Оправа для бездны Сергей Малицкий
        Кодекс предсмертия #2 Подминая под себя государства и города, катится на цитадели северного королевства вал степного воинства. Кровь окрашивает землю и воду, отчаяние проникает в самые твердые сердца, но в круговерти и безумии войны находятся герои, которые не только сражаются с врагом, но и пытаются расплести тысячелетнее колдовство.
        Сергей Малицкий Оправа для бездны

…Когда сайды разорили храм Исс и с юга на земли баль двинулись воины и колдовские исчадия Суррары, начался исход мертвецов. Первыми отправились в сторону ненасытной Суйки, в древности называемой Айсил, герои, погибшие в битве на священном холме, и поверженные ими враги. Они поднялись и пошли на север, обращая незрячие, залитые кровью очи в сторону города умерших, словно властный голос призывал их. Вряд ли добрались до цели ужасного похода тела их, потому что были истерзаны по пути, уже мертвых, их жгли и рубили на части обуянные ужасом сайды, но за ними пошли и другие. Все, кого настигала смерть, подчинялись неведомому зову. Убивавшие друг друга шли плечом к плечу. Простившиеся с жизнью в собственной постели или на поле битвы вставали на ноги, поворачивались в сторону города умерших и отправлялись в последний путь. Никому они не причиняли вреда, хотя ужас от смертного шествия полз над землями Оветты, как осенний туман над бальскими болотами, и только маги Суррары пытались остановить исход мертвых, пока не прозрели собственное бессилие. Откуда бы ни начинали последний путь мертвецы, рано или поздно их
плоть успокаивалась, но имеющие дар видели холодные тени, летящие к цели из праха. И этот полет можно было ускорить, но остановить - нельзя. И были смертные тени тех ужасных лет подобны каплям сока ядовитого дерева, которые падают в горло сосуда, пока не наполнят его…
        Хроники рода Дари, записанные Мариком, сыном Лиди
        Пролог
        Где она, былая легкость? Где ветер, бьющий в лицо? Где жар разгоряченного коня, несущего молодого хенна по весенней степи? Где юная жадность, которой всего было мало: и пищи, и золота, и гибкого сладкого тела, притиснутого к ковру, и снова - ветра, ветра, ветра… Где запах свежей подорожной травы? За дымкой времени, которая тает быстрее, чем затихает топот копыт? За лигами покоренных земель? Так неужели запах родной степи не донесется до все еще жадных ноздрей - ведь с запада несутся тучи, с запада! Только роскошный шатер великого тана стоит не в степи, а в парадном зале разоренного дуисского дворца. Не выйдешь наружу, не глотнешь полной грудью дикого ветра. Сидишь тут, как ярмарочный шут, за цветастой занавеской!
        Великий тан раздраженно покосился на замерших у полога вооруженных кривыми церемониальными мечами полуобнаженных рабов, толкнул пяткой распластавшуюся у ног невольницу. «Тщ-щ», - то ли дунул, то ли свистнул. Поняла. Поползла прочь, как учила смотрящая за рабынями мамка. Старательно поползла, приподнимая над подушками и чеканными золотыми кувшинами округлые ягодицы, раскрываясь, как речная раковина, только ничто не отозвалось в чреслах у тана. Если уж мастерица обольщения - лучшая хеннская танцовщица, укутанная в полупрозрачную ткань, - не смогла разбудить утраченной похоти, то куда уж неумелой радучской девчонке.
        - Свитак! - раздраженно окликнул слугу тан, наклонился, проклиная слабый обвисший живот, подтянул к себе хрустнувшую сушеной подорожной травой подушку. Распустил витой шнур, вытащил крошащиеся в пальцах стебли, засопел, чихнул от пыльцы, но запаха не почувствовал. Стиснул зубы. Отчего же немощь опережает смерть? Или просто вышло его время, и он, тан Каес, покорившей все роды Великой Степи, так и не смог покорить собственной судьбы? Что же он тогда делает? Испытывает ее терпение? - Свитак! - громче повторил оклик тан, хотя уже знал: рядом верный слуга, склонился над ухом - достаточно близко, чтобы услышать шепот, достаточно далеко, чтобы не осквернить дыханием обоняние тана.
        - Я здесь, всемилостивейший, - звякнул серебряными подвесками седой раб.
        - Где сыновья?
        - Хас с тысячью в горах учи, ловит их самонадеянного князька. Кеос на пути в Томму с богатым обозом и тысячами рабов. Раик в Бевисе. Нок в Етисе. Фус…
        - Знаю об этих! - раздраженно оборвал слугу тан. - Лек где?
        - Твой младший сын здесь, всемилостивейший, - поспешил успокоить хозяина слуга. - Так же как и старший, Аес.
        - Зови его! - махнул рукой Каес. - Лека зови. И так, чтобы Аес не видел. Или нет, пусть видит! И открой же наконец все двери и окна этого проклятого дворца.
        - Слушаюсь, всемилостивейший, - неслышно метнулся в сторону слуга.
        Тяжело вздохнул тан. Знал, что давно уже были открыты все окна и двери во дворце радучского короля, над головой сияли дневным светом проемы разбитых витражных фонарей, но не хватало Каесу ветра. И в шатре, верхушка которого была снята, словно не осень подступала к Оветте, а лето, и даже на ступенях дворца, с которых открывался вид на каменные холодные дома покоренного Дуисса. Не хватало Каесу ветра, словно кто-то вставил ему в ноздри тростниковые трубки, а горло захлестнул поясным платком. Год уж как утихли пожары и перетлели костры, сложенные из тысяч и тысяч трупов, но не мог отдышаться великий тан хеннов. Или это запоздавшее проклятие покоренных родов? Так ведь никого из танов не душил Каес, каждый из его соперников принял смерть от меча, как и требовали законы степи. Но не могли же проклясть его жалкие белолицые выродки, которых он уже перерезал без счета?
        - Я пришел, отец, - раздался спокойный, чуть насмешливый голос, и крепкая рука сдвинула цветастый полог. - Звал?
        Ни на одного из братьев не походил Лек. Слишком много взял от матери - дикарки-корептки. Только взгляд был жестким, как у отца, да цвет кожи, а темные волосы, прямой тонкий нос, скулы - все казалось чужим. Вот только злые взгляды остальных сыновей, смешанные со страхом и подобострастием, казались чужими еще более. Одно раздражало Каеса: никогда улыбка не сходила с тонких губ младшего сына. Такая язвительная улыбка, что старшие братья не единожды пытались отсечь ее от туловища наглеца вместе с головой. Но выкручивался пока младший. Боги ему покровительствуют или собственная чрезмерная наглость дорогу торит?
        - Садись, - махнул рукой на подушки перед собой тан. - Садись и говори.
        - Какие слова ты хочешь услышать от меня, отец? - ухмыльнувшись, спросил сын. - Я должен слушать тебя!

«Красив, - подумал Каес. - Оттого и не любят его братья, что он непохож на них. Или и в самом деле правда, что боятся они младшего?»
        - Послушаешь еще, - почти равнодушно произнес Каес. - Свои слова пока скажи. Те, которые уже год на губах твоих висят.
        - Почему мы остановились? Этот вопрос ты чувствуешь, отец? - рассмеялся Лек и продолжил через мгновение: - Отчего, покорив всю Оветту, стоим уже второй год с этой стороны реки? Отчего не разбили войско сайдов до того, как оно успело укрыться за стенами Борки? Почему наконец не разберемся с жалкими риссами, что выбрались из-за пелены и заняли Дешту? Неужели так боимся колдунов Суррары?
        - Это все, о чем бы ты хотел спросить? - после долгой паузы проговорил Каес и раздраженно вогнал причудливый кинжал в ножны.
        - Ты злишься? - поднял брови Лек.
        - Да, - коротко бросил Каес. - Злюсь, потому что ты не спрашиваешь главного!
        - А ты можешь ответить? - Лек удивленно наклонил к плечу голову, но тут же вновь оскалил зубы: - Я думал, что главный вопрос следует задавать старшему шаману, да он… не любит меня.
        - Разве ты женщина или ребенок, чтобы любить тебя? - сам расхохотался в ответ тан. - Ты же смеешься над ним! Зачем ты на празднике первой травы вытащил горючие порошки из-под войлока? Захотелось пошутить над стариком?
        - Ты вспомнил давнюю историю… - Лек презрительно скривил губы. - Тогда мне было всего лишь десять, и я не знал, что шаману дозволительно обманывать хеннов. Я был уверен, что боги и в самом деле бросают на его войлок пригоршни звезд. Он жульничал!
        - Они бросают, - проворчал Каес, покусывая верхнюю губу. - Но сюда! В голову! Или ты думаешь, что Кирас слабый колдун?
        - Пока что мне не приходилось почувствовать его силы, - уклонился от ответа Лек.
        - Он злопамятен… - Каес с трудом дотянулся до собственной пятки и поскреб ее желтыми ногтями. - К тому же он не любит не только тебя. Кирас вообще никого не любит. Впрочем, он не помог бы тебе с ответом - даже если бы любил тебя, как родного сына! Нет, Лек. Конечно, духи, с которыми советуется Кирас, могут ему что-то подсказать, но они не могут знать дня моей смерти! Я - великий тан, а не пастух!
        - Я сам мог бы сказать кое-что об этом, - стал серьезным Лек. - Конечно, если ты согласен слушать меня.
        - А ты думаешь, я позвал тебя развлечься с наложницами? - поднял брови Каес.
        - Зачем мне знать день твоей смерти? - сузил глаза Лек. - Чтобы лишиться покоя? Я даже не хочу знать дня своей смерти. Тот, кто знает конец пути, отсчитывает шаги, тот, кто не знает его, - дышит и радуется.
        - А разве тебе не интересно, чье имя выкрикнут глашатаи, когда я оставлю владычество над степью? - прищурился отец. - Неизвестность не лишает тебя покоя? Все твои братья отметились в чаше для пожертвований Кираса! Некоторые не единожды! А кое-кто осмелился поинтересоваться - можно ли ускорить мое путешествие за полог смерти!
        - Когда-нибудь я с интересом прислушаюсь к крику глашатая, но не собираюсь задумываться об этом теперь, - качнул головой Лек. - Тем более что война не окончена и пройти тропою смерти может любой из твоих сыновей, в том числе и я. Думаю, что мои шансы на скорую смерть даже предпочтительнее прочих…
        Лек склонил голову и добавил после паузы:
        - И еще я думаю вот о чем: когда Единый вяжет на своей плетке узлы, отмеряющие рождение и смерть, ему все равно, чьи волокна трепещут в его пальцах - пастуха или великого тана.
        Тан раздраженно пожевал нижнюю губу. Улыбка вернулась на губы младшего сына, но глаза его были серьезны. Страшные у него были глаза. Наверное, такие же глаза были и у молодого Каеса, когда он превращался из простого пастуха в тана своего рода, вот только тогда он не мог их видеть: не водилось никаких, даже бронзовых, зеркал в кочующем по степи племени.
        - Тогда что же еще может сказать тебе шаман? - презрительно скривил губы тан. - Почему мертвые поднимаются и бросаются в воды Лемеги? Этого и шаман не знает. Одно ясно: колдовство это. Безумное колдовство! Но я не верю глупостям, что колдуны-риссы, вышедшие из-за пелены, или конг Скира собирают армию мертвых, чтобы противостоять воинам степи. Это невозможно!
        - Я не об этом, - покачал головой Лек. - Я знаю, что докладывают тебе лазутчики. Заклятие древних колдунов, которых сайды и баль считают богами, разрушено, и город умерших призывает к себе тех, над кем властвует. Оттого же рассеялась пелена, выпустив из Суррары рисское воинство. И мне не только известно, что подобной магией не владеет ни один хеннский шаман, - она неподвластна и сайдам. Но мой вопрос не об этом. Кто зовет тебя, отец?
        - Ты слышишь? - поразился Каес.
        - Да, - коротко ответил Лек.
        - Ты слышишь… - задумался тан и опять потянул за витую шнуровку, опять поднес к носу сухую траву.
        - Я слышу голос, который призывает тебя идти до предела земли, чтобы полить ее кровью, - расправил плечи Лек. - Не до пределов города умерших, хотя голос и раздается оттуда, а дальше, до границ, до площадей самого Скира. Я слышу голос, который призывает тебя завалить Оветту трупами втрое против уже исполненного. Я слышу голос, который обещает тебе силу и молодость. Кто это? Что за магия приносится ветром? Кто зовет тебя, отец? Это человек или…
        - Так ты слышишь… - потрясенно пробормотал Каес. - Шаман не слышит, а ты слышишь… И я слышу. Поэтому и стою тут, не перехожу берега Лемеги. Думаю и… жду! Никто и никогда не приказывал Каесу!
        - Разве это приказ? - не понял Лек. - Это зов. Но не следует ли откликнуться? Или тебе жалко недостойных, что убежали за Лемегу, что скрываются за борскими башнями, что ушли в горы? Или ты не хочешь вернуть силу и здоровье?
        - У меня еще достаточно сил и здоровья! - прошипел Каес.
        - Откликнуться можно и для того, чтобы уничтожить зовущего! - склонил голову Лек. - А что, если это голос судьбы?
        - У судьбы нет голоса, - медленно обронил Каес. - Собирайся.
        - Куда ты отправляешь меня, отец? - вновь заискрился добродушием Лек.
        - В Риссус, за бывшую пелену. Гонца прислали колдуны, хотят что-то предложить. Или ты думаешь, что они просто так вывели к Деште только жалкие пять тысяч воинов? Не столь они глупы, чтобы бросить собственное царство под копыта степной коннице, в угоду скирскому конгу! Собирайся, Лек. Как соберешься, придешь сюда. Мне нравится говорить с тобой.
        Сын поклонился и шагнул к пологу. Тан перевел взгляд на лицо рослого раба-великана, который, как и все телохранители, был лишен языка. Лоб и щеки несчастного мгновенно покрылись каплями пота. Ужас сковал лицо. Точно так же тана боялись и его сыновья. Все, кроме Лека. Значит, он слышит… Значит, сумеет противостоять шаману. Выходит, именно младшему сыну сменить его в главном шатре. Сыну наложницы.
        - Нелегко тебе придется, Лек, - прошептал Каес и закричал в голос: - Свитак!
        - Да, всемилостивейший!
        - Не забыл? Всю округу переверни, но хорошего лекаря или местного мага найди!
        - Так порезали всех магов и лекарей, - пролепетал Свитак. - Сам старший шаман казнями руководил.
        - Ищи, Свитак, - утомленно повторил Каес. - Плох тот лекарь или маг, что дает лишить себя жизни. А мне хороший нужен! Понял?
        Башни Борки были столь высоки, что, по рассказам самозваных знатоков, если бы при осаде крепости кому-нибудь из защитников вздумалось плеснуть горящей смолой с самого верха, то до осаждающих долетели бы, скорее всего, еще горячие, но уже твердые комья. Вот только никому и в голову не приходило заняться чем-то подобным, поскольку никто и никогда не пытался овладеть неприступным укреплением, оседлавшим узкое горное плато, по которому проходила единственная дорога из Оветты в Скир. В последние месяцы на этой дороге путников было немного. За два года, прошедшие с тех пор, как сайды покинули Дешту и отступили за крепкую борскую стену, те, кто хотел укрыться в скирских пределах, уже укрылись. Беженцы со всей Оветты, которые не решились искать спасения в южных горах, не рискнули переправляться через широкую Мангу и непролазные топи в дикие восточные леса, принадлежащие племенам неуступчивых ремини. А также потрепанные отряды воинов покоренных хеннами королевств и последние переселенцы из Дешты и ее окрестностей, с повозками со скарбом, на которых порой вместе сидели и знатные горожане, и нищие, почти
иссякли. Те, кто не дошел до Скира, либо откочевали в пределы маленького королевства рептов, увеличив население единственного рептского города Ройты в три раза, либо остались жить там, где жили, надеясь, как и сотни поколений их не единожды обиженных хеннами предков, что прокатит мимо неминуемая погибель, а если и зацепит, то не слишком больно. Те же, кто решились встать под руку скирского конга, теперь спешно рубили деревеньки в некогда заповедном лесу близ Скомы, собирали в осень овощи с выжженных по весне полей, отрабатывали приют сайдскому королевству, устраивая засеки на лесных и горных тропах, поднимая и укрепляя стены Скира, Ласса, Омасса, заготавливая камни, дрова, смолу для обороны крепостей. Скир ждал войны. Давно уже ждал - с тех пор, как рассеялась пелена на границах Суррары и рисские воинства смяли малочисленные отряды бальских воинов и заняли внезапно и странно опустевшие земли баль вплоть до храма Сето. С тех пор, как орды серых вытоптали Гивв, сожгли Крину и Оветь и хлынули на земли Радучи. Даже раньше. С тех пор, как мертвые двинулись к Суйке. Впрочем, что мертвые? Человек ко всему
привыкает. Тем более что, как казалось страже, в Суйке мертвецов не прибывало, потому как ни один из неупокоенных не миновал борских укреплений. Правда, одно время специальные команды орудовали на подступах к башням, цепляли баграми пошатывающихся трупаков и подтаскивали их к огромным кострам, - трое стражников и теперь поддерживали огонь на одном из почерневших кострищ, но мертвецы почти пропали. Гнили, наверное, по лесным дорогам, не успев добраться до неприступных башен в отведенный ужасным колдовством срок, или вовсе их не стало. Ничего, война лишь притихла - с лихвой вернет временную недостачу.
        Скирский сотник стоял в надвратной башне, не сводя с дороги глаз. Он легко различал среди редких путников торговцев солью и бесшабашных охотников, бортников и крестьян из ближних деревень, торопящихся сбыть урожай за серебро или медь, нищих и немощных, рассчитывающих на пропитание и защиту за высокими стенами, но выглядывал всадников, сторожевых, что должны были заведомо предупредить о приближении врага, или лазутчиков, чья задача была заметить врага еще раньше. Но на дороге, продуваемой неожиданно холодным ветром, тех, кого он ждал, не было. Пока не было. Война нависла над Скиром, как грозовая туча, цвет и тяжесть которой не оставляли сомнений: вся прольется на головы, ни капли не пронесет мимо, но пока еще грядущая беда все откладывалась и откладывалась.
        Ярусом ниже в тесной, но уютной, затянутой шкурами и войлоком потайной комнате держал в ладонях чашу разогретого цветочного вина главный маг Скира - Ирунг. Лето подходило к концу, и пусть дули уже холодные ветра, до настоящих холодов еще не дошло, но маг все никак не мог согреться: словно холод пропитал самую сердцевину его костей. Ожидание неминуемой войны затянулось. Сначала отсрочка радовала и его, и нового конга, потом она стала беспокоить, затем уже раздражать, а в последние месяцы так и вовсе выводить из себя. К счастью, Седду было чем себя занять: войско сайдов выросло за счет остатков разбитых воинств прочих королевств Оветты, и избранный на место прежнего конг Седд Креча усердно пытался возродить в истерзанных солдатах боевой дух. А уж Ирунг… А что Ирунг? Он устал так, как не уставал никогда в жизни. И главной причиной его усталости была не армия серых, замершая за пологими берегами великой Лемеги, а язва на теле Скира - Суйка. Именно туда рвались ожившие мертвецы, или, как их стали называть в народе, топтуны, и именно оттуда, о чем пока еще мало кто знал, исходили те беды, что понемногу
охватывали земли Скира и грозились захватить всю Оветту. От Скочи до Борки, от морского берега - и до быстрых вод своенравного Дажа ни один сайд не мог, выйдя из дома, чувствовать себя в безопасности, если только его не охранял десяток стражников. Из вечерней и ночной мглы появлялись словно сошедшие с ума разбойники и уничтожали людей и домашний скот. Если и удавалось кого из них порубить, то их число прибывало вдвое за счет вчера еще безобидных нищих и благонравных крестьян. Многие сотни конга прочесывали окрестности, но лихие людишки словно возникали из ниоткуда, и Ирунг был уверен, что, если бы не колдуны, которые день и ночь жгли ритуальные костры на границах Суйки и раздавали амулеты сайдам, все было бы еще страшнее. Хотя что может быть страшнее войны, которая казалась столь близкой, что слышались Ирунгу уже и запах горящей смолы, и звон мечей, и удары стенобитных орудий. В настоящей войне колдун плохой помощник воину. Главный маг Скира слишком хорошо понимал, что магия хороша для ворожбы или против своего же брата ворожея, а против вражеского войска она как перо на обратном конце стрелы:
точности добавить способна, а силы - нет. Может, оно и к лучшему? А вдруг возьмут враги Борку? Скалы вокруг да пропасти, но нет непроходимых гор. Что тогда? Хенны будут разбираться с суйкской мерзостью?
        В дверь постучали, затем она скрипнула, и в проеме показалось испуганное лицо старшего стражника.
        - Мудрейший! Нищенка какая-то вонючая подошла к воротам. Требует встречи!
        - Она сказала слово? - нахмурился маг.
        - Сказала, - неуверенно пробормотал стражник.
        - Так чего же ты ждешь, дурак? - раздраженно повысил голос маг.
        Стражник исчез, и через время, достаточное, чтобы скатиться кубарем с лестницы на первый ярус, а затем не бегом, но быстро подняться наверх, дверь скрипнула вновь. Ирунг поморщился: от закутанной в лохмотья фигуры действительно пахло гнилью.
        - Ну? Брось маскарад, Мэйла. Что скажешь?
        Нищенка выпрямилась и неожиданно оказалась высокой, крепкой и стройной. В лохмотьях мелькнуло немолодое, но очерченное резкими линиями лицо.
        - Я нашла ее, Ирунг.
        - Мать или дочь?
        - Дочь.
        - Где?
        - За Мангой. В самой гуще сеторских лесов. Вот только близко подбираться пока не стала - слухами довольствовалась. Спугнуть побоялась. Уж больно тамошние ремини стерегут свои земли. Да и часть ушедших за реку баль осела поблизости.
        - Уверена, что она?
        - А кто же? Появилась три года назад. Словно из ниоткуда вынырнула. Молода. Красоты, по словам рептов, что руду с восточных гор везут, необыкновенной. Но не тем славна стала. Врачует она. Всякого, кто обратится. Я видела шов у одного охотника, которому она руку зашивала. Так врачевать в твоем храме учат, мудрейший.
        - Значит, дочь осталась… - задумался Ирунг, хлебнул вина и потер пальцами оплывшую переносицу. - Как же она матушку свою пересилить смогла?
        - А кто сказал, что она ее пересилила? А если случай помог? У храма Исс она не одна была. Не устояла бы против матери. Эх! Надо было сразу ее искать…
        - Не ты ли искала? - презрительно усмехнулся маг.
        - Те мертвецы, что от алтаря вышли, черными были, как уголь! - скрипнула зубами Мэйла. - Я мужские тела от женского тела едва отличила - куда уж мать от дочери! В снег она зарылась тогда или заклятие откатило ее в сторону, не знаю. В том мареве, что вокруг сгинувшего алтаря поднялось, я бы и рук своих не разглядела! Что теперь делать-то? Я ведь могу подобраться. Я бы и мать ее достала с пятидесяти шагов, а уж девчонку-то… От самострела никакая магия не спасет…
        - Нет, - пробормотал Ирунг. - Она мне живая нужна.
        - Зачем? - не поняла Мэйла. - Алтарь Исс она сожгла, пелену сдернула с Суррары - чего ты еще от нее хочешь, кроме мести?
        - Мести? - Ирунг словно очнулся от собственных мыслей, посмотрел на Мэйлу с раздражением. - О мести забудь. И я не о мести думаю теперь, а чтобы сайдов со Скира или хеннской, или суйкской гребенкой не вычесало. И тут Кессаа могла бы помочь. Зеркало с ней пропало. Зеркало Сето. Многое можно было в том зеркале увидеть, понять многое можно. Но даже если и ничего увидеть нельзя, так уж главное давно увидели. Кессаа может Оветту от погибели избавить. Так что никакой мести. Поговорить мне с ней надо.
        - Поговорить? - подняла брови Мэйла. - Это вряд ли. Мало того что она говорить со мной не станет - убить попытается! Выманить ее из-за Манги надо! Спугнуть или чем привлечь! И проследить. Живой брать, только живой. Только вот чем приманить ее, я не знаю.
        - Приманить? - задумался Ирунг. - Приманил бы, кабы наживка была. Правда, есть человек, с которым она увидеться захочет. Вот только хозяин его под другое дело слугу своего заточил…
        - А кто хозяин-то? - брякнула Мэйла и тут же прикусила губу, но Ирунг почему-то не разозлился, только холодом улыбку наполнил:
        - Тебе ли не знать? Седд Креча. Бывший наниматель твой и нынешний враг. Отец этой девчонки. Ладно, наживка наживкой, но и без тебя я не обойдусь. Если для разговора ее мне связанной принести нужно будет - спеленаешь и принесешь! Пусть даже для начала и спугнуть ее придется. Только зеркала уж постарайся не упустить! Если оно у нее в руках, конечно…
        Правитель Суррары Зах стоял на ступенях алтаря Золотого храма Риссуса и ощупывал сухими пальцами выемки в священном камне. Старший жрец старательно жмурился внизу, всем видом показывая, что не упустит ни вздоха всесильного. Зах досадливо поморщился. Все-таки этот изворотливый недоумок за все семьдесят лет своей никчемной жизни так и не поверил или не осознал, что именно Зах был свидетелем того, как сам Сурра опустил на алтарь зеркало судьбы и кинжал силы, которые погрузились в камень, словно легли на ком гончарной глины. Зеркало судьбы и теперь мутно чернело неровным осколком, как высохшее пятно крови на уступе скалы. А кинжала не было, потому как проклятый в столетиях отступник не вернул его на место.
        Зах провел пальцами по длинному отпечатку, нащупал рельеф, изображающий снежный кристалл на рукояти. Как сохранять спокойствие, если кинжал уже сотни лет служит знаком силы нечестивым сайдам? Ну ничего, те преграды, которые отделяют Суррару от святыни, теперь ничто по сравнению с рассеявшейся пеленой. Маг глубоко вдохнул и провел рукавом по осколку. Зеркало было залито кровью. Почерневшей и окаменевшей за те же столетия кровью Сурры. Может ли хоть что-то сравниться с этими ценностями? Скоро и кинжал силы окажется на своем месте. Вряд ли хенны посчитают его слишком большой платой, если он - Зах - предложит им ключи от неприступной Борской крепости. Кинжал силы и право на одного пленника. Зах не может ошибаться, выматывающий нутро зов идет из Скира. Не тот зов, что заставляет мертвецов брести к северу, а правителей хеннов проливать кровь и громоздить отрезанные головы, - а другой. Тот, который приказывает ему выбить священный осколок из камня и нести его туда же, где хранится священный кинжал. Неужели давний враг все еще жив? Наверное, жив, если Сурра в тот страшный далекий день, когда его кровь
начала заливать зеркало судьбы, так и сказал - или я, или он. А Сурры нет… Сурры нет, а враг жив. И недостойный, который должен был уничтожить врага, жив тоже. Мерзкий трус!
        - Я слушаю! - подобострастно прошипел снизу жрец.
        - Готовься, - холодно ответил Зах. - Скоро он придет.
        - Кто? - согнулся в почтительном поклоне жрец.
        - Варух, - твердо сказал Зах. - Я зову его.
        - Ты по-прежнему уверен, что он жив? - позволил себе усомниться жрец. - Прошли тысячи лет! Ведь он не был богом? Зеркало судьбы вросло в камень! Скорее я поверил бы, что живы Сето или Сади!
        - Готовься, - повторил Зах. - Я тоже не был богом, но я жив. Варух придет. Он всего лишь служка. Он не сможет мне противиться. Он жив. И не только он…
        Часть первая
        Марик

…Склонив голову перед горными вершинами, увидел путник мелкий песок, в который обратились те вершины, которых уж нет, и не нашел, с чем сравнить самого себя - с иссеченной ветрами скалой, с округлившимся от времени валуном или песком, что способен течь, но неспособен утолять жажды. Выпрямился путник и пошел дальше - по песку, по камням, через перевалы и низины, потому что хоть и был век его короток, но и жребий его был неизвестен…
        Хроники рода Дари, записанные Мариком, сыном Лиди
        Глава 1
        Сын Лиди
        Старый Лируд всегда говорил медленно. Если требовалось что-то сказать, он прищуривался, откашливался, переводил дыхание и произносил нужные слова, нимало не заботясь о том, слушает ли его юный подопечный, или нет. Именно так, не изменив голоса ни на тон, однажды он сообщил Марику, что отца у того больше нет. «Как нет?
        - воскликнул мальчишка, который только что прибежал к престарелому опекуну, чтобы сообщить удивительнейшую новость: умерший вчера старик Милди неожиданно поднялся во время погребальной церемонии и, не отвечая на оклики оторопевших родных, поплелся куда-то на запад, явно не замечая не только глубокого снега, но и того, что на его лицо напялена похоронная маска, но Лируда странное поведение покойника не заинтересовало. Он повернулся и взглянул Марику в глаза, чего не делал почти никогда, а потом медленно повторил:
        - Твоего отца больше нет, парень.
        - С чего ты взял? - скривил губы Марик.
        - Эмучи сказал мне.
        Старик сдвинул рукав на правой руке, и Марик увидел проступившее на предплечье имя: «Лиди». Кровяные точки составили его.
        Марику тогда едва исполнилось четырнадцать. Он уже привык, что видит отца раз в два или три месяца, что ложится спать и просыпается под одной крышей со слегка придурковатым стариком, которого, впрочем, боится даже деревенский колдун и который, если верить слухам, когда-то обучал колдовскому мастерству самого Эмучи, но ни на мгновение Марик не допускал и мысли, что отец, бывший, без сомнения, лучшим воином баль, уйдет за темный полог, не обернувшись и не окликнув единственного сына.
        - Ты понял? - спросил Лируд, снова уставившись мутными глазами в заснеженную пустоту.

«То, что старик выбрался из теплой избы и уселся на пороге, не замечая холода, само по себе чудо, сравнимое с посмертными чудачествами Милди», - уже потом подумал Марик, но в тот миг его мысли остановились. Он качнулся на затянутой льдом тропинке, поскользнулся, едва не упал - и устоял на ногах, лишь ухватившись за промасленный тотемный столб.
        - Иди, - разрешил старик. - Поплачь. Твой отец достоин слез горя. Я не знал воина баль лучше, чем Лиди из рода Дари. Разве только знаменитый Зиди мог сравниться с ним… Но и Зиди теперь уже нет, и кто теперь помнит о нем? И Эмучи больше нет, а ведь я знал его так же, как и тебя. Иди, парень, поплачь. Воин не должен стыдиться слез. А ты станешь воином, если захочешь.
        Марик плакал недолго. Пожалуй, он не плакал ни одного мгновения - слезы намочили его щеки самовольно. Они вытекли из глаз без рыданий и всхлипов, как избыток влаги, припасенной для увлажнения глаз, и исторглись наружу кратчайшим путем, потому как причина удерживать их внутри иссякла, а иных поводов для слез в будущем не предвиделось. Все остальное вовсе могло обойтись без слез. Еще не понимая, что он остался один, Марик вдруг почувствовал холод, который подбирался к нему не из-за заснеженных пространств, а изнутри. Имена Эмучи и Зиди значили многое, но оставались всего лишь именами, а отец, несмотря на редкие встречи, был частью его жизни. Он казался Марику похожим на прочный столб, на котором держится нехитрое походное жилище охотника. Сруби его - и ничто не защитит от дождя, снега, холодного ветра.
        Марик пролежал в промерзшей кладовой, устроенной между желтыми стволами вековых сосен, до вечера, потом набил рот моченой болотной ягодой, скривился от невыносимой кислоты, запустил палец в туесок с медом, облизал его, выполз через узкий лаз, спрыгнул на снег и вышел к берегу узкой речушки, чтобы умыться. Морозец сопровождал его шаги скрипом, ветер обжигал лицо, но боли не было. Ее не было даже в сердце, где, как говорил Лируд, она имела свойство скапливаться и откуда никогда не растрачивалась полностью. Место боли занимала холодная пустота. Или именно эта пустота и была болью.
        Марик пробил ногой тонкий прибрежный лед, умылся и пригляделся к кажущейся черной в зимних сумерках воде. Речка Мглянка, изгибаясь между заснеженными кустами, убегала на север. Где-то через сотню лиг она впадала в полноводную Ласку, а потом, сплетаясь с ней струями, бежала на запад вплоть до величественной Манги, чтобы вновь повернуть на север, но уже к океану. Именно за Мангой, на исконных бальских землях, месяцами пропадал его отец. Там, в заповедных лесах, почти не осталось поселений. Женщины, дети и старики баль уже давно перебрались в долину Мглянки - в земли, выторгованные, по слухам, у лесных племен ремини еще самим Эмучи, но воины продолжали охранять последние бальские угодья. От сторожевых башен на севере, которые смотрели на давно уже ставший сайдским храм богини Сето, до сторожевых башен на юге, стерегущих мутную колдовскую пелену и таинственную Суррару, скрывающуюся за ней.
        Марик вернулся в избу в темноте. Лируд сидел у завешенной мхом стены неподвижно. На темном столе подрагивал огонек лампы, освещая блюдо с печеными овощами. Марик пригляделся к лицу старика, но так и не понял, спит он или высматривает что-то в противоположном углу, поэтому молча подбросил поленьев в остывающее печное нутро и бездумно уставился на огонь.
        Еще утром он был сыном лучшего воина баль - и вдруг стал круглым сиротой, последним отростком рода Дари. Вот только ушедший в небытие род вряд ли бы стал гордиться собственным последним побегом, потому что мать Марика была безродной сайдкой, и он сам, с удлиненным лицом и светлыми, почти рыжими волосами больше походил на сайда, чем на баль. Кроме всего прочего у него не было ни собственного меча, ни кольчужного или хотя бы кожаного доспеха, ни лошади - ничего, что могло бы свидетельствовать о доблести предков Марика и поддержать его самого среди подобных друг другу черноволосых отроков, которые и так косились на сверстника, словно то, что Марик был рожден мертвой женщиной, оставило на нем невыводимую печать.
        - Неправда, - раздался глухой голос. - Она не была мертвой.
        Марик вздрогнул. Он уже уверился, что Лируд уснул, поэтому скрипучий голос показался ему голосом пробудившегося от многовекового сна лесного духа.
        - Она умерла, едва ты родился, хотя смерть спеленала ее в кокон еще до твоего рождения, - сказал Лируд. - Но сердце ее билось. Она сама остановила его, когда посчитала нужным. Не каждый воин способен на такое.
        Старик вздохнул и со стуком положил на стол угловатый кулак.
        - Это случилось еще за рекой, в нашей старой деревне. Вырвавшийся из-за пелены юррг напал на женщин в поле. Твоя мать была на последнем месяце, стягивала медоносные корни в пучки. Юррг распушил иглы, разорвал пятерых, ранил воина, ей же успел только разодрать руку и бок, когда мужчины все-таки сумели убить зверя. Твой отец нанес ему главный удар. Но даже он не справился, если бы юррг не был молодым и слабым. Взрослый зверь обычно уносит с собой не меньше десятка жертв, даже если крепкие воины встречают его. Этот же убил только пятерых и шестой - твою мать, Марик. Но не тебя, хотя ты уже давно толкался ножками в ее животе. Она перетянула кровоточащее плечо той же бечевой, которой вязала корни, и крикнула, чтобы позвали меня. Я едва успел. Я пытался вызвать роды, когда яд уже разбежался по ее сосудам. Твоя мать сама начала превращаться в юрргима. Ее мышцы окаменели, но ее дух не был сломлен. Она всегда была упряма: и когда скирские таны разорили оружейную лавочку твоего деда и нищета взяла ее за горло, и когда увидела на дештской ярмарке твоего отца, и когда ответила на его взгляд, и когда решилась
пойти с ним в лес, и когда отстаивала среди плохо принявших ее женщин достоинство твоего рода, Марик… Она была точно такая же, как и ты теперь. Гордая, но веселая. Говорливая, но скрытная. Мне пришлось рассечь ей живот, чтобы достать плод, но она даже не пикнула. А когда услышала твой голос, уверилась, что ты жив, то остановила свое сердце. Она сама убила себя. И ушла непобежденной…
        - А как же… - потерянно прошептал Марик.
        - Да. - Подбородок старика дрогнул. - Ты тоже был отравлен. У меня не оказалось снадобья от яда, некогда было искать нужную траву, время ускользало, словно вода из раскрытой ладони, но ты вылечился сам. Или же твоя мать как-то сумела ослабить яд, бегущий вместе с кровью к ее плоду. Так бывает. Почти так. Я знал случай, когда мать, спасая дитя, убила голыми руками серого волка… Ты выжил. Сначала ты был горячим, как седой уголь в едва прогоревшем костре, потом - холодным, как вода в роднике. Ты не плакал, а хрипел. В твоих глазах стояла боль, но ты выжил! Ты очень удивил меня, парень, и я остался присматривать за тобой. Правда, ни одна кормилица в деревне не решилась дать тебе грудь, поэтому ты был вскормлен звериным молоком.
        Марик судорожно выдохнул. Он выжил, чтобы стать изгоем. Неужели истории рождения было достаточно, чтобы его невзлюбили в деревне? К чему его веселость и говорливость, если никто не хочет веселиться и делиться с ним деревенскими новостями? Почему злобные слова и через четырнадцать лет звучат ему в спину? Или он виноват в том, что бальские старики, женщины и их дети живут на берегах узкой чужой реки, близ огромного болота, а их мужья и отцы продолжают оборонять почти уже брошенные земли? Или вся его вина в том, что он непохож на других и когда-то вкусил звериного молока? С малых лет он слышал презрительное прозвище «сукин сын», хотя оно и передавалось из уст в уста вполголоса. Лируд говорил ему, что ложь лучше всего не замечать, особенно если она оскверняет уста глупца. Но Марик слышал и другие слова. Слышал - и не единожды, забыв увещевания опекуна, бросался в драку с двумя, тремя, четырьмя и большим количеством обидчиков и никогда не давал воли слезам, даже когда его избивали в кровь. Впрочем, последнее случалось все реже и реже. Ему уже позволяли смеяться и болтать, когда он сам этого хотел, но
теперь его не любили еще и по причине страха, который он вызывал. За глаза его звали придурковатым болтуном. И сумасшедшим выродком. И приемышем полумертвого старика Лируда. И колдовским выкормышем. И твердолобым пнем. И упрямым зверьком, потому что, не будучи первым в детских играх, он все чаще становился первым в играх юношеских. Именно из-за порой необузданного упрямства и удивительной терпимости к боли. Или его ненавидели именно за это? Именно потому, что другие давали слабину там, где их юный соперник только крепче стискивал зубы? Что ж, он и вправду не уступил бы теперь и взрослому воину, но ради чего стараться? Его никогда не признают ровней. До тех пор, пока был жив отец, Марик находился в уверенности, что рано или поздно тот приведет его на священный холм и вручит ему меч воина, и он станет равным среди равных, потому что воины равны между собой. И что же теперь? Тут уж смейся не смейся…
        - Четыре года, - проговорил колдун после долгой паузы. - Четыре года или чуть больше я еще продержусь, парень. Тебе не будет легко, но теперь всем станет трудно. Я не видел, но знаю. Я не получал вестей, но уверен в том, что тебе скажу. Колдовская пелена пала. Суррара выхлестнула из границ, определенных для нее богами. Зло, которое скопилось за пеленой, пытается затопить всю Оветту. И все-таки не зря было потрачено золото храма Исс. Надеюсь, что хотя бы до моей смерти непроходимые болота Манги укроют остаток лесного народа. А через четыре года ты станешь воином. Я тебе обещаю. Только и ты продержись. Это непросто, но тебе по силам. Всегда поступай только так, как поступил бы твой отец, - и все получится. Главное - понимать, чего ты хочешь добиться. Ведь ты хочешь стать воином, парень?
        Марик продержался. Продержался, хотя последующие четыре года обратились бесконечной чередой тяжелых дней, состоящих из повседневных забот, изнурительного труда на отнятых у леса крохотных полях, опасной охоты, которой в обычные времена занимались только взрослые мужчины, дозоров на тайных тропах в непроходимых чащах на краю бескрайних болот и тяжелых упражнений с оружием, на которых настаивал однорукий староста деревни - седой воин Багди. Вряд ли он мог сделать из осиротевших юнцов настоящих воинов, а отцов потеряли или все еще не дождались больше половины семей, - староста хотел дать им возможность выжить. Хотел, чтобы их будущее зависело только от их доблести, а не от недостатка воинского умения.
        А будущее казалось зловещим. Сначала деревню обдало ужасом от немыслимого колдовства, когда вслед за стариком Милди и прочие старики и старухи, умирая, стали подниматься на ноги и уходить к западу. Их попытались связывать и сжигать на кострах, но судороги мертвых тел показались деревне еще более ужасными, чем шествие мертвецов к Манге, - староста обреченно махнул единственной рукой и, посоветовавшись с колдуном, приказал не удерживать мертвых, тем более что вряд ли кому из неупокоенных удалось бы пересечь трясину. Затем из-за реки вернулись несколько израненных воинов и рассказали о нападении сайдов и разорении ими храма Исс. Именно там погиб отец Марика, приняв, как рассказали выжившие разведчики, вместе с другими воинами в смертной схватке кровь юррга, ту самую, каплями которой при рождении был отравлен и Марик. Вскоре до деревни дошли известия об исчезновении южной пелены и захвате риссами и возглавлявшими их колдунами Суррары - и бальского леса, и земель сайдов и корептов от гор на юге до гор на севере и от полноводной Манги на востоке до столь же полноводной Лемеги на западе. Разочарование и
боль утраты истерзанной врагами родины захлестнули многих. Староста даже посылал гонцов в соседние деревни, кричал о том, что вот-вот уцелевшие баль соберут военный совет, изберут правителя, которого не было со времен потери столетия назад древней Дешты и который станет полновластным князем всех баль вплоть до освобождения исконных земель, но вскоре пришли новые известия, и все досужие разговоры прекратились сами собой. Сначала в деревне появились уцелевшие защитники южных сторожевых башен, которые, впрочем, вскоре отправились дальше на восток к Сеторским горам, где, по слухам, совет старейшин собирал бальское войско. Некоторые даже начали поговаривать, что и ремини готовы влиться в ряды лесной армии, которая, впрочем, так и не появилась. Затем с запада потянулись пробившиеся через необузданные пороги Ласки редкие беженцы-чужеземцы, и до деревни докатились слухи об ордах серых, захватывающих одно за другим королевства Оветты и движущихся к берегам Лемеги.
        Старики принялись обсуждать возможность того, что серые степняки хенны, северяне сайды и южные риссы из Суррары сами истребят друг друга, и некоторые из юнцов даже начали поднимать голос, что нечего ждать совершеннолетия, они и так достойны стать воинами, чтобы вернуть баль исконные земли, но потом вдруг все успокоилось. Нет, редкие покойники продолжали уходить к западу, вот только иссякли беженцы, да и новостей с равнины стало приходить все меньше. Истерзанная, но еще живая Оветта притихла. Сайды ушли на север и затаились за борскими укреплениями. Хенны встали за Лемегой и, против тревожных ожиданий, почему-то не торопились переправляться на восточную равнину. Беженцы, что не добрались до Скира, по слухам, осели в Деште и столице рептов Ройте. А вышедшие из-за пелены риссы, с которыми баль воевали столетия за столетиями, стали действовать спокойно и расчетливо. Малыми силами они захватили земли баль, сайдов и корептов, но вели себя на этих землях как облеченные, но не утружденные властью гости. Израненная плоть обитаемого мира замерла в надежде перевести дыхание, и укрытая посредине реминьской
земли в скудных мглянских лесах деревня тоже постепенно успокоилась и плавно погрузилась в трудности обыденной крестьянской жизни.
        В этом успокоении даже и на Марика стали обращать меньше внимания, потому как несколько воинов-дучь из числа беженцев осели в деревне, сошлись с овдовевшими бальками, и на их фоне и белизна кожи, и цвет волос «звереныша» перестали бросаться в глаза. Да и усердный труд последнего из рода Дари если и не принес ему всеобщего уважения, так уж примирил с его болтовней и беспричинной веселостью многих. А когда в очередную зиму Марик одного за другим взял трех медведей, повышать голос на него перестал даже однорукий Багди. Староста окончательно погрузнел, приобрел синевато-лиловый нос и уменьшил количество дозоров. Со временем он перестал устраивать на деревенской поляне ежедневные бои вооруженных деревянными мечами и шестами юнцов и даже понемногу начал обсуждать со стариками возможность первого посвящения в воины с упрощением древнего обряда, но Марик не прислушивался к разговорам. Где бы ни проводился обряд - в оскверненном врагами храме или на лесной поляне, на убранном к зиме поле или в глухой чаще, - у него не только не было меча, которым отец должен был срезать прядь собственных волос, чтобы
поручиться за нового воина - у него не было и самого отца, и матери, которая могла бы в крайнем случае заменить отца, бросив в огонь прядь со своей головы. А уж Лируд, если бы и дошел до костра, ничего не сумел срезать с покрытой старческими пятнами лысины. У Марика не было ничего, кроме упрямства и жажды жизни. Упрямство он испытывал на вытоптанной поляне, когда до изнеможения повторял приемы владения мечом и копьем, тянул тетиву лука, лазил по деревьям, сходился в схватках с ровесниками на поясах или на кулаках, днями уговаривал седых ветеранов или пришельцев из Радучи поделиться не до конца растворенным в старости и немощи воинским умением - и смеялся над собственными неудачами. Жажда жизни обращалась любопытством, которое утолял Лируд.
        Каждый вечер, пока Марик, морщась от усталости и многочисленных синяков, растапливал печь и готовил нехитрую еду, Лируд говорил. Он рассказывал предания баль, корептов и других народов, порой нес, на взгляд парня, полнейшую ерунду, затем вдруг начинал перечислять роды баль или Скира или описывать битвы не просто прошедших веков, а забытых тысячелетий. Рассказы о богах и духах сменялись подробными описаниями свойств трав и камней. Порой разговор плавно перетекал в составление лекарственных снадобий. Марик двигал лавку, тянулся к подвешенным на стропилах пучкам сухой травы, кипятил воду, дробил в каменной ступке нужные зерна, орехи, а то и минералы, затем смешивал, процеживал, снова кипятил, выпаривал, сушил и повторял все то же самое опять и опять. Частенько Лируд заставлял Марика раздеться и начинал выкалывать шипом иччи на теле парня какие-то узоры, которые исчезали, едва заживали шрамы. Марик привычно терпел боль, помня слова старика, что невидимые татуировки должны будут уберечь его от колдовства, болезней и прочих пакостей, но затем Лируд доставал из корзины ветхие свитки и понуждал Марика
читать непривычные сайдские слова, а затем повторял уже рассказанные истории по-сайдски и требовал пересказа, безжалостно поправляя произношение трудных мест.
        - Зачем мне все это? - раздраженно спросил Марик, когда ему исполнилось семнадцать. - У меня все уже перемешалось в голове. Я не помню и четверти рассказанного. Да разве воину это все нужно? Или ты хочешь сделать из меня колдуна?
        - Нет, - разомкнул губы Лируд, когда Марик вовсе уже отчаялся дождаться ответа. - Колдуна я из тебя сделать не смогу. Для этого нужен особый дар. У тебя такого дара нет. Ты сможешь, конечно, перещеголять нашего деревенского умельца, чутье у тебя есть - такое, что даже я удивляюсь, но тебе это не нужно. Я хочу, чтобы ты выжил. Ты не резв от природы, не чрезмерно высок ростом, не очень-то прозорлив и хитер, у тебя нет тонкости и силы знахаря или чародея, но ты крепкий корешок, о который споткнется еще не один враг. Не зря же судьба уберегла тебя от неминуемой смерти? Разве закаливает кузнец обычный гвоздь той закалкой, которой требует лучший меч? Я думаю над этим… В тебе есть что-то важнее быстроты, силы, хитрости и чародейской начинки. Я это почувствовал еще тогда, когда подкладывал тебя к животу собственной собаки и с тревогой ощупывал твои ручки и ножки. Уж не знаю, сколько любви и удачи успела передать тебе мать, пока носила тебя в животе, но ни того, ни другого все равно не хватило бы, чтобы удержаться на краю пропасти и не стать юрргимом. Тебе это как-то удалось.
        - Это просто, - неожиданно буркнул Марик. - Насколько я понял, мать тоже не стала юрргимкой? Ведь ее мышцы окаменели под действием яда юррга, но она не потеряла разума, не набросилась ни на кого, не убила?
        - Она убила себя, едва услышала твой голос, - кивнул Лируд. - А ведь воины, включая твоего отца, уже стояли над ней с копьями, чтобы защитить деревню от колдовского безумства. Хотя, когда она сама попросила о смерти, отец твой не смог нанести удара. Да и другим не дал этого сделать… Но она справилась… Ведь и за тобой приглядывали еще полгода, пока ты не соизволил встать на слабые ножки.
        - Почему ты возишься со мной? - скривил губы Марик в усталой усмешке. - Я не твоего рода. Для деревни я чужак. Мало того что моя мать безродная сайдка, которую отец подобрал где-то у стен Дешты только потому, как кричали мне наши старухи, что она отказалась продавать себя, даже не имея для продажи ничего другого. Моего отца боялись, но не любили - слишком многих он победил на турнирах, что проводились когда-то на священном холме, - он был жестоким вожаком, не щадил воинов.
        - Кто тебе рассказывал об отце? - нахмурился Лируд.
        - Багди, - пожал плечами Марик.
        - Твой отец спас его, - нахмурил брови старик. - Багди до сих пор сомневается, что меч твоего отца не зря отрубил ему руку. Ведь это и его тогда цапнул юррг. В один день с твоей матерью. Багди думает, что отец отомстил ему за то, что он проглядел юррга. Твой отец очень любил твою мать, но не потому, что она отказалась себя продавать, не верь грязным языкам деревенских старух. И не потому, что она пошла в лес. И не потому, что смогла жить в лесу, хотя все ее предки, которых она помнила, хоть и не могли похвастаться знатностью, но жили в городе и занимались тем или иным ремеслом. Твой отец ее просто любил, а раздраженные бальки… Понимаешь, каждая из них хотела бы оказаться на ее месте!
        - Что же это такое - любовь? - спросил Марик.
        - Подожди, - первый раз на памяти Марика улыбнулся Лируд. - Разве можно объяснить, что такое Аилле, слепому? Подожди, когда твои глаза откроются. А слова Багди… Хороший человек - не всегда умный человек, Марик. Воинов не щадят. Щадят пленных, женщин, стариков, детей. А воинов берегут.
        - Почему ты возишься со мной? - вспомнил и повторил вопрос Марик.
        - Это ты возишься со мной, - не согласился Лируд. - А я делаю то, что должен. И стараюсь делать это хорошо. И отец твой поступал точно так же, поэтому и навещал тебя редко, и ты должен поступать точно так же. Делай то, что должен. И делай хорошо.
        - Но что я должен? - в отчаянии воскликнул Марик.
        - А вот это самое сложное, - вздохнул Лируд. - Некоторые до смерти так и не смогли этого понять. Поэтому доставай-ка свиток с текстом о свойствах камней, да и не слишком сетуй на память: уверяю тебя, те зернышки, что я разбрасываю, обязательно всходят. Да поторопись - год еще остался, не больше. И снимай порты. Надо покрыть татуировкой еще и ноги, чтобы они не подводили тебя.
        Год прошел, как один день пролетел. Весна накатила стремительнее, чем обычно. Аилле едва растопил снег, а на взгорках уже поднялась трава, да и деревья поторопились одеться в светло-зеленую дымку клейкой листвы. В чащах засвистели птицы, а на перекатах речушки засверкала чешуей нерестящаяся рыба. Багди наконец уговорился со старейшинами и колдуном насчет обряда, приказал обновить краску на тотемных столбах, и точно в полдень колдун собственноручно запалил заранее сложенный костер. Вся деревня собралась посмотреть на обряд: и стар и млад окружили поляну плотным кольцом. Даже дети замерли неподвижно, младенцы притихли на руках. Четыре года не было посвящений в деревне - с той самой зимы, как сайды осквернили священный храм, оттого и выстроились теперь у столбов четыре десятка молодых баль, готовых стать воинами. За спиной каждого стоял или отец, или дед, или мать. В руках старших тускло сверкали мечи. Только за спиной Марика никого не было. Да и сам он стоял в стороне - ни среди толпы, ни среди ровесников, - одетый в обычную куртку и холщовые порты, а не в кожаные штаны и праздничную рубаху до
колен. Кое-кто из его недавних соперников косился на него с торжеством, но Марик не замечал этого. Он стер с лица свою обычную улыбку и просто смотрел на огонь.
        Деревенский колдун затянул весеннюю песню, закружился, обрызгал медовым настоем толпу, а потом побежал вдоль столбов и посвящаемых с широкой кистью, касаясь попеременно то резных деревянных, то румяных живых ликов, оставляя капли хмельного напитка на скулах. Сомкнувшись в кольцо за молодыми теперь уже почти воинами, вслед за колдуном медленно двинулись зрители, подхватывая горловым гудением размеренный ритм бега. Выпятил живот и расправил грудь староста, готовясь высыпать в огонь перебитую с солью хвою из заповедного, оставленного баль за Мангой леса. Понеслось гудение к небу, забилось в ушах ритмом, но не прибило к земле, а словно приподняло над ней. Каждое слово из тех, что выкрикивал колдун, Марик знал наизусть. Сотни раз шептал их про себя, но лишь теперь ему показалось, что Единый, которого поминали баль перед каждым делом - пусть даже походом за водой к реке, - слышит его. Не может он не слышать - или не говорил Лируд, что как не оставляет детей своих мать Оветта, из которой родится все - и деревья, и трава, и зверь, и человек, и горы, даже моря вытекают из Оветты плотью широких рек, - так
не оставляет их Единый, который не только несется над головой с ветром, не только сверкает в искрах небесного и земного огня, но и составляет существо каждого, кто видит и слышит? Слышит и отвечает. Не словом, не жестом, а судьбой каждого, кто жаждет отзвука.
        - Умм! - зарычал в небо колдун.
        Замер в полуобморочном состоянии круг. Староста шагнул вперед и высыпал в костер приготовленную смесь. И одновременно с ним шагнули из-за спины молодых воинов их старшие, срезали по пряди волос и бросили их во взметнувшееся пламя, воткнув перед каждым претендентом в землю меч.
        - Умм! - снова закричал колдун. Прокашлялся Багди, готовясь гаркнуть что-нибудь торжественное и утереть единственной рукой стариковскую слезу, но вместо этого выпучил глаза и ухватил самого себя за толстую губу. Замер и колдун, с трудом удержавшись, чтобы не упасть. Круг жителей деревни разорвался, и в освещенном вечерними лучами Аилле прогалке встал Лируд - старый и ветхий, как высохший можжевельник, с которого вот-вот осыплются иглы. Ветхой казалась его одежда, просвечиваемая лучами насквозь, ветхой казалась его борода, потому как ветер колыхал ее, словно она была слеплена из древесного пуха, ветхим был он сам, потому что выглядел мертвее мертвого. Выглядел мертвым, но пока еще был живым.
        Поймав изумленный взгляд старосты, Лируд удовлетворенно кивнул и на дрожащих ногах двинулся к Марику. Тишина нависла над поляной. Только костер потрескивал за спиной старика, когда он остановился перед подопечным и вытянул из-за пояса кожаный кисет. В тишине Лируд распустил шнур и вытащил из кисета прямой и темный локон. Поднял его над головой.
        - Баль! - Голос Лируда был глухим и слабым, но Марик был уверен, что каждое слово ловится ушами зрителей, как сверкающая песчинка в долбленке пальцами мойщика золота. - Баль. Это локон с головы Лиди, лучшего воина нашей деревни, отца вот этого парня. Когда он уходил последний раз, то попросил меня об одолжении. Лиди попросил меня, чтобы я представил Единому будущего воина - Марика из рода Дари.
        - У него нет меча! - выкрикнул староста.
        - Он добудет себе меч, - сказал Лируд.
        - Только воин может добыть себе меч. Тот, кто только собирается стать воином, должен получить оружие при посвящении! - не унимался староста. - Меч должен быть подарен старшим рода или выкован заново! А кузнеца у нас в деревне нет. А в соседней деревне кузнец не возьмется, а…
        - Замолчи, Багди, - поморщился Лируд, и староста вдруг испуганно замычал, пытаясь расковырнуть сомкнувшиеся губы толстыми пальцами. - Хотя бы до завтрашнего утра избавь достойных жителей нашей деревни от глупых слов. Или ты не знаешь, что даже десятилетним мальчишкам не требовалось посвящения в воины, чтобы стать ими, когда на деревни баль накатывались сайды или риссы? А много ли посвященных воинов было среди тех бальских женщин, что обороняли сторожевые башни баль в прошлые годы? Ты-то хоть объясни это нашему умнику! - раздраженно обернулся Лируд к оторопевшему колдуну. - Ладно.
        Старик махнул дрогнувшей рукой и бросил прядь волос Лиди в огонь. Не заметил Марик колдовства. Ни губы у старика не шевельнулись, ни пальцы не щелкнули, а только пламя на мгновение взметнулось едва ли не выше окружающих поляну сосен. Судорожным вздохом ответила толпа жителей деревни. Переступили с ноги на ногу молодые воины.
        - У меня нет меча, парень, - сказал Лируд. - Но реминьский кузнец Уска из рода Барида сделает для тебя меч. Должен он мне. Не денег, но дело должен. Скажи, что я попросил. Найдешь его в четырех днях пути от впадения Мглянки в Ласку. Вверх по течению пойдешь. За желтым утесом он живет - поднимешься на него и крикнешь.
        - Мне… - Марик судорожно сглотнул. - Мне нечем заплатить.
        - Есть чем, - улыбнулся Лируд, и Марик вдруг почувствовал, что старик умирает. Остаток жизни, растянутый мудрецом на последние четыре года, истончился до толщины волоса. - Отработаешь. Уска не берет работников, - скажешь, что обет возьмешь на себя: дело, которое он назначит. А если упрется кузнец, попроси Анхеля слово замолвить.
        - Кто это - Анхель? - не понял Марик.
        - Тот, кто может уговорить Уску, - с трудом выговорил Лируд, почти закатывая глаза и кусая губы. - Он тоже мне должен…
        - Когда мне идти? - прошептал Марик.
        - Теперь и иди, - ответил старик и умер.
        Глаза его закатились, под оханье женщин и крики детей кровь побежала из ноздрей и уголков рта, но Лируд удержался на ногах и, качнувшись, двинулся к костру уже знакомым многим, внушающим ужас шагом. Сотни глоток выдохнули одновременно, раздался плач, но уже через мгновение толпа повалила прочь. Никогда еще живой человек не превращался в движущегося мертвеца на глазах целой деревни, не валясь с ног. Никогда еще мертвец сам не всходил на погребальный костер.

«Он оказался сильнее даже этого колдовства!» - подумал Марик, оглянулся на замерших у тусклых клинков растерянных ровесников и побежал к избе, чтобы собраться в далекий путь. Не ощутил он радости от обряда - только ветер почувствовал. Ветер перемен.
        Глава 2
        Речной дух
        - Ну и как, рыбачок? - ровно через две недели словно ударом хлыста обжег голос. - Все разглядел?
        Марик вздрогнул, обернулся, чувствуя, как краска заливает щеки и сердце выпрыгивает из груди, но тут же замер вновь - как стоял, окаменев, долгие мгновения, когда, высматривая под кустами рыбу, увидел на мелководье танцующего речного духа. Именно духа - вряд ли кто-нибудь смог бы разубедить баль в пришедшей на ум догадке, - хотя никогда Марик не встречал не только духа или иной колдовской твари, но даже и магии никакой не видел, исключая легкий дождичек, на который у деревенского колдуна пота уходило вдвое от влажного прибытка с неба. Дух - кто же еще! Ведь не может человек летать над водой, едва касаясь ее пальцами ног, не может изгибаться в неминуемом падении, но не падать, не может так двигаться, что движения сливаются в неразличимые вихри. Тут и деревенский староста речи бы лишился, и вовсе не по предсмертному велению мудреца Лируда. А уж если бы враг подобрался в такое мгновение - тут и закончился поход будущего воина за полагающимся ему мечом.
        Вот только не походил незнакомец на врага. Хотя кто может угадать врага или друга в незнакомце? Мгновением раньше за спиной, а теперь уже перед лицом Марика стоял воин ремини и презрительно улыбался. Настоящий ремини - ростом ниже среднего, с темными, с зеленой искрой, длинными волосами, черными большими глазами, в темно-зеленых рубахе и портах. Воин, а не охотник - пусть даже румяный, невысокий и полный, почти толстый, - потому что кроме лука в руках на поясе у него висел то ли короткий меч, то ли тесак в кожаных ножнах, а копья или дротика не было вовсе. Кто же охотится с мечом? Без копья в лес вовсе соваться не следует: и ту добычу, что с луком добудешь, от крупного зверя не убережешь. Другое дело, что добыча разной бывает. Не самому ли Марику пришла пора в учет пойти? И хоть вполсилы натянутая тетива тугого реминьского лука насмешливо подрагивала и стрела смотрела в воду, но твердый взгляд толстяка ясно давал понять - явный недостаток удачи случился у его встречного. Как он сумел подойти так близко? Ни один зверь не мог подобраться неслышно к Марику!
        - Такушки-такушки, - нараспев продолжил воин, неуловимо коверкая бальские слова. - Судя по перьям и меховым лоскуткам, украшающим одежду, ты, дорогой мой, с юга, хотя личина и стать у тебя сайдские. Старшим в доме стал четыре года назад, значит, потерял отца, успел взять трех медведей, чему я никогда не поверю, а также пяток волков, в чем позволь мне тоже усомниться, и другого зверя без счета, но все еще не воин, хотя лет тебе уже полторы дюжины. Впрочем, ты ведь не убил ни единого врага? Или у баль в воины посвящают без испытаний? Да-да. Припоминаю. Танцы вокруг костра… Значит, еще и не муж? Детей, выходит, тоже нет? И плоти девичьей отведать тоже не успел? Или как? По хвосту белки, который ты прицепил над правой ключицей, надо думать, что нет. Голову сломаешь, пока все эти бальские мозаики выучишь! Лучше бы ты, парень, грамоте обучился, чем столь никчемному ремеслу! Лоскутки к курткам, если блажь такая мужчине в затылок вдарит, должны женщины пришивать. Пришивать - да колдуна деревенского кликать, дабы мужа от недоумства излечить. Хотя ведь нет у тебя никого? И колдуна позвать некому? Нет,
все-таки не понимаю я, зачем каждому встречному являть собственную подноготную! Можно было бы еще и имя выкрикивать на ходу. Или у тебя язык к нёбу присох? Ну что делать с тобой, блуждало чужеземное? Получается, сразу скажу, постыдная история! Ведь ты - сын погибшего воина, сам почти воин, но тем не менее позволяешь себе подглядывать за купающейся женщиной! Или куртка на тебе чужая, лоскутки все эти и шкурки - не твои, и ты не почти воин, а малец - хоть и горячий, но неразумный?
        Марик, чувствуя, что на лбу выступили капли пота, судорожно дернул подбородком, оглянулся. Словесные кружева, что неторопливо и с наслаждением выплетал толстячок, сложились в его голове в неразличимый узор, отчего в висках застучала недостойная бальского воина злость. Между тем утренний Аилле уже начал разгонять тени среди кустов, далекие Сеторские горы окрасились розовым, мель блеснула рябью ярких лучей, но от речного духа уж и всплеска не осталось. Сгинул он, исчез, растаял, как колдовской морок. Или его этот розовощекий спугнул? Как он смеет насмехаться над незнакомым человеком? Эх, не заберись Марик за последние две недели так далеко в чужие земли - не вытерпел бы, наказал за насмешку, тем более что, как бы ни был тих и удачлив этот упитанный ремини, не может он оказаться быстрее сына Лиди! Не стоит ли отнять лук да тетиву на нос ему намотать? А вдруг он из нужной деревни? По всему выходит, что недалеко уже до реминьского поселка осталось! Не тот ли утес возвышается в отдалении над заросшим кустами берегом? Или поостеречься? Обидишь местного - все тогда кувырком полетит!
        - Потерял что-нибудь или представление не понравилось? - ехидно осведомился ремини.
        - Я смотрел на речного духа! - напряг скулы Марик. - Женщины не танцуют в воде. Они купаются. Женщины вообще не танцуют… так.
        - Разбираешься? - отпустил стрелу ремини, чтобы почесать нос.
        - В чем? - презрительно усмехнулся Марик, тут же передумав наказывать глупого и неосторожного лучника.
        - В женских танцах! - снова ухватил стрелу ремини. - Часто ли женщины для тебя танцевали, что ты так уверен в их неумении? Наверное, только в сладких снах?
        - Да я… - положил ладонь на поясной нож Марик.
        - Вижу-вижу! - сделал шаг назад воин. - Ну точно. Хвост белки. Полоски волчьей шкуры на плечах. Взрослый парень… судя по куртке. Ладно. Речной, как ты говоришь, дух, хм, рассеялся, так что давай выкладывай - что забыл на землях ремини? Баль не должны пересекать реку Ласку. Ваши земли южнее, наши - севернее.
        - Река общая? - гордо выпрямился Марик.
        - Общая, - с интересом кивнул воин.
        - Тогда чего пристал? - Марик раздраженно отбросил выдавший его хвост белки на плечо. - Я еще не ступил на ваш берег.
        - Ну так ступишь ведь? - расплылся в улыбке ремини. - Или обратно поплывешь? Сапоги-то зачем тогда к поясу подвязал? Оставил бы их на том берегу! И мешок тоже! Слушай, а может быть, ты сам речной дух?
        - Нет, - отрезал Марик, с досадой оглядываясь. Мель заканчивалась уже на трети реки, а дальше, вплоть до южного берега, не меньше чем на сотню локтей шумел плес. До переката, по которому он перебрался на этот берег, возвращаться придется пол-лиги вниз по течению. Да и не хотелось обратно топать: рядом была нужная деревня, рядом!
        - Что молчишь, отрок-переросток? - ухмыльнулся ремини. - Только если думаешь, что можешь отнять лук и хорошенько меня поколотить, лучше не пытайся. Не успеешь.
        Сказав эти слова, толстячок мгновенно отправил стрелу в струящиеся между босых ног баль речные волны. Марик хмуро бросил взгляд на тут же появившуюся на клееном изгибе новую стрелу - и подхватил подрагивающее над водой оперенное цевье. Отраженным лучом Аилле блеснула пронзенная серебристая рыбина.
        - Пошли, - беззаботно развернулся к берегу ремини. - Перекусить нам с тобой хватит. А то проголодался я, пока за твоей рыбалкой наблюдал. Не рыбак ты, парень, не рыбак. Пошли, не бойся, я тебя приглашаю на наш берег. Ты ведь к кузнецу Уске рода Барида идешь?
        - А об этом как ты узнал? - удивился Марик, ступая в прибрежный ил. - Тоже по куртке?
        - Сообразил! - хихикнул ремини, раздвигая кусты и выбираясь на берег. - Ну ведь не за невестой же ты к ремини пожаловал? Мы наших девчонок пришлым не отдаем. Нет, куртка твоя, парень, тут мне не помогла. Дело в другом. Сколько себя помню, баль приходили к ремини только по одному поводу - за оружием. Особенно в прошлые времена молодые баль частенько по течению Ласки поднимались. Правда, с отцами. И то понятно: никто лучше нас с железом не управляется!
        - Так уж и никто? - скривился Марик.
        - Точно тебе говорю! - невозмутимо кивнул ремини и продолжил: - Теперь ходоков за мечами стало меньше. Или отцы повывелись, или оружия много освободилось. Или и то, и другое. Ты первый за последний год. Меча у тебя нет. Так? Так. А баль, вставший на путь воина, но не имеющий меча, - это непорядок. Ваши-то кузнецы, я слышал, почти все за Мангой полегли? Беда беду за собой тащит. Меня Насьта зовут. Я, кстати, сын кузнеца. Лучшего кузнеца ремини, заметь! Я уже говорил, голубоглазый, что ни один иноземный меч не сравнится с мечами, что способны выковать реминьские кузнецы? Говорил или нет?

«Вот демон! - выругался про себя Марик. - Хорошо, что не попытался наказать наглеца. Хотя накажешь его, как же. Ловко с луком управляется!»
        - Только вот что скажу тебе еще, невезунчик: не примет отец у тебя заказ. Четыре года уж как ни одного заказа не принял. Правило такое. Ремини не воюют. Никогда. И как война где по соседству начинается, оружие для чужих не делается. Нам на себя чужую обиду тянуть - интереса нет. Никто еще не пытался ремини завоевать, так зачем злить чужих богов? А сейчас большая война будет, хенны ведь могут и через Мангу перейти. Особенно если борские башни сковырнуть не удастся! Впрочем, что я тебе рассказываю…
        - Как же вы раньше мечи ковали? - зло прищурился Марик. - Война с сайдами у баль то и дело и раньше вспыхивала, а с риссами из Суррары так вовсе не прекращалась! Те войны, выходит, не мешали вам оружием торговать?
        - Разве то были войны? - отмахнулся ремини и присел на траву, чтобы натянуть сапоги. - Ни сайды, ни риссы на этот берег не собирались, а хенны могут и перемахнуть через речку-то! Да и чего от риссов теперь ждать, только Единому известно. Хорошему колдуну сказать, когда меч выкован, все равно что до ветру сходить, тем более что каждый кузнец знак на меч ставит. Тебе какой меч-то нужен?
        - Настоящий, - упрямо дернул подбородком Марик. - Бальский! Но именно такой, которого ни баль, на сайды, ни дучь сотворить не могут! Чтобы панцири сайдские рубил!
        - И камни, - с умным видом кивнул Насьта. - И гвозди в пучках. А также чтобы ямы копал и смолу на смолокурнях размешивал. По вечерам отправлялся прогуляться во вражеские крепости, а поутру с докладом и добычей к владельцу возвращался. Как зовут-то?
        - Марик, сын Лиди из рода Дари, - скупо обронил баль, отвязывая с пояса обувь.
        - Подожди, - нахмурился Насьта. - Так ведь делал когда-то отец меч для Лиди из рода Дари! Я-то, конечно, тогда еще вовсе не родился, но все отцовские мечи по заказчикам наперечет знаю!
        - Отец погиб при разорении сайдами храма Исс! - гордо произнес Марик.
        - Понятно, - уважительно кивнул Насьта и подхватил все еще трепещущую добычу. - А как баль рыбу едят? Сырьем или готовят на огне?
        - А ремини как? - прищурился Марик.
        - А сейчас увидишь! - усмехнулся Насьта и погрозил баль коротким пальцем. - И попробуешь! Ну-ка устрой-ка костерок!
        Костер запылал быстрее, чем ремини приволок с берега плоский речной камень. Однако и толстяк оказался шустрым: тут же выпотрошил рыбу, выдрал ей жабры и, засунув внутрь пучок колючей травы, на этом же камне и испек. У Марика еще порты от колен высохнуть не успели, когда он с опаской принял из рук Насьты глянцевый лист речного холщевика со своей частью завтрака, но уже через мгновения баль тщательно обсасывал тонкие кости. Утренний голод не растворился полностью, но надежно притаился до обеда в отдалении, и даже новый курносый знакомец перестал казаться Марику вздорным шутником. Баль вытащил из мешка мех с медом, глотнул сладкого напитка и бросил мех ремини.
        - Отчего не боишься меня? - спросил Марик, вытирая пальцы о траву. - Отчего есть со мной сел?
        - Это просто, - махнул рукой Насьта и, чмокнув губами, скривил уморительную рожу. - Отец мой тебе лучше бы объяснил, но и я попробую. Пойми, парень, когда человек ест, он не врет. Понял?
        - Нет, - насторожился Марик.
        - Поймешь, - хихикнул Насьта, поднимаясь. - Хочешь узнать врага - пригляди за ним, когда он не врет. Когда ест, спит, когда любит женщину. Все о нем поймешь. Но ты не дуйся, это ведь и друзей касается. Хотя насчет женщины в твоем случае я погорячился. Ну ладно, ладно! - замахал руками ремини в сторону вспыхнувшего Марика. - Речной дух - значит, речной дух. Не злись! Нам, сотрапезник мой, дружить придется. Ты же за меч кузнецу отрабатывать собирался? Конечно, если у тебя кошелек не набит золотом!
        - А если набит? - нахмурился Марик.
        - Золотом? - расплылся в улыбке Насьта.
        - А хоть бы и так! - обозлился Марик.
        - А ну-ка достань, - сорвал ремини с баль суконную шапку и забросил ее на куст.
        - Смеешься? - разъярился Марик, упершись злыми глазами в подбоченившегося толстяка, но тут же вспомнил о том, что тот сын кузнеца, и, едва не выбранившись, одним прыжком снял шапку с ветки.
        - Ну вот, - еще шире улыбнулся Насьта и перечислил: - Не звякнуло ничего! Ни золота, ни серебра, ни меди, если только не спрятана где-нибудь одна монетка под стелькой сапога или в поясе. В мешке два-три ломтя валеного мяса. Деревяшка с солью. Огниво. Плащ или тонкое одеяльце. Медная жестянка в чехле с водой и пяток луковиц. Мех с медом вот еще. Был! Да и из оружия - то ли копье, то ли рубило, чтобы верхушки ореховых кустов подрубать, да два ножа. Один за поясом, второй в сапоге. Вот и все твое богатство. Угадал?
        - Как узнал? - поразился Марик.
        - Услышал, - потрепал себя за ухо Насьта и тут же дернул за нос. - И унюхал. Ты мне лучше скажи, что за заступ на твою оглоблю насажен?
        Марик хмуро переложил копье за спину. И так уж замучили насмешками в деревне. И что с того, что оно короче обычного не меньше чем на два локтя, а наконечник длиннее раза в три? Кому как удобно, тот так и приспосабливается.
        - Не обижайся, - пожал плечами Насьта. - Вины твоей в том нет, только твое оружие дрянь. Не по балансировке - я смотрю, ты изрядно заклепок на комель налепил, - по железу дрянь. Ни упругости в нем нет, ни твердости. Один вес.
        - Зато его о любой камень поточить можно! - в запальчивости повысил голос Марик.
        - Или затупить, - кивнул Насьта и причмокнул. - Нет у тебя денег, богатенький Марик, а хороший меч дорого стоит. Год придется работать за него. Или два. Готов?
        - А что мне готовиться, если отец твой меч ковать не станет? - нахмурился Марик.
        - Тут, светлолицый, дело такое… - Насьта поскреб подбородок толстым пальцем. - Оно ведь как - я-то сам не кузнец. Нет у меня такого таланта, понимаешь ли. Поэтому за отца тебе говорить не стану, хотя предполагать могу. Он сам тебе отказать должен! А ему, знаешь ли, отказать легче, чем окалину обстучать!
        - Что ж, тогда с отцом твоим я и буду говорить, - оборвал ремини Марик. - Заодно и спрошу у него, отчего, если я нарочных к Уске не посылал, сын его меня на краю реминьских земель ждал?
        - Есть такая странность, - согласился Насьта. - Я и сам, когда встречать тебя вышел, не верил, что встречу. Так не отец меня к тебе навстречу послал.
        - А кто же? - удивился Марик.
        - Захочет - сам скажет, - подмигнул Насьта. - А не захочет, так и я не скажу. Вот такушки, копейщик бальский!
        Поморщился Марик. Привык он уже сам с собой разговаривать, но на беседу с болтливым ремини, который загадками изъясняется, никак не рассчитывал. С непривычки даже голова заболела.
        - Выходит, надо идти в вашу деревню, чтобы только отказ получить? - уточнил баль.
        - Только, да не только! - пожал плечами Насьта. - По-всему выходит, что не должен отец за твой заказ взяться. Но тут вот какая канитель приключается: человек, который меня на встречу с тобой направил, сказал, что не откажет отец тебе. С одной стороны, не верю я в это. Ведь точно знаю, что откажет! А с другой - я ведь и во встречу эту не верил! Можно сказать, глаза вытаращил, когда на указанном месте указанную личность застал! Так что давай сначала, как у нас говорят, веточек сухих наломаем, потом будем кресалом щелкать. Одно скажу: отец мой и вправду лучший кузнец по эту сторону Манги, но упрямец он тоже главный с этой стороны.
        - Неужели? - усмехнулся Марик. - Может быть, удастся все-таки его переупрямить?
        - Ну тебя я не испытывал, а отец… - Насьта хитро прищурился. - Сам увидишь. Так ты идешь или будешь речного духа дожидаться?
        - А далеко ли до вашей деревни? - спросил Марик, возвращая на потухшее кострище срезанный кусок дерна. - И почему мне никто из наших стариков толком и объяснить не смог, что за деревни у ремини? И почему вас иногда называют болотными людьми? А еще говорили, что троп в ваших лесах нету?
        - Тропы есть, - одобрительно кивнул Насьта на скрытый след от костра. - Только не на всякий глаз. Насчет болота поговорим еще, но болото я тебе обещаю. А до деревни ни далеко, ни близко. Да и не деревни у нас, хотя того тебе и знать не положено. Тебе какая разница? Все одно в наши селения чужаков не пускают. И до околицы не дойдешь. И те, кто золотом платил, и кто по году за мечи в былые годы отрабатывал - никто в селения не заходил.
        - Заплывал, что ли? - усомнился Марик. - Или по деревьям скакал?
        - Может, и скакал, - легко согласился Насьта и двинулся в сторону от реки. - А может, в Сеторских горах в штольнях руду кайлом колупал. Тебе что больше подходит?
        - Увидим, - огрызнулся Марик.
        Не понравились ему последние присказки Насьты, да и не хотелось болтать на ходу. На ходу, да еще в чужой стороне, слушать надо было, а не болтать. К тому же как-то слишком уж с этим Насьтой везением начало попахивать, а насчет везения еще отец во время коротких встреч присказывал - везенье что конь: узды требует. Впрочем, пока о везении говорить не приходилось - то, что проводник отыскался, хорошо, конечно, так ведь он в чащу Марика повел, а, по словам деревенских стариков, селения, где знаменитый реминьский кузнец Уска по наковальне стучал, строго вверх по течению Ласки достигать следовало. Да и что за человек такой, что сумел приход Марика к отмели предсказать?
        - Ты головой не верти: ушами слушай да жмурься, а то сучок зрачком словишь, - остановился перед стеной хмельной колючки Насьта. - Глазами все равно ничего не увидишь. Ну не хмурься! Баль, конечно, к лесу привычны, но для баль лес что одежда, а для ремини - что кожа. Тем более что ты и по виду не больно на баль похож. Наверное, когда по лесу идешь, треск веток за лигу слышен?
        - Отойди на лигу да послушай, - сузил глаза Марик.
        - Если я на лигу отойду, ты не только меня никогда не найдешь, но и отца моего, - усмехнулся Насьта.
        - Кузню не спрячешь, - твердо сказал Марик. - Кузнец в нору не заберется, а на равнине его молоточек выдаст. Я, кстати, еще слышал, что ремини в дозоры не ходят - магия, говорят, их селения охраняет? Правда, что ль, что без приглашения никто подойти к ним не может? О какой околице ты толковал?
        - Интересно, - буркнул Насьта и продолжил, уже скользнув между колючими кустами: - Насчет молоточка интересно. И насчет магии. Что ж ты-то без приглашения в путь отправился?
        - Есть у меня приглашение, - не согласился Марик. - Только я о нем не с тобой говорить буду, а с отцом твоим!
        - Так и я о том, - буркнул через плечо Насьта.
        - Почему же от реки уходим? - снова окликнул проводника Марик, когда тот к старой, заросшей мхом болотине свернул. - И откуда купальщица в глухом месте, если до околицы вашей через колючки продираться надо?
        - Ты слышишь, как кузнец работает? - разозлился Насьта.
        - Нет, - прислушался Марик.
        Только птицы щебетали в листве, да пока еще близкая река шелестела за спиной.
        - Ну так иди за мной. Тут река петляет. С непривычки заблудиться можно! А уж о купальщицах вообще разговора нет: речной дух - значит, речной дух! Пуганый ты какой-то, парень! Зачем тебе меч?
        - Пуганый - не руганый, - огрызнулся Марик и дальше пошел молча.
        Глава 3
        Арг
        О том, что Насьта петляет если не на одном месте, то уж в пределах полутора десятков лиг, Марик понял уже к полудню, но не сказал ремини ни слова, тем более что ни свернуть в сторону, ни даже идти рядом с проводником по причине узости тропы не было никакой возможности. Спутники то пробирались через зловещую топь, то шли вдоль болотистой речушки, стараясь не разодрать одежду о тянущийся из непроходимой чащи колючий кустарник, то опять приближались к топи, то прорубались через заросли обжигающей травы, то петляли звериными тропами через буреломы и сухостой. В пасмурный день Марик, пожалуй, заблудился бы уже к вечеру, но Аилле пробивал весенними лучами даже самые густые кроны, и, когда Насьта дал команду разжигать на крохотной полянке костер, баль уже примерно знал, что болото протянулось с севера на юг на десяток лиг, но перейти его можно только в двух местах. Хотя и переходить его особой нужды не было, потому как чащи к западу от болота действительно ни путнику, ни охотнику доставить удовольствия не смогли бы, а топкая речушка, что вытекала из этого самого болота, через десяток лиг обязательно
должна была привести к спокойному течению Ласки. Насьта, вгрызаясь в протянутый Мариком кусок вяленого мяса, попытался шутками да прибаутками разговорить баль, но тот сказался уставшим, что было не так уж далеко от истины, насторожил вокруг полянки шерстяную нитку, намотал ее на палец и крепко уснул.
        - Чем от мошек спасаешься? - удивленно воскликнул поутру Насьта, явно ожидая увидеть покусанную и опухшую физиономию спутника.
        - Чем и раньше, - пожал плечами Марик, сматывая поблескивающую каплями росы нитку. - Это что за травка?
        Он вытащил из-за пазухи глянцевые листья.
        - Заметил! - покачал головой Насьта. - Я такой же куст печальника еще до полудня на пути вырвал! А больше он и не попадался нам. Где нашел?
        - Далеко отсюда, или ты думаешь, что я до тебя в лесу мошек кормил? - усмехнулся Марик. - Нет, оно конечно, для баль-то лес что одежда, а не кожа, как для ремини, - вот комары одежду прокусить и не могут. У нас этот кустик мухобоем называют. Есть будешь?
        - Пойдем, - удивленно хихикнул ремини. - С утра хорошо идется. Аилле согреет, тогда перекусим. Только не трещи сучьями, как медведь с недосыпа.
        Насьта действительно двигался не в пример тише и ловчее Марика. Ни разу ни сучок, ни шишка не хрустнули у него под ногами, порой баль казалось, что и колючие ветви кустов сами расходятся в стороны, чтобы пропустить в неприкосновенности розовощекого крепыша. Вот только зря ремини рассчитывал, что рано или поздно выведет чащобными кругалями терпеливого баль из себя: не знал он, что такое придирки однорукого старосты, колкости и насмешки ровесников и скрупулезность старика-опекуна. Скорее, из себя постепенно стал выходить сам ремини. И то верно: ведомый Насьтой светлокожий и светловолосый баль не сказал со времени разговора на берегу Ласки ни единого лишнего слова. Марик словно не замечал недовольного пыхтения проводника. Баль было чем заняться - он старательно копировал и заучивал движения и жесты Насьты, и чем дольше продолжался странный поход, тем лучше у него это получалось. Вскоре он и сам смог идти бесшумно и легко. Насьта даже все чаще стал оглядываться: не отстал ли от него Марик? На середине очередного перехода через болото ремини остановился, раздраженно фыркнул, потянулся и снял с
почерневшей коряги фляжку.
        - Когда догадался? - с интересом вгляделся в Марика.
        - Вчера еще, - серьезно ответил баль.
        - А чего ж не сказал? - поднял брови Насьта.
        - Так ты проводник! - Марик поймал брошенную фляжку, вытащил пробку и сделал глоток воды. - А что, если ты не меня путаешь, а еще кого?
        - Кого здесь еще путать? - разочарованно махнул рукой Насьта. - Испытываю я тебя! Или уже себя? Эх! А если бы мы не вернулись этой тропой? Не жалко было посудинку бросать?
        - Так нет другой дороги! - объяснил Марик. - Через болота два пути, на той стороне бурелом непролазный, там хоть обрубись шиповки лесной - все одно не пройдешь, и ко второй переправе мы по берегу никак выйти не сможем, а обходить болото с юга - значит, надо через ту речку перебираться, что вдоль колючек петляет. Вряд ли ты меня туда поведешь. Во-первых, туда еще возвращаться больше десяти лиг, а потом, место уж больно приметное. Никак мы не могли эту корягу обойти, хотя она с той стороны и по-другому выглядит: мхом покрылась. На это рассчитывал? Так ты всякого баль за слепца держал бы или только мне такое уважение?
        - Демон тебя задери! - плюнул в ноги Насьта. - Издеваешься, выходит? Да если бы ты сразу все выложил, мы еще вчера же вечером похлебку горячую черпали! Эх…
        - Так и сегодня не поздно, - хмыкнул Марик. - Отсюда ведь до околицы твоей лиг пять, не больше?
        - С чего ты взял? - не понял Насьта.
        - А вон, - показал Марик на серенькую пичужку, усевшуюся все на ту же корягу. - Это ж тенька лесная? У нее сейчас птенцы. Она белки боится, поэтому домики свои только под крышей в деревнях лепит. А когда птенцов кормит, дальше, чем на пять лиг, от гнезда не улетает.
        Словно подтверждая его слова, птичка сорвалась с ветки, нырнула в зеленый мох и, выхватив оттуда стрекочущего жучка, полетела над трясиной к северу.
        - Вот такушки, значится? Умник, выходит, отыскался на мою голову? - выпятил нижнюю губу Насьта, едва не подобравшись ею до округлых ноздрей, щелкнул сам себя по лбу и, развернувшись, бросил через плечо: - Пошли тогда, что ли. Хотя белка белке рознь, но до околицы нашей и в самом деле недалеко, но вот есть тут еще одно дельце…
        До «дельца» пришлось плестись те самые пять лиг. Болото наконец осталось позади, Насьта нырнул в неприметную ложбинку, и Марик с удивлением начал замечать, что в высокой траве обнаружилась оленья тропка, вокруг встали древние деревья такой толщины, что целый дом можно было бы спрятать за стволом каждого, а подбирающийся к зениту Аилле вовсе потерялся в высоких кронах. Когда впереди зажурчал невидимый ручей, засверкала алыми каплями ягод укромная полянка, Насьта с прищуром оглянулся и поманил к себе Марика пальцем:
        - Ну что, следопыт? Так ли ты ловок, как кажешься? Найдешь дорожку?
        Марик остановился, поправил мешок, положил на плечи копье и, раскинув руки на древке, зажмурил глаза. Косые лучи Аилле пробежали по щекам теплом, ветер шевельнул на лбу прядь непослушных волос. Смолкнувший было птичий гомон вновь заполнил небо и кроны лесных великанов. Марик открыл глаза и огляделся. За спиной низиной искрила лучами гигантская роща, по правую руку в тени могучего черного дуба темнели заросли засохшей иччи, слева полянка съезжала крутым склоном в затянутый зонтиками трубочника овраг, а впереди горизонт перегораживал редкий лиственный лес.
        - Направо придется идти, - обернулся Марик к Насьте.
        - Непонятно, - почесал нос ремини. - Слева - трубочник в рост человека, сейчас весна, волдырями не обойдешься, горло можно пыльцой сжечь - хода туда нет. Справа - колючка непролазная! Прямо - открытое место, а ты говоришь - направо… Ну так справа же ичча сухая! У нее шипы с палец! В нее даже медведь не суется!
        - Ну так я ж не медведь, - пожал плечами Марик.
        - Ты бы хоть следы на траве поискал! - возмутился Насьта.
        - Кто же поляну поперек пересекает? - удивился Марик. - Ты, парень, петлять, конечно, мастер, но только если хотел меня запутать - к потаенной тропе напрасно вывел. Справа она.
        - Но почему справа? - начал терять терпение Насьта. - Ты выкладывай, баль, как угадал! Может быть, ты мне слабое место крепости нашей подскажешь!
        - Так крепости или околицы? - поднял брови Марик и почесал напомнивший о себе пустой живот. - Я не воин пока еще, чтобы слабые места у крепостей выискивать. Да и какая тут крепость? Так… Воротца. Засадка человечка на три-четыре. Один должен в самой ичче хорониться, второй на дубе, остальные - где угодно. Хоть справа, хоть слева, хоть впереди. Хотя я бы одного поодаль спрятал. Ему же по-всякому в деревню реминьскую бежать придется, кричать, что не сумел сын кузнеца Уски - Насьта потаенную тропу от врага спрятать! Ты не смотри так, ремини, я с твоим племенем тягаться в знании леса не стану, о вас по всей Оветте слава идет, только вот заросли иччи просто так сухими не бывают. Даже если и померзнут кусты в крепкую зиму, об эту пору зеленые побеги уже на локоть от корня ветвятся! Опять же птицы шумят, а над дубом ни взлета, ни посвиста. Вот и стрекотунья над поляной вьется, а она днем по коре ползает, жучков собирает. А прямо… Больно уж дорога открытая… Мне мой наставник говорил, что распахнутые ворота опасней запертых. Не поскупились, думаю, твои сородичи на прямой тропе на ловчие ямы да хитрые
западни? Но и это не главное.
        - А что же главное? - прищурился Насьта.
        - Гнилью могильной из-за иччи тянет, - жестко сказал Марик. - Неспроста это, парень.
        Когда еще птиц баль слушал, подумал, что падаль лесную в кустах призрело, но ветром повеяло, и запах подсказал: другой мертвечиной пахнет - той, к которой живность земляная полакомиться уж не поспешит.
        - Ну веди тогда меня сам, коли такой чуткий, - побледнел Насьта.
        - Ну пошли… тогда, - бросил через плечо Марик, проходя мимо толстяка.
        Трех десятков шагов не дошел Марик до раскинувшего ветви дуба. Уже разглядел, как можно колючку у ствола миновать, когда у самых ног блеск какой-то глаз резанул и захотелось немедленно развернуться. Направо ли, налево - только уйти в сторону, словно лихо какое путника впереди поджидало. Остановился баль. Руку раскрытой ладонью протянул за спину, дал знак ремини замереть. Уронил на носок копье, прижал его к траве поперек хода, повернулся к дубу, поклонился, по вдолбленным Лирудом в память реминьским обычаям, невидимому наблюдателю, поочередно коснулся ладонями лба, плеч, скрестив руки на груди, коленей - и, не выпрямляясь, присел. К траве пришлось голову наклонить, чтобы снова блеск разглядеть. Полоса протянулась поперек поляны. Сначала баль подумал, что обрывок паутины повис между травинами, потом пригляделся - нет. Ни паутины, ни какой другой лесной снасти в траве не было. Скорее, прошел по упругой траве незнакомец и протянул за собой веревочный конец, смоченный сверкающим зельем. Вот чудак! Ему бы с таким настоем зеркала из плоских камней да деревяшек ладить, а он траву красит да настроение
путникам портит!
        Протянул Марик ладонь перед собой, за четверть локтя от полосы почувствовал, как пальцы закололо, подал руку вверх - и перестал иголки ловить в двух локтях над травой. Что ж, опасности никакой. А полосу сильный чародей ставил: от амулетов, что деревенский колдун заговаривал, не щипало - так, пальцы чуть-чуть зудели, а когда внук старосты выпросил у колдуна сильнейший наговор на хромоту да в сапог Марику, недругу своему, засунул - тот лишь чихнул пару раз. Зато потом, когда злоумышленник в собственный сапог заговоренный кусок кожи заполучил, тут же внук старосты сам ногу сбил, месяц потом босиком ковылял. Не на это ли намекал Лируд, когда чутье подопечного упоминал?
        - Чего там? - недовольно осведомился из-за спины Насьта.
        - А кто его знает, - пожал плечами Марик. - Я ж не колдун, чтобы насторожи чужие расплетать. Полосу кто-то по траве провел. Зачем - не скажу, но, чтобы сигнал охране не дать, на два локтя прыгать придется. Или это для отвода глаз наколдовано?
        - Полосу, говоришь? - засопел Насьта. - Прыгать придется? Нет там никакой полосы, а если и есть, глазом ее не возьмешь! Тот, кто ставил, и то не разглядел бы глазом! А ты увидел - и не колдун при этом?
        - Сомневаешься? - понял Марик. - Что ж, сомневайся. Только я-то ни развеять, ни подтвердить твоих сомнений не могу. Ты лучше спроси об этом у того, кто тебя на встречу ко мне послал. Или он полосу эту и ставил?
        - И спрошу! - сжал губы ремини и заторопился к дубу - напролом, через полосу, только крикнул на ходу кому-то: - Ситка! Что там у тебя? Чем воняет? Опять, что ли…
        Ичча начиналась не от самого ствола, а за полтора локтя, но темная кора могучего дерева создавала ощущение, что прохода нет. Впрочем, его и в самом деле не было, потому что, перешагнув бугрящиеся над землей корни, Марик попал в узкий, шириной в два локтя, коридор, который явно только что перегораживался несколькими срезанными и связанными между собой кустами все той же иччи.
        Впереди открылась поляна, но сразу за ней во все стороны раскинулась низина, над которой за чахлыми кустами висело какое-то мутное марево. Между тем вонь усилилась, и шла она не от топи. Какая-то слизь висела на шипах иччи, пятна покрывали траву, а дальше, там, где начинались кусты, стояли трое ремини, и темная груда лежала у их ног.
        - Иди-ка сюда! - оглянулся Насьта. - Взгляни-ка, дорогой ты мой «неколдун», что это? У вас такая погань водится?
        Марик подошел ближе, окинул быстрым взглядом троих незнакомцев, уверившись, что, хоть ремини действительно невысоки ростом, упитанность Насьты правилом среди них не является, и взглянул на сваленные в кучу тела.
        Издавая зловоние и изгаживая траву черной слизью, перед ним лежали более чем странные создания. Судя по силуэтам, это были люди, но вид их был столь ужасен, что не тошнота поднималась к горлу, а сами внутренности были готовы выползти через глотку. Казалось, каких-то несчастных зашили в черненую кожу, да так, что не осталось не только швов, но и отверстий для глаз, для носа, для рта, и, обрядив в этаких кукол, выгнали в дикий реминьский лес. Отправили в дальний путь, поскольку ноги у мерзких созданий были стерты так, что выступающая из ран слизь запеклась, как вывалянная в пыли древесная смола, а стебли травы и молодые листья густо облепили то, что у нормальных людей называлось бы руками и ногами. Все пять тел были пронзены стрелами и посечены мечами. Головы лежали отдельно, напоминая перемазанные золой горшки.
        - Нет, - пробормотал Марик, чувствуя, как ужас начинает щекотать ребра. - Такой пакости у нас не водится. У нас только мертвецы. Обычные покойники. Собственные мертвецы или идущие мимо. Они все отчего-то к западу стремятся. Вот уже четыре года. А эти если и мертвецы, так только те, что не только померли, но и из-за смертного полога возвратились! В болоте каком-то отлежались - да наружу выбрались!
        - Ну, - Насьта потеребил ухо, - из-за полога не из-за полога, а наши мертвецы и тут по-особому себя ведут, но об этом после. Нам такие твари не в новинку, но до этого они поодиночке наведывались, теперь же… Ты, парень, посмотри пока вокруг себя, мне переговорить тут надо.
        Толстяк озабоченно кивнул, махнул рукой в сторону и перешел на торопливый, звонкий говор. Марик не знал языка ремини, поэтому он еще раз окинул взглядом троих воинов, ран у которых на первый взгляд не было, если не считать вымазанных все той же слизью простейших доспехов из грубой кожи и явно обескураженного вида, и огляделся. Заросли иччи разбегались от дуба в обе стороны широкими полосами, уже через полсотни локтей взрывались зеленью свежих побегов, и обогнуть их даже поближе к болоту явно бы не удалось, тем более что и лиственный лес истаивал на его краю. К тому же на толстых ветвях могучего дерева стоял еще один ремини, вооруженный луком и толстым тулом со стрелами, которого, по всей видимости, Насьта и окликал Ситкой. Марик повернулся к низине, но марево сгустилось и вовсе обратилось туманом. Он шагнул вперед, вошел в заросли болотника, которого и возле родной деревни встречалось немало, и почувствовал чавканье под ногами. Впереди лежала непролазная трясина. Ни деревца, ни куста не торчало из нее вплоть до мутной стены мрака. Ни тропы, ни дороги не могло быть в мертвую топь. Вот только запаха
у нее не было. Весь запах из-за спины шел, от черных кукол. «Это как же? - удивился баль. - В самом деле, что ли, болотный народ? Опять магия? Или голова у меня кругом идет? Может быть, от голода? Не пора ли перекусить, а то похлебки не дождешься от толстяка!»
        Подумав об этом, Марик действительно почувствовал нешуточное урчание в животе, но, вместо того чтобы вытащить последний кусок мяса из мешка, оперся на копье, закрыл глаза и начал осторожно приподнимать веки, стараясь смотреть не на клубящийся впереди туман, а сквозь него. В висках застучало, Марик прошептал всплывшую в памяти присказку от морока - и неожиданно разглядел тропу. Вот только не в топь она вела, а словно висела над ней!
        - Ну, - подошел к Марику, отплевываясь, Насьта. - Видишь, какая мерзость к нам повадилась? Воины, конечно, порубили гостей непрошеных, но не так все просто с ними! И не то в них страшно, что трепыхались они, пока головы им не отсекли. И даже не то, что ни зубов, ни оружия у них нет, хотя одного нашего прихватили хорошо! Так, вроде кукла и кукла, а как схватит - словно угольями из костра обложит! Ожогов достаточно у ребят! Ничего! Я им сейчас смену пришлю! Другое страшно: невидимы эти твари!
        - Разве? - удивился Марик.
        - В том-то и дело! - сплюнул Насьта. - Невидимы, только шелестят, когда движутся, да слизь с них каплет! Ну это от иччи, от шипов… Хорошо еще, Ситка на слух стрелу пускает, - вот как стрела насквозь пронзает эту пакость, так стража сразу гостя видит!
        - И часто у вас такие гости? - поинтересовался Марик, ловя плечами невольную дрожь.
        - Столько - в первый раз, - зло бросил Насьта. - По одному появлялись, но одиночных легко брали - они в колючках застревали по одному. Тут недавно еще одна мерзость наведывалась, пришлось порубить ее. Мурра брал когда-нибудь?
        - А чего его брать? - поморщился Марик. - Кровосос - он и есть кровосос. Встречается, где сыро да тепло, но его собаки давят. Да и росту в нем пол-локтя. Сапогом можно приткнуть.
        - Пол-локтя? - зло усмехнулся Насьта. - А четыре-пять локтей не хочешь? Я как увидел эту змеюку с лапами - день слова сказать не мог! Думаю, теперь меня удивить уж не получится. На лазутчиков даже лук не поднимаю. Мы их без драки отваживаем. Против них как раз та полоса помогает… Но так ведь только против них, и все! А ты говоришь - магия, нет дозоров! Какая магия? Как этой мерзости глаза отвести, если у нее глаз-то и нет?.. Ты, парень, не обижайся, но зрение тебе завязать придется. Уж больно ты ловок да глазаст!
        - Надо так надо, - пожал плечами Марик. - Выходит, мне даже и реминьской околицы разглядеть не удастся? Не утопишь меня в трясине-то? Копье тоже заберешь?
        - Не, - отмахнулся Насьта, снимая пояс. - Сам тащи! У нас тут медведей не бывает, а против другого зверья, да и пакости этой приблудной, мечами и стрелами обходимся. Такую жердину таскать - себя не любить!
        Они успели пройти не больше чем пару сотен шагов. Насьта шел впереди, то ли насвистывая простенькую песенку, то ли подражая какому-то пернатому певуну, а Марик шагал следом, напряженно пытаясь понять, отчего он не слышит хлюпанья под ногами и почему поднимается вверх? Или же ремини вымороченными тропами как твердой землей пользуются? И куда может завести такая тропа? Все эти мысли захватили баль без остатка, к тому же Аилле ощутимо припекал спину, поэтому, когда ее обдало холодом, Марик подумал, что ветерок еще выискивает в глубинах леса зимнюю свежесть, но Насьта неожиданно замолчал, а сзади защелкали луки и донесся истошный крик:
        - Арг!
        Ремини постарался. Когда Марик все-таки содрал с глаз накрепко завязанный пояс, неведомый зверь, напоминающий окутанную клоками шерсти и искрами или хлопьями сажи огромную собаку, уже преодолел полосу иччи. Он пробил ее грудью, не прижимаясь к дубу, и вряд ли пострадал при этом. Стоявшие на ветвях два воина выпускали в него сверху стрелу за стрелой, но с таким же успехом они могли обстреливать корни древесного гиганта. Стрелы отскакивали от шкуры едва ли не с металлическим звоном, те же, что оставались в ней, скорее запутывались в шерсти, чем достигали плоти.
        - Арг! - вновь истошно завопили ремини, оставшиеся внизу, и ринулись вперед, взметнув короткие мечи.
        Насьта что-то выкрикнул за спиной Марика, но тот не шелохнулся, даже когда первая стрела просвистела у него над ухом и отскочила от плеча неведомой твари. В следующее мгновение зверь сшиб одного из ремини ударом в грудь, а второй лишился руки с зажатой в ней мечом от одного лишь поворота уродливой головы. Новая стрела просвистела над Мариком и со стуком отскочила от тупой морды. Лучники на ветвях дуба продолжали осыпать чудовище стрелами сверху, но ни одна из них так и не нанесла монстру вреда.
        - Такушки, выходит? - почему-то почти завизжал за спиной Марика Насьта.
        Очередную стрелу он выпустил с задержкой, и она должна была пронзить один из вспыхнувших на мгновение желтым огнем ужасных глаз, но огни погасли, и стрела вновь отскочила от морды, словно попала в покрытый железом щит! «Эх, - скользнула в голове Марика предательская мыслишка. - Если охотник гибнет на охоте - это говорит только о дурости охотника. Не лезь на зверя, которого не можешь взять». Именно эти слова произносил однорукий староста все три раза, когда покрытый кровью и ссадинами Марик приходил в деревню за помощью, чтобы принести из леса медвежью тушу. Правда, и после этого никто в деревне не признал Марика настоящим охотником, даже добытых медведей списали односельчане на ставшее уже привычным упрямство
«звереныша» и на его же необыкновенную везучесть. Но и везучести, как говорил отец, может наступить предел. Если не взнуздывать ее, как необъезженного коня. Тут главное - не медлить. Да, ни один из добытых Мариком медведей не двигался так быстро, но каждый из них был значительно крупнее неизвестного чудовища. Конечно, дурацкая медвежья привычка вставать на задние лапы изрядно облегчала охотнику задачу, и вряд ли подобной привычкой обладал гигантский волк или пес, но так и свернуть в сторону, набрав ход, он вряд ли смог бы. Перестал бы уже зря выпускать стрелы ремини, или это и хорошо, что зверь не открывает желтых глаз? Только бы не промахнуться. Только бы не оплошать!
        Сколько раз на деревенской поляне Марик бегал с дубовой бочкой, изображая медведя? Сколько раз сам приседал с копьем, приготовившись попасть в коричневый треугольник, похожий на отметину на горле зверя? Тысячи и тысячи! Уж и вспоминать не надо, тело само знает, как распределить два или три мгновения, за которыми будет или полог смерти, или грубое, но одобрительное ворчание старосты. Марик привычно опустил копье, опустился на одно колено, сунул вспотевшие руки в пыль, ухватился за древко и одним движением загнал пятку оружия в траву, в землю - пусть даже она выморочена колдовством неизвестного колдуна, - надеясь, что не вырвет копье от удара, что упрется оно в корень или в глухой дерн, но спасет охотника, не даст разметать на части его податливую плоть, и в последнее мгновение перед унесшим его во тьму ударом разглядел несущуюся на него ужасную тварь и почувствовал благодарность однорукому придире, что докучал ему упражнениями больше, чем другим ученикам…
        Глава 4
        Кузнец
        Марик проснулся так, как просыпался в детстве. Только в детстве ощущение гнетущего одиночества перехлестывалось упоением свободой. Отец пропадал за рекой, где пытался отстоять от врагов почти уже утерянную родину или, может быть, чуждался Марика, словно его похожий на собственную мать сын одним видом навевал болезненные воспоминания. Марик жил с чужим стариком и вовсе не задумывался о том, Лируд ли приютил сироту при живом отце, или отбывший в очередной поход отец дозволил бросившему колдовство мудрецу встретить под крышей рода Дари дряхлость и смерть. Так или иначе, но Лируд еще держался молодцом, за мальчишкой приглядывал и не сразу отдал его в истязание однорукому ветерану. Он словно позволял Марику насладиться детством, и оно казалось тому прекрасным, особенно по утрам, когда переставали ныть полученные за день синяки и царапины, а очередной день только разгорался над густыми кронами мглянских чащ и еще не успел ни огорчить, ни разочаровать мальчишку. Теперь все повторялось. Где-то в отдалении постукивал молот кузнеца, над головой пели птицы, а на щеках играли утренние лучи Аилле. Нет.
Все-таки не лучи, а пальцы…
        Никогда ничьи пальцы не касались его лица - не очерчивали профиля, губ, не щекотали скул, не гладили щек. Никогда запах женщины не наполнял его ноздрей столь явно, не скользил невидимыми нитями у висков, не накапливался на языке. Никогда ни одна женщина не приближалась к Марику, потому что жил он с Лирудом на отшибе, в деревне появлялся не часто, да и не принято было у бальских матерей привечать чужих мальчишек, тем более замирающих перед ними со счастливой улыбкой. Ладно бы просто сиротой считался - так он же коротал ночи в одном доме со стариком, которым бальки детей пугали! Деревенские девчонки рассыпались с визгом при одном появлении Марика! Иногда, как правило, на деревенских сходах или праздниках, когда разгоряченная толпа ненароком прижимала к нему какую-нибудь юную бальку, Марик успевал втянуть дурманящий запах, пока та с возмущенным криком не отскакивала в сторону, но прикосновения… Он не знал, что это такое. А пальцы скользили по коже, гладили ее, и делали это с нежностью… «С нежностью», - подумал о непривычном Марик и начал всплывать в явь, надеясь на то, что, когда сон пройдет,
прикосновения все же останутся. Потому что так касаться лица могла только мать. И он прошептал едва слышно: «Мама», и пальцы услышали, потому что оставили покрытый юношеским пушком подбородок мгновенно, и, открыв глаза, Марик увидел удивительно милое лицо. Милое и незнакомое. Девушка была светлокожа и добра. Доброта сквозила и в струнах полных губ, и в линиях чуть великоватого носа, и в румянце на нежной коже, и в приподнятых тонких бровях, и, главное, в больших, но вовсе не реминьских глазах.
«Нет», - смешно покачала она головой, потом быстро подалась вперед, прижалась губами к его губам, вскочила и убежала.
        Сердце Марика замерло, затем забилось в груди, как брошенная в траву серебристая рыба, и он не провалился обратно в темноту только потому, что тут же высунул язык и слизнул запах с губ. Где-то в отдалении послышался знакомый голос, Марик зажмурился, отгоняя накатившую слабость, сел, но оглядеться не успел, потому что грудь пронзила боль, а когда он схватился за стянутые тугой повязкой ребра - боль вцепилась и в руку.
        - Эй, не спеши, парень!
        Насьта откинул полог, затем сдернул ткань с кривого окна, и лучи Аилле заставили Марика зажмуриться. Он заморгал, огляделся и потянулся за одеждой, которая висела на бечеве, натянутой поперек крохотной, шесть на восемь локтей, хижины, сплетенной из стеблей болотной травы.
        - Ну что ты будешь делать? - сцепил пальцы на округлом брюшке Насьта. - Говорил я ей, что этого парня к ложу веревками прикручивать надо! Тебе еще неделю, дурень, лежать!
        - Отлежимся еще, - буркнул Марик, попытался встать, чтобы натянуть порты, но голова у него закружилась, и он едва не упал. - Сколько я без памяти был?
        - Три дня, - с готовностью сообщил Насьта и тут же добавил, присев на край постели, устроенной почти на уровне земляного пола: - Вот такушки, дорогой мой
«неколдун»! Нанижу, что увижу, куда следую - не ведаю? А зелье-то, заморочь меня поперек, должно было тебя неделю еще смурить!
        - Какое зелье? - нахмурился Марик. - Какую неделю? Ты, стрелок, и о трех днях не завирайся! Хотя, честно говоря, есть я хочу так, словно вторую неделю без крошки во рту!
        Он уже успел влезть в порты и теперь с недоумением разглядывал тугую повязку поперек груди и какой-то странный травяной компресс на левой руке, примотанный к предплечью высушенной плетью лесного вьюна.
        - И чего бы мне тут лежать три дня? - Марик почесал затылок здоровой рукой. - Судя по всему, перелома ребер нет, хотя грудь ломит, на руке ссадина или неглубокая рана. Так? Наверное, эта зверюга крепко засадила мне по ребрам и я действительно вылетел из яви? Это ведь вчера было? Ну-ка посмотри мне в глаза, парень! Кто ходил за мной? Эта девчонка?
        - Она, - кивнул Насьта, не оставив места насмешке даже в уголках глаз. - А зелье тебе давали, чтобы беспамятство твое сном обернуть: во сне болезни легче сходят. Другие болезни… а та, что тебя зацепила, жизнь твою по-любому должна была без остатка высосать…
        - Три дня? - словно не слыша слов Насьты, еще раз уточнил Марик и почувствовал, как жар охватывает и тело его, и лицо. - Она… Она ходила за мной?
        - Могу повторить еще, - не отвел взгляда Насьта. - Ходила, сидела, омывала, подтирала, убирала, подкармливала. Девчонку, кстати, Орой зовут. Да не в ней дело. И в ней, конечно, тоже, но… Ты здорово меня удивил, Марик. И не только меня. Хотя… ладно. Только потому ты здесь! Стоять можешь?
        - Не сомневайся, - огрызнулся баль, с трудом поднимаясь на ноги.
        - А вот не должен стоять-то, - серьезно ответил Насьта и шагнул к выходу. - Хотя я-то отчего-то был уверен, что встанешь. Пошли - раз уж стоишь, значит, и шагать сумеешь, самое время бросить чего-нибудь в рот. Неделю не неделю, а три дня, кроме древесного сока, в тебя ничего не вливали… Ну так и выхода из тебя особого не было. Или был? Ладно, захочешь - у Оры спросишь. Чего ждешь-то? Так идешь или нет?
        Скрипнув зубами, Марик сунул ноги в сапоги и, затягивая на груди шнуровку, вышел наружу и замер. Никакого болота вокруг не оказалось. Аилле светил прямо в глаза, поэтому баль заморгал, поднял ко лбу ладонь, но разглядеть сразу что-либо не смог. Только понял, что стоит он на лесистом гребне напоминающей огромную чашу зеленой котловины и не видит впереди не только какого-нибудь жилья, но даже и намека на опушку, просеку или узкую стежку. Ни дымка не поднималось над лесом, наполнившим котловину зелеными волнами удивительных крон, и звон молота, который в хижине казался близким, отчего-то теперь сгинул в птичьем гаме. Марик оглянулся, удивился, что и его хижина растворилась в густом орешнике и неразличима даже вблизи, но Насьта явно не собирался любоваться кудрявыми кронами, потому что спустился по склону и начал призывно махать рукой. Баль недоуменно пожал плечами, тут же отметил гримасой пронзившую грудь и руку боль и заковылял следом.
        Лес, который через полсотни шагов принял Марика под тяжелые ветви, не только отличался от чащи близ родной деревни, но ничем не напоминал тех зарослей, по которым водил его ремини как будто бы еще вчера. Деревья в нем стояли нечасто, но их ветви начинали множиться не где-то над головой, а почти от земли, отчего ни в какую сторону дальше, чем на десяток шагов, бросить взгляд не было возможности. И вместе с тем лучи Аилле пронизывали лиственное богатство до самой земли, отчего тут же зеленела густая трава и раскидывал глянцевые ладони странный голубой папоротник. Да и сами деревья показались Марику незнакомыми. Кора их больше всего напоминала хорошо выделанную оленью кожу, меняясь от белого к желтому цвету, а заостренные листья не шелестели на неведомо как забредшем в заросли ветре, а шуршали, словно старательно терлись друг о друга.
        В папоротнике обнаружилась узкая стежка, но скоро ноги перестали слушаться Марика. Он споткнулся один раз, другой, потом вовсе остановился, потеряв Насьту из виду, сделал несколько глубоких вдохов и пошел дальше, стиснув зубы, почти точно так же, как ходил в вечерних сумерках деревенский староста, употребив внутрь изрядный объем хмельной настойки. Боль начала ползти от руки к сердцу - верно, чтобы встретиться с болью в помятом боку, но, сбавив шаг, Марик пока с ней справлялся и даже начал замечать и скрытые травой ответвления дорожки, и мелькающие в кустах внимательные взгляды, и какие-то гибкие силуэты над головой, и даже аппетитные запахи, доносящиеся то с одной, то с другой стороны. Но, только почти уткнувшись в какое-то препятствие, сквозь застилавшее глаза марево разглядел, что стоит на круглой зеленой поляне перед вросшим в землю огромным столом из красного дерева, за которым на отшлифованных временем и, вероятно, седалищами множества ремини чурбаках сидят сразу два Насьты. Марик поморщился, тряхнул головой и только тогда понял, что второй ремини похож на Насьту, как отражение в мутном
ручье. Он был явно старше, и румянец на его щеках замещался загаром, который случается от жара горна и летящих из него искр. Марик тут же приметил и крепкие руки с толстыми, покрытыми ожогами и шрамами пальцами, и фартук из грубой кожи, также прожженный в нескольких местах, сопоставил все это с умолкнувшим молотом и уверился, что перед ним кузнец Уска. Впрочем, все это пока не имело большого значения, как не имело значения и то, что на столе стояло несколько горшков, из которых поднимался такой запах, что Марик был вынужден судорожно сглотнуть, чтобы слюна не потекла по подбородку. Сейчас главным было - не упасть. Марик поклонился кузнецу и постарался не бухнуться на один из свободных чурбаков, а все-таки сесть.
        - Упрямый паренек-то! - заметил кузнец.
        - Такушки-такушки, как я и говорил, - согласился Насьта и подвинул Марику глиняный кубок. - Глотни, дорогой. Упрямство тоже поддержки требует.
        Марик стиснул шершавый сосуд, глотнул и неожиданно почувствовал, что стоявшая в горле тошнота проходит. В кубке оказалась обыкновенная вода, правда, присутствовала в ней легкая горчинка, но Марик не стал задумываться об этом, допил воду и, следуя примеру ремини, молча придвинул к себе один из горшков. Под накрывающей глиняные края рыхлой лепешкой обнаружились переложенные какими-то овощами куски оленины, вкус которой вполне соответствовал удивительному запаху.
        - Что скажешь? - спросил кузнец, когда Марик наконец отодвинул горшок, спрятал в кулак отрыжку и тяжело оперся на здоровую руку.
        - Кормят у вас хорошо, - вздохнул баль. - Праздник, наверное? Родился кто-нибудь?
        - Родился, - кивнул кузнец. - Мой сын и родился. Этот самый, - дернул подбородком в сторону Насьты Уска. - Заново. Да и ты, можно сказать, если и не родился, так уж чудом не помер. А вот двум хорошим парням повезло меньше… Правда, если бы не ты, так не только Насьта сейчас сумеречную тропу отмеривал, но и многие из нашей долины, в которую ты все-таки пробрался. Ловок ты оказался, парень. Что, часто приходится на такое зверье охотиться?
        Часто ли? Марик зажмурился и вспомнил мчащегося навстречу зверя. Что же это было? Огромный пес? Волк? Или странным образом поздно выбравшийся из берлоги исхудавший медведь? Нет, на медведя он явно не походил. Что за искры мелькали над ним, когда стрелы отскакивали от шкуры? Явно, явно не обошлось тут без магии. Да и не водится ничего подобного на берегах Ласки. Как ремини назвали его? Аргом?
        - Что молчишь? - спросил кузнец.
        - Нет у нас таких зверей, - разомкнул губы Марик. - Я никогда не охотился на… арга. Брал его, как медведя.
        - И взял! - выпрямился Уска. - И спас мне сына. Только поэтому ты в городе ремини. Поэтому я говорю с тобой, парень.
        - Я в городе? - недоуменно оглянулся Марик.
        - А ты думал, что в лесу? - усмехнулся кузнец. - Или на околице реминьской деревни, как тебе Насьта обещал? В городе, парень, в городе. Или в долине, как у нас говорят. И то, что ты не видишь домов, и то, что ты не видишь жителей, и то, что ты не слышишь ударов молота, не значит, что ты в обычном бальском лесу. Ты в городе, дорогой мой, и священные белые деревья - одры мы их зовем - первое, что всегда и везде должно говорить тебе: здесь живут ремини, и мне сюда ходу нет.
        - Я запомню, - кивнул Марик. - Красивые деревья. У нас таких нет, как и нет таких зверей и прочей нечисти, что наведывается к вам в гости. Только ведь не сам я забрел под кроны белых деревьев. Правда, города не заметил, признаю. Я-то думал, что города из камня строятся и когда жителям счета нет. Думал, что деревня у вас, как и у нас. Теперь буду знать, как город на самом деле выглядит. Пока до поляны добрел, восемь тропок в папоротник убежало, судя по запахам, которые ветерок меж белых деревьев носит, на склоне и еду готовило не больше десятка хозяек, да и ребятишек за мной из травы наблюдало по-всякому не больше дюжины. Белки зеленые над вашим городом по ветвям скачут, штук пять я заметил, а белка зверь опасный, вот уж не знал, что белки в городах водятся, да еще женщины и дети их не боятся. Верно, вместо собак они в городах? А уж по ударам молота город ни с чем не спутаешь! Ну если только с деревней. Что стучать-то перестал? Увидел, что гость незваный из шалаша выбрался?
        - Вот такушки, - брякнул в повисшей тишине Насьта. - Глазастый и ушастый он оказался. А я почти всю дорогу оглядывался, думал - а не придется ли мне гостя на плече тащить?
        - Значит, все-таки гостя! - постарался выпрямиться Марик.
        - Гость не враг, однако и не приятель, - оборвал баль кузнец. - Насьта мне рассказал, зачем ты пришел. Помочь тебе не смогу. Меч тебе ковать не стану. Ни за золото, ни за работу.
        - Почему так? - напрягся Марик.
        - Правило такое, - ударил ладонью по столу Уска. - Когда война начинается, ремини в грязь не лезут. Никогда ремини не воюют.
        - Такушки оно растакушки, да ведь только пока враг через Мангу не перебрался! - вставил ехидно Насьта, но тут же был оборван еще одним ударом тяжелой ладони по столу.
        - Молчи, щенок, когда отец говорит!
        - Молчу, - покорно согласился Насьта, но ухмылку с лица не стер.
        - Я даже говорить с тобой не могу! - повернулся к баль Уска. - Если бы ты этому паршивцу жизнь не спас, я бы…
        - Не только я ему, но и он мне, - твердо сказал Марик. - Если бы твой сын, Уска, стрелами веки этому зверю, которого ваши воины аргом окликали, не щекотал, вряд ли бы он дал себя на мою жердину насадить. Только ведь я в торге с тобой схватки той не учитываю и скидки за хороший клинок не прошу!
        - О схватке правильные слова говоришь, - кивнул Уска, опустив взгляд. - Но торга все равно не будет. Не возьмусь я.
        - Понятно. - Марик тоже опустил голову, вздохнул и спросил: - А если бы не война? Сколько стоит хороший бальский меч?
        - Я плохих не делаю, - скупо обронил кузнец. - Всякий мой меч хорош, и всякий новый лучше, чем тот, что я делал перед ним! Меч стоит половину своего веса золотом или два года работы в доме кузнеца, в его кузне, или год работы в штольнях, но я работников давно не нанимаю - с тех пор, как кузню в долину перенес. Если бы миром ты пришел без золота, отправил бы я тебя еще севернее, не один я кузнец из ремини, есть мастера, что и за наем в помощники за меч берутся.
        - Есть, наверное, - кивнул Марик и добавил: - Вот только о реминьских мечах многие говорят, а о мечах Уски слава идет.
        - Мне слава не нужна, - отрезал Уска. - Славу в печь не бросишь, на лепешку не положишь, рану ею не прижжешь. Я работу золотом оцениваю, но не за блеском его гонюсь. Всякая работа свою цену имеет, цену не давать - значит, в лицо мастеру плевать. Насьта попросил, я с тобой переговорил. Угощение на стол сын мой правил, ему за то спасибо, тебе за смелость и удачу твою, но на мне твоя удача не прорастет. Сказать мне тебе больше нечего, да и ты мне уже все сказал. Прощай.
        - Подожди, Уска, - сказал Марик.
        Тихо сказал, но таким тоном, что кряжистый ремини, который уже оперся о стол руками, вновь на чурбак опустился и к кубку потянулся, чтобы воды бодрящей в глотку плеснуть.
        - Подожди, Уска, - попросил Марик. - Дай договорить. Я вот, когда твоего сына встретил, едва не поколотил его…
        - Попробовал бы! - хихикнул Насьта. - Хотя сомнения свои о медведях и волках назад беру!
        - Он над моей курточкой насмехался, - отмахнулся от молодого ремини Марик. - Мол, на ней лоскутками да шкурками все обо мне выписано так, что и соглядатая вслед посылать не нужно. Потом, когда он по болоту меня закруживал, додумался я, что прав он. Да, принято так у баль, что всякий охотник издали уже знать дает: кто он, чего он стоит, что может, из какого рода и какие доблести за ним числятся. Другое дело - воин: ему нашивки эти ни к чему, но так я и не воин пока. Вот только то, что в бальской деревне глаз не слепит, в реминьской и вправду - или хвастовством, или придурью покажется. Ведь не может же добрый скорняк подметками одежду свою обшить? Да и хороший кузнец гвоздями полы курки не закалывает. Вот я и вспомнил слова моего отца, когда он уходил за Мангу… в последний раз. Он сказал, что настоящий воин живет - словно по лестнице поднимается, но каждую ступень, на которой стоит, сколько бы ни прошел перед этим, должен считать самой первой и самой трудной. Как ты думаешь, умалю я доблесть свою, если лоскутки да шкурки с курточки срежу?
        - Что ты хочешь этим сказать? - нахмурился Уска. - То, что ради мудрости готов отказаться от обычая своего народа? Мудрость выше обычая, - конечно, если обычай окостенел от времени. Так ведь реминьские правила как раз мудростью прописаны. Мы доблесть шкурками не отмечаем. Она здесь и здесь, - ударил кузнец себя ладонью по лбу и по груди, но подниматься из-за стола обождал.
        - А если я обет на себя возьму? - сморщил лоб Марик. - Какой скажешь обет, такой и возьму.
        - Я подвиги не выторговываю, - усмехнулся Уска. - И обеты мне твои не нужны. Мне мудрость моего народа важнее кажется.
        - А что может оказаться сильнее мудрости? - спросил Марик.
        - Сильнее мудрости может оказаться только честь, - поднялся Уска и пошел прочь от стола.
        - Лируд просил за меня, Уска! - крикнул вслед кузнецу Марик.
        Остановился Уска, словно на стену наткнулся. Опустил плечи так, что руки почти до колен свесились. Медленно обернулся, склонил голову и крикнул хрипло:
        - Есть кое-что и посильнее чести, баль. К примеру, смерть. Не буду я меч для тебя ковать. Пусть нас рассудит мудрейший!
        - Кто это - мудрейший? - спросил Марик, глядя, как скрывается в пологе леса спина кузнеца.
        - Мудрейший - это главный среди мудрых, - пояснил Насьта, задумчиво теребя ухо.
        - Колдун? - спросил Марик.
        - Необязательно, - пожал плечами ремини. - Магия - это ремесло. Так ведь и кузнечное дело - ремесло. И бортничество, и скорнячество, и пошив одежды, и охота. А мудрость - это дар времени и богов. Но нынешний мудрейший - колдун. Тебе так и так придется с ним встречаться: мудрейший заинтересовался чужаком, которому удалось убить арга и остаться живым, но теперь эта встреча нужна и тебе. Надеюсь, что мудрейший разрешит отцу взяться за работу. Скорее, даже заставит его. Иначе отцу придется умереть.
        - Почему? - не понял Марик.
        - Потому что на самом деле сильнее чести действительно ничего нет, - сказал Насьта. - Смерть всего лишь часть ее. Правда, не всякая смерть.
        Глава 5
        Ора
        Через неделю Марик чувствовал себя в зеленой долине почти как дома. А может быть, и лучше, чем дома, потому что родная деревня оставалась для него чужой, и наполнившая его в последние дни легкость раньше проникала в сердце только тогда, когда он оказывался где-нибудь в светлом лесу, в котором прямые, как стебли болотной травы, сосны тщились воткнуться в голубое небо. Вот только ощущение безмятежности не могло радовать Марика, несмотря на то что встреча с мудрейшим откладывалась и, значит, пребывание в чудесной долине продолжалось. Опущенные плечи кузнеца не давали ему покоя. Насьта объяснил новому приятелю, что с приходом мудрейшего судьба Уски разрешится независимо от желания кузнеца. Баль подобное предположение не понравилось, он уже был готов отказаться от собственной просьбы, поэтому каждый день приходил к кузне, расположенной на противоположном краю долины в зарослях молчальника, что должен был поглощать узкими листьями звуки и запахи горячего ремесла. Марик стоял у входа, но отец Насьты не появлялся. Баль уже знал, что войти в жилище ремини можно только по приглашению, поэтому утро за утром
упорно ждал встречи на расстоянии положенных десяти локтей от входа, но Уска либо стучал молотом в глубине недоступного взгляду двора, либо негромко переругивался о чем-то с хозяйкой, либо что-то рубил, пилил, резал, а увидеть его Марику так и не удалось.
        Кузнец не появлялся даже на круглой поляне у стола, возле которого ежевечерне собирались старики и воины ремини с деревянными кубками, наполненными бодрящим древесным соком, и Марик каждое утро снова отправлялся к кузне. Но заканчивались его походы всегда одинаково - из-за полога появлялась миловидная женщина средних лет, подарившая лет двадцать назад Насьте черные глаза и полные губы, с поклоном протягивала Марику завернутый в тонкую лепешку сладкий корень, и баль с таким же поклоном отправлялся восвояси. Предложенное угощение ясно давало понять: иди, парень, тебя и сегодня не хотят видеть даже у порога. Впрочем, Насьту это изрядно забавляло. Он даже предлагал Марику приходить к кузне три раза в день, чтобы снять с него всяческие заботы о пропитании, но баль отмахивался. События подчинялись только собственному течению, и Марика это изрядно раздражало. Правда, надолго его раздражения не хватало. Стоило Марику по одной из узких троп углубиться в заросли белоствольных великанов, как его тут же окружали два или три десятка детей в возрасте от трех до восьми лет и наперебой зазывали к себе домой на
угощение, требовали сражаться с ними на деревянных мечах в высокой траве, прятаться в папоротниках и если не рассказывать старинные сказания и страшные охотничьи истории, то хотя бы петь бальские песни. Так и получилось, что уже к середине недели Марик перебывал в десятке уютных бревенчатых домов, а уж из полусотни юных озорников не меньше половины знал по именам. Вот только радушие реминьских хозяек казалось ему напускным, а безразличие седых старцев - раздраженным. Да и к самодовольным мордам зеленых белок, которые возлежали на низких кровлях жилищ, никак Марик не мог привыкнуть. Мороз подирал по коже, когда видел страшные когти, выползающие из передних лап. И даже треньканье беззаботных тенек, которые жили в узких дуплянках у каждого дома, не заботясь об опасном соседстве, не приносило Марику обычной радости.
        Зеленая долина была застроена довольно плотно: по прикидкам Марика, число дворов переваливало за две сотни, но, если бы жители решили и в самом деле притаиться в своих жилищах, баль, пожалуй, миновал бы пространство по одной из тропок насквозь, даже и не задумавшись о том, что пересекает реминьский поселок. Конечно, если бы смог пройти мимо чудесных деревьев, не прижавшись щекой к теплой коре, не сорвав глянцевого листа, не вышелушив ни одной шишки. Да, городом Марик потаенное селение не назвал бы, но и обычной деревней тоже. Хотя здесь точно так же, как и в покинутом Мариком селении на берегу Мглянки, мужчины по утрам уходили из жилищ, дабы вернуться под родной кров только вместе с темнотой, и не всегда в тот же самый день. Ремини занимались охотой, бортничеством, рыболовством, собирали смолу, корни, орехи, грибы и ягоды. Женщины и подростки умудрялись добывать оленье молоко и яйца лесных кур, и, судя по редкости в рационе оленьего и птичьего мяса, им удавалось это делать без особого вреда для лесных обитателей. Впрочем, после явления прирученных зеленых белок все остальное можно было считать
забавным и любопытным, но уж никак не чудом. Одно не давало Марику покоя: он смотрел по сторонам и не замечал богатства. Да, ремини не просто властвовали над лесом, как баль, - они срослись с ним в одно целое, но быт их показался парню простым и скромным, достаток ни в одном доме не оборачивался роскошью, а скромность одежды и украшений вполне можно было принять за бедность. Куда же делось золото храма Исс? Или есть в сеторских лесах другие поселки, жители которых живут богаче? Именно об этом спросил Марик Насьту, когда после очередной отлучки того за пределы зеленой долины поймал приятеля у его домика, который, так же как и хижина Марика, был сплетен из упругих стеблей болотной травы, только стоял не на гребне долины, а в самой гуще одров.
        - Сколько таких городов или поселков в сеторских лесах?
        - Десятка два, хотя именно таких больше нет.
        Насьта устало присел на низкий лежак и принялся стаскивать сапоги.
        - Я понимаю, Марик, о чем ты спрашиваешь. - Ремини откинулся на спину и стал жевать вываренный с медом стебель щавеля. - Нас мало. Конечно, ремини живут не только в поселках, похожих на наш, достаточно и поселений в один или два дома, но ремини очень мало. Нас всегда было мало. В семье ремини редко бывает больше двух детей.
        - Почему? - не понял Марик.
        - Такушки принято, - хмыкнул Насьта. - Двоих прокормить легче, чем троих. Мы не раним землю лопатами и мотыгами, берем только то, что сам лес готов нам отдать. К тому же нас и не должно быть много - иначе не мы будем жить в лесу, а лес будет расти среди наших домов.
        - Послушай… - Марик недоуменно почесал затылок. - Вот у меня был мудрый опекун. Он говорил, что никакая семья не может себе позволить иметь мало детей. Дети умирают от болезней, иногда от голода, детей воруют работорговцы, они могут погибнуть от нападения дикого зверя, наконец, дети возмещают убыток народа после войн! Ни одна семья не может себе позволить иметь мало детей! Всякий род грозит угаснуть из-за бездетности!
        - Вот поэтому мы и не воюем! - кивнул ремини. - Хотя я считаю, что нам просто повезло. Почти весь правый берег Манги покрыт непроходимыми болотами! Пробраться что в наши земли, что теперь и в ваши можно только по течению Ласки, но это сумеет не всякий: пороги на реке опасные, а те, кто их знает - те же рептские кузнецы, - сами не хотят открывать дорогу кому бы то ни было к Сеторским горам. Но если кому-то ремини попадутся на зуб, то я сочувствую этому зубу. К сожалению, зубов много, а ремини мало.
        - Почему вы пустили баль на свои земли? - спросил Марик. - Из-за золота?
        - Ах вот ты о чем, - нахмурился Насьта. - И много ты видел золота в домах ремини? Или думаешь, что мой отец озолотился, изготавливая мечи? Он, мой драгоценный, каждый меч по полугоду между ладоней тянет. С таким выходом не разбогатеешь. Нет, парень, золото в домах ремини редкий гость. Золото - зло, парень. На себя зло тянет и со злом готово слиться неразделимо. И не выкупал Эмучи за золото долину Мглянки. Договор золотом баль скрепили, это было. Баль оказались первым народом, который пришел к ремини с просьбой. Да и немного было в вашем храме золота. Считай, что пошло оно на доброе дело. К тому же по цене земли, хотя бы той, что платят теперь за меру земли вокруг Дешты, того золота и на десятину бы от занятых баль лесов не хватило! Да и не Эмучи это был, если уж на то пошло, - Эмучи храма не покидал, другой человек… приходил. Ну… заплатил, да.
        - Почему же вы отдали земли? - не понял Марик.
        - Так кто же их отдавал-то? - взмахнул руками Насьта. - Соседство мы отдали, а не земли! Или ты думаешь, что вся Сетора под ремини? Человек ваш обошел все сеторские земли от моря до южных гор, увидел, что долины Мглянки ремини не жалуют, пришел к нашему мудрейшему и попросил убежища для баль. Сказал, что рано или поздно захлестнет Оветту грязью и кровью, надо будет остаток лесного народа сберечь. Вот и все. Разве мог мудрейший ему отказать? Или ты бальской же поговорки не слышал? Не откусывай кусок, что не вместится в роток.
        - Не понимаю! - заупрямился Марик.
        - Одры там не растут! - громко прошептал Насьта. - Почва вдоль Мглянки глинистая, не принимаются там саженцы, а ремини без одров не могут. Это как дышать! Сайды не могут без моря, хенны без степи, баль без родных лесов, а ремини - без одров. Ремини в пустыне сможет жить, если одр в ней корни пустит - лишь бы родник из-под корней бил да было что в рот бросить. Понимаешь?
        Не понял тогда Марик да рукой махнул. Не его дело, с каким злом и как золото сливается. Не его дело, отчего ремини к чудесным деревьям как грибы приросли. Сок их и вправду не хмелил, горчил даже, но потом, после глотка, - слаще вина казался. Голову яснил так, словно водой черепушку изнутри ополаскивал. А так-то - какой толк от одров? Да, ни мошек, ни гнуси какой хворой в ветвях белоствольных гигантов и вправду не водилось. Шишки, правда, с них сыпались такие, что с каждой можно было орехов горсть вытрясти, а саму шишку потом в очаг бросить, где три или четыре штуки их всю ночь жар давали. Но ведь и ни ветки сломать, ни листочка сорвать со священного дерева ремини не могли! Только что жертвы деревьям не приносили! Хотя вроде бы, как и баль, верили в Единого? Демон их разберет!
        - Когда мудрейший придет? - спросил Марик. - Не могу я больше тебя объедать! Или дай мне работу какую!
        - Когда надо, тогда и придет, - пробурчал сквозь сон Насьта. - Работы я тебе не дам, а то и от тебя ко мне как-нибудь молодец придет с требованием долга. А объесть меня не бойся: у меня семьи пока нет. И щеки мои пока круглее всех ремини, что ты встречал. Ты сегодня руку уже перевязывал? Иди, дорогой мой, к Оре, дай поспать. Мне вечером опять в дозор отправляться. Ей помогай, у нее забот больше, чем у меня… Да не суетись зря! Придет мудрейший, скоро придет. И человек, что на встречу с тобой меня послал, тоже придет… Потерпи…
        С тем Марик от Насьты и ушел, чтобы отправиться, как он это делал неизменно около полудня, к дому, где жила Ора, потому что именно она и наполняла его грудь радостью. Мог ли он думать об этом, когда отправлялся в путь? Мог ли он знать об этом, когда впервые разглядывал долину с ее гребня? Несколько холмов соединились вершинами, обнажили наружу обрывы, а внутрь обратили пологие склоны - словно для того, чтобы бьющая из полудюжины холодных родников чистая вода могла соединиться в крохотное озерцо, перехлестнуть через темные валуны и побежать единственным оврагом через орешник и иччу к Ласке. Река и в самом деле закладывала широкую петлю вокруг поселка ремини, вот только Марик едва речи не лишился, когда в первый же день, покачиваясь от слабости и вышагивая вслед за озабоченным Насьтой, миновал и озерцо, и кузню Уски, и наиболее древние одры с потрескавшейся белой корой, поднялся неприметной тропинкой на вершину желтого утеса, но, оглянувшись, никакой долины не обнаружил за спиной, а только топь во все стороны - бескрайнюю и гнетущую.
        - Не удивляйся ничему, - довольно ухмыльнулся Насьта. - Всякий как может, так свое жилье и кроет. Я тебе вот еще что скажу: если кто по неразумению это болото разведать решится, то в болоте и окажется.
        Не стал Марик ничего выспрашивать, повернулся к реке и увидел внизу не просто заворот искрящейся вечерними лучами Аилле реки, но ту самую отмель, на которой он впервые встретился с Насьтой и где ему привиделся танец речного духа.
        - Неплохо вы устроились, - озадаченно протянул тогда Марик. - Мало вам морока колдовского, так и кроме него с трех сторон рекой прикрылись, с четвертой болотом, да и со всех четырех еще обрывом огородились! Я уж про отворотную магию не говорю! И как это только к вам дорогу всякая нечисть находит!
        - Ну не так уж давно она стала ее находить, - недовольно пробурчал Насьта и поторопился свернуть на узкую, едва заметную среди каменного вьюна тропку. - Ты, приятель, будь осторожней. Шею себе не сломай здесь или еще какой ущерб не устрой.
        Шею Марик умудрился не сломать, хотя пару раз с трудом удерживался на ногах и не единожды ухватывал в горсть упругие стебли, ползущие по выщербленному известняку.
        Узкий берег на излучине реки образовывал мысок, густо заросший вековыми соснами, которые рядом с одрами показались бы карликовыми деревьями, и среди желтоствольных красавиц прятался каменный дом. На первый взгляд он ничем не отличался от обычного каменного дома: похожий, пусть и маленький, дом Марик сам видел в соседней деревне, когда еще семнадцати лет ходил к тамошнему кузнецу выкупить за стертую серебряную монету и тушу кабана заказанный диковинный наконечник для копья, но этот дом, кроме всего прочего, поражал и очевидной древностью. Сложенный из грубо отесанных речных валунов, он не врос в землю только потому, что стоял на огромной плоской известняковой глыбе, которая вместе с соснами надежно скрывала удивительное жилище со стороны реки. У подошвы фундамента стелились тысячелетние голубые мхи, а забитый в щели минерал за долгие годы сам окаменел и превратил стены сооружения в монолит. Издали дом казался пожилым крепышом, но вблизи являл собой насупленного верзилу. Следуя узкой тропкой, Марик обошел вслед за Насьтой диковинное жилище вокруг и разглядел в каждой стене по паре высоких узких
окон, в которые не протиснулась бы и голова, и крепкую, обитую железом дверь, к которой вели узкие ступени, и тяжелые серые плиты, прикрывающие жилище сверху вместо древесной коры и тростника.
        - Однако крепость, - уважительно заметил Марик.
        - Всякий дом должен быть крепостью, если он не реминьское жилище, а этот домик как раз не реминьское жилище: он здесь стоял, когда еще ни одного одра в долине не было, да и о ремини в округе еще и не слышали, - проворчал Насьта, вытирая пот со лба, но повел парня еще ниже к воде, где перед полосой прибрежных кустов обнаружился и навес из толстых жердей, и уличный очаг с попыхивающим паром котлом, и несколько грубых лежаков, на которых под ветхими одеялами лежали люди. Тяжело дышала реминька средних лет, смахивая слабой рукой со лба капли пота. Морщился уже знакомый Марику воин с перевязанной рукой, на свое счастье встретивший арга на ветвях дуба. Ковырял нос темноглазый подросток. Всхрапывал крючконосый незнакомец, закутавшись в одеяло по горло.
        - Вот, - огляделся по сторонам Насьта и разочарованно вздохнул. - Садись, парень, на лежак и жди лекарку свою - Ору то есть. Здесь она где-то. Теперь, пока мудрейший в селении не появится, каждый полдень тебе сюда. Конечно, пока болячки не залечишь. И то сказать, болячки! Арга прикончил, а сам только оцарапался! Ладно, некогда мне с тобой прогуливаться, пошел я. Еду тебе я в шалаше твоем оставлю, копье твое и ножики у меня в шалаше, тебе кто угодно дорогу покажет, но ты не смотри, что я в травяном доме живу - дома у нас строят, только когда жену берут, а на зиму я к отцу перебираюсь. Да ну, заболтался я тут с тобой…
        Словно рассердившись на самого себя, Насьта раздраженно замахал обеими руками и засеменил обратно в гору. Марик огляделся, присматриваясь к берегу, очагу, грубой ткани, подвязанной к навесу, готовой прикрыть лежаки от ветра, пучкам трав, висящим на жердях, но, едва устало присел на серый войлок, одеяло на ближнем лежаке шевельнулось, и из-под него показалась седая голова, напоминающая лесную луковицу, как если бы ее начали шелушить от белесой чешуи, да так и бросили, даже не оторвав пука тонких корешков, отходящих от самой узкой части. Голова внимательно присмотрелась к Марику, горестно вздохнула и опять нырнула под одеяло, испустив в мнимом уединении разочарованный вздох.
        - Ты, что ль, юррга убил? - пропел тонкий скрипучий голосок.
        От неожиданности Марик едва не подпрыгнул, обернулся, еще обернулся - и успокоился только тогда, когда понял, что непривычную в реминьском лесу сайдскую речь извлекает из себя как раз эта самая лукообразная голова.
        - Какого юррга? - Марик вздрогнул еще раз и раздраженно сплюнул на утоптанный пол. - Ты, дед, хоть знаешь, что такое юррг? Я его, конечно, сам не видел, да и как его увидишь, если не водятся они с этой стороны Манги, но старики у нас в деревне рассказывали об этом звере. Он ведь ростом мало что не с медведя, но его ни с кем не спутаешь! Он же словно громадный древесный еж! Иголки у него во все стороны, и каждая в половину локтя! Да он, даже если только мимо пробежит, может мясо до костей содрать! Хвостом махнет - насквозь иглами прошибет, вместе с самым прочным дубленым доспехом! А уж если он зубами хотя бы вскользь кого цапнет, то - все, сгребай хворост на последний костерок, сам превратишься в полузверя, и зарубят тебя свои же деревенские, как поганца неизлечимого! Вот такой зверь юррг! И убить его можно, только если вдарить по хребтине тяжелой дубиной, потому как меч его шкуру не пробивает! А тут я проткнул копьем какого-то арга. Тоже не без магии зверюга, но так-то большая собака с виду, и больше ничего. Хотя шкура у нее прочная!
        - То-то и оно, - пропел из-под одеяла дедок, шевельнулся, поскреб желтым ногтем голую впалую грудь и добавил: - Собака и есть. Только на колдовство рисское надломленная. А ежом она в двух случаях становится - когда толпу на части рвет да по молодости. Молодой юррг часто иглу топорщит, вместо того чтобы зубами орудовать. А вот когда он прижимает ее, вот тут и в самом деле ни мечом, ни стрелой его не возьмешь! Ты бы спросил приятеля своего, как эта зверюга, что ты завалил, по-сайдски, а не по-реминьски зовется!
        - Подожди! - Марик напрягся и даже уперся в лежак руками, не обращая внимания на пронзившую предплечье боль. - Так ты хочешь сказать, что меня юррг зацепил?
        - Выходит, - зевнул дедок, явно собираясь снова задремать на свежем ветерке. - И ты при этом, парень, прости уж меня, старого, не сдох. Хотя должен был. Правда, одно объяснение у меня этому чуду пока есть.
        - Это какое же? - растерянно пробормотал Марик: мысль, что он собственноручно уложил юррга, никак не умещалась у него в голове.
        - Самое верное, - закряхтел дедок. - Удача дураков любит.
        - А-а, - разочарованно протянул Марик и тут же раздраженно засопел. Что же это он тут прохлаждается, когда нужно срочно бежать в родную деревню, выпросив у Насьты, конечно, какое-никакое подтверждение совершенного им подвига! Да после такого не он будет стараться ровней воинам становиться, а они к нему примазываться станут!
        - Загордился уже? - пропищал из-под одеяла дедок.
        - С чего бы это? - задрал подбородок Марик.
        - Действительно, - закашлялся дед. - Подставил дурень копье, зверь на него пастью и налетел. Гордиться нечем.
        - Так уж и нечем? - стиснул зубы Марик, потому как понял, что с таким же успехом он мог бы явиться в родную деревню с телегой, груженной золотом, - славы много, а дружбы еще меньше, чем было, потому как и ту, что возникнет, на просвет проверять будешь. Да и не он ли только что втолковывал Уске слова Лируда, что настоящий воин каждую ступень, на которой стоит, сколько бы ни прошел перед этим, должен считать самой первой и самой трудной. Куда уж ему, Марику, добычей хвастаться, если он даже еще и не воин! Нашил тут лоскутов на куртку! Я убил трех медведей! Волков без счета! Тьфу!
        - Чего замолчал-то? - проскрипел дедок.
        - Ладно, - примирительно проворчал Марик, осторожно стянул с больной руки куртку и начал заворачивать разодранный рукав. - Я о гордости и не заговаривал вовсе. Ты бы не теребил меня зря. Чего с дурнем языком чесать? Сегодня повезло, завтра удача в кусты прыгнет. Знаешь, как бывает? Старик один мне так говорил: если петь хочешь - пой в голос, если пить хочешь - пей вдосталь…
        - А если плыть хочешь, не торопись да остерегись, пока дальнего берега не разглядишь, - продолжил присказку дедок. - Петь в голос - хорошо, конечно, только вот как бы голос не сорвать. Удача-то как белка зеленая. Приручить такую зверюгу - тяжкий труд, но уж если приручил - не отстанет от тебя, пока не сдохнет. Но тут дело ведь в чем: дурень ты, не дурень - а юррга взял и от яда его не сдох. По уму, задуматься следует, за что тебя боги любят.
        - Как это? - не понял Марик.
        - Прикинуть надо, куда ты шел! - хихикнул старик. - Тут ведь как - удача может и в помощь явиться, а может и в яму глубокую заманить. Понять следует, дальше топотун продолжать или в обратную сторону развернуться!
        - Дед Ан! - раздался юный голос со стороны реки. - Чего пристал к парню? Ладно, мне голову туманом застишь, а молодца-то что смущаешь?
        Замер Марик. С утра встречи ждал, хотя даже подумать о ней боялся: вдруг и эта девчонка маревом окажется, как речной дух на близкой отмели, а как увидел, только что не задохнулся от оцепенения. От самой реки Ора поднималась. Ведро деревянное в одной руке тащила, другой волосы мокрые поправляла, а как взгляд Марика поймала, платье длинное одергивать начала, за пояс подоткнутое.
        - А и вовсе не нужно его смущать! - вытянул тонкую шею дедок. - Он и без меня смущенный! Вон, посмотри-ка. Только голосок твой услышал, а уж лицо пятнами красными покрылось! Эх, жаль, что подруги твоей востроглазой нет, она бы мне скорей помогла, но так и у тебя пальцы добрые! Даже как бы не добрее, чем у нее! Жду не дождусь, когда ты мне спину мою старую поправишь! Вот ты бы молодца за водой посылала, а сама больными занялась! Смотри-ка, тут у тебя и без него пяток немощных! Со мной, конечно: без меня четыре выходит!
        - Да я бы с радостью. - Ора прошлепала босыми ногами к котлу, опрокинула в него ведро и устало поправила мокрую прядь на лбу. - Я бы с радостью, да уж больно рана у него тяжела была. По уму-то, сейчас как раз его следовало бы в землю закапывать или на костер мертвенького класть, а он, смотрю, гарцует, как камень по склону. Как я могу его за водой посылать?
        - Да ты уж пошли, - пропел дедок. - Заодно и посмотрим - и насчет мертвенького, и насчет раны. Ну ты что, парень, окаменел или как?
        Чуть было не бегом помчался Марик вниз по склону. И помчался бы, если б грудь болью не пробило, когда он ведро за ременную петлю ухватил. Ничего, в родной деревне и больней бывало. Стиснутые зубы и не от таких ран помогали. Нашел тропку в прибрежных кустах, выбрался на берег, набрал воды, смочил голову, чтобы огненные пятна из глаз выгнать, и обратно отправился. Да, раны ранами, а силенок-то за три дня поубавилось, иначе отчего бы все как туманом застилало? Тут, главное, до места добраться, ведро возле котла ровно поставить - и не упасть на лежак, а сесть. Тем более что и на остальных лежаках народ расчухался. Мальчонка черноглазый нос в покое оставил и выставил замотанную тряпицей руку. Женщина с бледным лицом попробовала сесть. Воин с ожогом приободрился и с залихватским видом начал щелкать орехи. Прилаживая поверх одеяла примотанную жердями ногу, зашевелился крючконосый чужак. А дедок уже не лежал на войлоке, а блаженно улыбался, натягивая на худое тело серую рубаху. И запах от него шел знакомый. Марик как в полусне носом втянул, точно определил - и хвою давленую, и сок цветочный, и вар
смоляной, и яд пчелиный. Вот только Лируд в состав яда добавлял больше, хвою не давил, а настаивал, да и варом не увлекался. Да, лучшее средство для старых костей. - Денька на два, на три хватит, а потом опять приду, - старательно запихивая ноги в серые сапоги, бормотал дед. - А может, и того раньше. Ты тут, парень, девчонку нашу не обижай! Она хоть и не из ремини, а все одно как родная нам! У нее в руках всякая болячка сама собой проходит! К нам сюда со всей Сеторы ремини бредут с неизлечимыми хворями, а то, что мало их теперь, не твоего разума дело. Ремини вообще редко болеют! Зато смотри, даже репт не гнушается у нашей девчушки сломанную ногу править. Так, Вег?
        - Замучил ты уж болтовней, - поморщился крючконосый. - Ничего не скажу, руки у Оры как птицы, вот только не лечиться к ней плыл я, а с делом в горы. Другое дело, что со сломанной ногой я там попутчикам моим не помощник, а обуза. Ничего, товарищи мои обратно проходить будут - и меня заберут, а то и девчонку вашу, если уговорить ее успею.
        - И не надейся, Вег! - махнула рукой Ора, вливая какой-то отвар в рот женщине. - Зачем мне в Ройту? Тут я одна из немногих, а в Ройте вашей потеряюсь, как песчинка на морском берегу, да и не рептка я…
        - И что с того? - Сразу стало ясно, что старую песню затянул крючконосый. - Сейчас народу в Ройте втрое против прежнего! Кого только нет! Тех же ваших дучь много, а с учетом того, что хенны Радучу уж не оставят, так и соплеменники твои Репту не покинут!
        - Не нужны мне соплеменники, - тихо, но твердо произнесла Ора, прислонив ухо к груди затихшей женщины. - Не поеду я, Вег. Сердце мое молчит, и разговаривать его бесполезно, если само не заговорило. К тому же меня здесь… доля моя держит. Ты лучше скажи, что ж ты на подружку мою не заришься? Ведь и ногу она тебе вправляла, и умения у нее куда как больше моего, если все, что я знаю, - малая толика того, что у нее ухватить успела? Да и на лицо она куда как меня краше. Не просто краше: где бы ни оказалась, первой бы красавицей слыла! Или не так?
        - Так, - с досадой махнул рукой Вег.
        - Так, - мечтательно откинулся на спину воин с перевязанной рукой.
        - Ага, - расплылся в глупой улыбке мальчишка.
        - Точно так, - кашлянул дед и, почесав затылок, поднялся. - Хотя никак это, дорогуша, нашей симпатии к тебе не отменяет. Однако пойду я, болезные. Ты, парень, - он погрозил Марику пальцем, - ты Ору не обижай. Или я это говорил тебе уже? Ладно. Умные слова и повторить можно. Эх, был бы я моложе хотя бы лет на сто…
        - Так, - повторил крючконосый, когда старик уже проковылял вверх по склону с полсотни шагов, а Ора занялась ладонью мальчишки. - Все так ты говоришь, только вот подружка твоя хоть и красавица, которых я и не видел никогда, но только всякий раз, как она по делам каким тебя покидает, мне прямо как стержень железный из сердца выдергивают. Ты пойми, что твоя красота нутро греет, глаз радует, а ее красота - словно молния: если ударит и не увернешься - то уж никакое лекарство не поможет. Да и глаз у нее…
        - Хороший глаз, - улыбнулась Ора. - Оба глаза хорошие.
        - Да, - кивнул Вег. - Как посмотрит, так тут же хочется бежать подальше. И не оборачиваться!
        - Вот видишь. - Ора ловко приложила к рассеченной ладони мальчишки какой-то вар и проворно стала перематывать ее чистой тряпицей. - А что, если это только на тебя так и действует, чтобы нога твоя быстрей заживала? Бежать-то - здоровая нога нужна!
        - Быстрей не быстрей, а все одно: две недели еще проваляюсь здесь, - буркнул Вег. - Как раз и Рич твоя вернется, а там уж и товарищи мои заберут меня.
        - Не обижайся, Вег, - улыбнулась Ора крючконосому так тепло, что в сердце у Марика вдруг зашевелилось что-то колючее и жадное, но она уже обернулась к баль: - Теперь ты. Ну-ка показывай, что тут у тебя?
        - Почему «Рич»? - хрипло спросил Марик, наблюдая, как умелые пальцы осторожно снимают тугую повязку с его ребер. От Оры пахло мазью, которой она натирала деда, а также рекой, медом и еще чем-то неведомым, но сжимающим сердце сладостной болью.
        - Я знаю, что по-бальски «Рич» значит «дочь» - проговорила Ора. - Так ведь подруга моя не балька - она сайдка. Кто знает, может быть, у сайдов это слово в именах ходит? Так, что у нас здесь?
        Она осторожно коснулась огромного кровоподтека, расплывшегося у Марика на левом боку. Марик поморщился от боли, но не издал ни звука. - Ребра целы, остальное - ерунда. - Улыбка тронула ее губы. - Повязку носить не следует больше, но и резких движений в ближайшую неделю не советую. Теперь рука.
        Под травяным компрессом Марик с удивлением увидел ровный шов, как будто рассеченную ткань сшивала мелкими стежками какая-нибудь деревенская умелица. Рана, которая тянулась от кисти до локтя, потемнела, пропитавшись соком тугих коричневых листьев, и почти не болела, только отозвалась покалыванием, едва Марик попытался разогнуть руку.
        - Юррг рассек тебе руку не зубами, - прошептала Ора. - Игла с его шкуры вошла тебе под кожу - повезло, что одна, а то бы руку я тебе не спасла. Но ты был весь в крови зверя, так что должен был стать юрргимом и погибнуть. Я бы не спасла тебя. Рич научила меня обрабатывать и зашивать раны, но я не знаю, как остановить яд юррга. Не успела узнать, а Рич ушла как раз за день до твоего прихода. Но ты не умер. Не знаю почему. Тут моей заслуги нет. Ты был горячим, словно тебя трясла болотная лихорадка, а потом холодным как лед - я только смазывала тебе раны и вливала в рот настой папоротника. Ты выкарабкался сам.
        - Откуда выкарабкался? - хрипло спросил Марик.
        - Вот Рич вернется, и мы узнаем, - улыбнулась Ора и вновь затянула ленту на прижатых к руке Марика свежих листьях. - Она редко уходит надолго. Вот пока и все. Завтра в полдень я сменю повязку на твоей руке.
        Марик посмотрел на Вега, перевел взгляд на ремини. И тот, и другой смотрели на Марика с досадой. Однако Ора легко избавила их от недовольства, всего лишь улыбнувшись каждому.
        - Пойдем. - Она поманила Марика рукой. - Я скоро буду кормить больных, но у меня кое-что есть для тебя.
        Не чувствуя под собой ног, Марик добрел до каменного дома, поднялся по узким ступеням к двери и ступил на пол, выложенный из отшлифованного камня и засыпанный свежей травой. От стеблей и цветов в прорезанном узкими окнами зале пахло лугом, и Марику даже показалось, что ноги у него подкашиваются, когда Ора шагнула к одному из тяжелых сундуков, стоявших вдоль стен, и луч Аилле пронзил ее платье насквозь.
        - Возьми, - подняла она тяжелую крышку.
        - Что это? - Марик взял в руки сверток.
        - Одежда. - Она смотрела на него твердо. - Рубаха. Порты. Ткань на ноги. Исподнее. Возьми, потом, когда твои раны пройдут и ты продолжишь путь, - она произнесла последние слова с некоторым усилием, - я дам тебе кое-что посущественней.
        - Почему я должен брать это? - Марик почувствовал, как дыхание перехватывает в груди. - Я не возьму!
        - Послушай, - взяла она его за руку. - Юррг приходил, чтобы убить именно меня. Это точно. Я знаю.
        Ора смотрела на Марика спокойно, но за ее спокойствием стояли и усталость, и воля, и такая уверенность в собственной правоте, что Марик только и смог пробормотать:
        - Ты мне ничего не должна.
        Она что-то поняла, потому что улыбнулась уголками губ и спросила:
        - Не трудно было сходить за водой?
        - Справился! - гордо выпрямился Марик.
        - Каждый день после полудня будешь помогать мне. Работы много. За неделю уж одежду-то отработаешь.

«Каждый день!» - запело в груди Марика, и он судорожно кивнул.
        - Только не болтай при них. - Она улыбнулась, глядя, как Марик, прижав сверток к груди, пятится к двери. - При больных да и в селении не говори лишнего. И не переспрашивай никогда ни о чем. Ты никогда не станешь ремини. Ремини никогда не станут баль, дучь или сайдами. Мы всегда будем здесь чужими.
        - А тебя я могу спросить? - неожиданно буркнул Марик.
        - Да… - Она замерла.
        - Там, в тот же день, когда приходил юррг… - Он запнулся. - Там были такие уродливые создания, похожие на людей. Эти твари тоже приходили, чтобы убить тебя? - Нет, - вздохнула она. - Те твари приходили, чтобы убить Рич. Но у них ничего бы не вышло, даже если друзья Насьты пропустили их. Рич справилась бы даже и с юрргом.
        Глава 6
        Рич
        Неделя промелькнула так быстро, что Марик не успел оглянуться, как миновала и середина следующей. Кровоподтек на его боку рассосался полностью, а вскоре, озабоченно сдвигая брови, Ора сняла и повязку с руки. Она явно была обрадована выздоровлением подопечного, но радость смешивалась с досадой - словно столь быстрое исцеление не совпадало с ее ожиданиями. А Марик тут же начал разрабатывать все еще побаливающую руку - точнее, делать это не скрываясь, тем более что теперь компресс не соскакивал с предплечья и ему не приходилось, поминая лесных духов, перевязывать его каждое утро. Впрочем, время если не для перевязок, то для раздумий у Марика еще оставалось, потому что каждое утро он продолжал выстаивать у дверей Уски. Кузнец так ни разу и не почтил его встречей. Остальную часть дня Марик проводил у Оры. Он даже перетащил от Насьты копье и тощий мешок, сложил все это в каменном доме, а сам пристроился ночевать на одном из лежаков под навесом, тем более что весна торопилась к лету, ночи были прохладными, но дышалось легко, да и костер под котлом почти не гас, и Ора не жалела теплых одеял для больных,
которых не собиралось больше двух-трех человек. Да и не они занимали большую часть времени девушки, хотя с реминькой, которая страдала неведомой Марику хворью, Оре пришлось провести несколько бессонных ночей, пока именно дед Ан не посоветовал одно, как он сказал, верное средство. Правда, Марику показалось, что главным в средстве был не состав сложного отвара, а особый обряд, который тому же Марику для памяти пришлось выцарапать на куске коры, но уже на следующий день больная уснула без стонов, а еще через три дня, благодарно кланяясь, ушла домой. Зато дед Ан, увидев, как Марик управляется с диковинными знаками, проникся к нему уважением и стал появляться у Оры в два раза чаще, чтобы то ли переброситься с удивительным баль лишним словом, то ли полюбоваться, как тот таскает воду, подсушивает выловленный из Ласки хворост, добывает рыбу или сортирует принесенные Орой лечебные травы.
        - Первый раз вижу баль, который так много умеет и знает так много вещей, что неведомы молодым ремини, - частенько повторял дед. - Насьте следовало бы поучиться у тебя, парень. Хотя, если уж он отказался стать кузнецом, что может уместиться в его голове и его руках? Всякий ремини должен быть воином, но ни один ремини не может быть только воином - и больше никем.
        - Разве Насьта не хороший охотник? - удивился Марик. - Да и не он ли днями и ночами пропадает в дозорах вокруг поселка?
        - Все так, - грустно закивал дед. - Но вот знать бы, кого он там высматривает, в этих дозорах. Поверь мне, когда Рич вернется, он дозор перенесет к этому навесу и будет здесь главным дозорным.
        - Неужели Рич нуждается в охране? - удивился Марик, но тут же взглянул на суетящуюся у котла Ору и продолжил не слишком уверенно: - Я слышал, что она может в одиночку справиться даже с юрргом?
        - Кто ее знает, - пожал плечами дед. - Но с Насьтой она справилась. Впрочем, она не прикладывала к этому никаких усилий. Я, кстати, даже не уверен, что она помнит, как его зовут, и вообще замечает потерявшего покой парня. Честно говоря, именно это меня и успокаивает.
        - Разве не Уску это должно успокаивать? - не мог понять Марик.
        - Уска слишком упрямый ремини, - зажмурил дед слезящиеся глаза. - Он никогда не позволит себе управлять сыном, как бы ни оговаривал его на людях. А жена кузнеца похожа на упрямую тень упрямого ремини. Да и Насьта такой же упрямый, хотя, может быть, не упрямее тебя. Пойми, парень, иногда лучше ничего не делать. Как бы ты ни старался изменить что-то в свою пользу, сделаешь только хуже, чем могло бы все завершиться естественным путем.
        - Значит ли это, что лучше всего вообще ни во что не вмешиваться? - удивленно поднял брови Марик.
        - Я же сказал - иногда, - тонким голосом отчеканил дед. - Во всех остальных случаях вмешиваться не только полезно, но и необходимо! Правда, следует признать, что отличать это «иногда» от всех остальных случаев человек чаще всего выучивается, когда все это ему уже не очень и нужно.
        Марик терпеливо выслушивал болтовню деда, предполагая, что в собственном доме тот уже смертельно надоел потомкам и от него отмахиваются, как от надоедливой мухи, и подумывал уже не столько о том, когда же наконец появится неведомый ему мудрейший, а о том, сможет ли он когда-нибудь оказаться с Орой наедине. Для чего ему это нужно, Марик толком и не знал - скорее всего, он собирался замереть с подветренной стороны наподобие кривого тотемного столба и жадно вдыхать сводящий его с ума тонкий девичий аромат, но даже такой малости у него никак не получалось. То с дальнего поселка приносили малыша, рассекшего себе сухожилие на маленькой ручке. То кто-нибудь из подростков долины объедался сырыми грибами. То нужно было принять тяжелые роды. Эти заботы не слишком утомляли Ору, но они почему-то отнимали те самые мгновения, когда Марик мог прислушаться к ее дыханию и запаху. В остальное время постоянно топтался кто-то поблизости. Прогуливался по берегу, опираясь на палку, и недовольно косился на Марика освобожденный от жердей Вег. Торчала у навеса реминьская малышня, требуя, чтобы Марик показал им, как он
сумел поразить арга и как бы он это сделал, если бы встретил ужасного зверя с мечом. Появлялся встревоженный Насьта, чтобы с тоской окинуть взглядом каменный дом и оставить овощи или орехи. Скрипел голосом и суставами дед Ан. Поговорить с Орой удалось лишь однажды, когда оставшийся к вечеру единственным больным Вег уже захрапел на своем лежаке, огонь, укрытый в яме под наполненным горячей водой котлом, начал угасать, и девушка сама присела рядом с Мариком.
        - Ведь ты не понял? - Она смотрела на тлеющие угли, но Марику казалось, что она смотрит на него.
        - Чего я не понял? - спросил он и потянулся к ковшу с холодной водой, чтобы смочить внезапно пересохшее горло.
        - Многое. - Она оставалась спокойна. - Почему не следует болтать лишнего, почему мы чужие для ремини, сколь бы добры и гостеприимны они ни казались, почему, наконец, юррг приходил за мной, где Рич и почему мудрейший никак не призовет тебя к себе.
        - Да, - кивнул Марик. - Но я терпелив.
        - Я заметила… - Она говорила ровным голосом, и Марик вдруг почувствовал, что ее спокойствие настораживает его. - Ты упрям, но терпелив, - это хорошо.
        - Для кого? - спросил Марик.
        - Для тебя, конечно. - Ора бросила на угли сухую ветку, и та изогнулась и истлела, не успев вспыхнуть. - Прежде чем я расскажу тебе кое-что, ответь сначала на один вопрос. Зачем ты пришел в долину?
        - За мечом! - твердо сказал Марик, хотя сердце его требовало совсем других слов. - Мне нужен меч. Я должен стать воином.
        - Зачем? - снова спросила Ора.
        - Зачем? - недоуменно закашлялся Марик и еще глотнул воды. - Разве нужна какая-то причина для этого? Или мужчина может хотеть чего-то иного?
        - Я из Радучи. - Она продолжала смотреть на огонь. - Из чудесного Бевиса, что поднимал розовые стены при впадении широкой Лемеги в море. Сейчас там хенны. Но когда… все было по-старому, мужчины дучь хотели разного. Конечно, все их желания определялись богатством и силой рода, но они были понятны. Сын торговца мечтал стать более удачливым торговцем, чем его отец. Сын горшечника надеялся научиться делать такие горшки, звон которых будет подобен звону чаш, выточенных из хрусталя. Сын кузнеца хотел перещеголять отца в умении придавать куску железа изящные формы. Сын воина рассчитывал превзойти отца в воинском умении. Каждый хотел стать кем-то, чтобы добиться исполнения каких-то желаний, хотя порой сын горшечника становился воином, а сын кузнеца искусным ювелиром. Но каждый из них стремился к собственной маленькой победе, которая позволила бы ему вкушать ее плоды до самой смерти. Почему ты хочешь стать воином?
        - Мой отец был воином, - пробормотал Марик. - Правда, я не задумывался о победе…
        - Ты убил юррга, - проговорила Ора, словно размышляла вслух. - Но ты еще и отлично разбираешься в травах. Ты мог бы стать лекарем или травником. Смеси, которые ты готовил по моей просьбе, действовали лучше тех, которые составила бы я.
        - У меня был наставник, - пожал плечами Марик. - Он научил меня множеству бесполезных вещей.
        - Только мудрец станет учить бесполезным вещам, - рассмеялась Ора. - И все-таки, белолицый баль Марик, почему ты хочешь стать воином? Или ты как мальчишка мечтаешь, чтобы деревенские девушки провожали тебя взглядом? Чтобы другие воины склоняли головы, проходя мимо, встречали тебя как равного? Чтобы лучи Аилле сверкали на клинке твоего меча, когда ты как бы случайно вытащишь его из ножен?
        - Нет! - почти крикнул Марик, потому что вдруг понял: именно этого он до сих пор и хотел.
        Треснул в костре уголек. Ударила хвостом в отдалении шальная рыба, отчего словно вздрогнули звезды в ночном небе. Недовольно заворчал во сне Вег и перевернулся на другой бок.
        - Нет, - уже тише повторил Марик и облегченно вздохнул, потому что в следующее мгновение понял, что Ора и угадала, и не угадала. Все перечисленное действительно занимало его, но не было главным. Он с тоской поднял глаза к небу, на котором сияла полная Селенга, чтобы ухватить мысль за хвост. Эх, как легко подбирал нужные слова Лируд! - Ты говоришь правильные слова, но в них не все. - Марик с досадой поморщился. - Они - часть правды. Малая часть, которая развеется от ветерка. Всякий, натягивая на плечи новую куртку, радуется тому, что она красива. Но глупец радуется тому, что его одежда привлекает восхищенные или завистливые взгляды, а мудрец тому, что куртка тепла, прочна и удобна. Это не мои слова - так говорил мой наставник. - Марик вновь потянулся к ковшу, но затем махнул рукой: - Конечно, я еще не мудрец, и меня занимает и то, и другое, но я становлюсь мудрее с каждым прожитым днем!
        - В самом деле? - Ора рассмеялась. - Ну за те десять дней, что ты живешь в поселке, глупее ты, во всяком случае, не стал. Дед Ан, до того как ты появился, изводил разговорами меня, - так вот он частенько повторял, что мудрость испытывается старостью. Настоящий мудрец умирает на пике собственной мудрости. Недостаток мудрости в старости приводит к слабоумию и старческой глупости. Мудрость способна высыпаться из человека так же, как сыплются орехи из дырявой корзины.
        - Что тут сказать? - Марик вдруг почувствовал, что тепло разливается по его груди. - Вряд ли это должно меня тревожить. Ты неплохо залатала дыру в моей руке, так что пока моей мудрости ничто не грозит.
        - Хочешь? - Она протянула ему медовый корень, который он сам принес от Уски еще с утра.
        - Нет… - Марик замер от прикосновения и про себя произнес имя своей целительницы, но вслух сказал другое: - Я думаю. О том, почему хочу стать воином. Я умею кое-что. Могу работать в поле. Могу охотиться. Приходилось добывать мед. Не боюсь никакой работы. Мой наставник научил меня читать и писать. Вбил мне в голову множество разного и непонятного. Но я буду воином. Буду воином потому, что в любом другом случае не стану никем. Сначала надо выжить, помочь выжить своим родным, а уж потом задумываться об остальном.
        - Но ведь у тебя нет родных? - спросила Ора и поправилась после паузы: - Мне кажется, что у тебя нет родных.
        - Почему ты так решила? - напрягся Марик.
        - Когда ты… бредил, - она медленно подбирала слова, - ты не произнес ни одного имени!
        - Все так, - выдавил сквозь стиснутые зубы Марик и опустил голову.
        - Мудрейший скоро призовет тебя, - вздохнула Ора. - Он тут… недалеко. Присматривается к тебе. Думает, как выпутаться из истории с Уской. Думает, как отказать тебе - и не потерять кузнеца. Знаешь, почему ремини мало? Не из-за того, что у них мало детей, хотя это важно. Ремини слишком горды. Они никогда не отступаются. Ты знаешь, что не бывает ремини-рабов? Даже если ребенка ремини украдут, весь его род отправится вызволять несчастного, а если не вызволит род, поднимется все селение. И пусть они все найдут смерть, но ремини не станет рабом! Кто еще из народов Оветты может похвастаться такой стойкостью? Но стойкий гибнет чаще, чем слабый. Пусть даже он не сдается. Если бы не эти болота на западе, репты или сайды давно бы уже истребили лесных гордецов. И никакая магия бы их не спасла. Всюду, где ремини сталкиваются с обычными людьми, - они гибнут. Гибнут, когда выходят к северному побережью, когда спускаются вниз по течению Ласки, когда отгораживаются от всего мира ловушками и магией. Гибнут везде, кроме заповедных рощ, но рано или поздно гибель настигнет их и здесь.
        - Но почему? - не понял Марик. - Кому они могут принести зло? Разве мало несчастных, безропотно влачащих рабскую долю? Разве земли ремини, скрытые в болотах и чащах дикого леса, кому-то нужны? Это земли баль рвали на части их соседи, а сеторские леса всегда слыли непроходимыми и непригодными для жизни!
        - Одры, - коротко произнесла Ора. - Ремини не живут без одров. Они верят в Единого, но служат священным деревьям, как служат друг другу члены одной семьи. Но под белой корой гигантов скрывается прочнейшая древесина огненно-красного цвета. Если кому-то из лесорубов удается срубить одр, то иногда он и его потомки на несколько поколений становятся богаты. Излишне говорить, что срубить одр возможно только тогда, когда срублены все ремини, живущие под его кроной.
        - Ничего не слышал об этом! - удивился Марик.
        - Еще бы ты услышал! - прошептала Ора. - Утварью или отделкой жилищ из древесины одра могут похвастаться только короли и богатеи, но даже они не могут быть уверены, что однажды их жилище не займется пламенем и их собственная жизнь не оборвется по нелепой случайности. Поэтому изделиями из одра не хвастают. А уж удачливый лесоруб должен скрываться до конца своих дней. Только не думай, что ремини с обнаженными мечами врываются во дворцы Оветты. Золото способно на многое. Золото помогает узнавать тайны. Золото подкупает убийц. Золото поддерживает на рынках Ройты, Дешты и Скира уверенность, что на западном берегу Манги всякого ждет смерть. Ремини не только стойки, но и расчетливы.
        - И все-таки они бедны… - пробормотал Марик.
        - Ну почему же… - Девушка тихо засмеялась, потом произнесла с горечью: - Скорее, они умны и скрытны. Поэтому и не стоит болтать лишнего в их присутствии. Следует быть скрытным со скрытными, хитрым с хитрыми, осторожным же следует быть всегда. Лишнего вообще не стоит болтать. Тот, кто много говорит, становится подобен сосуду, из которого выплеснуто содержимое.
        - Разве я похож на болтуна? - вскипел Марик. - Я всего лишь спрашивал!
        - Вопросы иногда говорят больше, чем ответы, - усмехнулась Ора.
        - Кто-то научил тебя этой мудрости? - спросил Марик.
        - Мой отец был купцом, - вздохнула Ора. - Он говорил, что купцом быть опаснее, чем воином. Нужно знать не меньше мага и книжника, уметь не меньше лучшего ремесленника, терпеть не меньше воина - и при этом видеть вперед не только на лигу, но и на день, а то и на год.
        - Я вижу только то, что видят мои глаза, - пробурчал Марик. - А глаза видят, что ремини пусть и не голодают, но они бедны.
        - Так помоги им разбогатеть, - печально рассмеялась Ора. - Ведь ты не откажешься за меч отправиться в реминьские копи и добыть за год или два несколько самородков? Они очень пригодятся народу, который сидит под кронами чудесных деревьев, ненавидит всех, кто, как им кажется, претендует на алые деревяшки, и ничего не делает, чтобы изменить свою жизнь, хотя бы засеять зерном или овощами маленькое поле. Вот и поможешь им разбогатеть - или еще больше отгородиться от остальных детей Оветты. Только вряд ли это их спасет. Оветта уже окровавлена. Но будет залита кровью, как дождем. Сейчас никому нет дела до одров и ремини. Но рано или поздно о них вспомнят. И тогда все закончится. И для них. И для нас.
        - И что же делать? - растерялся Марик.
        - Не знаю. - Ора поежилась и двинула ногой в огонь пару поленьев. - Жить.
        - Здесь? - Марик бросил взгляд в сторону сосновой рощицы, которая без остатка утонула в сгущающейся тьме.
        - Это не мой дом, - вздохнула Ора. - И не дом Рич. Хозяева этого дома теперь далеко. Надеюсь, они живы. Или кто-то из них жив. Мы с Рич присматриваем за домом. Лечим ремини, зарабатываем этим на еду. Но остаемся чужими для ремини, потому что мы не такие, как они. Мы гнемся, а не ломаемся. Наша гордость меньше, чем желание жить. И мы всегда приводим с собой беду.
        - Юррг? - прошептал Марик.
        - Вся эта пакость из-за нас, - спрятала лицо в ладонях Ора.
        - Но почему? - не понял Марик.
        - Почему? - Ора замолчала, уставилась на потемневшие поленья, по которым уже карабкались языки пламени. - Прошлое идет за нами. Мы с отцом бежали из Риссуса. Правда, сначала мы уходили из Бевиса, спасаясь от серых, затем ждали чего-то в Деште, а потом оказались в Риссусе - и только там поняли, что попали в западню. Риссус никого не отпускает просто так. Всякий вошедший в его пределы рано или поздно становится рабом золотого города. Но боги послали удачу - нам удалось бежать, правда, отдельно друг от друга. Мы встретились с отцом на окраине бальского леса, наняли корептов для охраны и отправились в Ройту. Но не добрались. Нас хватились и послали по следу юррга. Надо было сразу уходить за Мангу. Мы шли по берегу, когда юррг нагнал нас. Корепты отбились от зверя, потеряв шестерых, но и мой отец погиб. Когда все закончилось… горцы бросили меня. Они забрали почти все и бросили меня. И я была благодарна им уже за то, что они меня не убили, не надругались надо мной. Через месяц я встретила семью беженцев, вместе мы соорудили плот и отправились вниз по течению, а потом наняли репта с лодкой. Там, в устье
Ласки, и теперь, верно, стоят их лодки. Они берутся доставить всякого до Сеторских гор. Берут дорого. Очень дорого. Говорят, что за Сеторскими горами дикие земли, но там нет ни хеннов, ни сайдов, ни Суррары. Я отдала лодочнику почти все, что у меня было. И осталась вот на этом берегу. И встретила здесь Рич.
        - Давно? - спросил Марик.
        - Полтора года назад. - Ора помолчала. - Когда я оказалась здесь, пошел снег. Рич приняла меня как родную сестру.
        - И ты думаешь, юррг пришел за тобой? - произнес Марик.
        - Рич сказала, что это может произойти. - Ора опять спрятала лицо в ладонях. - Она ходила к дозорам, смотрела, когда начали приходить эти… куклы. Потом появились какие-то мурры, потом опять куклы. А несколько дней назад со стороны топи пришли риссы. С ними был маг. Колдун с искрящимся глазом. Не все это видят, но я видела таких… раньше. И Рич заметила. Колдун приходил за мной. Рич проследила нить его поиска. Она сумела отвести ему глаза. Но предупредила, что этим дело не кончится. Обещала помочь, поэтому и ушла, чтобы увести эту погань, но, видно, не сумела. Это страшно. Если риссы послали юррга, это значит, что маги Суррары от меня не отстанут.
        - Почему? - Марик с трудом ворочал языком, потому что вся легкость, что поселилась в его сердце в зеленой долине, растаяла в один миг. - Почему же ремини терпят вас здесь?
        - Для ремини честь больше жизни. Точнее, их жизнь и есть честь. - Ора вдруг улыбнулась. - Ты не поверишь, но эта земля, эта долина принадлежит не им. Сотни лет назад, когда они пришли сюда, этот дом уже стоял здесь. И тот, кто его построил, разрешил поселиться ремини в долине. Поселиться и посадить саженцы одров. Он поставил только одно условие: он сам, его дети и его гости будут жить в этом доме, на этом мысу, и ремини не станут препятствовать им.
        - И кто же хозяин дома? - не понял Марик.
        - Меня пригласила сюда дочь хозяина, - пожала плечами Ора. - По крайней мере, мудрейший сказал, что она дочь хозяина. Дочь того, кто построил этот дом.
        - Так сколько же ей лет? - удивился Марик.
        - Она молода, - улыбнулась Ора. - И не думай, что я могу это объяснить. Мудрейший очень хитер, но он не лжец. А что касается тебя…
        - И я не лжец, - нахмурился Марик. - Но и не мудрейший.
        - Вопрос времени, - усмехнулась Ора. - Мудрость - вопрос времени и испытаний. Ты убил юррга. И еще одно. Рич сказала, что ты придешь…
        - Так вот кто послал Насьту навстречу мне! - понял Марик.
        - Не знаю. - Ора смотрела на огонь. - Просто Рич сказала мне, что к ней идет баль.
        - Я? - поразился Марик.
        - А что, разве пришел еще кто-то? - подняла брови Ора.
        - Но почему я? - не понял Марик. - И почему к ней?
        - Так сплела судьба, - раздались бальские слова из сумрака.
        Марик вскочил на ноги. Темный силуэт приблизился, и баль разглядел незнакомку. Она была ниже ростом и тоньше, чем Ора, но двигалась так, словно шла по залу принадлежащего ей дворца. Хотя что мог Марик знать о дворцах, кроме рассказов дряхлеющего Лируда? Одно было ясно: не ходят по дворцам девушки в сайдских охотничьих костюмах, не заговаривают первыми с мужчинами и не носят за спиной мечей.
        - Рич! - воскликнула Ора, и тут гостья щелкнула пальцами, и светильники, подвешенные на жердях, распустили язычки пламени.
        И Марик окаменел. Но не от красоты гостьи, хотя в другое время сердце бы его затрепетало - столь совершенны были ее черты, несмотря на царапины на щеках, стянутые лентой черные волосы и впалые скулы. И не от магии огня, которую, не считая предсмертной ворожбы Лируда у костра, видел впервые в жизни. Марик смотрел на рукоять меча над ее плечом. Он никогда не видел этого меча, но знал его наизусть. Рукоять была чуть длиннее обычной, расширяясь в окончании на полпальца, орех потемнел от времени, но на серо-коричневом фоне отчетливо выделялись пятна гари. Древней гари, въевшейся в дерево, сглаженной тысячами бальских ладоней, отшлифованной до зеркального блеска.
        - «Кровью закален и кровью храним», - омертвевшими губами вымолвил Марик затверженные наизусть слова. - Точно так!
        Рич одним движением выдернула синеватый, с серебряной жилой, клинок и шевельнула им над огнем лампы. Темная надпись вспыхнула отраженными искрами.
        - Меч Зиди, - растерянно прошептал Марик. - Колючка. Мой отец три раза выходил к ступеням храма Исс, пытаясь победить Зиди, но так и не сумел стать лучшим воином баль. А потом махнул рукой. Сказал, что, пока Зиди жив, никто не сможет одолеть его. Так и случилось. А потом Зиди и колючка исчезли.
        - Зиди мертв, - медленно проговорила Рич, нервно скривила губы и мгновенно вернула клинок на прежнее место.
        - Но как у тебя оказалась колючка? - воскликнул Марик.
        - Колючка? - По спокойному, словно выточенному из светлого камня лицу Рич опять скользнула холодная улыбка. - Это меч Сето, баль. Он не оказался у меня. Я взяла его во время обряда.
        - Какого обряда? - сдвинул брови Марик.
        - Я была смертным слугой Эмучи, - отчеканила она слово за словом.
        - Рич? - раздался шорох из темноты.
        - Насьта, - развела руками Ора, и действительно к огню шагнул ремини.
        - Опять ты? - развернулась к обескураженному сыну кузнеца Рич, и Марик узнал ее тут же! Узнал по тонкому профилю, по взметнувшимся прядям волос, по изгибу бедра, движению рук - узнал! Именно она была речным духом! Она танцевала на мелководье! Она скользила над водой, как прядь летучего пуха в порывах теплого ветра!
        - Вот, - растерянно хлопнул себя по бокам Насьта. - Дождался. Ты цела, хвала богам.
        - Боги тут ни при чем, - оборвала ремини Рич и повернулась к баль: - Как тебя зовут?
        - Марик, - подобрался тот. - Марик, сын Лиди из рода Дари.
        - Меня зовут Кессаа, - ответила Рич.
        - Вот такушки, обухом по затылку! - крякнул Насьта.
        - Ну сколько можно? - заворчал по-сайдски Вег, натягивая одеяло на голову. - Мне дадут поспать или нет?
        - Не слушай, - щелкнула пальцами Кессаа. - Что услышал, забудь навсегда.
        Глава 7
        Знаки и слова
        Наутро Марик не пошел к кузнецу. Насьта сказал, что ходить никуда не надо. Он появился в хижине с первыми лучами Аилле и посоветовал баль отдохнуть, хорошенько перекусить, прогуляться, спуститься к ручью, вытекающему из озерца, ополоснуться и вообще провести время в свое удовольствие, потому что вечером мудрейший наконец будет с ним говорить. Марик хмыкнул: он не очень хорошо понимал, как проводить время в свое удовольствие, потому как спать уже не хотел, а трапезу не мог растянуть на целый день при всем желании. Да и не до отдыха было: вчерашняя встреча занимала его мысли с самого утра. Привычка впитывать каждое слово, воспитанная в нем Лирудом, требовавшим внимательности и собранности, теперь едва не послужила причиной головной боли. Все сказанное Орой и то немногое, что сказала Рич, или Кессаа, до того, как она сослалась на усталость и потребовала, чтобы баль отправлялся восвояси до утра, распирало голову до состояния внутренней немоты, но поверх этого утреннего недоумения сиял синеватый, с серебряной жилой, клинок. Марик развернул сверток, который принес Насьта, удостоверился, что нюх его не
обманул - в тонкую лепешку действительно были завернуты печеные грибы, - и, прихватив с собой и сверток, и неизвестно зачем взятое вчера из каменного дома копье, отправился к Ласке. Миновав круглую поляну и озерцо, Марик поднялся на вершину утеса, привычно оглянулся на возникший за спиной морок болота, но не пошел по тропе к каменному дому, а сполз между известковыми валунами к ручью, продрался через орешник и заросли можжевельника - и выбрался к Ласке на четверть лиги ниже по течению. Спустись он еще на пол-лиги вслед за прохладными струями реки, так точно попал бы на то самое место, где почти две недели назад разглядывал почудившегося ему речного духа. Хотя почему же почудившегося? Вполне осязаемого, пусть и обернувшегося странной девицей, управляющейся со священным мечом баль так, словно она родилась, сжимая в ручонке его рукоять. Интересно было бы посмотреть, вдруг подумал Марик, как бы однорукий Багди, по своей всегдашней привычке, ущипнул подобную девушку за мягкое тело, - уж верно, в то же мгновение разучился бы самостоятельно развязывать тесьму портов, последней руки лишился! Эта мысль
отчего-то развеселила Марика, он хмыкнул и не пошел дальше, чтобы не столкнуться с дозорным ремини, а то и с самим Насьтой, и стащил с плеч рубаху.
        Последние дни баль не терял времени зря. Морщась от боли, он разрабатывал и тело, и руку, хотя Ора всякий раз придирчиво качала головой, потому что хоть рана и заживала на нем, как на деревенской собаке, но подсохшая кровь подсказывала - тянет парень израненную плоть, не дает ей зарубцеваться, выуживает из немощи былую легкость. С другой стороны, дучке было чему дивиться: за десять дней рана сомкнулась, уже через неделю пришлось жилку выдергивать, что края стягивала. А вот Марику и по сей день казалось, что на месте осталась жилка, что не дает руке воли, но, как говаривал тот же Багди, чтобы разогнуть - перегнуть надо, и тот же Лируд похоже отмеривал: чтобы тяжелое поднять, неподъемное ворочать нужно, поэтому хочешь не хочешь, а раны трудить придется.
        Ощупал баль пожелтевший бок, который о себе только при касании напоминал, размял ставший багровым шов на руке. Повезло ему все-таки. О яде и задумываться не стоило, а игла, которую Марику так разглядеть и не удалось, ни кости не задела, ни сухожилия не порвала. Насьта заикнулся насчет доспеха, который от такой малости мог воина оборонить, но баль о доспехе и раньше не помышлял. Что толку с пустых слов? Еще Багди на Марика орал, что тот на медведя без доспеха пошел, что может косолапый, даже будучи на копье насажен, одним взмахом лапы или плечо вывернуть, или шапку вместе с волосами смахнуть, да вот только заткнулся тут же, едва Марик спросил однорукого - дай мне доспех, всего медведя деревне оставлю. Промолчал Багди - и правильно сделал: все одно ни шкуры, ни мяса Марик не взял, вот только доспеха так и не заимел.
        Присел Марик на сырую с утра траву. Повертел в руках копье, положил его перед собой. Нет у него теперь оружия. Когда очнулся да пришел к Насьте за ножами и рубилом своим, сразу неладное заметил. Сожрала кровь юррга сталь. Впрочем, какая там сталь? Так, железо. Только и осталась ржа на оголовке древка: почистить пытался, но сразу понял, что до деревяшки счистит, - оставил: так хоть упражняться с копьем можно.
        Руки Марик опустил на колени, глаза закрыл. Было время - уши от насмешек Багди да ровесников вяли, когда вот так же замирал загодя до схваток или тяжелых упражнений. Староста по-всякому не мог понять, зачем мозги перед нудной работенкой чистить: все одно, пакость приключится какая - присесть не удастся. Однако Марик и тут всякий смешок переупрямливал. Если о чем и спорил он с Лирудом, так только не об этом. Тут и его отец еще успел присоветовать: освобождай, парень, голову от шелухи, как добрая хозяйка зерно от кожуры лущит, иначе на зубах скрипеть будет. Вот и теперь стиснул Марик зубы, затем расслабился, выкинул из головы все - и Ору, и Кессаа, и Насьту, и мудрейшего, и клинок Сето. Даже о ближней ступени - стать воином - все мысли рассеял. Ухом, ноздрями, каждой пядью тела обратился наружу - и словно дым от шаманской трубки растворился на ветру. Улетел к небу, к тяжелым и сырым облакам. Приник к зеленой траве, дал пронзить собственную податливость ее стеблями, впитался ее корнями, повис каплей нектара на брюшке молодой пчелы, сорвался и разбился о прибрежный валун. Смешался со светлыми струями,
расплел ленты речной травы и сплел их снова. Разлетелся во все стороны, растаял как летний снег и высох, взмыл паром - и увидел сразу все. И далекие пороги на Ласке, гремящие бурунами, как ворота к великой топи. И белые шапки Сеторских гор. И зеленые пласты Холодного моря. И золотые купола молчаливой Суррары за дремучими чащами, изгибом Манги и частоколом брошенных сторожевых башен. И далеко на западе блеск еще одной великой реки, через жидкую плоть которой ползли и ползли тысячи плотов, тысячи узких лодок и десятки тысяч лошадиных морд. Расплылся, рассеялся Марик надо всей Оветтой и увидел сразу все: и разоренные селения, и бегущих людей, и дымы пожаров, и пульсирующее пламенем или мглою темное пятно на севере, на вытянутом пальцем между двумя морями куске земли.
        Остановился Марик. Прислушался к шуму близкой реки, как к путеводной нити, и вернулся туда, откуда не исчезал и на мгновение. Ни разу он не забирался так далеко - только и удавалось раньше сверху родную деревню глазом окинуть, но ни удивления, ни оторопи не испытал. С чего ему недоумевать или шарашиться? Чай, не колдун, и не быть ему колдуном, значит, и нечего из полетов этих чудо сплетать. С другой стороны, и не воин пока, а когда время придет воинскую долю вьючить, прибытка от полетов все одно не будет, если спокойствия не считать. Того самого, которое позволило ему и медведей брать без ущерба особого, и юррга на копье насадить, и всякое другое испытание без дрожи терпеть. Ерунду, конечно, Багди плел, не зря ему Лируд рот прикрыл: что толку с пустотой спорить, если она чужое по сторонам расплескивает, - вовсе не нужно перед каждой схваткой на землю садиться. Это ж все равно как флягу перед каждым глотком водой полнить. Спокойствие не просто набирается, но и тратится - не враз, конечно, если на невмоготу не напорешься.
        Марик открыл глаза, уже вскочив на ноги. Бывшее копье словно само легло на руку, скользнуло по плечу, обернулось вокруг туловища, загудев на излете, и запело, заиграло тело, не исполняя команды умельца, а подчиняясь неслышимому ритму, который возник ниоткуда, но захватил и заворожил каждую пядь разгоряченного тела, заставляя мышцы то твердеть в камень, то растягиваться и наливаться огнем. Сколько раз еще три года назад, будучи угловатым неуступчивым подростком, он повторил эту тысячу движений, сколько раз перетасовал ее из связки в связку, пока не появился ритм, пока тело не начало упиваться легкостью и свободой, - не потому ли только и сумел взять третьего медведя, который вылетел с лежки в десяти шагах и не стал громоздиться на задние лапы? Ведь не на упор он его взял - на взмахе глотку рассек! Как только успел? Тело само все сделало, правда, и корчилось потом в рвоте тоже само, и в порты не наложило от ужаса чудом - тут уж Марик к воле своей вернулся, не дал сам себе опозориться. Все-таки не зря посмеивался над ним худощавый одноглазый дучь, на котором шрамов было больше, чем морщин. Не зря
заставил окоротить шест до четырех локтей. Не зря нудил, когда Марик неправильно ставил ноги, неправильно держал плечо, неправильно дышал. А как самые начала парню дал - стал к шесту груз вертеть. Тот поперву не понял ничего, а потом языку дал волю: зачем да для чего. Одноглазый сначала засопел от злости, но потом все рассказал, да и куда бы он делся: от ловкости Марика хороший прибыток его новой семье шел. Оказалось, что не к копью он парня приучал. Не уважал одноглазый копья - объяснил, что в битве копейщик сила почти главная, но ценен он не один, а в куче, в строю, который не всякая конница опрокинет, не всякая рать затопчет. Если же копейщик со своим шестом заостренным против умельца с мечом или еще каким быстрым рубилом один на один схватится, то на том его копейная участь и угаснет. Тут одноглазый и расчертил на куске коры то, к чему Марика приучал. Древко на три локтя да рубило на полтора шириной в ладонь. Глевией[Г л е в и я, или г л е ф а - холодное оружие наподобие секиры или алебарды.] оружие обозвал и начал расхваливать его.
        Долго тогда Марик над картинкой сидел. И так, и так прикидывал, но никак не мог эту глевию в охоте употребить. До того третьего медведя ему еще два года пыхтеть следовало. Никак оружие, владению которым он уже год обучался, под медведя заострить не получалось. По-всякому выходило, что либо согнется лезвие от тычка, либо скользнет по шкуре зверя в сторону, а значит, ложись, охотник, и улыбайся медведю, пока он улыбку твою клыками соскабливать будет. Махнул рукой на незадачу Марик и продолжил науку одноглазого постигать, правда, то и дело подумывал, как ему перед медведем извернуться, пока через полтора года не вычертил нелепый лепесток-наконечник, который был длиннее обычного едва ли не в пять раз и годился не только для рубки, но и для тычка. Одноглазый долго смеялся, выпытывая, что это Марик себе измыслил - лопату ли, секиру какую сдвоенную или весло, чтобы поперек Мглянки выгребать, а Марик лоб хмурил и на своем стоял: что ему не только врага рубить надо, но и медведя в лесу без опаски встречать. Разозлился тогда одноглазый, орал, что такая мотня жесткость должна иметь, а значит, весить будет
как кувалда, и ею не только тыкать не сподручишься, но и рубить не сможешь: силенок не хватит! Найдутся, сузил глаза Марик и отправился делать заказ в соседнюю деревню к кузнецу, которому все равно было, во что сырое болотное железо плющить, - лишь бы прибыток от каждого удара шел. Зато уж почувствовал Марик в последний год упражнений, как тяжело управляться с железным веслом - иначе в деревне его копье никто и не звал. Пожалуй, на ладонь в плечах раздался: Багди даже охнул, когда Марик кабана на плечи взял и за пяток лиг до деревни дотащил. Вот тут-то придирки да насмешки окончательно из негромких в тихие обратились. Хорошо еще, дучь махнул рукой и продолжил подсказывать да советовать, что изменить, что подправить, как поменять шаг да жест, чтобы игру глевией к этакому
«веслу» приспособить. А потом вовсе пришел и признался, что все, что знал, он упрямому баль передал, а что передать не мог, пусть баль на стороне вовсе не ищет, потому как у Марика собственная башка на придумки горазда, а где башка упрется, упрямство свое выдолбит.
        К тому времени Багди вовсе от молодых отстал, да и что с него было брать: он и сам толком ничего не умел. Да и деревне пользы от охоты больше было, чем от деревянного стука на поляне да синяков и ушибов у собственных сыновей. К тому же и молодые не особо рвались кости ломать да сухожилия рвать: они уже к тому времени тайком вытаскивали отцовские или дедовские мечи, мерились длиной и остротой клинков и мечтали о посвящении в воины да о победах над врагами, кои должны были происходить быстро и без сильного вреда для их здоровья. В этих заботах у них и времени на насмешки над ненормальным «зверенышем» вовсе не осталось. Тут и привел одноглазый к Марику однорукого корепта из соседней деревни, который то ли заинтересовался чудаком, что лопату вместо наконечника на древко насаживал, то ли прибытка для семьи своей, в сеторских лесах обретенной, искал. И то дело: одноглазый-то за годы обучения не меньше трех оленей общим весом поимел с Марика, с полбочонка меду да фазаньих яиц за тысячу. Уж как его глаз-то недостающий добычу и умение ни половинил, и то одноглазый в прибытке от ученика оставался, так что
однорукому был прямой резон прибыток урвать.
        Свардом корепта звали. С хмыканьем он смотрел, как Марик крутит и тычет своим
«веслом», потом взял в левую руку палку и встал напротив молодого баль. Встал и так и не сдвинулся с места: если только шаг ногой в сторону сделал, но и этого хватило, чтобы и весло железное остановить, и синяков на бедрах да боках у зазнавшегося «мастера бальской глевии» наставить. Так и появился у Марика новый учитель, а значит, и новые подопечные, в числе которых оказалась молчаливая улыбчивая балька с двумя старшими детишками и двумя мелкими, уже от Сварда прижитыми. Новый наставник хоть и случился одноруким, как Багди, но калекой был на правую сторону и отличался от ветерана всем - начиная с того, что предстал, несмотря на увечье, веселым и молодым. Ох, нелегко было его выкрутасы мечом левой рукой Марику на правую перенимать, а потом и левую в том же порядке разрабатывать! Опять же, и Сварду с одной рукой попотеть выпало, когда Марик в ответ учил его ставить силки и ловушки, плести верши для рыбы, разыскивать подлиственные грибы да медовые корни, воровать соты у диких пчел и ореховые запасы у лесной мелочи.
        По весне же Марик помог Сварду вскопать кусок земли за его хижиной, и тот посадил семена желтой репы. Вот тут как раз два прибытка вышло - и репа, которая свардовское семейство в достаток вывела, и кабаны, которые к огородику как к солончаку шли. Тогда Марик себе новые сапоги справил. Свард хотел ему и сыромятный доспех сладить, да до посвящения в воины не успел. Зато успел обучить парня не только, как говорил сам, очень неплохому владению мечом, но и всякого другого умения в парня добавил, для чего обошел всех пришлых да и бальских ветеранов и из каждого по совету, а то и по учению в день-два за десяток семян репы вытребовал. Что уж говорить: Свард парня и по-корептски болтать приучил. Один он и провожал Марика в путь. Вот только меча он не смог дать ученику-приятелю своему: у самого меча не было - только умение да зимние боли в потерянной на войне с хеннами руке. - А лодка где? - раздался насмешливый голос.
        - Утонула, - ответил спокойно Марик и, опустив копье, присел на траву.
        Знала бы девчонка, сколько раз он слышал шутку насчет железного весла, - придумала бы чего лучше. Пот катился с Марика градом, заливал глаза, но он только смахнул капли со лба и приятно удивился, что не почувствовал боли в заживающей руке. Кессаа стояла напротив, словно хотела что-то сказать, но замерла на полуслове. Серое домотканое платье прилипло к ее телу, и Марик разглядел и то, чего увидеть не думал: и девичьи грудь и талию, и крепкие плечи и бедра, скорее бы подошедшие молодой бальской матери, жизнь в которой бурлит родником, а время не успело еще растереть ее молодость между каменными ладонями. Вот только глаза у Кессаа были немолодыми. Именно немолодыми: словно передавались они с лица на лицо, и каждый предыдущий хозяин ничего, кроме горя и боли, этими глазами не высматривал.
        - Я тебя не вижу, - сказала Кессаа негромко, и голос ее был таким усталым, что Марик почти разуверился, что именно она танцевала на мелководье.
        - Ослепла? - не понял Марик.
        - Нет… пока. - Она прищурилась и покачала головой. - Должна видеть, а не вижу. Должна чувствовать, а не чувствую. У тебя есть амулеты? Впрочем, я и представить такого амулета не могу.
        - Нет у меня ничего. - Марик выдохнул, успокаиваясь. - «Весло» от кузнеца-неумехи, да и то после юррга едва держится, конец ему пришел. Рубаха и порты от Оры. Сапоги от деревенского скорняка. Колпак от опекуна моего, но магии в нем нет, точно говорю.
        - В оружие против юррга нужно или магию, или нитку серебряную вплетать… - Она все еще жмурилась. - Ты и магию видишь? Да, видишь. Насьта сказал. И про мой отворот, и про реминьскую выморочь вокруг долины. Видишь, но сам не плетешь. Отчего же я тебя не вижу, а ну-ка…
        Она шагнула вперед, опустилась на колени рядом и, пока Марик млел от смешанного с запахом реки запаха женского тела, прижалась щекой к его щеке, зачем-то лизнула его в лоб, провела ладонью и удивленно вскрикнула.
        - Что такое? - не понял Марик, выныривая из захлестнувшего его блаженства.
        - Да ты сам… амулет, - восхищенно прошептала Кессаа. - И заряжаешь себя сам.
        - Не понимаю. - Марик нахмурился.
        - Смотри. - Она прошептала что-то в ладонь и резко ударила Марика по предплечью. Баль недоуменно вскрикнул, но тут же замер. На покрасневшей коже выделились черные знаки. Их было множество, буквы перемежались линиями и точками - казалось, что тысячи мелких червячков избороздили плоть Марика, словно он был дубовым грибом.
        - Это Лируд, - отчего-то поторопился объяснить Марик. - Он накалывал эти… значки четыре года. Сказал, что они должны были меня защитить.
        - На всем теле? - уточнила Кессаа.
        - Да, - покраснел Марик.
        - И как же ты это выдержал? - Кессаа смотрела на баль так, словно он только что выпил Ласку до самого дна.
        - Ну не в один же день… - Марик сморщил гримасу. - Так, опухало немного, но мошкара больней кусает. Да и не видно же ничего, он какой-то древесный сок брал!
        - Ты не понимаешь. - Кессаа удовлетворенно кивнула, словно непонятливость Марика все объясняла. - Чтобы я защитилась так, как ты, я должна была бы повесить на себя лучших амулетов столько, сколько не увезти на подводе, запряженной двумя лошадьми. Да и то… не была бы столь защищена. Но ни один человек не может выдержать той ворожбы, что на твоем теле. Она должна высосать тебя без остатка за полдня. А если тебе придется защищаться от могучего мага - и того раньше.
        - Вряд ли, - отмахнулся Марик и встал на ноги. - Лируд бы такого не допустил. Он был… мудрым, хоть и старым. Да и я не столь слаб. Вон меня юррг зацепил, и хоть бы что!
        - Юррг, - кивнула Кессаа, медленно обходя Марика. - И не в первый раз?
        - Да, - согласился Марик, медленно поворачивая голову вслед за Кессаа. - Откуда знаешь?
        - Догадалась, - прошептала Кессаа и раскрыла ладонь.
        На крайних фалангах пальцев замерцали голубоватые огоньки, и вдруг из центра ладони выстрелила ветвистая молния и оплела колено Марика. Баль охнул, отпрыгнул в сторону, но уже через мгновение понял, что боли не ощутил, хотя тут же с подозрением стал осматривать подаренные Орой порты. Кессаа снова подошла к нему и как ни в чем не бывало поймала его лицо в ладони.
        - Так, значит? - удивленно расширила она глаза. - Подпитываемся извне, но тварь живую не трогаем. Кровушку да силу у животинки не отсасываем. Довольствуемся лучами Аилле, ветром, огнем, водой, солью земли да соком древесным. Интересно. Боюсь, что мне нужно твою кольчужку невидимую по точечке разобрать!
        - Ну не стоит заморачиваться, - покраснел Марик. - Никакой надобности…
        - Как, ты говоришь, звали этого умельца? - сдвинула Кессаа брови.
        - Он… умер, - буркнул Марик, которому начала надоедать быстрая, ослепительная, но холодная красавица. - Лирудом его звали.
        - Я не знаю такого мага… - Кессаа с досадой прикусила губу. - А он был великим магом: я никого не знаю, кто бы мог сравниться с ним. Если только… сами боги? Сето, Сади или Сурра?
        - Боги не умирают, - скривился в усмешке Марик. - Ну если сами не захотят. Нет, Лируд богом не был. Он даже не был великим. Он сам мне говорил, что великим суждено быть не всем. Он говорил, что не только шапка к голове подходить должна, но и шея, чтобы голову держать. И чем голова тяжелее, тем шея должна быть крепче. А уж если и шапка велика… Тут уж лучше вовсе без шеи… Вот только без шеи по сторонам смотреть трудно.
        - Вероятно… - Она почему-то согласилась и отпустила его лицо.
        Марик невольно отшатнулся и вспомнил:
        - А еще говорили, что Лируд был учителем самого Эмучи!
        - Все верно. - Кессаа словно говорила сама с собой. - Эмучи и написал мне, что ты придешь. И поможешь.
        - Как написал? Когда? - Марика затрясло. - Он же уже больше четырех лет как мертв.
        - Иногда он приходит сюда. - Кессаа постучала себя по лбу и рассмеялась так, что у Марика похолодело в груди. - И пишет у меня на руке. Видишь?
        Она медленно оттянула к локтю рукав платья, и Марик увидел вычерченное багровыми сайдскими рунами слово «Суйка».
        - Демон меня задери. - Во рту у Марика пересохло, потому что вспомнил похожие буквы на руке Лируда. - Это вытравлено? Или выжжено?
        - Спроси Ору, - опустила рукав Кессаа, глядя на Марика исподлобья. - Как-то по моей просьбе она караулила мой сон и видела, как буквы сами появляются на руке.
        - Почему? - прошептал Марик омертвевшими губами. - Почему же он просто не скажет тебе, чего ему надо?
        - Он не может говорить. - Кессаа смотрела в глаза Марику, не отрываясь, и ее взгляд казался баль взглядом безумной. - Сайды зашили ему рот перед казнью. Он и пишет-то неровно. Посмотри, как разъезжаются буквы. Трудно написать ровно левой рукой, да еще обрубком левой руки.
        - Почему же левой? - почти прохрипел Марик.
        - Потому что правой он держит собственную голову, - отрезала Кессаа.
        Глава 8
        Совет
        Насьта нашел Марика у навеса. Тот уже успел натаскать воды, нарубить хвороста и даже пройти вместе с почти оправившимся Вегом вдоль прибрежных кустов с волосяной сеткой. Улов оказался небольшим, но двух десятков рыбешек хватило на аппетитное варево. Большой котел с горячей водой по этому случаю перекочевал в приготовленное для него углубление, а над огнем повис котел поменьше, который как раз и служил источником соблазнительного запаха. Насьта пошевелил ноздрями и даже потянулся к сапогу, за голенищем которого торчала вырезанная из дерева ложка, но, столкнувшись с возмущенным взглядом Оры, виновато раскланялся.
        - Не готово - значит, не готово, - пробурчал он с досадой и, оглянувшись, добавил: - Однако, как с мудрейшим переговорим, пробежаться придется, а то хромой репт полкотелка в одно хлебало сольет!
        - Грибов печеных пообещаешь ему - не сольет, - ответил Марик, удовлетворенно осматривая только что зачиненный сапог, и тут же успокоил разрумянившегося ремини: - Ладно-ладно. На грибы покушаться не будем. Что там с твоим мудрейшим? Как бы не вышло, что ушицей прощание мое с долиной заедать будем.
        - Заедать не заедать, а голодать я не согласен, - зевнул Насьта и одобрительно кивнул, глядя, как Ора управляется с ножом, разрезая корни для заправки варева. - Пошли, что ли? Разговор у мудрейшего будет долгим или коротким, не знаю, а перемениться может многое. Мудрейший полторы недели твое дело обдумывал.
        - Вот и проверим, - нахмурился Марик.
        - Что именно? - не понял Насьта.
        - Мудрейший он или вроде нашего старосты, - буркнул Марик, запихивая ногу в сапог и притопывая им по пожухлой траве. - Как ты говорил мне? Человек не врет, когда ест? Может быть, ушицы ему отнести?
        - Это ты зря, - крякнул Насьта. - Мудрейшего на палец так просто не насадишь. Да он, если захочет, так придурком прикинется, что тебе потом сто человек скажут, что он мудрейший, а ты все одно придурком его считать будешь!
        - Я вот сейчас не пойму, - удивился Марик. - Ты похвалил его или наоборот?
        - А… демон его знает, - замахал обеими руками Насьта. - Пошли уж! Не мастер я слова частить. Ты сейчас одно запомни: язык вперед мудрейшего не тяни. Спросит - отвечай, а если кто еще чего спросит - на мудрейшего сначала посмотри. Там и увидишь - раскрывать кисет или потуже бечевку затянуть!
        - Какой еще кисет? - не понял Марик.
        - Тот самый! - раздраженно скривился Насьта. - И вот еще что помни. Я, конечно, насчет меча понять тебя могу, но никакая железка поперек того, что в груди твоей стукает, выситься не должна. Хитрее нужно быть, если хочешь знать! Неужели думаешь, если бы ты веслом своим разбойника какого укоротил да с мечом его в деревню вернулся, кто-то против твоего права на воинское звание поднялся?
        - Вот такушки, значит? - передразнил Насьту Марик. - Ты бы, парень, перехлестывал, да не перехлестнул. На себя слова свои завернуть сможешь? О чести не ты ли поминал, когда отец меч ковать отказался?
        - Так это… - засопел ремини.
        - Вот-вот, - кивнул Марик и поднялся. - Пошли - говорят, на ходу глупость быстрей выветривается.
        - Эх! - взъерошил волосы Насьта. - Вот скажи, кто тебя учил языком шевелить? Говоришь мало, а как скажешь, так прямо по лбу отщелкивает!
        Марик не ответил. Ора обрезала сладкие корешки, но на мелькающий в руках нож не смотрела, с баль глаз не спускала, и ему самому хотелось замереть и не спускать с нее глаз.
        На знакомой поляне за столом, который, как уже понял Марик, был сделан как раз из древесины одра, сидели Уска и, неожиданно для баль, Кессаа. Они молчали и не двинулись с места, когда Марик и Насьта подошли к столу, только кузнец, на лице которого вроде бы как морщин прибыло, ответил кивком на поклон баль. Кессаа не шелохнулась - лишь сплела пальцы и крепче оперлась об отшлифованную поверхность. Со стороны озерца выкатился дед Ан и, покряхтывая, водрузил на стол кувшин, который, судя по темному боку, только что окунули в родник, и громыхнул корзинкой с посудой. Насьта тут же подскочил к старику и расставил перед каждым по глиняному кубку. Никакого угощения, кроме воды, явно не предвиделось, но Насьта наудачу поворошил солому, оставшуюся в корзинке, и присел на место с разочарованным видом.
        Марик огляделся, но из-под окружающих поляну деревьев не вышел больше никто. По-прежнему молчали Уска и Кессаа, ерзал на чурбаке Насьта, ковырял в зубе шипом иччи дед Ан. Баль снова окинул взглядом свободные чурбаки и уже совсем было собрался, полузакрыв глаза, подремать, как дед отбросил в сторону шип и, чмокнув губой, начал говорить:
        - Сегодня слов будет мало, потому как хоть и касаются дела наши многих, но гомоном их не решишь, поэтому те, что есть здесь, те и будут говорить, разве только кроме Насьты, потому как хоть он и лучший лучник долины, а то и всей Сеторы, но веса против отца своего не имеет.
        Насьта недовольно шевельнулся и получил в ответ неожиданно тяжелый взгляд деда и присказку:
        - А если он не против отца молвить хочет, а за него, тем более нечего язык тянуть, мы тут все за отца его складываемся.

«Вот это да! - поразился Марик. - Неужели дед мудрейший и есть? Засоси меня в болото, я ж о чем с ним только языком не тряс? И что же выходит? Если они все за отца Насьты складываются, то и против меня, выходит? Но так и я же не против него!
        - Дочь сайдская здесь не потому, что случаем или по умыслу со спором между кузнецом Уской и молодым баль Мариком связана, а потому, что боль наша, что через Марика нас захлестнула или пресеклась им, на нее прицел держит. Так я говорю?
        Не шелохнулась Кессаа, словно не мудрейший с ней говорил, а летний ветерок висок ее щекотал.
        - Начнем с заковырки, - почесал дед затылок. - Баль Марик пришел в долину, чтобы заказать меч у кузнеца Уски, ковать который Уска отказался, потому как признано и принято ремини в год войны ни оружия, ни плеча своего под чужую руку не править. Так оно, Уска?
        - Так, - буркнул кузнец.
        - Если бы так, - сморщился дед. - Однако вышло так, что имел Марик поручительство старое, по которому Уска отказать Марику не мог. Так оно, Уска?
        - Дед, поперек тебя… - раздраженно хлопнул ладонью по столу кузнец, но в ответ услышал еще более громкий хлопок:
        - Отвечай, кузнец, если спрашиваю, а то, как в былые годы, ухо-то отверчу! - заорал дед.
        - Так, - зло проскрипел кузнец и зыркнул в сторону Насьты, который скорчил зловещую рожу и бешено вращал глазами.
        - Вот! - глубокомысленно протянул дед и повернулся к Марику: - Что делать-то будем, убивец?
        - Кого ж я убил-то? - растерялся баль.
        - Юррга, трех медведей, волков без счета, прочей живности полно, - перечислил дед и, согнувшись, чихнул на собственные колени. - Да не в том дело! Ты ж, болезный, кузнеца нашего под расход подвел. Отказать тебе он не может, за дело взяться не может тоже. Ни работа ему твоя не нужна, ни обет твой. Тебе вот меч понадобился, а нам кузнец-то все дороже твоего меча!
        - Я вот что скажу, - сдвинул брови Марик, потому как хоть и давился по соседству Насьта проглоченным смешком, но чем дальше, тем меньше самому баль казался разговор смешным. - От меча я отказаться готов. Не своей головой я думал, когда в долину пришел. Чему учили, тому учился, какие слова подсказали, такие говорил, но не по неразумению, а потому, что ни язвы какой, ни ловушки ни в делах своих, ни в словах не видел и не замышлял.
        - Уф, - выдохнул у плеча Насьта, а сам Марик смахнул рукавом пот со лба. Хоть и не давал ему Лируд сладко спать зимними вечерами, а все-таки одно дело слова на коре или доске вощеной сплетать, другое - на язык их друг за другом выкладывать.
        - Поэтому вы сами определяйтесь. Еще раз говорю: от меча отказаться готов, вот только откажется ли Уска от того, что пообещал? Мне теперь уж по-всякому меч добывать в другой стороне придется, так и вы уж сложите все так, чтобы Уска жив остался и урона не потерпел.
        Замолчал Марик, снова пот со лба смахнул да поверх головы окаменевшего Уски на север уставился. Туда ему придется теперь идти, хотя что толку сговорчивого ремини искать? А не сговориться ли с Вегом да не двинуться в Ройту? Прицениться к мечу у какого-нибудь рептского кузнеца да найти ремесло или работу какую, чтобы не ратным трудом, а мозольным напрягом нужную сумму составить. Вот так и сделать, а там уж как сложится, так и пойдет. Эх, жаль, с ножом по лихим дорожкам долго не прогуляешь, копье-то вовсе рассыпалось, осталась одна жердина!
        Замолчали все, вот только Кессаа словно глаз на него скосила. Показалось или нет?
        - Сложить-то можно, - озадаченно распустил между кривыми пальцами бороденку дед. - Только подождем-ка мы пока складывать. Мыслю я, что надо все кости на стол бросить, потом уж за склад браться. Вот ты, Рич, скажи так, чтобы все услышали: с чего это пакость разная к нам зачастила? Когда хозяин вместе с дочерью своей привел тебя сюда, пообещал он, что беспокойства от гостей его долине нашей не будет. Пятый год ты здесь, Ора полтора года как с весточкой от дочери хозяина явилась, и вот уж с полгода, как покоя нам нет. Двух ребят мы уже потеряли, а если еще юррг придет, так, боюсь, и десятью не обойдемся. А ведь ты уже говорила как-то, когда риссы с колдуном вокруг рыскали, что отведешь беду от долины. Что скажешь? Говорила?
        - Говорила, - почти безучастно произнесла Кессаа.
        - Ну? - скорчил обиженную рожу дед, отчаявшись услышать продолжение. - Спору нет, умение твое лекарское, Рич, достойно той славы, что о тебе идет среди ремини, но нам-то как быть?
        - Как были, так и будете, - произнесла Кессаа и выложила на стол короткую палку. - Видишь это, Анхель?

«Анхель!» - Марик чуть не подпрыгнул на чурбаке, когда имя деда услышал. Так вот кто Лируду второй долг крыть должен! Вот так дед Ан…
        - Вижу, - раздраженно бросил мудрейший.
        - Это жезл, как ты говоришь, дочери хозяина. Его принесла Ора. Здесь и здесь, - приподняла Кессаа палку над столом, и Марик заметил искры на торцах жезла, - метки Золотого города. Именно их искал тот жрец с воинами, которому мне удалось отвести глаза. Но теперь Риссус ищет что-то еще, потому что жезла этого я не выпускала из рук, а в моих руках его найти невозможно.
        - Что толку мне от твоих слов? - взвился дед. - Какая мне разница, что они ищут? Отчего я опять тебе верить должен? Разве ты забыла, как появилась здесь, и мертвецы, не пережившие зиму, поднимались на ноги и стояли у ступеней каменного дома? К тебе они рвались, к тебе! Что тогда говорил твой гостеприимный хозяин? Забудь о маленькой боли, Анхель, потому как большая боль накатывает на нас, как сель с Сеторских гор! Так с Сеторских или с Молочных пиков Скира? А может быть, от золотых куполов Суррары? Или еще ближе? Уж не выглядывает ли она из окон каменного дома? А?!
        В тишине старческий крик повис. Замолчал старик, вглядываясь в спокойное лицо Кессаа. Замер, дух переводя. Только жилка продолжала подрагивать у него на виске да средний палец на левой руке дробь о столешницу выстукивать начал.
        - Понятно, - усмехнулась после долгой паузы Кессаа. Такой долгой, что Марику уже начало казаться, что им вовсе не будут заниматься сегодня - забудут и уйдут, оставив непутевого баль сидеть на гладком чурбаке. И то, что за дело - какой-то заказ на меч, когда такая пакость осаждает зеленую долину! - Понятно, - повторила Кессаа. - Как же у тебя все гладко складывается, Анхель, хотя ты и склада еще никакого не объявлял! Думаешь, вытравишь иноземную заразу из каменного дома - и долину спасешь? Только ведь отсидеться здесь все равно ни тебе, ни племени твоему не удастся. Победят хенны - прокатятся до гор, топи их не остановят. Победит Скир - не успокоится скирский конг, пока последнего баль не порешит, опять же сюда тропу проложит. Победят риссы - сам знаешь. У магов из Суррары много целей, но главная, пусть они и не кричат об этом, - вывести под корень всякое колдовство, что не от золотых куполов исходит. И ты в этом списке одним из первых будешь.
        - Может быть, - кивнул Анхель, отставив в сторону и недавний гнев, и чмоканье старческими губами, и всегдашнюю дурашливость. - Только мнится мне, что в этом списке ты повыше меня стоишь.
        - О том и речь, - неуверенно кивнула Кессаа и снова взяла в руки жезл неведомой Марику дочери столь же неведомого хозяина дома. - Уж не знаю, велика ли беда, что подкрадываться начала к долине, но решить ее можно. И я решу ее, если ты выполнишь мое условие.
        - Условия начала ставить? - побагровел Анхель.
        - А ты как думал? - повела подбородком Кессаа. - Ты, что ли, мне условия ставить будешь? Или забыл, что сказал хозяин дома, когда уходил с дочерью? «Она в моем доме, как я!»
        - Вот в доме и распоряжайся! - прошипел дед.
        - Так ли? - вдруг улыбнулась Кессаа, и от тона ее голоса Марик понял, почему дед поставил девушку выше себя. Она и стояла выше и сильнее, хотя и сам Анхель уже не напоминал придурковатого болтливого дедка, что торчал вечерами под навесом на берегу реки.
        - А может, и вправду в доме запереться да посмотреть, как ты гостей моих разгребать станешь?
        - Чего хочешь? - через силу произнес дед.
        - Малости, - спокойно сказала Кессаа. - Сущей малости. Мне в каменном доме схорониться труда не составит, вот только мерзость, что ко мне или к Оре движется, через долину хлынет. Кому будет хуже? А я за ту малость, что ты сделаешь, отведу беду от долины. И уйду отсюда. Хотя бы до тех пор, пока Оветта не уляжется.
        - В землю она уляжется! - зло бросил дед и, оглядев почти окаменевших Уску, Насьту и Марика, снова выдавил: - Чего хочешь-то?
        - Ору спрячь в долине, - попросила Кессаа. - На полгода, на год, как получится. Ты же видел, она в тягость не будет. Переступи через замшелый обычай. Спаси и ее, и долину свою.
        - Нет, - коротко бросил дед.
        - Мне ее не вытащить, - продолжила Кессаа. - В пекло придется лезть, чтобы дорожку к долине отжечь, - не выдержит она там.
        - Нет, - повторил дед. - Только ремини могут засыпать под кронами одров. Насьта хижину для Марика и то на гребне сплел, хоть баль и в беспамятстве был.
        - Не получится, Анхель, - улыбнулась Кессаа, и от улыбки ее словно что-то оторвалось в животе у Марика, холодом спину и грудь обдало. - Только кроны одров могут укрыть Ору от магов Суррары, когда она будет засыпать. Во сне маги Суррары зовут своих жертв, и те откликаются… во сне. Будь я здесь - не просила бы, сама бы справилась, а мне уйти придется, хотя дочь хозяина просила меня за Орой присмотреть. Да и не пойдет Ора никуда: поклялась она дождаться здесь хозяйку - значит, дождется, только мертвой ее можно отсюда вынести! Подожди говорить «нет» в третий раз! Подожди на мост ступать - рухнуть может!
        Замер дед. Стиснул кулаки, но слова «нет» не сказал, хотя бурлило оно у него в горле.
        - Вот и хорошо, - постаралась опять улыбнуться Кессаа. - Дай договорить, не спеши. Ты у себя дома, я в гостях - что ты теряешь? А сказать мне есть что. Хорошую компанию ты собрал за столом! Уска здесь, кроме него, ведь некому тебя сменить? Не теперь, так после. Только он сможет мудрейшим стать, он уже мудр, а был бы еще мудрее, если бы не обычаи ваши. Для чего Насьта здесь, не сразу я догадалась, но сообразила, когда глупость эту с мечом поняла. И вправду мудрейший ты, Анхель. Нашел выход, что и говорить. Затем и баль здесь. Так чего ты с меча не начал - ведь хотел поразить меня?
        - Всему время свое, - скупо разомкнул губы дед.
        - Ну конечно, - кивнула Кессаа. - Но когда мудрость в хитрости нуждаться начинает, тут ли задумываться о незыблемости обычаев? Не сам ли себя ты пытаешься обмануть?
        - Что ты можешь знать? - воскликнул дед.
        - Ничего больше того, что вижу и о чем догадываюсь, - медленно проговорила Кессаа. - Я о ножичке у тебя за поясом. О маленьком ножичке, которым ремини надрезают священную кору одров, чтобы набрать чудесного сока. Теперь-то о другом речь идет? Сбереги этот ход для Оры, а с Мариком я подскажу выход, чтобы твоего гордого кузнеца сберечь. Что скажешь?
        Поднялся дед Ан на ноги. С усмешкой на Кессаа глянул, спесиво помотал головой, наслаждаясь тенью, набежавшей на ее лицо, гордо вытянул из-за пояса и положил на стол нож, рот уже открыл, чтобы отказ молвить, да вот только Марик не выдержал. Голос подал, хотя и помнил наказ Насьты:
        - Мудрейший! Слово Лируда прилагаю к просьбе Рич - укрой Ору!
        Замер дед Ан. Согнулся, словно и спесь, и гордость, если это она спесью прикинулась, ветром из него выдуло. Медленно опустился на прежнее место, вытянул перед собой руки, пальцы сплел, голову опустил. Долго так сидел, Марик уже успел дыхание успокоить да с прищуром попытался на лице Насьты что-нибудь, кроме недоумения, разглядеть, да если что и разглядел, так только искры веселые, что все жарче и жарче разгорались. Наконец поднял Анхель голову, ткнул кулаком в направлении безучастного кузнеца, выговорил зло:
        - Что же это за честь такая, если она против собственной воли идти вынуждает? Говорил я тебе, Уска, когда тот колдун приходил насчет мглянской поймы, что не нужно было плату за бросовые земли брать. Тогда бы и помощь его еще в тот расчет пошла!
        - Нужно - не нужно, - неожиданно подал голос Уска и ответил Анхелю, вовсе не поворачивая головы: - Одры засыхать начали. Ты бы мошку вывел?
        - Так, может, он сам ее и подослал! - прошипел дед.
        - Тогда ты другое молвил, - равнодушно пожал плечами Уска. - Сам же сырое лето клял, ветер северный поминал да баль этому кланялся. Не ты ли сказывал, что не можешь магию на одры повернуть, потому как вся наша магия от одров и появляется? Он ведь не просто деревья вылечил - еще и состав тебе для лечения оставил. Ни одно дерево у нас не погибло, а в других поселках в тот год до трети корней засохло. Я уж о прибытке за тот состав не говорю. Сколько старост к нам за ним приходили?
        - Ну что ж, - поджал губу дед. - О магии ни к чему болтать было, а в остальном… Честь есть честь. На том и решим. Зови, Рич, Ору. Побратаем ее с Насьтой. Дочерью будет Уске. Только так под крышу сможет ее Уска принять. Возьмешь ее, кузнец?
        - Возьму, - кивнул Уска. - Отчего ж не взять. Жене и в радость, и в помощь. Опять же, меня не будет, Насьта умчится глаза куда не следует пялить - жена одна не останется.
        - Не спеши, Уска, - проговорила Кессаа. - Будешь ты. И теперь, и после. И долго будешь. Мое слово не слабее реминьского. Вот.
        Она сунула руку в вырез платья и достала черную прядь.
        - Вот локон Оры.
        - Подготовилась! - покачал головой Анхель. - Сирота она?
        - Сирота, - кивнула Кессаа. - Отца юррг убил. Мать и сестер хенны порубили, когда перерезали переправу через Лемегу. На глазах Оры порубили. Одна она.
        - Насьта! - гаркнул дед. - Живо сюда!
        Мгновение ремини со столбняком боролся, затем подбежал к Анхелю и тут же и сам лишился пряди волос со лба. Вздохнул дед, сложил два локона, ладонями смял и бросил на стол. Только не долетели локоны до стола. В воздухе жарким пламенем вспыхнули, а на красные доски только пепел просыпался, и ни запаха, ни дыма едкого - ничего от этого пламени не приключилось.
        - С сестрой тебя, пень сосновый! - ехидно посмотрел на Насьту дед и перевел взгляд на Кессаа: - Ну? Давай выкладывай теперь, как ты мне кузнеца сохранишь и меч выковать его заставишь. Не может ремини третьего ребенка в семью взять, иначе как выносив его. А ведь мог Уска меч выковать Марику, мог! Как сыну приемному он бы его выковал! Что теперь делать? Да и про то, как пакость эту от долины отгонять будешь, расскажи!
        Замер Марик. Понял, что теперь и его судьба к разрешению подошла. Хотя к какому разрешению? Купит он себе меч. Неужели не сможет тяжким трудом карман монетой пополнить?
        - Ты о другом думай, Анхель, - бесстрастно ответила Кессаа. - Парень ведь мог слово Лируда и на себя обратить. Да и плохо ты баль знаешь. Почтение от них всякий старик получить может, а вот в отцы-матери вряд ли кого баль возьмут.
        Ни слова не сказал Марик деду, но поймал его взгляд Анхель и зубы стиснул.
        - Лучший выход - самый простой, - повернулась к кузнецу Кессаа. - Берись за меч, Уска. Сделай для этого парня бальский меч. Так, как умеешь только ты. Но не отдавай его Марику. Пока война, что работе твоей мешает, идет, не отдавай. Дай прикоснуться к рукояти, дай прижаться щекой к клинку и оставь на хранение у себя. Подтверди клинком, что стал он воином, ему это слово для нутра нужно - не для обороны. А придет сеча и смута к концу, тут меч и отдашь. Что скажешь, Марик?
        - Я согласен, - прошептал баль и поймал взгляд кузнеца. И хоть стальным цветом заволокло глаза его, все одно разглядел Марик облегчение в зрачках.
        - Вот такушки, - неожиданно брякнул Насьта, и Кессаа позволила себе улыбнуться.
        - Вот ведь! - сгреб со стола ножичек Анхель. - Тебе, девка, прямо свары купеческие на дештском рынке разводить доверить можно! О пакости что мне скажешь? Придумала что?
        - Не будет пакости, - поднялась Кессаа. - Через неделю не будет. Уведу я ее. Унесу след из долины. И след Оры, что лихо из Суррары сюда гнало, и собственный след, который мертвечину приманивал. А куда унесу - неважно, сюда не вернется. А вернется - не от меня и не за мной придет, а на всю Сетору мерзостью накатит. Но это вряд ли скоро случиться может… Не думай об этом. Вот только Оре тихо сидеть придется. Реминьское платье носить. На берег в светлое время не выскакивать. Если и врачевать кого - так только своих, в долине. Ну это я ей сама расскажу.
        - А как хозяин дома вернется? - сдвинул брови дед.
        Долго молчала Кессаа, Анхель уже ерзать на чурбаке начал, когда открыла рот сайдка:
        - Не вернется. Оттого и насторожи и отводы его таять начали. Оттого и пакость дорогу разнюхала. Нет больше хозяина. Что и как случилось с ним - не знаю, но уверена - мертв он.
        - А дочь его? - нахмурился Анхель.
        - Нет, - мотнула головой Кессаа. - Не чувствую я ее, но, чтобы ее убить, постараться нужно. Не так-то это просто. Да и чего тебе волноваться, Анхель? Дом еще крепок, за разор с тебя никто не спросит, замки на дверях тяжелые.
        - Что они искали? - прищурился дед. - Ведь не за сайдским же жезлом ученическим четверть Оветты до Сеторы мерили?
        - Если вернусь - расскажу, - усмехнулась Кессаа и к Насьте обернулась: - Ты вот что, стрелок. По тому берегу лазутчики какие-то бродят. Постарайся, чтобы их дозорные твои не спугнули. Мне нужно, чтобы увидели они, что ушли мы из долины. Понял?
        - Понял! - расплылся в улыбке Насьта.
        - Пока все, - шагнула Кессаа в сторону, но Анхель остановил ее:
        - Подожди, красавица. Не решили мы еще, как Марик за меч отрабатывать будет. Или тоже после войны отработает?
        - Мне работник не нужен, - поднялся Уска.
        - Что ж ты хочешь - чтобы я на заработки его отпустил? - возмутился дед. - Нет уж. Я обет с него возьму.
        - Какой еще обед? - заинтересовался Насьта.
        - Цыц, лучник, - отмахнулся от толстяка дед. - Слышишь меня, Марик?
        - Да, - замер между чурбаком и столом баль.
        - С Рич пойдешь. Проследишь, чтобы она пакость от долины отвела. Проследишь и расскажешь мне или Уске, а если не отведет - считай, что провалил ты свой обет. Смотри, парень, чтобы волос у нее на голове не посекся, пока она дело не свершит! Понял?
        - Понял, - кивнул Марик и добавил, разом забыв и красноречие, Лирудом вдолбленное, и слова через одно: - Принимаю… я… как его… обет этот!
        - Ох, Анхель! - рассмеялась Кессаа. - Он и так бы со мной пошел!
        - Это почему же? - подбоченился старик.
        - Судьба у него такая, - бросила Кессаа через плечо.
        Скрылась сайдка в зарослях, тяжело поднялся Уска и молча зашагал в сторону кузни. Поплелся за ним Анхель, разом обратившись в маленького и дряхлого деда Ана.
        - Что ж за судьба это такая? - тревожно уставился на Марика Насьта.
        - Брось ты, - отмахнулся Марик и плюхнулся обратно на чурбак. - Разве это судьба? Это работа. Судьба - это когда работа за спиной и ты можешь обернуться и рассмотреть ее.
        - Да, парень, - усмехнулся ремини. - Что ж за наставник у тебя был? Говоришь редко, но как скажешь - заучить хочется!
        - Ох уж и помучил он меня в свое время, а сейчас кажется мне, что я и еще бы помучился с ним, - вздохнул Марик и вдруг улыбнулся: - А ведь будет у меня меч, Насьта, будет!
        - Меч-то у тебя будет, а вот ухи нам вряд ли хватит, - пожаловался Насьта. - Этот хромой репт ужас сколько ест! И ведь не толстеет!
        - Не расстраивайся, - пожалел ремини Марик. - Ора нас голодными не оставит. И не пинай собственную полноту. Она ж тебе ловкости не убавляет?
        - А ведь ты мог бы стать моим братом! - вздохнул Насьта. - Ничего. Если Единый тебя раньше времени к своему трону не призовет, станешь мне зятем.
        - Кем-кем? - не понял Марик.
        - Мужем моей новой сестры! - отчеканил Насьта. - Веришь? Только сегодня о ней узнал! Вот такушки! Красавица! Да и глаз с тебя не спускает! Хочешь, познакомлю?
        Глава 9
        Сборы
        Переночевал Марик вновь в травяной хижине на гребне, на ноги поднялся вместе с Аилле, умылся из деревянного ведра, которое сам же принес с вечера из родника, и, спускаясь под кроны одров, опять нырнул в сумрак, потому что утренний свет не успел наполнить долину. У озерца баль встретил с дюжину ремини, которые, судя по тонким дротикам и плоским корзинам, уходили в лес. Марик поклонился охотникам, но ответные поклоны показались ему злыми. Из-за стен дома Уски уже поднимался дымок, но кустам молчальника ни к чему было глушить удары молота: за железо кузнец еще не взялся. Затем Марик миновал двоих дозорных, которые теперь коротали службу и на склоне над каменным домом. Они сидели на нижних ветвях раскидистой сосны вместе со столь огромной зеленой белкой, что баль невольно передернул плечами. Худощавый ремини почесывал зверя за ухом, белка блаженно жмурилась и выпускала из вытянутых лап длиннющие когти. Баль из таких когтей ладили мотыги, а в ближней деревне, куда Марик ходил к тамошнему кузнецу, он видел слепца, которого изувечил зверь, пожалуй, в три раза меньше этого.
        На берегу Вег растирал худую белую ногу каким-то вонючим снадобьем и на поклон Марика неожиданно расплылся в улыбке. Ни Оры, ни Кессаа видно не было, но Насьта, сидевший за горячим котлом на вытащенном из воды черном обломке дубового бревна, и радостные крики за прибрежными кустами не оставляли сомнений - девушки поблизости. Ремини теребил в руках трубку с дырочками и время от времени выдувал из нее удивительно чистые звуки.
        - Играешь или придуриваешься? - удивился баль, который до сего дня видел только свистульки да бальские пищалки.
        - Это как посмотреть, - бросил ремини и пробежался пальцами по отверстиям, неожиданно выпустив над речной гладью светлую мелодию.
        - Мастер! - восхитился Марик, но Насьта только вздохнул и спрятал дудочку за пазуху.
        Баль присел рядом, толкнул ремини в плечо, но тот мотнул головой, не переставая вглядываться в сторону прикрытого утренней дымкой дальнего берега.
        - Вернул бы я тебе, Насьта, твои же слова насчет подглядывания за купальщицами, но больно кустарник густ. Ни демона не разглядишь через него. Тут не приглядываться, а прислушиваться надо. А уж прислушиваться лучше к твоей дудочке!
        - Четверо их там, - прошептал ремини, не переставая жмуриться.
        - Да ты что? - не понял Марик. - Никак ваши неприступные девушки из долины соизволили в реке омыться?
        - На том берегу четверо, - разомкнул губы Насьта.
        - Подожди! - Марик сузил глаза, но, кроме темной полосы кустов и серой дымки, не разглядел ничего. Только шальная рыба плеснула на середине, а дальше… демон его разберет. Аилле почти в глаза светил, да и Ласка разбежалась на изгибе в ширину, - все не уже трех сотен локтей.
        - Сиди, - придержал Насьта баль за плечо. - Сиди и головой не верти. Мы их не видим.
        - Но ты-то видишь? - дернулся Марик.
        - Я их не только вижу, но и одного из четырех мог бы стрелой снять! - прошипел Насьта. - Рич… Кессаа велела, чтобы мы виду не подавали. Она их уводить от долины собирается, хотя и неизвестно еще, кто это - сайды или риссы! Тем более что с того берега дома не видно, только навес этот да котел! Можно их заморочить, можно! И магии особой не потребуется! Впрочем, это Кессаа решать.
        - Стой! - Марик похолодел. - Если уж ты можешь снять одного стрелой, так и они тоже? Ора знает?
        - Нет. - Насьта почесал кончик носа. - Да сиди ты! Кессаа смотрит за ней. Сейчас уж купальщицы выбираться будут. Гляди, чтобы при хромом - ни слова!
        - Да прибереги ты свои советы знаешь для кого? - обозлился Марик.
        - И то дело, - кивнул Насьта. - Подскажи уж, кому советовать? Кессаа? Она сама и тебя, и меня советами засыплет, если только нужным посчитает. Вегу? Ему только один совет можно дать: чтобы на дучку не засматривался - не по его зубам ягода. Оре? Ей не советы нужны, а кое-что другое.
        - Что - другое? - нахмурился Марик.
        - Вот ты у нее и спроси, - вскочил Насьта на ноги, потому что от реки, отдергивая платья от влажных тел, уже поднимались Ора и Кессаа. Девушки громко смеялись, но, приблизившись к бревну, возле которого Марик при виде Оры замер, как тотемный столб, Кессаа тихо и отрывисто бросила:
        - Насьта, разожги костер ярче. Ора с тобой. У котла будет возиться. Вегу ни слова. Марик, выжди пару десятков ударов сердца и неторопливо… иди к дому. Не спеша!
        Марик, который с трудом оторвал взгляд от облепившего грудь Оры платья, едва не захлебнулся от тепла, что хлынуло на него из глаз дучки. Растерявшись, баль зачем-то поднял жердину с огрызком наконечника, снова положил ее в траву, опять поднял, схватился за грудь и, отчаявшись разобрать отдельные удары в суматошном громыхании под ребрами, махнул рукой и пошел к дому. Чужие взгляды жгли затылок, и поэтому все вокруг: и зеленая долина, и изгиб реки, и желтые сосны - показалось Марику островом в бушующем море, точно так же, как казалась островом родная деревня, когда с запада потянулись израненные воины и редкие беженцы. Вот только моря никогда еще Марик не видел и представлял его в виде громадной реки, которая складывалась вдоль берега плещущими слоями и заполняла ими весь мир до горизонта.
        Узкие, сбитые за сотни лет ступени приняли Марика безразлично. Снова в глаза бросились древние камни, и странная весть о хозяине дома, который построил его в незапамятные времена, но умер так недавно, заерзала в голове. Марик потянул на себя тяжелую дверь - и из утренней прохлады неожиданно попал в тепло. В закопченной печи источали жар угли, холодные стены были завешены пусть ветхими, но яркими тканями, в узких окнах-бойницах сияли неровными кусками прозрачного минерала почерневшие от времени и сырости деревянные рамы, а на полу лежали шкуры. Одна из них, что занимала дальний угол, выделялась размером и поблескивала иглами.

«Юррг!» - с тревогой подумал Марик, но Кессаа словно разгадала его мысли:
        - Это не твой трофей.
        Она сидела на одном из сундуков и разглядывала округлую пластину, выточенную из дерева:
        - Ну-ка взгляни!
        Пластина оказалась зеркалом в деревянной раме. Вот только выполнено оно было из стекла, а не из бронзы, в темной глубине которой юные бальки из родной Марику деревни частенько пытались разглядеть собственную красоту. Лируд рассказывал про стеклянные зеркала, которые умельцы в городах изготавливают с помощью серебра, но до сего дня все стекло, которое Марик видел, помещалось на толстой шее старостиной жены, да и то в виде грубых бус.
        - Что там?
        В зеркале отразилось обветренное лицо молодого парня с широко посаженными глазами, крепкими скулами и узким подбородком. Оно показалось Марику нелепым и уродливым. Он неуклюже дотянулся рукой до лба, подергал себя за кончик носа, поскоблил пушок под ноздрями и нижней губой и даже открыл рот, чтобы разглядеть собственные язык и зубы, но тут же покраснел и торопливо протянул зеркало обратно.
        - Непохож ты на баль, - задумчиво проговорила Кессаа.
        - Моя мать - сайдка, - объяснил Марик. - Из Дешты она… была.
        - Спросить хочешь о чем?
        Кессаа пристально посмотрела ему в глаза, и Марику захотелось спрятаться, согнуться, забиться в угол, зажмуриться, чтобы только не видеть этого пронзающего взгляда. Он отвернулся в угол и пробормотал:
        - Чей это трофей?
        - Мой, - спокойно ответила Кессаа. - Я взяла этого юррга в тот же день, что и ты. И второго не пропустила бы, который на тебя вышел, но зацепил меня первый. Еле успела забраться на дерево. Второй шел в сотне шагов.
        - Ты? - невольно хмыкнул Марик. - Одна? Без копья? С мечом? Да за то время, что второй юррг пробежит сто шагов, ты и выдохнуть бы не успела!
        - Успела забраться на дерево, - устало повторила Кессаа и потянула к плечу рукав. Марик нервно сглотнул: на правом плече сайдки багровел шрам размером с ладонь. Не от иглы шрам, а от зубов.
        - Если не веришь, считай, что меня цапнула белка. Не попала по глазам.
        - Ты… тоже переносишь яд юррга? - хрипло спросил Марик.
        - Нет. - Кессаа мотнула головой и повторила: - Нет. Я только знаю, как выгнать его из крови. Но это очень трудно. И очень больно. Как ты этому научился? Ора не смогла бы спасти тебя.
        - Мать. - Слова отчего-то стали даваться Марику тяжело. - Юррг разодрал ей руку до моего рождения. Я родился уже после. И выжил.
        - Понятно. - Кессаа опустила голову, словно отдых ей требовался теперь, немедленно, но, когда она через мгновение снова посмотрела на Марика, в ее глазах не было и тени усталости. - Спрашивай, потом я не всегда буду объяснять тебе то, что потребую выполнить. Спрашивай, пока я готова отвечать. Еще два вопроса. Я отвечу еще на два вопроса, затем будем собираться. У нас мало времени.
        - Что за судьба? - Марик сдвинул брови. - Ты сказала вчера, что судьба у меня такая - идти с тобой.
        - А разве нет? - Она усмехнулась. - Обзывай как хочешь, но ты идешь со мной. И будешь со мной, пока я заразу эту от поселка не отведу. Конечно, если не сломаешься раньше.
        - Раньше чего? - нахмурился Марик.
        Кессаа медленно потянула вверх второй рукав. На предплечье по-прежнему багровела надпись: «Суйка».
        - Нужно идти так… далеко? - растерялся Марик.
        - А ты как думал? - Кессаа стряхнула рукава к запястьям. - Может, и дальше. Если волчица повадится в деревню ходить, разве охотники тропы перекапывают? Они логово ищут.
        - А те, которые из Суррары? - почесал затылок Марик. - У них ведь логово в другой стороне?
        - У них логово там, где привал разобьют. - Она поднялась на ноги. - Это все?
        - Я не сломаюсь, - твердо сказал Марик.
        - Увидим, - спокойно кивнула Кессаа. - Потому что если сломаюсь я, то сломаюсь последней.
        - Когда уходим? - нахмурился Марик. Обидными ему показались слова Кессаа. Это еще он посмотрит, кто сломается первым.
        - Завтра. - Кессаа откинула крышку сундука. - Не будет недели. Веговских рептов заметили дозорные выше по течению. Уже к вечеру они окажутся здесь. Вег пока не знает, но на плес то и дело поглядывает. Пойдем с рептами.
        - Зачем нам репты? - не понял Марик. - Уходить скрытно надо! Или ты хочешь…
        - Хочу, - кивнула Кессаа, вытаскивая из сундука свертки и скрученные в мотки ремни. - Хочу, чтобы о нашем уходе знали не только лазутчики с того берега, но и репты. Хочу, чтобы вся Ройта знала, что нет больше целительницы у холма в среднем течении Ласки. Собираться будем по-настоящему. Сегодня останешься здесь. Будешь ночевать у костра.
        - А если они нападут ночью? - спросил Марик. - Ну те, которые на том берегу?
        - Не нападут. - Кессаа задумалась. - Они боятся меня. На таких, как я, не нападают близ их жилища. Если и нападут, то не здесь. Да и не уверена я, что нападут. Уж больно они старались попасться нам на глаза… Выкуривают, скорее всего. Ну и пусть. Пойдем с рептами. Я уже переговорила с Вегом. За хорошую плату троих в лодку возьмут.
        - Троих? - напрягся Марик. - Значит, Уска все-таки отказал Оре? А как же обряд? Вот отчего Вег сверкает, как луч Аилле?
        - Не спеши, парень, - усмехнулась Кессаа, но на краях ее усмешки Марику почудилась боль. - Все будет, как надо. Сейчас перекусим, потом пойдешь к Уске - он хочет переговорить с тобой. А пока снимай рубаху: смену тебе подберем, и доспех приладим, хоть ты и не воин. А без войны никак нам не обойтись. И поторопись, пора бы уже и перекусить с утра. Да не бойся ты, никуда не денется подарок Оры! И не съем я тебя!
        К концу завтрака притопал дед Анхель, выскреб из котла остатки похлебки и присел обсудить что-то с Кессаа. Вег не спускал довольного взгляда с Оры, которая нарядилась в беленое платье, повязала платок на рептский манер и, закатав рукава, просушивала и выбивала мешки, шкуры и прочий скарб, который Марик начал вытаскивать из нутра каменного дома. Насьта, как он умел это делать в совершенстве, незаметно исчез, но Марик был уверен, что ни противоположный берег, ни серебристая гладь реки не остались без пригляда. Хотя уже к полудню Марику начало казаться, что пригляда скорее требует Вег, который, увиваясь вокруг дучки, безостановочно описывал радости возможной семейной жизни в столице рептского королевства, рассказывал, какие деньги зашибает знаменитый сайдский целитель, ведущий прием знати в одном из особняков города, хвалился собственным крепким домом на улице кузнецов и сетовал на раннюю смерть жены, сделавшую его незаслуженным вдовцом. Ора участливо кивала, распаляя репта все сильнее и сильнее, и довела его до того, что капризный хромой присел возле огня и принялся послушно чистить грибы и овощи,
понемногу заполняя закопченный котел.
        - Эй, Рич! Не слишком ли велика посудинка? - громогласно поинтересовался Вег у сайдки, когда дед Ан, покряхтывая, отправился восвояси. - Я смотрю, Ора затеялась накормить сразу три десятка ремини? Или уж не менее двух десятков, конечно, если каждый из этих недомерков будет есть так, как это умеет делать Насьта!
        - Почему не спросишь у нее сам? - переждав довольный хохот репта, отозвалась Кессаа.
        - Она слишком взволнована! - снисходительно объяснил Вег. - Пойми, переезд из леса в большой город происходит не каждый день. К тому же в городе надо устроиться: пока поймешь, что добрые советы и помощь не валяются под ногами, иногда насобираешь столько тумаков! Но ничего, до Ройты путь не близок, надеюсь, я сумею объяснить и Оре, да и тебе, Рич, как следует начинать дела! Больных-то за Мангой побольше, чем здесь! И пусть знатью занимается этот самодовольный старик из Скира, а кто будет лечить таких, как я? Неужели хороший кузнец или торговец пожалеет серебра за собственное здоровье? Одно непонятно. - Вег прокашлялся и перешел на рептский говор: - Зачем тащить с собой этого бальского безусого юнца-остолопа? Плечи у него, конечно, широки, но непохож он на воина - плохой из него охранник. Или собираешься сделать из него землекопа? Так весь город сбежится посмотреть, как он надрывается со своей железкой! Хочешь, я поговорю со Смаклом, нашим головой, и он разрешит парню ею грести? И плыть будем быстрее, и пару монет сбросим с цены? Хотя, похоже, он уже сточил ее до огрызка!
        Марик едва не выронил шкуру, которую прилаживал для просушки на куст. Вот ведь змей болотный, в глаза улыбается, а за спиной гадости говорит! А если бы Марик языка корептского, на рептский похожего, от приятеля Сварда не знал? Кровь закипела в жилах, хотел тут же под глаз крючконосому засветить, вот только Кессаа как холодом обдала, по-бальски Марика окликнула, собраться заставила:
        - Работай, парень, нечего ладонями хлопать, если гнусь над чужой головой жужжит!
        Замолчал Вег, насторожился, а Кессаа улыбнулась да по-рептски ему пожаловалась:
        - Может, и остолоп, ну так мне не голова его нужна, а сила, а силы у него в избытке! Еще бы лени убавить, чтобы подгонять да вразумлять не пришлось, - я бы и грести ему доверила. А пока только копать. Или не понадобятся больше могилы рептам? Не дойдут хенны до Ройты?
        - Это вряд ли! - замахал руками Вег. - Что же они до сих пор не дошли? Уж больше двух лет за Лемегой стоят. Да и риссы не дадут. У нас говорят, что риссы с ними договор заключили. Да-да! И с нашим королем тоже! Подожди! Пройдет время, и с сайдами заключат! А куда деваться? Без Скира все равно толковой торговли не будет, а из-за борских башен сайдов даже хенны выцарапать не смогут!
        - Время рассудит. - Кессаа поднесла ладони к вискам и прошелестела, понизив голос: - Будет война. И не потому что камень, катящийся с горы, сам по себе остановиться не может, а потому что я вижу и слышу. Веришь мне, Вег?
        - Тьфу на тебя, - замахал руками репт. - Вот ведь зараза. Говорили мне, что дуркует целительница! Нет, нужно Ору от тебя забирать! - Не веришь? - усмехнулась Кессаа, опуская руки. - А если скажу, что нынче же вечером ладья ваша вернется? Поверишь? Или ты думаешь, Ора сама решила полный котел похлебки варить? А?
        - Тьфу, тьфу, тьфу, тьфу! - отплевался на четыре стороны репт, бросил нож и рассерженно заковылял к собственному лежаку.
        Отсмеявшись, Кессаа повернулась к Марику:
        - Иди к Уске. Он ждет тебя. Я тут присмотрю. Да и Насьта здесь рядом. Не волнуйся, Смакл - репт строгий, Ору бы он не обидел. Если бы она отправилась с нами, конечно.
        Не без робости подступил Марик к порогу кузнеца. Все-таки занозой сидело в сердце: не воин он все еще - так, переросток, как окликал его тот же староста. И здесь, в уютной долине между белыми стволами странных деревьев, не было ему места. Детишки реминьские забавлялись с ним, как с игрушкой, а вот родители их, хоть и раскланивались с ним и старательно растягивали губы в улыбке, все одно замолкали, едва приближался к ним чужестранец. И ладно бы продолжали болтать по-реминьски - все равно не понимал Марик ни слова, - так нет, словно медом губы склеивали, да так крепко, что у самого баль не улыбка ответная на лицо выскакивала, а гримаса. С другой стороны, и родная деревня годилась только на то, чтобы показаться в ней при мече да в хороших кожаных доспехах, а то и в кольчужке, чтобы увидеть завистливые рожи сверстников и восхищенные - бальских девчонок. Впрочем, сверстники любую зависть с неприязнью смешают, а девчонки… Какие уж там девчонки, если сердце при одной мысли о сироте-дучке дрожью заходится? Что же это такое творится-то? И не так ли отец его к его же матери на дештской ярмарке пристал?
Увидел, поймал жар в груди, пригляделся - да собственную жизнь на порог выложил, чтобы перешагнула красавица, в дом входя, да выйти уж не могла? Так нет еще у Марика ни порога, ни дома, ни меча - только жар тот самый, который жжет сладостно и тревожно. А ну как утихнет в разлуке? А ну как глаза у Оры погаснут, пока бродить будет неведомо где безусый полубаль, полу-неизвестно кто, не воин, не охотник, а так - юнец, приученный к лопате, а не к копью? Или рано он о доме задумался? Что там пригрезилось ему на берегу реки? А ну как не только умоется Оветта кровью, но и искупается в ней? А ну как смоет этой кровью и Кессаа, и Насьту, и Ору, и самого Марика? Что ж, выходит, нарушит он тогда слово, Анхелю данное? Ну так не нарушил пока…
        - Заходи уж, - послышался мягкий голос.
        Словно очнулся Марик - понял, что дергает он за медное кольцо, болтающееся над косяком, будит где-то в глубине дома протяжный звон и видеть не видит, что стоит перед ним мать Насьты и приглашает его в дом. Вытер Марик некстати вспотевшие ладони о рубаху, поклонился реминьке и перешагнул через порог. За ним оказался длинный коридор, противоположная стена которого была на два локтя заложена короткими связками хвороста. По правую руку коридор обрезал плетеный полог, а слева тянуло дымом и запахом жареных орехов. Женщина поклонилась в ответ и протянула руку перед собой, показывая: иди туда, парень. Кивнул ей Марик, в очередной раз поразившись тому, как милые черты жены Уски отразились в бесшабашной физиономии Насьты, и прошел во двор. Окинул взглядом хозяйство Уски - и не поверил, что в кузню попал. И не в том дело, что крыши над двором не было: знал уже баль, что ремини с помощью дикого вьюна и обрешетки из ореховых жердей за неделю могут любую крышу сладить, - чистота его удивила. Земляной пол кузни был тщательно выметен, угольная куча огорожена речными валунами и накрыта глянцевыми листами речной
кувшинки. Тут же лежали шишки одров, горшки с самородным железом выстроились в ряд, крицы[К р и ц а - 1. Бесформенный рыхлый, пористый слиток чугуна с примесями: шлак, углерод и пр. 2. Заготовка для обработки кузнечным молотом, из которой после такой обработки получается либо достаточно чистое железо, либо сталь.] и оковицы[О к о в и ц а - полуобработанная или почти обработанная крица.] дерюжкой прикрылись, щипцы, щипчики, молотки и молоты и какие-то иные, незнакомые Марику инструменты либо висели на вкопанных в землю тут же столбах, либо лежали на добела выскобленной колоде. В отдалении высился горн, рядом на жердях складками обвис мех. В другом углу была выложена из камня и глины странная приземистая печь, опять же соединенная с мехами, а вся стена дома, который примыкал к кузне или служил ее частью, была увешана разнообразным оружием. Марик даже рот открыл: мечи всех размеров и видов, ножи и топоры, щиты и части каких-то доспехов, копья и стрелы - чего там только не было! Так бы и стоял и рассматривал, если бы покашливания за спиной не услышал. Посредине двора на огромном, раскинувшем мертвые корни
пне темнела причудливая наковаленка, и возле нее сидели на низких чурбаках дед Анхель и Уска.
        - Заходи, парень, - бодро окликнул Марика старик и тут же с опаской покосился на кузнеца: не в своем доме ведь, не зря ли поперед хозяина голос подал?
        - Садись, - как ни в чем не бывало кивнул Уска и показал рукой на свободный чурбак.
        Присел Марик, не забыв склонить голову. Кто его знает, как и что у ремини принято, не все успел рассказать Насьта, да и не было времени на долгие разговоры, поэтому Марик вел в гостях себя так, как учил его Лируд: спешить и не медлить, не бояться выразить излишнее почтение, потому как почтение излишним не бывает, если только в почитание не обращается. Не заводить разговор первому, но и поддерживать его тоже следует не иначе как отвечая на вопросы, но говорить не более того, о чем спрашивают у тебя. Не отказываться от угощения, но в еде проявлять сдержанность и аккуратность. О еде - к месту поучения Лируда вспомнились, потому как на том же самом пне вокруг наковаленки стояли блюда с овощами и мясом, горкой сияли поджаренные орехи, а в глиняных чарках поблескивала какая-то жидкость.
        - Ешь и пей, - просто сказал Уска и, подавая пример, оторвал кусок тонкой лепешки и макнул ее в блюдо с тягучим соусом. - Новую работу начинаем, а всякая новая работа как праздник.
        - Сегодня? - удивился Марик.
        - А когда же? - в ответ поднял брови дед. - Работа как дорога: пока не шагнешь, убывать не начнет. Я хоть и не кузнец, а скажу - всякое дело так начинать надо. Убраться в доме или во дворе, омыть тело, одеться в свежее, посидеть, выпить меда или сока древесного, перекусить, помолчать или поговорить о чем - и тут же начинать. Но не спеша, а с расстановкой и с разумом!
        - Это если он есть, - постучал каменным пальцем себя по лбу Уска и сквозь прищур начал Марика разглядывать.
        - Ну что ж, вроде как и я делом заниматься с завтрашнего дня начинаю? - согласился со словами деда Марик, оторвал кусок лепешки поменьше, опустил в ту же чашу и отправил в рот. Огнем полыхнуло по языку и глотке! Слезы навернулись на щеки! Глаза едва не выкатились за ними вослед!
        - Запей, запей! - поспешил с кубком дед. - Вот, - кивнул он, когда Марик с превеликим трудом залил пожар во рту и, отдышавшись, с подозрением окинул взглядом прочие яства. - Ты, парень, где бы ни оказался, знакомое блюдо ешь. Хотя в некоторых домах, не про нас речь, даже дышать следует с опаской. Но и в любом трактире опаска не помешает! Не все, что в рот смотрит, глотке на пользу! Это ж жгучий корень! Его не всякий жалует, хотя, если распробовать, он как жар в бане! Дыхание прочищает, да и кишкам покоя не дает! А уж как хорошо после такой трапезы, да сразу после облегчения, седалищем в холодную воду присесть!
        - Ну до облегчения еще дотерпеть надо, - усмехнулся Уска и вытер губы тем же куском лепешки, после чего отправил ее в рот. - Разговор у меня к тебе есть, парень.
        - Это насчет чего же? - закашлялся Марик, потому что пламя словно выплескивало из нутра при каждом слове. - Насчет меча или насчет Оры? Или обет мой еще каких наставлений требует?
        - А ты не ершись, - посоветовал дед. - Опять же, кто сказал, что мы тебя морить наставлениями станем? Может быть, ты сам к мудрости припасть хочешь?
        - Подожди ты, - отмахнулся от деда Уска. - Сам-то хоть понимаешь, о чем говоришь? Много ли ты сам припадал к мудрости в полторы дюжины лет?
        - Много ли, мало ли, а все одно начерпал, что не расплещешь, - гордо задрал нос дед.
        - Не расплещешь, если нагибаться не станешь, - съязвил кузнец и опять повернулся к Марику: - Тут такое дело, парень. Меч участия твоего не требует. Дай срок - будет тебе меч. Конечно, магии, которая из ножен меча на спине Кессаа рвется, в нем не будет, а вот сталь слажу лучше. Но о том сам после судить будешь. Работа долгая. Насчет Оры мне тоже сказать нечего. Точнее, все сказано уже. От слов своих отступаться я не буду. Мой дом - ее дом, а уж то, что глаз ты на нее положил, ни тебе, ни мне о том перемалывать не стоит.
        - Кто это сказал? - растерялся Марик, чувствуя, что жар из живота на щеки его перебрался.
        - А и говорить ничего не надо, - хмыкнул с набитым ртом дед. - Ты ж зацветаешь при ее виде точно так же, как теперь зацвел!
        - Не тереби парня! - оборвал деда Уска. - Или и Ора не цветет точно так же? У ремини, кстати, женщина решает. Выбор парень делает, а уж женщина решает, соглашаться с его выбором или в девках остаться. Одно скажу: хорошо, что ты уходишь. У нас молодой парень, если на девчонку глаз выцелит, да еще и ответный взгляд получит, уходит из поселка на год. Тот самый срок, чтобы хмель из груди выдуло да с глаз смахнуло, так что уходи с чистым сердцем: что останется - твое, а что смоет - о том жалеть не следует.
        - Да я!.. - попытался вставить Марик, но Уска только рукой в его сторону махнул.
        - Наставления по обету твоему дед тебе скажет, если не все сказал еще, а я о другом тебя просить стану. За Насьтой присмотреть.
        - Не понял я, - выпрямился Марик. - Как же я присмотрю за ним? Или идет он с нами?
        - Идет, - скривился в гримасе Уска и с хрустом сжал кулачищи. - И ведь сам понимает, что не на его зуб орешек, и разгрызть не пытается даже, а все равно идет, за тем лишь, чтобы любоваться на него вблизи!
        - На нее, - поправил кузнеца нахохлившийся дедок.
        - Да… - топнул ногой Уска. - Ладно б хоть смысл какой в этом был! С другой стороны, в молодости смысл в самой молодости и заключается! Я сам таким был, вот только ведьмы такой не встретил.
        - На твое счастье, - с ухмылкой ввернул дедок.
        - О счастье болтать не стану, - отрезал Уска, - но и о несчастье забывать тоже. Пригляди за ним, парень. Не прошу тебя обет твой нарушать или указывать что Насьте…
        - Он сам кому хочешь укажет, - зло хихикнул дед.
        - Просто не оставляй его, понял?
        Сказал кузнец эти непростые слова и глазами, как горящими углями, в Марика уставился, а того только что не вывернуло от этих слов. Не сиди он сейчас в чужом доме, не прими он угощения толику времени назад - встал бы и молча ушел, а тут - что хочешь делай, а отвечать надо.
        - Спасибо, Уска, - кивнул кузнецу Марик после долгой паузы, затем еще раз кивнул, собираясь с духом. - Спасибо, что просишь меня об этом. Может быть, и я так просить кого буду, когда по воле Единого детей выращу? Вот только мнится мне, что в мои, пусть еще небольшие, годы всякое слово как стрела. Если сердце принять его может, так и нечего целить - ранишь. А если брони на том сердце холодные, так ты хоть обстреляйся - толку не будет!
        - Слышишь, парень? - зашевелился Анхель. - А может, вернешься когда, ко мне в ученики пойдешь? Уж больно ты слова складно лепишь…
        - Тихо, - оборвал старика Уска. - Не о том сейчас речь!
        - Да знаю я, о чем речь! - вскочил на ноги старик. - Ты же по этому парню как по отливке молотом стучишь - и слушаешь, есть в нем раковина или нет! А по нему стучать не надо хотя бы потому, что другой раз перелить все равно не успеешь! Его предупреждать надо! И не о том, что Насьта твой разум потерял - поумней твоего сына еще поискать в нашей долине, - а в том, что девка эта, Рич, или Кессаа, демон ее разберет, - сумасшедшая!
        - Сумасшедшая? - удивился Марик.
        - Именно так! - рявкнул тонким голоском дед, плюхнулся на чурбак и добавил: - Но не дура, совсем не дура!
        - Так что же… - удивился Марик. - Что же ты полагаешься на нее?
        - А на кого еще полагаться? - взвился дед, но тут же опять остыл: - Я вот что тебе скажу, парень. Ты все то, что слышал от меня, помни, но запомни и главное. И Насьта о том тоже знает. Ты помоги ей. Ты ее не оставляй, потому как Насьта ее точно не оставит - и не по причине слабости какой, а по иному делу. Красота красотой, а есть в ней что-то такое… Она как Аилле! Сжечь может, но темно без нее и холодно, понимаешь?
        - Это ты о чем, дед? - недоуменно повернулся к Анхелю Уска.
        - А! - махнул рукой старик и отвернулся.
        - Ладно, - сплюнул кузнец. - Разговоры разговорами, но и дело надо знать. Ты… это… куда… лопату свою дел?
        - Нет ее больше, - вздохнул Марик. - Кровь юррга железяку мою сожрала. Жердину на берегу положил.
        - Там и оставь, - кивнул Уска и, поднявшись, пошел к горну, наклонился и выудил оттуда длинный сверток. - Вот. Времени у меня было немного, но было кое-что под рукой. Сладил я тут для тебя. Это не меч, так что воином себя не считай. Но и с лопатой твоей я тебя за Мангу не отпустил.
        Хотел было Марик огрызнуться, что и лопатой можно юррга положить, но тут холстина сползла с того, что он в руки принял, и язык у парня отнялся. Только и прохрипел через силу:
        - Что это?
        Странное что-то обнаружилось в свертке. Палка ли, древко ли, посох ли - неизвестно, но выполненный из красного дерева, да еще сеткой проволочной прошитый, которая сквозь осмолку как нитка серебряная да черненая поблескивала. Один конец толще оказался, другой чуть тоньше. Тонкий в трубку стальную в локоть длиной был вставлен, толстый - окатышем стальным да заостренным окован. Всего удовольствия на три локтя. Рядом ножны серой кожи лежали, похожие на те, что на поясе Насьта таскал, только шире в полтора раза, да из ножен оголовок рукояти виднелся, а под ним сама рукоять, снаружи полоской кожаной, на вар посаженной, оплетена.
        - Что это? - не понял Марик, поймал на предплечье палку, удивился легкости ее, но тут же почувствовал, что тянет оголовок вниз, едва ли не на четверть длины надо середину рычажить, чтобы ожил посох в руках!
        - А демон его знает, - сдвинул брови кузнец. - Приглядывал я за тобой, парень, когда ты по утрам ветер перекопать с железкой своей пытался. Понять все не мог, как ты в одном котле замесить глевию с копьем пытаешься, а потом махнул рукой. Отчего я думать должен? Получается - и ладно. С другой стороны, с глевией ты бы юррга не взял - смял бы он лезвие, а для рубящего удара никак бы ты мгновения не выискал. С копьем бы взял, но, опять же, будь у тебя копье в руках, а не лопата твоя, не застряло бы оно у юррга в глотке, а проткнуло его до хвоста, а значит, и тебе, парень, синяком на ребрах отделаться не удалось бы. Или не видел, как ребра хрустели у одного из дозорных?
        - Видел! - кивнул Марик. - Да вот не пойму только, чем мне эта палка помогла бы?
        - Ну не палка, а древко, - крякнул кузнец. - Да не из простого дерева, а из одра!
        - Из одра? - удивился Марик.
        - Из одра, - кивнул старик, с которого вдруг всю его спесь да немощь как рукой сняло.
        - Ну-ка потяни за рукоять, - предложил кузнец.
        Смахнул Марик клапан с ножен, вытянул странный меч, перебросил его из руки в руку. Коротковат, едва ли больше полутора локтей, но не тяжел. Лезвие тонкое и непривычно широкое - с ладонь, но по оси на треть длины утолщенное: если сточить грани пальца на три с каждой стороны, почти эсток[Э с т о к - колющее холодное оружие, разновидность боевого копья - так называемое седельное копье, применявшееся чаще в конной схватке. С учетом напора и скорости движения лошади, при лобовом ударе пробивало броню.] получится. Или огрызок от эстока. Видел такое оружие Марик у одного воина в соседней деревне, но так тот меч втрое длиннее был, им, как его хозяин говорил, даже кирасу проткнуть можно, а этим что делать? Тоже доспех тычком пробивать? Так куда ж с такой длиной? Да и непросто к нему приноровиться будет, балансировка непривычная. Впрочем, с эстоком он погорячился, на две трети клинок плоский, хотя жёсток тем не менее. Странное оружие, а металл хорош. Если приглядеться, словно изморозь на клинке выступает!
        - Ну? - уставился на баль кузнец.
        - Не понимаю, - пожал плечами Марик, взмахнул мечом, сделал один шаг, другой. - Не сталкивался с таким оружием никогда. Лезвие от острия на четверть длины расширяется, на последней четверти так же сужается. Словно лист этого самого вашего одра. Гарда странная, на крюки больше похожая. Такой не руку защищать, а чужой клинок ловить. Ребро по оси на треть клинка. Зачем оно? Такой меч только если в частом лесу или в узком коридоре для схватки годится. Твоя работа?
        - Не совсем, - кивнул Уска и в улыбке расплылся. - Все правильно говоришь, а главного не увидел. Для тебя все это собирал.
        - Для меня? - удивился Марик, опустив меч. - Это древко и этот клинок - для меня?
        - Думаешь, цену себе набиваю? - усмехнулся кузнец. - Для работы над бальским мечом полгода тяну, а не пойми что за две недели выстучал?
        - Хорошая сталь, - осторожно похвалил металл Марик.
        - Хорошая, - кивнул Уска. - В оголовок на древке я еще и серебра добавил, да и клинок от юррговой крови не поползет. Заложена в эту сталь прочность от колдовства. Правда, до того меча, что буду ковать для тебя, этой стали куда как далеко, но хорошая. Рисской работы. Из свежих запасов, из бальских лесов. Не просто риссам бальская земля далась, много они там оставили оружия. Вот, плывут мимо долины беженцы, останавливаются возле утеса, меняют чужое оружие на хлеб или соль. Или ты думал, что я без благодарности тебя оставлю?
        - Но… - Марик растерянно оглянулся на Анхеля, который присел у пня и сосредоточенно продолжал набивать живот.
        - Понятно, - усмехнулся кузнец. - Смущает, что молотом мне пришлось постучать? Не нарушил я обычаев наших. Не своей работы оружие тебе даю. Я его только переиначил чуть-чуть. Посмотри-ка сюда.
        Шагнул кузнец в сторону, снял со столба меч в ножнах, вытащил клинок. Взял странный меч у Марика, поднял оба клинка к глазам.
        - Видишь?
        - Вижу! - охнул баль.
        Из двух коротких клинков широкий был собран. Не знал Марик кузнечных хитростей, а знал бы - все одно не заметил, где один в другой перетекал. Правда, ребро по оси на треть длины широкого лепестка все же лишним казалось. Замер кузнец, на баль уставился, улыбку в уголках рта спрятал.
        - Да не мучь ты парня! - пробубнил наконец с набитым ртом Анхель.
        - Ладно, - кивнул Уска.
        Принял из рук баль кузнец диковинный меч, свернул ладонью головку, подхватил древко и насадил на него клинок полой рукоятью. Щелкнул потайной замок, и задрожало в крепких руках удивительное оружие. Глевия не глевия, копье не копье, но уж никак не лопата и не весло. У Марика даже дыхание перехватило. Без слов принял подарок, отошел на пару шагов, подхватил древко на предплечье, развернулся, замер.
        - Не оставляй Насьту, - только и сказал кузнец. - Тебе идти теперь надо, встречать рептов пора. Прощаться не будем. А за Ору не беспокойся.
        - Подожди его спроваживать, - поморщился Анхель, прихлебывая из кубка и поглаживая набитый живот. - Может, он спросить чего хочет?
        - Хочу, - сам себе удивился Марик. - О хозяине каменного дома спросить хочу. Не вмещается он у меня в голове. Неужели может человек столько лет прожить?
        Задумался Анхель, вновь на чурбак уселся, почесал жиденькую бороденку, но увиливать от ответа не стал. Вместо этого руками в стороны развел, сам себя хлопнул по тощим ляжкам, глаза удивленные выкатил.
        - А демон его знает. Нет у меня ответа на этот вопрос, но когда я был еще помоложе, чем ты, то я сам спрашивал у него об этом, так в ответ много тумана заполучил. Говорил он мне и то, что, кому многое дано, с того и спросится многократно. Говорил, что всякий дар тяжел, и, чем дар больше, тем нести его тяжелее. А вот кто его сим даром нагрузил, так и не сказал.
        - Что же, выходит, надорвался этот хозяин, если уж умер он, как Кессаа говорит? Или убил его кто? - Не знаю, не знаю, - проворчал Анхель, - но одно скажу: если кто-то сумел остановить жизнь хозяина каменного дома - я бы от такого умельца бежал далеко-далеко.
        Глава 10
        Прощание с долиной
        Смакл оказался крепким широкоплечим рептом. Ростом он едва достигал Вегу до плеча, но весил раза в два больше, и не объемистый живот тому был причиной, а непомерной толщины ручищи и плечи. Рептская ладья скользнула по глади Ласки уже в сумраке, с кормы, употребив не самые приличные выражения, зычно окликнули Вега, а затем и плюхнули в воду якорь. Мелковато было у правого берега для рептского кораблика, поэтому оставшиеся полсотни локтей до берега команда, состоящая из пяти бородатых и смуглых мужчин, брела по колена в воде. Уж неизвестно, планировал ли Смакл долгую стоянку, но аппетитный запах вара из закопченного котла раздумий ему не оставил. Один из матросов заполучил в руки полный горшок похлебки, накрыл его реминьской лепешкой и, ворча, отправился к ладье, а остальные четверо, включая капитана, да и Вег, явно присмиревший при виде вожака, сели вокруг костра.
        Трапеза длилась долго. Насьта что-то выспрашивал у рептов, но Марик слышал не все. Кессаа сказала ему держаться в отдалении, и поэтому он присел на вросший в траву камень и только приглядывался к мелькающей в отблесках огня фигуре Оры, на которую, как он явно понимал, не отрываясь смотрели сразу все мужчины, кроме, разумеется, Насьты и Смакла, который внимательно облизывал и оглядывал собственную ложку, всякий раз, как доставал ее изо рта, время от времени бросая изучающие взгляды на Кессаа. Репты бодро работали челюстями, и косы, в которые были заплетены волосы каждого, подрагивали на их спинах, как хвосты у бальских собак, упражняющихся над кабаньими костями. Сайдка сидела тут же, но говорила негромко, а по отрывистым возгласам Смакла, которые больше напоминали урчание голодного зверя, понять ничего было нельзя. Впрочем, судя по тому, что время от времени что-то вставить пытался и Вег, речь шла о совместном путешествии вниз по Ласке. Наконец Кессаа удалось до чего-то договориться. Так или иначе, но она окликнула Марика, и он подошел к костру с тяжелым свертком.
        - Этот, что ли, третьим будет? - недовольно окинул Смакл взглядом Марика и вытер жирные пальцы о поднесенную Орой тряпицу. - Безус еще, а у нас знаешь как говорят? Безус - значит, и безмозгл. А справится с охраной двух девиц?
        - А от кого охранять? - нехорошо улыбнулась Кессаа. - В ладье твоей нам никто не угрожает, а плату я такую дам, что не только до Манги, а потребуется - и до самой Ройты оберегать нас станешь. Вот и Насьта твое согласие засвидетельствовать готов. Или ты последний раз по Ласке скатываешься? А что касается приблуда всякого… Река не лес. Да, по берегам тут много гнуси бродит. Только отойди от реминьских селений - загребешь горести, что не выплыть. Но тебе ли бояться береговых крыс, Смакл? А что касается мозгов - так тут ведь какое дело: если их нет с юности, то уж выросла борода, не выросла - мозгов не прибавится.
        - Так, значит? - зычно рыгнул репт и расправил жирными пальцами окладистую бороду. - Грубишь, девка. Давно тебя уж знаю, а то ведь отписал бы по одному месту десяток плетей.
        - Ну об этом мы с тобой тоже не в первый раз говорим, - зевнула Кессаа. - И разговор этот пустой. Ты-то ведь сам понимаешь, что от твоей команды я и без защитника отобьюсь?
        - Вот я и думаю, - вздохнул Смакл, - зачем мне змею в собственную ладью запускать? Да еще и терпеть ее за неведомо какую плату до Ройты? Или ты меня за придурка портового держишь?
        - Я не в мытари к тебе нанимаюсь и не в гребцы, - расплылась в вежливой улыбке Кессаа. - И уж тем более не затем, чтобы в твоей команде придурков выискивать. Я хочу попасть в Ройту. Так попасть, чтобы ни в Ройте обо мне никто языком не чесал, ни по дороге вопросов лишних не задавал. Надоело мне в лесу жить. За это готова заплатить. Ты все понял?
        - Все, - отрезал Смакл. - И то, чего не сказала, тоже понял. Боишься ты кого-то. Уж не знаю кого, но в устье Ласки у самой красной скалы рисские дозоры стоят. Нас пока не трогают, но кого-то выискивают. Не так просто их миновать будет!
        - Рисские - не хеннские, - без улыбки ответила Кессаа.
        - Пока не хеннские, - буркнул Смакл, - однако ладью отнять могут.
        - Я тебе такую плату дам, что и ладью окупит, и железо твое, - ответила Кессаа.
        - Никак золота нарыла? - поднял кустистые брови Смакл. - Или не ты в прошлом году за каждый медяк торговалась, когда я одежонку и кое-какие камешки тебе привез?
        - Именно что одежонку, - рассмеялась Кессаа. - А камешки были не кое-какие, а специальные. Именно те, что для целительства пользу приносят. Или ты не заработал на них вдесятеро против рептской цены?
        - Не в том дело, - цыкнул прорехой в крепких зубах Смакл. - Торговаться не хочу с тобой: голова потом неделю болеть будет. Платить чем станешь?
        - Ну-ка, - обернулась к Марику Кессаа, и тот распустил узел на бечеве.
        С шелестом и тихим звоном развернулась тяжелая шкура юррга. Словно войлок кудрявилась короткая серая шерсть, но поверх нее искрами топорщились иглы. Замолкли не только шуточки и звяканье ложек, но и дыхание прекратилось. А Смакл приподнялся на кривых ногах, да так и замер, глаза выкатив.
        - Вот она, золотая жила, - сузила глаза Кессаа. - По золотому стрела идет с таким наконечником. И на тот год ватага твоя может в Сеторские горы не собираться и руду там в печах не осаживать.
        - Хитра, - наконец покачал головой Смакл. - И отказаться не откажешься, и риссам тебя не сдашь. С такой шкуркой мимо них скрытно проходить надо. Ведь их зверек-то?
        - А я откуда знаю? - изобразила улыбку Кессаа. - Если и их, так нечего скотинку так далеко от дома отпускать. Даже корепты иска за убитую свинью не чинят, если посекли ее в лиге от хлева.
        - И много окрест подобных свинок? - зябко поежился Смакл.
        - Хватает, - пожала плечами Кессаа и окликнула Насьту: - Покажи.
        Потянулся Насьта за спину, перекинул на колени туго набитый тул, вытащил пук стрел. Свежей смолой блеснули оголовки, но вместо знакомых наконечников Марик увидел матовые иглы. Так вот куда пошла шкура убитого им юррга!
        - Все, - ударил по колену ладонью Смакл. - Торг закончен. Но уж и ты, девка, правил моих не нарушай. Грести не заставлю, но чтобы не в свое дело не лезла!
        - Давай уж лучше так, - исподлобья ухмыльнулась Кессаа. - В твое дело не полезу. А остальное - как сложится.
        - Эх! - выпрямился Смакл. - Двух девок в лодку сажаю, хотя уж сколько раз говорено: девка в лодке что мышь в кладовой. Да и юнца с ними. Ну да ладно. Грузиться с утра по первым лучам. Барахла много не набирайте. Столько, сколько каждый унести на себе может, - и так на локоть лодка просела. Железо - это не шкурки какие.
        - Некоторые шкурки как железо весят, - не согласилась Кессаа.
        Смакл хотел что-то сказать, шумно втянул воздух, глядя, как Марик аккуратно сворачивает бесценный трофей, затем махнул рукой, поклонился опустевшему котлу и затопал в сторону реки.
        Полночи Марик привыкал к новому оружию. Приучался загонять на место клинок, снимать его, нажимая на нужное место, ловил ощущения, ждал, когда глевия частью руки покажется. Легче новое оружие было, чем та железка, что ржой рассыпалась, много легче, но легкости все никак поймать не удавалось. Не потому ли, что Ора не выходила из головы? Сразу после того, как репты удалились вместе с раздувшимся от собственной важности Вегом на ладью, девушка шагнула к баль, обняла его за плечи и прижалась к нему так крепко, что если и хотел что-то сказать Марик, так забыл все слова напрочь и надолго. Прижалась, постояла мгновение, сама сказала что-то - и тут же убежала в темноту, словно постыдное выболтала.
        Кессаа из столбняка парня вывела. Щелкнула его по носу пальцем, толкнула ногой сверток.
        - Присматривай за шкуркой. С утра будь готов. Мешки собраны. Забыть уже ничего не удастся.
        - Разве Ора плывет с нами? - выдавил из себя нужные слова Марик.
        - Смакл так думает, - бросила через плечо Кессаа. - И пусть думает. Ты не удивляйся ничему. А Ора… она уже попрощалась с тобой.
        - Что она сказала? - почти прохрипел Марик.
        - Это по-дучски: «Я буду ждать. Возвращайся».
        - Я вернусь, - твердо сказал Марик.
        - Я ей передам, - без тени смешка ответила Кессаа и скрылась в темноте.
        - Все, - пробормотал Насьта, подходя к Марику.
        - Сказать что хочешь? - не понял баль.
        - Все, - повторил Насьта, словно итог подводил. - Что было, то было, а что будет - только Единому известно.
        - Увидимся еще? - прищурился в полумраке Марик. - Переживешь разлуку-то?
        - Увидимся? - не понял баль Насьта. - О какой разлуке ты говоришь? Или ты… Ну, парень, ты чудить горазд! Папенька, что ль, мой тебе наговорил чего-то? Ты меня видишь? А ее? - Ремини кивнул во тьму, в которой исчезла Кессаа. - Кто ж лук в ножны для бальского меча запихивает? Или ты думаешь, что меня любовное томление с ума свело?
        - Да, - простодушно брякнул Марик.
        - Это тебя оно свело, - отмахнулся Насьта. - Или я не вижу, как вы с Орой взглядами друг о друга искры высекаете? А меня… Меня другое гложет. Знаешь, что сказала мне дочь хозяина каменного дома? Береги ее. Береги девчонку, сказала, но не потому, что претерпела она уже столько в своей жизни, что и мертвым, порубленным при жизни на куски, не снилось, а потому, что впереди ее ждут еще большая боль и большие испытания. Помоги ей, она сказала. А как ей помочь, если она делает, что хочет, идет туда, куда хочет?
        - Охотится… вот, - пнул Марик ногой тяжелую шкуру.
        - Да, - кивнул Насьта и задумался, а потом прошептал: - В ее ладонях вся Оветта, понимаешь?
        - Нет, - насторожился Марик и невольно посмотрел в темноту, в которой исчезла сумасшедшая сайдка.
        - И я не понимаю, - кивнул Насьта, но приблизился к Марику еще на шаг и прошептал: - Но верю. Чувствую я это! И ты верь! Пообещал я ей, понимаешь?
        - Кому? - не понял Марик, ошарашенный серьезностью ремини, который сейчас ему казался сумасшедшим, как и Кессаа.
        - Дочери хозяина каменного дома, - раздельно произнес Насьта. - Айра ее зовут. Пообещал я ей приглядывать за Кессаа. Так вот, если Кессаа - как свет Аилле, то Айра - как ураган. Пальцем щелкнет - у такого, как Смакл, голова сразу слетит!
        Покачал Насьта головой, собственную шею с опаской потрогал и тоже в темноте скрылся, а Марик, прежде чем за новое оружие взяться, еще долго пальцами щелкал, пытаясь понять тайный смысл безусловно глупых слов ремини.
        Ночь показалась Марику длинной. Он успел не только согнать с себя несколько потов, пока не уловил слабых отголосков будущей ловкости, но и подремать, заткнув под голову все тот же тяжелый сверток шкуры юррга. Утром, когда небо уже посветлело, но Аилле еще карабкался по невидимой стороне Сеторских гор, баль искупался в реке, опрокинул туда же остывший котел, а когда выбрался на берег, быстро расколотил навес и вместе с лежаками свалил деревяшки в костер. Пламя затрещало, пожирая подсушенные жерди, и под этот треск появилась Кессаа. За плечами у нее висел мешок, а поверх него торчала все та же ореховая с пятнами рукоять колючки.
        - Готов? - придирчиво осмотрела она Марика.
        Он кивнул и подхватил шкуру юррга, опираясь о древко глевии. Клинок уже висел у него на поясе.
        - На спину потом перекинешь, - прищурилась Кессаа. - Клинок короткий, так ловчей будет, - и, обернувшись, позвала: - Ора!
        Марик услышал невнятный отклик, или это эхо пронеслось над просыпающимися просторами Ласки, но Кессаа поторопила его, и вскоре они уже шагали по колена в воде к темному силуэту ладьи. Марик вспомнил было привидевшийся ему две недели назад речной дух, но тут же отвлекся. За спиной послышалось шлепанье босых ног.
        - Вовремя! - не дал ему обернуться зычный голос Смакла. - Не бойся, девка, не уплыл бы без вас! А чего костер-то запалили?
        - Прожито - забыто, - отрезала Кессаа. - Зачем память оставлять за спиной?
        - Как знаешь, - пробурчал вожак, встал над почерневшим бортом глубоко ушедшей в воду ладьи и протянул руки к шкуре юррга.
        - Давай уж, парень, все одно с таким грузом не заберешься, - пустил он усмешку в спутанную бороду.
        Кессаа перемахнула через борт так легко, словно и не было у нее на спине объемистого мешка, а Марик шагнул в промоину, вымок до пояса и едва не упустил по течению древко. Только когда под хохот команды он неуклюже все-таки перевалился через борт - разглядел в десятке локтей от ладьи Ору.
        - Здесь ваши места! - довольно рявкнул Смакл, ткнув толстым пальцем в сторону скамьи у кормы. - По кораблю не шастать. Сидеть смирно. Все ясно?
        - Сообразим, - нахмурилась Кессаа, сбрасывая с плеч мешок. - Иди сюда, парень. Да стяни с себя порты, просушить надо одежду.
        - Вот-вот! - оскалился Смакл. - Когда такая девка просит снять порты, отказываться - последнее дело!
        Марик растерянно остановился, но команда хохота Смакла не поддержала. Репты, явно успевшие перекусить до прихода пассажиров, одобрительными окликами приветствовали Ору. На ней было все то же серое платье, волосы скрывал платок, вот только мешок она тащила такой, что показался бы впору и самому Смаклу, да и ростом стала ниже, или это тяжесть вдавливала ее в песчаное дно? Марик пригляделся к уже ставшей привычной улыбке на губах девушки, почесал затылок - и вдруг понял, что так дучка не ходит. Не переваливается с боку на бок, не морщит скулы, не пытается смахнуть пот со лба предплечьем. Он уже собирался пробормотать присказку на отворот морока, но за спиной услышал жесткий шепот Кессаа:
        - Не надо.
        Репты с радостными криками приняли у Оры тяжелый мешок. Крепкие руки подхватили ее из воды и поставили на укрытые дерюгой крицы, сложенные у мачты. Ора замахала руками, неожиданно легко подняла мешок и, отпихнув Марика в сторону, бухнулась на скамью рядом с Кессаа.
        - Вот такушки, - услышал Марик знакомый голос и тут только разглядел под мороком страдальческий взгляд Насьты.
        - Ничего, - скривила губы в улыбке Кессаа. - Потерпишь. А не нравится, так я не держу!
        Насьта только вздохнул.
        - Эй! - заорал Смакл Марику, выволакивая из-за борта якорь. - Парень! Ну ты будешь скидывать порты или нет? Публика ждет!
        Первые лучи Аилле блеснули над серой водой. Хлопнул на мачте грубый короткий парус. Заскрипели, упираясь в дно, весла. Ладья вздрогнула, шевельнулась и начала разворачиваться по течению. Бросив на дно ладьи камень с прилаженным к нему железным брусом, Смакл заторопился к рулевому веслу. Широкая ладонь отодвинула Марика в сторону так, словно он был соломенным чучелом. Шутки кончились, начинался новый путь.
        Баль оглянулся. Насьта в облике Оры хмуро почесывал мочку уха. Кессаа сидела, закрыв глаза, и как будто прислушивалась к чему-то. О днище ладьи терлась Ласка.
        Костер ниже скрытого золотыми стволами каменного дома прогорел еще до полудня. По склону спустился дед Анхель, но к кострищу не приблизился - только обошел дом, вскарабкался к двери, с удовлетворением подергал тяжелый замок и засеменил в обратный путь.
        Кузнец Уска поставил посредине кухни глиняный таз, расстелил рядом тростниковый коврик, опустился на колени и, бормоча реминьские присказки, поочередно омыл руки и лицо. Затем поднялся, повязал голову белой тканью, покрытой округлой реминьской вязью, и начал закладывать в низкую печь древесный уголь и самородное железо.
        Ора присела рядом с матерью Насьты, взяла в руки камень и принялась шелушить орехи. Несколько раз гримаса исказила ее лицо, затем пальцы приноровились, и дело пошло быстрее. Коричневые скорлупки падали в корзину, желтые ядрышки ссыпались в горшок. Реминька сначала посматривала на дучку с ревностью, затем успокоилась и негромко, почти шепотом, запела какую-то тягучую песню.
        В полдень на покрытую ярко-красной ягодой поляну, которую всего лишь две недели назад пересек разъяренный юррг, вышла женщина. Одежда ее была проста, за плечами висел тощий мешок, из-под него торчали рукояти двух мечей, но затруднительно было представить, как бы она смогла ими воспользоваться. Широкой лентой через плечо к груди был прикреплен сверток, из которого доносилось детское лопотание. Женщина улыбнулась, смахнула со лба пот, пересекла поляну и остановилась у линии, невидимо пересекающей траву. Вздохнув, она присмотрелась к силуэту могучего дерева и замахала рукой:
        - Ситка! Открывай заслон! Или не узнал? Выходи, от меня не спрячешься!
        Тяжелая ветвь дуба неожиданно шевельнулась, и почти над головой женщины появилась нахмуренная физиономия.
        - Подожди! Айра? Где ты пропадала?
        - Отчета требуешь? - усмехнулась колдунья. - Сам-то давно воином стал? Когда я уходила, еще по деревьям лазил! Анхель жив еще?
        - Жив! Что ему сделается?
        - Открывай проход да беги к нему. Сообщи, что война началась. Хенны перешли Лемегу. Два месяца уже почти как.
        Часть вторая
        Айра

…Мерзость захватила земли от восхода Аилле до заката. Ужас гнал из дома и малого, и большого, но редко кто решался бежать, потому как все, что было плохо у дома и в нем самом, за околицей было плохо стократ…
        Хроники рода Дари, записанные Мариком, сыном Лиди
        Глава 1
        Дочь трактирщика
        Айра лежала на узком парапете и едва сдерживалась, чтобы не зарычать от отчаяния: только что путь к бегству казался открытым, и вот она вновь в ловушке. Одно лишь оставляло надежду - ее возможный преследователь, скорее всего, еще не догадался, что за дичь зацепили его силки и уж тем более - где она затаилась. Может быть, шальная птица залетела в окна храма или бездомная собака забрела в открытые настежь ворота? Хотя ни единого зверя или птицы, кроме лошадей в упряжи, Айра не встретила на улицах чужого города или в небе над ним. Так что некому теребить колдовские ловушки, кроме обезумевшего от собственной наглости воришки. Впрочем, не рыночной ли воровкой и была она сама несколько лет назад? Так ведь никогда не хваталась за чужое добро, если чувствовала ворожбу на нем. Как же теперь оплошала? Не потому ли, что не за чужим пришла, а за собственным, пусть даже и вернуть его не смогла? Что же теперь делать? Замереть в неподвижности или теребить паутину, чтобы выманить из темного угла ее плетельщика? Вот они, невидимые нити, свисающие с высоты: тронь любую - и дорожка к смертному столбу открыта. И
пролегать эта дорожка будет через пыточную, чего уж гадать. Знал ли об этом отец, когда предупреждал ее? Точно знал. И не предупреждал он ее, а остерегал, потому как успел изучить собственную дочь и понимал: не отступит она никогда и ни за что. Или на это как раз и рассчитывал?
        Айра, успокаивая дыхание, закрыла глаза. Все равно почти кромешная тьма стояла вокруг. Теперь главным было - переждать, а для этого лучше всего пересыпать в памяти все произошедшее в последние дни, а то и недели, потому как гадай не гадай, а разгадка всего - в них. Не верил случайностям Яриг, значит, и она не должна верить, если собирается выпутаться из сплетенной чужим колдовством сети. Как же все это началось?
        Словно в последний путь собирался отец в первый осенний месяц. Торопливым стал, задумчивым, сгорбился, будто тяжкий груз на плечи принял. С тысячью дел разобраться пытался, точно кудель времени распутать задумал, узлы развязать, оборванные концы стянуть накрепко. Куда только его степенность и обстоятельность девались? Впрочем, не то странным казалось, что спешил Яриг, хотя едва не спотыкался от усердия, - вся Дешта сквозь внешний испуг и оцепенение который год гудела, как разоренный улей; другое удивляло: неужели помирать собрался - уж больно старательно дорожку заметал за собой? Годов отца Айра не знала и спрашивать о них не решалась, но рановато было в прошлом скирскому, а ныне дештскому трактирщику в старики записываться. Или тайная болезнь его угнетала? Так ни отзвука не проявлялось, ни намека на недуг! Да и не походил отец на больного! О том покрепче задуматься стоило, да времени на раздумья не удавалось выкроить. Почти каждая Яригова забота Айру тем или иным концом цепляла: этого гостя запомни, этому сама покажись, об этом нужные слова выучи, то сочти, это додумай. Не во всякую ночь
удавалось уснуть. В хлопотах она порой забывать стала, что уж два с половиной года минуло, как рассеялась пелена, да иной мрак сгустился, и над Дештой властвует не конг всесильного Скира, а наместник правителя Суррары Заха. Что стоят на воротах города не широкоплечие нагловатые сайды, а низкорослые риссы с пустыми лицами, с блестящими метками на лбах. Что предчувствие ужаса поселилось на древних улицах, что заполонили город испуганные беженцы с запада, чьи королевства поглотили орды хеннов, которые встали за полноводной Лемегой и неизвестно чего ждут: то ли к новым властителям Дешты приглядываются, то ли силу кровавую множат, то ли к оживающим мертвецам, тысячами входящим в быстрые воды, привыкают…
        Так весь месяц красень минул, а как моросень начался, Яриг вдруг словно стылыми дождями охладился. Остановился, замер, задумался, гостей зазывать перестал. В пару дней все заботы на приказчиков скинул. Айра только-только отоспаться успела, когда ранним утром растолкал ее отец, без лишних слов усадил на подводу и самолично погнал крепкую лошаденку сквозь промозглое марево на юг: мимо отравленного нечистью храма Сето, через покинутые лесным народом бальские чащи прямо в неведомую Суррару. И потянулся долгий путь, словно путаная рыбацкая бечева с камнями и тиной из пучины, и не через годы на куски распадаться начал, а тут же, по прошествии: будто несла жизнь Айру не по равнинной реке, а по горной - от порога к порогу.
        Вот замер недвижимо, почти умер бальский лес. На долгие дни пути раскинулся, а словно одним днем мимо глаз пролетел. Тенью промчался, как те редкие, не порубленные дозорами мертвецы, что брели по лесной дороге жалкому обозу навстречу. Вот и думай: то ли лес мертвечиной пропах, то ли это безглазые древесным гнильем смердят да суставами скрипят, как сухостоем. Если и не умер лес, так точно в забытье неслышное канул. Даже шелест опадающей листвы его натужным казался, когда не по-осеннему робкий ветер проносился тропами да просветами, шевелил верхушки лесных великанов. Птицы примолкли. Зверье попряталось. А на южном избытке некогда заповедных чащ покосились, просели на заросшем сосняком косогоре у начала кочковатой равнины сторожевые башни, словно только сила сгинувших бальских колдунов служила им опорой. Мокли покинутые укрепления под мелким дождем, никого не защищая, никого не останавливая.
        - Вот здесь она и пролегала, граница! - с невеселой усмешкой оглянулся Яриг и потянул с лица повязку. Заискрился, заблестел колдовским огнем левый глаз старого хитреца. Только Айра и бровью не повела. Недаром три года не отставала от отца - каждое его слово впитывала, хотя вроде бы и не собирался он ее магическим премудростям учить. Посмеивался да отшучивался, на незнакомом языке с ней заговаривал: потешался, когда пыталась догадаться, что он сказал, довольно хмыкал, когда догадывалась. Так что от кого угодно мог мнимый одноглазый левое око скрывать, только не от родной дочери, самим Арухом - советником скирского конга и послом ужасной Суррары - колдовству обученной. «Самим Арухом?» - насмешливо переспрашивал Яриг и добавлял что-то вроде того: как может глупец учить мудреца или чему может научить брат сестру. «Не родную, не родную!» - успокаивал старик недоумевающую дочь и принимался насвистывать какие-то незнакомые Айре припевки. Что же она следовала за ним, как привязанная? Или не на что было больше сладкую юность да молодость потратить? И что он забыл в таинственной Сурраре? Неужели и впрямь
торговлю с ней вяленой рыбой наладить решил? Ко времени ли? - Вот здесь она и пролегала, граница, - повторил уже без улыбки Яриг, спрыгнул с подводы, пахнущей солью и морем, подхватил лошадь под уздцы и потянул на обочину.
        Высунулся из покосившейся сторожки, раздраженно затягивая потертый плащ, смотрящий за дорогой караульный, потянул за измочаленный веревочный конец, поднимая из грязи ржавую цепь. Сразу видно чужака: что баль, что сайды - к железу куда как бережней относились. Обошлись бы жердью или травяной веревкой. Возле тлеющих углей шевельнулся корептский дозор, нанятый новыми правителями тракт охранять - где ожившего мертвеца в труху порубить да сжечь, где удалых молодцев без роду и племени, что брошенные баль деревни повадились потрошить, посчитать да посечь. Судя по злым лицам и потрепанным доспехам, работы у горцев хватало, а достатка не прибавлялось. Вот только Яриг был не под их строгий взгляд заточен. И не потому, что у него, словно у суррарского мага, искра в глазу сверкала: искру-то Яриг под веко прятал. И не потому, что способен он был, как думала Айра, любых молодцев в бегство коротким словом обратить. У старого хитреца столько ярлыков и печатей на всякий куль в подводе имелось, что в его подводе проселочную грязь месить было едва ли не безопасней, чем в свите дештского наместника. Успел Яриг к
новой власти за два года прирасти. И то верно: степняки еще неизвестно, перейдут ли Лемегу, остаток своенравных баль за другую реку, Мангу, в сеторские леса убрался, новый скирский конг Седд Креча, едва рассеялась пелена и рати южных колдунов вошли в бальские леса, а затем и подступили к Деште, - и носа из-за бастионов Борки не показывал, а рисские войска под началом магов Суррары - вот они. Бесчинств не чинят, налогами поддавливают, но не душат, границы держат, крепости правят, из остатков западных войск и беженцев военные отряды для поддержания порядка ладят, - как же не прирасти? Или выжидают маги Суррары, чтобы однажды навалиться на подневольных и вовсе их истребить?
        - Здесь все в клин вошло, здесь, - подмигнул дочери Яриг и потащил загодя приготовленные просоленные рыбьи пласты да золотые чешуйки новой чеканки стражникам и пожилому караульному. «Слаб обычный человек, чтобы мироустройство править, - повторял трактирщик в таких случаях. - Поганое дело мзда, особенно для тех, у кого и медного кругляшка за душой нет, но не по нашим силам ее отменять. Пусть таким нелегким делом герои да государи заведуют. А нам, слабым, ни к чему о великом задумываться - свое бы сберечь да собственную шкурку не попортить. Разумеешь?»
        Разумела Айра, пусть и не казался ей Яриг слабым, а уж себя-то она точно слабой не считала. Все сказанное, словно случайно оброненное, накрепко запоминала. Рисский говор странный, с щелканьем и присвистом, на язык взяла. Все тайные слова, имена да адреса торговые вызубрила. Ворожбу - то простую, то мудреную - на взгляд и слух подхватывала и расплетала. И пусть вроде бы и не множилась ее сила, только полнила Айру уверенность, что видеть она стала зорче, слышать дальше, а уж понимать куда больше прежнего. Хотя собственного отца так разгадать до конца и не сумела.
        - Давно я здесь не был, - задумчиво проскрипел Яриг уже через день, когда подвода миновала еще пару дозоров и кочковатая равнина осталась за спиной вместе с сухим, до черноты выжженным выследом от пелены, что тысячи лет отделяла от остальной Оветты суррарских магов силою заклятия самой Сето.
        - Неужели не в первый раз к Риссусу путь правишь? - вспомнила Айра название столицы Суррары, в которую и сотне купцов твердой дорожки проложить не удалось, но число рассказов об ее чудесах за тысячу перевалило, если не больше.
        - К Риссусу в первый раз, - кивнул Яриг, приложив ладонь к глазам и разглядывая поднимающиеся на горизонте необычные белые, сверкающие золотыми навершиями сторожевые пограничные башни Суррары. - А вот из Риссуса отправляться уже приходилось. Давно, правда, это было.
        - Подожди, - не поняла Айра. - То, что ты рисский язык знаешь, хотя твой говор и отличается от говора новых стражников Дешты, я уже давно поняла. В том, что ты сам чертами лица с новыми дештскими правителями схож, сам убедишься, если в зеркало глянешь. Про искры в глазу не мне тебе говорить. Только вот пелена, через которую тебе ходу быть не могло, лишь два с половиной года назад сгинула, и я тебя с тех пор не оставляла. Когда же ты успел из Риссуса отправиться? И как туда попал?
        - Это хорошо, - кивнул Яриг, спрыгивая с подводы.
        - Что - хорошо? - не поняла Айра.
        - То, что ты меня не оставляешь, - проскрипел Яриг и вдруг всем - и голосом, и проявившимися вокруг глаз и рта морщинами, и дрожью в руках - показал: стар он.
        - Ты куда? - воскликнула Айра, увидев, что потянул отец с подводы мешок и закутанную в ткань шпагу, на которую немало она кривилась во дворе дештского трактира, когда Яриг пытался приучить ее к диковинному оружию.
        - Вот. - Отец вытащил из мешка округлый футляр для свитков и тяжелый кошель. - Здесь все разрешения и ярлыки, золото и серебро. В Риссусе встретимся, в любом случае найдешь на торговой площади Маэля из Бевиса - он там второй год по ярлыку двор держит, - сдашь товар ему. Никому обо мне не говори, я сам найду тебя в Риссусе, ты там денька два-три помотайся, только нос в чужие дела не суй. А не найду - в конце недели обратно отправляйся. Маэль тебе присоветует, как себя на улицах под чужой обряд заворачивать. Ты у него на всю выручку закупи земляного ореха. Его раньше из-за Лемеги везли, так что теперь орех в цене будет!
        - Зачем нам орех сдался? - подняла брови Айра. - Из Риссуса шутихи магические надо везти, золото лепестковое, серебро чеканное, амулеты, камни наговоренные, ткани тонкие! Мы на орехе и десятую часть дороги не отобьем!
        - Правильно говоришь! - одобрительно кивнул Яриг, ежась от сырого ветра. - Будь я торговцем, так бы и поступил!
        - Так кто же ты? - оторопела Айра.
        - Отец твой! - закатился сухим, кашляющим смехом трактирщик. - Или ты сомневаешься? Впрочем, сомнения - штука полезная. Ты их пока в голове-то поверти, а в Риссусе мы их и обговорим… если оказия такая случится. Суррара особая страна, там маги правят. Поэтому сама колдовать не вздумай - это все равно что с голыми руками на городскую стражу кидаться. Но об этом тоже после… Следующие дозоры нам по отдельности проходить надо. Дальше стража учет вести будет: если со мной что не сладится - и тебя нелад зацепит, тем более что соглядатай после оборонной стены к каждому возу либо путнику приставляется, а без меня въедешь - без меня и выедешь. Поняла? Не волнуйся, я к какому-нибудь обозу пристану или лошаденку справлю. Поняла? Трогай, не задерживай! - прикрикнул старик на лошадь.
        - И все-таки, - раздраженно обернулась Айра, - как ты сумел пересечь пелену?
        - Опять же, если свидеться нам не удастся, подружку свою заклятую и не вспоминай, - все так же частил ей вслед Яриг. - О Кессаа я говорю, о Кессаа. Навещать ее не следует. Знак на ней, точно тебе говорю. В пламя головой не кидайся, не под тебя костер разжигается, не под тебя! А костер жарким будет, всю Оветту опалит: что хенны серые, что риссы на его фоне - так, угольками покажутся! Смертью имя Кессаа вычерчено, если ты сама не заметила, - смертью, так что, даже если и сведет вас судьба, ты слушай ее, слушай, но от прогулок с ней совместных воздерживайся!
        - Как ты пелену пересек?! - почти закричала в ответ Айра.
        - Так не было тогда еще пелены, - донесся голос старика. - Не было…
        Осеклась дочь трактирщика, который трактирщиком себя, оказывается, не считал. Так и смотрела назад, пока фигура Ярига неразличимой не стала.
        Айра с досадой поморщилась. Соринка попала в глаз и царапала веко изнутри. Вдобавок спазмом скрутило низ живота и засвербело в носу. Зачесались невыносимо виски и подъемы ступней. Затекли руки. «Стой, дорогуша, - прошептала она сама себе, не магией, а усилием воли преодолевая невыносимое желание чихнуть. - Не самое страшное испытание подкидывают тебе хранители храма. Перетерпи. Перетерпи, потому что ничего этого нет - ни зуда, ни пыли, ни соринки под веком. Перетерпи. Если так тебя испытывают, значит, не знают, что ты здесь, иначе другая бы магия сгущалась над головой. Перетерпи. Уйди внутрь себя, как учил угодливый, но крепкий помощник Аруха Синг». Обмякла Айра. Сдвинулась на малую толику вглубь. Нырнула под скованную льдом безмолвия ночную тишь. Оставила на поверхности темноты охранную магию рисских колдунов - и тут же словно вновь оказалась на облучке пропахшей рыбой повозки.
        Две недели она в одиночестве подводой правила, если молчаливого всадника не считать. Как призрак из тумана воин выткался. Держался в десятке шагов позади, но ни на мгновение не отставал. Открывала глаза утром Айра - он поодаль маячил, закрывала - все так же чужой взгляд на себе чувствовала. Ее уж занимать стало: когда оправляется соглядатай, когда за конем смотрит, или меняются в тумане близнецы на одинаковых лошадях, столь похожие, что даже она одного от другого отличить не может? Впрочем, до того ли было: слова Ярига из головы не выходили, хотелось придержать поводья, чтобы отца дождаться да о непонятом расспросить, - только руки словно сами по себе подгоняли конягу. Смутные догадки сердце терзали, но рвались они на части, из мглы не выбравшись. Да и не до раздумий было. Чужая страна вставала вокруг дороги. Как пограничная стена из белого камня за спиной осталась, так чужестранство окрестное глаз резать начало. Чистенькие деревеньки и городишки, собранные из выбеленных, аккуратных домов. Деревья, посаженные ровными рядами не только вдоль дороги, но по косогорам и ложбинам. Поля - как решетки на
воротах храма Сади в Скире, - на строгие квадраты расчерченные. Лица многочисленных крестьян, наполненные то ли испугом, то ли ужасом. Дети, непривычно молчаливые, не играющие, а постоянно занятые каким-то делом. Воины, преисполненные чванливой пустоты. Чиновники, источающие суету и презрение. Редкие повозки магов, затянутые полупрозрачными тканями, из-за которых изредка показывались гордые лица, напоминающие лицо Ярига - и в то же время кажущиеся жалкой подделкой под оставшегося за спиной отца.
        Тишина висела над дорогой, стояла над поселками и городками. Тишина, не нарушаемая ни песнями, ни криками, ни даже ревом домашнего скота, а люди, что являлись частью этой тишины, и сами двигались неслышно, как тени. Все замечала Айра: и неприязненные взгляды, и плохо скрываемую ненависть, и мучительный страх, и магические знаки на лбах - одни у крестьян, другие у чиновников, третьи у стражников, четвертые у жрецов. К некоторым из них она и в Деште успела приглядеться, но вот так, чтобы вся страна была колдовством помечена, - и подумать не могла. Вот только рабов не попадалось, хотя по взглядам тех же крестьян каждого из них можно было причислить к рабам. Смотрела Айра по сторонам и чувствовала, как холод, разлитый по улицам и луговинам неведомой стороны, проникает в самое ее сердце.
        Риссус явился Айре ранним утром. Она поднялась затемно, привычно с ехидцей кивнула безмолвному стражу, задала корм лошади, стряхнула с тента обильную росу, досадуя, что нельзя тело омыть или магию применить, чтобы рыбный дух с тела смахнуть, да повела крохотный, из одной подводы, караван прочь с огороженной плетеной изгородью площадки. Не иначе как наплыва купцов ждали правители Суррары - иначе зачем столь обширные загоны вдоль дороги частили, - да больше пары телег ни на одной стоянке вечерами Айра не видела. Над дорогой висел туман, где-то впереди заунывно зазвонил колокол, напомнив Айре голос скирского маяка, лошадь показалась в сыром молозиве мутным силуэтом, стражник за спиной вовсе растворился в его клочьях, и дочь трактирщика, когда-то самая большая надежда колдовского двора советника конга Аруха, безвольно поплыла в непроглядное месиво, доверившись чутью животного и скрежету обитых жестью колес по каменной дороге. С востока показалось бледное пятно поднимающегося Аилле, Айра уж собралась удивляться, что туман впереди стал плотнее, обратившись в белесую стену, как вдруг поняла, что это
стена и есть. Мелькнули над головой точеные каменные своды, вслед за звоном откуда-то сверху послышался окрик караульного - и подвода выкатила на площадь, оставив за стеной и туман, и конного соглядатая. Лошадь подхватил под уздцы рослый, наряженный в кольчужные доспехи и белый плащ воин со шрамом на скуле, Айра потянула из футляра уже порядком затертые ярлыки, подала их стражнику, покосилась на дюжину таких же воинов, рассевшихся на беленой скамье, но глазами, ушами, всей кожей обратилась к чудесному городу, чтобы впитать его в себя до капли.
        Рассказы не передавали и толики величия столицы риссов. Город действительно был укрыт золотыми куполами. Каждое из его зданий, будь оно хоть тщательно выбеленной будкой привратного дозора или белоснежным дворцом, заканчивалось желтым куполом, скатом, конусом, навершием. Но не золото покоряло случайного созерцателя, а белизна домов. Если бы не серый камень мостовой, что расчерчивала город и на широкие улицы, и на узкие переулки, Айра поклялась, что он сложен из снега или самородной соли. А впереди, там, где за золотыми кровлями и белыми стенами внутренней крепости возвышался серый, выложенный камнем холм, стоял величественный храм, у которого белыми были только колонны, а остальное сияло желтым - от фундамента до высокого шпиля. И - ни одного деревца. Ни ветви. Ни клочка травы.
        - Риссус, - внушительно произнес стражник на ломаном сайдском, возвращая Айре ярлыки и бирку об уплате торгового сбора, поймал крепкой ладонью ее затылок и больно приложил ко лбу отполированную тысячами крепких пальцев печать. - Суррара! - И, сочтя молчание торговки свидетельством ее восхищения, строго добавил: - Торговать можешь неделю. Гостиницу, трактиры и конюшни найдешь на торговой площади. Она в южной части города. - Стражник скорчил презрительную гримасу. - Не ошибешься. В остальном городе можешь находиться только в светлую часть дня. Белая одежда в Риссусе чужестранцам запрещена. Уличное и домовое уложение знаешь?
        Морщась от жжения во лбу, Айра торопливо кивнула.
        - Закон строг для всякого, но жесток только для глупца! - закончил положенную часть обряда стражник и, оценивающе окинув взглядом девушку, строго напомнил: - Оружие не обнажать, тавро со лба снимается на выезде из города, в сам город выходить с оружием запрещено, кроме как покидая его!
        - Помню и соблюдаю! - наконец подала голос Айра, тряхнула приготовленными к осмотру скрепленными печатями стражи скирским клинком и коротким, уже поцарапанным жезлом.
        - Это можно! - презрительно усмехнулся стражник, небрежно сбрасывая поданную золотую чешуйку на мостовую и снимая печать с жезла. - Короткую дубинку можно. Только женщинам! И глупостей не делай больше. Стража Суррары не берет мзды. Хотя жизнь забрать может. Все поняла?
        - Все! - вновь закивала Айра и, стегнув вожжами лошадь, направила ее наискосок через площадь. Презрительный взгляд стражника, казалось, буравил спину. Хотелось оглянуться, увидеть - поднимет ли гордый воин монету, но еще сильней манило величественное сооружение в центре города. Оно притягивало взгляд, обжигало и сквозь зажмуренные веки, раскидывало над удивительным городом даже не паутину, а пелену неведомой магии, но Айра упрямо наклонила голову и повела лошадь в узкую, ползущую вдоль крепостной стены улочку. Только там она решилась коснуться знака на лбу - и тут же отдернула руку. Чужое колдовство впечаталось в кожу четырехконечной звездой и ответило на прикосновение усилением боли. Досада, смешанная со злостью, закипела в груди. Тавро, значит? Как скот метите?

«Ну это мы еще посмотрим», - пробормотала Айра про себя и тронула лошадь дальше, повела ее мимо одетых в белое испуганных горожан или крестьян, начинающих утренние дела. Кто-то мел каменную мостовую, кто-то белил и так безупречно белую стену, кто-то растягивал на деревянных валках ткани, загружал на повозку кули и кувшины. И у каждого искрил знак на лбу. Того гляди, мелькнуло в голове у Айры, мостовую убирать заставят, если лошаденка вздумает облегчиться на ходу, но никто не обращал на нее внимания. Глаза горожан были пусты, и только чуть приподнятые брови говорили о том, что пустота эта вынужденная. Айра вывела лошаденку на широкую улицу, чтобы пересечь ее и опять углубиться в переулки, но невольно замедлила шаг. В каменных гнездах посредине окраинной пристенной площади торчали тщательно выбеленные бревна, и на трех из них вниз головами висели люди. Они словно цеплялись за верхушки столбов ступнями, и стекающая по ногам кровь не оставляла сомнений в способе их крепления к орудию пытки. Одно тело было неподвижным, а два настойчиво, пусть и беззвучно, шевелились, как шевелится выброшенная из рыбацкой
сети на дно лодки рыба, но тошнотворный запах выдавал природу ужасных судорог: от столбов пытались оторваться ожившие мертвецы. Выходит, и сюда дотянулись незримые щупальца Суйки?
        Айра оглянулась. И с этой площади улица вела к холму в центре города, на котором сиял под утренними лучами Аилле храм. Дочь трактирщика передернула плечами и решительно ускорила шаг, уводя подводу в следующий переулок. Не хотелось ей в первый же день разгадывать сердце таинственного города, тем более что Золотой храм на первый взгляд если чем и отличался от храма в центре города умерших, так только золотом на стенах и кровле, а смертный холод от него исходил тот же самый. Как там говаривали редкие смельчаки, возвращающиеся с рисским товаром в Дешту и потирающие онемевшие лбы? Словно не храм стоит на холме, а огромный пыточный дом! Так что же творится за его стенами, если подобное происходит на улицах города?
        Найти Маэля на обширной торговой площади, отгороженной от остального города невысокой, в пять локтей, беленой каменной стеной, оказалось просто. И не потому, что Айра прекрасно помнила полного широкоплечего дуча, прибежавшего в Дешту сразу после захвата его родной Радучи хеннами и пару месяцев снимавшего комнату у Ярига, в которой он ютился вместе с дочерью и двумя своими лучшими приказчиками. Торговая площадь была пустынна. Обширное пространство между рядами складов и лавок не могли заполнить несколько подвод и полсотни то ли покупателей, то ли продавцов, которые вздрагивали от звука собственных шагов. Непривычный для осеннего месяца теплый ветер гонял по каменной мостовой мусор, пахло конским навозом и радучским хлебом. Маэль нервно ерошил путающиеся на лбу волосы и орал на слуг в складе. На Айру он посмотрел искоса, ярлыки проверил вполвзгляда, приказал разгрузить ее подводу срочно и тут же распорядился: что отправить на ледник, что вывесить в теннике, что отнести в лавку.
        - Расчет честный дам, не сомневайся, - бросил Маэль Айре и кивнул на заставленные тюками полки. - Что брать будешь? Или порожней обратно отправишься? Рыба хорошо идет, да вот маловато ее Яриг прислал. Почему сам не приехал? Ветер пробует? Ждет, когда задует он в эту сторону?
        - А пока в какую дует? - не двинулась с места Айра. - Товар у тебя есть, вижу. Вот только покупатель у твоей лавки не толпится.
        - А что мне покупатель? - с досадой сплюнул под ноги Маэль. - Я в розницу хорошо если десятину отпускаю! Приходят маги, скупают остальное. Сами товар сменный везут. Тут все под магами. Цену дают, конечно, пока дают, но знаешь, как бы я развернулся, если бы не… Видела?
        Торговец откинул со лба прядь седых волос. На лбу у него отсвечивал бордовым кружок.
        - Припекает или как? - отозвалась Айра и провела ладонью по собственной отметине.
        - Припекает? - удивился Маэль. - У тебя на лбу крест без кольца. Знаешь, что означает он же, но с кольцом? Воина. А без кольца - враг. Враг ты здесь, девочка, а я так вовсе никто. Товаром распоряжаюсь, а по знаку - хуже самого нищего горожанина. Кругом тут скот метят. Поняла?
        - Так непохож ты, Маэль, на скот, - невольно вслед за торговцем перешла на шепот Айра. - Чем тебе знак твой не мил? Да и мой… знак через день или два стражник на воротах со лба снимет. Или ты не хочешь, чтобы Яриг торговлю в Риссусе правил?
        Маэль раздраженно покачал головой, но махнул рукой и, наклонившись, прошептал:
        - Ладно, перед тобой, девочка, распинаться не стану. Но то, что поведаю, за щекой держи. Ты вот что скажи Яригу. Он один мне помог. Поэтому и передай ему это. Тут такое дело: посол от хеннов в Риссус прибыл. Большой человек, как бы не один из верхних танов. Сам Зах его принимает. А там, где хенны появляются, смертью пахнет. Знаю я, знаю, что скирский конг на схватку между серыми и рисскими колдунами рассчитывал, да только не будет ее - этой схватки. Сговорятся они - вот увидишь, сговорятся. Да и без хеннов - лучше не иметь никакого дела с местными магами. Никакого дела! Если от хеннов смертью пахнет, так рисские колдуны - сама смерть и есть! Пусть не затевает Яриг с Суррарой нечего. И из Дешты уходит. Уходит пусть. Куда хочет, но уходит. Да хоть на восток за Мангу - к ремини, следом за баль. Была там у него избушка, я знаю. Лучше в глухом лесу шишки собирать, чем тут серебро да золото в сундук складывать. Передай ему, что рано или поздно Дешту либо серые выжгут, либо риссы ее в белый цвет выкрасят.
        - А что плохого в белом цвете? - прищурилась Айра. - Или Деште чистота помешает?
        Не понравился ей взгляд торговца. Вроде поправился, брюшко наел, хозяйство на новом месте расторговал, а выглядел так, словно в ловчую яму угодил.
        - Чистота? - удивился Маэль. - Да. Чистота - дело хорошее, глаз не ломит. И достигается она легко. В полдень дозор по улицам ходит. Если где стена дома потемнеет или камень из кладки выпадет, хозяину сотню плетей, еще раз провинился - вторая сотня, а там уж одна дорога - на столб. Или ты не разглядела, чем риссы площади украшают? Смотри. Чужеземцев подвесить могут с неменьшей охотой. И уже были случаи. Надеюсь, уложения местные выучила?
        - Выучила, - сдвинула брови Айра.
        - Это хорошо, - с тоской вздохнул Маэль. - Тут от старости не многие умирают. Тебя стражник на воротах предупреждал?
        - Предупреждал, - кивнула Айра. - Я так поняла, что в белом городе нет места для грязных чужаков? Особенно в темное время! Сам-то отчего задержался, раз здесь так плохо? Или привык уже… к тавро?
        Замолчал Маэль. С тоской через плечо Айры посмотрел, головой тряхнул, словно зубной болью маялся, бросил с гримасой:
        - Так что брать будешь?
        - Ореха земляного нагрузи, - не отводила взгляда Айра. - На всю сумму. Да разъясни мне, как здесь и что. Я задержаться хочу. У меня неделя еще есть. Осмотреться мне надо.
        - Ты смотри, да только глаза не высмотри, - с вымученной безучастностью пробормотал Маэль. - В город ходи только в дневное время. По ночам стражники по городу гуляют. От них и свои прячутся. Следи, чтобы из одежды на тебе ничего белого не было. Ходить можно везде. Но к храму не приближайся - пусть его ворота и не закрываются никогда. Почему совет такой даю - не знаю, а вот кажется мне так. Да и не лезь через чужие ограды. По улицам прогуляйся, можешь на рисский рынок зайти - он с другой стороны храма. Там, да еще на площади, и несколько трактиров есть, только с разговорами к горожанам не приставай. Тебе, может, и ничего не будет, а им потом на спину захлестнуть может. Да они и сами обниматься к тебе не полезут. Но возвращайся засветло! В гостиницу я тебя не отправлю все-таки… Будешь спать вместе с дочкой моей. Она теперь у меня в помощницах… За коня не волнуйся - присмотрим за конем. Есть с нами из одного котла будешь…
        - Отчего сам не уходишь, если все так плохо? - в упор спросила Айра. - Богатства скопленного жалко?
        - Богатства? - переспросил Маэль, окинул взглядом полки, заставленные кулями да сосудами, задрал голову к стропилам склада, на которых тоже висели какие-то мешки, добавил после долгой паузы: - Тут ты права. Жалко богатства. Только богатство мое - дочь. А по здешним правилам - либо я могу по делам куда отправиться, либо она. Кто-то должен здесь оставаться. Стража за этим строго следит. Вляпался я тут по самое… Я бы давно ее спровадил - к Яригу, кстати, отправить хотел, - да не хочет она меня здесь оставлять. Понимаешь?
        Поняла Айра. Когда проследила, как разгружают рыбу, да как кладут на подводу мешки с орехами, да прикрывают их смоленым сукном, да перевязывают накрепко, да когда лично все расчеты проверила и взяла уж дорожный мешок в руки, чтобы к дому Маэля отправиться, - поняла. Дочь его навстречу вышла. Плохо ее помнила Айра: как серая мышь, она носа из комнаты у Ярига не показывала, а тут - гордо шла, глаз не опускала. «Совсем как я», - растерянно подумала Айра. Словно в зеркало взглянула. Конечно, с лица никто бы их не спутал - у Айры черты были жесткие, хоть и тонкие, а у дочери Маэля мягкие. Разбери по отдельности - и глаза разные, и нос, и скулы, и губы - что сравнивать дучку да сайдку, причем с явной примесью рисской крови: все разные лица, но в остальном… Осанка, фигура, поворот головы, непослушные темные волосы, даже одежда: корептские штаны, сапожки да чуть удлиненная бальская курка со срезанными шнуровками - все совпадало. Айра даже остановилась, подняла руку к волосам, чтобы поправить съехавшую ленту, - девушка повторила ее жест, и именно это позволило им обменяться улыбками.
        - Ора, - склонила голову дочь Маэля и взяла Айру за руку, как взяла бы за руку сестру. - Пойдем. Я тебя помню.
        Так или иначе, но в первый день пребывания в Риссусе прогуляться по городу Айре так и не удалось. Обед был по-радучски обстоятельным, блюда сопровождались долгими разговорами, словно и не было горьких слов у подводы сказано, и не горели багровым круги на лбах отца и дочери. Айре пришлось только отвечать на вопросы Маэля, которого интересовали любые, даже самые старые, новости из Дешты, а особенно из-за Лемеги. Тут Айра порадовать торговца ничем не могла, но старательно вспоминала все радучские имена тех купцов, что представлял ей Яриг. После трапезы настало время обязательного отдыха, которого Айре вовсе не требовалось, но из кадушек поднимался соблазнительный пар, да и в устланной тканью широкой деревянной бочке плескалась вода, так что день плавно перешел в вечер, а когда распаренная и даже слегка утомленная дочь трактирщика вернулась в комнату Оры, оказалось, что и до ужина осталось немного времени.
        - Что тебе нужно здесь? - спросила уже в темноте Ора, когда ее новая подруга закончила утомительные расспросы о Риссусе и предложила отдаться сну.
        - Товар я привезла, - осторожно пробормотала Айра.
        - Купец так товар не возит, - не согласилась Ора. - Это ты отцу моему скажи, что Яриг к Риссусу присмотреться хочет. Он не первый: тут уже многие присматривались. И все, как один, обратно спешили, едва завершали торг. Что высмотреть хочешь?
        - А тебе что за дело? - не поняла Айра, удивившись догадливости дучки.
        - Мне? - переспросила Ора. - Мне до всего есть дело. Это когда я с отцом на дуисскую или дештскую ярмарки за сладостями ездила, когда девчонкой бегала по садам Бевиса, раковины на морском берегу собирала - вот тогда мне ни до чего дела не было. А теперь… Мне - отца спасти. А для этого самой незаметно из города выбраться, чтобы он мог в поездку собраться, - тут есть кому за складом присмотреть, чтобы шум не поднялся. Кое-кто за это богатство готов рискнуть головой. Отец в любой день уходить готов, только как? Даже если и выберешься из города, все одно - долгий путь под надзором идти придется, а там, если что, расправа коротка. Видела на площадях?
        - Видела, - отозвалась Айра и прошептала почти неслышно: - А если удастся выбраться? Куда пойдете?
        - За Мангу, - стиснула зубы Ора. - Больше некуда. Можно было бы и в Ройту к рептам податься, но там, отец думает, тоже горячо станет. Либо риссы, либо сайды, либо хенны сметут рептскую столицу в море. А за море хода нет. На островах любого примут, да тут же ошейник рабский заклепают, а о дальних землях и разговоров не ходит никаких. Путь туда дольше жизни. Мы сразу хотели в дикий лес за топи уходить, слышали, что бальские деревни за топями выросли, но вот купились на рисские посулы. За Мангу надо идти, а там… Там хоть что - я на все готова, только бы не видеть, как отец себя сжигает из-за того, что меня в этот ужас затащил! Послушай!
        Ора спрыгнула с постели, подбежала к ложу Айры, опустилась на колени, заговорила горячо:
        - Послушай! Отец говорил, что Яриг с магией дружен! У меня бабка вещунья была. Я не колдунья, но я чувствую. Ты тоже непроста. Помоги нам. Я все для тебя сделаю!
        - Что ты можешь? - против воли прошептала Айра.
        - Все, что перемочь можно, - смогу! - исступленно прошелестела Ора. - На моих глазах хенны моих близких порезали и порубили. У отца от такого зрелища кровь горлом пошла, а если со мной что случится - так же и жизнь из него выйдет! Помоги! Если есть такое дело, что бы я могла сотворить для тебя, - все сделаю, только скажи!
        - А если бы тебе сказали, что и здесь погибнешь, и за стенами этого города тоже смерти не избежишь, - и что бы ты выбрала? - Айра задержала дыхание, пальцами слепила отворот, чтобы ни слова за пределы комнаты не ускользнуло. - Что тебе милее - здесь с жизнью расстаться, но смерти, которой ведь и вовсе может не случиться, в уюте и богатстве ждать, или нахлебаться досыта грязи и голода, но к тому же прийти?
        - Ну это выбор простой. - Ора чуть отстранилась в темноте и скривила губы: - Тут выбора вовсе никакого нет. Или жизнь с ожиданием смерти, или жизнь с риском погибнуть? Ну что ты мне скажешь? - Пока ничего, - не сразу ответила радучке Айра. - Прогуляюсь сначала по городу: может быть, не так все страшно, как ты думаешь?
        Глава 2
        Варух
        Заскрипели тяжелые двери, и сквозняком потянуло из темноты. Странно, но нити, словно они и в самом деле живыми волокнами свисали с высокого потолка, повело в сторону, поволокло прочь, отклонило холодным ветром, и Айра прыгнула. Мгновенно подтянула колени к груди, кувыркнулась в сторону - и полетела вниз, успев загадать: разобьется - или только подвернет ноги?
        Ни то ни другое. Всей высоты оказалось локтей пять. Айра приняла вес на носки, присела, но все же ткнулась коленями в камень и, пересиливая боль, едва не упустила клацающего неприятного звука. Магии впереди не было. Точнее, она была, но не походила на расставленные ловушки и настороженные заклинания. Она двигалась навстречу. Медленно и неотвратимо.
        Айра выпрямилась. Почувствовала лицом простор храмового зала, угадала проступавшие сквозь почти непроглядный мрак ступени и балюстрады, арки коридоров и окон, силуэты колонн и бугор алтаря, поняла, где находится выход, и замерла. По камню мерно стучали когти, и там, откуда доносился звук, вспыхнули и замерцали тусклые желтоватые огни. «Что это?» - холодом обожгло нутро.
        Яриг нашел ее на третий день. Айра, скрывая копящееся внутри раздражение и странную головную боль, с безучастным видом бродила по улицам, кружила вокруг Золотого храма, стараясь не приближаться к его ограде, покупала у неразговорчивых торговцев рисского рынка горшочки с благовониями и серебряные безделушки и подолгу рассматривала их, расставив перед собой на одном из столов полупустого трактира на краю главной площади Риссуса. Хозяин неохотно подавал ей разведенный горячий мед, всякий раз унося пустую посуду с таким видом, словно был уверен, что никакой обряд не смоет с нее скверны, а плату вовсе не принимал из рук, хмуро кивая на выдолбленное из серого камня блюдо на стойке. Немногочисленные посетители с появлением Айры будто вовсе забыли об уютном трактире, с кухни которого доносились сладкие запахи томящегося в печи мяса и пекущегося хлеба, поэтому, когда очередной горожанин, закутанный с ног до головы в белое, отшатнулся от ее стола и решительно направился в противоположный угол зала, Айра не удивилась. Удивилась она чуть позже, когда из этого угла донесся голос Ярига.
        - Сиди! - произнес он властно и добавил, чуть смягчив тон: - Я очень хотел бы коснуться ладонью твоих волос, дочка, но этому не бывать. Не бойся, сейчас меня слышишь только ты, если же захочешь что-то сказать сама - шепчи, я услышу.
        - Зачем? - Она едва сдержалась, чтобы не закричать. - Зачем… мы здесь? Этот город словно высасывает меня! Мне нечем здесь дышать!
        - Я отвечу. - Он выдержал паузу, поднес к лицу кубок с медом. - Я здесь потому, что пришел мой срок. Ты здесь - чтобы то, что у меня есть, досталось тебе.
        - Я ничего не понимаю, - качнулась Айра.
        - Поймешь, - ответил Яриг. - Многое понимаешь уже теперь, много поймешь скоро, что-то поймешь позже, кое-что понять невозможно. Но я хочу сказать тебе главное - я ни о чем не жалею.
        - Я… - начала Айра.
        - Подожди. - Яриг сидел неподвижно, и, если бы не голос, который звучал в ушах, Айра решила, что говорит кто-то другой, словно невидимый собеседник нашептывал слова ей на ухо. - Подожди спрашивать… Я сам расскажу… главное. Там… в храме, меня ждет мой брат. Да. Зах - мой брат. Сводный, конечно, но брат. Он всегда звал меня, но, с тех пор как пелена пала, его зов стал невыносимым. Он тоже жаждет получить то, что у меня есть, - хотя бы потому, что он последний из моих братьев, но он не знает, что у меня есть дочь. Не простая дочь: единственная женщина из риссок, которая унаследовала магию моего народа. Женщина без колдовского блеска в глазу, но обладающая подлинной силой. Он этого не знает…
        - И что это значит?
        Айра пыталась говорить неслышно, но внезапно ее губы предательски задрожали. Ее отец, от которого она не слышала ни одного доброго слова, если не считать постоянных насмешек и подтруниваний, явно прощался с ней.
        - Главное. Мой дар достанется тебе.
        - Какой дар? - не поняла Айра.
        - Дар Сурры, - прошептал Яриг. - Его долгое дыхание. Моя растянувшаяся на столетия старость. Впрочем, это уж как кому выпадет. Надеюсь, для тебя она обернется долгой молодостью.
        - Дар бога? - прерывисто прошептала Айра.
        - Бога? - задумался Яриг. - Сотни лет я думал над этим. Нет. Сурра не был богом. И Сади. И Сето не была богиней. Боги не умирают… как люди. Они были магами, которые прошли дальше прочих. Они были обычными магами, для которых их собственный мир показался тесным островком. Пихаясь и сталкивая друг друга в пропасть, они уничтожили то, что служило им опорой, после чего, ослабевшие и израненные, сумели проникнуть в Оветту.
        - Я слышала древние легенды, - справилась с собой Айра. - Я помню их. Сето построила прекрасный город Айсил, ныне обратившийся городом умерших. Сурра искал счастье где-то здесь, а Сади осел на севере, среди предков сайдов. И жил там достаточно долго, пока посланный Суррой убийца Варух не оборвал жизнь Сади…
        - Ты слышала, а я все помню, Айра, - прошептал Яриг. - Сурра подарил мне долгое дыхание и отправил меня в Гобенген. По его уверениям, я должен был договориться с Сади о мире. Я добрался до северной родины сайдов, хотя путь был нелегким. Но когда меня допустили в покои Сади, мои мысли спутались. Я увидел Мелаген. Я увидел прекраснейшую из женщин. Внучка Сето, дочка Исс служила Сади. Я потерял разум. Не знаю, может быть, это Сурра так устроил, может быть, когда он вставлял мне за пояс свой кинжал, он все знал заранее и все предвидел, но я почти потерял рассудок. И вот в таком состоянии меня оставили наедине с Сади. Он тоже был прекрасен. Я смотрел на него и думал, что Мелаген конечно же влюблена в него, и бессильная ненависть начинала закипать в моем сердце. А Сади… Думаю, он видел меня насквозь. Сурра не мог послать к нему убийцу, потому что всякий убийца был бы мгновенно разоблачен. Он послал к сопернику молодого и влюбчивого идиота.
        - Так ты… Варух? - едва вымолвила Айра.
        - Я стоял напротив Сади и лепетал вызубренное послание от Сурры, - продолжал Яриг. - А он открыто смеялся надо мной, потому что читал в моей голове все то, что я еще только собирался сказать. Он даже подсказывал мне слова, которые я должен был произнести, а потом добавил, что так же, как я выучил послание его врага, готов помочь мне навсегда запомнить образ прекрасной Мелаген, чтобы мне было легче представлять ее ночами, когда я буду спать с уродливыми наложницами или портовыми шлюхами или когда я буду заниматься самоудовлетворением, потому что моею Мелаген не будет никогда. И тут я выхватил кинжал…
        - Тот, который ныне является наконечником священного копья сайдов, - потрясенно прошептала Айра.
        - Я пронзил ему сердце, - выдохнул Яриг. - Я пронзил ему сердце, и сумел сделать это только потому, что не собирался этого делать до последнего мгновения. И в тот момент, когда клинок вошел в его плоть, дальше все уже делал Сурра. Его незримая рука лежала на рукояти, его сила тянула силу из Сади - силу, которой оказалось слишком много… Наверное, Сади помогала и Сето, только Сурра погиб ровно в тот день, когда я пытался убить Сади. Я почувствовал это… Впрочем, скоро я все узнаю в подробностях… Но главное не в этом…
        - В чем же? - хрустнув пальцами, прервала затянувшуюся паузу Айра.
        - Сади не погиб, - прошептал Яриг.
        - Я не поняла… - нахмурилась Айра.
        - Сади не погиб, - чуть громче повторил Яриг. - Или тот, в кого обратился Сади, не погиб. Я так и не смог никому рассказать об этом, потому что Сурра уже не слышал меня, да и я сам потерял рассудок от горя, от того проклятия, которым наградила меня Мелаген, когда увидела, что я сотворил… Я даже не помню, где я скитался и что я делал последующие несколько лет, а когда попытался вернуться в Риссус, обнаружил, что царство риссов навеки скрыто непроходимой пеленой. Сурра или я - мы не смогли убить Сади. Иначе Сурра остался бы жив. Когда кинжал входил в сердце Сади, мне показалось, что я протыкаю лезвием пустоту. Мне показалось, что еще мгновение - и кинжал растворится у меня в руках. Я почувствовал смертный ужас, который коснулся меня и который, к моему счастью или несчастью, взял на себя Сурра. Я решил, что он уже мертв, но, ужасаясь собственным действиям, оставил оружие в ране, захлестнул горло и руки Сади ремнями и повесил его на крюке для настенной лампы.
        Айра в ужасе прижала к губам ладонь.
        - А потом?
        - Потом? - Яриг усмехнулся. - Потом в легендах все говорится примерно правильно. Вот только обо мне там больше ничего нет. Сотни лет я прятался то ли от самого себя, то ли от смерти. Ведь Сурра не дал мне бессмертия. Долгое дыхание - это только долгая нить судьбы, которую можно тянуть бесконечно, но вот и ей приходит конец.
        - Почему? - не поняла Айра.
        - Так сложилось, - прошептал Яриг. - Всему рано или поздно приходит конец. Зах прислуживал Сурре и, вероятно, был с ним, когда тот двигался к собственной гибели, - значит, и собственное долгое дыхание Зах взял у Сурры. Вероятно, теперь он хочет сделать его еще более долгим. Правда, он не знает, что я не собираюсь отдавать ему дара Сурры. Я хочу отдать его тебе.
        - Зачем он мне? - только и сказала Айра.
        - Пусть будет, - пожал плечами Яриг. - Может быть, ты поймешь, что за холод несется над Оветтой. Такой холод, что я не могу согреться уже много месяцев. Тот же самый холод, который я почувствовал, пронзая сердце Сади. Эти трое - Сурра, Сади и Сето - если и не переломили нашему миру хребет, так порядком повредили его. И боюсь, что занесли в его раны грязь. Грязь, с которой не сможет справиться никто. Тебе следует бежать, Айра. Далеко и надолго. Бежать и прятаться, потому что только в глубоких норах можно будет переждать ту бурю, что опустошит эту землю. Впрочем, я не уверен даже в этом. В крайнем случае, сбережешь себя и посмотришь, чем все это кончится… или не кончится.
        - Это все? - с трудом разлепила губы Айра.
        - Прости меня, - вдруг попросил Яриг.
        - За что? - не поняла Айра.
        - Твоя мать тоже была моей дочерью, - с трудом вымолвил Яриг.
        - Так вот как! - потрясенно прошептала Айра. - Вот как пробуждаются магические способности в обычной рисске, пусть и рожденной от сына великого мага? Надо же, и искры из глаза не сыплются! А если бы я не обнаружила в себе силы, ты бы сделал меня своей очередной женой? Или изнасиловал?
        - Иди. - Яриг уже стоял в дверях. - Иди к Маэлю - и жди. Как почувствуешь, что долгое дыхание Сурры настигло тебя, сразу уходи. Не позднее чем завтра. Я постараюсь обмануть Заха, но он очень силен. Он взял у Сурры много. Или использовал с умом то, что взял. Уходи, пока он будет праздновать победу, я постараюсь, чтобы он не понял, что я отдал дар Сурры дочери. Но рано или поздно поймет. Уходи и прячься. Ничто не спасет Оветту. Поверь мне, я чувствую, а скоро почувствуешь и ты. Как почувствуешь - уходи, и, чем дальше ты заберешься, тем больше надежды, что останешься жива. И не откликайся на его зов. Он станет звать тебя.
        Отец выпрямился и шагнул через порог. Айра медленно сдвинула покупки в мешок, оставила на стойке несколько монет. Хозяин посмотрел на них даже не с ненавистью, а с укором.
        - Прощай, я больше не приду, - невольно произнесла она по-рисски, заставив трактирщика удивленно поднять брови, и вышла наружу. Яриг уже почти пересек площадь. Маленький и сгорбленный, никак не напоминающий ненавистного убийцу Варуха, о котором Айра слышала еще юной девчонкой, он подходил к воротам внешней стены храма, которые, как и сам храм, не закрывались никогда. «Уходи», - повторила она про себя слова Ярига, сворачивая в сторону торговой площади и гостеприимного дома несчастного Маэля. Да, этот город без единого стебля или листа, без птиц и бездомного зверья, без мусора на улицах и улыбок на лицах горожан - угнетал ее, но ничто не предвещало бури, о которой говорил Яриг. Даже мертвые, чьи ступни были прибиты к столбам, не могли удивить Айру. В Скире она видела и не такое. Да и в Деште ужас на лицах переселенцев из-за Лемеги, которые кричали, что серые вырезают всех - даже детей, стариков, женщин, - не предвещал бури. Не Яриг ли сам посмеивался сквозь стиснутые зубы, что серые уже не в первый раз опустошают Оветту. Он знал? Он видел подобное не раз - и выжил. Так что же напугало его теперь,
если его не напугали серые? Уходить?
        Она не дошла до дома Маэля полсотни шагов. Словно две стрелы нагнали ее разом. Одна ударила по затылку, вторая пронзила сердце. Теряя сознание от нахлынувшей боли, Айра даже опустила глаза, думая увидеть вышедший из груди окровавленный наконечник, но вместо этого успела разглядеть только качнувшуюся под ногами мостовую и почувствовать боль в разбитом носу. Ничем расколовшая грудь и голову боль не походила на долгое дыхание. Или именно таким оно и должно быть?..
        - Айра! - донесся откуда-то знакомый голос, и через мгновение или через вечность тонкие пальцы начали ее поднимать и вытаскивать из мельтешения теней и круговорота в глазах. - Что с тобой? Что? - причитала Ора, осторожно промокая кровь на ее лице сорванной с волос лентой.
        - Ничего. - Айра говорила с трудом, нос горел, руки дрожали, но внутри, около сердца, что-то происходило. Она не могла понять, что это, но больше всего ее ощущения напоминали горький утренний хмель от кувшина горячего цветочного вина, которым еще девчонкой ей иногда приходилось согреваться в зимнем Скире. - Ничего. - Айра подняла ладонь, развела пальцы и поняла, что дрожи в них нет. Дрожит что-то внутри нее. Не дрожит - вибрирует, как вибрирует парус, поймавший попутный ветер.
        - Что ты? Что ты? - испуганно повторяла Ора, уже не вытирая ей лицо - пачкая его окровавленными пальцами.
        - Ничего, - твердо повторила Айра и, усмехнувшись, одним движением ладони привела себя в порядок. Очень аккуратным движением. Синг бы гордился такой магией, сам Арух не обнаружил бы колдовства - стой он хоть в пяти шагах. И все же рисковать больше не стоило, потому что впереди предстоял действительный риск. Не пришло к ней долгое дыхание Сурры. Просто лопнула нить, связывающая ее с отцом, и ударила ее по затылку и в сердце. - Послушай. - Айра остановила руку Оры. - Сейчас мы пойдем в твою комнату. Распорядись насчет горячей воды и еды. Мне нужно подкрепиться и привести себя в порядок. И поговорить с тобой тоже. Возможно, я придумаю, как тебе выбраться из Риссуса.
        Ора поняла не сразу. Она долго морщилась, пытаясь вникнуть в смысл простых слов, но все же удрученно пожала плечами:
        - Как я сниму знак?
        - Вот так! - Айра смогла ответить на этот вопрос ближе к вечеру, когда отдохнула и окончательно уверилась, что дрожь, поселившаяся внутри нее, вовсе не долгое дыхание, а неутолимая боль. Боль близкого ей человека.
        Айра вытащила из сумки жезл, потерла его ладонями, протянула девушке.
        - Это просто. Это самое простое, что можно сделать с помощью колдовства. У тебя получится, я чувствую. Приставь его к моему лбу и прикажи - захоти, чтобы клеймо осталось на дереве.
        Ора нахмурилась, стиснула в ладони отполированный ореховый ствол, осторожно приставила его к коже.
        - Не напрягай так руку, - посоветовала ей Айра. - Твои мышцы не усиливают, а ослабляют желание. Захоти так же, как ты хочешь спасти своего отца!
        Мгновенная боль пронзила ей кожу, но тут же растворилась - и вот уже Ора, широко раскрыв глаза, уставилась на сияющий на конце жезла багровый крест.
        - Легче, чем я думала, - удовлетворенно кивнула Айра и потерла саднящий след на лбу. - Если я не вернусь утром, свободным концом жезла снимешь собственное клеймо и посадишь себе на лоб мое. Тебя освободит от него стражник на воротах. Уйдешь из города под моим именем: это не помешает уйти и твоему отцу. Возьмешь все - подводу, товар, ярлыки. Только проследи сначала, чтобы на воротах не стоял стражник со шрамом: он видел меня вблизи.
        - Они меняются через половину дня, я смогу переждать на площади возле лавок, - хрипло прошептала Ора. - Могу я сказать отцу?
        - Скажи, - кивнула Айра. - Только утром. И пусть не задерживается с бегством. Не думаю, что у вас будет много времени.
        - А как же ты? - воскликнула Ора.
        - Я? - Айра усмехнулась. - У меня есть срочное дело. Думаю, что я смогу улизнуть от стражников. Но если не вернусь к утру, это будет значить только одно: что я уже не вернусь вовсе. Или вернусь не скоро, и клеймо мне в этом уже не поможет… Найди мне что-нибудь белое. Я даже согласна на ткань, на которой спала. А сама… Сразу за холмом Исс, на котором стоит заброшенный бальский храм, уходи к востоку. Доберешься до Манги - вяжите с отцом плот и плывите до реки Ласка, что впадает в нее по правую руку. Там скала на излучине красная, не ошибешься. Вот по этой реке и правь вверх по течению. Другого способа миновать топи правого берега нет. Минуете пороги по берегу и будете плыть или идти дальше, пока не увидите слева утес с желтой вершиной. У его подножия в соснах стоит дом. Там живет девушка, которая называет себя Рич. Она вас примет. Добраться нелегко, но возможно. Неплохо дождаться рептских кузнецов на берегу - они раз в месяц идут на лодках вверх по течению, - с ними будет легче преодолеть пороги… Дождись меня в том доме. Я должна вернуться туда!
        - Я буду молить богов, чтобы ты вернулась к утру сюда! - прошептала Ора. - Даже если это не позволит мне бежать из Риссуса!
        - Если я вернусь - придумаем, как покинуть этот прекрасный город вместе, - успокоила дучку Айра. - Но если меня не будет утром - не медли! Считай тогда, что я просто нашла короткий отнорок из золотой норы. Уж поверь мне, я кое-что умею!
        С этим «я кое-что умею» она и ушла. Выскользнула на пустынную в предвечернее время улочку и пошла по белому с золотыми куполами городу, который теперь уже не казался ей неведомым и опасным, а вполне осязаемым, исполненным ненависти врагом. Закуталась в переулке с головой с белую ткань и двинулась к храму, похожая на десятки таких же женских силуэтов, спешащих укрыться до темноты в сулящих временный покой жилищах. Сумрак сгущался быстро, но прохожие на широкой улице таяли еще быстрее, чем последние лучи Аилле. Знал бы старый трактирщик, кто нашел приют в подпертом камнем огромном беленом кувшине у его изгороди, - сон потерял непременно. Однако Айра об этом вовсе не думала. Она блаженно вдыхала запах воска, которым хозяин так и не успел покрыть полностью стенки сосуда изнутри, и готовилась к сумасшествию. Ни Арух, ни Синг и уж тем более Яриг, которого она даже в мыслях не могла называть Варухом, по-другому бы и не обозначили того, что она затеяла.
        Боги знают, что там нахлынуло на нее возле дома Маэля - прозрение или какая-нибудь неведомая магия, насланная отцом… Только ничего она ей не объяснила и не принесла, кроме тревожной боли в сердце и безудержной наглости, которая вдруг захватила ее и понесла, потащила, поволокла навстречу смертельной опасности. «Вот и посмотрим, - медленно шептала она про себя, - уходить мне сразу или обождать. Уж не страшнее Риссус города умерших. Посмотрим, что к чему в центре неведомой паутины. Ночь долгая, хватит времени и оглядеться, и к Маэлю вернуться. Зачем отказываться от прогулки по храму: а вдруг пригодится? Вдруг в самом деле занесет меня в Суйку? Ведь схожи храмы - будто по одному образцу строились! А из города я и с Орой выбраться сумею! Или стражники Суррары ловчее скирских? Глаза отведу: ведь не маги же на воротах стоят!»
        Простучали и затихли в стороне копыта конной стражи. Айра прислушалась, удивляясь полной тишине, в которую опустился город. Впрочем, через ограду и стену домика доносился чуть слышный храп хозяина кувшина. Бесшумно, убедившись, что она не утратила былой ловкости, Айра сложила ткань и тщательно запихала ее в оставленное внутри кувшина жестяное ведро с воском. Выползла наружу и удовлетворенно кивнула. По ночному небу ползли темные облака, и редкие звезды и полумесяц Селенги скорее угадывались, чем действительно мелькали среди туманных клочьев. храмовый холм через площадь казался в ночной тьме замершим перед прыжком чудовищем. Отец был жив и явно находился где-то внутри храма. «Вот и посмотрим, во что ты вляпался, папочка», - приободрила себя Айра и двинулась легким шагом через площадь.
        Ничто ее не насторожило. Ни странная магия на распахнутых воротах храмовой стены, которая если и могла задержать кого, так только всадника или движущихся строем воинов, - что могло помешать ей прильнуть к камню и проползти под настороженными заклинаниями? Ни пустота храмовой площади у подошвы холма, отсутствие стражников и ночных служек у храма. Бледные языки огня в двух каменных чашах у начала широкой лестницы только сгущали темноту, и Айра миновала их, будучи уверенной, что не только зоркий глаз, но и внутреннее око умелого провидца не уловили ни одного ее движения. Такие же факелы пылали и на ступенях, ведущих меж золотых колонн к верхним ярусам храма. Все правильно говорил Маэль: риссы, поклоняющиеся Единому, верили, что вход в дом бога должен быть открыт страждущему в любое время. Вот только не учитывали, что мало открыть храм - нужно еще и страждущим разрешить выходить на улицу, когда им вздумается, и ходить туда, куда они хотят. Айра прокралась между четырехугольными, украшенными затейливым орнаментом полуколоннами - и замерла.
        Окруженный четырьмя факелами, в центре верхнего зала лежал человек. Она поняла все сразу: по неестественной позе - то, что он мертв, по одежде - то, что это именно ее отец, но когда подбежала - замерла на границе настороженных заклинаний, задохнулась от боли. Он был мертв, он должен был быть мертв, потому что его же собственная шпага, переломившись, продолжала торчать в его груди, но он был жив. Жизнь удерживалась в нем где-то меж чуть приоткрытых глаз и стиснутых зубов чудовищным заклятием, напоминающим стянувшую жалкое тело почти невидимую ледяную змею, которая не только противостояла тянущемуся с пределов далекой Суйки приказу подняться и идти в город мертвых, но и пыталась проглотить сущность жертвы. Она отсасывала из бессильного тела долгое дыхание Сурры. Отсасывала, припав к горлу, - но не к горлу уже мертвой плоти, а к горлу бьющегося в магических тисках духа, и сдерживающий силу смерти лед инеем покрывал бездыханное тело.

«Нет, - сказал глазами Яриг, и Айра поняла: вряд ли она совладала бы со столь мощным заклятием. Не о том ли говорил Синг, что есть маги, способные не просто создавать обманки, похожие на живые существа, но и заставлять их сражаться, как живых? А если бы и совладала? Но с магом, насторожившим это, справилась бы? Не подобно ли все ее умение песчинке, влекомой океанской волной на фоне неведомого мастерства? - Нет, - сказал глазами Яриг, и Айра опустила поднятые руки. Отец все еще держался. Держался, будучи почти мертвым. Держался, хотя было ясно, что надолго его не хватит. - Беги, - попросил затравленный взгляд. - Ускользни, как будто бы ты сама превратилась в льдинку на горячей ладони. Исчезни. Заройся в землю. Скройся в недостижимой дали. Только не лезь в эту драку. Уйди - и не касайся ничего в этом проклятом столетиями доме».

«Нет», - качнула она головой, чувствуя, как слезы набухают в глазах.

«Пламя», - чуть дрогнули наполненные мукой зрачки в сторону.

«Прости», - глазами ответила Яригу Айра и скрестила пальцы. Эта магия давалась ей легко, да и следов она не должна была оставить. Факелы не стали гореть ярче, но языки пламени загудели, вытянулись, скрестились над жертвой и ринулись вниз. Змея зашипела так, словно она и в самом деле была сотворена изо льда. Ее оскаленная пасть взметнулась в клубах пара, и в то же мгновение Айра почувствовала ледяную свежесть. Она стояла на дрожащих ногах возле пылающих останков отца, но ее дыхание стало таким легким, каким не было никогда. И вместе с легкостью накатил ужас.
«Дура, - прояснилось у нее в голове. - Непроходимая дура. Куда ты полезла, самонадеянное существо? Да, ты освободила, упокоила отца, прекратила его муки, но сумеешь ли выбраться из гнезда врага, который в состоянии раздавить тебя пальцем? Даже вместе с обретенным тобой неведомым дыханием!..»
        Пламя опало, оставив выгоревшее до черноты тело, но Айры уже возле факелов не было. Почувствовав спиной опасность, она летела по узким коридорам, ныряла в темные арки, спотыкалась на узких ступенях, то находя путь по дуновению сквозняка, то подчиняясь непонятному пока предчувствию, минуя впитавшиеся в камень заклинания и наговоры, магические насторожи и стяжки, пока чуть не запуталась в непроходимой пелене их и не замерла, упав на спину у входа в просторный нижний зал, из которого совершенно точно был выход.
«Маловато ловушек для столь сильного мага, к тому же ни одного охранника нет, хотя кто-то наверху все-таки был. Отчего он не преследует меня?» - успела удивиться Айра, пытаясь отдышаться на краю каменного карниза, но, когда после не слишком долгого ожидания наконец благополучно спрыгнула на плиты, никаких мыслей не оказалось вовсе. Из темноты к ней медленно двигались ужасные существа. Они подступали со всех сторон. Желтоватые глаза мерцали на уровне ее лица, мутные силуэты казались вылепленными из сгустков мрака, магией обдавало от каждого движения чудовищ, но сами они не были магией. Они были живой, облеченной плотью смертью.

«Собачки, - отстраненно подумала Айра. - Большие собачки, больше десятка. Тут охранники вовсе не нужны. С такими зверьками и охранников не напасешься. Большие, голодные собачки». Айра прикрыла на мгновение глаза, пытаясь вспомнить что-то из преподанного ей Арухом или Сингом, но в голову ничего не лезло, а попытка внушить незнакомым тварям, что она одна из них, успехом не увенчалась: под гулкими сводами прокатился пусть и тихий, но недовольный рык. Она стала медленно отступать к центру зала. Звери, заходя вдоль стен, словно теснили ее туда, где в темноте еще большею тьмою чернела громада алтаря. Какое-то время ей казалось, что чудовища и сами находятся в недоумении, втягивают воздух уродливыми мордами, принюхиваются к нежданной гостье, но они продолжали приближаться, и она пятилась и пятилась, пока не споткнулась о ступени, едва не упав. Злобный рык повторился, но недоумение тварей не прошло: что-то вселяло в уродливые создания нерешительность. С трудом сдерживая дрожь в коленях, Айра поднялась по ступеням и оперлась рукой о темную поверхность плоского камня. Пальцы нащупали гладкую фигурную выемку в
камне, затем руку пронзила боль. Поморщившись, Айра почувствовала что-то, напоминающее осколок стекла, сунула это в висящую на поясе сумку и лизнула рассеченную ладонь. «Не уйду с пустыми руками», - появилась в голове упрямая мысль. Псы замерли в темноте мутными силуэтами, подняв морды и не спуская с нее желтоватых глаз.

«Ну и пусть», - вдруг обозлилась она на себя. Когда-то ее жизнь катилась от судьбы рыночной воровки к судьбе портовой шлюхи. Тогда единственным способом миновать огромных псов, что охраняли проход к складам в скирском порту, было пройти мимо них с независимым видом. Пройти так, словно это твое неотъемлемое право. Пройти не скрываясь и не испытывая и крупицы страха. Неужели наглости и смелости поубавилось в ней с тех пор? Или разум, наполняя голову, именно наглость и вытесняет? Айра вдохнула, выдохнула, успокаиваясь, но страх оставался. Он плотно держался за колени и неуклюже ворочался, подрагивая в груди. И псы явно прислушивались к ее страху.
        Через едва различимые двери вновь потянуло сквозняком. Вероятно, ночные осенние тучи начали развеиваться, потому что в высоких окнах блеснули звезды, и Айра наконец смогла разглядеть не только искры в глазах зверей, но и их самих. Они действительно оказались собаками, да вот отличались от своих родичей не только размерами, но и поблескивающими в густой шерсти то ли иглами, то ли костяными лезвиями. «Юррги», - почти спокойно вспомнила она рассказы Ярига и тут же поморщилась от ненависти к загонщикам колдовской мерзости, потому что именно они убили Варуха, а для нее Варух оставался Яригом - и всегда будет Яригом, а не Варухом. Ничего в нем не осталось от Варуха. Столетия высушили и развеяли плоть и помыслы древнего убийцы. А вот тот, кто убил ее отца, здрав и спокоен. Спокоен и уверен в себе. Он даже и допустить не может, что кто-то способен бросить ему вызов. Отсюда и открытые ворота в храм. Отсюда и неторопливый магический кровосос на теле Ярига.
        Она обратила страх в ненависть. Медленно сошла со ступеней алтаря, миновала отвратительно пахнущих чудовищ, едва не задев оскаленных пастей и растопыренных игл плечами, и не оборачиваясь вышла из храма. В мутном небе плыла бледная Селенга, и серые каменные ступени, скрывающие под собой храмовый холм, казались почти белыми. Ворота ограды остались с другой стороны холма, но с этой стороны сама ограда была ниже, потому что к ней примыкали какие-то строения, и Айра пошла вниз, стараясь не забивать голову мыслями о том, удастся ли ей выбраться из храма, а уж тем более - покинуть Риссус. Юррги, клацая когтями, двинулись следом. Уже у подножия холма Айра почувствовала, что чудовища не тронут ее, но и не дадут ей повернуть к выходу. Где-то в отдалении загудели тревожные трубы, зазвенели жестянки, и за спиной вновь послышался еще неуверенный, но уже раздраженный рык.
«Прости меня, мать Сето, - напряженно подумала Айра, подходя к узким ступеням, что лепились к ограде и вели к темной металлической двери на ее верху. - Если жива останусь, надолго забуду и о дурости, и о блажи, и об упрямстве».
        Она поднялась к самой двери, провела по железу ладонью, почувствовала крепкий запор с другой стороны. В храме замелькали огни, кто-то протяжно закричал, снова загудели трубы. По загривкам замерших внизу чудовищ прошла дрожь, словно звук обязывал их к чему-то. Айра беспомощно толкнулась в дверь и подняла глаза. Сверху, с высоты двух ее ростов, на нее смотрел молодой мужчина. Его волосы были скрыты матерчатой черной шапкой, очертания тела тонули в плаще, как во мгле, но глаза были ясно различимы. Айре почудилось даже, что она разглядела блеск зрачков.
        - Подними волосы со лба, - услышала она твердый, пусть и тихий голос. Мужчина сказал это по-рисски, но Айра готова была поклясться, что этот язык для него не родной. - Хорошо, - кивнул незнакомец, словно мог что-то разглядеть в полумраке на лбу незваной гостьи, одним движением смахнул с плеч плащ и опустил его со стены: - Держись.
        Глава 3
        Лек
        К седлу пришлось приучаться заново. Правда, не сразу Айра поняла, что отвыкла от верховой езды. Сначала посетовала на напряжение, не отпускающее ее который день, к обеду прокляла и себя, и лошадь, а на первой же ночевке с трудом сползла с лошади и поняла, что на некоторое время вовсе лишилась способности ходить. Осенний лес вокруг погружался во тьму, быстрые тени ее спутников разбивали лагерь, поднимали походные шатры, твердые руки забрали у нее поводья из рук, кто-то милостиво расставил перед незадачливой путешественницей легкую складную скамью - Айра с трудом опустилась на ставшую упругой ткань и, не сумев разглядеть в сумеречном мельтешении фигуры спасителя, устало закрыла глаза.
        Когда же струна, натянувшаяся внутри ее, ослабнет? Вот уж была уверена, что выдохнет облегченно, покинув пределы Риссуса, - так нет: каждая лига, отмеренная прочь от золотых куполов, будто разжигала тлеющий внутри ее огонь. Или то спасение, которое неожиданно пришло к ней в середине прошлой ночи, было предвестием новых испытаний? Что знала она о серых? Ничего, кроме того, что они свирепы и безжалостны, что прекрасно держатся на лошадях, что прячут лица в серой ткани, но ведь одно лицо она разглядела очень хорошо! А уж голос-то и вовсе не забудет никогда! - Подними волосы со лба, - сказал ей незнакомец прошлой ночью, блеснув глазами над запертой дверью, а когда она неожиданно для себя послушно приподняла пряди, кивнул: - Хорошо, - и опустил сброшенный с плеч плащ.
        Он поднял ее как пушинку - удивительно, как она не сорвалась: ведь пальцы дрожали от страха перед чудовищами, ожидавшими ее внизу. И он их тоже видел, потому что, уже подняв ее на стену, долго смотрел вниз. Впрочем, долго ли? Может быть, время остановилось тогда для нее? Или Селенга покрылась осенней росой и пристыла к мутному небосклону? Отчего ей показалось, что мгновения текут, как капли густого меда по крутому боку глиняного сосуда? Не потому ли, что она тут же забыла о грозных сторожах Золотого храма и сама стала разглядывать тонкий профиль, темные впадины глаз и твердую линию губ воина, оценивающего силу врага? Он посмотрел вниз, нахмурился, поднял взгляд к воротам храма, прислушался к тревожным звукам труб и отрывисто бросил несколько слов на незнакомом языке. Темные тени замелькали за его спиной, Айра почувствовала прикосновение тонких пальцев к запястью, но двинулась с места только тогда, когда воин опять обернулся к ней и сказал:
        - Иди.
        Из темного коридора дохнуло теплом, в округлых нишах замерцали масляные светильники, запахло воском и томленной на пару ягодой. Откуда-то из-под ног донеслось лошадиное фырканье, за стеной звякнули струны, неловкая мелодия возникла как дыхание сквозняка и умерла, оборвавшись. И почти в то же мгновение из-за спины донесся исполненный ужаса вскрик, но сразу погас - еще быстрее, чем угасла мелодия, и только прорвавшийся сквозь шорох сапог Айры скрежет клыков и рычание обдали ее холодом от макушки до кончиков больших пальцев.
        - Сюда, - прошелестел мягкий голос.
        Айра, согнувшись, шагнула в низкий дверной проем и осталась одна. В крохотной комнате с выбеленными стенами без окон, в заменяющих их нишах, подрагивало пламя четырех ламп, на низком, от стены до стены, застеленном ковром помосте лежали несколько подушек, но согнуть разом ослабевшие ноги Айра не успела. Она лишь поняла, что «сюда» было сказано по-сайдски, как дверь за ее спиной скрипнула вторично, и у ног появилось корыто с теплой водой.
        - Раздевайся, - прошелестел тот же голос.
        Айра недоуменно сдвинула брови, но незнакомка не произнесла больше ни слова. Она шагнула вперед и, словно показывая, чего ждет от гостьи, распахнула полы одеяния, укутывающего ее с головой. В сумраке мелькнула крепкая грудь, блеснули отраженным огнем глаза.
        - Делай, что тебе говорят, или вернешься туда, откуда пришла, - донесся из-за двери жесткий мужской голос. Это не был голос воина, поднявшего ее на стену, но угроза дала Айре понять, что пленницей ее пока еще не считают. Она вздохнула и взялась за поясной ремень. Выбора не было.
        Ей пришлось раздеться полностью. Незнакомка свернула одежду в тугой сверток, вытряхнула на ковер содержимое поясной сумки, переворошила пальцами крохотные мешочки трав, камешки, глиняные флаконы, сунула в освободившуюся сумку снятую одежду и нож и бросила все это в коридор. В дверях мелькнула еще одна фигура, на полу появился горшок, из которого пополз тягучий аромат, кто-то коснулся спины Айры, она невольно шагнула в воду - и понеслось, побежало неспешное действо, в котором она сама себе показалась кувшином с узким горлом, опущенным в ледяной источник. Впрочем, вода была теплой, но мурашки бежали по ее телу, отзываясь то ли на прикосновения, то ли на чужие взгляды. Или это дым продолжал раздевать ее, одновременно навевая если не сон, то безволие и податливость, хотя уж что можно было еще с нее снять, кроме кожи? Ей тщательно промыли волосы, заставили прополоскать рот какой-то жгучей жидкостью и сунули за щеку что-то кислое и вязкое, дав понять, что это нужно жевать. Затем омыли, или даже выскребли, все тело, не оставляя вниманием самые укромные места, запуская пальцы так глубоко, словно пытались
что-то отыскать и там или разузнать о ней больше, чем приличествует спрашивать, глядя в глаза.
        Тонкая ткань впитала влагу с ее тела, корыто исчезло как по мановению руки всесильного мага, быстрые пальцы скользнули в рот и избавили от кислого комка, сразу четыре мягких руки покрыли тело душистым маслом, и, прикрыв глаза уже не от дыма, который растворился вместе с горшком, а от блаженства, Айра подумала, что неизбежность, загнавшая ее в эту комнату, оказалась добрее, чем она могла себе представить. Наконец ее руки были подняты, на запястья и на голову упало легкое платье, затем еще одно и еще. Ноги нырнули в теплые чулки, Айра наконец села на помост, но этим испытание не закончилось, потому что перед ней рядом со вспыхнувшим ровным пламенем светильником на кованой подставке присела та самая незнакомка. Ткань съехала ей на шею, и Айра увидела красивое, но утомленное раскосое хеннское лицо. Причем утомление, показавшееся ей на первый взгляд, на второй рассеивалось бесследно и только постепенно начинало проступать необратимо - в тонких морщинках в уголках глаз и губ, в линии рта, в едва различимой паутине на скулах, в матовости волос.
        Незнакомка поймала лицо Айры указательными пальцами, слегка надавила на скулы, поворачивая его вправо и влево, затем подтянула к себе войлочный сверток и, развернув его, зашелестела пальцами среди глянцевых мешочков, причудливых баночек и коробков. Айра почувствовала резкий цветочный аромат, скосила глаза на груду мелких сосудов, но никакой магии не ощутила. Через мгновение ей уже было не до магии. Незнакомка принялась за ее лицо всерьез. Она подобрала волосы и прихватила их лентой на затылке. Затем обмахнула мягкой кистью кожу. Кистью поменьше обозначила скулы, щеки. Кончиком тонкого пера что-то вывела на бровях и ресницах, поморщившись при этом, словно ее не вполне устраивал результат, пощелкала тонкими щипчиками, но отложила их в сторону. Опять вернулась к коже, меняя кисти и опуская их в разные сосуды и коробки. Наконец распустила ленту и подхватила волосы каким-то украшением.
        - Смотри, - проговорила глухо и щелкнула серебряным футляром.
        На нее смотрело чужое лицо. Нет, Айре приходилось заглядывать в зеркала, тем более что в лавке Ярига при его же трактире их хватало - и бронзовых, и стальных, и выточенных из камня, и даже дорогих стеклянных, но никогда собственное лицо не заставляло ее замереть, затаив дыхание. Она не была раскрашена, как портовая шлюха, но изменилась и даже как будто расцвела. Линии и тона, нанесенные незнакомкой, лишь подчеркнули ее красоту, но именно этой толики как раз не хватало, чтобы превратить ее в красавицу. Умелые штрихи словно срезали маску и обнажили сокровенное, и это сокровенное заставило бы на улице остановиться даже саму Айру. Она почувствовала, как что-то защемило у нее в носу, и перевела взгляд на незнакомку. Лишь на мгновение Айра столкнулась с ней глазами, но этого хватило, чтобы уловить ненависть, плещущую из чужого взгляда.
        - Зия! - приложила к груди ладонь женщина, смахнула что-то на щеке Айры полосой влажной ткани и выскользнула за дверь.
        Айра закрыла глаза и прислушалась. Где-то в отдалении продолжали гудеть трубы, потрескивал разгоревшийся фитиль напольного светильника, ощутимо припекало бок. Айра изогнулась, смешивая непривычность обнаженного тела под платьем и память о прикосновениях, которые словно остались с ней, хотя и истаивали с каждым мгновением, и потянулась, чтобы нащупать источник тепла. Осколок сам скользнул в руку и тут же развеял дурман. Айра поднесла его к лицу и почувствовала все - и его тяжесть, как будто она держала в руках каменную глыбу, и жар, бьющий из крохотного пятнышка черноты, обнажившегося от капель ее крови. В мгновение он показался ей подобным факелу, привлекающему убийц, и в это же мгновение она поняла, что не сможет никак иначе погасить его, как только залив собственной кровью. Левую ладонь вновь засаднило, но и решение нашлось тоже мгновенно. Айра подхватила отставленное зеркало, прилепила на отшлифованную сторону осколок - и лишь захлопнула чеканную крышку, когда в дверях появился воин.
        - Как твое имя? - спросил ее спаситель, но теперь уже по-сайдски.
        Быстрая тень мелькнула за ним и исчезла, оставив изящный табурет. Воин приблизился и сел так, что она наконец сумела разглядеть его лицо и не смогла скрыть своего.
        - Я спросил… - начал он, сдвинув брови, но она поспешила ответить:
        - Айра.
        - Ты… - задумчиво протянул он.
        - Айра, дочь Ярига. - Она сдвинула бедра, выпрямилась и, неожиданно для самой себя, подняла полосу ткани и тщательно вытерла лицо, уничтожая старания Зии. - Я… из Дешты. Мой отец был торговцем. Я его дочь.
        - И что ты забыла в храме? - то ли презрительно, то ли насмешливо изогнул губы воин.
        - Ворота были открыты! - гордо подняла подбородок Айра.
        - И законы Риссуса не показались тебе столь уж грозными? - продолжал улыбаться воин. - И даже чудовища, что служат магам?
        - Голод способен выгнать из норы не только хищника, но и добычу, - поджала губы Айра.
        - И всякий хищник рискует превратиться в добычу для более сильного, - с усмешкой продолжил воин. - А эти столбы на площадях тебя не пугают?
        - Я рассматривала их днем, - ответила Айра. - Не скажу, что не видела ничего страшнее.
        - Ты не говоришь всего, - опять скривил губы воин и, явно забавляясь, потянулся к ткани. - Ты размазала краску по лицу. С бровей. Позволь мне.
        Он свернул ткань и прикоснулся к ее лбу.
        - Не приходилось украшать себя?
        - Не было нужды, - прошептала Айра и почувствовала, что у нее пересохло в горле.
        - Ты не любишь мужчин? - поднял воин брови, пряча усмешку.
        - Я не думала пока даже об одном мужчине, - повысила голос Айра, - и никогда не буду думать о многих!
        - Знаешь, кто я? - спросил он, выдержав паузу.
        Айра помолчала ровно столько же и ответила уклончиво:
        - Я слышала, что хенны отправили послов в Риссус. Но ты непохож на хенна!
        - А ты непохожа на сайдку, - сузил глаза воин. - Правда, говоришь по-рисски с акцентом. Я почувствовал его, хотя и сам пытаюсь говорить на языке колдунов не больше месяца. Но у тебя сайдская одежда.
        - Мой отец был риссом! - подняла подбородок Айра.
        - Был? - переспросил воин.
        - Был, - кивнула Айра и застыла, прикусив губу, потому что боль ухватила за сердце и слезы едва не выхлестнули из ее глаз. - Он убит. Там. В храме. Я приходила посмотреть на его тело.
        - Так ли? - сузил глаза воин. - А может быть, ты приходила еще за чем-то?
        Он наклонился вперед и посмотрел на нее так пристально, что ей пришлось моргнуть.
        - Мне нужно было отпустить его.
        Она нахмурилась, но сдержала досаду: никогда еще ей не приходилось отчитываться перед кем-то. Этот воин, от взгляда которого ее начинала бить дрожь, не был магом, но явно видел больше, чем могли видеть глаза.
        - Разве в моих вещах есть хотя бы крупица богатства храма? - воскликнула Айра, но воин продолжал молча вглядываться в ее глаза. - Они убили его, но не давали ему уйти, - наконец опустила она голову. - Я помогла ему умереть.
        - Ты - колдунья, - понял воин.
        - Ты тоже не прост. - Она опять выпрямилась.
        - Поэтому я здесь. - Теперь он смотрел на нее с еще большим интересом. - Насколько ты сильна?
        - С кем ты меня хочешь сравнить? - спросила Айра.
        - Я ищу всякого, кто способен помочь мне. Ты не дурнушка, еще и девица, но мои женщины зря готовили тебя к ложу: гораздо интереснее то, что тебя не сожрали храмовые псы, - проговорил воин. - Не так давно властитель Риссуса уверял меня, что этого не может быть. Вряд ли он лгал мне - скорее, не знал всего. А это очень интересно. За это даже можно кое-что заплатить. Пришлось заплатить. Не заставляй меня разочаровываться. Покажи, что ты можешь. К примеру, сделай что-нибудь с Даесом.
        Она зажмурилась и почувствовала колдуна. Он стоял за стеной и сплетал упругие нити. Может быть, даже готовил тайную ворожбу. Не для нее ли? И не его ли голос звучал из коридора?
        - Он за стеной. - Айра облизала губы. - Подслушивает. Но теперь уже не слышит.
        - Неужели? - сузил глаза воин. - Накажи его. Не убивай - только накажи. Он шаман второго круга. Довольно силен. Седьмой или шестой из всех шаманов. Если ты сможешь это сделать, у меня будет еще одна причина помочь тебе.
        - Но… - Айра сморщила нос. - Тогда он станет моим врагом.
        - Не бойся. - Воин усмехнулся. - Он уже твой враг. А если ты останешься со мной, тогда таких врагов у тебя будут тысячи и тысячи. Одним больше, одним меньше… К тому же, уверяю тебя, друзья гораздо опаснее врагов. Тем более что Даес, как и все шаманы, ненавидит колдунов-чужеземцев - особенно ворожей. Почти так же, как ненавидит меня.
        - Я не ворожея, - гордо сказала Айра так, чтобы услышал и Даес, и сделала то, что умела делать еще до первых уроков с Арухом и Сингом, - расслабила шаману кишечник. Из коридора донесся возмущенный рев, и проклятия полились водопадом, впрочем уступая частоте топота.
        - У тебя получилось, - удовлетворенно кивнул воин, когда стук каблуков затих, и вытер пот со лба, - но ты едва не зацепила меня.
        - Ты должен был знать, что я сделала, - пожала она плечами.
        - На будущее - мне достаточно твоих слов, - кивнул воин и поднялся. - Отдыхай. Мы отправляемся завтра. Утром тебе принесут походную одежду, раз уж ты не привыкла к этой. На воротах нас не остановят, но потом… Колдуны Суррары мстительны: рано или поздно они расплетут любую кудель. Я не верю, что твоя прогулка по храму останется неразгаданной, но хочу, чтобы ты сопровождала меня за Лемегу.
        - Как твое имя? - спросила Айра, понимая, что вопрос означает согласие.
        - Я разрешаю тебя называть меня Лек, - твердо сказал он.
        Утром Айра открыла глаза за мгновение до прикосновения. Зия опустила руку, не коснувшись ее, но ненависть сумела скрыть. Или вовремя отвела взгляд. Она положила на помост одежду и мешок и коротко бросила:
        - Поторопись. Умоешься во дворе. Твой хлам и одежду пришлось уничтожить. Переоденься. Все, что снимешь с себя, уберешь в мешок. И краски тоже. Они и зеркало - твои. Поблагодари Олу за них.
        - Кто это? - спросила Айра, но ответа не получила. Она собралась быстро - и все-таки умыться не успела. На приземистую кобылу, похожую на серое осеннее утро, Айра забиралась последней. Зия бросила ей тонкий платок:
        - Завяжи лицо, оставь только глаза!
        Всадников в тесном дворе оказалось десятка два. Прихватывая платок на два быстрых узла, Айра успела поймать полный ненависти взгляд шамана, которым оказался широкоплечий хенн, больше подходящий для того, чтобы ворочать тяжелый ворот какого-нибудь колодца или шевелить веслом на сайдской галере, и поздравила себя с первым врагом. Или со вторым. Зия подала коня в сторону, и через мгновение Айра не смогла выделить ее из пяти женских силуэтов. Остальные всадники были хеннскими воинами. Их длинные кольчуги свисали на крепкие бедра, округлые шлемы скрывали лица до губ. Айра не сумела разглядеть оружия, кроме тугих луков, которые торчали из узорных чехлов. И доспехи, и одежда были серыми - вот только лица их серыми не казались. Отчего же хеннов называли именно так? Айра нашла взглядом спасителя. Лек набросил поверх кольчуги белый плащ. Дождавшись, когда Айра поймает поводья, он подал коня в распахнутые ворота. Айра неловко ударила лошадь коленями и подумала, что стук копыт на узкой улочке, погруженной в утренний сумрак, разнесется по всему городу. Купола Золотого храма медленно поплыли за спину, белые
здания и беленые заборы показались покрытыми снегом.

«В холодную зиму, если снегопад облепит крыши, город вовсе исчезнет», - неожиданно пришло ей в голову. Отряд выстроился цепочкой, и так получилось, что Айра оказалась почти в хвосте. Перед нею уверенно держалась в седле женщина, а за спиной строй замыкали четверо воинов, похожих друг на друга как родные братья.
«Зачем он надел белый плащ?» - задумалась Айра о Леке и вспомнила его слова: «На воротах тебя не остановят». Не остановят ли? И не следует ли ожидать пакости не только от охранников Риссуса, но и от спутников Лека? Впрочем, вряд ли шаман посмеет что-нибудь сотворить - неизвестно, кто этот Лек: уж больно молод он для тана, но, судя по тому, что для управления людьми ему не приходится открывать рта, голоса против него никто не поднимет. И все-таки лучше поостеречься.
        Лошадь перебирала ногами резво, понукать ее не требовалось, и Айра прикрыла глаза. Та пелена, что ей почудилась над городом в первый день и к которой она успела привыкнуть за последние дни, теперь изменилась. Она потемнела и отяжелела. В невидимом свечении клокотало недовольство, даже злоба. Неужели убийца ее отца что-то понял? Должен был понять, иначе никогда бы он не справился с Яригом. Вот только Айра едва ли не забыла то ощущение, которое захлестнуло ее у тела, да и поймала ли она долгое дыхание? Или все происшедшее просто встряхнуло ее, как не встряхивало никогда? Значит, нужно успокоиться. Не нужно никакой магии: надо свернуться внутрь себя. Каким бы изощренным ни был возможный поиск, она должна показаться заслуживающей внимания не больше, чем ее кобыла. Нужно превратиться в безмозглое и сонное существо.
        Отряд уже выбрался на площадь, когда дочь Ярига разглядела у городских ворот десятка три стражников и несколько фигур в белых плащах, и тут же запоздалая мысль пронзила ее! Как же покинет город Ора, если стража и маги Риссуса потеряют покой? Вряд ли они так просто оставят ночную прогулку неизвестного посетителя по храму. Ведь не ради развлечения трубили трубы? Едва ли «самовольная» смерть Ярига останется незамеченной! Да и осколок, попавший ей в руку, так пропитан магией, что уж явно не просто так таился на верхушке алтаря!
        От досады Айра даже качнулась в седле и едва не выпустила поводьев, но именно собственная оплошность позволила ей мгновенно расслабиться. У проездных ворот клубились злоба и недовольство стражи. На растопыренных пальцах магов трепетали заклинания поиска, готовые опуститься на приближающихся к воротам всадников, но, даже не прибегая к магии, Айра почувствовала - нити спутаны и способны вызвать только головную боль. Причина и злобы, и нерасторопности колдунов оказалась проста: белый плащ на плечах Лека. Воин поторопил коня, развернул его возле магов, приготовившихся просеять путников через частое сито, и это вызвало приступ бешенства у колдунов. Айре показалось, что левый глаз каждого из них сыпал искрами, а клейма на лбах раскалились, но решетки не опустились перед отрядом, и всадники один за другим миновали ряды стражников.
        Она сумела сплести простенькое заклинание уже у самых ворот. Миновала Лека и уронила на камень проездного двора каплю слюны, которая должна будет высохнуть, едва Аилле поднимется на ладонь над городской стеной, чтобы злоба, которой охвачены колдуны, сменилась разочарованием и уверенностью, что их обманули. Айра понимала, что ее магия сродни магии этих клейменых наглецов, поэтому не вызовет у них сомнений, и Ора сможет покинуть город. Все-таки не зря она потратила столько месяцев, прислушиваясь к наставлениям Аруха и Синга. Простенькое, но действенное заклинание на чужой след словно сложилось само собой. Лек его не почувствует. Синг не почувствовал бы, даже если она плюнула ему на ногу.
        - Держи. - Лек сунул ей в руки флягу. - Привал будет не раньше полудня.
        - Вино? - спросила Айра.
        - Вода, - расхохотался Лек и добавил: - Но не увлекайся, мы не скоро доберемся до первой стоянки!
        Следовавшая перед Айрой всадница обернулась. Молодая колдунья увидела узкие, зеленоватые, явно сайдские глаза, прядь светлых волос, выбившихся из-под платка, и почувствовала еще одну волну ненависти. Количество врагов прибавлялось на глазах. К счастью, ворота Риссуса остались за спиной, и провожатые не появились. Между тем отряд свернул в сторону корептских гор. Айра оглянулась: Хенн, следовавший за ней, не спускал с нее глаз.
        Когда Аилле поднялся над горизонтом, Айра уже вполголоса проклинала доставшееся ей животное, хотя ее лошадь не давала для недовольства никаких поводов. К полудню Айра перестала чувствовать ягодицы, а спина болела так, словно она весь день таскала тяжелые мешки в скирском порту. Клочковатая равнина кончилась, и в первом же перелеске отряд остановился на привал. Айра передала поводья одному из воинов и, с трудом передвигая ноги, добралась до зарослей можжевельника, в которых испытала серьезные затруднения. Вернувшись к биваку, она обнаружила, что ее спутники опять заняли места в седлах. Один из воинов подсадил ее в седло и молча сунул в руки сухую лепешку с пластом соленого мяса. Айра стиснула зубы, но, едва отряд двинулся с места, слезы выступили у нее на глазах. Она понимала, что нехитрым колдовством может унять боль, но знала также, что в этом случае мучения продолжатся и завтра, и послезавтра, и еще много дней, пока она не приучит себя к верховой езде. Лес между тем становился все гуще, хотя остроконечные вершины гор и не думали приближаться. Дорога превращалась в то, чем она и являлась для
всякого неприспособленного существа: в утомительное и однообразное времяпрепровождение, больше всего похожее на тяжкий труд, а уж никак не на прогулку. Сколько же должно пройти времени, чтобы мучение стало если не приятным, то хотя бы привычным?
        К вечеру Айра уверилась, что не привыкнет к седлу никогда. Она опустилась на предложенную ей скамью, вытянула ноги и уже начинала подумывать, на какую сторону лучше упасть, чтобы забыться тяжелым сном, когда почувствовала в руках чашу, от которой исходил аромат мясного бульона.
        Из темноты появился Лек. Он оглядел девушку с интересом и удовлетворенно кивнул:
        - Молодец. Еще неделя, и ты будешь держаться в седле не хуже настоящей хеннки. Зия посмотрит твои бедра и натрет спину. Ешь. Спать будешь в моем шатре.
        Глава 4
        Рваное ущелье
        Только к концу третьего дня пути Айра почувствовала, что нестерпимые страдания превращаются в почти привычные дорожные тяготы. Сквозь боль и утомление начала проступать будущая легкость. На четвертый день Зия потратила короткий отдых, чтобы объяснить Айре, как смотреть за лошадью, сколько задавать еды, рассказала, когда нельзя поить животное, помогла разобраться с упряжью. Когда отряд вышел к предгорьям, Айра уже вместе со всеми разбивала лагерь, растягивала ткань шатров, собирала хворост для костра. Но первая ночевка, перед которой Зия завела ее под цветастый полог за руку и уложила на жесткий войлочный ковер, ускользнула из памяти. Айра еще успела понять, что с нее снимают одежду, почувствовала холодную мазь на внутренней стороне бедер, но затем провалилась в сон. Утром она обнаружила, что одета, а вечером силы вновь ей отказали. Впрочем, они отказали ей еще в первый день, и самую трудную часть похода Айра выдерживала на стиснутых зубах и злости на саму себя.
        Лек почти не попадался ей на глаза. В походе он держался впереди отряда, на привалах не показывался у костра. Когда Айра закрывала глаза, его еще не было в шатре, когда открывала их - он неизменно оказывался снаружи. Она постепенно запомнила имена почти всех спутниц, узнать же имена воинов ей не пришлось: кроме имени старшего, которого Лек окликал Зеесом, прочие казались если уж не немыми, то безымянными. Кроме всего прочего, они вовсе не обращали внимания на новую спутницу, как будто ее не было вовсе. Даже когда всадники выстраивались в походный порядок и Айра ловила спиной чужой взор, всякий раз оказывалось, что внимания удостаивается лошадь, а никак не всадница. Вот только Даес время от времени бросал на нее испепеляющие взгляды да поначалу несколько раз пытался запустить в ее сторону какую-нибудь примитивную ворожбу. Из-за усталости Айра даже не пыталась расплетать чужие наговоры. Она просто отсылала их обратно и этим, вероятно, добавила в копилку ненависти к самой себе достаточно звонких монет, потому что уже в предгорьях, как ей казалось, на стоянке достаточно было подвести к хворосту Даеса
и предложить ему пристально вглядеться в свернутую в трубки сухую кору, вместо того чтобы утомительно осыпать ее искрами из-под огнива.
        Ненависть, пылающая в его глазах, воспламенила бы даже сырое дерево. Впрочем, Даес не был воином, хотя шириной плеч превосходил любого из них. Или был не только воином. Да и огниво вскоре Зеес перестал вытаскивать из кисета, привязанного к поясу, но совсем по иной причине. На четвертый день пути Айра нашла пятиствольный куст можжевельника и, выпросив у Зии короткий нож, перепилила тугой корень, а затем обрезала боковые побеги, получив посох длиной в два с половиной локтя. Правда, для того чтобы в нем скопилось хотя бы немного силы, бывшей скирской колдунье пришлось, несмотря на крайнее утомление и неловкость, не выпускать его из рук даже на ходу, но что-то подсказывало ей, что упражнения с магией не менее важны, чем навыки верховой езды. А уж что может выручить мага, кроме посоха, жезла или хорошего амулета, когда силы оставляют его, - даже ее наставник Синг не смог ответить в свое время. Хотя и заметил, что лучше всего магу полагаться на быстрые ноги или надежного коня. Так или иначе, постепенно сила пробуждалась не только в бедрах и спине колдуньи, но и в выросшей в корептских предгорьях упрямой
деревяшке. Когда очередной привал настиг отряд у странной полосы выжженной земли и почерневших камней, которые через пол-лиги превращались в острые скалы, Айра испробовала посох в деле, и, глядя, как дружно затрещали в огне сырые ветки, Зеес с усмешкой затянул кисет с огнивом на двойной узел. Кроме него, никто вроде бы и не заметил столь простой и одновременно действенной маги, разве только Даес с этого момента стал смотреть на Айру не как на ненавистную выскочку, а сквозь нее, как будто она была изготовлена в мастерской скирского стеклодува.
        Что же касалось быстрых ног и надежной лошади, мысли о побеге не оставляли девушку, вот только всякий раз оказывались не мыслями о побеге, а размышлениями о том, что за жизнь ее ждет среди хеннов. То, что из нее не собирались делать рабыню сразу, утешало Айру лишь отчасти: в глубине души она была уверена, что никто и никогда не сумеет сделать из нее рабыню, и все-таки, почему она безропотно следовала на северо-запад вместе с хеннским посольством, Айра не могла объяснить даже самой себе. Или не хотела.
        В последние четыре ночи она засыпала не сразу и слышала, как в шатер заходил Лек. Она прислушивалась к шелесту одежды, к его дыханию, удивлялась тому, что Лека не сопровождает походный запах перекисшего пота, и тут же начинала принюхиваться к собственному телу, словно то, что она который день не может даже умыться, имело какое-то значение.
        Местность, которая окружала их, в самом деле не располагала к омовениям. Даже чистого ручейка не встретилось на узкой тропе. Зеес, чтобы наполнить мехи водой, порой отправлял троих-четверых воинов в сторону от дороги, что уж говорить, если даже лошадям наливали воду в кожаные ведра. Айре даже показалось, что в этой части Суррары вовсе не было поселений, во всяком случае, ни одного из них отряд не миновал, и, чем дальше путь уходил в предгорья, тем меньшей была такая вероятность. Не обнаруживали себя и оскорбленные маги Суррары. К концу недели пути Айра даже перестала оборачиваться, потому что ни погони, ни даже магического преследования она не ощущала.
        Когда Айра зажгла костер, Лек оказался рядом мгновенно, словно его появление было непременным атрибутом новорожденного пламени. Колдунья даже вздрогнула, хотя и была уверена, что он всегда оставался рядом, только казался невидимым, хотя бы проводил время в каком-нибудь другом шатре, и верно уж не в том, в котором она сама ежевечерне дожидалась шелеста его одежды. Воин посмотрел на языки пламени, окинул взглядом бивак, на котором поднимались четыре шатра - два для воинов, один для женщин, один тот самый, в котором спала Айра, - и сказал:
        - Здесь проходила северо-западная часть пелены. Но оборонной стены риссы не ладили на этих подступах. Так же как ее нет и на востоке Суррары, и на юге. Пелена окружала Суррару кругом. Ты знала об этом?
        - Я… не задумывалась, - пробормотала девушка.
        - Оборонная стена упирается в горы там. - Лек махнул рукой на север. - Мы минуем ее по корептской тропе. Когда-то редкие купцы осмеливались проходить в Суррару. Теперь же, как мне кажется, они рвутся в нее еще меньше. А корепты выжигали тут каждый куст - боялись тварей, которые могли выбраться из-за пелены. Видишь, не так страшны маги Суррары, как были страшны рассказы о них!
        Айра молчала. Она слушала Лека и думала о том, что ей не так уж и важно, что он сейчас говорит, - лишь бы не умолкал. Пусть даже он не смотрит в ее сторону, пусть даже он не прикасается к ее лбу, чтобы стереть пятно, сделавшее ее смешной, - лишь бы не умолкал! И это было тем более странно, что никогда Айра не испытывала подобных чувств. Если бы она попыталась отмотать собственную жизнь на несколько лет назад, хотя бы до того момента, когда сноровистый Синг с помощью скирских стражников отловил среди торговых рядов будущую надежду колдовской башни Аруха, то не нашла бы ни отзвука, ни мгновения подобного чувства. Но ведь девицей она себя почувствовала именно тогда! Их было пятеро девчонок среди чумазых юнцов, согнанных в каменные кельи одной из башен бывшего скирского конга. Дородная ключница устроила тогда для них настоящий банный день и не успокоилась, пока не отмыла с каждой въевшуюся грязь, пока не справилась с насекомыми в их волосах, причем не применяя магии, а пользуясь только травами и растертыми в порошок минералами. Эта же самая старуха с бородавкой под правым глазом удовлетворенно
хлопнула по ягодице самую гордую из своих подопечных и пообещала ей, что мужчины скоро не будут давать ей проходу. Чем тогда ей ответила Айра? Усмешкой, потому что все мужчины, которые ей встречались до того дня, если и не давали ей прохода, то с одной-единственной целью - поймать юную верткую негодяйку и отнять у нее срезанный с пояса кошелек. Потом Айре опять было не до мужчин, хотя уже в башне Аруха ей исполнилось семнадцать, что обозначило и ее совершеннолетие, и все прочие прилагающиеся к этому возрасту возможности и, вероятно, несчастья. Сверстники интересовали ее мало, поскольку были слабее ее. Единственным, кто вызвал сочувствие, оказался несчастный Тирух, но он погиб из-за собственной глупости и нерасчетливости. Арух слишком напоминал крысу. Синг был умен, но неприятен, как неприятно любое существо, вынужденное покрывать тело слизью, чтобы выскользнуть из любых, даже вымышленных, силков. Других мужчин поблизости не случилось, либо они мелькали на краю ее воспаленного взора в мгновения, когда она могла подумать о них в последнюю очередь.
        Когда завертелась вся та история, что закончилась смертью старого конга и обретением Айрой ее отца, она так и не успела не только встретить хотя бы одного способного заинтересовать ее мужчину, но даже и приглядеться к этой породе человеческих существ. События закружили ее, выстроились плотной чередой, в которой не оставалось места для раздумий даже о том, отчего томление порой пронизывает юное тело и откуда налетает беспричинная тоска. Сначала отец потащил ее от храма Исс на восток, где, повинуясь только собственному чутью, разыскал несчастную и истерзанную Кессаа. Затем случилось долгое путешествие за Мангу по болотам, которые даже в холода оставались опасны и едва проходимы.
        После зимовки в доме у желтого утеса Яриг отправился вместе с Айрой обратно в Дешту, и с тех пор вплоть до поездки в Риссус жизнь его дочери полнилась торговыми заботами, изучением рисского языка, попытками овладеть если не шпагой, так хотя бы бальским мечом, упражнениями с магией, пусть даже в этом Яриг ей вроде бы и не помогал, исключая неведомо откуда попадавшиеся в руки Айры ветхие свитки и собранные в папки списки таинственных практик, - ну никак не до мужчин ей было, никак! Отчего же она, увидев рядом с собой высокого воина, задержала дыхание? Ведь не из боязни же спугнуть красавца, как будто он лесная птица, волею каприза судьбы опустившаяся на ветвь возле ее головы.
        - Хорошо горит, - сказал Лек, глядя, как разбуженный Айрой огонь пожирает сырой хворост. - Избавила старого Зееса от необходимости высекать искру?
        - Мне следовало смочить хворост водой? - подняла брови Айра.
        - Тебе следовало быть осторожней, - рассмеялся Лек, хотя глаза его остались холодны.
        - Кого мне бояться рядом с тобой?
        Она произнесла эти слова неожиданно для самой себя - и уже на последнем слове почувствовала, как запылали ее щеки румянцем. Лек ничего не сказал, но уже той же ночью пришел в шатер сразу вслед за ней. Он подхватил глиняный светильник, встряхнул его, чтобы масло смочило фитиль, и поставил перед колдуньей.
        - Зажги!
        Она оглянулась на посох, но затем качнула головой, словно отказывала сама себе в послаблении, растопырила пальцы и показала Леку пустые ладони, сцепила их на затылке и дунула. Фитиль вспыхнул, словно жук-огневик, выползший из сырой травы и попавший под обод колеса.
        - Иди сюда, - поманил к себе колдунью Лек. - Иди.
        Он похлопал ладонью по подушке рядом с собой. Айра поднялась и, почувствовав дрожь в коленях, почти упала на мягкое.
        - Открой рот, - попросил воин, и, когда Айра разомкнула губы, успев ужаснуться тому, как она выглядит, вдохнул ее запах. - Можешь закрывать, - с улыбкой разрешил он через мгновение. - Не обижайся. У главного шамана ужасно воняет изо рта. Когда я был мальчишкой, слова в моих устах опережали мысли, и я спросил его об этом. Он сказал, что это следствие магии огня, и тут же выдул изо рта язык пламени.
        - Зачем? - не поняла Айра.
        - Он любит производить впечатление, - пожал плечами Лек. - Но не делами, а фокусами.
        - Я не умею делать фокусов, - прошептала Айра. - О какой осторожности ты меня предупреждал? Куда мы едем? Зачем я тебе?
        - Столько вопросов… - рассмеялся Лек. - Ты не заметила, что в моем отряде и воины, и женщины обходятся без болтовни?
        - Женщины? - Айра перебрала в памяти всех пятерых: строгую Зию, светловолосую Ною, черную и жилистую, похожую на обожженный корень Чаю, юную Зерту с темным пушком над уголками рта, широкую и беззащитную Айдару. - Не может быть. Охотнее поверю, что дождь льется с неба по твоей воле, но запретить женщине разговоры - все равно что запретить ей дышать. Клянусь, они шепчутся по ночам!
        - И все-таки они осторожнее тебя, - медленно выговорил Лек, потом вытянул палец и коснулся им губ Айры. - Они никогда не спешат похвастать своим умением, потому что знают - чем незаметнее человек, тем он опаснее. Конечно, исключая ту опасность, которая исходит от могущественных правителей. Нас никто не услышит?
        - Нет, - как завороженная, мотнула головой Айра.
        - А между тем… - Лек улыбнулся. - Чая, которую хенны знают как Черную Кошку, способна в схватке с мечом или топором победить любого воина, следующего с нами, даже Зееса. Зерта мастерица в тайных убийствах. На ее счету десятки трупов. Айдара способна натянуть клееный лук и выпустить стрелу со скачущей лошади точнее, чем это сделает воин, перешагнувший три десятка лет. Ноя способна бросить нож на тридцать локтей и попасть в прорезь гиввского шлема. Зия… Зия способна на многое. Но никто из них не владеет колдовством. У хеннов нет женщин-колдуний. Когда-то их истребляли такие, как Даес, опасаясь, что тайны степной магии, открывшиеся женщинам, расползутся по всей Оветте, словно монеты, сложенные в дырявые мешки. Теперь ты понимаешь, почему поступила неосторожно? Меч в ножнах много опаснее обнаженного меча. Хотя бы потому, что, если обнаженный клинок выбьют из рук, ножны не помогут уже ничем.
        - Зачем тебе Даес? - спросила Айра. - Ведь ты не любишь его. Зачем тебе ядовитый зверек в твоей свите?
        - Это просто. - Лек устало вздохнул. - Ядовитый зверек должен быть на виду. Так мне спокойней. Ты будешь служить мне?
        - У меня есть выбор?
        Собственный голос показался Айре хриплым.
        - Выбор всегда есть, - рассмеялся Лек. - Даже у жертвы, которую распинают на сухой траве, прежде чем запустить в ее сторону степной пожар. Сгореть или вырвать руки и ноги из тисков, выворачивая суставы и растягивая сухожилия.
        - Ты это мне предлагаешь? - спросила Айра.
        - Я предлагаю служить мне. - Лек хотел еще что-то добавить, но скривил гримасу и сказал другое: - Не самый плохой жребий, поверь.
        - Одной из этих? - Она мотнула головой в сторону.
        - Увидим, - сдвинул брови воин.
        - Чем я могу быть полезна? - Разочарование сжало ее сердце. - Я всего лишь недоучившаяся скирская колдунья.
        - Завтра мы пойдем через Рваное ущелье… - Он поднялся на ноги и шагнул к выходу из шатра. - Это очень опасное место. Даес будет колдовать на путь. Присмотрись к нему. А я присмотрюсь к тебе.
        - Кто ты? - в отчаянии воскликнула Айра.
        - Лек, - отозвался воин.
        Утром начался мелкий и холодный дождь. К счастью, ткань шатров не впитывала воду, но, когда лошади были навьючены и готовы к походу, у Айры уже дрожали от усталости колени. Путешествие нравилось ей все меньше и меньше, но не из-за неопределенности его цели, а потому, что Айра перестала чувствовать себя хозяйкой своей судьбы. Да, что-то новое разгоралось в груди, но и что-то важное казалось утраченным. «Не навсегда!» - подумала колдунья и запрыгнула на лошадь ловчее, чем ей это удавалось до сих пор.
        Отряд добрался до взметнувшихся над головой скал к полудню. Узкая тропа уходила в темноту глубокого ущелья, начинающегося трещиной в гладкой стене. Ее изломанные края действительно наводили на мысль о великане, разорвавшем каменную ткань корептских скал. Участь смельчаков, ведущих караваны за колдовскую пелену, казалась незавидной уже от одного вида серых камней и искалеченных ветрами жалких деревьев. Айра знала, что только с этой стороны подступы к Сурраре не охраняли отважные баль, но и представить себе не могла, сколь неприглядным был когда-то единственный путь в Риссус. А ведь в прошлом, по осторожным словам Синга, и безымянная мать Аруха проследовала этой же дорогой, чтобы родить где-то в Радуче остроносого мальчугана, которому надлежало в будущем стать послом Суррары в Скире. Где он теперь?
        Лек поднял руку, и отряд остановился, но лагеря никто разбивать не стал. Воины спешились и занялись лошадьми. Даес с кривой ухмылкой сполз с лошади, бросил на плечо мешок и пошел к ровной площадке, на которой угадывались следы костра. Колена Айры коснулась Зия.
        - Вот. - Она протянула тяжелый сверток. - Надень. Я займусь твоей лошадью.
        Айра привычно поймала взгляд Зии, почему-то не увидела в ее глазах ненависти, зато заметила меч у нее на поясе. Потертая костяная рукоять не оставляла сомнений в том, что оружием пользовались часто. Вот только кто? Неужели сама Зия? Выходит, Лек говорил правду и женщины, сопровождающие его, в первую очередь воительницы? А во вторую?
        Сверток выскользнул у нее из пальцев и развернулся в кольчугу. Айра оглянулась. Лек стоял впереди и, приложив ладонь ко лбу, рассматривал скалы. Аилле тонул в низких облаках. Дождь понемногу затихал. Айра сбросила плащ, но наклониться к кольчуге не успела: ее взяла Чая.
        - Подними руки! - скомандовала черная женщина и осторожно опустила тяжелое одеяние на плечи колдуньи. - Когда войдем в ущелье, надень капюшон на голову! Если что - ложись на шею лошади и толкай ее в бока пятками: она вытащит тебя из любой схватки. Конечно, если…
        Что следовало за многозначительным «если», Чая не объяснила, и Айра всерьез задумалась - как она сможет забраться в такой одежке на лошадь? Между тем Даес вовсю занимался подготовкой неизвестной ворожбы. Используя узелки на хлысте, он вымерял и вычерчивал какие-то фигуры, нацеливая их в сторону ущелья. Айра прищурилась. Синг собирался посвятить предметной магии не меньше года, но обучение оборвалось как раз в тот день, когда Арух отправил ее разыскивать в окрестностях Скира следы бывшего раба Седда Креча - Зиди. С другой стороны, тот же Арух говорил, что и предметная магия, и такой ее раздел, как начертательная магия, всего лишь способ обойти ограничение, отмеренное каждому магу его судьбой. Ограничение, которое ставит границы таланту, силе, прозрению, выносливости и быстроте. Доспехи берегут воина от шальной стрелы или удара в спину ножом - амулеты сберегают мага от потаенного колдовства. Крепостные стены позволяют обрушить на врага собранные загодя камни, вылить расплавленную смолу, выпустить тучи стрел - вычерченные многоугольники и дуги служат запрудами для магических потоков и колдовской
силы. Закаленные клинки и тугие луки дают преимущество вооруженным над безоружными - посохи и жезлы увеличивают шансы мага разобраться с собственной судьбой с наименьшими потерями.
        Хотя не тот ли Арух говорил, что судьба, которую можно изменить, - не судьба, а обманка? И он же уверял своих подопечных, что настоящий маг способен не только зачерпнуть силу вокруг себя или достать ее из собственного нутра, но и вычертить те же линии, требуемые для ее сосредоточения, в собственной голове! Так или иначе, но главным было одно: все эти магические подпорки хороши только тогда, когда изучены и укрощены собственные силы и способности. Удалось ли это сделать Айре хотя бы в малой степени? Кто вызывал у нее уважение ощутимой силой? Арух, отчасти Синг, безусловно, Ирунг? Внешне придурковатый старик-ремини Анхель, который прятал за болтливостью и чудачествами острый ум и изощренную магию? Ее отец, который казался теперь в его посмертии сильнее всех прочих знакомых ей магов? Сильнее всех, но не сильнее властителя Риссуса. Чем ее удивят шаманы хеннов? Сколько среди них достойных противников, если этот широкоплечий хенн готов отличиться только количеством злобы, хлюпающим в его груди? Что он затевает? Что значит «колдовать на путь»? Уж не проще ли было бросить кости на удачу и в дальнейшем
полагаться только на собственную осторожность и предчувствие?
        Даес уже заканчивал подготовку к ворожбе. На плоской сырой площадке его усилиями сплелись лучами три звезды. Одна была выстроена из изогнутых линий, другая топорщилась дюжиной коротких лучей, третья растопырилась четырьмя, но расползлась ими дальше прочих. Центры всех трех фигур совпадали. Даес вытер пот со лба и провел кнутовищем широкую линию из середины рисунка к окончанию луча, нацелившегося на ущелье. Затем развязал кисет и принялся раскладывать камни в окончания и устья лучей. Квадратики каменного угля и кристаллы соли - в точки звезды с плавными линиями. Глиняные шарики и окатыши кремня - по углам четырехлучевой звезды. Желтоватые осколки костей и бурые пластинки серы усыпали соединения малой звезды. Наконец свои места в центре звезд и на окончании дальнего луча заняли два блюдца, выточенных из черного горного стекла. Айра нахмурилась. Она даже и не пыталась разгадать магические построения, положившись на собственные ощущения в ходе ворожбы, но пока не могла понять главного - как Даес напитает фигуры силой? Каким образом сумеет разбудить минералы и кости?
        Шаман словно услышал чужие мысли, покосился в ее сторону с кривой ухмылкой и вынул из мешка плотно заткнутый горшок. Когда он вытащил обтянутую кожей затычку, Айра поморщилась. Ветерок донес до нее запах уксуса, но зрелище, которое ждало ее дальше, оказалось много ужаснее запаха. Сначала шаман извлек из горшка вырванный у какой-то жертвы глаз и бросил его на блюдце, установленное в конце луча большой звезды. Затем высыпал в центре не меньше двух десятков отсеченных пальцев. И они шевелились, как короткие и толстые черви! Айра невольно зажмурилась и скрипнула зубами: чужая боль хлестнула ее по щекам, скользнула в воротник куртки, забралась под кольчугу и принялась вгрызаться в грудь. Нет, так просто ты меня не возьмешь!
        - Надо отойти в сторону, - напряженно буркнул у нее над ухом Зеес.
        Айра нашла взглядом Лека, который теперь внимательно смотрел на нее, и помотала головой. Она собиралась понять, что за ворожбу затевает хеннский шаман, тем более что ей не нравилась маленькая звезда. Каждый ее луч казался ей направленным именно на нее. Или на Лека. «Ну что же… - Она глубоко вдохнула и опустилась на колени, стиснув посох бедрами и прижавшись к нему лбом. - Посмотрим, как устоит колдовство Скира против изощренной магии хеннов». Даес тем временем вытащил из мешка два зеленых камня и замер, изогнувшись над подрагивающей грудой пальцев. «Боль заперта в каждом, - внезапно поняла Айра. - Пальцы перетягивались волосом до отсечения, и отсекали их не у трупов, а у живых людей. Что же будет, если шаман освободит боль одновременно? И как он это сделает? И какой силы будет ворожба, если все эти пальцы, собранные по числу лучей на трех звездах, отсечены у разных людей?»
        Шаман медленно согнул ноги и начал постукивать зелеными камнями друг о друга. Стук показался Айре глухим, но она сразу заметила и острые грани камней, которые неминуемо должны были рассечь ладони колдуна, и его танец, в котором он топтался над им же сотворенным рисунком, удивительным образом не наступая на линии, хотя его глаза были закрыты. Айра тоже закрыла глаза и увидела, что линии постепенно становятся видимыми не только наяву, но и в том тумане, который Арух называл слизью реальности, не объясняя выбора этого слова. Линии наливались мраком, камни в ладонях шамана тлели пламенем, и ноги его двигались все быстрее и быстрее. Где-то на краю восприятия Айры прозвучали слова Ярига о необходимости спасаться и забиваться в глубокие норы, но она только прошептала чуть слышно: «После, после» - и продолжила смотреть за диковинным танцем, не понимая, зачем столько ухищрений, чтобы проверить какое-то ущелье?
        Даесу понадобилось довольно много времени, чтобы прийти в неистовство. Айра все ждала, когда он начнет выть или выкрикивать какие-то заклинания, но он только убыстрял движения, прыгал между обратившимися в узкие пропасти линиями, выстраивая какой-то сложный рисунок, пока его колени не начали дрожать от напряжения, а дыхание не напомнило храп загнанной лошади. В последнем прыжке Даес отбросил камни в сторону, наклонился и погрузил окровавленные ладони в копошащиеся на черном блюдце пальцы.

«Да так и трупным ядом можно заразиться», - успела подумать Айра, когда шаманское действо озарилось пламенем. Вспыхнули ладони колдуна, обратились рубиновыми углями отсеченные пальцы, пламя пробежало по линиям, рассыпалось искрами на остриях и устьях звезд, сплавляя минералы, уголь и кости в грязные шипящие комки, и, наконец, набухло огненным языком на длинном луче, словно вместо глазного яблока его поджидал кусок пересушенной смолы. Колдун вывалился за пределы линий, с воем стуча ладонями по сырой земле, но Айре уже было не до него. Магия разлетелась окрест, словно свет от молнии. Она умчалась узким лучом в темноту ущелья, улетела к горизонту гулким зовом и захлестнула удушливой волной все вокруг. Скрутило Айру болью и тошнотой. И сомкнутые пальцы на оголовке посоха, и соединенные между собой стопы, и прижатый к запястьям лоб не помогли бы, если б не чудовищное усилие воли и не можжевеловая деревяшка, которая ушла в твердую землю на ладонь и нагрелась так, что гарью забило нос, горло, глаза.
        Когда Айра наконец смогла вздохнуть, колдун уже не выл, катаясь по земле, а негромко скулил, подставляя ладони лившей на них воду Зие. Вычерченный кнутовищем рисунок растаял без следа - только горстки пепла от сгоревших подношений серели пятнами на утоптанной площадке да горки золы оплывали на помутневших блюдцах. Колдунья тяжело поднялась на ноги, выдернула из земли посох и коснулась им одного из двух зеленых камней. Дерево, все еще оставаясь горячим, дрогнуло, но впитало и этот подарок. «Как бы еще справиться с этой силой?» - подумала Айра, подталкивая к блюдцам и второй камень. Колдун смотрел на нее из-под нависших бровей спокойно, словно и не выл только что, сбивая с ладоней пламя.
        - Что скажешь, шаман? - спросил подошедший Лек.
        - Путь свободен, молодой тан, - медленно вымолвил Даес, прижав подбородок к груди. - На день пути ни одной магической ловушки не разыщешь. Ущелье чисто. В тридцати лигах впереди нет ни одного врага, вооруженного магией. А если хоть один маг следовал за нами по пятам или мирно спал под кустом не дальше пяти лиг в любую сторону, то еще неделю не сможет отличать день от ночи. Землю будет царапать от головной боли! - Шаман перевел взгляд на Айру, которая тяжело оперлась о посох. - Недоучки с клюками или без оных отделаются тошнотой и пятнами в глазах, но от них и убытка меньше.
        Айра смолчала, вглядываясь в лицо Лека. Его голос был твердым, но губы подрагивали, а лоб покрывали мелкие капли пота. - Боевым строем! - повернулся Лек к Зеесу и, бросив короткий взгляд на Айру, пошел к коню.
        В ущелье царил полумрак. Отряд выстроился по двое - именно стольких всадников в ряд смог принять опасный путь, и рядом с Айрой оказалась Айдара. Айра надела на голову капюшон и с интересом взглянула на соседку, которая казалась ей тихой и безобидной женщиной. Теперь та сжимала в руках лук. Не слишком большой, но именно такой, с каким можно было бы управиться, не слезая с лошади. Рога лука были причудливо изогнуты, середина оклеена сухожилиями, вид которых подсказывал наблюдателю, что оружие Айдары не служило украшением подпорки шатра. Ее кобыла шла ровно, цокая, как и остальные лошади, подковами по камням. Больше в ущелье не раздавалось ни звука. Айра оглянулась, посмотрела вперед, задрала подбородок к небу, придерживая тяжелый капюшон рукой. За спиной понукали коней четыре воина и Чая с Зертой. Чая широко улыбалась, показывая недостаток зуба под верхней губой, Зерта, казалось, дремала. Впереди покачивались спины Нои и Зии, которая тоже держала в руках лук, пусть и меньшего размера, чем у Айдары. Шлем Лека и колпак Даеса мелькали в голове отряда. Небо извивалось над головой такой же рваной линией,
как и вход в ущелье. Дно пропасти забирало вверх с каждым шагом, но края ее не становились ближе - они уносились к небу, сгущая сумрак на дне ущелья почти до вечерней мглы.
        - Не бойся, - шелестом донесся шепот из-за спины.
        Айра оглянулась. Зерта шевелила губами, не открывая глаз.
        - В ущелье не тронут: зарок корептов. Потом - могут. Но не в ущелье. Да и нелегко добраться до скал, которые его обрамляют сверху. Камнепады и то опаснее корептов, но не в это время года.

«Корептка», - определила Айра. Не по смуглости лица и тонкости черт - по говору.
«И что же ты будешь делать, если нападут корепты? - подумала колдунья. - Что будешь делать, та, за которой „немало трупов“, если на отряд нападут твои соплеменники? А я что буду делать? Да и есть ли у меня соплеменники?»
        Ущелье вытянулось на полдесятка лиг. Когда высота его стен пошла на убыль, Айра разглядела, что или низкие тучи рассеялись, или отряд, беспрерывно поднимаясь по дну пропасти, пересек границу облаков, но над головой сияло чистое, пусть и не голубое, небо. Миновав несколько осыпей, отряд выбрался на плоскогорье. Облака собрались темной полосой на западе, и Аилле утонул в них безвозвратно. По крайней мере, на этот день. Впереди, справа, слева сияли белыми пиками вершины, ниже полз туман, и что под ним - глухие корептские леса или безжизненные склоны - разглядеть было невозможно.
        - Быстрее! - подал голос из головы отряда Зеес, и всадники поторопили коней. Айра пропустила вперед Зерту и Чаю, привычно пристроилась в спину Нои. Вечер, уже пришедший в долины, стремительно накатывал и на горные склоны, но до полной темноты отряд успел пройти еще десяток лиг. Зеес поднял руку, когда уже и его силуэт с трудом различался в подобравшихся к лошадям пластах синего тумана. Вслед за остальными Айра сползла с лошади и, подхватив ее под уздцы, повела в темноту, смутно понимая, что справа поднимаются скалы, а слева дышит сыростью и глубиной пропасть.
        - Здесь, - донесся свистящий шепот. - Сдавайте вправо. Лошадей всех сюда. В глубь площадки отводи! Шатры не ставить!
        Глава 5
        Большая и малая кровь
        Лек вновь обратился к Айре только через неделю. Отряд отмеривал лигу за лигой: шел узкими распадками и обветренными гребнями, перебирался через опасные осыпи, пересекал почти непролазные языки горных лесов. После очередной холодной ночевки горстка вооруженных людей, представляющих самую страшную силу Оветты, перевалила через последний высокий хребет, преодолела еще несколько лиг по краю пропасти, затем отмерила десяток по тропе, петляющей по лесистому склону горной долины, и остановилась на привал. К колдунье подошла Зерта и молча забрала лошадь, словно решила освободить ее от ставших привычными забот. В то же мгновение Лек коснулся плеча Айры.
        - Еще три дня, - сказал он, растягивая губы в холодной улыбке. - Через три дня переберемся через Лемегу и выйдем на равнину - там нас встретит одна из моих тысяч. Потом двинемся к Дуиссу. В городе наш путь завершится. Пока завершится. Но сначала нужно добраться до моей тысячи. Это непросто. Три дня придется потерпеть.
        - Разве я жалуюсь на трудности?
        Айра прикусила губу, чтобы не расплыться в счастливой улыбке.
        - Три дня опасности, - добавил Лек, спрятав усмешку в глазах. - Я чувствую. Корептов нет с этой стороны хребта: они откочевали на юг, деревни брошены, стада коз угнаны за южные перевалы. Да корепты и не нападут на меня. Моя мать - корептка. Я почти ничего не знаю о ней, но чем-то она меня наградила - я чувствую многое. Например, почувствовал тебя, когда ты вырывалась из Золотого храма. Чувствую нападение, которое произойдет завтра или послезавтра. И еще одно - в третий день. Но его - смутно. Что ты скажешь о колдовстве Даеса неделю назад?
        - Ты не слишком любопытен и не ладишь с шаманами, - заметила Айра.
        Лек промолчал. Он стоял и ждал ответа на вопрос. Усмешка вновь играла на его губах.
        - Колдовства было три. - Айра потерла ладонью изгиб посоха. - Первое действительно ударило вдоль ущелья. Я не могу сказать точно, но если там и были какие-то ловушки, их не осталось. Если они были…
        - Их не было? - Лек сузил глаза.
        - Я их не заметила. - Айра пожала плечами. - Или кое в чем Даес прав. Я недоучка с клюкой.
        - Еще? - потребовал Лек.
        - Еще был зов. - Айра поморщилась. - Я не знаю, к кому он был обращен, о чем он, но он улетел далеко. Очень далеко. Но и это не все. Третья звезда была выстроена мощнее прочих. Она должна была поймать откат первых двух, вывести из-под удара шамана и выжечь строенной силой окрестности.
        - Когда мы проходили ущелье с той стороны и Даес чертил похожие фигуры, я едва не потерял сознание. - Лек вдохнул полной грудью и спрятал смешок в ладонь. - Это моя беда. Всякое колдовство причиняет мне мучения. Как свет Аилле - выбравшемуся из подземелья. Как тепло очага - отморозившему руки в степи. Как соль, высыпанная на тело с содранной кожей. Даес объяснял мне, что это неизбежно. И главный шаман говорил о том же. Но в этот раз я встал у тебя за спиной и отделался лишь головной болью. Ты поможешь мне?
        - Ты хочешь, чтобы Даес умер? - Голос Айры дрогнул. - Только скажи - я убью его!
        - Нет, - проговорил Лек, но сказал это не сразу, потому что тень пробежала по его лицу и улыбка исчезла, чтобы вернуться через мгновение. - Нет, пока. Значит, говоришь, недоучка? Не спеши с этим. Я не хочу его убивать. Пока не хочу. Просто помоги мне. А я помогу тебе.
        - Я уже вновь нуждаюсь в помощи?
        Айра смотрела на воина твердо, хотя все ее тело обмякло!
        - Ты не переставала в ней нуждаться ни на мгновение! - Он явно наслаждался ее румянцем.
        - Что я должна сделать? - затаила дыхание Айра.
        - Избавь меня от этой боли. - Лек ожесточенно потер ладонями виски и развел руками. - И слушай. Смотри. То, что я предчувствую опасность, не устраняет ее.
        - Я сделаю все, что смогу, - только и произнела Айра.
        - Дух Степи наградит тебя, - подмигнул колдунье Лек, делая шаг в сторону. - Но сначала он должен наградить меня.
        - Кто это - Дух Степи? - спросила Айра Зерту, принимая у нее лошадь.
        - Корепты называют его Хозяином Гор, - вздохнула девушка. - Сайды и баль чтят под именем Единого. Дучь и репты числят тем, кто властвовал над миром перед последними богами Оветты - Суррой, Сади и Сето. Правда, по их верованиям, Единый, в отличие от последних богов, не умирал и не исчезал. Может быть, отошел в сторону. Или поднялся повыше, чтобы лучше видеть, чем мы тут все занимаемся. Он был, есть и будет. Его дыхание позволяет нам ощущать силу жизни в самих себе. Если Единый перестанет дышать, люди обратятся в мертвые фигурки, которые замрут подобно бальским тотемным столбам. Дыхание Единого над Великой Степью обращается пыльными бурями, но именно оно позволило хеннам стать самым сильным народом. Поэтому они называют Единого Духом Степи.
        - А что же тогда награда Духа Степи? - не поняла Айра.
        - Жизнь. - Зерта закрыла на мгновение глаза, затем вновь вздохнула и добавила: - Или смерть.
        Следующие два дня Айра думала. О странном совпадении: что сразу двое повстречавшихся ей в последние дни людей - Лек и Ора - связывают свои способности к предчувствию или к ощущению других людей с чем-то переданным им матерями. О том, что и она сама, еще будучи чумазой девчонкой, чувствовала гораздо больше сверстников, но не понимала этого и искренне удивлялась, когда частенько была вынуждена втолковывать им очевидные, на ее взгляд, вещи. Когда же ее непохожесть на других вскрылась и ей самой, а она оказалась несомненной даже в башне колдунов, где каждый имел отличия от обычных соплеменников, не отмеченных, как говорил Синг, печатью силы, Айра даже начинала думать о себе как о ненормальной. Или об уродине, уродство которой по счастливому стечению обстоятельств не видно глазу. Что же позволило ей остаться такой, какая она есть? Что помешало превратиться в нечто подобное Даесу? Или даже подобное ее бывшему соученику Смиголю, который убивал выделенного ему для укрепления магических навыков преступника с явным наслаждением и изощренной выдумкой? Что ее уберегло? Ведь не слова же Синга, что талант
колдуна ничем не отличается от таланта физической силы, быстроты, ловкости, которым могут похвастаться не все - только некоторые молодцы из воинов Скира? Но Синга-то можно было понять: он хотел держать в узде столь непослушное племя, как свора юных магов, но что помешало обратиться в безжалостную мерзость самой Айре? Ведь она почти не помнила собственной матери. Что у нее было, кроме прогулок по скирским порту и рынку? Долгие разговоры с Яригом, когда она приходила за причитающимися ей монетами? Так ведь вечерами высиживала возле деревянной стойки в его трактире. О чем он говорил с ней? Вот бы вспомнить! А ведь слушала, слушала, слушала! Отец…
        Лошадь мерно цокала копытами, Айра привычно оглядывала скальные уступы, заросшие черноствольными елями склоны и продолжала пересыпать в голове и давние события, и произошедшие только что, с пугающей ясностью понимая, что перевернулась ее жизнь не тогда, когда она щелкнула пальцами и зажгла рубаху на шнырявшем между рыночными рядами Синге. И не тогда, когда Яриг сказал ей, что он и есть ее отец. И даже не в бальских лесах сразу после ужасного колдовства у храма Сето, когда на мгновение окрасилось в цвет крови небо от горизонта до горизонта и магия разлилась над Оветтой такой силы, что и ее едва не сшибло с ног, а уж Яриг, стуча зубами или от возбуждения, или от страха, начал подпрыгивать на месте и орать: «Все! Все! Свершилось! Нет больше алтаря Исс! Грядет!»
        Нет. Ее жизнь перевернулась в тот миг, когда она услышала спокойный и властный голос: «Подними волосы». Именно в тот миг, потому что ничто до того дня не было в состоянии изменить ее самое, а теперь она уже и не она в полной мере. Айра задумалась об этом и вдруг с ужасом поняла, что совсем недавно была готова умертвить по слову Лека любого из его отряда, вовсе не размышляя о справедливости подобного исхода, и что готова сделать это и теперь, даже не испытывая странного воздействия на нее его голоса и взгляда. И чтобы отвлечься от страшных мыслей, погрузилась в раздумья о том, как избавить его от страданий. Ей было что вспомнить! Развороты свитков и книг вставали перед ее глазами столь явно, словно она держала их в руках. Оставалось только переворачивать страницы и искать нужное. Что-то связанное с амулетами и охранными заклятиями? Или с лечением? Конечно, самым простым решением задачи было бы оставаться рядом с Леком, но…
        - Привал! - скомандовал Зеес, а мгновением позже Лек, правя коня к ровной площадке, окруженной собранной из валунов изгородью, бросил коротко в ее сторону:
        - Сегодня!
        Вновь началась обычная бивачная суета. Когда шатры встали квадратом вокруг костра, на котором уже закипала вода в котле, Айра поднялась вверх по склону. Тропа, с которой свернул отряд, рассекала редкий лес на части и ныряла в темную падь. Сразу за ней начинались новые горы, но их вершины уже не казались чрезмерно высокими: все говорило, что дучская равнина близка. И справа, и слева, откуда отряд выбрался только что, торчали серые скалы, сверху они обращались отвесной стеной, но камнепад оттуда не грозил. Во всяком случае, не много нашлось бы умельцев, способных вскарабкаться на эдакую высоту. Значит, враг мог напасть только в пади либо атаковать лагерь оттуда же. «Враг», - перекатила на языке слово Айра и вдруг подумала, что, кто бы ни напал на отряд, называть его врагом сколь правильно, столь и неразумно. Правильно - потому что, без всякого сомнения, жизни Айры, как и жизни любого из свиты Лека, угрожала опасность. Неправильно же потому, что волею судьбы Айра могла оказаться и среди тех, кто хотел бы посчитаться с хеннами, залившими кровью больше половины Оветты, и вероятность оказаться среди
мстителей была куда как более велика, чем та, что случилась.
        - Айра!
        Со стороны лагеря прозвучал голос Зии, но не собственное имя удивило колдунью. К ней впервые обратились в отряде по имени.
        - Нужно собирать мелкие прутья и траву. Чем больше - тем лучше. Охапки хватит. Только не неси все, что соберешь, в руках. Складывай на землю, потом перетянешь веревкой и притащишь в лагерь волоком. Там и ужин будет готов. Держи.
        Зия бросила моток веревки и тот самый нож, что забрала у нее еще в Риссусе. Колдунья вытащила из деревянного чехла серое с черным отливом лезвие и прижала его к щеке. Так или иначе, но у нее ничего не осталось на память о Яриге, кроме этого ножа. Правда, если не считать трактира в Деште, да и скирский трактир она легко бы прибрала к рукам, если бы смогла туда попасть.
        Когда колдунья приволокла в лагерь сноп мелких прутьев и подвядшей травы, мгла уже превратила фигуры ее спутников в неясные тени. Зия сунула в руки Айре глиняную миску с тягучим хеннским варевом и повела прочь от костра, который почему-то почти потух и теперь чадил дымом и поблескивал искрами углей. Впрочем, рядом уже суетился кто-то из воинов, ломая сухие ветви и натужно кашляя. Айра оглянулась: лошади всхрапывали в ельнике чуть дальше от бивака, чем обычно.
        - Поешь - иди в шатер, - прошептала Зия. - Выберешься наружу под полотнищем с южной стороны и отползешь до ограды из валунов. Не поднимайся на ноги! Перевалишься на эту сторону. И не рассчитывай на сон: поспать не удастся!
        Холодок пробежал по спине колдуньи. Она оглянулась, заметила Айдару, тянущую тетиву к рогу лука, изогнувшемуся в ее руках. Зерту, поглаживающую короткое, не длиннее двух локтей, отсвечивающее матовой поверхностью то ли древко, то ли узкую трубку. Сразу пятеро воинов шуршали травой возле ограды. Мимо прошел Даес, окатив колдунью ощутимым презрением, отчего ей еще острее захотелось закутаться в теплое войлочное одеяло. Один из воинов присел у разгорающегося костра и затренькал на струнном инструменте, напоминающем бубен с прилаженной к нему широкой доской. Что-то слишком много теней показалось ей у костра. Неужели почти все воины улеглись спать в такую ночь? Но многие - здесь, у изгороди, рядом! Так сколько же их всего?..
        - Иди. - Зия отобрала у Айры миску, которую та опустошила незаметно для самой себя, и повторила: - Иди.
        Айра провела в шатре ровно столько времени, сколько потребовалось, чтобы зажечь лампу, укрепить на поясе так неожиданно вернувшийся к ней нож и опустить в поясную сумку серебряный футляр с холодившим ладонь осколком. Она уже встала на колени, чтобы нырнуть под полотнище, когда вспомнила о посохе. Ладонь привычно пробежала по становящейся с каждым днем все более гладкой поверхности, но что-то вдруг заставило ее замереть. Ну точно. Незатейливую ворожбу плел Даес, однако было еще что-то. Легкая, едва заметная магия сплеталась невидимыми кружевами в лиге от отряда, почти за его спиной. Вряд ли кто-нибудь, кроме Айры, из всей колдовской башни заметил бы эту магию - даже Синг бы ее не углядел, - потому как никуда она не отправлялась: висела над наблюдателем, словно настороженное ухо. И Айра бы ее не заметила, вот только не учел неизвестный того, что колдовская Суррара осталась у него за спиной. Лиги пути и высокие горы заслонили ее от Айры, а все одно: как закатное зарево представала она для колдуньи, стоило только глаза закрыть. А уж на фоне такого заката не разглядеть кружевной тени - очень надо было
бы постараться! Значит, подействовал быстрый плевок, поселил в риссах сомнение в недогляде, вынудил отправить в путь рисского соглядатая? Что ж теперь выходит - сиди, девочка, тише твари лесной и ниже твари болотной?
        Ей пришлось просидеть за оградой, подтянув колени к груди, долго. Селенга, красящая горные склоны в серое, укрылась в облаках далеко за полночь. Сон накатывался сладкой волной, глаза слипались, но всякий раз, когда Айра готовилась рухнуть в блаженную негу, усевшаяся рядом Чая пихала ее локтем. Да и тот же Даес, согнувшийся в десятке локтей от Айры, посматривал на нее не только с ненавистью, но и с презрением. Вытянув перед собой ладони, он растирал в них пук серой степной травы и время от времени раздувал головешку, тлеющую у его ног. Воин, до полуночи теребивший струны у костра, сонно склонил голову, вздувшись на фоне угасающего костра фигурой толстяка. «Когда он успел так поправиться?» - задумалась было Айра, но со стороны пади с сухим шелестом просвистела стрела и вонзилась музыканту в спину. Никто не шелохнулся. Музыкант выдохнул со слабым стоном и ткнулся носом в землю. Короткая пауза показалась Айре тягучей и длинной, как летний закат. Но в следующее мгновение не меньше десятка стрел пронзили силуэты лежащих у костра воинов и распороли ткань шатров.
        За опустошительным залпом последовал еще один: вскрикнула Чая, хотя ни одна стрела не попала в нее, точно так же закричал один из воинов, согнувшийся за плечом Даеса, истошно завопил сидящий сразу за ним. Айра в недоумении оглянулась, начиная понимать замысел представления, когда в темноте раздался топот и через каменную ограду за лагерем перемахнули не меньше трех десятков воинов с обнаженными мечами. Серые стеганые доспехи, лица, заросшие бородами по линии скул, показались Айре незнакомыми, но разглядывать врага времени не было. Даес запалил траву о головню в то самое мгновение, когда первый же из неизвестных воинов вогнал меч в ближайший к нему силуэт. Мигом позже лагерь осветился языками пламени, пожирающего сделанные из травы и прутьев чучела. Айра еще успела испугаться за пронзенного стрелой музыканта: он-то уж явно не был чучелом, - когда стрелы полетели и со стороны хеннов, пробивая стеганые доспехи насквозь, а затем с леденящим нутро воем воины Лека ударили напавшим на лагерь в спину.
        Бой закончился так быстро, что огонь, вспыхнувший на пучке серой травы в руках Даеса, не успел обжечь тому пальцы. От пламени занялись и шатры, и внутри ограды стало светло. Тушить матерчатые жилища никто не стал. Воины, разгоряченные короткой схваткой, принялись сваливать трупы в костер. «Очнувшийся» музыкант причитал над раздавленным инструментом.
        Зеес что-то рявкнул на него по-хеннски, и воин тут же забыл о музыке и поторопился стянуть со спины обложенный связками прутьев доспех, в котором торчала короткая, но с длинным оперением стрела. Край толстого халата уже начал тлеть.
        - А твои стрелы пробивали врага почти насквозь, - с интересом обернулась Айра к Чае, которая снимала тетиву с короткого, склеенного из кости лука.
        - Это кемь. - Лучница говорила по-сайдски с непривычным акцентом, смягчая все звуки без разбора. - Их селения высоко в горах на северо-западе, между истоками Етки и Етики. Видно, решили поживиться в корептских землях, пока хозяева прячутся от хеннов, хотя от хеннов не спрячешься. - Чая оскалила в улыбке щербатый рот. - Но я плохой стрелок. У кемь дрянь доспехи. Два слоя войлока, между ними кость, грубая кожа, иногда даже обрывки какой-нибудь кольчуги, проржавевшей от времени. Хочешь научиться стрелять из лука - проси Айдару. Она способна пробить и такую кольчугу, что подарил тебе молодой тан. Собирайся, мы не будем здесь ночевать.
        Айра поморщилась: запах обожженной плоти и в самом деле становился нестерпимым, вот только кружево со стороны Суррары по-прежнему висело над горизонтом. Чего добивается соглядатай? Уж не пропажу ли ищет?
        Айра потрогала сумку на поясе и услышала голос Зии:
        - Подойди к Зеесу, он с той стороны лагеря. Оружие у алчных горцев не лучше их же доспехов, но что-нибудь он тебе подберет. С нашей стороны потерь нет, одного воина царапнули клинком по щеке. Так что отделались малой кровью. Если не считать Олы, - добавила Зия, холодно глядя Айре прямо в глаза. - Поспеши, скоро выходим. Ночного привала не будет.
        - Кто это - Ола? - спросила Айра у Чаи. - Я слышу это имя второй раз.
        - Она осталась в Риссусе, - снова ухмыльнулась лучница и сунула лук в чехол. - Пойду, нужно разжиться стрелами да расспросить Даеса о чудесах.
        - О каких чудесах? - не поняла Айра.
        - Посмотри! - Чая повела вокруг себя рукой. - Ни один труп не поднялся и не отправился в Скир. А я уже стала привыкать к тому, что мертвые сами заботятся о себе!
        Все-таки хеннские лошади, которые были явно ниже ростом статных сайдских коней, вряд ли уступали им хотя бы в чем-то. Короткого привала утром при первых лучах поднимающегося на востоке Аилле хватило им, чтобы теперь бодро спускаться с укутанной туманом седловины последней гряды гор под кроны соснового леса. Айра такой выносливостью похвастаться не могла, поэтому то и дело прятала зевок в кулак да проклинала не только тяжелую кольчугу, давящую ей на плечи, но и узкий и прямой меч, выбранный ею же из кучи оружия, собранного с тел бородатых кемь.
        - Гивв! - пощелкал языком Зеес еще ночью и что-то добавил по-хеннски, обернувшись к смельчаку, изображавшему музыканта у костра.
        - Он говорит, что похожие мечи висели на поясах магов Суррары, - перевела Зия, помогая прикрепить оружие к поясу Айры. - Правда, у тебя он будет волочиться по земле. Ничего, на первой же настоящей стоянке приладим его тебе за спину. Но уж тогда придется постараться не отрезать самой себе ухо. А сталь неплохая. Гиввская сталь. Много хеннов остались лежать в гиввских лесах. Зеес сказал, что себе взял бы этот меч, если бы его клинок был изогнут: прямым размахивать ему непривычно. Видно, повезло горцу или удачно поживиться на поле сражения, или убить кого-то из беженцев. Но на этом его везение и кончилось.
        Айра тогда еще раз внимательно осмотрела простую рукоять, оканчивающуюся заостренным противовесом из белого металла, рассмотрела гарду, защищающую кулак едва ли не до запястья, пригляделась к клинку. В отличие от шпаги Ярига он оказался четырехгранным, пусть даже средние грани были едва заметны. К тому же клинок становился темнее от середины к лезвию. Вот только ножны были столь затертыми, что кое-где из-под лопнувшей кожи виднелось потрескавшееся дерево. «Не вытащу я его и из-за плеча, - усомнилась Айра. - Или не только ухо себе отрежу, но и шею до гортани рассеку».
        Несмотря на то что день только начинался, меч успел намять на ее боку приличный синяк. Айра уже подумывала, не стоит ли для равновесия прицепить с другого бока посох, когда отряд встал. Густой лес начинался в полулиге ниже по склону, дорога оставалась ровной, пусть даже в последние годы корепты и позволили приняться на ее полотне подорожным травам. Зеес что-то прокричал, приподнявшись на стременах, и после короткой заминки отряд двинулся дальше.
        - Через пять лиг перекат, - обернулась Зия. - В лесу врагов нет: птицы не кружатся над кронами. Зеес сказал, чтобы следовали за ним и Леком. На том берегу хеннский дозор, но, что бы он ни предпринял, не останавливаться. Собираемся вместе и идем боевым строем. Если дозор преступит дорогу - прорубаться вслед за Леком. Стрел можешь не опасаться: хенны не убивают друг друга из луков. Смерть от стрелы позорна.
        - Мечами они, значит, могут рубить друг друга сколько угодно? - спросила Айра.
        - Пока не останется один, - усмехнулась Зия.
        - Один хенн? - не поняла Айра, но Зия не ответила. Лес приблизился, и всадник за всадником уже скрывались под раскидистыми кронами горных сосен. От запаха смолы и высокой сухой травы куда-то улетучился сон, тем более что ветер был по-осеннему холоден и даже слегка обжигал лицо. Дорога катила под гору, кроны мелькали над головой, и Айре понемногу начало казаться, что это продолжается ее дорога в Риссус, лес вокруг - бальский, а отец где-то скрывается среди укутанных в плащи грозных попутчиков.
        - Ос! - выкрикнул впереди хеннский боевой клич Зеес, и отряд выкатил из-под сени холодного леса. Впереди открылась холмистая равнина, перемежаемая рощицами деревьев, одетых в желтую и ярко-алую листву, но еще ближе заискрилась холодными всполохами река. Она скатывалась с поросших можжевельником скал в лиге слева и уходила, ревя на камнях, в долину, где, вероятно, успокаивалась и постепенно, собирая дучские и бальские речушки, становилась полноводной Лемегой. А тут, превращая собственное русло в мелкое, но опасное ущелье, ревела во весь голос. Отряд, следуя дороге, забрал вправо, и вскоре Айра увидела перекат. Видно, прорывая себе путь, вода попала на пласт скальной породы и, не в силах размолотить его, разбежалась на две сотни локтей быстрым, но ровным потоком. В крутом береге был вырублен спуск, а на противоположном, более пологом, близ разрушенной, почти сровнявшейся с землей башни стояли шатры, украшенные черными лоскутами на оголовках.
        - Хас! - обернулась с округлившимися глазами к Айре Зия.
        Ничего это слово не сказало Айре - так же, как ничего не сказал и выкрик Зееса. Колдунья видела, что лошади Лека и Зееса уже ступили на гладкий камень и, преодолевая напор воды, медленно двинулись к противоположному берегу, но она видела и то, что возле шатров забегали фигурки хеннов: воины садились на лошадей. Сколько их там было? Никак не меньше полусотни! И это против двух десятков свиты Лека, среди которых шесть женщин? А не потеряли ли степные воины разум? Что-то не могла припомнить Айра, чтобы скирские таны устраивали бойню между своими дружинами. Или нет над хеннами единого правителя?
        Когда Лек и Зеес выбрались на противоположный берег, Айра еще была на середине потока. Она вовсе отпустила поводья - но не потому, что лошади не требовалось указаний, а чтобы вцепиться мертвой хваткой в гриву животного. Лошадь двигалась медленно, всякий раз выбирая надежную опору. Быстрый поток разбивался упругими бурунами о серые ноги и ревел и пенился жгутами и брызгами на острых камнях сотней локтей ниже по течению. Когда лошадь выбралась на берег, у Айры от напряжения взмокла спина. Ей даже показалось, что это она, а не лошадь шла, осторожно переступая по гладким камням. Но вот последние всадники преодолели поток, и отряд скучился в сырой низине. Путь был закрыт. Хенны, стерегущие перекат, выстроились в ряд и отсекли отряд молодого тана от равнины. Лек оглядел своих воинов с ухмылкой, которая, как показалось Айре, приросла к его лицу навечно, вытащил из ножен меч и поднял его над головой. Мгновенно сверкнули клинки его свиты, Зеес хрипло выкрикнул команду, и четверо воинов подали коней, чтобы прикрыть спины тана и командира. За ними встали шестеро. Последний ряд составился почти лишь одними
женщинами. Только один из воинов занял место в строю справа, а слева, скрестив перед грудью два изогнутых меча - короткий и длинный, - хмурила брови Чая. Даес, скорчив гримасу, направил коня в центр строя. Айра с трудом вытянула из ножен новый меч и встала рядом с крайним воином. Вроде и неплохо у нее получалось обходиться с Яриговой шпагой, но одно дело - упражняться в умении в просторном, теплом сарае во дворе дештского трактира, и совсем другое - сидя на лошади, да еще в тяжелой кольчуге! Нет, если будет суждено выкарабкаться из этой переделки, не один месяц потратит она, чтобы воспитать в себе умение, выносливость и сноровку. Или в самом деле нужно было не идти в Золотой храм, а бежать на край Оветты и забиваться в глубокую нору?
        - Ос! - громко выкрикнул Зеес, но воины, вставшие напротив, не дрогнули. Ничем они не отличались от спутников Лека. Такие же серые кольчуги сидели на широких плечах. Такие же поножи отсвечивали серым осенним небом. Такие же изогнутые мечи поблескивали в их руках. Вот только шлемы их были украшены или отмечены черными лоскутами против скупых на украшения таких же доспехов у подчиненных Зееса. «Хас», - сказала Зия. Что это значит? И не прижать ли к седлу посох левой ногой, а то ведь не колдовством сейчас заниматься придется, не колдовством!
        - Ос! - повторил Зеес, но воины напротив остались недвижимы.
        И тогда какие-то слова выкрикнул Лек и послал коня вперед.
        Строй отряда Зееса пронзил ряд дозорных, словно это был деревенский плетень. Лязгнуло железо о железо, захрипели кони, и первые крики возвестили о первых смертях. Четверка воинов, вставшая перед Леком и Зеесом, полегла мгновенно. Но хенны с черными лоскутами сомкнулись и обрушились на отряд с флангов, и вот уже один из воинов повалился с коня, другой, Чая засверкала клинками, изворачиваясь как змея, почти ложась на круп своей лошади, которая тем не менее уверенно держала строй, подчиняясь коленям наездницы. Но тут захрипел воин, прикрывающий Айру справа, и, не отдавая себе отчета, колдунья ткнула гиввским клинком прямо над плечом осевшего в седле хенна куда-то в сторону блеснувшего злобным взглядом лица, когда вдруг раздался свирепый рев:
        - Лек!
        И бой прекратился.
        Глава 6
        Братья
        Бой прекратился мгновенно. Дозорные хенны опустили мечи и медленно подали коней назад, не разворачиваясь, но заставляя их пятиться.
        - Лек! - снова раздался крик, и тут Айра увидела того, кому удалось облечь человеческое имя в звериный рев.
        Хенн, который вышел из шатра и сам напоминал зверя. Вряд ли он был выше Лека, но точно уродился тяжелее и шире раза в два. Из-под толстой плотной кольчуги, укрепленной коваными пластинами на груди и плечах, торчали чудовищные руки, сжимающие сверкающий золотыми вставками шлем и тяжелый топор с изогнутым широким лезвием, примыкающим нижним языком к обитой железом рукояти. Металлические поножи на коротких и кривых ногах звякали при ходьбе. Смазанные маслом черные волосы были затянуты в хвост и напоминали лежащую на широком плече змею. Широко расставленные глаза пылали злобой, а безгубый рот беспрерывно обнажал зубы даже в паузах между рычанием. За спиной этого воина шел старик, напомнивший Айре и статью, и одеждой, и презрительной ухмылкой Даеса. Вот только волосы его были белы как снег и о землю он опирался не коротким копьем, как Даес, а богато украшенным золотом и серебром посохом из черного дерева.
        - Лек! - в очередной раз заорал воин и взмахнул топором.
        - Ос! - скомандовал Зеес, и отряд медленно подал назад, оставляя на окровавленной земле трупы и гордо выпрямившегося в седле Лека. Только Айра замешкалась. Она вдруг поняла, что так и застыла, вытянувшись с мечом в руке. И два воина замерли перед ней, хотя лошади под ними тревожно переступали с ноги на ногу. Чувствуя, что все взоры обращены на нее, она стиснула зубы и что было силы дернула на себя меч. Из пронзенного глаза противника потекла кровь, и он повалился на землю вместе с убитым им же воином Зееса. Незнакомец с топором в руке проводил Айру презрительным взглядом, покачал головой и что-то выкрикнул по-хеннски.
        - Хас говорит, что Леку служат женщины, - перевела шепотом на ухо Айре Зерта, но колдунья не могла оторвать взгляда от залитой кровью земли. Несколько мгновений продолжалась схватка, и вот перед ней лежали десять мертвецов, трое из которых были воинами Зееса, а одного из семерых дозорных убила она. И убила без помощи магии!
        - Кто это? - только и смогла прошептать Айра.
        - Брат Лека, - ответила Зерта. - Третий по старшинству из семи братьев, Лек - младший.
        - Лек! - снова заорал Хас, но тот опять не удостоил старшего брата ответом. Пожалуй, ответа тому и не требовалось, потому что, когда Лек спрыгнул с коня и встал, опустив голову, напротив брата, Хас будто не заметил его.
        Айра ужаснулась. Лек так же походил на Хаса, как могла бы походить стройная лань на старого и матерого кабана. Тем не менее что-то было в них общее - не присущие ли каждому воля и желание победы, которые сквозили и в напряженных мышцах, и в ненависти, которой они щедро одаривали друг друга.
        - Лек не может говорить, - прошептала Зерта. - Хас его старше. Но Лек не подчиняется Хасу, иначе он должен был опуститься на колени. Хас нарушил закон: он не мог преграждать путь нашему отряду, на нас не было цвета Лека, мы отправлялись в Суррару и возвращались из нее как посланцы великого тана!
        - Но если Лек не опустится на колени, то Хас бросит ему вызов за убийство его воинов, - медленно проговорила в другое ухо Зия. - И когда Хас убьет Лека - никто не докажет его неправоты.
        - Но… они братья? - прошептала Айра.
        - По отцу, - ответила Зерта. - У Лека достаточно братьев. Старший - Аес, он всегда в Дуиссе, при великом тане. Второй - Кеос, он пошел в степь. Погнал рабов и повез добычу, но скоро вернется. Третий - Хас. Он должен сейчас воевать с учи, но отчего-то оказался здесь, и я не думаю, что он так быстро справился с самыми дикими горцами.
        - Четвертый - Раик, он в Бевисе, - продолжила Зия. - Пятый - Нок, дожигает и усмиряет непокорный Етис. Шестой - Фус.
        - Кочует от Гивв до Урисса, - добавила Зерта. - Его задача - освободить эти земли для хеннов. И он справляется с нею. Он скоро тоже вернется к верховному тану.
        - Шестеро братьев, - прошептала Зия. - Не ладят между собой, рано или поздно перегрызутся, как бешеные псы, но сейчас их всех объединяет ненависть к седьмому, младшему брату - Леку. Это ведь кто-то из них отравил его мать.
        - А их отец - верховный тан Каес - убил мать шестерых братьев, когда увидел прекрасную корептку! - зажурчала нехорошим смехом Зерта.
        - Так Лек - сын великого тана? - поняла Айра.
        - Похоже, Единый затмил твой разум или ты ослепла, - усмехнулась Зия. - Да. Лек - сын Каеса.
        - Против Лека его брат, который считается самым могучим воином из братьев, и Санк - третий шаман из первого круга, - прошептала Зерта. - Хас силен как медведь. Наш Даес рядом с Санком - щенок. Они убьют нашего тана. И нам настанет конец.
        - Рано или поздно он придет к каждому, - процедила Зия.
        Айра судорожно вздохнула и тут только заметила, что по-прежнему держит в руке окровавленный меч.
        - Замри, - стиснула ей плечо Зия. - Смотри!
        - Лек! - прорычал в очередной раз Хас, но ничего не добился. Спаситель Айры не опустился на колени, хотя и не поднял головы. Что-то подсказало Айре, что именно это отсрочило страшный миг. Если бы Лек встретил взгляд Хаса, тот имел бы право на мгновенный удар, но Лек в присутствии полусотни свидетелей не дал ему этой возможности. Наконец Хас надел на голову шлем, наклонился, вырвал из-под ног горсть земли и швырнул ее в лицо Лека. Тот продолжал стоять недвижимо.
        - Все, - прошептала Зия. - В полдень будет смертельная схватка. Уже скоро. А Лек не спал ночь.
        - Он победил бы Хаса, - заметила Зерта. - Но шаман…
        - Два шамана, - отрезала Зия. - И оба будут счастливы, если Лек погибнет.
        - У него во врагах еще и все хеннские шаманы? - омертвевшими губами вымолвила Айра. - А не ошиблись ли вы, когда выбирали хозяина? Как же он еще жив до сих пор, я не понимаю!
        Площадку для схватки наметили на месте недавнего боя. Трупы оттащили в сторону, сложив рядами, и на политой кровью земле Даес и Санк начали отмерять стороны восьмиугольника, забивая в углы свежевырубленные колья. Зия, которая следила за шаманами, пыталась погасить бившую ее дрожь и непрерывно говорила, объясняя каждый их шаг:
        - Квадрат пятьдесят на пятьдесят шагов со срезанными углами. Пока один из соперников не умрет, второй не сможет выйти наружу. Обычно победивший отрубает голову побежденному.
        - А если брат решит пощадить брата? - не поняла Айра.
        - Хенны не знают жалости и не приемлют пощады. Конечно, без нужды они и человечиной не питаются, как любят присочинить в Оветте, но не стоит ожидать от Хаса милосердия. Проявивший слабость считается трусом - ему будет уготована позорная смерть. По одному лучнику с каждой стороны будут с нетерпением ожидать возможности безнаказанно проткнуть стрелой всесильного тана.
        Айра оглянулась. Весь отряд оставался на берегу у переката. Здесь же готовилось в котле хеннское варево, здесь же паслись лошади. Кажущаяся кроткой и доброй Айдара перебирала стрелы. Ноя ощупывала ножи, закрепленные на теле. Все спутники Лека оставались на месте, кроме Зерты, воина-музыканта и Чаи: их троих Лек отослал на северо-восток сразу, едва Хас ушел в шатер. И трое воинов Хаса умчались на северо-запад. Зеес проводил их взглядом с каменным выражением лица. Сам же Лек немедленно улегся спать, словно торопился наверстать упущенный отдых в оставшееся время до собственной смерти.
        - А что делают шаманы? - спросила Айра.
        - Они забивают колья, вырубленные из дерева смерти. Листья у него узкие, кора горькая. Если вырезать из такого дерева ложку и дать воину - он умрет через месяц. Между этими кольями будет натянута веревка, сплетенная из шерсти дикой козы, чтобы никакая магия не могла извне проникнуть внутрь ристалища.
        - Ты в самом деле считаешь, что шерсть дикой козы предохраняет от магии? - удивилась Айра. - Тогда бы все войска одевались в шерстяные рубахи! Самое большее, на что способна эта веревка, - отвести наговоры подслушивания. Но вне высоких стен она бессмысленна!
        - Достаточно того, чтобы в это поверили участники схватки, - вздохнула Зия. - Тем более что шаманы будут внутри площадки.
        - Зачем? Они тоже будут сражаться друг с другом? - Айра пригляделась к шаманам.
        - Да ты что! - Зия не сдержала раздраженного смешка. - Даже если Даес и рискнул напасть на Санка, поплатился бы тут же: Санк выше рангом и сильнее. Шаман должен служить щитом, чтобы не дать наговору или какой-нибудь ворожбе вмешаться в ход поединка.
        - И больше ничего? - осторожно спросила Айра.
        - Щитом! - веско повторила Зия. - Но не забывай одной мелочи: Хеннские щиты отделываются сталью - они могут испортить даже меч, когда тот выкован плохим кузнецом. Что уж говорить, если удар ребром щита легко ломает гортань противнику? Там, за кольями, будет только одно правило - сражаться, пока не погибнет один из танов. Именно поэтому шаманы редко наносят магические удары. Боевая магия требует времени и обрядов, вычерчивания фигур и танцев, а схватка времени не дает. Шаман успевает только выполнять отвороты, обычно он заранее условливается с шаманом противника, что они полагаются только на доблесть хозяев и не нападают друг на друга. Ведь гибель одного шамана или двух приравнивается к поломке щита, то есть ничего не стоит. Никто не будет мстить шаману, если его тан погибнет, так что Даес ничего не теряет!
        - Даес ничего не теряет, - прошептала Айра, приглядываясь к слаженной паре. Действия шаманов казались ей странными, как кажется странным любое излишество, не объясняемое нуждою или строгим обрядом. Ритуал, которому предавались хеннские колдуны, явно таил в себе что-то еще, кроме разметки площадки. Сначала Санк отбросил первые колья и приказал выделенному шаманам в помощники хенну затачивать их в другом месте. Затем вместе с Даесом еще раз перемерил стороны восьмиугольника, втыкая в углы его мечи погибших воинов. «Мечи погибших воинов», - повторила про себя Айра, пытаясь развеять собственные подозрения. Теперь же Даес забивал боевым молотом свежезаточенные колья, отбрасывая в сторону мечи, затем шел за Санком, волочащим за собой посох, к следующему мечу, и все повторялось опять.
        - Скоро… - Зия подняла покрасневшие глаза к пятну Аилле, пробивающегося сквозь облачное небо. - Скоро полдень.

«Он чертит, - вдруг поняла Айра. - Он вычерчивает рисунок посохом, пусть даже линии и не видны на вытоптанной траве».
        - Зия… - Айра почувствовала, как усталость сжимает ей виски. - Скажи: всегда площадка имеет форму восьмиугольника?
        - По-разному, - отмахнулась Зия, но тут же вновь обернулась к колдунье. - Шаманы решают это. Так ты думаешь…
        - Он чертит, - прошептала Айра, кивнув на Санка. - Приглядись, он чертит линии!
        - Но… - Зия скривила лицо, как будто собиралась заплакать. - Но эта ворожба невозможна без жертвы! Где они возьмут жертву? Если Санк хочет уничтожить Лека, он должен позаботиться о жертве загодя!
        - Он и позаботился, - вдруг поняла Айра. - Жертв больше чем достаточно! Десять мертвецов на восемь углов. Посмотри, где они затачивали колья!
        Земля, сырая от пролитой на нее крови, была перепахана ударами топора.
        - Мы ничего не сможем доказать, - скрипнула зубами Зия. - Лек обречен!
        - А что, если я… - Айра глубоко выдохнула. - Что, если я попробую помочь Леку? Что, если я попробую прикрыть его магией из-за пределов площадки?
        - А ты сможешь? - спросила Зия, поджав губы.
        - Не знаю, - призналась Айра. - Разве я могу говорить о длине пути, не пройдя по нему?
        - Это нарушение правил, - мотнула головой Зия после долгой паузы. - За него наказывают смертью. Тот же Санк, едва почувствует твою ворожбу, превратит тебя в факел. Хотя я и не уверена, что подобным образом поступил бы Даес, если кто-то из толпы помогал Хасу. Ты слишком молода для колдуньи, даже если твои умения не ограничиваются способностью заставить такого шамана, как Даес, опорожнить кишечник в порты. Подобный фокус ни о чем не говорит, кроме того, что ты приобрела злопамятного врага. Даже ребенок может убить спящего воина. К тому же на тебе лица нет. Сиди, судьбу невозможно изменить. Человек в состоянии только оборвать свою жизнь, но не распоряжаться ею. Хотя это тоже… выход. Сиди и смотри - нам осталось ждать недолго.
        - Зия… - Айра постаралась успокоить дыхание. - Посмотри. Эти убитые тоже неподвижны. Никто из них не поднялся и не ушел в сторону Скира. Может быть, бездна, что поглощает мертвых, насытилась? Почему это никого не удивляет?
        - Не везде мертвецы поднимаются, - покачала головой Зия. - Чем дальше от Скира, тем слабее эта магия, хотя воины, вернувшиеся с запада, и говорят, что она расползается по Оветте, как пятно жира по ткани. Скорее, что-то не дает им уйти. Давай задумаемся об этом после. Конечно, если хотя бы на день переживем Лека.
        В какой-то момент Айра впала в оцепенение. Аилле утонул в облаках, полдень все никак не наступал, и колдунья прикрыла глаза, прижавшись щекой к теплому можжевеловому стволу, на мгновение представив, что ничего вокруг нет и она сидит на берегу Ласки и прислушивается к ее плеску, а не к шуму неусмиренной Лемеги. Вот только восемь заостренных на окровавленной земле столбов остались вместе с ней даже в ее оцепенении. Они мерцали под ее веками столбами пламени, хотя линии, соединяющие их, казались чернее черного. Чужая магия пока еще мерцала в ожидании, но она явно не была настроена на защиту восьмиугольного куска сырой земли. Пожалуй, можно было противостоять ей, если бы сил было больше да отыскался хоть какой-нибудь изъян в ее построении, через который можно эту силу выпустить наружу. Айра постаралась опуститься еще глубже, до самого предела, за которым последовал бы только глубокий обморок, но изъяна не обнаружила. Рисунок был простым и точно выверенным. Даже сбей она сейчас один из кольев - чертеж бы не пострадал: он уже впечатался в сумрачное эхо крошечной части Оветты и должен был расплескаться
или выгореть только по велению одного из шаманов. Одного из шаманов…
        Айра успокоила дыхание. И все-таки почему восьмиугольник? Ведь трупов было десять? Эх, не успела она вчитаться в свитки Ярига: что там было о начертательной магии? Всякое несовпадение чревато нарушением потоков силы… То есть или жертва должна быть соразмерна заклинанию, или заклинание соразмерно жертвам, если они принесены до ворожбы. Отчего Санк не выстроил еще двух углов у фигуры? Неужели это так усложнило бы чертеж? Или все-таки выстроил? Айра почти остановила дыхание и уже начала чувствовать признаки удушья, когда в наползающей темноте не увидела, а скорее почувствовала тонкие нити, парящие подобно весенней паутине над землей. Тонкие нити - и едва заметные клочья тумана, ползущие к ее ногам.
        - Эй! - Зия встряхнула колдунью за плечи, и Айра, с трудом открыв глаза и жадно глотая осенний ветер, непонимающе посмотрела на хеннку. - Ты что? За полог собралась? Рано еще умирать, рано!
        - Десять, - наконец смогла выговорить колдунья. - Десять углов. Десять углов, десять трупов.
        - Подожди. - Зия непонимающе нахмурилась. - Десять трупов, но восемь кольев!
        - Десять, - мотнула головой Айра и растопырила по четыре пальца на каждой руке. - Восемь кольев и еще два. - Она отогнула один за другим большие пальцы. - Санк и Даес. Два внутренних угла - и каждый связан с восемью прочими!
        - Дух Степи, смилуйся над нами! - прошептала Зия.
        - Не ты ли говорила, что хенны не приемлют пощады? - сузила глаза Айра. - Сколько у нас еще времени?
        - Что хочешь сделать? - не поняла Зия. - Начертить свою ворожбу? Не смеши меня! Зерта уже обряжает Лека в доспехи!
        - Зерта? - не поняла Айра. - Она вернулась?
        - Да, - прошептала Зия. - И тысяча Лека подходит к перекату, так же как и тысяча Хаса. Есть надежда, что нам удастся избежать участи Лека.
        - Не спеши его хоронить, - попросила Айра, вновь закрывая глаза. - Но почему Зерта?
        - Она его двоюродная сестра.
        - Попроси ее… Попроси ее, чтобы он надевал доспехи медленно…
        Клочья тумана и в самом деле ползли к ее ногам. Вот только выбирались они не из восьмиугольника и не из месива крови и земли, а из трупов. Это показалось Айре столь отчетливым, что она даже попыталась отодвинуться, закрыться, отползти в сторону, и именно это движение помогло ей почувствовать тепло, которое исходило из поясной сумки. Колдунья распустила шнур и вытащила серебряный футляр. Он не обжигал ладонь, но казался таким теплым, словно его забыли на полке над скирским камином. Айра оглянулась на Зию, которая застыла с прижатыми к губам пальцами, на Зерту, которая с посеревшим лицом шнуровала наручи Леку, поймала его кривую усмешку и открыла футляр. Под горячим серебром осколок оказался холодным как лед. Айра положила его на ладонь, перевернула и вновь разглядела пятнышко, не так давно размытое ее собственной кровью. На мгновение колдунье показалось, что в крохотной точке размером с ноготь мизинца притаилась бездна сродни тем страшным ущельям, которые, по рассказам Ярига, таятся в глухих горах и приманивают путников, чтобы заставить их броситься на острые скалы. Эта бездна не приманивала - она
приказывала, и, хотя никто и никогда не мог бы упрекнуть дочь Ярига в желании перед кем-либо склонить голову, Айра вдруг почувствовала головокружение. Ее тянуло в пропасть. И клочки тумана или чего-то еще, ползущие к ней, исчезали в этой пропасти. «Нет». Она едва не выронила осколок и прижала его груди.
        - Что с тобой? - донесся откуда-то издалека голос Зии. - У тебя иней на губах!
        - Иней? - переспросила Айра и поняла, что и ее голос тоже стал далеким, и она сама уже далека, потому что вокруг нее темнота, и клочки тумана теперь проходят сквозь ее сердце, наполняя ее силой и бодростью, которая, впрочем, была холодна как лед.
        - Что с тобой? - продолжала спрашивать Зия, или это еще ее первый вопрос эхом метался в черном пространстве? - Что с тобой?
        - Ничего, - прошептала Айра омертвевшими губами, прижав к лицу теплый посох и с трудом отрывая руку от груди. - Еще не хватало, чтобы кто-то приказывал мне!
        И с этими словами она несколько раз ударила острым краем осколка по правой ладони. Кровь выступила не сразу, а боли Айра не почувствовала вовсе. Наконец черные капли набухли на ладони, и Айра выплеснула их на бездонное пятнышко. Кровь закипела, как будто попала на раскаленный в костре камень. Обрывки тумана исчезли, и осколок перестал быть ледяным.
        - Что с тобой? - Зия присела рядом с колдуньей и встревоженно посмотрела ей в глаза. - Мне показалось, что ты словно таешь! И иней…
        - Иней? - удивилась Айра, защелкивая серебряный футляр. - Брось. Я смотрелась в зеркало, я в порядке. Есть кое-что значительно интересней. Смотри-ка.
        Поднявшиеся на ноги мертвецы уходили на северо-восток. Им навстречу мчалась лавина хеннов, над которыми реяли красные полотнища. С северо-запада близилось похожее войско. Вот только лоскуты на его флагштоках были черного цвета.
        - Айра… - Голос Лека был тих, но спокоен. - Я не возьму Даеса защитником в пределы поля схватки. Ты будешь моим защитником. - Нет, - сказала Айра, когда Зерта притащила ей собранные амулеты. Браслеты, ожерелья, кольца, подвески, какие-то кисеты и пояса в другое время могли бы и выручить, но не теперь. Сейчас они казались Айре подобными крепкому шлему. Хорошая защита для головы - крепкий шлем, вот только выреза для глаз в нем не было. Сейчас ей помогла бы только полная расслабленность и, может быть, хорошая опора. Что-то такое, чтобы выдержать, уцепиться на поверхности, когда чужая магия будет пытаться оборвать пуповину, соединяющую ее дух и ее тело. Яриг отмахивался от магических подпорок, но ему и не приходилось вступать в магические поединки. Или он не рассказывал о них? Посох мог бы помочь, но мало в нем еще силы. Можно было бы, конечно, и его использовать, подсказывал в свое время кое-какие реминьские хитрости ей старый Анхель, - но это ведь тоже силы потребует. Силы и времени. Сила в ней теперь есть, хотя холодна она и тяжела, горло ломит, а времени Санк может ей и не дать. И расслабиться,
перевести дыхание ей уже не удастся: больше двух тысяч пар глаз на нее смотрят - тысячи Лека и Хаса, - плотным строем окружили поле схватки. Смотрят и изучают щуплую фигурку иноземки, которой младший сын тана решил заменить хеннского шамана. Не она ли подняла мертвецов спустя едва ли не треть дня после их смерти? Вряд ли. Не танцевала, заклинаний не выкрикивала, линий не чертила. Не с поводка же она их спустила!
        - Зия… - позвала Айра, и хеннка тут же оказалась рядом, словно в прислужницах у колдуньи ходила. - Мне нужно понять. У Лека шесть братьев. Все шесть его ненавидят. Почему он до сих пор жив?
        - Каес, его отец, очень силен был. И сейчас еще силен, хотя… - Зия поморщилась. - Хотя теперь стал сдавать. Лет ему уже немало. Когда он отправил Лека в Суррару, думаю, братья решили, что отец сделал выбор в его пользу.
        - Так он сделал выбор? - не поняла Айра.
        - Каес очень хитер, - усмехнулась Зия. - Никто не узнает, какой выбор сделал великий тан, если он этого не захочет. Но клеймо его наследника носит на плечах старший сын - Аес.
        - Но не Лек, - кивнула Айра. - Значит, следующим верховным таном станет Аес?
        - Только в том случае, если выживет, - скривила лицо Зия. - Но братья признают Аеса, когда убьют Лека. Аес устроит всех. Он свиреп, но мудр.
        - Но зачем же убивать младшего брата? - раздраженно мотнула головой Айра. - Даже если он сам хочет стать верховным таном, неужели шестеро не способны просто не заметить одного?
        - Лека нельзя не заметить. - Зия нашла взглядом молодого тана, который стоял, замерев, у одного из кольев. - Ты поймешь, если Дух Степи будет милостив к нам. Братья боятся Лека. И круг шаманов боится. И ты будешь бояться. Ты поймешь, может быть, позже.
        - Лек! - раздался знакомый рев.
        Хенны раздались в стороны, пропуская Хаса.
        - Хас, - едва слышно ответил молодой тан и шагнул через веревку внутрь многоугольника. Он был спокоен. Не дрожали плечи, скрытые кольчугой. Не тряслись ноги.

«Слишком спокоен», - подумала Айра и выпрямилась. Большинство хеннов по-прежнему смотрели на нее - щуплую девчонку с деревянной палкой в руке. Меч у нее забрала Зия, а от кольчуги Айра отказалась сама: ни к чему держать тяжесть на плечах, когда нужны расслабленность и спокойствие. Да и стрел ли теперь было опасаться? Хотя и замерли с двух сторон строя лучники - Айдара со стороны Лека и рослый хенн с огромным костяным луком со стороны Хаса. Вот бы и рассматривали их или Хаса, который казался железным не только снаружи, но и изнутри. Что сможет сделать Лек с мечом против его тяжелого топора? С мечом и щитом, которым должна была послужить
«недоучка с клюкой»?
        Хас переступил через веревку и встал в противоположном углу. Вслед за ним показался Санк. Шаман шел медленно, словно был не участником действа, а главным его зрителем. Опираясь на роскошный посох, он добрался до угла, у которого встал Хас, и пошел вокруг площадки, похлопывая ладонью по кольям, словно уверялся, что они прочно сидят в земле. Айра поймала торжествующую ухмылку Даеса, который занял место в первом ряду хеннов за спиной Хаса, и стянула окровавленную повязку с ладони, которая все еще оставалась холодной.
        - Рана открылась! - метнулась к ней Зерта, но Айра остановила ее, подняв посох.
        - Давай, - прошептала ей Зия. - Да поможет тебе Дух Степи.

«Как же…» - скривила губы Айра, подошла к уготованному ей месту, но не перешагнула через веревку, а двинулась вдоль границы, касаясь окровавленной ладонью кольев. Чужая сила, бурлящая под ними, словно пронзала ее руку при каждом прикосновении, но колдунья упрямо завершила круг и перешагнула веревку, только вернувшись к первому колу, и гудение, поднявшееся среди хеннов, заглушило даже шум Лемеги. Глаза Санка, устремленные на Айру, побелели от ярости.
        - Я что-то сделала не так? - прошептала она, повернувшись к Леку, который стоял в двух шагах от нее.
        - Ну… - Он усмехнулся уголком рта. - Если бы я был Санком, то посчитал бы, что ты присела на мой трон, ковыряешь в зубах моим ножом и вытираешь моим исподним грязь у себя под ногами. Такое не прощается!
        - Я и не рассчитываю на прощение, - бросила в ответ Айра и резким ударом вонзила можжевеловый посох в сырую землю. Хас и Лек словно ждали этого, потому что шагнули вперед одновременно.
        Наверное, при случае Айра с удовольствием бы посмотрела такую схватку со скамьи скирского амфитеатра. По крайней мере, раньше она никогда не упускала такой возможности. И дело было не только в том, что ей нравилось само зрелище - казни она смотреть не ходила никогда, исключая казнь знаменитого бальского колдуна Эмучи, - Айра впитывала в себя азарт и разгоряченность толпы. Синг объяснял ее привычку просто, говоря, что кому-то и морской ветер как кусок хлеба, а горному корепту или учи жизнь не мила без снега на крутых склонах. Айра не пыталась его разубеждать, потому что ловила силу, плещущуюся над ареной, как ловит кожа, побледневшая после зимних сумерек, лучи Аилле. Главным было, как и в случае с загаром, одно - не сгореть. Вот и теперь возбуждение двух тысяч воинов едва не захлестнуло колдунью, но не захлестнуло: ограда, выстроенная Санком, сдерживала не только возможное колдовство, но и силу, до которой мог бы дотянуться умелый колдун.
        Хас пошел вперед сразу. Он взметнул над головой тяжелый топор, который благодаря длине его рук показался Айре секирой, похожей на оружие скирских стражников, и опустил его на голову Леку. Точнее, на то место, где только что была его голова, потому что молодой тан отпрыгнул в сторону и сам попытался нанести удар. Хас встретил лезвие меча рукой, и звяканье металла возвестило, что наручи старшего брата ничем не уступают прочностью лучшим щитам. Вот только, как ни ловок оказался Хас, даже Айра успела бы дотянуться шпагой до его гортани. Что же с молодым таном? Вот Лек вновь увернулся от взмаха топора и вновь не сумел нанести урон противнику. Неужели Санк начал свою ворожбу? Почему же она не чувствует ее?
        Айра бросила взгляд на шамана и поняла. Тот стоял, опершись о посох, и вовсе не занимался Леком. Этого и не требовалось: сама магия, подпирающая плотину из восьми кольев и двух шаманов, помогала Хасу, вызывая мучительную головную боль у молодого тана. Вот почему Лек пошатывался, словно перебрал хмельного, с трудом уворачивался от ударов брата и то и дело пытался смахнуть пот со лба кольчужным рукавом. И помочь ему Айра вряд ли успеет, потому как пусть и неподвижны ноги Санка, но пальцы его танцуют на рукояти посоха, и сплетаемая ворожба явно направлена против нее, а не против Лека.
        Вот только ей-то самой танцев не требовалось. Почему бы просто не щелкнуть пальцами? Даесу однажды это очень не понравилось! Айра сдвинула брови и тут же попробовала испытать на Санке старое колдовство, но лицо ее словно обдало жаром, едва не опалив брови невидимым пламенем. Сквозь звяканье металла донесся довольный хохот Даеса. Что ж, видно, немало навешали на себя амулетов шаманы, если даже ощутить их живой плоти не удалось. Только у всякого легкого пути есть и оборотная сторона. Руки освобождает себе колдун, обвешиваясь побрякушками, но и чутье свое обрезает. А если обмануть Санка? Что, если отвлечь шамана от неведомого колдовства, под которое и Даес прямо за веревкой пританцовывать начал? И нечего для этого танцы устраивать: еще одного щелчка достаточно да силы плеснуть. И пусть это Синг дешевыми фокусами называл, так и фокусникам ремесло прокормиться помогает.
        Не сразу Санк понял, отчего гул над двумя тысячами войска пошел, а как понял - прыгать принялся. Трава под его ногами вспыхнула, и не просто вспыхнула, а в глубь земли, корнями тлеть пошла. Край мантии его, богато вышитой, пламенем занялся. Тут уж не до колдовства стало: даже посох в сторону отбросил шаман, пока пламя ладонями сбивал, да на полах толстого теплого халата опаленными сапожками топтался. Не много на все времени ушло, да успела Айра облегчение Леку бросить. Именно что успела - едва на ногах уже держался молодой тан, с трудом отшатнулся от очередного замаха Хаса, даже ответного удара не нанес, только вздохнул вдруг с облегчением и на твердых ногах очередной удар Хаса ждать стал. И тут ударил Санк.

«Нелегко будет Лека от этой боли избавить», - успела подумать Айра, потому как дорого ей обошлось даже недолгое избавление тана от мучений. Откат ее накрыл такой, что колдунья сама едва не закричала от ломоты в висках, и именно тут Санк ее и ударил. Вряд ли сплел что-то, не довел он до конца плетение - ударил тем, что было. Или амулетом каким воспользовался, или в посохе прибереженное распаковал. Видно, сильно разозлила могущественного старика юная самозванка.
        В глазах у Айры помутилось. О головной боли сразу забыла, потому как словно тысяча иголок воткнулась в ее тело, тысяча крохотных хлыстов обожгла кожу, тысяча болотных ос брызнула огненным ядом. На мгновение и слышать, и видеть перестала Айра, даже мысль мелькнула: а ну как боль эта от пламени? А ну как зажег на ней Санк одежду, и боль, что охватила ее от макушки до пят, огнем из нее выжигается?
        Устояла. Потому лишь и устояла, что звяканье стали о сталь пробилось к ней сквозь боль и кровавый туман. Потому и устояла, что в можжевеловый ствол вцепилась. Проморгалась, руки свои окровавленные разглядела, словно и в самом деле иглами истыканные, с лица кровь смахнула, в землю, что посох ее приняла, кровавый сгусток сплюнула, мельком оглядела себя и вздохнула, что хоть и изодрана одежда, и исподнее кровью пропитано, а все не голая стоит. Миг на это потребовался. Он же - на то, чтобы увидеть: цел еще пока Лек. Отбивался молодой тан от братца, даже успел кое-где кольчугу тому подсечь. Что ж, вот и урок тебе, девица: не так уж просты шаманы, как она по Даесу их представляла. Вот и хорошо. Ну что ей еще осталось, если не реминьскую ворожбу с деревяшками вспомнить?
        Тысячи хеннские замерли недвижимо, словно и дышать перестали. Видно, не каждый день приходилось им видеть, как бьются друг с другом два тана, один из которых давно уже должен был упасть мертвым, а затем вослед за ушедшими мертвецами отправиться. Не каждый день на их глазах могучий шаман визжал, как домашний скот, и прыгал на месте, сбивая с себя пламя. Не каждый день против сильного колдуна вставала сопливая девчонка и оставалась стоять, хотя кровь закипала у нее на коже. Много ли хеннов, из прошедших через сечи и пожары, устояли бы на ее месте? А она устояла, да и ворожбу продолжила, кровь собственную по кривой неошкуренной палке размазывать стала, словно выкрасить ее вздумала в бурый цвет. Ничего, хоть и тлел еще халат на седом Санке, но уже твердо на ногах стоял шаман. Вот он поднял посох, от одного вида которого дрожь пробирала хеннов, и ударил им о землю. И ничего не случилось. Почти ничего.
        Когда Айра в первый раз увидела Аруха, она испугалась. Испугалась так, как не пугалась больше никогда - ни в городе умерших, когда вступила в схватку с его хозяином, ни возле храма Сето, когда спасалась от пожирающего живую плоть теченя, ни в Золотом храме, когда проходила мимо ужасных чудовищ, чувствуя их зловонное дыхание на собственном лице. Она испугалась не его крысиного лица, не глаз, которые словно протыкали ее насквозь, не силы, которой за его плечами вроде и вовсе не было. Она испугалась его непроглядности. Он был темен, как беззвездная ночь. Глубок, как ночная пропасть. Холоден, как морской лед. Ничего она в нем не поняла - и этого испугалась. А Арух, ухмыльнувшись потугам чумазой девчушки прощупать его, а то и подшутить над правителем колдовской башни, расплылся в гнусной улыбке и, погрозив ей пальцем, сказал: «Не ищи слабости у врага, потому как сражаться тебе придется с силою его, но, когда враг твой бьет силу твою, собственной слабостью побеждай его». Ничего тогда не поняла Айра, да и теперь бы не смогла растолковать, что же это сказал ей отвратительный советник тогдашнего конга и по
совместительству посол недоступной еще Суррары, но именно теперь она готовилась отразить последний удар Санка и пританцовывающего за рядом кольев Даеса собственной слабостью. Собственной кровью, выдавленной из ее тела шаманом, ее собственной кровью, оставленной на кольях, которые она обошла, прежде чем войти внутрь, присказкой Анхеля, которую как раз теперь она бормотала в можжевеловый ствол, отдавая последние свои силы - даже те, которые только и позволяли ей стоять. Ну что же ты, седой шаман, третий по силе из второго круга? Бей!
        Ударил шаман посохом о землю - и ничего не случилось. Разве только окровавленная девчонка, что возле палки своей шаталась, ростом уменьшилась и согнулась в пояс. Не хлестнуло силой по рукам, не обожгло гортань и нёбо, как бывало всегда. Словно в сырую землю сила ушла, растаяла, растворилась. Не могло этого быть: никогда еще Санк не выстраивал столь простого и столь безотказного колдовства - сам главный шаман отправил его к истоку Лемеги, с тем чтобы окончательно раздавить корептскую мерзость, испоганившую род великого тана. Куда же тогда делась сила? Куда делась ворожба, скрепленная кровью десяти крепких хеннов? Где она? Земля должна бурлить под ногами, если в землю она ушла.
        Второй раз поднял посох Санк, всю силу подобрал, что только была, на Даеса оглянулся - тот дышал как загнанная лошадь у него за спиной, плевать, что хенны отпрянули от второго шамана на десять шагов: когда дорубит Хас тонкокостного выродка, никто разбираться не будет в обрядах и правилах, - и вновь ударил о землю. И опять ничего не случилось…
        Только черная линия вычертилась от кола к колу и к ногам Санка и Даеса пробежала. Только колья словно просели в земле и дрожью едва заметной наполнились. И посох в руках девчонки вырос до пяти локтей и ветвями разбежался в стороны у нее над головой. Что же это такое? Кого заморочить вздумала, тля? Так ведь на части тебя сейчас разорвет, мерзость пришлая, третьего удара еще никто не выдерживал: и старшего шамана скрючило бы от третьего удара!
        Взметнул посох над головой Санк в третий раз, хотя уже никто из хеннов не сводил глаз с его ног, обратившихся в черные столбы, как и черная ворожба, протянувшаяся от кола к колу, и ударил им о землю.
        И в тот же миг Айра отпустила толстый можжевеловый ствол, что укоренился по воле древних ремини, по ее старанию и благодаря чужой силе, что кровью юной колдуньи в другое русло отсеклась. Отпустила и силу, накопленную в том стволе, назад…
        Видно, много силы удалось собрать окровавленной девчонке, если обоих шаманов разорвало на куски.
        Айра выстояла. Удержалась руками за ствол взрослого можжевелового куста, который, конечно, иногда и до двадцати локтей вымахивает, но так, чтобы едва от полудня отсчитать и на три роста вытянуться, - не было такого никогда. Оглядела восемь маленьких деревцев, зазеленевших, несмотря на осень, крохотными кронами. Ничего, покраснеют и облететь успеют до морозов. Пробежала взглядом по побелевшим хеннским лицам, подумала, что можно ведь серых и белыми обозвать, и, услышав звяканье меча о топор, щелкнула пальцами. Ни на что сил уже не осталось, кроме как на старую шутку - расслабить врагу или просто мерзавцу какому кишечник. Не ожидал такой ворожбы Хас. Замер то ли от неожиданности, то ли от бешенства, - вот тут дорогу к его гортани клинок Лека и нашел.
        Глава 7
        Радуча
        Дорога до Дуисса заняла две недели. Правда, перед этим два дня Айра провалялась в полубеспамятстве, а когда все-таки открыла глаза, то первым делом потребовала зеркало.
        - У тебя же есть зеркало? - переспросила ее Зия, скосив глаза на поясную сумку, висевшую на шесте, но Айра только мотнула головой.
        Зеркало появилось почти сразу же, а вместе с ним в шатер забежала Зерта, которая тут же чихнула, поморщилась и распахнула полог:
        - Как ты тут дышишь? Копоть и вонь!
        Внутрь дохнул холодный воздух, от которого у Айры закружилась голова, но она удержалась, упершись рукой в войлок, и взглянула в бронзовую глубину тяжелой пластины. На нее смотрела растрепанная девчонка, та самая, которая приворовывала на скирском рынке. Куда-то исчезла припухлость щек, заострились скулы, глаза показались огромными и испуганными, волосы торчали во все стороны.
        - Ты бы посмотрела на себя два дня назад, - отобрала зеркало Зия. - Только чтоб от крови тебя отмыть, потребовалось два котла горячей воды. А отпаивали тебя как? Из трех чашек горячего молока - две тут же оказывались на твоей одежде. Сейчас-то есть хочешь?
        - Да, - прошептала Айра и добавила: - И одеться теплее, и выйти наружу.
        Вскоре она уже сидела на скамье, покрытой войлоком, прихлебывала из глиняной чашки горячее варево и смотрела на искрящуюся на перекате холодную Лемегу. Вокруг места схватки встали десятки шатров с красными лоскутами на оголовках, несколько мужчин, по виду дучь, под присмотром троих хеннов копались в развалинах сторожевой башни. Ничто не напоминало о произошедшем два дня назад - разве только пятно гари в том месте, где стоял Санк, и полосы осевшей земли между бывшими кольями. Маленькие деревья успели не только вытянуться до роста взрослого воина и выбросить узкие листья, но и окраситься в пурпур. Можжевельник взметал к серому небу зеленые колючие ветви.
        - Нет у тебя больше посоха, - с интересом проговорила Зия, кутаясь в подбитый серым мехом плащ.
        - Сама жива - и то хорошо, - отозвалась Айра и, шевельнувшись, поморщилась: все тело ныло почти так же, как и после первых дней в седле.
        - Сотню воинов Лек оставил охранять тебя, - заметила Зия. - А также меня, Зерту и Ною. Остальных, включая и тысячу Хаса, увел к великому тану. Приказал в твою честь восстановить дучскую сторожевую башню. Теперь она так и будет называться: башня Айры.
        - Ну Хаса ведь Лек все-таки сразил? - посмотрела на Зию колдунья.
        - Ты пока еще не понимаешь, что сделала, - словно сама себе кивнула хеннка и встала на ноги, приветствуя всадника. - А и хорошо это: спокойнее спать будешь.
        - Очнулась, значит? - спрыгнул с седла Зеес и, покосившись на Айру, обратился к Зие. - Когда в путь отправляться будем? Лек приказал выходить при первой возможности! Он ждать будет в Дуиссе!
        - Что скажешь?
        Зия смотрела на Айру с насмешкой, но в глазах ее мерцал все тот же интерес.
        - Завтра, - прошептала колдунья.
        - Это как же? - крякнул Зеес. - В мешок тебя сложить или к лошадиному брюху привязать? Мне велено везти тебя, как сосуд из самого тонкого стекла! Да на тебя сейчас ветер дунет - и понесет, пока за бурьян какой не зацепишься!
        - Завтра, - повторила Айра и добавила: - Только нужно набрать серебряной травы охапку да можжевеловых ягод. Мне кажется, за перекатом мелькали они. Сейчас набрать.
        - И ты будешь готова? - нахмурился Зеес.
        - Да. - Айра утомленно закрыла глаза. - И вскипятить два полных котла воды.
        - Понятно, - усмехнулась Зия. - Сразу видно уроженку Скира. Только двумя котлами не обойдешься, надо бы еще и камней раскалить с десяток. Ноя рассказывала мне, как сайды хворь из тела выгоняют.
        - Она сайдка? - сделала вид, что удивилась, Айра и тут же вспомнила, что ни слова так и не услышала от светловолосой метательницы ножей.
        - Да, только не любит болтовни, - кивнула Зия. - Бессмысленной болтовни. Хворь-то какую собираешься выгонять?
        - Не только хворь. - Айра вздохнула. - Да и не хворь вовсе, а грязь и боль. Иногда, знаешь ли, надо не только брюшко опорожнять, но и сердце, легкие, сосуды, по которым кровь бежит. Забиваются они всякой дрянью. Понимаешь?
        - Понимать-то, может, и не все понимаю, а попробовать давно хочу. Пожалуй, еще и шатер попросишь? - Да уж, без шатра-то никак не выйдет.
        Уже после полудня банька была готова. Хенн-музыкант, у которого и имя отыскалось - Лега, вытащил из шатра войлок и мешки, разбросал по земляному полу серебряную траву, которая при каждом шаге по ней исторгала жгучую пыльцу, приволок с десяток мехов с холодной водой, отыскал пару жестяных ведер, свалил один за другим у входа раскаленные камни, а затем уж вместе с кряжистым ветераном принес поочередно и оба котла, подвесив их на толстую жердь. Вслед за Айрой под полог нырнули и Зия с Ноей, а Зерта осталась снаружи, чтобы присматривать за вещами да не допускать любопытных хеннов до шатра. Когда все трое разделись, Зия огорченно покачала головой, глядя на Айру:
        - Кормить тебя - не перекормить, девка! Впрочем, я это сразу поняла: еще когда кости твои ощупывала. Хотя в Риссусе ты мягче и пышней мне показалась. Что только Лек в тебе отыскал? Вот посмотри хоть на меня или на Ною. Нет, явно не для постельных утех ты ему сдалась!
        Айра устало присела на широкую деревянную скамью. В полумраке шатра стояли пар и аромат серебряной травы, которую ремини звали грудным стеблем. Тем и славилась она, что дыхание прочищала: даже в голове зазвенело - как легко сделалось. Вот бы еще сил поднабрать, но уж за этим дело не станет: есть, да пить, да шевелиться - вот и сила прибудет.
        - Мужчине, пусть он хоть тан, хоть обычный воин, мясо нужно. И не сало, когда висит да хлюпает, и не кости, когда на суставах стучат! Мясо! Вот! - Зия тряхнула руками, похлопала по крепкому плечу Ною, которая присела на корточки и тоже блаженно вдыхала тягучий аромат.
        - Значит, все-таки едят хенны человечину? - поддела хеннку Айра, но на воительниц посмотрела с завистью. Крепкие и гибкие силуэты Зии и Нои говорили не только об их здоровье, но и о привлекательности. Кому, как не Айре, было знать о том, что такое женская манкость: насмотрелась на портовых шлюх, особенно на молодых, пока те не успели истаскать по трактирам юную красоту, - правда, после уже поняла, что не допустил бы ее Яриг до такой судьбы. А до какой бы допустил? Кем ее сделал бы, если в ней магические таланты не открылись?
        - Едят, - кивнула Зия, смахивая выступивший на упругой груди пот, - но только в тех случаях, в которых и сайды, и риссы от человечины не откажутся. При долгом голоде, при очень долгом. Когда мозги в голове ссыхаются. Впрочем, милосердием хеннов попрекать тоже не стану. Война - она война и есть. Как хворь да немощь выгонять собираешься? Говори, что ли, или ты думаешь, что я в Лемеге вечером ополоснуться не могла? Зачем баньку ладили?
        - Ягоды… - Айра легла на лавку, голова закружилась, да и пар травяной уж больно вязким стал. - Ягоды можжевеловые надо раздавить да в котел вместе с одним или двумя камнями бросить, чтобы вода кипела. А потом размять косточки. Можно и пучками травы по спинкам пробежаться. И - никакой магии!
        - И никакой магии! - хохотнула Зия, подхватывая камень изогнутой кочергой. - Ноя, давай-ка ягодами займись, может, и вправду бодрость накатит: уж больно мне надоело возле этого переката торчать! Завтра уже убираться отсюда надо!
        - Сама займись, - неожиданно низким голосом отозвалась Ноя. - А я уж попробую молодую танку в порядок привести.
        Не успела Айра удивиться чистому скирскому выговору, тем более величанию неуместному, как крепкие руки перевернули ее с живота на спину, а потом и пошли месить, выстукивать поджарое тело бывшей скирской колдуньи. Уж на что арухская ключница была мастерицей кости на здоровье вправлять, а такого умения за ней не числилось. Вскоре уже все тело Айры превратилось в пласт тягучего теста, уже и звезды перестали в глазах вспыхивать, когда вдруг распластала снова колдунью Ноя на живот и легко вскочила босыми ступнями ей на спину. И пошла, переступая, на носках, перекатываясь на пятки от одной лопатки до другой, едва до колен не доходя.
        - Раздавишь! - заорала Зия, но, когда блаженное бессилие в мутных глазах Айры увидела, сама попросила: - Закончишь с худобой этой колдовской - меня так же помнешь, а уж там и я с тобой подобное сотворить попробую!
        - Эй! - сунула голову за полог Зерта. - Я вижу, вы тут забавляетесь? Почему без меня? Лега! - зазвенела корептка на весь лагерь. - Встань у входа! И не пускай никого, а будешь подглядывать - глаза выцарапаю!
        - Подожди. - Ноя скользнула пальцами по телу Айры, удивленно оглянулась к Зие. - Так он так и не притронулся к ней!
        - Только догадалась? - Зия села рядом, провела ладонью по острым лопаткам Айры, взъерошила мокрые волосы. - Я уж давно поняла. А ведь права ты, девка: молодая танка она. Не знаю уж, попадет ли в нее Лек, а прицелился он точно в нее. Вот только мишень-то такая на один выстрел и годится - не больше.
        - В кого это? - подскочила к лавке такая же худая, как и Айра, Зерта. - В кого прицелился?
        - В нее вот, - щелкнула по лбу Айре пальцем Зия.
        - Вы… это… - Зерта с сомнением почесала плечо. - Размять там, распарить - я тоже согласна. Но вот по лбу меня щелкать не стоит. Пользы никакой, а мозги вышибить - нечего делать!
        С утра Айра уже сидела в седле. Одежду ей Зия подыскала прочную, плащ выделила теплый. Еще и шерстяной капюшон нашелся с длинными хвостами, каждый в два локтя, так что и шея, и даже плечи оказались в тепле. За спиной теперь торчала рукоять гиввского меча, который Айра даже приноровилась вытаскивать, не слишком сильно сдвигая ножны. На поясе нашли место нож и сумка с серебряным футляром, который так и не стал вновь горячим - наоборот, холодом теперь отдавал. Правда, никакого посоха или жезла у колдуньи не оказалось, и подходящего ничего не удалось сыскать. Можно было бы срезать ствол одного из мертвых деревьев, но Зеес только что стеной их не огораживал. Так и отправились в путь, оставив у холодного переката десяток стражников да пару десятков закованных в цепи дучь - ворочать и тесать камни да поднимать понемногу древнюю дучскую башню и стену напротив переката ладить, чтобы на корептские предгорья лишний раз не оглядываться.
        Тронула Айра лошадь, уже с первого шага собственной слабости огорчившись, а все легче дело пошло, чем неделю назад. Уже на второй день не сползла на привале с лошади, а спрыгнула, а на четвертый и на лошадь взлетела, стремян не касаясь, хотя тот же Зеес сказал, что, если бы он столько же мер весил, как шаманка эта приблудная, так и вовсе бы через лошадь перелетал, даже до луки не дотрагиваясь. Быстро сила в тело возвращалась, а кроме нее и иная сила чувствовалась. Помнила Айра подобное чувство - оно приходило после всякого удачного колдовства, вот только радости теперь не приносило. Вокруг самой себя страшно было смотреть. Горела дучская земля, а где не горела - или истекала кровью, или от горьких мук исходила корчами.
        Радучей звалось королевство дучь, что, как Айра знала, только и значило - земля дучь. Правда, тем же словом на дучском языке и радость прозывалась, так вот земля еще оставалась, а радость таяла, таяла - да сгинула вовсе. Дорога, по которой торопился к столице королевства отряд, с каждой лигой к северу становилась все более нахоженным трактом, вот только ноги, что эту землю утоптали, руки, что ее расчистили да камни в ее полотно забили, большей частью отходили и отработали свое навсегда. Деревни через одну чернели остовами сожженных домов, поля были заброшены, вдоль дороги метались стаи одичавших собак. Но там же, где дома еще стояли, либо темнели серыми колпаками хеннские шатры, либо чернели неясными силуэтами распятые на траве или на пуках хвороста люди. Распятые и сожженные. И всюду - кости, кости, кости.
        Ноя, как обычно, молчала, словно ее родной земле и не угрожало нечто подобное, а Зия, видя, что Айра мрачнеет день ото дня, только усмехалась, пока на одном из привалов не ткнула колдунье в руки миску с едой и не приказала жестко:
        - Ешь!
        Ночью, когда Айра приготовилась уже забыться тревожным сном в холодном шатре, Зия толкнула ее в плечо:
        - Не нравится?
        Ничего Айра не ответила в темноте, но Зия, похоже, ответа и не ждала:
        - Война. Понимаешь? Война!
        - Понимаю, - прошептала Айра и закрыла глаза.
        Разговор продолжился утром. Зия придержала коня и, поравнявшись с Айрой, прошипела ей на ухо:
        - Ребенка сожженного увидела? Головы, бродячими собаками изгрызенные, разглядела? Неужели думаешь, сайды иначе войны вели? Или не знаешь, что они творили с бальскими деревнями? А слышала, каким казням подвергаются несчастные на скирской арене?
        - Разве я что-то спросила? - попробовала изобразить недоумение Айра.
        - А и говорить ничего не надо, - отрезала Зия. - На морду твою постную посмотреть достаточно. Не скажу, что и я рада тому, что увидела, хотя за те месяцы, что дорога в Суррару у нас заняла, мало что изменилось. Свежих трупов мало. Ни одной только что сожженной деревни я не вижу. И знай, что две трети пожарищ вынужденные - хворь по Крине и Радуче пошла: корча не корча, а покрывается человек пятнами и умирает, а потом уж, сама знаешь, туда же уходит, куда и прочие мертвецы топают. Вот только там, где пройдет, всякий встречный ту же болезнь хватает. Только и спасаемся, что сжигаем каждую деревню, где хоть один такой больной появится!
        - Хенны, выходит, такой заразой не болеют? - не поняла Айра.
        - Болеют, - кивнула Зия. - Но недолго. Шаманы убивают больных и спасают остальных. Кстати, у Лека теперь шамана нет. Ты умеешь лечить эту заразу?
        - Не знаю пока, - огрызнулась Айра и поторопила кобылу.
        - Что ж, - догнала Зия колдунью, - увидим. Ты ведь и против Санка не с большой уверенностью пошла, так что загадывать не стану, но главное тебе скажу - иначе очень трудно тебе придется. Впрочем, что я? Трудно тебе придется в любом случае!
        - Очень трудно, - неожиданно добавила Ноя с другой стороны.
        - О чем предупреждаете меня? - не поняла Айра. - Пока что все, что я выбрала, - путь до Дуисса, о большем не задумывалась.
        - Не дело женщины - выбирать, - усмехнулась Зия.
        - Не дело женщины - задумываться, - добавила Ноя.
        - Вы бы мне это сказали, когда Лек меня вместо шамана за те колья позвал! - вскипела Айра.
        - Те колья тебе еще поперек глотки встанут, - пообещала Зия.
        - Хотя сразу должны были встать, но больно шустра ты оказалась, - заметила Ноя. - Или на сладкое поползла?
        - Знаешь, как хенны говорят о сладком? - поинтересовалась Зия. - Сладкое на кончике ножа подносят. Зажмуриваясь от удовольствия, об остром не забывай!
        - Это и есть то главное, о котором поведать мне хотела? - выпрямилась в седле Айра.
        - Главное не это, - вдруг поскучнела Зия, по сторонам огляделась, голос снизила.
        Даже Ноя отстала, поймав взгляд хеннки, а прочие воины и так не приближались к колдунье. Впереди полсотни хеннов держали строй, сзади четыре десятка, да десяток дорогу разведывал, обещая к вечеру небольшую уютную дучскую крепость с горячей водой и спокойным сном.
        - Не это главное, - повторила Зия. - Главное в том, чтобы ты на сердце свое наступила, если выжить хочешь. О милосердии забыла. О гордости. О доверчивости. А знаешь почему? На юге Великой Степи, в тысячах лиг от Томмы, в которой лучшие мастера Гивв, Крины, Етиса и Радучи возводят прекрасные дворцы для покоривших их хеннов, начинается безжизненная пустыня. Много дней пути нужно выдержать без воды, чтобы достигнуть ее предела. Там раскинулись иные степи. По ним бродят стада диковинных зверей и растут огромные деревья, раскидывающие кроны на сотни локтей во все стороны. Там родина Чаи. Но еще дальше на юг стеной стоят огромные горы. Они такие высокие, что и скирские горы, и корептские, и даже Сеторские, что пронзают небо за мангскими болотами, рядом с ними показались бы холмами. Те горы так высоки, что никто не видел их вершин - они тают или в облаках, или в синей выси. Так вот, иногда с этих гор скатываются лавины. Ты можешь себе представить снег, смешанный с водой и камнями, который несется вниз, а потом разбегается на многие лиги по равнине, уничтожая все на своем пути? Никто не виноват в этих
лавинах: приходит время, и они несутся к зеленым травам, к деревням и городам, к стадам и полям. И убивают всех. Спасаются единицы - и через долгие годы на тех же местах вновь появляются деревни, поля и стада. Понимаешь?
        - Нет, - стиснула зубы Айра.
        - Хенны как эти лавины, - прошептала, наклонившись к Айре, Зия. - Остановить их нельзя. Они катятся и будут катиться, но не пока уничтожат все живое, а пока не истребятся сами. Всегда так было, и всегда так будет.
        - Отчего же они встали у Лемеги? - усмехнулась Айра. - Или пришла пора им одуматься?
        - Не знаю… - Зия помолчала. - Эта загадка мне не по зубам. А откровенные разговоры с великим таном обычно кончаются сниманием шкуры заживо. Но, так или иначе, не пытайся винить хоть в чем-то Лека, или меня, или любого из хеннов. Лавина не имеет воли. Или воля каждого, кто в ней, не имеет значения. И о своей воле - забудь! Поняла?
        - Поняла, - кивнула Айра. - Вот только одно еще поняла: если бы я следовала этим советам, сейчас бы Лек был мертв!
        - А он пока еще и не вполне жив! - расхохоталась Зия. - Еще пять братьев у него осталось! Забыла? И еще одно запомни: тот, кто сегодня гладит, завтра может и хребет переломить. Ладно! Хватит болтать! Крепость впереди!
        Крепость оказалась маловата. Наверное, какой-нибудь радучский вельможа возомнил себя маленьким правителем да выстроил на холме, огибаемом одним из обильных притоков Лемеги, крепость. Стены ее были не слишком высоки - локтей с десяток, башен всего имелось две, а мостом через узкий ров с грязной водой служили крытые гнилыми досками вросшие в сырую землю бревна. Уже в сумерках отряд прогрохотал по ним копытами уставших лошадей, но костры в узком дворе уже горели, и варево, булькающее над углями, сразу же начало будить урчание в желудке. Айра уже привыкла, что ей не позволяли ни заниматься лошадью, ни участвовать в других бивачных хлопотах, но в этот раз Зия не дала ей сделать даже и шага самостоятельно. Сначала она завернула ее в теплое одеяло и накормила. Затем отвела на верхний ярус более высокой башни, где обнаружился жарко натопленный зал. Там хеннка раздела утомленную колдунью и протерла все ее тело тканями, смоченными цветочным маслом.
        - Напрасно стараешься, - пробормотала в полусне Айра. - Все равно до Дуисса не успеешь превратить меня в толстенькую шаманку. Придется вам с Ноей… радовать Лека…
        - А ты его, значит, радовать не хочешь? - донесся до Айры голос хеннки, но колдунья уже засыпала и так и не поняла, сказала ли она ей: «Не умею радовать» - или только подумала. Тепло окончательно ее разморило, тем более что ложе оказалось пышным и чистым, и последних сил хватило лишь на то, чтобы обнять неожиданно мягкую подушку и натянуть на плечо подбитое тонкой тканью шерстяное одеяло. Где-то внизу слышались возгласы пирующих хеннов, раздавался стук копыт по мосту, хотя все лошади уже отдавали дань свежему сену, но затем и эти звуки, и даже близкие шаги крепких ног по каменным плитам растаяли и забылись.
        Он смотрел на нее, пока она не проснулась. А когда все-таки проснулась, то продолжал смотреть, отмечая про себя: вот она прислушивается, не шевелясь, вот почувствовала присутствие кого-то рядом, вот напряглась, как степная кошка, услышавшая чужой запах, вот наконец решилась открыть глаза. Ну что ты теперь будешь делать, хрупкая девчонка, неожиданно подставившая твердое плечо? Зачем ты послана Степным Духом? Только для помощи против Хаса или для большего? Ждать от тебя помощи или выдавливать ее стальными пальцами из хлипкого тельца?
        Айра открыла глаза и неожиданно поняла, что не будет делать ничего. Не станет ни о чем спрашивать, ни заворачиваться в одеяло, опасаясь, что жалкая защита будет сорвана с ее наготы, не станет торопить повисшую за сводчатыми окнами ночь. Из всех ответов, которые она могла бы получить на разрывающие ее вопросы, не было ничего важнее спокойного взгляда, направленного ей в глаза.
        - Я не возьму тебя силой, - наконец проговорил Лек.
        Она ничего не сказала: просто продолжала смотреть на него.
        - Я не возьму тебя силой, потому что если возьму, то это будешь не ты.
        Лек нахмурился, то ли подбирая новые слова, то ли раздумывая о смысле уже произнесенных.
        - Поэтому я пришел без подарков и без угощений.
        - Вот. - Айра обернулась. - Возьми.
        Она подала блюдо, на котором лежали полупрозрачные ягоды. Все-таки успела заметить сквозь сон угощение Зии.
        - Ты помогла мне.
        Он то ли не знал, о чем ему говорить, то ли просто не хотел пускаться в разговоры и попытался отделаться обычной ухмылкой.
        - Ты мне ничего не должен, - ответила Айра подобной усмешкой.
        - Ты не колдовала на меня? - Он смотрел на нее как-то странно - словно уже знал ответ.
        - Ты бы почувствовал, - пожала Айра плечами и тут же придержала одеяло на груди. - Да и не нужно мне этого.
        - Почему? - не понял Лек.
        - Потому что если я приворожу тебя, то это будешь уже не ты.
        - Однако приворожила… - прошептал Лек и медленно, медленно протянул руку.
        - Я всегда буду принадлежать только самой себе, - прошептала Айра, глядя, как крепкая ладонь приближается к ее плечу.
        - Увидим, - прошептал Лек. - Никогда не загадывай.
        Айра вздрогнула от прикосновения и закрыла глаза.
        - Я ничего не умею, - только и смогла она сказать.
        Глава 8
        Зов
        Небольшая крепость стала домом для Айры на целый месяц. Лек появлялся не часто, раз в два или три дня, но постепенно стал для Айры тем, кем не был для нее даже Яриг. Он был удивительно нежен с ней, но не потому, что она могла сравнить его ласку и его голос с лаской и голосом кого-то еще, а потому что чувствовала, насколько нежность была несвойственна Леку. Она не могла этого объяснить, но ей казалось, что Лек подобен величавой горе, которая должна порождать бурные потоки и стремительные водопады, но уж никак не звенящие ручьи и наполненные мягким эхом и ароматом горных цветов долины. Да, он мог быть, и часто был, неукротимым и грозным, но еще чаще замирал над ее ненасытным телом и смотрел, смотрел, смотрел на нее, как птицелов смотрел бы на чудесную птицу, внезапно залетевшую в его жилище, - птицу, на ловлю которой он мог бы потратить всю жизнь.
        - Почему у тебя столько женщин в охране? - спросила однажды Айра, когда сон уже тяжелил ей веки и она собиралась уснуть на его плече.
        - Женщин? - Он словно вынырнул из раздумий.
        - Да… - Она смешно сморщила нос. - Зия, Ноя, Чая, Айдара, Зерта. Ну Зерта - твоя двоюродная сестра, а остальные? Я слышала, что другие таны несколько иначе используют женщин?
        - Других танов нет. - Лек усмехнулся именно той самой улыбкой, которая всегда была у него на лице, но которую он почти никогда не примерял, будучи рядом с Айрой. - Их нет и для меня, и для тебя. Правда, они сами пока еще не знают, что их уже нет, но - узнают. В свое время. А женщины? Понимаешь, они не предают.
        - Подожди. - Айра нахмурилась, перевернулась на живот, прижалась к его мускулистому телу чуть побаливающей грудью. - Я готова согласиться, когда ты говоришь о Зии и ее подругах, но не могу принять этих слов как отличительной особенности всякой человеческой дочери. Женщины, конечно, неоригинальны в этой своей способности, но иногда они изменяют!
        - Изменяют, да, - кивнул Лек. - Но не предают. А кому они изменяют? Мужу? Любовнику? Я для них - ни тот ни другой. Значит, изменить мне они не могут. Предать же… Им это несвойственно. Хорошо, моим женщинам это несвойственно. Да и вообще запомни: умелый правитель, который возводит здание собственного величия, создает государство, которое будет нерушимым и грозным для любого противника, но не строит его, как дом, и не насыпает, как курган. Он сплетает его, как сеть. Или даже как прочную ткань. Если из основания здания выдернуть несколько плит, оно может покоситься и даже рухнуть. Если курган подмоет ручей, то он сползет в воду мокрым пластом. А ткань или сеть - не пострадает. Проткни ее в сотне мест или даже оторви от нее часть, и умелый правитель, как портной, залатает дыры, сошьет лоскуты - она будет крепче прежнего. Эти женщины, которые связаны со мной судьбой, когда-то были просто моими друзьями. Они учили меня языкам, умениям, правилам и обычаям, которые им были известны. Да, меня могли обучить и мужчины, но мужчины неспособны отдавать так, как женщины. Мужчины всегда что-то оставляют для себя.
А женщины скрытны до последнего, но если открываются, то не утаивают ничего. К тому же они слабы от природы и, не полагаясь на силу, умудряются дальше пройти по пути совершенствования своих умений. Они намертво вплетены в мою ткань.
        - И, отдав тебе все, отдают собственные жизни? - спросила Айра.
        - Сохраняют их. - Лек рассмеялся. - Время теперь сложное, посмотри вокруг. Мы остановились в этой крепостенке, но, если ты выйдешь за ее стены, ты увидишь, что смерть теперь стала проста, как ветер. Налетает - и уносит, ни о чем не спрашивая и ничего не предъявляя.
        - Не хенны ли являются этим ветром? - вгляделась в профиль любимого Айра.
        - Не знаю… - Лек потер лоб. - Конечно, можно долго раздумывать над причинами прихода зимы, а можно шить теплые шатры, запасать еду и готовить топливо для очага. Порой Лемега, которая несет воды почти в полусотне лиг к востоку отсюда, разливалась так, что вот эта речушка, на которой стоит крепость, выходила из берегов и сносила окрестные деревни. Чем хенны отличаются от подобного разлива? Тем, что убивают и грабят по приказу великого тана? Ерунда. Никакой тан не сдвинет с места то, что не движется само по себе. Разве мало народов живет на просторах Оветты? Многие из них с радостью бы поживились богатством соседей, насладились их женщинами, но делают это хенны. Почему? Тебе скажут, что Дух Степи покровительствует нам? Не верь. Хенны как река. Приходит время, и она разливается. И ничто не может остановить этого разлива!
        - И что же делает великий тан? - прошептала Айра.
        - Великий тан? - рассмеялся Лек. - Он прислушивается к зову судьбы и следует ему.
        - К зову судьбы? - не поняла Айра.
        Лек повернулся на бок, поймал ее за горячее бедро, потянул на себя и некоторое время что-то пытался высмотреть в глубине глаз.
        - А зачем тебе я? - наконец прошептала Айра.
        - Знаешь, есть такая птичка… - Лек сделал серьезное лицо. - Редкая птичка - степной свистун. Серая, невзрачная. Всякий хеннский пастух мечтает найти ее гнездо, потому что свистун собирает в него все, что блестит: монеты, речной жемчуг, кристаллы горного стекла, золотые песчинки. Многие избавились от нищеты, разорив такое гнездо. Но если свистун находит особенно яркую вещь, он бросает старое гнездо - и больше ничего не собирает и не выращивает птенцов. Он охраняет найденное сокровище и бьется за него с любым врагом. Известны случаи, когда эта птичка нападала на знатных воинов, пытаясь сорвать богатый перстень с пальца. Считай, что я уже нашел свое сокровище.
        - Ты не серый и не невзрачный, - надула губы Айра. - И вообще - ты непохож на хенна!
        - Моя мать была корепткой, - согласился Лек. - Но здесь, - он коснулся ладонью груди, - здесь я хенн.
        - А я? - нахмурилась Айра.
        - Ты? - Лек изобразил раздумья. - Ты… рисская беглянка, сайдская колдунья, неведомое сокровище и надежная защитница. Ну хотя бы от шаманов и моих братцев.
        - А что ты будешь делать со мной, когда у хеннов закончатся шаманы и твои братья?
        - Их еще пять, - стал серьезным Лек. - Моих братьев пять. Это много, девочка моя. А с шаманами лучше не связываться даже тебе. Я не нанимал тебя в свое войско и не хочу терять тебя. То, что получилось один раз, необязательно получится в дальнейшем.
        - Я вовсе не жажду истекать кровью еще раз, - улыбнулась Айра, хотя тревога ни на мгновение не оставляла ее и теперь зудела у нее в висках. - Вот только не кажется мне твое сравнение точным. Насчет ткани. Да, прореху в ткани можно зашить. Но если не уберечь ее от огня, то и зашивать будет нечего!
        - Сокровище мое. - Лек наклонился к самому ее уху. - Если случится такой огонь - не останется ничего! - Что с тобой? - спросила у нее Зия, когда следующим вечером во дворе крепости Айра пропустила выпад и, потирая ушибленное запястье, прекратила схватку.
        Хеннка отбросила палку, заменяющую в ежевечерних забавах меч, и поймала Айру за плечи.
        - Рассказывай!
        Айра окинула взглядом заснеженные камни, прикусила застывшую на морозе губу и молча опустилась на застеленные соломой вязанки хвороста. За прошедший месяц крепость стала почти родным домом для лучшей сотни Лека. И день и ночь три-четыре десятка воинов несли дозор на стенах, остальные занимались с лошадьми, с оружием, ожидали очереди заступать на посты либо разъездами отправлялись в соседние деревни, чтобы пополнить запасы на зиму. Дучь в окрестностях вырезать не успели, а теперь, с учетом того что хенны все больше прирастали к захваченным башням, крепостям и имениям, не собирались вырезать вовсе. Или отложили эту неприятную неизбежность на будущее. Лек распорядился обложить крестьян половинной данью, и, судя по недовольным лицам хеннов, их не вполне устраивала роль сборщиков дани, а не захватчиков богатства. К счастью, Зеес держал сотню в руках крепко, и после нескольких наказаний воинов плетьми жалобщики-дучь, оскорбленные не в меру ретивыми сборщиками дани, у ворот появляться перестали. Впрочем, та же Зия презрительно заметила, что, когда война продолжится, тот же Зеес будет смотреть на
увеселения степняков не сквозь пальцы, а даже с интересом. А пока хеннам оставалось с интересом посматривать на упражняющихся во дворе воительниц из свиты молодого тана. Правда, палками стучали на морозном воздухе в основном только Зия и Айра. Чая, Ноя, Айдара и Зерта предпочитали отсыпаться впрок, но и эти схватки никого равнодушным не оставляли, тем более что достаточно быстро Зия поняла: стоит не только поднатаскать Айру, но и самой кое-чему поучиться. О чем говорить, если сам Зеес не один раз с раздраженным кряхтеньем отодвигал плечом хеннку и пытался перестучаться, как он говорил, с Айрой. Нет, она вовсе не могла похвастаться виртуозным владением клинком, но кое-чему Яриг обучить ее все-таки успел. Хотя до того умения, которое демонстрировала ей же Кессаа в первую зимовку под желтым утесом, Айре было еще ой как далеко.
        - Рассказывай, - настойчиво повторила Зия. - Он тебя обидел?
        - Кто? - не поняла Айра.
        - Как это «кто»? - усмехнулась Зия. - Лек, конечно. Или ты стонешь на всю крепость, когда он возвращается из Дуисса, по какой-то другой причине?
        - Разве он может обидеть? - смутилась Айра.
        - Да, это вряд ли, - присела рядом Зия. - Убить может, забыть может. А обидеть… Он как снег - чего на него обижаться? Правда, Лек не тает. И это, кстати, вовсе не плохо.
        - Он не холодный, - надула губы Айра.
        - Конечно-конечно, - закивала Зия. - Только не нужно мне ничего доказывать, тем более с пылом и страстью юного одурения. Считай, что у меня есть некоторые основания с тобой согласиться. О себе скажи. Что стряслось? Сама не своя с неделю уже ходишь!

«Сама не своя?» - повторила про себя слова Зии Айра. А ведь и правда! Не своя. Сначала сама себе кивала на слишком долгое отсутствие Лека, потом на его кажущуюся невнимательность, и только теперь, кажется, пришла пора признаться: что-то происходит с нею самой. Тянет что-то изнутри, или даже нет - снаружи тянет, откуда-то с севера или северо-востока, со стороны Скира, но не ощутимо, а так - словно петелька появилась внутри у нее самой, и зацепился за эту петельку острый крюк, и тащит ее на себя невидимый и далекий ловец.
        - Ну-ка?
        Зия вгляделась ей в глаза, бесцеремонно запустила руки в вырез теплого кожуха, нащупала грудь, заставив вздрогнуть:
        - Давно росы не мучили?
        - Росы? - не поняла Айра.
        - Когда он взял тебя? - усмехнулась хеннка.
        - Взял? - сморщила нос Айра. - Так уж и взял. Ну месяц уж почти прошел.
        - Месяц, - сама себе кивнула Зия. - Грудь набухла уж недели две или полторы как. Ну что тебе сказать, девка… Наши шаманы месяц важным сроком числят. Считается, что Степной Дух ударяет женщину в этот срок между грудей, чтобы сердце запустить.
        - Зачем столько внимания? - нахмурилась Айра. - Или хеннкам каждый месяц сердце перезапускать приходится?
        - Дура и есть, - с сожалением вздохнула Зия. - Разве о твоем сердце речь? Человечек внутри тебя ожил. Его сердце застучало. А уж откуда он взялся там, сама додумывай. А не веришь - так сама к себе прислушайся. Только я сразу тебе скажу, что дальше будет: на этой неделе тебя тошнить начнет. Половина блюд покажется невкусной, а некоторые, наоборот, сами в рот проситься станут. Еще через неделю и на ощупь живот свой почувствуешь, а через две хорошая бабка-повитуха скажет, кого ждать: парня или девку.
        - Не поняла, - напряженно сдвинула брови Айра.
        - А чего тут понимать-то, - усмехнулась Зия. - Закончились наши забавы. Теперь ты словно сосуд с золотой влагой - нести тебе ее не расплескать. По всему выходит, что быть тебе в конце лета матерью маленького тана.
        - Ты что хоть говоришь-то? - закашлялась Айра.
        - А ты как думала? - удивилась Зия. - Хеннские таны так просто семенем не разбрасываются. Через семя к каждому тану подобрать ключ можно. Так что можешь считать себя танкой, со всеми соответствующими радостями.
        - Это с какими же радостями? - напряженно прошептала Айра.
        - Увидишь, - шепнула ей Зия. - И скоро.
        Прошло еще два месяца. Зима, все-таки более мягкая, чем в Скире, и в Радуче проявила характер. И пусть месяц снежень не побаловал снегом, привалив окрестные поля всего лишь на локоть, то морозень отличился и морозцем, и метелями. Камины в обеих башнях день и ночь гудели низким пламенем, пожирая и хворост, и вырубленные окрест деревья, и даже слежавшуюся солому, а Зеес по приказу Лека раздобыл где-то причудливую кованую жаровню, и в зале, где обитала Айра, тепло не было случайным гостем. Зия со всей женской частью свиты Лека тоже перебралась в тепло и теперь оставляла Айру в уединении не чаще раза в неделю: когда в крепости появлялся Лек.
        Молодой тан воспринял весть о будущем отцовстве спокойно, никак не изменив отношения к Айре. Разве только перестал позволять себе наиболее бурные проявления страсти, когда оставался с Айрой наедине, да все чаще припадал ухом к ее животу, словно мог услышать там что-то, недоступное даже ей. Айра же тосковала, дожидаясь редких и коротких встреч, подолгу рассматривала себя в зеркале, пытаясь найти признаки подурнения, и страдала от тошноты и головной боли. Она так и не решилась заговорить с Леком о собственном будущем и будущем ее ребенка, хотя ей все чаще приходила в голову мысль о том, что неплохо было бы остаться в этой крепости навсегда. Чуть поднять стены, подновить башни да ослабить давление на озлобленных, а еще больше перепуганных дучь, чтобы без боязни выпускать ребенка побегать по окрестным лугам, и жить вместе с Леком долго и счастливо - пусть даже он будет появляться все так же не чаще раза в неделю.
        В первый день весны, которая ничем не спешила проявить себя - разве только проглянувшим сквозь рыхлые тучи Аилле, - Лек появился в крепости не один. Следом за ним, прихрамывая, тащился грузный и седой хенн в ярких одеждах. Старик фыркнул недовольно в сторону Зерты, с которой Айра постепенно сдружилась больше, чем с остальными, дождался, когда та упорхнет за тяжелую дверь, и пробурчал по-хеннски:
        - Сколько хеннской крови останется в ребенке, если эта красотка родит тебе сына?
        - Не спеши, Томарг, - ухмыльнулся Лек. - Разве я наследник Каеса? Разве на моих плечах знаки старшего сына? Делай свое дело.
        - Дело, - покачал головой старик и уставился стальным взглядом в испуганные глаза Айры. - Не могла эта девчонка победить Санка. Он сам что-то напутал - слишком заносчив был, горд, тщеславен. Ты понимаешь по-хеннски?
        Он выпалил последние слова, поймав Айру за запястье, но ей хватило выдержки, чтобы не дать дрогнуть даже ресницам, хотя она уже начинала не только понимать, но и понемногу говорить по-хеннски.
        - Томарг, шаман первого круга, говорит с тобой, лоно молодого тана! - без акцента проговорил на сайдском языке старик.
        - Нет, - сузила глаза Айра.
        - Что «нет»? - сдвинул брови шаман.
        - У молодого тана нет лона, - проглатывая смешок, объяснила Айра. - Он мужчина. В этом нет никаких сомнений.
        - Да? - оттопырил губу Томарг и оглянулся на Лека с наигранным интересом. - Твое лоно, молодой тан, заслуживает лишения языка!
        - Лишение языка не избавляет от ума даже женщину, - холодно рассмеялся Лек. - К тому же язык этой женщины столь же необходим мне, как и любая другая частица ее тела.
        - Пока! - многозначительно поднял палец Томарг и вдруг подтянул к себе Айру. - Тихо, - прошипел он ей в лицо. - Не шевелись, я выполняю указание старшего шамана.
        У старика оказались крепкие пальцы. Пожалуй, Айра могла бы заставить его отпустить ее запястье, но Лек так смотрел на нее, что она предпочла стерпеть боль. А Томарг между тем потянул вверх подол ее платья, скользнул корявой рукой по обнаженным коленям и прислонил ладонь к ее животу.
        - Мальчик! - прошипел старик через мгновение и отпустил Айру так, словно держал в руках комок грязи. - Позовешь главного шамана с первым ударом - он защитит ребенка и испросит воли Степного Духа, - проскрипел старик, уже подходя к двери.
        - Отчего же ты не спросил меня? - Голос Айры задрожал от обиды. - Я еще позавчера поняла, что у нас будет сын.
        - Это было нужно не мне и не тебе, - медленно проговорил Лек, любуясь разгневанным лицом Айры.
        - А кому же? - готова была закричать Айра.
        - Всем хеннам, - усмехнулся Лек. - Ты носишь в чреве будущего правителя степи.
        - Ты уверен в этом? - нахмурилась Айра.
        - Я все сделаю для этого, - произнес Лек и, шагнув к двери, бросил через плечо: - Я вернусь завтра. Пусть Зерта или Зия смоют с твоего тела запах этого мерзавца.
        - Лек! - почти закричала Айра.
        - Ты чего-то не поняла? - Он смотрел на нее без улыбки. - Что еще?
        - Что-то тянет меня, - против своей воли призналась Айра. - С того мгновения, как я осознала, что внутри меня растет наш ребенок. Мне кажется, будто из меня вытягивают нить и тянут ее в сторону Скира, но я не хочу в Скир. Ни раньше не хотела, ни теперь. Ночами мне снятся кошмары. Я думала, что это из-за беременности, но сны всегда одни и те же. Мне кажется, что кто-то зовет меня.
        - Я знаю, - негромко ответил Лек, не приблизившись к Айре ни на шаг. - Точно такой же зов слышит Каес, мой отец. И я, единственный из его сыновей. И этот же зов слышит мой сын. Он наследник царства хеннов. Он. Не тревожься и постарайся успокоить сына. И никогда больше не смей окликать меня.
        Наследник хеннов ударил пяточкой в живот матери ровно через месяц, во время которого Лек так ни разу больше и не появился. Весна справлялась со снегом с трудом, но к концу первого весеннего месяца выснеженя снега почти не осталось, трава зазеленела, и почки на ветвях деревьев раздулись до размеров горошин. Вот тут-то, когда Айра, по охватившей ее привычке, сидела и собирала в голове все свои магические навыки и знания, ее первенец и дал о себе знать.
        - Зерта! - ойкнула она, схватившись за живот.
        - Зия! - истошно заорала корептка, поняв, о чем идет речь.
        - Общий сбор! - через несколько мгновений взревел Зеес. - Отправляемся в Дуисс!
        Глава 9
        Бремя
        Больше чем через год после удара крошечной пяточкой изнутри ее живота Айра вспомнила и гордую физиономию служаки Зееса, и непроницаемые лица Зии, Нои, Зерты, Чаи и Айдары в тот день, когда они покидали крохотную дучскую крепость и уходили к Дуиссу. Больше чем через год у нее наконец нашлось время, чтобы соединить в собственной голове то, что произошло с ней с того самого момента, когда она почувствовала страшный зов, обращенный к комочку живой плоти, прячущемуся в ее животе, и тем днем, когда вновь оказалась свободной и одновременно связанной так, как никогда в ее жизни. Больше чем через год Айра лежала на дне рептской лодки и вспоминала куски собственной жизни, которые никак не хотели соединяться в одно целое. Через год и ровно за два дня до того, как коренастый репт, схожий чем-то со Смаклом, взявшим в те же самые дни курс от верховьев Ласки к желтому утесу, где залечивал сломанную ногу долговязый Вег, решил позариться на оружие и дорожный мешок истерзанной дорогой незнакомки с младенцем. У него было семь крепких рептов на борту ладьи, шедшей к Сеторским рудникам.
        В Ройте железо подскочило в цене, каждый, кто мог стоять на ногах, хотел хоть перед смертью подержаться за рукоять меча - недаром говорят, что даже заяц, прижатый спиной к земле, способен разорвать лапами брюхо хищнику. У коренастого репта было семь здоровых парней, испорченных жизнью в городе, заполненном беженцами и ворами. Айра им заплатила два золотых за путь до верховьев Ласки, не сказав о том, что сойдет на берег у желтого утеса. Даже если бы у нее остался один золотой в мешке, это было бы уже достаточным соблазном, хотя именно она отвела глаза рисской страже в устье Ласки. Но еще у нее торчали из-за плеч рукояти двух дорогих мечей и висел ребенок на груди, свидетельствуя об ее кажущейся немощи и уязвимости. И не заметить на небольшой ладье восхитительную грудь незнакомки тоже было сложно, пусть даже она и отворачивалась, когда кормила ребенка. В самом деле, для великана с мелкой душой, каким оказался тот репт, соблазн был невыносим. Тем более что всякий репт знал: убить бродячую ведьму - дело достойное и, без сомнения, было бы одобрено и Сади, и Сето, и даже Суррой! Через два дня репт даст
команду причалить ладью к берегу, чтобы миновать пороги по суше, и попробует напасть на Айру. Она будет готова. Только один удар пропустит - и то лишь затем, чтобы прикрыть от брошенного ножа сына, но уже потом не откажет себе в удовольствии заставить похотливых разбойников умирать от ударов меча с изгаженными штанами. А потом, благо топи останутся позади, отправится к желтому утесу вдоль берега, чтобы разминуться с Кессаа на какие-то полдня. Но это будет после, а пока она вспоминала, вполуха внимая перешептыванию будущих мертвецов. Вспоминала и никак не могла выстроить плавной линии собственной жизни.
        Дуисс поразил ее. Нет, она достаточно видела городов. Да и далеко Дуиссу было до Скира, даже до Дешты, но он поразил ее, как поражает воина оружие, выполненное не для убийства, а для услаждения глаз. Хенны пощадили столицу Радучи. Они только вырезали почти всех жителей прекрасного города, за исключением детей, искусных мастеров и женщин. Женщины в большинстве своем вскоре перемерли сами, не выдержав дикого сластолюбия степняков, а мастера и дети были отправлены в неволю. Город заполнили хенны и те из их рабов, которые давно смирились с собственной рабской участью и несли ее покорно и старательно.
        В Дуиссе, исключая королевский замок, вовсе не было крепостных стен. Город был открыт всем сторонам света и, как оказалось, не имел трущоб и бедных кварталов. Когда-то беднякам было запрещено селиться к Дуиссу ближе, чем в трех лигах, поэтому вокруг столицы Радучи выросли большие деревни. Теперь и они почти обезлюдели. Эскорт Айры, который ей отчего-то казался конвоем, не стал приближаться к холму, на котором высил серые стены некогда королевский, а теперь танский замок. Он свернул к мрачному особняку, отличавшемуся от прочих зданий отсутствием окон на первом этаже и украшений на фронтонах.
        - Словно тюрьма, - поморщилась Айра, минуя тоннель во внутренний двор особняка. Не только витые прутья на всех окнах поразили ее, но и тяжелые стальные ворота, и не менее трех решеток, готовых преградить путь непрошеному гостю или, что скорее, исключить преждевременное расставание с гостями зваными и приглашенными.
        - Тюрьма и есть, - довольно крякнул Зеес и тут же принялся орать, словно выстуженное за зиму здание было способно мгновенно превратиться в уютный дворец.
        - От кого мы прячемся? - спросила Айра, вглядываясь в узкое оконце на тонущий в вечернем сумраке город.
        - Не прячемся, а прячем, - оборвала ее Зия и за руку увела от окна. - Тебя прячем, девочка. А точнее, то, что сейчас толкается ножками у тебя в животе. Уже сейчас ты находишься в опасности, а завтра старший шаман отметит тебя, и опасность удесятерится. Не подходи к окну: у врагов Лека очень много хороших лучников.
        Старший шаман появился на следующий день точно в полдень. Айра, которую Зия загодя вымыла горячей водой и одела в длинное хеннское платье, ждала его в самой большой комнате, стены которой, даже завешанные коврами, тем не менее давили на нее. Зия оставила ее одну, прошептав лишь несколько слов:
        - Представь сама себе, что ты вещь. Лавка, кусок войлока, вымазанный в саже котел. Представь - и веди себя соответственно. Сделай так хотя бы ради своего ребенка.
        Эти слова хеннской наставницы Айра поняла сразу же, едва дверь в ее комнату открылась и через порог перешагнул невысокий, но удивительно плотный хенн с широким скуластым лицом. Его плотность сквозила во всем: и в крепости тела, и в скупости движений, и в остроте взгляда, и в силе, которая, казалось, несла его на своих плечах. Для него она действительно была вещью. Или он старательно изображал отношение к ней, как к вещи.
        Вслед за шаманом вошли еще трое, одного из которых - Томарга - Айра знала, а остальные ничем не отличались от него. Старший шаман и все три шамана из первого круга явились, чтобы провести обряд над будущей матерью возможного наследника верховного тана. Четыре посоха вразнобой застучали по укрытому полосами войлока полу. Четыре пары глаз с презрением оглядели избранницу Лека, и старший шаман коротко бросил:
        - Раздеть.
        Платье с нее сорвали так, словно оно было вражеским стягом, реявшим на захваченной башне. Холодные пальцы ободрали ей кожу на плечах, но стыда Айра не почувствовала. Ее охватили гнев и ненависть, которые она смогла скрыть, только закрыв глаза, но кроме этого гнева в груди засаднила пока еще едва тлеющая обида. Обида на то, что Лека нет рядом. Но даже и на гнев у нее не было права, и она замерла, замыкаясь в невидимой скорлупе, словно речная раковина.
        Верховный шаман подошел в Айре, поймал стальными пальцами ее подбородок, мгновение что-то выглядывал в глубине ее глаз, а затем надавил перстом на лоб и медленно провел пальцем вниз, словно деля ее тело на части, до середины груди. За его спиной трое шаманов неспешно расчерчивали пол комнаты Айры, рассыпая линии серых порошков и раскладывая в точках их пересечения черные камни.
        - Томарг! - окликнул старика шаман. - А ведь ты неправ. Она, конечно, пока еще невзрачный степной цветок, но рано или поздно на месте цветка может завязаться ядовитый плод.
        - Теперь уже не завяжется, - проскрипел Томарг, с гримасой выпрямляя спину. - Родит Леку наследника и останется тем, что есть. Я уже говорил: неудача Санка - следствие его же заносчивости. Он выстроил слишком сильную ворожбу, чтобы сладить с нею. Я был у переката. У нее была рана на ладони, она повторила его движения и невольно заперла собственной кровью контур. А потом уж Санк сам наполнил силой ее же нехитрую ворожбу. Все совпало. Откатом Санка и Даеса просто разорвало. А уж деревья - следствие какой-то неумелой присказки: порой деревенские ведьмы сами пугаются собственной ворожбы.
        - Он должен был быть мудрее, - прошипел шаман и, ощупав грудь, а затем и живот Айры, кивнул. - Да. У нее мальчик, и это ребенок Лека, сомнений быть не может. Он появится на свет в конце лета. Если, конечно, Лек доживет до конца лета.
        - На все воля Степного Духа, - сомкнул руки над головой Томарг.
        - Ворожба предвещает ему скорый конец, - угрюмо бросил шаман и повел Айру на середину комнаты. - Впрочем, теперь трудно ворожить: слишком многое приходится учитывать.
        - Кирас! - окликнул шамана тот из троих, что был ниже всех ростом. - Ты не думаешь, что она понимает хеннскую речь?
        - Я почти уверен в этом, Камас, - усмехнулся шаман. - В любом случае она забудет обряд. Кокон, который скрутит ее волю, и жало, что пронзит плод, подскажут, что обряд выполнен, и этого будет достаточно, а тонкости пусть рассеются во мраке. Только нам не хватало великой танки-колдуньи. Однажды мы чуть было не получили почти такую же…

«Он говорит о матери Лека», - поняла Айра.
        - Но смогли от нее избавиться, - прошептал Томарг.
        - Повторение удачной ворожбы - верный путь к удаче, - кивнул Кирас и ударил посохом о пол. - Надеюсь, ее ребенок не будет слишком громко плакать от непрекращающейся головной боли?
        Айра пришла в себя на следующее утро. В памяти остались только языки пламени, вычерчивающие линии на полу, и боль, блуждающая по ее коже. Войлок в ее комнате оказался новым. Зия смазывала ее тело цветочным маслом и сама поднесла зеркало к ее лицу:
        - Видишь? - Шею Айры оплетал темно-красными линиями или обруч, или ошейник. Линии от него расходились по всему ее телу.
        - Что это? - испугалась колдунья.
        - Это защита, - успокоила ее Зия. - Подобная делается для любой танки. Она спасает твой плод и тебя от наговоров, порчи, любой враждебной ворожбы. Это древнее колдовство. Говорят, что в прошлые времена истинные танки после такой ворожбы рожали младенца со знаками рода.
        - Ты говоришь о красных крыльях, вычерченных линиями на плечах Лека? - спросила Айра.
        - Крылья на плечах Лека были наколоты ему после рождения, - скривилась Зия. - Их наносят иглой, чтобы исключить подмену ребенка или его кражу. Не рассчитывай, что хеннские предания исполнятся с твоим ребенком. Радуйся, что ты не выкинула после ворожбы, - такие случаи нередки! Младенцу в твоем животе тоже пришлось не сладко!
        - И он испытывал ту же боль, что и я? - ужаснулась Айра, приложила ладонь к животу и тут же ужаснулась еще больше. Она больше не чувствовала той связи с малышом, что была отчетливой еще вчера. Теперь в ее животе шевелился крохотный человечек - но и только! Ни зова, ни его настроения, ни его голоса, который, казалось, звучал в ее ушах, больше не было. В мгновение ей показалось, что между ее ладонью и ее ребенком - сотни локтей зажиревшей плоти.
        - Ну-ну! - ободрила Зия. - Даже и не думай расстраиваться! Уверяю тебя, что уже через неделю линии исчезнут. Но будут охранять тебя, даже оставаясь невидимыми! Останется только тонкая извилистая ветвь вокруг твоей шеи. Правда, навсегда. Чтобы тан мог удержать собственную женщину, как собаку, возле шатра на поводке.
        Через неделю пришел Лек. Он приблизился к постели, на которой Айра пыталась унять головную боль, и высыпал на покрывало горсть золотых украшений. Весенний Аилле ухватился за них, как за долгожданные игрушки, и тут же расцветил всю комнату радугами, преломившись в разноцветных драгоценных камнях.
        - Хеннки любят забавляться с украшениями, - провел ладонью по плечу Айры Лек.
        - Наверное, ты говоришь о детях? - спросила Айра и вспомнила сказанное им несколько дней назад: «Никогда не окликай меня».
        - Детям рано прикасаться к золоту, - нахмурился Лек. - Что шаманы сделали с тобой?
        - Я не помню, - почти равнодушно ответила Айра. - Зия сказала, что они защитили нашего ребенка от чужого колдовства.
        - Так и есть, - улыбнулся Лек. - Ты не обижайся на шаманов. Они слишком горды. А теперь еще и злы. Представляешь, отец нашел среди дучь колдуна, который в состоянии облегчить ему страдания, который смог ослабить его недуг, - так эти шаманы просто возненавидели его. Так что не жди от них ни любви, ни признательности.
        - Я и не жду. - Айра обиженно прикоснулась к шее. - Вот только эти линии…
        - Они скоро поблекнут, - улыбнулся Лек, поднимаясь. - И, может быть, я буду ласкать тебя, как и прежде. Я ухожу. Скоро многое изменится в хеннском царстве, Айра, но пока мы будем видеться реже.

«Куда же реже?» - едва не сорвалось с ее губ, когда Лек закрывал за собой дверь, но она тут же вспомнила еще раз: «Никогда не окликай меня».
        Вечером, когда Зия принесла ей еду, Айра, против обыкновения, не стала выпрашивать у нее разрешения на прогулку хотя бы во дворе мрачного особняка. Она спросила ее о другом:
        - Скажи мне, как должна жить хеннка? Замужняя хеннка.
        - Она должна стать тенью мужа, - прошептала Зия. - Стать его тенью, даже если он далеко. Даже если он мертв.
        - Знаешь… - Айра потерла виски, потому что головная боль не оставляла ее. - У сайдов есть легенды о приходе в Оветту Сето, Сади и Сурры. Они пробили ход из мира, который пожирал огонь. Чтобы огонь не прорвался в Оветту, дверь пришлось запереть. Сурра заморозил ее. Сето запечатала ее пламенем. Сади сомкнул собственной тенью. В итоге - все погибли. Нельзя расставаться с собственной тенью - это может плохо кончиться.
        - Это все сказки, - рассмеялась Зия, блеснув глазами так, словно она была немного пьяна. - Но даже в сказках я сочту глупцом того, кто запечатывает двери и огнем, и льдом одновременно. Эти запоры плохо работают вместе!
        Головная боль прошла у Айры через неделю. Ночью она все-таки подошла к окну, чтобы вглядеться в огни на площадях и перекрестках плененного Дуисса, в освещенные окна особняков, в факелы, мерцающие звездами на стенах танского замка, и в звезды, усеивающие весеннее небо над спящим городом. Истерзанная столица Радучи не уснула, а впала в забытье. Под окном послышался стук копыт, и Айра узнала знакомый силуэт. Сердце ее забилось и едва не оборвалось вместе со скрипом ворот, но в ее комнате Лек так и не появился. Утром еду принесла Зерта, которая щебетала над Айрой в два раза громче обычного, а Зия появилась только вечером. Она вновь блестела глазами, и вновь казалась чуть опьяневшей. Айра спросила ее о неизвестной, которую Зия вспоминала дважды, называя Олой. Зия замешкалась ровно на одно мгновение и уверила Айру, что никакой Олы не помнит и что Айра что-то путает.
        Когда Зия ушла, Айра сбросила платье, ощупала живот, грудь, шею, распустила волосы и взяла в руки короткую палочку из черного дерева на ременной петле, похожую на посох Санка. Палку подарила ей Чая, которая реже других появлялась в ее комнате. По словам черной охранницы, ее соплеменницы сжимали такие палки зубами во время родов, чтобы не кричать от боли. Десять ее поколений рожали детей с этой палкой, но на Чае род пресекся.
        - Нет больше детей, - похлопала себя по животу Чая. - Испорчен живот. Один удар копьем - и все. Жизнь еще есть, а детей уже нет. Возьми палку, это талисман моего рода. Она поможет тебе родить Леку сына.
        Айра покатала палку между ладонями. Силы в ней не было, но в ней таилось нечто большее, чем сила: время и пространство, накопившиеся за сотни лет. Боль и надежда, впивающиеся в твердое дерево вместе с отпечатками зубов рожениц. Казалось, отыщи ручеек силы - и заливай пространство будущего жезла до тех пор, пока не наполнишь его вровень с каким-нибудь морем, - так ведь нет: словно пальцы обрубили Айре шаманы своим колдовством. Мало что пальцы - болью тело наполнили, но что самое страшное - отбросили ее саму куда-то далеко-далеко от ее собственного ребенка, хотя вроде бы вот он, рядом, ножкой толкается в живот. Отбросили вдаль и залепили ворожбой глаза и уши, отняли вкус и слух. Превратили в вещь - точно так, как говорила Зия. Зия…
        - Ничего, - погладила живот Айра. - Потерпи, я скоро.
        Она открыла серебряный футляр и достала черный осколок, который по-прежнему казался ей куском льда. Вычерченные шаманами линии на ее теле, исключая причудливую вязь на шее, давно стали невидимыми, но Айра отыскала одну из них без труда. Головная боль начиналась с левого плеча. Она петлей уходила к шее, поднималась к виску, кружила на затылке, спускалась к другому виску, охватывала горло и опять уходила к плечу. Неделю Айра пыталась ее извлечь: выцарапывала ногтем, ковыряла плечо иглой, но ровно с тем же успехом она могла стирать появившуюся на небе весеннюю радугу. В темноте слышались мерные шаги стражника во дворе особняка и всхрапывание лошадей за стенами конюшни. В соседней башне кого-то распекал Зеес.
        Айра взяла в зубы жезл Чаи и воткнула в плечо осколок. Боль скрутила ее тут же. И не только боль от острого в разбереженной ране, а боль от холода, пронзившего сердце, боль от смертного холода изнасилованного города, что ринулась потоком в ее рану. Она не закричала даже со стиснутыми губами только потому, что выдохнула перед этим воздух и закричать ей было нечем, и она только захрипела, делая полный вдох. А потом ей стало еще больнее. Волокно шаманского наговора легло в ладонь, словно конец влажной нити, но стоило ей потянуть за него, как боль отправила ее в обморок. Наверное, Айра очнулась через мгновение, потому что чернеющая в полумраке комнаты кровь успела добежать только до локтя.
        Айра вновь нащупала конец нити, вспомнила умирающего на полу Золотого храма отца, вспомнила тоску в глазах Кессаа, найденной в глубоком снегу, вспомнила хитрый прищур Анхеля, что донимал ее разговорами и шуточками, и прилепила конец нити к жезлу Чаи, стиснула зубами угол одеяла и начала наматывать нить на деревяшку. К утру она залила кровью кусок пола, несколько раз теряла сознание, но от головной боли избавилась. Из сотен невидимых волокон избавилась от одного. Вздохнула с облегчением, хотя едва стояла на ногах от слабости. Положила руку на живот - и еле-еле, но услышала голос ребенка. Теперь она вновь была не одна.
        Линии в ее теле рассказали Айре о хеннских шаманах больше, чем они сами могли бы рассказать о себе. Расплетая злобное колдовство, Айра читала хеннские пути огня и земли, ветра и воды, обнаруживала и понимала их сочетания и скрещивания, отыскивала слабые места, разгадывала изгибы силы и находила провалы ее кладовых. Вытягивая из собственной плоти чужую ворожбу, она заполняла истерзанные русла силы новыми наговорами, рассчитывая, что ни один маг не почувствует подмены, потому что ее ворожба была не только более крепка - она была точна и не противна ей самой. Она была оплачена болью, рядом с которой самые изощренные пытки могли показаться неумелой забавой. Айра отыскала волокна, причиняющие ей страдания, отыскала те, что лишали ее магического слуха, зрения, обоняния и предчувствия. Вытянула те, что должны были убить ее в течение года после рождения ребенка. Сначала обескровить руки и ноги, сгноить пальцы, покрыть тело язвами. Затем задушить в объятиях смертельной корчи. Воистину хеннские шаманы были страшными противниками. Даже теперь, зная очень многое из их приемов и правил, увидев на собственном
теле бесчисленные наборы начертательных заклинаний, Айра все еще не могла разгадать причину головной боли Лека. Впрочем, он и сам не давал ей этой возможности, появляясь в ее комнате все реже и реже. Верно, она и не пыталась привлечь его, а причин для отвращения давала предостаточно.
        Ее живот уже выдавался вперед, напоминая мех, заполненный водой. Ее глаза были красными от слез и недосыпания, лицо стало одутловатым от страданий и попыток восполнить силы неумеренной едой. Она постоянно держала у лица платок, так как только частыми носовыми кровотечениями и могла объяснить лужи крови на войлоке. Дошло до того, что Томарг приковылял осмотреть Айру, нашел состояние плода прекрасным и списал ее недомогание на обычную женскую блажь, которая исчезает от времени сама собой. Он не заметил никакой подмены в шаманской ворожбе - даже того, что некоторые линии магии, действительно защищающей плод, Айра изменила. Ровно настолько, чтобы это изменение было почти незаметным, но так, чтобы невидимый рисунок подчинялся только ей самой - и никому больше. Она сама становилась подобием посоха, создать который смог бы любой из подлинных магов, но не создал ни один, потому что боль, через которую пришлось бы ему пройти, не позволила даже начать соответствующую ворожбу. У Айры же просто не было выбора. Некому было уменьшить ее боль. Почти некому, потому что в те мгновения, когда она приходила в себя и
терпела болтовню Зерты, отвратительное довольство Зии, отстраненность Нои, Айдары или Чаи, рядом с ней оставалось маленькое существо в ее плоти: ее будущий сын. Айра чувствовала, что он страдает от выматывающего нутро зова, тянущего или призывающего его куда-то в Скир, и всеми силами старалась оградить будущее дитя от неудобства. Каково же было ее удивление, когда однажды она почувствовала, что в боли, охватывающей ее тело, появился ручеек свежести. Ее будущий ребенок пытался облегчить страдания матери собственной крохотной волей. Теперь, выслушивая с пустым лицом причитания Зерты, Айра ждала только ее ухода, потому что могла уединиться со своим животом и гладить его и разговаривать с ним.
        Незадолго до родов Айра вытащила предпоследнюю плеть. Ту, что охватывала ее тело от макушки до пят. Жезл Чаи, который и в самом деле стал жезлом из-за количества впитавшейся в него ворожбы, показался ей скользким от крови, когда она пришла в себя после страшного удара, отправившего ее в глубокий обморок. Кровь действительно выступила у нее из носа, а также изо рта, скопилась каплями в уголках глаз, почернела подтеками под ногтями. Айра положила ладони на живот, почувствовала тревожное ожидание внутри собственной плоти и поняла, что без помощи ребенка не смогла бы вернуться из путешествия в пустоту. Одна нить осталась на ней - та, что вычерчивала узор на ее шее, но снять ее Айра пока не решилась. Ей показалось, что именно к этой ворожбе обращался Томарг, когда проверял ее состояние. И еще она боялась разомкнуть напитавшую ее измученное тело силу до времени. Она побоялась сломаться, потому что после предпоследней нити - почти сломалась. У нее не нашлось даже сил подняться - только отшвырнуть черный осколок под ложе, поэтому, когда Зерта появилась утром в ее комнате, в здании бывшей Дуисской тюрьмы
началась паника.
        До полудня Айра лежала без сил, едва ощущая теплую воду, которой Зия и Ноя омывали ее, а потом принимала гостей. Сначала она услышала голос Лека, который неразборчиво шипел какие-то угрозы в адрес то ли Зии, то ли Зерты. Потом до нее донесся презрительный голос Томарга, снова уверявшего Лека, что с плодом все в порядке. После полудня она услышала шепот Зерты над ухом:
        - Айра, по просьбе Лека великий тан Каес прислал нового лекаря. Он обещал осмотреть тебя, но не должен знать, что ты - танка. Поэтому молчи.
        Айра попыталась кивнуть, но не смогла пошевелиться. Поэтому она только приоткрыла глаза и от неожиданности даже задержала дыхание: на край постели присел поседевший и ссутулившийся, но все тот же… Синг.
        Он не узнал ее, хотя и недоуменно морщился, прикасаясь ладонями к ее вискам. Еще бы он не морщился: ни один стоящий маг не сможет не почувствовать следа изменения, следа переплетения узора судьбы или могучей ворожбы, - другой вопрос, что лицо Айры изменилось не меньше, чем ее существо, и узнать ее не смог бы даже Арух. Впрочем, узнавания и не требовалось. Синг был крепким магом, способным учиться и выживать. Он здорово прибавил за последние годы - наверное, не зря потратил время, прислуживая радучским колдунам, пусть даже многие из них сами годились ему в служки. Синг не стал расплетать обессиленное и дурно пахнущее существо, распластавшееся перед ним. Он просто влил в нее силы, пробормотал что-то о странном заклятии, скрывающем сущность роженицы непроницаемым панцирем, и продиктовал Зие несколько отваров, долженствующих успокоить Айру и вернуть ей здоровый сон.
        Айра родила ребенка через неделю. Роды прошли на удивление легко, хотя Зия, едва они начались, тут же подняла шум, собрала всех стражниц, устроила суматоху с горячей водой, чистыми тканями, какими-то отварами и пучками душистых трав. Томарг появился в самый последний момент. Он посетовал, что вынужден прислуживать безродной девке, да еще исполнять роль повитухи, поймал в толстые ладони младенца, отсек пуповину и положил сначала заревевшего, а затем почти сразу довольно засопевшего ребенка на опавший живот Айры.
        - Не настолько уж ты знатна, чтобы кормилицу нанимать, - проворчал шаман. - Сама вскормишь - зря, что ли, вымя набухло? Имя давай!
        - Какое имя? - не поняла Айра, с трудом переводя дыхание и придерживая кончиками пальцев ребенка.
        - Имя ребенку! - потребовал Томарг. - У хеннов ребенка называет мать!
        - Тирух, - вдруг вспомнила Айра незадачливого колдуна, нашедшего смерть в Суйке от руки заколдованного стражника. - Тир.
        - Тир, значит, - кивнул Томарг. - Ну хоть не собачья кличка. Хотя сделать из имени собачью кличку проще простого, а вот имя из клички - поди попробуй! Выкармливай парня. Год у тебя еще есть. Или чуть меньше. А там… Там кормилицу подберем.
        Глава 10
        Большой ковер
        Первое время Айра не отпускала сына с рук ни на мгновение. Даже когда она укладывала его спать - сидела или спала рядом, касаясь рукой запястья ребенка. За месяц мальчишка округлился и, несмотря на уверения Зии и Зерты, что он неотличим от Лека, казался Айре похожим на Ярига. Вот только смеялся он куда чаще дештского трактирщика. Хотя искрами его левый глаз не сыпал. И хорошо, что не сыпал. Достаточно было красноватых отпечатков на маленьких плечиках, которые проявились через неделю после родов. Извилистые линии напоминали крылья орла. Может быть, Айра и не обратила бы на них особого внимания, посчитав странными родимыми пятнами, но Кирас и Томарг появились в ее комнате тем же вечером и долго рассматривали эти линии с таким видом, словно разглядывали ядовитую змею, а тем же вечером Лек удвоил охрану здания. Тиру отметины не причиняли боли, но всякий раз, когда Айра видела их, ей хотелось оставить такие же отпечатки на телах хеннских шаманов, а потом убить их - одновременно или по одному, но убить. Это желание было столь острым, что она даже не могла думать о бегстве, хотя ясно понимала, что должна
бежать из Дуисса вместе с сыном. И не потому, что было в Оветте место, где и она, и он могли чувствовать себя в безопасности, а потому, что среди хеннов ее сын не мог быть в безопасности никогда.
        Мальчишка на вид казался обыкновенным ребенком - правда, у Айры не было никакого опыта общения с грудными младенцами, но тут ей помогла Чая. Порой Айре казалось, что черная воительница смотрит на младенца с большим обожанием, чем она сама. Только Чае Айра постепенно стала доверять выходить с ребенком во двор особняка, оставаться с ним, когда она сама бралась за деревянную палку, возобновив занятия с Зией.
        - Зачем тебе это надо? - раздраженно спросила ее хеннка, когда Айра попросила об этом в первый раз.
        Айра спрятала колыхнувшую грудь ненависть в улыбке и сказала, что хочет вновь стать быстрой и ловкой. Сказала, что хочет стать снова такой, на которую однажды обратил внимание Лек. Имя тана не оставило Зию равнодушной: Лек не показывался больше месяца в особняке и, значит, не уделял внимания не только Айре, но и Зие.
        - А разве он когда-нибудь считал тебя быстрой и ловкой? - сузила глаза Зия, но пошла во двор.
        - А разве нет? - последовала за ней Айра, постаравшись изобразить недоумение.
        - Он всегда делает только то, что ему нужно! - отрезала Зия, бросая колдунье палку.
        - Я еще буду ему нужна! - гордо подняла подбородок Айра.
        - Помнишь Олу? - скривилась в усмешке Зия.
        - Ты сама сказала, что не было никакой Олы! - нахмурилась Айра.
        - Была, - покачала головой хеннка. - Выше тебя на полголовы. Стройнее тебя в талии, в шее, в изгибе рук. Округлее тебя в тех местах, где это привлекает мужчин. Умнее тебя, потому что у нее не было врагов и недоброжелателей. Она была так прекрасна, что мужчины застывали, забыв, на каком языке они говорят с рождения. Женщины чувствовали себя мужчинами, когда видели ее. Ее голос был так нежен, что ручьи переставали звенеть, когда она проходила мимо.
        - Ты пересказываешь строки любовного гимна? - скривилась Айра.
        - Она была удивительной, - отмахнулась Зия.
        - И где же эта красавица? - подняла брови колдунья.
        - Тебе лучше знать, - прикусила губу Зия. - Лек сбросил ее со стены после того, как поднял тебя. Ее разорвали звери, которые охраняли Золотой храм. Они не оставили ни клочка плоти. Сначала я ненавидела тебя, как ненавидела бы ветер, смахнувший с полки сосуд из горного стекла, цена которого выше цены табуна лучших лошадей. Потом решила, что это хорошо, потому как шансов вернуть Лека у меня рядом с Олой не было. Хотя я и понимаю, что их не стало больше и теперь.
        - Зачем он это сделал? - замерла Айра, чувствуя, как неровный камень падает с ее нёба в глотку и начинает продираться через нежное горло в грудь.
        - Чтобы сохранить тебе жизнь, - сплюнула на камень Зия. - И демон меня разорви, если я понимаю, откуда он знал, что ты ему пригодишься! Хотя теперь я думаю, что ему помогла не ты, а нелепая случайность. По крайней мере, сам Томарг говорил об этом, а он силен почти так же, как Кирас. С другой стороны, не мог же он знать, что ты родишь ему первенца с метками на плечах? А ты могла знать? Или наворожила?
        - Она была очень красива? - прошептала Айра.
        - Да, - кивнула Зия. - Так красива, что порой мне казалось: стоит ей шевельнуть пальцем - и Лек бросится исполнять любой ее каприз. Может быть, именно поэтому… Впрочем, она никогда себе этого не позволяла.
        - Почему же Лек не сбросил со стены кого-то другого? - замерла Айра. - Разве у него не было выбора?
        - Был, - кивнула Зия. - Хочешь спросить его об этом? Спроси. Только имей в виду, что у него не только был выбор - он и есть. И при необходимости он им воспользуется. Поняла?
        Она сделала резкий выпад и едва не ткнула палкой Айру в лицо. Та с трудом защитилась и отскочила на несколько шагов назад. Зия подбежала, отбила ее удар и притиснула Айру к стене.
        - Ты кое-что можешь - я об умении управляться с клинком говорю, - но твои руки и ноги слабы, твои движения медленны. Вряд ли ты хотя бы когда-то сравняешься даже с Ноей, я уж не говорю о себе. Я бы на твоем месте потратила свое время иначе. Например, раздобыла хороший яд, чтобы умереть без мучений. Или начала сплетать веревку, чтобы задушить саму себя. Я о тебе говорю, о тебе!
        - Неужели пришла пора? - прохрипела Айра, потому что палка Зии давила ей на горло.
        - А почему нет? - усмехнулась Зия. - Твой мальчишка легко станет сосать кормилицу. Он обойдется без тебя. Тебе ведь есть чего опасаться? Или нет? Признайся! Посольство Суррары прибыло в Дуисс. И колдуны хотят видеть каждого, кто был в нашем отряде. У них что-то пропало в храме. Что-то столь важное, что они убили всех тех чудовищ, сожравших Олу, чтобы только проверить их потроха. Они решили, что она - это ты. Что именно она прогуливалась по храмовым залам. Я ничего стоящего не нашла при тебе, но даже если не ты обокрала их храм, чудовищ убили из-за тебя! Я слышала, что цена каждого зверя равняется тысяче скирских золотых!
        - Скир не торгует юрргами! - с трудом оттолкнула Зию Айра.
        - А вот хеннам торговаться придется, - прошептала Зия. - Маги Суррары обещают слишком многое, чтобы отправить их восвояси.
        - Чем я могу им помочь? - нахмурилась Айра.
        - Ничем, - скрипнула зубами Зия. - Конечно, если ты не пообещаешь Каесу вскрыть неприступные борские укрепления.
        - Борку взять невозможно! - отрезала Айра.
        - Маги Суррары считают иначе, - расплылась в холодной улыбке Зия. - Защищайся!
        Если Айра и хотела вернуть былую ловкость с помощью Зии, то в первый день она получила только ломоту во всем теле, пару синяков на скулах и разбитую и опухшую губу. В таком виде ее и застал Лек. Он вошел в комнату с той же самой улыбкой, с какой появлялся всегда, словно и не было его месячного отсутствия. Айра, которая кормила ребенка, отчего-то засмущалась, попыталась прикрыть грудь, но Лек подошел ближе и отвел в сторону полу ее стеганого халата.
        - Странно. - Его голос показался ей удивленным. - Чая сказала, что он похож на меня.
        - Что странного? - не поняла Айра. - Странны ее слова или ты давно не смотрелся в зеркало?
        - Зеркало, - задумчиво повторил Лек. - Риссы ищут какое-то зеркало. Хотя и не уверены, что оно может оказаться у… кого-то из моих людей. Я счел бы их подозрения оскорблением, если бы не ты… И если бы помощь риссов не была столь нужна хеннам. Но в храме была именно ты.
        - Я, - согласилась Айра, прижав к груди Тира. - Но именно я и только я - не одно и то же.
        - Зачем ты ходила в храм? - Он смотрел на Айру не отрываясь.
        - Я уже говорила тебе. - Она сглотнула комок, который все еще не добрался до ее груди. - Я ходила, чтобы отпустить своего отца. У меня нет ничего, что можно было бы назвать зеркалом. Даже то, серебряное, Зия забрала у меня. Я ходила в храм не для того, чтобы его ограбить.
        - Я знаю, - кивнул Лек. - Зия обыскивала тебя так тщательно, как только возможно, добралась даже до твоей теперь уже бывшей девственности. И в сумке у тебя она не нашла никакого зеркала - только колдовской хлам. Впрочем, все это было выброшено еще в Риссусе. Но ведь ты могла бросить зеркало через ограду, спрятать его в самом храме. У тебя был сообщник?
        - Нет, - твердо сказала Айра.
        - Нет, - повторил Лек, словно пробуя слово на вкус. - Послушай, я видел этих магов. Они способны взглядом вывернуть человека. Моя голова едва не раскололась, несмотря на… Наши шаманы показались мне рядом с ними безусыми юнцами. Тем более что наши шаманы плохие помощники при осаде укреплений вроде борских. Скажи мне, зачем ты ходила в храм? Все скажи. Я почувствую правду.
        - Разве я лгу? - напряглась Айра.
        - Нет, - прошептал Лек, и Айра вдруг разглядела в его глазах блеск собственной смерти. - Но ты недоговариваешь.
        - Хорошо. - Айра задержала дыхание, и Тир точно на то же мгновение перестал теребить ее грудь. - Я ходила не просто отпустить отца. Он обладал даром. Был торговцем, но еще и магом. Он сказал мне, что должен идти в храм, но там его могут убить именно ради его дара. Редкого дара. И он сказал мне, что не хочет отдавать собственный дар рисским колдунам. И я пошла за ним. И забрала дар, и отпустила его. Дала ему умереть.
        - Что же это за дар? - не понял Лек.
        - Тот самый, что помог мне победить Санка, - прошептала Айра. - Сила прирожденного мага. Сила, способная противостоять даже рисским магам. Не потому ли они столь встревожены?
        - Томарг сказал, что ты пустышка, - усмехнулся Лек, отойдя на шаг. - Он сказал, что ты победила Санка вследствие его собственной глупости. Или ты способна победить и остальных шаманов?
        - Была способна, - прошептала Айра. - Пока они не опутали меня каким-то заклинанием. Видишь этот узор на горле? Это всего лишь одна из сотен невидимых линий. Может быть, Томарг сказал тебе, что Кирас защищает меня и твоего ребенка, расчерчивая мое тело? Да, защита в заклинании есть. Но не только она. А что, если я тебе скажу, что через год срок моей жизни подойдет к концу? Ты ответишь мне, что это происки твоих врагов? Или просто предпочтешь не поверить? Скажи мне, разве твоя мать умерла не оттого, что у нее начали гнить пальцы на руках и ногах? И кого из братьев ты будешь винить, если то же самое случится через год со мной?
        Глаза Лека потемнели.
        - Что с ребенком? - спросил молодой тан глухо.
        - С ним все в порядке. - Айра сдерживала дрожь в голосе, но она все равно прорывалась. - Мне кажется, что я уберегла его от боли, подобной той, что терзает тебя. Так что не волнуйся. Я не способна причинить тебе зла. Дар моего отца надежно укрыт и спутан Кирасом. Считай меня искусным фехтовальщиком, которому отрубили руки. Риссы ничего не заметят. И зеркала они здесь не найдут.
        Лек молча проглотил последнюю фразу и уставился на пол у своих ног.
        - Я больше не нужна тебе? - наконец прошептала Айра. - Вижу, что не нужна. И не потому, что ты не смотришь на меня прежними глазами. Мне сейчас кажется, что кто-то другой пообещал тебе помочь против шаманов.
        - Кто? - прошипел Лек, и его ладонь легла на рукоять кинжала.
        - Тот, кто дал тебе амулеты, которые скрепляют твои запястья, шею и, наверное, лодыжки. Их магия не помогает от риссов, но все-таки спасает от головной боли?
        - Да, - обронил Лек. - Но амулеты приходится часто менять. Я спрашивал его о тебе. Он слышал твое имя, но не узнал, когда приходил смотреть тебя перед родами… Сказал, что если бы ты была та Айра, которую он знал, то она уничтожила бы шаманов одним щелчком двух пальцев.
        - Синг преувеличил мои возможности, - нашла в себе силы рассмеяться Айра. - А не узнал он меня только потому, что беременность меняет женщину. На время меняет. Да и хеннские шаманы околдовали меня слишком хорошо. Не умаляй их силы. Тот же Санк едва не выхлестнул из меня всю кровь. Можно ли разрушить их заклинание, Лек? Что они сами говорят об этом?
        - Не знаю, - процедил Лек. - Они говорят только о том, что двести лет знаки рода не проявлялись после колдовства. Я не разбираюсь в магии, но спутавшая тебя пелена мне кажется неприступной стеной. Синг тоже сказал об этом. Он сказал, что если панцирь, съевший твой дар, сплетен шаманами хеннов, то попытки распустить заклинание приведут к твоей смерти. Ты умрешь от боли.
        - Хороший выбор, - выпрямилась Айра. - Или через год от мучительной болезни, или чуть раньше от мучительной боли при попытке снять заклятие, или почти без боли по собственному желанию. Или по твоему? Твои пальцы ищут рукоять кинжала?
        - Синг достаточно силен? - повысил голос Лек, сжав ножны.
        - Он был моим наставником, - прошептала Айра. - Думаю, что с шаманами он справится. Не щелчком пальцев, но справится. Он знает очень много способов. И у него есть хорошее качество: он верно служит. И правильно выбирает того, кому служить.
        - Сейчас он служит моему отцу! - отрезал Лек.
        - Но ты зависишь от него, - качнула головой Айра. - Синг слишком умен, чтобы ставить кого бы то ни было в зависимость от себя, не собираясь ему служить. Но… Хочешь, я все-таки помогу тебе? Хочешь не зависеть даже от Синга?
        - Предложишь свои амулеты? - стиснул кулаки Лек.
        - Нет. - Она отняла заснувшего ребенка от груди и положила его на ложе позади себя. - У меня ничего нет, кроме остатков собственного умения. Нет. Амулеты не будут тебе больше нужны.
        - Что для этого нужно? - напрягся Лек.
        - Тебе? - Айра усмехнулась. - Вытерпеть боль, которая составляет всего лишь одну тысячную боли, которую… нужно вытерпеть мне, чтобы пересилить ворожбу твоих шаманов. Одну тысячную от непереносимой боли. Правда, иногда мне кажется, что, на сколько ни дели непереносимую боль, она непереносимой и останется. Хотя бы потому, что не забудется никогда.
        Она говорила эти слова и, прищурившись, приглядывалась к силуэту Лека. Пожалуй, он действительно мог стать неплохим магом, но темная уродливая линия перечерчивала его способности. Она словно касалась липким языком натянутых внутри молодого тана струн и не давала им звучать, вызывая головную боль всякий раз, когда магия возмущала их натяжение. Вряд ли Айра разглядела бы это раньше, но после полугода истязаний, когда она растягивала непереносимую боль на сотни едва переносимых болей, это уже не казалось сложным. Нужно было только поймать кончик линии на левом плече и вырвать его. И кажется, в этот раз она сможет обойтись без покрытого кровью осколка, в котором она и сама никогда не опознала бы зеркала и которое теперь им и не являлось. Главное, чтобы Лек не сошел с ума от боли. А ведь его действительно околдовали еще в утробе матери. Как же ей удалось уберечь от подобного Тира? Неужели ее дар или дар Ярига в самом деле защитил плод сам, без ее участия, - ведь Тир чист, как вода в горном ручье, хотя будет способен, наверное, на многое? И не потому ли сама Айра не смогла ничем защититься от Кираса?
Разве только сохранила ясную память?
        - Как ты это сделаешь? - нахмурился Лек.
        - Сними амулеты, - попросила Айра. - Если не боишься.
        Он сбросил их один за другим, и его лицо тут же перекосила гримаса боли. Действительно, магия плескалась вокруг. Ее источали брошенные на пол заговоренные камни, наконец, сама Айра, не переставая, глушила неведомый зов, обращенный к ее сыну, и этим тоже причиняла боль Леку. Да и тот же зов был обращен и к молодому тану, выматывая из него силы.
        - Что ты можешь? - почти закричал Лек.
        - Во-первых, рожать здоровых детей. - Она встала, стиснула зубы, схватила одной рукой родильную палку Чаи, что постоянно висела у нее на груди, другой заголила мускулистое плечо тана, к которому уже так давно не прижималась губами, и нащупала скользкий невидимый отросток. - А во-вторых…
        Лек взревел, как раненый зверь. В глазах у Айры потемнело, резкий удар сшиб ее с ног, и последнее, что она услышала до того, как рухнула на пол, было хлопанье двери и возмущенные крики. Она пришла в себя почти сразу, услышав плач Тира. Чая безуспешно пыталась его успокоить.
        - Дай сюда, - еле слышно потребовала Айра, чувствуя, как на левую половину лица накатывает боль. Ребенок успокоился мгновенно - едва почувствовал руки матери. Только тогда Айра подняла голову и попыталась рассмотреть Лека. Он сидел на войлоке и кривился, потому что Зия, бросая на Айру гневные взгляды, стирала с его лица и руки кровь.
        - Так просто? - усмехнулся Лек, недоуменно ворочая головой и прислушиваясь к ощущениям. - А ведь мне всегда казалось, что мои внутренности стягивает невидимая плеть. Куда она делась? Признаюсь, мне показалось, что боль ушла не от твоего колдовства, а когда я ударил тебя. Не волнуйся, я не сломал тебе скулу. Красавицей ты не была и не будешь, но отвращения по-прежнему не вызовешь. Просто мне показалось, что ты хочешь вытянуть через плечо у меня спиной мозг!
        - Считай, что я выдергивала у тебя больной зуб, - с трудом выговорила Айра. - Ты решил ускорить лечение, и тебе это удалось. Таких нитей в моем теле множество. Теперь понимаешь, почему я обречена?
        - А он? - кивнул на ребенка Лек.
        - Он чист. Я защитила его и поэтому, наверное, не смогла защитить себя. Я могу попросить тебя об одолжении?
        - Чего ты хочешь? - пересилил себя тан.
        - Не отбирай у меня сына, пока я жива, и не убивай меня, - прошептала Айра. - А я тебе еще пригожусь.
        - Это как же? - усмехнулся тан.
        - Хочешь, я научу тебя зажигать огонь щелчком двух пальцев?
        Она не успела научить Лека щелканью пальцами. Впрочем, у него остался хороший учитель, который когда-то многому научил и Айру. У нее было меньше года до того момента, когда должно было открыться, что она не собирается умирать от магии шаманов, и она сполна воспользовалась этим временем, тем более что Лек вовсе перестал появляться в особняке, довольствуясь вестями о подрастании сына от верного Зееса. Последний раз Лек появился у нее вместе с тремя магами из Суррары на следующий день после того, как она сняла с него заклятие. К Айре колдуны зашли в последнюю очередь - она почувствовала их силу, холод и презрение, но не смогла их прощупать глубже, потому что замкнула себя и Тира в прочную раковину. Искрящихся глаз колдунам оказалось недостаточно: на их лбах сияли золотые диски. Они осмотрели Айру, с ее изможденным и разбитым ударом Лека лицом, со смесью отвращения и разочарования, а она узнала узор, который следил за ней, когда она стояла у переката с можжевеловой палкой в руках. Теперь это кружево висело над каждым из колдунов, но услышать голоса утраченной святыни не могло: слишком толстый слой
крови покрывал его. Крови и пыли, потому что осколок так и продолжал валяться под ее ложем. «Всякой крови или только моей крови?» - вдруг подумала Айра, поймала взгляд Лека и ужаснулась: столько отвращения и ненависти горело у того на лице.
        - Слишком многое я ему сказала, - прошептала она сама себе, когда дверь за визитерами закрылась, и добавила: - Или слишком многое он сказал мне. Как я могу судить его, если ворожба над его матерью принесла ему такую боль? А что, если она вывозила в грязи его сердце?
        Вспомнила Айра о боли, и боль накатила на нее. Не та, которая рвет на части плоть, а та, что хватается точно за сердце, выдавливая слезы даже из сухих глаз. Тир помог справиться с этой болью, потому что он сам был теперь сильнее любой боли, равняясь самой большой радости.
        Айра не успела научить Лека щелканью пальцев, но многому научилась сама. За месяцы, прошедшие с рождения Тира, она, как сказала Чая, не только превратилась в степную кошку, но и перестала проигрывать в схватках и Зие, и даже самой черной искуснице. Правда, редко ей удавалось схватиться с Чаей, потому что именно той Айра доверяла ребенка, но, когда Тир засыпал в большой плетеной корзине, накрытой меховым одеялом, Чая никогда не отказывала Айре в нелегкой науке. Она единственная, кто, не побеждая Айру, не позволял побеждать и себя. Вертлявую и быструю Зерту оказалось легко взять, демонстрируя еще большую быстроту и верткость. Конечно, ей можно было бы уступить, подставившись под тонкую стрелу, которую сестра Лека всегда готова была выдуть из длинной трубки, но это оружие трудно было применить в быстрой схватке, а тайного удара Айра пока не опасалась. Айдара смотрела на размахивание палками с усмешкой и в схватки не вступала. Ноя перестала скрещивать деревянный клинок с Айрой, когда та спросила, не проходила ли она обучения в храме Сето. Только Зия настойчиво рвалась все-таки доказать Айре, что ее
очередная победа не более чем случайность.
        - Точно такая же, как смерть Даеса и Санка, - неизменно отвечала Айра и возвращалась в комнату, которая все больше казалась ей узилищем. Каждый вечер она кормила и укладывала Тира и погружалась в то неизведанное, что досталось ей от Ярига и так и не было еще испробовано в полной мере. С другой стороны, разве выдержала бы она хоть что-то, произошедшее с нею, если бы не долгое дыхание Сурры, что удалось забрать у отца? Вот только невидимая петля на горле по-прежнему сбивала дыхание, не давала окунуться в принадлежащую ей силу, и волокла по поверхности хеннского бытия, как волочится за рыбацкой ладьей загарпуненный и едва живой дельфин.
        За узкими окнами то лил дождь, то шуршали облетающие с седых деревьев листья, то завивал вихрями снег. Айре уже начинало казаться, что нет в Оветте столь же оседлого народа, как хенны, и что вскоре сама Радуча вслед за жителями лишится привычного имени, когда что-то начало меняться. С началом второй весны в Дуиссе Айра почувствовала тревогу, напоминающую удушье перед проливным дождем. На улицах удвоилось количество хеннов, замелькали не только красные, но и белые, желтые, зеленые лоскуты на шлемах степняков. Оживился Зеес, удвоив громкость и частоту ругани, к тому же он запретил Айре спускаться во двор, начав там гонять свою сотню, заставляя разжиревших воинов поднимать тяжести и натягивать тетиву тугих луков. Да и охраняющие или стерегущие Айру подопечные Зии стали раздражительны и грубы, словно Айра снимала у них комнату и изрядно задолжала за проживание. Только Чая оставалась прежней и однажды сказала Айре негромко:
        - Ты - мать. Это важнее многого, девка.
        - Почему ты мне это говоришь? - Айра пыталась разглядеть за блеском темных глаз что-нибудь кроме спокойной уверенности.
        - Скоро все будет меняться. Не жалей никого, кто бы ни заступил тебе путь. Когда будешь уходить, не иди с теми, что бегут, иди с теми, что идут, и не пытайся их обогнать. И не жди, когда твой враг встанет против тебя: твоя схватка давно уже началась.
        - Кто ты? - нахмурилась Айра, потому что редко с ней говорила Чая и никогда не соединяла вместе больше четырех-пяти слов.
        - Я дочь дальней страны, - ответила черная воительница. - Твое дитя дало мне возможность испытать мгновения материнства, которого меня лишила судьба. Но когда я держала Тира на руках, я поняла, что моя жизнь почти бессмысленна. Не хочу, чтобы она потеряла и малую толику смысла. Скоро праздник весны. Все сыновья Каеса съехались, чтобы сесть на большой ковер и испить из общего котла горячего вина. Каес захочет увидеть внука. Будь готова к этому. У него больше двадцати внуков, но Тир первый, на котором проявились знаки рода. Первый, у кого они появились еще в утробе. Даже Аесу, старшему сыну Каеса, они были нанесены после его рождения. Но дело в том, что ты его мать, и это важнее любых знаков. Не дай ему превратиться в чудовище. Возьми этот меч.
        И Чая протянула Айре короткий клинок.
        - Что мне делать? - спросила Айра, проводя пальцами по диковинному серому изогнутому лезвию.
        - Выжить, - прошептала Чая. - В город скрытно вошли десять тысяч Лека. Они прячутся в особняках. Их шлемы не украшены цветом тана, как будто они принадлежат самому Каесу, но я многих знаю в лицо. Лек недоволен, что его отец выжидает и не переходит Лемегу. Скоро все переменится, Айра. Постарайся выжить - иногда это тем легче, чем больше врагов вокруг тебя.
        Она выжила. И в Дуиссе, и потом, когда вырвалась из бывшей столицы Радучи. Почти два месяца потребовалось Айре, чтобы с ребенком на руках добраться до Лемеги, переправиться через широкую реку и, избегая больших дорог и деревень, оказаться на дне рептской ладьи. Два месяца после на удивление длинной речи Чаи и Большого Ковра, на который Айре приказал явиться с ребенком сам Каес. Ее сопровождали трое стражников, в том числе Зеес и Лега, а также Ноя и Зия. Для ребенка Зия принесла черный, отороченный золотым шитьем праздничный наряд крохотного воина. Айра довольствовалась стеганым халатом. Она потянулась за гиввским клинком, но Зия холодно остановила ее:
        - Разве ты идешь на бой?
        Над Дуиссом спускался вечер, Аилле двигался к горизонту, превращаясь в огромный сплюснутый шар, окрашивая треть неба в кровавый цвет, и черный зубчатый контур Дуисской крепости на его фоне не мог не показаться зловещим. Айра ежилась от холодного ветра: еще бы, только-только выснежень подошел к концу, а месяц зелень получил свое имя вовсе не за первые дни. У огромных ворот крепости дежурило не менее сотни стражников, а поодаль стояли эскорты танских сыновей, застывшие, словно вырубленные из серого камня. Не полз еще над странно пустынными дуисскими улицами запах крови, но шум ее ускоренного бега внутри многих тысяч закаленных тел был почти явственным.
        Зия, Ноя и третий стражник остались с лошадьми на вторых воротах, а Зеес, Лега и Айра с весело лопочущим Тиром поднялись в верхнюю крепость. Разбитое стекло хрустело под ногами, запах испражнений витал в воздухе, но зрелище, которое предстало перед взором Айры, оказалось еще более отвратительным, чем простое разорение удивительного здания. В центре некогда прекрасного зала высился огромный шатер, и веревки, поддерживающие его, были прикручены к кольям, забитым в удивительный мозаичный пол. В глубине зала всхрапывали лошади и горели костры. В воздухе стояли копоть и вонь. Рядом с шатром трепыхалась гора порубленных на части окровавленных тел.
        Айра, следуя за Зеесом, невольно замедлила шаг, но тот, недовольно оглянувшись, прошипел:
        - Иди, не останавливайся. Раньше мертвецов не рубили, но они стали больно прыткими в последнее время. Смотри-ка, и любимый слуга великого тана здесь! Эх, Свитак, видно, разучился ты готовить танский напиток! Видишь, девка? Всякий, заходя в шатер всемилостивейшего тана, должен видеть, чем может обернуться отсутствие милости лично для него! Голову не забудь склонить, дура!
        Лега, ходивший в близких приятелях Зерты, грубо подтолкнул ее в спину, Айра едва не упала, но, прижав к себе насторожившегося Тира, вслед за Зеесом нырнула под цветастый полог. Тьма, расцвеченная языками пламени многочисленных ламп, сгустилась удушливым запахом, который настойчиво бил в ноздри, пробуждая какие-то воспоминания. Это действительно был Большой Ковер. Вдоль стен шатра стояли почти голые, напомнившие Айре Чаю, воины с огромными топорами, а впереди, сразу за толстым, покрытым резьбой шестом, который следовало бы назвать столбом, был расстелен алый ковер с высоким ворсом, на котором вокруг низкого стола с яствами и широкой чашей, напоминающей котел на кованых ножках, сидели хеннские таны. Обрюзгший старик, обнаженный по пояс, с властным взглядом, высился над остальными за счет огромных подушек, подпирающих его седалище и спину. Рядом с ним сверлил хмурым взглядом собственные колени Кирас. С другой стороны мелькала озабоченная и угодливая физиономия Синга, который явно не был допущен к ковру, скрывался в тени и мечтал ускользнуть из шатра. Прочие пирующие не могли быть никем, кроме молодых
танов, хотя все они скорее напоминали зрелых мужчин, подобных Хасу и мощью, и телосложением. Пятеро их сидело слева от столба - по правую руку от Каеса, отделяемые он него напряженной фигурой Кираса. И только один - Лек - справа. Он и повернул голову первым, едва услышал звон кольчуг упавших ниц Зееса и Леги.
        - Она пришла, отец!
        Каес поднял голову, и Айра тут же уверилась в том, что единственным приобретением Лека от отца был взгляд. Он прожигал насквозь. Поднял голову и Кирас - правда, его взгляд не обжигал кожу, он скользил по фигуре чужеземки, как скользит взгляд мастера по творению собственных рук: нет ли изъяна в готовом изделии.
        - Смотри, - отстраненно прошептала Айра. - Смотри, если сможешь разглядеть. На месте твой ошейник, на месте.
        - Что скорчился, уважаемый? - толкнул шамана коленом Каес. - Смотри-ка, чужеземка, а родила мальчишку, на котором Дух Степи не погнушался поставить знаки рода. Сколько поколений уже такого не было? Даже я не могу похвастаться такими отметинами.
        - Что мне на девку корчиться? - сморщил нос Кирас. - Я на снадобье твое корчусь, которым ты кожу себе мажешь. Может, и помогает оно тебе, да только я от вони этой едва дышать могу - глаза слезятся!
        - А ты бы подобрал другую мазь! - прошипел Каес. - Отчего радучский лекарь больше лучшего хеннского шамана в целительстве понимает?
        - Что он понимает? - скрипнул зубами Кирас. - Какого демона он злобоглаз в состав мешает? Не будет от него никакого толку, только вонь одна!
        - Ну о толке я сам судить буду, - усмехнулся старик и расправил плечи. - Эй, девка! Покажи парня!
        Не говоря ни слова, Айра присела, поставила удивленно вращающего глазками Тира на войлок и распустила шнуровку на маленькой курточке. Как сказала ей Чая, Тир встал на ноги вовремя, вот только ходить пытаться начал месяца на два раньше. И теперь, оказавшись без курточки, он довольно растопырил полные ручки, вырвался из рук Айры и в пять-шесть неуверенных шажков добежал до шеста, за который с довольным гуканьем и ухватился.
        - Настоящий хенн! - довольно хлопнул себя по коленям Каес. - Смотрите на метки, сыновья мои. Смотрите!
        В два шага Айра оказалась возле шеста и подхватила Тира на руки.
        - Подожди, - лениво бросил Каес и окинул взглядом стол.
        С ненавистью смотрели его сыновья и на гостью, и на ребенка. С той самой ненавистью, которая не только из смерти Хаса проистекала, а порождалась всем - и нехеннской внешностью Айры, и происхождением их младшего брата, и отметинами на плечах его малолетнего выродка. Только Кирас смотрел на Айру безразлично. Впрочем, и змея не хлещет ненавистью, когда к птичьему гнезду ползет.
        - Иди сюда, - бросил Айре Каес.
        Медленно она пошла к старику. Обогнула за спиной Лека, посмотревшего на нее странными темными глазами, с таким же взглядом Синга столкнулась. Сплетаться что-то в голове у нее начало - вот только понять бы, что именно.
        - Ты Хаса убила? - хмуро спросил Каес, ощупывая плечи Тира.
        - Нет, - ответила Айра, не отрывая взгляда от сына.
        Не понравились Тиру пальцы деда: ручками стал он их ловить и пытался отодвинуть от себя. И правда, толстым слоем желтоватой мази был покрыт Каес от запястий до пояса. Конечно, вонью запах томленого злобоглаза, который свежим корнем вовсе запаха не издает, назвать нельзя было, но с непривычки глаза пощипывало. Только зачем Синг в состав корень ввел? Новое средство придумал? Так тут как ни придумывай, но если пригоден злобоглаз от ядов, а томленый так и от сильных ядов, то ни к чему другому все одно его не приспособишь. Внутрь его принимать надо, внутрь.
        - Синг! - рявкнул Каес. - Посмотри мальчишку.
        Тенью метнулся к тану колдун, руки протянул, тонкими пальцами головы Тира коснулся, один взгляд на Айру бросил, но и этого взгляда ей хватило. Глаза у Синга темные оказались, словно зрачок на радужку расползся, а изо рта злобоглазом несло почти так же, как от смазанного тела Каеса. И оборачиваться не пришлось, чтобы понять: и с Леком то же самое.
        - Здоров мальчишка, - прошептал Синг и исчез, как появился, но поняла Айра: узнал он ее, узнал. Крепче сжала колдунья Тира, но расслабилась, как могла. Развернулась наружу, даже глаза прикрыла, чтобы понять нависшую над ней и Тиром угрозу и отвести ее в сторону. От кого она исходит, от кого? Уж не от седого тана, который мазью на жирном теле запахи изо рта Лека и Синга перебивает. И не от Кираса, который сам прислушивается и приглядывается вокруг. И не от старших братьев Лека, хотя ненависть в их глазах, кажется, способна платье на ней зажечь!
        - Отец, - послышался за спиной Айры голос Лека, - позволь матери моего сына испить из общей чаши.
        - Не выдержит девка хеннского напитка, - усмехнулся Каес. - Глотку сожжет!
        - Не выдержит - значит, не выдержит, - не успокаивался Лек.
        - Пусть выпьет, - неожиданно прогудел один из сыновей Каеса, и Айра поняла, что это был старший брат Лека - Аес. - Пусть выпьет, мальчишка ее грудь еще сосет, пусть испробует хеннского напитка, через ее плоть пропущенного, - заодно и узнаем, чего стоят метки на его плечах.
        - Ничего они не стоят, - неожиданно подал голос Кирас. - Да, отметил его Степной Дух, но кто знает, что за метка это? Дух ведь мог и в предостережение метку бросить!
        - Ну что ж… - Каес сдвинул брови. - Дай ей глотнуть, Лек, если не жалко девку. Только сына придержи, а то повалится - зашибет.
        Зачерпнул Лек ковшом из чаши, протянул ковш, поймал ребенка на руки.
        - Пей, Айра. Если дух твой слаб, провалишься в сны, из которых не выбраться. Если выберешься - слово даю, отпущу тебя восвояси.
        - С сыном? - прошептала Айра.
        - С сыном, - кивнул Лек и рассмеялся. - Вот только с другим. Как ты думаешь, если пропустить тебя через сотню Зееса, хоть одного сына родишь?
        - Щедрый ты, - прошептала Айра, напоминая Леку его собственные слова. - Щедрый, если сокровищами разбрасываешься. И не свистун. Точно не свистун.
        Поднесла Айра ковш к лицу, вдохнула глубоко, запах расплетая, и выпила одним махом. Пламенем обожгло глотку, но вкус страшнее оказался. Отвар грибной, от которого тело невесомым кажется и демоны по углам мерещатся, - знакомо, но не страшно. Вытяжка из плесени болотной только ужасом способна окатить - тоже не страшно, хотя половину учеников Аруха после этого настоя по два месяца откачивать приходилось. А крепкие эти воины - дети Каеса, если пьют и то, и это: сейчас должны так себя чувствовать, словно рвет их на части, но ничего, сидят, только пот с их лбов катит. Вот с третьим привкусом совсем плохо. Третий привкус - слабенький, но знакомый - обжег Айру сильнее горючки хеннской, на которой настой выдержан был. Уж явно не из кладовых Кираса сей состав. Когда последний раз его Айра слышала? Уж не в Золотом храме: там он толстыми шкурами да иглами был прикрыт. Нет, последний раз этот запашок над трупами юрргимов витал недалеко от Ласской крепости. Там маг Ирунг показал ей лишенный корня куст злобоглаза и предвосхитил вопрос ее:
        - Ничего не сделает яд с Кессаа и Зиди, даже если покусаны они. Вот эта травка их спасет. Точнее, корень ее.

«Вот эта травка их спасет», - повторила про себя давние слова Айра и прохрипела, твердо глядя в глаза Каесу:
        - О милости прошу тебя, тан.
        Сталью глаза тана подернулись, губы в узкую щель превратились, но потянулся Тир из рук Лека к матери, загукал, залопотал.
        - Чего хочешь? - обронил тан.
        - Руку поцеловать твою, тан, - на колени опустилась Айра. - Вырастет внук твой, а ну как мне и рассказать нечего ему будет?
        - Ты посмотри сначала, тан, - прошипел у его плеча Кирас. - Может быть, у нее язык раздвоен?
        - Вот! - пьяно покачнувшись, вытянула язык Айра.
        - На, - расплылся в улыбке тан и протянул ей толстую волосатую руку. Как к роднику, припала она к ней, поймала губами предплечье, щекой приникла и всосалась в старческую плоть, языком ее облизала, губами сняла столько, сколько могла, пока губы не защипало и язык не обожгло.
        - Хватит, - рявкнул тан и хихикнул, обернувшись к Кирасу. - А ведь не просто так ее Лек выбрал. Одолжишь, сын, девку? Уж больно нежна!
        Обратно Тира вез на руках Лега: Айра едва сидела в седле. Зия и Ноя посматривали на нее с презрением, Зеес оглядывался с плохо скрываемым испугом. Город погружался во тьму, факелы у входов в особняки уныло коптили невидимое небо, не рассеивая, а сгущая тьму.
        - Что бывает с танами, которые пьют из чаши на Большом Ковре? - пьяно спрашивала Зию колдунья.
        - Утром они просыпаются с головной болью, - зло отвечала хеннка. - Изредка некоторые, что слабее, теряют рассудок. Есть поверье, что всякий, кто затевает что-то против хеннов или готов предать, умирает в первую же ночь.
        - То есть, если я умру…
        - Не умрешь, - отрезала Зия. - А умрешь - никто не заплачет. Не танка ты!
        - А кто же я? - сделала недоумевающее лицо Айра.
        - Девка приблудная, - сплюнула Зия и повернула коня к воротам мрачного здания.
        Айра с трудом сползла с лошади, но Лега сына ей не отдал и отнес Тира наверх сам. Айра вслед за ним по ступеням почти ползла. Очень бы удивился воин, если бы увидел, как хмель слетел с колдуньи, едва закрылась за ним дверь. Она тут же метнулась к спящему сыну, долгие мгновения гладила его лицо, прислушивалась к дыханию, затем начала собираться. Застегнула перевязь, вставив в нее оба меча - прямой гиввский и кривой, подарок Чаи. Повесила на пояс нож, набросила на плечи мешок с запасом еды на пару дней, выудила из-под ложа черный осколок и сунула его в сапог. Затем подхватила одеяло и завязала его концы узлом, чтобы нести Тира. Поймала пальцами конец стягивающих горло нитей и рванула их в стороны. Словно пакля вывалилась у нее из ушей. Струна, стягивающая руки и ноги ее, лопнула. Молния ударила в голову и загрохотала, изгибая в напряжении кости. Упала Айра на колени, хрипя и отплевываясь кровью. Затем поднялась, размазала кровь по лицу и рукам, натянула стеганый рваный халат и села ждать. Сила к ней вернулась. Окатила валом до ночного неба, но не сбила с ног, а покорно замерла возле них.
        Ждать пришлось недолго. В стороне замка замелькали факелы, раздались крики и зазвенело оружие. Во дворе что-то закричал Зеес, ворота распахнулись, и сотня выкатила на улицу.
        - Десяток воинов остались в здании, - прошептала Айра, стоя возле узкого окна, и сама же добавила: - А также Зия, Ноя, Айдара, Зерта и Чая. Пожелаю им крепкого сна.
        Тир заворочался на ложе и засопел, сжимая маленькие кулачки.
        - Не спеши, - прошептала Айра, оглянувшись. - Подожди, мой мальчик. Уже скоро.
        Она сплетала сонное заклинание ровно до того мгновения, пока по улице мимо особняка не пошли первые мертвые. Порубленные мечами и пронзенные копьями, на северо-восток из Дуисса потянулись первые, кто не сумел пережить эту ночь. Значит, и Айре пришло время прощаться с Дуиссом, власть над которым захватывал Лек. Старый тан, Кирас и братья Лека неминуемо должны были стать юрргимами и погибнуть.

«Прощай», - прошептала Айра ночному городу, в очередной раз обливающемуся кровью.
        - Прощайте, - прошептала Айра провалившимся в глубокий сон сторожам. - Прощай, - бросила последний взгляд в сторону крепости и удивилась сама себе, словно вместе с последней шаманской плетью выдернула из себя и незаживающую боль. Даже обиды не осталось в сердце.
        Сонный Тир приник к матери, толстый халат запахнулся поверх его спины, превратив Айру в нелепого толстяка, вымазанного в крови. Тяжелая воротина заунывно заскрипела за ее спиной, и колдунья влилась в ряды бредущих на северо-восток мертвецов. Туда же, куда призывал неизвестный чужой голос сердце ее маленького сына.
        Часть третья
        Кессаа

…И когда они пришли туда, откуда слышался зов, то увидели, что зовущего их нет. И увидели источник, который не исторгает наружу, а всасывает в себя, и поняли, что будет он сосать, пока не лопнет сокрытый под ним сосуд или не пересохнет земля, окружающая его…
        Хроники рода Дари, записанные Мариком, сыном Лиди
        Глава 1
        Ласка
        Непривычно было Марику в ладье плыть. И в лодке-то сидеть не приходилось: к чему были лодки на Мглянке, которая и полсотни локтей не достигала в самом широком месте, а уж в ладье днище сапогами топтать - вовсе чудным делом показалось. Хорошо, хоть плавать еще в отрочестве научился, омуты мглянские на спор переныривал, а то вовсе бы покой потерял, прочувствовав, что не один десяток локтей зеленоватой глубины под килем. Деревяшка под ногами, а под ней пропасть непроглядная. Впрочем, в первый же день привык Марик к реке, да и как было не привыкнуть - ведь ладили репты с рекой: каждый поворот ее знали, каждую мель именем окликали. Да и река ладью несла течением бережно и не спорила с веселыми потешками, которыми нетерпеливые репты каждый взмах весел отмечали, каждое хлопанье паруса значили. В первый же день привык к реке и ладье Марик, а на второй - заскучал, хотя от берегов, лесами непроходимыми заросших, глаз не оторвать было. Но уж больно томиться молодое тело в бездействии не хотело, а мечом или глевией на корме размахивать - ни теснота, ни взгляды рептские прищуренные не позволяли, хоть и
рассматривали они большей частью тот морок, что Кессаа на Насьту накинула. Видно, не одному Вегу стройная дучка на глаз легла.
        Заскучал Марик, но Смакл быстро разглядел, что неймется безусому баль, - сначала рявкнул пару раз, чтобы тот ладью не раскачивал, от борта к борту мечась, а потом схитрил, хотя уж никак хитрость к простодушной, хоть и внушительной, рептской физиономии не подходила. Сказал, что ни один баль больше полудня на веслах не выдержит. Один из рептов тут же побрел на нос палить в крохотной жаровне уголь для скорого перекуса, а на свободное место плюхнулся разгневанный Марик. И вправду, не сразу он ритм поймал, не сразу понял, как одним вдохом и одним выдохом с прочими гребцами дышать, но уж как поймал - даже Смакл крякнул ввечеру, глядя на вздувающиеся крепкими мускулами плечи юнца.
        - Прямо скажу, удивил ты меня, парень. Только одно в голову приходит: что с отрочества тебя заставляли валить лес или руду в Сеторских горах колупать, но кормили при этом, как тана какого-нибудь!
        - Тана не тана, а от обычной доли рептского гребца я бы не отказался, - довольно отвечал Марик, чувствуя, как приятная тяжесть разливается по натруженному телу.
        Так и пошли, побежали, понеслись над водой первые летние дни. Звенели птичьим гамом берега Ласки, трепетал парус, когда ветер был попутным, вздымались весла, вглядывался в повороты русла Смакл, теребя отполированную до блеска рукоять рулевого весла, сутулился на краю скамьи несчастный Насьта в платье Оры, молчала, опустив тонкую руку в воду, Кессаа. О чем она думала, к чему прислушивалась? Никак не мог угадать этого Марик, взрезая зеленую воду деревянным веслом. Раз или два в день Смакл приказывал приставать к берегу для короткого отдыха, стараясь использовать для стоянки крохотные островки, однако ночью ладья неизменно оставалась на течении, цепляясь якорем за какую-нибудь отмель.
        - Береженый - не обожженный, - приговаривал Смакл и радовался полнеющей Селенге, которая раскатывала серые отсветы над темной гладью реки. - Тут ведь уже не реминьские места, да и не бальские еще. Леса дикие - кто их знает, кто после напасти, что на Оветту накинулась, смог через нижние топи в сеторские леса перебраться? Нет, тот, кто спит вполглаза, - спит и просыпается, а кто в оба глаза уснуть норовит, так и вовсе не обязательно проснется!
        Так или иначе, но за неделю речной дороги ничто не насторожило крепкого репта, да и Кессаа, как показалось Марику, в полусне-полуяви эту часть пути провела. Только когда бурыми скалами ощетинились берега Ласки да сама река сдвинулась в тугой бурлящий жгут, очнулась сайдка, прищурилась, словно высматривала на берегу кого.
        - Навались! - заорал Смакл, и гребцы, уже без Марика, которого кормчий отправил отдыхать перед опасным местом, начали загребать к реминьскому берегу и, как показалось баль, едва успели вырваться из плотного потока, который будто срывался с привязи и с ревом устремлялся в месиво острых камней и кипящей воды. - Вот! - крякнул Смакл, когда ладья ткнулась носом в заводь, тихой которую нельзя было назвать лишь по причине близких порогов. - Сладили! Только разве это работа? Вот когда вверх выгребаешь - тогда да, хоть и посудинка без груза идет! Что ж, половина пути, значит, за нами.
        - Подожди! - первой спрыгнула на илистую гальку Кессаа. - Дай осмотреться. Что-то запах мне не нравится.
        - Запах?
        Смакл шумно втянул ноздрями речную сырость, сплюнул.
        - Осматривайся, времени вдосталь. Сейчас будем ладью разгружать, тут пять сотен локтей до каменной лестницы: пока перетаскаем, пока ладью перенесем, пока опять погрузимся - там уж и вечер. А другой дороги в обход порогов нет. На противоположном берегу и пристать-то не получится, я о тропе уж и вовсе не говорю. Так ты и девчонку с собой потащишь? Или она у тебя не только хозяйка молчаливая, но и лучница?
        Репты дружно закатились хохотом. Насьта, шмыгая коленями по платью, страдальчески закатил глаза. Стоило Кессаа сойти на берег, как Марик последовал за ней, и торопливость их «спутницы», да еще лук в ее руке, явно свидетельствовали о нежелании мнимой Оры оставаться наедине с ватагой рудодобытчиков.
        - Мы быстро, - оглянулась Кессаа. - А лучница у меня знатная, точно говорю.
        - Не чувствую никакого запаха, - пожал плечами Марик мгновением позже, оглядывая утоптанный берег, обширное кострище, обложенное камнями, и широкую тропу, уходящую меж зарослей речного орешника к мшистым валунам и бурым скалам.
        - Этот запах не носом приходит, - прошептала Кессаа и потянула из-за спины колючку. - Идем. Насьта, ты уж не подведи меня, если что.
        - Эх! - выдохнул, словно ругнулся, несчастный ремини и набросил на рог тетиву. - Кто ж и подведет-то, если не я? Ты уж скажи только, куда подводить…
        - Тихо! - оборвала ремини Кессаа и пошла вперед.
        Хоженой была тропа. Не часто хоженной, но плотно побитой сильными ногами. О том и чистота ее говорила, и кругляшки травы подорожной под валунами, и бурая пыль от отжигов да криниц, что не в первый раз переносили упорные репты, разгружая тяжелые ладьи. На гребне невысокой гряды, которую Насьта реминьской гребенкой и обозвал, скалы внезапно заканчивались, обрываясь отвесно едва ли не в бурлящий поток, от них тропа перескакивала на широкий сланцевый скос, который Аилле, ветер да мороз и вправду превратили в широкую лестницу, под ней же серым камнем выделялся язык каменной осыпи, тянущейся вплоть до взвихренной последними водоворотами Ласки, а дальше река внезапно ширилась втрое и исчезала в мутном мареве бесконечной равнины, плоской и неразличимой.
        - Вот она, мангская топь, - вытерла пот со лба Кессаа и, сощурившись, прибавила: - А вот и смерть.
        Из кустов возле осыпи торчал нос ладьи, и, когда Марик добрался до нее, он понял, что Кессаа была права. Возле лодки лежали семеро мертвых рептов. В воздухе жужжали мухи, ползла сладковатая вонь. Многие трупы были погрызены лесным зверьем. Марик с отвращением зажал нос, а Насьта отложил лук и как ни в чем не бывало осмотрел мертвых одного за другим.
        - Ну что скажешь? - нахмурилась Кессаа.
        - Что вижу, то и скажу, - пробурчал Насьта, и Марик едва не рассмеялся: несмотря на ужасное зрелище, настолько нелепо выглядел ремини в платье Оры. - Семь мертвецов. Все репты, мне кажется, проходили они к горам в прошлом году… если бы у вожака не погрызено лицо было - точно бы сказал. Ладья пустая - значит, вверх по течению шли. Недели три уж, как здесь лежат.
        - Пару раз времени до желтого утеса добраться, если дорогу знать, - пробормотала Кессаа.
        - Почему до утеса? - не понял Насьта. - Это через топь одна или две тропы, по которым никто и не проходил, считай, летом, а от порогов куда хочешь, туда и иди - во все стороны дорога открыта. Конечно, если в диком лесу лихо какое под себя не подгребет.
        - А ты что скажешь? - повернулась к Марику Кессаа.
        - Один воин был, - сам себе удивляясь, неожиданно буркнул Марик.
        - Как решил? - сдвинула брови Кессаа.
        - Почудилось, - признался баль. - Да и то, смотри сама. Схватка здесь началась. Вот трое у носа лежат, видишь? Их воин одним ударом взял. Расчертил одного поперек лица, второго с плеча в грудь, третьего - с грудины на живот. Так и лежат, как цветок лепестками раскрылся, а вот и след воина. Считай, почти схватили репты противника, вплотную подошли, да вот не срослось у них. Вертким боец оказался. Нога маленькая, непонятно - подросток, что ль? Меч короткий, кривой. Наверное, хорошая сталь: глубоко плоть рассеклась, а на втором кожушок-то из хорошей кожи.
        - Дальше? - потребовала Кессаа.
        - А что дальше? - почесал затылок Марик. - Четверо остальных - нет, трое - на помощь этим бросились. Смотри-ка, у одного и теперь еще веревка в руках зажата. Первого боец проткнул чем-то - пикой или клинком длинным, но вытащить оружие сразу не успел, потому как под второго присел и развалил его снизу коротким клинком до брюшины. Третий…
        - Что «третий»? - поторопила баль Кессаа.
        - У третьего спина сожжена, - пожал плечами баль. - Словно ему масло горящее вслед плеснули. А уж седьмой - как сидел на корме, так и упал. Придушили его, что ли?
        - То-то, что придушили, - кивнула Кессаа. - Интересно, где же это она научилась…
        - Кто? - сдвинул брови Насьта. - Неужели Айра?
        - Она самая, - потерла виски Кессаа. - Хозяйка каменного дома. Домой вернулась. Эх, разминулись, жаль! Наверное, уже неделю, как Анхель ее разговорами донимает. Я ее магию словно по запаху готова узнать, тем более что и здесь она над противниками подшутила, вот только три вещи мне непонятны. Во-первых, такое ощущение, что силы у нее чуть ли не вдвое прибыло. Да и ребенок…
        - Ребенок? - не понял Марик.
        - Да, - кивнула Кессаа. - И ребенок был, только она его на себе держала и сражалась, с рук его не спуская. Вон там она его на ножки ставила, а до того места следов нет. Во-вторых, еще кое-что вы не заметили.
        - Что же? - обиделся Насьта.
        - На берегу-то след от двух лодок, и второй, что притоптан, непохож на рептскую ладью. Киля у той лодки нет. Плоский нос. И не вытаскивали ее на берег. Причалили, зверьков рисских спустили и обратно убрались.
        - Что же это значит? - поднял брови Насьта. - Риссы были здесь?
        - То и значит, что не охотятся они за Орой, а выманивают ее зачем-то, - задумалась Кессаа. - Или спугнуть пытаются, вынуждают показать себя. Или и не ее вовсе, а меня. Не знаю.
        - А те, что по другому берегу Ласки у утеса бродили? - не понял Марик.
        - Отстали пока. - Кессаа убрала меч и сбросила со спины мешок. - Или опередили. На легкой лодочке это несложно, она как стрела полетит с умелым гребцом да под узким парусом. А спрятать ее везде можно, да хоть в кустах на том берегу!
        - А в-третьих? - напомнил Марик.
        - То-то, что в-третьих, - прошептала Кессаа. - А сам-то не видишь? К мертвецам-то присмотрись!
        Оглянулся Марик, в который раз от сладковатой вони поморщился, от мух, жужжащих над ужасным лакомством.
        - Лежат они, - подсказала Кессаа. - Никуда не двинулись, словно и не собирались никуда. А ведь даже от желтого утеса мертвецы уходят на запад.
        - Бывало, и не уходили, - брякнул Насьта.
        - С тем я давно уж разобралась, - прошептала Кессаа. - А вот с этим… Это чья кровь, Марик?
        Баль присел рядом с сайдкой, присмотрелся к едва заметному пятну на земле.
        - По всему выходит, что Айры этой! - кивнул Марик. - Да мало крови-то, или чуть-чуть ее зацепили: она же и сражалась еще потом. Или ребенка…
        - Нет, - качнула головой Кессаа и медленно растопырила над пятном ладонь. - Ее это кровь. Если бы эти молодцы ребенка зацепили, уверяю тебя, парень, так бы легко они не умерли. Ее это кровь, точно ее. Неужели из-за нее мертвецы задержались?
        Кессаа резко сжала кулак, и пятно вспыхнуло жарким пламенем.
        - Ну и что? - не понял Марик, когда на земле осталось только выгоревшее пятно. - Мертвецы-то и теперь не уходят никуда!
        - Куда надо, они уже дошли, - выпрямилась Кессаа. - Похоже, что Айра короткий путь для них нашла. Насьта, поспеши-ка, возьми вот это да спрячь в лодке, чтобы Смакл не нашел, - посмотрим, не на клейма ли, что Ора из Суррары принесла, риссы охотятся?
        Мелькнул в руках Кессаа короткий жезл с багровыми метками на концах, а тут и камень по склону зашуршал. Сбросил Смакл с широких плеч корзину с криницами, да так и замер.
        - Сето, мать моя! - прохрипел репт. - Это ж Дога с ватагой! Вег с ним раньше ходил! Неужели разбойники на Ласке осели? Кто ж его так…
        - Нет, мой дорогой, - мотнула головой Кессаа. - Вопрос-то другой совсем: кого Дога с ватагой пытался обидеть. Или не видишь, что ни оружие у них не взято, ни один кошелек с пояса не срезан? Молчишь?
        Ничего не сказал Смакл - видно, и в самом деле не пользовался доброй славой репт Дога. А уж Вег, когда трупы увидел, так не только лицом посерел, но и затрясся весь. Тут уж не до привала всем стало. Кессаа с Насьтой отошли в сторону, чтобы не мешать испуганным рептам, а Марик вместе с побледневшими гребцами принялся таскать руду. Правда, сначала Смакл вместе с Вегом собрали оружие и срезали с поясов убитых кошельки, помечая рептскими рунами, какой из них кому из родственников передать. Потом в дело пошли кирки. Земля у осыпи оказалась сырой, и яма быстро наполнилась водой, но выбора не было. Тела присыпали влажной почвой и завалили камнями. Вскоре общими усилиями, перебрасывая с кормы к носу короткие чурбачки с вырубленным посредине пазом, перетащили и ладью. Когда она оказалась вновь нагружена, Аилле уже клонился к горизонту. Живот прихватывало от голода, но никто и не заикнулся о еде. Только когда хлопнул парус и задергалась на буксире ладья Доги, по рукам пошли куски сушеных лепешек. Настроение оказалось испорченным. Вот только Кессаа все так же сидела у борта, теребя пальцами холодные струи
Ласки. Ничего она больше не сказала Смаклу относительно судьбы убитых рептов, но кормчий словно и не хотел ничего знать. Он отправил на вторую ладью к рулевому веслу репта, которого уже постоянно заменял Марик, и теперь и сам сидел на корме с таким видом, словно не к родному дому вел натруженную команду, а к пепелищу. Марик же, вздымая в лад с другими гребцами весло, смотрел на Насьту, который вновь тосковал в платье, и жалел только об одном: что морок для него рассеялся и вместо милого лица приходится лицезреть насупленную физиономию ремини.
        Уже ночью Смакл по лишь ему известным приметам отыскал отмель и бросил в торчащий над водой тростник якорь. Тут только Марик почувствовал, что многое переменилось вокруг. Все то же звездное небо пестрело над головой, точно так же сияла бледным светом Селенга, но ветер казался липким и удушливым. Темные стены тростника, что обрамляли берегами серые ночные воды Ласки, мнились пределами запретного царства. Полчища лягушек и непонятно каких тварей оглашали дали кваканьем, воем и стрекотаньем. Иногда то тут, то там слышался плеск, и тяжелые волны, достигая ладьи, ощутимо шевелили ее. Однажды Марику даже показалось, будто кто-то скребется в днище прямо под его ногами, он дернулся, но тут же услышал шепот Кессаа:
        - Не бойся. Купаться в Ласке ниже порогов не следует, но в лодке нам ничто не грозит.
        Слова Кессаа заставили баль покраснеть, он невольно нахмурился, но взгляд сайдки, блеснувший отраженным светом Селенги, не был насмешливым. Он показался Марику усталым и печальным - может быть, именно это подействовало на него, а может, собственная усталость взяла свое, но открыл глаза он только утром.
        Еще полторы недели ладья ползла в царстве камыша, тростника, огромного количества птиц и страшной, кажущейся черной водной толщи. Ласка разбежалась на множество рукавов, порой Смакл вовсе не мог найти островка для стоянки, и грести приходилось и ночью, тем более что ветер теперь дул редко - словно страшился забредать в душные тростниковые коридоры. К счастью, жужжащая над головой мошкара не докучала даже ночью, хотя нужной травы под рукой не было, но, судя по тому, как косился на Кессаа Смакл, прошлые рептские походы не отличались миролюбием кровососущих.
        Марик уже привычно налегал на весло, радуясь его тяжести, как радуется сильное тело возможности показать силу, но тосковал по собственному оружию, так и не освоенному в полной мере. Порцию рептских насмешек получили уже и древко его глевии, обозванное и посохом, и кочергой, и погонялом для сайдских быков. И короткий и широкий меч, который, по словам Смакла, годился, чтобы переворачивать лепешки на противне в радучской печи. Но больше всех доставалось Насьте. Правда, дело было не в насмешках. Мало того что ему приходилось и по малой нужде свешиваться над бортом, как женщине, так ведь и Вег уже на второй день после порогов, чувствуя, что Ройта близится, принялся обхаживать мнимую дучку. Обещаний и уверений, которые обрушились на бедного ремини, хватило бы, чтобы десяток, а то и два десятка не самых бедных балек бросили родные деревни и отправились вслед за долговязым рептом к новому счастью, а уж сладостные Веговы улыбки - при отсутствии брезгливости - можно было запросто употреблять вместо меда с цветочным вином. Зато кислые гримасы Насьты прекрасно сгодились бы для сквашивания молока в корептских
сыроварнях.
        О многом передумал за последние дни Марик, вспоминая и собственное детство, и отца, и старого Лируда, который был учителем самого Эмучи, но надо же - закончил жизнь всеми забытым стариком в затерянной в чужих лесах бальской деревеньке. Однако больше всего его занимала хозяйка каменного дома, которая с легкостью разобралась с семью рептами, имея к тому же, по словам Кессаа, ребенка при себе. То, что она сумела освободить обе руки, не слишком удивляло баль: в деревне всякая женщина со сноровкой подвязывала младенца или к спине, или к груди, в зависимости от нужды или заботы, но если она сражалась вместе с ребенком, значит, имела такой запас уверенности в собственной неуязвимости, что… А он сам-то? Хоть раз был уверен в какой-либо из схваток? Или всегда бросался вперед, надеясь на удачу? И что он будет делать рядом со стройной красоткой с легендарным мечом и хмурым ремини? Кого он сможет защитить, если и вправду не убил пока еще ни одного врага? Да и знаком ли он хоть с одним из них?
        - Красная скала впереди! - стянул с головы шапку перед очередным закатом Смакл.
        Вновь соединившаяся в одно русло Ласка и вправду выкатывала на простор. Горизонт исчез, обратившись полосой низких облаков, над ними в ясном небе вдруг проступили бледные контуры Молочных пиков, а берега приподнялись и закудрявились кронами болотных деревьев.
        - Бросай якорь, Смакл, - громким шепотом ответила Кессаа. - С этого мгновения ни крика, ни храпа. Утром будем выходить в Мангу! Утром!
        Глава 2
        Знакомства
        Утро наползло мглистым туманом, который поднимался над серой водой, как пар над котлом деревенского шамана. И сорванные течением кувшинки, торопясь к морю, тоже напоминали лепестки цветов, которые шаман бросал в котел перед весенним равноденствием. Вот только о колдовстве в ладье никто и не заикался. На рассвете Кессаа вновь долго теребила пальцами зеленую воду, понуждая Насьту то и дело поглаживать упрятанный в чехол лук, но никто не вынырнул из глубины, никто не откусил и не поранил тонких пальцев. Да и репты молчали: ни единого смешка не раздалось на скамьях в ответ на метания мнимой дучки. По приказу Смакла в ладье стояла полная тишина. Наконец Кессаа подняла руку, и репты беззвучно опустили весла в воду. Со спущенным парусом, стараясь не издавать ни единого всплеска, тяжело нагруженная ладья пошла поперек застеленного туманом устья Ласки к низкому левому берегу. Красная скала, которую Марик так и не успел толком разглядеть, заостренным темным силуэтом стала растворяться за спиной. Ладья Доги с поднятым парусом, которая нервно подрагивала на стремнине, удерживаемая якорем на тонкой бечеве,
почти растаяла в тумане, когда Смакл не выдержал и прошипел:
        - Ну и что? Ты по-прежнему утверждаешь, что сейчас разбежится с верховьев Ласки ветер, сорвет лодку Доги с якоря и вынесет ее за скалу на стрежень Манги?
        - Именно так, - прошептала Кессаа, прислушиваясь к крикам болотных птиц.
        - И рисский сторожевик помчится за ней в погоню? - уточнил Смакл.
        - Помчится, - кивнула Кессаа, - если, конечно, ладья риссов, как ты сказал, стоит на якоре за Красной скалой. На стремнине лодку потащит вправо, да и ветер должен будет сыграть к северу. А уж нам останется только налегать на весла и попытаться не упустить тумана!
        - А если мы его упустим? - еще уже сдвинул брови Смакл.
        - Даже в этом случае мы успеем уйти к берегу! - усмехнулась Кессаа. - Ты теперь богат, Смакл, а если будешь еще и удачлив, то и ладью сохранишь!
        - Значит, в Дешту уходишь, не в Ройту? - поскреб широкую грудь кормчий, все еще не веря в обещанный ветер. - Может, оставишь девку свою? Я не о Веге беспокоюсь, Ора бы и моей женушке вместо дочки стала, - чего ей на кровавой дорожке искать? Неладным с запада тянет, неладным!
        Марик, с трудом сдерживая смех, бросил взгляд на несчастное лицо Насьты, который мотал головой и смотрел в сторону противоположного берега, как умирающий зверь на небо из волчьей ямы.
        - Я ведь не пасу ее, Смакл, - холодно улыбнулась Кессаа и тут же вздернула над головой руку: - Встали!
        Мгновением позже Марик заметил нить. Она висела в локте от поверхности воды и, пропуская через себя туман, пронзала его языки тонкой тенью. Хорошо знали свое дело рисские гребцы - не взметнули весел, а двинули их рукояти от себя, погасили бег лодки и, отгребая, стали удерживать ее в каких-то десяти локтях от настороженной ворожбы.
        - Вот ведь, скалу мне под киль! - восхищенно прошипел Смакл. - А я-то дивился, как колдуны точно выгребают мне навстречу всякий раз!
        - Ветер! - поднялась Кессаа на ноги и кивнула Марику. - Поставишь парус, едва нить лопнет. Смакл, твои ребятки все поняли?
        - Жилы порвут, если понадобится! - уверил репт и стиснул в ручищах рулевое весло.
        И тут подул ветер. Сначала Марику показалось, что потянуло сквозняком в спину, затем зашевелились волосы Кессаа, а чуть позже откуда-то из редеющего тумана донесся звук лопающейся бечевы, и нить исчезла!
        Затрещали весла, изгибаясь в мускулистых руках! Хлопнул, вздуваясь, парус, едва не вырвав из ладоней Марика канат! Зашипел у рулевого весла Смакл, перечисляя скороговоркой морских и речных духов! Ладья словно приподнялась на гребне волны - и через мгновение уже скользила вслед за улетающим туманом. Прихватив канат за вырез в борту, Марик оглянулся и прищурился: показалось ему или в самом деле сторожевая нить за кормой натянулась вновь?
        - Точно так, - кивнула Кессаа. - Только ведь если бы я сразу об этом сказала - не уговорила бы Смакла на такой ход.
        - Что не так? - прошипел кормчий, выводя ладью поперек течения.
        - Все так, - успокоила репта сайдка. - Слышишь? Погнались за пустой лодкой риссы!

«За пустой ли?» - вспомнил Марик короткий жезл с рисскими отметинами, прислушиваясь к раздающимся в отдалении крикам и шуму весел.
        - Ну? - шепотом подал голос измучившийся Насьта, когда ладья вырвалась на простор Манги и начала забирать вправо, обходя по дуге и рисский дозор, и Красную скалу, благо туман, что таял вместе с утренним сумраком, все еще полз обрывками над водой, словно точно так же стремился к левому - твердому - берегу Манги. - Скоро, что ль?
        - Чуть-чуть осталось! - успокоила Насьту Кессаа и добавила, оглянувшись на Марика: - И вся жизнь.
        Ладья зашуршала по топкому дну, когда лучи Аилле уже расцветили зеленью ставшую дальней полоску правого берега. Марик силился разглядеть рисский корабль, но поднявшийся над Сеторскими горами Аилле слепил глаза.
        - Ничего! - оживленно повторял Смакл. - Парус спустим, мачту сложим, на веслах вдоль берега выберемся - никто не разглядит. Ладья коричневая, и берег глинистый. А и разглядят - что с нас брать? Ну удачи тебе, девка, и друзьям твоим! Если что, всегда рад буду на пороге встретить!
        Спрыгнул Марик на твердую землю, поймал Кессаа, удивившись ее легкости, не дал упасть Насьте, запутавшемуся в платье, уперся ногами в берег и помог столкнуть ладью. Дружно взмахнули репты веслами, и вот уже и ладьи не стало видно - скрылась она за плавучими кустами вместе с довольной улыбкой Смакла. А за другими кустами уже раздавалось рычание Насьты и треск раздираемого платья.
        - Сейчас скажет, что смолой заляпал, все равно бы не смог отстирать, - сдвинула брови Кессаа.
        - А на Веге ведь лица не было! - вздохнул Марик, пряча усмешку. - Хоть бы рукой Насьта ему махнул!
        Кусты вздрогнули, и на берегу появился взъерошенный, но счастливый Насьта. Он с подозрением поискал улыбок на лицах спутников и с облегчением выдохнул:
        - Куда теперь? В самом деле в Дешту? Или сразу к борским воротам? Пропустят сайды в Скир? Мы же в Суйку идем?
        - Может быть, - прошептала Кессаа, прихватывая волосы черным платком. - Оглядимся сначала. Да и о подорожных ярлыках следует позаботиться. Если что - мы из Бевиса. Я Ору порасспросила, в их квартале почти всех хенны порубили, так что ею и представляться буду, а вы уж голову зря не ломайте: кто есть, те и есть. Будем считать, что вы в доме у ее отца, Маэлем его звали, то есть у моего теперь, служили, так со мной и остались. На всякий случай повторяю: в лавке служили! Товар обычный - ткани, иглы, нитки, пряжа, когда и по ювелирной части, когда и из еды кое-что.
        - Может быть, стражниками заделаемся? - скривился Марик. - Если что - я в торговле, как крот в кружевах.
        - А в охранной службе, стало быть, разбираешься? - усмехнулась Кессаа.
        - А мне теперь хоть кем, только не в юбку, - пробурчал Насьта и с подозрением оглядел спутников. - Если хоть кто-нибудь проболтается, когда мы вернемся в поселок…
        - Очень непросто будет вернуться, Насьта, - серьезно ответила Кессаа и, поправив на плечах мешок, полезла по крутому, поросшему колючему кустами берегу наверх.
        Спутники выбрались на тракт через лигу. Дорога шла по краю выщербленного ветром и бедного на траву плоскогорья, с высоты открывался вид на величавую и широкую ленту Манги, вот только рассматривать реку не пришлось. Тракт был запружен беженцами. Бесконечным потоком люди шли, ехали на телегах и верхом в сторону Ройты. Здесь были и старики, и юнцы, и женщины, и мужчины. Мычали коровы, в ящиках посвистывала домашняя птица, но люди молчали, если не считать тихого, пронизанного ужасом говора, причитания старух и частого детского плача. В вытянувшейся на многие лиги толпе смешались дештские сайды и корепты, измученные и оборванные дучь и сухие, горбоносые кемь, баль и учи. Мелькали еще какие-то лица, проглядывали сквозь дорожную грязь незнакомые одежды, слышался невнятный шепот, похожий на бессмысленное причитание над заросшим травой могильником, и все это почти уже смешалось до однородной массы, припудрилось пылью, надело маску усталости и горя и теперь брело предсмертным человеческим месивом по узкой полосе бесплодной земли между отрогами неприступных Молочных пиков и непреодолимой водной преградой к
рептскому городу Ройте.
        - Война, - прошептал отчего-то словно уменьшившийся ростом Насьта.
        Марик собрался уже приободрить спутника, но Кессаа вдруг шагнула в поток и пошла среди людей и повозок, отмеченная обожженной рукоятью колючки, словно черешком лесного яблока. Марик немедленно толкнул Насьту в плечо и бросился следом в толпу, о чем пожалел тут же: по обочине надо было спешить, но нагнать сайдку он смог едва ли через четверть лиги.
        - Значит, все-таки в Ройту? - прошипел он ей на ухо, когда дорога начала забирать вверх и среди корявых горных сосен показались серые крыши и темная громада то ли постоялого двора, то ли сторожевой крепостенки.
        - А ты как хотел? - прошелестела Кессаа и тут же щелкнула по уху юркого мальчишку, пристроившегося к мешку Марика. - Идти теперь в Дешту - верный способ обратить на себя внимание не одной тысячи человек. Да и нет уж, скорее всего, пути через Борку. Ты, парень, следи за своим мешком сам, а? Это не лес, тут рот разевать не следует, а то ведь и без штанов можно остаться.
        - Вот демон! - словно в подтверждение ее слов выругался за спиной Насьта, и вслед за этим раздался топот малолетнего добытчика. - Едва кошель не срезал!
        - У тебя и кошель имеется? - удивился Марик, но Насьта разговора не поддержал. Идущие сразу за ним четверо рослых сайдов, по виду отец с тремя сыновьями, явно сочувствовали не ремини, а растворившемуся в толпе мальчишке.
        - А ну-ка! - Неожиданно для Марика Кессаа схватила его за рукав и легко выдернула на обочину.
        Через мгновение рядом оказался Насьта. Сайды разом повернули головы в их сторону.
        - Сюда, - махнула рукой Кессаа в сторону каменного здания, к которому они успели приблизиться. - Пришла пора поговорить.
        У постоялого двора - а безыскусное здание, судя по болтающемуся над крепкой дверью набитому песком старому меху из-под вина, оказалось именно им - было немноголюдно. Человеческий поток почти не выплескивал через границы тракта, словно боялся высохнуть на серых, еще не успевших нагреться под лучами утреннего Аилле камнях. Впрочем, у коновязи стояло с пяток лошадей разной степени упитанности и дороговизны сбруи, а на пяти широких ступенях у двери сидели три стражника-репта с уже привычными косами на спинах, стараясь придать испуганным лицам выражение отчаянной храбрости. Один из них приоткрыл рот, собираясь о чем-то спросить Кессаа, но она прошла мимо с таким видом, что стражник счел за лучшее старательно зевнуть.
        - Постоялые дворы все такие? - почесал затылок Насьта, едва перешагнул через порог и оказался в полупустом мрачном зале с плохо выскобленным полом и затянутыми паутиной стропилами под потолком. Марик предпочел удивляться молча - даже каменный дом у желтого утеса не достигал и четверти этой громадины. Впрочем, самым удивительным было то, что весь этот простор пустовал, потому как только один длинный стол тянулся от середины зала к дальней двери и только пять путешественников сидели у одного из его концов и не спеша отдавали дань кушаньям и напиткам.
        - Больше ни слова! - разъяренно прошипела Кессаа и опустилась на скамью у пустого конца стола.
        Марик и Насьта, обескураженно поглядывая друг на друга, сели напротив. Марик, правда, хотел спросить, что же такое все-таки «постоялый двор», кто тут живет и всех ли угощает хозяин, а также почему они вошли, ни у кого не спросив разрешения, но злой взгляд сайдки подсказал ему, что с расспросами лучше обождать.
        - Молчите, - повторила Кессаа и резко отчертила пальцем тот край стола, у которого они уселись. - Сейчас говорить буду я - хотя бы потому, что меня не слышно, когда я этого не хочу.
        Марик хотел было возразить, что голос у Кессаа звенит громковато для скрытной беседы, но почувствовал магию и вновь отложил распирающие его вопросы.
        - Мы на чужой земле, - начала быстро и отрывисто чеканить Кессаа. - Если хотите выжить, вы должны слушаться меня беспрекословно, даже если я просто кивну или щелкну пальцами. Вопросов не задавать, за исключением случаев полного и неразрешимого неразумения. И вот еще что! Необходимо думать, даже когда этого не хочется делать, и не раздумывать, когда промедление опасно. Понятно?
        Марик и Насьта переглянулись, но ни один не нашел в лице спутника ни понятливости, ни разумения.
        - Мы прошли в толпе беженцев всего лишь четверть лиги, - понизила голос Кессаа. - И что? Что вы успели сделать за это время? Сначала проспали, когда я вошла в поток людей, затем ринулись догонять, привлекая к себе всеобщее внимание. Хорошо еще, что не побежали по обочине тракта, однако скольким людям наступили на ноги и скольких растолкали локтями? Один, - она строго посмотрела на Марика, - подпрыгивал то и дело, чтобы рассмотреть меня, при этом опирался на древко из красного дерева, оплетенное стальной проволокой, изображая то ли молодого и заносчивого мага с посохом, то ли погонщика королевского стада коров. Второй, - уничтожающий взгляд достался и Насьте, - мало того что чуть не остался без кошелька, так еще и возвестил всем окружающим, что он у него есть. Это, кстати, и Марика касается.
        - Так у меня и не было никогда кошелька! - не выдержал Марик.
        - И не будет так никогда, - зло прошипела Кессаа. - И мешка не будет, а потом и головы! Видел ту четверку сайдов? Если ты решил, что они лесорубы, то сильно ошибся. Топоры у них боевые, и я вовсе не удивлюсь, если они будут поджидать нас на одной из темных улочек Ройты!
        - Значит, все-таки идем в Ройту? - жалобно пролепетал Насьта.
        - Да, - вздохнула Кессаа и добавила чуть тише: - Если я вас не уволю. Другой дороги нет. Слушайте, что я узнала, всего лишь тихо идя между людьми. Уже больше двух месяцев, как хенны перешли Лемегу. Власть над ними взял некий молодой тан Лек, который отличается от прежнего тана большей свирепостью и жестокостью. Достаточно уже того, что все его братья и отец странным образом умерли в один день! Хенны только ступили на некогда скирские земли - и вот уже Дешта разграблена и сожжена! Основная часть войска степняков пошла к борским башням на Скир, но много отрядов рыскают по бальским лесам вплоть до границы с Суррарой.
        - А риссы… - заикнулся Марик.
        - Риссы в сговоре с хеннами, - отрезала Кессаа. - Они отвели войско, которое собрали из отошедших из-за Лемеги воинов, к храму Сето и что затевают - неизвестно. Репта - последний кусок Оветты по эту сторону Манги, где еще можно спастись, потому что дороги в Скир через Борку уже нет. Пока можно спастись. Многие говорят, что в Ройте стоят сайдские галеры и за деньги перевозят в Скир беженцев морем, но точно никто не знает.
        - Но если падет Борка… - прошептал Насьта.
        - Вряд ли, - задумалась Кессаа. - В любом случае у нас есть еще время. Но это не все. А как вам такие слухи? Еще до прихода хеннов кто-то разыскивал у Дешты колдунью, схожую по внешности со мной, правда, с ребенком. Большие деньги сулили за помощь в поиске. Очень большие!
        - Айра! - прикрыл собственный рот ладонью Насьта.
        - Может быть, - замолчала Кессаа, опустила глаза и проговорила глухо: - Мы идем в Ройту. Нам предстоит стать незаметными и почти невидимыми. Попробуем пробраться в Скир морем или горами.
        - А зачем нам в Скир? - осторожно подал голос Марик, которому все время казалось, что именно теперь удивительно сильная красавица Кессаа приняла на плечи груз, который она может и не вынести. - Нет, я знаю, куда мы идем, но к чему готовиться-то?
        - Потом об этом, - прошептала Кессаа и торопливо смахнула со стола след своего пальца, словно невидимую ленту сняла. Тишина повисла над столом, хотя едоки на дальнем его конце позвякивали ложками и шумно обгрызали кости.
        Марик еще успел оглянуться, попытаться рассмотреть пятерку пирующих, одежда которых ему показалась слишком необычной, чтобы по ней можно было хоть что-нибудь определить, и даже пихнуть локтем Насьту, который, поворачиваясь, зацепил его чехлом с луком, когда из дальней двери выкатился коротконогий хозяин. Он безошибочно подбежал к Кессаа, словно у нее на лице было обозначено главенство в маленьком отряде, и, посетовав на ломаном сайдском на тяжелые времена, выжидающе окинул взглядом всех троих.
        - Отчего так много народа там, - мотнула Кессаа головой в сторону двери, - и так мало здесь?
        Хозяин сдвинул кустистые брови, но в пальцах Кессаа появилась серебряная монета, и радушие немедленно вернулось на лицо трактирщика.
        - Так я и говорю, что времена настали тяжкие. Народу в Репте прибыло. Одна Ройта увеличилась населением в три раза, а то и поболее. И не всякий гость гонит с собой скотину или везет мешки с зерном. Поэтому еда дорожает. Не каждому по карману перекусить у меня. Да и спешат несчастные - боятся, что хенны повернут войско на Репту.
        - Ты, выходит, ничего не боишься? - прищурилась Кессаа.
        - Боюсь, - кивнул хозяин, и Марик вдруг понял, что под маской радушия и суеты скрывается хитрый и многое повидавший человек. - Только мой страх никого не цепляет. Я боюсь отдельно от прочих, а совсем невмоготу станет - на берег моря не побегу: к чему крабов человечиной кормить, - в горы я уйду. Жить там нельзя, а отсидеться можно. Я слышал, хенны не очень горы жалуют. Вы-то зачем интересуетесь?
        - У тебя рептские стражники на ступенях сидят, - подмигнула хозяину Кессаа.
        - А как же без охраны? - изобразил тот улыбку. - И еще найдутся стражники. Деревенька у нас маленькая, а ведь тут раньше предел рептских земель был. Кто меня еще защитит, кроме стражи? Вы есть-то будете, а то уж одних разговоров на серебряный набежало.
        - Дорого слово ценишь, - кивнула Кессаа и вдруг легко поднялась с места. - Помощь мне нужна, добрый человек. Со стражей ты дружен - значит, и она дружна с тобой. Где все эти несчастные, что пыль поднимают да на кушанья твои не зарятся, ярлыки выправляют? Или же всякому в Ройту дорога открыта?
        - В слободку всякому, в нижний город - тому, кто почище, в верхний - по ярлычку, а уж в крепость и ярлычок не поможет пробраться, - замелькал глазками хозяин. - Только ведь в таком обороте серебро не звенит, а постукивает. Тут другой звон нужен.
        - Не нужно мне в крепость, - улыбнулась Кессаа. - А вот жить я привыкла в хорошей гостинице. Пойдем-ка, любезный, к тебе. Я там и растолкую все подробней, и тебя послушаю, и позвенеть на твой вкус попробую.
        - Ну вот, - раздраженно прошипел Насьта, едва Кессаа ушла вслед за неприятным хозяином заведения. - Лишних вопросов задавать нельзя, а сидеть за пустым столом и дышать, словно пара ноздрей при сильном насморке, можно. А если сейчас девку нашу на куски за той дверью режут да в варево подорожное закладывают?
        - Брось, - протянул Марик. - Я б почуял.
        - Вот еще чуялка нашелся! - завертел головой Насьта. - Ты посмотри, к нам, похоже, один из едоков идет. Ну что, будем дураков изображать или обморочными прикидываться?
        - Друзья мои!
        Подкатившийся к их столу невысокий, но чрезмерно полный репт вытер сальные губы платком и засунул его в запах явно дорогого костюма. По крайней мере, у Марика в глазах зарябило от сверкающих застежек и витых шнуровок.
        - Друзья мои! Не назовете ли вы имя своей прекрасной спутницы?
        - Не назовем, - после утомительно долгой паузы наконец выдавил из себя по-рептски Марик.
        - Красота стоит денег, - нахмурился толстяк, сморщил маленький носик, моргнул крохотными глазками, вытянул губы и звякнул кошелем, подвешенным на изящном поясе. - Большая красота стоит больших денег. Клянусь, что я никогда не видел столь прекрасной девы, как та, честь сопровождать которую вы имеете.
        - И что? - не понял Марик, с тоской покосившись за дверь, за которой скрылась Кессаа.
        - Заведение дядюшки Брага в верхнем городе будет счастливо предоставить ей и кров, и защиту, - расплылся в улыбке толстяк и выложил на стол серебряную пластинку с тонкими рунами. - Передайте это ей.
        - А если… - начал Марик.
        - А если она не согласится, имейте в виду, что ваша личная помощь в успехе гостеприимства дядюшки Брага может составить больше десяти золотых монет. Третий дом от набережной на Крабовой улице.
        Вслед за этим толстяк негромко свистнул, и трое из оставшихся за столом четверых мужчин поднялись и последовали за ним к выходу. Каждый из них превосходил Марика и весом, да и ростом, а их движения говорили о том, что эта тяжесть нисколько их не утомляла. На спинах неизвестных висели мечи.
        - Чего он хотел? - раздраженно прошептал Насьта, разглядывая серебряную пластинку. - Что тут начерчено?
        - Это рептские письмена, - почесал Марик нос. - Я не умею их читать. Мне показалось, что толстяк предлагал Кессаа какую-то работу. Что она должна делать, я не понял, но, если мы пойдем с ней, нам будут платить по десять золотых. На двоих, - добавил Марик и с сомнением кашлянул. - Или каждому. Интересно, за какой срок? Я ведь мог бы так купить себе меч!
        - Ремини не будут работать на рептов! - отрезал Насьта.
        - Про тебя этот толстяк ничего не говорил, - успокоил приятеля Марик. - Да и я вроде бы уже нанят. Так что передадим все Кессаа и будем помалкивать, как нам она и велела.
        - Помалкивать иногда полезно, - вдруг раздался глухой голос над плечом Марика. - Сидите, - придержал баль за плечо последний посетитель постоялого двора. - Я не собираюсь нанимать вас на работу или расспрашивать о чем-то. Скажу только одно: чаще оборачивайтесь вокруг себя да поменьше болтайте. А хозяйке растолкуйте три вещи. Первое - колдовство без особого ярлыка в пределах Репты запрещено и карается строго даже в это неспокойное время. Да-да, - похлопал по плечу Марика незнакомец. - И отворот чуткого уха, как бы он ни был безобиден, тоже. Рептские колдуны сейчас почти поголовно стоят среди стражников!
        Марик медленно повернулся, поднял глаза и вздрогнул: незнакомец был слеп. Уродливые белесые бельма перекрывали его зрачки, и он словно почувствовал взгляд Марика, потому что криво усмехнулся и снова похлопал по плечу баль костлявой рукой.
        - Второе: с ярлыком и прочим в Ройте могут помочь истинные поклонники магии. Они всегда рады интересным гостям, хотя и не обещают им золота - если только хороший ужин и спокойный ночлег. Хотя теперь уже и это становится роскошью. Тем более во времена, когда риссы собираются уничтожить всякую магию, кроме той, которой покровительствует их Золотой храм, когда хенны первым делом уничтожают колдунов, ворожей, травников и всяких, кто способен сравниться с их шаманами. Рептский король пока не идет на уступки, но надолго ли хватит его малых сил? Ведь покровители рептов скрылись за борской стеной! К счастью, есть еще люди, которые хотят сохранить древнюю мудрость. Их легко найти. На той улице, где хвастаются красотой девиц, есть дом, который скромен и незаметен, несмотря на очевидные достоинства. И третье - пятью лигами выше к горам идет вторая дорога к Ройте. О ней мало кто знает, а если кто и узнает, то на узкой дорожке гораздо больше возможности спастись, чем на широкой. Особенно ночью. Вот только свернуть на нее можно только до ближайшего городка - дальше пропасть не позволит это сделать. А на входе в
Ройту по тракту стоят рисские маги с искрящимися глазами. Не вас ли они высматривают?
        - Эй! - показалась в приоткрытой двери Кессаа. - Я долго буду вас выкликивать? Что это вы застыли, как горшки на плетне?
        Марик недоуменно переглянулся с Насьтой. Слепец куда-то пропал, и как это произошло - они не заметили.
        Глава 3
        Лиха беда начало
        Уже к полудню троица преобразилась. Одежда у всех как-то вдруг стала запылившейся и неброской. У Насьты на голове появилась дучская охотничья шапочка с зеленым пером, пояс с завязками для дичи, и кожаный тул спрятался в заляпанный древесной смолой суконный, выпустив наружу несколько явно охотничьих, да еще и обшарпанных, стрел. Марику пришлось набросить на плечи настолько ветхий плащ, что, казалось, он расползется на куски от слишком сильного порыва ветра. Правда, к плащу прилагался колпак бурого цвета - точно такого же, каким стало древко глевии, после того как Марик, морщась от досады, вымазал его охрой. Унижение довершил проволочный круг с драной сеткой, который тут же превратил древко в сачок, а самого Марика - то ли в неудачливого птицелова, то ли в пожирателя лягушек, что изрядно повеселило Насьту. Кессаа просто перевязала платок, достала какую-то мазь и несколькими движениями тонких пальцев состарила себя лет на двадцать, а когда она чуть ссутулила плечи и склонила голову набок, у Марика отчего-то вдруг сжалось сердце, будто он и вправду увидел вымотанную тяжелой дорогой несчастную беженку
из Бевиса. Одно утешало: угощение, которое выторговала Кессаа у хозяина постоялого двора, оказалось столь обильным, что Марику даже подумалось, как непросто ему будет изображать на тракте проголодавщегося дуча или даже заблудившегося баль. Он, правда, забеспокоился: с чего это хозяин постоялого двора проявил непонятную щедрость и разрешил покопаться у него среди хлама под лестницей на чердак, но Кессаа только поморщилась и сообщила, что после их ухода у того останется только головная боль о том, с кого же все-таки ему удалось содрать золотую монету. Впрочем, она тут же сообщила, что деревянные ярлыки на проход в город заполучила на всех троих и даже украсила их печатью начальника отряда стражи, который как раз оглашал пьяным храпом кухню постоялого двора.
        - А ведь боится хозяин, боится, - заметила Кессаа. - И жена у него есть, и дети, а в доме словно вымерли все, да и все ценное прибрано. Точно уж отправил семью в горы. Говорит, что остальные дома в деревне так и вовсе уже пустые стоят.
        Ничего на это не сказал Марик, потому как сайдка отказалась идти по горной дороге. О незнакомце в черном заметила лишь, что, по словам хозяина, слепец просиживал у него за столом с утра до вечера каждый день, а с их приходом, выходит, сразу же и исчез. Кто его знает - может, как раз засаду на верхней дороге ладить отправился? Что касается прочих его слов, то впредь придется обойтись без колдовства.
        - По возможности, - успокоила Кессаа надувшего губы Насьту.
        Серебряную пластинку сайдка посоветовала Марику продать в первой же меняльной лавке, потому как в бордель она пока не собирается, и в будущем желание откликнуться на столь заманчивое предложение у нее вряд ли появится.
        - Что такое этот бордель? - спросил Насьта Марика, запихивая пластинку в кошель, который он предусмотрительно поместил за пазуху.
        - Бордель? - наморщил лоб Марик, мучительно перебирая в голове диковины, что приносили беженцы в деревню, и представляя, какая из них могла быть изготовлена в загадочном заведении под названием «бордель». - Может быть, мастерская умельцев по золоту или серебру? Или стекловарня?
        - Вот такушки? - сплюнул Насьта. - Ты еще скажи - монетный двор! Ладно, увидим еще, только отчего-то мне кажется, что в этом борделе очень вкусно кормят!
        - На спор! - протянул руку Марик, но поспорить так и не успел, потому что ремини уже убежал вперед.
        Аилле палил нещадно, и влиться незаметно в изрядно поредевший поток людей оказалось проще, чем поутру. Многие останавливались и сидели на чахлой траве тут же возле дороги, кто-то отбредал по нужде в сторону, поэтому три одиноких, запыленных путника, один за другим присоединившихся к тревожному маршу, не обратили на себя никакого внимания. Кессаа шла впереди, Насьта плелся в паре десятков шагов позади, не спуская глаз с рукояти колючки, которая уж точно не привлекла бы любителя оружия и знатока кузнечного искусства, а Марик шагал вслед за ними, стараясь видеть все вокруг себя и слышать хотя бы то, что могло долететь до его ушей.
        До того как Аилле упал за Молочные пики и сумрак, затопивший ленту Манги, начал выползать на плоскогорье, путники миновали еще три таких же крохотных деревеньки, как и первая. Правда, они не могли похвастаться постоялыми дворами, но зато жители их покинуть не успели и даже пытались продавать проходившим мимо людям еду и воду. Последнее возмутило Марика, но, приглядевшись к продавцам, он тяжело вздохнул. Их большей частью неудачная торговля не объяснялась желанием нажиться на чужой беде: они сами стояли на том же краю, и ужас, реющий над потоком людей, пропитывал и их лица, и их глаза. Ближе к вечеру по обочине начались ягодники, которые охраняли юные репты с огромными псами, затем тракт вполз в крохотный городок, на пыльной площади которого утомленные стражники пытались устроить что-то вроде проверки переселенцев, но никто из друзей не задержался перед рептским дозором и на мгновение. Насьте один из стражников с хохотом добавил еще одно перо в его потрепанную шапку, подняв его из-под ног, над сачком Марика начали смеяться еще издали, а Кессаа не заметили вовсе. Марик даже потеребил в ладони
деревянный ярлык, что болтался у него на груди, - может быть, все-таки навела сайдка какую-нибудь магию на стражу, - как тут же, сразу за околицей городка, Кессаа полезла сквозь колючий кустарник на косорогор, вслед за ней с дороги свернул и Насьта, а еще через полсотни шагов и Марик, пропустив унылую лошаденку, запряженную в двухколесную тележку, шагнул на сухой откос.
        Спутники прошли не больше лиги, добрались до усыпанного валунами горного склона и расположились под раскидистой сосной, запустившей корни в трещины скального грунта или создавшей эти трещины. По всему, пришло время перекусить лепешками и сушеной ягодой, запивая нехитрую еду водой, а затем и уснуть. Марик привычно разбросал по кустам шерстяную нитку и уже собрался расстелить на согревшемся камне плащ, как Кессаа позвала и его, и Насьту.
        - До города еще лиг сорок, не меньше, - негромко проговорила сайдка, прижавшись спиной к кривому стволу, и добавила: - Если все сладится, послезавтра будем на месте. Там оглядимся и решим, что делать. Где лучше переночевать, я разузнала. А потом… Нам надо в Скир. Мне надо в Скир. В самое мерзкое место в Скире, поэтому вот теперь, сейчас говорю вам: если не пойдете со мной, обиды держать не буду. Просто забуду о вас, как будто мы и не встречались никогда. Хочешь, Марик, денег дам на новый меч?
        Разом сон унесло прочь. Обида навалилась на баль такая, что дыхание перехватило, в глазах потемнело, хотя уж куда темней - звезды на небо высыпали, Селенга бока о горные пики обдирать начала, - но ни слова не сказал Марик. Только вспомнил отчего-то Ору, что осталась в реминьском поселении, и Лируда, который ждал-ждал тихой смерти, а все одно умер возле костра. Ни слова не сказал Марик, потому как женщина, что сидела возле кривой сосны, несла на своих плечах такой груз, которого он и представить себе не мог - только почувствовать издали.
        Обиженно засопел Насьта, но тоже ни слова не произнес. Кессаа выдержала паузу, помолчала еще, словно слова подбирала одно к одному, негромко продолжила:
        - О том, что мне в Суйке надо, после поговорим. Теперь о другом сказать хочу. Я в вашей доблести не сомневаюсь, хотя и знаю, что ни одному из вас пока не пришлось убивать человека. Но так убийство само по себе вовсе не доблесть никакая. Убийство - это не крылья, что плечи расправляют героям, это груз, от которого сердце окаменеть может.
        И опять ни слова не сказали ни Марик, ни Насьта, хотя баль и вспомнил ехидство ремини при первой встрече. И опять помолчала Кессаа перед следующими словами:
        - Сейчас - о том, о чем после, может быть, сказать и времени не будет. Разное может случиться с нами, загадывать не будем, но если так повернется, что не дойду я… - Кессаа подняла тонкую руку, и Марик на мгновение усомнился, что вот именно она не копьем, а мечом, пусть даже и легендарной колючкой, убила юррга, и только потом до него дошло: «не дойду».
        - …Если не дойду, - твердо оборвала обиженное сопение Насьты сайдка, - то вы должны помнить, что самое ценное, что вам нужно оберегать, - это не меч, что за спиной у меня висит, хотя вижу я, как Марик на него смотрит, а глиняная ступка у меня в мешке. Простая глиняная ступка.
        - Глиняная ступка, - повторил Насьта и уточнил: - Это та, которую ты в соседний поселок ходила заказывать? Так я знаю того горшечника - он таких ступок сколько хочешь налепит! Да и вообще ступку из камня точить надо, она ж прочнее будет. А это что за ступка? Чуть зерно тверже…
        - Насьта! - оборвала ремини Кессаа. - Та ступка, что у меня в мешке. И никакая другая.
        - Что делать с ней? - только и спросил Марик, вместо того чтобы клясться, что только после их с ремини смерти что-то и может случиться с сайдкой.
        - Айру найдите и передайте ей, - просто сказала Кессаа, улеглась на спину и закрыла глаза, пробурчав, перед тем как уснуть: - А на колдовство мое и в самом деле пока не рассчитывайте больше. В городке среди воинов трое рептских магов стояли, чуть ли не насквозь глазами пробивали каждого.
        Засопел, заворочался рядом Насьта, а Марик долго уснуть не мог. И не потому, что звезды словно глаза ему сквозь веки высверливали, - из головы все за день произошедшее не выходило. Расставание с рептской ладьей перед взором стояло, которую, как объяснила Кессаа, бросили только потому, чтобы весть об уходе прославившейся целительницы и Оры от желтого утеса среди рудодобытчиков и любопытствующих разнести. А то ведь можно было веслом помахать да в самую Ройту без забот прибыть. Опять же бордель этот странный в голове маячил, слепец, который или в воздухе растаял, или глаза отвел, да и колдуны-репты. Их-то Марик и вовсе не сумел разглядеть - верно, потому, что насмешки стражников над его сачком вскипятили кровь. Когда же он перестанет быть мальчишкой и сделается наконец воином - холодным и собранным? Потянул на себя Марик конец нити, подергал ее, потом подумал, стащил с древка сачок и со щелчком насадил на его место клинок. Хотел уж было подняться, кости размять, погонять сухой рептский ветер, да только поморщился: еще ноги переломаешь среди валунов. Вон прочие путники вдоль дороги костры зажгли - так
и мерцают огоньки сквозь кусты. Не полезли на камни, остались у тракта, где и земля мягче, и люди вокруг… Впрочем, что там уснул бы, что здесь забылся…
        В утренней мгле Марик проснулся. Сначала взгляд чужой почувствовал и частое дыхание, а уж через мгновение и нить палец защекотала. Трое к их стоянке подошли. Фигурами за тяжелых воинов сошли бы, а двигались неслышно - будто плыли над склоном. Один из них пса держал, который и натянул нитку. Большой пес был, умный, ни звука не издал, только обрубком хвоста по ляжкам бил, а все равно с шумом воздух через ноздри выпускал. Замер баль, древко глевии нащупал, сквозь прищуренные ресницы к незнакомцам пригляделся. Напомнили они ему кого-то - правда, не мечами, которые теперь поблескивали в их руках… или в ножнах они при прошлой встрече были? Короткие мечи, не для битвы в открытом поле, а для близкого боя, а в остальном… Не они ли на свист бордельного нанимателя в постоялом дворе отозвались? Что ж делать-то?
        Недолго Марик раздумывал, да и времени на раздумья у него не осталось. Если бы клинки в свете Селенги не сверкали, окликнул бы незнакомцев, а так - только ноги под себя подобрал, когда пес молча, не издав даже рыка, бросился вперед. Тут-то и помянул про себя Марик реминьского кузнеца. Насквозь лезвие глевии грудину псу пробило. Так легко в кость вошло, что даже и завизжать зверь не смог, или в породе у них было так положено - смерть беззвучно принимать, вот только погонщики его отступать и не думали: тоже вперед рванулись. В мгновение Марик на ногах оказался, крутанул в руках древко, едва спину не потянул, но все-таки облегчение почувствовал - слетел с клинка зверь, да уж разворачивать оружие некогда было, так и ткнул противника под замах в гортань заостренным утяжеленным комлем. Захрипел тот и повалился Марику под ноги. Тут и засвистела над головой безусого баль глевия, словно в это самое мгновение к рукам прирастать начала. Правда, воины явно не спешили испытать на себе прочность ее лезвия. Отшатнулись в стороны, мечи выставили, да стрела у Марика под рукой фыркнула и сразила одного из напавших.
Последний сразу же ринулся вниз по склону, но далеко не ушел - покатился, обламывая древко второй стрелы, вошедшей ему чуть выше воротника.
        - Где ж ты раньше-то был? - обернулся к ремини Марик уже после того, как понял, что нападавшие мертвы.
        - Да где бы ни был! - проворчал Насьта, стирая пуком травы кровь с одежды. - Разве от твоего броска увернешься? Я-то ладно - ты ж ведь мне лук мог сломать! Да что лук - шею! В этой псине веса - как в хорошем кабане! Чего ты швырнул-то его на меня?
        - Да… - почесал затылок обескураженный Марик и вдруг понял, что он только что убил человека. Дыхание у него перехватило, и, цепляясь за древко, он тяжело осел на ближайший валун.
        - Собаку не считаем, - буркнул, морщась, Насьта. - А без собаки - за мной уже двое против твоего одного. С почином тебя, баль. И меня, кстати. Не рановато ли начали?
        - Тихо, - негромко бросила Кессаа, выпрямляясь, и Марик понял, что и сайдка явно не в полусне провела схватку. Блеснула колючка, отправляясь в ножны, Кессаа забросила на спину мешок и тут же наклонилась над телом одного из нападавших.
        - Мы их видели на постоялом дворе, - пробурчал ремини. - Эти молодцы были с тем нанимателем, который в бордель нас зазывал.
        - Обыщите их, - приказала сайдка и взмахнула руками, расстилая над травой полосы сизого тумана. - Не волнуйтесь, сейчас сразу они не двинутся к Суйке, я держу их пока.
        - Дожили, - вздохнул Марик. - Удивляемся, когда мертвец падает, а не ногами топает.
        - А что искать-то? - не понял Насьта.
        - Деньги, амулеты, татуировки - все, что может рассказать о них хоть что-то.
        На телах найти ничего не удалось. Правда, у первого же воина Кессаа обнаружила большой и прочный суконный мешок, годный, чтобы человека туда поместить, но даже оружия у воинов никакого не было, кроме мечей, ножей и странных коротких плетей, похожих на прихваченные металлическими кольцами к коротким рукояткам набитые тяжелым песком кишки.
        - Свинец, - принюхалась к вытертой до блеска коже Кессаа.
        - Кровью пахнет! - откликнулся Насьта.
        - И кровью тоже, - кивнула Кессаа. - Странные порядки в их борделе. Я бы сказала - как в загоне для рабов. И лица у помощников нанимателя не рептские и не сайдские. Хотя и похожи на сайдов. Кстати, воины они не слишком хорошие или не успели себя проявить… Мне показалось, что им привычнее сражаться где-нибудь на палубе морской ладьи или галеры. Ну об этом после. Стрелы вытащил, ремини? Пойдем посмотрим на хозяина этих молодцов.
        Она взмахнула руками, словно подбирала расстеленное колдовство, и Марик почувствовал, как сердце начинает заходиться в груди. Убитые воины зашевелились, затем неуклюже поднялись на ноги и медленно пошли в сторону гор.
        - Не переберутся через горы, - прошептал побледневший Насьта. - Ведь в Суйку все они отправляются? Анхель говорил, что злая воля их по дорогам ведет. И почему собака никуда не собирается?
        - Значит, есть там дорога, - заметила Кессаа. - А собака Суйке без надобности… наверное.
        Спутники так и не вышли из придорожных кустов - и не потому, что утренний сумрак уже разрезали лучи поднимающегося Аилле. На начинающей заполняться беженцами дороге суетился уже знакомый толстяк, что-то растолковывая нескольким крепким стражникам.
        - Так, - пробормотала Кессаа. - Лучников нет, уже хорошо. И собака у них была только одна. Так. А это…
        Кессаа напряженно замерла, и Марик в недоумении попытался раздвинуть кусты. Мимо толстяка и стражников сочился редкий поток людей, и только еще одна фигура застыла недвижимо. На противоположной стороне дороги стояла худая женщина со словно из камня высеченным лицом. Из-за плеча ее торчала рукоять меча, голова была плотно затянута платком. Она держала под уздцы крепкого коня.
        - Значит, разыскала ты все-таки меня, и вдоль Ласки вела, и тут не упустила, - раздраженно прошептала Кессаа и жестко потянула баль за плечо. - Не лезь, когда тебя не просят, и запомни: если увидишь эту женщину, постарайся, чтобы она тебя не заметила.
        - Это почему же? - не понял Марик, переглянувшись с Насьтой.
        - Убьет, - коротко бросила Кессаа и добавила, выпрямляясь: - Побежали.
«Нелегкое это дело - бежать в гору, - начал размышлять Марик, когда и размеренно ковыляющие мертвые воины остались позади, и раздражение из-за неуместной угрозы смерти от худощавой неизвестной воительницы сменилось утомлением. - И еще более нелегкое, когда живот пуст, а руки дрожат и ноги подгибаются. Неужели так будет после каждого убитого врага? Эх, если бы мы были теперь в лесу - и бежать не пришлось!» Затерялись бы, схоронились между деревьями: не раз приходилось Марику скрываться в лесной тени - лучшие охотники из тех, что остались в деревне, мимо проходили, не замечая сына Лиди. О чем говорить, если он кабана на четыре локтя подпускал? Да. В лесу - не в горах, хотя какие это горы? Так, валуны да скалы - вон они, горы, впереди высятся! А здесь только склон, пусть и крутой. Нелегко бежать все время вверх - как только Кессаа не устает? Насьта и то руками за жесткую траву хватается, от валунов отталкивается, только что не встает на четвереньки.
        К полудню им удалось выбраться на узкую тропу. Марик бы никогда ее дорогой не назвал, но выше скалы вообще отвесными были, да и пропасть начиналась прямо от городка, который остался внизу и казался сверху скопищем глиняных кубиков, рассыпанных между квадратами буро-зеленых ягодников. Жаль, погоню нельзя было разглядеть сверху, да, может, и не было никакой погони? Вот только Кессаа ни отдышаться, ни перекусить времени не дала. Едва приложились к мехам с водой, как тут же двинулась по узкой тропе вдоль пропасти, которая вот только трещиной в склоне чудилась, а уже через лигу в провал почти бездонный обратилась. А Кессаа словно и не поднималась по крутому склону, лишь бросила через плечо:
        - В полдень перекусим, а пока - идти надо.
        Так бы и гадал Марик, откуда силы берутся у стройной сайдки, да через пяток лиг, когда тропа сузилась так, что кое-где руки сами за скалу цепляться начали, вышли они к веревочному мосту. Пропасть подобралась к скальной стене вплотную, и между двумя уступами провис переход шириной в полтора локтя. Тропа за пропастью скрывалась в расщелине.
        - Мне показалось или слепец этот путь дорогой назвал? - недовольно пробурчал Насьта, глядя, как Кессаа смело шагает по плотно вставленным в полотно моста древесным брускам.
        - Отличный мост, - оглянулась Кессаа. - Я бы не сказала, что тропа слишком уж широкая, но пока я не увидела ни одного места, где бы не прошла лошадь, пусть даже и всаднику пришлось бы спешиться.
        - И ты совершенно права, - раздался знакомый голос.
        На противоположной стороне пропасти стоял слепец. Кессаа замерла на чуть покачивающемся мосту, Насьта мгновенно натянул тетиву, Марик медленно пошел вперед.
        - Никудышная охрана, - покачал головой остроносый, болезненно худой и закутанный в черное слепец. - Нет, я предполагаю, что один из твоих друзей, судя по реминьскому луку - я успел нащупать его в харчевне, - отличный стрелок, второй - просто крепкий и бесстрашный парень, но пускать впереди себя женщину?..
        - Чего ты хочешь? - перебила слепца Кессаа, сходя с моста. - И где я тебя могла видеть?
        - Ты - сайдка, - кивнул, прислушавшись к ее голосу, слепец. - Меня зовут Рох. Я из Омасса. Откуда я знаю, где ты могла меня видеть, если я тебя не мог видеть нигде? На Скирской ярмарке, в храме Сади, в Деште? Где угодно.
        - И что же ты забыл на этой тропе? - сузила глаза Кессаа.
        Марик встал рядом с ней. Задрожал мост под быстрыми шагами Насьты. Рох будто не услышал обращенного к нему вопроса и, протянув руку, ткнул пальцем в сторону Марика.
        - Когда охраняешь нечто бесценное, тем более если драгоценностью является твоя спутница, - будь стражем, а не олухом, - жестко выговорил слепой. - Ты должен идти первым, но так, чтобы оставаться в видимости лучника, который всегда замыкает строй. Или в вашем отряде драгоценность ты, а она, - Рох протянул руку к Кессаа, - твоя стражница?
        - Ты не ответил мне! - повысила голос Кессаа.
        - Я ждал вас, - растянул губы в улыбке Рох. - Последние месяцы я провел на постоялом дворе, потому что хоть беженцы и с трудом расстаются с последними монетами, но ни один маг не устоял перед соблазном перекусить горячей пищей, посидеть за столом. Каждому магу я предлагаю помощь в обустройстве в Ройте. Если вы не знаете, то примерно так же поступают главы кузнечного, торгового, кожевенного и прочих цехов, только делают это они на городских воротах.
        - Мне уже передали твои слова, - отрезала Кессаа. - Колдовать я не собираюсь, ярлыки у нас уже есть, об ужине и ночлеге я постараюсь позаботиться сама. Чего ты хочешь?
        - Сложный вопрос, - рассмеялся слепец, и отчего-то Марику, который с каждым мгновением относился к незнакомцу все с большей неприязнью, смех его не понравился особенно сильно. - Но я отвечу. Больше всего я хочу оказаться дома, на тихой омасской улице. И я там окажусь непременно - хотя бы потому, что борские укрепления неприступны, а если уж они и рухнут, кому нужен слепой маг? Но даже если хенны войдут в Омасс, я всегда смогу укрыться в Проклятой пади. Есть у нас там такое место. И не особенно страшное… если не забредать далеко.
        - Я спрашивала не об этом. - Кессаа нервно вытащила на ладонь и вогнала колючку обратно в ножны. - Зачем ты ждал нас?
        - Каждый делает свою работу, - пожал плечами Рох. - Старик, что привечает колдунов в Ройте, кстати, еще и знаменитый целитель! И очень дорогой! И магам он помогает тоже не из одних добрых побуждений. Скиру требуются не только воины, но и колдуны. Особенно в связи с тем, что хенны сговорились с магами из Суррары. Я слышал, нашего сборщика магов сам Ирунг попросил об одолжении! Это серьезная просьба! Тех, кто изъявляет согласие на покровительство Скира, ждут в порту корабли, которые ежедневно вывозят несчастных под защиту конга, прочие довольствуются ночлегом и едой. Старик не чужд и мелкой корысти: он с удовольствием скупает амулеты и талисманы, причем по низкой цене. Впрочем, это издержки… Я же получаю за каждого колдуна десять серебряных монет. Вас трое - согласитесь, за тридцать монет можно и поднапрячься, тем более что вы последние. Беженцев становится все меньше, хеннские отряды взяли Дешту, риссы перекрыли тракт у храма Сето. Вы последние, кто сумел вырваться. Глупо отказываться от помощи. Вам всего лишь нужно заглянуть в означенный дом и сказать, что виделись со мной. И все! А потом идите,
куда хотите! Кстати, самый большой и самый надежный трактир у старины Прайпа, он на рыбацкой площади, найти легко - акведук мимо проходит. Ну зайдете по адресу? Или вам не нужно в Скир?
        - Разве мы все трое колдуны? - недоуменно посмотрел на Насьту Марик, но, поймав разъяренный взгляд Кессаа, прикусил язык.
        - Куда нам нужно - это наше дело, - отрезала Кессаа. - За заботу спасибо, дальше мы разберемся сами.
        - Нет, - качнул головой Рох. - Еще пол-лиги вам придется меня вытерпеть. Там пост рептской стражи - я здесь, чтобы провести вас через него. Возможно, вы прошли бы и без меня, но со мной это получится быстрее. Стражников может заинтересовать, откуда у вас ярлыки, которые очень редко выдаются до городских ворот. Командир стражи в постоялом дворе держал их для особых нужд. Они ничего не стоят без знания тайных слов. Время бежит, а вашего доверия я не чувствую, поэтому сразу отвечу и на прочие возможные вопросы. Во-первых, обычно меня спрашивают, как я передвигаюсь, будучи слепцом. У меня есть глаза. Вот они.
        Рох негромко свистнул, и из расщелины показалась серая мордочка невысокой корептской лошадки. На лбу у животного красовалось белое пятно.
        - Во-вторых, отвечу, почему стражников нет здесь, у моста. За спиной у меня тоже мост, и он длиннее. Стража там. А этот мост надо срубить. Вы последние на этой тропе. Не хотите, чтобы кто-то догнал вас?
        Марик взглянул на Кессаа. Сайдка раздраженно хмурилась, высматривая что-то у себя под ногами, затем окинула взглядом спутников и хмуро кивнула баль:
        - Руби канаты, Марик.
        Глава 4
        Ройта
        Спутники не разговаривали друг с другом до вечера. Кессаа была погружена в собственные мысли, а Марик с Насьтой, едва баль перерубил канаты моста, переглянулись, как два щенка, только что разделавшихся с хозяйским обедом, и с тех пор занимались прямыми обязанностями - охраняли порученную им «драгоценность». Марик шел впереди, готовясь встретить возможную опасность, Насьта следовал за Кессаа, вглядываясь в ломаные контуры скал и вслушиваясь в шелест летнего ветра. Встретившись с Рохом, они миновали еще один подвесной мост, за которым дорога расширялась и перегораживалась невысокой стеной. У нехитрого укрепления дремали с полдюжины стражников. Они встретили слепца как родного, тот оставил им влажный мех - как предположил Марик, с вином - и оставил каждому стражнику по серебряному кругляшку. На путников стражники даже и не взглянули, только усатый командир заученно прогудел: «Эти в самом деле последние, Рох?» - а за заставой слепец помахал подопечным «колдунам» рукой и уплыл на цокающей подковами низенькой лошади вперед, за поворот тропы.
        Еще через пару лиг над головами зашумел узкий водяной поток, скатываясь с отполированной за столетия скалы и образуя над тропой прозрачную арку, возле него спутники и перекусили, все так же не произнося ни слова. Затем Кессаа поднялась и пошла вперед, Марик торопливо обогнал ее, благо тропа расширилась и это не составило труда. Уже в сумраке дорога скользнула в мрачное ущелье, а когда выбралась наружу, то тьма осталась не только за спиной: над Рептой стояла ночь. Селенга только-только начала убывать и ясно освещала раскинувшиеся под ногами спутников отроги Молочных пиков, которые уходили к северу и северо-востоку бугристыми склонами, сливаясь впереди в темную неразличимую мглу. Далеко - верно, в нескольких лигах - помаргивали костры, где-то по левую руку чудился свет неблизких окон, и ощущение чужого уюта и миролюбия растекалось над равниной, как аромат ночных цветов.
        - Стрела, - поднял руку Насьта на сереющей в свете Селенги развилке.
        Из серых камешков была выложена стрелка, указывающая на левую из трех тропок, на которые делилась дорога, выбираясь из ущелья.
        - Он же слепой! - удивился Марик.
        - Значит, стрелку выложила его лошадь, - хмуро бросила Кессаа, смахивая камни с тропы сапогом. - Пройдем еще пару лиг и подыщем место для ночлега.
        Они расположились в полусотне локтей от раскинувшего темные ветви горного дуба. Ужин был недолгим, о костре никто и не заикнулся - хорошо, хоть колючая трава оказалась упругой и в то же время бессильной проколоть плотную ткань, которую Насьта расстелил меж камней. Ремини вскоре утомленно засопел. Марик остался караулить первым, поэтому уселся под не успевшим нагреться за день валуном и уставился на небо.
        - Все яркие звезды я знаю по именам, - неожиданно негромко произнесла Кессаа.
        - А я - не больше десятка, - огорченно вздохнул Марик и добавил после паузы: - И я никакой не колдун. Слепой ошибся.
        - У меня была наставница, - ответила Кессаа, даже не повернув в его сторону головы. - Она говорила, что, если человека лишить зрения, он будет способен увидеть то, чего не могут разглядеть зрячие. Если человеку отрубить правую руку, его левая рука будет подобна левой руке самого искусного левши.
        - Что нужно отрубить мне, чтобы я стал колдуном? - усмехнулся Марик и тут же поправился, увидев улыбку, скривившую губы сайдки: - Или Насьте? Не могу же я быть колдуном - и не знать об этом?
        - Отрубать ничего не надо. - Кессаа закинула руки за голову. - Нужно прислушиваться к самому себе, изучать самого себя. К тому же иметь способности - еще не значит владеть ими. Многие имеют прекрасный голос, но далеко не все поют. И в то же время иногда прекрасно поют те, кого Единый не побаловал сильной грудью и крепкой глоткой.
        - Тебе не понравился слепой, - понял Марик. - Он колдун?
        - Да, - кивнула Кессаа. - И все сделал, чтобы никто не мог бы угадать в нем колдуна. Но я почувствовала. Хотя он вовсе не выглядит плохим человеком.
        - Что же тебе не понравилось в нем? - удивился Марик.
        - Три вещи, - вздохнула Кессаа. - Первое - то, что он живет в Омассе, второе - то, что он рассчитывает укрыться от хеннов в Проклятой пади, третье - то, что у его лошади белое пятно на лбу. Я могла бы добавить и ощущение, что видела его раньше, но тут уж он прав: в Скире я видела многих, а уж слепых и калечных, особенно в дни ярмарок, там предостаточно.
        - Вот уж никогда бы не подумал, - удивился Марик. - Я тоже от него не в восторге, но мои ощущения проще. Мне просто показалось, что он ощупывает меня скользкими пальцами, хотя я и не приближался к слепому ближе чем на пять шагов.
        - Скользкими пальцами? - задумалась Кессаа. - Нет, вряд ли. Некоторые люди просто кажутся скользкими, даже если ты и не прикасаешься к ним. Раньше, когда пелена сдерживала Суррару, магия рисских колдунов оставляла ощущение слизи на пальцах. Теперь этого нет.
        - И все-таки, - не унимался Марик. - Вот я, обыкновенный баль, хотя все и говорят, что я похож на сайда. Живу в деревне на берегу Мглянки, укрыться в случае опасности могу в глухом лесу, никакой лошади у меня вовсе нет - этого достаточно, чтобы заподозрить меня в чем-то?
        - Достаточно, если бы я была магом из Суррары или хеннкой, - вздохнула Кессаа. - Пойми, я не верю в случайности. Нам нужно в Суйку - и мы встречаем колдуна, который мечтает вернуться домой, в Омасс, город, ближе которого к Суйке нет. Он же уверяет, что может укрыться от хеннов в Проклятой пади, которая отделяет Суйку от Омасса и в которую, в отличие от Суйки, никто не ходит, потому что именно Проклятая падь - средоточие мерзости, что отравляет Оветту!
        - А лошадь его чем тебе не угодила? - не понял Марик.
        - Белое пятно, - повторила Кессаа. - Сопоставь одежду колдуна, которая словно специально подобрана, чтобы быть как можно менее заметной, и белое пятно на лбу его лошади! Такая масть очень редка.
        - Он сказал, что лошадь - это его глаза, - неуверенно заметил Марик. - Может быть, у него не было выбора?
        - Зато выбор всегда есть у нас, - отвернулась Кессаа.
        - Кто была твоя наставница? - спросил Марик.
        - Ты видел ее, - прошептала сайдка. - Она стояла на дороге.
        - Она действительно так опасна? - напрягся баль.
        - Не волнуйся, - прошептала Кессаа. - Если будет нужно, я сама убью ее.
        Спутники добрались до Ройты вечером следующего дня. До полудня они шли по сухому плоскогорью, и Марик только удивлялся, как репты умудряются выращивать на камнях ягодные кусты и овощи, пока Кессаа не показала ему в первой же деревне выложенные из того же камня невысокие, в пояс, сооружения, и он узнал, что такое колодец по-рептски. Рептов они встречали мало, но их колючие, настороженные взгляды заставляли Марика хмуриться и злиться. В довершение всего Аилле пылал над головой как-то по-особенному ярко, и Марик и Насьта обливались потом, поминая про себя лесную тень и свежесть. Впрочем, о лесной свежести они вскоре забыли. Миновав заросший орешником пологий распадок, спутники поднялись на вершину известкового холма и замерли. Плоскогорье обрывалось под их ногами крутым склоном, на котором ступенями зеленели бесчисленные террасы, впереди раскинулся город, способный своим величием заставить сына леса забыть обо всем на свете, но за ним ослепительно голубой стеной вставало море. Оно манило и ослепляло. Оно смотрелось в бездонное небо и соединялось с ним туманным горизонтом. Оно дышало свежестью и не
имело предела.
        Колени Марика задрожали, он присел, опираясь на древко, и только потом разглядел и вонзающиеся в небо неприступные горы, вырастающие прямо из моря по его левую руку, и бесчисленные шатры и палатки справа, и высокие стены и башни крепости внизу на скалистом утесе. Утес разрезал волны, кажущиеся сверху мелкой рябью, и крепость на его спине представала каменным запором, соединяющим море и улицы города. Белые стены рассекали улицы поперек, отделяя одну часть города от другой, улицы распадались на дома, перечесть которые было невозможно, и крохотные кораблики, приткнувшиеся к берегу, были подобны семенам болотной травы, смытым с узкой лесной тропинки осенним дождем. Марик повернул голову и увидел, что Насьта тоже рассматривает Ройту с открытым ртом.
        - Городок на самом деле небольшой, - заметила Кессаа, стягивая с головы платок и расчесывая волосы гребнем. - Королевская крепость на утесе, вокруг нее большие дома и храмы - верхний город. Он за высокой стеной, там нам делать нечего. Вторая стена огораживает средний город. Все, что за его пределами, - слободки. Порт, куда нам придется пройти, в среднем городе. Вокруг слободок - беженцы. Палатки, хибары, шатры, навесы. Скир больше Ройты, даже с учетом трущоб, раз в пять. Дешта еще больше… Была.
        - Как же люди могут жить в такой тесноте? - поразился Насьта. - К тому же без единого деревца! Только дома и улицы, дома и улицы - и ничего больше!
        - Люди могут жить и не в таких условиях, - холодно ответила Кессаа. - Порой люди живут там, где умирает любая другая живая тварь. Там, где собака подыхает через месяц, человек может выдержать годы. Марик, ты умеешь сплетать веревки?
        - Я все умею, - покивал головой Марик, не отрываясь от лабиринта улиц и переулков. - Или почти все. Колдовать только не умею, а веревки плести приходилось. И даже волокна болотной травы разминать для этого.
        - Разминать ничего не придется. - Кессаа тряхнула головой. - Ты должен заплести мне две косы, разделив волосы на затылке точно посредине. Вам, кстати, тоже придется заплести по косе, хотя она и будет длиной с две ладони, - так принято у рептов. Видели стражников?
        - Зачем? - не понял Марик.
        - Думаю, что в средний город не очень охотно пускают беженцев, - заметила Кессаа. - А нам туда пройти необходимо. Мы пройдем и так, но я не хочу, чтобы на нас оборачивались горожане. Ты, - она обернулась к Насьте, - будешь сыном, а ты, Марик, моим мужем. Понятно? Не бойся, только на время - и без дополнительных обязательств с твоей стороны.
        - Я и не боюсь, - смущенно прошептал баль, пропуская через ладони темные тяжелые волосы. - Вот только не слишком-то я похож на отца такого большого парня.
        - Ничего, справимся с этим, - проворчала Кессаа, наклоняя назад голову. - И без магии. Правда, придется двигаться степенно и медленно, а не так, словно у тебя огонь горит в груди или где пониже.
        - А мне после платья Оры уже ничего не страшно, - вздохнул Насьта и подмигнул Марику. - Расскажешь потом, каково это - иметь взрослого сына?
        - Ну? - Кессаа обернулась и нахмурилась. - Ты что замер? Ничего, парень, придет твой день - и не заплетешь, а расплетешь косу Оре. Конечно, если твой жар не окажется обычной горячкой.
        - Не окажется, - пробормотал Марик и замолчал, потому что разглядел боль в глубине удивительных глаз.
        Вскоре спутники не только заплели косы, но и с помощью неведомого снадобья или краски и ловких рук Кессаа превратились в рептскую семью. Правда, до города, который казался столь близким, что, будь за спиной крылья, можно было бы в два взмаха долететь до его крыш, они добрались только в сумерках. С другой стороны, подойди они к Ройте по нижнему тракту, еще день или больше пробирались бы через заполненные переселенцами окрестности, а так - миновали только несколько рептских деревень на склоне, прошли через узенькие улочки западной слободки, застроенной глиняными то ли домиками, то ли землянками, но все равно у городских ворот очутились лишь в темноте, когда усатый стражник уже протирал стекла на закопченных фонарях. Навстречу Марику, выставив секиру, шагнул напарник устатого, но вперед вышла Кессаа и, ткнув в нос стражнику ярлык, прошипела что-то неразличимое. Репт вытаращил глаза и вяло махнул кому-то рукой - в темноте ворот загремела цепь, и кованая решетка поползла в нутро надвратной башни.
        - Пошли, - коротко бросила Кессаа, Марик задержался на мгновение, но, шагнув вслед за Насьтой, успел услышать раздраженный рептский говор усача:
        - Нет, ты посмотри, что творится! Мало того что город наводнили отбросы со всей Оветты, так и среди рептов как с ума все посходили: баба в семье командует! Ты что окаменел, приятель? Подавился или чихнуть хочешь?
        - Быстрее! - раздраженно прошипела Кессаа на темной узкой улочке. - Пришлось наговор бросить - сейчас всполошатся: теперь-то мне ваша резвость нужна, а не маскировка!
        - Ты уже бывала здесь? - удивленно прошептал Марик, когда после долгой беготни переулками и быстрого шага через пустеющие в сумраке маленькие площади Кессаа остановилась на широкой, едва освещенной улице у журчащего в известковом желобе городского источника.
        - Нет, - коротко бросила Кессаа и наклонилась к воде. - Умывайся, может быть, уже этой ночью стража будет разыскивать старика и старуху рептов с отпрыском лет четырнадцати. И косы расплетай - не пригодятся уже. И плащ этот сбрось, приоденем тебя завтра, понял?
        - Так чего уж приодеваться? - буркнул баль, оглянувшись на одинокого прохожего, который шмыгнул под тусклым фонарем к узкой двери в грязной стене. - Не зима ж вроде? Что-то жители пуганые какие-то в Ройте…
        - Не зима, - кивнула Кессаа, но все-таки выпрямилась и взглянула на запад - туда, где часть звездного неба перегораживали невидимые Молочные пики. - Пока не зима, а там уж как получится. Насьта?
        - Здесь я, - вынырнул из-за каменного столба, надписи на котором в темноте невозможно было разобрать, ремини.
        - Пояс, шапку оставь здесь. Брось - подберут люди, не волнуйся. На соседней улице нужный нам трактир, гостиница. Судя по размерам площади, на которую он выходит углом, там людно - попробуем затеряться.
        - Спать уже пора, а не теряться, да и перекусить не мешало бы, - проворчал Насьта, но Марик не унимался:
        - Знаешь этот город?
        - Лучше, чем ты, - кивнула Кессаа и добавила: - Хотя и я здесь первый раз. Тот, кто идет, тот идет каждое мгновение пути, а тот, кто добирается от места до места, теряет время. Ты что делал на вершине холма? На море любовался? А я расположение улиц запоминала да крыши рассматривала. И куда акведук идет, и что за колонна торчит на пятой улице от порта, и как лучше от ворот к воротам добраться. Понял?
        - Понял, - поморщился Марик и с досадой хрустнул плечами.
        - Постарайся пока никого не убивать, - попросила Кессаа.
        - Убивать? - не понял Марик. Город, несмотря на суету случайного прохожего, казался ему тихим и мирным. Со стороны моря тянуло свежестью, и даже затхлость узких переулков теперь казалась случайной. - Кого же?
        - Да хоть кого, - усмехнулась сайдка и кивнула вперед: - Пройти осталось немного, но мало ли кто может встретиться? Если что - двести шагов до переулка, еще столько же по нему в правую сторону. Затем повернем еще раз направо, а там уже близко. Шевелись, а мы за тобой. Одно только помни: даже такой городишко, как Ройта, много опаснее любого леса.
        То, что она права, Марик понял сразу же, едва миновал второй фонарь. Только что улица казалась почти пустой - и вот уже одна тень отделилась от здания с темными окнами, вторая… Где-то вдалеке залаяла собака, затем раздались хмельные крики, но на плохо освещенной улице царила тишина. Марик даже подумал - а не босы ли незнакомцы, мелькающие впереди - так неслышно они шагали, - когда темные фигуры вдруг двинулись в его сторону. Не кучей, не строем, не цепью, а вразброд. Так, словно им навстречу шел не высокий парень с посохом или еще какой подпоркой в руке, а ползло, перебирая корнями заплеванную мостовую, плодовое дерево, и каждый собирался, не мешая другому, обчистить одну, и только одну, именно ему причитающуюся ветвь. «Вот испытание, которое и покажет, зачем я отдал столько лет упражнениям на деревенской поляне», - мелькнула в голове баль отчаянная мысль, но тут же рассеялась, потому что раздумывать во время схватки было нельзя. Даже не оборачиваясь, Марик почувствовал, что Насьта и Кессаа идут следом, и, почти приблизившись к теням, лиц которых он так и не смог разглядеть, баль в два-три быстрых
шага метнулся к стене, заставив сбиться с ноги неведомого противника, шагнул обратно и тут же остановился. Незнакомцев было не меньше двух десятков.

«Никогда не дразни свору собак - бей сразу вожака», - мелькнули в голове давние слова Лируда, но вряд ли бы Марик смог определить главаря, да и мысль хоть и была мгновенной, но все же слишком медленной для его движений. Сердце баль едва ли успело сделать два удара, когда замершие тени блеснули лезвиями ножей и качнулись вперед, и тут Марик ударил. Где-то на краю его разума мелькнула мысль, что эти люди всего лишь шли навстречу, шли, может быть, по своим делам и вовсе не собирались причинять ему зла. Какая разница, зачем они достали ножи и топоры? А что, если им захотелось поупражняться на ночном воздухе, как это любил проделывать перед собственным домом он сам? Мысль мелькнула - и рассеялась без следа. У него не оставалось времени, чтобы хорошенько поразмыслить, а ощущение опасности было столь явным, что Марик ударил.
        Тонкая часть древка скользнула в его левой ладони, толстая, утяжеленная и заостренная, осталась в правой, но и тонкой хватило. Если бы лезвие глевии было на месте, он проткнул бы противника насквозь, а так - только перебил ему ключицу… Во всяком случае, что-то хрустнуло у того в груди, а затем хрустнуло у второго, а когда и тот, и другой с хрипом осели на камень, Марик уже держал древко в отведенной вправо руке и ждал следующего шага от сгрудившихся перед ним людей. Он уже видел их лица, но не глаза. Свет Селенги не мог рассеять темноту под надвинутыми на лоб колпаками и капюшонами, но баль хватило и зрелища трясущихся от бешенства губ над покрытыми шрамами, плохо выбритыми подбородками. Теперь уже его противники выставили оружие напоказ, вот только вряд ли их можно было назвать воинами. По крайней мере, дубины, топоры и ножи, сравнимые размерами с небольшими мечами, скорее подходили грабителям, а не мирным горожанам.
        И снова Марик успел первым. Еще два удара сердца - и он, почувствовав, что грабители набирают в глотки воздух для истошного крика или рывка, начал разворачиваться влево, показывая им спину, а полетевшее вслед за ним по дуге древко теперь уже тяжелой частью заставило захлебнуться не меньше трех глоток из двадцати. А потом началась схватка, в которой Марик превратился в костяное колесо, которым старый Лируд накалывал отверстия в коже, перед тем как прошить ее тонкой жилкой. Правда, теперь существа из живой плоти мелькали со всех сторон, и ему пришлось крутиться изо всех сил, чтобы успеть наколоть их всех.
        - Неплохо, - сказала Кессаа, когда Марик вдруг понял, что вокруг никого, кроме полутора десятков воющих и дергающихся на камнях тел, нет, а в темноте исчезают еще пятеро или шестеро устоявших на ногах. - Неплохо. - Сайдка наклонилась, прислушиваясь к чему-то, затем выпрямилась. - А говоришь, что не колдун, хотя пятерых ты все-таки ударил сильнее, чем следовало. Так, даже семерых. Придержать их пришлось, но сейчас отпущу. Все. Идите, голубчики.
        Тут же, словно именно ее разрешение требовалось мертвецам, несколько неподвижных фигур шевельнулись и начали подниматься на ноги. И вновь Марик почувствовал, как сердце начинает биться о ребра, к тому же странная слабость накатила от потяжелевшего лба к рукам и ногам.
        - Но и тебя зацепили ножом, - озабоченно заметила Кессаа. - И не один раз… Кажется, яда в ранах нет… Ладно, после об этом поговорим!
        - Марик! - прошипел Насьта. Баль услышал щелчок, но одновременно со странным металлическим звуком Кессаа рванула баль на себя. А дальше все слилось - фырканье лука Насьты, звяканье в мешке Марика и предсмертный хрип в непроглядном проулке между домами на противоположной стороне улицы.
        - Чужую стрелу выпускал, чужую, - успокоил Насьта сайдку, когда и темный переулок остался за спиной, и добрая часть улицы, на которой горели фонари уже через каждые полсотни шагов. Впереди нехитрые ройтские уличные светильники словно столпились у каменного здания, покрытого окнами в три ряда. Марик задрал подбородок, но Кессаа подтолкнула его:
        - Быстрее. Головой по сторонам не крути - стой у меня за спиной и молчи.
        Схватка еще будоражила тело, Марик нервно кивнул, но Кессаа уже обогнала его, и ему пришлось ускорить шаг. У входа в здание две колонны из розового камня поддерживали крытый черепицей навес, но все прочее было образцом беспорядка и безразличия. Некогда прозрачные стекла в окнах были заляпаны грязью и затянуты паутиной, всюду валялся мусор, о двери и стены не единожды кто-то вытирал выпачканные в крови руки, а дюжий репт в дверях, поигрывая широченными плечами, явно имел отношение к разбитым лицам парочки валявшихся в десятке шагов бродяг. Увидев Кессаа, охранник расплылся в сладкой улыбке, но она обошла его, словно еще одну заплеванную колонну, и, когда мимо репта проходил Марик, улыбка на лице ночного стража уже сменилась выражением глубочайшей обиды.
        - Ты снова колдовала? - почти крикнул ей на ухо Марик, когда они втроем пробирались через огромный зал, заполненный копотью, запахами вина и еды, множеством разговаривающих, поющих и орущих людей.
        - Нисколько, - мотнула она головой, выглядывая кого-то в суматохе, которая Марику казалась преддверием мира умерших обжор, пьяниц и негодяев.
        - Там, на входе, стражник был околдован! - почти закричал Марик.
        - Колдовства не было, - похлопал его по плечу Насьта.
        - Учись чувствовать магию, - улыбнулась Кессаа. - Впрочем, ведь ты и сам околдован. Околдован Орой, пусть и с твоего собственного согласия. Это самая древняя магия, парень. Она не требует ни заклинаний, ничего. Я просто смотрела ему в глаза, вот так, и не отводила взгляда до того мгновения, пока… не прошла мимо него. Вот и все. Правда, эта магия действует только на мужчин. Понял?
        - Понял? - Теперь уже Насьта ударил баль по плечу.
        Марик смущенно замотал головой. Взгляд Кессаа на мгновение вырвал его из шума и гама трактира, и теперь он сам не сразу пришел в себя, будто падение на дно глаз сайдки требовало торопливого всплытия, как со дна самого глубокого омута.
        Плешивый и покрытый морщинами, словно старый сапог, репт, притаившийся у широкой лестницы, которая уходила пыльными ступенями в сумрак второго этажа, поднял голову только после того, как у его носа звякнул кружок серебра.
        - Я смотрю, что, чем выше цены, тем ниже качество услуг? - ласково прошипела Кессаа ему в переносицу.
        Репт выдержал ее взгляд, не дрогнув. Он только чуть-чуть приподнялся и посмотрел на спутников незнакомки, затем медленно потянул на себя край бумажного листа.
        - Надолго в Ройту?
        Марик готов был поклясться, что плешивый распорядитель постоялого двора в мгновение определил, на каком языке говорит каждый из представшей перед ним троицы, но сам разговор начал именно на сайдском, понятном для всех троих.
        - Как тебе сказать? - нахмурилась Кессаа.
        - Так, чтобы не пожалеть о сказанном, - равнодушно бросил плешивый.
        - На ночь, - улыбнулась Кессаа.
        - Вас трое? - спросил плешивый и, получив презрительный кивок, ухмыльнулся в ответ. - Две монеты золотом, и у вас будет отдельная комната на третьем этаже в конце коридора. В стоимость входит обильный ужин, который принесет мой человек, собственное отхожее место и бочка со свежей водой, крепкая дверь, которую не смогут сломать даже десять рептских стражников, и два потайных выхода. Один через крышу соседнего дома. Второй по лестнице, которая начинается в люке под бочкой. И всего два золотых.
        - За одну ночь? - уточнила Кессаа. - А не дорого ли?
        - Нет, - выпятил губы и замотал головой плешивый. - Даже дешево! Дядюшка Браг с Крабовой улицы предлагал мне десять золотых только за то, чтобы я позвал его, если ко мне обратится немыслимой красоты сайдка, которую сопровождают два нерасторопных охранника - невысокий толстяк с луком и безусый крепыш с посохом, подбитым сталью. Опять же, рептская стража еще до пожеланий Брага была обязана разыскивать стройную молодую сайдку, приятную на лицо и фигуру, способную к колдовству. И ведь что удивительно: просьба эта подкреплена значительными посулами сразу с двух сторон - и от хеннов, которых тут ждут, как пожара в летнюю сушь, и от риссов, которых боятся еще больше, потому что не знают, чего от них ждать, хотя и они уже в городе.
        - Тогда отчего же ты остановился на двух золотых? - усмехнулась Кессаа. - И отчего не посылаешь к стражникам? Вдруг я и есть та самая, которую ищут?
        - Каждый торгует тем, что у него есть, - откинулся к стене плешивый. - У меня есть комната. Она стоит два золотых, а не две монеты серебра, как прочие комнаты, которые не хуже, но только потому, что эта комната для хлопотных клиентов. А что касается всего остального - так я чужими тайнами не торгую. Поэтому, и только поэтому, у меня всегда полный зал. И еще всякий - и в Ройте, и в Деште, и даже в Скире - знает: из заведения лысого Прайпа выдачи нет.
        - Точно так? - переспросила Кессаа.
        - Не сомневайся, - серьезно кивнул плешивый. - Но деньги - вперед.
        - Держи.
        Кессаа разжала кулак, который все это время держала перед лицом плешивого, и монеты упали на желтый лист и словно прилипли к нему. Прайп в мгновение выдернул из-под стола прозрачную склянку, капнул чем-то на один из золотых, серьезно кивнул раздавшемуся шипению, смахнул монеты и пузырек на колени и поднял улыбающееся лицо:
        - Какие еще будут пожелания? Куда собираетесь отправляться завтра? Мои советы дороги, но дешевле, чем мое жилье. Какие предпочтения есть у моих гостей в еде? - В еде предпочтений нет, - отрезала Кессаа. - Только в ее количестве.
        Глава 5
        Нежданная встреча
        Наутро Марик проснулся с таким ощущением, что во вчерашний день вместилась неделя его жизни, а уж если оценивать события да приключения, то никак не меньше нескольких лет. Правда, и вечер выдался таким, что все пережитое продолжало сниться и ночью, а утром Марик первым делом побежал в крохотную каморку, дверь в которую вела сразу за его лежаком, чтобы удостовериться - помещение, в котором можно справить нужду в отверстие в каменном полу, да и ополоснуться заодно, ему не приснилось. Впрочем, скорее всего, не приснилась ему и вчерашняя обильная трапеза, потому что о завтраке не хотелось даже и думать. Одно только сидело, как заноза в башке: две золотые монеты, на которые в его родной деревне семья могла бы прожить полгода, забыв о тяжком труде и охоте, истрачены на еду и ночлег по грабительской цене.
        Впрочем, в просторной комнате, где стояли три роскошных лежака, которые Кессаа назвала кроватями, было светло и уютно, так что мысли о выброшенном богатстве вскоре растаяли, тем более что в собственном несуществующем кошельке Марик убытка не почувствовал, как не чувствовал там пока еще ни одной монеты после того дня, когда потратил один-единственный затертый кругляшок у кузнеца в соседней деревне. К тому же уже умывшийся и тоже слегка ошарашенный Насьта сидел у причудливого закругленного сверху окна с таким видом, словно его отдали в рабство за всю эту роскошь до конца его дней.
        - Есть будешь? - жалобно спросил ремини и встряхнул уложенным мешком.
        - Нет, - поморщился Марик и оглянулся. - А где Кессаа?
        - Ждет в лавке напротив заведения, - объяснил Насьта и прошептал, как будто под одной из кроватей притаился соглядатай: - Ты знаешь, мне кажется, что она собирается истратить еще несколько золотых. И мне это не нравится!
        - Почему же? - постарался сделать спокойное лицо Марик. - У нее есть деньги, и она их тратит.
        - У меня тоже есть… немного денег, - прошипел Насьта. - Но я не трачу их… так. Отец говорил мне, что разбрасывают деньги вокруг себя только дураки или те, кто отправляется в путешествие в один конец, а Кессаа - далеко не дура. Я бы даже сказал, что совсем наоборот!
        - Что значит «в один конец»? - не понял Марик.
        - То и значит! - цыкнул зубом Насьта и постучал ребром ладони по горлу.
        - Ну это ты зря, - поморщился Марик. - А мы для чего с ней? Не позволим!
        - Ну так давай торопиться, - поднялся Насьта. - А то мне порой кажется, что этот лысый не просто так обозвал нас нерасторопными. Кессаа сказала, что перебросится словом с хозяином заведения, потом пойдет в соседнюю лавку, но нам догонять ее следует через нужник.
        - Через что? - вспомнил Марик очередное новое слово.
        - Да не через ту дыру, в которой… ладно, - махнул рукой ремини. - Давай бочку двигать. Для всякого любопытного мы вроде бы как остались в этой комнате до вечера.
        Бочку удалось сдвинуть легко, хотя Марик и почувствовал боль в перевязанных ранах, но, когда пришлось спускаться по узкой лесенке к выходу в вонючий и темный проулок, баль едва не взвыл. Все-таки ран на его теле оказалось немало, и он умудрился в этой тесноте потревожить все, да и не по одному разу. Еще ночью Кессаа заставила его раздеться до исподнего, после чего оказалось, что у него раны на обоих предплечьях, на бедрах, на боку и, что изрядно повеселило Насьту, даже на одной из ягодиц. Смазанные жгучей мазью, они запылали огнем, и стиснувший зубы Марик даже не сразу понял, что пронзившая мешок короткая металлическая стрела безнадежно испортила его фляжку. Кессаа повертела смертоносное изделие в руках и заметила почти безразличным тоном:
        - А вот эта штучка отравленная. Верно, придется завтра раскошелиться - много у меня вопросов к трактирщику, много.
        Марик рассматривать стрелу не стал, удовольствовавшись объяснением, что она выпущена из самострела, о которых он слышал, но не видел никогда в жизни. Его не слишком обеспокоили легкие раны, которых он не заметил в горячке, гораздо более неприятными были слова Кессаа. Сайдка отчеканила, глядя ему прямо в глаза, что и колдовал он неплохо, и двигался хорошо, но сражался ужасно, и если бы среди этого сброда был хоть один мастер, то лежать бы Марику вместе с бродягами на той же самой мостовой.
        - Как же так? - с трудом подавил обиду Марик. - И двигался хорошо, да еще и колдовал - чего я уж точно не делал, - а сражался ужасно? Или из схватки без ран нужно выходить?
        - И даже без царапин, - кивнула Кессаа. - По возможности - без царапин. С другой стороны, дело не в царапинах: доспех наденешь - уже царапин убавится. Ты в схватке не растворился. Ты каждый шаг свой знал, все движения рассчитал, а это значит, что и враг твой рассчитать и угадать их мог.
        - А как же по-другому? - не понял тогда Марик. - Как это - растворяться?
        - Ничего словами не объясню, - покачала головой Кессаа. - Когда увидишь, сам поймешь. Надеюсь, наука слишком дорогой не станет. А уж колдовство… Ты время тянул, парень, под себя его растягивал!
        Колдовал? Время тянул? Ничего не понял из этих слов Марик. Как он мог тянуть время, если даже Лируд, каким бы заклинаниям и составам или снадобьям его ни учил, о времени даже и не заикался. Да и зачем тянуть его, это время: разгорячишься в схватке - оно само словно патока сладкая между пальцами тянется, иначе разве отделался бы он десятком неглубоких порезов от нападения этих бродяг, каждый второй из которых заткнул бы за пояс любого из его бальской деревни?
        - Пошли, - прошептал Насьта, высунув нос наружу, и засеменил вдоль серой стены без окон.
        На площади народ уже появился, двое или трое рептов начали какую-то торговлю, раскрыв короба, подвешенные к плечам, между опорами акведука раскладывали товар под навесами, затянутыми яркой тканью, крикливые рептки, в отдалении у входа в постоялый двор маялся уже другой стражник. Ремини воровато огляделся, затем выпрямился и, как старожил Ройты, степенно побрел к приземистому зданию, у входа в которое стражника не было, зато металлические двери еще издали заявляли о своей крепости. На штыре, забитом в камень над дверями, висело стальное кольцо, которым Насьта в дверь и постучал, зажмурившись от неожиданного грохота. К счастью, через мгновение дверь открылась, и Марик вслед за ремини нырнул в спасительный полумрак.
        Хозяин лавки оказался словоохотливым и плутоватым. Он явно был раздосадован, что Кессаа не заинтересовало оружие, но спрятал досаду в кислом прищуре и предпочел расхваливать тот товар, который сайдка потребовала разложить на столе. Марик невольно засмотрелся на матово поблескивающие кольчуги, но в этот раз Кессаа явно не намерена была разбрасываться деньгами. После утомительных препирательств, во время которых и Марик, и Насьта с отсутствующим видом изучали своды, удерживающие над их головами массивное здание, Кессаа отсчитала горсть серебра, и спутники стали обладателями немудрящих, но прочных нагрудников и наручей из сыромятной кожи, а Насьта заполучил тул неплохих охотничьих стрел.
        - А ты как же? - спросил Марик сайдку, прилаживая наручи.
        - Обойдусь пока, - хмыкнула Кессаа и, окинув взглядом спутников, добавила: - Зачем мне доспехи с такими молодцами? А если что изменится… Снимем их с одного из убитых врагов.
        - С кем воевать собираетесь? - взъерошил короткие седые волосы хозяин. - Король обещал, что хенны не пойдут на Ройту. Вроде бы с риссами договорился, а они с хеннами в союзе. Первые колдуны из Суррары уже прибыли в город и даже закрывают глаза на то, что скирские ладьи стоят в порту. Не будет здесь войны, а там и хенны зубы о Борку обломают и уберутся восвояси.
        - Может быть, - кивнула Кессаа. - Может быть, и воевать нам не придется, правда, летают тут иногда вдоль улиц вот такие штучки. Не знакома?
        Взял в руки хозяин стрелку, повернул, увидел черную полосу поперек наконечника и тут же выронил ее, как ядовитую змею.
        - Что в лице переменился? - нахмурилась Кессаа.
        - Торди! - прошептал хозяин и взмахом руки отослал в дальнюю комнату сына, который походил на отца как две капли воды, одна из которых в два раза меньше другой. - Торди! - словно сушеный фрукт, сморщил лицо оружейник и тут же принялся срывать с доспехов и тула со стрелами матерчатые ярлыки. - Главное, чтобы он не узнал, что я продал вам хоть что-то, главное, чтобы не узнал!
        - Да подожди ты! - оттолкнула старика Кессаа. - Что это ты задергался? Или этот Торди, король Репты?
        - Ночной король Репты, - прошептал старик, и по его бледному лицу Марик уверился, что так оно и есть. - Не выдавайте меня, когда его люди будут вас убивать! А еще лучше - бегите из Ройты как можно быстрее и как можно дальше! А если убежать не удастся и увидите людей, чей лоб перехвачен черной лентой, убивайте себя сами, потому что Торди не подарит вам легкой смерти! Или не вы сегодня ночью пустили стрелу в лицо его старшему сыну? Торди ищет троих воинов и уж не пропустит никого, у кого есть лук!
        - Ну, - повернулась Кессаа к Насьте. - Сможешь обойтись без лука?
        - Вряд ли, - недовольно пробурчал ремини, однако рывком снял с плеча чехол, вытащил лук и аккуратно снял с него тетиву.
        - Реминьский! - уважительно прошептал хозяин и осторожно провел пальцем по плечам лука, которые без тетивы изогнулись в обратную сторону. - Деревянный, с костяными вставками! К тому же рукоять кованая? И паз для стрелы? А зачем здесь эта ось или шарнир?
        - Затем, чтобы никто не остановил меня с луком и не узнал, где я купил стрелы и доспех, - коротко бросил Насьта и одним движением переломил рук пополам.
        - Пять золотых! - просипел торговец. - Пять золотых готов заплатить за этот лук или такой же!
        - Папа! - крикнул паренек, врываясь в комнату. - Люди Торди вошли в заведение Прайпа!
        - Послушай! - Кессаа ласково улыбнулась. - Выход у нас за спиной. Паренек прибежал с другой стороны. Значит, есть еще один выход. Подскажи нам, как убраться отсюда, и я сама заплачу тебе золотом. А что касается лука… Что толку от образца, если ни один рептский мастер не сможет повторить его?
        Утро уже превратилось в жаркий летний день, когда в узком переулке заскрипели ставни низкого окна и на улицу выбрались трое. Вряд ли даже Прайп, с его въедливым взглядом, узнал бы своих недавних жильцов. Марик превратился в старика со скрипучей деревянной тележкой, нагруженной узлами и дешевой глиняной посудой, а Насьта и Кессаа - в его юных потомков, которым прогулка по жаркому городу вместе с престарелым отцом ничего, кроме раздражения, принести не могла. Треугольные рептские колпаки скрывали их лица, а простая одежда сына оружейника превращала их почти в близнецов, одного из которых явно кормили втрое лучше, чем другого. На неровной мостовой узкой улочки тележка грохотала так сильно, что Марику показалось даже, что лучшего способа привлечь к себе внимание они и не могли найти. Впрочем, репты, которых на улицах было немало, особого внимания на старика, сопровождаемого двумя юношами, не обращали. Судя по лицам, у них хватало собственных забот. Тревога и страх таились, а то и сверкали в глазах каждого.
        Правда, Марику не удавалось всматриваться в лица пугливых прохожих - он даже и город не пытался рассматривать, потому что Кессаа нанесла на его лицо столько краски, что теперь ему казалось, будто оно покрыто засохшей глиной. Тем удивительнее было слышать от Насьты, что если не плечи, окончательно ссутулить которые баль так и не смог, то он теперь смотрелся бы ровесником Анхеля. Так или иначе, но вскоре в лицо дохнуло морским ветром, а затем дома горожан закончились, и тележка заскрипела по усыпанным мусором портовым переулкам. Тут же ее скрип смешался со скрипом похожих тележек, грохотом повозок, криком чаек, которые были крупнее мглянских пичуг вдесятеро, а также воплями торговцев и стенаниями переселенцев, потому как порт вплотную смыкался с рынком.
        Кессаа и тут чувствовала себя как рыба в воде. Она метнулась куда-то в сторону, затем привела толстого стражника, который ткнул пальцем себе под ноги и повесил на грудь Марику деревянную бирку размером с небольшое полено. Прошло еще немного времени, и внезапно освободившиеся от зерна и сушеных фруктов изрядно поцарапанные кувшины и горшки оружейника выстроились на продажу.
        - Послушай, - жалобно попросил Марик Кессаа, истекая потом, - а нельзя ли было заменить эту краску магией? Ведь навела же ты морок на Насьту на целых две недели?
        - Не путай морок для полдюжины рептов и морок на весь город, - ответила Кессаа. - Да и не до колдовства нам пока. Нужно искать дорожку в Скир. Поторгуй тут, а мы пройдемся с Насьтой. Жди к полудню.
        С тем и оставили. Присел Марик на край тележки, огляделся по сторонам и забыл о торговле. Да и нашлось к чему присматриваться. Ему и портовые складские амбары в диковинку были, а поверх них торчали крыши домов в два или три этажа, по правую руку стена между крышами проглядывала, что отделяла одну часть города от другой, а слева венчала крутой утес крепость. Башенки и стены издали забавными казались, словно вырезал их умелец из дерева да раскрасил охрой на потеху ребятишкам. Эх, до моря баль так и не дошел! Хоть и усадила Кессаа Марика на краю рынка, а все одно за шатрами, лотками да навесами воды разглядеть он не мог, только мачты частоколом торчали да птицы белые галдели над головой.
        - Ты за горшками-то, дед, своими смотри, - толкнул Марика в бок сосед - щуплый репт, расставивший перед собой корзины с сушеной ягодой. - Тут ведь как, платят, когда покупателя за рукав поймаешь, а не поймаешь - он без платы товар твой унесет! Хотя кому твое барахло нужно? Наверное, у старухи своей украл? Смотри, сломает она о твою спину не одну жердь!
        Покосился Марик на соседа, который его явно за ровесника принял, неразборчиво что-то буркнул в ответ да принялся горшки тряпицей обтирать: уж больно они неприглядными казались, хотя уж в родной деревне немного было глиняной посуды - из дерева тарелки да чаши резали. С другой стороны, торговать он в Ройту пришел или еще за каким делом? Да и не было покупателей с этой стороны рынка, ветер пыль да мусор развеивал, а уж продавцы, которых за сотню скопилось в его дальнем углу, вроде как и не торговали, а повинность отбывали какую-то.
        - Ты головой не очень крути, - снова полез к нему с советом сосед. - Тут таких, как мы с тобой, один из трех, а прочие - либо выброс какой из лавок спускают, либо ворованное продают. Сиди себе да перед собой смотри. Не любят у нас, когда головой кто крутит. Сам-то откуда?
        - А? - прохрипел в ответ Марик, похлопав себя по ушам, но сосед и не подумал от него отстать.
        Он тут же принялся рассуждать о собственном товаре и, надрываясь, объяснять, почему правильно ягоду сушить в тенечке и на ветру, а не под лучами Аилле и в какой деревне из этой ягоды закладывают лучшее вино.
        Мучения Марика продолжались до полудня. Он уже устал вытягивать шею, выглядывая среди редких покупателей Кессаа и Насьту, когда прямо перед ним остановился приземистый репт, одетый невзрачно, но хорошо. Ни на крепкой рубахе, ни на темных свободных портах, ни на сапогах из свиной кожи не было ни следов починки, ни даже потертостей. Глаза его смотрели с ленцой, но и в движениях, и в повороте головы сквозила расслабленность зверя. За поясом репта торчал нож. В довершение всего его светлые волосы перехватывала черная лента.
        - Окаменел, что ль? - донеслось наконец до Марика, и он понял, что незнакомец его о чем-то спрашивает.
        - Громче! - подобострастно отозвался торговец ягодой. - На ухо дед слаб!
        - Треть выручки, - повысил голос репт и протянул руку.
        - Так не продал он еще ничего, рановато что-то сегодня, - попытался заступиться за Марика сосед, но под злобным взглядом втянул голову в плечи.
        - Однако медь на оплату сбора нашел? - ткнул пальцем в бирку на груди Марика репт. - Две монеты серебра - или я побью половину твоих горшков!
        Марик медленно поднялся, взглянул на соседа, который старательно кивал ему, подтверждая серьезность намерений сборщика монет, оглянулся. Рукоять глевии изображала одну из ручек тележки, а под ветхим тряпьем лежал мешок с мечами, луком и стрелами. Ни Кессаа, ни Насьты рядом не было, зато взгляды всех ближних торговцев были обращены на него, и большинство из них светились злорадством, но никак не сочувствием.
        - Ну? - Репт ударил носком сапога по кувшину с двумя ручками, и тот развалился на части. - Две монеты! А не то я избавлю тебя не только от горшков, но и от утомительной старости. Правда, по частям.
        Когда репт раздавил еще два кувшина, Марик поднял самый большой горшок и шагнул вперед. Ему пришлось стиснуть зубы, потому что ненависть уже клокотала у него в груди. Репт усмехнулся, постучал костяшками кулака сначала по горшку, потом по лбу Марика и отчеканил:
        - Недоумок! Я же сказал, что две монеты! Горшки не нужны! Две монеты или, к примеру, два пальца. Какая рука для тебя не слишком важна?
        Это было последнее, что он сказал. Вряд ли последующее удалось Марику, если бы репт не расслабился, имея дело со стариком. Между тем мнимый старик неожиданно резво выбросил вперед руки, сплющил глиняным боком горшка мытарю нос, а затем нахлобучил горшок ему же на голову, скорее всего оставив негодяя без ушей. Говор, стоявший над рядами мелких торговцев, умолк, и в тишине, которую нарушали только крики чаек, звук от удара носком сапога между ног репта услышал каждый. Глухой звериный рев оборвался, и, выронив выхваченный из-за пояса нож, репт повалился ничком, давя оставшиеся горшки.
        - Не задалась что-то сегодня торговля, - с удовлетворением произнес Марик в лицо ошалевшему от произошедших событий соседу, окинул взглядом онемевших торговцев и, подхватив тележку, заковылял к складам.
        Не скоро зашевелились продавцы, - правда, те, кто сидел поблизости, еще и не закрыв рты, принялись торопливо паковать товары в мешки, а вслед за ними, едва зашевелился ночной воин с безжалостно нахлобученным на голову горшком, начали расползаться и остальные торговцы. Всякий в Ройте знал, как движутся мертвецы и куда они уходят. Всякий и в Оветте знал, что мертвецы сами ищут свою дорогу и никому не вредят, вот только в Ройте знание о смерти портового разбойного мытаря никому облегчения принести не могло. Никто не хотел попасть под горячую руку Торди. Весь город знал, что ночью некий воин поразил сына Торди стрелой в глаз, к тому же чуть ли не десять ночных грабителей так и не увидели утреннего Аилле, но чтобы какой-то старик покалечил до смерти одного из близких помощников ночного короля?.. Рынок стремительно пустел, и вскоре за навесами и шатрами осталась только груда глиняных черепков. Мертвец с водруженным на него горшком исчез без следа.
        Едва Марик скрылся за углом первого же склада, он мгновенно прибавил в прыти. Продавец ягод был бы немало удивлен, увидев, как дряхлый старик превращается в безусого юнца. Для этого всего-то и понадобилось - обогнуть парочку угрюмых зданий, бросить тележку, вместе с древком и тяжелым мешком перемахнуть через изгородь, скинуть стеганый халат, окунуть ладони в бегущую волну и тщательно смыть с лица краску или магию Кессаа. Только после этого баль замер - и вдруг понял, что вот оно, море, плещется в шаге от него, накатывает светлой волной на утоптанный грязный берег, колышет обрывки гнилых водорослей и ускользает к горизонту темно-синим пластом бесконечного количества воды.
        Марик лизнул губу, с удивлением почувствовал соль и зашагал вдоль берега обратно к рынку, разглядывая лодки, ладьи и вовсе диковинные корабли, на которых можно было бы перевезти не только полсотни гребцов, но даже лошадь и любое количество груза. Он уже почти вернулся к началу торговых рядов, когда сам почувствовал взгляд. Остановился, недоуменно оглянулся и увидел ту самую женщину, что заставила Кессаа обратиться в бегство. Та стояла на корме длинной, узкой ладьи и внимательно рассматривала баль.
        - Где она? - властно произнесла женщина.
        - Кто? - сделал вид, что не понял ее слов, Марик и недоуменно оглянулся. - Чего ты хочешь?
        - Где она? - громко повторила женщина, скрестив руки перед собой так, что большие пальцы соединились, и сжала кулаки. - Отвечай! Где она?
        У Марика слегка заломило в висках, но уж не так, как тогда, когда Лируд пытался заставить его сделать что-то. Раз за разом старик приказывал подопечному грызть сухую глину, а затем брал шип и поправлял, поправлял невидимую татуировку, даже как-то обрил Марика наголо, чтобы добраться до его затылка. Грызть сухую глину Марик перестал быстро, а вот от головной боли избавился не сразу. Да и та уходила - стоило лишь приказать самому себе не чувствовать ее. Так Марик и сделал: зажмурился и кивком отогнал боль в сторону, заодно и оценил длину каната, которым ладья была прихвачена к забитому в берег столбу, и глубину под ее кормой. Вряд ли прыгнет колдунья без разбега на тридцать локтей, а если хоть на половину этого измудрится - все одно по грудь в воде окажется.
        - Отвечай! - сдвинула брови женщина и снова стиснула кулаки. - Я знаю, что ты плыл с ней от желтого утеса. Отвечай, где она! Быстро!
        - Тебя явно не учили вежливому обращению, - покачал головой Марик. - И думаю, что, с учетом преклонного возраста, учить тебя уже поздно. Ты мне не нравишься. Не буду с тобой говорить.
        - Ах ты… - Женщина даже побагровела от гнева.
        Марик уже собрался продолжить неторопливую прибрежную прогулку, но за ее спиной показались крепкие воины, а мгновением позже плеск воды подсказал баль, что его не слишком учтивые слова не остались незамеченными. К счастью, на быстроту ног он не жаловался никогда, да, к сожалению, все еще не знал, куда ему следует бежать. Через несколько мгновений он выскочил на причал и невольно замедлил шаги. Здесь он уже был. В полусотне шагов от линии по-настоящему больших кораблей раскинулся рынок, отделенный от города складами и внушительной каменной стеной. Шатры, павильоны и палатки расползались рядами во все стороны, только у сараев образовался пустырь. У разбитых горшков стояли трое крепких рептов с лентами в волосах. Еще пятеро пока что внимательно рассматривали снующих туда и сюда покупателей. Марик оглянулся, увидел четверых воинов, спешащих вдоль берега, и шагнул в толпу. Бежать он уже не мог - оставалось только переходить из ряда в ряд, ссутулившись и опустив голову. Вот только торговцы оказались хуже колючего кустарника: они вцеплялись в каждого проходящего сразу со всех сторон. Вскоре Марик понял,
что горшки он продавал бездарно, особенно когда потянулся к несуществующему кошельку, чтобы купить вырезанные из диковинного морского камня бусы для Оры. Между тем темные колпаки преследователей уже мелькали не так далеко. Мгновенно Марик сбросил с плеч мешок, куртку, пугнул малолетнего сорванца, попытавшегося ощупать его пояс, и протянул куртку бородатому старику, который катил перед собой воняющую рыбой полуразбитую бочку.
        - Отец! Меняю куртку на твой халат и бочку.
        Расползающийся от старости полосатый халат оказался в руках у Марика в тот же миг. Старик одобрительно потеребил шнуровку крепкой куртки и, похлопав корявой ладонью по бочке, потребовал:
        - Шапку и посох.
        - Только шапку, - отрезал Марик и, сунув мешок в подгнившее деревянное нутро, покатил бочку перед собой в противоположную сторону. Колпаки преследователей еще маячили поблизости, но уже с другой стороны блеснули алебарды стражников. К тому же сразу двое рептов с перехваченными темной лентой волосами прошли мимо, ощупывая взглядами каждого встречного и уделив Марику столько презрения, сколько заслуживал драный халат. Ни Кессаа, ни Насьты поблизости не было. Марик от злости пнул бочку, так что проломилась еще одна из составляющих ее планок, и вдруг замер: среди гама и ругани рынка, среди близкого плеска волн, крика чаек и шарканья тысяч ног он услышал что-то знакомое, словно ветер случайно принес откуда-то с востока нежную песню речной птицы.
        - Насьта! - обрадованно прошептал Марик и покатил бочку вперед.
        Марик так и не смог приблизиться к арке белых ворот, которые вели в город: толпа стояла столь плотно, что подойти ближе трех десятков шагов не было никакой возможности. Дудка ремини казалась подобной горному ручью: она звенела и плакала, распространяя вокруг себя нечто невозможное на шумном рынке - тишину. Марик откатил в сторону бочку, вытащил из нее мешок, окончательно развалив деревянную утварь, и почувствовал прикосновение.
        - Не оборачивайся, - прошептала Кессаа. - Проходи через ворота, мы с Насьтой сейчас догоним тебя.
        - Нет! Вы представляете? - уже через квартал возбужденно размахивал руками Насьта. - Я сыграл только три мелодии, а мне под ноги набросали меди на пять монет серебра! А отец укорял меня, что я не изучил никакого ремесла.
        - А то, чему тебя учил Анхель, разве не ремесло? - сдвинула брови Кессаа.
        - Он называл это баловством, - вздохнул ремини.
        - Ты играл чудесно, - согласился Марик. - Вот только вскоре обнаружил бы, что должен кучу денег какому-нибудь молодцу с черной лентой в волосах.
        - Или с горшком на голове, - уточнила Кессаа. - Он к тебе уже мертвым подошел или только после знакомства с тобой в Суйку собрался?
        - Горшок он получил на голову тоже у меня, - буркнул Марик.
        - Ты провалил поручение, - отрезала Кессаа. - Ты должен был терпеть до того мгновения, пока разбойник не попытается тебя убить, а он бы не попытался, уверяю тебя. Ничего, этой же ночью мы покинем город. От кого ты так спешил убежать?
        - Там… - Марик обиженно поморщился. - Там, у кораблей, я столкнулся с твоей наставницей. Она попыталась меня околдовать, спрашивала о тебе.
        - А ты? Что ты ей сказал? - насторожилась Кессаа.
        - Ничего, - пожал плечами Марик.
        - Ты сумел не подчиниться ей? - удивилась Кессаа. - Выходит, ты и в самом деле неплохо защищен от ворожбы… Конечно, она не мастер магии, но все же…
        - Я просто убежал, правда, она послала за мной охранников, - объяснил Марик. - Обиделась, наверное. Я непочтительно отозвался об ее возрасте.
        - Зря, - заметила Кессаа. - Теперь она в большей степени твой враг, чем мой. Я ей, скорее всего, нужна живой. А вот ты сгодишься и мертвым. Ну вот мы и пришли.
        - Куда? - не понял Марик.
        Они остановились перед серым зданием, которое было чуть ниже соседних домов, чуть беднее, обшарпаннее и проще, хотя в его узких окнах поблескивали настоящие стекла.
        - Тот дом, о котором говорил слепец, - прошептала Кессаа. - Боюсь, нам придется воспользоваться помощью известного целителя. В море лютуют пираты. Дальше десяти лиг от Ройты никто из рептов не ходит, а те, кто ходит, сами похожи на пиратов. Попасть же на скирскую ладью можно, только если присягнуть на службу Седду Креча или получить ярлык вот из этого дома.
        - Так, может, лучше присягнуть? - с опаской прошептал Насьта.
        Марик поежился: серое здание действительно казалось пропитанным опасностью.
        - Клятвами разбрасываться не стоит, - улыбнулась Кессаа и шагнула к ступеням. - Попробуем послушаться слепца.
        На громкий стук из-за деревянной двери никто не отозвался. Наконец Марик не выдержал и потянул дверь на себя. Она открылась с легким скрипом.
        - Никого нет, - удивленно сообщил Насьта, но Кессаа решительно перешагнула через порог:
        - Пошли.
        Они миновали длинный пустынный коридор, толкнули еще одну дверь и оказались в зале без окон, освещенном лампами и заставленном курительницами. У высокого стола спиной к вошедшим стоял человек. Богато украшенный плащ свисал с безвольно опущенных плеч. Седые волосы спускались редкими прядями на спину. Марик поморщился, сбросил на пол тяжелый мешок, стиснул древко глевии. Сладковатый дым лез в ноздри, вызывая странную головную боль. Кессаа ухватила Марика за локоть - и тут же тяжелая дверь захлопнулась за их спиной.
        - Гуринг? - прохрипела сайдка.
        - Он самый, дорогая моя, - обернулся с хищной улыбкой старик.
        Глава 6
        Бегство
        - Ты ничего не сможешь сделать со мной! - воскликнула Кессаа, упав на колено. - Я справлюсь!
        - Может быть, - кивнул старик, сверкнув глазами в сторону ее спутников. - Но не теперь. В прошлый раз у тебя было достаточно времени, теперь его нет. И теперь я тебя отправлю глубже, чем в прошлый раз. Правда, как и тогда, ничего не имею против тебя. Ты вовсе не плохая девчонка! Это работа, понимаешь? Ты нужна Ирунгу! А мне нужны деньги.
        - Я убью тебя, - скрипнула зубами Кессаа.
        Она прикусила губу до крови, но все еще держалась, даже стоя на коленях.
        - Попробуй, - усмехнулся Гуринг. - Хотя ты держишься молодцом! Только из этой ямы тебе самой уже не выбраться. Если я умру, ты там и останешься.
        - Марик! - выдавил сквозь искривленные губы Насьта, который тоже упал на колени. - Убей его, это магия ремини!
        - Она самая, маленький человек, вышедший, на свою беду, из леса, - согласился старик и с интересом обернулся к Марику. - А ты что стоишь? Ноги парализовало? Интересная реакция, подобной я еще не встречал!
        Марик не ответил. У него ощутимо болела голова, но эта боль точно так же, как и магия, что стремилась добраться до его воли, странным образом не проникала внутрь тела. Она словно облизывала кожу, обжигала ее. Гораздо важнее были эти слова:
«Если я умру, ты там и останешься».
        - Ну? - почти вплотную подошел к баль Гуринг. - Ты что стоишь?
        - Убей его! - прохрипел Насьта, изгибаясь в судорогах на полу. - Я вытащу Кессаа!
        - Убей, - усмехнулся Гуринг. - И Кессаа останется зачарованной навсегда.
        Кессаа обвисла на правой руке Марика плетью, Насьта уже кричал что-то нечленораздельное, но баль все еще не мог двинуться с места. Магия, обжигающая его кожу, так и не смогла проникнуть внутрь, но и снаружи она облепила тело прочной скорлупой.
        - Крепыш, - похвалил стойкость баль Гуринг и приблизился почти к самому уху Марика. - Сейчас я сам тебя убью. К примеру, перережу тебе глотку. К счастью, слепой Рох, несмотря на собственную никчемность, выполнил задачу до конца, даже не подозревая о сути. Полсотни колдунов разной степени я отправил в Скир, но уж и не надеялся, что поймаю в сети нужную девчонку. Ах, Мэйла, я же говорил, что успею первым? Сколько травы я перевел, чтобы курительницы не переставали дымить! Спасибо тебе, парень, что уберег девчонку в дороге. За это я убью тебя быстро. И без всякой магии. Понимаешь, дым сам по себе ничего не значит. Он всего лишь выполняет мою волю. Я могу дышать им, сколько хочу, вовсе не принимая противоядия. А вот девчонку жалко. Я когда-то даже привязался к ней!
        Он говорил и говорил, глядя в глаза Марику, и тот чувствовал, что ворожба продолжается, что новые порции магии окутывают его тело, скорлупа утолщается, превращаясь в панцирь, но голова остается ясной, а это явно не устраивало старика. В глубине его глаз плескалось раздражение и непонимание, и, пытаясь успокоить себя, он вытащил из-за пояса широкий нож и приблизил его лезвие к глазам Марика. Наверное, именно это баль и спасло. Марик увидел в отраженных бликах собственное окаменевшее лицо, а в следующее мгновение ударил старика левой рукой чуть выше ключиц.
        Жизнь вылилась из Гуринга, как вино из распоротого меха. Глаза старика еще смотрели, но уже ничего не видели, когда маг осел грузным мешком бессильной плоти на пол. Он даже оказался неспособен на предсмертные судороги. Впрочем, Марика это уже не интересовало. Он опустился на колени и принял на руки безвольную Кессаа. Ее лицо было бледным, почти белым, но она явно оставалась жива.
        - Это магия ремини, - тяжело оперся на локти Насьта. - Кессаа уже приходилось испытывать ее. Когда-то одно из селений ремини приютило Гуринга, кончилось это тем, что ты видишь. Кстати, смотри-ка, дым даже и мертвым старика не отпускает! Похоже, он в Суйку не собирается - по крайней мере, пока. Немногие наши секреты он вызнал, но и этого оказалось довольно. Как ты устоял?
        - Разве я устоял? - потерянно покачал головой Марик. - Таращился на этого колдуна, словно кукла. Сам не знаю, как сумел ударить его.
        - И убил одним ударом. - Насьта ощупал горло жертвы, вздохнул. - Если мы останемся живыми, из тебя получится великий воин. Магия тебя не берет, а если бы у тебя хватило ума не смотреть в глаза Гурингу, так он бы и Кессаа не успел зачаровать.
        - А бывают великие воины с недостатком ума? - сдвинул брови Марик.
        - Сомневаюсь, - прошептал Насьта и привалился к затянутой тканью стене.
        - Что ты собираешься делать? - растерянно спросил Марик, глядя, как Насьта полой рубахи старательно протирает дудку.
        - Положи ее удобнее и дальше от двери, - попросил Насьта. - Она выброшена в небесные поля силой ремини, и только ремини по силам ее вернуть. Она бы и сама выбралась, но мы торопимся. Я буду звать ее, а ты защищай нас. Слышишь шаги за дверью?
        Марик уже рвал шнуровку мешка. Со щелчком заняло положенное место лезвие глевии. Задумавшись на мгновение, он подхватил и повесил за спину колючку Кессаа. Отбросив в стороны курительницы, исторгавшие сизый дым, баль огляделся. Если в зале и были другие двери, их скрывала ткань. За дверями заскрежетал засов - и тут Насьта заиграл. Голос реминьской дудки неожиданно зазвучал широко и торжественно, хотя через его торжественность и проникали горестные нотки, которые, словно капли, срывались с ледяных извивов мелодии и разбивались о пол. Марику захотелось остановиться, сесть на пол, отложить оружие и соединиться с мелодией, слиться с ней в одно целое, но в то же мгновение он понял, что и магия Насьты подобна скорлупе, и смахнул ее с лица рукавом, а потом вовсе перестал прислушиваться. У него не осталось на это времени. У него не осталось ни на что времени, потому что дверь распахнулась, и на баль ринулись сайдские стражники.
        Странной, должно быть, показалась бы возможному наблюдателю схватка безусого, хоть и крепкого, юнца с полудюжиной испытанных воинов в добротных кольчугах. Пожалуй, они смяли бы парня, размахивающего странной, ни на что не похожей глевией, но сначала понадеялись на собственные умение и удачу, которые их никогда не подводили, а потому их осталось трое, один из которых уже пошатывался от нескольких порезов на руках и шее. Этот раненый и обезоружил баль, когда невиданное оружие пронзило ему живот. Он вцепился в древко мертвой хваткой, и, уходя от опасливого, но отчаянного удара прямым и тяжелым сайдским мечом, Марик вынужден был выпустить глевию и, почти падая, выдернул из-за спины колючку. Он еще ни разу не успел взмахнуть знаменитым мечом, но сразу почувствовал, что колючка словно приросла к руке, и, опережая взревевших сайдов, сам метнулся им навстречу. Не было у них в руках кинжалов, нечем оказалось пронзить безусого наглеца, когда поймал он на искрящийся клинок тяжелые сайдские мечи, только поэтому баль все еще стоял на ногах, когда оба его противника упали.
        - Повезло тебе, - услышал баль знакомый голос и тут только понял, что дудочка Насьты умолкла.
        Кессаа сидела там, где он ее положил, смотрела на него провалившимися глазами и вытирала платком бегущую из носа кровь. Насьта стоял рядом, но дышал так, словно только что пробежал не меньше десятка лиг.
        - Повезло тебе, - повторила Кессаа и сплюнула кровавый сгусток, затем поморщилась, хлопнула в ладоши, и плевок вспыхнул коротким пламенем. - Шесть воинов, и ни один не был ловок с мечом.
        - Как же? - приготовился возмутиться Марик, но тут же почувствовал боль в левой руке. По предплечью сочилась кровь.
        - Ладно, - тряхнула головой Кессаа. - Нечего рассиживаться. Насьта, быстро доставай мои снадобья: надо нашего героя-остолопа перевязать, пока он кровью не изошел, а то ведь некому будет спасать нас в следующий раз.
        Насьта вздохнул и потянулся к мешку. Вскоре на руке Марика появилась еще одна повязка, а потом Кессаа стала безжалостно прилаживать поверх его ран наручи.
        - Хватит собственное мясо под лезвия подставлять, - негромко бормотала она, ловко затягивая шнуровку. - А то к тому времени, когда научишься сражаться, толку от твоего умения уже будет немного.
        Марик сокрушенно качал головой и стоически терпел боль. Когда же это его успели зацепить? Не почувствовал боли сразу, а теперь хоть и отступила она, все равно хотя бы с неделю надо дать ране затянуться.
        - Нет никого, - спустился Насьта со второго этажа, откуда перед этим раздавался приглушенный шум. - Или убежали, как схватка началась, или никого не было. Но наверху жилые комнаты, кухня. Спальных мест ровно столько, сколько и трупов - семь, но были и запертые комнаты.
        - А там? - насторожилась Кессаа.
        - Никого, - постучал Насьта кулаком о кулак. - Двери пришлось выбить. Только постели, но все нетронутые. Много.
        - Деньги? - спросила Кессаа.
        - Есть, - кивнул ремини. - Точно не скажу, но, - тряхнул он суконным мешочком, - здесь сотни полторы золотом. А здесь, - звякнул плетеный короб, - серебра и меди без счета. Ну я все это к себе в мешок заправляю?
        - Что ж, будем считать, что часть оплаты за прошлые беды я получила. - Кессаа устало вздохнула и поправила перекочевавшую на ее спину колючку. - Придется отправляться в слободку. Другого выхода нет.
        - Не дождаться ли лучше сумерек? - насторожился Марик. - И что мы забыли в слободке?
        - Хорошо бы дождаться сумерек, - кивнула Кессаа. - Да вот только в порту сейчас пять сайдских галер стоят, а воевода, что воинов набирает, так и сказал: все разговоры насчет перевозки женщин, детей или еще какого груза решает вот в этом особняке по вечерам. А среди стражников у него воины - не чета этим.
        Она мотнула головой в сторону трупов, которые скребли пальцами по полу, но не могли сдвинуться с места.
        - Да и не все так просто с морским путем, - продолжила она после паузы. - В десяти лигах разбойные ладьи диких островитян стоят. Сайдов пропускают, а всех остальных топят да в рабство скручивают. Королю рептов сейчас не до них - вот и осмелели. Даже в порту пара их ладей на волнах колышется. И команды на них слажены из таких же молодцов, что на тракте к нам подбирались. Так что, думаю, вряд ли кто надолго в гостеприимном борделе задерживается. А сами репты в море не суются - если только с сетями, под ветер, да возле берега.
        - Так что же нам делать? - воскликнул Марик, закрывая двери зала и прилаживая на место крепкий засов.
        - Для начала нужно заговорить эту дверь. - Сайдка прикусила губу и положила тонкие ладони на дверное полотно. - Чем позже ее откроют, тем позже бросятся за нами в погоню. Да и мертвецов не с руки мне магией удерживать.
        - А потом? - не унимался Марик, разглядывая, как Насьта снаряжает лук и крепит к спине сразу два тула со стрелами.
        - А потом - в слободку. Есть еще там смельчаки, есть! И одного из них мы знаем.
        Засветло до слободки спутники добраться не сумели. Они закрыли изнутри на засов дверь неприметного особняка, выпрыгнули в проулке из окна, притворили ставни и двинулись по улице, старательно изображая, что незнакомы друг с другом. Правда, раствориться в толпе оказалось непросто - особенно с учетом того, что большая часть горожан шла навстречу, волоча за собой с рынка тележки, мешки, корзины да и просто узлы нераспроданного добра. Вечер был еще не близок, но Аилле покинул зенит и начал плавно подбирался к Молочным пикам. Спутники, приглядывая друг за другом, успели миновать почти всю улицу, но до площади, которую пересекала крепостная стена, отделяющая одну часть города от другой, не добрались всего ничего. Марик услышал тонкое дыхание за спиной, для острастки махнул рукой и случайно отвесил оплеуху пристроившемуся к его поясу мальчишке. Тот заверещал на всю улицу, и через миг перед Мариком выросли трое крепких сайдов. Их лица показались баль знакомыми, но объясниться на словах он не успел: здоровенный кулак мелькнул в воздухе и едва не припечатал Марика к стене дома. К счастью, он успел отпрянуть
и в следующее мгновение, перехватив древко, приложил им по лбам сразу двоих напавших. Здоровяки грузно осели там, где стояли, а оторопевший третий мгновением позже протяжно завыл, скорчившись над подбитой ударом сапога голенью.
        - Это ж надо быть таким остолопом, чтобы позволить одному и тому же воришке дважды пристроиться к своему поясу? - прошипела за спиной Марика Кессаа.
        - Точно! - воскликнул баль. - На тракте…
        - Пошли, - дернула баль за руку сайдка. - Быстрее, стражники впереди, и они явно заинтересовались, кто это размахался тяжелым посохом недалеко от королевского замка.
        Марик бросил короткий взгляд в сторону белой стены, что начиналась от близкой набережной, и увидел пробирающихся среди толпы нескольких крепких рептов в блестящих доспехах, с топорами на плечах. Возле воющего соплеменника или родственника присел мальчишка. Оскалив зубы, он смотрел на Марика с нескрываемой ненавистью.
        - Сейчас отец придет и разберется с тобой! - крикнул он обидчику.
        - Надеюсь, у него хватит ума не появляться, пока я здесь! - покачал головой баль и добавил: - В следующий раз сломаю руку. А приятелям или братцам твоим вовсе головы отшибу!
        - Без подробностей! - потащила Кессаа Марика за руку вверх по улице.
        - Нет, - замер Насьта. - Смотрите.
        Сверху, ровно оттуда, откуда только что спустились они сами, точно так же разрезая толпу, двигались сразу десятка два мужчин с украшающими головы черными лентами. Правда, им приходилось легче: прохожие сами сторонились их, прижимаясь к стенам домов, стараясь укрыться в переулках. До стражников было сотни две шагов, до слуг Торди - сотни три.
        - Похоже, выхода у нас нет, - отчего-то зло усмехнулась Кессаа. - Смотрите-ка, ночные хозяева Ройты и днем чувствуют себя на ее улицах вольготно!
        - Куда теперь? - почти спокойно спросил Насьта, но шнуровку на чехле, в котором скрывался лук, распустил.
        - В бордель, куда же еще, - процедила сквозь зубы Кессаа и показала на роскошный особняк, который чуть глубже прочих домов отступил от линии улицы. - Вот он, третий дом от набережной на Крабовой улице.
        - И долго мы там продержимся? - с сомнением окинул взглядом ажурные решетки на вытянутых окнах Марик.
        - Чем меньше, тем лучше! - бросила Кессаа и ринулась к кованым воротам.
        Спутники взлетели по широким ступеням к тяжелой двери мгновенно, но, когда из-за ее створок после усердного долбления бронзовых украшений сапогами донеслось недовольное ворчание, стражники уже стояли возле распростертых на тротуаре тел. Люди Торди остановились поодаль, выжидая развития событий.
        - Чего надо? - прорычал неизвестный из приоткрывшегося на уровне груди отверстия.
        - Так это… - занервничал Насьта. - По приглашению дядюшки Брага. Десять золотых монет было обещано! Вот!
        Ремини сунул в отверстие серебряную пластинку и судорожно вытер пот со лба. Стражники, как один, обернулись в их сторону, и взгляды рептов спутникам ничего хорошего не предвещали.
        - Эти, с лентами, уходят, - заметил Марик.
        - Лучше бы они остались, - прошептала Кессаа.
        - Товар покажи! - раздалось из отверстия.
        - Какой товар? - не понял Насьта.
        - Ты дурачка-то из себя не строй, - оборвал его невидимый собеседник. - Девку покажи, какую привел! Или ты думаешь, что дядюшка Браг оплачивает золотом всякую погань?
        Насьта, побледнев, обернулся к Кессаа. Сайдка бросила быстрый взгляд на двинувшихся в их сторону стражников и расплылась в змеиной улыбке. Одним движением она смахнула с головы платок, распустила волосы и шагнула к отверстию.
        - Так будешь меня рассматривать, дорогой, или в дверь дашь войти? А то ведь я и передумать могу!
        За дверями раздалось восхищенное восклицание, под восторженную ругань загремел засов, и створка двери плавно пошла наружу.
        - Хороша! - довольно рявкнул верзила, облаченный в блестящую кирасу, и протянул волосатую ручищу перед собой, явно намереваясь ухватить сайдку за грудь.
        Марик даже не успел ничего подумать. Его руки словно сами собой взметнули древко и перебили толстое запястье, как гнилой ствол. Верзила попытался взвыть, но тут же охнул и рухнул на ступени, покатившись в сторону опешивших стражников.
        - Ты бы сражался так, - посоветовала Кессаа, рассматривая окровавленный кинжал, который, как показалось Марику, она выхватила не с пояса, а вытащила из живота привратника. - А с теми, кто меня оскорбляет, я разберусь сама. - И тут же закричала: - Быстро! Внутрь!
        Марик едва успел накинуть тяжелый засов на массивные скобы, как снаружи отчаянно заколотили. Впрочем, ему было уже не до ударов в дверь. Просторный зал, куда они попали, застилал роскошный ковер. Перед его многоцветным великолепием меркли и сводчатые арки уходящих в глубину дома коридоров, и высокие потолки, украшенные золотыми росписями, и обитые пестрыми блестящими тканями стены.
        - Закрой рот, - толкнула баль плечом Кессаа и плавно вытащила из ножен колючку. - Насьта?
        - Я здесь!
        Ремини уже наложил на тетиву стрелу. Марик торопливо привел в готовность глевию.
        - Заведения такого рода, - внимательно огляделась Кессаа, - торгуют особенным товаром. А значит, имеют запасные и потайные выходы. Сейчас нам придется найти этого самого дядюшку Брага и выведать у него, как незаметно выбраться из борделя.
        - А если он не захочет говорить? - поинтересовался Марик, которому не понравились тишина и безлюдье роскошного дома. Впрочем, грохот у дверей становился все настойчивее.
        - Боюсь, у него будет не слишком хороший выбор, - сузила глаза Кессаа и двинулась вперед по одному из коридоров. - Насьта, ты знаешь, что делать.
        Знание ремини пригодилось уже в конце коридора. Марик краем глаза заметил чуть заметное движение тяжелых тканей, закрывающих часть стены, шагнул вперед, но стрела ремини оказалась быстрее. Она заставила невидимого противника захрипеть и повалиться под ноги Кессаа вместе с изрядным куском материи. Под тканью оказался точно такой же воин, как и напавшие на спутников во время ночевки на тракте.
        - Осторожно, - подняла руку Кессаа. - Мне кажется, Насьта, что десять золотых ты не заработал бы в этом домике ни при каких условиях.
        Вскоре и Марик уверился в этом. За то время, пока они обошли особняк, еще два воина попытались напасть на них из-за обильно развешанных тканей, которые Кессаа назвала шторами, и сразу шестеро попытались затеять схватку, когда выбитая дверь оказалась выходом на кухню. Тут уж и Кессаа пришлось показать умение. Марику не удалось рассмотреть, как она движется, как держит колючку, но, хотя он и шел первым, на ее долю достались двое, и ничто не говорило о том, что это вызвало у нее какие-то затруднения.
        - Никого, - пробурчал Насьта, выдергивая из трупов, которые уже пытались подняться, стрелы. - Должна же быть хотя бы прислуга? Эти стражники не выломают дверь?
        - Вряд ли. - Кессаа внимательно обернулась вокруг себя, разглядывая котлы, вмурованные в печи, столы, заставленные глиняной посудой, корзины с овощами, с птицей. - Тут без стенобитного орудия не обойтись. Похоже, этот дядюшка Браг - важная персона, иначе стража давно уже выламывала бы решетки на окнах. Хотя и с ними бы пришлось повозиться. Пошли на второй этаж.
        На широкой лестнице им пришлось вступить еще в одну схватку. Правда, кроме двоих воинов в ней еще участвовали и полдюжины рептов, вооруженных короткими топорами, но ранить Марика сумел стрелок. Баль не успел разглядеть его: короткая стрела вылетела откуда-то сверху и, распоров ему левое бедро, загремела по ступеням вниз. Правда, сначала он почувствовал только удар, сделал еще несколько шагов, добил последнего воина - и тут боль пронзила ногу выше колена.
        - Ничего страшного. - Марик не успел даже и охнуть, а Кессаа уже распарывала ему штанину кинжалом. - Насьта! Держи под прицелом лестницу!
        Ее движения были стремительными. Одна рука еще только стирала с раны хлынувшую кровь, а вторая тут же размазала по обнажившейся плоти какое-то густое снадобье. Словно пламя обожгло ногу! Марик удержался, не дернулся, но взревел так, что, как ему показалось, даже громыхание у дверей затихло на миг.
        - Терпи. - Она обронила это слово вполголоса, но Марик тут же почувствовал, что краска заливает его лицо. - Терпи, - повторила Кессаа и добавила, накладывая тугую повязку: - Боль - это хорошо. Она прибавляет ума и осторожности и говорит тебе - ты еще жив, парень!
        - Сюда! - крикнул сверху ремини.
        Стрелком оказался худощавый паренек. Он хрипел, ухватившись за стрелу, воткнувшуюся ему в живот, но сознания еще не потерял. Его глаза смотрели на спутников с ненавистью. Насьта с интересом рассматривал металлическое устройство, напоминающее маленький стальной лук, прилаженный к крохотной прялке без колеса, но Кессаа потянула руку к голове незнакомца. Волосы парня были прихвачены черной лентой.
        - Сколько еще воинов в доме? - спросила она.
        Паренек ничего не ответил, только оскалил зубы и злобно зарычал.
        - Повторяю вопрос: сколько еще воинов в доме? - спокойно сказала Кессаа и, ухватившись за оперение стрелы, повернула ее в ране.
        Паренек взвыл и в судорогах застучал по ступеням ногами.
        - Ну? - Кессаа все еще держалась за стрелу.
        Марик почувствовал, что тошнота подступает к горлу. Раненый уже почти хрипел, но Кессаа не отпускала стрелы.
        - Один! - наконец прошептал паренек. - Один воин, толстяк Браг и отец!
        - Отец? - не поняла Кессаа. - Насьта?
        Ремини подал сайдке короткую стрелу. На стальном цевье темнела черная полоса.
        - Отец… - задумалась Кессаа. - Сколько сыновей было у Торди?
        - Трое, - прохрипел паренек.
        - Значит, остался еще один? - покачала она головой.
        - Двое осталось! - мотнул головой паренек, глотая кровавые пузыри. - Старший убит прошлой ночью, средний в порту сейчас и я здесь. Отец разрежет вас на ремни! Или брат!
        - Один остался сын у Торди, и это не ты, парень, - не согласилась Кессаа и надавила на стрелу.
        Паренек закашлялся и замер.
        - И что же теперь делать с ним? - прошептал Марик, когда паренек начал подниматься на ноги, словно забыв о торчащей в животе стреле.
        - Пусть потопчутся пока внизу, - махнула рукой Кессаа на мертвецов, которые, оставляя кровавые следы, переминались с ноги на ногу у начала лестницы. - Посмотрим, насколько младший сын Торди был честен с нами.
        На втором этаже было не меньше десятка комнат. Насьта держал коридор, а Марик, проклиная раненую ногу, одну за другой вышибал двери и обыскивал помещения, уже не удивляясь роскоши и множеству странных и необъяснимых предметов городского быта. Одни постели, украшенные искусной резьбой и золотым шитьем, чего стоили, а сверх этого были причудливые светильники, удивительная посуда тонкой работы, и окна, застекленные ровными пластинами стекла. Где-то внизу раздавался грохот, звон и металлический скрежет. Стражники продолжали штурмовать особняк.
        - Поспешим, - нахмурилась Кессаа. - Осталась одна комната. Насьта, не пожалей дорогой стрелы.
        Крепкий репт, весивший столько же, сколько Марик, Насьта и Кессаа, вместе взятые, стоял с широким мечом сразу за дверью. К его несчастью, дверное полотно было не слишком толстым - правда, обычная стрела все равно бы завязла в нем, но дорогие стрелы Насьты были снаряжены иглами юррга. Ремини натянул тетиву до скулы, и стрела пробила дверь насквозь. В следующее мгновение за дверью раздались грохот и визг.
        Марик вышиб здоровой ногой дверь и сразу за хрипящей тушей воина обнаружил не менее двух дюжин едва одетых девушек. Все они столпились у противоположной стены комнаты и явно собирались проститься с жизнью.
        - Кто они? - изумился Насьта.
        - Невольницы, - вздохнула сайдка. - Марик, тебе все еще надо объяснять, что такое бордель? Хотя этот дворец больше напоминает мне лавку. И, судя по убитым нами воинам, большая часть товара уже скоро должна была отправиться далеко от Ройты. Дядюшка Браг!
        Девушки замерли. У Марика в глазах зарябило от блеска драгоценностей на их руках, шеях, талиях, но еще сильнее - от обнаженного тела.
        - Дядюшка Браг! - повторила сайдка и опустилась на одно колено, чтобы заглянуть под царственное ложе, украшенное резными скульптурами и роскошным балдахином. - Где ты? Есть разговор!
        За полуобнаженными телами девушек началась какая-то возня, Кессаа выпрямилась и поманила к себе одну из невольниц.
        - Иди сюда, красавица, - махнула она рукой в сторону ложа. - Присядь пока. И ты. И ты. А теперь… - Кессаа подняла руки и выкрикнула: - Все!
        Девушки ринулись к огромной кровати с визгом, который тут же сменился криком боли одной из них. Фыркнула стрела Насьты, и один из двух мужчин, скрывавшихся за невольницами, захрипел, пытаясь вырвать стрелу из горла.
        - Я здесь! - Уже известный спутникам толстяк, лицо которого побледнело до цвета Молочных пиков, бухнулся на колени и помахал рукой. - Меня кто-то искал?
        - Я искала, - бросила Кессаа, перетягивая тканью пронзенную короткой стрелой руку одной из невольниц. - Да не вой ты, девка, легко отделалась, заживет, даже шрама не разглядишь! Ну? Что там, Насьта?
        - Лучников нет… - Насьта подошел к окну. - Но стражников с полсотни. Этих, которые с лентами, не видно, но демон их разберет в толпе - вся улица народом запружена! Смотри-ка! Семейка сайдов очухалась - и уже в полном составе! Стражники тащат столб: сейчас будут дверь вышибать!
        - Вот что. - Кессаа прищурилась. - Марик, прихвати шторой старшего Торди за ноги да подвесь за окном между этажами. А ты, Насьта, рассыпь из окна серебро и медь. Все рассыпь, да пошире разбрасывай! А ты, - перевела она взгляд на толстяка, - сейчас расскажешь мне, как выбраться из этого домика. И тогда останешься жив.
        - Нет отсюда другого выхода! - прошипел толстяк, прислушиваясь к истошным крикам, понесшимся от входа в дом, едва Насьта принялся разбрасывать монеты. - Король Репты будет очень недоволен тобой, девка! Изрядные денежки я отдавал ему! Каждый третий золотой отходил в королевскую казну, а девок только пришлых я брал, ни одной рептки здесь нет!
        - Врет, - прошептала девушка, морщась от боли в перевязанной руке.
        - Замолчи, дрянь! - завизжал толстяк. - Вольные мореплаватели девок брали, на острова увозили! Кому плохо, если в Ройте меньше потаскух будет? Кому плохо, если люди Торди, да и городские вельможи страсти свои у меня утоляли, а не в грязных кабаках? Не уйти вам! Стражники вас не выпустят, а прорветесь - все одно люди Торди разорвут вас на куски! Вы безумцы! Надо было скрывать, что вы убили Торди, а вы его на потеху всему городу вывешиваете? Он мертвым город еще сильнее испугает, чем живым пугал!
        Марик стянул узлом ноги седовласого мертвеца, который начал уже трепыхаться у него в руках, и швырнул его в окно. И в то же мгновение за стенами особняка наступила тишина.
        - Что там? - спросила Кессаа.
        - Стражники замерли, - ответил Насьта. - Все остальные разбегаются, словно мы демона обезглавленного вывесили.
        - Вот и хорошо, - кивнула сайдка. - Не люблю шума. Так что ты сказал насчет запасного выхода?
        - Нет его! - заорал толстяк.
        - Есть, - прошептала раненая. - На кухне. Я рептка! Отец не смог заплатить на рынке - там меня и схватили. Потом отвели в слободку в неприметный дом, а оттуда притащили сюда.
        - Прикуси язык, дрянь! - скрипнул зубами толстяк.
        - Слободку хорошо знаешь? - нахмурилась Кессаа.
        - Родилась я там, - вдруг заплакала девушка.
        - Значит, так. - Кессаа поднялась. - Марик, дядюшку свяжи, чтобы мог идти сам, и глаз с него не спускай. А вы… - Она обернулась к девушкам, напоминавшим сбившихся кучкой лесных зверьков во время потопа. - А вам я даю счету до ста. Мне отчего-то кажется, что этот дядюшка каждой из вас ощутимо задолжал. Так вот, я не обижусь, если каждая подберет себе узелок чего-нибудь ценного, а кто не успеет - тот уйдет без мзды. Живо!
        Глава 7
        Море
        Для одного дня все-таки приключений было слишком много, Марик успел подумать, что убил в схватках нескольких людей, удивился собственному безразличию, которое можно было объяснить только усталостью, и тут же вспомнил спокойное выражение лица, с которым Кессаа причиняла мучения парню со стрелой в животе.
        - На. - Сайдка протянула ему маленький мех. - Глотни, у тебя нет ни одной серьезной раны, но вместе их слишком много. Это поможет тебе собраться, а потом… потом, я надеюсь, ты сможешь отоспаться. Но не сегодня.
        Баль еле различал ее силуэт в полутьме подземного хода, который они и в самом деле обнаружили на кухне под самым большим котлом, который не использовался для приготовления пищи. Печная топка оказалась лазом, и вот, пройдя не меньше лиги по узкому коридору, перекрытому где каменными плитами, где потемневшим от времени деревом, спутники подобрались к лестнице, уходящей круто вверх. Факелы, сделанные из промасленных тряпок и деревянных черпаков, погасли, только Насьта продолжал держать над головой последний из них и настороженно вглядываться вверх, покрывая копотью и так уже черные своды. Трясущийся от страха дядюшка Браг с заткнутым ртом и связанными за спиной руками стоял рядом.
        - Выпей, - настойчиво повторила Кессаа. - Ты сделал главное - выжил в первый день. Запомни: великие воины получаются из тех, кто выжил в первых схватках.
        - День еще не закончился, - бросил Марик и глотнул тягучего напитка. Горло словно обожгло пламенем, но через мгновение дыхание стало легким, и даже темнота словно рассеялась. Баль оглянулся - почти три десятка девушек, жалобно пришептывая и тревожно всхлипывая, топтались за их спинами.
        - Рака! - позвала Кессаа.
        - Я здесь, - шагнула из темноты девушка с перевязанной рукой.
        - Не отставай от меня, - потребовала Кессаа и чуть повысила голос: - Эй! Все те, кто сейчас стоит у меня за спиной! Делайте то, о чем я говорила. Осторожно вылейте у себя за спиной на пол масло, что у вас в горшках и бутылях, и бросьте в него хотя бы по одной тряпке. Я видела, вы довольно их намотали на себя.
        - Ты все еще думаешь, что стражники последуют за нами? - спросил Марик.
        - А мне все равно, - пожала плечами Кессаа. - Кто бы ни полез вслед за нами, он упрется в стену пламени. Точнее, сам окажется в огне.
        - А если это невинный человек? - не понял Марик.
        - Дело не в невинности, - холодно ответила Кессаа. - Ты думаешь, в войнах с одной стороны всегда только невинные, а с другой негодяи? Нет, все дело в выборе, кому служить. Кстати, именно поэтому лучше всего не служить никому. Ведь так?
        Она опять обернулась к девушкам, которые уже перестали шуршать материей и замерли в ожидании.
        - Слушайте только меня. Что бы ни происходило, слушайте только меня. Скажу: бегите - бегите, и бегите молча, скажу: ложитесь - плюхайтесь ниц, даже если стоите в грязи. Толстяк сказал, что воины Торди, а уж тем более стражники, ничего не знают об этом выходе, но я не слишком доверчива. Ты понял? Насьта! Вытащи кляп у него изо рта! Ну? - Кессаа смотрела на взъерошенного толстяка спокойно. - Что там наверху?
        - Я уже говорил! - Браг оглянулся затравленно, однако даже при свете факела ненависть пылала в его глазах. - Обычный дом! Трое островитян изображают рептских рыбаков! Один выход из дома на Песчаную улицу, другой в переулок. Соседи - обыкновенные репты! Там у меня не проходной двор, это тайное место!
        - Ну что ж, - кивнула Кессаа и сбросила с плеч мешок. - Сейчас и увидим, что там. Насьта, ты чувствуешь Аилле?
        - Стемнело уже, - коротко отозвался ремини.
        Марик вгляделся в округлые черты приятеля. Сейчас они казались заострившимися и грубыми. В какой-то момент ему даже показалось, что он не узнает ремини. Любитель поболтать, Насьта не сказал ни одного лишнего слова с тех самых пор, как вытряхнул из окна борделя серебро и медь. Ну не о монетах же он печалился?
        - Держи! - Кессаа протянула Брагу крохотную бутылочку. - Как поднимешься, разобьешь ее. Все, кто будут в доме, уснут. И мы спокойно выйдем. Понял?
        - А я как же? - насторожился толстяк, стискивая трясущимися пальцами горлышко сосуда.
        - У тебя будет несколько мгновений, чтобы убраться, - объяснила Кессаа. - Но даже если не успеешь, в конце концов, что может быть лучше сладкого сна?
        - Ладно, - кивнул толстяк и с трудом сдержал усмешку. - Я все сделаю. Все, как надо.
        Он развернулся и полез вверх по узкой лестнице, цепляясь за ступени руками.
        - А если он не разобьет бутылку? - нахмурился Марик.
        Толстяк уже добрался до люка и теперь окликал кого-то сверху.
        - Она разобьется сама, - уверила Кессаа и окликнула ремини: - Насьта, перед тем как подняться, брось в здание факел и посчитай до трех.
        - Это магия? - прислушивался к грохоту открывающихся замков Марик.
        - Это знание, - сузила глаза Кессаа. - Только знание, но для того, чтобы бутылочка разбилась, нужна магия. Видишь?
        Кессаа показала Марику копию бутылочки, отданной Брагу.
        - Это сестра того сосуда. Смотри. Толстяк считает себя умнее других.
        - Эй! - раздался сверху торжествующий голос Брага. - Что-то не хочется мне ни спать, ни усыплять моих воинов. Их и так осталось немного. А не поспать ли тебе самой? Прежде чем я кину твой подарок обратно в подвал, подскажи уж, как разбудить мне потом моих девочек? Они мне слишком дорого обошлись! Или это тот сон, который оказывается последним?
        - Ты догадлив, - крикнула Кессаа и швырнула бутылочку в стену.
        Она разлетелась на осколки, и в то же мгновение звон раздался и вверху, а вслед за этим до замеревшего Марика долетел грохот падения тел и предсмертный хрип.
        - Вот и все, - кивнула сама себе Кессаа. - Бросай факел, Насьта, а то эта зараза просочится и сюда.
        Браг лежал на дощатом полу у самого люка. Кровь вздулась пузырями и мгновенно запеклась на носу, глазах, ушах. Еще пятеро уже привычных Марику воинов лежали по всей комнате, и их руки, протянувшиеся к собственному горлу, подсказывали, что даже мгновенная смерть может быть мучительной. Брошенный Насьтой факел чадил дымом, но сквозь этот дым пробивался тонкий запах, напоминающий аромат лущеных орехов. На грубо сколоченном столе мерцал огонек масляной лампы, но комната была пуста. В зеве печи валялся мусор, кривой шкаф зиял пустыми полками, окна были завешены мешковиной.
        - Тихо! - прошептала Кессаа в люк, из которого одна за другой поднимались бывшие невольницы.
        - Почему они не уходят? - прошептал Марик, показывая на трупы.
        - Держу я их, - процедила сквозь зубы Кессаа и смахнула пот со лба. - Пора бы уж привыкнуть. Лучше возьми на себя вторую дверь!
        У широкой двери, обитой на треть медным листом, уже согнулся Насьта. Марик шагнул к узкой двери, набранной из неровных досок, которая была прорезана в противоположной стене. Окон было два, между ними стоял стол. Стена, которую подпирала печь, оказалась глухой. Сквозь щели в стенах и двери тянуло сыростью и запахом рыбы. Марик прислушался: где-то в отдалении лаяла собака, шелестел ветер в кровле.
        - Там. - Рака кивнула в сторону широкой двери. - Там улица. И окна на нее же выходят, дом на повороте стоит, потому и запомнила. А эта дверь ведет в проулок.
        - А там? - кивнула Кессаа на печь. - Что с той стороны?
        - Огороды, - пожала плечами Рака. - Отец мой в той стороне, да и тот человек…
        - Подожди! - подняла руку Кессаа. - Ну-ка, девоньки, дальше на везение только надежда. Как скажу, узлами не греметь, бежать быстро, если кому не повезет, другим не останавливаться, везение на части не делится, а невезения, сколько ни режь, на всех хватит. Ясно?
        Замерли в полумраке бывшие невольницы, только глаза поблескивали да по рукам дрожь пробивалась.
        - А теперь стоять смирно, не визжать и не дергаться, - процедила Кессаа и щелкнула пальцами.
        И в то же мгновение мертвецы, от которых и так жались в сторону девушки, вдруг шевельнулись, задергались в судорогах и, скребя согнутыми пальцами по грязному полу, принялись подниматься. Ойкнула одна из девушек, еще кто-то осел без чувств на пол.
        - Стоять! - рявкнула Кессаа, задула лампу и добавила в темноте спокойно, словно не мертвецы, а куклы базарные перед ней толпились: - Открывай дверь, Насьта, в твою сторону короткий путь для мертвого мяса.
        Они канули в серую мглу один за другим. Ушли, оставив за спиной открытую дверь, и пошли вперед по темной улице, шаркая ногами так, словно несли на спинах тяжелый груз. И неожиданно для самого себя Марик подумал, что надоело ему уже все это. Не хочет он видеть шагающих мертвецов, а хочет, чтобы было так, как рассказывал ему Лируд: что человек остается там, где настигает его смерть.
        Мертвецы отошли от дома шагов на сто, когда защелкали самострелы и над темной улицей раздались яростные крики.
        - А теперь - в узкую дверь! Бегом! - приказала Кессаа, и Марик почувствовал прерывистое дыхание возле самого лица, тонкий запах и даже торопливый неловкий шаг, тем более что каждая вторая из протискивающихся в дверь девушек наступала ему на ноги. Сначала яростные крики с противоположной стороны дома дополнял только легкий топот из проулка, затем и здесь защелкали самострелы, и тишину разорвал женский предсмертный крик.
        - Теперь ты, Марик, - шепнула на ухо баль сайдка. - За дом нам надо попасть, понял? Будь осторожнее.
        Марик выскользнул из двери неслышно, хотя ярость клокотала в его груди. Над головой сияло звездное небо, убывающая Селенга просвечивала сквозь почти неразличимые облака, и тьма, таившаяся в доме, обернулась густым, но проницаемым сумраком за его стенами. За углом дома шевельнулась приземистая фигура с самострелом, но стрелу выпустила не в Марика, а в гнилой забор, потому как лезвие глевии разом освободило живот разбойника от потрохов. Где-то рядом раздалась ругань, застонала в проулке подстреленная девушка, закричала в отдалении еще одна, и Марик, перемахнув забор, схватился еще с двумя воинами Торди. Их ленты блестели в лучах Селенги, кривые мечи казались языками черного пламени, но Марик уже не задумывался, как провести схватку. В голове наступила ясность и пустота. Он насадил на пятку древка одного и снес голову другому так легко, словно в руках у них были не мечи, а тряпочные хлысты.
        - Стой, - шепнула ему Кессаа.
        - Но там… - махнул Марик рукой в проулок, откуда раздавался стон.
        - Оставь милосердие для сказок, - отчеканила Кессаа и шагнула мимо баль, ведя за собой Раку. - Сейчас и без нас найдется кому помочь раненым. Кстати, хороший способ сгущать темноту. Насьта?
        - Все сделано! - появился из-за угла ремини, и Марик тут же увидел искры, летящие из дверного проема.
        К тому времени, когда спутники миновали несколько сараев и крохотных огородов, пламя охватило уже и крышу потайного домика. Пару раз на пути ночных путешественников оказывались хозяева, да и собаки вовсе не желали оставить без внимания незваных гостей, но всякий раз короткое слово Кессаа: «Пожар» - позволяло беспрепятственно проходить дальше. Наконец они выбрались на узкую улочку и побежали прочь от озарившего ночное небо огня и истошных криков жителей тесной деревянной слободки.
        - Здесь, - кивнула, задыхаясь, Рака на приземистый, вросший в землю дом за корявым плетнем, когда уже был слышен шум волн и неистребимый запах рыбы превратился в запах свежести. - Здесь он живет. Я пойду?
        Она шмыгнула носом, и Марик разглядел округлое, словно детское, лицо. Неужели достаточно было умыться, чтобы из красавицы превратиться в ребенка?
        - Нет. - Кессаа тяжело вздохнула и присела у плетня. - Подожди. И тут смерть. Проверь, Марик. Только сними клинок с древка: если что, в доме с глевией не размахнешься.
        Кессаа не ошиблась. Запах смерти Марик почувствовал еще у дверей. Он лез в ноздри, забивался в уши, теребил сердце. К тому же какой-то шорох раздавался из-за дверей. Марик распахнул дверь и отпрыгнул в сторону. Из темноты дома во двор вышел мертвый Смакл. Выходя, он зацепился головой о притолоку, упал, но тут же поднялся и, показав Марику рассеченное, окровавленное лицо, мерно затопал к выходу со двора. Марик не успел перевести дыхание, но вслед за Смаклом вышла женщина с торчащим в груди ножом и дети - один, второй, третий.
        - Иди сюда, - донесся сдавленный голос Кессаа, когда страшная процессия покинула двор. - Иди сюда, баль, в доме никого нет. Она не оставляет свидетелей.
        - Кто «она»? - прошептал Марик.
        Кессаа так и сидела у плетня, Рака рыдала, согнувшись, на пыльной дороге. Насьта сосредоточенно теребил в пальцах тетиву.
        - Мэйла, - прошептала Кессаа. - Я уже говорила тебе о ней. Это ее удар мечом. Считай, что она расписалась на лице Смакла. Но до нее тут были риссы. Я чувствую магию. Мэйла уже рубила с досады по мертвому. Пожалуй, не принесла шкура юррга Смаклу удачи. Девка? Эй?
        Рака подняла заплаканное лицо.
        - А тебе много лучше без краски, - усмехнулась сайдка. - Не хочешь, чтобы с твоим отцом случилось что-то похожее? Тогда веди нас к нему.
        Дом отца Раки оказался еще ниже, чем дом Смакла. Седой и сухой старик будто потерял способность говорить, когда услышал за дверью голос дочери. Он только кашлял, и всхлипывал, и гладил ее заскорузлой ладонью по спине. Зато Рака, едва ей удалось вырваться из тесных объятий, словно ожила. В печи тут же вспыхнул огонь, а из котлов потянуло запахом печеной рыбы.
        - Простился уж с дочерью, - прошептал старик, когда Рака перестала щебетать, торопливо рассказывая о том, что едва не попала на ладью к торговцам живым товаром. Она явно чего-то недоговаривала, но по оживающим на скулах ее отца желвакам Марик понимал, что и недосказанное старик понимает прекрасно. - Простился уж с дочерью, - повторил старик и, подняв глаза, словно впервые оглядел Кессаа, Марика, ремини. - Чем платить вам за счастье? Уж и не надеялся увидеть, хотя и дожидался, днями по городу бродил, высматривал. Своих-то давно уже в горы отправил, в поселение дальнее. И не зря отправил - дочка вот едва нашлась, да и ваши вести сна не добавляют: это ж что сотворили со Смаклом? Хороший был репт, крепкий и честный. А жена его, а детишки? Плохое время теперь, плохое. Его переждать надо - кто переждет, тот и выживет.
        - Переждать? - переспросила Кессаа и устало подперла руками голову.
        Рукава ее упали, и Марик с ужасом разглядел на предплечье уже знакомое слово - Суйка. Оно блестело, словно было выцарапано ножом только что. Старик его не видел, но побледневшее лицо Марика заметил.
        - Переждать! - с вызовом повторил старик. - Но не здесь. Бежать надо из Ройты! Пожалуй, нынче же! Что хотите за дочку - вот только нет у меня ничего! Хотите - жизнь мою возьмите, а ей все одно - бежать!
        - Бежать? - пожала плечами Кессаа. - Может быть. Было бы куда. Хотя знаешь, как сайды говорят? От белого дня еще в могилу можно укрыться, а ночь тебя и в могиле достанет. Так что беги не беги… Вот только платить за счастье бесполезно. За счастье обычно не платят - за него расплачиваются. Но и это не про нас, отец. Нам помощь нужна. И за помощь я сама готова заплатить.
        - О какой помощи-то говоришь? - сдвинул косматые брови старик.
        - В Скир мне надо, - прищурилась Кессаа. - Лучше всего куда-нибудь к Скоче или южнее, а там хоть куда. Ладьи у рептов легкие, рифы да скалы вам не помеха - есть такие молодцы, что готовы были бы доставить меня со спутниками в сайдские земли?
        - Нету, - отрезал старик. - И не в скалах дело. Со скалами многие могли бы разобраться, а лучшим среди всех был старый Фалан - он еще Смакла учил, упокой Единый его среди нив твоих. Островитян не пройдете. У них корабли быстрые, едва ли не быстрее сайдских галер. У нас даже слух идет, что сами сайды с ними сговорились, чтобы морской путь в Скир перекрыть. Потому только и цена сейчас за место на галере до Скира до трех золотых поднялась. К тому же Фалан в море еще вчера ушел, команду набирал, а Смакла так и нет уж, выходит. А нет - значит, и говорить не о чем!
        - А лодка его? - спросила Кессаа.
        - Лодка есть, - кивнул старик. - Хорошая лодка у Смакла. Да и команду кликнуть можно, всего-то и нужно для полного хода шесть гребцов, а если твои спутники на весла сядут - еще быстрее дело пойдет! Да где ж ты шестерых гребцов найдешь, если никто не пойдет в море? Тут и рыбаки-то дальше лиги от берега не отходят, пусть даже и рыба вся у берега выбрана, а ты хочешь - в море? Нет, никто не пойдет!
        - Ну так Фалан-то твой ушел в море?
        - Так он по берегу, и не в Скир, а тут, рядом - неделя ходу вдоль берега. Так если бы не заказ, то и Фалан бы не пошел. Опять же, деньги счет любят, а кому бы еще, кроме Фалана, мог слепой колдун довериться? Городишко там у нас есть на восточном берегу, под горами. Маленький - и сотни домов не наберется. Подгорка он и называется. Многие бы туда перебрались, так ведь и там есть что-то надо, в Ройте хоть пока укусить что удается, а там-то глушь! Нет, без монет там делать нечего. Но тебя-то Подгорка не выручит, оттуда дороги в Скир нет. Точно говорю, иначе бы многие туда двинулись, хотя что этот Скир - я слышал, в этот раз хеннам и Борка помехой не станет! Нет, в горы надо уходить - вот жена обрадуется, что Рака моя жива, вот…
        Старик говорил, говорил, говорил, и голос его дрожал точно так же, как дрожали его пальцы, и кадык под седой бородой дрожал так, что Марику даже показалось, что в изможденном нутре старика кто-то тонет, и не кадык дергается на его горле, а последние пузыри воздуха поднимаются от утопающего в его дряблом животе.
        - Подожди. - Кессаа поморщилась. - Не части ты так. Сколько пообещал Фалану его пассажир?
        - Сколько ему - не знаю, а гребцам каждому по золотому, да, - закивал старик. - Так ведь это еще неизвестно, есть ли у того пассажира золото, хотя, с другой стороны, и не поплыл бы без просмотра Фалан…
        - Что за слепой колдун? - спросила Кессаа.
        - Слепой как слепой, - пожал плечами старик. - Ходил по дворам тут, тыкался, искал лодку. Позавчера еще. Да, у Смакла был тоже, тот ему отказал - видно, с хорошей добычей с Сеторских гор пришел, сам ко мне приходил вчера еще, рассказывал. Так и сказал: слепой с бельмами, весь в черном, маленький, на крысу похож. Так Смакл ему Фалана и посоветовал. Да, не повезло Смаклу: сам бы поплыл - глядишь, и жив остался. С другой стороны…
        - Рох? - посмотрел на Насьту Марик.
        - Он самый, - кивнул ремини.
        - Послушай. - Кессаа стукнула ладонью по столу так, что старик вздрогнул, а Рака ойкнула. - Ты путь к Подгорке этой знаешь?
        - Знаю, - неуверенно начал старик. - Знаю, так ведь…
        - Лодка есть. - Кессаа говорила быстро. - Пока плавать будешь - две недели пройдет, глядишь - у тебя она и останется. А не останется, все заработаешь. Двадцать золотых хватит?
        - Двадцать? - Старик закашлялся, и Рака ударила его по спине. - Двадцать - это очень много, очень…
        - Гребцов найдешь? - оборвала причитания Кессаа.
        - Двадцать отнять шесть… - начал торопливо считать старик. - Да, конечно, море сейчас спокойное, под ветер дорожка, да двадцать отнять шесть… опять же кормчего надо - слабоват…
        - Брось, - поморщилась Кессаа. - Восемь гребцов и кормчего. Каждому по три золотых, догонят Фалана - по пять. Тебе - тридцать, а не догоним - все одно двадцать отдам. Насьта!
        Распустил Насьта тугой шнурок, словно приказа ждал, и зазвенели, загремели тяжелым потоком сверкающие монеты по темным доскам стола.
        - Только одно условие, - медленно проговорила Кессаа старику, который застывшим взглядом провожал подгребаемые Насьтой монеты. - Отплывать этой же ночью. Крайний срок - к утру.
        - Почему верите мне? - вдруг спокойно, без дрожи спросил старик.
        - Так дочку твою с собой возьмем, - так же спокойно объяснила Кессаа. - Отпустим, как расчет давать будем.
        - Ну что ж, - вздохнул старик. - Лучше надорваться, полный невод вытягивая, чем с пустым спину рвать. Идти надо тогда, народ собирать.
        - Вот он с тобой пойдет, - показала на Насьту Кессаа.
        - А я? - поднялся на ноги Марик, чувствуя, как накатывает странная усталость со лба в колени.
        - А ты спи, - ответила Кессаа.
        Проснулся Марик уже в ладье. Правда, выплывал из сна медленно, словно лодка с брошенными веслами, ползущая по спокойной реке. И дружное уханье гребцов сначала казалось ему тихим и неуместным - откуда они, если лодка плывет сама? Но уханье продолжалось, обволакивалось скрипом, словно скрипела сама река, и плеском волн, и Марик подумал, что это голос самой реки. Затем баль почувствовал теплый ветер, запах моря, плеск волн - и проснулся. Он рывком сел, и первым, кого увидел, оказался Вег. Хромой сидел на рулевом весле и пробуждение Марика встретил неожиданной улыбкой.
        - Доброе утро и попутный ветер! Проснулся, дорогой? Вот скажи мне, парень, откуда с вами взялся Насьта? То, что Ору пристроили в Ройте, я еще могу понять, но Насьта как до Ройты добрался?
        - Отстань, Вег, - откликнулась Кессаа. - Тебе же сказали: догнал! И догнал в лодке! По течению-то река сама несет!
        - Ага! - сплюнул за борт Вег. - А мне думается, что в мешке он в нашей лодке где-то прятался. Или в мешке каком, или под сукном на криницах. Не могу по-другому объяснить!
        - Да какая разница! - махнул рукой Насьта.
        - Никакой, - согласился Вег. - Кроме одной мелочи: не люблю, когда из меня дурака делают!
        - И я тоже! - поддакнул Насьта. - Только мне отец давно сказал: если тебе кажется, что из тебя кто-то делает дурака, присылай его ко мне, я в этом ремесле проверенный мастер!
        Экипаж ладьи ответил дружным хохотом, и Марику только и осталось, что крутить головой да смотреть вокруг себя. На веслах сидели восемь крепких рептов, половина из которых еще несколько дней назад загребали под началом Смакла, на носу скорчился отец Раки, да и она сама там же подставляла лицо ветру, а рядом с Мариком помимо Вега сидели Кессаа и Насьта. Над гребцами играл парус, и, подгоняемая еще и веслами, ладья почти летела по волнам. Аилле поджаривал худощавому Вегу спину, море, поеживаясь от легкого киля крохотной посудинки, разбежалось до горизонта, но города на близком берегу не было. Лепились вдоль скал едва различимые прибрежные деревеньки, тянулись нитками хоженые и наезженные дороги, а выше них зелеными склонами вставали предгорья Молочных пиков.
        - Куда ты смотришь? - крикнул с носа старик. - Ты по курсу смотри: вот где горы, вот где самая прочная стена, что укрывает Скир с востока, а это - так, пригорки!
        Марик перевел взгляд вперед и понял, что, принятые им на первый взгляд за облака, в небо вонзались белоснежные вершины гор.
        - А где город? - не понял баль.
        - Это ты хватанул! - усмехнулся Вег. - Город мы еще по-темному минули. Ветерок был хороший, считай, и весел не замочили. А ты что спрашиваешь? Вроде своими ногами до ладьи дошел, еще и сталкивать ее помогал в воду, или так набрался, что и не помнишь ничего?
        - Помню, - ответил Марик и вправду вспомнил: и своими ногами шел, и ладью помогал сталкивать, вот только как сквозь паутину память к нему пробивалась. - Послушай! - Он повернулся к привалившейся к борту Кессаа, которая вновь теребила волну, опустив в воду кончики пальцев. - А ты говорила, что магия меня не берет? Подействовало на меня твое средство. Вроде и боли в руках не чувствую.
        - Руки тебе еще разрабатывать и разрабатывать, - откликнулась сайдка. - А магии в составе моем и не было никакой. Сила трав разных была, а магии не было. Да и не отмахивайся ты от магии раньше времени! Может быть, то колдовство, что на пользу тебе идет, тело твое с радостью примет?
        - Сказал бы я, что его тело с радостью примет, да девок многовато на судне! - тут же откликнулся Вег, и новый взрыв хохота едва не нарушил слаженную работу весел.
        - Везет нам, - крикнул с носа старик. - Ветер попутный, волна борт не бьет, глядишь, так и догоним Фалана? Что, парень? Хозяйка твоя сказала, что погребешь, как очнешься! Или на руль сядешь? До черного залива, где берег к северу пойдет, ни мелей, ни скал не будет! Ветер разыгрывается, скоро весла оставим, парусом пойдем, команда отдыхать будет. Погребешь?
        - Погребу, - отозвался Марик. - И на руле посижу. Вот только перекусить бы сначала.
        - Вот! - поднял палец старик. - Теперь я и в самом деле верю, что погребешь!
        Новый взрыв хохота был ему ответом.
        Не догнали репты Фалана. Больше недели рвали спины, благо и погода позволяла плыть безостановочно, - впрочем, старик то и дело повторял, что погода в начале лета всегда у рептских берегов такая стоит. Самое время рыбу брать, и если бы не островитяне эти да не сайды, только бы и пропадали в море.
        Марик в первый же день сел на весла, а к концу недели на месте усидеть не мог - все ему казалось, что руки-то привел он в порядок, а ноги затекают от неподвижности. Впрочем, не одними же руками он греб? Тот же старик, который на пару с Вегом замучил советами и Марика, и Насьту, подрядившегося управляться с парусом, уверял его, что грести-то спиной да ногами надо, и то дело - что ноги, что спину ломило в первые дни не меньше, чем плечи. Или же места Марику не хватало? Вытянуться во весь рост хотелось да пробежаться так, чтобы дыхание в груди захлестнуло?

«Не спеши», - только и повторяла ему Кессаа. Порой баль думал, что сайдка, которая, если бы не красота ее юная, казалась умудренной жизнью старухой, вовсе приросла к борту. Но взгляд ее не был сонным, и когда бы Марик ни приблизился к ней, всякий раз думал, что и видит она дальше, чем он, и слышит больше, и понимает, а если выхватит из-за спины колючку, то никак не успеет он отразить ее удара.
        - Расскажи, - попросил сайдку Марик как-то вечером, когда Вег вместе с гребцами храпел на днище ладьи и парус нес маленькое спящее королевство поперек послушных волн вдоль темнеющего валом берега. - Расскажи - что там, куда мы идем? Что ты хочешь сделать?
        - Не знаю, - прошептала сайдка. - Не знаю, хотя и знаю о пророчестве, что девушка с моим лицом, правда со светлыми волосами, должна то ли спасти Оветту от мерзости, притаившейся в Суйке, то ли, наоборот, ввергнуть в еще большую мерзость. Правда, Айра, хозяйка дома у желтого утеса, считала, что верно первое. И не потому, что я неспособна на гадость, а потому, что в мерзость Оветту я уже ввергла.
        - Как это? - не понял Марик.
        - Вот так, - прошептала Кессаа. - Уничтожила алтарь Исс и освободила Суйку и Суррару. С того момента мертвые стали уходить к городу мертвецов. С того.
        - Но… - Марик не находил слов. - Но зачем… И… что же теперь делать?
        - Вот за этим я и иду в Суйку, - ответила Кессаа. - Чтобы узнать. Иду, или меня гонят туда.
        - Но что мы там будем делать? - прошептал Марик.
        - Не знаю, - пожала плечами Кессаа. - Когда-то давно Суйка была обыкновенным городом, пока зло не пробудилось в ней. Но там, в ее центре, есть храм, в котором что-то оставила Сето. Говорят, что храм хранит секреты, которые открываются тем, кому должны открываться. К примеру, моей матери открылось следующее: «Чтобы убить Зверя, надо явить его». Поэтому я и освободила Суйку. А ведь верно - разве можно убить Зверя, если он сидит в клетке?
        - Можно! - воскликнул Марик. - Заколоть копьем! Пронзить стрелой!
        - У нас нет таких копья или стрелы, - покачала головой Кессаа, и Марик понял, что ни лук Насьты, ни его глевия не помогут в нелегком деле. - К тому же я не уверена, что Зверь уже свободен. Да, он разбужен, но что будет потом, если пока мы еще только слышим его рык, а уже не можем устоять на ногах? Ты думаешь, его можно было бы убить в клетке? Каким оружием? А может быть, надо к нему еще и приблизиться? И освободить его окончательно? Или хотя бы проникнуть в храм в городе умерших и прислушаться к мудрости Сето?
        - Но почему никто не кричит на площадях от ужаса? - не понял Марик. - Как же хенны, сайды, риссы? Они воюют друг с другом, забыв о Звере? Ведь это Зверь заставляет мертвых подниматься и идти к Суйке? Что же, он ест их или забавляется ими? Что же правители и маги, воины и матери? Неужели они ничего не видят?
        - Разве крестьянин перестает ковырять землю, если идет дождь? - усмехнулась Кессаа. - Или ветер заставляет свернуть с дороги путника? Да, но только на время. Для хеннов, риссов, сайдов, рептов Суйка и ее чудеса - это ветер и дождь. Они подобны той силе, которой обладают боги. Простой человек не может с ней сладить, самое большее, что он может, - это с достоинством встретить собственную смерть. Поэтому люди просто ждут собственной участи.
        - И мы? - спросил Марик.
        - Мы торопимся ей навстречу, - улыбнулась Кессаа.
        - Не слишком ли много мертвых мы оставили за собой? - прошептал Марик.
        - Когда-нибудь кто-то оставит за собой мертвыми и нас, - равнодушно ответила Кессаа и отвернулась.
        Подгорка показалась наутро в восьмой день. Старик пригляделся к карабкающимся на крутой склон домикам, прищурился на перевернутые лодки и разочарованно покачал головой:
        - Не догнали. И нет уже его здесь. Мы вдоль берега шли, а он, старый наглец, напрямую курс взял. Точно говорю. Что, девка, не выгорела у нас премия?
        - Кто там? - обернулась Кессаа, показывая в сторону горизонта, по правому борту.
        - Там? - Старик ловко перебежал на корму, прищурился: - Корабль какой-то, не могу разглядеть: Аилле слепит. Но это не Фалан! Два паруса на нем, два. Однако сюда идет, сюда. Кто ж это? Эй, остроглазый!
        Насьта, который уже завоевал уважение зорким взглядом, пригляделся:
        - Точно! Два паруса, двенадцать гребцов. Спешат!
        - Никак сайды? - побледнел старик.
        - Я знаю, кто это, - стиснула зубы Кессаа. - Старик! Премия будет. Постарайся быстрее причалить - расплачусь сполна. И уходите вдоль берега: она за вами не погонится. Я ей нужна.
        - Кто ж такая-то? - удивился старик.
        - Вроде меня, - ответила Кессаа и холодно рассмеялась.
        Глава 8
        Горы
        С первого взгляда Марик уверился, что в крохотном рептском городишке живут одни рыбаки. Ни садов, ни огородов вокруг домиков, седлающих каждый, даже едва пригодный для строительства, уступ огромной горы, не было. Правда, в отдалении курчавились уже знакомые ягодники, но даже они казались бурыми из-за повсеместного преимущества камня над зеленью. Неприветливый берег был устлан чешуей, рыбьими костями и гнилыми водорослями, и дорожки, которые карабкались между валунами и подражали настоящим улицам, тоже казались коридорами рыбной лавки. Кругом лежали лодки, большая часть которых была разбита, и висели сети, почти все разорванные и полуистлевшие. Если бы не с полдюжины худых собак, которые принялись тут же облаивать нежданных гостей, Марик подумал бы, что их путь закончен, поскольку город умерших уже стоял перед его глазами - и не было нужды тащиться куда-то еще. Вот только Кессаа явно так не думала: она помахала рукой рептам, которые торопливо отплывали от мертвого берега, словно сайдка могла передумать и отобрать щедро отсыпанные золотые, и прищурилась, вглядываясь в увеличивающиеся паруса скирской
ладьи.
        - Что будем делать? - спросил Насьта, передавая Марику объемистый мешок. - У нас не так много времени!
        - Нужно искать слепого, - отозвалась Кессаа. - Или хотя бы кого-нибудь живого. Времени у нас действительно мало, поэтому советую поторопиться!
        - Что это вы сюда набили? - возмутился Марик, кряхтя под неожиданной тяжестью. - Я, конечно, плохо помню, как сел в ладью, но мешка этого не помню вовсе.
        - Тащи-тащи, - похлопал Насьта баль по спине. - Это небольшая палатка, чехлы на сапоги, теплые шапки, рукавицы, рубахи и штаны из шерсти и неказистые на вид, но очень теплые тулупы. У меня, кстати, мешок не легче. - Ремини похлопал по объемистому сооружению на собственной спине. - Запас еды и дров для костра. И все это было разыскано, куплено и уложено, пока ты спал! Оцени мудрость Кессаа и мою расторопность! А?
        - Подожди! - удивился Марик и заторопился вслед за Насьтой и Кессаа вверх по крутой тропинке. - Зачем нам тулупы? Сейчас лето!
        - А там? - ткнул пальцем ремини в сторону снежных пиков.
        - Там? - поднял брови Марик. - Приятель! Если бы мы даже были с тобой птицами, мы не смогли бы взлететь с такой тяжестью. А мы не птицы! Там нет дороги! Или ты не слышал?
        - Да, я тоже сомневаюсь, - согласился ремини, - но слепой отправился именно сюда. А ему надо в Омасс. А Омасс, как говорит Кессаа, как раз находится за этими горами. Ерунда. Всего каких-то полсотни лиг. С камешка на камешек - допрыгаем как-нибудь. В любом случае это гораздо приятнее, чем плыть по морю! Там уж не прыгнешь: некуда!
        - Хватит болтать! - оборвала друзей Кессаа.
        Она опять вглядывалась в гладь моря. Ладья сайдов казалась сверху игрушечным корабликом, но к берегу она приближалась неумолимо.
        - Быстро. - Кессаа смахнула пот со лба. - Оставьте мешки здесь и быстро пробегитесь по ближним хижинам. Нужен хоть кто-то. Хоть один житель.
        Марик сбросил мешок и, насадив на всякий случай на древко клинок, ринулся в ближний двор. Дверь открылась легко, но внутри никого не оказалось. Грубые лавки были разбросаны по полу, посуда разбита. На ступенях валялось какое-то тряпье. Запустение было и во второй хижине, и в третьей. Вдобавок ко всему - на полу, на камнях, на ступенях кое-где виднелись пятна, похожие на кровь. В конце концов Марик не выдержал и пнул ногой перевернутое корыто в одном из дворов. Увиденное заставило его замереть: под деревом лежала уже вспухшая отрубленная рука.
        - Сюда! - донесся крик Насьты. - Есть живые!
        У едва ли не самого дальнего от моря дома сидел сухой дед. Он упорно чинил сеть, которая починки уже не требовала. Прогнившие нити расползались под пальцами, и всякое неловкое движение заставляло начинать работу сначала. Марику даже показалось, что порой кривые пальцы вовсе начинали сплетать воздух, забыв о гнилых нитях, но главным было не это. К столбу, забитому в двух шагах от крыльца, была привязана серая лошадь с белым пятном на лбу.
        - Где Рох? - спросила старика Кессаа. - Где слепой?
        - Зачем слепой тащил сюда лошадь? - удивился Марик, потому что дед словно и не услышал вопроса Кессаа. - Чтобы подняться с берега до этой хижины?
        - Кто его знает… - пробормотал Насьта. - Вдруг он узнал что-то такое о дороге до Омасса, что помешало ему отправиться туда верхом?
        - Где слепой? - повторила Кессаа, нервно сжимая кулаки, но Марик поднял руку, присел, чтобы увидеть мутные зрачки на желтых белках, протянул руку и поймал кривые пальцы старика.
        - Отец! Что случилось? В городке нет людей. Всюду кровь. Что за горе настигло вас?
        - Разбойники с островов, - глухо бросил старик. - Давно приходили, месяц уж прошел. Пограбили. Согнали народ к берегу - кроме тех, кто взялся за оружие. Связали руки и ноги. А когда отплыли, тех, кто постарше, больных да увечных бросили в воду, связанных. Кричали еще - мол, не хотят, чтобы мертвые до Суйки добрались! Так вот, я думаю, что те, кто остался в ладьях, теперь завидуют тем, кто утонул. Мерзость затопила Оветту, мерзость! Только я остался в живых да внук. Лат. В ягодниках мы схоронились. Я сторожил, а внук пришел ко мне ночевать в шалаш.
        - А слепой-то где, который лошадь оставил? - нервно прошептала Кессаа, с тревогой поглядывая на море.
        - Там нет дороги. - Старик махнул рукой в сторону гор. - Раньше была. Ходили умельцы с разным мелким товаром, чтобы подати у борских ворот не оставлять, но уж лет пять никто тропу не подновлял, а и раньше не то что конный - пеший с трудом ее проходил. А Лат бегал - за пару недель, бывало, туда-обратно оборачивался. А теперь уж и не знаю. Дойдет ли?
        - Он слепого повел? - спросил Марик.
        - Он, - кивнул старик. - А слепой - ничего, шустрый. Лошадь вот оставил, обещал еще и пару золотых монет в Омассе заплатить. Вам-то что надо? Проводника нету больше, а я и в былые годы горами не увлекался. Да и не идут уж мои ноги.
        - Давно они ушли? - спросила Кессаа. - Догнать можно?
        - Вчера ушли, вчера, - пробормотал старик. - Догнать можно: все ж слепой - не зрячий, ходко не шагает, можно догнать, только как? Тут подумать надо.
        - Некогда нам, отец, думать! - присела рядом с Мариком Кессаа и сама поймала старика за корявую руку. - Люди плохие к берегу подплывают. За нами пойдут. Спешить нам надо, понимаешь? Да и тебе не следует тут задерживаться, если внука своего дождаться хочешь: уйти надо на время из городка.
        - Разве от смерти уйдешь? - поднял старик косматые брови.
        - Ну так ушел же один раз? - вздохнула Кессаа и выложила по одной в коричневую ладонь пять золотых монет.
        - Так, значит? - опустил голову старик и, поморщившись, поднялся. - А Лата моего не обидите? Откуда я знаю, зачем вы за слепцом этим торопитесь?
        - Да не за слепцом мы торопимся, а на ту сторону спешим, - прошептала Кессаа. - Война там, не понимаешь?
        - Везде теперь война, - качнул головой старик, сунул в рот кривой палец и вдруг оглушительно свистнул. Не прошло и пары мгновений, а к порогу подбежал один из косматых худых псов, что бродил по берегу.
        - Вот, - поймал старик собаку за грязную шерсть. - Пес, и кличут его Пес. Прихватите веревкой за горло и идите, как поведет. Дороги он не знает, а Лата все одно найдет. Понял, Пес? Ищи Лата, ищи.
        Вскоре Марик, Кессаа и Насьта, на веревке перед которым бодро трусил Пес, поднялись по склону до расщелины между двумя скалами и оглянулись. Далеко-далеко внизу высаживались крохотные фигурки сайдов, а чуть повыше в сторону ягодников трусил верхом на серой лошадке старик.
        - Будем драться? - спросил Насьта, приглядываясь. - Воины не чета тем, что служили дядюшке Брагу. С такими не так легко сладить, да и много их - не меньше дюжины!
        - Драться не будем, - отрезала Кессаа. - Некогда нам драться.
        Пес бежал резво, но Насьту за собой тянул не слишком сильно - словно соизмерял собственный шаг и скорость нагруженного тяжелым мешком ремини. На ночном привале Пес с достоинством сидел возле костра и ждал, когда ему что-то достанется из пищи. Утром, едва услышал «ищи Лата», опять уверенно потянул спутников меж камней и скал по только ему видимой тропинке. Марик готов был поклясться, что под его ногами нет не только тропы, но даже и единого следа человека, но Пес уверенно трусил вперед, и спутникам ничего не оставалось, как следовать за ним. А дорога становилась все труднее и труднее. Первый день, который замучил Марика бесконечными осыпями и завалами, непроходимыми зарослями колючей горной ели, закончился тревожной ночевкой, но с утра пришлось еще хуже. Перед путниками высилась каменная стена, верхний край которой тонул в облаках, и забраться на нее можно было только по сужающемуся кверху зазубренным клином, поросшему можжевельником и ядовитым плющом скальному языку. Вдобавок пошел мелкий дождь, и преодоление нелегкого пути усложнилось многократно. Марик с трудом выбирал место, куда поставить
ногу, потому что, попав между валунами, можно было получить перелом или вывих, а наступив на скользкую прошлогоднюю хвою - сорваться и разбить голову на первом же валуне. Баль даже с тоской начал вспоминать родные мглянские болота, которые еще недавно считал самым мерзким из возможных мест для прогулок и охоты. Да и ремини, когда оглядывался на спешащих за ним друзей, кислой физиономией ясно давал понять - горы не для него. Только Кессаа легко прыгала с камня на камень, правда, и мешок у нее был маленький, но Марик просто не мог представить значительного груза на хрупкой фигурке. И все-таки хрупкость ее была кажущейся: после стольких дней пути Марик уже не сомневался, что, случись ему оказаться с сайдкой с разных сторон и столкнись он с ней на поле битвы, живым ему было бы не уйти. Так кто же была та воительница, бывшая наставница Кессаа, если сама сайдка едва ли не бледнела, когда оборачивалась и высматривала ее на пройденной части тропы? - Будь я проклят, если это дорога для слепых! - воскликнул Насьта, ударившись коленом о притаившийся за кустом можжевельника валун и прыгая вокруг Пса, который
мгновенно оценил обстановку и прилег отдохнуть. - Сколько мы уже проковыляли за полтора дня?
        - Лиг пять или семь, - хмуро ответила Кессаа, вглядываясь в мешанину скал под ногами.
        - Это если судить о нашей дороге как о расстоянии между там и здесь, - не согласился Насьта. - А если растянуть ее в длину, словно спутанную нить, то будет не меньше двадцати, и половину из них я карабкался, опираясь о камни руками!
        - Если так же растянуть путь от Подгорки до Омасса, то пятьдесят лиг превратятся в двести, - спокойно ответила Кессаа. - Поэтому растягивать не советую. Вдруг дальше дорога будет ровнее…
        - Сомневаюсь, - заметил Марик. - Когда мы были еще далеко от этой стены, то видели за ней вершины гор. Они вовсе не напомнили мне ни о чем ровном.
        - Анхель всегда говорил, - проворчал Насьта, - что ремини самые мудрые в Оветте. Так вот, горных ремини не бывает. Надеюсь, вам это кое о чем говорит.
        - Анхель мудр, - кивнула Кессаа. - Но мудрость дороги отличается от той мудрости, что копится годами, проведенными на одном месте. Насьта, посмотри-ка вниз. Вон на ту скалу, что мы миновали утром. В двух лигах под нами. Ты ничего не видишь?
        - Как же не вижу! - возмутился ремини. - Дым костра. И вижу я его точно так же, как занозу в собственной ладони!
        Марик пригляделся к едва различимому серому пятну и покачал головой:
        - Не вижу я ничего! А что, если это Рох с проводником? Могли мы как-то миновать их?
        - Только в том случае, если Пес дурачит нас, - пробормотала Кессаа, но ремини неожиданно вскочил на ноги:
        - Я вижу пятерых! И, мне кажется, это те самые сайды, что высадились в Подгорке сразу после нас!
        - А отчего мы волнуемся? - нахмурился Марик. - Что, если им просто по пути с нами?
        - Ну уж нет! - усмехнулась Кессаа. - Кто-то из нас отправится к праотцам, а не в Омасс. И это не мы! Быстро наверх! Нам осталось меньше лиги!

«Меньше лиги» дались всем троим с трудом. Последние две сотни локтей пришлось перебираться с уступа на уступ, и, если бы Марик не посвятил часть детства лазанью по деревьям, он сорвался бы вниз не один раз. Даже Пес то и дело поскуливал перед особо высокими выступами, и Марик и Насьта передавали его с рук на руки.
        - Иногда я думаю, что собакой быть вовсе не так плохо, - простонал Марик, ставя Пса на последний барьер. Поморщившись, баль подтянулся, встал на ноги, наклонился, чтобы протянуть руку Кессаа, и тут же почувствовал ледяной ветер, который забрался к нему под куртку.
        - Да, не слишком приятная местность, - вымолвила, отряхиваясь, сайдка.
        Они выбрались на суровое плоскогорье. Примерно на лигу впереди лежала голая равнина, кое-где усыпанная камнями и покрытая голубоватыми и темно-зелеными мхами, а за ней начинался новый подъем, и на нем полосы камней перемежались с языками снега.
        - Кессаа! - окликнул ремини сайдку. - Посмотри!
        Марик подошел к обрыву. Далеко внизу, примерно в двух лигах, через осыпь перебирались крохотные фигурки - их было не меньше десятка.
        - Может быть, дождаться их здесь? - спросил Марик. - Насьта! У тебя хватит стрел?
        - Стрел-то хватит, но стрелы рассчитаны на дураков и зевак, - прищурился ремини. - Среди кустов и скал они будут неплохо защищены, а я здесь - как комар на лбу. Нет, надо уходить.
        - Да, - кивнула Кессаа. - Надо уходить, но сначала предлагаю немного пошуметь.
        - Что ты предлагаешь? - не понял Марик, глядя на сайдку.
        - Ты угадал. - Кессаа похлопала ладонью по тяжелому валуну, который был выше ее ростом. - Не волнуйся, поднимать его я тебя не заставлю: нужно всего лишь сдвинуть камень с места. До края обрыва каких-то три локтя. Лучше было бы выждать, но времени нет.
        - С таким же успехом я мог бы удариться в этот камень головой, - прошептал в изнеможении Марик, когда после совместных усилий - его и ремини - они оба прислонились к валуну спиной. - Он и не думает шевелиться! А что, если это голова скалы? Ее шею мне не перерубить!
        - А древком? - прищурилась Кессаа.
        - Марик… - вытер пот со лба ремини. - Священное дерево ремини - очень прочное… Очень-очень прочное! - добавил ремини в ответ на недоверчивый взгляд.
        Марик сплюнул и поднял древко. Не хотелось расставаться с полюбившимся оружием. Уж больно хрупким оно выглядело перед огромным камнем.
        - Вот сюда, - показал Насьта ложбинку у основания валуна. - Его ж катить надо, а не двигать!
        Марик выругался про себя и загнал под камень заостренную пятку, затем ухватился за него и попробовал сдвинуть камень с места. Показалось ему, что валун дрогнул, или нет, но древко спружинило, словно оно было выковано из лучшей стали.
        - Ничего не получится, - тяжело разогнулся баль. - Тут и десятка таких, как я, не хватит!
        - Ты только не обижайся, - задумчиво почесал подбородок ремини. - Но такушки валуны никто не катает. Ну хорошо, не валуны - стволы огромных деревьев. А они ведь на всю длину тяжелее такого булыжника могут оказаться!
        - А как катают? - обозлился Марик.
        - Ты успокойся, - посоветовал ремини и подхватил древко. - Загнал хорошо, не спорю, а поднимать зачем? Иди-ка сюда и вставай рядом со мной. Помогу, хотя ты бы и один справился! Здесь берись! За самый конец! Тебе ж рычаг нужен! И не бойся, не сломаешь! В самом плохом случае согнешь, но я-то свой лук гну без опаски, и ты не бойся!
        - Я боюсь? - попытался возмутиться Марик, но в это мгновение камень шевельнулся, накренился и вдруг с шумом и грохотом ринулся вниз по склону, прихватив с собой не менее двух локтей скального обрыва.
        - Ну? - закашлялся ремини, поднимаясь с подступившего к самым ногам края осыпи. - Что я говорил? Что там видно, Кессаа?
        - Ничего, - покачала головой сайдка. - Камнепад получился, но результата пока разглядеть не могу.
        Марик громко чихнул, смахнул пыль с лица, отодвинул в сторону Пса, который поглядывал на своих погонщиков с неодобрительным удивлением. Внизу, расширяясь пологим клином, поднималась клубами пыль и продолжал доноситься грохот.
        - Подождем? - спросил Марик.
        - Нет, - покачала головой Кессаа и крикнула: - Пес, ищи Лата!
        К вечеру Пес нашел юного хозяина. Плоскогорье сменилось новым склоном, и там на снегу Марик впервые увидел следы. Бесформенные юноши - из-за разбитой обуви проводника - и аккуратные и твердые слепого. Следы Роха сопровождали отверстия: он опирался о посох. Тут-то Кессаа и приказала переодеться, что для Марика оказалось двойной радостью. Вместе с теплом к нему пришло облегчение: за спиной осталась только палатка. Отдых был недолгим. Дорогу спутникам преградил ледник, но цель была уже близка, и Пес начал рваться с веревки. Пол-лиги перехода между промоинами и ледяными расщелинами завершилось промерзлыми скалами, за которыми началась настоящая тропа. На ней-то спутники и настигли Роха и его провожатого. Тут же все стало ясно. Проводника и слепца соединяла тонкая цепь. Она начиналась от браслета на запястье Роха и заканчивалась на стертой уже до крови шее молодого парня, который кутался на холодном ветру в жалкие лохмотья. Пес вырвал веревку и бросился к Лату.
        - Кто это? - напрягся Рох. - Вот уж не думал, что на этой дорожке так многолюдно! Кто здесь?
        - Старые знакомые, - пробурчал Насьта. - Такушки, выходит, до Скира следует добираться? А почему не морем?
        - Ах вот кто вы, - с облегчением выдохнул Рох. - Ну что же, не самый плохой случай. После того, что приключилось с жителями Подгорки, я был готов к худшему.
        - А худшее может и наступить, - заметил Марик. - Хозяин неприметного дома на Крабовой улице оказался не слишком гостеприимен!
        - В самом деле? - Слепой удивился. - Невероятно! Скирский конг доплачивает старику за каждого колдуна хорошую монету - отчего же он не смог сговориться с вами?
        - Неважно, - оборвала разговоры Кессаа. - Скажем так: мы не привыкли наниматься на службу, если служить не собираемся. Твоя служба тоже закончилась, однако горные перевалы не самая хорошая дорога для слепого, даже если у него имеется прочный поводок для проводника.
        - Ах это? - рассмеялся Рох и взмахнул цепью. - Если бы не она, парень давно уже сбежал. Он добрый малый, убивать меня не будет, но сбежит при первой возможности. А так - мы вместе. Я отпущу его в Омассе, едва переберусь через Даж. И расплачусь, как обещал. Зачем мне копить проклятия чужих людей? Я честный человек! И насчет пути по морю тоже не буду скрывать: нечего мне там делать. Все галеры останавливаются в Скире, а оттуда уже не вырвешься - подручные старшего мага Ирунга ни с кого глаз не спускают, готовятся к встрече с хеннскими шаманами и рисскими магами. Меня это не прельщает. Будь я моложе, еще подумал бы, а так-то - что может быть лучше маленького домика на высоком берегу Дажа, садика с ягодными кустами, пары бочек вина и молодой крепкой служанки, не чуждой плотских удовольствий? Я не слишком оскорбляю твой слух, девушка?
        - Не больше, чем я твой взгляд, - отрезала Кессаа. - Дальше мы идем вместе.
        - Почему же? - удивился слепой. - Я не могу вас задерживать.
        - Мы потерпим, - скривила губы Кессаа. - Но сзади идет враг. Не меньше десяти крепких воинов. Им легче будет переступить ваши трупы, чем сталкивать вас в пропасть.
        - Что на самом деле одно и то же, - уныло пробормотал Рох. - И кто же эти грозные преследователи?
        - Сайды, - вздохнула Кессаа. - Но не думаю, что стоит рассчитывать на их милосердие.
        - Я и не рассчитываю, - примиряюще заморгал слепой. - Много раз замечал, что милосердие - публичная штука, впрочем, как и геройство. Быть добрым и храбрым легко, когда на тебя смотрит множество глаз, а вот где-нибудь в горах такой благодетель или храбрец, как правило, готов выплеснуть изнутри весь скопленный мрак. Вы поделите со мной расходы на проводника? Вряд ли мы обойдемся без него.
        - Поделим, - задумалась Кессаа. - Но при одном условии.
        - Слушаю с трепетом, - растянул губы в улыбке слепой.
        - Сними с него цепь, - потребовала Кессаа.
        - Но… - замялся Рох.
        - Лат, - окликнула Кессаа парня, который молча гладил собаку и трепал ей уши. - Сколько дорог ведет в Омасс?
        - Одна, - тихо отозвался парень, с трудом выговаривая слова по-сайдски. - Порой она ветвится, разбегается на тропы, но главная дорога одна. И все тропы рано или поздно возвращаются к ней. Но здесь никто не ходит.
        - Теперь уже ходит, - не согласилась Кессаа. - Я прослежу, чтобы расчет с твоим провожатым был полным, и добавлю от себя пару золотых в Омассе. Конечно, если ты не сбежишь по дороге.
        Паренек помолчал, взъерошил жидкие волосы, пугливо бросил:
        - А за нами в самом деле идут воины? А деда моего видели? Это вас Хвост привел?
        - Значит, - усмехнулась Кессаа, - у пса все-таки есть имя? Воинов ты скоро увидишь, с дедом все в порядке. Я могу тебе верить?
        - Можете, - согласился парень.
        - Хорошо, - кивнула Кессаа и произнесла несколько слов на бальском. Пес зарычал и едва не укусил парня. Лат отпрыгнул в сторону и уставился на собаку расширенными от ужаса глазами. - Видел? - спросила Кессаа и щелчком пальцев успокоила собаку. - Если обманешь, я за тобой не побегу. Пес побежит за тобой. Вряд ли он тебя загрызет, но покусает точно. Рох, снимай с парня ошейник, тебя поведет Марик.
        - Ты знаешь бальские заклинания? - удивился тот. - Я многое знаю, - вздохнула Кессаа. - А теперь - в путь, нужно подобрать место для ночлега. Марик, у тебя в мешке была еще пара обуви и халат. Брось его Лату, а то наш проводник скоро превратится в сосульку. Насьта! Почаще оглядывайся да держи лук наготове, а дрова передай Марику! И - в путь, в путь!
        Уже вскоре Марик уверился, что опасность превратиться в сосульку грозит каждому из увеличившегося до пяти человек отряда. Постепенно дорога сузилась до трех-четырех локтей, по правую руку открылась пропасть, слева взметнулись скалы, и ледяной ветер не сносил путешественников с тропы только потому, что налетал со стороны бездны и прижимал их к холодному камню.
        Марик шел сразу за пареньком и уже не мечтал на первой же ночевке спалить большую часть натрудившего спину груза: невозможность отогреваться у костра каждую ночь казалась все страшнее и страшнее. Какие несколько дней! - одного дня хватит, чтобы промерзнуть до костей, а затем свалиться в пропасть и разбиться на ее дне на мелкие осколки. И это лето? Что же творится на тропе зимой? Нет, точно говорили Кессаа: нет перехода на ту сторону гор, потому что такая дорога переходом называться не может.
        - Здесь! - наконец остановилась Кессаа, когда тропа скользнула в узкий распадок, чтобы после него выбраться вновь на головокружительный карниз. Сумрак уже сгустился настолько, что узкая речушка на дне пропасти скрылась во тьме, и Марику начало казаться, что сама ночь выползает у него из-под ног. - Здесь, - повторила Кессаа и присела на замшелый валун. - Разводи костер, Марик. Сегодня нас уже не достанут, а завтра мы поищем хорошее место для первой встречи. Я кое-что оставила на тропе - ночью они карниз не пройдут. Всем отдыхать, я услышу, если что, да и Хвост не даст нам проспать, ведь так же?
        Пес тут же замотал хвостом, и Марик подумал, что подобострастное виляние могло обозначать что угодно, но руки его уже сами собой развязывали мешок и торопливо складывали шалашиком поленья. Скоро в расщелине затрепетал костерок, а кусок копченого мяса с сухарем и кружкой горячего вина окончательно уверил баль, что все не так уж плохо, как показалось ему на первый взгляд. Откуда-то сверху полетели снежные хлопья, ветер стих, и в накатившей на измученных путников тишине пробудился рокот далекой речушки.
        - Она течет в Скир? - оживился Насьта.
        - Не она, а он, - проворчал Рох, который к вечеру окончательно подрастерял остатки лоска и почти всю спесь. - Даж бежит в Скир. Изгибается возле Борки, защищая ее восточное плечо, затем уходит к Омассу, а после, отделяя лесные равнины от непроходимых гор, спешит к Лассу и впадает в море. Если хенны возьмут Борку, то только Даж может остановить их. Единственный мост на Скир возле Ласской крепости - и уж точно укреплен бастионами.
        - Подожди, - нахмурилась Кессаа. - Но ведь Омасс тоже стоит на левом берегу Дажа, как и Борка, а к Борке мы не идем. Получается, что мы дважды должны будем пересечь Даж? Выходит, есть еще мосты через реку? Или нам придется спускаться вниз?
        - Нет, - замотал головой Лат, который смаковал выданные ему сухарь и ломоть мяса, как самое роскошное кушанье. - Мостов нет, но переходы есть. Спускаться не придется. Если только падать, но лучше не падать. Лучше идти. Не надо падать: там, - он махнул рукой вниз, - будет лепешка.
        - У меня только одна просьба, - вежливо прокашлялся Рох. - Я к тебе обращаюсь, молодой бальский воин, который отчего-то показался мне сначала похожим на колдуна. Впрочем, мне извинительно, - похлопал слепой пальцами по векам, - не разглядел! Если ты вздумаешь падать в пропасть, будь так добр, сразу же отпускай цепь, которая заканчивается у меня на запястье, иначе мы погибнем оба. И в то же время, если я буду падать, не отпускай ее ни в коем случае!
        - Чтобы не погиб досточтимый Рох, - закончил Насьта. - Вот такушки, выходит?
        - Вы ничего не понимаете, - поморщился Рох. - В сущности, смерть от падения мгновенна. Полет тоже недолог, но испугаться Марик не успеет. А ценность одного воина - это ценность одного воина. Скорая смерть - мечта любого, кто выходит на дорогу войны. Она лучше долгих мучений. Вместе с тем мне падать никак нельзя! Только я один могу провести вас в Омасс и вывести из Омасса. К тому же я вовсе не уверен, что в городе теперь не хозяйничают хенны. Тогда одна дорога - в падь.
        - Я, кстати, вовсе не собираюсь падать в пропасть! - возмутился Марик. - И уж тем более выпускать цепь. Так что о ценности каждого из нас будем рассуждать позже.
        - Почему ты не боишься пади? - спросила Кессаа.
        - Глаза боятся, - ответил после долгой паузы Рох. - Когда глаз нет, страхи уменьшаются, ты сама все увидишь. Запомни, девочка: меньшая часть страхов живет здесь. - Слепой коснулся ладонью груди и потянул на плечи плащ.
        - Всем спать, - приказала Кессаа и, поднявшись, принялась всматриваться в небо.
        - Что случилось? - насторожился Насьта.
        - Пока ничего, - негромко ответила девушка и добавила: - Но случится непременно.
        Ночью Марик спал плохо. Ему казалось, что он обратился в крохотную букашку, которая ползет через вздыбленный пласт земли, представляя его горным хребтом, но только для того, чтобы провалиться в след от каблука, на дне которого темнеет черная жижа, и другой каблук несется с неба, чтобы обратить в следующее пятно жижи самого Марика.
        - Вставай, - похлопал его по щеке Насьта. - Светает, нам следует торопиться.
        Все-таки самым трудным был первый день, и прежде всего - из-за ледяного ветра. Ни на второй, ни на третий день теплее не стало, а дорога порой превращалась в такую узкую полоску между скалами и бездной, что даже Хвост начинал скулить, не решаясь двинуться с места, но ветер больше не разыгрывался. Горы словно смирились с вторжением незнакомцев: хотя и отказывались им помогать, сглаживая под стертыми сапогами скалы и пропасти, но и мешать не пытались.
        Лат шагал впереди, на трудных местах объяснял, как следует передвигаться, порой подхватывал пса и тащил его на себе. Мешок на спине Марика стал почти невесомым, и он с тоской оглядывал скальные уступы, надеясь разжиться хотя бы стволом горного кустарника. В полдень четвертого дня спутники выбрались на склон горы, которая забиралась выше той горной гряды, по которой им пришлось идти до сих пор. Когда языки ледника остались позади и тропа перевалила через скалистый гребень, Кессаа пригляделась к языку камнепада, сползающего со следующего склона, посоветовалась с Латом и объявила привал.
        - Будем ждать, - сказала она. - Мы прошли половину пути до Омасса - самое время посмотреть, сколько человек нас преследует после того первого приключения у стены и тех ловушек, что я разбросала на тропе.
        Ждать пришлось недолго. Цепочка воинов появилась на противоположном склоне почти сразу. Воины шли друг за другом. Издали нельзя было разглядеть, есть ли среди них раненые или вымотанные дорогой, но двигались они размеренно и твердо. Двенадцать крепких силуэтов на снежном фоне.
        - Почти догнали, - помрачнела Кессаа. - И если их и стало меньше, то не намного. Насьта?
        Ремини молча подтягивал тетиву на луке.
        - Начинай стрелять, когда до них останется триста шагов. Если подпустишь ближе, есть риск, что они побегут вперед под стрелами, а так - отступят.
        - Подождите, - забеспокоился Рох. - Вы хотите стрелять в них, не собираясь вступить в переговоры? Насколько я понял, это сайды?
        - Скорее всего, - кивнула Кессаа, вглядываясь в преследователей. - Насьта, она идет последней. Ее не трогай. Пусть это случится не сегодня, но с ней я разберусь сама. Если удастся. Мы не будем вести переговоры с теми, кто собирается, скорее всего, убить нас, - повернулась Кессаа к слепцу. - Нам нечего с ними обсуждать. Их намерения нам не нравятся, но вряд ли мы подберем убедительные доводы против их замысла. Вариант убийства - самый простой. Нечего мудрствовать, когда это может усложнить жизнь.
        - В самом деле? - вымучил слепец улыбку на утомленном лице. - Я запомню. Тогда зачем вы идете в Скир? Это ли не усложнение жизни? Это ли не мудрствование? Ведь вам надо в Суйку? Я почувствовал ваш интерес к пади. Не стоило ли выбрать лучшее время для путешествий?
        - Время тает, как снег, коснувшийся раскаленного лба, - улыбнулась Кессаа. - Я слышала, что всякий, кто собирается стать великим магом, должен дойти до храма в городе умерших и коснуться его стены, а еще лучше - войти внутрь и прочитать знаки, выступающие над гробницей Сето. Как тебе такая цель?
        - Что ж, - закашлялся слепец. - Цель достойная. Вот только не слишком ли много препятствий придется преодолеть? К тому же судьба колдуна извилиста. Магу ничего не дается даром. Чем щедрее удача одаривает его, тем больше отнимает у него неудача.
        - Судя по твоим глазам, удача когда-то была очень с тобой добра, - рассмеялась сайдка. - Насьта!
        - Сейчас, - усмехнулся маленький воин и наложил на тетиву обычную стрелу.
        Марик осторожно высунул голову из-за камня. До воинов все еще было шагов триста - четыреста. Он уже мог разглядеть их лучше и уверился, что они в доспехах. Неужели Насьта рассчитывает поразить одного из них обычной стрелой? Да еще на таком расстоянии?
        Стрела улетела навстречу отряду с фырканьем тетивы. И тут же один из воинов повалился навзничь, схватившись за пронзенное горло. Вторая стрела полетела вслед за первой, но воины были уже готовы. Они подняли перед лицами щиты, обнажили мечи и пошли вперед, скрываясь друг за другом. Стрела ударилась о наколенник сайда и переломилась. Марик потянул из ножен лезвие глевии.
        - Не спеши, - остановила его Кессаа.
        Насьта уже натянул тетиву с третьей стрелой. На ее конце отсвечивала желтым игла юррга. Снова фыркнула тетива, но в этот раз стрела не отскочила. Она пронзила кирасу первого воина так легко, словно та была склеена из древесной коры. Строй замер, но следующая стрела не оставила места для раздумий. Даже легкий щит не послужил для нее препятствием. До Марика донеслась резкая команда, произнесенная женским голосом, и сайды начали медленно отступать, не разворачиваясь в бегстве. Еще один воин упал с пронзенным животом, и Насьта опустил лук.
        - Теперь их восемь, - удовлетворенно кивнула Кессаа.
        Восемь фигур остановились в глубине распадка. Четыре упавших одна за другой поднялись и двинулись в сторону пропасти.
        - Может быть, они знают короткую дорогу? - пошутил Марик, но осекся, увидев лицо Лата: оно было искажено ужасом.
        - Мертвец, который ходит, - к несчастью, - просипел паренек.
        - В таком случае Оветте достанется столько несчастья, что каждому из выживших придется вставать в очередь на его раздаче по тысяче раз, - усмехнулась Кессаа и выпрямилась. - А теперь придется пробежаться.
        Глава 9
        Падь
        Через два дня Насьте удалось уменьшить количество преследователей еще на двоих человек. Как раз при первом переходе через Даж. Грохочущий поток нырнул в недра скалы, и, рискуя скатиться в клокочущее водяное жерло, спутники друг за другом переползли на другой берег посуху. Только Хвост бодро семенил вокруг и возбужденно лаял, хотя и его лапы ощутимо съезжали в сторону. А вскоре выяснилась и причина лая: на склон выбрались преследователи. Они оказались неожиданно близко, ремини вскинул лук мгновенно и успел поразить только одного, но раненый или уже мертвый вцепился в идущего следом и увлек его за собой в бездну. Остальные скрылись за скалами.
        - Могут обойти поверху, - махнул рукой Лат, смотревший на Насьту, как на спасителя. - Здесь не надо задерживаться.
        Задерживаться у водоворота не стали - и в последующие два дня не увидели за спиной больше никого. Дорога не стала легче, но постепенно ушла вниз, и вскоре холод сменился летней жарой. Когда же стали появляться кривые сосны и корявые кусты можжевельника, Насьта расплылся в улыбке, да и Марик приободрился. Рох вышагивал вслед за баль бодро и поругивал его, только если Марик не предупреждал о булыжниках и корягах.
        - Глаз я, конечно, не выколю, - нудил он с самого утра, - а если и выколю, так невелика потеря, но и радости от случайного падения никакого не испытаю.
        Только Лат становился мрачнее с каждым шагом и, когда маленький отряд вошел под кроны горного леса, вовсе остановился.
        - Что замер, парень? - похлопал его по плечу Насьта.
        - Так все, - развел руками Лат. - Вон, слышите, шумит - это Даж. Тут рядом. За ним Омасс. Мне на ту сторону не надо. Что я там забыл? Расчет хочу!
        - Вот стервец! - возмутился слепой. - Ты же обещал переправить меня на ту сторону!
        - Ага, - хмыкнул парень. - Переправлю, но как я тогда деньги получу? А так-то все одно я с вами - не убегу от такого стрелка. Платите сначала, а потом переправу покажу.
        - Да я сейчас убью тебя! - вытянул сухую руку Рох, пытаясь ухватить Лата за ухо.
        - Подожди, - остановила слепца Кессаа. - Вот монеты. Отдавай свою долю, Рох.
        Продолжая шипеть, как полураздавленная змея, слепой развязал пояс и вытряс на ладонь вытертые до неразборчивых кругляшков монеты.
        - Вот мы и в расчете, - кивнула Кессаа. - Мы, но не ты.
        - Ничего, сейчас рассчитаемся, - бодро ответил Лат и двинулся по чуть различимому склону вниз к реке.
        Вскоре спутники стояли на крутом обрыве.
        - Слабо мне верится, что ты уйдешь отсюда с золотыми, - протянул Насьта, разглядывая пропасть с грохочущим внизу Дажем и противоположный берег, который был ниже правого на полсотни локтей. - Прыгнуть, конечно, можно, пропасть тут узка, локтей двадцать, не больше, но на том берегу из ремини получится реминьская лепешка. Конечно, если я не насажусь на одну из этих сосен, - ткнул Насьта в высящиеся почти напротив их лиц верхушки деревьев.
        - Что там? - протянул Марик руку влево.
        За серыми скалами поднимались едва различимые башни.
        - Омасс, - прищурилась Кессаа. - Крепость конга. Нам повезло: мы вышли к ней с севера - вряд ли с этой стороны стражники чересчур внимательны.
        - Без меня все равно не обойдетесь, - пробурчал Рох и раздраженно замотал незрячей головой. - Эй! Прощелыга Лат! Говори, как попасть на тот берег? И что значат твои рассказы, что можно попасть в Омасс и вернуться, а выйти из Омасса и перебраться через Даж нельзя?
        - Сейчас увидишь, - пробормотал Лат и едва не заработал пинок ногой.
        - Я увижу? - разорался Рох. - А если я сброшу тебя вниз за насмешки над моим увечьем?
        - Попробуй, - отошел подальше парень. - Тогда уж точно вы не переберетесь на тот берег.
        - Не тяни, Лат, - поморщилась Кессаа. - Времени мало - ведь ты понимаешь: если сейчас нас нагонят, ты-то уж точно пропадешь?
        - Да не тяну я, - буркнул Лат и сбросил на землю тощий мешок, который не развязывал еще ни разу. - Хотя тянуть придется. Мне двое нужны. Или вот один, Марик. Я еще в Подгорке слепому сказал, что с ним вдвоем я вряд ли сумею перебраться на ту сторону.
        - Перебросить тебя на тот берег? - Марик сбросил мешок, положил глевию. - Легко, но как это поможет перебраться нам?
        - А вот так!
        Лат вытащил из мешка моток тонкой, но прочной веревки, забрался на острый выступ скалы, размахнулся и ловко набросил веревку на одну из растущих напротив сосен.
        - А теперь тяни!
        Марик ухватил веревку, потянул, почувствовал, как шевельнулось дерево, напрягся и начал подтягивать к себе верхушку.
        - Корептская сосна гибкая! - зачастил довольно Лат. - Торговцы подгорские давно этот путь знают, каждый год молодое деревце подсаживают. Видите? Эта сосна гибкость потеряет - срубим ее, а рядом уже следующая подрастает! А крепкий ты, Марик. Я помню, когда с отцом тут ходил - трое мужиков дерево гнули! Сюда, сюда петлю набрасывай!
        - Вот посадить тебя, парень, на верхушку да веревку-то и подрезать, - недовольно смахнул пот со лба Марик и коснулся мягких иголок, распушивших верхушку дерева. - Как ты думаешь, далеко бы улетел?
        - Ну ты не подсказывай ему, не подсказывай! - заворчал Рох. - Да и не скоро теперь здесь подгорские торговцы появятся: не осталось уж никаких подгорских торговцев. Кончились! Ну что молчишь?
        Лат стоял, опустив голову.
        - Ладно, - нарушила молчание Кессаа. - Я первая на ту сторону, за мной Насьта, затем Рох. Марик последним. Прощай, парень. Надеюсь, что обратно доберешься без приключений. Вот, кстати, можешь тулупы наши забрать, чтобы тебе дорога легкой прогулкой не показалась. И кое-какие припасы в этом мешке.
        - И заберу! - выпрямился Лат.
        - Ну как знаешь, - вздохнула Кессаа и ухватилась за золотистый ствол дерева.
        Переправа получилась быстрой. Даже Рох резво сполз вниз, охая, когда ненароком садился на упругие ветви. Снизу правый берег Дажа казался неприступным. Площадка, с которой Марик перелез на сосну, терялась на фоне серой скальной стены. Лат не стал испытывать судьбу: отпустил распрямившуюся верхушку, смотал веревку и исчез. Только лай Хвоста раздавался еще какое-то время.
        - Ну, - обернулась к слепому Кессаа. - Здесь наши дороги разойдутся или проведешь через Омасс?
        - С собой меня возьмите, - неожиданно буркнул Рох.
        Марик удивленно пригляделся к слепому. За дни нелегкого пути с него слезли лоск и степенность, которые панцирем сияли в придорожном трактире и на верхней дороге в Ройту, но под обнажившейся тщедушностью и злорадством все еще чувствовалась стальная сердцевина. Теперь лоск вернулся, но вместе с ним появилась подозрительная податливость.
        - Куда тебя взять? - не поняла Кессаа.
        - В Суйку, - выдохнул Рох и повторил, потоптавшись на месте: - Ведь туда вы идете? К храму хочу подойти.
        - И что же ты там забыл? - нахмурилась Кессаа.
        - Не был я там никогда, поэтому и забыть ничего не мог, - заморгал белесыми глазами слепец. - Я одно время в храме Сето служил. Не в том, что возле Дешты, где ведьмы обитали, а в скирском. Тогда еще видел чуть-чуть, но болезнь съела мои глаза. Старый храмовый маг мне тогда сказал, что такие болячки изнутри лечить надо. Собственной силой их сбрасывать, а силенки-то у меня не очень много. Умею и знаю многое, а силы, чтобы волю свою наполнить, не хватает. Слышал я, что в большом храме Сето и в храме Сади, где вырубленный из камня бог словно спящий человек лежит, принято прошедших обучение магов к храму отправлять. Я тоже хочу до стены дотронуться. Силы хочу. Видеть хочу. А если не понимаешь меня, так глаза зажмурь да пройди хоть с пару десятков шагов!
        - Ну и зачем ты мне в Суйке? - вздохнула Кессаа. - Я же не на прогулку собираюсь!
        - Так и я прогуливаться не хочу, - повысил голос слепец. - Кое-какой магией владею - может, и пригожусь. Опять же, слышу хорошо. Да и не забыла еще про падь-то? От Омасса до Суйки через падь четыре лиги со склонами и скалами, а в обход - много больше! Да и не пройдешь теперь в обход: заставы всюду, засеки да завалы! Стража! Я вам нужен не меньше, чем вы мне нужны!
        - Подожди! - поморщилась Кессаа. - Все в твоем рассказе складно, кроме одного. Нет дороги через падь!
        - Первым пойду, - прошептал Рох. - Возьми с собой, девка. Не лишай надежды: ведь не стар я еще, а уж стариком с этими бельмами числюсь!
        - Подожди, - вздохнула Кессаа. - Дай подумать.
        Вскоре спутники уже сидели в крохотном домишке на окраине Омасса и тянули из деревянных чаш разогретое вино. Марику оно было привычным, а Насьта не мог приноровиться к тому, что вино в деревянной посудине медленно остывает, и уже не раз обжег язык. Кессаа ушла вместе с Рохом на рынок, чтобы прикупить кое-что необходимое для прогулки по пади. Еще когда отряд подбирался к городу, Марик успел разглядеть и строгий и мощный замок конга, и низкую крепостную стену, что перегораживала долину от реки до белых холмов, за которыми, по словам Роха, и лежала зловещая падь, но слепой не повел спутников не только к замку, но даже и к приземистым домам городских богатеев. Его домик ютился в четверти лиги от оживленного тракта - там, где огороды становились короткими, словно съеживались от близости проклятой долины. Рох открыл замок длинным ключом, который извлек из разреза рубахи, и тут же объявил, что, не посетив рынка, в падь они не проберутся. Кессаа приказала друзьям ждать ее в домике и отправилась вместе с Рохом. Баль пытался протестовать, но Кессаа была непреклонна. В свою очередь и ремини отказался
выбираться наружу из домика, чтобы следить за дорогой. Разысканный им в небольшом подвальчике бочонок хорошего вина настроил Насьту на благодушный лад.
        - Ты пойми, Марик. Тащиться в город нам нельзя ни в коем случае. Ты еще сойдешь за сайда, а я? Поверь мне, Кессаа умнее нас с тобой, вместе взятых. И если она будет выпутываться из какой-нибудь истории, то без нас выпутается в два раза быстрее. А вот в бою, я согласен, без нас ей никак не обойтись.
        Судя по задумчивому лицу Кессаа, которая вскорости явилась вместе с подавленным Рохом, выпутываться ей ни из каких историй не пришлось, однако Марик сразу же почувствовал что-то неладное.
        - Что-нибудь не срослось? - осторожно спросил он сайдку.
        - Не срослось, - качнула головой Кессаа, плеснув и себе порцию напитка. - Хенны штурмуют Борку. Только начали, но уже множество народу погибло, и многие в городе говорят, что не устоит Борка. Месяц продержится, два, а потом все одно рухнет. Скал окрест Борки не видно - сколько там врага! И рисские колдуны там: помогают хеннам. И самое главное, что рушится Борка под ударами хеннских баллист, но сами хенны людей не теряют. Далеко стоят машины от стены, а бьют еще дальше. Только мертвые защитники крепости спускаются со стены, идут друг за другом в Суйку - и никто их не останавливает!
        - Вот почему повозки на тракте: уходят жители на север, - пробормотал Марик.
        - Куда уходят? - сдвинула брови Кессаа. - Некуда уходить! Меньше двух сотен лиг - и море. Край земли, край жизни. Все обрывается. Неужели закончился Скир?
        - Что тебе Скир, если заканчивается вся Оветта? - неожиданно воскликнул Насьта.
        Кессаа словно очнулась - медленно опустилась на лавку:
        - Отдыхать. - Она закрыла на мгновение глаза. - Выходим в путь затемно, поэтому теперь спать.
        - Пошел я тогда, - вздохнул Рох, споткнулся и, проклиная поставленное в проходе ведро, заковылял в переднюю, с крохотным оконцем, комнату. Ни слова не успел сказать баль, а по домику уже разнесся громогласный храп.
        - Ну? - спросил Марик и осторожно коснулся руки Кессаа.
        Она удивленно посмотрела на него.
        - Что случилось? - прошептал баль.
        - О чем ты? - не поняла сайдка.
        - Что у тебя на руке? - прошептал Марик и по глазам Кессаа понял, что угадал.
        Она медленно задрала рукав. Там, где раньше красовалось слово «Суйка», теперь алели другие слова: «Не бойся смерти».
        Насьта разбудил друзей затемно. Наскоро перекусив, спутники затянули мешки и выбрались из домика на пустынную окраинную улочку Омасса. Рох заморгал, словно силился что-нибудь разглядеть через ужасные бельма, и махнул рукой:
        - Видишь, парень, белый холм? К нему веди, а там я тебе другой ориентир дам!
        - Ты уж не обмани, приятель, - попросил Марик. - Спутников у тебя всего трое, три неверных ориентира - и сам обратно выбираться будешь.
        - Пошли, некогда болтать, - оборвал Рох и дернул бечеву, которая заменила ему цепь. - Только одно помни: если не предупредишь меня о какой неровности и я упаду, тогда, будь у тебя хоть сотня спутников, не выберешься!
        - Ничего, - буркнул Марик. - Если что - я тебя вплотную к себе примотаю.
        - Обойдусь, - задрал подбородок Рох и тут же едва не упал из-за резко натянувшейся бечевы.
        Марик размеренно шагал по утоптанным в землю камням и с каждым шагом к белому холму, который поднимался из утреннего тумана, как затылок мертвеца, словно погружался в близкую боль. В памяти всплыло уже давнее видение Оветты, на которую он смотрел с недоступной высоты, и видение черного водоворота на ее теле. Но теперь ему уже казалось, что черное пятно не перед ним, а позади него. Марик оглянулся: Рох вышагивал старательно, высоко поднимая ноги. Кессаа шла, полузакрыв глаза, словно прислушиваясь к чему-то, Насьта поглядывал по сторонам.
        - Что ты? - спросил он почти одними глазами.
        - Тихо, - прошептал Марик.
        - Мало людей осталось в Омассе, - тут же отозвался Рох. - Я так думаю, что небольшой гарнизон крепость попробует удержать, но если Борка падет, то конг не здесь будет врага встречать - он сразу за Даж уйдет. Перед мостом к Ласской крепости большой город лежит, больше Омасса: Скоча. Так там, говорят, и десятой части жителей не осталось!
        - А если хенны пойдут через Суйку? - открыла глаза Кессаа.
        - Съест их Суйка, - отозвался Рох тут же. - А если хорошо наестся, так и всю Оветту проглотит.
        - Что там? - протянул руку вперед Насьта. - Что там за белым холмом?
        - Увидишь, - после долгой паузы ответил Рох. - Один маг мне сказал, что это место в Оветте похоже на масляный светильник, который какой-то умелец поставил внутри муравейника. Муравейник живет, муравьи бегают, но рано или поздно гибнут в пламени. А когда муравейник просушится да поднимется ветер, однажды он займется пламенем и сгорит.
        - Ветер - это хенны? - спросила Кессаа.
        - Не знаю, - ответил Рох. - Но это старого мага не волновало. Его волновало, кто же доливает масла в тот светильник. Хотя, как мне кажется, он и это выяснил.
        - Как его звали? - обернулся Марик.
        - Эмучи, - пожал плечами Рох. - Когда-то я искал мудрости, бродил по Оветте, заходил и в бальские леса - и говорил с ним. Но он плохо кончил. Страшную казнь ему устроили… в Скире!
        - Не мы ли сами - это масло? - нарушила молчание Кессаа.
        - Скорее, мертвые - масло, - потряс головой Рох. - Гуринг, с которым вы не поладили в Ройте, тоже думал об этом. Правда, сомневался, но другого объяснения не находил. Его смущало, что уж больно много силы надо, чтобы заставить идти мертвого, чтобы вызвать его к Суйке из дальней стороны. Как говорится, кряхтеть на теленка, а отложить яичко. Но я о другом думаю. Эти мертвецы как волны.
        - Какие еще волны? - не понял Марик.
        - Волны, - хмыкнул Рох. - Как от камня, если его бросить в воду. Камень бы увидеть, а волны… Может быть, тот, кто камни бросает, и не замечает волн?
        - Чего ж тогда ему нужно? - не поняла Кессаа.
        - Самой смерти, - отозвался Рох.
        - Ну куда дальше? - обернулся Марик.
        Каменистый склон оскалился белыми валунами и вплотную приблизился к низине.
        - Вперед, вперед! - напрягся Рох. - Что видите дальше?
        Марик, а вслед за ним и Насьта с Кессаа подошли к подножию холма. Аилле еще не поднялся над Молочными пиками, хотя небо уже посветлело, но здесь, сразу за холмом, стояла ночь. Она растеклась черным зеркалом, исчезая в тумане, но тут, в какой-то сотне шагов вниз по склону, напоминала непроглядную жидкую черноту.
        Спутники замерли.
        - Что чувствуете? - выкрикнул тонким голосом Рох.
        - Ужас, - почти хором ответили Кессаа и Насьта.
        - А ты? - дернул за бечеву Рох.
        - Только боль, - отозвался Марик. - Голову ломит. Ничего, я привыкну.
        - Из города не многие осмеливались и близко подходить к пади. Тут раньше всегда туманы стояли. Все знали, что, кто бы ни спустился вниз, никогда не вернется. А когда война началась, когда хенны пошли на Оветту, падь стало затапливать. То ли дырка какая забилась, то ли прибыло мертвецов многовато, но вот накопилась такая напасть. Тогда тут и подавно никого не стало. Говорят, что всякий с ума от ужаса сходит. Я и сам едва держусь. А ты, баль, странный какой-то. Неужели не берет тебя эта зараза?
        - Что это? - хрипло спросила Кессаа. - Это ведь не вода?
        - Это мрак, девочка, - вздохнул Рох и вытер дрожащей рукой лоб. - А что такое мрак, я не знаю.
        - И что же? - надул губы Насьта. - Лодка у тебя есть или нырять придется?
        - По берегу пойдем, - скривил губы Рох. - Через лигу переход будет. Там падь узкая, в старые времена смельчаки через падь в Суйку перебирались, чтобы пограбить ее с краешка, в тайне дорогу держали, а потом интерес пропал.
        - Отчего же? - не понял Насьта.
        - Течень тут, - махнул рукой Рох. - Всю падь занимает, разросся - дороги не стало. Всякий, кто шагнет, тут же сквозь камень проваливается, да не так, как в дыру, а как в огненное жерло!
        - А мы как же? - опасливо покосился на черноту Насьта.
        - Не спеши - и узнаешь. - Рох встряхнул за спиной мешок и дернул за бечеву. - Веди, что ли, парень. Утро скоро.
        К узкому месту спутники добрались вместе с лучами Аилле. Если бы мрак, что колыхался между белыми берегами, был водой, то Марик назвал вставшее перед ними препятствие протокой. Правда, ширина ее была все же великовата, скопище скал, вставшее из расползающегося тумана, высилось в четверть лиги, но дальше - и справа, и слева - противоположного берега все еще нельзя было разглядеть.
        - Правее. - Рох махнул рукой, не поворачивая головы. - Я сам не видел, но говорят, что в ясный день правее можно увидеть середину пади. Каменные ворота, сотворенные самой природой: два утеса, выросшие из земли и упершиеся друг в друга. Якобы там и появились в Оветте Сето, Сади и Сурра. Когда-то вокруг скал был храм, но он давно рухнул. Хотел бы я когда-нибудь прогуляться туда. Только чтобы все видеть. Своими глазами, своими! - заорал Рох и замолчал, стиснув дрожащие челюсти.
        - Как переходить будем? - спросил Марик.
        - Просто. - Рох сбросил с плеч мешок и вытряхнул на землю белые сосуды. - Чеканное серебро. Работа дрянь, но обошлось вашей хозяйке в немалую сумму. Серебро хорошее. Обувка это, парень. Примеряй-ка давай. И ты, ремини, тоже. Тебе хозяйку нести, а меня баль понесет. Да не вздумайте оступиться! Пока ноги в серебре, течень не тронет, но коснешься земли - хоть рукой, хоть чем - руки не будет.
        - А если хоть чем коснусь, тоже руки не будет - или «хотьчема»? - поинтересовался Насьта и, присев на камень, сунул ногу в один из сосудов. - А с ноги свалится?
        - Не свалится, - пробурчал Марик. - Подвернешь, так и не свалится.
        Не нравилась ему эта затея. Не мог он понять, что именно, но что-то не нравилось. То ли слепой, возжаждавший зрения. То ли Кессаа, которая с каждым шагом в сторону Суйки словно отдалялась от всех, того гляди - растает в воздухе, как утренний туман: вот уже и голос едва слышен, да и для кого бормочет она, чуть шевеля губами, и что бормочет? Сунул ноги в сосуды Марик, ударами кулаков сплющил их на голенях, встал, выпрямился, притопнул. Слететь не должны, а на удовольствие от такой прогулки он и не рассчитывал.
        - Так это… - Насьта попрыгал для верности и вытер нос. - Рох, а глубоко здесь? Я так понял, что мрак этот мраком, а течень по дну лежит? Ну так если мрак под глаза захлестнет, задерживать дыхание или обойдется?
        - Мелко здесь, - отозвался Рох и протянул руку, пытаясь нащупать Марика. - Поспеши, парень. Я засветло домой вернуться хочу!
        - Хорошо бы! - мечтательно вздохнул Насьта и шагнул к Кессаа.
        Марик только завистливо вздохнул.
        - Такушки, значит, - довольно крякнул Насьта и легко поднял Кессаа на плечи. - Рох! А рыба хищная или еще какая мерзость в этой черноте водится?
        - Водится, - сдержанно ответил слепец, карабкаясь на широкие плечи Марика. - Но пока ты будешь ступать по теченю, не тронет. Наверное, считает, что ты и так в его власти.
        - Эй! - окликнул Роха Насьта. - Может, отдашь мне свой посох? Марик хоть на древко свое может опираться, а мне-то что делать?
        - Иди за Мариком следом - и не оступишься, - важно ответил Рох. - А маг свой посох никогда не отдает!
        Марик осторожно опустил в черноту древко, оперся на него и шагнул вперед. Рох сидел у него на плечах неподвижно и крепко держался за голову, но нечего было и сравнивать костлявого седока с возможностью заполучить на плечи Кессаа. Правда, думал об этом баль недолго. Ровно до того момента, как сделал еще один шаг и опустился в темноту по колена. Он не почувствовал ни сырости, ни холода, но от стиснутой серебром ступни и до сомкнувшихся вокруг коленей тисков черноты словно вообще утратил все ощущения. На мгновение Марику даже захотелось наклониться и ощупать ноги, как он ощупывал начинающее застывать в зимний холод ухо, но Рох не дал ему этого сделать.
        - Иди ровно, парень! - заорал слепец. - Если я упаду, так и ты на ногах не устоишь, а коснешься теченя хоть чем-то, кроме серебра, - только тебя и видели, и меня с тобой заодно! Да и дорогу посохом своим или древком, демон тебя разберет, ощупывай! Тут, когда еще не было мрака этого, маги из Скира пытались течень приручить, в посеребренный сосуд его запереть. Ямы попадаются!
        - Получилось это у них? - подала голос с плеч ремини Кессаа.
        - Нет, - откликнулся Рох. - Думаю, пока что точно это удалось одной только старшей жрице храма Сето! До сих пор ее течень вокруг храма Сето лежит! Говорят, мостки построили через него!
        - Смельчаки, однако, строили, - заметила Кессаа.
        - Люди ко всему привыкают, - согласился Рох. - Но нам на привычку времени не отпущено. Вы, ребята, даже если и увидите что - идите себе спокойно. Точно говорю: пока мы течень топчем, никто нас не тронет.

«А потом?» - хотел уж спросить Марик, как тут же услышал сзади тревожный шепот Насьты:
        - Иди, Марик, не дергайся, да только взгляд-то скашивай по бокам, скашивай.
        Повел Марик глазами и тут же понял, что не только ноги его онемели от холода, но и сердце застыло в груди. Черные силуэты поднялись из жидкой мглы. Те самые непрошеные гости, что обжигали беспалыми лапами сторожей реминьского поселка. Те самые, которых не так давно сам Марик обозвал кожаными куклами. Они были всюду. Стояли и смотрели на отчаянных путешественников, хотя глаз у них не было. Их самих не должно было быть - если правда, что к реминьским дозорам они подходили невидимыми, - но теперь они казались отчетливыми и почти живыми, и тягучие капли мрака не просто скатывались по их плечам, а были подобны сочащемуся из них соку.
        - Почему мы их видим, Рох? - спросила Кессаа.
        - Я их не вижу, - огрызнулся слепец. - Но, правда, чувствую. Они как клочья тьмы.
        - Думаю, что они нападут еще на нас, - проговорила Кессаа.
        - Нападут! - кивнул слепец. - Как выберемся на камни - нападут, но мы справимся. Так ты была уже в Суйке?
        - Была, - безразлично обронила Кессаа и добавила: - И касалась стены храма. Как видишь, великого мага из меня не вышло.
        - А ты пыталась им стать? - заинтересовался Рох.
        - Зачем? - усмехнулась сайдка, словно ехала не на ремини, а вывела на прогулку рослого и спокойного жеребца. - У меня нет изъяна, который нужно лечить изнутри.
        - Тогда что ты забыла там? - заволновался Рох, тыкая посохом в сторону медленно приближающейся полосы камней.
        - Я хочу войти в храм, - зевнула Кессаа. - Это ведь так невыносимо: пройти мимо двери, за которой тайна, - и не открыть ее? Она меня мучит.
        - Тайна? - уточнил Рох.
        - Тайна, - повторила Кессаа.
        - Она мучит всех скирских магов, - буркнул Рох. - И особенно остро мучит с тех пор, как им пришлось вместе с новым конгом укрыться за борской стеной. Только ничего они с этой тайной сделать не могут: не дается им храм! Я не удивлюсь, если они и теперь пытаются проникнуть внутрь! Уж точно надеются отыскать там спасение если не для всей Оветты, то хотя бы для Скира. Вряд ли ты, девочка, войдешь в храм.
        - Увидим, - вздохнула Кессаа и добавила: - Марик, как доберешься до камней, будь готов, что эти ребятки бросятся на тебя. Думаю, мы с ними сладим.
        - Не слишком ли их много? - пробурчал баль.
        - Дело не в количестве, - бросила Кессаа и умолкла.
        Куклы ринулись к спутникам, едва Марик шагнул на первый же камень в языке, сложенном из белых валунов. Рох спрыгнул с него, словно и не страдал слепотой, и пополз, цепляясь руками за камни, прочь от схватки, которая разгорелась немедленно. К счастью, баль не стал отступать вслед за Рохом, поэтому и разглядел главное - куклы двинулись за спутниками точно по их следу. Это оказалось тем более важным, что, отрывая ноги от черноты, они исчезали!
        - Отойди, парень! - рявкнул Марик Насьте, который выудил из ножен короткий меч. - Я тут глевией собираюсь помахать - как бы не зацепить тебя! Еще и эти чаши на ногах!
        - Побереги их! Побереги! - закричал из-за спины Рох. - Или ты не собираешься возвращаться? Да, кто-нибудь! Ремини? Помоги мне! Развяжи мешок! Или вы думаете, что скирские маги, которые в последнее время зачастили в город умерших, рубятся с этими порождениями смертной тьмы?
        - Не знаю! - прорычал Марик, работая глевией, как веслом. - Но на пару десятков тварей я проредил эту полянку! К счастью, их становится видно - стоит только подрезать им панцирь! Что вы там задумали?
        - След нужно сжечь! - заорал Рох. - Не думаю, что даже такой молодец, как ты, баль, в состоянии покрошить всю эту мерзость! Эх! Как бы пригодились мои глаза! Ремини! Кувшин нужно разбить на тропе или просто вылить земляное масло и поджечь!
        - Эй! - окликнул Марика Насьта. - Будь аккуратней, я в двух шагах у тебя за спиной!
        - Надеюсь, ты догадался присесть? - скрипнул зубами Марик, потому что брызжущая из разрубленных тел слизь обжигала не хуже кипятка.
        - Догадался! - крикнул Насьта. - Отступай, но быстро. И не поскользнись!
        Марик в последний раз взмахнул глевией и ринулся к друзьям, едва не потеряв равновесие на политых земляным маслом камнях. Оно было столь же черным, как и мрак, из которого поднимались куклы, но вовсе не казалось опасным.
        Рох, стоявший за спиной ремини, выкрикнул что-то и ударил посохом о камни - и в тот же миг за спиной Марика встала стена огня. Засвистели, заверещали сгорающие фигуры, и Марик, сдирая с ног вымазанные в масле серебряные сосуды, почему-то подумал о странном: можно ли сказать, что они сгорают заживо?
        - Мы уже на месте? - спросил он, поднимаясь на ноги.
        Никакого города поблизости не было. Впереди вставала гряда камней, торчали какие-то скалы в полулиге на запад, а справа и слева тянулась мертвая и черная поверхность. За спиной ревело пламя, и куклы, стоявшие и вокруг каменного мыса, постепенно тонули в черноте, словно потеряли к пришельцам всякий интерес.
        - Мы еще не на месте, - мертвенным голосом произнесла Кессаа, которая все это время сидела на камнях, спрятав лицо в ладони.
        - Нет еще, - кивнул Рох, - но прошли прилично. На месте будем еще до полудня. Правда, в город я не заходил: не брали меня приятели-маги - у ворот оставляли, не хотели вязаться со слепцом. Но я сильно сомневаюсь, что они добирались до храма. Никто из них так и не стал великим магом! Кстати, раньше считали, будто центр Суйки как раз здесь, в пади, а я и тогда думал, что падь - это просто сливная яма.
        - Переполнится она скоро, - прошептал ремини, оглядываясь по сторонам.
        - Да, - кивнул Рох. - Или отверстие засорилось, или война слишком уж много притока дает.
        - Какого притока? - не понял ремини.
        - Смертного, - отрезал Рох.
        - Что там? - спросил Марик, протянув руку перед собой.
        - Что ты увидел? - напрягся слепой.
        - Скала или две скалы… - прищурился баль. - Плохо видно, над чернотой словно туман стоит. Но они сложены. Похоже, кто-то уткнул их друг в друга. Как шалаш.
        - Это ворота, - проговорил Рох. - Тебе повезло, баль. Не многим удавалось их разглядеть!
        - У тебя превратное представление о везении, Рох, - поднялась на ноги Кессаа. - Пошли. Мне в самом деле хотелось бы закончить все до полудня!
        Глава 10
        Храм
        К полудню спутники только-только перебрались через увалы. Рох, который ковылял за спиной Марика, держась за древко глевии, называл по памяти приметные места, и всякий раз оказывалось, что путь вел то через злые колючки, то через каменные осыпи, то заводил в сырые провалы и овраги. Кессаа шла молча, порой Марику, когда он оглядывался, казалось, что она вообще идет с закрытыми глазами, а Насьта крутил головой, с опаской оглядывался и вполголоса бранился на трудности пути:
        - Нет, Рох, может, ты и хороший проводник, но мы тут закладываем уже третью петлю, вместо того чтобы идти прямо! Слушай, может быть, следует довериться зрячим? Хочешь, я первым пойду? А может быть, ты просто приметы не в порядке запомнил, а вразброс?
        Рох зло огрызался и упрямо продолжал гнать Марика вперед. Баль послушно карабкался на холмы, залезал в ямы, продирался через кустарник, потому что чувствовал: та дорога, которой заставлял идти слепой, была единственной. Опасности вроде не предвиделось, но где-то на корне языка легкой горчинкой свербила уверенность: пройдись чуть иначе, забреди в сторону - и она немедленно проснется.
        - Терпите, - бормотал слепой. - Вы хоть видите все, а меня вот так же, на деревянном поводке сюда вели. От отметины к отметине! Ничего, есть впереди холм с белыми скалами на верхушке? Вот прямо туда и идти надо. А там уже близко!
        - Сколько я уже раз слышал про это «близко», - злился Насьта, но, едва отряд вскарабкался на известковую верхушку холма, осекся. Прислонился к одному из торчащих из земли валунов и замер.
        Город лежал почти у ног. Белый, но опускающий нутро в черноту, освещенный лучами Аилле, но отдающий холодом, почти не разрушенный, но кажущийся мертвее мертвого город лежал у ног спутников, разве только окутанный странным туманом храм, венчающий белесый холм, возвышался над ними. Близко, в каких-то двух сотнях шагов, блестела полоса, словно проведенная раскаленным жалом, отделяя мертвый склон холма от мертвого города, а дальше начинались склепы, дома, стены, улицы, башни, смыкаясь вокруг храма неразличимым месивом крыш и развалин.
        - Пришли? - обернулся к слепому Марик.
        - Никогда не говори так! - прошипел Рох. - Удача может отвернуться от тебя! Видишь храм на холме? Туда нам надо! Туда! Пришли - это слово конца жизни!
        - Вот такушки, значит? - хихикнул ремини. - В таком случае в моей жизни было столько концов, что…
        - Теперь все идут только за мной, - твердо сказала Кессаа. - Ведь ты не был в городе, Рох?
        - Меня всегда оставляли у ворот, - вздохнул слепой. - Я держал их.
        - Чтобы сквозняком не притворило? - усмехнулся ремини.
        - Дурак, - плюнул слепец. - Я, может быть, не великий, но маг. И мои друзья - товарищи, как хочешь, - тоже должны кушать, пить, отогреваться зимой от холода. С тех пор как Седд Креча убрался за Борку, работы стало меньше, а монеты магам нужны! Или ты думаешь, что в Репту я отправился подышать ароматами Манги и попить ягодного вина? Деньги! Монеты! И желательно - золотые или серебряные! И слепому их зарабатывать не в пример сложнее, чем зрячему! Впрочем, тебе ли об этом говорить? Всем известно, как ремини любят золото! Красное дерево свое на вес продают!
        - Лучше бы тебе было замолчать, - холодно посоветовал Насьта.
        - Уже молчу, - огрызнулся Рох.
        - Но я не понял, - поднял брови Марик. - Что значит «держать ворота»? Я же вижу: на них нет никаких створок!
        - Они мародерничали, - холодно бросила Кессаа. - Собирали оружие, золото, грабили мертвых. Но мертвые не любят этого, а уж теперь, когда пределы Суйки открыты, могут достать грабителя даже в его теплой постели. Рох отрезал след. Выходит, ты и вправду неплохой маг?
        - И вправду, - кивнул слепец и дернул за древко. - Идти надо!
        - Да, - кивнула Кессаа. - Только отпусти древко, отпусти. Марику придется помахать глевией. Иди за нами сам. Я думаю, что ты не отстанешь. Там, где я пройду, вряд ли что-то будет тебе угрожать. Да и помогу я всем нам… видеть. Внизу помогу.
        Помахать глевией действительно пришлось. Но это приключилось после. Сначала все было спокойно. Марик шел сразу за Кессаа. Она спокойно переступила через полосу оплавленного камня, усмехнулась:
        - Странно. Я слышала, что кругам Суйки нет числа, а ведь и вправду все замыкается на храм. Понимаешь, что это значит, Рох?
        - Мне недоступны древние свитки, - пробурчал слепец.
        - Это значит только одно - Сади, Сето и Сурра запечатали проход основательно. Но и в храме прохода тоже нет… Когда начала прибывать в пади чернота?
        - О чем ты болтаешь? - раздраженно выругался слепой, споткнувшись о булыжник. - При чем тут древние сказки? Сади! Сето! Сурра! Я уже сказал, что прибывать начало давно, сразу после того, как был разрушен храм Исс. Я не замерял уровней, не знаю. Но где-то с полгода назад, как раз перед моим отъездом в Ройту, все омасские, борские и скочинские маги словно с ума посходили. Головная боль жуткая навалилась! Кое-кто говорил, что смерть начала застаиваться в Суйке, уходит, но не так быстро, как раньше. Впрочем, это все болтовня.
        - Запомни, Насьта, - обернулась Кессаа. - Полгода назад.
        - О чем вы? - заволновался Рох.
        - У меня плохая память, - усмехнулась Кессаа. - Поэтому я иногда прошу запомнить что-нибудь важное друзей. И ты, Рох, запомни - дальше надо идти молча.
        Кессаа подняла руку и вошла в арку ворот. Марик встал за ее спиной. Насьта потянул из-за спины стрелу. Даже Рох вытащил из-за пояса кривой нож.
        - Постарайся никого не порезать, - попросила его Кессаа.
        - Себя зарежу, если пойму, что не выбраться, - угрюмо бросил слепец.
        Вокруг стояли низкие, большей частью полуразрушенные дома. И это было тем более странно, что Марик явно видел прочную кладку. Но крыши и перекрытия почти во всех домах были обрушены. Кессаа опустилась на колени, быстрыми движениями вычертила в пыли изображение глаза длиной в локоть, сдернула с пояса один из десятка закрепленных там мешочков и рассыпала его содержимое, тщательно укрыв рисунок.
        - Что это? - не понял Марик.
        - Обожженная глина, - сказала Кессаа.
        - Что ты делаешь? - заинтересовался Рох. - Мне… мне показалось, что ты что-то чертила? Это шаманская магия? Но толченый кирпич… Это же пустой минерал! В нем нет силы.
        - Иди первым, - бросила Кессаа. - Силой я не наделяю. Иди первым, Рох, за тобой пройдут Марик и Насьта. Друзья, постарайтесь не наступать на след друг друга, а то мне придется повторять эту магию, а обожженной глины больше нет.
        - На меня это подействует? - усомнился Марик.
        - На всех, - ответила Кессаа. - Но только на один день и одну ночь.
        - Что «один день и одна ночь»? - воскликнул Рох. - Что с нами будет? Или уже случилось? Демон меня задери! Я что-то вижу! Не может быть! Это ты, Марик?
        - Что ты видишь? - нахмурилась Кессаа.
        - Его, - ткнул пальцем в Марика Рох. - Он словно покрыт узорами, и они горят синим пламенем!
        Марик посмотрел на свои руки. Причудливая вязь покрывала их сплошь.
        - Ну ты и красавец, парень! - довольно протянул Насьта. - Скажи, а детородный орган у тебя тоже разрисован?
        - Один день и одну ночь вы будете видеть магию, - отрезала Кессаа. - Магические ловушки, следы наговоров, невидимых тварей мертвого города - все. В том числе и разглядывать истинный облик существ и предметов под наведенной магией, если такая случится. У меня не будет времени открывать вам глаза. А Марик просто-напросто покрыт защитной татуировкой. Простенькие заклинания. Не так ли?
        Кессаа подошла вплотную и подмигнула баль.
        - Вряд ли наш колдун умел хоть что-то, кроме заговора удачи, - неуверенно пробормотал Марик. - Правда, удачи той так никто ни разу и не разглядел.
        - Пошли, - шлепнула по плечу Роха Кессаа. - Первый круг пуст. С этой стороны даже и мертвых не привозят.
        - Их давно уже не привозят, - забормотал Рох. - Они приходят сами. Научи меня этой магии, Кессаа. Вдруг я не смогу вернуть глаза, а так я хоть видел бы магические знаки! Смог бы читать трактаты!
        - Потом поговорим, - отмахнулась от слепца Кессаа. - Иди молча.
        Рох молчал до следующих ворот, но, когда Кессаа встала между двумя полуобрушенными колоннами, негромко завыл. Навстречу спутникам двигались мерцающие тени.
        - Куклы, - коротко бросила Кессаа. - Не пугайся, Рох. Можешь вернуться к первым воротам, а нам придется порубить их без магии, иначе сбегутся со всего круга. Странно. Раньше куклы встречались только в третьем круге. Ничего, их не так много.
        - Сотни полторы, - прикинул Насьта и потянул из ножен меч. - Вот что, друзья мои, стрелы я пока поберегу. Как думаешь, Марик?
        - Как и прежде, - ответил баль и осторожно отстранил Кессаа.
        Первые тени были уже близки. Марик взмахнул глевией и тут же превратил несколько из них в визжащие кожаные куклы. И началась рубка. Твари, которые, вероятно, все еще мнили себя невидимыми, лезли прямо под удары, и Марик рубил, рубил и рубил их, не переставая. С каждым ударом его движения становились все экономнее, хотя опасности, на его взгляд, куклы почти не представляли - разве только могли раздавить числом, но смердящий вал из мертвых тел затруднял нападение им же самим, и когда наконец твари иссякли, Марик был завален ими выше пояса.
        - Я сапоги не испорчу? - поморщился у него за спиной Насьта. - Эта дрянь пачкается не хуже земляного масла! А уж воняет так, что… Кстати, мазь от ожогов не помешала бы!
        - Позже, - коротко бросила Кессаа. - Рох, хватит уже выть! Оглянитесь. Что вы видите?
        - Дома? - удивился Марик, оглядывая ровные ряды странных сооружений без окон. - Отчего-то мне эти сооружения больше всего напоминают богато украшенные норы.
        - Это склепы. - Кессаа вытерла лезвие колючки куском ткани. - Погребения богатеев, имена которых уже не сохранились. Дальше будет труднее: куклы далеко не самый страшный сюрприз от хозяина города умерших.
        - Разве у Суйки есть хозяин? - удивился приободрившийся Рох.
        - Скорее всего, - кивнула Кессаа. - Хотя я не уверена, что он понимает, что творит. Посмотрим, что он нам еще приготовил. Твоя глевия еще цела, Марик? Не торопись протирать лезвие.
        - А ты? - не понял баль.
        - А я убираю меч в ножны, - процедила сквозь сомкнутые губы сайдка.
        Второй круг больше не приготовил сюрпризов, потому как огромные, в рост человека, мурры, напоминающие ящериц с одними передними лапами, сюрпризом считаться уже не могли: подобные твари добредали и до селения ремини. Они оказались верткими и быстрыми, поэтому, после того как одна из них лязгнула зубами по древку, едва не откусив кисть Марику, ремини начал выпускать в них стрелы. Вдвоем Марик и Насьта уложили тварей не менее трех десятков, пока не добрались до высокой крепостной стены, за которой начинался третий круг. Под сводами прохода висели отвратительные создания, напомнившие Марику болотных гидр. Правда, и они превышали их размерами не менее чем в сотню раз. Их щупальца извивались подобно змеям, и где-то в глубине безумной плоти то ли скрежетали зубы, то ли щелкал огромный клюв.
        - Выжечь их надо, выжечь! - подал голос Рох, когда стрелы Насьты не причинили тварям никакого вреда, но ремини вытащил стрелы с иглами юррга, и вскоре чудовища с хлюпаньем попадали на камни, где их порубил на части Марик.
        - Медленно идем, - стиснула зубы Кессаа. - Не успеем затемно выбраться из Суйки!
        - Так обратно другой дорогой пойдем! - тут же откликнулся Рох. - В сторону Скочи путь в два раза короче будет.
        - Рано ты, приятель, начал обратную дорогу мостить, - прошептал Марик.
        Только теперь он разглядел настоящий город. Большой город - ничуть не меньше Ройты, а уж если приглядеться к высоким домам, оценить их красоту, величие, прочность, позволившую им выстоять века, - то куда там Ройте! Дома под лучами Аилле казались почти новыми! Марику даже показалось, что и стекла блестели в оконных проемах, бронзовые петли и замки на дверях!
        - Магия, - отрезала Кессаа, вытирая пот со лба. - Всюду магия. Эти дома действительно целы - вот уж не думала, что они так могли сохраниться, - но ни стекол в окнах, ни дверей, ни даже крыш у них нет. Это мираж. Течень колдует. Наводит морок. Оттого и блестят дома, что наговор это. В другое время не пожелала бы я вам прогулки по такой улице, но теперь вы способны видеть. Постарайтесь не провалиться в какое-нибудь подземелье.
        - Что видеть-то? - хрипло спросил Насьта, потому что мостовая была изборождена трещинами. - Дома новые, а от дороги словно скелет один остался!
        - Вот на него и смотри, - отрезала Кессаа. - Трещины видишь? Ямы видишь? А течень между тем новую мостовую перед нами выстилает! Если к дому подойдешь на десяток шагов - и там разглядишь обрушившиеся крыши и выбитые окна!
        - Вот почему не ходят маги из Омасса в третий круг с этой стороны, - нервно прошептал Рох.
        - Может, и ходят, - заметил Насьта. - Вот только возвращаются ли? Только как же мы по теченю идем? Опять, что ли, обувку жестяную из мешка доставать?
        - Внизу течень, - прошептала Кессаа. - Под городом. Или ты не чувствуешь, что тут все пронизано подземельями? Может быть, даже это порождение смерти одно целое с тем, что под чернотой лежит в пади.
        - Какая разница? - затравленно поморщился Рох. - Какая разница, если, как ты говоришь, у города один хозяин? Лучше скажи: что там, впереди? Что это еще за цветы под камнями?
        - Ну вот, - усмехнулась Кессаа. - Значит, ползти по камням не придется. Шагом пойдем. А впереди не цветы: это костяная мельница. Одна из самых страшных ловушек. Слышал о таких цветочках, Рох? Или не слышал? Обходи каждую на локоть в сторону, а ты, Насьта, смотри, чтобы проводник наш в яму не провалился.
        - Вижу я ямы, - проворчал Рох. - Оттуда таким мраком отдает, что не заметить трудно, да еще и воняет. Ты мне, девка, случайно нос заодно не прочистила?
        - Это не оттуда воняет, - прошептал Марик.
        Сзади, в воротах, где они только что оставили сраженных рыгв, бугрилась дурно пахнущая коричневая масса.
        - Гнилух, - бросила Кессаа. - Кстати, гнилух за нами здесь не поползет: даже он мельницы боится. Нам он пока неопасен, но лучше с ним не встречаться.
        - Всегда неопасен? - брезгливо сморщил нос Насьта.
        - Со мной неопасен, - ответила сайдка и двинулась вперед по улице.
        Заминка случилась, когда удалось миновать десяток домов. Марик шел сразу за Кессаа, стараясь не отстать от нее, и с опаской обходил словно просвечивающие сквозь камень извивающиеся лепестки-жала, когда сайдка вдруг встала.
        - Что там? - недовольно заворчал сзади Рох, остановившийся между двумя мельницами и опасливо поджавший руки.
        - Пока не знаю, - спокойно ответила Кессаа и сняла с пояса еще один мешочек.
        Словно по ее просьбе вдоль улицы засквозил легкий ветерок, и развеянная из мешочка пыль обрисовала тугие волокна, несколькими плетями пересекающие улицу до высоты пояса.
        - Что за дрянь? - нахмурился Насьта.
        - Похоже на паутину, - задумалась Кессаа. - Нечто новенькое. Не слышала я о подобном. Рох, что говорят маги? В четвертом круге может быть все что угодно, но до четвертого круга попадалось хоть что-то, кроме мурров, кукол-теней, гнилуха, рыгв, мельниц и теченя?
        - Все что угодно, - сдавленным голосом откликнулся Рох. - Гнезда, мокрицы, окна, дым. Каждый раз что-то новое открывается! Мало того что открывается - частенько выбирается и за пределы города! Только со стороны пади спокойно, а и Скоче докучала всякая мерзость, покуда маги границу города не зачаровали. Но о паутине я не слышал еще! Отчего я ее не вижу?
        - Она сплетена без магии, - отозвалась Кессаа. - Прозрачные и липкие волокна. Вот только хозяина их пока не видно. И все же вряд ли это паутина.
        - А что тогда? - не понял Марик, который стоял сразу за спиной сайдки.
        - Не знаю. - Она замерла, задумавшись. - Жертва неминуемо упадет на мельницу - значит, хищник, если он есть, ничего не получит. Вдобавок и сам подобраться к лакомству не сможет. Да и нам не перепрыгнуть через преграду: на прыжок мельница и подползти может! Сейчас медленно и аккуратно уходим влево.
        - Почему влево? - зашипел Рох, которому предстояло обойти гнездо сразу из трех мельниц.
        - Слева паутина крепится к стене здания, справа - уходит в проулок, - объяснила Кессаа. - Что ж, посмотрим, кто хозяин этой ловушки.
        Она сняла с пояса еще один мешок и вновь сделала волокна видимыми, затем подняла с земли побелевший от времени кусок черепицы и ткнула им в преграду. В то же мгновение раздался резкий хлопок, один из жгутов оторвался от стены дома и вырвал из рук Кессаа черепицу. В проулке раздался шлепок, и вслед за ним донеслось злобное шипение.
        - Не нравятся мне эти звуки, - категорически объявил Насьта, и вслед за его словами волокно вернулось, смачно припечатавшись на старое место.
        - Резковато, - озадаченно покачала головой Кессаа. - Если бы он ухватил меня за руку, мог бы и оторвать от усердия.
        - Почему он, а не она? - напряженно проворчал Рох.
        - Привычка, - пожала плечами Кессаа. - От мужчин гораздо чаще случаются неприятности, чем от женщин.
        - Ну я бы поспорил… - начал Рох, но Кессаа оборвала его:
        - Впереди еще с дюжину мельниц, поэтому не бежать, а идти и не пытаться обогнать меня.
        - А паутина? - не понял Марик.
        - Сейчас посмотрим, - прошептала Кессаа и медленно потянула из-за спины колючку.
        Марик стоял рядом и от видения выползающего из ножен древнего лезвия, как и всегда, почувствовал дрожь в коленях. Не от страха, а от напряжения. Знал бы Лируд, что приходится испытать, чтобы стать воином! Кессаа взмахнула клинком и опустила его на жгуты. Они исчезли мгновенно, только их обрубки принялись извиваться на стене, да проулок оглушил истошный свист или визг, но уже через миг преграда была восстановлена.
        - И еще раз, - повторила Кессаа и снова опустила клинок.
        На пятый раз стена уже напоминала шевелящееся чудище, и жгуты не вернулись: вместо этого из проулка вместе с визгом раздался грохот, и стоявшее в глубине угрюмое здание рухнуло.
        - Не знаю, что это, но, думаю, такие паутинки были раскинуты в разные стороны, иначе такую тушу не прокормить, - прошептала Кессаа и тут же закричала: - Что встали? Быстро!
        Из глубины проулка двигалось что-то огромное и окутанное пылью. Оно не помещалось в узком проходе, и здания, стоявшие по сторонам проулка, тоже начали рушиться.
        - Вот поэтому здесь нет кукол! - закричала Кессаа, едва ее спутники миновали последнюю мельницу. - Что-то, Рох, я начинаю сомневаться, что омасские маги прогуливались по городу умерших!
        Рох не ответил: повернувшись в сторону проулка, он замер, словно мог видеть. Визг становился громче, а пыль уже выплескивалась и на улицу.
        - Пошли, - дернула Кессаа Марика за рукав. - Время уходит.
        Марик послушно двинулся вслед за сайдкой, но краем глаза успел рассмотреть что-то членистое и блестящее, извивающееся подобно личинке болотной стрекозы, только размерами превосходящей бальскую хижину.
        - Здесь начинается четвертый круг, - вздохнула Кессаа у древних ворот в массивной, сложенной из ровно обработанных блоков стене. - Большую его часть занимает храмовая площадь. Что нас там ждет, я не знаю. Но после этого, - она махнула головой за спину, где к визгу добавились стрекотание и грохот, - мы должны быть готовы ко всему.
        К счастью, спутники добрались до храмового холма довольно быстро. Внутри древних стен большая часть зданий оказалась рухнувшей. По усыпанной обломками и мусором площади Кессаа шла не быстро, но огромный, казалось, сплющивший своим весом холм храм ощутимо приближался с каждым шагом. Ловушек было много, но все они оказались похожими друг на друга. Рох признал в них окна. Брошенный в такое «окно», которое выделялось на улице чистым, словно выметенным старательным рабом пятном, камень исчезал - и через мгновение падал с высоты не менее полусотни локтей, стараясь при этом пробить голову кому-нибудь из непрошеных гостей. После первой ощутимой шишки Кессаа перешла на мелкие камушки, и все равно Насьта всякий раз с недоверием скашивал глаза вверх. Дорога закончилась у широкой лестницы.
        - Много ли народу поднялось по этим ступеням? - спросил Насьта, вытряхивая пыль из куртки.
        Кессаа стояла молча. Приложив ко лбу ладонь, она рассматривала потрескавшиеся колонны, покрытые разломами стены и темную арку входа. Марик оглянулся. Отсюда, от подножия холма, казалось, что в городе умерших нет ни страшных тварей - порождений чудовищной магии, ни мертвецов, никого. Только камень и камень. Подул ветер, потянуло запахом гнили, и вдруг Марик понял, что впервые с самого утра он испытывает настоящий ужас, и источник ужаса был в храме.
        - Пошли, - коротко бросила Кессаа, - до дверей опасности не будет.
        - А дальше? - вымучил на лице улыбку Рох, но тут же заспешил вслед за Мариком. Он вновь держался за древко глевии.
        Наверху ветер показался свежим. Марик оглянулся, разглядел черное зеркало пади, тающей в дымке, с одной стороны, море до горизонта - с другой, но лестница закончилась, и под ногами заскрипели осколки цветного стекла. Между колоннами вздымалась арка ворот, а за ней в трех десятках шагов чернел широкий дверной проем.
        - Пришли, - прошептала Кессаа.
        - И что же? - не понял Насьта. - Почти никто так и не смог войти в дверь?
        - Кое-кто входил, - прошептала Кессаа.
        Марик промолчал. Тьма за дверным проемом казалась живой и плотной. Сейчас он был уверен, что если подойдет к ней вплотную, то упрется в черноту руками.
        - К стене! - заныл Рох. - Подведите меня к стене!
        - Вот.
        Марик дернул за древко, и слепой едва не ударился лбом о колонну.
        - Дошел, - расплылся в улыбке Рох. - Дошел!
        - Что ж, - изобразил улыбку Насьта, не отрывая глаз от дверей. - Начинай прозревать!
        - Отстань, недоумок! - зарычал Рох и принялся гладить колонну и тереться о нее щеками и глазницами.
        - Что могло помешать войти в храм? - наконец проговорил Марик.
        Неподвижность Кессаа начала его тревожить. Она все так же смотрела в черноту.
        - Ты слышишь меня? - прошептал баль.
        - Кто пойдет со мной? - неслышно произнесла Кессаа, но услышал каждый.
        - А что там страшного? - раздраженно спросил Рох.
        - Только то, что внутри тебя, - ответила Кессаа. - Мерзость, которая есть в тебе, обратится на тебя же. И если зла в тебе слишком много, тогда оно может испепелить тебя дотла. Храм воздает сторицей каждому.
        - Откуда ты это знаешь? - прищурился, обхватив колонну, Рох.
        - Моя мать была там, - коротко бросила Кессаа.
        - Наверное, она была доброй женщиной? - ухмыльнулся слепой.
        - Не знаю, - пробормотала Кессаа. - Но мне кажется, что она всю жизнь носила пепелище внутри себя.
        - Ну, - притопнул Насьта. - Мы идем или нет?
        - Я… - Кессаа закрыла на мгновение глаза, облизала губы и прошептала совсем уж неслышно: - Я боюсь.
        Марик еще раз взглянул на море, обернулся к Насьте и проговорил, не узнавая собственного голоса:
        - Возьми ее за руку. И идите вслед за мной. Все-таки на меня магия не действует.
        Магия действовала. Она окатила его пламенем, едва он шагнул во тьму. Марик устоял на ногах, задержал дыхание, зажмурил глаза, сделал еще несколько шагов и почувствовал, что уже холод сковывает руки и ноги. «Не самое страшное», - мелькнула в голове мысль. Хотя каждое движение давалось ему с трудом, ледяная ловушка понемногу отпускала его. И когда он уже почти выпрямился, когда различил высоко над головой огромные окна, из которых опускались столбы света, - потаенное накинулось на него. Его собственное нутро раскрылось и опустилось на голову непроницаемой ловушкой, которая лишила баль воздуха, забилась в уши, в ноздри, залепила глаза и заставила упасть на камень и ползти, извиваясь, неизвестно куда. Сначала пришел страх, который преследовал Марика всегда и с которым он боролся тем, что преодолевал его криком, трудом, болью, лез навстречу опасности, презирал сам себя, но теперь этот страх оказался подобен глыбе, которая медленно перекатывается с боку на бок и ломает кости, дробит каждую из них в отдельности, лишая не только возможности кричать от ужаса, но даже набрать в глотку воздуха. Вслед за
страхом огненными ручейками по размочаленным жилам побежала зависть. Зависть к тем, у кого живы родители, к тем, кто не обделен материнской лаской и отцовской мудростью, кого отправляют из дома с грустью и ждут с надеждой. Неуверенность в самом себе схватила сердце каменными пальцами и сжала так, что кровь брызнула между фалангами. Чрезмерная гордость и бахвальство растеклись под кожей колючими нитями и стали пеленать горло и грудь. Глупость застучала в ушах ударами молота по наковальне. И это, и что-то еще раздирало и рвало Марика на части, и, пытаясь вырваться из тугих объятий, он кашлял и плевался, кричал и выл и полз, полз, полз вперед, пока не почувствовал, что уперся лбом в холодный камень, - и боль отпустила его.
        - Ты жив? - глухо донесся голос Насьты, и Марик открыл глаза.
        - Жив… - Слова вываливались изо рта с трудом.
        Ремини стоял напротив и вытирал пот со лба. Под глазами у него набрякли мешки. На висках пульсировали тонкие жилки.
        - Ты знаешь, - хрипло произнес Насьта, - я всегда считал себя неплохим парнем. Так вот эти полсотни шагов, что прошел от входа, меня разуверили в этом.
        Марик смахнул что-то с лица, прищурился и разглядел арку ворот и даже Роха, напряженно замершего у колонны.
        - Рох бы не дошел, - кивнул Насьта. - Я отчего-то уверен в этом.
        - Кессаа! - вскочил на ноги Марик. - Где Кессаа.
        - Я здесь, - донесся глухой голос, и Марик замер. Сайдка сидела в пяти шагах от него, но ее лицо, одежда, волосы - все было залито кровью.
        - Жива, - еле слышно прошептала Кессаа и попыталась открыть глаза, но не смогла: запекшаяся кровь залепила их.
        - Насьта, помоги мне. Полей на руки, надо умыться. Не жалей воды. Марик, у меня в мешке есть смена одежды. Достань.
        Она двигалась медленно. Насьта плескал ей в руки воду крохотными порциями, но и их Кессаа не могла донести до лица. И тогда Марик решительно подошел, усадил ее на тот же барьер и принялся раздевать, сдирать с тела окровавленное белье и протирать ее тело смоченной водой тканью.
        - Ран нет! - удивленно поднял голову Марик, когда Кессаа лишилась последнего кровяного подтека. Сейчас она, несмотря на очевидную красоту и изящество, казалась ему скорее дочерью, чем объектом восхищения и желания. - Даже этих надписей на руке!
        - Это не кровь из ран, - глухо прошептала Кессаа, обхватив колени тонкими руками. - Это кровавая испарина, пот, роса ужаса, разорвавшего внутренности. Ты будешь одевать меня или нет, парень? Нам еще идти обратно! Да и замерзла я, демон тебя раздери!
        - И что же дальше? - спросил Марик, когда Кессаа встала на ноги, затянула шнуровку и повесила на спину колючку.
        - Нам туда, - слабо махнула она рукой, которая теперь была чистой, словно и не мучили ее знаки на коже.
        Впереди возвышался алтарь, на первой ступени постамента которого они и остановились. Марик еще раз огляделся. Что заставило его ползти и корчиться в судорогах? Что вышибло кровь Кессаа изо всех пор ее тела? Что стерло улыбку с лица неунывающего ремини? Ни магии, ни хитрых ловушек вокруг не было. Мусор по углам огромного зала, в который, верно, превратились за столетия мебель и утварь, остатки витражей в огромных окнах и чешуйки ярких фресок, уцелевшие на стенах?
        - Там, - повторила Кессаа жест. - Видите? Саркофаг. У стены.
        Надпись Марик заметил еще издали. То, что Кессаа назвала саркофагом, напоминало вырубленный из серого камня ящик, накрытый плитой. Ни украшений, ни резьбы на нем не было, но на стене над саркофагом явственно проступали буквы.
        - «Если хочешь победить Зверя, яви его», - прочитал Марик и, прищурившись, разобрал следующую строку: - «Нет доблести без верности, нет верности без мудрости».
        - Ты что-то путаешь, - нахмурился Насьта. - Вторая строчка читается иначе: «Нет мудрости без опыта, нет опыта без времени». Кессаа! Прочти!
        Кессаа молчала. Затем она повернула голову к друзьям, и Марик заметил слезы в ее глазах.
        - Что с тобой? - прошептал Насьта.
        - У каждого написано что-то свое, - ответила сайдка. - Но ваши фразы можно и сложить.
        - А что прочитала ты? - спросил Марик, но Кессаа только мотнула головой и заговорила о другом:
        - Впереди ловушка - видишь кости?
        Марик прищурился. Действительно, в десяти шагах впереди лежали не просто истлевшие куски ткани или остатки разломанной мебели. Это были переломанные останки.
        - Зачем нам туда? - спросил Насьта. - Мы же прочитали все? Почерпнули мудрости, можно сказать. Или твои слова, Кессаа, написаны очень мелко?
        - Нужно подойти к саркофагу, - наклонила голову Кессаа. - Подойти и заглянуть внутрь.
        - Потревожить прах самой Сето? - поразился Насьта.
        - Сето рассталась с жизнью не здесь, а у алтаря Исс, - тяжело вздохнула Кессаа. - Но здесь она кое-что оставила для меня.
        - Для тебя? - удивился Марик.
        - Да! - кивнула Кессаа. - Во мне течет кровь Сето, Сади и Сурры. Кровь заклятых врагов соединилась во мне. Но я не могу подойти к саркофагу. Я чувствую ловушку, но не смогу ее остановить, а живой куклы у меня нет.
        - О какой кукле ты говоришь? - нахмурился Насьта. - Не об одной ли из тех, что напали на нас у входа в город?
        - Нет, - опустилась на пол Кессаа. - Когда маг не может устранить ловушку, он запускает перед собой обычного человека или незадачливого ученика. Тот гибнет - и путь на какое-то время становится свободным.
        - Понятно, - кивнул Насьта и начал снимать с плеча тул со стрелами.
        - Я пойду, - остановил его Марик. - На меня магия не действует. Или не очень сильно действует. Что за ловушка?
        - Сила земли, - коротко бросила Кессаа. - У меня сейчас нет сил ее устранить. Только не спеши. Иди медленно.
        - На тебя действует магия! - воскликнул Насьта. - Или не ты полз только что по камням?
        - Поиграй мне, - попросил Марик. - Поиграй мне на дудке, Насьта. Натяни нитку мелодии до саркофага. Я пойду по ней.
        Марик тронул лямки мешка, постучал древком глевии по плитам пола, вздохнул и пошел вперед. Чего уж там: четыре десятка шагов пройти, да еще под музыку - вот уже запела дудка Насьты.
        Он не дошел до останков неизвестных храбрецов пары шагов, когда дыхание перехватило, словно кто-то неизвестный залил свинцом руки и ноги, сбросил на спину мешок камней и надавил сверху на плечи и затылок тяжелыми ручищами. Когда он сравнялся с трупами, нога едва отрывалась от пола для мучительного, тяжелого шага, а в глазах стояла неразличимая муть. Слюна побежала через край рта - тяжелая, словно шарики ртути из глиняной плошки Лируда. Глевия сравнилась по весу с тем самым кабаном, которого он тащил на себе в деревню, но тогда он пусть и изнемогал под тяжестью груза, но сам был молодым и легким и не чувствовал, как его щеки опускаются к подбородку, колени скрипят и пяточная кость продавливает подошву до неподъемной подметки. Как странно, что он еще слышит звучание дудки. Как странно, что он делает следующий шаг, или это боль приводит его в себя? Боль оттого, что все узоры, выколотые на нем трудолюбивым Лирудом, раскалились, словно они были выложены горячей проволокой. Так что же его заставляет идти - дудка или эта боль? Что его заставляет делать шаг за шагом? Или ему и вправду становится легче? С
каждым шагом, словно он сбрасывает с себя мешок за мешком? Вот и еще шаг, и еще один, и еще - чтобы упереться руками в холодный камень и слышать за спиной быстрые шаги друзей.
        - Ну и как вам из меня кукла? - сплюнул кровавую слюну Марик.
        - У меня нет слов, - обняла его Кессаа.
        - А у меня есть, - покачал головой Насьта. - Такушки ты, парень, сейчас выглядишь не лучше, чем Кессаа недавно. Крови из тебя поменьше выступило, но рассчитывать на такое же омовение можешь.
        - Воды больше нет, - попытался отшутиться Марик, но перед глазами поплыли круги, и он опустился на саркофаг. Руки и колени его тряслись.
        - Есть вода, - вытащила из мешка мех Кессаа. - Пей.
        Марик жадно припал к глиняному горлышку, вшитому в мех, но, опустошив тот на треть, остановился.
        - Хватит пока. Что дальше-то делать?
        - Открывать, - устало сказала Кессаа.
        - Сейчас, - кивнул Марик. - Отдышусь только. Ты-то сама ничего не хочешь сказать?
        - Насчет надписи?
        Кессаа смотрела на него спокойно, но в глубине ее глаз по-прежнему стояла боль.
        - Нет. - Марик покачал головой. - Насчет храма. Он - другой.
        - В самом деле, - неожиданно согласился Насьта. - Я не к тому, что здесь дышится иначе, хотя и это тоже, но он словно не в городе стоит.
        - В городе, - отвернулась к стене Кессаа. - Но магия его не от города умерших. Она оставлена людьми, которые покинули город. Может быть, самой Сето. И эта магия здесь стиснута черным колдовством так же, как только что был прижат к камням ты, Марик. Но вы не бойтесь - мы на месте, больше храм нас не тронет. Его срок истекает.
        - Тогда поторопимся.
        Марик поднялся, размазал ладонью по лбу липкий пот пополам с кровью и ухватился за край плиты. Она пошла в сторону на удивление легко, или ему так показалось после пережитого испытания, только Насьта, ухватившийся за противоположный край, едва успел придержать ее.
        - Лопни мои глаза, - ошеломленно прошелестел ремини мгновением позже.
        Саркофаг был заполнен драгоценностями. Огромные камни, оправленные золотом, сияли всеми цветами радуги. Ожерелья, набранные из жемчужин и самоцветов, напоминали жирных змей. Диадемы и подвески, цепи и монеты, кольца и кулоны и еще что-то неразличимое и непонятное искрило, отсвечивало, резало взгляд и осушало горло.
        - Вот ты и заработал на меч, - прошептал Насьта.
        - Ничего не трогать, - подняла Кессаа ладонь.
        - Опять ловушка? - понял Марик.
        - Да. - Кессаа медленно оглядывала сверкающую начинку саркофага. - Хотя, скорее, испытание.
        - Здесь есть то, что ты ищешь? - спросил Марик.
        - Да. - Кессаа опустила руку и подняла серую дужку из потемневшего от времени серебра. - Вот за этим я и пришла.
        - Что это? - не понял Насьта. - Оправа для зеркала? Зеркало, конечно, не сохранилось, зато оправа в порядке. Можно будет заказать новое. Только дешевле купить вместе с оправой. Она даже и не украшена ничем! А что, если ее просто кто-то обронил из устроителей этого клада?
        - Именно что обронил кто-то из устроителей, - прошептала Кессаа. - Марик, разогни ее.
        Баль взял в руки оправу. Тонкая серая полоска огибала отсутствующее зеркало, делала петлю и изображала подобие короткой, на полпальца, рукояти. Марик отогнул неожиданно оказавшееся упругим сплетение и с усилием растянул полосу. Кессаа прошептала какое-то заклинание, и полоска напряженно загудела в пальцах баль.
        - Сюда. - Она стянула с плеча колючку и показала жестяное ребро на потертых ножнах. - Спрячь ее сюда. Об этой находке никто не должен знать. Что ж, дело за малым…
        Марик вставил полоску под немудрящую инкрустацию и в очередной раз подумал, что, как бы неказисто ни выглядела колючка с серым лезвием и обожженной рукоятью, ножны у меча могли бы оказаться и получше. Кессаа опять прошептала заклинание, и освобожденный от чар металл загудел, пытаясь занять привычную форму.
        - Странная упругость для серебра, - нахмурился Насьта.
        - Я сама удивляюсь, - усмехнулась Кессаа и взглянула на сокровища. - Что дадим ощупать слепому? Ведь не поверит, что ходили в храм, чтобы прочитать мудрые изречения! Марик! Как тебе этот жезл?
        - Больших денег стоит? - нахмурился баль.
        - Да, судя по размеру алмаза на его конце и качеству гравировки - больших, - кивнула Кессаа. - Но силы в нем теперь нет. Ничего, кому надо, накачает. Вот только судьбу испытывать хватит. Насьта, доставай бечеву.
        Рох встретил друзей на выходе с явным облегчением.
        - Ну слава Единому, я уж думал, что сдохну тут! Что там внутри?
        - Пыль, грязь, пустота и сокровища, - коротко бросила Кессаа. - Ну и слова на стене.
        - Сокровища? - заинтересовался Рох. - И где же они?
        - Да вот. - Кессаа провела по его руке бечевой, которая уходила в темноту. - Не решились трогать. Постараемся вытянуть наружу самое ценное веревкой. Боимся ловушки от давно умерших хозяев.
        - Много ли вытянешь такой ниткой? - разочарованно скривил губы Рох.
        - Сколько бы ни вытянулось - все будет наше, - усмехнулась Кессаа. - Только по лестнице спустимся: древняя магия штука малоизученная, как бы чего не вышло.
        - Да чего тут может выйти? - заворчал Рох, но послушно поплелся вслед за Мариком, привычно уцепившись за древко. Бечева закончилась на середине лестницы. Насьта намотал ее на руку, потянул на себя и дернул.
        - Ну? - нетерпеливо притопнул Рох. - Оторвалось?
        - Тяну! - довольно заявил ремини, и в это мгновение по стенам храма побежали трещины. Марик перехватил бечеву и дернул ее что было сил. Сверкнув в лучах торопящегося к горизонту Аилле, жезл взлетел над ступенями - и храм начал рушиться.
        - Быстро вниз! - закричала Кессаа. - Ну вот, прогулялись, - выдохнул Насьта, когда спутники вновь оказались на площади. - Такой дом сломали!
        На месте храма стояли клубы пыли. Ее волны медленно спускались по склонам холма.
        - Поторопимся. - Кессаа затянула шнуровку мешка, куда убрала только что не облизанный слепым жезл. - Суйку надо покинуть засветло.
        Обратный путь оказался проще, чем путь к храму. Им вовсе не встретилось кукол, а несколько мурров, попавших под глевию Марика, только раззадорили того. Перед последней стеной Кессаа остановилась и, тяжело вздохнув, прошептала:
        - Она все-таки догнала нас. Не стреляй, Насьта. Это мое дело.
        Из полумрака просевшей арки вышла женщина с обнаженным мечом.
        - Надеюсь, ты не стала искусней в фехтовании, чем была? - окликнула она сайдку.
        - Хочешь проверить, Мэйла? - усмехнулась Кессаа.
        - Нисколько, - покачала головой Мэйла, и в то же мгновение в глазах Марика все померкло.
        Баль пришел в себя от прикосновения: кто-то обшаривал его одежду. Затылок ломило болью, но Марик задержал дыхание и не открыл глаз. Рядом ходили люди, и их было много. Но говорили только двое.
        - Что ж, Арух, ты меня действительно удивил. Вот только жаль, что в храм сам не заглянул. Можно ей верить?
        - Думаю, да, - раздался знакомый голос. - Да и зачем ей врать? Осталось только понять смысл фразы.
        - Да уж, - тяжело вздохнул первый, по голосу пожилой и тучный человек. - Значит,
«Если хочешь победить Зверя, яви его» и «Роди дочь»? Лебб! Что там?
        - Пуст, - раздался над ухом молодой голос. - Арух, ты крепко приложил этого парня. Все еще не пришел в себя.
        - Оставь его, - раздраженно бросил тучный. - Что ж тогда? Все, что мы имеем, - девчонку, неясное предсказание, полсотни золотых монет и действительно дорогой, но, в сущности, бессмысленный жезл. Ты уверен, что она ничего не утаивает?
        - Уверен, - рассмеялся человек со знакомым голосом.
        - Надеюсь, ты ее не покалечил?
        - Как можно? В присутствии мужа, да еще и дочь конга! Я всего лишь избавил нас от ее колдовства. Кстати, навсегда. Лебб, ведь она жена тебе?
        - Только по обряду, - раздался холодный ответ.
        - Брось, парень, - усмехнулся Арух. - Готов поклясться, что она девственница, к тому же дочь Седда Креча! А уж красавица - не найдешь лучше! Такими женами не разбрасываются! Да, и даже без магии я бы советовал держать ее в цепях. Ну позвенишь немного железом - и все. Представь себе, что ты фехтуешь!
        - Досточтимый Ирунг! - скрывая раздражение, откликнулся Лебб. - Эта девка повинна в смерти твоих сыновей! Неужели жажда мести не жжет твоего сердца?
        - Мое сердце давно уже выжжено, - ответил тучный. - А сыновей все-таки убила не она, а ее проводник. Да и годы уже прошли. Между тем если что и может спасти Скир, то лишь магия. Такая, как предсказание Сето. Или, ты думаешь, храм рухнул от дуновения ветерка? Твоя матушка уже подготовила гнездышко на островах? Пусть не торопится покидать Скир. Отвези к ней невестку да передай от меня самые добрые пожелания. Скажи, чтобы берегла ее, как собственную дочь. И как дочь конга. И как твою жену. И как мать собственного внука. Я надеюсь, Лебб, ты постараешься, чтобы пророчество сбылось? Скажи ей, что девчонка еще пригодится нам.
        - Зачем? - раздраженно спросил Лебб.
        - Затем же, зачем бедный тан порой держит среди слуг искусного ювелира, - усмехнулся Ирунг. - Вдруг драгоценный камень упадет ему на голову!
        Марик осторожно приоткрыл глаза. В свете факелов ходили воины. Возле лежащей ничком Кессаа стояли трое - толстый старик в богатых одеждах, высокий молодой парень со светлыми волосами в доспехах и Рох. Правда, последний уже не был слепым и явно откликался на другое имя.
        - Ладно. - Арух потер глаза. - Демон меня задери, ношение этих самых нашлепок было худшим испытанием. Допустим, что Кессаа родит дочь, которой мы сумеем распорядиться так, как следует. Я даже готов допустить, что мы как-то узнаем, как ею распорядиться, но что значит первая часть предсказания?
        - Она уже сбылась, - негромко ответил Ирунг. - Или почти сбылась. Зверь вокруг нас. Вся Суйка - логово Зверя. Впрочем, пока нам не до него. Сейчас главное - хенны. Думаю, что о предсказании мы поговорим месяцев через девять.
        - А зеркало? - повысил голос Арух. - Она не сказала, где зеркало Сето?
        - Она могла и не знать, - пожал плечами Ирунг. - Я подумаю еще о зеркалах, Арух, подумаю. Правда, чуть позже. Лебб, забирай свою собственность! Уходим!
        Светловолосый воин наклонился и поднял Кессаа. Ее руки безвольно повисли, и Марик разглядел тонкие цепи, пристегнутые к запястьям. Ненависть и стыд захлестнули ему грудь, но уже через мгновение он понял, что может добиться теперь только собственной смерти: не менее десятка крепких воинов отделяли его от лошади, на которую грузил хрупкое тело Лебб.
        - А с этими что делать? - раздался женский голос, и Марик узнал Мэйлу. - Они еще живы.
        - Бросьте их в пролом на корм теченю, - приказал старик. - И стражника, которого успел подстрелить ремини, тоже. Все равно не доживет до лекаря. И все их барахло туда же: оружие, мешки. И не болтайте лишнего. Каждому плачу по золотому, болтунам отрежу сначала языки, потом - головы. Понятно? Мне дурная слава о дочери конга не нужна! Будь строг с девчонкой, Лебб, но относись к ней с уважением! Ну? Быстро!
        В то же мгновение крепкие руки ухватили Марика за рукава и ноги, оттащили в сторону и швырнули куда-то вниз.

«Плохой ты воин», - мелькнула в голове горькая мысль.
        Часть четвертая
        Предсмертие

…Тысячи поднялись против тысяч, и тысячи пали мертвыми с каждой стороны. Страшась гибели, живое убивало живое, пьянело от чужой смерти и принимало собственную, как избавление от невыносимой муки. И когда шум битвы стих, немногие выжившие поняли, что стали они подобны колосьям, уцелевшим после жатвы, которые так и не разглядели жнеца и не угадали жатвы его, и что все скошенное им втоптано в грязь…
        Хроники рода Дари, записанные Мариком, сыном Лиди
        Глава 1
        Золото
        Айра улеглась на дно узкой лодки и закрыла глаза. Ночь выползла из вечернего тростника и затопила небо, убывающая Селенга заблудилась в тучах, не обещавших дождя, но ветра не было, и Ласка тащила невесомую скорлупку в сторону устья в тишине. Пороги остались за спиной, натруженные веслом плечи сладостно ныли, пришло время погрузиться в сон или обдумать произошедшее в последние дни, тем более что именно в поселении ремини, где Айра провела всего один из них, произошло важное.
        Анхель пришел к ней в тот же вечер, огляделся, пощекотал малыша, присел у огня, принял из рук Айры чашу горячего вина, послушал ее рассказ и нисколько не удивился ничему из услышанного - только обескураженно покачал головой и прикрыл глаза:
        - И это все, что ты можешь рассказать?
        Метался огонь в очаге, радостно гулил кроха Тир, забавляясь палочками красного дерева на медвежьей шкуре, молчала Ора, с рук которой только что сорвался малыш. Айра вздохнула и продолжила укладывать мешок.
        - А что еще ты хотел бы услышать?
        - Что будешь делать?
        Анхель произнес эти слова так, словно его и в самом деле интересовало, куда собирается только что вернувшаяся хозяйка каменного дома.
        - За сына моего беспокоишься? - усмехнулась дочь Ярига. - Зря. Ора присмотрит за ним, да и Уска не возражает. Мне нужно его оставить здесь. Какая-то мерзость из Скира тянет парня к себе, а твои деревья его надежно скрывают. Или запретишь? Наслышана я уже, как Уска Ору удочерял. Обычаев держишься? Упрешься - Ора признает ребенка сыном, и ничего ты тогда не сделаешь. Найдется ему место под кронами твоих деревьев - только они укроют моего сына от этого зова!
        - Как всегда, шумишь, - усмехнулся Анхель. - За меня мои слова говоришь, за меня мои мысли думаешь. А ну как не угадаешь?
        - А не угадаю - все в мою пользу будет, - отрезала Айра.
        - Не тот умен, кто не спешит, не тот, кто спешит да не спотыкается, не тот, кто спотыкается да не бьется, а тот, кто по нужной дорожке шагает, - почесал нос Анхель. - Ты-то уверена в своей дорожке?
        - Так нет другой, - пожала плечами Айра. - Или сын Уски - твой возможный преемник - не туда же пошел?
        - Он своей волей в путь двинулся, но дорожку не сам выбирал, - покачал головой Анхель.
        - Раз своей волей, значит, и выбор его собственный, - хмыкнула Айра. - Подожди, может, и свижусь с ним, заодно посмотрю, что за парня себе Ора приглядела. Да не бойся, отбивать не стану!
        Ора покраснела, а Анхель все так же не сводил с Айры цепкого взгляда, пока наконец не произнес скрипучим голосом:
        - Поговорить мне с тобой надо.
        - Разговор не для моих ушей? - поднялась Ора.
        - Сиди, - повернул голову Анхель. - Или ты думаешь, что Уска тебя дочерью только ради обряда сделал? Все, заполучила папочку на долгие годы. Так что тайн от тебя нет. Но эти мои слова - прежде всего для Айры, конечно. А ты, Ора, слушай их, потому как никто из уходящих за Мангу не может теперь обещать собственного возвращения. Слушай - вдруг именно тебе придется их Тиру подросшему пересказывать!
        - Не пугай меня, Анхель, - отрезала Айра, затягивая мешок.
        - Скажи мне, девка. - Старик поднял одну из палочек, которыми играл Тирух. - Что будет, если я брошу кусочек священного дерева в огонь?
        - Уголь, потом - зола, пепел.
        Айра присела напротив, сдула со лба прядь волос.
        - Верно. - Старик выпятил губы, причмокнул. - А если я соберу золу и нагрею ее в тигле?
        - Ничего, - отрезала Айра. - Или это не так?
        - Золото будет, девка, - выдохнул Анхель. - Не много - примерно одна сотая по весу от сгоревшей деревяшки. Крупица. Две сотых, если листья жечь. Но мы листья не жжем. Они облетают осенью, опускаются на землю, и золото из них возвращается в нее. Но его все равно мало. Священные деревья редки в природе, но там, где они растут - а эти края далеки от Оветты, - там наверняка скрываются или золотоносные пески, или золотые жилы. Раньше, очень давно, в людской памяти о том и не сохранилось ничего, в Оветте тоже часто встречались такие деревья: ведь и в Оветте есть золотоносные реки… А потом люди их стали жечь. С палочки - крупица золота, а с большого дерева - уже и слиток. Понимаешь?
        - Так вы поэтому так деревья свои стережете? - усмехнулась Айра. - А уж сколько сказок напридумывали! Вряд ли кто теперь помнит о таком способе добычи золота. Подожди! - Она прищурилась. - Насколько я знаю, ни в Сеторских горах золото не добывается, ни в Ласке его не моют, а деревья здесь растут. И не только здесь. Да и по Оветте разговоры не только о скупости и неуступчивости ремини ходят, но и о том, как они золото любят. Что же, монеты, за красную древесину вырученные, вы под корни зарываете? Стоит ли на золоте растить деревья, чтобы их же за золото и продавать? Или прибыток позволяет и остаток копится?
        - Есть остаток, - кивнул Анхель. - Да не тот, о каком ты думаешь. И в продажу мы лишь мертвую древесину пускаем, что от времени устала. И монеты под корни не зарываем. Мы их в воде растворяем. Вот так.
        Раскрыл старик ладонь, блеснул золотым кружком, взял кувшин с водой и пустил струю на скирский профиль. Заискрились брызги, а монета, словно пластинка меда, оседать да плавиться начала.
        - Вот так, - проворчал Анхель, прищурился, в букет морщин обратился да тряпицу из-за пазухи потащил, чтобы брызги золотые со стола собрать.
        - Ловко, - покачала головой Айра. - Многому ты в свое время научил меня, Анхель, а этого колдовства не показал. А сталь, из которой клинки вражеские выкованы, вот так же иссякать реминьская магия может?
        - Есть кое-что пострашнее вражеских клинков, - хихикнул старик, но холодным его смешок получился. - С вражескими клинками водой не сладишь, хотя магия ремини сильна. Мы водой этой поливаем землю, на которой растут наши деревья. Только не верь, что без деревьев ремини жить не могут. Есть золотоносные реки и за Сеторскими горами, там леса стоят из таких деревьев. И ремини не везде живут под священными кронами. Хотя да, под ними дышится легче, но только потому, что теперь везде дышится плохо.
        - Это ты точно заметил, - согласилась Айра. - Так ведь нет столько золота во всей Оветте, чтобы всю ее деревьями твоими засадить, так что приходится дышать тем, что есть.
        - Раньше не так было, - прищурился Анхель. - Совсем раньше, при далеких моих предках - еще до того, как Сади, Сето и Сурра вошли в пределы Оветты.
        - Что-то я не пойму. - Айра наклонилась к столу. - Ты сказать мне что-то хочешь? Отчего тогда в старину заворачиваешь? Или о богах оветтских что-то знаешь, чего мне неведомо? Но если и так? Думаешь, дорожку мою новое знание выправит?
        - Всякое знание дорожку правит, - пожевал губами Анхель и уперся твердым взглядом в глаза колдуньи. - Сколько мне лет, дочь Ярига?
        - Лет? - Айра откинулась назад. - Загадки загадываешь? Что ж, за последние годы ты не изменился, так что дряхлеть пока не собираешься. Но и мальчиком тебя тоже не назову. И все же думаю, что восемь десятков ты уже отстучал.
        - Восемнадцать десятков, - скривил губы Анхель.
        - И что ж ты не сгнил-то до сих пор? - поразилась Айра. - Хотя понимаю: уж сколько мой отец потоптался разными тропами - твои сто восемьдесят для него как несколько дней.
        - Не скажи… - Анхель не переставал ухмыляться. - Всякий год - год и есть. Только отец твой магическим грузом наделенный ходил, оттого и умереть не мог, пока не надорвался. А у ремини до двухсот - двухсот пятидесяти почти всякий доживает, если его жизнь чужой рукой не оборвется.
        - И сколько же тогда лет Уске? - затаила дыхание Айра.
        - Уска еще зелен, - качнулся на скамье Анхель. - Сто двадцать ему. Насьта вовсе мальчишка. Едва за сороковник перешагнул. Но, живым если выберется из Скира, лет через тридцать или пятьдесят вполне мои знания и умения перенять сможет.
        - Так вот почему ремини кровь с иноплеменниками не смешивают! - воскликнула Ора.
        - Да, дочь Уски, - потер морщинистыми пальцами глаза Анхель. - Ремини не люди. А люди не ремини. Случалось, сходились вместе одни с другими, да только детей от таких сходок не получалось.
        - Анхель! - Айра коснулась пальцами его руки. - Отчего же никто не знает об этом?
        - Не знает? - удивился старик. - С чего ты взяла? Те, кто истину ищет да вскармливает, знают, да только на такой ступеньке знания болтливость уже давно излеченной оказывается. Да и что до того знания обычному люду? Не всякий на взгляд ремини от дуча отличит или от корепта. Разница-то внутри кроется, да и та на глаз не ложится. А так-то вот что Кессаа, что Ора - и врачевали, и пользовали и тех и других одинаково. В другом дело: ремини соль этой земли, а люди - дождь, на нее упавший.
        - Так ты хочешь сказать… - задумалась Айра.
        - То и хочу, - кивнул Анхель. - Было время, когда вся эта земля реминьской считалась. Тогда и появились люди. Выползли или выбрались откуда - о том предания умалчивают, только не успели ремини оглянуться - а они уже здесь. И полтысячи лет не минуло, а уж деревни образовались от Манги до Лемеги, а иные люди и до степи добрались, а там уж и ее из конца в конец прошли. Корабли срубили, острова заняли! Всё люди! Суетливые, часто глупые, короткоживущие, но быстрые и кусачие, словно блохи! И разные все. И по языку, и по вере своей, и обликом. И черные, и серые, и белые - всякие. Словно бросил неведомый кто-то горсть разных семян в ручную мельницу да жернов-то и провернул. Что смололось, то смололось, а что в раковину в дырявой мельнице попало, то сюда к нам и вынесло.
        - А как же ремини? - не поняла Айра.
        - Ремини? - Старик поднял брови, помолчал немного, но продолжил: - Ремини отступали. Уходили, избегали, приглядывались. Ремини казалось, что если эти пришельцы так недолговечны, так коротки, то они когда-нибудь умрут сами. А они захватили треть мира и назвали его Оветтой.
        - Треть мира? - не поняла Айра.
        - А ты думаешь, что за Сеторскими горами земель нет? - прищурился старик. - Что за корептскими и рисскими горами только безжизненные пески? Что черные племена, которые за хеннскими степями запустынье стерегут да на Снежные пики косятся, с пустотой граничат? Велика эта земля, и не исчерпывается она одной Оветтой, только не пускают туда тамошние ремини людей. Ни для торговли, ни для какого еще интереса. Люди слишком сильны. Их короткий срок жизни и есть их сила. Они спешат и успевают. Бегут и догоняют. Поэтому все дальние земли закрыты для людей. За них ремини и на смерть пойдут.
        - Тогда отчего же вы отдали баль земли вдоль речки Мглянки? - прошептала Айра.
        - С баль можно иметь дело, - ответил Анхель. - Знаешь, если сеторские ремини дадут раздавить баль риссам или еще кому, сами под жернов попадут, а пока баль целы, ремини и свой срок откладывают. Да и золото было нужно нашим деревьям.
        - Ты сам с собой споришь, - скривилась Айра. - Так вы перестали уступать людям или что-то еще пытаетесь выгадать? Или я должна буду думать, что вы только ради деревьев за Сеторские горы не уходите! Иначе бы не пускали в предгорья рептских рудодобытчиков!
        - Выгадать? - задумался было Анхель, но потом махнул рукой и снова мелко закивал: - Именно что выгадать. Можно и так сказать. Кстати, если о выгоде говорить, то всякая зараза, всякий мор, всякая людская война должна была бы радовать круглолицых - так не выходит что-то радоваться.
        - Неужели срослись корнями за тысячи лет? - усмехнулась Айра.
        - Права ты, только не насчет корней, а насчет тысяч лет, - пробурчал Анхель. - В другом дело. Вся эта земля, Оветта которой только часть, может стать мертвой. И деревья наши не справляются уже с этим.
        - С чем - с этим? - наклонила голову Айра, словно пыталась выведать что-то у старика. - С чем не справляются деревья?
        - С Суйкой, - коротко ответил Анхель. - Тому уж тысячи лет, и за тысячи лет до Сади, Сето и Сурры нашли ремини дыру в мельнице, которой Единый миры перемалывает. В Суйке она была. И звалась глубокая долина возле нее не Проклятая падь, как теперь, а Соленая падь, потому что в сильный ветер заливом она обращалась - загонял ураган волну в нее. Там прибыток народу образовывался. Редко, раз в столетия, но из этой редкости вся Оветта людьми заполнилась. И не только людьми: кое-какое зверье в диковину для Оветты было, а теперь уж всякое родным кажется. Но не мог этот исход вечным быть. И ремини остановили его.
        - Неужели дырку отыскали и камнем забили? - скривила губы Айра.
        - Нет, - помахал руками Анхель. - Нет дырки в Оветте. Есть тонкость мира. Мудрейшие моего народа назвали это неотсеченной пуповиной. Правда, так и не решили, что на другом ее конце - мать нашей земли или ее же отпрыск. Так или иначе, но магия там была. Может быть, стихийная, которая у водяных источников случается, у провалов горных, в глухих чащах, но была магия. Тут и вспомнили о священном дереве мудрейшие. Вспомнили да за сотни лет и нашли способ закрыть Оветту от пришлых. Другой вопрос, что не помогло это - и без прибытка люди размножились, - но больше никто в Оветту не приходил. До Сади, Сето и Сурры. Тысячи лет никто не приходил! Уже потомки людей стали Оветту исконной родиной считать!
        - И как же вам это удалось? Закрыть прореху-то? Чем деревья помогли?
        - Деревья? - засмеялся Анхель. - С деревьями просто. Они ведь не скрываются от магии, они притягивают ее. Притягивают и рассеивают. А для той дыры-пуповины магия как скирский маяк для мореходов. Не будет его огонь пути указывать - побьются корабли о скалы. Считай, что деревья ремини скрывают огонь маяка, пусть даже нам ничего и не известно о нем.
        - Но Сади, Сето и Сурра…
        - Они пробились, - кивнул Анхель. - Видно, уж очень припекло их на том конце пуповины или и вправду сила у них была великая, но прошли они. И теперь проход вновь закрыт. Они же его и закрыли. Наглухо запечатали за собой, как им это показалось.
        - Закрыт? - нахмурилась Айра. - Но почему - «показалось»?
        - Закрыт, - хихикнул Анхель. - А уж насчет «показалось» - ничего не скажу. Только одно отмечу - и поймешь ты, почему я этот разговор завел. И почему тебе об этом говорю, а не Кессаа.
        - Насчет Кессаа я и сама понимаю, - оборвала Айра. - Не хотела она идти, и если и пошла, то против воли своей. Ей уже пережитого хватало. Идти ей в Суйку - это словно обожженному снова в пламя кидаться!
        - Порой только обожженный и может огонь пересилить, - пробормотал Анхель и добавил: - Семечко было с собой у кого-то. У Сади, Сето или Сурры, но кто-то принес в Оветту семечко. Не сразу оно проклюнулось, а как проклюнулось, не сразу в рост пошло. А уж как пошло - тут не заметить его нельзя стало, потому как корешок от этого семечка по-всякому через пуповинку-то обратно пополз, словно там деревце, с которого он упал. Там, где человек не проберется, он и протиснулся. А может, и с самого начала был этот корешок, может, и не рвался. А росточек этот долго в сухости содержался, но уж когда освободилась Суйка, то и он волю почувствовал. Вот он и сосет все, до чего дотянется. А почему с мертвых начал - так ведь их ему только и везли до недавних пор. Привык, наверное.
        - А идти к нему мертвецов ножками твой росточек отчего неволит? - Айра прищурилась, хотя что-то охолодело в груди. - Не мне тебя магии, дед, учить, но ты же и сам понимаешь, что представление это лишь силу из тел высушивает.
        - А представь, что этот росточек, или, как ты говоришь, зверь, - дитя неразумное.
        - Возрастом в тысячи лет? - подняла брови Айра.
        - И чего же ты хочешь? - развел руками Анхель. - Вот для тебя и Насьта дитя неразумное, а уж он-то, считай, в два раза тебя старше. Да если и вправду там, в другом мире, сеятельница этого ростка - так чего удивляться? Кому его воспитывать да уму учить?
        - Так, значит, выстраиваешь? - опустилась в раздумья Айра. - Отчего же все-таки Кессаа этого не сказал? Она ведь, считай, с закрытыми глазами в Суйку пошла, да и зачем пошла? Чтобы в храм в центре мертвого города войти да то предсказание, что на нее повесили, с завещанием Сето сверить?
        - Не мог я ей сказать, - строго произнес Анхель. - Она в родстве с тем семенем.
        - Не поняла? - напряглась Айра.
        - В родстве, - повторил Анхель. - Это только ремини могут чувствовать, я вот пацана твоего встретил бы не теперь, а лет через сорок, и все одно сказал бы, что твоя кровь.
        - Может быть, ты теперь и мое родство к этому семени-зверьку протянешь? - сдвинула брови Айра.
        - Нет, дочь Ярига, - покачал головой Анхель. - Твоего родства с ним нет. А вот корешок-то его теперь через тебя проходит. Через кровь твою. Уж и не знаю, как ты ее с волокном его смешать сумела. Сама уж думай, где проливала ее в последние месяцы.
        - Что ты говоришь? - нахмурилась Айра.
        - Что чувствую, то и говорю, - прошептал ремини. - А что делать, не знаю. Убьешь тебя - он или новый пробурит, или разольется от безысходности по всей нашей земле и отравит ее навсегда. А может, и в сыне твоем отзовется: кровь-то у вас общая. Возле Кессаа тоже корешок был, но она как-то иссекла его. Я это потом только понял. Да и ты, кажется, пыталась, но он теперь в плоти твоей, пока ты его снаружи не посечешь!
        - В крови? - переспросила Айра.
        - Ты сама знаешь. - Анхель судорожно вздохнул. - Спорить будешь? А не задумывалась, отчего это мертвые-то возле тебя лежат спокойно, не торопятся никуда, если ты сама их не отправишь?
        Зажмурилась Айра, вспомнила языки дымные, что тянулись к ее нутру от мертвых тел, и едва не до крови губы прикусила.
        - Так, может, я и есть то семя? Тот зверь неразумный? - прошелестела она.
        Замолчал Анхель. Оглянулся, состроил рожицу безмятежно играющему Тируху, подмигнул побледневшей Оре, почесал нос.
        - Ты-то? - Сделал вид, что размышляет, и звонко чихнул. - Ты - точно нет. Но зацепило это тебя так, что разберешься наверняка. А знаешь еще, зачем он сына твоего на себя тянет? Зачем ему хеннские таны - и старший, и младший? Ему крови нужно и смертей. То ли его голод и жажда мучит, то ли еще что, но кровь хеннских правителей как раз ему эти смерти всегда и дарила. Имеют привычку хеннские таны под свою смерть десятки тысяч трупов подгребать.
        - А не захлебнется он от этой крови? - спросила Айра.
        - Может, и захлебнется, а может, и из пади, из ловушки своей выплывет, - серьезно ответил Анхель, и Айра вдруг поняла, что все им сказанное если не истина, то уж весьма близкое к ней представление. - Иди, девка, - поднялся из-за стола Анхель. - Если ты или Кессаа с этим забавником не разберетесь, то уж никто не справится. Что-то есть у вас в руках такое, что ему словно отдушина в темной клетке. Смотри, может быть, перекрыть ее надо? А за сына не беспокойся: без пригляда не оставим.
        - Научи меня, - твердо произнесла Айра. - Научи меня золото расплавлять!
        - Научить-то можно, - кряхтя, поднялся Анхель. - Так ведь есть знания, которые словно сети. Забрасывать легко, а вытянуть - и надорваться можно.
        - Тяжело будет - отдышусь, - сузила глаза Айра.
        Утром она ушла. Прижалась губами к пухлой щеке сына и пошла к берегу, где Уска уж и лодку ей приготовил. Там только обнялась с Орой, с которой и виделась за все годы толком несколько дней, а уж всю жизнь с ней сплела. Оттолкнула лодку от берега, поставила узкий парус - и только посмотрела, как бежит обратно к ее Тиру стройная дучка. А потом уж день за днем в две с половиной недели и вся дорога до устья Ласки пролетела. Спокойной река была, словно и не обливалась вся остальная Оветта кровью. И теперь, в короткую летнюю ночь, Айра, как обычно, просеивала дни недавние и далекие, выбирая из их паутины крупицы того важного, что показалось в свое время никчемным или непонятным.
        Засечку риссов в устье Ласки Айра миновала легко. Лодка проскользнула под едва различимой нитью, и уже утром дочь Ярига карабкалась на крутой левый берег Манги. Она еще издали поняла, что изрядно поредевший поток беженцев направляется строго к Ройте, но этот путь ее не устроил, поэтому на тракт Айра выбираться не стала. Забросив мешок за спину, поправив все те же два меча, которые уж никак не могли быть парой, она углубилась в бальский предлесок. Аилле не мог пробиться сквозь густые лиственные кроны, и все путешествие понемногу начало казаться Айре легкой прогулкой, которая может прерваться в тот самый момент, когда она сама этого захочет. Именно здесь, на обезлюдевших с уходом баль за реку лесных тропах, она по-настоящему задумалась: а что ей предстоит? Как пройти в Скир, она решила задуматься позже: немного дорог туда вело - стена Борки, которая могла еще и устоять от хеннских атак, да морской путь, который уж во всяком случае скирский конг под надзором держал. Но там, где не могут пройти армии, человеку просочиться - что капле дождя щель в корзине найти. Другое ее волновало: что она будет
делать в Скире? Вернется ли в Суйку, чтобы заглянуть в храм в центре мертвого города, или будет разыскивать источник этого зова, что тянулся через лиги и лиги к Леку и его отцу, а потом коснулся липкими пальцами и ее ребенка? Или достаточно проследить, куда уходят эти дымные полосы, что тянутся к ней от мертвецов? Или все-таки найти Кессаа ей следует - найти и разобраться с тем, что появилось у нее в крови и что угрожает ее сыну даже больше, чем зов Зверя.
        С этой мыслью и очнулась она от недолгого сна, в котором приснилось ей, что дымные полосы не уходят никуда, а скапливаются внутри ее упругими кольцами, чтобы однажды разорвать ее на части. Проснулась Айра и замерла. Где-то поблизости храпели кони и мерно стучали молотки, словно вернувшиеся в родные леса баль сбивали с верхушек сосен созревшие орехи. «Какие орехи? - сама себя оборвала Айра. - Лето только началось!» - и поползла в сторону шума.
        Проясняться что-то начало только через четверть лиги. Айре пришлось преодолеть три полосы хитрых наговоров, сам характер которых приблизил ее к разгадке, но, когда она все-таки подобралась к краю леса, все стало очевидным. На широкой поляне, даже на лугу, лоскутом врезавшемся в глухую бальскую чащу, риссы ставили шатры. Забивались в землю колья, чуть дымили осторожные костры, поднимались пыточные столбы. Армия Суррары обживалась в бальском лесу надолго. Айра попробовала счесть толстые столбы, готовые принять на себя тяжесть шатров, но не смогла. Часть полотняных сооружений, каждое на полсотни воинов, уже стояла и перегораживала обзор, но и то, что ей удалось увидеть, выливалось во внушительную армию. Многотысячное войско укрывали маги Суррары в лесу. Рисские воины так и мелькали, утаптывая в пыль траву.
        Айра тут же припомнила, что пробиралась из Радучи к Манге именно этими лесами и тогда не заметила в них ни новых дорог, ни хоженых троп, которые неминуемо должно было оставить такое количество людей. Значит, по всему выходило, явились они к лагерю с юга и таились именно от хеннов, потому как те отряды, что риссы сколотили из отступивших за Лемегу воинов покоренных хеннами королевств, у храма Сето стояли открыто. Все это захватило ее мысли, но, вновь преодолев расставленные рисскими магами ловушки, она вдруг подумала, что ее тайны Суррары вовсе не должны занимать. Так же как не должны занимать и тайны хеннов, и сайдов, и единственное, чего ей теперь хочется, - чтобы хенны ударились о борские стены, потеряли там как можно больше воинов и откатились обратно в далекие степи зализывать раны на долгие годы. Не для этого ли случая риссы прячут войско в глухих чащах? И как они собирались помочь хеннам взять Борку? Уж не с помощью воинов: тут хенны и сами справились бы. Айра и так и эдак прикидывала действия хеннов и риссов, пока наконец не поняла, что совсем другое ее заботит - сможет ли она справиться с
тем, что протянуло щупальца к ее сыну.

«Неплохо бы еще и с магами Суррары посчитаться», - прошептала под нос дочь Ярига и дальше пошла веселей. Все, что она затевала, напоминало придумку сумасшедшей, тем более что ничего она в ясности не представляла, кроме того, что ей следует добраться до Скира, и осознание собственной беспомощности и неразумности отчего-то наполняло ее безудержным весельем. «Кто громко смеется, тот громко плачет», - вспомнились слова Ярига, но веселье прошло у нее в первой лесной деревне, которая попалась ей через три дня.
        В ней сожжено было все. Десяток изб превратились в десяток уже остывших пепелищ, но пахло не пеплом. Прямо в дорожной пыли были распяты жители. И женщины, и дети, и старики смотрели выклеванными глазами в голубое небо. Их руки и ноги были пронзены заточенными кольями.
        Айра прислушалась. Близкий лес шумел безмятежно, словно и не было страшного украшения на деревенском проселке, но дочь Ярига решила, что судьбу испытывать не стоит, и свернула в сторону уже у первого пепелища. Под кронами деревьев ужасный запах стих, но Кессаа старалась уйти как можно дальше. Она решилась перекусить только тогда, когда впереди просветами обозначился край леса. Забравшись на высокое раскидистое дерево, Айра нашла уютное местечко в развилке ветвей, где можно было не только отдохнуть, но и переночевать без риска свалиться вниз с высоты в три десятка локтей. В отдалении проходила дорога, но людей на ней почти не было. За все то время, пока Айра дожидалась вечерних сумерек, по ней проехал отряд из десятка хеннских всадников да три или четыре повозки. Одиночные путники двигались вдоль дороги, словно тени. Одного из них всадники окружили на глазах Айры, затем рослый хенн взмахнул топором, раскроил бедняге голову и, спрыгнув с лошади, принялся рубить жертву на части. Еще двое конников присоединились к нему. Айра могла разглядеть только силуэты убийц, но даже от отдаленного зрелища
почувствовала тошноту. Всадники удалились, оставив груду изрубленной плоти. Айра вспомнила, как пробиралась к Манге и заходила в деревни, где ей не отказывали не только в чистой воде, но даже и в молоке, особенно усердствовали женщины, разглядев ребенка у нее на руках. Все они боялись хеннов, но боялись только грабежа и насилия, и если и готовились к их приходу, то только тем, что устраивали в чаще убежища для мужчин. А убежища нужны были всем… Айра закрыла глаза. В висках стучала ненависть.
        Ночью она проснулась от потрескивания. В паре сотен шагов горели сразу два костра, и в его пламени проступали очертания трех крытых возков. Слышался разговор и даже как будто смех. Айра сползла с древесного ложа и медленно спустилась на землю. Разговор был хеннским, но голоса казались женскими, и это было странным. Она знала, что хеннки зачастую не уступают мужчинам в воинском искусстве, но любая из них презирала повозки.
        Айре пришлось подползти почти вплотную к костру, чтобы разобрать, о чем болтали опьяневшие возницы. Все стало ясно. Перед ней сидели торговки. Их возы были полны снеди и разного барахла, большей частью награбленного. Война хеннок радовала, обогащала их и предвещала еще больший барыш. Теперь они правили лошадей к Борке, и все разговоры у них были - о богатствах Скира. Разве только еще доставалось сутулой фигуре у второго костра, которую они называли черной. Над ней откровенно потешались, спрашивая о всяких несуразностях вроде того, кто вкуснее - мертвый сайд или мертвый дучь, как лучше убивать раненого в грудь, не душно ли ворочать мертвецов, и стоит ли сначала добивать врага, а потом уже обыскивать его вещи, и заглядывает ли она мертвым в штаны. Черная не отвечала: она только помешивала веткой угли в собственном отдельном костре да покачивала головой. Наконец ей это надоело, и она резко поднялась на ноги. Торговки тут же замолчали, словно ее движение грозило каждой из них, но черная только отпустила короткий смешок, подхватила лошадь под уздцы и повела ее в сгустившуюся темноту.
        Через лигу Айра обогнала повозку и встала перед лошадью. Животное остановилось, и сквозь скрип замирающих деревянных колес Айра услышала спокойный голос:
        - У меня самострел.
        - Я слышала, как ты взводила рычаг, - ответила Айра. - Хотела бы - давно убила тебя.
        - Значит, не хочешь? - раздался сухой смех.
        - Ты крючница? - уточнила Айра. - Я слышала, что у хеннов женщины убирают трупы с поля битвы.
        - А ты что спрашиваешь? - огрызнулась из-под полога черная. - Или глаза вылезли? Неужели не хеннка? Не совсем чисто говоришь. Чего надо?
        - В помощницы к тебе хочу, - ответила Айра.
        - Зачем мне помощница? - выругалась черная.
        - Помогать, - ответила Айра. - У костра с тобой сидеть. По имени тебя называть. Я не хеннка, но знаю правила. Ты не можешь мне отказать.
        - Я убить тебя могу, - проскрипел голос.
        - Но не хочешь, - заметила Айра.
        - Зачем тебе это? - медленно выговорила черная. - Хуже, чем быть крючницей, - только быть мертвой.
        - Так нет у меня другой возможности в живых остаться, - вздохнула Айра. - Сама посмотри, что вокруг творится! Всякий теперь под руку со смертью ходит. Не хеннка я, но бросила мужа-хенна. Убить он меня хотел.
        - Так и крючницы гибнут, - заметила черная и высунулась из-под полога, показав Айре в свете Селенги худое, безжизненное лицо. - Раньше и в самом деле приходилось большей частью только трупы ворочать, а теперь по прихоти танов порой и рубить приходится мертвых, чтобы не расползались, чтобы не топтали землю. Рубить и жечь.
        - Лучше рубить мертвых, чем живых, - ответила Айра.
        Долго молчала черная, потом спросила:
        - У костра меня заприметила?
        - Да, - кивнула Айра.
        - А доля вольных торговок не прельщает?
        - Нет, - мотнула головой Айра. - Продавать товар еще могу, а вот собирать его не сумею. Да и собой приторговывать не хочется.
        - Со мной ты собственное сердце продашь, - неожиданно проскрипела черная.
        - Это уж как получится, - вздохнула Айра. - А что, если продано оно уже?
        - Имя твое? - прищурилась черная.
        - Зови меня Норой, - назвала Айра имя собственной матери.
        - Меня Хайтой зовут, - наконец вымолвила черная. - Садись, девка. Вот ведь свалилась на голову. А ведь могла ты меня убить, могла. Это главное, понимаешь?
        Глава 2
        Воскрешение
        Марик даже не сразу понял, отчего он пришел в себя - то ли от жара, припекающего спину и ноги, то ли от тяжести, сдавливающей грудь. Ко всему прочему, мучительно ныл затылок. Марик поморщился и протянул руку, чтобы потереть набухшую шишку.
        - Ну жив, демон, - совсем близко раздался сдавленный голос Насьты. - Да не дергайся ты, парень, а то сквашусь в один миг.
        Марик приоткрыл глаза и сквозь полумрак разглядел округлую физиономию.
        - Ты что здесь? - прошептал, словно кто-то мог его подслушать. - Чего лежишь-то на мне?
        - А где ж мне еще лежать-то? - выпятил губы Насьта. - Эх, был бы ты помягче, а то я на тебя как на скалу грохнулся! Повезло мне с тобой, приятель! Это ведь ты такой несъедобный, а я очень даже аппетитный. Прямо как тот сайд, которого я успел подстрелить, прежде чем наш мнимый слепой мне и Кессаа на горло какие-то колдовские удавки накинул! Ну ты-то не видел, тебе Рох по башке вдарил. Но одного я подстрелил! Кессаа как раз с ведьмой этой сцепиться собиралась - ну он и высунулся из ворот с луком. Стрелу мою в рот так и поймал. Его сразу за нами в подземелье бросили. Сейчас справа от тебя только груда тряпья лежит, а ночью я имел наслаждение слушать, как течень его глотает. Поленились наши противники предать земле своего же воина. И то верно: зачем столько трудов, когда можно без напряга с похоронами управиться? Да что с похоронами - его вниз еще живого бросали!
        Продолжая морщиться, Марик разглядел в десятке локтей над головой Насьты светящийся лучами Аилле пролом, перевел взгляд на затянутые паутиной своды и наконец увидел изжеванные окровавленные тряпки.
        - Да не ерзай ты! - заволновался Насьта. - Если я с тебя свалюсь, так в то же самое превращусь. Слушай, а зря ведь Рох тебе покупал серебряные сосуды: ты бы и так по теченю прошел.
        - Арух его зовут, а не Рох, - сказал Марик и вдруг понял, что не выполнил он долга своего, что не уберег сайдку, и осознание собственного бессилия и позора едва ли не судорогами скрутило его.
        - Да что ж ты! - вцепился ему в плечи Насьта. - Тише, приятель, тише! Меня не меньше твоего тут корчило, да уж что случилось, то случилось. Исправлять беду надо, а не в судорогах биться! А то ведь один сейчас в этом подземелье останешься.
        Марик замер, отдышался, дождался, пока Насьта разожмет побелевшие пальцы на воротнике его куртки, проговорил глухо:
        - Выбираться отсюда надо.
        - Хорошо бы, - согласился Насьта.
        - Выбираться и искать Кессаа.
        - Конечно-конечно, - закивал Насьта, но тут же спросил: - А как?
        Марик еще раз огляделся. Спину и ноги жгло, но жжение исходило от татуировки: с теченем она пока справлялась, но испытывать магию Лируда бесконечно не хотелось, да и сбросить надо было вовсе не легкого ремини.
        - Сможешь немного повисеть вон там?
        Марик протянул руку. В десятке шагов в сложенной из темных кирпичей пыльной стене торчал металлический крюк.
        - Не очень долго, - прищурился Насьта. - Ты доползешь туда?
        Марик дополз, упираясь ладонями и пятками в покрытый грязными подтеками пол. Насьта осторожно поднялся на ноги, проминая крепкий бальский живот и, подергав за крюк, повис на нем.
        - Вот и ладно.
        Марик встал на ноги, с облегчением расправил плечи, помахал руками. Ощутимо его примял ремини при падении - как только ребра не переломал?..
        - Не лучшее ты время для упражнений выбрал! - попытался пошутить Насьта.
        - Подожди! - Марик поднял руку и прислушался. Над головой стояла тишина, только где-то в отдалении слышался звук топора.
        - Лес рубят, - согласился Насьта. - Это хорошо. Значит, рядом лес.
        - Может быть, головы кому сносят? - не согласился Марик и присел на корточки. На полу были разбросаны их вещи. Точнее, то, что от них осталось. Выпотрошенные мешки, порубленные меха для воды.
        - Чего ты ищешь? - раздраженно дернул ногами Насьта.
        - Слышал… - пробормотал Марик. - Слышал, что главный у них, толстый такой старик, приказал бросить вниз не только нас, но и оружие. Не вижу я его.
        - Как же! - хихикнул Насьта. - Бросили! Тебя вот сразу бросили, а меня, после того как вся эта знать отъехала, стражники обыскали, даже сапоги хотели снять - к счастью, размер ноги у меня маленький. Так что даже на нож не надейся: оружие наше теперь у новых хозяев.
        - Подожди! - Марик стал шарить ладонями по плитам. - Вот! Осколки! Ступку Кессаа раздавили! Только пест и остался! Ты помнишь, что она сказала? Чтобы берегли ее ступку!
        - Марик! - жалобно засучил ногами Насьта. - Ты не мог бы отложить разговоры на более позднее время? И на другое место!
        - Веревки нет, - с сожалением вздохнул Марик и принялся разматывать пояс.
        - Баль! - почти уже зарычал Насьта.
        - Побереги пыл для драки, - вздохнул Марик и подхватил Насьту поперек туловища. - Давай-ка, парень, забирайся ко мне на плечи. Я, конечно, не дерево, но сваливаться с ветки не советую.
        - Если что - зубами вцеплюсь! - зловеще пообещал Насьта.
        Даже встав на плечи баль ногами, ремини не мог коснуться края пролома. Тогда Марик подхватил наездника за стопы и подбросил его вверх. Несмотря на упитанность, которая, впрочем, изрядно уменьшилась за последние дни, Насьта тут же выбрался наружу и через мгновение свесил в дыру голову:
        - Давай пояс, баль! Вокруг никого!
        Аилле только начал путь по небосклону, но уже ничто не напоминало о том, как у древних ворот среди мертвых зданий всего лишь ночь назад стражники грабили захваченных ими смельчаков. Разве только обрывки бечевы, которая хранилась в мешке Марика, да крошки от съеденных мародерами припасов. Баль поднял кусок веревки, затянул узел на рукояти песта и повесил его под рубаху. Насьта попытался подвязать сваливающиеся порты.
        - Вот такушки! - пощелкал ремини раздраженно пальцами. - Дело провалили! Едва живы остались, да еще и без оружия оказались в проклятом месте! В проклятом и незнакомом!
        - Выберемся, - прищурился Марик и, разглядев в отдалении холм с грудой свежих развалин на верхушке, уверенно махнул рукой в противоположную сторону. - Нам туда.
        За воротами оказался последний круг Суйки с северной стороны. Дорога среди полуразрушенных, обрушившихся от собственной ветхости хижин была замусорена и изгажена.
        - А вот теперь придется поберечься, - прошептал Насьта у проема в белой ограде, сложенной из известковых блоков, и махнул рукой Марику.
        Впереди, там, где развалины переходили в кочковатую низину, стояла кособокая избушка, и возле нее сгрудилось не меньше десятка скирских стражников.
        - Подлецы! - прошептал Насьта. - С луком моим забавляются.
        - Это хорошо, - заметил Марик и потянул с плеч пустой мешок.
        - Что ты хочешь сделать? - забеспокоился ремини. - Не вздумай бросить! Если у них есть хоть капля ума, они помчатся в нашу сторону гурьбой и порубят нас на маленькие кусочки, а потом опять бросят в провал!
        - Если сначала порубят, то потом уж пусть бросают куда угодно, - процедил сквозь зубы Марик. - Сколько отсюда до домика?
        - Шагов двести! - прищурился ремини.
        - Добьет твой лук? - усмехнулся баль.
        - Ну не знаю, хватит ли сил у этих негодяев натянуть тетиву, но добьет и дальше. Много дальше.
        - Вот и хорошо. - Марик скинул куртку и начал заталкивать ее в мешок. - А теперь скажи, Насьта, куда будет пускать стрелу неумеха, который впервые взял в руки лук, и уж тем более лук необычный?
        - Да туда же, куда и мастер, чтобы оружие испробовать! В ближайшее приметное место! Ствол дерева, травяной склон, если стрелы жалеет - в мешок с соломой! Да во что-нибудь!
        - Вот оно - что-нибудь! - затянул Марик мешок и положил его на ограду.
        - Ага! - кивнул Насьта. - Ты считаешь, что они настолько глупы? Темный мешок на фоне белой стены? Да они, скорее всего, побегут посмотреть, что внутри мешка!
        - Насьта! - Марик подбросил внушительный кусок камня. - Это даже лучше.
        - А если они побегут все сразу? - нахмурился Насьта и тоже поднял камень. - Не слишком ли мы легко вооружены для хорошей драчки?
        - Я бы не сказал, что легко, - еще раз подбросил камень Марик. - Да и не слишком они похожи на настоящих воинов. Скорее всего, скирский конг даже если и думает, что хенны могут взять Борку, то уж никак не верит, что степняки пройдут через Суйку. В любом случае этот дозор не внушает мне уважения. К тому же арка узка, никак они не пройдут через нее всем скопом.
        - Ты собираешься их убить? - уточнил Насьта.
        - Да, - кивнул Марик. - Иначе я не смогу вернуть глевию, которая, как я точно вижу, стоит у стены их хибары. А без оружия я не смогу спасти Кессаа.
        - Для того чтобы спасти Кессаа, нужно не оружие, - скривил губы Насьта, выглядывая через арку, - а умная голова и изрядное везение. И ты знаешь, парень, насчет везения я еще готов усомниться, а вот умная голова у нас, кажется, есть.
        В то же мгновение Марик услышал щелчок и глухой удар с противоположной стороны стены. Вслед за ударом послышался громкий хохот.
        - Мимо, - заметил Насьта, прижавшись к стене ухом. - Ну кто следующий?
        Следующая стрела точно так же ударилась о стену, а третья просвистела над стеной и задрожала, раздробив камень в стене напротив.
        - Недоумки! - прошипел Насьта. - Мало того что они портят стрелы, снаряженные иглами юррга, так еще и не утруждают себя размышлениями, откуда мог появиться мешок в столь приметном месте!
        - Демон их разберет, может быть, они неспособны одновременно и думать, и стрелять, - проворчал Марик. - Посмотрим, что они сделают, когда попадут в мешок.
        В мешок попала только восьмая или девятая стрела. Она пронзила его насквозь и сшибла наземь. Насьта, вытаскивая стрелу и присоединяя ее к тем, что он успел собрать, глубокомысленно заявил:
        - Случайное попадание. Я уж думал, что мы будем ждать до полудня. И что же дальше?
        - Прячься, - махнул рукой Марик. - Один из стрелков уже бежит сюда. К сожалению, без лука.
        - Демон меня задери, если он не собирается вернуть мешок на то самое место, куда его не клал, - проворчал Насьта, прячась за стеной полуразрушенной хижины.
        Марик ударил сайда сразу же, как тот нырнул в арку. Хрустнули позвонки, и, не издав ни звука, рослый молодой парень замертво повалился под стену.
        - Посмотри, Марик, - пробормотал ремини, сноровисто обыскивая тело и отстегивая с пояса трупа немудрящий меч. - Может быть, он даже неплохой человек - и вот, нам пришлось его убить. Эй! Баль, я все никак не могу привыкнуть, что они оживают сразу после смерти! Ну что, отпустить его или порубить на куски?
        - Отпусти, - махнул рукой Марик. - Пусть идет, нам меньше возни. Ведь он не собирается вернуться к друзьям?
        - Не по себе мне, баль, - прошептал Насьта, глядя вслед уходящему мертвецу.
        - Брось, ремини. Он или кто-то из его друзей не так давно пытался сделать то же самое с нами, - проворчал Марик, под ободряющие крики стражников задвигая мешок на место. - А несколькими годами раньше его соплеменники уничтожали всех тех баль, до которых могли дотянуться их мечи.
        - Вака! - донесся раздраженный окрик. - Ты что там застрял?
        - Э-э-э! - неразборчиво выкрикнул Марик и помахал над стеной пуком стрел.
        - Демон с тобой, Вака! - последовал ответ, сопровождаемый новым приступом смеха.
        - Ты прав, - заметил Насьта. - Все говоришь верно: никогда сайды не были добрыми к иноплеменникам. Но мне кажется, что если нам придется сражаться с кем-то плечом к плечу, то в этот раз это будут как раз сайды.
        - Смею заметить, что среди них уж точно не будет никого из этих дозорных, - буркнул Марик.
        Еще с десяток стрел миновали цель, пока мешок вновь не оказался на земле. Правда, Марик не стал его поднимать, а дождался раздраженного гонца, который тут же обратился в мертвеца и двинулся вслед за Вакой во второй круг Суйки. Мешок вернулся на стену, и Марик придирчиво осмотрел второй меч.
        - Не слишком хорошая работа.
        - И лука у нас нет, - скорчил гримасу Насьта.
        - Зато еще остается девять стражников, - прищурился Марик, - и они явно намерены продолжать стрельбы.
        В третий раз стрела сшибла мешок быстро. Верно, пристрелялись воины. Марик сразу же вернул мешок на стену, но стражники перестали выпускать стрелы. Сразу пятеро из них обнажили мечи и двинулись к мишени.
        - Они не так уж и безнадежны, - заметил Насьта.
        - Но и не умны, - нахмурился Марик. - Лучник остался у хибары, а без лучника у них мало шансов. И все-таки давай их пропустим.
        Все же воины, несмотря на явную умственную недостаточность, оказались достаточно ловки в обращении с мечами, и Марик посетовал сам на себя за то, что, окликнув их, занял позицию в узком проходе между двумя домами. В тесном проулке он не мог полагаться на быстроту ног, а орудовать прямым скирским мечом в крепостных переходах, как видно, сайдов учили основательно. Первому воину Марик перебил запястье довольно быстро, но, вогнав ему конец клинка в гортань, тут же столкнулся с мастерством напиравшего на него следом седого воина. Тот не только умело отражал выпады чужеземного наглеца, но и успевал удивленно приглядываться к Марику, пока наконец не выдержал и не прошипел, чиркнув концом клинка по левому плечу противника:
        - Эй, парень, не тебя ли мы ночью сбрасывали теченю?
        Марик пошатнулся, но вместо ожидаемого отступления шагнул вперед и, отведя меч ветерана в сторону, загнал ему под ключицу найденный у одного из незадачливых стрелков нож. Видно, седой воин слыл мастером фехтования, потому что его поражение не прибавило доблести оставшимся стражникам, и они с криками попятились. Марик последовал за ними, но, выбравшись на улицу, сам начал медленно отступать. Стражники тут же решили, что, избежав схватки с неожиданным противником один на один, тут получили тройное превосходство, и, подбадривая друг друга яростными воплями, начали наседать на баль. Марик довольно легко парировал их удары, но, держа противников на расстоянии клинка, все же медленно отступал, с трудом сдерживаясь, чтобы не подсечь тому или другому запястье или локоть. Наконец вопли стражников возымели действие, и на улицу вывалились оставшиеся четверо. Трое сразу же побежали к Марику, а четвертый потянулся за стрелой, выпустить которую, не рискуя попасть в кого-то из своих, он попросту не смог бы, даже если бы Насьта дал ему этот шанс. Ремини вылетел из рушащейся за его спиной хижины словно зверь,
проткнул незадачливого лучника мечом и выхватил у него лук. Больше Марика не сдерживало ничто, и его противники вместо с трудом отбивающегося мечника увидели хладнокровного убийцу. Впрочем, разглядеть его хорошенько они так и не успели.
        Насьта, изрыгая ругательства, начал перебирать стрелы в туле, а Марик отбросил в сторону меч и, провожая взглядом медленно уходящих к центру Суйки мертвых, присел у стены.
        - Эй! - повысил голос ремини. - Да тебя зацепило! А ну-ка не расслабляйся!
        - Ерунда! - отмахнулся баль.
        Горячка боя спала, но Марик все не мог успокоиться. Убитые им стражники были обычными воинами, и, как он ни старался, Марик не мог думать о них как о врагах. Тот же Лируд не раз повторял ему, что воин подобен клинку. Сомневающийся воин - словно несбалансированный клинок. Трусливый воин - как клинок из дрянного железа. Глупый воин - как тяжелый топор. Может и убить одним ударом, но, скорее всего, намертво застрянет в первом же препятствии. «А умный воин?» - спрашивал Марик.
«Умный? - усмехался Лируд. - Тут одним клинком не обойдешься: голова еще нужна непременно». - Покажи-ка, - пригляделся к ране Насьта. - Царапнуло не царапнуло, а запускать не следует. А ну-ка поспешим к хибаре: надо перевязать да травку нужную найти. Опять же, водички отыскать бы не помешало - в горле пересохло со вчерашнего вечера. И спешить, спешить нам надо.
        Уже к полудню Марика и Насьты у хибары не было. Пролитую кровь стражников припорошила древняя пыль, мечи скрылись в одном из проломов, а хибара производила впечатление давно заброшенного жилища. В полулиге за хибарой и придорожными кустами начинался темный и нездоровый лес, но после опасных улиц Суйки и он показался Марику прекрасным. На поясе у него висело лезвие глевии, ладони согревало древко, два родных ножа занимали места в сапоге и на груди, за спиной торчала колючка Кессаа, а в вороте рубахи болтался странноватый плоский глиняный пест. Кессаа только с ними не было, и это точило баль изнутри, словно в сердце у него завелся древесный жук.
        - Где будем искать ее? - наконец спросил баль у хмурого ремини.
        - Не знаю, - пожал плечами Насьта, - но найдем. Правда, поиски немедленно начинать не придется, иначе они прекратятся при встрече с первым же дозором. Не думаю, что с прочими будет разобраться так же легко, как с этим. Надо прижиться здесь, прирасти, хотя бы ненадолго. И тогда мы ее вытащим. Тем более что пленители сами собирались беречь ее. Мы знаем имя человека, который назвался ее мужем и увез ее. Мы знаем настоящее имя нашего слепца, который, оказывается, не вел нас, а подводил к им же устроенной ловушке. Мы кое-что знаем, но слишком мало.
        - Стой! - Марик оперся о древко, уставился в глаза Насьты. - Мы должны ее спасти.
        - Мы все сделаем для этого, - твердо сказал ремини.
        - Я обет давал! - скрипнул зубами Марик.
        - При чем тут обет? - поморщился Насьта. - Вот скажи: если со мной что случится, тебя обет будет беспокоить или что-то другое? Так и с Кессаа! Эх…
        - О чем она просила нас? Помнишь? - Марик устало потер виски. - Помнишь, она говорила что-то еще при слепом? Он тогда назвал срок, когда начала прибывать дрянь в проклятой пади…
        Ремини задумался:
        - Она сказала: «Запомни, Насьта. Полгода назад».
        - И что же? - не унимался Марик.
        - Откуда я знаю? - пожал плечами Насьта. - Полгода назад Кессаа вообще в поселке не было, она уходила к Сеторским горам. Притащила оттуда ступку…
        Ремини осекся. Марик нащупал пест, висевший на груди, и затянул шнуровку рубахи.
        - Так ты думаешь… - осторожно начал ремини.
        - Ничего я не думаю, - вздохнул Марик. - Только как раз о ступке она говорила, что та ценнее даже колючки. Надеюсь, нам удалось сохранить ее важную часть. Хотя теперь и колючка не менее ценна.
        Марик задумчиво погладил ножны.
        - И что же теперь делать? - Ремини озадаченно переминался с ноги на ногу. - Выходит, не только Кессаа нужно найти, но и самим в целости до нее добраться?
        - Ты и вправду колдун? - спросил Марик.
        - Немного, - развел руками Насьта. - Анхель только начал меня учить.
        - А много и не потребуется, - сказал Марик и двинулся в сторону приблизившегося стука топоров.
        Лесоруб-корепт, рубивший больной лес у Суйки по оброку для скирского конга, так и не вспомнил, кто выбрался из чащи, что за вопросы ему задавали и что он ответил. В памяти осталась только тонкая мелодия, словно выбравшаяся из соснового бурелома, да ощущение чего-то важного, но ускользнувшего навсегда. Впрочем, до ускользнувшего ли ему было, когда в давно уже пустом кошеле вдруг обнаружилась полновесная серебряная монета! Где были его глаза раньше? Неужели именно сегодня он снова вспомнит вкус цветочного вина?
        Сотник тана Геба Дамп всякого навидался за прожитые полвека. Удивить его было трудно, но, когда у входа в лагерь черной тысячи, набранной из тех беженцев, которые не только могли держать в руках мечи, но и мечтали об этом, появилась странная парочка, он лично вышел на нее посмотреть. Светловолосый юнец, шириной плеч с которым могли сравниться только лучшие гвардейцы самого конга, и коротышка с толстыми щеками, похожий то ли на северного дучь, то ли на заречных ремини, просились на службу. У них не было с собой ярлыков, но рассказ казался весьма убедительным - особенно после того, как юнец признался, что он баль, а коротышка подтвердил реминьскую кровь. И о дороге от Подгорки через хребты до Омасса Дамп слышал, хотя и не мог понять, отчего странная парочка не нанялась на скирские галеры и выбрала столь тяжелый путь. Правда, рассказ о случайной ссоре с ночными хозяевами Ройты не походил на ложь, но, с другой стороны, какая ему, Дампу, разница, отчего двое недоумков, вместо того чтобы отсидеться в укромном месте, пытаются попасть в самое пекло страшной войны? Зачем им говорить, что для того и
создается черная тысяча, чтобы затыкать ею раны и прорехи в обороне Скира? Зачем их пугать, что хенны могут взять борскую стену, могут - иначе отчего бы укреплялись стены замков от Борки до самого Скира? Нет, тут вопросов задавать вовсе не следовало: в бою испытываются члены черной тысячи - там уж ни лжи не останется, ни обмана. Всякий в бою самим собой становится. А уж что касалось прочих испытаний, тут и затягивать нечего было. Коротышка показал себя неплохим мечником, хотя клинок у него был короткий, но крутился он с ним быстро и ни разу не попался под удар трех десятников Дампа, которые испытывали его с помощью тяжелых жердей, зато уж лучником он оказался отличным. Никто из черной тысячи Дампа не мог и на десятую с ним сравниться. Окончательно добило сотника, когда ремини выпустил стрелу над головой, затем одну за другой послал три стрелы точно в цель и после этого поймал возвращающуюся вниз стрелу вроде бы неуклюжей ручкой и запустил ее в центр мишени вслед за тремя предыдущими. А ведь до мишени было отмерено пятьдесят широких шагов!
        После этого представления, на которое собрались чуть ли не все сотники и десятники тысячи, Дамп ничего особенного не ждал от юнца. Ну и что, что плечи широки: кому, как не старому воину, знать, что побеждает не крупный, а быстрый, не твердый, а гибкий, не тяжелый, а легкий. Тем более и оружие у юнца было странным - дешевый меч с паленой рукоятью за спиной, то ли нож-тесак, то ли меч-лепесток на поясе и странная крашеная палка в руке. Но после того как сначала трое, потом пятеро, а за ними уж и семеро десятников не смогли ни разу достать жердями юнца, Дамп даже поднялся со скамьи и подошел ближе. Парень со странным именем Марик защищался только с помощью палки. Отбивал жерди, цеплял нападавших за ноги, постукивал их по пальцам, заставляя ронять деревянное оружие, но никого не калечил, словно владел не только своим телом и оружием, но и телами и оружием противников! К тому же вскоре лица его соперников начал заливать пот, а Марик продолжал посмеиваться и щурить голубые глаза. Когда же десятники Дампа в недоумении, потирая отбитые пальцы, отошли в сторону, Дамп махнул рукой в сторону нескольких
подошедших ветеранов, с которыми когда-то ходил и на баль, и приказал обнажить мечи. Их оказалось восемь против одного юнца. И каждый из воинов явно стоил восьмерых подобных юнцов.
        Восемь клинков взмыли в воздух и медленно закружились вокруг прикусившего губу парня. «Марик», - с интересом повторил его имя Дамп, когда юнец вдруг вытащил странный короткий меч и насадил его на свою палку. И вот с этой получившейся то ли секирой, то ли глевией, подобной которой Дамп никогда не видел, он сделал всего лишь несколько движений, переступил с ноги на ногу, плавно обозначил горизонт, как ветераны дружно остановились. Схватка потеряла смысл.
        - Эй! - прохрипел в наступившей тишине Дамп. - Поставить на довольствие!
        Глава 3
        Крючница
        Две недели Хайта присматривалась к Айре. Пристальных взглядов не бросала, ни о чем не заговаривала, а только словно к дыханию прислушивалась да прикоснуться норовила тонкими сухими пальцами. То руки касалась, то ловила, пока повозка тряслась по лесным дорогам, край рукава и теребила его в пальцах. Разговоры начались после храма Сето, к которому Хайта повозку не правила, но остановилась напротив. Деревенька у храма была выжжена дотла, а уже знакомые Айре холодные стены здания теперь и вовсе казались безжизненными. Вдобавок со всех сторон храм окружала двойная полоса плетня. На взгорке за храмом стояли латаные-перелатаные шатры и мелькали крохотные фигурки воинов.
        - Рисское воинство, - проскрипела Хайта. - Не свое: свое-то, если оно у них и есть, маги Суррары в собственном королевстве, или как оно там у них называется, держат. Боятся хеннов. И правильно боятся. Рано или поздно сдерут степные воины золото с их храмов. А это так - недобитки радучские, кринские, етисские и прочие. А вокруг храма - течень. Слышала о такой мерзости? Словно трясина! Хоть на твердом месте, хоть на болоте, но засасывает так, что и пикнуть не успеешь, только тряпье остается, и то не всегда!
        - Почему же хенны терпят… недобитков? - спросила Айра, вспомнив о том лагере риссов, что обнаружила в лесу.
        - Так замирились мы с риссами! - усмехнулась Хайта. - На время замирились. А недобитки эти все-таки не такие уж плохие воины. Изрядно полегло хеннов на их землях. На борские стены они, конечно, не пойдут, но вот на проклятый город, на Суйку, о которой много говорят у нас, почему нет?
        - Числом будут город умерших брать? - Айра хлебнула душистой похлебки, которую Хайта ловко приготовила из каких-то невзрачных корешков. - Но почему тогда эти воины, чьи семьи вырезаны хеннами, чьи дома сожжены хеннами, почему они живут в этих шатрах, словно им нет до хеннов никакого дела? Разве могло быть подобное в степи?
        - В степи? - Хайта облизала ложку и сунула ее в потертую сумку. - Неплохие рабы получаются и из хеннов. Знаешь, почему степные собаки хеннов самые злые? Знаешь, почему они не боятся боли? Едва у щенка открываются глаза, ему отрубают уши и хвост. Если зарычит - бросают в стаю, а запищит - голову рубят. И бьют до того возраста, когда он станет настоящим псом. Много поколений. Выживают только те, которые рычат. Постепенно так и вывелся хеннский степной пес, который не боится ни одного зверя, а вдвоем-втроем может взять даже серого медведя. Но если бы хенны оставляли всех щенков - вместо гордого и злого зверя у каждого шатра бегала бы кудлатая мусорная собачка. Так и с людьми. Куда правишь - туда и пойдут. Главное, чтобы цепь была крепкой. А у риссов, говорят, цепи прочнее стали!
        - Куда мы едем? - спросила Айра.
        - Но ты ведь знаешь, чем крючница занимается? - прищурилась Хайта и оглянулась: в ста шагах расставляли бивак догнавшие их торговки, с ними о чем-то перекрикивался десяток хеннов, спрыгивающих с лошадей.
        - Знаю, - твердо сказала Айра. - Отправляет в дом мертвых тех, кто задержался на его пороге.
        - Да, - кивнула Хайта и потащила за ременную петлю, торчащую у нее из-за пазухи. - Вот этим.
        В руке у нее оказался молоток-чекан с длинной, в локоть, рукоятью. Заостренная часть его поблескивала в лучах Аилле.
        - И это все? - спросила Айра.
        - Нет, - пожала плечами Хайта. - Грязь мы разгребаем. Раньше собирали мертвечину в полях, теперь точно так же собираем, правда, ее порубить сначала приходится. По нынешним мертвецам молотка недостаточно, их и остановить надо, чтобы не бродили среди живых. Так что работа крючницы еще и тяжела. Топор-то в повозке лежит - примеряй его к руке, примеряй. Или мечом помашешь? Тот, что короче, пойдет. Коли не топор, может, и не взяла бы я тебя - признаюсь, многие крючницы помощницами обзавелись, да только мне все ни одна дура не попадалась…
        - Всегда раненых следует добивать? - спросила Айра.
        - Нет, - зевнула Хайта. - Если крючница видит, что воин еще крепко держится за жизнь, она должна призвать лекаря. Конечно, если этот воин - хенн. Прочих надо добивать и, в отличие от хеннов, их можно обыскивать. Только не считай это грабежом: это работа. Ежедневно сотник забирает все, оставляет не больше сотой части.
        - И многих ты отправила туда? - нервно дернула головой Айра.
        - Многих, - кивнула Хайта. - Правда, уж с месяц молотком не махала. Вот ходили с тысячью великого тана в бальские леса. Но там работы у меня не было. Ушли баль. Никого не осталось. Так, несколько деревень, но их кто-то выжег до нас. Выжег и порубил жителей. Почти по-хеннски, но не хеннов работа. Может быть, риссы? Я слышала, что великий тан обещал главному магу Суррары отдать всю Репту и еще кое-что.
        - За что же такая щедрость? - усмехнулась Айра, и тут Хайта наконец спросила ее прямо:
        - Кто ты?
        - Я же назвала тебе имя, - нахмурилась Айра.
        - Что мне имя? - поджала губы Хайта. - Я имею право взять помощницу, тем более что там, куда мы идем, работы будет много. Да и тяжело мне одной. Но должна же я что-то сказать сотнику? Ты спрятала свои мечи в моей повозке, но и без мечей похожа на воина. Да и не бродят беглые жены по Оветте с мечами. Чего ты ищешь на окровавленной земле? Не лучше ли было бы тебе спрятаться в глубокую нору и переждать? Или думаешь, что под черным колпаком муж твой тебя не скоро найдет? Или посчитаться с ним хочешь за намерение убить тебя? Так вот, хенн вправе сделать с женой все, чего он хочет!
        - А ты бы согласилась на такую участь? - спросила Айра.
        - Я? - Хайта отвернулась, но желваки у нее на скулах напряглись и зубы скрипнули. - Не знаю. Теперь мне кажется, что сама убила бы его, а когда он вышвыривал меня из шатра за бесплодность, в ногах валялась, пощады просила. Так ведь и другая жена не родила ему ни сына, ни дочери.
        - Отчего же не нашла себе другого шатра? - сдвинула брови Айра.
        - Вот мой шатер! - махнула рукой в сторону повозки Хайта. - Забудь, девка, о мести! Месть слаще меда, но травит нутро, как яд. Так что? Готова рубить мертвецов на части? Плечи вроде у тебя широки. Умеешь сухожилия подрезать?
        - Увидим, - задумалась Айра. - Наверное, не труднее, чем рубить живых?
        - И многих ты уже порубила? - прищурилась Хайта.
        - Пока еще нет, - прикрыла глаза дочь Ярига. - Но нагнать ведь недолго? Скольких надо? Или не случается крючницам с живым врагом сталкиваться?
        - Никому не пожелала бы! - нахмурилась черная. - Попадешь к сайдам в черном балахоне - лучше сама себе горло режь. Не пощадят нашу сестру, точно тебе говорю.
        - Нигде нет спасения! - развела руками Айра.
        - А ты как думала? - прошептала Хайта. - От края до края кровью залило. Плыви, девка, сколько сил хватит. Отдохнуть захочешь - сразу ко дну пойдешь. Захлебнешься.
        До Борки Хайта и Айра добрались еще через две недели. Миновали разоренную Дешту с полуразрушенными стенами, несколько деревень, в которых испуганные крестьяне трудились явно не на прокорм собственных семей, замки Стейча и Креча, обожженные и пропахшие дымом, из чего Айра поняла, что хенны не собираются оставаться в скирских землях надолго. О том и сама Хайта сказала, сплевывая на круп жилистой лошаденки:
        - Как можно здесь жить? Взгляд некуда бросить: всюду или в лес упираешься, или в горы. Ветер - и тот больной. Задыхаюсь я здесь, задыхаюсь!
        Промолчала Айра. Не спросила, зачем же хенны пошли в немилый им край. По сторонам стала смотреть. Отряды хеннов один за другим шли на север. Ползли бочки с водой, повозки с оружием и провизией. Кони с трудом тянули на телегах тяжелые бревна. Ругались, визжали, взмахивали хлыстами торговки. Казалось, где-то впереди притаилась бездонная пропасть, потому что такого количества войска и приобщенных к нему прислужников не могла вместить в себя никакая земля. Но войска шли и шли, и повозка крючницы Хайты, от которой отшатывались все - и воины, и торговки, и даже лошади, - казалась Айре щепкой, захваченной упрямым потоком.
        Изгаженный и оскверненный лес к северу поредел, чтобы вовсе сойти на нет на горной дороге. Поднялись скалы, началась узкая долина, тянущаяся на десять лиг до самой Борки, и наконец впереди показались ее башни. По сторонам дороги встали степные шатры, но и те из воинов, кто останавливался, найдя свою сотню, и те, чей путь продолжался, не могли оторвать глаз от перегораживающего долину величественного сооружения. За лигу до неприступной стены, когда шатры сменились боевыми биваками, Хайта направила лошадь левее, к скалам, и Айра разглядела не меньше полусотни черных повозок, скучившихся на усыпанном битыми камнями склоне.
        - Что-то я не вижу цветов танов на шлемах хеннов, - заметила Айра.
        - Вижу, и правда бродила ты где-то последние месяцы! - усмехнулась Хайта, понукая лошадь. - Под каким таном муж-то твой ходил?
        - Под Леком, - ответила Айра. - Красный лоскут вился на его шлеме.
        - Забудь о лоскутах, - спрыгнула с повозки Хайта. - Нет их больше. Или пока нет. И старший шаман теперь другой. И великий тан. Кстати, тот самый Лек. Или и о гнусном заговоре старого шамана ты тоже ничего не слышала? О преступлении, когда погибли все сыновья Каеса, кроме Лека? Жаль только, что и сам Кирас сдох, - уж я бы ударила его молоточком! Ходила я к нему когда-то, молила нутро мое исцелить! Немало пришлось монет в его мошну отсыпать!
        - Я маленький человек, - проговорила Айра. - И заботы мои маленькие. Что мне до Лека? Разве он муж мне?
        - Радуйся тому, что не муж, - скривилась Хайта. - Этот парень ходит по головам, как и его отец, вот только и каблуки, и подошвы у него подбиты гвоздями наружу. Кстати, была у него жена, да пропала! С сыном пропала! Немалому числу хеннов пропажа та голов стоила!
        - Разве можно скрыться теперь от великого тана в Оветте, тем более с ребенком? - подняла брови Айра.
        - Ну ты-то скрылась? - Хайта подбила колесо телеги камнем.
        - Кому я нужна? - зевнула Айра, хотя все тело ее било мелкой дрожью. - Да и не гожусь я в жены великому тану, если не подошла собственному мужу. Хотя родить ребенка для великого тана не отказалась бы.
        - Женщина ничего не решает у хеннов, - твердо сказала Хайта.
        - Так тебя в крючницы муж послал? - не поняла Айра.
        - Стала крючницей - забудь, что была женщиной! - оборвала ее Хайта.
        - Еще не хенн, но уже не хеннка, - съязвила Айра. - И сотник забирает все собранное. А если ничего не соберешь, он и от ничего нам только сотую часть оставит?
        - Запомни, - прошипела Хайта помощнице в лицо. - Если я проголодаюсь, то подойду к любому хенну, и он отдаст мне последний кусок!
        - Что ж, выходит, голод нам не грозит? - рассмеялась Айра, но Хайта только дернула подбородком и пошла к костру, вокруг которого скорчились два десятка закутанных в черное фигур.
        Айра поправила капюшон балахона и шагнула к дороге. Здесь, в лиге от стен Борки, которая казалась окутанной туманом от поднимающихся над укреплением дымов, войско хеннов встало. Ширина долины, которая перед самой стеной еще сужалась вдвое, едва достигала четверти лиги, и вся она была заполнена тысячами степняков. Впереди, на расстоянии полета стрелы от Борки, высились бревенчатые стены, под прикрытием которых стучали топоры, визжали пилы, бранились сотни мастеров и подмастерьев, собирающих какие-то громоздкие метательные машины. Тут же выстроились тысячи лучников и копейщиков, готовых при необходимости прикрыть мастеров от вылазки сайдов, но воины Скира не давали о себе знать. Ни звука не доносилось из-за могучих стен. На мгновение Айра зажмурилась и представила, что там, за неприступными башнями, стоят с обнаженными клинками многие из ее знакомых - мальчишки и девчонки из скирского порта, маги из школы Аруха, слуги Ярига из его трактира, торговцы, воины, крестьяне. Стоят и надеются, что неприступные бастионы так и останутся неприступными. Интересно, обрушивалась ли на эту твердыню хотя бы раз
сила, сравнимая с армией хеннов?
        - Держи, - услышала Айра голос Хайты и вздрогнула, обернувшись: под капюшоном ее балахона не было лица, только мутно поблескивали белки глаз. - Держи, - повторила Хайта и сунула в ладонь дочери Ярига глянцевый мешочек. - Намажь руки до локтя и лицо, шею. Так, чтобы ни частицы кожи не выглядывало наружу. И не бойся, это сажа, смешанная с древесным соком. Смывается любым жиром или маслом, но умываться мы будем только после взятия Борки. А пока она предохранит нас от всякой трупной заразы. К тому же мы с тобой - лики смерти на этой поляне. А лики смерти черны!
        - Не умываться до взятия Борки? - поморщилась Айра. - А если хенны не смогут взять ее?
        - Смогут, - скривилась в усмешке Хайта. - Кстати, сухожилия подрезать мертвым не придется. Перед стеной ров - можно сказать, пропасть. Лек приказал отпускать мертвых: пусть засыпают ее телами.
        - На это может не хватить и всего воинства хеннов, - прошептала Айра.
        - Не наша то забота, - оскалилась Хайта. - А Борка падет. Рисские колдуны здесь. Они обещали помощь хеннам. Привезли бочки и кувшины с каким-то особенным составом. Якобы вываренным из земляного масла. Кто бы мог додуматься, что земляное масло можно не только жечь, но и варить? Короче, мажь лицо и иди к повозке. Наше дело ждать жатвы и молотить то, что будет сжато!
        Жатва смерти у борской твердыни началась через два дня и затянулась на месяц. К ее началу на почтительном расстоянии от молчаливого укрепления встали три ряда бревенчатых стен, и Айра узнала, что осада Борской крепости ведется хеннами, но не по хеннским правилам. По договоренности с великим таном колдуны из Суррары выполняли обещанное - вскрыть главный запор на дверях в скирскую сокровищницу. Они мельтешили в белых балахонах между мастерами, заставляя их возводить немыслимые устройства. Хенны смотрели на рисскую возню с недоверием. Да, против Борки обычные хеннские лестницы, деревянные тараны и зажигательные стрелы были бессильны, но даже громоздкие конструкции, которые поднимались на глазах, превышая размерами самый высокий дештский дом, казались на фоне величественных укреплений жалкими шалашами. И все-таки росли груды камней и глиняных сосудов и бочек, возле которых и день и ночь стояла охрана. Складывались у столбов огромные стрелы, больше напоминающие жерди, и обивались тяжелыми шкурами громоздкие щиты. И в центре всей этой строительной суеты возводилось странное здание, напоминающее длинный
и приземистый портовый сарай. Его кровлю защищали листы железа, стены покрывали все те же шкуры, а полосу фундамента заменяли сотни небольших колес или катков. Что там было внутри сарая, Айра разглядеть не могла, но длина здания превосходила ширину рва у борской стены раза в три.
        - Что там? - спросила ранним утром у Айры Хайта, когда ее помощница проснулась от шума, выскользнула из повозки, стряхивая с влажного брезента капли росы, и подсела к ней на так и не успевший во время короткой ночи остыть от лучей Аилле валун.
        - С той стороны? - вздрогнула Айра.
        В утренних сумерках копошились, шевелились у неуклюжих машин тысячи риссов и хеннов.
        - С той стороны стены, - кивнула Хайта и протянула Айре кусок лепешки. - Скоро мы там будем, но, пока еще мы здесь, расскажи мне. Ведь ты бывала там?
        - Бывала, - кивнула Айра. - Но там все могло измениться. Даже с этой стороны стояли перед мостом две башни, которых теперь нет. В них размещались мытари. Они осматривали повозки, проверяли путников и всадников, собирали мзду. За ними был узкий мост, который теперь, наверное, убран внутрь крепости. Собственно, у крепости только одна стена. Она не только высока, но и широка. Когда-то проход под надвратной башней мне показался темным тоннелем, а дальше - небольшой городок и две дороги. Одна ведет к Скоче и Ласской крепости через Омасс, другая следует через город умерших - Суйку. В Скоче мост через Даж, через ту самую бурную реку, которая не дает хеннам обойти Борку здесь и которая отсекает весь Скир от этих гор по правую руку. А дальше - дальше около сотни лиг леса и деревень до самого Скира.
        - Значит, нужно пройти еще всего две сотни лиг, - прищурилась Хайта. - Две сотни лиг до конца войны…
        - А как же риссы? - удивилась Айра. - Или хенны не собирались посчитать ребра нынешним союзникам?
        - Всему свое время, - раздельно произнесла Хайта. - Пока мы в Скире. У нас будет много работы, Нора. Успеем ли до осени?
        - Я бы не спешила загадывать, - покачала головой Айра, оглядывая высокую стену. - Сначала нужно преодолеть первое препятствие. Пока я не уверена в том, что это возможно.
        - Всякий человек рождается, чтобы когда-нибудь умереть, - пожала плечами Хайта. - И точно так же всякая крепость однажды превратится в груду камней.
        - Увидим, - кивнула Айра.
        И в это мгновение со скрипом, резанувшим уши, сразу все метательные машины, имена которых дочь Ярига уже успела выучить, пришли в движение. Взметнулись к утреннему небу огромные рычаги пороков, отправив в полет огромные валуны, задрались черпала катапульт, выпрямились плечи баллист[П о р о к, к а т а п у л ь т а, б а л л и с т а - осадные машины.] . Ни толстые, подобные тяжелым кольям, стрелы, ни камни, что отправились в полет из катапульт, не принесли вреда стене, отскочив от мощной кладки, но огромные валуны, каждый из которых был размером с круп крепкой лошади, все-таки оставили по себе след. Один из них выбил из кладки несколько камней, три рассыпались при ударе о грани башен, но пятый попал в линию бойниц и между двумя узкими арками, предназначенными для обороны крепости, пробил собственное отверстие, что тут же вызвало восторженные крики обслуги осадных машин. Из бойниц укрепления, до которого от первой осадной линии было не больше четверти лиги, вылетело около сотни стрел, но ни одна из них не доставила беспокойства мастерам. Для прицельного выстрела расстояние было не слишком велико, но
каждого рабочего защищал надежный доспех. Раздался визгливый окрик рисского колдуна - и тут же заскрипели рычаги и вороты, заорали погонщики лошадей, чьим усилием поднимались на высоту тяжелые противовесы пороков, и вскоре новые камни полетели в сторону крепости.
        - Ну что скажешь? - потерла сухие ладони Хайта. - Не воюют так хенны, но ведь и крепость перед нами не чета всем прочим! Тут ни лестница не поможет, ни башня осадная не подойдет - одна дорожка ровная, да и та под другое дело сгодится! Похоже, жатва началась, но не скоро нам с тобой урожай собирать придется, не скоро!
        - А ты спешишь? - спросила Айра.
        - Спешу? - Хайта замерла и, коснувшись черной ладонью черного лица, заложила за ухо седую прядь волос. - Да. Хочу, чтобы это все закончилось. В степь хочу. Хоть живой, хоть мертвой - все одно в степь. Но ты права: нынешняя забава надолго.
        Хайта вздохнула и двинулась обратно к повозке. Айра осталась стоять на выступе скалы, вглядываясь в продолжающийся обстрел борских укреплений. Защитники крепости уже поняли, что их стрелы не наносят вреда осаждающим. Попытки поджечь механизмы тоже успехом не увенчались. Редкие пылающие дротики, что вонзались в скрученные друг с другом бревна, тут же гасли, сбитые мастерами орудий, прочие догорали, воткнувшись в сырые бревна низких укреплений. Сайды явно были в растерянности. Убрав мост, они даже не могли открыть ворота и сделать вылазку, чтобы порубить, сжечь деревяшки, которые медленно, почти незаметно, но начали рушить тяжелую стену, особенно в вышине, где она была не столь толста и где за двумя-тремя локтями кладки скрывались переходы, хранилища и залы, в которых сидели лучники и копейщики, смоловары и мечники - все те, кто ждал обычного штурма с лестницами и веревками, но так и не дождался.
        Аилле поднялся к зениту и медленно сполз к краю неба. Через равные промежутки времени камни продолжали взлетать в темнеющее небо. Крепость уже не отвечала осаждающим. Она словно вздрагивала при каждом ударе, и точно так же вздрагивала Айра, жмурясь всякий раз, когда на плоскости укрепления появлялась очередная отметина. Дочь Ярига продолжала вздрагивать и ночью, и утром, и весь последующий месяц, к исходу которого Борка потеряла едва ли не треть высоты, а то, что осталось, зияло выщерблинами и дырами. Но по-настоящему Айра испугалась, когда пороки умолкли.
        Глава 4
        Борка
        Ролла Рейду распирало от гордости. Именно ему, главе одного из богатейших скирских домов, и тысяче его лучших воинов предстояло дать первое сражение самонадеянным хеннам. Точнее, не дать сражение, а высокомерно наблюдать, как степняки будут грызть неприступные камни Борки. Ну и прореживать их число стрелами, камнями и кипящей смолой, если у серых хватит умения и решимости перебросить через глубокий ров мостки и приставить к неприступными стенам лестницы.
        Тан Рейду никогда не блистал умом, но то, что он знал, он знал твердо. И самым главным его знанием было одно - никто и никогда не брал борских укреплений. Случалось, докатывались до них в прошлые столетия степные разбойники, но всякий раз уходили ни с чем. Да и что говорить, до первых бойниц стены было больше сотни локтей гладкого камня в высоту, и это если считать от среза рва, так ведь стена и уступа по рву не имела: так и опускалась в пропасть на две сотни локтей вглубь. А уж сама ширина рва в те же полсотни локтей вовсе казалась непреодолимой, тем более что подъемный мост тан приказал утянуть в крепостной двор целиком, дабы и соблазна не возникало у кочевников на него забраться. Больше того: сами ворота, выкованные лучшими кузнецами, Ролл решил не только укрепить изнутри, но так и вовсе заложить камнем на всю глубину прохода. Правда, когда в Борку прибыл конг, он долго стоял у свежей кладки, раздумывая о чем-то, наконец подозвал тана и сухо спросил:
        - Выходит, только отбиваться собираешься? А ну как вылазку сделать за стену понадобится?
        - Убивать со стены буду, - твердо сказал Ролл. - Камней, смолы и стрел хватит. Все равно вылазки за стену против мерзости степной не помогут. У меня тысяча на стене да прислуги и ополченцев столько же, а серых, по сведениям лазутчиков, за сотню тысяч. Да вот только нет другой дороги в Скир. Все вершины и скалы за Дажем и горы правого плеча - наши. У меня там в каждом ущелье ловушки, лучники в каждом гнезде, да и что нам будет от единиц-скалолазов? Сюда они придут. В Борку упрутся. Нет здесь другой дороги. А здесь - не пройдут. Может, и не стоило нам столько сил тратить на восстановление крепостей и поднятие стены Скира? Неужели думаешь, что понадобятся все силы?
        - Могут, - процедил сквозь зубы Седд. - Хотя если проявишь доблесть…
        Заморгал Ролл, да и сказал умную вещь, что редко за ним водилось:
        - Доблесть-то я проявлю, да вот только несколько королевств Оветты пали вместе с доблестью. На камни Борки я надеюсь, а не на доблесть. И на то, что жены и дети наши в самом деле загодя уйдут из Скира к холодным берегам Гобенгена. Слышал я, что уже пятый год лето добирается до холодных камней, и не только трава, но и кустарник успевает ягоду выпустить, да надолго ли? Или лучше стужу перетерпеть, чем смерть от степняков принять?
        - А знаешь, - с интересом посмотрел на тана конг, - некоторые считают, что зря мы вывозим женщин, детей и стариков за море. Когда родные за спиной, воин сражается лучше.
        - Но и оглядывается чаще, - снова сказал умную вещь Ролл Рейду. - Особенно когда стрелы не в его грудь ударяют, а над головой летят.
        Ничего не сказал на это конг, молча развернулся и пошел к коню, чтобы умчаться на север, где шла непонятная Роллу подготовка к тому, что серые все-таки возьмут Борку. Ролл смотрел ему вслед и мучился над вопросом - правильно ли он сделал, что не сказал ни слова конгу о странной вести, переданной Ирунгом: что якобы его сын Лебб, который был отдан в подчинение магу, нашел в пределах Суйки с месяц назад собственную жену, да еще и удостоверился в ее девственности? С одной стороны, вроде бы девку дочерью конга и сгинувшей настоятельницы храма Сето - Тини числят, с другой стороны, не до того теперь Седду Креча, тем более что он и раньше поисками пропавшей дочери не озабочивался. Нет, правильно сделал, что промолчал. Не стоит спешить с подобными новостями, тем более что и Ирунг не советовал болтать, не время теперь для празднеств и свадебных церемоний - вот когда кончится война, тогда и поговорить в лад станется. В любом случае нет у Седда наследников, кроме дочери, а уж славы за его родом столько, что ни один дом с ним тягаться не сможет. Неужели дому Рейду суждено стать главным домом Скира?
        Словно молодой воин взлетел Седд в седло могучего коня. Зацокали копытами кони свиты и охраны. Поклонился Ролл Рейду вслед конгу Скира и остался приглядывать за Боркой - за крепостной стеной, выше которой не было во всей Оветте, за двумя несравненными башнями, которые мощью могли поспорить с черными скалами Молочных пиков, за надвратным бастионом, который хоть и уступал соседкам высотой, но сам выглядел как неприступный замок. Жителей в городишке за стеной не осталось, часть домов была разобрана по камешку, которые около сотни коротких катапульт готовы были сбрасывать со стены на подошедших к стене ближе, чем на две сотни локтей, хеннов, а в остальных хранились запасы смолы и дров - запас к той смоле и растопке, которой были забиты свободные помещения на всех ярусах башен и стены. Тысяча воинов, подчиненных тану Рейду, на сей раз несла службу аккуратно, словно ждала чего-то страшного и неминуемого. Ролл ежедневно проверял посты, осматривал оружие, приказывал передвинуть катапульты между зубцами верхнего яруса стены, но страдал от ожидания и мысленно подгонял осаду, поэтому, когда в узкой долине
показалось войско хеннов, он даже обрадовался. С тех самых пор почти все время тан проводил на верхнем ярусе бастиона.
        Первые дни Ролл с интересом и некоторой тревогой наблюдал за тем, что серые, против обыкновения, не ринулись на штурм противостоящего им укрепления сразу, а затем повеселел. Степняки начали возводить напротив борской стены собственное укрепление. Поднялись три ряда деревянной стены, начали расти сооружения, похожие на осадные башни. Правда, толку от них осаждающим случиться не могло, потому как уж больно неровной была узкая долина перед борской стеной, а дорога так узка, что и два быка, запряженные в сайдские повозки, разойтись не могли. Однако Ролл позвал тысячника, сотников и приказал лучшим лучникам прореживать копошащихся у странных сооружений строителей. И здесь сайды не преуспели - хоть и было до первого ряда хлипкой стены едва ли с четверть лиги, но в долине гулял сильный ветер, сносил стрелы, а те, что и долетали до укреплений, не могли нанести противнику, сплошь прикрывающему тело неказистым, но надежным доспехом, серьезного урона. Заряженные же толстыми стрелами четыре имеющиеся баллисты только добавили копошащимся строителям осторожности. Поджечь странные конструкции тоже не удалось:
смоленые, попыхивающие пламенем дротики шустро заливались водой.
        Ничего, сам себя успокаивал Ролл, однако, когда понял, что хенны строят что угодно, но не осадные башни, когда долина заполнилась несметным количеством войска, а штурм так и не начался, когда поднялись бесчисленные шатры, а самые старательные дозорные высмотрели среди хеннских мастеров магов Суррары, послал гонца к конгу. Однако прибыл не конг, а постаревший и изрядно погрузневший Ирунг. За ним неотступно следовала его охранница Мэйла, вместе с ними прибыл и кутающийся, несмотря на летнюю жару, в плащ Арух. Маги долго стояли у широкой бойницы бастиона, рассматривая войско степняков и покачивая головами.
        - Уже месяц здесь? - спросил наконец Ирунг, когда разглядел и стены, и сооружения, и шатры, и повозки крючниц, и даже балахоны магов из Суррары.
        - Почти, - откликнулся Ролл. - Я же сразу сообщал конгу, как первые шатры встали! Я думаю, что они измором хотят Скир взять. И точно! Другой-то дороги в Оветту нет…
        - Измором? - фыркнул Арух. - Что-то я никогда не слышал, чтобы хенны кого-то брали измором! Да и о каком «изморе» ты говоришь, почтенный Ролл Рейду? Море все еще за сайдами, так что, пока скирская гавань не захвачена хеннами…
        - Она никогда не будет захвачена! - зарычал Ролл.
        - Возможно, - кивнул Ирунг и обернулся к Роллу. - А если и будет захвачена, то цена будет непосильна для любого захватчика! Это осада, Ролл, осада! И штурм будет серьезным - думаю, что рисские маги приложат к нему руку!
        - Лазутчики уже давно докладывали, что Суррара обещала помощь хеннскому тану во взятии Борки и укрощении Суйки, - прошипел Арух.
        - За кинжал из копья Сади? - прищурился Ирунг.
        - За кинжал Сурры! - выпрямился Арух и тут же смахнул с лица торжественность и захихикал: - Однако сначала нужно взять Борку, а я что-то не чувствую никакой хеннской магии! И рисской магии тоже не чувствую! Как они собираются брать Борку? Войска нагнано много, но даже такого количества недостаточно, чтобы не только засыпать трупами ров, но и поднять гору трупов хотя бы до нижних бойниц!
        - Видишь вон тот сарай с блестящей крышей? - ткнул перед собой посохом Ирунг. - Готов поклясться, что в нем скрывается таран. Прямо напротив дороги стоит! Взгляни! И за бревенчатой стеной скрыто не менее сотни баллист и катапульт, и каждая из них больше любой, что установлены на башнях Скира, раза в четыре! Уверен, что они смогут добить и до бойниц Борки!
        - Ну и что же? - ухмыльнулся Ролл. - Просто мои воины будут реже высовываться в бойницы, но они найдут способ, как попотчевать серокожих разогретой смолой и камушками! Ты лучше скажи, почтенный Ирунг Стейча, что за воротца расставили хенны во втором ряду?
        - Воротца? - Ирунг прищурился.
        То, что Ролл назвал воротцами, можно было бы принять за каркас для действительно величественной стены, если бы кому-то вздумалось строить ее из дерева, как иногда делали только баль, но воротцами указанные сооружения все-таки не являлись. Скорее, они напоминали подъемники, которые на равнине устраивали у колодцев корепты. Рамка, шест, на коротком конце - противовес, на длинном - бадья. Вот только размером хеннский подъемник превосходил корептский в сотню раз. Одно то, что шест заменял огромный, тщательно очищенный от коры и сучьев дубовый ствол, уже наводило на тревожные размышления, так ведь и рама была такого размера, что на ней можно было повесить в два ряда не меньше десятка разбойников. А противовес? Не для его ли подъема в отдалении сведены в общие упряжи лошади?
        - Это пороки, - облизал губы Арух.
        - Что-то вроде катапульт? - нахмурился Ирунг.
        - Что-то вроде, - нервно дернул головой маг. - Впрочем, в действии я их не видел, но вспомни, Ирунг, слова договора, который так и не успел скрепить собственной рукой прошлый конг? Что обещали риссы? Отдайте нам алтарь Исс, и мы будем служить вам, как своим братьям. Верните в Суррару кинжал Сурры, и магия риссов, наши воины и наши умения соединятся с воинами и умениями сайдов в любой войне, а тараны, баллисты, катапульты и пороки риссов разрушат любую крепость, поднявшуюся против нашего союза!
        - Ага! - хмыкнул Ролл. - Похоже на разговор путника с волком. Дай мне откусить твою руку, путник, и я буду верно служить тебе. Если наемся!
        - Тем не менее риссы с хеннами, - мрачно заметил Ирунг. - Судя по размерам, эти самые пороки способны метать камни гораздо дальше, чем обычные катапульты.
        - Или значительно более тяжелые камни, - добавил Арух.
        - Но ведь это не магия? - уточнил Ролл и, дождавшись кивка, расплылся в усмешке. - Так отчего нам боятся камней? Мы сами камни! Скалы! Мы - Борка, демон меня задери, а не какая-нибудь корептская крепостишка! Борка!
        - Конечно, дорогой Ролл, конечно! - похлопал дрожащей рукой тана по плечу Ирунг. - Так ты уж постарайся, чтобы и хенны поняли это!
        - Не сомневайся! - потряс кулаком Ролл.
        Долго еще что-то высматривали в бойницах маги, чертили на полу коридоров какие-то схемы или выводили заклинания, потом перекусили мясом, запеченным на углях, и попрощались с Роллом. Тан Рейду еще успел вполголоса осведомиться у Ирунга насчет дочери Седда Креча, но маг, к облегчению Ролла, только скривил губы в усмешке:
        - Забудь пока и о сыне своем, и о невестке. Пусть жена твоя о них думает, для этого у Ворлы есть и голова, и деньги, и время. Твоя забота, Ролл, Борка. Много хенны войск нагнали, много. Готовься к худшему. И я готовиться буду. И Седд готовится к худшему, поэтому не до дочери ему. Кто его знает, может, и удастся разгрызть хеннам вместе с риссами борскую преграду, так постарайся, чтобы переломали они здесь большую часть зубов.
        - Постараюсь, - расправил плечи Ролл Рейду. - Если они решатся на осаду, а не уйдут обратно в степь.
        Осада началась на следующий день. Ранним утром Ролл проснулся в крохотной комнате, выходящей окнами на север, от грохота. Сначала ему показалось, что где-то недалеко случился камнепад, затем тан открыл глаза и увидел повисшую в воздухе пыль, а следом за этим в дверь ворвался тысячник.
        - Началось, твое благородство, началось! - захрипел седоусый воин, но Ролл уже выскочил в коридор и побежал к верхним ярусам бастиона, на ходу прилаживая перевязь с мечом, словно стальной клинок мог помочь ему оборонить от врага неприступную твердыню.
        Осадные орудия хеннов работали. Со скрипом и уханьем взмывали гигантские жала пороков и отправляли в полет к борской стене камни. На глазах увеличиваясь в размерах, валуны по дуге летели к стене, и Ролл с ужасом понял, что каждый из них превосходил величиной человека!
        Снова раздался тяжелый удар, затем еще один, с верхних ярусов донеслись истошные крики, и Ролл побежал еще выше по лестнице. Тысячник торопился за ним. На верхнем ярусе творилось ужасное. Один из камней попал между бойницами и вышиб перемычку в проход, едва не обвалив оголовок стены. Тут же лежал лучник с размозженной головой и хрипел сотник, пронзенный толстой, в руку, стрелой.
        - Сначала по бойницам из баллист и катапульт пристрелялись, - задыхаясь, доложил тысячник, - а потом штуковины эти валуны метать принялись.
        Ролл шагнул к разнесенной бойнице. Катапульты и баллисты хеннов молчали, а жала пороков медленно двигались к земле. Ни один из серых воинов не двинулся с места. Недвижимо отсвечивал утренними лучами Аилле узнанный Ирунгом таран, сверкали золочеными оголовками шатры.
        - Нарг! - яростно окликнул тысячника Ролл. - Людей отвести от бойниц в северные коридоры! Оставить только дозорных! Да разбирать обвалы! Верхние ярусы могут пострадать, но ниже стену и такими валунами не взять! Баллисты на башни! Как хочешь, но спокойной осады хеннам дать нельзя! Лошадей, обслугу, сами пороки надо разить! И лучников, лучших лучников на скалы правого плеча - пусть подберутся как можно ближе! Понял?
        - Понял, господин! - щелкнул каблуками тысячник и побежал в сторону, выкликивая сотников и помощников.
        Ролл зло вдвинул меч в ножны и поймал испуганный взгляд юного сайда, который стоял у присыпанного пылью котла со смолой и растерянно моргал.
        - Имя? - окликнул его тан.
        - Хин, сын Орига, - выпрямился воин.
        - Бегом вниз, найдешь тысячника ополченцев - ко мне его! Да прикажи ему, чтобы гонца отправлял к конгу: началась осада, началась!
        Помчался юный сайд вниз по лестнице, а Ролл заторопился назад, в надвратный бастион: его-то стены толще всех прочих укреплений строились.
        Началась осада, началась, вот только штурма все не было. На второй день уже и баллисты с катапультами хеннские совсем замолчали - видно, пристрелялись к бойницам или уразумели степняки, что мало от них ущерба противнику, а гигантские сооружения продолжали отправлять в сторону Борки смертоносные валуны. До полусотни камней от рассвета до рассвета успевала обрушить на укрепление каждая из диковинных метательных машин. И никак не удавалось их остановить - ни стрелами, ни тем более мелкими камнями. Посланные же в скалы лучники попали в магические ловушки, расставленные риссами, и мало кто из них вернулся назад. На пятый день в крепость заявился Ирунг, затем и Седд поднялся по занесенным пылью и каменным щебнем лестницам, чтобы присмотреться к разрушительным устройствам. Долго смотрел конг на размеренную неторопливую работу машин, потом обернулся к Ирунгу, словно и не было рядом Ролла, спросил:
        - Зачем столько настойчивости? Отчего не штурмуют? Неужели хотят не только стену порушить, но и обломками ров завалить?
        - Долго заваливать придется, - ответил после раздумий маг. - И до конца лета не управятся, если только не думают хенны или риссы, что удастся саму стену в ров обрушить. Но это вряд ли выйдет: стена-то поддается валунам на верхнюю четверть, а ниже камень крошится, конечно, но полгода такой осады выдержит. Теперь главное - людей сберечь, потому как сам видишь: ущерб хеннам легче в открытом бою нанести, чем со стен их обстреливая, да и не оставляет меня мысль, что не все еще хенны предъявили - есть у них в рукаве что-то еще.
        - Что бы ни было, мы должны быть готовы, - отрезал Седд. - И вот еще что, Ирунг. Приглядись-ка к этому устройству. Не знаю, доберутся ли хенны до Скира, но подобные катапульты, или пороки, или как бы они ни назывались, очень пригодились бы. Думаю, что такие камешки не только стены способны разрушать, но и войско в поле прореживать!
        - Сколько у меня есть времени? - нахмурился Ирунг.
        - Совсем нет времени, - коротко бросил Седд Креча и ушел из бастиона, и почти сразу после его ухода тяжелый удар потряс укрепление.
        Ирунг прокашлялся в поднявшейся пыли и, протянув руку, похлопал Ролла по плечу:
        - Не держи воинов на стенах, сбереги их. Пусть ополченцы разбирают разрушения, но воины должны ждать штурма.
        - А что, если они будут метать глыбы до того дня, пока не сровняют Борку с землей? - хмуро спросил Ролл.
        - Нет, - покачал головой Ирунг. - Это действо может затянуться на год, а хеннское воинство ждать не любит. Да и кормить такую прорву людей чем-то надо, хотя лазутчики и говорят, что умерил жестокость хеннский тан, перестал убивать крестьян. Они пойдут на штурм. Через неделю-две, но пойдут. Вот как решат, что устрашили сайдов, так и пойдут.
        - Ты считаешь, маг, что хенны способны устрашить сайдов? - расправил плечи Ролл.
        - Способны, - усмехнулся маг. - Правда, устрашить - не значит победить, не так ли? Я пришлю тут пару жрецов: пусть приглядятся к диковинным устройствам. Найди им место, где их не убьет сразу. Хорошо?
        Ничего не ответил Ролл, побежал на верхние ярусы, откуда опять доносились крики. Там, в клубах пыли, стонали раненые бойцы. Порядок удалось навести к полудню. Воины были уведены вниз, лучники перешли на верхние ярусы башен, которые почти не пострадали от обстрела, а их места заняли ополченцы. У полуразрушенных бойниц встали дозорные, готовые предупредить о каждом последующем смертоносном камне, а привыкшие больше к крестьянскому или рыбацкому труду сайды разгребали завалы, пытались чинить кладку там, где она не успевала рухнуть сразу, переносили в дальние помещения смолу, дрова, перетаскивали тяжелые котлы. Осада все еще не перерастала в штурм, но сотни людей трудились безостановочно - и на стене, и в отдалении от нее. Дни проходили за днями, и в какой-то момент Роллу начало казаться, что осада продлится вечно, - правда, стоило ему подняться на какую-либо из башен или на верхнюю площадку бастиона, как он все больше и больше убеждался, что пусть и медленно, но осаждающие превращали неприступную стену в обгрызенный ломоть гранитного хлеба. Верхние ярусы стены были разрушены почти полностью, и пусть
основная ее часть оставалась, но и в ней, и даже в башнях и бастионе зияли прорехи. Не осталось ни одного целого помещения, окна которого выходили бы на юг.
        Обстрел прекратился ровно через месяц. Ролл, который забыл, что такое спокойный сон, снова прицепил к поясу меч. Ждавший тана у дверей тысячник подтвердил, что хеннские пороки замерли. Ролл взбежал на верхнюю площадку бастиона и вгляделся в лагерь осаждающих.
        - Лестницы, лестницы! - засопел у его плеча тысячник.
        - Вижу, - оборвал седого воина тан Рейду. - Гонца к конгу, быстро! Передать Седду Креча, что штурм начался! Всех воинов на стену! Разогревать смолу! Готовиться к отражению штурма! Лучников! Ополченцев! Всех! Чтобы никого не осталось в городе! Лично проверю!
        Тысячник бросился вниз по лестнице, а Ролл остался на площадке, возбужденно теребя рукоять меча. Наступало его время. Лагерь хеннов шевелился. Снимались шатры, ложились на скаты деревянных стен лестницы, массы воинов переходили с места на место, готовясь к штурму. К полудню начнут - не позже, решил Ролл и, кликнув слугу, приказал поднять ему завтрак на смотровую площадку. Тан не хотел пропустить ни мгновения собственного триумфа. Пусть у него на стене всего две тысячи человек, из которых воинами могут назвать себя не больше половины, - очень скоро многое переменится. Безумные степняки подойдут на расстояние полета стрелы, сунут головы под кипящую смолу и камни.
        - Почтеннейший тан? - окликнул Ролла тысячник незадолго до полудня.
        - Чего тебе, Нарг? - отозвался тан, который давно уже стоял, замерев, между зубцами бастиона.
        - Все воины на стенах, смола уже почти разогрета, дров достаточно, мы готовы…
        - Тебя что-то беспокоит? - яростно раздувая ноздри, оглянулся Ролл.
        - Лестницы коротки, - замялся тысячник. - Коротки лестницы у хеннов, да и всего-то их меньше десятка. Локтей по двадцать каждая - они же не самоубийцы, чтобы к стене их приставлять?
        - Зачем же тогда хенны их мастерили? - раздраженно усмехнулся Ролл и в это мгновение услышал шелестящий звук и уже ставший привычным скрип. Рычаги пороков взметнулись вверх, и темные камни опять полетели к стене. Правда, в этот раз они были явно меньше размером, чем те глыбы, что месяц крушили укрепления Борки. А вслед за ними подобные, странно округлые каменные ядра выплюнули и катапульты хеннов, и замерцали едва различимыми в дневном свете языками пламени стрелы на хеннских баллистах.
        - Что они задумали, раздери их на части демоны? - заорал Ролл, но в это мгновение один из камней ударился о зубец бастиона, возле которого стоял тан. Тысячник невольно пригнулся, но зубец устоял. Вдребезги разлетелся снаряд. Тан Рейду недоуменно уставился на собственные руки, на грудь, которые смочила какая-то странная дурнопахнущая жидкость, и обернулся было к тысячнику, чтобы спросить его: к чему это хенны начали обстреливать Борку глиняными горшками, да еще заполненными какой-то дрянью, но откуда-то снизу вынырнули языки пламени и мгновенно охватили и площадку бастиона, и самого тана. Ролл Рейду умер мгновенно и не увидел, как ревущее пламя накрыло всю стену от западной до восточной башни, включая неприступный бастион. Он не успел удивиться тому, что даже камень, смоченный странной жидкостью, начинает гореть, пока не почернеет и не выгонит из себя последнюю каплю зелья. Он не увидел сотен живых факелов на заполненных дровами и смолой крепостных ярусах. И уж тем более не увидел, как приблизился к стене крытый железом длинный передвижной сарай. К вечеру он достиг рва, пересек его и уперся в
кованые ворота. Ролл Рейду не услышал, как огромный невидимый таран разбил и ворота, и кладку, и не увидел главного: как тысячи хеннов начали вливаться в пределы Скира, не потеряв при этом ни одного воина против двух тысяч сайдов, сгоревших заживо на стене Борки.
        Глава 5
        Черная тысяча
        Черной тысячью командовал тан Геба. На втором месяце службы, в которой было больше тяжелой работы, чем воинских упражнений, Марик понял, что дом Геба был хоть и не менее славным, чем прочие дома Скира, но едва ли не самым бедным. Собственно воинов, которые оставались воинами в любое время жизни, у Сната Геба оказалось не более трех десятков человек, включая и седого Дампа, который изначально числился сотником, но не мог рассчитывать на сотню воинов даже с учетом набранных из родовых деревень крестьян. С тем большим усердием Снат Геба занимался черной тысячью, народу в которой на самом деле сумел собрать тысячи полторы, хотя дальнейшего прибытка уже не предвиделось. С год старательный и верный Дамп, умудряясь не попадаться на глаза дозорам Суррары, обшаривал окрестности Дешты и убрался оттуда только с первыми вестями о наступающих хеннах, зато теперь под началом его господина была умелая дружина, которой мог позавидовать любой тан, если бы в такое время у кого-то могла возникнуть зависть. Снат Геба брал только одиноких воинов - тех, кто сумел сохранить оружие, но не близких, - и шел дорогами Оветты
туда, куда смотрели его глаза, лишь бы только в глазах этих злости было больше, чем страха. Все, с кем были семьи, уходили к Скиру, где работа находилась каждому. Домочадцы тайными тропами отправлялись в узкие горные долины, где каждый клочок земли возделывался, дабы воины Скира не знали недостатка в еде, а мужчины, какого бы рода и племени они ни были, обновляли крепостные стены Ласса, Скомы и Скира, углубляли рвы, устраивали на дорогах ловушки, готовили самострелы и западни, запасали смолу, вар, дерево, готовили стрелы и другое оружие. Скир не собирался ложиться под копыта хеннских коней. Но все это происходило севернее, за крутыми берегами бурного Дажа, а здесь, от Скочи до Борки, опустели даже деревни. Стражники еще посмеивались, громогласно обещая друг другу, что хенны обломают зубы о подножие Борки, но уже вполголоса передавались из уст в уста известия о том, что диковинные осадные машины рушат борские зубцы, как весенние волны прибрежный лед.
        Над замком Омасса реял стяг дома Сольча, изображающий морского зверя меченосца, но две тысячи его защитников вряд ли чувствовали себя в безопасности. Несколько раз в лагерь Геба, над которым в лесной тиши висел герб с изображением черного горного лиса, приезжал посыльный от тана Сольча с просьбой помочь в обороне замка, если уж хенны и в самом деле разобьют Борку, но Снат только мотал головой, не отказывая, впрочем, в заготовке дров и смолы для крепости и обещая дать хеннам бой в чистом поле. Какое-то звериное чутье воина, привыкшего к тому, что тихие замкнутые гавани страшнее морских просторов, не позволяло Снату принять приглашение. После некоторого колебания он, может быть, и согласился бы уйти под защиту стен Омасса, но не кто иной, как сам Седд Креча, еще перед началом штурма Борки сказал тану Геба, что за ним дорога от Омасса до Скочи и если хенны дойдут до моста через Даж, то они должны идти по собственным трупам. Подобное предложение очень понравилось воинам черной тысячи, у каждого из которых был свой счет к степнякам, оттого и ни слова жалобы или недовольства среди них не возникало ни на
скудный рацион, ни на тяжелый труд. Они копали потайные ямы, рубили деревья и даже попытались устроить засеку поперек дороги, прерываясь лишь затем, чтобы в очередной раз повторить боевое построение сайдских копейщиков, только и способное на некоторое время задержать удар хеннской конницы. Вечерами же, когда Аилле опускался за белыми скалами Суйки в невидимое из омасского леса море, воины и их командиры забывались недолгим и тяжелым сном.
        В один из таких вечеров, когда Дамп уже наполнил оловянный кубок подкисшим вином, но не успел еще его пригубить, возле входа в шатер тысячника раздалась ругань, а затем и лязганье железа.
        - Что там, Мух? - окликнул охранника Дамп, подхватил меч и шагнул к выходу.
        - Вот, - недовольно ударил секирой о вытоптанную траву сайд. - Прутся для какого-то разговора, хотя все разговоры надо днем разговаривать! Срочное дело у них!
        Дамп, уже привыкший к тяжелой бляхе и нелегкой доле тысячника, прищурился. У входа в палатку стоял один из его новых сотников - высокий и худой дучь Рангел, а за ним переминались с ноги на ногу неразлучные друзья из его сотни - Марик и Насьта. Дамп спрятал в усы усмешку, которая у него возникала всякий раз, когда он натыкался на эту странную пару, и строго уставился на Рангела:
        - Что за срочность? Или хенны уже взяли Борку?
        - Так возьмут же, - неуверенно пробормотал Рангел, который умел управляться с копьем так, как никто другой из всей тысячи. - Хоть и далеко до Борки, а всякую ночь слышно, как рушатся ее стены. Вот мы и пришли. Пока не поздно.
        - Не поздно? - раздраженно прошипел стражник.
        - Подожди, Мух, - остановил его Дамп. - В каком смысле «пока не поздно»?
        - Воевать мы неправильно собираемся, - почесал скулу Рангел. - Не так надо.
        - Я так понимаю, что эти молодцы как раз и знают, как надо? - скривил губы Дамп.
        - Я теперь тоже знаю, - моргнул в спускающемся на лагерь сумраке Рангел. - Хочешь, и ты будешь знать, тысячник?
        - Что ж, - нахмурился ветеран. - Заходите. Только сразу скажу: если ничего важного не услышу, завтра заставлю ров копать от рассвета и до заката!
        - Так Рангел нам то же самое обещал! - едва не подпрыгнул на месте круглолицый ремини.
        Чуть слышный разговор длился недолго. Правда, когда Дамп вновь вышел из шатра, снаружи уже царила тьма. К удивлению стражника, тысячник хоть и выглядел злым, однако орать ни на кого не стал и даже не только не приказал отпустить каждому из наглецов по десятку плетей, но и не отправил их в ночной дозор. Вместо этого седой воин набросил на плечи тяжелый плащ, натянул шлем и зашагал к дружинным кострам, за которыми таился деревянный дом, занимаемый таном. В последние дни, с тех пор как и в самом деле в ночной мгле до лагеря черной тысячи стали доноситься отзвуки осады Борки, Снат пребывал в неважном расположении духа, поэтому Дамп на ходу продумывал, какими словами начать с ним разговор, чтобы не вызвать раздражения, а то и злобы тана. Впрочем, возле костров раздумья пришлось оставить - Снат Геба сидел на поваленном стволе дерева возле огня и хмуро высматривал что-то в языках пламени.
        - Что случилось, старый приятель? - окликнул он Дампа, едва тот успел открыть рот.
        - Ничего пока, твое благородство, - развел руками тысячник, слегка мотнув головой в сторону замерших в полумраке спутников. - Но может случиться, если не поговорим.
        Снат взглянул на вынырнувших из темноты стражников, успокаивающе махнул рукой и пригляделся к спутникам тысячника.
        - Рангел, ремини и белобрысый баль, если я правильно понимаю, тоже к разговорам склонны?
        - От них разговор и идет, - кивнул Дамп.
        - Тогда идем в дом, - поднялся на ноги тан и вовсе по-приятельски окликнул одного из стражников: - Парень, позови-ка слугу: пусть приготовит горячего вина на пятерых.
        Дом изнутри был устроен скромно. Одна большая комната, в которой когда-то, по всей видимости, жил егерь с семьей, и теперь хранила запах собак и простецкого лесного быта, но стены завешивали ковры, а на земляном полу утвердилась свежесложенная печь. Тан присел на походное ложе, после его кивка гости опустились на обычные деревянные чурбаки, почти сразу же в доме появился пожилой слуга, и словно по мановению руки в печи затрещал огонек, а в руках у собравшихся очутились узкие серебряные кубки с теплым напитком.
        - Слушаю, - наконец кивнул тан, сделав глоток, и опять окинул острым взглядом нежданных собеседников. - Надеюсь, вы понимаете, что пустой болтовни я не допущу?
        - Точно так, твое благородство, - попытался удержать улыбку Насьта. - За сегодняшний вечер нам уже дважды за пустую болтовню были обещаны земляные работы, не считая прочих неприятностей.
        - Прочих неприятностей я обещать не буду, - оборвал ремини тан, но тут же скривил губы в горькой улыбке. - Они придут независимо от моих обещаний.
        - Есть соображения, твое благородство, что мы должны изменить наши планы, - неуверенно прищурился Дамп.
        - Для пользы дела, - добавил Рангел, тяжело вздохнув.
        - Какого дела? - напрягся тан.
        - Ну как же? - потянул шнуровку ворота Дамп. - Все же слышали слова конга? А кто не слышал, тому их передали. Засыпать трупами хеннов дорогу от Омасса до Скочи. До ласского моста то есть. Почти восемьдесят лиг, кстати!
        - И вы считаете, что мы не собираемся этого делать? - сузил глаза тан.
        - Поэтому мы и здесь, что собираемся, - неожиданно встрял баль.
        Тан перевел взгляд на баль. Снат уже слышал, что парень на удивление ловко обращается с оружием, но то, что он еще и умеет связывать друг с другом слова, было в новинку.
        - Объясни! - потребовал тан.
        - Трупов не хватит, - развел руками баль. - Посуди сам, почтеннейший тан! Все-таки восемьдесят лиг! Это ж восемьдесят тысяч широких шагов! А сколько будет трупов? Ну пусть мы все ляжем, причем каждый возьмет по пять хеннов за свою смерть, что вряд ли, конечно. Это ж семь с половиной тысяч дохлых степняков! Ну пусть даже восемь тысяч! Что же получается? По одному трупу через десять шагов до Суйки выходит? И кто их будет раскладывать, если мы все поляжем? А ведь поляжем, как раз возле той засеки и поляжем, где мы копьями орудовать учимся!
        Тан молча сглотнул. Злость начинала закипать в горле, но не потому, что обнаглевший баль был неправ, а оттого, что прав он был, и возразить ему было нечего. Тишина повисла в комнате, но за мгновение до того, как тан должен был вскочить на ноги и заорать, баль вновь подал голос:
        - По-другому воевать надо.
        Помолчал парень, дождался, когда гнев красными пятнами сползет с лица оторопевшего тана, и тут же продолжил:
        - И способ такой есть.
        - Ну парень… - Снат нервно сглотнул, несколько раз сжал и разжал крепкие пальцы, поймал одобрительный взгляд Дампа, пересилил себя и проговорил, сдерживая рык: - Выкладывай, что надумал, но моли всех своих бальских богов, чтобы это глупостью не оказалось!
        А баль улыбнулся, словно ему тан милость оказал. Улыбнулся, да и дальше принялся соображения расписывать:
        - Я сразу бы попросился к разговору, твое благородство, да сначала решил с воинами потолковать. Ведь почти все из нашей тысячи - так или иначе, но с хеннами сталкивались. И мало кто из них сразу спину врагу показал. Так вот ни один из них не сказал, что хенны на копья коней правят. Или обойдут строй, во фланг или тыл ударят, или стрелами осыпают, пока строй не дрогнет. Доспехи у нас, кстати, уж какие есть, но против хеннских луков они защиты не дадут. Да и щиты не принесут большого толку. Опять же, а если магия? К тому же рисские колдуны, маги из самой Суррары - за хеннов! Ляжем мы все у нашей засеки, а хеннов и по одному на смерть каждого не возьмем.
        - А чего же ты хотел? - почти прошипел тан. - Отсидеться? Зачем шел в Скир? Или ошибся? Не на ту сторону встал?
        - Я баль, - не стер улыбки парень, хотя глаза его холодными стали. - А баль никогда на чужие земли не зарились. Зато сайды немало пытались бальский лес к рукам прибрать, да не вышло этого, пока лихо из-за пелены не выплеснулось. А почему? А потому что не о доблести баль думали, когда с сайдами за родные деревни бились, а о пользе. Мало силенок - так и нечего грудь в грудь с врагом силой мериться. Детям, что по домам остались, не баллады о героях нужны, а отцы. В крайнем случае пусть и баллады, но только не матери убитые, не дома обрушенные, не поля выжженные. Я теперь здесь, и не потому что сторону, за которую меч готов обнажить, жребием выбирал. Если хочешь знать, твое благородство, я здесь и свою родную деревню тоже защищаю!
        - Ну так защити ее, попробуй! - заорал тан. - Там, за Боркой, более ста тысяч свирепых воинов, и это без риссов! А у нас здесь, вместе со всеми воинами, и тридцати тысяч не наберется ! Да и из тех двадцать тысяч с лишком в Скире врага ждут! И все они за Дажем стоят, а здесь - две тысячи в Омассе закрылись да нас полторы! И подмоги не будет, парень! На каждого воина - почти сто человек врага! Как воевать с ними? Чего ты хочешь, щенок?
        - Убавить хочу хеннов, - хрипло ответил Марик. - Хотя бы тысяч на десять. А то и на двадцать!
        - Как? - вскочил с места тан.
        - По-бальски, - поднялся Марик. - В открытый бой с хеннами не вступать. Рубиться с ними только тогда, когда другого выхода нет. Убивать в спину, ночью, спящих. Не щадить коней, да простит нам Единый жестокость к животным. Освобождать их рабов. Жечь их шатры, травить их еду. Нападать на их обозы и их старших. Выцеливать стрелами магов и танов. Не воевать мы должны с ними, твое благородство, а убивать их, потому что они пришли не за доблестью к сайдам, а чтобы убить!
        - И ты думаешь, что хенны согласятся на такой твой выбор? - прищурился тан. - Подставят обозы, кухни, шатры степных танов? Подпустят черную тысячу к спящим? Да они после первой вылазки зажмут нас и порубят или насадят на стрелы!
        - Зажмут, - приободрился Марик. - Зажмут, если мы не разделимся. Посмотри-ка, почтеннейший тан!
        Марик выдернул из-за голенища нож и начал чертить на земляном полу линии.
        - Вот. Отсюда до Скочи восемьдесят лиг на север. Деревеньки пусты, поля убраны. По правую руку лес между Дажем и дорогой - где полосой в десять лиг, где поменьше, где побольше. По левую - сначала с пяток лиг Проклятая падь, а дальше такой же лес, чуть пожиже, но также тянется до Скочи между двух дорог - этой и той, что на Суйку идет. Делим полторы тысячи на сотни и каждой сотне выделяем десяток лиг леса. Я уж не буду говорить, что уйти воинам некуда - Даж свиреп, а хенны еще свирепее, не пойдут они никуда, но на своих десяти лигах не дадут хеннам ни на ночь спокойно встать, ни с дороги в лес свернуть. А свернут - так зря, что ли, мы ловчие ямы и западни готовили, их количество ведь и увеличить можно! Оставим у Омасса пару сотен и осаду хеннам спокойно творить не дадим! И за Суйкой вполглаза приглядим! Неужели в доме Геба не найдется пятнадцати седых воинов, чтобы возглавить пятнадцать сотен?
        - Найдутся, - вполголоса рявкнул Дамп и, нахмурив брови, уставился на тана.
        Снат помолчал, подошел к рисунку Марика и медленно затер его носком сапога, затем повернулся к тысячнику:
        - А что скажешь, Дамп? Если даже хенны и дойдут до Ласса, и мост захватят, и на тот берег переберутся? Ведь от Ласса до Скира еще сто лиг, и лес там по правую руку куда уж шире здешних лесов! А по левую, где деревеньки одна на другой, лодки рыбацкие имеются! Может быть, здесь попробовать, а там и до Скира хеннскими трупами дорогу усыпать?
        - Только так и надо, - прошептал баль.
        - Вот что я тебе скажу, парень, - задумался Стан. - Седых воинов у меня десятка два найдется, так ведь не всегда седина поперек молодости прибыток дает. Понимаешь?
        - Стараюсь, - поднялся баль.
        - Вот и старайся, - ударил ладонью по плечу парня тан. - А теперь давайте-ка прикинем все то же самое, но подробней. Чувствую, что для такого дела некоторых сотников поменять придется!
        До утра просидели в доме тана Марик, Насьта, Рангел и Дамп, а в утренних сумерках услышали крик караульного. На юге, где сдерживала врага Борка, поднималось зарево огня и клубы дыма.
        Глава 6
        Омасс
        Месяц монотонного обстрела Борки превратил и саму жизнь Айры в нечто монотонное и постоянное. И даже боль, поселившаяся в ней, тоже стала привычной. Точно так же она вскоре привыкла и к краске, впитавшейся в кожу, и к скудному быту и неудобству походной полуголодной жизни, и даже познакомилась с некоторыми крючницами, пытаясь разглядеть из-под покрывающей их лица черноты хоть что-то, напоминающее в них женщин. Но они были молчаливы. Большей частью отвергнутые по каким-то причинам родственниками или потерявшие близких, все они скрывали собственное прошлое глубоко внутри. Впрочем, Айра и не пыталась выспрашивать их о чем-то. То, что происходило за стеной, занимало ее все сильнее с каждым мгновением.
        Все отчетливее она понимала, что та сила, которая тянула на себя Лека и Каеса, да и ее собственного сына, уже близко. Она плескалась где-то там, в Суйке, и взрывалась радостной дрожью всякий раз, когда очередной каменный снаряд не только рушил сайдское укрепление, но и забирал одну или несколько жизней. И эта дрожь казалась Айре предвестием еще большей дрожи, когда в смертную пропасть шагнут тысячи и тысячи, и напоминала вожделение оскаленного зверя, который ждет падения обессиленной жертвы с высокого дерева у его подножия, потому что видит слабеющие пальцы и мутный взгляд. Там, в Суйке, таилось нечто отвратительное и ужасное, выросшее на теле Оветты, как язва на теле нищего, загоняющая обладателя ее в могилу. И самым ужасным было то, что в какой-то четверти лиги от стоянки крючниц колыхались на ветру конские хвосты на оголовках танского шатра, и вожделение, подобное тому, что исходило от неведомого Зверя, притаившегося в развалинах мертвого города, исходило и от шатра тоже. Порой Айре казалось, что она различает среди фигур, суетящихся вокруг него, и своих недавних знакомок, и еще кого-то из
первой сотни Лека, но дочь Ярига старалась меньше смотреть в ту сторону: главное происходило перед стеной.
        В то утро Айра проснулась раньше обычного, потому что обстрел укреплений прекратился. Над лагерем хеннов нависла непривычная тишина. Только поскрипывали тележные оси. Лошади, понукаемые возницами, тащили к порокам и катапультам подводы, груженные огромными горшками, и некоторые из них достигали трех и четырех локтей в поперечнике. В воздухе появился противный пронзительный запах, и тут же Айра услышала знакомый голос.
        - Эй! - повелительно выкрикнула всадница, приблизившаяся к стоянке. - Черные! Гасите костер! И чтобы ни искры до конца штурма!
        - А скоро он, конец штурма-то? - раздраженно откликнулась одна из старух, что верховодили среди отверженных.
        - Скоро, - ответила Зия и замерла, прислушиваясь к чему-то, но уже через мгновение ударила пятками в бока лошади и помчалась обратно.
        - Искры, - с усмешкой пробормотала Айра.
        - О чем ты? - зевнула сидящая рядом Хайта. - Погасить - значит, погасить. Видать, какую-то ворожбу затеяли маги из Суррары. Раньше всю ворожбу шаманы вели, а теперь притихли, носа не показывают. Я слышала, то ли вовсе разругались с великим таном, то ли, что скорее всего, потеряли власть. Теперь за старшего шамана Томарг, так вот ушел его обоз - как бы не в степь пошел: риссы теперь магией правят. Ничего, вот падет Скир - Лек сразу же всем магам Суррары горло перережет, уж поверь мне: он ни с кем не станет делить победу.
        - Верю, - кивнула Айра. - Но я не о тех искрах. Конь у этой девки подкован, искры летят, когда по камням скачет.
        - Это тебе не девка, - поморщилась Хайта. - Это Зия, главная помощница Лека. Не дай тебе Степной Дух попасться ей в руки: на ленты порежет! А искры - не наше то дело. Ждать будем. Если Зия сказала, что штурм скоро, - значит, скоро. Демон меня задери, хоть бы ветер переменился! От этих рисских горшков несет хуже, чем от трупаков!
        - Хайта, - обернулась к хеннке Айра, - а что ты будешь делать, когда кончится война?
        - А ты доживи сначала, - буркнула крючница и замолчала.
        Тишина над порядками хеннов царила до полудня. Затем вперед медленно двинулись легкие катапульты. Рослые воины выстроились вдоль первой линии укреплений, кое-где утыканных сайдскими стрелами, и начали двигать собранную из бревен стену вперед, за ними обслуга толкала орудия. Из потрепанной долгой осадой стены полетели стрелы, но причинить вреда никому не смогли. Продвинувшись на сотню локтей, катапульты встали - и тут заорали погонщики лошадей и заскрипели, опуская рычаги к земле, пороки. На поблескивающий металлом таранный сарай взобрался старик в рисском балахоне, и волна ненависти захлестнула Айру. Что-то знакомое - знакомое и ненавистное - скрывалось в едва различимой из-за расстояния фигуре.
        - Зах! - пробормотала Хайта. - Главный маг Суррары. Обещал Леку, что хенны не только пройдут Борку, но и пройдут ее без потерь. Вот теперь и посмотрим, что он надумал.

«Посмотрим», - согласилась Айра и стиснула кулаки, потому что не только вспомнила, но и почувствовала в напряженной фигуре силуэт ледяной змеи, убившей Ярига.
        Между тем колдун резко раскинул руки в стороны, и с уже привычным скрипом и древесным скрежетом взметнулись рычаги пороков и дружно фыркнули катапульты, отправляя к изгрызенной стене уже не смертоносные валуны, а наполненные чем-то дурнопахнущим горшки. Стена словно сожрала их, не понеся никакого урона. Но в следующее мгновение Зах соединил ладони над головой, и над Боркой взметнулось пламя. Сначала это были только языки пламени, которые начали лизать стены и башни там, где их смочило неведомое зелье, но вскоре алым полыхнуло и из бойниц, и уже заскрипели вновь заряжаемые пороки, и опять фыркнули катапульты. Борку охватывал огонь, а где-то далеко за ней, среди мертвых развалин, зашевелилось, удовлетворенно задергалось нечто неведомое и ужасное.
        - Оно смеется, - прошептала побелевшими губами Айра. - Упивается смертями и смеется. Как ребенок. Как мерзкий и гадкий ребенок.
        - Что ты говоришь? - повернула к помощнице черное лицо Хайта.
        - Уж больно проста эта рисская магия, - ответила Айра. - Хлопок в ладоши - и искра. Другой вопрос: что за дрянь в горшках вспыхивает, как древесный пух? Знаешь, что я тебе скажу? Сейчас на стене заживо сгорают сотни воинов. Не боишься, что останемся без работы? Или пепел тоже крючниц заставляют убирать?
        - Пепел смоет дождь, - скривила губы Хайта и замолчала.
        Таранный сарай медленно полз к стене. Из охваченных пламенем бойниц не вылетело ни одной стрелы, ни одного камня, а запасы разогретой смолы сгорали прямо в котлах.
        Ворота и закладка сайдов были разбиты только к следующему утру. Борка все еще горела, но поднимающийся из бойниц черный дым сменился серым - словно всю черноту принял и впитал в себя камень. Едва таран пробил последний ряд камня, как в его обслугу полетели стрелы, но уцелевших защитников Борки было не больше сотни. Хенны смяли их, оставив убитыми не больше трех-четырех десятков воинов, но крючницам до трупов добраться так и не удалось. И не потому, что те сами поднялись и отправились в сторону Суйки, дойти до которой теперь ничто не мешало мертвецам, а потому что через узкие ворота в пределы Скира потекло хеннское воинство. Сначала быстрая конница, которая сотня за сотней просачивалась через проход вплоть до следующего утра. Затем обоз, запасные лошади, подводы с торопливо разобранными на части пороками, с погруженными на повозки катапультами и баллистами. Уже к вечеру второго дня появились ведомые рисскими колдунами тысячи оборванных, истерзанных ненавистью воинов, вооруженных только заостренными деревянными кольями, в которых Айра узнала тех, кого видела у храма Сето, - и они тоже проходили
через стену до утра, и все это время она чувствовала в отдалении довольное урчание Зверя, который еще не насытился, но уже предвкушал трапезу, надеясь утолить разрывающую его жажду. Затем за почерневшую, исходящую едва заметным дымком стену двинулись подводы, нагруженные гигантскими вонючими горшками, переложенными соломой, но уже подходили следующие отряды конницы и опять обозные, пока наконец на пятый день старшая старуха не закричала что-то непотребное и не развернула караван крючниц в сторону ворот.
        Таранный сарай риссы уже убрали, протащив его на ту сторону рва, и соорудили вместо него обычный бревенчатый мост. Понукаемая Хайтой лошадь втянула повозку под закопченную арку проездного тоннеля, и Айра после долгого перерыва вернулась в Скир, узнать который было не просто. Городка за борской стеной не существовало. Большая часть домов была разрушена, но и те, что оставались стоять, выгорели до черноты. Сквозь пустые оконные проемы зияло голубое небо. Караван крючниц пополз на север. На перекрестке, на котором дорога делилась на пути к Суйке и Омассу, хенны спешно сколачивали острог из поваленных деревьев, что никак не напоминало степняков, да и дальше, всю ту пару десятков лиг, что отделяли поверженное укрепление от первого сайдского города, караван двигался медленно. Хеннские дозоры следовали вдоль дороги и в ту, и в другую сторону - и никак не напоминали победителей и завоевателей. Лица многих из воинов были непривычно растерянны. Все разъяснилось, когда повозки крючниц встали на высоком берегу Дажа в паре лиг от башен Омасса. Хайта присела к костру возле Айры, помешала варево в котле,
хлебнула, смешно выпячивая губы над деревянной ложкой, и выплеснула остатки в вытоптанную траву.
        - Дурная это какая-то война, - прошипела после недолгого молчания.
        - А бывает не дурная война? - поинтересовалась Айра.
        - А тебя, как я посмотрю, не трогает она вовсе? - зло сплюнула Хайта. - Все одно выходит: если ты из Дешты, так соплеменники твои здесь гибнут!
        - Я что-то должна сделать для них? - зевнув, поинтересовалась Айра, хотя в последние дни не могла сомкнуть глаз и не чувствовала сонливости.
        - Вот уж не знаю. - Хайта задвинула носком сапога в костер выскочивший уголек и подняла тонкий нос к расцветающему звездами небу. - С другой стороны, что можно сделать против хеннов? Хенны как засуха, наводнение, стужа, испепеляющая жара. Хеннов можно только перетерпеть, если боги будут милостивы к терпящим.
        Айра посмотрела на дорогу. Сумрак поглотил ее полностью, но топот, стук копыт, скрип повозок неслись непрестанным гулом.
        - Сайды трусы, - наконец стиснула сухими пальцами черное лицо хеннка. - Они не желают биться с хеннами. Вот, - махнула она рукой в сторону Омасса, - заперлись в крепости и будут изжарены в ней так же, как и в Борке. Сотник сказал, что городок у крепости пуст. Стена поперек долины была брошена, как и жилища за ней. Все сайды ушли к северу - что ж, чем плотнее они будут стоять за стенами Скира, тем меньше стрел хеннов будет выпущено попусту.
        - А потом? - спросила Айра.
        - Что «потом»? - не поняла Хайта.
        - Что будет потом, когда падет Скир и все сайды будут уничтожены? Что будут хенны делать тогда?
        - Они вернутся в степь, - усмехнулась хеннка, странно блеснув зубами. - И их дети или внуки однажды вернутся в Оветту, чтобы вновь проредить ее обитателей. А что будешь делать ты?
        - Я? - удивилась Айра. - Пока ничего. Я прислушиваюсь и присматриваюсь. Если останусь жива, попробую вернуться в Дешту. Рано или поздно она будет восстановлена, ведь так?
        - Не знаю, - пробормотала Хайта и бросила на Айру быстрый взгляд. - Наша старшая приказала присматривать за тобой. Не нравишься ты ей, поэтому от повозки лучше не отходи. Да и незачем тебе шляться, работы у нас не предвидится, - если только хенны будут рубить сайдов на части, тогда придется повозиться с гнилой человечиной. Завтра мы встанем у Омасса, потому как дальше дороги нет. В лесах еще остались сайды, наверное, крестьяне или горожане: они пытаются ночами нападать на стоянки, но с ними будет покончено быстро.
        - Значит, сайды все-таки не трусы? - медленно проговорила Айра.
        - Если бы они не были трусами, они бы бились с хеннами лицом к лицу, - твердо сказала Хайта.
        Хеннка бросила на помощницу еще несколько взглядов, но Айра не проронила ни слова. Она чувствовала, что напряжена, словно струна на сайдском боо, и что рог, на котором она натянута, рядом, и через него скользят смертные тени - скользят быстро, словно бурный поток горной реки, - и эта близость обжигает ее холодом.
        На следующий день крючницы вошли в Омасс. Точнее, приблизились к нему, потому как города больше не было. Он был выжжен дотла, некоторые развалины еще слабо дымились, но, судя по всему, прогорели еще до прихода хеннов, хотя четыре обугленных, покосившихся порока говорили об обратном. Бесчисленные шатры окружали пепелище разноцветными куполами, раскинувшись лагерем вплоть до дальнего леса, но и среди них были видны спешно заделываемые прорехи. Караван крючниц начал забирать левее, уходя от серой громады Омасской крепости и пепелищ к белым холмам, и остановился на голом косогоре.
        - Что замерла? - прикрикнула Хайта на Айру, бросая ей поводья. - Выпрягай лошадь, мы здесь если не надолго, так в любом случае не на один день. Так и будем зрителями, как зеваки на ярмарочной площади, пока сайды не решатся на открытую битву.
        - А если не решатся? - спросила Айра, рассматривала склон холма.
        - Тогда все однажды закончится резней, - рассмеялась Хайта. - Знаешь, как хенны режут коз? Да что ты там нашла-то?
        - Кровь, - показала Айра на темные следы. - Не далее чем день назад тут вверх по склону шли люди. Шли, истекая кровью. Много людей, думаю, что полсотни.
        - Почти сотня, - закашлялась сухим смехом морщинистая старуха, которую Хайта звала старшей. - И среди них полсотни сайдов. Или даже меньше. Они вошли в лагерь хеннов ночью, точнее, вползли, как поганые змеи, и попытались сжечь рисские пороки, но у них ничего не вышло. Мало что вышло! А уже потом, когда их убили, они вместе с мертвыми хеннами ушли туда!
        Старуха махнула рукой в сторону верхушки холма и прищурилась.
        - Что там, новая? Ведь ты знаешь?
        - Проклятая падь, которая пожирает мертвых, - ответила Айра. - А за ней Суйка. Тоже место не из приятных.
        - Тогда они теперь дома, - снова закашлялась или засмеялась старуха и заковыляла к своей повозке.
        - Ну? - повернулась к Хайте Айра. - И эти пятьдесят сайдов тоже были трусами?
        - Пригни голову, дура! - зашипела в ответ хеннка. - Великий тан!
        И опять Айра почувствовала леденящий холод, только исходил он уже не из-за спины, где и в самом деле раскинулась Проклятая падь, а со стороны дороги, по которой двигалась свита хеннского правителя. Все пространство - от серых стен притаившейся крепости и до дальнего леса - будто ожило, все - и воины, и маги Суррары, которых немало мелькало среди тяжело нагруженных подвод, и рабы, ворочающие тяжелые камни у собираемых пороков, и мастеровые, копающиеся в развалинах, - все это человеческое бескрайнее месиво разом развернулось в сторону повелителя, распорядителя их жизней, чтобы склонить перед ним голову. И даже Айра невольно сползла на камень, потому что оставаться несклоненной среди раболепной тьмы было равносильно самоубийству.
        Лек ехал первым. Его лошадь не была богато украшена, и на нем самом не было никаких доспехов, кроме кирасы, но и в том, как он сидел на коне и как осматривал подчиненное ему войско, чувствовалась не только сила, не только уже впитавшееся в него право на властвование, но и смертный ужас, пропитавший тана и исходящий от него, как если бы тан был студеным Аилле, опустившимся с неба. Айра поймала взглядом знакомое лицо - и мгновенно ужаснулась, потому что похожий на Лека человек уже не был не только отцом ее сына, но даже и тем, кто желал ее смерти. Лек сам превратился в смерть, хотя и явно числил себя ее распорядителем.
        За ним ехали Зеес, к удивлению Айры, Синг, украсивший дорогое платье множеством золотых блях, и уже знакомый Айре Зах. Следом понукали коней стражники, и среди них - Зия, Ноя, Чая, Зерта, Айдара!
        - Не пялься! - зло зашипела Хайта в ухо. - Это не жены тана, а его ведьмы! Снесут голову - и имени не спросят!
        - Не смотрю я, не смотрю, - примирительно прошептала Айра, когда свиту скрыла поднимаемая копытами лошадей пыль. - Но так и ты меня понять должна: когда я еще смогу увидеть самого тана? А он ведь так молод! Интересно, есть ли у него новая жена?
        - Молчи, дура! - скривила губы Хайта. - Тебе какое дело, есть у него жена или нет у него жены?
        - Ну мало ли… - с деланым интересом протянула Айра, на что получила оскорбительную усмешку:
        - На рожу-то свою посмотри - я уж о мослах твоих не говорю, - на черную рожу посмотри! Да и смоешь краску - один демон, никто и близко к крючнице не подойдет!
        - А ты сама-то навечно в крючницы записалась? - прищурилась Айра. - Вот сомнут хенны сайдов, сожгут их дома, порушат крепости, вырежут женщин и детей - что будешь делать? Что крючницы делают, когда нет войны?
        - Побираются! - рявкнула Хайта, поднялась и пошла прочь.
        - Значит, выживают все-таки, - кивнула сама себе Айра и вгляделась в раскинувшиеся перед ней развалины. В отдалении суетились рабы, собирая уцелевшие пороки и снимая с подвод все те же огромные валуны, которые должны были разрушить бастионы Омасса с еще большим успехом, чем укрепления Борки, но Айра видела иное. Она видела памятный ей светлый городок, теснящийся узкими улицами к омасскому замку, но тем не менее остающийся светлым, потому что, когда Аилле все-таки выбирался из-за Молочных пиков, он уже светил сверху и обливал Омасс лучами, почти не оставляя тенистых уголков. И жители Омасса были подобны своему городу, или их деланое спокойствие объяснялось привычкой к недоброму соседству за близкими увалами, о котором всякое мгновение помнил каждый, но о котором говорить было не принято. Теперь от города не осталось почти ничего. Да и крепость словно отсчитывала последние дни жизни. Над каждой из ее заостренных башен все еще развевался стяг, цвета которого Айра не могла разглядеть из-за бьющего в глаза Аилле, но и сами башни, и стены, и оголовки внутренних укреплений если и были пропитаны мужеством
и ненавистью, то все эти чувства изрядно разбавлялись бессилием: омасская долина была заполнена войском, равного которому еще не видела Оветта.
        - Ну? Что расселась? - окликнула Айру Хайта. - Старшая сказала, что здесь мы можем задержаться. В лесах осталось немало сайдов, они нападают на отряды хеннов на тракте, не дают устраивать ночевки. Кто-то говорит, что вплоть до следующего города укрылась не одна тысяча крепких воинов! По крайней мере, мы уже потеряли больше тысячи. Тан приказал оставаться основному войску здесь, пока лес не будет вычищен, так что отправляйся за хворостом, да не забредай в пелену, что на той стороне увалов! Несколько дураков уже исчезли в ней. Говорят, что под туманом огромный течень! Ведь слышала о такой мерзости?
        Айра молча поднялась, подошла к повозке, привычно нащупала в мешковине рукояти мечей, вытянула кусок бечевы, взяла нож и двинулась вверх по склону. Крючницы сидели у крохотных костерков, как черные птицы смерти, лишенные пищи. На верхушке холма Айра остановилась. Кровавые следы спускались на обратную сторону и явно исчезали в туманной мгле, затянувшей ложбину пади. На ее противоположном конце торчали белые скалы, но там, где, по слухам, должны были выситься мифические утесы, мгла скрадывала все, и из этой мглы тянуло ледяным холодом.
        Вечером пороки заработали - Айра сидела у костра и смотрела, как тяжелые камни взмывают в воздух и уносятся к крепости. Уже первые удары оставили отметины на серых стенах. Омассу явно было не суждено удерживать осаду хотя бы с месяц. Наверное, это понимали и защитники крепости, потому что уже в первую же ночь отряд отчаянных храбрецов попытался сделать вылазку и порубить разрушительные машины, но засевшие в развалинах лучники расстреляли сайдов в упор. Лек с помощью рисских колдунов, которые продолжали суетиться возле пороков, катапульт и баллист, явно решил уничтожить не только сайдов, но и их крепости.
        Дня через четыре, когда и стена Омасса начала напоминать изгрызенную лепешку, Хайта неожиданно вновь пристала к помощнице:
        - Как тебе это все?
        - О чем ты? - как эхо отозвалась Айра.
        - Ведь твоих соплеменников убивают! - выдохнула крючница.
        - Да, - неожиданно для самой себя согласилась дочь Ярига. - Девчонкой я жила и в Скире. Промышляла на рынке, воровала. Я рано осталась без матери. Может быть, за этими стенами есть кто-то из моих знакомых.
        - Старая так и сказала, - понимающе кивнула Хайта. - Тебе не за что любить хеннов! Берегись. У нас тут свои порядки. Когда мы двинемся к северу, она ударит тебя чеканом в затылок. И все.
        - И все, - опять отозвалась Айра и посмотрела в лицо Хайты. - Почему предупреждаешь меня?
        - Ты не разучилась плакать, - ответила хеннка. - У тебя белые щеки, потому что слезы текут из твоих глаз, не переставая, уже который день. Они смыли краску.
        Когда уже заканчивалась неделя, начали приходить подводы с горшками. Безжизненный склон, на котором обосновались крючницы, риссов не привлек, но в двух сотнях шагов была расчищена площадка, на которую горшки с неведомым составом выгружались друг на друга. Вновь потянуло отвратительным запахом, по требованию риссов все костры на три сотни шагов в любую сторону были погашены, и склад магического зелья окружили усиленные дозоры. Сопротивление Омасса близилось к концу - видно, пустой город позволил хеннам догадаться, что богатой добычи они не найдут и в крепости, а ее защитники сдаваться не желали и после того, как стены и башни Омасса были разрушены едва ли не на треть.
        - Если кто и выживет, то ему выколют глаза и отправят его на север к сайдам, чтобы рассказал о том, что видел перед собственным ослеплением, - раздраженно шептала Хайта, пытаясь прикрыть нос от тягучей вони. - Вот уже, кажется, с каким только гнильем не возилась, - жаловалась она Айре, - а от этого запаха боль не в животе, а в голове возникает.
        Айра терпела. И у нее гудела голова от вони. Так гудела, что она все чаще поднималась на гребень холма и застывала между смертным холодом ненасытной Суйки и умноженной на тысячи и тысячи безумных сердец ненавистью и жаждой крови. Несколько раз хенны притаскивали окровавленных пленников, которых подвешивали за ноги к специально врытым в пределах полета стрелы от крепости столбам, и разрубали напополам вдоль хребта. «Каждый тан, каждый сайд, каждый, кто не сложит меч, будет убит именно так!» - орали глашатаи, а Айра стискивала кулаки так, что из под ногтей выступала кровь. «Где-то теперь Кессаа с ее провожатыми?» - думала дочь Ярига.
        Утром обстрел Омасса прекратился. Пороки опустили рычаги, в корзины были загружены тяжелые горшки с горючей смесью, баллисты и катапульты медленно поползли вперед. Риссы ждали, когда готовые к смертному штурму сайды займут полуразрушенные стены и башни, подтащат камни, начнут разогревать в чанах смолу. Тысячи хеннов подобрались поближе к метательным машинам, чтобы лучше видеть обреченную на сжигание крепость. Аилле торопился к полуденной точке.
        Айра подошла к повозке, вытянула мешок, забросила на плечо рогожу с мечами.
        - Куда это ты собралась? - вскинулась на нее Хайта.
        - На гребень, - отозвалась Айра. - Оттуда лучше видно.
        - А мечи зачем? - нахмурилась крючница.
        - Боюсь, - пожала плечами Айра. - Вдруг один из этих горшочков полетит не в ту сторону? Может, и ты побережешься?
        Хайта обернулась, посмотрела на горы вонючих горшков, часть которых, подчиняясь окрикам рисских магов, рабы грузили на подводы, на замершие пороки, на крепость, на море шатров, на вставших плотной толпой хеннов и с ненавистью обернулась к Айре.
        - Нет, - покачала головой Айра и одним движением запечатала рот крючнице, заставила остекленеть взгляд, окаменеть суставы. Сильную магию применила - сразу несколько магов из стоящих возле горшков повернули головы в сторону лагеря крючниц, а двое из них пошли к холму, опираясь на посохи.
        - Куда? - встала на ее пути старшая, взметнув над головой молоток, когда почти все повозки остались за спиной.
        - Наверх, - ответила Айра.
        Рукоять короткого меча словно сама скользнула в ладонь, но клинок с трудом пронзил впалую грудь - верно, слишком уж прокоптили и просушили старое тело степные ветры. Обернулась Айра, увидела две или три пары охваченных ужасом глаз на черных лицах, увидела риссов, склонившихся над обездвиженной Хайтой, и щелкнула пальцами. Многое умела дочь Ярига, но особенно любила пламя, хотя и говорил ей отец, что лед ее магия, лед. Лед - значит, лед, только не так уж он податлив, как пламя, которое вспыхивает мгновенно, льнет туда, куда Айра приказывает, кормится тем, что она назначает к его прокорму. Сразу у двух рабов вспыхнули холщовые порты, но их крики были последними криками, что прозвучали над омасской долиной до того, как пламя сожрало значительную ее часть. Брошенный горшок не разбился сразу, упав на прокаленный камень уничтоженного городка, но уже через мгновение после удара пламя набухло и разорвалось, как огненный фонтан. Затем оно сожрало телегу, метнулось в стороны огненными брызгами, ухнуло, полетело к шатрам, развалинам, повозкам изрыгающими огонь округлыми снарядами, пока не встало стеной и не
разомкнулось в стороны насколько хватало глаз. В лицо Айре ударил ею же порожденный жар, она упала и поползла прочь от стены огня, в котором метались кони, сгорали тысячи людей, пылали шатры, пороки, катапульты и баллисты, отодвигая дату неотвратимой гибели обреченной крепости. Ей показалось, что сейчас ее одежда загорится, кожа на лице покроется пузырями, но внутри возник холод, и она застучала зубами, согнулась, словно боялась не ожога, а ледяной смерти. Невидимое чудовище с благодарностью пожирало щедрую дань.
        Глава 7
        Скоча
        - Мы делаем что-то не так, - сказал Насьта через месяц после падения Борки и весомо добавил: - Вот такушки, сотник.
        Марик устало усмехнулся. Это звание прилипло к нему уже с неделю, хотя сотни под его началом опять не было: в очередной схватке погибли десять воинов, набранных ими в лесах вокруг Суйки, в которые им удалось пробиться после того, как от сотни Рангела остались двое - Марик и Насьта. Снат Геба поставил их сотню у Омасса - то ли для того, чтобы в первую очередь избавиться от говорливых баль и ремини, то ли для того, чтобы проверить, чего на самом деле стоит план юного наглеца. В первую же ночь после того, как над Боркой взметнулись языки пламени и Геба принял нелегкое решение разбить черную тысячу на сотни, с десяток смельчаков сотни Рангела во главе с Мариком и Насьтой подожгли город. Они собирались воевать с хеннами всерьез и решили не оставлять им даже брошенных хозяевами жилищ. Омасская крепость стояла среди дымов молчаливо. Ее защитники были обречены. Если они и лелеяли какие-то надежды на собственную стойкость или внезапный удар по хеннам всего сайдского воинства во главе с самим конгом с севера, то уже через день рассеялась даже тень надежды. В первых лучах утреннего Аилле сквозь дым,
поднимающийся над городком, сайды увидели сначала быструю конницу хеннов, что рассыпалась вдоль дороги по окраине города, затем еще конницу, еще, пока войско хеннов не покрыло всю долину - от реки Даж с одной стороны крепости до реки Даж с другой. Несколько вылазок орущих степняков к стенам крепости позволили последним определить дальность полета сайдских стрел, и вскоре вокруг омасских бастионов начали расти шатры. На второй день шатры заполнили всю долину, а ночью из-под покрова леса, которого хенны сторонились, выползла сотня Рангела и успела перерезать глотки паре сотен врагов, пока хенны не пришли в себя и не ринулись с обнаженными клинками на наглецов. Только темнота да суматоха не дали им истребить сотню Рангела полностью. Напрасно и Марик, и Насьта призывали Рангела отступить: рассудительный в разговорах дучь забывал в схватке обо всем, сражался с пеной на губах, выкрикивая имена погибших жен и детей, - он словно сам искал собственной смерти, но она странным образом его избегала. Даже в том бою он остался жив только потому, что рослый хенн, перед тем как напороться на взмах глевии, все-таки
дотянулся палицей до башки Рангела, и Марик сумел забросить тело сотника на плечо и скомандовал остаткам сотни отход. Оторвавшись от преследователей, немалое количество которых попало в приготовленные ловушки, Марик пересчитал людей. Живыми из хеннского лагеря смогли уйти чуть больше пятидесяти человек, из них были способны продолжать вылазки едва ли больше сорока. Рангел очухался к утру и, морщась от боли, вынужден был согласиться, что люди погибли зря.
        - Не зря, - сам же поправил себя Марик, - но если бы мы были умнее, то убили бы в два раза меньше врагов, но сотня осталась бы почти целой, и мы могли бы потрепать хеннов с лучшим результатом!
        - С лучшим результатом? - усмехнулся Рангел. - Мне хоть кровь и залила глаза, но разглядеть я успел. Думаю, что человек двадцать, не меньше, уложил ты сам, парень. А не лучше ли было бы разбить нашу сотню на десятки? Или даже на пятерки? Вы бы с ремини и парой нарубили хеннов больше, чем дровосек дров в бесснежную зиму!
        - Ты тоже славно бился, - заметил Марик. - И я не думаю, что ты отстал от меня. Только вот надолго тебя так не хватит. Ты же ничего не видишь вокруг себя!
        - Хеннов я вижу, - хмуро бросил Рангел. - И лица своих близких, которых никогда уже не встречу с этой стороны смертного полога. И это лишает меня разума, парень.
        На следующий день Марик и Насьта сидели на верхних ветвях раскидистой сосны-великанши и разглядывали лагерь хеннов. Ремини уже натянул тетиву, чтобы подстрелить одного или нескольких степняков, которые посматривали на лес с опаской, однако не таились еще от неведомого врага, но Марик остановил его.
        - Во-первых, мне не хочется кубарем лететь вниз, - предупредил он Насьту, - во-вторых, не уподобляйся Рангелу. Думай головой. Если уж и пускать по хеннам стрелы, то так, чтобы они даже разглядеть стрелка не могли! Кстати, что там возводят хенны правее от крепости?
        Ремини долго вглядывался в даль, затем пожал плечами:
        - Возводить только начали, но, если бы не размеры, которые превосходят даже трехэтажный дом, я бы сказал, что это качели.
        - Качели? - усомнился Марик. - Может быть, ты еще скажешь, что хенны пришли к стенам Омасса, чтобы покачаться?
        - Думаю, они пришли раскачать стены Омасса, - вздохнул Насьта. - Я не видел стен Борки, но если верить, что они в два раза выше стен Омасса, то что-то ведь должно было помочь хеннам их преодолеть? Как думаешь, какие камни может метать эта штука?
        - У меня не очень хорошее зрение, - заметил Марик, - но те камешки, что лежат на подводах, могу разглядеть даже я.
        - Да, - задумался Насьта. - Я с трудом представляю себе подобный камешек летящим, но с еще большим трудом могу представить стенку, которая устоит от встречи с ним. Эти устройства следует уничтожить, братишка, иначе хеннское воинство здесь не задержится.
        - Многовато, - горько покачал головой Марик. - Многовато хеннов придется порубить, пока мы доберемся до цели. Что делать будем?
        - Только одно, - вздохнул ремини, - сначала доберемся до цели, а потом начнем рубить хеннов.
        Рангел отнесся к предложению Марика и Насьты с мрачной решимостью. Правда, его не устроило предложение отвлечь внимание хеннского лагеря поближе к тракту на Скочу, и он собрался лично прорваться через весь лагерь к диковинным машинам, но Марик пообещал сотнику, что такая возможность ему еще представится. Уже к вечеру и Марик, и Насьта переоделись хеннами, насколько позволяли те тряпки, что им удалось снять с порубленных едва ли не на части степняков. Рангел, глаза которого пылали предвкушением новой схватки, даже пошутил, что Марику одежонка мала, но если бы ее расшить тем, что без потерь можно вырезать из одежонки Насьты, то сидела бы как влитая. Насьта хмуро кивнул, старательно закатывая порты. Ремини всерьез занимал вопрос: как они сумеют выбраться из лагеря хеннов живыми? Предположение Марика, что они выберутся «как-нибудь», не показалось Насьте заслуживающим внимания.
        Так или иначе, но уже с началом сумерек оба смельчака подползли к крайним шатрам хеннов и залегли в колючей траве, ожидая, когда Рангел поднимет в лагере суматоху.
        - А может быть, не стоило? - горестно спросил Насьта, когда конные дозорные в который раз проехали мимо их ненадежного укрытия. - Рангел сейчас ввяжется в схватку и не бросит ее, пока не упадет. И это значит, что от нашей сотни не останется никого.
        - Это значит, что в нашей сотне сражаются отличные воины, - прошептал Марик. - Меня вот как раз гораздо больше беспокоит, правильно ли Рангел сказал, как по-хеннски звучит слово «масло»?
        - Скоро проверим, - напряженно прошептал Насьта и погладил липкий бок глиняного сосуда, в который Рангел приказал слить все ламповое масло, что нашлось в укромном лагере.
        Отдаленные крики донеслись до друзей, когда мрак окончательно сгустился над лагерем. Над головами нависло ночное облачное небо, но многочисленные костры рвали мглу на лоскуты, и между ними вместе со звуками схватки и тревожными ударами в гулкие бубны замелькали фигуры хеннов. С топотом проскакали мимо дозорные. Где-то в полулиге к северу разгорался настоящий бой.
        - Если бы я не знал, сколько воинов осталось у Рангела, решил бы, что у него их не меньше пяти сотен, - горько усмехнулся Марик и подхватил горшок с маслом.
        Так они и появились в лагере хеннов - двое несуразных воинов, между которыми болтался на драгоценном древке влажный горшок. Плечо Насьты оказалось на три ладони ниже плеча Марика, отчего горшок все время соскальзывал и бил ремини по спине. Насьта оборачивался, старательно выговаривал выученные хеннские ругательства и с кряхтеньем приподнимал древко и стряхивал горшок обратно. Марик виновато пожимал плечами, отчего горшок немедленно возвращался к спине Насьты. Эта сценка повторялась почти у каждого костра, едва взгляды взбудораженных хеннов казались Насьте чересчур подозрительными. Дважды раздраженные дозорные окликали носильщиков, и тогда и Марик, и Насьта хором отвечали одно слово: «Масло!» - что было чистой правдой. Потом на них перестали обращать внимание, и дело было не только в том, что они уже отдалились от края лагеря, а в том, что шум схватки затих. И осознание того, что их друзья погибли, заставило Марика заскрипеть зубами. Когда в полумраке перед ними выросли силуэты огромных устройств и от сваленных в кучу каменных глыб носильщиков окликнул караульный, друзья уже действовали без единого
слова и лишнего жеста. Марик еще только опускал захрапевшего караульного на землю, чтобы не дать мертвецу отправиться к близкой пади, а Насьта уже тщательно обливал маслом стянутые просмоленными канатами детали странного механизма, насколько позволял его рост. У четвертой машины убить караульного бесшумно не получилось - он успел застонать, и от ближайшего костра донеслись встревоженные окрики.
        - Ну вот, - сплюнул Насьта. - И что теперь? Теперь они поймают глупца ремини и поймут, что на самом деле ремини все-таки участвуют в войнах!
        - Ищи во всем хорошую сторону, - взмахнул глевией Марик. - Они несут сюда факелы.
        Хороших сторон оказалось две. Когда метательные машины загорелись, Марик успел разглядеть только что сраженных факельщиков. Покачиваясь, они уходили в сторону Суйки - десяток фигур, только что нашедших смерть в самом сердце хеннского лагеря.
        - Нам туда! - яростно прошипел Марик в ухо ремини, оттаскивая его в спасительную темноту, потому что крик вокруг поднялся такой, словно земля начала проваливаться под шатрами хеннов.
        - Туда? - скривился Насьта, махнув вслед мертвецам. - Как раз туда я не тороплюсь!
        - Лесной пень! - постучал его по лбу Марик, смахнул ладонью кровь с лезвия глевии и размазал ее по лицу приятеля. - Именно туда! Только и в самом деле не торопись, не хлопай глазами и не верти головой. Повторяй все, как делают те молодцы.
        Они все-таки вырвались из лагеря. Правда, немалую роль в их удаче сыграло то обстоятельство, что возле пылающих машин началась настоящая суматоха, и то, что до известковых холмов отряд мертвецов увеличился числом до полусотни окровавленных хеннов. Марику и Насьте все-таки пришлось помахать клинками возле тех костров, чьи хозяева оказались слишком возбуждены видом трупов, расхаживающих по лагерю. Зато свита у наглецов оказалась роскошной.
        - И что теперь? - нервно спросил Насьта, когда они достигли вершины холма и впереди раскинулась смертельная темнота Проклятой пади. - У меня нет серебряных сапог!
        - Ты не ранен? - мрачно спросил Марик.
        Только что неудержимо пылающие остовы машин были почти потушены, и со стороны лагеря стремительно приближались всадники с факелами.
        - Царапнуло раза четыре или пять, - пробурчал Насьта. - Не очень глубоко.
        - Будем надеяться, что сегодня мы уже подкормили здешнюю мерзость, - стиснул зубы Марик. - Не подумай обо мне плохо, но придется взять тебя на руки и прогуляться по окраине самого гадкого места в Оветте, о котором я только слышал.
        Они выбрались из Проклятой пади только с первыми лучами Аилле. Всадники метались вдоль теченя, размахивали факелами, но хозяин Суйки молчал. Ни одна кукла не выползла на сушу, зато оступившаяся лошадь была сожрана мгновенно вместе с всадником, и упавший из его рук на землю факел еще долго чадил сквозь вязкую мглу. Насьта сидел на плечах у Марика, который тяжело шагал на север, ощупывая путь глевией и стараясь не отходить от чуть различимых холмов дальше чем на сотню шагов. К счастью, тучи разбежались и падь залил мутный звездный свет.
        - Ты бы отстегнул клинок от древка, - посоветовал другу Насьта. - Легче будет идти! А то ж мне колено рассадишь сейчас!
        - Ты бы мешок сбросил, что ли? - советом на совет ответил ему Марик. - Камней, что ли, ты в него нагрузил? Или это ты стал столь тяжел? Что ты ел на ужин?
        - Что бы я ни ел, а облегчиться и вправду очень хочется! - нашелся Насьта. - И если ты не перестанешь так раскачиваться при ходьбе, я сделаю это тебе на спину!
        - И это будет достаточная причина, чтобы споткнуться и уронить тебя, - пообещал Марик.
        - Не вздумай, - ухватился за голову приятеля ремини. - Только вместе с твоими ушами!
        К утру Марик и в самом деле вымотался. Сил у него было достаточно, но от двух ран - на спине и на плече - бил озноб, который усиливался беспрерывным потоком холода, поднимающегося по ногам, хотя сами подошвы словно горели пламенем. Едва небо осветилось, Марик направился к полосе низкого кустарника, выбрался на камни, сделал еще с десяток шагов, оглянулся, чтобы увериться, что туманная падь осталась за спиной, и повалился на густой ковер хвои.
        - А осторожней нельзя? - раздраженно прошипел Насьта. - Я чуть голову не проломил о корень!
        - Я искал корешок для твоей башки всю ту половину ночи, что ты проспал у меня на плечах, - бессильно прошептал Марик и провалился в забытье.
        Друзья приходили в себя, едва ли не зализывая собственные раны, три дня. Теперь, когда опасность отдалилась, оба согласились, что участвовать в подобном сумасшествии равносильно предательству Кессаа. Хорошего настроения приятелям эта мысль не прибавила, тем более что все, что им предстояло и дальше совершать на южном берегу Дажа, было ровно таким же сумасшествием.
        - Придется выжить в любом случае, - отчего-то невесело заметил Насьта и закинул на спину мешок.
        Им удалось отойти от лагеря хеннов на несколько лиг и даже обойти северную часть пади, но путешествие было невеселым. Со стороны Омасса неслись тяжелые удары - их сумасбродство не принесло никакого результата. И это, и безусловная гибель Рангела, и собственная беспомощность нагоняли на них тоску и злость и, наверное, подвигли бы на очередное безрассудство, но в глухом буераке они наткнулись на десяток изможденных людей. Неизвестные едва держались на ногах. Увидев воинов, бродяги не издали ни звука, но каждый потянулся к заостренной деревянной жердине.
        - Мы - не хенны, - сказал Марик по-бальски, а затем повторил то же самое по-корептски, по-рептски и по-сайдски.
        - Еда? - с тоской прохрипел один из несчастных.
        - Вода, - протянул ему Марик мех, только что наполненный из лесного родника.
        - А еда у вас под ногами, друзья, - горестно вздохнул Насьта, опустился на колени и начал разгребать рыжеватую лесную почву. - Сейчас я такие корешки вам покажу, которые, если чуть-чуть притомить в костре… то и мяса не захочешь! Да вы просто сидите на еде!
        Уже к полудню незнакомцы насытились и привели себя в порядок, а потом поведали собственную судьбу. Мало кто среди них были соплеменниками, но всех их объединило одно: их королевства пали под ударами хеннов, что подобны налетам стай голодной саранчи. Отступая вместе с бегущими от ужаса жителями, они оказались вдалеке от сожженных домов и почти бродяжничали, пока не купились на посулы рисских магов вновь сразиться с хеннами. Только битвы у них не получилось. После двух лет полуголодного существования в лагере возле брошенного храма Сето они поняли, что никак не будущая месть хеннам составляет их жребий. Некоторые пытались бежать или протестовать, но лагерем управляли страшные маги, которым ничего не стоило подчинить себе любого, а самых упорных строптивцев отправить прямо в течень, что раскинулся возле храма. И вот когда хенны сговорились с риссами и объединились против сайдов, все пять тысяч воинов, попавших под власть рисских колдунов, с деревянными кольями пошли в Скир.
        - Не пошли, - горько оборвал рассказчика один из воинов. - Нас погнали, как скот.
        - У риссов хватило ума сказать, что против сайдов тысячи не пойдут, их задача - очистить от нежити Суйку, но там… - махнул рассказчик рукой на юго-запад, - все оказалось по-другому. Нас просто гнали вперед, а маги из Суррары шли следом и наблюдали. До холма, на котором лежала груда развалин, из пяти тысяч дошли едва ли три. Одну тысячу риссы заставили разбирать развалины, остальных отрядами по сотне или полусотне воинов отправили в разные стороны.
        - Нашу сотню послали к берегу моря, - вмешался другой воин. - Нам повезло, что маг, который нас сопровождал, был молод и глуп и погиб от собственной глупости. Из развалин выскочил огромный мурр и вскрыл ему глотку. Мы забили тварь кольями, добавили и магу, чтобы ускорить его смерть, а потом пошли на север, надеясь соединиться с сайдами. Только от нашей сотни до границы Суйки добрался один десяток.
        - И нам повезло, - вздохнул рассказчик. - Повезло, потому что не должен был выйти никто. Там столько ужаса, в этой Суйке, что нет слов описать его! Камни, превращающие человека в месиво без костей и высасывающие его! Лужи теченя! Мерзкие твари, висящие под арками, с убийственными щупальцами! Груды испражнений, заморачивающие несчастным мозги!
        - Мы были там, - остановил рассказчика Марик. - Но что нам говорить о том пути, что остался за спиной? Не лучше ли поговорить о том, что впереди?
        - Вы сайды? - с надеждой спросил рассказчик.
        - Нет, - покачал головой Марик. - Но мы служим Скиру, пока он противостоит хеннам. Скиром правит конг - Седд Креча, а нами один из его танов - Снат Геба. Последний приказ, который он отдал, - убивать хеннов. Вы согласны с ним?
        - А риссов? - осторожно спросил рассказчик.
        - Друг моего врага - мой враг, - отчеканил Насьта.
        - У нас негодное оружие, - с сомнением покачал головой рассказчик.
        - Оружие есть у хеннов, - махнул рукой Марик.
        - И у риссов, - добавил Насьта.
        - А их магия? - нахмурился один из воинов.
        - На меня она не действует, - серьезно сказал Марик.
        - Хотелось бы убедиться! - поежился самый измотанный из беглецов.
        - Если повезет, - пообещал Марик.
        На следующий день где-то там, где остался Омасс, раздался грохот, и над кромкой леса поднялись языки пламени.
        - Конец крепости! - затаил дыхание Насьта.
        - Если крепости - то точно конец. - Марик задумался. - А если это пламя от шатров хеннов, то никакой это не конец, а только царапина на теле бешеного зверя. Чтобы я поверил в конец хеннов, я должен увидеть пламя в полгоризонта!
        - Послушай! - заинтересовался Насьта. - А ты не передумал становиться воином? До мудреца тебе осталось пройти не так далеко!
        - Нет, - покачал головой Марик. - Глуповат я для мудреца. Вот ты просто стоишь на пороге мудрости!
        - Ты так думаешь? - с подозрением уставился на приятеля Насьта.
        - Увидим, - пожал плечами командир, под началом которого было уже десять воинов.
        Через пару дней отряд Марика вышел на окраину Суйки и в том самом домике, возле которого не так давно друзья возвращали себе оружие, наткнулся на рисский дозор. Десяток таких же изможденных людей, как и новые воины Марика, сидели у костра и тянули к нему руки, словно не Аилле светил над головой и не летняя жара стояла над Суйкой, а осенний холод. Еще два десятка бедолаг расчищали площадку для лагеря, забивали колья и натягивали бечеву. В отдалении стоял шатер, а возле него маг и два воина-рисса. Марик с интересом присмотрелся к белым одеждам воинов и, дав знак отряду остаться в придорожных кустах, поднялся и пошел к сторожке, до которой оставалось еще три сотни шагов.
        - Подожди! - окликнул его недавний рассказчик. - Я пойду с тобой!
        - Неужели страх уже не мучит тебя? - удивился Марик.
        - Мучит, - признался воин. - Хотя он и меньше той ненависти, что пропитала меня. Но ты не глуп, парень, и в тебе-то уж страха точно нет. Может быть, и я пойму что-то, чего не понял до сих пор, если разгляжу твой секрет вблизи.
        - Нет никакого секрета, - усмехнулся Марик. - Просто мальчишкой меня заговорил один колдун от вредного чародейства. Теперь, если меня околдовывают, мне иногда бывает чертовски больно, но голова только яснее становится!
        - Твой колдун был очень силен, - уважительно отозвался воин. - Обычно от боли в голове, наоборот, мутится!
        - А вот это мы сейчас и проверим! - воскликнул Марик.
        Колдун заметил их за две сотни шагов и позволил подойти еще на полсотни, пока разглядывал незнакомцев. Потом он поднял руки и выкрикнул какие-то слова. Марика обожгло пламенем по коленям, а его спутник с криком повалился в пыль и пополз, опираясь на руки.
        - Поспеши, парень, - прохрипел он. - Колдун приказал мне ползти до ближайшего провала, чтобы я скормил сам себя подземной мерзости!
        Марик пошел дальше, а колдун снова взмахнул руками и с явным раздражением послал навстречу Марику тех, кто пытался согреться у костра. Баль постарался никого из них не убить, но наградил синяками и шишками каждого, а затем пристегнул к древку лезвие, потому что два воина-рисса шли к нему навстречу, обнажив клинки. Когда они упали, колдун бросился бежать, но стрела Насьты настигла его.
        - Отчего ты так долго возился с этими риссами? - спросил ремини, переворачивая ногой издающего предсмертный хрип воина со странным светящимся знаком на лбу.
        - Постарался не испортить одежду, - объяснил Марик. - И к чему тупить рисскую сталь? Да и воинов у нас десять, а оружия мало.
        - Уже сорок воинов, - поправил Марика рассказчик. - И ты великий воин, парень!
        - Как бы я хотел услышать эти слова не от тебя, - вздохнул Марик.
        К концу месяца в его отряде была уже почти сотня воинов. Марика окликали сотником, все его подопечные были сыты и почти все владели хеннским или рисским оружием. Вот тогда Насьта и сказал те самые слова:
        - Мы делаем что-то не так.
        - Знаю, - отмахнулся Марик. - Лето заканчивается, зимой в лесах не повоюешь. Да и хенны стали осторожнее, к засадам не приближаются, лучники, считай, спят со стрелами, наложенными на тетиву.
        - Нет, - покачал головой Насьта. - Уже четыре месяца, как похитили Кессаа, а мы с тобой застряли здесь. Надо пробиваться на север. Или ты думаешь, что мы еще не засыпали тракт трупами?
        Марик задумался. Он и сам понимал, что пролетающие мимо него дни пролетают и мимо Кессаа, но для нее они могут тянуться подобно холодной древесной смоле. Да и трупами засыпать тракт было невозможно, потому что трупы поднимались и уходили в Суйку. Правда, много их было, много. Изрядно прореженные, сократившиеся почти в три или четыре раза сотни Сната Геба продолжали щипать хеннов, пусть даже и с меньшим успехом.
        - Скоро будем пробиваться, - наконец кивнул Марик. - Уже не первый раз доходят вести, что риссы ведут в Скир настоящее войско. Не просто, оказывается, хеннам справиться со Скиром, помощи запросили. Или риссы сами затеяли что-то?.. Да и в Суйке что-то чудное творится, надо бы разобраться. Перебежчики говорят, что риссы очистили храмовый холм от развалин, и теперь на нем они наколдовывают какую-то пакость.
        - Не пакость, а сушь, - поддел сапогом слой высохшей хвои ремини. - Сушь они наколдовывают!
        - А зачем? - развел руками Марик. - Вот я и говорю: разобраться надо!
        Сушь стояла месяц. А потом хенны подожгли лес, и огонь пошел к северу сплошной пеленой, выжигая все вплоть до крутых берегов Дажа и обреченной Скочи.
        Глава 8
        Ласс
        Конг Скира стоял на башне Ласской крепости в одиночестве, когда за его спиной раздалось покашливание. Седд Креча, не оборачиваясь, поднял руку - старый и обрюзгший Ирунг все еще не потерял способности подходить неслышно.
        - Ты звал меня, конг?
        - Да. - Седд еще раз окинул взглядом открывающийся перед ним вид.
        Лежащая сразу за мостом через бурный Даж Скоча была укутана дымами точно так же, как неделю назад был укутан дымом подступающий к дальним окраинам города лес. Теперь вместо леса лежала равнина, уходя черной пеленой на юг к Суйке, Проклятой пади, разрушенной Борке и покоренному Омассу. Едва различимый взглядом узкий тракт за городом полнился чужим войском, но степные шатры уже раскинулись на самых подступах к Скоче. Хенны стояли у пределов древнего Скира, и там, среди окутанных дымом улиц, среди пожираемых пламенем домов, шла битва, исход которой был ясен.
        - Хороши ли новости?
        - Они ужасны, мой конг, - вздохнул Ирунг, - и все-таки они согревают мне сердце.
        - Знаешь, маг… - Седд Креча потер серебрящиеся виски ладонями. - Я готов согласиться, что горящий в лютую стужу дом способен согреть сотню замерзших бродяг, но только не погорельцев. Погорельцы не чувствуют холода: боль и отчаяние заставляют забыть о нем.
        - Хенны уже потеряли в Скире больше воинов, чем при покорении всей остальной Оветты! - заметил Ирунг, опускаясь на тяжелую скамью.
        - Однако нанесенные нами войску хеннов раны все еще не смертельны, - вздохнул Седд и поднял глаза к небу - Аилле светил по-летнему ярко, но и в цвете неба, и в пряных запахах, которые нес северный ветер, чувствовалась осень. - Что удалось узнать о падении Омасса?
        - Планы хеннов спутались из-за пламени, охватившего все рисские запасы магической смеси, которая спалила Борку, - нахмурился Ирунг. - При этом погибло множество магов из Суррары, не менее десяти тысяч воинов и сгорели все пороки и значительная часть баллист и катапульт. Лазутчики докладывают, смесь столь горюча, что риссы приказывали гасить костры в двух сотнях шагов от мест ее хранения, но чужая магия все-таки заставила ее вспыхнуть.
        - Чужая? - сдвинул брови Седд.
        - Чужая для хеннов и риссов, - объяснил Ирунг. - Наемники Сната Геба пленили одного из младших магов Суррары. После пыток у него развязался язык.
        - Пытки никогда не были путем к истине, - поморщился Седд Креча.
        - А мы не задавали ему вопросов, - усмехнулся маг. - Он говорил сам. И о том, что в страшном пламени погибло десять тысяч хеннов, и что не менее пяти тысяч полегло на тракте от Омасса до Скочи под стрелами и клинками воинов Сната Геба, и что полторы тысячи хеннов остались лежать под стенами Омасса. Риссы собрали ужасный таран, который пробил стену крепости. Верно, тот же самый, что пронзил ворота Борки. Он напоминает длинный сарай на колесах, крытый железом, поэтому кипящая смола ему не страшна. Стрелы и камни ему не страшны. Две сотни воинов толкают его к цели, словно две сотни гребцов, а когда таран упирается в препятствие, раскачивают окованное железом бревно, которое не могут обхватить и трое человек. Оно подвешено внутри сарая на цепях. Пятьдесят лошадей волокли его к Омассу. К несчастью, они не успели к костру, в котором сгорели пороки. К нашему несчастью. Омасс хенны взяли. Вслед за таном дома Рейду погиб тан дома Сольча.
        - Что еще сказал рисс? - оборвал мага Седд.
        - Многое, - пожал плечами Ирунг. - О том, что риссы уже начали делать новые пороки, но на это уйдет не менее месяца, а то и двух. О том, что они успевают приготовить горючей смеси за месяц не больше пяти бочек, но путь до Суррары не близкий, и огненный штурм нам уже почти не грозит. О том, что правитель Суррары Зах все-таки решил отправить в помощь хеннам войско.
        - Еще тридцать тысяч воинов к той сотне тысяч, которая осталась у хеннов, - мрачно кивнул Седд и присел рядом с Ирунгом. - Что будем делать, маг?
        Ирунг Стейча помолчал, затем тяжело поднялся и сам подошел к зубцам башни.
        - Посмотри, конг. Снат Геба, в распоряжении у которого было чуть более тысячи если не бродяг, то уж никак не крепких и здоровых воинов, задержал хеннов по ту сторону Дажа на два месяца с лишним. Сейчас у него осталось полторы сотни воинов, но за каждого погибшего он взял не менее пяти хеннов и продолжает удерживать Скочу, в которой не осталось ни одного целого дома.
        - Снат, без сомнения, вознес свой род к наиболее славным родам сайдов, - кивнул Седд, - но мы уже решили, что повторим его опыт и по эту сторону Дажа. Я оставлю в Ласской крепости тана дома Биги с его воинами, а таны дома Нуча и дома Магду со своими отрядами не дадут хеннам спокойной жизни от Ласса, который неминуемо падет, до Скира. Все уцелевшие воины Сната будут приняты в его дом и возведены в звание воинов Скира. Но война неминуемо продолжится и с этой стороны реки. Нет непреодолимых преград. Надеюсь, твоя магия, Ирунг, и наши болота не дадут магам Суррары выжечь лес от Дажа до стен Скира?
        - Увидим, конг, - усмехнулся Ирунг. - К тому же Арух все еще на нашей стороне!
        - И все-таки я ему не верю, - покачал головой Седд. - Следи за ним, Ирунг.
        - Мои люди не спускают с него глаз, - кивнул Ирунг. - Кстати, изготовленный им порок действительно мечет огромные глыбы. У нас будет чем встретить хеннов у стен Скира! Жаль, что нам так и не удалось повторить то, что сумела сделать Тини! А твоя дочь, как мне кажется, действительно не знает ничего о том, как ее мать сумела заточить течень в серебряный сосуд. К счастью, мы нашли в ее келье еще один сосуд и сумели выкормить еще одно чудовище. Будем считать его нашим последним средством.
        - Не напоминай мне о Кессаа и Тини, - мрачно бросил Седд.
        - Но риссы просеяли по камешку развалины храма в мертвом городе, - прищурился Ирунг. - И искали они зеркало Сето. Их должно было быть три, конг. То, что хранилось у Тини, - это было зеркало Сади, а зеркало Сето пропало тысячи лет назад еще до ее смерти. Риссы просеяли холм по песчинке, и никто не знает, что они там нашли.
        - Ты по-прежнему держишь в голове все эти предания, - мотнул головой Седд. - Я не буду тебя разубеждать - хотя бы потому, что сейчас время битв, а не сказаний. Зеркала Сето нет, зеркало Сади утеряно или спрятано Кессаа. Для того чтобы сложить то самое легендарное круглое зеркало, в котором Сето когда-то видела прошлое и будущее и через которое, согласно преданиям, она призвала в свой мир Зверя, требуются сила и знание, которые скрылись во мраке времен. И еще кое-что. Не об этом ли ты сам рассказывал мне? Но даже если риссы и нашли что-то на холме, одного осколка у них точно нет. Или думаешь, я еще не знаю, что осколок, оставшийся у Сурры, украден из Золотого храма Риссуса?
        - Знаю, конг, и даже знаю, кто это сделал.
        - Кто же? - напрягся Седд.
        - Подожди, - махнул рукой Ирунг. - Я уже стар, не могу говорить быстро. А уж мысли мои и вовсе еле проворачиваются в голове. Сначала о главном - о том, о чем знаем пока только мы с тобой. Я думаю, что отвести десять тысяч воинов в горные долины за Скомой и оставить в лесах перед Скиром пару тысяч воинов, разбитых на сотни, - мало. Нужно хотя бы полтысячи воинов посадить на галеры и высадить где-нибудь возле Бевиса. Там достаточно пустынных бухточек. Сто тысяч воинов, да еще и тридцать тысяч риссов нелегко прокормить - нужно перерезать дороги и тропы, по которым идут обозы к хеннам.
        - Мы это сделаем, - кивнул Седд. - Что еще?
        - Еще? - Ирунг закряхтел. - О Кессаа все-таки придется напомнить. Я передал матери Ролла Рейду, чтобы она не забирала девчонку с собой в Гобенген. Судя по всему, она должна родить через четыре месяца - пусть это произойдет в Скире. Потом ребенка можно будет отправить за море - вряд ли хенны до того времени успеют взять Скир.
        - Они не возьмут Скира! - оборвал старика Седд.
        - Я тоже так думаю, - кивнул Ирунг, - значит, Кессаа в Скире ничто не угрожает.
        - Она по-прежнему взаперти? - после паузы спросил Седд.
        - Да, и даже закована в цепи, хотя магия Аруха все еще в ее плоти. Она слишком опасна. Вот родит…
        - И станет менее опасна? - скрипнул зубами Седд. - Надеюсь, мать Лебба не рассчитывает, что я признаю внука или внучку? Я даже не признал еще Кессаа!
        - Мать Лебба хочет только одного: чтобы ты оставил ее в покое, - усмехнулся Ирунг. - Ее, ее сына, который теперь руководит укреплением стен Скомы, и ее будущего внука или внучку. Она теперь скорбит о Ролле. Ей нет дела до Кессаа. И зачем ей зверь, который может вцепиться в глотку?
        - Выходит, Кессаа нужна тебе? - прищурился Седд. - Хочешь отомстить за убитых ею и ее слугой собственных сыновей?
        Замолчал Ирунг. Стиснул дрожащие пальцы, нервно сглотнул, но говорить продолжил все так же спокойно:
        - Нет. Ты же знаешь, Седд, что и при тебе, и при Димуинне я служил только Скиру, а не собственной ненависти. Я утопил свою боль в сердце. Я знаю, что ты ненавидел мать Кессаа, ненавидишь и саму Кессаа, хотя она всего лишь оказалась листком дерева, который жизнь захлестнула и понесла по течению.
        - В прошлый раз ты назвал ее вороньим перышком, - усмехнулся Седд.
        - Она знает что-то, - пробормотал Ирунг. - Но и я кое-что знаю. То, чего она не могла прочитать в древних свитках, потому что не все они хранились в храме. Я думаю, что Кессаа еще суждено станцевать перед Сади.
        - Брось, Ирунг, - нахмурился Седд. - Я не знаю, что оставили боги в пределах Суйки, но теперь там риссы, и они, похоже, справились с этой заразой!
        - Нет, - покачал головой Ирунг. - Они только кормят Зверя. В том числе и мертвыми хеннами. Зверь пока сыт и поэтому не дает о себе знать. Я не знаю, можно ли справиться с Суйкой, но никакая победа над риссами или хеннами не избавит сайдов от печального жребия, если Суйка останется тем, что она есть. Я чувствую, конг, что силы Зверя увеличились многократно. Пока он замер в логове, но при желании может раскинуть сети на весь полуостров. Его нужно уничтожить.
        - И Кессаа поможет тебе в этом? - скривил губы Седд. - А я уж думал, что ей достаточно родить ребенка - и все.
        - И родить ребенка тоже, - твердо сказал Ирунг.
        - Пусть родит, а там увидим, - отрезал Седд и опять сдвинул брови. - Ты недоговорил о чужой магии.
        - Рисс сказал перед смертью, что один из хеннских колдунов оказался весьма сведущ в скирской магии и узнал колдовство, которое уничтожило десять тысяч хеннов под стенами Омасса. Кроме этого он сказал еще кое-что. Когда пламя опало, рисские маги обнаружили след вора, оскорбившего Суррару не менее, чем это сделала когда-то Сето, заключив королевство колдунов в непроходимые пределы. Наглец украл нечто столь же ценное, как и кинжал Сурры, заполучить который риссы желают всеми силами.
        - Зеркало Сурры? - напрягся Седд.
        - Рисс умер, когда палач попытался извлечь из него подробности, - помрачнел Ирунг. - Думаю, заклятие Заха, которым опутан каждый из магов Суррары, убило его! Удалось узнать только одно: на этом предмете кровь Сурры. Думаю, что это как раз осколок. Ведь ты знаешь - именно Сурра склеивал свою часть зеркала собственной кровью.
        - И кто же этот наглец, которому мы обязаны десятью тысячами поверженных врагов? - скривил губы Седд. - Кто он, обворовавший сокровищницу ужасного Заха?
        - Она, - твердо сказал Ирунг. - И ты ее знаешь, Седд, или хотя бы слышал о ней. Пропавшая жена великого тана, в поисках которой хенны уже который месяц обшаривают всю Оветту! Еще бы - ведь она пропала вместе с наследником!
        - Почему же я должен знать ее? - не понял Седд.
        - Ее имя - Айра, - прошептал Ирунг. - Она лучшая ученица Аруха, пропавшая в день смерти прежнего конга. И демон меня задери, если я не восхищаюсь этой девчонкой!
        Свита великого тана старалась не попадаться ему на глаза даже тогда, когда он был в хорошем расположении духа. Когда он был зол, его свита убывала со скоростью блеска танского клинка, разве только пять ведьм, что служили ему, следовали за ним бесстрастными тенями, хотя всякий, едва тан повышал голос, мог бы разглядеть испарину ужаса и на их лицах. Мог разглядеть, если бы рискнул приблизиться к танскому шатру или поднять глаза, оказавшись волею судьбы на волосок от гибели.
        Тан спокойно наблюдал, когда пороки риссов месяц крушили укрепления Борки, хотя и заявлял несколько раз во всеуслышание, что риссы тянут время и он обязательно срубит им всем головы, как только поймет, зачем им это нужно. Затем тан восторженно рычал, когда языки пламени взметнулись над Боркой, и приходил в гнев только тогда, когда очередной командир разведчиков объявлял, что следы Айры и на этот раз не обнаружены. Но злость, часто охватывающая тана, не обращалась неистовством до тех пор, пока борские укрепления не остались за спиной.
        Сайды словно растворились на занятых хеннами землях. В их деревнях не осталось ни зернышка. Они не пожалели ни домов, ни посевов. Правда, Омасская крепость стояла на прежнем месте и ее защитники готовились взять за собственные жизни немалую цену, но в горящем городе опять не нашлось добычи обозленным степнякам, да и вряд ли приходилось рассчитывать на что-то ценное за омасскими стенами. Вдобавок на уже захваченных землях образовались шайки каких-то недобитков, которые нападали на хеннские отряды и обозы и наносили им ощутимый урон. Лек распорядился усилить дозоры, выловить наглецов и казнить их точно так же, как был несколько лет назад казнен почетный посол хеннов к сайдам, но вскоре какие-то смельчаки проникли в центр лагеря хеннов, сожгли четыре порока, уничтожили около сотни воинов - и скрылись! И это при том, что смельчаками оказались два придурка, которые прошли почти весь лагерь хеннов не таясь! В тот тяжелый для свиты тана день были зарублены пять рабов Лека и лишился уха один из его стражников. Одноухий хенн, вся вина которого состояла в том, что он проверял караулы и поэтому вынужден был
мелькать перед взглядом тана, вскоре лишился и головы. Это произошло сразу после ужасной магии, которая выжгла центр лагеря хеннов и отправила около десяти тысяч обугленных мертвецов в пределы Проклятой пади.
        Синг, который не оставлял танского шатра даже в минуты безумства своего правителя, в этот раз бросился бежать, что и сохранило ему жизнь. Впрочем, далеко он не ушел. На холме между обугленной плешью и Проклятой падью Сингу почудилось что-то знакомое. Он сел на грязный камень, закрыл глаза и принялся копаться в собственной памяти, пока не вспомнил теплый день, скирский порт, вертлявую девчонку, покусившуюся на его кошелек, и неожиданную - сильнейшую - магию! Даже не щелчком пальцев, а одним дуновением она заставила вспыхнуть одежду слуги Аруха, который посмел ухватить ее за тонкие пальцы. Тогда Сингу повезло: его охранники сумели скрутить девчонку, хотя непостижимым образом и испортили внезапной слабостью желудков собственные штаны, так, может быть, и теперь Сингу повезло? Но не окажется ли так, что дурная весть для тана обернется смертельным жребием для Синга?
        Колдун раздумывал недолго. Уже к полудню он подобрался к шатру правителя, дождался, когда у входа в шатер остановился паланкин, из которого выбрался раздраженный правитель Суррары Зах, и рискнул. Тенью промелькнул Синг мимо стражей, влетел в шатер и бухнулся на колени.
        - Я знаю, кто это сделал, повелитель, - пролепетал Синг, проклиная тот день, когда ему в голову пришла мысль посвятить себя магии.
        - И кто же? - прорычал Лек.
        - Она, - дрожащим голосом прошептал Синг. - Я узнал ее магию. Она пряталась среди крючниц. Это Айра, мой повелитель.
        Взвизгнул клинок, выбираясь из ножен. Засвистел спертый воздух шатра, когда мгновенно взмокший от ужаса Синг услышал твердое: «Нет».
        - Нет, - повторил Зах. - Ты слишком нерасчетлив, тан. Твой слуга или раб, что для меня одно и то же, конечно, не обучен, как того требуют правила истинной магии, но он талантлив и смел даже в собственном ужасе. Не каждому дано уловить след слабой магии, а я готов с ним согласиться и даже добавить кое-что о той, следы которой я чувствую не только здесь, в твоем лагере, но и находил их в собственном храме! Пожалей голову колдуна, который служит тебе в меру собственного разумения.
        - Зачем он мне нужен? - зарычал Лек. - Не будет ли мне больше пользы, если я успокоюсь, глядя на его труп?
        - Тебе будет больше пользы, если я выполню то обещание, которое дал тебе только что, - усмехнулся Зах. - Ты же просил выжечь этот лес, в котором скрываются шайки сайдов? Я помогу тебе, а он поможет мне. Согласен?
        - Забирай, - пнул сапогом в бок Синга Лек.
        - Пошли, - бросил помертвевшему колдуну Зах.
        Синг посмел подняться на ноги только за пологом шатра. Зах пошел к шатрам риссов и обернулся, миновав стражников Суррары. Паланкин рабы тащили за ним следом.
        - Ты служил Аруху?
        - Да, мой повелитель, - дрожащим голосом ответил Синг.
        - Будешь служить мне. Только не пытайся убежать - не выйдет.
        - Слушаюсь, мой повелитель, - выдохнул Синг.
        - Ты знал дештского трактирщика Ярига? - спросил Зах.
        - Ярига? - потерялся Синг. - Когда-то был такой трактирщик в Скире.
        - Он как-то связан с Айрой?
        Зах смотрел на Синга пристально, и тому становилось плохо от прозрачного взгляда - голова начинала раскалываться от боли.
        - Не знаю! Я слышал, что кто-то содержал Айру через трактир Ярига, когда она еще была девчонкой!
        - Значит, она… - пробормотал Зах. - За вещами не ходи к тану, иначе останешься без головы. Он очень… несдержан. Ненавистью надо уметь управлять. Она словно непоседливая лошадь. Крепкая и выносливая лошадь. Мои слуги дадут тебе все необходимое. Мы уезжаем.
        - Куда? - выдавил неслышное Синг.
        - В Суйку.
        Лучшая сотня Лека отправилась по следам Айры. Пять огромных степных псов спешили так, будто нагоняли лакомую добычу. След никуда не делся, потому что над сайдскими лесами стояла сушь. Даже листья начали желтеть на деревьях, а хвоя падала на головы и плечи всадников, как пух, содранный ветром со степных трав. Хенны остановились только раз - когда отдых потребовался коням. Старый Зеес распутывал следы, Зия и Ноя нервно поглаживали рукояти мечей.
        След обогнул Проклятую падь, подтвердив, что страшное место не по зубам даже Айре, затем вернулся к Суйке. Проклиная поганую девку, хенны спешили к городу умерших, однако на его краю остановились: кочковатое поле у страшных развалин занимали шатры риссов.
        - Их здесь тысячи! - ошеломленно прошептала Ноя.
        - И это еще не все, - нахмурилась Зия. - Шатры пока пусты, но войско риссов уже подходит. И Лек знает об этих воинах. Они должны помочь нам при штурме Скира. А потом будут уничтожены.
        - В таком случае сначала нужно уничтожить Заха, - заметила Ноя.
        - И я даже догадываюсь, кто это сделает, - улыбнулась Зерта. - Если, конечно, нам не придется заняться чем-то более интересным.
        - Ее здесь не было, - закричал Зеес, возвращаясь от лагеря вместе с рисским магом.
        - А след? - спросила Зия.
        - Никто не может миновать охранной магии риссов! - самодовольно заявил маг.
        - Неужели? - оскалила зубы Зия. - Даже тот вор, что ограбил Золотой храм Суррары? Мы идем по его следам! Пропусти нас, иди за нашими псами и думай, как ты будешь оправдывать свое самодовольство перед Захом! Он как раз направляется сюда!
        Маг поперхнулся и побледнел.
        - Вперед! - крикнула Зия погонщикам, и псы рванули по свежему следу. Маг поспешил следом за всадниками.
        - Подождите! - закричал он, когда след привел к границе города умерших. - Пусть собаки ведут по следам, но я должен идти первым: тут ловушки, смертельные ловушки! Не думаю, что даже такой вор мог пройти через них!
        - Точно, - усмехнулась Зия. - Куда ему? Так веди же!
        След привел к пустынной бухте. Идти пришлось медленно, Зия клокотала от бешенства, но, когда потеряла десять воинов и трех собак из пяти, умолкла. В бухте след обрывался. В лиге от берега вздувался темный парус.
        - Чей корабль? - обернулась Зия к Ное. - Ты должна знать, вас учили этому в храме!
        - Не завидую я Айре, - стиснула губы Ноя. - Это островные разбойники. Им наплевать на войну. Они привозят в Суйку трупы, чтобы увидеть, как их мертвые соплеменники поднимаются на ноги и уходят в царство смерти своим ходом. Только в одном качестве Айра могла попасть на их корабль - в качестве рабыни.
        - Что ж, - прошептала Зия. - Выходит, наши судьбы почти сравнялись. Но если Лек будет в ярости, мы можем позавидовать даже Айре.
        Глава 9
        Скир
        Мост через Даж был разобран уже с месяц, но с одной его стороны на другую все еще были перекинуты бревна, которые сайды затащили на северную сторону, едва последний защитник покинул Суйку. С трудом передвигая ноги, покрытые копотью и кровью последние воины Сната Геба во главе с самим таном ступили на северный берег, на котором пока еще не было хеннов, не пахло кровью и шумел нетронутый, начинающий желтеть лес. Над головами высилась громада Ласса, которая недотягивала до Борки, но явно превосходила Омасс, однако даже сил поднять глаза и разглядеть последний замок на пути к Скиру у воинов не было. Всеми владело одно желание - уснуть. Даже пить и есть не хотелось так сильно, как упасть, лечь, прислониться к чему-то и забыться хоть бы на начинающей остывать от жаркого лета земле. Правда, осень в Скире обещала быть не менее жаркой. Неделю оставшиеся из черной тысячи полторы сотни воинов сдерживали хеннов на улицах Скочи, выныривая из клубов дыма и рубя и расстреливая степняков, пока у моста не загудел танский рог. Снат Геба и сам выглядел неважно - ножны с его пояса куда-то пропали, меч зазубрился и
потемнел, лицо заливала кровь из ссадины на лбу, да и вся его одежда больше походила на одеяние бродяги, чем гордого тана, но глаза Сната, который встречал воинов на мосту, горели гордостью.
        - Только восемьдесят? - спросил он Дампа.
        - Да, твое благородство, - кивнул старик забинтованной каким-то тряпьем головой. - Восемьдесят пять. Но хенны заплатили за последние шесть десятков воинов тремя сотнями жизней, и кровь не менее двух десятков из них я вижу на твоем мече, тан.
        - Не время считать мертвых врагов, если живым нет счета, - поморщился тан. - Веди людей к северной башне. Там вода и еда. И отдых.
        - Боюсь, он будет недолгим, - вздохнул Дамп и ошибся.
        Воинов в самом деле ждали котлы с горячей водой, и, хотя раздеться сил у большинства из них не было, тут же хлопотали юные жрецы из скирских храмов, и вскоре израненные тела вспомнили, что такое чистота и свежесть, раны приняли в себя целебные снадобья и спрятались в тугие повязки, а сгоревшее в огне тряпье сменили крепкие суконные одеяния скирских стражников и добротные кожаные сапоги. Впрочем, переодевание происходило как во сне, и даже столы, ломящиеся от яств и вина, не могли удержать тяжелых век, и воины начали засыпать прямо за столом.
        - Однако, - ухмыльнулся Дамп, отхлебывая из глиняного кубка терпкого вина, - сегодня я убедился, что голые ремини ничем не отличаются от голых сайдов.
        - Какие же отличия ты хотел обнаружить? - поднял брови и зевнул Насьта.
        - Ну мало ли, - махнул рукой Дамп. - Откуда - не скажу, но среди стариков всегда ходили слухи, что с девками ремини можно забавляться, если, конечно, у них возникнет такое желание, хоть каждый день, а детей от таких забав все равно не происходит.
        - Знаешь, Дамп, - заметил Марик, обгладывая аппетитную кость, - у меня есть серьезное подозрение, что забавы с реминьскими девками существуют только в воспаленных мозгах этих самых стариков.
        - Что вовсе не исключает возможной близости храброго ремини с добродушной скирской девушкой! - добавил Насьта. - Надо же проверить правдивость любопытных слухов? У тебя нет случайно дочки, Дамп?
        - У меня внучкам уже по десять лет, - погасил в седых усах улыбку воин. - Но, честно говоря, я бы не отказался породниться с таким воином, как ты, Насьта, или как ты, Марик.
        - Я бы тоже не отказался от такого родства, - кивнул Марик. - Но вынужден открыть тайну: мое сердце осталось далеко отсюда. Есть у меня девушка.
        - Что же стучит у тебя в груди, если сердце твое далеко? - раздался позади баль громкий голос.
        Марик вскочил на ноги, словно и не было бессонной недели за его плечами. Перед ним стоял конг Скира. Он был ниже Марика почти на полголовы и уже в плечах, но баль показалось, что он смотрит на конга, словно на самую высокую башню высокой крепости - столько силы и мужества было во взгляде и лице правителя Скира.
        - Голову склони, дурак! - прошипел на ухо Дамп.
        - Оставь его, воин, - усмехнулся Седд. - Я бы согласился, чтобы ни один мой воин не склонял перед мной головы, если был уверен, что он не склонит ее и перед врагом. Отчего пришел сражаться за сайдов, баль?
        - Надо сражаться с врагом, пока он нападает на твоего соседа, иначе, расправившись с соседом, он нападет на тебя, - твердо сказал Марик.
        - Ремини тоже так думает? - повернулся к Насьте Седд.
        - Ремини думает по-реминьски, но смысл выходит тот же самый, - с поклоном доложил Насьта.
        - Что ж, Снат! - обернулся Седд Креча к тану Геба. - Когда твои воины отдохнут, построишь их и передашь, что я предлагаю каждому вступить в твой дом, Снат, или в мой, по их желанию, свободными воинами со всеми привилегиями. Если же они откажутся, то продолжать служить мне так, как служили. Платить буду как сайдам. А вот этих двух молодцов заберу, наслышан я об их умениях и доблести, определю пока в Скому, а там посмотрим. Чтобы к вечеру были готовы.
        - Все, - решительно заявил Насьта, когда и его, и Марика похлопали по плечам сначала Дамп, а потом и Снат Геба. - До вечера не так много времени, а я даже не сомкнул глаз. О чем ты задумался? Ложись спать!
        - Очень похож, - сказал Марик. - Очень похож конг на собственную дочь.
        - Болван, - зевнул Насьта. - Это она на него похожа!
        - Ты знаешь, - заметил Марик, - я смотрел на лицо конга, вычитал из облика Кессаа его черты - и словно видел лицо матери Кессаа. И еще мне показалось, что Седд Креча все про нас знает.
        - Все ни про кого знать нельзя, - пробормотал Насьта.
        - Он знает, что мы шли сюда вместе с Кессаа, - ответил Марик и нащупал на груди глиняный пест.
        Айра почувствовала за спиной погоню, когда уже добралась до северной оконечности Проклятой пади. Забилась, запульсировала в висках тонкая боль - значит, идут по ее следу, трижды порушили тонкие ловушки, которых ни разобрать, ни почувствовать, пока щекой к земле не прильнешь. Остановилась, прикинула, куда дальше отправляться. До Скочи еще с полсотни лиг, да и неизвестно, что там теперь. До моря - по прямой лиг пять, до Суйки - в три раза дольше, но в Суйке умелый маг всегда спрятаться сможет, пусть даже там и риссы теперь властвуют: временно у них власть. Вот он, Зверь невидимый, вдоль Проклятой пади разлегся, только что не урчит от сытости и довольства, даже и пытаться перестал тянуть на себя Лека - и что его тянуть: здесь он, вместе с потрохами и всеми хеннскими воинами, здесь и останется, судя по всему. Тяжело вздохнула Айра, словно тяжесть поднимать собралась, и побежала. Вдоль самой пади, по голому, словно облезлому, глинистому берегу - бежала и чувствовала: смотрит на нее Зверь, смотрит и холодом обдает, но не от злобы и не от любопытства, а только потому, что течет что-то через ее кровь,
связывает ее что-то с этим неизвестным, укрывшимся в клоках мглистой пелены.
        Давно не приходилось бегать, но никогда Айра не жаловалась на слабость в ногах и теле - уже к утру успела к белым скалам, свернула в полумертвую чащу, а там уж и до самой Суйки две или три лиги оставалось. Даже вздремнуть себе позволила и проснулась только тогда, когда снова укол в висках почувствовала: добралась погоня до северной оконечности пади. Тут уж поднялась на ноги, затянула ремни на поясе, попробовала, как мечи выскальзывают из ножен. Быстро шли преследователи, след хорошо держали - не иначе всадники, да еще и с собаками. Вынырнула дочь Ярига из-под колючих кустов, пригляделась к освещенному все еще исторгающим летнее тепло Аилле городу. Ничего вроде не изменилось в Суйке - только храм исчез с верхушки холма да белые шатры встали у северной его окраины. Присела Айра на дорогу там, где стояла, провела ладонью вокруг себя, зачерпнула сухую пыль, зажмурилась и высыпала себе на голову, на плечи, на грудь и прошептала нужные слова к духу дороги, к духу сумрака вечернего, к духу тихого шага, к духу дневного сна. И отзвука не услышала, а, как говорил Яриг, сразу поняла - сама услышана и принята
под невидимое крыло. Так и оказалось: в самом лагере никто не заметил стройной сайдки, а если и мелькало что-то перед глазами у караульных, так на соринку, в глаз попавшую, и списывалось. Да и не было усердия у рисских дозорных, и город поганый внимание на себя отвлекал, да и зря, что ли, маги Суррары колдовством лагерь опутывали?
        Три линии рисских заклятий окружали лагерь, да только заклятия эти для слепых и глупых выставлены были. Две нитки просто перешагнула, а третью ухватила покрепче, разорвала да за спиной вновь сомкнула, а там можно было и не оборачиваться, пусть и знала, что близка уже погоня, застигла бы в чистом поле - и на пару лиг отбежать не успела.
        Суйка была все та же, только уже среди хибар первого круга начиналась торопливо расчищенная улица. Камни, мусор были убраны, некоторые здания разобраны, и почти прямой проход пересекал и второй круг, и третий и уходил в сторону только где-то у стены четвертого. По сторонам улицы в мостовую и землю были забиты железные штыри, придерживающие серебряные цепи. Айра попыталась разглядеть развалины храма, но храмовый холм терялся среди крыш и стен зданий. Она вспомнила свой первый и последний проход через Суйку и поняла, что ничего не изменилось в городе. Все, что сделали риссы с Суйкой, было подобно едва различимым царапинам на панцире огромной черепахи, которая продолжала ползти туда, куда ползла последние сотни, если не тысячи лет.
        Дочь Ярига перешагнула через цепь, почувствовала холодный зуд внизу живота, отмахнулась от охранного рисского заклятия и пошла старым путем - тем самым, которым преследовала когда-то Кессаа и сопровождающего ее старого воина баль. Интересно, помог ли ей в ее теперешнем пути молодой воин баль, да еще в компании с юрким ремини? И добрались ли они до Суйки?
        Опасность оставалась там, где и была. Течень лежал на прежнем месте, правда, теперь холодом веяло и из темных провалов в подземные катакомбы. Но морозные иглы опасности казались куда приятнее, чем бывший трупный запах, который почти уже выветрился. Наверное, мертвецы уходили напрямую в Проклятую падь - теперь им незачем было огибать ее и заворачивать в город. Айра дошла до ворот в третий круг, но в арках густо висели рыгвы, и она полезла по развалинам склепов к гребню стены. Ей удалось подняться наверх без труда, но стенной проход оказался покрыт толстым слоем пыли, и дочь Ярига принялась чихать, разглядывая сверху затянутый мглой отрезок пади, виднеющийся между белыми скалами, и копошащиеся на вершине холма сотни крохотных фигур, пока не увидела у рисского лагеря отряд всадников и собак. Мгновение она думала, не затаиться ли на стене, встряхнула мех, чтобы определить остаток воды, обернулась к морю и тут же приняла решение: к пустынному берегу выгребала крутобокая ладья. Айра подняла руки, коснулась рукоятей мечей и быстрым шагом направилась по крепостному ходу, чтобы спуститься вниз в первом же
проломе.
        Розетки каменной мельницы напрасно подрагивали невидимыми иглами. Колдунья пробежала по серым плитам, ни разу не оступившись, только повернула голову, посмотрев на то место, где погиб молодой колдун Тирух, и зашагала к берегу. Навстречу ей шли пять мертвецов. Лица их были синюшного цвета, от трупов разило гнилью, но одежда сияла многочисленными украшениями. Один из морских народов явно доставил к месту упокоения знатных гостей. Айра шагнула в сторону, пропуская пошатывающиеся фигуры, мельком отметила черные отметины от пут на вспухших запястьях и тут же закричала, замахала руками отталкивающимся веслами от берега воинам.
        - Кто такая? - удивленно облизал губы рыжебородый здоровяк, нависая над бортом ладьи.
        - Попутчиков ищу, - как можно ласковее улыбнулась Айра.
        - Попутчиков у нас много, - с островным акцентом выговорил бородач, и за его спиной тут же появились еще двое с неменьшей шириной плеч. - Двадцать на веслах, десяток меченосцев, да и я… с топором. Который тебя устроит?
        - Двадцать на веслах вполне устроит, - кивнула Айра. - А из этих, что с мечами да с топором, с парусом кто управляться может? Мели скирские да скалы знает?
        - Так любой! - расплылся в частично беззубой улыбке здоровяк. - Ну насчет мелей да скал - тут я мастер, да брат мой, да помоложе меня, но тоже рыжий - не бойся, днем не перепутаешь, а с парусом любой справится, и не только с парусом!
        - Сколько будет стоить до скирского берега добраться? - прищурилась Айра. - Севернее устья Даж мне нужно попасть, чтобы сойти с корабля незаметно, береговой страже глаза не мозолить!
        - Такие места есть! - сделал серьезное лицо бородач. - Давненько мы к Скиру не ходили: не до торговли теперь толстопузым сайдам, но старые дорожки тиной еще не затянуло! Пяток золотых монеток сыщешь? Тогда доставим в целости и сохранности, а если за сохранность не очень беспокоишься, так и скинуть цену можно!
        - Давай так! - Айра выудила из кошеля золотой кругляшок, подбросила его в воздух перед лицом вожака и недобро усмехнулась. - Пять золотых даю, но если хоть кто из вас только попытается ко мне лапы протянуть - бесплатно повезете.
        - Это как скажешь! - надул губы бородач, наклонился, протянул громадную лапищу и тут же подмигнул Айре. - Ты подумай еще, а то ведь бесплатно тебя и до зимних ветров катать можно!
        - Я-то уж подумала, теперь твоя очередь, - стиснула губы дочь Ярига и, борясь с подступающими к горлу ненавистью и отвращением, повысила голос: - Отойди к корме, сама заберусь!
        Как птица взлетела Айра на заостренный, украшенный вырезанным из темного дерева морским зверем нос ладьи. Сразу взглядом поймала два десятка крепких, обнаженных по пояс молодцов на веслах, остальных разглядела, что сгрудились возле мачты и теперь пожирали неожиданную попутчицу жадными взглядами.

«Рабов нет, - холодно отметила про себя Айра, - значит, северяне, а от них, если что, пощады не жди».
        Сразу четверо воинов, не сводя глаз с напряженной фигурки гостьи, уперлись веслами в берег, и ладья ожила, закачалась на волнах. Бородач заорал что-то на тягучем языке, весла опустились в воду, мышцы на руках и плечах гребцов налились силой, и ладья вдруг двинулась от берега прочь, поползла в осеннюю даль моря, чтобы вырваться на простор, поставить парус, поймать ветер и полететь, куда смотрят зеленые разбойничьи глаза. С половину лиги отошла лодочка от берега, когда хлопнул наконец на мачте парус, а на берегу показался отряд всадников.
        - За тобой? - спросил бородач, остановившись от дочери Ярига в пяти шагах.
        - Кто их знает, - пожала плечами Айра. - Думаешь, надо было остаться и расспросить? Чего молчишь-то? Отпускай слова с языка - не руки ведь, о словах в договоре сказано не было!
        - Смелая ты больно, - усмехнулся бородач. - Страха в твоих глазах не вижу, а ведь есть тебе бояться чего, есть. Ребята мои изголодались по бабской мякине. Скажи мне, девка, где таких смелых выращивают? Или хотя бы совет какой дай!
        - Совет дам, - кивнула Айра, прикладываясь к меху с водой. - Не связывайтесь со мной, тогда и заработаете, и живы останетесь. Я сайдка, борода, настоящая и злая, когда что под носом рассматриваешь - не забывай вдаль взгляд бросать!
        - Не до нас теперь сайдам, - облизал обветренные губы бородач. - И половины галер у Скира не стоит, к снегам сайдские гребцы лодки свои гоняют, детишек да жен вывозят. Да, слышал я, что Гобенген показался из-под снегов, только оно ведь как - оттепель может и морозами смениться!
        - Может, - кивнула Айра. - Только хенны все же страшнее морозов.
        - Нам хенны не страшны, - плюнул за борт бородач. - А сайды тебя на моей лодке искать не станут.
        - Да я и сама не рассчитываю на поиски, - расплылась в улыбке Айра. - Ты на север ладью правь, на север! Глядишь, и второй мой совет не пригодится.
        - Это какой же? - сдвинул косматые брови бородач.
        - Когда гнусь свою задуманную начнешь творить, сам ко мне не суйся, - процедила Айра сквозь зубы. - Пошли кого-нибудь, кого не жалко.
        - Боги морские! - хриплым смешком гыкнул бородач. - А я-то чем твою жалость вызвал?
        - Нет у меня к тебе жалости, - покачала головой Айра. - Просто не хочу без лоцмана остаться.
        - Без лоцмана? - хмыкнул бородач и пошел мимо гребцов к корме.

«Кого не жалко» бородач послал к Айре к вечеру. Аилле близился к горизонту, слепил правый глаз, и Айра, которая давно уж наворожила себе бодрость на ближайшие два дня, все чаще поворачивалась влево, где темнел далекий скирский берег, когда в ее сторону послышались шаги. Двое шли к носу - лысый увалень с руками, напоминающими бревна с вытесанными топором пальцами на комлях, да коротконогий уродец, заросший шерстью едва ли не до лба. Коротышка тащил моток веревки.
        - Ко мне, что ль? - только и спросила Айра.
        - К тебе, красавица, - улыбнулся коротышка, а лысый только расставил руки в стороны и шагнул вперед, намереваясь то ли обнять девушку, то ли показать широту впалой груди.
        В два взмаха короткого меча укротила великана Айра. Сначала запястье рассекла лысому, а в то мгновение, что тот растерянно разглядывал хлынувшую по ладони кровь, вогнала в горло эсток. Великан еще хрипел, пытаясь придавить ладонями булькающую под подбородком кровь, а Айра уже шагнула к борту и поймала все на тот же клинок толстое брюхо коротышки.
        - Подешевела моя поездка, борода! - окликнула Айра окаменевшего главаря.
        - Взять ее! - наконец прорвался криком бородач, но взять-то и не вышло. Те, кто шагнули в ее сторону, тут же замерли с конфузом в собственных портах, а седой стрелок на корме, едва только за стрелу схватился, вспыхнул жарким пламенем вместе с луком и с воем пронзительным за борт упал.
        - Теперь вот что, - твердо сказала Айра. - Гребцы на весла - грести. Запах я как-нибудь перенесу, тем более что ветерок от меня играет. Остальным можно помыться, но чтобы ладья на север летела! Чем быстрее мы расстанемся, тем здоровее будете!
        - Кто ты, ведьма? - почти простонал от бессильной злобы бородач. - Уж не сама ли Сето?
        - Не гневи богов, борода, - прошелестела Айра. - Не то следующим твой братец поджариваться будет! А я… Сето не Сето, но внучка Сурры - точно! Эх, жаль, дедушка давно умер, не понянчил меня, а то бы мы еще веселей шли!
        Ни слова больше не сказал бородач, но глаз, как и Айра, два дня не сомкнул. Утром третьего дня подал ладью к берегу, провел меж зеленоватых скал в узкую бухту, заросшую берегом ползучей иччей, дождался, когда Айра спрыгнет на темную гальку, и тут же приказал отталкиваться от берега, а уже отойдя на пару сотен локтей прочь, разразился грязными ругательствами в ее адрес. Стерпела бы это дочь Ярига, но пущенной стрелы, что просвистела мимо ее лица, простить не смогла - сожгла парус островитянам.
        - Ничего, ребятки, - шептала сама себе колдунья, укладываясь на сон под колючими ветвями. - Догребете до островов и без паруса - вот ведь как быстро веслами замахали. Теперь мне бы до Скира добраться.
        До Скира она добралась только через месяц, когда уже деревья успели не только пожелтеть, но и потерять часть листвы. Вместе с крестьянами, торопящимися продать конгу последний урожай, Айра вошла в город с мешком овощей за спиной, среди которых были спрятаны ее мечи. Окинула взглядам укрепленные городские стены, покивала возведенным на крышах пристенных зданий трем гигантским порокам, подивилась глубине рва и обилию стражников у башен и поспешила к порту. Трактир, оставленный Яригом приемному сыну, был полон. Молодой Яриг за прошедшие годы отрастил брюшко, щеки, и хозяйство благодетеля если и не приумножил, то уж никак не разорил. Айра подошла к стойке, бросила мешок на пол и с усмешкой вгляделась в холеное лицо.
        - Куда прешь? - сдвинул брови трактирщик. - Это на кухню неси, там и столкуемся.
        - Здесь столкуемся, - негромко ответила Айра и произнесла нужные слова, от которых на лбу у парня выступил пот, а губы мелко задрожали. - Не бойся, дорогой, - шепнула ему Айра. - Трактир я забирать у тебя не буду, хотя и могла бы. Впрочем, любил тебя Яриг, наказал не обижать. Все, что мне от тебя надо, - так это комнату до штурма Скира и еды. А там - сгину я, ты меня и не вспомнишь!
        - А будет разве штурм? - покрылся красными пятнами трактирщик.
        - Будет, куда он денется, - уверила парня Айра и добавила: - И докладывать бежать стражникам обо мне не нужно - не тот случай. Яриг так и просил передать: не тот случай. Понял? - Понял, - пролепетал парень, хотя думал совсем о другом: не зря он все-таки оплатил место в галере, не зря. Эх, знал бы, и трактир продал уже, а теперь-то кто за него цену даст?
        Старый маг Ирунг появился у ворот дома Рейду, когда осень перевалила за середину. Еще не стояли шатры хеннов под стенами Скира, еще отбивался от врага полуразрушенный Ласс, но первые сотни степняков уже проникли на северный берег и теперь тщетно пытались отыскать в прибрежных деревнях хотя бы одного крестьянина, хотя бы ларь зерна, хотя бы какую домашнюю скотину. В лесах же точили мечи и готовили укрытия и ловушки сайдские сотни, а подгорный охотничий замок Скома собирался принять судьбу Ласса и перегородить если не путь к Скиру, так путь через болота в горные долины, где таились последний резерв сайдов - десять тысяч лучших воинов - и все, кто не захотел или не смог отплыть к Гобенгену или укрыться за стенами Скира. Там, в Скоме, ждал своей судьбы и Лебб Рейду, ставший после гибели на борской стене Ролла Рейду старшим в роде, хотя таном его величать еще было нельзя. Не было еще совета танов, да и сколько их останется, глав скирских домов, когда докатится хеннский остервеневший вал до оконечности полуострова, и останется ли хоть кто-то?
        Впрочем, до этого срока был еще месяц, или не один, поэтому Ирунг мог позволить себе не торопиться. У белых ступеней городского замка Рейду он медленно сполз с широкой спины любимой лошади, бросил поводья одному из стражников и вошел в предусмотрительно распахнутую кованую калитку, вставленную в полотно мощных ворот, словно лаз для собаки в полотно дубовой двери. В приемном зале мага встречала вдова Ролла Рейду - Ворла. Она поклонилась Ирунгу, который, будучи магом, оставался таном одного из богатейших домов Скира - дома Стейча, и поднесла ему кубок с теплым вином, пригубив предварительно сама.
        - Брось, - усмехнулся Ирунг. - Уж кто-кто, а ты могла бы не доказывать мне отсутствие яда. По сей день жалею, что мне отказала, а выбрала красавца Ролла.
        Ворла только прикрыла глаза. Ей было уже под пятьдесят, но былая красота не покинула ее лица. Только строгие черты, которые в юности напоминали Ирунгу изящные линии храмовых сводов, словно и вправду окаменели. Да и волосы, прекрасные светлые волосы, которыми она одарила и старшего сына Лебба, и младшего Хорма, который как раз теперь помогал возвращать жизнь в оледеневшие залы Гобенгена, словно подернулись пеплом.
        Ирунг хлебнул вина, попытался угадать про себя букет трав и семян, добавленных в напиток, но не смог и восторженно улыбнулся. Ворла ответила ему такой же улыбкой. Никто не мог готовить теплое осеннее вино так, как позволяла себе это делать едва ли не самая богатая женщина в Скире, - правда, попробовать ее стряпню мало кому удавалось, но Ирунг входил в число избранных.
        - Ты ведь не ко мне пришел в гости, Ирунг? - спокойно заметила танка.
        - И к тебе тоже, - качнул головой маг. - Просто теперь у меня есть причина заглядывать к тебе почаще. Время жизни тает, как тает на холодном ветру вынесенный на берег волной кусок льда. Не от жары, не от лучей Аилле, а только от ветра. Выдувается по снежной пылинке и исчезает, не дождавшись весны.
        - Все, ушедшее в небо с паром, все, что обращается облаками над головой, рано или поздно проливается теплым дождем и дает жизнь новым росткам, - заметила Ворла.
        - Мои ростки уже погибли, и теплые дожди их не вернут, - прошептал маг. - И виной тому твоя невестка. Но я не разбираться к ней за прошлые обиды пришел. Она может и должна помочь нам.
        - Я жду от нее только одной помощи, - усмехнулась танка. - Рождения ребенка. Не говори мне, что с Леббом ничего не случится, хотя я и сама молю об этом богов. Но в ней семя моего сына.
        - Не семя, - заметил Ирунг, - живое существо, которое вполне могло бы уже появиться на свет. Некоторые рожают до срока.
        - Нет, - мотнула головой Ворла. - Не хочу искушать судьбу. Моя лучшая галера будет ждать столько, сколько надо. Пусть не молодые воины, но крепкие старики сядут на весла и доставят меня и моего внука или внучку в Гобенген. Дров и каменного угля там столько, что можно согревать старые кельи не один год. На скалах, вскрывшихся ото льда, изобилие морского зверя. На отмелях заросли морской травы. Там я воспитаю ребенка, даже если мне не удастся вернуться в Скир. А Кессаа? Кессаа оставлю тебе.
        - Дай ей назвать ребенка, - попросил Ирунг.
        - Ты все еще веришь в предсказания? - нахмурилась танка.
        - Мне не во что больше верить, - усмехнулся Ирунг и пошел по узким ступеням в главную башню замка Рейду.
        Он не был здесь с тех самых пор, как приезжал посмотреть на пленницу Лебба Рейду впервые, хотя и не сказал Ворле, что был послан Седдом Креча. Кессаа была прикована к стене. Тонкая серебристая цепь позволяла ходить почти по всей комнате, но она сидела в углу, сжавшись в комок, словно затравленный зверек, и никого не слышала и не видела или не желала слушать и смотреть. Лебб Рейду на предложение Ирунга попытаться примириться с дочерью конга только брезгливо поморщился. Теперь он был в Скоме, а ненавистная ему жена оставалась на старом месте.
        Ирунг миновал два десятка стражников, охранявших едва ли не каждый поворот лестницы, отодвинул тяжелый засов и вошел в округлую комнату. Когда-то уже давно в подобном же зале он сам, а также Арух, который теперь занят подготовкой обороны Скира, прежний, не слишком умный, конг Димуинн и мать Кессаа Тини собирались, чтобы отвести угрозу от Скира. И что же произошло? Хенны почти уже у стен, а Скир - на краю пропасти.
        В комнате было уютно. На стенах корептские ковры, в узких окнах поблескивали настоящие стекла, в камине пылал огонь, на круглом столе лежали фрукты, стояли кувшины и горшки, укутанные мягкой тканью. Кессаа сидела на ложе, прижавшись к прибитой к стене медвежьей шкуре, гладила живот и негромко напевала что-то. Ирунг медленно прошел к столу, но Кессаа даже не повернула головы. Маг тяжело опустился на скамью, пригляделся к удивительным чертам девушки, к ее темным волосам, прислушался к мягкому голосу. На мгновение перед его взором встали мертвые тела сыновей, которые погибли только потому, что когда-то пытались убить девчонку, но маг, стиснув зубы, отогнал видение. Хотя так ли уж они были неправы, когда говорили, что девчонка угрожает их жизням?
        - Что ты поешь? - спросил Ирунг.
        - Песню, - не поднимая глаз, ответила Кессаа и продолжила поглаживать живот.
        - Кому? - не понял маг.
        - Дочери, - ответила Кессаа.
        - И она слышит? - усомнился Ирунг. - И ты уверена, что у тебя будет девочка?
        - Она слышит, и у меня будет девочка, - твердо сказала Кессаа. - И разговариваю я с ней с того мгновения, как она дала о себе знать. Я учу ее. И она будет знать все, что знаю я. Она будет петь песни, что пою ей я. И, может быть, сумеет овладеть всеми искусствами, которыми владею я.
        - Помогли тебе твои искусства? - ухмыльнулся маг, ткнув пальцем в тонкую цепь, лежащую кольцами на ложе, приковывающую ошейник на шее девушки к стене. - Ты теперь не колдунья. Камни Аруха высасывают из тебя магию каждое мгновение. Ты обычная девка.
        Кессаа сняла руки с живота, подняла рукав одной из них к плечу. Рука была словно опутана проволочным ожерельем, камни которого почти полностью погрузились в плоть девушки, превратившись в кровоточащие нарывы.
        - Ты жесток, Ирунг, - усмехнулась Кессаа. - Заставил моего самоназванного мужа насиловать столь отвратительное существо! Теперь у него будут возникать приступы рвоты от одной мысли обо мне! Глядишь, и к прочим женщинам брезгливость появится!
        - От насилия не рождается любимое дитя, - заметил маг.
        - Когда он брал меня, я постаралась представить все хорошее, что помнила о нем, - вновь опустила глаза Кессаа. - А оно было, хорошее. На зачатие его хватило. О каждом человеке можно вспомнить что-то хорошее. Мне оставят ребенка?
        - Почему ты не спрашиваешь, оставят ли тебе жизнь? - удивился Ирунг.
        - Что значит моя жизнь без жизни моего ребенка? - спросила Кессаа.
        - Ты стала матерью, еще не родив? - усмехнулся маг.
        - С того момента, как почувствовала дочь, - ответила Кессаа. - Ее зовут Рич.
        - Странное имя, - задумался Ирунг. - Хорошо, я передам Ворле твое желание.
        - Это не желание, - покачала головой Кессаа. - Это имя. Ее зовут Рич. И она откликается на это имя уже больше чем полгода.
        - Ты заворожила нерожденного ребенка? - нахмурился маг и тут же махнул рукой. - Ерунда. Ты никогда не станешь прежней!
        - Прежней - никогда, - кивнула Кессаа и медленно провела ладонью по опутывающим руку камням. - Ни на день нельзя шагнуть назад, чтобы вернуться к себе самой. Чего ты хочешь?
        - Ты не все знаешь, - прокашлялся маг. - Ты читала не все свитки храма. Некоторые из них хранились у меня. Ты помнишь легенду Сето, Сади и Сурры?
        - Да, - кивнула Кессаа. - Они были великими магами, но не могли поделить власть. Их собственный мир показался им слишком малым, и они начали войну, но ни одна сторона не могла победить другую. Каждый желал гибели двум противникам, но никто не имел перевеса, пока Сето не овладела магией пламени настолько, что обратилась к ее истокам, к корням - и создала зеркало. Она слепила его из первородной тьмы, которую отыскивала в пламени по крупицам. А потом почувствовала биение живого в нем, стала говорить с ним и даже подружилась.
        - Как ты теперь, - усмехнулся Ирунг. - Почти так же, как и ты теперь.
        - Нет, - покачала головой Кессаа. - Ее зеркало родило или вызвало Зверя. Огненного демона. Да, он служил хозяйке, но только до тех пор, пока не почувствовал собственной силы, пока не распробовал вкуса живой плоти. Сето поняла это скоро, но Зверь уже не подчинялся ей. И тогда она стала искать союза со своими врагами и даже успела сойтись с Сади, но Сурра понял, что остается в одиночестве, и ударил первым. Он всегда был очень сильным. Сади вдруг отошел в сторону, а Сето вынуждена была позвать Зверя и натравить его на Сурру. Опьяненной силой, вливаемой в него Сето, и той силой, которую он мог извлечь из поверженных воинов, потому что весь тот мир разделился между тремя магами, Зверь вышел из повиновения и попытался уничтожить всех троих. Первый и последний раз трое смертельных врагов сошлись и, спасаясь из пламени, пробили ход в наш мир, оставляя за спиной море огня.
        - Яркая сказка, не правда ли? - надул губы старик.
        - Куда уж ярче, - усмехнулась Кессаа. - Только это не сказка. Они запечатали за собой проход, но, видно, не слишком прочно. Иначе отчего Суйка постепенно превратилась в логово мерзости?
        - Примерно так и было, - задумался Ирунг. - Но есть еще кое-что. Мне удалось найти список Мелаген. Внучка Сето, по всей видимости твоя далекая прапрабабушка, записала кое-что. Может быть, это были сведения от Сади, с которым она общалась в Гобенгене, может быть, от самой Сето. Записи сохранились не полностью, но главное я понял. Чтобы убить Зверя, его надо явить. Но нельзя его убить, пока существует зеркало, породившее его. Однако зеркало нельзя уничтожить по частям. Именно оно связывает наш мир с чем-то иным. Именно через зеркало мерзость или проникает сюда, или отсасывает жизненную силу отсюда. Его нужно собрать, Кессаа!
        - Разве это суждено не моей дочери? - подняла подбородок Кессаа.
        - Твоей дочери, твоей матери или тебе - не знаю, - почесал затылок маг. - То, что ты узнала в храме, указывает на твою дочь, но, когда дорога очень длинна, она распадается на куски, и не всегда понятно, кому какой кусок пути придется пройти, потому что жизнь человеческая слишком коротка. Мелаген написала, что Сади что-то оставил там, в пади. Он сказал, что там осталась его тень, но в Суйке осталась не только тень, тем более что тень Сади всегда оставалась с ним. Мелаген написала, что там Сади оставил часть своей сущности, дыхание сущего, вручаемое каждому из нас при рождении. Поэтому, по ее мнению, он и был до самой своей смерти отвратительным негодяем.
        - Неужели? - напряглась Кессаа.
        - Теперь ты понимаешь, почему не все свитки хранились в храме? - усмехнулся маг. - Так вот. Я все еще надеюсь, что Зверь не проник в Оветту, что здесь только его щупальце, которое можно отсечь, но если Зверь здесь, то спасти нас может только Сади.
        - Но он мертв… - растерялась Кессаа.
        - Он жив, - покачал головой Ирунг. - Но его нужно разбудить. И я скажу тебе, как это сделать. Мелаген написала, как Сади приходил к ней во сне и все объяснил. Да время пришло только теперь.
        - Почему? - потрясенно прошептала Кессаа.
        - Потому что ты способна сделать это, - негромко сказал Ирунг. - Разве ты не почувствовала, когда танцевала для Сади? Он смотрел на тебя!
        - Подожди! - напряглась Кессаа. - Ты хочешь сказать мне, маг, что в твоем храме, на постаменте, а не в каком-то могильнике или склепе лежит не вырезанное из камня и раскрашенное изваяние бога, а он сам?
        - Ты же всегда знала это! - прошептал Ирунг. - И ты его сможешь разбудить. А уж он справится со Зверем.
        - Но к чему тогда пророчество Сето? - потрясенно прошептала Кессаа. - Что отводится моей дочери?
        - Наверное, убить Сади, - пожал плечами Ирунг. - Мелаген считала, что Сади для Оветты страшнее Зверя.
        Старый маг долго не возвращался из узилища Кессаа. Когда он наконец спустился, то не присел возле Ворлы, а сразу пошел к дверям и обернулся уже у них:
        - У Кессаа родится дочь, и ее имя - Рич. Ты поняла, Ворла?
        - Да, - кивнула женщина.
        - Как только ребенок появится на свет, можешь отправлять его в Гобенген в окружении нянек и мамок, - сказал Ирунг. - Я знаю о твоей лучшей галере. Только храни тайну происхождения девочки. Никто не должен знать имени ее матери!
        - Да, - опять кивнула женщина.
        - А Кессаа я заберу у тебя, - добавил после короткой паузы Ирунг. - Она будет нужна мне. Позовешь меня сразу, как начнутся роды.
        - Да, - кивнула женщина, но про себя подумала: «Нет».
        Ласс пал, а землю уже начали прихватывать заморозки. Крепость была разрушена почти до основания, когда наконец тысячи хеннов смогли ринуться на северный берег Дажа. И вновь, как уже стало привычным, кроме угля, битого камня, искореженного оружия и кусков истерзанной плоти поживиться степнякам оказалось нечем. «Там, - кричали тысячники. - Впереди Скир! Самый богатый город Оветты! Оттуда никто не уйдет без добычи!» Воины хмуро молчали, потому что им были знакомы уже и эти слова, и ни одно королевство Оветты не защищалось так ожесточенно, как Скир. Уже каждый третий хенн из тех, что миновали борскую стену, отправился в Проклятую падь. Но их все еще было почти сто тысяч. Дорога на Скир лежала перед глазами. А лес, которого за последнее лето хенны начали бояться, как степного пожара, изрядно посветлел, растеряв листву. Может быть, и в самом деле их ждет богатая добыча? Что же иначе так защищают эти сумасшедшие сайды?
        Дорога лежала под ногами, но двинулись по ней хенны только через неделю после падения Ласса. Никто не мог назвать причины задержки: кто-то говорил, что ждут обозов, что риссы вновь наварили ужасного зелья, от которого даже камни начинают гореть. Другие пытались переорать первых и доказать, что нельзя применять горючую смесь, чтобы не сжечь возможную добычу и будущих рабов, к тому же обозы начали приходить плохо, на просторах Оветты обнаружились какие-то разбойники, и вообще, чтобы взять Скир, достаточно будет удивительного тарана, укрытого сталью, как ножны укрывают клинок. Да и вновь построенных десяти пороков, размолотивших в конце концов Ласс, хватит, чтобы пробить в стенах Скира не только дыру, но и улицу для доблестных степняков. Неделю велись разговоры, которые всякий раз возвращались к добыче, рабам и оскудевшим котлам, и в этой суматохе неожиданно стражи проспали отряд невольников, заготавливающих дрова, среди которых были и корепты, и репты с отрезанными ушами, и даже несколько измученных женщин, собирающих для воинов лесную ягоду, и два или три десятка наемников Суррары, побросавших
заостренные деревянные колья. Ушли несчастные на север, побежали к далекой крепости, чтобы преодолеть сто лиг до возможного спасения от ужасной доли, а вместе с ними ушли и пятеро закутанных в тряпье женщин, в которых мало кто мог узнать ведьм из свиты Лека. Последним в темноту канул обезображенный, с исполосованной плетью спиной Синг. Теперь он служил Заху.
        Глава 10
        Зеркало Сето
        Хенны подступили к Скиру, когда на окрестные поля лег снег. Они не стали ни возводить временных укреплений, ни строить осадных башен. Они поставили шатры, развели костры и стали пировать. Враг, к которому степняки рвались через всю Оветту, стоял на краю пропасти, и его оставалось только толкнуть. Кто-то сравнил сайдов с блохами, от которых степной лис спасается в весеннее половодье - находит быстрый поток и пятится в воду, погружаясь постепенно в холодные струи, пока паразиты не соберутся на кончике носа. Остается только затаить дыхание и нырнуть - и поплывет в сторону пятно беспомощных тварей. Сравнение понравилось, вот только шутить охотников было немного. Стены древнего города не могли соперничать ни высотой, ни мощью со стенами Борки, но их величие поневоле вызывало уважение. Двадцать башен поддерживали крепкую стену, которая отсекала город от остального полуострова. Двадцать тупоголовых приземистых башен, ощетинившихся баллистами и катапультами, замерли в ожидании, и стена между ними, протянувшаяся от уходящего в глубину зеленого утеса на западе до заостренных скал на востоке, казалась
напряженной, как перетянутая струна. Но за ней высились каменными веретенами многочисленные башни замков двенадцати скирских домов, каждый из которых мог при необходимости превратиться в крепость. Правда, воинов в этих крепостях не осталось: почти все стояли на городской стене, однако кто мог счесть защитников Скира? Разве только лазутчики, но чистое, выкошенное и присыпанное снегом поле не давало им никакой надежды пробежать в ту или иную сторону.
        Наконец костры прогорели, войска выровняли строй. В отдалении засверкали шлемы риссов, готовых поучаствовать в уничтожении бывших мореходов. Прикрываясь вязанками сырого хвороста, выползли вперед катапульты и баллисты. Раскорячились над белым полем пороки. Где-то в глубине строя стучали топоры и сколачивались осадные лестницы, которые именно в Скире вполне доставали до нижних ярусов стен. Скрипели от тяжести каменных глыб для пороков тележные оси. Занимали отведенные места тысячи. Расчерчивались на огороженных кольями кругах линии рисского колдовства. Медленно выползал на край снежного поля таранный сарай. На выстроенный в центре хеннского войска помост поднялся Лек и, стиснув кулаки, принялся рассматривать почти уже побежденного врага. Только правитель Зах остался в шатре. Ему не требовалось взгляда, чтобы видеть, он чувствовал: кинжал Сурры рядом. И вор, укравший осколок зеркала и отнявший долгое дыхание Сурры у почти поверженного Ярига, тоже рядом, хотя и стирает свой след до состояния легкой, едва уловимой дымки. И сын Заха, которого правитель ни разу не видел лицом к лицу, тоже с той стороны
стены верно исполняет то, что ему было наказано через верных людей. И еще кто-то неизвестный тоже там, с той стороны стены. Нет, не девчонка, которая уничтожила, вскрыла пелену Сето - ее след тоже чудился старому магу, но он был размазан и вытоптан, словно обладатель его находился при смерти или был спутан такими путами, что ни преодолеть, ни разорвать нельзя, - а кто-то иной. Тихий и молчаливый, но огромный, как один из Молочных пиков, укутавшихся в снег и лед.
        Зах поежился, потянул на плечи теплый тулуп и вспомнил Суйку, в которой ему так и не удалось ничего достичь, за исключением странного ощущения, что кто-то потешается над ним. Каждое мгновение нахождения в городе умерших Заху казалось, что кто-то веселый и ужасный крадется за ним и постоянно тянет невидимую руку, чтобы дернуть его за балахон. Сколько тысяч лет никто уже не позволял себе подобных шуток? Да, там, в мутных глубинах Проклятой пади, в самом деле скрывается что-то ужасное, но пока что оно всего лишь подобно языку пламени, затрепетавшему от дуновения. Потом надо разбираться с Суйкой, потом, прошептал сам себе Зах и вдруг вздрогнул. На мгновение ему показалось, что в темноте появился яркий огонек и начал отползать, уходить куда-то в сторону, на север, уходить и исчезать, пока внезапно не исчез вовсе. Зах нахмурился, но кинжал Сурры находился на прежнем месте, над главной башней Скира. Что же тогда ушло по морю из осажденного города? - задумался маг и не нашел ответа.
        Зимнее море вздымало серые валы, но качка была терпимой - лучшая галера дома Рейду шла точно поперек волн, и только холодные брызги обдавали плечи крепких проверенных гребцов. Правда, почти все, кроме немногих воинов и седых ветеранов на веслах, мучились морской болезнью. Почти все, кроме одной кормилицы, которая с детства ходила с отцом в море и была привычна к беспрерывным полетам вверх и вниз. Именно она и протирала розовое тельце розовощекого младенца цветочным маслом. Освещенная колеблющимися огнями ламп каюта кренилась, взлетала и падала вместе с судном, кормилица то и дело хваталась за перила, укрепленные вдоль стен, но малютка словно не замечала качки - наоборот, перекатываясь с боку на бок между мягких подушек, она весело верещала. Дверь заскрипела, и в каюту вошла Ворла. Она была чуть более бледна, чем обычно, но на ногах стояла твердо, держась за дверной косяк одной рукой.
        - Как Рич? - спросила она кормилицу.
        Та попыталась одновременно поклониться и не упасть, но, поняв невозможность выбрать одно из двух, судорожно кивнула и еще крепче вцепилась в край стола.
        - Все хорошо. Девочка поела и теперь веселится. Качка ей нипочем!
        - А ожерелье? Где ожерелье? - вдруг еще сильнее побледнела Ворла. - У нее было ожерелье из обычных камней на шее!
        - Здесь оно! - всплеснула руками кормилица. - Сняла вот только, чтобы маслом ее цветочным обтереть. И то, госпожа, какое это ожерелье - обычные камни на обычном шнурке. Цена ему грош…
        - Замолчи! - оборвала кормилицу Ворла. - Немедленно верни ожерелье на шею ребенка и никогда ни на мгновение больше не снимай. А если снимешь, я сниму тебе голову. Понятно?
        Кормилица судорожно закивала, а Ворла скрипнула зубами и вышла из каюты. Мгновение женщина с досадой рассматривала простенькое, из двадцати неровных зеленоватых камешков, каждый с ноготь мизинца, ожерелье, потом осторожно надела его на малютку. Девочка тут же уцепилась за камни ручками и потянула один из них в рот.

«Это что же за подарок такой от матери ребенка, если девочка эта, как велено всем говорить, от наложницы? - задумалась кормилица. - Хотя, с другой стороны, только наложница и могла подарить собственному отпрыску обычные камни, которых под ногами не счесть. Впрочем, мне-то какое до всего этого дело? Девочка здорова, попусту не плачет, ест хорошо и смотрит так, словно каждое слово понимает. Только и устроила скандал, когда я ожерелье с нее снимала. Может быть, и в самом деле не стоит его трогать?»
        Кормилица вспомнила ужас, который охватывал ее в осажденном Скире, и погладила животик девочки. Если кого и нужно благодарить, что смерть или бесчестие обошли ее, дочь простого рыбака, стороной, то никак не танку, а вот эту малютку. Кроха отпустила ожерелье и ухватилась за палец кормилицы, и молодая женщина неожиданно почувствовала нежность к чужому ребенку, как будто он был ее собственный.
        Марик и Насьта попали в Скир за неделю до того, как войско хеннов окружило город. Месяц они сражались в окрестностях Скомы, пока степняки не разбили ворота охотничьего замка, установив напротив них один из пороков, и не приставили одновременно к крепостным стенам десяток лестниц. Пять сотен защитников Скомы в течение одного дня превратились в полторы сотни, засыпав двор крепости трупами хеннов, после чего тан дома Олли приказал оставить укрепление. Сайды подожгли хозяйственные постройки и в суматохе ушли из замка через вторые ворота в топь. Узкая тропа выводила к горным долинам, но Марик с поклоном заявил тану, что должен предстать перед конгом, направившим их в Скому, и тан Олли только махнул рукой. Не хотелось ему расставаться с воинами, каждый из которых стоил десятка обычных мечников или лучников, но тан уже успел привыкнуть к упрямству юного баль, тем более что тот действительно был приставлен к его отряду самим конгом. Марик и Насьта поклонились командиру, который не прятался за их спинами в бою, и пошли к северу через топь. Сайды только головами покачали, когда две странные фигуры, поначалу
своей непохожестью вызывавшие смех, исчезли среди непроходимой трясины, а Марик всего лишь послушно шел за ремини, который по виду болотной травы определял, куда стоит наступать, а куда ни в коем случае, и думал о светловолосом сотнике Леббе Рейду. Молодой тан, судя по всему, и был мужем Кессаа. Сайд сражался храбро, не отступал перед врагом, но уж больно жестоким оказался. Даже добивая раненого врага, он старался не прикончить его одним ударом, а доставить больше мучений - отрубить руку или ногу. Не понравился Марику Лебб Рейду, оттого и былая досада на самого себя ожила и начала стучать в груди с новой силой. От окраины топи до приготовившегося к осаде Скира путь был недолгим. Стража у ворот города едва не приняла друзей за бродяг, но, на их счастье, бастионом командовал Снат Геба, который не только приказал пропустить воинов, но и вручил им ярлыки стражников и отсыпал каждому изрядное количество серебра.
        В другое время Марик ходил бы по городу с задранной головой, но теперь все его мысли были о дочери конга. Тревога не оставляла баль, и пустынные улицы города, покинутого жителями, только усиливали ее. Редкие прохожие стремились укрыться в узких переулках, принимая друзей за воров или уличных мародеров, а дозоры стражников проверяли ярлыки только что не на прикус. По совету Геба друзья отправились в порт, где разыскали трактир, в котором появление двух оборванных чужеземцев с серебряными монетами никого не удивило, хотя посетителей в заведении почти не было, да и молодой испуганный хозяин его явно упаковывал пожитки. За небольшую плату друзья получили комнату и даже несколько ведер теплой воды, что позволило им вновь стать похожими на приличных людей, а когда Насьта заикнулся об одежде, то хозяин тут же подобрал им несколько добротных пар платья и только посетовал, что его гости не интересуются кастрюлями, горшками и прочей кухонной утварью. Наутро хозяин выпроводил гостей на улицу, запер дверь на тяжелый замок, погрузил на повозку какие-то мешки и поволок их вниз, к пристани, посоветовав друзьям
расположиться в любом доме в портовых трущобах, тем более что они почти все брошены и ни один не заперт - если только подперты двери жердиной или камнем. Друзья так и сделали, после чего отправились бродить по городу. Крепость дома Рейду они нашли быстро. Замок примыкал к храмовой площади, а двором выходил к городскому холму, склон которого был застроен террасами и ступенями. Насьта шагнул в распахнутые железные ворота, задрал голову, рассмотрел нависшую над его головой фигуру какого-то божества и с уважением произнес:
        - Вот такушки. Похоже, именно здесь был казнен Эмучи. Понимаешь?
        Холодом обдало Марика, но ненависть ни на мгновение не поднялась в его сердце. Город сайдов, Скир, вся Оветта замерли на краю пропасти, и смерть на ее дне грозила всем без разбора - и запачкавшим себя в прошлой жизни, и не сделавшим никому зла. В доме-крепости Рейду царила суета. Челядь грузила на повозки сундуки и мешки и гнала неторопливых тягловых бычков к порту. Марик попытался что-то вызнать относительно Кессаа, но даже упоминание ее имени заставляло округляться глаза слуг и наполняло их ужасом, пока они не наткнулись на седого старика, который старательно заметал следы разорения и спешки на ступенях дома.
        - Была такая девка, была, - проворчал сайд, оценивая взглядом любопытствующих чужеземцев. - Значит, говорите, прислуживали вы ей? Так нет теперь ее здесь. Была, да вся сплыла. Держали ее, значит, вон в той башне с десяток стражников - и не сходили с лестницы, а потом, говорят, пропала. Или увезли куда. Только охрану сняли да еду наверх носить перестали уж с неделю как.
        - Так, может, и она там? - мотнул Насьта головой в сторону порта. - Я так понимаю, что все местное семейство отправляется куда-то за море?
        - Отправляется, - зло буркнул старик. - И дочь моя тоже. А я остаюсь, не хочу ей трудности множить. Суждено умереть - и здесь умру, а суждено жить - так поживу хоть без пригляда хозяйского, заодно и за домом присмотрю.
        - А не маловато ли тебя одного будет для присмотра? - удивился Насьта.
        - Хватит, - отрезал старик. - Дом большой, да дверей всего две, а на две двери и меня хватит. И не бродите здесь, не знаю, где ваша девка, только мне велено отвечать всем, даже если сам Ирунг придет, что нет ее в доме. А на галеру она точно не грузилась: дочь там у меня…
        Еще неделю друзья бродили по заснеженному Скиру, изучили его, как собственные ладони, расспрашивали едва не каждого встречного, которых на улицах с каждым днем было все меньше, хотя кто-то еще вспоминал старую историю о какой-то жутко красивой танцовщице из храма Сади с похожим именем, но лет той истории было уже много, да и у храма стояли столь крепкие воины, что даже Марик смотрел на них снизу вверх.
        - К Ирунгу не пойдем, - подытожил вечером поиски Насьта, ежась возле плохо разогревающейся печи. - Тем более что он с тем мерзавцем-колдуном заодно был. А к конгу подойти надо. Недаром ты что-то в глазах у него высмотрел, да и ведь дочь она ему! Попросим Сната Геба - он нас к конгу и выведет. Найдем Кессаа и оставим сайдов разбираться с хеннами. Уйдем с ней - как-нибудь, думаю, можно найти лодчонку да…
        - Нет, - покачал головой Марик. - Если мы найдем Кессаа - она уже будет решать, уходить или нет. А уж что она не просто так в Скир шла - я уверен.
        - Вот у нее и спросим, - подытожил Насьта. - А пока - спать.
        Беспокойным был сон друзей, который был прерван штурмом. Сквозь сон Марик услышал глухой удар, словно где-то в отдалении рухнул дом, потом еще один, а третий удар он встретил уже на ногах. Руки сами потянулись к оружию, но Насьта неожиданно покачал головой:
        - Оружие, брат, мы здесь, конечно, не оставим, но что-то мне говорит, что Кессаа важнее будет, чем оборона стен Скира. Пошли-ка опять к тому деду, может быть, теперь он разговорчивее станет.
        С дедом поговорить не удалось. Марик долго стучал в тяжелую дверь, пока Насьта не потащил его в обход дома. За высоким забором обнаружился уютный двор, а за невысокими, но пушистыми сосенками еще одна дверь. Марик толкнул ее и замер: в узком коридоре в луже крови лежал старик.
        - Вот и поговорили, - пробормотал Марик, но Насьта толкнул его кулаком в бок:
        - Тише, они еще здесь!
        - Кто они? - не понял Марик и тут же получил еще один толчок.
        - Все-таки баль настолько же глупее ремини, насколько короче себя называют, - прошипел Насьта. - Убийца еще в доме! Или ты следов у входа не видел?
        Марик только развел руками и потянул из ножен лепесток глевии. Древко все еще оставалось в руке, но насаживать клинок Марик пока не стал: коридор был узким и не располагал к размашистым движениям. Против ожидания, в доме было тихо - только по-прежнему доносился далекий грохот. Из коридора друзья попали в зал, через высокие окна которого падал бледный свет. Марик оглянулся, но, кроме темных силуэтов снятого со стен оружия и доспехов, ничего не увидел. Помещение словно было раздето догола и вычищено от любых мелочей, напоминающих о живших в доме людях. Широкая лестница поднималась во внутренние комнаты огромного здания, узкая лестница уходила вдоль голой стены к провалу темной арки и исчезала в ней.
        - Башня там? - прошептал Марик, показывая на эти ступени.
        - Я тут в первый раз, - огрызнулся Насьта и вытащил из-за пояса дудку.
        - Для кого представление? - удивился Марик.
        - Для таких же гостей, как и мы, - усмехнулся Насьта. - А ты хочешь, чтобы я окликнул этих незнакомцев? Нет уж, я лучше поиграю, а ты смотри, парень, да не пропусти удара: думаю, наши предшественники не слишком добры, хотя ножки у них, словно у подростков.
        Ремини поднес дудку к губам, и поплыла по пустым комнатам брошенного дома прозрачная мелодия.
        - Что ты делаешь? - прошептал Марик. - Меня клонит в сон.
        - Тихо! - Ремини отнял дудку от губ и прислушался: - Сейчас!
        В тот же миг где-то высоко громкий голос произнес:
        - Насьта! На них амулетов - как грибов на пнях в сыром лесу! Будь осторожен! Двое из них стрелки не хуже тебя!
        - Демон меня задери! - только и произнес ремини и тут же сделал кувырок по ступеням вниз головой, непостижимым образом вытаскивая лук из чехла. Тонкая стрела пронзила дубовую ступеньку и задрожала, слово промах разозлил ее не меньше, чем стрелка.
        - Тетивы не слышал, - пробормотал Насьта, притаившись за серой колонной и натягивая тетиву на собственный лук. - Ни тетивы, ни пружины. Только выдох.
        Марик, прислонившийся к соседней колонне, прищелкнул к древку лезвие и вытащил из-за голенища нож.
        - У тебя знакомые в Скире?
        - Оказывается, да, - удивленно кивнул ремини и потянул из тула стрелу с иглой юррга.
        - Для этого случая берег? - облизал верхнюю губу Марик.
        - Не берег, - мотнул головой Насьта. - Просто во всякий случай оказывалось, что есть и обычная стрела, а теперь - в самый раз!
        Он резко, но неслышно выпрыгнул из-за колонны и замер, оглядывая балкон, на который вела широкая лестница. Три двери, виднеющиеся за коваными перилами балкона, были закрыты. В воздухе кружились пылинки, но в холодных лучах Аилле они казались не желтыми, а серыми, как и весь дом.
        - Да простит меня творец всего сущего, - пробормотал ремини и выпустил стрелу.
        Она пробила крайнюю деревянную дверь так, словно та была слеплена из древесной коры, и в то же мгновение послышался вскрик и грохот упавшего тела. Где-то в отдалении возник тихий шепот, затем быстрые шаги и звон разбитого стекла.
        - Пошли, - двинулся вверх по лестнице Насьта, придерживая на тетиве следующую стрелу.
        В пустой комнате в луже крови лежала черная женщина. Стрела пробила ей грудь вместе с нагрудником из сыромятной кожи и вышла на пол-ладони из спины. Раскосые глаза смотрели удивленно. Изогнутый меч лежал рядом. В разбитое окно ветер задувал мелкий снег и доносил грохот штурма.
        - Чая, - раздался голос за спиной Марика. - Вот уж чьей смерти я не хотела.
        В дверях стояла девушка, чем-то напоминающая Кессаа, но или старше ее, или жестче - словно то, что в дочери конга было вычерчено мягкой кистью, в незнакомке уверенная рука мастера выполнила тонким резцом.
        - Познакомься, Марик, - расплылся в улыбке Насьта. - Перед тобой подлинная хозяйка дома у желтого утеса. Айра, дочь Ярига!
        - Ярига больше нет, ремини, - сжала губы Айра и присела над мертвой. - Насьта, снимай амулеты с нее и надевай на себя в том же порядке. Твоему другу, как мне кажется, они не нужны. Понять я этого не могу - ну да не время сейчас разбираться. А я, пожалуй, возьму себе ее меч. Тем более что он соскучился по своей подружке.
        Айра расстегнула перевязь и вытащила из-за спины мертвой воительницы ножны, и тут только Марик понял, что они точь-в-точь похожи на те короткие ножны, что висели на спине его новой знакомой.
        - Кессаа здесь нет, - пробормотала Айра и опустилась на пол прямо возле трупа.
        - Почему? - прошептал Марик, ткнув пальцем в сторону мертвой. - Почему она не идет в Суйку?
        - Зачем? - усмехнулась Айра и ударила себя по груди. - Зачем ей в Суйку, если все, что попадает в Суйку, скользит через мое сердце. Вот же короткий путь! Если бы я не сдерживала пропасть, что открылась во мне, то оледенела бы вмиг. Впрочем, мне порой даже кажется, что мое сердце уже превратилось в кусок льда.
        Холодный Аилле отсчитывал последние дни великого сайдского города. Пороки, катапульты и баллисты осыпали укрепления Скира стрелами и камнями, и каждый валун, долетевший до бастионов, не только дробил древнюю кладку, но и уносил с собой несколько жизней защитников города, хотя их и так было значительно меньше осаждающих. Ответные удары оказались не столь действенны. Пороки, установленные на крышах ближних к стене зданий, перезаряжались с трудом, да и войско хеннов стояло на безопасном расстоянии, поэтому ущерб врагу был минимальный. По приказу конга копейщики и мечники ушли со стен, сели на лошадей и ждали, где прорвется неприятель, чтобы ринуться на отражение его атаки. Башни пока еще держались: в них сосредоточились лучники, но стрел почти не тратили - только молча смотрели на то, как рушатся стены великого города.
        Точно так же на разрушения смотрел и Седд Креча. Скрестив руки на груди, он стоял на вершине надвратной башни и хмуро осматривал строй врага, который занял холмы в полулиге от стен. Поле перед стеной еще только ждало крови.
        - Восточный участок стены едва держится, - проговорил за его спиной маг Ирунг. - Уже ночью или завтра днем он рухнет, и хенны пойдут на штурм.
        - И мы применим наше последнее средство? - усмехнулся Седд Креча. - На сколько его хватит?
        - Ненадолго, - пожал плечами Ирунг. - Перед стеной низина, к тому же глубокий ров ведет в сторону моря. Течень пожирает любую плоть, но ведет себя как вода - уходит на низкое место. Так что после того, как он сожрет все, до чего дотянется в первые мгновения, скатится по рву в море и, скорее всего, растает там. Зверь в Суйке все еще невсесилен, даже течень у храма Сето, оторванный от Суйки, уменьшается с каждым годом. Словно пересыхает. Но думаю, что тысяч пятнадцать хеннов мы сожжем.
        - И останется не меньше шестидесяти тысяч, - скрипнул зубами Седд. - И еще тридцать тысяч вон тех молодцов, от которых не знаешь, чего ждать! - Конг ткнул пальцем в сверкающие золотом ряды риссов. - А у меня здесь, в городе, нет и тридцати тысяч воинов!
        - Еще десять тысяч были спрятаны в горных долинах! - заметил Ирунг.
        - Даже с ними у врага тройное превосходство! - воскликнул Седд и вытащил из полированного футляра копье Сади. - Как ты думаешь, Ирунг, стоит ли гибель почти всех мужчин Скира, стоит ли разорение всего Скира пробуждения Сади? Поможет ли он нам? Захочет ли он нам помочь? Какой платы потребует? И справится ли он со Зверем? Ты нашел мою дочь?
        Ирунг помрачнел. Потом подошел к зубцам башни, обернулся:
        - Я бы прыгнул в то же мгновение вниз, Седд Креча, если бы верил, что это может спасти мой народ. Кессаа пропала. Я знаю точно, что корабль дома Рейду ушел к Гобенгену без нее. Я знаю, что роды прошли прекрасно и роженица даже сумела то, чего, по уверению Аруха, не могло произойти: она вырвала из тела его заклятия, и я знаю, куда ее отправила Ворла Рейду, чтобы спрятать в том числе и от меня, но там ее нет. Она где-то в городе, и, насколько я знаю, двое ее слуг сейчас разыскивают ее по всему Скиру. Но дело в другом - Сади исчезает.
        - Не понимаю, - напрягся конг.
        - Он словно тает, - вздохнул маг. - Или проваливается в пустоту, или его время уходит, или упившаяся мертвечиной Суйка тянет к себе, ухватившись за его собственную тень, которой он заклял Проклятую падь тысячи лет назад. Пока еще он виден, но надо спешить. Кессаа жива, я чувствую, но хватит ли у нее сил - не знаю. К тому же согласится ли она?
        - А ты уверен, что она сможет? - прошептал конг. - С чего ты взял, что все осколки зеркала у нее?
        - Зеркало у нее, - ответил Ирунг. - У Кессаа проступают надписи на руке. Ворла сказала, что, когда Кессаа рожала, надписи проступали у нее на руке, словно кто-то вырезал их ножом. Там было пять слов. Зеркало. Кинжал. Пуповина. Зверь. Ребенок.
        - Иногда мне кажется, что я схожу с ума, - мрачно заметил конг и протянул магу длинный сверток: - Возьми и сделай то, что должен сделать.
        - И ты, - кивнул маг и осторожно передал конгу закутанный в ткань сосуд.
        - Поспеши, - приказал конг и опять повернулся к замершему в ожидании триумфа врагу.
        К вечеру стена рухнула, и хенны пошли на штурм. У пролома ощетинились копьями сайды, но хенны смяли их, несмотря на проплешины, которые оставляли в их рядах наконец-то заработавшие пороки Скира. Брошенный конгом вниз течень мгновенно пожрал тысяч двадцать степняков, которые заняли низину под стеной, и пять тысяч сайдов, которым не помогли загодя надетые сапоги, проложенные серебром, потому что все эти сайды уже лежали порубленные на куски. Течень раскинулся от холмов до стены, обратил поле битвы в поле истерзанного тряпья - и почти сразу же сполз в крепостной ров и сгинул в холодном море, и новую волну хеннов, которая хлынула в пролом, растеклась по улицам города, остановить не мог уже никто, хотя схватки с сайдами, которые продолжали сражаться на стенах, обороняли замок Стейча и замок Креча и другие здания, бывшие крепостями в крепости, продолжались. Но сам город, опустевший и голый, был во власти степняков и мертвых, которые, пытаясь выбраться наружу, брели по его улицам, покрывая мостовые кровью. Рано утром ценой гибели еще нескольких тысяч хеннов были очищены от защитников две башни и
распахнуты главные ворота, и Лек торжественно въехал в Скир, приказав запереть ворота за своей спиной. Маги Суррары хотели получить какой-то кинжал - что ж, они его получат, только не в руки, а в глотку. Блюдо войны стремительно пустело, и всесильный тан собирался вылизать кровь, запекшуюся на его краях, в одиночестве. От его армии осталась едва ли треть, но он был уверен, что ее хватит, чтобы и добить последних сайдов, и уничтожить самодовольных риссов, которые все так же стояли на прежних позициях и, верно, думали, что город упадет к их ногам, как перезревший плод, тем более что верные Леку тридцать тысяч воинов, главный его резерв, уже подходили к столице Суррары.
        О чем думал Зах, Лек не знал. Только из рядов риссов выполз таранный сарай, не пригодившийся при штурме Скира, и направился к пролому - словно маги Суррары решили раздвинуть его или устроить ворота и для своего правителя. Только толкали его риссы снаружи, взявшись за сотни забитых по такому случаю костылей. И тарана внутри страшного изобретения магов Суррары не оказалось. Едва сарай дошел до стены и заклинил пролом, воины в белых плащах вытащили замки, и его передняя стена рухнула, выпустив на улицы города стаю юрргов. И началась последняя битва, в которой живые завидовали мертвым.
        Всего этого Седд Креча не видел. Едва он бросил вниз с башни сосуд с теченем, заготовленный еще матерью его дочери, едва зажал уши, чтобы не оглохнуть от вопля ужаса, рванувшегося вверх из тысяч глоток, как почувствовал, что холодная сталь пронзает его спину.
        - Арух? - прошептал, умирая, конг.
        - Он самый, - оскалился юркий, похожий на крысу человек. - Посол Суррары, советник конга, воспитатель скирских магов, почти все из которых так или иначе благополучно были уничтожены. Вы с Ирунгом хотели столкнуть между собой риссов и хеннов, чтобы уничтожить и тех, и других, а мне вот всегда хотелось, чтобы захлебнулись кровью степняки и сайды, и я в шаге от исполнения этого желания! Хенны уже на улицах города - скоро они перебьют всех защитников Скира, а потом придет и их смерть, и она будет страшна. Она уже рычит, пускает слюну в предвкушении обильной жатвы. И останутся только риссы. И воцарится над Оветтой белый цвет как знак чистоты и порядка. Что? Что ты смеешься? Или смертные судороги охватывают тебя?
        Седд и в самом деле умирал. Он уже не чувствовал ног и живота, дыхание вырывалось изо рта с хрипом, но глаза еще видели, как Арух, много лет скрывавший свое истинное лицо, взламывает костяное копье Сади, чтобы извлечь из него кинжал Сурры. Наконец послу Суррары это удалось, он выхватил короткий клинок, и тут Седд прохрипел последние слова:
        - Умник Арух, все-таки ты умрешь раньше меня, и умрешь обманутым и уязвленным. Молодец, Ирунг. Я преклоняюсь перед ним даже перед смертью. Сколько амулетов он стер в порошок ради своего лучшего представления!
        Мнимый кинжал Сурры рассыпался в прах, и каждая крупица его вспыхнула нестерпимым пламенем, потому что смесь, из которой было слеплено Ирунгом подобие кинжала, не выносила ветра. Она горела на ветру таким пламенем, что прожигала насквозь чугунный котел, и маг лепил кинжал над пылающим очагом и заливал его смесью воска и мела, который был похож на кость. И Арух, сын Заха, приходящийся по крови братом Айры, полетел горящим факелом вниз с башни без единого звука, потому что глотка и грудь его были выжжены в первую очередь. Как же он хотел сказать перед смертью, что дочь Седда Креча в его руках и умрет лишь немногим позже своего отца!
        Эпилог
        Днем, когда последние удары валунов, которые усердно бросали в сторону Скира пороки, еще только дробили его стены, Кессаа пришла в себя от прикосновения. Еще не открыв глаза, она вспомнила и последний приход Ирунга, и сказанные им слова, и ее разговоры с еще не рожденным ребенком, и неожиданно легкие роды, и мучительную боль, которую ей пришлось вынести, пока она выдирала из тела вросшие в плоть камни. Она больше так и не увидела ребенка. Ворла подняла девочку над ее животом, с кивком сказала только одно слово: «Рич» - и унесла. И еще раз пришла в комнату к Кессаа через неделю, чтобы сказать ей, что оставляет ее в Скире, что ребенка она не увидит больше никогда, но о судьбе его может не беспокоиться.
        Кессаа едва могла говорить. Ее сил хватило лишь на то, чтобы смыть с тела кровь, замотать раны тряпками и нанизать вытащенные из тела камни на шнур от платья. Это ожерелье она и протянула матери Лебба Рейду, прошептав:
        - Возьми для Рич. Это спасет ее и скроет от тех, кто хотел бы ее смерти.
        Ворла кивнула, взяла ожерелье и вышла. Ее слуги омыли Кессаа, смазали раны снадобьем, в котором дочь конга почувствовала запах муравьиного меда, одели ее, положили в паланкин и понесли в один из тайных домов рода Рейду в восточной части города, но до цели не дошли: прячущие лица стражники перебили слуг и захватили Кессаа. Когда она пришла в себя в первый раз, то увидела самодовольного Аруха.
        - Хоть рассмотрю тебя, дочь конга, - ухмыльнулся он ей в лицо. - И тебя считали первой красавицей Скира? Не много же осталось от твоей красоты. В одном я согласен с выжившим из ума Ирунгом: ты могла бы превзойти собственную мать. По крайней мере, я не знаю никого, кто бы мог вырвать из тела всасывающие камни - и остаться живым. Но теперь и без камней ты неспособна колдовать, жизнь твоя подобна гаснущей лампе: достаточно сквозняка, и…
        Колдун протянул руку, сжал пальцами горло Кессаа, и она забилась, задыхаясь, потому что руки и ноги ее оказались прикованы к стене.
        - Вот. - Он брезгливо вытер пальцы об ее платье. - Запомни, всегда побеждает самый сильный, самый мудрый и самый хитрый. Но не потому, что нет никого сильнее, хитрее или мудрее, а потому, что оценивают победу выжившие. Подумай над этим и запомни, что теперь, когда Суррара свободна, когда она почти уже готова к власти над всей Оветтой, в ней не будет места ни одному магу, кто не готов принять власти и покровительства Риссуса! И твоего отпрыска, которого твоя свекровь потащила навстречу льдам Гобенгена, это тоже рано или поздно коснется!
        - Зачем я тебе? - прошептала Кессаа, прежде чем снова потерять сознание.
        - Пока не знаю, - признался Арух. - Но ты - как золотой в кошельке, который никогда не будет лишним.
        Несколько дней она провела между сном и явью. Какие-то воины ходили за ней, она не думала о том, что с ней происходит, лишь снова и снова погружалась в сон, и во сне ей чудился голос Зиди и твердый взгляд Эмучи, пока однажды она не почувствовала прикосновения.
        Кессаа открыла глаза и увидела Мэйлу.
        - Вот я и нашла тебя, - безучастно произнесла воительница и добавила, прежде чем отомкнуть цепи на ее руках и ногах: - Не делай глупостей. Моя ненависть осталась в храме Сето, из которого меня выгнала твоя мать. После этого я всегда выполняла только работу. Сначала служила твоему отцу, потом Ирунгу. Это он послал меня. Он ждет тебя в храме Сади - я должна отнести тебя туда.
        У Кессаа не было сил не только на то, чтобы что-то ответить бывшей наставнице. У нее не осталось сил даже на ненависть. Она закрыла глаза и только по прикосновениям угадывала, что Мэйла одевает ее в теплое, по запаху крови убитых стражников - что Мэйла несет ее вниз по лестнице, по лошадиному храпу - что Мэйла сажает ее на спину лошади.
        - Вот уж не думала, что найду тебя в доме Ойду, в башне Аруха, - сказала Мэйла, когда лошадь зацокала копытами по мостовой. - О многом бы хотелось спросить остроносого, но он, наверное, забился в самую глубокую щель и ждет, чем все закончится. А закончится скоро: одна из стен Скира едва держится. Все воины, кроме копейщиков конга, занимают замки. Скир так легко не сдастся. Так что не торопись мне мстить, девка, твоя злость тебе еще пригодится.
        В храме ее ждал Ирунг. Рослые воины подхватили Кессаа на руки и внесли в тот самый зал, в котором она училась танцевать. Ирунг сидел на скамье и показался Кессаа глубоким стариком. Он кивнул Мэйле, махнул ей рукой, приказывая удалиться, и вгляделся в изможденное лицо Кессаа. Внезапно продолжающийся за стенами храма грохот затих.
        - Конец близок, - прошептал старик и поднял руку. - Половина лиги от хеннских порядков до стены. В полном вооружении пешие хенны будут у нее через три сотни ударов сердца. Их почти шестьдесят тысяч с той стороны, девчонка, почти шестьдесят тысяч!
        - К чему все, если конец близок? - прошептала Кессаа, с трудом садясь на покрытую медвежьей шкурой скамью.
        - Конец Скира - еще не конец сайдов, - пожал плечами Ирунг. - А вот если Суйка не закончится, тогда и вся Оветта однажды к краю подойдет.
        - «Если хочешь победить Зверя, яви его», - прошептала Кессаа. - А ты не думал, маг, что Зверь на самом деле не в Суйке, а в твоем храме?
        - Здесь? - Маг обернулся, и Кессаа только теперь заметила, что каменная плита, на которой лежало изваяние Сади или он сам, обратившийся в камень, пуста.
        - Где он? - едва вымолвила побледневшими губами Кессаа, и в это мгновение уже знакомый ей истошный вопль проник сквозь стены храма и заставил ее в ужасе зажать уши.
        - Он все еще здесь, - прошептал Ирунг и нервно передернул плечами. - Только отдаляется от Оветты. Он тает, как кусок сушеного меда в теплой воде. Но при свете Аилле его контуры еще видны. А я хочу его пробудить, Зверь он или не Зверь. Чтобы убить его самого или попросить о помощи в убийстве Зверя. Ты слышала? Хенны добрались до стены и до собственной гибели. Твой отец сделал то, что требовалось. Только что количество хеннов изрядно убавилось, но их все еще слишком много, поэтому нам следует поторопиться.
        - Точно так, как у храма Сето, - прошептала Кессаа.
        - Да, - кивнул маг. - Кое-что осталось от твоей мамочки, и нам удалось это использовать. Она была очень сильна. Порой мне кажется, что она была сильнее меня, но вот мудрее ли?
        - Иногда мудрость может оказаться помехой, - прошептала Кессаа.
        - Мудрость всегда помеха, - согласился маг. - Весь вопрос в том, кому она мешает - дураку или умному.
        - Ты позаботишься о моей дочери? - спросила Кессаа.
        - Если выживу, - вздохнул маг. - Однако даже если я выживу, то не проживу достаточно долго. Но какого-нибудь опекуна помладше попробую отыскать. Во всяком случае, хозяйка дома Рейду - один из лучших вариантов. Или ты уже сама простилась с жизнью?
        - Я? - переспросила Кессаа и внезапно поняла, что уже давно не чувствует себя живой. И это ощущение так удивило ее, что она попробовала вдохнуть и начала ощупывать собственные колени, плечи, руки, поморщилась от боли, задрала рукав и увидела все те же слова на запястье: Зеркало. Кинжал. Пуповина. Зверь. Ребенок.
        - Вот кинжал. - Маг развернул сверток и положил на пол черный клинок.
        Кессаа зажмурилась: оружие так и сияло неудержимой силой и показалось ей сырым от крови.
        - Кинжал Сурры, - прошептала она и закрыла на мгновение глаза. - Остального не понимаю. Ребенок - зверь? Или Зверь еще ребенок? Или… Не понимаю. И зеркало. У меня нет зеркала.
        - Где осколки? - тихо спросил маг.
        - Осколок Сади хранился в храме Сето, - безучастно произнесла Кессаа. - Его доставила из Гобенгена после… гибели Сади Мелаген, внучка Сето. Осколок Сето хранился в храме в Суйке. Осколок Сурры… об этом лучше спросить у магов Суррары.
        - Он украден, - отрезал маг. - И украден твоей знакомой - Айрой. Слышала это имя?
        - Еще бы, - попыталась улыбнуться Кессаа. - Она едва не настигла меня, когда я была в Суйке в первый раз.
        - Она здесь, - раздался голос Мэйлы. - На улицах полно хеннов, стражу у входа в храм едва не опрокинули до того, как мы успели закрыть ворота, но трое сумасшедших прошли через их строй, словно клинок сквозь масло. Айра требует свидания с Кессаа.
        - Зови всех троих, - прошептал Ирунг. - И прикажи воинам держать ворота столько времени, сколько потребуется.
        Когда стена Скира рухнула, а вслед за тем истошный вопль потряс город, Айра потеряла сознание. Мгновенный поток холода охватил ее тело, она с трудом удержалась на краю бездонной пропасти, но когда поняла, что устояла изнутри, то лишилась сил снаружи. Придя в себя через несколько мгновений, дочь Ярига удивилась не только тому, что Марик держал ее на руках, но и тому, что и Насьта сидел у того на плечах.
        - Все, - рявкнул на ремини баль. - Слезай, верхолаз, прошла уже напасть. Я чувствую.
        - Лучше переждать, - упрямо покачал головой Насьта.
        - Что случилось? - спросила Айра.
        - Кто-то течень выпустил, - бойко ответил ремини. - Не знаю уж, кто кого вымаривает в окрестностях Скира - сайды хеннов или хенны сайдов, - только разбежался он широко. Я как увидел, что в сотне шагов бродячая собака как мыльный пузырь лопнула, так и взлетел на плечи к этому красавцу. Нет, подруга, про тебя не забыл, только ты уже у него на руках была, а его течень, да и другая зараза магическая - никак не берут!
        - Ага, - зло кивнул Марик, ставя на землю Айру. - Карабкался по мне, как белка лесная, - и как только уши не оборвал да глаза не выцарапал?
        - Что будем делать? - спросила Айра. - Где искать Кессаа?
        - Там, - вдруг произнес Марик и ткнул пальцем в возвышающийся над крышами купол. - Там она. Я чувствую. Словно огонек светится.
        - Или ты такой глазастый, или я слепая, - нахмурилась Айра. - А еще что ты видишь?
        - Многое, но не всегда, - прошептал Марик. - Сейчас многое вижу. Вижу золотую дымку, что стараниями ремини окутывает Оветту. Вижу серое пятно рядом с Кессаа, словно темную яму на скошенном поле. Вижу черную стену там, на юге, в Суйке. Словно грозовая туча опустилась на землю. И смерч вижу. Черный смерч. Скрученный, словно ремни на баллисте. От Суйки - к тебе, Айра, тянется. Пронзает тебя и исчезает, но не кончается, а куда идет дальше, разглядеть не могу.
        - Хенны! - заорал ремини, выхватывая стрелу. - Вот они, - сказала Мэйла, и Марик, покосившись на узнанную воительницу, бросился к Кессаа и тут же перехватил в руках глевию, словно собираясь рассчитаться с обидчиками дочери конга.
        - Жива, жива, - только и повторяла Кессаа в ответ на прикосновения Насьты, Марика, Айры.
        - Что ж, - усмехнулся Ирунг. - Порой я ошибаюсь. Признаю. Все-таки слуги у тебя, Кессаа, явно неуязвимые.
        - Друзья, - негромко поправила дочь конга, приняла из рук Марика колючку, погладила рукоять, ощупала ножны и одним движением вытащила из укромной ложбины серую полосу, после чего вернула меч баль: - Храни до времени.
        - Подожди. - Ирунг поднялся, жестом попросил баль выдвинуть клинок, пригляделся к вязи на лезвии, к рукояти. - Неужели меч Сето?
        - Меч моей дочери! - отрезала Кессаа.
        - Вот, - протянул Марик пест. - Сама ступка разбилась.
        - И вот, - добавила Айра и положила перед ней черный осколок. - Это подарок от Заха.
        - Кинжал Сурры, - придвинул маг ногой клинок.
        - Зеркало. Кинжал. Пуповина. Зверь. Ребенок, - прошептала Кессаа, становясь на колени.
        - Пуповина? - переспросил Марик и покосился на побледневшую Айру.
        - Зверь. Ребенок, - повторила Кессаа и добавила: - Не мой ребенок. Другой. Какой-то другой. Рожденный и тем не менее еще не рожденный. Но сил у меня может не хватить.
        Марик опустился рядом с Кессаа, взглянул ей в лицо и вздрогнул: глаза ее помутились. Они не стали черными, но и белки, и зрачки словно расплылись в мглистом мерцании.
        - Сил у меня может не хватить, - шепотом повторила Кессаа, подняла пест и ударила его о каменную плиту. Глина рассыпалась на осколки, и в руке у нее оказалось что-то завернутое в высушенный лист одра. - Вот. - Кессаа разняла два осколка, прижатые друг к другу лицевыми сторонами, и положила их возле третьего, мутного.
        - Все зеркало, - прошептал Ирунг, а Марик вдруг почувствовал, что тот смерч, та пуповина, которая тянулась из Суйки к груди Айры, встала над тремя осколками черным столбом.
        - Марик, - позвала Кессаа, - пусть дочь моя будет для тебя все равно что я. Нет, пусть она будет для тебя все равно что твоя дочь. Сил у меня может не хватить. Да и жизнь я свою уже растратила… Насьта! Насьта! Ты умеешь, позови его… - Она протянула руку к пустому постаменту. - Позови, а то у меня сил не хватит ни на что. И разойдитесь все. В стороны. Разойдитесь.
        Заковылял к стене Ирунг, подхватил сильными руками сразу две скамьи Марик, шагнула в сторону с масляным светильником Айра, присел у пустой плиты Насьта и поднес к губам дудку. Мелодия появилась не сразу. Сначала словно капля росы упала на каменные плиты и разбилась. Потом зазвенели ее осколки. Потом слились в светлый ручей. И побежали, понеслись, полетели…
        Кессаа поднялась, встала на ноги, вытянулась вверх, словно былинка. Приподнялась на носках, едва не упала - но не упала, а переступила с ноги на ногу, - снова поднялась на носках и снова едва не упала и закружилась, сплетая собственные движения с песней реминьской дудки. Платье вздрагивало от ее движений, парило в воздухе, пытаясь успеть за танцовщицей, рукава падали с изуродованных рук, но невольные или вольные зрители чудесного танца словно окаменели - только Ирунг прошептал чуть слышно:
        - Не было и не будет в Скире никого прекрасней этой танцовщицы.
        Марик вздрогнул, пытаясь понять смысл произнесенных слов, перевел взгляд на Насьту и замер: на каменной плите за его спиной лежал человек.
        - Играй, Насьта, - попросила Кессаа и присела на пол. - Зеркало. Кинжал. Пуповина. Зверь. Ребенок.
        Она подняла серую полосу, стиснула в кулаках ее концы, сжала, прошептала короткое слово и мгновенно сплела ту саму оправу, которую взяла в храме. Затем подняла осколки и один за другим вставила их в серую округлую рамку.
        - Ну, - нетерпеливо прошептал Ирунг.
        - Зеркало, - вымолвила Кессаа и повернула рукоять оправы - и тут же почти закричала сдавленным голосом: - Кинжал!
        Свет ламп словно померк, или воздух в зале стал непрозрачным, подернулся серой мглой, которая вот только что клубилась в глазах Кессаа, только Марик едва мог рассмотреть силуэты Насьты, Ирунга, Айры, и лишь Кессаа была видна каждой черточкой - не из-за того ли, что зеркало в ее руках слилось в черный диск, который дрожал и искрился, словно масло, пролитое на черный камень, и один холод исходил от этого масла.
        - Сил нет, - прошептала Кессаа и повторила, закрыв глаза: - Кинжал.
        - Помни об Оре, парень, - ударила баль по плечу Айра и шагнула вперед. Подняла кинжал, размахнулась и ударила в зеркало, выкрикнув при этом:
        - Пуповина!
        Смерч, который чудился Марику, словно сон, проникающий в явь, встал перед Кессаа, сожрав и Айру, и кинжал. Мгновенно он уперся в потолок храма, разлетелся в стороны темной пеленой, закрутился сверкающей колонной и с визгом, словно еще один течень вылился на обезумевший город, лопнул.
        Марик поднялся с пола в кромешной темноте, смахнул с глаз что-то напоминающее пепел, потрогал лицо, недоумевая - обморожено оно или обожжено. В центре зала, там, где осталась Кессаа, что-то шипело и сыпало искрами.
        - Твое благородство! - раздался встревоженный голос Мэйлы. - На улицах Скира творится что-то страшное! Какие-то звери рвут всех подряд - и хеннов, и сайдов! Мы с трудом сдерживаем ворота! К тому же некоторые из раненых словно теряют разум, совсем как баль в той битве у храма Исс!
        Она замолчала, подняв над головой факел, и добавила дрогнувшим голосом:
        - И мертвые все попадали.
        Марик оглянулся. Айры не было. Перед Кессаа в камне темнел закопченный, выщербленный на ладонь круг, и капли серого металла шипели, испаряясь на нем.
        - Кессаа! - закричал Марик, и дочь конга дрогнула. Не открылись сомкнутые веки, не шевельнулись руки, стиснувшие колени, не распрямились напряженные плечи. Она дрогнула вся сразу - и осыпалась грудой пепла.
        - Суйки больше нет, - закашлялся Ирунг.
        - Зеркало. Кинжал. Пуповина. Зверь. Ребенок, - с трудом вытолкнул из глотки слова Марик.
        - Зверь и ребенок, - прошептал, пытаясь удержать в задрожавших руках дудку, Насьта.
        - Ребенок, - послышался незнакомый голос.
        Мэйла подняла факел еще выше и шагнула вперед. Насьта медленно обернулся - плита за его спиной была расколота и пуста. Сади исчез.
        Синг чувствовал опасность. Не всегда ему удавалось избежать ее, но, когда она затаскивала его в водоворот, он успевал глотнуть воздуха, чтобы даже истерзанным вынырнуть в безопасном месте. Когда повелитель Зах посылал своего нового довольно увертливого и талантливого, пусть и не молодого уже, слугу в Скир, он не рассчитывал на то, что Синг и в самом деле добудет кинжал Сурры. Он всего лишь хотел, чтобы тот отыскал Айру и вонзил ей в спину что-нибудь острое - с наиболее худшими для нее последствиями. Даже осколок зеркала, украденный из храма, был менее важен, чем смерть выскочки, укравшей частицу долгого дыхания бога, которой, скорее всего, она даже и воспользоваться не могла. Зах видел Синга насквозь или почти насквозь - и посадил ему на грудь каменного жука, который немедленно пронзил кожу колдуна и вцепился ему в ребра. Затем Зах взмахнул посохом, и жук мгновенно нагрелся, заставив Синга корчиться от боли.
        - Он прожжет тебя насквозь, если ты через пару недель не окажешься в Скире, и будет жечь, если ты выйдешь за его стены, - пообещал Зах. - Иди и постарайся уничтожить Айру.
        Синг пробрался в Скир довольно легко, но даже и не пытался разыскать бывшую ученицу: слишком хорошо он представлял себе ее силу, да и знал уже, что Лек послал за ней пятерку своих ведьм, и не жаждал соревноваться с ними в прыти. Вместо этого он тайным ходом пробрался в подвалы башни Аруха, проник в сокровищницу, набил мешок древними рукописями, не забыв и про собственный кошель, и отправился в порт. Он не собирался искать места на последних галерах, тем более что жук продолжал стискивать его ребра. Он купил у седого стражника проход на скирский маяк, который торчал над городом, словно направленный в небо палец, и был выше любой башни и любой скалы в окрестностях. На маяке нашлись дрова и вода, еду Синг притащил наверх вместе с рукописями, запер дверь на тяжелый засов и забрался на верхнюю укромную площадку, справедливо полагая, что в пору зимних бурь до весны сможет рассчитывать на уединение. Там он и провел всю осаду Скира. Он видел последние уходящие галеры, видел шатры хеннов и риссов, напрягал глаза, пытаясь разглядеть подробности штурма, а когда хенны все-таки ринулись в город, даже пожалел
было, что не нашел убежища где-нибудь поближе к морю или к окраине. Он услышал вопль, исторгнутый тысячами глоток, и догадался о его причинах, потому что не забыл подобное, чему стал свидетелем у храма Сето несколько лет назад. Он увидел черный смерч над храмом Сади и сжался от ужасного зрелища в комок, испугался до такой степени, что едва не бросился с верхушки маяка вниз головой. Он увидел, как по улицам Скира носятся страшные звери и убивают всех без разбора, но больше все-таки хеннов, потому что сайды встретили нашествие чудовищ на стенах и в укрепленных замках. Он даже сумел разглядеть, что на лагерь риссов за городской стеной, на их белоснежные шатры кто-то напал и если не уничтожил всех меченых - как называли их хенны по знакам на лбах, - то разметал их по полю и порубил большую часть.
        Когда же ударили морозы и бесчисленные трупы были убраны с улиц, особенно трупы чудовищ и их жертв, победившими ценой великой крови сайдами, Синг нашел в рукописях нужное заклинание, прочитал его нараспев три раза, окатил каменного жука горячей водой и сбил его щелчком пальца. Затем спустился с маяка, закинул мешок с рукописями и скудным припасом на спину, выбрался из города и пошел на юг.
        notes
        Примечания

1
        Г л е в и я, или г л е ф а - холодное оружие наподобие секиры или алебарды.

2
        К р и ц а - 1. Бесформенный рыхлый, пористый слиток чугуна с примесями: шлак, углерод и пр. 2. Заготовка для обработки кузнечным молотом, из которой после такой обработки получается либо достаточно чистое железо, либо сталь.

3
        О к о в и ц а - полуобработанная или почти обработанная крица.

4
        Э с т о к - колющее холодное оружие, разновидность боевого копья - так называемое седельное копье, применявшееся чаще в конной схватке. С учетом напора и скорости движения лошади, при лобовом ударе пробивало броню.

5
        П о р о к, к а т а п у л ь т а, б а л л и с т а - осадные машины.