Ii. Камень второй. Горящий обсидиан Ольга Андреевна Макарова
        Трилогия Омниса: Солнце, Луна и Три Обсидиана #2
        В отличие от отца, Карина Каргилл очень уважала древние сказания и всегда обращалась к ним. Так вот, сразу в нескольких из них упоминалось это сияние, не угасающее ни днем, ни ночью. Там говорилось, что все харуспексы образовались из остывшего вулканического стекла: оно почернело, когда жар вулкана угас. Но были и такие, что сохранили в себе этот первозданный жар… Красный глаз, Горящий Обсидиан, Око войны - много имен давали одному и тому же явлению, но ни одно из них не было добрым, словно светящиеся изнутри камни прокляты.
        Макарова Ольга
        Камень второй. Горящий обсидиан
        Во внешний мир, жестокий мир,
        Не отдаю тепла,
        И, падшим ангелом храним,
        Принес я много зла.
        Огонь, с которым я рожден,
        Такой, каким был дан,
        В стекло вулкана заключен -
        В обсидиан.
        Людьми я в мире нелюбим,
        Ни в этом, ни в другом…
        И - коль осмелишься - возьми:
        Ты станешь им врагом.
        Но я не остаюсь в долгу.
        Безумным смельчакам,
        Пророки верят, я могу, -
        Я власть над миром дам…
        Жизнь человечья коротка;
        Как снег, она пройдет,
        И на меня вновь на века
        Забвение падет…
        Так было, но один хитрец
        Мне обещал Тебя.
        Бессмертным будешь ты, юнец,
        Таким же, как и я.
        Возьми же красную звезду;
        Под стали шум и звон
        Тебя, мальчишка, возведу
        Я на высокий трон.
        Глава первая. Храм у леса Магров
        Когда истинная история забывается, появляются религии, хранящие обрывки правды о тех, кто сотворил мир и управлял им многие тысячи лет. Встанет ли Омнис на путь религий, погрязнет ли в религиозных спорах, как мир-первоисточник? Вам решать, дети мои. Не забывайте жестокой правды.
        Хансай Донал. Предисловие к Книге Апокрифов Омниса
        Счастлив тот, кто видел лес Магров весной!.. Когда фиолетового цвета в нем куда больше, чем зеленого. Так цветет луговой вид диадем[1 - Луговая диадема - Regium pulchrum.] - причудливых деревьев с висящими кончиками тонких ветвей, с которых каждую весну фиолетовые лепестки всех оттенков летят, словно снег. Каждому найдется, о чем подумать в этом лесу, особенно тому, кто идет нелегким путем. Воинов, сохраняющих жизнь можно часто увидеть на извилистых тропинках леса Магров. Они носят простую одежду, как многие путники, но со своих катан эти воины всегда снимают гарду, чтобы получить выход на незаточенную сторону лезвия, которой безбоязненно можно коснуться ладонью. Есть много приемов, использующих этот переход, и эти приемы способны сохранить жизнь и дать кому-то второй шанс. Это нелегко; убить человека куда проще.
        Но самая большая трудность Пути - в том, что нельзя спасти всех. Воин, сохраняющий жизнь, порой вынужден убивать…
        …В тот день сквозь цветущий лес Магров пролегли десять разных дорог. В разное время им суждено было встретиться во дворе тихого храма Жизни. Этот храм не был посвящен какому-либо божеству, а прославлял саму жизнь как величайший дар и величайшее таинство. Во дворе храма вели тренировки и философские беседы четыре дюжины воинов с мечами без гарды. И над всем безмятежно цвели луговые диадемы. Древний, но шумный город Фираска отсюда виделся блестящей горсткой кубиков, разбросанных по далеким холмам. И верно: юных Сохраняющих Жизнь, едва ступивших на Путь, до поры до времени не должна касаться городская суета.
        Солнце только поднималось; холодная роса легла всюду, и двое мужчин на балконе храма Жизни зябким весенним утром кутались в теплые плащи. Первый был сед и стар, хотя старость не испортила его уверенной гордой осанки и не посмела тронуть небесной ясности глаз; его звали Сайнарнемершгхан Сайдонатгарлын (в миру был больше известен его псевдоним - Хансай Донал), и он легко мог проследить историю своей семьи на три тысячи лет назад, до самого Эрхабена… Второй был высок и суров; черты лица выдавали в нем родственника Сайнара, седина едва коснулась висков. Этот человек пришел к храму первым из всех десяти, что ожидались здесь. Его звали Кангасск Абадар.
        - …Ты, сынок, всегда был первым, - загадочно улыбнулся ему Сайнар и добавил: - Как, должно быть, и твой ученик… Я давно не видел твоего парня. Расскажи мне о нем.
        - В моем Джуэле течет кровь файзулов, - скрестив руки на груди, гордо произнес Абадар, - и этим все сказано. Он сильный лидер. У себя на родине, за краем карты, парень давно бы вел за собой дикие армии.
        - Для начала он поведет отряд из девяти мальчишек, - с ехидной веселостью усмехнулся Сайнар. - Поглядим, так ли это будет просто.
        - Куда ты задумал отправить их, отец? - с сомнением спросил Кангасск Абадар. - И не рано ли?.. Из всех десяти взрослые сейчас только трое… ну ладно, еще парню Мажесты шестнадцать; пятнадцать парню Орлайи. Остальные пока совсем дети.
        - Не время спорить со мной, сын, - ласковым тоном предупредил Сайнар, точно тупой стороной меча повел по шее, - я всё-всё объясню, когда соберутся все десять. Да! и для начала взгляну на ваших мальчишек…
        …Ученики десяти детей Сайнара впервые увиделись только в библиотеке храма. Солнце стояло высоко, в стрельчатые окна бил яркий свет; в теплых золотых лучах плясали пылинки. Так получилось, что никого в этот час не оказалось за книгами и никто не мог увидеть встречу десяти. В огромном каменном зале они были одни…
        Джуэл Хак. Кожа слегка красноватого оттенка напоминает, откуда он родом. Файзулы искусны в охоте, войне и пытках. Они редко посещают цивилизованный Омнис: крохотные враждующие племена слишком заняты друг другом. Кангасск Абадар взял Джуэла на воспитание трех лет от роду; сейчас парню двадцать два, но главные черты характера изжить так и не удалось… впрочем, Абадар особо и не старался: он был горд, что растит непобедимого воина.
        Орион Джовиб. Потомок легендарного пирата, о котором до сих пор поют все таверны Аджайена и Мирумира. Далекий потомок, но историю семьи помнит не хуже самого Сайнара - на три тысячи лет назад. Во многом благодаря традиции имен… «Эти три имени были в нашей семье всегда: первую дочь всегда называли Мералли, первого сына - Орионом, а второго - Зигой. Неудивительно, что каждый ребенок спрашивал и запоминал, отчего его назвали именно так…»
        Ориону восемнадцать лет; у него спокойный и ясный взгляд человека, склонного ко всему подходить философски и не слишком заботиться о пережитых неприятностях. Семейство Джовиб - известные перевертыши: сегодня они разбойничают, завтра каются и сочиняют баллады, послезавтра ступают на законный путь, а потом… кто знает.
        С Орионом тяжело соперничать, даже спорить: так и кажется, что он где-то и в чем-то на шаг впереди тебя. Он умен и хитер, в этом ему не откажешь. Он мог бы быть лидером, если б захотел. И не деспотом, как Джуэл, а лидером очень приятным и харизматичным, способным вести за собой умы… в любую сторону…
        Его учитель - Кангасск Лар - ненамного старше своего ученика (Ориону было восемь, когда Лар взял его на обучение, а самому Лару тогда едва исполнился двадцать один год), потому со стороны эти двое выглядят братьями и мало напоминают классическую пару учитель-ученик.
        Лайнувер Бойер. Ровесник Ориону… О, у этого парня так и написано на лице: я вор и прохвост. Странное применение парень нашел своим необычным способностям, появившимся из-за перерождения магии в амбассу, но его учитель - Кангасск Аранта - никогда его не осуждала (она и сама знала множество способов отъема денег и ценностей у кого угодно, а искусство обмана ценила особо). Тем не менее, Лайнувер не так плох, как о нем можно подумать, и по праву носит меч Сохраняющего Жизнь.
        Бала Мараскаран. Ученик незадачливого Кангасска Мажесты, который всю жизнь попадает в разные истории. На этого Кангасска Сайнар махал рукой не раз и не два. Каков учитель, таков и ученик… тут сложно что-либо сделать.
        Бале шестнадцать лет; у него темная кожа, жесткие, как проволока, волосы и ослепительная улыбка, за которую ему всегда можно простить разбитую древнюю вазу или меч, сломанный сразу после покупки… У него доброе сердце, как и у Мажесты, но, по мнению Сайнара и Абадара Кангасска, никуда не годная воля. Это большой ребенок.
        Ирин Фатум. Он на год младше Балы. Ирин нечасто берет меч в руки. Как и его учитель - Кангасск Орлайя (необычайно ловкая и суровая женщина маленького роста, едва по плечо собственному ученику), Ирин предпочитает лук и стрелы. С тяжелым луком ему пока не справиться, но маленький не менее опасен в его руках, особенно если стрелы смазаны ядом. Вообще, Ирин запросто обращается со всем, что можно бросить или из чего можно стрелять. В его руках и речной камушек не игрушка.
        Говорит он мало, словно сказывается привычка сидеть в засаде с луком наготове, не выдавая себя ни одним звуком, и, несмотря на хрупкое телосложение, паренек чем-то неуловимо напоминает Джуэла…
        Это самые старшие из десяти. Едва встретившись, эти парни бескровно расставили все по местам. Вряд ли что-то может измениться между ними в ближайшем будущем: Джуэл Хак - явный лидер; Орион Джовиб составляет скрытую оппозицию. Суровый Ирин симпатизирует могучей воле Джуэла, Лайнувер - уму и хитрости Ориона, а добродушный Бала старается примирить обе стороны и в каждом ищет что-то хорошее.
        Остальные же пятеро… довольно странно, что у Сайнара могут быть какие-то планы на них. Они совсем дети, хоть и носят настоящие боевые мечи.
        Пай Приор. Ему тринадцать. Как и все здесь, он амбасиат и несет в себе целое море амбассы, но Пай - потомок магической династии и всегда мечтал быть магом. Несмотря на все усилия, что Кангасск Веспери приложила к тому, чтобы держать ученика от магии подальше, мальчишка где-то доставал новые и новые заклинания. Казалось, он сам их придумывает (вполне, возможно, это и в самом деле так). Удержать его от колдовства могли бы только магические браслеты. Но накладывать их вольны лишь миродержцы, о чем Веспери не раз пришлось пожалеть.
        Сайнар и Веспери долго думали над проблемой и решили, что Пая просто следует держать подальше от серьезной магии; самодельные же заклинаньица его магическому резерву сильно не повредят.
        В глазах у Пая всегда горит огонек любопытства и вдохновения, как у поэта или художника. Это действительно очень талантливый мальчик.
        Милиан Ворон. Двенадцать лет с небольшим. Его фамилия звучит иначе - Корвус - это слово языка, бывшего мертвым еще в мире-первоисточнике к моменту рождения миродержцев. Но он предпочитает переводить фамилию на общепринятый язык, потому зовет себя Вороном… Да, Милиан - знаток древних языков; его одинаково влекут и меч, и наука.
        С учителем - Кангасск Марини - у Ворона сложные отношения: эти двое никогда полностью не понимали друг друга. Общительная Марини недолюбливает книги и предпочитает вечеру за древним фолиантом вечер в таверне, со всеми его песнями, сплетнями и новыми людьми. Ворон не очень любит людей; иные миры, скрытые в пыли древних книг, влекут его куда сильнее, чем реальный Омнис.
        Сейчас Милиан смотрит на собравшуюся компанию довольно хмуро. Ему неуютно среди девяти новых лиц. К тому же, ему сразу не понравились оба лидера - что явный, что скрытый. И еще Лайнувер.
        Коста Оллардиан. Ровесник Милиана. Но если Ворон высок для своего возраста, то Коста - мал. С мечом он выглядит отчего-то особо печально. На правой щеке багровеет синяк… Кангасск Оллардиан все-таки слишком жесток к своему сыну… Да, мальчик унаследовал от деда гигантскую магическую чашу, до краев полную перерожденной магии, и Кангасск уговорил отца взять Косту в число десяти. В итоге не рады этому ни тот, ни другой. Коста не тот мальчик, от которого следует ждать великих свершений. Тихий, добрый и послушный; со взглядом, полным спокойного внутреннего света.
        Оазис. Этот паренек вырос дикарем в городских джунглях. Имя он себе придумал сам, а фамилии никогда не знал. Как, впрочем, и возраста. Ему должно быть сейчас лет двенадцать-тринадцать, но он выглядит куда старше. Он невысок ростом, крепок телосложением и широк в плечах, и уже щеголяет смешными юношескими усами.
        Он почти всегда выглядит веселым и полным сил, но не неуклюжим, как Бала, и сразу располагает к себе людей. Кангасск Аджар гордится своим учеником, хотя тот и не очень успевал в науке: слишком поздно он начал учиться.
        Веселый и жизнерадостный Оазис свое имя полностью оправдывает.
        Джармин Фредери-Алан… самый младший; даже крохотный меч без гарды у него за поясом кажется игрушкой, хотя его лезвие не менее остро, чем у меча большого. Джуэл грубо пошутил насчет маленького воина, и тот… заплакал от обиды…
        Джармину едва исполнилось шесть… Кангасск Евжения так многому не успела научить своего мальчика…
        - Не стыдно тебе, кабану, ребенка обижать? - вступился Орион. Выпад был смелый, учитывая разницу в возрасте и габаритах.
        Джармин, почувствовав защиту, подбежал к Ориону, ткнулся носом в его рукав и заплакал еще громче. Джовиб ласково потрепал льняные волосы мальчишки.
        - Солдат ребенка не обидит, - ехидно заметил Лайнувер и встал с Орионом рядом.
        - Давайте не будем ругаться в святом месте!.. - заулыбался Бала и замахал руками, надеясь погасить назревающий конфликт.
        Старшие только переглянулись; один смотрел насмешливо, другой сурово. Джуэл ни слова не сказал сейчас, но твердо решил, что никому не спустит подобных замечаний в будущем, когда все девятеро окажутся в его отряде.
        Если кому-то и не понравился с первого взгляда Орион Джовиб, то сейчас те поменяли свое мнение: будь этот парень так плох, как хотел показать, он не вступился бы за ребенка. В неприязни к Ориону, а заодно и Джармину, утвердился только Ирин.
        - Не плачь, воин, не плачь, - подбодрил Орион мальчишку. - Вот вырастешь, побьешь этого увальня как следует… - если бы взгляды могли пепелить, взгляд Джуэла сейчас оставил бы от Ориона горстку пепла. Но это было невозможно, и наглец спокойно продолжал: - Давай вытирай нос; сейчас развернем на весь стол карту мира и подумаем о предстоящем путешествии.
        Сидя на коленях у своего защитника и склонившись над гигантской картой Омниса, куда даже входила часть Неизведанных Земель, Джармин быстро забыл об обиде. Вообще, только Джуэл и Ирин сидели в стороне и молчали; все остальные склонились над картой, тыкали в нее пальцами и наперебой рассказывали о местах, в которых они побывали вместе со своими учителями. Особенно красочно рассказывали Бала и Оазис. Бала бывал даже в Кулдагане - об этом слушали с особым интересом, как о другой планете. А с подачи Оазиса все взахлеб смеялись над его приключениями. Повеселели даже Коста и Милиан (им в тот момент подумалось, что множество новых людей - это не так уж плохо), Джармин и вовсе был в восторге: он побывал с Кангасск Евженией всего в нескольких городах и даже не подозревал, что мир такой большой.
        Когда веселье утихло, отчего-то разгорелся научный спор о стабилизаторах. Тут особо преуспели Пай и Милиан. Последний даже выудил из своего кармана прошлогодний сахарный плод диадемы и, яростно расчерчивая его карманным ножичком, объяснял на нем распределение стабилизирующих полей по планете:
        - …Вот этот хвостик - это Хора Солярис. А вот эта бородавка на боку - Хора Лунарис. И возле каждой Хоры - стабилизирующее поле. Если оставить одну Хору, поле, по-идее, должно покрыть всю планету… - с увлечением объяснял Милиан.
        - Сдетонирует, - подперев кулаком щеку, скептически заметил Пай, - нельзя одну Хору оставлять…
        - Да я знаю! - отмахнулся Милиан. - Я же гипотетически… Так вот… если представить, что поле каждой Хоры покрыло бы планету, то если их две, то напряжение между ними создаст ровную линию-границу, а не два пересекающихся круга, как рисуют на картах! - он торжественно располосовал вычисленной границей плод диадемы, как раз между хвостиком и бородавкой. Две сахарные половинки мягко упали на стол.
        - Каноническое изображение границы имеет свой смысл, - тоном эксперта возразил Пай (как единственный маг из всей десятки, он имел на это право). - Сила действия каждого стабилизатора убывает по мере удаления от центра. Потому при смещении наблюдателя вдоль границы она становился шире. На другой стороне планеты влияние обеих Хор столь незначительно, что там магия вообще никак не стабилизируется. Но и это можно представить как сильно расширенную границу.
        - Гениально! - Орион звонко щелкнул пальцами. - Коллеги, вы оба правы. Будем работать дальше!
        Все засмеялись, даже оба спорщика. Правда, Милиан честно признал, что вернее оказалось, все-таки, объяснение Пая - оно учитывало убывающую силу хоровых полей…
        Джуэл и Ирин на другом краю длинного стола хмуро обсуждали боевую тактику файзулов. Орион сказал бы, что вся дикарская тактика озвучивается одной фразой: «Мочи всех топором!!!», но решил лишний раз не подливать масла в огонь…
        У библиотеки был высокий сводчатый потолок, высеченный, казалось, из темного кристалла. Изнутри он виделся ночным небом без звезд, а с наружной стороны кристальная поверхность была прозрачна и вдоль нее тянулся смотровой балкон. Сложив руки за спину, на нем стояли десять Кангассков и Сайнар и внимательно наблюдали за тем, что происходило внизу. Благодаря хорошей акустике библиотечного зала, от внимательных ушей не ускользнуло ни одного слова. Все слышали и грубую шутку Джуэла, и плач Джармина, и научный спор Пая с Милианом. Учителя с интересом наблюдали за своими и чужими учениками, делая каждый свои выводы, а Сайнар не упускал из внимания ни тех, ни других. Он видел, как сжала кулачки его младшая дочь Кангасск Евжения, когда ее ученик заплакал.
        - Отец! - не выдержала она. - Ну о каком походе может идти речь? Джармину вчера шесть лет исполнилось только. Подожди немного! Или хотя бы не отправляй его со всеми…
        - Перед судьбой все равны, дочка, - сказал он мягко, но непреклонно и, как маленькую, погладил Евжению по голове. - Как часто бывает, что судьбой оказывается отмечен самый маленький и слабый! К тому же, смотри: у него появились свои защитники…
        В тот момент Джармин плакал, уткнувшись в рукав Ориона…
        Глава вторая. Заготовленная речь
        Воин, сохраняющий жизнь - спокоен и рассудителен. Он отличает любовь от страсти, учение от заучивания, правду от лжи и веру от фанатизма. Воин Ордена Горящего Обсидиана подобен Сохраняющим Жизнь во всем этом. В Ордене и во всем цивилизованном мире нет и не должно быть места фанатикам!
        Сайнарнемершгхан Сайдонатгарлын, глава ордена Горящего Обсидиана. Книга неофита. Единственный экземпляр.
        Совещание Сайнар вел перед рассветом, всего при нескольких Лихтах, развешанных в учебном зале и скупо освещавших это огромное помещение… «Они должны сосредоточиться на голосе. И пореже глядеть на лицо…»
        Сайнар долго готовил эту речь. Никогда до этой ночи человек, при одном упоминании которого Серег Серый Инквизитор сжимал кулаки, а Владислава Воительница устало прикрывала глаза ладонью, не готовил речей заранее. Он, Хансай Донал, глашатай суровой правды, ведающий всеми прегрешениями и промахами миродержцев, всегда говорил от сердца. Всегда, но не теперь…
        Простой случай, произошедший вчера с Джармином и Кангасск Евженией о многом заставил задуматься Сайнара… В ненависти к режиму миродержцев воспитывал он собственных детей, а те - своих учеников. Вера в торжество справедливого учения его ордена - Ордена Горящего Обсидиана - была сейчас сильна в сердцах десяти Кангассков и Сайнара, как никогда прежде. Но… только вчера на него снизошло озарение, яркое, как вспышка. Он понял, что вся эта вера мало поможет ему в данный момент, ибо есть то, чему он до вчерашнего дня не придавал значения; то, что способно коренным образом изменить все планы Ордена.
        …Они любят своих учеников…
        Просто? Да. Но что стоит за этим?.. А то, что по замыслу Гердона девять из десяти мальчишек сложат голову во имя Горящего Обсидиана, и скажи Сайнар Кангасскам о смысле похода - и кто из них добровольно пойдет на такую жертву? Да будь Сайнар трижды великий амбасиат, а восемь из десяти его детей выступят против него. Слишком хорошо он привил им в свое время чувство правды и справедливости.
        И оно вспыхнуло бы, это чувство. С одной искры, как сухая трава.
        Даже тихая Евжения и раздолбай Мажеста не побоялись бы пойти тогда против слова отца. И поддержали бы его, пожалуй, лишь самые старшие дети: Абадар и Орлайя. Их фанатизм - заслуга Гердона, с которым те провели большую часть детства, пока их чудаковатый отец колесил по Омнису и всюду сеял свои еретические мысли.
        Сайнарнемершгхан всегда презирал фанатизм и ложь - две вещи, извращающие все светлые замыслы человечества, но теперь именно на них он должен был опереться… какая гнусная шутка судьбы… Но цель Ордена, к которой многие поколения потомков Малконемершгхана стремились три тысячи лет, превыше всего.
        …Перед хмурым мокрым рассветом, при свете нескольких Лихтов, рассеянном в высоком зале, Сайнар читал заранее заготовленную лживую речь своим родным детям, которых не обманывал еще никогда в жизни. А потом отдельно, стоя на смотровом балконе под моросящим дождем, говорил со старшими. Он не ошибся в воспитанниках Гердона: и Абадар, и Орлайя с фанатичной уверенностью посылали девятерых мальчишек на верную смерть. И каждый видел своего ученика выжившим десятым: с горящим обсидианом на груди, на троне мира.
        - …Ты будешь вести отряд по спокойным местам, где самое страшное, что может встретиться вам на пути - случайная разбойничья шайка, - объяснял Джуэлу Кангасск Абадар. Молодой файзул слушал с полным вниманием. - Все Алые и Серые, увидев вас, только пожелают вам доброго пути, а в случае опасности даже вступятся за вас. Каждый амбасиат, едва завидев мечи без гарды, предложит вам кров и разделит с вами пищу. Но, как только…
        - …Но как только кто-нибудь из вас повесит на шею горящий обсидиан, - говорила Ирину Кангасск Орлайя, - против вас пойдет весь мир. Каждый боевой маг встретит вас молнией и мечом. Вам придется избегать людей и идти по самым гиблым местам. Поверь, твари, обитающие там, покажутся тебе куда милее двух разгневанных армий Юга и Севера. И помни…
        - …Помни, парень, - предупреждал Абадар. - Орден три тысячи лет шел к этому дню. Кто-то должен вынести Красный Глаз из Ничейных Земель. Должен, даже если в пути погибнут все остальные. Я надеюсь, что ты донесешь его, Джуэл. К самому берегу моря Кармасан…
        - …Там тебя будут ждать, - наставляла ученика Орлайя, - те, кто носит серое с позолотой. Они объяснят, что ты должен делать дальше, каким путем тебе идти к свержению миродержцев. Красный глаз поначалу, скорее всего, возьмет Джуэл, не борись с ним. Этот камень сам решает, кто более его достоин. Он придет к тебе все равно, рано или поздно. Когда все, кто владел им, погибнут, донеси его, Ирин. Даже если останешься один. Любым из возможных путей, камень должен быть там!
        В полдень на отправляющийся в путь небольшой отряд многие собрались посмотреть. Юные Сохраняющие Жизнь что-то радостно кричали им; диадемы осыпали фиолетовыми лепестками их лохматые головы; день был прекрасный; кроме Ирина и Джуэла улыбались все.
        Учителя в последний раз перед долгой разлукой говорили со своими учениками. Кангасск Евжения поправляла курточку Джармину и советовала быть хорошим мальчиком и слушаться старших; Кангасск Мажеста что-то взволнованно тараторил и пытался вручить Бале какие-то вещи и книги, беспрестанно роняя их, поднимая и рассеянно извиняясь; Орион и Кангасск Лар о чем-то весело беседовали, то и дело пихая друг друга локтями, как дружные братья… Каждому Кангасску нашлось, что сказать и, в общем-то, для восьми из десяти, благодаря лживой речи Сайнара, это был хоть и волнующий, но все же счастливый день. А вот самому Сайнару никогда еще не было так скверно на душе. Этот гордый человек принес великую жертву: ради блага Ордена изменил самому себе. Вряд ли он сумеет это себе простить когда-нибудь.
        Глава третья. История под дождем
        Вся мечта моя -
        Там, в бесконечном небе,
        Где светит солнце.
        Вся любовь моя -
        Там в бесконечном море,
        Где тонет луна.
        Вся печаль моя -
        Здесь, на прекрасной земле,
        Где нет мне места.
        Зига-Зига. Хокку о безымянном континенте
        Фираска - древний город. Город, с которым у каждого Немершгхана связаны особенные чувства. Город, помнящий расцвет и падение Эрхабена. Родина дальнего предка Сайнара…
        Для отряда Джуэла она стала первым пунктом на долгом пути. Там можно было запастись провизией и взять трансволо до Торгора. Лайнувер, пересчитывая выделенные Кангасск Арантой деньги, про себя сокрушался, что трансволо обойдется отряду слишком дорого. Данный вопрос он обсудил с Орионом; тот успокоил и его, и подошедшего Джармина, сказав, что с молодых Сохраняющих Жизнь много не возьмут: у многих людей, в том числе и магов, с мечами без гарды связана какая-нибудь особенная история. Так что вряд ли с них сдерут втридорога. Лайнувер кивнул и согласился.
        Идти в молчании было несколько печально. Переход особо не утомлял: дорога ровная, ноги к странствиям с детства привычные; не жаловался даже Джармин. Потому незнакомые друг с другом люди довольно быстро разговорились. По количеству слушателей неизменно лидировал Оазис, обладавший, казалось, особым даром приковывать к себе внимание. Постепенно этот красноречивый малый собрал вокруг себя всех, кроме Джуэла и Ирина. Он повествовал о Фираске во времена Эрхабена - видимо, слышал где-то и запомнил; конечно, с его-то памятью!..
        Тогда, три тысячи лет назад, это был маленький город, упрямо державшийся за свой клочок земли, расположенный в опасной близости от самой дремучей части Ничейных Земель. Можно было только удивляться храбрости людей, которые, то и дело обороняясь от хищных ночных тварей, продолжали жить и строиться здесь. Но они называли свой город не иначе как территорией свободы и очень гордились тем, что, находясь в области стабильной магии, относительно независимы от власти и Юга, и Севера и являются хозяевами самим себе.
        Жизнь под флагом свободы была суровой, тем не менее. Но и люди здесь рождались необыкновенные. Такие, как Малконемершгхан. Если бы не Серый Инквизитор, испепеливший и его, и великий город Эрхабен, блистательный город, ставший таковым под его, Малконемершгхана, властью, то по ту сторону Ничейной Земли лежал бы сейчас Свободный Север. А так… так не осталось даже Свободной Фираски…
        - Кто был на Севере? - осведомился Орион, оглядев всех собравшихся вокруг Оазиса.
        Некоторое время мальчишки пожимали плечами. Потом заговорил Коста. До этого самого момента никто не слышал его голоса. Голос был тихий и слегка хрипящий, словно у простуженного. Но тут больше приходило другое сравнение: механизм, заржавевший оттого, что им редко пользуются.
        - Я был, - сказал Коста Оллардиан. - Там холодно, я все время болел… А отец говорил, что Север - недоброе место. У него там были какие-то дела.
        - Я слышал, там цензура даже хуже, чем на Юге! - бойко вступил Джармин; все удивленно на него оглянулись. Мальчик смутился и спросил: - А что такое цензура?
        - Это когда нельзя писать и печатать все, что думаешь, - пояснил Орион. - Но я бы не сказал, что это очень уж плохо. Я тоже бывал на Севере и сразу скажу: дешевых книжонок на прилавках там куда меньше, чем на Юге.
        - Боюсь, Сайнар с тобой не согласен, - хитро прищурившись, засмеялся Лайнувер.
        Солнце и хорошее настроение способствовали тому, что засмеялись и все остальные. Джуэл и Ирин с самым хмурым видом оглянулись и молча прибавили шагу. Орион лишний раз подивился упрямству этих двоих.
        Как бы там ни было, путь до Фираски не пройти пешком за один день. Джуэл никого не гнал и не возражал против того, чтобы устроить последний привал пораньше, еще до вечера: хмурое весеннее небо весьма красноречиво обещало дождь, и нужно было как-то подготовиться и найти сухое укрытие на ночь.
        Выбирать оказалось особо не из чего, ибо между лесом Магров и Фираской лежит ровная, заросшая высокой травой земля, где лишь изредка попадаются одинокие диадемы. Пришлось долго брести от одного фиолетового пятна к другому, пока не нашлось нечто подходящее: отряд остановился у миниатюрного «леса», состоящего из десяти диадем, столпившихся на небольшом пятачке земли. Очень похоже на то, что какой-то одинокий путник присел отдохнуть посреди голой равнины, съел здесь сахарный плод диадемы и разбросал косточки, а потом из каждой выросло гибкое стройное деревце… К сожалению, крона любой диадемы, даже весенняя, густо покрытая фиолетовыми цветочками, не защита от проливного дождя.
        Присели отдохнуть, с наслаждением вытянули ноги. Тощие рюкзаки побросали в одну кучу; прислонившись к ней, задремал маленький Джармин, целый день без единой жалобы шагавший наравне со всеми.
        Время проводили каждый по-своему. Улыбающийся Бала развалился на траве и с тихим восторгом глядел в небо. Орион Джовиб, терзая зубами травинку, сосредоточенно оглядывался вокруг: к перспективе провести ночь под дождем он относился не так легко, как беспечный Мараскаран. Таким же взглядом рыскал по сторонам и Джуэл. Пай и Коста подсели к Оазису, который опять что-то рассказывал. Лайнувер задумался о чем-то своем, и это что-то тревожило парня больше, чем грядущая ночь. Что касается Ирина, то он не тревожился ни о чем, а бродил себе неподалеку с луком и стрелами и целил в кружащих над ближайшими фиолетовыми островками птиц.
        Так получилось, что Милиан Ворон остался в стороне от всех. Он привык общаться больше с книгами, чем с людьми, и день, наполненный веселой трескотней Оазиса и комментариями к ней Ориона был для юного книгочея явной передозой. К этому надо привыкнуть, а сейчас Милиану хотелось немного побыть в тишине. Уходить далеко он не стал, ибо лень, потому, побродив немного, Ворон сидел поодаль от своих спутников под одной из диадем и долго мягкий шелест ее висячий ветвей.
        В какой-то момент он с тоской посмотрел на набухшее дождем небо и на жиденькие кроны диадем, растущих, к тому же, поодаль друг от друга. Вот если бы собрать их вместе… да-а… этой идеей из всех здесь находящихся, пожалуй, можно было заинтересовать всего двоих. Недолго думая, Милиан выбрал Ориона.
        - Орион, - Ворон настойчиво подергал потомка Зиги за рукав. - У меня есть идея.
        - Выкладывай, - устало сказал тот.
        Через пару минут, ловя недоуменные взгляды, Джовиб и Ворон уже нагибали тонкие стволы и стягивали веревками верхушки соседних диадем. Остальные до поры до времени только с интересом наблюдали, но, уловив замысел, с радостью принялись помогать. Не остался в стороне даже Джуэл: он предложил еще и поплотнее уложить висячие ветви, чтобы составить более надежную преграду дождю.
        Проснувшийся Джармин увидел над собой просторный фиолетовый шатер из живых веток и цветов.
        Оригинальная выдумка Милиана всем пришлась по душе. Только недавно готовились провести ночь под открытым небом, в сырости - и вот она, крыша над головой. Конечно, никто не гарантировал, что она совсем не будет протекать, но все же спать прямо под дождем уже не придется.
        …Истинный Сохраняющий Жизнь всегда видит в малом большое. Даже если в его жилах течет кровь диких файзулов, которые не привыкли много размышлять. Так что для Джуэла этот небольшой эпизод имел свое значение, заставив его задуматься некоторых важных вещах. Во-первых, от его внимания не ускользнул тот факт, что Милиан сообщил свою идею не ему, назначенному самим Сайнаром командиром отряда, а этому выскочке, Джовибу. Да, первое знакомство настроило против Джуэла большую часть команды. И этого нельзя так оставлять. Даже в бою настоящий воин уступает, когда необходимо.
        - Молодец, парень! - Джуэл одобрительно похлопал Милиана по плечу; и голос его звучал куда мягче, чем в тот, первый, неудачный день. - Но на будущее - если появится что-то, достойное внимания, извести меня первым. Не стоит держать в неведении командира, воин: однажды это может привести к беде.
        - Хорошо, - пожал плечами Милиан, - как скажешь…
        - Джармин, - файзул обернулся и нашел глазами мальчишку, - не держи зла за вчерашнее, я пошутил…
        К сказанному он ничего не добавил и, молча вытащив свой мешок из-под общей кучи, стал раскладывать одеяло. Что-то подсказывало ему, что градиент настроения за его спиной постепенно меняется; стало быть, он сделал верный шаг. Осталось примирить себя с тем, что ему вверили крохотный отряд, наполовину состоящий из детей, - это, помнится, Джуэла задело особо. «Все-таки, эти парни и мальчишки не так уж плохи, - размышлял Джуэл сам с собой. - Каждый из них - сильный амбасиат, прежде всего. И, пожалуй, все, кроме Джармина, имеют полное право называться воинами. Не так уж плохо быть с ними на равных, хотя бы пока… пока нет опасности. Учитель всегда говорил: доверие держит крепче, чем страх». Только с Орионом он примирить себя не мог. Никак не мог…
        Поужинали дорожным супом, да еще Ирин подстрелил пару птиц, но в них мяса было всего ничего. Потом зарядил дождь и залил костер. Не долго думая, весь отряд собрался в диадемовом шатре, покрытом для надежности несколькими запасными одеялами.
        …Кругом шумел дождь, обтекая временное человеческое убежище, а за струями воды начиналась непроглядная тьма. С цветочного потолка капало; то и дело падали отяжелевшие, мокрые фиолетовые лепестки. Промозглый весенний воздух никак не давал согреться. Но Джармин так устал за день, что уснул бы все равно, если бы не тревога, заставлявшая его вздрагивать на каждый шорох… Ничейная Земля рядом. Совсем рядом… Не так давно Пай говорил о феях и сильфах, Коста даже упомянул мороков. Джармин не знал, кто это - мороки, но в одном этом слове так и чудились обман и страх, и острые зубы.
        Мальчик сел, закутавшись в одеяло по самые глаза; его била дрожь и пробирал мокрый холод. От шепота Ориона, внезапно раздавшегося за спиной, он чуть не подпрыгнул.
        - Не спишь, Джармин? - Орион огляделся по сторонам. - Да, я смотрю, никто не спит…
        Из-под одеял одна за другой стали выглядывать лохматые головы. Кто сел, закутавшись, как Джармин, кто просто приподнялся на локте.
        - Я никогда не был так близко к Дикой Ничейной Земле, - сказал Коста; в холодном сыром воздухе его голос стал еще более хриплым. - Отец рассказывал, как опасно в Фираске… а мы совсем рядом. Их там, в городе хотя бы стена защищает…
        - Орион… - жалобно произнес Джармин. - А кто такие мороки?
        - Не, ни за что! - отказался тот наотрез и весело усмехнулся: - Рассказывать в темноте страшилки - только деморализовывать отряд. Не собираюсь.
        - А ты знаешь какие-нибудь сказки? - спросил Джармин с надеждой.
        - Могу припомнить что-нибудь… - протянул Орион лениво.
        И зевнул для верности. Так и есть: интерес вспыхнул мгновенно. Слушатели подобрались поближе; Пай даже засветил над головами золотой Фиат-люкс[2 - Fiat lux! (лат.) - да будет свет!], от которого разом улеглись все ночные тревоги. Шалаш протекал, и крупные капли шипели, падая на маленькую светящуюся сферу: Фиат-люкс - магическая самоделка Пая, по памяти сделанная с настоящего Лихта, - был не так инертен по отношению к более прохладным вещам и выглядел довольно опасным. При неумелом обращении можно и ожоги получить. Впрочем, здесь, в ночи он лишь добавлял спокойствия… оттого, что в случае чего мог сгодиться как оружие…
        - Я, пожалуй, вам лучше не сказку, а быль расскажу, - решил Орион. - Вот увидите, не один Сайнар помнит, что было с его семьей три тысячи лет назад.
        - Аранта говорила мне, ты потомок того знаменитого пирата… - лихо начал было Лайнувер, но Орион замахал на него руками и велел не портить историю…
        «Давно, три тысячи лет назад, жил был на свете великий пират Зига-Зига. Амбасса тому виной или природный талант, но никто не мог сравниться с ним в хитрости и храбрости, разве что его друг Орион. Вместе они грабили богатые корабли, но, бывало, наоборот, раздавали золото щедрой рукой тем, кто попадал в беду.
        Но не только разбой и нажива манили друзей. Часто они вместе стояли на носу боевого тримарана „Лафарг“ и смотрели на горизонт. Их мысли уносились в даль, туда, где заканчивается море Чермасан и начинается Океан Феера, неизведанный, полный чудес; омывающий берега Неизвестных Земель, еще более таинственных, чем те, что лежат за горами Фумо.
        Однажды Зига, оставив друга заправлять делами в море Чермасан, отправился за край морской карты. Один, на крохотном парусном судне, имя которого забылось в веках, и вернулся потрясенным. Он видел плавучие острова из чистого льда и снега, с которых ныряют в воду бескрылые птицы. Видел гигантских морских зверей, один лишь хвостовой плавник которых был размером с его корабль; эти звери оказались дружелюбными и любопытными, они сопровождали Зигу всюду, куда бы он ни плыл. Но, главное - Зига открыл новый континент - огромный, куда больше известной нам части мира. То был континент дикой магии, нетронутый человеком, далекий от влияния обеих Хор, и на этой безымянной земле жили изумрудные драконы…
        Раньше люди знали только драконов-зажигалок и кровожадных желтых драконов, вьющих гнезда на скалах моря Кармасан, берега которого потому и безлюдны. И те, и другие драконы глупы и прожорливы.
        Но изумрудные… они походили на людей. Эти драконы были разумны. Как у людей, у них был свой язык. Как люди, они умели любить и плакать. Только жили дольше - целых две тысячи лет, если не случалось умереть от болезни или раны.
        Языка изумрудных драконов Зига так и не постиг. Но те оказались куда сообразительнее молодого пирата: они быстро освоили язык людей, а потом научились принимать их облик. И как же их интересовал наш мир и мы, люди! Интересовал - привлекая и пугая одновременно. Тогда, три тысячи лет назад, ни один дракон не последовал за Зигой, чтобы изучить мир людей.
        Через некоторое время Зига вернулся в море Чермасан, к своему другу Ориону и разбойному ремеслу. То, что он рассказывал людям о драконах, переходило из уст в уста, превращалось в легенды, сказки и песни, но никто не услышал в них призыва посетить безымянный континент в глубинах Фееры и увидеть все собственными глазами.
        Скоро уже и сам Зига стал забывать свое давнее путешествие… пока не полюбил девушку, самую прекрасную в мире. Звали ее Мералли. Так получилось, что, найдя любимую, Зига потерял лучшего друга: они с Орионом поссорились из-за Мералли. И в какой-то момент Зига понял, что им с бывшим другом теперь тесно вдвоем на волнах моря Чермасан и теперь даже Губительный Архипелаг не разделит их. И вообще - не в богатстве счастье.
        И тогда он вспомнил о бесконечных просторах Океана Фееры и стране изумрудных драконов. Он оставил Ориону все свои корабли и золото, взял только небольшое судно, которое звалось „Джовибарба“ (от этого названия и идет наша фамилия) и вместе с Мералли отплыл на нем в Фееру.
        В Омнис наша семья вернулась где-то тысячу лет назад. Говорят, в потомках Зиги и Мералли было тогда изрядно драконьей крови, и они могли даже менять облик и летать в облаках. Но они смешались с обычными людьми, и за тысячу лет драконья кровь сильно разбавилась человеческой.
        Вот взять меня… Что осталось во мне от дракона? Пожалуй, только наглость и любопытство!..»
        Слушатели негромко засмеялись. Правильно выбранная история, теплый Фиат-люкс - и к маленькому отряду вернулось присутствие духа.
        - Драконы могут принимать человеческий облик? - покачал головой Милиан. - Интересно, куда девается в это время лишняя масса?..
        - Ученый до мозга костей, - снисходительно улыбнулся Пай. - У них врожденные способности к магии. Природный стабилизатор у каждого. А смена облика объясняется явлением сопряжения миров.
        - Природный стабилизатор… Здорово… - задумчиво произнес Ворон. - И почему люди так не могут?..
        - Люди многое не могут, - рассеянно улыбнулся Бала. - Например, у них нет шерсти, чтобы было тепло. И, в сравнении со зверушками, они почти ничего не видят и не чуют… Мой учитель говорил мне, что одно компенсирует другое. Например, недостаток силы и ловкости у одного компенсируется добротой, у другого умом. А свои слабые возможности человек всегда компенсировал приборами. Наверное, не будь у человека сломан собственный стабилизатор, он был бы дик, как звери с их природной магией.
        - Цитируешь вражью теорию, - иронически заметил Орион.
        - Да, это теория Хельги, Не Знающей Лжи, - подтвердил Милиан. - Я о ней читал… А насчет вражьей… так Эрхабен даже не спроектировали в то время, когда теория Баланса была впервые опубликована.
        - Верно. Не надо переносить неприязнь к человеку на его творения, - вторил Милиану Бала. - Теория-то хорошая…
        - К человеку? - с вызовом сказал Ирин. - А как быть с неприязнью к миродержцу? Или вы забыли, для чего вас обучает Орден?.. Вот ты, - Ирин кивнул на Ориона. - Ты, тот, кто так гордится своим предком, разбойником и убийцей!.. Должно быть, ты знаешь, чье носишь имя?
        - Ориона, сына звезд. Бессмертного. Лучшего друга Зиги, - спокойно ответил Джовиб. - Это имя передается в нашей семье из поколения в поколение уже три тысячи лет.
        - Имя прихвостня миродержцев! - победоносно припечатал Ирин.
        - Для Сохраняющего Жизнь ты слишком четко делишь мир на черное и белое, - покачал головой Орион, даже не думая злиться. В его взгляде можно было прочесть лишь жалость; и скривился он так, будто отведал кислого. - А ведь между любыми противоположностями всегда есть своя Ничейная Земля, где может встретиться что угодно.
        - Ложитесь спать, - подал голос Джуэл. Ровный, повелительный голос. - Я поставлю часового, чтобы было спокойнее. Первым ты дежуришь, Ирин. Потом тебя сменит Орион, а его - Лайнувер. И погасите свет, чтобы не слепил часовому глаза.
        Дежурили как положено, но ночь прошла спокойно. Утром солнце поднялось в промытое дождем чистое высокое небо.
        Глава четвертая. Трансволо с Фираски
        «Научи же меня
        Самым разным вещам,
        Научи же тому,
        Что не знаю я сам…» -
        Я когда-то мечтал,
        Я когда-то просил -
        И жестокий урок
        От судьбы получил.
        Я не знал, что дождусь
        окончания дня,
        Когда злоба и тьма
        снизойдут до меня.
        Но упорный и в мраке
        научится жить,
        Там другого меня
        будет мастер учить.
        Поздний Милиан, «Терновая поэма»
        Авенже Зарбот услышала свое имя в исполнении двух бойких молодых голосов уже невесть какой раз за этот день. Студенты-практиканты, так их растак!..
        Призвав на помощь все свое годами выработанное терпение, Алая Стражница глубоко вздохнула, сложила во внутренний карман плаща теплую булочку, которую только что купила и собиралась съесть, и направилась обратно к воротам. Вопросов на повестке дня было два: кого принесло в Фираску в такой неподходящий момент, и - почему два глупых студента хотя бы пять минут, в ее, Авенже, обеденный перерыв, не могут поработать самостоятельно? Пять минут!!! Пока она, честная блюстительница порядка, ест свежеиспеченный фирасийский хлеб, сдобренный диадемовым маслом!..
        Студенты только не прыгали от нетерпения на вершине низенькой смотровой башенки.
        - Мистра Зарбот! - в два голоса закричали они, махая руками. - Там, на дороге!
        Видно было, что мальчишек (а первый курс колледжа - шестнадцать лет - это мальчишки) так и распирает от любопытства.
        Авенже с мученическим видом отобрала у одного бинокль и навела его на движущуюся вдали группу людей. «Хм… и вправду интересно…»
        Их было десять, но более-менее взрослыми выглядели только трое, причем первый неприятно напоминал чистокровного файзула. За «взрослой» же троицей шлепали по раскисшей после дождя дороге семеро мальчишек мал мала меньше. Сложно было не заметить, что у всех десятерых при себе мечи без гарды, даже у последнего карапуза, которому на вид едва ли шесть.
        - Мда… - хмыкнула Авенже, откусывая припасенную булочку; красное диадемовое масло проступило на белом мякише, как кровь…
        Странный отряд не нес при себе ничего запрещенного и, по всей видимости, не представлял опасности для Фираски - все вполне стыкуется с миролюбивой философией воинов, основавших крохотное поселение у леса Магров. Но больно уж мрачный вид был у предполагаемого файзула. Нет, пара вопросов не помешает, решила Авенже.
        - Приветствую великого воина, чей боевой топор отражает луну, - сказала она единственную фразу, которую знала на языке файзулов. Просто чтобы проверить свою догадку относительно хмурого великана, возглавлявшего отряд.
        - Я почти не помню родного языка, - смутился он. - Я вырос в цивилизованном Омнисе…
        Эх, славный парень. Его лицо можно читать, как открытую книгу. Непохоже, чтобы его легко было смутить простым вопросом, но, видимо, Авенже просто угодила в больное место. Молодой файзул не врал и не притворялся - ему действительно было стыдно. Совесть кольнула и Стражницу, за то, что невольно задела бедолагу за живое.
        - С какой целью вы прибыли в Фираску? - прокашлявшись, спросила Авенже. Ответ ее удивил…
        - Мы хотим взять здесь трансволо, - сказал файзул.
        - Далеко собрались? И с какой целью? - Стражница вскинула тонкую бровь.
        - В Торгор, по личному делу, - парень ответил одновременно и честно, и уклончиво.
        Все-таки он был неглуп. Зная, что не стоит даже пытаться обмануть начальника Алой Стражи, он и не думал врать. Но и правды не сказал. Ей-богу, какие бы дела ни были у этих десяти в Торгоре или Фираске, а подвох во всем этом чувствуется. Послужи рядом с Дикой Ничейной Землей столько, сколько Авенже Зарбот, - научишься доверять чутью. Но придраться было не к чему. Пришлось пропустить их в город. Студенты тут же наперебой принялись объяснять, как пройти к магическому колледжу имени Владиславы.
        Миновав ворота, отряд углубился в лабиринт фирасийских улиц и вскоре пропал из виду. Странно было просто провожать их взглядом… но и остановить было, в общем-то, не за что.
        …Редко увидишь в Омнисе такой боевой город, как Фираска. У него внушительные стены; на смотровых башнях неизменно присутствуют бойницы; ворота смотрят в противоположную от Дикой Ничейной Земли сторону и запираются на ночь. Серые капюшоны и алые подкладки плащей мелькают здесь всюду. Дома высокие, длинные, все тянутся к небу, как растения в густом лесу: внутри городских стен очень и очень тесно. Каждый камень здесь дышит древностью; и в лабиринтах узких улочек, кажется, вязнет само время - отряду Джуэла, чтобы пройти к колледжу и не потеряться в плотном потоке людей, пришлось взяться за руки.
        Так получилось, что Милиан и Орион оказались рядом (Джовиб шел последним и нес на плечах Джармина, чтобы мальчику не пришлось толкаться среди коленок прохожих). Рука у Ориона была теплая и сильная, вся в мозолях от постоянных тренировок с мечом и, возможно, силовых упражнений с тяжестями, которых терпеть не мог Милиан.
        Ворон удивился сам себе - как много можно узнать о человеке, просто пожав ему руку! И еще… ведь в первую встречу ему не понравился Орион Джовиб. Но его трогательное, почти отцовское, отношение к маленькому Джармину; его красивая сказка о собственном прошлом; и, наконец, его честное спокойное рукопожатие…
        - Орион, - обернулся к нему Милиан Ворон.
        - Угу, - отозвался тот.
        - А я читал, что в мире-первоисточнике люди при встрече пожимали друг другу руки! - всю возникшую в сердце искренность Милиан неумело вложил в эту пустяковую фразу. Но Орион понимающе улыбнулся.
        - Хороший был обычай, - кивнул он. - Жаль, в Омнисе не прижился… А у тебя крепкое рукопожатие, Милиан! - весело заметил Орион. - Это знак твердой воли!..
        - У тебя рука мага! - обернулся идущий впереди Пай. - Ты мог бы быть отличным магом… как и я, - впрочем, последнее было сказано с грустью.
        Еще несколько поворотов узенькой улочки - и десять Сохраняющих Жизнь неожиданно выбрались на открытое место.
        Если древняя Фираска и могла позволить себе такую роскошь, как огромная центральная площадь, то только ради магического колледжа имени Владиславы. Это была эдакая Цитадель Влады в миниатюре, но с узкими окнами, рвом и откидным мостом при входе. По всему видно, что задуман колледж так, чтобы в случае массовой атаки на город стать последним защитным бастионом.
        Пока же мост был откинут, а из окон-бойниц выглядывали скучающие студенты. На дне рва поблескивали брошенные кем-то монеты, а поверху плавали апельсиновые и диадемовые корки - целый флот. Разноцветные стрекозы порхали над водой…
        Восторг в глазах Пая Приора при виде настоящего магического учебного заведения был сравним разве что с восторгом путника, увидевшего оазис в пустыне.
        - Ну, пошли, - с некоторым сомнением произнес Орион, спуская Джармина на землю…
        - Мы что, вдесятером туда пойдем? - насмешливо произнес Оазис, уперев руки в боки. - Всей армией двинем на маленькую цитадель?
        Джуэл задумался. Они и так запомнились молодой Стражнице у ворот… если так пойдет и дальше, то его отряд вскоре переполошит всю Фираску. А Сайнар и Абадар Кангасск настоятельно рекомендовали вести себя тихо. К тому же, следовало признать, что в магии могучий Джуэл Хак совершенно не разбирается.
        - Пай, - обратился к нему Джуэл. - Ты у нас единственный маг, сходи разведай обстановку, поспрошай про трансволо.
        - Хорошо! - мальчишка прямо-таки просиял. - Пойдешь со мной, Милиан?
        Ворон с готовностью кивнул.
        - А я, пожалуй, город разведаю, - вызвался Оазис, знаток каменных джунглей. - Могу подыскать дешевое жилье, если будем здесь останавливаться надолго… Хотя вряд ли в такой тесноте жилье бывает дешевое…
        - Не ищи, не надо, - остановил его веселую болтовню Джуэл. - Мы здесь ненадолго. Найдешь нас в гостинице, - он кивнул на длинное узкое здание, больше похожее на участок, выхваченный из неимоверно высокой стены. - Там и встретимся.
        - Буду к вечеру! - беспечно отозвался Оазис, снял с пояс с ножнами, передал его стоявшему рядом Ориону и мгновенно затерялся в толпе: в хитросплетении людских потоков длинная катана только мешала бы, а углеродистой стали нож у Оазиса всегда за голенищем сапога… Орион только головой покачал, улыбаясь вслед шустрому мальчишке.
        - Мы не задержимся, - сказал Пай и замялся: - ну, постараемся, по крайней мере…
        - Пойдем, - позвал его Милиан.
        Так странный отряд о десяти безгардовых мечах разошелся в разные стороны.
        Пай и Милиан дружно, почти в ногу, шагали к гостеприимно откинутому мосту колледжа имени Владиславы. Студенты в серых плащах на алой подкладке толпами проходили мимо, с любопытством оглядываясь, но заговорить никто не пытался. Словно мимолетный каприз весны, над площадью прошел дождь при солнце. Слепой весенний каплепад, испятнавший влагой одежду и исчезнувший так же быстро, как и появился.
        Проходя по откидному мосту, Милиан, а затем и Пай засмотрелись на ров. Нет, им не показалось издали: вода во рву действительно была кристально чистая и пускала ясные солнечные блики. Ее фильтровали растущие по всему дну фиолетовые губки; Милиану приходилось читать о таких, но воочию он видел их впервые - миродержцы вывели их специально для очистки городских водоемов от органики совсем недавно, так что эти крохотные живые насосы - результат не древнего акта творения, а упорства науки.
        Проследив за взглядом Милиана, Пай с интересом заметил:
        - Lycopersicon abberata. Шедевр науки о наследственности, я слышал, - заметил он. - Как она правильно называется?
        - Генетика…
        - Да, точно. Нечто сродни магии эта генетика… Знаешь, я во многих крепостях побывал, когда был маленький, и помню, что нет ничего грязнее городских стоков, которыми рвы обычно и наполняют… - Пай помедлил, но все-таки признался: - Однажды я упал в ров Люменика…
        Милиан скривился. Рухнуть в ров, полный стоков самого крупного в мире промышленного города - то еще приключение.
        - …Наверное, и там вода уже чистая, - задумчиво продолжал Пай. - Войны давно уже не ждут нигде…
        - Наверно… - рассеянно пробормотал Милиан и потянул юного мага за руку, от края моста подальше. То ли не хотел, чтобы мечтательный Приор и в этот ров свалился, то ли просто уходящего зря времени пожалел.
        Суровый шершавый камень, из которого были сложены стены колледжа, дышал прохладой, а «запах» магии пропитал камень насквозь. Уже один его кусочек, унесенный в Ничейную Землю, способен натворить бед. Определенно, колледж был даже старше крепостной стены Фираски.
        Вдоль каждого коридора тянулся длинный ряд Лихтов, потому что узкие окна не давали достаточно света. Пай остановился рядом с одной из световых сфер и задумчиво вздохнул.
        Проходивший мимо молодой преподаватель боевой магии, видимо, принял Пая за простого любопытствующего мальчишку, восхищенно глядящего на простенькое заклинание.
        - Это Лихт, парень, - разъяснил он Паю.
        - Я знаю, - со светлой грустью отозвался тот. - Всегда мечтал сделать такой.
        Преподаватель вскинул тонкую бровь. Судя по мечу, висевшему на поясе мальчишки, он ученик Сохраняющего Жизнь, а значит, явный амбасиат.
        - И что, получилось что-нибудь? - спросил маг.
        Пай кивнул.
        - Ну тогда покажи, если не жалко, - молодой преподаватель пожал плечами.
        Второй раз Милиан видел, как Пай творит свой Фиат-люкс. Как и тогда, под сенью согнутых диадем, он плавно провел одну руку над другой и что-то коротко напел. Повисший меж ладонями световой шар он подвесил рядом с каноническим Лихтом. Но если образец висел ровно, то Фиат-люкс плавно покачивался - заклинание левитации у Пая тоже отличалось.
        Преподаватель если и был удивлен, то никак этого не показал. Он лишь задумчиво потер костяшками пальцев щетинистый подбородок.
        - Забавная штука, - оценил он. - Эдакий гибрид канонического Лихта с боевой огненной сферой… Очень, очень необычно… Сам придумал?
        - Ага, - радостно закивал Пай.
        - Что ж! - маг плеснул широкими рукавами в приветственном жесте. - Меня зовут Эйнар Шарлу. Я младший магистр боевой магии. Чем могу помочь?..
        Эйнар был неожиданно добр к двум чужим и, казалось бы, бесполезным мальчишкам (двенадцать-тринадцать лет - далеко не тот возраст, в котором берут на обучение в колледж). Он привел их в свою лабораторию, где щедро поил их отборным Южным кофе и угощал сладостями, расспрашивая между тем о жизни. Надо признать, Милиан смотрел в оба и вовремя одергивал Пая, когда тот готов был проболтаться о том, чего постороннему знать вовсе не следовало. Маг тактично этих одергиваний не замечал.
        На вопрос о трансволо Шарлу только покачал головой: заклинание высшей пробы в приграничном колледже осилили бы только двое старших магистров, а они, как назло, в отъезде.
        - Трансволо так сложно? - Пай закусил губу.
        - Да, это, если можно выразиться, высший пилотаж магии. Я его пока не познал, - смущенно признался магистр.
        - А я могу попробовать?
        - Ты способный юноша, Пай Приор, - засмеялся Эйнар, - но не требуй от себя слишком много. Впрочем, если хочешь, можешь посещать нашу библиотеку. Я дам доступ. И тебе, Пай, и тебе, Милиан Корвус. И если… - он замялся. - Понимаете ли, я твердо верю, что каждый амбасиат - потенциально могучий маг. Если надумаете, то… в общем, даже в отсутствии старших магистров, мы соберем совет магистров младших и примем вас без экзаменов.
        Милиан улыбнулся скептически. Пай просиял. Так они и покинули кабинет Эйнара Шарлу, каждый со своим впечатлением. Но в библиотеку отправились оба. Там Пай сразу обложился книжками по теории трансволо, наконец дорвавшись до настоящей магии, раньше всегда запретной для него. А Милиан долго бродил меж книжных шкафов, ожидая знакомого предчувствия, всегда подсказывавшего ему нужную книгу. И оно не подвело.
        «Теория Ничейной Земли» издательства «Северо-Юг». Странный образчик научной мысли. Сложнейшие главы, и каждая снабжена до идиотизма примитивным резюме. Резюме Милиан читать побрезговал, а хитросплетений научного текста он никогда не боялся и с латынью дружил. Сквозь скучные описания и замысловатые выводы он ВИДЕЛ саму Ничейную Землю. И обжитую, и дикую. В этом и состоит искусство чтения - в том чтобы видеть… Толстенный фолиант кучерявый мальчишка освоил за четыре с половиной часа. И спокойно вернул на полку, зная, что уже не забудет того, что прочитал.
        Сквозь узкое окошко на паркетный пол падали алые лучи вечереющего неба; и Милиан пошел возвращать к реальности Пая, уединившегося в уголке читального зала с двумя стопками книг. Он уже занес руку, чтобы потрясти юного мага за плечо - и замер: впервые Милиан увидел, как читает Пай…
        Со стороны могло показаться, что он просто вдумчиво листает книгу, изредка останавливая взгляд на некоторых страницах, но Милиан Ворон, будучи амбасиатом, прямо-таки почувствовал, как горячо и бешено пульсирует в это время мысль Пая Приора. За то время, что Милиан изучил одну книгу, пусть и довольно объемную, Пай прочел и отложил в сторону шесть.
        Это открытие поразило Ворона настолько, что пришлось тряхнуть головой, чтобы очнуться и прийти в себя. Осмотревшись, Милиан заметил, что за Паем с любопытством наблюдают сидящие за соседним столом два младших магистра, да и библиотекарь как-то нервничает… Маг Гердон Лориан, царство ему небесное, всегда смеялся над амбасиатами и посмеялся бы еще раз, ибо ни один амбасиат не смог бы пройти сквозь людное место незамеченным, настолько талант, подпитанный амбассой, выдает себя… Кажется, их просили не привлекать внимания… но теперь уже поздно…
        - Пойдем, Пай, - устало вздохнул Милиан. - Вечер. Если не доберемся до жилья к ночи, проведем ее с Алыми в ближайшем участке. Тут с этим строго: твари всякие, комендантский час…
        - Ага… - Пай послушно кивнул и отложил книгу. - Вид у него был отрешенный и счастливый. - Я тут столько всего прочел… Не до конца составил картину, правда… Можно поделиться с тобой сомнениями?
        - Можно, можно, - поторопил его Милиан, собирая книги. - Пошли, расскажешь по дороге…
        Пай рассказывал о трансволо с таким восторгом, что потерял всякую осторожность. Милиану пришлось продираться сквозь спешащую по домам толпу, таща Приора за рукав, и одновременно вникать в вопросы высшей магии. Хотя - нельзя не признать - в устах Пая колдовство звучало столь заманчиво, что твердые амбасиатские установки Милиана несколько поколебались: в какой-то момент он мечтательно представил, что тоже мог бы… но какой-то громила, спешивший в противоположную сторону, походя заехал ему плечом в висок, разом вернув с небес на землю. Было адски больно; перед глазами мелькнуло что-то похожее на искры. И синяк обещал остаться.
        До гостиницы они добрались вовремя и с радостью захлопнули тяжелую дверь перед носом у подступающей ночи. Видимо, их ждали, очень уж в большой комнате было тихо. Ближе всех к двери сидел Орион, мирно чистивший шелковой тряпочкой меч Оазиса.
        - Рассказывай, что узнал, - обратился Джуэл к Паю как к ответственному за данную миссию.
        - Уф… - тот перевел дух и устало опустился на пушистый ковер с узором из танцующих тигров. Рядом присел и Милиан. - Старших магистров, которые владеют трансволо, в колледже в данный момент нет. И не будет еще очень долго… - Пай отчего-то оглянулся на Ориона, тот встретился с ним взглядом, потом вернулся к чистке меча. - За это время я сам изучу трансволо, - решительно сказал Пай.
        И никто не засмеялся над ним.
        - Сколько тебе потребуется времени? - спросил Джуэл.
        - Месяц… может быть, два…
        - Слишком долго, - файзул отрицательно покачал головой.
        Орион вложил в ножны начищенный до зеркального блеска меч и кашлянул, прочищая горло.
        - Насколько я помню, - деликатно заметил он, - Сайнар нас во времени не ограничивал.
        - Трансволо может еще пригодиться, - вступил Бала.
        - И не хотел бы я идти в Ничейную Землю без подготовки, - сказал последнее слово Лайнувер.
        - У нас не хватит денег на месяц, а тем более два, - непреклонным тоном возразил всем троим Джуэл. - Мы не сможем платить за гостиницу так долго…
        В дверь постучали. Судя по всему, ногой.
        - А вот и тот, кто поможет нам решить проблемы с жильем, - Орион прицокнул языком и пошел открывать.
        Орион угадал: в дверь ввалился разгоряченный и пыхтящий Оазис, который был невероятно зол, что его долго не впускали. На правой скуле у него багровел синяк, рукав плаща был оборван и жалко болтался. Но вид городской дикарь имел довольный: видимо, в бою победил все-таки он.
        - Привет, дружище! - весело сказал ему Орион. - Я тут твой меч почистил. Не запускай его так.
        - Кто тебя? - взволнованно спросил Джармин.
        - Э… - Оазис махнул рукой с самым брезгливым видом. - Местные сопляки… Не на того напали! Пятерых я положил, четверо удрали. Подлые уроды. Количеством хотели взять.
        Вот и еще один амбасиат засветился… Нет, тихо всей компанией по Омнису никак не пройти…
        - Надеюсь, ты не убил никого? - мрачно осведомился Джуэл.
        - Нет, - заверил его Оазис и с наслаждением вытянулся на ковре. - Хотя, когда они за камни взялись, я начал думать о ноже. Но все обошлось… даже слишком просто обошлось… Давно я в уличной драке не был, уже забыл, что это такое. А ведь до того, как меня взял к себе учитель, девять ровесников показались бы мне целым войском!.. - несколько недоуменно сказал юный воин и, смутившись, поспешил сменить тему: - Кстати, а я, между прочим, дешевое жилье нашел. Без ковров, конечно, зато платить будем медью, а не золотом.
        Джуэл и Орион многозначительно переглянулись. Пай Приор с надеждой посмотрел на них обоих.
        - Хорошо, - уступил файзул, - мы задержимся. Узнаем больше о Ничейной Земле.
        - Вот так! - Орион Джовиб подмигнул Паю. - Учи трансволо, маг…
        …Момент был радостный, но Милиану отчего-то стало горько. Какое-то мрачное предчувствие тяжко повисло слева от сердца, там, где душа. На его фоне неимоверно уютной и светлой показалась чужая комната и веселой - фирасийская ночь. Ворон удивился себе: какой еще может быть впереди мрак? Сайнар обещал интересный и сложный, но не смертельно опасный поход. Кангасск Марини весело напутствовала ученика в дорогу и советовала не пренебрегать людными местами, где можно узнать много интересного… Нет, за этим не могло крыться ничего темного, ничего подлого. И Милиан не поверил себе. Он решил, что просто устал и начитался за день мрачных глав.
        Глава четвертая. Дитя тьмы
        Обычная пища для них безвкусна, она позволяет им не умереть, но не позволяет полноценно жить. Часто, чтобы сберечь силы, они впадают в глубокий сон, который может длиться века, но они просыпаются. Неизбежно. И идут охотиться. Лишь вкусив живой человечьей плоти, дети тьмы могут полноценно жить дальше…
        Миродержцы в соавторстве, «Книга темных существ», отступление первое
        Орден Горящего Обсидиана - понятие ускользающее. Его как бы нет. Есть отец - уважаемый всеми амбасиат, воин с мечом без гарды, в тайне распространяющий по Омнису еретические мысли под псевдонимом Хансай Донал; десять его взрослых детей и их ученики. Всего двадцать один человек. Когда-то был еще и двадцать второй - Гердон Лориан - сводный брат Сайнара, но его давным-давно нет на свете, и Сайнар не любит говорить об этом…
        После долгих лет Орден снова был в полном сборе. Настроения царили самые разные, многие замечали, что отец в разговоре то и дело виновато прячет глаза и старается говорить об ушедших мальчишках как можно реже. Но восемь из десяти, не посвященные в тайну, не придали странному поведению Сайнара большой значимости, ибо вокруг была весна, окрашенная в нежно-фиолетовый лепестками цветущих диадем, а братья и сестры вновь, после стольких лет разлуки собрались вместе. Абадар и Орлайя, конечно, держались поодаль, но так было всегда, сколько младшие себя помнили, потому никого не беспокоило их угрюмое молчание.
        …Рассветы до сих пор выдавались очень холодные - такие только поэта или мечтателя выманят утром из постели. Так или иначе, в багрянце восходящего солнца встретились на балконе всего двое: Евжения и Лар - самые младшие дети Сайнара, если не считать ребенка в пустынном городке Кулдагана, которого странный отец велел назвать Кангасском, а потом еще до рождения забыл о нем с легким сердцем… Евжении было двадцать три. Лару тридцать один. И они всегда оставались очень дружны, с тех пор, как Сайнар забрал трехлетнюю Евжению у матери и привез сюда, в Храм Жизни у леса Магров.
        Тогда было яркое, солнечное лето, и диадемы уже роняли на землю спелые золотые плоды. Сайнар и Гердон для важной беседы поднялись на балкон храма, и маленькая Евжения осталась совсем одна. Некоторое время девочка растерянно озиралась по сторонам, а потом упала в траву и заплакала. Но успокоилась сразу, в тот самый момент, когда услышала добрый порывистый голос Лара… «Здравствуй! Я твой старший брат! - гордо приветствовал ее долговязый одиннадцатилетний мальчишка. - Кто тебя обидел? Я никому никогда не позволю тебя обижать!..» О Небо! Как давно это было!
        - Доброе утро! - улыбнулся навстречу Лар.
        - Доброе, - с тихой радостью кивнула Евжения.
        - Ты чего не спишь, сестренка?
        - Я говорила с торговцем из Фираски, он приехал только что. Узнала кое-что о наших мальчишках.
        - По глазам вижу, что-то интересное! - Лар весело прищурился. - Давай поделись!
        - У них, похоже, возникли проблемы с трансволо… или по какой-то другой причине они решили задержаться в городе… - начала Евжения. Заметив, что сестра зябко кутается в плащ, Лар обнял ее, чтобы согреть. - Ты такой заботливый, - сказала она с нежностью.
        - Всегда был, - скромно согласился Лар. - Так что слыхать о наших балбесах?
        - О, они уже подняли на уши половину Фираски! - засмеялась Евжения.
        - Что ж! - артистично вскинул брови Лар. - Отец должен был осознавать, что ОТРЯД из десяти амбасиатов пройдет по Омнису с грохотом… Его самого в моем родном городе до сих пор как редкостного чудака вспоминают, хотя почти тридцать лет прошло. Хех, отец в людном месте, что слон в посудной лавке!..
        Брат и сестра дружно рассмеялись. Смех, чистый, как перезвон колокольчиков, полетел вдаль, подобно невесомому лепестку диадемы… И вдруг Евжения замолкла и отстранилась от Лара.
        - Отец очень хороший человек… - горько сказала она, глядя брату в глаза. - Зачем ему война?.. Зачем он тянет в это нас… и мальчишек?..
        - Не знаю… - тут посерьезнел и Лар. Это ему совсем не шло, делало родное лицо каким-то чужим. - Я хотел бы верить, что он искренне желает Омнису лучшей жизни, а не просто мстит за Эрхабен…
        - Ненависть отравила весь наш род… - обронила Евжения. - Зачем?..
        Они долго стояли молча. Мир заливался рассветным багрянцем, густым и пряным, как диадемовое масло.
        - Не падай духом, сестренка, - сказал наконец Лар. - Своего Ориона я учил, что он Ордену ничего не должен и волен сам выбрать, идти ему путем Сайнара или нет. И он выберет, сразу, как только закончится его обучение… то есть, в конце похода. Думаю, тебе следует поговорить об этом с Джармином, когда он вернется. Не смотри, что маленький: он поймет.
        - Поговорю, - пообещала Евжения, и на душе у нее стало легче. - А пока, - она слабо улыбнулась, - будем надеяться, что наши мальчишки не выкинут чего-нибудь…
        - …Опасного, ты имеешь в виду? - хмыкнул Лар. - Не обманывайся, ты же сама амбасиат… И они имеют полное право на собственные опасности. Это жизнь…
        Медь вместо золота устраивала в последние две недели всех - и странных постояльцев, и хозяйку дома. Сам дом лепился изнутри к городской стене, как вьёркино гнездо, балконы, все до единого, смотрели прямо в глухую стену соседнего дома. С этих балконов даже упасть было нельзя. Даже при большом желании. Так что, безбоязненно усаживаясь на железных перилах, маленький Джармин потихоньку рисовал на сером камне соседнего дома красочный фантастический пейзаж с высоким синим небом, расчерченным пушистыми белыми линиями, с невероятными стеклянными башнями, скребущими облака, и изящными металлическими птицами, парящими выше этих облаков. Рисовал он неторопливо, вдумчиво, как настоящий мастер. Краски он купил сам, на те деньги, которые выдала ему Кангасск Евжения, за что получил взбучку от Джуэла: тратить общие средства по своему усмотрению - да как щенок посмел!.. Но теперь даже суровый файзул, успев насмотреться на все серые стены Фираски, начал невольно радовался яркому пейзажу, расширяющемуся каждое утро. Хотя слов своих обратно не взял.
        Краски были дорогие, и Джармин не зря заплатил за них золотом: их не сотрет ни дождь, ни ветер, не выбелит солнце, не пожрет пламя. Пока камень, из которого сложена стена, не рассыплется в пыль, пейзаж иного мира будет виден любому, кто захочет посмотреть. Неведомый мир будет как живой. И не надо удивляться, что его создал шестилетний мальчик - амбасса заставит сверкать любой талант, если он есть…
        Время в городе шло медленно, и каждый старался найти себе занятие, пока Пай и Милиан корпят над трансволо. Оазис с головой погрузился в изучение фирасийских закоулков и привнес на их просторы немало собственных правил; в… неофициальных кругах его уже знали прекрасно и успели убедиться, что этого малого, по возможности, лучше обходить стороной. Убеждение усилилось, когда к мальчишке присоединился более опытный и сильный Лайнувер. Останься эти двое в городе на пару лет - стали бы неоспоримыми королями теней. Пока лишь заставляли местных с собой считаться.
        Джуэл и Ирин посещали боевые тренировки Алых Стражников. Там на прославленную технику меча без гарды мечтал посмотреть каждый. В первую же неделю у Джуэла появились трое преданных «учеников», решительно снявших гарды с мечей. Это были мальчишки шестнадцати лет, и на своего нечаянного наставника они только не молились.
        Ирин большую часть времени пропадал на стрельбище недалеко от Фираски. Юные Стражники так и ахали, глядя, как их ровесник неизменно поражает цель и в дождь с переменным, «мечущимся» ветром, и ночью, и в тумане. Но любить Ирина никто не любил; Стражники постарше за глаза называли его маленьким хмырем.
        Вот, пожалуй, и все, кто нашел себе постоянное занятие. Остальные не отличались таким постоянством. К примеру, Орион запросто мог пойти к Стражникам пофехтовать и поделиться опытом - там ему, веселому и незлобливому, всегда были рады. Стоило Ориону переступить порог тренировочного зала, как его тут же окружала благодарная толпа, но «учеников», как Джуэл, Орион не завел - хорош же тот учитель, что появляется в зале от случая к случаю… Мог он и просидеть пару дней в библиотеке с Паем и Милианом или пойти улаживать очередное «дело» вместе с Оазисом и Лайнувером, всерьез интересовавшимися теневой жизнью Фираски. Впрочем, Оазиса Орион жаловал куда меньше, ибо «дела» у того были совсем непонятные.
        Так или иначе, «болтались» туда-сюда все. Порой на тренировках Алых Стражников можно было увидеть Пая с Милианом и даже Джармина, а в библиотеку, пользуясь добрым расположением магистра Шарлу, порой заходили и Джуэл с Лайнувером (правда, сидели неизменно в разных концах читального зала).
        По-другому обстояли дела у Балы и Косты. Бала с головой окунулся в жизнь рынка и таверны, куда стекались самые невероятные истории со всех уголков мира; где встречались интересные, а иногда и опасные люди. Общительного Мараскарана все это притягивало, как магнит. Он, хоть и не пил, но всегда брал кружку темного эля и числился добрым завсегдатаем. Многие специально приходили поглядеть на чернокожего воина с мечом без гарды и порасспросить его о Пути Сохраняющих Жизнь, а заодно и о Черных Островах.
        Что касается Косты, то первую неделю он пропадал вместе с Паем и Милианом в библиотеке, читая отчего-то особо мрачные фолианты, вроде «Книги темных существ», и одиноко упражнялся с деревянным мечом по утрам, пока его никто не видел. Но потом у него обострилась старая хронь, кашель из поверхностного превратился в мокрый и булькающий грудной и уже не помогал, а только переворачивал застоявшееся в легких болото.
        Коста отнесся к этому стоически, отказавшись от помощи и заявив, что так у него бывает и что скоро должно пройти. Болезнь он пережидал безмолвно и терпеливо, как старый кот. Насколько же привычными должны стать подобные страдания, чтобы заставить двенадцатилетнего мальчишку относиться к ним так спокойно?!.
        Коста в основном лежал, завернувшись в одеяло, и бесконечно смотрел, как рисует Джармин. Разговаривать Оллардиан младший вообще перестал - так, видимо, ему было тяжело.
        Когда Бала привел к больному заезжего мага-лекаря, которого встретил в таверне на празднике весны, от лечения магией упрямый мальчишка отказался наотрез, но позволил себя осмотреть. Маг безмолвно наложил несколько исследующих заклинаний и только головой покачал: «Физически он здоров абсолютно. Очень похоже на обострение магической аддикции. Скажи, не ходил ли ты по Ничейной Земле с магическими предметами, не встречал ли аномалий?.. - Вопросов он задал много, но ответ на все был один: нет. Никаких видимых причин для возникновения и тем более обострения болезни не было. И лекарь сдался: - Прости, парень… что не сумел тебе помочь».
        Магическая аддикция - диагноз страшный, ибо излечения от этого нет, но Коста принял его со спокойным кивком, будто уже знал. У седовласого мага при виде храброго умирающего мальчишки сердце болезненно сжалось… Он ушел, не взяв с Балы ни медяшки, даже за потраченное впустую драгоценное время.
        Так продолжалось целую неделю. Коста, который и раньше-то был болезненно худ, теперь и вовсе таял на глазах. И помочь ему было нельзя. Даже вернись они в храм у леса Магров, весь Орден Горящего Обсидиана мог бы лишь наблюдать, как медленно умирает Коста… Перед неизведанным явлением магической аддикции разведут руками и миродержцы.
        Смотреть, как медленно гаснет жизнь человека, было невыносимо тяжело, потому каждое утро все, кроме Джармина и Балы, старались уйти из дому как можно раньше. Бала, напротив, перестал прозябать в тавернах и посвятил себя лечению Косты. Минуты не проходило, чтобы он что-нибудь не варил: это были зелья, подсказанные торговцами на базаре, изученные в первую неделю по книгам, придуманные самостоятельно и - самые ценные! - привезенные с родины Балы - Черных Островов. Каждое Мараскаран готовил предельно заботливо и подавал Косте со словами: «Вот это обязательно поможет! Должно помочь!»
        Должно было, но не помогало - самое большее, что удавалось сделать, это немного смягчить кашель. И - словно насмехаясь над всеми усилиями травника-самоучки - подросли и чудесно блестели, отзываясь на львиные дозы травяных экстрактов, волосы Косты. Глядя на них, можно было подумать, что мальчишка вовсе не болен, пока он не начинал вновь чудовищно кашлять. Несмотря на все неудачи, усилий Бала не оставлял. За какие-то несколько дней молчаливый мальчик стал ему лучшим и самым дорогим сердцу другом.
        …То утро ничем не отличалось от предыдущих. Джармин поправил больному одеяло; заботливо и искренне, как умеют только маленькие дети, погладил Косту по голове и отправился на балкон - рисовать свой фантастический мир: по дну его стеклянного города уже змеились невероятные дороги и поднимались мосты…
        Бала снял с самодельной плиты, докрасна раскаленной на Фиат-люксе, ковшичек с очередным спасительным зельем, рецепт которого подсказал тот самый знакомый лекарь, подсластил зелье фруктовым сахаром и, наполнив кружку, поднес ее Косте. Тот послушно выпил, неторопливо, маленькими глотками. Все, вроде, как обычно. Только на сей раз огромные черные глаза мальчишки не глядели отрешенно в застывшую картину чужого мира, а горели живым огнем, непонятно откуда взявшемся в измученном теле. От внимательного взгляда Балы эта перемена не укрылась.
        Так и есть: едва допив горячее варево, Коста поднялся и начал собираться.
        - Ты куда?! - воскликнул Бала, опомнившись; при этом он неловко взмахнул рукой - и со стола с грохотом полетела а пол металлическая посуда. Коста как ни в чем не бывало уже пристраивал меч на поясе.
        - Я скоро вернусь, - сказал он тихо. После недели молчания странно было вновь слышать его голос.
        - Тебе нельзя! - возмутился в ответ Бала и, скрестив на груди руки, заслонил собою дверь. - Не пущу!
        Джармин оставил краски и с недоумением наблюдал за всем происходящим.
        - …Бала, - устало вздохнул Коста. - Я ждал неделю, как раньше. Ничего не проходит. Больше ждать нельзя, нужно что-то делать… Я скоро вернусь. Здоровым. Или не вернусь вообще.
        - Ты что задумал? С собой покончить?
        - Нет, не с собой, а с тем, что меня мучает. Пусти, пожалуйста…
        Бала долго молчал; в его душе боролись сомнения.
        - Хорошо… - сдался он наконец. - Но я иду с тобой!..
        К мальчишке, в одиночку покидающему город, у Алой Стражи нашлось бы множество вопросов. К мальчишке, покидающему город в компании взрослого воина, вопросов не было. Коста и Бала благополучно миновали ворота. Пространство, развернувшееся перед глазами, огромное, чистое и зеленое, после тесного лабиринта фирасийских улочек заставило бы вздохнуть с облегчением кого угодно, но младший Оллардиан, напротив, зашелся тяжелым кашлем.
        Кашель терзал его долго; припав на одно колено и прижав к груди руки, Коста терпеливо пережидал бедствие. Когда он поднялся, сипение в груди уже сопровождало каждый вдох и выдох, даже не думая исчезать.
        «Слишком поздно решился,» - укорил он себя, увидев сочувствие в глазах Балы - отражение своего жалкого состояния.
        - Пойдем, - просипел Коста. - Нам долго идти…
        С широкого торгового тракта они скоро свернули и теперь брели по траве - идти быстрее Коста не мог: больные легкие и измученное долгой болезнью сердце не справились бы с быстрым шагом. Но даже брел он на удивление ритмично и упорно, не остановившись отдохнуть ни разу за несколько часов. Видимо, опыт жизни с кислородом по минимуму у него большой…
        Бала не решился о чем-либо спрашивать - просто шагал рядом и старался быть внимательным.
        Фирасийский лес принял их с распростертым объятиями. Вековые кедры источали хвойный аромат, кругом в изобилии лежали крупные кедровые шишки и росла нетронутая ягода. По всему видно: нога человека ступала здесь вряд ли. Словно, едва отойдя от города, они попали в совершенно иной мир, никогда не знавший людей… Довольно странно для пригородного леса - в таких каждая полянка обычно обобрана до последней ягодки.
        Здесь же, если кто и вкушал лесные дары за последнюю тысячу лет, так это патрулирующие территорию боевые единицы магов.
        Бала не знал всего этого и легко обманулся гостеприимностью красивого и светлого леса. На ходу он собирал горсти ежевики, лущил кедровые шишки; ел сам и кормил Косту. Тот не отказывался, искренне желая набраться сил, которых ему так недоставало сейчас.
        Первый привал сделали через четыре часа, второй - еще через три. Только тогда Бала осознал, какой ловушкой может оказаться гостеприимный фирасийский лес: теперь, даже если пойти быстрым шагом, до темноты в город уже не вернуться.
        - Коста, - упавшим голосом сказал он, мысленно кляня себя на все лады, - нам нужно поворачивать обратно…
        Оллардиан младший, неподвижно лежавший на земле, тяжело разлепил веки; глаза были красны от кашля и слезились. Сделав волевое усилие, он сел и прислонился спиной к смолистой коре векового кедра. При дыхании из груди Косты до сих пор вырывался сип.
        - Сейчас пойдем, - пообещал он шепотом. - Уже все равно, куда идти… Сядь рядом… подожди минутку. Послушай…
        Он опоздал и здесь… Где-то далеко раздался отчаянный детский крик. Ребенок что было сил звал на помощь; тоненький голосок то и дело срывался от ужаса.
        - Посиди здесь, Коста, не уходи никуда, - умоляюще сказал Бала, оглядываясь по сторонам.
        - Стой… - прохрипел Оллардиан младший и попытался схватить Балу за рукав, но не успел: тот уже вскочил и ринулся на помощь.
        «Как не вовремя…» - горько подумал Коста и попытался побежать следом.
        На второй секунде бега он начал задыхаться. Воздуха не хватало отчаянно: заполненные булькающей жижей легкие не справлялись. Сразу же стало загоняться сердце - без кислорода оно стучало бешено, на грани срыва. Перед глазами Косты поплыли зеленые круги, и он вынужден был перейти на быстрый шаг… Все равно: даже если теперь он поспеет вовремя, он уже не боец. «Дыши… дыши глубоко… - умолял он измученное тело. - Пожалуйста, дыши…»
        …Бала бежал, придерживая ножны левой рукой, чтобы не били по ногам. Лес совсем запутал его: детский голос слышался, казалось, то тут, то там - и неожиданно испуганный мальчик выскочил прямо на него…
        Присев на одно колено, Мараскаран попытался успокоить малыша и выяснить, что случилось. Мальчонке было лет пять, наверное; по крайней мере, выглядел он куда младше Джармина. На тощем тельце мешком болтались какие-то грязные лохмотья; на ладонях и щеках запеклись кровью свежие царапины - видимо, продирался сквозь ежевичные заросли. В широко распахнутых глазах малыша стоял такой ужас, что Бала невольно вздрогнул, разом вспомнив о близости Дикой Ничейной Земли и обманчивой безопасности красивого светлого леса.
        - Что такое, малыш? - спросил он как можно спокойнее.
        - Они убили маму… - прошептал ребенок (голос он, все-таки, сорвал). - Маму убили…
        - Кто?
        - Они страшные, злые! С зубами! Там, там! - мальчик взволнованно показывал пальцем куда-то за спину Балы и вдруг расплакался: - Спаси меня дядя!..
        - Сядь здесь и сиди тихо, - сказал Бала, вынимая меч из ножен. - Я пойду посмотрю…
        - НЕТ!!! Бала, стой!!! - неизвестно, чего стоил Косте этот крик и как он не разорвал больные легкие. - Отойди от него!!!
        Бала недоуменно взглянул на ребенка - и тут же отскочил, как ошпаренный; отскочил шага на два, в ужасе заслонившись мечом… Черты детского личика поплыли, как мягкий воск. Глаза в единый миг почернели полностью и увеличились; над ними нависли тяжелые надбровные дуги. Нос ввалился. Уголки рта растянулись почти до ушей, обнажив частокол острых зубов разной величины, загнутых внутрь - чтобы, схватив однажды, уже не позволить вырваться… Пухлые детские ручки вытянулись в длинные когтистые лапы, перевитые жгутами мышц… О прежнем мальчике напоминали только растрепанные русые волосы на голове твари.
        Смутные воспоминания мелькнули в голове Балы…
        «Морок…» - подумал он прежде, чем его захлестнула волна звериного ужаса, направленная так, чтобы уничтожить в нем все человеческое. Ужас сковал мышцы - теперь он не мог даже убежать. Даже двинуться с места…
        Бала не знал, что купило ему и Косте драгоценные секунды и почему чудовище, миг назад бывшее ребенком, не бросилось на обездвиженного парня сразу же: он держал меч. Не выронил от страха, как должен был, а наоборот, - вцепился в рукоять как в последний шанс.
        Коста успел - и тогда мороку стало уже не до Балы…
        …Пытаясь выровнять дыхание, младший Оллардиан остановился неподалеку от морока и взглянул в угольно черные глаза твари. Загнанное сердце словно пыталось выскочить из груди, руки дрожали… Нет, ему не было страшно - напротив: как никогда Коста был спокоен. И следующую волну ужаса, испущенную мороком, он почувствовал так, как камень чувствует волну моря - ударяющуюся об него и проходящую мимо. Бала же принял ее полностью: он выронил меч и рухнул на колени, закрыв голову руками. Коста осторожно переместился так, чтобы закрыть его от морока. Меча он не доставал: пусть тварь оценит, как он слаб, болен и мал - и прыгнет…
        Но морок не спешил… Коста почувствовал, как о него плеснула новая волна; Бала за его спиной закричал - ТАК мог бы кричать человек, с которого живьем сдирают кожу: ничего человеческого уже не было в этом крике… Бала не выдержит, понял Коста. Его сердце разорвется от страха, или он сойдет с ума, - и Коста напал первым…
        Бала видел только конец битвы - когда ужас отпустил, вернулась способность видеть и понимать. Видел, как Коста увернулся, когда чудовище прыгнуло на него, и одновременно рубанул мечом наискось. Любого человека такой удар острого, как скальпель, меча убил бы на месте, но морок, даже смертельно раненый, умудрился подняться и даже снова атаковал. Еще два удара потребовалось, чтобы его добить…
        Несколько секунд - вот сколько длился весь бой. Но ударов сердца в него вместилось на целый час… Бала решительно не узнавал тихого застенчивого Оллардиана. Тот уничтожил тварь расчетливо и жестоко, а потом, склонившись над поверженным мороком, вырвал из его груди еще трепещущее сердце и раздавил ногой. В этот самый миг Косту снова скрутил кашель. Он упал на колени, содрогался всем телом, и то и дело сплевывал на траву черные сгустки застоявшейся крови. Красная - свежая - пошла только в конце: она текла с дрожащих губ тонкой струйкой, смывая скверну… Коста поднялся на ноги и вытер рукавом рот.
        Светило солнце… и лес не замечал свершившегося, будто ничего и не произошло под роскошными вековыми кронами.
        Бала вложил в ножны меч и подошел к Косте.
        - Ты ранен? - спросил он; навскидку определить было сложно: кровь заляпала маленького воина по самые уши, не поймешь, своя или чужая.
        - Нет, - ответил Коста. Впервые Бала слышал его настоящий голос, без хрипа и одышки. Голос был ясный и чистый. Мальчишечий. И он спросил: - А ты?
        - Я-то нет… - Бала опустил глаза. - Прости, что подвел…
        - Ты тут ни при чем, - честно сказал Коста. - Мороки - мастера подчинять. Это магия страха, и они ею владеют мастерски. Обычно на мороков охотятся только боевыми единицами, так что не кори себя.
        Бала вновь взглянул на то, что осталось от морока. Жизнь давно покинула это мерзкое создание; теперь больше всего Бала боялся, что оно вновь обретет детские черты. Но зубастая морда с мощными челюстями и скрюченные пальцы оставались неподвижны и неизменны.
        - Он не боялся солнца… - покачал головой Бала. - И зачем ему нужно было притворяться ребенком?..
        - Он хотел разделить нас сначала, - Коста насупился и сдвинул брови, - а потом он хотел заставить тебя отвернуться. Чтобы прыгнуть на спину…
        При этих словах Бала вздрогнул; на лбу у него выступил холодный пот. Пережитый ужас всколыхнулся в душе. Но лишь на миг: все-таки тварь была мертва…
        - Мороки неглупы, - добавил Коста. - И любой из них прекрасно знает, что такое меч и как быстро он может появиться из ножен. Потому он и затеял весь этот маскарад… Молодец, что меч не бросил. Иначе бы я просто не успел.
        Нет, Бала теперь решительно не желал, чтобы ночь застала его в этом лесу. В первый раз им с Костой повезло. Во второй может и не повезти.
        Тем не менее, мальчишкой он искренне восхищался, хотя и не понимал решительно ничего: вот как он сумел справиться с тварью, на которую даже боевые маги ходят только всемером?.. пятеро доноров и один маг-защитник, наверняка, только держат щит от обездвиживающих волн ужаса, а седьмой Стражник или Охотник - атакует… Как одному Косте удалось заменить собой целую мини-армию? Кто он такой?.. Бала поклялся себе, что выяснит все это, как только они доберутся до дому…
        …В ворота постучали; вся дежурившая в эту ночь Алая Стража тут же поднялась на ноги и рассредоточилась по стенам. В траву сотнями полетели Лихты: секунды не прошло, как вся Фираска оказалась окружена сияющим золотым кольцом: одного этого обычно хватало, чтобы отпугнуть большинство тварей. Но свет выхватил из темноты лишь двоих, и Авенже Зарбот не стала поднимать тревогу. Вместо этого она вполголоса выругалась: у закрытых створок стояли те самые - молодой чернокожий парень и щуплый мальчишка, - что ушли из города утром.
        Мальчишка держал в руках сверток какого-то грязного тряпья. Видимо, этих двоих узнала не только Авенже: со стены посыпались возмущенные реплики многих Стражников, которых зря переполошили среди ночи.
        Двое у ворот не ответили ничего. Младший лишь развернул свой сверток и поднял за волосы… голову морока…
        «…Много магически опасных существ живет на нашей земле. Чтобы противостоять одному, достаточно просто вооруженного человека, другому ровня лишь опытный маг, третье остановит лишь боевая магическая единица Стражников или Охотников.
        Но не всех этих существ мы зовем темными. Так именуются лишь те, кто в качестве жертвы выбирает человека и, более того, специализируется на людях, зависит от них, имитирует при охоте их облик и поведение.
        Есть ли у темных существ разум? Есть ли сознание? Или все их поведение лишь воспроизводит таковое у людей, виденных ими ранее?.. Наша книга не повествует и не размышляет об этом. Она учит защищаться от детей тьмы…»
        Миродержцы в соавторстве. Предисловие к «Книге темных существ» (рекомендована в качестве учебного пособия для Алых Стражников и Серых Охотников, обучающихся в колледжах и университетах Омниса). Год издания от сотворения Омниса 1254-й. Последнее переиздание, дополненное и исправленное - в 14501 г.
        Глава пятая. Между молотом и наковальней
        - Является ли фея темным существом? Известны случаи нападения на человека, имевшие летальный исход.
        - Нет, не является. Это становится ясно, если рассмотреть образ жизни фей. Он подобен таковому у пчел. Феи живут роями и защищают свои жилища в случае вторжения от любого врага, будь то зверь или человек. К тому же, в случае убийства, жертву они не поедают, так как вообще не едят мяса.
        - Но их тела похожи на человеческие. Это ли не имитация облика? А как быть с хищными личинками, которые вполне могут расти в человечьей плоти?
        - Все это верно. Но отсутствует главный компонент - имитация поведения. Фея не будет притворяться обиженным ребенком или попавшей в беду девушкой. Не будет играть на твоем доверии, твоем сострадании. В ней, определенно, нет ничего темного. Это всего лишь магически опасное животное.
        Миродержцы в соавторстве. «Книга темных существ», отступление второе.
        Фирасийская крепостная стена охранялась по тому же принципу, что и крупные щитовые периметры: сегментов в ней было пять, и оборону каждого возглавлял отдельный Страж.
        Авенже Зарбот состояла на должности Стража Ворот, а это главный сегмент стены, но, случись что чрезвычайное, оборону Фираски возглавила бы не она, а седовласая Сариен Сарра - на то и есть Право Старшего. И это право вполне могло вступить в силу сейчас…
        …Пятеро Стражей сегментов бок о бок шагали по опустевшей ночной улице.
        - …Так ты знаешь этих парней, Авенже? - спросила Сариен своим обычным пренебрежительно-холодным тоном, которого, по ее мнению, заслуживали студенты и провинившиеся подчиненные. Зарбот невольно поморщилась; оставалось уповать на то, что этот жест остался незаметным в темноте.
        - Я видела, как они пришли в город в компании еще восьми таких же Сохраняющих Жизнь, и говорила с их предводителем. Тогда они хотели взять в Фираске трансволо до Торгора, - бесстрастно докладывала Авенже. - По какой-то причине, мне неизвестной, они решили задержаться в городе. Вошли в доверие к руководству колледжа, посещали библиотеку, участвовали в тренировках; обладающим ценными навыками странникам часто такое разрешается. О них хорошо отзывался магистр Шарлу и учителя фехтования. Вчера двое из них решили покинуть город…
        - Какой магией был убит морок? - потеряв терпение, перебила Сариен.
        - Он был убит обычным мечом, - сказала на это Авенже.
        Остальные Стражи изумленно переглянулись. Больше по пути никто из них не сказал ни слова…
        Комната была залита светом множества Лихтов; ночь ни за что не сумела бы прорваться сюда. Помимо света, Лихты наполнили все помещение еще и по-домашнему уютным теплом.
        Когда привели Балу и Косту, тут дремали на полу и скамейках опоздавшие к окончанию комендантского часа горожане - вид у людей был невеселый, но не более того: видимо, провести ночь под присмотром Алой Стражи - дело в Фираске привычное. Всех спящих бесцеремонно разбудили и увели в соседнюю комнату, изрядно потеснив тех, кто спал там. Бала с Костой остались в комнате одни, в ожидании решения Стражи. Голова морока, вместо того, чтобы позволить им беспрепятственно войти ночью в город, похоже, задержала их еще больше. Но, по крайней мере, ночевать здесь безопаснее, чем за воротами.
        Оллардиан младший, оглядевшись по сторонам и пожав плечами, подошел к умывальнику, где, вооружился общественным мылом и принялся смывать засохшую кровь с рук, лица и одежды; не забыл вымыть с мылом и слипшиеся от крови волосы. Вода в раковине моментально окрасилась алым.
        Бала, чувствуя себя полностью бесполезным, присел на краешек скамейки и, подперев кулаком подбородок, попытался собраться с мыслями. Вопросы множились с каждым часом, по мере того, как парень восстанавливался после пережитого. И кое-что никак не укладывалось в голове. Например, странная болезнь Косты, которую лекарь определил как магическую аддикцию, прошедшая сама собой… И иммунитет к магии страха… Эх, надо было сидеть в библиотеке вместе с Паем и Милианом, а не шататься по тавернам! Знал бы о невосприимчивости к магии больше. А так - обрывки какие-то из путаных наставлений Кангасска Мажесты…
        «Природные стабилизаторы магии совершенны, но не универсальны, как искусственные. Потому животные, обладающие способностью к стабилизации магии, имеют весьма ограниченный набор „заклинаний“. Но применяют их весьма искусно!
        Так, мороки используют три вида магии.
        Первый. Магия метаморфоза. Позволяет принять обличье человека. Обычно ребенка или молодой девушки (хотя описаны случаи, когда морок принимал обличье мужчины и старика).
        Второй. Магия симпатии (чем-то сродни нашему Чарму). В человечьем обличье она позволяет темному существу завоевать доверие жертвы, отвлечь ее внимание.
        Третий. Магия страха. (Важное примечание: пускается в ход только после того, как снят „Чарм“ и принято истинное обличье). Ее цель: обездвижить, лишить воли к борьбе, заставить бросить оружие. Магия страха распространяется нарастающими волнами. Сильный духом человек способен выдержать без потери боевой способности ОДНУ волну. Иногда этого времени хватает на то, чтобы что-нибудь предпринять…»
        Миродержцы в соавторстве. «Книга темных существ», глава первая
        Когда Сариен увидела обещанного «взрослого воина», который на деле оказался почти мальчишкой, и его еще более юного спутника, в ее душу закралось подозрение, что кто-то ловко надул Авенже и всю Стражу Ворот… Даже если так, то это двое, возможно, знают, кто на самом деле убил морока; соврать Сарре им точно не удастся.
        - Говорят, вы убили морока, - с порога начала Сариен. Остальные Стражи, шедшие следом, расселись по пустующим скамейкам, ненавязчиво окружив Косту и Балу: все-таки, оружие у них никто не отбирал…
        - Я, к своему стыду, ничего не сделал, - простодушно признался Мараскаран. - Это все Коста. Он настоящий воин.
        - Ты? - Сарра пристально посмотрела на мальчишку. Полностью смыть кровь с одежды он так и не сумел.
        - Я, - спокойно кивнул тот.
        - Хм… - Сариен задумалась и, пододвинув скамейку, села напротив Косты. - Ты говоришь правду, судя по всему… Морок убит мечом, а такое на моем веку уже было. Тринадцать лет назад. Тогда патруль, который я вела, столкнулся сразу с целым выводком мороков. Их было четверо; прикинулись семейной парой с двумя детишками… Когда все выяснилось, мы были обречены… Тогда нас спасла молодая женщина. Она тоже убила мороков простым мечом. Правда, меч у нее был с гардой, не как твой. Но она была невосприимчива к магии страха, как ты… Черноволосая, черноглазая. И тот случай оставил ей четыре отметины от когтей на правом плече… - Сарра вопросительно посмотрела на Косту. - Она пришла одна, прямо из Дикой Ничейной Земли и отправилась на запад.
        Авенже и ее коллеги чуть не ахнули: с какой стати суровая Старшая откровенничает с маленьким чужаком? Да про этот случай даже они не слышали!..
        Коста Оллардиан долго молчал, испытующе глядя в глаза Сарре, словно оценивал, можно ли доверять ей. Стражница и не думала его поторапливать и терпеливо ждала ответа.
        - Это была моя мать, - робко признался юный воин и опустил глаза.
        - Интересно… - загадочно протянула Сарра. - Ты единственный ребенок в семье?
        - Нет, у меня есть братья и сестры, - уклончиво, но честно ответил Коста, совсем как Джуэл при входе в город.
        - Не переживай, я не собираюсь выведывать все о твоих родичах, - успокоила его Сариен. - Но с того самого случая мне не дает покоя вопрос: как возможно противостоять магии страха? Твоя мать не посвятила никого в эту тайну. Быть может ты…
        - Нет, - коротко ответил Коста.
        - …Но это спасло бы тысячи жизней, - мягко сказала Сарра. - Если бы ты научил этому хотя бы нескольких Стражников…
        - Это невозможно, - терпеливо повторил младший Оллардиан. - Это в крови у моего народа - устойчивость к страху. Этому нельзя научиться.
        Похоже, Сариен несколько разочаровал такой ответ. Если и так, то она не подала виду.
        - Скажи, откуда родом твоя мать? - спросила она. - Я и не знала, что есть целый народ, наделенный магическим иммунитетом.
        - В Дикой Ничейной Земле есть маленькое поселение. Почти у самого моря Кармасан, но под прикрытием леса. Оно называется Марнадраккар, - Коста пожал плечами. - Мою мать изгнали оттуда. Давным-давно. И она нечасто рассказывала о своей родине.
        Молодые Стражи переглянулись. Эти четверо еще в учебные годы научились понимать друг друга без слов. Ясно было как белый день: Сариен имеет свои планы на этот счет. Если и не насчет мальчика, то насчет его семьи или его народа. Если минуту назад в ее мечтах по Дикой Ничейной Земле маршировали легионы бесстрашных боевых магов, косящие темные орды направо и налево, то сейчас, похоже, у нее зрела новая задумка… Как бы не пришлось пробивать к этому Марнадраккару дорогу собственной кровью… Хотя нет: такой приказ Сарре никто никогда не позволит отдать, ибо потери будут страшные… войну Дикой Ничейной Земле никто еще не решался объявить.
        Сейчас Старшая необыкновенно приветливо разговаривала с мальчишкой. Видимо, она нашла к этому забрызганному кровью тихоне свой подход: тот, порой нехотя, порой уклончиво, но поведал ей все, что знал о народе своей матери.
        Марнсы, - как они себя называли, - судя по всему, убивали мороков и им подобных уже не одну тысячу лет, а пришли к морю Кармасан из ранней Фираски. Странно, что эти люди до сих пор не вырезали всех детей тьмы в округе и оставались малочисленным народом. Можно было только предположить, что иммунитет к страху дается далеко не каждому, или учесть желтых драконов… Воистину, выживать между кишащими всевозможной хищностью лесами Дикой Ничейной Земли и берегом моря Кармасан, где рыщут голодные драконы, должно быть, не легче, чем между молотом и наковальней…
        За Сариен Саррой Авенже и трое ее молодых коллег наблюдали, затаив дыхание. Что бы она сейчас ни решила, оспорить это будет уже нельзя. Судьба мальчишки и его полувзрослого приятеля - в полном ее распоряжении.
        Седовласая Стражница несколько мгновений размышляла, сдвинув брови, и затем… оба Сохраняющих Жизнь были отпущены…
        Авенже, удивляясь самой себе, вздохнула с облегчением.
        - …Ты кое о чем умалчиваешь, - заметил Орион Джовиб. Из всех девяти, сидевших после рассказа Косты с мрачными лицами, он опомнился раньше всех. - Ты больше не кашляешь, я смотрю… С чего бы это? - хитро прищурившись, спросил он.
        Бала открыл было рот, чтобы что-то сказать, но вспомнил ту черную, жуткую массу из крови и слизи, что шла у Косты горлом, и промолчал.
        - Отец предупреждал меня, что я могу рассказывать о своем иммунитете к магии страха, но о том, о чем ты спрашиваешь - никогда, - сказал Коста, глядя Ориону в глаза. Удерживать зрительный контакт тихому мальчишке было тяжело, но он стремился доказать свою честность.
        - Почему? - хмуро поинтересовался Лайнувер.
        - Я стал бы слишком ценным кадром для Алых… или Серых. И был бы призван на службу принудительно. Так отец говорил, - поспешно пояснил Коста.
        - Загрызи меня шлык, если я что-нибудь понимаю! - мотнул головой Оазис. - Ты говори прямо. Мы с тобой в одном Ордене состоим, как-никак! - и добавил искренне: - Мы друзья тебе.
        …Ни один мускул не дрогнул на лице Джуэла Хака при этих словах, но фраза ударила в самое сердце. За время, проведенное вместе, все десять молодых воинов попритерлись характерами и если не все испытывали друг к другу симпатию, то прощали друг другу уже многое. И каждый теперь вступился бы за товарища.
        И еще - мирная (до вчерашнего дня) жизнь как-то отдалила мысль о том, куда Джуэл ведет свой отряд. Как он ни старался избежать привязанности к другим ученикам ранее, по всему видно, не сумел… Как теперь вести их на верную смерть?.. молодой командир только сейчас осознал это… Дьявол тебя раздери, Оазис!
        - Не трещи! Умолкни! - злобно огрызнулся на него Джуэл и запоздало ужаснулся собственной тупой ярости…
        Оазис не обиделся. Как у Косты - иммунитет к страху, так у городского дикаря - к насмешкам и оскорблениям. Так что Оазис мысленно послал Джуэла подальше и теперь с надеждой смотрел на Косту Оллардиана.
        - От вас я и не собирался ничего скрывать, - сказал Коста, выждав, пока всё успокоится. - Моя болезнь - реакция на близость детей тьмы…
        - Редкий вид магической аддикции - с обратной направленностью, - вставил свое слово Милиан. - Не при отсутствии, а при присутствии объекта аддикции.
        - Да, это так, - кивнул Коста. - А объектами могут быть мороки, дрекаваки, навки, сирены и прочая мерзость. Оборотни тоже… Как только кто-то из них оказывается на определенном расстоянии, появляются первые симптомы: сначала першит в горле, потом хрипнет голос. По мере приближения симптомы усиливаются… это вы сами видели. Так вот… морока я почувствовал еще у леса Магров. Так получилось, что, дойдя до Фираски, мы к нему приблизились - и меня совсем скрутило. Я выжидал до последнего, надеялся, что он уйдет отсюда… или Стражники его выловят… - Коста смущенно опустил глаза. - Я никогда раньше не убивал детей тьмы. Этот морок первый…
        - Почему сразу не сказал? - хмыкнул Лайнувер. - Мы бы сделали что-нибудь.
        Бала обернулся к нему и отрицательно покачал головой: он-то знал, что это такое…
        - Ну, можно было натравить на них Алую Стражу, - упрямый Бойер и не думал сдаваться. - Зачем самому рыскать по лесам, жизнью рисковать?
        - То-то и оно, что нельзя этого делать ни в коем случае! - укоризненно сказал ему Орион. - Представь, что было бы, узнай они, что у парня есть способность чувствовать этих тварей…
        Воцарилось тяжелое молчание. В радостных розовых лучах раннего утра оно казалось особенно мрачным.
        Оллардиан старший был прав, когда наставлял сына: узнай, к примеру, Сариен Сарра, о способности Косты ЧУВСТВОВАТЬ присутствие детей тьмы и распознавать их маскировку, не миновать бы ему принудительной вербовки в Алые Стражники и победоносного крестового похода на Дикую Ничейную Землю. «Мальчишка начал кашлять?.. Перестроить основной периметр! Усилить третий сегмент!..» Вся жизнь Косты превратилась бы в нескончаемую пытку. От истощения и потерь крови он неминуемо умер бы, в конце концов, но перед этим мучился бы долго; еще б и доноров приставили, чтобы больше выдержал…
        Купить спокойствие всего населенного Омниса ценой жизни одного замученного ребенка?.. О, маги пошли бы на это; и Хансай Донал в свои еретических книгах не раз поднимал такую тему… А что и сам он был хорош, так об этом знали только Абадар, Орлайя и их ученики…
        …Судьба Косты висела на волоске, но он повел себя умно, как и его мать тринадцать лет назад, оставшись в памяти Стражей Фираски лишь любопытной диковинкой с иммунитетом к определенному виду магии, и отклонив не слишком настойчивое предложение «года через три поступить в наш колледж…» Тут вздохнул спокойно даже Джуэл: младший Оллардиан, в лучших традициях своего народа, ловко проскользнул между молотом и наковальней (хотя и лезть туда - тащить к воротам голову морока, - быть может, и не следовало).
        А вот самому Джуэлу надо было решать, как жить дальше, ибо его положение - куда страшнее… Между такими молотом и наковальней не проскользнул бы и выходец из Марнадраккара, не то что простой файзул…
        Если смотреть честно, то сам он куда хуже любого морока. И опаснее. И никакой Марнс не распознает, что лежит у него на сердце.
        Это Ирин Фатум фанатично смотрит в будущее и ни в чем не сомневается, ему хорошо. Джуэл и сам был таким в его возрасте: как ни крути, маленький хмырь - всего лишь мальчишка, уверовавший в высокую миссию. Но, хвала Небесам, Джуэл-то из безоблачного детства давно вышел и начал сомневаться. Теперь он не знал, как быть. С одной стороны - долг перед Орденом и фанатик Гердон Лориан, с другой - собственная совесть; Сохраняющие Жизнь; вера в правду и справедливость и - Сайнарнемершгхан Сайдонатгарлын… такой, каким он был до своей лживой речи - теперь-то он готов выложить дорогу в рай трупами девяти талантливейших людей Омниса… да просто ЛЮДЕЙ, молодых и честных… Причем, дорогу выкладывать он вздумал отнюдь не своими руками… а руками его, Джуэла…
        - Я не хочу вести людей на верную смерть, учитель, - сказал он перед походом Кангасску Абадару. - Я не убийца и не лжец.
        - Я буду с тобой честен, Джуэл, - сурово сказал тот, скрестив руки на груди. Ветер трепал его плащ. - Они давно уже мертвы. Еще до того, как приняли ученичество. Есть только ты.
        - Я не понимаю… - ошарашенно прошептал тогда Джуэл.
        - Поймешь, - отрезал Абадар. - Когда ступишь на берег моря Кармасан с горящим обсидианом на груди.
        «Мертвы уже давно…» - несчетное количество раз Джуэл проговаривал эти слова и пытался понять их. Что бы это значило? Например, что они приговорены судьбой с такой участи? Или что были на пороге смерти до того, как приняли ученичество, и все равно умерли бы?.. Нет, это невыносимо…
        Джуэл тяжело вздохнул и поднял глаза… Пока он размышлял, мир жил своей жизнью.
        Коста, уже облаченный во все чистое, сворачивал для стирки запачканную кровью одежду. Маленький Джармин донимал его вопросами о случившемся приключении. Орион сидел в сторонке и заботливо мастерил для Джармина деревянную дудочку… Все были заняты чем-то мирным…
        Джуэла Хака захлестнуло отчаянье…
        Глава шестая. Трещина
        Я клятву принес,
        Когда был еще мал,
        И следовать должен ей.
        Я клятву принес,
        Когда разум спал
        И мир был в душе моей.
        И нынче, когда
        Мне верен клинок
        И мимо прошли года,
        Я, если бы в детство
        Вернуться мог,
        То снова ответил бы да.
        Ранний Милиан. Детские стихи
        Эйнар Шарлу, облокотившись на каменный бортик балкона, созерцал панораму фирасийского дня. И пусть этот месяц еще числился за весной, но в свои права на самом деле уже твердо вступило лето: на Юге оно начинается куда раньше, чем на Севере. Стояла жара. В городе ее даже разбавить нечем; раскаляется камень - и ты уже ходишь, словно по сковородке; а в чистом рве у подножия колледжа, как в кулдаганских фонтанах, день-деньской плещутся ребятишки… и особо шустрые студенты, заметил Шарлу и многозначительно повел бровью.
        Младший магистр, козырьком приставив ко лбу руку, посмотрел в даль: Фирасийский Лес отчаянно красив издалека, что бы ни творилось под его кронами… Конечно, он слышал о мороке. И видел голову - лично заливал ее формалином и помещал в прозрачную колбу для музея колледжа… Хм, судя по срезу зуба, мороку было лет двести. Двенадцатилетний мальчик, уничтоживший это чудовище, заставил Эйнара по-настоящему зауважать амбасиатов и задуматься о безграничных возможностях человека, не испорченного искусственной магией. Пай Приор - мальчик с необыкновенными магическими задатками, с которым Шарлу здорово подружился в последние два месяца, - стоял, разумеется, в центре всех размышлений.
        Конечно, маги известны своей склонностью переманивать на свою сторону детей из династий амбасиатов, но Эйнаром корыстные побуждения не двигали; он и сам этому удивлялся. А еще тому, отчего ему, младшему магистру, которому даже вздохнуть лишний раз некогда, так небезразлична судьба Пая. Вероятно, Эйнар был просто очарован его талантом, а подобное чувство всегда порождает искреннее желание помочь.
        …Трогательно - смотреть, с каким упорством этот ребенок пытается освоить трансволо. И такую любовь к науке и магии найдешь разве что в мечтах старого магистра об идеальном ученике…
        Определенно, когда Пай Приор вырастет, он будет яркой звездой на небе, которая затмит даже магов обоих Советов. Если только он не останется амбасиатом… Ну вот, укорил себя Шарлу, только что размышлял о величии человека, не касавшегося магии, и вернулся к мысли о том, что амбасиатство - пустая трата магического потенциала…
        Размышления магистра прервал до боли знакомый крик…
        Когда трансволо исполняется правильно, для наблюдателя со стороны это выглядит как дрожь горячего воздуха над раскаленной на солнце мостовой или костром, и из этой дрожи после появляется человек.
        …Это было неправильное трансволо: рябь, которой долженствует быть спокойной и размеренной, сначала стянулась в тугой узел, а после, словно что-то лопнуло в этом узле, ринулась в разные стороны. Ударная волна (которой быть не должно в принципе!) отбросила Эйнара к балконной двери; стекло за его спиной пошло мелкими трещинами.
        Затем появился Пай… Упав с такой высоты, юнец непременно разбился бы: заклинанием левитации он владел лишь настолько, чтобы подвешивать над землей свои Фиат-люксы; поднять же собственное тело - это вообще высший пилотаж почище трансволо - нечто сродни подниманию себя самого за волосы… так что вышедший из трансволо на высоте последнего этажа колледжа - над самым шпилем - Пай был обречен разбиться насмерть.
        К счастью Шарлу успел. Поймал падающего мальчишку петлей левитации.
        Когда Эйнар поставил маленького колдуна рядом с собой на балкон и погасил левитацию, у него тряслись руки и предательски поклацывали зубы. На лицо он был белее мела. Пай выглядел не лучше.
        - Пойдем выпьем кофе, - отрывисто произнес Эйнар, пытаясь прийти в себя. - Похоже, нам есть о чем поговорить.
        Пай согласно кивнул. У него тоже зуб на зуб не попадал после пережитого.
        Но если за чашечкой кофе с пирожными мальчишка быстро успокоился и начал даже посмеиваться над своим просчетом (чуть не стоившим ему жизни!), то Эйнар Шарлу покрылся холодным потом, выслушав рассказ о том, КАК юнец провел свое трансволо.
        - Ты когда-нибудь решал дифференциальные уравнения? - глухо спросил Эйнар, прихлебывая горячий напиток и не замечая жара, касавшегося губ.
        - Решал, - с готовностью отозвался Пай.
        - Так вот что я тебе скажу: проводить трансволо так, как ты провел, это все равно что решать дифференциальные уравнения, не зная, что такое дифференциал… - Шарлу поставил чашку и внимательно посмотрел в глаза Паю. - Ума не приложу, как ты это сделал…
        - Я просто увидел некоторые закономерности - и понял, - пожал плечами Пай.
        - В следующий раз возьми в трансволо меня, я хотя бы теорию знаю, - настоятельно произнес Эйнар. - И не экспериментируй пока с высотой.
        …Много лет Эйнар Шарлу ждал того момента, когда увидит звезды трансволо, но не ожидал, что это произойдет вот так и что в первый раз в трансволо он войдет не сам, а под руководством тринадцатилетнего паренька.
        Но все же мириады далеких звезд, рассыпанных на бархатном покрывале космоса, были прекрасны. Чудо! Настоящее чудо!.. И одна звезда сияла ближе всех других; вокруг нее медленно ползли по своим орбитам планеты; гигантские и крохотные… Вот отчего трансволо Пая получалось неправильным: оно проходило слишком близко к звезде. К чужому солнцу.
        Шарлу не успел даже спросить себя: «Что это?». Звезды исчезли - и они с Паем рухнули на пол посреди читального зала. Возня (шепот, шелест страниц, всевозможное шуршание), обычно царящая в этом помещении, утихла, как по команде: студенты и младшие магистры смотрели на двоих, прибывших на трансволо, с разинутыми ртами. Улыбался только Милиан. Он отложил книгу, и его одинокие аплодисменты гулким эхом разнеслись по залу… а опомнившиеся маги громогласно поддержали его!..
        А ведь они еще не знали, кто провел трансволо; потому наивно радовались за магистра Шарлу.
        - Ты промахнулся на четыре зала, - незаметно сказал он Паю.
        - Извини, - улыбнулся Пай. Как обычно: делающий первые успехи новичок начинает пропускать наставления старших мимо ушей…
        - …Джуэл! Пай выучил трансволо! - с таким веселым криком навстречу Джуэлу, вернувшемуся с тяжелой тренировки, выбежал Джармин. - А еще я закончил третью картину!..
        С тяжким вздохом Джуэл прислонился к стене. Затем, сняв с пояса ножны, опустился на пол, где и сел, скрестив ноги.
        - Что с тобой? - обеспокоенно спросил Джармин.
        - Я устал… - равнодушно ответил Джуэл.
        Новость эта после сегодняшней тренировки на жуткой жаре окончательно добила его: ничего он не ждал и ничего не боялся так сильно, как этого дня - дня, когда Пай выучит трансволо. Нет, судьба упорно тыкала его носом в то решение, от которого он отбрыкивался и отворачивался: идти, идти за горящим обсидианом. В Тёплую Область. Оттуда, согласно лживой речи Сайнара, к озеру Тай. А потом…
        Что Джуэл знал точно, так это то, что, откажись он весть отряд через Дикие Земли, Абадар найдет его на краю света и прикончит медленно. Вряд ли такой участи удастся избежать и остальным… если месть учителей постигнет только Джуэла, Ирина, Лайнувера и Косту (судя по характеру четырех Кангассков, назначенных им в учителя), то об остальных позаботится Сайнар: вряд ли он простит кому-либо крушение трехтысячелетних надежд Ордена… Так какой у тебя выбор, Джуэл Хак?..
        Как ни странно, подобные мысли его успокоили. В одночасье появилась мечта: довести отряд до моря Кармасан, не потеряв никого. Бороться за каждую жизнь, а не вести людей на смерть.
        …Восстановилось дыхание; в душе улегся жар… Джуэл и раньше обманывал себя, чтобы успокоиться, а потом сам начинал верить в обман. Это было вполне в духе его народа, хоть он его и не помнил.
        - А о чем твои картины, Джармин? - спросил он на удивление доброжелательно. - Что за мир ты рисуешь?
        - Мир-первоисточник, конечно! - с гордостью ответил ребенок.
        - Мир-первоисточник… - рассеянно повторил Джуэл, улыбаясь краем рта. - Первоисточник…
        - Вы догадываетесь, зачем я вас здесь собрал, верно? - спросил Шарлу, оглядев собравшихся младших магистров.
        Все трое закивали, смущенно ухмыляясь и переглядываясь. Только сейчас Эйнар осознал, как они все (да и сам от в том числе) отчаянно молоды…
        - По поводу тех двух мальчиков, - сказала Марьяна Орнан, самая юная из всех. Несмотря на то, что Эйнару она годилась в младшие сестренки, к трансволо она подобралась уже гораздо ближе, чем более взрослый Шарлу.
        - Да! - некстати вспомнив об этом, Шарлу задумчиво потер небритый подбородок. - Похоже, нам с вами предстоит принять решение высокой ступени в отсутствие старших магистров. Насколько я знаю, мы имеем на это право.
        - Если выступим единогласно, - деликатно поправил Ронард Зарбот (младший брат Авенже Зарбот и оттого большой знаток законов).
        - Верно, - согласился Шарлу. Так вот: я предлагаю единогласным решением зачислить Пая Приора и Милиана Корвуса (если и он пожелает) на подготовительные курсы нашего колледжа с тем, чтобы осенью без проблем перевести их на первый курс факультета боевой магии.
        - Хе-хе! Старшим магистрам не понравится такое самоуправство в их отсутствие, - рассмеялась Марьяна. - К тому же, мальчишки явно не «призывного» возраста. Сколько им? Двенадцать и тринадцать?
        Молчавшие до сего момента, близнецы Леона и Кринн Сарионс переглянулись. Обе девушки были остры на язык, так что Шарлу мысленно приготовился выслушать что угодно.
        - Разве у нас нет чего-то вроде негласного «пакта о ненападении» с амбасиатами? - с беспечной насмешкой произнесла Кринн. - Вроде бы, мы не должны перетягивать на свою сторону их талантливых ребятишек.
        - Верно-верно, - таким же тоном и голосом добавила Леона. - И за Пая с Милианом ни Сохраняющие Жизнь, ни старшие магистры тебя по головке не погладят. Осознаёшь?
        Эйнар нервно сглотнул. Близняшки это заметили и приняли к сведению.
        - Ну, как говорится… «Слаб человек» и «Каждый шлык свое болото хвалит», - развела руками Кринн.
        - То есть, мы тебя понимаем, - вторила сестре Леона. - Если остальные выскажутся за, то мы поддержим.
        - Марьяна? Ронард? - обратился Эйнар к оставшимся магистрам.
        - Я за, - скромно произнес младший Зарбот.
        - …И я, - чуть поколебавшись, решила Марьяна.
        - Хорошо, - с облегчением вздохнул Эйнар. - Пойду поговорю с мальчишками. После оформим решение официально.
        С этими словами Шарлу откланялся и покинул кабинет… Давно он так не переживал. Будто не с двумя детьми, а с самими миродержцами шел разговаривать.
        …Пая и Милиана ждали. Долго ждали, терпеливо. Джуэл уже расплатился за комнату и предупредил хозяйку; остальные собрали рюкзаки и расселись на полу в полном дорожном облачении. Люди, которым, казалось бы, здорово наскучила Фираска за те два месяца, что они здесь провели, теперь испытывали смешанные чувства. Предстоящая дорога волновала, привычная жизнь тянула назад. Что-то было не сделано, что-то не оценено - и все это обернулось острым щемящим чувством. Даже комнату, обжитую, сквозь прозрачную балконную дверь и два окна которой смотрели яркие картины Джармина, жаль было покидать…
        Ждали долго; за окном уже стали сгущаться вечерние краски; кто-то даже задремал, уткнувшись носом в свой рюкзак или в плечо товарища. Сон не сморил только Джуэла. Неподвижный, как мраморное изваяние, он несколько часов подряд смотрел в глухую серую стену; даже не моргал почти. Возможно, опять боролся с собой. Мышцы его были напряжены, тело застыло в скованной, неудобной позе; и он всего этого, казалось, не замечал.
        Чуть слышные шаги на лестнице подняли всех, как по команде. Все, кто задремал, разом вскочили и принялись протирать глаза; встрепенулся от многочасового оцепенения и поднялся на ноги Джуэл.
        …Милиан и Пай переступили порог. Вид у первого был мрачный, у второго - взволнованный.
        - Я вам рюкзаки собрал! - радостно сообщил Бала.
        - Давайте уже отправляться, - зевнул Оазис. - Я все ноги себе отсидел.
        - И я! - послышался из полумрака тонкий голосок Джармина.
        Пай тяжело вздохнул. Ему понадобилось время, чтобы справиться с подступившими к горлу комом. Наконец он сумел это произнести:
        - Я отправлю вас на трансволо в Торгор. Но в Рубеж вы пойдете без меня. Я останусь здесь…
        Молчание было ему ответом. Восемь человек пристально смотрели на Пая, кто укоризненно, кто удивленно, кто с гневом (Ирин; счастье Пая, что взгляды не могут испепелять), встречались и взгляды понимающие - Ориона, Косты, Балы: в конце концов, о мечте Пая Приора знали все.
        Но и объяснений ждали тоже все.
        - В чем дело, Пай? - Джуэл озвучил общую мысль, но высказал ее таким тоном, что Приор вздрогнул. Это была угроза. Неприкрытая.
        - Нам предложили места в колледже, - ответил за него Милиан, спокойно глядя в глаза рослому файзулу, нависавшему над всем отрядом, как гора, - с зачислением без экзаменов.
        - И что? - требовательно произнес Джуэл и скрестил на груди руки.
        Пай покраснел; его била мелкая дрожь. Именно это и называется «сломить боевой дух». Не так, ох не так представлял он себе этот разговор…
        - Я отказался, - ровно продолжал Милиан. - Магия - это не моё.
        - А я согласился, - подал голос Пай, кое-как справившись с нахлынувшими эмоциями.
        - Ты пойдешь с нами до конца, - отрезал Джуэл и уже собирался отвернуться…
        - Нет!.. - попытался возразить юный маг. - Ты… ты не сумеешь удержать меня.
        - Я сумею, - злорадно усмехнулся Ирин, сделав шаг вперед, хотя уж его-то лезть в это дело точно никто не просил. - Только попробуй дать дёру - я найду тебя на краю света. Выслежу, где бы ты ни был. И, поверь, моя стрела найдет твою спину куда быстрее, чем ты успеешь выучить пару-тройку боевых заклинаний!
        - Ирин! - попытался вмешаться Бала, но его возмущенный возглас даже не был замечен: маленький хмырь вошел в раж.
        - …Только попробуй! - продолжал он. - И я сразу приравняю тебя к пособникам миродержцев, объявлю предателем и дезертиром!
        «Зачем ты сунулся, зачем сунулся, дурень? - мысленно взмолился Джуэл. - Кто просил…» Теперь миром это дело не кончится…
        - Вы что, с ума посходили все?!! - не выдержал Милиан. - Да вы знаете, как он мечтал об этом?! Кто дал право Ордену или вам решать за человека? Отнимать у него мечту, счастье?! Кто…
        Джуэл, миг назад неподвижно стоявший рядом с Вороном, одним молниеносным движением схватил того за грудки и рывком подтянул к себе. От неожиданности у мальчишки последние слова так и застряли в горле и храбрости поубавилось: в гневе Джуэл Хак был страшен.
        - Никогда - ты слышишь? - никогда не вставай между мной и кем-либо, понял? - с тихой яростью, медленно проговорил Джуэл, приблизив свое лицо к лицу Милиана. - Не бросай мне вызов…
        С этими словами он разжал пальцы - и долговязый мальчишка шлепнулся на одно колено.
        - Прекрати запугивать детей, Джуэл, - ясный и спокойный голос Ориона был как луч света среди всего разыгравшегося здесь безумия. - Я сам поговорю с Паем.
        Орион взял мага за плечо и вывел на лестницу. Когда дверь в комнату захлопнулась, Пай с шумом выдохнул и, прислонившись к стене, сполз по ней на пол. Вид у него был измученный.
        Джовиб присел рядом на корточки.
        - Вот что, Пай, - сказал он. - Напролом такие вопросы не решаются. Потому послушайся моего совета. Магистрам в колледже скажи, что с поступлением повременишь. Оно, в любом случае, только в конце лета. Джуэлу не перечь, Ирину - тем более: он вообще на голову больной… Значит так: ты добываешь с нами этот несчастный обсидиан, а по окончании миссии говоришь со своим учителем. Веспери - женщина разумная; вопрос об уходе из Ордена или хотя бы о магическом образовании решать надо с ней, в любом случае. Потому что это я пойму, Милиан поймет, и Бала с Костой - тоже, а вот Сайнар может и не проникнуться, так что без заступничества учителя тебе не обойтись. Ты меня понял?
        - Но ведь больше случая может не представиться! - горько произнес Пай и вдруг заплакал. Разочарование, обида, страх - всё выходило теперь слезами…
        - Не мели чепуху, - серьезно и отрезвляюще возразил Орион. - С твоим потенциалом тебя даже не в какой-то вонючий колледж - в любой Универ без экзаменов возьмут. Главное, убеди Веспери, что мощный маг позарез нужен Ордену, куда больше, чем еще один амбасиат. Если что, там и Милиан словечко замолвит, и я, и Кангасски наши. Ты помни: сейчас тебе главное - добыть с нами обсидиан. Тогда ты проходишь испытание и становишься полноценным воином. Такого уже не шугнешь от магии, как мальчишку. Ну что, идешь?
        - …Иду, - чудь помедлив, ответил Пай и даже кисло улыбнулся.
        - Вот и молодец, - Орион похлопал заплаканного мага по плечу и взъерошил ему волосы. - Пошли…
        Вернувшись в комнату, Джовиб мрачно подмигнул Джуэлу, без всякого намека на ту веселость, какую только что разыгрывал перед бедным Паем.
        Тяжелый, осуждающий взгляд Джуэлу достался сегодня от каждого. Даже от Ирина (на него Джуэл в сердцах наорал за то, что лезет не в свое дело, и назвал чокнутым фанатиком), а ведь, в конце, концов, испортил-то все именно его глупый выпад.
        Так и кончился день: перемирие, едва установившееся в отряде, при первой же проверке на прочность дало трещину. А неприязнь к фанатичному Ирину распространилась и на Джуэла…
        В такие несправедливые моменты хотелось, ей-богу, биться головой о стены…
        Глава седьмая. Рубеж
        За рубежом подробных карт
        Мерцает пустота,
        И днем луны печальный шар
        Спускается туда.
        За рубежом, за рубежом
        Придет конец всему,
        Земля там срезана ножом,
        Вода бежит во тьму.
        И мириады дальних звезд
        Висят над этой тьмой.
        Я жизнь свою сюда принес,
        Здесь путь проляжет мой.
        Я страшен стал, так говорят,
        Смотря со стороны.
        Событий вспоминаю ряд,
        Как фазы у луны.
        То время, где я был красив
        И полон был надежд…
        Когда в расцвете грёз и сил
        Переступал рубеж.
        Поздний Милиан. «Терновая поэма»
        В трансволо отряд буквально провалился, точно в пропасть: все-таки Паю было далеко до совершенства. Это проявлялось еще и в том, что путь сквозь звезды по-прежнему пролегал слишком близко к одной из них.
        - …Мир-первоисточник! - с восторгом крикнул Джармин, указывая на золотое светило. - Пай, пожалуйста, можно посмотреть поближе…
        Впечатление от открытия Джармина нахлынуло на отряд, как волна. В том, что мальчик попал в самую точку, не усомнился даже Ирин (напряженность, обычно превращавшая его красивое юное лицо в гримасу, впервые исчезла; маленький хмырь, недавно грозивший человеку смертью, был удивлен и растроган не меньше других). И если последний разговор в Фираске и оставил суровую брешь в доверии в отряде, то сейчас в эту брешь явно налили клея.
        - Я… я хотел бы, - пытаясь справиться с удивлением, проговорил Пай. - Но я боюсь за вас… даже на такое расстояние подходить к звезде нельзя. Я не берусь сказать, что будет, если еще ближе…
        - Жаль… - вздохнул Джармин.
        - Это наводит на мысль, а нельзя ли использовать трансволо для путешествия меж миров?.. - высказал восторженное предположение Милиан.
        - Я попробую однажды, - улыбнулся ему Пай. - Я и сам об этом думал…
        И звездные россыпи, и золотое солнце мира-первоисточника погасли…
        Странная картина предстала глазам десяти, когда под их ногами появилась текучая песочная поверхность… Мир был черен. Но ровно половину этой черноты усеивали звезды - сразу было видно, что это звезды Омниса. Черноту же другой половины не разбавляло ничто. Ровный, безветренный холод, тем не менее, моментально пробрал до костей.
        - Где мы? - спросил Лайнувер. Он был несколько менее спокоен, чем ему хотелось бы.
        - В Кулдагане, конечно, - с улыбкой пояснил Бала. - Я здесь бывал с учителем. Именно так и выглядит кулдаганская ночь вдали от городов, когда ничто ее не освещает. Будь здесь облака, мы бы не отличили землю от неба. А холодно… так по ночам в пустыне всегда холодно…
        - Что случилось, Пай? - осторожно спросил Джуэл. - Мы должны были оказаться в городе.
        - Я не рискнул, - признался маг. - Там слишком много объектов, я пока не могу столько рассчитать. Но это недалеко. Чуть к северу.
        - Да, это просто барханы закрывают все вокруг, - пояснил Бала. - Думаю, если мы обойдем один из них, то увидим город. Кулдаганские города ярко светятся по ночам.
        - …А у меня было чувство, что мы оказались в ином мире, - странно произнес Милиан. - Тьма. Звезды. Холод.
        О, мир прекрасный и нелепый,
        От бед и горестей вдали!
        Здесь, как во сне: я даже небо
        Не отличаю от земли!
        Он проговорил стишок самому себе, но в пустынной тишине это стало слышно всем. Вскоре Милиан обнаружил, что на него внимательно смотрит весь отряд. Он смутился и потерял нить…
        - А ты поэт, Мил… - с какой-то благодарностью произнес Орион. - И почему ты до сих пор молчал об этом?
        - Я больше люблю слушать твои сказки, - отшутился Милиан. - Пошли, так и замерзнуть недолго.
        Орион пожал плечами. Нехороши же сказки того, кто не разглядел поэта в своем друге… Пожалуй, стоит выдумывать небылицы пореже… хотя Джармин расстроится, конечно… но зато можно будет послушать Милиана.
        Бархан не сдавался долго. Обходить такие страшилища, как этот, не имело смысла, потому не сговариваясь решили взобраться на вершину. Под ногами вяз песок; ночной холод немилосердно высасывал последнее тепло. Но все усилия были вознаграждены: вид с вершины бархана открылся прекрасный. Кулдаганские города действительно ярко сияли в ночи. Торгор, неожиданно оказавшийся совсем рядом, выглядел как полуночная диадема, облюбованная летучими светлячками, а города дальние казались звездами, мягко утопающими в темных складках роскошного бархата - арена (местного песка), черного в ночи.
        …Звезды на небе, звезды на земле… Все это Милиан выразил совсем недавно в своих четырех стихотворных строчках, еще до того, как кто-нибудь успел это увидеть. В чем-то поэты схожи с гадальщиками: те же туманные предсказания, что сбываются непременно, но редко бывают поняты до того, как сбылись.
        Приободрившись при виде кулдаганского великолепия, юные путешественники прибавили шагу. В сухом холодном воздухе каждый выдох вырывался из носа облачком пара, которое тут же растворялось во тьме. Кто знает, отчего так холодно в здешних местах по ночам…
        - Я слышал, нигде нет такой бурной ночной жизни, как в кулдаганских городах! - у Лайнувера клацали зубы от холода, но даже клацанье не исказило восторженного предвкушения в голосе.
        - Повеселимся, - вторил старшему другу Оазис. - А то в Фираске ночами не очень-то разгуляешься!
        - Здесь ночь - это день, - пожал плечами Бала. - Ночью здесь больше работают, чем веселятся. А днем такая жара, что полгорода не отходит от фонтана.
        - Ясно, - сник Оазис. - И Рубеж, куда мы идем, такой же, как Торгор.
        - Нет, - задумчиво произнес Бала, вспоминая свое пребывание в Рубеже пять лет назад. - Рубеж живет днем. К тому же, это боевой город: со стороны пустыни у него одни разбойники, со стороны Горелой Области - другие. Но там есть «ночная жизнь», да. В Торгоре тоже - почти как в Мирумире. Вам понравится, - попытался подбодрить он, но холод, тьма и вязкий песок под ногами уже сделали свое дело: радоваться не хотелось никому.
        Кулдаган - загадочная земля, формально относящаяся к территории Юга. Но Торгор здесь - последний город, где встретишь Алую Стражу: дальше боевым магам делать нечего. Чуть сместишься от Торгора к Рубежу - и уже ожидай, что вместо излечивающего заклинания у тебя в руках полыхнет огненная сфера или наоборот… хоть и с небольшой вероятностью. Так что Кулдаган - Область. Область на территории стабильной магии. И если брать трансволо до Кулдагана, то не дальше Торгора. И к Рубежу придется пробираться с караванами…
        Что до города, то он действительно оказался похож на Мирумир, разве что без вездесущего портового чада зигарелл. На каждом углу непременно торчал ресторанчик с кричащей вывеской, что-нибудь продавалось и соревновалось. И туристы приносили Торгору немалую прибыль.
        Кровь Прародителей - Арники и Вадро - здесь была сильно разбавлена за несколько тысяч лет открытости, но все равно: то и дело попадались одинаковые лица (сероглазые и пепельноволосые мужчины, смуглые синеглазые женщины с рыжими курчавыми волосами), чему немало удивлялись все, кроме Балы, который уже проходил через Торгор однажды. Несмотря на все усилия личностей, особо преданных культу Прародителей, Торгор постепенно терял традиции.
        …Джуэл поступил нестандартно: он позволил своим людям повеселиться в эту ночь и посорить деньгами. Денег, благодаря Паю, сэкономлено было изрядно, а благодаря «делам» Оазиса и Лайнувера - еще и заработано, а напряженность в отряде необходимо было как-то снять. И молодой командир не прогадал: на лицах его воинов появились улыбки; вскоре кто-то уже смеялся и хлопал его по плечу. К сожалению, самому Джуэлу не удалось развеселиться в эту ночь - слишком тяжелым камнем висело на душе предстоящее путешествие, так что он, уговорившись встретиться с отрядом на центральной площади на рассвете, отправился договариваться насчет каравана: идти одним по пескам было немыслимо.
        Надо сказать, и девятеро веселых не подвели: среди развлечений, кулдаганской выпивки и сувениров они не забыли прикупить подходящую для здешнего климата одежду. Толстые стеганые телогреи защищали от испепеляющего жара днем и от пронизывающего холода - ночью. Ирин Фатум также запасся стрелами в местной оружейной, и теперь они торчали из его колчана черными, как ночь, древками с полосатым оперением. Бала не преминул выспросить в дларях все о походах по арену, как здесь называли песок, вкладывая в это слово куда больший смысл: «Арен - песок, стекло и монолит». Кое-что он и так помнил, но узнал и несколько новых вещей, на которые раньше не обращал внимания. Ирину он осторожно сообщил, чтобы тот смотрел по сторонам и отстреливал пучеглазых маскачьих лазутчиков, которые доносят разбойникам о приближающихся караванах. Вопреки всем ожиданиям, маленький хмырь лишь благодарно кивнул и пообещал быть начеку.
        Ночь развлечений измотала девятерых изрядно. Орион еще и выпил истинно по-пиратски, как умел только покойный Зига-Зига, потому сильно мучился утром головой и жаждой (пустыня ему это припомнит, когда каждая капелька воды будет на счету). Остальные выглядели не лучше. Джармин так и вовсе спал, сидя на плечах у Ориона; остальные клевали носами. Бодрым среди этого сонного царства выглядел только Ирин.
        Ко всеобщему сожалению, в шумном (даже днем!) и веселом Торгоре задержаться не пришлось: караван Джуэл отыскал как нельзя вовремя: он отправлялся к Рубежу с утра. Пожилая женщина, которая вела его, глянула на потрепанных бурной ночью воинов, а потом на Джуэла с укоризной (мол, и эти мальчишки - твои обещанные воины?), но файзул еще раз заверил, что в бою каждый из этих ребят стоит троих увальней с ятаганами, а лучник вообще для каравана незаменим. Женщина вздохнула, покачала головой, но отчего-то поверила; возможно, когда-то видела, как мастерски сражается любой Сохраняющий Жизнь, даже если это ребенок.
        - Меня зовут Рамаяна Арникавадро, - сказала она. - Да будет легким наше путешествие…
        …Терпение. Терпение. Терпение. Вот чему учат Сохраняющих Жизнь в первую очередь. Тяготы пустынной жизни безмолвно переносил даже Джармин, который страдал от жары больше всех. Страдания ему облегчили, как могли: Рамаяна разрешила мальчику весь путь ехать на пустокоре, Джуэл, Орион и Бала делились своей водой. Младшие воины - Коста, Пай, Милиан - поделились бы тоже, но Джуэл запретил: памятуя о сниженной выносливости людей их возраста, он понимал прекрасно: день-два такого самопожертвования - и в отряде вместо трех воинов появится трое изможденных, ни к чему не годных мальчишек. Ирин же о том, чтобы делиться водой, как-то не задумывался: такая мысль просто не приходила ему в голову. Но по сторонам он смотрел исправно и двоих пучеглазов снял с их наблюдательного поста на бархане до того, как те успели даже пикнуть. Возможно, именно благодаря ему караван миновал самые опасные участки пути без боя.
        Караваны редко идут прямиком в Рубеж. На пути к нему есть два городка, где можно пополнить запасы воды, отдохнуть и немного поторговать с местными, - это Арен-кастель и Альдарен-турин. Так что любой маршрут пролегает через один из них. Волей случая, караван, с которым путешествовали десять юных амбасиатов, через Арен-кастель не шел. Отчего-то Рамаяне Арникавадро Альдарен-турин нравился куда больше. Что до отряда Джуэла, так им было все равно: лишь бы добраться до отдыха и воды. Так что, когда вышеозначенный городок показался из-за барханов, ликованию не было предела. Бывалые караванщики тоже радовались, но куда более сдержанно, чем неопытная в пустынных делах молодежь. Они-то знали: за Альдарен-турином и Арен-кастелем начинается самый тяжелый участок пути и желанный отдых в одном из городков - лишь затишье перед бурей.
        Альдарен-турин… «Боевая башня» - вот как переводится его название. Этот город куда древнее Арен-кастеля, стены которого построены из цемента, замешанного на арене. Стена Альдарен-турина, толстым кольцом охватывающая город, - это чистый арен, в своем третьем аспекте: монолит. Больше всего монолитное кольцо Альдарен-турина напоминает подножие башни масштаба Цитадели Влады или Твердыни Серега. Скорее всего, Рами и Отиз, основатели города, не строили ничего подобного, а лишь поселились под защитой развалин чего-то очень древнего. Возможно, это была величественная башня… Кто жил в ней? Для чего ее построили? Куда она делась? Вокруг не видно обломков или чего-то подобного, словно неведомое строение сорвали у корня, словно цветок, и унесли…
        - …«Турин», должно быть, от слова «туррис» - башня… Хм… А ведь действительно напоминает подножие гигантской башни! - живо заметил Милиан. - Орион, глянь! Не спи на ходу…
        Орион вскинул голову и несколько мгновений молча рассматривал стену Альдарен-турина. После медленно расплылся в улыбке. Секунды не прошло после озарения, как он уже тормошил прикорнувшего меж горбов пустокора Джармина. Тот очнулся от своего мучительного полусна и заморгал.
        - Сказку? - коротко предложил Орион.
        Джармин кивнул и даже слабо улыбнулся - осторожно, чтобы лишний раз не тревожить растрескавшиеся губы.
        И Орион начал рассказывать… Он никогда не подражал патетическому тону сказителей и менестрелей, даже если повествовал о грустном. Говорил он всегда просто, словно о погоде, и искренне, а при особо сложных словесных оборотах, возникавших словно без его ведома, в его голосе слышалось смущение. Слова текли из его уст ровно, точно спокойная река: Орион рассказывал, не запинаясь, что было поразительно для того, кто выдумывает сказки на ходу. Все это - и тон, и плавность, и смущение - приковывало внимание, точно особая магия.
        Обычно Орион рассказывал Джармину, но он никогда не возражал, если подходил послушать кто-то еще. Так получилось, что почти все кулдаганские сказки достались Милиану, приставленному к третьему пустокору вместе с Орионом, для охраны, и Джармину, на это пустокоре ехавшему все время. Остальным пришлось довольствоваться вечерними байками на привале. Ну а все стихи, навеянные ареном, достались одному Ориону; больше ценителей не нашлось: Пай, и тот слушал единственно из вежливости.
        …Как известно, сказки разбросаны по всему миру. Где угодно можно найти их, если твой разум открыт. Кто знает, под что маскируется глазок в иной мир на этот раз? Остается только смотреть внимательно…
        «В некоем далеком мире случилось это.
        Жили в нем обычные люди. Знания их росли быстро, и дух не поспевал за ними. А это всегда порождает амбиции.
        Эти люди верили, что мир их сотворили боги и что живут эти боги на небесах. И пришла же кому-то мысль - сравняться с богами. Как всегда и везде, нашлись фанатики, которые прониклись идеей и решили построить огромную башню высотой до неба.
        Много лет люди выстраивали друг за другом тяжеленные блоки, управляясь с ними техникой и магией. Целые поколения рождались и умирали ради глупой и тщеславной мечты, а башня все росла и росла. В своем стремлении к небесам люди совсем забыли о духе: пришло время - и люди разучились складывать стихи и петь песни, кроме одной, больше похожей на бесконечное завывание - она помогала сохранять правильный ритм в работе. Любовь и дружба тоже отошли на второй план, а то, что от них осталось, отравила проклятая башня. Словно черная заноза, в живом теле мира сидела она и росла день ото дня.
        А тем временем боги с интересом наблюдали за своими людьми и даже не думали мешать им или наказывать их: такое поведение недостойно бога; богу карать человека за глупые мечты - это все равно, что взрослому обижать ребенка. И уж конечно высшие духи не опустились бы до вредительства и мелких пакостей. Нет. Они просто наблюдали. И терпеливо ждали, пока люди изживут свою собственную глупость и преподнесут урок сами себе.
        …Великое испытание для поэта - родиться в таком мире в такое время. Но фанатичные миры гибли бы, если б такого не происходило. Потому и родилась в городе неподалеку от башни синеглазая девочка Милия.
        Пока ее сверстники строили из камушков игрушечные башни и надрывали голос, пытаясь спеть заунывную рабочую песнь, как взрослые, Милия складывала стихи обо всем, что видела вокруг, будь то золотая осень, холодный рассвет или звездное небо, и пела совсем другие песни. Мелодии рвались в мир из глубины ее сердца - и много было в городе таких детей, которые бросали свои игрушечные башни ради того, чтобы послушать Милию.
        И начали поговаривать люди: девчонка владеет злым колдовством! Они еще так мала, а ее странные песни уже заставляют детей бросать игру. Что будет, когда она вырастет, эта ведьма? - шептались люди. - Техники и маги заслушаются ее и бросят строить башню: тогда путь к небесам для человечества будет закрыт навсегда и все эти века с того момента, как был заложен первый строительный камень, окажутся потраченными впустую.
        Собрались ранним утром у подножия башни Главный Техник, Верховный Маг и Божественный Жрец и стали совещаться: что же делать. Все трое были люди пожилые, семейные, были у них и дети, и внуки, но, как ни противилась их совесть такому решению, все-таки сошлись они в том, что девчонку нужно убить. „Ради будущего всего человечества!“ - сказали Техник и Маг. „И ради спасения ее души от зла, поселившегося в ней,“ - тихо добавил Божественный Жрец. Но поднимавшееся над горизонтом солнце видело фанатичный блеск в глазах всех троих. И утренняя луна видела. И поздние звезды. И старая секвойя. И башня…
        И, конечно, боги на небесах.
        Вскоре всему городу было объявлено решение троих. И никто не посмел вступиться за Милию: слишком прочна и нерушима была воспитанная бесчисленными веками вера. Но плакали многие, когда провожали девочку к подножию башни.
        „Тебя поведут к вершине, - сказал Милии Божественный Жрец, - чтобы близость небес очистила твою душу от скверны. А затем тебя сбросят вниз. Таково решение, вынесенное после рассвета, и никто уже не может его оспорить. В полдень свершится твой приговор.“
        Милия подняла глаза к вершине башни, выше которой было только небо. Страх смерти налетел черным вихрем и отнял у нее дар речи. И всем собравшимся страшно стало видеть, как молчит та, что еще вчера пела и танцевала так весело. Но никто и шагу не сделал из толпы, опасаясь поплатиться за дерзости и разделить ее судьбу.
        После полудня началось долгое восхождение Милии на вершину. Приходилось подниматься то пешком, то на механических лифтах, то на магических левитаторах. Всюду за маленькой осужденной следовали хмурые воины, одетые в белое.
        Милия и сама стала бледная и почти прозрачная, когда достигла последнего этажа с недостроенной стеной. Здесь было чудовищно холодно, дул лютый ветер, и каждый вздох давался тяжело - не хватало воздуха.
        На мир тем временем спустилась ночь, и звезды были особенно чисты и прекрасны, если смотреть на них оттуда, где стояла Милия.
        Миг - и красота мира, открывшегося с невероятной высоты, заставила страх, сковывавший уста девочки, отступить, и она запела. Песнь ее была замешана на печали и восторге, как драгоценный коктейль. Милия пела о прекрасной земле и далеких мирах-звездах, что светят в ночи. Когда ветер принес эту песню к подножию башни, люди заплакали, все - и дети, и взрослые; послышались гневные крики: кто-то проклинал башню, из-за которой должен был умереть невинный ребенок. Лишь трое - те, что вынесли решение о казни, - не испытывали ничего, кроме страха, и думали: „Какое жуткое колдовство! Что было бы, дай мы маленькой ведьме вырасти!..“
        И только хмурые воины в белом, стоявшие на вершине башни, остались безучастны к песне: все они были глухи от рождения, потому их и выбрали сопровождать девочку.
        Они подвели Милию к краю и столкнули вниз.
        …Никто не видел, как упало на землю крохотное детское тело. Все видели лишь одно: рушилась башня. С ревом и грохотом расходился и кренился каркас, сыпались вниз огромные блоки… Башня покачнулась и рухнула, перегородив всю долину надвое; только подножие уцелело и осталось на месте. А тело Милии так и не нашли. Остается лишь гадать о ее судьбе. Возможно, боги не дали ей упасть, или сама Смерть, услышав песни, забытые этим миром, не посмела коснуться ее… кто знает…
        А о башне говорили лишь то, что ее разрушили боги, чтобы покарать людей, вздумавших стать равными им и казнивших невинное дитя. Но боги редко вмешиваются в дела смертных, предоставляя им учиться на собственных ошибках. И еще реже - разрушают и убивают (а под обломками башни погибли Главный Техник, Верховный Маг и Божественный Жрец).
        Так что без сомнений: чудовищная башня рухнула под собственным весом. И люди кое-чему научились и кое-что поняли: магия и наука слишком тяжелы для того, чтобы вознести человека до небес и сравнять с богами. Лишь дух - воля, мудрость и любовь - способен на такое. Башни же всегда будут падать».
        - …Джармин уснул, бедолага, - сказал Милиан, - еще на середине сказки начал носом клевать.
        - Да, тяжело ему: все-таки маленький он, как бы он там ни храбрился, - Орион задумчиво потер шею. - Да и сказка эта не совсем для него. Вообще-то я ее для тебя рассказал. Сомнения меня давно терзают; я не знал, как высказать их тебе. А тут сказка явилась сама собой… - он устало усмехнулся. - Вот увидишь, мы, сказочники, те еще гадальщики, вам, поэтам, под стать.
        - Да я уж вижу, - понимающе хмыкнул Милиан. - С двойным дном твоя сказка… Милия, говоришь? - он хитро прищурился и вдруг разом посерьезнел. - А башня - это Орден, да?
        - Рад, что ты понял, - с той же серьезностью ответил Орион.
        - Думаешь, Орден разваливается? - прямо спросил Милиан.
        - Думаю, - Орион кивнул и пространно произнес: - Фанатизм…
        Оба замолкли и больше ничего не обсуждали. Тем временем караван вошел в Альдарен-турин.
        В городе караван провел остаток дня и ночь: это только гигантские пустокоры могут не жаловаться на такой дальний переход, людям же необходимо было восстановить силы. Орион Джовиб пил воду мелкими глотками, как доброе вино, и вовсю нахваливал ее вкус. Джармину разрешили поплавать в фонтане - такой чести в кулдаганских городах удостаиваются только дети, неважно, свои или чужие. Было забавно видеть его льняную лохматую голову, торчащую над водой среди голов маленьких потомков Рами и Отиза: местный народ вообще не имеет волос на теле, за исключением бровей и ресниц.
        Гостиницы здесь звались дларями и строились с толстыми стенами, чтобы хранить прохладу. Кстати, оказалось верной и догадка Ориона о том, что крепостная стена куда древнее города: дома за монолитным кольцом все до единого были построены из цемента, замешанного на арене. И, если верить рассказам местных, горожане давно забыли все аспекты арена, кроме первого: песок. Превращать его в стекло и монолит могут, пожалуй, теперь только Странники. Удивительно, что на своем пути караван не встретил ни одного. Больше всех их хотел увидеть Пай: он не сомневался, что Странники для перевода арена в разные аспекты пользуются какой-то особой магией, и горел желанием ее изучить. Его вообще очень интересовал Кулдаган: даже по пути, когда надо было следить за маскачьими разведчиками, мальчишка смотрел не по сторонам, как полагается, а себе под ноги, где из-под песка выступали фигурные кирпичики, испещренные витиеватыми письменами. Для чего бы ни предназначались эти письмена ранее, теперь они отгоняли от торговой дороги песок и не позволяли ветру громоздить здесь дюны.
        А в общем, Альдарен-турин был тих и скучен и отряд амбасиатов не особо жалел о том, что вскоре пришлось его покинуть. Дни вновь потянулись безрадостные; барханы на подступах к горам выгибались неимоверно и кое-где все же выбирались на дорогу. Разбойники так и не напали ни разу, спасибо Ирину. Рамаяна Арникавадро даже звала его остаться работать у нее. Тот отказался решительно и резко - так, словно боялся нечаянно согласиться. Странно… но никто не придал этому значения.
        Когда вдали показался Рубеж, в небе уже выступали первые звезды, а солнце еще не успело уйти за горизонт. Город, расцвеченный огнями (ни единого Лихта, как и везде дальше Торгора. Только светляки и горящее масло), напоминал ворота, врезанные в каменную стену Кольца Гор. По ту сторону лежала Ничейная Земля. Обжитая, конечно, но все же… У Милиана сердце сжалось при мысли о том, что нужно туда идти. Никогда раньше он не замечал за собой таких сильных, необоснованных и непонятных предчувствий. Как будто пересекает незримую черту, за которой уже не будет пути назад.
        Нет, этот город не радовал его. Хмуры были и остальные. И всё - разношерстный люд, позабывший своих Прародителей, диковинные вещицы на рынках, старинное оружие, веселая музыка, бурная ночная жизнь - прошло мимо Сохраняющих Жизнь. Они покинули Рубеж уже на следующее утро на десяти пятнистых чаргах, мягко ступавших по земле, так резко сменившей кулдаганский песок…
        Глава восьмая. Дорога в Таммар
        Убив учителя, не пожалей и ученика, даже если тот совсем мал. Представь, что убиваешь одержимого местью рубаку или мага, каким этот невинный ребенок может стать.
        Книга ассассина. Наставление третье
        Ничейная Земля не вся расчерчена алыми кружками Областей, как может показаться несведущему. Есть места, где Области не смыкаются меж собой. Карту таких мест получит повар, раскатав тесто в блин и нарезав из него краями стакана круглые кусочки, дабы потом свернуть их в печенье. То, что останется от теста - длинные полосы, изрезанные по краям многочисленными полукружьями, - и будет напоминать интерстиции Ничейной Земли. Они тянутся и тянутся меж множеством Областей, не обращая внимания на то, как те отгрызают от них внушительные полукружья территорий. Интерстиции длинны. И - благодаря тому, что многочисленные Области по их краям примерно уравновешивают друг друга, - относительно однородны и спокойны. Такая обстановка могла бы сложиться только на другой стороне планеты, где влияние обеих Хор сходит на нет. Магия дика здесь, но без причуд. Единственная беда - здесь совершенно не взрывается порох. Но и эту беду можно обратить себе на пользу: не нужно менять оружие, ступая на землю какой-нибудь интерстиции.
        Главный торговый тракт всего Омниса идет по интерстиции Бревир, в обход Горелки и прочих опасных Областей. Как от древнего дерева, от тракта отходят веточки извилистых дорог, ведущих к расположенным в Областях городам. Тракт давно обжит: то и дело вдоль дороги тянутся длинные городки с постоялыми дворами и рынками и стоят нарядные смотровые башенки из белого камня. Тракт пульсирует жизнью и движением, точно кровеносный сосуд, соединяющий Юг и Север. Он почти безопасен… пока ты не свернешь на одно из боковых ответвлений…
        Чарги ступают мягко. Мягко и величественно. Могучие, добродушные и верные великаны. Человек на их спине кажется маленьким и хрупким, а уж если этот человек - ребенок…
        Странный отряд Марин и его люди заметили издали. Марин тогда не поленился - разворошил ящик с приготовленной на продажу оптикой и достал оттуда тяжелый бинокль, напоминающий две подзорные трубы, связанные вместе; прикрепленный к ним механизм позволял настраивать их одинаково и одновременно.
        Путники оказались Сохраняющими Жизнь, все до единого. Даже малыш, ехавший на спине у самой юной чарги. Это не внушало опасений: воины с мечами без гарды - известные пацифисты. Потому от недоброго удивления осталось лишь любопытство.
        Вроде бы неспешно двигающийся, отряд постепенно догонял обоз Марина. Скоро воины, охранявшие торговца, начали тихо переговариваться, но даже приглушенные, голоса не скрывали удивления.
        Не прошло и двадцати минут, как трое взрослых и семеро детей на чаргах поравнялись с обозом. Тарандры, тянувшие его, забеспокоились: чарг они не любят; возможно, потому, что те, в свободное от службы время, не прочь закусить кем-нибудь из их копытного племени.
        - Доброй дороги, путники! - окликнул странных воинов Марин. - Куда путь держите?
        - В Таммар! - ответил один из них: внешне парень выглядел как чистокровный файзул.
        - О! - воскликнул торговец. - В Теплую Область с тракта сворачивать опасно, - заметил он. - Я бы не стал вести туда детей; боюсь, разбойники сочтут вас легкой добычей… Вам лучше бы пойти с нами, мы идем в Гуррон, оттуда до Таммара рукой подать. Так будет куда безопаснее.
        - Благодарю, - отвесил вежливый полупоклон файзул. - Мы спешим. И мы не легкая добыча.
        Чарговый «караванчик» прошествовал мимо. Марин задумчиво смотрел им вслед… Белокурый мальчик, ехавший предпоследним, одной рукой держался за луку седла, другой держал самодельную дудочку и насвистывал веселые мелодии, одну за другой; воин, лет восемнадцати от роду, ехавший рядом, улыбался ему и говорил что-то одобрительное.
        Марин тряхнул головой: засмотрелся, тоже мне. Но ведь не каждый день увидишь такую странную процессию…
        Отчего-то молодому торговцу взгрустнулось… отчего-то захотелось бросить все и пойти с ними. Сердце рвалось вслед уходящим воинам отчаянно. А звук детской дудочки еще долго звучал в ушах, даже после того, как ее хозяин скрылся далеко вдали, за поворотом дороги…
        - Марин! - окликнул его Хассе, преданный воин и хороший друг. - Все в порядке? - обеспокоенный, он шагал теперь вровень с тихоходным вагончиком Марина.
        - Этот мальчик… - бормотал торговец, рассеянно шаря рукой под свертками из промасленной бумаги. - Меч у него такой маленький… совсем как мой…
        Покряхтев, он извлек-таки из-под свертков свое сокровище. Хассе прищурился, чтобы лучше разглядеть его.
        - Это кинжал? - недоуменно произнес он. - Длинноват, пожалуй…
        - Это меч, - с укоризной поправил Марин, наполовину вытащив оружие из ножен. - Несмотря на размеры, это все же катана. Просто сделана под детскую руку. Смотри, какая рукоять тонкая: чтобы детские пальцы могли обхватить.
        - Без гарды, - улыбнулся Хассе.
        - Я когда-то был Сохраняющим Жизнь, - с грустью произнес торговец.
        - Почему же ты до сих пор не с ними?
        - Милый мой, добрый Хассе… - Марин невесело рассмеялся и погладил поблекшие от времени ножны. - Судьба обернулась иначе. Когда мне было шесть лет, моего учителя убили, меня тяжело ранили и бросили умирать… Урхан ведь не настоящий отец мне, а названный; он подобрал меня, выходил, назвал сыном… Конечно, я хотел мстить за учителя, очень хотел. Но не знал, кому. Да еще и остался хромым после ранения, так и не выправился… какой из меня воин…
        - Ты раньше не рассказывал ничего об этом, - покачал головой Хассе. - А я еще думал, что знаю тебя, парень! - и по-доброму усмехнулся в усы.
        - Да… - протянул Марин. - Не рассказывал… - и, вздохнув, положил маленький меч обратно за свертки.
        Некоторое время ехали в молчании. Вдоль дороги тянулся молодой гибкий ивняк; плакучие ветви так и полоскали по ветру, прореживая солнечные лучи. Маленького отряда на чаргах давно уже нигде не было видно… Отчего-то Хассе спросил:
        - А ты помнишь, как звали твоего учителя?
        - Гердон Лориан, - улыбнулся другу Марин. - Он слишком высоко ценил магию и немного времени уделял мечу. Это его и погубило… - торговец выдержал странную паузу. - Я потому и не езжу прямиком в Таммар: это случилось как раз на той дороге…
        Дорогу на Таммар затеняет высокая отвесная стена из природных глиняных пластов, уложенных неведомой силой наискось. Когда-то давно здесь стоял нетронутый зеленый холм, покрытый шелковистой травой, усыпанный пестрыми цветами рамниру, чьи лепестки к осени набухают сладким соком и становятся вкуснее многих ягод… Так было, пока к Таммару, еще юному тогда, не проложили дорогу, срезав ради нее край холма. И с тех пор он возвышается над путниками - воинами и торговцами, - как гигантский надкушенный пирог с начинкой из молочного шоколада.
        По другую сторону дороги тянется юная березовая рощица. Следы гари все еще видны. Но пройдет совсем немного времени - и память о лесе, в котором убили Гердона Лориана, и вовсе исчезнет с лица земли.
        Орион заставил чаргу перейти на легкий бег и быстро догнал Джуэла.
        - Думаешь, на нас нападут? - спросил он.
        - Не думаю. Как я уже сказал тому торговцу, мы не легкая добыча, - серьезно ответил Джуэл. - Даже если пренебречь детьми, у нас трое взрослых воинов и десять чарг. И вообще, мне показалось, что торговец просто хотел заставить нас пойти с ним… из каких-то своих соображений.
        - Эх… - Орион в задумчивости повертел головой, оглядевшись по сторонам. - Не нравится мне здесь. Здесь неспокойно, не то что на тракте. Предлагаю пустить чарг легким бегом. Так мы будем в Таммаре к вечеру.
        Джуэл подумал и согласился; видимо, от шествия под тенью срезанного холма и ему было не по себе. Он окликнул всех и велел пустить чарг бегом. Орион поблагодарил и вернулся в хвост процессии.
        - Я передал твое предчувствие, - сказал он Джармину. - Правда, пришлось соврать, что оно мое. Иначе наш великий вождь мог не поверить.
        - Ты правда ничего не чувствуешь?! - искренне возмутился мальчик.
        Орион отрицательно покачал головой. Джармин вздохнул и сник. Погрузившись в свои мысли, он принялся ласково трепать мягкий пятнистый мех на холке своей чарги. Кажется, он был всерьез обижен на Ориона: дети всегда обижаются, если их не понимают.
        Ко всему этому Орион отнесся философски - просто пожал плечами: ну что поделаешь, пообижается и перестанет; возможно, даже сделает для себя какие-то выводы и повзрослеет чуток.
        …Пай с самого утра выглядел хмуро и был не в настроении разговаривать. Потому Милиан безучастно ехал рядом и предавался размышлениям. Вспоминал прочитанное о Ничейной Земле, просматривал запечатленную в памяти подробную карту Омниса…
        Согласно плану Сайнара, обсидиан следует искать поодаль от Таммара в лесу близ Горелой Области. Для этого следовало свернуть с дороги и обойти срезанный холм. Судя по карте, путь предстоял неблизкий, кружной и витиеватый. Как бы ни хотелось переночевать под крышей и у очага, а видно, придется остановиться под открытым небом.
        Ничего опасного в такой остановке Милиан не видел, хотя и особо не радовался тоже. Он не Бала и не Джуэл, которые, судя по всему, выросли в долгих походах, - он предпочитает холодной земле уютную постель, а звукам ночного леса звуки ночного города… Но да ладно: благодаря чаргам - добродушным мохнатым великанам - эта ночь должна пройти теплее и спокойнее.
        …Кангасск Марини не раз и не два ругала ученика за излишнюю задумчивость и потерю концентрации. Так и есть: странные звуки за поворотом дороги он услышал позже всех.
        - Похоже на битву! - первым встревожился чуткий Бала.
        - Ага, - прислушавшись, согласился Джуэл. - Мечи звенят. И крики слышно…
        Пустив чаргу бегом, к авангарду отряда присоединился Орион и тоже вслушался. Похоже, предчувствие Джармина оказалось верным: разбойники были поблизости; возможно, даже следили за ними с вершины холма, из-за деревьев, росших наверху. Вот только напали они на кого-то другого. Кого сочли более легкой добычей…
        Странное чувство наполнило сердце Ориона. Безрассудное чувство… Ох, Лар бы не похвалил за это!..
        - Я пойду проверю! - решительно сказал Джовиб и хлопнул чаргу по холке; та послушно пустилась бегом.
        - Стой, идиот! - крикнул ему вдогонку Джуэл, но Орион был уже далеко. Закусив губу и невнятно ругнувшись по-файзульски, Джуэл помчался за ним. - Ирин, Бала, за мной! Остальным здесь быть и не высовываться! Лайнувер, охраняй детей!..
        …На дороге улеглась пыль… Все так же пели весенние птахи на ветках хрупкого березняка и среди хвои низкорослых кедров на холме… Только сталь невнятно звенела где-то вдали, а Джуэла, Ориона, Ирина и Балы не было рядом… Как же стремительно все произошло…
        Милиан вздохнул и спрыгнул с седла на землю. То же сделали и остальные: Коста, Пай, Оазис, Джармин. Мальчишки собрались стайкой, точно замерзшие птицы, что жмутся друг к другу в поисках тепла и защиты. Чуть погодя к ним подошел Лайнувер… Среди детей низкорослый прохвост казался высоким и сильным. Изо всех сил он старался выглядеть еще и уверенным. Но нет: здесь, вдали от города, среди деревьев и непонятных звуков, он чувствовал себя не в своей тарелке.
        Еще хуже он почувствовал себя тогда, когда среди березок замелькали темные силуэты. Те, что бежали впереди, передвигались на четырех ногах и лязгали зубами в предвкушении добычи. У тварей были мощные передние лапы и грудь, задние же конечности, тонкие и кривые, выглядели несуразно. Вкупе с массивной головой, отяжеленной еще выступающей вперед нижней челюстью и четырьмя сабле-зубами, передняя часть явно перевешивала заднюю: именно поэтому, когда шлыки (а это были дрессированные шлыки, не иначе) несутся вперед, то несутся они, как кирпичи: не разбирая направления и сметая все на своем пути…
        За шлыками неторопливо шли люди. Немного. Похоже, они слишком надеялись на своих зверей и на самих себя: мол, справимся с одним взрослым-то - и дети тогда уже не помеха, а чаргами шлыки займутся.
        Чарги ощерились и сомкнули строй…
        …Чужая битва была в самом разгаре. В пылу скачки Орион не сразу разобрал, кто здесь обороняющаяся сторона. Но, присмотревшись, узнал шлыководов - и все стало ясно. Это известный клан ассассинов, не самый дорогой, но эффективный чудовищно. Только чтобы они собирались в таких количествах… определенно, ребята, на которых сейчас бросаются шлыки и их озверевшие хозяева, кого-то здорово разозлили…
        Некогда было думать: слишком уж быстро редел строй оборонявшихся…
        На полном скаку Орион снес сразу две головы… Одна за другой засвистели в воздухе стрелы Ирина… «Ох, Джовиб, какой же ты идиот…» - проклял все на свете Джуэл, врубаясь в толпу нападавших; а его чарга, самая крупная в отряде, прихватила за спину шлыка… Ну что за тварь: не разберешь ее - полусобака, полукабан, да еще сабли вместо зубов! Но и об этом некогда было думать.
        …Чарги ощерились и сомкнули строй. Но они не так глупы, чтобы стеной стоять против шлыков. Спереди шлык практически не уязвим: там и центр всей чудовищной тяжести, и сабле-зубы… куда разумнее пропустить все это вперед и атаковать ребристые бока, незащищенный хребет и худосочный зад. Но прежде, чем совершить такой маневр, нужно убедить глупую скотину, что ты недвижим и испуган, тогда она разгонится как следует.
        Сколько кошачьей грации - можно было поразиться, с какой легкостью чарги пропустили мимо летящие на них живые булыжники; людям осталось лишь сделать то же самое, но уворачиваться от прямой атаки умеет и ребенок, если его с малых лет учат воинскому делу, так что не сплоховал даже маленький Джармин.
        Шлыки запоздало обнаружили, что промахнулись; попытались затормозить изо всех сил, и из-за этого на какой-то миг потеряли ловкость и скорость, а чарги и люди не преминули этим воспользоваться: так было зарублено и загрызено больше половины саблезубых нападавших. Дальше - хуже, первой победе некогда было радоваться: остальные шлыки опомнились; а в битву вмешались люди.
        Основная часть ассассинов рубилась там, за поворотом, здесь атаковали только пятеро. По одному противнику каждому амбасиату (учитывая, что шлыками заняты чарги)… но… каковы были амбасиаты?.. Какие их годы… восемнадцать, шесть, двенадцать, тринадцать и… тринадцать - Милиан как-то и забыл, что сегодня ему исполняется чертова дюжина… Ассассины выглядели сурово, но все же не могли скрыть ухмылки.
        Четверо Сохраняющих Жизнь выступили вперед, заслоняя собой пятого, маленького. Мечи обагрены шлычьей кровью; лица странно спокойны. Ассассины выглядели сурово, но все же не могли скрыть ухмылки. Впрочем, выражение лиц шлыководов быстро изменилось - когда один из них коротко вскрикнул и упал: промеж ключиц у него торчал метательный нож Джармина. Оставшиеся четверо с гортанным криком кинулись в атаку…
        …Чарга не рассчитала прыжок - и Орион вылетел из седла. Приземлился он умело; правда, чтобы сберечь клинок, пожертвовал боком: в итоге ушибся здорово, и воздух из груди падение вышибло со стоном… Поднимаясь на ноги, краем глаза он увидел, что уже не один: Джуэл и Бала тоже вступили в бой. И как бился Джуэл!.. не хотел бы Орион иметь такого врага… да и никто другой не хотел бы.
        Три клинка без гарды и меткие стрелы Ирина сделали свое дело: ассассины, кажется, скоро осознали, что ситуация изменилась не в их пользу, и начали отступать. Преследовать их никто не стал.
        Поле боя быстро опустело; крики убегавших затихли вдали, восстановилась щебечущая лесная тишина. Спасители и спасенные впервые и не без удивления посмотрели друг на друга.
        «Спасенные» носили неброскую одежду - по большей части, потертую черную - и все как один были вооружены широкими саблями, неприятно напоминавшими тесаки.
        Растолкав приятелей, вперед вышел белокожий человек. Кожа его выглядела белой, точно мел… на лице, по крайней мере: все остальное наглухо закрывала черная одежда, даже широкие рукава были замотаны у запястий, а кисти рук скрывались в перчатках. Глаза тоже были скрыты - под увесистыми очками из черного стекла, непонятно как не упавшими во время боя. К тому же, густую тень на них бросала широкополая шляпа со сломанным пером. Что-то подсказывало, что этот парень здесь главный.
        И, хотя было ясно, что безвыходное положение спас, в общем-то, Джуэл, белокожий пристально смотрел на одного Ориона. И - не будь черных очков - во взгляде его можно было бы прочесть крайнюю степень восхищения и удивления.
        Предводитель справился с впечатлением и нервно рассмеялся.
        - Спасибо, что помогли, парни! - поблагодарил он. Голос у него был какой-то знакомый; Орион никак не мог вспомнить, где слышал его раньше… - Вечно ваш должник! Если случится какая беда, спросите Сумаха в любой таверне Таммара… или Гуррона… или в любом порту: все равно! Я долгов не забываю.
        - Я осмотрю раненых… - прервал пламенную речь Бала. Все взгляды обратились на него. - Я лекарь…
        - Хорошо… - кивнул Джуэл. - Орион, пошли, проверим детей.
        - Разрешите составить компанию, - бесцеремонно влез Сумах. Никто не высказался против. - Мои люди останутся здесь и помогут вашему лекарю… Так как имена моих спасителей? - словно невзначай спросил он.
        - Джуэл Хак.
        - Орион Джовиб…
        - Орион, говоришь, - улыбнулся белокожий. - Имя ученика миродержцев. Очень интересно.
        Джуэл пожал плечами. Он решительно не понимал, что тут такого интересного. А этого самого Ориона он убить готов был за его дурацкий поступок.
        - Вы, ребята - Сохраняющие Жизнь, как я вижу, - продолжал болтать Сумах. - Но и убиваете вы тоже лихо.
        - Некоторых нельзя спасти. А некоторых и не нужно… - сурово ответствовал Джуэл, дословно цитируя Кангасска Абадара.
        - Ситуация была слишком отчаянная, - более дипломатично ответил Орион. - Я просто не успел. Вздумай я спасать кого-то в такой бойне, только погиб бы сам…
        - Мда… интересная философия, - заметил Сумах и задумчиво повторил: - Интересная…
        Картина за поворотом резко сменила настроения. Когда оказалось, что здесь тоже случилась битва. Судя по всему, закончилась она совсем недавно. Джуэл и Орион бегом кинулись туда. Сумах проводил их хмурым взглядом и спокойно зашагал вслед.
        - Кто-нибудь ранен?! - крикнул Джуэл, еще не добежав до места.
        - Я ранен - и что?.. - сварливо отозвался Лайнувер. Он сидел посреди дороги, зажав рукой плечо; меж пальцев сочилась кровь.
        Досталось также и Паю; он болезненно согнулся и дрожащими руками зажимал длинную рану, растянувшуюся по всему бедру. Будь она глубокой, пришел бы мальчишке конец, а так… только море крови и боль.
        Согнувшись сидел и Милиан - схлопотал удар по ребрам боевым посохом (его счастье, что удар был скользящий) и теперь тяжко и редко дышал. Остальные выглядели хмурыми, но целыми и относительно невредимыми. Джуэл и Орион вздохнули с облегчением.
        - Джармин? - окликнул мальчика Орион.
        Тот поднял голову и прошептал отрешенно:
        - А они Варроха убили…
        - Кого? - не понял Джуэл.
        - Это его чарга. Совсем еще котенок… - коротко пояснил Орион и обратился к мальчику: - Это была битва, Джармин. Варрох погиб как настоящий воин.
        - Я понимаю, - кивнул малыш.
        - …Пятеро их было… - пробормотал Джуэл, осматривая тела нападавших. У одного ассассина точно меж ключиц торчал крохотный метательный нож.
        - Это Джармин… - угадав мысль командира, пояснил Лайнувер. Заботливая чарга уже обрабатывала языком его больное плечо, потому воин успокоился и стал разговорчивее.
        - Хороший бросок, - оценил файзул. - Странно, правда, что крови нет…
        - Потому что я его не убивал! - звонко возмутился Джармин и, подбежав к ассассину, опустился рядом на колени и осторожно вытащил «нож».
        От настоящего ножа у этого оружия была только рукоятка (причем, за неимением лезвия, искусственно утяжеленная с одного конца); из нее торчала короткая и толстая у основания игла. Джармин поднялся на ноги, спрятал «нож» на поясе и горячо произнес:
        - Он проснется к вечеру. Дважды подумает в следующий раз.
        - Я должен был догадаться! - Орион хлопнул себя по лбу. - Евжения ведь мастер по парализующим ядам!.. Похоже, ты сегодня единственный настоящий Сохраняющий Жизнь, Джармин.
        - Нет, - упрямо возразил мальчик. - Варрох умер из-за меня.
        - …Ну и характер же будет у парня, когда он вырастет! - иронически заметил Сумах, непонятно как оказавшийся рядом.
        Ориона неприятно поразило такое замечание. Действительно, за любовью к сказкам, рисованию, наивной добротой и беспечной веселостью шестилетнего мальчика кроется что-то суровое, эгоистичное даже. Всегда крылось, а он, Орион, пробывший рядом с Джармином довольно долго, только сейчас понял то, что какой-то там незнакомец определил с первого взгляда.
        - Мы совсем забыли про Милиана, - с укором сказал Джовиб. - Как ты, Мил?
        - Порядок… - сказал он, разгибаясь. Слова давались тяжело, но Ворон упорно повторял: - Порядок, полный порядок… скоро пройдет…
        Он даже умудрился встать и опереться о дружеский бок чарги. Та обеспокоенно заурчала и пару раз ткнулась ему носом в щеку.
        …Чарги выглядели неважно. Кто зализывал раны, кто подволакивал лапу. Не лучше выглядели и люди: серьезно никто из амбасиатов не пострадал, но повреждения получили почти все. Особенно досталось Лайнуверу и Паю. Первому - потому, что взял на себя сразу нескольких; второму - потому, что повторил ошибку бедняги Гердона - слишком мало внимания уделял в свое время мечу, предпочитая медитации, магию и книги. Приор свою ошибку признал и, будучи подлечен и перевязан, обещал исправиться.
        Что особенно странно: никто в итоге не стал винить Ориона, хотя, быть может, и следовало бы.
        Когда Джовиб поспешил на помощь погибающему отряду Сумаха, ассассины автоматически причислили весь отряд Сохраняющих Жизнь к тем, кого им заказано было убить (видимо, сочли амбасиатов за подкрепление): вряд ли они стали бы тратить своих шлыков на чарг и мальчишек с мечами, у которых и ценного-то нет ничего. Но раз двинулись на помощь - значит, такие же объекты, как и люди Сумаха, и, значит, за дополнительные головы будет заплачено. Так что в том, что шлыководы напали на детей, виноват оказался тоже Орион. Пусть и косвенно.
        Тем не менее, никто его не винил. Во-первых, было спасено восемь человеческих жизней, а во-вторых, возобладай тогда здравый смысл, каждому пришлось бы всю жизнь мириться с тем, что он струсил, когда рядом кого-то убивали…
        Бала подлатал людей Сумаха и братьев по Ордену как мог. И насколько позволяла местная лекарственная флора и запасы лечебной настойки, заготовленные еще в Фираске. Дальше по дороге двинулись сообща. Сумах болтал по пути всякую ерунду, но взгляд его был непроницаем под черными очками, потому, скорее всего, настроение болтовне не соответствовало; держаться он старался неизменно рядом с Орионом и то и дело расспрашивал о том, отчего у него такое странное имя и кто его предки. Странно, что от этих расспросов Джовиб не стал подозрительным. Рассказывал он честно и считал, что скрывать тут особо нечего. Да, отца его звали Зига, а маму - Шуманика. И родной город его - Бухта Гали, близ Мирумира. И, говорят, в роду его был великий пират.
        Сумах слушал с интересом и кивал. В такт кивкам на его шляпе раскачивалось поломанное перо…
        Разошлись два отряда в стороны недалеко от Таммара, под вечер.
        - Если что, спроси меня в любой таверне, - напомнил Ориону Сумах. - Нет такой проблемы, которую бы я не решил. Ну, бывай, братишка…
        Глава девятая. Красный глаз
        …Человек, отрывающий серебристые руны от надгробья, откалывающий камень от древней статуи, вырезающий кусок из самой середины холста, на котором нарисован шедевр, - все ради удовлетворения сиюминутного любопытства - представился мне в тот момент…
        Кангасск Дэлэмэр. Дневник
        В глубине души Джуэл опасался, что ассассины вернутся, хотя и понимал, что вряд ли: шлыков они потеряли всех, да и воинов лишились нескольких, так что их неуклюжим длинным мечам придется несладко против неразделенного отряда десяти. Да и чарги с лихвой припомнят им гибель котенка… Тем не менее, часовых Джуэл выставил, дав спокойно проспать всю ночь только раненым.
        Лес, в который они углубились, был древен - не чета робкому березняку, колонизировавшему недавнюю гарь, а у древних лесов темная душа: уж насколько знаком с лесами Бала, а происхождение доброй половины звуков здесь даже он определить не мог. Пощелкивания, потрескивания, далекое шипение, а то и вовсе что-то ускользающее, на самой границе слышимости. То и дело, просыпаясь, поглядывали на Косту - не закашляет ли?..
        Одним словом, неспокойно пошла ночь.
        - Как спал, Милиан? - поинтересовался Джовиб, подъехав поближе.
        Первые утренние лучи пробивались меж переплетениями хвойных ветвей; сквозь просветы в живой крыше леса проглядывали кусочки розовеющего неба с облаками. Вовсю горланили птицы.
        Услышав голос Ориона, Ворон вначале недоверчиво огляделся по сторонам, словно не веря, в рассветную перемену, и только потом ответил:
        - Плохо спал, как же еще!
        На спине чарги он теперь восседал, подбоченившись; одно плечо лихо торчит выше другого - ну точно полный гордости выпускник какого-нибудь из двух Университетов магии. Но только сидел о так не от хорошего настроения, а чтобы не тревожить больной бок.
        Немного поразмыслив, Милиан сказал:
        - А ведь, по легенде, красный глаз, или горящий обсидиан - злой камень… Как думаешь… он ведь несколько тысяч лет здесь лежит… мог он повлиять на лес?
        - Мог, - тоном знатока ответил Джармин. После гибели Варроха мальчишка ехал вместе с Орионом.
        - Брось, - с улыбкой отмахнулся Бала, - стал бы Сайнар посылать нас за воплощением зла!.. Он верит, что Горящий должен послужить добру…
        - Весь Орден на тысячелетней мести держится, - сокрушенно покачал головой Орион. - И с каких это пор месть - добро?
        …Лайнувер, как ни странно, держался бодро, словно рана совсем не мучила его; надо отдать должное мастерству Балы: обеззаражена и перевязана рана была на совесть. Немного хуже выглядел Пай: крови он вчера потерял куда больше, чем Лайнувер. Доверясь чарге, юный маг всю дорогу дремал в седле, лишь временами вскидывая голову, чтобы осмотреться.
        Отряд углублялся все дальше в лес, и вековые кроны деревьев скрывали людей от солнечного дня, бесчинствовавшего наверху: выдался по-летнему жаркий день.
        - …Здесь должно быть что-то вроде храма… ну хотя бы какого-то строения, - хмурясь, произнес Джуэл ближе к полудню. Они ушли уже достаточно далеко, а вокруг все еще шумел древний лес.
        - Предлагаю остановиться и перекусить, - предложил Орион. - А там видно будет.
        «Перекус» выдался долгим. Отчасти из-за того, что Ирин и Бала вызвались разведать территорию и разбрелись в разные стороны - искать какие-нибудь намеки на то, что раньше здесь кто-то жил и строил, а Коста полез на дерево - взглянуть на мир с высоты, в надежде, что над пологом леса возвышается что-нибудь каменное.
        …Сплошное покрывало хвои… далекие очертания гор… вот и все, что увидел Коста с вершины гигантского кедра, на который он забрался, по пути на веки вечные измазав янтарной смолой и руки, и одежду.
        Но зрелище было захватывающее: над затененным миром леса ярко светило солнце; где-то вдали виднелись самые зубцы гор кулдаганского Кольца, а еще дальше белела скошенная вершина Исполина - самой высокой горы известного мира: а это десять километров в небо!..
        Задержавшись, сколько возможно; насмотревшись вволю, Коста начал спускаться. Обратно в тень и пряные запахи леса.
        Спустившись, он вынужден был сообщить, что не увидел ничего похожего на когда-либо построенное людьми.
        Вскоре вернулся Ирин. Тоже ни с чем. Хмурый и усталый, он сел в сторонке и принялся с таким хрустом грызть сухой паек путешественника, словно тот был в чем-то виноват.
        - Я уже начинаю подозревать, что Сайнар недобро пошутил над нами… - загадочно произнес Лайнувер, глядя в никуда. - Или это какое-то дурацкое испытание мудрости… «Сходи туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что… и обрети там по пути Просветление»…
        - Может, он надеялся, что путешествие нас сплотит. Или научит чему-нибудь… - пожал плечами Пай. - Что-то вроде того… Не верю я, что таким, как мы, можно доверить серьезную миссию. Тем более с горящим обсидианом. Мы слишком молоды. А цена ошибки слишком высока.
        - Это верно, - кивнул Лайнувер. - На сей камушек Орден три тысячи лет молится. Было бы глупо доверять его горстке недомерков… без обид, ладно?
        - Ладно, - вздохнул Милиан. - Это суровая правда: мы - недомерки! - и рассмеялся, к нему невольно присоединились все, кроме двоих…
        Ирин только отвлекся от обеда и усмехнулся краем рта. Джуэл угрюмо смолчал и опустил голову… И все же было бы неплохо, если бы все это оказалось просто испытанием, а зловещая «правда» - только частью всей инсценировки. Джуэл готов был даже простить такие подлые шутки с его чувствами Кангасску Абадару с Сайнаром вместе…
        …Из-за толстоствольного кедра с победным криком выскочил Бала: опять ему удалось подкрасться незаметно. Надо бы уже объяснить ему, что шутка, повторенная в пятый раз, не становится от этого в пять раз смешнее…
        Джуэл гневно сплюнул: по милости Мараскарана он опять схватился за меч с перепугу… Не хватало еще зарубить бестолкового шутника по ошибке. Или привыкнуть и не среагировать вовремя, если появится настоящая опасность.
        - Я тут нашел кое-что! - бодренько объявил Бала до того, как Джуэл успел сказать хоть что-нибудь.
        - Что? - хором отозвались Милиан и Оазис.
        - Человечьи следы, - степенно ответил Мараскаран. - Кто-то ломился сквозь лес, как стадо бешеных шлыков, загоняющих медведЯ… - (да, именно так, с ударением на последний слог).
        - И что с того? - хмыкнул Оазис. - Давай пойдем по следам: придем прямо к лагерю наших знакомых ассассинов-шашлычников! То-то они обрадуются…
        - Балда ты, Оазис! - обиженно сказал Бала. - Шуток не понимаешь… А если серьезно, то лучше идите все сюда и гляньте, что я нашел рядом с теми следами.
        С этими словами он вытащил из кармана матерчатый мешочек, довольно грязный, с приставшими к ткани сухими хвоинками - видно, долго на земле лежал, - и вытряхнул его содержимое на ладонь. С десяток черных стеклянных шариков оказались на розовой, как у всех темнокожих, ладони Балы… Стеклянных шариков, цветом и блеском напоминавших стекла в тяжелых очках Сумаха.
        - Харуспексы, - сразу определил Пай.
        Сдержанно улыбнувшись, Бала перевернул опустевший мешочек дном кверху. Надпись, сделанная стойкой золотой краской, сродни тем, которыми рисовал Джармин, гласила: «Проба 307. Таммарский лес. Холодный обсидиан, 11 образцов».
        Молчали долго, никто не решался заговорить первым. Когда молчание стало невыносимым, решиться пришлось Джуэлу:
        - Пойдем по следам, - сказал он. - Надеюсь, они не нашли Горящего до нас… Как давно они прошли там, Бала?..
        - С пару недель назад, может и больше… - тот смущенно почесал в затылке. - Шли бы осторожно, я бы и вовсе не заметил. А так - ветки рубили зачем-то; грязи башмаками намесили…
        - Интересно, не твой ли очкастый приятель там прошелся? - ехидно заметил Ирин. Когда Орион медленно и злобно обернулся к нему, маленький хмырь стоял поодаль, скрестив на груди руки и довольно подняв подбородок. Самым обидным было то, что он вполне мог оказаться прав.
        - Пошли! - прервал начавшийся было конфликт Джуэл. - Не время сейчас разбираться.
        …Люди, проложившие эту «медвежью тропу», совершенно не знали леса. Да и что другое мало знали тоже, ибо вот так сквозь чащу не рвались бы даже такие городские дикари, как Лайнувер и Оазис.
        Судя по следам, здесь прошло двадцать человек, и вели они с собой одного карликового тарандра, наверняка, с поклажей. Ничего сравнимого с ценностью «Пробы 307» они больше не уронили, но мусора накидали достаточно… это ж надо: за такое короткое время так загадить лес! Бала Мараскаран возмущался этому открыто: на родине островитянина даже ветку у дерева нельзя было отломить, не объяснив духу леса, зачем она тебе нужна, и природа там была окружена святостью и поклонением. «И эти еще назвали бы моих людей дикарями!» - презрительно добавил он, разглядывая очередное свидетельство бестолкового разрушения.
        «Медвежья тропа» вела долго и заворачивала самые невероятные петли: похоже, люди плутали в лесу, проклиная все на свете и то и дело сверяясь с компасом и картой. Начинало темнеть… что, впрочем, не особо беспокоило Балу и Джуэла: ТАКИЕ следы и в темноте не потеряешь. Для верности (чтобы не пропустить что-нибудь оброненное), Бала набрал пригоршню светляков: они освещали все вокруг светом мерцающим голубым, как у Северного Лихта. И, по мере того, как уходило за горизонт солнце, свет чудесных насекомых становился все сильнее.
        С появлением звезд истинной ночи - Жисмондина и Иринарха - кончилась и «тропа»… упершись в настоящую язву на зеленой шкуре леса: видно, незваные гости разбивали здесь лагерь и рубили молодые деревца для костра… Конечно, трава довольно скоро затянет следы костров, а мусор поблекнет под многочисленными дождями и хотя бы затеряется в ней… но молодой кедровник взамен этого, вырубленного на дрова, появится еще очень нескоро - такую рану лесу придется лечить не один десяток лет.
        …Бала светился в темноте весь: многие светляки из тех, что он держал в ладони, разбежались и устроились у него на плечах и спине, вцепившись когтистыми лапками в грубую ткань плаща и вовсю стрекоча свои песенки. Островитянин и не думал гнать светляков, просто старался внимательнее следить за теми, кто остался в ладони, и то и дело стряхивал новых беглецов обратно в общую кучу.
        - Интересно, где они добыли свои харуспексы? - сказал Оазис, оглядываясь. - Выкопали, что ли?
        - Смотрите…
        Бала поднес полную светляков ладонь ближе к тому, что в темноте показалось обыкновенной грудой камней…
        То, чем когда-то были эти камни, было прекрасно. Следы былой красоты остались и сейчас: контуры фантастических многолапых фигур - невероятных существ с большими глазами, полными вселенской печали… Вот каменные глаза почему-то пострадали больше всего.
        - …Отсюда они и добыли те харуспексы… - Бала высыпал оставшихся в ладони светляков на камень, а сам извлек из мешочка несколько стеклянных шариков вулканического стекла.
        Отыскав наименее пострадавшую пару глаз, он вернул «зрачки» на место. Те тут же засияли, отражая голубое сияние светлячков.
        - Какие красивые! - с восторгом и сожалением произнес Джармин. - Эту композицию делал настоящий мастер! Смотрите: он рисовал стеклом по камню!..
        Изумленные, девять амбасиатов, пригляделись к скульптуре поближе.
        Маленький художник оказался прав: все выступы, образующие фигуры, были сделаны из стекла, покрытого замысловатой сетью тонких линий, благодаря чему скрадывался глянцевый блеск. Само стекло было темным, глубокого коричневого цвета…
        Рисовать стеклом по камню, широкими, толстыми, размашистыми линиями… Стекло должно быть расплавленным, чтобы ложиться так мягко… современная технология не способна на это. Магия - может быть, но на Ничейной Земле не используется магия: она взрывоопасна здесь.
        - Дааа… - задумчиво протянул Орион. - Шепни кто об этом нужному человеку - и сюда сбегутся все ученые и маги Омниса…
        - В мире есть много неизвестных видов. Даже цивилизаций, может быть, - вторил ему Пай, в единый миг забыв о мучившей его ране. - Возможно, это - творение людей, еще неизвестных нам, как совсем недавно были неизвестны островитяне и файзулы. Или даже других разумных существ. Посмотри: быть может, они тут и изображены….
        - Судя по всему, здесь уже побывал ученый, - покачал головой Милиан, невольно оборвав лирический настрой Пая и Ориона. - Слишком четко помечена проба… И этот ученый без колебаний изуродовал древнее произведение искусства - просто чтобы вынуть харуспексы. Судя по всему, он не заметил тут ничего необычного.
        - Разве настоящий ученый сделал бы такое? - удивился Коста.
        - Ну, что я говорил? - самодовольно хмыкнул Ирин и расплылся в хищной улыбке. - И, думаю, здесь поблизости еще должны быть такие камни: стеклышки для своих модных очков он ведь тоже откуда-то вынул…
        «Придушу тебя когда-нибудь…» - почти с тоской подумал Орион, но вслух ничего не сказал.
        - Проба значилась под номером триста семь, - пожал плечами Милиан. - Где-то же он набрал предыдущие триста шесть. Надо посмотреть вокруг.
        - Посмотрим утром, - решил Джуэл. - А сейчас остановимся на ночлег… - он задумался на миг и окинул взглядом уродливую поляну, созданную усилием неизвестного «ученого». После чего заключил: - Разобьем лагерь… подальше от этой помойки.
        …Настоящие масштабы разрушения открылись взору только утром…
        В рассветных лучах стеклянные барельефы, изображавшие неведомых существ, словно кровью, сочились алым светом: там, где стекло было сколото и у каждой линии открывалась лишенная насечек сердцевина, отражались солнечные лучи.
        Остальные камни стояли недалеко от первого. С каждого смотрели необыкновенные многолапые существа, держащие в лапах непонятные предметы - всё рассказывало какую-то давнюю, забытую миром историю. На некоторых камнях еще можно было что-то разглядеть и, возможно, засев за древние манускрипты, понять смысл изображений. Но многие были избиты кирками от вершины до основания. Джармин нашел в траве забытый осколок одного такого камня: на нем осталось бурое стекло, в поверхность которого были вдавлены четыре харуспекса размером не больше бисера… тогда и стала понятна причина столь масштабных разрушений: таким «бисером» многие картины были выложены полностью.
        …Камни обходили долго. В угрюмом молчании, точно шли по полю битвы и искали оставшихся в живых, зная, что все давно мертвы, - искали просто для успокоения совести.
        - Вы когда-нибудь убивали… до той битвы? - спросил Коста далеко за полдень, отстав от группы вместе с Паем, Оазисом и Милианом.
        Все молча посмотрели на него: неуместный вышел вопрос. Но он навис неотвратимой тяжестью еще прошлой ночью, и тогда никто не решился его высказать.
        - Я - никогда, - честно признался Пай. - Даже в том бою: не сумел.
        - А я - убивал… - сказал Оазис. - Нечем гордиться: убивал… еще до того, как принял ученичество. Без этого не выжить в городских тенях…
        - А ты? - спросил Коста у Милиана.
        - Тогда… - нехотя начал он. - В той битве… Я убил впервые. Вы не поверите, я только сейчас понял: я убил человека. И понял, как это страшно… Тогда, сразу - сознание затмила боль, да и адреналин не отошел. Потом - была ночь; я ворочался и вспоминал, что произошло. А вчера… вчера я чувствовал только пустоту в душе и ничего не понимал. Как будто меня оглушили… Только сейчас - понял… сердцем, не разумом. Когда увидел все это. У меня будто глаза открылись… Убить человека - это безвозвратно. Так же, как все эти картины… безвозвратно. Таких уже не будет никогда, даже если виновника найти и призвать к суду; так же, как не будет в мире никого, похожего на тех, кто умер до срока, не успев ничего оставить.
        Ворон тяжело выдохнул и уронил голову на грудь.
        - Я понимаю, - сочувственно сказал Коста и дружески обнял его за плечи. - Я чувствовал то же, когда убил впервые. Со мной тогда говорил отец. Долго говорил. А теперь я скажу: мы все - воины, Мил. Даже Сохраняющий Жизнь иногда убивает.
        - Спасибо за поддержку, - слабо улыбнулся Милиан. - Не переживайте так за меня. Мне плохо. Но я переживу. Я просто не думал, что мой путь Сохраняющего Жизнь сразу начнется с убийства.
        - Он начался с сохранения жизни, - возразил Пай. - Если не ошибаюсь, тот парень с посохом уже замахивался на Джармина…
        - Ну, Джармин не так прост, как кажется, - заметил Милиан. - Возможно, ему и не нужно было мое вмешательство.
        - Это ты из-за парализующего ножа? - снисходительно улыбнулся Оазис. - Оно, конечно, здорово, но, знаешь… не преувеличивай…
        Камни служили когда-то навершиями башен, судя по всему: они располагались кругами и полукружьями и были местами подрыты (видимо, вандалы смекнули, что под землей кроется гораздо больше, но, к счастью, не успели копнуть глубоко).
        - Похоже, здесь, под землей целый город, - сказал Орион. - Возможно… - но договорить ему не дали.
        - Идите сюда! Сюда! - послышался за деревьями звонкий задиристый голос Оазиса. Не сговариваясь, старшие одновременно развернули чарг…
        Одно из башенных наверший сохранилось почти полностью. В него открывался широкий вход, что было странно само по себе: ведь, получается, вход был расположен над землей, а значит, нужно было уметь летать, чтобы пользоваться им. Или - догадка пришла неожиданно - плавать, ведь многолапые, изображенные повсюду, здорово походили на морских октопусов, чьими щупальцами завалены все рынки Мирумира и Аджайена… Но тогда… тогда, получается, когда-то здесь плескалось море!..
        Спешившись, Джуэл вошел внутрь, велев остальным подождать. Через некоторое время он вернулся и жестом позвал всех за собой.
        …Внутри оказалось просторно и светло: сквозь огромную дыру в стене, почти под потолком, ярко светило солнце. Кирки и здесь поработали на славу - от стеклянных барельефов, украшавших это «святилище» почти ничего не осталось, - но и то, что осталось, говорило об особой значимости этого места для тех, кто его когда-то создал. Извилистые изображения многолапых сходились к некоему подобию алтаря, где самый большой «октопус» держал в «руках» чашу чистого золота, перевитую почерневшими от времени змейками серебра. На ней, конечно, уже ничего не лежало - осталось только углубление в виде полусферы.
        - Красный глаз… - вздохнул Джуэл. - Абадар так и описал его мне… «Лежит он на блюде серебра и золота в лапах неведомого зверя, в древней башне, окруженной пятисотлетними кедрами…» Последний раз его видел здесь Гердон Лориан…
        Джовиб сурово молчал. Кулаки его медленно сжались и разжались, словно он победил гнев и решил что-то. Наконец он произнес:
        - Я поговорю с Сумахом. И если это он, то я обещаю, он вернет нам Горящего! - Орион резко развернулся и вышел из оскверненного «святилища» под чистые струи утреннего света…
        …Это была тишайшая из Таммарских гостиниц, с крохотным общим залом. Так получилось, что в тот вечер в зале не осталось никого, только Орион сидел за дальним столом в полумраке и следил за беготней светлячков по стенкам закрытой стеклянной колбы: здесь такими колбами заменяли лампы, когда не нужно было много света. Так экономилось масло и создавалась приятная атмосфера.
        Светляки, отчего-то мелкие, не больше муравьев, бежали по стеклу вертикально вверх, преодолевали изгиб колбы, добегали до крышки и падали вниз. Едва вскочив на три пары лап, они повторяли весь цикл заново… Словно сияющий дождь, идущий наоборот.
        На дне колбы, в качестве пропитания для светляков, лежал размоченный сахарный лепесток рамниру - да, их частенько засушивают про запас…
        - Здравствуй, братишка…
        Орион поднял глаза: над ним стоял Сумах. Крикнув служанку, он заказал две кружки грога и тарелку жареного мяса и сел напротив Джовиба.
        - Здесь приятный свет, - отметил Сумах и снял очки. Даже в полутьме было видно, что радужки глаз у него красные. - Ты не пугайся, - поспешил объяснить он. - Это болезнь. Врачи называют ее альбина. Белая кожа, и красные глаза, боящиеся солнца. Я-то уже свыкся с этим - как-никак, с рождения болен… но некоторые… удивляются.
        Джовиб молча кивнул… Отчего-то Сумах был симпатичен ему. Не хотелось начинать неприятный разговор.
        Некоторое время сидели молча. Терпение Сумах продемонстрировал невероятное: ни словом не обмолвился о том, чего ради его вытащили сюда среди ночи. Он снял шляпу (на которой уже красовалось новое перо, взамен сломанного), и его белоснежные волосы торчали вихрами во все стороны, как у мальчишки… Что-то подсказывало, что Сумах - человек опасный, но при этом он был жизнелюбив и вел себя непринужденно, как ребенок на прогулке. Казалось, хмурая суровость ему не может быть свойственна… Орион знавал таких людей: такие и убьют, и умрут с улыбкой на устах…
        Принесли заказ. Сумах пригубил грога и заел его мясом. Орион к угощению не притронулся.
        - Мы нашли руины в лесу, - сказал он, внимательно глядя в красные глаза Сумаха. - Кто-то разорил их, чтобы вытащить харуспексы. Я хотел бы знать, кто.
        Сумах покосился на черные очки, лежащие посреди стола, затем снова перевел взгляд на Ориона. Ни удивления, ни гнева. Понимание?.. может быть…
        - Это не я, - сказал он самым честным образом. - Да, я вожу кое-какие дела с харуспексами и руины эти я видел, но я ни камешка оттуда не вытащил. Я не вандал.
        - Кто мог сделать это? - вновь спросил Орион.
        - Пожалуй, я даже знаю, кто… - после некоторого раздумья ответил Сумах. - Ходил тут один, пытался купить харуспекс у кого-нибудь в Таммаре. Какой-то важный идиот с Севера. Ученый, похоже. С гонором такой мужик… Не купил ничего, естественно: харуспекс - чаще всего фамильная ценность, из поколения в поколение передается, «приручается» хозяином. Кто же продаст такой? Да и места, где новые харуспексы добываются, ни одна семья не выдаст. Но упорный он… Разорил, говоришь, все там?
        - Да, - подтвердил Орион. - Киркой поработал. И не один…
        - Да-да, - махнул рукой Сумах, - с ним была целая банда таких же умников… Так тебе, значит, нужен этот ученый варвар?
        - Да.
        - Хорошо, - просто ответил белокожий. - Я слышал, он разбил научную базу у Кириака. Это ближе к озеру Тай. Захолустный городишко. Найдешь сам?
        - Найду. Карта есть, - сказал Орион, поднимаясь из-за стола.
        - Ну, бывай, братишка. Свидимся еще! - Сумах пригубил грога и помахал рукой вслед Джовибу.
        - Сумах… - Орион обернулся уже у выхода из зала. - Спасибо тебе…
        Глава десятая. Слепота
        На свете много людей, увечных телом. Есть те, чьи глаза слепы от рождения или повреждены при жизни, в силу чего человек не может видеть окружающий мир. Это тяжелое увечье. Но есть увечье куда тяжелее - слепота души. Человек со слепой душой живет не тем, что реально происходит вокруг, а тем, в чем он убедил себя, ибо душа его нечувствительна к тонким вибрациям, и нет никакой возможности заставить прозреть такого слепца.
        Он может равнодушно срубить на дрова прекраснейшее и древнейшее из дерев, овеянное легендами, имеющее свою историю, - и не поймет, если человек со зрячей душой возмутится по этому поводу. «Это - дерево, - скажет слепец. - Мне нужны были дрова - и я срубил его. Разве я причинил зло миру? Ведь таких деревьев полным-полно на свете. Я взял всего одно». - «Но это дерево священно! - воскликнет зрячий. - Люди любили и почитали его! Оно следило ход истории и несет на себе следы великих свершений. Ты убил память, надругался над всем, что дорого человечеству!»
        …Слепец только пожмет плечами и улыбнется снисходительно; ничто не изменится и не шелохнется в нем. «Человек, попрекавший меня, молод и незрел душой, - решит слепец. - Много же он приписывает простому растению! Но все выветрится, когда он повзрослеет. И он поймет, что я был прав».
        Можно. Можно и нужно прощать людей ослепленных мечтой или любовью. Но как простить человека, насмехающегося над любовью, над мечтой и никогда не знавшего их?.. Да, он увечен, и следовало бы щадить его как увечного. Но, видя, сколько зла творят подобные люди, я просто не могу. Каждый из них - раковая клетка в теле своего мира… Видимо, так и гибнут миры: когда раковых клеток становится слишком много.
        Я хотел бы предотвратить это. И я попытаюсь предотвратить.
        Малконемершгхан Сайдонатгарлын. Юношеский дневник (записи, сохраненные Орденом Горящего Обсидиана)
        Кириак рассыпался по равнине горсткой кубиков. У него не было ни стены, ни частокола; правда, дома строили крепко: каменные стены, узкие окна и - неизменно! - окованные железом рамы и пороги. Навскидку Коста мог бы назвать два-три вида детей тьмы, которых остановила бы полоса железа. Но, похоже, Кириак встречал незваных гостей нечасто: все же Ничейная Земля здесь обжитая.
        Гостиницы в Кириаке не было, так что отряд разместился по домам местных жителей. Золото, оставшееся со времен Фираски, открывало все двери, а меч без гарды способен покорить любое сердце: как на Юге и Севере уважают боевых магов - защитников и спасителей в тяжелые времена - так в Ничейной Земле уважают амбасиатов, которые справятся там, где маги бессильны.
        Освоился в городе отряд довольно быстро. К вечеру уже собрались на совет под раскидистым вязом - там кто-то из местных поставил скамьи; растрескавшиеся, потемневшие от дождей, они помнили лучшие времена.
        Путь к Кириаку занял четыре с половиной дня хорошего чаржьего ходу. Оставалось только надеяться, что сведения, сообщенные Сумахом, не устарели до сих пор.
        - …Мы с Оазисом поспрошали людей в городе, - сообщил Лайнувер. - Здесь действительно обосновались какие-то ученые. За лесом есть заброшенный форт, они арендовали его. Также наняли с десяток местных на работу. Плюс какой-то сорвиголова поставляет им живых сильфов.
        - Какая связь может быть между сильфами и харуспексами? - задумчиво произнес Пай. Он сидел, облокотившись на спинку скамьи и вытянув больную ногу: рана, конечно, затянулась за четыре дня, но все равно еще беспокоила его.
        - Это мы с Оазисом завтра и разведаем, - успокоил всех Лайнувер.
        - Не думаю, что они будут с вами откровенны, - усомнился Орион. - Скорее, отправят куда подальше.
        - Бала прихватил их мешочек с харуспексами, пробу 307, - вступил в разговор Оазис. - Поверьте, с нами будут откровенны, - вкрадчиво сказал он и добавил: - И вежливы.
        - Что ж, - улыбнулся Джовиб, - надеюсь, на ваше актерское мастерство.
        Разговоры затихли и звонкую вечернюю тишину никто не захотел нарушать.
        Стрекотали бледно-зеленые светлячки, ютившиеся в ветвях, шелестели на ветру вязовые листья. Незримый, пел в кроне вяза хален - невзрачная ночная птичка с чарующим голосом. Крупные звезды сияли в высоком безоблачном небе; вот-вот проступят сквозь стремительно темнеющую синеву Жисмондин и Иринарх, возвещая окончание вечера и начало истинной ночи.
        - Красиво… - мечтательно улыбнулся Милиан.
        - Да-а, - согласно протянул Пай. - Кажется, я начинаю понимать людей, которые живут здесь: место необыкновенное. Волшебное… хотя здесь и не знают никакой магии.
        - Кстати, «кириак» означает «воскресенье», - невзначай заметил Ворон.
        - Расходимся, - не то грустно, не то сурово сказал Джуэл.
        Отряд повиновался: все поднялись и отправились по домам. Пай шел, опираясь на плечо Милиана; к слову сказать, Бала начинал опасаться, что хромота у Приора может и не пройти…
        Джуэл долго провожал их взглядом. Кроме него под кроной вяза задержался только Ирин. Если присмотреться, можно было уловить во взгляде лучника какое-то глубокое внутреннее торжество. Недоброго толка, впрочем: такое возникает иногда в предвкушении сладкой мести или исполнения коварного плана… О Небо! Да как же ты прозрачен, юный фанатик…
        - Скоро красный глаз будет наш, - сказал Ирин. - Надеюсь, ты знаешь, что делать.
        Джуэл не ответил, а буря, полыхнувшая внутри, никак не отразилась на его каменно неподвижном, как у всех файзулов, лице. Фатум порывисто развернулся и зашагал к ночлегу, Джуэл же стоял один некоторое время, чувствуя себя нагим под всевидящим взглядом небес.
        …О да… у Ирина есть свой план - трудно не заметить готовящейся перемены: малец намерен остаться тем единственным, кто донесет горящий обсидиан до берега драконьего моря. Так что, стоит только завладеть злосчастным камнем, как придется следить за тем, чтобы не получить стрелу в спину.
        «… знаешь, что делать?» О, Джуэл уже твердо уверился в том, что следует постараться довести до моря всех и остаться в живых самому, а там пусть Сайнар думает, что ему угодно: он же, Джуэл Хак, не собирается ни соревноваться с детьми, ни прятаться за их спины, ни жертвовать ими… вообще, детоубийство не очень-то одобряют даже дикие файзулы, а уж они знают толк в смерти…
        Для Нэя Каргилла день начинался хлопотно: недавно уверившись в редкостном разгильдяйстве своих лаборантов, он теперь обходил клетки с животными сам. Изменения отмечались. Тем значительнее они были, чем больше оказывалась масса оставленного в клетке вулканического стекла. Харуспексы размером с вишню раскладывались в клетках по три; а харуспексы мелкие, похожие на черный бисер, насыпались горками по тысяче «бусинок». Животные так и жались к вулканическому стеклу… Недавно прибывшие с Юга и Севера, где их природные стабилизаторы были разрушены ударной дозой боевой магии, они, казалось, видели в харуспексах способ излечить свои незримые раны.
        Каргилл был доволен: если раньше ему приходилось гадать о природе феномена, наблюдая за единственным имеющимся в его распоряжении харуспеском, то последняя экспедиция поставила триста пятьдесят образцов, за вычетом утерянного триста седьмого. Огромный материал! Безграничные возможности!.. Исследование теперь шло полным ходом.
        Ученый остановился у блока клеток с сильфами… Сильфы - бескрылые существа, способные, тем не менее, летать: они используют для этого примитивное заклинание левитации. При разрушенном стабилизаторе их грибовидные тела распластаны по дну клетки, а процент восстановления стабилизатора легко вычислить по восстановлению высоты полета (для этого потолок клеток делается высоким).
        Поразительно: помещенные в эти клетки всего три дня назад, сильфы уже парили в воздухе. А ведь они даже не касались этого обсидиана - черного с красной сердцевиной, похожей на заключенный в стекло тлеющий уголь: камень лежал в центре блока клеток, не контактируя ни с одним животным. Собственно, сам опыт Каргилл поставил для того, чтобы выяснить радиус действия.
        В тех клетках, что располагались ближе всех к «красному глазу», сильфы восстановили свои стабилизаторы полностью: животные свободно летали по всей высоте своих клеток и выглядели очень жизнерадостно. В клетках второго и третьего рядов наблюдалась такая же картина, а дальше эффект начинал немного ослабевать. НО: даже в последнем - двадцать восьмом - ряду действие красного глаза полностью не затухало.
        Придется повторить эксперимент с большим количеством клеток. Каргилл прикинул, что, судя по всему, радиус действия «красного глаза» должен быть около тридцати метров. Впрочем, в последний раз он так же прикидывал двадцать…
        - Доброе утро, папа! - раздался звонкий молодой голос.
        - Доброе утро, Карина, - Нэй обернулся навстречу дочери.
        - Ух ты! Смотри-ка! Все уже летают сегодня! - на лице девушки появилось выражение искреннего детского восторга. Она присела на корточки и стала рассматривать сильфов в клетках.
        - Я поставлю еще пару опытов, - мягко сказал Нэй. - Радиус действия надо выяснить - это во-первых. А во-вторых, хотел бы я знать, распространяется воздействие само по себе или же необходимо, чтобы присутствовал непрерывный ряд животных…
        - Думаешь, тут есть эффект домино? - пожала плечами девушка.
        - Нет, - покачал головой Нэй. - Скорее, эффект кругов на воде: когда необходима определенная среда для распространения. И я предполагаю, что этой «средой» могут быть поврежденные особи.
        - Пап, как ты думаешь, а человеку харуспекс может восстановить стабилизатор? - определенно, у Карины Каргилл большое научное будущее. И куда больше воображения, чем у отца.
        - У человека нет стабилизатора, - ухмыльнулся в бороду Нэй. - Нечего восстанавливать…
        Закончив обход, отец с дочерью выбрались на лужайку перед старым фортом. Здесь, на свежем воздухе, нанятые местные рабочие разворачивали полевую кухню и ставили столы: приближался час завтрака. На вкусные запахи уже подтягивались отовсюду молодые коллеги Нэя.
        Все как всегда… впрочем, Каргилл сразу уловил изменение привычной картины: в ней появились двое юных чужаков. Они расспрашивали о чем-то повара. Одному на вид было едва ли восемнадцать, другому и того меньше, лет двенадцать-тринадцать, наверное. Не местные, видно по всему: при них чуть изогнутые мечи без гарды, дорожная одежда и бравый (разбойничий, как решил Нэй) вид. И что им тут могло понадобиться?..
        В тот самый момент, когда Нэй Каргилл задался этим вопросом, повар обернулся к нему и радостно указал на него чужакам. Те дружно развернулись и направились к ученому.
        «Как назло - ни одного воина в лагере! - лихорадочно соображал Нэй, следя за приближением чужаков. - Как я раньше не подумал?.. А теперь - стоит этим мальчишкам пригрозить своими мечами, как придется выложить все, что они потребуют: иначе резни не миновать…»
        Ему стало жутко; внутренности в животе, казалось, стянулись в тугой узел. Пришлось глубоко вздохнуть несколько раз. Нельзя бояться сейчас, когда от него, Нэя, зависит жизнь всех людей в лагере. И Карины… (во имя всего, зачем она все еще стоит рядом?) Однажды Каргиллу уже доводилось видеть, что за долю секунды способна сделать с человеком катана… при взмахе самого клинка даже не видно - только блеск, а потом… От воспоминания Каргилл вздрогнул…
        Чужаки приближались; у обоих - улыбчивые и в высшей степени доброжелательные лица…
        - Нэй Каргилл? - осведомился старший.
        - Да, это я, - ответил ученый, собравшись с силами: только амбасиат теперь мог заметить, что он весь дрожит внутри… Нэй не удержался - посмотрел на дочь; Карина тоже выглядела встревоженной. Плохо, что она не умеет притворяться.
        …Лайнувер почувствовал некоторое разочарование: человек, стоявший перед ним, чуть ли не трепетал от ужаса. Он явно ни разу в жизни не касался оружия и ничего не знал о Сохраняющих Жизнь. Мечи без гарды, заставившие заулыбаться хмурого повара и открывшие дорогу сюда, у ученого вызвали такой панический ужас, что, пригрози сейчас Лайнувер - и тот отдал бы им с Оазисом все, включая горящий обсидиан и собственные портки, лишь бы они убрались отсюда…
        Хм… когда Лайнувер Бойер готовил свое представление, он рассчитывал на куда больший уровень сложности. Где-то на порядок больший…
        Ну что ж… не стоит впопыхах менять тактику…
        - Мы с братом - Сохраняющие Жизнь, амбасиаты. Мы хранители мира и спокойствия в Ничейной Земле. Так же, как боевые маги - хранители мира и спокойствия на Севере и Юге.
        Каргилл нервно сглотнул.
        - И что же вы хотите от меня? - спросил он, по-прежнему сохраняя невозмутимый вид. Внутренняя дрожь тоже немного унялась.
        Амбасиаты переглянулись.
        Оазис извлек из-за пазухи мешочек с пробой триста семь и передал его Лайнуверу.
        - Это твоё, - утвердительно сказал Бойер, продемонстрировав Каргиллу надпись и высыпав на ладонь харуспексы. Попытку отвертеться он сразу пресёк: - Не стоит лгать нам, Каргилл. Мы здесь не за тем, чтобы тебя судить. Мы здесь затем, чтобы предотвратить кровопролитие.
        - Что?! - Нэй недоуменно поднял бровь. Страх у него уже прошел, а гордыня и возмущение начали брать верх над растерянностью. - Потрудись объясниться, молодой человек…
        - Эта проба… триста седьмая, - уточнил Лайнувер. - Была взята в древнем храме. Как и предыдущие триста шесть. Надо заметить, при взятии этих проб храм был полностью разорен. Масштабы разрушения нашими экспертами оценены и документированы, - однако инквизиторский тон удавался Лайнуверу здорово, даже Оазис такого не ожидал…
        - И в чем же меня обвиняют? - надменно сказал Каргилл. Вид у него был теперь, как у хищной рыбы, попавшей с губительной суши обратно в родное озеро. - В том, что я принес религиозные предрассудки в жертву науке? - он усмехнулся и выложил самый весомый аргумент: - Я не нарушил ни одного закона: храм был веками заброшен; ничьей собственностью он не является.
        - Тут ты не прав, - спокойно и бесстрастно возразил Лайнувер. - Да, юридически храм ничьей собственностью не является, но в нем проводили обряды последователи октопического культа. Сейчас их главная мечта - казнить осквернителей храма, - Бойер выждал эффектную мрачную паузу и подождал, пока вновь встрепенувшийся страх не собьет с Каргилла всю спесь. - Только из уважения с Сохраняющим Жизнь, - продолжил он, - октописты согласились подождать с возмездием и разрешили нашему братству разобраться в ситуации. Мы не теряем надежды решить дело миром, - Лайнувер перешел к главному: - Дабы доказать, что действия твои и твоих подчиненных имели целью не наживу, а чистую науку, мы с братом должны осмотреть твою лабораторию и сделать необходимые записи.
        В руках Оазиса тут же появились прошитая грубыми нитками стопка чистых листов и огрызок карандаша.
        - Конечно-конечно, - поспешно согласился Нэй, с трудом сохраняя остатки спокойствия; стук сердца глухо отдавался у него в ушах. - Пройдем в лабораторию. Мы не делаем из наших исследований никакой тайны, - обернувшись к дочери, он добавил с самым беззаботным видом, который только сумел изобразить: - Иди завтракать без меня, Карина…
        Теперь Нэй Каргилл остался с незваными гостями наедине. Они спокойно, словно не представляли никакой угрозы, шли следом, молчаливые и бдительные, точно инквизиторы, и серьезные не по годам…
        - Скажите, - решил осведомиться Нэй, дабы разрядить обстановку, - отчего ваше братство направило ко мне именно вас? Не сочтите за обиду, но вы оба очень молоды…
        - О, это старая традиция, - радушно пояснил Лайнувер. - Она гласит: «Юному дипломату больше доверяют»… Мы прибыли в Кириак не одни, конечно же. С нами еще восемь человек.
        Каргилл удовлетворенно кивнул. В конце концов некомпетентными в своей области юнцы не выглядели. И - он поймал себя на мысли, что если юный возраст и не внушает доверия, то умаляет страх - это точно.
        Ученый провел амбасиатов по лаборатории. Двигались они бесшумно и ловко - длинные ножны на боку у каждого, казалось бы, неуклюжие в тесном помещении, ни разу не задели ничего из ценного хрупкого оборудования. Вопросы задавались разумные и только по делу.
        О красном глазе спрошено было особо…
        - Я, кажется, не упомянул об этом… - сказал в нужный момент Лайнувер, - …но лидер октопистов заявил, что хотел бы получить назад «красный глаз» - черный обсидиан с красной сердцевиной - в знак твоих добрых намерений.
        - И кому же я должен его отдать? - недовольно ухмыльнулся Каргилл. - Вам двоим, что ли?
        - В наши цели не входит тебя принуждать, - несколько оскорбленным тоном ответил молодой воин. - Мы лишь передаем тебе пожелание потерпевшей стороны. В случае выполнения этого пожелания переговоры пойдут легче, а шансы на мирное разрешение вопроса увеличатся.
        - Я не собираюсь отдавать этот обсидиан, - категорично заявил ученый. - Он имеет исключительную научную ценность. Передайте октопистам, что я могу выплатить его цену серебром и золотом, а также вернуть некоторую часть обычных харуспексов.
        «Наглец… - мысленно возмутился Лайнувер. - Повезло тебе, что октопистов нет на свете»…
        - Боюсь, эта вещь для них бесценна; они не станут разменивать святыню на золото, - сказал Лайнувер вслух. - Что ж… в таком случае, мы должны взглянуть на него и удостовериться, что он цел и сохранен. Это особо важный пункт.
        Каргилл пожал плечами и подвел «гостей» к блоку клеток с сильфами. Здесь они задержались надолго. Старший амбасиат со всех сторон рассматривал обсидиан и задавал вопросы о его состоянии и условиях хранения, а младший профессионально зыркал по сторонам и чирикал что-то в своем самодельном блокноте.
        По завершении осмотра все трое вернулись к выходу.
        - Благодарю за участие, - холодно и официально произнес Лайнувер, остановившись на пороге. - Теперь мы можем сказать несколько слов в твою защиту при переговорах с октопистами. Но, боюсь, без жеста доброй воли в виде возвращения горящего обсидиана этого будет мало. Мы сделаем все возможное, но ничего не гарантируем. Сегодня же наш отряд отбывает из Кириака…
        - То есть как это отбывает? - хмыкнул Каргилл.
        - Мы лишь пытаемся решить дело миром, - с суровостью в голосе отвечал юнец. - Мы ведем переговоры, но мы не будем сражаться за тебя, Нэй Каргилл. Так что советую тебе эвакуировать людей отсюда или нанять охрану: на случай, если октописты не дотерпят до переговоров и предпримут что-нибудь. Или если переговоры пройдут неудачно.
        - Вы оставляете нас на произвол судьбы?!. - громко возмутился Нэй. - И после этого вы смеете именовать себя защитниками на этих землях?!!
        - Мы не обязаны умирать за вандалов, разоривших храм, - впервые в разговор вступил младший амбасиат, и он был куда эмоциональнее своего старшего товарища.
        - Прощай, Нэй Каргилл, - сухо сказал Лайнувер.
        С этими словами Сохраняющие Жизнь ушли. Измотанный, как после тяжелой работы, Каргилл отправился завтракать.
        У входа в лабораторию начали собираться обеспокоенные сотрудники. Нужно было срочно что-то решать…
        - …Как-как ты их обозвал? Октопистами? - Орион захохотал.
        - Да я рисунки те вспомнил. На октопусов похожи, - пожал плечами Лайнувер. За сим последовал еще один взрыв хохота, на сей раз всеобщего.
        Джуэл, хранивший молчание в общем веселье, едва уловил момент, когда этот громогласный дружеский хохот начал стихать. Вскоре под вязом воцарилась жутковатая тишина: продолжал смеяться только Ирин. Все взгляды были обращены к нему. То, что маленький хмырь умеет смеяться, удивительно само по себе, но гораздо хуже то, что смеялся он, как плохой артист - натянуто и демонстративно. Смех по принуждению - страшная штука. Джуэл невольно поежился. «Не нравится мне все это… - подумал он. - Такой смех хуже погребального звона». Словно добившись своего, Фатум замолк. Однако теперь вернуть атмосферу веселья было уже непросто. Разговор пошел серьезнее.
        - Каргилл этот - трус редкостный! - с некоторой досадой произнес Оазис. - Лайнувер на него такого страху нагнал!
        - Ага, - закивал Бойер, скрестив на груди руки. - Я ему про то, что прирежут его, как собаку, если обсидиан не отдаст, а он мне про «научную ценность»; я ему про варварски разоренный храм, который был кому-то дорог, а он мне про «религиозные предрассудки в жертву науке»… Упертый, как последний шлык! Хоть кол на голове теши!
        - Точно, - подтвердил Оазис. - Вроде, крутой ученый, а полный идиот…
        - Он не идиот, - задумчиво произнес Милиан, устремив взгляд в пронизанную солнечными лучами крону старого вяза, - он слепой. О таких еще Малконемершгхан писал. Три тысячи лет назад. А - вот надо же! - слова все те же…
        Почувствовав, что люди ждут от него этих слов, Милиан закрыл глаза и, вызвав перед мысленным взором запечатленную однажды и навсегда страницу, прочел… О том, как и почему погибают миры, если таких «увечных», как Нэй Каргилл, становится слишком много…
        Чудом уцелевший фрагмент юношеского дневника Малконемершгхана до сих пор звучал так, словно был написан только вчера. Ничего не изменилось за три тысячи лет и вряд ли изменится когда-нибудь.
        - У нас на Черных Островах говорят, что болезни души тоже можно вылечить, - грустно сказал Бала. - Но это чудо, и сознательно повторить его не сумел пока ни один лекарь.
        В несколько молчаливых моментов, последовавших за словами Мараскарана, каждый думал о чем-то своем…
        О чем думал вновь посуровевший Ирин, в общем-то, недалеко ушедший в своей слепоте от Каргилла? Неизвестно. Одно ясно: тогда, при виде мира-первоисточника, маленький хмырь словно прозрел, и ему стоило немалого труда упрятать свой взор обратно в ту темную конуру, где томилась его душа…
        - Ты научишься их лечить, я знаю! - весело сказал Джармин. Бала только виновато улыбнулся в ответ.
        - …Э-э… значит, план таков, - нехотя вернул разговор в прежнее русло Лайнувер. - Оазис, покажи карту…
        Оазис с гордостью выложил на скамью исписанную стопку листов. Утром, пока Лайнувер заговаривал зубы ученому, младший знаток городских теней времени даром не терял: планы комнат и залов были зарисованы во всех деталях; также были помечены все места нахождения харуспексов и записано все, имеющее мало-мальски важное значение.
        - Кхм… я мог бы, конечно, мечом ему пригрозить, чтоб отдал мне обсидиан. И он отдал бы - так перетрусил… - сказал Лайнувер, оглядев склонившиеся над картами головы. - Но страсть как не хотелось бросать тень на всех Сохраняющих Жизнь. Да и не в моем стиле это… Джуэл…
        Файзул поднял глаза.
        - Возле озера есть еще два городишки, таких, как этот, - начал Лайнувер. - Татиан и Илерий. Мы все равно их пройдем, согласно маршруту, верно?
        - Да, - Джуэл кивнул.
        - Так вот, я предлагаю вам всем собрать вещи и двинуться в Татиан сейчас же. Я отправлюсь с вами, а по пути сверну куда-нибудь, где можно дождаться ночи. Ночью я забираю харуспекс и к утру буду уже с вами. Ну как?
        - Ты не берешь с собой Оазиса? - уточнил Джуэл.
        - Нет, я привык проворачивать такие дела один. Тут второй может стать помехой.
        Что ж… Бойер ответил честно. Отчего-то Джуэл не сомневался, что он вернется и харуспекс принесет с собой. В пользу такого вывода говорит хотя бы то, что парень не знает об истинной цели путешествия. Для него оно заканчивается неподалеку от Илерия, на границе с Дикой Ничейной Землей.
        Однозначно: он вернется.
        - Ладно, план принят, - постановил Джуэл. - Отправляемся сейчас же.
        День клонился к вечеру. Двенадцать часов безделья в ожидании этого самого вечера, способные вывести из себя кого угодно, каждый провел по-своему. Карн - чарга Лайнувера, седой и умудренный жизнью котище - не стал делать из свободного дня проблему: он его просто проспал, свернувшись клубком в тени раскидистого драконника. Лайнуверу оставалось только завидовать: без одеяла спать на земле под открытым небом он никогда не умел: он не Бала и не Джуэл, в конце концов…
        Чтобы скоротать время, Лайнувер ушел в размышления (туманное слово «медитация» он недолюбливал с детства, но возможность с помощью нее сконцентрироваться и восстановить силы не мог не ценить).
        …Не бывает легких заданий, подумалось ему. Возможно, Сайнар водит их за нос с этим обсидианом и сейчас посмеивается вместе с Нэем Каргиллом? Но если нет, то тогда что может дать Ордену Горящий, если его нельзя даже вынести из Ничейной Земли, чтобы, в лучшем случае, не загреметь в Люменик или на лесоповал, а в худшем не распрощаться с жизнью на месте?..
        Лайнувер не любил простых дел. «Просто» - значит «полно подводных камней». Каждый, кого хоть немного потрепала городская жизнь, должен знать это.
        Как бы то ни было, двенадцать часов свободного времени, наедине с открытым небом - вполне достаточный срок для того, чтобы устранить любые далеко идущие сомнения и сконцентрироваться на ближайшем: на том, что происходит сейчас.
        - …Вставай, старина Карн!.. - растормошил чаргу Лайнувер. - Нам пора отправляться.
        Небо уже было черно ровно настолько, чтобы на нем проступил Жисмондин; судя по всему, и Иринарха осталось ждать недолго: истинная ночь на подходе. Пора было двигаться к каргилловскому лагерю. Со всей быстротой и бесшумностью чаржьего шага.
        Стремительно холодало (весенний день может быть похож на летний, но ночь тебя не обманет). Лайнувер накинул плащ (по такому случаю, черный) и опустил капюшон на глаза. Теперь он, если не двигался, то полностью сливался с окружающей тьмой: заметить Лайнувера можно было, только наткнувшись на него сослепу.
        К форту он подошел со стороны леса, где и оставил чаргу. Среди кустов и деревьев серая с черными пятнами шкура делала Карна невидимым. Короткий отрезок пути до лагеря Лайнувер прошел пешком.
        Стена, окружавшая древний форт, могла бы показаться неприступной с первого взгляда, однако, припомнив карту Оазиса, Лайнувер неспешно углубился в бурные заросли, невесть сколько лет атакующие эту стену. Место, где не хватало огромного куска каменной кладки, отлично замаскировалось этой агрессивной растительностью: увидеть его можно было только уже находясь внутри, если, конечно, не знать точно.
        Лихо вскарабкавшись на стену, Бойер бесшумно преодолел ее и огляделся…
        …Костер, горевший посреди двора, заставил его сокрушенно покачать головой, лишний раз поразившись безграничности человеческой глупости.
        Да, Каргилл хотел сделать как лучше: он выставил часовых. Но два юных балбеса, с трудом понимающие, за какой конец удобнее держать меч, ослепленные ярким светом костра и оглядывающиеся по сторонам с видом затравленных зверьков… нет, толку от такой стражи никакого… Нэй даже не додумался посадить их в остатки смотровой башни, что было бы куда эффективнее…
        Впрочем, Бойера это бы тоже не остановило. Сейчас же он их спокойно обошел, даже не потревожив. Теперь ветхая крепость была прямо перед ним и от горящего обсидиана его отделял только простенький замок на двери, ведущей в лабораторные помещения. Лайнувер уже приготовил отмычку, когда заметил, что дверь всего лишь прикрыта, а не заперта…
        Вряд ли стоило переоценивать Каргилла, но тени учат ничем подозрительным не пренебрегать: все это выглядело как ловушка.
        Спрятав отмычку, Лайнувер решительно направился в обход. Запасной вариант Оазис для него предусмотрел и, как оказалось, не зря. Одна из бойниц наверху была разворочена настолько, что в нее мог протиснуться человек… некогда думать, что нанесло каменной стене такие повреждения: здесь, в Озерной Области, где стоят все три городка - Кириак, Татиан и Илерий, - порох только горит, но не взрывается.
        Карина подвесила масляную лампу на одной из перекладин под потолком: так в ее свет попадали все клетки с сильфами, окружающие красный глаз… Довольно жутко, но этот странный харуспекс мерцал, словно тлеющий уголь, даже в темноте.
        В отличие от отца, Карина Каргилл очень уважала древние сказания и всегда обращалась к ним. Так вот, сразу в нескольких из них упоминалось это сияние, не угасающее ни днем, ни ночью. Там говорилось, что все харуспексы образовались из остывшего вулканического стекла: оно почернело, когда жар вулкана угас. Но были и такие, что сохранили в себе этот первозданный жар… «Красный глаз», «Горящий Обсидиан», «Око войны» - много имен давали одному и тому же явлению, но ни одно из них не было добрым, словно светящиеся изнутри камни прокляты.
        Девушка прошла меж клетками и, слегка помедлив, все же взяла горящий обсидиан в руки. Он остался холоден к прикосновению, как был холоден всегда. Если в нем и горит вулканическое пламя, то ни капли его не выходит наружу.
        Во внешний мир, жестокий мир,
        Не отдаю тепла…
        Легенды даже говорили, что тому, кого «око войны» признает хозяином, оно дарует власть над миром. Карина пожала плечами: глупая идея - захватить мир. Тем более она глупая, если учесть, что Омнис даже не изучен полностью: все, что нанесено на карты, - лишь островок, окруженный гигантским белым пятном, в которое вместилось бы еще невесть сколько известных земель.
        …Обсидиан был приятно гладок на ощупь; его опоясывал тончайший витой ободок и очень прочного сплава (отцу так и не удалось ни снять его, ни отломить кусочек, когда он пытался взять образцы). За обруч цеплялось маленькое ушко, в которое входила цепочка.
        На мгновение Карина забыла, что пришла сюда в такой час с чисто научной целью - снять данные нескольких своих экспериментов. В ней проснулась мечтательность маленькой девочки вместе с любовью ко всему древнему и таинственному.
        Улыбнувшись этой перемене, Карина надела обсидиан на шею…
        …Лайнувер кусал губы, невидимый за краем светового круга лампы. Неожиданный поворот событий совершенно не радовал его.
        Для таких случаев у него всегда был с собой отравленный кинжал на поясе; но пускать его в ход сейчас - это последнее, на что пошел бы Лайнувер.
        Пристально, почти не моргая, он смотрел на девушку…
        Карина была красива, как красив всякий добрый и честный человек, даже если он не вполне соответствует общепринятым канонам красоты. В отличие от отца, она была зрячей… Ей-богу, Лайнувер Бойер чувствовал себя так, будто без спроса заглянул в детскую мечту: устремив взор в проглядывающее сквозь бойницы небо и теребя тонкими пальчиками цепочку горящего обсидиана, девушка вполголоса читала древние стихи, автора которых помнят теперь, наверное, только миродержцы… У такого мирного существа красный глаз сиял, казалось, еще яростнее; ровный красный свет сменился едва различимым мерцанием.
        Шло время… Лайнувер сидел на каменной ступеньке и, завернувшись в плащ, молча терпел сквозняк, рвущийся из развороченной бойницы. Замерз он окончательно и бесповоротно, а Карина и не думала уходить: даже не сняв обсидиана, она сидела теперь на полу, подобрав под себя ноги, и, оглядывая клетки, делала какие-то записи. Надежда на то, что она уйдет, таяла, как мирумирский ватный сахар: по всему было видно, что девушка привыкла работать здесь по ночам.
        «Глупая… - с тоской и нежностью думал Лайнувер. - Не боится она никаких октопистов… Это ее отец не понимает ни… чего… а она просто не боится. Должно быть, никогда не видела, как человек убивает человека, и думает, что старуха Смерть бродит где-нибудь далеко-далеко и никогда не пройдет рядом…»
        Начинало светлеть небо.
        Понаблюдав за Кариной несколько часов, Лайнувер сделал для себя кое-какие выводы и решил, что игра стоит свеч. Медленно, держа на виду дружески открытые ладони, он вышел из темноты…
        Карина не закричала, лишь изумленно уставилась на чужака… Что ж, хороший знак: значит, Лайнувер не ошибся в своих предположениях… Только вот кем она видит его: быть может, защитником несчастных, явившимся под покровом ночи?..
        - Я тебя знаю, - сказала девушка, ничуть не выглядя испуганной. - Как ты сюда попал?
        - Дверь была не заперта, - пожал плечами Лайнувер и присел рядом, надеясь, что у него в этом черном плаще не слишком разбойный вид.
        - Зачем ты пришел? - спросила Карина.
        - За обсидианом, - уже второй раз Бойер ответил совершенно честно. - Вот этим, горящим.
        - А-а… - грустно протянула Карина. - Отец рассказывал мне… Скажи, он правда разорил храм?
        Лайнувер кивнул. И встретил искренне сочувствующий взгляд.
        - Как жаль… - девушка вздохнула и опустила плечи; она молчала некоторое время, теребя цепочку Горящего. - Слушай, возьми его, а… - вдруг сказала она. - Верни этим людям хоть малую часть того, что отец у них отнял… Он не плохой, правда… просто… просто… Он не знает ничего, кроме науки. Не ведает, что творит…
        Красный глаз перекочевал с тонкой шеи Карины в открытую ладонь пораженного до глубины души Лайнувера. Ему бы встать и уйти, раз дело сделано, но… он просто не мог.
        - Спасибо… - вот и все, что он сумел ответить.
        - Как тебя зовут? - спросила девушка, улыбнувшись и склонив голову набок, словно маленькая птичка.
        - Лайнувер Бойер, - ответил он, чувствуя, как лицо заливает краска: ничего глупее в данной ситуации он не мог сделать, только назвать свое настоящее имя…
        - Скажи, а это правда, что у Сохраняющих Жизнь нет семьи? - последовал следующий бесхитростный вопрос.
        - Не совсем… - смущенно усмехнулся Лайнувер, потупив взгляд. - Только у тех, кто решил всецело посвятить себя служению Омнису и воспитанию новых хранителей мира. Таких самоотверженных немного…
        - И ты не относишься к ним? - казалось, это было сказано с надежной.
        - Видимо, отношусь, - со вздохом и грустной улыбкой ответил на это Лайнувер. - Прости… мне пора: небо светлеет. Не хочу, чтобы меня видели здесь…
        - Я ничего не скажу об этом отцу! - заверила его Карина. - Я совру… что… что один из октопистов забрал обсидиан!
        - Ты не умеешь врать, - покачал головой Лайнувер. - Просто скажи, что не знаешь, куда он делся.
        - Но ведь это тоже ложь…
        - Не совсем…
        - Хорошо… Ты возвращайся, Лайнувер Бойер. Когда переговоры закончатся. Я очень… очень хочу, чтобы ты вернулся.
        - Я постараюсь. Но ничего не могу обещать.
        Он застегнул на шее цепочку с горящим обсидианом, чтобы ненароком не потерять его, и, уже заслоняя собой проем в стене, когда-то бывший обычной узкой бойницей, помахал Карине рукой на прощание.
        Беспрепятственно миновал он и стену, и двух часовых, все еще пугливо жмущихся к своему костру, слепившему их и в предрассветных сумерках. Он был спокоен, сосредоточен и мертвенно бледен после ночи, проведенной без сна. Только по стеклянному взгляду можно было догадаться, что что-то с парнем не так.
        Карн встретил его в лесу, неожиданно выскочив навстречу из-за кустов. Лишь тогда с Лайнувера сошло то странное оцепенение: он шумно выдохнул и, опустившись на колени, уткнулся носом в пятнистое меховое плечо Карна. Тот ласково заурчал, словно успокаивал испуганного котенка.
        А ведь горячее чувство под самым сердцем и вправду было сродни испугу… что-то ломалось в душе Лайнувера. С мучительной и сладкой болью.
        Больше всего на свете он хотел сейчас со всех ног помчаться обратно… к Карине… наплевав на Орден и выбросив в мокрую траву проклятый обсидиан… Возможно, и Пай чувствовал нечто подобное, когда ему запретили остаться в колледже…
        Найти то, что всегда искал - и отказаться от этого ради долга - вот беда и благодетель Сохраняющего Жизнь…
        «…Таких самоотверженных немного…» - «…И ты к ним не относишься?..» - «Видимо, отношусь…»
        Солнце поднималось над горизонтом. По равнине размеренно бежала огромная пятнистая чарга. Всадник, тонкий и хрупкий на ее фоне, спал прямо в седле, уткнувшись носом в холку разумного зверя.
        Вряд ли кто-то надолго задержал бы взгляд на этой картине. Меж тем, этот всадник вез с собой легендарный горящий обсидиан, именуемый иначе оком войны.
        Глава одиннадцатая. Последняя сказка Ориона
        Зверь, которого я видел, был подобен барсу; ноги у него - как у медведя, а пасть у него - как пасть у льва; и дал ему дракон силу свою и престол свой и великую власть…
        Священная книга мира-первоисточника. Апокалипсис. Откровение 13:2
        «Сколько себя помню, всю жизнь Абадар учил меня понимать карты, располагать войска, сражаться самому и вдохновлять к сражению других… Он растил меня полководцем. Но вот я вырос - и армии для меня нет, есть лишь маленький отряд, почти полностью состоящий из безусых мальчишек. И этот отряд разрушил все, чему меня учил Абадар: они так и не стали для меня фигурками на доске, хотя я и старался душой не прикипать к ним.
        Ты так и не сделал меня генералом, учитель. Подвел ли я тебя? Или так нужно? И зачем всё?..»
        Джуэл Хак смотрел на восходящее солнце, не моргая; лишь слегка опустив веки. Он вспоминал. И пытался понять Кангасска Абадара. Любовь к учителю у Джуэла была замешана на страхе, на подчинении старшему (что и говорить, маленького опасного файзула Абадар держал строго), но все же тому, кто никогда не знал своих родителей, учитель - самый родной человек во всей Вселенной и разочароваться в нем - все равно, что предать себя самого… Потому Джуэл искал объяснения. Любые объяснения тому, чего не понимал…
        Городок Татиан еще меньше Кириака, и близость Дикой Ничейной Земли здесь чувствуется куда сильнее: дома жмутся друг к другу, а не разбросаны вольно по равнине, как в Кириаке. Есть стена и смотровые вышки. И, как ни странно, - постоялый двор. Грустная, поблекшая вывеска на нем гласит: «Приют у Озера».
        По прибытии Джуэл отчего-то остался ко всему безучастен - в мрачном, задумчивом настроении. Так что договаривался с хозяином и щедро отсчитывал монеты Орион. К вечеру люди разместились по комнатам (Орион откупил всем по одной, заняв почти все, что были на постоялом двое и озолотив хозяина), а расседланные чарги были отпущены на охоту в лес.
        Вечер прошел впустую. Ждали Лайнувера и беспокоились за него; из-за этой внутренней сосредоточенности не удавался ни один разговор. Потому в общем зале, конечно, посидели, подкрепившись жареным мясом, сыром и сушеными диадемовыми плодами на сладкое, но каждый молчал и блуждал в собственных мыслях. Особенно Джуэл… Орион, в общем-то недолюбливавший сурового файзула, теперь даже пожалел его: казалось, тот несет на плечах гигантский камень, который наливается тяжестью с каждым шагом.
        …То было вчера. Теперь же над Татианом горит рассвет - и все иначе…
        Вдали бежал Карн, в окружении восьми других чарг, и Лайнувер, такой крохотный, что его едва можно было различить с этого расстояния, радостно размахивал рукой. Как ни странно, встречать его вышли не только девять товарищей по отряду, но и половина жителей городка, хотя они и понятия не имели ни кто он такой, ни с чем приехал. Тем не менее, парню в черном плаще, красиво развевавшимся на ветру, даже радовались: видимо, для кого-то его появление стало светлым событием, разбавившим тяжелую однообразную жизнь на окраине Дикой Ничейной Земли.
        …Лайнувер остановил Карна и спрыгнул в траву. На груди у него сиял горящий обсидиан, видимо, выбившийся на скаку из-под рубашки. Вряд ли угольно-красное сияние можно было назвать многообещающе добрым, но отряд ликованием встретил его. Обнять Лайнувера, потрепать и похлопать его по спине счел долгом каждый из девяти его товарищей. Общему примеру последовал и Ирин: в конце концов, рад он был тоже.
        Таркил, хозяин «Приюта у Озера», спокойно протирал высокие стаканы, в которых здесь принято подавать светлые напитки, когда в общий зал ворвалась эта сохраняющая жизнь компания, откупившая вчера почти все комнаты. Известно, Сохраняющие Жизнь часто дают суровые задания своим юнцам, но даже то мастерство, с которым эти задания выполняются, еще не делает их взрослыми.
        Вчера мальчишек (а рядом с Таркилом и Джуэл - мальчишка) было только девять. Сейчас они с криками и песнями несли на руках десятого… Черный плащ; кинжал у пояса - какая мечтательная девушка устоит перед таким мрачным красавцем!.. Да еще и этот камень - алый, как глаз разъяренного шлыка.
        Молодые герои…
        - Мы сегодня празднуем, хозяин!!! - со всей молодецкой удалью заорал один из старших. Орион (людей Таркил всегда хорошо запоминал).
        - Вина и угощений! И музыки! - потребовал второй, Бала, черный островитянин.
        - Гостей много будет? - добродушно осведомился хозяин, снисходительный к бесшабашной молодости.
        - Нет, только мы, - уточнил мальчишка помладше. Коста. Хех… тихоня с мечом.
        - Ничего подобного! - возмутился мелкий прохвост. Оазис. - Пусть все желающие приходят! За свой счет, конечно…
        Тут Орион затянул веселую мирумирскую песню, имеющую, без сомнения, древние пиратские корни. Скорее всего, слова принадлежат Зиге-Зиге, в ту пору когда он был влюблен и богат…
        Я пел веселую песнь тебе
        О белых пяти кораблях.
        Веселую песнь тебе я пел
        О неизвестных морях.
        Гитара взывает к душе твоей,
        И к мысли твоей - слова.
        Красивая песня - но что за ней?
        Поймешь ты это едва…
        Ох, я рад!
        А ведь я пират!
        Я много морей повидал.
        Ох, я рад!
        Отыскал я клад!
        С разбоем я завязал.
        С былых времен мне осталась песнь
        Для несокрушимых сердец.
        О том, что давно у меня уже есть,
        Мечтает любой юнец.
        А я же мечтаю лишь об одном.
        Твоей я руки прошу.
        Мы счастливы будем с тобой вдвоем,
        Весь мир я тебе покажу.
        Ох, я рад!
        Отдыхай пират!
        Ты битвам полжизни отдал.
        Ох, я рад!
        Отыскал я клад,
        Как только тебя увидал!
        Непонятно, почему эту песнь так любят припоминать все, вернувшиеся из трудного путешествия или совершившие большой и важный поступок. Поют ее и от большого отчаянья, тогда, когда совсем нет надежды. Казалось бы, и о любви, и пират в ней изменяет своему пиратскому духу, и клад не такой, как положено… А вот надо ж! Стало быть, все дело в энергии, которую эта песня заключила в себя, будучи написанной, и сохранила на три тысячи лет. Этот свет не тускнеет со временем. Эта песня подобна заклинанию, вызывающему теплый Южный Лихт…
        Губы Таркила тронула грустная улыбка. Слушая молодые веселые голоса, он вспомнил собственную молодость, когда и сам от души орал, радуясь победам, и, потерпев поражение, злился так, что готов был сокрушить весь несправедливый мир до самых основ. И вот - все ушло куда-то, все искреннее счастье и горе. Осталась лишь грусть по ним…
        …О, у этих ребят будет праздник. Такой, что запомнится навсегда и им, и всему городку.
        Происшествие с ассассинами ничуть не устрашило Сумаха, как должно было бы устрашить любого здравомыслящего человека, заставив его быть осторожнее, осмотрительнее и не путешествовать по глухим дорогам хотя бы некоторое время. У иного и вовсе развилась бы мания преследования.
        Сумах остался спокоен. Осторожничать он не стал. Даже вояк взял с собой десять: столько же, сколько было с ним по дороге в Таммар. Должно быть, судьба воздала должное его молчаливой храбрости или отступила перед его равнодушием к смерти - как бы там ни было, а в Татиан он добрался без происшествий. И застал город в праздничном настроении.
        «Приют у Озера» пестрел разноцветными лентами, отражал свежевымытыми окнами закат и весь гудел изнутри. Конечно, по меркам Мирумира, Аджайена или Торгора все это сошло бы в лучшем случае за скромное семейное торжество, но здесь, на краю Дикой Ничейной Земли это большое событие, ибо здесь вообще редки праздники; чего еще ожидать, когда выбор встает обычно такой: повеселиться на свободные десять монет или покрыть меч серебряным напылением, что заставит еще пару видов детей тьмы держаться подальше от тебя и твоего дома?.. Так что тут даже думать не надо - музыку сейчас заказывает кто-то из приезжих… Вот у того парня, Ориона, явно водились золотые монеты в кармане. И, судя по переполоху, царящему в Кириаке, и жутким слухам, передаваемым там из уст в уста, камешек свой он нашел. И отобрал. Вот и повод для радости.
        - Ну что, народ, - лучезарно улыбнувшись, Сумах обвел взглядом своих спутников, - заглянем на вечеринку?..
        Послышался одобрительный гул.
        Сумах спешился и отпустил чаргу. Остальные последовали его примеру.
        Таркил подошел к организации праздника со знанием дела: играла музыка; столы были сдвинуты к стенам, чтобы освободить место для танцев; а с кухни доносились вкуснейшие запахи. Самый разгар веселья намечался на вечер.
        Народ уже собрался. Большинство пришедших окружили виновников торжества и раз за разом просили Ориона спеть то одну, то другую морскую песню, из тех, что так обычны в Мирумире и Аджайене и так удивительный здесь, на берегу тихого озера. Пел парень душевно; Сумах даже заслушался. К слову сказать, на белокожего незнакомца в огромных очках и десяток его спутников, сплошь покрытых боевыми шрамами, мгновенно переключилась добрая треть внимания. Не заметили их только Орион и остальные амбасиаты, так как они беспечно сидели к двери спиной. Воину такое простительно, только если он действительно амбасиат: перерожденная магия обостряет чувствительность. Неси Сумах хоть малейшую угрозу, все десять юнцов тут же обернулись бы и схватились за мечи.
        Стоит заметить, что элемент внезапности сорвался у шлыководов тогда по одной единственной причине… Да, у Сумаха тоже изрядно амбассы плескалось в чаше. И почувствовал он именно угрозу. А харуспексы, из которых были сделаны стекла для его очков, всего лишь сдвинули предчувствие на более раннее время, что дало возможность лучше организовать оборону.
        …Сумах отпустил своих вояк развлекаться с условием, что те будут вести себя достойно (этому условию, высказанному с улыбкой, самым доброжелательным тоном, никто противиться бы не посмел: последствия неповиновения были известны), сам же он занял тихое место в углу, откуда было удобно наблюдать за происходящим, до поры, до времени оставаясь незамеченным.
        Намереваясь неплохо провести время, Сумах заказал пару экзотических блюд местной кухни: сильфовую мякоть под грибным соусом и - с особым злорадством - шлычье сало, нашпигованное красным перцем и чесноком.
        К угощению подали светлого эля в высоком прозрачном стакане.
        Вечер обещал быть приятным…
        …У Джуэла отнюдь не было праздника на душе, но он не стал возражать против веселья: может случиться, что кому-то не повезет вернуться из предстоящего путешествия - так как отказать людям в последней радости? Не строя иллюзий, Джуэл понимал, что среди не вернувшихся может оказаться и он сам, потому нашел в себе силы на время оставить тревоги за порогом общего зала и порадоваться вмести со всеми.
        Когда прошло время песен и танцев, где каждый успел отбить ноги и устать до полусмерти, когда все блюда были перепробованы, пришел черед развлечений, после которых для многих праздник обычно заканчивается. Специально по такому случаю хозяин выставил бочку самого крепкого эля. Черного.
        Младшие - Пай, Милиан, Коста и Оазис - от такого зелья благоразумно отказались, соразмерив силы. Бала сделал пару поучительных замечаний о том, что эта черная жидкость творит с человеческим организмом. А Джармину никто даже не предлагал. Так что в числе первых соревноваться стали Орион и… Джуэл. Жуткий эль пили на скорость, и, когда с файзульским боевым криком Джуэл вскочил на ноги и поднял последнюю опустошенную кружку над головой, ему уже собирались присудить почетное первое место - и присудили бы, не упади бедняга без чувств на пол: что ж, черный эль коварен, он бросается в голову неожиданно - не пей, коли не умеешь… Исполненный достоинства и скромности победителя, из-за стола поднялся Орион и неспешно, почти лениво допил свою последнюю кружку…
        Толпа встретила своего героя могучим ревом. Джовиб подбросил опустевшую кружку в воздух правой рукой и ловкой поймал у себя за спиной - левой, в знак того, что, несмотря на все испытания, все так же ловок, как раньше. Болельщики издали дружный вздох восхищения. Послышались даже аплодисменты. Сумах в своем углу не сумел скрыть ностальгичной улыбки и с тихим восторгом покачал головой.
        Но никто не безупречен: со временем молодецкой удали у Ориона поубавилось, и толпа скоро оставила своего героя отдыхать на скамеечке за одним из столов в надежде, что он вернется к веселью попозже.
        Тогда Сумах покинул свое укрытие, неспешно пересек зал и сел напротив Ориона.
        - Здравствуй, герой, - сказал он с добродушной усмешкой.
        - Здравствуй, - ясным голосом ответил Орион. Пьяным он не выглядел нисколько; усталым, разве что… - Ты что здесь делаешь?
        - Да так… проезжал мимо, решил завернуть на праздник, - небрежно ответил Сумах, даже не пытаясь придать фразе правдоподобное звучание. - А ты, смотрю, нашел то, что искал?
        - Нашел, - отозвался Орион беззаботно. - На том тебе спасибо.
        Взгляд у парня с каждой минутой становился все более отсутствующий. Черный эль неопытного валит с ног сразу, а опытного корежит постепенно. Даже если тот умудряется сохранить здравый ум при любом количестве спиртного, то после черного эля у него затуманится взгляд, потом собьется речь… и так далее, и так далее… Надо признать, в любом питейном поединке победитель всегда один и тот же: черный эль.
        - Пьешь ты лихо, не пьянея, - заметил Сумах и добавил задумчиво: - Почти, как я… Это у нас семейное, должно быть…
        - Не… п… понял… - запнувшись, произнес Орион. Так, речь начала ломаться. Еще чуть - и рухнет под стол, как недавно его приятель, которого подвела хваленая файзульская выносливость.
        - Давай хлебни, - Сумах протянул парню стеклянный пузырек, даже в густом душном воздухе праздничного зала распространявший запах аптеки. - Глотни-глотни. А потом поговорим.
        Орион выпил пузырек полностью - один глоток в нем как раз и был…
        И тогда безобидная с виду прозрачная жидкость, имеющая вкус микстуры от кашля, сотворила с ним то, чего не сумел даже черный эль: ударила в голову так, что перед глазами поплыли кровавые круги. Не в силах ни двинуться, ни произнести что-либо, Орион беспомощно уронил голову на руки. В беспамятстве он пробыл от силы пару минут, но перед мысленным взором время изогнулось уродливой кривой спиралью и показалось не то часами, не то неделями.
        Стоило заставить себя открыть глаза, как наваждение прошло само собой. Орион шумно выдохнул - воздух, вышедший из легких, оставил во рту привкус каких-то сладких специй. Не веря самому себе, Орион выдохнул еще раз - в кулак и принюхался. Так и есть: специи…
        - Я дал тебе антидот, - терпеливо пояснил Сумах. - Он действенен против самых распространенных ядов, включая алкоголь. Это тоже яд, знаешь ли. В черном эле его действие усугубляет еще несколько десятков разнообразных продуктов брожения лепестков рамниру. Антидот этот замечателен тем, что он переводит все это в нетоксичные летучие вещества, которые тут же выводятся через легкие… - Сумах принюхался, раздувая ноздри. - Хм… пахнет, как размолотые семена горной диадемы, собранные в середине осени…
        Орион невольно состроил озадаченную гримасу. «Трезв, как стеклышко, - мысленно оценил Сумах. - Ну и шустрый же обмен веществ у тебя! Обычно антидоту требуется пара часов…»
        - Так ты мне не ответил… - деликатно кашлянув, сказал Орион, заметив, что собеседник увел разговор за тридевять земель от темы. - Зачем ты, все-таки, нашел меня?
        - Вообще-то первым меня нашел ты, - парировал Сумах, забавляясь. - И я тебя не спрашивал, зачем.
        - Я просто помог тем, кто оказался в беде, - пожал плечами Орион. Шутки он не принял.
        - Понимаю. Кодекс Сохраняющих Жизнь… Судьба - странная штука, - Сумах задумчиво повел рукой. - По всем мыслимым законам мы с тобой не должны были встретиться… - оборвав лирическую ноту, он посмотрел прямо в глаза собеседнику; очки уже давно лежали на столе, и ничто не скрывало жутковатые красные радужки. - Орион Джовиб, названный в честь Ориона, сына звезд!.. Мне не так повезло с именем. В моей семье я третий сын. Потому мне дали обычное имя, а Орионом и Зигой назвали моих старших братьев. Фамилии у нас с тобой тоже разные: тебе досталась та самая, легендарная: часть названия корабля, ушедшего в Фееру. А я - обычный Даргбис, каких много на мирумирском побережье… - он помедлил; подпер кулаком щеку; постучал по столу костяшками свободной руки… - Я твой родич, Орион.
        Джовиб удивленно моргнул… кажется, не зря Сумах с первой встречи был симпатичен ему: черты белого, как мел, лица были в чем-то схожи с его собственными, особенно разрез глаз: говорят, именно такой был у возлюбленной Зиги-Зиги - Мералли. Сумах унаследовал от нее куда больше, чем Орион, которому достался широкий, почти квадратный подбородок прародителя.
        - Я тебя сразу узнал, - сказал Сумах. - Ты просто копия Зига. Сам посмотри…
        С этими словами он протянул Джовибу древний кристалл изображения. (Эти кристаллы редки в известном Омнисе. По структуре они напоминают музыкальные, но вибрируют с несколько другой магической частотой). Одну из граней кристалла зачищают, и ее нужно приблизить к глазу, чтобы увидеть объемную картинку, замурованную внутри.
        На нее Орион смотрел очень долго, с волнением и чувством нереальности происходящего… Сияющее нутро кристалла навеки запечатлело Ориона, сына звезд, Зигу-Зигу, до сих пор самого знаменитого пирата в Омнисе… они улыбались, такие похожие в своей веселой самоуверенности; похожие, как бывают похожи друзья, многое пережившие вместе. И между ними, положив тонкие руки им на плечи, стояла Мералли. Легкая, изящная, с ореолом пушистых кудрей, собранных в затейливую прическу на голове, она улыбалась, но в синих, как море, глазах навеки осталась светлая грусть.
        У нее не было ничего, кроме этих двоих - человека и сына звезд. Она была подобна деве, рожденной из морской пены, ибо не помнила, кто она и откуда. Возможно, ей действительно нечего было вспоминать, и ее породило море?.. И для чего так печальна оказалась ее судьба?..
        …Орион Джовиб почувствовал, что глаза защипало: кажется, он слишком долго смотрел в кристалл, не моргая…
        - Это семейная драгоценность, - сказал Сумах. - Говорят, Мералли отдала этот камень своей дочери, а та своей, и так далее. Но в моей семье дочерей не было. И сам я владею камнем единственно потому, что я последний… но это долгая история… и невеселая. Тем не менее, - он усмехнулся, - вижу, впечатление камень на тебя произвел.
        - И все же я не понимаю, зачем ты нашел меня… - покачал головой Орион, возвращая камень.
        - Чтобы позвать с собой, - положив локти на стол, Сумах приблизил свое лицо к лицу собеседника. - Я решил повременить с этим там, в Таммаре, потому что знаю, что думают Сохраняющие Жизнь о долге… Теперь же ты нашел то, что искал. А значит, ты свободен…
        Орион промолчал, опустив глаза.
        - Признаюсь честно, я пират, - продолжал Сумах все настойчивее. - Я иду путем Зиги и ничуть не жалею об этом. И зову тебя с собой. Ты Джовиб. Ты Орион. И заслуживаешь лучшей участи, чем выполнять сомнительные задания в Ничейной Земле. Я сделаю тебя капитаном и обучу всему, что знаю сам.
        Сумах Даргбис понятия не имел об Ордене и его «сомнительных заданиях» и даже не представлял, что попал в самую точку! Сердце Ориона так и заныло, и острое чувство тоски, поднявшееся откуда-то из самых глубин, стерло последние следы радости с его лица…
        Орион мечтал о море. Всю жизнь, сколько себя помнил. И никогда не понимал ни своего места в Ордене, ни его целей. Понимал только, что, связанный давней детской клятвой, принесенной перед Черным Алтарем Гердона, никогда не будет счастлив…
        - Зачем тебе это, Сумах? - со вздохом произнес Орион.
        - Я пират, но не бездушный болван, какими сейчас представляют пиратов, - сдержанно произнес Даргбис. - И мне одиноко, пойми ты это! Сколько себя помню, всю жизнь завидовал Зиге-Зиге и Ориону, сыну звезд… Они были друзьями. У них были почти несбыточные мечты, вроде Океана Фееры. Я взывал к Небу и спрашивал: почему я лишен всего этого? Почему вокруг меня одни варвары, которых ничто не волнует, кроме собственной утробы?.. И вот появляешься ты…
        Орион машинально кивнул. Сумах говорил искренне, без тени лукавства. Говорил, как с любимым младшим братом…
        Соглашайся - и займешь в жизни место, положенное тебе по праву…
        - Мне надо подумать, - сказал Орион, взглянув в болезненно красные глаза, обрамленные ореолом пушистых белых ресниц.
        - Хорошо, - холодно произнес Сумах, поднимаясь. - Мы с парнями двигаемся в Кириак. Три дня я жду тебя там. Приходи, если надумаешь.
        Он вновь надел черные очки, водрузил на голову свою широкополую шляпу с жестким черным пером и неспешно двинулся к выходу. Отделившись от празднующей толпы, за ним выстроились еще десять пиратов. Вскоре последний из них исчез в темнеющем дверном проеме: теперь лишь звезды светили сквозь приоткрытую дверь…
        А Орион искренне пожалел, что загадочный антидот выветрил весь хмель из его головы: в полупьяном тумане жизнь казалась прекрасной. И не нужно было думать над выбором…
        …Джуэл проснулся где-то под утро; пронзительные крики птиц резали слух, как острые лезвия; широкой полосой из окна свет падал на лицо и грудь. Черный эль оставил в голове такую тяжесть, что все на свете казалось слишком громким, слишком ярким и мучило несчастный мозг.
        А проснулся Джуэл там же, где упал вчера: все-таки он был слишком велик и тяжел (за сотню килограммов весом), чтобы поднять его по лестнице наверх, потому его и оставили здесь. Правда, кто-то позаботился, чтобы ему было удобно: положил под голову подушку и накрыл его одеялом. Через минуту после того, как файзул обнаружил это, над ним склонился улыбающийся Коста с цветущей веточкой драконника за ухом. Он протягивал Джуэлу дымящуюся кружку, распространявшую нежный аромат эфирных масел.
        - Доброе утро, Джуэл! - сказал Коста.
        - Ооооооооохххх… - только и смог ответить Хак, настолько ему было скверно.
        - Я тебе подходящего чаю заварил, - продолжал младший Оллардиан. - Рецепт Бала дал, а я его даже усовершенствовал немного… Выпей - легче станет.
        Джуэл приподнялся на локте и послушно выпил горячий напиток. После того, как неведомое зелье заструилось по жилам, стало легче голове, перестали трястись руки, а в душе совершенно улеглась тревога. Так уютно Джуэл себя еще никогда не чувствовал. Словно не было ни Ордена, ни горящего обсидиана, ни мрачного долга, который предстояло исполнить. Только утро, горластые веселые птицы и улыбающийся Коста Оллардиан рядом.
        - С каких это пор ты стал учеником лекаря? - поинтересовался Джуэл. И, хотя его грубый голос заставлял и добрые, и суровые слова звучать почти одинаково, Коста, кажется, сумел отличить одно от другого. Он смущенно улыбнулся:
        - Все люди учат друг друга чему-то… - и с виноватым видом добавил: - Жаль, я не могу научить Балу ничему полезному. Все, что я знаю, это тьма и то, что с ней связано…
        - Тьма… - шепотом повторил Джуэл.
        Жаль, недолга добрая власть любого эфирного масла: все равно все, что тревожило тебя, вернется в свое время. Но Джуэл долго думал об этом моменте, так долго, что понял и принял неизбежное. И готов был защищать его, как самое верное из собственных убеждений. Он должен. И если донести горящий обсидиан до драконьего моря - это все, что он успеет сделать для Ордена… что ж, значит, так тому и быть.
        …Орион и Лайнувер наслаждались утренним видом с крыши «Приюта у Озера». В чистом утреннем воздухе порхали стрижи; Озеро Тай отражало небо и плывущие по нему облака, как гигантское зеркало; над лесом Дикой Ничейной Земли, начинавшимся на противоположном берегу, висел пушистый туман. Татиан был почти безлюден: многие жители ушли на работу в поле еще с рассветом, несмотря на праздничную ночь, а остальные еще не проснулись. И во всем, что открывалось с покоренной двумя амбасиатами небольшой высоты, сквозило какое-то прекрасное, мудрое одиночество.
        - …вот так я и добыл Горящего, - закончил свой рассказ Лайнувер. Обсидиан мерцал у него на груди, подобно шлычьему глазу.
        - Занятная история… - Орион почесал щетинистый подбородок. - А теперь скажи, отчего ты выглядишь таким несчастным. И не вали все на черный эль: я знаю, ты его не пил.
        - Ну, понимаешь… - Лайнувер до боли закусил губу. - Я… я ведь обманул ее. Предстал эдаким героем в черном плаще, защитником обиженных. Как будто вышел из той баллады, что она пела… Теперь я не смогу к ней вернуться: потому что, когда она узнает правду, очарование все будет разрушено и дело закончится пощечинами и слезами. Но не вернуться я тоже не могу…
        - Глупый… - беззлобно усмехнулся Орион. - Кто же тебя просит с порога ей всю правду выкладывать? Вернись для начала. И побудь пока героем, который ей так понравился. Глядишь, полюбит тебя таким, какой ты есть.
        - Спасибо… - зябко пожал плечами Лайнувер. - Не веришь - никогда ни по кому так не скучал… а вот надо же…
        - Если собрался уходить, уходи сейчас, - перебил его Орион. - На том берегу, - он указал туда, где воды почти касалась туманная пелена, - нас должны ждать… Сайнар и кто-нибудь из Кангассков. Они тебе уйти не позволят.
        - Сам-то ты тоже собрался, а?
        - Думаю пока.
        - Вот и я думаю… Аранту жаль. Она пятнадцать лет положила на то, чтоб меня выучить. Не могу я уйти вот так, понимаешь?.. У Сайнара ничего просить не буду. А у нее спрошу.
        - Ааа… - понимающе закивал Орион. - Это только мы с Ларом давно все решили. Что когда Горящий будет у нас, я могу сделать последний выбор. Я бы уже ушел…
        - А что?
        - Да так… на душе неспокойно… И вообще, давай уже спускаться к завтраку.
        К завтраку Таркил велел подогреть несколько блюд, оставшихся от праздника, и подать к столу мятного чаю, дабы освежить измученных и понурых гостей. Когда в общий зал спустились Лайнувер с Орионом, все остальные были уже в сборе. Припозднившихся к завтраку встретил внимательный взгляд Ирина. Оценив обстановку, маленький хмырь расплылся в улыбке и вернулся к поглощению грибного супа.
        - О чем ты говорил с тем белокожим вчера? - спросил он через некоторое время.
        - О жизни, - беспечно отозвался Орион, пододвинув к себе супницу.
        Больше мальчишка вопросов не задавал.
        - Какие планы на сегодня? - спросил Орион у Джуэла. Тот был сер лицом и, похоже, вкушал все последствия распития черного эля, потому ответил далеко не сразу.
        - Завтра отправимся, - сказал он. - С утра.
        Краем глаза Джовиб заметил, что Пай и Милиан о чем-то шепчутся. Дискуссия, видимо, шла ожесточенная, но, поскольку происходила она на другом конце длинного стола, понять что-либо было решительно невозможно.
        - Джуэл… - подал голос Милиан. - Сейчас подходящее время, чтобы спросить?..
        - Спрашивай, - устало произнес Хак и, для ясности мысли, пригубил мятного чаю из глиняной кружки.
        - У нас с Паем накопилась куча вопросов… Скажи, Сайнар говорил тебе, зачем Ордену Горящий?
        - Нет.
        - А что он вообще такое?
        - Нет.
        Тут заговорил Пай, обычно не такой решительный, как Милиан:
        - Джуэл, это око войны. Легенды о нем ходят одна злее другой. Зачем он мог понадобиться Ордену? Ты разве не чувствуешь, что здесь что-то не так?
        Орион переводил взгляд с мальчишек на Джуэла и обратно. Файзул угрюмо молчал. Вместо него заговорил Ирин:
        - Вы ведете себя, как трусы, - гордо сказал он. - Свободу нельзя добыть одними словами и молитвами. И если для этого нужна война - пусть будет война.
        - Война - это путь в никуда, - покачал головой Пай. - Миродержцы этого не допустят.
        - Людям пора самим научиться решать за себя, а не кивать на бессмертных, - отмахнулся Ирин.
        - Но представь, чем станет мир без них, - спокойно продолжал Приор. - Даже ты не можешь не признать, что они поддерживают порядок и не дают утратить древние знания. Они - связующая нить тысячелетий.
        - Они всемогущи и потому делают с миром все, что хотят, - начал распаляться Фатум. - Пылающий Эрхабен, где тысячи людей сгорели заживо. Вот символ их вечной власти!
        - Я много читал об Эрхабене, - Пай и сейчас не сменил спокойного, убедительного тона. - Я прочитал все, что разрешено мне как посвященному первой ступени. И, мне кажется, Серый Инквизитор пожертвовал Эрхабеном, чтобы предотвратить еще худшую беду. Возможно, у него не было выбора…
        - Выбор всегда есть! - перебил его Ирин. - Особенно когда речь идет о тысячах жизней!
        - Кому ты мстишь, Фатум? - укоризненно произнес Милиан. - Тебя там не было. Даже твоей родни там не было, раз ты родом с Юга. И вообще, ты когда-нибудь думал, что можешь быть не прав?.. Или что Сайнар может быть неправ?..
        - Ты говоришь, как предатель! - маленький хмырь вскочил на ноги. Если бы гнев был виден глазу, то мальчишка сейчас пылал бы, как факел.
        - Хватит!!! - гаркнул Джуэл так, что задрожали стекла, и обвел взглядом притихших амбасиатов. - Небо… как я устал! Как мне осточертели вы все со своей постоянной грызней! Заткнитесь все и доведите начатое до конца…
        В бессильной ярости Джуэл вдарил кулаком по столу так, что на нем подпрыгнули все тарелки и кружки, и, поднявшись, вышел из зала.
        - …Вам не следует все время думать о войне, - нарушил мертвую тишину миролюбивый голос Балы. - Не забывайте, что и нож опасен, если хвататься за лезвие… Думаю, горящий обсидиан можно использовать для добрых дел. И, думаю, Сайнар знает, как.
        - Надеюсь, ты прав, Бала, - тихо вздохнул Пай и добавил, подняв на островитянина глаза: - Знаешь… я… верю тебе.
        - А я верю, что зверское убийство тысяч людей не должно пройти безнаказанно, - сурово сказал Ирин. - И быть добрым - не значит собирать травки и болтать красивую ерунду. Этот камень, - он указал на обсидиан на груди Лайнувера, - волен сам выбирать того, кто его более достоин. И я не думаю, что он выберет какого-нибудь трусливого умника или пацифиста.
        Этот завтрак оставил Ориона голодного, с дрянным настроением на весь день. Даже поговорить было не с кем - Бала и Коста, взяв с собой Джармина, ушли бродить вдоль берега, Лайнувер и Оазис - по улицам Татиана, хотя вряд ли здесь было много теней, чтобы исследовать; Ирин размышлял по-своему - стреляя птиц над озером; Пай и Милиан по уши погрузились в научные рассуждения, а Джуэл глотал черный эль и говорил сам с собой. В его невнятном шепоте часто слышалось сожаление. Возможно, он считал, что судьба к нему несправедлива…
        Когда Ориону не с кем было поговорить, он доверял наболевшее листу чистой бумаги. Написал он едва ли полстраницы, хоть и просидел с пером и чернильницей почти весь день, лишь немного вздремнул под вечер. До ужина он уже собрал вещи и велел своей чарге не уходить далеко.
        …Как он мог еще сомневаться? Он чужой здесь! Еще вчера следовало уйти с Сумахом: в суете праздника это было бы проще. Теперь же это будет не так легко сделать.
        Орион Джовиб ждал ночи…
        Поужинав, амбасиаты разбрелись по комнатам. Можно было спокойно выходить на лестницу, не боясь быть замеченным. Напоследок Орион Джовиб оглядел свою комнату: скудное убранство - койка, сундук для вещей, стул. Постоял у окна, глядя на звездные россыпи черного неба и, словно их отражение на земле, - залитые светом прямоугольники окон: кто-то еще не спит…
        В какой-то момент Орион готов был запихать собранный рюкзак обратно в сундук у кровати и лечь спать, повинуясь поднявшемуся, как морская волна, чувству тоски. Остаться. Назло судьбе, манящей его за собой. Но судьба была сильнее его… Оглянувшись на привычную жизнь в последний раз, Орион стал спускаться по невидимым в темноте ступеням. Дойдя до комнаты Милиана, он сунул под дверь сложенный вчетверо лист бумаги и продолжил спуск. Многое не сказано. Но что поделать…
        Во дворе его ждала Тинлин - его чарга. Она лежала напротив главного входа, положив голову на вытянутые лапы; кошачьи глаза ее светились в звездном свете. Когда Орион подошел, она поднялась и встретила его вопросительным урчанием. «Что ты делаешь, неразумный мальчик?» - вероятно, спросила бы она, если б только умела говорить…
        - Ты куда собрался? - был вопрос. От дальней стены отделилась долговязая тень: Ирин… Орион мысленно выругался.
        - Ухожу, - ответил он с полнейшим безразличием.
        - Куда это ты уходишь, хотел бы я знать… - что-то подсказывало, что маленький хмырь держит стрелу на тетиве: слишком уж нагло и уверенно он задавал свои вопросы.
        - Не твое дело, - огрызнулся Джовиб. Как ни в чем не бывало он приторачивал к седлу свой рюкзак с вещами. - Мне надоели сомнительные миссии…
        - Сомнительные? - с презрением отозвался из темноты Ирин. Лица его не было видно, но это даже к лучшему. - Быть может, и Орден, дающий их, «сомнителен», как ты говоришь?
        - Еще как! - усмехнулся Джовиб. - Об этом говорит хотя бы то, что он воспитал тебя. Ты - сумасшедший фанатик, если ты не знал об этом. И если ты, такой добрый и радеющий за свободу для Омниса, хочешь подтвердить, что ты фанатичный варвар, просто пусти мне стрелу в спину.
        Ирин фыркнул. Похоже, фраза задела его за живое.
        - Ты трус, Орион, - холодно бросил он. - Удираешь, как вор… Что ж ты Джуэлу-то не сказал, что уходишь? Побоялся? Мм?
        - Джуэл не принадлежит себе сейчас, - не принял вызова Орион. - И я не хочу спорить со всем Орденом в его лице, как это сделал Пай. Все, что я хотел сказать, я сказал Милиану. Он поймет. И, возможно, вдолбит кому-нибудь из вас… - он вскочил в седло. - Бывай, Ирин. Может, повзрослеешь еще… - и пустил чаргу бегом.
        Фатум проводил его мрачным взглядом. Кулдаганскую стрелу он вернул в колчан, а лук повесил через плечо… То, что сказал Орион, словно вывело его из равновесия, поколебало уверенность, которой он так гордился… Орлайя сочла бы это слабостью. А ученик ее, Ирин все же задумался. И припомнил, что Абадара и Орлайю остальные Кангасски и сам Сайнар недолюбливали так же, как в отряде недолюбливают его, Ирина. Отчего? «Сумасшедший фанатик»… Да разрази тебя гром, проклятый Орион!..
        Милиан Ворон проснулся с ощущением, что что-то не так. И через несколько минут обнаружил листок под дверью…
        «Друг мой Милиан!
        Я ухожу, как собирался. Прости, что не зову с собой: слишком уж темный путь я выбираю, ты бы вряд ли одобрил. Не держи на меня зла, если можешь. И позаботься о Джармине.
        Я кое-что понял вчера. Но внятно выразить не мог, потому написал сказку. Прочитай ее тем, кому будет интересно.
        Еще раз прости за все. Вряд ли мы увидимся снова.
        Орион.
        Сказка о Звере
        Вы знаете, как выглядит Зверь?
        Это существо, внешне напоминающее собаку. Зверь живет на земле бессчетное количество лет. При взгляде на него бросается в глаза скорпионий хвост, которым он часто себя поражает. Яд Зверя смертелен, но не действует на него самого, потому что яд - его кровь. Всякий, кто попытается убить его, непременно либо погибнет от удара скорпионьего хвоста, либо захлебнется в яде.
        Но главные жертвы Зверя - не люди и не животные.
        Зверь ищет Идеи.
        Светлые Идеи, рожденные Любовью к Людям…
        Он убивает их своим лаем. Лай Зверя глух, но слышно его на многие мили. Ядовитая слюна отравляет все, на что попадает. Раненые Идеи немедленно пожираются этой тварью…
        Если Идею несет человек, Зверь либо убивает его, либо соблазняет властью и человек сам отравляет ее.
        Нет никого страшнее Зверя - он убивает не только тело, но и душу.
        Одна капля его яда рассеивается по всей земле.
        Если вас одолевает тоска, грусть и жалость к себе - на вас попала малая частица яда слюны Зверя…
        Если вас одолевает злоба, ненависть и нетерпимость - вы отравлены ядом крови Зверя…
        Если вы считаете правым только себя и тех, кто с вами согласен, а остальных ненавидите и презираете - вы несли Идею.
        Но Зверь отравил ее и почти убил вас.
        Остерегайтесь Зверя - он везде.
        И он охотится…»
        Глава двенадцатая. Идти дальше?
        …Прощай, друг. Мои стихи умерли вместе с тобой.
        Остаток надписи на надгробном камне у озера Тай
        …Так их осталось девять. В самом начале самого трудного из всех путей. Знай Орион об истинной цели похода, ушел бы он? Вряд ли. Сейчас же большинство оставшихся считали, что он прав. Но и для них долгий путь кончался у другого берега озера. И об уходе думали почти все: что и говорить, во многие души сказки и слова Джовиба посеяли семена сомнения, и теперь эти семена взошли.
        Утром Милиан прочел всем сказку о Звере. С тех пор никто не сказал об уходе Ориона ни слова. В гневе был один Джуэл. Он называл Ориона предателем и говорил о возмездии Ордена. И о том, что должно ждать любого дезертира. И много о чем еще. Но в его гневных речах сквозило лишь собственное отчаянье: он завидовал свободе Ориона, зная, что его самого Абадар не отпустит никогда… и пройдет еще бессчетно лет прежде, чем он, Джуэл Хак, сумеет бросить такой вызов учителю, даже если равняться на одно только мастерство меча…
        Странно, что Ирин не промолвил ни слова. Он не только не обещал беглецу смерти, но даже не упомянул, что видел, как тот бежал ночью. Фанатичный блеск в глазах Фатума не погас, но появилось в них и что-то еще. И это горькое и отчаянное «что-то еще» нравилось всем еще меньше.
        Как бы то ни было, гнаться за Орионом было уже поздно. Потому отряд этим утром двинулся в Илерий, потихоньку огибая зеркальную гладь озера. По отмелям тут неспешно бродили тонконогие шелли, то и дело выуживая из воды двустворчатых моллюсков. Озерные чайки летали над водой; поднимались ввысь с блестящей рыбкой, зажатой в клюве; протяжно и жалобно кричали.
        Теперь, когда людей осталось девять, а чарг - только восемь, Джармина к себе в седло взял Милиан. «Неравная я замена Ориону, - думалось ему. - Совсем не умею обращаться с детьми»… Что и говорить, рядом с маленьким человеком Ворону было неловко. Чтобы понимать детский образ мыслей, нужна привычка. Так что Милиан весь день привыкал, и это помогло ему отвлечься от грустных мыслей. К тому же, Джармин оказался единственным, кто сегодня был настроен оптимистично. К середине дня он заставил улыбнуться и своего «взрослого» спутника. Милиана он находил интересным собеседником: в силу своей начитанности тот с легкостью отвечал на большинство каверзных «почему», а факты из древней истории Омниса, которых Милиан знал множество, оказывается, неплохо заменяли сказки.
        Лишь однажды, задумавшись вдруг, Джармин сказал: «Я скучаю по Ориону», на что Милиан ответил: «И я тоже»…
        Илерия отряд достиг еще засветло. Городок оказался такой же маленькой крепостью, как и Татиан. Можно было, конечно, продолжить путь, но тогда ночь застала бы их на безлюдном берегу озера в Дикой Ничейной Земле. Такого ночлега, конечно же, никто не хотел. Потому остаток дня и ночь отряд провел под защитой стен Илерия.
        Ночью на стенах случился какой-то переполох; мерцали огни, слышались крики. Проснувшихся от шума спутников успокоил Коста, авторитетно заявив, что тревога ложная. Судя по его чистому голосу, поблизости и вправду не было детей тьмы.
        Утром Джуэл проснулся с мыслью, что не досчитается еще кого-то. Так и есть: пропал Оазис. Хотя к завтраку мелкий прохвост вернулся. Насчет того, где он был, мальчишка молчал, как рыба. Никто бы не удивился, если б узнал, что это из-за Оазиса случился такой переполох ночью: по крайней мере, среди сбежавшихся тогда на шум сонных полуголых амбасиатов его точно не было, но тогда все подумали, что он просто спит в своей комнате, как сурок.
        Подозрения подтверждало и то, что, когда выезжали за ворота, Оазис опустил капюшон плаща чуть ли не по самый подбородок. Лайнувер смеялся до упаду.
        …Кажется, в отряде начали восстанавливаться нормальные настроения…
        …Отряд спешился. Теперь на противоположном берегу виднелся Татиан и чуть дальше едва заметно проступали очертания Кириака.
        Все взгляды обратились к Джуэлу. Он стоял поодаль от всех, ближе к озеру и, не моргая, смотрел в безоблачное небо.
        - Нас никто не встречает, - заметил Лайнувер, начищая рукавом гладкую поверхность горящего обсидиана.
        - Нас никто не встретит, - ответил Джуэл, удивившись, как легко слетают с губ слова, которые не давали ему покоя все путешествие. - Речь Сайнара - красивая ложь, чтобы не возмущались некоторые Кангасски. На самом деле мы должны доставить Горящего к морю.
        - Тогда нам в другую сторону, - нервно усмехнулся Лайнувер, делая шаг вперед.
        - К морю Кармасан, бухте Бенай, - сурово уточнил Джуэл, давая понять, что сейчас не время для шуток. - Абадар говорил, что через Ничейную Землю пройти будет проще. Но, если придется, мы пойдем через Север.
        Некоторое время все молчали, не зная, как относиться к подобному изменению планов и что говорить. И ни от кого не укрылось то, что Ирин воспринял новость спокойно: получается, он тоже знал все с самого начала. Вот, значит, авангард Ордена: Орлайя и Абадар… Если так, то для Ордена настали последние времена. И Башня скоро рухнет…
        - Джуэл, это идиотизм, - сказал наконец Лайнувер, пытаясь справиться с нервным смехом. - Вглубь Дикой Ничейной Земли не суются ни боевые маги, ни амбасиаты в здравом уме. Глупее будет только пройтись по территории стабильной магии с горящим обсидианом… Оцени возможности: ладно - нас, но их - Джармина, Косту, Оазиса, Милиана, Пая - их ты тоже с собой потащишь?
        - У меня ясный приказ, - мрачно ответил Джуэл. - Идут все.
        - Ты на приказы-то не кивай! - всерьез разозлился Лайнувер. - Своя голова-то есть на плечах? Или из тебя полководец, как из меня - повелитель мира?!!
        «Повелитель мира»… На фоне злорадно мерцающего горящего обсидиана это прозвучало до боли правдоподобно. Уж кто, а повелитель мира из Лайнувера получился бы шикарный… если б он только того хотел. Но его желания в корне расходились с предназначением и волей ока войны…
        - …Знаешь, что я сделаю… - сказал Лайнувер, когда понял, что все предыдущие слова разбились о волю Джуэла, как волны - о камень. - Я выброшу эту дрянь!
        Он рванул цепочку Горящего… а дальше… дальше все произошло очень быстро…
        Будь здесь Орион, возможно, лежать бы оку войны на дне озера Тай отныне и во веки веков: у него одного хватило бы решительности и силы встать между Лайнувером и Джуэлом и выиграть тем самым немного времени. Времени, которого не хватило.
        Огромный файзул с неожиданной для таких габаритов ловкостью кинулся противнику наперерез. Видит небо, он не хотел ничего плохого, он даже не ударил, а лишь оттолкнул его. Тонкий, гибкий Лайнувер отлетел от Джуэла на метр и, запнувшись, упал на спину. Обсидиан, зажатый в кулаке, он так и не успел бросить.
        Упавший больше не поднялся. Первым от нелепости и дикости произошедшего опомнился Бала. Припав рядом с Лайнувером на одно колено, он пощупал пульс у него на шее.
        - Мертв… - отрешенно констатировал лекарь.
        Словно не веря собственным словам, Бала дотронулся до затылка Лайнувера; розовая ладонь островитянина тут же окрасилась кровью. Только сейчас до всех дошло, что означал тот мерзкий мокрый треск, когда Бойер упал… и проклятый камень, о который он ударился, лежал тут же, такой темный от ила, что не нем не видно было крови; зато явно торчал острый угол.
        Чистой ладонью Бала закрыл мертвому глаза и отошел в сторону… Три средства есть у врача: слово, трава, нож. Но здесь все было бесполезно. Возможно, магия могла тут что-нибудь поделать, хотя и ей мало подвластна мгновенная смерть… Бала молчал, но по его черным щекам катились горькие слезы.
        «Небо! Что же я наделал!» - сдавленным шепотом произнес Джуэл, опускаясь на колени рядом с телом Лайнувера…
        Он долго сидел так; час, а может быть, и два прошли мимо, не заставив его ни поднять голову, ни повести затекшими плечами.
        Плакал навзрыд один Джармин, а остальные могли только завидовать ребенку, горе которого выходило так легко со слезами: им даже этого было не дано. Всем известно: взрослому воину каждая слеза лишь добавляет боли. А здесь даже двенадцатилетний Коста считал себя взрослым…
        Кто-то положил руку на плечо… Джуэл вздрогнул, опомнившись. Рядом с ним стоял Коста Оллардиан. Ростом мальчишка был едва выше коленопреклоненного Джуэла.
        - Мы пойдем с тобой к драконьему морю, - твердо сказал он. - Через Дикую Ничейную Землю. Я проведу.
        Слова смешанного с горем восхищения застряли у Джуэла в горле. Мучительное чувство душило его.
        - У тебя голос охрип, - только и сказал он Косте.
        - Да, - грустно кивнул мальчик. - Надеюсь, это оттого, что я плакал…
        Не-амбасиата еще могло бы обмануть такое слабое утешение. Но здесь все понимали, что это не так: младший Оллардиан вновь почувствовал детей тьмы.
        - …вспомните все техники подавления эмоций, - инструктировал Коста оставшихся семерых, и те внимательно слушали его. - Горе, счастье, страх, гнев имею свой собственный запах для детей тьмы. Мы уже и так привлекли их внимание. С этого времени все должны быть спокойны и молчаливы и слушаться меня во всем.
        - Я приготовлю успокоительное, - тихо сказал Бала. - Оно задавит эмоции.
        - Хорошо, - кивнул младший Оллардиан. - Пока ты готовишь его, мы похороним Лайнувера…
        Лайнувера похоронили на приличном расстоянии от берега, чтобы, если однажды случится пора долгих дождей и озеро разольется, вода не потревожила могилу. И навалили сверху несколько камней, чтобы до тела не добрались и животные.
        От походного котелка Балы поднимался удушливый пар, липким туманом ложившийся на человечьи души. Он заставлял эмоции биться в душе глухо; он словно обволакивал их. Жидкость же, порождающую этот туман, в ближайшее время всем без исключения предстояло пить вместо воды. После того, как кончится, сообщил тогда Бала, придется есть сухой порошок и лишь запивать его водой, если не будет возможности развести костер.
        Тяжелее всех с эмоциями справился Милиан. Поэты, они такие… Лайнуверу не досталось прощального стиха. Ворон лишь вывел золотой краской Джармина на одном из камней: «Здесь лежит Лайнувер Бойер - лучший из людей. Прощай, друг. Мои стихи умерли вместе с тобой»…
        - …Я мог бы перебросить нас к морю на трансволо, - говорил Джуэлу и Косте Пай. - Нужно только выйти к Северу.
        - Там мы будем пойманы сразу же, - покачал головой Джуэл. - Даже если успеем выйти за линию карламана, все равно тебе понадобится где-то полтора часа на заклинание.
        - Я смогу быстрее! - горячо заявил Пай.
        - Нет, этот план надо оставить на последний случай…
        Милиан прошел мимо них и дальше не слушал. Совершенно разбитый и оглушенный проклятым зельем, он опустился на колени перед озером и ополоснул лицо ледяной водой. Снадобья, запирающие эмоции внутри человечьего тела, - пережиток прошлого, ибо все, что удалось подавить таким образом, вернется потом сторицей.
        Пытаясь найти себе занятие, Ворон принялся разбирать рюкзак Лайнувера, раскладывая вещи по остальным рюкзакам. Себе, после некоторых раздумий, он взял только черный плащ как вещь, хранившую самые свежие воспоминания о погибшем.
        Начавшийся путь был страшен уже тем, что пришлось отпустить чарг: по договору, заключенному с их хозяином, они должны были идти только до озера Тай, не дальше. И это никак нельзя было изменить ни тогда, ни сейчас. С уходом чарг силы отряда ослабли вдвое, если не больше. К тому же теперь самую опасную часть известного мира предстояло пройти пешком.
        Отряд вел Коста; замыкал цепочку идущих Джуэл. На груди у него мерцал горящий обсидиан, просвечивая красным даже через рубашку.
        Путников теперь обступал высокий и светлый лес, полный щебечущих птиц; но единственным звуком, существовавшим теперь для маленького отряда, было посипывающее дыхание Косты…
        Да, самовнушение и зелье Балы помогали давить эмоции. Но нет ни одного живого человека без эмоций; темные твари отыщут их, позже, но отыщут. И тогда против изголодавшихся детей тьмы будет стоять один лишь Коста - уж Бала это хорошо понимал и не строил иллюзий.
        Небо! Как быстро все изменилось!.. Еще утром все было совсем не так… Когда Лайнувер Бойер, живой и веселый, смеялся над ночными похождениями Оазиса…
        …Многие сотни лет длился сон без сновидений, призванный беречь силы. Беззвучная, необъятная тьма была с ним так давно, что люди во внешнем мире успели позабыть, как выглядит дрекавак: то ли животное он, то ли птица… Вот только крика его им никогда не забыть.
        За века запас сил иссяк, и все более беспокоен становился его сон. Словно дальние искры, вспыхивали во тьме далекие эмоции людей. Но слишком далеки и слабы они были, чтобы заставить дрекавака пробудиться. И вот - вспыхнула настоящая звезда! Гнев. Боль. Страх. Отчаянье. Тоска. Такие мощные, словно несколько сильнейших амбасиатов мира собрались вместе: обычные люди не способны выдать энергию такой силы. Эти эмоции сотрясли тьму - и дрекавак проснулся.
        Ничуть не боясь солнца, он выбрался из своего укрытия прямо на яркий дневной свет и потянулся, разминая затекшие мышцы. Встряхнул он и крылья, дабы очистить от вековой пыли черные перья на них…
        Нет, дрекавак не птица и не животное. Он истинное дитя тьмы, имитирующее человечий облик: но все черты сильно вытянуты, особенно лицо; глаза. Еще он абсолютно чёрен. И похож на падшего ангела. Когда он был юн и легок телом, силы крыльев хватало даже на то, чтобы поднять его в воздух. Тогда это было необходимо: юный дрекавак слишком уязвим для других хищников, чтобы жить на земле. Но уже давно ему это не нужно: он древен и силен настолько, что любой хищник посторонится перед ним и безмолвно признает его превосходство.
        Отряхнув перья, дрекавак сложил крылья за спиной; они стали похожи на плащ. Прислушался. Спокойно дождался, пока приблизится дальний гул…
        На поляну перед ним выскочила целая свора псов тьмы - баргестов - и все они замерли и притихли, увидев истинного хозяина Дикой Ничейной Земли. Дрекавак ждал… Вслед за баргестами на поляну вышли их хозяева - бледные веталы, те-что-не-спят. Ярко-красные глаза их пылали в охотничьем азарте. Конечно же, они тоже почуяли богатую добычу, что преступила границу, определенную веками. И поспешили начать свою охоту.
        Дрекавак удостоил их долгим испытующим взглядом, почувствовал их страх перед собой; с наслаждением впитал его весь, до последней капли. И отпустил бледных веталов, следя, как они пятятся через всю поляну, опасаясь повернуться спиной к нему. Баргесты глухо рычали, держась поближе к хозяевам.
        Ну что ж. Пусть, пусть уходят. Добыча все равно слишком крупна для них. Он последует за бледными охотниками по пятам и в самом ближайшем времени соберет богатую жатву.
        Неспешно, бесшумным шагом существо, похожее на черного ангела, двинулось через лес. Крылья шелестели за спиной…
        Глава тринадцатая. Самая яркая звезда из всех
        Увидев тебя на улице, я обомлел и, наверное, влюбился сразу без памяти. Но я всегда был тихим и сереньким - и ты не заметила меня.
        Тогда я стал улыбаться, шутить, сочинять радостные песни; в эту радость я обратил всю свою любовь. И у меня появились друзья, я стал душой компании, а песни мои распевали и в будни, и в праздники… Но ты не заметила меня.
        Тогда я стал печален. У меня опустились плечи; с лица исчезла улыбка; песни мои стали грустными, и в душе моей вечно моросил серый дождь. Друзья жалели и поддерживали меня; те же, кто только на словах были друзьями, от меня отвернулись. Я познал истину и обрел мудрость. От тоски я заболел и едва не умер. Но ты вновь не заметила меня.
        Тогда я возненавидел тебя и весь мир. Я стал высокомерен и жесток. От меня отвернулись все, кто меня любил. Во всем мире я остался один. И песни мои сгорели в огне ненависти дотла. Многих людей я обманул и ограбил - и стал одинок и богат.
        Но тогда… ты заметила меня. И полюбила. Но мне уже не нужна была твоя любовь, ибо я выжег себя изнутри. Я посмеялся над твоим чувством…
        Неизвестный автор. VII тысячелетие от основания Омниса
        Коста все-таки уснул под утро. Дыхание его стало совсем тихим. Обычно человек, которого мучает удушье, через некоторое время приноравливается дышать так, чтобы использовалась лишь малая часть легких: это уменьшает страдания и позволяет отвлечься от борьбы за каждый вдох. При ходьбе такой режим плох, а для сна - в самый раз.
        Нужно было идти. Джуэл поступил странно; по крайней мере никто не ожидал, что их суровый командир так поступит. Не став будить Косту, он заткнул его меч за пояс рядом со своим, а самого мальчишку осторожно поднял на руки. Оллардиан младший оказался на удивление легок и почти не отягощал взрослого воина. Хотя, проснись он, ни за что не разрешил бы себя нести. Тощий рюкзак Косты, из которого тот давно выбросил все лишнее, чтобы облегчить себе путь, взял Бала.
        Отряд повел Джуэл; все сразу заметили, что сегодня забирают восточнее. Хак справедливо решил, что если дети тьмы идут следом, то после того, как отряд шел строго на север, резко свернуть на восток - значит, дать тварям шанс срезать путь и сократить дистанцию. Потому и только потому северо-восток оказался предпочтительнее.
        О смене планов всем сообщил Джармин. Малыш объяснил все на удивление доходчиво; никто раньше не замечал за ним таких долгих и связных повествований. Пай, в начале пути так ратовавший за трансволо, остался угрюм и задумчив… Миродержцы - единственные, кто способен входить в трансволо безмолвно и мгновенно. Начинающему магу требуется два-три часа. Опытному - до получаса. Паю, за счет его таланта, - полтора, в лучшем случае… Срок этот казался неимоверным. За полтора часа, которые при большой удаче Приор потратит на заклинание, их трижды успеют съесть дикие твари или десять раз порубить на куски мирные служители порядка.
        …Коста проснулся только через четыре часа и здорово перепугался, обнаружив себя в незнакомом месте: его положили на траву в тени раскидистого драконника, и он не сразу нашел взглядом товарищей.
        Отряд в это время пополнял запасы воды в близлежащем ручье. В воздухе просвистело несколько стрел: Ирин охотился на пухляка. Пушистый зверек, пробитый стрелой через оба бока, упал прямо на колени проснувшемуся Косте. Ирин, как ни в чем не бывало, подошел, подобрал тушку и вырезал из нее стрелу; зверька же отдал подоспевшему Бале.
        - Зачем?.. - недоуменно произнес не до конца проснувшийся Коста.
        - Это я его попросил, - пояснил Бала. - Нет лучшего средства для лечения кашля и восстановления сил. А нам нужно и то, и другое. Поверь, я не стал бы губить зверя, если бы ситуация того не требовала… - он повел рукой в сторону амбасиатов, отдыхающих у берега ручья.
        Коста нахмурился: что-то непохоже это на Джуэла - так распускать отряд в самый ответственный момент. Причина пока не была ясна, но, что не к добру это все - и так понятно.
        Обнаружив, что меча при нем нет, Коста направился к Джуэлу. Файзул сидел у самой воды и запивал ею порошок равнодушия. Судя по его лицу, порошок был чудовищно горек. Меч Хак вернул даже без напоминаний.
        - Долго я спал? - спросил Коста.
        - Часа четыре… - пожал плечами Джуэл. - А тебе лучше, я смотрю… Выходит, мы все-таки оторвались от них.
        Младший Оллардиан тяжело перевел дух. Хрипело в груди и вправду меньше; теперь можно было говорить, на задыхаясь. Но на душе легче не стало.
        - Подойдите сюда все, - усталым голосом произнес он.
        Нехотя, но все отдыхающие амбасиаты собрались вокруг Косты. Все лица хранили такое же выражение, как лицо Джуэла. Сосредоточенное напряжение исчезло. Бала, тот и вовсе улыбался каким-то своим мыслям.
        - Должно быть, порошок творит с вами что-то странное, - серьезно начал Коста. - Вы рано утратили чувство опасности. Чтобы оживить его, я расскажу вам кое-что…
        Вы уже знаете, что мою мать изгнали из Марнадраккара. Но я никогда не говорил, почему. Так вот… Дело в том, что когда магия перерождается и появляется амбасса, она усиливает все: и талант, и эмоции. И если дети тьмы видят обычных людей, источающих эмоции, как звезды во тьме, то амбасиат, который не давит эмоций какой-нибудь дрянью, сияет в их представлении, как солнце… Солнце… самая яркая звезда из всех. Одним словом, амбасиат опасен для людей Марнадраккара, так как всегда и везде привлекает внимание темных. Марнс изгоняют носителей амбассы, как только она у них появляется.
        Я это все к тому говорю, что у нас нет шансов уйти и затеряться. Даже наглотавшись порошка равнодушия, мы все равно здорово светимся, потому что нас восемь человек. Нам нельзя останавливаться. Нужно идти, бежать, выложиться полностью, иначе… сами понимаете, что иначе…
        Никогда тихий мальчишка, каким Косту знали до Дикой Ничейной Земли, не говорил так долго. Речь возымела действие, сравнимое с действием ушата холодной воды, вылитого на голову. Собрались и пошли сразу же. И до самого вечера не сделали ни единой остановки, предпочитая идти медленнее, чем отдыхать.
        Ночью спали мало. Младший Оллардиан и вовсе простоял часовым половину времени отдыха: уснуть он не мог потому, что некая догадка мучила его, то приближаясь, то ускользая, и никак не давалась воспаленному разуму… А утром на него нахлынул небывалой силы приступ, который удалось немного утихомирить лишь пухлячьим жиром, растворенным в походной настойке на ста шести травах (Два десятка пузырьков такой настойки Бала заготовил еще в Фираске, когда было много свободного времени. Такое зелье, известное как «походное», можно пить при простуде и любых инфекциях или лить на раны, чтобы избежать заражения и уменьшить воспаление и боль).
        Несмотря на свое состояние, Коста, привычный к удушью с детства, шагал вровень с Джуэлом во главе отряда. Правда, говорил он, кашляя и хватая воздух через слово:
        - Джуэл… это важно… ты должен объяснить мне… что ты почувствовал вчера… когда… радовался, что они… отстали?
        - Облегчение… - после некоторых раздумий признался файзул. - Я всю дорогу от самой Фираски покоя не знал, а тут… вспомнить стыдно…
        Проклятая догадка… так и вертится на языке…
        Четыре часа монотонной ходьбы и напряженные размышления совсем измотали Косту. Он, как это бывает у усталых людей, несколько ушел в себя и мало внимания уделял окружающей действительности. Впрочем, приблизься кто-нибудь из детей тьмы на опасное расстояние, он бы сразу заметил… «На нас никто до сих пор не напал… но это может быть: на меч редкая тварь открыто полезет… Если учесть, что большинство из них движется куда быстрее человека… Значит, они где-то рядом. Кружат, размышляют… да это может быть кто угодно… уфффф…» Осознав свое бессилие, Коста измученно выдохнул, подняв глаза к небу.
        - Что?.. - от изумления у него отвалилась челюсть: согласно положению солнца, они шли на восток, потихоньку забирая южнее. - Джуэл! - крикнул Коста. - Посмотри: мы идем не туда!
        Глянув на небо, Хак остановился, как вкопанный. Словно опомнившись, он резко повернул в нужном направлении и прибавил шагу. Оллардиан младший догнал его и быстро-быстро заговорил, то и дело хватая ртом воздух:
        - Я понял… я еще вчера… должен был понять!.. - сокрушенно произнес он. В горьком тумане порошка равнодушия шевельнулось чувство вины. - Это не порошок… это веталы… только они способны направлять чужой разум… Некоторое время мы шли туда, куда им нужно… Еще чуть… и воля не сумеет заставить нас опомниться… - Коста бессильно опустил плечи. - Оставьте меня здесь.
        - Стойте все! - сказал Джуэл. - Ты чего еще задумал?
        - Пойми, мне проще выстоять одному против них всех, чем всему отряду, - объяснял Коста. - Они уже сломили вашу волю. Если дойдет до боя… от вас просто не будет толку. А я не сумею защитить всех - у меня только один меч… Поэтому бегите. Прямо к линии Карламана. И не сворачивайте никуда, даже если очень захочется…
        - А как же твоя воля? - вызывающе осведомился Ирин. - Почем нам знать, что ты говоришь теперь не от их имени? Вдруг, по твоей милости, мы сейчас побежим прямо в лапы этим тварям?
        - Я малочувствителен к магии любых эмоций, не только страха. Я Марнс… - словно не заметив вызова, возразил младший Оллардиан.
        - Я верю тебе, Коста, - мягко возразил Пай, - но разве ты можешь быть уверен, что мы не побежим прямо в их сторону? Так они просто разделят нас.
        - Это не важно, где они… Я освобожу все, что до сих пор держал под замком - злость и радость, и страх - и стану для них солнцем, как всякий амбасиат. Когда восходит солнце, остальные звезды исчезают с небосвода… Веталы не заметят вас, даже если вы пробежите прямо перед их носом… если, конечно, вы не попытаетесь напасть на них.
        Когда Коста замолчал, воцарилась тяжелая, напряженная тишина. Все ждали решения Джуэла.
        - Я вернусь за тобой, - сказал он наконец.
        - Нет, - решительно отказался Коста. - Неси камень к морю. У меня одного шансов выжить куда больше… Так что подберешь меня потом на пути в Хандел.
        А ведь он был прав… В Дикой Ничейной Земле легко выживет любой Марнс, если к нему не будет слишком жестока судьба. А на территории стабильной магии без горящего обсидиана на шее одинокий путник и вовсе будет никому не нужен.
        - Оставьте ему еды, - распорядился Джуэл.
        - Бала… - Коста тяжело закашлялся, не успев договорить. - Как избавиться от действия твоего порошка?
        - Хм… тут подошел бы какой-нибудь стимулятор, - лекарь нахмурился. - У нас осталось только пухлячье мясо. Но есть его придется сырым.
        - Ничего, походной настойкой запью… Не уходите без моей команды.
        Когда сырое мясо было съедено, Коста сел на землю и закрыл глаза… О да! Чувства прояснялись; липкий туман равнодушия постепенно таял; обостренная чувствительность амбасиата, почти забытая за эти дни, проступала все ярче: уже чувствовалось скрытое напряжение окружавших его семерых человек. Чувство простерлось дальше - проявили себя и веталы: слишком сильны были их вожделение, злоба и голод. Сладкие, обезоруживающие эмоции тянулись от них к отряду мириадами незримых нитей, готовые уцепиться за любую слабость и управлять, и точить волю, как вода точит камень.
        Обучая сына искусству жизни Марнсов, мать рассказывала Косте обо всех детях тьмы, населяющих Дикую Ничейную Землю. Веталам в ней всегда отводилось особое место.«…Их человечий облик обманчив: ты ждешь, что они будут двигаться, как люди… Помни, всё это - лишь видимость. На самом деле они умеют останавливаться мгновенно, прыгать выше головы и выгибать суставы так, как для человека просто неестественно.
        Опасно долго избегать битвы с ними, опасно и затягивать битву надолго: если они не атакуют, то занимаются тем, что давят волю. Даже Марнс может не устоять, если веталов много.
        …Веталы - мастера подчинять. Ты часто можешь видеть баргестов рядом с ними. Эти безмозглые твари - рабы веталов; те держат их на незримом волевом поводке и распоряжаются ими полностью. У этих псов тьмы хорошее чутье: они выследят по эмоциональному следу любую живую душу. Их хозяева не столь чувствительны. И поступают, в общем-то, как люди, которые так же используют собак - чтобы компенсировать собственный слабый нюх…
        Помни, все видимость…»
        Оставив внешний мир, Коста обратился к себе… Нужно было вспомнить нечто сильное. Плохое или хорошее. Лучше хорошее, ибо злость - плохой советчик в бою… И Коста вспоминал мать, которую горячо любил. И братьев, и сестер. Они были еще совсем малы и почитали его как старшего… всегда просили совета. И защиты, если кто-нибудь их обижал. Как правило, стоило появиться перед обидчиком в плаще и с мечом без гарды, как все агрессивные намерения пропадали сразу же. Правда, один раз и меч пришлось пустить в ход… даже не вынимая его из ножен. Коста невольно улыбнулся, вспомнив тот случай: злодей был избит самым позорным образом…
        Тихие дни в родном городе - Лувайре, представшие перед глазами, наполнили сердце радостью. Радость… как быстро он успел отвыкнуть радоваться… и вот теперь…
        Оно. Солнце. Начало подниматься над горизонтом. Черная тьма постепенно разбавляется до синевы, звезды начинают исчезать…
        - Уходите, - сказал младший Оллардиан. - Главное, никуда не сворачивайте и не вступайте в бой…
        Затих шелест травы под ногами убегающих. Коста остался один. В какой-то момент он испугался за них… что если их все же заметят? Душу заполнил страх…
        Нет, светлые воспоминания не принесут столько энергии в мир, сколько нужно, чтобы затмить семерых амбасиатов, пусть и принявших порошка равнодушия: так и на фоне восходящего солнца порой сияет Филора - крупная утренняя звезда. Не принесут; хотя бы потому, что у Косты их было не так много с тех пор, как отец забрал его на обучение в Орден.
        Отец… Кангасск Оллардиан… он был требователен и жесток. И грубо ломал личность своего сына, стремясь превратить его в великого воина, бесстрашного и безупречного. Он был вечно недоволен. И несчастен оттого, что его сын не такой, о каком он мечтал…
        Коста вздохнул. Что ж… сейчас самое время выпустить на волю все, что, в силу своего характера, он умерял и сдерживал. Он должен был пылать, как фанатик Ирин, и даже ярче. И только ненависть может пылать так…
        «Ненавижу отца!!! И его проклятый Орден!!!»…
        Семеро амбасиатов во главе с Джуэлом, держали путь на северо-восток. Они бежали так, как только позволял вольно разросшийся, никогда не знавший человека лес. Очень скоро справа и слева от маленького отряда в зарослях замелькали какие-то серые тени. На первом же открытом месте они вырвались вперед и загородили дорогу. Три баргеста…
        Шесть мечей одновременно выскочили из ножен; Ирин положил одну из отравленных стрел на тетиву. Джуэл жестом велел всем не двигаться. Все так и застыли с оружием наготове…«…не вступайте в бой…» - хрипло отозвалось в памяти каждого.
        Баргесты тоже не спешили атаковать…
        …Каждое из этих существ было чудовищной пародией на собаку и казалось сплетенным из бугристых розовых жил, едва покрытых серой шерстью. Безглазые и безухие головы баргестов покачивались из стороны в сторону, оплетенный венами нарост, находившийся на месте носа, часто пульсировал, словно вынюхивая. Из разверзнутых пастей капала слюна.
        Коста не зря беспокоился: всю зиму, при неярком солнце рядом с ним виднеется единственная дневная звезда - Филора. И баргесты, хоть и глупы бесповоротно, а не «проглядят» эту звезду при солнечном свете. Правда, стоило Оллардиану младшему разжечь в себе ненависть, псы тьмы потеряли из виду маленький отряд…
        Рыкнув, три баргеста скрылись в зарослях. Семеро Сохраняющих Жизнь вздохнули с облегчением и опустили оружие… Дальше пошли уже просто быстрым шагом.
        Коста не знал, сколько времени прошло с тех пор, как он остался один. Ему казалось только, что много. Он давно перестал форсировать эмоции. Он сидел на траве, положив меч слева от себя, и молча ждал, чувствуя, как нарастает тяжесть в груди.
        В последние минуты ненависть сменилась стыдом, а после - как дар свыше - Оллардиан младший почувствовал чистую, светлую грусть, ту что зовется сестрой нежданной свободы. И если ненависть подобна грому, то грусть - тонкому, протяжному звуку скрипки. Она выше. И куда притягательнее ненависти, но об этом известно только детям тьмы…
        Веталы объявились скоро. Они выходили на открытое место неспешно, по одному; возле каждого бесновался на незримом поводке баргест. Шестеро. Шестеро рабов, шестеро хозяев.
        «Похоже, я переоценил себя, - горько подумал Коста. - Проклятый порошок… Даже не верю, что так легко согласился на верную смерть, как будто на пустяк какой…» Но в измученной кашлем и хрипом груди не шевельнулось страха. Словно грусть подняла маленького воина так высоко, что страх не дерзнул его коснуться…
        Коста медленно встал. Взялся за рукоять меча.
        Шестеро веталов молча взирали на него. Куда им спешить? Сейчас они внимательно присматривались к своей жертве. Оценивали обстановку, мысленно велев баргестам умолкнуть.
        Коста впервые видел и тех, и других. Веталы были невысоки ростом и белы, как снег. Кожа выглядела полупрозрачной: видно, как пульсируют поверхностные сосуды и перекатываются мышцы. Красные, без белков глаза не имели век - время от времени их на долю секунды заволакивала полупрозрачная пленка, тогда глаза увлажнялись, приобретая склизкий блеск. Черты лица, тонкие, правильные, нарушала зубастая яма безгубого рта. Тела их казались совершенно человечьими, даже руки: они не были вооружены когтями и выглядели совсем не опасно.
        Даже одеты веталы были, как люди… в полинявшие, прохудившиеся от времени костюмы и плащи Алых Стражников и Серых Охотников… трофейные, должно быть.
        «…ждешь, что они будут двигаться, как люди… Помни, всё это - лишь видимость…»
        Лес кончился неожиданно. На краю Ничейной Земли он высился единой стеной и даже не пытался колонизировать расстилающиеся впереди луга, где-то вдали перегороженные пестрой линией карламана полосатого. Младшие амбасиаты не удержались от радостного крика при виде нее. Старшие были настроены не так оптимистично: здесь, на этом лугу, они для Серых Охотников видны, как на ладони. Если они хотят что-то успеть, надо бежать…
        И они бежали. И если Джуэл, даже неся на плечах Джармина, перенес почти трехчасовой марш-бросок спокойно, а Ирин и Бала едва запыхались, то Милиану, Паю и Оазису пришлось худо. Когда, уже достигнув зарослей карламана, перешли на шаг, у них тряслись руки и подкашивались ноги: случись сейчас биться - кончится все грустно. Но Джуэл и не рассчитывал на битву.
        …Сочные стебли карламана хрустели под рифлеными подошвами ботинок, а мясистые листья касались друг друга почти без шелеста. То и дело вспархивали испугавшиеся шагов разноцветные карламановые птички…
        - Тихо! - остановил всех Ирин. Некоторое время он прислушивался, потом сообщил: - Мы здесь не одни.
        - Пошли дальше, - распорядился Джуэл, спуская на землю Джармина. - Назад пути все равно нет.
        Стоило отряду покинуть полосатые заросли, как неизвестный нарушитель спокойствия, столкнулся с ними чуть ли не нос к носу. Это был паренек лет семнадцати, в потертой и пыльной одежде, вооруженный одним кинжалом; от испуга он закричал:
        - Нет! Я не виноват, меня заставили… Не стреляйте, прошу вас! - взмолившись, он упал на колени и протянул к амбасиатам длинные тощие руки.
        - Не ори, идиот! - шикнул на него Джуэл. Парень замолк.
        - Вы не Серые? - осведомился он через несколько секунд. Взгляд его упал на харуспекс на груди Джуэла. - А-а… - понимающе закивал незнакомец и проворно поднялся с колен. - Вы контрабандисты. Как и я… Давайте… э-ээ… разойдемся по-хорошему?..
        - А мне он не нравится, - хмуро заметил Ирин. - Я за то, чтобы его пристрелить.
        На лице юного контрабандиста вновь появилось испуганное выражение.
        - Не надо, Ирин, - возразил Джуэл. - Мы не убийцы. Пусть идет.
        Парень без лишних слов припустил бегом. Видимо, боялся, что суровый файзул, так милостиво даровавший ему жизнь, передумает.
        - Эх, - вздохнул Оазис, все еще пытавшийся восстановить дыхание, - а спрятаться-то негде… - и широко повел рукой вдоль бесконечности травянистых холмов, похожей на скомканное зеленое одеяло.
        - От боевых магов бесполезно прятаться, - покачал головой Пай. - Давайте отойдем немного от линии карламана - и я начну готовить трансволо…
        …Коста с трудом разлепил веки. Сколько он пролежал в беспамятстве?.. кровь на них уже успела засохнуть. Своя ли, натекшая со лба… Чужая ли, брызнувшая в глаза после слишком удачного удара… Засохла…
        Он не верил, что жив…
        …Вначале веталы спустили на него баргестов. Натиск псов тьмы младший Оллардиан выдержал довольно легко. Меч так и летал в его руках. И не видно было лезвия, только блеск. Возможно, твари и не успели толком понять, от чего умерли. Бояться их человеку с клинком наготове и вовсе не стоит.
        Веталы молча приняли смерть своих рабов и, прикрыв склизкой пленкой алые глаза, начали медленно и целенаправленно давить волю упрямого воина. О, эмоциональные импульсы разбегались от каждого бледнокожего размашистым веером - угрожающие, молящие, умиротворяющие, радостные, запугивающие, - сплетаясь в самых невероятных чувственных иллюзиях и сочетаниях.
        Коротким движением смахнув с клинка бурую кровь баргестов, человечек лишь хрипло рассмеялся в ответ. В этом смехе не было ничего веселого. Он призван был выражать крайнюю степень презрения. И отвагу. Настоящий Марнс всегда смеется своим врагам в лицо!
        Волевое давление исчезло в тот же миг: веталы поняли, кто стоит перед ними. Вряд ли дети тьмы ненавидят что-либо больше, чем Марнадраккар - эту занозу в теле Дикой Ничейной Земли.
        Коста почувствовал их ненависть; она заполняла все пространство вокруг, как прибывающая вода.
        Сорвавшись с места, веталы бросились в атаку…
        …Память отказывалась помнить все, что было дальше. Такой сберегающий механизм есть у любого человека; и если он ломается, человек сходит с ума.
        Как ни старался Коста припомнить что-нибудь, в памяти всплывали лишь какие-то отдельные моменты… Лязгающие зубы… пальцы, впивающиеся в тело стальной хваткой и разрывающие его безо всяких когтей… предсмертные крики веталов…
        Младший Оллардиан сел и попытался вдохнуть полной грудью. Не вышло. Либо он серьезно ранен, либо какая-то тварь еще жива. Он огляделся. Шесть баргестов и шесть веталов не подавали признаков жизни. Но откашляться не получалось… О Небеса! Неужели еще кто-то шатается рядом?!.
        Коста нащупал рукоять меча. Клинок цел. Это хорошо.
        Затем воин осмотрел свои раны. Их оказалось много. Даже слишком много. Одежда вся в крови… И вряд ли удастся сейчас подняться на ноги.
        Сняв с пояса фляжку с походной настойкой, Коста вылил немного прямо на пропитанную кровью штанину: если повезет, отек спадет немного и можно будет встать. Полил он и другие раны, а остаток настойки выпил. Она обожгла горло и живительным теплом растеклась по всему телу. Оставалось ждать, пока она подействует. И потихоньку уходить отсюда.
        А ждать было тяжело. Припекало по-летнему жаркое солнце. На запах крови слетелось множество мух, отгонять которых не было сил. Боль дергалась в каждой ране созвучно хриплому дыханию, терзавшему грудь: удушье и не думало отступать…
        Дрекавак созерцал картину разрушения, учиненного юным марнадраккарцем, - в том, откуда мальчишка родом, сомневаться теперь не приходилось. Даже сейчас, раненый, задыхающийся и смертельно уставший, он выглядел опасным.
        Конечно, ни один человек или даже ветал не оценил бы Косту так высоко, особенно сейчас. Но зрение дрекаваков устроено иначе, и они куда меньшее значение придают телесной оболочке. Волевая сущность значит для них куда больше. Любой, взглянувший на младшего Оллардиана глазами дрекавака, увидел бы могучего воина с тяжелым взглядом, несущего боль и смерть, с которым не стоит вступать в битву до поры, до времени… пока он не будет ослаблен и ранен…
        Существо, похожее на черного ангела, выступило из-за вековых деревьев, больше не собираясь прятаться. Коста поднял на него измученный взгляд.
        - Ты… - только и произнес он.
        Тогда дрекавак закричал… Этот крик не предназначен для ушей. Но его услышал бы и глухой: крик дрекавака раздается в самой душе и призван выжечь человека изнутри, обратив в пламя воду, которой напитана живая плоть…
        Коста сопротивлялся долго, из последних сил. Он даже сумел подняться и пройти несколько шагов до дрекавака. Но взмахнуть клинком не успел…
        В какой-то момент силы его иссякли; волевой барьер поддался… и - мальчишка вспыхнул изнутри, как факел…
        Когда утихла боль, наступила тьма, едва разбавленная усталыми детскими сновидениями. Он проснулся и заморгал… Кругом расстилались холмистые луга, как мохнатое скомканное одеяло; чуть поодаль ветер пускал волны по зарослям полосатого карламана. Светило солнце… Стремительно забывая себя, он вновь погрузился в сон…
        Глава четырнадцатая. Избранник
        «Как часто бывает, что судьбой оказывается отмечен самый маленький и слабый!»
        Сайнарнемершгхан Сайдонатгарлын в разговоре с Кангасск Евженией
        Прекрасный зеленый мир, по-весеннему яркий и свежий, был залит золотым солнечным светом. Небо в столь ясный день казалось очень высоким; по нему неспешно плыли пушистые белые облака. Над юными цветами порхали большущие пестрокрылые бабочки. В обе стороны, на сколько хватало взгляда, убегали пестрые заросли карламана… В такой мирной обстановке легко оставить позади все тревоги, особенно если ты очень устал, а изменить уже ничего не можешь…
        Амбасиаты побросали рюкзаки и дремали прямо на траве; она теперь казалась мягче любой постели. Джармин и вовсе спал, свернувшись калачиком. Он давно уже легко засыпал где угодно, как бродячий котенок.
        Джуэл Хак дремать и валяться на траве себе не позволил, и то и дело оглядывался по сторонам или бросал тревожные взгляды в сторону линии карламана: ведь это вовсе не запретная граница для детей тьмы, при случае они могут и перейти ее. Ирин сидел напротив Джуэла с закрытыми глазами, но по напряженному выражению лица было видно, что не дремлет парень, ничего подобного…
        Поодаль от отдыхающих стоял Пай. Трансволо он творил молча, глядя куда-то в пустоту. Вся фигура мальчишки выдавала усталость; плечи опущены, голова бессильно упала на грудь… Справится ли?.. Должен справиться.
        - Сдавайтесь! Сопротивление бесполезно! - сначала послышался только противный, до боли знакомый голос, говоривший откуда-то из пустоты, а затем показался и сам его обладатель.
        Боевые маги всегда подбираются поближе под заклинанием невидимости и объявляют о бесполезности сопротивления, таков порядок…
        Тот, кто недавно ползал тут на коленях и умолял его не убивать, а потом лихо притворялся своим парнем контрабандистом, теперь стоял, подбоченившись, с мечом за поясом, в сером охотничьем плаще поверх все той же пыльной гражданской одежды, служившей, видимо, маскировкой. Пальцы его рук слегка светились: похоже, держал боевое заклинание наготове…
        Вид у парня был довольный, дальше некуда. И все бы ничего, да за спиной у него стояла боевая семерка магов, все пожилые и опытные - других на границу не посылают, даже удивительно, что делает здесь этот молодой прохвост… небось, с отцом приехал…
        - Вот дрянь… - сквозь зубы процедил Ирин, пристально глядя на молодого Охотника. Тот лишь криво улыбнулся в ответ: под взглядом маленького хмыря не очень-то поулыбаешься.
        - Сдавайтесь, парни, - с некоторым сочувствием произнес белоснежно-седой Охотник, видимо, главный маг семерки, выступая вперед.
        - Мальчишки… - вторил ему другой. - Младшему и шести-то нет, небось…
        Джармин ничего на это не ответил, лишь подобрался весь, словно загнанный в угол зверек, и положил ладонь на рукоять своего маленького меча.
        - Звереныш!.. - брезгливо усмехнулся молодой Охотник.
        Сочувствие сочувствием, а боевое заклинание заготовил каждый - у кого огненная сфера малой мощности, у кого сеть… и убирать их никто не даже думал до тех пор, пока нарушители порядка не сложат оружие.
        Милиан невольно оглянулся на Пая, но тот лишь виновато пожал плечами. Конечно, глупо надеяться пусть на очень талантливого, но все же мальчишку: с восемью боевыми магами ему никак не справиться… Милиан отвернулся. Пай оглядел готовых к масштабной атаке Охотников и до боли закусил губу…
        …У одного из магов висевшая над ладонью огненная сфера неожиданно сколлапсировала и потухла, как у зеленого новичка.
        - Что за… - начал он.
        Но вскоре понял, что он не один такой: другие Охотники тоже потеряли свои заклинания. На любые попытки восстановить их магия отзывалась глухо. Нет, энергия уходила куда-то, но куда?..
        Не сговариваясь, маги посмотрели на тихого мальчика, стоявшего позади всех… Когда они поняли, в чем дело, их пробрал ужас…
        - В атаку! - закричал главный маг.
        Он даже не успел обнажить меча: Джуэл вскочил с места, как отпущенная пружина, и рванулся к нему с быстротой просто немыслимой для высокого и тяжелого файзула. В ту же секунду Охотник захлебнулся криком и собственной кровью. Он едва успел упасть на землю, когда был убит один его товарищ и сбит на землю второй.
        О, Кангасск Абадар вырастил великого воина. Воина, умеющего побежать одним точным ударом. И в битве с Охотниками Джуэл выложился полностью. И все же он был так молод! И ему так не хватало опыта. Так же как и Паю. А талант, пусть и подпитанный амбассой, далеко не всегда может перевесить опыт за многие десятки лет…
        Битва закончилась быстро. Упал последний пожилой Охотник, следом за ним медленно осел на землю раненный в живот Джуэл… Он почти… почти сумел сделать невозможное - выйти живым и невредимым из этого боя…
        Остальные амбасиаты едва успели вмешаться, взяв на себя всего двоих - тех, кто кинулся к Паю, справедливо считая его источником всех бед. Каким-то образом мальчишка держал их магию, делая бессильными даже простейшие ускоряющие заклинания, которыми Охотники привыкли пользоваться в бою, чтобы получить преимущество.
        …Судьба этих двоих тоже сложилась трагично…
        Первому кинулся под ноги Джармин. Охотник запнулся, но не упал - ушел в правильный кувырок, ловко поднялся на ноги… и получил от Ирина стрелу в упор. Перед смертью он еще успел метнуть кинжал в сторону Пая. Бала пытался поймать его, но не сумел схватиться за рукоять - и лезвие пронзило ладонь…
        Что касается второго, так это был тот самый молодой «актер», что встретил их в карламановых зарослях. Как начался бой, он шарахнулся от Джуэла сразу же и ринулся к неподвижно застывшему в стороне от боя Приору, но дорогу ему загородил Оазис. Оба были молоды и неопытны, и бой у них вышел довольной длинный - удара в четыре.
        Оазис сражался храбро и очень достойно, несмотря на то, что Охотник был его лет на пять старше, но слишком обрадовался, увидев спешащего на помощь Милиана, это его и подвело. На какую-то долю секунды мальчишка утратил внимание - и лезвие меча Охотника, не встретив сопротивления в виде гарды, прошлось ему по рукам (о Небеса! Сколько Сохраняющих Жизнь пострадало так же!). Следующим ударом тот хладнокровно добил противника, полоснув наискось…
        Только тогда молодой Охотник заметил, что победа его ничего не значит, потому что он остался один. Не мешкая, парень быстро сложил меч в ножны и, как недавно у линии карламана, шустро припустил бегом.
        - Не догоняйте… - злорадно произнес Ирин, поднимая лук.
        Спокойно прицелившись, он выпустил одну за другой две стрелы. Стрелял Фатум по ногам…
        Раздался крик боли и отчаянья; вдали плеснул по ветру серый плащ - Охотник упал. Стеная, он все еще боролся за свою жизнь, пытаясь ползти. Но деваться здесь, на открытом пространстве, ему было уже некуда…
        Сняв с пояса нож, Ирин неспешно, вразвалочку направился к нему…
        Никто и не думал его останавливать: битва ошеломила всех. Милиан в оцепенении склонился над мертвым телом Оазиса, не в силах даже плакать от горя. Надо ли говорить, что он винил одного себя в этой смерти?.. Бала, наскоро замотав собственную руку, осматривал раненого Джуэла. Тот был не так плох, как казалось; будь рядом хотя бы безопасная крыша над головой, под которой можно отлежаться с месяц, никто бы и не сомневался, что парень поправится. Ранение в живот Мараскаран счел «удачным», если это вообще можно сказать о ране: такая доставит много боли, но при должном уходе заживет; еще одна рана, длинная, тянулась по боку наискось - в данном случае ее можно счесть не серьезной. Бала быстро и умело обработал обе и стал уже накладывать повязку, когда с той стороны, куда пытался убежать молодой Охотник, раздался душераздирающий вопль… Человек может кричать так, только когда боль невыносима…
        Милиан опомнился услышав этот крик и ему стало тошно, когда он понял, что может быть этому крику причиной… Он вскочил и побежал туда…
        …Ирин тогда еще оглянулся на полпути и, увидев, что никто не придал значения его уходу, подошел к Охотнику с такой улыбкой на лице, которая не предвещала ничего хорошего. Парень сумел превозмочь боль, потянулся к мечу, но Фатум с невозмутимым видом вогнал стрелу прямо ему в запястье, пригвоздив руку к земле. Тот не закричал, лишь глухо взвыл от боли.
        - Подлая, двуличная тварь! - с ненавистью бросил Ирин. - Ты хуже любого морока, хоть и зовешься человеком… - маленький хмырь плюнул Охотнику в лицо. - И что же по-твоему нужно сделать с тем, кто предал воина, сохранившего ему жизнь? - вкрадчиво произнес он, глядя, как лезвие острого, точно бритва, ножа, блестит на солнце.
        - Не… не надо… - взмолился Охотник и в отчаянье попытался ухватиться за соломинку: - Я… я же беспомощен… Разве ты, Сохраняющий Жизнь, убьешь беспомощного врага?..
        - Коне-е-ечно! - рассмеялся Ирин, словно услышал глупую шутку. - Да не просто убью. Ты у меня таким красавчиком уйдешь в мир иной!..
        - Нет… пожалуйста, нет… ааааааааааа!!!
        Крики подгоняли Милиана сильнее всякого ветра в спину. Но все равно ему казалось, что он бежит слишком медленно.
        - Ирин! Не надо! Прекрати это!!! - закричал он на бегу, стремясь хотя бы голос послать впереди себя.
        Ирин услышал. Обернулся. Нож в последний раз блеснул в солнечном свете. Затем хмырь вытер его об одежду Охотника и неспешно отправился обратно к месту битвы. По пути он сурово переглянулся с Милианом.
        Тот невольно замедлил бег. К лежащему на земле телу он и вовсе подошел с опаской. Когда наконец решился взглянуть, к горлу подступила тошнота. Милиана вырвало бы, да только он с утра ничего не ел… Такое сделать с человеком… ей-богу, никто ни за какие грехи не заслуживал подобной пытки! Но самым страшным было то, что парень все еще оставался жив… Он часто дышал; то и дело из груди вырывался тихий, мучительный стон.
        Охотник открыл глаза и посмотрел на Милиана. Сквозь туман боли и страха он видел лишь темный силуэт с кудрями, обрамленными золотым сиянием солнца, светившего за спиной мальчишки, и едва различал черты лица. Но это были приятные черты и они выражали страдание… сострадание…
        - Убей… - хрипло произнесло жалкое существо, некогда бывшее красивым, самоуверенным парнем. - Убей… убей… - молил он нерешительного мальчишку и тянул к нему уродливую беспалую руку.
        Слезы потекли по щекам Милиана… он уже простил этому несчастному все, даже смерть Оазиса… в конце, концов это хотя бы была честная битва.
        В суровом молчании Ворон обнажил меч. Охотник закатил глаза и откинулся на спину, открыв грудь для удара. Вскоре все было кончено. Милиан стряхнул кровь с клинка и, повернувшись спиной к мертвому, решительно зашагал обратно.
        Он нашел всех выживших собравшимися вокруг Пая и, почувствовав недоброе, тоже подошел посмотреть, что случилось…
        Пай Приор лежал на спине, раскинув руки, и тяжело дышал. Он был сед - волосы так и блестели белизной горного снега, - и черен лицом: кожа сморщилась и казалась теперь измазанной сажей.
        - Милиан… - Пай словно почувствовал, что пришел его друг. Он открыл глаза; белков было не видно, настолько густа была сеть вздувшихся алых сосудов.
        - Пай… - горько сказал Милиан, сжав руку друга. - Что же ты с собой сделал?..
        - Это Дрейн… - вздохнул юный маг и попытался улыбнуться. - Мой собственный Дрейн. На настоящий он похож не больше, чем мой Фиат-люкс - на настоящий Лихт… Настоящий Дрейн требует согласия донора. Мой же - нет… Хех… энергетический вампиризм чистой воды… Я забрал всю их магию себе. И они ничего не смогли сделать…
        - Но почему… - начал было Милиан.
        - Это передозировка магии, Мил, - пояснил Пай. - Когда магия копится сверх чаши медленно, она перерождается в амбассу - видимо, та занимает меньше места… А когда быстро - просто льет через край и уничтожает человека… Моя беда в том, что я амбасиат. Иначе все шесть чаш разместились бы в моей спокойно. Или, если б я знал хоть одно мощное заклинание, вроде щита, я бы выпустил лишнюю магию наружу… а так…
        - Пай, не надо, прошу тебя… - у Ворона упало сердце. - Бала придумает что-нибудь…
        Мараскаран только безнадежно вздохнул при этих словах.
        - Нет, Мил, - все еще рассеянно улыбаясь, произнес Пай. - Меня скоро не станет. Смирись с этим. Еще несколько минут - и моя чаша не выдержит, тогда я умру. Я бы хотел, чтобы эти несколько минут ты побыл со мной…
        …Джуэл лежал на траве; так он видел перед собой высокий купол ясного неба, синева которого выдавала приближающийся вечер, и заслоняющие это небо три лохматые головы: над раненым командиром склонились Ирин, Бала и Джармин. Милиан же остался с Паем, как тот просил…
        Такой вот вышел военный совет…
        - Что делать будем? - хмуро спросил Ирин. - Здесь оставаться… сам знаешь… Когда этих Серых хватятся, сюда нагрянет целая армия.
        - Придется уходить, - сжав зубы, произнес Джуэл; рана очень мучила его. - Обратно… в Ничейную Землю…
        - Там мы тоже пропадем, - покачал головой Бала. - Без Косты мы не пройдем эти места.
        - Все равно надо идти… - повторил Хак. - Возможно, мы даже встретим его…
        - Он умер… - раздался тонкий голосок…
        Все трое удивленно посмотрели на Джармина… и отвели взгляд: было в его больших детских глазах что-то такое, чего никто не замечал раньше.
        - Да откуда ты знаешь… - отмахнулся Ирин, злясь на себя за это неуместное замешательство.
        - Я знаю, - непреклонно произнес мальчик.
        …Последний клочок неба над головой Джуэла заслонила еще одна голова. Курчавые волосы, красные от слез глаза; дорожки, прочерченные слезами по щекам… Раз пришел Милиан, значит, Пай…
        - Вспомни меня у леса Магров, - внимательно посмотрев на Милиана, произнес Джармин. - Посади диадемовое деревце в память обо мне…
        - Откуда?.. - почти испуганно произнес Ворон. - Об этом Пай просил меня перед смертью. Ты не мог слышать…
        - Я помню всех, кто ушел, - горячо сказал Джармин. - Все они в моем сердце.
        - Как такое возможно? - с удивлением и восхищением прошептал Бала. - Это чудо!.. Неужели друзья даже после смерти не оставили нас… Скажи, - вновь погрустнел он, - как погиб Коста?
        - Он победил веталов, хотя их было шестеро, и был серьезно ранен. Дрекавак добил его, раненого. Но даже тогда он боялся Косту, до самого последнего мига его жизни.
        Не сговариваясь, героя почтили несколькими минутами молчания. Потом вновь заговорил Джармин:
        - Я помню и умею все, что и они - Лайнувер, Коста, Оазис, Пай… Я проведу вас через Ничейную Землю.
        - Тогда идем, - сказал Джуэл, поднимаясь. - Нечего нам ждать здесь…
        - А как же наши мертвые? - робко возразил Бала.
        - Придется оставить… - Джуэл скривился от боли, но на ноги все же встал. - Только мечи… нужно забрать.
        Ирин коротко кивнул и шустро сбегал за оружием Оазиса и Пая. Конечно, следовало бы забрать и рюкзаки тоже, на случай, если в них окажутся личные вещи, которые могут выдать погибших владельцев. Но людей оставалось слишком мало. Хватило и того, что пришлось распределить между собой вещи Джуэла, который всегда нес самую тяжелую ношу.
        Поредевший отряд выглядел печально. Слишком много смертей вот так, сразу. Что бы ни говорил Джармин, а они все же умерли, покинули этот мир до срока - и это тяжело было принять.
        Джармин… теперь становилось понятно, отчего уже после смерти Лайнувера мальчик так резко изменился. Стал не по годам серьезным и рассудительным. Да и взгляд у него давно уже не детский, даже жутко делается, как посмотришь ему в глаза…
        Насчет памяти Косты мальчонка не соврал: к вечеру, когда отряд углубился в лес, все с леденящим кровь чувством узнали знакомое сипение и хрипы в его голосе. Джармин начинал задыхаться… «Они далеко, - говорил он, тщетно пытаясь откашляться, - но уже знают о нас»…
        Джуэл… о, он держался мужественно. Даже шел с приличной скоростью, наравне со здоровыми членами отряда, хотя, кто знает, чего ему это стоило… Файзул был бел лицом, почти как тот странный парень в обсидиановых очках, с которым в свое время ушел Орион… Орион! Знал бы прохвост, как его сейчас не хватает!..
        Бала… Лекарь был тих. Раненая рука мучила его; он вообще не мог долго выносить боли. Но сейчас он не выдал своих страданий ни единым словом. Прямо на ходу он поменял повязку и полил рану походной настойкой. Вид у него был отрешенный: Мараскаран вспоминал Косту - своего друга и ученика…
        И то, что Джармин помнил все, что принадлежало младшему Оллардиану, почему-то лишь делало боль потери сильнее. Она никуда не делась эта боль, даже в тумане горького порошка равнодушия, который вновь пришлось принять всем. Боль и неизбывная тоска… Балу всегда называли слабовольным. Но, кажется, именно сейчас он потерял волю к жизни. Ему без всякого порошка уже было все равно - жить дальше или нет. Понуро опустив голову и плечи, лекарь плелся в хвосте отряда.
        Милиан. Еще один воин с тяжелой печалью на сердце. Оглушенный порошком равнодушия, он просто вспоминал. Вспоминал тех, кто ушел. Их слова, поступки, цвет глаз… ведь именно цвет глаз исчезает первым, когда начинаешь забывать человека.
        Долго думал он и о Джармине. О том, что он - особенный, не такой, как они все. Картины, которые он рисовал в Фираске, изображали мир-первоисточник. Солнце мира-первоисточника мальчишка узнал в кривом трансволо Пая. И теперь - все ушедшие остаются в его сердце… Кто же он такой?.. Надо отдать Милиану Ворону должное: даже горе и равнодушие не отняли у него способности трезво мыслить и находить закономерности. Только вот причины исключительности Джармина он найти не мог.«…Хотя, - подумал он, - быть может, нет смысла искать ее, причину. А есть смысл подумать над тем, зачем такого малыша отправили с отрядом?»
        Ирин… Надо сказать, он единственный в отряде не ощущал горя. Фанатики редко считают потери в борьбе за «правое дело». И, само собой, врагов не жалеют тоже.
        У Фатума была совсем другая беда и совсем иные думы. А ведь все началось с Ориона, будь он неладен… Тот их разговор, последний… тогда Ирин почувствовал, что пройдоха Джовиб в чем-то прав. И как маленький хмырь ни пытался отмахнуться от этой мысли, она возвращалась. В данной ситуации можно было сделать только одно: измениться до неузнаваемости и пересмотреть все от начала до конца… Так и должен был бы поступить истинный Сохраняющий Жизнь, обнаружив, что склоняется в сторону зла. Но чего бы стоило все это? Как бы он выглядел, как бы чувствовал себя? Как бы позволил себе слабость в самый ответственный момент, когда обсидиан уже почти в руках? И вообще - решил тогда Ирин - как бы то ни было, менять что-либо уже слишком поздно. Да и не нужно.
        Такое негласное решение он тогда принял. А обида осталась. И семена сомнения множились в душе, подобно злостным сорнякам. Ирин проклинал Ориона тысячи раз, но ничего не мог с собой поделать. Если разобраться, он оттого и выместил зло на молодом Охотнике… О, Фатум в своем фанатизме был слеп, но тем более необычна была его слепота, что он боялся прозреть. Но почему? Наверное, потому, что, прозрев, потерял бы себя, стал бы кем-то другим. А это нелегко. И немногие на это решаются. Тут требуется храбрость высшей пробы…
        Но к добру тянется любая душа, и если сознание фанатично и злобно, то рано или поздно человек начинает мучиться от этого противоречия. Ему становится невыносимо тяжело самому с собой. Так и чувствовал себя Ирин, пока порошок не притупил остроту всех переживаний. Вряд ли он ясно сознавал, что его мучило, но туманному равнодушному покою был рад и занял себя тем, что оглядывал окружающие отряд заросли, держа лук наготове.
        На лес, вновь принявший в свои объятия маленький, к тому же изрядно поредевший отряд амбасиатов, спустилась невероятно красивая, бархатная ночь. Так и хотелось подняться в чистую высь, к звездным россыпям, луне и облакам - туда, где ни одна беда не коснется тебя…
        Прислонившись к шершавому стволу кряжистого драконника, Джуэл смотрел, как мерцают звезды сквозь жидкую, прореженную старостью крону. Порой мягкие иглы падали ему на лицо… Было больно. Боль присутствовала всегда - как фон; а при любом движении пронизывала все тело…
        Подошел Мараскаран. Видно было, как лекарь бережет свою раненую руку. Здоровой рукой он поднес Джуэлу порошка равнодушия.
        - Мерзкий порошок… - горько произнес Джуэл. - Что делает с человеком… Даже не верится, что вчера я спокойно отпустил мальчишку на смерть. Оставил его на съедение темным тварям… Равнодушие… - он поморщился от боли. - …равнодушие - это страшная штука…
        - Я знаю, - кивнул Бала. Судя по голосу, ему и порошок уже был не нужен.
        - Не поддавайся… унынию… - Джуэл закрыл глаза. - Не сдавайся… Мы пройдем…
        - Тебе не следует так много говорить, Джуэл, - грустно улыбнулся Бала. - Отдыхай. Ты сильный. И травы тоже сделают свое дело: завтра будет легче. Послезавтра - еще легче. Отдыхай…
        Долгой же была эта красивая, обманчиво спокойная ночь!.. Дежурили по очереди. И прислушивались к хриплому дыханию уже не Косты, а Джармина. Ничего опасного не происходило. Лес жил своей жизнью и не трогал чужаков. Где-то рядом рыскали ночные хищники, то и дело сверкая во тьме глазами, но они не были столь голодны, чтобы трогать людей: зачем кидаться на меч, когда рядом бродят безрогие олени и скачут мягкие пухляки?
        Дети тьмы - хищники иного толка - не появлялись.
        …Милиан дежурил предпоследним. Под утро его сменил Бала. Лекарь выглядел неважно; его трясло, а уж жаром в прохладном воздухе от него веяло на расстоянии. Тяжело же ему давалась его рана… Заново перевязав руку и отхлебнув походной настойки, Бала отправил Милиана спать.
        Уснул Ворон сразу же. Крепко и без сновидений, как всегда спят напереживавшиеся дети, полностью отключаясь от мира, проявившего себя безжалостным и страшным. Во сне он успел забыть, где он и кто он, потому, проснувшись, почувствовал, как в равнодушном тумане, окутывавшем его разум, шевельнулась тень горького разочарования: ничего ему не приснилось, все было так…
        Бала сидел возле Джуэла. У островитянина был острый слух: он обернулся, едва услышав шорох травы, которую Милиан потревожил, поднимаясь.
        - Разбуди всех… - холодно произнес он. - Джуэл умер…
        …Джуэл Хак выглядел спящим. Лицо его было бледно и спокойно. Наверное, он и не заметил, как его сон плавно перешел в смерть.
        - Этого не может быть… - сокрушенно говорил Бала. - Рана была не смертельной. Крови он потерял не много. Заражение я предотвратил… Почему?!.
        На этот вопрос некому было ответить. Даже Джармин промолчал.
        Все смотрели на Джуэла и не верили своим глазам. И каждый о чем-то сожалел. Милиан вспоминал первую встречу, когда файзул показался ему жестоким деспотом. Все, что произошло потом, либо смягчало, либо усиливало это впечатление… Только сейчас Милиан понял, что потерял друга. Друга, отдавшего свою жизнь за него и остальных. И ему стало больно, и сердце глухо и мучительно билось в груди…
        Словно проникнувшись истинным - не навеянным порошком - равнодушием, как Бала, Ворон не стал сдерживать эмоций. Горе поглотило его. И чувство вины теперь раскрывало серые крылья над каждым воспоминанием о Джуэле. И о тех, кто ушел до него…
        - …Он не мог умереть… - вновь повторил Бала. - Почему?..
        Вначале Ирин, а потом и все остальные вспомнили о горящем обсидиане и остановили взгляды на нем. Внутренний огонь все так же тлел внутри черного стекла, но уже не мерцал, как должен мерцать на груди у живого человека. Камень словно затаился. Выжидал…
        Жуткая догадка зародилась у каждого…
        - Что ты говорил про камень, Ирин? - осторожно спросил Милиан. - Тогда, в «Приюте у Озера»…
        - Только то, что слышал, - бесстрастно ответил тот. - Что он сам выбирает, кто его достоин.
        - Может он убить? - Милиан подвел разговор к главному.
        Ирин внимательно посмотрел ему в глаза, словно пытаясь увидеть, какие же чувства шевелятся у Ворона под пеленой тумана равнодушия.
        - Лайнувер нес его первым. И погиб так нелепо и неожиданно… - продолжил Бала. - Теперь Джуэл, который по всем признакам должен был выжить…
        - Харуспексы не убивают, - отрезал Ирин решительно. - Не забивайте голову всякой ерундой. Собирайтесь. Я теперь веду отряд, и мы будем у этого проклятого моря!
        Последние слова он произнес мрачно и торжественно и забрал у мертвого горящий обсидиан. Оказавшись на груди Ирина, око войны вновь начало зловеще мерцать. Фатум не ощутил ничего необычного, и это несколько разочаровало его. Тем не менее, он чувствовал себя избранником и был очень горд собой. Горд не меньше, чем если бы победил Джуэла Хака в честном бою.
        Глава пятнадцатая. Минуя Марнадраккар…
        Я видел страшный сон. Самый страшный сон в моей жизни. И все после того, как Хельга, мой Учитель, внушила мне, что настоящий воин сражается только с самим собой, с тем, что есть в нем плохого и черного. Я видел во сне второго себя и бился с ним на мечах. Я не мог победить и не мог проиграть. И больно мне было за обоих.
        Проснувшись, я понял: биться с самим собой очень страшно…
        Семилетний Орион, сын звезд. Детские записки.
        Четыре дня прошло со смерти четверых: Косты, Оазиса, Пая, Джуэла. Новый командир отряда - Ирин Фатум - был так силен и бодр, словно у него открылось второе дыхание. Говорил он много, и деспотичные нотки звучали все чаще. Единственным, кто все еще пытался то и дело осадить его, оставался Милиан: он не мог стерпеть того, что Ирин гонит отряд вперед, не считаясь ни со слабостью Джармина, который жестоко страдает от удушья, ни Балы… его рана никак не хотела заживать. Лекарь отвергал любую помощь и никому не показывал, что с его рукой; меняя повязку, он и вовсе поворачивался спиной к остальным. Но не проходило и часа, как на свежем бинте вновь проступали пятна крови. Временами Мараскарана начинало лихорадить; он весь горел, так, что было страшно прикоснуться к коже. Каждый дневной переход все труднее и труднее давался ему, а тут еще Ирин, которому плевать на живых людей ради святой цели…
        Милиан боялся, что Бала, павший духом после битвы с Охотниками и гибели четверых товарищей, не выдержит и сдастся, но даже его Дикая Ничейная Земля сделала сильнее и упрямее. Он боролся. Да еще как-то умудрялся собирать травы по пути и, заливая их остатками настойки, готовить себе и Джармину несложные целебные зелья. Шел размеренно и быстро; привала просил, только когда был совсем плох. Только вот ни слова не произносил в свою защиту, когда Ирин начинал выговаривать ему за то, что он тормозит отряд… ни слова, лишь молчал, виновато разводя руками…
        По завершении пятого дня Милиан впервые увидел, как готовится порошок равнодушия… Он и представить не мог, насколько прост рецепт, и поражался тому, что не заметил этого раньше: с самой гибели Лайнувера каждый раз, когда отряд разжигал костер (а жгли смолистый драконник, потому что тот хорошо горит), Бала просто собирал оставшуюся золу и перетирал ее с сухим глиняным крошевом, а то и с землей, как на этот раз…
        На этот раз перетирать пришлось Милиану. Порошок равнодушия сыпался меж его вымазанных золой ладоней, постепенно заполняя матерчатый мешочек, до сих пор хранивший слабый запах пряных трав или ягод, который Бала хранил в нем давно, в забытое, мирное время… Сам лекарь лежал, накрывшись плащом; его опять трясло. И он мерз, источая жуткий жар.
        - Готово, - вздохнув, сообщил Милиан и поднял на ладони завязанный мешочек.
        - Спасибо, что помог, Мил, - отозвался Бала. Разум его был ясен, несмотря на жар и дрожь. - Я бы сам… только рука замотана.
        - Почему она не заживает до сих пор? - осторожно спросил Ворон, зная, что Бала не любит касаться этой темы.
        - Наверное, какая-то инфекция, - пространно ответил лекарь. - А походная настойка слишком слаба, чтобы ее победить. Вот и боремся, тянем каждый в свою сторону: то я беру верх, то эта зараза… - он чуть улыбнулся; слабая улыбка - слабое утешение…
        Милиан не стал больше спрашивать. Уклончивые ответы Балы лишь разжигали его подозрительность, но решительно ничего не проясняли…
        Закашлялся Джармин. Кашлял он тяжело и долго… Всего четыре дня прошло, а мальчонка совсем завял… что же дальше будет? Милиану все больше казалось, что они идут в никуда. Слизнув с ладони остатки золы, он поспешил загнать напрашивающиеся эмоции обратно в их норы… Как-никак, ему еще дежурить первым в эту ночь. И не стоит заглядывать далеко вперед…
        …Что-то потревожило сон Джармина, чуткий, как у всякого, кому тяжело дышится. Он так и не понял, что это было. Возможно, серебристый свет луны, коснувшийся век, или какой-то посторонний лесной шорох; а может быть, ускользнувшее жуткое сновидение.
        Поднявшись на локтях, Джармин осторожно втянул ноздрями прохладный ночной воздух, стараясь меньше хрипеть, потом сел, накрывшись плащом, и подтянув к подбородку колени. Ничто не нарушало привычной мелодии леса, к которой за время странствий успел привыкнуть мальчик. Ночь была глубокая и звездная. Дежурил Бала.
        Джармин осторожно подошел к нему и сел рядом. Лекарь улыбнулся в ответ; эта улыбка несла тепло даже сквозь два слоя тумана равнодушия: по одному в душе каждого. Джармин улыбнулся в ответ, но улыбка исчезла с его лица, как только он вспомнил про руку Балы. Вскользь он посмотрел на нее: больная рука неподвижно лежала на колене лекаря, кровь, проступившая сквозь повязку, казалась черной в ночи; здоровой рукой он перебирал пушистые листочки какого-то растения. Оно подвяло - видимо, сорвано было давно…
        - Это желтый назарин, - объяснил Бала, показав Джармину растение. - Я и не думал, что назарины растут так далеко от моря.
        - Тогда, в «Приюте у озера» ты жалел, что у тебя нет с собой назарина, - сказал Джармин, улыбнувшись…
        - Знакомая улыбка, - отрешенно проронил Бала. - Так улыбается тот, кто не совсем умеет улыбаться, потому что ему в жизни досталось мало радостей и от одной радости к другой он уже успевает забыть, что это такое… Коста… Коста улыбался так… И про назарин я рассказывал только ему.
        - Назарин - цветок надежды, - припомнил Джармин. - Желтые цветы лечат больную душу, серые корни - больное тело…
        - Ты и вправду - Коста… - Бала покачал головой, не веря в то, что говорит. - Мой ученик. Мой друг. Если бы только все обернулось иначе… Я показал бы тебе самые красивые места мира. Даже свои родные Черные Острова.
        - Еще покажешь, вот только выберемся отсюда… - тепло отозвался Джармин, вновь напомнив Бале младшего Оллардиана, но не голосом, а неуловимой интонацией.
        - Я хотел бы верить… - вздохнул Мараскаран. - Но… - он взглянул на цветок, бессильно уронивший свою золотую головку, и передал его Джармину. - …похоже, мой назарин завял… Иди спи Коста-Джармин; тебе не придется дежурить этой ночью.
        …Слава богу, подумалось Бале, малыш не задавал лишних вопросов… Джармин послушно вернулся на свое место, некоторое время крутился с боку на бок, пытаясь поудобнее устроиться на жесткой земле, а потом уснул. Увядший назарин, зажатый в ладони, покоился у его сердца.
        Мысленно простившись со всеми, Бала углубился в лес. Отойдя на приличное расстояние, он остановился и снял с пояса фляжку, такую же, в какой путешественники обычно носят свою походную настойку… Но эта была не совсем обычная. Сегодня вечером Бала добавил в нее желтые назарины… цветы надежды, которые лечат и душу, и тело. Но если говорить строго, отвлекшись от романтики, то назарин желтый - мощнейший стимулятор, который «дает пинка» даже самому изможденному организму и выжимает из него последнее.
        Бала не успел допить фляжку, как туман равнодушия сдуло, словно ветром. И само равнодушие, гнездившееся в душе, а не в теле, - тоже. В какой-то миг Бале показалось, что у него за спиной раскрылись два могучих крыла; и дух его воспарил над землей, а измученное тело налилось силой.
        Если верить давним словам Косты, теперь Мараскаран должен был сиять для детей тьмы, как солнце, затмевающее все вокруг. И тогда он побежал…
        Силы цветов надежды хватит, чтобы увести подальше от ребят того, кто ищет их смерти… того, кто убил Косту. Быть может, даже поквитаться с ним…
        Бала бежал долго. Бежал, пока не начало светлеть небо, и тогда усталость настигла его, как брошенный в спину камень. Он обнаружил, что разбит и вымотан; больная рука налилась свинцом; тело вновь охватил жар. Только тогда дрекавак вышел к нему… о, он умел ждать и выбрал лучший момент: больной, сломленный горем воин был почти беспомощен перед ним…
        - …Это все из-за тебя… - сказал Ирину Милиан Ворон и отвел глаза. - Ты все время орал на него за то, что он тормозит отряд.
        - И потому он сбежал? - усмехнулся в ответ Ирин. - Сделал ноги по-тихому. Сам знаешь, что он нас без охраны оставил под утро.
        - Ты в своем уме? - почти гневно произнес Милиан. - Он умер. Умер, понимаешь? Спроси Джармина, если мне не веришь… И ради кого умер? Ради нас троих, тебя в том числе! Смотри: Джармин дышит почти свободно. Почему? Да потому, что Бала ушел, чтобы отвлечь ту тварь, что идет за нами. Он собой пожертвовал, чтобы дать нам время…
        - В таком случае, не будем терять это время, - невозмутимо заявил Ирин. - Пошли… - с этими словами он подобрал рюкзак и зашагал вперед. - И не обвиняй меня, - добавил он, обернувшись. - Я Балу жертвовать собой не просил. И погиб он не за меня, а за Орден, так что это героическая смерть, а не повод для причитаний.
        У Милиана ответные слова так и застряли в горле. Нет, внушать что-либо Ирину было бессмысленно. Ворон измученно вздохнул, опустив плечи, и встретился взглядом с Джармином.
        - Не переживай, Мил, - сказал мальчик и чуть слышно рассмеялся… таким знакомым, виновато-рассеянным смехом, совсем, как Бала. Это было как наваждение, оно быстро исчезло; Джармин, несмотря на то, что, кажется, помнил всех ушедших, все же оставался самим собой.
        - В одном Ирин прав, - покачал головой Милиан. - В том, что Бала - герой. Я бы не сумел, наверное… - он не договорил…
        Порошок равнодушия немного сгладил боль потери. Да и сама боль была глухая, глубокая; вряд ли она сумела бы сиять для детей тьмы ярко…
        Балу Милиан вспоминал часто, чуть ли не каждую минуту. И почему-то не мог поверить, что чернокожего лекаря больше нет в живых: слишком веселым он был, слишком любил жизнь…
        …Один за другим, минули еще три дня, на исходе последнего из которых с Джармином вновь случился тяжелый приступ удушья. Мальчишка мучился всю ночь; вместе с ним не спал и Милиан - не в силах ничем помочь Джармину, он просто сидел с ним рядом, пытаясь хотя бы поддержать его морально. Джармин пережидал свою беду молча; молчал и Милиан, готовясь к худшему. Ирин тоже бодрствовал и на всякий случай держал стрелу на тетиве.
        Вскоре все трое услышали неспешные шаги: что-то большое и черное неспешно двигалось вокруг из маленькой стоянки, словно выжидая момент, когда главный его противник сдастся и обессилит. Тварь осмелела, раз подошла так близко, и теперь ее поведение давало понять, что бой неминуем.
        Этот бой должен был стать для троих амбасиатов последним. Даже с памятью и способностями Косты, Джармин все равно слишком мал и слаб физически, чтобы сражаться со взрослой опытной тварью. Полагайся дрекавак на зрение, подобное человеческому, он бы напал незамедлительно. Но его взор встречал лишь ужасающий монолит воли, словно несколько могучих душ слились воедино в одном теле. И воин, обладающий такой волей, был для твари страшен, как неведомый монстр, и притягателен, как драгоценнейший и прекраснейший бриллиант…
        Шаги… осторожно обходящие стоянку. Темный силуэт, неспешно плывущий в просветах между деревьями… Никогда еще Милиан не знал такого страха; он уже мысленно молил судьбу о том, чтобы все кончилось скорее, даже если им всем суждено погибнуть здесь, - ожидание было хуже всего. Взгляд Ирина, отчаянный, как у человека, которому уже нечего терять, говорил сам за себя… Джармин же лежал на спине и смотрел широко распахнутыми глазами в небо, почти не моргая. Изредка, с огромным трудом, он делал вдох, за которым следовал медленный, сипящий и булькающий выдох… у него, наверное, уже просто не осталось сил, чтобы бояться.
        …Когда вначале постепенно стихли шаги, а потом свободнее вздохнул Джармин, Милиан не поверил своему счастью. Так же чувствовал себя и Ирин; в простой и искренней человеческой радости он предстал перед взором товарищей совершенно другим человеком. Даже подумалось вдруг, что вот он, настоящий Ирин - неплохой, в общем-то парень, с приятной улыбкой и светлыми глазами… Таким его в последний раз видели тогда, когда он лицезрел солнце мира-первоисточника в трансволо Пая. Но, как и тогда, сейчас Ирин Фатум быстро «взял себя в руки» и за несколько мгновений вернул лицу отталкивающую суровость, глазам - фанатичный блеск.
        - Кто-то идет, - сообщил он, прислушавшись.
        - Люди… - с улыбкой произнес Джармин. - Это люди…
        Судя по всему, он был прав: окажись это дети тьмы, кашель вернулся бы незамедлительно. Но дыхания, напротив, становилось легче с каждой минутой.
        Светлело небо; вскоре между деревьями замелькали фигуры одетых в серо-зеленые плащи людей. Некоторое время они присматривались к амбасиатам издалека, прежде чем приблизиться, и лишь потом вышли к ним.
        Это оказался небольшой отряд из шести человек, старший из которых был высоким, с густой бородой, закрывающей половину лица. Единственный взрослый в отряде, он, судя по всему, был и главным. Остальные пятеро выглядели совсем еще детьми, по меркам Юга и Севера: две девушки лет четырнадцати-пятнадцати; парень, лицом напоминающий Косту, но старше его года на три и крепче телосложением; и… двое мальчишек-близнецов возраста Джармина. Вели эти двое себя как полноценные члены отряда, даже вооружены были довольно серьезно.
        - Приветствую вас, чужеземцы, - спокойно произнес старший. Судя по чуть охрипшему голосу и посипывающему дыханию, он был Марнс, выходец из Марнадраккара, родич Косты Оллардиана. - Меня зовут Вианор. Что вы делаете в этой земле?
        - Мы амбасиаты с Юга, - уверенно ответил ему Ирин. - Мы идем с важной миссией к морю Кармасан.
        - Амбасиаты… хм… - задумчиво произнес Вианор. - Не откажитесь разделить с нами трапезу, нам есть о чем поговорить…
        - Но мы спешим… - уклончиво ответил Ирин; по бегающим глазам его Милиан понял, что маленький хмырь оценивает обстановку и прикидывает шансы своего отряда в бою с этими шестерыми.
        - С нами вы в безопасности, - предупредил его опасения Вианор. - И на этой земле ни один человек не причинит вреда другому - у всех здесь общие враги…
        Непохоже было на то, чтобы Ирин хотя бы услышал его фразу, или придал ей какое-то значение: скорее, он просто решил обойтись без боя.
        Младшие Марнсы шустро собрали вокруг стоянки хворост, развели костер и подвесили над ним походный котелок. Вскоре над ним уже поднимался ароматный пар. Божественный запах супа заставил забыть об ужасной ночи. Всю трапезу Вианор молчал; только девчонки-Марнс весело щебетали обо всякой ерунде и подшучивали над Милианом, отчего-то избрав именно его объектом повышенного внимания. Вскоре Ворон совсем успокоился и почувствовал себя в безопасности; и был несказанно рад, что они встретили людей. Наслаждаясь человеческим обществом, он совсем забыл, что действие порошка равнодушия давно отошло, и все его эмоции теперь свободно выходят на волю…
        Что ж, видимо, Вианор следовал древней мудрости, которая гласит, что не следует расспрашивать о чем-либо путника, пока он голоден. Когда суп был съеден и бледные лица незнакомцев приобрели естественный тепло-розовый цвет, Вианор решил, что самое время начать обещанную беседу.
        - Скажите мне, как вы умудрились забраться так далеко от Обжитых Земель? - спросил он для начала, сразу отметив, как настороженно подобрался старший мальчишка, тот у которого висел на груди странного вида харуспекс. - Насколько я знаю, только уроженец Марнадраккара способен противостоять детям тьмы. Среди вас есть Марнс?
        - Это я, - впервые подал голос Джармин.
        - Марнс-амбасиат? - задумчиво протянул Вианор. - Тебя я не знаю… Должно быть, кто-то из твоих родителей был изгнанником?
        - Да. Мама…
        Похоже, Джармин решил говорить от лица Косты, не найдя лучшего выхода. И чем дольше говорил мальчик, тем яснее проступали в его речи свойственные младшему Оллардиану обороты и интонации…
        Он рассказал Вианору ту самую историю, которую Милиан и Ирин слышали еще в Фираске. Только теперь она обросла подробностями; в ней прозвучало много новых имен - судя по тому, как кивал Вианор, слыша их, каждое было ему знакомо.
        - Что ж… Джармин, - в завершение истории произнес Вианор. - Твоя мать… Ирениль - моя сестра. Это, - он кивнул на паренька, столь живо напомнившего амбасиатам Косту, - мой сын и твой двоюродный брат Ишер… Воистину, странная встреча, - грустно закончил старший Марнс. - Как я понял, судьба Ирениль сложилась хорошо. Но вот зачем ты вернулся сюда, племянник? Ты же знаешь, что амбасиатам не место в Дикой Ничейной Земле. Мы, Марнс, даже изгоняем их отсюда, ради их собственного блага.
        - Я знаю, - тихо ответил Джармин, опустив глаза, совсем как Коста, никогда не умевший долго выдерживать чужой взгляд. - Но без меня мои товарищи не прошли бы…
        - Почему же вы не обошли Ничейную Землю? - в свою очередь спросил Вианор. - К морю Чермасан можно было пройти Севером.
        - Нельзя было, - грустно проронил Джармин. - Нам никто не позволил бы вынести с Ничейной Земли этот обсидиан, - он указал на харуспекс на груди Ирина; маленький хмырь так и вспыхнул от гнева, но не произнес ни слова.
        - А… - кивнул Вианор. - Это и есть предмет вашей миссии… - поразмыслив, он добавил: - А я слышал, на Юге и на Севере людей твоего возраста все еще считают детьми… так и думал, что это сказки… Ты взрослый, племянник, что по нашим законам, что по их… и, хоть это и тяжелая ответственность, я разрешу твоему отряду продолжить путь. Ты служишь чему-то великому и важному, как все воины с мечами без гарды… поэтому я не буду тебя останавливать…
        - Ты хотел остановить нас? - не удержался Милиан.
        - Да, - твердо сказал Вианор. - В последнюю неделю вся Дикая Ничейная Земля пришла в движение. Стали просыпаться спящие темные твари, причем массово, как будто что-то свело их с ума… Марнадраккар находится, фактически, на грани масштабной войны. Мы отправили несколько отрядов, чтобы найти и устранить причину этого бедствия. И ею оказались вы…
        - Мы не знали, - горячо произнес Милиан. У него упало сердце; как оправдаться, он даже не представлял. - Мы ведь сделали все возможное. Мы глушили эмоции порошком равнодушия… - тут он вспомнил… и осознал причину столь ярких своих эмоций… Сняв с пояса мешочек, он поспешно насыпал по щепотке порошка Ирину и Джармину…
        - У тебя руки дрожат, - укоризненно заметил Ишер.
        - Сын прав, - подтвердил Вианор. - Порошок равнодушия - это, должно быть, зола драконника с землей… или песком?.. Да… обычного человека он может сделать почти невидимым для детей тьмы… и чуть затмить блеск амбассы… Осторожнее с ним. Сейчас, отказавшись от порошка, ты ощущаешь только дрожь в руках. Если принимать его долго, или принять всего раз, но слишком много… о последствиях я даже судить не берусь…
        - Мы будем осторожны, - вздохнул Милиан. - Спасибо за напоминание…
        - За вами идет крупный хищник, - Вианор сменил тему. - Должно быть, еще один из проспавших несколько веков. Потому, если вы только не дадите полную свободу чувствам, остальные не решатся подойти к вам.
        - Мы знаем, - сказал Джармин. - Это дрекавак.
        - Плохо… - мрачно произнес Вианор. - Очень плохо. Какая конечная цель вашего пути? Драконово Море, оно ведь большое…
        - Бухта Бенай… - доверчиво сообщил Джармин, вторично разозлив Ирина. - Там нас должны встретить и забрать.
        - Что ж… - решил Вианор. - Если мы сопроводим вас туда, мы решим сразу две проблемы: во-первых, пока мы с вами, дрекавак не решится атаковать такой большой отряд. Во-вторых, вы благополучной покинете Ничейную Землю, и она постепенно успокоится. Так идем вместе?..
        Великодушное предложение было принято. Оставалось только поражаться человеколюбию народа Марнадраккара: жизнь каждого человека ценилась у них настолько, что они готовы были защищать даже тех, кто стал причиной готовящейся грянуть беды. В мирном городе, где люди в глаза не видели не то, что дитя тьмы, а даже вооруженного длинным мечом разбойника, ни за что не встретишь такого искреннего и самоотверженного желания помочь. Таков был Коста Оллардиан. Таковы были и эти люди: Вианор, сын его Ишер; две юные девушки - Ия и Магда; мальчишки-близнецы - Гемелл и Дидим, имя каждого из которых и означало «близнец» на разных древних языках, как догадался Милиан, припомнив какую-то давно прочитанную им книгу.
        Пять дней пути с отрядом Марнсов прошли почти спокойно: лишь изредка в меру сиплое дыхание семерых (включая Джармина) человек становилось тяжелее. Самый напряженный момент случился на исходя дня третьего, когда Магда взволнованно схватилась за плечо Ирина и молча указала на небо. Маленький хмырь без слов вскинул лук и, стоило беспокоивших Марнсов тварям показаться на фоне пушистых кучевых облаков, как Фатум выпустил в них четыре стрелы, одну за другой с небольшим перерывом. На земле распростерлись четыре крылатые твари, чьи лица и фигуры напоминали человечьи. Каждая была размером с годовалого ребенка, но острые зубы во рту ясно свидетельствовали о том, что такое существо смертельно опасно, возможно, даже ядовито.
        «Это гарпионы, - пояснила Ия. - Когда у них спрятаны зубы, они выглядят, как крылатые дети. И даже могут разговаривать. А жертва теряет волю, когда слушает их разговор…» Джармин согласно кивнул - похоже, в памяти Косты об этих тварях было достаточно жутких сведений, - а вот Милиан невольно содрогнулся, представив, что мог натворить даже один такой крылатый «малыш», сложись судьба чуть иначе…
        День пятый…
        - …Ах, запах моря, - загадочно произнес Ишер, втянув ноздрями воздух. - И небо над морем другое…
        Милиан, Ирин и Джармин подняли головы. Сквозь просветы между деревьями они увидели яркое, облачное небо. Но если близорукий Милиан не заметил ничего примечательного, то Ирин наметанным взглядом стрелка сразу выхватил из общей картины извивающиеся золотистые змейки, ныряющие в облаках.
        - Драконы… - с извечной хрипотцой марнадраккарцев сказал Ишер, после чего кашлянул, пытаясь прочистить горло. - В лесу они нас не видят, а вот на открытом берегу лучше не появляться.
        - Да, - подтвердил Вианор. - До бухты Бенай здесь рукой подать. Но не показывайтесь на открытом месте, иначе вся стая соберется. Они прожорливые. И любопытные.
        - Спасибо за помощь, - сухо поблагодарил Ирин и решительно заявил: - Дальше мы пойдем одни.
        - Как скоро вас должны встретить? - обеспокоенно спросила Ия.
        - Уже ждут, думаю, - даже не взглянув на нее, неохотно ответил Фатум.
        - Это хорошо, - сказал Вианор. - А то… я не думаю, что дрекавак оставит вас так просто. Вам лучше уйти с Ничейной Земли в ближайшее время. Сегодня или завтра… - он помолчал; то и дело старший Марнс переводил взгляд с одного мальчишки на другого. По взгляду и тревожному выражению лица было видно, что в душе этого мудрого и доброго человека борются сомнения. - Тяжело мне, ребята… - признался он. - Отпускать вас одних тяжело.
        - Мы справимся, - холодно уверил его Ирин.
        - Верю… - вздохнул Вианор. - К тому же, я не в праве лезть в ваши дела и вашу миссию. Все вы взрослые люди, хоть и очень хрупкие на вид, - он грустно усмехнулся. - Ну что ж, прощайте. Да пребудет с вами удача!
        Прощание вышло коротким. Все Марнсы по очереди обняли Джармина, более сдержанно попрощались с Милианом и Ирином. Правда, Милиан удостоился робкого поцелуя Ийи, отчего покраснел до кончиков ушей и едва сумел улыбнуться уходящей девушке вслед… Жалеть тут было не о чем и незачем, чувство осталось теплое. Некоторое время оно грело душу Ворона - когда отряд Марнсов скрылся в шелестящей зелени леса и мало-помалу начало возвращаться забытое чувство смертельной опасности.
        Тяжело вздохнул Джармин, и этот вздох, вышедший из груди мальчишки с жутким хрипом, подтвердил все опасения…
        Лес на подходе к морскому берегу разросся особенно бурно. Много времени ушло на то, чтобы пробиться к заветной бухте Бенай. Не покидая тени деревьев, защищавшей их от драконьего взора, трое амбасиатов долго смотрели на море, такое ласковое и спокойное в этой тихой бухте… Сложись судьба по-другому - не будь драконов и их Драконьих Островов, - здесь обосновался бы прелестный портовый городок с каменными домами, выбеленными морской солью, и ласковым именем…
        С одной стороны бухту ограничивал высокий берег, густо заросший диковинными деревьями, с другой - серая пещеристая скала, облюбованная большими белыми птицами, мало напоминавшими чермасанских чаек: у этих птиц был длинный тяжелый клюв и низкие голоса.
        - Где нас должны встретить? - спросил Милиан.
        - У скалы, наверно… - небрежно отозвался Ирин. - Не думаешь же ты, что они станут ждать нас посередине пляжа? На виду у драконов… - он бросил недоверчивый взгляд на облака; желтые змейки в них резвились все так же беспечно.
        Так амбасиаты решили двинуться к скале. Дав приличный крюк, к ней удалось подобраться под покровом древесных зарослей.
        Скала была исчервлена бесчисленными пещерами, но большинство из них оказались слишком малы для человека. После некоторых поисков удалось найти одну, подходящую по размерам. В нее вел узкий ход, по которому можно было пробраться только ползком, да наверху зияло восемь дыр, сквозь которые тяжелыми объемными лучами на дно падал свет.
        Такое укрытие давало, по крайней мере, иллюзию безопасности, и отряд расположился на отдых. Жаль, горячей пищи отведать не удалось: огонь побоялись зажигать, опасаясь, что дым, который станет выходить через дыры в потолке, может привлечь любопытных драконов.
        За отдыхом вскоре подоспел вечер, и сквозь те самые предательские дыры засияли яркие звезды, и каждая казалась размером с кулак.
        …Что почувствовал Милиан, оказавшись в конце этого невозможного пути, так это разочарование… Встречать героев никто и не думал. Ирин, отмахнувшись от назойливых расспросов, сердито отвернулся к стене и демонстративно засопел, делая вид, что спит. Джармин беспокойно дремал, редко и тяжело вздыхая во сне… Как ни прекрасны были звезды, как ни свеж запах моря, как ни близок конец пути… а эта пещера начинала казаться смертельной ловушкой; приди сюда дрекавак, трое глупых мальчишек будут заперты, как в клетке, и никуда не смогут деться. А дракон, просто дохнув в одно из отверстий на потолке или входную нору, запросто изжарит всех троих за один присест.
        С такими безнадежными мыслями Милиан отдежурил половину ночи, решив не будить Джармина, а после, окончательно измучив себя в борьбе со сном и собственными страхами, растолкал Ирина. Тот поднялся без жалоб и возмущений, как всегда хмурый, серьезный, собранный, и уселся у входа, спиной к Милиану, всем своим видом давая понять, что собирается молчать еще половину ночи и весь следующий день… Пожав плечами, Милиан лег спать, надеясь, что утром что-нибудь да прояснится.
        Ирин Фатум… порой ты похож на сжатую пружину, так взводят и сковывают тебя твои же собственные мысли…
        Долгая, долгая ночь впереди. Есть о чем подумать. Что решить… Горящий обсидиан размеренно мерцал во тьме, в такт биению сердца Ирина; в такт времени, уходящему неспешно…
        Сайнар и Орлайя перед походом выразились предельно ясно: должен остаться лишь один, тот, кто более достоин камня и мира. Потому и только потому никто не встретил троих выживших. А значит, путь не закончен, осталось одно, последнее испытание…
        Ирин не стал оглядываться: он и так слышал размеренное дыхание Милиана и тяжелые, хрипящие вздохи Джармина. Оба спали. Обе жизни можно было окончить быстро и без всякого риска для себя… Фатум отогнал эту мысль. Он - истинный воин Ордена Горящего Обсидиана, а не трусливый ночной вор! Даже предателю Джовибу, посмевшему, к тому же, оскорбить лучшие чувства Ирина, он не стал стрелять в спину… он выше этого.
        И все равно решение было непростым. Ирину пришлось давить каждое - каждое! - человеческое чувство, связывавшее его с этими двоими… с теми, кто прошел с ним половину мира… с теми, кто сражался с ним плечом к плечу… Фатум страдал, страдал по-настоящему, нарушая одни принципы Ордена ради других. Он корил себя за слабость и нерешительность. Он был суров с собой, как не был еще никогда и ни с кем… и он сумел себя убедить…
        …Опустошенный, измученный, но в то же время гордый собой, Ирин Фатум встретил утро…
        …Милиана разбудил кашель Джармина. Надсадный, готовый вывернуть легкие наизнанку. С некоторых пор сон Ворона стал избирательно чуток, как у матери, что просыпается сразу же, стоит ребенку заплакать. Он поднялся, чувствуя тяжесть в голове и непреодолимое желание спать; перед глазами все плыло, пришлось тряхнуть головой и похлопать себя по затылку, чтобы немного взбодриться.
        - Что случилось, Джар? - спросил он, накрывая своим плащом мальчика. - И где Ирин?
        Джармин сумел справиться с кашлем, несколько раз схватил ртом воздух. Восстановив дыхание, он ответил:
        - Ирин вышел. Сказал, ненадолго.
        - Уф… - с облегчением вздохнул Милиан. - А я думал, случилось чего… Давай съедим по порошку, да я тебе от кашля приготовлю чего-нибудь горячего. Разведу маленький костер - дыма даже не будет заметно…
        Собрав по всей пещере сухой мусор - какие-то ветки и листья, - Милиан сгреб все это в кучку и поджег, поставив на робкий огонь закопченную железную кружку с водой, походной настойкой и горстью сухих трав, оставшихся от запасов Балы. Вскоре пещеру заполнил уютный травяной аромат.
        За старшим товарищем, неумело хлопотавшим над костерком, готовым потухнуть в любой момент, и зельем, все никак не желавшим кипеть, Джармин наблюдал отрешенно. Разговор, который он собирался начать, должен был неизбежно разрушить все…
        - Мил… - произнес мальчик хрипло. - Нам нужно поговорить.
        Милиан обернулся, предчувствуя недоброе.
        - Джуэл… - Джармин закашлялся, но упрямо продолжил: - …он не сказал всего… умер, не успел сказать… Нас отправили сюда затем, чтобы дошел только один… Девять… девять из десяти должны были погибнуть в пути, а последний - принести сюда обсидиан… Джуэл хотел… довести всех… правда. Но… даже если бы он привел… - мальчик виновато замолчал.
        - Это потому они не встречают нас… - горько проронил Милиан. - Ждут, когда мы перережем друг друга?.. Но зачем?
        - В этом был какой-то смысл… магический… Джуэлу не сказали… в его… памяти… ничего нет об этом… - Джармин поднял глаза, красные от постоянного кашля, и выражавшие теперь лишь муку и усталость. - Среди нас есть некий… избранник… он должен сделать для мира что-то. С помощью обсидиана…
        - Я поговорю с Ирином, - Милиан решительно поднялся на ноги. - Попытаюсь убедить его… Нужно бросать этот проклятый камень. И уходить отсюда…
        Джармин ничего не ответил… Костерок под кружкой давно потух. Аромат трав стал привычен и исчез из сознательного восприятия. Как и шум моря. И пение птиц. Была только тишина. В мире и в душах.
        …Выбираясь из пещеры сквозь узкий ход, Милиан опасался, что Ирин поджидает снаружи и отрубит ему голову, стоит ей показаться… это было бы проще всего. Но, по всему выходит, он совершенно не знал того, с кем сражался бок о бок и шел сквозь опасности… Маленький хмырь был слишком горд для убийства изподтишка.
        Скрестив ноги и положив меч рядом с собой на песок, Ирин сидел в тени странных раскидистых деревьев с длинными синими цветами и ждал. Милиан подошел и сел поодаль.
        - Нам нужно поговорить, - сказал он.
        - Не о чем, - поспешно отрезал Ирин. И Ворон сразу вспомнил, где слышал такие интонации: так Ирин отказывался от должности охранника каравана, когда Рамаяна Арникавадро предлагала ему остаться… отказывался так, словно ненароком боялся согласиться…
        - Одумайся, Ирин, - почти взмолился Милиан. - Оставим обсидиан здесь! Мы все сможем спокойно уйти отсюда. Мы выживем, все трое!
        - Нет, - вновь прервал его Ирин и встретился с Милианом взглядом. - Трусость - отказываться от своего предназначения, юлить перед судьбой! Ты воспитан в Ордене. Ты должен понимать это, так же, как и я.
        - Но…
        - Я мог бы убить тебя спящего, ночью, - невозмутимо продолжал Фатум. - Но не сделал этого. Я уважаю тебя как воина, Милиан Корвус. Потому наш бой будет честным.
        - Я не хочу сражаться с тобой, Ирин, - попытался возразить Милиан.
        - Тогда я убью тебя, как труса, - ответил на это маленький хмырь. - Выбирай…
        Стиснув зубы, Милиан встал и положил ладонь на рукоять меча…
        Некоторое время они стояли друг напротив друга… Мальчишки. Почти одного роста, но Ирин старше, а потому выглядит более крепким. И боевого опыта у него гораздо больше… Правда, с мечами не особо много тренировались ни тот, ни другой. Милиан - отдавая предпочтения книгам, Ирин - луку и стрелам. Потому оба были почти равны, несмотря на разницу в возрасте… если бы только у одного не мерцало око войны на груди…
        Первым напал Ирин. Молниеносно, отчаянно, с гортанным криком. Милиан ушел от атаки, мягко переместившись по мелкому песку, и ударил наискось, целя в ногу. Фатум парировал…
        Бой затянулся. Противники то и дело расходились в стороны и начинали все заново. Они были равны и не очень опытны в бою на мечах, но вряд ли это послужило главной причиной… Ирин никак не мог отделаться от мысли, что камень играет с ним, то дергая, то отпуская нить его судьбы. Зачем? Неужели испытывает?..
        Солнце припекало. Странные деревья споро поворачивали листья ребром к свету, чтобы уберечься от его жара, и вскоре тень под ними исчезла вовсе… Уже не видно было даже границы, за которой кончалась их общая сомкнутая крона, защищавшая людей от любопытного драконьего взгляда, и это делало бой куда опаснее…
        Фатум бросился в атаку снова. На этот раз он не собирался отпускать врага своего. Пара ударов, не нашедших живой цели, - и противники сблизились настолько, что оказались лицом к лицу на какой-то миг… в ярости боя они были похожи… так похожи…
        С криком Ирин оттолкнул более слабого Милиана; тот чудом удержался на ногах… Вот он, момент… открытая середина, шаткое равновесие… такой нельзя было упускать!.. И Фатум ринулся вперед, четко, пророчески зная - этот удар будет последним… Вначале он не понял, что произошло… словно время смазалось и потекло время… Не было ни боли, ни страха, просто меч Милиана, взлетевший с нежданной легкостью, хрустко перерубил левое запястье и, не замедлив движения, продолжил свою траекторию дальше: ключица, грудина, ребра…
        Зазнался… уверился в избранности… доверился камню… недооценил… Мил все же успел перенести вес на левую ногу… восстановил равновесие и ударил… наискось… успел чуть раньше… Отрывочные мысли возникали в гаснущем сознании, одна тяжелее другой… И ничего, ничего уже нельзя было исправить…
        Все еще не веря в случившееся, обессиливший Ирин упал на колени. Он хотел что-то сказать, но из уголков рта текла кровь, а на губах вздувались розовые пузыри… Камень бешено пульсировал на груди, в такт умирающему сердцу… «Как?! Как такое может быть?! Почему ты предал меня?!!» - мысленно взмолился Ирин, когда мир уже начал меркнуть у него перед глазами.
        Но самое жуткое случилось после: мир, живой мир вновь распахнулся во всей красе. И тот, кто еще помнил себя как Ирина, смотрел теперь на мир глазами врага своего. Видел и распластавшееся на горячем песке тело, и кровь на мече… своем?.. Тот, кто помнил, терял себя стремительно… и это было хуже смерти…
        Вскоре остался один лишь Милиан. Бросив меч и уткнувшись лицом в ладони, он пытался прийти в себя… Пытался понять, кто он такой, ведь теперь он равно помнил и себя, и того, кого только что убил. И больно ему было за двоих. И страшно - тоже…
        Глава шестнадцатая. Безымянный
        - …Событие, столь маловероятное, никогда не происходит, - пояснял я племяннику.
        - Может ли магия повлиять на вероятность события? - спрашивал он с искренним любопытством, на что я терпеливо отвечал:
        - Мальчик мой, в расчет уже принята магия. И все равно данное событие столь маловероятно, что не произойдет никогда…
        - А если все-таки произойдет? - не унимался мечтательный ребенок. - Это будет означать, что произошло еще что-то… необычное, важное? Например, в мир пришел великий герой?
        - Возможно… - вздохнул я. - Но оно не произойдет. Ибо маловероятно.
        На самом деле вопрос мальчишки смутил меня. Тогда я задумался, могут ли два маловероятных события быть связаны между собой…
        Раеннар Виэн, ученик Хельги, Не Знающей Лжи. Расширенная теория вероятности. Диалоги.
        Год от прихода миродержцев 6601
        Джармин допил ароматный травяной напиток, который должен был немного успокоить его кашель и придать сил; теперь на песчаном полу пещеры лежала пустая кружка. Мальчик ждал решения своей участи с равнодушием уставшего от жизни человека; так угасает любой Марнс, если находится слишком долго вдали от безопасного Марнадраккара, где большую часть времени можно дышать свободно. Недуг, заставляющий легкие сочиться кровью, неумолимо подтачивает жизненные силы и волю. И места для воздуха с каждым днем в груди остается все меньше…
        Огонек надежды мерцал в душе мальчика теперь лишь изредка, с трудом пробиваясь сквозь завесу равнодушия, идущего от горького порошка и от нескончаемой, изматывающей болезни… Джармин слышал боевые крики и робко надеялся, что победит все-таки Милиан. В случае же победы Ирина не жить и Джармину тоже.
        …В тот момент, когда Ирин Фатум крикнул в последний раз и крик его захлебнулся кровью, Джармин в пещере невольно сжался, зажмурился изо всех сил, готовясь вновь ощутить присоединение чужой памяти, чужой боли и предсмертного страха, как это уже случалось… но ничего не произошло.
        Мальчик открыл глаза. Было тихо. Море, низкие голоса птиц, подвывания гуляющего в пещерных ходах ветра… Ничего, ничего не произошло… Значит… живы оба?..
        Время тянулось медленно для ребенка, которому приходилось бороться за каждый вдох и выдох, потому ожидание вскоре стало невыносимым. Джармин заставил себя подняться и стал осторожно выбираться по узкому ходу наружу.
        Вначале яркий свет ослепил глаза, привыкшие к полумраку пещеры. Когда же картина прояснилась, мальчик увидел распростертое на песке тело Ирина; Милиан, живой, невредимый, сидел на коленях рядом с побежденным, беспомощно опустив голову и плечи… Ветер шевелил его растрепанные кудри; и тени не было под жестокими деревьями…
        Горящий обсидиан покоился в открытых ладонях Милиана, весь в крови, которая испятнала и руки, прежде чем побурела и запеклась на солнце. Камень мерцал…
        Когда Джармин подошел ближе, Милиан зажал обсидиан в кулаке, да так, что побелели костяшки пальцев, и, собравшись с духом, поднял глаза… Одного взгляда хватило, чтобы понять, что это теперь совершенно другой человек. Фанатизм Ирина, рассудительное спокойствие Милиана - они слились воедино, и получилось нечто третье, не похожее ни на то, ни на другое.
        - Как ты сумел пережить это, Джармин? - прошептал Милиан. Слова срывались с его губ тихим, рассеянным шелестом. - Чужая память, боль, гнев… - он зажмурился, прижав к виску свободную руку.
        - Мне было легче, - ответил Джармин. - Ты с ним сражался, потому тебе так тяжело.
        - Да… Я словно убил самого себя… - какую бы боль ни чувствовал сейчас Милиан, совладал он собой прекрасно, и в глазах его вновь горело ровное холодное пламя - чарующее дитя спокойствия и фанатизма. - Мы ошибались… оба. И я, и Ирин… А теперь я многое понял, - сказал Милиан. Непоколебимая уверенность и отчаянная смелость, звучавшие в его словах, даже сквозь туман равнодушия сияли ярко… - Если и есть среди нас избранник, который изменит мир к лучшему, то это ты Джармин. Ты - особенный. Ты несешь память мира-первоисточника. И души остальных не зря стремились именно к тебе…
        - Что же нам теперь делать? - растерянно пожал плечами Джармин. Сквозь призрачный ореол избранности Милиан, словно опомнившись, вновь увидел маленького мальчика, исхудавшего, болезненно бледного и беззащитного перед огромным жестоким миром.
        - Я буду защищать тебя, - с теплом произнес Ворон. - Отдам свою жизнь, если будет нужно… Возьми его, - он протянул Джармину горящий обсидиан. - Я знаю, в твоих руках он послужит добру. Мне же его лучше не касаться: я фанатик-Ирин… наполовину… - Милиан опустил глаза.
        После некоторых колебаний Джармин протянул руку и забрал око войны из дрожащей, запятнанной кровью ладони Милиана… подстроившись под ритм детского сердца, камень замерцал чаще и яростнее…
        «Я, Ирин Фатум, прошел Дикую Ничейную Землю, сражаясь и веря. Убитый собственной рукой, я лежу здесь. И нет мне покоя».
        «Бред сумасшедшего… - поежился Милиан, вновь прочтя надпись, которую только что вывел золотой краской на надгробном камне Ирина. - Впрочем, я и есть сумасшедший…» Подумав так, он не стал исправлять жутковатых слов и оставил все как есть.
        Над морем пылал закат. Впереди была бессонная ночь: Джармин плох и дежурить не сможет…
        Ночь действительно выдалась бессонной: уснуть не сумел никто. Сидя на полу на коленях, Милиан чувствовал, как дышит Джармин, доверчиво прислонившийся к его спине. Болезнь мальчишки зашла так далеко, что его трясло, точно в лихорадке, появился жар… Никакого разумного выхода из ситуации Милиан найти не мог: все многообещающие мысли в конце концов сводились к тому, что он не Марнс, чтобы пойти и разделаться с дрекаваком, а Джармин так слаб, что и меча уже не поднимет… порочный круг…
        Каждый вдох, каждый выдох Джармина Милиан чувствовал спиной. Через некоторое время ему уже начало казаться, что и в его легких творится то же самое… это становилось невыносимо… Но прогнать страдающего мальчишку Милиан не посмел.
        Чтобы немного отвлечься, он подтянул к себе, ухватив за лямку, рюкзак и принялся разбирать вещи, за ненадобностью давно опустившиеся на дно, словно надеясь, что они подскажут что-нибудь…
        Одна за другой, вещи подсказывали только то, что все это время Ворон тащил на себе изрядный лишний вес. Неожиданно рука наткнулась на что-то незнакомое или, быть может, забытое… Милиан извлек его на свет, свет звездно-лунный, проникавший сквозь отверстия в потолке… Казалось в руке его разместился сверток непроглядной ночной тьмы, настолько тяжелый бархатистый материал вещи поглощал любое свечение. Милиан не сразу вспомнил, что это, такими далекими теперь казались те времена… это был плащ Лайнувера. Бездонно-черный, бесшумный - такой никогда не выдаст хозяина шелестом при ходьбе - и мягкий настолько, что в сверток можно глубоко погрузить пальцы…
        Милиан на миг прижался к нему щекой и закрыл глаза. Но тут вновь тяжело закашлялся Джармин, заставив невольно вздрогнуть своего товарища…
        Что-то сложилось в голове Милиана, как давняя мозаика, в которой всего лишь не хватало нескольких кусочков. Оставалось удивляться: как он не подумал об этом раньше?.. Нет, это просто замечательный плащ!..
        - Джар… - шепотом обратился к мальчику Милиан. - Скажи, этот дрекавак хорошо видит в темноте?
        - Не знаю, - отозвался Джармин, - говорят, зрение у него плохое…
        - У меня есть черный плащ. Как думаешь, смогу я обмануть его в темноте?
        - Мил… не надо… - жалобно протянул Джармин. - Он все равно тебя почувствует… ты амбасиат, ты даже с порошком для него светишься… А чутье у него лучше, чем у баргеста…
        Вспомнив баргестов, Милиан задумался. Некоторое время он размышлял, поглаживая тяжелый сверток с черным плащом.
        - Чутье я тоже обману, - сказал он наконец. - Просто съем побольше порошка… нет, лучше весь…
        - Нельзя… - покачал головой Джармин. - Вианор предупреждал…
        - Не бери в голову, - мягко, но решительно отклонил его слабый протест Милиан. - Я для того и нужен, чтобы тебя защищать; меня жалеть не стоит. Ты лучше на себя посмотри: что с тобой будет через пару таких дней? Ты об этом подумал?..
        Джармин тяжело вздохнул. Вряд ли он думал о будущем на целых два мучительных дня вперед.
        - Скажи, что Бала использовал, чтобы сбить действие порошка? - спросил Милиан.
        - Назарин желтый, - ответил Джармин послушно.
        - У нас их осталось сколько-нибудь?
        - Один… Бала мне его оставил… перед уходом… - Джармин пошарил в кармане курточки и наскреб горстку засохших цветочных лепестков, листьев и крошева тычинок.
        - Хорошо, - кивнул Милиан. - Замешаем все это с походной настойкой. По моей команде ты ее пьешь, а я в это время съедаю весь оставшийся порошок.
        - Зачем? - безразлично произнес Джармин. По всему было видно, в хороший исход он уже давно не верил; он и дышал-то едва-едва…
        - Послушай, - Милиан взял мальчика за плечо и заглянул ему в глаза. - Не сдавайся. Смотри, дрекавак нападал только на тех, кто сиял ярче. Это… как приманка для него, что ли… Порошок полностью меня не погасит, но… порошок, плюс твое полное сияние - и я невидим. Как мы были невидимы для баргестов, помнишь?.. Я просто подойду и убью его. Понимаешь теперь?
        - Думаешь, получится? - со слабой надеждой в голосе произнес Джармин.
        - Уверен, - сказал Милиан, точно поклялся.
        …Залив светом тьму, поглотив разом все трепещущие огоньки - эмоции маленьких людей, далеких драконов и крикливых птиц, - вспыхнула Она… о, такой звезды дрекавак еще не знал. Восемь солнц было в ней, и все сияли ярко, объединенные общим ореолом. Восемь! Все восемь! Все те, что сбежали от него в момент, когда были почти пойманы и поглощены. Теперь они здесь. Спрятались в телесной оболочке, которая так слаба…
        …Милиан не мог испытывать настоящий страх - порошок, принятый страшной дозой, полностью заглушил эмоции. Но вид дрекавака все равно заставил его содрогнуться… Эта тварь впитала все кошмары человечества, и, в то же время, была так похожа на человека!.. Красные, полуслепые глаза мерцали в темноте, точно тлеющие угли; черные крылья вздымались за спиной, жестким шелестом отвечая на ветер. Дрекавак превосходил Милиана в росте в два раза, если не более; одним ударом лапы он переломал бы мальчишке все кости… если бы только сумел его увидеть…
        Но - Милиан, в черном плаще был не виден слабым глазам дрекавака, а под туманом горького порошка, в свечении души Джармина, не виден он был и острому чутью твари. Бесшумно ступая по песку, дрекавак двинулся мимо, даже не заметив человечка. Он был так огромен, что Милиан не представлял, можно ли вообще убить такого гиганта мечом… тем более, что в распоряжении Ворона был всего один удар: если верить Джармину, вся эта «невидимость» продлится только до первой атаки. И если она не пройдет… лучше не думать об этом…
        Положив ладонь на рукоять меча, Милиан осторожно двинулся к дрекаваку, стараясь ступать как можно легче и держаться близко к деревьям. Картина вырисовывалась непостижимая здравому смыслу: человечий детеныш, вооруженный одним лишь тонким хрупким лезвием, пытается тягаться с хозяином Дикой Ничейной Земли. Но Человек - существо непостижимое. Именно потому он Человек…
        Что-то дрогнуло в сердце Милиана. Оглушенный горьким порошком, он не понял, что это было. Зато это понял дрекавак… Когда мальчишке оставалось до него всего пара-тройка шагов, тварь обернулась. Красные глаза безошибочно уставились на Милиана. В них стоял страх…
        …что почувствовал дрекавак, когда звезда, сиявшая так ярко, вдруг исчезла и вспыхнула у него за спиной, став больше на целое солнце и могущественнее на порядок?.. Возможно, то же чувствует охотник, осторожно выслеживающий дикого зверя, когда этот самый зверь неожиданно выскакивает прямо перед ним…
        …Это был страх, хоть Милиан и не понял этого. Но, когда дрекавак, вместо того, чтобы применять магию горящей воды, что требует спокойствия и сосредоточения всей звериной воли, начинает отбиваться когтями на лапах и крыльях, это знак того, что он в панике… Тот самый воин, к которому он не решался подойти, пока не была искалечена его физическая оболочка, тот самый, что ускользнул от него тогда, после боя с веталами, был здесь вновь, сильнее девятикратно и в полном здравии. Дрекавак бился уже не за победу, не за право обладать сияющей звездой, а за собственную жизнь…
        Милиану было не до размышлений. Адреналин хлестал через край, постепенно сводя на нет действие убойной дозы порошка; вдобавок, у него перехватило дыхание, чего никогда не бывало с ним раньше. Уворачиваясь от чудовищной силы ударов лап дрекавака, Ворон вынужден был судорожно хватать ртом воздух, который отчего-то доставался так тяжело…
        Бой был жуткий. Видно, мальчишку хранила сама судьба, раз он сумел выжить и победить… Ухитрившись приблизиться на длину клинка, Милиан рубанул по ногам твари. Даже когда дрекавак упал, он все равно еще оставался опасным противником и не сдавался до последнего вздоха. В какой-то миг Ворон почувствовал даже его отчаянную попытку применить магию… Отклонив едва начавшееся волевое давление, Милиан добрался до головы твари: вначале ткнул острием меча в глаза, и лишь потом нанес решающий удар.
        Тело дрекавака обмякло; он растянулся на песке, неестественно придавив всем весом собственное крыло. Тогда Милиан поступил совсем как Коста с мороком… хотя, откуда мог он знать, как поступать с поверженными детьми тьмы?.. он вырвал из груди дрекавака еще трепещущее сердце и вдавил его ногой в песок. Так и только так заканчивают жизнь высшие темные, ибо, если оставить их с живым сердцем в груди, они найдут в себе силы подняться.
        …Милиана согнул жестокий кашель. Он упал на колени, измученный, обессиленный… И, когда приступ закончился, Ворон удивлением обнаружил, что с губ его капает кровь. Свежая, не застоявшаяся, как у долго охотящегося марнадраккарца… не успела просто… застояться…
        Пелена тумана была все еще слишком сильна, чтобы пропускать недобрые предчувствия, потому Милиан не придал большого значения тому, что произошло. Смахнув кровь с меча, он вернулся в пещеру, проведать Джармина. Там было тихо. Ни привычного сипящего дыхания, ни кашля. Казалось, мальчик спит, положив голову на наполовину разобранный рюкзак… Но он не спал… коснувшись его щеки, Милиан почувствовал мертвенный холод; а кожа Джармина в свете приближающегося утра отдавала синевой.
        Он умер от удушья, как раз тогда, когда дрекавак обернулся к Милиану. А Милиан… даже ничего не почувствовал, так туман заволок его душу… и это было горше всего. Только сейчас, когда действие порошка понемногу начало отходить, Ворон стал осознавать, что произошло… Чужие жизни, чужие воспоминания прорастали корнями в его душу, теснили ее, поглощали. Он терял себя… и это было хуже смерти…
        Скоро не осталось ни Милиана, ни Джармина ни кого-либо еще из тех, кто не так давно ступил на Дикую Ничейную Землю. Количество душ перешло в качество, как и было задумано Орденом… Появился новый человек…
        Этот человек, безымянный, с внешностью Милиана Корвуса, встречал свой первый одинокий рассвет на берегу бухты Бенай. Кутаясь в черный плащ, отрешенно смотрел он то на ласковые волны, с шелестом накатывавшие на берег, то на поверженного дрекавака, вокруг которого пропитался черной кровью песок.
        Берег накрыла быстрая тень, на мгновение закрыв солнце, и, привлеченный запахом крови, рядом с дрекаваком грузно опустился на песок желтый дракон. Но к падали он не притронулся: заметил человека. Некоторое время дракон и Безымянный смотрели друг на друга. И если первый поворачивал любопытную физиономию то одним выпученным глазом, то другим, пуская клубы черного, передержанного в глотке дыма, то второй взирал на опаснейшее из существ со вселенским отрешенным спокойствием. Горящий Обсидиан медленно пульсировал у него на груди, в такт спокойному ритму сердца.
        …Дракон был стар. В пасти не хватало половины зубов, в гребне - золотистых пластинок; желтую чешую покрывали странные бурые наросты; на левом глазу выступало огромное бельмо. Да и дым выходил из горла без огня, с облаком черной копоти. Неудивительно, что этот дракон польстился на падаль. Судя по всему, дни его были давно сочтены, и поймать ничего живого он уже не мог.
        Он должен был быть голоден. И невероятно рад долгожданной мертвечине. Но отчего-то есть он не спешил. Человечек с мерцающим красным глазом завораживал дряхлого дракона. Насмотревшись, тот отвел взгляд и принялся завтракать. От дрекавака даже костей не осталось; только жесткие перья ветер разогнал по всему пляжу. Закончив трапезу, дракон вновь кашлянул гарью и копотью и взмыл в небо. Безымянный человечек долго провожал его взглядом: полет дракона бы столь прямолинеен, словно он знал куда летит…
        «Старшему Советнику Зонару Йариху. Сопроводительное письмо к делу номер 1010.
        Тридцать первого мая 14998 года от прихода миродержцев неизвестными был уничтожен пограничный патруль Серых Охотников. Убиты Дорейн Имм, Сальзонн Омар, Вильяр О'Джефф, Ольсберрин Ремах, Итон Таргир, Кар Тибальт, Еролин Инес, Мальбар Инес. Мальбар Инес официально не числился в данной боевой единице. Он проходил в ее составе практику за третий курс Университета Серой Магии по настоянию и под руководством своего отца - Еролина Инеса. На теле юноши обнаружены следы пыток.
        Нападавшие понесли потери в числе двух человек: подростки тринадцати-четырнадцати лет. Остальные скрылись в направлении леса Грор Дикой Ничейной Земли. Ввиду очевидных причин, поиски их прекращены.
        Нападение на боевую единицу было совершено при загадочных обстоятельствах. Не обнаружено следов применения боевых заклинаний, при том, что вооруженная стычка между Серыми Охотниками и неизвестными произошла на территории стабильной магии, вдали от границы. Дело осложняет еще и то, что один из неизвестных, согласно заключению экспертов, умер не от ранения, а от передозировки магии.
        Данное дело требует дальнейшего расследования с привлечением экстренных магических средств.
        Инквизитор второго уровня - Суррон Тибальт».
        Некоторое время Зонар перелистывал хрустящие, белоснежные страницы жуткого дела под «говорящим» номером 1010. Десять их было. Десять глупых и могущественных мальчишек, не ведающих о своем могуществе…
        «Чем ближе к цели, тем больше и больше будет происходить нелепых случайностей. По Раеннару, взаимосвязанных маловероятных событий. Камень даст о себе знать»… Эта фраза пылала в сознании Зонара, словно выжженная каленым железом. Это дело… Каждого из погибших… каждого!.. он знал лично! Мальбара и вовсе с малых лет… Еролин Инес… друг беззаботной юности… и Кар Тибальт… кто знает, как убивался седой, непоколебимый инквизитор Суррон Тибальт, когда вписывал в сухую сопроводительную записку имя родного брата?!.. Дорейн, Вильяр… и все, все они… Нет, Зонар не решался посмотреть в кристалл изображения, доставленный вместе с делом. Не решался увидеть друзей и знакомых мертвыми. Особенно Мальбара… кто-то пытал его, издевался… да только пробежав глазами список повреждений, которые нашли эксперты на теле юноши, старший советник почувствовал себя плохо…
        Захлопнув папку под номером 1010, Зонар в отчаянье обхватил голову руками…
        Это дело придется закрыть.
        Он должен его закрыть. А лучше взять под свою ответственность и растянуть на долгие годы.
        Это подло. Это предательство. Но… такой талант, как Суррон Тибальт, вполне может докопаться до истины и выйти на след выжившего мальчишки. Это бросит тень на весь Серый совет. И - не дай бог! - громкое дело дойдет до Серега. Тогда конец всему. Ордену. Зонару. И всем, кто замешан в этом. И еще тысячи лет против миродержцев никто не поднимется… а быть может, и вовсе никогда.
        Разум понимал, душа не соглашалась… Неужели мечта должна сбываться ТАК?! Через предательство друзей. Через ложь. Через сокрытие убийцы, пытавшего такого же, как он, мальчишку?!.
        Нет… это было невыносимо… Зонар ударил кулаком по столу; резкая боль в руке отрезвила его.
        Кто-то вежливо постучал в дверь.
        - Войдите… - с тоской вздохнул Зонар, пряча под стол руку, разбитую до крови.
        Андроник Руф, Инквизитор третьего уровня, он же младший советник Серого Совета, переступил порог, бесшумно ступая в мягкой Охотничьей обуви, той самой, со шнуровкой почти по колено. Он был высок и худощав. Копна рыжих кудрей на голове и коротко стриженая рыжая борода полностью оправдывали его фамилию; Руф - значит «рыжий». Извечный прищур серых глаз и прячущаяся в бороде полуулыбка выдавали в нем человека хитрого, всегда держащего полные рукава козырей при себе; порой он казался королем теней, к старости перешедшим на сторону закона… Но и на нем мрачное ожидание за последние три месяца оставило свой след: под глазами багровели круги; морщины пролегли глубже.
        - Мне только что доложили о чрезвычайном происшествии, - склонившись над столом, сообщил он Зонару.
        - У меня уже лежит тут одно, - старший советник хмуро кивнул на папку с кровавым делом, лежащую перед ним. - Наиболее отвратительное из всех совпадений: все мои друзья, погибшие в один день…
        - Соболезную, Зонар, - со вздохом произнес Андроник. - Но это война, пусть и негласная. Люди всегда гибнут на войне.
        - Так что там еще случилось? - прервал Руфа старший советник. - Говори уже…
        - Дракон атаковал маленький город Дрёмур. Местные Охотники сбили его огненными сферами… - Андроник выставил вперед ладонь, предупреждая все, что скажет Зонар. - Ты дальше слушай… Мало того, что драконы никогда не мигрировали на Север, так мигрируют они обычно стаями, с целью размножения, так? А этот был один, причем такой старый, что ему на размножаться, а умирать пора. Никто даже не представляет, как такая развалина с дырявыми крыльями дотащилась от моря Кармасан до Дрёмура… Тем не менее, в городке паника, люди ожидают массового вторжения драконов; кто снимается с места и уезжает, кто требует немедленного вмешательства Серого совета… Что это случайность, никому и в голову не приходит.
        - Случайность? - Зонар содрогнулся, такая недобрая догадка его посетила.
        - Это знак, - кивнул Андроник, разом посуровев. - Знак Горящего. Он и не мог дать знать о себе иначе, кроме как через дракона. Наверняка подправил тому нить судьбы, чтобы полетел умирать не на Драконьи Острова, а на просторы Севера.
        - Абсурд какой-то… - недовольно бросил в ответ Зонар.
        - Именно… - Андроник развел руками. - Иначе и быть не могло.
        Некоторое время маги испытующе смотрели друг на друга.
        - Хорошо, - сказал наконец Зонар. - Отправимся туда.
        - Мадвид уже готовит трансволо, - Руф, как всегда, все предусмотрел. - Через… десять минут будем у бухты Бенай.
        Советники покинули кабинет Зонара и вышли в главный зал, предназначавшийся для торжеств и деловых встреч. Воздух в зале подрагивал; казалось, в нем пляшут яркие изображения на старинных гобеленах. Такая дрожь пространства - верный признак того, что трансволо почти готово.
        Мадвид Изодельфос, Инквизитор третьего уровня, она же младший советник Серого совета, стояла посреди зала, закрыв глаза и сжав кулаки. Незримые, волны энергии, расходящиеся от нее во все стороны, шевелили ее длинные, чуть тронутые сединой волосы. Лицо женщины было бело, как мел, - признак старинного и славного рода Изодельфосов, помнящего цветущий Эрхабен, величайший из городов известного мира…
        Мадвид приблизилась к пределу человеческого мастерства в трансволо - на подготовку заклинания у нее ушло всего сорок пять минут…
        Главный зал исчез; теперь во все стороны простиралось немыслимо огромное, заполненное звездами пространство… Привыкнуть к трансволо невозможно. Всегда, всегда будешь чувствовать восторг, замешанный на страхе, ступая в космическую бесконечность. Всегда будешь терять чувство времени и бояться потеряться среди чуждых миров.
        Но вот во тьму ворвались низкие крики кармасанских птиц и могучее дыхание волн… Люди в серых плащах с золотистым витым узором ступили на белый песок дикого пляжа. От желтых драконов, резвившихся в облаках, их скрывала длинная листва прибрежных деревьев, не дающих тени. Широкие, чуткие к солнечному свету листья, исчерченные яркими полосами жилок… мало кто знает, что это приморская форма карламана: питаясь соленой водой, он разрастается ввысь и вширь, становясь похожим на пальму…
        Советники осмотрелись. Пусто. Лишь от кромки прибоя тянется цепочка следов босых ног… Тот, кто купался здесь, был безрассудно смел или равнодушен к жизни и бессовестно дергал смерть за усы. Только избранник горящего обсидиана мог позволить себе такое. Лишнее подтверждение тому, как он дорог проклятому камню…
        Держа следы в поле зрения, советники двинулись краем древесных зарослей: они испытывать судьбу не хотели.
        - Смотрите… - окликнула мужчин Мадвид, указывая на что-то концом боевого посоха.
        Надгробные камни… На одном надпись, выведенная золотой краской: «Я, Ирин Фатум, прошел Дикую Ничейную Землю, сражаясь и веря. Убитый собственной рукой, я лежу здесь. И нет мне покоя». На другом - портрет маленького мальчика, нарисованный с невероятным мастерством и любовью. И совсем другим почерком: «Я, Джармин Фредери-Алан, погиб здесь в неравном бою с дрекаваком. Мне было шесть лет».
        - Вот… как… - отрывисто произнес Зонар, чувствуя, как тяжелеет ком в горле.
        Не сговариваясь, все трое замолчали. И одновременно обернулись, едва почувствовав чей-то пристальный взгляд.
        Он стоял совсем близко; и горящий обсидиан мерцал у него на груди. Длинные мокрые волосы падали мальчишке на лоб и плечи… В черном плаще, в истертой одежде, в которую навсегда въелись пятна крови, он был страшен. Зонару понадобилось все самообладание, натренированное за сорок лет общения с Серегом Серым Инквизитором, чтобы посмотреть этому юнцу в глаза.
        …Ему нельзя врать… с обсидианом он это почувствует…
        …Ему нельзя говорить правду…
        …Ему нельзя показывать свою слабость…
        «Боги! Как похож!..» - мелькнула невольная мысль, но Зонар подавил ее.
        …Сколько прошло времени?.. Неизвестно. Мальчишка все так же неподвижно стоял и смотрел на тех самых обещанных людей, носящих серое с позолотой. Тонкий золотой узор обвивал рукава и края плащей…
        - Милиан Корвус? - прокашлявшись, как можно спокойнее осведомился Зонар.
        - Я взял себе другое имя, - возразил мальчишка. - Теперь я Макс Милиан.
        …Он не должен был это помнить. Не должен был… Утешиться можно лишь тем, что это отрывочное воспоминание.
        - Мы пришли за тобой… Макс, - ровным голосом произнес Зонар.
        - Я ждал… - ответил он и медленно кивнул.
        - Хорошо, - с готовностью отозвался Зонар. - Обсидиан… Думаю, у тебя теперь хватит сил… выдать лицензию самому себе…
        - Я не миродержец… - скептически усмехнулся мальчишка.
        - Просто повторяй за мной, - словно не заметив этой усмешки, продолжал старший советник. - Это несложное заклинание. Маг и амбасиат в одном лице, такой как ты, должен справиться…
        Все. Дело сделано. Пути назад нет. Что-то подсказывало Зонару, что он еще не раз пожалеет об этом…
        Глава семнадцатая. Не заточенный клинок
        Я хотел бы себя простить,
        Только нет моих больше сил.
        Я сумел бы и смерть победить,
        Да клинка я не заточил.
        Я сумел бы стихи вернуть,
        Только слишком туман был густ,
        Я хотел бы опять уснуть,
        Только сон мой отныне пуст.
        Я хотел бы поведать, что
        Я однажды дышал и жил,
        Только стыдно: забрал я то,
        Чего сам я не заслужил.
        Как сестру, я обнял бы смерть,
        Да хранит меня красный глаз.
        Видит бог, я хотел успеть…
        Только вновь никого не спас.
        И, стыдясь самого себя,
        Я теперь о себе молчу;
        И в бессонной ночи любя
        Свою жизнь, как клинок, точу…
        Поздний Милиан. «Терновая поэма»
        «Не прижилось на Юге слово „инквизитор“, не прижилось… Людей, разбирающих сложные, порой опасные дела, не называют здесь так. Издавна за ними закрепилось другое слово, куда более древнее - „фрументар“.
        У каждого из этих слов тысячелетняя история…
        Юный Омнис малочисленные в то время люди начали обживать с Юга. Эту часть материка омывает теплое течение Назария, потому на Юге очень мягкий климат. Тепло и солнечно здесь почти круглый год, и природа особенно щедра.
        В эту эпоху и появилось слово „фрументар“. Так в начале времен называли человека, которому поручали распределять продукты и следить за справедливостью. Но время шло, обязанности Фрументарии менялись. По мере усложнения человеческого общества, функции распределения перешли от Фрументарии к другим структурам, а за фрументарами по-прежнему осталась забота о справедливости, также добавились расследования запутанных случаев и вопросы секретности.
        Фрументария и Алая Стража всегда стояли особняком друг от друга, хотя магию активно и на высоком уровне использовали и те, и другие, разве что Стражи специализируются в основном на боевой магии.
        Инквизиция и Серые Охотники, напротив, - две ступени одной структуры. И эта структура - дитя эпохи заселения Севера.
        Север щедр на ценные сорта древесины, металлы и драгоценные камни, но климат здесь несравненно более суров, чем на Юге, обласканном водами Назарии.
        Голод, разбой, террор детей тьмы (тогда уже вытесненных усилиями миродержцев с Юга и обосновавшимися восточнее современной Ничейной Земли) - всего этого с лихвой досталось первым поселенцам. Неудивительно, что бунты вспыхивали то тут, то там.
        Тогда, в силу возникшей в том острой необходимости, Серег и создал Инквизицию, провозгласив себя Серегом Серым Инквизитором - главой Инквизиции и Серых Охотников в одном лице. Чтобы стать инквизитором первого уровня, нужно было пройти всю иерархическую лестницу, начиная с простого Охотника. Новая структура быстро восстановила порядок, и освоение Севера было продолжено.
        Третья эпоха ознаменована отдалением миродержцев от прямой власти и формированием двух Советов: Алого на Юге и Серого на Севере.
        И если Алый совет полностью составляют фрументары, часто даже весьма далекие от сражений, и старшим советником называется наиболее опытный из них, то Серый совет традиционно формируется из бывалых инквизиторов, двоим из которых приписывается формально недостижимый для простого инквизитора уровень - третий, а главу совета уровня лишают вообще: он становится как бы равен самому Серегу, хотя тут сравнивать тяжело… непростое прошлое Севера оставило свой глубокий след: миродержец здесь до сих пор всевластен, и за ним часто остается последнее слово..
        Отношения же между Инквизицией и Фрументарией всегда были неоднозначны - оттого, что они слишком разные. Если первые далеки от мирной жизни, то вторые - от боев и гонок на выживание. Иногда им бывает сложно понять друг друга.
        Сложности во взаимопонимании создает еще и то, что Фрументары Алого совета, как правило, бывают значительно моложе Инквизиторов совета Серого…»
        Макс Милиан перелистнул очередную страницу и обернулся на причудливую кристаллическую скульптуру, возвышавшуюся за его спиной, в самом центре безлюдного читального зала. Обернулся просто для того, чтобы дать понять: он прекрасно чувствует, что за ним наблюдают. Одарив невидимых наблюдателей хмурой ухмылкой, мальчишка вернулся к чтению… он и раньше читал быстро, теперь же, с наследием Пая…
        - Хм… - старший советник Алого совета Айрин Уар вопросительно посмотрела на Зонара Йариха, стоявшего рядом. Тот либо не понял молчаливого вопроса, либо сделал вид, что не понял. Тогда Айрин высказала свое сомнение вслух: - Странный… мальчик. Ты говоришь, он часами так сидит?.. просто листает страницы?
        - Я тоже думал, что просто листает, - нервно ухмыльнулся Зонар. - Пока он не стал щеголять чудовищными знаниями по истории Омниса в разговорах со мной…
        Северянин пожал плечами и покосился на гладкую поверхность наблюдательного кристалла, связанного со статуей в библиотеке. Тот по-прежнему отображал худощавого коротко стриженого мальчишку, монотонно листающего страницы исторического фолианта…
        - …Он не просто страницы просматривает… это он так читает, Айрин, - холодным тоном изрек Зонар. - Спроси его - и он скажет, что было написано на каждой странице…
        - Понятно… - Уар прокашлялась. Да, ей тоже стало не по себе от подобной новости, как недавно Зонару. - Как давно он уже у тебя?
        - Два месяца с небольшим, - ответил советник. - Читает… тренируется… я поручил его тренировку пятерым лучшим Охотникам; они дали клятву хранить молчание, так что все это не выйдет за стены моей резиденции. С твоей стороны было бы неплохо прислать пару-тройку ученых фрументаров…
        - Уже в пути, - коротко отозвалась Айрин. - Что ты о нем знаешь?
        - Немного, - мрачно произнес Зонар. - Знаю, что он убил восьмерых моих добрых друзей… один из которых мне жизнь спас в свое время… Знаю, что перед самым нашим прибытием в бухту, этот малый расправился там с дрекаваком, которому, судя по цвету пера, перевалило уже за три тысячи лет… Знаю, что Охотники, которым я поручил тренировки, открыто побаиваются нашего Макса…
        - Макса? - переспросила Айрин.
        - Ага. Имя свое он помнит.
        - Неважно… Это просто имя.
        В это время Макс Милиан на экране кристалла закрыл очередной фолиант, прочитанный от корки до корки и, сняв со спинки стула потрепанный черный плащ, вышел из зала.
        - Тренироваться пошел… время подошло уже… - пояснил Зонар. - Советую тебе посмотреть на это.
        Старшие советники направились к высокой двери, за которой начинался главный коридор со множеством ответвлений. Сквозь высокие окна виднелся яркий, летний столичный день; шелест изумрудно-зеленых деревьев Рунного Парка свободно проникал сквозь открытые по случаю жары ставни; по сети коридоров гулял ласковый ветерок…
        Двое шли рядом - Инквизитор без уровня и верховный Фрументар… Седой, высокий старик, каждое движение которого говорило о том, что он опытный воин, и стройная молодая женщина с умным, но холодным взглядом…
        Перед дверью в тренировочный зал, советники остановились.
        - Помни: врать ему нельзя… - назидательно произнес Зонар. - Горящий, конечно, не силен в предсказаниях так, как черные харуспексы, но явную ложь выдаст сразу. Приходится держаться полуправды. Не говори ему, что…
        - Я знаю, Зонар, - прервала его Айрин Уар, выставив вперед ладонь; тяжелая ткань алого плаща свободно скользнула по тонкой руке, - мы все это обсуждали с тобой тысячу раз.
        - Да, - советник с трудом сдержал недовольство. Все последующее он произнес едва ли не мстительно: - Говорили. Но тогда ты еще не видела этого мальчишку… Я столько повидал за свою жизнь - и детей тьмы, и людей, которые бывают еще хуже них… но этот Макс наводит на меня жуть. Помяни мое слово!
        Он машинально запахнул плащ, словно собирался выйти навстречу снегопаду, и открыл дверь…
        Макс Милиан стоял посреди зала, в черном плаще, с которым не расставался с самой Дикой Ничейной Земли. В правой руке он свободно держал тренировочный деревянный меч. Такие же были и у пятерых седовласых Охотников, один из которых, в то время, как в зал вошли советники, втолковывал что-то мальчишке. Заметив Зонара и Айрин, этот Охотник обернулся.
        - Добрый день, Ваннах, - добродушно приветствовал его главный Инквизитор. - Как насчет небольшой демонстрации? Для нашей гостьи…
        Айрин улыбнулась и кивнула.
        Советники устроились на смотровом балконе над маленькой ареной зала, пока шестеро магов, включая Макса, создавали вокруг себя защитный магический ореол, призванный избавить тренирующихся от травм: демонстрация намечалась серьезная.
        …Сквозь защитный ореол окружающий мир отдавал сиреневой нежностью… Простое, наивное заклинание, которое легко разрушить, если в оружии атакующего есть хотя бы малая доля металла. Пусть это даже ржавая железная клепка на посохе…
        Сквозь феерические переливы, уже не застилавшие Максу глаза, потому что за два месяца он к ним привык, он отрешенно смотрел в пустоту, не фиксируя взгляд ни на чем…
        Память Джуэла Хака с каждым днем все четче и четче заставляет юное тело Милиана воспроизводить сложнейшие серии приемов. Это несчастные Охотники почти с благоговейным ужасом отмечают, что мастерство их случайного ученика растет не по дням, а по часам… но это просто память, которая постепенно подчиняет незнакомые мышцы. Память, которой, как казалось Максу, сам он не заслужил и не заработал… и ему горько было это сознавать. Но отречься он не мог и права не имел. С тех пор, как он стал един, он уже не видел собственного пути, только общий… и следовал ему, смирившись со всем, кроме себя самого.
        Вианор не зря предупреждал его когда-то об опасности: порошок равнодушия, принятый в чудовищной дозе, все-таки сотворил что-то с его душой и телом. Вот и теперь… изначально просто спокойный и собранный, как подобает воину, Макс Милиан вдруг почувствовал, как душу вновь, возвращаясь без спроса, заволакивает липкий туман…
        У Айрин Уар тяжело стукнуло сердце: она нечаянно уловила перемену во взгляде мальчишки. Чувство, пришедшее следом, было не объяснить… холодное, сковывающее душу, словно откуда-то повеяло ледяным ветром. Но не было никакого ветра; даже на лбу выступила испарина… просто стало вдруг холодно, и что-то заныло в груди.
        Атаковал первый Охотник. Без шуток и уступок: эти пятеро уже прекрасно знали цену своему ученику и собирались выложиться на этой демонстрации полностью. За первой атакой, от которой Макс просто ушел, полоснув деревянным мечом по животу атакующего, посыпались остальные… «Поверженные», как и положено на тренировке, вставали и атаковали вновь, и этому не было конца.
        Мальчишка сражался мастерски, не делая ни одного лишнего движения. Каждый шаг был как слово в песне, без которого нельзя обойтись, не сбив ритма. Но… это было неправильно. Неестественно… Хрупкий мальчик - и пятеро матерых бойцов, прошедших огонь, воду и тьму…
        Через двадцать пять минут, в которых событий вместилось столько, что хватило бы на целую вечность, мальчишка был «повержен». Каким бы могуществом ни обладала эта душа, все же она владела телом ребенка… видимо, он просто устал: одному из Охотников удалось сбить его с ног. В следующий миг «острие» деревянного клинка было направлено Максу в лицо.
        Только сейчас, когда маленький воин растянулся на каменном полу зала, стало ясно, как он измучен. Казалось, этому бою он отдал все… Он бессильно уронил руки и хватал ртом воздух; грудь его часто опускалась и поднималась; от судорожного, как у загнанного зверя, дыхания, на губах появилась пена… защитный сиреневый ореол померк и погас, как всегда бывает, когда мага оставляют физические силы.
        На мгновение Макс открыл глаза. Ничего жуткого в них не было, зато в них стояло такое страдание, что все, произошедшее в последние минуты, показалось безумством…
        Старший из Охотников опустился перед мальчишкой на одно колено и повел рукой, творя восстанавливающее заклинание. В какое-то время Максу Милиану показалось, что воин сострадает ему… что ж, ради искреннего сострадания, быть может, и стоило загнать себя так… да, а еще ради того, чтобы ушел проклятый туман. А он ушел…
        - Что ж мы наделали, Ваннах? - произнес кто-то из Охотников.
        - Загнали мальчишку совсем… старые идиоты… - горько вторил ему еще один…
        Ваннах сурово молчал. Восстанавливающее заклинание распространялось по телу Макса Милиана мягкими волнами, успокаивая сердце и навевая сон. Так он и уснул, прямо на каменном полу зала. И пятеро боевых магов, понурившись, стояли над ним, будто над мертвым… Зонар почувствовал их молчаливое осуждение, как укол совести…
        Советники поспешили покинуть зал. Некоторое время оба молчали, стоя в главном коридоре у распахнутого окна.
        - Это и есть наше оружие против миродержцев? - сказала наконец Айрин. Слова застревали в горле. Она пыталась быть бесстрастной, но получалось не очень: слишком сильное осталось впечатление… сначала этот холод и жуть, а потом - беспомощный мальчишка на полу…
        - Да-а… - вздохнул Зонар. - Согласен. Для человека - это чудо. Но против миродержцев… Ему просто не хватит опыта. Никогда не хватит. Он… как не заточенный клинок, который нужно точить тысячелетиями… но времени у нас на это нет.
        - Сколько ты надеешься держать его у себя? - спросила Айрин, равнодушно взирая на залитую солнцем оживленную столичную улицу.
        - Год, не меньше, - ответил Зонар, подумав. - Судя по всему, он принял летальную дозу порошка равнодушия. Должно быть, Горящий судьбу ему подправил, иначе и не выжил бы парень… Но последствия передозировки остались… сама заметила, наверное, перед демонстрацией… Пока мы не сведем эти последствия к минимуму, он останется непредсказуемой боевой машиной, и это может испортить все дело. Его лечить надо…
        - Я пришлю своего личного лекаря, - заявила Айрин решительно, тоном, не принимающим возражений.
        Странное чувство на миг вспыхнуло в ее душе. Жалость, сожаление? Желание вернуть все на круги своя?.. Но Уар разделалась с этим чувством как со слабостью. Совсем недавно точно так же поступил и Зонар… когда отправил в долгий ящик дело об убийстве своих друзей…
        …Выдался такой холодный вечер, а кто-то забыл закрыть последнее окно в главном коридоре. Оно стучало на ветру; то взлетала, то опадала легкая узорная штора. Когда Ваннах закрыл окно, в коридоре стало почти совсем тихо: слышно было лишь, как воет за окнами ветер.
        В комнату Макса Милиана пришлось долго подниматься по темной винтовой лестнице. Это было самое уединенное место в резиденции Зонара. В такой комнате, подумалось Ваннаху, неплохо запереть на пару дней сильно провинившегося студента, но жить там постоянно… он бы такого никому не пожелал. Мрачное место… под стать темным событиям последних месяцев…
        Дверь была приоткрыта; луч холодного мерцающего света, белого с синим отливом, проникавший в коридор из комнаты, скупо освещал небольшой участок серой стены. Ваннах на всякий случай решил постучать.
        - Я здесь, - отозвался усталый детский голос, не успел он даже поднести руку к двери. - Заходи, Ваннах…
        Догадливость паренька со странным обсидианом на груди не удивляла уже никого.
        Седой Охотник перешагнул порог… Безрадостная это была комната. Как келья… Окно без штор с видом на крышу; исписанные листы, разбросанные по полу; узкая кровать, на спинке которой висит что-то темное… должно быть, тот самый плащ - такие любят воры и грабители: плащи из черного фарха, мягкие, бесшумные, поглощающие весь свет…
        Свет. Под потолком висели, сонно покачиваясь, три классических Северных Лихта, изящно связанные вместе ленточкой пульсирующего сияния (нельзя было не улыбнуться такой наивной попытке разнообразить печальную комнату). Над головой же у Макса потрескивала столь любимая им магическая самоделка - Фиат-люкс, как он ее называл. И светилась она теплым Южным светом… значит, малый освоил-таки искусство использования противоположного стабилизатора… Сам Ваннах научился этому только ближе к последнему курсу Университета. А этот мальчишка уже сейчас способен провернуть такую сложную операцию ради забавы. Талантливый…
        Сидевший на кровати Макс Милиан поднял голову; Фиат-люкс взметнулся выше. Мальчишка вздохнул и выпустил из рук очередной исписанный листок, который плавно опустился на пол, затерявшись среди себе подобных, словно широкая ладошка северного клена по осени. Перо, которым писал, Макс заткнул за ухо. Этот равнодушный жест заставил старого Охотника на миг задержать выдох… перо было дрекавачье. Черное. Значит, Зонар не преувеличивал…
        Спустив ноги с кровати, Макс Милиан встал, медленно выпрямившись во весь рост. На нем была обычная ночная одежда - шелковые штаны и рубашка. Любая одежда, подобранная по росту, висела на Максе самым жалким образом, так он был худ.
        - Нет, не вставай, - велел ему Ваннах. - Ложись обратно.
        Макс Милиан пожал плечами и послушно лег. Выглядел он плохо, едва ли лучше, чем по возвращении из Дикой Ничейной Земли. Даже обсидиан у него на груди в такт надорванному сердцу мерцал неравномерно и дергано. Но взгляд… даже полный тоски, этот взгляд выражал большую внутреннюю силу и заставлял тринадцатилетнего мальчишку казаться старше, чем он есть.
        В комнате не нашлось ни одного стула, потому Ваннах присел на край кровати.
        - Я увидел, что у тебя свет горит. Решил проведать… - сказал Охотник и, чуть помедлив, добавил: - Прости, что мы так загоняли тебя сегодня. Просто… глядя, как ты бьешься, можно забыть, что ты ребенок…
        - Марнсы говорили, что взрослый, - с грустной улыбкой произнес Милиан, - только хрупкий взрослый.
        - Я тебе красную сальвию принес, - Ваннах снял с пояса небольшую обтянутую кожей фляжку и передал ее Максу. - Это старое Охотничье средство. Уже сколько тысяч лет им отпаивают доноров… - говорил он ровно и неспешно, так, будто его слова должны были послужить весомым дополнением к лекарству. - Так бывает, что бой затягивается и донор отдает слишком много. В минус, как говорят. Он долго болеет потом. Особенно сердце страдает почему-то… оттого, что душа там сидит, или что, а сердцу всегда достается больше всего. Тогда и пьют красную сальвию.
        Пока Ваннах рассказывал, Макс поднял подушку и сел, прислонившись к ней спиной. Красную сальвию он цедил мелкими глотками, ибо напиток оказался крепкий…
        - …цветы драконника, диадемовую кору и семена жога на спирту настаивают, а сверху добавляют хищный шалфей, - продолжал свое ровное повествование Охотник. - Слыхал о хищном шалфее?
        - Да… - кивнул Макс Милиан, задумавшись на мгновение; память Балы подсказала ему безошибочно. - Знаю, что он не прочь закусить мухой, когда долго нет дождя. И что может расти на голых скалах. Но не видел его никогда.
        - О, это растение с большой силой к жизни, - хитро улыбнулся Ваннах, словно любимому маленькому внуку. - Попей красную сальвию пару дней - и забудешь, что когда-то болело сердце… Мне вот уже за семьдесят, а сердце-то, получается, покрепче твоего, раз это ты упал от усталости, а не я. Чудесная штука эта красная сальвия…
        - Спасибо, Ваннах… - искренне сказал Макс Милиан. По всему видно, беззлобное замечание Ваннаха его только развеселило, хотя, пожалуй, правильный мальчишка должен был обидеться, что сравнение оказалось не в его пользу.
        - Не за что, - с некоторой долей строгости ответил Охотник. Нагнувшись, он поднял с пола один из листов; некоторое время внимательно читал, хмуря брови и поглаживая бороду. - Хм… Не заточенный клинок… Славные стихи, - оценил он. - Да ты поэт, мальчик…
        - Нет, - покачал головой Милиан. Хорошее настроение пропало, словно случайный луч солнца в хмурый облачный день. - Ведь они не мои… Просто я не могу не писать. Они приходят и мучают меня, пока не запишу…
        - Никогда не понимал поэтов, - проворчал в ответ старик.
        - Забирай если нравится… их… стихи. Говорю, же, они не мои… - Макс Милиан замолчал и, вздохнув, поднял взгляд к потолку. Взгляд этот, неподвижный, словно стеклянный, не выражал ничего, кроме безысходной тоски.
        Тяжело вздохнул и Ваннах. Ох как не вязался образ трогательного поэтического мальчика с тем, что говорил о нем Зонар, предостерегая Охотников и твердя им об осторожности. «Не верьте ему. Не поворачивайтесь спиной. Не давайте боевого меча на тренировке…» И ведь до сих пор каждое из слов советника только подтверждалось… Тот, кто сейчас выглядит, как несчастный больной ребенок, днем почти полчаса разбрасывал в разные стороны бывалых Охотников…
        Только вот Ваннаху начинало казаться, что все здесь не так просто.
        - Скажи, ты правда всю Дичь прошел? - все-таки решился спросить Ваннах.
        - Правда… - без особых эмоций отозвался Макс Милиан. Ни намека на гордость за содеянное, хотя такое путешествие сделало бы честь любому Охотнику.
        Некоторое время оба молчали.
        …Подвывание ветра за окном… Причудливо пересекаются, сосуществуя в одном в полумраке, холодный свет Лихтов и теплый - Фиат-люкса… А черное перо дрекавака за ухом у мальчишки, чуть покачивается в такт дыханию…
        - Кто же ты все-таки такой? - Ваннах просто высказал вслух терзавшую его мысль, не надеясь на ответ.
        - Если б я сам это знал… - горько промолвил Макс. И добавил с тихим отчаяньем: - Я не знаю…
        …Проходя главным коридором обратно, Ваннах остановился у того самого окна и открыл его настежь, подставив лицо холодному ночному ветру. В Рунном Парке с «кирпичным» полом в кронах деревьев пели халены. Крохотные птички, размером с большой палец на руке взрослого человека, они выводили такие громкие трели, что те перекрывали вой ветра. Любой, кто слышал их, недоумевал, откуда столько силы в крохотном пернатом тельце. Во времена молодости Ваннаха человека, слабого телом, но сильного духом, уважительно называли Хален… Макс Милиан вполне мог бы зваться так…
        Заслушавшись, Ваннах не заметил, как к нему подошел Орестес Роум, еще один из приставленных к мальчишке Охотников.
        - Все-таки сходил к нему, да? - с укором произнес Роум. - Не стоило…
        - Боишься? - прямо спросил Ваннах. Орестес невольно отвел взгляд. - И Зонар его побаивается… Люди всегда боятся того, чего не понимают… А мне стало жаль парня.
        - Жаль?
        - Да… Бедняга всего лишь пешка в какой-то темной игре Зонара… Он даже не знает, кто он такой… - Ваннах выдержал паузу. - Да, понятия не имеет… Без прошлого, без будущего, совсем один в целом мире… Он даже могущества своего не осознает. Чтобы осознавать, надо набирать его постепенно, трудом, учебой, жизненным опытом, чтобы дойти до всего годам к семидесяти… для нас с тобой это было бы в порядке вещей… И, знаешь, мне претит то, что Зонар собирается использовать парня в каких-то своих целях. Готовит его к тому, чего тот даже не понимает. По-моему, это подло… Так не должно быть.
        - Не вмешивайся в дела Инквизиции, - посоветовал Орестес. - Тем более, в дела Совета. Честному Охотнику там делать нечего.
        - Ох, не знаю… - задумчиво произнес Ваннах. - Мысли у меня противоречивые на этот счет. Что-то мне подсказывает, что того, что Зонар затеял, не только я не одобряю… что это и Серегу бы не понравилось, ох как не понравилось бы…
        - Не лезь в это, Ваннах, - Орестес дружески сжал его плечо и зашагал прочь; мягко ступая по каменным плитам пола.
        …Пели халены в Рунном Парке. Надрывались, стараясь перекричать ветер… Бросив последний взгляд на пустые кирпичные дорожки, Ваннах Лоэн закрыл окно…
        С того вечера минул месяц. Первый светлый месяц на недолгой памяти Макса - с тех пор, как он осознал себя в Ничейной Земле. Сначала Ваннах, а потом и остальные Охотники стали относиться к своему подопечному иначе. Былая враждебность и подозрительность почти забылись.
        - Спой нам, Хален! - просит Ваннах… да, отчего-то Охотники решили звать его так. И Максу нравилось новое имя, сглаживающее мрачные воспоминания, делающее легче тяжкий груз на душе.
        - Что спеть?
        - Что-нибудь повеселее!
        И он пел. И они слушали.
        …А ведь Макс Милиан даже Ваннаху не поведал своей истории. Или он, или остальные Охотники могли знать кого-нибудь из того отряда… Что Зонар так ненавидит его именно за те смерти, Макс Милиан даже не сомневался.
        Сам Зонар тоже часто ловил себя на этом… Андроник Руф мог запросто поболтать с мальчишкой о том, о сем. Если у того возникали лишние вопросы, то отдувался всегда и неизменно Руф как самый предприимчивый: кто другой не сумел бы увиливать от пресекающего любую попытку солгать Горящего так долго.
        Мадвид Изодельфос не стеснялась расспросить Макса Милиана о разновидностях детей тьмы в глубине Дикой Ничейной Земли или поделиться с ним своими знаниями в области магии, тем более, что Макс Милиан был прилежным и талантливым учеником.
        Но Зонар… если он и говорил с Максом, то только в случае крайней необходимости и сквозь зубы. И ничего не мог с собой поделать. Он ненавидел мальчишку не столько за убийство своих друзей, сколько за то, что ему, Зонару Йариху, пришлось пойти ради него на предательство… До сих пор еще приходят письма от Суррона Тибальта. И на них приходится отвечать, каждый раз умножая ложь…
        Посреди тренировочного зала Хален пел. Его юный, ломающийся голос обычно не выдерживал долгих песен, так и сейчас: он уже не выводил мелодию, а лишь читал стихи нараспев. Но веселые строки сегодня неизменно получались грустными…
        Сегодня он наотрез отказался стрелять из лука. Хотя мог бы, ничуть не хуже Ирина. Но, стоило только коснуться тетивы, как память маленького хмыря вернула Максу Милиану эпизод, который он ни за что не хотел признавать своим… пытку того парня… Лук Макс бросил сразу же и в ужасе схватился руками за голову. Окруженный ничего не понимающими Охотниками, он долго стоял так, бормоча что-то; он отрекался от Ирина Фатума всеми силами и, кажется, преуспел в этом. Возможно, возьми Макс Милиан лук снова, все было бы нормально и ничего подобного больше бы не повторилось… но он отказался…
        …Зачем теперь суровые старики вместо тренировки с боевыми посохами сидят и слушают его охрипший, ломающийся голос?.. За этим крылась изрядная доля жалости… Конечно, они решили, что утром Макса снова накрыл приступ тумана, - об отравлении порошком равнодушия они знали.
        Макс-Хален грустно напевал веселую пиратскую песню и думал о том, что случилось бы, узнай правду его случайные друзья… скорее всего, от него отвернулся бы даже Ваннах… А Макс не хотел сейчас оставаться один. Пусть даже ценой неискренности…
        Обычно неприятные происшествия забываются под утро следующего дня…
        Это не забылось… Наоборот, все больше наливалось тяжестью вины, как синяк наливается кровью. Шесть дней прошло. И еще шесть. Охотники и не подозревали, что с их Халеном что-то не так. Искусство быть жизнерадостным при темных мыслях Макс Милиан успешно перенимал у Руфа. Он понял, как тому удается выглядеть правдивым: при хорошей тренировке личность способна как бы «раздваиваться», их становится «две» - одна, истинная, - словно вор, завернувшийся в фарховый плащ, ждет своего часа, другая - улыбающаяся, построена из всего радостного, что видел человек в жизни. Она тоже правдива по-своему, просто в ней отсутствуют темные элементы. Столь тонкий обман способен озадачить не только горящий обсидиан, но и самого обманщика: вполне можно прижиться на светлой стороне и начать верить, что все хорошо. Только вот «фарховая истина» все равно будет проявляться изредка. Ночью, когда ты один… В редкие моменты, когда ты задумаешься… печаль вернется так или иначе.
        И она возвращалась. Стихи, которые, словно опавшие листья, собирал Ваннах, ясно говорили об этом.
        Глава семнадцатая. Ожившая горгулья
        Говорят, что они летают по ночам. Говорят, что им вреден солнечный свет. Иногда можно услышать, что это результат темных экспериментов сумасшедших магов, иногда - что это разновидность магических существ вроде фей. Говорят, что они способны превращаться в статую и при случае оживать. Про них известно многое, но лишь одного не могут сказать любители страшных историй и городских небылиц - номера своих любимцев в реестре зарегистрированных существ Омниса… Потому что горгулий не существует в природе.
        Комментарий Гора Вермилия, главы Серой Охоты Столицы, по поводу городской легенды о горгульях
        …Макс Милиан сидел на крыше резиденции Зонара - туда выходило окно из его комнаты, и в последнее время мальчишка устраивал такие прогулки все чаще… В черном плаще Лайнувера, опустив капюшон на лицо, Макс издали не отличался от украшавших крышу каменных горгулий - еще один темный сгорбленный силуэт в лунном свете.
        Вдали шумел город, а прямо напротив резиденции Зонара высилась величественная громада здания Серого совета. Между ним и резиденцией лежал Рунный Парк, смысла которого Макс не понимал. Мог только догадываться, что, возможно, отгоняющие заклинания, начертанные на каждом из выстилающих парк кирпичиков, раньше, еще до того, как была построена Столица, использовались для отпугивания детей тьмы…
        До того, как построена Столица… до того, как уничтожен Эрхабен… Казалось, любое событие в мире привязано к этому несчастному городу. Все, о чем мог подумать Макс, неизменно вело к нему. Все мысли и, похоже, все дороги…
        Макс Милиан вздохнул и опустил глаза. Совершенно случайно он заметил знакомую рябь - в самом центре Рунного Парка кто-то готовился выйти из трансволо!..
        Вскоре эта рябь улеглась и прибывший на трансволо человек засветил под кронами деревьев Северный Лихт. Только по нему и можно было проследить сквозь листву путь незнакомца: он двигался к резиденции Зонара. Кажется, никто его не встречал.
        Как ни странно, Макс быстро потерял к данному событию всякий интерес и равнодушно перевел взгляд с мерцающего сквозь кроны деревьев Лихта на ночное небо. У него появились свои мысли…
        Трансволо… у Пая оно прекрасно получалось… так, значит, и он, Макс, тоже сумеет?..
        Вскочив на ноги, мальчишка быстро вернулся в комнату… Кому-то из суеверных жителей Столицы в тот самый момент показалось, что на крыше резиденции главы Серого совета ожила каменная горгулья… Так и рождаются жуткие городские легенды…
        Посланник Юга прибыл среди ночи. Только фрументар мог так поступить, по мнению Зонара Йариха, разбуженного в неурочный час. Облачившись в серое с позолотой, глава Совета спустился в приемный зал. Он ожидал увидеть лекаря или кого-нибудь из книжников, обещанных Айрин, но… в кресле, посреди зала, который слуги наспех осветили Лихтами, сидел Галан Браил, Второй Фрументар Юга, правая рука Айрин Уар… Зонар Йарих хмуро повел бровью: кажется, дело приняло несколько иной оборот…
        Советники обменялись приветствиями.
        Галан Браил был молод - не так давно ему минуло тридцать пять лет. Делая карьеру на Севере, он к этому возрасту не продвинулся бы даже до Охотника первого уровня, не говоря уж об Инквизиторах.
        Походный плащ Алой Стражи - серый с алой подкладкой, но в знак отличия все же украшенный серебряным шитьем по краю капюшона. Мягкие ботинки со шнуровкой по колено… Боевой посох небрежно прислонен к креслу… И одежда, и оружие - все в дорожной пыли. Судя по всему, Фрументар добирался сквозь Ничейную Землю своим ходом.
        Из-под черных, как вороново крыло, волос, торчащих по-мальчишечьи во все стороны, смотрели внимательные темные глаза харуспексовой глубины. Если Галан и улыбался, то чуть заметно, уголками рта, что говорило о сдержанности и спокойствии.
        Раньше Зонар никогда не разговаривал с ним напрямую, держа контакты с Югом в основном через Айрин Уар или Третьего Фрументара - Киаф Нанше, потому он не очень хорошо представлял себе, что это за человек, Галан Браил. Пока он производил приятное впечатление.
        - …Я ждал лекаря или книжников, - заметил Зонар, когда закончился обмен приветствиями и новостями. - Отчего Айрин прислала тебя? Произошло что-нибудь?
        - Нет-нет, - чуть улыбнувшись, ответил Галан. - Просто мы решили не вмешивать в это дело дополнительные лица. Ибо в нашем распоряжении нет такого мощного инструмента, как Охотничья клятва…
        Вот так да! Злая, злая ирония… должно быть, этот малый в чем-то похож на Руфа, который всегда мил и приветлив до поры, до времени.
        Да, клятва Охотников сурова. Сурова настолько, что никто не посмеет ее нарушить. Испокон веков каждый фрументар стремится сострить по этому поводу…
        - …Но я ничуть не хуже тех, что были обещаны, - добродушно рассмеялся Галан. - По образованию я доктор магической медицины и, смею сказать, весьма начитан… Когда я могу поговорить с мальчиком?
        - Утром, - хмуро отозвался Зонар. - А сейчас любая из гостевых комнат в твоем распоряжении. Если что понадобится, кликни слуг.
        - Благодарю, ничего больше не нужно, - учтиво склонил голову Галан Браил.
        На том советники расстались…
        Этот Галан… похож на воду, убегающую сквозь пальцы… Ох, в чем Инквизиторы, прошедшие сквозь сотни опасностей на жизненном пути, всегда проигрывали изнеженным Фрументарам, так это в политической хитрости и изворотливости. Пожалуй, Андроник Руф тут единственное исключение… которое, как видно, только подтверждает правило.
        …Преступника всегда тянет вернуться туда, где он совершил преступление…
        Встревоженно зашелестели заросли карламана, крупные волны побежали по ним, хотя в это утро у восточной границы Дикой Ничейной Земли не было сильного ветра. Воздух дрожал, и если бы хоть одна живая душа в округе видела эту дрожь, то было бы кому узнать неумелое ученическое трансволо.
        Макс Милиан вышел из трансволо неудачно - с силой ударившись о землю и проехавшись по жесткой траве коленом. Поднимаясь, он зашипел от боли, но уже через мгновение совсем забыл о ней…
        …Розовело утреннее небо, такое звездное вдали от города. Беззвучно шевелилась вдали карламановая граница; и Дикая Ничейная Земля угрюмо темнела за ней.
        Конечно… конечно же, здесь ничего не осталось… Тела убрали, а разбросанные по траве вещи как улики выбрали все до одной.
        Здесь было так чудовищно пусто, что Макс не выдержал и, поддавшись заполнившей душу горечи, заплакал. Он ронял слезы молча; что-то уже не позволяло, как в детстве, зарыдать в голос, вложив все свое горе в крик и выпустив его навеки… Нет, воины не отпускают печалей так просто. И не прощают так просто.
        Подняв глаза к тающим в утреннем мареве звездам, Макс Милиан вытер мокрое от слез лицо рукавом. Соленая влага впиталась в мягкий фарх плаща.
        На краткий миг красивое юное лицо Макса исказила злость, и хмурые брови сошлись на переносице. Мгновенно отозвавшись, горящий обсидиан замерцал ярче и яростнее. Эта злость была такой чужой… так злился Ирин… Содрогнувшись от этой догадки, Макс Милиан вновь решительно отрекся от памяти и эмоций маленького хмыря, уже в невесть какой раз. Это было все равно, что обычному человеку отрекаться от своего детства или своей юности, но злость отступила. Вздохнув свободнее, Макс опустился на траву и закрыл глаза. Вскоре он уже ни о чем не думал, растворившись мыслями в шелесте луговых трав, прохладе ветра и робком утре, только-только вступающем в свои права…
        - …Я могу поговорить с Максом Милианом? - вежливо осведомился Галан Браил у первого же встреченного им Охотника.
        Этим Охотником оказался Ваннах. Он недоверчиво окинул взглядом молодого Фрументара. Вспомнил ту злосчастную демонстрацию… Но, как бы там ни было, приказ насчет него Зонар отдал строгий и ясный.
        - Хален! - громко позвал Охотник. - Хален! Спустись на минуту!
        Никто не ответил.
        - Я скажу ему, чтобы спустился в тренировочный зал… Жди здесь, - сказал Ваннах Фрументару и поспешно вышел в главный коридор. По пути к ответвлению, ведущему к винтовой лестнице, к Ваннаху присоединились Ромул и Орестес, с ходу подстроившись под его быстрый шаг.
        - Халена не видели? - хмуро осведомился у них Ваннах.
        - Нет. Мы его уже час ищем, - сообщил Орестес безрадостную новость.
        - Что-то случилось, нутром чую, - ворчал Ваннах, перемахивая за шаг по три ступеньки сразу.
        Комната Макса Милиана была пуста. Магический «запах» в ней ощущался куда сильнее, чем обычно. Такой остается в Университетских лабораториях после практического занятия у тридцати студентов…
        Окно было распахнуто настежь. Недолго думая, Ваннах перемахнул через подоконник и оказался на крыше. Однако мальчишки он там не увидел.
        - Надо осмотреть все здание, - обернулся Ваннах к своим спутникам. - Если и вправду сбежал, придется доложить Зонару… надеюсь, до этого не дойдет…
        …Услышав шокирующую новость, Зонар Йарих вначале долго молчал. Столпившиеся в его кабинете Охотники ждали чего угодно - гнева, воплей, проклятий… но главный Инквизитор просто молчал и выглядел таким растерянным, словно ситуация была совершенно безнадежной.
        Растолкав Охотников, вперед пробились Андроник и Мадвид. Галан тоже подоспел.
        Все внимательно смотрели на Зонара и ждали его решения…
        Ударив ладонью по столу, Зонар исподлобья оглядел собравшихся. Единственную фразу он произнес так, что у всех, кто ее слышал, на мгновение пропал дар речи:
        - Поднять всю столичную Серую Охоту по тревоге, перерыть город сверху донизу…
        Второй раз за утро Ваннах вспомнил ту демонстрацию, устроенную для Айрин Уар… Полчаса - полчаса! - в бешеном темпе, без остановки мальчишка отбивался от пятерых опытных Охотников. Тогда у него был деревянный меч и всех атакующих защищало тренировочное заклинание. Страшно представить, что подобная битва развернется на какой-нибудь городской улице, тогда, когда мальчишка добудет себе настоящее оружие. А ведь он и магии сопротивляется весьма серьезно…
        - Зонар! - не удержался Ваннах. - Ты представляешь, что будет?!!
        - Не обсуждать мои приказы, - с угрозой произнес главный Инквизитор и велел: - Выполнять!
        На несколько мгновений кабинет опустел. Из всех присутствовавших остался только Галан Браил, которого Серые приказы не касались никоим образом.
        Тяжело вздохнув, Зонар сел.
        - Поспешное решение, - жестоко оценил Галан. Зонар бросил на него суровый взгляд. - С твоего позволения я поднимусь к мальчишке в комнату и постараюсь разобраться, что к чему.
        Серый советник промолчал. Галан Браил развернулся на пятках и неспешно, с достоинством удалился. У него были свои соображения по поводу исчезновения столь ценного для всех маленького человечка, и он собирался их проверить.
        «Мальчишка в плаще из черного фарха. Тринадцать лет. Рост около ста восьмидесяти сантиметров. Волосы курчавые. Глаза карие. Не вооружен, но очень опасен. Взять живым!» - неслось от одной боевой семерки к другой.
        Обычная, размеренная жизнь в городе остановилась; на улицах стало серо от плащей Охотников.
        Зонар сидел над кристаллами изображения, передающими события с городских улиц… Вскоре он в отчаянье закрыл лицо руками. Во всем происходящем он видел начало конца…
        Кажется, Макс Милиан задремал: солнце уже успело взойти. Поднявшись на ноги, он осмотрелся и внезапно остро почувствовал, сколь огромен мир, окружающий его. Воодушевленный такой свободой разум сразу же принялся предлагать одну возможность за другой.
        Можно двинуться прямо в Ничейную Землю, взяв курс на Марнадраккар… Конечно, у Макса нет с собой меча, но где-то здесь недалеко лежат мечи Косты, Джуэла, Балы… Помня каждую смерть как свою, Макс легко нашел бы любой из этих мечей…
        Можно, напротив, пойти в Хандел, оттуда - на Юг…
        Можно отправиться в Кулдаган, стать там охранником каравана и окунуться в дорожную жизнь…
        Можно осесть в каком-нибудь из городков Обжитой Ничейной Земли, хоть бы и в Таммаре - чем плох? И однажды повстречать там Ориона Джовиба…
        Как много путей! Очень много!.. Но непреодолимой, равнодушной преградой перед каждым из них стоит вопрос: «зачем?». Какой смысл в любом из этих вариантов жизни? Кому он, Макс Милиан, нужен в любом месте Омниса, кроме осточертевшей ему резиденции Зонара, похожей на золотую жертвенную клетку? Кому, кроме Ордена, вырастившего его ради мести?!.
        …Так что же получается?.. Макс понял, что. И согласился с этим.
        У него не было иного пути. Кроме того, не котором он уже наломал столько дров и погубил столько жизней. Только этот путь имеет цель и смысл. Только этот путь оставляет шанс узнать ответ на вопрос: «Кто я такой?»
        Разочарованный, вернувшийся к тому же, с чего начал, Макс Милиан стал готовить трансволо.
        Для обратного пути…
        Трансволо неожиданно обожгло его - дыханием желтой звезды. Звезды мира-первоисточника, если верить памяти Джармина. Чуждое солнце оказалось так пугающе близко, что Макс в ужасе отпрянул от него - и почувствовал, что падает… в следующий момент он ударился спиной об пол своей комнаты. Удар был настолько силен, что из легких с резкой болью вышел воздух. Болью отозвался и позвоночник… В глазах потемнело. Хорошо еще, что, приученный к правильной страховке, Макс Милиан при падении кое-как сберег затылок…
        Судорожно пытаясь вздохнуть - легкие словно спались от чересчур быстрого выдоха, - он с усилием перевернулся набок и подтянул к груди колени. Казалось, боль стала меньше. Макс, с многотерпением Косты, приготовился лежать так до тех пор, пока не придет в себя.
        Тогда он почувствовал чужую магию… Мягкие лечебные волны, распространяющиеся по всему телу, напоминали восстанавливающее заклинание, но не простенькое, как у Охотников, всю жизнь посвящающих боевой магии и касающихся медицинской всего чуть… а комплексное, всеохватывающее - такое сумел бы наложить только мастер своего дела.
        Судя по глубине воздействия, Макс пострадал сильнее, чем ему показалось сперепугу…
        Сначала прошла боль, после восстановилось дыхание, и в последнюю очередь исчезла тьма перед глазами.
        Макс Милиан сел и, проморгавшись, встретился взглядом с незнакомым человеком. Сдержанно улыбнувшись, тот вытер пот со лба, на рукаве коричневой рубашки осталось мокрое пятно… Похоже, сил в столь быстрое и эффективное лечение он вложил много, с непонятной для незнакомца щедростью.
        На вид мужчине было лет тридцать, может быть, чуть больше. Сухой, поджарый; блестящие черные волосы, умный взгляд, мягкие черты лица. Краем глаза Макс заметил серый с алой подкладкой плащ, такой, какие носят Алые Стражи на Юге, небрежно брошенный на спинку кровати, где обычно занимал свое место черный фарх Лайнувера.
        - Я Галан Браил, - представился незнакомец и с интересом осведомился: - А ты - Макс Милиан, должно быть?
        - Он самый, - проронил несколько озадаченный Макс, поднимаясь с пола.
        - Это неправильно, что у тебя в комнате стульев нет, - сказал Галан, успевший вскочить на ноги раньше…
        …По всему видно, магией перемещения он владел средне, потому ему пришлось проделать несколько замысловатых движений руками, прежде чем рядом кроватью появились два стула и стол. В последний раз Макс видел эту мебель в приемной Зонара.
        - Присядем, поговорим, - объявил Галан, лихо развернув ближайший стул и с готовностью плюхнувшись на бархатное сиденье.
        Макс Милиан пожал плечами и сел напротив.
        - Признаться честно, я удивлен, что ты владеешь трансволо, - с искренним восхищением произнес Галан Браил. - Только вот я бы поправил тебе в нем пару моментов… скажи, тебя всегда так выбрасывает?
        - Почти… - Макс смущенно прокашлялся.
        - Это плохо, плохо… - в раздумье несколько раз повторил Второй Фрументар и чуть слышно рассмеялся: - Но это поправимо. Я научу. Согласен, Макс?
        - Согласен, - кивнул он, невольно улыбнувшись краем рта. Да, надо признать, Галан Браил умел завоевывать доверие и располагать людей к себе…
        - Отлично! - воскликнул Галан. - Приятно было познакомиться с тобой! - и через стол протянул Максу Милиану руку: обычай мира-первоисточника. Хороший, честный обычай…
        Вспомнился Пай. Вспомнились узкие улочки Фираски, по которым, чтобы не потерять друг друга в толпе, пробирались, держась за руки… Посуровев, Макс Милиан, тем не менее с готовностью пожал протянутую ему руку.
        - Ох, совсем забыл… - заговорчески произнес Галан, таким тоном, словно собирался пошутить над школьным приятелем. - Зонар же ищет тебя повсюду. Представь себе, город поднял по тревоге!.. Одно слово, Инквизитор!.. - с оттенком безнадежности усмехнулся Фрументар, покачав головой. - Пойду сообщу, что ты нашелся, пока он на всю страну розыск не объявил. А потом засядем с тобой за трансволо…
        Подхватив по пути свой плащ, Галан Браил энергичным шагом покинул комнату и пустился по винтовой лестнице бегом, как жизнерадостный мальчишка, еще и напевая что-то по пути…
        «Нет, столько событий для одного утра - это слишком…» - подумал Макс Милиан и, повесив плащ на спинку стула, добрался до кровати и ничком упал на нее, прямо поверх покрывала. Через минуту он уже спал…
        С постели его поднял Ваннах. Бесцеремонно, за шкирку, как провинившегося котенка, и влепил такую оплеуху, что у Макса искры посыпались из глаз. Охотник был так разгневан, что совсем забыл об осторожности: если бы сейчас на его подопечного нашел приступ тумана или мальчишка просто разозлился бы, не жить бы тогда ни Ваннаху, ни остальным четверым Охотникам.
        Но Макс Милиан не ответил на это ничем. Беспомощно обвисший в своей одежде, он с виноватым видом взирал на того, кого привык считать единственным в этом мире другом. Этот человек, держа его за шиворот, орал и отвешивал звонкие пощечины. Последний миг - и чувство вины сменилось горьким разочарованием. Доверие к миру у мальчишки, прошедшего сквозь ад, было слишком хрупко, и гнев Ваннаха перешел зыбкую границу допустимого.
        Высказав все, что думал, Охотник опомнился. Отпустил Макса. Осторожно обернувшись, посмотрел на своих коллег. Каждый из четверых был бел, как полотно, и держал боевое заклинание наготове. Уж их-то гнев не лишил способности думать и представлять последствия. Теперь, когда ничего не случилось, Охотники вздохнули спокойно. Ромул вполголоса выругался, сворачивая магическую сеть…
        - Ты где был, Хален? - растерянно произнес Ваннах, опуская глаза. Ему стало стыдно за себя. Он должен был сдержаться.
        - Смотрел на Дичь, - глухо отозвался Макс.
        - Зачем?!
        - Пытался вспомнить… понять, кто я такой…
        - Но ты мог бы сказать хотя бы мне?!!
        - Прости… прости, Ваннах…
        Суровый Охотник, миг назад обвинявший ученика во всех грехах и оравший так, что слышала вся резиденция, вдруг крепко обнял понурого мальчишку.
        - Не делай так больше… - попросил он искренне.
        - Не буду… - бесстрастно пообещал Макс Милиан…
        …Зонар не знал, что и думать. Двойственное было чувство. Невероятное, нежданное облегчение, с одной стороны, и лютая ненависть - с другой. Проклятый мальчишка! Кто знал, что он владеет трансволо?! Зонар окружил резиденцию мощнейшей магической защитой, думал, что все под контролем, а мальца все это время, оказывается, с грехом пополам держало лишь воспитание, данное ему Орденом да глупая детская клятва верности?..
        Галан Браил на разделял мрачного настроения Зонара. Напротив, он был весел и исполнен воодушевления. Это был ТОЖЕ мальчишка, в сравнении с Зонаром Йарихом. Только наглый и обладающий большой властью. И это главного советника раздражало особенно.
        - …Зонар, ты просто не понимаешь важности момента, - с улыбкой ответил Галан на очередной выпад главного Инквизитора. Но, словно внезапно вспомнив о серьезности дела, заговорил совсем другим тоном. - Айрин велела мне обсудить с тобой главный план. И я думаю, сейчас для этого самое время. Как ты собираешься доставить Макса в Серую Башню?
        - Я думаю об этом, - пробурчал в ответ Зонар, словно отмахиваясь от надоедливого ребенка. - Есть несколько вариантов…
        - Да в кармасанскую бездну твои варианты! - взорвался Галан Браил. Таким его мало кто видел вообще. - Он же владеет трансволо!
        В кабинете повисла тяжелая тишина. Крики Охотников на улицах давно затихли, потому по всей Столице распространилось совершенно особое безмолвие. Как после урагана. На Севере бывает так, что поднимают по тревоге какой-нибудь город, но привыкнуть к этому невозможно…
        Фрументар и Инквизитор, молодой мужчина и упрямый старик пристально смотрели друг на друга. Глаз отводить никто не хотел.
        - Он не пройдет запретный радиус, - слабо возразил Зонар. - Сорок километров вокруг Башни.
        - Пройде-о-от… - издевательски протянул Галан. - И ты не хуже меня знаешь, почему…
        Дальнейший разговор пошел совсем по-другому. И затянулся на пару часов.
        Наглый юнец, в глазах Зонара Йариха, этот изнеженный Фрументар Галан Браил оказался прав на все сто пятьдесят процентов. Оставалось обсудить детали. И срок…
        Тренировка не состоялась. Ни у Макса, ни у Охотников не было к тому никакого настроения. Прислонив к стене деревянные посохи, сделанные по образу и подобию боевых, пять учителей и один ученик вышли в главный коридор, подышать свежим воздухом, наполненным ароматами Рунного Парка. Макс Милиан как истинный мальчишка тут же забрался с ногами на подоконник.
        - Ваннах… а Галан Браил - Алый Стражник, да? - спросил он через некоторое время, устав от молчания.
        - Он Второй Фрументар Алого совета, - отозвался Ваннах. - Большой человек, хоть ему еще и сорока нет… одно слово, Фрументар…
        - Ничего себе! - удивился Макс Милиан. - А со мной разговаривал на равных… - он задумался о том, что, похоже, чем талантливее человек, тем меньше он пускает окружающим пыль в глаза. Согласно этому критерию, Зонар Йарих новому знакомому Макса в таланте сильно уступал…
        - Осторожнее с ним, - заметил Айгир, самый младший из учителей Макса Милиана. (Айгиру Рету было всего пятьдесят шесть). - По-моему, скользкий тип.
        Возможно. Но если это и так, то Макс не обратил на это внимания. Галан показался ему искренним… хотя, возможно, он такой же «искренний», как Андроник, если не еще больше…
        А вот и он сам: идет по коридору, беспечно закинув плащ на плечо.
        Не останавливаясь, он на ходу двумя пальцами подцепил Макса Милиана за рукав и, стянув его с подоконника, увлек за собой. Вскоре они, провожаемые взглядами пятерых Охотников, уже шагали в ногу, постепенно удаляясь из виду.
        Ваннах Лоэн гневно сплюнул в открытое окно. Происходящее в этих стенах нравилось ему все меньше и меньше. И еще - у него появилось плохое предчувствие…
        - Дрянная щегольская походочка… - кивнул Орестес в сторону Галана. - Спорим, этот нахал никогда меча не держал в руках!..
        - Фрументар, одно слово! - уперев руки в боки, вскинул голову Айгир.
        - Маг! - с артистичной гордостью в голосе произнес Велион.
        - Ревнуете… - укорил товарищей Ромул. - Привыкли к парню… А ему, небось, осточертели пять сварливых стариков…
        - Да при чем тут это! - всплеснул руками Ваннах. Посмотрев в окно, на залитый солнцем парк, он почувствовал болезненный укол совести и подумал, что, возможно, Ромул и прав…
        …Сегодня Макс Милиан ощутил счастье дорвавшегося до высокой магии Пая… Но так измучил себя, что заснуть ночью просто не мог. Накинув плащ поверх ночной одежды, он вновь выбрался на крышу, под скупой свет городских звезд, и, завернувшись в теплый мягкий фарх, устроился под боком у одной из каменных горгулий. Там же, где и всегда.
        Замерзнув до стучащих зубов, Макс Милиан сдался и вернулся к себе в комнату…
        - Смотри, смотри! - воскликнул в это время кто-то из горожан, подталкивая локтем товарища.
        - Оооох! - только и смог произнести он.
        Неподвижный силуэт одной из горгулий встрепенулся, поднялся и, сделав несколько шагов, исчез за маленькой, торчащей поверх крыши башенкой, только крылья плеснули на ветру.
        - Ох! - снова повторил приятель, пытаясь прийти в себя. - А они все так могут?
        - Нет, пока только одна. Но, кто знает?.. - ответил наблюдательный горожанин.
        На самом же деле, Макс Милиан, скрывавшийся за этим силуэтом, был куда опаснее и интереснее мифической оживающей горгульи, за которую его вот уже второй раз приняли. Опаснее…
        Глава восемнадцатая. Майский снег
        …Когда мы помогаем ближнему, мы не думаем о вознаграждении. Когда мы подаем слепому, мы не отбираем у него милостыню, едва услышим благодарность. Так почему миродержец может, подняв мир из пепла и имея все возможности, чтобы казнить и миловать, относиться к нему, как к своей собственности? Кто дал ему это право - уничтожать города и убивать людей за их любовь к свободе и независимости? Неужели жестокость, закаляясь тысячами лет владычества, обращается в нетерпимость и страх потери власти? Неужели, создавая новый мир, он решил заселить его пешками? И можно тысячу раз приводить в пример «добрую» Хельгу, ни разу не признавшую преступлений своего товарища. Вердикт всегда останется тот же - «виновен». А если быть точнее - «виновны»…
        Хансай Донал. Книга Апокрифов Омниса, глава семь.
        Мадвид не нравилось, когда мальчишка вертел в пальцах это перо… черное перо трехтысячелетнего дрекавака. Если у детенышей этой твари перья мягкие и действительно чем-то напоминают птичьи, то перо взрослого дрекавака - суровый монолит из прочных, как металл, черных струн, намертво слившихся друг с другом. Такое перо тяжелое, почти как нож, и у него острый край. Чуть менее острый, чем бритва, но не менее опасный в опытных руках.
        Макс Милиан, словно проследив взгляд Инквизитора, перестал играть с пером и небрежно заткнул его за ухо, острым краем вверх.
        …Мальчишка заперт в резиденции Зонара уже без малого год. За это время он окреп, обзавелся смешными юношескими усиками… набрался сил и наглости. Даже сейчас смотрит так, словно испытывает. И Горящий, который Макс давно без ложной скромности носит поверх рубашки, мерцает куда более злобно, чем год назад. Фарховый плащ, местами изрядно потертый, облегает раздавшиеся вширь худые плечи, придавая им более внушительный вид.
        Так выглядит надежда Ордена. И обоих Советов…
        - Серую Башню окружает запретный радиус в сорок километров. Зона, за которой из трансволо могут выходить только миродержцы… - сухо объясняет Мадвид Изодельфос.
        - Я не миродержец, - с хищной ухмылкой возражает Макс Милиан.
        - Ты носишь Горящий. Ты пройдешь, - отвечает Мадвид.
        Ему давно не нравятся такие уклончивые ответы. Но никто не говорит больше. Вполне возможно, его задача как избранника Ордена - сгореть на этом «запретном радиусе» ради некоей темной цели. Только вот он не собирается гореть так просто!.. При подобной мысли Макс обычно чувствует злобный азарт в крови. Юный маг, ни разу не показавший себя в полную силу, и не может чувствовать себя иначе…
        - …Стабилизатор заключен в оправу, - продолжает Мадвид. - Это особое устройство, которое регулирует мощность Хоры. С ним Хору можно носить на шее, и при этом не будет наблюдаться никакого смещения магической плотности.
        - А что, в планы Ордена входит ее смещать? - хитро улыбаясь, спрашивает Макс Милиан. Как Андроник Руф. Как Галан Браил. О, он многому научился у этих двоих, и не только по части магии…
        - Об этом ты с Зонаром поговоришь, - на ходу осаживает юнца Мадвид Изодельфос.
        Разговор продолжается. И четырнадцатилетний Макс Милиан кивает. И покачивается, обращенное острым краем вверх, дрекавачье крыло у него за ухом…
        Весна выдалась в этот год холодная. Ваннах Лоэн стоял у окна в главном коридоре и смотрел, как на свежую зелень и ранние цветы падает мокрый пушистый снег. Белые хлопья его на молодой траве были красивы и печальны. Такая вот странная весна. А ведь уже май, самое начало. В прошлом году в это время было жарко, как летом…
        Рядом с Охотником остановился Макс Милиан, пожелал доброго утра. Ученику Ваннаха не так давно стукнуло четырнадцать. Черты недавнего мальчишки медленно стирались из его облика, и все яснее виделся будущий взрослый воин.
        - Зонар тебя ждет… - с печалью произнес Ваннах. - Похоже, скоро мы с тобой расстанемся. Ты пойдешь своим путем, я - своим.
        Макс Милиан ничего не ответил. Опустил глаза. Повел носком ботинка по серому полу.
        - Иди, - отпустил его Ваннах. И долго смотрел вслед удаляющейся худощавой фигуре подростка в черном плаще, который на ходу мягко трепал вечный коридорный сквозняк.
        Зонар Йарих ждал Макса в своем кабинете. Разговаривал он с ним только в самом крайнем случае. Похоже, такой случай наступил и сейчас.
        - Садись и слушай внимательно, - сурово велел главный Инквизитор, без лишних отступлений. - Мадвид уже рассказала тебе о Серой Башне. Ты все запомнил. Теперь твоя задача… - Зонар развернул над своим столом полупрозрачную иллюзию, изображающую план Башни, который Макс, благодаря упорству Мадвид, знал наизусть. - Ты перемещаешься на трансволо вот сюда, на предпоследний этаж. Это личная лаборатория Серега. Точнее цель указать не могу: место расположения Хоры Лунарис не знает ни один смертный. Это уже твоя задача - его найти. Можешь полагаться на горящий обсидиан или полистать лабораторные журналы Серега. Там должно быть, - Зонар сделал паузу. Макс Милиан, судя по всему, слушал внимательно, навострив уши и не ухмыляясь. - Так. Хору вынимаешь из оправы. Вынимаешь, понятно? Если ты унесешь ее с собой, лучше бросайся на меч сразу: оправа помечена, по ней тебя найдет даже самый последний маг. Саму Хору обнаружить магическими средствами нельзя. Берешь стабилизатор, уходишь в трансволо. Оставляешь стабилизатор здесь… - иллюзия над столом теперь изображала живо расцвеченную карту Омниса в районе гор Фумо. -
Здесь он не вызовет смещения карламановой границы… - советник указал пальцем куда-то чуть севернее Города Еретиков (и опять все дороги ведут в Эрхабен)… - Потом возвращайся сюда для дальнейших инструкций. Все понятно?
        - Да… - Макс Милиан задумчиво кивнул.
        - Повтори… - потребовал Зонар.
        Мальчишка послушно повторил, не упустив ничего.
        - На крайний случай… - добавил Зонар. - Если ты не успеешь войти в трансволо… Тогда иди в Провал. Уход в Провал - простейшее заклинание. Галан тебя научит, если не успел еще. Во времена Эрхабена уходить в Провал умел каждый второй, так что с этим проблем не будет.
        Макс о Провале был наслышан еще в годы своего ученичества в Ордене. Истории о нем ходили одна другой кошмарнее. Судя по всему, даже миродержцы решались спускаться туда лишь в крайнем случае. Так это насколько КРАЙНИЙ случай должен выдаться у простого смертного, чтобы добровольно сунуться в такой ад?!!
        - Ты не упомянул, что я там и минуты не протяну, - холодно заметил Макс, устав ждать, когда закончится зонарово молчание. - Что меня сожрут живьем, вместе с тем, что я украл…
        - Это уже от тебя зависит, - бросил Зонар. - Я же сказал: в самом крайнем случае. Мы постараемся, чтобы такового не представилось.
        - Ловлю на слове, - мрачно произнес Макс Милиан. - Когда отправляться?
        - В тот момент, как скажу, - ответил Зонар. - Будь готов в любое время дня и ночи. Свободен…
        Макс не спешил уходить. Простое предчувствие подсказало ему, что стоит повременить пару мгновений… И верно: ожил один из кристаллов изображения…
        - Серег в здании Совета, - коротко, деловым тоном сообщил Андроник Руф - и кристалл померк.
        …Серег Серый Инквизитор имел привычку заявляться неожиданно и в самый неподходящий момент - об этом Макс Милиан узнал из нервно брошенной фразы Зонара Йариха, если избавить ее от междометий и перевести с недовольного мажьего говора на нормальный язык.
        В связи с этим событием Макс был забыт. Довольно скоро он остался в кабинете один.
        Пожав плечами, Макс Милиан пересел в кресло главы Серого совета и повел рукой над кристаллами изображения, «оживляя» их. Кристаллологией он никогда не занимался, просто надеялся на талант и память: как советники обращаются с этими кристаллами, он видел много раз, так что магические импульсы, возникавшие при этом, запомнил твердо. Теперь он надеялся, что сумеет вывернуть их наоборот и получить полноценное заклинание… И не ошибся: чудовищная масса перерожденной магии, наследие восьми амбасиатов, заставила засиять даже такое незначительное и поверхностное умение. Кристаллы оживали один за другим, вызывая острое покалывание в ладони…
        Совсем скоро Макс Милиан нашел кристалл, смотревший в самое нутро главного зала здания Серого совета. Как разворачивать крохотное, заключенное в кристалле изображение в большую, витающую над столом иллюзию, разбираться не было времени, потому Макс просто приник к зачищенной грани кристалла одним глазом. Не убирал и ладонь, покалывание в которой становилось все сильнее…
        Что он надеялся увидеть? Подтверждение словам Сайнарнемершгхана, Гердона, Кангассков? Вряд ли… Он искал правды. Подсознательно искал той правды, о которой в каждой своей сказке пытался рассказать Орион Джовиб… тогда еще единственному Милиану Корвусу, когда Макса и в помине не было. Воистину, семена, посеянные сказочником, а ныне пиратом, Орионом, взошли. Пусть и робко: все-таки Макс не тихий книжник Ворон, он другой. Потому чувство, которое им двигало, больше походило на любопытство, или маскировалось под него, боясь до поры, до времени быть узнанным.
        Так или иначе… Макс увидел Серега…
        Великий и ужасный миродержец, спаливший дотла великий город Эрхабен вместе со всем его населением и сделавший еще тысячу других злодейств, кричащих со страниц книг Хансая Донала, выглядел двадцатилетним парнем… высоким, худощавым, с серьезным красивым лицом и смешно торчащими в разные стороны волосами. На плечах его лежал простой серый плащ, как у рядового Охотника.
        Дожидаясь Зонара, Андроника и Мадвид, он стоял лицом к окну, вполоборота к наблюдательному кристаллу Макса, и смотрел на редкостную картину: на то, как тяжелые пушистые хлопья снега ложатся на весеннюю зелень. Кажется он о чем-то вспомнил; губы тронула легкая улыбка.
        Нет, не привычная, как у Андроника или Галана. Искренняя улыбка. Горящий, как любой харуспекс, соврать не даст: у миродержца действительно было светло на душе…
        Возможно, Серег почувствовал взгляд и подсознательно обернулся в его сторону, но увидел только эмблему Серого совета над тремя креслами у стены. Крохотный черный наблюдательный кристалл сидел в самом центре узора из серебристых линий. На миг Макс встретился взглядом со своим… врагом?.. и ему стало жутко. Но Серег и не думал изобличать незримого наблюдателя; скорее всего просто не обратил на него внимания - и отвернулся.
        Макс Милиан с удивлением почувствовал, как по щеке его бежит горячая слеза… Это кристалл… нельзя долго смотреть прямо в кристаллы изображения: глаза начинают слезиться. По-настоящему плакать Макс разучился давно и даже гордился этим…
        Он откинулся в кресле. Кристалл погас. Нет, он не будет больше смотреть… Было в этом решении что-то от испуганного упрямства Ирина, в трансволо увидевшего мир-первоисточник… что-то было…
        …Весь день у Макса из головы не шел увиденный им миродержец. Его улыбка… такая обезоруживающая… подсмотренный момент искренности… Почему, почему Макса так тянуло к Серегу? Просто поговорить с ним. Или постоять рядом, глядя на снег… Что-то родное и утерянное было в нем. Что-то от обжигающего жара бесконечно дорогой всему погибшему отряду звезды. Что-то, чего Макс никогда не знал…
        Даже на следующий день он не пришел в себя. Ходил грустный и какой-то виноватый. Он сомневался. И ему нужен был кто-то, кто бы бросил решающий камешек на одну из чаш весов, замерших в шатком равновесии. Тот, кто знал Серега, но не состоял в Ордене…
        …Ваннах…
        - Ты можешь рассказать мне о Сереге? - спросил у него Макс. - Ты знал его лично?
        …Просторный обеденный зал в этот час казался пустым. Только пятеро седых Охотников и их юный ученик. Вопрос прозвучал неожиданно. Старики переглянулись…
        - Серег… - задумчиво произнес Ваннах, отодвинув тарелку и свободно откинувшись на спинку стула. - Конечно же, знал… Каждый Охотник и половина Алой Стражи знает его лично. Как ректора Университета Серой Магии. Ректор и преподаватель он суровый…
        Охотники заулыбались, должно быть, вспоминая студенческие годы. Ромул даже рассказал несколько веселых баек. Макс, конечно, вежливо посмеялся, но все же это было не то, не то…
        - Ваннах, расскажи лучше парню про двоедушника, - посоветовал Айгир, видя, что Макс несколько приуныл.
        Смех стих моментально. Макс Милиан навострил уши.
        - Я молодой был тогда… - прокашлявшись, начал Ваннах. - Двадцать лет. Тогда, поставь нас с Серегом рядом, смотрелись бы ровесниками. Это теперь я весь седой; он-то до сих пор, как мальчишка…
        В общем, мало кто уже это помнит, но тогда в Омнисе появились два двоедушника за один год. Первый - на Юге, второй - у нас на Севере. В Руумаре - небольшой такой городок; в то время он был раз в десять больше. Я там практику проходил, с Орестесом вместе - спокойно там, тихо. И вдруг свалилась такая беда.
        Ветра поднялись неожиданно, среди ночи. Причем витряник два сегмента у городского периметра уничтожил прицельно, чтобы разделить периметр надвое и не дать поднять единый щит над всем городом: похоже, носитель его знал толк в Охотничьих делах… Мы едва успели поднять оборону на своем участке. Нас было шестеро студентов: мы с Орестесом да четыре девчушки с младшего курса, а опытный маг был всего один - Охотница первого уровня Саура Венон, куратор нашей группы. Орестес и Саура подняли щит, а остальных поставили донорами - и понеслось. Я думал, эта ночь никогда не кончится; видел, как девчонки падали: доноры падают, когда уходят в минус. Я ушел последним. Чуть-чуть не дотянул до момента, когда все стихло… когда появился Серег… Рес, ты лучше расскажешь…
        - Он один пришел, - нахмурившись, продолжил Орестес. - Остальные подоспели через полчаса: людям нужно время, чтобы подготовить трансволо. А Серег, он миродержец… Похоже, как услышал новость, так и махнул на трансволо в Руумар. Помню, он щит над целым городом поднял один. Один вместо двух сотен магов-защитников и пятисот доноров. И какой щит! На весь периметр. Не разрушь витряник два сегмента, люди по тревоге подняли бы такой же…
        Ему, похоже, тяжко пришлось, даром что миродержец: всякой силе есть предел… Я вот думаю… если бы он хоть на пару минут опоздал, проклятый витряник добил бы всех в Руумаре и двинулся бы гулять по всему Северу. Жутко представить, что бы началось…
        Но Руумару все равно досталось. Единственный продержавшийся до подмоги сегмент был наш. Всего восемьсот горожан спаслось…
        - Да… - протянул Ваннах. Некоторое время он молчал, точно поминая погибших. Потом продолжил рассказ: - …Сам я только через сутки очнулся. Смотрю - Серег сидит рядом. Бледный, как смерть: нелегко же ему та ночь далась… Я смотрю на него, глазами хлопаю, а он меня спрашивает: «Это ты Ваннах Лоэн?» - «Я…» Я тогда еще поразился, что он меня знает: в отличие от Ромула я был студентом ничем не выделяющимся… - Ромул криво улыбнулся на это словно невзначай оброненное замечание. Ваннах продолжил: - А Серег укорил меня, с грустинкой так, отечески: «Помню, помню, вечно спишь в читальном зале с учебником в обнимку…» Я смутился, а он безмолвно сотворил восстанавливающее заклинание, тяжело так: я прямо почувствовал, что у него - у Серого Инквизитора! - магия в красном секторе, как у наполовину выпитого донора, а он еще и чашу мне наполнил… игнорируя обязательное для Обратного Дрейна согласие реципиента… А когда я поднялся, то он взял меня за локоть и повел на балкон… в Руумаре Охотничьи башни высокие - весь город видно с каждой.
        Солнце тогда палило нещадно. Я зажмурился, аж слезы потекли. А когда привык, увидел пустой город. Пустой… Знаешь, ветра смерти ведь и травинки не колыхнут, только людей рвут на куски…
        Помню, Серег сказал мне тогда: «Если бы не ты, половина Севера выглядела бы так. Ты - последний донор, на котором все держалось. Если бы не ты, моя помощь была бы уже не нужна». И добавил, чуть погодя: «Знаю, ты винишь себя во многом. В том, в чем даже не виноват. Но иногда бывает так, что беду нельзя предотвратить. Можно только обойтись малой кровью. Запомни пустой Руумар. Ты и твои коллеги по семерке, и те, кто погиб, предотвратили гибель многих других городов по всему миру»…
        Я по сих пор все помню, как вчера… - вздохнул Ваннах. - Пустой город. Боль и раскаянье в голосе Серега. И древность в его глазах. Он говорил так, будто вспоминал что-то еще… Еще более ужасное… мне не дано знать, что…
        Ума не приложу, почему он сказал все это мне, а не кому-нибудь из девчонок-доноров. Или Орестесу…
        Кажется, Ваннах говорил еще долго… Но Макс Милиан почти не разбирал слов. Он видел город. Пустой. Обезлюдевший за одну ночь. И слова Серого Инквизитора, слова, которых он не слышал и не мог слышать, звучали у него в ушах…
        - Эрхабен… - нечаянно сорвалось с губ Макса Милиана. Он слишком погрузился в свои мысли, а когда опомнился, уже поздно было ловить беглое слово.
        - Что? - переспросил Ваннах.
        - Он сказал «Эрхабен», - уточнил Велион.
        - Эрхабен. Начало Войны, - подхватил Айгир. - Миродержцы рисковали жизнью ради того, чтобы какие-то кошмарные твари не сожрали весь Омнис…
        - Почему ты вдруг вспомнил об Эрхабене? - поинтересовался Ваннах у своего ученика.
        - Да так… - замялся Макс…
        …Что он мог ответить им? Процитировать Хансая Донала? Глупо: это всего лишь чужие слова. Быть может, перевранные десять тысяч раз. И эти слова - ничто по сравнению с живой памятью. И в этой живой памяти Серег Серый Инквизитор отнюдь не выглядел чудовищем. Нет, это был тот самый Серег, который с грустной улыбкой смотрел на майский снег за окном здания Серого совета…
        - Простите, я не должен был говорить с вами об этом, - искренне извинился Макс Милиан. Он действительно не должен был. Даже просто спрашивая о Сереге, он рисковал заставить Охотников невольно нарушить клятву, данную Зонару, а там значилось особо: не обсуждать засекреченных событий… - Я должен отойти ненадолго… Увидимся на вечерней тренировке.
        Он поспешно покинул обеденный зал…
        …Несколько мгновений Галан Браил, в задумчивости поглаживая чисто выбритый подбородок, еще смотрел, как переглядываются и пожимают плечами оставшиеся одни Охотники. Потом резким движением погасил кристалл изображения, соединенный с наблюдательным кристаллом, вмурованным в стену над тем столом, где обычно обедал Макс Милиан.
        Галан успел хорошо изучить за этот год характер и ход мыслей Макса и понимал, насколько серьезный оборот принимает дело. «Поговорю с Зонаром, как только он выпроводит Серега…» - решил Второй Фрументар…
        Приказ Зонара настиг пятерку Охотников неожиданно, как удар хлыста. Краткий приказ, четкий и суровый. На вощеной бумаге с магическим оттиском вместо обычной печати.
        В нем говорилось, что Ваннах Лоэн, Орестес Роум, Айгир Рет, Ромул Элиор и Велион Рихт освобождаются от своих учительских обязанностей и переводятся на новое место службы. Причем для каждого из пятерых это «новое место» было свое. Похоже, Зонар твердо решил разбросать их по всей карте Севера, как можно дальше друг от друга.
        То, что уйти Охотникам предписывалось до шести утра (Макс Милиан просыпался обычно в десять, не раньше), только подтвердило невеселую догадку Ваннаха: они невольно сболтнули мальчишке лишнего - это раз, и - Зонар все же замышляет что-то против Серега - это два…
        …Ваннах, Орестес, Айгир, Ромул и Велион шли через Рунный Парк. Еще немного - и они переступят незримую магическую черту, когда-то определенную Зонаром для Макса и оставшуюся в силе до сих пор.
        Под ногами похрустывал мокрый снег, за ночь укрывший траву и кирпичные дорожки парка толстым пуховым ковром. Белый пух продолжал падать и сейчас; тянуло зимним морозцем; облачко пара сопровождало каждый выдох…
        - Сто-о-ойте! - разорвал тишину звонкий мальчишеский крик.
        Охотники обернулись; одновременно, все как один…
        Макс Милиан бежал к ним по снегу, босой, в легкой одежде, в которой обычно спал. Жадный до человечьего тепла ветер сурово трепал тонкий шелк рубашки и штанов; он же взъерошил взволнованному, разгоряченному мальчишке волосы…
        Макс остановился в шаге от Ваннаха. Он переводил взгляд с одного Охотника на другого, казалось, читая их хмурые старческие лица, как читают открытую книгу. Несколько раз он порывался что-то сказать, но не находил слов. Снег падал ему на лицо и, тая, стекал по щекам, как слезы… Не стоит обманываться, Макс Милиан давно разучился плакать…
        Ваннах отдал Ромулу свой боевой посох и, сделав шаг навстречу, положил руку на плечо ученика.
        - Я и так сказал лишнее, - тихо, с горечью произнес Ваннах. - И не собираюсь дальше лезть в дела Зонара… но, прошу тебя, Макс… не делай того, о чем потом пожалеешь…
        Макс Милиан ничего не ответил, лишь обнял Охотника, ткнувшись лбом в его кожаную куртку.
        Рядом с высоким широкоплечим стариком Макс выглядел маленьким и хрупким…
        Ваннах Лоэн, верный делу Серега Серого Инквизитора, почти убедил себя, что не должен жалеть Макса Милиана, не должен даже вспоминать о нем больше… но не смог сдержать данное самому себе слово: это его ученик. И ему нечего стыдиться: он, Ваннах Лоэн, учил этого мальчика только добру и не подстрекал на подлые дела.
        Ласково потрепав непослушные кудри ученика, Ваннах искренне пожелал ему всего хорошего на прощание…
        «…У парня доброе сердце,» - утешал он себя, переступая черту.
        Уходя, Ваннах обернулся всего однажды: крохотная, далекая фигурка мальчишки, стоящего по щиколотки в снегу, запомнилась ему навсегда…
        - …настоящая доброта проверяется испытаниями, Макс, - грустно разводя руками, разглагольствовал Галан Браил. - Согласись, легко и приятно быть добрым с тем, кто не задевает твоих интересов, кто только что не молится на тебя и каждое твое слово готов запомнить до конца жизни… Ваннах… - это имя Фрументар произнес с вежливым укором в голосе. - Он ведь как раз из таких людей. Простой Охотник, никогда не думавший перечить миродержцу и, в общем-то, знавший его достаточно поверхностно. Советники, вроде меня или Зонара, куда лучше осведомлены об истинном характере Владиславы и Серега. И, скажу тебе честно, эти двое мнят свободу игрушкой, которую не грех порой отобрать у ребенка. А за непослушание простых смертных наказывают весьма жестоко.
        Хансай Донал, быть может, порой и перегибает палку, когда дело касается философских умопостроений и эмоций, но исторические события излагает очень достоверно.
        …Не позволяй своим сомнениям увести тебя на ложный путь, Макс, - заметил Галан уже искренне дружески. - В крайнем случае, вспомни о своей клятве. Вспомни о надеждах Ордена, который дал тебе все. И о тех, кто погиб ради высшей цели, вспомни тоже…
        Надо сказать, Галан Браил был куда более красноречив, чем бесхитростный Ваннах Лоэн. И доводы Фрументар приводил железные, даром что сердцем Макс не сумел с ними согласиться; главное, умом он понял: то, что он почувствовал, - не что иное как слабость. Детская слабость, стремление поверить в то, что кто-то, пусть и миродержец, может быть справедлив и безгрешен. Что улыбка чистоте нежданного снега что-то доказывает…
        Возможно, думал Макс, излишняя мечтательность - это наследие поэта-Милиана… Вот Джуэл, он даже не засомневался бы…
        К сожалению - или к счастью? - Макс не Джуэл…
        Резиденция опустела без Охотников. Галан, убедившись, что его речи возымели должное действие, удалился, сославшись на то, что ему необходимо посовещаться с Зонаром.
        Макс остался один. Тогда он особенно остро ощутил одиночество. Будто снова стоял у Дикой Ничейной Земли над тихим, ничего не помнящим местом битвы, не в силах ничего вернуть, ничего изменить… В такие моменты говорят: сердце обливается кровью.
        Отыскав в столе чистый лист бумаги, Макс решил выговориться ему. Дрекавачьим пером. Железными чернилами[3 - Железные чернила изготавливают из дубильных веществ (обычно вытяжки дубовых галлов) и солей железа (обычно железный купорос). Железные чернила славятся своей стойкостью к воде, свету и растворителям.]. Причудливыми мыслеобразами, обретающими на бумаге словесную форму и единый ритм. Стихами.
        …Выговориться…
        «В мае дождь, в мае снег,
        В мае всякое может случиться…
        Отчего, человек,
        Ты не вольная сильная птица?
        Пляска мыслей в твоей голове
        Никому не подвластна…
        Оттого ли, скажи, человек,
        Ты несчастный?»
        «Оттого ли? Хотел бы я знать,
        Отчего в самом деле
        Оказалась весна
        В этой колкой и снежной постели,
        Потянуло зимою
        И мне приморозило душу…
        Я от холода взвою,
        Но клятвы своей не нарушу».
        Я в небесную даль
        Взгляд тяжелый опять поднимаю.
        Там сияет звезда,
        На заснеженный май не взирая…
        В мае дождь, в мае снег,
        В мае всякое может случиться…
        Даже смерть…
        На снегу
        Распласталась замерзшая птица.[4 - На мотив «Зеленые рукава», припев - хором (лучше не менее десяти глоток).]
        «Бред редкостный… - оценил сам себя Макс. - Какая еще замерзшая птица?.. Не так уж и холодно, чтобы даже самая глупая птица замерзла…» Насмешка судьбы: порыв ветра распахнул чуть прикрытое до недавнего времени окно, да так, что рама ударилась о стену и на пол полетели осколки стекла… Макс Милиан вскочил и бросился к подоконнику… Белая, покрытая чистейшим снегом крыша вся была усеяна мертвыми птицами…
        Случайности… цепь маловероятных взаимосвязанных событий, знаменующих волю Горящего… Ни Галан, ни Зонар такого не пропустят… Значит, время пришло…
        Глава восемнадцатая. Слишком просто
        Под нашим миром есть другой,
        Беззвучный, пламенно-багровый.
        В него, прикрыв глаза рукой,
        Спустился я, на все готовый.
        На все, о чем я знал давно
        Из старых книг и древних песен.
        Я ждал, чтоб тьма сменилась сном,
        А оказался в жутком месте…
        Здесь время - прах. Его здесь нет.
        И, стоя на пустынном бреге,
        Я видел, как горел рассвет,
        Застывший в небесах навеки.
        Прошел я сквозь беззвучный лес,
        Сквозь дождь, застывший на подлёте…
        Я умирать не стал бы здесь,
        Но вряд ли вы меня поймёте…
        Поздний Милиан. «Терновая поэма»
        «Время вспомнить тебя, Лайнувер… - Макс Милиан бережно погладил черный рукав плаща. - Ты ушел раньше всех и забылся всех сильнее… Время вспомнить…»
        В тренировочном зале Макс был один. Ему вернули конфискованный год назад боевой меч; Зонар выдал очередную порцию наставлений, Галан пожелал удачи, с тем оба советника оставили своего подопечного, намекнув, что уже через час его быть здесь не должно. Пресловутый час предназначался для подготовки трансволо.
        Что ж, у Макса Милиана оставались свои секреты, ибо в общении с двумя высокопоставленными плутами он хорошо усвоил, что всегда нужно иметь хотя бы один козырь про запас… на трансволо у Макса теперь уходит двадцать девять минут, при том, что пределом совершенства для человека считается тридцать. Но о таком прогрессе не знает даже Галан.
        …Часы на стене зала неспешно отсчитывали время.
        Десять часов вечера. В одиннадцать, по словам Зонара, лаборатория уже точно должна быть пуста. В это время вся жизнь в Башне сосредотачивается на нижних уровнях, либо в небесах, где торчит над облаками зоркий глаз обсерватории…
        Готовить трансволо Макс еще даже не начинал. Полчаса и одну минуту он хотел просто побыть один и собраться с мыслями. Помедитировать, если хотите…
        Майский снег за окном давно обратился в проливной дождь; откуда-то издали доносилось глухое ворчание грома. Мокрый холод пробирал и душу, и тело.
        На фоне всего этого Максу виделась теплая кружка какао с молоком, заботливо приготовленного кем-то… кем?.. дабы скрасить печальное от плохой погоды настроение. Эту зыбкую мечту, накатывая и отступая, как волна, безжалостно трепала одна мысль: что никто и никогда не принесет ему этой кружки…
        «…Таких самоотверженных немного…» - «…И ты к ним не относишься?..» - «Видимо, отношусь…»
        Лайнувер… вспомнился, значит… это хорошо. Самое время…
        Макс, по старой воинской традиции, простился с тренировочным залом - Местом Пути, - отвесив короткий благодарный поклон главной стене. Время вышло. Пора готовить трансволо и уходить…
        …Звезда мира-первоисточника теперь была далека и ничем не примечательна среди прочих звезд, но ее сияние Макс Милиан безошибочно угадывал в звездном рисунке. Макс мог бы даже приблизить ее, если б захотел…
        С легкой руки Галана Браила, он теперь владел трансволо гораздо лучше, гораздо свободнее и, возникнув посреди темной безлюдной лаборатории в Серой Башне, не потревожил и пылинки…
        Почуяв посетителя, по потолку и стенам побежали загораться маленькие электрические лампы бесстрастно-белого света. От неожиданности Макс Милиан вздрогнул, но, убедившись, что все в порядке, выдохнул свободно. В глазах его задорными искорками поселилось хитрое любопытство. Как у Оазиса. Как у Лайнувера…
        Лаборатория впечатляла. Пройдя рядами столов и приборов, Макс выглянул в окно: высота взору открылась жуткая, насколько это можно оценить в густых сумерках. За толстым, намертво вмурованным в стену стеклом завывал ветер. Окно на такой высоте и не должно быть задумано открываться.
        Все же откуда-то свежий морозный воздух шел: было довольно прохладно, тянуло сквозняком. Макс Милиан, прибывший из столичной весны, поежился и поплотнее запахнул плащ.
        Белизна стен; пузатые колбы; непонятные агрегаты, возвышающиеся порой до потолка; книги в старинных переплетах… ничто не спешило подсказывать юному магу, и по совместительству вору, прямую дорогу к Хоре Лунарис.
        Зонар не зря упомянул лабораторный журнал, называемый в Ордене Серебряной Скрижалью…
        Пожав плечами, Макс Милиан оглядел шкафы и полки. Если браться исследовать всё их содержание, пожалуй, не хватит и недели; вряд ли стоит даже начинать. Потому он спокойно ждал, пока обостренная влиянием Горящего интуиция что-нибудь подскажет. Ждать пришлось недолго.
        «Конечно же! Я бы сам его туда положил, будь я такого же роста!» - рассмеялся Макс, невольно уронив взгляд на край высокого белого шкафа с реактивами: на самом верху лежало нечто, напоминающее твердую картонную корочку пухлой тетради.
        Так как ростом Макс Милиан был куда ниже Серега, ему пришлось встать на стул. Можно было, конечно, снять журнал простым заклинанием левитации, но Максу совершенно не хотелось оставлять говорящих лишнее следов: потому после выхода из трансволо он уже не применял магию; по той же причине он, как подобает умному вору, держал руки в перчатках.
        …И вот эти руки держат легендарную Серебряную Скрижаль, защищенную, по легенде, едва ли не сильнее самой Хоры Лунарис. Получается, все это глупые сказки, раз какой-то мальчишка просто снял ее со шкафа и беспрепятственно открыл…
        Журнал немало удивил Макса. По сути дела, журналом он не был вовсе: в картонную корочку был вложен удивительной красоты плоский кристалл, верхняя грань которого была зачищена (как у кристаллов изображения), а остальные оплетены тончайшим узором серебряных нитей, смысл которых, судя по всему, был не столько декоративным, сколько техническим: тысячи извитых дорожек для магических импульсов, собранные в самых причудливых сочетаниях. Магомеханизм такой сложности вряд ли сумел бы осилить простой человек.
        Его никто никогда не видел воочию, этот журнал. Никто из смертных. Орден собирал информацию о мистическом лабжурнале Серега по жалким крохам. И за три тысячи лет этих крох набралось не так уж много: было известно, что журнал каким-то образом хранит записи с самого начала мира; что он защищен испепеляющим заклятьем (Макс, спокойно державший журнал в руках, решил, что это ложь) и что он открывает ворота в хранилище Хоры Лунарис.
        Жаль только, не известно было, что это кристалл. Макс Милиан горько пожалел, что никогда специально не изучал кристаллологию: теперь придется изобретать на ходу…
        Вздохнув, он повел рукой над зачищенной гранью. Кристалл ожил: сквозь его сиреневую сердцевину проступили серебристые буквы - и все же, недаром Серебряная Скрижаль!..
        Похоже, журнал «открылся» в том месте, где хозяин закрыл его в последний раз… что это?.. дневник?..
        - Будьте вы прокляты, шуты!
        Как сейчас я помню этот крик… Я слышал его, как будто стоял рядом - там, где пятеро Охотников прекратили свои похождения. Где в последний раз раздался их смех. Смех тех, кто желал власти больше чем справедливости; тех, кто забыл о своем предназначении и своем долге. Они сидели, насмехаясь и цинично подшучивая над человеком, в один день потерявшим жену и дочь. Дело об их убийстве было поставлено на контроль самой Инквизицией и если бы не один случай, отвлекший меня от дел, расследование вел бы лично я. Распоряжение послать именно этих Охотников стало последним решением старого, ныне забытого Совета…
        Напряжение магического поля достигло чудовищных масштабов, весь Омнис тогда едва не был разрушен. Проклятие страшной силы поразило Пятерых - такую мощь вложил в него убитый горем крестьянин.
        Они получили то, что больше всего хотели - власть, силу, бессмертие, но разум стал их покидать. Сразу же после горестного выкрика, они вскочили с места и убежали, испугавшись того, над кем только что издевались…
        Не помню, когда они поменяли широкополые шляпы на дурацкие колпаки с бубенцами, но с тех пор они стали известны не иначе как Шуты. Пятеро безумцев, решивших свергнуть Серого Инквизитора и править Севером. И их планы казались не так уж и фантастичны, поскольку сила, покорившая их, была мне неподвластна. У проклятий нет родины - оно исходило из других миров, и было слишком сильным. И тогда я отправил их туда, откуда нельзя вернуться без моего разрешения, куда я отправил других, не менее опасных противников. В Провал.
        Максу Милиану хватило бы секунды, чтобы прочесть страницу, но он, впившись взглядом в серебряные строки, жадно впитывал и озвучивал в своем воображении каждое слово, совсем как обычный человеческий ребенок. Он читал снова и снова, чувствуя, что эти слова будят в нем что-то, но так и не понял, что это и почему это так важно. Разумом он уяснил одно: Провал наполнен тварями, которых боится сам Серый Инквизитор… но это была лишь капля в море всего того, что захлестнуло несчастное, подточенное туманной болезнью сознание Макса…
        Времени у него оставалось мало. Если задуматься и прислушаться к себе, то его вообще не было!.. Но, не в силах остановиться на середине тайны, он повел рукой поверх серебристых букв, чтобы перевернуть страницу и читать дальше…
        К сожалению, он не умел этого. Или чуткий кристалл последовал одной из бешено пляшущих в голове мальчишки мыслей: он выдал нечто совсем другое. И это было очень похоже не страницу наугад…
        Мой милый Серег, я даже рада, что в моей памяти есть эта черная клякса, и мне не нужно вспоминать то, что она скрывает. Хватит и того, что последние моменты моей жизни как Хельги то и дело возвращаются ко мне по ночам.
        Стигийские пауки…
        Когда ты их видел, тебе было страшно. Но не так, как мне.
        В мире все находится в равновесии. Для каждого живого и мыслящего существа есть свой монстр, свой кошмар. Для меня они - этот кошмар. И они победили меня однажды… если бы не наш добрый Локи, все обернулось бы намного хуже…
        Он говорил, что знает мир, откуда они пришли. Мир, настолько чужой, что там невозможно жить человеку. Мир ненависти. Разумной ненависти…
        Должно быть, ты представлял стигов зверями, но я скажу тебе, что это не так. Они разумные существа. Но их разум, их логика настолько расходятся с человеческими, что нам с тобой никогда не понять, как они мыслят. И это страшнее всего.
        Они жестоки. Они умны. И они несут свою правду. И природу их силы мне не понять никогда.
        На что они похожи? Я не знаю. Но точно не на пауков, как ты назвал их, когда увидел издалека, как черная орда этих существ движется по равнине… Вблизи они не похожи… ни на что. У них нет ничего, для чего в человеческом языке найдется слово или сравнение. Нет конечностей, нет глаз. Нет тела как такового. Один раз увидев, не забудешь. Но и словами не выразишь. Это иная жизнь, которой нет места даже в нашем воображении. Из каких вселенских глубин они вырвались в Омнис?.. Определенно, там тоже нет ничего, похожего на наше. Нет звезд и космоса - вместо этого что-то другое.
        Оно открылось мне на миг… перед смертью. И я не хочу это вспоминать. Пусть будет провал в моей памяти. И пусть будет Провал, пусть он скроет навеки моих стигов и твоих шутов…
        Макс закрыл грань кристалла ладонью. Множество мыслей вспыхнуло одновременно. Но времени не было ни на одну из них. Сейчас, именно сейчас он просто не имеет права сомневаться.
        …Макс Милиан уже «листал» страницы дальше, чувствуя, что поджимает время и что сердце колотится все быстрее и быстрее. Тревога охватила его настолько, что начали трястись руки, совсем как после горького порошка…
        Запоздало осознав, что журнал ориентируется на мысли, Макс все-таки нашел то, что искал. В виде пачки древних писем Серега и Хельги, где миродержцы обсуждали, как защитить Хоры от посягательств и обеспечить стабильность действия. Все схемы и тексты Макс Милиан проглотил на одном дыхании, так же, как и все прочитанные им за прошедший год книги. Устройство было простым до безобразия. Для миродержца… но об этом уже некогда было думать…
        Зажав журнал под мышкой, Макс решительно направился к выходу из лаборатории. Свет услужливо погас, как только он переступил порог.
        Охотничьи ботинки для мягкого шага позволяли бежать бесшумно. Бежать по винтовой лестнице вверх, мимо безликих стен… при этом поглядывая в журнал на ходу. Меньше всего ему хотелось попасться на глаза Серегу, либо Ориону, сыну звезд, что для простого смертного все равно, потому он бежал изо всех сил.
        …Последняя ступенька уперлась в серую, как стена, дверь. Казалось, она ненастоящая - просто выбитый на камне контур двери. Но именно ее и надлежало открыть, взявшись за ручку, больше напоминающую стесанный временем кирпич, одиноко торчащий из стены.
        Эту «дверь» следовало открыть. Никаких специальных указаний; так и значилось: просто открыть.
        …Несмело потянув за каменную ручку, Макс поразился, как легко она сдвинулась!.. Отворяясь, дверь даже не скрипнула, мягко повернувшись на незримых петлях.
        Все слишком просто, слишком… эта мысль бешено пульсировала в мозгу и не давала покоя… Потому Макс особенно осторожно пробирался через открывшийся за дверью коридор. Здесь было очень темно. Полный мрак. Не заметив поворота и больно ткнувшись носом в стену, Макс Милиан решился засветить Лихт. Синеватый свет маленькой сферы, повисшей в воздухе над ладонью мага, засиял на боках тысяч и тысяч крохотных речных камешков - разноцветных, обкатанных бегущей водой. Из них на стенах были выложены замысловатые мозаики… Драконы. Диковинные замки. Летящие по небу корабли.
        Коридор сворачивал несколько раз, казалось бы, бесцельно петляя в чреве Башни, и тематика мозаик сменялась за каждым поворотом. Лишь на повороте пятом-шестом Макс Милиан понял, что это - это летопись многих тысяч лет одиночества… после этого он уже не мог смотреть на любовно подобранные друг к другу камешки без сострадания, даже прикрыл рукой Лихт, чтобы не видеть…
        Так он добрался до другой двери. Она даже не запиралась. Достаточно было толкнуть ее, чтобы войти в комнату…
        В комнате царил стойкий запах застарелой пыли и шалфейного масла. Это было настоящее отшельничье гнездо. Поистине, трудно придумать место, которое подходило бы для бегства от мира лучше, чем хранилище стабилизатора… Похоже, Серег Серый Инквизитор жил здесь время от времени: меж двух стен висел гамак, неловко застеленный клетчатым пледом; то там, то тут высились стопки зачитанных книг с волнистыми от влаги и старости страницами; стол был завален бумагой и огрызками карандашей, заставлен какими-то немыслимо древними сувенирами, которые сделали бы честь любому музею… и над всем этим тускло светилось единственное окошко. К слову сказать, с внешней стороны его невозможно было увидеть: оно казалось таким же краеугольным гладким камнем, как и все остальные, из которых сложена Башня.
        Макс Милиан чувствовал, что стабилизатор где-то здесь, но не видел его, а интуиция тоскливо молчала. Тогда Макс склонился над письменным столом Серега, подвесив Лихт так, чтобы было достаточно света… Возможно, где-то здесь, в одном из ящиков…
        Как инквизитор, ищущий улики на месте преступления, Макс не ограничивался простым взглядом на содержимое: он вынимал каждый ящик, выкладывал все, что там было, а потом возвращал все обратно. Не забывал заглянуть и туда, откуда ящик был вынут: на случай, если там обнаружатся секреты.
        Но Серег не держал здесь секретов. Напротив… Перед Максом Милианом красноречиво развернулась повесть чужой жизни: наброски, фотографии (невероятно реалистичные картинки, которых не касалась кисть художника)… они приковывали взгляд и говорили с чужаком без слов. С каждой смотрели веселые лица Серега… Влады… маленького мальчика, похожего на них обоих… его наивной радости, запечатленной блестящей бумагой навеки, невольно улыбнулся и Макс Милиан.
        …В нижнем ящике он нашел Хору Лунарис. Молочно белый камень в форме капли, зажатый в согнутых лапках оправы. Макс намотал на палец цепочку и поднял стабилизатор повыше, к Лихту… «Что же я делаю?» - подумалось ему.
        На самом деле… Он пришел сюда, не встретив никакого сопротивления. Никто не пытался задержать его или причинить вред. О Небеса! Все это похоже на старую как мир картину, которую каждый Сохраняющий Жизнь с детства видит во всех храмах: воина, заносящего меч над безоружным человеком. Старая картина. Старая сказка, с открытым концом: додумай сам, кто возьмет верх…
        …Разжимая по одной цепкие лапки драгоценной оправы, Макс мысленно проклинал себя. Пальцы дрожали и не слушались. И никакие клятвы не в силах были унять дрожь души. Башня… та самая башня из сказки Ориона… рушилась…
        В какой-то момент Макс Милиан был готов бросить все и уйти в трансволо, чтобы открыть его где-нибудь за горами Фумо и сгинуть навсегда, лишь бы не вспоминать этого дня… но… Сначала дрогнуло сердце - сработало слабенькое предсказывающее свойство горящего обсидиана. А потом Макс услышал шаги… Кто-то шел по коридору. Шел сюда…
        От страха пальцы Макса на мгновение обрели недюжинную силу: упрямый Лунарис выскочил из оправы и гладко скользнул в подставленную ладонь. Следующим быстрым и бессмысленным движением Макс запихал изуродованную оправу обратно в ящик, под все бумаги и фотографии и с хрустом задвинул его на место. Тут же погасил Лихт, оставшись в полной темноте.
        Стук сердца отдавался в ушах… Несмотря на зародившуюся симпатию, даже сочувствие миродержцу, Макс Милиан прекрасно понимал: здесь его как вора ждет смерть. И она, эта смерть, сейчас идет по длинному коридору, поворот за поворотом, приближаясь неотвратимо.
        Сражаться?.. С миродержцем? Бессмысленно…
        Прятаться негде…
        Готовить трансволо… ха! хваленый козырь! двадцать девять минут! Не поможет! Не успеть…
        Тогда, спрятав Хору Лунарис во внутренний карман куртки, Макс Милиан - ох, жест безысходности - закрыл лицо руками - и, словно молитву, забормотал то самое заклинание… он шел в Провал…
        Он понял, что прибыл, когда из мира разом исчезли все звуки, а незнакомо мягкая земля ткнулась в колени. Теперь можно отнять ладони от лица. И кто придумал сопровождать таким жестом заклинание?..
        Макс не сразу понял, что в этом мире не так… Легенды Ордена, обрывки древних рукописей, слухи - все, что ему удалось наскрести по теме Провала, пытались обрести единство в его голове.
        «В южной части Провала можно увидеть распятую молнию. Она растянута по небу вдоль. Если идти прямо на нее, то можно добраться до стеклянного озера, а там подняться в Мирумир…»
        …Над головой Макса не было распятых молний. Только багряное небо с редкими облаками, из которых «лил» дождь. Вернее сказать, что в тот момент, когда еще не успели упасть на землю эти капли, кто-то остановил время… Дождь висел в воздухе… Это был слепой дождь, потому что над горизонтом висело багровое солнце, мертвенный свет которого не играл бликами ни на неподвижных листьях деревьев, ни в каплях неподвижного дождя…
        Макс почувствовал, как к горлу подступает тяжелый ком… Постояв на месте едва ли секунду, мальчишка опомнился и побежал. Так страшно ему не было еще никогда. Теперь он верил во все. Даже не верил - знал… это место опасно, опаснее, чем может показаться на первый взгляд… Лишь бы успеть. Лишь бы пройти незамеченным… ведь это можно, правда? правда?!! Ведь миродержцы пользуются Провалом для передвижения…
        - Смотрите, кто пришел! - голос прозвучал одновременно хищно и ласково. От него кровь стыла в жилах…
        Высокий, такой же высокий, как Серег, незнакомец выступил из-за багряных древесных зарослей и лениво загородил Максу путь…
        Колпак с пятью бубенцами… глаза без белков цвета темного янтаря… желтая кожа, туго обтягивающая широкие скулы и острый подбородок… улыбка… улыбка хищного голодного безумца… ровные, белые, смертельно острые зубы… Серый Охотничий плащ древнего образца… запахнутый справа налево, как у мертвого, которого провожают в последний путь…
        Следом потянулись остальные, подобные первому. Один был белоснежно сед и горбат; длинные руки с кривыми когтями почти волочились по земле. Другой смотрел свирепым псом, и зеленые глаза мерцали из-под надвинутого на лоб колпака. Двое оставшихся о чем-то шипели между собой за спиной у Макса Милиана; он не нашел в себе смелости обернуться и посмотреть…
        Конечно же, конечно!.. Марнс не должен бояться подобных созданий. Марнс смеется в околочеловечьи морды детей тьмы!.. Но это не были дети тьмы: дышалось все так же свободно… Это было… нечто большее… нечто, чего понять нельзя…
        Краем глаза Макс Милиан увидел, как за спинами шутов собираются другие, чей облик не выразить в человеческих словах… стигийские пауки…
        - Мальчик-мальчик, зачем ты бродишь здесь один? - вновь заговорил главный шут. - Где твои родители?
        - Где? Где? - зашипели сзади.
        - Быть может, позовешь?.. - шут захохотал, явно наслаждаясь беспомощностью мальчишки.
        - Я… не… я не хочу… здесь умирать… - бессвязно лепетал Макс…
        Умереть здесь. В мире, где нет времени. Умереть под застывшим навеки дождем. Лечь костьми в мертвую землю. А что станет с душой в этом статичном мире? Что ждет ее? Вечность…
        - Я не хочу здесь умирать!!! - заорал Макс не своим голосом, на ходу выхватывая меч и бросаясь напролом. Сквозь толпу тех и других. К двугорбому холму с мертвыми цветами, за которым… свобода…
        Надо ли говорить, что его безумная атака захлебнулась сразу же?..
        …Серег в задумчивости потер левое ухо: он обыскался журнала в лаборатории, в библиотеке, в кабинете и меньше всего ожидал найти его здесь. Вспомнить, когда это он положил его сюда, он не мог: он давно не навещал свою «Келью Одиночества».
        Поразмыслив пару минут, Серый Инквизитор грустно усмехнулся и махнул на все рукой. Затем он небрежно сгреб со стола журнал и отправился разъяснять Ориону, сыну звезд строение лихтенной серебристой цепи на кристаллической матрице; давно обещал.
        …Пропажу Хоры Лунарис он обнаружит еще очень не скоро…
        …Горы Фумо, молчаливые стражи неизведанных земель, где, согласно легендам, живут твари и народы, не ведомые даже миродержцам. До поры, до времени путь человеку туда закрыт, и суровые ледяные горы проследят, чтобы он, такой юный и любопытный, не сунулся в дикий край раньше срока. Раньше, чем изобретет летающие машины или особо мощные левитационные заклинания - иначе он найдет за горами только свою смерть.
        Горы Фумо перейти нельзя… И этой обледенелой площадки на высоте трех с половиной тысяч метров над уровнем моря человек достичь бы никогда не сумел, ведь для этого нужно сначала преодолеть еще четыре таких горы, поднимаясь и спускаясь по крутым склонам.
        От самого прихода миродержцев здесь было тихо и спокойно. Ветра находили здесь свой дом. Редкие птицы роняли сюда свою тень.
        Но вот случилось небывалое. Невозможное. Пренебрежительно мало вероятное, чего не предположил бы даже старик Раеннар Виэн… Здесь разверзся Провал - и выбросил на голый лед истерзанное тело человека…
        Глава девятнадцатая. Палюс
        Я помню его прекрасно. Светловолосый, чертовски обаятельный молодой негодяй с лучезарной улыбкой. Он шел по жизни, сияя неким внутренним светом, как человек, окрыленный мечтой. Наверное, это и заставило мою бедную девочку так сильно любить его. Любить, восхищаться и прощать ему все на свете. Что же до него… не думаю, что он мог бы полюбить кого-то; он был весь и полностью в своей тайной мечте, которую никому не доверял…
        Владислава Воительница, Не Знающая Лжи. Воспоминания
        Прекрасный ледяной мир был добр к умирающему Максу Милиану, настолько, насколько могут быть добры холодные горы. Льдистые пики сияли ослепительной, первозданной белизной, и голубое небо над ними было безоблачно. Порывистый ветер крал тепло воспаленных ран, умеряя боль и навевая последний сон… Большего Макс не мог просить - только уснуть навсегда в живом, настоящем мире, где солнце движется по небу и плачет меж скалами ветер. И он был благодарен судьбе за то, что сумел вырваться из багряного ада.
        Готовый уйти навсегда, Макс Милиан все же задержался ненадолго: левой рукой (правая отказывалась повиноваться) он вынул из кармана Хору Лунарис. Камень тяжело было держать - он то и дело норовил выскользнуть из окровавленных пальцев, но Макс справился: медленно, как во сне, он поднял молочно-белый стабилизатор над гладким льдом площадки и погрузил его в ноздреватую плоть скалы.
        Вот твоя новая оправа. Отныне и навсегда.
        …Долг выполнен. Непонятный и никому не нужный долг. Мучительно выдохнув, Макс Милиан закрыл глаза…
        Сон вечной мерзлоты простер над ним свое белоснежное крыло. Сознание стремительно меркло, совсем как горящий обсидиан на груди.
        Необъятная Вселенная разверзлась перед мысленным взором, как в трансволо, только пространство было черным, с единственной звездой в центре. Той самой. И она приближалась, медленно. И сияла все ярче… Она была прекрасна…
        …предсмертное видение прервала далекая жгучая боль…
        Над Максом Милианом склонился человек. Темную, остро пахнущую лекарством жидкость из толстой фляги он лил прямо на чудовищные, безусловно смертельные раны. И те срастались, вспухая жуткими шрамами, навсегда уродующими руки, грудь, лицо…
        Чудесное зелье было замешано на болотном жоге, самом злом из всех известных и, вылитое на открытую рану, должно быть, жгло хуже каленого железа…
        Вернувшись в реальность, Макс Милиан взвыл от боли.
        - Тише, тише… - говорил ему странный лекарь, распространяя волны обезболивающего заклинания, отдающие Северным холодом.
        Мальчишка притих и теперь только слабо стонал - должно быть, небольшое жжение все же осталось: заклинание самодельное и далеко не идеально по воздействию.
        Боль была нужна, чтобы вернуть заблудшую душу обратно. Теперь в ней нет необходимости…
        Человек тяжело вздохнул и опустил флягу, держа ее обеими руками. Пять пальцев было на этих руках: два на левой и три на правой; болезненно скрюченные, словно неправильно срослись после тяжелого перелома, раздробившего всю руку…
        Через несколько минут Макс Милиан открыл глаза. Он бы ни за что этого не сделал в такой момент, но его мучила чудовищная жажда - такой он не знал даже в Кулдагане.
        Теперь он совершенно не представлял, как добудет себе воду, кого о ней попросит, но тянулся в реальный мир, зная, что должен попить, иначе сойдет с ума.
        В глаза ему ударил яркий свет, лившийся из незнакомого окна со слюдяными пластинками вместо стекол. Потом он не раз и не два удивится, как этот печальный свет мог показаться ему ярким. Но тогда он его просто ослепил.
        Макс зажмурился, и почувствовал, как губ его коснулся шершавый край глиняной чашки, в которой плескалась вода. Он пил долго, пока не захлебнулся и не закашлялся, тревожа едва затянувшиеся раны… и тут он увидел руку, поднесшую ему драгоценную воду: трехпалая, изуродованная человеческая рука…
        Когда Макс повернул голову, то увидел своего спасителя… При взгляде на него что-то болезненно содрогнулось в душе страдающего мальчишки… Этот человек был стар; тело его явно несло давние следы пыток. Шрам на шраме; уродливо сросшиеся кости; обезображенное лицо… Но глаза его до сих пор блестели молодо и выражали большую внутреннюю силу.
        - Можешь звать меня Палюс, - представился незнакомец. - Но это потом, а сейчас лучше помолчи.
        Он медленно и осторожно поставил пустую чашку на низкий столик у кровати Макса Милиана. Макс невольно проследил взглядом это движение и увидел левую руку Палюса: та была искалечена еще сильнее правой и, возможно, почти не слушалась хозяина… сложно представить… Сейчас она лежала поперек столика на белоснежном, свернутом в рулон полотенце, впитавшем в себя несколько капель крови: в вену на сгибе локтя была вколота толстая игла, переходящая в прозрачную извивающуюся трубку, казавшуюся полым стеблем неведомого науке растения. Посередине она расширялась, и это расширение окутывало нежное клубящееся облако магической энергии. Оно пульсировало, как сердце, и с силой гнало кровь дальше.
        Макс не мог приподнять голову, чтобы увидеть, что заканчивается кровавая трубка в его собственной вене, он это просто почувствовал: мягкими толчками в его тело поступала чужая кровь…
        - У меня первая отрицательная, группа санта минори, - с усмешкой произнес Палюс. Впрочем, в его словах была и некоторая доля гордости. - Первая. Подойдет любому. Я универсальный донор… А ты много крови потерял. Еще воды хочешь?
        Макс Милиан слабо кивнул, насколько это возможно, лежа и не поднимая головы. Палюс с готовностью наполнил и поднес ему еще чашку. И еще…
        Все это время он что-то говорил. Кажется все подряд, Макс не разбирал… Только человек, одичавший от одиночества, мог говорить так. Без умолку, сваливая в одну кучу события, мысли и чувства. Похоже, Палюс и был таким человеком.
        Утолив наконец жажду, Макс Милиан закрыл глаза. Уснуть он не смог. Он слушал и слушал бесконечный поток ничего не значащих слов. Он чувствовал, как Палюс вынул иглу из его руки; как снова и снова обрабатывал его раны чем-то жгучим, ежесекундно повторяя обезболивающее заклинание - Макс даже невольно выучил эту убогую самоделку. Сам он перенял у Галана заклинание куда более действенное и очень жалел, что не может применить его сейчас… Раненый маг, как бы он ни был силен и талантлив, не способен контролировать магические потоки; он почти беспомощен, когда ему очень больно или что-то другое туманит его разум. Что такое быть раненым магом, Максу Милиану предстояло испытать в полной мере…
        Провалился в желанное забытье он не раньше, чем исчезло противное жжение - эхо настоящей боли, - тонкой змейкой струившееся по всему телу.
        Болотная обезьянка, числящаяся в зоологических архивах Омниса как дурашница бронзовая (Pongillida durans), размером с кошку, имеет длинный цепкий хвост с кисточкой, опушенный белым мехом. В остальном же тело ее черное, с рыжими подпалинами на щеках…
        Проснувшись, Макс Милиан застал в доме целую стаю понгиллид. Они не столько съели, сколько разворошили и разбросали по комнате завтрак, дожидавшийся больного на прикроватном столике… хуже того - разлили воду. Пить хотелось немилосердно.
        Дом выглядел покинутым; что-то подсказывало, что нет смысла звать Палюса - никто не откликнется на слабый, измученный голос…
        Собравшись с духом, Макс начал вставать. Вопреки ожиданиям, больно ему не было - остались лишь слабость и неприятное тянущее ощущение в мышцах.
        …Вереща так, что закладывало уши, длиннохвостые дурашницы разбегались прочь от человека, юрко взбираясь по стенам и покидая дом сквозь одним им ведомую щель. Совсем скоро Макс Милиан остался в сумрачной отшельничьей норе один. Спустив ноги на пол, он сел и выпрямил спину. Некоторое время, пока утихал шум в голове, он пытался привести мысли в порядок. По всему получалось, что ему нанесли такие раны, после которых выжить было просто невозможно… После подобного выживают, быть может, только везунчики, такие, как Палюс…
        Отрешенно, с упавшим сердцем Макс Милиан посмотрел на свои руки. Левая еще ничего, а вот правая, которой он пытался закрыться от когтистой лапы седого шута, перепахана вспухшими багровыми рубцами… вся, даже ладонь! Рука была сломана, это Макс точно помнил; теперь перелом сросся, и не слишком удачно: мизинец согнулся и закостенел навсегда, даже силой разогнуть его уже невозможно.
        Но если бы только рука… Уродливые шрамы покрывали все тело; грудную клетку, казалось, пришлось собирать по кусочкам: вспомнив о перебитых ребрах, Макс обнаружил, что они, конечно срослись, но срослись как придется, выступая порой буграми.
        «Должно быть, я теперь выгляжу ненамного лучше Палюса… - с невыразимой тоской подумал Макс. - Неужели… и лицо тоже?..»
        С этой мыслью даже жажда отступила на второй план.
        Под кроватью Макс нашел сверток с одеждой - понгиллидам он был неинтересен, а потому совсем не пострадал - и облачился в домотканые грубые штаны и рубаху, свисавшую ему до колен. Вот теперь можно идти искать свое отражение куда угодно…
        Но когда Макс Милиан впервые после своего чудесного исцеления пошел, его ждал еще один удар… Разорванные сухожилия, видимо, срослись так же неуклюже, как и ребра. Ноги гнулись в коленях с трудом. Пришлось потратить немало времени на то, чтобы терпеливо раскачать их. Растяжка вышла мучительной, как на самой суровой тренировке. Только теперь Макс Милиан пытался не сесть на шпагат или сделать что-то акробатическое, а всего лишь заставить ноги разгибаться. Это было непросто…
        Только через полчаса, сильно хромая, он сумел выбраться во двор. Конечно, Макс прекрасно понимал, что хмурая, наполовину вросшая в землю избушка Палюса находится не в горах Фумо посреди безлюдных ледяных пустошей, но все равно был удивлен, обнаружив себя на одном из сухих островков гигантского болота, пышно заросшего скрипучими деревьями донгор, как на подпорках, на своих длинных корнях поднимавшимися над водой. Кроны их плотно смыкались, оставляя лишь небольшие прорехи для солнечного света, который длинными коническими лучами пронизывал густой, заполненный водяным паром воздух болотного мира.
        Слышалось верещание невидимых в темной листве дурашниц; резкие протяжные крики птиц порой заставляли на мгновение испуганно замолкнуть какую-то стрекочущую летучую мелюзгу.
        Несколько минут Макс в растерянности разглядывал пестрое изобилие дикой жизни, окружавшее его, и пытался сообразить, куда попал. На ум приходила только Зеленая Дельта Гиледы. Недалеко отсюда должно быть Драконье Море - Кармасан, - в которое Гиледа впадает. А вот место, где Макс оставил Хору Лунарис и чуть навсегда не остался сам, отсюда очень и очень далеко.
        Что ж… теперь он знает о своем спасителе две вещи: во-первых, «Палюс» - это не его настоящее имя, скорее, принадлежность к местности, ибо в переводе с древнего языка, из которого он это слово вытащил, оно означало бы «болотник»; во-вторых, он сильный маг, владеющий трансволо. Причем наверняка тем самым - тридцатиминутным: умирающего Макса Милиана спасла именно невероятная скорость, с какой была оказана помощь…
        …Стараясь шагать ровно, Макс отправился на поиски воды. Обойдя дом, он нашел водосборную бочку, а заглянув в нее, наконец-то увидел себя со стороны… и отвернулся… Со стоном он опустился на траву, где сел, прислонившись к бочке спиной и обхватив руками колени…
        Он был страшен и отвратителен сам себе. Не в силах плакать, Макс тихонько завыл от отчаянья.
        Несложно представить, что чувствовал четырнадцатилетний мальчишка, в один день потерявший силу, красоту, надежду и… будущее. Отныне для него, калеки и преступника сумрачный храм дикой жизни с колоннами стволов донгора должен был стать последним приютом.
        Стоило ли проходить Дикую Ничейную Землю, выживать там, где гибли другие, делать то, чего никто не мог сделать… ради того, чтобы в конце концов закончить свои дни так?..
        Нечестно. Несправедливо… Охваченный отчаяньем Макс Милиан не видел ни одного из возможных выходов. Он метался во мраке, как птичка ормих, пойманная в простейшую из ловушек, куда и вход-то никогда не запирается…
        Успокоился Макс нескоро, но все же каким-то образом он сумел победить отчаянье и взять себя в руки. Возможно, память сурового Джуэла Хака сыграла тут свою роль. Как бы там ни было, но он заставил себя встать и снова посмотреть на свое отражение в бесстрастном зеркале воды. «Твой новый облик. Привыкай,» - говорил он сам себе, утешаясь тем, что изуродована только правая половина лица, а также, что глаз под разорванной в трех местах бровью не пострадал.
        Затем он крепко задумался, можно ли без риска для жизни напиться из этой бочки - стоящей посреди болота и наполненной дождевой водой, в которой вдобавок плавают какие-то огрызки. Выловив один такой огрызок и рассмотрев его поближе, Макс нервно рассмеялся: бочку заполняли рубленые корневища аира - известного средства для очищения воды.
        Отбросив все сомнения, он вдоволь напился и даже погрузил в прохладную воду лицо; новая кожа правой щеки остро ощутила холодок.
        …Как ни странно, Макс Милиан, тот самый, что без слез рыдал над своей несчастной судьбой, неожиданно обрел сильную волю к жизни, совсем как хищный шалфей в тяжелый, засушливый год. Более того, он заметно воспрял духом и посмотрел на сложившуюся ситуацию иначе: ведь теперь он свободен. Для Ордена и обоих Советов он мертв, а значит, больше ничего никому не должен. Ну не замечательно ли?..
        До прихода Палюса Макс Милиан с искренним любопытством исследовал весь сухой островок, на котором стояла отшельничья избушка. Откопав в куче хлама за домом широкий нож, он срубил ровный молодой донгор и сделал себе посох. Меч Макс потерял еще в Провале, оставив его в теле стигийского паука. Сейчас же ему совершенно не хотелось оставаться без оружия в незнакомом и наверняка опасном месте. А если учесть появившуюся теперь сильную хромоту, то посох будет весьма кстати, пусть даже не придется сражаться.
        После долгих поисков обнаружив в доме тщательно спрятанную кладовую с припасами, Макс немного поел: много, несмотря на сильный голод, не получилось, и это наводило на мысль о том, что в битве, что оставила ему столько шрамов, внутренние органы были серьезно повреждены, а значит им «раскачка» требуется не меньше, чем криво сросшимся сухожилиям. Как ни странно, но это печальное открытие Макс Милиан воспринял уже спокойно.
        Ближе к вечеру он попробовал применить магию. Получалось вполне сносно. Но к прежним результатам можно будет вернуться только по полном выздоровлении. А это значит, придется задержаться здесь. Возможно, надолго.
        Когда звуки дня сменились звуками ночи, Макс еще некоторое время ждал, не вернется ли хозяин. Но, решив больше не испытывать судьбу (что-то подсказывало, что по ночам здесь бродят весьма и весьма опасные твари), запер дверь и лег спать, справедливо решив, что за человека, который живет тут уже невесть сколько лет, ему беспокоиться не следует.
        Проснулся Макс Милиан поздно и, прислушавшись, уловил звуки, не свойственные донгоровому лесу: кто-то пел во дворе. Вернее, просто монотонно напевал за работой. Стало быть, хозяин вернулся…
        Раскачав непослушные ноги, Макс подобрал с пола посох и, опираясь на него, направился к двери. Деревянный засов за ночь распух от влаги; пришлось выталкивать его посохом, налегая на него всем телом.
        Наконец запыхавшийся, красный от натуги Макс распахнул дверь и шагнул за порог.
        Палюс, расположившийся поодаль от дома, лишь коротко кивнул мальчишке в знак приветствия и вернулся к прежнему занятию… Весьма странному, надо сказать: напевая какую-то бестолковую мирумирскую песенку, отшельник вынимал из мешка потертые глиняные обломки различной величины и разбрасывал их по поляне. Наблюдая все эти действия, впору покрутить пальцем у виска… но Макс просто пожал плечами: не очень-то ему верилось в безумство старого отшельника; и что-то подсказывало, что надо быть начеку.
        - Быстро поправился, Максимилиан! - заметил Палюс, высыпая на землю остатки глиняных черепков и шариков из мешка.
        В данной ситуации эта фраза звучала насмешкой. Макс проглотил ее молча и, опираясь на посох, подошел ближе и посмотрел на отшельника исподлобья.
        - Ты спас мне жизнь, - словно по принуждению произнес он. - Наверное, я должен сказать тебе спасибо. Откуда ты знаешь мое имя? Я говорил во сне?
        - Нет, только кричал. Кричал, стонал, не говорил ничего, - быстро произнес Палюс и криво ухмыльнулся. - Я просто тебя знаю. Причем гораздо лучше, чем кто-либо другой. Даже ты сам!..
        Макс задумчиво повел левой бровью и подозрительно прищурился.
        - Присядем, побеседуем! - пригласил Палюс и очень ловко (для калеки) плюхнулся на траву и подобрал под себя ноги.
        Что до Макса Милиана, то он сел на расстоянии, равном длине посоха, ибо не доверял…
        - Так, значит, ты добыл-таки Хору Лунарис, - одобрительно посмеялся отшельник. - Не переживай так, я все про тебя знаю. И про Горящего. И про Орден. Я в нем сам состоял большую часть жизни… но это печальная история… как-нибудь в другой раз.
        - Кто ты? - невольно понизив голос, произнес Макс Милиан.
        - Когда-то меня звали Гердон Лориан… Ага, тот самый, сводный брат Сайнарнемершгхана, геройски погибший за Орден… Не корю, что мы меня не узнал: я малость изменился с той поры… - старик довольно ухмыльнулся, наблюдая за гаммой эмоций, проявившейся на лице мальчишки. - Думаю, у тебя ко мне много вопросов, не так ли? Или, может быть, добренький Сайнар рассказал тебе, кто ты есть и зачем ты есть? - это было сказано с едким сарказмом.
        - Нет… - хмуро ответил Макс.
        - Я так и знал, - с притворной тоской вздохнул Палюс-Гердон. - Тогда начнем издалека… Вот скажи мне, что ты почувствовал, когда взял в руки Хору?
        - Ничего…
        - Верно, - кивнул отшельник. - А как ты пробрался в Башню?
        - На трансволо…
        - Ну и что мы видим? - Гердон явно оттягивал оглашение чего-то важного, наслаждаясь моментом. И это здорово злило Макса. - Серая Башня, как и Южная Цитадель, имеет запретный радиус в сорок километров, за которым выход из трансволо запрещен всем, даже детям звезд. Всем, кроме миродержцев. Это раз. Далее… Обе Хоры защищены испепеляющим заклятьем, которое должно сработать, если их коснется кто-либо, кроме миродержцев. Это два. И еще… Если ты брал в руки Серебряную Скрижаль, то знай, для простого смертного она невидима. Тоже особо хитрое заклятье. Ее могут видеть только дети звезд и миродержцы. А теперь, Максимилиан, догадайся, кто ты такой… - Гердон скрестил на груди руки и встретился с собеседником взглядом. Добавил он уже без шутливых ужимок, на полном серьезе: - Ты миродержец.
        - Что? - переспросил ошеломленный Макс.
        - Что слышал, - передразнил его Гердон. - Выходец из мира-первоисточника. По другому, миродержец. С одной разницей… но об этом позже.
        - Но как… как такое может быть? - допытывался Макс Милиан, не собираясь больше мириться с какими-либо недомолвками.
        - О, это отдельная тема, - остудил его пыл Гердон. - Мне вот с детства было интересно, как Серег и Хельга пришли в этот мир. Ибо они выбиваются из большинства его законов. Почитать Малконемершгхана, так тут все просто: было, мол, время творения, все было можно. А я как специалист по вызову существ из иных миров… вот как витряники из Биномиума, слышал, небось?.. заинтересовался практической стороной вопроса. А Сайнар возьми и загорись: давай, брат мой Гердон, вызовем себе миродержца, и будет он за нас!.. А я, дурак, возьми и поверь.
        Чуть в Ученики к Владе не загремел…
        - В Ученики? - не понял Макс.
        - Да… - Гердон смущенно почесал двупалой рукой затылок. - Я втерся в доверие к ее Ученице, чтобы разузнать кое-что, чего простым смертным знать не полагается. А девчонка возьми и влюбись… Ну Влада мне и предложила тоже Учеником к ней пойти. Я отказался. Зачем мне?.. И так получил все, что надо.
        А тебя, дорогой Максимилиан, я пытался вызывать дважды. Первый раз - это легендарный витряник Руумара. С невыясненной природой. Побушевал и исчез сам собой: грубо говоря, носителя просто разнесло на куски от недюжинного количества амбассы, свойственной миродержцу. Потому я поступил куда умнее…
        Понимаешь ли, законы устоявшегося мира, прошедшего период творения, подобны ситу: такую «большую» душу, как у миродержца, через это сито не протащишь. Прямо хоть за малконовские стишки садись и Омнис расшатывай!.. Ох и поломал же я голову… А потом думаю: а почему бы не собрать тебя по частям?
        Ну, как всегда, только появилась свежая идея, подоспел мой братец. Здорово придумал, Гердон, давай вперед! Я тогда рассчитал: оказалось, что все очень даже выполнимо. Одна проблема: нужно десять амбасиатов уровня Сайнара, не меньше. Сайнар сказал, что нет ничего проще и поехал по Омнису плодить детишек и попутно сеять еретические мысли. Он тогда красавец был… - с завистью произнес Гердон. - А красота - это тоже талант, и амбасса заставляет его сиять… Всех детей он велел называть Кангассками. А потом проехал прежним маршрутом и забрал их всех.
        …Я уже говорил, что дурацкие планы Сайнара всегда проваливаются? Нет? Так вот, говорю… Из десяти Кангассков магическую чашу нужного размера унаследовал от отца только Оллардиан. Ладно, я исправил, что мог: Кангассков воспитали в соответствии с традициями Ордена как учителей для тебя и девяти твоих товарищей, ныне покойных…
        - Орион жив, - мрачным тоном заметил Макс.
        - Это неважно, - отмахнулся Гердон. - И вообще, если бы ты не перебивал, у тебя не возникало бы лишних вопросов.
        Так о чем я… Ах да. Твои товарищи. Их выбирал лично я! - он подчеркнул это особо. - Десять сильнейших амбасиатов Омниса. Десять гигантских чаш. Все как надо. Без всяких Сайнаровских игр в быка-производителя… - Гердон презрительно скривился. Ясно, что ни одного доброго слова о своем сводном брате он сегодня не скажет.
        - Ты хоть знаешь, как они умерли? - вдруг завелся Макс Милиан. - Знаешь, каким человеком был каждый из них?!
        - Остынь, - холодно бросил Гердон. - Они умерли еще когда приняли ученичество.
        - Что?..
        - Я провел обряд изгнания над каждым. Я изгонял душу из тела, а взамен поселял часть того, кто в первоисточнике зовется Максимилианом. В итоге должно было получиться десять частей, из которых потом можно собрать целого миродержца. В идеале он должен был быть бессмертен и помнить свою жизнь в мире-первоисточнике. К слову сказать, ты - смертен. Даже в самом распрекрасном случае ты, Максимилиан, умрешь от старости, как самый обычный человек.
        - Орион… - Макс опустил голову, осознав, кто стоит на его пути к бессмертию. Это была безнадежно печальная мысль…
        - Горящий отпустил его. Он камню не нужен… - Гердон так и сиял; казалось, сейчас он, непризнанный гений, получает премию Хорнворта за достижения в области магии и купается в лучах бессмертной славы. - Знаешь, мне надоело плясать под дудку моего бестолкового братца… Ночь я просидел с маленьким Орионом Джовибом, слушал его непростые сказки, но обряда над ним не провел. Он чист. Он тот, кем был от рождения. Потому Горящий спокойно его отпустил.
        О свойствах горящего обсидиана, надо думать, добрый Сайнар тоже ничего тебе не сказал?
        Макс не произнес в ответ ни слова, просто отрицательно покачал головой. Бессильная злость душила его; пальцы невольно сжимали лежащий на траве посох…
        - Горящий обсидиан, - как ни в чем не бывало продолжал Гердон, - наследие тех, кто населял Омнис до прихода миродержцев. Это очень мудрый и могущественный камень. Как харуспекс он слаб, хотя предсказательная способность у него сохранена. Просто предсказания - не его поле деятельности… Если холодный обсидиан видит нити судьбы, то горящий - влияет на них.
        Я поражаюсь гениальности того, кто его создал. Это магомеханизм величайшей силы. И создан он был с единственной целью: обретением мирового господства. Похоже, прежние жители планеты были на нем здорово зациклены… Горящий обсидиан предназначен выстраивать линии судьбы так, чтобы его владелец шел по пути достижения абсолютной власти. Но, похоже, те кто его создал, жили не в пример дольше, чем люди. Ибо все, кто владел Горящим на памяти Омниса достигали определенных успехов, но умирали в бою или естественной смертью раньше, чем эти успехи приобретали серьезное историческое значение. Похоже, Горящему надоело это все, и он успокоился. Тогда я пообещал ему тебя…
        Пойми, Владислава и Серег старше и опытнее тебя, Максимилиан, на пятнадцать тысяч лет, им справиться с тобой - плюнуть и растереть. Без Горящего и пытаться не стоило. Потому я заключил с ним договор…
        - С ним? - Макс подозрительно покосился на обсидиан, мерцающий в такт биению его сердца.
        - Да. Не могу объяснить, на что это похоже, - Гердон сделал неопределенный жест более подвижной правой рукой. - У древних камней свой темный разум. Я мастер по невербальному магическому общению, но даже мне пришлось нелегко. От Горящего я узнал о мире до миродержцев, о его мечтах о власти и славе… И пообещал ему бессмертного владельца. Если он поможет со «сборкой» тебя из девяти душ и с выдвижением на трон Омниса. Как видишь, наши интересы совпали.
        - Тогда почему я чуть не погиб в Провале?!
        - Думаю, Горящий решил таким образом свести нас с тобой, дабы ты уяснил несколько полезных вещей для финальной битвы и набрался опыта. А может и нет. Но этот древний малыш ничего просто так не делает.
        Воцарилось долгое молчание. Гердон Лориан, все такой же гордый и сияющий, мирно сидел на траве, рядом с юным миродержцем, смотревшим на него волком. Пожалуй, дразнить голодного тигра было бы менее опасно, но отшельник оставался на удивление спокоен. Кажется, он ждал, когда Максимилиан сделает свой ход.
        - Ты сказал, во мне только девять… - спросил он. Нотки нетерпимости, как у Ирина Фатума, и скрытая угроза послышались в его голосе.
        - Да. Ну что, здорово я надул Сайнара и шесть наглых советников? - от души посмеялся Гердон.
        - Я думаю, что все это совсем не смешно… - тем же угрожающим тоном продолжил Макс.
        - Смешно было бы, дай я тебе твою десятую часть… - посерьезнел Гердон Лориан и скрестил на груди руки. - Какой мне смысл менять двух старых миродержцев на одного нового? Верно, никакого. А я хотел изменить Омнис. Изменить, понимаешь?!! К лучшему изменить!!! - взорвался он. - Мне плевать на Эрхабен! Мне там даже мстить не за кого! Я хотел прожить свою жизнь так, чтобы в ней был высокий смысл! И так будет! Весь мир изменится, я тебе говорю!
        Максимилиан, в душе у которого уже давно плескался злобный кипяток, вдруг почувствовал, как исчезли все его эмоции… исчезли… под липкой пеленой тумана… Он уже и забыл, каково это - приступ туманной болезни… Год спокойной жизни в резиденции Зонара заставил ее отступить и затаиться, но теперь все усилия пятерых Охотников и гениального мага-лекаря Галана сошли на нет - слишком много всего произошло за последние два дня.
        Мальчишка медленно поднялся, опираясь на посох. Пристально он смотрел на замолкшего Гердона, чувствуя, как бесстрастная сила зреет за туманной пеленой, готовая вырваться в мир.
        - Я ненавижу тебя, Гердон Лориан, - без всяких эмоций произнес Макс. - И я положу конец твоему существованию здесь и сейчас.
        Гердон рассмеялся ему в лицо. Дикий, сумасшедший смех…
        - Думаешь, так просто расправиться со мной?! - с явным злорадством произнес он, поднимаясь на ноги. - Ошибаешься, мальчик!
        …Гердон сотворил какое-то заклинание без слов и жестов, одним усилием воли. Загремели разбросанные вокруг бестолковые черепки, разом поднявшись в воздух и начав жить собственной жизнью. Макс едва успел перехватить посох, как Гердон Лориан с довольной ухмылкой сделал широкий шаг назад, и между ним и юным миродержцем поднялись три неживых воина.
        Магия Гердона мерцала внутри каждого глиняного каркаса, как спрут, распустивший свои тонкие щупальца по всему «телу». Эти щупальца пульсировали и заставляли послушные глиняные марионетки двигаться так, как того хочет их хозяин.
        В первую секунду Макс опешил: он ожидал от калеки Гердона чего угодно, только не этого…
        …Не магии смерти…
        Магия смерти пересекается с наукой куда чаще, чем магическая медицина. Не так это просто, как кажется, - поднять холодный труп, а то и вовсе скелет. Чтобы заставить что-либо совершать полноценные движения, магу приходится создавать сеть магических каналов, по форме и функциям напоминающих нервную систему, и все команды отправлять импульсами по ним. Эти каналы и вправду напоминают тонкие бледные щупальца паразитического спрута хиджитога, который поселяется в теле своего свободноживущего собрата и постепенно захватывает над ним власть.
        Надо ли упоминать, насколько сложен такой механизм?.. Магия смерти, которой, будь она проще, пользовался бы каждый второй маг-преступник в Омнисе, доступна только мастерам высших уровней… достигнув их, человек уже перестает волноваться о чем-либо, кроме чистой науки.
        Обычно один маг способен контролировать одно неживое создание, которое называют по-разному: ходок, пемер, урв или хидж - от названия того самого спрута. Но встречаются мастера, способные управляться с двумя и даже тремя созданиями одновременно.
        Однако есть еще одно суровое ограничение, диктуемое правилами магии смерти. Так называемый ЭПД - эффект последнего действия. Последнего - значит, выполненного непосредственно перед смертью. Сколь древние кости живого существа ни поднимал бы маг, образовавшийся хидж будет следовать ЭПД. Бывший воин-рукопашник будет биться - и беда магу, который не успеет перенаправить его агрессию или расторгнуть чары вскоре после того, как падет последний противник… Бывший самоубийца будет пытаться вновь и вновь уничтожить себя самого… Бывший старик, скончавшийся от болезни, будет пассивен и тяжел в управлении.
        …Гердон Лориан и вправду был гением. Он не стал ни наращивать мощь волевого воздействия, ни пытаться обойти ЭПД, а как полагается гению, подошел к проблеме совершенно с другой стороны: сделал кости из глины и, применив ту же самую энергомагическую схему, с некоторыми изменениями, поднял абсолютно послушного хиджа.
        У него было много времени, чтобы совершенствоваться в своем мастерстве. И довести количество подвластных ему хиджей до трех… тех самых, что стояли теперь между ним и юным, но очень опасным миродержцем…
        - Познакомься с моими големами, Максимилиан, - без единого намека на злобу, но с долей гордости Гердон представил свои творения. - Кажется, так их назвали бы в твоем родном мире…
        Макс поудобнее перехватил посох: хиджи-големы бросились в атаку. Они были чудовищно быстры; мальчишка, ослабший после болезни, на негнущихся ногах с трудом держал оборону. Он выложился полностью, заставив закостеневшее тело достойно сражаться, но вот победить…
        Донгоровый посох щепился, ударяясь о тяжелую болотную глину големов. И те, даже будучи повреждены, каждый раз восстанавливались заново, перераспределяя раздробленные черепки, и ни разу не оставляли проход к Гердону открытым.
        А тот стоял, скрестив на груди изуродованные руки и задумчиво смотрел на отчаянно сражающегося мальчишку-миродержца. В душу мага невольно закралось уважение, восхищение даже; ибо кто, как не Палюс-Гердон знает, каково это - едва оправившись от ран, бороться за свою жизнь.
        …Мощный удар перебил посох Макса надвое; левая рука, принявшая на себя почти всю его силу, повисла плетью… и Макс понял, что проиграл. С минуту его просто били; сопротивляться он уже не мог. А потом оставили лежать на земле… отступили на шаг - и рассыпались множеством бестолковых глиняных обломков.
        Туман растаял давно, еще в середине битвы. Потому Максимилиан прочувствовал все, что чувствует побежденный. Гердон добился своего: растоптал врага морально: он, ущербный во всех отношениях миродержец, никогда не сравняется с Владиславой и Серегом… никогда…
        Макс зажмурился и, сжав зубы, усилием воли придавил горькое чувство в своей душе, не дав ему разрастись и завладеть им снова. Когда он открыл глаза, то увидел стоящего над ним Гердона Лориана. Над головой отшельника сквозь широкую прореху в переплетении ветвей сияло ослепительно яркое солнце…
        …Отшельник протягивал ему руку. Правую, ту, что лучше слушалась.
        - Больше не дури, Максимилиан, - примирительно произнес Гердон, с поразительной легкостью рывком поднимая мальчишку с земли. - И не перебивай, когда я рассказываю. Я только что хотел сказать, что знаю, как тебе добыть свое бессмертие…
        Глава двадцатая. Puer unoculus[Puer unoculus - одноглазый мальчик (болотное растение; произрастает в Зеленой Дельте Гиледы)]
        Корневища горькие аира.
        Дождевая пресная вода.
        Если б я хотел сбежать от мира,
        То пришел бы, раненый, сюда.
        Здесь растут диковинные травы,
        Кровожадны и страшны на вид.
        И из них варил бы я отраву,
        А быть может, зелья для любви.
        Здесь живут диковинные звери,
        Здесь опасно и при свете дня.
        Только отчего-то я не верю,
        Что они убили бы меня.
        Уж скорее я бы стал им страшен,
        Одичавший и суровый маг.
        Рисовал бы я вершины башен
        И сходил бы иногда с ума.
        Я б еще хромал, держась за посох,
        Свыкшись с неизбежной хромотой.
        И ответы на свои вопросы
        Я писал бы левою рукой.
        Поздний Милиан. Сказки
        - …я не хотел бить тебя сильно, - заметил Гердон, переступив порог дома.
        С этим, пожалуй, можно было согласиться, если сопоставить удар, разнесший в щепки донгоровый посох, с ударами, пришедшимися по самому Максу.
        - Мне хватило, - невесело отозвался тот.
        - Рука уже отошла? - в голосе Гердона звучало теперь искреннее участие.
        - Нет…
        Левая рука, принявшая страшный удар вместе с посохом, горела огнем; запястье распухло и выглядело устрашающе. Но перелома, судя по всему, не было.
        - Две капли моего анока меллеоса - и ты будешь в порядке, - осмотрев руку, сказал отшельник.
        - Это… та штука? - Макс невольно вздрогнул. - Та штука, которую ты лил мне на раны?
        - Она самая, - лучезарно улыбнулся Гердон. Когда-то, видимо, у него была замечательная улыбка; даже сейчас она производит сияющее впечатление. - Не бойся, сейчас так больно уже не будет: открытых ран у тебя нет.
        - …Я никогда не слышал о таком зелье… - морщась от жжения, когда капли меллеоса касались кожи, говорил Макс. - Чтобы даже переломы срастались за одну ночь…
        - Не за одну ночь, - поправил Гердон. - Почти мгновенно они срастались…
        Я изобрел анок меллеос потому, что очень хотел жить. Так хотел, что поднял со дна памяти все свои детские знания о травах и ядах: мать у меня была талантливая знахарка, могла взять незнакомое растение и определить, на что оно годится. То же самое пришлось сделать и мне. Только при этом я истекал кровью, а потом начали гнить раны: видишь, пальцев успел спасти только пять.
        - Тебя пытали? - спросил Макс прямо.
        - Пытали, Максимилиан… - грустно усмехнулся Гердон. - Сайнар твой настолько добр, что не стал пытать меня сам, а поручил это дело знающим людям.
        - Сайнар?! - честно говоря, Максу сложно было в это поверить. - Но зачем?!
        - Затем, что хотел узнать у меня то, чего я не собирался ему говорить, - уклончиво ответил отшельник. - Сейчас я тебе расскажу, и ты поймешь, что причины для беспокойства у моего братца были серьезные. И вполне достаточные для того, чтобы сделать меня героем, погибшим за Орден…
        Я, кажется, обещал тебе бессмертие, - как бы невзначай ввернул словечко Гердон и, отложив фляжку с меллеосом, опустился на низкий хромоногий стул рядом с кроватью, на которой сидел Максимилиан. - Так вот… Есть вполне законный, в плане законов устоявшегося мироздания, способ стать бессмертным в Омнисе. Для этого надо просто заменить собой Хору Тенебрис.
        - Не понял… - покачал головой Макс.
        - О, Хора Тенебрис - расплывчатое понятие. Ты, должно быть, привык считать, что это камешек, вроде Соляриса и Лунариса, который действует как линза, собирая и концентрируя дикую магию, чтобы та стала доступной стабилизаторам. Так и было, пока им не заинтересовались твои знакомые по Провалу - стиги.
        Макс выругался вполголоса: стигийский пауков он вспомнил чересчур ярко…
        - Что бы они там себе ни думали, а к источнику магии сбежались почти все и сразу, - как ни в чем не бывало продолжал Гердон. - Там они убили Хельгу… Что покушение на жизнь миродержца так просто с рук никому не сходит, ты по себе знаешь: перед угрозой смерти и у тебя этот механизм включился, иначе бы ты так и остался в Провале… Вот и стигам тогда пришлось несладко: их настиг Размен. На месте долины с Хорой Тенебрис появился Кулдаган. С тех пор прошло без малого три тысячи лет, и ни один маг не заметил разницы, как будто Хора до сих пор на месте.
        Я же узнал, что это не так… Что Хора канула за край мира вместе с долиной и стигами. Все это время ее функции выполняла и до сих пор выполняет живая человеческая душа. Кто этот несчастный, я не знаю, знаю только, что он заключен в аренский монолит высшей пробы, на котором стоит весь Кулдаган. Странники называют его дымчатым обсидианом.
        - Я не хочу такого бессмертия, - решительно отказался Макс.
        - Неет, дружок, - засмеялся в ответ Гердон Лориан, - ты не будешь пленником, как этот несчастный. Ты будешь ходить по земле, радоваться жизни и спокойно править миром… если перед этим устранишь миродержцев.
        - Ты сам говорил, что им со мной справиться - плюнуть и растереть.
        - И не беру своих слов назад! Но на каждого монстра найдется свой монстр. Оставь Серега и Владиславу их собственным врагам: тем самым, которые так встретили тебя в Провале… - Гердон помедлил с продолжением, словно надеясь, что Макс догадается, но тот лишь пристально смотрел старому магу в глаза. - Изначальный план Сайнара - сблизить стабилизаторы без оправ и открыть Провал. Следуй этому плану: пусть Орден и Советы думают, что все идет как надо. Когда они спохватятся, будет уже поздно.
        - …Зачем тебе все это, Гердон? - спросил Макс через некоторое время.
        - Я тебе уже говорил, - вновь лучезарно улыбнулся маг. - Это моя мечта. Омнис без Влады и Серега, без Хор, с чистым Провалом, доступным каждому. Новый, лучший мир… Лучший из известных миров…
        «Есть люди, ослепленные мечтой…» - кажется, так говорил молодой Малконемершгхан Сайдонатгарлын…
        Максимилиан чинил свою старую одежду; он проводил за этим занятием уже пятый вечер.
        Новый донгорвый посох стоял рядом, прислоненный к стене у кровати; при холодном свете Северного Лихта Макс подгонял лоскуток к лоскутку, терпеливо заглаживая прорехи и выводя кровавые пятна заклинанием ресторации - таким «пропахли» все старые книги в резиденции Зонара Йариха… Эх, вот если бы и человеческую плоть чинить было так же просто, как ткань и бумагу!..
        Гердон Лориан, мастер редчайших в Омнисе направлений магии, на свою беду (и беду Максимилиана) никогда не занимался магической медициной. Потому и сделать для раненого мальчишки сумел не больше, чем когда-то для самого себя…
        Но если с уродливыми, уже побелевшими, а не багровыми, как раньше, шрамами Макс еще кое-как смирился, то потеря ловкости и гибкости удручала его все сильнее. Сколько месяцев ежедневной жестокой растяжки и раскачки еще потребуется для того, чтобы просто нормально сгибались и разгибались ноги?!. А правая рука… пальцы стали настолько неуклюжими, что уже не управлялись с пером; теперь если Максимилиан и брал в руки чудом уцелевшее после битвы перо дрекавака, чтобы записать что-нибудь, то писал он левой рукой.
        Что же до навечно закостеневшего мизинца, то бог бы с ним, но он тянул за собой и безымянный палец - палец очень важный при обращении с мечом и посохом: в момент замаха перед ударом указательный палец и мизинец отпускают, чтобы оружие двигалось свободнее, и держат его только большим, средним и безымянным пальцами, так что это большая беда, если безымянный слушается плохо.
        …Вновь с усилием распрямив все оставшиеся подвижными четыре пальца на правой руке, Макс обреченно вздохнул и вернулся к работе. До ночи он восстановил фарховый плащ Лайнувера, пострадавший сильнее всего, и почистил ботинки для мягкого шага от собственной засохшей крови.
        Всё. Теперь он готов исследовать мир за пределами отшельничьего сухого островка, чего ни за что бы не попытался сделать босым и в тонкой домотканой одежде.
        День шестой был ознаменован выходом на свободу, в большой, кишащий дикой неизведанной жизнью мир. В этот день Гердон провел своего гостя по ближним к островку «тропам» - надежным участкам, ведомым лишь ему одному и абсолютно неразличимым для постороннего взгляда.
        Двум знахарям было о чем поговорить. Максимилиан даже забыл на время о том, что тревожило его предыдущие пять дней и пять ночей не давало спать спокойно: научный интерес и детское любопытство заглушили все темные мысли разом.
        Гердон же встретил благодарного слушателя. Заскучавший по простому человеческому общению, отшельник говорил и говорил; сыпал терминами или рассказывал простые истории, вновь став тем «чертовски обаятельным молодым негодяем с лучезарной улыбкой», каким его запомнила Владислава. Временами Максимилиану каким-то мистическим образом казалось, что рядом идет восторженный юноша, если не самоуверенный, то явно с непростым характером; видимо, не только дрекавакам, но и людям порой свойственно видеть истинный облик, независимый от телесной оболочки…
        …Из всех диковинок, увиденных Максом в этот день, его особенно поразило одно растение, на которое указал ему Гердон.
        - Это Puer unoculus, или одноглазый мальчик, - сказал он, отведя рукой густую поросль донгорового молодняка и указав концом посоха в сторону участка предательской топи.
        Из зеленого ковра растительности, покрывавшего здесь топь так хитро, что внешне она ничем не отличалась от сухой земли, торчали тонкие упругие стебли; на верхушке каждый чуть сгибался под тяжестью единственного плода. Плод представлял собой прозрачную кожистую сферу, заполненную студенистым веществом. Вещество было белого цвета, и в нем, лепясь к прозрачным стенкам, плавало что-то темное, отчего плод тревожно напоминал посматривающий по сторонам глаз.
        - Это годовалые проростки, - объяснил Гердон Лориан. - Сейчас пройдем еще немного, и я тебе покажу взрослое растение.
        Максимилиан не ожидал от этого показа чего-то особенного. Более того, день клонился к вечеру, и голова, под завязку загруженная новой информацией, настойчиво требовала отдыха. К сильным впечатлением юный миродержец готов не был совершенно. Потому, увидев пятилетнюю форму Puer unoculus, испытал самый настоящий шок.
        Он смотрел на происходящее, не моргая; на макушке неприятно зашевелились волосы. И было отчего…
        - Смотри-ка, чмару поймал, - без особого удивления произнес Гердон.
        …В объятиях одноглазого мальчика слабо трепыхалось огромное грузное существо с непропорционально маленькими для такой туши кожистыми крыльями.
        Чмара, по всей видимости, была при смерти; маленькие узкие глазки ее закатились, голова свесилась набок, и короткий хобот, похожий на обрубок змеиного хвоста, беспомощно пускал пузыри в хлипкой жиже…
        Животное обвивали сотни тонких прозрачных стеблей. Каждый заканчивался длинной иглой, глубоко вгрызавшейся в тело. Чудовищное растение пульсировало, вздрагивало, шевелилось, расширяло и вновь схлопывало вздутия на стеблях, закачивая по ним, как по трубкам, теплую кровь в свое ненасытное нутро.
        - Вспомнил? - своим вопросом Гердон Лориан, похоже, решил поторопить ошеломленного Макса, который вдруг стал не более разговорчивым, чем каменный истукан.
        - Да уж… - с трудом выдавил пару слов тот.
        - Растение уникальное, - подхватил Гердон; в его глазах, всегда таких ярких и выразительных, появился особый «научный» блеск. - У меня давно появилась мысль, что эти хищные трубки можно использовать для переливания крови. А когда я понял, что без переливания ты не выживешь, то решил, что пора попробовать, благо, много времени это не заняло. Я просто соединил вместе два полых стебля, один со вздутием, другой без. Вздутие я магическим полем заставил сокращаться, как сердце. Замечу, что вздутия хитро устроены: в них есть особые клапаны, которые не пропускают выпитое обратно. Так и моя кровь не возвращалась ко мне, а шла в твою вену… Кстати, в вену эти иголки заползают сами, стоит их только приложить к коже.
        В ответ на последнюю фразу у Макса тоскливо заныл левый локоть, на сгибе которого до сих пор красовалась вспухшая алая отметина от хищной иглы. Она не особо поддавалась даже всемогущему аноку меллеосу - видимо, потому, что «анок» - экстракт плодов Puer unoculus входил в его состав…
        …Пока человек и миродержец восторгались кровожадным чудом природы, болотная чмара испустила дух. Испив свою чашу до дна, прозрачные стебли оставили бездыханное тело в покое и аккуратно свернулись в тугие спирали, образовав красивый и совершенно безобидный на вид кустик.
        Макс и Гердон молча переглянулись. День шестой исчерпал себя.
        В день седьмой Максимилиан узнал то, что заставило его посмотреть на Гердона, и без того показавшего себя опаснейшим магом в Омнисе, совсем другими глазами…
        Макс, успевший заметить, как плохо слушаются Гердона руки, задал ему невиннейший вопрос: как он справляется с тонкой работой, ведь кто-то же ткал одежду, собирал ягоды с вершин древних донгоров и, в конце концов, делал глиняные кости.
        В ответ отшельник с улыбкой продемонстрировал ему несколько глиняных трубок и черепков и посоветовал посмотреть поближе. Засохшая глина была испещрена следами маленьких, почти человеческих ладошек. Макс как-то сразу не сообразил связать эти отпечатки с прыгающими по деревьям бронзовыми дурашницами, тогда Гердон продемонстрировал живой пример.
        Не поведя и бровью, он с легкостью поймал одну из понгиллид в левитационную петлю и спустил на землю. Обезьянка верещала и вырывалась так отчаянно, будто боролась за свою жизнь. То, что увидел Макс впоследствии, заставило его порадоваться, что, благодаря желудку, еще не полностью оправившемуся после лечения аноком меллеосом, он с утра почти ничего не ел…
        …Гердон Лориан не только научился оживлять големов, он изменил схему энергомагического воздействия так, чтобы стало возможным запускать щупальца хиджа в живое существо. Что он и проделал с дурашницей. Для Макса, непривычного к зрелищам магии смерти, это было непростое испытание…
        В отличие от пемера или голема, у которых управляющие щупальца располагаются внутри корпуса и конечностей, живое тело такому воздействию нельзя подвергнуть, не разрушив, потому сияющие ветвящиеся ленты расположились сверху, как хитрая, липкая ловчая сеть. Борясь с подкатывающей к горлу тошнотой, Максимилиан наблюдал, как скачет по курчавой траве островка живая марионетка. После без особых видимых усилий Гердон заставил ее залезть на дерево и принести несколько кисточек синих донгоровых ягод.
        Будучи отпущен, обессилевший зверек распластался у самой кромки топи. Не стоило и сомневаться, что ощутить на себе действие магии смерти - суровое испытание… Неудивительно, что эти бесхитростные существа так боятся любого человека… любого, кто напоминает им их мучителя.
        - И с человеком так можно? - с опаской спросил Максимилиан.
        - Можно, - кивнул Гердон. - Если он достаточно глуп и безволен… - дабы успокоить мальчишку, маг уточнил: - С тобой бы я не справился.
        Эта маленькая демонстрация могущества подвела Макса к давно мучившему его вопросу, хотя и прозвучал он здесь до нелепости не к месту:
        - Гердон, ты хотел бы править миром? - спросил он. - Сделать его таким, каким хочешь его видеть…
        - Нет, - лениво отозвался отшельник. - Я хотел бы жить в нем. Хотя бы в следующей жизни…
        - Думаешь, не дождешься в этой? - неловко пошутил Макс; мысли его были заняты странным, но действительно правдивым ответом, даже не колыхнувшим вечного, не допускающего лжи спокойствия горящего обсидиана.
        - Не дождусь. Я сам так решил, - спокойно и твердо ответил Гердон Лориан. - Думаешь, куда я пропал в тот, первый день? Я вызвал двоедушника недалеко от Столицы. Он отвлечет от тебя внимание миродержцев. А потом… я оставил достаточно следов, чтобы они вышли на меня. И достаточно запутал их, чтобы на это ушло никак не меньше года.
        Самопожертвование… Макс долго не мог этого принять как надо.
        Он проклял бы день, когда ввязался в это темное дело, если б хотя бы знал, когда был этот день. Наверное, именно тогда, когда самый первый из учеников - Джуэл Хак - приносил у Черного Алтаря свою клятву?.. Хоть убейте, а не мог Макс вспомнить того рубежа, за которым все могло бы быть иначе. Теперь по обе стороны его тропы жизни высятся неприступные скалы. Некуда сворачивать, а назад уже не повернешь. Да и не привык Максимилиан возвращаться на полпути.
        Владыка мира? Пусть. Если уж так суждено…
        Так закончился день седьмой. Закончились и бесконечные блуждания мыслей. Последний осколок мозаики встал на место.
        Теперь Макс бросил все свои силы на решение той самой задачи, от которой так долго пытался отказаться. Он разрабатывал план. План, который учел бы всё.
        Если уж ему суждено еще раз попытать счастья, вламываясь уже в Цитадель Влады за Хорой Солярисом, то он ни за что не попадется во второй раз. Но Провал Макс не собирался сбрасывать со счетов. Гердон кое-что рассказал ему об этот статичном мире. О том, что вступать в разговор, а тем более в бой с тамошними обитателями нельзя ни в коем случае, что нужно передвигаться короткими перебежками и знать отходные пути. Именно так путешествуют миродержцы. И - в Провал нельзя входит дважды за короткое время. Будучи пройден один раз, он остается растревожен надолго… Эту особенность Максимилиан тоже включил в план.
        У Гердона Лориана он провел почти полный год, возвращая себе ловкость и гибкость, тренируясь в магии и в бою… Гердон, который сам не справился бы с мечом или посохом, вручал оружие своим послушным големам и пускал их в бой. Мастерство Макса росло. Не сумев полностью излечить свою хромоту, он научился не замечать ее в бою, все равно выжимая из возможностей тела все, что можно. В мастерстве юный воин, которому едва минуло пятнадцать, превзошел своего предшественника - Джуэла. Конечно, Макс сильно уступал суровому файзулу в силе, но и тактику боя он поменял соответственно, так что сила и не была особо нужна.
        В качестве последнего испытания, которое Максимилиан устроил сам себе, он прошел все болото Зеленой Дельты от края до края в поисках ингредиентов звездного яда - пожалуй, гениальнейшего изобретения Гердона. Каждый компонент этого яда, будь то огурец-кровохлеб или тот же одноглазый мальчик, для человека токсичен или смертельно опасен, но, соединенные в нужных пропорциях, ингредиенты дают прозрачный сироп, который человеку можно пить без всякого вреда для здоровья. Зато для детей звезд это быстрая и верная смерть. Болотный жог, единственный нетоксичный для человека компонент, Гердон включил в рецепт потому, что Макс попросил его замедлить молниеносное действие яда.
        Зачем это нужно, Гердон Лориан не спрашивал, как не спрашивал ничего о планах Макса, зная, что когда сюда прибудут миродержцы, он вряд ли сумеет утаить от них что-нибудь, особенно если за допрос возьмется Серег… нет, он не опустится до пыток, он просто вывернет разум Гердона наизнанку, чтобы узнать все, что требуется…
        Максимилиан больше не ждал знаков горящего обсидиана, он сам знал, когда должен идти. Настал день, когда пришла пора проститься со своим последним учителем…
        …Гердон молча созерцал взгляд и облик своего могущественного ученика. Макс подрос и возмужал за этот год. Черный фарховый плащ покрывал теперь широкие гордые плечи и уже не свисал до самой земли. Но во взгляде… глаза Макса от рождения были карие, но за ними Гердон Лориан увидел торжественную, безбрежную тьму, целое море тьмы.
        Пусть. Войну не ведут с исполненной света душой. Тьма куда мудрее и старше. И он, Гердон Лориан, еще увидит свет нового мира, лучшего из известных миров.
        - Прощай, Гердон, - уважительно произнес миродержец и склонил голову в смиренном ученическом поклоне.
        Через пятнадцать минут (уже пятнадцать вместо двадцати девяти!) Максимилиан ушел в трансволо.
        Быть может, впервые за все время своего отшельничества Палюс понял, насколько он одинок. Без любознательного мальчишки этот богатый жизнью мир опустел, стал маленьким, как железная клетка. Сердце щемило…
        Готовая сбыться мечта на время отпустила сознание старика, и он сумел оглянуться на свое прошлое. И увидел паутину путей. Путей, которых он не заметил, по которым не пошел…
        А там была любовь. Были дети и внуки. Было мирное ученичество у Владиславы. Был новый Омнис, только другой, не требующих девяти детских жертв, не требующий разрушительной войны…
        Что может быть тяжелее, чем прозреть на старости лет, смахнув с глаз мечтательный туман, и оценить упущенное?.. Но Гердон Лориан мудро принял последнюю шутку судьбы; ведь изменить уже ничего нельзя. Он отпустил стрелу с тетивы. Он сказал свое решающее слово в истории Омниса. И он закончит свою жизнь достойно, дождавшись прихода Серега и Владиславы.
        Крупные слезы покатились по изуродованным шрамами старческим щекам. Палюс вытер их рукавом…
        Глава двадцать первая. Так быть не должно
        Я помню, как стоял к луне спиною -
        Под капюшоном не было лица.
        Из древней тьмы я вызван был тобою,
        Хотя пришел к тебе я все же сам.
        Пришел сквозь темный город, сквозь болото,
        Сквозь трудности, угодные судьбе…
        Как глуп я был, ища в пути чего-то,
        Еще не зная, что иду к тебе!..
        Поздний Милиан. «Терновая поэма»
        «Добро пожаловать в прекрасный город Лур!» - старая вывеска раскинула над дорогой щербатые крылья. Голову фантастической деревянной птицы - символа Лура - давно источило время, а быть может, она вовсе не так стара, просто постарались прожорливые жуки-древоточцы.
        Прощаясь с Максом, убеленный сединами торговец насыпал ему горстку монет в подставленные ладони. И даже прибавил сверху…
        …Максимилиан вышел из трансволо на центральной площади Рэриха - промышленного центра Севера. Денег у него не было. И он справедливо решил, что негоже будущему властителю Омниса идти на большую дорогу и вышибать простым людям мозги за пару медяков… Чтобы добыть деньги честным путем, благо спешить Максу было некуда, он решил наняться в охрану одного из торговых обозов, идущих в Ничейную Землю. А прямо до Лура шел всего один.
        - Не смеши нас, хромоножка! - посмеялись над ним двое недавно нанятых охранников. - Ступай домой. У тебя и оружия-то нет, одна палка…
        Макс откинул капюшон, дав тем самым понять, что прямо сейчас намерен в честном бою доказать свое право быть нанятым. Всеобщему взору открылись чудовищные шрамы, какие редко соберет за всю свою жизнь даже дикий файзул. Краем глаза Макс уловил жалостливое выражение, промелькнувшее на лице у старого торговца. Охранники смотрели брезгливо.
        Без всякого предисловия, мальчишка сделал короткий шаг, посохом незаметно поддев ближнего вояку под колено. Тот успел вскрикнуть от неожиданности и всей массой рухнул на мостовую. Через долю секунды его настиг чувствительный тычок посохом в солнечное сплетение.
        Со вторым охранником Макс просто встретился взглядом; тот благоразумно решил, что нападать на «хромоножку» не стоит.
        Так Максимилиан был нанят. В случившейся по дороге стычке с разбойниками он доказал, что и простой донгоровый посох в его руках - смертельное оружие, эффективное даже против меча… мечей. Юный миродержец, помнящий Джуэла, тренировавшийся год с лучшими Охотниками Омниса и год - с големами Гердона Лориана, просто разбросал нападавших, как щенков. Даже магию применять не стал.
        О таких воинах слава летит во все стороны… До самого Лура на обоз больше никто не напал, а на входе в город аж три торговца предложили Максу постоянную работу. Тогда же к нему и прилипло глупое прозвище Хромоножка, произносимое теперь с огромной долей уважения, а потому звучащее еще более нелепо.
        Лур… Каменный город на самой окраине Ничейной Земли, всего в половине дня пути от территории стабильной магии Севера. «Прекрасный» Лур… Никогда еще Максимилиан не видел города мрачнее. Изнутри он походил на бесконечный лабиринт, полный зарешеченных окон и клепаных стальных дверей. Ночью в этом лабиринте местами не горело ни одного огонька.
        Город теней…
        Ни Макс, ни Милиан Корвус, чье тело занимала сейчас душа миродержца, никогда не были в этом городе. Но в памяти Лайнувера он занимал особое место. Лайнувер Бойер в свои восемнадцать лет числился «пятым крылом» в местной иерархии воровских сумерек. А это очень и очень высоко для юнца.
        Отказавшись от ночлега в «Айнзерае» - гостинице для приезжих торговцев, Максимилиан ушел прямо в городскую ночь, где каждый угол, каждый чадящий фонарь вызывали в его памяти совершенно особую историю. Черный фарх полностью скрыл своего хозяина в густой темноте. Редкие, спешащие по домам горожане, проходили мимо, не замечая его вовсе, словно он был бестелесным призраком. Если бы Макс хотел, он бы ловко срезал кошельки на ходу у каждого встречного. Но он не за тем вышел в ночь на улицы Лура. Ему были нужны люди. Девять отчаянных и безжалостных мастеров тени. Девять. Счастливое число…
        И он знал, где их искать…
        …Максимилиан шел кривыми улочками города, направляясь в темное чрево Лура, туда, откуда издревна правят всем местные теневые короли. Факелов здесь уже не жгли; а окна, расположенные как можно выше над дорогой, закрывали на ночь ставнями. Лишь лунный свет, тускло отраженный серыми камнями стен, позволял различать тупики и повороты…
        Где-то едва заметной тенью через стену перемахнул и исчез по своим делам человек в таком же темном фарховом плаще, как у Макса…
        В здешней тишине, точно крысы, шныряли загадочные звуки. Переменчивый в лабиринте стен ветер доносил до ушей то чей-то смех, то обрывок далекого разговора, то единственный лязг, с которым сталь ударяется о сталь. Редко, очень редко - шаги: на мягкой подошве в Луре не ходят только самые бестолковые горожане…
        Неторопливо, впитывая звуки и запахи ночи и размышляя над предстоящим разговором, Макс шел знакомым Лайнуверу маршрутом.
        …Его размышления прервал тонкий крик, так не похожий на все, что слышалось до него. Он разрывал эту ночь, он просил о помощи, громко и отчаянно, упорно не соглашаясь с тем, что на воровских задворках города Лура бесполезно искать ее, эту помощь. Кричала девушка… или, быть может, маленький мальчишка - слишком уж тонкий, надрывающийся на пределе сил голосок…
        «Какое мне дело?» - подумал Макс, но все же остановился. Голос разорвал установившуюся тишину вновь. Что-то дернулось в душе миродержца, как от испуга, от неожиданности.
        Решительно развернувшись, так что по камню скрипнули мягкие каучуковые подошвы ботинок, Максимилиан направился в сторону, совершенно противоположную той, в которую шел. А когда он увидел беспомощную юную девушку в окружении шестерых разбойного вида громил, сама тьма, подобно смоле, закипела у него под сердцем. «Нет, - сказал он себе. - Так быть не должно!..»
        Собратья по воровскому ремеслу ласково звали ее Ящеркой, за гибкость, ловкость и по-детски тонкое тело. Сегодня не помогли ей ни гибкость, ни ловкость, и новенький черный фарх не скрыл ее присутствия от внимательных и хищных глаз Кракена. Перемахнув стену, казавшуюся ей спасительной, Ящерка успела пробежать едва ли десять шагов, прежде чем попалась.
        Сейчас ее не станет. Не станет… Боже! Ну разве бывает так?!
        Перед лицом смерти она за единый миг превратилась в беспомощного ребенка и, глядя, как поблескивает короткий кривой нож в ловких пальцах Кракена, закричала, что было сил: «Помогите!!!» Они засмеялись. Им приятно видеть, как жертва кричит о помощи, как ужас ее усиливается оттого, что никто не слышит и не приходит. И потому они медлят с расправой. «Помогите-е!!! Кто-нибудь!.. А-а-а!!!»
        - Отпустите ее! - сказал кто-то из темноты. Судя по голосу, он был очень и очень юн.
        Кракен и компания обернулись.
        Незнакомец стоял спиной к полной луне; тень от фархового капюшона полностью скрывала лицо. Посох он держал в руке так, словно тот был ему скорее опорой, чем оружием. Когда же он сделал три шага навстречу Кракену, стала заметна сильная хромота.
        У Ящерки упало сердце: подаренный судьбой «помощник» сейчас всего лишь разделит ее незавидную участь. Девушка покорно опустила голову и закрыла глаза, кажется, смирившись с неизбежным. Потому она не сразу поняла, что произошло.
        …Истошно завопил Кракен… Ящерка не видела, что с ним случилось, видела только, что он упал и не встал больше. Та же участь настигла и его дружков. Посох незнакомца, с которым тот управлялся с легкостью мастера, бил без промаха, сводя на нет все преимущество нападавших в силе и количестве. Как правило, одного точного удара хватало, чтобы расправиться с каждым. Разве что здоровяку Ругхару досталось два: первый - под дых, второй - прямо поперек шеи.
        Последним остался долговязый Зухор, славившийся тем, что носил гибкий клинок редкостной черной стали обернутым вокруг пояса. Сейчас он выхватил его, и тонкое лезвие дрожало и вибрировало, не отражая света луны.
        Незнакомец, казалось, не заметил разницы. Развернув посох, почти лениво он выбил из правой руки Зухора его чудесный меч, переломав ему при этом пальцы. Тот закричал от боли, но крик оборвался, когда посох со всего размаху хрустко встретился с его лицом… после такого удара не выживают… несомненно, Зухор был мертв.
        Остальные - тоже…
        Ящерка испуганно смотрела на своего спасителя. Она не знала, что ей делать: бежать или благодарить небеса… Этот парень был страшен в бою. Страшен настолько, что возникала мысль: а человек ли это?..
        Девушка испуганно сжалась, забившись в угол, образованный двумя бессмысленными, перегораживающими улицу стенами. Затаив дыхание, она ждала, что же сделает незнакомец.
        Стуча посохом по избитой брусчатке, он подошел… И - подал ей руку, чтобы помочь подняться. Ящерка неожиданно поняла, отчего он подает левую: правая, державшаяся за посох, даже в ночи выглядела жутко: болезненные, искривленные пальцы…
        Помедлив с полминуты, девушка обхватила тонкими пальчиками теплую мозолистую ладонь парня. Он осторожно помог ей встать. При этом незнакомец вполоборота повернулся к луне, и та осветила левую половину его лица.
        …Спаситель действительно был очень юн. Почти мальчик. И у него было очень красивое, с тонкими чертами лицо. «Как у поэта,» - отчего-то подумалось Ящерке.
        - Как тебя зовут? - спросил он осторожно, словно боясь спугнуть дикого зверька.
        - Эдна… - ответила девушка, поразившись, с какой легкостью назвала первому встречному свое настоящее имя. - А тебя?
        - Максимилиан, - ответил парень.
        - Макс и Милиан? - не поняла Эдна. - Два имени? И какое мне выбрать?
        Он грустно рассмеялся в ответ.
        - Милиан, - сказал он, чуть улыбнувшись. - Для тебя - Милиан…
        Глава двадцать вторая. Возьми меня с собой
        С тобой мы встретились в краю,
        Где свет слепит глаза;
        Там песнь веселую пою -
        А по щеке слеза.
        И ты в толпе зевак стоял,
        Ты руки на груди
        Скрестил и молчаливо ждал,
        И взгляд не опустил.
        Прожег мне душу до глубин
        Твой одинокий взгляд
        И безвозвратно погубил,
        Наверное, меня.
        В твоих глазах тяжелый след
        Того, что ты герой…
        О, Не-мигающий-на-свет,
        Возьми меня с собой!..
        Потом лишь эхо дел твоих
        Мелькало в новостях.
        В делах нейтральных, добрых, злых
        Заметили тебя.
        Я каждый раз мечтала знать,
        Где ныне бродишь ты.
        Светлы ль еще твои глаза
        И помыслы чисты?
        Ах, как душа рвалась к тебе,
        В рутину или бой!..
        О, Не-мигающий-на-свет,
        Возьми меня с собой!..
        Мои года бежали вдаль -
        И пробил судный час
        Набросить свадебный вуаль,
        Не получив меча.
        И, как в болото, в грязный быт
        Увязнуть с головой…
        Лишь ты… ты не был мной забыт,
        Без Имени герой.
        От нелюбимого детей
        Своих учила я
        Так, чтобы вырастить людей,
        Похожих на тебя.
        Промчался мой короткий век,
        Смерть стонет за дверьми…
        О, Мой-любимый-человек,
        С собой меня возьми…
        Древняя баллада. Сао Саори. Год от прихода миродержцев 2557
        И все же Максу пришлось вернуться в «Айнзерай». Этой ночью в тенях уже нечего было ловить. С убийцей братьев по гильдии здесь разговор вышел бы короткий: те, кого он искал, чтобы предложить выгодное дело, теперь, не задумываясь, напали бы на него всей оравой… Эдна долго извинялась, что так получилось, но Макс отчего-то особо не жалел, как будто знал, что возможность это не последняя… да и для него как выросшего среди воинов, носящих мечи без гарды, человеческая жизнь была ценнее каких-то там упущенных возможностей.
        Сняв в гостинице комнату на последнем этаже, Максимилиан уступил двуспальную кровать девушке, а сам свернулся клубком на ковре, как уличный кот. Света он не зажигал и все время держал лицо в тени капюшона. Он не тешил себя особыми надеждами: просто хотел, чтобы Эдна провела спокойную ночь под безопасной крышей, а не убежала, испугавшись располосованного шрамами урода, и не попалась дружкам тех, кого Макс отправил сегодня на тот свет.
        …Ночь он не спал… тревожно и печально было на сердце. То же чувствовал и Лайнувер, прощавшийся навсегда с Кариной Каргилл. А что проститься придется, Макс даже не сомневался… Большое, опасное и важное дело ждет его; отступать он уже давно не имеет права…
        Он лежал с открытыми глазами и слушал ночь. Но больше - сонное дыхание той, что звалась Эдна, чем звуки, доносившиеся из-за оконных решеток.
        Сквозняк проникал сквозь ненадежные стекла, плохо пригнанные к раме, и шарил по полу в поисках тепла. Максимилиан терпеливо мерз, заворачиваясь в черный фарх, и мечтал. Это были очень глупые мечты, но, как ни странно, они грели одинокую душу, оборачиваясь тихой музыкой и стихами. Он не зря назвался Эдне Милианом: именно Милиана Корвуса во всем, что он сделал и прочувствовал сегодня ночью, было больше всех…
        Открыв глаза, Эдна некоторое время задумчиво смотрела в потолок. За ночь все так перепуталось в голове, что вполне выглядело теперь как сон. Страшный сон со счастливым концом.
        - Я оставил тебе сорок монет на столе, - услышала она голос. Тот самый. - Возьми их, а я ухожу.
        Парнишка в черном плаще сидел на ковре, скрестив ноги, спиной к ней. Капюшон был откинут; красиво вьющиеся черные, с каштановым отливом волосы спускались почти до плеч.
        - Возьми меня с собой! - вдруг попросила девушка. Искренне.
        - Не думаю, что ты захочешь пойти со мной куда-нибудь… - пожал плечами Макс.
        - Почему?.. - удивилась Эдна.
        Он встал и осторожно обернулся; опять эта мягкость движений, точно он боится ее испугать!..
        - Бедняга… - с жалостью произнесла Ящерка, увидев уродливые шрамы на правой стороне лица Макса; шрамы, бесформенными буграми покрывающие щеку и ухо, ломающие бровь… - Ты что, думал, я испугаюсь? - спросила Эдна строго.
        Максимилиан кивнул.
        - Глупый… Ты совсем не знаешь женщин, раз думаешь, что все они такие трусливые! - решительно осудила она его и добавила, чуть улыбнувшись: - Ты где вырос? Небось, в каком-нибудь закрытом храме вместе с монахами?
        - Почти угадала, - честно ответил Макс, чувствуя что краснеет и расплывается в широкой улыбке. Потом он и вовсе захохотал. И к этому хохоту присоединился звонкий переливчатый смех Эдны…
        - …Куда ты идешь? - спросила она позже, когда они сидели за завтраком в общем зале на первом этаже «Айнзерая».
        - С Луром у меня ничего не вышло, - пространно ответил Макс. - Так что, пожалуй, стоит двинуть в Гуррон, а оттуда - на Юг.
        - Гуррон? - Эдна с сомнением пожала худенькими плечиками. - Почему тогда сразу не в Таммар?
        - Только не в Таммар! - отрезал Максимилиан неожиданно сурово. Не скоро, ох, не скоро Эдна привыкнет к таким вот мгновенным, непредсказуемым переменам мягкого, почти нежного тона на железный, с явным оттенком угрозы… Макс, похоже, понял, что сказал нечто слишком резкое и извинился: - Прости…
        - Ничего… - отозвалась Эдна, осторожно выдыхая. - А… кто ты? Кто ты вообще, Милиан?
        - Я… - он сделал широкий жест вилкой с насаженным на ней ломтем шлычьего сала и, похоже, не подобрав нужного слова, хитро прищурился и произнес: - Считай меня вором. Да, вором без гильдии.
        - Не пойму, то ли ты врешь, то ли недоговариваешь, - Эдна нахмурилась. - Так ты берешь меня с собой?
        Макс посуровел. Некоторое время, устремив взгляд в свою опустевшую тарелку, он размышлял, попутно массируя больное запястье правой руки.
        - Послушай… - не дождавшись ответа, произнесла Эдна. - Если уж ты взялся меня спасать, то не бросай меня сейчас. Мне не жить, если ты оставишь меня здесь…
        Макс поднял голову и встретился с Эдной взглядом. Он смотрел внимательно и ненавязчиво, и от его карих глаз не хотелось прятаться.
        - Хорошо, - только и сказал он и пообещал: - Больше никто не причинит тебе зла.
        Проходя торговыми рядами, Максимилиан вопрошал, даже не оборачиваясь и не сбавляя шага…
        - …Куда идешь?
        - В Рэрих.
        - Куда идешь?
        - В Таммар.
        - Куда идешь?..
        Столица… Хандел… Рубеж… Маленькие областные городки с незапоминающимися названиями… Юный воин, в короткое время ставший знаменитым на весь торговый Лур, такие маршруты отклонял сразу.
        - …В Гуррон иду, - уперев руки в боки, заявил последний торговец, коренастый северянин с рыжей бородой до пояса. - Пойдешь со мной, Хромоножка?
        - Может, и пойду, - уклончиво ответил Макс и назвал цену: - Сто монет серебром.
        - Семьдесят - и точка! - насупился торговец.
        - Восемьдесят пять, - не моргнув и глазом, предложил в ответ Макс.
        - Восемьдесят.
        - Хорошо, пусть будет восемьдесят…
        Обоз уходил на рассвете. Торговец - его звали Урхан - немного поворчал насчет того, что придется взять с собой девчонку, но Макс был неумолим: или с ней, или он не пойдет вообще. Честно говоря, он не и думал идти с обозом снова, но решил, что так будет безопаснее. Для Эдны.
        Долгим и странным был последний день в Луре.
        Эдне ничего не оставалось, кроме как ходить по пятам за своим молчаливым защитником; за все это время он едва ли проронил десяток слов.
        Вначале была элитная оружейная Лура, где Макс справился о ценах на мечи. Он долго ходил от одного стеллажа к другому. Смотрел, взвешивал оружие в руке; неизменно ронял на лезвие заботливо предложенные мастером белые перышки, припасаемые в оружейных специально для подобных случаев.
        Цены звучали самые разные. Зачастую и вовсе фантастические, но Максимилиан только кивал и шел дальше.
        Какова же была неожиданность, когда, тронув за плечо заскучавшую Эдну, Макс вложил ей в ладонь тонкую, перевитую черным шнуром рукоять меча!..
        Девушка приняла маленькую катану с изумлением: она никак не ожидала подобного жеста. Меч не блистал красотой; матовые ножны и вовсе были обиты по бокам черным фархом… но прекрасный баланс и волнистый узор на лезвии говорили об исключительном качестве. Самое удивительное: Эдне катана пришлась по руке, словно была сделана специально для нее.
        - Меч подержанный, но очень добротный, - без особой радости сообщил оружейник; по всему видно, он был несколько разочарован выбором, который сделал гость, пересмотрев почти всю его коллекцию. - Сорок восемь монет серебром.
        - Сорок, - покачал головой Максимилиан. Больше у него и не было…
        Как ни странно, оружейник согласился на новую цену почти сразу; похоже, у этого маленького меча была какая-то своя темная история, или, быть может, хромой мальчишка просто оказался единственным, кто обратил на этот невзрачно оформленный меч внимание.
        - …Откуда ты узнал, что я владею катаной? - спросила Эдна, пока они с Максом шли обочиной главного проспекта Лура.
        - Догадался, - серьезно ответил ей Макс и предупредил: - Привыкай: я о многом буду догадываться.
        - Не удивлюсь, если ты носишь харуспекс… - пожала плечами Эдна.
        Максимилиан остановился и обернулся к ней. Так они и стояли посреди улицы, изучая друг друга. Сложно было понять, о чем Макс думает, но вот уголки его губ тронула улыбка, и он сказал:
        - Мне тоже надо привыкать, что ты догадливая… Да, я ношу харуспекс…
        …И как ни в чем не бывало зашагал дальше.
        Опасным делом казалось задавать этому воину-гадальщику-храмовнику вопросы.
        Но это только подогревало интерес.
        - Почему ты не купил меча себе? - спросила Эдна прямо.
        - Во-первых, не нашел подходящего. Во-вторых, тебе он сейчас нужнее, - честно ответил Максимилиан и уточнил: - На случай, если я не успею на помощь вовремя.
        - Ты отдал за него сорок монет… - продолжала Эдна. - Значит, у нас больше нет денег?
        «У нас…» Вот оно как!.. Макса здорово позабавило такое быстрое изменившееся положение дел, но виду он не подал.
        - Есть, - сказал он вслух. - Десять монет - не обед, ужин и комнату.
        Дожидаться ужина в «Айнзерае» было грустно. Эдна всей душой рвалась в шумный общий зал, где варились в общем котле песни и сплетни, сказки и правдивые истории…
        - Ты совсем как Кангасск Марини - тоже любишь эти веселые людские сборища… - заметил по этому поводу Макс.
        - А кто это, Милиан? - спросила Эдна.
        - Мой учитель, - ответил он задумчиво и посмотрел в блеклое зарешеченное окно. Наверное, вспомнил что-то из своего прошлого.
        - А чему ты учился? - сразу же последовал вопрос.
        - О, много чему, - повел рукой Максимилиан. - Всему, что составляет путь Сохраняющего Жизнь.
        - Ты - воин с мечом без гарды!.. - восхитилась Эдна, но быстро сникла и с сомнением закусила нижнюю губу… - А тех парней… Кракена и остальных… ты все-таки убил…
        - Некоторых людей нельзя спасти. А некоторых и не нужно… - слова, которые говорил своему ученику - Джуэлу Хаку - непреклонный Кангасск Абадар, вырвались у Макса сами собой. Никогда он еще не думал, что так легко примет подобную философию… - Чего они хотели-то от тебя? - в свою очередь спросил Макс.
        - Я… задолжала Кракену кучу денег… - сбивчиво и виновато ответила Эдна.
        - Врешь ведь… - вздохнул Макс и покачал головой, но допытываться не стал.
        В общий зал они, конечно же, не пошли, и Эдна не пыталась больше уговаривать Максимилиана: представила, каково это - лишний раз появляться на людях человеку с обезображенным лицом… Ведь только ей этот парень казался красивым. У обычных же людей истинного зрения нет, или оно развито слабо и проявляется лишь в редкие моменты озарения.
        …Эдна не была обычным человеком…
        В который раз уже Максимилиан бросил взгляд за окно. Облокотившись о стену, он стоял так, что мог спокойно смотреть на улицу, не рискуя быть замеченным… Тот парень, изо всех сил изображавший из себя простого обывателя, слоняющегося по рынку и торгующегося насмерть за каждую медяшку, все еще был на месте. Макс заметил бы его и без настойчивых подсказок горящего обсидиана, так он выбивался из безликой толпы: слишком точные и четкие движения, нет свойственной простому горожанину расхлябанности, слабости и неуклюжести; плюс плохо скрываемые попытки вглядеться в ту тень у окна, которой ему кажется снизу Максимилиан.
        …Макс спокойно перевел взгляд на Эдну, будто и не случилось ничего необычного. Маленькая, стройная, понуро опустившая плечики; небрежным жестом взъерошившая себе волосы, стриженые по-мальчишечьи коротко… она напоминала пташку, запертую в тесной и душной клетке… Или маленького ребенка, которого поленился сводить на веселую ярмарку отец.
        - Расскажи что-нибудь, Милиан… - невыразимо грустно попросила она.
        Неспешно отлепившись от прохладной стены, Макс подошел и сел рядом с Эдной на край кровати.
        - Я не мастер рассказывать истории, - сказал он, разведя руками, и, после некоторых раздумий, предложил: - Могу почитать стихи. Ты стихи любишь, Эдна?
        - Люблю! - девушка радостно вскинула вихрастую голову; в глазах ее появился задорный огонек.
        - Ну тогда слушай…
        Находившийся за день Макс с наслаждением развалился на кровати, удобно закинув кисти рук за голову и вытянув усталые ноги, и принялся рассказывать.
        По порядку. Всё, что написал за свою жизнь… все, о чем кричала душа в стихах, когда невозможно было выразить чувства и мысли обыденными словами…
        Эдна не сразу поняла, что это его собственные стихи. А когда поняла, у нее заныло сердце…
        Заключенная в рифмованные строки, перед ней проходила вся непростая жизнь этого странного парня. То, что он никогда не поведал бы ей (и никому вообще) даже в самом душевном разговоре, звучало в стихах свободно, искренне, трогательно…
        …Блистательный водопад, где каждая капля сверкает ярче самого прекрасного из драгоценных камней. Водопад истинного света, который простым зрением никогда не увидеть, не ощутить…
        Потомки Зиги-Зиги говорят, что на берегу Безымянного Континента, омываемого волнами Океана Фееры, их славный предок очаровал своими стихами изумрудных драконов, тогда еще не знавших человечьего языка и пробудил в них любовь и любопытство ко всему человечеству.
        Тогда они видели просто Истинный Свет, который несло разумное существо, отмеченное Небом…
        В отличие от тех драконов, Эдна прекрасно понимала слова, слагавшие стихи Максимилиана. И зачастую в них было слишком много безысходной тоски и боли.
        Они ломали что-то в душе, эти слова. Ломали болезненно и тяжело. Но от них невозможно было оторваться. Их невозможно было не полюбить. Как невозможно было не полюбить того, кто их создал.
        - Что ты? - удивленно произнес Макс, увидев, как по щекам Эдны покатились крупные блестящие слезы.
        Секунду спустя девушка уже тихонько всхлипывала у него на груди… Это был искренний момент, и, бормоча что-то утешительное и гладя мягкие послушные волосы Эдны, Макс почувствовал, что еще немного - и он заплачет тоже. Этого бы ему никак не хотелось… Вообще, затеяв эти чтения, он намеревался просто скоротать время и найти применение давним стихам, которые почти всю жизнь писал «в стол». Неожиданный же вышел эффект…
        - Не плачь, ну не плачь… - как-то странно сказал он, точно боясь, что голос может дрогнуть. - Это же просто стихи.
        Эдна вытерла рукавом слезы и, вздохнув, посмотрела за окно. Небо стремительно серело: день близился к вечеру…
        Макс до самой темноты не произнес больше ни слова, совершенно замкнувшись в себе. Он словно испугался того, что сделали его стихи с Эдной… и с ним самим…
        Несколько часов он просидел на ковре, спиной к двери, почти не двигаясь, - только вертел в ловких пальцах левой руки жесткое, странного вида перо.
        - Что это за перо? - решилась спросить Эдна.
        - Это перо одного старого дрекавака, - глухо и неохотно отозвался Макс. Этот голос, по сравнению с тем, что читал стихи, нежно, печально, с едва уловимой дрожью… казался бесчувственным и чужим.
        Вытянув из кармана какой-то невзрачный клочок бумаги, Максимилиан провел по нему тем краем пера, которого предусмотрительно никогда не касался: послышался хруст, очень громкий в мертвой тишине комнаты, - и клочок распался надвое.
        - У меня плохое предчувствие, - вдруг произнес Макс.
        Эдна насторожилась, разом припомнив свое нечаянное спасение от смерти, и даже приготовилась вскочить на ноги.
        - Лежи, - шепотом велел Максимилиан, выставив вперед правую ладонь. И добавил: - Ждём…
        В ожидании прошло два мучительных часа. В крохотной комнате, где Макс ни за что бы не развернулся с мечом или посохом, постепенно становилось все темнее. Тьма выползала из углов и крала все очертания. Наконец остался лишь клетчатый квадрат окна и его серебристая копия на полу, вычерченная светом сияющей в чистом небе луны. В этом квадрате сидел теперь Максимилиан; словно отсчитывая секунды, дрекавачье перо мерно подрагивало в его пальцах…
        Эдна лежала на кровати, поджав к груди коленки и обняв подушку.
        Странно, но отчего-то ей было спокойно рядом с уверенным и молчаливым Максом. Казалось, ничего плохого не случится, пока он здесь.
        …В коридоре послышались осторожные шаги: кто-то медленно, неторопливо шел сюда.
        Этот кто-то, похоже, запасся светляками: их вздрагивающее голубое сияние высветило тонкую полосу под дверью.
        Стало слышно, как чужак чем-то тонким и железным орудует в дверном замке…
        …Максимилиан бесшумно поднялся на ноги и, приложив указательный палец к губам, велел Эдне молчать. Опустив капюшон на лицо, он сделал всего один шаг и, покинув лунный квадрат, исчез в темноте.
        Конечно же, он не ушел! Это иллюзия, черный фарх… Но Эдне стало страшно, отчаянно и по-детски. Чтобы успокоиться, она, подтянув поближе свой новый меч, сомкнула пальцы на его шершавой рукояти.
        …Что-то тихонько щелкнуло в замке. Дверь начала открываться, бесшумно поворачиваясь на хорошо смазанных петлях.
        Первым, что увидела Эдна, была стеклянная банка со светляками, стоящая на полу: видимо, убийца поставил ее на пол, пока возился с замком. Теперь же он шагнул за порог, одновременно аккуратно подобрав дрожащий живой светильник.
        Тот самый «обыватель» с рыночной площади… Он был теперь облачен в штаны и короткую куртку черного фарха, и лицо его не предвещало ничего хорошего. На мгновение Эдна встретилась с ним взглядом. Равнодушные, пустые глаза… Долгое, страшное мгновение…
        До ужаса четко она услышала, с каким звуком он тянет короткий воровской меч из ножен.
        …И тогда же у него за спиной шевельнулась сама тьма. Эдна с ужасом наблюдала, как медленно и неотвратимо подбирается к шее ничего не подозревающего убийцы черное дрекавачье перо с отсвечивающим острым краем.
        Миг - и все было кончено: Макс правой рукой запрокинул убийце голову, тут же резким движением левой, пальцы которой сжимали перо, вскрыл ему горло и отпустил свою жертву, оставив ее биться в агонии на полу.
        …Тот умирал долго и страшно. Банка со светляками разбилась вдребезги, и перепуганные насекомые порхали по комнате, освещая эту жуткую сцену.
        Не выдержав, Эдна громко закричала.
        Скоро сюда бежали с масляными лампами и оружием, схваченным впопыхах, сам хозяин «Айнзерая» и трое его взрослых сыновей.
        Когда они подоспели, все уже стихло.
        Плачущая девчонка сидела на кровати, в ужасе держась за свой маленький черный меч, так и не покинувший ножен.
        На полу растянулся здоровенный парень; у него было перерезано горло.
        Хромой мальчишка, тот самый, что недавно пришел с обозом из Рэриха, встретил хозяина гостиницы хмурым и тяжелым взглядом. За ухом у него недобро поблескивало странное перо… а быть может, нож в виде пера…
        - В «Айнзерае» такого никогда не было. Никогда! - причитал хозяин, испуганно переводя взгляд с убитого, лежащего на полу с перерезанным горлом, на Хромоножку.
        …Шума эта история наделала много. Вся гостиница не сомкнула глаз этой ночью.
        До утра добрый хозяин расположил пострадавших постояльцев в своей комнате.
        Эдна плакала так долго, что у нее закончились слезы. Теперь ее трясло, как в лихорадке, от пережитого ужаса.
        Макс, вывалив все вещи из своей небогатой дорожной сумы, распаковал запас ингредиентов, набранных им в дорогу на просторах Зеленой Дельты. Через двадцать минут у него уже было готово успокоительное из листьев лавароссы и плодов акимника, сдобренное ванилью, позаимствованной на оставленной без присмотра кухне «Айнзерая», где, собственно, он и сварил свое зелье.
        - …Скажи, Мил, а ты часто убивал людей раньше? - спросила Эдна, когда ее наконец перестало трясти и голос вновь начал повиноваться ей.
        - Нет, - мрачно ответил Макс. - Только в последнее время что-то… зачастил… - он прокашлялся. Перо по-прежнему торчало у него за ухом, острой кромкой вверх.
        Эдна втянула носом пар, шедший из кружки с диковинным зельем. Только сейчас, успокоившись, девушка смогла заметить и оценить нежный цветочный запах. До этого она глотала чудесный напиток, как воду, затравленно озираясь по сторонам…
        - Ты знахарь… - сказала она уважительно. - Я не знала…
        - Знахарь… - вздохнул Макс, понемногу оттаивая и вновь становясь самим собой.
        - Я всегда хотела уметь лечить людей, - с сожалением произнесла Эдна. - Но умею варить только яды. Этому в гильдии учили бесплатно…
        - Мда… - Макс с артистизмом хмыкнул. - А я бы не прочь уметь варить яды… - тогда не понятно было, к чему он это сказал. - Ну да ладно… - махнул он рукой, стараясь выглядеть как можно беспечнее. - Ложись спать. А я пойду на ковер… хм… а мягкий он тут, у хозяина…
        - Нет! - вздрогнула Эдна и попросила почти жалобно: - Посиди со мной! Я… я тебе балладу спою…
        - Какую еще балладу?.. - не очень убедительно изобразил раздражение Макс. Но все же присел рядом.
        - Баллада Сао Саори. Древняя… - сказала Ящерка и, обняв Максимилиана, тихо-тихо принялась напевать…
        С тобой мы встретились в краю,
        Где свет слепит глаза…
        Голос ее, все еще хранивший следы испуга, звучал нежно и сладко. Это была длинная баллада…
        Еще не дослушав до конца, Макс уснул, доверчиво положив голову Эдне на колени.
        Осторожно, словно касаясь ядовитой змеи, она вытащила черное дрекавачье перо у него из-за уха и, отбросив его подальше, принялась ласково перебирать тонкими пальчиками черные, шелково блестящие в лунном свете кудри своего Милиана…
        Глава двадцать третья. Дорога в Гуррон
        Веселый дядька с бородой
        Нас, воинов, созывал.
        Огнем - быстрее, чем водой, -
        Все зло рассвет смывал.
        В тот день мы в дальний путь ушли,
        Я был суров и хмур;
        И таял медленно в пыли
        «Прекрасный город» Лур.
        Сгущались тучи надо мной,
        Тянули лапы к Ней…
        Когда стою к луне спиной,
        Я сам луны страшней…
        Я клялся, глядя на зарю:
        Каким бы ни был бой,
        Знай, смерть, что я всегда стою
        Меж Нею и тобой.
        Поздний Милиан. «Терновая поэма»
        «Все свое ношу с собой…» - сказал кто-то и когда-то; в какие дебри омнисийской или, быть может, даже доомнисийской истории уходит это высказывание, не разберется уже никто из ныне живущих…
        По вещам, которые носит с собой путешественник, можно много узнать о нем самом.
        Вчера Максимилиан высыпал на хозяйский ковер все содержимое своей тощей сумки, чтобы добраться до запакованных в простую и промасленную бумагу знахарских принадлежностей, включающих обширную коллекцию растений. Сегодня, в преддверии рассвета, Макс складывал все свои вещи обратно. Их оказалось не так уж много. Собственно, большую часть сумки занимали как раз все эти свертки, содержащие сушеные травы, цветы, плоды и коренья, пузырьки с экстрактами… Был еще комплект грубой домотканой одежды про запас, стопка чистых листов, миниатюрная чернильница и… жуткого вида самодельная фляжка, крышка которой была завинчена накрепко и прижата костяной застежкой для надежности.
        - Макс, дай попить, - попросила Эдна, простодушно решив, что фляжка заполнена простой водой.
        - Эту штуку нельзя пить… - покачал головой Макс. - Сейчас спустимся в кухню, там нам нальют чего-нибудь горячего…
        О содержимом фляжки он рассказывать Эдне не стал. А там был всего лишь анок меллеос. Гердон, конечно же, не мог отпустить Макса без своего коронного зелья…
        Смешно сказать, но, даже имея за плечами какой-никакой знахарский опыт и прожив год бок о бок с самим Гердоном Лорианом, юный миродержец так и не постиг всех тонкостей приготовления анока меллеоса и, что особо прискорбно, звездного яда.
        Сам Гердон на это заявлял просто: «К ядам талант нужен, Максимилиан… Нет таланта - никакая амбасса не поможет»…
        Что ж… видимо, у Макса вправду не было такого таланта. Он мог бы развить нужный навык опытом, но для этого года явно мало. И звездный яд, годный всего лишь в течение двадцати пяти часов после снятия с огня, должен был приготовить кто-то другой…
        Макс исподлобья взглянул на Эдну. Та беспечно расчесывала волосы маленьким деревянным гребешком. Похоже, с недавними переживаниями она справилась не хуже, чем это умеют делать маленькие дети. Вот если бы и Макс так умел…
        …Подобрав с пола дрекавачье перо, он вдруг до мельчайших деталей припомнил все, что видел и чувствовал, когда резал человеку горло… От подобных воспоминаний его передернуло…
        - Пошли, - обратился Максимилиан к Эдне.
        Та послушно соскочила с кровати на пол и набросила на плечи свой собственный черный плащ. Плащ такого фасона зовется «летучей мышью» - у него нет рукавов, и черный фарх его ложится красивыми длинными складками… Макс невольно залюбовался девушкой, но быстро стряхнул наваждение: не время сейчас для восхищений и восторгов, сначала надо выйти живыми из города…
        У главных ворот Лура уже расхаживал туда-сюда Урхан, проверяя, все ли в порядке и покрикивая на сонных с утра наемников. За спиной у готового к дальней дороге торговца пускал холодные блики внушительный боевой топор; тонкая кольчуга поблескивала под воротником куртки.
        - А, явился, Хромоножка! - громко приветствовал он хмурого Макса, рядом с которым, робко держась за его локоть, стояла Эдна. Глядя на эту странную пару, Урхан многозначительно хмыкнул. - Всю гостиницу переполошил ночью! - довольно произнес он. - Опасный ты парень, хоть и мелкий еще… Пожалуй, добавлю тебе десяток монет сверху, если ты и при мне проявишь подобную прыть…
        - Не надо, - гордо поднял подбородок Макс. - Лучше ее, - он кивнул на Эдну, - посади в повозку. Вон ту, крытую.
        - А… - крякнул Урхан, махнув здоровенной ручищей. - Ладно, пусть садится… Тарандры и не заметят такую кроху.
        Что ж, торговец явно был в благодушном настроении. Даже орал на своих наемников и слуг он больше для порядка, без всякой злобы.
        Славный малый… Так и пышет силой и здоровьем. Эдакое лихое бородатое солнце в человечьем облике.
        …В сопровождении десяти наемников и трех погонщиков тарандров обоз Урхана покинул тревожно оживающий город. Безголовая деревянная птица провожала уходящих своими потрепанными крылами, распятыми на главных воротах. Во всем своем нынешнем виде она, воистину, символизировала Лур. Безголовый. Распятый между законом и тенью. Источенный тысячами тысяч тайных ходов… Для Максимилиана этот город навсегда останется связанным с дрекавачьим пером, острым краем разрывающим живое горло…
        «Для Лайнувера Лур был столицей мира… - подумал Максимилиан, глядя, как исчезает в пыльной дымке, поднятой копытами тарандров, серая громада города. - Но я не Лайнувер… и я ненавижу Лур…»
        Путешествовать в компании веселого, хоть и вспыльчивого здоровяка Урхана было приятно. Он никогда праздно не сидел в повозке, а размашистым шагом шел наравне с наемниками, заводя по пути разные беседы. Недостатка в идеях у него не было, и он каким-то непостижимым для нелюдимого Макса образом умудрялся найти общий язык и тему для разговора с каждым.
        К концу первого дня пути Урхан разговорился даже с Эдной. И - о чудо! - девушка, поначалу дичившаяся бойкого торговца, вдруг стала улыбаться, напевать короткие песенки и рассказывать веселому бородачу какие-то забавные истории из своей жизни. Какими бы наивными те ни были, Урхан неизменно искренне и громогласно хохотал над каждой и просил поведать ему еще что-нибудь…
        Через полчаса такого душевного времяпрепровождения Макс почувствовал, что у него нестерпимо горят уши, гневно трепыхается сердце и сжимаются кулаки… Он долго не признавался себе, что ревнует. Но ревность, она и только она сводила с ума юного миродержца.
        Максимилиан терпел ее, стиснув зубы. Он этого вид у него становился мрачнее с каждой минутой. А когда Эдна заботливо спросила, все ли с ним в порядке, Макс неожиданно рявкнул на нее так, что испугался сам.
        - …Прости… - запоздало произнес он, опомнившись. Но это несчастное слово в данный момент походило на каплю, сгинувшую в черной бездне.
        Эдна испуганно замолчала, как ребенок, которого ударили. Макс опустил взгляд в землю. Он себя ненавидел и клял последними словами.
        - Не серчай на старика, Хромоножка, - по-доброму рассмеялся Урхан, вновь невыразимо волшебным образом разрядив обстановку. Хотя насчет «старика» он явно преувеличил: вряд ли ему было даже за сорок.
        - Чем торгуешь, Урхан? - решил немедленно сменить тему Максимилиан.
        - Сейчас вот партию луков везу. А еще стрелы, болты и арбалеты. Но в основном - луки, - деловито пояснил торговец и поинтересовался: - Ты сам-то стрелять умеешь?
        - Умею, - без особой радости признался Макс; все, что было связано с луками и стрелами, неизменно напоминало ему Ирина Фатума и Мальбара-Охотника…
        - Давай, покажи, - тут же, как всегда своевольно, распорядился Урхан. - Эй, Эр'тор, дай-ка сюда свой лук!..
        Эр'тор, явно принадлежавший не к наемникам, а к постоянным сопровождающим Урхана, улыбнулся в ответ и с готовностью снял малый северянский лук с плеча.
        …Первой мыслью Максимилиана было решительно отказаться от бестолковой затеи, но это означало бы выставить себя перед Эдной полным идиотом и, может быть, на всю жизнь заслужить прозвище маленького хмыря, каким обзавелся при жизни еще Ирин Фатум. Потому Макс мысленно выругался, но не сказал ничего.
        Передав свой посох Эдне, Макс прямо на ходу перемотал предложенной Эр'тором же кожаной лентой левое предплечье: меньше всего ему хотелось, чтобы отпущенная тетива оставила отметину на коже или на мягком фархе рукава…
        С малым луком Урхан угадал здорово - оружие было красивое и ладное на загляденье, и руки невероятно порадовались, коснувшись его… руки, помнящие лучника… помнящие Ирина Фатума…
        В ожидании заветного выстрела другие наемники оживленно переговаривались у Макса за спиной. Когда же тот взял лук и наложил стрелу на тетиву, предложения посыпались градом…
        - Птицу, птицу! - подначивал один, тыча пальцем в небо.
        - Нет, давай лучше яблоко с головы!.. - нахально потребовал другой.
        - А ну тихо все! - негромко, но решительно прекратил всякие разногласия Урхан. - Пусть сам решает…
        Макс глубоко вздохнул, дабы отвлечься от эмоций и прислушаться к Горящему… и к себе.
        Что-то было неладно вокруг. В этих деревьях… уже минут пятнадцать - гадкое ощущение, точно от назойливого взгляда в спину. В Кулдагане подобное ощущение означало лишь одно…
        …Никто и охнуть не успел, как Хромоножка, так тяжело шагавший без своего посоха, вдруг остановился, без всяких предисловий резко развернулся на сорок пять градусов, одновременно вскидывая лук, и спустил стрелу с тетивы, поверх голов столпившихся рядом с ним наемников - прямо в ветвистую крону ничем не примечательного придорожного дерева.
        Стрела беззвучно исчезла в листве. Посыпались нервные смешки… которые разом стихли, когда, соскользнув с высокой ветки, в дорожную пыль шлепнулось маленькое мохнатое тело.
        - Маскак… - озадаченно произнес тот самый наемник, что настаивал на стрельбе по яблоку, стоящему на чьей-нибудь макушке.
        - Разведчика пристрелил… - сказал другой.
        - Ничего себе! Мы ж от Лура совсем недалеко ушли! - возмутился третий.
        И - как плотину прорвало - загалдели наперебой.
        …Макс тем временем возвращал лук Эр'тору и сматывал повязку с предплечья.
        Забирая у Эдны свой посох, он встретился с ней взглядом… и понял, что, кажется, заслужил прощение…
        - Так, ребятки… - с отеческой строгостью произнес Урхан. - Шутки кончились… Близковато от города, но, похоже, на нас уже глаз положили… С этой минуты идем в боевом порядке, не болтаем, смотрим по сторонам, луки и арбалеты держим наготове.
        Луками были вооружены пятеро из десяти наемников, двое предпочитали арбалеты. Вместе со слугами Урхана - Эр'тором, Грегором и Денном - стрелков получилось десять.
        Грегор предложил выдать какой-нибудь лук из торговых запасов Урхана Максу, но тот лука не взял, ибо с посохом он сочетается плохо, а без посоха юный миродержец хромал так сильно, что просто не поспел бы за всей группой. Вместо него лук взяла Эдна; чуть не разругались в пух и прах: Максимилиан был решительно против. Спорить он прекратил только тогда, когда понял, что иначе остается только связать упрямую девчонку и сложить ее, как мешок, на повозку, а больше никакими доводами на нее не подействуешь… К тому же, на Макса как на самого отчаянного из двух спорщиков начали недобро коситься остальные вояки: нашел, мол, время для выяснения отношений…
        День прошел спокойно. И ночь. И другой день.
        Интерстиция, по которой вилась торговая дорога, сильно виляла из стороны в сторону, то «обрастая» по сторонам лесами, то вновь выбираясь на широкое ровное место. Но… одно НО: до самого ответвления, ведущего на Гуррон, и после по пути им не встретилось ни одного обоза…
        Ни одного обоза. Ни одного путника. Все будто вымерло на многие, многие мили кругом. Шагая по такой дороге, легко представить, что попадешь в мертвый город, где пустые окна зияют подобно глазницам черепов…
        - Не нравится мне все это… - сказал Урхан.
        Путь, начавшийся так весело, похоже, начал превращаться во что-то зловещее. Самые молодые наемники - Эвин и Прайн, - которые были едва ли старше Макса, вздрагивали на каждый лесной звук, будь то уханье совы или хруст ветки.
        К концу второго дня Грегор подстрелил еще одного разведчика. На сей раз это оказался человек. Молодой, с непримечательной внешностью; одетый в зеленый фарх…С собой у него был складной бинокль, шесть метательных ножей и тонкий сигнальный рожок… Подтверждались худшие опасения.
        Темнело. Пройдя еще немного от того места, где был подстрелен разведчик, обоз остановился на ночлег.
        Тогда Урхан подозвал к себе Макса; тот подошел, оказавшись в компании самого торговца, Эр'тора, Грегора и Денна. Все это напоминало военный совет. Даже если так, то зачем приглашать на него хромого мальчишку-наемника?..
        - Вот что, - вздохнул Урхан, оглядев собравшихся. - Я разбойников за свою жизнь повидал не одну сотню. Редко когда пройдешь с обозом из Лура так, чтоб не напали… - он понизил голос. - Только вот не ведут они себя так, разбойники… Дорога опустела. А это, - Урхан показал всем найденный у маскака рожок, - «стигийская дудочка»…
        Трое спутников Урхана нахмурились. Максимилиан же почувствовал, как кровь отхлынула от лица; свети сейчас солнце, каждый бы заметил, что он побледнел при одном упоминании о чем-то «стигийском».
        - Ты видел такие раньше, Макс? - спросил у него торговец, впервые обратившись к мальчишке по-имени.
        - Нет… - тот покачал головой.
        - Верно, - с горечью произнес Урхан. - Мало кто из видевших их остался жив. Это сигнальный рожок Стигов - элитных ассассинов Омниса. Это не грабители с большой дороги. Даже не ассассины-шлычники… И имя какого-то там древнего зла они, поверь мне, носят не зря…
        Вот скажи мне, Макс, не по твою ли душу пришли эти ребята? - прозвучал жуткий вопрос.
        Грегор, Денн и Эр'тор, скрестив на груди руки, встали плечом к плечу и теперь внимательно смотрели на Максимилиана. Все ждали ответа.
        - Нет, - честно ответил он.
        Как ни странно, ответ был принят.
        Дабы развеять возможные сомнения, каждый из сопровождавших Урхана слуг продемонстрировал Максу собственный харуспекс в открытой ладони.
        Но, когда, казалось бы, все подозрения были забыты, заговорил Грегор:
        - А как насчет девчонки? - только и сказал он.
        Макс долго и пристально смотрел на него. Воистину, не было смысла врать, даже если бы три холодных обсидиана не следили бы за его честностью.
        - Мы уйдем. Сейчас же, - коротко заявил Макс и быстрым шагом направился к поставленным в круг повозкам.
        - Погоди, Макс! - запоздало крикнул ему вдогонку Урхан, но Максимилиан не слушал его.
        - …Просыпайся! - разбудил он задремавшую было Эдну. - Мы уходим. Сейчас же!
        - Что случилось?.. - пока девушка, зевая, спускала ноги на землю, Макс собирал вещи.
        Вытащив из повозки свою сумку, он повесил ее на одно плечо, чтобы избавиться от нее не мешкая, если придется сражаться. Эдне он вручил ее черный меч и набросил плащ «летучую мышь» на плечи… Наемники, ошарашенно наблюдавшие за этими приготовлениями, даже забыли про собственный ужин, потихоньку обугливающийся над походным костром.
        - Да что случилось-то, Милиан? - девчонка еще и пыталась шутить в такой момент…
        Макс хотел ответить, что-то резкое, но запнулся на полуслове…
        …Над лесом раздался тонкий, протяжный звук. Ему откликнулся другой, третий. Высокие - на пределе слышимости, - долгие и тянучие, они казались нитями, сплетающимися в воздухе в незримую ловчую сеть.
        …Звучали стигийские дудочки…
        Сумка упала с плеча Максимилиана… Наемники едва успели потянуться к оружию, как засвистели стрелы. Первую же словил в плечо Прайн. Макс же вовремя рухнул на землю, потянув Эдну за собой.
        Поставленные кольцом повозки сейчас должны были превратиться в крепость… или в общую могилу. Немного терпения, много стрел - и второй вариант станет куда более вероятен. Да, Стиги не могли выбрать момента удачнее…
        Об Урхане и трех его спутниках Максимилиан вспомнил только тогда, когда град стрел прекратился. Так же неожиданно, как и начался. И из леса стали доноситься звуки битвы.
        - Сейчас или никогда! - вскочил Макс и указал посохом во тьму, непроглядную за светом костра. Гортанно, по-Охотничьи, он закричал: - Вперед!!!
        Наемники подхватили. И ринулись в бой все как один… Остался только Прайн: мальчишка весь скривился от боли, пытаясь выдернуть стрелу из плеча…
        Последний жест…
        Фляжка с аноком меллеосом давно выпала из сумки Макса и теперь валялась на земле. Носком ботинка подтолкнув ее к Эдне, Макс указал ей на раненого мальчишку… Вот и все объяснения. Остается надеяться, что она поймет… тогда в строю станет одним воином больше. Если же нет… что ж, хотя бы девчонка не сунется под ассассинские мечи и стрелы.
        Это был всего миг. Которого слишком мало, чтобы что-то объяснить, чего-то добиться… И скоро Макс уже догонял остальных.
        С первых же секунд боя он понял, что был у Стигов на особом счету: Максимилиана окружили сразу семеро, умело оттеснив его от остальных наемников. И эти семеро явно были мастерами своего дела. Три посоха. Четыре меча… Азартные огоньки в глазах. Похоже, каждый из этих людей уже переступил ту особую грань, за которым жизнь и смерть перестают иметь значение, остается только искусство боя.
        «Проклятые фанатики!» - бросил им Макс. И это подходило мастерам-ассассинам как нельзя кстати. Больше ему не о чем было с ними говорить…
        Максимилиан, окруженный семерыми Стигами, так и не сумел прорваться к тем, кто бился где-то там, во тьме. Он мог только слышать их. Урхана… Грегора… Эвина - у того тонкий, почти детский голос…
        Донгоровый посох, отполированный руками до блеска, вносил блик серебряной луны в каждое движение… Ваннах Лоэн… и Гердон Лориан… гордились бы своим учеником.
        Мастера падали. С безмолвным восторгом фанатиков, узревших истинное искусство. И только последний - с удивительным, загнутым на конце клинком умер иначе: увидев наконечник стрелы, ударившей в спину и вышедшей из груди. Он упал на одно колено, даже пытался подняться, все еще сжимая в руке меч, но не смог… и душа его умчалась вместе с остальными на свои теневые небеса…
        За ним Максимилиан увидел Эр'тора, опускающего лук. Похоже, битва была закончена. Если бы не Урхан, испортивший своей атакой прекрасный план Стигов… но об этом Максу просто не хотелось думать; он выдохся совершенно. И на посох опирался теперь гораздо сильнее прежнего.
        Шумно хватая ртом воздух, он двинулся к кольцу повозок, туда, где оставил Эдну. Он ничего не чувствовал и ничего не предвидел. Если Горящий и пытался сейчас втолковать ему что-то, то Макс был ко всему глух. «Всякой силе есть предел…» - как наяву слышал он слова Ваннаха и понимал, что сегодня подошел к своему пределу слишком близко…
        …Каково это - видеть канувшим в бездну смерти то, ради чего ты сражался?.. Каково?..
        …Максимилиан уронил донгоровый посох в пыль и устало опустился на колени сам. Чувства душили его, давили на все неправильно сросшиеся ребра, словно стремились разорвать грудь.
        …Он легко представил, как все случилось…
        Эдна поняла его короткий приказ и догадалась вынуть стрелу из плеча Прайна и полить рану аноком меллеосом… даже крышку закрутила обратно, как положено…
        Рана тут же затянулась, конечно. Не до изумлений было им обоим. И тогда, когда Максимилиан, окруженный мастерами, не мог никому прийти на помощь, они сражались плечом к плечу: девчонка и безусый паренек с багровым шрамом на плече. Прайна убили мечом. А Эдну настигла стрела - она лежит на боку, и из груди ее торчит черное древко…
        «Но опять никого не спас…»
        Максимилиан заставил себя встать и подойти. Протянув руку, он коснулся шеи Эдны… несколько мгновений пальцы ощущали лишь остатки живого тепла, а потом - слабо, но верно отозвался пульс…
        В следующую секунду воспрявший духом Макс уже отламывал у стрелы наконечник. Отшвырнув его в сторону, он с хрустом разорвал тонкую черную рубашку Эдны, чтобы освободить рану от одежды…
        - У нее кровь шла горлом, - послышался настойчивый голос Урхана за спиной, - значит, легкое пробито! Если ты сейчас вытащишь стрелу, девчонка умрет. Стрела должна выйти сама…
        Да, есть такое дело. Макс знает, он читал. Отламывают наконечник и ждут, пока тело больного, бьющегося в горячке многие месяцы, вытолкнет стрелу само… с гноем и слизью… Стоит ли говорить, что такое испытание дано пережить далеко не каждому?..
        - Я знаю, что делаю, - огрызнулся Макс, открывая фляжку с аноком меллеосом.
        Он замер, занеся ее над раной. Нужно было действовать быстро… стоит вытащить стрелу, как Эдне останется жить всего-ничего…
        Быстро. Решительно.
        Взявшись за древко, Макс что было сил рванул его на себя - и перевернул над раной фляжку…
        Тонкая струйка золотистого анока меллеоса, вырвавшаяся из нее под давлением, смешалась со свежей кровью. Рана вспухла, надулась бесформенным багровым пузырем… и, запоздав совсем немного, раздался крик…
        «Боль была нужна, чтобы вернуть заблудшую душу обратно…» Максимилиан вспомнил, как кричал, возвращаясь, сам. И пусть тогда он весь был одной сплошной кровавой раной, но его боль было кому успокоить. Здесь же… здесь, на Ничейной Земле не применить даже того глупого самодельного заклинания для снятия боли.
        «Милая Эдна… тебе придется все прочувствовать… благо, рана не так велика…»
        Отчаянный крик перешел в плач, поднимавшийся к темным, пустым небесам, в самую высь. Максимилиан сидел на коленях, обняв вернувшуюся калачиком Эдну, прижав ее к себе так крепко, словно старался разделить с нею ее боль. Ткнувшись носом в ее короткие волосы, он плакал… впервые за целую вечность… плакал от радости. Искренне. Тихо всхлипывая…
        И молча стояли над Максом и Эдной пятеро выживших - Урхан, Грегор, Денн, Эр'тор и Эвин…
        Глава двадцать четвертая. Туман за окном
        Как мимолетна встреча и проста…
        На том пути от жизни и до смерти
        Мы встретились с тобой, как два листа
        В осенней листопадной круговерти.
        И лист один другим был восхищен,
        Но ветер выл протяжно и сурово…
        Мой друг, мы вряд ли встретимся еще;
        А хаос ветра не столкнет нас снова.
        Поздний Милиан. Безымянное
        Все раны излечил анок меллеос, оставив только несколько грубых шрамов на память каждому…
        Всех падших в бою той ночью похоронили в одной могиле… Эвин пытался громко возразить против этого, но Урхан сказал: «Не надо. Смерть примиряет всех»…
        Светало. Обоз двигался прежней дорогой. Если бы не его сильно поредевшая охрана, ничто бы и не напомнило о ночной песне стигийских дудочек…
        - …Ты зря думаешь, будто это я изменил что-то, - говорил Максимилиану Урхан.
        - Я решил, что они прекратили стрелять потому, что вы вчетвером напали на них и завязали ближний бой, - пожал плечами Макс. - Тогда я и отправил остальных на подмогу…
        - Поверь, этого от тебя и ждали, - сделал Урхан неутешительный вывод. - И ты, и я… да все мы - сплясали под их проклятую стигийскую дудку… - он прокашлялся; сырой утренний холод пробирал до костей. - Пойми, Макс, мы им нужны не были. Вся битва была затеяна только для того, чтобы твоя Эдна осталась без защиты. Как только Стиги сочли ее мертвой, они отступили и равнодушно оставили нас в живых.
        На это Макс угрюмо промолчал. Урхан был прав. Сто раз прав. Однажды, еще в молодости он сталкивался со Стигами и был «пощажен» так же…
        - Они ведь не вернутся больше за мной? - подала голосок Эдна. - Не вернутся, правда?..
        - Нет, - Макс ответил с уверенностью. - Ты у них теперь числишься мертвой… Только вот, если кто-нибудь узнает тебя в городе… все может начаться заново…
        - …Я не виню тебя в том, что случилось, Макс, - счел нужным напомнить Урхан. - Но ты все еще мой воин и идешь со мной до самого Гуррона.
        - Знаю, - с достоинством отозвался Максимилиан. - Я бы и так не бросил тебя сейчас, когда охраны почти не осталось… Просто позволь нам с Эдной покинуть обоз до того, как он войдет в городские ворота… И… Урхан, - он внимательно посмотрел на бородача. - Знаешь… денег не надо… я принес тебе кучу неприятностей. И обязан тебе двумя жизнями: ее, - Макс на миг обернулся к Эдне, - и своей.
        - Золотые слова, юноша, - ухмыльнулся в усы Урхан. - Но слов своих назад я не беру… Восемьдесят монет серебром. И еще двадцать сверху… - заявил он тоном, не принимающим отказа. И добавил, уже мягче: - Я хочу, чтобы вы двое жили. И сумели выбраться из той беды, в которую попали.
        Доброта незнакомцев…
        Сталкиваясь с подобным отношением, ощущаешь нечто похожее на счастье. Но этому чувству нет названия. Оно сродни мягкому эху капли Смысла, упавшей в тихое озеро чьей-то жизни. Сродни звуку потревоженных струн души… взмаху крыльев… свету новой звезды на небосклоне…
        Макс даже пожалел, что не знает Урхана так, как знает его эта дружная молчаливая троица - Эр'тор, Грегор, Денн… Быть может, не просто так они прошли с Урханом столько дорог, столько боев…
        …Мысль взлетела выше. Мир представился множеством непостоянных, чудаковатых завихрений ветра… кружащего желтые листья… Как листья, люди встречаются на миг. Иногда один успевает восхититься красотой и силой души другого. Иногда просто не замечает… Но всегда, всегда и неизбежно на очередном вираже, в непредсказуемом потоке осеннего воздуха, листья-люди теряют друг друга из виду. Навсегда. Сколько их было, таких людей, на коротком веку Максимилиана… И сколько еще будет…
        Лишь немного позже, когда появится свободная минутка, Макс достанет из сумки походную чернильницу и то самое дрекавачье перо, чтобы записать пришедшее к нему… Не записать он не мог бы; единожды родившись в душе поэта, строки рвутся в мир, и это мучение - держать стихи в себе…
        …Дорога по-прежнему была пустынна. И вскоре Урхан и его воины узнали причину такого запустения. За очередным поворотом интерстиции, которому следовала и дорога, им открылась картина необычайного столпотворения. Не меньше пяти обозов сгрудились на небольшом участке дороги. Гвалт стоял редкостный, как на торговой площади Хандела в базарный день… Дорогу перегораживал внушительный завал из земли, камней и бревен; в другом случае он сошел бы за неплохую линию обороны.
        Кто-то не зря выбрал именно это место, чтобы перекрыть дорогу. Здесь она была зажата меж двух высоких холмов, густо поросших реликтовым черным драконником (живучее дерево, настолько ветвистое, что почти не пропускает к земле света; под ним всегда лежит холодная черная тень; а продраться сквозь особо древние заросли черных драконников - задача далеко не простая, если у тебя нет в руках хорошего топора). Если здесь и можно было сойти с дороги и двинуться в обход, то никто в здравом уме делать этого бы не стал. Даже пешком или верхом на быстроногой чарге, не то что с тарандрами и гружеными повозками. Для тех торговцев, что вели свои обозы из Гуррона, выход был прост: вернуться к городу и выбрать другую дорогу. Но что оставалось делать тем, кто шел в Гуррон? Возвращаться до ближайшего ответвления интерстиции? Далековато… да и что потом? пройти через половину Обжитой Ничейной Земли ради того, чтобы добраться в несчастный Гуррон, когда уже выйдут все возможные сроки?.. Нет. Оставалось только одно: общими силами разобрать завал.
        Работа была в самом разгаре. С камнями и землей люди справлялись сами, бревна же обвязывали веревками и растаскивали при помощи могучих тарандров. Те жалобно подвывали, снося упреки и тычки погонщиков, и их звериные голоса вливались во всеобщую многоголосую какофонию.
        «Не поленились ведь, дудочники…» - с досадой произнес Урхан, помянув стигийских ассассинов последними словами… Несложно было представить, что преграды, подобные этой, появились и на других ответвлениях торгового тракта, заставив дорогу, по которой шел обоз Урхана, опустеть на недолгое, но вполне достаточное для Стигов время…
        Что оставалось делать? Урхан, Эр'тор, Грегор, Денн, Эвин и Максимилиан включились в работу. Эдне таскать камни Макс не позволил, а точнее, строго-настрого запретил.
        Печально опустив плечи, девушка весь день просидела одна в крытой повозке; чинила свою одежду: фарховый плащ, пробитый стрелой, и разорванную на груди рубашку - домотканая рубаха Макса, надетая взамен собственной, не нравилась Эдне отчаянно: чем-то недобрым веяло от этой вещи, и сложно было объяснить в чем тут дело…
        …Максимилиан ушел в работу и, окруженный множеством людей, разделяющих общее дело, на время сумел забыть о заботах собственных. Это стало настоящим облегчением для души, пережившей слишком много за последние дни. И, хотя Максу тяжело было справляться с камнями и хромота давала себя знать, он трудился самоотверженно; душой он прямо-таки отдыхал.
        Никого здесь не интересовали его внешность и его прошлое. Люди свободно обращались к нему, помогали и просили помощи, делились водой… Завязывались короткие разговоры; как лоскутное одеяло из новостей всего мира… Кажется, именно тогда Максимилиан почувствовал, как поднимаются в его душе призрачные, прервавшие долгое молчание воспоминания Балы… Островитянин любил таверны именно за это - за пестроту новостей, за легкость общения, за чувство единства с теми, кто рядом… А тот, кто раньше звался Милианом Корвусом, кажется, впервые понял своего учителя - Кангасск Марини тоже почти все свободное время проводила в компании торговцев и путешественников, тогда как ее нелюдимый ученик искал мудрости в книгах…
        За работой быстро подоспел вечер. Дорога вновь была открыта; полный трудов день завершен. И торговцы, и простые наемники сидели в кругу повозок у одного костра, как друзья. Тогда кто-то спросил Максимилиана: откуда у тебя, мальчишки, такие шрамы? Тот ответил честно и не вдаваясь в подробности: что получил их в бою… При этих словах Эдна, сидевшая рядом, взяла Макса под руку и положила свою маленькую ладошку ему на плечо. Странный жест. Сопереживающий…
        …В кругу восхищенно закивали: Эвин уже успел разболтать о мастерстве своего случайного попутчика (благо, о Стигах он сумел промолчать, как велел Урхан). Кто-то попросил у Макса взглянуть на его посох и, получив разрешение, долго, с недоумением рассматривал простую донгоровую палку.
        Поужинав, решили спеть. «Предлагай песню, мастер!» - сказал Максу торговец из Рубежа, для верности подтолкнув мальчишку локтем. И Максимилиан предложил… ту самую мирумирскую песню, не умолкающую по всему Омнису со времен легендарного Зиги-Зиги. Ту самую, что звучала в «Приюте у Озера», в один из последних дней отряда десяти амбасиатов… И народ подхватил, благо она шла к ситуации не хуже любой другой.
        Плясали теплые отблески костра, окрашивая кожу каждого в файзулски-красный цвет… Словно опомнившись от наваждения, Макс обнял Эдну и заботливо накрыл ее полой своего плаща… Такая тихая. Такая доверчивая… и беззащитная. Как маленькая птичка, ищущая укрытия в непогоду… Максимилиан еще не знал никого, кто был бы ему так дорог. И в тот вечер он понял это окончательно.
        Пиратская песнь оборвалась в его душе. Осталось задуматься: возможно, и не стоит искать чего-то большего. Возможно, он свой клад уже нашел…
        Белый мрамор тонких высоких башен и знаменитые зеленые купола Гуррона отражали утренний свет. Красивый город, с небольшим и не очень жадным сектором тени. Город-мечта Ничейной Земли…
        Урхан простился с Максимилианом и Эдной у самых ворот Гуррона. Пожелал им удачи и счастья, словно благословил. И отсчитал Максу сотню серебряных монет, как было обещано.
        Вереница обозов выстроилась у ворот. Сегодня у проверяющих будет много работы. Что же до хромого воина и его подруги, то они повернулись спиной к куполам и башням и зашагали прочь.
        - Куда мы теперь? - спросила Эдна.
        - На Юг! - решительно заявил Максимилиан. - Я устал от мест, где нельзя применять магию…
        - Ты еще и маг? - последовал удивленный вопрос.
        - Ах да, я же не сказал тебе… - Макс смущенно закусил нижнюю губу. - Да, я маг…
        Так начался долгий и неспешный путь пешком. Максимилиан, доверившись недоброму предчувствию, решил не возвращаться на главную дорогу интерстиции Бревир. Да и на саму интерстицию. Там слишком людно. Не хватало еще показаться на глаза какому-нибудь носителю стигийской дудочки…
        Потому он вел Эдну путем совершенно особым: то были молчаливые, редко видящие путника тропы, тянущиеся от одной деревеньки к другой. Связывающие Области паутиной путей… Главное было одолеть переход - иногда приходилось ночевать под открытым небом, - а стоило добраться до деревни, как серебряные монеты открывали все двери; тут и сытная еда, и горячая ванна, и надежная крыша над головой… Если бы Максимилиан шел один, он бы не стал тратить время на подобную роскошь. Но Эдна… она терпеливо сносила все, что угодно (скудную пищу, изнуряющие пешие переходы, даже тяжелый характер своего спутника), только не грязь и холод…
        Долгая дорога здорово потрепала фарховые плащи Макса и Эдны. Только такие потрепанные путники и могут ходить по глухим дорожкам: если судить по внешнему виду, то взять у них нечего… а серебро… оно из-под куртки не блестит, как и Горящий, надежно спрятанный от чужих глаз.
        Стычка с лихими ребятами случилась только однажды. Они расположились у старого висячего моста, протянутого над речушкой Бигмой - тонкой лентой воды, зажатой в скалистом русле, и за проход на другой берег потребовали плату. Та была невелика, но Макс платить отказался принципиально. Тогда пошли угрозы, засверкали ножи - обычное дело… Первого же, кто бросился в атаку, Максимилиан простым броском через плечо отправил прямиком в речку. Больше у мелких разбойников претензий не возникло. Даже посоха не понадобилось применять: общеизвестно, такие провинциальные вымогатели при виде настоящего воина теряют сразу весь задор.
        …Мост покачивался и скрипел под ногами. Волнующее ощущение. Внизу текла Бигма; бурлящая и пенная на перекатах, здесь она была спокойна и исполнена достоинства.
        Нимало не обеспокоенный тем, что оставил пятерых недовольных «разбойников» у себя за спиной (пятый только еще выбирался на сушу, карабкаясь по крутому глинистому берегу), Макс остановился на середине моста. Обернувшись к Эдне, он произнес с улыбкой: «Посмотри вниз, на воду. Тебе покажется, что мост плывет…»
        Эдна осторожно прислонилась к скрипучим перилам и опустила взгляд на дрожащую гладь реки. В какой-то момент она почувствовала легкое головокружение, а потом… мост поплыл!..
        «Ой! И вправду кажется, что плывет!» - воскликнула девушка, оборачиваясь к Максу. Их взгляды встретились, и Максимилиан смущенно опустил глаза. На его лице лежала печать светлой грусти. Как неспетая песня, невысказанное чувство… В такие моменты Эдне всегда хотелось обнять его крепко-крепко и перевернуть весь мир просто для того, чтобы он перестал грустить.
        …С берега ветер донес гневные вопли: мокрый, продрогший «разбойник» наконец-то одолел крутой склон и присоединился к своим товарищам. У него кишка была тонка выместить клокочущую в груди обиду в честном бою, потому он вложил ее во все ругательные слова, которые знал, и прокричал их как можно громче в направлении своего недруга.
        Макс на это лишь хищно улыбнулся и бодренько проорал в ответ какое-то древнее северянское ругательство, предварив его веселым разбойничьим свистом.
        Принесенные из мира-первоисточника миродержцами, эти слова, широко известные на Севере, здесь произвели неожиданный эффект: на берегу замолчали и недоуменно переглянулись… Макс еще долго хохотал над этими незадачливыми парнями; должно быть, они решили, что над мостом прозвучало невиданной силы проклятие. «Провинциалы… - снисходительно произнес Максимилиан. - Вот в Столице так ругается каждый второй».
        Эдна промолчала. Ей было до слез жаль тонкой, едва различимой душевной мелодии, прерванной криками и хохотом… Как пугливый и несмелый звереныш, она еще очень не скоро покажется вновь…
        «Ты бесстрашен в бою, мой Милиан. Ты готов согреть меня теплом своего тела, когда я дрожу от ночного холода. Но отчего-то теплом своей души ты не хочешь меня согреть. Боишься…»
        Два месяца извилистого пути… И вот уже по левую руку темнеют вдали невысокие горы Кулдаганского Кольца. Они далеко. За рекой Бигмой, за множеством миль ровного зеленого пространства. А по правую руку высятся лесистые холмы, поросшие молодым светлым драконником. Только ближе к Дикой Ничейной Земле он начнет перемежаться с драконником черным, и лес этот станет зваться Лесом Грор…
        Скоро, совсем скоро впереди должен был зашелестеть полосатый карламан, отмечающий границу стабильного Юга. Этого дня ждали с нетерпением, и не сегодня-завтра он должен был наступить…
        …Утро было как утро… только легкая, невесомая туманная дымка спустилась в долину с холмов. Ее едва хватало, чтобы застить горизонт, но отчего-то хватило с лихвой, чтобы испортить настроение Максимилиану…
        Он был хмур с момента пробуждения. Весь в своих мыслях, на вопросы Эдны Макс отвечал нехотя, односложно и часто невпопад. А ведь еще вчера он был весел и до самой истинной ночи рассказывал ей что-то из истории раннего Юга, стихи читал… Теперь же, похоже, должен был выдаться тяжелый день, ибо Максимилиан выглядел мрачнее напитанной дождем тучи.
        Час, другой, третий… Эдна шла позади Макса в печальном молчании. Казалось, тот вовсе ее не замечает. Но, когда она попробовала отстать, чтобы проверить, так ли это, Макс остановился и подождал ее.
        Надеясь что-то спросить, Эдна заглянула ему в лицо… лучше бы она не делала этого!.. Взгляд Максимилиана был страшен… Глаза почернели: это расширились, как от испуга, зрачки, начисто вытеснив естественный карий цвет радужек. Неподвижны, глубоки и холодны были эти глаза. И было в них что-то, что заставило Эдну трястись мелкой дрожью, словно в ожидании чего-то жуткого.
        Видимо, из-за этого она так испугалась случайного путника, догнавшего их на дороге…
        Как-то незаметно вынырнул из подступающего тумана этот путник. В линялом сером плаще с огромным капюшоном. В мягких кожаных сапогах. При настоящем боевом посохе…
        Незнакомец решительно загородил Максу дорогу.
        - Что тебе нужно? - сурово осведомился у него Максимилиан. Голос его похрипывал от туманной сырости.
        - Ты мне нужен! - храбро, почти торжественно выпалил незнакомец. Судя по голосу, он был молод, но явно старше Макса. - Я искал тебя долго. И теперь я хочу сразиться с тобой. Как мастер с мастером. Здесь и сейчас! - в знак твердости своих намерений он откинул капюшон…
        Золотисто-рыжий, с короткими шелково блестящими усиками и едва намечающейся бородой… он был действительно очень молод. Не больше двадцати пяти лет. И не было в этом человеке ничего темного. Напротив, он так и лучился светом, словно данный момент - для него момент истины, пик всей жизни…
        - Нападай… - равнодушно сказал ему Максимилиан.
        Сердце у Эдны упало… Она помнила темный, холодный взгляд своего спутника, и ей казалось, что он просто убьет сейчас этого безрассудного рыжего парня… убьет холодно и цинично, под стать равнодушию, прозвучавшему только что в его голосе.
        Незнакомец немедленно атаковал… «Разговор» на посохах вышел короткий: сумев-таки отстучать три удара, рыжий оказался на земле. Вряд ли он даже успел понять, как это произошло.
        Упавшего обычно добивают, быстро и беспощадно… но Макс не стал этого делать. Он отошел от него на шаг и остановился, выжидающе глядя на своего странного противника. Тот встал и бросился в атаку снова…
        Все повторялось уже невесть какой раз. И всегда рыжий парень либо оказывался распростертым на земле, либо получал чувствительный удар, достаточный для того, чтобы перед глазами взметнулись искры и тело на пару минут отказалось повиноваться; удар болезненный, но не калечащий. Так тренируют своих учеников особо строгие мастера, но так не бьются посреди дороги с опасным, агрессивно настроенным чужаком…
        …Незнакомец упал на одно колено и вытер рукавом кровь, выступившую на губах. Серый рукав плаща запечатлел алый след.
        Наконец-то смирившись с поражением, парень осторожно положил свой посох на дорогу и поднял глаза на Макса.
        - Меня зовут Нирк Мисаль, - отрывисто произнес он. - Я… я так долго искал тебя, мастер… с тех пор, как впервые услышал о тебе в Луре… - слова тяжело давались разбитым губам. - Я был глуп и горд… Я хотел испытать свои силы, сразиться с тобой… Но теперь я понимаю, что я тебе не ровня… И я прошу… От всего своего сердца прошу тебя, мастер: возьми меня в ученики!..
        Молчание…
        Глядя в эти ясные, полные надежды глаза, Макс и сам потеплел душой. Липкие щупальца тумана равнодушия, успевшие коснуться ее, немного ослабили свою хватку.
        - Встань, Нирк Мисаль, - сказал он, подавая бывшему сопернику руку.
        Тот встал. И смиренно склонил голову, так как иначе он был чуть выше Максимилиана ростом.
        - Я не могу учить тебя, - разочаровал его Макс. - Но ты отлично сражаешься. Ты на верном пути. Со временем ты до всего дойдешь сам.
        Нирк грустно закивал и вдруг вскинул голову.
        - Не откажись хотя бы на время разделить со мной кров и пищу! - горячо попросил он. - Удели мне всего несколько дней!.. Я прошу так мало… учитель…
        Столь искренней просьбе просто невозможно было возразить. И Эдна на радостях крепко обняла своего Милиана, когда он согласился. То, что произошло здесь, на дороге, восхитило ее до глубины души. Это был праздник человеческой мечты, чести, духа… Эдна сейчас гордилась Максом больше, чем когда-либо… Хоть он и не стал менее хмурым и более разговорчивым, но не веяло, нет, не веяло больше могильным холодом от его потеплевшего взгляда.
        - Как далеко ты живешь? - спросил Максимилиан у Нирка Мисаля, когда они уже оставили позади дорогу и вовсю шагали по мокрой от тумана траве.
        - О, ты будешь смеяться, учитель! - мягко сказал он. - Я прошел в поисках тебя всю Обжитую Ничейную Землю - и встретился с тобой всего в дне пути от собственного дома!.. Тебе понравится мой дом. Небольшой. Уютный. С видом на рукотворное озеро…
        Мисаль говорил и говорил, враз напомнив Максу беднягу Гердона, дико стосковавшегося по простому человеческому общению за долгие годы одиночества в Зеленой Дельте. Вряд ли Нирк отшельничал столько; просто он нежданно встретил того, кого не чаял найти.
        …Говорят, учитель появляется именно и только тогда, когда готов ученик…
        …Отражение ущербной луны, трепещущее в воде. Рукотворный прудик, отведенный от протекающего неподалеку ручья… Нирк Мисаль вернулся домой. Его ждали. Не только сейчас; его ждали здесь всегда. Сметали сухую хвою с каменных дорожек, подновляли скрипучие перила узких прудовых мостиков - извилистых, как ход мысли, ради которой и ходят по ним… И всегда, так же, как сейчас, в приветливых окнах небольшого деревянного дома горел мягкий свет, чуть приглушенный кружевными складками штор.
        Нирк постучал. За дверью раздались радостные женские голоса. «Брат пришел!» - на разные лады повторяли они… А потом - веселое шлепанье босых ног по полу, ворчливое стариковское гудение сдвигаемого засова, полоса света, бьющего в ночь…
        - Это мои сестры, - представил Нирк Мисаль трех юных девушек, встретивших его на пороге. - Алини, Тикка и Юлана…
        Алини была высока ростом, статна и златовласа. А такой волевой взгляд, которым обладала эта прекрасная девушка, пришелся бы очень к лицу храброму воину. Толстая, тяжелая коса ее спускалась почти до колен, перевитая зеленой бархатной лентой. Удивительна была ее величественная, непокорная красота.
        Тикка была маленького роста, хрупкая и изящная. Она единственная в семье носила черные, как смоль, волосы. Свободно распущенные по плечам, они напоминали непокорный лесной водопад. Говорила и двигалась девушка живо и свободно, словно бабочка, порхающая в летний день над цветами. И улыбка ее была чудесна.
        Юлана была золотисто-рыжей, как брат, и ее волосы завивались так туго, что, казалось, чело ее обнимает огненное облако. Взгляд Юланы, радостный, был в то же время печален. Как два противоположных чувства сумели ужиться вместе? Видимо, у этого юного существа очень непростая судьба впереди…
        Макс вежливо склонил голову, приветствуя сестер Мисаль.
        - Заходите в дом, - пригласил гостей Нирк. И вскоре тяжелая дверь захлопнулась перед носом у тьмы, и засов был задвинут на место.
        - А ты так и не нашел своего мастера? - вздохнув, с улыбкой спросила Тикка, в который раз поражаясь странной причуде брата.
        - Нашел, - гордо отозвался Нирк Мисаль. - Вот он… Знакомьтесь - это мастер Макс. А это - мистра Эдна.
        - Пожалуйста, не надо звать меня мистрой… - смутилась девушка.
        Максимилиан промолчал.
        - Ужин дорогому гостю! - весело напомнил сестрам Нирк. Те, не раздумывая, начали накрывать на стол.
        - …Я не буду ужинать… - впервые подал голос Макс.
        Все взгляды обратились к нему, и в каждом читалось недоумение…
        - Мне… - он говорил тяжело и, казалось, подолгу подбирал каждое слово. - Мне нужно побыть одному. Я… болен…
        - Учитель, - обеспокоенно произнес Нирк, - чем я могу тебе помочь?..
        - Комнату… - ответил измученный голос. - Побыть одному… до утра…
        Нирк Мисаль увел внезапно захворавшего мастера вглубь дома, чтобы показать ему комнату.
        Уходя, Макс не глядя протянул Эдне посох.
        Сестры Мисаль и Ящерка переглянулись. Здесь, в теплом домашнем свете; здесь, где только что было так радостно, теперь воцарилось беспокойство и непонятная тревога.
        - Придется ужинать без мастера… - первой опомнилась Алини. - Надеюсь, ему полегчает утром. И часто с ним такое?.. Ты садись за стол, Эдна…
        - Нечасто… - грустно проронила Ящерка. - Но бывает…
        Она села на край скамейки и, обхватив посох обеими руками, прижалась щекой к гладкой донгоровой древесине, все еще хранящей тепло руки Милиана…
        Вернулся Нирк. Вид у него был озадаченный и смущенный.
        …Почти весь ужин прошел в молчании. Добрая Тикка пыталась разговорить кого-нибудь, но каждый разговор угасал, едва начавшись, подобно свече на ветру. Тяжело на душе было всем. Особенно Эдне. Она даже поесть не смогла толком: чудесная домашняя еда казалась безвкусной, как мокрая бумага, и больно царапала горло, в котором - так и чудилось - рос огромный тяжелый ком.
        - Я не могу больше… - не выдержала Эдна. - Я пойду поговорю с ним…
        Ей никто не ответил. Нирк и его сестры лишь молча проводили гостью взглядом. Эдна чувствовала его, этот общий, внимательный и ожидающий взгляд, ложившийся мягким грузом на плечи.
        …Что она могла сказать сейчас Максу? Что? Ведь он настолько замкнулся в себе, что, наверное, и говорить-то не захочет… Но, быть может, ей удастся растопить этот лед. Улыбкой. Добрым словом. Поцелуем… Как бы ни был мудр Максимилиан, тем не менее, он тот, кто он есть: одинокий, обиженный на жизнь мальчик. Нельзя оставлять его одного сейчас…
        - Милиан? - робкий полувопрос через порог.
        - Оставь меня… - холодный ответ чужим, мрачным голосом.
        Он сидел на кровати. Ссутулившись, оперевшись локтями на колени… Беспомощно свисающие кисти рук - на правой неправильно сросшиеся пальцы словно сведены судорогой, - опущенная голова…
        Набравшись смелости, Эдна подошла и тихонько присела рядом.
        - Милиан, что с тобой? - спросила она с участием.
        - Туман… - только и произнес он. Простое, ровным счетом ничего не объясняющее слово.
        - Расскажи мне… - попросила Эдна. - Тебе станет легче.
        - Уходи… оставь меня… - с нажимом повторил Макс. - Я не хочу сейчас ничего рассказывать…
        - Неужели ты боишься тумана, милый? - лукаво улыбнувшись, произнесла Эдна. - Тебя бьет дрожь… - добавила она, коснувшись его плеча. И подвела беззаботный итог: - Брось, ты, наверное, просто простыл!..
        Вот этого не стоило делать. Шутить неискренне. И вообще - шутить. Если до этого что-то только назревало в душе Максимилиана, то теперь оно взорвалось…
        - Уходи!!! - заорал он, в гневе сбрасывая с плеча тонкую руку Эдны. - Я просто хочу побыть один!!! Я что, много прошу?! Много?!! - голос у него сорвался, в единый миг понизившись до шепота. - Один…
        Эдна со слезами выбежала из комнаты и захлопнула за собой дверь. Она тяжело дышала, как после долгого бега; горькие рыдания душили ее…
        - …Эдна, милая, пойдем обратно на кухню… - кто-то робко трепал ее за плечо; сквозь пелену слез Эдна увидела Нирка. Сестры стояли чуть поодаль.
        Она не помнила, как очутилась на полу и сколько времени прошло… немного, должно быть…
        Нирк Мисаль взял ее под руку, помог встать на ноги и осторожно провел по коридору в зал, а потом усадил на скамейку. Юлана тут же сообразила простого успокаивающего чаю с душицей и молоком, чтобы помочь гостье прийти в себя.
        Когда Эдна перестала всхлипывать, заговорил Нирк. Голосом ровным и спокойным, как шум ручья, он говорил мудро и просто:
        - Не принимай это так близко к сердцу, Эдна. У великих мастеров часто бывает несносный характер. Почему?.. Расплата за талант, иной взгляд на мир или что-то еще… но, поверь, это так. Я знал много великих учителей; и крутой нрав был у каждого. Но это не значит, что они плохие, злобные люди. Просто они другие, не такие, как мы с тобой… Вот увидишь, утром мастер Макс попросит у тебя прощения, иначе совесть загрызет его насмерть.
        На последней фразе Нирк заглянул Эдне в глаза и улыбнулся. Уголки губ ее задрожали, невольно отвечая на утешающую улыбку. И на душе стало немного легче.
        …Макс и не ведал, какое переселение случилось из-за него в доме. «Ученик» уступил мастеру собственную комнату. Алини уступила брату свою, а сама переселилась к Юлане, наскоро соорудив из двух скамеек, взятых с кухни, себе кровать; ничего - накрытая мягким матрасом, такая кровать была ничуть не хуже обычной. Что же до Тикки и Эдны, то обе девушки были настолько миниатюрной комплекции, что легко разместились на одной кровати - в комнате Тикки. Половину ночи они с увлечением проболтали. О парнях, о городах мира и обо всем на свете, как лучшие подруги. Что и говорить, горе Эдна забывала быстро и не умела долго держать зла на кого-либо. Это истинно драконья натура, но и некоторые чистокровные люди (как Тикка) обладают этим даром - даром прощать и забывать страшное… Максимилиану никогда этого не постичь. Туман не позволит…
        Макс бредил… Задушенные горьким порошком в Дикой Ничейной Земле, эмоции возвращались. Эмоции всех девяти амбасиатов отряда. Коста, погибающий, вспыхивающий, как факел… веталы… баргесты… проклятый дрекавак тоже стоял перед глазами, как живой…
        Но были и другие эмоции, куда хуже страха…
        Тоска. Одиночество. Фанатичные мечты Ирина Фатума. Затерянные в горьком тумане равнодушия стихи Милиана Корвуса, теперь выходящие в мир изуродованными бредом до неузнаваемости…
        Все смешалось… Пульсировало в висках; гулкими ударами отдавалось в сердце…
        «Эдна… Эдна…» - стонал, звал ее Макс, но, едва вспоминая, как орал на нее недавно, в отчаянье грыз зубами подушку.
        …Всех, всех разогнал, кто хотел помочь. И теперь уже никто не придет унять нестерпимый жар и тысячи раздирающих душу страстей. Никто не поможет… И этой треклятой вины не искупить… Как много раз он уже говорил Эдне то, что вынужден был сказать и сейчас - «Прости…»? Достаточно, чтобы истрепалось, поблекло и потеряло всякую ценность это слово.
        Так он вспоминал. Но потом набегала новая волна рвущихся в мир эмоций, и Макс забывал все вновь. И вновь звал Эдну тихим, беспомощным голосом…
        О Небеса! Какая долгая выдалась ночь!
        Утром Эдна увидела молочную белизну чистейшего тумана за окном. Казалось, дом укутан снаружи мягкой сияющей ватой. Волшебное зрелище.
        Тикка еще спала (она так сладко улыбалась во сне, совсем как ребенок), а на кухне кто-то уже гремел посудой; и тянуло оттуда тонким, едва уловимым запахом готовящегося завтрака, от которого начинал урчать голодный желудок…
        Макс… воспоминания вчерашнего вечера нахлынули внезапно, жестоко разрушив утреннюю идиллию. «Пойду посмотрю, как он, - решила Эдна. - Если опять не в духе, то просто не буду его трогать…»
        Эдна оделась в заботливо подобранное для нее Тиккой шерстяное платье и, бесшумно ступая, направилась в комнату Макса.
        Дверь он не запирал…
        Первым, на что натыкался взгляд в этой комнате, была груда одежды на полу; рядом с ней стояли расшнурованные ботинки для мягкого шага. Эдна укоризненно покачала головой: «…маленький неряха и лентяй»… Как ни странно, эта мысль заставила ее улыбнуться.
        Но, как только Эдна подошла ближе и взглянула на самого Милиана, улыбка исчезла с ее лица…
        Он был бледен, почти бел. На груди его ритмично мерцал, переливаясь всеми оттенками красного, горящий обсидиан - Макс говорил Эдне, что носит харуспекс, но никогда не показывал его ей… и не зря: этот камень… он был ей страшен… он казался злобным глазом, наблюдающим, внимательно выжидающим чего-то… кровавым пауком, затаившимся в паутине грубых шрамов, покрывающих грудь Макса.
        - Милиан… - ласково позвала Эдна, заставив себя не обращать внимания на жуткий камень. - Что с тобой, мой хороший?.. Ты такой холодный… - сказала она, коснувшись его щеки, - ты весь дрожишь…
        Максимилиан с трудом разлепил веки… Покрытые густой сеткой лопнувших сосудов, белки глаз казались розовыми. Но сами глаза… карие, измученные, но ничем не напоминающие о той тьме, что бушевала в них вчера. И под этими глазами, такими родными и знакомыми, пролегли синие круги - следы тяжелой бессонной ночи.
        Холодный и бледный, Макс весь горел внутри: это самый разрушительный вид жара - когда чрезмерное тепло не уходит через кожу. За ночь парень совсем высох; щеки запали, губы растрескались в кровь… но, когда он с трудом разомкнул их, засохшие, кровавые, он не стал просить воды…
        Крепко - откуда только силы взялись! - он сжал выше локтя руку Эдны, словно боялся, что она вздумает уйти сейчас или исчезнет, как те видения, что навевал болезненный жар, переплетаясь с туманом… И начал говорить, вкладывая всю оставшуюся у него волю и правду в каждое слово… Это был стих, и он вынес его из самой жуткой ночи, как выносят на руках ребенка из горящего дома.
        Прости. Был груб. Но ты задела рану,
        Когда спросила на исходе дня:
        «Тебя бьет дрожь. Боишься ты тумана?»
        Да. Он иное значит для меня.
        Я плохо помню дни тех самых странствий,
        Когда терял товарищей в бою.
        Туман скрывал огромное пространство,
        Туман и душу ослепил мою.
        Чужая смерть стучала в сердце глухо,
        Слезою боли было не унять.
        И в том тумане жуткая старуха
        Искала острым лезвием меня…
        И находила… сколько раз я умер…
        Тогда я эти смерти не считал.
        Я стал един в своей печальной сумме
        Из девяти разрозненных начал.
        Туман… он ко всему был равнодушен.
        Я заболел туманом навсегда,
        И он порой окутывает душу -
        Я страшен и безжалостен тогда.
        «Прости…» Я говорю так слишком часто.
        Ты скоро верить перестанешь мне…
        Напоминанье о моем несчастье -
        Туманной дымки пелена в окне.
        Человеку следует говорить стихами, если он хочет достучаться до глубин драконьего сердца… хотя, конечно, Максимилиан знать этого не мог. Вряд ли его измученный разум вообще понимал, что происходит.
        …Пальцы, сжимавшие руку Эдны, бессильно разжались. Максимилиан сник, опустив голову на подушку и закрыв глаза. Казалось, он собирался уйти, устав бороться с самим собой…
        - Милиан! Милиан, вернись! - Эдна трясла его за плечи, не давая уйти в забвение. - Ты же лекарь; скажи, как помочь тебе, что делать?
        Сделав чудовищное усилие, Макс заставил себя разлепить веки снова. Несколько секунд он бездумно смотрел в потолок. Но потом - глаза миродержца прояснились, взгляд наполнился смыслом и силой.
        - Накрой меня, - сказал он четко; голос хрипел, но в нем ясно звучали сосредоточенность и воля. - Укутай меня как можно теплее. Нужно, чтобы жар вышел наружу, или он съест меня изнутри. И еще - мне нужно много пить. Хотя бы просто воду. Но лучше - горячий чай. С малиновыми листьями, душицей, зверобоем - что найдешь… Потом, когда я встану, я приготовлю себе лекарство сам…
        Он закрыл было глаза, но встрепенулся вновь, как только Эдна собралась бежать за теплыми одеялами и звать на помощь Мисалей.
        - Ты была права вчера, - тихо произнес Макс. - Я действительно простыл. Очень сильно. Видимо подступающая болезнь ослабила меня - потому вернулся туман…
        Тогда Эдна не поняла, о чем он говорит. Это было похоже на бред - связывать появление тумана за окном с такой причиной. Только вот слишком уж твердо и разумно это было сказано… Позже Максимилиан объяснит, что он имел в виду, говоря о тумане; расскажет о порошке равнодушия, о Дикой Ничейной Земле, не упоминая, конечно же Орден… Но тогда Эдне некогда было разбираться в тонких значениях слова «туман»… Она уже видела, и не раз, как люди умирали от такой суровой простуды, когда внутренний жар загонял сердце до такой степени, что оно начинало беспорядочно трепыхаться в груди, а потом останавливалось навсегда…
        Воспаление легких… и когда Максимилиан успел так простыть? Он долго перебирал в памяти холодные ночи под открытым небом и сырые туманные дни, думая возложить вину на какой-то из них, но на ум приходили совсем другие события: небольшая, но никак не желающая заживать рана Балы, и - смерть Джуэла; смерть, которой по всем законам не должно было быть… проклятые случайности… И зачем тебе это, Горящий?..
        …Обычный человек, которому повезло пережить разгар этой болезни, до выздоровления провалялся бы с воспалением легких несколько месяцев. Максимилиану хватило недели: он не был обычным человеком…
        - …Ты еще слаб, учитель, а на улице довольно сыро, хоть и солнце светит, - пытался отговорить Макса Нирк Мисаль, когда тот собрался впервые выйти на улицу, исхудавший, надрывно кашляющий и - чего греха таить - действительно очень слабый.
        - Я хочу на свежий воздух, - упрямо заявил Макс, в который раз подтверждая старое правило, гласящее, что у великих мастеров скверный характер. У самой двери он взял свой посох, неделю простоявший прислоненным к стене. - И, к тому же, я обещал учить тебя.
        Первые шаги по сырой утренней траве; ласка ветра, шевелящего волосы; тепло солнца, коснувшегося лица - все это наполнило душу Максимилиана небывалой радостью.
        Нирк, Эдна и сестры Мисаль с тревогой смотрели на него. Но все было в порядке.
        Максу вынесли во двор скамью, сидя на которой он мог смотреть, как тренируются Нирк и сестры, и спокойно высказывать замечания разной степени ценности по поводу их техники боя; сам он махать посохом пока был не в состоянии: сначала следовало немного «раскачать» отвыкшие от ходьбы ноги и выкашлять всю накопившуюся дрянь из легких. Для того, кто помнит, что чувствует Марнс рядом с детьми тьмы, простудный кашель и хрип - привычное и не слишком суровое испытание…
        Нирк и его сестры были несказанно рады даже «дистанционному» обучению и тренировались самозабвенно.
        Эдна сидела на скамье рядом с Максом, грела его тяжелую мозолистую ладонь в своих ладошках.
        - Милиан… - произнесла она робко. - Скажи, сейчас подходящее время, чтобы серьезно поговорить?
        - Говори, - повел свободной рукой Макс и радушно улыбнулся. Он был в прекрасном настроении и готов был с такой же улыбкой был выслушать все, что угодно.
        - Дело в том… - девушка смущенно закусила нижнюю губу. - …Ты столько раз рисковал жизнью ради меня… и даже не спросил, отчего на меня такая охота…
        - Я спрашивал, - весело отозвался Максимилиан. - Ты мне что-то соврала тогда, а допытываться я не стал. В конце концов, ты ведь тоже не спрашивала у меня, кто я и куда иду…
        - Спрашивала! - довольно ухмыльнулась Эдна. - И ты мне тоже соврал… Может быть, пора сказать правду, Милиан?
        Некоторое время они молча смотрели друг на друга, и никто не спешил открывать карты первым.
        - Кхм… - Эдна кашлянула, прочищая горло. - В Ничейной Земле не так давно появился какой-то пророк. Я слышала, его зовут Святой Кроган. Говорят, это слепой старик, который ходит из деревни в деревню и пугает людей грядущим концом света. В общем… в одном его пророчестве говорится так: «Придет темное дитя, чтобы разрушить обитаемый мир, и изумрудные драконы, в облике людей ходящие по этой земле, помогут ему». Мне кажется, кто-то богатый и мнительный услышал именно это «пророчество» и решил вмешаться. Другого объяснения я не нахожу…
        - Тебя сочли драконом? - Макс задумчиво поднял левую бровь.
        - Все гораздо хуже, Милиан… - вздохнула Эдна. - Я - дракон. Чистокровный дракон в человечьем облике. Мы… мы были легендой, пока не появился этот сумасшедший старик со своим «пророчеством». И тот, кто его послушал… Цена за убийство дракона теперь так высока, что… даже братья по гильдии наплевали на все принципы и начали охоту за мной. Не говоря уж об ассассинах…
        Эдна долго не решалась поднять взгляд на Макса. Как он отреагирует на такую правду?..
        Но все оказалось не так плохо.
        - Значит ты - дракон… - Макс лишь задумчиво закивал. - Чистокровный… - добавил он чуть погодя. - Знаешь, у меня есть один знакомый, у которого в жилах течет драконья кровь. Его зовут Орион Джовиб.
        - Джовиб? - слабо улыбнулась Эдна, все еще не веря, что Максимилиан столь спокойно и естественно воспринял ее откровение. - Джовибы - это потомки Зиги-Зиги - первого человека на нашем континенте. Но сейчас, должно быть, они совсем смешались с обычными людьми.
        - Да, он говорил… - припомнил Макс.
        - Послушай, - Эдна решила спросить прямо, - тебя что, не волнует то, что я сказала? Совсем?
        - Не то чтобы… - пожал плечами Макс и задал вопрос: - Сколько вы живете?
        - Несколько тысяч лет. Чистокровные. Полукровки - до двух тысяч. Четвертькровки - до трехсот. Остальные приближаются к человечьему веку…
        - Нормально… - Максимилиан махнул рукой в сторону. - Я вот тоже собираюсь прожить тыщи две-три, а то и поболее. Самое то.
        - Ты что, шутишь? - фыркнула Эдна.
        В ответ юный миродержец, честно поведавший ей о своих планах на бессмертие, расплылся в лучезарной улыбке. Недоумение, отразившееся на лице девушки-дракона, столь позабавило его, что он не удержался от смеха и смеялся так заразительно, что Эдна присоединилась, а Мисали с любопытством обернулись, надеясь расслышать хотя бы кусочек удачной шутки.
        …Этот день значил для Эдны очень много.
        Она полагала правду о себе суровым испытанием для человеческого мальчика, тронувшего ее сердце, но тот воспринял ее так просто и спокойно… да еще и заявил о намерении прожить столько же. И это заявление, которое Эдна так поспешно объявила шуткой, почему-то не давало ей покоя.
        До полного выздоровления Максимилиан провел в доме Мисалей три недели. Он оказался хорошим учителем. Посох, меч, знахарское искусство, ненавязчиво пересказанные идеи Сохраняющих Жизнь, собственные стихи под настроение… Мисали провели все это время в нескончаемом восторге от упрямого и зачастую своенравного мастера.
        Близилось время ухода, когда Тикка поведала Эдне о том, что она, Алини и Юлана очень обеспокоены: брат всерьез собирается уйти с Максом, несмотря ни на что. Эдна обещала поговорить с ними обоими. Но если Нирк не захотел ничего слушать, то Максимилиан спокойно кивнул: «Не волнуйся, все будет хорошо»…
        И вот уход уже намечен на завтрашнее утро.
        …Эдна и сестры весь вечер просидели у окна, глядя на две фигуры на узком извилистом мостике, среди дрожащей серебристым светом воды. Учитель - в черном фарховом плаще; ученик - в плаще бело-сером, как туман того, первого дня… Они говорили о чем-то. И слов было не разобрать, а лица скрывала ночь.
        Утром было прощание. Сестры обняли Эдну, с которой здорово подружились за все это время; юные воительницы так и не сумели отпустить подругу без слез. С Максом простились более сдержанно, как со старшим (что было истинной правдой, если сложить возрасты девяти амбасиатов, которых он помнил)… Нирк Мисаль был хмур и явно расстроен, хотя скрывал это изо всех сил.
        - Благодарю вас за все, - сказал всем Мисалям Макс. - Пусть будет благословен ваш тихий дом под Небесами. Мы еще встретимся вновь… А для тебя, мой ученик… - Макс впервые назвал Нирка так, и тот сразу воспрял в надежде… - Для тебя у меня есть послание, - он протянул ученику запечатанный конверт. - Открой его, когда наступит вечер этого дня. Не пытайся догнать нас. Мы уйдем в трансволо, как только выйдем за границу карламана.
        Я не прощаюсь, друзья… я говорю до свидания…
        - Если ты все же уходишь, учитель… - подал голос Нирк Мисаль. - …и у меня для тебя есть послание, - в руках его оказался гладкий посох из диадемовой древесины, славящейся прочностью, долговечностью и красивым рисунком. - Это оружие оставил мне отец, а ему - его отец… Мы звали этот посох молчащим, в нашей семье никто никогда не пользовался им. Он словно ждал тебя, был сделан для тебя.
        Нирк перехватил посох, как меч, и - потянув за рукоять, обнажил скрытое в нем лезвие катаны… Теперь стало ясно, почему кто-то выбрал именно диадемовое дерево: его извилистый рисунок маскирует истинную сущность посоха. Ни за что не заметишь, что это не простая длинная палка, а в общем-то ножны для меча, и переход между ножнами и рукоятью, благодаря пляске извилистых линий, неразличим для того, кто не знает…
        У Макса дрогнуло сердце: нет, никогда он не привыкнет к веренице совпадений, сопряженных случайностей, происходящих по милости Горящего: ведь именно такой меч он безуспешно искал в огромной оружейной Лура. Ему нужен был посох, чтобы нормально ходить и не привлекать особого внимания. И - ему нужен был меч, чтобы благополучно завершить свою миссию…
        - Благодарю тебя, ученик! - горячо произнес он, принимая меч-посох. И добавил с виноватой улыбкой: - Мне нечего дать тебе взамен, кроме моей донгоровой палки…
        - Ты уже и так дал очень много, - возразил Нирк. - Ты учил меня и моих сестер, и учеба эта бесценна. А посох, помнящий твои руки, я приму как высший дар. Я передам его своим детям, а те своим… Мы будем всегда помнить великого мастера и его дела…
        Макс грустно усмехнулся последнему слову. О да, эхо его дел, возможно, дойдет и к порогу этого доброго дома. Что тогда будет думать о нем его случайный ученик…
        - Храни вас Небо, - тихо проронил Максимилиан, бросая последний взгляд в сторону дома Мисалей. Дрожала, подсвеченная пламенем рассвета, вода в рукотворном пруду. И печальные хозяева стояли на пороге, глядя вслед уходящим…
        - …Дом опустел без них… - грустно сказала Алини, опускаясь на скамейку.
        Тикка и Юлана сели рядом. Один лишь Нирк стоял неподвижно, словно каменный страж, прижав к груди донгоровый посох и закрытый конверт с посланием. Глаза его так и горели; сложно представить, что творилось в душе и мыслях Нирка Мисаля, когда он смотрел, как уходит тот, кто мог бы стать его учителем. Тем самым учителем, о котором он мечтал с детства…
        Сестры переглянулись и с сочувствием посмотрели на брата. Конечно, бедняга не успокоится до самого вечера, пока не вскроет таинственный конверт…
        Как она тяжела, свобода
        Для твоих неокрепших крыл!..
        Не ищи же, мой друг, кого-то,
        Кто бы вел тебя и учил.
        Кто бы мудрость седых столетий
        На ладони тебе поднес,
        Кто сумел бы легко ответить
        На гнетущий тебя вопрос.
        Не ищи ты кого-то, где-то,
        Кто грозил бы самой грозе,
        Кто познал бы все грани света
        И сумел бы вместить их все.
        Небо каждому дарит лучик;
        Кто успел, тот его поймал…
        Каждый странник тебя научит
        Знакам жизни, что ты не знал.
        И случится однажды встреча…
        Ты поднимешь взгляд к небесам
        И поймешь: твой учитель вечен,
        Твой учитель - и есть ты сам.
        Моему доброму другу Нирку Мисалю, с пожеланиями всех благ и счастья.
        Я не прощаюсь. Я говорю до свидания. Мы еще встретимся с тобой.
        Макс М.
        Утром Алини, Тикка и Юлана увидели своего брата совершенно другим. Казалось, в его душе произошло что-то чудесное. Он был светел, как солнечный день, и глаза его излучали невидимое простым взглядом, но ощутимое чуткой душой сияние. Он понял, нашел наконец то, чего ему всю жизнь так не хватало; преобразился… и теперь, с трудом подбирая словесное описание пережитому, пытался рассказать о нем сестрам. Они слушали, но ни единым словом, ни единым жестом не выдали того, что им знакомы эти слова: ведь то же самое они втолковывали брату много лет, пока он скитался от одного мастера к другому и искал свой абсолют… но тогда он был слеп и не слушал. И тем более велик учитель Макс, что сумел открыть ему глаза…
        Глава двадцать пятая. Любимая суббота
        Я слеп. Когда погиб мой единственный сын, слезы горя иссушили мои глаза, но, благодаря милости Высокого Неба, открыто мне было иное зрение.
        И видел я, как пришел туман с моря и разверзся, оставив на земле темное дитя. Видел я, что дитя это не плачет. Видел я мертвенный холод в детских глазах его. И накрыла его драконья тень. И дракон тот понес весть своим собратьям во все концы мира, и приняли они облик человеческий, скрыв под мягкой кожей свою изумрудную чешую.
        А потом видел я конец света, когда треснул мир на две половины, и тьма затопила его. Бессильны были великие миродержцы, и темное дитя взирало на них сквозь пелену тумана равнодушия.
        И изрек я братьям и сестрам моим: «Придет темное дитя, чтобы разрушить обитаемый мир, и изумрудные драконы, в облике людей ходящие по этой земле, помогут ему» и велел разнести эту весть во все концы населенного людьми Омниса, дабы обрушились люди на изумрудных приспешников тьмы и остановили всеобщий крах. Слышащий да услышит мой вопиющий глас.
        Святой Кроган. Апокалипсис. Откровения 13:2, 13:3, 13:4, 13:5
        Эдна была поражена красотой и размахом трансволо. Но так поражен бывает романтик, а не прожженный профессионал. Если второй, которому давно приелись все эти мерцающие звезды, отметил бы лишь невероятные десять минут и чрезвычайную юность мага, то сердце первого наполнилось бы простым и искренним счастьем от распахнувшейся перед ним панорамы бескрайнего мира.
        Эдна почти ничего не смыслила в магии… именно потому ее радость была так искренна. И Максимилиан любовался этой искренностью, впитывая ее, как впитывает любой свет черный фарх… Милой, доброй девушке не было никакого дела до пресловутых, недостижимых, нечеловеческих десяти минут, за которые он сотворил все это волшебство. И это было прекрасно.
        Было двенадцать с половиной часов дня по местному времени. Стояла настоящая южная жара, именно такая, в которую никто из местных и не подумает появиться на пляже. Макс и Эдна неторопливо шли почти безлюдной песчаной кромкой моря. Почти - потому что редкие отдыхающие все же нарушали общую картину запустения: судя по девственной белизне кожи, это были приезжие, еще не имеющие горького опыта общения с полуденным южным солнцем. На странных путников они поглядывали с недоумением. И не потому, что их волновали жуткие шрамы Максимилиана, которому пришлось снять плащ и куртку, чтобы меньше страдать от жары. Возможно, они просто гадали, почему эти двое одеты не по погоде, и тихонько посмеивались над ними. Что до шрамов…
        - …Я наложил Чарм, - пояснил Макс Эдне. - Это простенькое заклинание привлекательности. Они ничего не меняет в человеке, просто влияет на восприятие его окружающими: те перестают заострять внимание на недостатках внешности…
        - Для меня ты всегда красивый, - почти с вызовом произнесла Эдна.
        Макс криво улыбнулся, но ничего не ответил… Хотел бы он знать, что обычно говорят в таких случаях…
        - Ты знаешь, где мы? - решил он перевести разговор в иное русло.
        - Это Кариба, - Эдна пожала плечиками. - Славный добрый городок у моря. Многие мои родичи живут здесь.
        - Угу, - кивнул Макс. - Потому я и открыл трансволо сюда. Здесь тебе будет спокойнее и безопаснее…
        - Эй, молодые-красивые! - окликнул их бодрый голос.
        Они дружно обернулись и увидели милую пожилую женщину, стоявшую в дверях небольшого бамбукового домишки - в таких обычно продают приезжим прохладные напитки и безделушки.
        - …Вы чего одеты не по погоде? Небось, недавно в городе… - продолжала весело тараторить женщина, смешно жестикулируя ловкими загорелыми руками. - И гуляете в самый жар… Заходите. У меня здесь тень, холодный сок, да и одежду вам подберем по сезону…
        Эдна вопросительно посмотрела на Макса: так уж повелось у них, что за хмурым пареньком всегда оставалось решающее слово. На этот раз он просто развел руками: мол, почему бы и нет?..
        …Как и полагается парню, Максимилиан был непритязателен к одежде. Он сразу же выбрал себе практичный и неброский костюм из тонкой льняной ткани и простую соломенную шляпу.
        Теперь он, одетый по-южному, сидел на изящном плетеном стуле, положив ногу на ногу и потягивая охлажденный апельсиновый сок через трубочку, и наблюдал, как Эдна, перебирая пестрые наряды, пытается сделать непростой выбор. То и дело она пыталась задавать Максу вопросы. Спрашивала, будет к лицу ей то или это, но ответы, по ее мнению, у него выходили крайне невразумительные и бесполезные.
        - …Смотри, какое чудо, Милиан! - воскликнула Эдна, показывая ему очередное легкое платьице. - Как считаешь, пойдет мне такое, с глубоким вырезом?
        - Нет, - покачал головой Макс.
        - Почему это?! - возмутилась девушка.
        - Шрам будет виден, - спокойно ответил Макс на это. Он вспомнил о стигийской стреле, оставившей Эдне отметину сродни тем, что носил он сам.
        - Глу-у-упый, - ласково протянула Эдна и, схватив понравившееся платье, побежала одеваться.
        Максимилиан недооценил силу преображения: увидев Эдну в новом наряде, он скверно поперхнулся соком… В походной одежде она была похожа на мальчишку; сейчас перед Максом стояла удивительной красоты девушка.
        - Что-то не так? - спросила Эдна лукаво.
        - Нет… - Макс несколько долгих секунд откашливался, стуча себя кулаком по груди, пока наконец не сумел сказать: - Ты… ты прекрасна.
        Поднявшись со стула, он подошел к Эдне и осторожно приобнял ее за талию.
        - Куда шрам дела, красавица? - шутливо спросил он.
        - Я - дракон, - с улыбкой напомнила Эдна, положив руки ему на плечи, - я делаю со своим человеческим обликом, что хочу…
        Макс не понял, что произошло, и момента изменения не уловил… Миг назад он обнимал хрупкую юную девушку с почти детской фигуркой и едва наметившейся грудью; теперь же - и когда она успела так измениться?! - Эдна выглядела взрослой… эдакой дамой лет двадцати трех. Зрелая, сформировавшаяся фигура; лицо, хранящее след южной скуки, пресыщенности мужским вниманием и надменности, столь часто свойственной таким вот жгучим красоткам.
        - Не надо… - сказал Макс, отстраняясь и отводя взгляд. - Пожалуйста, верни все как было… - сдержанно проговорил он, по-прежнему глядя в сторону.
        - Извини, что напугала…
        Когда Максимилиан вновь посмотрел на Эдну, то сумел вздохнуть с облегчением, узнав прежние черты.
        - Вот… - произнесла она чуть виновато. - А ты говоришь, шрам…
        В каком-то неожиданном порыве, Макс крепко прижал Эдну к себе и зажмурился, точно пытаясь удержать просящиеся слезы. Он решился отпустить ее только когда почувствовал на себе чужой взгляд.
        - Молодежь… - с умилением произнесла хозяйка бамбукового домика.
        - Сколько с меня? - деловито осведомился Макс, доставая кошель.
        - Пятнадцать монет серебром. Сумка для старой одежды - бесплатно…
        Сумка пришлась очень кстати. Это фарховые плащи можно было уложить в два небольших свертка - тем и славится настоящий фарх. Остальное же пришлось бы нести в руках. А так, с этой новой сумкой, от северянских отдыхающих Макса с Эдной отличить было сложно. Разве что диадемовый посох смотрелся немного странно.
        - Где мы можем найти твоих драконьих родичей? - спросил Макс, когда они уже шагали по выбеленной морской солью брусчатке городских улиц.
        - Они сами нас найдут, Милиан, - ответила Эдна.
        В своем новом платье, в изящных сандалиях на тонкой подошве, она шагала легко и свободно; и ветер играл ее смешными стрижеными волосами…
        «Я буду с тобой, - вдруг подумал Макс. - Все те тысячи лет, которые живет дракон. Совсем ненадолго я оставлю тебя. Пока не вернусь с бессмертием…» Эта мысль захватила все его существо, и самые радужные мечты встали перед мысленным взором… Никогда, никогда человек не чувствует момента, с которого начинает слепнуть!.. Ослепленные любовью. Ослепленные мечтой… Говорят, им можно все простить. Но они потом редко прощают себя сами…
        Драконы не спешили показываться на глаза. А Макс не спешил их искать. Дабы переждать тяжелую дневную жару, он снял комнату в одной из недорогих гостиниц для отдыхающих… Деньги подходили к концу: всего тридцать пять монет серебром осталось от тех ста, что заплатил Максимилиану Урхан.
        Это был серьезный повод задуматься… Для штурма Цитадели Влады нужно нанять девятерых. Это должны быть опытные, бесстрашные вояки, хорошо знакомые с тенью. Такие запросят дорого. И половину - вперед…
        - Почему ты такой грустный, Мил? - с участием спросила Эдна, присаживаясь рядом.
        Он заглянул в ее большие, удивительные глаза и попытался изобразить улыбку. Потом неохотно поведал о проблеме с деньгами.
        - А сколько тебе нужно? - спросила девушка.
        - Тысяч пять серебром… - пожал плечами Макс.
        - Как много… - Эдна схватилась за голову. - Я не украду столько. Прости…
        - Тебе не за что просить прощения, - Максимилиан вновь осторожно обнял ее. - И красть ничего не надо. Не вздумай…
        - Ты не хочешь рассказать, зачем тебе столько денег? - спросила Эдна.
        Некоторое время Макс молчал, размышляя, стоит ли посвящать ее в тайну. Потом решил, что если и можно еще доверять кому-то в этом мире, то только ей.
        - Я говорил тебе о бессмертии, - сказал он, нахмурившись. - Так вот, я не шутил. Я собираюсь прожить долгую жизнь, и прожить ее с тобой… И, когда я называл себя вором, я тоже не обманывал тебя. Я украл кое-что из Серой Башни, за что и поплатился… - он провел рукой по изуродованной шрамами правой стороне лица. - Теперь я должен довести начатое до конца. Теперь я буду умнее. И в Цитадель Влады я собираюсь пойти не один. Мне нужно девять отчаянных парней…
        - Цитадель… - грустно кивнула Эдна. - Я бы сказала, что это безнадежно, если бы не знала тебя, Милиан.
        - …А деньги нужны мне, чтобы нанять людей, - продолжал Макс. - Еще нужно заплатить тому, кто приготовит мне звездный яд и будет потом держать язык за зубами.
        - Звездный яд - что это? - с искренним удивлением произнесла Эдна. - Я никогда не слышала ничего о нем.
        - Не могла слышать. Это редкий рецепт… Скажи, ты когда-нибудь видела детей звезд - Ориона и Астэр?
        - Нет. Но много слышала о них.
        - Они не люди, у них иной метаболизм. И звездный яд, безопасный для человека, для них смертелен.
        - Милиан! - взмолилась Эдна. - Не делай этого! Я не хочу, чтобы ты убивал их…
        - Я и не собираюсь, - успокоил ее Макс. - Я специально добавил в этот рецепт болотный жог, чтобы замедлить действие яда. Астэр успеют спасти, поверь мне… - и спросил. - Веришь?
        - Верю… - девушка грустно опустила голову и, словно идя против своей воли, произнесла: - Я приготовлю тебе этот яд…
        Макс отрешенно кивнул. Не нравилось ему, как начинают поворачиваться события. За всем виделась неотвратимая, как рок, воля Горящего. И, кажется, Максимилиан знал, что будет следующим шагом…
        У него просто нет выбора. И это не отговорка в угоду совести. У него действительно не осталось никакого выбора. Даже отказаться от своей миссии он теперь не в силах. Эдна… единственный шанс быть рядом с ней - добыть себе бессмертие. И Макс слишком полюбил эту девушку, чтобы отказаться от нее. Ему претило, что все это подстроено Горящим, но он уже ничего не мог с собой поделать.
        Ловушка захлопнулась…
        - Ох, Милиан, - вздохнула Эдна и нежно коснулась пальчиками его изуродованной щеки, - мы с тобой все время испытываем друг друга всякими страшными тайнами… Когда же все это закончится?..
        - Скоро, - пообещал он и поцеловал свою Эдну. Все, чего хмурый мальчишка никогда не высказал бы словами, поведал долгий, чувственный поцелуй…
        День прошел мимо. Воздух, напоенный запахом моря, постепенно холодел. Все больше людей появлялось на улицах. Но, сколько Эдна ни смотрела в окно, она не увидела в пестрой толпе ни одного знакомого лица. Максимилиан, вытянувшись во весь рост на кровати и заложив кисти рук за голову, наблюдал, как его любимая вглядывается в происходящее за окном и, смешно закусив нижнюю губу, пытается что-то там разглядеть. Волнуется. Ждет.
        Сам он уже нашел ту сокровенную гавань в своей душе, где можно быть в мире с собой, несмотря на то, что уже сделано, и то, что только предстоит сделать.
        …Дважды им приносили еду и напитки: Макс, по обыкновению своему, не хотел лишний раз спускаться в общий зал. А когда Эдна не смотрела в окно, он развлекал ее, подбирая стихи и песни повеселее. Это были не его стихи и песни: он веселых писать никогда не умел. Все, что он рассказывал и напевал сейчас, принадлежало светлой памяти Оазиса и Балы.
        Над Карибой раскинула крылья могучая южная ночь. Огромные звезды зажглись на небе. И, словно передразнивая их, - множество больших и малых огоньков вспыхнули на земле. В южных городах любят бумажные фонарики из разноцветной бумаги, которые окрашивают в самые невероятные цвета однообразный свет помещенных в них Лихтов. Но такого размаха, как этой ночью, Макс не ожидал… Видя воодушевление Эдны, он окончательно убедился, что происходит что-то особенное.
        - Что празднуют? - спросил он.
        - Субботу! - весело улыбнулась Эдна. - Я совсем забыла, что сегодня суббота. Во всех южных городах это праздничный день… - договорив, она вдруг сникла. Должно быть, вспомнила о нелюдимости Макса…
        Он так и понял. И - черт возьми - именно сейчас он меньше всего хотел ее огорчать.
        - Ты хочешь, чтобы я был веселым? - спросил он.
        - Не надо мучить себя, - грустно отозвалась Эдна. - Будь таким, какой ты есть…
        - Хорошо, - весело усмехнулся Максимилиан. - Так знай: я самодур и все должно быть по-моему! - он вскочил с кровати и картинно взмахнул руками. - Сегодня я хочу праздника! Вот так! Возражения не принимаются.
        Эдна просияла и на радостях крепко обняла Макса. Порывисто поцеловав его в губы, она шустрой белкой бросилась к выходу в большой, южно-черный и сияющий праздничными огнями мир…
        …В южные субботние вечера всегда бывает много работы у молодых магов, и мелкие медяшки щедро наполняют карманы любого, кто умеет накладывать Чарм - ведь каждому хочется быть красивым в праздник - или зажечь простой Лихт в воздухе - их хватают руками, словно горячую картошку, и рассовывают по бесчисленным бумажным фонарям.
        Фонари сияли всюду: в руках веселых прохожих, на крышах домов, и - самое восхитительное - среди морских волн. Поставленные на крохотные лодочки, свернутые из листьев смолистой пальмы, мерцающие фонари покачивались на спокойных волнах невероятных размеров стаями, длинными вереницами или поодиночке. Завораживающее, чудесное зрелище… Множество людей столпилось на берегу, и каждый с волнением следил за судьбой своего фонарика.
        Макс и Эдна тоже запустили по одному, но их постигла неудача: фонарь Эдны перевернулся погас в воде почти сразу, а фонарь Макса долго покачивался на волнах один, потом его цветастая бумажная шкурка вспыхнула и сгорела. Пришлось утешать Эдну, что не стоит видеть в этом дурного знака: это просто две случайности… Опять случайности!.. Макс наскоро придумал другое объяснение: во всем виноваты неловко свернутые из листьев лодочки. Вот и все.
        Оставив за спиной мерцающее праздничными огоньками море, они углубились в город. О, это был почти кулдаганский Торгор: ночная темень, яркий свет и веселый шум в той же пропорции!..
        Молодые маги развлекались вовсю, творя простые, но зрелищные и яркие заклинания. Под праздник люди с радостью принимали всё: и непрофессиональное самопальное колдовство, и откровенные ляпы и неудачи - так порой получалось даже веселее.
        …Эдна остановилась, засмотревшись на парня, жонглировавшего двумя десятками Лихтов сразу. Максимилиан беззвучно усмехнулся: стоило ей только попросить, и он устроил бы такое же представление (даже лучше!), не выходя из гостиницы - ей-богу, и ради этого надо было идти на праздник?!. Но он тут же одернул себя: не ради этого… ей просто нравится быть среди веселых, красивых (пусть и в основном от Чарма) людей, и он, Максимилиан, будь он хоть трижды миродержец, маг, воин и поэт, никогда не заменит Эдне целого мира. Это уже давно пора было осознать…
        Эдна обернулась, чтобы что-то сказать Максу, но застыла в изумлении, как и несколько десятков человек, уже наблюдавших это зрелище… Максимилиан жонглировал Лихтами… Их у него было ровно столько же, сколько у того парня. Одно но: все они были Северные! Холодные, как лед; исполненные дрожащего голубого сияния.
        Со всех сторон посыпались отчаянные просьбы: каждый хотел такой Лихт для своего праздничного фонаря, каждый был уверен, что такое чудо должно обязательно принести ему счастье. Предлагали серебро; для некоторых, судя по их одежде, это серебро было последнее…
        В итоге Макс раздал все Лихты бесплатно. Потому, что, устрой он сейчас бойкую торговлю… он бы просто перестал себя уважать. Для этих людей Северный Лихт так близко от Цитадели - чудо. А чудесами не торгуют.
        Далекие звуки песен привели Макса и Эдну в одну из прибрежных таверн. Вернее, это Эдна притащила упрямого Макса сюда за рукав.
        С каким упоением она слушала всех этих певцов из разных уголков обитаемого мира! Максимилиан не мог оторвать взгляда от ее выразительного личика.
        «Кто предложит самую диковинную песню?! - бойко кричал кто-то из толпы. - Самую новую! Самую редкую?!» - «Подходите-подходите! - подхватил клич предприимчивый хозяин таверны. - Победителя я щедро награжу!»
        …Эдна с тоской смотрела, как веселые, нарядные девушки уговаривают своих парней поучаствовать в намечающемся песенном соревновании… Вот первый смельчак вышел на сцену и затянул что-то пиратское. Но знающий народ быстро подхватил и продолжил, показав, что песня эта далеко не так нова и редка, как казалось парню. И он благоразумно сошел со сцены, немного огорченный, но совсем немного: девушка ждала его и тут же заключила в объятия.
        …Как неожиданно нахлынуло одиночество!.. У Эдны никогда не будет ничего такого… Опустив голову, она уже собиралась уйти, как заметила, что Максимилиана нет с ней рядом. Миг спустя Эдна нашла его глазами в толпе - и не поверила своим глазам…
        Милиан, нелюдимый Милиан пробирался к сцене!.. Зря Эдне казалось, что он никогда не замечает ее печали…
        Хромого паренька с посохом встретило выжидающее, полное любопытства молчание. Он улыбнулся Эдне со сцены и сказал всем:
        - Я спою вам песню на языке Черных Островов. И я говорю сразу: никто из вас не знает такой песни…
        Глубоко вздохнув, он запел…
        Удивительно, как у пятнадцатилетнего мальчишки, который, к тому же, недавно перенес тяжелую болезнь легких, хватило дыхания исполнить это…
        Песни островитян протяжны и необъятны, как море, омывающее сами острова. Тяжело просто исполнить одну. А уж исполнить так, чтобы она брала за душу и благодарные слезы текли по щекам слушателей… это надо быть настоящим чернокожим островитянином… это надо родиться на Черных Островах…
        …Макс пел так, как пел бы Бала, будь он жив… Да, это была память Мараскарана, самая сокровенная ее часть: эту песню сложила мать Балы к рождению сына. Таков обычай далеких островных земель: каждому ребенку должна быть дарована собственная песня. Ею он будет встречать каждый новый год своей жизни. И под нее уйдет в мир иной…
        Чуть позже Макс переведет ее Эдне, даже не пытаясь перестроить слова так, чтобы появилась рифма, ибо слишком ценны сами слова…
        Над спокойным морем
        летела крикливая чайка,
        Заклиная: погаснут звезды;
        звезды погаснут в эту ночь.
        И спустилась ночь,
        и звезды погасли.
        И плакали женщины и дети,
        и могучие мужчины плакали.
        Страшно без звезд черной ночью,
        страшно и одиноко.
        Но прослышал о горе людском
        дракон с изумрудной чешуей,
        прилетел через морские дали
        и спросил: напророчила чайка
        вам беду? Оттого ли
        плачут женщины и дети,
        и могучие мужчины плачут?
        Оттого ли так одиноко и страшно
        в ночи без звезд?
        И сказали люди: так было,
        воистину, добрый небесный странник.
        Что же теперь делать нам,
        как чудесные звезды вернуть?
        И сказал дракон так: соберите мне
        жемчугов со дна морского.
        Пусть маленький мальчик
        несет их в ладонях.
        Заберу я его на небо.
        И унес дитя в черную ночь,
        и засияли вновь знакомые звезды.
        И перестали плакать женщины и дети,
        и могучие мужчины. Плакала
        только мать того мальчика,
        что нес жемчуга
        в ладонях дракону.
        Не хотело звездное небо
        вернуть обратно дитя.
        Но вот сказали ей: утешься, женщина,
        возвращается добрый дракон.
        Несет он мальчика твоего
        на могучей спине.
        И возрадовалась мать,
        обнимая сына, но крикливая чайка
        закружилась над ней: не твой это сын!
        Подменили душу ему
        и взгляд ясный подменили.
        Звездный ребенок на руках твоих.
        А сынок твой играет на небе,
        жемчуга роняет в морские волны.
        Заплакала мать безутешно.
        Солоно стало море,
        как горючая слеза.
        Только зря беду кличет крикливая чайка.
        До тех пор, пока горят звезды,
        не обидит никто звездного мальчика,
        и земного не обидят на небе.
        И драконов будут чтить,
        изумрудную чешую носящих.
        А когда вернется в море
        весь собранный жемчуг,
        утешится в грустном мире
        каждая плачущая мать.
        Все, кто слушал, притихли. Миг тишины - как миг истины… А потом весь общий зал прямо-таки взорвался криками. Многие просили спеть снова. Но Макс не смог бы, даже если бы захотел: он так охрип, что теперь едва мог говорить. Пока герой вечера, прихрамывая, спускался со сцены, кто-то сунул ему кружку эля - та пришлась весьма кстати, чтобы омыть горящее от перенапряжения горло.
        Из пестрой толпы навстречу Максимилиану бросилась счастливая Эдна и повисла у него на шее. Макс не пошатнулся, лишь крепче оперся на посох: он не хотел казаться слабым ни себе, ни кому-то еще. Будь здесь чуть больше места, он подхватил бы Эдну на руки…
        Хозяин сдержал слово и выдал поистине царский приз за одну эту песню: тридцать монет серебром и два музыкальных кристалла. В один уже была заключена исполненная Максом песня (хозяин не терял даром времени, как только услышал о Черных Островах; можно вообразить, сколько он выручит, продавая кристаллы с такой экзотикой), другой кристалл был чист…
        Тот, что с песней, Макс отдал Эдне, а второй оставил пока у себя. Что же до денег, то за эту ночь все тридцать монет были потрачены.
        Так закончилась суббота…
        Глава двадцать шестая. Чистый кристалл
        Разные бывают пророчества. Мне выпало целых два. Одно кричал на городских улицах безумец Кроган. Это было злое. Другое - доброе - пришло ко мне с Черных Островов, с памятью Балы Мараскарана. Они были так похожи. И так различны. В одном я губил мир. В другом спасал.
        Я до сих пор не знаю, какое выбрал на самом деле.
        Максимилиан. «Письма…»
        - …Город такой тихий, - с нежностью произнесла Эдна, глядя на серенькое утро за высоким арчатым окном. - После праздника всегда так… Слышно, как дышит море… как поют птицы… Только изредка кто-нибудь пройдет по улице: воскресное утро, все спят…
        Она перевела взгляд обратно на Максимилиана. Тот безмятежно лежал на кровати, поверх одеяла. Было жарко, и рубашку он снял; не так давно Эдне удалось приучить его не прятать от нее своих жутких шрамов. «Ты мой, - говорила она. - Ты мой весь. Родной, близкий… Красивый…» И скупое утреннее солнце, тепло касавшееся грубых узоров, начертанных белыми рубцами на бледной коже, уже ничего не значило для Макса…
        Но он действительно был красив. Худощавый и широкоплечий юноша, в котором уже угадываются взрослые черты. А шрамы… как отметины, оставленные временем и варварами прекрасной мраморной статуе, они не могут испортить истинной красоты.
        - И ты такая тихая… - шепотом произнес Макс; после вчерашней песни голос у него совсем пропал. - …Ты прекрасна, Эдна.
        Тонкая простынь, наброшенная на голое тело, шла ей невероятно. И легко, в этом смиренном сиянии утра, представлялась пара пушистых белых крыльев за худенькими плечами.
        Странную картину нарисовало воображение: рядом с Эдной, светлой и крылатой, Макс вдруг ясно увидел себя, хмурого и сурового… и, сложенные, словно жесткий дождевой плащ, чуть возвышались над плечами совсем другие крылья: кожистые, черные, перевитые сетью вздувшихся жил…
        В груди стало жарко, и взгляд отразил этот внутренний жар.
        - Иди ко мне… - шепотом позвал Макс, протягивая руку, как ожившая тьма простирает свое крыло. И светлое создание повиновалось… Все верно. Так должно и быть. Ибо Тьма старше Света.
        Тихое утро сменилось обычным днем. Южная жара вступала в свои права, неумолимо набирая силу. Покидать прохладную комнату не хотелось. Да и куда можно было пойти?..
        …Максимилиан лечил больное горло, вдыхая поднимавшийся над кружкой ароматный травяной пар. Сама кружка, походная, из тонкого блестящего сплава, стояла на тарелке, оставшейся от завтрака, и бок ее прогревался Фиат-люксом, приставленным вплотную. Самодельный Фиат-люкс гораздо горячее классического Южного Лихта: временами лечебный отвар даже собирался закипать. Ароматами трав пропитался уже не только сам Макс - и волосы, и одежда, - но и вся комната.
        …Эдна, облаченная в легкий южный наряд, забравшись с ногами на стул, удобно устроилась на своем наблюдательном посту - у окна. Но наблюдать за тихой улицей, зажатой меж двух высоких домов, ей быстро наскучило… Приложив к уху музыкальный кристалл, Эдна слушала песню Черных Островов.
        Отзвуки островитянских напевов и запахи лекарственных трав причудливо переплетались в воображении, рождая странные миры, мечты и строки… Никогда еще Максимилиан не был так тихо и спокойно счастлив.
        Жаль, что счастье не может длиться вечно…
        - Милиан! - воскликнула Эдна радостно, жестами подзывая его к себе. - Они пришли. Вот они, под окном. Гарвет, Илияни, Бигеон!.. Я здесь!
        Макс подошел к окну и, отодвинув край шторы, без особой радости посмотрел вниз, на тех, что пришел разрушить его уединенное счастье.
        Трое парней. Высокие, широкоплечие. У каждого по короткому мечу в ножнах за спиной. Судя по лицам, схожим чертами, все трое - братья. И лет им, на вид, по двадцать, не больше. Хотя… не следует забывать о том, как изменчив может быть человечий облик дракона…
        Они посмотрели на Максимилиана, он - на них. И - не приходится сомневаться - незнакомый хмурый парень, вдруг, как черт из табакерки, возникший рядом с Эдной, им понравился не больше, чем они - ему.
        Не дожидаясь особого приглашения, все трое поднялись в комнату. Дверь открыла Эдна и сразу бросилась обнимать старых знакомых. Те отвечали на объятия весьма сдержанно и то и дело недобро косились на Макса. Тот старался выглядеть безобидным и добродушным, но, сидя на краю кровати, был готов в любой момент протянуть руку к «молчащему посоху», хранящему смертоносное лезвие в своем чреве… в тесном помещении он использовал бы именно эту, скрытую его натуру…
        - Кто это, Эдна? - недоверчиво поинтересовался один из братьев, кивнув на Макса.
        - Это мой Милиан! - с радостью представила его Эдна. - Если бы не он, меня не было бы уже на свете!.. Мил, знакомься: это Гарвет, это Бигеон, а это Илияни.
        - Очприятно, - хрипло отозвался Макс, как можно более кратко, чтобы лишний раз не трепать горло.
        …Братья оказались не так плохи.
        После того, как Эдна поведала им долгую историю, в которой Макс выглядел настоящим героем (он сначала пытался возражать, но его сиплого шепота никто всерьез не воспринимал, и он сдался), три дракона посмотрели на него совсем другими глазами. Удивлений и благодарностей Максимилиану досталось с лихвой. Так и хотелось провалиться под землю, чтобы их не слышать!..
        - Ребята, - обратилась к троим братьям Эдна, посерьезнев. - Мне надо поговорить с вами… Ты нас извинишь, Мил?
        Макс только коротко кивнул в ответ и возвратился к оставленной кружке: отвар немного остыл, теперь следовало выпить его для закрепления эффекта. Нет уж, он собирался вернуть себе сегодня свой голос!..
        Пока он цедил мелкими глотками горькое зелье, драконы вернулись.
        - Мы собираемся помочь тебе с Цитаделью, - прямо с порога заявил Илияни.
        Так… Максимилиан медленно опустил кружку на коротконогий прикроватный столик. Не то чтобы он не ожидал такого поворота событий, но избежать его надеялся изо всех сил.
        - Я не могу вас взять с собой, - ответил он так, как чувствовал.
        - Почему? - строго спросил Илияни, скрестив руки на груди.
        - Мне нужно девять отчаянных парней… - начал Макс.
        - Мы поняли, - перебил его нетерпеливый Гарвет. - Будет тебе девять.
        - …и многим из них, может быть, и всем, придется распрощаться с жизнью, - словно не заметив его фразы, продолжил миродержец.
        - Мы готовы рискнуть, - кивнул Бигеон. Выглядевший ровесником своим братьям, он, похоже, на самом деле был куда старше и опытнее: это слышалось в голосе. - Как ты рисковал, спасая Эдну. А смерть не пугает воина; всем суждено умереть рано или поздно…
        - К тому же, нам нравится твоя идея, - это вновь Гарвет встрял в разговор. - Необычно для человека - замахиваться на такое. Это вполне в драконьем духе. Да и сам ты - непростой парень.
        - Нннет, - протянул Максимилиан, качая головой. - Я уж лучше найду на это дело ребят из теней…
        - Тебе нет дороги в тени, - отрезал Бигеон. - Вести быстро летят. И если тебя не настигла месть за убийство Кракена и его людей, то только потому, что тебя боятся. Никто не хочет связываться с мастером меча и посоха. Но и помогать тебе никто не станет.
        Ох, Святой Кроган… неужели ты был прав, сумасшедший слепой старик?.. А ведь если б не ты, все сложилось бы иначе…
        - Хорошо, - ответил Макс, признав правоту Бигеона. - Но я предупреждал.
        - Спасибо за предупреждение, - беспечно отмахнулся Гарвет. Вот он, судя по всему, точно был самым младшим и самым бестолковым братом. - Тогда я найду еще шестерых…
        - Иди, Гар… - снисходительно улыбнулся ему Илияни. Тот моментально выскочил из комнаты застучал ботинками, спускаясь по лестнице вниз.
        - Гарвет молод и горяч, - извинился за брата Бигеон. - Но нас он никогда не подводил… Все, кто может помочь, будут оповещены вовремя.
        Безлюдный палящий полдень. Даже те самые непуганые солнцем северяне, которых Макс с Эдной видели на пляже в первый день, уже не рискнули выбраться на золотой песок в такое адское пекло. Даже в тени солнце умудрялось оставлять на коже свои отметины. Но, во-первых, Максимилиана, прошедшего в свое время Кулдаган, уже не беспокоило такое солнце, особенно при двух Северных Лихтах в каждом кармане рубашки… а драконы… они воспринимали эти убийственно горячие прямые солнечные лучи как божественный дождь: видимо, человечий облик не сумел заставить их забыть о своей истинной, холодной крови, которая любит дареное небесное тепло.
        Эдна дремала на песочке неподалеку от всей мужской компании, держащей военный совет в тени трех смолистых пальм, сросшихся у основания. За три дня подобных советов, на которых каждый раз прибавлялось драконьего народу, тело девушки приобрело чудесный бронзовый загар. Максимилиан загорел меньше, да и то по-солдатски: руки до локтей и лицо.
        …Сегодня команда, которая должна была бросить вызов самой Цитадели, пополнилась магом. Звали его Вирт Гедерн. Единственный из всех драконов, знакомых Максу, Вирт носил облик пожилого, седеющего мужчины. Он был ровесником Бигеона, но тот предпочитал выглядеть молодо.
        За предыдущие четыре дня прибыло соответственно четверо: их звали Нел, Рамон, Алай и Хаоно.
        Разработка плана шла полным ходом. Дрекавачье перо так и летало над бумагой, расчерчивая Цитадель поярусно, отмечая входы и выходы бесконечными крестиками, малыми и большими.
        - У тебя просто невероятная память, юноша! - не удержался от восхищения Вирт. Остальные лишь улыбнулись словам новоприбывшего: и сами они недавно удивлялись так же. - Ты прошел Башню и запомнил все это?
        - Нет, - ответил Макс, не отрывая взгляда от чертежей. - Я видел сами планы.
        - Насколько я знаю, планы Цитадели и Башни недоступны даже высшим чинам Инквизиции и Фрументарии, - произнес Вирт тоном знатока.
        - Я читал лабжурнал Серега, - мимоходом заметил Макс и улыбнулся. - Там есть все, что нужно хорошему вору. Кстати, Серая Башня и Цитадель Влады имеют одинаковую планировку. Абсолютно. И это здорово упрощает дело…
        Драконы были в восторге. Любопытство - их слабость и их сила… Странный, невероятно могущественный человечий мальчик пообещал показать им неведомое, предложил грандиозный план, открывающий все двери в самую тайную из обителей. О! В такие моменты настоящему, чистокровному дракону неведом страх смерти.
        Как сверкали их глаза! С каким рвением они старались запомнить каждый шаг, который предстояло сделать по лезвию смертоносной бритвы! И как послушно замолкали, когда подходила Эдна…
        …Ее Максимилиан строго-настрого запретил посвящать во все это. Для ее же собственной безопасности.
        - Пойдем купаться, вояки! - весело сказала она, кивая в сторону ласкового, безлюдного моря.
        - Вояки! - шутливо воскликнул Макс. - Слушай мою команду: всем купаться!..
        Он нечасто шутил с ними. Но всегда от души. Словно повторял историю Джуэла Хака, устроившего своим воинам бесшабашный праздник, прежде чем бросить их всех на штурм Дикой Ничейной Земли; на верную смерть.
        Макс хорошо помнил тот вечер в «Приюте у Озера». И, как и Джуэл, сумел заставить себя быть веселым. Только вот его последний праздник затянулся на семь дней…
        …Соленые брызги моря. Смех. Эдна, юрко ныряющая в чистой, прозрачной воде, сквозь которую виднеется усыпанное мелкими монетками песчаное дно, где песок ложится в маленькие подводные дюны… Радуйся, радуйся Максимилиан! Пей полной чашей жизнь. Запоминай каждую улыбку, каждый блик на воде - эти воспоминания будут греть тебя в самый лютый холод. Радуйся, пока все на своих местах. Радуйся…
        - …Я нашел тебе девятого воина, - сообщил Максу Гарвет утром восьмого дня. - Он сейчас в Юге. Пусть тоже приедет, как остальные?
        - Нет, не надо, - покачал головой Макс. - Мы сами отправимся в Югу. Пока я буду вводить парня в курс дела, ты подыщешь десятого - того, у кого можно безбоязненно оставить Эдну, пока мы будем в Цитадели.
        - Хорошо, - козырнул Гарвет и скрылся из виду.
        Максимилиан вздохнул: он начинал подозревать, что под взрослым человечьим обликом кроется драконий ребенок…
        «Собирайтесь. Мы отправляемся…»
        Одна короткая тихая фраза прозвучала сильнее боевого горна: суровые, исполненные решимости взгляды устремились на Макса. Беспечная радость покинула и Эдну: она смотрела так печально, что, казалось, из ее больших добрых глаз вот-вот потекут слезы… До сих пор все эти планы, расчерченные на бумаге и на песке, выглядели, как занимательная игра, не более. Теперь же настало время встретиться с реальностью лицом к лицу.
        …Помня о Вирте, Максимилиан придержал свое трансволо, потратив на него тридцать две минуты. Именно теперь он чувствовал, что недавно достигнутый восьмиминутный результат - его главный козырь, - лучше пока сохранить в тайне.
        Когда рассеялась звездная тьма, Макс и драконы оказались в просторном зале, скупо освещенном электрическим светом. Вечерняя Кариба сменилась вечерней Югой, куда более шумной и светлой.
        - Проходите, гости дорогие! - артистично взмахнув руками, произнес встречающий (тот самый девятый воин, должно быть). По хитрому прищуру было видно, что он едва сдерживается, чтобы не расхохотаться.
        Макс не успел ничего сказать, как незнакомец в два прыжка преодолел разделяющее их расстояние и… подхватил на руки Эдну.
        - Здравствуй, любовь моя! - смеясь, произнес он. От таких признаний в любви, по мнению Макса, должно было киснуть молоко… Тем временем парень, наконец-то выпустив девушку из своих загребущих лап, продолжал идиотскую болтовню: - Эдна! Сладкая моя, ну что за обличье! Заставляешь меня чувствовать себя старым развратником!.. - он хихикнул. - Смилуйся, накинь пяток лет…
        Эдна смутилась. Когда она наконец решилась обернуться на Макса, у нее горели щеки.
        - Милиан… - произнесла она виновато и представила злостного шутника: - Это Раджес…
        Макс посмотрел на него исподлобья. Такой взгляд обычно не предвещает ничего хорошего. И вообще ничего не предвещает, кроме немедленной расправы… Но миродержец сумел справиться с собой.
        - Понятно, - только и сказал он. - Раджес… Что ж… не собираюсь быть третьим лишним.
        Скрипнув мягкими подошвами по полу, он развернулся и направился к ближайшей двери, шагая так быстро, что плащ развевался за спиной. Макс понятия не имел, куда идет. Он не знал ни этого здания, ни выходов из него. В таких случаях обычно говорят, что человек «идет, куда глаза глядят»…
        Драконы проводили его изумленными взглядами. Гарвет силился сказать что-то, но Рамон отвесил ему звонкий подзатыльник, чтобы молчал и не лез не в свое дело. Эдна крикнула Максу вдогонку: «Мил, вернись! Ты не понимаешь!..», а когда он даже не обернулся на ее крик, бросилась было догонять его, но Раджес ловко поймал ее за руку и, притянув к себе, словно в танце, шепнул ей: «Не трудись. Сам разберусь»…
        За пределами зала света уже не было: электричество берегли. Блуждая в потемках, Максимилиан совсем заблудился в поворотах и переходах. Зато гнев прошел…
        Обессиленный, как после боя, он тихонько сполз по стене на пол и сел, скрестив ноги. Ласково погладив диадемовую шкуру молчащего посоха, он прислонил его к стене, а затем зажег у себя над головой маленький Фиат-люкс.
        …Наследство бедняги Пая… Это простенькое заклинание давно пора назвать утешающим все печали. Такой теплый, огненный у него свет…
        - Уфф, чуть догнал! - это никогда не унывающий Раджес выскочил из-за угла и, скользнув мягкой обувкой по гладкому полу, лихо приземлился рядом с Максом. - Ну ты и скороход, парень. Я не хромаю, и то догнал с трудом.
        Максимилиан смерил его хмурым взглядом и ничего не сказал в ответ.
        - Милая самоделка… - нервно хихикнул дракон, указав на Фиат-люкс, покачивающийся в опасной близости от его лица, и, кашлянув, перешел к делу: - Ты это… не дури, Мил, - сказал он убедительно. - Ты мне не соперник. Я это знаю. И ты это знаешь. Нравишься ты моей Эдне - ну и что с того? Пусть. Будь счастлив… сколько вы там живете… лет пятьдесят-шестьдесят. Я подожду, мне это, что тебе неделя. Я не гордый… ну, в смысле, гордый, но не настолько, чтобы ревновать свою девушку к человеку. Так что без обид. Давай вставай и пошли в зал обратно: народ волнуется…
        Максимилиан его выслушал и сделал выводы. Делиться этими выводами он ни с кем не собирался. Пока что.
        И в зал, к восьми драконам, пытающимся утешить одну расстроенную Эдну, Макс и Раджес вернулись вместе. Первый был хмурнее тучи, второй радушно улыбался, так, словно готов был принимать благодарные аплодисменты и ловить цветы, летящие на сцену.
        - Вот твой мальчик, Эдна, - сказал Раджес, легонько подталкивая Макса в спину. - Не горюй…
        Обсуждение планов назначили на утро, ибо в этот вечер предводитель был слишком не в духе, чтобы бесстрастно объяснять, что к чему.
        …Максимилиан стоял на высоком балконе, крепко сцепив пальцы на его перилах, и пристально смотрел на возвышающуюся над городом Цитадель. Эдна боялась его в такие моменты. И сейчас, стоя за его спиной, как тень, она робко пыталась с ним заговорить…
        - Раджес… он не такой плохой, как кажется… Строит из себя такого распутника, а на самом деле очень верный…
        - Ну да, это я уже понял, - грубо перебил ее Макс. И вновь - молчание.
        - Он хорошо отзывался о тебе. Он… он восхищен тобой… Он бы на край света пошел за таким человеком, как ты… И я… я бы тоже пошла… - и вдруг Эдна взмолилась, отчаянно, в последней надежде тронуть суровое сердце: - Возьми меня с собой! В Цитадель!
        - Нет, - отрезал Макс. - Если хочешь помочь, приготовь мне звездный яд. К завтрашнему вечеру.
        - Хорошо… - сникла Эдна. В ее голосе ясно слышались обида и разочарование, скрыть которые было невозможно…
        Она ушла. И Макс остался один. Наедине с огнями города, с громадой Цитадели, скребущей вершиной небеса. Долгий, исполненный боли стон вырвался из его груди. Но не было слез, которые принесли бы облегчение. И даже молиться было некому: какое право он, замысливший такое, имеет на милость Неба?..
        Один…
        И так будет всегда…
        Зачем тебе это, Горящий?..
        Последний день приготовлений прошел хлопотно. Макс выложился полностью, лишь бы не оставаться с собственными мыслями наедине. Он все время был занят. Прогонял вновь и вновь план действий, экзаменуя каждого на предмет, что он должен делать в добром десятке предусмотренных случаев. Все эти «План А», «План Б», «План Катастрофа» и прочие…
        Были закуплены девять плащей черного фарха. Проверены мечи. Приготовлены стрелы. В тысячный раз отработана тактика применения боевых заклинаний. Ни минуты покоя…
        …Эдна провела этот день в затворничестве. Наедине с жутким рецептом, коробкой с ингредиентами для него; в окружении колб, перегоночный столбов и экстракторов…
        Тонкие, ловкие руки легко управлялись с опасной работой. И ни одной слезинки не упало в самый подлый, самый хитроумный во всем Омнисе яд… Даже сейчас Эдна верила в Милиана. В то, что он обещал ей, о чем мечтал с нею рядом. Казалось, все образуется. Ведь так уже бывало и не раз… Когда все закончится, когда позади будет эта несчастная Цитадель, нужно будет забрать Макса на Безымянный Континент, туда, где живут изумрудные драконы. Там все раны будут залечены, все обиды забыты…
        Бедный Максимилиан… принимая крохотный, крепко закрытый пузырек с ядом из рук Эдны, он и не знал, с какой любовью, с какими искренними мечтами приготовлен этот яд…
        - Я скоро вернусь, - произнес он тихо. И Эдне показалось, что голос его стал мягче и теплее. Уже одного этого было достаточно, чтобы зажечь робкий огонек надежды в ее душе. - Я написал кое-что тебе… но вспомнил, что ты не любишь, когда я пишу стихи дрекавачьим пером… Вот, возьми… - и вложил ей в ладошку музыкальный кристалл. Тот самый, который был подарен ему чистым.
        Эдна прижала кристалл к груди, там где сердце… Несмотря на все, она побоялась обнять Максимилиана на прощание. Он словно почувствовал это: грустно улыбнулся и пошел готовить трансволо. Ровно через тридцать две минуты и Макс, и девять его воинов растворились в дрожи напитанного магией воздуха… а Раджес успел послать Эдне воздушный поцелуй…
        Оставшись одна, девушка поднесла музыкальный кристалл к уху… Голос Милиана, тихий, нежный и печальный зазвучал в ночной тишине, с легким напевом читая прощальный стих…
        Что же делать мне теперь с тобою,
        Счастье ты мое или беда?
        Я предстал перед тобой героем,
        А таким я не был никогда.
        Что легло всей тяжестью на сердце,
        Разве это выскажу тебе?..
        Но позволь теплом твоим согреться;
        Много в жизни натворил я бед.
        Натворил. И шрамы заработал.
        И в душе, как море, плещет тьма…
        Только я теперь люблю субботу -
        Тот же день, что любишь ты сама.
        И люблю твои смешные песни,
        Нежность пальцев, нежность теплых губ…
        Я предстал перед тобою честным,
        Только честным быть я не могу…
        Я как будто безнадежно болен,
        Я лечу со сломанным крылом…
        Нужно отпустить тебя на волю
        Там, где свежий ветер и светло.
        Знай же, я на всё глаза закрою,
        Обманусь, что я тобой любим…
        Добрым я предстал перед тобою
        И хочу запомниться таким…
        - Милиан… - тяжело выдохнула Эдна. - Нет… зачем, зачем же ты ушел…
        …Эрхара - старая женщина-дракон, хозяйка этого дома, на попечение которой оставили Эдну, и не заметила, что ее подопечная пропала куда-то…
        Та, которую за ловкость и гибкость прозвали Ящеркой, спустилась с балкона по каменной стене, умело находя опору в каждом выступе, каждой щели… а черный фарховый плащ, тот самый - «летучая мышка» - надежно укрыл Эдну от чужих глаз. Совсем скоро она уже бежала к Цитадели со всех ног. О Небо! Как же далеко было отсюда до этой каменной громады!
        Час? Хоть бы не больше часа!..
        Глава двадцать седьмая. Последний взгляд
        Как жестока проклятая истина -
        Словно ветер на высоте.
        Я всего лишь хотел быть единственным,
        Не игрушкой я быть хотел.
        Мы с тобой обменялись ударами
        Правды вместо кривых ножей.
        Я принес тебе правду кровавую,
        Ты ответила мне своей.
        Не виню тебя! Милая, нежная…
        Я один виноват во всём.
        Ведь в душе моей - тьма безбрежная;
        Все мы, люди, ее несём.
        Только с тьмой подступившей справиться
        Не сподобился я, не сумел…
        Больше звезды не загораются
        В ненасытной кромешной тьме…
        Я всего лишь хотел быть единственным.
        А теперь, погляди… погляди!..
        Тьма приносит иные истины:
        Я единственный, я один.
        Поздний Милиан. «Терновая поэма»
        Из звездной тьмы отряд Максимилиана шагнул в обычную тьму: в огромном зале были опущены тяжелые шторы, и ни один Лихт не освещал гулкого пространства, границы которого терялись во тьме.
        Не став дожидаться, пока опомнится Вирт, Макс сотворил девять Лихтов разом и бросил по одному каждому дракону.
        - Вы знаете, что делать, - сказал он, оглядев хмурые, сосредоточенные лица. - Начинайте. Я присоединюсь чуть позже.
        Драконы дружно кивнули и, разделившись по трое, направились в разные концы зала, туда, где должны быть три выхода на верхние ярусы.
        Максимилиан остался один. Глубокий вдох. Медленный, неторопливый выдох… Он знал, что должен сейчас сделать, но не ожидал, что решиться будет так трудно. Ему предстояло вновь спуститься в Провал.
        …Та же мертвенная неподвижность, только вот пейзаж в этом конце света другой. Холмы. Безмолвный лес… Через целое небо, мрачное, грозовое протянулась ветвистая белая молния, застывшая навеки, как и все здесь. Распятая на серых с багряным брюхом облаках.
        Ждать пришлось недолго…
        - Поздороваться заглянул, мальчик? - елейная ласковость хищного голоса… В такой дали были сказаны эти слова, что, будь этот мир жив и подвижен, они затерялись бы и в тишайших его звуках, но здесь, в абсолютной тишине каждое слово звучало, как удар грома.
        Прищурив свои янтарные глаза, старший из шутов сделал навстречу первый шаг…
        Он приближался четкой походкой Охотника, ничуть не изменившейся с той поры, когда он был человеком.
        За ним следовали остальные четверо: а вот в них человеческого почти не осталось.
        Максимилиан страшным усилием воли заставил себя смотреть на них спокойно. Но, когда за спинами шутов поднялись стигийские пауки, от едва обретенного спокойствия не осталось и следа. Бешено застучало сердце, словно собираясь выскочить из груди, и дремучий, звериный страх исполинскими волнами принялся штурмовать разум… если сдастся последний бастион, Максимилиан с криками бросится прочь, не разбирая дороги, а это верная гибель.
        - Я пришел напомнить вам, за что вас прокляли, - роняя тяжелые слова, Макс едва узнавал собственный голос. - Вы смеялись над человеком пережившим горе. Думали, он беспомощен перед вами, как все остальные. А он сказал вам одну простую фразу… Да, - бледный, чуть живой от ужаса мальчишка нашел в себе силы усмехнуться и выдал: - Будьте вы прокляты, шуты…
        …Из Провала Макс возвратился благополучно, но от пережитого его трясло, как в лихорадке. Долго он пытался наложить хотя бы простенькое успокаивающее заклинание. Получилось только с пятого раза.
        Когда Максимилиан после долгих усилий вернул себе способность трезво мыслить, то услышал звон мечей вдалеке. Что ж, кажется, он подоспел вовремя.
        Вот так… там, где потерпел поражение Лайнувер со всеми своими теневыми науками, возьмет верх военный гений Джуэла. Больше никаких тихих шагов под покровом ночи! По Цитадели Влады надлежит пройти с грохотом. На этот раз он не даст поймать себя в ловушку.
        Миродержцы сейчас, должно быть, на Севере, идут по следам Гердона. Единственный путь, по которому они могли бы успеть сюда в ближайшее время - Провал - перекрыт… более удачного способа растревожить Провал сложно было выдумать: напомнить шутам об их прошлом… Их охватило настоящее безумие. И успокоятся они теперь очень и очень не скоро. Отвлекающую роль в Цитадели, населенной несравненно более густо, чем Серая Башня, сыграют драконы. Им все карты в руки. И вся добыча. На долю Макса остается лишь Астэр, дочь звезд…
        Макс не строил иллюзий насчет своих способностей: в честном бою он бы проиграл бессмертной Ученице Влады. А обойтись без этого боя было нельзя: Владислава хранила свою Скрижаль не в пример надежнее Серега - под личной охраной дочери звезд.
        …Астэр проснулась с необъяснимым чувством тревоги. Проснулась только затем, чтобы обнаружить, что битва, звуки которой она слышала во сне, происходит сейчас наяву.
        Дочь звезд поспешно засветила Лихт - и маленький сияющий шар разогнал по углам темноту.
        Звон клинков в дальнем коридоре. Крики… Некогда было думать, что происходит и кто мог проникнуть в неприступную Цитадель и завязать этот бой. Там гибли люди. Ученики Астэр.
        Именно им на помощь бежала она, безоружная. В коридоре выл ветер, трепля штору над распахнутым окном, и шелк ночной сорочки, касавшийся тела, был холоден, и каменный пол тоже отбирал свою долю тепла у босых ног… это только Орион никогда не мерзнет без обуви…
        «Милый Орион, где же ты сейчас?» - мелькнула мимолетная отчаянная мысль… А ведь он почувствует ее, почувствует!.. Но ему уже никак не успеть…
        Астэр выбежала в зал и остановилась, держа горящий Лихт на ладони… Всего один человек загораживал ей путь к ученикам, сражающимся там, на подходе к тренировочным секциям Цитадели. И этот человек был юн - почти мальчик. Самодельный магический светильник, витавший над его головой, выхватывал из темноты спокойное лицо с исполосованной шрамами правой щекой; худые плечи, покрытые плащом черного фарха; руку, держащую узорчатый диадемовый посох…
        - Кто ты? - в едином выдохе произнесла Астэр.
        Он не ответил; решительно шагнул вперед. Спустя миг, он атаковал…
        Дочь звезд пропустила удар мимо себя, развернувшись всем корпусом, и попыталась перехватить посох… Согласно всем расчетам и ожиданиям, Максимилиан должен растянуться на полу безоружным, а посох - перейти к Астэр.
        Макс не стал бороться: это было бы бессмысленно. Он просто чуть выдвинул клинок, скрывавшийся в диадемовом футляре, за долю секунды до того, как пальцы Астэр должны были сомкнуться на обычном, как ей казалось, посохе. Этого хватило, чтобы ее ладонь встретилась с отравленным лезвием. Остальное довершил звездный яд…
        Опустившись на одно колено, победитель снял скромное медное колечко с пальца бессмертной: ключ к сокровенному журналу Владиславы - Янтарной Скрижали, как называл его Орден. Упоминание об этом маленьком секрете Макс прочел в Серебряной Скрижали Серега: там хранилось множество писем, в одном из которых Владислава уговаривала Серега защитить свою Скрижаль так же… Но Серый Инквизитор избрал защитой журнала невидимость его для простых смертных, сочтя это более удачным решением.
        …Макс почти у цели… Янтарная Скрижаль открыта - и по ее кристальному экрану бегут золотые буквы, длинные рукописные страницы сменяют одна другую, повинуясь мысли того, кто ищет.
        И - вот оно… пространное описание хранилища Хоры Солярис. Максимилиан успел привыкнуть к словесным оборотам миродержцев и выделил суть без труда.
        Прежде, чем покинуть спальню дочери звезд, он вскинул голову и прислушался к незнакомым звукам… Что ж, этого он ожидал: Алая Стража проникла в Цитадель. Но дальше зала они не пройдут, это он мог обещать абсолютно точно. Все идет по «Плану В»…
        Вернув Янтарную Скрижаль в маленькую нишу над письменным столом Астэр, туда же, откуда он ее взял, и бросив ненужное больше кольцо на кровать, Максимилиан вышел в коридор, отсчитал третью дверь направо и стал подниматься по лестнице наверх.
        …Эдна с тревогой вглядывалась в темные окна Цитадели. Временами ей казалось, что она слышит какой-то шум, но звуки моря и тихий гул ночного города тут же рассеивали его.
        Неподвижная, закутанная в черных фарх, Ящерка слилась с черной тенью высокого каменного дома… Зачем она примчалась сюда? На что надеялась?.. Запертые ворота Цитадели скалились зубастыми мордами металлических львов. И камень невероятной башни был гладким, как стекло, - по такому Эдне никогда не забраться наверх.
        Но уйти просто так она не могла. И если все, что она способна сейчас сделать для Милиана - это стоять здесь и смотреть на глухо запертые ворота, то так тому и быть.
        Тревожные размышления прервали незнакомые голоса: в свете фонарей показался патруль Алой Стражи. Патрульных было семеро - молодые парни и девушки, которые слегка заскучали за ночным хождением по улицам. Они остановились у ворот и, повернувшись спиной к невидимой Эдне, стали что-то весело обсуждать, то и дело кивая на невероятную громаду Цитадели. Если прислушаться, то можно было разобрать, что они шутя прикидывают, реально ли вообще взять штурмом такую башню. Чем больше способов предлагалось, тем сильнее семеро Стражников убеждались в обратном. Если бы они только знали, что сейчас происходит внутри…
        …Звук бьющегося стекла; дождь мелких стекол, летящих вниз. Алые отпрянули назад как раз вовремя, чтобы не попасть под него.
        - Что такое?! - возмутился кто-то.
        …А затем из окна прыгнул человек. Эдна зажмурилась, чтобы не видеть, как он упадет, но звук… этот чудовищный хруст…
        Удивительно, что паренек был жив после такого падения. Он даже пытался что-то сказать. Взволнованные Стражники обступили его. Один накладывал обезболивающее заклинание, другой разворачивал сигнальный Лихт - самую яркую просьбу о помощи…
        - Цитадель… атакуют… Ключ… откройте ворота… помогите… - прохрипел ученик Астэр из последних сил, прежде чем потерять сознание. Маленький кристалл - ученический ключ от ворот - выпал из раскрытой ладони.
        Второй патруль, оказавшийся близко от сияющего знака помощи, прибыл в течение минуты. Это были уже не беспечные юнцы, а суровые взрослые Стражники, которые быстро смекнули, что к чему. Оставив молодежь заботиться о раненом и велев им развернуть алый Лихт всеобщей тревоги, сами они отправились в Цитадель.
        …Как завороженная, Эдна смотрела в темную пасть открытых ворот. Неизвестность пугала и звала ее.
        Зачем? Чего ради?.. но ей казалось, что она должна быть сейчас там, рядом с Милианом. Это было безумие…
        Звон бьющихся стекол… мальчишка, прыгающий из окна…
        То, что проклятое дрекавачье перо чертило на бумаге с такой непринужденной легкостью, наяву обернулось кошмаром… «Как я могла позволить ему пойти на такое?!» - спрашивала себя Эдна, но не находила ответа…
        Прокравшись мимо молодых Стражников - благо они были слишком заняты и перепуганы, чтобы заметить чью-то странную тень, - Эдна вошла в ворота Цитадели. Непроглядная тьма обступила ее, и только вдали, как стая светляков, мерцали Лихты боевой Алой семерки. Эдна поспешила за ними. В темном коридоре она споткнулась о чье-то мертвое тело и с трудом сдержала крик…
        Вскоре за Стражниками приходилось поспевать уже бегом. Вереница Южных Лихтов то и дело исчезала на поворотах, оставляя Эдну во тьме одну. И она бежала за ними, не зная, чего боится больше: мертвой тьмы или самих Стражников, которые наверняка расправились бы с нею как с преступницей, если бы она попалась им на глаза.
        …Они не пройдут дальше зала… О, как Макс был прав…
        Все семеро остановились, и послушные Лихты, будучи выпущены из рук, поднялись над их головами: Стражники нашли умирающую Астэр… Эдна подошла достаточно близко, чтобы увидеть эту нечеловечески красивую женщину, распростертую на каменном полу.
        Звездный яд… «Прости-прости-прости…» - билась сумасшедшая мысль… Эдна в ужасе закрыла лицо руками…
        Алым Стражникам предстоял непростой выбор: остаться здесь и положить все силы семерки на то, чтобы спасти Астэр… или же оставить ее и попытаться задержать тех, кто участвовал в нападении… И там, и там нужна была вся семерка: разделяться сейчас было смерти подобно.
        И они выбрали - жизнь дочери звезд…
        Осторожно, шаг за шагом, Эдна пробралась мимо них. Но вряд ли сейчас требовалась такая осторожность: Стражники ушли в магию полностью, отдав ей все силы и всю волю.
        «Милиан, любимый… что же мы наделали…»
        К месту встречи подоспела первая тройка - Вирт, Хаоно и Нел. Кто чего прихватил из Цитадели, а уж Вирт - книги. Целую стопку. Насколько они ценны, одному ему ведомо. Должно быть, очень. Ценнее краденых кристаллов высшей пробы - в карманах Хаоно, ценнее древнего меча, прихваченного Нелом…
        - Ох, привет, малыш, - запыхавшись на бегу, произнес Вирт. - Похоже, мы первые… Ждем остальных… Ты сам-то добыл, что искал?
        - Ага, - отозвался Макс.
        Он хотел подойти к окну - глянуть, что творится в городе, но замер, едва занеся ногу для второго шага… когда услышал противный брякающий звук - вроде как что-то мелкое и хрупкое покатилось по полу… Он не поверил случившемуся: нет, так быть не могло, он не мог просто его выронить!..
        - Это твое? - беспечно спросил Хаоно и, нагнувшись, потянулся подобрать прозрачный желтый камешек, совсем не выглядящий опасным.
        - Стой! - запоздало крикнул Макс: пальцы Хаоно коснулись Хоры Солярис…
        Ослепительная вспышка - и в наступившей тишине вновь зазвенел по каменному полу упавший стабилизатор. Хаоно больше не было. Только пепел, в котором мягко утонули ворованные кристаллы - высшей пробы…
        Отрешенно глядя на все это, Максимилиан подобрал Хору и спрятал ее в карман.
        - Ты… миродержец… - изрек Вирт, выпуская из рук книги и отступая на шаг, чтобы загородить собой ничего не понимающего Нела.
        Несчастный старый дракон… если б ты только знал, что тебя погубит твоя же сообразительность, твое же умение моментально складывать общую картину из разрозненных кусочков, узнавать чужие тайны…
        - Макс… - Вирт с трудом произнес знакомое имя. - Макс… не надо этого делать. Это ведь Хора… Да ты ж весь мир сотрясешь до основания… Верни все на место, прошу…
        - Нет, - отрезал Максимилиан. - Я за тем и пришел сюда.
        …Вирт Гедерн хотел атаковать неожиданно, но Макс разгадал его намерения еще до того, как дракон вскинул руку: Зирорн он хотел запустить… как же… Впрочем, не будь на груди миродержца бдительного Горящего, маневр вполне мог удаться, и тогда в живых остался бы только Нел, закрытый телом своего товарища.
        Но Максимилиан опередил Вирта, сотворив самое быстрое и слабое заклинание, которое всегда есть в арсенале любого боевого мага: огненную сферу. Зирорн, громоздкий и мощный, просто не успел сработать… В следующий миг, Макс, приблизившись на расстояние удара добил Вирта мечом. Затем пришла очередь Нела… Подобно своему предшественнику - Милиану Корвусу, Макс не любил магии. Подобно Лайнуверу Бойеру, он не хотел оставлять лишних следов…
        Вернулись еще пятеро. Максимилиан хладнокровно разделался и с ними: дороги назад у него уже не было.
        Добрый Илияни.
        Мудрый Бигеон.
        Гарвет… перед смертью бедняга сменил обличье, превратившись в ребенка, которым он и являлся на самом деле… (Подобное случилось и с Эдной, когда она звала на помощь в равнодушных потемках Лура).
        Молчаливый Алай, успевший спросить «За что?..»
        Храбрый Рамон… Он прибежал предпоследним и крикнул, едва завидев Макса: «Раджеса, Раджеса надо подождать! Он сейчас будет!..» - и только потом увидел тела тех, кто погиб до него…
        - Раджес… - мстительно произнес Макс. Безумие этой резни захлестнуло его. В душе распускал липкие щупальца Туман…
        …Он пришел последним… и, когда понял, в чем дело, то не закричал, не схватился за меч - лишь поднял на Максимилиана взгляд, полный боли…
        - Зачем ты это сделал, малыш? - спросил он горько. - Зачем?
        - У меня не было выбора, - холодно произнес Макс.
        - Выбор есть всегда… - покачал головой Раджес. - …Всегда… - успел всхлипнуть он, когда лезвие меча вошло в его грудь.
        …Оставшись один, Максимилиан начал готовить трансволо. Восемь минут… Если б он только умел творить его мгновенно, как Влада и Серег… он бы оставил драконов в живых. Проклятые восемь минут…
        - Я видела, как ты убил Раджеса… - сказал робкий, плачущий голос.
        - Эдна… - Макс обернулся и встретился с ней взглядом. - Почему ты здесь?..
        - …И остальных ты убил тоже? - продолжала она, словно не слышала вопроса.
        Максимилиан молча смотрел на нее сквозь дрожащую завесу рождающегося трансволо. И в душе его рушилась Башня… его мечта… оседала, кренилась под собственной тяжестью… Это было больно, невыносимо больно даже сквозь туман…
        Он смотрел, как дрожат ее хрупкие плечи, как молчаливые слезы текут по щекам… Смотрел и не верил, что всё, всё разрушено, и ничего не будет больше. Не верил настолько, что, когда трансволо было готово, он протянул Эдне руку и сказал:
        - Пойдем со мной…
        - Нет, Милиан… Нет… я останусь… здесь, с ними…
        Макс зажмурился и сжал кулаки, сдерживая крик…
        Бросив последний взгляд на Эдну, такую прекрасную и светлую даже здесь, в царстве лжи и смерти, он шагнул в трансволо…
        (7 февраля 2006 - 13 июля 2006) конец второй части
        notes
        Примечания
        1
        Луговая диадема - Regium pulchrum.
        2
        Fiat lux! (лат.) - да будет свет!
        3
        Железные чернила изготавливают из дубильных веществ (обычно вытяжки дубовых галлов) и солей железа (обычно железный купорос). Железные чернила славятся своей стойкостью к воде, свету и растворителям.
        4
        На мотив «Зеленые рукава», припев - хором (лучше не менее десяти глоток).
        5
        Puer unoculus - одноглазый мальчик (болотное растение; произрастает в Зеленой Дельте Гиледы)