изошло семенем. И он также понял, что иного и быть не могло, не может брошенное замереть в воздухе. И пролитое не может высохнуть, не смачивая то, на что оно пролито. И выставленное на огонь рано или поздно сгорит или покроется копотью и отвердеет. Но сначала он не понимал ничего.
        Рассечение узла произошло в богатой гарской гостинице, под визг вызванной Мадром горничной, вой монашек из мутного Храма Очищения и скрип зубов Эгрича. Он один устоял на ногах, когда, выбив дверь, из?за которой раздавался беспрерывный вой и шипение, троица ввалилась вроде бы в крохотную келью, но оказалась в огромном зале, стены, пол и потолок которого были окутаны непроницаемой тьмой. И только впереди, шагах в ста, что-то светилось. Это «что-то» напоминало личинку огромного жука. Ее хитиновые кольца подрагивали, пасть с одной ее стороны медленно всасывала, пережевывала нечто человеческое: бьющееся, хрипящее, исходящее визгом; а голова обычной женщины с другого конца личинки, судя по платку - монашки, что-то шептала. Кажется, она произносила слово «смерть». Она молила о смерти. Но Клокс и сам молил о смерти. Он поднялся на ноги, но накативший ужас снова ударил его по коленям. Собственное тело показалось Клоксу хитиновым пузырем. Он тоже вместе с этой несчастной пожирал других несчастных. И сам Проклятый словно стоял над ним и подталкивал его обожженной палкой, как шевелит бродяга в углях
запекаемых им древесных личинок. И неустрашимый Мадр ползал по полу рядом и молил о пощаде, клялся в верности Проклятому. И Клокс, опорожнившись от страха в собственные порты, не клялся в том же зловещей тени лишь из?за того, что лишился голоса. И горничная билась в судорогах тут же, визжала, что какая-то паутина стягивает ей горло, режет ей гортань, и тоже клялась кому-то невидимому. И только Эгрич продолжал стоять, хотя колени его тряслись и голос срывался на сип. Он читал поучения Нэйфа. Читал наизусть, от первого стиха до последнего, и в один миг, когда монашка вдруг закричала: «Сейчас!» - выхватил меч и ткнул его в хитиновую подрагивающую зыбь.
        И тьма рассеялась.
        Рядом скулила горничная. Мадр стоял на четвереньках и мычал, потряхивая головой. Две или три монашки сбились во всхлипывающую кучу в углу комнатушки. Еще одна из них с мертвой улыбкой и мечом в груди замерла под узким окном, и перед ней лежало что-то окровавленное, с торчащими костями и клочьями сухожилий. Кажется, останки одной или двух ее подруг и ее собственные ноги. А напротив стоял Эгрич, и обрывки мрака втягивались в его тело.
        Судья обернулся к своему защитнику, бледный и взмокший от пота. Сорвал с пояса фляжку, сделал несколько глотков и прохрипел:
        - Заканчивайте здесь… Я в Тимпал. Может быть, Ата мне поможет.
        Тогда ошалевшие от воя и расползающейся по зданию тьмы стражники и постояльцы рассказали, что судья Эгрич, увидеть которого Клоксу больше не довелось, вышел из гостиницы нетвердым шагом, но уверенно сел на коня и, как оказалось позже, действительно умчался к Священному Двору Вседержателя, откуда через неделю пришли ужасные вести. И началось долгое, многолетнее разбирательство, о котором Клокс только теперь, через пятнадцать лет, начал забывать.
        «Где ты, разучившийся улыбаться Мадр? Куда ты делся год назад? Или ты делся куда-то пятнадцать лет назад, и четырнадцать из них рядом со мной был не ты, а твоя покалеченная тень? И куда теперь денусь я сам, старатель Священного Двора Вседержателя - Клокс, выходец из бедного снокского семейства с окраины Сиуина, всех достоинств которого было разумение грамоте и способность видеть наведенную ворожбу?» - думал судья.
        В обеденном зале никого не было. Лучи солнца проникали через косые окна и ложились на выскобленные столы. На кухне что-то гремело. За стеной заливался безумным хохотом Амадан, которого Клокс запомнил три года назад слюнявым мальчишкой. Да уж, порой шутки Вседержателя кажутся слишком безжалостными. Кто-то погружается в безумие от пережитого, а кто-то в нем рождается. Или и это тоже относится к воздаянию за сотворенное? Детям-то за что мучения? Или безумство сладостно? Может быть, оно и есть выход из невыносимости бытия?
        Хохот повторился. Клокс брезгливо поморщился. «Как только не разорится этот Транк, - подумал он, усаживаясь за стол и не замечая ни того, что ему принесли, ни вкуса пищи, которую он ел. - Ведь не может же быть такого, чтобы немалое заведение поддерживалось за счет жильцов, как бы ни были дороги комнаты?» А может, и нет никакого постоялого двора, а есть только сон, который случился пятнадцать лет назад, когда он, Клокс, валялся с грязными портами в черной комнате гарской гостиницы? И если ему суждено проснуться, то не очнется ли он не в Граброке, а в том же самом пятнадцатилетней давности Гаре, где рядом Мадр и все еще жив Эгрич? С другой стороны, а видел ли кто-нибудь судью Эгрича мертвым? И что же все-таки стряслось пятнадцать лет назад в верхнем зале Белого Храма Священного Двора? Да, Брайдем поведал кое-что совсем недавно, но можно ли ему верить? Не из?за склонности бывшего сэгата ко лжи, а по сути? Кто все-таки пришел в Белый Храм? Эгрич или… Впрочем, какая разница? Если все это сон, то ему не шестьдесят пять лет, а все еще пятьдесят, нечего и жаловаться на подобный жребий. А если не сон,
нечего натирать лавки задницей, надо отправляться к бургомистру и предостерегать его от того, от чего предостеречь главу Гара пятнадцать лет назад было некому.
        Судья приказал седлать лошадь. Невелика дорога, и было бы неплохо пройтись пешком, размяться, разогнать утреннюю немощь, но к бургомистру следовало отправляться верхом. Для того же была извлечена из кисета пурпурная судейская тиара и натянута на седую голову Клокса. А ведь было время, когда он больше всего боялся показаться королевским шутом…
        - Я к бургомистру, - бросил Клокс открывшему ворота сыну трактирщика и направил лошадь по узкой улочке к центру города. Туда, где колыхались на сыром ветру под осенним солнцем разноцветные шатры рынка, торчала каменным жалом башня замка и над недостроенным храмом сиял желтый диск священного колеса.
        Бургомистра на месте не оказалось. Судья содрал с головы тиару, сунул ее за пояс и хотел уже было заглянуть в мертвецкую, вход в которую был с торца ратуши, но махнул рукой и поднялся на второй этаж, потому как, по словам стражи, бургомистр отбыл с герцогом с утра к храму, затем должен был позавтракать с ним же в замке, но теперь уже ожидается с минуты на минуту. Зал перед покоями бургомистра, где, как помнил Клокс, собирались просители, на этот раз был пуст, но не успел судья с облегчением расположиться на широкой скамье у окна, как двери открылись и в них или просочился, или протиснулся, или вошел, но сделал это бесшумно, как ходят только кошки, - седовласый полузнакомец с постоялого двора. Он был все так же одет во все зеленое, вот только теперь еще на плече его висела сума с торчащими из нее свитками и даже как будто деревянными таблицами. Разглядев у окна судью, знакомец кивнул, словно увидел того, кто ему и нужен, прижал с почтением руку к груди и уселся на скамье напротив, позволив себе заметить, что если бы он пришел минутой раньше, то все равно бы уступил право войти к бургомистру первым
почтенному судье Клоксу, потому как есть дела безотлагательные и есть те, которые опережают по важности даже их.
        - Разве мы представлены друг другу? - раздраженно процедил сквозь зубы судья.
        - Думаю, что представлены, - потер тонкими пальцами переносицу, словно вспоминал что-то, седовласый. - Впрочем, господин судья тогда был в сильном волнении, мог запамятовать наше знакомство. Я, правда, воспринял вчерашний вечерний поклон как свидетельство того, что господин судья помнит о нашей встрече. Но в любом случае готов принести уверения в почтении. К вашим услугам - Чуид. Книгочей и переписчик.
        Чуид снова поднялся и церемонно раскланялся.
        - Не помню, - буркнул судья.
        - Неудивительно, - с сочувствием покачал головой Чуид. - Я сам вспоминаю тот день как один из самых ужасных дней в моей жизни. На вас лица не было. Вы почти кубарем спустились по лестнице, кричали: «Где Эгрич?» К сожалению, стражники и слуги были не в себе, но я оказался у входа, представился вам и сказал, что Эгрич сел на лошадь и ускакал. Хотя и выглядел пьяным или больным. Помните? В Гаре это случилось. Пятнадцать лет назад. Я служил тогда при гарской ратуше, разбирал их хранилище рукописей. Это было тяжелое испытание… Нет, конечно, не разборка рукописей: для меня всякие письмена упоительны сами по себе, нет. Я говорю обо всем, что случилось в городе. Или вы…
        Клокс не помнил этого человека. Нет, совершенно точно, что кто-то был пятнадцать лет назад у выхода из гарской гостиницы, кто-то говорил с ним, но ни голоса, ни облика этого человека или этих людей Клокс не помнил. И теперь он смотрел на зеленый воротник седого собеседника и, не разбирая ни одного его слова, хотел только одного: чтобы тот тут же провалился сквозь землю, но оставил судью в покое.
        - А с чего вы взяли, что ваши дела могут соревноваться в безотлагательности с моими? - оборвал книгочея Клокс.
        - Не могут, - кивнул Чуид. - Хотя какие уж у меня дела - получить место, о котором было объявлено полгода назад, навести порядок в книгохранилище, составить список наиболее ценных манускриптов, внести в каталог все рукописи без исключения… Говорят, что местный бургомистр - большой умница. Поверьте мне, сие редкость среди бургомистров. Разве можно упустить возможность потрудиться под началом умного человека? А уж если вспомнить, что и я кое-чем славен, да с учетом знания нескольких языков, и уж во всяком случае всех письменных, что могут попасться на пергаментах или бумажных листах, - я почти уверен, что получу это место.
        - И вы думаете, что у бургомистра теперь есть время для решения вашей надобности? - удивился судья. - Вы хоть знаете, что творится в городе?
        - Знаю, - вздохнул Чуид. - Как бы не то же самое, что творилось в Гаре. Кстати, вам известно, что сталось с судьей Эгричем и усмирителем Мадром?
        - Можете осведомить меня о судьбе этих достойных мужей? - скривился в гримасе Клокс.
        - Нет, - мотнул головой Чуид. - Просто я заходил на рынок, и среди шатров мне почудился Мадр. Он, конечно, поседел, но не ссутулился за пятнадцать лет.
        - Может быть, и Эгрич попался вам? - скрипнул зубами Клокс.
        - Нет, - уверенно ответил Чуид. - Но он близко. Поверьте мне, я чувствую. Всякого человека, с которым я однажды сталкивался, я чувствую. Хотя я не уверен, что Эгрич - все еще Эгрич…
        - Что вы хотите сказать?.. - оторопел судья.
        - Вы не остановите его, - понизил голос Чуид.
        - Кого? - спросил судья.
        - Того, кто пробивается к нам, - вздохнул Чуид. - Кто бы это ни был.
        - Кто пробивается?.. - прохрипел судья, потому что лицо Чуида вдруг изменилось. Он словно добавил к своим немалым годам их тройную ношу, потому как морщины прорезали его лицо и глаза помутнели. Да и голос стал звучать глухо и чуть слышно.
        - Или кто-то из слуг Проклятого, или кто-то из его теней… - прошептал Чуид. - Или даже он сам. Да, его можно задержать, и я не думаю, что любые усилия, приложенные в этом направлении, бессмысленны, но нужно отдавать себе отчет - он прорвется. И чем больше крови прольется при его явлении, тем сильнее он будет. Так что именно большой крови хотелось бы избежать, а не остановить его. Конечно, помогать ему не следует. Но… А вот потом…
        - Что потом? - спросил Клокс.
        - Не знаю, - пожал плечами Чуид. - Поверьте мне. Были времена, когда вся троица верховных слуг Проклятого правила и всей Арданой, и всеми прилегающими землями. Да и тени Проклятого уже испытали сладость повелевания людьми.
        - Однако если в кубок капает вода, глупо рассуждать, что он наполнялся не один раз!.. - прошипел Клокс. - Однажды он может не только переполниться, но и разбиться! Особенно если ударит мороз!
        - Может, - прошептал Чуид. - Но его нельзя остановить.
        - Проклятого? - шевельнул губами Клокс.
        - Надеюсь, что нет, - вздохнул Чуид. - Не злитесь на меня. Я ведь не проповедник Проклятого или его ядовитой троицы. И уж тем более не колдун Черного Круга. Да, я наслышан о многом, рукописи, знаете ли, порой рассказывают о том, о чем их авторы упоминают мимоходом. Эти крупицы бывают подобны крупицам золота… Кстати, а вы знаете, что когда-то вот эта речушка, что делит Граброк пополам, считалась золотоносной?
        - Зачем вы пришли к бургомистру? - спросил Клокс.
        - А вдруг я пришел и к вам тоже? - произнес Чуид.
        - Зачем? - сцепил зубы Клокс. - Зачем кто-то, чье появление так удачно совпадает уже со второй накатывающей на эту землю мерзостью, ищет того, кто может попытаться остановить явление?
        - Ух ты! - задумался Чуид. - Не думаю, что даже Эгричу удалось сделать то, что вы примериваете к собственному плечу. Да, мое присутствие совпадает с этой мерзостью во второй раз. Я сам вообще часто совпадаю с бедой. Но я не стервятник и не змея, наполненная ядом. Я ищу мудрость, а она приходит с бедой и натугой. Однако мне не все равно, что творится с этой землей. И я хочу помочь вам, Клокс.
        - Чем же? - скрестил руки на груди судья.
        - Там, в храме, находится лишь небольшой кусочек мозаики, - проговорил Чуид. - Я о драконе, конечно. Вот уж случайность так случайность. В Гаре ведь не было дракона? Понятия не имею, кому он понадобился. Но именно прошлое дает нам возможность осмыслить настоящее. Я составил самый подробный из возможных список о происшедшем в Гаре. Я хотел бы передать его вам. Если вы ознакомитесь с текстом… Там есть кое-какие мысли…
        - Мысли?.. - в ярости прошипел Клокс.
        - Боюсь, что только мысли способны помочь нам, - полез в суму Чуид.
        - К демону! - рявкнул Клокс.
        - Ты боишься, - понял Чуид. - Ты что-то сделал тогда, пятнадцать лет назад, в Гаре, и теперь боишься. Так?
        - Я?
        Клокс схватился за рукоять меча, выдвинул его из ножен на ладонь, отпустил, опять схватился, задвинул меч, выхватил тиару, натянул ее на голову и, рыча как зверь, ринулся прочь.
        Он вышиб ногой дверь и, наверное, побежал бы в бешенстве вниз по лестнице, но голос бургомистра остановил его:
        - Вот тот, кто нам нужен! Ваше высочество, думаю, что это как раз судья, присланный в наш город из Священного Двора Вседержателя. Что случилось?
        Клокс обернулся и увидел высокого и статного, коротко остриженного человека с золотой цепью на груди, как видно - бургомистра Скота, и рядом с ним - невысокого, но крепкого и широкоплечего, отливающего гладко выбритым черепом герцога Диуса, окруженного свитой.
        - Господин бургомистр… - запнулся Клокс. - Ваше высочество! Судья Клокс, к вашим услугам. Примите нижайший поклон и заверения в почтении. Дозвольте обратиться к бургомистру. Дело не терпит отлагательства.
        - Не дозволю, - сухо процедил Диус. - Тем более что дело и в самом деле не терпит отлагательства. Через три недели шествие доберется до Граброка, а у нас тут драконы летают? Бросьте, судья, все ваши срочные дела и займитесь нашим делом. Важным делом. Сейчас нет ничего важнее, вам понятно?
        - Но… - растерялся судья.
        - Никаких «но», - отчеканил стальным голосом брат короля.
        - Слушаюсь, ваше высочество, - склонился в поклоне Клокс, а когда выпрямился, Диус, бургомистр и изрядная часть свиты герцога уже проследовали в тот самый зал, из которого только что вылетел Клокс. Судья прислушался, не услышал голоса Чуида за дверью, вслед за последним воином из свиты даже приоткрыл ее, так и не разглядел в толпе книгочея, но, наткнувшись взглядом на спину одного из слуг герцога, окаменел. Это была спина Эгрича. Клокс готов был в этом поклясться. Не один год он держался за спиной собственного наставника. Он хотел окрикнуть Эгрича, но смог только что-то прохрипеть. Однако в шуме, наполнившем зал, неизвестный услышал хрип за спиной и обернулся. Это был не Эгрич. Лицо оказалось чужим. Кожа обтягивала череп худого человека, и, судя по всему, под его колпаком череп был столь же гладким, как и на его лбу.
        - Обознался, - прижал ладонь к груди Клокс.
        Незнакомец кивнул.

        Глава 5
        СМУИТ
        Полоса копоти тянулась по мостовой храмового двора к накрытому одеялом телу. Слабый ветер гонял по двору желтые листья, закручивал их хороводами. Юайс отошел в сторону с трясущимся помощником сэгата Калафом и мрачным, словно грозовое небо, мастером городской стражи Буилом, и Гаота осталась одна. Невдалеке переминались с ноги на ногу, тревожно озирались с десяток стражников. В углу двора между основаниями недостроенного храма и уже выстроенной колокольни сидели угрюмые артельщики. Возле одного из них стоял белоголовый мальчишка, тот самый, что еще с утра промчался мимо Юайса и Гаоты - как видно, с вестью о ночном происшествии. В отдалении, за высокой аркой, которая служила входом во двор и соединяла уже древнюю, покосившуюся часовню с громадой храма, толпились зеваки. Их сдерживали, натянув поперек арки веревку, двое стражников. В трех шагах от Гаоты издавала зловоние лужа свиных потрохов. С другой стороны темнело пятно крови. Ее источник лежал под вторым одеялом возле артельщиков.
        Гаота закрыла глаза и потерла виски, из которых не уходила боль. Зверологию в приюте преподавал наставник Роут, но в последний год он часто отсутствовал: то и дело отправлялся, по словам Брайдема, куда-то как раз в компании судьи Клокса и усмирителя Дойтена, и обычно его заменяла Деора. Все знали, что высокая, стройная и если не красивая, то уж во всяком случае яркая наставница - имни, но в какого зверя она способна перекинуться, можно было только догадываться. Судя по раскосым, утягивающим в непроглядную бездну глазам, она должна была оказаться какой-то ночной птицей. Судя по ее выверенным, плавным движениям - кошкой, но кошкой черной, как и цвет ее волос, ресниц и будто покрытых отвердевшей смолой ногтей. Воспитанникам приюта она казалась и кошкой, и птицей, и еще кем-то неведомым одновременно. Ее взгляд - завораживал. Голос заставлял мальчишек возбужденно сглатывать, а девчонок - восхищенно млеть. Так что не было ничего удивительного в том, что всякое отбытие Роута ожидалось едва ли не с нетерпением, хотя и у того имелись поклонники и тем более поклонницы. Но пропуска наставлений Деоры не могло
случиться ни при каких обстоятельствах. «Нет такого недуга, что способен свалить школяра, если Деора назначает очередное занятие», - посмеивался седой добряк Гантанас, преподававший историю, языки и каллиграфию. Неудивительно, что спокойный, даже тихий голос Деоры не мешал воспитанникам, которых она собирала в верхнем зале западной башни, слышать каждое ее слово. Более того, шум на ее занятиях был исключен, даже если она рассказывала о чем-то таком, что представлялось некоторым из школяров ненужным и утомительным. В таких случаях самые несносные из учеников довольствовались уже звучанием ее голоса. И о драконах она рассказывала тоже.
        Гаота открыла глаза и, поправив на поясе меч, присела. Вот уж о чем она не задумывалась, так это о том, что однажды ей придется вспоминать рассказ наставницы не для того, чтобы выдержать испытание по годовому курсу, а чтобы применить полученные знания на центральной площади небольшого городка. С чего Деора начинала? Ну конечно, первым делом она всегда отступала к собственному предмету, обращению, и рассматривала каждого зверя как возможное состояние имни. И как всегда, задавала кому-нибудь из слушателей вопрос - может ли рассматриваемое существо быть имни? В случае с драконом она ответила на этот вопрос сама - да. Но не потому, что кто-то мог обратиться драконом или дракон мог обратиться человеком: все-таки, как уже было известно школярам, обращение не прибавляло существу тела против привычного, наоборот, всякое обращение уменьшало вес существа; конечно, исключая те случаи, когда, будучи зверем, обращенный насыщался. А вот обратиться в огромное чудовище… подобное было подвластно только высшим из имни, которых называли фирами и коих попросту не существовало или же они таились в неведомых краях и
давно забытых временах. Но даже для них эта разница не могла превышать половины веса тела в его естественном состоянии и грозила серьезной потерей сил вплоть до полного изнеможения. Но дракон не просто мог быть имни, дракон мог быть только имни, поскольку относился к категории магических существ, которые, оставаясь имни, имели особое обозначение - игли. То есть происходил из тварей, пришедших в Талэм извне и имеющих магические свойства по естественной природе своей.
        - Да, Флич, спрашивай, - как всегда почувствовала поднятую руку, не оборачиваясь, Деора.
        Слегка неуклюжий, румяный и круглоголовый воспитанник Флич задавал вопросы каждому наставнику. Иногда Гаоте казалось, что он и сам собирается стать наставником, причем по всем предметам сразу. Во всяком случае, обвинить снокского мальчишку в том, что он хочет похвастаться ученостью, никому и в голову не приходило. Не обладая выдающимися способностями, Флич, как никто, старался учиться, и хотя с ним мало кто мог померяться знаниями, добрее него в приюте тоже не было никого.
        - А могли ли драконы быть айнами?
        Хороший он задал вопрос. Даже теперь, разглядывая осевшую на камнях копоть, Гаота почувствовала тень зависти, которая окатила ее тогда. Действительно, могли ли эти огромные и, как казалось Гаоте, прекрасные существа мыслить как человек или оставались опасными, может быть, подвластными приручению или магическому управлению, но только зверями?
        - Этот вопрос изучен недостаточно, - задумалась Деора. - Уже больше тысячи лет неизвестно ни об одном из драконов. Мы о них вообще мало знаем. Конечно, Талэм велик, и есть земли, из которых даже известий не доходит до нашей обители, но тысяча лет - большой срок. Не знаю, могли ли… Но если верить разным хроникам, а не только «Наставлению о происшедшем», которым вас любит пичкать наставник Бейд, то порой поведение драконов было удивительно похожим на поведение людей. Хотя всякий зверь, подвластный опытному магу…
        - А зачем нам знать о драконах, если их не было уже тысячу лет? - подал голос другой воспитанник, кудрявый весельчак Гайр.
        - Историю тогда тоже незачем учить, - фыркнула Гаота. - К чему знать то, что никогда не повторится?
        - Повторится, - надул губы Гайр и, посмотрев на Гаоту, буркнул: - Ты-то уж точно когда-нибудь встретишься с драконом…
        Тогда Гаоту окатило холодом, а Деора только улыбнулась и сказала, что Гайр сам ответил на свой вопрос, хотя если бы он старался, то был бы в числе первых учеников не только на занятиях по прорицанию и ясновидению, а и во всех остальных науках.
        - Никто не знает, встретится ли кто-нибудь из вас с драконом, но если эта встреча случится, она должна быть сюрпризом только для дракона. Девяти из десяти королевских стражников до конца службы не приходится вынимать меч из ножен для боя, но вы же не будете утверждать, что стражник может обойтись без умения с ним управляться?
        - Не будем… - прошептала Гаота тогда и прошептала теперь. Однако, кажется, Гайр оказался прав. Так что же можно сказать об этом драконе?
        Она потрогала копоть в начале полосы, отошла на несколько шагов и вновь потрогала ее. Замерила шагами ширину опалившего камни выдоха, его длину, осторожно приподняла одеяло над телом. Вздрогнула, рассмотрев искаженное ужасом, вздувшееся от жара лицо пожилого черноволосого бородача, но еще более ужаснулась, рассмотрев его тело. Останки одежды и плоти под этой одеждой были только на груди. Спина несчастного спеклась в почерневший, пережаренный кусок мяса, а ноги и вовсе осыпались пеплом.
        - Даир, - услышала девчонка голос Юайса. Тот подошел к воспитаннице вместе с хлюпающим носом помощником сэгата и мастером стражи. - Я был знаком с ним, хотя и не близко. Не знаю, каким он слыл сэгатом, но двадцать лет назад он служил при дворе короля Снокиса и воином был храбрым.
        - Святой Нэйф! - недоуменно воскликнул невысокий, но широкоплечий Буил. - У тебя ничего не перепуталось в голове, защитник? Я уж не говорю, что в Граброке никто, кроме меня, не знал, что старина Даир когда-то служил в страже короля Снокиса, тем более что это соседнее королевство, но как ты можешь это помнить? Сколько тебе тогда было? Пять лет? Десять? И как тебя занесло в Снокис?
        - Я странствовал, - проговорил Юайс. - И у меня хорошая память. Относись к моим словам со всей серьезностью, тем более что без твоей помощи нам не обойтись. И чтобы покончить с этим, добавлю, что в десятке Даира ты, Буил, был лучником. Я тебя тоже помню. Правда, тогда ты еще не носил ни усов, ни бороды.
        - Отец мой небесный! - оторопел мастер стражи. - А это ты откуда знаешь?
        - Память, - повторил Юайс. - Могу добавить то, чего не знает никто в городе. У тебя шрам на подбородке, оттого ты и носишь бороду.
        - Да ты… - вовсе онемел Буил.
        - Что скажешь? - посмотрел на Гаоту Юайс. - Наставления Деоры или Роута принесут нам пользу?
        - Надеюсь, - вздохнула Гаота и почувствовала, что она как будто вновь оказалась на годовых испытаниях и не наставник по следоведению щурится на нее сквозь свисающие на лицо локоны, а сам глава приюта Бардем, тот, что вез ее от отрогов Черной гряды к Стеблям три года назад. - Это был и в самом деле дракон.
        - Истинное колесо! - размазал по щекам вновь выкатившиеся слезы седой и взъерошенный Калаф.
        - Судя по ширине языка копоти, - продолжила Гаота, - он среднего размера. То есть его вес - примерно две тысячи литов.
        - Два хороших быка! - воскликнул Буил, все еще с изумлением косясь на Юайса.
        - Ширина пасти - локоть, - наморщила лоб Гаота. - Примерно локоть… Или чуть больше. Размах крыльев… Больше двух десятков локтей. Длина с хвостом - такая же. Хотя если это шипохвост, то и побольше.
        - Это как же? - почесал затылок Буил. - Этакая громадина в середине Граброка? Мой дозор не покидал площади. С вечера был дождь, а потом прояснилось. Месяц сиял… Отчего же никто не видел такого зверя?
        - Я видел, - шмыгнул носом Калаф.
        - Подожди, - остановил служителя Юайс. - Тебя я уже слышал. Дальше, Гаота.
        - Дальше? - Девчонка пожала плечами. - Я не знаю, что тут стряслось, но, кажется, дракон просто сидел и ел свинью. Вон ее потроха, считай, что он ее и съел. В пяти шагах от останков свиньи начинается полоса копоти. В начале она маслянистая: возможно, дракон пыхнул пламенем, чтобы отпугнуть кого-то… То пятно едва заметно, последующая полоса почти перекрывает его, но пламя было явлено дважды. Во второй раз дракон выпускал его вслед бегущему человеку. Ведь сэгат обожжен со спины?
        - Да, - снова скривился Калаф. - Я перевернул его. Негоже святому служителю лежать лицом вниз. Тем более что только лицо у него и осталось…
        - А это? - показал Юайс на пятно крови в стороне.
        - Не знаю, - призналась девчонка, покосившись на второе тело. - Может быть, и человеческая кровь, может - драконья. Я не могу определить. Но эта кровь пролилась в стороне от дракона. Под его крылом. Может быть, из крыла?
        - Это кровь Скайтена, - отмахнулся от рыдающего служителя Буил. - Вон он лежит, под одеялом. Подвернулся под горячую руку Даиру. Ну, хватит распускать сопли, Калаф, повтори рассказ!
        - Да сколько уже можно? - всхлипнул служитель. - И чего я видел? Ночи-то почти безлунные! Месяц сиял… Толку от него? Серп - как бабский гребешок. Два-три дня, и новый месяц народится… Свинья завизжала во дворе. Бывает, выбираются иногда. Вроде поправили в сарае ворота: как с коровой беда стряслась - поправили, но что там ворота для свиньи… Я вышел из кельи, спустился во двор, но сэгат меня опередил, вон его домик. Напротив.
        - Не част?, - поморщился Буил. - Короче и медленнее!
        - Да куда уж короче, - вздохнул Калаф. - Иду и как будто чавканье слышу и дыхание, словно меха на кузне кто-то шевелит. И голос Даира впереди. Окликает он кого-то, что ли… А у меня лампа в руке, да только толку от нее? На свою руку смотреть? А потом вдруг пламя вспыхнуло. Столб так и уперся в камень. И тут я вовсе ослеп, но успел что-то разглядеть. Чудище какое-то впереди… ну, лапы, брюхо, грудь его. Чешуя так и засверкала отблесками; и силуэт сэгата… он у меня аж раздвоился в глазах от вспышки. Багор у него был в руке. Да, было что-то. Ну, он его и метнул. Наверное.
        - В дракона? - сдвинул брови Буил.
        - А я откуда знаю?.. - почти заскулил Калаф. - Я вон там стоял. Отсюда еще полсотни шагов. Темень. Как столб пламени погас, я вовсе как крот стал. Сэгат еще кричал что-то. То ли «прочь, поганая тварь!», то ли еще что. А потом уж то ли хрип раздался, то ли вой, только снова пламя вспыхнуло, но теперь уже в мою сторону пошло, а когда я понял, что сэгат факелом обратился да бежит ко мне, так я и вовсе чувств лишился.
        - Примерно так, - кивнул Буил. - Я еще затемно сюда прибежал. Вожак артельщиков, Смуит, примчался в караулку: сказал, что беда у храма. Каменщика их убили, Скайтена; сэгата сожгли… кажется, опять дракон явился. А Калаф так и лежал, где упал.
        - А дракона уже не было, - кивнул Юайс.
        - Не было, - развел руками Буил.
        - И где он? - спросил Юайс.
        - Так никто не видел, - снова начал скоблить затылок Буил. - Бургомистр поутру примчался, только что волосы на голове не рвал, а где я ему дракона возьму? Если бы не этот след, вовсе бы решил, что колдовство какое случилось!
        - А свинью тоже колдовство сожрало? - заныл Калаф. - А корову? А кто Даира сжег?
        - Колдовство могло и сжечь… - пробормотал Юайс. - Других свидетельств, кроме слов Калафа и следа, у нас нет… Кто еще живет во дворе храма?
        - Артель в гостином доме живет, на первом этаже… - вздохнул Буил. - На втором - как раз служители храма, но сейчас там никого и нет, кроме вот Калафа…
        - Нет, - кивнул, всхлипывая, Калаф.
        - Все отбыли по делам в Блатану, - продолжил Буил. - Шествие грядет, надо готовить службу, закупать кое-что, а до Блатаны за двести лиг… время! Храм, конечно, только на тот год готов будет, но прочее-то - своим чередом…
        - Своим чередом… - пробормотал Юайс, взглянул в сторону артельщиков, перевел взгляд на арку, за которой толпился народ. - Там был прошлый случай?
        - Я ж говорю, раньше думал, что и не было, - признался Буил. - Дракона никто не видел. Даир пожаловался, что корову у него сожрали ночью. Одни кости остались горелые. Тогда, правда, копоти на камнях не было, но кости были. Я не поверил, но Даир полез мне показывать трещину как раз в арке, а уж там вверху обнаружились и следы когтей. По три с каждой стороны, кирпич выщерблен. Ну, Даир тут же побежал послание вычерчивать в Священный Двор, а я Смуита стал расспросами донимать. У них же ссора какая-то с Даиром была. Тот им плату задерживал, артельщики грозились работу оставить. А где в этакое время каменщиков найдешь справных? Я думал, что арку они специально сложили плохо, чтобы навредить Даиру, а уж следы от когтей молотками изобразили, там умельцы еще те. Вот тот же Скайтен…
        Буил замолчал, посмотрев на второе тело.
        - Пошли, - сказал Юайс. - Посмотрим.
        Одеяло поднял высокий черноволосый здоровяк с чуть сдвинутым на сторону носом. «Смуит», - вспомнила имя вожака артельщиков Гаота. Не снок. Слишком высокий. Даже выше Юайса и Дойтена. Кто еще отличается высоким ростом? Арды, мисканы, сеолы, был еще какой-то народ, как же его… Нет, конечно, у всякого народа урождаются дылды, но так, чтобы почти каждый тянулся к небу… Вот они - все высокие. И те, что встали вдоль стены, когда защитник с помощницей, мастер стражи и Калаф подошли к ним, и особенно их вожак с мудрым, чуть утомленным взглядом, и даже мертвый под одеялом, с истерзанной грудью вытянулся на пять локтей, не меньше. Так кто они? Не мисканы. Не смуглы. Не сеолы, слишком широки в скулах. Не арды и не дорчи, слишком черны волосом. Как же…
        - Слайбы? - спросил вожака Юайс.
        - Они самые, - ответил чуть глуховатым, низким голосом Смуит. - Только на арданском один я говорю, да Скайтен… говорил.
        - Я знаю слайбский, - ответил Юайс.
        - Мы не риннские слайбы, - покачал головой Смуит. - Там нет таких хороших каменщиков. Таких вообще больше нет. Мы из?за гор. Из Айлы. У нас, если не поставишь хорошей башни, не перекроешь ущелье, жизни не будет. Дирги злобствуют! И говор у нас другой.
        - И тот говор знаю, и диргский тоже, - успокоил вожака Юайс и тут же произнес несколько слов на незнакомом, обрывистом языке, заставив вожака поднять брови.
        Тут же зашевелились и прочие артельщики.
        - Ты понял? - спросил Юайс. - А ведь я мог скрыть знание вашего языка. Будь честен со мной, Смуит. Я - защитник от Священного Двора Вседержателя.
        - Я понял, - кивнул Смуит. - Не твоей мы веры, но о ваших тройках слыхивали. Только что скрывать-то? Мы молчуны.
        - И о чем же вы теперь молчите? - поинтересовался, уперев кулаки в бока, Буил. - Как так вышло, что у Скайтена две раны в груди? Или у Даира два багра было? И почему одежда без дыр? Он голым, что ли, был? И что твой каменщик делал под крылом дракона?
        - Я в него багор не метал, - отчеканил Смуит. - А метнул бы - не промахнулся. Будь уверен. А одежду могло крылом дракона сорвать. Она отдельно была. Мы ее уже на мертвое тело надевали.
        - А что же Скайтен делал ночью во дворе? - поинтересовался Юайс.
        - Дракона вышел покормить? - скорчил гримасу Буил.
        - То же, что и Даир, и Калаф, - ответил Смуит. - Свинья визжала. Скайтен мог выйти, посмотреть. Вон паренька видишь? Мором его кличут. Отец у него пропал, так он к нам прибился. Но по вечерам уходит домой. Мало ли, отец вернется? Ну, Скайтен беспокоился, наверное. Вдруг парень среди ночи к нам побежит? Из Мора, кстати, толк будет. И он сирота, родных у него не осталось, мать давно умерла. Или ты о нем побеспокоишься?
        Гаота перевела взгляд на Мора. Тот смотрел на мертвого каменщика, не отрываясь. В глазах у мальчишки блестели слезы. И его светлые, почти белые волосы удивительно походили на седину. А он кто? Дорчи, скорее всего? Стоит, смотрит на своего погибшего друга, но трет не наливающиеся слезами глаза, а виски. Точно так же, как и Гаота. Но она сдерживается, не поднимает руки, пусть даже и хочется прикоснуться к собственной голове, снять боль. От боли у Мора расширены зрачки или от слез? До мальчишки шагов пять, но глаза кажутся черными провалами. И почему остальные артельщики тоже жмурятся? И глаза у их вожака тоже черны и непроглядны…
        Смуит вдруг заговорил снова. На том же сухом и щелкающем наречии, на котором произнес что-то ему Юайс, но заговорил горячо и быстро, словно хотел рассказать что-то важное, чего не должен был понять Калаф и уж тем более Буил. Юайс его слушал, иногда вставлял одно или два слова, что вызывало новый поток красноречия вожака, и его артельщики словно подтянулись, напряглись, прислушиваясь к словам своего старшего. Наконец Юайс посмотрел на Калафа, спросил его строго:
        - За какой срок не выплачены деньги артели?
        - А я откуда знаю? - замялся Калаф. - Я же не сэгат…
        - Ты заведовал выплатами, - твердо сказал Юайс. - Или ты хочешь, чтобы к тебе пришел судья и сверил твои расходы? Ты забыл, что именно Священный Двор оплачивает строительство Храма в Граброке?
        - За три месяца… - забыв о слезах, процедил сквозь зубы Калаф и тут же скорчил гримасу. - Подобрались чуть-чуть из?за шествия. А ты видел, как они строят? Уже купол должны были начать поднимать, а они только фонарь под него кладут! А арка? Дракон на нее сел, как же… Плохо клали, оттого и треснула!
        - Так был дракон или не был? - спросил Юайс, остановив жестом готового разразиться проклятиями Смуита. - Если был ночью, значит, был и месяц назад. А если месяц назад его не было, то откуда он взялся теперь?
        - Не знаю… - прошипел Калаф.
        - Думаю, что я здесь на несколько дней, - сказал Юайс. - В твоих интересах, Калаф, рассчитаться с артелью. Ты понял?
        - Понял… - зло прошипел служитель и зашагал прочь.
        - Мы уходим пока, - повернулся к Буилу Юайс. - Я бы советовал подумать, есть ли в городе такое место, где мог бы укрыться большой зверь вроде дракона.
        - Да брось ты, защитник, - поежился Буил. - У нас тут ни пещер, ни гор…
        - Подумай, - попросил Юайс. - Если мне еще что-то понадобится, я обращусь. И к тебе тоже, - защитник посмотрел на Смуита. - Наш разговор не закончен.
        - Всегда рад услышать родной говор, - поклонился защитнику Смуит. - Тем более что впервые слышу его в устах иноземца - и не могу отличить от говора соплеменника.
        - Что скажешь о белоголовом мальчишке? - спросил Юайс, когда они вместе с Гаотой двинулись к выходу со двора.
        - Он не прост, - пожала она плечами. - У него, как и у меня, побаливает голова.
        - Она болит у всей артели, - заметил Юайс.
        - И он почувствовал, что она болит и у меня, - добавила Гаота. - Правда, теперь она болит чуть меньше.
        - Чуть меньше… - пробормотал Юайс. - И об этом тоже надо подумать…
        - Кто он, этот мальчишка? - спросила Гаота. - Колдун? Имни?
        - Не знаю, - задумался Юайс и тут же повеселел. - А ведь ты точно угадала размеры дракона, так и есть, скорее всего. Правда, тут ведь и странности имеются.
        - Какие же? - не поняла Гаота.
        - Не мог он взлететь из этого двора, - сказал Юайс. - Дракону нужен разбег или обрыв. Ни того ни другого здесь нет. Вот с арки он взлететь мог. Тогда все сходится. Прилетел, выплюнул принесенные горелые кости, улетел. Осталось понять: зачем он их принес? Или он их отрыгнул? И как он сумел похитить корову? И где он ее сожрал? Вопросы… Нет, отсюда вылететь он не мог, а вот если протиснуться через арку и на площадь… Но его бы там заметили. Другого выхода из двора, кажется, нет. Храм, часовня, навес с резаным камнем, дом сэгата, каменный сарай, гостиный двор, стена вдоль Пекарской улицы, колокольня. Нет выхода…
        - Так куда он делся? - не поняла Гаота.
        - Не знаю, - хмуро бросил Юайс. - Одно из объяснений - магия. Она может скрыть что угодно. Десяток драконов выберутся на площадь, и ни одного из них не увидит дозор Буила. Так что прямая дорога нам к местным колдунам, которых должно быть четверо, но, как говорит Буил, не осталось ни одного. Есть, правда, старик-прорицатель, но давно уже отошел от дел… Даже и ярлык не продлевал, хотя мастер стражи говорит, что подколдовывает понемногу. А магия в городе есть. Она тут вроде как висит в воздухе, но какая-то… иная. Неровная, что ли… Что-то тут неладно… Сокрытия я не почувствовал, но колдун должен знать. Всякое колдовство - как крик во все горло. Хороший колдун далеко слышит и понимает все в этом деле. А тот старик вроде как был хорошим колдуном.
        - Ты его знаешь? - спросила Гаота.
        - Крышу и чашу не делил, но наслышан, - кивнул Юайс.
        - Это все? - спросила Гаота.
        - А что еще? - не понял Юайс.
        - Этот Смуит говорил долго, - пожала плечами Гаота. - Или он только жаловался на скупого сэгата?
        - Он что-то недоговаривает, - признался Юайс. - Скрывает что-то. Но главное, то, что я от него ждал, сказал. Слайбы - древний народ. Его история составляет не одну тысячу лет. Знаешь, как слайбов называют дирги? Погонщиками драконов.
        - Погонщиками драконов? - восхитилась Гаота. - Так выходит…
        - Пока ничего не выходит, - нахмурился Юайс. - Драконов нет уже много веков. И в слайбских ущельях их тоже нет, поверь мне. Я был там. Уж не знаю, кто их извел, но они исчезли, говорят, как-то сразу. И о том, куда они делись, не знают даже сами слайбы. Хотя драконы у них вроде как были особенными. Ручными.
        - А если вдруг один дракон… - затаила дыхание Гаота.
        - Тогда мы его должны найти, - кивнул Юайс, посмотрел на Гаоту, замер и резко повернулся к толпе, до которой остался десяток шагов. - Что ты? Что ты окаменела?
        - Увидела… - прошептала Гаота чуть слышно. - На мгновение, на секунду… мне показалось, что в толпе тот колдун, который послал мою семью на смерть… Только хотела приглядеться, а он растаял. Исчез, словно ветром его унесло.
        - Подожди.
        Юайс взял Гаоту за руку, положил ладонь ей на глаза, помолчал несколько секунд, затем щелкнул пальцами, обернулся и закричал с тревогой:
        - Мастер стражи Буил! Кажется, твоя помощь может пригодиться!

        Глава 6
        ЮАЙДЖА
        Их и в самом деле было четверо, неприметно одетых, но подтянутых и как будто готовых к схватке в каждую секунду выпавшей им жизни. Но что показалось Дойтену самым удивительным, старшей среди этих четверых была женщина, пусть даже она не уступала ни одному из них силой, а уж красотой превосходила всех красоток, воспоминания о победах над которыми Дойтен хранил так бережно, как не хранит нажитые к концу жизни сокровища какой-нибудь скупец. Впрочем, вряд ли егеря нуждались в том, чтобы кто-то вразумлял их или указывал им на их место - ни бледнокожий высокий красавец Фас из народа дорчи, ни широколицый снок Сос, ни кудрявый весельчак мискан Чатач. Глума представила их Дойтену сразу и больше не помянула ни словом, ни жестом, и они тоже не раскланивались ни с новым, испортившим им охоту, знакомцем, ни со своей атаманшей, но, не говоря ни одного лишнего слова, делали свою работу. И минуты не прошло, как нехитрая мебель в доме Цая была расставлена по местам, туша имни завернута в половик и перетянута бечевой, меч Дойтена протерт до блеска и убран в его же ножны, а возбужденно вращающий глазами Кач
отправлен в трактир за тележкой или лошадью для раненого усмирителя. Правда, как понял Дойтен, мальчишке сначала следовало завернуть к ратуше, найти мастера стражи Буила да втолковать ему, что первого убитого в Граброке зверя следует поместить на лед в мертвецкую, для чего тележка или что-то похожее от бургомистра тоже пригодится. Дойтен смотрел, как смуглый Чатач тщательно ощупывает, перебирает убогое имущество уже покойной вдовы Цая, и думал, что мискан мог и не быть весельчаком, ни единой шутки не услышал от него Дойтен, просто губы у егеря были сложены в презрительную усмешку, но, скорее всего, он таким и родился, потому как смеяться было не над чем. Да и странно было ожидать улыбки от человека, на поясе которого висели не только меч, но еще пара кинжалов, ножи и широченный мисканский тесак-лепесток в проклепанных сталью ножнах.
        - А ну-ка, - предложила Глума мягким голосом, от которого у Дойтена заледенело в груди, - пошевели пальцами. Отлично. Согни руку… Будем считать, что тебе повезло. Не только кости целы, но и сухожилия. Однако в ближайший месяц или два толку от тебя будет немного. Хотя, если попадешь к хорошему лекарю…
        - О каком толке говоришь? - попытался напустить на себя бравый вид Дойтен.
        - Не о том, о котором ты подумал, - позволила себе улыбнуться Глума. - Почему не ударил девчонку? У тебя нож был в левой руке!
        - Ты бы еще спросила, почему она не перекусила мне руку, - буркнул Дойтен. - Я слышал, что даже маленький имни в состоянии раздробить кость. Тем более что наручи я не надел!
        - А вот это зря, - выпрямилась Глума и со звоном стукнула друг о друга предплечьями. - Боюсь, что в этом городе доспех следует надевать даже днем. Всегда говорила, что самый опасный лес мне милей городских улиц, которые словно составлены из пещер. А я не люблю подземелья. Так что ношу простенькую кольчужку под котто и тебе советую.
        - Так ты еще стройней, чем кажешься!.. - присвистнул Дойтен. - И кто же тебе помогает облачаться?
        - Справляюсь, - скривила губы Глума. - Что касается твоей руки… Как выглядел зверь? Ты ведь сказал что-то о чешуе?
        - Мне показалось, - поморщился Дойтен; пальцы его слушались, но всякое движение ими пробуждало в руке боль, которая отзывалась во всем теле и сильнее всего ударяла в голову. - Блеснуло что-то на спине и на плечах. Словно пластины. Не будь она зверем, я бы сказал, что это был доспех. Синевой отдавало. А так-то… То ли огромная куница, то ли змея с лапами, то ли росомаха, но с длинным хвостом. Не знаю.
        - А морда? - спросила Глума.
        - Морда?.. - задумался Дойтен. - Морда - звериная. Я бы сказал, что волчья, но уши уж больно узкие, и широка она для волчьей. Лобастая, но одновременно приплюснутая, что ли… А ударить… Не смог ударить. Глаза оставались человеческими. В них ужаса было больше, чем злобы. Она все еще была Ойчей, дочерью Цая. Понимаешь?
        - Ты хочешь сказать, что внутри она оставалась человеком? - задумалась Глума.
        - Так ведь бывает, - сдвинул брови Дойтен. - Я, конечно, не книгочей, но слышал. И ты хотела, чтобы я ее убил?
        - Добрый ты, - заметила Глума. - Даже странно. Странно для палача.
        - Я не палач, - попробовал встать, но покачнулся и тут же снова присел Дойтен. - Я усмиритель.
        - У вас там есть один усмиритель во Дворе, - кивнула Глума. - Его Дэтом зовут. Знаешь такого?
        - Ну кто ж его не знает? - усмехнулся Дойтен. - Здоровяк каких мало. И дело свое исполняет исправно. Он ведь раньше тоже был егерем?
        - Был, - согласилась Глума. - Но не в наших лесах, а за горами. Говорят, что перестал быть, и хорошо, что жив ушел. Так вот он - никакой не усмиритель, а палач. И он бы эту девчонку просто так не упустил.
        - Ты сейчас меня ругаешь или Дэта? - не понял Дойтен. - Я с ним дружбу не вожу. И вино из одного кубка с ним не пил. Что тут вообще происходит, демон меня раздери? Что это был за зверь? И кто убил Цая? Неужели собственная женушка пришла ночью и прикончила его? Вы чего ждали у ее дома? Когда она вновь перекинется?
        Дойтен снова попытался встать, но Глума надавила ладонью ему на здоровое плечо.
        - Ты сиди пока, усмиритель. В себя пришел, а магию из головы так и не вытряс… Ничего, пройдет…
        - Магию? - не понял Дойтен.
        - Её самую, - кивнула Глума. - Укус мог быть ядовитым, на тех отпечатках зубов, что кожу не пробили, видны устья для яда. Но яда в ране нет. А вот приворот зверь бросить успел. Но вряд ли осознанно. Я даже думаю, что она впервые перекинулась. Может быть, и мать ее - впервые…
        - А кто же тогда с Цаем расправился? - удивился Дойтен. - Разве не женушка приласкала его у западных ворот прошлой ночью?
        - Нет, усмиритель, - вздохнула Глума. - Тот зверь был крупнее. Думаю, что раза в два. К тому же запаха той дряни, которой был напичкан Цай, в его доме нет. И ничего такого, из чего ее можно было бы приготовить. Но следы зверя от ворот мы проследили до этого дома.
        - Так в чем сомнения? - сдвинул брови Дойтен. - Все сходится!
        - Не сходится, - покачала головой Глума. - Зверь постоял напротив дома и ушел к реке. Там след теряется.
        - Значит, по городу он все-таки разгуливает, - понял Дойтен. - Вы-то, я понял, тоже не спите? Или сидите в трактире у Юайджи? Кстати, как она? Давно не заглядывал!
        - Ты смешной, - заметила Глума. - Мы - черные егеря. Мы не развлекаться в Граброк прибыли, а охотиться на мерзость. Отметь, не на имни, которые в том же Тэре не скрывают свою принадлежность к тайному народу, а являются достопочтимыми горожанами. Мы охотимся на мерзость, которая убивает. Или может убить.
        - Вот как она? - кивнул на убитую кошку Дойтен. - Или как ее дочь?
        - Хотела бы я знать ответ на этот вопрос… - задумалась Глума. - Не всегда человек или имни властен над собой. Иногда он может просто защищать себя. А ведь если бы не твоя глупая шутка со свистком, сейчас жена Цая и ее дочь сидели бы за этим столом.
        - Кто же мог подумать?! - воскликнул Дойтен.
        - Кто мог, тот подумал, - бросила Глума. - Остальным перевязывают раны. В лучшем случае. Но то, что случилось, уже случилось. Теперь мы можем только уповать, что нам удастся поймать девчонку.
        - Вы зверя не можете поймать, - стиснул зубы Дойтен, - а девчонка меньше его в четыре раза, раз уж она меньше матери в два раза. Я вот не знаю: неужели Граброк так велик, как Сиуин или даже Тэр, что тут кто-то может укрыться от стражи и четырех егерей?
        - Граброк не слишком велик, - сказала Глума, - и если мы кого-то не можем найти, значит, его кто-то прячет.
        - Так найдите девчонку, - предложил Дойтен. - Ей негде прятаться. Годика три назад я разговаривал с Цаем, он сказал, что родни у него в Граброке нет. Ни у него, ни у его жены. Деньги он у меня занимал.
        - Так ты за деньгами пришел? - поняла Глума.
        - Я пришел отказаться от долга, - буркнул Дойтен.
        - Хочешь казаться лучше, чем ты есть? - подняла брови охотница.
        - А надо? - удивился Дойтен. - Пока румянами не запасался. Я и так тот, кто есть. Не перекинусь, не беспокойся. Я обычный ард.
        - Она может быть у отца… - понизила голос Глума. - Найдем отца - найдем и ее.
        - У какого отца? - не понял Дойтен. - У того, что без ноги лежит сейчас в мертвецкой на льду?
        - Цай не был ее родным отцом, - заметила Глума. - И мы узнали это благодаря тебе.
        - Благодаря мне? - снова попытался вскочить на ноги Дойтен. - Да я ни полслова о нем не молвил! Да и откуда мне знать?
        - Олта была имни, - объяснила Глума. - Цай был обычным человеком. Если бы Ойча была дочерью Цая, то она была бы или обычным человеком, или тоже имни. И, кстати, могла бы прожить всю жизнь, не подозревая, кто она есть. Как и ее мать. Но даже в этом случае, перекинувшись, она бы могла быть только кошкой. Кошкой и никем иным. Тебя укусила за руку кошка?
        - Нет, - потер руку Дойтен. - Какая-то непонятная зверюга с человеческими глазами.
        - Ее отец - не Цай, - проговорила Глума. - Может быть, он - тот самый зверь, что стоял у калитки этого дома?
        - Какой зверь?.. - прошептал Дойтен.
        - Чатач? - повернулась к кудрявому егерю Глума.
        - Степной медведь, - отозвался мискан. - Страшный зверь. Очень редкий не только среди имни, но и в диких лесах. Особенно на их окраинах. Дирги боятся его как огня. Некоторые считают, что он уже истреблен, но страха это не уменьшает. Он не боится открытых пространств, быстро бегает, причем не минутами, а часами. Не ложится в спячку. Плотояден не по случаю, а постоянно. Среди имни очень редок. Чрезвычайно. Я не знаю ни одного случая.
        - И кто же мог родиться от связи имни-кошки и имни-медведя? - спросил Дойтен.
        - Кто угодно, - усмехнулся Чатач.
        - Или кошка, или медведь, - кивнула Глума. - Я не отслеживала, но в охотничьих уложениях говорится так. Но еще там говорится, что очень редко, один раз на тысячу или на десять тысяч подобных союзов, рождается не простой имни, а олти.
        - Олти? - не понял Дойтен. - А это что за ерунда?
        - Это имни, который может перекинуться в разное, - ответила Глума. - Стать придорожным камнем, птицей, деревцем, зверем, гадом - кем угодно. И даже сохранять при этом разум. При должном усердии, конечно. Я не великий знаток, мне не приходилось сталкиваться с олти; или я сталкивалась, не зная его породы, но это очень плохо, усмиритель, очень.
        - Опасно? - нахмурился Дойтен. - Она что, может полгорода перегрызть?
        - Судя по твоей руке, вряд ли, - ответила Глума. - Опасно для самого олти, тем более для ребенка. За такими идет охота. Они очень ценны.
        - Для кого? - не понял Дойтен.
        - А вот это ты спросишь у своего защитника, - неожиданно печально проговорила Глума. - Поверь мне, он знает.
        - Я знаком-то с ним всего пару недель, если не меньше, - прищурился Дойтен.
        - Я бы на твоем месте радовалась такому знакомству, - заметила Глума.
        - А что мне радоваться? - не понял Дойтен. - Он что - баба, что ли? Или неизвестный мне мой родственник? Будет схватка, сумеет прикрыть меня со спины - буду радоваться.
        - Сумеет, - уверила Дойтена Глума. - Если сам жив останется. Впрочем, хотела бы я посмотреть на того, кто сможет его убить… Или нет: не хотела бы…
        - Девчонка может прийти обратно, - сказал, заходя в дом, Сос. - Лаз, через который она выскочила, неприметен. Она сейчас где-нибудь в окрестностях, но ночью вернется. Ни одежды, ничего нет. Ночи холодные. Обычно через час они перекидываются обратно. С непривычки.
        - Вы будете здесь ее ждать? - спросил Дойтен.
        - Нет, - сказала Глума. - Она почувствует и уйдет. Или совершит какую-нибудь глупость. Не забывай, она еще ребенок. Мы уйдем, закроем дверь снаружи, прикроем ставни. Еда здесь есть. У нее должно быть место, где она укроется. Не забывай, она никого не убила. Кстати, ты бы держал язык за зубами… На нее могут охотиться. Все это не просто так, усмиритель…
        - Не город, а охотничьи угодья! - воскликнул Дойтен.
        - А вот это точно, - согласилась Глума. - По словам мастера стражи, в городе много незнакомцев, слишком много. Обычно они появляются за два-три дня перед шествием, но не за три недели. И ворожба какая-то чувствуется. Почти все колдуны ушли из города. Может, и еще кто. Это неспроста, усмиритель.
        - А ты думала, что тройка Священного Двора Вседержателя прибыла в Граброк поесть местных пирогов? - приосанился Дойтен.
        - Нет, - с усмешкой поклонилась Дойтену Глума. - Вы прибыли поохотиться на дракона. Я уже знаю. Желаю вам удачи, несмотря на то что драконов нет и не было уже тысячу лет. Думаю, что это какая-то шутка, хотя шутка, скорее всего, плохая. Но, может быть, и зверь вас заинтересует, и мерзость, что летает ночами над рекой, и колдовство, и слухи о…
        - О явлении? - спросил Дойтен и, когда Глума не ответила, повторил: - Ты слышала о явлении? Тут, когда трактирщик заикнулся об этом деле, на нашем судье лица не стало. Что это за ерунда? Вы здесь из?за этого?
        - Нет, - ответила после долгой паузы Глума. - Нас нанял бургомистр, когда начались смерти.
        - Как можно нанять черных егерей? - не понял Дойтен. - Вы же несете службу за тысячу лиг от этих мест.
        - И егерям нужно что-то есть и иногда расплачиваться за выпитое вино, - сухо заметил, заходя в дом, Фас. - Вокруг дома чисто.
        - Мы знакомы с ним, - понизила голос Глума. - С бургомистром.
        - Так и он был черным егерем? - вытаращил глаза Дойтен.
        - Нет, - рассмеялась Глума. - Ты можешь хранить тайны, усмиритель?
        - Я их умею хоронить, - твердо сказал Дойтен.
        - Ну, тогда, - Глума задумалась, - считай, что когда-то мы встретились на охоте.
        - И где же тут тайна? - не понял Дойтен.
        - Встреча и есть тайна, - развела руками Глума. - Храни ее нераспечатанной. Может быть, станешь бургомистром когда-нибудь.
        - Бог мой… - пробормотал Дойтен. - И тут тайна? На охоте, говоришь? Моя беда в том, что я мало времени уделял в жизни развлечениям? Хотя как раз им я и уделял все свое время… Но я не слишком хороший человек, уверяю тебя, Глума. Не болтун, тут ты не волнуйся. Но так-то… Даже здесь сначала пытался уладить собственные дела. Надеялся навестить старую подругу. Не по возрасту старую, по знакомству. Не был в городе три года, не случалось оказии, но присылал ей подарки. Редко. Раз в полгода. У нее двое детишек было, их забрали родные. Не мои дети, просто детишки. А ее убил зверь. Она та самая молочница.
        Дойтен выдохнул, помолчал несколько секунд, ущипнул себя за нос и добавил:
        - Я еще и поэтому не ударил ножом звереныша. Защемило что-то.
        Клокса трясло. Нет, конечно, он вылетел из ратуши не в таком смятении, как пятнадцать лет назад из гарской гостиницы, но его трясло и поочередно бросало то в жар, то в холод. И не из?за надоедливого, наглого книгочея, который сказал ему что-то непонятное, или почудившегося Эгрича. Нет, его трясло от того, что все совпало. Включая и головную боль, которая только теперь стала ясной - окончательно поселилась в голове, уперлась твердыми пятками в затылок и стала стучать кулаками по вискам. Уезжать. Закончить с этим поганым драконом, кем бы или чем бы он ни оказался, и уезжать. А уже дома, в каморке на окраине Сиуина, выбраться в садик с облетевшей листвой, сесть в резное кресло, наполнить кубок и не отрываясь, смотреть на белые вершины Рэмхайна, которые всегда видны между крыш. Одно плохо: никто не ждет там судью Клокса, не случилось как-то создать ему семью. То времени не было, то не с кем, а потом уж и не надо. Никто его не ждет дома, разве только бочонок хорошего одисского вина…
        Клокс расправил плечи и окинул взглядом площадь. Народу на ней было не особенно много, разве только слуги галдели у ратуши, всхрапывали лошади, да зеваки толпились чуть поодаль, у храма. По правую руку и в центре площади стучали молотками плотники и махали кистями маляры, возводя игрища для забав и спешно наводя блеск перед скорым шествием на прикрывающие реку торговые ряды. За ними, за низкой стеной городской цитадели, на другом берегу реки высилась сложенная из серого камня башня летнего королевского замка, который сам король Сиуина не жаловал, присылал сюда своего братца. Левее в проеме ворот изгибался над узкой речкой Дарой древний каменный мост. За ним играли на осеннем ветру шатры торжища. Еще левее темнела древняя часовня, а возле нее высилась громада недостроенного храма, который вместе с будущим куполом должен был сравняться с храмом в Сиуине, и уж точно перещеголять похожий храм в Гаре.
        - В Гаре… - с отвращением пробормотал вполголоса Клокс, сплюнул, поклявшись, что не пойдет сегодня в храм, пусть там Юайс и разбирается с этой своей смазливой ученицей; судья должен вершить дела, а не копаться в них, словно мусорщик. Да и зачем ему дался этот Гар? Пятнадцать лет прошло. К тому же там даже колокольни такой нет. Вон золотое колесо с восемью спицами - сияет на осеннем солнце. Точно такое же, как поганый рисунок на макушке холма в Гаре. Восемь линий. Восемь отрубленных голов. И обугленная мерзость в самом центре… Нет, не будет сегодня ни старания, ни усердия. Надо остановиться. Отдышаться. Разогреть нутро теплым вином. Поговорить с кем-нибудь…
        Трактир Юайджи был рядом, вклиниваясь в площадь с севера. Только и дел-то, что перевести лошадь от одной коновязи до другой, бросить медную монету мальчишке-старателю, толкнуть тяжелую дубовую дверь и оказаться в уютном зале, в котором Клокс не был уже три года, но прекрасно помнил, что заведение его старой знакомой относилось к тому редкому их числу, в которых как ни сори деньгами, а все одно - ни одна монета не будет выброшенной зря.
        Народу внутри оказалось не слишком много, но и не мало, что позволяло сделать вывод, что Юайджа получает прибыль не раз или два в год, а во всякий день. Посреди уютного зала, края которого были поделены резными перегородками на приятные закутки, словно соты в пчелином улье, потрескивал огромный камин, но главное огневое действо происходило в глубине каменного здания, потому что звон посуды и удивительный запах изысканных кушаний долетали именно оттуда. Лампы в трактире по случаю полудня не горели, а сгуститься сумраку не давали огромные, хоть и узкие окна. «Ну точно, - с усмешкой подумал Клокс. - Никто из гостей Граброка не избежал ошибки. Всякий думал, что это торжественное здание - ратуша, а сама ратуша - бог знает что, хотя вроде бы и буквицы на трактире вывешены, и запах сам по себе направляет всякого алчущего удовольствия туда, куда ему и нужно. Однако прошлый бургомистр не раз говорил, что если еще пару раз голодный путник ворвется в ратушу, он отберет у Юайджи ярлык. Не отобрал. А теперь уж и бургомистр поменялся…»
        Судья огляделся, поправил на груди мантию, пожалел на мгновение, что не скинул ее еще на лестнице в ратуше, потом махнул рукой и двинулся вправо, где, на его счастье, оказался свободным столик в самой дальней отгородке. Ничего, что тесновато, для одного-двух человек места хватит, зато ни чужих взглядов, ни чужих ушей. Клокс уселся на обитую войлоком скамью, хотел было поискать взглядом служку, но и искать не пришлось. Миловидная девчушка лет пятнадцати или около того словно соткалась из воздуха. Судья не успел удивленно поднять брови, как перед ним оказался высокий чеканный серебряный кубок с крышкой, из-под которой вырывался аромат разогретого вина с медом и травами, плошка пряной сметаны, несколько ломтей снокского хлеба и большое блюдо обжаренной с овощами свинины.
        - Это как же? - удивленно произнес Клокс. - Откуда ж…
        - Матушка заметила вас, почтенный судья, когда вы еще крутили головой у выхода из ратуши, - поклонилась девчушка. - Она решила, что общение с бургомистром и уж тем более с герцогом непременно следует запивать горячим вином и закусывать всем тем, что вы любили и раньше. Она надеется, что ваши вкусы не изменились. Ешьте, она подойдет к вам чуть позже.
        «Матушка», - покачал головой Клокс, но за еду принялся немедленно, гадая, сколько же все-таки лет этой девчонке и как он мог не заметить, что ее мать была беременной в те годы, когда и сам Клокс был чуть помоложе? И почему она не показывала дочь три года назад, когда тройка была в Граброке в последний раз?
        - Как тебе моя дочь? - раздался знакомый голос, когда Клокс успел очистить блюдо и уже тянул вино из кубка, прикрыв глаза.
        Напротив него присела Юайджа. Она нисколько не изменилась за три года, разве только седины стало больше в волосах, да некоторые морщины на лице заявили о себе резче. Но глаза оставались все теми же, которые Клокс помнил. И, кажется, в них еще жил тот ужас, который не покидал и самого Клокса. Ведь именно она, Юайджа, была той самой горничной, что ползала по полу черного зала вместе с Клоксом и Мадром. Пятнадцать лет назад. В Гаре.
        - Я его видела… - прошептала она, наклонившись вперед.
        - Где ты прятала дочь три года назад? - поинтересовался Клокс, словно и не услышал слов трактирщицы.
        - У меня брат в Блатане, - пожала плечами Юайджа и произнесла почему-то дрогнувшим голосом: - Я же из дорчи. Это он помог мне купить трактир здесь, хотя пятнадцать лет назад это был разваливающийся конюшенный двор. Впрочем, я уже рассказывала тебе об этом. Дочь жила у брата. Училась грамоте, набиралась ума. Теперь пришло время помогать матери. Ее Слодой зовут. Красавица, правда?
        - Недурна, - согласился Клокс. - Стройна, резва, обходительна. Где моя юность, Юайджа?
        - Я его видела, - повторила Юайджа, снова наклонившись к Клоксу.
        - Кого? - спросил он.
        - Эгрича, - понизила она голос. - И Мадра.
        - Показалось, - покачал головой Клокс. - Мне тоже показалось. Недавно. Пригляделся - ничего похожего. Худоба какая-то. Да и посуди сама… Пятнадцать лет назад Эгричу было за шестьдесят. Сейчас ему было бы уже под восемьдесят. Он был бы стариком. А мерещится прежний Эгрич, да еще, пожалуй, лет на пять - десять помоложе пропавшего. Так же не может быть?
        - А что Мадр делает в городе? - спросила Юайджа.
        - Не знаю, - поставил кубок Клокс. - Я его еще не видел. Год назад он исчез.
        - Как исчез? - не поняла Юайджа.
        - Просто исчез, - пожал плечами Клокс. - Его не оказалось в келье. Ну, хватились не сразу. Заботы захлестнули. Как раз прошлое шествие близилось. А вот как пришлось нам отправляться в Амхайн - было там одно дело, все-таки поганый лес рядом, - Мадра и не оказалось. Только записка. Во всю стену.
        - И что же там? - спросила Юайджа.
        - Сиуинский сэгат велел замазать надпись и никому не рассказывать, - напряг скулы Клокс.
        - Брось, судья, - скривилась Юайджа. - Мне покойная маменька тоже велела честь блюсти да подол не задирать перед каждым, а ты не раз руки свои между ног мне запускал, и если бы не та беда, что накатилась на Гар пятнадцать лет назад, то запустил бы и не только руки. Да и после случалось всякое… Забыл, что ли?
        - Сколько дочери лет? - спросил Клокс.
        - Пятнадцать будет к весне… - прошептала Юайджа. - Да, я на сносях тогда была. И если ты спросишь, кто ее отец, не скажу. Молодая была, глупая.
        - Теперь стала умная? - спросил Клокс.
        - Не знаю. - Она помрачнела и как будто стала старше лет на десять. - Мне ведь и сорока еще нет, судья. А уж пятьдесят будет совсем не скоро. Может, и не будет. А мне все дают больше пятидесяти.
        - А что с тобой? - спросил Клокс.
        - Горло жжет, - прошептала Юайджа. - Не разглядывай. Нет ничего. Ни шрама, ни нарыва, ни опухоли. К колдунам ходила, к лекарям. Уже месяц жжет. И раньше схватывало, но никогда так. Точно так же, как тогда, когда мы все трое валялись на полу в комнатушке монашек этих… невест Нэйфа. Может, кто-то меня тогда не додушил, теперь петельку затягивает?
        - И где же та петелька? - спросил Клокс.
        - Не знаю. - Она закрыла глаза. - Я тут видела такую монашку. Не знаю, одну из тех или другую. Но видела. И мужчину видела с седыми локонами. В зеленом. Он еще улыбается часто. Сказала бы, что противный, если бы не слеза в его глазах. Он ведь был тогда в Гаре. Частенько сидел внизу возле стражника. И в тот день тоже был. Я его узнала. Что было написано на стене?
        - «Грядет», - ответил Клокс. - Было написано одно слово: «Грядет».
        - Не поняла… - сдвинула брови Юайджа.
        - Грядет, ожидается, случится, будет, произойдет, - пожал плечами Клокс. - Чего уж тут непонятного?
        - Что произойдет? - спросила Юайджа, и в этот самый миг Клокс вдруг понял, отчетливо осознал, увидел, что повторяется все то, что уже было, и где-то в этом сиуинском городке уже вычерчивается страшный рисунок, долженствующий явить… Кого явить?
        - Что тут у вас происходит? - спросил он Юайджу сам.
        - Все то же, - ответила она. - Люди гибнут. И с каждым погибшим петля на моей шее затягивается. Я это чувствую. Я ничего не знаю об этих слухах - о драконе, о какой-то дряни, что воет над рекой. О звере. О твоем Мадре или Эгриче… Я знаю только о том, что скоро мне будет нечем дышать. Если бы не помогал мне один старичок…
        - Передай Мадру, если увидишь его еще раз… - Клокс встал. - Передай, чтобы нашел меня. Я остановился, где обычно.
        - А что передать Эгричу? - Она поднялась тоже.
        - Ничего, - Клокс тяжело выдохнул. - Сколько я тебе должен?
        - Как обычно, - ответила Юайджа. - Ничего.
        - У меня теперь новый защитник, - сказал Клокс. - Вроде бы знает тебя. Твой трактир - уж точно. Его зовут Юайс.
        - Не слышала, - пожала плечами Юайджа. - Его надо привечать? Как он выглядит?
        - Обычно, - вздохнул Клокс. - Насчет привечать - твои дела. Монеты на пропитание двор ему выделил. А так-то… Если даже мантию снимет, сразу его узнаешь. Он высокий. Кажется, ард или даже дорчи, как и ты. У него очень светлые волосы. Не седые, но очень светлые. И он закрывает ими лицо. Глаз не разглядишь. Пряди спадают ему на лоб и на скулы. Он странный. Не плохой, но какой-то…
        - Сколько ему лет? - напряглась Юайджа.
        - Не знаю, - скривился Клокс. - Может быть, тридцать. Я бы дал меньше.
        - Тогда не он, - с грустью улыбнулась Юайджа. - А то был похожий красавчик. Тоже все лицо прикрывал прядями. Один из первых у меня. Но не думай, Слода не его дочь, он не появлялся в Гаре в тот год. Был лет за восемь до того случая. Я ведь голову потеряла. Сама девчонкой еще была. Он и исчез. Думаю, что как раз из опасения за мою голову. Он-то ведь не любит никого. Или не любил так, как любила я. А потом появился через год после того случая. Мне показалось, что он возмужал, а может, и нет. Но у нас уже не было ничего. Я Слоду грудью кормила, все никак прийти в себя не могла. Так он перевез меня в Граброк, устроил тут у Транка в трактире, оплатил все. Съездил в Блатану, нашел моего брата. Уж не знаю, о чем говорил с ним, но тот вспомнил сестрицу, привез деньги, купил это здание. Светловолосый и с этим все уладил, договорился со всеми, мне втолковал, как и что делать, и опять исчез. Теперь уж навсегда. Его Галайном звали. Если он жив, теперь ему не меньше пятидесяти. Старенький уже.
        - Мне шестьдесят пять, - заметил Клокс.
        - Увы, - развела руками Юайджа. - А я выгляжу почти твоей ровесницей.
        - Так больше и не появлялся твой благодетель? - спросил Клокс.
        - Нет, - вздохнула Юайджа. - Но сказал, что мне будет трудно. Сказал, что я лишнего наговорила тогда в гостинице.
        - Откуда он узнал? - спросил Клокс.
        - Я сама и рассказала, - ответила она. - Я все помню. Помню, что Мадр катался по полу и кричал. Обещал служить, обещал в раба обратиться.
        - В чьего раба? - спросил Клокс.
        - Тебе лучше знать… - прошептала Юайджа. - Ты же тоже клялся. Я слышала. Правда, ты смерти просил. Так ведь?
        - И где та смерть? - поинтересовался Клокс.
        - У смерти свои дороги, - пожала плечами Юайджа, - но она никогда не опаздывает.
        - Только я не сижу на месте, - усмехнулся Клокс. - А ты что обещала? Ты ведь тоже молила о чем-то? Визжала! В судорогах билась! Ты что обещала?
        Юайджа покачнулась, побледнела, устояла, ухватившись за край стола.
        - Я обещала всё.
        Он вышел из трактира едва ли не в большем смятении, чем вошел в него. Вышел и столкнулся с монашкой. Женщина остановила его, прижав ладонь к мантии. Подняла глаза и проговорила глухо, но настойчиво:
        - Уходи, судья. Уходи из города. Не в твоей власти остановить то, что нельзя остановить. Сбереги хотя бы себя.
        - От чего сберечь? - не понял судья.
        - От того, что грядет, - ответила монашка.

        Глава 7
        ГАЛАЙН
        За тяжелой дверью, возле которой маялся долговязый стражник, начиналась узкая лестница в глубокий подвал мертвецкой. В нос ударило запахом той же дряни, которой пахло от несчастного Цая. Гаота нащупала рукоять материнского меча, словно он должен был придать ей смелости, и двинулась вслед за ключником ратуши и Юайсом по черным ступеням в темноту, поскольку тусклый огонек лампы в руках седого старика освещал только его самого.
        - Там будет поярче, - обернулся и прошамкал беззубым ртом ключник, навеяв на Гаоту еще больший ужас. На мгновение ей показалось, что в гости к мертвецам ее ведет такой же мертвец. К счастью, широкая спина Юайса внушала хоть какое-то спокойствие. К тому же неприятное приключение скрашивалось неожиданным исчезновением головной боли. Она ушла, словно ее и не было, едва парочка ступила на первые ступени, но объяснением тому, кажется, служили развешанные на стенах амулеты и обереги.
        - Всё бургомистр, всё господин Скот, - шамкал ключник, громыхая замками у нижней двери. - И здесь, и внизу - все заговорено и обережено по его указанию.
        - Боится, что мертвецы разбегутся? - спросил Юайс.
        - А чего им разбегаться? - толкнул тяжелую дверь ключник. - Мертвецы - они мертвецы и есть. Им надлежит лежать и ожидать собственной участи.
        - В самом деле?
        Гаота вслед за Юайсом зашла под своды подземелья, поежилась еще и от холода и снова уцепилась за рукоять меча, ожидая, когда тьма рассеется, потому что ключник стал бродить между колонн и зажигать жестяные лампы.
        - А разве они не собственными ногами пришли к дверям мертвецкой? - спросил Юайс.
        - А кто это видел? - захихикал ключник. - Нашли их у входа. Может, это зверь их и принес? А след-то… Мало ли следов на улицах? Пройдешь по Молочной улице порой поздней осенью, так кровавых следов полно будет, время скотину резать придет. Так и здесь. Мажь кровью башмаки да топай.
        - Шуточки, выходит? - спросил Юайс.
        - Может, и шуточки, - зевнул ключник. - А ты думал, что мертвецы на кладбище собственными ногами отправляются? Смотри. Вот они, родимые, в целости и сохранности.
        Тела лежали в больших деревянных ящиках, наполненных льдом до половины высоты, поэтому, чтобы увидеть несчастных, Гаоте пришлось вслед за Юайсом, хлюпая холодной водой, стоявшей лужами на полу подвала, подойти ближе. Шесть тел в шести ящиках. В отдалении высился еще штабель подобной тары, а в противоположном углу была устроена выгородка, лед за которой поднимался под самые своды. Шесть тел были уложены на спины, походя друг на друга, но только тело Цая было изуродовано. У всех прочих - и у двоих парней в исподнем, и у седобородого старика, и у широкоплечего мужчины, и у довольно молодой женщины - была вырвана гортань. Между собой мертвецы были соединены цепями, прихваченными кольцами на лодыжках.
        - Все-таки боитесь, что убегут, - заметил Юайс.
        - То не мое дело, - буркнул старик. - Может, их украсть кто захочет?
        Юайс сдвинул рукав на руке женщины. На белой коже отчетливо выделялся темный рубец, прихваченный несколькими стежками суровой нитки.
        - А это что? - спросил он ключника.
        - А я почем знаю? - удивился тот. - Я и об их шеях ничего сказать не могу, а ты меня в какие-то разрезы да швы тычешь. Мало ли…
        - Ты хочешь сказать, что здесь, в этом подвале, никто этого сделать не мог? - уточнил Юайс.
        - А кому это надо? - не понял старик. - Ключи только у меня, да и запускал я за этот месяц сюда лишь самого бургомистра, мастера стражи да четверку его стражников, чтобы помогли перетащить кого куда, льда насыпать да уложить на место. А тех стражников так от моего хозяйства воротило, что уж точно не их это работа.
        - Чья же тогда? - словно сам себя спросил Юайс, переходя к трупу седобородого, и окликнул Гаоту, уже наклонившись к следующему рукаву. - А ты не скучай, Гао, не скучай. Представь, что эта шестерка жива. Приглядись к ним, приглядись. Что за чары на них или лежали, или все еще и лежат?
        - Их кто-то вел… - прошептала Гаота.
        Юайс продолжал возиться с трупами, старик взял жестяную лопату и принялся сгонять воду с пола в устроенное в углу отверстие, а она попробовала прислушаться к линиям и цветам. Впрочем, повторить то, что ей легко удавалось в обители, здесь не получалось. И не потому, что многочисленные обереги и в самом деле, словно плотные занавеси, закутывали подвал. И не потому, что лезли в голову мысли, что имни, тем более дикие, не убивают просто так. Уходят в лес, а убив, непременно раздирают тушу, все делают так же, как обычное зверье. Нет. Разбирать приходилось не наложенные заклинания, которые Гаоте всегда казались чем-то вроде прикрытых ладонями ламп, тихого гуденья с сомкнутыми губами или мельтешения линий и цветов, а их след. Мертвый след. Холодный след. Отвратительный до рвоты след. Исчезающий след.
        - Что ты говоришь? - спросил Юайс, отходя к выгородке со льдом, чтобы подхватить ледяной кашицы и очистить ею руки. - Их кто-то вел?
        - Что было в Цае, когда ты снимал с него заклинание? - ответила она вопросом.
        - Заклинание и было, - вытер руки платком Юайс. - Оно и сейчас в моем мече. Ты его еще не знаешь. Это очень опасное заклинание. Для того чтобы заставить мертвеца двигаться, его нужно оживить. А это невозможно; конечно, если ты не творец-Вседержатель, но, мнится мне, даже он этим не занимается. Однако существует магия, которую еще не изучали в нашей обители. А также та, которую и не будут изучать.
        - Есть что-то, что нельзя изучать? - не поняла Гаота.
        - Есть, - кивнул Юайс. - Все, что связано с призывом в этот мир всякой нечисти, изучать нельзя. Точнее, это наука, которая должна быть доступна только тем, кто сам собой представляет несокрушимый бастион.
        - Как ты? - с обидой спросила Гаота.
        - Перестань, - улыбнулся Юайс. - Я ведь не просто так тебя с собой вожу. Ты и в самом деле видишь лучше меня. Вот сейчас я понял только одно: в каждом из этих тел есть след магии, но определить ее мне сложно.
        - Она словно паутина… - прошептала, морщась от скрежета лопаты старика, Гаота. - Истлевающая паутина. Сгусток в сердце и нити, которые тянутся в руки и ноги. В Цае она была живой?
        - Вот это точно, - помрачнел Юайс. - В Цае она была живой. И эту науку изучать тебе еще предстоит.
        - Я хочу изучать все, - твердо сказала Гаота.
        - Может, и будешь, - задумался Юайс. - Но сейчас - вот об этих мертвецах. Для того чтобы заставить их идти, не нужно их оживлять или, точнее, призывать всякую мерзость, чтобы дать ей в забаву или в услужение мертвые тела. Хотя случается и такое. Здесь же все и проще, и сложнее. Достаточно взять частицу самого себя, не часть тела, а часть того, что наставник Гран называет в своих поучениях духом или силой, и вот это поместить внутрь еще живого человека. Это важно. Еще живого. Тогда в тот миг, когда человек умрет, у колдуна будет несколько минут, чтобы заставить его идти. Он не может приказать мертвецу, приказать - это из раздела невозможной, самой опасной магии, но сам управлять мертвым телом, смотреть его глазами - вполне.
        - А если он все-таки приказал? - спросила Гаота.
        - Я бы почувствовал, - помотал головой Юайс. - И ты бы почувствовала. Сила такого колдуна была бы так велика, что от его заклинаний земля бы дрожала у нас под ногами. Впрочем, ты могла бы подобрать и другое сравнение. Однако и то, что совершено, тоже великое колдовство.
        - Но зачем? - не поняла Гаота. - Зачем это все? Хорошо, я не знаю, что такое это ваше явление, я уже понимаю, что этот зверь тоже управляется колдуном, разве только с Цаем, наверное, вырвался из повиновения - может быть, его забыли накормить, но зачем заставлять мертвецов собираться у мертвецкой? Чтобы напугать людей?
        - Чтобы напугать людей, не нужно столько ухищрений… - пробормотал Юайс. - Не знаю зачем. Пока - не знаю. Уверен, что не просто так. Но одно могу сказать точно: для того, чтобы явление случилось, здесь должно быть восемь трупов. Ты слышишь, ключник? - обернулся к старику Юайс.
        - Что такое? - выпрямился и отставил лопату старик.
        - Готовь еще два ящика, - сказал защитник. - Скоро здесь появятся еще два трупа. Или больше.
        День перевалил через середину, но Юайс словно и не думал об обеде. И даже дивные запахи, которыми была полна Пекарская улица, его не смущали. Впрочем, Гаота и сама не могла думать о еде, запах подземелья никак не соглашался покидать ее ноздри. А защитник посматривал по сторонам, вглядывался во встречных, которые спешили к главной площади города, верно, всякому хотелось взглянуть на след настоящего драконьего пламени, и казался гораздо более разговорчивым, чем обычно.
        - Это была магия, - повторял Юайс Гаоте уже в третий раз, отчего ей казалось, что он говорит сам с собой. - Я сейчас не о мертвецах, а о том, что случилось в храмовом дворе. И с драконом - какая-то магия, и с поганым колдуном, что тебе почудился. Кажется, он весьма силен, может быть, даже способен и на управление мертвецами. Хотя обманка, которую он запустил, чтобы ускользнуть от твоего взора, проста. Ты сама легко обучишься подобному. Но почувствовать эту ворожбу ты можешь уже теперь.
        - У меня голова раскалывалась в храмовом дворе! - воскликнула Гаота.
        - А сейчас? - поинтересовался Юайс.
        - Сейчас меньше болит, - призналась Гаота. - Но сколько прошли от площади? Три сотни шагов? Когда шли вдоль стены храмового двора, ломило виски. Потом стало полегче. Потом опять ударило в затылок. Почему я должна это терпеть?
        - А ты уверена, что сможешь чувствовать эту ворожбу, не испытывая боль? - спросил Юайс.
        - Я могла бы попробовать, - надула губы Гаота.
        - Попробуешь, - задумался Юайс. - Надеюсь, я смогу тебя научить чувствовать магию, не впуская ее в себя. Но пока придется потерпеть, тем более что внутри трактира Транка эта магия не чувствуется.
        - Почему? - спросила Гаота.
        - Пока для меня это тоже загадка, - заметил Юайс. - Но ты научишься. Когда-то мне потребовалась на это неделя. Правда, я учился сам, некому было подсказать. Но сейчас… Сейчас мне нужно, чтобы ты чувствовала эту боль, изучала ее…
        - Отчего ты не научил меня этому раньше? - спросила Гаота.
        - Это далекий шаг, - признался Юайс. - Мастерство постигается шаг за шагом. Если ты хочешь прыгнуть на два десятка, даже на две сотни, две тысячи шагов вперед, будь готова возвращаться, потому что непройденное обращается в пропасть. А возвращаться трудно. Труднее, чем идти вперед.
        - Юайс! - попросила Гаота. - Давай обойдемся без красивых фраз. Хватит с меня, что я кисну, слушая наставления Бейда или Гантанаса.
        - Гантанас очень мудр, - остановился Юайс. - Запомни это. Что бы ни случилось в твоей жизни, запомни: Гантанас очень мудр.
        - И очень аккуратен, вычерчивая руны на пергаменте, - поджала губы Гаота. - История и хронология, как будто между ними есть разница. Каллиграфия, словно я собираюсь становиться писцом. Языки! Зачем мне диргский язык? А снокский? Сноки говорят на арданском! Если только в дальних деревнях…
        - Вспомни, - улыбнулся Юайс. - Не ты ли жаловалась мне год назад, что прекрасная Деора заставляет школяров зубрить списки расчета веса и размеров дракона по их следам, пламени и экскрементам?
        - Кто же мог подумать, что в тихом королевстве появится дракон? - вспыхнула Гаота.
        - А кто бы мог подумать, что мне придется разговаривать со слайбами? - сдвинул брови Юайс. - Тем более что в Сиуин занесет слайбов с той стороны Черной Гряды, чей говор с трудом понимают даже риннские слайбы? Но я был готов к этому.
        - А есть хоть что-то, к чему ты не готов? - прикусила губу Гаота.
        - К появлению дракона я не был готов, - признался Юайс. - Хотя мог бы рассчитать его размеры не хуже тебя. Но я все еще не могу понять, откуда он взялся, хотя то, что он связан со слайбами, очевидно. И я учусь. И тебе еще учиться и учиться. Я почувствовал мгновенную ворожбу, когда мы подходили к арке, несмотря на то что тут все пропитано магией, с чем мы и пытаемся разбираться, кстати. И дракон ведь не главная беда, твоя головная боль - главная. Смерти несчастных, которых убил неведомый зверь, - тоже главная. А дракон, если он есть, он лишь часть этого. Так же, как часть этого тот, кто испугал тебя. И то, что ты увидела старого знакомца, очень хорошо. Плохо другое. То, что он в этом городе, и то, что он видел тебя. Если ты не ошиблась, то мне самое время запереть тебя в комнате и выставить у ее дверей охрану. Во всяком случае, Буил пообещал стражников не только для прогулок по Граброку.
        Гаота, дувшая губы от самой площади, оглянулась. Выделенные Буилом четыре стражника, которые следовали за ней и Юайсом в десяти шагах, сейчас замерли на таком же расстоянии и, увидев обращенное на них внимание, тут же принялись крутить головами с самым равнодушным видом.
        - Они рассматривали меня! - прошипела Гаота.
        - А ты чего хотела? - удивился Юайс. - Это для меня ты ребенок, а для них - набухший бутон прекрасного цветка, аромат которого способен лишить рассудка молодого парня. Успокойся, они просты, но не испорчены. Толку от них чуть, но вот так - среди белого дня, рядом со стражей Граброка - вряд ли кто нападет на нас. Вряд ли кто решится убивать нас днем.
        - Убивать? - не поняла Гаота. - Кто должен напасть на нас? Мы в Сиуине, а не где-то у Черной Гряды! И я не в диком лесу, а во втором городе королевства! Брайдем говорил, что каждый воспитанник Приюта Окаянных находится под покровительством Священного Двора, короля Сиуина и короля Тэра!
        - Не только, - улыбнулся Юайс, - еще королей Снокиса и Айэйса, и отмечен благосклонностью других королевств Арданы и еще кое-чьей добротой, хотя этого тебе знать пока не нужно. Но разбойники и черные колдуны не подчиняются королям. Поверь мне, после того, как мы столкнулись с тем колдуном, я не буду спокоен за тебя даже в Стеблях.
        - Там неприступные стены! - воскликнула Гаота. - Там восемь опытных воинов в надвратном бастионе! Каждый из которых, как говорила Пайсина, способен в одиночку удерживать оборону Стеблей! Кроме этого там восемь наставников, которые не уступят этим стражникам! И восемь слуг, почти каждый из которых мне кажется равным воину или наставнику. И немало воспитанников, которые тоже кое-что могут!
        - Это серьезно, - положил руку на плечо Гаоты и предложил ей продолжить прогулку Юайс. - Однако поверь мне, Гао, - есть такие умельцы, которым не смогут противостоять даже наши доблестные стражники. Поэтому я не запру тебя в комнате и не выставлю возле нее охрану. А если и выставлю, то в комнате тебя не будет.
        - Почему же? - не поняла Гаота.
        - Потому что единственное более или менее безопасное место для тебя - это рядом со мной, - вздохнул Юайс. - Я бы еще мог доверить тебя Глуме, но боюсь, что у нее хватает и собственных забот.
        - Почему ты перестал быть черным егерем? - спросила Гаота. - Почему ты окаменел вчера во дворе, когда увидел ее коня? Она что-то значит для тебя? Но ты почти три года был в Приюте и никуда не отлучался! Почему?
        - Почему я не отлучался три года? - задумался Юайс. - Понимаешь, те, кто убил твою семью, не хотели ее убивать. Или, скажем так, им было на это наплевать. Они могли просто отнять тебя. Если бы не твоя мать. Она была… необычным человеком. Она бы не дала тебя отнять. Поэтому ее и остальных убили. Правда, заплатили дорогую цену. Я так понимаю, что такого урона этим… имни не наносили много лет. А потом они наткнулись на нас. Дальнейшее тебе известно. Как ты думаешь, они оставили мысли о том, чтобы похитить тебя?
        - Кто это «они»?.. - прошептала Гаота. - И почему ты решил, что моя мать была необычным… человеком? Ты же не видел ее? И о той схватке я рассказала тебе только год назад. Ты вообще не любопытный. Ты меня ни о чем не спрашиваешь!
        - Ты сама все рассказала мне, - не согласился Юайс. - В первые же дни после того как мы отбили тебя.
        - Это еще как? - не поняла Гаота.
        - Кричала и разговаривала во сне, - пожал плечами Юайс. - Плакала, просила прощения у своих близких. У матери.
        - Почему ты не рассказал мне об этом? - вновь остановилась, захлопала глазами Гаота. - Почему?
        - Послушай. - Он наклонился к ней. - Если бы ты знала, сколько я еще тебе всего не рассказал, умерла бы от любопытства. А я этого не хочу. Кстати, мы уже пришли.
        - Куда? - спросила Гаота, оглядывая низкую глинобитную ограду, из?за которой торчала кровля крохотного домишки. - Это уже край города. Кто здесь живет?
        - Последний городской колдун, - объяснил Юайс и повернулся к замершим в отдалении стражникам. - Друзья мои, вам придется подождать здесь какое-то время. Надеюсь, вы не будете скучать?
        - Надеюсь, что будете! - показала язык раздосадованным стражникам Гаота.
        Дворик дома был сплошь устлан сухими листьями. Над желто-красным ковром «трудились» два клена, которые росли справа и слева от крыльца. Листья хрустели под ногами.
        - Мечтаю о таком… - прошептал Юайс, подходя к ступеням. - Стану старичком - поселюсь в таком доме и буду жить себе… Конечно, хотелось бы, чтобы море плескалось где-нибудь поблизости, но… тихо.
        Защитник замер, потом шагнул к висящему у двери шнуру и потянул за него. Гаота прислушалась: в глубине дома раздался тихий звон.
        - Что скажешь? - спросил Юайс.
        - Голова совсем не болит… - прошептала Гаота. - Стоило пройти через воротца, и…
        - Да, - кивнул Юайс. - Этот домик прикрыт от магии. И это еще интереснее. Спрячься за меня.
        - Зачем? - не поняла Гаота.
        - Никогда не спрашивай!.. - процедил сквозь зубы Юайс. - Мы идем не к старому другу. Говорю «спрячься» - прячься. Поняла?
        Гаота снова надула губы, но обидеться не успела. Дверь открылась. Распахнулась, словно сквозняк подул или кто-то невидимый толкнул ее изнутри, но в длинном коридоре никого не было.
        - Магия? - осторожно предположила Гаота.
        - Ты ее почувствовала? - шагнул внутрь Юайс.
        - Нет, - с недоумением выпятила губу Гаота.
        - Смею надеяться на то, что однажды ты по-настоящему оценишь свои способности и поймешь… - Юайс присмотрелся к натянутому вдоль низкого потолка шнуру, который уходил в глубь дома, - что, если магии не чувствуется, ее, скорее всего, нет. Хотя…
        Юайс осторожно прикрыл дверь, которая была подперта упругой пружиной. Поднятая шнуром защелка упала в предназначенный для нее паз, и дверь снова закрылась.
        - Заходи, защитник, - донесся слабый голос из глубины дома. - Кто с тобой? Я не разглядел…
        В небольшой комнате у камина, угли в котором уже подернулись пеплом, сидел в плетеном кресле, кутаясь в плед, седой старик. Волосы топорщились на его яйцеобразной голове редким пухом, глаза слезились, руки дрожали, но слабый голос звучал весело.
        - Два защитника, - закивал он сам себе, выпуская зажатый в руке конец шнура. - Но мантии новые, хотя уже пропахли какой-то дрянью. Как вас величать?
        - Меня зовут Юайс, - опустился на такой же старый, как и хозяин дома, табурет защитник и удовлетворенно кивнул спутнице, которая тут же присела у камина и начала оживлять в нем огонь. - А это моя… ученица. Гаота.
        - Хорошая ученица, - вздохнул старик. - Эх, если бы я скинул лет так шестьдесят-семьдесят, записался бы в наставники только ради таких учениц. Но что истлело, то истлело. Хотя, если смочить, вылепить да высушить… то все равно никакого толку. Прорицатель Крафти к вашим услугам. Впрочем, бывший прорицатель.
        - Бывший? - поднял брови Юайс. - Разве ты не проявил чудо прорицания только что?
        - Брось, защитник, - махнул трясущейся рукой старик и закатился сухим щелкающим хохотком. - Вон мое прорицание. Видишь дверь? Кухонька там. В кухоньке окно. У окна зеркальце прилеплено. Не слишком большое, все-таки не под мой возраст монетами разбрасываться. Но щелкнуть пальцами, чтобы разглядеть в том зеркальце, кто на моем крыльце толчется, я пока еще могу. Пустяшный фокус, а добавляет уважения, добавляет. Веры больше. А больше веры - больше денег. Ты бы подвинул табурет, защитник. Хоть на пару локтей от окна подвинул. Или возьми подушку в углу да сядь на нее, на пол, как твоя ученица. Спасибо, кстати, за огонь, спасибо. За мной тут ходит одна добрая женщина, но сегодня что-то припозднилась, ну так у нее хлопот много; ничего, прибежит еще. Или дочь пришлет. Дочь у нее красавица: не такая, как твоя ученица, защитник, но тоже хороша. Я млею, можно сказать, когда она приходит. Хотя по мне, и ее мамаша хороша. Ничего, что я разболтался? Один да один…
        - Ноги? - спросил Юайс.
        - Они самые, - пробурчал старик. - Дело такое, семьдесят лет уже, не мальчик вроде, но видел я дедков и в девяносто, что прыгали как мальчики. Застудил я ноги как-то по молодости, а вот беда от той стужи на шесть десятков лет и запоздала. Запоздала, да не разминулась.
        - Можно? - спросила Гаота, подвинувшись к старику вместе с подушкой.
        - Что можно? - не понял старик. - Поближе сесть?
        - У меня отец был прорицатель, - прошептала Гаота, касаясь толстых вязаных носков деда. - Только он прорицал человека частями. Ощупывал, иногда мял, порой натирал, мазал чем-нибудь; глядишь, все части тела снова начинали работать. Или уж во всяком случае советовал, какой травкой воспользоваться, чтобы хворь верх над человеком не взяла.
        - Брось, красавица, - захлюпал носом старик. - Я, конечно, дедок не подзаборный, но… Это твои лапки надо ощупывать да целовать, а не мои. Ну что ты будешь делать… Тут ни один лекарь не справится. Не лечится старость, милая моя, не лечится…
        - Почему табурет нужно подвинуть? - спросил Юайс.
        - Плохое место, - поморщился, прижал к глазам тряпицу старик. - Я, конечно, не чистый колдун, когда и обмануть приходилось, но что это место плохое - всегда видел. И объяснить не могу, а чувствую.
        - Что за окном? - спросил Юайс, поднимаясь с табурета.
        - Ничего нет, - махнул рукой старик. - Пустырь. Пять шагов от дома до ограды, а потом пустырь. Раньше был сад, но я его продал. Как ноги стали ныть, так и продал. А в том году зима была морозной. Половина деревьев вымерзла, так новый хозяин их вовсе бросил. За садом болотце, кусты. Частокол-то - у соседнего дома. Так что, считай, мой домик-то частью в Граброке, а частью в дикое поле смотрит.
        - Что творится в городе, Крафти? - спросил Юайс, снова усаживаясь на табурет.
        - Я так понимаю, что вы не за мудростью моей пришли, а потому что прийти больше не к кому было? - вздохнул старик.
        - Буил сказал, что только ты остался, - кивнул Юайс. - Ни одного колдуна в городе. Даже лекарей нет. А старичок-прорицатель, говорит, и рад бы уйти, да ходилки ему отказали.
        - Буил - хороший, - кивнул старик, опустив голову. - На то, чтобы это понять, меня еще хватает. И вы хорошие. Сейчас же просто если мертвечиной не отдает, то хорошие. Гадости не творишь - считай, что ты уже медонос. Легко.
        - А есть те, от кого мертвечиной отдает? - насторожился Юайс.
        - От всех в этом городе, - понизил голос старик. - Вот от доброй женщины, что помогает мне. От доченьки ее славной. От всех мертвечиной отдает. Кто убежал-то? Думаешь, головная боль - главное? Ерунда это. Даже такая немощь, как я, в два щелчка прикрыл от этой боли и себя, и весь дом. И ты сможешь. Я ж вижу. Нет, другое тут. Добром дело не кончится. Когда сель с горы сходит, плотинку строить - гиблое дело. Унесет вместе с плотинкой. Городские колдуны ко мне приходили перед отъездом. Предлагали помощь. Только я свой дом не брошу. Смоет меня, так вместе с домом. Ты лучше скажи, добрый человек, чем я помочь тебе могу?
        - Что ты делал, Крафти, когда ноги твои слушались тебя? - поинтересовался Юайс.
        - Разное, - хитро усмехнулся старик.
        - Тогда все же скажи: что делается в городе? - повторил вопрос Юайс.
        - Да, - кивнул старик. - Это главное. Не кем делается, а что делается.
        - Гар? - подсказал Юайс. - Пятнадцать лет назад? Ты сейчас о нем подумал?
        - О Нечи, - усмехнулся старик. - Полторы тысячи лет назад… Да, было дело, я интересовался. Даже как-то помогал прошлому бургомистру разбираться с манускриптами в ратуше… Только не это главное.
        - Не это? - не понял Юайс. - А что же тогда? Гнет этот над городом? Зверь? Дракон, есть он или нет? Что главное?
        - Ты же и сам знаешь ответ, - развел руками Крафти. - Все от гнета. И колдуны ушли от гнета. И те, кто хоть каплю крови имни в себе несут, хоть и не знают об этом, тоже от гнета головой мучаются. И злость от гнета. И зверь гнетом разбужен, хотя я уж не знаю, управляется ли он кем или нет. И дракон твой, который выдумка, скорее всего, он тоже от гнета. Так скажи мне, какой самый главный вопрос нужно себе задать?
        - Кто гнетет? - прищурился Юайс. - Или, если мы верим в это самое явление, кто через себя впустит в этот мир погань?
        - Нет, - покачал головой старик. - Через кого погань придет - не угадаешь, потому как и убей несчастного, придет через его соседа. Не это. Другое. Почему именно этот город?
        - Пустое, - махнул рукой Юайс. - Прошлая беда на Гар накатила, а явление случилось в Тимпале. При чем тут город?
        - Нет, защитник, - погрозил ему пальцем старик. - При всем. И прошлая беда в Гаре плодоносила, а уж где орешек треснул, то не важно. Но я бы не стал все вязать на погань, что силу теперь в Граброке берет. Ты знаешь, почему ко мне шли люди? Почему я домик этот построил да и до сих пор с голоду не пухну?
        - Хорошо прорицал? - предположил Юайс.
        - Обычно я прорицал, - рассмеялся старик. - Я чувствовал тоньше других. Что им мое прорицание? Добрый совет да сочувствие лучше любого прорицания. А чтобы сочувствовать, самому чувствовать надо. Я каждого как детскую ручку насквозь видел. Всякую болячку сердечную на вкус пробовал. Так что я знаю, о чем говорю. Не по грязи грязь мерить надо и не по мерзости мерзость, а по чистоте и добру.
        - Что ты хочешь сказать? - не понял Юайс.
        - Светлое что-то было в Граброке, - прошептал старик. - Было и есть. Настоящее. Доброе. Я чувствовал. И вот чтобы это светлое замазать, уничтожить, появляется то, что появляется. Кровь, грязь, боль. И вот уже светлого почти не слышно. Или вовсе не слышно. Порча над всем городом. Малую да среднюю порчу я хорошо могу снимать, а вот такую, чтобы на весь город… Если только частями… Да силы уже не те…
        - А что же было светлого пятнадцать лет назад в Гаре? - не понял Юайс.
        - Ах, если бы я знал, - всплеснул руками старик. - Но было, наверное, что-нибудь?
        - Мне нужно обдумать это… - сказал Юайс и вдруг резко отклонился назад. Зазвенело стекло, и стальная стрела, пролетев там, где только что была голова защитника, вонзилась в стену.
        - Не шевелиться! - прошипел Юайс, прильнув к простенку между окнами.
        - Ты смотри, - крякнул старик. - Угадал! За двадцать лет угадал. Точно, место оказалось проклятым. А ведь я на что-то когда-то был годен. А ты разве тоже провидец?
        - Ушел, - разочарованно махнул рукой Юайс. - Странно… Почему без щелчка?
        Гаота поднялась, подошла к стене, с немалым трудом выдернула из него стрелу. Протянула ее Юайсу.
        - С оказией еще заглянем, - поклонился Юайс. - Ты не будешь против?
        - Если с такой спутницей, то буду очень рад, - испытующе следил взглядом за Юайсом старик. - Буду нужен, кликай. Чем могу, - и вдруг соединил руки на груди, положив одну ладонь на другую, и прошептал: - Храни - и сохранишься на сохраненном.
        - Сохраняю и сохраняюсь, - ответил тем же самым жестом Юайс.
        - Вот и славно, - просиял Крафти. - А то уж я думал, что угасну в непроглядности. Низкий поклон.
        - Тогда прости за разбитое стекло, - поклонился старику Юайс. - Пора нам, Крафти.
        - Что же, - весело прищурился старик. - Не смею задерживать. Тем более что, кажется, моя благодетельница пришла. Спасибо за беседу и внимание. И за стекло тоже. Забавно, забавно…
        Они столкнулись с женщиной в коридоре. Та подняла глаза, увидела Юайса и замерла, окаменела, лишилась голоса, только прохрипела чуть слышно:
        - Галайн!.. Ты совсем не изменился…
        - Юайс, - взяв ее голову в руки, произнес чуть слышно защитник. - Запомни. Юайс.
        - Юайджа! - раздался голос из комнаты. - Ты посмотри! Ты посмотри, что сделали добрые люди! Ноги опять слушаются меня. Святой Нэйф! Этого не может быть…
        - Она обозналась? - спросила Гаота Юайса уже за порогом.
        - Нет, - ответил он.
        - Так ты не Юайс? - прошептала Гаота.
        - Я перед тобой, - ответил он.
        - Но кто ты? - замотала она головой.
        - А кто ты? - спросил ее Юайс. Глаза его были мутны.

        Глава 8
        ГАНТАНАС
        Кто она?
        Три года прошло с того дня…
        Три башни высились меж вертикальных столпов, сложенных Вседержателем руками природы из странных шестигранных стержней. Казалось, что каменные побеги плотными пучками выбрались из тверди и поползли вверх, сплетаясь над пропастью в неприступную каменную кладку, чтобы уже под самыми облаками завершиться иглами шпилей и зубцами бастионов. И не было на этих шпилях ни святого колеса Священного Двора, ни темно-красного диска Храма Присутствия.
        - Прибыли, - выбрался из седла и помог спешиться Гаоте Брайдем. - Вот, видишь домишко? Тут останавливаются родственники, когда прибывают навестить воспитанников обители. В пределы крепости могут войти только те, кто служит приюту. Или те, кому служит сам приют. Хотя родственников у воспитанников не густо. Почти все сироты…
        - Что это? - спросила Гаота.
        Извилистый каменный путь, поднимающийся вверх, красные скалы, снежные вершины, которые вздымались за шпилями крепости, - все вместе казалось мутной, потрескавшейся фреской, выведенной храмовым художником на белой стене. Старой фреской. Едва живой. Готовой обрушиться.
        - Рэмхайн, - ответил ее провожатый. - Так называются эти горы. Они красные, но не обращай внимания, красными становятся мхи осенью. Летом они были зелеными. А эта небольшая крепость называется Стебли. Или, как говорят все чаще, - Приют Окаянных. Она очень древняя. Конечно, не столь древняя, как Эдхарский мост, но уж в любом случае старушка. Такая же древняя, как и Крона, где черные егеря передали тебя мне. Но мы потратили двенадцать лет, чтобы привести это место в порядок. Признаюсь, это было нелегко. Теперь ты будешь здесь жить.
        - Почему здесь? - спросила Гаота.
        - Это место для тех, кто хочет обрести надежду, - пожал плечами Брайдем.
        - Зачем она мне? - вздохнула Гаота.
        - Все так говорят, - буркнул Брайдем. - Пошли. Теперь это твой дом. Или у тебя есть выбор?
        - Не знаю. - Она закрыла глаза, но словно продолжала видеть и с закрытыми глазами. - Почему мы спешились? Для всадника это слишком крутой подъем?
        - Не настолько, - ответил Брайдем. - Ты идешь?
        Он дождался, пока она откроет глаза, кивнул и двинулся вверх по дороге, припадая на одну ногу и ведя коня под уздцы.
        - Хотя, если конь испугается и сбросит седока в пропасть, несчастный обречен. Слишком высоко. На самом деле, это всего лишь дань уважения к древним камням. Да и что тут идти? Около половины лиги или чуть больше. И два моста. К тому же…
        Он обернулся и посмотрел на девчонку с тревогой, словно опасался ее. Так, как не смотрел на нее ни разу за весь долгий путь.
        - Все время думаю, что тебе лет двадцать или больше. Чувствую так. Оборачиваюсь - вижу ребенка. Не могу это объяснить. Самому странно. Не отставай. Ты должна идти впереди.
        - Почему? - спросила Гаота, которой было все равно, что делать - идти ли, лежать, сидеть или лететь вниз головой в бездонную пропасть. Она чувствовала себя мертвой. Взрослая, ребенок… какая разница? Что бы ни происходило, происходило не с ней.
        - Первый предел, - сказал Брайдем. - Это испытание.
        Гаота в недоумении посмотрела на спутника, потом покосилась на полуразрушенный каменный столб у края дороги, на гранях которого древним резчиком-умельцем как будто были обозначены сплетающиеся ветви, и перешагнула через выложенную темным камнем линию. Боль прокатилась по коже, начиная от пальцев ног и заканчивая макушкой. Запахло паленым. Жаром обдало лицо. Лопающейся коркой покрылась изнутри глотка. Глаза помутнели, и все вокруг подернулось линиями, словно огненный дождь сек дорогу и пропасть за ее пределами стрелами невыносимого зноя.
        - Разворачиваемся, - донесся голос из?за спины.
        Она сделала шаг и еще шаг.
        - Разворачиваемся, я говорю, - повторил Брайдем.
        - Нет. - Она прикусила саднящую губу.
        - Ты идешь? - удивился ее спутник.
        - Иду, - хрипло ответила Гаота, стирая с лица шарики опалившихся ресниц и бровей.
        - Тогда иди, - пробормотал Брайдем. - Но не так быстро, я плесну водой тебе на спину. Котто твой задымился на лопатках. Не волнуйся, ожоги пройдут, есть для этого средства у нашей лекарки, и следа не останется. Но странно это…
        - Что странного? - с невольной гримасой оглянулась на спутника девчонка. Жар ослабевал с каждым шагом, и она уже могла не только дышать, но и видеть, хотя, кажется, головой было лучше не ворочать.
        - Я был далек от мысли, что ты сможешь пройти все четыре предела сразу, некоторым приходится по месяцу, а то и по полгода жить в доме у начала тропы, очищать себя и готовиться к испытанию, а кое-кто разворачивался и вовсе отказывался от Стеблей, но если предел не принимает, его не проходят…
        Лицо по-прежнему саднило. Гаота посмотрела в пропасть, которая и в самом деле казалась бездонной, покачала головой:
        - Мы не прошли первый предел? Ты же сказал - испытание. Разве я должна была остановиться?
        - Нет, - успокоил ее Брайдем. - Пока ты не осознаешь сама, что кому-то что-то должна, может быть, даже самой себе, ты никому и ничего не должна. Тебе нужно дойти до входа в приют. И если ты дойдешь до него охваченной пламенем, но дойдешь - ты станешь его дочерью. Просто еще никогда…
        - И многие ли дошли с первого раза? - перебила спутника Гаота.
        - Никто, - признался Брайдем. - Из тех, кого я знаю, - никто. Но если тебя останавливает второй предел, третий, четвертый, то при следующей попытке обычно до него добираешься без препятствий, и он сам становится добрее.
        - А почему ты не испытываешь боли? - покосилась на спутника Гаота.
        - Я уже принят приютом, - пожал плечами Брайдем. - Для меня более не существует пределов. Конечно, если что-то во мне не переменится. Но они вечно будут стоять здесь для врагов. Пока стоит приют.
        - Несладко быть врагом, - поморщилась Гаота.
        - Я лечил ожоги месяц, - кивнул Брайдем. - В том доме и лечил. Хотя тогда еще дома не было. В шатре.
        - Приют принял тебя за врага, - поняла Гаота.
        - Нет, - не согласился Брайдем. - Будь я врагом - не добрался бы до приюта. Он просто призвал меня очиститься.
        - Прокалил… - прошептала Гаота.
        - Или так, - хмыкнул Брайдем. - Будь осторожна. Впереди второй предел. Обычно каждому воспитаннику выпадает одно испытание. Стебли не жестоки к тем, кого они собираются сделать своими детьми. Очень редко - выпадает два предела. Хотя Гантанас и говорит, что четыре закалки лучше одной, но… Первый предел называется пределом огня, второй…
        - Я догадаюсь, - остановила Брайдема Гаота.
        Ширина дороги была шагов десять, не более. Справа и слева зияла пропасть, дна которой не достигал взгляд, но Гаота и не жаждала увидеть дно. Отчего-то ей хотелось, чтобы его не было вовсе. Дорога вела вверх, и идти было нелегко. К тому же из пропасти поднимался холодный ветер и со свистом теребил волосы, обжигал и так обожженные щеки Гаоты. На крутом повороте столба не было, но тем же камнем была выложена в полотне дороги рыба. Сверкала мрамором чешуя, отливали искрами кварца плавники, блестел гранитом глаз.
        - Еще шаг… - начал говорить Брайдем, но Гаота уже почувствовала. Холод стиснул ее железными пальцами. Плеснул ледяной водой в лицо, сомкнул инеем ресницы, скрючил в клешни пальцы, прихватил стынью суставы. Слизнул морозным языком все звуки, кроме воя ветра, который теперь вдруг и в самом деле обратился пламенем, потому что любое его прикосновение как будто срывало с лица кожу. «Этого не может быть, - донеслась издалека, как чужая, собственная мысль. - Мама говорила, что редко кому удается предметное колдовство. Из сотни колдунов девяносто девять способны обмануть кого угодно, но один и в самом деле может вызвать удар молнии у своих ног. Но если взять сотню таких умельцев, вряд ли хоть у одного из них хватит мастерства, чтобы обратить дорожную гальку в звонкую монету».
        «Зачем мне монета? - подумала Гаота, мысли которой тоже были медленными и как будто заледенелыми. - Мне хватит способности вызвать удар молнии. Только не у своих ног. Только не у своих ног».
        - …Гаота… - донеслось откуда-то издалека. - Гаота.
        - Да? - Она с трудом повернула голову, почувствовала, что до собственного лица лучше не дотрагиваться, посмотрела на Брайдема. Тот глядел на нее с ужасом. От знака рыбы она успела пройти двадцать шагов.
        - Что ты хотел сказать?
        Язык слушался с трудом, губы почти стучали друг о друга и, кажется, потрескались.
        - У тебя ботинки лопнули от мороза, - наконец вымолвил Брайдем.
        Она опустила взгляд и кивнула. Да, ее короткие сапожки, которые она донашивала за средней сестрой, потрескались. Ну так чему удивляться, если потрескалась вся ее жизнь? Пришла в негодность. Одно только было непонятным: выходит, это все не морок? Все происходит на самом деле? Или сапожки наверху окажутся опять целыми? А дойдет ли она до верха? Ноги едва движутся.
        - Как тут зимой?.. - прохрипела она. - Скользко?
        - Да, - кивнул Брайдем. - Случаются ледяные дожди. Тогда мы посыпаем дорогу песком. И лошадок подковываем… особым образом. Тебе и в самом деле только десять лет?
        - Почти десять с половиной, - ответила она. - Впереди мост?
        - Тут два моста, - ответил Брайдем. - Пропасть раздваивается.
        Впереди над пропастью вздымался, сверкая узорной ковкой, стальной мостик длиной шагов в тридцать. За ним дорога огибала огромный, в рост человека, камень и взбиралась по склону к следующему мосту, который отсюда, снизу, казался подобным сплетенной из железных прутьев клетке.
        - Где третий предел? - спросила Гаота.
        - У камня, - ответил Брайдем. - Но я надеюсь, что тебе уже ничего не грозит. Два раза достаточно. Хватит уже. Не было такого. Да ты и так хватанула как никто. Тебе же только десять.
        - С половиной, - снова поправила Гаота и спросила: - Кто придумал это?
        - Учителя, - пожал плечами Брайдем. - Так называли мудрецов, которые создали семь орденов, построили семь крепостей. Стебли - одна из них. Самая маленькая и самая неприступная.
        - Другая - Крона, - пробормотала Гаота, которой нужно было говорить хоть что-то, потому что боль сковывала ее движения и как будто сковывала мысли. Она даже не посмотрела вниз, переходя пропасть, хотя бездна сквозила из щелей между вплетенными в стальную ткань деревянными плашками.
        - Да, - обрадовался Брайдем. - Но Крона заброшена. В ней собираются черные егеря, им не до восстановления древних бастионов. Стебли тоже были разрушены, но не так сильно. Вот эти пределы удержали врага. Так что над Стеблями трудились только время и пламя. Хотя изнутри все было выжжено… Башни частично обрушились, но теперь они в порядке. Двенадцать лет труда. Нет, одиннадцать с половиной. Полгода ушло, чтобы преодолеть пределы, восстановить мосты. Еще есть Корни, они тоже могли сохраниться, но они южнее, на полпути между Нечи и Араном; что там творится, никто не знает. С Корней началось разрушение орденов, да и расположен тот орден в глубине Черной Гряды, почти на другом ее склоне. Но кроме этих трех крепостей в Ардане расположены еще две…
        Камень был как камень. Неведомо как он оказался вознесен на косую верхушку огромного утеса, пропасть зияла со всех сторон, и не было рядом скалы, с которой он мог упасть, но он лежал недвижимо уже тысячи лет, потому как врос в землю на половину своей высоты, и край этого камня, выдвигаясь на тропу, отмечал третий предел, на котором с Гаотой ничего не должно было случиться. Впрочем, ей было все равно. Время ее жизни слиплось и полностью уместилось в ее обожженных и обмороженных кулаках. И ее мать, отец, сестры - погибли не почти пять месяцев назад, а вчера. И вкус их крови выступил из ее десен, потому что тяжесть вдруг навалилась такая, что потемнело в глазах. Одежда, собственные руки грозили вырваться из плеч и упасть на камень. Захрустела, заныла спина, и пятки, ступни пронзила дикая боль, как будто давила на них не десятилетняя девчонка, а сам этот огромный камень. И почти теряя сознание, она опустилась сначала на колени. Не упала, потому что могла лишиться коленей вовсе, а опустилась. Оперлась руками о камень тропы. Почти легла. Захрипела, потому что стало трудно дышать. Что-то внутри ее груди
слиплось, приникая к ребрам, и отказывалось принимать в себя воздух. И сердце билось со стоном, который почти заглушал далекий, еле слышный голос Брайдема:
        - Ну и хватит. Все. Разворачиваемся. Поживешь недельку у начала тропы, придешь в себя. Ничего удивительного. Так и должно было случиться…
        Она поползла. Оставалось всего ничего. Минута или две такого напряжения - и оказаться там, где ее уже заждались мать, отец, сестры. Совсем немного. Нет сил сдвинуть все тело - двигай руку. Не можешь оторвать ее от камня - соскребай кожу с основания ладони. Обдирай локоть. И вторую руку. И колени. И снова руку. И еще раз. И еще. И вот стало чуть-чуть легче. И еще чуть-чуть легче. И уже можно встать на четвереньки. Проглотить наполнившую рот кровь. Напиться ею. А потом, дальше, медленно подняться и на ноги. Святой Вседержатель, что стало с ее голосом? Сип один. Один только сип…
        - Ты не договорил… Кроме этих трех крепостей… в Ардане… расположены еще две…
        Брайдем ответил не сразу. Копыта лошади успели отцокать не менее двух десятков раз, когда спутник еле живой девчонки неохотно продолжил:
        - Еще две. Тоже в развалинах. Цветы и Листья. Цветы получше сохранились. Они тут недалеко. Ну как… ближе прочих… Оттуда Нэйф, там полно паломников. Но и Цветы, и Листья стоят на берегу моря.
        - Я люблю море… - выдохнула Гаота. Отчего же смерть все не приходит к ней? Или уже пришла?
        - А всего орденов было семь, - продолжил Брайдем. - Есть еще Плоды и Ветви. Они за морем. Плоды - на Оайлине, а Ветви - на Одисе.
        - Я люблю море…
        Или это она уже говорила?
        - Странные названия…
        - Да, - донеслось до нее издали. - Как части дерева. Эти крепости были подобны застежкам на доспехе Арданы.
        - Стебли… - прошептала она.
        - Стебли, - повторил Брайдем. - Впереди четвертый предел. Он на втором мосту.
        - О чем он? - спросила Гаота.
        - О воздухе, - ответил Брайдем. - Первый был об огне. Второй - о воде. Третий - о земле. Последний - о воздухе. Но я не уверен… с ним никогда не было проблем. Его проходят все.
        - Я - не все… - прошептала Гаота и зачем-то нащупала, стиснула рукоять меча.
        - Я уж вижу, - ответил Брайдем, и тут все кончилось.
        Она еще успела разглядеть стальные ограждения моста, выполненные в виде ажурных, сплетенных из железных полос крыльев, ступила на такое же плетение полотна и погрузилась во тьму. Ветер ударил в лицо, но не содрал оставшиеся на нем лохмотья кожи, а успокоил боль. Поддержал Гаоту, не дал упасть. Поднял, расправил сломанные крылья, исцелил их, наполнил силой, вознес в тишину и ясность, пусть даже она состояла из непроглядной черноты. Оказалось, что умирать не больно. Оказалось, что смерть состоит из свежести. Одно было плохо: не удавалось вдохнуть эту свежесть, но разве нужно дышать мертвому? Мертвому ничего не нужно. Только покой. Один только покой. Ничего, кроме покоя. Темнота и покой. И все. И тишина. И чтобы ни звука вокруг. Ни единого. Даже такого знакомого, но еле слышного, который повторяет ее имя. Гаота. Гаота. Гаота…
        - Мама? Где ты, мама?
        Потом она узнала, что пришла в себя только через пару недель. Но тогда - словно проснулась. Проснулась, но не ожила. Открыла глаза, удивилась боли, которая терзала ее тело, разглядела в полумраке тесной комнаты лицо пожилой женщины.
        - Вот и славно, - улыбнулась та. - Меня зовут Хила. Вообще-то я стряпуха, готовлю еду для оравы сорванцов с их же помощью, но кроме этого еще и лекарствую понемногу. Задала ты мне работенку. Но не волнуйся, болячки сойдут, и даже шрамов не останется. Косточки целы, потроха на месте; что из суставов выпало - вправили на место. Что грозило вылезти наружу - запихнули обратно. Но лечиться тебе еще придется долго. Месяц, не меньше.
        Гаота встала через день. Опустила босые ноги на холодный пол, протянула дрожащую руку, взяла плошку со свечой, поднесла к себе. С минуту рассматривала собственное обнаженное, покрытое синюшними разводами тело, с которого слезали следы то ли ожога, то ли обморожения. Затем встала и, пошатываясь, подошла к окну. В лоскутах витража, расплываясь от капель воды, стояло серое небо. Где-то внизу в месиве дождя виднелась лента дороги. Два моста. Камень между ними. Она дошла?
        - Ну что ж ты, девочка моя? - послышался за спиной голос Хилы. - Босой, по камню, да еще голенькая? Тебе еще лежать и лежать!
        Теплые руки коснулись плечей Гаоты, подхватили ее, и вскоре она уже сидела на мягкой скамье, одетая в чистое платье, и тянула из кубка какой-то сладкий отвар с небольшой добавкой вина. Или ей это казалось.
        - Самую малость, - с улыбкой шепнула Хила. - Но не рассказывай никому. Это из моих запасов. Потерпи, теперь будет легче. Сейчас к тебе придет Гантанас. Он поговорит с тобой. Ну а уж потом я допущу к тебе этого несносного Брайдема. Голову ему открутить! Взял бы тебя на руки и донес до приюта, так нет - «она должна была сама дойти, сама дойти». Ну, дошла. Кому от этого лучше?
        Гантанас оказался высоким, чуть сутулым и, кажется, бородатым. Гаота не вглядывалась. Отметила лишь, что он - силуэт мужчины с влажным блеском там, где должны быть глаза. Гантанас поставил на пол корзину, накрытую тканью, взял табурет и сел напротив Гаоты. Оперся локтями о собственные колени, поймал ее ладони теплыми руками и замер.
        Гаота не знала, сколько она так просидела. Единственное, в чем она была уверена, - что бородач не позволил себе ни единого движения и никакого колдовства, хотя явно был способен к этому. Он сидел и держал ладони Гаоты так, как держат бутон нежного цветка, не сжимая его и не поглаживая. Так, словно боялся сломать то, что едва живо. Стряхнуть пыльцу с крыльев бабочки. Впрочем, все, что бы он ни делал, он делал с кем-то другим, а не с Гаотой. Ее не было. Она смотрела со стороны на узкую келью со сводчатым потолком, едва освещенную бледным светом из такого же узкого окна, на бледную тень самой себя, прижимающуюся спиной к растянутому на стене войлоку, на странного, как будто состоящего из длинных рук и ног, сложенного в три погибели человека напротив и ничего не чувствовала. Она ничего не почувствовала даже тогда, когда Гантанас осторожно освободил ее ладони, подвинул корзину и достал оттуда котенка. Крохотное рыжее создание зашипело, но, оказавшись на коленях Гаоты, успокоилось. Оно было теплым, но и только.
        А потом пришел Брайдем. Прихрамывая, он добрался до табурета, который оставил Гантанас, сел, но молчал недолго. Посопел, потер подбородок, откашлялся, буркнул как будто недовольно, что все будет хорошо, и постарался улыбнуться.
        «Не будет хорошо, - подумала Гаота. - Ладно бы, если будет хоть как-то».
        - Ты дошла, - наконец вымолвил Брайдем важное. - И не просто перешла через мост, а добралась до ворот, хотя мне и показалось, что ноги несли тебя, не особенно прислушиваясь к твоей голове. А уж там ты упала. Но я тебя подхватил, как же. Хотя уж думал, что хоронить придется. На последнем пределе словно жизнь тебя покинула. Едва ли не вся стража выбежала смотреть, как ты шагаешь по воздуху.
        - По воздуху? - словно произнес кто-то вместо Гаоты.
        - Ну, уж не знаю, но руку просунуть было можно, - пожал плечами Брайдем. - Домхан и просунул. Положил ладонь на камень, на который ты ступала. Он мастер стражи Стеблей. Сказал, что магии не было. Не было магии, которую можно распознать или отринуть.
        - Что это значит? - спросила Гаота.
        - Только то, что это магия Стеблей и теперь ты дочь обители, - пожал плечами Брайдем. - Четыре предела покорились тебе. Так что ты теперь у нас знаменитость.
        - Знаменитость? - не поняла Гаота.
        - Деора сначала решила, что ты имни, но потом сказала, что будь ты из тайного народа - или перекинулась бы на первом же пределе, потому как звериное всякому имни послабление дает, или сплела бы какую-нибудь магию с магией Стеблей, чтобы облегчение получить. А тебя волокло, словно щепку по ручью. Так что она не знает, кто ты.
        - Словно щепку, - повторила Гаота. - Деора?
        - Наставница, - пробормотал Брайдем. - Узнаешь. У нас не так много народа. Семь наставников, восемь слуг, хотя я бы их назвал хозяевами: вот возьми, разве Хила - слуга? Хозяйка! Что на кухне, что в лекарской. Попечителями мы их зовем. Восемь стражников. Четырнадцать воспитанников. С тобой - пятнадцать.
        - Где я? - спросила Гаота.
        - Ты в обители, - развел руками Брайдем. - В приюте. В крепости. В Стеблях. Как тебе нравится, так и говори…
        - Приют Окаянных, - вспомнила она. - Это… значит проклятых?
        - Ну что ты, - махнул рукой Брайдем и отчего-то полез за отворот манжета котто за платком. - Если и проклятых, то уж не больше, чем вся земля вокруг нас. Нет. Я бы сказал - отверженных.
        - Кем? - не поняла Гаота.
        - Судьбой… - прошептал Брайдем.
        «Точно, - подумала она. - Судьбой». И то, что она оказалась в этой каменной келье - есть продолжение того, что случилось тогда в начале глиняных увалов.
        - Что я должна буду делать? - спросила она.
        - Сначала - выздороветь, - хмыкнул Брайдем. - Потом познакомиться с крепостью, с ее жителями. И учиться.
        - Чтобы?.. - Она произнесла только одно слово, но Брайдем понял. Задумался, словно сейчас, в эту самую минуту, должен был сказать что-то самое важное. Даже закряхтел, прокашливаясь, поворочал головой, поднялся на ноги, поковылял, прихрамывая, по келье, постоял у окна. Наконец вернулся к табурету.
        - Каждый задает этот вопрос, - вымолвил он. - И для каждого я пытаюсь подобрать особенные слова. Но сказать хочу всегда об одном и том же. И понимаю, что не скажу всего, потому что полный ответ таится там, в будущем, когда каждый из вас станет взрослым и получит этот ответ как глоток воздуха. Легко и не задумываясь. Но что-то сказать я должен… Хотя тебе будет понять легче, чем другим. Не задумывалась, для чего ты была нужна похитителям?
        - Я пока не могу задумываться… - прошептала Гаота.
        - А я тебе подскажу, - сказал Брайдем. - Я уже кое-что знаю о тебе; ты, правда, перестала говорить во сне, но кое-что мне уже известно. Тот колдун, что навел на тебя имни, когда-то был вроде тебя. Маленьким мальчиком, который мог чуть больше, чем его сверстники. Вседержатель отметил его даром. Не знаю каким. Но, думаю, великим, если он смог навести на тебя преследователей за сотни лиг. И вот этот мальчик попал в беду. А беда, как ты уже должна догадываться, обычно состоит из плохих людей или имни, не важно. Тех, кто готов убивать и мучить. И они сделали его плохим, потому что им нужны воины. Воины сражаются и погибают или получают тяжкие раны. Ты исцелила его, спасла от смерти. Совершила чудо. Уже этого достаточно, чтобы возжелать тебя в ряды их воинства. Но, может быть, он разглядел в тебе еще что-то? А теперь представь, что подобных тебе немало. И уже много лет вас разыскивают и похищают люди, подобные тому колдуну. Так вот, чтобы этого не произошло - вас собирают здесь. И учат, чтобы, став взрослыми, вы могли противостоять тем, кого удалось похитить. Хотя, - Брайдем тихо засмеялся, - некоторые
уверены, что порой дети рождаются уже с зернами зла в себе.
        - Ты уверен, что вы лучше тех?.. - прошептала Гаота.
        - Ты сможешь убедиться, - пожал плечами Брайдем. - Смотри. Слушай. Примечай. Но одно могу сказать тебе точно. Здесь у нас только сироты или почти только сироты не потому, что мы убиваем их семьи. Мы спасаем уже сирот. И если находим ребенка, который отмечен даром, но его семья жива, помогаем этой семье. Подсказываем, как сохранить способности ребенка в тайне.
        - Кто вы? - спросила Гаота.
        - Узнаешь, - обронил Брайдем.
        - Я хотела узнать… - Гаота тяжело вздохнула. - Хотела узнать, почему те… имни, которые убили моих родных, меня назвали маола и что за незнакомца я видела в возке, когда мы пытались уйти от них. Он был будто видение, тень, призрак. Но он видел меня и улыбался. Не тот колдун, которого я исцелила. Кто-то другой.
        - Ты можешь описать его? - сдвинул брови Брайдем, который побледнел еще на слове «маола».
        - Он менялся… - прошептала Гаота. - Сначала показался мне просто старым, уставшим человеком, но потом стал похож на высохшего мертвеца. Кожа пожелтела и обтянула череп, но глаза оставались живыми. Холодными, но живыми. И он улыбался и облизывал губы все время, пока смотрел на меня. Серым языком.
        Брайдем окаменел. С минуту он сидел недвижимо, потом поднял трясущуюся руку, смахнул со лба проступивший пот и глухо вымолвил:
        - Думаю, что нам потребуется защитник. Настоящий защитник. Ты не рассказывай об этом видении никому, но если вдруг оно появится еще раз, беги со всех ног или ко мне, или к Гантанасу, или… Впрочем, посмотрим.
        - Кто это был? - спросила Гаота.
        - Я не могу тебе сказать, - улыбнулся Брайдем. - Пока не могу. Но, чтобы ты поняла, этот… человек сделал меня хромым. И мог убить так же легко, как прихлопнуть опившегося крови комара.
        - Получается, что они, - Гаота выговаривала слово за словом, словно роняла их на каменный пол, - сильнее вас?
        - Получается, что так, - кивнул Брайдем. - Но это ничего не меняет.
        Больше с ней никто не разговаривал. Нет, с ней пытались заговорить, но разговора не получалось. Она отвечала односложно или не отвечала вовсе, даже тогда, когда уже начала присутствовать на поучениях наставников. А первый месяц, шаркая валенцами, она просто бродила коридорами и лестницами Стеблей, иногда нося на руках напрасно мурлыкающего котенка. Спускалась в подвалы, поднималась в башни, бродила со свечой в длинных коридорах и пустынных залах, укрытых в толще скал, воздух в которые проникал через скрытые отверстия, оставляя солнечный свет снаружи. Но там было холодно. Так же холодно, как и на открытой площадке, укрытой за оголовком средней башни. Там Гаота оставалась надолго, вдыхала, кутаясь в войлочный плед, морозный воздух, ловила падающие на лицо снежинки. Уходила к расположенной тут же конюшне и гладила морды лошадей, помогала их хозяйке Капалле - невысокой и щуплой черноволосой женщине - рассыпать овес по кормушкам и расчесывать лошадям гривы. Заглядывала на кузню, где звенел молотом коротко остриженный мастер Габ. Кивала то и дело попадающимся ей в коридорах похожим друг на друга
лысинами - и не похожим больше ничем - толстяку ключнику Тайсу и долговязому мастеру Уинеру. Заходила в книгохранилище к седому Скрибу, на кухню к Хиле, в царство тканей, иголок и почему-то всевозможных семян и саженцев Орианта. Не замечала своих ровесников, которые казались ей беззвучными тенями даже тогда, когда однажды Хила собрала ее вещи и отвела в другую келью, где стояли три лежака и жили две девочки. Она не запомнила их имен и лишь прошипела что-то, когда услышала их голоса. Ее оставили в покое, разве только ласкали ее котенка, а больше ей ничего и не было нужно. Она даже не могла запомнить имена наставников и как будто не слышала того, о чем они говорили, хотя шла вместе с соседками и в столовую, и на поучения, и сидела в углу, думая о чем-то своем или не думая ни о чем. Единственной радостью или скорее признаком жизни для нее было спуститься в караулку и застать там кого-то из стражников. Лучше всего мастера стражи Домхана или Крайсу. И тот и другая обычно вытягивали из корзины деревянную палку, давали ее в руки Гаоте и учили ее ставить ноги, держать плечи, двигать руками. Не говоря ни
слова. А она послушно копировала их движения и все представляла ту схватку в начале глиняных увалов, в которой ее близкие отдали свои жизни. Ожила она в самом начале зимы, когда повалил уже настоящий снег, и, выйдя во двор Стеблей, Гаота увидела, что там царит веселье, снег скатывается в снежные комья, из которых ее сверстники строят снежные бастионы. Но оживила ее не радость. Хромой Брайдем высунулся из галереи средней башни и крикнул, чтобы все озорники и озорницы срочно бежали в верхний зал, потому как им предстоит познакомиться с новым наставником. И она пошла вслед за другими, поднялась в верхний зал, села, как всегда, в углу и приготовилась, как обычно, смотреть в одну точку.
        - Он будет заниматься с вами следоведением, правилами охоты, противостоянием и некоторыми другими науками, - объявил Брайдем, с ухмылкой поглядывая на Гаоту. - Сейчас, он уже поднимается: надо же было его накормить после долгой дороги… Кстати, я впервые вижу человека, который прошел в нашу обитель, не споткнувшись ни на одном из пределов.
        - Просто я уже был здесь, - услышала Гаота знакомый голос. - Раньше, чем вы затеяли это доброе дело и начали восстанавливать Стебли. И тогда мне тоже пришлось несладко. На каждом пределе.
        В зал вошел Юайс, и Гаота вдруг рванулась с места, обняла охотника и зарыдала.

        Глава 9
        НЭМХЭЙД
        Монашка кружилась на площади. Переступала с ноги на ногу, чуть изогнувшись и закрыв глаза, наклоняла голову к правому плечу, и ее отставленная в сторону левая рука напоминала плавник попавшей на крючок рыбы. Народ по-прежнему толпился у арки, ведущей в храмовой двор, глазел на строящуюся карусель и качели, на окрашенном лучами вечернего солнца храме постукивали молотками артельщики-слайбы, на колокольне звенел закатный колокол, а женщина продолжала обращаться вокруг себя, не падая. Как детский волчок.
        - С полудня уж, - буркнул Буил, подошедший к Юайсу, и подмигнул Гаоте, которая как завороженная следила за монашкой. - Ничего страшного. Они каждый год приходят вместе с шествием. Когда одна, а когда пяток или десяток. Так и кружатся. Как только голова не отвалится, понять не могу?
        - Вместе с шествием, - заметил Юайс. - А оно начнется только через четыре дня. И прибудет в Граброк через три недели. Не рановато ли?
        - Так что делать-то? - не понял Буил. - Гнать ее с площади, что ли?
        - Вот. - Юайс протянул Буилу стрелу. - Стальная диргская стрела. Выпущена из самострела с хорошей пружиной, который почему-то не щелкнул. Пробила стекло, но не упала, а вонзилась в стену, пролетев всю комнату. Целили в меня. Полчаса назад. В доме у Крафти. Стрелок ушел садом в пустошь к востоку от города.
        - Это что же? - растерялся мастер стражи. - Не только от зверья беды, но и от людей?
        - А есть разница? - осведомился с улыбкой Юайс. - Оставишь еще на час со мной четверку своих молодцов? В трактир их с собой не позову, а вот как выйдем, чтобы проводили до заведения Транка.
        - Никаких разговоров, - кивнул Буил. - И завтра с утра отправлю их к Транку, если надо, чтобы встретили да были наготове. Боюсь, что деньки горячие настают. С этим-то что делать?
        - Подумай, - пожал плечами, оглядываясь, Юайс. - Диргский самострел - редкая вещь. Громоздкая. Приглядись, может, увидишь кого с таким оружием. Не прикинул еще, где в городе может скрываться дракон?
        - Нигде не может, - плюнул себе под ноги Буил. - Ни одного здания крупнее храма этого нашего нет. В храме - ни следа, ничего. Тут ведь не только высота стен нужна, но и ворота по росту, да и вообще… Стена, что ли…
        - А это? - показал на башню замка Юайс.
        - Это ж королевский замок! - поднял брови Буил. - Там герцог Диус сейчас. У него с собой, считай, почти дружина. Сотня всадников да еще слуги, челядь, то ли советники, то ли демон их раздерет кто. Было бы что, уже б долетело до ушей. Да и где ему там скрываться? Залы там есть побольше этого храма, да только входы такие, что и лошадь не пройдет!
        - А ты покопайся, - попросил Юайс. - В ушах своих покопайся. Мало ли. Может, долетало, а ты внимания не обратил. Меня все интересует, любая мелочь, что в голове не укладывается. Очень обяжешь, мастер.
        - Что творится-то? - прошептал, расправив усы, Буил. - Слухи разные ходят. Вот вроде бы только что кошку привезли в мертвецкую. Сходил - подивился. Зверюга - зверюга и есть. А егерь, что ее сопровождал, сказал, что это Олта, стало быть. Жена бедолаги Цая. Раскрыли ее.
        - Кто? - спросил Юайс.
        - Палач ваш, - развел руками Буил. - Проткнул мечом, а от второго зверька не уберегся. От дочки Цая. Та за руку его прихватила, но не слишком сильно, и через подполье ушла. Егеря спугнули.
        - Зверя, выходит, взяли? - прищурился Юайс.
        - А это ты мне скажи, - понизил голос Буил, - взяли зверя или нет, если егерь, что его доставил, сказал, что Цая другой зверь убил. Покрупнее. Раза в два.
        - Что с телом? - вновь оглянулся Юайс. - Осматривали? Только рана от меча?
        - Еще бы не осматривали, - хмыкнул Буил. - Интересно на бабу посмотреть, которая в кошку обернулась. Когда еще придется? Ты не слушай, дочка, - покосился он на Гаоту, - не слушай. Нет там никаких ран. Только вход и выход от меча. Под ключицу Дойтен ее взял. А уж наш ключник весь испрыгался, все искал какой-то разрез на лапе, как на прочих трупах. Ты ответишь мне, защитник, или нет? Что делается-то?
        - То же, что и пятнадцать лет назад случилось в Гаре, - наконец вымолвил Юайс. - Ты считай трупы, Буил. И держи мертвецкую под надзором. Если трупов будет восемь, да еще с важной отметкой - вот, ключник знает, - тогда наше дело плохо.
        - Так вы не на дракона охотитесь? - понял Буил.
        - Дракон, мастер, - что-то вроде лошади, - сказал Юайс. - Считай, что нас интересует всадник. Пойдем мы, с утра во рту ни крошки не было. Видишь, помощница моя уже шатается.
        - Так вы не пойдете в мертвецкую? - почесал опереньем стрелы шею Буил.
        - Восемь трупов, восемь, - повторил Юайс. - Иначе беда…
        И уже отойдя от обескураженного мастера стражи, прошептал:
        - Все равно беда. Не остановить…
        Все-таки он был небольшим городом, этот затаившийся среди снокских холмов, рощ и оврагов Граброк. Гаота думала об этом и когда они шли к Крафти, и когда возвращались от него. Казалось, только что тянулись деревянные и глиняные заборы вдоль узкой улочки, и вот справа и слева встали каменные дома, и впереди уже видны восточные ворота городской цитадели и площадь за ними, а обернешься - все еще невдалеке и край города, от которого убегает дорожка до Блатаны, Снокиса, Эайда и Фиона, и каждый из этих городов так велик, что весь Граброк поместился бы в одной-единственной их слободе. Впрочем, Снокис и Блатану Гаота и не помнила, слишком мала была, когда судьба заносила ее отца в эти дальние королевства. Дальние от родного Ашара. А сейчас есть ли у нее что-то родное? Мог ли ей стать родным вот этот городок, который умудрился не стискивать улочки домами в грязные проходы, а главную площадь города держать чистой и свободной? Если бы только голова не раскалывалась на части в этом городе!
        А ведь ей так толком и не приходилось бывать в настоящем трактире, где воздуха почти столько же, сколько и под открытым небом, и резные столбы поддерживают высоко вверху закопченные балки, и скрипят полы под ногами, потому что тысячи и десятки тысяч ног прошли по ним. Вот уж заведение так заведение. Едоков - множество, и служки так и снуют. Что же его хозяйка в услужении мается у Крафти, могла бы послать любого из подопечных?
        Юайс взял Гаоту за руку и провел между столов, скамей и столбов в левый угол, поднялся на ступени и кивнул ей на скамью за столом из темного дерева.
        - Хорошее место, - сказал он грустно. - Редко кто занимает, служки сюда не сразу добираются. А нам нужно немного времени. Ты ведь хотела помучить меня вопросами?
        Гаота посмотрела на Юайса и подумала, как же она раньше раздражалась на его волосы, которые закрывали ему глаза. А теперь впору было радоваться, что она не видит его глаз. Тем более что предвестье вечера за окном обратилось внутри трактира сумраком.
        - Тебя напугала монашка? - спросила Гаота.
        - Огорчила, скорее, - пробормотал Юайс. - Меня сложно напугать. А монашка - плохая примета.
        - Примета чего? - не поняла Гаота.
        - Что вам рассказывал о верованиях в Ардане наставник Гантанас? - спросил Юайс.
        - Их много, - пожала плечами Гаота. - В каких-то королевствах на них смотрят сквозь пальцы, в каких-то придерживаются одной веры, а прочих не приветствуют. Среди них есть запрещенные, потому как они служат…
        Она замолчала, что-то кололо у нее в груди.
        - Перечисли, - нахмурился Юайс.
        - Опять учеба? - скисла Гаота.
        - Знания, которые нужны нам теперь, - покачал головой Юайс.
        - Гантанас интересно рассказывает… - прошептала Гаота. - Не так, как Бейд. Бейда никто не любит, потому что он сам никого не любит. Все удивляются, как он сумел пройти в Стебли, как пределы пропустили его, потому что он мерзкий. Талдычит постоянно это «Наставление о происшедшем» и требует, чтобы мы заучивали наизусть гимны во славу Нэйфа. А Гантанас…
        - Я не спрашивал тебя о Бейде, - заметил Юайс.
        - Я знаю, - кивнула она. - Но они говорят об одном и том же - разное.
        - Это и хорошо, - улыбнулся Юайс. - Возможно, они смотрят на одно и то же с разных сторон?
        - Не знаю. - Гаота поежилась, голод все-таки давал о себе знать. - В Ардане тьма храмов и орденов. Два самых больших - Храм Присутствия и Храм Нэйфа. Или Священный Двор Вседержателя. Храм Присутствия иначе называется Храмом Солнца, и у его служителей на груди красный диск. Его престол - в Тэре. Храм Нэйфа, чьи мантии у нас на груди, когда-то был его частью. Но когда погиб Нэйф, отделился от Храма Присутствия. Его престол - в Тимпале. Его знак - золотое колесо.
        - Это все? - поднял брови Юайс.
        - Ну, - Гаота наморщила лоб, - есть еще Храм Ожидания Воли Всевышнего, про который я не очень поняла, потому что он вроде того же Двора Вседержателя, но отдельно. Есть вовсе непонятный Храм Тасиула, что-то очень древнее, и поклонение вечному древу, и запрещенные храмы черной троицы и храм Проклятого. Зачем это все?
        - Это не все, - качнул головой Юайс.
        - Хорошо, - поджала губы Гаота и наклонилась к защитнику, зашелестела чуть слышно: - у меня «отлично» от Гантанаса по его наставлениям!.. Жаль только, что историю мы лишь начинаем учить, да и названия храмов и орденов Гантанас чаще лишь называет, но я перечислю даже те, о которых ничего не знаю. Орден черных егерей, Приют Окаянных, оставшийся единственным из бывших семи орденов, Скотный Двор, Черный Круг, Очаг, орден Молчания, Храм без храма!
        - Отлично, - кивнул Юайс. - Хотя орден черных егерей - не орден, а братство. Очаг - это часть Черного Круга. Скотный Двор - не орден, а наверное, союз. А вот Храм без храма - это то, что нам нужно. По-другому он называется Храм Очищения. У него нет ни единого молельного дома, ни часовни, ничего. Есть только женщины, которые иногда вдруг словно сходят с ума, объявляют себя невестами Нэйфа, одеваются в черное и начинают бродить по Ардане. И уж ежегодное шествие без них не обходится никогда.
        - Ну и что? - пожала плечами Гаота. - Что тут плохого?
        - Ничего, - проговорил Юайс. - Но если у любого другого верования легко отыскать его предысторию и понять его основу, то в случае с Храмом Очищения этого сделать пока не удалось. Эти женщины готовы принести себя в жертву, и они периодически приносят себя в жертву. И что бы о них ни говорили, сами они уверены, что убивают себя не ради того, чтобы предстать у престола Всевышнего невестами Нэйфа, а для того, чтобы спасти Ардану от прихода Проклятого.
        - Приносят себя в жертву, - поняла Гаота. - Мне не нравится это, но если им так хочется…
        - Почему им так хочется? - спросил Юайс. - Как, не используя почти никакой магии, кроме собственной чистоты, они всякий раз оказываются там, где или начинаются отправляться обряды черной троицы, Дайреда, или… Или там, где случается явление, как в Гаре пятнадцать лет назад? Кто им подсказывает?
        - Нэйф? - испуганно прошептала Гаота.
        - Не знаю, - задумался Юайс. - Но они - вестники беды… Интересно, к нам когда-нибудь подойдут взять заказ?
        - С почтением к сану служителей Священного Двора готова услышать ваши пожелания, - возникла перед столом юная девушка.
        Гаота посмотрела на милое лицо и вдруг поняла, что подошедшая служка похожа на Юайджу. Разве только седины не было в ее волосах, и ни старость, ни усталось, ни горе еще не наложили на девичье очарование ни единого штриха. Юайс о чем-то говорил с ней, а Гаота смотрела на ее обнаженные до локтей руки, вышитый зелеными листьями передник, убранные под платок рыжеватые волосы и вспоминала, как какой-то час назад шла перед Юайсом и дула губы, хотя и не могла понять, что же ее обидело. Ну да, ее наставник столкнулся со своей старой знакомой, которую зовут Юайджа и которая, судя по имени, держит вот этот трактир возле ратуши. Она его знает под другим именем, назвала Галайном. Юайсу это не понравилось, и он ее заворожил, сделал так, чтобы истерзанная жизнью женщина забыла о нем. Отчего тогда Гаота не почувствовала ворожбу? Тот же Брайдем говорил, что быть такого не может, чтобы Гаота не почувствовала какую-нибудь ворожбу. Ее вроде бы только ради этого и отправили с Юайсом в Граброк. Или ворожбы не было? Не просто же так, подходя к площади, Гаота развернулась и спросила Юайса прямо:
        - Ты заколдовал ее?
        - Нет, - остановился Юайс, блеснув взглядом из-под локонов, - мы были с ней знакомы. Довольно близко. Но очень давно. И однажды договорились, что если я ее о чем-нибудь попрошу, она это сделает для меня. Считай, что я попросил ее принять мое новое имя. Хотя никакое оно не новое.
        - А как тебя зовут на самом деле? - нахмурилась Гаота.
        - А тебя как зовут? - спросил Юайс.
        - Гаота, - она снова надула губы.
        - А меня Юайс, - учтиво поклонился спутнице защитник. - Или Клокс и Дойтен называют меня иначе? Или я не откликаюсь?
        - Откликаешься, - шмыгнула носом Гаота. - Но мало ли на какое имя откликается человек?
        - Это верно, - кивнул Юайс. - Человек порой откликается на разное. Но имя - это очень важно. И существуют таинства, которые служат сохранению некоего подлинного, тайного имени. У тебя есть такое?
        - Нет, - удивилась Гаота. - Зачем оно мне? К чему имя, которого не знает никто? Но если даже оно и есть, я его уже не узнаю. Мама называла меня маленькой разбойницей. Это годится для тайного имени?
        Зря она тогда вспомнила о матери. Потом ей пришлось стоять напротив наставника и старательно делать вид, что она высечена из камня и никакие воспоминания не способны поколебать веселушку Гаоту, главную разбойницу Приюта Окаянных. Только вот что делать с глазами?
        - Это не тайное имя, - прижал к себе девчонку Юайс, позволив ей вытереть лицо о его котто. - И ты не слишком надейся, что тебе удастся остаться без тайного имени. Оно есть мало у кого, но у тебя должно быть. Однажды мы его узнаем. Если же его нет, то выберем самое красивое. И знаешь, что будет наполнять тебя радостью? То, что никто и никогда, кроме нескольких посвященных, не узнает это твое имя. И уж точно никогда тебя им не окликнет.
        - Что же в этом хорошего? - прошептала Гаота, вдыхая запах своего наставника и удивляясь, почему ни потом, как от Дойтена, ни какой-то затхлостью, как от Клокса, от него не пахло, а пахло так, что не хотелось никуда отходить, чтобы не забыть пойманный запах.
        - Тайна наполняет носителя таинственностью… - ответил Юайс. - А если серьезно, то не дает применить против тебя самое изощренное колдовство. Рассказать свое тайное имя - это то же самое, что срезать и подарить врагу прядь своих волос.
        - Ужас… - выдохнула Гаота, вспомнив предостережения наставника Грана.
        - А теперь представь, - продолжил Юайс, - что ты приезжаешь в город, в котором уже была много лет назад. Тебя уже почти не помнят или не помнят вовсе, но однажды ты отметилась в этом городе и точно знаешь, что имя твое осталось в городских книгах. Стоит тебе заплатить самую пустяковую пошлину, ты снова попадешь в списки. Но прежде этого городские старатели развернут старые свитки на ту же буквицу, на которую начинается твое имя. И увидят тебя и удивятся, что за столько лет ты нисколько не переменилась. А то и вспомнят какие-нибудь, по их мнению, прежние недоимки. Поневоле назовешь какое-нибудь другое имя.
        - Галайн… - прошептала Гаота, словно пробовала это имя на вкус.
        - Юайс, - засмеялся наставник. - Во всяком случае, я прожил под этим именем большую часть своей жизни.
        - А долгой она была? - спросила Гаота.
        - Та ее часть, что осталась у меня за спиной, пролетела как один день, - заметил он.
        - И едва не оборвалась, - показала она на стрелу, которую он нес в руке.
        - Так она не может оборваться, - сказал Юайс. - Я предчувствую опасность. И не только для себя, но и для тебя. Только поэтому мы идем по городу и не прячемся. Так что умирать я пока не собираюсь, и тебе тоже не следует к этому готовиться. И мы будем надеяться, что оставшаяся часть моей жизни будет тянуться долго и надоедливо! И не только для меня.
        - Ты ворожишь? - спросила она, подняв глаза. Нет, он и в самом деле смеялся, а она вдруг поняла причину своей обиды и залилась краской. Отец Вседержатель! Неужели она ревнует? Только этого не хватало!
        - Нет, - негромко ответил Юайс. - Я слушаю город. Делаю то, что должен был бы поручить тебе. Но не тогда, когда меня пытаются убить или проверить.
        - Ты слышишь меня? - он коснулся ее руки. - О чем задумалась?
        - Ни о чем, - встряхнула она головой. - Ты что-то заказал?
        - Ничего, - ответил он с некоторым напряжением. - Сейчас мы встаем и уходим.
        - А где же девушка? - не поняла Гаота.
        - Я послал ее на кухню, - проговорил Юайс. - Это Слода, дочь Юайджи. Можешь не волноваться, она не моя дочь. Она выйдет через черный ход и побежит к Буилу. Я жду от него помощи. Нам нужно добраться до нашего трактира и, может быть, пережить ближайшую ночь. А для этого пара десятков стражников не помешает.
        - Да что случилось? - не поняла Гаота.
        - Не поворачивай головы, - предупредил Юайс. - Будем выходить, посмотришь. За вторым столом от двери сидит очень опасный человек. У него черный шарф на шее. Он вошел сразу за нами. С ним двадцать мужчин, которые похожи на воинов. Под их одеждой - оружие. Судя по их лицам, они или из Нечи, или вовсе из?за гор. Они все сидят рядом и ничем не напоминают проголодавшихся едоков. Я бы сладил с ними, но Слода сказала, что они из охраны герцога. А этот, который в черном шарфе, его ближайший помощник. Его имя Нэмхэйд. И мне кажется, что я где-то его уже слышал.
        - Что от нас нужно герцогу? - не поняла Гаота, нащупывая рукоять меча.
        - Не думаю, что хочу разбираться с этим прямо сейчас, - заметил Юайс. - Я вижу наших стражников. Идем. Держись за мной.
        Он не стал дожидаться, когда Гаота спрячется за ним, а задвинул ее рукой к себе за спину и двинулся к выходу. И уж почти дойдя до двери, прошипел что-то злое и ухватился за рукоять собственного меча, которая, что уже давно занимало Гаоту, почти ничем не отличалась от рукояти меча ее матери. И выглянув из?за плеча наставника, Гаота разглядела и встающих с мест странных людей с мутными лицами, и четырех оторопевших стражников у входа, все тех же неумелых молодцов, и черный шарф на шее незнакомца, что стоял к ней спиной, и Слоду, которая шипела Юайсу: «Буил ушел куда-то», - и вдруг показавшегося огромным того самого усача из трактира Транка - травника Баса, который вдруг появился из какого-то закоулка и тоже замер у двери лицом к незнакомцам.
        - Благодарю тебя, Бас, - кивнул Юайс, подталкивая Гаоту к выходу, - я твой должник.
        - О каких долгах идет речь? - послышался знакомый голос, и Гаота обернулась уже в дверях и, увидев лицо человека в черном шарфе, почувствовала, что ноги у нее отнимаются. Но Юайс обнял ее за плечи, и, уже оказавшись на укутываемой сумраком площади, она могла разглядеть только растерянных стражников, прижимающего руку к груди Баса и саму дверь, из?за которой никто не вышел следом за ними.
        - Что с тобой? - спросил он, подхватывая ее.
        - Это он… - только и вымолвила она, заливаясь слезами. - Этот Нэмхэд - он.
        - Кто «он»? - спросил Юайс, уже понимая, что услышит.
        - Я исцелила его три года назад, - зарыдала Гаота, - а он навел на нас тех имни…

        Глава 10
        ГЛУМА
        Дойтен так и не смог встать на ноги. Странная сонливость начала накатывать на него, голоса вокруг стали звучать не тише, а как будто тоньше, и когда за окном послышался крик Кача, а затем и оханье самого Транка, пригнавшего за почтенным усмирителем запряженную в телегу лошадь, усмиритель стал терять уже не только слух, но и зрение, поэтому только по запаху и понял, что несет его в том числе и Глума, задергался, зашевелился, негоже бабам таскать воина, но тут же получил стальным пальцем щелчок по лбу и как будто успокоился, а потом уже вовсе поплыл в серый туман, когда откуда-то издалека донесся срывающийся крик Кача:
        - Н?но! Пошла!
        И так же далеко, но как будто над ухом, прошелестел чуть слышно голос Глумы:
        - А ведь яд все-таки в рану попал. Гони, парень, гони…
        А потом все утонуло во тьме…
        - Дойтен?
        - Дойтен!
        - Демон его раздери…
        - Не мешайте мне, судья…
        - Что ты творишь, лекарь?
        - Я отмечен большим лекарским знаком самим королем Тэра! И я знаю, что я делаю!
        - …ойтен! Дойтен!
        - …проклятый город… Ни одного лекаря не осталось, все сбежали… Уже и не рад шальной монете…
        - Осторожнее с моим усмирителем!
        - Полгорода с головными болями, а я им что - колдун?
        - Иска! Еще горячей воды!
        - А ведь я ехал в Тимпал, собирался идти с шествием; какое уж теперь шествие… Кажется, на тот год надо будет за полгода до шествия осесть в Тимпале…
        - И уберите этого придурка Амадана! Он слюной брызжет в рану!
        - Но кровь…
        - Верно, средство старое, многие уверяют, что дурное. Однако весь яд обретается в крови. Так что следует делать? Обновить кровь. А как ее обновить, если у этого здоровяка она гейзером из любой раны хлещет? Сбросить немного…
        - Дойтен…
        - Ни капли на пол, все подберу…
        - Ты же сам запретил тащить в верхнюю комнату. А здесь чем плохо? Занавеси задернули, чем тебе не лекарская?
        - Как же это его угораздило…
        - Дойтен…
        Голоса сплетались так, что невозможно было определить, из чьих уст вылетели те или иные слова. О чем-то говорили и Глума, и Клокс, и Транк, и кто-то незнакомый, но чтобы разглядеть этого незнакомца, нужно было поднять веки, но никогда еще в своей жизни Дойтен не поднимал подобной тяжести. Но он собрался с силами, которых оставалась самая малость, их не хватило бы даже на то, чтобы пошевелить мизинцем, но на веки их должно было хватить, и приоткрыл глаза.
        - Ой! - пискнула появившаяся перед его взглядом рыжая девчонка и тут же исчезла.
        «Иска», - с трудом, как после тяжелого похмелья вспомнил Дойтен и снова попробовал пошевелить руками. К его удивлению, на этот раз послушались обе, хотя правая казалось тяжелой, словно не тряпицами была обмотана рана, а свинцовыми полосами.
        - Вот и славно, - кивнул обнаружившийся перед ним словно спрятавшийся за мутное стекло вчерашний толстяк в балахоне с лекарским треугольником на груди и зачастил, сглатывая окончания слов: - Тэрский лекарь Корп к вашим услугам. Дальше пойдет легче. Яда хватанул немного, но, кажется, если бы тварь захотела, не протянул бы ты, братец, и минуты. Да и так мог опрокинуться. Руку-то уж точно потерять. Твой судья словно коршун на меня бросился, когда я кровь твою стал пускать. А на то, какие травы я в твою рану пихал, что в рот тебе вливал, - и смотреть не стал! А ведь я ни монеты со служителя Священного Двора не беру. Все из добрых побуждений, и только. Как теперь? Говорить можешь?
        - Сесть… - прохрипел Дойтен и тут же почувствовал тонкие ручки метнувшейся к нему Иски и твердые руки… Глумы. Ну точно, охотница тоже была здесь.
        Он полулежал на сдвинутых вместе скамьях, поверх которых было брошено войлочное одеяло, на том самом возвышении, на котором сутки назад та же Иска омывала гостям трактира ноги. Теперь занавеси были задернуты, обращая часть обеденного зала в лекарскую палату, и напротив усмирителя сидел на скамье судья Клокс, рядом стояла Глума, и маленькая взъерошенная Иска явно не знала, куда себя деть.
        - Хорошо начинаем, - мрачно проговорил Клокс. - Сутки еще не прошли, а у меня уже нет усмирителя.
        «Вот он я…» - хотел сказать Дойтен, но только прохрипел что-то, и Клокс понимающе кивнул и махнул рукой. Откуда-то из?за плеча Дойтена вынырнул Кач и приложил к губам усмирителя кубок.
        - Давай-давай! - буркнул Клокс, который словно постарел с утра лет на десять. - Вливай в него винцо. Сейчас увидишь, тэрский лекарь, какие лекарства нужны настоящему арду. Пяток таких кубков, и он уснет сном праведника. А с утра проснется с такой ясной головой, которой у меня и вовсе никогда не было.
        - Готов порадоваться вместе с тобой, судья, - поджал губы толстяк. - Однако точно могу сказать, что рука у него заработает не раньше чем через пару недель. Радуйся уже тому, что заработает вовсе…
        - Я радуюсь, - буркнул Клокс и кивнул Качу: - Второй кубок давай.
        - Хватит… - с трудом выдохнул Дойтен и, поймав насмешливый взгляд Глумы, прошептал: - Иска… Где ты, шустрая? А ну-ка брысь за занавесь, да присмотри, чтобы не было никого. А ты, Кач, иди пока. Спасибо, приятель, за прогулку, но вина пока хватит.
        - Хватит - значит, хватит, - раздраженно кивнул толстяк и поклонился судье. - Тогда пора и честь знать. Если что, Транк знает, в какой я комнате. Только имейте в виду, у меня на завтра десяток встреч, ловите с утра, иначе уйду.
        Судья кивнул лекарю, тот нырнул за занавесь, и сразу вслед за его исчезновением оттуда появился сначала Юайс, а за ним и Гаота. Едва посмотрев на Дойтена, Юайс наткнулся на взгляд Глумы и замер. И только Гаота, вынырнувшая из?за его спины, сделала два, три, четыре неуверенных шага к охотнице и утонула в ее объятиях.
        - И что мы теперь будем делать? - мрачно поинтересовался судья. - Дракон, как я понял, существует. Значит, придется устраивать на него охоту? А усмиритель у нас годен теперь только на то, чтобы хлебать одисское и выкатывать глаза на охотничьи прелести.
        - А вот охотничьи прелести нам и помогут, - негромко проговорил Юайс. - Ведь так, Глума?
        - Столкуемся, - так же негромко ответила Глума, не выпуская Гаоту из объятий, и, понизив голос, прошептала: - Думаю, что на эту ночь девчонку я уже вам не отдам. Она переночует в моей комнате. И накормлю я ее тоже сама. Вы ее голодом заморите скоро, я смотрю. А тебе, Юайс, я советую прогуляться с Фасом. Есть на что посмотреть и о чем подумать. А подопечная твоя со мной будет в безопасности. Пошли, Гаота.
        Она увела девчонку, не сказав больше ни слова. И Дойтен, который, с трудом поднеся к лицу здоровую руку, протер глаза, тут же подал голос:
        - Плохи дела, друзья мои.
        - Опять, что ли, помирать собрался? - скорчил гримасу Клокс.
        - Нет пока, - выдохнул Дойтен, поморщился и поворочал головой. - Где мой меч? Так, вижу… А щиток? Где мой щиток?
        - Я сказал, чтобы Иска его почистила, - раздраженно отмахнулся Клокс. - Ты его вымазал в чем-то…
        - Иска! - срывающимся голосом позвал девчонку Дойтен. - Тебе сказали занавесь охранять. Оставь пост на полминуты, тащи сюда мой щиток. Надеюсь, ты не успела его очистить…
        Девчонка появилась перед лежбищем усмирителя через секунду. Он принял у нее из рук собственный ремень с подвешенными на нем ножами и стальным щитком, кисета на котором уже не было, и удовлетворенно крякнул.
        - Иногда спешка губительна.
        - Вот именно это я и хотел тебе сказать! - рявкнул судья. - Должок хотел со вдовы Цая получить? Теперь она в мертвецкой, а два егеря разыскивают в окрестностях ее дочь! Ты для чего весь день по Граброку бродил? Чтобы руку в пасть зверю сунуть? Нечего сказать, молодец!
        - А ты что скажешь, Юайс? - с усмешкой повернулся к защитнику Дойтен. - Сам-то вроде живым вернулся?
        - Скажу кое-что, - словно начал приходить в себя Юайс. - О драконе вроде бы и сами знаете уже. С ним пока вопросы одни, но в городе он вряд ли прячется. Я бы подумал на з?мок, но там места для него нет. Случалось бывать. Много лет назад. Что еще… В мертвецкой без твоей кошки, Дойтен, шесть трупов. И у каждого отметина. Как и у Цая. Не только в звере дело, судья. Колдовство готовится, грязное колдовство. И ты знаешь какое.
        - Ничего я не знаю, - прошипел Клокс. - Наше дело найти дракона и прикончить. А уж со зверем… Вот, одного зверя Дойтен прибил, а звереныша пускай егеря ищут. Гар здесь не повторится!
        - Никогда ничего не повторяется, - кивнул Юайс. - Но на новый виток заворачивает.
        - Пока не увижу доказательств, не поверю! - рявкнул Клокс. - Еще что?
        - Да почти ничего, - развел руками Юайс. - Ну разве только покушение на меня или на Гаоту? Или предупреждение. Диргской стрелой в окно дома из стального самострела или какого-то странного лука. Редкое оружие, достаточная меткость. Осторожнее надо быть, Клокс. Кроме этого, я едва не столкнулся с воинами из свиты герцога. Среди них был некий Нэмхэйд. Он показался мне очень опасным. И у него, кажется, был интерес к Гаоте.
        - Тебе все кажется, - плюнул Клокс. - А ты хотел, чтобы в свите брата короля Сиуина были неопасные воины? Что же это тогда за стража? Граброк - не Гар!
        - Послушай, старина, - подал голос Дойтен. - Ты уж прости, Клокс, я знаю, что для тебя Гар - больное место, но выслушай меня. Вы тогда опоздали в Гар?
        - Как пришли, так и пришли, - прошипел Клокс. - Трупов-то уже было побольше, чем здесь.
        - Восьми пока еще нет, - заметил Юайс. - Надеюсь, что и не будет.
        - Там, помнится, история одна была, - снова проговорил Дойтен. - Еще до того, как вы пришли в Гар. В самом начале тех ужасов. Мне Мадр рассказывал. Помнишь, Клокс, о безумном торговце, который наполнил бурдюк вином и таскал его на привязи по улицам города?
        - И что? - поднял брови Клокс. - Мало ли сумасшедших? Спился торговец, вымазал в вине мостовую на нескольких улицах. Посидел в холодной, пришел в себя да отправился домой. Может, и жив остался. Да, в Граброке друг на друга зверьми косятся. Глаза готовы выцарапать! Но не убивают пока!
        - Пока, - отметил Дойтен. - Я вот, кстати, не уверен, что в том бурдюке было вино. Или в том, что там было только вино. Может, и не вино вовсе.
        - А что же? - не понял Клокс.
        - А ты подойди-ка сюда, почтенный судья, - понизил голос Дойтен и положил на колени здоровой рукой щиток с собственного пояса.
        - Вот, - начал он говорить, когда и Юайс, и Клокс приблизились к его ложу. - Уж простите за каракули, но понять должны. Мелком вычерчивал. Вот это - граница Граброка. Вот речка делит его пополам. А вот главные улицы. Те, что помечены крестами - выходят за околицу. Ворот-то много больше, но как возвели частокол вокруг города, ворот с дозорами осталось всего шесть. А теперь смотрите, где были убиты шесть человек. На каждой из этих шести дорог. И каждый из них, уже после гибели, своими ногами дошел до центра города, оставляя за собой кровавые следы!
        - Не шесть, а пять! - рявкнул Клокс. - Цай никуда не дошел. Вон Юайс снял с него заговор. Его на телеге отвезли!
        - Однако кровавые следы были… - прошептал Юайс. - Мы их нашли. Кто-то этим озаботился.
        - Хорошо! - упрямо надул щеки Клокс. - Не помню, сколько в Гаре было вымазано улиц, не задавался этим вопросом, не до того было, но есть и другое правило. И в Гаре, и даже в Нечи все начиналось с восьми трупов! С восьми! И на холме у Гара было восемь кровавых дорожек! Восемь! А трупов пока что шесть!
        - Пока что, - согласился Дойтен. - Но шесть кровавых дорожек уже есть.
        - Но ты же сам говоришь, что сквозных улиц всего шесть! - повысил голос Клокс. - Вот начнут прорубать еще две, обеспокоимся. Мы драконом должны заниматься!
        - Я занимаюсь драконом, - прошептал Юайс, вглядываясь в неумелый рисунок Дойтена. - Завтра поеду за город, осмотрю единственное место, где он мог спрятаться. Но только прорубать еще две сквозные улицы не придется. Они уже есть.
        - Где же? - взвился Клокс.
        - Река, - показал на извилистую линию Юайс. - Брось в нее кровоточащий труп у северных ворот, и сразу две недостающие кровавые дорожки замкнут рисунок…
        - Надо идти к бургомистру, - крякнул Дойтен. - И срочно. Я так понимаю, что готовится обряд, который нужно пресечь, иначе город зальет кровью.
        - Я пойду завтра к герцогу, - твердо сказал судья. - Сначала в ратушу, а потом к герцогу. И покончим с этим.
        Три года назад они за три месяца не перекинулись ни единым словом, а теперь вдруг Гаоту словно прорвало, и она начала шептать Глуме какие-то смешные подробности собственной жизни за эти три года и продолжала шептать, пока та сначала кормила ее, потом отвела в свою комнату на втором этаже и там помогла привести себя в порядок, хотя воды-то у них всего и было, что одна лохань.
        - Почему ты не с Юайсом? - наконец, уже прижавшись к охотнице на лежаке, решилась спросить Гаота, хотя и была готова прокусить себе за глупый вопрос губу.
        - А я должна была? - как-то безжизненно переспросила Глума.
        Гаота приподнялась на локте. Глума лежала, закинув руку за голову, и смотрела в потолок. Ее тонкий профиль едва угадывался в тусклом свете масляной лампы, но казался Гаоте самым прекрасным, что она видела в жизни. Может быть, лишь за исключением профиля ее матери.
        - Когда мы вчера поздно прибыли… - Гаота прерывисто вздохнула, - он окаменел, едва увидел твоего коня. Да и сегодня… Ты разве не почувствовала?
        - А он почувствовал, как ты думаешь? - скосила на девчонку глаза Глума.
        - А что он должен был почувствовать? - не поняла Гаота.
        - Ничего, - качнулся профиль. - Скажи мне, вот в этом вашем приюте вам и в самом деле преподают разные науки, магическое ремесло?
        - Да, нас учат… разному, - прошептала Гаота. - Я, правда, так до конца и не поняла, кому это нужно и зачем, но…
        - Я не спрашиваю, зачем вас там учат, - улыбнулась Глума, - этот вопрос ты сама должна себе задавать время от времени. Но я спрошу тебя о другом: вам рассказывают об имни?
        - Конечно, - заторопилась Гаота. - И наставник Роут, и наставник Деора. Это очень интересно, они ведь часто ничем не отличаются от других людей…
        - Подожди, - остановила девчонку Глума. - Скажи мне, какие бывают имни.
        - Ну вот, - огорчилась Гаота. - Юайс при каждом удобном случае проверяет мои знания, теперь ты?
        - Это важно, - попросила Глума.
        - Хорошо, - Гаота наморщила в темноте лоб. - Я знаю общее определение, но подробности мы еще не изучали. Имни - это тайный народ из айлов. Айлы не из Талэма, а из Мэлата. Что такое Мэлат, я еще не знаю, но айлы - не только имни.
        - Правильно, - кивнула Глума. - Правда, народы уже смешались, но основная кровь все еще держится. Айлы - это имни, а также арды, дорчи, слайбы и в какой-то степени мисканы.
        - Ух ты! - удивилась Гаота. - Так я айлка? Я же мисканка по отцу?
        - Вернись к имни, - попросила Глума.
        - Ладно, - Гаота вздохнула. - Имни - это оборотни. Или, как говорит наставник Гантанас, люди, которые больше, чем люди.
        - Или меньше… - прошептала Глума.
        - Смотря в чем, - пожала плечами Гаота.
        - Точно так, - согласилась Глума.
        - Их бывает шесть видов, - наморщила лоб Гаота. - Но в этом мало кто разбирается, поэтому для обыкновенных людей имни - это просто имни. Оборотни. Так что тот же Гантанас не советовал нам хвастаться своей ученостью в этом деле.
        - И все же? - улыбнулась Глума. - Представь себе, что я проверяю твои знания.
        - О?хо?хо, - вздохнула Гаота. - Ну ладно. Самый простой вид - это игли. Это всякие магические твари, которые вовсе не люди. И ничем на них не похожи. Скажем, они вроде обычных зверей, но обладают какими-то магическими способностями. Иногда опасны для человека.
        - Всегда опасны для человека, - поправила Гаоту Глума. - Хотя, вот взять обычного волка - тоже опасен. Особенно в голодное, зимнее время. Игли - те же волки. Если знать, как себя вести, встречи с ними можно избежать. Но иногда приходится схватываться. Чаще всего тогда, когда какой-то глупый охотник ранит игли. Вот тут уже бывает всякое. А иногда их приручают. Магией. И тогда ждать можно такого… Но тот же Юайс всегда учил так - относись к ним как к обычному дикому зверью. Игли встречаются в предгорьях Черной Гряды. В Бейнском лесу так вообще их тьма. Но это их лес, туда лучше просто не соваться.
        - Еще есть айны, - продолжила Гаота. - Роут говорит, что они чрезвычайно редки. Они вроде игли, но разумны. Могут быть и злы, и добры, но думают так же, как люди. Но внешне - звери. Может быть, кто-то из них и способен обратиться человеком, но это никому не известно.
        - Не встречала никогда, - вздохнула Глума.
        - Затем идут самые многочисленные из имни, - продолжила Гаота.
        - И даже самых многочисленных имни все равно очень мало, - заметила Глума.
        - Наверное, - пожала плечами Гаота. - Их называют олфи. Вот они-то и есть самые простые имни. Обращаясь в какого-то зверя, именно зверем и становятся. Если и есть в их головах какой-то проблеск или память о прошлом, то запах чужой крови все заглушает. И почти все они не помнят, что делали, находясь в зверином обличье. Таких имни больше всего. Их чаще всего так и называют - просто имни.
        - Жена Цая была, скорее всего, из таких, - кивнула Глума. - И, наверное, тот зверь, что грозит горожанам, тоже. Чаще всего именно олфи - это те имни, которые наводят ужас. Перекидываясь, они испытывают голод, но не имеют разума для того, чтобы управлять собой. Но и тут надо быть очень осторожным. Большинство тайного народа проживают всю жизнь, не узнав о том, что они часть его.
        - Но некоторые остаются разумными даже в зверином обличье, - прошептала Гаота. - Их называют класти. Они так же редки, как и айны. Может быть, даже они айны и есть. Или становятся ими. Хотя говорят, что разумные имни могут быть еще опаснее диких!
        - Как те, которые несли тебя, - заметила Глума. - И знаешь, тогда мне показалось, что в стае, которая вас преследовала, не все имни были класти. Некоторые были олфи. Но они подчинялись класти, которые в итоге остались живы. До встречи с нами. И вот это очень интересно, очень… Похоже, у Черного Круга есть свой Скотный Двор… Прости меня, девочка, что я напомнила тебе о твоем несчастье. Но у вас интересные наставники, поучают вас и в том, чего почти невозможно встретить.
        - Мало кто из стражников вынимает из ножен меч для боя, - проглотила слезы и вспомнила слова Деоры Гаота. - Но каждый должен владеть им.
        - Это все? - спросила Глума.
        - Нет, - прошептала Гаота. - Я назвала только четыре вида. Дальше идут олти. Это мне вовсе трудно понять. Роут сказал, что они могут обращаться в любого зверя, в том числе и в игли. И меняться при этом от одного зверя до другого. И даже становиться чем-то неживым. Деревом. Камнем. И все равно оставаться разумным!
        - Возможно, что дочь Цая этой породы, - прошептала Глума. - Дальше?
        - Дальше странное, - надула губы Гаота. - Какие-то странные имни. Их называют маола. И они ни в кого не оборачиваются. Какие же это имни?
        - Говорят, что тысячи лет назад маола были дружиной Проклятого, - прошептала Глума. - Внешне обычные люди, которые были сильнее, прозорливее, умнее, быстрее и одареннее обычных людей. К тому же обладали б?льшим сроком жизни. Значительно большим. Даже капля крови маола выделяла человека среди прочих. А если этой крови было много, человек мог творить чудеса.
        - Когда меня похищали, то назвали проклятой маола, - сдержала слезы Гаота. - Но разве я способна творить чудеса?
        - Жизнь покажет, - пожала плечами Глума. - Во мне тоже есть капля крови маола, и я сильнее своих спутников. А вот Юайс…
        - Он имни? - вытаращила глаза Гаота.
        - Он маола, - сказала Глума. - И, значит, имни. Как и мы с тобой, хотя мы и не перекидываемся ни в кого. А теперь представь, что однажды Юайс встречает маленькую девочку. Сироту. Меньше тебя в два раза. Ее родителей убили разбойники, но девочка как-то спаслась, скрылась. Девочка одарена, но не ровня ему. И тем не менее он начинает с ней возиться. Сначала устраивает в очень приличный приют, часто навещает. Потом находит ей наставников и учит разным умениям, тратит на это немалые деньги. Наконец, берет с собой и путешествует с ней по Ардане, пока в глухом ее углу не делает ее черным егерем. Точнее, спрашивает у нее, кем она хочет быть. Но она не смогла ответить ему, что хочет быть рядом с ним. Она уже что-то понимала. Она выбрала самое трудное. И стала черным егерем. На все это дело ушло четверть века. Девочка выросла в женщину. А Юайс не постарел ни на единую морщину, ни одной искры седины не прибавилось у него в волосах!
        - Почему же он… - ошеломленно пробормотала Гаота.
        - Он очень занят, - развела руками Глума и как будто проглотила слезы. - Я должна была рассказать это тебе: я же вижу, как ты на него смотришь.
        - И что же мне делать?.. - прошептала Гаота.
        - Все что делаешь, то и делай, - вздохнула Глума. - Может быть, в тебе крови маола больше, чем во мне.
        Гаота замерла. Ей хотелось уткнуться носом в подушку и зарыдать. В тишине раздался заунывный вой рожка.
        - Со стены замка, - прошептала Глума. - Хотела бы я знать, кого они зазывают…
        - А это? - спросила Гаота, расслышав уже другие звуки. Словно ребенок плакал где-то вдалеке или среди речных лягушек обнаружилась одна, от кваканья которой сердце готово было разорваться.
        - Не знаю, - ответила Глума. - Может быть, игли, может, еще какая нечисть. Твой наставник отправился с Фасом посмотреть на них, поэтому ты осталась со мной.
        - Ты вправду согласилась стать усмирителем, пока болен Дойтен? - спросила Гаота.
        - Если где-то в отряде Юайса освободится место прачки, я буду счастлива его занять, - ответила Глума. - Кстати, пора уже спать. Завтрашний день вряд ли будет легче этого. Но ты ошиблась. Имни - не шесть видов, а семь.
        - И какой же седьмой? - напряглась Гаота.
        - Фиры.
        - А это что? - не поняла Гаота.
        - Ты слышала об эсала? - спросила Глума.
        - Да, - кивнула Гаота. - Это люди, достигшие мудрости и силы. Очень большой мудрости и великой силы.
        - Не всегда, - вздохнула Глума. - Иногда мудрость заменяется ненавистью. И тогда вместо эсала получается какая-нибудь мерзость. Вроде черного колдуна.
        - Это и есть фиры? - не поняла Гаота.
        - Нет, - проговорила Глума. - Фиры - это как эсала, но для имни. То есть большая мудрость и великая сила делают обычного имни фиром. Не важно, кто он был. Маола, олти, класти. Мудрость способна войти в любой дом. Больше того, Юайс говорил мне, что на высших ступенях уже не имеет смысла разделять, кто ты - эсала или фир? Кто ты - имни или человек?
        - Почему ты мне это рассказываешь? - спросила Гаота.
        - Я думаю, что Юайс - не просто маола, - сказала Глума. - Он - фир. Мастер. Учитель.
        - И что это значит? - не поняла Гаота.
        - Он не принадлежит себе, - вздохнула Глума. - Он тебе уже говорил о маленьком домике на берегу моря? Мне тоже говорил. Так вот запомни, такого домика не будет никогда. Он будет ходить по этой земле всю свою жизнь и однажды или погибнет, или умрет на ходу. Он принадлежит Талэму, Гао. И напоминать ему о себе - это значит рвать ему сердце.
        - Почему? - всхлипнула Гаота.
        - Потому что каждая из нас может оказаться равной Талэму, - прошептала Глума.
        Часть вторая
        Боль

        Глава 11
        ЧУИД
        Дойтен проснулся от зуда. Укушенная рука саднила и чесалась, и это изрядно обрадовало усмирителя. Во всяком случае, раны, которые уже в далеком прошлом иногда получал юный воин гарнизона Нечи, заживали именно так. Дойтен открыл глаза, кивнул пустым постелям по соседству, хмыкнул по поводу осеннего солнца, заглядывающего в окно, закряхтев, свесился с лежака, посмотрел под него. Ружье лежало на месте. Все-таки не зря третий или четвертый раз Клокс приводил свою тройку именно в трактир Транка - ни одной пропажи, ни единого недоразумения в его заведении не случалось. Даже как будто и дышалось легче, чем во всем городе.
        - Кач! Иска! Брог! Как вас там? - заорал Дойтен и пошевелил пальцами правой руки. Опухоль вроде спала, и рука не болела, но двигать ею было страшновато. Похоже, и в самом деле ему придется поносить ее пару недель на перевязи. А ведь этот лекарь - Корп, кажется, - оказался не так уж и плох. Так что и эта стычка обошлась малой кровью, хотя неудобства причинила. Конечно, славное прошлое позволяло надеяться Дойтену, что он управится с мечом и левой рукой, но вряд ли он мог себе позволить прыгать с перехваченной тугой повязкой клешней. Что ж, придется приносить пользу каким-то другим способом.
        - Кач! Брог! - заорал еще громче Дойтен и уже подумывал, не воспользоваться ли вновь свистком, когда в открывшуюся дверь просунулись сразу две головы - чернявая и белобрысая.
        - Горячей воды и помочь мне одеться, - зевнул Дойтен. - И побыстрей.
        Не прошло и десяти минут, как Дойтен уже стоял в обеденном зале, который опять был пустынен, разве только постоялец в зеленом застыл над блюдом в дальнем углу, да все та же монашка привалилась к стене в другом. Дойтен кивнул и тому и другой, но ни один из них не ответил ему даже жестом, впрочем, белобрысый Брог, который старательно перевешивал меч на поясе Дойтена под хват левой рукой, уже справлялся с полученным заданием.
        - Успокойся, - строго сказал Качу, который сопел рядом от зависти, Дойтен. - Может быть, то, что ты увидел вчера, тебе не придется больше увидеть никогда. Как бы ни была страшна женщина, думай, что она у тебя последняя. Впрочем, об этом тебе еще рано. Да и все относительно… Какие новости?
        - Да нет никаких новостей, - пробормотал Кач, не отрывая взгляда от меча. - С утра гость был в трактире. Из замка кто-то. С ним разговаривал ваш защитник и девчонка ваша. И охотница еще. Потом он ушел, а потом и они все сели на лошадей и уехали из города. Сказали, что, может быть, на весь день. Прочие егеря тоже с утра ушли в город. А защитник ваш половину ночи не спал, вернулся под утро с этим высоким егерем… с Фасом. А с утра как будто и выспался. Не знаю. А судья ушел в город раньше всех. Сказал, что вернется к полудню. За каким столом накрывать вам?
        Дойтен оглянулся на старика, попытался вспомнить его имя, но не вспомнил, повернулся к Качу и подмигнул ему:
        - А скажи-ка мне, приятель: кто сейчас старается на кухне?
        - Как и всегда, - пожал плечами Кач, - мамка. И Иска ей помогает. А когда надо что почистить да порезать, так и мы. Но у мамки с утра голова разболелась, так что дед помогает. Аол!
        - Вот ведь одарил бог долголетием и бодростью, - покачал головой Дойтен. - А что это с вашим постояльцем?
        - С Чуидом? - понизил голос Кач. - Он уже два часа так сидит. И монашка. Может, спит с открытыми глазами? Монашка-то точно спит. Сегодня с утра все как не в своей шкуре. У мамки голова разболелась. Амадан, и тот хнычет. Мамка говорит, что погода будет меняться.
        - Чудн?, - пожал плечами Дойтен. - Проводи-ка меня на кухню, парень. Надо с мамкой твоей поговорить. Заодно и накрой там. Найдется угол стола, чтобы блюдо поставить? А большего мне и не надо.
        На кухне в клубах пара с котлами медленно, но уверенно управлялся худой старик Аол. Рядом с ним мелькала фигурка Иски, которая была мокра от пота. В углу у двери сидел, подтянув ноги и положив на колени заплаканное лицо, Амадан, который за три года из сопливого мальчишки превратился в высокого, но все такого же сопливого парня с толстыми губами и копной пепельно-серых волос. Его благодетельница, а также тетка Иски и мать Кача и Брога - Тина обнаружилась в дальнем углу кухни, у открытого окна и, как показалось Дойтену, сдала за прошедшие годы. Именно поэтому он с веселой улыбкой поклонился седой женщине, которая опиралась спиной о стену так, словно отработала без минуты отдыха целую неделю, сдвинул с края стола деревянные доски и ножи, присел на скамью и с благодарностью принял у Кача принесенное им блюдо с жарким.
        - Рад тебя видеть в добром здравии, Тина, - проговорил он, облизывая ложку. - Вид у тебя, правда, такой, словно ты впряглась в плуг и вспахала не одну десятину земли; но вот же, есть помощники.
        - Ты чего хотел, палач?.. - с трудом выдавила чуть слышное женщина. Казалось, что на ее лице живы были одни глаза.
        - Не палач! - погрозил женщине бараньим ребрышком Дойтен. - Усмиритель. Я тебе еще три года назад объяснял, что я не палач. Или четыре года назад? Я ж ведь здесь пятый раз или четвертый? Забыл уже… Не палач я!
        - Но Олту убил, - прошептала Тина.
        - Конечно, - обозлился Дойтен. - Надо было дать ей разодрать мне горло. Сидел напротив нее так же, как и напротив тебя. Кто знал, что у Цая, кроме него самого, вся семейка - имни? И вот что я тебе скажу, Тина. Дочь я ее не убил. Вот, покалеченный, а вытерпел. Не смог.
        Он бросил ложку на стол и обернулся. Аол что-то размешивал в котле, Иска быстро рубила на соседнем столе лук. Пальцы просто мелькали.
        - Ловко, - кивнул Дойтен и снова посмотрел на Тину.
        - Не так, - прошептала она. - Это дочь Цая тебя не убила, а не ты ее.
        - Считай, что мы с нею квиты, - буркнул Дойтен и снова взялся за ложку. - Слушай, как вы выживаете? Я не знаю, сколько Священный Двор отваливает вам за наш постой и еду, но у вас же пустой зал! Сидят два… чучела, и больше никого. Кач! Где ты там? Вина мне! Сколько там из меня вчера крови спустил этот лекарь, не знаю, но надо восполнить, голова кружится что-то. Так что скажешь, Тина? В чем секрет?
        У стола появился Кач и поставил перед Дойтеном кубок.
        - Нет секрета, - выдохнула Тина и вытерла дрожащей рукой слезу, что катилась по щеке. - Делай свое дело, и все. Наша стряпня лучшая в городе. Мы не на ходу, поэтому до шествия народу маловато, но зато отправляем еду и в замок, и в ратушу. Случалось, и в Блатану снаряжали обоз с копченостями, Транк мастер по этому делу. Да и Юайджа кое-что не сама готовит, а у нас берет. Так что не разгибаемся… Второй день пошел вашего разбирательства, Дойтен. На судье вашем лица нет. Ты уже человека убил. Что дальше-то?
        - Вот пришел у тебя спросить: что дальше? - пробормотал Дойтен. - Ты-то что с лица спала? Ведь не пахала же, в самом деле?
        - Не пахала, - кивнула Тина. - Тебе скажу. Плохой человек приходил с утра. Очень плохой. Говорил о чем-то с вашим новым защитником и девчонкой его. Говорил, а сам взглядом черным весь трактир ощупывал. Я чувствую такое… Вот ты, Дойтен, хоть и кровь на тебе, а неплохой человек. А он… Так что пришлось крылья раскрыть да прикрыть своих деток. Кача, Брога, Иску. Чтобы не разглядел. Плохие слухи ходят по земле, Дойтен, плохие. Вроде бы дети стали пропадать. Непростые дети, но все одно дети. А кто знает, может, и мои Кач с Брогом тоже способны чувствовать, как я? У меня прадед колдуном был. Уведут, что я буду делать?
        - Кто это был? - спросил Дойтен.
        - У защитника своего спрашивай, не у меня, - тяжело вздохнула Тина и подняла, показала окровавленный платок. - Видел? Пришлось попотеть. Никогда не думала. Кровь носом пошла. Голова до сих пор кружится. Хотя… мне помогал кто-то… Иначе я б уже на столе лежала, и племянница тело мое омывала.
        - Защитник? - нахмурился Дойтен.
        - Нет, - закашлялась, затряслась Тина, сплюнула красный комок в платок, покачала головой. - Вот ведь напасть… Ничего, приду в себя. Не защитник. Ни он, ни девчонка его, ни эта… охотница, она с ними была… Они непроглядны были. Как черной тканью прикрыты. Защитились как-то. Себя спрятали. Тот человек еще и злился поэтому. Другой кто-то помогал. А насчет Олты… Я ее подругой числила. Поверь мне, она не знала, что она имни. Думаю, и дочь ее не знала. Что-то ее спугнуло. Хотя месяц или больше она жаловалась на головную боль, да и так, стряслось что-то у нее. Но ты убил ее. Я сейчас не говорю, что ты не должен был ее убивать, никуда уж не денешься теперь, но ты уж знай во всякий день своей жизни, что ты убил жену Цая - Олту.
        - Да уж не забудешь теперь, - погладил перемотанную тряпицей руку, ощупал висевший на груди свисток Дойтен и посмотрел в окно кухни. За оградой трактира среди облетающих деревьев серели крытые смоленым тесом крыши, за ними высилась башня замка.
        - Что делать-то теперь мне? - спросил Дойтен. - Того, что случилось, уж не вернешь.
        - Дочку ее спаси, - прошептала Тина. - Ее ведь так просто в покое не оставят.
        - Кто ее не оставит в покое? - не понял Дойтен. - Кому она нужна?
        - Нужна кому-то… - вовсе до шелеста понизила голос Тина. - Иску видишь?
        Дойтен обернулся: сноровистая племянница Тины уже стучала ножом, шинкуя капусту.
        - И что? - не понял усмиритель. - Руки у нее ловкие, еще вчера понял. Серебряной монеты бы не пожалел, чтобы еще раз ноги мне омыла.
        - Не дождешься, - покачала головой Тина. - Я своему старому дураку и так голову едва не открутила. Не детское это дело - прелые ноги мужикам омывать. Хотел бы, и сам мог расстараться. Вот ведь, снокская привычка, ломаться пополам там, где и гнуться-то не заставляют… Сирота она. Понимаешь?
        - Как не понять, - пожал плечами Дойтен. - Дело нередкое. Вон девчонка с нами - тоже сирота. Из мискан. Или дурачок твой, Амадан, от родителей разве к тебе пришел? Иска откуда?
        - Из Гара… - прошептала Тина.
        - Святой Вседержатель!.. - осекся Дойтен. - Подожди, что ты мелешь? Сколько ей?
        - Десять, - сказала Тина.
        - Так то уже другой Гар, - махнул рукой Дойтен. - Тому-то ужасу пятнадцать лет минуло. Иль в девчонке талант какой, что ты за нее трясешься?
        - Нет никакого таланта, кроме доброго сердца и ловких рук, - сказала Тина.
        - Так и этого немало для долгой жизни, - улыбнулся Дойтен. - А вот для того, чтобы бояться кого, маловато будет.
        - Все одно прикрываю, - прошептала Тина. - Сегодня так и вовсе словно на краю пропасти замерла. Великая беда рядом была, великая. Спас кто-то. Мир ему и благоволение божье. Сестра моя, ее мать, из Гара. Я сама оттуда, но давно уже. Загодя уехала, вышла замуж за Транка и откочевала сюда. А она хватанула беды по самое горло. Смерть рядом кружилась. Наших с сестрой родителей прибрала. А потом и родители ее мужа погибли. Говорят, что убили друг друга, только я уж и не знаю, спросить не у кого. Потом все улеглось. Сестра вышла замуж, через пять лет после беды родила Иску. Потом прислала весть, что беду чувствует. Новую беду. Потом мужа ее убили. На дороге зарезали, кто - неизвестно. Она ждать не стала - бегом сюда. Но не добежала. На половине пути жизнь свою оборвала. Я потом справлялась: в петлю шею сунула. Иска не знала, что и как, только и помнила, что мать ее посадила в корзинку и сказала, чтобы та до Граброка из корзинки носа не показывала. Дала серебряный возчику, тот вместе с гарскими окороками ко мне племянницу и доставил. Так и уехал, не узнав, что за доброе дело сделал. Так что в Иске теперь
для меня и мои родители, и сестра моя, и сама она - все в одном лице. А что за беда за ней гналась, и не спрашивай. Не знаю. На всех, кто с Гаром перехлестнулся, эта беда. На всех. Вон возьми того же Амадана. Их дом соседствовал с моим там. Малышом, конечно, еще был, но, говорят, придурь из него не хлестала. А как накатила та беда, что-то сломалось внутри бедолаги. Сначала снаружи, когда родители его смерть свою сыскали, а потом и внутри. А не прибрел бы он шесть лет назад с обратным шествием из Гара в Граброк, может, и в живых бы его уже не было. А так-то…
        Она заплакала. Дойтен обернулся еще раз. Теперь девчушка стояла на скамеечке и под присмотром Аола размешивала деревянной лопаткой что-то в огромном котле. Амадан все так же трясся в углу.
        - Почему рассказываешь это мне? - спросил он наконец у Тины.
        - А ты вспомни, - прошептала Тина. - Когда ты в последний раз ко мне под юбку пытался забраться?
        - Ну так… - почесал нос Дойтен. - Ты прям сразу быка за рога…
        - За другое место, - скривила губы Тина.
        - Ну выпил, с кем не бывает… - вздохнул Дойтен. - Давно уж. Хотя ты и теперь хороша. В первый приезд это было. Помню. Хорошо ты мне тогда по роже съездила.
        - Было, - негромко засмеялась Тина. - Хотя, чего скрывать, и жалела потом, не отломилось бы ничего, если бы уступила. Но-но, нечего губы к ушам тянуть. Что пролетело, того и след растаял. Я ведь знала ту молочницу, Дойтен. Тоже знала. Граброк - маленький город. Ты ведь и познакомился с ней, когда она молоко привозила к нам. Что молчишь? Не вороти рожу-то и слез не стесняйся. Она ведь приходила, хвасталась твоими подарками. Детишек одевала на твои деньги. Ждала тебя. Я ведь только поэтому и говорю сейчас с тобой, ты это хоть понимаешь?
        - Где теперь дети ее? - глухо проговорил Дойтен.
        - Ты не лезь уж в это, - покачала головой Тина. - Ее родители забрали их. Дети не твои, в семье будут. Не тревожь… Сам-то что все бобылем? Откуда ты?
        - Из Нечи, - опустил голову Дойтен. - Давно уж оттуда. Больше двадцати лет. Так же тройка приезжала. Да те самые, что и в Гаре. Эгрич, Клокс и совсем еще юный тогда Мадр. Я воином был справным, но без угла и без семьи. Схоронил родителей, деревенька наша была в западном уделе, дирги ее сожгли. Вот мне и предложили… службу. Я и отправился с ними в Тимпал. Подальше от тоски. А потом… как-то не сложилось. Вот уж думал, что останусь в Граброке. Прикипел, жаль, оказии не было раньше… Эх, надо было увезти ее отсюда, куда-нибудь пораньше увезти. А она всё - родители, хозяйство, братья и сестры, коровы, молоко… Всё какая-то ерунда…
        Дойтен выдернул из?за пояса кинжал, свернул оголовок рукояти и вытряс на стол два золотых колечка с серебряными узелками на каждом. Тина охнула и прижала ладонь ко рту.
        - Вот так… - прошептал Дойтен.
        - Ты чего от меня-то хотел? - спросила она наконец. - Ведь не о беде пришел плакаться?
        - Нет, - откашлялся Дойтен. - Послушай. Тут ведь такое дело… Я, конечно, под Эгричем недолго был. Ну, ты его должна помнить. Клокс говорил, что еще и при Эгриче останавливался здесь у тебя. Так вот Эгрич учил меня, что если копаешь яму, копай, пока лопата о камень не застучит. Иначе всю жизнь будешь себя корить, что на штык до чего-нибудь заветного докопаться терпения не хватило.
        - И куда ж ты хочешь копать? - спросила Тина.
        - Олта меня интересует, - подобрал кольца, спрятал на место Дойтен. - И дочь ее. Ойча. Отец-то ведь ей не Цай.
        - Откуда знаешь? - напряглась Тина.
        - Да вот узнал, - вздохнул Дойтен. - Ойча тоже имни, как ты уже поняла. Но такая имни, которая никак не могла родиться от Цая.
        - Кузнец, - прошептала Тина. - Здоровяк Линкс. Он через шесть домов от нее жил. По той же стороне.
        - Жил? - не понял Дойтен.
        - Пропал, - развела руками Тина. - Больше месяца назад. Как раз перед приездом герцога бургомистр подрядил Линкса поправить часы на ратуше, вот он и пропал. И часы стоят, и кузнеца нет. В городе думают, что он первым погиб, но тела не нашли. Хотя, что искать: бросил зверь тело в воду, и лови его уже где-нибудь под Коркрой при впадении Дары в Курсу. Или же сам он зверь и есть.
        - Святой Нэйф… - поднялся на ноги Дойтен. - Спасибо тебе, Тина. Низкий поклон.
        - Всё спросил? - усмехнулась хозяйка трактира и, тяжело, опираясь о край стола, встала. - А говорил, что копать нужно, пока лопата о камень не застучит.
        - Так куда еще копать? - не понял Дойтен.
        - У Линкса и своя жена была. И сын, - пристально посмотрела в глаза усмирителю хозяйка. - Сына я хотела приютить, но он прибился к храму. Не знаю, что там, но не появляется тут, хотя прибегал вчера. Мором его кличут. А вот мать его погибла. Лет десять назад; считай, что и не нянчила сына. Младенцем еще был. Темная история. Пошла в лесок за грибами и ягодами. Вот так же, по осени. Да попалась на волков. Говорят, обезобразили ее так, что Линкс хоронил ее в закрытом гробу. На северном погосте ее могила. Легко найти. Знак на ней. Кованый. Ты ведь понял меня, палач?
        Чуид так и сидел за столом, только лампа напротив него моргала, застилая копотью лицо. Дойтен подошел поближе, прислушался к чуть слышному дыханию, покачал головой, звякнув мечом, присел, протянул руку и осторожно поправил фитиль. Чуид открыл глаза.
        - Странная поза для утреннего сна, - заметил Дойтен. - Монашка, я смотрю, уползла уже куда-то? Позавчера тут этот травник, как его… Бас, спал под вечер. Сегодня ты.
        - Я не сплю… - прохрипел Чуид, и из уголков его рта потекла кровь.
        - Кач, Брог! - зарычал Дойтен на весь трактир.
        Только через час он наконец освободился, когда почти брыкающегося Чуида отнесли в его комнату, где тот поклялся, что и шага не сделает за порог трактира, пока здоровье не вернется в его тело. На все же вопросы Дойтена относительно помощи Тине или утреннего визита страшного человека только пожимал плечами и отрицательно мотал головой. И только когда усмиритель уже отправился к выходу, проговорил негромко, но четко:
        - Спасибо тебе, добрый человек, - и добавил: - Но каждый должен заниматься своим делом.
        Дойтен с трудом удержался, чтобы не плюнуть на пол тут же, спустился вниз, опрокинул еще один кубок вина и зашагал в город так же, как и вчера. Правда, в другую сторону и без сопровождающего.
        - Все меня учат, - бормотал он под нос. - Дойтену уже за пятьдесят, а они все еще учат меня и учат. Что нужно сделать, чтобы учить меня перестали? Голову потерять? Дождетесь! Святой Нэйф меня поймет, дождетесь!
        Монашку он обогнал на полпути к ярмарочной площади. Она брела, пошатываясь из стороны в сторону, как древняя старуха. Обогнав ее, Дойтен обернулся. Монашка прижимала к лицу окровавленный платок.
        - Помочь? - нахмурился усмиритель.
        - Иди давай, - отмахнулась монашка. - Тоже мне… судья нашелся.
        «Почему судья?» - не понял Дойтен и пошел дальше.

        Глава 12
        ЮАЙС
        Гаоте снилось, что она лежит на постели из лапника и, как три года назад, ее обнимает Глума. Сквозь ветви елей проникают лучи утреннего солнца, гудит над ухом комар, невдалеке всхрапывают лошади. Колан ломает хворост о колено, чтобы разжечь костер. Юайса не видно, а Глума обнимает Гаоту. Но ее рука очень тяжела. И пальцы на этой руке - не пальцы Глумы. Это пальцы, которые привыкли убивать. Душить. Раздирать на части. На них серые кольца. Под ногтями запекшаяся кровь. И, выворачиваясь под тяжелой рукой, Глума смотрит за спину и видит ухмыляющееся лицо Нэмхэйда…
        - Проснулась?
        Лицо Глумы была встревоженным, хотя она и улыбалась.
        - Что случилось? Приснился страшный сон? Ничего, явь все равно страшнее. Приводи себя в порядок, одевайся быстрее. Осенний день длиннее зимнего, но все же короток. Нам нужно будет проехаться кое-куда, и ты поедешь с нами.
        - С кем «с нами»? - спросила Гаота, плескаясь у лохани с водой.
        - Ты, я и Юайс, - сказала Глума, застегивая пояс. - Конечно, перекусим, но утренней разминки, которой тебя истязает Юайс, не будет.
        - Ты вчера сказала, что он… - Гаота замялась. - Что он уже… старый. Ну, если он нашел тебя девчонкой и сделал тем, кто ты есть?
        - Он не старый, - улыбнулась Глума. - Он долгоживущий. Но и его тоже однажды ждет старость и немощь. Этого могут избежать только боги. А он не бог.
        - Точно? - усомнилась Гаота.
        - Поверь мне, - рассмеялась Глума.
        - А можно с ним поговорить об этом? - спросила Гаота.
        - Послушай, - Глума обняла Гаоту за плечи. - Тебе сколько? Уже четырнадцать? Будет через полгода? Он уже предлагал тебе быть для тебя отцом, братом или другом?
        - Да, - надула губы Гаота, надевая на шею мантию Священного Двора. - Но я выбрала, чтобы он был моим другом.
        - Я тоже, - улыбнулась Глума. - И ты знаешь, он ведь и в самом деле стал моим другом. Может быть, мне хотелось, чтобы он стал кем-то б?льшим… - она развела руками. - А может быть, и нет. Пойдем, он уже ждет нас внизу.
        Юайс был мрачен. Он сидел за накрытым столом, отгороженным занавесями: там, где еще недавно лежал Дойтен и еще раньше омывала ноги гостям трактира Иска; и поднял голову от блюда только затем, чтобы кивнуть Глуме и Гаоте. Они сели рядом.
        - Фас, Сос и Чатач отправились к дому Цая, - сказал он глухо. - Осмотрятся, может быть, еще раз обыщут рощу за домом. На всякий случай. Похоже, что кто-то добрался до девчонки раньше нас. Надо посмотреть следы.
        - Ты словно опять стал черным егерем, - проговорила Глума.
        - Я всего лишь пытаюсь остановить обряд, - покачал головой Юайс. - И если его нельзя остановить вовсе, может быть, избежать множества смертей. В том, что в Граброке ожидается явление, я уже не сомневаюсь.
        - Расскажи ей о том, что вы видели ночью, - попросила Глума.
        Юайс посмотрел на Гаоту, перевел взгляд на Глуму, снова столкнулся взглядом с Гаотой, кивнул:
        - Хорошо. Мы ходили с Фасом посмотреть на то, что стонет над рекой. На то, что заставляет жителей Граброка сидеть ночами по домам. Что разумно, кстати. Так вот, это не имни. Ни в каком виде - не имни.
        - Что же тогда? - нахмурилась Глума. - Ты же намекнул, что вы разгадали причину стонов… Это магия?
        - В той же степени, в какой несет в себе признаки магии и вся прочая гадость, что пришла в Талэм извне. И не только гадость. Так же, как и я, и Гаота, и ты. Пусть это и касается наших далеких предков. В тебе же тоже есть кровь маола?
        - Не слишком много, - заметила Глума.
        - Достаточно, чтобы никто из твоих спутников не мог превзойти тебя, - заметил Юайс, заставив Гаоту захлопать глазами. - Но это все же другое. Это духи.
        - Духи? - напряглась Глума. - Но ведь они появлялись очень редко.
        - Значит, пришло время, - кивнул Юайс. - Все войны, которые так или иначе были связаны с Проклятым, все приводили к появлению духов. Сопровождались ими. К счастью, только духов, потому как в тонком мире, что покрывает Талэм словно пленка, невидимая кожура, могут существовать только они. И то, что они появились в Граброке, говорит лишь о том, что ткань бытия истончилась здесь. Явление грядет. И его не остановить. Задержать, затруднить - может быть. Но вряд ли его можно остановить.
        - Духи?.. - с недоумением прошептала Гаота.
        - Вы еще не учили этого, - вздохнул Юайс. - И я даже не начал говорить о них, хотя это важно. То, что существует само по себе, а не порождено чьей-то магией, хотя и может быть вызвано ею, это духи. Призрачные существа. Они могут быть подобны зверям, могут обладать зачатками сознания. Над рекой стонут несколько грисов. Их трудно рассмотреть, но они напоминают клочья паутины. Если приблизиться, можно разглядеть в лохмотьях женские лица. Они опасны. Неподготовленного человека могут одурманить и утопить в реке. Точнее, сделать так, чтобы он утопился сам. Высосать его силу. Его дух. Их можно изгнать, но это не имеет смысла, потому что они придут вновь. Пока явление не произойдет или обряд не будет пресечен.
        - Мне кажется, пресечение обряда в Гаре не помогло… - прошептала Глума.
        - Меня там не было, - вздохнул Юайс. - Может быть, к моему счастью.
        - Вы опять говорите об этом явлении, - заметила Гаота. - Но почему кто-то обязательно должен явиться?
        - Мне иногда кажется, - улыбнулся Юайс, - что вот в таких переделках всякий школяр обучается куда быстрее, чем в уютных кельях под треск углей в камине и мягкий голос какой-нибудь ослепительной Деоры или мудрого Грана. Вам пока не рассказывали о явлении, это слишком серьезная тема. Но упоминания о Проклятом были?
        - Да, - прошептала Гаота. - Гантанас рассказывал нам что-то. Он говорил, что некоторые знания подобны крупицам золота. Их нельзя высыпать на голову учеников кучей, иначе те не поймут их цены.
        - Точно так, - рассмеялся Юайс. - Одно могу добавить: всё это истории, которые канули в вечность многие тысячи лет назад. Но это только на первый взгляд. Ты ешь, ешь, а то ведь, боюсь, времени на еду у нас не будет до позднего вечера. Я не буду говорить много, но скажу главное: Проклятый - это бог.
        - Святой Вседержатель? - широко открыла глаза Гаота.
        - Почему же он Проклятый? - удивился Юайс. - Святой Вседержатель - это творец всех миров. Как говорят в Храме Присутствия - бог всех богов. Отец и мать. Начало всего. И, следуя канонам Священного Двора, Нэйф - слуга и почитатель именно творца. Но древние верили, что творец не только создал бесчисленное число миров, но и наделил каждый из них духом или, в чем убеждены те же монашки из Храма Очищения, сердцем. И возможно, Проклятый - это сердце чужого мира, которое хочет захватить наш.
        - Зачем? - не поняла Гаота.
        - Если сердце превращается в зверя, то оно съедает доверенное ему тело, - подала голос Глума. - И Проклятый уже сожрал одно такое тело. И теперь собирается сожрать Талэм.
        - И реки, и горы, и леса, и небо? - не поняла Гаота.
        - И это тоже, - кивнул Юайс.
        - Подождите, - замотала головой Гаота. - Но тогда получается, что у Талэма тоже есть сердце?
        - Я думаю, что есть, - пожал плечами Юайс. - Иначе Проклятый давно бы уже захватил Талэм. Иногда это ему почти удавалось, но что-то всегда останавливало его. Наверное, как раз сердце Талэма. И те, кто помогал ему. Теперь выходит, что испытания выпадают и на нашу долю.
        - Тогда почему сердце Талэма не остановит это явление? - не поняла Гаота. - Почему не исторгнет Проклятого навсегда?
        - А кто тебе сказал, что оно не останавливает Проклятого? - спросил Юайс. - К тому же победить в битве - не значит остановить выпущенную в тебя стрелу. Стрел может быть много с обеих сторон. Но не смотри на меня так. Я не бог, я не сердце этого мира. Я всего лишь человек, который умеет чуть больше других. Но не всех других. Как и каждый из вас. О вторжении в Талэм можно рассуждать долго, но лучше это делать все-таки не здесь и не сейчас. Одно могу сказать - все имни, а также все народы, которые происходят от айлов, - все бывшие подданные Проклятого. Хотя, как говорят мудрецы, тоже захваченные им. Мы не его дети. Не порождены им, а дети мира, над которым он властвовал и которого больше нет.
        - Так он не наше сердце? - поразилась Гаота.
        - Он тот, кто погубил наше прошлое сердце… - прошептал Юайс. - И хочет погубить нынешнее.
        - Не могу заглядывать так глубоко, - разомкнула губы Глума. - Сердце нашего мира бьется в Талэме. Прошли тысячи лет, и мы плоть от плоти этой земли.
        - Проклятому нет входа в Талэм во всей его силе, - отодвинул блюдо Юайс. - Но он пытается просочиться сюда частями. У него есть три слуги и три тени. Его слуги - демоны. Его тени - тени демонов, части его самого. Все они уже были здесь и были исторгнуты прочь, успев перед этим утопить Талэм в крови. Это история, которую тебе еще придется изучать, Гаота. Но сейчас слушай и запоминай. У проклятого есть имя - его зовут Дайред.
        - Алтари Дайреда! - вспомнила Гаота.
        - Да, - кивнул Юайс. - Ему до сих пор поклоняются кое-где. Так же, как и черной троице, трем его слугам. Но у Дайреда было не одно имя. Я знаю еще одно - Тасуил.
        - Храм Тасуила? - не поняла Гаота. - Но Гантанас говорил, что он не запрещен!
        - Да, древний культ, вполне миролюбивый на первый взгляд, - кивнул Юайс. - Но это тоже культ Дайреда. Хотя паствы у него немного. Но это долгая история. Всякий негодяй однажды рядится в белые одежды. Или не однажды. Запоминай имена теней Дайреда, которые по сути есть части его. Их зовут - Экрас, Фюата и Тарта. Иначе говоря - голод, ненависть и жажда.
        - Экрас, Фюата и Тарта, - повторила Гаота.
        - И есть три слуги Дайреда, - продолжил Юайс. - Их имена Олс, Паена, Лобхад. Иначе говоря - зло, боль, гниль. Были времена, когда все они оказывались изгнаны из Талэма. Последний раз это произошло одна тысяча двести восемьдесят лет назад. И сделал это Нэйф.
        - Но он же погиб! - не поняла Гаота. - Он был замучен!
        - Вместе с ним погиб и Мэйлас, - пожал плечами Юайс. - Скорее всего, он был одним из демонов. Я думаю, что это был Олс. И его явление произошло полторы тысячи лет назад в Нечи. Через два года Мэйлас захватил власть в ордене Корни. Постепенно подчинил все прочие ордена. Начал войну. И разрушил все крепости, которые были оберегами Арданы. О его явлении в Нечи осталось мало свидетельств, но те, что сохранились в памяти, повторяются здесь, в Граброке.
        - И повторялись в Гаре, - подала голос Глума.
        - Да, - кивнул Юайс. - Пятнадцать лет назад Олс вернулся. Явление случилось в Гаре, но вылупился из скорлупы он лишь в Тимпале, залив Белый Храм кровью. Всегда проливается много крови. Всегда.
        - И где он теперь? - прошептала Гаота.
        - Неизвестно, - пожал плечами Юайс. - Где угодно. Держит трактир, шьет сапоги, убивает людей на ночных дорогах. Служит в каком-нибудь из храмов. Подает ночную вазу кому-нибудь из королей. Или даже примеряет его корону. Он может быть где угодно. Но думаю, что сейчас он в Граброке.
        - Святой Вседержатель… - закрыла глаза, задрожала Глума.
        - Успокойся, - прошептал Юайс. - Вряд ли он в полной силе.
        - Он и в неполной может раздавить нас, как мошек, - ответила Глума. - Я читала уложения о правлении Мэйласа. Лишь одна крепость не покорилась ему до конца. Стебли. Но и она была разрушена. Никто в ней не выжил. Мы безумцы.
        - Отчасти, - согласился Юайс. - Но вспомни, крепость Цветы тоже не устояла, но оттуда вышел Нэйф. Может быть, он тоже был безумцем, но он остановил Мэйласа. Или же Олса…
        - И вот Олс опять здесь, - пробормотала Глума. - Уже пятнадцать лет здесь. Что-то я сомневаюсь, что он пятнадцать лет подавал ночную вазу кому-нибудь из королей…
        - И кто же должен явиться следующим? - почувствовала дрожь и жжение в ладонях Гаота. - Кто?
        - Кто-то, - ответил Юайс. - Экрас, Фюата, Тарта, Паена, Лобхад. Поверь мне, выбрать лучшее из худшего невозможно.
        - А сам Проклятый, - прошептала, сжимая саднящие ладони в кулаки, Гаота. - Он где?..
        - Может быть, уже и здесь, - усмехнулся Юайс. - Носит воду, ловит рыбу, строит дома. Или колышется призраком, подобно этим грисам. Дело в другом: пока он не в полной силе, он кто-то вроде меня. Но это только до тех пор, пока бьется сердце нашего мира. Что с твоими руками?
        - Жжет, - показала покрасневшие ладони Гаота. - Кто-то идет к нам. Один, но он опасен. Очень опасен. Кто-то укутывает дом от него, но он все равно идет. Он идет насквозь.
        - Боже всемилостивейший… - прошептал Юайс и вдруг выхватил из?за пояса сразу два кинжала, рассек ими собственные ладони и вонзил клинки в стол перед Глумой и Гаотой, затем провел кровоточащими ладонями по собственным щекам и процедил сквозь зубы: - Гаота, Глума. Держитесь за рукояти своих мечей. Ничего не делайте. Ничего. Но и не выпускайте их. И не говорите ни слова.
        Занавеси дрогнули, и перед троицей предстал Нэмхэйд.
        Боль словно подобралась к Гаоте со спины и ухватила ее за сердце, пробив ладонью ребра. Лицо ее окаменело и против воли изменилось. Сузило взгляд, раздвинуло губы, оскалило зубы. Запылало огнем. В воздухе раздалось потрескивание. Гаота перевела взгляд на вонзенный перед нею кинжал и поняла, что он стремительно покрывается инеем. Окровавленный клинок заледенел, и изморозь пятном ползла по столу.
        - Дозвольте присесть, - уже знакомый ей голос резал уши, хотя и звучал тихо, может быть, даже мягко. - Я, конечно, понимаю, что не могу вызвать радости своим визитом, но отменить его тоже никак не могу. Время сжимается. То, что обычно тянется столетиями, укладывается в считаные дни. Не предложишь ли мне вина, почтенный защитник? Нет? Ну что же, не смею настаивать.
        Гаота с трудом скосила взгляд. Глума сидела, прикрыв глаза; ее лицо, обращенное в профиль, покрывали капельки пота. Профиль Юайса был спокоен. Но кровь, которой он вымазал лицо, осыпалась с него высохшими чешуйками.
        - Ты хорошо укутал себя и своих друзей, - процедил сквозь зубы Нэмхэйд. - Но я остаюсь в убеждении, что где-то уже встречался с тобой. Хотя это произошло слишком давно, чтобы это был ты… Не знаю… Есть о чем подумать… Жизнь порой раз за разом выбрасывает одни и те же игральные кости. Впрочем, сейчас не об этом, защитник. Рядом с тобой сидит девчонка, которая однажды спасла мне жизнь. Вот…
        Нэмхэйд потянул платок, закутывающий его шею, и показал страшные шрамы, уходящие под одежду.
        - Я едва выжил, - продолжил он. - И до сих пор ношу на груди памятным знаком отпечатки ладоней девочки-целительницы. Она отмечена великим даром, я договорился с ее родителями, что они будут лекарствовать при тэрском Храме Присутствия, но в пути с ними случилась беда. Не помог даже мой оберег, священный диск храма. Подозреваю, что вмешался кто-то сильнее меня. И эта боль уже никуда от меня не уйдет. Я вовсе не льщу себя надеждой, что мы кинемся друг другу в объятия, хотя я и преисполнен печали из?за гибели твоих близких, девочка. Но все в руках божьих. Поэтому хочу раскланяться и постараюсь больше не попадаться ни тебе, ни твоим друзьям на глаза. И дабы хоть частично загладить давнюю беду, невольной причиной которой я стал, оставляю дар. Надеюсь, он сохранит тебя, Гаота, от напасти, от которой однажды не уберегся я сам.
        Нэмхэйд поднялся, поклонился, снял с плеча мешок и бросил его на стол. Развернулся и исчез за занавесью. Юайс дождался, когда шаги гостя затихнут и в отдалении хлопнет заскрипевшая дверь, затем выломал из заледеневших гнезд кинжалы и бросил их на стол.
        - Кто он?.. - прошептала Глума.
        Ее трясло.
        - Успокойся. - Юайс поймал ладонь Глумы, она тут же уцепилась за его руку. Он обернулся к Гаоте, но она, не отрывая взгляда от мешка, мотнула головой, прошептала, с трудом справляясь с языком и непослушными губами:
        - Я в порядке.
        - Хорошо, - кивнул Юайс и смахнул с лица последние чешуйки крови, обстучал о стол кинжалы, вытер и убрал их. - А ведь я сомневался, что можно навести погоню за сотню лиг. Теперь я уверен в этой возможности. Он лгал.
        - Там был еще один… - прошептала Гаота. - Призрак. И он был уж точно страшнее… Нэмхэйда.
        - Кто он, этот Нэмхэйд? - повторила вопрос Глума.
        - Он колдун из Черного Круга, - ответил Юайс. - Надеюсь, что он не узнал меня. Я постарался казаться слабее, чем есть.
        - Ты и там был? - подняла брови Глума.
        - Очень давно, - поднялся и прикоснулся к мешку Юайс. - Так давно, что меня уже должны были забыть. Правда, я был не совсем в Черном Круге. Рядом.
        - Что там может быть рядом, кроме Очага? - сдвинула брови Глума.
        - Вот видишь… - подвинул к себе тяжелый мешок и стал распускать завязи Юайс. - Порой мне кажется, что ты знаешь обо мне больше, чем я сам. Успокойся, я там был недолго. Ровно столько, чтобы понять - чт? это; и как раз столько, чтобы исчезнуть оттуда, никого не убив. Правда, не так давно мне пришлось туда вернуться. Ненадолго.
        - Тебя должны были найти, - помрачнела Глума. - Они никого не выпускают оттуда. Ты знаешь, почему Колану пришлось уйти к Бейнскому лесу?
        - Я его туда и отправил, - кивнул Юайс. - Только там он может укрыться. Они уже шли по следу. А ведь он провел в этом Очаге считаные дни… Не волнуйся, меня должны были перестать искать… давно.
        - Тридцать лет назад? Сорок? - усмехнулась Глума.
        - Давно, - улыбнулся Юайс и подмигнул Гаоте. - А ты думала, девочка, что Гантанас рассказывает сказки? Да, есть Черный Круг, в котором состоят самые великие колдуны Арданы. Те, кто верно служит Дайреду. И есть Очаг, который воспитывает изощренных убийц. И, кстати, я вытащил оттуда не одного Колана. Но обойдемся пока без имен.
        - Это он не обо мне, - посмотрела на Гаоту Глума, но девчонка не отрывала взгляда от мешка.
        - Тут нет магии, - задумчиво произнес Юайс и вытащил из мешка кольчугу тонкого плетения. Засверкала серебром стальная нитка, вяжущая поверх плетения дракона с раскрытыми крыльями. Зазвенели защелки на кружевном вороте. Зашуршали о стол чешуйчатые полы с разрезами.
        - Боже праведный, - покачала головой Глума. - Да ей цена как за четыре отличных меча!
        - Ей нет цены, - напряженно проговорил Юайс. - Она очень хороша. Не знаю, что за мастер ее сотворил. И в ней нет магии. Не могу этого понять.
        - Это для меня? - спросила Гаота.
        - Что он сказал? - нахмурился Юайс. - Сейчас…
        - Он сказал: «Надеюсь, он сохранит тебя, Гаота, от напасти, от которой однажды не уберегся я сам», - проговорила девчонка.
        - Ты запоминала! - восхитилась Глума.
        - О какой напасти он говорил? - нахмурился Юайс. - От чего ты его исцеляла?
        - Он был прожарен, - прошептала Гаота. - От подбородка до бедер. Кожа обратилась в уголь и язвы, внутренности спеклись. Я не знаю, как он остался жив, но он был в сознании и говорил, что мне делать.
        - Где это случилось? - спросил Юайс. - В Нечи?
        - Да, - кивнула Гаота. - Его принесли поздно вечером, почти ночью какие-то люди. Тайно. Хотя мы и были в королевском замке. То, что было на его теле… - она заколебалась. - Это очень похоже на то, что я увидела на теле Даира. В храме.
        - Я как раз об этом, - кивнул Юайс. - То, что он обожжен драконьим пламенем, для меня очевидно. То, что он не погиб сразу, не вызывает удивления. Его сила очень велика. И он знает это, кстати. Поэтому он пришел сюда один и даже не пытался убить нас. Мы для него словно мошки. И он отчасти прав. Правда, я не могу понять, как ты сумела его излечить, Гаота? Тебе ведь было только десять? И тебя никто ничему не учил?
        - А я как раз только теперь уверилась, что бедолага Дойтен проснется с утра и удивится, узнав, что одна хрупкая девушка наложила с вечера руки на его клешню и излечила то, ради чего тэрский лекарь Корп набивал рану травами и пускал усмирителю кровь, - улыбнулась Глума. - Хотя и не удивлюсь, если он ничего не заметит. Дойтен слегка рассеян. Но излечить пропеченного до нутра…
        - Меня учила мать, - прошептала Гаота и тут только поняла, что все это время она продолжает стискивать рукоять меча. - Она не говорила, что учит, но учила. Всегда. Часто вовсе без слов. И этого… колдуна спасала не одна я. И отец, и мать, и мои сестры. Все они приложили к нему руки. И я не знаю, как это удалось. Но я едва сама пережила это.
        - Ну что же, - вздохнул Юайс. - Тогда у нас остается только два вопроса: зачем он подарил тебе кольчугу и где он отыскал дракона три года назад?
        - Ты хочешь догнать его и спросить? - поинтересовалась Глума.
        - Нет, - сказал, убирая кольчугу в мешок, Юайс. - Может быть, он не оставил планы похитить Гаоту и знает о том, что в Граброке иногда летают диргские стрелы. Тогда его подарок уместен. Спрашивать его я не стану, и вообще пожелал бы обойтись без встреч с ним. Нам нужно торопиться, кстати.
        - Разве я не могу это надеть? - спросила Гаота.
        - Только в том случае и тогда, когда мы сумеем остановить обряд, - сказал Юайс. - Выходим сразу во двор. Лошади должны быть готовы.

        Глава 13
        СКОТ
        Клокс тянул время. Он сам это понял уже во дворе Храма, но продолжал медлить, словно видел сократившийся до крохотного комочка клубок и нить в собственных руках. Что бы сделал сейчас на его месте Эгрич? А что он сам сделал пятнадцать лет назад в Гаре? Побледнел и ужаснулся на месте совершения обряда, а потом два дня носился вместе со своей тройкой по обезумевшему городу, улицы которого были вымазаны в крови, чтобы наконец ворваться туда, где завершалось ужасное колдовство, и остановить его собственным мечом? Остановил ли он его? Отчего же тогда некто, неотличимый внешне от Эгрича, вошел в Белый Храм, обратился в другого человека, напоминающего обтянутый кожей скелет, назвал себя Олсом и перерубил почти сотню сэгатов, собравшихся на праздничное служение? Трое остались в живых. Олс говорил о двух живых, назначенных им свидетельствовать о его возвращении, но осталось трое. И третьим, которого не заметил Олс, был нынешний Ата, тогда еще юный дудец. Вот и думай теперь, нарочно ли слукавил слуга Проклятого или и в самом деле не разглядел выжившего мальчишку? Впрочем, какая уж теперь разница? Так что бы
сделал Эгрич теперь, когда обряд еще не совершился? Или уже совершился? Но ведь трупов только шесть? Их уже больше, но тех, которых можно отнести к подготовке обряда, только шесть? С восьми трупов начиналось все в Гаре. И в Нечи, кажется, тоже было восемь трупов. Летописи, которые вели жрецы Храма Присутствия, всегда отличались скрупулезностью. Восемь трупов должно быть и здесь. Конечно, если этот новый защитник, светловолосый Юайс, понял все правильно. Так что сделал бы Эгрич? Остановил бы обряд. Без сомнений. Любой ценой. Перерыл бы весь город и окрестности, опросил и остановил бы всякого, кто начал расчерчивать пустоши или тайные дворы восемью лучами, оскверняя символ священного колеса. И что будет, если Клокс последует его примеру? Все остановится? Или же остановить ничего нельзя? Что из чего исходит? Кровь, залившая улицы Гара, была причиной явления Олса или начавшийся обряд отворил выход этой крови?
        Клокс оглянулся. И на второй день после ночного явления дракона зеваки бродили по двору храма, топтались, рассматривали копоть, оставшуюся от драконьего выдоха, переругивались друг с другом. То и дело возникали стычки, готовые перерасти в драку, а то и поножовщину. И стражники, которых Буил нагнал во двор храма, тоже то и дело хватались за рукояти мечей. Только артельщики с раннего утра сновали по лесам. Правили резьбу на фризе, опоясывающем основание купола, поднимали наверх напиленный камень, заканчивали кладку фонаря. Колокольня рядом сверкала золотым колесом.
        «На тот год закончат, - подумал Клокс. - Не лучший выбор - собирать купол зимой, но камень напилен, работа кипит, может, и управятся. Тогда точно к следующей осени и отделку закончат. Конечно, без фресок, но с ними трудов не на один год, и делать их будут уже другие мастера. Хороший храм получится. Поменьше, чем в Сиуине, но уж точно не уступающий ему в красоте».
        Судья осенил грудь и брюхо святым колесом, посмотрел на часовню, в которой он сам с раннего утра провел не меньше пары часов, не чувствуя боли в коленях и испрашивая прощение у святого Нэйфа. О каком прощении молил он угодника Вседержателя? Обо всех собственных прегрешениях разом или о тех мыслях, о тех словах, которые выдавились из груди Клокса пятнадцать лет назад? Да мало ли что он мог тогда сказать… В уложениях Священного Двора одним из главных правил было и остается утверждение Нэйфа, что ни одна тварь не может подвергаться пытке. И не может быть веры утверждениям, исторгнутым при помощи пытки, даже если исторгнутое - истина. А разве то, что случилось пятнадцать лет назад в Гаре, не было пыткой? Или Клокс должен был сносить все, как сам святой Нэйф? А если бы Клокса привязали к огромному колесу арбы и покатили ее из Тимпала, где был схвачен Нэйф, на юг, к Черной Башне, делая в каждый день по два десятка лиг и охаживая бедолагу бичами, и поднося вместо еды и питья только сладкое, приторное вино, - он, Клокс, долго бы выдержал? Или сдох бы в первый же день? И кто знает, что кричал окровавленным
ртом Нэйф? Кто записывал его слова не тогда, когда он ходил от дома к дому, всюду говоря, что император Мэйлас - слуга Проклятого, и посланные Мэйласом колдуны не могли обратить Нэйфа, остановить его силой всевластной магии императора, пока отряд стражи не схватил наглеца, а когда безумие от боли охватило его на колесе? Мало ли было свидетельств, которые не признает Священный Двор, которые расходятся в списках и которые так популярны в приделах Храма Присутствия, что Нэйф плакал на колесе и молил о пощаде? Сладкими слезами, наверное, плакал, если пил только сладкое вино. И кровь из его ран текла, пожалуй, сладкая. И сам он, окровавленный и едва живой, покрытый собственными испражнениями, был сладким. До приторности. До отвращения. Почему же тогда он или его тело смогли обрушить Черную Башню в Тэре? Или же Нэйф ни при чем? Все совпало? И невидимый властитель Талэма, который никогда не вмешивается ни во что, дождался повода и выдавил людоеда Мэйласа прочь из этого мира? А Нэйф был только игрушкой? И его устойчивость к магии - тоже была игрушкой? Случайным даром? А если он ничего не мог сказать
мучителям, потому что не знал, что ему сказать? Пожалуй, что он и проповеди свои говорил не потому, что был овеян мудростью: какая может быть мудрость в тридцать лет? - а потому, что голос нашептывал ему на ухо. Чей голос? Чей же голос?..
        «Клокс, - прозвучало в ушах судьи. - Клокс».
        Судья замер. Встряхнул головой, поковырялся в ухе. Голоса не было. Показалось. Мало ли. Случается такое, когда шелест сухих листьев, скрип двери, звук упавшей с кувшина капли преломляется и звучит неизреченным именем. Как теперь - Клокс. Точно, словно капля упала в кубок.
        - Калаф! - позвал служителя, который спешил к гостиному дому, судья. - Подойди сюда, Калаф. Где тело Даира?
        - В мертвецкой, где же ему еще быть? - поежился, кутаясь в храмовое, с длинными полами и рукавами котто, служитель. - Скот приказал всех мертвецов свозить в мертвецкую и держать там, пока не разрешится беда, что навалилась на город. Исключая, конечно, естественные смерти.
        - Ты уже перебрался в домик Даира? - спросил Клокс.
        - Зачем? - удивился Калаф. - Я жду распоряжения Аты. Вряд ли меня сделают сэгатом. Пришлют кого-нибудь из Тимпала. Всегда присылают. Может быть, оставят сэгатом почтенного судью Клокса?..
        - Не мели языком попусту, - оборвал служителя судья.
        - Как будет угодно святому Нэйфу и Ате, его наместнику в Талэме, - поклонился Калаф. - Так что зачем перебираться в домик сэгата, если придется потом возращаться обратно? Суета. К тому же голова болит у меня в доме сэгата. Раскалывается просто. Наверное, привык уж я спать на втором этаже, подальше от земли.
        - Все в землю вернемся, - мрачно заметил Клокс.
        - Но уж без головной боли, надеюсь, - захихикал Калаф, поклонился и попятился, засеменил по своим делам.
        - Нет головы - нет и головной боли… - пробормотал Клокс, поправил алую тиару и зашагал, кивая уступающим дорогу, кланяющимся ему горожанам, к зданию ратуши. На площади народу было меньше, чем во дворе храма. Мастера продолжали собирать затейливые забавы. Возле них, в центре площади, кружилась, отставив в сторону одну руку, монашка.
        «Вот уж у кого голова точно не болит», - с трудом удержался от плевка под ноги Клокс и через несколько минут уже ругал себя, что не надел под котто теплую камизу. На лестнице мертвецкой было ощутимо холоднее, чем наверху.
        - Все в полном порядке, все в полном порядке… - суетился ключник, зажигая лампы. - Тел, правда, прибавилось, но уж такая жизнь. Или, хе-хе, такая смерть. Но никого не допускаю сюда, никого, и тела все осматриваю. Ваш защитник, господин судья, особо обратил внимание вот на эти отметины на руках. Трупов с такими отметинами как было шесть, так и осталось. И новых нет пока, нет. Но кроме того, что было, добавилось тело почтенного сэгата Даира, мир его праху, тело артельщика из храма и тело ужасной твари, о которой мне сказали, что это жена стражника Цая - Олта. Вот в это я не могу поверить, потому как я ее вроде бы знал, такая была добрая женщина, такая добрая. Светлая, как белый цветок. Как белый цветок, благоволение Нэйфа…
        Клокс покосился на скрюченного годами и покрытого морщинами ключника и подумал, что хотя бы в старости время благоволит к нему самому. И зубы почти все на месте, и лицо не похоже на печеное яблоко. Да и спина не загибается колесом, прости святой Нэйф за кощунство. Пожалуй, и меч из руки при надобности помахать им не выпадет через минуту.
        - Вот эти отметины, - подбежал ключник к одному из ящиков. - Это молочница. Тоже светлая женщина была. Я ее знал. Шесть тел - шесть отметин.
        Клокс посмотрел на разрез, уже знакомый ему по телу Цая, перевел взгляд на лицо молочницы. Женщина и в самом деле была мила при жизни. Веки ее были опущены, но чуть приоткрытый рот как будто свидетельствовал об удивлении перед смертью.
        - Усмиритель ваш был не так давно, - принялся раскланиваться ключник. - И получаса не прошло. Тоже стоял возле нее. Ни на что больше не смотрел. Кажется, даже плакал. Добрый человек, наверное. Вот ведь как бывает. Даже и палач, а туда же. Я, глядя на него, тоже слез не сдержал.
        - Чем здесь воняет? - поморщился Клокс. - Не мертвецкая, а трапезная какая-то.
        - А что делать? - всплеснул руками ключник и побежал в сторону. - Сюда идите, господин судья. Вот. Бедняга Даир, да будет его посмертие так же благостно, как и его жизнь. Он же, считай, не только пропечен, но и прожарен до угля. Я прикрыл его тряпицей, но запах есть запах… Вот уж не думал, что жареная плоть человека пахнет так же, как и свиная. Теперь даже и не знаю, как потчеваться к празднику, обычно я…
        - Подожди, - оборвал ключника Клокс, взглянул на красное, расползающееся в стороны лицо Даира, шагнул к соседнему ящику. - Здесь что?
        - Погань, - выдохнул ключник и сдернул накрывающую тело ветхую ткань. - Не от запаха прикрыл, а от ужаса. Смотреть страшно.
        На кошку, которая лежала на кусках льда, смотреть было не страшно. Она была прекрасна даже мертвая, с вывалившимся языком. Светло-коричневая, с дымчатым окрасом вокруг глаз, на концах лап и на холке. С длинным и толстым хвостом. С тонкой, но плотной шерстью. Но самыми удивительными были подушечки лап - казалось, что они принадлежали огромному котенку. Ни потертостей, ничего…
        - Чудо, - невольно вымолвил Клокс.
        - Я и говорю, что женщина была светлая, - закивал ключник. - Однако все равно страшно. Этакую киску не почешешь за ухом.
        - Это кто? - спросил Клокс у последнего ящика.
        - Артельщик, - изогнулся в поклоне ключник. - Как его там… Кажется, Скайтеном его кличут. Называли при жизни. Каменщиком он был. А теперь уж как ни называй… Помер, и все. И никакой ты не каменщик, а просто мертвая плоть.
        - Две раны, - задумался Клокс. - Я слышал, что Даир метнул багор в дракона, но случайно попал в артельщика. Но почему две раны?
        - Откуда же я знаю? - удивился ключник. - Может, крюк у багра был заострен, а может, дракон этот не думал наесться свиньей и собирался закусить и каменщиком. И прикусил его одним зубом, чтобы тот не убежал.
        - Это что? - показал Клокс на кулак трупа.
        - Кулак, я думаю, - нагнулся вперед ключник.
        - Восемь мертвецов на льду, не считая кошки, - заметил Клокс, - и на шестнадцать ладоней - всего один стиснутый кулак. А на другой руке: рана на пальце? Или след от кольца? Где кольцо?
        - Помилуйте, господин судья! - воскликнул ключник. - Да чтобы я?..
        - Разожми ему кулак, - сказал судья.
        - Так он закоченел! - удивился ключник.
        - Разрежь, если не можешь разжать, - потребовал Клокс. - Или ты хочешь, чтобы я этим занялся? Есть в городе другая мертвецкая, если ты лишишься этого места?
        - Нэйф благословенный!.. - испугался ключник и стал искать нож на поясе. - Нет другой мертвецкой, да и в этой трупы редки. Просто напасть какая-то. То по году, по два ни одного трупа. Чего им тут делать-то? Помер человек, неси его на кладбище: вроде не рыба и не мясо, чтобы на льду держать. А тут ведь… Ничего, скоро зима, еще льду запасем. А кулак разожму, чего ж не разжать. Не железный же… Ну-ка. А вот.
        На посиневшей ладони, отпечатавшись багровым отеком, лежал тонкий, красноватый с зеленой искрой перстень с разорванным кольцом. На крохотной печатке прозеленью выделялся узор.
        - Дешевка, - скривился ключник. - Таких на торжище за медную монету по весу отсыплют. К тому же порченая.
        - Порченая, - кивнул Клокс и выудил из?за пазухи платок. - А ну-ка, подцепи колечко ножом и клади его сюда.
        Перстень был почти невесом, хотя явно делался на палец взрослого мужчины. И поврежден он был не ножом, а сорван с пальца так, что кольцо вытянулось и истончилось на месте разрыва. Клокс еще раз присмотрелся ко второй руке каменщика. Ну точно: кольцо было сорвано, лишь чуть-чуть повредив кожу, крепкая ручища оказалась у каменщика. И носил он это кольцо на среднем пальце печаткой внутрь. Вот уж ненужное украшение для мастерового… Да еще на правой руке.
        - А ну-ка, лампу сюда! - потребовал Клокс и, прищурившись, склонился над добычей. К счастью, долгие годы не отняли у судьи зоркости взгляда. Тонкий узор оказался рисунком рукопожатия. Крепкого рукопожатия. Вокруг него вились древние руны. И не просто никакой магии в кольце, а жуткий ее недостаток. Пустота. Черная яма.
        - Не говори об этой моей находке никому, - процедил сквозь зубы судья. - Если только опять придет усмиритель или защитник. Больше - никому. Даже бургомистру. И прикрой чем-нибудь тело.
        Наверху оказалось вдруг тепло и даже жарко. Осень не спешила скатываться к зиме. Дул легкий теплый ветер, и желтые листья, которые заносило в городскую цитадель с окрестных улиц, кружились в воздухе, словно насмешка над временем года.
        «Вот и весь Граброк, - обернулся Клокс. - Маленькая городская цитадель с тремя десятками домов, храмом, ратушей, лавками. Крохотный, пусть и с высокой башней - замок через реку и прилипшие ко всему этому деревни, ставшие слободами. Оттого и улицы в Граброке шире, чем в стольном Сиуине. Простор вокруг, разноси город как хочешь. Но только до тех пор, пока не накатит издали беда, и тогда придет время не частоколом отгораживаться от ужаса, а высокой стеной».
        Посередине площади по-прежнему кружилась монашка, стучали молотками плотники на забавах и в торговых рядах, размешивали краски в ведрах маляры, вдоль стены ставились шатры и натягивались тенты для лавок, владельцы которых уж точно изрядно отвалили монет бургомистру за право расторговаться во время святого шествия.
        - Клокс! - услышал судья, обернулся и поймал в объятия плачущую слезами счастья Юайджу. - Я его видела!
        - Кого? - не понял Клокс. - Эгрича? Мадра? Кого?
        - Его, - улыбнулась Юайджа. - Друга. Того, который однажды разбудил мое сердце. Потом исчез, у него много дел. Вернулся, когда я уже успела наделать глупостей. Понесла неизвестно от кого. Едва не обратилась в нищенку. Он поднял меня из грязи, отмыл, очистил, нашел моего брата, уговорил его помочь мне. Вся моя жизнь - он. И я его видела!
        - Кто же этот святой человек? - скривился Клокс.
        - Не скажу, - прошептала Юайджа. - Он все тот же. Прежний. Нисколько не изменился. Я уже старуха. Или почти старуха. Не от всего, куда я ступила, мне удалось отмыться. Горло мое по-прежнему сдавливает удавка. Но он прежний. И он есть. А больше мне ничего не надо. Даже если я не увижу его больше!
        Сказала - и побежала в сторону собственного трактира, едва ли не одна из самых богатых торговок Граброка, со спины так девчонка, и только. Стройная и быстрая.
        - Дура, - сплюнул Клокс и двинулся к ратуше.
        - Я ждал тебя, судья, - сказал бургомистр, когда Клокс наконец прорвался через три поста стражи и оказался на втором этаже ратуши, в покоях, куда он не добрался вчерашним днем. Стены небольшого зала были обвешаны щитами. Под ними тянулись скамьи. Вместо обычного для магистратов большого круглого стола стоял небольшой столик, за которым и сидел бургомистр Скот. Перед ним лежала диргская стрела.
        - Садись, - кивнул на мягкую скамью напротив стола Скот и даже привстал, ожидая, пока судья займет предназначенное ему место. - Я ждал тебя, но не стал спускаться к страже, хотя видел, что ты идешь к ратуше. Пусть несут дозор без поблажек для кого-либо. Я смотрел в окно, любовался этой монашкой. Как только у нее не кружится голова? В Гаре ведь тоже были монашки из Храма Очищения?
        - Нет никакого Храма Очищения, - буркнул Клокс. - Есть только безумные бабы в черных одеждах, которые доводят свою преданность Нэйфу до святотатства и противного Вседержателю самоуничижения.
        - Ты берешь на себя право судить за Вседержателя? - поднял брови бургомистр. - Ладно. Каждый из нас наместник творца, хотя бы для собственного нутра. Прости, что не нашел вчера времени для разговора с тобой. Герцог Диус помешал. Он был раздражен, я не мог ему перечить. Все-таки брат короля. Значит, передо мной судья Священного Двора Вседержателя - Клокс? Тот самый, который стал судьей после странного и зловещего исчезновения своего предшественника?
        - А передо мной бургомистр Скот, не избранный мастерами ремесленных цехов или советом слободских старейшин, а присланный два года назад королем? - склонил в ответ голову Клокс.
        - Точно так, - усмехнулся Скот, снял с шеи золотую цепь и отпустил ее над столом, позволил ей сложиться в сверкающий бугорок. - И ношу этот знак не по праву. Точнее, не по тому праву, которое выписано в уложении Граброка. Однако Сиуин - не Тимпал, а Тимпал - не Сиуин. Право короля выше права любого селения в королевстве. Поэтому, - Скот накрыл цепь ладонью, - она останется на моей груди.
        - Я не вижу радости на твоем лице по этому поводу, - заметил Клокс.
        - Я тоже не вижу радости на твоем лице, судья, - тяжело вздохнул бургомистр, стиснув пальцами края стола. - Хотя ты в городе всего второй день.
        - Ты болен? - нахмурился Клокс. На лбу Скота выступил пот, его руки подрагивали. - Или эта магия, что разлита по улицам Граброка, так же гнетет тебя, как и колдунов, что покинули город? Наверное, если и были в городе имни, они тоже страдают?
        - А ты не прост, судья, - скривил губы в усмешке Скот и, распахнув котто, показал обвивающие его шею ожерелья, набранные из гранатового камня. - Неделю или две назад было совсем плохо. Я едва сдерживался. Даже амулеты не помогали. Но вчера в ратуше объявился книжник Чуид и дал мне эти камни. Они лишь слегка уменьшают головную боль, но сдерживают меня лучше, чем ногти, терзающие мою плоть.
        Бургомистр раскрыл ладони и показал Клоксу раны на них.
        - Ты имни, - понял судья. - Почему рассказываешь мне об этом?
        - О том, что я имни, знает мой король, - пожал плечами Скот. - Об этом же знают черные егеря, которых я нанял. Об этом знает и еще кто-то. Разве быть имни запрещено в пределах Сиуина? Считай, что я айл. Потомок пришельцев. Ты снок, поэтому ты не айл. Ты далан. Твои корни в этой земле глубже моих. А вот твой защитник и твой усмиритель - тоже айлы, даже если они не имни.
        - Они не имни, - покачал головой Клокс.
        - Не могу сказать, что им повезло, - улыбнулся Скот. - Тем более что за тысячи лет и айлы, и даланы многажды смешивались между собой. И пришедшие в Талэм, и его хозяева слились. Не разделишь. Впрочем, все пустое. Я говорю с тобой потому, что рассчитываю на тебя. Поэтому ты должен знать о том, что я имни. Кроме того, Чуид сказал, что тебе можно верить, даже если ты сам не будешь верить себе.
        - Вот уже нашелся и советчик, - скривил губы Клокс.
        - Послушай, судья, - тяжело вздохнул Скот. - Два года назад в королевском замке Сиуина прорицатель сказал королю Риайлору, что беда придет в Граброк через два года. И король отправил меня сюда. У каждого короля есть кто-то, кем он затыкает прорехи в собственном королевстве. Эту прореху Риайлор попытался заткнуть мной.
        - У него есть брат, - напомнил Клокс. - Герцог Диус.
        - Его брат - сам прореха в королевстве, - поморщился Скот. - Король отправил меня сюда, надеясь, что я его не подведу. Этот же прорицатель сказал, что беду нельзя остановить, но можно ослабить. И добавил, что у меня будут помощники. Надеюсь, ты один из них. Если бы сэгат Даир не вызвал тебя, я бы сделал это сам днем позже.
        - Удивительно, - покачал головой Клокс. - Обычно прорицатели и погоду на два дня не могут точно предсказать, а тут беду за два года угадали. Не потому ли, что прорицатель одновременно был и делателем беды?
        - Это был Чуид, - уперся взглядом в стол, тяжело вздохнул Скот. - Ничего не могу сказать о том, кто делатель нашей беды. И я поверил ему не потому, что он сумел оказаться в этом зале и переговорить со мной, хотя стража не пускала его в ратушу. И ушел он незамеченным. И о той встрече с королем он рассказал то, о чем мне рассказал сам король. Это был он. Я ему поверил потому, что поверил. Принимай это без объяснений. Он не причина этой беды.
        - А если, - оскалил зубы Клокс, - он прилетел как стервятник? Наверное, уже знает, чем все закончится и куда и как развернется? Смотрит на каждого и видит, кто перед ним - почти покойник или почти калека?
        - Нет, - мотнул головой Скот. - Он хранитель.
        - Что же он хранит? - удивился Клокс.
        - Знания, - прищурился Скот. - Так он говорит. Может быть, еще что-то. Если все это уляжется, он станет разбирать свитки в ратуше. Сейчас они свалены в корзины, ветшают. Но я думаю, что он хранитель чего-то большего.
        - То прорицатель, то хранитель, - скрипнул зубами Клокс.
        - Прорицателем его назвал король, - поправил судью Скот. - Чуид отметил это отдельно и сказал, что ясновидение - это дыхание Вседержателя. Оно - не то же самое, что дар колдуна или великого воина. Не будет шепота с той стороны - не случится прозрения с этой. И он не прорицатель по сути своей. Все, что он смог прорицать, - вот эта беда и та, что случилась в Гаре. Он услышал голос и подчинился ему.
        - Сошел с ума, - буркнул Клокс.
        - Может быть, - пожал плечами Скот. - Но король ему поверил так же, как поверил я. И я уже вижу, что не зря. Да и что я теряю, когда я уже теряю своих горожан? Я взял тот свиток, который отказался брать ты. И прочитал о том, что случилось в Гаре. Почти все повторяется в Граброке. Да, там не было дракона, но смертей случилось больше. Да, у нас нет вырезанных в траве тайных знаков, но головы раскалываются так же, и голод и жажда охватывают имни тоже так же. И улицы мажутся кровью у нас так же, как и в Гаре. А теперь скажи мне, судья, зачем ты пришел ко мне? Ведь ты уже и сам понимаешь, что явление в Граброке грядет? Зачем ты пришел?
        - Это надо остановить, - прошептал судья.
        - Надо, - кивнул Скот. - Как это сделать?
        - Обыскать весь город, - встал Клокс. - Найти магию, что истязает его. Колдунов, что творят эту магию и готовят обряд явления. Найти зверя, который множит трупы. Наконец, дракона, которого кто-то прячет! Нас троих слишком мало для этого!
        - Еще и найти злоумышленников, которые пытались убить твоего защитника, - поднял стрелу Скот. - Только вас не трое, судья. Добавь к вашему числу еще четырех егерей и всю городскую стражу. Буил не спит уже несколько дней. И сегодня с раннего утра вновь мечется по городу. Я собираюсь раздать оружие взрослым мужчинам. Во всяком случае тем, у кого есть сильные амулеты, что помогли бы им укрыться от дурмана злобы. Но мне кажется, всего этого недостаточно.
        - Нельзя пускать шествие в город… - прошептал Клокс. - Такое решение может исходить только от короля Сиуина или от герцога, но если объявить, что шествие минует город, возможно, обряд будет отменен.
        - Это невозможно, - покачал головой Скот. - Ты знаешь, как пополняется казна от этого шествия?
        - И убывает население, - прошипел Клокс. - Ты читал свиток этого Чуида. Сколько погибло людей в Гаре? Они стоят пополнения казны?
        Скот молча смотрел куда-то мимо Клокса. Он сидел так долго, почти минуту. Потом посмотрел на судью и сказал:
        - Я уже посылал королю такое предложение. Он ответил, что решить должен его брат. Диус отказал мне. Поэтому мне пришлось просить короля, чтобы он отозвал брата. Я сослался на опасность для герцога.
        - Тогда я пойду в замок и буду просить у него аудиенции, пока он еще здесь, - поднялся Клокс.
        - Иди, - пожал плечами Скот. - Почти полдень. Скоро Диус вернется с охоты. Может быть, он тебя и примет. Увидит у входа в замок уж точно. Удачи тебе, судья.

        Глава 14
        ДИУС
        То, что две ночи назад предстало перед путниками погруженной во тьму окраиной глухой деревеньки, при свете дня оказалось околицей обычного арданского городка, а то и села. Частокол, выставленный повелением бургомистра, отсекал Граброк не от лесов и холмов, а в первую очередь от огородов, полей и садов, которые тоже имели своих хозяев, оттого и были огорожены где плетнями, а где и подвязанными к кустам жердями. Сейчас эти угодья погружались в предзимний сон. Урожай был собран, земля кое-как вскопана, что позволяло разглядеть многочисленные следы - и зверья, приходящего полакомиться забытыми плодами людского труда, и всякого, кто горазд бродить осенними звериными тропами. Будка, в которой нашел последнее пристанище Цай, стояла на прежнем месте, но слякоть вокруг нее успела подсохнуть, поэтому лошади легко выбрались на полузаброшенный проселок и уже минут через десять миновали поля и оказались в холмах. Тут-то Глума, чей жеребец едва ли не на половину локтя был выше кобыл Юайса и Гаоты, и повернула к югу с усыпанного листвой проселка. Не успел крохотный отряд оставить за спиной и пары лиг, как где-то
в отдалении раздался звук охотничьей трубы и по окрестностям раскатился собачий лай.
        - Не на нашу ли девчонку охотятся? - придержала коня Глума.
        - Наша девчонка с нами, - с тревогой ответил Юайс, но приподнялся в стременах, оглядывая окрестности. Охота шла далеко. Только воронье носилось за пылающим осенним цветом осинником, но без галдежа.
        - Все они - наши, - буркнула Глума и, спешившись у расщепленного молнией дуба, осторожно двинулась по белесой траве к зарослям ивняка. - Вот, - показала охотница примятую траву и ворох листвы в гуще зарослей. - Точно, пятьдесят шагов к югу от обожженного дерева. Здесь Ойча остановилась после бегства из дома. Сос и Чатач нашли это место еще вчера. У Чатача нюх, как у зверя. Но она пролежала тут недолго, не больше часа. И пролежала, оставаясь зверем. Наверное, это ее и спасло. Под вечер было холодно, а перекинься она обратно, оказалась бы голышом. Потом она пошла сюда.
        - Подожди, - остановил Глуму Юайс. - Это следы Соса и Чатача, они шли вдоль звериных следов Ойчи. А это чей след? Впрочем, он перекрывает отпечатки егерей. И уж явно более свежий… Наверное, ночной…
        Гаота поежилась. Осеннее солнце пригревало, ей даже было жарко, но здесь, за околицей города, среди кустов и сухой травы, даже представить обнаженную девчонку, похожую на ту, которой три года была она сама, было зябко. Но еще ужаснее было видеть вывороты дерна когтистыми лапами, которые этой девчонке принадлежали.
        - Интересно, - присела Глума. - Сапоги с гладкими подошвами… Шаг спокойный, но довольно широкий. Кого еще может заинтересовать маленькая имни? А человек-то высокий. Повыше тебя, Юайс.
        - Да хоть на голову, - пробормотал Юайс, отходя туда, откуда вел неизвестный след. - А вот и первая загадка…
        - Что там? - спросила Глума.
        - След начинается так, словно человек спрыгнул с лошади, - заметил Юайс. - Открытое место, ни дерева, ни скалы. Причем спрыгнул точно, в двух десятках шагов от лежки. И это ночью… Вот кто настоящий следопыт. И следов лошади нет.
        - Как это нет? - не поняла Глума. - Не с неба же он свалился?
        - А откуда? - оглянулся Юайс. - Любой, кто мог бы принести незнакомца на себе, оставил бы свой след.
        - А если этот незнакомец - имни? - спросила Гаота.
        - Я бы заметил его след, даже если бы он приполз сюда змеей, - отозвался Юайс.
        - А если бы он прилетел птицей? - не унималась Гаота.
        В отдалении снова загудела труба.
        - Кабана загоняют, - предположила Глума. - Или медведя. В четырех лигах к юго-западу хутор, вокруг овсяные поля. Их как раз теперь должны убирать, но зверье тоже не прочь полакомиться. Хотя вряд ли селяне охотятся с собаками и трубами…
        - Наверное, - кивнул Юайс и посмотрел на Гаоту, которая замерла в ожидании. - Имни, которые перекидываются птицами, столь редки, что не о чем и говорить. Единичные случаи известны за всю историю наблюдения за ними. К тому же перекидывание в птицу и обратно требует стольких сил, что имни становится беззащитным. И главное - нельзя перекинуться в полете. Те, кому это удалось, скорее всего, погибли.
        - А если невысоко? - спросила Гаота.
        - Тогда там, - показал на начало следа Юайс, - был бы след босой ноги!
        - А имни может перекинуться не целиком? - скорчила гримасу Гаота. - Например, наполовину? Стать птицей выше пояса?
        - Представляю, - улыбнулся Юайс. - Волк имни с человеческой головой. Или кабан с человеческим задком… Не бывает…
        - Ну почему? - надула губы Гаота. - Человек с крыльями?
        - Не бывает, - раздельно произнес Юайс.
        - А как же эти… - Гаота почесала лоб. - Ну помнишь, мы говорили об имни? Фиры! Их тоже не бывает? Тот же Роут только глаза закатывал, когда ему вопросы задавали об этих… особенных имни!
        - Гао, - улыбнулся Юайс. - Твое любопытство делает тебе честь. Но обычно все объясняется просто. Поэтому нужно искать простые объяснения. А фиры… Знаешь, некоторые верят, что сердце Талэма - это мужчина или женщина, которая бродит по земле и сама не знает о том, что она ее сердце. И пока она жива, Талэм жив, и Дайред не в силах его захватить.
        - Что же получается? - нахмурилась Гаота. - Сердце Талэма всегда висит на волоске?
        - Узнаю себя, - улыбнулась Глума.
        - Говорят, у него есть хранители, - пожал плечами Юайс.
        - Белые егеря, - прыснула Глума.
        - Да ну вас, - надула губы Гаота, присаживаясь у ночного гнезда. - А это что? Вот, рядом лежат ветви кустов, они подгрызены.
        - Она укрывалась, - объяснила Глума.
        - И это самое интересное, - кивнул Юайс. - После того следа, который начался с пустого места. Понимаешь, Гао, скорее всего, Ойча перекинулась впервые. Знаешь, почему имни мало? Они очень часто гибнут, потому как перекинувшись, даже став зверем - не имеют ни опыта, ни уверенности зверя. Набирают его быстро, но чаще гибнут. Того же волка, если он не в стае, может затоптать и лось, и олень, и лесной бык. Даже кабан. Что уж говорить… Так что построить гнездо, да еще укрыться ветвями - это доступно только особенному имни. А теперь скажи мне, кто она?
        - Опять испытание? - опешила Гаота и посмотрела на Глуму. Та улыбнулась с сочувствием.
        - Пока только разговор, - пожал плечами Юайс.
        - Ладно. - Гаота показала язык. - Легко. Я недавно это все повторяла. Значит, так: я не знаю, точно ли она олти, то есть перекидывается ли в того, кого захочет. Но она - класти. Она оставалась человеком изнутри.
        - Отлично, - развел руками Юайс.
        - Представляю, какой ужас ей пришлось испытать, - проговорила Глума. - Увидеть обращение матери. Увидеть смерть матери. Обратиться самой. Бежать зверем из города. Таиться. А потом устраивать себе гнездо, уже понимая, что ты стал зверем. Может быть, навсегда!
        - А вот это мы сейчас увидим, - кивнул Юайс и двинулся по следам незнакомца.
        - Здесь следы Ойчи исчезают, - остановилась Глума. - Ну точно. Так Чатач и сказал. Обратилась в человека и… или в птицу. Следов-то больше нет?
        - Она перекинулась опять в саму себя, - присел Юайс. - Видишь? Трава светлее, чем вокруг. Даже опытного имни бьет жар, а уж маленькую девочку должно было разогреть, как печь. Чатачу чуть-чуть изменил нюх. Впрочем, уже вечерело, он мог не рассмотреть. Так… Здесь она лежала, потом перекатилась сюда. На десять шагов в сторону. Вот здесь она ползла. А здесь опять покатилась…
        - Юайс! - поразилась Глума. - Какой Чатач? Даже я ничего не вижу.
        - Научишься, какие твои годы… - прошептал Юайс, не видя, что лицо Глумы исказилось мгновенной гримасой боли. - Или эта девочка и в самом деле очень умна, или пыталась вновь стать зверем, чтобы не замерзнуть. Не получилось.
        - Может быть, и тот незнакомец прикатился туда, где начались его следы? - спросила Гаота.
        - Там подсохший кустарник вокруг, - бросил, не поднимая головы, Юайс. - Он бы его переломал… У Ойчи не получилось, и она встала на ноги. Вот.
        Гаота наклонилась. На мшанике отчетливо отпечатался след детской ступни.
        - А вот здесь ее следы уже и я вижу с трудом, - заметил Юайс. - Мшистая горная трава уходит под снег зеленой и почти не проминается.
        - Ойча замерзла, наверное… - прошептала Гаота.
        - Вначале - нет, - не согласился Юайс. - Пока пылала жаром - нет. Кстати, незнакомец-то еще и следопыт! Во всяком случае, он увидел ее перекатывание. Вот его след. И увидел в темноте. Здесь Ойча постояла и… пошла обратно к городу. Да уж, а куда еще идти в преддверии ночи маленькой голой девочке? Так…
        Кружа по перелеску и бормоча о том, что он видит, Юайс прошел не менее трех сотен шагов. Гаота шла за ним и не могла понять, какие следы может разглядеть ее наставник, если ей кажется, будто и за ней не остается ни единого следа; а уж что может оставить на холодной траве детская босая нога - вовсе оставалось загадкой. Тем не менее защитник шел и шел по следу, и, кажется, Глума соглашалась со всеми его выводами. Да уж, непросто будет сдавать следующей весной следоведение…
        - Здесь, - остановился Юайс, - след незнакомца обрывается.
        - А след Ойчи - нет, - заметила Глума. - И куда же делся ее преследователь и почему бросил свою охоту?
        - Что-то увидел, - решил Юайс. - Смотри, в полусотне шагов - заброшенный проселок. Мне кажется, я вижу даже отсюда свежие вывороты от копыт.
        - Все понятно, - пожала плечами Глума. - Ерунда какая - прыгнуть на полсотни шагов. Если усердно тренировать тело…
        - Перестань, - попросил Юайс и посмотрел на Гаоту. - У тебя есть предположения?
        - Только одно, - пожала плечами девчонка. - Вдобавок к первому. Он, конечно, вряд ли превратился в птицу наполовину. Не слышала я и о такой птице, что могла бы унести человека. Даже половину человека. Ну, исключая дракона или каких-нибудь неизвестных орлов из дальних мест. Но дракон бы тут все сжег и переломал. А вот если представить себе птицу… в сапогах?
        - Расскажешь эту шутку Деоре, - хмуро посоветовал Юайс и пошел дальше по следам. - Вот что он увидел. След Ойчи обрывается. Полно следов лошадей и собак…
        Гаота обернулась туда, откуда уже едва различимо, но все еще доносились лай и голос трубы.
        - Вот, след одного всадника уходит в сторону с тропы на пяток шагов.
        - И Ойчи нет, - кивнула Глума.
        - Да, - согласился Юайс. - Ее подхватили и унесли. И она даже не попыталась убежать. Была зачарована? Заметь, Глума, все собаки огибали это место. Возможно, даже скулили от ужаса. Имни нельзя распознать, если он удерживается от перекидывания, но сразу после этого, особенно если имни силен… Собаки чувствуют и боятся.
        - Она всего лишь маленькая девочка, - напомнила Глума.
        - А теперь представь ее ценность, которая обнаружится, когда она вырастет, - заметил Юайс. - Но почему ей хватило ума скрыться в кустах и не хватило ума уйти от охоты? Или ее приманили? Может быть, даже вызвали сюда? Ты чувствуешь магию, Гаота?
        Она чувствовала не магию, а как будто голод и жажду. Именно те голод и жажду, которые заставляют идти на запах пищи и журчание воды.
        - Есть хочу, - прошептала Гаота.
        - Именно так, - кивнул Юайс. - Голод и жажда. И оследок колдовства продолжает действовать.
        - Пойдем по следу? - спросила Глума.
        - След ведет к южным воротам, - задумался Юайс. - Времени прошло много. Вечер, ночь, утро. Если всадники пошли к Гару - не догоним. Если в город… Кто может охотиться в это время? Вряд ли охот несколько. В городе всего две дружины - стража Буила и стража Диуса. Буилу точно не до охоты.
        - Зачем она Диусу? - не поняла Глума.
        - Ты видела Нэмхэйда? - спросил Юайс. - Думаешь, он подчиняется Диусу?
        - Ты хочешь сказать, что Нэмхэйд затаился в свите Диуса? - не поняла Глума. - Сиуин в беде?
        - Вся Ардана в беде, - сказал Юайс. - Весь Талэм. Но, кажется, у Сиуина причин для беспокойства больше, чем у других. Но об этом лучше поговорить с бургомистром. Надеюсь, Клокс это сделает. Думаю, пока девочке ничего не угрожает. Вряд ли ее возят за собой со вчерашнего вечера. К тому же если она то, о чем я думаю, она нужна им живой.
        - Зачем? - подала голос Гаота, рассматривая сумятицу следов, которые Юайс читал так, словно разворачивал свиток.
        - Для разного, - ответил Юайс. - Или для того, чтобы сделать ее такой же, как и сам Нэмхэйд. Или для того, чтобы убить во время обряда. В Гаре девятым трупом, который соединил восемь жертв, был имни редкой породы. Для чего это было нужно, я пока не знаю.
        - Подожди, - нахмурилась Глума. - Ты хочешь сказать, что герцог Диус со своими слугами замешан в подготовке обряда? Может быть, и нанявший нас бургомистр Скот служит Дайреду?
        - Не спеши, - процедил сквозь зубы Юайс. - Надо разобраться. Не может быть простого ответа. Возвращаемся к лошадям. Нужно успеть вернуться в город до полудня, а до лысых холмов еще не близко.
        Через пять минут они уже гнали лошадей на юг. Пересекли древнюю дорогу, ведущую к Гару, по которой меньше чем через три недели должны были двинуться тысячи паломников, миновали заросли колючего бурьяна, застилающего склоны старого оврага, ползущего к реке, обогнули дубовую рощу, и тут только Гаота поняла, что прильнувшие к горизонту светлые облака, скрывающиеся за желтыми кронами дубов, были оголовками действительно лысых холмов.
        - Если дракона нет здесь, его нет нигде, - обернулся Юайс.
        - Всадники! - крикнула Глума.
        - Это стражники Буила, - ответил Юайс. - Они ждут нас.
        Всадников у начала проселка, ведущего на вершину ближайшего холма, тоже было трое. Гаота улыбнулась, узнав одного из молодых парней, которых приставлял к ней и Юайсу Буил еще вчера, но вскоре забыла и о стражниках, и даже о Юайсе с Глумой. Узкая тропа, по которой лошади могли подниматься только друг за другом, петляла между странных серых камней с разноцветными пятнами и вкраплениями. То ржавыми разводами давало о себе знать железо, то словно цветы расцветали на неровных гранях, то вспыхивали искры стекла или вовсе неведомого металла. И все это было покрыто печатью древности - пылью, мхами, врастало в землю или, наоборот, появлялось из земли, расчищенное людскими руками. Но самым страшным было то, что все это - каменное, железное, стальное, непонятное - было как будто перевернуто, разорвано, погнуто, раздроблено и сплетено огромным великаном, который топтался по чему-то неведомому огромными ногами, а то, что не мог растоптать, разгрызал страшными челюстями.
        - Проклятое место, - весело крикнул обернувшийся стражник. - Железо-то, что поддается зубилу, наши кузнецы давно подвырубили, но многое и вовсе непонятно для чего и зачем. Проклятое!..
        Гаота обернулась. За ней ехала только Глума, Юайс держался в голове отряда, но охотница и сама вертела головой во все стороны, как будто выглядывала не каменные чудеса, а возможную опасность. Впрочем, ее пока не было. Не прошло и пяти минут, как отряд достиг вершины холма. Каменная сумятица продолжалась и здесь, но или ветра выдували занесенную наверх землю, или был в оседающей на камнях пыли какой-то яд, верхушки холмов - а Гаоте показалась, что их, примыкающих друг к другу, было три, - оставались голыми, хотя вокруг расстилалась желто-красным осенним ковром равнина. Серой лентой под бледным осенним небом убегала к югу Дара. Темнел на севере кровлями неожиданно близкий Граброк.
        - Проклятое место! - повторил стражник.
        - Подождите, - сказал Юайс, спешился, передал поводья стражнику и пошел между каменных глыб к центру холма.
        - Я тоже, - спрыгнула с лошади Гаота.
        - Если облегчиться, лучше в другую сторону, - улыбнулась Глума, принимая поводья.
        - Нет, - зарделась Гаота. - А он…
        - Не думаю, - успокоила ее Глума, заставив покраснеть еще больше.
        - Что это? - спросила Гаота, догнав Юайса через полсотни шагов.
        - Это следы древних, - проговорил защитник, оглядываясь, словно присматривая место для чего-то, пока наконец не забрался на выступающий из породы кривой камень в два человеческих роста. - Руины зданий, построенных великими хозяевами этой земли. Даланами. Впрочем, в Граброке есть и неповрежденные строения даланов.
        - Где? - удивилась Гаота.
        - В замке, - ответил Юайс. - Надеюсь, туда заглядывать у нас не будет нужды.
        - А почему это место - проклятое? - не поняла Гаота.
        - Такой же лысый холм есть и возле Гара, - сказал Юайс, спрыгивая с камня. - Правда, там он высится почти сразу за городской оградой. И время выровняло его макушку. А здесь… Здесь все отравлено так, что и через тысячи лет ничего не растет. Если мы проведем здесь полчаса, ничего не случится. Но если приезжать сюда день за днем… С той стороны третьего холма - выработка. Наверное, здесь был город древних. Или крепость. Она стояла на мраморной скале. С той стороны мрамор ближе всего к поверхности. Каменщики пилили здесь его. Ни один каменщик не выдерживал больше пяти лет. Со временем язвы начинали одолевать всякого, кожа слезала. И человек умирал. Яд в земле.
        - И что же тут случилось? - затаила дыхание Гаота.
        - Война, - пожал плечами Юайс. - Такая война, которая стирает с холмов построенные на них крепости. Разрушает их, как будто крушит огромным молотом. Травит землю так, что и через многие тысячи лет она полна яда.
        - И кто же воевал здесь? - поежилась Гаота.
        Юайс помолчал, потом внимательно посмотрел на девчонку.
        - Я не готов сейчас рассказывать. Время дорого. Да и мало что знаю. Тем более то, что ты видишь, это лишь крохотный осколок прошлой войны. Но разве ты впервые видишь развалины?
        - Нет, - вздохнула Гаота. - Я уже видела. В Нечи целый замок построен на каких-то серых камнях. На таких же, но ровных. На них тоже цветные пятна. А в Ашаре и Аршли - пирсы из такого камня. Говорят, что они такие же древние, как Эдхарский мост. Ты его видел?
        - Да, - кивнул Юайс. - Он не единственное, что осталось от древних в целости, но последнее, что продолжает служить человеку. Мост через море. Через Гормский пролив. Ширина этого моста - пятьдесят шагов, а длина - пять лиг. Можешь себе представить его величие, если самые большие корабли проходят под ним и не только не задевают его мачтами, но не смогли бы задеть его, даже если бы их поставили один на другой?
        - Ты ходил по нему? - замерла Гаота.
        - Ходил, - кивнул Юайс. - Но об этом после. Поспешим. На верхушках этих холмов не может быть проведен обряд. И дело не в камнях. Слишком все неровно. Может быть, в выработке?
        - А что это за цветные пятна на камнях?.. - прошептала Гаота, догоняя Юайса, который пошел к лошадям.
        - Это… - Он задумался, как будто подыскивал нужное слово. - Это что-то вроде цветной смолы, которая однажды расплавилась от нагрева - потому что во время войны тут плавились даже камни, - а потом окаменела. Сейчас это уже скорее окрашенный камень. Коричневые, красноватые пятна - следы железа. Если где увидишь блеск - это может быть и особо прочная сталь, которую не вырубить даже зубилом, и стекло. Кстати, редкие мастера делают из этого металла отличные мечи.
        - Как наши? - спросила Гаота.
        - Наши мечи не делают в Талэме, - ответил Юайс и крикнул стражникам: - Едем к выработке. Потом спустимся из нее по широкой дороге, по которой возили камень. Здесь не может быть ни обряда, ни дракона.
        - Зачем? - обернулась Гаота к Глуме, когда отряд продолжил движение. - Зачем внутри камней эта смола? А металл? А стекло?
        - На равнине много таких мест, - ответила Глума. - Есть и такие, где еще можно угадать в развалинах здания, хотя они почти всегда застроены новыми домами, которым в свою очередь уже сотни, а то и тысячи лет. Когда я была как ты, - Глума подмигнула Гаоте, - я тоже доводила Юайса вопросами. Знаешь, что он мне ответил? Он сказал, что по стальным нитям можно пропускать молнии, если их приручить. А по стеклянным - свет. А цветная смола служила для того, чтобы молнии и свет никуда не разбегались.
        - Древние были изощренными колдунами? - удивилась Гаота. - Они могли прятать свою силу не только в посохи и амулеты, но и в собственные дома?
        - Не знаю, - пожала плечами Глума. - Но согласись, в стенах домов больше места для силы, чем в посохах… Хватит пока болтовни. Мы уже на месте.
        Отряд сначала остановился у обрыва, который белой, с желтоватыми прожилками стеной уходил вниз. Один из стражников махнул рукой и начал медленно спускаться по узкой тропе на самое дно выработки. Отряд последовал за ним. Для того чтобы попасть на равнину, оставалось пройти между двумя скалами известняка и спуститься еще шагов на сто, но дно выработки было так же неровно. Оно круто, ступенями уходило к краю холма и скалам, оставляя узкий карниз, чтобы поставить телегу под погрузку.
        - Здесь тоже вряд ли, - задумался Юайс, наклоняясь и проводя рукой по мраморной стене. - Везде так узко?
        - Везде, - закивал один из стражников. - Камень так и резали. Сначала под повозку, а там уж по ступеням.
        - Где артельщики пилили камень? - спросил Юайс. - Здесь нет свежей выборки.
        - Шагов двести к востоку вдоль стены, - показал стражник. - Вон за тем утесом. Там камень белее и легче пилится. Во всяком случае, это их слова. Добывать здесь камень нельзя без разрешения. Даир все улаживал с бургомистром. Но там тоже нет ничего.
        - Нет ничего? - укоризненно посмотрел на стражника Юайс через минуту и, оставив лошадь Глуме, пошел по ступеням к середине стены, где выделялось огромное черное пятно высотой в два человеческих роста, а длиной шагов в тридцать.
        - Я тоже! - побежала за наставником Гаота.
        - Да мало ли? - недовольно крикнул стражник. - Они и зимой тут пилили. Может, разогревали стену. Вон их выборка. Все, что напилено с того края, - их работа.
        - Смотри! - показал Юайс Гаоте на выбранные из стены слои мрамора. - Вот, свежая выборка. Ну, ей не больше месяца, двух, трех. Что скажешь?
        - Пламя дракона тоже свежее, - прошептала Гаота, ощупывая копоть. - Поверх свежей выборки. Грани острые и закопченные. Но тут не один язык пламени. Несколько. Как будто дракон учился… Но взлететь отсюда тоже нельзя! Это же как ущелье! Известняковые скалы за спиной! Он что, приползал сюда?
        - Вот, - показал Юайс. - Видишь? Выщербины на ступенях? Это могут быть следы когтей. Взлететь отсюда нельзя, но если проволочить тушу до спуска да протиснуться между скал… с дороги, которая ведет на равнину, взлететь можно вполне. Дракон здесь был точно. Может быть, и не раз. Но укрыться здесь негде, да и помета нет… Так что прячут его где-то еще.
        - Прячут? - удивилась Гаота. - Кто?
        - Слайбы из рода погонщиков драконов, - твердо сказал Юайс. - Теперь у меня никаких сомнений. Как они работали тут? - окликнул он стражника.
        - Не знаю, - пожал плечами стражник. - Я и был-то тут пару раз. Всей артелью всякий раз приходили. С собой клинья, пилы. Что-то забивали, вырубали. Как муравьи. Тут, внизу, ставили телеги, которые давал им бургомистр. А лошадей отпускали вниз, на выпас. Чтобы не зашибить камнем, если покатится.
        - Если покатится, - кивнул Юайс, наклоняясь к пятну копоти поменьше, как раз под ногами лошадей. - А это что такое?
        - Коровье копыто, - поморщился стражник. - Обгорелое и вонючее. Стухло уже. Зачем в руки-то брать?
        - Буил что сказал? - спросил Юайс.
        - Оказывать всяческое содействие, - нахмурился стражник.
        - Держи, - протянул ему огрызок ноги животного Юайс. - Оказывай мне всяческое содействие. Вот это нужно доставить в Храм и передать от меня старшему артельщику Смуиту.
        - Юайс! - предупредила Глума.
        Звук трубы и собачий лай, которые сначала были едва слышны, потом начали усиливаться, теперь были совсем рядом.
        - Собаки! - встревожилась Гаота. - И еще что-то… Кто-то бросает сюда нить… Кто-то ужасный…
        - Я слышу, - процедил сквозь зубы Юайс. - Держите лошадей.
        - Юайс! - повысила голос Глума.
        - Я знаю, - кивнул он и пошел в сторону выхода из выработки. - Держите лошадей!
        - Вот всегда он так, - покачала головой Глума и передразнила защитника: - «Я знаю!..»
        - И это тоже слышу! - громко сказал через плечо Юайс.
        - Глума! - выдохнула Гаота.
        Шум, который слышался все отчетливее, вдруг обратился громким хрипом и рычанием, перемежаемым истошным лаем, и из?за утеса на узкую дорогу выскочил огромный кабан, который показался Гаоте б?льшим, чем стоявший во весь рост Юайс. За ним, на расстоянии двух десятков шагов, неслась свора тэйских волкодавов, но взгляд было невозможно оторвать именно от кабана, от его наполненных яростью глаз, крутого, покрытого щетиной лба и четырех желтых клыков, каждый из которых был способен разорвать человека едва ли не пополам. Уже доносились крики загонщиков, почти в ушах гремела труба, и до того момента, когда кабан снесет Юайса, оставались две секунды, одна…
        Клинок сверкнул в руках у защитника. Он изогнулся, подался навстречу зверю, встретил его, но не упал, потому что замедляться и падать с диким визгом вдруг начал кабан, и Юайсу пришлось сделать два, три, четыре шага назад, чтобы остановиться. Вслед за этим раздалось то ли шипение, то ли еще какой зудящий звук, и почти нагнавшие кабана псы принялись тормозить всеми лапами, разворачиваться и с визгом улепетывать прочь, туда, где уже появлялись всадники. И первым из них был широкоплечий крепыш в отделанном мехом котто с тяжелым самострелом в руках.
        - Герцог Диус!.. - прошипела Глума.
        - Что я вижу? - раздраженно возвысил голос вельможа. - Храмовый старатель испортил мне охоту?
        - Нисколько, ваше высочество, - поклонился герцогу Юайс. - Я вижу три стрелы, пронзившие зверя. У меня самострела нет. Так что если бы не эти стрелы, которые лишили этого великана сил и в итоге - жизни, сейчас бы здесь было больше трупов. Он даже лежа достигает моей груди.
        - Что случилось с собаками? - махнул рукой герцог, отчего сразу двое ловчих спрыгнули с лошадей и бросились к кабану с мотками веревок.
        - Сложно сказать, - пожал плечами Юайс и кивнул на мраморную стену. - Мы обнаружили здесь следы дракона. Думаю, что не стоит гневаться на собак, испугавшихся дракона? Это скорее говорит об их сообразительности.
        - Я сам решу, на кого мне гневаться. Еще не хватало, чтобы прислужник тимпальского двора мне указывал… - прошипел герцог и махнул рукой. - В замок!
        Зашумела, засуетилась кавалькада, теснясь на узкой дороге и пропуская Диуса. Натянулись веревки, прихваченные к двум лошадям, сдвигая зверя. Заблестел клинок меча, который Юайс продолжал держать в руке и который медленно выходил из огромного пятака зверя, куда он вошел по самую рукоять. И Гаота, которую трясло от ужаса, потому что в свите герцога ей почудился кто-то, которому тот же страшный Нэмхэйд годился лишь в мелкие служки, вдруг почувствовала слезы облегчения на лице.
        - Ты не испугалась за него? - всхлипнула она, посмотрев на Глуму.
        - Я всегда боюсь за Юайса, - прошептала та. - Но в этот раз ему ничто не грозило. Поверь мне. Хотя ни одна из стрел этого самодовольного вельможи не нанесла кабану серьезного урона.
        - А ты больше ничего не почувствовала? - спросила Гаота.
        - Холод, - после недолгой паузы ответила Глума. - Но он исходил не от герцога.
        - Там был кто-то, кто затеял все это в Граброке!.. - прошептала девчонка.
        Юайс вытер клинок, так похожий на клинок Гаоты, убрал его в ножны, наклонился и поднял выпавшую из туши кабана стрелу, затем окинул взглядом окаменевших стражников, кивнул Глуме, посмотрел на Гаоту.
        - Смотри-ка, вот она, диргская стрела.
        - Ты хочешь сказать… - робко начала Гаота.
        - Нет, - перебил ее Юайс. - Пока я ничего не хочу сказать. Тем более что стрела не точно такая же. Однако меч мне от той пакости, что сидела в Цае, очистить удалось. И в свите Диуса действительно был кто-то, кто правит и Нэмхэйдом. Они проверяли меня. Второй раз.
        Гаота оглянулась на ошалевших стражников. Глума подала коня вперед и спросила:
        - Они добились своего?
        - Добьются, - пробормотал Юайс.

        Глава 15
        БАС
        Дойтен пожалел о том, что решил спуститься в мертвецкую, уже на лестнице. Ключник о чем-то бормотал, скрипел старческим голоском, как железная дверь в холодном подземелье, потом зажигал лампы, жалуясь, что масла мало, не допросишься, да и льда мало, хорошо, что зима близко, а случись этакая напасть в жару? А сколько еще трупов будет, одному Нэйфу известно, да и то… Дойтен хотел уже было одернуть старика, рыкнуть на него так, как он умел, но жила какая-то надежда в нем, что Кач ошибся. Или еще кто-то ошибся. И не его подруга лежит в сером ящике на грязном льду. Но эта была она. С разодранным горлом, в простом платье, которое она надевала только тогда, когда возилась с кувшинами молока или запрягала лошадь, а когда встречала Дойтена, то всякий раз надевала другое платье, хотя он повторял ей, что незачем прихорашиваться, все одно раздеваться, но она…
        Примолкнувший старик-ключник вдруг захлюпал носом и пошел куда-то в сторону, в угол, где уперся лбом в стену из древнего камня, а Дойтен почесал щеку и понял, что и его лицо мокро от слез. И еще подумал о том, что опять он остался один. Или все-таки отыскать ее детишек? Нет, невозможно об этом думать. Кто он для них? Никто. Помогал, как мог, но всякий раз она отправляла их в деревню, едва Дойтен появлялся на рыночной площади и находил шатер молочницы. Вот в этот раз он и хотел с ними познакомиться. И что же теперь?
        Уже на лестнице, пока ключник возился с дверью, Дойтен долго сморкался, потом скинул с плеча плащ, снял с груди мантию храмового старателя, сунул ее за пояс и накинул плащ наизнанку, бежевой выборкой наружу. Пошевелил пальцами правой руки. Повязка тянула, но рука вроде бы слушалась, даже боль куда-то исчезла. А ведь удивил его Корп, удивил. Бывают, выходит, настоящие лекари? Тот же Эгрич, когда сопровождал молодого Дойтена из Нечи в Тимпал, жаловался на больную спину и повторял, что хорошего лекаря ясным днем не сыщешь, потому как каждый второй - обманщик, а каждый первый - старатель без мозгов.
        - Так что: вовсе, что ли, нет хороших лекарей? - спрашивал у Эгрича Дойтен, а Клокс, который был тогда защитником и на привалах разминал судье спину с кедровым маслом, отвечал:
        - Есть, конечно. Но они не машут лекарскими бляхами, потому как к ним и так тропа всем известна. Да и не всегда нужен он, настоящий лекарь.
        - Всегда так, - мрачно добавлял обычно молчаливый Мадр, тогдашний усмиритель тройки Эгрича. - То лекарь еще не нужен, то потом вдруг - щелк, и уже не нужен.
        Щелк! - щелкнуло что-то в спине Эгрича, и судья, повертев головой и пошевелив руками, закряхтел и начал вставать.
        - Кто бы спорил, - пробурчал он довольно. - Однако лекарь не лекарь, а умелец никогда не помешает. Учись, Дойтен. Не знаю уж, кем ты прирастешь в Тимпале, но рука у тебя быстрая, взгляд зоркий. Ни ум, ни сила, ни ловкость лишними не бывают. А уж если умение какое к этому приложить, то и вовсе цены тебе не будет.
        - Цены тебе не будет… - пробормотал Дойтен, выходя на площадь. Народу было немного - с пару десятков зевак бродили по площади и между затейных машин, мастера по которым лазали, как муравьи; стражники стояли у ворот и у ратуши; монашка кружилась на древних камнях; худощавый невысокий воришка примеривался к чужому карману; смутно знакомая Дойтену Юайджа вела под руку старичка с удивленным и радостным лицом; стучали молотками, переругивались на храме артельщики. Казалось, ничего не говорило о том, что город начинает захлебываться бедой, но сердце у Дойтена щемило. Он нащупал левой рукой рукоять меча и двинулся к дому Цая, подумывая, что хорошо бы оказаться теперь в Нечи. Давно уже ему не доводилось бывать в родных местах. А как было бы славно, даже теперь, осенью, выйти на серые камни древнего пирса, полюбоваться на тяжелые белесые волны моря Ти, на бастионы порта, обернуться к замковым башням и белым вершинам южных отрогов Черной Гряды… А то и сесть на коня да промчаться десяток лиг к востоку, к родной деревне, что одним из острогов отмечала край Арданы. Только нет уже ни родной деревни, ни
соседних. Нет, диргские шатры не встали под стенами Нечи - что-то подпирает который год и диргов, у них самих хватает забот на западных границах, - но на добрые полсотни лиг от одинокой скалы, что отмечает западный край Арданы, и до бастионов Нечи теперь мертвая земля. Плохие там творятся дела, очень плохие. И что за напасть, никто не может сказать. Так уж во всяком случае говорили купцы, что приходили из Нечи или из Спеира, да и паломники из этих краев. Много погибло сыновей самого сурового королевства Арданы, пока беда не подступила к его башням. Подступила и затихла. На время, конечно: никогда беда не затихает навсегда. И вот Дойтен устроился лучше всех. Ни забот, ни дозоров. Почетная должность усмирителя, который может сидеть целыми днями в трактире Транка и чистить свое ружье. В крайнем случае, обозначать за спиной Клокса величие храмовых старателей Священного Двора. Это защитник должен все разузнавать и разнюхивать, чтобы было что обдумать да о чем рассказать. Разбираться и в мелких делах, вроде какого-нибудь зловредного колдовства или явления магической погани близ людского жилья, и в крупных,
когда словно вся окрестность готова свернуться в окровавленный комок и сгинуть в огне. Чего же тогда Дойтену, да еще с перевязанной рукой, не сидится на месте?
        Усмиритель остановился задолго до жилья Цая, окинул взглядом крепкий, но как будто неухоженный дом, оценил глинобитный забор и запущенный, засыпанный желтыми листьями двор за ним, да запустил руку через низкие воротца, чтобы снять защелку с воротины, как услышал тихий голос:
        - А ты въедлив, усмиритель.
        Из угла двора появился егерь Сос. Невысокий снок был широк в плечах и сиял голубым взглядом. Впрочем, сияние это было мрачным. В руках у егеря подрагивал меч.
        - Догадался? - прищурился Сос.
        - Да чего уж гадать? - пожал плечами и опять удивился, не почувствовав боли в руке, Дойтен. - Перекинулся парой слов там?сям, вот и пришел.
        - Тебя совесть мучает, - понял Сос. - Бывает… по первому времени. Только девчонку здесь не застанешь. Она не знала, кто ее отец. Мы уже не первый день приглядываем за этим домом. По всему выходит, что не знала. Да и Глума не велела ее трогать, если вдруг явится. Так что дом Цая не караулим. Пусть приходит и отлеживается, если что. Если жива еще… След-то утерян.
        - Если жива еще… - повторил Дойтен. - А сам-то что здесь?
        - А ты не понял? - удивился Сос. - Линкса жду. Должен же он где-то прятаться? Это ведь он - зверь, точно он. Разве не ясно, отчего он ногу Цаю вырвал? Оттого, что зол на него был. За Олту, которую тот мучил. Или она его мучила. Это мозги в зверином обличье редко по-прежнему работают, а все прочее - злоба, ненависть, досада, обида - только обостряется. Так говорят. Так что жду. Понятно, что днем-то он зверем не пойдет, но я и в человечьем облике его узнаю. Высокий, черноволосый, широкоплечий. Вроде тебя, только помоложе да пошире в плечах. Ты бы шел отсюда, а то спугнешь еще…
        - Вот как? - задумался Дойтен. - Пойду, чего ж не пойти. А кузня где?
        - А зачем тебе кузня? - не понял Сос. - Нечего тебе там делать. Она в Кузнечной слободе. Там Чатач. Точно так же ждет. И не первый день. Но там еще осторожнее нужно быть. Туда сын Линкса иногда приходит. Надеется, что отец вернется. Ты не ходи туда, усмиритель. Никто не должен видеть Чатача. Он плотно залег, до ночи.
        - А остальные где? - почесал подбородок Дойтен.
        - А тебе зачем? - удивился Сос.
        - Ну как же, - Дойтен хмыкнул в кулак. - Чтобы не столкнуться. Если вы все по засадам, хоть знать буду, куда ходить не следует.
        - Глума с вашим защитником должна была уйти из города, обыскать окрестности, - проговорил Сос. - А Фас у Храма. Присматривает за мальчишкой. За сыном Линкса. Мало ли что, он ведь тоже может оказаться имни.
        - А может и не оказаться, - заметил Дойтен.
        - Ты бы шел отсюда, - посоветовал Сос. - Тут в крайних домах и десятка жильцов не наберется, к тому же днем все по мастерским, но лучше глаза не мозолить.
        - Иду-иду, - закивал Дойтен. - Куда мне с вами равняться. Не те годы, да и что я… усмиритель какой-то. Послушай, только один вопрос мне покоя не дает. Ну как так - вот эта Глума… она, конечно, справная, как посмотришь, дыхание перехватывает, но она - баба!
        Дойтен поднял руку, потряс кулаком перед лицом и в недоумении стукнул ею по груди.
        - Ну баба же! Почему ж она старшая?
        - Хороший вопрос, - задумался Сос, а потом улыбнулся и сказал: - Но ответить на него просто. Вот как, ты думаешь, можно стать старшим в таком отряде, как наш? Ну, к примеру, мы давно друг другу цену знаем. А вот когда нужда возникает, круг егерей отправляет куда-то отряд. В пяток человек или около того.
        - Так неужто, если ваш круг может вас куда-то послать, он и старшего вам не назначит? - не понял Дойтен.
        - Назначит, - кивнул Сос. - Но егеря - свободный народ. И обычно старшего выбирают сами. Точнее, кто-то вызывается. Кто не хочет, тот и не вызывается. А если вызываются двое, то они это и решают между собой. Обычно на кулаках, а там-то - хоть на корягах.
        - И что же? - вытаращил глаза Дойтен. - Никто не мог одолеть эту бабу?
        - И ты не сможешь, - улыбнулся Сос. - Поверь мне, усмиритель. Есть, правда, говорят, и среди егерей особые бойцы, но или они с другой стороны гор охоту ведут и с нами не сталкиваются, или в спор не лезут.
        - А Глума ваша, стало быть, лезет? - спросил Дойтен.
        - Сама - нет, - усмехнулся Сос. - Но на вызовы отвечает по необходимости. К тому же и на привалах редко покоя нам дает. Учит.
        - И что же, нет никого, кто мог ее одолеть? - не поверил Дойтен.
        - Среди тех, кого я знаю, только один ее мог взять, - улыбнулся Сос. - Он, правда, давно уже не черный егерь, но когда-то был ее наставником. Служит, кстати, при Священном Дворе.
        - Только одного черного егеря знаю при Священном Дворе, - задумался Дойтен. - Дэтом его кличут. Но он вроде бы с другой стороны гор?
        - Я об Юайсе вашем говорю, - покачал головой Сос.
        - Ах вот о ком… - понял Дойтен, поклонился Сосу и заторопился обратно к площади, потому как что бы в городе ни происходило, начинать и заканчивать все дела явно на площади надо было. Однако глупость какую-то сказал этот самый Сос. С одной стороны, разве может быть наставником Глумы Юайс, который на вид вряд ли ее старше, то есть явно не перевалил еще и тридцати лет, а если и перевалил, то года на три-четыре, не более того? С другой стороны, больно уж тих и медленен этот самый Юайс. И говорит всегда негромко, и доблести своей пока никак не проявил. Ну снял какую-то погань с бедного Цая, но то колдовство, а не фехтование или схватка на кулаках. Он и должен уметь колдовать, ведь наставник все же в Приюте Окаянных, или кто он там? Эх, если бы не эти дурацкие пределы на дороге к Стеблям, сходил бы Дойтен в крепость, посмотрел бы на эту наставницу Пайсину, что учит школяров драться. Наверное, сродни Глуме. Отчего так бывает, что если баба здорова телом, быстра и ловка, она и на лицо милей прочих кажется? Нет, Юайс никак не может быть столь велик, уж больно на рожу смазлив. Все-таки к воинам нельзя
бабскую мерку прикладывать, нельзя. Вот взять того же Дэта. И в самом деле, ни разу Дойтен с ним из одного кубка не пил, но в те редкие разы, когда приходилось сталкиваться в зале, где Ата заставлял разгонять жир охрану Священного Двора, Дойтен ему не уступил ни разу, хотя и схватывались с ним только на мечах. Или же Дэт жалел соратника по тройкам? Страшен же был, как демон, и мало того что превышал ростом Дойтена на половину головы, так еще и шире его был в полтора раза, а все одно двигался и прыгал как белка. А что было у Дойтена? Только давняя закалка в дружине Нечи? Пятнадцать лет с утра до вечера, до кровавого пота, потому что если ты выжил в камнедробилке ветеранов королевской дружины, ты выживешь и в настоящей битве. Однако надо бы это дело вспомнить. Помахать с утра мечом, размять брюхо, подтянуть руки и ноги. А то ведь так и не заметишь, как превратишься в руину…
        Слово за слово бормотания под собственный нос - и не заметил усмиритель, как прошагал весь город. Позади уже второй раз за день остались и замок, и древний мост через Дару, и городская цитадель вместе с площадью, и трактир Юайджи… надо бы уже как-то и заглянуть в него, и усадьбы богатых горожан, и домишки бедных, и мастерские плотников и суконщиков, чаны и стружка, вонь вываренных смол и красящих отваров, и вот они - северные ворота. Частокол вокруг - как насмешка, а сами ворота на древнем пути - ворота и есть. С каменными столбами, стальными створками, стражей и мытарем-обозником. Пришлось Дойтену снова нацепить на грудь мантию да расспросить служивых, как далеко до городского кладбища, чтобы уже через полчаса, миновав ближайшие огороды, выйти к кладбищенскому пустырю. Древний дедок в бревенчатой сторожке у кладбищенских ворот долго не мог понять, чего от него хочет важный старатель из самого Священного Двора, а как понял, так расплылся в улыбке беззубым ртом и замахал рукой в сторону: мол, идти надо четыре сотни шагов по широкому проходу между могилами до второй часовни, за ней повернуть направо
и пройти еще двести шагов, а уж там смотреть во все глаза, потому как только на могиле жены Линкса - железное колесо. Украли бы давно, да в камень оно вправлено, живот надорвешь украдывать.
        Дойтен кивнул и пошел шелестеть желтыми листьями между могил. Едва ли не каждое захоронение было украшено чем-то вроде изображения святого колеса, а то и настоящими колесами. Впору представлять себя на палубе корабля, штурвал у которого не один, а тысячи. Ведь забирался он мальчишкой на иноземные суда, которые швартовались в порту Нечи. Даже и за штурвал такой хватался. Что же получается: если бы прихватывали святого Нэйфа не к колесу, а, например, к какой-нибудь двери? Что же тогда, на могилах двери стояли бы? А на колокольне храма что сияло бы вместо святого колеса? Дверь?..
        Добравшись до второй часовни, Дойтен повернул направо, отсчитал двести шагов, но еще не пройдя их, заметил отсвечивающее черненым железом колесо на одной из могил. Продрался сквозь кусты, проклиная болтающийся на поясе меч, перешагнул через три десятка могил и наконец оказался у странного знака: из тяжелого - размером три на два локтя - камня торчали две выкованные с немалым мастерством руки, которые сжимали стальную ось. На нее было насажено железное колесо шириной в локоть. На камне точно между основаниями железных рук проступало имя - «Ив».
        Дойтен ощупал надпись, руки, подивился отсутствию ржавчины и тронул колесо. Оно закрутилось. Бесшумно и плавно, кузнец явно был хорошим.
        - Где еще встретить такого дурака, как я сам? - пробормотал усмиритель, снял плащ, пояс с мечом и попытался левой рукой сдвинуть с могилы камень. Он дрогнул, но не сдвинулся.
        - А почему не обеими руками? - услышал Дойтен вроде бы знакомый голос. Выпрямился и увидел в пяти шагах постояльца из трактира Транка - высокого усача Баса, который важно поправлял одной рукой усы, а другой держал лопату.
        - У меня тонкий слух, - объяснил свое замечание Бас. - Так что я кое-что услышал, несмотря на то что ты, усмиритель, храпел так, что я уж собирался опять спуститься в обеденный зал. Тебя ж излечили.
        - Кто излечил? - не понял Дойтен. - Корп, что ли?
        - Корп? - наморщил лоб Бас. - Этот ушлый толстяк, который ходит по всему городу и пускает людям кровь? Не думаю, что от его стараний у тебя прибавилось здоровья. Нет, конечно. Чего бы ему делать в вашей комнате поздним вечером? Как тебя перетащили наверх, так она все и устроила. Зашла с этой, как ее… с Глумой и наложила на твою руку свои ладошки. Еще и смеялась, как ты будешь удивлен, что твоя рука работает так же, как и раньше.
        Дойтен сжал правую руку в кулак, после чего осторожно вынул ее из повязки. Разогнул и согнул, затем поднял глаза на Баса и поклонился ему:
        - Спасибо за добрую весть; а сам-то какими судьбами сюда? Да еще с лопатой?
        - Да какая судьба? - отмахнулся Бас. - Собираю травы да вечно сую нос не в свои дела. А где самые травы? На кладбище, потому как земля мягка, и ни зверья, ни еще какой пакости. А уж лопата… Вон, она из второй часовни. Разве тебе не нужна? А помощь тебе нужна?
        Засмеялся, отставил лопату, шагнул вперед, наклонился и легко сдвинул плиту в сторону, словно не из камня она была вырублена, а вырезана из дерева.
        - Ничего не смущает? - поинтересовался Дойтен, разглядывая нежданного помощника.
        - А чего смущаться? - не понял Бас. - Вроде не в бане с женщинами… Или тебе помощь не нужна? До вечера еще далеко, но тянуть не следует. Сноки глубоко могилы копают. Четыре локтя до крышки, не меньше. Приходилось лопату в руках держать?
        - Я из деревни… - буркнул Дойтен, засучивая рукава.
        - Все же не крот, - нехорошо засмеялся Бас и сел на землю. - Ладно, копай. Я закопаю и камень на место поставлю. И посижу тут, чтобы ты меня видел. Мало ли что тебе в голову взбредет.
        - Не похож ты на травника… - проворчал Дойтен, начав копать.
        - А ты на усмирителя не похож, - расплылся в улыбке Бас. - На защитника если только. Но спорить не буду, в каждой истории главное - докопаться до истины.
        - Если только ее присыпают не шибко, - раздраженно бросил Дойтен.
        Все-таки еще была силушка в его руках. И получаса не прошло, а лопата застучала по крышке гроба.
        - А ну-ка! - подскочил Бас, забрал у Дойтена лопату и не только очистил от земли всю крышку, но и сделал подкоп, а потом ловко подхватил и, упираясь в края ямы ногами, поднял и положил все еще крепкий, смоленый гроб на край ямы.
        - Десять лет ведь почти прошло, - заметил Дойтен, - а вони - никакой.
        - Значит, есть тому причина, - пробурчал Бас. - Дай нож.
        - На, - протянул широкий тесак, снятый с пояса, Дойтен. - Что же ты без оружия?
        - У каждого свое оружие, - пробормотал Бас и начал осторожно поддевать крышку гроба. - Все ведь знаешь уже о ее сыне? Или почти все? Почему его мать похоронили десять лет назад в закрытом гробу? Что случилось с ней на самом деле? Сноки легко сносят уродство, так что никто бы не свалился в обморок. А ну-ка…
        В гробу что-то лопнуло, крышка зашевелилась и сдвинулась на сторону. Дойтен подошел поближе и замер.
        В гробу лежало полуистлевшее чудовище - между досок с трудом вместилось что-то с туловищем и головой пса или волка, лапами огромной птицы и переломанными крыльями справа и слева от тела. Из груди птицы торчала стальная стрела.
        - Вот ты где пряталась, - печально пробормотал Бас. - Ив стала, выходит?
        - Это что же получается? - ошарашенно прошептал Дойтен. - Она имни… А ее сын тогда или вот этот ужас, или степной медведь, если мы не обманулись с Линксом?
        - Да кто угодно, - пожал плечами Бас. - Или то, или другое. Но если другое, то он особенный. Точно такой же, как и дочка Олты. Точно такой же, как и ваша девчонка, Дойтен. Правда, ваша - не оборотень. Хотя… Одно мне непонятно: зачем им понадобилась девчонка, когда есть парень?
        - А если медленнее и понятнее? - попросил Дойтен.
        - Изволь, - улыбнулся Бас. - В Граброке будет явление. Уж поверь мне. Венчать обряд следует кровью восьми жертв, но запечатывать его следует кровью особенной, кровью силы, кровью существа, облеченного властью над плотью, - кровью имни. Либо кровью того, кто его убил. Слышал я, что и имни должен быть повязанным с жертвами. Говорят, что в особых случаях нужна еще кровь праведника, так где его возьмешь-то…
        - Почему-то мне кажется, что ты не травник… - пробормотал Дойтен.
        - Ты знаешь, я сам все чаще думаю об этом, - согласился Бас.

        Глава 16
        МОР
        - Пока я буду с вами, - коснулась руки Гаоты Глума, когда отряд въехал в город через южные ворота.
        - Я рад этому, - отозвался Юайс, который успел переговорить с дозорными на воротах. - Клинки становятся слишком остры, Глума, и за девчонкой надо присматривать. Я не смогу быть возле нее неотступно.
        - Это почему же? - не поняла Гаота, но Юайс явно думал о своем.
        - Никаких других охот или дружин, кроме кавалькады Диуса, ни вчера, ни позавчера, ни в последние дни через эти или какие-то еще ворота в Граброк не въезжало и не выезжало, - сказал защитник. - Девчонку стражники не видели, но вряд ли ее везли в открытую, а мешков с собой у этих молодцев всегда полно. Герцог вовсе не прочь расположиться на осенней травке возле жаровни, на которой будет поджариваться только что убитая дичь.
        - Зачем им девчонка? - спросила Гаота.
        - Она имни, и имни непростая, - объяснил Юайс. - Возможно, ее кровью может быть завершен обряд.
        - Все-таки Диус? - проговорила Глума.
        - Все еще не уверен, - задумался Юайс.
        - И ты думаешь, что нам по силам остановить обряд? - спросила Глума. - Что мы должны сделать?
        - Учиться, - процедил сквозь зубы Юайс. - Чем бы ни завершилось то, что происходит в Граброке, это только начало. Дайред хочет вновь окунуть Талэм в бедствия. Мы должны предугадывать его шаги. Но пока мы не столь сильны, нам следует поймать зверя.
        - Поймать? - удивилась Глума. - Не убить? Почему? И когда ты собираешься это сделать? И как?
        - Следующей ночью, - сказал Юайс. - Что касается прочего… Поймать, потому что именно этот зверь связывает между собой всех назначенных для обряда жертв. Иначе трупов уже был бы полный достаток. Поймать для того, чтобы он обратился в человека, и уже человека - допросить. Ловить зверя буду я, потому что больше никто не справится. Но мне потребуется помощь всех егерей. Охота состоится следующей ночью.
        - Следующей? - подняла брови Глума. - А чем тебя не устраивает эта ночь?
        - Обряд произойдет утром или днем, послезавтра, - сказал Юайс. - Где, как - не знаю. Но утром или днем, и послезавтра. В эту ночь я еще не буду готов к охоте, к тому же у меня… - он посмотрел на Гаоту и вздохнул, - у нас будут и другие заботы. А в следующую - вполне. Если мы остановим зверя, его хозяева начнут метаться… Их можно будет поймать на ошибке… Хотя надежда не велика. К тому же не забывай: даже если обряд состоится, главное - не дать пролиться крови. Большой крови в Граброке не должно случиться.
        - Подожди, - придержала коня у придорожного трактира, что стоял на выходе из Граброка, Глума.
        - Да, надо перекусить, - согласился Юайс.
        - Я не об этом, - мотнула головой Глума. - Почему ты так уверен, что его хозяева выпустят зверя следующей ночью? Почему не этой?
        - У них только шесть трупов, - объяснил Юайс. - А им нужно восемь. Его могут выпустить уже и этой ночью. Но я говорил с Буилом, он сделает так, чтобы на улицах не было прохожих. Их и так почти нет. И все дозоры будут готовы. Так что седьмому и восьмому трупам неоткуда будет взяться. Но зверя выпустят в любом случае. Кроме прочего, у них явно есть интерес ко мне. Меня проверили дважды. На мое предчувствие беды и на силу. Вряд ли они упустят еще один случай. К тому же, если девчонка у них в руках, зверем они могут уже и не дорожить.
        - Ты для этого столько лет скрывался от их взора? - с болью спросила Глума.
        - Может быть… - улыбнулся Юайс.
        - От чьего взора? - не поняла Гаота.
        - Мало ли злодеев в Ардане? - развел руками Юайс.
        - Если же у них будет восемь трупов… - задумалась Глума.
        - Если их уже нет… - прошептал Юайс.
        - Подождите! - не поняла Гаота. - А почему ты думаешь, что этот обряд случится именно послезавтра?
        - Начнется, - сказал Юайс. - Только начнется. Хотя он уже начался. Или твоя головная боль покинула тебя? Но случится он только тогда, когда прольется большая кровь. А завершится тогда, когда в этот мир явится кто-то. Тот, кто придет на помощь Олсу. А почему послезавтра?.. Жрецы Храма Присутствия всегда славились щепетильностью. Чего не скажешь о правителях Гара. Никто не может сказать, когда точно произошел обряд в Гаре. Когда морок на верхушке холма рассеялся, отрубленные головы жертв уже поддались тлену. А вот в Нечи жрецами день установлен с точностью. Обряд случился на следующий день после безлунной ночи. Скорее всего, ночью он и был начат. Сегодня ночью истлевает последний месяц. Следующая ночь - безлунная.
        - И ты… - прошептала Гаота.
        - Я поймаю зверя в последний момент, - твердо сказал Юайс. - Оповещу Буила и бургомистра, что собираюсь сделать это. И тогда мы посмотрим…
        - А если Олс здесь? - спросила Глума.
        - Он здесь, - медленно проговорил Юайс. - Но он пока ни во что не вмешивается. Только забавляется. Думаю, что, если бы он захотел, уже половина города захлебывалась кровью.
        - Почему же он не делает этого? - спросила Глума.
        - Потому что даже зверь в лесу давит столько дичи, сколько может съесть, - ответил Юайс. - Значит, пока Олсу не нужно столько смертей. Или они должны быть устроены особенным образом.
        - А ты можешь победить… этого Олса? - спросила Гаота.
        - Что ты, девочка, - улыбнулся Юайс, - я ведь не Нэйф.
        Всегда и всюду на языках был этот Нэйф. Как же Гаоте надоели рассказы о святом сыне Арданы, который однажды обнаружил невосприимчивость к магии, а впоследствии удивительную терпимость к боли… Особенное отвращение вызывали поучения наставника Бейда. Когда он брал в руки наставления Священного Двора, у Гаоты начинало ломить виски и мутить в животе. Мало того, что она уже знала все притчи о святом Нэйфе наизусть, так Бейд еще и зачитывал их приторным голосом, повторяя те места, в которых описывались мучения несчастного, раз за разом, словно смакуя их сладость. Вот уж кто бы не преминул спеленать всех своих слушателей и привязать их на колеса целого обоза… Наверное, точно бы расплакался от умиления!
        - Ешь, Гаота, - услышала девчонка голос Глумы. - У нас мало времени.
        Гаота кивнула, ухватилась за ложку и принялась набивать живот, не чувствуя вкуса пищи. Даже головная боль, которая в городе снова запустила пальцы в ее голову, уже не казалась ей столь важной. Боль была подобна жару от огня, в котором сгорают близкие. Хотя где ее близкие? Давно уже мертвы. Но отчего ей кажется, что их смерть длится и длится? А может ли она назвать своими близкими Юайса и Глуму?
        Гаота захлопала глазами и покосилась на соседей по столу. Юайс сам посмотрел на Гаоту, словно собирался ей что-то сказать, но не сказал ничего. Глума, как и Гаота, явно была погружена в свои мысли, хотя и не позволяла себе расслабиться, то и дело оглядывала едоков, которых, впрочем, было немного.
        Трапеза не затянулась, вскоре троица заняла места в седлах и почти мгновенно добралась до близкой ярмарочной площади, где Юайс велел спешиваться, поручать лошадей дозорным, которые уже ждали своих подопечных, и не отставать от него. Сказав это, он двинулся к разноцветным шатрам, собираясь нырнуть в один из торговых рядов.
        - А сюда нам зачем? - поинтересовалась Гаота, глотая слюну от блеска леденцов и запаха вываренных в меду орехов.
        - Мне нужна дудка, - объяснил Юайс. - Или хорошая свистулька.
        - Зачем? - нахмурилась Глума. - Опасное это дело - свистульки. Ваш усмиритель вчера досвистелся.
        - И даже не почувствовал, что я излечила ему руку, - грустно заметила Гаота.
        - Еще бы он почувствовал что-то, выпив целый кувшин вина, - улыбнулся Юайс. - Ничего, зато будет удивлен, если захочет поковырять в носу «больной» рукой. Он славный парень, кстати.
        - Я заметила, - кивнула Глума. - Веселый. Иногда. Ваш судья тоже не мерзавец, но его что-то гнетет.
        - То же самое, что и меня, - заметил Юайс. - Смотри-ка, стражник правильно сказал: вот и дудки, барабаны, бубны и даже всякая струнная неразбериха. Есть возможность продолжить наше бытие с музыкой.
        - Я в ней не сильна, - призналась Глума.
        - И я, - вздохнула Гаота. - Хотя я и не бралась.
        - А я вот возьмусь, - пообещал Юайс и принялся донимать низкорослого торговца, требуя выложить на прилавок все дудки и свистульки, что у того есть. Лысоватый снок сначала обрадовался, предположив, что высокий незнакомец в мантии Священного Двора собирается скупить у него едва ли не все трубы, но потом скис и принялся причитать, что торговли в этом году совсем нет, а между тем уже через три дня начинается шествие в Тимпале, и одновременно на целый месяц открывается для торговли и радости главная площадь Граброка. Но не хотят радости жители города, не хотят.
        - Тяжелый год, трудные времена, - кивал Юайс и поочередно дул во все дудки, рожки и свистульки, отодвигая в сторону те, что ему не подходили точно, и откладывая те, над которыми еще предстояло подумать. Когда дудок осталось с десяток, Юайс еще по разу поочередно дунул в каждую из них и с удовлетворением остановился на одной, заплатив лавочнику не торгуясь и набросив сверху к радости того пару медных монет.
        - Знакомый звук, - прищурилась Глума.
        - Почти, - кивнула Гаота.
        - Точно так, - приложил палец к губам Юайс. - Звук почти знакомый. Ничего, чуть-чуть подсохшего хлебного мякиша, и мы сделаем его неотличимым. А вы как думали? Или мне мазаться той вонючей дрянью, которой мазался Цай?
        - Его намазали, наверное, - нахмурилась Гаота.
        - Подожди, - не поверила Глума. - Значит, вот оттуда, со стен замка призывают…
        - Ни слова больше, - предостерег девушек Юайс и подмигнул сразу обеим, передавая им берестяные туески со сладостями. - Сочтите за шутку. Что касается «призывают» - я был бы рад ошибиться.
        «И когда только он успел это купить?» - со счастливой улыбкой подумала Гаота.
        На городской площади уже близились к концу приготовления, которые должны были обратиться празднеством через три дня. Редкие плотники и кузнецы еще продолжали постукивать молотками на поднявшейся карусели, качелях и всяческих бревнах, но сейчас уже главными старателями были маляры. Едкий запах краски разносился окрест, отгоняя любопытных ближе к храму и ратуше, и даже монашка нашла себе большой камень поближе к часовне, где и сидела, прикрыв глаза.
        - Голова закружилась, - предположила Гаота. - Я б и пяти минут не смогла выделывать так круги.
        - Минуту… - Юайс вдруг сделал пару стремительных шагов, ухватил за ухо щуплого молодого парня и потащил его в сторону. Тот обвис в руке Юайса, словно подбитая дичь.
        - Вот ведь забавник, - беззлобно хмыкнула Глума. - И здесь не может без фокусов.
        - Зачем ему этот человек? - не поняла Гаота.
        - Это вор, - объяснила Глума. - Карманник. Странно: Юайс обычно не мешает воровскому люду делать свои дела, если, конечно, речь не идет о какой-нибудь крайней подлости. Может быть, решил расспросить его о чем-то, или отвесить ему оплеуху, или… Ты смотри. Он ему платит!
        Гаота не верила своим глазам! В руках ее наставника сверкали серебряные кружки, которые он один за другим вкладывал в руку ошалевшего вора. Один, два… Пять монет! Вот тщедушный парень обратился в ловкого паренька, вот он раскланялся с Юайсом, поклонился не спускающим с него глаз Глуме и Гаоте, шагнул в сторону и словно растворился. Хотя, кажется, и народу на площади почти нет!
        - Надеюсь, это не была дань страшному, но тайному правителю Граброка? - с усмешкой спросила Юайса Глума.
        - Нет, конечно, - махнул рукой Юайс. - Увидел знакомого, обрадовался. Я знаю этого вора. Его зовут Тьюв. Приходилось лет четырнадцать назад заглянуть по делам в Блатану, поймал его при попытке срезать кошель с моего пояса. Тогда ему, правда, было лет шесть или семь. Пристроил его учеником к сапожнику, пригляделся и даже обрадовался. Паренек оказался толковым и не испорченным. И вот, оказывается, продержался он там только два года. А потом сапожник умер, и наследники вышибли подмастерья из лавки. Так что…
        - И ты расчувствовался на пять монет серебра, - поняла Глума. - Он же явно ждет шествия. Вся воровская братия кормится с паломников!
        - Нет, - не согласился Юайс. - Я заплатил ему задаток за работу. И поверь мне: думаю, не выкинул зря ни одной из этих монет.
        - Ну-ну… - с сомнением протянула Глума. - Если бы я тебя не знала, то, конечно, посмеялась. И все равно это безумие!
        - Ты меня знаешь, - погрозил Глуме пальцем Юайс. - Поэтому - не смейся. Имею я право на маленькое безумие? А это что?
        Со стороны ратуши донесся звон часов.
        - Часы пошли! - удивилась Глума. - Может быть, не придется охотиться на зверя? Он вернулся и закончил ту работу, которую начал?
        - Ты мне все расскажешь! - улыбнулся Юайс. - А теперь в Храм. Самое важное на сегодня - там.
        - Ну? Долго ждать-то? - встретил Юайса распростертыми объятиями Буил. - Что делать-то будем? И к чему эта погань?
        Гаота выглянула из?за спины Юайса. Вся артель вновь сидела вдоль стен в углу между недостроенным храмом и колокольней, только вместо трупа одного из артельщиков перед ними лежало коровье копыто.
        - Как увидели, тут же столпились в углу, - продолжил рассказ Буил. - А Калаф уже был: точно, говорит, копыто - их коровы. Вон кайма белая, а дальше бурая шерсть на огрызке. Хоть и подпаленная, а видно. Редкая масть для коров в наших краях. Только я что-то не пойму: как этого дракона к артельщикам-то привязать? И где он теперь?
        - Сколько они уже здесь работают? - спросил Юайс.
        - Так уже за три года время отскочило, - прищурился Буил. - Считай, что прижились. Храм-то - не лавка, за сезон не поднимешь. Да и хорошо работают, не отнять. Вон уже и арку начали перебирать. У каждого тут если не жена, так уж подруга. Наверное, на два дома старются. Да и паренька подобрали. Вот ведь умница: полез на чердак ратуши и с помощью Смуита доделал работу, что его отец пропавший не завершил. Часы собрал и запустил. Бургомистр очень доволен.
        - Опрашивал их? - спросил Юайс.
        - Да не особенно, - пожал плечами Буил. - А кого опрашивать? Смуит, как копыто увидел, побледнел, что твой мрамор. Мальчишка - тот и слова толком сказать не может. Заикается. Не желал бы я никому его судьбы. А остальные… Они же не особенно на арданском-то…
        - А говоришь, что подругами обзавелись, - покачал головой Юайс.
        - Ну так там слова - не главное, - хмыкнул Буил. - Где дракон-то?
        - Смуит! - окликнул вожака артельщиков Юайс и, когда тот - высокий, красивый, широкоплечий слайб - подошел, спросил: - Где прятали дракона, Смуит?
        Артельщик молчал почти минуту. Оглядывался на артель, смотрел под ноги, на небо, потом вздохнул и, махнув рукой, пошел к лесам, лепившимся к стенам храма.
        - А вот это интересно, - побежал за Смуитом Буил.
        - Что ты? - посмотрел на Гаоту Юайс.
        - Голова болит, - призналась она. - И магия. Новая магия. На каждом из этих… каменщиков. И на мальчишке тоже. Они не скажут ни слова. Я вижу. Но снять нельзя.
        - Ты права, - двинулся за Буилом Юайс. - Пошли.
        - Почему нельзя? - не поняла Глума. - Разве есть магия, которую нельзя снять?
        - Всякую магию можно снять, - откликнулся Юайс. - Но не тогда, когда тот, кто наложил ее, - близко. Или недалеко. Тем более как теперь. Она сплетена с их жизнью. Снимешь - оборвешь жизнь.
        - А этот? - напряглась Глума. - Смуит? Он может говорить? Ему разрешили? Почему?
        - На нем жизни всех прочих, - предположил Юайс, подходя к лесам. - Поднимайтесь осторожно.
        - Там нет опасности, - проговорила Гаота. - Пока нет.
        - Опять, - ударила кулаком в стену, стиснула зубы, вздернула в ножнах меч Глума. - Опять кто-то неизвестный, опять магия, опять чей-то замысел… Насколько легче в предгорьях Черной Гряды!
        - Нигде не будет легко, - пообещал Юайс.
        Гаоте сначала показалось, что вряд ли она сможет подняться так высоко, уж больно хлипкими казались леса. Но вблизи выяснилось, что они сделаны на совесть и могли выдержать нескольких каменщиков с немалым грузом камней. Впрочем, с каждым новым ярусом страх куда-то улетучивался, и постепенно весь город оказался у Гаоты под ногами. Разве только колокольня была много выше храма да башня замка. Часовня и та торчала древним шпилем где-то под ногами. Ратуша и близкий трактир Юайджи равнялись высотой с Храмом, но уже начатый фонарь, а затем и купол должны были оставить их внизу, как и часовню. Да, высоковато, но все не выше, чем пропасть у входа в Стебли.
        - Здесь! - крикнул Буил с дальнего края огромной, заставленной штабелями камня по краям площадки. - Идите сюда!
        То место, что должно было служить в подкупольном пространстве верхним алтарем, было накрыто мешковиной и пластами рогожи.
        - Здесь, - мрачно и мертвенно повторял Смуит.
        - Что скажешь? - посмотрел на Гаоту Юайс.
        Камень под рогожами был исчерчен полосами, как будто сидящее под ними чудовище двигало по мрамору огромными когтистыми лапами. Часть его была вымазана подсохшей зеленью, от которой пахло тиной.
        - Цвет совпадает… - пробормотала Гаота. - А остальное… Их же тысячи лет не было… Не знаю…
        - А что здесь еще могло скрываться? - не понял Буил. - И где же он теперь?
        - Не могу сказать… - с заметным трудом выдавил слова Смуит.
        - Когда он пропал? - спросил Юайс.
        - В ту ночь, - отрывисто, словно ему приходилось преодолевать боль, стал говорить Смуит. - Когда погиб Скайтен. Он… был с ним. Даир убил Скайтена. Дракон жрал свинью. Даир метнул багор. Попал в Скайтена. Дракон сжег Даира.
        - И дракон улетел? - спросил Юайс. - Как он мог взлететь в узком дворе?
        - Стена… - опустил голову Смуит. - Стена между часовней и домом сэгата. Она низкая, перед ней штабели камня. Плотно уложены. Перехвачены досками. За стеной - река. Навес снимается за пять минут. Можно и взлететь, и опуститься. А дальше - ползком. Мы все убирали.
        - Откуда дракон взялся? - спросила Глума.
        - Три с половиной года назад, - скривился будто в гримасе боли Смуит. - Мы работали в Нечи. Правили бастионы. Нас наняли строить храм в Граброке. Хороший подряд.
        - Бургомистр? - спросил Юайс. - Прежний?
        - Король… - сорвался на хрип, но затем отдышался Смуит. - Посланник короля Сиуина. Но у нас был дракон. Слабый. Мы… нашли его в горах. Но мы не могли его взять. Мы, слайбы, укротители драконов, не могли его взять. Граброк - далеко.
        - Но взяли? - предположил Юайс.
        - Он сам нашел нас, - судорожно выдохнул Смуит. - Два месяца назад. Он послушный. Мы его прятали. Мы его кормили. Он мало ест, когда не летает и не изрыгает пламя. Но потом сэгат стал задерживать плату. И мы взяли в счет оплаты корову и отвели ее в выработку. И там скормили дракону. А кости принесли сюда. Чтобы сэгат не искал корову. Потом пришло время свиньи. Хотели скормить ее здесь, но сэгат услышал.
        - Зачем вам это было нужно? - спросил Юайс.
        - Дракон не выбирает, - стиснул зубы Смуит. - Мы служим ему, он служит нам. Если бы сэгат не задерживал плату, мы бы отправили Скайтена домой. Он бы увел дракона. Мы бы ушли… Увели бы дракона. А теперь… Теперь дракона нет…
        Смуит замолчал.
        - Как его звали? - вдруг спросила Глума.
        - Кого? - не понял Смуит.
        - Дракона, - пожала плечами Глума. - Разве вы не дали ему имя?
        Что-то нежное вдруг блеснуло в глазах Смуита.
        - У него не было сначала имени, - пробормотал Смуит. - Зачем имя дракону? Мы обходились без имени. А здесь, когда он вернулся, нашел нас, мы назвали… Скайтен назвал его именем своего маленького приятеля - Мора. Так что дракона зовут Мор. Мор…
        Он повторил имя несколько раз, пока руки его не перестали мелко дрожать.
        - Кого ты боишься? - вдруг спросил Юайс. - Кто наложил заклятье на твои уста, на уста всей артели? Кто лишил голоса мальчишку? Кто привел сюда дракона? Нэмхэйд? Ваш дракон опалил его пламенем три с половиной года назад возле Нечи? Ваш дракон? Он заколдовал вас?
        Глаза Смуита закатились, кровь побежала из уголков губ. Здоровяк пошатнулся и, если бы Юайс не подхватил его, неминуемо рухнул бы на камень.
        - Гао! - закричал Юайс. - Не дай ему умереть!
        - Сейчас, - бросилась к Смуиту, положила ему ладони на виски Гаота. - Сейчас!
        Смерть не угрожала слайбу. Жизнь издевалась над ним. Охаживала его изнутри плетью, жгла ему глотку, вонзала под ногти острые шипы. Магия погрузилась в тело артельщика, словно ядовитый паразит, и вытравить ее, не убив Смуита, было нельзя, потому что тот, кто заколдовал слайба, был где-то недалеко. Не рядом, но недалеко.
        - Жив… - прошептала, выпрямляясь, Глума. - Но еще пара таких вопросов, и он не выдержит.
        - Может… - Буил был бледным, как мрамор. - Может, еще кого опросить?
        - Не поможет, - отмахнулся Юайс. - Они все схвачены той же магией. Зачем их убивать?
        - И что же делать? - не понял Буил. - Ждать этого дракона? Да он половину города может выжечь!
        - Думаю… - закрыл глаза Юайс. - И ты тоже, Буил, думай, чем можно сразить дракона. И зови стражников. Надо спустить Смуита вниз. В ратуше найдутся комнаты с крепкими дверями? Надо будет закрыть артельщиков. И мальчишку тоже, но в комнате получше. И не спускать с него глаз. Хотя бы дня на два, на три, пока мы разберемся со всем. И выставить стражу. Хорошую стражу, которая будет готова отразить нападение врага…
        - Врага? - не понял Буил.
        - А как ты думаешь, - процедил сквозь зубы Юайс, - тот, кто хочет устроить в твоем городе незабываемый драконий праздник, он друг?
        - Враг, - выдохнул Буил. - Но кто он?
        - Мы здесь всего второй день, - пробормотал Юайс и посмотрел на Глуму: - Послушай, ни у кого я не встречал такой способности чувствовать ложь, как у тебя. Давай сверим ощущения.
        - Смуит не сказал ни слова правды, - проговорила Глума. - Он пытался дать знать о чем-то или сказать что-то, но не мог. А полуправда - та же ложь.
        - Точно так, - кивнул Юайс.
        - Это не Нэмхэйд, - прошептала Гаота, когда Буил отошел к краю площадки и стал звать стражу. - Не он. Я… - она сглотнула, - не могу объяснить. Я мало что знаю. Но он не такой. Не его запах, не его голос, не его… рука. Не он накладывал заклятье.
        - Ты права, - мрачно пробормотал Юайс. - Но если это заклятье - не плод усилий нескольких колдунов, подобных Нэмхэйду, тогда нам придется еще труднее…
        - Олс?.. - выдохнула Глума.
        - Может быть, - прикрыл глаза Юайс. - А может быть, и нет. На той стороне… много колдунов.
        - На той стороне? - не поняла Гаота.
        - Спускаемся, - кивнул подбегающим стражникам Юайс. - У нас еще очень много дел.
        Гаота шла вниз, опираясь ладонями о стену.
        - Что с тобой? - положила ей руку на плечо Глума.
        - Не могу, - едва вымолвила Гаота. - Когда я положила руки на виски Смуита, меня словно обморозило. Сил нет. И головная боль становится все сильнее. Как бы не упасть…
        - Юайс! - окликнула защитника Глума.
        - Я слышу, - обернулся Юайс. - Сейчас сделаем короткий отдых. Полежишь, отдышишься. Я сниму боль.
        Он не успел. В глазах у Гаоты потемнело, едва она ступила на камень храмового двора. Потом ее куда-то несли, но недолго, потому что на лицо пролилась вода, она открыла глаза и поняла, что лежит на топчане у стены в не слишком большом зале или всего лишь просторной комнате.
        - Ты как? - с тревогой спросила Глума.
        - Уже хорошо, - улыбнулась Гаота. - Голова почти не болит.
        - Юайс снял боль, - кивнула Глума. - Он опрашивает Калафа, скоро придет.
        - Он въедливый… - прошептала Гаота.
        - Зануда, - улыбнулась Глума. - Калаф предлагает нам остаться здесь вовсе, пока ты не придешь в себя.
        - Зачем? - не согласилась Гаота и попыталась встать. - Я уже пришла в себя, а дышать лучше в трактире Транка. Здесь - самое плохое место. Самое плохое в городе.
        - Почему? - не поняла Глума.
        - Что-то печет и обдает холодом одновременно, - призналась Гаота. - Снизу печет.
        - Тут ковер на полу, - нахмурилась Глума. - Большой, во всю комнату. Войлочный. На нем нет рисунка.
        - Под ковром, - прошептала Гаота.
        - Сейчас, - кивнула Глума, встала, подошла к двери, ухватилась за угол ковра, потянула его на себя и уже через секунду закричала во все горло:
        - Юайс! Сюда!

        Глава 17
        ЭГРИЧ
        Древняя и не слишком грозная цитадель Граброка стояла на берегу Дары. Река, которая разрезала город пополам с северо-запада на юго-восток, изгибалась у цитадели от ее западных к южным воротам. Но если южные ворота, выводящие всякого на древний каменный мост и мостки по соседству, были открыты, то у закрытых западных дремал стражник. Да и что это были за ворота? Узкие, тронутые ржавчиной, ведущие на такой же узкий мост, который соединял цитадель со стоявшим через реку королевским замком.
        Клокс подошел к стражнику, растолкал его и велел открыть ворота. Седой ветеран не сразу понял, зачем почтенному судье следовать в замок через второй вход, если даже сам герцог выезжает через главный, что выходит на ярмарочную площадь, но судья был непреклонен, поэтому стражник недовольно закряхтел, но снял с пояса огромный ключ, поковырялся в замке, а затем и со скрипом отодвинул узкую створку, чтобы храмовый старатель исполнил свою прихоть. Клокс выбрался наружу, оценил ступени, которые вели на изогнувшийся над речкой причудливый мостик - явно же не для конного были устроены, - и пошел вперед, чтобы остановиться на самом верху. Вдоль реки дул слабый ветер, обдавая лицо приятным холодом. Солнце уже добралось до зенита и почти избавило город от теней. Громада серого замка казалась отполированной временем. Темнели гранями кровли городских усадеб. Сияли всеми цветами шатры близкого торжища. Но главным цветом города был желтый. Желтые листья на улицах. Желтые кроны облетающих лип. Желтые стены и ограды окраинных глиняных домиков, которые можно было разглядеть, стоя на высоком мосту. И не по-осеннему
ослепительно-голубое небо над головой. И только сама река Дара струилась под ногами серой лентой. Шевелилась черными шнурами речной травы, сверкала манящим холодом. Клокс закрыл глаза и представил, что падает вниз и засыпает в этом холоде. Но нет, - он поправил тиару и направился к воротам в основании замковой башни, - какое там: воткнешься головой в коричневый речной песок, еще шею сломаешь. Никакого удовольствия.
        В ворота, от которых почему-то воняло тиной и какой-то тухлятиной, Клоксу пришлось стучать долго. Ему даже показалось, что он слышит стон, тяжелое дыхание и даже чуть слышное рычание за ними. Впрочем, в последнем не было ничего удивительного, собаки в замке имелись. Даже в Тимпале герцог Диус был известен любовью к охоте с собаками. Доходили слухи, что случалось ему затравливать собаками бродяг, но судью Священного Двора никак нельзя было спутать с бродягой. И все же герцогу следовало бы настроить слуг на добросовестное служение; или же надо таран подгонять к воротам?
        Тарана у Клокса не было, зато упрямства хватало, и он продолжал бы стучать до вечера - не возвращаться же в цитадель, - но из бойницы, локтях в тридцати над дверью, показалась голова заспанного стражника, и недовольный голос осведомился, какого демона нужно кому-то у дверей, которыми никто не пользуется?
        - Судья Священного Двора Вседержателя требует аудиенции у герцога Диуса! - крикнул срывающимся от раздражения голосом Клокс. - У меня к нему безотлагательное дело!
        - Ишь ты… - удивленно протянул голос. - Требует… Безотлагательное… Нет герцога в замке. Он на охоте! Вернется только после полудня.
        - Полдень уже! - снова ударил ногой в ворота Клокс. - Я подожду! Открывай!
        - Никак нельзя… - пробормотала голова, но перед тем, как скрыться, посоветовала: - Нет здесь хода, а если перебраться по уступочке к главным воротам, то там будет и ход, и почтение, и все остальное.
        Клокс посмотрел влево и понял, о какой уступочке говорила голова. Сложенный из массивных глыб известняка фундамент замка обрывался на высоте полдюжины локтей над речным обрывом и, переходя в серую стену, оставлял косой выступ шириной меньше локтя, огибая им и башню, и последующую за ней стену. Идти по нему можно было только боком, прижавшись спиной или животом к стене.
        Клокс оглянулся. Мост за спиной безмятежно горбатил узкую спину, но возвращаться не хотелось. И не из?за недоуменного взгляда стражника и необходимости стучать в дверь, заставляя оборачиваться народ со всей площади, а из?за самого себя. Теперь уже Клоксу не хотелось затягивать завершение этого дела, его следовало ускорить изо всех сил. Ускорить и завершить. Поэтому он перебрался через ограждение, встал на выступ, прижался спиной к согретому осенним солнцем камню и медленно двинулся к главным воротам, сожалея лишь о том времени, когда он сам еще бегал по улицам босиком и счел бы подобное приключение счастьем. Путь оказался нелегким. Места для ног хватало, но уступ имел небольшой скос наружу, вдобавок кое-где в основании стены зияли обломы, отчего пару раз Клоксу удавалось найти опору только для пяток и из?за чего он начинал цепляться пальцами за стену, выискивая щели и выступы. Так что, добравшись до главных ворот, он взмок как после дня тяжкой работы. Тем более что только у главных ворот Клокс понял, что никакого другого способа спуститься вниз, кроме как прыгнуть с высоты в полтора человеческих
роста, у него нет. Каким-то чудом судье удалось повернуться, вторым чудом - оказаться на этом же выступе на коленях, но третьего чуда не случилось, и, обдирая не только те же колени, локти и пальцы, но и подбородок, он почти упал со стены, сполз на животе по шершавым камням уж точно.
        «Дурак, - подумал Клокс, поднимаясь и ощупывая себя. - Какой же дурак. Судьей захотел стать? Ты и защитником был никудышным, а уж судьей… А ведь мог остаться ключником при Священном Дворе. Наверное, уже и женушку заимел бы, и детишек. Не захотел. Ну что же, расхлебывай. Недолго осталось. Если удастся уломать герцога - завтра же домой, завтра».
        Раздражение чуть спало, когда, отряхнувшись, Клокс вышел к главным воротам. Они не только оказались открыты, но и, к удовлетворению Клокса, его ожидал там худой человек в котто из дорогой ткани, явно кто-то из вельмож Диуса. У него были впалые щеки, пронзительный взгляд, платок, который закутывал его шею под самый подбородок, и тяжелый, обитый медью посох в руке. На какое-то мгновение Клоксу показалось, что незнакомец околдовывает его, прощупывает чарами, но это ощущение тут же исчезло. Вместо колдовства незнакомец низко поклонился и, радостно улыбаясь, подхватил Клокса под руку и повел внутрь замка, щебеча как весенняя птаха:
        - Великая честь, судья Клокс, великая честь. Не только для меня, скромного служителя королевского дома Сиуина, помощника его высочества герцога Диуса, но и для самого герцога. Мое имя - Нэмхэйд, дорогой судья. Запомните его, я буду рад служить вам. Как вы знаете, полагаю, герцог Диус сейчас на охоте. Но он должен скоро вернуться и обязательно примет вас. Но пока он еще не вернулся, позвольте мне позаботиться о вас. Надеюсь, вы не откажетесь от кувшинчика лучшего вина, сладостей, копченого мяса и замечательного фионского сыра? Знаете, у каждого королевства есть повод для гордости, и если он заключается в отличном сыре, то сырный повод ничем не хуже любого другого. Вот возьмите тот же Снокис. Где вы еще сможете приобрести речную рыбу столь изумительной засолки?
        Нэмхэйд продолжал говорить еще что-то, но Клокс его не слушал. Он вертел головой и уже по прежней привычке, оставшейся с его службы при судье Эгриче защитником, отмечал, что замок, верно из?за чрезмерной толщины стен и основательности башни, - невелик размером. Во внутреннем дворе и полсотни лошадей не поместишь, не то что дракона, который уж точно не сможет взлететь из этакого колодца, и на башню рассчитывать тоже не приходится, потому как хоть и нет на ней шпиля, но и она истончается на верхотуре до размеров дозорной вышки, а все входы в ней рассчитаны только для человека, и, значит, опять остается вопрос, где же прячется этот дракон, раздери его демон. Или же улетел он? Нет его уже? След простыл?
        - Вот, - вел судью уже по лестнице Нэмхэйд. - Вот. Сюда. Сюда. Не обессудьте за крутизну ступеней и узость ходов. Однако крепость - это крепость, а не дворец. Отсюда и неудобство. Но ничего страшного. Зато смотрите, какое угощение! Вот сюда, садитесь. Ешьте, пейте. Как только появится герцог, тут же все и разрешим. Все вопросы. Все вопросы. Без исключения.
        Нэмхэйд уже ушел, а его голос словно продолжал разноситься под темными сводами. И как будто легкий звон остался в голове. Все-таки старость давала о себе знать. И сердце покалывало. Клокс огляделся. Непостижимым образом он уже сидел на мягкой скамье, перед которой стоял заставленный яствами низенький столик. Чуть дальше высилось резное кресло, более всего напоминающее трон, но больше в сумрачном, не слишком хорошо освещенном падающими через узкие окна лучами света помещении ничего не было. Кое-где висели снокские круглые щиты, в дальнем углу в просмоленной бочке торчали алебарды, и все. Только две двери темнели в противоположных углах - слева, через которую Нэмхэйд завел Клокса, и справа. Между ними сияли осенним солнцем три высоких и узких окна, а за спиной… Клокс оглянулся. За спиной ничего не было, кроме деревянного щита, прибитого к стене, на котором углем было начерчено что-то вроде огромного колеса.
        «Мишень, - пригляделся к зарубкам в дереве Клокс. - Просто мишень. Забавляются вельможи. Святотатствуют, но забавляются. Шалят».
        Судья криво усмехнулся, подумал, что описание этой забавы непременно нужно вставить в отчет об умерщвлении дракона в Граброке: конечно, если повезет с этим самым умерщвлением; и принялся за еду. Следовало отдать должное Нэмхэйду, вино и в самом деле было отличным, а уж о похрустывающих на зубах сладостях и вовсе можно было только мечтать. А сыр… Он таял на языке. Мясо было нежным и сочным, как будто его начали запекать, не дав барашку остыть. Нет, есть прелести и в нелегкой доле судьи, определенно есть.
        Клокс ел, пил, снова ел и понемногу успокаивался. Вот уже сердце начало стучать ровно. И звон в голове обратился тонким гудением, которое не беспокоило, а скорее успокаивало. В самую пору закрыть глаза, замереть недвижно и вспомнить что-нибудь. О чем они говорили с Брайдемом, когда Клокс прибыл в Стебли? Ну точно, первым делом Клокс, как обычно, поругался на поганые стеблевские пределы, ведь и первого не пройдешь, сколько раз пытался, и столько раз уползал с опаленной рожей. Вот ведь взять того же Бейда, попечителя приюта от Священного Двора Вседержателя и мастера поучений по истории и хронологии, ведь истинный мерзавец! И выглядит как мерзавец - волосы жирные, губы рыхлые, глаза навыкате, и по сути мерзавец! Мало ли о нем ходило слухов при Священном Дворе, не потому ли его и в Стебли отправили, чтобы не видеть и не слышать? И вот же, как-то прошел все пределы и оказался внутри. Чем он, судья Клокс, хуже? Ладно, Дойтен, этот гуляка даже и не пытался пройти, всякую возможность использует, чтобы пожрать, нажраться или отоспаться, и теперь оглашает спальную комнату храпом, но он, судья, в самом деле
хотел познакомиться с Приютом Окаянных! Чем он хуже Бейда?
        - Ничем, - отвечал Брайдем, который сидел в домике у начала дороги к Стеблям с бутылью одисского напротив Клокса. - Только ведь Бейд не проходил ни одного предела.
        - Как же он оказался там? - недоуменно поднял брови Клокс.
        - Просто, - пожал плечами Брайдем. - Его заносили.
        - Кто заносил? - не понял Клокс.
        - По-разному, - вздохнул Брайдем. - Когда я, когда Гантанас, когда Роут. Бейд бы не прошел ни одного предела. Всякий раз, как ему нужно обернуться в Тимпал или обратно, он напивается до беспамятства, и таким мы его выносим или заносим. Колдовство ведь действует на мозги. Если мозги не работают, нет и колдовства. Все напасти на всех пределах происходят из собственной головы того, кто пределы преодолевает. И если напасти велики, значит, и соискатель велик. Не говоря ничего о его приверженности добру или злу. Так что главное, добраться до Стеблей, а уж там все без колдовства. Знаешь, как разрушили эту крепость? Ну, уже после того, как ее обитатели погибли? Привязали к быкам нескольких воинов и пустили волков. Быки понеслись вверх по дороге. Двое домчались доверху. Остальные поп?дали в пропасть. Из двоих привязанных в себя пришел один, второй спекся. Этот один сумел развязаться и спалить крепость. Все деревянное сжег. А вот уйти оттуда не смог. Так и подох потом. Мы нашли здесь его скелет.
        - Вот как, - пробормотал Клокс. - А что этот ваш… следовед, Юайс, которого ты мне в защитники жалуешь, почему он не носит Бейда? Брезгует?
        - Нет, - мотнул головой Брайдем. - Он не брезгует, но он предупредил, что если Бейд попадет ему в руки, он обязательно споткнется и уронит его с моста. Нечаянно. И ты знаешь, я ему верю. Я сам с трудом удерживаюсь.
        - Так зачем он вам там? - удивился Клокс.
        - Нужен, - прошептал Брайдем. - Как учить детей, не показывая им мерзости? Как закалить их души, не погружая их на минуты в дерьмо? Но здесь он не поэтому. Он ведь был там со мной, Клокс. Ты не знаешь, но…
        - Так вторым был Бейд? - почти онемел Клокс. - Расскажи мне!
        - Зачем тебе? - неохотно наполнил кубки Брайдем.
        - Расскажи, - попросил Клокс. - Я ведь тоже хлебнул кое-чего и тоже пятнадцать лет назад. Я имею право знать. Меня о каждой секунде моего бытия в Гаре расспросили храмовые старатели. Расскажи!
        - Хорошо, - пробормотал Брайдем. - Ты ведь знаешь, я был сэгатом не для службы, а для охраны Аты. Ходил с мечом под сутаной и с сотней охранных заклинаний в голове. На всякий случай. Нас таких было двенадцать человек. Сейчас сколько - не знаю. Но если окажешься на празднестве, имей в виду: те сэгаты, что стоят рядом с Атой, но не служат, они - его охрана.
        - Охрана не помогла… - прошептал Клокс.
        - Никто бы не помог, - вздохнул Брайдем. - Даже если бы мы были готовы. Но тогда… Когда в зал вошел истерзанный, не похожий сам на себя Эгрич, словно что-то изменилось. Какой-то звон зазвучал у меня в голове. Сердце забилось. Руки и ноги показались набитыми паклей. Я стоял и смотрел на все, как кукла. А Эгрич… Он крикнул, что Олс явился. И тут же изменился сам. Изменил лицо, фигуру. Стал другим. Страшным. Потом начал убивать. Стражников, Ату, сэгатов. Я как-то сумел вытащить меч и даже подставил его под удар этого демона, но меня снесло вместе с моим мечом. Он просто ткнул меня в бедро и махнул рукой, и я до сих пор удивляюсь, как мне не выворотило шею от удара его кулака. Я отлетел шагов на десять! Но сознания не потерял. Звон все еще стоял в моей голове, но я слышал каждое его слово. Когда почти все были мертвы, демон остановился. Отбросил меч, который был для него словно ножичек для чистки яблок. И улыбнулся. Я не видел страшнее улыбки. Потом он облизал губы, облизал руки. Он был весь в крови. И сказал: «Много крови. Как можно больше крови. Ничто так не утоляет жажду, как чужая кровь. Ничто не
дает столько силы, как радость от чужого бессилия. Легкость. Ясность. Чистота. Нужна кровь. И тот, кто не может отворить чужую, захлебнется в собственной. Я оставил двоих в живых не из милости. Милости нет. Свидетельствуйте. Олс вернулся. Пусть все знают. Пусть набивают свои потроха ужасом, тому есть причина. Олс вернулся, вернутся и прочие. Конечно, кроме вашего колесного истукана». Сказал - и исчез.
        - Исчез?.. - оторопело прошептал Клокс. - Растаял?
        - Не знаю, - вздохнул Брайдем. - Звон в голове прекратился. Мне было плохо. Закрывая глаза, я думал, что открываю их не через минуту, а через день. Или через год. Но кое-что я помню. Да, я отбросил в сторону свой меч, который обратился в обломок длиной в половину ладони от эфеса, оторвал от сутаны полосу ткани и попытался остановить кровь. Тут и увидел Бейда. Он сидел на корточках, прячась под церемониальной чашей. У него было рассечено плечо. Сильно, но не слишком опасно. Он трясся от ужаса. Может быть, я тоже трясся. А он еще начал на меня кричать, что я нарушил уложения храма, если явился на службу с мечом под сутаной. А я ему сказал, что нужно бить в колокол, потому что полдень близится, ничто не должно нарушить начало святого шествия.
        - Оно ведь состоялось в том году, - напомнил Клокс.
        - Да, - кивнул Брайдем. - Колокол прозвучал. Но не Бейд ударил в него. Он начал скулить, что к колоколу может прикоснуться только тот, кто причастился плотью Нэйфа, отпив из священного черпака. Пошел искать черпак, и оказалось, что выжил третий. Дудец из музыкантов. Он поймал черпак, который отлетел от убитого Аты, и держал его, думая, что в руках у него его дудка. А дудку разрубил демон, думая, что убивает мальчишку.
        - Так это знак? - прошептал Клокс.
        - Да, - кивнул Брайдем. - Это и есть знак. Знать бы еще, что это за знак. Демон сказал, что осталось двое, а осталось трое. Либо кого-то из троих он считал своим слугой, либо не заметил третьего. Разве это не знак? К тому же тот, кто принимает черпак из рук прошлого Аты, сам становится Атой. Даже если Ата просто бросает его. Все, что было дальше, ты знаешь. Мы потеряли почти сотню человек в храме и еще больше в Гаре, но мы получили нового Ату.
        - И Олса… - прошептал Клокс.
        - Этого нельзя было избежать, - пожал плечами Брайдем.
        - Зачем этот приют? - поморщился Клокс. - Зачем он нужен? Чего ты добьешься, воспитав три десятка или даже сотню колдунов и ведьм? Чем они тебе помогут? Или ты думаешь, что среди них найдутся новые Нэйфы?
        - Нет, - покачал головой Брайдем. - Нэйфов больше не будет. А что будет?.. Посмотрим. И запомни, я даю тебе не просто Юайса, который в этот раз будет тебе полезнее, чем Роут. Я даю тебе девчонку, которая может оказаться не менее полезной, чем Юайс. Или даже более. Она - та, которая способна видеть.
        - Ну так и я пока не слепой! - раздраженно буркнул Клокс. - Еще не хватало мне кормить ее с ложечки.
        - Тебе не придется, - пожал плечами Брайдем. - И поверь мне, без них тебе не обойтись.
        - С чего ты взял? - не понял Клокс. - Ты провидец?
        - Если бы, - вздохнул Брайдем. - Но провидцы приходят к нам иногда. Считай, что один из них, в мудрости которого я не сомневаюсь, предупредил меня.
        - О чем? - не понял Клокс.
        - О самом страшном… - прошептал Брайдем. - Или о том, что может предварять самое страшное. Прости, большего тебе сказать не могу. Что касается обузы… Ты помнишь, что я хромал последние пятнадцать лет? Как раз после удара меча Олса.
        - Да! - воскликнул Клокс. - Что ты сделал со своей ногой?
        - Она сделала, - прошептал Брайдем. - Та девочка. Исцелила меня. И вот что я тебе скажу, Клокс. Вам придется жарко. Но что бы ни случилось, не оставляй ее вниманием. И помни: если придется убить тебя, чтобы спасти девчонку, то Юайс тебя убьет.
        - Вот ты меня обрадовал!.. - протянул Клокс и тут же услышал эти же слова, произнесенные чужим голосом:
        - Вот ты меня обрадовал!
        Он открыл глаза и обнаружил, что все еще сидит у стола, усыпанного яствами, а напротив него расположился в кресле герцог Диус и разглядывает его самого с брезгливым недоумением.
        - Вот ты меня обрадовал, - повторил герцог и хмыкнул, заставив расхохотаться окружающую кресло свиту. - Так ты добиваешься аудиенции, судья? Сев в моем тронном зале, приладившись к моему столу и осквернив мою пищу? Но я не в обиде. Ты ведь старатель Священного Двора? А они все падки на сладкое. Ничего. Мне повезло завалить отличного кабана, его как раз теперь разделывают во дворе. Ты останешься на ужин или уже обожрался?
        Свита снова раскатилась хохотом, а Клокс поднялся, поклонился герцогу и с достоинством произнес:
        - Ваше высочество, приношу нижайшие извинения, если оскорбил вас, но это угощение мне предоставил ваш помощник, Нэмхэйд!
        - Нэмхэйд? - вытаращил глаза герцог. - А почему не Хэмнэйд? Или Дэйхэм? Откуда у меня в свите помощник с диргским именем? Ты что-то путаешь, дорогой судья. Ну ладно, сожрал и сожрал. Пусть тебе так же сладко испражняется, как и жралось. Я устал. Давай, выкладывай свое дело, и покончим с этим.
        - Ваше высочество, - снова поклонился судья. - Я не совсем понимаю… Ну да ладно. Главное - вот что. В городе намечается явление, подобное тому, которое произошло пятнадцать лет назад в Гаре. Тогда погибли сотни людей. И в наш мир проникла ужасная сущность.
        - Вот как? - удивился герцог. - И что же ты предлагаешь?
        - Надо, чтобы шествие миновало Граброк, - сказал судья, и открывший рот, чтобы закатиться в хохоте, герцог вдруг окаменел. И звон в голове Клокса прекратился полностью. И каменный пол в зале вдруг заблестел от луж пролившейся крови. И из кувшина на столе вдруг запахло мочой, а яства обратились горами жуков и шевелящихся червей и личинок.
        - Как тебе больше нравится? - спросил шагнувший вперед Нэмхэйд. - То, что ты ел тогда, или вот это?
        Клокса вывернуло рвотой.
        - Самое удивительное, что все это ты тоже можешь есть и радоваться нежному вкусу, - вздохнул Нэмхэйд. - И я даже не знаю, что будет более реальным… А вдруг это - морок? А то была истина? Ты задумывался об этом?
        - Чего ты хочешь?.. - закашлялся, отплевываясь, Клокс.
        - Я - ничего, - ответил Нэмхэйд и отошел в сторону, давая дорогу другому человеку.
        - Эгрич? - окаменел Клокс.
        - Отчасти, - услышал он знакомый голос. - Впрочем, и это тоже подобно твоему угощению. Однако у меня нет желания вести с тобой долгие разговоры, я не болтун, как Нэмхэйд. Хотя и не молчун, как Уайч.
        Эгрич сделал знак, и из толпы вышел широкоплечий воин, который, как вдруг понял Клокс, мог мгновенно убить его даже мизинцем. Узкое лицо его оставалось бесстрастным, белки глаз отчего-то отливали голубым цветом. Он казался ужаснее и Нэмхэйда, и даже Эгрича.
        - Я ни тот и ни другой, - продолжил Эгрич. - Я совсем другой. Поэтому буду краток. Ты клялся мне пятнадцать лет назад. Готов ли ты выполнить свою клятву? Готов ли ты служить мне?
        «Готов», - подумал Клокс, чувствуя, как пот пробивает все его тело, но вместо этого хрипло ответил:
        - Нет. Будь ты проклят, исчадие Дайреда.
        - Неправильный ответ, - вздохнул Эгрич и кивнул Нэмхэйду, и в то же мгновение неведомая сила поволокла Клокса и с грохотом приложила его к деревянному щиту. Чувствуя, что рот его наполняется кровью, Клокс распластался на стене, как будто она была полом. На лице Уайча появилась улыбка.
        - Еще раз, Клокс, - развел руками Эгрич. - Готов ли ты служить мне?
        - Нет… - прохрипел Клокс. - Будь ты проклят, исчадие Дайреда.
        - Корп! - визгливо крикнул Нэмхэйд, и прямо из воздуха соткался, появился уже знакомый Клоксу толстяк-лекарь. Не говоря ни слова, он засеменил к Клоксу, показал ему глиняный кувшинчик, захихикал и сдернул с груди большой лекарский треугольник. Сначала жгучая боль начала разгуливать по груди Клокса, а потом острие впилось в его руку; он взвыл от боли и уже в следующую секунду почувствовал, как сила уходит из него, уходит безвозвратно. «Дойтен, - вдруг всплыло в голове судьи, - Дойтен. Корп пускал кровь и ему! Дойтен - седьмой. Я - восьмой. Но что общего? Что нас связывает?»
        - Еще раз, Клокс, - погрустнел Эгрич. - Глупость - это обратная сторона расточительности. Вот смотри. Нэмхэйд, Уайч, Корп и многие другие служат мне. Им хорошо. Зачем выбирать боль? Кстати, еще не поздно, помни об этом. Ты ведь был неважным защитником, слабым судьей. Почему бы тебе не стать одним из моих лучших слуг? Ты, конечно, можешь отказаться, но… никто не узнает о твоем подвиге. Ты понимаешь - никто! Разве стоит хоть медную монету подвиг, который канет в безвестность?
        - Я не честолюбив… - прошептал Клокс, глядя, как хихикающий Корп уносит его кровь.
        - Лжешь, - покачал головой Эгрич и крикнул через плечо: - Мадр, веди Линкса!
        И старый знакомый Клокса, его бывший защитник, тот, кто был вместе с ним и Эгричем в Гаре в роли усмирителя, вывел из?за спины Уайча незнакомца - широкоплечего мужчину с черными волосами и отрешенным взглядом. На шее Линкса был закреплен широкий ошейник.
        - Освободи его, - бросил Эгрич.
        Мадр протянул руки, щелкнул застежкой и снял ошейник с Линкса, обнажив кровавые раны от стальных шипов на его шее.
        - Последний раз, - вздохнул Эгрич и вдруг изменил и лицо, и голос, обратившись в обтянутый кожей полускелет. - С тобой говорит слуга бога, дрянь. Готов ли ты служить мне?
        - Нет. Будь ты проклят, исчадие Дайреда, - выдохнул Клокс, счастливо улыбаясь.
        - Линкс, - щелкнул пальцами демон, и огромный зверь, в которого обратился Линкс, бросился на Клокса.

        Глава 18
        ПАЙСИНА
        Пайсина как будто ничем не напоминала Деору. Единственное, в чем они казались близки, так это в том, что обе были ладно сложены. Даже Гантанас поворачивал голову вслед за любой из них, стоило одной из наставниц пройти по коридору, чего уж говорить о мальчишках… Хотя и девчонки не оставляли вниманием ни ту ни другую: вот уж кипели страсти, когда в бессмысленном споре сталкивались их поклонницы! Единственное, что примиряло спорщиц, так это то, что объекты их обожания заслуживали восхищения без всяких оговорок. Правда, Деора была чуть выше и сдержаннее, зато когда двигалась, словно переливалась от шага к шагу, изгибалась кошкой. Пайсина тоже так умела, но только во время поединков. В остальное время она двигалась как девчонка, отец которой с ранних лет дал ей на откуп коня, тяжелый доспех, меч и предложил множество испытаний, которые его дочь прошла с блеском, не растратив ни юношеского задора, ни детской бесшабашности. Конечно, ничего подобного Пайсина о себе не рассказывала, она вообще не была расположена к долгим разговорам, но вовсе ничего не придумывать о второй женщине-наставнице Приюта
Окаянных воспитанники не могли. Правда, среди стражей Стеблей имелась еще черноволосая Крайса, кухней и лекарской заведовала немолодая, но умная и восхитительная Хила, а на конюшне властвовала маленькая и обаятельная Капалла, но если трое последних и поучали воспитанников, то уж не в такой степени, как Деора, и тем более Пайсина, которая властвовала над ними самими, потому как занималась всем, связанным с владением собственным телом и любым видом оружия, которое могло попасть в руки ее подопечных.
        К тому же Пайсина была не просто красива, она была еще и мила. В отличие от Деоры, которая делила цвета на черный, белый и, в крайнем случае, красный, Пайсина не придавала особого значения ни одному из них. Глаза у нее были ядовито-зелеными, но в ясный день на приютской площади они как будто становились ярко-голубыми, во время занятий в среднем зале - таинственно-серыми, а когда сияли в прорези боевого шлема - сверкали лиловым. Ее волосы, которые ей приходилось во время занятий стягивать тугим узлом или заплетать в косу, то напоминали цветом сжатый в жаркий осенний день пшеничный сноп, то вспыхивали медовыми искрами, то стекали на плечи волнами благородной патины. Все прочее, включая ее изящество, стройность, силу и быстроту, заслуживало если не обсуждения, то уж во всяком случае долгого вздоха и томительного молчания. Надо ли говорить, что всякое наставление прекрасной воительницы воспринималось ее подопечными со всем вниманием?.. Тем более что удивляла она своих воспитанников почти ежедневно. Но все это стало правилом чуть позже.
        Гаота появилась в Приюте на два месяца позже тех, кто приступил к обучению с начала осени. Точнее, не появилась, а очнулась, пришла в себя с появлением Юайса. Правда, она быстро нагоняла упущенное, тем более что наставники то и дело возвращались в своих поучениях к сказанному ранее, а то и предлагали воспитанникам предъявить усвоенные ими навыки или полученные знания, но наставления Пайсины Гаота не пропустила.
        Во-первых, Пайсина появилась в Стеблях позже прочих, лишь за месяц до прибытия Юайса и немногим раньше самой Гаоты. Во-вторых, как шушукались между собой воспитанники, она была ранена и истерзана так, словно только что вырвалась из ожесточенной схватки. Во всяком случае, на первое наставление, на котором Гаота уже почти была сама собой, Пайсина пришла с подвешенной на тугой повязке рукой и с заживающими ссадинами на лице. В?третьих, весь первый месяц пребывания в Приюте Пайсина потратила не на занятия с воспитанниками, а на изучение крепости. По рассказам, она шаг за шагом обходила все галереи и коридоры, заглядывая в каждую келью и даже простукивая стены и колонны. Затем она выбиралась наружу и оглядывала крепость со стороны пропасти, проходя по несколько раз в день все четыре предела, из которых при ее появлении дал о себе знать только последний, да и тот всего лишь сумел заставить идти кровь из ее носа, чего она словно вовсе не заметила. Вдобавок, как говорили, она обошла окрестности Стеблей на многие лиги. Наконец, она спускалась в пропасть по веревочной лестнице, поднималась в горные неудобья
за крепостью, где на крутых склонах огородник приюта, седой Ориант, пытался развести что-то вроде леса; во всяком случае, ежедневно таскался по камням с ведром, поливая натыканные тут и там саженцы бейнских кедров. И напоследок Пайсина с лампой облазила все подземелья и прорубленные в скалах ходы, которые были расчищены едва ли на десятую часть и куда тот же Брайдем строго-настрого запрещал забираться воспитанникам, но только по причине опасности обвалов и нахождения в древней пыли какой-нибудь заразы. Хотя тот же Гантанас иногда шептал на своих занятиях, что на самом деле Брайдем беспокоится за секреты Стеблей, главный из которых заключается в том, что никто так и не объяснил, на чем держится столько столетий магия этой крепости, если ни одна из остальных шести крепостей не сохранила даже ее тени. «Во всяком случае, на первый взгляд», - неизменно добавлял Гантанас, явно посмеиваясь над воспитанниками, для которых после этих слов самым интересным и увлекательным казались затхлость, прохлада и тьма таинственных подземелий.
        Вот там-то Пайсина и разыскала то, что сама назвала средним залом. Как она потом объяснила, если опуститься еще ниже, то велика вероятность найти еще и залы, и кельи, и подземные ходы, но так как найденное ею помещение находится на полпути от трех башен к непознанным гротам, пусть оно и будет средним.
        Зал, который она нашла, не был завален. Он скрывался за потайной дверью. Если бы Пайсина, вися на лестнице над пропастью, не высмотрела ряд узких - шириной не более в две ладони - бойниц, скрывающихся в складках скал, вряд ли бы ей пришло в голову не только простукивать стену, но и приглашать в длинный, давно уже очищенный коридор Гантанаса. Почему-то ей понадобился именно он - наставник по истории, хронологии, языкам, каллиграфии и прочим наукам, которые, как казалось многим воспитанникам, были впору будущим писцам или мытарям, а не тем, кем числил себя каждый из них - будущим воинам и магам. Так или иначе, но именно после визита вниз Гантанаса Пайсина объявила начало порученных ей занятий, и эти занятия состояли как раз в мытье огромного - две сотни на полсотни шагов - сводчатого зала с примыкающими к нему комнатами и комнатушками, в проверке сводов и полуколонн, в расчистке барельефов, навеске дверей и последующей побелке всего этого обширного великолепия, потому как, по словам Пайсины, ей нужен был свет и еще раз свет, а когда понадобится темнота - достаточно будет повязки на глазах или
плотных занавесей на узких окнах. В прилегающих комнатах, где нашлось множество древнего и малопонятного барахла, удалось сделать не только кладовые, но и помывочные, тем более что глиняные трубы и желоба для воды там уже были, что позволило Брайдему сделать вывод, что когда-то Приют Окаянных был не простой крепостью, а тем же самым, чем он должен был стать вновь - приютом и обиталищем тех, кто готов трудиться над своими умениями и твердостью духа. Мальчишки под началом мастера Уинера привели в порядок найденную и сделанную заново деревянную утварь. Девчонки под ворчание огородника и портного Орианта пошили и набили соломой плоские тюфяки. Вечно строгий и насупленный кузнец Габ забил в древние гнезда заново выкованные держатели для масляных ламп и поправил решетки на узких окнах, после чего тот же Уинер вставил в них рамы, а радостно потирающий руки Брайдем приказал Орианту развесить над каждым окном плотные занавеси и строго-настрого запретил зажигать лампы при незанавешенных окнах, хотя та же Пайсина уверяла, что разглядеть проблески света из узких окон из?за толщины стен нельзя ни со дна пропасти,
ни с ее противоположной стороны, а лишь спустившись вниз, как это сделала она сама, но Брайдем был непреклонен. Так или иначе, но над благоустройством нового помещения трудились все - и восемь наставников, включая Юайса, который появился уже в последнюю неделю работ, и стражники, и все прочие старатели кухни, двора и мастерских. Даже и Гаота поучаствовала в побелке зала, а уж когда Уинер, Габ и Ориант раскатали в середине зала войлок, она уже начинала понемногу улыбаться, поэтому по знаку Пайсины уселась в числе пятнадцати первых воспитанников Стеблей с желанием внимать и учиться.
        Пайсина, рука которой все еще покоилась на перекинутой через шею повязке, скрестила ноги, сидя спиной к окнам. Ее ученики - а они уже были приучены другими наставниками не спешить, не задавать глупых вопросов, внимать и ждать - так же скрестили ноги. Потекли сначала завораживающие, а потом томительные минуты. Стояла тишина. Даже звон молота с кузни Габа не долетал до среднего зала. Только еле слышно, шорохом отзывался грохот горной речки в глубине ущелья и шелестом отдавалось под сводами дыхание воспитанников.
        Гаота прикрыла глаза. Нет, она не зажмурилась, через полусомкнутые ресницы она продолжала видеть силуэт наставницы и слышать все, что происходило вокруг. Вот кто-то чихнул, кто-то в нетерпении зашевелился. Едва слышный шепот пролетел от чьих-то губ до чьих-то ушей. Кто-то в недоумении засопел. Кто-то сел поудобнее, сдерживаясь от внезапно нахлынувшей нужды. Кто-то сидел и в напряжении или без него недвижимо внимал Пайсине или повторял то, что делала она, растворялся под древними сводами, пытаясь соединиться с чем-то здесь некогда происходившим. Гаота соединила пальцы на животе. Когда-то, полгода назад, это было дурачеством, игрой. Мать научила ее этой забаве. Она любила ее учить всяким ненужным вещам. Порой Гаоте даже казалось, что не выделяя из своих дочерей никого для особой любви, ее мать приняла младшую дочь с облегчением, словно кроме любви имелось еще что-то важное, что можно было передать только тому, кто способен это удержать. И она передавала Гаоте что-то, начиная едва ли не с ее рождения. Во всяком случае, сколько себя помнила Гаота, мать постоянно что-то шептала ей на ухо. Повторяла и
повторяла, напевала какие-то песни на непонятном языке или гудела, прижавшись губами к ее виску, заставляя хохотать от щекотки. Вот только меча своего не давала, который теперь, на время ее учебы, хранился в келье все того же Гантанаса. Нет, надо было попросить, чтобы Юайс забрал ее меч к себе и хранил вместе со своим мечом. Тем более что и ножны, и рукояти у них так похожи. Но, может быть, обращаться с мечом Гаоту научит эта Пайсина? Конечно, если она не будет сидеть, соединив пальцы на животе точно так же, как это делает теперь Гаота.
        Как же говорила об этом мать?.. «Летучая мышь не видит в темноте. Она слышит. Издает писк или свист и прислушивается. Эхо подсказывает ей путь. Указывает на препятствия и простор. Помогает найти мошек и не столкнуться с другими мышами. Уберегает от опасностей. Если у тебя хватит мудрости, ты сможешь научиться чему-то подобному».
        - Чему? - недоумевала тогда еще маленькая Гаота. - Летать? Или пищать и слышать собственное эхо? И разве я слепая? Или я собираюсь куда-то в темноту? Я не хочу в темноту!
        - Никакой темноты! - весело начинала щекотать ее мать. - Полетов тоже, к сожалению, не обещаю! Пищать, правда, можно сколько угодно. Нет, Гао. Я просто предлагаю тебе еще одну игру. Мы же с тобой учились чуть-чуть магии?
        - Мама!.. - шептала Гаота. - Но ведь это же секрет?
        - Конечно, секрет, - улыбалась мама. - Но ведь палец, который порезала твоя сестра, больше не болит? Разве тебе не понравилась эта игра?
        - Понравилась, - соглашалась Гаота. - Но у меня от нее потом болела голова!
        - Ну, случается и такое, - вздыхала мать. - Но это ведь уже не совсем игра? Или ты не рада, что палец твоей сестры зажил через несколько минут после пореза?
        - Рада, - пожимала маленькими плечами Гаота. - Но мне кажется, что все, чему ты меня учишь, потом оказывается уже не совсем игрой…
        - Вот, - показывала мать через открытый полог возка на сельских мальчишек, которые сражались палками в пыли. - То, что они делают, это игра и ничего больше. Посмотри. Их палки даже обмотаны тряпьем, чтобы они не покалечились. Но пройдет лет десять, и эти мальчишки станут воинами. И тогда окажется, что их игра действительно была не только игрой.
        - Но они не летают и не пищат! - засмеялась Гаота.
        - А ты соедини пальцы вот так, - показала дочери мать. - Да. Указательный с указательным… и так - все. Найди каждому пару. А теперь слепи колечко. Нет, не пальцами, а как я тебя учила. Да. Невидимое колечко у тебя в руках. Вот. По линиям указательных и больших пальцев. Пока так, потом тебе вовсе не потребуется соединять пальцы, чтобы слепить что-нибудь. Все это можно сделать в голове.
        - Ну, - недоуменно надула губы Гаота, - слепила. Только оно у меня получилось горячим, и мне даже чуть-чуть больно. Что с ним делать?
        - Хорошо, - мать протянула перед собой руки, растопырила пальцы. - Умница. Я мучилась с этим не один год, а не слепила ничего хотя бы на сотую часть похожего на вот это твое кольцо. Подними его. Подтолкни вверх. А дальше только смотри. Я сделаю это один раз, а потом уже будешь делать ты.
        И Гаота толкнула вверх лиловое кольцо, которое напоминало клуб дыма, выпущенный изо рта жрецом Храма Присутствия на воскурении утренней жертвы солнцу. Она уже понимала, что никто кроме нее и, быть может, матери не видит это кольцо. Она и сама переставала его видеть, отвлекаясь на что-то. Мать поймала живую петельку, подхватила ее на ладонь и вдруг резко шлепнула по запястью другой ладонью. И кольцо полетело в стороны, как круги на воде от брошенного камня.
        - Но тебе не обязательно хлопать, - прошептала мать. - Смотри за кольцом. Ты должна научиться отправлять их в стороны так же легко, как легко смеешься, когда я тебя щекочу.
        - Зачем мне это? - надула губы Гаота, хотя ей и в самом деле понравилась эта забава. Разбегающееся колечко словно вспыхивало, минуя людей, лошадей, птиц, еще что-то.
        - Когда ты не сможешь увидеть что-то глазами, увидишь вот так, - объяснила мать. - Ни камень, ни металл, ни земля, ни вода не смогут остановить твоей ворожбы. Только кто-то, кто сильнее тебя. Ты не рассмотришь его, но будешь знать, что он есть.
        - Подожди! - зашептала испуганно Гаота. - Но если я не рассмотрю его, значит, он рассмотрит меня!
        - А вот о том, как сделать, чтобы он тебя не рассмотрел, мы поговорим завтра, - засмеялась мать.
        Сейчас Гаота точно так же держала пальцы. Нет. Она положила ладони на колени и вылепила даже не колечко, а мутный белесый шарик, который повис между ее запястий сверкающим коконом и который, она была уверена, не видит никто хотя бы потому, что его не видела даже Гаота. Она просто представляла его таким. Сейчас с ним можно было сделать все; к примеру - поймать ладонью и поселить в любом пальце до того мгновения, когда он ей понадобится. Отправить куда угодно, может быть, даже учинить какую-нибудь забаву. Или сделать то, чему учила ее мать.
        - Давай, - прошептала Гаота, хотя и этого говорить ей было не нужно, и шар начал надуваться. Нет, это ей даже нравилось. Никаких усилий не требовалось для этой забавы, она даже могла и в самом деле запускать шары друг за другом как волны, позволяя разбегаться им не только в стороны, но и вверх и вниз. Но теперь, среди четырнадцати почти сверстников и неподвижной Пайсины, она ограничилась одним шаром, который, вздуваясь невидимым пузырем, собирался поглотить сначала войлочный круг, потом весь зал, а потом и всю крепость, включая и все четыре предела и изрядную часть скал вокруг. Насколько долго Гаота могла его отслеживать? Она не думала об этом; когда забавлялась этим в Аршли, то легко осязала весь город. Чувствовала вспыхивающие искрами амулеты и обереги. Вздрагивала от черных пятен мерзавцев. Радовалась светлым ноткам детей и добрых людей. Ловила настороженность колдунов и еще кого-то, кто изо всех сил пытался остаться незамеченным. Даже удивлялась, как ее прикосновение, куда как более легкое, чем порыв теплого ветра, могло быть замечено. Удивлялась и в следующий раз делала это еще более легко и
неприметно. Вот и теперь никто из ее соучеников не почувствовал границу шара, зато сама Гаота ощутила каждого, и если не угадала, в чем его талант, то уж во всяком случае могла отыскать ключ к его тайне. Так же, как и к тайне Пайсины, которая шевельнулась, приоткрыла глаза и стала окидывать взглядом одного за другим своих учеников, словно пытаясь угадать, кто из них посмел навести ворожбу на своего наставника. Гаота плотнее закрыла глаза, стала еще легче, еще тоньше, и только когда граница ее шара миновала Пайсину, выдохнула. Ей не удалось разобрать, что за вихрь бушевал внутри наставницы, поскольку та умела закрываться, и закрылась мгновенно, едва почувствовала внимание к себе, но она определила причину боли, которая не давала успокоиться ране на предплечье Пайсины. Рука была словно оплетена паутиной, которая скрывалась в плоти. Паутина была как будто живой. Она дышала, и боль, которая возникала от этого дыхания, не отпускала Пайсину ни на секунду. Весь этот месяц, который Пайсина вихрем металась по Стеблям, она испытывала страшную, ноющую боль. И пять или шесть попыток снять эту боль только
усиливали ее, поскольку висели багровыми сгустками на этой паутине, утяжеляя ее.
        «Магия, - подумала Гаота. - Там, откуда она пришла, ее пытались остановить. Отсюда и раны от оружия, которые почти все залечены, и эта царапина на предплечье, которая была нанесена чем-то с применением магии. И эта боль сводит ее с ума. Хотя сейчас она молчит не потому, что ей больно, а потому что наблюдает за учениками. Так надо, только смотреть. Держать паузу. Соблюдать тишину. Так надо. Но если не избавить ее от боли, она сломается. В ней еще много прочности, но она все равно сломается. Потому что сердце паутины не в руке, а в сердце наставницы. Там серый, едва приметный комок, который заряжается от биения, который питается током крови, который изгибается и трясется, потому что кто-то далекий пытается через этот комок разглядеть что-то за пеленой, скрывающей Стебли от постороннего взора».
        Шар уже давно разлетелся в стороны, и Гаота могла бы пересчитать всех обитателей Приюта и угадать еще не раскрытые гроты и ходы, но сейчас все это было пустяком. Она слепила еще один шар, более плотный и более темный. Раскрутила его до мутного смерча. Отправила в сторону, в дальний угол. Подвела к окнам, поймала порыв прохладного ветерка и вместе с ним опустила его в сердце Пайсины. Наставница вздрогнула и согнулась, как будто сердце было вырвано из ее груди, но оно билось ровно. Да и сам невидимой шарик, который Гаота как будто перебирала пальцами, стараясь не обжечься о него, уже висел у Пайсины над плечом и, сминая исторгнутую, скулящую и скребущую когтями ворожбу, вращался, вытягивая из отравленной руки паутину.
        Пятнадцать учеников просидели на войлоке почти час, когда наконец Пайсина поднялась и сказала то, что Гаота и ожидала от нее услышать:
        - Первое наставление закончено. Точнее, второе. Первое было тогда, когда вы помогали привести в порядок этот зал. Этот наш общий дом. Сегодня было второе. Я смотрела, как вы умеете ждать. Думать. Терпеть. Слушать. Смотреть. Скучать.
        Она улыбнулась и обратила взор на каждого, словно пересчитывала подопечных или знакомилась с собственными учениками.
        - На сегодня все, но завтра мы встретимся ранним утром. Я тут посмотрела: в Стеблях не так много места, но коридор стражи, который соединяет три башни, - длинный и широкий. Мы вполне можем пробежать по нему, потом спуститься на второй ярус, выбежать на площадь, сделать небольшой круг по молодому лесу Орианта, о чем я с ним уже договорилась, и вернуться через коридор стражи сюда. Все вместе составит почти две лиги. Не так уж и мало для маленькой крепости в скалах. Здесь мы будем устраивать по утрам разминку, потом омывать себя и отправляться на завтрак. Вторая наша встреча будет через час после обеда. И длиться будет каждый день по два часа. Вечером же…
        Пятнадцать учеников начали переглядываться если не в отчаянии, то с тоской.
        - Вечером же, - продолжила Пайсина, - я буду ждать тех, кто захочет действительно стать воином или кем-нибудь еще, а не жертвой разбойника, черного колдуна, оборотня или еще какой-то мерзости.
        - То есть всех, - грустно заключил воспитанник Флич.
        - Увидим, - кивнула Пайсина. - На сегодня - всё.
        Она остановила Гаоту у выхода из зала, взяла ее за плечо, прищурилась.
        - Ты ничего не хочешь мне рассказать?
        - Зачем? - пожала плечами Гаота, не зная, что ей делать: сдерживать тошноту, рвущуюся наружу, или продолжать удерживать в руках за спиной непомерно тяжелый и раскаленный шар.
        - Что ж, - Пайсина явно была озадачена. - Твое немногословие похвально. Но я все же надеюсь как-нибудь поговорить с тобой. Обычными словами, а не утонченной ворожбой. Людям иногда нужны просто слова. Ты понимаешь?
        - Да, - стиснула зубы Гаота.
        - Тогда пока всё, - шагнула к выходу из зала Пайсина, но остановилась и, обернувшись, добавила: - Юайс сказал, что у тебя есть меч. Настоящий меч. Особенный меч. Меч твоей матери. Иди к Гантанасу и скажи, что я велела отдать его тебе. Меч должен быть с хозяином всегда. Он должен привыкать к тебе. Ты должна привыкать к нему. И уж точно всегда быть готова к чему угодно.
        - Я поняла… - прошептала Гаота.
        - Вот и славно, - кивнула Пайсина и прошептала чуть слышно: - Спасибо!..
        - Спасибо, - прошептала Гаота, когда Пайсина исчезла, и отпустила шар, метнула его в стену, тут же сунув обожженные пальцы в рот. Шар попал в кованый держатель для светильника, раскалил его и излил каплями металла на пол. Тошноту тоже не удалось сдержать.

        Глава 19
        КРАФТИ
        - Откуда это? - в недоумении смотрел на Калафа Буил.
        На деревянном полу дома сэгата под войлоком был вычерчен странный рисунок. Несколько окружностей сплетались в диковинный цветок, который разворачивал лепестки в разные стороны заостренными стрелками, их жала шевелились и подрагивали.
        - А я откуда знаю? - морщился Калаф. - Я в гости к Даиру не напрашивался. Он твоим другом был, Буил, а не моим. Вы тут с ним пропускали по кубку одисского в конце недели. Меня не угощали!
        - Подожди, Калаф, - повысил голос Юайс, который шаг за шагом обходил комнатушку, пока не остановился в дальнем углу. - Ты права, Гаота. Рисунок единственный. Скажи, Калаф. Если не ты - кто мог зайти в этот дом без Даира? Не после его смерти, а до.
        - Так… - задумался Калаф. - Братья по храму - они вернуться должны со дня на день, но… Без Даира - нет. А так-то, просители иногда бывали у Даира. Он был хорошим сэгатом. На всякую просьбу откликался.
        - На ночь запирал дом? - спросил Юайс.
        - Обязательно, - громыхнул щеколдой Буил. - Мне случалось заглядывать к нему поздно, но никогда я не заставал дверь открытой. А уж в последние три года, как появились эти строители…
        - Хорошо, - вернулся к входной двери Юайс. - Но ведь кто-то оставил эту пакость?
        - Что с ней теперь делать? - спросил Буил. - Стирать? Боязно как-то. Шевелится. Что за дрянь такая?
        - Это порча, - вздохнул Юайс. - И я очень боюсь, что таких рисунков в городе немало.
        - Я могу увидеть все, - прошептала Гаота.
        - Не вздумай, - покачал головой Юайс. - Сиди тихо и незаметно. Твоим усилиям еще придет срок.
        - Может, выпилить кусок пола да сжечь? - предложил Калаф. - И войлок можно обрезать. А то и вовсе заменить. Распустить его на куски для малых келий?
        - Бесполезно, - не согласился Юайс. - Еще предложи выпилить кусок площади, на которую падает солнечный луч. Его-то ты не выпилишь? Порчу можно только снять.
        - Я могу попробовать, - подала голос Гаота.
        - Тсс, - погрозил ей пальцем Юайс. - Не время для проб. Ошибки недопустимы. Я тоже мог бы попробовать, но третья проверка мне тоже ни к чему… Эх, если бы я не стал трогать Цая - может быть, не было бы и проверок… Ладно, сейчас Глума привезет мастера. Надеюсь, он поможет. Пока главное - выяснить, кто это мог сделать.
        - Дверь всегда на замке, на окнах - ставни! - начал загибать пальцы Калаф. - Выпить, правда, Даир любил, но вот только с Буилом…
        - Он меру знал, - проворчал Буил. - Я уж упасть готов был порой, а он всегда посмеивался только. Вытаскивал меня за шиворот на свежий воздух, встряхивал да отдавал стражникам, чтобы до дома доставили. И всякий раз недопитое передавал с ними же, мне на опохмел! А здесь - ни единой склянки с вином. Ни полной, ни пустой!
        - Он болел? - спросила Гаота.
        - Он сгорел! - повысил голос Буил.
        - Подожди, - выпрямился Юайс. - Он недужил в последний месяц?
        - Так, чтобы без памяти валяться, нет, - махнул рукой Буил. - Это ж надо войлок задрать, чертить и разлиновывать? Или как?
        - Или как, - кивнул Юайс. - Эта погань не выведена ни краской, ни углем. Она посажена. Семечко обронено, вот из него эта картинка и выросла. Тут и минуты хватит. Бросил, пропел заклинание - и все, дело пошло. Дальше - сама дойдет. Главное, чтобы сырости не было да люди ходили, ими она питается. Болью их. Так что только под крышей и только там, где ходят люди.
        - Спину у него схватывало, - наморщил лоб Буил. - Ну так я привел к нему лекаря одного. Так он один не оставался… Трое нас было. Бросили одеяло на пол. Уложили Даира. Лекарь намял ему спину. Да, пропел что-то. Ну так спина-то и прошла!
        - Что за лекарь? - спросил Юайс.
        - Так у Транка остановился, - пожал плечами Буил. - Как его… Толстяк… Из Тэра. Бляха еще у него здоровенная и острая. Корп!
        - Ну вот, - пробормотал Юайс. - Все начинает сходиться. Корп… Единственный лекарь. Ходит по всему городу. Буил, во-первых, отправляй стражу к Транку. Только разговоров не заводи с этим Корпом. Единственный способ его взять, не убив, - ударить сзади по голове. Не мне тебя учить, но если что - лучше убить. Для очистки совести советую заглянуть в любой из домов, где этот лекарь старался в Граброке. Заглянуть да поднять или войлок, или ковер, или сдвинуть топчан… Увидишь похожее, вопросов не останется, думаю. Ну а потом… Потом весь город придется перевернуть. Эту погань надо вычищать.
        - Как вычищать? - скривился Буил.
        - Кто тут собрался вычищать? - раздался за спиной Буила знакомый голос, и, ведомый под руку Глумой, в домик Даира вошел, пошатываясь, Крафти. Под мышкой у него была зажата лопата. Увидев Юайса, старик прижал ладонь с сердцу, затем поклонился Буилу, улыбнулся Гаоте, скривился Калафу, замер, разглядывая рисунок.
        - Задержались, - вздохнула Глума. - Единственному колдуну в Граброке потребовались перчатки, прошитые серебряной ниткой.
        - К сожалению, в Граброке он не единственный, - заметил Юайс.
        - Это точно, - поморщился Крафти, натягивая на руки явно женские перчатки. - А ты как хотела, красавица? Или думаешь - я свою жизнь на медный грош обменяю? Чую, что таких цветков расцвело в Граброке за сотню…
        - Что ж ты их раньше не разглядел? - сплюнул Буил.
        - Ты не плюйся, - посоветовал стражнику Крафти. - Лучше готовь палец. Мне капля крови будет нужна. На каждый цветок по капле. Твой город, если ты еще не понял, весь в крови вымазан, Буил. Тут и самый зоркий может обмануться. А уж старик-то… Ладно. Жаровня еще нужна, горящая. Можно старую, потом все одно выбросить придется. И вот… - старик неожиданно ловко сшиб с рукояти лопату, - вот таких деревяшек на каждый цветок по одной. Причем не с плетня какого-нибудь, а из рук. Чтобы захватана была. Грабли, мотыга, лопата, коса - все одно. Главное, чтобы захватана и не смоляного дерева. Не хвойная, значит. Ясно? Калаф, чего застыл-то? Вот жаровня, быстро разжигай пламя!
        - Делать-то что будешь? - прошептал Буил, доставая из?за пояса нож. - Давай уж, а то пора мне. Будут тебе и лопаты, и все остальное…
        - Делать… - проворчал Крафти, рассматривая собственные руки в сверкающих перчатках. - Считать буду. Если бургомистр мне ничего не заплатит, плакать не стану. А вот если бросит за каждый такой цветок по серебряному, то прослежусь.
        - Буду кланяться за тебя, Крафти, - пообещал Буил, рассекая кожу на ладони.
        - Запоминай, парень, - покосился на Юайса Крафти. - Надеюсь, правда, не пригодится тебе это…
        Колдун поймал на конец деревяшки каплю крови Буила, тяжело опустился на колени и, выставив вперед подрагивающие руки, провел палкой в двух ладонях над рисунком. Гаота замерла. Лепестки рисунка, которые колыхались, как паутина на слабом ветру, замерли, а потом медленно потянулись за деревяшкой.
        - Вот и славно, - закашлялся Крафти. - Калаф, поторопись с огнем! А теперь так…
        Он медленно опустил деревяшку на пол в ладони от рисунка и начал придвигать ее. Вот одно острие коснулось палки, впилось в кровавое пятно, второе, третье, и в то же мгновение Крафти выдохнул, прошептал какое-то заклинание и начал вращать палку. И рисунок стал распускаться. Он словно наматывался на отшлифованную тысячами прикосновений рукоять. Наматывался и как будто полнил ее, оживлял, поил ядом. В миг, когда рисунок полностью оказался в дереве, рукоять уже извивалась, как отходящая от зимней спячки змея.
        - Калаф!.. - прохрипел Крафти. - Помогите мне!
        Юайс шагнул к старику, подхватил его под мышки, поставил на ноги. Взмокший Калаф громыхнул жаровней, на которой истлевали какие-то храмовые свитки. А старик снова выкрикнул непонятные слова и опустил в пламя то, во что обратилась палка. Огненные кольца вспухли, изогнулись и опали.
        - Все, - торжественно прошептал Крафти. - Здесь все. Куда дальше?
        - Стража! - закричал Буил, вышибая ногой дверь. - Все дозоры ко мне!
        - Зачем ему серебряные перчатки? - спросила Гаота, когда она, Юайс и Глума вновь оказались во дворе Храма. Вечерело. Солнце уже садилось, но на площади, которая была видна через арку, горели факелы, и маляры продолжали готовить забавы к празднику.
        - Колдовство это вроде яда, - заметил Юайс. - Надо иметь хоть какую-то защиту.
        - Но ведь она… зыбка? - удивилась Гаота.
        - Это да, - согласился Юайс. - Толку от нее немного. Но порой и крохотная толика оказывается нужна. Не пробовала хватать горячий котелок с костра голой рукой? Нет? Тряпицей прихватываешь? А ведь тоже защита-то зыбкая. Еще что заметила?
        - Он произносил какую-то галиматью… - пробормотала Гаота. - Не то чтобы я знала все заклинания, но это не было заклинанием. Он просто придуривался… как шут.
        - Не слишком смешной шут, - улыбнулась Глума. - Но милый.
        - Да, - кивнул Юайс. - Именно что бессмыслица. Но старика можно понять. Те, кто приходил к нему со своими нуждами, нуждались в представлении, и он его обеспечивал. Не удивлюсь, если узнаю, что он еще рассып?л огненный порошок и чудил с зеркалами.
        - Но ведь не любой может так снять эту порчу? - спросила Гаота.
        - Не любой, - согласился Юайс. - Я бы смог, но сделал бы это иначе. Глума смогла бы, хотя ей пришлось бы нелегко. Ты смогла бы, если бы была чуть постарше. Даже наш судья Клокс сделал бы то же самое, дай ему в руки палку и объясни все. Но это не проходит даром. Самое меньшее, что я могу пообещать какому-нибудь юному стражнику, осмелившемуся взять в руки такую деревяшку, что у него горлом пойдет кровь. Но, судя по всему, Крафти когда-то был неплохим колдуном.
        - Значит, и теперь есть, - кивнула Глума, подводя лошадей. - Почему мы не торопимся в трактир? Ты думаешь, они справятся с этим Корпом без нас? Он может оказаться опасным!
        - Его уже нет на месте, - проговорил Юайс, садясь в седло. - Я это понял в тот миг, когда Крафти коснулся цветка. Во всяком случае, он предупрежден. Тот, кто оставил эту пакость, уже знает о ее снятии… Не медлите, нынешней ночью, да и следующей нам вряд ли удастся отдохнуть. У них уже семь трупов!
        - Кто седьмой? - насторожилась Глума.
        - Ну, - Юайс развел руками, - надеюсь, он еще не труп, но этот Корп пускал кровь Дойтену.
        - Он мог пускать кровь половине города! - воскликнула Глума.
        - Несомненно, - согласился Юайс. - Но у Дойтена есть нечто общее с остальными жертвами. Его прикусил имни. Не убил, но нарушил его плоть. Уж во всяком случае, повлиял на его кровь.
        - Это сделала девчонка! - напомнила Глума.
        - Да, - кивнул Юайс. - Но разве просто так твои егеря таятся сейчас в засадах? Вероятность того, что зверь и девчонка в родстве, - велика.
        - Я тебе не говорила об этом! - удивилась Глума.
        - Поспешим, - усмехнулся Юайс. - Смотрите на небо. Месяц обратился в тонкий серп. Следующая ночь будет безлунной. У нас осталось мало времени. Ночь, день и, может быть, еще одна ночь. Нужно переговорить с Дойтеном и Клоксом и определиться, что мы будем делать.
        - Разве ты еще не определился? - улыбнулась Глума и, подмигнув Гаоте, которая сидела на лошади с таким видом, как будто сию секунду должна обнажить меч и броситься на врага, направила лошадь к арке.
        Троица лишь немногим позже дозора стражников добралась до трактира Транка, но Буил, который встретился им у входа, их не обрадовал.
        - Нет вашего Корпа, - буркнул он недовольно. - Или я схожу с ума, или что-то здесь нечисто. Трактирщик его видел. Служки его видели и даже относили к нему в комнату еду, он отказался спускаться. И еда эта начата. А лекаря нет. Хотя по лестнице он не топал и, значит, из комнаты не выходил! Так что разбирайтесь сами, а я, кажется, эту ночь проведу без сна. Мои ребятки уже разыскали с десяток таких цветочков и продолжают искать. Доложусь бургомистру - и за дело. Надеюсь, наш Крафти не надорвется.
        - Он заколдовал Буила? - посмотрела на Юайса Глума, когда заскрипели ворота за умчавшимися стражниками.
        - Не знаю, - подтолкнул Гаоту к входу в трактир Юайс. - Здесь чистое место. Удивительно чистое. Конечно, такой колдун, как Нэмхэйд, может его нарушить, но вряд ли Корп так силен. Я бы почувствовал это сразу. Здесь он может колдовать только на самого себя. Но что это за колдовство, я не могу понять… Идем…
        В обеденном зале трактира вновь было пустынно, только увалень Амадан, хихикая, возился с ведром и тряпкой, размазывая грязь по полу. Из кухни доносились сытные запахи, и Гаота почувствовала, что она не отказалась бы не только от какой-то вкусной еды, а уже и от любой, лишь бы та не была чересчур противной. Привлеченные шагами постояльцев, из кухни выглянули сразу три головы - Кача, Брога и Иски, и вскоре эта шустрая трехголовость усердно накрывала на стол, не утруждая себя вопросами, что попросят на ужин гости: верно, имела на этот счет какое-то собственное мнение. Амадан бросил ведро и убежал во двор, а Юайс поймал за локоть Иску, улыбнулся конопатой девчонке, к удивлению и даже некоторой ревности Гаоты вытащил из висевшей на его боку сумки завернутые в тонкую тряпицу четыре леденца и вручил их трактирной старательнице с увещеванием поделиться с двоюродными братьями и убогим.
        - Кто сейчас в трактире? - спросил он девчонку.
        - Сейчас скажу, - сдвинула она брови, сунула три леденца за пояс, развернула оголовок четвертого и тут же облизала его розовым языком. - Значит, так, - на свободной руке начали загибаться пальцы, - в самом трактире - дед, он на кухне, потому что маме Тине нездоровится с утра, когда приходил какой-то страшный человек. Дядя Транк спит у себя, он в обед приложился к кувшинчику с пойлом, так что от него толку маловато. Он вообще говорит, что лучше всего было бы напиться и пить не переставая еще с недельку, пока все не закончится. Я, Кач и Брог здесь… Амадан побежал гладить осла. Егерей нету. Усатого травника нету. Палача Дойтена - нету. Судьи Клокса еще нету. Но вы трое, монашка и зеленый старик здесь. Но они тоже больные. На монашке лица не было, она руками по ограде перебирала, когда заходила в трактир. За час до вас вернулась. А зеленого старика… или не старика, не знаю уж, как с утра вместе с мамой Тиной приложило, так и всё. Он только в полдень до своей комнаты добрался. Но Кач бегал к нему. Спит. С утра еще Амадан до полудня хныкал, всех зацепило. А лекарь куда-то пропал. Брог вот только что
принес поднос от него. Ничего не доел, как будто спешил куда. А как из трактира ушел, никто не видел. Всё?
        - Покажи его комнату, - отпустил девчонку Юайс и с тревогой посмотрел на Глуму и Гаоту. - Пошли.
        - Я знаю, где его комната, - сказала Глума. - Она через одну от моей.
        - Там незаперто, - пожала плечами Иска. - И вещей никаких нет. Как будто он и не жил там.
        Они стояли перед тяжелой дверью уже через минуту. Юайс дал знак Глуме отойти, а Гаоте - спрятаться за его спину, вытянул из ножен меч и начертил что-то на двери. Заключенный в окружность косой крест вспыхнул бледным пламенем и ушел в полотно двери.
        - Почему ты не преподаешь колдовство? - восхитилась Гаота.
        - Потому что я не колдун, - ответил Юайс и потянул на себя дверь.
        Небольшая комнатушка была пуста. На столе чуть коптила лампа. Тюфяк на лежаке был свернут. Платяной шкаф с распахнутыми дверцами тоже зиял пустотой. В жестяном тазу подрагивала вода. В окно заглядывал месяц.
        - Вот, - показал на едва заметные светящиеся полосы и пятна на полу Юайс.
        - Что это? - не поняла Гаота.
        - Следы, - ответила Глума. - Так… Это сапоги стражников. Это следы мальчишки, который забирал еду. А это…
        - Он был здесь, - глухо произнес Юайс. - Стоял в углу за столом. Если и колдовал, то на самого себя. Но его никто не увидел. Возможно, он был еще во дворе, когда мы спешивались с лошадей.
        - Что это за колдовство? - спросила Гаота.
        - Я не колдун, - повторил Юайс и добавил, направляясь к выходу из комнаты: - Но, похоже, мне придется им стать.
        Они только собрались вновь сесть за стол, как дверь открылась и в трактир ввалился мокрый и уставший Дойтен. Он увидел Юайса, Глуму, Гаоту, с облегчением выдохнул, тут же скривился, словно от боли, и вымолвил:
        - Клокс убит. Мы с Басом принесли его. Он во дворе. Выловили в реке. У него вырвана глотка. И надрезана рука. Он - седьмой.
        - Восьмой, - побледнел Юайс. - Глума. Давай сигнал егерям. Нечего больше караулить. Сегодня зверя не будет.
        Глума кивнула, вытащила из?за пояса короткую трубку и вышла из трактира. Через несколько секунд с улицы донеслось низкое, но громкое уханье ночной птицы.

        Глава 20
        ТЬЮВ
        - Кем она была? - спросил Дойтен, когда они вместе с Басом вновь закрыли гроб, опустили его в могилу, засыпали ее, заровняли и водрузили на место камень с колесом.
        - Имни, - проговорил Бас, внимательно рассматривая стрелу.
        - Оборотнем? - не понял Дойтен. - И во что же она обернулась? В волка или орла? Или не могла выбрать между одним и другим?
        - Имни - не обязательно оборотень, - заметил Бас. - Точно так же, как и не обязательно человек. Даже на время. Мало того, я почти все знаю об имни, но говоря «почти», имею в виду, что не знаю всего.
        - Я слышал кое-что об имни, - кивнул Дойтен. - Можешь мне не верить, но я даже сиживал в книгохранилище Тимпала. Конечно, я не защитник, но усмиритель тоже не должен быть тупоголовым стрелком или громилой. Имни были созданы Дайредом. Дайред - обезумевший бог мира, который был с нашим миром, с Тэламом, словно сросшийся близнец. Его уже нет, но дети Дайреда, ведь это он создал имни, здесь. Проникли и осели.
        - Ты так думаешь? - удивился Бас.
        - Как я могу думать, если я пересказываю то, что прочитал? - не понял Дойтен. - Я могу только верить или не верить. Или сомневаться в том, что узнал из свитков. Я не настолько начитан, чтобы отличать вранье от правды с одного взгляда. Мне всегда казалось приятнее посидеть с кубком пива или вина, чем над каким-нибудь свитком, тем более написанным на староарданском, а то и еще на каком языке. Но то, что не только имни пришли в Талэм, но и мои предки, я знаю.
        - Однако твои предки не были созданы Дайредом? - спросил Бас.
        - С чего бы это? - не понял Дойтен. - Они же были просто людьми! Их создал творец. Так говорят, во всяком случае.
        - Вот! - вздохнул Бас. - Просто людьми. Думаешь, просто имни не бывает?
        Дойтен покосился на могилу, скорчил гримасу.
        - Знаешь, приятель, час назад я еще мог согласиться, а теперь…
        - Тем более что тебе в руку вцепилось что-то особенное? - спросил Бас.
        - Ну, - почесал подбородок Дойтен. - Не скажу, что я так уж вглядывался, да и длилось это дело секунды…
        - Прикинь сам, - посоветовал Бас. - Есть множество имни. Еще больше тех, кто несет в себе какую-то долю их крови, но не является имни. Уверяю тебя, эта доля может оказаться и в тебе. Но это как меч. Если у тебя железа лишь на нож, ты никак не выкуешь из этого железа меч. В лучшем случае у тебя получится маленький кинжал. Но так или иначе, есть множество имни, которые отличаются от обычных людей тем, что могут что-то, чего не могут люди.
        - Вот это плохо, - заметил Дойтен. - Отсюда раздоры, недоверие, страх.
        - Не отсюда, - не согласился Бас. - Ладно, мы же не на проповеди, да и времени маловато, но кое-что я тебе объясню. Скажем так… потому что испытываю доверие к твоему защитнику. И потому что ты не убил ту девчонку.
        - Вот уж спасибо благородному Юайсу, - хмыкнул Дойтен. - Одарил-таки меня доверием.
        - Отчасти, - кивнул Бас. - Так вот, есть множество имни, из которых способны обращаться в кого-то отличного от человека далеко не все. Но уж обращаясь, некоторые из них поражают воображение - они могут быть и птицами, и гадами, и зверями. Более того, иногда они не только наследуют способности, но и смешивают их и порой производят нечто чудовищное на первый взгляд и прекрасное - на всякий прочий.
        - А по мне, так все это безумие, - пожал плечами Дойтен. - Поэтому и Дайред, создавший это, безумен.
        - Это чудо, - понизил голос Бас. - Да, безумие, потом что непостижимо умом, но и чудо. Но Дайред тут ни при чем. Потому что он не мог создать имни. Если бы он мог их создать, он бы мог создавать и людей. Да, Дайред бог, но не творец. Только творец мог бы создать что-то. Ни Дайред, ни бог Талэма не способны создавать что-то. Они могут лишь сохранять или уничтожать.
        - Не понимаю тогда, - крякнул Дойтен. - Какой же смысл….
        - У тебя бронзовая пряжка на ремне, - заметил Бас. - Бронза состоит из меди и олова. Медная пряжка давно бы уже позеленела. Оловянная - смялась. Бронзовая тебе служит и будет служить. Имни - это бронза. Иногда - сталь.
        - Вот как? - протянул Дойтен. - Значит, этот Дайред не творец руд, а кузнец их? Хорошо. Люди - олово. А что тогда медь? Или наоборот?
        - Это загадка… - прошептал Бас. - Может быть, та, которую нельзя разгадать. Те, кто обдумывал ее, не пришли к единому мнению. Некоторые считают, что имни - такой же плод терпеливого отбора и скрещивания, как боевые кони или сторожевые псы. Но это не значит, что Дайред брал человека и, к примеру, волка и смешивал их, чтобы пополнить свое войско человековолком, который будет сильнее, быстрее и опаснее и того и другого. Нет. Он делал сильного человека, добавляя ему что-то неведомое, потому что никакое колдовство не в силах сделать из человека зверя, тем более мгновенно, а Дайред добился этого. По сути, имни-оборотень - свидетельство его силы. И я не знаю, что в этой смеси - медь. Может быть, даже нечисть, вроде той, что стонет ночами над рекой. Но результат - бронза. Но есть и другие, те, кто копается в древних манускриптах. Те, кто проникает в суть вещей по-своему. Они говорят иное. Они говорят, что Дайред не создавал имни. Он мог что-то подправить, мог отобрать нужное, мог уничтожить не нужное ему. Мог отравить, соблазнить, очаровать. Но не мог создать. Они говорят, что Дайред захватил тот мир,
откуда пришли твои предки, Дойтен, так же, как пытается захватить этот. Он терпелив и настойчив. А еще он умеет пожирать, убивать и лгать. Поэтому число его слуг всегда велико. А имни… Они могли прийти в тот мир вместе с Дайредом. Может быть, в неведомом нам мире их способность менять свою суть подобна способности зеркала отражать то, что встает перед ним?
        - Так что же выходит? - не понял Дойтен. - Они все-таки слуги или жертвы Проклятого?
        - И то и другое, - вздохнул Бас. - Так же, как и любой из нас. Но они заслуживают светлого неба над головой не меньше, чем ты, усмиритель.
        - А кто же ты среди имни? - спросил Дойтен.
        - Я… - поправил усы Бас. - Считай, что я пастух.
        - Пастух, - сдвинул брови Дойтен и тоже расправил кончики усов. - Так ты… из Скотного Двора?
        - Ты слишком начитан для усмирителя, - удивился Бас. - Предположим, что ты этого не говорил.
        - Да мне наплевать, - махнул рукой Дойтен. - Все, что я знаю, так это то, что Скотный Двор сберегает имни, но не служит Дайреду. Больше ничего. Надеюсь, ты не собираешься спасать этого зверя, что рвет глотки людям в Граброке?
        - Его уже не спасти, - проговорил Бас. - Хотя он интересен, но судьба его трагична. Видишь эту стрелу?
        - Ну? - не понял Дойтен. - Обычная диргская стрела. Выпущена из самострела. Сколько она пролежала в гробу? Десять лет?
        - И не заржавела, - заметил Бас. - Диргская стрела уже давно бы покрылась ржавчиной, как коростой. Вот видишь, на древке вязь? Это не диргские письмена. Это наговор против имни.
        - И что ты хочешь сказать? - не понял Дойтен.
        - Во-первых, - Бас поднял лопату, - нам пора идти, уже вечереет, а до развязки этой истории вряд ли осталось больше полутора суток. Во-вторых, если кто-то начинает игру, которая длится больше десяти лет, этот «кто-то» очень опасен. Очень. А уж если учесть Гар…
        - Подожди, - застегнул пояс Дойтен. - Я всего лишь хотел узнать, правда ли, что сын этого Линкса и этой… Ив может оказаться кем-то вроде Ойчи, которая тяпнула меня за руку. То есть особенным имни, который интересен для тех, кто устраивает в Граброке эту мерзость. А ты хочешь сказать, что мерзость началась еще десять лет назад?
        - Раньше, - сказал Бас. - Тысячелетия назад. Точно такая же стрела едва не сразила вашего защитника. Но самострел для диргских стрел я видел пока только у герцога Диуса. Он охотится с ним. Но у него простые стрелы, и не так тверда рука. Они опережают нас, Дойтен. Не на один шаг, а на много шагов и на много лет.
        - Тогда что ты здесь делаешь? - не понял Дойтен. - Остановить явление ведь нельзя?
        - Я не знаток в явлениях, - заметил Бас. - Но малых целей обычно достигаю. Для нас каждый имни - словно золотой слиток. Тем более особенный. И не только потому, что нас мало. Если он попадет в руки тех, кто выпускает вот такие стрелы, из него сделают не просто убийцу, а нечто ужасное. Это недопустимо. Я должен спасти или мальчишку, или девчонку. Склоняюсь к девчонке. Мальчишку, думаю, твой защитник не упустит, хотя ему придется нелегко. Его спутница тоже требует внимания, я не смог проглядеть, но допускаю, что она интереснее и Мора, и Ойчи. Так что помогай Юайсу. Береги ее. Она дороже всего Граброка. А я займусь Ойчей.
        Сказал и зашагал между могил, готовясь забросить лопату внутрь часовни.
        - А как же просто люди? - спросил Дойтен ему в спину. - Да, есть этот Мор, есть Ойча. Да и наша Гаота - не промах. Но что с людьми? В Граброке тоже будет кровопролитие?
        - А вот это зависит уже не от меня, - остановился Бас. - Возьми стрелу. Отдашь ее защитнику и все расскажешь. Хорошо?
        - Да уж не надорвусь, - буркнул Дойтен.
        И вот теперь он шагал за высоким и плечистым полутравником-полупастухом и вспоминал, что он знает о Скотном Дворе. Да, о нем ходили разные слухи, но точных свидетельств не имелось, так что летописцы исправно заносили в свои свитки известия о том, что там или там был украден из-под стражи или спасен от разъяренной толпы чудесным образом очередной имни, и что это несомненно дело рук таинственного Скотного Двора, который расположен то ли в дебрях страшного Бейнского леса, то ли в пригородах Ринны, то ли где-то в ущельях Сиочаны или там, где никто не может и предположить. Одно было точным: никакой грязи к Скотному Двору не прилипало. И вот это было самым странным, потому как отношение к имни во всех королевствах Арданы было настороженным. Да и черные егеря не просто так держали дозоры в предгорьях Черной Гряды. С другой стороны, и у имни были причины для вражды с людьми. Или же все дело в том, что все происходящие гадости приписывались Черному Кругу? А что, если тот же Бас не остановится перед тем, чтобы убить человека? Мало ли кто будет препятствовать ему в спасении Ойчи? Нет, если начинать ломать
голову, то уж точно ее сломаешь. Мало того что тройкам Священного Двора вечно приходится заниматься то запрещенным колдовством, то охваченными бешенством оборотнями, то иной поганью, которая то и дело возникает в разных местах, а тут еще думать о разных тайных орденах? Это пусть Клокс себе голову ломает. Черный Круг с черными колдунами, какой-то Очаг, орден убийц при этом Черном Круге. Да и тот же непонятный Скотный Двор. И храмов этих разных… Тьфу! Нет бы жить да поживать. Нет, надо кого-то спасать, убивать, являть… Все-таки надо будет переговорить с Клоксом. Он судья, должен больше знать обо всем этом. А то как слепой котенок тычешься…
        Они вошли в город через северные ворота уже в сумерках. Миновали дозор, в котором почему-то было только двое испуганных молодых парней. Бас с интересом оглянулся, втянул ноздрями запах города и улыбнулся.
        - А ведь что-то меняется, усмиритель, меняется.
        - Дойтен! - услышал усмиритель тихий голос и обернулся. Из проулка выглядывал невысокий молодой мужчина с узким лицом и светлыми вихрами над намечающимися залысинами.
        - Чего надо? - остановился усмиритель.
        - Дойтен. - Человек сделал один шаг, второй, остановился, с опаской поглядывая на Баса. - Господин Дойтен. Я - вор. Меня зовут Тьюв.
        - А я не сэгат, чтобы выслушивать твою исповедь, - поморщился Дойтен. - Или ты хочешь поделиться наворованным?
        - Нет, - поморщился человек. - Меня нанял господин защитник. Он заплатил мне, чтобы я рыскал по городу и все вынюхивал и высматривал. Он хорошо заплатил и обещал еще заплатить. И я обязан ему, он и раньше помогал мне.
        - Похоже на Юайса, - заметил Бас.
        - Этот господин с вами? - сдвинул брови Тьюв. - Его помощь может понадобиться.
        - Да говори же яснее, - разозлился Дойтен.
        - Юайс сказал, если что-то срочное, то я могу обращаться к вам или к судье Клоксу, - икнул от волнения Тьюв. - Вот я и увидел вас.
        - А зачем тебе мой спутник? - не понял Дойтен. - И почему ты не обратился к дозорным? И, если уж ты такой соглядатай, скажи, почему дозорных осталось только двое на северных воротах?
        - Они что-то нашли, - прошептал Тьюв. - Мотаются по всему городу, заходят в дома, что-то там жгут. Не знаю. Юайс просил меня выглядывать то, что никто не видит. И к дозорным не обращаться.
        - И что же ты увидел? - подал голос Бас.
        - Странного человека с мешком… - понизил голос Тьюв. - Странного и страшного. Такого страшного, что я едва не обделался. Вот уж не знал, что бывают люди, ужас за которыми волочится словно плащ за карликом.
        - Таких людей немало, - заметил Бас.
        - Значит, меня пока святой Нэйф миловал, - прерывисто вздохнул и снова икнул Тьюв. - Он нес мешок на плече. Нес так, словно в мешке была солома или пух. Хотя мешок был тяжелым. Я потом это понял. И еще у него, у этого человека, голубые глаза.
        - И что? - не понял Дойтен. - А если бы у него были черные глаза? Он шел с мешком… Да тут полгорода ходит с мешками! Осень!
        - Подожди, - напрягся Бас. - Что значит «голубые глаза»?
        - У него нет белков, - пропищал Тьюф. - Там, где зрачки, какие-то точки. А где белки - голубое все. Как яйца в гнезде лесной птицы. Я едва не лишился чувств, когда увидел это. Надеюсь, он не заметил ничего. Но… Боже… Не могу отдышаться…
        - Дальше, - потребовал Бас.
        - Тут рядом переправа. Близко от северных ворот. Там нет мостка… Так, доски и камни. Он бросил мешок в воду.
        - И? - напрягся Бас.
        - Это был человек, - прошептал Тьюв. - В мешке был человек. Вода… Прежде чем она унесла мешок, ткань намокла и облепила его. Там человек. Он свернулся, как ребенок. Но взрослый человек. Этот, который страшный, бросил его и пошел назад. Туда куда-то, в сторону замка или Стрелецкой слободы. Я не знаю, а мешок унесло водой. И я стоял… Я не знал, что делать… Но я видел, что вы, господин Дойтен, уходили из ворот. И увидел, что вы идете, и дождался.
        - Сколько прошло времени? - спросил Бас.
        - Половина часа или около того, - понизил голос Тьюв.
        - Странно бросать человека в воду в том месте, где река входит в город, - заметил Бас. - Тем более что на выходе из города такие же пороги. Тело может там застрять… Конечно, если это…
        - Я побегу к нижнему порогу, - заявил Дойтен.
        - Я с вами, господин, - прошептал Тьюв. - А то уже темнеет.
        - Хорошо, - кивнул Бас. - Я пройдусь по берегу. Тело может зацепиться за мостки у главного моста. Если тела нет на порогах, идите мне навстречу. И поспешите. Еще час-два, и над рекой появится такая мерзость, что и я вам буду не помощник.
        Им и в самом деле пришлось пробежаться. И вроде не так велик город, но все же не верхом, а собственными ногами… Когда Дойтен добрался до края Кузнечной слободы и повернул к реке, тьма уже сгустилась. Вода в реке казалась черной, но оказавшийся шустрым Тьюв приободрился и сказал, что неплохо видит и в сумерках, и на порогах ни мешка, ни трупа, ни мешка с трупом - нет. Так они и зашагали по берегу вверх по течению, перебираясь через плетни и уминая подсохшую землю на чужих огородах. Собаки молчали: видно, ночной вой над рекой лишил их голосов.
        Тьюв заметил мешок под узкими мостками, что были устроены для стирки белья на половине течения реки между южной окраиной города и городской цитаделью. Под ногами Дойтена мостки затрещали, а сам Тьюв все никак не мог вытащить мешок из-под досок, пока рядом не раздался голос Баса:
        - А ну-ка я?
        Травник сделал шаг в воду, нагнулся и выволок мешок на берег.
        - Человек, - сказал он. - Это уж точно. И еще более точно, что он мертв. Мешок в крови.
        - Отнесем его к дозору? - предложил Дойтен. - Я здесь все равно ничего не разгляжу.
        - Я разгляжу, - дрожащим голосом прошептал Тьюв.
        - Это все заклинания, что ты знаешь? - поинтересовался Бас. - А ты знаешь, что если попадешься на колдуна, то он тебя с твоим ночным зрением за сто шагов различит?
        - Юайс так и различил, - пробурчал Тьюв. - Но это не заклинания. Это у нас в роду.
        - К вопросу о капле крови имни, - кивнул Дойтену Бас. - Развязывай, парень. Я вижу, у тебя руки не менее ловки, чем зорки глаза.
        Мешок оказался развязан мгновенно, Тьюв аккуратно сдвинул ткань, обнажил лысоватую голову и растерянно посмотрел на Дойтена.
        - Простите, господин усмиритель… но мне кажется, что это ваш судья Клокс.
        Часть третья
        Смерть

        Глава 21
        БУИЛ
        За занавесью орудовали ложками, набивали животы трое черных егерей и взъерошенный Тьюв. Где-то возле них причитал, не находя себе места, Транк, а там, где еще вчера лежал привезенный из дома Цая Дойтен, теперь лежал мертвый судья Клокс. Кусок холстины накрывал тело, но сидевшие вокруг пятеро знали, что у трупа вырвано горло, на руке имеется точно такая же рана, как и у застывших в городской мертвецкой бедняг, а на стариковской груди вырезан ножом точно такой же цветок, как и на полу в доме Даира. Правда, его лепестки не шевелились, но он был вырезан еще на живом теле.
        - Это вызов, - произнесла Глума.
        - Вызывают равных, - не согласился Бас, поднимаясь. - Я, конечно, рад бы был польстить нашей компании, но не нахожу оснований. В любом случае, не верьте ни единому слову, ни единому жесту, ни единому знаку, что исходят оттуда. Даже если они будут говорить правду. Но дракона там нет, не ищите. Двор замка узок, в несколько раз меньше храмового двора. На стенах нет места, чтобы укрыться. Башня сужается, там тоже не укрыть дракона.
        - Тогда где он? - буркнул Дойтен, который вертел в руках диргскую стрелу.
        - Не знаю, - опустил голову Бас. - Не все тайны имни мне известны. Но он был. Самые ближние горы отсюда - это Рэмхайн. До них чуть больше двухсот лиг. Это близко. Большая птица, а уж тем более дракон преодолеет это расстояние за два-три часа. Ночью его полет не привлечет внимания: кому интересна тень, загородившая звезды? Часто вы поднимаете глаза к ночному небу? Нужно быть готовым встретить дракона, но искать его бессмысленно.
        - Зачем Нэмхэйду дракон? - спросила Глума. - И когда его ждать? Завтра? В безлунную ночь?
        - Думаю, нет, - задумался Бас. - Кто бы ни лепил это колдовство, ему нужна большая кровь. Завтра и послезавтра он ее не получит. Празднество начнется в первый день второго месяца осени. Через три дня. На площади будет толпа народа. Если дракон прилетит, он прилетит именно тогда. Сотни, тысячи жертв. Драконье пламя. То что надо для ужасных легенд. Очень большая кровь.
        - Ты поможешь нам? - вдруг подал голос Юайс, который до этого сидел молча, разминая хлебный мякиш, забивая его в дудочку и время от времени прикладывая ее к губам, чтобы выдуть чуть слышный звук.
        - Я не могу рисковать, - скривился Бас. - Я и так сказал вам слишком многое. Если Ойча останется в руках Олса, это будет не меньшая беда, чем явление кого бы то ни было. Все, что я могу, это не пытаться забрать ее до обряда, потому что это может заставить их захватить Мора или вашу девчонку.
        Гаота вздрогнула.
        - Или меня, - усмехнулся Юайс.
        - При чем тут ты?! - рявкнул Дойтен. - Я и про Гаоту не очень понял, но мальчишка в ратуше под охраной стражи.
        - Если будет нужно, даже не Олс, а Нэмхэйд сметет эту стражу как пыль, - покачал головой Бас.
        - Но ты же понимаешь… - Юайс снова дунул в трубку, - что пока Линкс жив, Ойча вряд ли появится в том месте, где будет происходить обряд?
        - Да, - кивнул Бас. - Но я уже понял, что ты затеял, и рассчитываю на тебя. Могу добавить только одно. Обряд не будет проводиться во дворе замка.
        - Почему? - сдвинул брови Дойтен.
        - Я бы посоветовал спросить об этом у вашего судьи, но его прошлое слишком пугало его самого… - Бас помолчал. - Кое-кто хотел передать ему свитки с описанием прошлого явления, но он отверг предложение.
        - Кое-кто? - переспросила Глума.
        - Я не торгую чужими тайными, - нахмурился Бас. - Этот свиток сейчас у бургомистра. Я не читал его и не знаю, как должен проводиться обряд, но я разговаривал с людьми. Я был в Гаре. Не тогда, а позже, когда ужас слегка рассеялся. Тот рисунок на лысом холме был сделан еще за год до явления. Подросшие мальчишки рассказывали, что кто-то начертил знак священного колеса на его верхушке задолго до ужасных смертей. Потом, правда, морок скрыл холм, и никто не свидетельствовал обряду, но рисунок был сделан заранее. Думаю, что рисунок к обряду в Граброке тоже уже вычерчен, его надо найти. Во дворе замка рисунка нет.
        - Ты был там? - спросил Дойтен.
        - Я видел, - ответил Бас. - Идите к бургомистру и читайте свиток. Иногда чтение продлевает жизнь.
        - Подожди, - остановил Баса, шагнувшего к занавеси, Дойтен. - Скажи, вот эта Ив… которую убила точно такая же стрела, что была выпущена через десять лет в Юайса. Зачем ее смерть?
        - Самое простое объяснение, - усмехнулся Бас и ушел.
        - Она бы не дала сделать то, что сделали с ее мужем, - проговорил, вновь прикладывая к губам дудку, Юайс. - Это - во-первых. Во-вторых, Линкс не сошелся бы с Олтой, а значит, не появилась бы Ойча. И я бы не удивился, если бы узнал, что и это знакомство тоже было неслучайным. Тот, кто затеял все это, готовился тщательно. Может быть, точно так же он готовит и следующее явление, которое тоже произойдет лет через десять. Или же через пятьдесят. Или через месяц? Слушайте.
        Еле слышно, откуда-то издалека донесся звон часов на ратуше, которые отбивали полночь. И сразу вслед за этим по округе разлился заунывный звук рожка со стен замка. И Юайс, приложив дудку к губам, дунул в нее и умножил ужасный звук, сливаясь с ним в одно неразличимое.
        - Ты мог бы стать музыкантом… - в ужасе прошептала Глума.
        - И музыкантом тоже, - согласился Юайс и, пробежав пальцами по отверстиям, сложил короткую, но светлую мелодию.
        Гаота сидела, оцепенев.
        - Вот видишь, - посмотрел на нее наставник. - Одна и та же вещь годится и для ужаса, и для светлой печали.
        - Я тебя не узнаю, Юайс… - прошептала Глума.
        - Я сам себе удивляюсь иногда, - прикрыл глаза Юайс.
        - Однако надо что-то делать! - встал Дойтен. - Я, конечно, понимаю, что вся эта мерзость разгребается не усмирителем, а защитником, но по уложениям Священного Двора я принимаю на себя мантию судьи. Но так как без усмирителя тройка не может существовать, предлагаю стать усмирителем тебе, Глума.
        - Нет, - поморщилась охотница. - Не стану. Сегодня и завтра я, пожалуй, побуду с вами, но мантию не надену и жалованья не возьму.
        - И то ладно, - кивнул Дойтен и, отложив на лавку стрелу, похлопал по сушившимся там же мантии и тиаре судьи. - Когда повезем старину Клокса в мертвецкую?
        - Через час, - проговорил Юайс. - И оставим его у входа до утра.
        - Так пусть лежит здесь, зачем заморачиваться? - поежился Дойтен.
        - Я должен буду кое-что проверить, - проговорил Юайс. - Этой ночью. Удивить их. И тогда они тоже захотят проверить меня еще раз. А завтра я вызову Линкса этой дудкой. За пять минут до полуночи. И буду ждать хоть всю ночь. У них есть и Линкс, и Ойча. Если они примут вызов, они выпустят Линкса. Если я прав, завтра в полночь их рожок не прозвучит. А я постараюсь взять его живым. С вашей помощью. Мы обратим его в человека и допросим. Только это может убедить бургомистра и, может быть, короля, что его братец Диус пригрел ужас у себя на груди. Но сегодня мне потребуются все егеря.
        - Зачем? - спросила Глума.
        - Чтобы прикрыть ее, - кивнул на Гаоту Юайс. - Гао придется пойти с нами.
        - Что это все значит, демон меня раздери? - зашипел Дойтен. - Что ты опять затеял? Мне может хоть кто-нибудь что-нибудь объяснить? Ладно, я уже понял про этот Скотный Двор. Посланец имни спасает своего собрата… тьфу, сестру; как сказать, не знаю. Чтоб она не попала в лапы ужасных черных колдунов, что обслуживают… демон их раздери, неизвестно, кого они обслуживают. Но зачем нам тащиться ночью на площадь?
        Гаота сидела, едва дыша. Из?за стен трактира чуть слышно доносились ужасные стоны.
        - Три причины, - наконец прошептал Юайс. - Говорю это тебе, Дойтен, как судье. Первая заключается в том, что я должен знать, кто властвует в замке. Вторая очевидна. Нужно перехватывать нити, за которые тянут те, кто готовит обряд. Но третья - самая главная. Их нужно отвлечь.
        - От чего? - не понял Дойтен.
        - От сердца Талэма, - прошелестел Юайс.
        - Сердце Талэма здесь? - открыл рот Дойтен. - Бог, вроде Дайреда, который живет среди нас? Это правда?
        - Да, - кивнул Юайс.
        - С чего ты взял? - не понял Дойтен.
        - Я чувствую, - прошептал Юайс. - Кроме того, я встретил хранителя. И, думаю, он не один здесь. Их не меньше четырех. Да и все мы тоже вроде хранителей. И есть еще кое-что, в чем я еще не уверен…
        - Подожди! - выпучил глаза Дойтен. - Но если здесь бог, отчего он не разберется сам с прислужником Дайреда?
        - Дойтен, - улыбнулся Юайс. - Скажи мне, у тебя есть сердце?
        - А как же, - ударил себя кулаком по груди Дойтен. - Стучит пока.
        - Видишь, как, - кивнул Юайс. - Сердце у тебя в груди, но кулак-то снаружи. Считай, что мы кулаки сердца Талэма. И без нас ему не обойтись.
        - Не хочешь ли ты сказать, что сердце может стучать без мозгов? - нахмурился Дойтен. - Без головы? А как же дать нам умный совет? Какой же этот бог?
        - Удивительный бог, - прошептал Юайс. - И знаешь, в чем секрет его неуязвимости? Он не знает, что он бог. Так же, как твое сердце не знает, что оно твое сердце. И вот еще что. Если бы было иначе, то наш бог был бы кем-то вроде Дайреда.
        Все замолчали. Гаота, побледневшая и уставшая, смотрела на накрытого тканью судью, который, несмотря на постоянное брюзжание при жизни, казался ей добрым стариком, и думала, что если верить ее наставнице Пайсине, мол, человека можно убить ударом тонкой иглы, то получается, что и весь Талэм, весь этот мир под солнцем можно убить ударом тонкой иглы. Главное, попасть в нужное место. И этим местом может оказаться она, Гаота. Или кто-то, кто живет, просыпается по утрам, ест, ходит, трудится, отдыхает, веселится или огорчается и не знает, что он бог.
        - А в Гаре? - подала она голос. - Это же не простое совпадение?
        - Уверен в этом, - кивнул Юайс. - Но я ничего не могу сказать. Эта загадка посложнее загадки нашего дракона, а мы даже с ним не можем разобраться. Но мудрые говорят, что сердце Талэма не всегда находит свое воплощение. Иногда оно просто витает в воздухе, передается из уст в уста, от сердца к сердцу. Но какая-то связь есть.
        - Так чего мы ждем? - сел и снова вскочил на ноги Дойтен. - Идем!
        - Подожди, - поднялся Юайс. - Дай поесть егерям. Да и надо бы еще раз приглядеться к нашим загадкам…
        Защитник поднялся, сунул дудку в суму, развязал мешок, достал подаренную Нэмхэйдом кольчугу, расстелил ее на соседнем столе, поставил туда лампу, взял у подошедшего Дойтена стрелу, положил рядом, посмотрел на Гаоту:
        - Давай кольцо, которое мы нашли за поясом у Клокса.
        Гаота раскрыла ладонь и выронила на стол кольцо. Глума поднялась и встала рядом.
        - Из одних рук… - прошептала охотница.
        - Именно так, - кивнул Юайс. - Вот, видите эту руну? Да, которая похожа на два лекарских треугольника, соединенных вершинами. Это руна преображения. Слева от нее руна жизни, справа - руна смерти.
        - Одна и та же, только перевернутая, - заметила Гаота.
        - Как ни крути - слева смерть, - буркнул Дойтен. - Мы же слева направо читаем? А что остальные знаки говорят?
        - Сейчас… - пробормотал Юайс. - На стрелах на староарданском выписано то же самое - смерть. Вот, сразу за знаком жизни. То есть чья-то жизнь покупается ценой чьей-то смерти.
        - Известно, чьей, - развел руками Дойтен. - Этой самой… Ив, и твоей. Ну, не повезло, не попали. Точнее, тебе повезло.
        - Надеюсь, - задумался Юайс. - Эти же знаки, но без слова на перстне. Над ними что-то вроде изображения рукопожатия.
        - Мир? - предположил Дойтен. - Приветствие?
        - Подожди. - Юайс погладил кольчугу, раскрыл ее ворот, заглянул внутрь. - Здесь те же три руны, но они вплетены в рисунок. Вот, на крыльях дракона. Рукопожатия нет. Но рисунок сделан позже. Кольчужка очень хороша, она явно риннской работы, а поверх нее позже выполнено вот это серебряной проволокой… А ведь это не настоящее серебро. Стрелы выкованы из стали, которой не страшна ржавчина. Надписи вытравлены, но сами стрелы настоящие. А здесь - подделка. Это плетение так точно… Ну-ка… Да! Это грязное серебро.
        - Грязное серебро? - не поняла Гаота.
        - Гран еще не наставлял вас о металлах? - осведомился Юайс. - Тогда понятно. В грязном серебре нет серебра. Это олово с небольшим добавлением свинца. Собственно, и на серебро-то оно похоже отдаленно. Но работа аккуратная. Я бы снял это с кольчуги и тогда разрешил тебе ее надеть.
        - Да подвесить ее над очагом, и все, - предложил Дойтен. - Эта мерзость расплавится и стечет. И чистить не придется, и кольчуга прочности не потеряет. У меня сосед в деревне был кузнецом. Тут главное - не отпустить, но грязное серебро все одно слезет, кольчужка толком и нагреться не успеет.
        - Нет, - не согласился Юайс. - Мне нужен этот рисунок целиком. Думаю, я смогу его снять. Посижу у огня и справлюсь. Не сегодня, но сделаю. Все это - часть какого-то колдовства. Его нужно понять.
        - Где-то я это уже видел, - ткнул пальцем в руны Дойтен. - Не могу припомнить, но видел…
        - На пальцах у артельщиков, - подала голос Глума. - У каждого. Я не рассматривала все перстни, но у Смуита точно такая же печатка. Рукопожатие и три руны. Но в ней же нет магии?
        - Я уже говорил, - выпрямился Юайс. - Эти печатки, эта кольчуга, да и стрелы тоже - как сосуды, которые могут быть наполнены мгновенно. А вот чем они могут быть наполнены… Если со стрелами ясно - имни очень живучи, убить обычной стрелой их сложно, то с перстнем и кольчужкой придется поломать голову.
        - Вспомнил! - воскликнул Дойтен. - Вот эти знаки. На карусели. На площади. Маляры там вырисовывают что-то. Красят. Так там все узоры вот из этих рун. Только они переплетены и… Совпало или как? И откуда Клокс взял этот перстень?
        - Он мог взять его только в мертвецкой, - заключил Юайс. - Я видел рану на пальце Скайтена, но не догадался, что сорванный перстень - в его кулаке. Обычно человек, который ловит в грудь или живот багор или копье, не сдирает с пальцев перстни. Ему не до этого.
        - Я бы не хотел пробовать, - пробурчал Дойтен. - Да. Ты ничего не сказал о том неизвестном, кто бросил тело в воду. Что это за голубые белки глаз? Такое бывает?
        - Я помню, - кивнул Юайс. - Мы идем в том числе и из?за него…
        - А ведь одним трупом картинка дорисовалась, - пробормотала Глума. - И околдовывать не пришлось. На всю длину реки - точно две кровавых дорожки от краев к центру и уложились. Восемь их теперь, выходит.
        Они вышли из трактира через час после полуночи. Город затаился в ужасе. От реки доносился стон, от которого руки у Гаоты холодели. Ни единого собачьего лая не было слышно. Шаги небольшого отряда гулко разносились во все стороны. Дойтен возглавлял процессию. Егеря и Юайс несли тело Клокса на походных носилках, сделанных из двух жердей и плаща. Глума держалась поближе к Гаоте, Тьюв, который, как приблудный пес, явно решил не отставать от Юайса, путался под ногами.
        - Ничего страшного, - обернулся и подмигнул Гаоте Сос, когда река уже стала близка. - Кому как, а мне эта погань, что стонет над рекой, только в радость. И знаете почему? Уверовал в Нэйфа наконец. Мерзость эта всюду клубится, даже дозор городской со священного моста прогнала, а именно на мосту-то бояться и нечего! Не подлетают! Сами боятся!
        Древний мост плавно изгибался над узкой рекой, опираясь на древние же быки. Узкий месяц тонким серпом разрезал звездное небо. Река парила. И в ее мгле колыхались ужасные тени. Казалось, что полуистлевшие мертвецы летали над водой, человеческие лица чудились во мгле, и ужасный, непереносимый, пробирающий до нутра и пяток стон выворачивал наизнанку.
        - Не бойся, - прошептала Гаоте Глума, положив руку ей на плечо. - Держись за рукоять меча, он тебе поможет. С этой дрянью я отдаленно, но знакома. Поверь мне, это не самое страшное.
        Гаота верила. В том числе и потому, что самое страшное она уже пережила. Оно уже случилось, когда ее старшие сестры, которые вот только что были детьми, в одно мгновение, пусть и недолгое до их смерти, стали взрослыми. Ведь они тогда успели взглянуть на нее, из?за которой все это случилось. И они не могли не понимать этого. Но в их взгляде не было ничего, кроме любви…
        Ворота цитадели были закрыты, но открылись загодя. Лица четырех стражников были бледны. Один из них поднял факел, пригляделся к мантии Дойтена, околесовал грудь, спросил дрожащим голосом:
        - Теперь кто же?
        - Судья Клокс, - ответил Дойтен и махнул рукой: - Оставим его у входа в мертвецкую. Не убежит никуда. А хоронить и поминать будем после. Да, завтра надо будет голубя отправить в Тимпал. Чтобы помянули на службе имя брата Нэйфа - Клокса. Кто тут голубей водит?
        - Калаф, - ответил Юайс, приглядываясь к карусели. Даже издали, от ратуши, можно было различить в звездном свете, что купол над нею и основание и в самом деле покрывал тот самый узор из трех рун. - Интересно, кто тут распоряжается праздником?
        - Бургомистр, - ответила Глума. - Хотя мастера мне показались пришлыми.
        - Куда теперь? - спросил Дойтен.
        - Здесь и встанем, - сказал Юайс и посмотрел на Глуму. - Ты мне поможешь?
        - Не в первый раз, - улыбнулась она бледным лицом.
        - Мне-то что делать? - нахмурился Дойтен.
        - Приготовься, - посмотрел на него Юайс. - Как скажу, вставайте в круг спинами друг к другу. Ты, Сос, Чатач, Фас. Держаться крепко, руки не разжимать. Гаота внутри. Разожмете - девчонку потеряете.
        - Меня? - оторопела Гаота.
        - Тебя, - жестко сказал Юайс.
        - Зачем же мы ее потащили сюда? - не понял Дойтен.
        - Без нее я не справлюсь, - сказал Юайс. - Да и кто ее защитит в трактире без нас? Там… не до нее. Что, Глума, справятся твои егеря?
        - А то ты их не знаешь? - скривила она губы.
        - Не испытывал, - прошептал Юайс. - Тебя испытывал, в тебе уверен.
        - Значит, испытаешь и их, - отрезала Глума.
        - А я? - забеспокоился Тьюв, который до этого мгновения хоть и трясся от страха, но ни единым писком не давал о себе знать. - А мне что делать?
        - Встанешь в круг вместе с Гаотой, - приказал Юайс. - И если хочешь жить, носа наружу не высунешь. Понятно?
        - Да, - кашлянул Тьюв. - А потом сразу домой. С утра же. В Блатану. Вот же, принесла меня нелегкая…
        Юайс подошел к Гаоте, взял ее за плечи, вгляделся в темные под почти безлунным небом глаза:
        - Потерпи. Самые тяжелые два дня впереди. Потом отдохнем. А сейчас сделай то, что ты делала тогда на первом занятии с Пайсиной. Я думаю, что ты уже догадалась. Я мог бы обойтись без тебя, но мне нельзя себя выдавать пока. Мы должны их удивить. Мне нужны два светоча. Первый - такой же, как ты слепила тогда. Второй - точно такой же, но не для исцеления, а похожий на первый. Сможешь сделать чуть сильнее его, будет совсем хорошо.
        - Вот. - Она уже давно держала два мглистых шара в ладонях. Слепила их еще на мосту. Подумала, что именно там их и нужно лепить, потому как хоть и не болела голова уже с полуночи, а такой звенящей чистоты, как на древнем мосту, давно она не испытывала. Она даже и лепила-то их не от себя, а от того звона, что от древних камней поднимался. Зато и вышли оба шара такими, что три года назад Пайсина уже и от первого бы исцелилась.
        Юайс принял шары на ладони, удивленно поднял брови:
        - Это же не совсем твоя сила! Как ты смогла? Откуда?
        - От моста… - прошептала она.
        - На всякий случай, - качнул головой Юайс. - Как бы тебя ни прикрывали, закрывайся и сама. Намертво. Чтобы и иголочка не протиснулась через твои ставни. Понимаешь?
        - Ага, - выдохнула Гаота.
        - Что вы там пустыми ладонями машете? - нахмурился Дойтен. - Мы будем дело делать или нет? Ночь на дворе. У меня во рту пересохло. Если я не опрокину кувшин вина, завтра вообще не встану.
        - Взялись! - сказал Юайс. - Глума!
        Она подошла к нему, прижалась спиной к его спине, сцепилась с защитником локтями. Егеря и Дойтен взялись за руки, окружив маленького Тьюва и Гаоту спинами. И она замерла, собралась, обхватила ладонями локти, закрылась, как учила ее мать, как учил ее Юайс, наставляя в противостоянии, как поучал воспитанников добрый и улыбчивый Гран. Закрылась, но все равно чувствовала и дрожь перепуганного Тьюва, и запах утомленных мужских тел егерей и Дойтена, и видела бледное, напряженное лицо Глумы, и понимала, что сейчас увидит все, что будет делать Юайс. Делать сам, используя ее ворожбу. Что он там еще накручивает, во что оборачивает ее шары? Как он сказал? Светочи?
        Юайс сделал одновременно два движения. Дал команду одному из шаров раскрыться, а второй бросил куда-то вверх, в темное небо. И бросил так, что даже Гаота потеряла его из вида. Что же он на него намотал? Впрочем, какая разница, если первый шар уже побежал во все стороны сияющей пленкой, одевая и заставляя светиться всякого, кто попадал под нее. Каждый человек, каждое живое существо вспыхивало свечным огоньком и продолжало тлеть уже после того, как пленка проходила дальше, наполняя город мерцающими, спящими, тревожными тенями. Люди, люди, кругом люди. Две мятущиеся, беспокойные тени в трактире Юайджи. Одна из них с черным росчерком поперек горла, но живая. Все еще живая. Наполненный болью бургомистр в его покоях и такие же тени артельщиков в темнице. Смазанные, словно что-то прикрывало их от взора Гаоты, разве только одна, маленькая, сияла ровным огоньком. И опять люди, люди, люди. Темная река, как трещина в сущем, черные кляксы нечисти над ней, стены замка и непроглядность, ужасающая непроглядность за ними. И опять люди. Тысячи людей. И быстрая тень, сверкающая голубыми искрами, что близится к
замку и вот - исчезает в его черноте. И еще люди, которые идут откуда-то с севера и несут что-то большое и мертвое. Что-то огромное, еще полыхающее теплым светом, но уже мертвое. Безвозвратно мертвое.
        - Сейчас, - прошептал сквозь стиснутые зубы Юайс, и вдруг замок осветился! Там, внутри него, вспыхнул второй шар. Невидимый обычному взору огонь наполнил коридоры и казематы. Осветил все, и посреди этого света Гаота явно увидела и настороженный силуэт Нэмхэйда, и скорчившегося в колючий комок Корпа, и осыпанного голубыми искрами кого-то безжалостного, только что сотворившего смерть, и бьющегося в цепях человека-зверя, и еще кого-то, и еще, а в самом центре - черное, все так же непроглядное пятно, из которого н?чало выползать то самое лицо, которое явилось ей в мчавшейся навстречу смерти повозке - облепленное кожей по голой кости.
        - Ну что там? - начал ворчать Дойтен, и в тот же миг из этой черноты ударило черной волной. Затопило с головой. Обдало холодом. Наполнило рот невыносимой сладостью. Окутало вонью. Гаота, которая продолжала держать себя за локти, сузила взгляд и разглядела бледное, напряженное лицо Глумы, из носа которой текла кровь.
        - Демон меня раздери! - заскрипел зубами Дойтен. - Это что ж за погань такая?
        - Раздирает уже, терпи, - холодно проговорил высокий Фас, а Чатач вдруг расхохотался, но тоже сквозь стиснутые зубы, не выпуская рук, а Сос заплакал и задрожал. И в тот же миг, когда он начал опускаться на колени, трясясь от рыданий, маленький и взопревший Тьюв встал у него за спиной и ухватился за руки Дойтена и Фаса. Занял его место. Холод прошелестел над головой Гаоты, но не коснулся ее, не успел.
        - Все, - глухо сказал Юайс, оборачиваясь и ловя обмякшую Глуму. - Обошлись малой кровью.
        - Малой кровью! - радостно зашептал Тьюв, размазывая по лицу кровь. - Малой! А могли большой! Малой!
        - Не удержал, - качал головой Сос, стоя на коленях. - Не смог. В самое сердце ударил. Все вывернул. И родителей, и жену мою, и ребенка. Все достал и показал. Как живые… Ненавижу…
        Чатач молчал. Покачивался, закрыв глаза, и как будто напевал что-то едва слышное. Ну, точно, мисканскую морскую песню. Странно она звучала среди холмов и лугов Сиуина. Отец Гаоты любил ее петь.
        Глума начала приходить в себя, выпрямилась, пошатываясь, даже отстранила Юайса, словно он был причиной ее бед. Дойтен потянул шнуровку, распуская ворот котто, посмотрел на Гаоту, поклонился:
        - Совсем забыл, девочка. Спасибо тебе за руку.
        - Что там? - наконец смогла говорить Глума.
        - Плохо, - ответил Юайс. - Дракона нет. Место обряда - неизвестно. Но Олс здесь. Прячется в основании башни. С ним два колдуна Черного Круга. Нэмхэйд и Корп. Третий - не колдун, но не менее опасен. Он один из лучших в Очаге. Его имя Уайч. Зверь - в замке. Он на привязи. Ойчу - не разглядел. Но основание замка затоплено чернотой. Непроглядной чернотой. Не помогла даже двойная ворожба. Впрочем, тому есть и особенная причина.
        - Подожди, - прошептала Гаота. - А там? - Она показала в сторону трактира Транка. - Там что? Я ничего не разглядела. Какие-то мутные тени обычных людей. И все? Никакой защиты.
        - Это лучшая защита, - сказал Юайс. - Надеюсь, я смогу тебя ей обучить. Вот только кто ж ее держит?
        - А одолеть этого Уайча ты сможешь? - спросила Глума.
        - Не знаю, - не сразу ответил Юайс.
        - Хоть чего-то ты не знаешь… - пробурчал Дойтен. - А то я уж подумал, что ты был не только егерем, но и убийцей из этого таинственного Очага. Я правильно понял, что этот… как его… Уайч и сбросил судью Клокса в воду?
        - Больше некому, - сухо произнес Юайс. - У Нэмхэйда точно не голубые глаза. Но Уайч сбросил Клокса в воду уже мертвым. И на этом не остановился, кажется, он что-то еще сотворил этой ночью. Впрочем, скоро узнаем.
        - Что еще? - удивился Дойтен. - Мы здесь что, до утра будем забавляться?
        - Несут! - вдруг прищурился Тьюв. - Несут кого-то!
        К ратуше приближался отряд стражи. Стражников было не меньше полусотни. Двое волокли жаровню. Еще двое - охапки деревянных рукоятей. Впереди шел Буил. За ним несли тело.
        - Тоже не спишь? - мрачно спросил мастер стражи Юайса. - А мы - всё. Город очистили. Больше сотни рисуночков отыскали и все сняли. Больше нет, поверь. Проверили каждый дом, ребятки на ногах еле стоят. Колдуна так и вовсе на руках носили. До самого конца…
        Гаота шагнула вперед. Стражники опустили носилки на камень рядом с телом судьи. На них лежал старик Крафти, шея которого была пробита точно такой же стрелой.
        - Не уберегли, - буркнул Буил. - Миг, и нет нашего веселого старика. И ни щелчка, ни следа. Так и не поняли, ни откуда стрела вылетела, ни куда стрелок делся. Не стража, а мотня на гнилых штанах.
        Стражники угрюмо молчали. Юайс шагнул к Крафти, наклонился, замер, закрыв лицо рукой, прошептал что-то едва слышное.
        - Мы тоже кое-кого не уберегли, - вздохнул Дойтен.
        - Кто это? - спросил Буил, подходя к телу.
        - Судья Клокс, - скрипнул зубами Дойтен. - Как ты думаешь, мастер, можно ли с твоей стражей взять замок?
        - Пришла пора? - усмехнулся Буил. - Его и с тысячей стражников не возьмешь. А уж с моими юнцами… Да и зачем? Не наша забота лезть в дела королей.
        - Диус ни при чем, Дойтен, - выпрямился Юайс. - Скорее всего, он даже ничего и не знает. Даже если он и сам мерзавец.
        - А ведь я тебя вспомнил, - прищурился Буил. - Точно. Двадцать лет назад. Мы сопровождали с Даиром и десятью молодцами обоз из Снокиса в Натхаир и возле Лиственной топи попали в засаду. Да не разбойную, а какая-то погань полезла из болот. И когда совсем уже стало невмоготу, подскочили черные егеря. Мне, правда, болотные твари успели распороть когтем подбородок, но ты был среди этих бравых охотников. Как раз тогда Даир и решил стать храмовником. Поклялся, что пострижется, если выживет. А уж я… держался поблизости. Одного я не могу понять: двадцать лет прошло, а ты вроде как и не изменился?
        - Работа на свежем воздухе… - пожал плечами Юайс.

        Глава 22
        ИАНА
        Сон был горьким. Горечь стояла на языке, горечь приносилась ветром, который обдувал лицо. Что-то происходило в этом самом сне, что-то неприятное, хотя чего уж могло произойти неприятнее того, что уже случилось? Но утреннее пробуждение слизнуло сновидение без следа, только и осталось, что тянуть из ковша холодную воду да удивляться самому себе - как это можно было упасть в постель, раздевшись, но не опрокинув ни единого кубка вина?
        Дойтен посмотрел на пустой лежак Клокса, осенил себя святым колесом, кивнул убранным постелям Юайса и Гаоты, нагнулся, проверил наличие под собственным лежаком ружья, закряхтел, накинул на дверь крючок, скинул исподнее и живенько ополоснулся пятком ковшей холодной воды, всякий раз переступая на новое место - полы у Транка в трактире сделаны были на совесть, если с умом, то никакой протечки, одна лишь свежесть и облегчение. Не прошло и десяти минут, как ступени благословенного заведения заскрипели под весом бравого арда, который во всякую минуту своей жизни был готов к собственной смерти, не желая ее ни единой минуты ни в каком виде. Эта мысль так понравилась Дойтену, что он подкрутил кончики усов и притопнул, но тут же подумал, что согласился бы разбирать пыльные рукописи в кладовой Белого Храма ближайшие два… нет, даже четыре месяца, лишь бы судья Клокс оставался живым и здоровым. Разве это возраст для прогулки к престолу всевышнего? Шестьдесят пять лет. Смешно! Добро бы уж звенела сталью какая-нибудь войнушка!
        «Будет тебе и войнушка», - закралась в голову Дойтена вовсе неприятственная мысль, отчего его лицо перекосила недовольная гримаса, и как раз с нею он и появился в обеденном зале.
        - Я уж думала посылать за тобой, - сухо заметила Тина, накрывая на стол. - Не обессудь, я хоть и вижу, что у тебя и мантия судейская, и шапка багрянцем светит, а еду тебе прежнюю подаю. Ту самую, которую ваш бывший усмиритель жаловал.
        - А я без обиды, - довольно проговорил Дойтен, с трудом удерживаясь, чтобы не ухватить трактирщицу за мягкое место. - Шапка, может быть, у меня и покраснела, а сам я какой был, такой и остался.
        - Ну, тогда я лучше остерегусь, - отстранилась Тина и спросила: - Празднуешь обновку?
        - Брось, - бросил ложку Дойтен. - Какая уж там обновка. Я на лестницу не взбираюсь. Край свою вижу. Не быть мне судьей. Но не больно и хотелось. Я б по плечо, нет… - он постучал ладонью по уже не больной руке от локтя до кисти, - по запястье… здоровья бы лишился, лишь бы старина Клокс жив остался. Только горе ведь как - бьет наотмашь, а потом догоняет. Наотмашь я вчера получил, когда Клокса из воды доставал. А уж второй удар будет через день или через два, если, конечно, и сам жив останусь. А сегодня-то - солнце сияет, словно не осень на вторую треть выворачивает, а весна к разгару стремится. Ну как тут не улыбнуться? Где твои шустряки-то? Отчего сама с горшками хлопочешь?
        - А ты хотел, чтобы они тебя ждали? - поинтересовалась Тина. - Больно важен, как я погляжу. Проспал бы еще с час - сам бы за блюдом на кухню пошел.
        - А чего бы не пойти? - хмыкнул Дойтен. - Стряпня знатная, вино - отменное, особенно если меру знать, хозяйка что с лица, что с заподлица - одно загляденье. Где кто есть-то? Моих-то как всегда с утра нет, наверное, опять своими клинками мельтешат. А прочие как?
        - Никого уже нет, - вздохнула Тина. - Аол - с лошадями. Старый мой с сыновьями на торжище уехал, через три дня начало празднества, шатер мы ставим. Посмотрим, как в этом году, а так-то чуть ли не год целый потом сливки с этой торговли снимаем. Послезавтра поставлю тесто и, считай, месяц, а то и два - без продыха.
        - Да, - кивнул Дойтен. - Пироги у тебя знатные. Помню. Ну, может, еще и зацеплю первую выпечку. Постояльцы-то где?
        - А я им не сторож, - буркнула Тина, уходя на кухню, - которые во дворе, те во дворе. А те, которых во дворе не найдешь, считай, что на волю вырвались.
        «На волю…» - отчего-то сладко прозвучало в голове Дойтена, но вслед за тем перед глазами всплыло лицо молочницы, представился старина Клокс лежащим в ящике на льду, и веселье куда-то улетучилось, и жаркое отправилось в живот нового судьи вовсе без всякого вкуса.
        Во дворе под навес заглядывало осеннее солнце. Лошади в полном составе пряли ушами у яслей, серый жеребец бодро пофыркивал, счастливая Иска раскатывала по всему двору на мохнатом ослике, таком же рыжем, как и она сама, дурачок Амадан бегал за ней, пытаясь ухватить осла за хвост, а прочая компания сидела на двух скамьях у вынесенного под солнце стола, используя время и для дела, и для забавы, потому как блюдо с пирожками явно знавало и более обильные времена. Юайс у жаровни колдовал над куском мешковины и кольчужкой Гаоты. Тщедушный Тьюв возился с несколькими мотками суровой бечевы, сплетая что-то вроде грубой сети. Девчонка то ли любовалась собственным клинком, то ли выглядывала в нем свое отражение. А серебрянокудрый старик, или пока еще не старик, жмурился на солнце и не делал ничего.
        - Вот как, - крякнул Дойтен. - Что же это получается? Я стучу ложкой по блюду под крышей, а они дышат свежим ветром и в ус не дуют?
        - Мы безусые все, - скривила губы Гаота.
        - Да, господин судья, - открыл глаза Чуид. - С усами у вас нет соперников. Разве только почтенный травник Бас мог бы приложить мерку к своим усищам, но и у него нет такой вызывающей остроты на лице.
        - Полегче, - попросил Дойтен. - Полегче насчет господина судьи. Никакой я не судья, а лишь временный наместник на этой почетной и, как все уже поняли, опасной должности. Усмиритель я. Все прочие при деле, я так понимаю?
        - Смотря какие дела, - пробормотал Чуид. - Мне тут сказали, что ты собираешься идти к бургомистру?
        - Собирался вроде, - нахмурился Дойтен. - Свиток там у него какой-то…
        - Не нужно, - покачал головой Чуид. - Этот свиток я ему дал. Сам его и составлял. Все, что там написано, я уже рассказал Юайсу.
        - Есть то, что я не знаю? - нахмурился Дойтен.
        - Есть, - кивнул Юайс. - Мелочь. По времени.
        - Так говорили уже? - не понял Дойтен. - Эта мерзость должна быть вычерчена за месяц! Или нет?
        - Почему вычерчена? - не понял Чуид. - В Гаре она была выкопана. Думаю, дело не в способе, а во времени. Она должна быть. И скорее всего, она уже где-то есть.
        - Так вроде бы все уже облазили? - нахмурился Дойтен. - Начиная с крыши недостроя этого храмового и заканчивая выборкой на холмах. Так ведь? Нет же нигде ничего?
        - Нет, - кивнул Юайс, продолжая колдовать над кольчужкой. - Ни там, ни в замке, нигде нет. Или мы этого не видим.
        - Это как же смотреть надо? - сплюнул Дойтен.
        - В Гаре я увидел, - заметил Чуид. - Я был в городе. И даже свидетельствовал, как судья Эгрич сел на лошадь и помчался в Тимпал. Потом я пошел на холм. Мне сказали, что Эгрич передавал воеводе, что холм нужно перекопать, но тому было не до копки земли. Останки мертвых собрали и унесли. А уж кровь и сама выгорела. Холм перекопали, но потом, наверное, через месяц. Я как-то заглядывал, там теперь сорняк выше меня ростом. Но тогда я просидел на холме два дня. Сидел и смотрел на эти восемь канав. Они ведь хитро были выкопаны. Очень хитро.
        - И что ты там увидел? - не понял Дойтен.
        - Тень исчезает в час зверя, - ответил Чуид. - Там же были ямы. Может, случайно так совпало, но в час зверя солнце осветило их до дна. Ни черточки тени.
        - Когда это, час зверя? - спросил Дойтен.
        - В равноденствие, это серединка между полднем и рассветом, - проговорил Юайс. - Обычно в это время просыпаются даже сони. За три часа до полудня. Час зверя или час водопоя. Это что-то древнее. Я не могу объяснить.
        - И чем это нам поможет? - спросил Дойтен.
        - Ничем, - развел руками Чуид.
        - Зачем ты приехал в Граброк? - нахмурился Дойтен. - Хотел разбирать свитки? Разбирай. А я пойду к бургомистру. Расскажу ему все. И про колдунов, и про Олса, который засел в замке. И посмотрим, что он сделает. А свиток мне твой не нужен. Я не защитник какой-нибудь. И не судья, демон меня раздери.
        С этими словами Дойтен стянул с головы тиару, поправил меч на поясе и зашагал прочь со двора.
        Настроение было испорчено. Дойтен не любил длинные разговоры, которые ему казались способом не выявить истину, а скрыть ее. Даже те свитки, что изредка попадали к нему в руки, он не вычитывал от строки к строке, а старался пропустить кучерявые словеса и вступления и вытащить из пышной мудрености простые мысли. Часто их там не оказывалось вовсе, или Дойтен их не находил. Так же было и с этим стариком в зеленом котто. Ясно же, что в голове у него полно всякого, так отчего отсып?ть тонкой струйкой, да еще щуриться и улыбаться - разгадаешь, на что я намекаю, или не разгадаешь? Была охота разгадывать… Загадки хороши в детских играх, а когда льется кровь, надо говорить коротко, по делу и быстро. Что известно храмовым старателям относительно это поганого обряда, что залил Гар пятнадцать лет назад кровью? Город был наполнен знаками и колдовством. На холме близ околицы была проведена ужасная ворожба. Были обезглавлены восемь несчастных и прикончен какой-то зверь, кажется, имни, вроде того, что Дойтен с Басом обнаружили в могиле жены Линкса. И вот, пожалуйте, является какой-то сомнительный мудрец и
заявляет, что просидел на том холме два дня и заметил, что в час зверя тени на нем исчезают. И что дальше? Где этот холм в Граброке? Знаками и колдовством город был наполнен точно так же, однако и знаки стерли, и колдовства поубавили. Правда, совсем без смертей не обошлось, ну так кровью город пока не залили? Да и обряд пока не случился. А то тоже…
        Дойтен поминал бы демонов и разную нечисть до полудня, но вот уже под его ногами загудели мостки, под которыми несла свои воды Дара, и уже карусель засверкала яркими красками перед глазами. Ну да, смерть, преображение, рождение. Ну и что? Красивые значки, отчего бы их не использовать в рисунке? Как с ума все сошли.
        Народу на площади оказалось меньше обычного. Мастера подправляли покрашенное, смолили выставленные торчком бревна с шутейными подарками, правили качели. Тут же размечали места под шатры. Пахло сдобой. Даже у трактира Юайджи служки собирали что-то вроде выносного навеса.
        Дойтен замедлился, решая, с чего начать и куда идти. В ратушу хотелось идти меньше всего, в трактир заглядывать было рановато, а вот навестить Калафа - следовало. Дойтен натянул на голову тиару, вошел во двор храма и там, среди пары десятков невесть откуда прибывших храмовников, наткнулся не только на помощника сэгата, но и на бургомистра, за которым с озабоченными лицами следовали с полдюжины городских мытарей и старателей и четверка стражников. Заметив Дойтена, бургомистр улыбнулся, затем обернулся к свите, рявкнул что-то злое и, убедившись, что его помощники бросились исполнять какие-то ранее полученные наказы, вместе с Калафом подошел к новому судье.
        - Рад представиться, господин бургомистр, - поклонился Дойтен. - Усмиритель Священного Двора Дойтен к вашим услугам. В связи с печальными событиями вчерашнего дня вынужден примерить на себя эту пурпурную тиару. Однако рассчитываю, что продлится это недолго.
        - Да, - кивнул бургомистр. - Я тоже рассчитываю на то, что наши горести не будут долгими и глубокими. И, как мне кажется, мы на правильном пути. Колдовство найдено и уничтожено. Поверь, дорогой Дойтен, сегодня первое утро за последний месяц, которое я встретил без головной боли. Но я был бы готов терпеть ее и дольше, если бы это сохранило хотя бы одну из оборвавшихся жизней. Я глубоко опечален гибелью судьи Клокса и убийством бедолаги Крафти, но мои стражники ищут убийцу.
        - Не думаю, что они обрадуются, найдя его, - поклонился Дойтен.
        - Ты хочешь разговора со мной или с Калафом? - сузил взгляд бургомистр.
        - Помощника сэгата я хотел лишь попросить отправить печальную весть в Тимпал… - начал говорить Дойтен, но Калаф важно прервал его:
        - Не помощника, а сэгата. Сегодня утром пришла весть, что до конца нынешего года я исполняю обязанности Даира. Во всяком случае, пока не разрешатся нынешние беды.
        - Они могут разрешиться довольно неожиданным образом, - заметил Дойтен.
        - Ваши беды, я смотрю, уже разрешились? - скривил губы Калаф. - Я уже сообщил в Тимпал о гибели судьи Клокса. Ответ может прийти через два-три дня.
        - Боюсь, что через два-три дня нам уже будет не до ответа, - улыбнулся бургомистр, похлопал по плечу Калафа и повлек Дойтена прочь со двора. - Да, дорогой Дойтен, я тоже не всегда радуюсь повелениям тех, кто властвует над тем миром, в котором я тружусь. О! Я смотрю, тебе не нравится высокий слог? Изволь, я и сам люблю объясняться по-простому. Не хочу разговаривать в ратуше. Давай зайдем в храм и поговорим там.
        Дойтен не успел ничего сказать, как бургомистр повернул у арки направо, нагнулся, проходя под лесами, и оказался под выбеленными сводами храма.
        - Еще трудиться и трудиться, - кивнул своим мыслям бургомистр. - Я собираюсь освободить артельщиков. Их вожак пришел в себя. Предъявить им нечего. А мальчишка, который к ним прибился, достоин своего пропавшего отца. Сумел запустить часы. Ну-ка?
        Где-то в отдалении в стороне ратуши заскрипел механизм, раздалось протяжное гудение и звучный глубокий звон.
        - Час зверя, - отчего-то произнес Дойтен. - Или, как еще говорят, час водопоя.
        - Точно так, - с уважением кивнул бургомистр. - Или еще так - час последнего пробуждения. Я не могу их держать в темницах. К тому же Священный Двор торопит. Купол нужно закончить. Если не до проливных дождей, то хотя бы до метелей. В морозы класть его нельзя. Им и так придется работать едва ли не день и ночь.
        - Придется подождать хотя бы до завтрашнего полудня, - сказал Дойтен.
        - Что изменится завтра в полдень? - спросил бургомистр, посмотрел на четырех стражников, которые замерли у входа в храм, и жестом приказал им убираться.
        - Может быть, ничего, - пожал плечами Дойтен, - а может быть, многое. Сегодня будет безлунная ночь. А завтра может случится явление.
        Бургомистр побледнел. Он стоял и молча смотрел на Дойтена, и тому хотелось сию минуту сбросить и тиару, и мантию судьи, отдать ружье Юайсу или тому же бургомистру, закинуть мешок за спину и отправиться на юго-запад, в родное королевство Нечи, где волны облизывают древние камни и мальчишки ныряют за раковинами даже в холодную воду.
        - Хорошо, - наконец произнес бургомистр. - Я прикажу держать артельщиков до завтрашнего полудня. Потом или отпущу их, или город будет утоплен в крови. Если, конечно, это явление состоится. Разве мы не очистили город от колдовства?
        - А замок?.. - понизил голос Дойтен.
        - В замке живет герцог Диус, - заметил бургомистр. - Брат короля.
        - Куда пошел вчера судья Клокс после разговора с вами? - спросил Дойтен.
        - Я уже посылал справиться: в замок, - проговорил бургомистр. - Его там не видели.
        - Что они еще могли сказать, если он был убит в замке? - спросил Дойтен.
        Бургомистр снова замолчал. Он отвернулся от Дойтена, отошел к одной из колонн, что поддерживала своды, погладил мраморные грани.
        - Удивительные мастера эти слайбы, - сказал он, обернувшись. - Берут за работу меньше, чем сноки или арды, а делают быстрее и лучше. Их нашел Диус. Как-то разыскал где-то в Нечи и пригласил их сюда. Три года назад. Еще до меня.
        - Сам? - понизил голос Дойтен. - Он был в Нечи?
        - Его слуги там были, - произнес бургомистр.
        - А нет ли среди его слуг колдунов из Черного Круга и убийц из Очага? - прошептал Дойтен. - Не говоря уже о том, кто явился пятнадцать лет назад?
        На этот раз бургомистр молчал несколько минут, потом шагнул ближе к Дойтену и прошептал:
        - Я знаю, что вчера вы ворожили на площади. Я знаю, что у меня в мертвецкой семь трупов из восьми, которые необходимы для обряда…
        - Восьмой перед вами, бургомистр, - сдвинул рукав Дойтен. - Правда, пока живой.
        - Где будет обряд? - глубоко вздохнул бургомистр.
        - Пока неизвестно, - пожал плечами Дойтен.
        - А что вам известно? - скрипнул зубами бургомистр. - Вы нашли дракона? Вы поймали зверя? Вы раскинули вчера колдовство и теперь говорите мне, что я должен идти к брату короля и требовать проверки его слуг? Вы пугаете меня Черным Кругом и Очагом? Может быть, скажете, что и сам Дайред явится в мой город?
        - Никто не знает, кто явится в Граброк, - ответил Дойтен. - Но среди слуг Диуса - Олс. Он - слуга Дайреда.
        - Послушай… - процедил сквозь зубы бургомистр. - Неужели ты не понимаешь, что если там в замке даже не Олс, нет… Если там хотя бы один черный колдун, а не два. Один! То ни ты, ни твой защитник, ни эти черные егеря, от которых тоже нет никакого толку, ни вся моя стража - ничего не смогут сделать против него?
        - Сегодня ночью мы будем охотиться на зверя, - проговорил Дойтен. - Завтра может случиться явление. Уж во всяком случае - обряд. Я не знаю, удастся ли нам взять зверя, не знаю, можно ли остановить обряд, но если послезавтра и позже кровь не зальет улицы Граброка, это ведь будет славно, бургомистр? Не так ли?
        - Вот что, - произнес бургомистр. - Все, что я могу, - это призвать горожан не выходить из их жилья завтра. Я не буду ставить глашатая на площади, здесь так не делается. Достаточно кое-кому шепнуть, и в половину дня все будут знать, что завтра лучше не высовываться. Но послезавтра, а точнее - через три дня, начнется праздник. И вот тут уже я буду бессилен.
        - Это все хорошие новости? - спросил Дойтен.
        - Не знаю, - вздохнул бургомистр. - Сегодня с утра я вздохнул с облегчением, теперь же от моего облегчения почти не осталось и следа. Клокс требовал от меня, чтобы я закрыл город для шествия. Хотел, чтобы я пустил его в обход. Это невозможно. Никак. Но я тоже не сижу без дела. И отправлял весть моему королю, что в городе оставаться опасно. Он должен был отозвать Диуса. И он сделал это. Завтра Диус уйдет из города. Если вы доживете до завтрашнего полудня, вы сможете обыскать его замок.
        Дойтен вышел на площадь в полном изнеможении, словно выстоял в тяжелом поединке. Вот уж он был не горазд вести связные речи… Толком даже и упомнить теперь не мог, о чем он говорил с бургомистром. Только и осталось в голове, что завтра Диус покидает замок. Дойтен покрутил головой, посмотрел на трактир Юайджи, подумал, что есть ему еще рано, да и не был он близок с хозяйкой трактира, могла и забыть его за три года, поэтому махнул рукой и неожиданно для самого себя заглянул в часовню.
        В ней стояла тишина. Утренняя служба уже закончилась, обеденная еще не началась. Да и сколько прихожан могли поместиться внутри - два десятка? Понятно, что часовня Граброка не была настоящей, крохотной подорожной часовней, а вправе была считаться маленьким храмом, но после громады нового храма она казалась тесной и душной. Через цветные витражи узких окон на пол падали окрашенные лучи осеннего солнца. Углы тонули во мраке. Дойтен разглядел в сумраке вырезанную из дерева фигуру Нэйфа, закрепленную на колесе, шагнул вперед, чтобы рассмотреть ее, и едва не наступил на кого-то.
        - Кто здесь? - едва удержался он на ногах.
        - Я, - раздалось чуть слышное, распластавшийся на полу человек сжался в комок, сгорбился, чуть приподнялся и явил в столб света лицо.
        - Монашка, - кивнул Дойтен. - Голова закружилась? Или сегодня еще не выделывала кругаля на площади?
        - Меня зовут Иана, - прошептала она, вставая на колени.
        - Послушай. - Дойтен поморщился, отчего-то ему эта еще недавно казавшаяся довольно привлекательной женщина теперь была неприятна. - Что это у вас за храм такой, Храм Очищения? Где у него хоть дом? Кто у вас пастырь?
        - В сердце. - Она прижала ладонь к груди. - В сердце у нас храм. И пастырь в сердце.
        - Святой Нэйф? - не понял Дойтен.
        - Не кощунствуй, - устало вздохнула монашка. - Святой Нэйф уже тысяча двести восемьдесят лет просителем за нас при престоле всевышнего. Наш пастырь - в сердце. Он сам - сердце Талэма. Любовь Талэма. Забота Талэма.
        - И что же? - не понял Дойтен. - Прямо так и говорит с вами? Указывает, что вам делать, чего не делать? Велит это… как его… очищаться?
        - Не велит, - улыбнулась монашка, - просит. Просит быть чистыми, поскольку именно чистота наша и есть та преграда, что не дает захватить дом наш врагу нашему…
        - Ясно, - кивнул Дойтен. - Один вопрос остался. Комнатушка у Транка недешево стоит. За проживание, за еду - тоже пастырь платит?
        - Сама собираю, - осветилась еще более яркой улыбкой монашка. - По чешуйке медной. По крошке серебряной. По крупинке золотой. И каждая так. Всяк за себя, а вместе друг за дружку. А когда срок приходит, то и время. И денежку потратить, и жизнь свою с пользой завершить.
        - Срок подходит, значит? - помрачнел Дойтен.
        - А то ты не знаешь? - спросила монашка.
        - И где же случится это дело? - спросил Дойтен.
        - А ты смотри - и увидишь, - прошелестела монашка и вдруг вскочила на ноги и ринулась прочь из часовни. Дойтен оглянулся, шагнул за беглянкой, но на площади ее не оказалось. Он повертел головой, заглянул за один угол часовни, от которого тянулась к воротам стена, заглянул за другой, посмотрел в арку храма. Монашка пропала. Шагнул к стражнику, что с интересом глазел на здоровяка в алой тиаре и судейской мантии, и спросил его:
        - Только что из часовни выскочила баба в черном платье. Монашка. Куда побежала?
        - Не было никого, - удивился стражник.
        - Как это не было? - возмутился Дойтен.
        - Да просто, - пожал плечами стражник. - Я ж стою, глаз не спускаю. Мало ли, кто утащит что или еще как. Как ты зашел внутрь, так и стою. Ну, так ты зашел, и ты же вышел. А между тем и этим - никакого движения. Да и что там делать-то?
        - Так… - стянул с головы тиару Дойтен. - Кажется, без кувшинчика вина я не обойдусь.

        Глава 23
        ИСКА
        Напряжение было столь велико, что среди ночи Гаота несколько раз стискивала кулаки и просыпалась от того, что ногти вонзались в ладони. Только когда первые лучи солнца заглянули в окно, она наконец забылась. Но проспала недолго, Юайс шепнул ей на ухо, чтобы она выходила во двор, потому что самый трудный день в Граброке уже начинается, хотя он может захватить и ночь, и завтрашний день тоже. Гаота не поняла, как один день может захватить в себя сразу два дня, да еще и ночь между ними, но привела себя в порядок и вскоре уже сбегала вниз по ступеням сначала в обеденный зал, а потом и во двор, где был уже накрыт стол и Юайс копался с кольчужкой Нэмхэйда. Гаота вдруг почувствовала приступ голода и, отправляя в рот что-то мясное с тушеными клубнями, спросила наставника о том, что мучило ее всю ночь:
        - Почему нас не раздавят?
        - Важный вопрос, - согласился Юайс. - Особенно после ночной ворожбы. Думаю, что нас еще попытаются раздавить, но, может быть, не в этот раз.
        - А когда? - не поняла Гаота.
        - Когда-нибудь, - пожал плечами Юайс. - Сейчас мы для них не опаснее комара. Зудит себе и зудит. К тому же раздавить нас - значит не узнать врага, который нас послал. А мы - ключ к этому врагу. Так, во всяком случае, они должны думать. Кроме того, у них есть главная цель - явление, все остальное - ерунда, хотя кое-что их и насторожило. Но пока мы - ерунда. Неопасная и нестрашная ерунда.
        - А мы и правда ерунда? - надула губы Гаота.
        - Не совсем, - улыбнулся Юайс. - Но имей в виду, когда они выяснят, что мы никакая не ерунда, нам станет жарко, и ты можешь сама захотеть стать ерундой. Маленькой и незаметной. Чтобы жить спокойно.
        - Ты сам тоже так думаешь? - обиделась Гаота.
        - Я должен был тебе это сказать, - ответил Юайс.
        - Мы можем их остановить? - спросила Гаота.
        - Вряд ли, - признался Юайс. - Но мы должны пытаться их остановить.
        - Как Нэйф? - спросила Гаота.
        - Успокойся, так у нас не получится, - проговорил Юайс.
        - А те, кто нас послал? - Гаота ожесточенно почесала кончик носа. - Да!.. А кто нас послал? Брайдем или Ата? Или еще кто?
        - Тсс, - приложил палец к губам Юайс.
        Гаота выждала минуту, оглянулась, пожала плечами, отодвинула блюдо и радостно улыбнулась Иске, которая выскочила неизвестно откуда и тут же убрала со стола, оставив блюдо с пирогами, кувшин с вином и миску с вареными в меду орешками.
        - Вот, - подмигнула Гаоте Иска, вернувшись через минуту и подавая ей кубок с теплым напитком. - Попробуй. Топленое молоко с медом и тертым орехом! И вкусно, и сил становится столько, что можно целый день по трактиру бегать, а все равно не устанешь.
        Гаота припала губами к угощению и удивленно засмеялась.
        - Надо будет рассказать про этот напиток тетушке Хиле!
        - Она знает о таком напитке, - уверил Гаоту Юайс. - Лучше расскажи о нем тетушке Капалле, пусть заведет еще пару коров.
        - А где все? - спросила Гаота. - И почему мы на улице?
        - Дойтен, как ты могла бы предположить, еще спит, а остальные уже занимаются важным делом, - ответил Юайс, орудуя нагретым на жаровне шилом. - А на улице мы потому, что грязное серебро и в самом деле грязное, и дышать вот этим дымком под крышей я бы не советовал. Да и надо пользоваться теплыми осенними днями. Дыши. Лови солнечные лучи. Здесь солнца больше, чем в Стеблях.
        - Каким важным делом занимаются остальные? - понизила голос Гаота, потому что из сарая показался старик Аол со скребком и принялся обхаживать лошадей. За ним как привязанный бродил с унылым лицом и торбой с овсом на плече Амадан.
        - Подготовкой к охоте, - объяснил Юайс.
        - А для чего ты переносишь плетение с кольчуги на мешковину? - спросила Гаота, завороженная тем, как нить за нитью выплетается рисунок из кольчужного плетения и оказывается точно таким же рисунком на мешковине, наскоро натянутой на деревянную раму. - Это тоже подготовка к охоте?
        - Ты помнишь наставления Пайсины? - ответил вопросом Юайс.
        - Их было много, - вздохнула Гаота.
        - Не сомневаюсь, - кивнул Юайс. - Но что она говорила о силе врага?
        - Ее нужно использовать против него самого, - наморщила лоб Гаота.
        - Точно так, - согласился Юайс. - Если сможешь пропустить удар противника, не отражая, но и не подставляясь под него, судьба почти наверняка одарит тебя. Противник потеряет равновесие и не сможет защититься от твоего удара.
        - Если сможешь, - повторила слова наставника Гаота.
        - И это тоже верно, - согласился Юайс. - Но вот это плетение - это ворожба, которая мне пока непонятна. Поэтому я хотел бы иметь возможность при необходимости ее разорвать. Понимаешь?
        - Пока нет, - призналась Гаота.
        - Тогда бери свой меч и, - Юайс выложил на стол тонкий и гладкий камень, - правь его.
        - Но я не тупила меч! - удивилась Гаота. - На нем ни одной зазубрины!
        - Пайсине еще учить и учить тебя, - рассмеялся Юайс. - Твой меч - это ты сама. Ты можешь не прикасаться к лезвию или натирать его не камнем, а полировать тем же луговым хвощом, но поправляя его, ты поправляешь себя. Ты просыпалась ночью каждые полчаса. Посмотри на свои ладони. А знаешь, как ты улыбаешься?
        - Как? - надула губы Гаота.
        - Так, словно собираешься зарыдать, - сказал Юайс. - Бери камень. И не волнуйся. Здесь мы укрыты, на удивление хорошо укрыты, и во всяком случае до явления нашим врагам не до нас. А потом… А потом посмотрим. К тому же я могу тебя уверить, что со мною ничего не случится сегодня ночью. Испытание выпадает не простое, но и не самое сложное.
        Ворота заднего двора трактира заскрипели, и между створок просунул голову Тьюв. В руках у него была огромная корзина, наполненная мотками смоленой бечевы. На плече лежала начатая сеть.
        - Надеюсь, ты это не украл? - поинтересовался Юайс.
        - Не украл, - с явным разочарованием ответил Тьюв. - Хотя мог. И сохранил бы для господина защитника десяток медяков. Все, что я себе позволил сегодня, это позавтракать за счет господина защитника и открыть вот эти воротца, не имея от них ключа.
        Старик Аол, забыв о скребке, и впрямь заторопился к воротам.
        - Не называй меня господином защитником, - попросил Юайс. - Во-первых, у меня есть имя, а во-вторых, в тройке я едва неделю и вскоре снова стану не защитником, а самим собой.
        - Я не знаю, в какой господин защитник состоит тройке, но в моей жизни он самый настоящий защитник, - твердо сказал Тьюв. - Вот, посмотри. Я еще не забыл, как плести сети. Думал, что забыл, но пальцы помнят. Наверное, я б и башмак сумел сшить. Надо попробовать.
        - Попробуешь, - сказал Юайс. - Но не теперь.
        Он ощупал сетку, подергал ее, потянул, пытаясь разорвать.
        - Пойдет. Нужно сплести четыре куска. Каждый - четыре локтя на шесть. И к ним еще пару крепких веревок. Каждую - локтей по двадцать. Хватит бечевы?
        - Не хватит, так еще схожу, - почесал затылок Тьюв. - А времени у меня много?
        - До темноты, - сказал Юайс.
        - Тогда успею, - расплылся в улыбке Тьюв, подскочил к столу, наклонил кувшин над кубком, хлебнул вина и твердо сказал: - Даже раньше закончу.
        Сказал, отошел подальше от навеса, к забору, выбрал место посветлее, перевернул пустую кадушку, уселся и тут же принялся за работу. Амадан не замедлил подбежать к Тьюву, уселся рядом и радостно пустил слюни.
        - Помнишь? - спросила шепотом Гаота. - Помнишь, тогда, у Крафти? Когда мы уходили, он сказал тебе: «Храни и сохранишься на сохраненном». А ты ответил: «Сохраняю и сохраняюсь». Вчера ты сказал то же самое. Или почти то же самое. Над телом Крафти.
        - У тебя тонкий слух, - удивился Юайс и проговорил: - Я сказал ему, что сохранивший сохраняет себя даже в посмертии, поскольку неумолим.
        - Что это значит? - не поняла Гаота.
        - То и значит, - вздохнул Юайс. - Если бы я не вытащил Крафти, он остался бы жив. Получается, что я собственной волей отмерил, кому жить, а кому умереть.
        - Разве ты знал, что его убьют? - спросила Гаота.
        - Знал, что могли убить, - ответил Юайс. - Так же, как и каждого из нас. Поэтому держись поближе ко мне. Я чувствую опасность.
        - Я помню, - кивнула Гаота. - Я тоже чувствую опасность. Тогда, когда стрела влетела в комнату Крафти, я пригнулась.
        - Я видел, - усмехнулся Юайс. - Но она все равно не зацепила бы тебя. Иначе тебе пришлось бы испытать пинок в спину.
        - Наверное, это очень приятно, - скривила губы Гаота и повторила: - Что это значит? Сказанное тобой…
        - То, что он был смел, стоек и добр, - проговорил Юайс. - И, смею надеяться, что у престола всевышнего ему не придется в чем-то оправдываться или краснеть. Поэтому - сохранивший сохраняет себя даже в посмертии, поскольку неумолим.
        - Но ведь эти фразы… - Гаота наморщила лоб. - Вы обменялись еще тогда ими с Крафти, как будто приоткрыли друг другу завесу тайны!
        Юайс молчал некоторое время. Даже отодвинул кольчужку. Потом посмотрел на Гаоту и произнес чуть слышно:
        - Я все слышу. Все, что ты спрашиваешь. И если я не отвечаю, это не значит, что я не слышу. Да, мы посланы сюда. Не Священным Двором, или не только Священным Двором. И не Брайдемом. И не всем Приютом Окаянных. То есть не только ими. Но я не могу об этом говорить. Я могу многое тебе рассказать о том, что такое Черный Круг. Об Очаге. О Скотном Дворе. О Храмах и орденах. О королях и королевствах. Я что-то знаю о каждом из слуг Дайреда и о его трех тенях, но я не могу говорить о том, кто нас сюда послал. Могу лишь обещать, что за нами те, кто хочет покоя и мира нашей земле. И добавить еще одно - без собственного желания никто не участвует в этой битве. Так что считай, что я здесь по своей воле.
        - И ты хранитель? - затаила дыхание Гаота.
        - Я странствующий хранитель, - кивнул Юайс. - Есть еще те, кто оседает на месте. Либо они стары, либо то, что они сохраняют, заставляет их пустить корни. Таким хранителем был Крафти. Поверь мне, в этом городе есть то, что нужно сохранять. Но Крафти был не один. Надеюсь, ты поняла это вчера.
        - В Граброке на самом деле прячется сердце Талэма? - расширила глаза Гаота.
        - Вряд ли прячется, - улыбнулся Юайс. - К тому же хранители есть почти в каждом городе. Иногда их роль - уже в том, чтобы дать кров тому, кому он нужен. Иногда хранитель доживает до старости, ни разу не применив свою силу, но он все равно остается хранителем. А сердце Талэма… Скорее всего, оно витает в воздухе. Осыпается с деревьев желтой листвой. Засыпает в земле корнями травы. Но если даже и хлопает глазами, вот как ты теперь, то, наверное, не знает о том, что оно сердце Талэма. И вот что самое странное. - Юайс задумался. - Враг в самом деле тоже чувствует присутствие сердца. И он стремится туда, где оно бьется. Знаешь, иногда я сталкиваюсь с мудрецами. Это не значит, что обычно вокруг меня дураки, но порой я чувствую себя мальчишкой перед чужой мудростью. Мудрецы считают, что стремление грязи к чистоте не нужно объяснять только тем, что умаление сердца Талэма позволит биться в чужой земле сердцу ее захватчика в полную силу. Нет, иногда все объясняется проще. Ты видела, как всплывает болотный газ? Он отрывается от гнилого дна и пузырем подымается вверх, чтобы лопнуть на поверхности болота. Так
что, возможно, это всего лишь естественный порядок вещей. Нигде больше явление и не могло состояться. Только здесь. И поэтому - мы здесь.
        - А если… - Гаота от ужаса закрыла глаза и прижала к губам ладонь. - А если окажется, что сердце Талэма - это я?
        - Тогда уж я попрошу тебя об одном, - с улыбкой понизил голос Юайс. - Не испепели меня, если я обидел тебя чем-то.
        - Доброго здравия добрым людям! - раздалось из-под навеса.
        Чуть припадая сразу на обе ноги, к столу шел Чуид.
        - Злым людям, стало быть, надо желать злого здравия? - спросил Юайс. - Или нездравия вовсе?
        - Всем доброго здравия, - тяжело опустился на край скамьи Чуид. - И врагам нашим, и, уж конечно, друзьям нашим. И всем тем, кто пока еще не определился, кто он нам. Не желай никому зла, а если кто и заслуживает его, убей его без злобы в сердце и попроси прощения у всевышнего.
        - Ну хоть так, - кивнул Юайс. - А то я уж подумал, что мы будем сидеть за одним столом со странствующим сэгатом.
        - Я не помешаю беседе наставника и ученицы? - сдвинул брови Чуид. - Странствующих сэгатов не бывает. Сэгат - это жрец при храме. Если он отправился в странствие, значит, он потерял храм или лишился храма, и уже не сэгат, а обычный колесник. Конечно же, если он осеняет себя святым колесом и знает наизусть хотя бы пару песен святого Нэйфа. Ты хорошо держался вчера утром, защитник. Так, как надо. Показал, что скрываешь что-то, но не показал, что скрываешь великое. Нэмхэйд не проглядел тебя.
        Юайс продолжал заниматься с кольчужкой, а Гаота, которая пыталась разглядеть на клинке своего меча хотя бы одно матовое пятно, замерла.
        - Ты тоже хорошо держался, книгочей, - наконец отозвался Юайс. - Или монашка помогла тебе? Признаюсь, меня это удивило. Всегда полагал, что дочери Храма Очищения безумны.
        - Конечно, безумны, - кивнул Чуид. - Но их безумие наносное. Оно подобно семени, что может вырасти только в чистой земле. Такой чистой, что ни единый сорняк не способен подняться на ней, только то, что посажено. А вот что посажено…
        Чуид замолчал. Из трактира выскочила Иска с кубком вина и блюдом с кушаньем. Чуид кивнул ей, потом поманил пальцем и что-то шепнул на ухо. Глаза Иски округлились, рот открылся, она судорожно закивала, бросилась к коновязи и через пару секунд уже разъезжала по двору трактира на рыжем осле. Амадан тут же забыл о Тьюве и стал радостно носиться за Иской.
        - Бог не дал мне детей, - прошептал Чуид, - но не лишил меня счастья согреваться от их радости.
        - Значит, - Юайс задумался, - эта монашка прикрывала трактир от внимания Нэмхэйда вместе с тобой лишь из?за собственного безумия?
        - Ты слишком почтительно относишься к Нэмхэйду, - пробормотал Чуид. - Конечно, он покрепче, чем тот же Корп, который тоже опасен, но прикрывал трактир я не от него. От него прикрывался ты. А через него рассматривал трактир тот, кого не смог проглядеть прошлой ночью даже ты.
        - Олс, - прошептал Юайс.
        - Олс, Мэйлас, Плэйг - у него много имен, - пробормотал Чуид, любуясь Иской. - Он может предстать и обычным человеком. Но тут есть одна странность. Я не мог бы устоять от его взора. Даже с той помощью, которую получил. Не мог. И вот что я тебе скажу, защитник. Оценивай как хочешь, но знать ты должен. Ты бы еще вчера это понял, если бы не скрывался от Нэмхэйда. Нас было трое, кто пытался закутать трактир от взгляда Олса. Я, монашка, еще один человек, но…
        - Но? - переспросил Юайс.
        - А знаешь? - расплылся в улыбке Чуид, словно не услышал защитника. - Мне кажется, я столкнулся с Олсом еще в ратуше и представил себя средней руки колдуном и книжником. Мусором под ногами, как он должен был меня представить. Так что он не был удивлен. Он даже брезгливо посмеялся надо мной и не стал убивать, когда у меня горлом пошла кровь. Или же мне не дали умереть другие. Вот та же монашка, которая безумна, но добра. Она и сама не знала, что делает. Едва жива осталась, а все равно заковыляла в город. Но был и еще кое-кто.
        - Иска! - высунулась из двери Тина. - Ты что тут делаешь? Кто тебе разрешил?
        - Я, почтенная хозяйка! - подал голос Чуид. - Мой ослик застоялся, и я попросил его размять. Не просто так, а за плату! Пару медных монет твоя племянница заработает точно! Ну, и монету добавлю за старание Амадану.
        - Тина? - спросил Юайс.
        - Скажи еще, что ты не знал… - усмехнулся Чуид.
        - В лесу растет много деревьев, - пожал плечами Юайс. - Но вряд ли из них есть хоть несколько, которые знают, что они деревья.
        - Это ты хорошо заметил, - кивнул Чуид. - Деревьев много. Ты как раскидистый дуб, ударенный молнией, прикрыл своей кроной две прекрасные ивы. А мы втроем - я, монашка и Тина… Мы прикрыли только самих себя. Замахнулись на большее, но едва устояли. Кто-то укутал нас так, что Олс не заинтересовался нами. Укутал так, что вошедший внутрь Нэмхэйд ничего не заподозрил. Ты хоть понимаешь, что эта сила сравнима с силою Олса?
        - Но я не вижу ее источника, - заметил Юайс.
        - Что подтверждает ее величие, - прошептал Чуид и зябко поежился. - Не люблю я такое. Случайные подарки обычно дорого обходятся.
        - А если… само сердце? - понизил голос Юайс.
        - Ты не говорил, я не слышал, - процедил сквозь зубы Чуид.
        - Храни и сохранишься на сохраненном, - проговорил Юайс.
        - Сохраняю и сохраняюсь, - устало кивнул Чуид и посмотрел на Гаоту. - А ты что молчишь?
        - А я… - словно избавилась от столбняка Гаота.
        - Ты ведь тоже хранитель, - вздохнул Чуид. - Хочешь ты этого или нет.
        - Сохраняю и сохраняюсь, - недоуменно пробормотала Гаота.
        - Она еще ребенок, - покачал головой Юайс.
        - А если сердце Талэма тоже ребенок? - эхом отозвался Чуид.
        Осеннее солнце стало слепить Гаоту, во всяком случае, ей пришлось поднести к глазам платок да уставиться на лошадей, которые подергивали головами, фыркали и переступали у яслей.
        - Сколько хранителей в Граброке? - спросил Юайс.
        - Было три, - сказал Чуид. - Крафти был первым. Его уже нет. Осталось двое. Одна из них Тина. Вряд ли она осознает до конца, что делает, но она хранитель. Кто второй - не знаю. Наверное, он очень осторожен. Но он есть. Теперь я третий. Монашка - это случайность, которой я просто не могу подобрать объяснение. Останусь здесь и после явления. А там посмотрим.
        - Где будет явление? - спросил Юайс.
        - Не знаю, - вздохнул Чуид. - Я мог бы заняться этим, но на мне другой груз. Мне нельзя отвлекаться. Я… уже получил место в ратуше, но отправлюсь туда только тогда, когда все уляжется. Не до того.
        - Что нам делать? - спросил Юайс.
        - Ты делаешь все правильно, - кивнул Чуид. - Поймаешь зверя, сохранишь девчонку. Не дашь ее унести в логово Олса раньше времени. Найдешь место обряда, может быть, сумеешь ее спасти. Но явление тебе не остановить.
        - А кто может его остановить? - спросил Юайс.
        - Никто, - ответил Чуид. - Оно словно дождь. Кому-то в этом городе суждено вымокнуть до нитки. Если вдруг мы расплетем извивы судьбы и узнаем имя этого несчастного и даже упрячем его под крышу, увезем куда-то, это значит, что намокнет кто-то другой. Или же он уничтожит нас вместе с нашим укрытием. И все…
        - Так было всегда? - спросил Юайс.
        - Откуда мне знать? - наклонился над блюдом Чуид. - Хотя одну легенду я слышал.
        - Какую же? - насторожился Юайс.
        - Говорят, что через Нэйфа должна была прийти в Талэм одна из теней Дайреда, - произнес Чуид. - Судя по всему, обычно они блюдут пол. Наверное, это был бы Экрас - голод. Но Нэйф - устоял. Как-то сумел устоять.
        - Он тоже был хранителем? - спросила Гаота.
        - Не знаю, - покачал головой Чуид. - Знаю только одно: мало времени осталось, мало.
        - И что же нас ждет? - медленно проговорил Юайс. - Значит, и большой крови тоже не удастся избежать?
        - И этого я не знаю, - вздохнул Чуид. - Но одно тебе скажу точно. Большая кровь - это не только тяжкое горе, которое охватывает, когда множество людей лишаются жизни. Большая кровь - это еще и просто горе. Огромное горе, которое может вырасти на одном человеке.
        - Как это? - не поняла Гаота.
        - Примерно так, как случилось с тобой, девочка, три с половиной года назад у глиняных увалов Тарба, - сказал Чуид.
        Гаота окаменела.
        - Вот как, - вдруг раздался недовольный голос Дойтена. - Что же это получается? Я стучу ложкой по блюду под крышей, а они дышат свежим ветром и в ус не дуют?
        - Мы безусые все, - скривив губы, с трудом справилась с оцепенением Гаота и уже больше не слышала ничего, что говорили Дойтен, Чуид, что отвечал им Юайс, потому что перед глазами снова стояло лицо ее матери и лица сестер, а в ушах звучали слова отца: «Прости меня», обращенные к матери. Да, только меч, только меч и остался, и только он позволяет сдержать слезы, хотя в стальной глади они как будто текут по лицу…
        Она пришла в себя от удара створки ворот за спиной Дойтена.
        - Расстроился человек, - покачал головой Чуид. - Ну да ладно. Он ведь тоже хранитель, только не знает этого.
        - Хранитель? - спросила Гаота.
        - Пойми, - Чуид встал, махнул рукой Иске, чтобы она продолжала кататься, погрозил пальцем Амадану, прищурился, разглядывая, как ловко работают руки у Тьюва, окликнул: «Молодец, парень! Ловко!» - вызвав улыбку на лице старателя, потом посмотрел на Гаоту: - Пойми. Если есть что-то бесценное, и это бесценное укрывают многие, каждый старается по силе своей. Велик тот, кто укроет б?льшую часть. Важен тот, кто скроет от беды меньшую. Но так же необходим и тот, кто сберегает самую крохотную: например, кончик мизинца на ноге. Потому что укол яда может быть направлен именно туда. Подумай об этом…
        - Что случилось?
        Едва со двора убрался Чуид, с этим возгласом Соса в ворота вошли все четыре егеря. Сос, под глазами которого темнели мешки, свидетельствующие о бессонной ночи, подмигнул Гаоте и вывалил из мешка, который он нес на плече, доспехи. Загремели по столу жестью и бронзой, спутались ремешками какие-то странные полулаты. «Наручи», - поняла Гаота.
        - Дойтен прошел мимо в сторону цитадели, - сказала Глума. - Злой и красный, как и шапка на его макушке. Даже не заметил нас.
        - Зато он хорошо держался ночью, - горько заметил Сос.
        - Успокойся, - начал разбирать наручи Фас.
        - Да, - ухватился за кувшин с вином Чатач. - Может, я не выпустил руки только потому, что судорога скрутила мои ладони? Кто же мог ожидать такой дряни? Я такого даже в Лиственной топи не испытывал, хотя там бывало всякое…
        - А он и не выпустил, - подал голос Тьюв. - Это я руки выхватил. Вижу, что человеку плохо, ну и выхватил…
        - Человеку плохо! - ударил кулаком по столу Сос и пошел внутрь трактира.
        - Оставьте его, - сказала Глума и посмотрела на Юайса. - Лучшее место - площадь перед торжищем.
        - Замок близко, - заметил Фас. - Из самострела - нет, а из хорошего лука могут попасть.
        - Нет, - покачал головой Юайс. - Не будут меня убивать там. Там меня будут проверять. Но я все равно попрошу у вас помощи. Мне понадобятся все трое: Фас, Сос и Чатач. Я вызову зверя, выйду на него с сетью. Если разинет пасть, забью ему в глотку руку с наручем. Как только он будет схвачен - подбегаете вы. У каждого будет сеть. Мне нужно, чтобы он был спеленат, как младенец. Связан, как безумец в приюте для душевнобольных. Ясно?
        - А ты уверен, что он не разорвет тебя? - нахмурился Фас.
        - Ни в чем нельзя быть уверенным до конца, - заметил Юайс. - Но хорошо, если это и в самом деле степной медведь.
        - Когти? - оживился Чатач.
        - Да, - кивнул Юайс. - Главная опасность степного медведя - его быстрота, свирепость и пасть. Когти у него короткие, он их стачивает при беге. Я справлюсь с пастью, так что когти мне были бы ни к чему. Но не медлите и не спешите. Если вы рванетесь ко мне до того, как я схвачу его, он уйдет.
        - Безумие… - прошептала Глума.
        - Как всегда, - улыбнулся Юайс. - И запомните: никакого оружия. Оставьте все у Глумы. Зверь мне нужен живым.
        - Меня, значит, в расчет не берешь? - поняла Глума.
        - Наоборот, - сказал Юайс. - Гаота будет с тобой.
        - Ты потащишь ее на охоту? - удивилась Глума.
        - Только чтобы не обижать тебя, что я берегу ее сильнее, чем берег тебя, - сказал Юайс и положил руку на ладонь Глумы. - Брось. Ей нужно там быть. Она должна все видеть.
        - Зачем? - посмотрела Глума на Гаоту, которая сидела с открытым ртом.
        - Затем же, зачем закаляют сталь, - пожал плечами Юайс.
        - Сталь сначала куют, - вздохнула Глума.
        - И за этим тоже, - согласился Юайс.
        - Зверь может и не выйти, - заметил Фас.
        - И у него все-таки будут когти, - наморщил лоб Чатач. - Чтобы степной медведь стесал свои, ему приходится проходить по каменистой равнине многие лиги. Вряд ли нашему зверю разрешают такие долгие прогулки.
        - Разбираться будем уже на месте, - сказал Юайс.
        - Тогда выбирай, - громыхнула наручами Глума. - Мы покопались в кладовой Буила, взяли разных размеров. Думаю, что, если надеть друг на друга три штуки, никакой зверь не прокусит тебе руку…
        Гаота убрала меч в ножны, встала, отошла от стола, взглянула, как ловко управляется с бечевой Тьюв, и вдруг почувствовала прикосновение. За спиной ее стояла Иска.
        - Хочешь на ослике покататься? - спросила конопатая девчонка.
        - Хочу, - неожиданно сказала Гаота.
        - Садись, - обрадовалась Иска. - Пока Аол увел Амадана, катайся. Только погладь ослика. Вот так. Он послушный. Устал стоять на одном месте, наверное. Дай мне руку.
        - Зачем? - не поняла Гаота, которая уже сидела на осле и старательно наглаживала ему холку. - Я и так не упаду.
        - Не, - засмеялась Иска. - На удачу. Я удачу приношу. Ну правда. Не смейся! Вот Кача и Брока мальчишки обижали с соседней улицы, я их за руки подержала, и их обижать перестали. А Аол все забывал. А теперь ничего не забывает, даже Тине на кухне помогает. А…
        - Хорошо, - улыбнулась Гаота. - Вот моя рука.

        Глава 24
        БРАЙДЕМ
        Гантанас, как и остальные наставники, жил во внутреннем пристрое к северной башне. То есть его окно должно было выходить или на скалы, или во внутренний двор крепости. Но Гаота, которая в те дни только-только начала улыбаться, не решилась войти в обиталище взрослых, хотя знала, что ее меч почему-то хранится у наставника каллиграфии. Она поймала Гантанаса у выхода из обеденного зала. Выскочила из коридора, ведущего в среднюю башню, хотела что-то сказать, но так и замерла в растерянности, почти уткнувшись носом ему в живот. Годом позже Гаота бы прыснула от смеха от такого зрелища, особенно от встречи двух взглядов, когда один наклонил голову, упершись подбородком в собственную грудь, а другая задрала подбородок так высоко, словно высматривала звезды над головой. Но тогда она просто замерла и не знала, что должна говорить.
        - Добрый день, Гаота, - сказал Гантанас и сделал то, чего она не только не ожидала, но и что заставило ее мучительно покраснеть, тем более что мимо них проходили и другие наставники, и стражники. Обеденный зал не был так уж мал, но воспитанники ели первыми, и только после них за столы садились взрослые. Гантанас присел и оказался почти одного роста с Гаотой. Даже наоборот, теперь ей пришлось смотреть на него сверху вниз. Но разговаривал он с ней не как с ребенком, а как со взрослым человеком.
        - Я слушаю тебя и прошу меня простить за мой высокий рост. Хотя конечно же ты вовсе не маленькая, просто я такой вымахал, что ни в одну дверь не могу войти, не пригнувшись. Что случилось?
        - Пайсина, - выдохнула Гаота. - Она сказала… Несколько дней назад она сказала, чтобы я шла к Гантанасу, то есть к вам… И чтобы вы отдали мне мой меч. Она сказала, что я должна привыкать к нему, и он должен быть со мной. И чтобы я была всегда готова.
        - К чему? - спросил Гантанас.
        - К чему угодно… - прошептала Гаота.
        - Что ж. - Гантанас задумался. - Это серьезная причина. Я и сам подумывал о чем-то подобном, хотя некоторым из наших воспитанников оружие следует выдавать, только намертво прикрепив ножны к эфесу, но так не затем ли мы все здесь собрались, чтобы воспитывать мудрость и выдержку в вас? Кто твои соседки по комнате?
        - Йора и Дина, - сказала, слегка приободрившись, Гаота.
        - Йора и Дина, - кивнул Гантанас. - Что ж, этим девчонкам, пожалуй, я и так доверился бы в первую очередь. Давай сделаем так. Скажи им, что я жду их вместе с тобой сегодня вечером после ужина. Но не сразу, а через полчаса после него. Мне они потребуются, чтобы подняться к себе. Заходите в дом наставников и шагайте наверх. Как ступени кончатся, там и моя келья. На самом верху. Поняла?
        - Да, - закивала Гаота и уже было бросилась бежать, но обернулась на поднявшегося Гантанаса и, удивляясь собственной смелости, спросила: - Зачем мы все здесь? Только чтобы воспитывать мудрость и выдержку?
        - А что по этому поводу говорит наставник Бейд? - поинтересовался Гантанас.
        - Он говорит, что мы должны восхвалять благодеяния Священного Двора Вседержателя и тех королей, которые помогают нашему приюту, потому как благодеяния без восхвалений растворяются без следа, - наморщила лоб Гаота. - И еще о том, что каждый из нас после обучения будет представлен тому королю, из королевства которого мы попали в приют. И что мы будем служить своим королям и славить Священный Двор. Все правильно?
        - Отчасти, - улыбнулся Гантанас. - Но к этому разговору мы еще вернемся. Одно я тебе могу пообещать точно - никто и никого из вас не будет представлять кому-либо против его воли. Тебя это устраивает?
        - А меня и некому представлять, - вовсе осмелела Гаота. - Мой отец был подданным Ашара, и мама… Мама, наверное, тоже, но я не знаю точно. Мы странствовали.
        Слезы подкатили к ее глазам. Верно, Гантанас почувствовал это, потому что выпрямил ладонь, со строгим видом поднес ее к собственному уху и смешно щелкнул им, заставив Гаоту прыснуть от смеха.
        - Можешь странствовать до вечера, - серьезно сказал Гантанас. - А королю Ашара мы ничего не скажем. Зачем ему такая красивая девушка? Она нам самим нужна!
        Остаток дня пролетел незаметно. Сначала был утомительный, но веселый бег по переходам замка вслед за Пайсиной. Бег, который за несколько дней уже стал привычным. Затем час визга и шума в зале, в котором, против ожидания, Пайсина устраивала не томительное сидение, а веселые игры, которые возвращали Гаоту к жизни почти так же, как и появление Юайса. Потом, после обливания водой, был час с наставником Граном. Улыбчивый седовласый красавец, как обычно, никуда не спешил и преподавал порученные ему науки - знахарство, травоведение, веществологию, устное и начертательное колдовство - самым непостижимым образом. Или он не признавал никакой теории и не имел системы собственных знаний, или намеренно испытывал способности воспитанников, но всякий раз Гран рассказывал о чем-то отдельном, не продолжая прошлое наставление и не намекая на последующее. В один день он мог говорить о свойствах морской смолы и, к примеру, серы, объединяя их между собой только цветом и ничем больше. В другой день он вдруг обращался к полевым цветам и степенно прогуливался между столами с пучками засушенной травы, которую все должны
были нюхать и разглядывать. В третий вдруг расчерчивал одну из стен кельи мелом и вырисовывал не вполне понятные линии силы и действия и объяснял принципы накопления в них магической энергии. В этот раз Гран посвятил свое наставление рассказу о том, что колдовство подобно парусу, который ловит ветер и влечет судно туда, куда нужно его капитану. Захваченная предстоящей встречей с Гантанасом, Гаота слушала наставника вполуха, тем более что вопросы ему, как и всегда, принялся задавать Флич, но все сказанное и наставником, и неугомонным воспитанником она тут же запоминала. Правда, поняла далеко не все, хотя и отметила, что подул этот ветер шестнадцать тысяч лет назад. Было и в самом деле интересно, откуда Гран может знать о том, что происходило шестнадцать тысяч лет назад и что скажет об этом сроке Гантанас, который, собственно, и проводил раз в неделю наставление по истории? Впрочем, все это занимало Гаоту в самой меньшей степени. Она полуобернулась к сидящим за ее спиной Йоре и Дине и прошипела, что есть важное дело, о котором она расскажет за ужином.
        Почему-то только теперь Гаота поняла, что, пробыв в стенах Приюта Окаянных почти два месяца, она еще ничего не знает о других воспитанниках. Да, их все еще было немного, вместе с нею всего лишь пятнадцать человек - первый поток, как говорил о них Брайдем. Но для нее они только-только начали разделяться из безликой массы на отдельные имена, лица, голоса и даже привычки. А ведь за каждым из них тоже была какая-то история, хотя бы потому, что тот же Юайс однажды сказал Гаоте, наклонившись к ней в обеденном зале:
        - Почти все здесь сироты.
        Вряд ли он хотел ее обидеть, но сказанное резануло ее в самое сердце. Она была готова разрыдаться прямо над собственной тарелкой, но остановили взгляды Йоры и Дины. Они всегда садились напротив нее, хотя и не заводили с ней разговоров. Ну точно, она их запомнила раньше других, потому что именно они были ее соседками по небольшой, но уютной келье, где стояли три лежака, три узких платяных шкафа, стол для работы и небольшой камин с поленницей дров между ним и углом. Обе девчонки были ее ровесницами, такого же роста, как и она. Обе обладали темными волосами и темными ресницами. Обе были милы и улыбчивы. Разве только одна, Дина, чуть остроноса и похожа на замышляющую какую-то пакость лисицу, а другая, Йора, имела удивленный вид, как у степного зверька, который выбрался поутру из норки и обнаружил у входа гору сладкой моркови.
        И вот однажды Гаота нашла в себе силы улыбнуться и прошептала:
        - Меня зовут Гаота. Можно короче - Гао.
        - Да, - прищурилась Дина. - Еще короче было бы неуместно. Получилось бы - Га. А меня зовут Дина. Можно короче - Ди.
        - Это что же получается? - добавила удивления на собственное лицо Йора. - Я теперь просто Йо?
        Тогда они расхохотались, а теперь то и дело тыкали в спину Гаоты пальцами и ныли, что еще за важное дело и почему об этом можно говорить только за ужином? Гаота молчала, тем более что и Гран погрозил ей пальцем, успевая еще и отвечать Фличу о какой-то эпохе первой тьмы, последующем возрождении и эпохе второй тьмы. Наставление закончилось, едва по коридорам Стеблей разнеслось гудение снокской трубы, которую книгочей Скриб носил на поясе. (Сам-то он называл себя мастером книгохранилища, и никак иначе.) Гаота выскочила из учебной кельи первой, первой добежала до обеденного зала, который на ближайший вечер становился «ужинным», и заняла стол в дальнем углу.
        - Ну, говори! - потребовали подбежавшие к ней Йора и Дина.
        - Сначала принесите еду на всех троих, - сложила на груди руки Гаота.
        - Ты маленькая и хитрая мисканская лиса! - скорчила гримасу Дина, но побежала вместе с Йорой к окошку Хилы. Вскоре исходящие немыслимым ароматом блюда стояли перед подругами.
        - Через полчаса после ужина мы идем втроем в келью к Гантанасу! - торжественно объявила Гаота.
        - Это еще зачем? - вытянулось лицо у Дины. - Пожалуй, грязную посуду относить обратно к Хиле ты будешь одна.
        - И еще поможешь ее вымыть! - добавила Йора.
        - Пайсина сказала, что я должна получить обратно свой меч, - прошептала Гаота. - И ходить с ним всегда. А он хранится у Гантанаса. Я к нему подошла, и он сказал, чтобы мы приходили к нему втроем.
        - Тогда все понятно, - пожала плечами Йора. - Он хочет получить от нас согласие на то, чтобы ты нас зарезала своим мечом.
        - Или взять с нас слово, что мы не отнимем его у тебя и сами не зарежем тебя! - сделала страшное лицо Дина.
        - Не знаю, - призналась Гаота, - но он сказал, что без вас этот вопрос решить нельзя.
        Дина и Йора расправили плечи.
        - В любом случае, разве не интересно зайти в дом наставников? - добавила Гаота. - Мы там еще не были.
        - Мы много где не были, - нахмурилась Дина. - На скальных бастионах, которые прикрывают Стебли со стороны гор, - не были.
        - В еще не расчищенных подземельях - не были, - добавила Йора.
        - И на верхних дозорах - тоже не были, - заключила Дина.
        - Не были почти нигде, - заключила Йора. - Не жизнь, а тоска.
        - Что же, - пожала плечами Гаота. - Сегодня она может стать чуть интереснее.
        Они выбежали из зала первыми и еще почти час изнывали в крепостном дворе, потому как то Гантанас не мог зайти в обеденный зал, разговаривая по пути с ключником Тайсом, словно Гантанас был главой Приюта, а не Брайдем, то рассматривал какие-то пергаменты, что разворачивал перед ним Синай, который появлялся в Стеблях только затем, чтобы привести очередной обоз с продуктами и еще чем-то важным, укрытым в толстых мешках. Правда, пергаменты вместе с Гантанасом уже рассматривал и хромой Брайдем. Наконец, уже разделавшись с ужином и вытерев губы неизменным платком, Гантанас не меньше пятнадцати минут обсуждал что-то с мастером стражи Домханом, пока тот не оставил наставника в покое и не ушел, звеня шпорами, которые бравому воину уж точно не нужны были в Стеблях. Разве только для того, чтобы звенеть ими и загодя будить заснувших в дозоре стражников.
        - Странно, - пробормотала Дина. - В Стеблях - восемь наставников.
        - Брайдем, Брейд, Гран, Роут, Деора, Пайсина, Гантанас и Юайс, - тут же перечислила Йора.
        - И восемь стражников, - подняла палец Дина.
        - Домхан, Киуин, Крэйн, Айран, Крайса, Скин, Купан и Спрай, - наморщила лоб Йора.
        - Еще скажи, что восемь работников, - пробурчала Гаота, которую просто распирало от нетерпения.
        - Если считать этого вечно отсутствующего Синая, то да, - не замедлила показать язык Йора. - Хина, Капалла, Габ, Скриб, Ориант, Уинер и Тайс.
        - Чего же тут странного? - не поняла Гаота.
        - Воспитанников только пятнадцать, - объяснила Дина.
        - Точно! - воскликнула Йора. - Восемь мальчишек и семь девчонок.
        - Должно быть шестнадцать, - заключила Дина. - И шестнадцатая - непременно девочка.
        - Ничего не значит, - улыбнулась Гаота. - И Юайс прибыл всего лишь месяц назад, и Пайсина недавно. Да и я. Так что воспитанников явно прибавится. Идем.
        - Полчаса разве прошло? - удивилась Йора.
        - Смотря от чего отсчитывать, - улыбнулась Дина.
        Все-таки тяжелую дубовую дверь, что вела в дом наставников, они приоткрыли с замиранием сердца. Зато уж вбегали наверх по темной лестнице - с хохотом и наперегонки. Замолчали только на самом верху, где имелась всего одна дверь, и она была так низка, что чуть-чуть наклониться пришлось бы даже и любой из девчонок.
        - Заходите! - послышался голос Гантанаса из?за двери. - Только наклонитесь, а то ударитесь головой. Мне так и вовсе почти заползать приходится. Пола рукой касаюсь в любом случае.
        За дверью, которую девчонки открыли с трепетом, неожиданно оказалось просторное помещение, размеры которого диктовались кровлей дома наставников. В середине его высоты было достаточно, чтобы поставить друг на друга сразу трех Гантанасов, а вот по сторонам, где в том числе и находилась дверь с лестницы, кровля была низка. Но она почти сразу взмывала вверх, чтобы соединиться балками, к сущему восторгу воспитанниц, с прозрачным застекленным куполом, в самый центр которого упиралась толстая каминная труба. Вокруг этого камина стояло множество шкафов и сундуков, периметр жилища Гантанаса ограждали низкие полки, заполненные опять же сундучками, ларями, горшками и корзинами, но все было чисто, тщательно разобрано, а вознесенный вместе с камином на трехступенчатый постамент огромный дубовый стол сиял резными ногами и спрятанными под него тумбами, как склеп какого-то божества. За столом сидел Гантанас, перед столом стояла обитая войлоком скамья для дорогих гостей.
        - Огляделись? - спросил наставник. - Лежак не высматривайте: он за камином, и да, длиннее обычного на полтора локтя. Пришлось добавить пару табуретов. Заходите.
        Гаота сделала шаг вперед, почувствовала сопротивление, словно паутина легла на ее лицо и зазвенела в напряжении, грозя или обжечь ее и подруг, или разорваться с грохотом и пламенем. Секунду она помедлила, потом протянула руки за спину, поймала ладони Дины и Йоры и медленно пошла вперед, представив невидимое препятствие болезнью или даже раной и исцеляя его каждым своим прикосновением.
        - Однако, - оторопел Гантанас, когда девчонки предстали перед ним. - Я мог предположить все что угодно. Попытку сжечь преграду. Смыть ее. Сорвать. Раздвинуть. Поднять и пройти под ней. Но вылечить? Вот уж не мог даже предположить! И как тебе это удалось? Бог мой, да ты должна с ног валиться!
        - Нет, - смутилась Гаота. - Чуть-чуть кружится голова. Мне помогли Дина и Йора.
        - А ты им, - улыбнулся Гантанас. - И они тебе, сами того не зная. Ты ведь не ждала от них помощи?
        - Я не думала об этом, - призналась Гаота. - Я решила, что это испытание. Это ведь я их сюда привела…
        - У нас тоже кружится голова, - заявили, переглянувшись, Йора и Дина. - Что это было такое? Липкое что-то!
        - Чудеса, - развел руками Гантанас. - Мало того что вы удивили меня обращением с незнакомой магией, находясь в самом начале обучения, вы еще и преподали урок и мне, и друг другу, что такое рука помощи. Что ж, я очень рад, хотя мне теперь и придется придумывать новую защиту для моего жилища.
        - От кого тут защищаться? - не поняла Дина. - Мы же в неприступной крепости!
        - И что тут защищать? - добавила Йора. - Золото и драгоценные камни?
        - Ну конечно, - рассмеялся Гантанас. - Садитесь напротив, мне придется кое-что сказать вам, но должен сразу отметить, что нужно быть готовым защитить себя и других, где бы ты ни находился. Что неприступных крепостей не бывает. И что есть многое гораздо ценнее, чем золото и драгоценные камни.
        Троица, присевшая напротив наставника, замерла.
        - Я долго думал, - продолжил, потирая короткую седую бородку, Гантанас, - как мне говорить с вами. Я сейчас не только о вас троих, но и о всех воспитанниках, которых пока только пятнадцать, но может быть и пятьдесят, и сто, потому как келий свободных достаточно, а не будет хватать - мы всегда сможем построить и новые. Тут между мной и Гаотой случился разговор, и она спросила, зачем мы здесь все собрались. Только ли для того, чтобы воспитывать мудрость и выдержку в детях, которым Стебли дали приют, или и еще для какой-то надобности…
        Гантанас помолчал, поднял глаза вверх, словно мог увидеть через окна над головой что-то еще, кроме холодного неба, затем сказал следующее:
        - Не спешите передавать то, что я вам скажу, вашим друзьям. Так получается, что разговор, который я начал с вами, мне предстоит провести с каждым в ближайшие дни. Начать пришлось с вас, и это хорошо, я понял, что откладывать его нельзя. Хотя бы потому, что знание - это такое же оружие, как и меч, который я должен вернуть Гаоте.
        Гантанас положил руки на длинные свертки, что лежали перед ним, ощупал что-то и вздохнул.
        - Конечно, я не все могу сказать вам, но скажу главное. Вас пока всего пятнадцать. И мы не собираем только сирот. Тем более что не все из пятнадцати, я не говорю о вас, сироты. Нет, здесь только те, кто несет в себе частицу древней силы, и те, кто подвергается опасности, потому что есть зло, которое ищет отмеченных силой, чтобы взять их себе на службу.
        - Значит, - прошептала Йора, - мы здесь вовсе не для того, чтобы служить нашим королям?
        - И что, почти все отмеченные силой - сироты? - нахмурилась Дина. - Или это необязательно?
        - И почему мы должны быть уверены, что зло где-то еще, а не в Стеблях? - совсем тихо произнесла Гаота.
        - Святой Вседержатель, - расплылся в улыбке Гантанас. - Кажется, я и в самом деле не ошибся. После разговора с вами мне будет куда легче говорить с прочими воспитанниками. Необязательно складывать в голове стройное здание рассуждений, куда проще отвечать на ваши вопросы. Впрочем, одно другому не помеха. Я буду короток и честен. Хотя вам и придется поверить мне на слово. Йора. Вы здесь вовсе не для того, чтобы вырасти в воинов и магов и служить вашим королям. Вы здесь для того, чтобы вырасти в воинов и магов и служить тому, кто служит нашей земле. Тому, кто хочет ей благоденствия. Может быть, и вашим королям. Дина. Не все отмеченные силой - сироты. Больше того, не все из них и дети, хотя все были когда-то детьми. Но все они, тем более дети, находятся в опасности, поэтому, увидев такого ребенка, мы всегда говорим с его родными. Обычно родители отказываются отдавать ребенка к нам на воспитание. Мы не настаиваем, но рассказываем, каким опасностям он подвергается. Иногда помогаем скрыться, спрятаться. Подсказываем, как скрывать способности ребенка, поскольку на такого ребенка будет объявлена охота
неизбежно. Иногда для этого достаточно хороших оберегов. Но главное - скрытность, потому что охранять такого ребенка - бесполезно. Силы зла - сильны. Они справятся с любой охраной.
        - Даже с целым войском? - удивилась Дина.
        - Даже с целым войском, - кивнул Гантанас, - но особым образом. Став его частью. Пусть даже одним человеком. К тому же наши враги всегда готовы убить того, кем не могут завладеть. И уж во всяком случае, им ничего не стоит убить его родителей и друзей.
        Девочки затаили дыхание.
        - Самый сложный и самый легкий вопрос задала Гаота, - продолжил Гантанас. - Действительно, откуда вам знать, кому мы служим? Вдруг мы поливаем вас словесным медом, завлекая в стальные сети, и готовимся вылепить из вас черных колдунов и убийц? Так вот, смотрите и слушайте. Пусть ваше сердце вам подскажет - зло ли властвует в Стеблях или что-то иное. Наконец, любой из вас может уйти прочь. И он даже получит с собой еду, одежду и кошель с серебром. Хотя это и не значит, что я буду рад такому исходу.
        - А зло все-таки есть в Стеблях? - прошептала Гаота.
        - На этот вопрос я могу сказать только одно, - вздохнул Гантанас. - Зло есть всюду. В сердце каждого из нас. Порой оно подобно движению руки, которая отдергивается от раскаленного камня. Главное, чтобы оно не правило нами. Но давайте все же вернемся к главному: зачем вы здесь. Для чего восстановлены Стебли и Приют Окаянных открыт для таких детей, как вы.
        Голос Гантанаса стал тише, он прикрыл глаза и скрестил на груди руки.
        - Очень давно… Так давно, что мы с вами не только не начали изучать это время, но даже и не заговаривали о нем, Талэм накрыла беда. Но еще чуть раньше, спасаясь от такой же или от этой же беды, в наш мир пришли люди, похожие на нас. Такие же, как мы, и не такие же, как мы. Но беда шла за ними по пятам, и она оказалась здесь. Все это кончилось очень плохо для нашей земли, но те, давние беглецы сражались с этой бедой долгие годы еще не под этим небом. Но так как эта земля стала их новой родиной, а бежать больше было некуда, они стали защищать ее так же, как защищали свой прежний дом.
        - Тот, который не смогли защитить? - прошептала Гаота.
        - Да, - кивнул Гантанас. - Но тот дом был брошен, а этот все еще нет. Поэтому надежда жива. Я сейчас не буду углубляться в подробности, но очень давно, когда эта земля ненадолго вынырнула из тьмы, и перед тем, как ей пришлось вновь окунуться во тьму, по заветам древних пришельцев - айлов - начали строиться семь крепостей, семь столпов, которые должны были сохранять Ардану и весь Талэм. В союзе с ними потомки хозяев этой земли - даланы - поднимали великий город Бейн, руины которого и по сей день скрыты среди гор за Бейнским лесом. И эти крепости, и этот город почти возродили прежнее великолепие Талэма. Айлы и даланы все еще были обособлены, но жили в мире. И продлилось это светлое время две тысячи лет.
        - Возрождение, - прошептала Йора. - Перед второй тьмой.
        - Точно так, - кивнул Гантанас. - Итак, крепостей было семь. Их магия, их защита строилась на поклонении великому древу, которое враг срубил в том мире. Поэтому крепости так и назывались. Корни, Стебли, Ветви, Листья, Цветы, Плоды и Крона. Они были брошены и частично разрушены в начале второй тьмы слугами Дайреда. Все, кроме Стеблей.
        Гантанас помолчал.
        - Прошли годы. Много лет. Вторая тьма длилась шесть тысяч лет. За ее время Ардана стала безлюдной. А те люди, что выжили, смешались. Перестали отличать айлов от даланов. Может быть, это было единственным положительным итогом. Но четыре тысячи лет назад началось пробуждение, которое не только вернуло надежду, но и не один раз умыло кровью эту землю. Зло никогда не исчезало полностью. Оно овладело руинами всех столпов и вышибло последних защитников из Стеблей. Хотя и в темное время столетиями здесь не было ни души. Но магия Стеблей и отголоски магии остальных крепостей все еще дают о себе знать.
        - Я почувствовала, - скривила губы Гаота.
        - Разве может магия жить столько времени? - удивилась Йора.
        - Что ее питает?.. - прошептала Дина.
        - Неизвестно, - сказал Гантанас. - Есть легенда, что вера в великое древо, которую вынесли из другого мира предки некоторых из нас, не пустые слова. Талэм имеет собственное сердце, но, может быть, где-то в горах или где-то в низине. Неизвестно где - но живет, тянется к солнцу спасенный росток великого древа. В таком случае сила Стеблей становится объяснима.
        - И огородник Ориант старательно сажает кедры, чтобы никто не смог найти среди них росток великого древа! - улыбнулась Дина.
        - Если бы так, - рассмеялся Гантанас. - Нет, когда мы пришли в Стебли, чтобы создать Приют Окаянных, здесь не было даже травы. Лес, который поднимается на неудобьях за крепостью, это результат многих лет тяжкого труда. Но мы подходим к самому главному. Что нужно сделать, чтобы сохранить нашу землю от новой крови, от очередной великой тьмы, а может быть, и от гибели?
        - Восстановить все крепости? - предположила Йора.
        - Построить тысячу новых крепостей, - вдруг сказала Гаота. - Маленьких. Которых было бы невозможно отыскать всех, как нельзя найти росток великого древа. И которые были бы неприступны для врага, а если гибли бы, то сломав ему зубы.
        - Да, - кивнул Гантанас. - И каждый из вас должен стать такой крепостью. Это понятно?
        Они молчали. Каждой было по десять с небольшим лет. Они сидели напротив высокого, нескладного человека с седой бородой и молчали. Может быть, думали о чем-то. Гаота закрыла глаза и попыталась представить лица своих соучеников, но почему-то вспомнила лица сестер и матери, которые готовились умереть за нее.
        Гантанас какое-то время смотрел на них, переводя взгляд с одной на другую, потом вздохнул и, произнеся важные слова, поочередно выдал каждой из троих по одному мечу, оставив на столе серый сверток.
        - А что это? - спросила Дина, кивнув на него.
        - А вот это уже для вашей помощи мне, - проговорил Гантанас. - Это кинжал, вырезанный из обломка колеса Нэйфа. Из настоящего обломка, уж поверьте. Но всему свое время. Видите корзину у серого шкафа? Там поясные ремни с кольцами для мечей. Подберите себе по вкусу, а Пайсина потом поможет их приспособить на ваши тонкие талии. А теперь о вашей помощи. Брайдем! - крикнул Гантанас. - Иди сюда! Заждался уже?
        - Иду, - буркнул наставник Брайдем, открывая дверь. - Как же мне надоело сгибаться на этом входе… Что? Нет уже твоей паутины? Не люблю твои ловушки, Гантанас. К лицу липнут. Ну что, выдал оружие? Лучшие мечи?
        - У меня много хорошего оружия, - улыбнулся Гантанас и посмотрел на Гаоту, которая уже выбрала простой мягкий пояс из черной кожи без каких-либо украшений. - Подойди сюда. Садись рядом с Брайдемом. Я ведь рассчитываю на тебя.
        - Ты исцелила Пайсину? - спросил Брайдем.
        - Да, - покраснела Гаота. - Но я не ради чего-то…
        - Брось, - поморщился Гантанас. - Я думал исцелить ее сам, но магия была замкнута на ее сердце. Мне бы потребовалось не меньше года. Я сейчас не спрашиваю, как ты это сделала. Я примерно представляю, тем более что кузнец долго размахивал передо мной оплавленной подставкой для лампы. Я скажу вот что. Однажды великое зло пришло в один дом. Оно убило в этом доме всех. Всех, кроме троих. Двоих - ранило. Один быстро выздоровел, на удивление быстро. А другой хромает до сих пор. И я бы понял, если бы было повреждено сухожилие, или кость, или те тонкие нити, по которым наше тело управляется нашим духом. Но ничего этого нет.
        - А что есть? - покосилась на Брайдема Гаота.
        - Есть нога, которая не слушается меня, - пробурчал Брайдем и вдруг заорал: - Демон меня раздери, Гантанас! Она еще ребенок!
        - Этот ребенок на днях спас Пайсину! - повысил голос Гантанас. - Ты уверен, что хворь не остановила бы ее сердце? И уж поверь мне, я бы скорее смирился с тем, что ты корчишься от боли, чем с тем, что я не вижу причины твоей хромоты! Ты забыл, кто нанес тебе удар?
        - Но ведь Бейд был ранен так же, но пережил это без последствий! - взмолился Брайдем.
        - Не тычь мне Бейдом! - ударил кулаком по столу Гантанас. - Если бы не… Если бы не Священный Двор, я бы и близко его к Стеблям не подпустил!
        - Вообще-то здесь дети, - кашлянула Дина, выбравшая себе самый красивый пояс, сплетенный из цветной кожи.
        - И даже девушки, - добавила Йора, сверкая заклепками на своем.
        - Сейчас, - пробормотала Гаота. - Я знаю, что искать.
        - Откуда? - не понял Гантанас.
        - Брайдем же меня вез в Стебли, - проговорила Гаота. - Не один день толкал меня коленями. Я, конечно, мало что соображала, но не могла не почувствовать, что одно из коленей холодное, а другое горячее. Но то, которое холодное… оно было очень холодным.
        - Холодным, холодным… - бормотал Гантанас, словно пробовал это слово на вкус. - Ты хочешь сказать, что здоровое колено было холодным, а больное - горячим?
        - Нет, - мотнула головой Гаота. - Больное было холодным. Как лед. Я видела, что Брайдем прихрамывает, и даже подумала, что он приложил лед, все ждала, что мой бок намокнет. Но лед не таял и не таял. И я стала пихать под бок платок.
        - А я?то думал, что это ты делаешь? - удивился Брайдем. - Разве одно мое колено острее другого?
        - Я ничего не понимала тогда, - призналась Гаота.
        - А ну-ка… - Гантанас снял со стола последний сверток, положил его на каминную полку, шагнул в сторону и подхватил корзину, набитую свечами.
        - Йора! Дина! Быстро! Берите свечи и зажигайте! Брайдем! Ложись на стол!
        - Ты ополоумел! - почти зарычал Брайдем.
        - Я не шучу, - грозно произнес вдруг оказавшийся не только выше, но и могучее кряжистого смотрителя приюта наставник по каллиграфии.
        - Эх!.. - хотел произнести что-то смачное Брайдем, но махнул рукой и, кряхтя, полез на стол, бурча: - Вот для чего ты заказывал такую громадину? Тут не то что меня, и тебя можно распластать, и еще место останется для какой-нибудь Капаллы!
        - Потом будешь шутки шутить, - пробормотал Гантанас. - Нога у него болит… Сейчас посмотрим на твою ногу. Не волнуйся, раздеваться не придется. Девушки! Свечи ставить по краю стола! И чтобы вплотную! Не хватит свечей - вон еще две корзины! И поживей!
        - Мне что делать? - спросила Гаота.
        - Пока ничего, - вытер пот со лба Гантанас. - Я скажу. Ты успокойся. Покажи ладони. Ну, отлично. То, что надо. Надень-ка вот это…
        - Что это? - Она с удивлением рассматривала поданные ей серебристые перчатки.
        - Это защита для рук, - объяснил Гантанас. - Если разбираешься с поганью, лучше не рисковать. Обычно маг способен устоять от заражения, но в любом случае враг будет знать, кто исцелил его противника.
        - Или кто загубил его, пытаясь исцелить… - проворчал Брайдем. - Гантанас! Твои подопечные не спалят мне остатки волос на голове? Да что ты собираешься делать? Ну, хромаю. Боли-то нет!
        - Лучше бы она была, - огрызнулся Гантанас. - Не зли меня.
        - Велики! - показала Гаота руки в перчатках.
        - Ничего страшного… - прошептал Гантанас, выхватил из-под стола короткую скамейку и с грохотом поставил ее точно над чреслами Брайдема.
        - Гантанас! - завопил Брайдем. - Это ж тебе не… каллиграфия! Осторожнее надо!
        - В другой раз буду осторожнее, - уверил Брайдема Гантанас. - Так, свечи все? Заканчивайте! И следите, чтобы ни одна не погасла! Держите наготове! Гаота. Заверни манжеты, еще раз. Не упадут. Теперь запоминай. Подожди! Сними пока меч!
        Гантанас подхватил девчонку, вознес ее над пылающим огнями свечей краем стола и посадил на скамейку.
        - Долго еще? - простонал Брайдем. - Горячо тут! Словно на алтаре лежу!
        - Потерпи, - сказал Гантанас и посмотрел на испуганную Гаоту. - Ищи холод. Шрам - на правой ноге выше колена с внешней стороны, но мне нужен только холод. Больше ничего.
        Холода не было. Ей не нужно было для этого ощупывать Брайдема, сейчас, когда рядом потрескивали свечи и наполняли теплом, жаром все тело, холод отозвался бы мгновенно, но его не было.
        - Я сейчас испекусь!.. - заныл Брайдем.
        - Не чувствую, - призналась Гаота, опустившись на скамейку животом. - Нет холода.
        - Ладно, - вздохнул Гантанас. - Но проверим на всякий случай. Открывай рот, Брайдем.
        - Это еще зачем? - не понял смотритель.
        - Открывай! - потребовал Гантанас. - Я капну тебе в рот зелья, ты проглотишь. А ты, Гаота, следи за ним. Да закрой глаза, Брайдем. Если брызну случайно в глаз, глаза лишишься! А так-то… никакого вкуса…
        Брайдем послушно зажмурил глаза, открыл рот, а Гантанас перегнулся через стену пламени, вытянул руки, сверкнул серебряным ножом, рассек мякоть собственной ладони и пролил несколько капель крови в рот Брайдему.
        - Что за дрянь? - поморщился тот, глотая, и в тот же миг Гаота закричала:
        - Здесь оно! В сердце!
        - Быстро! - рявкнул Гантанас. - Опять в сердце… Брайдем! Рви рубаху на груди! Гаота! Лови нож! Запомнила где? Режь!
        - Как это? - не понял Брайдем.
        - Не насквозь, - нехорошо засмеялся Гантанас. - Нарисуй ножом крест, девочка. Кровь будет, но немного. При бритье иной раз больше выходит. Просто проведи крест, и нажимать не нужно. Нож хороший.
        - Я убью тебя, Гантанас! - пообещал Брайдем.
        - Главное, чтобы не полез с поцелуями… - проскрипел Гантанас, поспешно разворачивая убранный недавно на каминную полку сверток.
        Гаота наклонилась над широкой грудью смотрителя приюта, сглотнула и, чувствуя, что слезы сию минуту хлынут из ее глаз, сделала два быстрых движения. На могучей груди сначала выступили кровяные точки, потом набухли капли, а затем, едва начала нарастать алая лужица, что-то зашевелилось, заблестело, вспухло, как будто откуда-то со дна кровавой реки стал подниматься оторвавшийся от красного ила кусок льда.
        - Есть! - крикнул Гантанас, вытянулся над огнем и наколол тошнотворный блеск на острие деревянного кинжала. Оглушительный визг разорвал уши. Гаота соскочила со скамьи. Брайдем выпрямился, как пружина, а там, где только что была его голова, визжала и извивалась пригвожденная деревянным клинком к дубовому столу студенистая, полупрозрачная мерзость, напоминающая крохотную отвратительную ящерицу с огромной, усыпанной множеством ледяных игл пастью.
        - Нэйф благословенный!.. - оторопел Брайдем и, подхватив Гаоту, сиганул через пламя под ноги Гантанасу. А между тем кинжал, пробивший чудовище, почернел, пошел дымом и занялся пламенем, и в этом пламени утих визг, сам нож осыпался пеплом и застыл белой кучкой среди огня, потому что уже весь стол горел.
        - Все, - сказал Гантанас. - Не бойтесь. Пол под ногами каменный, пока прогорит столешница да переломится, ножки только займутся. Их я брошу в камин. Тяга тут отличная, даже теперь дым уходит. Но стол придется заказать новый.
        - И стол! И лежак! Все сделаем!.. - пробормотал Брайдем.
        - Ловлю на слове! - поднял палец Гантанас.
        - Что это было?.. - растерянно прошептала Дина.
        - Что ты вытащил из Брайдема?.. - пролепетала Йора.
        - Глаза и уши Олса, - мрачно заметил Гантанас. - И ведь они были с нами двенадцать лет! Ты понимаешь, Брайдем?

        Глава 25
        ЛИНКС
        Дойтен явился во двор трактира Транка уже после полудня. Опрокинутый у Юайджи в глотку кувшин вина не ударил ни в голову, ни по ногам. Эту странность Дойтен отметил, но судьбу решил не искушать и от второго кувшинчика отказался. Только осведомился у миловидной девчушки, где хозяйка. «Матушка недужит, - ответила та, оказавшись ее дочерью. - Или застудилась, или еще что. Горло болит. Да и друг ее погиб, Крафти. - Вот как? - нахмурился Дойтен. - Может, ей помочь чем? - А господин новый судья умеет снимать боль в горле?» - спросила девчушка. Дойтен не умел, поэтому, несмотря на протесты Слоды, а это была она, расплатился и зашагал к дому. В собственной голове отметил, что пора домой, и даже хмыкнул, что назвал трактир Транка домом. Всего-то три ночи переночевал там в этом году, и уже вроде как дом. Или это только потому, что так и нет у него до сих пор собственного дома?
        Отойдя от заведения Юайджи, Дойтен покосился на оставленный строителями храм, зажмурился от блеска солнца на сияющем золотом колесе оголовка колокольни и заглянул в часовню. В тесном полумраке монашки не оказалось, стражник только пожал плечами, и Дойтен по непонятной ему самому причине повеселел и уже с облегчением миновал раскрашенную карусель, затем ворота, вновь заскрипел мостками, потому как по горбу соседнего моста ползали каменщики, подновляя и обихаживая древнее сооружение, и вскоре уже стучал в ворота заднего двора заведения, словно не мог зайти через главный вход.
        Ворота приоткрыл старик Аол, заставив Дойтена вспомнить, что три ночи назад именно он впускал Клокса, который лежал теперь на льду, во двор трактира, и это воспоминание вновь испортило усмирителю настроение. Во дворе за столом все так же сидел Юайс, но кольчужка с наложенным и наскоро прихваченным к ней куском мешковины с вынесенным на него плетением лежала в стороне, и жаровня потухла, и ветер шевелил светлые пряди на лице Юайса, а сидящая рядом Гаота и вовсе спала, положив голову на руки, поэтому Дойтен решил, что и Юайс спит. У забора, сложив готовые сети, доходяга Тьюв бодро сплетал веревки. Транк с сыновьями возле сарая грузили на телегу жерди и какие-то тюки. Дурачок Амадан пытался им помогать, но скорее - мешал. А между тем старина Клокс лежал на льду. Молочница, от мыслей о которой сердце Дойтена застывало, тоже лежала на льду. Убитая Дойтеном Олта, обратившаяся в кошку с нежными подушечками на лапах, - лежала на льду. И девчонка Ойча пропадала неизвестно где, а Граброк продолжал жить своей жизнью. И даже жмурился осеннему солнцу и…
        Дойтен плюнул себе под ноги, прогромыхал сапогами по ступеням, миновал обеденный зал, в котором юркая Иска натирала тряпкой столы, поднялся на самый верх, но только за тем, чтобы вытащить из-под лежака ружье и вернуться во двор. Вскоре он уже сидел напротив Юайса и хмуро разбирал на части диковинное устройство для стрельбы.
        - Не пригодится, - негромко сказал Юайс, который, как оказалось, не спал.
        - С чего ты взял? - хмуро спросил Дойтен. - Я, конечно, не егерь, но сомневаюсь, что крупного зверя можно взять голыми руками. Даже если он к тебе выйдет. К тому же мне показалось или и в самом деле в этом самом замке целое гнездо мерзости? Ну вот, скрутишь ты этого… медведя-кузнеца. А дальше? А дальше выскакивают его дружки и протыкают тебя стрелами.
        - Нет, - проговорил Юайс. - Этого не будет. Если я возьму зверя, расплата будет иной.
        - Это какой же? - прищурился Дойтен.
        - Они числят меня отступником, - объяснил Юайс. - Поэтому устроят поединок. Честный, по их разумению, но что уж делать. Какие противники, такая и честь.
        - Подожди, - не понял Дойтен, смачивая из масленки суконку. - Ты сейчас о чем? От чего ты отступился? От черных егерей? Где они, кстати?
        - Готовятся, - пробормотал Юайс. - К схватке. Как стемнеет, пойдем на площадь у торжища. Егеря тут ни при чем, Дойтен.
        - А кто при чем? - не унимался Дойтен. - Ты хоть делай поправку на то, что я судья всего один день. Разъясняй, а то ведь стрельну из ружья - потом будем собирать зверя по кусочкам.
        - Да, - кивнул Юайс. - Ружье у тебя такое, хоть крепостные стены пробивай. Хорошая работа, явно тэрские мастера ладили. Разброс какой?
        - И в этом разбираешься? - оторопел Дойтен. - Нормальный разброс. На сто шагов полтора локтя дает.
        - Картечью не набивай, - посоветовал Юайс. - Лучше крупная дробь. А еще лучше - литые пули. Есть?
        - Есть, - буркнул Дойтен. - Десяток найду. Так что, все-таки ждем дракона или зверя так боишься?
        - Ждем дракона, - кивнул Юайс. - Зверя боюсь, только дурак ничего не боится, но я его возьму. И дружков никаких не будет. Но поединок случится обязательно… Уже потом. Увидишь. И вот тогда никто из вас не вмешается вовсе. Ни с ружьем, ни с луком, ни с самострелом, ни с чем. Это будет последняя проверка, Дойтен. Если я возьму зверя, меня не оставят в покое.
        - Кто не оставит?.. - понизил голос Дойтен. - Я понимаю, Юайс, что ты можешь мне и сказочки рассказывать, но ты хоть имена-то называй!
        - Очаг, Дойтен, - проговорил Юайс. - Тот самый, о котором ты должен был слышать. Поскольку если Черный Круг - это ядовитый шершень, то Очаг - его жало. Я был у них…
        - Святой Вседержатель… - оторопел Дойтен. - А еще где ты был? В Черном Кругу был? Младенцев на алтарях Черной Троицы резал? Дайреда славил, заживо сжигая женщин и стариков? Когда ты все успел? И где этот проклятый Очаг находится?
        - Где хочешь, - ответил Юайс. - Может, в Тимпале, по соседству от храмовых палат. Откуда мне знать? В любом городе могут оказаться и Черные Колдуны, и выходцы из Очага…
        - И как же ты к ним попал? - не понял Дойтен.
        - При желании-то попасть не сложно, - проговорил Юайс. - Много лет назад я искал кого-то, кто думает не только о самом себе. Услышал глашатая, выкрикивающего о наборе учеников, которые хотят стать великими воинами во славу родной земли. Притворился юным придурком, который хочет воспитать в себе доблесть и мечтает защищать униженных и оскорбленных, и стал одним среди таких же, как и сам. Хотя и старался выглядеть самым глупым среди всех. Способности у меня были, так что уже через полгода я стал одним из первых учеников. Хотя с первого дня чувствовал, что не доблесть воспитывает в своих учениках этот орден. А потом не прошел испытания. Отказался убивать человека. Тогда попытались убить меня, но не преуспели. Я бежал и постарался исчезнуть навсегда. Мне это удалось. А четыре года назад, тоже по осени, заглянул в развалины Кроны, где собираются егеря, и увидел там женщину. Она прибыла из Игла. Сын у нее пропал. Невысокий крепыш, который был ловок в борьбе. На кулаках да на поясах брал любого. И того, кто тяжелее его в два раза - тоже. На ярмарочной площади монету зарабатывал. И пропал так, словно его
и не было. Но в Игле ей никто не хотел помогать. Королевским стражникам было не до ее сына. А у всех прочих лица бледнели, когда об этом речь заходила. Вот она и пошла к егерям.
        - И помогли ей егеря? - поинтересовался Дойтен.
        - Егеря такие же люди, как и все прочие, - ответил Юайс. - Хорошие охотники, но не более того. Вольное братство, которое может кого-то взять в свои ряды, кого-то нет. Король Тэра оплачивает очистку окраин королевства от нечисти, ну и ладно. Порой поселения платят, чтобы ополоумевшего зверя убрать с пастбищ. А порой появляются и проходимцы, называют себя черными егерями и пытаются обложить данью деревни. Всякое бывает. Но время было дорого. Егеря были в лесах, и я пошел с ней в Игл.
        - И что? - удивился Дойтен. - Ну, заделался благодетелем, бывает. Как ты в Очаг попал?
        - Проще простого, - пожал плечами Юайс. - Прибыл в Игл, купил одежду попроще да меч поплоше. Все свое сбросил у матери этого малого, а сам пошел на площадь. Правда, еще и волосы подрезал да зачернил. Заодно узнал, что еще и девчонка одна пропала. Сирота. Уличная. Удочерил ее мастер стражи, обучил кое-чему. Она оказалась охоча до разных воинских наук, да так способна, что перещеголяла всех иглских умельцев. А когда этот мастер стражи помер, вновь вылетела на улицу: родственники этого мастера выгнали девчонку из ее дома. Впрочем, ей уже за двадцать было. Ну вот, пошла она зарабатывать на площадь, стала чуть ли не всю монету собирать в фехтовании, стрельбе из лука, метании ножа. Да и на кулаках готова была прикладывать к ноге всякого. И тоже пропала.
        - И ты, конечно, оказался таким же умельцем, как они оба? - хмыкнул Дойтен.
        - А ты хочешь со мной пофехтовать? - спросил Юайс. - Я не прочь. Только после охоты и дракона, ладно?
        - Была охота на старости лет под железо голову гнуть, - скривил губы Дойтен. - Что, закончен твой рассказ?
        - Нет, - задумался Юайс. - Как потом оказалось, хорошие воины всегда в цене. Но не всегда их набирают, выкрикивая на площадях о доблести и славе. Иногда это делается скрытно. Я, правда, не сразу связал одно с другим, были еще мысли, что кто-то из королей таким хитрым способом решил пополнить свою дружину. Но мне повезло. Наборщику были нужны трое. Не больше, но и не меньше.
        - Почему трое? - не понял Дойтен. - В тимпалском трактире стражники, что победнее, кувшин вина на троих берут, хотя сразу скажу, что с того кувшина…
        - Из троих должен выжить один, - сказал Юайс. - Бывает, что не выживает никто. Думаю, что часто. Сначала их бьют, потом присылают к ним противников. Обычных, но опоенных особым зельем, от которого те становятся зверьми. Настоящие звери тоже случаются. А уж потом, если что-то начинает получаться, троицу стравливают между собой. И происходит все это в разных местах, но как правило - в глубоких подземельях, откуда ни выхода, ни отзвука. Но это я узнал позже. Сначала я вышел на площадь и вдруг узнал в одном из своих противников парня, который не давал мне покоя еще двадцать лет назад. В том ордене, где меня пытались заставить убить человека. Он-то человека убил. Вот только я его не убил, когда вырывался оттуда. Сбил с ног и оставил живым… Жалею…
        - Святой Вседержатель, - пробормотал Дойтен. - И он победил тебя на этой площади?
        - Нет, - усмехнулся Юайс. - Я постарался заинтересовать его собой, но не дать ему знать, что мы были знакомы. Будем считать, что я его обидел. В тот же день я позволил себя зачаровать какому-то колдуну и очнулся связанным в грязном сыром подвале с испражнениями. Тут же увидел и пропавшего парня, и девчонку. Слегка побитых и одурманенных. Впрочем, девчонка скорее делала вид. Собственно, меня только и ждали. Нас снова околдовали и долго везли. Пришли в себя мы уже в другом подвале. В огромном подвале, считай, что в яме. Там все и началось. Колдовства больше не было, да и не требовалось. Хозяева той ямы считали, что выбраться оттуда нельзя. Так что испытать толком нас не успели. Только постращали, похвалившись, что мы будем служить Черному Кругу и один из нас будет великим воином Очага; если, конечно, не сдохнем все. К тому времени я уже все понял и успел переговорить с каждым. Так что… - Юайс задумался. - Через две недели мы выбрались из этой ямы, убили всех стражников и наставников, в том числе и весьма важных персон, и ушли. Девчонку я спрятал недалеко, у друзей. А парня отвел домой. Мы тут же
перевезли в другое место его мать, а сам он прибился к черным егерям. Я вернулся за девчонкой и обнаружил засаду. Узнал того парня, что бился со мной. Он ведь стал очень неплох за прошедшие годы. Научился хитрить, поддаваться, чтобы распознать умение противника. Девчонка потом вспоминала, как почувствовала, что он поддается, обозлилась, поцарапала его клинком. Потом он за это ее бил связанную. Жестоко, но умело. Не покалечил, ничего не сломал, но если бы не это… мы бы ушли сразу. А так… Он ведь мне поддавался, еще не зная, что мы с ним давно знакомы. Не показал и десятой части того, что может.
        - Как ты можешь гадать? - не понял Дойтен.
        - Через восточный пролив из океана Эттуайд в море Горн иногда заплывают глыбы льда размером с гору, - ответил Юайс. - Зевака скажет, что плывет большая льдина. А моряк ничего не скажет, но будет знать, что под водой скрывается большая часть этой горы. Примерно в десять раз больше той, что он видит. Я ведь старался свести схватку с тем парнем к ничьей. А он все ослаблял и ослаблял напор. Пришлось сбить его с ног кулаком.
        - И он потом не покалечил тебя, связанного? - удивился Дойтен.
        - Я ударил его так, что вряд ли он пришел в себя раньше чем через пару дней, - усмехнулся Юайс. - А уж за это время колдун побеспокоился, чтобы его добыча не пострадала. Но этот парень и в самом деле стал великим мастером. Уж не знаю, кто его учил…
        - Дальше-то что?! - в нетерпении воскликнул Дойтен.
        - Дальше? - вздохнул Юайс. - Да всё дальше. Я нашел девчонку, поблагодарил друзей, которые почувствовали неладное и ушли от опасности, и стал выводить ее из города. Но Очаг оказался не прост. На нас напали на окраине города. Мы прорубились, хотя были изранены. И этот парень… Впрочем, какой парень, он уже был воином. Мы ушли через реку, но он стрелял нам в спину, и одна из его стрел попала в девчонку. Впрочем, потом ее излечили.
        - Я ее знаю ведь? - открыла сонные глаза Гаота.
        - Знаешь, - положил ладонь на локоть Гаоты Юайс. - Кстати, Дойтен. А ведь стрела-то, скорее всего, была та же самая. Такая же, как и та, что убила Крафти… И в руках у стрелка не было самострела. А был такой небольшой стальной лук. И это очень интересно, очень… Вот почему я не слышал щелчка… И стрелы короткие… Хорошие стрелы, простенькую кольчугу, такую, как у той же Глумы, пробьют навылет. И дальность-то хорошая была у этого маленького лука. Никогда я больше не видел такого оружия. Знаешь главное, Дойтен? Этот парень сейчас в замке, и его имя - Уайч.
        - Ну вот, - пробормотал Дойтен, - а ты говоришь - без ружья. Нельзя без ружья. Да и мало ли, вдруг придется сразу и в дракона стрелять? Там ведь еще одно… Монашка пропала.
        - Съехала, - кивнул Юайс. - С утра съехала. Рассчиталась и ушла. Кстати, и твой новый приятель, Бас, тоже съехал. Затемно. Но насчет монашки - разговор отдельный. Все это мраком скрыто… В Гаре, кстати, они проявились уже позже обряда. Так что…
        - Она пропала у меня на глазах! - шлепнул себя по лбу Дойтен. - Почти на глазах. Растаяла, как этот… демон его раздери… как толстый лекарь! Если он, конечно, точно в углу стоял, когда его искали. Выскочила вперед меня из часовни, выхожу - на площади ее нет, стражник, что глаз с часовни не сводил, ее не видел. Это хоть что?
        - Не знаю, - проговорил Юайс. - Знаешь, что мы будем делать, когда я возьму зверя?
        - Вино пить, - пробурчал Дойтен. - Да ждать, когда этот зверь опять в человека перекинется, чтобы поговорить с ним по-человечески.
        - Нет, - покачал головой Юайс. - Мы будем рыскать по всему городу и окрестностям и искать место обряда.
        - Ну и что? - пожал плечами Дойтен. - Можно и погулять. Но только с ружьем.
        - Сколько у тебя пороха? - спросил Юайс у Дойтена.
        - Ну, - тот почесал подбородок. - Два кисета.
        - Одного кисета тебе хватит? - спросил Юайс.
        - Да мне и полкисета - на полгода, - буркнул Дойтен. - На выстрел - мерка пороха. В кисете - сорок мерок. Перезарядиться - все с полминуты уйдет, если не больше. А что это за охота, когда полминуты ждать? Один выстрел случается, не больше.
        - Вот и славно, - кивнул Юайс. - Мне потребуется весь твой второй кисет. На всякий случай. Ночь будет сухой. То, что нам и надо. Дождь пойдет только к утру.
        - Подожди, - замахал руками Дойтен, - демон с этим порохом, отдам. Одно непонятно: что за испытания? О каких испытаниях ты говорил?
        - Понимаешь, - Юайс усмехнулся, - пока мы сидели в той большой яме, где приходила в себя девчонка, и ждали, когда из нас начнут делать воинов, по краю ямы ходил их мастер. Вроде того же Уайча, может быть, не столь великий, но опытный и по-своему мудрый. Каждый день он говорил с нами. Втолковывал, что, конечно, из нас выживет кто-то один, но уже теперь все мы - воины Очага. И мы должны подчиняться правилам Очага. Но правило-то всего одно - полное подчинение. Полное.
        - Кому? - наклонился вперед Дойтен.
        - Он не ответил мне, - сказал Юайс. - Но кое-что сказал. Он сказал, что каждого воина испытывают и проверяют на три качества - прорицание угрозы, мудрость и бесстрашие. Он должен выжить и проявить лучшие качества. Перед любым поединком. Сегодня черед бесстрашия и, заодно уж, силы. Затем будет поединок.
        - Зачем тебе поединок? - не понял Дойтен.
        - Я все еще числюсь их подопечным, - пожал плечами Юайс. - Так почему бы не поиграть по их правилам? Есть только один путь освободиться от них - выиграть в честном поединке с их лучшим воином. Причем я могу освободить сразу троих.
        - Я бы предпочел бы поубивать всю эту мерзость, - плюнул Дойтен. - Тем более не советую тебе рассчитывать на честный поединок.
        - Я и не рассчитываю, - ответил Юайс. - Более того, они будут пытаться убить меня и позже. Но для меня это ничего не меняет.
        - Блажь, - в сердцах сплюнул Дойтен.
        - А что стало с тем… борцом? - спросила Гаота.
        - Надеюсь, он жив, - ответил Юайс. - Но из черных егерей ему пока пришлось уйти.
        - Не справился! - развел руками Дойтен.
        - Отчего же, - не согласился Юайс. - Просто он почувствовал внимание Очага.
        - В лесу? - удивился Дойтен.
        - А ты думаешь, что все черные егеря честны и неподкупны? - спросил Юайс.
        - Ну вот! - раздался довольный голос Тьюва. - Веревки тоже готовы. Что дальше-то?
        Ружье Дойтен все-таки зарядил. Забил пыж, приложил стрелялку к плечу, погладил приклад, подбитый толстой кожей, сдунул крупинки пороха с пальцев и с кремневого замка. Камень был вставлен новый, заряд отмерен надежной меркой, все выполнено так, как надо. Даже и пакля была, чтобы уши заткнуть, впрочем, Дойтен обходился и без этого, хотя и стрелять ему из ружья по противнику приходилось лишь раз пять. Ну и, конечно, раз в месяц он непременно отправлялся в подземелья Белого Храма, где тратил один или два заряда. Мало ли, рука потеряет твердость, механизм заклинит или порох отсыреет… Хотя литые пули Дойтен не любил. Порох приходилось отмерять по второй мерке, и при выстреле приклад так бил плечо, что потом оставался на нем изрядный кровоподтек. Можно было конечно же вырезать под упор кусок войлока, но хорош бы он был - усмиритель с куском войлока на груди… Правда, теперь-то он уже никакой не усмиритель, но ружье все равно должно было оставаться при нем. Не Глуме же его отдавать? Вот где она теперь, интересно? Так и не появилась ведь!
        Дойтен осторожно опустил заряженное ружье в чехол, думая, что тот же Клокс голову бы ему оторвал за такую вольность, но охота была с меркой возиться в темноте? Вон уже сумерки раскинули покрывало над городом. Да и ружье не на боевом взводе, и дуло, если что, смотрит не в кого-нибудь, а точно вверх, так что… Да и Клокса уже нет.
        Дойтен огляделся. Еще после полудня Юайс заставил Гаоту надеть кольчугу и подвигаться, удовлетворился тем, что увидел, поскольку кольчуга была очень хороша, но движениям его подопечной не слишком мешала, хотя и отметил, что привычка тоже нужна. Именно вырабатыванием привычки Гаота и занялась, хотя добилась только пота и дрожи в руках и ногах. Сейчас она сидела, переводя дыхание.
        «Вот ведь, - подумал Дойтен, глядя, как Тьюв затягивает на руках Юайса шнуровку сразу трех надетых друг на друга наручей, - половину дня девка попрыгала, чуть устала, взопрела даже, а никакой тебе ни вони, ни затхлости. Пахнет, словно от цветка. Где же ты был последние тридцать лет, уроженец Нечи, ард Дойтен? Не пропустил ли ты что-то важное в своей жизни?»
        Уже почти в полной темноте Юайс, Гаота, Тьюв с мешком сетей и Дойтен с зачехленным ружьем на плече вышли из трактира на околицу. Через ворота, возле которых был убит Цай, они тут же вернулись в город, шмыгнули в проулок и с улицы на улицу, из прогона в прогон добрались до реки. Небо еще как будто отсвечивало минувшим закатом, но звезды высыпали на него одна за другой.
        - Вот всегда думал, - прошептал Тьюв, - куда девается луна? То она есть, то ее нет. А потом опять есть.
        - Вспомни, парень, что ты делал четырнадцать лет назад, когда мы с тобой снимали комнатушку в порту Блатаны? - оглянулся Юайс. - Ну, пока я не пристроил тебя к сапожнику.
        - Чего мы делали? - надул губы Тьюв. - Жили. Два дня всего. Я игрался с лампой, а ты, наверное, думал, как бы я тебя не обворовал.
        - Много чести, - улыбнулся Юайс. - Как ты играл с лампой?
        - Да известно как, - вздохнул Тьюв. - Как я мог играть? Что у меня было, кроме собственных рук? Корчил из них фигурки, да смотрел на тени на белой стене.
        - Я тоже этой забавой пробавлялся по малолетству, - усмехнулся Дойтен.
        - Вот, - кивнул Юайс. - Считай, что белая стена - это луна. Лампа, которая была у тебя за спиной - солнце. Оно и сейчас за горизонтом, хотя вот, видишь, - небо пока подсвечивает. А вот то, что превращает луну поочередно в половинку, месяц, полумесяц, а когда и вовсе скрывает - это и есть тень.
        - О как! - вытаращил глаза Тьюв. - А чья тень-то?
        - А вот этого я тебе пока не скажу… - прошептал Юайс. - А то вовсе голову себе сломаешь. Тихо теперь.
        Дома в южной части города были невысоки, но заборы вокруг них вздымались выше человеческого роста: впору меряться со стеной городской цитадели. Дойтен перебрасывал ружье с плеча на плечо и думал, что в Тимпале возле торжища тоже заборы выше некуда, оно и понятно: где еще крутиться ворью или бродягам - как раз у рынка. И словно услышав его мысли, пыхтящий с сетями Тьюв прошептал в спину Дойтену:
        - На ночь обычно торговцы в шатрах спят, но в этакую пору все поснимали себе жилье подальше от реки. Страшно ночами от воя этой нечисти - жуть. И вот ведь, вроде никого еще не засосала эта погань, а все одно - и наш брат по ночам за добычей не лезет…
        Юайс, который шел впереди, оглянулся, словно слышал каждый звук из шелеста Тьюва, и негромко заметил:
        - Что за «наш брат»? Или мы с тобой не говорили об этом?
        - Говорили, - вздохнул Тьюв. - Но это ж не только от меня зависит… А ну как она меня не возьмет? Зачем ей камень на шею?
        - А ты не будь камнем, - ответил Юайс. - Все в твоих руках, парень. Слушай меня, пока я жив.
        Не понравились эти слова Дойтену. Еще в дружине Нечи было принято - не шутить о смерти. Сплюнул на всякий случай Дойтен три раза в сторону да прикладом ружья трижды зацепил глиняный забор.
        - Потише, - обернулся Юайс. - Подходим уже, и, если что, помирать я пока не собираюсь.
        Торговая площадь была почти полностью погружена во тьму. Редкие, через сто шагов, масляные фонари едва тлели. Крохотный отряд выбрался из темного проулка на королевский тракт за сотню шагов от начала рынка. Вскоре по правую руку потянулись шатры и навесы, чуть дальше высились лавки попрочнее, но их силуэты едва угадывались в темноте.
        - Здесь… - прошелестел почти в полной темноте голос Глумы, когда оставалось миновать последний шатер. - Скамья между шатрами.
        Дойтен остановился, снял с плеча по-прежнему зачехленное ружье и тихо поставил его у ноги. Темная площадь лежала перед ним. Впереди на фоне звездного неба высился бастион королевского замка. Влево уходила широкая улица к трактиру Транка, от которого отряд пробирался к площади узкими улочками. Справа угадывался мост, а за ним уже вовсе таяли во мраке и не слишком высокие стены цитадели, и часовня, и недостроенный храм, и уж конечно, ратуша, трактир Юайджи и весь остальной город. От реки пахло сыростью и гнилью.
        - Сюда… - прошептал Юайс. - Дойтен, садись с краю. Ждать еще почти час.
        Дойтен присел на край скамьи, присмотрелся. Скамей было две. Напротив него темнели силуэты Юайса, Глумы, двоих егерей. Рядом с ним сидела Гаота, развязывал мешок Тьюв.
        - Чатач тут, рядом, - прошептала Глума. - Присматривает за замком.
        - Как заноза в собственном городе этот замок, - пробурчал Тьюв. - Вот. Четыре сетки. И веревки.
        - Глума, - проговорил Юайс. - Делаем все, как обычно, когда берем живым олфи.
        - Олфи? - нахмурился Дойтен.
        - Имни, которые, перекидываясь, ничего не соображают… - прошипела ему на ухо Гаота. - Дикими становятся.
        - Обсуждать - потом, - как будто чуть устало заметил Юайс. - Я беру одну сетку и веревку. Твои молодцы - по одной сетке. Веревку пусть берет Фас. Я вызову зверя за пять минут до полуночи. Если рожок со стены замка не прозвучит в полночь, значит, вызов принят. Он выходит, я его беру и держу. Если заскулит - значит, взял. Тогда поединок закончен, твои молодцы бегут с сетками и веревкой. Надо будет его спеленать так, чтобы не шевельнулся. Тогда можно будет и королю предъявить, что под крылом его братца развелось.
        - А я что буду делать? - не понял Тьюв.
        - Жить, - ответил Юайс. - Долго и благоразумно. Хотя первого тебе не обещаю, это зависит от тебя. Я тебе поручаю две вещи. Первое - вот кисет. В нем пол-литы пороха. Знаешь, что такое? Молодец. Как хочешь, но ты должен будешь тихо и незаметно расс?пать его в этой темноте - петлей. Я буду стоять в центре: прикидывай, чтобы во все стороны от меня внутри этой петли оставалось полсотни шагов. И вытягивай кончик сюда. Ясно?
        - Ясно, чего уж неясного, - пробурчал Тьюв, - а второе что?
        - Очень важное, - вздохнул Юайс. - Может быть, после всех ваших жизней, самое важное. Я оставлю тебе здесь все мое оружие. Мне нельзя идти туда даже с ножом.
        - Не похоже на охоту на олфи… - недовольно пробурчала Глума. - А я что буду делать?
        - Зажжешь порох, если полезет мерзость с реки, - сказал Юайс. - Есть кресало?
        - Здесь, проверяла, - постучала по поясной сумке Глума. - Это все?
        - Береги Гаоту, - проговорил Юайс. - И не думай, что это будет легко. Я говорил тебе, что делать, если почувствуешь хоть какую-то опасность? Срывай с нее подарок Нэмхэйда и отбрасывай куда подальше.
        - Может, сразу от него избавиться? - спросила Глума.
        - Да, - согласился Юайс. - Потом сесть на лошадей и бросить этот город на съедение слугам Дайреда. Нет уж, охотница. Делим тяжесть груза на всех. Вот, Тьюв. Держи кисет.
        - Я с ним… - прошептал Фас. - Подскажу.
        Двое поднялись и исчезли в проходе между шатров. Ни шороха не донеслось до Дойтена.
        - Разве это будет честный поединок? - подал он голос. - По мне, так и против зверя - это не поединок, а придурь. А если эта мерзость с реки попрет? Те, кто ходил Лиственной топью, говорят, что, даже если человек и вырывается из ее объятий, все одно уже не человеком становится. Не соображает ничего, под себя ходит, не узнает никого. И что даст нам тот порох?
        - С полминуты времени, - объяснил Юайс. - Яркие вспышки заставляют их застывать. Как раз на полминуты. Проверено на той же Лиственной топи в грозу. Хватит, чтобы убраться с площади. А от реки далеко они тоже не отойдут. И я не рассчитываю на честный поединок. Да и нечестный, думаю, будет чуть позже. Когда я возьму зверя. И, скорее всего, не сегодня.
        - А мне что делать? - в недоумении поскреб подбородок Дойтен.
        - Будешь затыкать дыры, - ответил Юайс.
        - К примеру?.. - не понял Дойтен.
        - А где увидишь дыру, сразу и затыкай, - хмыкнул, появляясь из?за угла шатра, Чатач. - Скоро уже, Юайс, скоро. Вот и посмотрим, правдивы ли легенды, которые о тебе ходят среди черных егерей.
        - Вранье все, - спокойно ответил Юайс.
        Когда Юайс поднялся, снял с себя пояс с мечом, ножи, еще что-то, что принял в освободившийся мешок Тьюв, Дойтен стал расстегивать чехол ружья.
        - На, - почувствовал он прикосновение Глумы. - Возьми фляжку, сделай два глотка.
        - Вино? - заинтересовался Дойтен.
        - Отвар лесных ягод, - усмехнулась Глума. - Но каких ягод, каких трав - не скажу. Великий секрет черных егерей.
        - Открытый далеко не всем егерям, - хихикнул Чатач.
        - Достаточно, что я его знаю, - проговорила Глума.
        - Не, - погладил ружье Дойтен. - Я траву не пью.
        - Пей, - снова ткнула ему в плечо фляжку Глума. - Все выпили. Или тебе бодрость будет не нужна? Вряд ли удастся уснуть до следующей ночи. Пей, говорю. Кроме прочего - «ночной глаз» в напитке. На два часа хватит.
        - У кого ж вы его вырезали, этот ночной глаз, - неохотно взял фляжку Дойтен.
        - Твой взгляд станет ночным, - прошелестела Глума и как будто в самом деле сверкнула зеленью глаз в темноте.
        - Пошел… - прошептал Юайс.
        Поправил сеть на плече, веревку на поясе, вздохнул и зашагал к центру площади.
        - Занимаем наши места!.. - прошипел Фас, и егеря тоже растворились в темноте.
        Дойтен глотнул тягучего напитка, удивился его одновременной горечи и сладости и тому, что запить его не захотелось, и тут услышал тягучий, заунывный вой рожка, который был ему уже знаком.
        - Это Юайс… - прошептала Гаота.
        Потянулись томительные минуты. Вот со стороны ратуши донесся дребезжащий звон часов. Рожок со стен замка не прозвучал. Зато где-то со стороны замка или реки заскрипели открываемые ворота.
        - Святой Нэйф, помоги нам… - неожиданно для самого себя прошептал Дойтен, вскинул ружье и вышел из?за шатра.
        Он и в самом деле стал видеть в темноте. Или стал видеть саму темноту. Четыре фонаря, что без толку боролись с тьмой по углам площади и у моста, оставались такими же бледными пятнами, но все прочее вдруг стало напоминать поздний, расчерченный штрихами дождя вечер. Замок оставался черной громадой на фоне звездного неба, а на серой площади, опустив руки, стоял серый Юайс и ждал. А со стороны замка к нему медленно шел зверь.
        Он действительно напоминал медведя, Дойтену приходилось их наблюдать с бастионов Нечи, после разорения западных деревень зверь начал подбираться едва ли не к самому городскому рву, но морда этого зверя была вытянута, как у волка. А движения его напоминали одновременно движения и лесной кошки, и хищной горной ящерицы, которая собирается сожрать зазевавшегося суслика.
        - Не вздумай, - положила руку на плечо Дойтена Глума.
        - Да он в холке Юайсу едва ли не по грудь! - прошипел Дойтен.
        - Зато худой, - дрогнувшим голосом ответила Глума. - Ничего удивительного, кузнец Линкс и впрямь был высоким и крепким мужчиной. Может, мы его еще и увидим в человеческом обличье?
        - Мне страшно… - прошелестела Гаота.
        Дойтену тоже было страшно. Как в детстве, когда в деревне вешали взятого в плен дирга. Тот точно так же стоял, опустив руки, хотя веревка свисала у него не с пояса, а с шеи. Тогда мальчишке хотелось, чтобы все закончилось быстро и чтобы Дойтен этого не видел.
        Зверь прыгнул, когда до Юайса оставалось шагов десять. В мгновение обе фигуры слились в неразличимый комок. Затем раздался скрежет клыков о сталь. Чирканье камня о камень. Полетели вырванные из мостовой бруски. Затем Дойтену показалось, что тело Юайса взлетело над мордой зверя. Взлетело, чтобы удариться о камень, но вот он снова вроде бы стоял на ногах, и вновь схватка обратилась в неразличимый комок. И ружье в руках Дойтена уже тряслось крупной дрожью, когда комки размножились, повисли над центром площади, а Юайс уже вновь был на ногах и давил коленом, скручивал веревкой что-то огромное и скулящее у него под ногами.
        - Глума!.. - всхлипнула Гаота.
        - Все правильно сделал… - прохрипела Глума. - Лапы подсек петлей!
        - Глума! - повторила Гаота. - Сверху!
        - Демон! - зарычала Глума, хватаясь за суму. - Кресало пропало! Кресало пропало!
        - Я не брал, - застучал рядом зубами Тьюв, и Дойтен, уже понимая, что вот это воющее и стонущее над скорчившимся Юайсом - это выползшие из реки твари и есть, опустил ружье и выстрелил туда, куда вывел дорожку пороха Тьюв. Сноп искр схватился с порохом, помчался к месту схватки, окружил ее пылающим кольцом, и Гаота вдруг ринулась вперед и закричала что-то, воздев руки к черному небу.

        Глава 26
        РОУТ
        На первое наставление Юайс велел приходить в теплой одежде и теплой обуви, да еще взять с собой войлочные коврики, которые лежали на каменном полу в кельях перед каждым лежаком. Встречал он воспитанников во дворе крепости вместе с Ориантом, который держал в руке большую корзину. Юайс придирчиво осмотрел столпившихся у выхода подростков, потом кивнул Орианту, и седой огородник и портной одарил всех простыми, но теплыми колпаками, шарфами и рукавицами.
        - Разуваться не заставляю, но здесь, - Юайс взял корзину и встряхнул ее, - еще и теплые носки. Каждый возьмет себе по паре. И привыкайте заботиться о себе сами. Разве Брайдем не говорил вам, что у каждого должен быть запас теплого белья? Что вы должны заботиться о его чистоте и ремонте? А знаете, что от теплой удобной одежды и хорошей обуви жизнь мага или воина зависит иногда не меньше, а даже больше, чем от его оружия и умения?
        Гаота, которая все еще никак не могла поверить, что ее спаситель и молчаливый охотник, который несколько месяцев не оставлял ее в лесах Черной гряды, будет ее наставником, оглянулась. Вышедшие во двор дети уже привыкли, что их чему-то учат, над ними никто не издевается и о них заботятся, но последнее, судя по их лицам, уже слегка отвыкли делать сами.
        - У нас нет оружия, - поправляя на голове колпак, сказал Флич. - Почти ни у кого. Только у трех девчонок.
        - Будет, - уверенно сказал Юайс. - И скоро. Тем более что трем девчонкам его уже доверили. А сейчас мы все дружно поблагодарим Орианта и пойдем на верхнюю площадку средней башни.
        И они дружно прогудели что-то благодарственное расплывшемуся в улыбке старику и побрели по узким лестницам друг за другом на самый верх средней башни, которая хоть и была чуть ниже соседних, но тоже поднималась к небу вровень если не с горными вершинами, то уж с частью окрестных скал - точно.
        Брайдем не разрешал разгуливать по верхним площадкам. Или боялся, что дети свалятся в пропасть, или не хотел искушать судьбу еще каким-то образом, но у прохода наверх стоял седой и растрепанный, покрытый шрамами стражник Айран. Он смотрел на воспитанников без тени одобрения, но в руке держал кусок мела, которым отчеркивал на стене каждого прошедшего.
        - Пятнадцать, не считая тебя, наставник! - крикнул он Юайсу, когда последний воспитанник миновал проход. - Пятнадцать должно и спуститься. Уж постарайся, чтобы не случилось убытка.
        - Как получится, - отозвался Юайс.
        Наверху дул холодный ветер, и Гаота тут же поняла, что, если бы не теплый шарф, колпак и руковицы, ей бы пришлось туго. А тот же Флич без разговоров уселся на камень и принялся стягивать сапоги, чтобы натянуть как оказалось, на босые ноги - носки.
        - Первое, - подошел Юайс и легко поднял Флича перед собой. - Никогда не садимся на камень. Даже летом. Исключение одно, если камень нагрелся на солнце. Правда, все равно его тепло будет обманчиво, поэтому у вас с собой эти войлочные коврики. Да-да. Если кто-то не бережет свои ноги так же, как и…
        - Флич, - подсказал скорчившийся в руках Юайса залившийся краской мальчишка.
        - …то стелите коврики и переодевайтесь. Я же хочу отметить, что все, кто надел валенцы, а не кожаную обувь - молодцы. Где твой коврик, Флич?
        - Вот, - выронил из-под мышки серый квадрат Флич и был тут же посажен на него.
        - Дальше, - продолжал Юайс. - Запомните следующее: никогда и ничего не делайте, не подумав. Да, это тебя касается в первую очередь, - остановил он конопатого мальчишку, который гладил деревянную станину огромного лука, - ты…
        - Бич! - вытянулся мальчишка.
        - Смотреть можно, - разрешил Юайс, - трогать нельзя. И тебя это тоже касается, - сказал он, не оборачиваясь. - Да-да. И выплюни смолу, которую ты успел отправить в рот.
        Толстяк, который ковырял пальцем холодный котел за спиной Юайса, замер.
        - Как вы заметили? - удивился он. - Я же…
        - Ты… - обернулся Юайс.
        - Брок! - выставил живот толстяк.
        - Ты должен знать, Брок, - заметил Юайс, - что смола не очень вредна для твоего живота, но защитники крепости, дабы оскорбить врага, добавляют в смолу кое-что неприятное.
        - И что же? - надул щеки Брок.
        - То, от чего ты избавляешься в нужнике каждое утро, - к общему хохоту сообщил Юайс и тут же остановил смех, добавив при этом: - Что тоже не является ядом. Идемте за мной.
        Он провел их между котлов со смолой, сложенных штабелями камней, то ли приготовленных для защиты Приюта прежними его хозяевами, то ли уже нынешними, мимо огромных луков, которые назвал баллистами, и остановился в дальнем углу, где попыхивала углями жаровня, на которой исходил паром чугунный котел и стояла на камне стопка глиняных чашек.
        - Кто из вас старше других? - спросил Юайс.
        - Я, - шагнул вперед светловолосый парень. - Меня зовут Джай. Мне тринадцать.
        - Мне четырнадцать, - улыбнулась высокая, чуть полноватая красавица с пышной темно-русой косой. - Меня зовут Сиона.
        - Отлично, - кивнул Юайс. - Разлейте напиток по чашкам. Сиона справится с черпаком, а Джай раздаст каждому по чашке. Горячий напиток с медом и жареным молотым орехом - мечта в холодном лесу. Мало того, что он придаст сил и согреет изнутри, он еще и возвратит к жизни окоченевшие пальцы.
        - Господин наставник, - поднял ладонь в теплой рукавице все тот же Флич, - а когда вы начнете наставление и чему вы нас будете учить?
        - Флич!.. - удивился Юайс. - А ведь наставник Брайдем сказал, что ты самый внимательный воспитанник… Так вот я сообщаю тебе и всем остальным - я уже пятнадцать минут веду свое наставление. Понятно? И прошу вас относиться к каждому моему слову со всей ответственностью, потому как записывать мы ничего не будем, а спросить я вас могу на испытаниях даже то, о чем вам не рассказывал. Понятно?
        - Странно, - пробормотал Гайр, - я не угадал заранее ни одного слова, что вы произнесли. Простите, мое имя…
        - Гайр, - кивнул Юайс. - Я тоже прорицатель, что затрудняет мое прорицание тобой. Но твое имя я не угадывал, меня предупредили, что один кудрявый весельчак любит показывать свой несомненный талант ясновидения. Запоминай и ты, Гайр, и все остальные. В тот миг, когда вы открываете свои способности кому-либо, вы делаете шаг навстречу собственной гибели. По нескольким причинам. Первая - он может оказаться вашим врагом. Вторая - оказавшись вашим врагом, он будет знать ваши преимущества, а зная ваши преимущества, он предугадает ваши недостатки, поскольку они являются отражением ваших преимуществ. Понятно?
        - И в каких же недостатках отражается мое преимущество? - не понял Гайр.
        - Ты привык все предвидеть, - объяснил Юайс. - Пусть обычно тебе удается это на минуту… ну, на две вперед. Иногда получается на значительно больший срок, но твое умение не развито, и такое случается редко. У этого твоего умения два очевидных недостатка. Первый из них в том, что, стоит событиям перестать соответствовать твоему предвидению, и ты теряешься. Второй - в схватке, когда было бы полезным предвидение на долю секунды, ты проигрываешь, потому что видишь то, что случится через минуту. А через минуту тебя уже может не быть. Я мог бы говорить об этом долго, но, я вижу, все отдали должное напитку. Вот перед вами пятнадцать камней. Раскладывайте свои коврики и садитесь. Мы будем с вами изучать разные умения, но главными будут охота и следоведение, и особенно - противостояние.
        - Противо… что? - не понял Флич.
        - Противостояние, - повторил Юайс. - И если с первыми двумя умениями более или менее понятно, то противостояние - это как раз и просто, и сложно. И может быть, это самая главная наука для вас.
        - Все наставники так говорят про свои науки, - засмеялся тонкий и бледный мальчишка с копной черных, отливающих багрянцем волос. - Особенно наставник по каллиграфии!
        - Имя? - вдруг откуда-то выдернул и наставил на мальчишку короткий стилос Юайс.
        - Мил, господин наставник… - насторожился мальчишка.
        - Смотри. - Юайс сделал несколько быстрых движений, как будто вычерчивал в воздухе какое-то слово, и Мил тут же повалился на камень со стянутыми руками и ногами. - Это, дорогой мой Мил, начертательная магия, хотя я не нарисовал ничего на камнях или песке, на пергаменте или столе. Я писал в воздухе, используя навыки в каллиграфии и какие-то представления о магии, и вот уже ты лежишь на камне и не можешь двинуться с места, хотя ни на руках, ни на ногах твоих никаких пут нет.
        - Но… - взмолился Мил и тут же оказался освобожден.
        - Добавлю к сказанному в самом начале, - заметил Юайс, кивая испуганному мальчишке, который торопливо вернулся на доставшийся ему камень, - что нужно думать, не только прежде чем что-то потрогать, но и прежде чем что-то сказать. Так что же такое противостояние? Противостояние - это сопротивление тому, кто пытается нанести урон вам, вашим близким, вашему дому, вашей деревне, вашему городу, вашей земле. Это защита, которая может вылиться и в ваше нападение, оставаясь при этом защитой. Противостояние - это умение не просто фехтовать, а побеждать противника с мечом - может быть, не одного противника; а может быть, и избегать с ним схватки. Противостояние - это не только умение колдовать, но и умение защищаться от вражеской магии, выявлять опасность, чувствовать присутствие ядов, видеть среди людей скрытых врагов. Не освоивший противостояние рискует расстаться с жизнью, а мертвому все прочие науки будут не важны. И кто теперь скажет, что это не самая главная наука?
        - Простите, - подняла руку Сиона. - Но если вы будете наставлять нас в противостоянии, значит, вы умеете все лучше других? Сражаетесь лучше Пайсины? Колдуете лучше Грана и Брайдема? Знаете больше Деоры и Роута? Пишете красивее, чем Гантанас? И, наконец, более занудливы, чем Бейд?
        - За Бейдом мне не угнаться, - рассмеялся Юайс. - Иначе, Сиона, ты бы уже дремала, как дремлешь на наставлениях Бейда. Все прочее я вовсе не обязан уметь делать лучше других. Я обязан это уметь делать хорошо и учить вас быть лучше других, насколько это возможно. Но для того, чтобы противостоять, вовсе не обязательно быть во всем лучше своего противника. Иногда это не так. Нужно уметь противостоять. Нужно быть готовым противостоять. Нужно не бояться противостоять. Вот что ты умеешь, Сиона? В чем твой талант?
        - В погоде, - засмущалась Сиона.
        - Но ведь ты не прорицательница? - спросил Юайс. - Или речь идет о мороке?
        - Нет, я могу ее делать на самом деле… - понизила голос Сиона. - Но Брайдем запретил мне в кельях или еще где…
        - Мы на открытом воздухе, - улыбнулся Юайс. - Сель или землетрясение ты сделаешь вряд ли, а со всем остальным я справлюсь. Запомните, лучше всего все видеть своими глазами. Давай, Сиона. Любую погоду против меня.
        - Например… - напряглась Сиона.
        - Что угодно, - потребовал Юайс.
        - А если туман?.. - прошептала Сиона.
        - Начни с тумана и потом сотвори еще что-нибудь, - махнул рукой Юайс.
        - Хорошо, - неуверенно произнесла Сиона, поднялась и дунула в сторону Юайса. И тут же поползла серым языком мглистая облачность, окутала сначала ноги наставника, потом его тело, пока в сыром плотном коконе не скрылся он весь.
        - Отличный туман, - послышался из кокона голос Юайса. - А теперь смотрите: я шепчу короткое заклинание, и…
        Он хлопнул в ладоши, и весь кокон, который его окружал, осыпался пятном инея.
        - Так?.. - сдвинула брови Сиона, дунула и отправила к Юайсу новый пласт тумана, который завис над ним облаком.
        - Дождь! - хлопнула в ладоши Сиона, и из облака полились струи дождя.
        - Отлично! - сказал Юайс и расставил в стороны руки. - Можно было бы и это облако обратить в пятно инея, но не буду повторяться. Мне жарко!
        И намокшие руки, плечи, волосы Юайса почти мгновенно стали исходить паром, как будто дождь капал на раскаленные камни.
        - Град! - не унималась Сиона.
        - Есть и простые решения, - ответил Юайс и поднял над головой крышку от жаровни.
        - Молния! - почти закричала Сиона.
        - Попробуй, - согласился Юайс.
        Раздался треск, в уже расплывающемся облаке над головой Юайса засверкали искры, и вслед за этим ослепительная молния протянулась не к Юайсу, а к углу бастиона, где торчал из камня толстый и высокий стальной штырь.
        - Очень хорошо, - кивнул Юайс, от которого продолжал подниматься пар. - Сиона, тебе мое восхищение. Но твой несомненный талант не смог нанести мне ущерба. Сначала я ответил тебе такой же магией, потом проявил смекалку и закрылся от твоего града жестянкой. И, наконец, ничего не стал делать, потому как железо, тем более грозовая защита бастиона, сама притягивает молнии, так что мне ничего не угрожало. Вот это и есть противостояние!
        - А против меча? - подал голос Мил. - У нас, правда, только у трех сопливых девчонок мечи, но может быть, они попытаются порубить вас, наставник?
        - Для таких опытов лучше использовать палки, - улыбнулся Юайс. - В том числе и потому, что противостояние против меча почти наверняка может причинить вред тому, кто нападает. К тому же хотел обратить твое внимание, любитель каллиграфии Мил, что оружие доверяется не по степени сопливости, а по степени надежности. Надеюсь, я не ошибся? Гаота? Дина? Йора?
        Гаота закрыла глаза и вспомнила, как к ней вернулся меч ее матери. Многое важное случилось в келье или даже в зале Гантанаса, но ведь пришли-то они - Гаота, Дина и Йора - туда за мечами, хотя на хранении у него был только меч Гаоты. Что сказал тогда наставник по каллиграфии, что заставило каждую из них посмотреть на своих подруг иным взглядом, да еще и схватиться за сердце?
        - Я вызвал вас, - сказал Гантанас, - для того, чтобы отдать меч. Но не только Гаоте, а и каждой из вас. Не один на троих, а каждой. У каждого из учеников будет меч. Такое решение мы приняли.
        - У меня не было меча, - покачала головой Дина.
        - И у меня, - вздохнула Йора. - Мой отец вообще был книжником.
        - У вас будут мечи, - твердо сказал Гантанас. - На первое время я возьму с вас слово, что вы не будете вытаскивать их из ножен в отсутствие наставников. Но у вас будут мечи. Мы нашли их немало в Стеблях. И здесь, в руинах. И в раскрытых подземельях. Их обладатели давно погибли, но не покрыли свое оружие позором. Здесь сражались лучшие воины, и у них было лучшее оружие. Оно очищено и теперь будет служить вам. Гаота. Дочь лекаря-мискана, чьи сестры, мать и отец погибли, защищая тебя. Вот меч твоей матери. Настоящий меч маола, который выкован не в Талэме, и это всего лишь второй такой меч, который я вижу. И он тем более редок, что сделан под женскую руку. Ему больше лет, чем этим камням вокруг нас. Не удивляйся тому, что он не истлел за тысячи лет. Он почти такой же живой, как и ты сама. Помни об этом. Держи его.
        Гантанас вытащил на длину ладони клинок из ножен, кивнул его блеску, задвинул обратно и протянул Гаоте.
        - Дина, - произнес он, разворачивая другой сверток. - Дочь народа дорчи из семьи потомственного стража Джейкосты и лесной ведьмы из Айэйса. Дочь родителей, погибших во время пиратского нападения на судно, на котором вы плыли в Блатану. Как ты, девчонка девяти лет, смогла проплыть шесть лиг до берега через бурные волны и как ты не погибла, скитаясь год по холодному берегу моря Горм, для меня загадка, но этот меч достоин только тебя. На верхнем бастионе под камнями мы нашли женский скелет. В руке он сжимал прямой тэрский клинок времен Черной Башни. Девушка, которая защищала Стебли от врага, не выпустила его даже после смерти. Этот клинок чуть меньше обычного, но не менее остр. Время не смогло ему повредить. В поковку клинка вплетена серебряная нить. На рукояти - клеймо столпа Цветы, из которого вышел святой Нэйф. Этому мечу нет цены. Таб выковал для него простенькие ножны, но так надо, чтобы никто не знал, что за сокровище висит у тебя на поясе. Держи его.
        Дина, которая только что кривила губы в усмешке, вдруг заплакала. Она приняла меч, опустилась на скамью, сгорбилась и затряслась в рыданиях, упираясь в полученный подарок лбом.
        - Йора, - тяжело вздохнул Гантанас. - Дочь книжника-слайба из Ринны и арданки из Скэча. Судьба твоих родителей схожа с судьбой родителей Гаоты. Дороги вдоль Черной Гряды никогда не были спокойными, а черных егерей мало и они не всесильны. Но ты удивила меня не меньше Дины. Когда тебя нашли?
        - Полгода назад… - хрипло прошептала Йора. - Черный егерь Колан меня нашел. Сначала я жила у его матери, а потом наставник Роут привез меня в Стебли.
        - Сколько ты прожила в лесу после гибели родителей? - спросил Гантанас.
        - Два года, - опустила голову Йора. - Кажется. Я тогда почти разучилась говорить.
        - Вот, - вздохнул Гантанас. - Почти у каждого из тех, кто сидит рядом с вами на наставлениях, такая же история. Но история Йоры не просто удивительна, в нее почти невозможно поверить. Два года в диком лесу. И жарким летом, полным всяких тварей, и зимой, в дикий холод. Когда ты убежала от убийц твоих родителей, ведь тебе было… только семь лет?
        - Но я могла… - начала говорить Йора.
        - Не время, - улыбнулся Гантанас. - То, что каждый из нас может, мы будем показывать, когда придет время. Ни твой отец, ни мать не были ни колдунами, ни имни. Они просто несли в себе наследие предков, которое вдруг сложилось в тебе, слилось в одно целое и помогло выжить. И я подумал, что дам тебе меч, в котором вовсе нет никакой магии, но который создан теми, кто владел тайнами вещества так, как не владеет ни один маг. Я дам тебе бейнский меч. Он выкован мастерами, у которых нет наследников, и выкован не из стали. Никакой кузнец не скажет тебе состав его сплава. Ржавчина над ним не властна. У него необычная форма, поэтому его ножны широки. Видишь?
        Гантанас извлек из широких ножен странный меч, который напоминал сверкающую серебром огромную вытянутую рыбу.
        - Пираты назвали бы его фальшион, - продолжил Гантанас. - Но он короче обычного фальшиона, словно выкован для женщины. И он на удивление легок. Настолько легок, что ты можешь овладеть им так же, как овладевают прямым арданским мечом или чуть изогнутым айлским, который я отдал Гаоте. Но главное - он пуст. Ты можешь наполнить его любой магией. И береги его деревянные, обтянутые кожей ножны. Стальные ножны на таком мече быстро истлевают от ржавчины.
        - Благодарю, наставник, - поклонилась Йора, кусая губы.
        - Не буду повторяться, - вздохнул Гантанас. - Никаких игр, никаких забав с оружием. Оно этого не прощает. Захотите овладеть им по-настоящему - Пайсина вас всему научит. Но и учиться лучше на обычных палках, уж поверьте мне.
        - А еще мечи есть? - спросила Гаота. - Всем хватит?
        - Хватит всем, - кивнул Гантанас. - Мы много оружия нашли в Стеблях. Наш дорогой Синай тоже не оставляет нас заботой, прикупает старое оружие, которое не дорого их владельцам, но которое может привести в порядок наш кузнец Таб. И каждый меч будет особенным, уверяю вас…
        - И каждый меч будет особенным… - повторила Гаота и пришла в себя только от толчка Дины.
        - Ты что бормочешь?
        Гаота открыла глаза. Перед ней стоял Джай, улыбался и протягивал чашку с напитком.
        - У твоего меча интересная рукоять, - сказал он. - Резьба на ней показалась мне похожей на узоры в айлских рукописях. Это случайно не меч маола?
        - Ничего не могу сказать о маола, - ответила Гаота. - Если он меч маола, то вряд ли случайно. Если он не меч маола, то тоже не просто так. Я не могу доставать его из ножен.
        - Зачем же доставать? - удивился Джай. - Я говорил только о рукояти! И еще: ходят слухи, что вы там натворили каких-то дел в келье Гантанаса?
        - Каких еще дел? - подскочила к подругам Йора.
        - Ну, не знаю, - неуверенно улыбнулся Джай. - Но Брайдем вышел оттуда довольный, что с ним нечасто бывает, и он больше не хромает! А вот Гантанас который день после этого как будто не в себе.
        - Я ничего не знаю, - замотала головой Гаота.
        - Очень жаль, - улыбнулся Джай и пошел к котлу, где заправляла Сиона.
        - Могла бы и улыбнуться ему, - вздохнула Йора. - Между прочим, Джай не только красавчик, но и хороший парень. Правда, он старше каждой из нас аж на три года!
        - А если сложить наш возраст, то младше - больше чем в два раза! - отхлебнула из своей чаши Дина.
        - Где Юайс? - спросила Гаота.
        - Всё, - пожала плечами Йора. - Закончил наставление, сказал, чтобы мы допили напиток и тоже были свободны. Но нам здесь нравится. Правда, уже заглядывал этот Айран. Всех пересчитал и потребовал, чтобы мы убирались отсюда.
        - И мы убираемся, - закивала Дина. - Но очень медленно.
        - Нет, ты представляешь? - вдруг вспомнила Йора. - А ведь этот Гантанас-то, оказывается, наставляет всех не в каллиграфии, а в опасной магии! Вот уж не думала! Мне показалось, что Юайс вычертил в воздухе слово «паутина», хотя не уверена. Я бы попробовала. И этот твой Юайс, Гаота, мне очень понравился. Очень!
        - А мне больше нравится Роут, - мечтательно закатила глаза Дина. - Я была так потрясена, так потрясена… Жаль, что ты этого не видела! Жаль!
        - Что я должна была увидеть? - не поняла Гаота.
        - Роут потряс всех, а некоторых девчонок довел до истерики, - зашептала Йора. - Он провел самое первое наставление, рассказывая о разных имни, а потом взял и перекинулся в огромного бурого волка! Прямо в учебном зале!
        - И что же? - замерла Гаота, вспоминая голых смуглых людей, которые копались в ее вещах.
        - Ничего, - пожала плечами Дина. - Сел у стены и ждал, пока мы все выйдем. А потом, уже без нас, опять обратился в Роута.
        - Почему?.. - опешила Гаота.
        - Ты чего, не понимаешь? - удивилась Йора. - Он же стал голым! Одежда разлетелась на части!
        - Я понимаю, - зажмурилась Гаота. - Я все понимаю…

        Глава 27
        МАДР
        Ночь оставалась серой. Замок по-прежнему высился черной громадой, ни единого огня не горело на его стенах. Спутанный сетями зверь лежал неподвижно. В его холке торчал нож, ушедший в плоть по рукоять. Вокруг стояли побитые, но живые и обескураженные егеря. Юайс, лицо которого заливала кровь, прижимал к груди правую руку в смятых и изгрызенных наручах, пошатывался, но стоял. Гаота бросилась было к нему, но он остановил ее сдавленным, но резким:
        - Нет! Даже не пробуй… Твой час еще придет, девочка. Ты мне нужна сильной. Очень сильной. А вот наручи надо бы снять… И где мой мешок? Там снадобья и холстина для тугой повязки…
        - Здесь… - отозвалась срывающимся голосом Глума.
        - Я сниму наручи, - испуганный, тоже покрытый ссадинами, с разбитым носом Тьюв шагнул вперед. - Сейчас я распущу завязи. У меня хорошие пальцы…
        - Ты-то куда полез? - скривился Юайс. - Зачем кинулся в схватку?
        - Ну… - Тьюв пожал плечами. - Я ж не две веревки успел сплести, а три. Не пропадать же…
        Со стороны моста послышался звук шагов бегущих воинов.
        - Что с тобой? - спросила Глума, судорожно развязывая мешок.
        - Жив, - коротко ответил Юайс. - Но когти оказались острыми. Спину он мне ободрал.
        - А ведь я не верил, - медленно проговорил Фас. - Я не верил, Юайс, рассказам о тебе. Как видно - зря.
        - Правильно, что не верил, - проговорил Юайс. - Я уже сказал - вранье все.
        - Однако… - Дойтен крякнул, опустил мешок с оружием Юайса, поставив у ноги ружье. - Если прикинуть по весу, то этот человек был повыше меня ростом. Как его… Линкс? Долговязым был? Буил, ты? Скажи, длинным был Линкс?
        - Не слишком, - проговорил запыхавшийся Буил. - А ну-ка, ребятки, - обернулся он к двум десяткам стражников, прибежавшим с ним, - держитесь пока в стороне. Что ж это делается? Что громыхнуло? Ружье твое, Дойтен? Куда делась погань, что над рекой висела? А зверь… убит ножом… Вот, значит, как…
        Буил опустился на колени, положил руку на лопатку зверя.
        - Мертв… А ведь даже и в таком виде похож на Линкса. Он был чуть повыше тебя, Дойтен. Но шире в плечах раза в полтора. Кузнец. Лучший мастер в Граброке. И добрейшей души человек…
        - Имни… - мрачно поправил Буила посеревший Чатач. - И да уж, добрее некуда…
        - Какая разница… - махнул рукой Буил, затем поднялся, посмотрел на Юайса. - Что делать-то будем?
        - Искать место обряда, - устало проговорил Юайс. - Мы обсуждали уже это, Буил. Сегодня та самая ночь. Надо перерыть весь город, пустить конный дозор вокруг города - ведь на холмах ты держишь стражу? Главное - быть осторожными: может случиться, что среди них воин, которому ничего не стоит зарезать десяток твоих молодцов. С другой стороны, врагов может быть и немного. И один справится с обрядом. Какой-нибудь колдун с корзиной или мешком глинок с кровью и девчонка. Ойча. В виде зверя или в виде человека - не важно. Главное, не дать им убить ее. И если глаза говорят тебе, что впереди ничего нет, все равно нужно пройти и прощупать. С той стороны очень сильные колдуны, очень. Понятно?
        - Да уж куда понятнее, - пробормотал Буил. - Спать сегодня не будем. Вся стража на ногах. И бургомистр не спит. Я уж на всякий случай выставил дозоры у замка, мало ли… И вот ведь тоже незадача… - Буил перешел на шепот. - Бургомистр все еще не верит, что Диус мог вымазаться в этой мерзости. Впрочем, ладно. Пусть об этом вельможи заботятся. Что с Линксом-то делать?
        - Уносить в мертвецкую, - скривился Юайс, Тьюв как раз снимал верхний наруч. - Вытащите нож. Чей он?
        - Мой, - растерянно пробормотал Сос. - Но я не помню…
        - Вытащ… - осекся Юайс. - Вытащи.
        Тьюв снял второй наруч. Следующий и последний был залит кровью.
        - Он прокусил три доспеха насквозь! - пролепетал Тьюв.
        - Давай! - процедил сквозь зубы Юайс. - Глума, там в мешке еще и фляга с вином.
        - Снадобье? - не понял Дойтен.
        - Рану надо промыть, - прошипела Глума.
        - А ну-ка! - рявкнул Буил. - Не на что тут смотреть… Ребятки. Хватайте зверя. Кому боязно, беритесь за сетки. Несем в мертвецкую! Ключник уже там. Надеюсь, на этом жатва в Граброке завершилась! Увидимся еще!
        - Что с тобой? - повторила Глума срывающимся голосом, когда отряд Буила отдалился.
        - Ничего страшного, - пробормотал Юайс, рассматривая собственную изуродованную руку. - Смотри-ка, браслет цел. Приготовься лить вот сюда. Бывало и похуже. Главное - сухожилия все целы. А так-то… Синяки, ссадины. Небольшой прокус. Вот, - он стиснул от боли зубы, - пальцы шевелятся. И сломано два ребра. Ничего, будем дышать через раз.
        - Это - небольшой прокус? - воскликнул Тьюв. - Насквозь! В двух местах! Вот! Два клыка - две дыры! И я почти уверен, что если рука не сломана, то кость-то уж точно треснула!
        - Лей! - сказал Глуме Юайс и удивился, подняв глаза. - Ты чего плачешь? И ты? - Он перевел взгляд на Гаоту. - Плакать пока не время.
        Гаота не могла остановиться, рыдания душили ее.
        - Ладно, - положил ей руку на плечо Дойтен. - Перестань. Все обошлось.
        - Вот уж не думал, что увижу слезы на лице Глумы… - попробовал пошутить Чатач.
        - Чатач, Сос, Фас! - Юайс опустился на колени, выставил перед собой руку. - Я буду в порядке через полчаса. Сходите в трактир, справьтесь, как там, и приведите сюда наших лошадей. Эта ночь будет беспокойной.
        - Ты уверен, что мы можем вас оставить? - оглянулся на замок Фас.
        - Опасность есть, - кивнул Юайс. - Но пока обряд не завершится, нам больше ничего не угрожает. И уж точно, он будет не на этой площади.
        - Ладно, - кивнул Фас, - мы быстро.
        - Все как обычно, - проговорил Юайс. - Мазь в глинке. Потом перетягивай руку холстиной.
        - Ты будешь меня учить перевязывать раны? - спросила Глума. - Разве я тебя уже не выхаживала?
        - Случалось, - усмехнулся Юайс. - Тьюв, снимай наручи со второй руки. Вот ведь, хотел сунуть ему в пасть левую руку, а как схлестнулись, все планы из головы вылетели. И посмотри в мешке, там мои собственные наручи лежат. Придется их надеть после перевязки.
        - Тебе еще ребра надо перетянуть, - пробурчала Глума, заматывая руку. - И панцирь бы не помешал на грудь.
        - Обойдусь, - прошептал Юайс. - Ты лучше готовь свой отвар; остался еще? Я бы глотнул.
        - Глотнешь, - кивнула Глума. - Гаота. Подержи здесь.
        - Нет, - сцепил зубы Юайс. - Тьюв, держи ты. Сейчас она начнет меня исцелять, даже если и не хочет этого. Нельзя!
        - Я хочу! - всхлипнула Гаота.
        - Что случилось? - понизила голос Глума.
        - Магия, - проговорил Юайс. - Я прошел испытание, так что поединок будет, можешь быть уверена. Но была еще магия, и не та, что сотворила Гаота, об этом отдельный разговор, другая магия. Сос убил зверя не сам.
        - Его что, кто-то за руку толкал?.. - прошипела Глума.
        - Может быть, - задумался Юайс. - Я даже не уверен, что он помнит то, что случилось. Магия была лишь на него. Скорее всего, она осталась в нем еще после ворожбы на площади у ратуши. Враг нашел слабое место, но… Не уверен, что эта не была быстрая магия с руки на руку.
        - Фас? Чатач? - нахмурилась Глума. - Я обоих их знаю несколько лет. Так же как и Соса.
        - Я не охотился с ними, - вздохнул Юайс, пошевелил освобожденной от наручей левой рукой, стал распускать ею завязи на вымазанном в крови котто. - Но знаю, что они не со вчерашнего дня в черных егерях. И все же настаиваю на осторожности. Не отходи от Гаоты, Глума. Ей опасность грозит в первую очередь. Что там случилось с порохом?
        - Что с ним могло случиться? - крякнул Дойтен. - Поджег я этот порох.
        - Задержка, - объяснил Юайс. - Я уже чувствовал холод погани, она подобралась слишком близко.
        - Кресало пропало, - сказала Глума. - Оно было в мешке. Я проверяла. Сейчас его нет.
        - Я не брал! - повысил голос Тьюв.
        - Брось, Тьюв, - поморщился Юайс. - Ты ведь все понимаешь, Глума? Сначала огниво. Потом нож.
        - Сос? - спросила она.
        - Если Сос, то не своею волей, - задумался Юайс. - Ладно. В любом случае эта погань не сладила бы со мной, но ослабила бы меня еще сильнее. И унесла бы и всех черных егерей и Тьюва.
        - Да, - закивал Тьюв. - Холодом обдало, как будто голым в снег бросило. И вдруг так сладко показалось…
        - Спасибо, Дойтен, - сказал Юайс. - Ты вовремя сообразил, что делать. Теперь ты, Гаота. Что ты сотворила с поганью? Я уж во всяком случае тебя этому не учил. Я не наставлял по противостоянию этой мерзости.
        - Учил, - всхлипнула Гаота. - Ты же сам говорил, что каждое твое слово - наука. Я каждое слово и ловила. Вот и сделала все, как и ты…
        - И все же… - процедил сквозь зубы Юайс, потому что Тьюв и Глума стали бинтовать и стягивать ему грудную клетку. - Мне показалось что-то знакомое в твоем колдовстве, но…
        - Помнишь, - Гаота размазала рукавом слезы, едва не оцарапала кольчужкой щеку, - помнишь свое первое наставление на крыше бастиона? Тогда Сиона напустила на тебя туман. А ты его заморозил и обратил в иней. Я все те твои заклинания почувствовала, услышала и запомнила. А эта погань так была похожа на туман!.. Я ее заморозила. Она упала и рассыпалась.
        - Да, - расправил усы Дойтен. - Уж на что опасна Лиственная топь, но зимой там этой дряни не встретишь.
        - А потом? - не отставал Юайс. - Что ты сделала потом? Все-таки это не туман был… Яд куда делся?
        - Здесь, - неохотно прошептала Гаота и показала обожженную ладонь с отпечатавшимся рисунком от рукояти меча. - Оно бросилось на меня, а мне некуда было его деть. И я отправила его в свой меч.
        - Глума, завяжи ей еще и ладонь, - покачал головой Юайс.
        Они мотались на лошадях по городу всю ночь. Не оставили вниманием ни единой улицы, ни единого переулка, ни единого пустыря, ни единого двора. Так же точно обыскивали город и стражники. К утру отряд Юайса замкнул круг у кладбища. И среди могил не было даже следа обряда. Когда начался восход, отряд вернулся к ратуше. Опавшую листву прихватило морозцем, и она не шелестела под ногами, а хрустела.
        - Что будем делать-то, господин судья? - хмуро посмотрел на Дойтена Буил.
        - Когда не получается найти, обычно получается подождать, - предположил Дойтен и посмотрел на Юайса, словно ждал подтверждения своих слов. Тот оглянулся, устало присел на ступени ратуши. Правая рука его висела на перевязи.
        - Через час - время зверя, - пробормотал Юайс. - Отпускай стражу, Буил. Оставь пару десятков человек, но и те могут вздремнуть… Где-нибудь в караулке; есть у них караулка?
        - Какая караулка? - потер глаза Буил. - Мы в своем городе. Посидят в коридоре, не девушки же. Так что теперь? Пронесло? Или…
        - Или, - процедил сквозь зубы Юайс. - Может быть, все-таки в замке?
        Он посмотрел на Гаоту. Она вздохнула, но только замотала головой.
        - Никакой магии. Если только в той непроглядной части.
        - Там не может быть проведен обряд, - поморщился от боли в руке Юайс. - Магия не только не проникает туда, но и не выходит оттуда. Это не годится.
        - Ничего, - твердо сказала Гаота. - Все как будто замерли…
        - …перед грозой, - прошептал Юайс. - Во дворе Храма? Внутри Храма? На верхнем ярусе?
        - Везде проверяли, - сплюнул Буил. - И на верхнем ярусе тоже. Я сам поднимался. Пусто! И арестанты все спят себе. Ну хочешь, еще проверим. А ну-ка, молодцы! - Мастер стражи ударил по плечам двух стражников. - Бегом наверх. Поднимитесь по лесам и крикните оттуда, что там?
        Застучали сапоги по пустынной с утра площади. Первые лучи солнца осветили яркие краски карусели. Древняя часовня словно обновилась. Потянулись томительные минуты.
        - Нет! - появился на краю верхнего яруса стражник. - Тут пусто! Ничего нет!
        - Все, - сказал Юайс.
        - Ну ладно, - кашлянул Буил. - Если что, я в ратуше.
        Простучали по площади сапоги стражников, спустившихся с храма. Налетевший ветер понес к западным воротам пыль. Скрипнула карусель. Гаота поднялась, отошла на пять шагов, обернулась. Юайс, Глума, Дойтен, Тьюв, Фас, Сос, Чатач сидели в ряд на ступенях ратуши, сидели на камне, не подкладывая под себя войлок, и она, отправленная Брайдемом для помощи своему наставнику, ничем не могла ему помочь.
        - Город вымазан в крови, - пробормотал Юайс. - Река и шесть улиц.
        - Это же еще не большая кровь? - спросила Глума.
        - Достаточная для обряда, - сказал Юайс. - Большая должна случиться позже. Если мы ей дадим случиться.
        - Ну ладно, - поднялся, отряхнул порты Дойтен. - Жаль, конечно, что Клокс погиб, но что теперь делать… Может, они передумали? Перенесли на другое время. Когда следующая безлунная ночь?
        - Кровь собрана, - пробормотал Юайс. - Твоя в том числе, Дойтен. Ее можно хранить месяц, но не дольше. Сила из нее уйдет. Ты даже не представляешь, сколько силы в пролитой крови.
        - Почему же не представляю, - начал убирать в чехол ружье Дойтен. - Шрамы имеются. Вот она только что была, сила эта, и уже нет. С каждой каплей улетучивается, как и не было. Что делать-то будем? Скоро уж трактир Юайджи откроется. В этот… час зверя. Так, что ль?
        - Так случается, - сказала Глума. - Не все дыры можно заткнуть. Не всех спасти. Что может случиться хуже того, что уже было? Говорят, все слуги Дайреда бродили по земле, властвовали над людьми. Все тени Дайреда правили королевствами, а он сам так и не проник сюда. Ты же еще не сломал свой меч, Юайс?
        - Еще нет, - пробормотал он, поднял голову и посмотрел на сияющий в лучах солнца золотой круг на колокольне. - Пойми. Восемь лучей. Рисунок. Не тот, что расчертил весь город. Это только для жажды, а для того, чтобы ткань Талэма стала тонка, нужен обряд. И этот рисунок должен где-то быть. Он должен проявлять себя. Его должно быть видно!
        - Мы его не нашли, - подал голос Фас.
        - Это как луна, - вдруг подал голос Тьюв. - Вот сейчас - безлуние. Завтра народится новый месяц. А сегодня его не было еще. Потому что луна - в тени. Она есть, но ее не видно. Я, правда, так и не понял, откуда тень взялась, но запомнил. Так ведь? Юайс?
        - Тень, - пробормотал Юайс, замер и медленно, медленно повернул голову к колокольне. - Тень. Куда падает тень от колокольни?
        - На храм, - поднялась Глума. - Точно на храм. Во всяком случае, сейчас. Колокольня-то с восточной стороны, значит…
        - Бросьте, - нахмурился Дойтен. - Там никого нет.
        - Гаота? - посмотрел на девчонку Юайс.
        - Там никого нет, - прошептала Гаота, зажмурилась и вдруг замолчала. Там, на храме и в самом деле никого не было. И магии не было. Никакой магии. Но эта магия была везде. Она лежала тонким слоем, пылинками, следами прошедших бед и горестей, случившихся радостей и праздников. Очень тонко, едва заметно, но была, а на храме ее не было. Совсем. Он был вычищен. Вытерт. Укрыт.
        - Гаота? - повторил вопрос Юайс.
        - Там… - Она сглотнула. - Там совсем ничего нет. Даже тени магии. Там… все укрыто.
        - Быстро!.. - прошипел, вскакивая на ноги, Юайс. - Дойтен, идешь с ружьем и с Тьювом на крышу трактира. От храма как раз около сотни шагов. Будь готов и прислушивайся. Тьюв, ни у кого ничего не спрашивайте, поднимайтесь наверх, если будут какие двери, вышибайте или… Ну, ты знаешь. Мы поднимаемся на храм.
        Гаота бежала за Глумой и проклинала себя за невнимательность: ведь видела же, видела, что выделяется храм, сияет белым пятном, стоило ей закрыть глаза и прислушаться, приглядеться внутренним взором к городу. Что же теперь будет? Что наверху? Чем она, маленькая и неумелая, может помочь Юайсу?
        Наверху было пусто. Ветер выметал из-под штабелей камня сухую известку, шевелил сваленной в дальнем углу рогожей, под которой слайбы укрывали дракона.
        - Ничего нет! - крикнул Фас.
        - Что дальше? - скривил губы Чатач.
        - Юайс? - с тревогой посмотрела на защитника Глума.
        Со стороны ратуши донесся протяжный удар часов.
        - Там, - ткнула пальцем в центр будущего верхнего зала Гаота. - Там.
        Чистое и непроглядное таилось в самой середине верхнего яруса. И это чистое и непроглядное было стиснутым в кулак ужасом. Если его разжать, ужас захлестнет все.
        - Где? - закричал Сос, выбежав почти к самой середине площадки.
        - Стой, - крикнул Юайс и посмотрел на Глуму. - Теперь понятно, почему им было не до меня. Они вязали это колдовство. Долго вязали. Тут скрыта сила, сравнимая с защитой Стеблей. Но ничего, у меня есть еще одна Слеза.
        - Юайс! - Глума побледнела. - Ты уверен? Если там Олс, мы погибнем.
        - Может быть, - с болью посмотрел на Гаоту Юайс. - Закройся, девочка. Как ты умеешь. Закройся. Сейчас я вскрою этот гнойник, тогда и посмотрим, что нам делать. И ты, Глума, закройся. Встань поближе к Гаоте. Вот уж не думал…
        - У тебя есть Слеза Бейна? - заинтересовался Чатач.
        - Считай, что уже нет, - ответил Юайс, повернул рукоять меча, отщелкнул яблоко эфеса и поймал на ладонь прозрачный шарик, который сиял, как запаянное в стекло пламя.
        - Все демоны мира!.. - вытаращил глаза Чатач. - Ты бы мог купить весь этот город! Ты мог купить Гар! Половину Сиуина! Четверть Блатаны!
        - Зачем мне столько хлопот? - пожал плечами Юайс и бросил камень под ноги. Вспышка пламени едва не ослепила Гаоту, а когда она открыла глаза, то поняла, что не может двинуться и видит нечто ужасное.
        Вся площадка была расчерчена восемью лучами, которые сходились в центре. На их концах лежали разбитые глинки. По каждому из лучей к центру рисунка медленно текла вылитая кровь. А в центре стояли трое. Замерший, со стиснутыми зубами Сос. Высокий воин, державший в руках маленькую девочку с искаженным от ужаса лицом. И лекарь Корп.
        - Ну вот, - рассмеялся лекарь. - А со зрителями-то куда как веселее. Не пожалел, стало быть, защитник великую драгоценность? Вот уж не знал, что они еще в ходу. Хотя, говорят, еще сияют эти камешки в некоторых коронах… Впрочем, что сделано, то сделано. Секунды остались. Что бы ты ни совершил дальше, бродяга Юайс, ничто не отменит явления. Знай это.
        - Ты защитник? - вдруг заговорил тот, кто держал в руках девчонку. - Я Мадр. Я раб Олса. Но я должен сказать. Клокс не сдался. Он устоял. Клокс не сдался.
        - Заткнись!.. - прошипел Корп, рванул с груди треугольник и двумя ударами замкнул рот Мадра кровавым косым крестом.
        Гаота скосила глаза влево, разглядела вздувшиеся жилы на шее Юайса, скосила глаза вправо, разглядела Чатача и Фаса, которые ничем не отличались от окаменевшего Соса. Зажмурила глаза и попыталась повторить то упражнение, которому Юайс учил своих воспитанников одним из первых. Разговор на охоте. Разговор, когда не должно быть ни единого звука. Ни одного. Когда даже дыхание может спугнуть дичь или привлечь охотника, если дичью стал ты сам.
        - Что делать?
        Она старательно проговорила это слово про себя. Еще раз. И еще раз. Нарисовала его огненными буквами на внутренней поверхности век. И повторила. И добавила к нему имя. Юайс. Юайс. Юайс. Что делать?
        Сколько осталось ползти до цели кровавым ручьям? Минуту? Половину минуты?
        Жилы на шее Юайса стали напоминать скрученные канаты. И в голове у Гаоты одно за другим всплыли слова:
        - Разрушить. Изнутри. Дойтен. Свистнуть. Дойтен. Свистнуть. Быстрее. Колдовство расползается по всему городу. Но там оно слабее.
        «Дойтен? - не поняла Гаота. - Свистнуть Дойтену? Как свистнуть? Зачем? Свистнуть Дойтену? Свистулька у него на груди?»
        Дойтен и Тьюв каменными истуканами застыли на соседней крыше. Из-под рогожи на другом краю верхнего яруса выбрался Бас и медленно, словно ему приходилось прорываться сквозь невидимую стальную паутину, двинулся к Мадру, только плащ развевался за его плечами. Но Дойтен не шевелился. И кровь заливала лицо Мадра. И Бас был слишком нетороплив. И Гаота принялась бормотать про себя, кричать про себя, биться про себя головой о холодную безжалостную стену, потому что языки крови миновали уже середину пути, и время истекало.
        «Дойтен. Свистни. Свистулька. Дойтен. Свистулька. Дойтен. Свистни. Тьюв. Свистулька на груди у Дойтена. Свистнуть. Дойтен!!!»
        И далекий, как будто едва слышный, но пронзительный свист долетел с крыши трактира. И девчонка затрепетала в руках Мадра, обратилась в сверкающее чешуей и иглами что-то гибкое и ужасное, заставившее того взметнуть руки вверх, и удар Корпа не достиг цели, вонзился в грудь Мадра. А вдруг расправивший крылья Бас схватил Ойчу и взвился в небо.
        - Все продумано, - рассмеялся Корп и исчез. И из пустоты донесся его голос: - Убийца убийцы годится для завершения обряда. Тем более если он убил великого имни.
        В воздухе сверкнул стальной треугольник, и из горла Соса в центр рисунка хлынула кровь.
        - Гаота… - захрипел Юайс. - Он убьет нас по одному.
        - Меч… - просипела над ухом Гаоты Глума. - Твоя рука на рукояти меча. Впусти в себя погань. Только не выпускай меч. Ты справишься.
        Это не было холодом или пламенем. Больше всего это напоминало сладость тлена. Гаота никогда не прикасалась губами к тлену, но теперь ей казалось, что он должен быть сладким. Невыносимо сладким. Отвратительно и неотразимо сладким. Он должен окутывать все. Поглощать живое и омывать неживое. Вот они, мертвые. Вот тень Мадра, который стоит над собственным телом и обливается слезами, что никогда не долетят до земли. Вот тень Соса, который не может понять, почему он сделал то, чего не хотел делать, и почему он не помнит того, что сделал. И вот прочие мертвые: они толпятся вокруг, но не подходят к кровавому рисунку. Они в ужасе. Они еще не осознали, что они мертвы. А вот и Торп. Он жив, но подобен мертвецу. Он стоит в центре круга, вымазав лицо в крови, и смотрит в небо, как будто именно там скрывается его покровитель.
        - Он в центре! - крикнула Гаота, и Глума, Юайс, Чатач подались вперед, но кто-то, кажется, Фас, изогнулся и метнул нож. И Корп захлебнулся кровью.
        Кровяные потоки соединились. Кровь медленно густела. Расплывалась лужа под тремя телами в центре.
        - Не могу понять, - проговорил Юайс. - Обряд не завершен? Мы остановили его?
        - Эй! - раздался голос Дойтена. - Все, что ли?
        - Вытолкни, - схватила за плечи Гаоту Глума. - Девочка моя, теперь вытолкни обратно то, что в тебе.
        Она говорила это, будто через войлок. Гаота медленно обернулась, увидела искаженное ужасом лицо Глумы и кровь, бьющую из-под ее ключицы, и прошипела или прошелестела губами:
        - У тебя кровь!..
        - Какая кровь? Ты что? - заплакала Глума. - Вытолкни это! Обратно в свой меч!
        Удар колокола оборвал ее рыдания. И Гаота, продолжая тонуть в сладости, подняла взгляд на колокольню. На ней стояла монашка. Она стянула с головы платок, и ее волосы развевались на ветру. Но еще страшнее волос было то, что монашка сияла чистым светом, она слепила, как солнце, но в самой середине ее сияния билось, распуская в стороны щупальца, выворачивалось наизнанку что-то ужасное.
        - Прими, святой Нэйф, жертву мою во славу твою! - закричала монашка. - Прости мне грязь мою и прими чистоту мою, да смоет она зло с этого города и этой земли!
        В руке монашки сверкнул нож, она вонзила его себе в горло и прыгнула вниз. И едва ее тело с глухим стуком ударилось о камень, разметалось на оголовке одного из лучей, как над всем кровавым рисунком поднялось низкое, но невыносимо жаркое пламя. И Гаоту выворотило сладостью в огонь.

        Глава 28
        УАЙЧ
        Диус покидал Граброк. Из главных ворот замка, через мост, через западные ворота цитадели, мимо часовни, мимо недостроенного храма, на котором освобожденные артельщики спешно разбирали верхний слой каменной кладки, чтобы очистить храм от скверны, мимо карусели и торговых рядов, мимо ратуши и трактира Юайджи - на север, к Сиуину. Король Риайлор прислал гонца с требованием к младшему брату срочно вернуться в столицу. Первыми ехали трое стражников. Средний держал на древке сиуинский стяг, на голубом полотнище которого были вышиты золотом три меча. За ними на черном коне, украшенном золотой сбруей, облаченный в свисающий на круп бордовый плащ, важно следовал сам Диус. И друг за другом, парами - все его стражники, числом под сотню, среди которых Гаота не увидела ни Нэмхэйда, ни кого-то еще, кто показался бы ей знакомым или как-нибудь выдал в себе колдуна. А в мертвецкой уже лежала свежая добыча навалившейся на Граброк беды - бывший защитник Священного Двора Вседержателя Мадр, черный егерь Сос, то ли лекарь, то ли колдун Корп и зверь, которого в прошлой жизни прозывали кузнецом Линксом. Сыну его, что
вновь помогал артельщикам, ничего не сказали. Юайс, который поднимался с егерями на храм, чтобы переговорить со Смуитом, вернулся мрачным: впрочем, он не улыбался со вчерашнего вечера; а когда Буил сказал ему, что Диус уходит, и еще что-то шепнул на ухо, потемнел лицом. Глума и Гаота ждали Юайса в шатре Транка. Старик погнал повозку в трактир, а Кач и Брог принялись подтягивать тент, крепить полки и расставлять лари, в которых обнаружились теплые одеяла. На весь торг мальчишкам предстояло поочередно ночевать в шатре. Сейчас в одно из одеял куталась Гаота, даже не пытаясь остановить слезы, они текли потоком. Глума сидела рядом молча, обняв девчонку за плечи.
        - Ну что там? - спросил Дойтен, который успел отлучиться в трактир и теперь подходил к шатру одновременно с Юайсом. Тьюв с гордостью тащил за Дойтеном ружье. - Я смотрю, Фас и Чатач заказывают у благословенной Юайджи еду? Может, дойдем до трактира? Посидим как люди, потом вернемся в нашу комнатушку у Транка да завалимся спать? Ты как, приятель Тьюв? Лежак Клокса свободен!
        - Ты думаешь, что все закончилось? - присел напротив Гаоты и поймал ее ладони здоровой рукой Юайс. Гаота всхлипнула и ткнулась в его руку лбом.
        - А что еще может случиться? - насторожился Дойтен.
        - Все что угодно, - ответил Юайс. - Большая кровь. Дракон. Явление. Где Нэмхэйд? Где Олс? Магия с артельщиков не снята. Я переговорил почти со всеми. У большинства вовсе отбило память, остальные в ужасе, готовы биться в судорогах от любого вопроса. Мальчишку начало трясти даже от моего голоса. У Смуита кровь хлынула из горла, мы еле вытащили его с Фасом и Чатачем. Ты еще не понял? Мы не смогли остановить обряд, Дойтен. Праздновать победу рано. Гаота, ты слышишь меня? Успокойся. Надеюсь, самое страшное позади.
        - Я, - Гаота выпрямилась, но рыдания мешали ей говорить, - я… я видела кровь у Глумы. Вот здесь! Левое плечо! Под ключицей!
        - Перестань, Гаота, - вздохнула Глума и обняла девчонку. - Ты просто устала. Я в порядке. И достать меня клинком или ножом не так легко. - Глума посмотрела на Юайса. - Она настаивает, чтобы я надела ее кольчугу. Моя ей не нравится. Привиделось что-то.
        - Что тебе еще привиделось, Гаота? - сказал Юайс.
        - Мертвецы, - прошептала Гаота в плечо Глуме. - Их много. Клокс. Мадр. Сос. Еще кто-то. Они все были наверху.
        - Ты впустила в себя могильную нечисть, - произнес Юайс. - Было бы странно, если бы тебе ничего не почудилось. Ты умница, Гаота. Обещаю, что тебе зачтутся твои усилия по всем наставлениям, которые ты смогла применить в Граброке. К тому же ты не только избавила нас от нечисти на торжище, ты и сама избавилась от нее самым удачным образом. Именно в том пламени она и могла сгореть, больше нигде.
        - Этот Корп… - Гаота снова всхлипнула. - Он мог становиться невидимым. Что это за магия? Я не разобрала ее. И потом весь обряд… тоже был невидимым сначала. Ты что-то бросил? Это ведь была другая магия? И ты бросил другую магию? Расскажи мне!
        - Ты не повторишь магию Корпа, - вздохнул Юайс. - И я ее не повторю. Случается такое, когда вдруг кому-то выпадает великий дар. К сожалению, он не всегда совпадает с великим сердцем или хотя бы с совестью. Судя по всему, Корп мог становиться невидимым. У него была очень тонкая магия, почти незаметная. Он никуда не исчезал. Просто все, кто был рядом, не видели его. Думаю, к ней можно было подобрать противостояние, но теперь это не имеет смысла.
        - Да уж, - плюхнулся на скамью рядом с Глумой Дойтен. - После того как этот ловкач Фас метнул нож, смысл куда-то подевался.
        - Что касается второй магии… - проговорил Юайс. - Это магия Олса. Или магия Нэмхэйда, сотворенная с помощью Олса. Они сдвинули обряд за лепесток сущего. Как говорят иногда мудрецы, за околицу бытия. На оборот свитка. На тыльную сторону ладони. Туда, где и обитает та мерзость, что ты держала в своем мече, Гаота. Никто, кроме Олса, не мог этого сделать, да и ему должны были потребоваться такие усилия, что я уже меньше удивляюсь тому, что ему было не до нас. Неудивительно, что Сос мог ходить по верхнему ярусу, не сталкиваясь ни с кем. Но когда я бросил Слезу Бейна, эта часть магии рассеялась. А прочее… Ты видела.
        - Слеза Бейна! - повторила Гаота.
        - Долгий разговор, - поморщился Юайс. - Уходящий в такую тьму времен, что… Это камешек из войн даланов и айлов. Айлы владели магией, а даланы… ремеслом. Этот камешек - ремесло. Он может срывать магию. Стирать ее. Вот даже ворожбу Олса стер. Только это помогало даланам противостоять айлам. А потом они смешались.
        - Все равно не пойму: почему этот ужасный Олс не убил нас? - крякнул Дойтен. - Хорошо, не своими руками. У него что, слуг мало? Или мы сидели в трактире у Транка за крепостными стенами?
        - Ты не один задаешься этим вопросом, - пожал плечами Юайс. - Меня не оставляет ощущение, что нас кто-то защищал.
        - Кто же? - нахмурился Дойтен. - Чуид? Эта безумная монашка, которая, можно сказать, подлила масла в огонь? Или же этот крылатый чудак Бас? Теперь, выходит, мы беззащитны?
        - Остынь, - поднялся Юайс. - Еще ничего не завершилось. По сути мы не помешали Олсу. Даже помогли, приведя наверх Соса, который, убив Линкса, замкнул на себя силу его крови. Но если мы будем мешать демону, он найдет способ нас убить.
        - Зачем же нам ему мешать? - подскочил Дойтен. - Зачем, если мы не можем остановить явление?
        - А остановить большую кровь? - спросил Юайс.
        - Когда? - мрачно спросил Дойтен.
        - Через два дня, - ответил Юайс. - Тут соберется толпа народа. Конечно, не столько народа, сколько прибудет вместе с шествием через две недели, но очень много. Достаточно, чтобы их гибель ввергла весь Сиуин, всю Ардану в ужас. Первый день второго месяца осени будет окрашен кровью навсегда. Вряд ли Олс будет тянуть до прихода шествия в Граброк. Еще две недели? Слишком долго.
        - И как это произойдет? - спросил Дойтен.
        - Если бы я знал… - вздохнул Юайс.
        - Без дракона не обойдется, - подала голос Глума.
        - С чего ты взяла? - скорчил гримасу Дойтен.
        - Это красиво, - объяснила Глума. - Представь себе, Дойтен. Куча народу на площади. В небе появляется дракон. Из его пасти вырывается пламя. И он сжигает всех. Такое не забывается.
        - Кем не забывается? - не понял Дойтен. - Если все сожжены, то кем это не забудется? Мелете какую-то чушь. Дракон… Он улетел давно. Или хотите сказать, что его прячут так же, как прятали обряд? Что скажешь, Гаота? Ты у нас самая глазастая!
        - Нет. - Она снова прижалась к Глуме. - Я не вижу дракона, но его точно нет в городе. Он слишком большой. И мне кажется, что и Олса, и Нэмхэйда нет. Они словно растворились. Они могли раствориться? Юайс, помнишь, ты учил противостоять, становясь пустым?
        - Помню, - ответил Юайс. - Но есть одна сложность. Ты ведь ее тоже помнишь? Раствориться легко, сложно собрать себя потом. К тому же растворение сродни уязвимости. Лучше прятаться, не растворяясь, но и это - великое искусство. Закрываться, возводя невидимый замок, который осязаем многими, глупо.
        - А скрыться иначе?.. - прошептала Гаота. - Ну, спрятать свою силу можно? Так, как я спрятала эту мерзость в свой меч?
        - Легче уложить коня в твой заплечный мешок, - усмехнулся Юайс. - Взять хоть тебя: пусть ты и не сравнима силою не только с Олсом, но и с его подручным, и то твою силу не уместить в твой меч. Ее даже не уместить в сотню мечей. В тысячу мечей! А теперь представь силу Олса. Разве есть такие чаши, которые способны принять в себя море?
        - Не знаю, - призналась Гаота.
        - Я тоже, - сказал Юайс.
        - И не о чем тут думать, - обозлился Дойтен. - Хватит уже вопросов и слез. Сейчас ваши посыльные принесут еду. Что мы будем делать потом?
        - Через час мы пойдем в замок, - сказал Юайс. - Осмотрим его, тогда будет время и для отдыха. Диус оставил обычную охрану - десять стражников, которые всегда поддерживают порядок в замке. Бургомистр не властвует над замком, он даже стражу не может туда послать. Но этих десятерых стражников Буил знает и уже справился у них. С учетом бед, что творятся в городе, они пустят нас внутрь.
        - Ну хоть что-то проясняется, - пробурчал Дойтен. - Герцог убрался, посмотрим, что он там оставил после себя. Судя по его роже, ничего хорошего нас не ждет.
        - Это может оказаться опасным, - заметила Глума.
        - Чего нам бояться? - не понял Юайс.
        - Если бы я знала, чего - то боялась бы меньше… - прошептала Глума. - У тебя не работает рука, сломаны ребра. Ты едва поворачиваешься.
        - Я фехтую одинаково обеими руками, - покачал головой Юайс. - К тому же со мной вы.
        - Ну хоть вспомнил о друзьях, - крякнул Дойтен. - Ну а потом-то мы отправимся на боковую?
        - Кто как, - позволил себе улыбнуться Юайс. - Спать можно будет в любой позе.
        - А если там опасность?.. - прошептала Гаота. - Та, которую я не могу различить?
        - Опасность есть всегда, - согласился Юайс. - Но сколько было стражников у Диуса, столько и ушло. Слуги герцога отправились прочь из города чуть раньше. Возможно, колдуны были среди них: мы еще оставались на вершине храма. Но, по словам Буила, и их число совпало. Так что опасность минимальна. Может быть, мы найдем там подсказку о том, чего нам ждать через два дня. Но мы всегда должны ждать стрелу в спину.
        - Кого ты опасаешься? - не понял Дойтен. - Если все двинулись в Сиуин, а наши враги были в свите Диуса, то кто может убить нас в спину?
        Юайс обернулся к трактиру, от которого с корзинами шли Чатач и Фас.
        - Кто-нибудь, - сказал он.
        Через два часа они стояли у входа в замок. Буил устало окинул взглядом выстроившуюся перед воротами компанию. Дойтен с ружьем на плече, молчаливые Фас и Чатач м?стера стражи не заинтересовали, а Глума и Гаота, Юайс с перевязанной рукой и пытающийся затянуть на поясе меч Соса Тьюв заставили скривиться.
        - Старшим в замке остался толстяк Болг, - сказал Буил. - При нем девять стражников, они только-только собрались отпраздновать прощание с герцогом, а тут вы… Так что особого гостеприимства не ждите. У вас на все один час. Причем в покои герцога они пускать никого не будут. У них самих нет ключей от всех залов. Думаю, что вам следует осмотреть башню: там, кроме башни, ничего и нет. Замок маленький. Советую начать с правого входа. Там…
        - Я был в этом замке, - оборвал стражника Юайс и посмотрел на Гаоту, которая вдруг побледнела.
        - Двадцать лет назад? - скривил губы Буил.
        - Пораньше, - ответил Юайс. - Что с тобой, Гао? Тебе нездоровится?
        - Да спать она хочет! - буркнул Дойтен.
        - Там плохо… - прошептала Гаота. - Плохо за воротами.
        - Как нам зайти? - спросил Юайс.
        - Как зайти? - удивился Буил и шагнул к тяжелым воротам. - Не учили? Постучать надо! Эй! - загремел сапогом по тяжелой створке мастер стражи. - Болг, демон тебя раздери! Где ты там? Нажрался уже?
        С той стороны раздался какой-то стук. Затем сдавленное мычание, и опять стук. И еще раз. И еще. Затем мычание умолкло и наступила тишина.
        - Болг! - снова загремел в ворота Буил. - Я не шучу!
        Наверное, мастер стражи долбил бы в ворота до тех пор, пока не сломал бы себе ногу, но Тьюв, который наконец справился с поясом Соса, вдруг заскулил и запрыгал, показавая пальцем под ноги Буилу. Из-под створок ворот выползало что-то темное.
        - Стой! - крикнул Юайс.
        Буил осекся, посмотрел под ноги и попятился, оставляя кровавые следы.
        - А ну-ка! - Дойтен прислонил ружье к Тьюву, шагнул вперед, ухватился за выступающие края створок и потянул их на себя.
        Толстяк Болг был привязан за руки и за ноги к вбитым в дубовое полотно штырям. На потемневших от времени досках кровью было нарисовано огромное колесо, и вот на нем с забитым тряпьем ртом висел мастер стражи замка. В его животе и груди торчали несколько коротких стрел. Кровь вытекала из несуразного, громоздкого тела по искаженному мукой лицу.
        Чуть дальше, в полусотне шагов, в центре пустынного двора лежали остальные девять стражников. Восемь ногами друг к другу, образуя октаэдр мертвецов, а девятый был порублен на части и свален сверху горой окровавленной плоти.
        Глума закрыла Гаоте глаза.
        - Болг, - растерялся Буил. - Что же это? Я ж только часа два как… даже меньше, говорил с ним! Это что же?
        - Быстро внутрь! - отчеканил Юайс и шагнул вперед. В тот же миг выложенный мертвецами рисунок занялся пламенем. Удушливая вонь стала расползаться по двору.
        - Что это? - растерялся Буил.
        - Только то, что ты видишь, - отрезал Юайс. - Десять мертвецов и простенькая магия. Это за мной пришли, Буил, за мной. Не волнуйся.
        Десяток стражников, вошедших с Буилом внутрь, жались к противоположной створке ворот. Чатач, Фас и Гаота потянули из ножен мечи.
        - Нет, Гао, - остановила Гаоту Глума. - Здесь нужны другие твои таланты.
        - Не помогут, - медленно обошел страшный костер Юайс. - Вся нижняя треть башни - это руина древних, она лишь снаружи обложена камнем, в ней Гао ничего не разглядит.
        - Это ведь человек сделал? - спросил Дойтен.
        - Человек, - кивнул Юайс.
        - Ясно, - кивнул Дойтен, посмотрел на Тьюва, который тоже вытянул меч из ножен, и сунул ружье Буилу: - Будь добр, мастер, покарауль.
        - Дозор у вторых ворот выставлен? - спросил Юайс Буила и тут же сам ответил: - Впрочем, какая разница… Надеюсь, у твоих молодцев хватит ума не останавливать убийцу?
        - Он здесь. - Гаота стояла, закрыв глаза. - Я могу разглядеть. Плохо, но я чувствую его. Он ждет тебя, Юайс. Он там один.
        - Ну вот, - сказал Юайс. - Когда-то это должно было случиться. Дойтен, будь во дворе. Смотри за Гаотой. Со мной идут егеря.
        - А я? - подал голос Тьюв.
        - Ты егерь? - удивился Юайс.
        - Нет… пока, - растерялся Тьюв.
        - Останься, - отчеканил Юайс и двинулся к темному проему двери в основании башни.
        - Ну уж нет! - топнул ногой Дойтен и, когда Юайс подошел к башне, устремился за ним.
        - И я, - засуетился Тьюв, и Гаота вдруг побежала следом за ним, и крик Буила: «Куда ты, девка?» - не остановил ее.
        Внутри башни царил полумрак. Узкая лестница закручивалась в тесном простенке между каменной кладкой и серой, как будто выплавленной из неведомого металла стеной, влево и вверх, другая вела вправо. Дойтен куда-то пропал. Тьюв остановился в недоумении, но Гаота выдернула из ножен меч и двинулась вправо:
        - Юайс внизу.
        Откуда-то издалека донесся странно удаляющийся крик Дойтена. Гаота остановилась, обернулась. В полумраке на лбу Тьюва блестел пот.
        - Чего ты? - шмыгнул носом Тьюв.
        - Ничего, - стиснула зубы Гаота и двинулась дальше.
        Вскоре запахло зверем, под ногами загремело железо, зачавкало что-то вонючее, проход расширился, и по свисающим со стены цепям, валяющемуся на камнях разодранному тюфяку Гаота поняла, что здесь содержался Линкс.
        - Выход на второй мост, - неумело ткнул мечом в сторону железных дверей Тьюв.
        - А это?
        Гаота остановилась у тяжелой двери, как будто отлитой целиком, как и странные стены, из того же металла.
        - А демон ее знает, - подергал длинную и косую рукоять Тьюв. - Закрыто изнутри. Ни замка, ни дырки для ключа. Ничего. И толщина… - Тьюв постучал костяшками пальцев, - такая, что ничем не вскрыть. Но ее недавно открывали. Вот, тут грязь на полу, видишь - след от двери.
        Гаота оглянулась. Коридор продолжался и дальше, но от зверинца он точно так же уходил вверх, как и с другой стороны основания башни. Дверь открыть было нельзя. Вторая дверь вела прочь из замка. Надо было или возвращаться, или…
        - Куда делся Дойтен? - спросила Гаота.
        - Вошел в дверь и закрылся с той стороны? - предположил Тьюв.
        - Я не слышала лязганья железа, - покачала головой Гаота. - К тому же смотри… Не топчись. Видишь? Вот след от двери, вот сапог Дойтена. Он прошел уже после и… пошел обратно?
        - Мы его не встречали! - растерялся Тьюв.
        - Пошли, - двинулась обратно по коридору Гаота, убирая в ножны меч. - Там что-то гремело под ногами… И эта грязь. Если там сливная яма…
        Они пошли осторожнее и остановились, когда под ногами снова загудело железо.
        - Точно, - поморщился Тьюв, неумело запихивая меч в ножны. - Помойка под нами. Еще и темно.
        - Сейчас глаза привыкнут, - пообещала Гаота, зажимая нос. - Смотри, здесь самое грязное место. Под ногами - лист железа. Но ни рукояти, ничего нет. Как они ее открывали?
        - А если это ловушка? - спросил Тьюв.
        - Ловушка? - Гаота подпрыгнула, железо загудело у нее под ногами. - Какая же это ловушка?
        - Запомни, - начал озираться Тьюв. - Чем сложнее загадка, тем проще ответ. Обычно запор где-то рядом. Смотри, тут и одна стена - железная. Не такая, как остальные, стена. Листом. А так-то и не сразу разглядишь. Может, это дверь? Почему тогда она тоже вымазана в этой грязи? И где рукоять или… Главное, чтобы магии не было. Я так немного чую магию, но… Всякое бывает.
        - Магии точно нет, - успокоила Тьюва Гаота.
        Зажав по примеру Гаоты нос, Тьюв присел у стены, попытался всмотреться в полумрак коридора, потом встал, наклонился и осторожно толкнул то, что ему представилось дверью. Неожиданно дверь шевельнулась, углубилась верхней частью внутрь стены, наклонилась, пошла вниз, и одновременно в ту же сторону стал крениться пол, и меньше чем через секунду Тьюв и Гаота летели в темноте вниз, скользя спинами по чему-то скользкому и отвратительно пахнущему.
        - С прибытием, - прозвучал в кромешной темноте голос Дойтена, когда полет обратился плавным съездом, а потом и вовсе прекратился из?за пологости невидимого желоба. - Сколько вас?
        - Я и Тьюв, - поднялась в темноте Гаота. - Юайс здесь?
        - Честно говоря, - Дойтен хмыкнул, - я сомневаюсь, что он согласился бы на такой способ спуска.
        - Где мы? - спросила Гаота.
        - В де… - хотел что-то сказать Дойтен, но осекся. - Принюхайся. Когда еще удастся побывать? Как говорил Эгрич, каждый должен прожить жизнь так, чтобы было о чем рассказать. И пережить то, о чем рассказать никому нельзя. Пошли. Вставайте и идите за мной. Тут такая магия… Здесь не работает, наверное, все выели эти запахи, а вот подальше - сухо и… Смотрите.
        Под ногами и в самом деле становилось все суше и суше, вот только увидеть в кромешной темноте ничего было нельзя, но ровно до тех пор, пока над головой не стал появляться свет.
        - Что это? - посмотрела вверх Гаота. - Потолок светится?
        - Это же магия? - повернулся к ней Дойтен. - Мне кажется, что мы попали в водосток, или вытяжку, или еще какой канал, который стал использоваться как водосток.
        - Это вода? - с гримасой попробовал отряхнуться Тьюв.
        - Извини, - развел руками Дойтен. - В следующий раз прочистим перед твоим прибытием. Тут несколько таких каналов, но грязный только один. И вообще, этот тоннель идет по кругу, возможно, он замыкается. Я не стал далеко уходить. Не сомневался, что вы сюда свалитесь.
        - Это не магия, - покачала головой Гаота. - Никакой магии. Наверное, это что-то вроде часов на ратуше. Там ведь тоже нет магии - а стрелки движутся.
        - Эти древние были чудаками, - буркнул Тьюв. - Зачем свет там, где никого нет? И как отсюда выбраться? И зачем строить дома, из которых нельзя выбраться?
        - Пошли, - сказал Дойтен. - Тут есть одно место, откуда можно выбраться. Я не доберусь, а вот ты, девочка, вполне. И позовешь на помощь.
        Они прошли еще пару сотен шагов. Потолок начинал светиться точно над ними, но гас позади. Высота его была не менее пяти человеческих ростов. Кое-где в потолке были видны широкие отверстия, но добраться до них казалось невозможным. Гаоте казалось, что она слышит приглушенные голоса.
        - Вот! - остановился Дойтен. - Видите?
        Примерно на середине стены из нее выдавалось что-то вроде балкончика, за которым темнел проем прохода или окна. Край балкончика окаймляли стальные прутья с перекладинами, часть которых была погнута.
        - Я не Бас, - заметила Гаота. - Я не могу взлететь туда.
        - Зачем же взлетать? - вздохнул Дойтен. - Сейчас на меня заберется Тьюв, а потом ты. С плеч Тьюва ты вполне дотянешься до этого выхода. А уж дальше… Будем уповать, что тебе повезет, иначе…
        - Что иначе? - насторожился Тьюв.
        - Иначе один из нас съест другого, - пообещал Дойтен. - И я сомневаюсь, что ты окажешься более голодным.
        - Я готов лезть, - закивал Тьюв.
        Дойтен оперся руками о стену, а Тьюв довольно резво вскарабкался по нему и встал на его широкие плечи.
        - Давай, - покосился на Гаоту Дойтен. - Наступай на край сапога, да. Хватайся за перевязь. Да, все в… А что делать? Карабкайся. Приятель! Стой наверху крепко. Если Гаота будет падать, имей в виду, что ловить я буду ее. Это куда приятнее, чем… Она все же почище нас, мы пробили для нее желоб.
        Гаоту мутило и от запаха, и от отвратительной липкости на пальцах, и от какого-то звона в голове, как будто где-то недалеко за камнем шевелились огромные и странные часы, которые пробудились от их вторжения и теперь зажигали свет, приманивая желанную добычу еще глубже в каменные силки. Вот она тоже встала на плечи Дойтена, вот наступила ему на голову, под тихую ругань усмирителя вцепилась в плечи Тьюва, оперлась на них коленями и, перебирая ладонями по стене, встала. Пальцы дотянулись до нижней перекладины.
        - Что там? - пробурчал снизу Дойтен.
        - Она не заберется!.. - проворчал Тьюв. - Я бы не забрался. Там едва можно ухватиться за нижний край. Бесполезно.
        Бесполезно? А знаешь ли ты, Тьюв, что такое занятия с Пайсиной? Знаешь ли ты, что такое многочасовой бег? А подъем по канату или по лестнице без помощи ног? А фехтование с тяжелыми палками? А подтягивание на стальных стержнях? Бесполезно… Сейчас!
        Она стиснула зубы и перехватилась одной рукой чуть выше. Затем другой рукой. Затем оттолкнулась от плеч Тьюва и подтянулась еще на пару ладоней. И еще чуть-чуть. Все-таки одежда, сапоги, меч и особенно кольчуга не облегчали задачу. Но они не сделали ее невозможной. И еще чуть-чуть. Вот уже колени достали края балкончика, а вот и верхние перила. Сверкающее покрытие лопалось и дробилось в руках, как яичная скорлупа. Под ним обнаруживался синеватый металл.
        Гаота перелезла через ограждение: в темном проеме точно так же, как и в тоннеле, замигал свет.
        - Молодец, девочка! - крикнул снизу Дойтен. - А теперь найди Юайса! Твой наставник должен нас выручить! Он изумительный защитник, поверь мне на слово!
        Она блуждала узкими коридорами, заглядывала в странные комнаты, наполненные пылью, пока не добралась до тупика. В его конце тоже была стальная дверь. Но в этот раз Гаота оказалась с нужной стороны. Дверь была украшена огромным колесом Святого Нэйфа. Правда, сама фигурка святого на ней отстутствовала, но подсказка в виде литой алой стрелки на колесе была очевидной. Гаота ухватилась за гладкие, словно отшлифованные обводы и с трудом сдвинула колесо сначала на ладонь, потом еще на ладонь, а потом, когда колесо пошло легче, закончила один оборот и сделала еще один. И дверь медленно стала открываться. И одновременно в огромном, открывшемся ей зале, который был освещен лишь бледным кругом под самым куполом, начали с щелканьем зажигаться молочные овалы на потолке и стенах.
        - Ну вот, - раздался веселый незнакомый голос, - уже лучше. А то противно умирать в полумраке, ведь так?
        Гаота прищурилась. Спиной к ней скорчился, стоя на одном колене, Юайс. Его меч лежал в шаге от него. В левом плече и ноге его торчали две стрелы. Правая - больная рука Юайса - свисала плетью. Перед Юайсом в тридцати шагах от него стоял широкоплечий воин с обнаженным тонким мечом в руке. Его глаза сияли голубым цветом.
        - Ну наконец-то, - развел руками голубоглазый. - Теперь мы на равных! Двое на двое!
        - Гаота. - Юайс обернулся, скривился. - Стой где стоишь. И не вздумай браться за меч!
        - Дельный совет, кстати, - послышался голос слева.
        Гаота, которую начало трясти, посмотрела почему-то вправо, увидела на лестнице, поднимающейся к верхней галерее, скорчившегося Фаса. По лестнице с другой стороны медленно спускался Чатач. Ухмылка играла на его губах, в руках поблескивал маленький стальной лук.
        «Чатач и Уайч», - подумала Гаота.
        - Великое дело, - вздохнул Уайч. - Подумать только, какой перевес дает лук в равной, по сути, схватке! Почему ты не подумал об этом, Галайн? И где все-таки пропадал последние четыре года? А пятнадцать лет перед этим?
        Юайс молчал. Фас громко застонал. Гаота вздрогнула, покачнулась, шагнула вперед и вдруг увидела впереди, в десятке шагов, лежащую ничком Глуму.
        - Гаота! - громко сказал Юайс. - Не трогай Глуму, магия здесь не действует.
        «Не трогай… Не действует…» - гулко разнеслось по залу.
        «Трогай… - долетело до Гаоты. - Не действует?»
        - Она и в самом деле так ценна? - спросил Чатач, спускаясь.
        - Куда ценнее той девчонки, которую мы упустили, - ответил Уайч. - И уже дороже обошлась.
        Гаота наклонилась, шагнула, побежала вперед. Упала на колени, увидела торчащий из спины Глумы наконечник и часть древка стрелы, почти окаменела, задохнулась, но потянула к себе охотницу. Глаза ее были открыты и наполнены слезами. Оперение тонкой стрелы торчало из-под ключицы. Кольчуга охотницы была пробита, как обыкновенное котто. Кровь заливала грудь.
        - Ты сильная, - прохрипела Глума и выпустила струйку крови изо рта. - Вытащи!
        - Она не жилец, - хмыкнул остановившийся у начала лестницы Чатач. - Уж поверь мне, девочка. Я знаю. Нет, я слышал, что ты можешь залечить ссадину, но здесь… Здесь нет места магии. Здесь все сделано так, чтобы не было места магии. Здесь только сила и быстрота. Но если охотница скажет мне, где искать Колана, я, может быть, сокращу ее мучения.
        - Вытащи стрелу… - прохрипела Глума. - Ухватывайся под наконечником. Вытащи! Ты сильная!
        Гаота вновь опустила Глуму лицом вниз.
        - Брось, - махнул рукой Уайч. - Зачем тебе Колан? Никуда он не денется. Ищи его мать - и найдешь Колана. Или ты зря столько времени пасся среди егерей? Еще спроси, где Пайсина. Впрочем, Пайсина - моя. Все будут мертвы, не сомневайся…
        - Пайсина… - прошептала Гаота, стиснула стрелу двумя руками и потащила ее на себя, наступила коленом на лопатку Глумы, рванула что было сил и, отбросив окровавленное стальное древко, тут же припала к лишившемуся чувств телу: чтобы удержать его на краю, не дать захлебнуться кровью, поймать одной рукой рану на спине, другой рукой рану над грудью и излить в разверзшуюся трещину в живом все, что копилось внутри, все, что не находило выхода, все, что ждало своего часа. До того мига, пока не потемнеет в глазах и не забьется оглушительным барабанным боем пульс в ушах.
        - Ты будешь биться честно? - донесся откуда-то издалека голос Юайса.
        - Ты еще способен биться? - удивился Уайч. - Чатач, наш дружок хочет биться. А я хочу, дружок, чтобы ты сам проткнул себе горло. В противном случае мне придется снести тебе голову.
        - Куда воткнуть ему еще одну стрелку? - подал голос Чатач.
        - Гаота… - раздался вдруг сдавленный шепот Глумы. - Чем от тебя так воняет? Не шевелись. Медленно, очень медленно привстань.
        - Так куда ему? - еще раз спросил Чатач.
        - Давай, наверное, под лопатку, - предложил Уайч. - И вот тогда мы точно будем на равных…
        Глума метнула нож из-под Гаоты, не вставая. Он вошел Чатачу точно в сонную артерию, вошел в плоть по рукоять, и уже умирая, Чатач успел выпустить стрелу, но не успел поднять руки, и его стрела пронзила его же ступню.
        Юайс оперся рукой на рукоять лежащего меча, начал подниматься, но убийца уже летел к нему с вскинутым над головой клинком, поэтому Юайс развернулся, не выпрямляясь, пропустил Уайча мимо себя и все так же стоя на одном колене, стал вытирать платком лезвие меча.
        Уайч пробежал шагов пять, остановился, опустил голову, посмотрел на расплывающееся по животу кровавое пятно, схватился за рассеченный бок и повалился навзничь, пуская изо рта кровавые пузыри.
        - Фаса… - выдохнул Юайс шагнувшей к нему Гаоте. - Вытащи Фаса, прошу тебя.
        Фас пришел в себя, когда Гаота уже почти уплыла в мягкую и теплую темноту. Последнее, что она услышала в тот день, был недоуменный вопрос высокого егеря:
        - От тебя всегда так пахнет, когда ты занимаешься целительством?

        Глава 29
        АМАДАН
        Гаота открыла глаза в комнате Глумы. Нет, она смутно помнила, как выбиралась наружу из странного, словно приснившегося основания башни, помнила суетящегося Буила, и Юайса, который смотрел на нее, Гаоту, не отрываясь, и гордого пережитым Тьюва, и вознамерившегося, несмотря на протесты Глумы, срочно вымыться прямо во дворе замка Дойтена, и ладонь Фаса, который, покачиваясь, шел рядом с ней и держал ее за руку, когда Гаота уже лежала на повозке Транка. И помнила, как дурачок Амадан что-то лопотал у нее в ногах, подпрыгивая в нетерпении и время от времени выкрикивая: «Аска! Аска!» - словно хотел призвать племянницу трактирщика и рассказать ей о своем чудесном грузе. Она помнила и двор трактира, который за эти дни вдруг странным образом стал казаться ей родным, и испуганное лицо Тины, и улыбающееся - Иски, а потом стояла или сидела обнаженной в жестяном корыте, и добрые руки или той, или другой смывали с нее усталость, боль и еще что-то, что не давало дышать. А потом уснула и в долгом-долгом сне бродила по коридорам Приюта Окаянных, заглядывала во все кельи и всматривалась в лица наставников.
        В озабоченное лицо смотрителя приюта Брайдема, который считался наставником естествоведения и прорицания, но редко уделял время наставлениям, хотя и грозился вести занятия еще и по каким-то тайным знаниям.
        В вечно улыбающееся лицо Грана, наставника по знахарству, травоведению, а также устному и начертательному колдовству, но не могла разглядеть его глаз, потому что из?за вечной улыбки взгляд Грана прятался в добрых морщинках.
        В злое и надменное лицо Бейда, попечителя приюта от Священного Двора, который собственные занудные словоизречения именовал поучениями и наставлениями по истории и хронологии.
        В холодное лицо Деоры, которое напоминало таинственную маску и по поводу которой воспитанники говорили, что имни делятся не только так, как вещают об этом наставники, но и просто пополам. Половина из них - это люди, которые перекидываются в зверей. А вторая половина - это звери, которые порой вынуждены становиться людьми. И Деора именно из таких, осталось только догадаться, что кроется за холодным взглядом - раздвоенный язык, клыки и когти или острый клюв?
        В непонятное лицо Роута, который вечно превращал наставления по зверологии во что угодно, начиная от пересказа каких-то историй и заканчивая сведениями из любых других наук и ремесел. Наверное, он удивлял Гаоту больше всех, потому что, несмотря на все ухмылки, шуточки и гримасы, всегда оставался странным и удивительным. Смеялся с серьезными глазами, в которых порой стояли слезы. А огорчался с веселыми, как будто с трудом удерживался от хохота.
        В спокойное лицо Гантанаса, который, кажется, один знал что-то о будущем каждого воспитанника, и поэтому готов был пожалеть каждого из них.
        В вечно распущенные локоны Юайса, который как будто всегда был не здесь, не рядом. И даже читал свои наставления так, словно кричал издали. Хотя вроде бы вот он: дышит, ходит, покрывается п?том, прикасается к локтю, объясняя правильное движение во время однодневной прогулки по горам. И все равно - не здесь.
        В родное лицо Пайсины, на которую нельзя было обижаться, потому что она, несмотря на свою молодость, казалась матерью. Похожей на мать. Строгую, но справедливую, строгость которой диктуется ее любовью. И прекрасную. Чего уж говорить о прочих воспитанниках, если у самой Гаоты захватывало дух от взгляда голубовато-серых глаз?
        - Как ты? - заговорила Пайсина голосом Юайса, и Гаота открыла глаза и подтянула к шее одеяло.
        - Не волнуйся! - прыснула сидящая рядом с Юайсом Иска. - На тебе ночная рубашка Тины! Ты не голая!
        - Голая или не голая, а вставать пора! - появилась за спиной Иски Глума. - Завтра праздник. Начало шествия в Тимпале и радость и веселье на всем пути из Тимпала в Тэр. И мне кажется, что две ночи и целый день в постели - это уже слишком!
        - Да, конечно, - приготовилась спрыгнуть с постели Гаота, но замерла, и Юайс наконец улыбнулся, встал и, прихрамывая, вышел из комнаты. Иска подмигнула Гаоте и тоже побежала по неотложным делам.
        - Как его раны? - спросила Гаота. - У него же не должны работать обе руки и одна нога? Как он… как он смог поразить Уайча?
        - Мы все в порядке, - погрустнела Глума. - Пока в порядке. Фас, правда, потерял много крови и слаб, но ты его спасла. И меня тоже. И я очень благодарна тебе. По сути, ты спасла всех нас. А что касается Юайса… Он и сам может себя исцелить. Или собраться, как собрался против Уайча. А про тебя сказал, что считать тебя лекарем - то же самое, как считать мудреца писцом. Но и мудрец порой вынужден брать в руки перо.
        - Как так вышло там… - прошептала Гаота, садясь на постели. - Почему так…
        - Юайс проклинает себя, - ответила Глума. - Он подозревал Чатача, но не учел, что у того может быть лук и что Чатач окажется удивительным стрелком. Юайсу был нужен честный поединок. Он ждал подлости, но не мог следовать ей. Он готов был сражаться и с Уайчем, и с Чатачем, даже с Фасом, если бы тот оказался тем, кем оказался Чатач, да и еще с десятком любых умельцев, но не с тем, кто может убивать на расстоянии, и убивать мгновенно. А ведь мне следовало давно заподозрить Чатача…
        - В чем? - спросила Гаота.
        - Я вроде бы его неплохо знала, - пожала плечами Глума. - Он в ордене черных егерей три года, но иногда отлучался надолго. Говорил о родных, за которым следовало ухаживать. Но он никогда не брал в руки лука или самострела. Случалось, что нам приходилось преследовать разную мерзость, но единственный, кто даже не пытался справиться с пакостью на расстоянии, был Чатач. Теперь-то понятна его опаска: скрыть умение - невозможно, даже если ты будешь выпускать стрелы намеренно мимо цели. Мы вошли в зал через дверь, которую вы не смогли открыть, потому что Юайс запер ее за собой. Там такое же колесо, как и на второй двери, через которую выбралась ты. С верхней галереи спускались по левой лестнице. Чатач остался на ней, мы с Юайсом остановились внизу, а Фас пошел на вторую лестницу. Уайч ждал нас внизу. Там еще валялись тюфяки: наверное, Ойчу держали здесь. И тут я почувствовала, что Уайч боится. - Глума задумалась. - Понимаешь, я видела, что это великий воин. По его движениям это чувствуется, ты поймешь со временем. Но он ждал собственного жребия - который для него был столь же неизбежным, как и для Юайса,
называемого им Галайном, - обреченно. Он боялся.
        - Юайса? - не поняла Гаота.
        - Да, - кивнула Глума. - И он продолжал бояться его даже тогда, когда Чатач вонзил в Юайса две стрелы. Чатач - мерзость… Он мог убить Фаса, но выпустил стрелу тому в живот, чтобы мучился. О моих мучениях он тоже побеспокоился, но ему нужно было, чтобы я видела смерть Юайса. Поэтому он отмерил мне минут тридцать жизни, пронзив легкое. Он оказался отличным стрелком. На все у него ушло не более двух-трех секунд: нога Юайса, живот Фаса, моя грудь и рука Юайса.
        - Почему же он не убил Юайса, если Уайч боялся его? - спросила Гаота.
        - Об этом надо было спрашивать Уайча, - пожала плечами Глума. - И ответы могли быть разными. Говорят, что убийцы из Очага очень строги к самим себе. Может быть, Уайч хотел дать возможность Юайсу покончить с собой? Или же, что вроде бы является высшим достижением, обезглавить противника. У него не вышло. Знаешь, что означает голубизна его белков?
        - Нет… - прошептала Гаота.
        - Он отдался мерзости, - прошептала Глума. - Похожей на этих грисов, которых ты убила. Он поселил в себе мерзость, чтобы жить долго и быть сильнее, быстрее и легко сносить раны. Но у Юайса такой меч…
        Глума подошла к кадушке, набрала кувшин воды.
        - Впрочем, у тебя такой же. Ты собираешься подниматься? Завтра будет трудный день. Беда еще не иссякла.
        - Разве эти десять стражников, которых Уайч убил в замке… разве они уже не пролили большую кровь? - спрыгнула босыми ногами на холодный пол Гаота.
        - Я бы не рассчитывала на это, - проговорила Глума. - Зато я точно знаю, что огниво из моего мешка украл Чатач. И что он был еще и умелым в магии, потому что заставил Соса вонзить нож в Линкса так, что Юайс подумал на колдовство Нэмхэйда или Олса. Кроме прочего, становится понятным, почему Чатач расспрашивал о Колане… Но теперь ему уже никого не достать. И знаешь, что самое главное?
        Глума замолчала, и Гаота замерла, глядя на нее.
        - Самое главное, что Юайс считает, будто он уступил в этой схватке.
        - Почему? - не поняла Гаота.
        - Случайность спасла его, - объяснила Глума. - Если бы вы и Дойтен не провалились бы в тот слив, ты не оказалась бы в зале. Не спасла бы меня. Я бы не убила Чатача. А уж он-то легко убил бы Юайса. Случайность спасла нас всех. Так же, как и тебя три с половиной года назад, когда мы случайно наткнулись на имни, несущих тебя.
        - Почему так получается? - спросила Гаота.
        - Как? - не поняла Глума.
        - Когда происходит какая-то беда, то в ней виноваты злодеи или черные колдуны, - объяснила Гаота. - А когда беду удается отодвинуть, следует славить случайность?
        - Спроси об этом у Юайса, - улыбнулась Глума.
        - А что это был за зал, в котором все случилось? - спросила Гаота, сбрасывая ночную рубашку и замирая под струями прохладной воды.
        - И с этим вопросом лучше к Юайсу, - усмехнулась Глума. - Он помешан на древних.
        Стол вновь был накрыт во дворе, и лошади, то и дело оборачивающиеся на едоков, словно спрашивали их: когда же опять в дорогу? Иска опять раскатывала на осле, и Амадан, захлебываясь слюной, радостно гоготал и бегал за ней, выкрикивая:
        - Аска! Аска!
        - Иска! - поправляла дурачка девчонка, но он вновь и вновь повторял искаженное:
        - Аска!
        Фас тянул из чашки какой-то отвар и с завистью поглядывал на друзей, отдающих должное тушеному мясу и снокской выпечке. Тьюв забрасывал в рот кушанье, озираясь, словно ожидал, что его сытая жизнь прекратится с минуты на минуту. Дойтен все еще принюхивался к собственным пальцам и вздыхал, то и дело припадая к кубку с густым одисским. Юайс рассматривал странный стальной лук Чатача. Два его стальных рога крепились на стержнях к направляющей. Стоило снять защелку, и сложенное смертоносное оружие не просто легко садилось в ножны для широкого мисканского тесака, но и казалось их частью. Только вот все стрелы были теми же самыми - что убили и Ив, и Крафти, и едва не убили Юайса, когда он был в гостях у Крафти. Точно такой же лук Уайча лежал тут же. Гаота смотрела на оружие и думала, что приютский кузнец Таб может перековать стрелы, но лучше бы от них вовсе избавиться. И еще о том, что каждое движение давалось Юайсу с трудом, он стискивал от боли зубы, но исцелять себя Гаоте не давал.
        - Тупой нож живет дольше острого, - пробормотал Чуид, который сидел тут же и посмеивался, глядя на ужимки Амадана. - Острый стачивается. Двадцать - двадцать пять тысяч лет, и Аска становится Амаданом.
        - Брось… - насторожился Юайс.
        - Это образ, - отмахнулся Чуид. - Поэтическое сравнение. Символ. Бог и дурачок. От великой силы - к тлену и пустоте.
        - Иска, - поправила Чуида Гаота. - Амадан просто не выговаривает ее имя. Поэтому и кричит - Аска.
        - Вот я и говорю, - кивнул Чуид. - Пустое место.
        - А кем был этот Аска? - спросила Гаота.
        - Это сказки, - сложил лук и убрал его в ножны Юайс.
        - Не слишком ли странны эти сказки? - спросил Чуид. - Если часть истории числить вымыслом, как встречать ту ее часть, что ломится в дверь?
        - Даже та часть, что ломится, может оказаться не тем, что мы о ней думаем, - ответил Юайс.
        - Это ведь брат Дайреда? - сдвинула брови Глума. - Да? Юайс? Ты ведь рассказывал мне эту историю?
        - Может быть, все-таки сказку? - переспросил Юайс.
        - Я тоже хочу услышать! - попросила Гаота.
        - Только если очень коротко, - сказал после паузы Юайс. - У Вседержателя - или, иначе говоря, у творца - было много домов. Один из этих домов - наш родной Талэм, но были и другие. Может быть, и сейчас есть. И был среди них дом, или мир, - Мэлат.
        - Где-то тут по соседству, - рассмеялся Чуид.
        - Да, - кивнул Юайс. - Последние, кто уходил оттуда, говорили что-то о пепелище и разоренном очаге. Отсюда, кстати, и имя этого поганого ордена - Очаг. Но раньше это был прекрасный мир. И имеющий отношение ко всем нам. И однажды туда пришли два брата. Дайред - старший и Аска - младший.
        - Некоторые считают их приятелями, - заметил Чуид.
        - Сочтем и мы, - согласился Юайс. - Они восхищались этим миром как дивным цветком. Тем более что сердцем того мира было великое дерево. Вздымающееся из недр той земли к самому небу и осеняющее всех вокруг благоденствием и благодатью. И никто под кроной этого дерева не мог быть выше другого. Никто не мог поживиться за счет другого. Никто не мог затеять зло против кого-то другого. И каждый имел столько, сколько ему нужно.
        - Это длинный рассказ, - буркнул Дойтен.
        - Уже скоро развязка, - успокоил его Юайс. - И стал Дайред думать о том, что свобода в том мире умалена, и постепенно пришел к мысли, что ему нужно повелевать этим миром. И призвал к себе трех слуг, чтобы они стали его мечом и огнем.
        - Олса, Паену и Лобхада, - прошептала Глума.
        - Но они ничего не успели сделать, - вздохнул Юайс. - Аска, который был шутником и озорником, ночью срубил великое древо. Оно упало, и… И все.
        - Оно упало, и великие бедствия обрушились на Мэлат, - стал серьезным Чуид. - Но Аска только веселился, призывая Дайреда самому стать великим древом: всего-то дел - пустить корни да раскрыть листву. И Дайред убил Аску, история которого на этом была завершена.
        - Аска ведь был богом? - спросила Гаота. - Разве можно убить бога?
        - Наверное, - пожала плечами Глума. - Если убийца - другой бог.
        - Но это уже совсем другая история, - с трудом поднялся Юайс. - Завтра нам с раннего утра нужно быть на площади.
        - А послезавтра? - насторожился Дойтен.
        - Похороны, - ответил Юайс. - Будем хоронить тех, кто лежит в мертвецкой. И я очень надеюсь, Дойтен, что их будет столько, сколько сейчас, а не в десять раз больше.
        - Да? - едва не поперхнулся Дойтен. - В таком случае добавлю еще одно пожелание. Я очень хочу эти похороны увидеть.
        Ночью Гаоте вновь снился Приют. Дина и Йора, с которыми она вечерами варила в камине клюквенный настой и пекла овсяное печенье по рецепту Хилы, смотрели на нее во сне с тревогой и о чем-то спрашивали, но их губы шевелились беззвучно. Гаота показывала на уши и разводила руками. Затем она вышла в коридор и неожиданно столкнулась с Амаданом. Он не хихикал, не обливался слюнями, не подпрыгивал. Просто шел по коридору и, проходя мимо Гаоты, прижал палец к губам и прошелестел что-то неразборчивое. «Что ты хочешь мне сказать?» - крикнула Гаота. «Ничего», - неожиданно спокойным голосом ответил Амадан. «Почему?» - приготовилась обидеться Гаота. «Потому что ты - никто», - был ответ. И потом, уже под самое утро, по этим же коридорам, где больше не было ни души, вдруг разнесся прозрачный шепот Иски: «Все будет хорошо».
        Они прибыли на площадь едва ли не с рассветом. Солнце освещало утренними лучами замок, недостроенный храм, часовню, окрашивая в розовый цвет все без разбора. Гаота шагала вслед за повозкой и не могла отвести взгляда от Амадана, который сидел на ее краю между Качем и Брогом и не кричал, не подпрыгивал, а только крутил головой с широко открытыми глазами, словно торопился впитать в себя все то, что ему удавалось углядеть только изредка. Верно, поэтому и вовсе забыл подбирать слюни, которые текли по подбородку. А посмотреть было на что. Начиная с ярмарочной площади, торговцы уже хлопотали у шатров и навесов, тянуло дымком от жаровен и из-под котлов, настраивали бандулы музыканты, разминались уличные акробаты, подбрасывая глинки и деревянные чушки; а уж внутри цитадели дух грядущего праздника просто висел в воздухе, словно весенняя гроза.
        «Скоро дожди, - подумала Гаота, подняв голову к удивительно светлому небу. - Хорошо. Все смоет».
        - В полдень, - бормотал седой Транк, подгоняя лошадь, которая кроме троих подопечных тащила еще пару ларей с горячей выпечкой. - В полдень все начнется. Как ударит колокол на Белом Храме в Тимпале. Одновременно и колокол на нашей колокольне зазвонит, и часы будут бить. Калаф начнет службу в часовне: он ведь теперь сэгат? А бургомистр прочтет Пятую песню Нэйфа о благодарности Всевышнему Вседержателю. Помост у ратуши сколачивают уже, наверное. А уж потом и понесется… Город полнешенек. Тут и городские торговцы, и пришлые, а уж акробаты, фокусники, музыканты - со всего Сиуина, а то и из соседних королевств. Подождите, часам к девяти нахлынет народ с окрестных сел, городские выйдут на улицу, тут будет не протолкнуться, а уж через пару недель, как доползет до Граброка шествие, просто кричи караул. Но ухо держи востро: тут ведь и ворье со всей округи. А если говорить о ворах, то, к примеру, эйдские или фионские - куда ловчее наших, а уж блатанские мало того что обворуют, но и спасибо заставят сказать.
        Транк с подозрением покосился на Тьюва, который гордо вышагивал рядом с повозкой, то и дело поправляя на поясе меч Соса, и добавил:
        - А в прошлом году еще и монета фальшивая ходила. Так-то - серебро серебром, а прикусишь - олово.
        - А что, Транк, - крякнул Дойтен, подбрасывая на плече ружье, - не забыл насчет своего обещания?
        - Не забыл, - буркнул Транк. - Телегу поставлю за шатром, да и пару пустых ларей дам. Громоздись со своим ружьем. Только часика через три после полудня все одно заберу. Надо будет за свежей выпечкой спешить.
        - Не волнуйся, Транк, - подал голос прихрамывающий Юайс. - В полдень все разрешится, - и тут же добавил, взглянув на Гаоту: - Не отходи от меня ни на шаг.
        Гаота обернулась к Глуме, но та шла, будто ничего не слыша и не видя вокруг, и Фас тоже думал о чем-то своем. Вот повозка загрохотала по доскам мостков, Кач и Брог спрыгнули, подтолкнули ее на высокий берег, а уж там, за воротами, народу было еще больше. Пара мастеров все еще возилась возле карусели, но на качелях вовсю раскачивалась ребятня, и на гладко отесанные столбы, пока еще не увенчанные призами, пытались забраться молодые умельцы. Транк направил повозку к торговым шатрам, ловко обогнул их и придержал лошадь точно за высоким голубоватым навесом. Амадан тут же радостно захлопал в ладоши, а Дойтен, кряхтя, взобрался на повозку, потом наступил на ларь и, оглянувшись, уверился, что вся площадь перед ним как на ладони.
        - Эй, - крикнул он то ли Качу, то ли Брогу, - одеяльца там у вас были!.. Давайте-ка сюда парочку. Кажется, я понадоблюсь попозже.
        Юайс пробрался между шатрами на открытое место, оглянулся, кивнул, увидев, что Гаота следует за ним, и остановился, приглядываясь к происходящему. Гаота в свою очередь нашла взглядом Глуму и Фаса и тоже начала озираться. Покупателей возле шатров, несмотря на соблазнительные запахи и блеск игрушек и сладостей, было немного. Дети носились по пока еще свободной площади с визгом, осаждали карусель, заставляя мастеров рыкать на них свирепыми голосами. У ратуши плотники стучали молотками, забивая последние гвозди в помост для выступления бургомистра. Тут и там сновали стражники. Калаф о чем-то выговаривал служкам у входа в часовню. На лесах, которые окружали недостроенный храм, суетились артельщики, торопливо закрашивая стену, обращенную к площади, белилами. Гаота зажмурилась, слепила мглистый шарик и отправила его разбегаться туманной пленкой во все стороны. Никакой опасности не отозвалось эхом, а сердце стучало надрывно и давило изнутри на виски.
        - Посмотри, - протянул Юайс ей разорванный перстень. - Он теплый.
        - Но магии нет, - прошептала Гаота.
        - Возьми его и следи за ним, - попросил Юайс. - Поверь мне, магия бывает разной. Иногда она напоминает высохшее русло.
        - Откуда возьмется вода, если ее нет? - спросила Гаота.
        - Откуда возьмется огонь, если его нет? - переспросил Юайс. - Ударь камень о камень - увидишь искру; откуда она взялась?
        - Ну что, молодцы? - послышался бодрый голос Буила. - Надеюсь, сегодня обойдемся без…
        Мастер стражи многозначительно покосился на замок.
        - Надежду можно отыскать и в праздности, но рассчитывать на нее сложно, - ответил Юайс.
        - Какая праздность? - хлопнул себя по груди Буил. - Ты посмотри на храм. Видишь? Ладно, отсюда не видно. Там пара десятков лучших охотников Граброка с запасом стрел!
        - Если дракон появится, стрелы его не остановят, - заметил Юайс.
        - Не только обычные стрелы, - крякнул Буил. - Катапульту притащили из замка. Пару дротиков из нее выпустили: пробивает доску толщиной с мой кулак. Если Вседержатель будет добр к нам, собьем гадину. Только я не очень верю, что дракон прилетит. Поговорил с бургомистром, с новым книжником нашим: не верит никто, что дракон, словно караульный, по часам является. Вот скажи, кто ему даст знак?
        - Колокол, - сказал Юайс. - В полдень ударит колокол. Мало?
        - Так чего ж он раньше не прилетал? - не понял Буил. - Колокол каждый день бьет!
        - Подожди, Буил, - покачал головой Юайс, - если дракон не явится, я буду радоваться не меньше тебя. Глума, присмотри за Гао.
        Боль исказила лицо Юайса. Он похлопал мастера стражи по плечу и скрылся между шатрами. Гаота покрутила головой. По площади шла Юайджа, за ней несла корзину миловидная девчушка. «Слода», - вспомнила Гаота. Юайджа доставала из корзины какие-то сладости и раздавала их детям. Ее горло было затянуто платком.
        - Вот. - Она протянула угощение Гаоте. - Возьми. Сегодня день рождения моей дочери. Слода, иди сюда. Как тебя зовут? Глума? А тебя? Фас?
        - Я уже не ребенок, - ответил Фас.
        - И я, - дрогнувшим голосом сказала Глума.
        - Нет, вы все дети, - улыбнулась Юайджа. - И я тоже. Пусть и глубоко внутри. Великий праздник сегодня. Берите.
        - Там… - Гаота покраснела. - Там за шатром еще Кач, Брог, Тьюв. Простите…
        - Все хорошо. - Глаза у Юайджи блестели, но улыбка искрилась радостью. - Вот, вот. Держи. Я много сделала. Сейчас мы пойдем и наполним еще корзину. Бывают такие дни, когда нужно вот так. Понимаешь?
        Она сунула в руки Гаоте сразу с десяток сладостей, насаженных на тростинки, и пошла дальше, одаривая детей, пусть даже некоторые из них и казались взрослыми.
        - Так бывает, - сказала Глума. - Девочка становится девушкой, потом женщиной. Потом старушкой. Или почти старушкой. Но сама она замечает не сразу, потому что на самом деле она все еще девочка.
        - Может быть… - прошептала Гаота и побежала сначала к шатру Транка, где обнаружила сидящих за прилавком Иску, Кача, Брога и о чем-то рассказывающего им Чуида, одарила сладостями всех четверых, получила взамен ароматный пирожок и протиснулась между шатрами к телеге. Транк, Дойтен и Тьюв потихоньку расправлялись с кувшином вина. Амадан сидел у их ног, нахохлившийся, как мокрый птенец, и, кажется, боялся шума и толпы. Впрочем, появившиеся в его пальцах пирожок и сладость успокоили беднягу. Юайс стоял у лошади.
        - На, - протянула ему сладость Гаота.
        - Спасибо, - кивнул он и послушно прикусил угощение.
        - Она счастлива… - прошептала Гаота. - Я увидела это по ее лицу.
        - Наверное, - пожал плечами Юайс.
        - Ты тоже помнишь ее маленькой? - спросила Гаота.
        - Нет, но ее дочь - помню, - ответил Юайс и добавил: - Это другое, Гао. Не то, что заставляет рвать из груди сердце. Поэтому я здесь. Чтобы ее сердце не разорвалось. Понимаешь?
        - А у тебя было так, чтобы сердце рвалось из груди? - спросила Гаота.
        - Было, - кивнул Юайс. - Но очень давно.
        - И что с ней стало? - спросила Гаота.
        - Что происходит с людьми? - переспросил Юайс. - Они рождаются, вырастают, взрослеют, стареют, дряхлеют и умирают. И сразу скажу тебе, что это было очень давно. Так давно, что ни тебя, ни Глумы, ни Юайджи - еще не было на свете.
        - Ты бог? - спросила Гаота.
        - Брось, - рассмеялся Юайс. - Я всего лишь маола. Точнее, потомок маола, потому что изначально маола - это воины и стражи Дайреда. Так что… И пусть мой срок длиннее человеческого, но он тоже короток. Ужасно короток. Кстати, в тебе тоже кровь маола. Так что не рассчитывай на близкую старость. Она не грозит и Глуме. Хотя никто не знает свой срок.
        - Я ничего не знаю о своей матери… - прошептала Гаота.
        - Однажды узнаешь, - ответил Юайс. - Что ты еще хотела узнать?
        - Многое, - заторопилась Гаота. - Что это было за помещение, в котором ты сражался с Уайчем? Почему горел свет? Кто моя мать? Откуда у тебя Слеза Бейна и где ты ее взял? Почему Приют Окаянных веками остается под защитой магии? Что такое Черный Круг, Очаг, Скотный Двор? Зачем монашка прыгнула с колокольни? Что станет с Ойчей? Почему Уайч боялся тебя? Что за мерзость окрашивала его взгляд? Зачем тебе был нужен честный поединок, если никто не узнал бы, честным он был или нет? Прилетит сегодня дракон или нет?
        - Прилетит, - остановил Гаоту Юайс. - Поверь мне. Я, конечно, не настоящий прорицатель, но я чувствую. Так же, как чувствует хозяйка, снимая котел с плиты, есть ли в нем варево или он выскоблен до дна. Тяжесть в моих руках важнее любых предсказаний. А что касается поединка… Поверь мне, не важно, узнает кто-то о его честности или нет. Главное - у тебя внутри. Ты же не можешь скрыть что-то от самой себя? Понимаешь?
        Гаота молчала.
        - Об остальном… - Юайс задумался. - Об остальном позже, хотя я пытаюсь ответить на некоторые вопросы всю жизнь и все еще не уверен в правильности полученных ответов. Послушай. До полудня еще долго. Побудь рядом с Чуидом; опасности пока нет, но мы должны быть наготове.
        Гаота вошла в шатер и послушно присела рядом с Чуидом. Время текло медленно, и постепенно она поняла, что не слышит того, о чем переговариваются Чуид и Иска. Перед шатром толпились покупатели, звенели монеты, Брог и Кач не могли присесть: судя по скрипу колес, против ожидания Транку пришлось еще до полудня съездить в трактир, во всяком случае, он вместе с Тьювом затащил под навес еще два ларя, набитых под самую крышку горячими пирогами. Запах еды обволакивал, и в какой-то миг Гаота поняла, что она то ли дремлет, то ли и вовсе спит. Во всяком случае у нее в руке обнаружился почти съеденный пирог с ягодой, хотя она не помнила, как его ела, а потом, когда почти одновременно ударил колокол и пробили часы на ратуше, напряжение лопнуло и сердце забилось.
        - Гаота! - заглянул под навес Юайс.
        Гаота вскочила с места, посмотрела на притаившуюся Иску, которая успела протянуть руку и пожать ей ладонь, и вышла в толпу. Народ на площади притих. Из часовни раздавалось гнусавое пение, но главное происходило по левую руку. На помосте у ратуши стоял бургомистр Скот и громко и отчетливо произносил Пятую песнь Нэйфа.
        Что-то должно было произойти. Гаота оглянулась, увидела Глуму, Фаса, посмотрела на синее, бездонное небо, в котором мелькали точки птиц, но не было и намека на дракона. Взглянула на недостроенный храм, на лесах которого на фоне выбеленной стены сидела в ряд вся артель, включая и тоненькую фигурку сына Линкса. Пригляделась к карусели, которая все еще оставалась неподвижной, хотя уже на всех столбах были закреплены призы и сами столбы были смазаны жиром. Что-то теплое свербело в ладони. Она разжала пальцы. Перстень как будто поменял цвет. Или остался таким же? Бургомистр закончил с песнью, тут же вместе с новым ударом колокола грянули дудки и бандулы музыкантов, под радостные крики толпы двинулась с места карусель, сплетая оживающие узоры в неразличимый шлейф. Перстень стал горячим и одновременно стало припекать грудь Гаоты, как будто ее кольчуга висела над мерцающими углями очага. И в последний миг, когда из?за шатра донесся истошный, непереносимый крик или визг Амадана: «Аска!» - Гаота успела разглядеть, как артельщики начинают вставать, двигаться друг к другу, хватать друг друга за руки,
сплетаться, обращаться в живой ком мглистой плоти, пока вылепившийся на фоне белой стены огромный дракон не рухнул вниз, ломая тяжелые леса как соломинки. С визгом и с криком толпа раздалась в стороны, и Юайс, шагнувший к Гаоте, сунул руку в разрез ее котто и, одним движением вырвав алеющий огнем рисунок на мешковине, побежал к карусели.
        Покрытый серой чешуей, дракон сидел у основания храма и, судя по наливающейся алым цветом горловине и раскрытым крыльям, готовился залить площадь, все еще заполненную бегущими, падающими и замершими в ужасе людьми, пламенем. И Юайс, выкрикнув что-то, размахнулся и метнул уже горящий огнем в его руке рисунок в проход между храмом и часовней. Пасть зверя открылась, голова повернулась вслед за брошенной приманкой, и язык пламени испепелил ее, покрыв копотью стену часовни. Одновременно с этим прогремел выстрел, но только искры посыпались с загривка зверя. И снова н?чало наливаться огнем горло зверя. Юайс потащил из ножен меч, Гаота последовала его примеру, но откуда-то со стороны ратуши мелькнула быстрая тень, и огромный волк повис на этом налившемся пламенем горле. Ужасный вой раздался из глотки дракона. Зверь изогнулся, дотянулся когтистой лапой до волка, содрал его и испепелил пламенем у своих ног. И в тот миг, когда горло начало алеть в третий раз, когда уже и Юайс, и Гаота, и Глума, и Фас, и Тьюв, и Буил, и еще кто-то были близки к собственной гибели, раздался второй выстрел. Глаз дракона лопнул,
проливаясь пламенем. И зверь забился в судорогах.
        - Глума! - крикнул Юайс. - Мальчишку возьми!
        И Гаота увидела под краем одного из крыльев голого и испуганного, зареванного Мора.
        - Боже всемилостивейший, - произнес Юайс, остановившись возле обращенного в уголь волка. - Храни и сохранишься на сохраненном.
        - Сохраняю и сохраняюсь, - опустился у сожженного зверя на колени подошедший Чуид.

        Глава 30
        ИВ
        С утра накрапывал мелкий дождь. Фас ждал спутниц за воротами трактира. Гаота накинула плащ и подумала, что скоро в дальнюю дорогу.
        - Поехали в объезд, - сказала Глума. - Вчерашнее событие привело к тому, что на площади - толпа. Хотя дракона уже оттащили во двор храма. Уж больно воняет. Разлагается на глазах. Теперь становится понятным, почему нет костей драконов в ущельях слайбов. Фас, мы - через слободы!
        - Давайте, - отозвался егерь. - Я буду чуть позади присматривать за вами.
        - Неужели все драконы - оборотни? - спросила Гаота, правя коня вслед за Глумой.
        - Не думаю, - ответила Глума, направляя лошадь в проулок Молочной слободы. - Разве то, что бургомистр оказался волком, делает всех прочих волков имни?
        - Я слышала, - Гаота догнала Глуму, - что вы познакомились со Скотом на охоте?
        - Не совсем так, - улыбнулась Глума. - Случайно оказались у фионского тракта. Ну и наткнулись на сиуинский обоз. Радости обозников не было предела. Показали нам одежду их старшего, сказали, что того сожрали волки. Мол, на привале он отлучился, а потом один из обозников пошел за хворостом для костра, да увлекся грибами, ну и наткнулся на одежду старшего, схватил ее - и тут увидел волка. И убежал.
        - И волк за ним не погнался? - спросила Гаота.
        - Мало того, ему показалось, что он был на привязи, - заметила Глума. - Однако хорошо, что обозник убежал. И уж тем более хорошо, что рядом была речушка, хотя раздеваться за двести шагов от речки - не самый лучший выбор в лесу, где полно мошкары. Нашли мы их старшего. Он уже опять стал человеком и как раз от мошкары и спасался, сидя в реке по горло. Как оказалось, в дороге старший простыл, а для имни нет лучшего лечения, чем перекинуться в зверя и обратно. Тут и бодрость появляется, и болезни проходят. Правда, голод мучает, но в обозе еды было вдосталь. А привязывал он себя - на всякий случай. С детства был напуган тем, что многие имни, перекидываясь, перестают осознавать себя людьми. Но он был не простым имни. Он оставался человеком, даже становясь зверем. И еще, как оказалось, он был хранителем. Так мы познакомились со Скотом, а уж когда он почувствовал, что в Граброк заглянула беда, вызвал нас. И расплатился сразу. Как знал…
        - Ты тоже что-то знаешь о хранителях? - спросила Гаота.
        - Да, - кивнула Глума. - Не один год я путешествовала рядом с хранителем.
        - А сколько живут маола? - спросила Гаота.
        - Следующим вопросом будет: сколько лет Юайсу? - усмехнулась Глума.
        - Если ты знаешь… - затаила дыхание Гаота.
        - Не знаю, - вздохнула Глума. - Но думаю, что около трети своего срока он уже прожил. Во всяком случае, примерно о таком сроке я думала, когда слышала его суждения о прошлом. А общий срок жизни маола… Сложно об этом говорить. Я слышала, что лет триста. Но беда-то в том, что маола не доживают до старости.
        - Почему? - удивилась Гаота.
        - А ты представь, что человек живет до трех сотен лет. И остается при этом бодрым. А?
        Гаота не нашлась, что ответить.
        - Вот, - кивнула Глума. - Войны, беды, болезни… А уж если учесть, что маола редко отсиживаются в неприступных башнях, то рано или поздно стрела, меч или нож врага обрывают их жизнь.
        - А правда, что в наших с тобой жилах тоже течет кровь маола? - прошептала Гаота.
        - Возможно, - пожала плечами Глума. - Юайс говорил, что я слишком сильна и слишком быстра для человека. Не мне судить. Я помню своих родителей, они не были воинами, но их силе и выносливости мог позавидовать всякий.
        - А кем они были? - спросила Гаота.
        - Отец был старателем, - сказала Глума. - Мыл золото в горных речках, впадающих в Курсу с предгорий Айслинга. А мать была охотницей и книгочеем. Странное сочетание, не правда ли? И вот однажды она подстрелила зайца и пыталась достать его из реки. Считай, что и достала. Вместе с отцом.
        - И что с ними случилось? - спросила Гаота.
        - У нас был домик в Спайреде, - проговорила Глума. - В тот год я была младше тебя лет на пять. Это было мое первое путешествие с родителями. Мы обогнули Бейнский лес, переправились через Курсу и двинулись в сторону Бейна. Там на нас напала шайка каких-то странных людей. Ни до, ни после этого я не встречала никого похожего. Все произошло стремительно. Они убили моих родителей, но я успела улизнуть на скалы. Высоко забралась. Через два дня в тех краях оказался Юайс. Еще день он потратил на то, чтобы уговорить меня спуститься. А потом… Думаю, что последующие события ты уже представляешь.
        - А я почти ничего не знаю о своей матери, - призналась Гаота.
        - Она была маола, - сказала Глума. - Может быть, даже чистокровная маола. Во всяком случае, ее меч - и в самом деле не из нашего мира. У Юайса такой же. Почти такой же. Да и сражаться так, как сражалась твоя мать, простой человек не может.
        - А я… - Гаота помедлила. - Я простой человек?
        - Иногда мне кажется, - Глума подмигнула Гаоте, - что проще не бывает.
        Они пересекли Дару через верхний брод, точно там, где Уайч бросил в воду тело Клокса. Затем выехали из города через северные ворота и уже к полудню были у кладбища. У входа толпился народ. С десяток стражников стояли с лопатами, близ часовни высились два свежих холмика земли с водруженными на забитых в землю смоленых брусьях тележными колесами. Калаф прикрывал ладонью от дождя пламя лампадки. Несколько стариков вполголоса тянули снокскую поминальную песню.
        Глума спешилась у домика смотрителя, где была устроена коновязь, дала знак спешиваться Гаоте. Молодой стражник подхватил уздцы лошадей. Фас потянул с головы шапку.
        - Вот как, - закашлялся, подходя к Глуме, Буил. - По весне устроим так, как надо, а пока уж… Вот могила судьи Клокса. Это - могила бургомистра. Остальные чуть подальше. Вон, крайняя - Крафти. Дальше стражники… Короче, все здесь. И правые, и неправые. Земля всех выровняла. А вот память…
        Буил махнул рукой и пошел прочь.
        - Пошли, - махнул рукой Фас. - Я знаю где.
        Они пробирались между могил недолго, хотя успели вымазать в земле сапоги. Свежих могил было немало, но Гаота думала, что их могло быть и намного больше. Наконец впереди мелькнули слипшиеся от дождя локоны Юайса. Рядом с ним стоял щуплый мальчишка. Юайс закапывал могилу.
        - А ну-ка, - перехватил лопату Фас.
        Гаота посмотрела на мальчишку. Он был младше нее года на два. Увидев Глуму и Гаоту, Мор поторопился вытереть лицо рукавом, но слезы тут же снова выкатились из его глаз.
        - Творец всевышний и Вседержатель неба над нашими головами, - проговорил Юайс, - прими тела и дух детей своих - Линкса и Ив, которая и так уже у тебя. И пообещай им доброй дороги в твои леса и равнины.
        Фас собрал остатки земли, поправил холмик. Затем вместе с Юайсом поднял на место камень с железным колесом.
        - Я тоже хочу здесь лежать, - неожиданно всхлипнул Мор.
        - Твоя воля, - пожал плечами Юайс. - Но не спеши с этим делом. Я уже говорил тебе? Если хочешь противостоять тем, кто заставил твоего отца делать то, что он делал, тебе лучше поехать с нами.
        - Вы всё? - послышался голос Дойтена. Он появился вместе с Тьювом. Осмотрев могилу, Дойтен коснулся колеса на камне и осенил себя тем же знаком.
        - А мы похоронили Мадра, молочницу мою, Олту, Цая, Соса, ну и там еще помогли кое-кому. А к могиле Клокса меня и не допустили. Сами, сказали, справятся.
        Дойтен хотел сказать еще что-то, но махнул рукой.
        - Что дальше? - спросила Глума.
        - Завтра мы возвращаемся в Приют, - сказал Юайс. - Я, Гаота, надеюсь, что и Мор. В городе ему оставаться опасно.
        - Ты думаешь, что еще ничего не закончено? - спросила Глума. - Или может еще пролиться большая кровь?
        - Большая кровь всегда может пролиться, - заметил Юайс. - Хотя Граброк и так уже весь вымазан в крови. Мы не можем знать, чем закончилось это явление и когда оно завершится. Может быть, уже теперь мчится по дорогам Арданы всадник, чтобы пролить где-то реки крови и назвать себя очередным именем слуги или тени Дайреда. Но узнаем обязательно…
        - Кто там, в этом приюте? - шмыгнул носом Мор.
        - Дети, - ответил Юайс. - Сироты или те, кому грозит опасность. Такие, как Гаота. Я тоже пока там. Наставляю воспитанников, учу их разному. Но насильно там тебя никто держать не будет.
        - Я пойду, - прошептал Мор. - Мне все равно некуда идти. У меня никого не осталось.
        - Хорошо, - кивнула Глума и посмотрела на Тьюва. - Ты еще не передумал?
        - А что мне еще делать? - развел руками тот. - Еще раз попадусь Юайсу - со стыда сгорю.
        - Не преувеличивай возгораемость своего стыда, - посоветовал Юайс.
        - Тем более, - хмыкнул Тьюв. - Я с вами. А то ведь отберете меч Соса. А у него ведь еще и лошадь!
        - Тогда мы втроем тоже с вами, - сказала Глума. - Я, Фас и Тьюв. Проводим вас до Рэмхайнской пустоши. А уж оттуда на Амхайн и по западному тракту на юг. Зима скоро!
        - Вот и ладно! - обрадовался Тьюв.
        - Что ж, я тогда в Сиуин, - сказал Дойтен. - Только лошадь Клокса мне придется забрать. А то храмовый сэгат с меня живого шкуру спустит. Буил отправляет нынче же вечером отряд стражи в столицу с отчетом о происшествии и костями дракона, так вот я с ним. Так что…
        Дойтен махнул рукой.
        - Ты спас кучу народа вчера, - сказал Юайс.
        - Не знаю, - буркнул Дойтен. - Никогда еще так быстро не перезаряжался. Но радоваться не хочу. Семнадцать человек одним выстрелом… Поганое это дело. Хорошо хоть малец жив остался.
        Сказал и пошел прочь.
        - Меня отпустили, - прошептал Мор.
        Уже поздно вечером, когда собрался, раскланялся со всеми, а кое с кем и обнялся Дойтен, а потом и скрылся за воротами трактира, в комнате наверху, куда перебрались и Глума, и Фас, а на занесенном внутрь Качем и Брогом лежаке нашлось место и для Мора, мальчишка начал говорить.
        - Меня отпустили, - повторил он еще раз. - Я мог погибнуть вместе с остальными.
        Его не перебивали, хотя он замолкал на минуту, на две.
        - У меня было всего две связки, - прошептал он после паузы. - Когда погиб Скайтен, и последняя…
        Глума поднялась, подошла к окну. Гаота посмотрела на нее. Напряжение не оставляло охотницу.
        - Я не понимаю, - проговорил Мор. - Не могу понять, почему я помню то, что было не со мной. А Смуит сказал, что так должно быть. Сказал, что есть два секрета у слайбов. Первый, что их драконы - это они сами, пусть это и было давно. А второй в том, что их память смешивается. А если память общая, значит, и честь общая. Как это?
        Мальчишка посмотрел на Гаоту, как будто именно она должна была помочь ему разобраться с его недоумением, и продолжил:
        - Я даже не все слова понимаю, что говорю… Артель новила бастионы в Нечи. И у нее уже был наряд на строительство храма в Граброке. Они закончили работу весной и отправились домой, чтобы навестить родных и быть в Граброке осенью. Только вышли из Нечи, встретили человека, который очаровал их. Его звали Нэм.
        Мальчишка замолчал, как будто не мог подобрать слова…
        - Он вернул им дракона, - наконец продолжил Мор. - Оживил перстни их далеких предков. Смуит сказал, что он научил их. Я не знаю… Потому что когда дракон расправляет крылья… все как сквозь туман. Даже Смуит плохо помнит. Как будто через игольное ушко. Смуит сказал - это потому, что их дракон живет не своей волей. И еще сказал, что Нэм хотел подчинить дракона себе. И он почти добился этого. Он заставил сжечь тех артельщиков, которые были лишними.
        - Друзей? - прошептала Глума.
        - Братьев, - ответил Мор. - Смуит сказал, что мы убили братьев, но не сразу поняли это. А когда поняли, то сожгли Нэма и улетели.
        - Гао? - посмотрел на Гаоту Юайс.
        Она плакала. Глума подсела к Гаоте и обняла ее.
        - А почти через три года Нэм появился в Граброке, и мой отец пропал, - прошептал Мор. - А потом началось это все…
        Тишина повисла в комнате.
        - Он всегда был поблизости, - всхлипнул, но сдержал слезы Мор. - Он пришел ко мне и сказал, что отец уехал по срочным делам. Сказал, что нужно поправить часы в Гаре. Обманул: я знал, что в Гаре нет часов. Но он страшный…
        - Мы знаем это, - негромко проговорил Юайс. - Он очень страшный. Но сейчас уже ты можешь его не бояться.
        - Еще страшнее тот, кто стоит за ним… - прошептал Мор. - Смуит сказал, что воля того, кто стоит за Нэмом, в тысячу раз сильнее. Ей нельзя противиться! Но они сумели отпустить меня… Или это нарочно?
        Мор испуганными глазами окинул слушателей, судорожно вздохнул.
        - Нэм привел меня в артель и сказал, чтобы они смотрели за мной. Я сдружился со Скайтеном. Они все были уже как будто хмельные, а он нет. Он повторял мне, что с моим отцом случилась беда и что они скоро улетят. Но Смуит и остальные как будто спали наяву, хотя Смуит и говорил ясно. Но его голос жил отдельно от него самого.
        - Что они делали? - спросил Юайс.
        - Они оборачивались, - прошептал Мор. - Прямо на храме. Даже забирались ночами на арку, пока она не треснула. Тот человек сказал, что им нужно будет взлететь с храма. Покрасоваться на празднике. Удивить людей. А потом он приказал увести корову, потому что пламя требует сил, и собрал всех где-то за городом. Скайтен сказал потом, что там все и произошло.
        - Что? - не поняла Глума.
        - Они хотели сжечь Нэма второй раз и не смогли. Чужая воля прикрывала его, - прошептал Мор.
        - Зачем они принесли кости обратно? - спросил Юайс.
        - Даир был зол, - вздохнул Мор. - Арка же треснула… Он даже перестал платить. Да и корову стал бы искать…
        - А потом? - спросил Юайс.
        - Потом Нэм убил Скайтена…
        Мальчишка заплакал. Спрятал лицо в ладонях и затрясся. Глума положила ему руки на плечи. Юайс встал и тоже подошел к окну, за которым Граброк опускался в вечерний сумрак.
        - Нэм пришел к нам и сказал, что нужно попробовать меня, - всхлипнул Мор. - Сказал, что я олти и смогу все. Может быть, хотел проверить меня. Скайтен сказал ему, что только слайбы могут быть драконами. И еще сказал, что пока их восемнадцать (один - голова, один - шея, шестеро - крылья, двое - хвост, двое - брюхо, двое - грудь и четверо - спина), никакой олти не заменит ни одного слайба, пусть он даже способен перекинуться в птицу. Нэм обозлился. Наверное, он понял, что Скайтен не слушается его, потому что все прочие были беспрекословны. Тем же вечером Смуит вывел из сарая свинью, и они обратились в дракона. Я видел. Я был рядом. Но из домика выскочил Даир. Он кричал что-то. За его спиной появился Нэм. В руках у него был багор. Он метнул его и пронзил правое крыло дракону. Насквозь и в двух местах. Но дракон уже не имел своей воли. Он сжег Даира, а потом Скайтен понял, что умирает, и разжал кулаки.
        - Почему? - не поняла Глума. - Разве, поражая дракона, поражается отдельный слайб?
        - Не знаю, - вздохнул Мор. - Но если бы Скайтен или кто-то еще, кто держал Скайтена, не разжал руки, то они все вместе остались бы драконом, пока не залечили бы рану.
        - Но Скайтен остался бы жив? - уточнил Юайс.
        - Не знаю, - повторил Мор. - Я думаю, что Нэм хотел, чтобы Скайтен умер. Может быть, это он выкинул Скайтена из дракона?
        - Дальше? - попросил Юайс.
        - Той же ночью я попробовал впервые связку. Нужно всего лишь крепко ухватиться за руки и раскрыться. Голова все остальное делает сама.
        - Голова? - не поняла Гаота.
        - Смуит, - объяснил Мор. - Перекидывание начиналось с него. И мне понравилось. Очень. И я вспомнил то, что было не со мной. Но я потерял волю. Дракон был подчинен Нэму и тому, кто стоит за ним, а я стал частью дракона.
        - Почему Скайтен сорвал перстень? - спросил Юайс.
        - Не знаю, - прошептал Мор. - Может быть, он думал, что Нэм заколдовал перстни? Он умер не сразу…
        Мор помолчал.
        - А утром Калаф послал меня к судье.
        - Ты знал, кто был твой отец? - спросил Юайс.
        - Да, - опустил голову Мор. - Он был добрым человеком. Его все любили. Когда он пропал, я понял, что он в беде, но надеялся, что он вырвется. Он говорил мне, что сердце нашей семьи было в маме. Но ее убили много лет назад. И еще он говорил, что беда ходит за нами по пятам. Он чувствовал. Он говорил, что удивительный свет стоит над Граброком и ужасный мрак сгущается над этим светом. И все это одновременно. Он никогда не перекидывался раньше, может быть, только в детстве, но говорил мне, что я должен скрывать то, что мы имни. Говорил, что нас убьют. А если узнают, что, перекидываясь, мы сохраняем разум, то убьют еще скорее. Как убили нашу маму, которая была сильнее отца стократ. Ее нельзя было подчинить. Так он сказал. Тех, кого нельзя подчинить, тех убивают. Его - подчинили.
        Мор заплакал.
        - Но тебя-то не подчинили, - заметил Юайс. - Это ведь ты вырвался из дракона. Тебя не отпускали, парень, поверь мне. Я это чувствую.
        - Может быть, - всхлипнул Мор. - Я видел… Я плохо, мутно, но видел метнувшегося волка. Я знал, что отец уже мертв, но… Я подумал, что это он. И не смог. Я вырвался. Стал самим собой. И выпал из крыла. Или же меня отпустили…
        На следующее утро отряд седлал лошадей. Чуид гладил огромного серого жеребца и с уважением смотрел на Глуму.
        - Любовь и твердость, - усмехнулась она. - Только они могут подчинить мужчину. Конечно, если ему это нужно.
        - Ровной дороги вам, - поклонился всадникам Транк.
        Все вышли во двор. Тина, Аол, Кач, Брог. Амадан, пуская слюни, притащил какой-то грязный мешок и тоже стал забираться на осла. Иска подбежала к лошади Гаоты, схватила девчонку за колено, прошептала тихо:
        - Тебе пригодилась моя удача? Бери еще. У меня много. Бери!
        Мор сидел на лошади Чатача. Тьюв - на лошади Соса. Транк распахнул ворота. Гаота оглянулась, посмотрела поверх ограды на укутанный моросящим дождем Граброк, и ей показалось, что текущая по улицам города вода смывает с них кровь. Смывает и уносит в Дару, которая полна кровью.
        Ворота захлопнулись. За ними послышался обиженный плач Амадана.
        Эпилог
        СЛОДА
        Шествие добралось до Граброка через две недели. И словно вместе с ним ненадолго вернулось лето, которое в снокских землях зовут яблочным, потому что как раз в эти дни приходит время собирать последние яблоки, налившиеся желтой восковой спелостью и омытые холодными дождями. И под осенним солнцем приободрились цветные шатры, оживились торговцы, тем более что из Сиуина вместе с шествием, опережая его на половину дня, прибыл новый бургомистр, оказавшийся при рассмотрении - старым; тем, которого заменил два года назад Скот. Так что все шло своим чередом. Дудели дудки, гремели барабаны, звенели бандулы, разливалось по кубкам вино, а через древний изогнутый мост катилась сияющая лаком повозка, на которой стоял ларь с, может быть, даже подлинными останками святого колеса, и на нынешнем колесе которой блестела от пролитого на нее сладкого вина вырезанная из дерева фигура святого Нэйфа.
        Когда звякнули на всю площадь часы на ратуше и им ответил полуденным звоном колокол, повозка остановилась, Буил тут же выставил вокруг нее стражу, а паломники и паломницы, колесники и зеваки разбежались, разошлись по шатрам и навесам, по трактирам и харчевням, а то и вовсе пристроились под заборами и оградами, которым в скором времени было суждено если и не унестись потоками осеннего половодья, то уж во всяком случае пропахнуть отходами половодья праздничного. Трактир Юайджи таких бед не знал. Все столы в нем были заняты, но очереди у входа не наблюдались, потому как в хорошем заведении и цены были куда как хороши. Как говорила сама хозяйка, которая в последние дни как будто помолодела, за десять пальцев платят как за десять пальцев, а уж каждый следующий палец оценивай вдесятеро. Но, судя по всему, завсегдатаи ее заведения не привыкли ощупывать собственные кошельки. Вино лилось рекой, а от подносов с кушаньями отваливались руки у служек, одной из которых была дочь Юайсы - Слода. Впрочем, или она была только на вид хрупка и мила, или сил у нее прибывало от мыслей о том, что рано или поздно все это
заведение отойдет к ней самой, но Слода не только успевала больше других, но и умудрялась пот со лба смахивать так, что едоки только цокали языками и, вместо того, чтобы ухватить ее за мягкое место, раскланивались и облизывали губы. Хотя, чего бы их было не облизнуть, если на поясе у девчонки висел кривой диргский нож. Конечно, он был нужен, чтобы располовинить краюху хлеба или отсечь бечевочный узел от кровяной колбасы, но и это Слода делала так ловко, что вызвала уважение и восхищение. Так что то из одного, то из другого угла огромного зала неслось:
        - Слода! Еще кувшинчик одисского! Слода! Баранью ногу! Слода! Горячих хлебцов с чесноком! Пива! Слода!
        - Тарта, - прозвучало от стола в дальнем углу, за которым сидели трое в плащах.
        «Странные люди, - вспомнила Слода и сглотнула. - Заказали только вино, хлеб и соль. Тарта?»
        - У нас нет такого блюда, - улыбнулась она и почувствовала, что жажда стягивает ей рот.
        - Меня зовут Нэмхэйд, - расплылся в улыбке один из гостей - болезненно худой человек. - Буду польщен, если ты станешь окликать меня просто - Нэм.
        «Был уже, - вспомнила Слода. - Заходил, и не один. Кажется, из свиты Диуса».
        - Тарта, - сказал второй, и Слода узнала еще одного гостя из свиты Диуса. Он был хмур и как будто болен. Впрочем, нет, она обозналась. Вот только что видела знакомое лицо, и раз - вместо него что-то обтянутое кожей, напоминающее скелет. Но глаза-то живые!
        - Нет такого блюда! - растянула она губы в улыбке, думая, что если немедленно не выпьет полковша воды, то вовсе лишится дара речи. - Может быть, вина?
        - Может быть, вина? - донесся до нее эхом ее собственный голос.
        Или это сказал третий? Он был выше прочих и шире в плечах. Капюшон сполз с его головы и, как показалось Слоде, явил ей ее собственное лицо. Впрочем, нет, она выдохнула. Показалось. Лицо было обычным. Прекрасным, но обычным. Обычные волосы спадали волной на обычные мужские плечи. Обычный высокий лоб подчеркивали темные ровные брови. На обычных губах играла обычная улыбка. И щетина на подбородке, и прямой нос, и бледные скулы - все было обычным. Только в глазах плескалась, светилась, жила необычная любовь.
        - Тарта, - выдохнул третий.
        - Кто ты? - пролепетала Слода.
        - То же, что и ты, - улыбнулся третий. - Но ты можешь звать меня Тасуилом.
        - А как меня будешь звать ты?.. - прошептала Слода.
        Он не ответил. Улыбнулся еще раз, накинул капюшон на голову - и тот вместе с плащом опал тканью на лавку, как будто кто-то выпустил его из рук. А затем и ткань развеялась, разлетелась пылью. Светлой золой. И по всему трактиру разнеслось тихим шелестом:
        - Тарта…
        Слода замотала головой. Ни Тасуила, ни его спутников за столом не было. Вместо них на выскобленных досках сиял золотой. Девушка подняла монетку, долго всматривалась в нее, потом сунула ее за пояс, подхватила со стола кувшин вина, оказавшийся полным, и жадно припала к его краю. Через секунду со всех сторон послышались восхищенные крики. Слода поставила кувшин на стол и, не оглядываясь, пошла к лестнице. Через несколько минут она спустилась оттуда в дорожном плаще и с мешком через плечо.
        - Слода! - окликнула ее высунувшаяся из?за двери Юайджа. - Ты что? Иди сюда!
        Девушка оглянулась и словно в полусне вошла в конторку матери.
        - Ты что? - обняла ее Юайджа. - Что с тобой? Куда ты собралась? Слода?
        - Слода? - переспросила девушка, отошла на шаг, подняла руку, как будто с удивлением увидела в ней обнаженный нож и, наполняясь, захлебываясь, задыхаясь ужасом, чирканула им по шее матери. Юайджа испуганно схватилась за горло, попыталась зажать хлынувшую по пальцам кровь, осела на лавку, прислонилась к стене и умерла, не успев стереть из взгляда обиду и удивление. - Тарта, - безразличным голосом поправила ее девушка, вытирая нож о седые волосы. - Тарта.
        В тот же самый миг Амадан, который вместе с Иской, брызгая слюной, выметал двор, бросил метлу и пошел в дом. Через минуту из трактира выскочила Тина, за ней вышел Чуид. Они подбежали к Иске и обняли ее. Затем из трактира вышел старик Аол, сделал несколько шагов и упал, держась за грудь и хватая ртом воздух. Следом за ним появился Амадан. На нем были сапоги и котто старика. На поясе висел старый меч бывшего стражника. Амадан перешагнул через старика, вышел на середину двора, огляделся, покачал головой. Под навесом стоял только осел.
        - Деда! - кинулась к Аолу Иска.
        - Оставь его, - бросил через плечо Амадан. - Сердце слабое. Пришло время, - и повторил медленно: - Пришло время…
        Он обернулся, шагнул к Иске. Перед ним встали Чуид и Тина. Амадан поморщился - и оба они тут же согнулись от боли, упали, захлебнулись кровью. Аол затих. Иска встала.
        - Успокойся, - сказал Амадан, подойдя почти вплотную. - Большая кровь пролилась. Уже пролилась. Хотя…
        Одним движением он выдернул старый меч и приставил его к шее девчонки. Она стояла недвижимо и смотрела ему в глаза.
        - Иска, - улыбнулся Амадан. - Подумать только, какая беспечность. Какая глупость. Если бы ты знала, как это легко. Как это легко…
        Он взмахнул мечом, но остановил клинок в пальце от ее шеи. Иска смотрела на него, не отрываясь.
        - Как это легко и как трудно, - прошептал Амадан, - потом трудно.
        Он убрал меч в ножны, обошел Иску и двинулся к воротам.
        - Амадан! - крикнула она ему, когда он загремел створками.
        - Аска, - поправил он ее и исчез.
        Они пришли в себя через минуту. Тина, скуля и размазывая по щекам слезы пополам с выступившей из носа кровью, поползла к Аолу. Чуид с трудом поднялся, вздохнул и посмотрел на Иску.
        - Собирайся, девочка. Мы уходим из этого славного города.
        - Куда? - спросила она.
        - Туда, где нас никто не найдет, - ответил Чуид. - Хотя бы какое-то время.
        Глоссарий
        АЙЛА - страна за Черной Грядой
        АЙЛЫ - выходцы из мира Мэлат
        АЙНЫ - магические звери (не люди), обладающие разумом
        АЙЭЙС - город и королевство на севере Арданы
        АМХАЙН - город в королевстве Тэра
        АРАН - город в королевстве Нечи
        АРДАНА - земли, расположенные восточнее гор Черной Гряды, Айслинга и Рэмхайна
        АРДЫ - один из народов Арданы
        АРШЛИ - город в королевстве Ашар
        АШАР - город и одноименное королевство в Ардане
        БЕЙН - древний город
        БЕЙНСКИЙ ЛЕС - зачарованный лес в верхнем течении Курсы
        БЕЛЫЙ ХРАМ - собор, возведенный на месте пленения Святого Нэйфа
        БЛАТАНА - свободный город в Ардане
        ГАР - город в королевстве Тэра
        ГЛИНЯНЫЕ УВАЛЫ - возвышенность на севере Ашара
        ГОРМ - море с северо-востока Арданы
        ГРАБРОК - город на юге королевства
        ГРИСЫ - опасные духи в виде сгустков паутины и мглы
        ДАИР - сэгат граброкского храма
        ДАЙРЕД - бог иного мира
        ДАЛАНЫ - исконные обитатели Талэма
        ДАНМХАР - страна за Черной Грядой
        ДАРА - второй левый приток Курсы
        ДЖЕЙКОСТА - королевство на севере Арданы
        ДИРГИ - народы, проживающие к западу от Черной Гряды
        ЗАПЯСТ - мужской браслет (в данном тексте)
        ИГЛИ - магические существа, звери
        ИМНИ - тайный народ
        КОЛЕСНИК - человек, исповедующий веру в божественную одаренность Святого Нэйфа
        КОРКРА - снокский город при впадении Дары в Курсу
        КРОНА - крепость в предгорьях Черной Гряды
        КУРСА - главная река Арданы
        КЭЧ - столица королевства Кэча
        КЭЧА - арданское королевство
        ЛИГА - расстояние в тысячу шагов
        ЛИСТВЕННАЯ ТОПЬ - болота на востоке Арданы
        ЛИТ - мера веса
        ЛОБХАД - демон, один из слуг Дайреда
        МАОЛА - одна из ветвей высших имни, люди с особыми способностями
        МИСКАНЫ - один из народов Арданы
        МЭЛАТ - название мира айлов
        НАТХАИР - город и королевство на востоке Арданы
        НЕВЕСТА НЭЙФА - послушница Храма Очищения
        НЕЧИ - королевство на юго-западе Арданы
        НЭЙФ - мученик, возведенный в ранг святого
        ОАЙЛИН - большой остров северо-восточнее Арданы
        ОДИС - остров юго-восточнее Арданы
        ОЛС - демон, один из слуг Дайреда
        ОЛТИ - имни, которые способны обращаться по своей воле в разное
        ОРДЕН МОЛЧАНИЯ - орден хранителей
        ОЧАГ - орден убийц
        ПАЕНА - демон, одна из слуг Дайреда
        ПРИЮТ ОКАЯННЫХ - обитель в стенах крепости Стебли
        ПРОКЛЯТЫЙ - см. Дайред
        РИННА - королевство в горах Черной Гряды
        РЭМХАЙН - горы на севере Арданы
        РЭМХАЙНСКАЯ ПУСТОШЬ - мертвые земли за рекой Чид
        СВЯЩЕННЫЙ ДВОР ВСЕДЕРЖАТЕЛЯ - резиденция Аты, главы Храма Нэйфа
        СЕОЛЫ - морской (прибрежный) народ юга Арданы
        СИОЧАНА - закрытое королевство в Мертвых горах
        СИУИН - город и одноименное королевство
        СКОТНЫЙ ДВОР - союз имни
        СКЭЧ - город в королевстве Игла
        СЛАЙБЫ - горный народ Черной Гряды
        СЛЕЗА БЕЙНА - артефакт: камень, стирающий магию
        СНОКИ - один из народов Арданы
        СНОКИС - город и одноименное королевство
        СПАЙРЕД - город в королевстве Тэра
        СПЕИР - полуостров на юго-западе Арданы
        СТЕБЛИ - крепость в горах Рэмхайн
        СЭГАТ - священник, управляющий храмом или службой
        ТАЛЭМ - земля обетованная
        ТАРБ - ашарский город в Глиняных увалах и самое большое торжище Арданы
        ТАРТА - тень Дайреда
        ТАСУИЛ - см. Дайред
        ТИ - море, омывающее юго-западный берег Арданы
        ТИМПАЛ - город в королевстве Сиуин с особым статусом, резиденция Святого Двора Вседержателя
        ТЭР - столица королевства Тэра
        ФИОН - столица королевства Фиона
        ФИРЫ - имни высшего ранга
        ФЬЮЛ - страна за Черной Грядой
        ФЮАТА - тень Дайреда
        ХРАМ НЭЙФА - Священный Двор Вседержателя
        ХРАМ ОЖИДАНИЯ - Храм Ожидания Воли Всевышнего
        ХРАМ ОЧИЩЕНИЯ - Храм невест Нэйфа
        ХРАМ ПРИСУТСТВИЯ - Храм поклонения Солнцу как лику творца-Вседержателя
        ЧЕРНАЯ БАШНЯ - древнее строение в Тэре, разрушившееся в мгновение смерти святого Нэйфа
        ЧЕРНАЯ ГРЯДА - горы на востоке Арданы
        ЧЕРНЫЕ ЕГЕРЯ - охотничий орден
        ЧЕРНЫЙ КРУГ - колдовской орден
        ЧЕРНЫЙ ХРАМ - Собор на Крови Святого Нэйфа, построенный на месте Черной Башни из ее камней
        ЧИД - левый приток Курсы
        ЧИДСКОЕ ОЗЕРО - проточное озеро на реке Чид
        ЭДХАРСКИЙ МОСТ - древний мост, соединяющий Ардану и Оайлин
        ЭЙАД - свободный город в Ардане
        ЭКРАС - тень Дайреда
        ЭСАЛА - люди, достигшие особой мудрости и силы
        ЭТТУАЙД - северный океан