Сохранить .
Княжий человек Павел Александрович Мамонтов
        Александр Мазин
        Данила Молодцов #2
        Данила Молодцов, пришелец из нашего времени, во времена Древней Руси сумел не только выжить, но и стать воином. Теперь его путь лежит на юг, в Киев, где правит стольный князь Владимир. Данила - охранник-обережник купеческого каравана, чей путь лежит по дорогам, волокам и рекам, мимо лесов и болот, где разбойные ватаги - далеко не самые опасные враги. Но если рядом верные друзья, батька дружины и любимая девушка, то и дорога веселей, и враги уже не кажутся неодолимыми.
        Александр Мазин, Павел Мамонтов
        Княжий человек
        
        Глава 1
        Трудности судоходства
        По серо-зелёным водам Ловати, разлившейся вширь от майских ручьёв, били вёсла сотен наскоро сделанных кораблей-однодеревок, уверенно плывших против течения. На большинстве из них стояли паруса - ветер благоприятствовал и гнал кораблики купцов, охотников и просто искателей приключений к волокам, через которые лежал путь на Юг, к стольным и богатым городам Киеву, Вышгороду, Чернигову… Однодеревки и сами по себе служили товаром - на далёком Юге их пустят на полезные постройки. А вот товары, что они несли на борту - богатства Севера: меха, воск, кость - сулили несметную прибыль тому, кто сумеет их доставить и продать на изобильных и шумных ярмарках Великого торгового пути «из варяг в греки».
        Среди них плыли и полтора десятка кораблей видного купца Путяты Жирославовича, а на одном из принадлежавших ему судов работал вёслами Данила Молодцов, парень двадцати шести лет, кудрявый, светловолосый, с чуть темноватой бородкой, одетый в ту же одежду, что и прочие гребцы, но… чужой. Чуждый всему здешнему окружению и обычаям.
        Год назад он вполне беззаботно собирался отмечать день рождения друга и по неведомой причине вдруг оказался в совершенно незнакомом мире далёкого прошлого, где ничего не умеющий чужак, по всем правилам и законам, должен был замёрзнуть где-нибудь в хлеву, закованный в колодки. Но Данила, неожиданно в первую очередь для себя, умудрился выжить. И более того - стать своим в компании смелых и отважных ребят. Его приняла в своё дружное братство ватага обережников - купеческих охранников под командованием неимоверно крутого батьки, варяга Воислава Игоревича.
        Оглядываясь назад, в своё недавнее прошлое сразу после необъяснимого путешествия в мир средневековья, Данила понимал, что просто не мог выжить. То, что он сейчас сидит на лодке и гребёт, а в сундуке лежит упрятанный подальше от влаги меч - его меч! - не меньшее чудо, чем поразительное перемещение из века двадцать первого в век десятый.
        Чудо, конечно, чудом и останется, но без новых друзей - Шибриды, Клека, Скорохвата и самого батьки Воислава, который во многом по доброте душевной на пристани Бродова взял лоха-неумеху в свою команду, - не вдыхал бы сейчас Молодцов дивный воздух русского северо-запада. И тем больнее было вспоминать тех обережников, с которыми он успел подружиться, но которые не пережили последний год.
        - Слева! - раздался крик Шустрика.
        Молодцов, не переставая работать, повернулся на звук.
        М-да… Речка, конечно, не была так плотно заставлена судами, как автотрасса машинами в пробку, но лодок на ней тоже хватало. Данила в пределах видимости мог насчитать десятка три, не меньше. Иногда расстояние между ними сокращалось до одного-трёх корпусов, а это была уже опасная близость.
        Он грёб на двухвёсельной однодеревке на пару с Клеком, у руля стоял опытный Шибрида (река в половодье бывает не менее опасна, чем волнующееся море), вперёд смотрящим был челядин Шустрик, а за ним, подобрав ножки под пёстрой рубахой, сидела Улада и вышивала.
        Вереница кораблей Путяты растянулась километров на пять, первые уже скрылись за поворотом Ловати. Однодеревка Шибриды, как одного из самых опытных кормчих, замыкала колонну. Все лодки плыли, стараясь держаться ближе к берегу, где течение было послабее, но вот коллеги по бизнесу по левую сторону на своих трёх однодеревках вылезли на самый стрежень. То ли обогнать решили и прийти к волокам раньше всех, то ли просто пиво в голову ударило, но эти придурки нашли себе приключения - и на голову, и на другое место.
        С течением они явно не справлялись, да ещё ветер подул такой противный, восточный, так что лодки торопливых купцов стало разворачивать - и прямо на суда обережников.
        - Чего эти полудохлые тюлени телепаются? Поворачивать надо лодку и идти по течению. У, бескостные слизни, - выругался Шибрида.
        - Может, в воронку попали? - предположил Клек, не переставая работать вёслами.
        Оба двоюродных брата были похожи как два перста и выглядели чистыми скандинавами: выступающие брови, круглые скулы, мощные челюсти, рыжие густые волосы, голубые глаза. Судя по отчеству Сигаровичи, их отец был викингом по имени Сигар, что означало «воин победы», нурманом или свеем по крови. Данила один раз и вовсе слышал, как Вуефаст, второй воин после Воислава и главный кормчий команды, называл их необычными именами: Клак и Зигфрид. Выходило, что Шибрида и Клек - это переделанные на словенский манер скандинавские имена. Но братья считали себя не скандинавами или викингами, а варягами! Поэтому бороды они сбривали начисто и носили только длинные усы, доходившие до подбородка.
        - Или водяной балует! - пискнул Шустрик.
        - Никшни, - уронил Шибрида; но задумался.
        Клек тоже молчал, он мог сказать только то, что его брат и так знал. На взгляд Данилы, вариантов было три.
        Первый - бросать якорь и тормозить. Однако течение их тоже могло подхватить и выбросить на отмель. Сами они останутся невредимыми, но товар!.. Меха от воды испортятся, а это такие деньжищи! Данила в прошлой жизни пытался быть коммерсантом. Если сравнить цены прошлого и будущего, то в однодеревке они везли груз равный стоимостью если не танкеру с нефтью, то уж солидной барже, гружённой цветметом, точно.
        Вторым вариантом было налечь на вёсла и постараться обогнать косоруких лоцманов. При таком ветре и течении задача была непростая, да и риск столкновения оставался, но уже на большой воде.
        Третий вариант - поменять курс и попытаться уклониться от потерявших управление однодеревок, с тем же переменным риском, что и во втором варианте.
        До вертевшихся на реке лодок оставалось уже меньше перестрела, метров примерно сто пятьдесят - Данила уже начал привыкать считать расстояния в древних мерах длины.
        - Крепи! - закричал Шибрида, он принял решение.
        Оба обережника упёрлись ногами в палубу, прижали рукояти вёсел, зафиксировав их в положении под водой. Набравшая скорость однодеревка начала замедляться - и практически сразу её стало разворачивать по течению.
        - Правый - табань, левый - стой! - крикнули с кормы.
        Данила поднял весло, а Клек, мгновенно повернувшись на скамье, стал быстро выгребать, отчего нос лодки тут же развернуло к середине реки.
        - Оба, греби!
        Клек вернулся в предыдущее положение, и они с Данилой слаженно вспенили вёслами воду Ловати. Течение и старания обережников быстро разогнали однодеревку до приличной скорости, теперь она быстро уходила с курса кружившихся на воде лодок. Но их всё равно несло за ней, будто привязанных. Шибриде тоже особо поманеврировать не удавалось, впереди из Новгорода по Ловати шли нескончаемым потоком десятки и десятки одинаковых однодеревок. Чуть зазеваешься - не миновать беды. Впрочем, кормчие на встречных лодках видели ситуацию и старались давать дорогу уходившим от столкновения.
        Данила то и дело поглядывал на Уладу. Та, умница, подвернула подол, сапожки и другое имущество собрала в небольшую котомку, которую закинула за спину, - в общем, готовилась к худшему. Эх, не хотелось бы вот так, по-глупому, опрокинуться.
        Тем временем одна из лодок успешно влетела на мель, да так, что часть экипажа вылетела в воду от резкой остановки. Вторую прибило к затопленному берегу, поросшему густым лесом. Около берега из воды шипами торчали ветки. Судя по тому, как шустро принялись гребцы забрасывать свёртки с мехами на голые кроны деревьев, никто серьёзно не пострадал.
        Ну а третью лодку как раз несло на однодеревку обережников. По закону подлости именно в этот момент на стрежень на своих плавсредствах вылезла другая группа лоцманов-недоумков, так что Шибрида вынужден был отвернуть и потерять ещё в скорости.
        Данила посмотрел на приближавшуюся посудину и понял, что столкновение неизбежно. До неё оставалось метров пять, было хорошо видно, что экипаж её занят бессмысленной суетой, а один из его членов с воем прижимает ладони к лицу.
        - Даниил, за багор! - рыкнул Шибрида и командным боевым голосом крикнул тем, кто плыл на соседней лодке: - Правый - табань, левый - крепи! Правым - табань, левым - крепи, забери вас Хель!!!
        Молодцов едва успел поднять багор, как сразу пришлось пустить его в ход. Они вместе с Клеком - тот вытащил весло из уключины - вогнали своё «оружие» в борт приближавшейся однодеревки, упёрлись ногами в днище судна, замерли в предельном напряжении, словно в строю. Обе однодеревки соединились, сцепились, будто намертво, - и стали закручиваться уже вдвоём.
        Шибрида ногой открыл крышку сундука на банке, не отпуская кормило, вытащил оттуда меч. Воздел его к небу.
        - Правый - крепи, левый - табань! - закричал он. - Перуном клянусь, если вы, безмозглые собаки, отрыжки дохлых коз, нас опрокинете, я каждому вскрою его гнилую требуху и заставлю сожрать! Молниерукий со мной!!!
        От последнего крика варяга даже Даниле стало не по себе, а уж тем, к кому он был обращён, и подавно. Мотивирующая речь Шибриды возымела своё действие: на лодке зашевелились, забегали, сели на вёсла, и посудина стала замедлять вращение.
        - Даниил, на скамью! Табань! Брат, держи весло.
        Молодцов тут же выполнил команду, сел как положено и что есть сил стал выгребать. Среди всей этой кутерьмы ему в голову полезли глупые мысли о том, что теперь он может работать и смотреть на Уладу, которая вольготно устроилась на носу рядом с Шустриком. Заметив взгляд Данилы и словно угадав его мысли, она подмигнула. Молодцов улыбнулся в ответ.
        Меж тем его усилия не пропали даром: однодеревки разошлись дальше чем на длину весла, Клек тут же уселся на скамью и стал вместе с Данилой разгонять лодку.
        - Оба греби! - крикнул Шибрида, поворачивая кормило, когда расстояние между двумя судёнышками увеличилось метров до тридцати.
        Данила не без сожаления развернулся на сто восемьдесят градусов. Их однодеревка ложилась на верный курс.
        Глава 2
        Улада
        Лодка, ведомая уверенной рукой Шибриды, легко прошла кривую излучины и вышла на прямой участок реки. На оставшихся кораблях Путяты её заметили и поприветствовали радостными криками, экипаж однодеревки не остался в долгу - приятно, когда за тебя переживают, - но от работы не отвлёкся. Данила ритмично грёб вёслами в такт с Клеком, слушая плеск воды по бортам и то, как Улада тихо напевала что-то за спиной.
        Отчаянно тяжёлой работы - гребли против течения, перетаскивания кораблей через волоки и прочего - предстояло ещё минимум дней десять. Даниле было нелегко, но за прошлый год он уже успел достаточно натренироваться. Тогда они плыли вверх по Днепру на главном корабле Путяты, семипарной «Лебёдушке», и ворочать приходилось настоящее корабельное весло. Молодцов и тогда справился, тем более работал он не один - вместе с ним на скамье грёб обережник Ждан. С ним Данила за несколько месяцев путешествия по-настоящему сдружился.
        Ждан погиб этой зимой, во время стычки с нурманами, осадившими заимку охотника Завида, где остановились купцы со своей охраной. Страшная была битва. Эх… Ждан, Ждан, пусть тебе будет хорошо в Ирии, куда ты наверняка попал по праву. А Данила выжил.
        И теперь, после ладьи, вёсла однодеревки ему казались всё равно что тростинки. Он вообще очень многому научился за прошлый год: варить на огне съедобную кашу без соли, штопать одежду и собственную шкуру при надобности, плотничать и ещё много чего другого делать. Это не считая основных навыков - строевого боя и умения фехтовать мечом.
        Данилу не просто взяли в ватагу, а взялись обучать воинскому искусству. И всё благодаря просьбе кузнеца Вакулы, приходившегося близким другом Воиславу. Чем Вакула был обязан Молодцову - отдельная история.
        Умение обращаться с холодным оружием и работа вообще с любым оружием, наука быть воином - вот что являло собой настоящее сокровище. Ради этого Данила был готов терпеть все трудности и неудобства своего нового дома. Жизнь воина меняла что-то важное внутри него, делала его по-настоящему сильнее, лучше. Неизвестно, правда, была ли это в большей степени заслуга самого новоиспечённого обережника, или за это надо было благодарить учителей: варягов Воислава, Клека, Шибриду, южанина Скорохвата, новгородца Будима, Жаворонка и других обережников, с которыми Данила уже бился в одном строю плечом к плечу.
        Но не только из-за умения выпустить кишки ближнему своему, несмотря ни на что, Даниле приглянулся новый мир. Было в нём ещё кое-что - вполне явная, осязаемая настоящность… Настоящая природа, настоящее, подлинно важное дело, настоящее оружие, настоящие друзья. И даже настоящие враги - чтоб их! - вызывающие уважение. Каждый из купеческих охранников был готов, в случае надобности, встать горой за Молодцова, и Данила, ни секунды не медля, готов был ответить им тем же.
        И кроме этого Данила узнал, что такое настоящие отношения… Нет, мерзкое слово. Пусть будет - настоящая близость. Он оглянулся на свою спутницу, пожелавшую отправиться с ним в далёкое путешествие. Словно почувствовав его взгляд, Улада оторвалась от вышивки, вопросительно посмотрела на него своими потрясающими карими глазами. Честными, доверчивыми и порочными одновременно. Руки девушки, как всегда, были заняты каким-то рукодельем. Данила ни разу не видел её бездельничающей. Тёмно-русые волосы были заплетены в толстую косу - причёска незамужней девушки, как уже знал Молодцов. Голову украшал замысловатый убор: широкая полоса ткани, щедро расшитая бисером и цветными нитками, украшенная стёклышками и бусами. К этой обвязке и к самим волосам на висках Улада умудрялась прикреплять затейливые кольца из серебра. Большие серьги её тоже были изготовлены отнюдь не из меди. В целом всё смотрелось очень красиво и гармонично. Даниле нравилось.
        - Молодец, ритм! Дери тебя за гузно!
        Улада тихо хихикнула и уткнулась в шитьё, Данила чертыхнулся и вновь заработал в одном темпе с Клеком.
        Об Уладе следовало сказать особо. Познакомилась она с Молодцовым просто - в публичном доме Новгорода.
        Тот заметил, что девушка слишком умная и непростая для обычной проститутки, явно способная на большее, чем раздвигать ноги перед боярами и варягами. И имел неосторожность высказать это предположение вслух - и попал точно в цель. И вроде бы сказал - и забыли, но потом закрутились такие обстоятельства, что Данила снова был вынужден встретиться с Уладой и в очередной раз оценить её необычность.
        Новгородская куртизанка была непричастна к приключениям Молодцова, но и в самом деле оказалась гетерой - так древние римляне называли шпионок, которых засылали в лагеря к варварам в качестве дорогих подарков. Те там пакостили по-всякому: сведения выведывали, ссоры между вождями устраивали, иногда и самих вождей отправляли в Валхаллу. Только Улада проводила шпионскую деятельность не по приказам из Рима, а в угоду одного ушлого боярина.
        После этой довольно странной истории с Данилой Улада очень сильно помогла всем обережникам - вовремя отправила весть о том, что один очень жадный и злопамятный нурман идёт по их следу. Молодцову не хотелось бы знать, как она это выведала. Не стал он спрашивать и когда принёс серебро для неё от всей ватаги, в благодарность за помощь. Улада серебро приняла, но попросила взять её с собой на Юг. Данила поговорил с Воиславом, и тот дал согласие.
        Молодцов родился и вырос в благополучной семье, ему грех было жаловаться на жизнь. Когда ему было семь, мама развелась со своим первым мужем. И через год, с ребёнком на руках, вышла замуж за другого мужчину, которого Данила и считал своим папой. Она родила ему ещё одного сына, Мишку, любимца всей семьи.
        Данила посещал приличную школу, позже поступил в солидный вуз, об армии даже разговора не было. И всё это время он занимался разными боевыми искусствами. Будто искал что-то стоящее, как и все остальные, впрочем. Один раз, ещё в детстве, ему довелось заниматься у очень крутого сэнсэя. Жаль, дальше с занятиями не срослось, руководитель секции куда-то пропал, как в воду канул - ни слуху ни духу.
        Под конец учёбы в универе Данила перевёлся на заочное и стал крутить с друзьями свой бизнес. Бизнес, конечно, громко сказано. Скорее подработки то там, то здесь, плюс сомнительные, как выразился бы отец, махинации. Особо к деньгам и статусу Молодцов не рвался, старался не отягощать себя проблемами и зарабатывал ровно столько, чтобы хватало на любимые развлечения: занятие спортом, общение с девушками и на то, чтобы чувствовать себя в меру свободным.
        Примерно в таком ключе Данила искал и спутниц: развлечься, поговорить, заняться сексом, а дальше - как пойдёт, лишь бы не связывать себя сильно. Понятно, ни о какой семье при таком отношении не могло быть и речи. Молодцов считал, что ему ещё рано.
        И вот появилась Улада. Данила не знал, в каком качестве он взял её с собой. Местные традиции не запрещали брать в жёны или наложницы нескольких девушек. Сколько сможешь прокормить - столько и бери. Но вот кем приходилась ему Улада, Молодцов не мог сказать. Невеста, постельная девка, друг? Нужна ли ему умная предприимчивая шлюха из новгородского публичного дома? Да, красивая и рукодельная, в постели хороша, а вот чтобы испытывать что-то… В просьбе взять её с собой никаких нежных чувств не было: Улада искала перспективу, и она явно открывалась перед ней в более многолюдном и богатом Киеве. Оттуда и в Константинополь, Царьград по-здешнему, попасть можно. В общем, путешествие было ещё одной платой за помощь, оказанную зимой.
        К удивлению Молодцова, Улада не только не была в походе обузой, а оказалась очень даже полезной. Она обшивала и обстирывала команду, чистила посуду - словом, занималась всякими хозяйственными делами и полностью взяла на себя руководство Шустриком. Также Улада по собственному почину вызвалась следить за баснословно дорогим товаром - мехами, что везли в лодке. Дорогие шкурки - товар капризный, воды абсолютно не переносивший. Тщательно упакованные свёртки тем не менее следовало периодически перекладывать и осматривать: не попала ли через щель речная вода на драгоценный груз.
        Ещё Улада вкусно готовила из припасов на лодке, вовсе не поражавших разнообразием. Нет, братья-варяги тоже запросто могли сварить уху или гуляш, но готовили по-мужски: порезал, побросал в котёл, закипело - уже можно есть.
        В итоге от присутствия Улады в лодке были одни плюсы. Но были ещё и остановки.
        На второй день плавания караван Путяты нашёл подходящее место для ночёвки. Лодки вытащили на берег, уже изрядно заставленный плавсредствами других купцов, разожгли костры, разбили палатки. Данила, отправляясь ко сну, робел, как нецелованный перед первым разом с девушкой. Ведь по идее он должен решить и объявить всей команде, кто ему Улада: жена, наложница или никто. Тогда вполне закономерно, что ничего не помешает Уладе предлагать другим обережникам те же услуги, что она предоставляла в новгородском борделе. На глазах у Молодцова.
        Они вдвоём устроились в дальнем конце палатки, у самой стенки. Данила реально не знал, что и делать, только приобнял девушку ласково. А вот его спутница знала. Не успел молодой человек опомниться, как девичьи пальчики развязали пояс, высвободили наружу его мужское достоинство, ласково, но уверенно привели в боевую готовность.
        Долго упрашивать Данилу не пришлось, он пару недель не был с женщиной. Улада забралась на него сверху, приподняла подол рубахи, помогла себе рукой и соединилась с ним, не снимая одежды. Не потому, что стеснялась лежавших рядом мужчин (ещё чего, что они там нового бы увидели?), а потому, что холодно. Начало мая всё-таки.
        Короткое воздержание сказалось на Даниле. Ощутив на себе жаркую женскую плоть, он вцепился в девичьи бёдра и почти сразу испытал оргазм. Только Уладу это ничуть не смутило, она продолжила на нём двигаться, плавно изгибаясь, стискивая интимными мышцами мужской орган.
        Данила вновь ощутил прилив сил, руками задал девушке нужный ритм. Улада сама угадывала нужные движения, нужную скорость, будто знала каждое его желание. Иногда она подстраивалась под них, иногда шла наперекор. Это заводило ещё больше. Молодцов стиснул зубы от нараставшего удовольствия и вскоре кончил второй раз.
        Улада освободила его от своих жарких объятий и как ни в чём не бывало забралась к нему под бочок. Ещё, правда, чмокнула в щёчку.
        А Клек выдал шутку, что-то типа: спасибо, что нам воздух нагрели.
        Данила слегка прифигел от такой непосредственности, но стараниями Улады его сильно клонило в сон и раздумывать о чём-либо было лень.
        На следующий день Клек намекнул, что неплохо было бы, чтобы Улада погрела воздух не только Даниле, но и другим его товарищам. На что Молодцов, удивив себя, довольно резко ответил:
        - Это моя женщина.
        Всё! На этом разговор был исчерпан. Да, варяги во время плавания и на остановках отпускали шуточки про то, как Данила любит погреться, да про его жадность и неуважение к друзьям. Но не более. Никто не смел тронуть или обидеть Уладу или же напомнить о её предыдущей профессии.
        И это Клек с Шибридой, которые в схватке один на один, за три вздоха, могут Даниле устроить ещё одну удивительную телепортацию, правда, уже в мир иной. Но они всё равно уважали Данилу и его честь. Потому что он был один из них - обережник. Потому что он сражался рядом с ними и проливал кровь. Потому что они понимали, что такое воинское братство. Настоящие друзья - такие дорогого стоят, а скорее, им и вовсе цены нет. Их можно только завоевать, как это сделал Молодцов.
        И притом Данила помнил, что они уже помогли ему и Уладе, ведь боярин, который платил девушке за информацию, не захотел упускать такой ценный кадр.

* * *
        По раскисшей от дождей дорожке, втиснутой между двумя высокими заборами, ехали трое всадников. Лошадки были маленькие, а ездоки, наоборот, дюжие, высокие, их ступни в отсутствие стремян почти касались раскисшей грязюки, по которой хлюпали копытами животные.
        Внезапно путь им преградил вынырнувший из тени человек. По ножнам на бедре любому становилось понятно, что перед ними воин, причём достаточно умелый и богатый. Всадники сразу напряглись.
        - Чего надо? - спросил старший, толстяк в промокшей шубе и шапке; заплывшее жиром лицо наполовину скрывала густая борода, круглый живот перетягивал изукрашенный пояс с широким ножом.
        - Разговор есть.
        Встречный выставил руки открытыми ладонями вперёд - в знак отсутствия злых намерений.
        - О чём мне с тобой говорить?! - толстяк открыл рот, видимо, хотел добавить «холоп», но не решился.
        А вот его охрана, два бугая с бычьими шеями, жест доброй воли проигнорировали. Подъехали вперёд так, что стиснули с боков лошадку хозяина. У обоих к седлу были принайтовлены дубины - местное оружие самообороны. Относиться к нему пренебрежительно не стоило: дубинка в умелых руках - страшное оружие, не хуже топора или кистеня.
        - Есть нам о чём рядиться, Мирошка Водовик!
        - Ты кто таков? Я тебя не знаю.
        - Разве? Не признал, что ли? У Добрыни в детинце я тебя видел.
        Данила стянул с головы мокрую шапку. Стали видны чуть курчавые соломенные волосы и такого же цвета борода.
        - Ааа… Знаю тебя, ты Воислава обережник, что с Путятой порядился. Ну, чего надо?
        Боярин маслено улыбнулся: знал, сука, по какому делу Данила в этот вечер под дождём мокнет и грязь месит.
        - Затем. Отдай девку.
        - Какую девку?
        - Какую холоп твой не отпускает, по твоей указке.
        - Мой Якунка мне верно служит и прибыток приносит, и он, как ты правильно сказал, мне холоп, а девка - челядина, так что пусть трудится, пока на лицо красна.
        - Ой, брешешь ты, боярин, что пёс шелудивый.
        Водовик на оскорбления отвечать не стал, а может, не посчитал это оскорблением, лишь прищурился и добродушно проговорил:
        - Ты, видать, Молодец, решил: коль мёду в княжьем детинце пригубил, так, значит, тебе боги благоволят? А уж если меч где-то нашёл, то и вовсе сотником княжьим себя возомнил. Ну ничего, как есть окажу тебе услугу, поучу тебя маленько на будущее. Ребятки, а ну-ка стряхните с него спесь.
        Ребятки только стали заворачивать рукава, как позади них дважды хлюпнуло. Клек и Шибрида. Чтобы оценить всё их мастерство, нужно было знать, что прятались они на чужих подворьях, которые по обычаю сторожили псы размером с телёнка, а то и вовсе медведи на цепи.
        Но ни чуткий нос, ни глаза слуг варягов не заметили, а в нужный момент они лихо перепрыгнули частокол и оказались за спинами охранников Водовика, тут же приставив к их шеям отточенные ножи.
        Боярин испуганно оглянулся и снова вздрогнул. Внезапно перед ним оказался Данила с уже обнажённым мечом в вытянутой руке, остриё клинка погрузилось в бороду, едва не коснувшись шеи.
        Даниле даже самому понравилось, как он всё исполнил: резкий прыжок, быстрый выпад, всё как учил батька Воислав.
        - Давай, боярин, - тихо и учтиво сказал он, - закричи, только закричи, дай повод.
        Мирошка Водовик молчал, он был смелым человеком, но ещё и благоразумным.
        - Так вот, давай тогда закончим разговор, - продолжил Данила. - Знаешь, боярин, чем твоё оружие смерда отличается от благородного меча?
        - Ну и чем?
        - А тем, что у тесака тупого одно лезвие, а у меча два, и режут они в обе стороны. Ну, понял?
        Боярин молчал.
        - Да что с ними болтать? Кровь пустить - и всех делов, - сказал Клек, на этот раз скандинавский акцент в его словах слышался отчётливее. Водовик заметно занервничал: репутация у нурманов, свеев, данов и прочих викингов была очень характерная.
        - Он же вроде как человек Добрыни, нехорошо его убивать будет, - ответил Молодцов. - А тебе, бочка пустая, я растолкую. Девка, Улада, могла слухи тайные рассказывать не только о других, про тебя самого, кочета ощипанного, она тоже многое знает. Если слух пустить, скольким важным людям ты дорожку перешёл, тебе и всему роду твоему будет несдобровать. А теперь скажи, боярин, - меч Данилы чуть скользнул вперёд, остриё едва коснулось кадыка, - что мне помешает тебя прямо здесь убить, а голову твою в дар другим купцам отправить, они за неё немало серебра отсыпят?
        - Не надо, - с трудом проговорил Водовик - меч мешал открывать рот, - забирайте девку, Морена с ней, только отпустите.
        - А за неуважение виру кто платить будет? Ты, что ли? - Шибрида обратился к охраннику и чуть надавил ножом - алая струйка побежала по шее за шиворот.
        - Я отдам. Сколько скажете, отдам.
        - Конечно, отдашь, - посулил Клек.
        Данила упёр меч в живот охраннику, которого до этого держал Шибрида, а сам варяг быстро сорвал с шеи боярина гривну - обруч из переплетённой серебряной проволоки, - стянул вместе с кошельком и ножнами пояс, не забыл стянуть увесистое кольцо с указательного пальца.
        - А теперь пообещай, что не будешь искать мести нам или Уладе. Пообещай так, чтобы я поверил, - сурово произнёс Данила.
        - Да пусть приходит, - с напускной бравадой заявил Клек, - один такой к нам приходил. Звали его Гуннар Скряга. Слышал о таком, боярин, слышал?
        Варяг ткнул Водовика в бок рукоятью ножа. Тот живо отреагировал.
        - Клянусь, Волохом клянусь, чтобы у меня скот и вся челядь перемерла, чтоб весь мой род пожелтел, не буду умышлять против вас никакого зла.
        Данила вообще-то был крещёный, но упоминать о своём вероисповедании не стал. Слова о милосердном Христе могли дать язычнику обманчивую надежду, что Молодцов не сдержит своё обещание убить боярина. А Данила этого жирного борова мог прирезать, за Уладу, за эту девку, которую знал от силы пару месяцев, мог запросто.
        - Ладно, верю тебе. А теперь езжайте до конца переулка, не оборачиваясь. Обернётесь - стрелу в спину получите.
        Братья-варяги опять показали себя с лучшей стороны: протопали по слякоти как по бульвару, почти бесшумно. Данила за ними еле успевал. А весь следующий день у него болела рука - умудрился сухожилие потянуть, когда меч выхватывал, вроде ведь и тренировался уже довольно долго, а всё равно лопухнулся. Так-то, мечи - детям не игрушки.
        Улада, когда обережники вели переговоры с боярином, давно со всеми вещичками сидела в однодеревке, которой предстояло отправиться в путь. А с рассветом весь караван купца Путяты снялся со швартовых.
        Так и поплыли Данила и Улада вместе, разделяя тяготы и приятные моменты путешествия, поддерживая друг друга, чем могли. Забота о близком, совместный быт, секс… Может, это и есть любовь?
        Глава 3
        Деловые переговоры
        К вечеру подул лёгкий северный ветерок. Шибрида велел поставить парус. Ветра было недостаточно, чтобы однодеревка могла преодолевать упрямое течение Ловати, но он немного облегчил работу. Обережники снизили темп гребли до прогулочного, тем более что они уже приближались к месту стоянки.
        Вдоль берега тянулись огоньки костров. Немногочисленные удобные спуски к воде были забиты лодками, те, кому не хватило места, швартовались прямо за полузатопленные корневища или стволы деревьев. Вереница из одинаковых неказистых однодеревок протянулась вдоль берегов на многие километры, а лодки всё прибывали и прибывали. Если бы Молодцов с друзьями плыл в одиночку, им бы понадобилось очень много времени, чтобы найти место, где можно было бы выбраться на берег. Но индивидуальность тут не поощрялась. Всё решают старшие в роду, в цеху, в воинской дружине. Можно, конечно, и одному пожить, но это чревато последствиями вроде смерти или обращения в рабство.
        Ещё до захода солнца обережники добрались до отмели, где остановились полтора десятка судов Путяты, все в целости и сохранности. Среди них было «забронировано» место для однодеревки Шибриды.
        Обережники вытащили лодку на берег, Данила помог спуститься Уладе. Дальше каждый знал свои обязанности: Шустрик отправился собирать хворост, Данила и Клек занялись палаткой и разведением костра, Улада - готовкой. Шибрида ушёл к батьке Воиславу: узнать, как дела и нужно ли выставлять дозорных.
        Купцы, пусть и не сговариваясь, всегда старались держаться вместе, большим караваном. Гуртом безопаснее - меньше вероятность, что нападут разбойники или какой-нибудь князь, возжелавший хапнуть лишнего. Владимир свои земли держал в узде крепко, но случиться может всякое, так что лучше быть настороже.
        «Настоящий воин всегда внимателен и насторожён, хоть на бабе! - так говорил батька. - Если он нюхом, слухом и сердцем окрест вокруг всё не чувствует, значит, это не вой, а так - мишень, чучело, соломой набитое, по которому лучники учатся стрелять».
        Даже в двадцать первом веке, откуда прибыл Молодцов, навыки, о которых говорил Воислав, могли бы оказываться полезными. Если бы вдруг Данила переместился обратно. Сам он пока не хотел возвращаться. В первую очередь он хотел выудить из батьки Воислава все его знания о фехтовании, стать настоящим воином, а потом… О дальнейшем можно будет подумать и позже. Зачем, спрашивается, в двадцать первом веке умение фехтовать мечом? Может быть, потому, что это круто? Может, оттого, что Данила, с каждым днём оттачивая фехтовальное мастерство, чувствовал себя сильнее? Или же это в нём говорила смесь упрямства с любопытством?
        Следуя логике, начинать поиск способа возвращения в будущее стоило с той лесной поляны, где Молодцов впервые обнаружил себя. И тут обстоятельства складывались как надо: караван Путяты двигался в нужном направлении - на Юг. Там, в пойме одного из притоков Днепра, находилась та самая полянка, где менее года назад невозможным образом объявился Молодцов. В тех краях жили очень предприимчивые люди, которые несколько раз перепродавали Данилу в рабы. С ними он был не прочь ещё раз встретиться и поговорить, уже как обережник. Но есть и те, встречи с которыми Молодцов искренне ждал, например, с кузнецом Вакулой.
        Способа и причины своего необычного перемещения Данила даже представить не мог, если не учитывать гипотезы, что он в коме или «под веществами» лежит где-нибудь в палате. Но раздумья о том, как же и почему это всё произошло, никоим образом не могли быть полезными здесь и сейчас, в частности помочь развести костёр, поэтому Молодцов их отбрасывал за ненадобностью. Данила всегда умел трезво смотреть на вещи и принимать их такими, какие они есть, без лишних рефлексий, и жить, беря в расчёт лишь окружающую обстановку. Он обладал эдакой смесью приспособленчества и пофигизма, мимикрии, если угодно. Но на самом деле Данила просто всегда стремился, чтобы ему было комфортно - и внешне, и внутренне. Поэтому своё невероятное путешествие он принял достаточно спокойно, а удивление и шок спрятал глубоко внутри.
        Вот и сегодня вечером Данила хотел, чтобы обошлось без дежурств - тогда останется время немного поработать с мечом. Чтобы закрепить навык, необходимо тренироваться каждый день - это ещё одна мудрость батьки Воислава, которой нужно было следовать, чтобы стать воином. Даже если после целого дня на вёслах руки никакие и в животе пусто.
        Данила взял ножны, выданные ему после остановки. С лёгким щелчком вытащил из них на пол-ладони меч. На отполированной поверхности отразилась часть его лица: нос, еле заметные скулы и зелёные глаза с голубой каймой. Это зрелище завораживало. Казалось невероятным, что клинок был сделан человеком, что он своей волей и руками создал такую крепость, соединил саму силу в безукоризненных гранях, на которых сейчас видел своё отражение Молодцов.
        «А я раньше думал, что мечи - это были простые железяки», - подумал он.
        - Что, красен ликом? - насмешливо раздалось сверху.
        Данила сидел на бревне перед будущим костром, растопка была уже готова. Около него стоял Шибрида и смотрел как матёрый варяг на сопливого обережника.
        - Да уж, покраше тебя, усатый, - отмахнулся Молодцов.
        - Ну, если в темноте и со спины смотреть, то да, краше. Про темноту я не зря помянул, ты сегодня в первую череду дежуришь.
        - Как скажешь, - вздохнул Данила.
        Шибрида ещё раз оглядел поляну, где они остановились, удовлетворённо кивнул и сел рядом с Молодцовым.
        - Брат, ты думал, чего это с нами на реке случилось? - спросил Клек, отпил из фляги и бросил её Шибриде.
        - Ты про тех свиноголовых? Всякое может быть, - варяг сделал глоток и, в свою очередь, протянул флягу Даниле. - Думаешь, дело нечисто тут?
        - Кто знает? У богов спросить надо бы. Для водоворотов сегодня Луна не та была. Чудинские купцы, конечно, криворукие, но не настолько же.
        - Думаешь, водяной пособил?
        - Или навь какая.
        Скажи сейчас Молодцов, что это всё чушь и нет никаких навей, он наткнётся как минимум на непонимающий взгляд. Разговор был абсолютно серьёзный, и вся эта нечисть для варягов была ничуть не менее реальна, чем Данила. Да и у него самого, не считая попадания в век десятый из двадцать первого, имелся опыт, заставлявший верить во всякую нечисть, ворожбу и тому подобное. Да только принимать это всерьёз Молодцов так и не научился.
        - И всё-таки ты хорошо со всем справился, Шибрида! - от души похвалил кормчего Данила.
        - Речка же, пустяки, - отмахнулся варяг, но похвала пришлась ему по сердцу. - Вот когда на «Лебёдушке» поплывём и Вуефаст мне кормило отдаст, вот тогда совсем другое дело будет. Вниз по Днепру не поплывём - полетим! Слышишь, Уладка, повезём тебя как княжну настоящую - на ладье да с богатствами!
        - И с охраной из гридней настоящих! - поддакнула девушка, подсаживаясь к Молодцову.
        - Ну, лучше твоего Даниила гридня трудно найти, - серьёзно сказал Клек и резко захохотал, вместе с Шибридой. Шутка, по их мнению, вышла удачная. Может, так оно и было, но даже если удачную шутку повторять изо дня в день, то она надоест.
        - Смейтесь-смейтесь, - ответил Данила, - вот научит меня батька на мечах рубиться, я вас обоих одолею.
        Сказал тоже в шутку, конечно. Варяги засмеялись пуще прежнего. Сам Молодцов сомневался, что даже за всю жизнь сможет научиться работать мечом и топором так же умело, как братья-варяги. А вот Улада не смеялась почему-то, только сильнее прижалась к нему, коснулась губами щеки.
        Данила оттянул ворот мокрой от пота рубахи (весь взмок, искупаться, что ли?), нащупал пальцами тонкий обруч из серебряной проволоки, обвивавший шею. Гридень или не гридень, но гривну себе выслужил, а ещё достаточно серебра в кошель. Гривна - это такая денежная единица, весом примерно граммов двести, если на современный лад. А ещё - статусная вещь. У Шибриды и Клека тоже есть такие, только малость потолще. Гривна здесь - один из главных атрибутов свободного мужчины, недаром холопам да челядинам всяким вешали на шею кожаный или железный ошейник. Второй атрибут - это оружие, хоть какой-нибудь, пусть криво выкованный, ножичек, но муж должен носить на поясе. У варягов и с этим всё было в полном порядке: кроме здоровенных тесаков, которые язык не поворачивался назвать ножами, но для кинжалов они были слишком грубоваты, имелись ещё секиры и настоящие мечи. У Шибриды так и вовсе два. Он был обучен обоерукому бою, как и батька Воислав. Шибрида как раз приготовил всё необходимое, чтобы в очередной раз поухаживать за клинками - оружие, как и женщина, ласку любит, - и лишь тогда заметил, что костёр ещё не
горит. Действительно, уже почти стемнело, путешественники за разговорами не заметили, как пролетело время, а костёр ещё не разгорелся, ужин не булькает в котле.
        Вины Улады тут не было - Шустрик с хворостом ещё не вернулся.
        - Где этого холопа носит, - зло бросил Молодцов: если что, идти на его поиски придётся как раз ему, самому младшему в команде.
        Идти никуда не пришлось.
        - По-мо-ги-те! - отчаянно раздалось в лесу. - Вои добрые, защитите!
        Трое обережников тут же оказались на ногах с оружием наголо, да не абы как, а правильным строем: Шибрида посередине, Данила и Клек с боков.
        - Уладка, к остальным, - приказал Шибрида.
        Девушка без разговоров подчинилась. Умница.
        Позади в лагере уже слышался переполох, вызванный криком, но трое обережников первыми ринулись к опушке леса. Факелов не брали: варяги и так отлично видели в темноте. Данила тоже натренировал за последнее время ночное зрение, да и не требовалось от него многого, главное - щит держать крепко, прикрывая себя и Шибриду.
        В лесу за дровами ходило много народа, так что шум поднялся в нём изрядный, но кричал именно Шустрик, все узнали его голос. Слаженным строем, щит к щиту, трое обережников почти бежали сквозь лес. Рыхлая вязкая почва вместе с листвой липла к обуви, давала неверную опору.
        Кто же всё-таки решил на купцов напрыгнуть, да ещё так по-глупому? Или холопу всё показалось?
        - Помогите!
        Прямо на щиты выскочил ошалевший Шустрик, спружинил от них как мячик, упал на пятую точку, глянул снизу испуганно.
        - Не бойся, это мы, - пробасил Шибрида, вложил меч в ножны и поднял холопа одной рукой, как котёнка. - Ты чего кричал?
        - Навь… - пискнул Шустрик и совсем сник под взглядом варяга.
        - Говори.
        - Там, Хорсом клянусь, мы с Беляком валежник собирали, а тут она… Говорит так тонко, протяжно: мол, сюда. Ну, Беляк и пошёл, а я… Я не знаю, как тут оказался.
        - Что такое?! - громогласно раздалось позади.
        Батька Воислав, в панцире, с двумя мечами. Шлем с «очками» сдвинут на затылок, а синие усы свисают до гладкого подбородка. За ним - уже вся ватага с факелами.
        - Да вот, говорит, кромешников слыхал, одного холопа даже за собой утащили, - ответил Шибрида.
        - Кого конкретно?
        - Говори, ну! - варяг поставил холопа на землю.
        - Беляка, челядина купца Неленя с людинского конца, они рядом с нами встали.
        - Вот оно что. Давай этого зайца, я поспрашиваю.
        Лес всё больше наполнялся встревоженными воинами. Воислав, выспросив всё у холопа, велел двоим обережникам кликнуть других купцов, рассказать, что случилось, затем ещё раз зачем-то внимательно посмотрел Шустрику в глаза и велел остальным идти в лагерь.
        - А мы искать пропавшего с другими не будем? - спросил Данила.
        - А зачем? Он же не нашей сотни, пусть людинцы эту навь ищут, хотя челядин тот наверняка попросту сбежал. Но сегодня ты всё равно в дозоре стоишь в первый черёд.
        - Да, понятно, - согласился Молодцов.
        Первая смена считалась самой лёгкой.
        Данила прогуливался перед опушкой, метрах в десяти от палаток, где спали люди Путяты. На костры не смотрел, глядел в лес, чтобы не слепить глаза и не сбивать ночное зрение. Попутно развивал в себе умение слушать, обонять, распознать всё происходящее не только в лесу, но и в лагере, у речки, всюду. «Слуханье», так это называл Воислав, было как раз тем, о чём говорил он раньше, - умение интуицией, подкоркой, бессознательным воспринимать происходящее вокруг себя и вовремя почувствовать угрозу.
        Получалось не особо, может, потому что в лагере торговых гостей было реально очень шумно, а может, Молодцов просто не старался. Но среди купцов действительно царил переполох, в чаще то и дело мелькали огоньки факелов - всё искали пропавшего челядина. Теперь из леса вряд ли кто решит сунуться, но дозорные всё равно нужны. А вдруг в суматохе какой-нибудь ушлый попутчик решит порыться в тюках, что везут люди Путяты. Капиталист капиталисту волк. А купцы, что плывут из Новгорода на юг, самые что ни на есть капиталисты стадии накопления первоначального капитала.
        «Только Россия эту стадию не пройдёт и в двадцать первом веке!» - вспомнились Молодцову слова отца.
        С десятого века мало что изменилось. Здесь тоже любой встречный купец может прибрать имущество своего коллеги, если сочтёт прибыль достаточно выгодной. Викинг Гуннар Скряга, который осадил заимку охотника Завида зимой, тоже вроде как считался купцом.
        Данила вздохнул, не удержался. Одним быстрым движением, с еле слышным звоном, выхватил меч из ножен. Махнул пару раз, повертел меч в руке, полюбовался игрой отблесков огня на узорчатой поверхности клинка.
        Меч, его меч! Данила разбирался в мечах ровно настолько, чтобы отличить каролингский от романского. В его руке лежал именно романский меч: лёгкий, не больше килограмма, метр в длину, с ярко выраженным остриём, которым можно пронзать кольчугу, и навершием в форме диска. Единственно, рукоять Молодцову казалась коротковатой, но всё равно она была длиннее, чем у других кликов, например, у мечей того же Шибриды. Длань обоерукого варяга лежала в рукояти как влитая.
        «Интересно, как этот меч попал к нему? Сразу же видно - не русская работа», - подумал Данила о том, у кого взял своё новое оружие.
        Ведь меч был не куплен, а взят в бою!
        Год назад, когда Молодцов побрёл с той самой полянки, где очнулся, на поиски цивилизации, то вышел к ручью, где поцапался с тремя рыболовами. Стычка прошла успешно для него, но у рыболовов имелись друзья, а Данила тогда, как можно догадаться, был полным лохом и в области обычаев, и по части умения заметать следы. Выследили его на счёт раз, оглушили тупой стрелой по башке - это такой нелетальный метод разговора у здешнего населения с чужаками, чтобы, значит, пришлый копыта не откинул и его можно было задорого продать.
        Данилу продать задорого не получилось, поскольку он ничего не умел из того, что положено древнерусскому челядину, да ещё, бывало, норов свой показывал. В итоге его перепродали через третьи руки варягам для жертвы на острове Перуна. Варягам надо отдать должное: если то, что слышал Молодцов о викингах, правда, то варяги поступали благородно, не стали умерщвлять полон разными, крайне неприятными, способами, а дали возможность поучаствовать в перуновых играх, то есть биться насмерть перед лицом кумира. Многие рабы из компании, куда попал Данила, восприняли это с радостью, как достойный способ закончить жизнь. С оружием в руках, к тому же! Авось Перун ещё отметит за храбрость и возьмёт к себе в Ирий.
        Молодцова возможность попасть в Ирий не грела никак. Тем более варяги перед боями насмерть устроили своеобразное показательное выступление: пляски полуобнажёнными с оружием. И Данила смог оценить их невероятный, просто запредельный уровень мастерства.
        Он сумел драпануть с острова. В реке его чуть не утопила какая-то непонятная нечисть (Молодцова до сих пор передёргивало от этого воспоминания). Выбравшись на берег, Данила встретил детвору, которая привела его к деревне, где заправлял всем отличный староста, дед Житко, настоящий сельскохозяйственный профессор и мастер выращивания хлеба. Он временно приютил чужака, не за просто так, а за определённую услугу в будущем. В деревне Данила встретил Вакулу, кузнеца, который позже и свёл его с Воиславом. По сути, этим двум людям Молодцов был обязан очень многим. Жаль только, полностью рассчитаться с долгами у него уже не выйдет.
        Воислав тоже был варягом, но не обычным. Данила искренне удивился, когда увидел у него крест на шее. Его батька был христианин, причём не формально, как депутаты из времени, откуда пришёл Молодцов, а искренне, сердцем, что последующие события только подтвердили.
        Познакомившись поближе с Воиславом, Данила просто не мог ненавидеть этого человека, как и Шибриду с Клеком, да и других варягов тоже. Но вот кланяться или жертвовать себя Перуну - уж извините.
        Однако побег Молодцова с острова не прошёл даром. Варяги, которым полагалось убить странного чужака, подошли к делу всерьёз и стали выискивать его след. Данила имел все основания полагать, что ключом к такому избыточному интересу была не банальная месть, а его, Молодцова, необычное происхождение родом из другого Мира. И что характерно, варяги почти добились своей цели. Десяток их присоединился к шайке Гуннара Скряги, которая осадила заимку Завида, куда с торговыми делами прибыл Путята с людьми.
        Воислав и тут показал себя мужиком и настоящим воином. Он не выдал Данилу своим братьям-варягам, хотя тот сам готов был сдаться им в руки. Воислав предложил себя на «божий суд» - поединок насмерть во славу Перуна, чтобы выяснить, на чьей стороне действительно находится бог. Варяги отказались, из чего Данила сделал вывод, что им нужно было смыть оскорбление только его кровью. Отчего вступился Воислав за своего человека: из христианского милосердия или потому что братство обережников выше братства варяжского - не суть важно.
        Затем была осада, Молодцову она показалась бесконечно долгой и кровавой, он едва сумел выжить. Его вместе с другими уцелевшими обережниками и охотниками спасли гридни посадника Новгородского Добрыни. Но тут один из пленных варягов, тех, что примкнули к викингам, совсем ещё юный, бросил вызов Молодцову, а Данила не утерпел, от злобы или по глупости, он согласился на «божий суд», который состоялся неделю спустя в Новгороде, на большом Волоховом капище. В поединке Молодцов одержал верх. Да, его победе сопутствовали объективные обстоятельства, но это не имело никакого значения. Данила стал победителем и получил в качестве трофея прекрасный меч. Ему бы ещё на доспехи приличные накопить, тогда он и вовсе сможет за княжьего гридня сойти.
        Пока Данила размышлял и предавался воспоминаниям, он не переставал работать мечом: крутил, повторял выученные фехтовальные пируэты. Движений в науке владения мечом было не так много, как в общем и в любом настоящем боевом искусстве.
        - Тренируешься? - послышался тихий голос.
        Клек. Совсем рядом. Тихо подобрался - и не заметил.
        - Ага, - не оборачиваясь, ответил Данила.
        - Доброе дело. Иди, моя смена.
        - Как скажешь.
        Молодцов радостный повернулся и… замер на полшаге. Словно ледяная иголочка кольнула в затылок, послышался тонкий девичий голосок. В лесу никого из торговых людей уже не было. Откуда тогда звук?
        - Ты слышал? - шёпотом спросил он.
        - Что? Почудилось что-то?
        - Ну, вроде как голос… Вот, опять.
        Варяг пристально оглядел лес, принюхался даже.
        - Ничего не чую.
        - Так прошло уже всё, - смущённо ответил Молодцов.
        - Ясно, иди спать.
        - А как же…
        - Иди, тебе сказано, не схарчить поганой нечисти воина Перуна, а если беда какая, я вас кликну. Иди.
        И Данила выполнил приказ.
        Сборы в торговом лагере начались засветло. Весной все спешат-торопятся. Это не зима, когда можно довести ладьи до волока, вытащить на берег и ждать, попивая тёплый мёд или пиво, пока снега насыплет и реки встанут, а после поставить корабли на полозья, запрячь в воловьи упряжки и отвезти куда надо. Или вовсе оставить - законсервировать суда в специальных сухих доках, весь товар перегрузить в сани и ехать налегке.
        По весне же вода затапливает реки и болота, превращая земли кругом в непролазную топь. И сами волоки заливает так, что вода на них стоит по колено, при том, что пить её нельзя. А своей питьевой воды там нигде не достанешь, потому что водораздел в тех местах проходит. Перетащить суда по гатям в такой местности, да ещё так, чтобы товар водой не испортило - адский труд.
        Кроме того, все торопятся по высокой воде спустить корабли. Зимой-то некуда торопиться, всё равно никуда не поедешь, пока реки замёрзнут, а вот в мае норовят вперёд на волоках пролезть. Не успеешь до июня - застрянешь на волоках до осени. Промедлишь - весь товар на Юге вперёд тебя продадут, так что ты свой по хорошей цене уже не сбудешь. Вот про такое время и говорят: один день год кормит.
        На волоках из-за того, что кто-то попытался пролезть не в свою очередь, нешуточные драки бывают, до смертоубийства доходит. Княжьи люди за порядком следят, но ведь как: путь «из варяг в греки» длинный, а память у купцов хорошая.
        У Данилы утро проходило в обычном ритме. Пока Шибрида и Клек оттачивали фехтовальное мастерство, он таскал связки мехов к лодке, где их бережно упаковывали Улада и Шустрик. Девушка по обыкновению проснулась чуть раньше и успела разогреть воинам еду, но варяги к пище не притронулись - на пустой живот лучше тренируется. Данила тоже последовал их примеру.
        Покончив с делами, каждый со своими, перед отплытием наконец сели завтракать. Обережники отдельно, женщины отдельно, холопы, само собой, тоже в стороне. За этим занятием их и застал Скорохват, возможно, самый необычный обережник Воислава. Он не был варягом или скандинавом, а происходил из племени полян. Его ещё иногда называли Южанином. Первыми своими богами он признавал не Перуна, а Волоха и Сварога, но по этому поводу никаких дискуссий среди обережников не проводилось. Бороду не брил, но и не отращивал, русые волосы заплетал в две длинные косы, которые чаще укладывал на голове и накрывал сверху войлочной шапочкой. Своеобразная амортизация под шлем. Лицом Скорохват был чистый словенин, среднего роста, и тоже обучен обоерукому бою. В иерархии ватаги обережников он твёрдо занимал третье или четвёртое место после Воислава и Вуефаста.
        - Ну что, славно вы вчера повеселились, когда едва не опрокинулись? - спросил он с улыбкой, подсаживаясь к костру.
        - Ну, не всё же попусту веслом воду бить, - ответил Шибрида, выловив из котла кусок пойманного вчера осетра.
        - Значит, все живы и товар не попортили? - подытожил Скорохват.
        - А то, - ухмыльнулся варяг. - Нашёл тоже Иммирову вотчину. Чтобы в речке какой-то сын севера утонул? Не бывать такому.
        - Но жертвы не мешало бы принести, водяной тут явно балует, или ещё кто, - высказался Клек.
        - А вот над этим подумаем. Сотенные с этим решают, а то молва пошла по каравану о нежити всякой. Путята вас зовёт.
        - На кой? - спросил Шибрида, враз утратив благодушное расслабленное состояние, словно режим переключил.
        - На собрание сотни будете его сопровождать.
        - А о чём думать будут? - уточнил Клек.
        - Вроде как неподалёку есть ведун, и если ему заплатить положенное, то он берётся всю навь от каравана отвести.
        - Вот как, ведун, - ещё более задумчиво проговорил Шибрида. - Ну пошли, поглядим.
        - Кого, ведуна? - робко спросил Молодцов.
        С ведунами, колдунами и прочими магами после истории с варягами у него не было никакого желания связываться. Ещё почуют в нём что-то… нездешнее.
        - Зачем? На совет пойдём.
        - А значит, того колдуна там не будет?
        Шибрида глянул на Данилу как на придурка, но потом вспомнил, что его друг из далёких мест и о жизни порой ничего не знает, прямо как дитё малое. Терпеливо пояснил:
        - Кто же ведуна на совет позовёт. Он зачаровать может или морок какой навести. Думай головой, Даниил.
        Молодцов смущённо посмотрел под ноги.
        - А что, Скорохват, как думаешь: и впрямь рядом навь шастает? - поинтересовался Клек.
        Южанин пожал плечами.
        - Ты же вчера сам всё видел.
        - Ну мало ли что смерду могло привидеться.
        - Это ты прав, но вообще… К усвятским болотам подплываем, а места эти необычные, о них разное говорят. Из этих лесов три великие реки вытекают, так что я тут тебе не советчик.
        - Понятно, значит, сотенные приговорят платить этому ведуну, - заключил варяг.
        - Скорее всего. Лишь бы не из нашего кармана, так ведь?
        Вот это утверждение обережники одобрили дружно.
        Собрание сотни было важным и солидным мероприятием, именно поэтому Путяте понадобились аж трое сопровождающих. Пропустить его никак нельзя - всё равно что не явиться на собрание акционеров. Путята Жирославович хоть и был купцом самостоятельным и богатым, но, как и положено, состоял в купеческой сотне Новгорода. Это что-то вроде холдинга или корпорации, если говорить терминами двадцать первого века. Своей сотне Путята отчислял положенный процент с прибыли, за это ему было место в любом новгородском подворье, где бы оно ни находилось, и стол в самом Новгороде, а также поддержка: финансовая, юридическая, ну и, если понадобится, силовая. От купца требовали примерно того же: честно платить установленный налог, в случае необходимости оказывать дополнительную помощь деньгами или (например, чтобы отстоять интересы родной сотни) выставить бойцов на вече. Кстати, у Путяты с Воиславом насчёт участия его обережников в вече был отдельный договор, и оплачивался он тоже по отдельному тарифу, почти как отражение нападения татей, то есть реальная боевая стычка. А всё потому, что разрешение конфликтов хозяйствующих
субъектов, опять-таки говоря современным языком, в Новгороде проходило очень бурно, пусть и без холодного оружия. Данила всё это испытал на собственной шкуре прошлой зимой.
        Сотня Путяты держала свой двор в Словенском конце, поэтому и называлась словенской. Если два других конца - Неревский и Людинский - вздумают ущемить интересы словенцев, то купцы обязаны выставить бойцов от себя на вече, вместе с другими улицами. Но бывают разборки не только между концами, но и внутри них. Улицы режутся между собой, выбирая старшину конца. Сотни - плотницкие и гончарные - идут друг на друга с кулаками.
        В общем, богат Новгород, шумен и многолюден. Умный и сильный парень не останется там без гроша в кармане. Но Даниле, положа руку на сердце, милее вот так плыть по реке, пусть и рискуя нарваться на разбойников, чем махать кулаками среди буйного новгородского люда.
        Разумеется, раз сотенный совет имел такое статусное событие, каждый купец демонстрировал свою важность и богатство. Крутые охранники с дорогим оружием тоже наглядно показывали возможности купца. Но главным мерилом крутости была всё-таки одежда и драгоценности. Фасон тут не имел никакого значения, главное, чем тяжелее золотая печатка на пальце или, пуще того, браслет, тем лучше. То же самое касалось и тканей: если на тебе имеется хоть какой-нибудь предмет из шёлка или дорогого меха, то абсолютно не имеет значения, подходит ли он по цветовой гамме к другим вещам, потому что шёлк и меха - это мягкое золото, без преувеличения.
        Путята не был исключением, он явился на совет в расшитом алом кафтане, синих льняных штанах отменного качества и высоких сапогах. На шее, кроме серебряной гривны, у него висела золотая цепь с прикреплёнными к ней языческими оберегами, а на дорогом поясе обязательное украшение мужчины - оружие.
        Увы, даже неопытному глазу было легко определить, что и кафтан на Путяте великоват, и пояс затянут необычно туго. Это не от того, что купец позарился на одёжку с чужого плеча, а из-за раны, полученной во время всё той же памятной осады. Тогда Данила на своей шкуре ощутил, что значит стоять до конца. Сейчас он со сдержанной радостью отмечал, как в его работодателе всё больше проступает тот бойкий пегобородый толстячок, что встретился ему почти год назад. Воислав тогда представил Данилу как своего нового обережника, на испытательном сроке, то есть с малой долей оплаты. Путята без вопросов заключил договор с новым охранником, каждый из них поклялся своими богами, что не будет его нарушать. Купец в то время был бодр, толст, весел и держал в кулаке без малого несколько десятков человек своего торгового каравана. Его предприимчивость и энергия била через край, загадочным образом превращаясь в серебро и иную прибыль для всего торгового предприятия.
        После начала нового путешествия бойкая натура всё больше проступала в раненом купце, видимо, для него любимое дело являлось лучшим лекарством.
        Сопровождал Путяту, кроме троих обережников, сам лидер обережной ватаги - Воислав Игоревич. Данила с самого начала плавания почти не видел своего батьку и даже отвык немного от ощущений мощи и крепости, исходивших от него. Голубые глаза, строгое лицо с уверенными прямыми чертами, в его выражении кроме силы чувствовалась ещё и зрелая мудрость. Гладковыбритый мужественный подбородок, усы, не такие длинные, как у Клека, но выкрашенные синим - признак уважения среди варягов.
        Бархатная одежда скрывала идеальную мускулатуру, но подчёркивала отличную осанку. В довершение всего - широченный пояс с серебряной и золотой канителью, с притороченными мечами, которые смотрелись на фоне тесаков и ножей у других купцов как настоящий «макаров» рядом с пневматической игрушкой.
        На взгляд Данилы, Воислав выглядел харизматичнее всех на совете и производил впечатление под стать князю или какому-нибудь знатному боярину, что только играло на руку Путяте. Ну и Даниле - это же у него такой крутой батька.
        В суть самого вопроса Молодцов так и не вник, потому что разговор купцы вели опять же на своём языке, а Данила до сих пор во всех этих кунах, резанах и ногатах слабо разбирался. Нет, торговаться он умел и знал, сколько в куне и в одной гривне резанов и так далее, но только вес этих самых резанов был в Смоленске и, допустим, в Новгороде разный. Кроме того, металл мог быть разного качества, а ещё в обороте были другие «деньги» - кожаные куны и стеклянные бусы. Так что если начать пересчитывать кожаные куны в гривны серебра нужной чистоты, то можно промучатся очень долго.
        Проблема состояла вот в чём: случилась с каким-то мужичком неприятность, пропал он ночью в лесу, а утром его не нашли и поняли, что с ним сделали что-то нехорошее. Причём сделала это конкретно навь или нечисть - зомби, одним словом. Как это определили, Данила так и не въехал. Поблизости же объявился некий ведун, который брался эту нечисть извести, само собой, не бесплатно.
        Вот весь спор купцы и вели вокруг того, кому и сколько платить за услугу. Даже не столько, какую сумму, а какими деньгами. Поскольку ведун торговаться наотрез отказался, выставил свою цену - вроде по две ногаты с каждого человека в сотне. Обмануть ведуна и подсунуть ему «разбавленное» серебро купцы побаивались, но жадность брала своё, поэтому торговые люди выгадывали, как бы так насчитать резанов, кожаных кун, мехов и стеклянных бус, чтобы нужная сумма набралась, но всё равно сэкономить.
        Обсчитав всё и распределив по сотне, кому и сколько платить, купцы совет прекратили.
        Данила, облегчённо вздохнув, решил, что на этом официальные мероприятия закончились, но, как оказалось, нет - Воислав объявил общий сбор ватаги. Явились по зову батьки все десять человек. Опытные обережники и лучшие воины дружины: Вуефаст, Скорохват, Шибрида и Клек. Четверо «отроков», переживших осаду заимки: Молодцов, Ломята, Жаворонок, Будим, - они считались полноправными членами ватаги, имели полную долю и право голоса на таких вот советах. Ещё двое были наняты в Новгороде для пополнения численности: Уж и Мал. Эта пара находилась на своеобразном испытательном сроке, но на совет их всё равно позвали, чтобы были в курсе решения батьки.
        - Сотенные старшины приговорили заплатить ведуну за то, чтобы дальше наш караван навь не беспокоила, - начал Воислав. - Колдун приговорил платить с каждого человека, в том числе с нас. Будто мы - дети неразумные, сами за себя постоять не сможем. Путята сказал, что вычтет это из доли оплаты каждого обережника. Я отказался, - батька взял паузу, оглядел своих воинов. - Кто хочет, может сам отдать серебро Жирославичу, чтобы он с колдуном рассчитался. Принуждать и раскрывать, кто это был, не стану. Но и делать так, чтобы с нас деньги брали на защиту, когда мы сами должны защищать караван от ворогов, - не позволю. Я всё сказал.
        Обережники застыли в молчании. Затем Ломята, самый старший по возрасту среди «отроков», ему уже перевалило за тридцать, спросил:
        - А ты сам-то будешь платить, батька?
        Воислав помедлил с ответом, потом чётко сказал:
        - Нет, мне защита не нужна, мой Бог меня защитит от всякой нечисти без помощи всяких колдунов.
        - Вот это верно, - поддержал Шибрида, - наш бог Перун - бог воинский. Не пристало варягам платить смердам, чтобы от опасности уберечься.
        - Так ли я понял, что ты, Воислав, нас от колдовства и чародейства сможешь защитить? - робко спросил Ломята, он выражал мнение неваряжской и нехристианской части ватаги.
        - Ломята, да ты, как я посмотрю… - начал Клек.
        - Помолчи, - обронил Воислав, и варяг умолк. - Я не смыслю в колдовстве, но знаю, что надо уповать на… богов, в которых веришь, тогда они тебе помогут. А всякое колдовство, ведовство - гнилое дело. Но если встанет перед нами какая опасность, я буду сражаться вместе с вами, как могу. Это моё слово.
        - Ха… Да спорим на гривну, что этот ведун всё и устроил.
        Молодцов хотел разрядить обстановку, но получилось скорее наоборот. Взгляды всех обережников сосредоточились на нём.
        - Ну, сами посудите: пропал холоп, и на следующий день объявляется ведун и обещает защитить. Это случайно так получилось?
        - Погоди-ка, Даниил, - вспомнил Клек, - тебе же самому вчера почудилось, будто голос какой к тебе из леса обращался.
        - Ну да, слышал я что-то. Ну так, может, этот морок сам ведун и навёл. Навь-то никто не видел, как и холопа пропавшего.
        - На такое пойти - против всех богов и Обычая выступить, - после минуты молчания сказал Будим. - Нет, вряд ли ведун мог всё так обернуть.
        Он сам был родом из Новгорода и хорошо знал здешние обычаи и традиции. Его небольшой вздёрнутый нос был несколько раз сломан, но лицо выглядело по-прежнему молодым. Обережнику едва перевалило за двадцать.
        - А ты, Скорохват? Скажи, что ты думаешь по этому поводу?
        Новгородец обратился к Южанину, как к человеку далёкому от Севера, который мог на всё посмотреть со стороны.
        Тот почесал жёлтую бороду и изрёк:
        - Думается мне, мы все забыли, что наш батька сказал. А он сказал: кто хочет, тот пусть платит ведуну, пусть даже тайно, кто не хочет - пусть не платит. О чём тут разговор?
        - Вот это верно, братья! - сказал Шибрида. - А то я уж подумал, что и впрямь на нас ведун уже какие чары навёл: из-за нескольких резанов бучу устраиваем. Батька наш мудр и честен, он, как всегда, по Правде поступил!
        - Точно, а я уж и сам на слова лишние не поскупился. Если кого задел, извиняйте, други, не подумал, - добавил Клек, приложив кулак к груди.
        Напряжение, царившее над поляной, само собой рассеялось. Все заулыбались.
        - Ну, раз решено, тогда к котлу, други, - несколько необычным тоном, полуприказным-полудружеским, сказал Воислав, - посёрбаем и обговорим, как дальше путь держать будем через волоки и к Днепру.
        Данила решил, что теперь-то со всеми этими переговорами покончено, и с удовольствием накинулся на горячую похлёбку. Но и в этот раз он ошибся.
        Когда обед уже закончился и все выслушали наставления от батьки (кто в какой черёд будет идти на однодеревках, кто первым, кто замыкающим, кому куда бежать в случае нападения и прочие важные походные мелочи), пришли представители от сотенной старшины.
        Общий выход сотенных кораблей по случаю сделки с ведуном отложили на полдень, так что торопиться было некуда. Шибрида, увидев, что к ним направляется целая делегация, с разрешения батьки послал Данилу вперёд, выяснить, с чего вдруг к ним гости пожаловали.
        - Батьку своего позови, - надменно бросил купчик в жёлтом кафтане, в полтора раза шире и на голову выше Данилы.
        - Зачем?
        - Какая тебе разница. Сказано позови.
        Молодцов нехорошо улыбнулся, но подавил гнев, оценил ситуацию: с купцом пришли двое охранников - страхолюдные громилы, но не с мечами или топорами, а с простыми дубинами на поясе. Похоже, обычные кулачники новгородские. А вот позади них тёрлась необычная компания: баба в дерюге с разукрашенной рожей, вихрастый пацан забитого вида и низенький бородатый мужик… или дед. Взгляд на него поднимать почему-то не хотелось. Единственное, что заметил Данила: правый рукав у него был заметно длиннее и полностью скрывал кисть.
        Тем не менее Молодцов дерзко бросил:
        - Я к тебе на службу не нанимался, так что не приказывай. Если есть что сказать, скажи мне, а я уж решу, стоит ли батьку моего беспокоить или нет.
        Купец зыркнул на него, грозно засопел, однако снизошёл до пояснения:
        - Вы деньги положенные не уплатили.
        Данила, ни слова не сказав, повернулся и передал вести Воиславу. Тогда тот сам вышел навстречу гостям. На этот раз в простой рубахе с расстёгнутым воротом, в разрезе которого виднелась тонкая золотая гривна и нательный крестик.
        - О каких деньгах ты говоришь? - напрямую спросил варяг.
        - О моих, - за спиной купчика раздался противный скрипучий голос.
        Купец постарался побыстрее отойти, чтобы не загораживать говорившего.
        А в это время, как-то незаметно, за Воиславом подтянулась вся его ватага, все десять человек.
        Обладателем голоса оказался тот самый невысокий бородач с длинным рукавом, возраст его Данила так и не смог определить.
        В ответ на его реплику Воислав только усмехнулся:
        - Пока деньги в моём кошеле, они мои и ничьи другие. Или ты хочешь их отнять? - вкрадчиво поинтересовался варяг.
        Ведун не испугался, потеребил бороду левой рукой, не той, что была скрыта рукавом:
        - Не то ты говоришь, вой. Договор был со всей сотней, что каждый человек уплатить положенное должен.
        - Я не купец и не сотенный. Я обережник - и платить не буду. Мне самому платят, чтобы я защищал.
        - Ой, воин славный, я же не просто так деньги беру, а тоже за защиту. О своей дружине хоть подумай, раз своей головой не дорожишь.
        - Мне твоя защита не нужна. Если кто-то из моих людей захочет, он может сам к тебе прийти и заплатить за помощь, - тут Воислав покосился на воинов, стоявших за его спиной. - Кто хочет и когда захочет, - повторил он. - Но ты не смеешь требовать с меня деньги. А если ещё раз, смерд, ты вздумаешь мне угрожать, то я снесу твою вшивую башку.
        Ведун ничего не ответил, лишь пошамкал губами и уставился на Воислава.
        - Ну, давай, рискни, - вдруг сказал батька обережников, напрягся и чуть подвинулся вперёд.
        - Я могу уплатить положенное, - вдруг вмешался купчик.
        - Постой, - вскинул руку ведун и перевёл взгляд на Данилу.
        Смотрел долго, без угрозы, скорее с любопытством и… с жадностью, что ли. Данила не знал, что и делать, а потом не выдержал и рассмеялся:
        - Чего уставился, ведун, узоры на мне, видать, рассмотрел?
        - Может, и рассмотрел, - неожиданно согласился тот и сказал купчику: - Пошли, что ли. Что ты там о деньгах говорил?
        На этом ведун повернулся и ушёл, вся пристяжь за ним.
        - У, наглая морда, - кинул ему вслед Клек и презрительно сплюнул.
        А Воислав и вовсе не стал выражать своего отношения к колдуну, спокойно вернулся к костру, за ним последовала вся ватага, расселась по местам, но напряжение снова вернулось. Смешно: воины боялись одного скрюченного старика. Батька как ни в чём не бывало продолжил свои наставления о том, чего следует ожидать в будущем походе, как себя вести в плавании и на волоках. И неожиданно закончил:
        - Повторю, если кто-то считает, что ему нужна помощь от того ведуна, пусть платит. Признаваться в этом сейчас не обязательно, кто захочет, тот пусть и платит, когда захочет. Зла я на него таить не буду.
        - С ворожбой меч не справится, - подал голос Ломята.
        - Тю, кто тебе это сказал? - хлопнул собрата по плечу Шибрида. - Спорим, если переполовиню этого смерда, ничего он мне не сделает?
        - Не в этом дело, - сказал Скорохват и внимательно посмотрел на батьку.
        Воислав кивнул: мол, говори открыто.
        - Ты унизил его. При всех пошёл против его воли. Если ты не заплатил, другие тоже могут не платить. Я эту породу знаю. Теперь он будет думать, как тебе отомстить.
        - Да, так и будет, - уронил Вуефаст кратко, но веско.
        Он был очень похож на Воислава и внешне, и по характеру, скорее всего, они приходились друг другу родственниками. Но старый варяг выглядел лет на пятнадцать старше, был выше ростом и заметно сухощавее. Усы и волосы совсем поседели, щёки впали, обветренную кожу лица покрывали морщины и старые шрамы. Только серо-голубые глаза смотрели ясно, остро, поблёскивали, словно жала начищенных копий.
        - Ещё чего! Этому смерду платить за то, что он в чарку плюнет. Наш бог Перун!!! - громко выкрикнул Шибрида.
        - Тогда, может, его сразу… того? - предложил Молодцов.
        И во второй раз за день на него устремили взгляд все обережники. Данила и сам себе удивился: как он легко предложил убить человека, да ещё старика. С другой стороны, Скорохват ясно сказал, что ведун будет им мстить. По виду того колдуна любому понятно - хорошего от него не жди. Молодцову становилось не по себе, когда он вспоминал его взгляд. Так чего же ещё ждать?
        - И как ты его собираешься убить? - ехидно поинтересовался Клек.
        - Подберусь ночью да горло и перережу, - опять Данилу передёрнуло от мысли, что он будет резать горло старику, но и выставлять себя трусом не хотелось. - Кто-то сам недавно грозился, что этого ведуна переполовинит.
        - Ну и дерзай. Кто тебя держит?
        - К настоящему ведуну подобраться трудно, - протянул в никуда Вуефаст.
        - Это если он ворожбе и впрямь обучен, а тот, может, и не умеет ничего, - осклабился Шибрида.
        - Не, этот ведун точно может, - сказал Будим, которому все берега по Ловати были родными. - Я его видел у нас на Большом капище, за Волховом, сам жрец велесов с ним уважительно разговаривал.
        - Тогда точно под нож, - буркнул Данила, глядя себе под ноги.
        - Лучше подождём, пока он караван от нави освободит, по договору, - резонно предложил Скорохват.
        - Годная мысль, - сказал Воислав. - И ещё вот что, други, с этого дня дежурить вокруг лагеря будете по трое. И так будет, пока мы в Днепр не попадём. Всё, о чём мы говорили, в силе. Ну а теперь задерживаться не будем. Всем спать, и так мы припозднились.
        - Думаешь, зря я не заплатил тому колдуну? - спросил Воислав, любуясь игрой языков пламени на отполированном клинке засапожного ножа.
        - Ты батька, - спокойно сказал Вуефаст.
        Они сидели у костра вдвоём.
        - Что чутьё твоё говорит, старый, встретим мы ещё этого ведуна?
        - Может, встретим, а может, и нет. Заметил, как он на Молодца смотрел?
        - Да. Думаешь, неспроста?
        - Твой брат христианин сам по себе непрост.
        - Да, но зла он нам не принёс и сражался крепко.
        - Тоже верно, - старый варяг покряхтел, вытягивая ногу, - пользы он нам много принёс, но и беды за ним пришло немало.
        - Намекаешь, его к себе в лодку взять для защиты или приманкой на ведуна?
        - Как бы живец за собой ловца не утянул.
        Воислав недолго подумал под треск сучьев.
        - Судьба Молодца - это его судьба. Оберегать пуще прежнего я его не буду. Если найдёт неприятности, пусть сам и выпутывается.
        Старый варяг улыбнулся себе в усы. Он не верил, что племянник бросит своего человека, чтобы с ним ни случилось.
        - Ну что вы там решили, про ведуна-то? - спросила Улада после близости, наклонившись к самому уху Данилы.
        Молодцов прикрыл глаза, он представил, как девушка выведывала тайны раньше. Там, в Новгороде. Шепнула на ухо - нет, не ангельским голосом, а женственным, чуть хриплым, полным жаркой страсти и желания. На такой вопрос, казалось, невозможно не ответить, но Данила был крепок волей и не так прост, как предыдущие кавалеры Улады.
        Он только повернул голову и поцеловал аккуратный носик.
        - А что ты спрашиваешь?
        - Боюсь. За тебя боюсь, за вас всех. Как бы ведун вам чего не сделал.
        - Да что он может…
        - Хватит, Даниил, он силён и опасен, это сразу видно.
        - Откуда, неужели ты разбираешься в колдовстве?
        - Мужчинам в женские тайны нечего лезть, - отмахнулась Улада, - а напакостить тот старикан в силах.
        - Любой гадость сделать может. Высыпать травку какую-нибудь в котёл, так что потом живот схватит, а потом все рассказывают: мол, колдовство, на человека порчу навели. И вообще, для человека существует только то, во что он верит.
        Улада внимательно посмотрела на него. Данила даже в темноте мог разглядеть черты её лица.
        - Не по-нашенскому ты думаешь, Даниил, - изрекла она.
        - Что есть, то есть, - признался Молодцов и сгрёб девушку в охапку.
        Он забыл про наставление Воислава, что хороший воин должен всегда быть начеку, и не заметил, что в палатке не спали не только они.
        Глава 4
        Трудности судоходства, продолжение…
        Лишние дозорные были не единственной предосторожностью Воислава. Теперь всю еду обережники готовили только сами и брали её из своих запасов. Если возникнет надобность докупить припасов, то брать их следовало у разных продавцов, каждый раз новых. За других караванщиков Воислав был спокоен, поскольку считал, что ведун затаил злобу только на охранников, а с торговцами у него договор. Рядовые караванщики сами скорее могли оказать услугу колдуну, подсыпать какую-нибудь гадость в котёл, к примеру, поэтому чужих к еде и припасам батька велел вовсе не подпускать.
        Осторожничать следовало, пока караван не пройдёт через Усвятские болота и не выйдет в Днепр.
        Что же касается нави, зомби и прочей нечисти, что бы там ни случилось, но ведун выполнил условия договора - больше никто из купеческих людей не пропал.
        Однодеревки Путяты на следующий день добрались до истоков Ловати - и встали. Обмелевшая река была начисто забита лодками. Ещё сутки словенским купцам пришлось ночевать в воде, пристать к берегу уже не было возможности - кругом простиралась топь.
        На третьи сутки после собрания сотни караван наконец добрался до волоков. С помощью приспособлений, похожих на колодезные журавли, гружёные однодеревки вытаскивали на гать - узкую дорожку на болоте, выложенную из сосновых брёвен, которая практически полностью была скрыта под водой.
        Дальше лодки тянули через волок с помощью лебёдок, похожих на виденные Молодцовым в современности колодезные катки, которыми вёдра из колодцев таскают.
        Здесь такие приспособления назывались вороты и давали они нехилую экономию сил и времени. Когда Данила услышал это название, его как по лбу ударило: ворот, воротила, наворотить - так вот откуда эти слова пошли! Разновидностей воротов было действительно огромное количество. Молодцову встречались даже такие, что состояли из нескольких зубчатых колёс, работавших по принципу разного усилия, передававшегося между колёсами разного диаметра. По идее, простой способ, а ты пойди догадайся, да рассчитай всё и сделай, без калькулятора, на пальцах.
        Такими штуковинами реально можно было вытащить настоящую боевую ладью из реки. На глазах у Данилы это и проделали. Правда, ладья была меньше «Лебёдушки», но гребных мест имела больше. И всё равно это был адский труд. Правильно Путята решил оставить свой главный торговый корабль по ту сторону волоков.
        Жаль только, сидеть в однодеревке и посвистывать, пока её перетащат через волок, нельзя было. Чтобы лодка не съехала с гати, не перевернулась и не ушла в топь, приходилось спрыгивать в далеко не тёплую воду, которая доставала до щиколоток, а порой поднималась и до голени, и страховать судно с бортов. А иногда и толкать по скользкой гати.
        Отдельным «удовольствием» было то, что на лебёдках нельзя было сразу перетащить лодку через волок. Их было установлено несколько штук на всём маршруте. И когда однодеревку дотягивали до лебёдки, приходилось ждать, пока перекинут и закрепят канаты от следующей. Чтоб лодка не скатилась под уклон, использовали исконно народный ручной тормоз - длинный дрын, который втыкался между брёвен гати за кормой лодки.
        Всего на волоке функционировало несколько таких «лебёдочных» дорожек, разной длины и маршрута, иначе все однодеревки до конца лета не прошли бы по волоку.
        А всего, насколько знал Данила, таких волоков на Руси было около десятка, это не считая порогов, где корабли тоже надо было перетаскивать по суше.
        «Волочения» начали с утра, поздно вечером однодеревку опустили в стоячее озерцо, где и пришлось ночевать, прямо в лодках. Рано утром всё началось сначала: «журавлями» однодеревку вытащили из воды, воротами протянули по суше и опустили в следующее озеро. Дальше своим ходом до берега и всё повторилось: «журавли», ворота, озеро, и ещё раз. Вечером лодка оказалась в очередном озере, но уже проточном. И речушка, вытекавшая из него, текла теперь не на север, а на юг. Очень важный этап на пути «из варяг в греки» был преодолён. Вдвойне приятно было то, что, пусть и короткий отрезок, плыть придётся по течению, не умахиваясь не вёслах. Кайф!
        Данила, уставший и промокший, привстал на корме, приложил ладонь козырьком и посмотрел назад. Там в лучах заходящего солнца он увидел те самые «журавли», которые прямо сейчас вытаскивали однодеревки из Ловати. А ведь ему казалось, что путь они прошли длиннющий до жути. На самом деле их лодки два дня преодолевали волок длиной максимум в десять километров. Ну что ж, хорошо, что теперь можно немного отдохнуть, ведь впереди Двина, там опять вверх по течению, а за ней снова волоки.
        Речка, по которой неспешно плыл караван Путяты, называлась Усвяча, и протекала она через три небольших озерца. Данила, пользуясь моментом, что грести не надо, сидел на скамье и смотрел на неспешно проплывавшие мимо берега, поросшие диким лесом. За сутки, что плыли по Усвяче, Даниле на глаза попалось одно поселение, правда, уже ближе к устью.
        Лафа кончилась - Усвяча вынесла десятки однодеревок в Двину, снова пришлось налечь на вёсла. Хорошо хоть ветерок дул в нужном направлении: вниз по течению, к стольному граду Полоцку, где держал ставку наместник князя Владимира Святославича.
        Про взятие Полоцка Владимиром и его друзьями, нурманами-разбойниками, Данила уже наслушался немало: и саг, и былин, и хвалебных драп, и просто рассказов за кружкой пива в весёлой компании. Причём обязательно рассказчик находился в центре событий: штурмовал главные ворота города, бился щит в щит с князем Роговолтом и его сыновьями на рыночной площади, его на шесте забрасывали прямиком на стену Полоцка со стороны пристани.
        Последнее Данила посчитал чистым вымыслом, но Шибрида подтвердил, что так на самом деле и было: трое викингов с разбегу втыкают длинный шест, а четвёртый, держась за другой конец, взмывает прямо на стену. Шибриде можно было верить, он всегда разделял, когда травил байки и хвастался, а когда говорил серьёзно. Тем более, как понял Молодцов, у него под Полоцком сражались родичи, причём родичи были с обеих сторон, но подробнее тему варяг никогда не развивал.
        А уж как во всех рассказах хвалили Владимира: и как напал ловко, и хитрый ход придумал, и отомстил, и викингам укорот дал - город разграбить не позволил.
        Про князя полоцкого Роговолта, которого Владимир победил, тоже ничего худого не рассказывали, наоборот, очень уважительно отзывались. А что проиграл - так то боги решили. Раз Владимир победил, значит, он им и больше люб был.
        Чаще ругали Рогнеду, дочь Роговолта: мол, из-за неё вся война и началась. Владимир сватался к ней, а Рогнеда ему отказала в очень грубой форме. Уже много после незаконный сын Святослава собрал войско и захватил Полоцк, а саму Рогнеду взял в жёны, правда, перед этим изнасиловал на глазах отца и братьев, после чего последних приказал убить.
        Рогнеда тем не менее стала одной из многих законных жён Владимира, родила ему сыновей. Сейчас вроде как живёт в Полоцке, вместе с бывшими дружинниками отца, принявшими присягу киевскому князю. Приняли они присягу не сразу, долго партизанили в окрестных болотах, но потом решение почему-то изменили. А для своих сыновей Владимир сейчас строил новый город. В общем, запутаны были дела в доме князей полоцких.
        Но с точки зрения общественного мнения, Владимир был абсолютно прав: и честь поруганную восстановил, и богатства Роговолта только приумножил. Один род поглотил другой, и в этом предприятии женщины были лишь переходящим призом, наряду с другим имуществом. Женщинам, конечно, в такой ситуации не позавидуешь, но лично Даниле было не жаль Рогнеду. И вовсе не потому, что якобы из-за неё началась война. Во время осады наверняка можно было решить все вопросы. Молодцов читал: бывали случаи, что, когда враг врывался в город, русские княжны с башен вниз бросались, вместе с детьми на руках.
        Рогнеда же себя не убила, хотя, конечно, знала, что её ждёт, но легла под победителя. Значит, сделала выбор, значит, быть княжной, пусть и рядом с убийцей её отца, ей было милее. Может, хотела княжеский стол для детей сохранить, может, отомстить думала потом.
        Данила её и не осуждал. Кто он такой, чтобы судить? Тем более женщину. Его мама как-то на полном серьёзе заявила, что женский патриотизм - это идиотизм, женщины должны детей растить и о домашнем очаге заботиться. И мама растила: Виталия, старшего брата, сводного Даниле, его самого и младшего братика Мишку.
        Уж свою мать Молодцов ни в чём не стал бы укорять. И Уладу тоже. Если бы с ним что-нибудь случилось, Данила не хотел, чтобы Улада создавала себе проблемы излишней сентиментальностью. Да и не будет она этого делать. Другое дело, будет ли она всерьёз переживать разлуку?
        Данила раздумывал об этом, ворочая веслом, тело выполняло привычную работу, а мозг развлекал себя отвлечёнными мыслями. Это состояние было похоже на своеобразный транс. Тем более на этот раз он мог любоваться своей спутницей постоянно: Улада устроилась на корме у ног Шибриды, правившего лодкой. Поза двусмысленная, но Молодцов был твёрдо уверен, что, по крайней мере до Киева, эта девушка - его и только его.
        Изящная головка, тонкая шейка, обвитая ожерельем, казавшимся слишком тяжёлым для такой хрупкой девушки. Рубаха до пят, которая на самом деле не скрывала, а только подчёркивала фигуру.
        Данила почувствовал, что слишком увлёкся зрелищем, стал выпадать из «транса» и сбиваться с ритма. Не дожидаясь окрика Шибриды, он стиснул зубы и отвернулся к берегу. А всё-таки красивая природа на Двине, но скорей бы Днепр.
        К Полоцку караван прибыл на третий день. В сам город не заходили, он был расположен в устье реки, впадавшей в Двину, которое всё было запружено лодками. Пришлось пристать к берегу, в радостные объятия полоцких таможенников. Десяток крепких воинов в отменной броне - викингов, судя по длинным бородам, - вместе с надутым от важности и жира тиуном шествовали от представителей одной новгородской сотни к другой. Те отводили к однодеревкам, на досмотр товара. К счастью, все грузы не перетряхивали, сумма пошлины определялась на глаз. Сам Путята долго разговаривал с тиуном, определяя сумму налога и взятки, пока оба они не пришли к обоюдному согласию. Но так дела вели только с проверенными купцами из солидных сотен, какого-нибудь заезжего молодого купчика могли трясти с утра до вечера, пока он не заплатит, сколько скажут. Ничто не ново под луной. Хорошо тут пока до техосмотров и номеров на однодеревки не додумались.
        Задерживаться долго не стали. После досмотра, опять поутру, - вперёд на Витебск, за которым ждал последний волок. Путята даже не стал ждать остальных сотенных, пустил свой караван вперёд. Волка ноги кормят, а купца… В принципе, тоже ноги, и спина, при правильной технике гребли. А ещё попутный ветер - с ним в этот поход было всё порядке.
        До Витебска добрались через два дня. Всего, по прикидкам Данилы, на маршрут от Ловати до Витебска ушло где-то десять-одиннадцать дней. Прямо сказать, офигенная скорость. Молодцов пытался прикинуть, сколько они прошли в километрах. По прямой он сказать затруднялся, потому что карту наизусть не помнил, а если по всем изгибам рек, то километров триста запросто наберётся. По ощущениям они и вовсе целую тысячу одолели.
        В Витебске Путята ещё раз уплатил пошлину и направил свой караван к вожделенной цели, до которой оставался буквально последний рывок.
        Днепр - это не просто вольготное плавание вниз по течению. Там на волоках ждала караванщиков и обережников ладья «Лебёдушка», большое торговое судно купца. На нём Данила совершил своё первое путешествие на Север. Плавание на большой, ладно сработанной ладье отличалось от плавания на однодеревке, как езда на «Жигулях» от гонки на «Феррари». Другая скорость, другое восприятие реки - всё другое.
        В прошлом году Путята, опасаясь мести Гуннара Скряги - нурманского купца, а по совместительству разбойника и викинга, - отправил «Лебёдушку» на салазках по снегу на территорию, контролируемую Новгородом, где месть Гуннара, который приходился вдобавок родичем Смоленскому наместнику, их бы точно не настигла. Путята, как выяснилось, ошибся, но суть дела не поменялась. Корабль остался нетронут, и как только вся история с Гуннаром Скрягой разрешилась, купец тут же отправил гонца на волоки с тем, чтобы «Лебёдушку» на салазках обратно откатили к нужным притокам Днепра. В Витебске гонец встретил караван и заверил, что «Лебёдушку» доставили в лучшем виде, с двумя другими большими кораблями Путяты.
        Глава 5
        Неожиданная встреча
        От Витебска вверх по Двине караван шёл около полутора суток в приличном темпе. За напряжённую работу Путята отдарился на славу: нанял несколько воловьих упряжек, которые будут волочить сцепки однодеревок до волока из Двины в Днепр. Кроме того, купец, как оказалось, в Витебске оплатил твёрдое место в очереди на переправу, так что судам не придётся проталкиваться через русло, запруженное кораблями торговцев и просто шкуродёров, жаждавших сбыть свой товар чуть подороже. Их чинно, за княжеской ладьёй, как кортеж с мигалкой, проведут к волоку и в положенный срок переправят.
        Двина была куда гуще заселена - по сравнению с Ловатью и Волховом, конечно, - и водораздел был куда больше, но зато его не затапливало по весне, а значит, в тех землях можно было устроиться куда комфортнее. Чем не преминули воспользоваться Клек, Шибрида, да и все остальные торговые гости. Путята, пока ждали переправы, выделил каждому сумму денег, которой хватило бы на то, чтобы отдохнуть и развеяться после трудного перехода.
        Братья-варяги немедленно ушмыгнули в ближайший публичный дом. Нелегко им было плыть рядом с такой красавицей, которой жадный друг ещё и делиться не захотел, но они парни славные, им в любом городе никто не откажет.
        Даниле никакой платной любви было не надо. Вдвоём с Уладой они отошли в лес подальше от шумного волока, прогуляться, ну и не только.
        Найдя подходящую полянку, Улада расстелила покрывало на травке и стала не спеша развязывать пояс рубахи. Даниле нравилось за ней наблюдать, как она всё делает: чётко, уверенно. Во всём этом не проскальзывало ни намёка на рутину. Скорее, обстоятельность и серьёзный подход к делу. А что может быть серьёзнее и важнее, чем близость двух небезразличных друг другу людей?
        Улада бросила поясок на покрывало, сняла ожерелье, схватилась за подол и ловко стянула рубаху через голову. Совершенно обнажённая, только обвязка на голове, она замерла перед Молодцовым. Не из кокетства, а потому что знала, что ему нравится на неё смотреть.
        - Снять? - Улада коснулась височных колец.
        Данила кивнул. Девушка, по-прежнему не торопясь, стала осторожно выплетать из волос большие серебряные кольца. Справившись с этой работой, она сняла замысловатый убор, ловко расплела косу и встряхнула длинными русыми волосами, которые тут же волной рассыпались по плечам и спине.
        Улада была достаточно спортивной и фигуристой, чем изрядно выбивалась из стандартов здешней красоты. Клек часто говорил, что бабу ты должен чувствовать в кулаке, с какой бы стороны ни схватил. Тем не менее у Улады всё было при ней: широкие округлые бёдра, налитая, полная грудь, сейчас полностью открытая взгляду, подтянутый животик вздрагивал в такт возбуждённому дыханию. Что ещё поражало Данилу в Уладе, так это её чистая алебастрово-белая кожа. В его родном времени, где царила мода на солярии и похотливых мулаток, таких, наверное, и не встретишь.
        Данила сделал шаг, оказался рядом с девушкой, схватил её за грудь, грубо, но ей это нравилось, ослабив хватку, он прошёлся пальцами по коже, соединил их щепотью на соске. Улада томно вздохнула, её любый был притворно груб, но думал о ней. Его ласки были точны и приятны, будто он читал мысли и точно знал, чего она хочет. Что это было - колдовство, чародейство, дар богов, девушка не знала, но ей было очень хорошо с Молодцом.
        Данила покрутил между большим и указательным пальцем упругий сосок, набухший от его действий, вызвав этим новый стон Улады. Его спутница плавно опустилась на покрывало, потянула Молодцова за собой.
        Данила встал на колено, внимательно оглядел девушку. Она откинулась назад, на руках, чтобы лучше смотрелись груди, а ноги сложила одну на другую, так что бы остался виден только треугольник волос на лобке.
        Молодцов смело просунул ладонь между сведённых ног, секунда сопротивления - и женское тело поддалось мужской воле. Он повёл свои пальцы вверх, по нежной коже внутренней стороны бедра к манящему изгибу лобка. Ощутил ладонью жар и влагу распалённого лона под слабой защитой мягких волос. Данила стал нежно, но настойчиво водить ладонью по кругу…
        - А давай выпьем мёду? - неожиданно предложил он и остановился.
        Улада не выдержала, засмеялась. Ей встречались такие мужчины, которые любили мучить девушек не только силой, но и лаской.
        - Это да? - уточнил Данила.
        - Да, давай выпьем! - хрипло ответила девушка.
        Он развязал пояс, снял с него деревянную фляжку, обтянутую кожей. Сам пояс с оружием положил здесь же, на будущее ложе любви, не дальше вытянутой руки, как учил Воислав. Сделал первый глоток и лишь потом протянул напиток девушке. Данила всегда был сладкоежкой и не упустил случая поддразнить Уладу. Она же дразнила его всё плавание. Почему ей можно, а ему нельзя?
        - Скажи, что я хороша? - попросила девушка, приняв флягу.
        - Ты восхитительна, - ответил Молодцов.
        Лукавить не было смысла, ему нравилась его нежданная попутчица. И в данный момент особенно. Улада вся сейчас походила на натянутую струну, дотронься - зазвенит.
        Она коснулась губами горлышка, сделала маленький глоток - и переменилась в лице.
        - Откуда у тебя эта фляга? - ледяным голосом спросила она, так что у Молодцова мурашки по спине пробежали.
        - Шустрик дал. Сказал, что по случаю отдыха Путята велел всем раздать лучший мёд. А что?
        - Ты пил его, пока мы шли сюда?
        - Ну так, сделал пару глотков. Так я не понял…
        Земля вдруг ударила по коленям Молодцова:
        «Ого, забористый, оказывается, медок», - подумал он от неожиданности и едва не повалился на покрывало, но головокружение не прекращалось.
        - Сейчас-сейчас, подожди любый, - слышался где-то вдалеке голос Улады.
        Нежные девичьи пальчики взяли Данилу за подбородок, вздёрнули вверх, сунули в рот комок чего-то.
        - На вот, запей.
        В горло полилась ключевая вода, обалденная на вкус, Молодцов сумел проглотить горький комок - сразу полегчало. Земля под ногами больше не прыгала, голова кружилась, но умеренно. Перед глазами, правда, всё плыло.
        - Потерпи, сейчас всё пройдёт, потерпи.
        При всём хреновом состоянии Данила ощущал невероятный кайф от того, что ласковые ладошки гладили его по голове.
        - Вставай, дорогой, надо идти, - прошептал на ухо тёплый голос, то ли Улада звала, то ли голос матери из далёкого прошлого, поднимал в школу.
        Неожиданно что-то с силой вздёрнуло Молодцова вверх, сдавило горло, так что кровь мгновенно прилила к голове.
        «Ни хрена себе у меня глюки пошли», - подумал Данила, и тут до него донёсся высокий женский крик - голос Улады.
        Расхлябанное дремотное состояние как рукой сняло. Тут же включился боевой режим, обострились все чувства, но глаза застилала пелена, в ушах - набат. Разум мгновенно оценил ситуацию: Улады не видно, по бокам слышен шорох (ещё враги?), захват почти правильный - за горло, в первую очередь, надо освободиться от него. Мозг отдал приказ, а тело заработало на вбитых рефлексах.
        Данила двумя руками резко сбил вниз державшую его за горло конечность, одновременно изогнулся, побив правым её плечом вверх, и нырнул назад в образовавшийся просвет в захвате, выворачивая за собой руку врага.
        Молодцов не глядя выбросил ногу назад, на шум, стопой ощутил твёрдую поверхность. Уловил глухой сип и звук падения, значит, пришлось хорошо. Дёрнул на себя руку в захвате, ещё больше её вытягивая, удерживая за локоть. Рывок! Ки-яй!!!
        Хруст выворачивающихся суставов разбойника слаще самой лучшей музыки. Опять выручил слух: сквозь шум в голове уловил свист рассекаемого воздуха. Данила успел присесть, что-то твёрдое едва задело по макушке.
        «Оглушить хотели, не убить», - тут же сообразил мозг.
        Ну, ещё надо посмотреть, кто кого оглушит. Данила рванулся туда, откуда прилетела дубина, успел перехватить новый замах. Перед взором возникло испуганное бородатое лицо с разорванной губой. Молодцов на автомате провёл приём: рванул за грудки на себя разбойника, а сам, чуть откинувшись, заехал врагу лбом в нос. Нос хрустнул, а у Данилы потемнело в глазах, и одновременно из них же посыпались искры.
        Новый удар, опять откуда-то сзади, по спине, вышиб из лёгких воздух. Молодцов попробовал спрятаться за разбойником, который сопротивляться не пытался, как за щитом. Получилось или нет, непонятно. Перед глазами всё плывёт. Что делать!
        «Кистень, кистень! - бродили в голове шальные мысли. - У меня где-то был кистень. Нет, какой кистень с такой-то координацией. Сам себя зашибу. Что ещё?! Нож, у меня где-то был нож, на поясе, где он валяется?! Ещё нож в сапоге!»
        Едва рука потянулась к оружию, как по ней долбанули дубиной. И ещё раз - чуть пониже под колено. Данила ухнулся носом в траву. Следующего удара в темя он уже не почувствовал.
        - Ты не зашиб его часом, Болдырь? - опасливо прогундосил меченый разбойник, которому Данила нос сломал. Он и раньше говорил не разобрать из-за дефицита зубов, а теперь и вовсе речь его едва можно было понять. Но тот, к кому обращались, понял всё. Невысокий мужик, обросший, уже в летах, но ещё очень крепкий, с очень широкими плечами и длинными руками, наклонился над Молодцовым. Заскорузлый палец с длинным жёлтым ногтем отодвинул веко.
        - Нормально, в самый раз до ночёвки донести, - клокочущим голосом объявил Болдырь.
        Его волосы, цвета перца с солью, густые и длинные, переплелись между собой, образуя настоящую гриву.
        - Хорошо, если так, - промямлил разбойник.
        - Хорошо… - Болдырь презрительно сплюнул: - С одним опоённым не справились, помощнички.
        - Так вой же…
        - Какой вой? Обережник обыкновенный. Мятлик. Мятлик! Ты как?
        - Рука! - простонал здоровенный белобрысый парень слегка дебиловатого вида и в качестве иллюстрации своих слов приподнял правую руку, выгнутую под неестественным углом.
        - Ничего, дедко залечит.
        В кустах раздался шорох. Болдырь ощерился, хотя у него и так на лице застыло выражение, похожее на оскал.
        Из кустов выбежал худой длинношеий мужик с редкой бородёнкой. Рожа у него была в царапинах, а рубаха порвана.
        - Сбежала, стервь! - выпалил он. - Болдырь… Болдырь, постой, ты чего, чего? Я не виноват! - запричитал мужик, увидев, как у его собеседника выдвинулась вперёд нижняя челюсть, а из груди донеслось рычание.
        - Как это сбежала, Гостян? - прохрипел он.
        - Дык… Сразу видно: ведьма она. Точно тебе говорю. Она энтого, - жест на Данилу, - чем-то опоила, и тот сразу на ногах оказался. А когда это было видно, чтобы зелья дедковы не сработали? И мне глаза она отвела, стерва.
        - Как же она тебе глаза отвела, если на нас обоих заговоры дедковы?
        - Ну я… это…
        - Сам перед ним оправдываться будешь! А пока вы с Окунём помогите Мятлику.
        Болдырь без особых усилий перекинул Данилу через плечо и потопал в чащу, за ним последовали губастый и длинношеий, волоча на плечах раненого сообщника.
        - Кто напал? - удивился Воислав.
        - Не знаю, - всплакнула Улада и ещё сильнее закуталась в плащ, прикрывая свои прелести. Плащ Даниила Молодца, кстати.
        Историю, что поведала теремная девка, пусть и бывшая, на правду мало походила. Даниил не великий воин, но выхватить оружие он всё равно бы успел, даже если бы на него и десятеро напали. Если только его сразу не оглушили. А тут, по словам Улады, он голыми руками дрался, татю умудрился шуйцу переломить. Сама же девка смогла сбежать как-то, от тех же четверых разбойников, что одного обережника обратать сумели.
        Словом, крепко засомневался в рассказе девушки Воислав, ох, крепко. Но своим воям всё равно приказал:
        - Шибрида, Клек, возьмите собак и по следу Улады. Обыщите ту полянку, найдите след выродков. Поспешите, времени мало. Скорохват, возьми ещё двоих наших, осторожно поспрашивай других сотенных. Может, слышал кто, как на нас зло таили. У самого Данилы ни с кем разлада не было?
        Улада отрицательно мотнула головой.
        - Да откуда, мы же круглые сутки на вёслах, - удивился Будим.
        - Всякое бывает, - отрезал батька, - не медлите!
        Воины быстро разбежались выполнять приказы. А Улада, до этого скромно молчавшая, потупив глазки, вдруг позвала Воислава низким, полным тепла и женственности голосом. Тем самым голосом, которым кружила головы боярам и купцам, да так, что они сами выдавали ей свои самые сокровенные тайны. Немногие могли противостоять её чарам, среди них и Даниил Молодец. Поэтому Улада и захотела быть с ним.
        - Старший, старший. Знаю, не веришь мне. И правильно делаешь, ты мудр и умён. Кое о чём умолчала я при всех. Опасалась послухов. Даниила не просто так побили, его отравили сперва. Подсыпали что-то, чтобы голова и руки были как не свои. Вот в этой фляжке отрава была, - Улада выудила из-под плаща руку с фляжкой, отчего ткань разошлась, обнажив молочное белое бедро и то, что выше. Воислав, следуя мужской натуре, скосил глаза, оценил красоту Улады, но в целом к женским прелестям остался равнодушен.
        - Испытай меня, если хочешь. Позови холопа с нашей лодки, Шустрика, сделай вид, что хочешь испить из этой фляги, и увидишь, что будет. Только прошу, не медли, времени и в самом деле мало.
        Воислав сощурился, смерил девушку недоверчивым взглядом. Он начал понимать, почему Даниил взял с собой Уладу. Такая в самом деле может быть опорой и подмогой настоящему воину, но жить с ней всё равно что гадюку болотную под кроватью держать. Даниилу, конечно, самому решать, что делать, но не взял ли Воислав на этот раз к себе в ватагу настоящую ведунью?
        - Хорошо. Проверим. Найти мне Шустрика! - мощным, натренированным в десятках битв голосом приказал Воислав.
        Мал и Ломята поставили холопа перед батькой:
        - Ты вокруг обережника что-нибудь странное замечал? Может, следил кто? - спросил Воислав.
        - Не, что я мог увидеть? Я ж работаю весь день, спины не разгибаю.
        - Что с ним случилось, знаешь? - надвинулся на холопа Воислав.
        - Д-да-а, - заикаясь, ответил Шустрик.
        - Пропал он. Только вот эта фляжка и осталась. Хорошая фляжка, дорогая, наверное, и напиток в ней хороший. Допить можно, а то пропадёт…
        Воислав вынул пробку, поднёс флягу ко рту.
        - Не пей, батька, мёд! - заверещал холоп.
        - А ты откуда знаешь, что в ней?
        - Я, я не знаю…
        - Ты эту фляжку моему обережнику отдал?
        Голос варяга был ледяным, как ветра Варяжского моря. Хруст - и фляга в его кулаке разлетелась в щепки. Отравленный мёд вязкой жижей растёкся по земле. И без того напуганный Шустрик затрясся, залязгал зубами, словно стоял на морозе.
        Воислав одной рукой поднял холопа на уровень своего лица.
        - Знаешь, что я с тобой могу сделать? - Шустрик не ответил, но, скорее всего, он знал. - Но мне не нужно сейчас с тебя снимать шкуру, - неожиданно ласковым, отеческим голосом добавил варяг. - Мне нужно, чтобы ты сказал: кто дал тебе эту флягу, из какой он сотни и где ты его раньше видел. И ты скажешь.
        - Я скажу, боярин, Хорсом клянусь, всё скажу. Только помилуй меня, по доброте твоей христианской, помилуй.

* * *
        Куда и как его несли, Данила не знал. Ощущал только, как его голова, словно раздутая от прилившей крови, болталась из стороны в сторону, будто колокол. Потом его бросили на что-то твёрдое, связали руки-ноги, подняли, уже за них, и снова понесли.
        Пришёл в себя Молодцов от запаха копоти, гари и подгорелого жира. По смеси запахов он безошибочно определил, что его занесли в помещение. Данила так и не привык к тому, как здесь топили в домах: по-чёрному, на этих же печах и еду готовили, в лучшем случае вся гарь выходила через продух в крыше.
        Но там, где оказался Молодцов, с вентиляцией было совсем туго. Кругом царила темнота, то ли из-за повязки на глазах, то ли просто потому, что источников света не было. Лодыжки и кисти Данила едва чувствовал, по степени онемения он определил, что связали его довольно давно, но пока особого вреда это не принесло. Ладно, не в первый раз его связывают.
        Раздался длинный протяжный скрип, от вспышки света Данила испытал сильную боль и зажмурился.
        - О, гляди, кто проснулся, наш Молодец, - голосом, почти таким же скрипучим, как дверь, произнёс вошедший.
        А, нет, судя по звукам, вошедших было двое: один хромой, маленький, другой гораздо более тяжёлый и сильный. Молодцов с трудом повернул голову на шум.
        - Ты глянь-ка! Никак у нашего гостя головка болит? Ну это мы сейчас поправим.
        Данила почувствовал, как горячие пальцы прикоснулись к темени, и боль вдруг как рукой сняло. В глазах даже прояснилось, только связанные руки по-прежнему ныли. Как бычка на торгу его разглядывали двое: ведун, тот самый, с волока, и широкоплечий патлатый детина с застывшей на лице презрительной улыбкой, больше походившей на оскал.
        - Узнаёшь меня, Молодец? - проскрипел ведун с кривой усмешкой, наклонясь почти к носу Данилы. Сделать это ему было нетрудно, он и вправду оказался невысок ростом и сутуловат, а уж рядом со своим провожатым и вовсе казался гномом каким-то. Но ясные голубые глаза, с необычной тёмной синевой вокруг зрачков, по-настоящему пугали. Данила впервые за время своего похищения ощутил укол страха. Но демонстрировать его не стал, а спрятал за показной наглостью.
        - Узнаю, я на память не жалуюсь. Ты тот колдун, что деньги из честных гостей торговых вытягивал.
        - Я вытягивал? Да ещё из гостей торговых? Чёй-то ты путаешь, паря, мы к гостям относимся с уважением. Вон тебя полечили.
        - Раз такие добрые, развяжите меня. Руки болят.
        - Болдырь, сними с него путы, - неожиданно согласился ведун.
        Патлатый здоровяк своими лапищами с длиннющими когтями почти сразу развязал узлы. Данила стиснул зубы, чтобы не застонать от боли, когда возобновился кровоток. Хорошо, что терпеть пришлось недолго.
        - Крепок, - оценил ведун с умеренным скептицизмом. - Но и не такие мне кланялись, о помощи умоляя.
        - А меня зачем тогда приволок? Мне твоя помощь не нужна. Знаешь моего батьку? Ему тоже. И он тебя не боится, придёт - башку срубит. Он всяким колдунам головы рубить мастак, можешь поверить, это правда.
        Ведун закхекал, засмеялся, видимо.
        - Осадить его, дедко? - спросил Болдырь.
        - Да зачем, пусть скоморошничает… Сейчас мы поглядим, каков он на самом деле… поглядим…
        Ведун наклонялся всё ниже, пялился своими тёмно-синими с голубой каймой глазищами. Данила сначала заробел. Да попросту испугался. Кто бы не испугался на его месте? От взгляда ведуна подступал страх, от него исходила настоящая сила. Молодцов неосознанно отвернул голову, потупил глаза. А потом подумал:
        «Да ничего мне этот колдун не сделает!»
        Может, сыграло роль то, что Молодцов, несмотря на своё чудесное перемещение, так до конца не поверил в магию и всякие тонкие материи или же банальное незнание, невежество, а может, и просто наглость. Но Данила верил, что колдун ему не может ничего сделать, верил, и всё тут!
        «Ведь я крещёный! - решил он. - Что мне этот доморощенный экстрасенс может сделать? Да ничего! Вот патлатый опасен, да, но авось батька с обережниками раньше на помощь успеет, покажет местным народным целителям, где раки зимуют».
        Обдумав это, Данила уставился в ответ на колдуна. Без вызова и агрессии, простым спокойным и равнодушным взглядом. В глаза всё-таки Молодцов старался не смотреть, а отводил взор чуть в сторону, на угол с заплесневелыми стенами, справа от башки ведуна.
        Эмоций никаких Данила тоже не испытал: раз этот старикан безвреден, то и волноваться не о чем. Разве только присутствовала усталость, ну и немного апатии.
        Ведун долго разглядывал Молодцова, стоял, согнувшись, словно деревянный, несмотря на года. Наконец выпрямился, явно неудовлетворённый процессом.
        - На помощь Бога своего надеешься? Ромейский бог сильный, но здесь у него власти нет! Я тебя всё равно обломаю.
        - Обломает, а точнее разрубит тебя мой батька, пополам, если меч поганить захочет. А мой Бог, создатель всего и вся на земле, и ваших кумиров тоже. Кишка тонка у вас с ним справиться, - снова дерзко бросил Данила.
        Ведун опять не рассердился, улыбнулся одними губами. А Болдырь так и вовсе захохотал, а отсмеявшись, поведал хриплым басом:
        - Раз твой Бог такой сильный, почему он на всей земле не правит? Ты знаешь, что князь наш Владимир со старыми богами своего брата Ярополка побил? А тот был христианин. Что его Бог ему не помог, а?
        - Ничего, скоро ваш князь Владимир Крещение примет, всех языческих жрецов прочь прогонит и все земли свои и людей тоже покрестит. А кумиров ваших поганых в щепу порубит и в костре сожжёт!
        На одном дыхании выпалил Молодцов, чувствуя, что сболтнул лишнее. Ну и пускай! Впервые за всё время беседы он ощутил настоящие эмоции: гнев и злость. Он им ещё покажет, пусть только попробуют…
        Не успев обдумать все эти мысли, Данила вдруг оказался прижатым за горло к стенке избы, причём ноги его не касались пола.
        - Что ты сказал?! - прорычал Болдырь.
        Данила бы, может, и повторил бы, но говорить в его положении было довольно затруднительно.
        - Пусти его, - тихо, но веско приказал ведун, его слуга послушался, но хватку не расцепил, а только ослабил. Молодцов с наслаждением вдохнул воздух.
        - Ну, паря, что ещё расскажешь?
        - А я тебе ужё всё рассказал!
        - Надо же! Что ж, прямо всех старых богов порубит?
        - Нет, - не стал кривить душой Данила, - одного Перуна пощадит, велит его сплавить на остров Хорса и там оставить.
        - И ведунов с волхвами всех убьёт?
        - Убьёт или нет, не знаю, но прогонит - это точно. Но вы ещё долго по лесам будете шариться, людям головы дурить.
        - Вот даже как.
        Интонации в голосе у ведуна были не злые, но… нехорошие.
        - Ещё что-нибудь поведай.
        - А больше тебе ведать не положено! Могу только сказать, что Владимир будет воевать с кочевниками. Сначала уступит им, а потом сам их порубит хорошенько и вал на границе своих земель возведёт.
        По правде сказать, Даниле больше сказать и нечего было. Все свои познания о Древней Руси он только что выдал старику-экстрасенсу.
        - Ну ладно, - ответил тот, - раз молчишь, мы из тебя знания ещё выведаем.
        И потопал к столу, на котором горела лучина, а также в беспорядке стояли глиняные плошки и горшки.
        Молодцов, пользуясь тем, что Болдырь отвернулся от него, явно ожидая дополнительных указаний в отношении пленника, собрался с силами и сбил захват с горла. По-правильному, с доворотом корпуса и прихватом руки соперника.
        Болдырь сначала повёл себя правильно, то есть развернулся в противоположную от Данилы сторону, спиной к нему, а потом… потом вдруг повернулся всем телом обратно.
        Молодцов, как раз занесший ногу для подсечки, отлетел к ближайшей стенке, пальцы соскользнули с льняного рукава. Он долбанулся спиной, сполз, как лягушка, вниз, которой швырнули в окно. Болдырь как ни в чём не бывало направился к нему. Данила, едва пришедший в себя, смог среагировать: упёрся спиной в пол и с двух ног пробил мощно в живот недруга.
        Болдырь, который должен был воспарить и отлететь метра на три, в последний момент как-то сумел чуть наклониться вперёд, встретив всем весом удар.
        Ступни Данилы пронзило от боли. Ну нифига себе! Нет, ему случалось, спаринговать со всякими кёкушинкаистами, набитыми и впрямь как черепашки-ниндзя, но чтобы так - как будто ногами в камень засадил. Интересно, а ножом его пробить можно?
        Один хрен, ножа у него нет. Болдырь наклонился, схватил Молодцова за ногу, потянул вверх, как котёнка. Молодцов свободной ногой засветил ему в пах. Тут Болдырь соизволил отреагировать: двинул бёдрами так, что пятка Данилы бесполезно долбанула ему в бедро. Молодцов упёрся, чтобы, имея опору, попробовать вырваться из захвата.
        Болдырь, не обращая внимания на потуги Данилы, наклонился к нему, растопырив лапищу с ногтями-крючьями. Чисто монстр.
        Молодцов напряг пресс, рванулся навстречу, выщелкнул прямой удар, целя пальцами в глаза. Должны же быть у этого ублюдка слабые места?
        Болдырь опять в последний момент неожиданно легко перехватил удар, выбросил свою клешню. Сжал горло Данилы, точно пережав железными пальцами сонные артерии.
        Голова тут же потяжелела, избушка закружилась, как если бы и впрямь стояла на курьих ножках. Последней мыслью Молодцова перед тем, как вырубиться, было: «Нет, убивать они меня не будут. По крайней мере, сейчас».

* * *
        Шустрик рассказал всё, что знал, всё, что видел, и вообще всё, что, по его мнению, могло помочь в поисках. Он из кожи вон лез, чтобы не потерять свою шкуру, в прямом смысле слова. На дело его подбил некий Морош, из людей купца Сбыслава. Сам купец был из Словенской сотни, из той же, что и Путята, но Мороша он взял к себе по договору, а тот как раз родом был из окружных мест.
        Шустрика он встретил вчера вечером, уже зная, что люди Путяты планируют отдохнуть. Дал фляжку и заплатил полгривны чистым серебром, чтобы тот отдал её Даниилу, когда они с Уладой пойдут миловаться. Шустрик божился, что сначала отказывался, не хотел ничего передавать. А Морош ему в уши напел, что Данила чужак, невесть откуда пришедший, христианин, а Улада так и вовсе продажная девка. Они вместе на том и сошлись, наверняка какую-нибудь гадость для Путяты задумали. Шустрик и вправду слышал, как они меж собой разговаривали о чём-то ведовском, не нашенском, вот он и подумал, что несчастье они какое могут принести, ну и… Воислав ему съездил ладонью по голове, вскользь по темени, и холоп перешёл на правильную тему.
        После того как он отдаст флягу, Шустрик должен был прийти к шатрам Сбыслава, рассказать, куда ушли Молодец с Уладой, и получить ещё половину гривны.
        - А никого там не было! - холоп не смог скрыть возмущения в голосе, но тут же стушевался.
        В общем, пришёл он обратно к берегу, где стояли однодеревки, и принялся за работу, ведь он, Шустрик, хозяйственный, работящий и умелый.
        Воислав ничего не ответил холопу, он и не слушал его заключительных слов, а был занят другими мыслями. Для него, пускай даже христианина, Шустрик был предметом, мебелью, вещью, в данном случае с дефектом, но это могло подождать.
        Ещё не дослушав рассказ, Воислав послал оставшихся обережников в лагерь Сбыслава, с наказом перерыть всё, но найти этого Мороша. А если не его, то хотя бы следы, куда он сбежал, где мог укрыться.
        Как и предполагал батька обережников, поганца с самого утра никто в лагере не видел, зато приказчик Сбыслава поведал интересную новость. Морош тот якшался с ведуном одним, что порой на волоке околачивался. Помогал ему по всяким мелочам, навроде холопа:
        - Но ряд он с ним не заключал и без ярма холопского ходил, вроде как слово ему дал за помощь какую-то. А кто же ведуна обманывать станет? Вообще тот ведун - уважаемый человек, много пользы от него получается. В самом Витебске его посадник, бывало, привечал.
        - Живёт где? Далеко отсюда? - спросил Воислав.
        - Живёт, знамо, недалече, иначе как бы к нему люди за помощью бегали? Но никто тебе на его дом не укажет. Боятся, сам понимаешь, - заключил приказчик.
        - Я не боюсь, - ответил варяг. - Может, ты знаешь, приказчик? Только укажи, я уж вознагражу как следует, - Воислав многозначительно звякнул своим кошельком, висевшим на поясе. - А мести ведуна не бойся, после того как я его навещу, мстить будет некому.
        - Ох, прости, Воислав Игоревич, и знал бы - не сказал, не серчай только. Разве что… Живёт неподалёку один бортник, вот он на ведуна зуб имеет, ох, большой. Не знаю, что там у него с ним приключилось, но люто он не любит его.
        - Где живёт?
        - В протоке по той стороне Двины. Я мальца пришлю, он покажет.
        - Как скажешь.
        Приказчик удалился, а Шибрида спросил:
        - Ведун, думаешь, тот самый, которого ты на Ловати оскорбил?
        Они с братом давно уже вернулись с поисков. Собаки след, как и ожидалось, не взяли. Сами варяги никаких примет не нашли, хотя следопыты тоже были знатные.
        - Больше некому. Долго плёлся за нами, стервь.
        - Из-за нескольких кун, тем более здесь - под Витебском, и таясь, так чтобы не никто узнал, что он учудил. Зачем это делать ведуну, если ему нужно лицо своё сохранить? А главное, при чём здесь Даниил? Ведь ты же его оскорбил, батька? - трезво рассудил Шибрида.
        - Ну, Молодец у нас всегда был с причудами, - усмехнулся Клек.
        - Скоро мы всё у этого ведуна узнаем, - посулил Воислав. - Кликните, чтобы вся ватага собралась, а я пока с Путятой всё обговорю. И ещё кое с кем.
        Улада сидела в однодеревке, всем своим видом изображала горе и растерянность, но руки у неё, как всегда, были заняты рукоделием.
        - Уладка, пойди сюда, - приказал варяг.
        Девушка безмолвно вышла на берег, встала перед ним, потупила глаза.
        - О чём вы с Даниилом говорили?
        - Не понимаю тебя, Воислав Игоревич, о чём мы могли с ним говорить…
        - Бросай юлить, девка. Я не Даниил, вижу, как ты им вертишь. Я тебе съежу один раз по личику твоему, враз забудешь, как голову мужам дурить. О каком ведовстве ты с ним говорила?
        - Я? - Улада всерьёз испугалась. - Ничего быть такого не могло, оклеветали меня!
        - Холоп из вашей лодки слышал, как вы беседовали.
        - Дурень твой холоп, не могли мы ни о чём таком говорить.
        - А о чём тогда болтали?
        - Да о том, что он не такой, как вы все. Никогда я такого мужа не видела. Он вроде и глупый, как дитё, а бывает мудрым, что старец. И думает о тебе, заботится как никто, хотя и виду не показывает.
        - Зачем же он тогда ведуну понадобился?
        - За этим и понадобился: разузнает, что в нём такого необычного, выпьет и себе запрячет, - Улада всплакнула, на этот раз искренне, вдруг подняла свои карие глаза: - Ты спасёшь его, воин славный?
        Воислав сжал челюсти.
        - Занимайся своими делами.
        Проводник держался нагло. Стоял подбоченясь, длинная чёрная борода тянулась почти до живота. В ухе серьга, нос набок, взгляд наглый.
        - Ты Глызмарь?
        - Иначе бы я не пришёл к тебе. Зачем звал?
        - Я спрашиваю, ты отвечаешь, - уронил Воислав без намёка на угрозу, но как раз это и произвело нужный эффект: бортник подобрался, улыбочку с лица убрал. - Ты знаешь, где живёт здешний ведун?
        - Тот, что с волока? - удивился Глызмарь и после паузы добавил: - Знаю.
        - Дорогу показать сможешь?
        - Смогу. Только зачем? Кхм… Дело это опасное. А ведун тот плут и обманщик, тебя вокруг пальца обведёт, да ещё чары наложит.
        - Я с ним рядиться не собираюсь, у него мой человек.
        - Ах вот оно что! Тогда отведу тебя и даже плату не возьму, но с одним условием.
        - Говори.
        - Ты отдашь мне жизнь этого паскудника.
        - Жизнь его я не могу тебе отдать, - сказал Воислав, - она уже принадлежит Перуну, а голову… Что ж, если хочешь - забирай.
        - Голову. - Глызмарь осклабился, показав редкие жёлтые зубы. - Что ж, и голову можно, так даже лучше будет.
        - Я и серебром не обделю. Скажи только, он далеко живёт отсюда? И много с ним людей?
        - Живёт он в полупоприще, да только не каждый к нему дорожку найдёт. Людей с ним бывает по-разному. Обычно не больше пяти, так, обычные тати. Но не людей тебе следует бояться.
        - Колдовством меня не напугать.
        - А я и не про колдовство говорю…

* * *
        Очнулся Данила буквально на том же месте. Спутанный, но по-другому, руки за спиной прижаты едва ли не локоть к локтю, но не онемели. Или связали его грамотно, или слишком мало времени прошло. Ноги были свободны, но на одной имелось что-то вроде деревянной колодки, от которой тянулась цепь к заушине в стене.
        Колдун сидел за столом, загораживая свет лучины, что-то бурчал про себя, резал, толок в чашках. В принципе, не такая уж плохая ситуация: верёвки с рук снять, до колдуна этого добраться - цепь не помеха, - шею ему свернуть, а дальше найти какое-нибудь оружие, хоть железяку обыкновенную, и посмотреть, так ли тот патлатый отморозок непробиваем, как кажется. Надо только верёвки как-нибудь разрезать, черепком или чем-то вроде того, может, удастся найти где-нибудь на полу в бардаке.
        - Что, очухался? Не сильно тебя Болдырь помял? Сбежать думаешь?
        Данила застыл. Как ведун его услышал? Он не издал ни звука после того, как очнулся. Мысли, что ли, читает? Да ну, бред, о чём может ещё мечтать пришедший в себя пленник?
        - Ужин себе готовишь? - съязвил Молодцов, хоть какая-то самозащита.
        - Не, тебе.
        - Я сыт.
        - А я тебя спрашивать и не буду, ежели сам не расскажешь, кто ты да откуда. Да откель твоя силушка.
        - Дед, у тебя что, маразм? - спросил Данила, будучи не уверенным, что ведун поймёт значение слова.
        - Не хочешь говорить - не надо, - ответил тот и снова застучал ножом, бурча что-то под нос.
        - Я же тебе вроде всё рассказал, что знаю. А больше говорить незачем, не к чему тебе это. Да ты и не поверишь.
        - Почему? - ведун вдруг повернулся.
        Странно, но в темноте Молодцов отлично видел его глаза, голубые с тёмными прожилками.
        - Расскажи. Мне-то нужно знать, откель ты взялся или вселился в тело этого бедолаги. Расскажешь добром, зачтётся тебе.
        «За кого он меня принимает? - подумал Данила, и тут в мозгу всплыла другая мысль, словно чужая: - Тяни время».
        - Э, друг, ну ты и сказанул! Вот так возьми и расскажи… Тут за один день не управиться. Например, знаешь ли ты, дед, что такое ядерная реакция?
        Оп-па, заинтересовал, дедок даже ножик отложил.
        - Ну вот слушай тогда.
        … - Брешешь всё ты, - махнул рукой в длинном рукаве ведун.
        Упоминание о том, что земля круглая, у него не вызвало шока. Что можно в космос, то есть на небо, запускать ракеты, тоже не удивило, даже геостационарные спутники он воспринял как должное. Но вот что серебро заменят бумагами, а то и вовсе кредитными карточками - в это верить он отказывался. Впрочем, быть может, и остальное он воспринимал по-своему, адаптировал как-то к своему восприятию мира.
        - Ну, поболтали и будет, - прервал лекцию Молодцова старик, он пошкандыбал к двери и крикнул наружу: - Морош, Евдоха ещё не вернулась?
        - Нет, послать за ней?
        - Не заблудится, - проворчал ведун, вернулся к столу, бормоча себе под нос. - Ничё как раз на зорьке вернётся, в самую пору. На вот, ешь.
        Он протянул со стола глиняную плошку, в которой лежало примерно с ложку непонятного цвета кашицы.
        - Не буду.
        Ведун без проволочек ткнул его в лоб той самой клешнёй, что была скрыта рукавом, и Данила почувствовал, как онемело его лицо, рот сам открылся. Старик загрузил в него кашицу, захлопнул рот. Ощущение собственного лица вернулось, Молодцов попробовал вывернуться из схватки.
        - Е ш ь! - утробно проговорил ведун, и на этот раз Данила почувствовал, как парализовало всю его волю.
        Но немедленно не выполнил команду только потому, что растерялся от такого воздействия, и внезапно снаружи избушки донёсся волчий вой. Только издал его не волк - Данила научился различать боевой клич варягов.
        Оцепенение как рукой сняло. Он выплюнул в лицо ведуну всю ту мерзкую смесь, что он загрузил в него, но часть Данила всё-таки проглотил, от горечи во рту стало трудно дышать, голова закружилась, пол поплыл под ногами.
        Молодцов рухнул набок, что подрубленный дуб. Перед глазами всё прыгало, Данила увидел, как куда-то ухромал дедок, и с удивлением осознал, что видит всю избу так же ясно, как днём. Грубую неказистую мебель, чёрные стены из толстых брёвен, сложенный из камня очаг в углу, стол с колдовскими принадлежностями, лучина на нём горела не жёлтым, а почему-то мерцала иссиня-белым. А главное, прямо перед носом Данилы лежал невесть как оказавшийся тут наконечник стрелы. Широкий, такими бьют зверя и бездоспешного воина. Здесь их называют срезами, понятно - от слова «резать». А чтобы наконечники хорошо разрезали мышцы, вспарывали плоть, разрубали сосуды, их остро затачивают.
        Наплевав на брезгливость, Данила взял находку зубами…

* * *
        Одиннадцать обережников во главе с проводником неслышно пробирались по тёмной берёзовой роще. Под ногами хлюпало болото, радушный берёзовый лес не внушал страха, но белые ровные стволы и низкий кустарник не давали хорошего укрытия. Да каждый из обережников был умелым охотником и уж точно умел скрадывать зверя, читать следы или самому двигаться так, чтобы оставлять их минимум. Вот одна лишь беда подкрадываться к зверю, это не то, что подкрадываться к человеку, а тем более к ведуну.
        Но и тут Воислав поступил по-умному: разделил свой отряд на три части. Сам пошёл во главе вместе с проводником, Вуефастом и Скорохватом. Последний был не лесной человек, зато в тесной рубке его двум мечам трудно было найти равных. За ними в десяти шагах, с наказом прикрыть спины, Шибрида и Будим. Варяг тоже умел плясать танец двумя мечами, а новгородец отлично чувствовал себя в лесу и мог прикрыть Шибриду щитом, умело, что главное.
        А дальше, в отдалении в сорок шагов, шли остальные обережники во главе с Клеком. Если впередиидущие напорются на засаду или их станут брать в клещи, Клек должен обойти место битвы и со всеми воинами ударить в тыл недругам.
        Воислав понимал, что все эти меры годятся для человека, а не для колдовства. Надежда одна: что ведун слишком надеется на свою силу и позволит подойти обережникам достаточно близко для удара. Да ещё на помощь настоящего Бога.
        - Стой, - вскинул руку Глызмарь.
        - Чего? - одними губами спросил Воислав.
        - Подождём, пока месяц выглянет.
        Месяц, совсем молодой и не дающий света, выглянул не скоро. Бортник что-то прошептал и уверенно сказал:
        - Туда, за мной.
        Весь отряд свернул в густую тень, протопал по колено в воде и выбрался на берег, поросший высокой сочной травой. Тут-то всех и встретил, отнюдь не гостеприимно, тонкий волчий вой.
        Ведун торопливо соскочил с порога, наполовину вросшего в землю, подозвал к себе Мороша, одного из трёх олухов, что грелись у костра снаружи избы. Четвёртый, с рукой в лубках, спал рядом на траве. Ничего, земля проснулась, тёплая, не замёрзнет. Все четверо ему были должны, ох и крепко должны, поэтому служили не за плату, а из верности.
        Морош подбежал, глянул заискивающе, для чего ему потребовалось наклониться.
        - Что такое, дедко?
        - Отчего Болдырь завыл?
        - Дык мало ли, хочется ему. Месяц вон вышел, на него и воет.
        Ведун сжал губы, сощурился и вдруг распахнул глаза:
        - Ты убил того холопа сотенного, через которого зелье передал?
        - Я… - начал Морош и замолк, не решился врать.
        - С бабами валялся, негодь поганая? Бока мял, вместо того чтоб моё поручение исполнить?
        - Ну, я подумал, зачем…
        - Зачем? Это скоро узнаешь зачем. Варяги тебе пятки подпалят, тогда, может, поймёшь зачем. Но лучше б они пятки подпалили, чем я спросил.
        Ведун глянул недобро, отчего Морош и вовсе затрясся как припадочный.
        - Хорош падучего изображать. Берите луки и на засидку, а я потом решу, как с вами быть.
        Морош ушмыгнул выполнять приказ, а старик вслед добавил:
        - Если будет с кого спрашивать.
        И, закатив глаза, так что стали видны одни белки с красными прожилками, неразборчиво заговорил.
        Молодцов перетёр срезом верёвки на руках, дальше путы сами стали расходиться, Данила скинул их через голову. Огляделся, чтобы оценить обстановку. Удача! Возле стола на пеньке, исполнявшем роль стула, лежал факел. В освещении сейчас Молодцов не нуждался, но длинная палка с верёвкой в дёгте вполне себе может сгодиться за оружие. Особенно если её пожечь.
        Снаружи донеслись шаги - ведун возвращался в избу. Молодцов метнулся к факелу, запалил его от лучины. Вся изба озарилась ярким рыжим светом. На пороге стоял ведун, причём его видел Данила непривычно. Над головой колдуна клубилось кудлатое облако, от него вниз или наоборот тянулись тонкие серебряные нити. Старик открыл рот, видно, собирался что-то сказать.
        В один прыжок Данила оказался рядом с ним. Влепил с ходу мощнейший прямой удар кулаком, или просто цки, по ненавистной харе. Ведуна вынесло из избы, только мелькнули серые тряпки и исчезли где-то в кустах, в темноте. Вместо него возник амбал шириной как раз с дверной проём, правда, правая рука у него была скована непонятной конструкцией из палок, так что пользоваться он ей явно не мог.
        Бить стариков и инвалидов, конечно, нехорошо. Но коль уж они сами напросились, то огребайте полной ложкой. Точнее, факелом, прямо в рожу. Амбал прикрылся и сразу получил голенью по яйцам. Да так, что почти без звука осел. Данила успел его пинком сбить с порога, выпрыгнул на свободу, вдохнул долгожданный свежий воздух. И тут будто питание отключили. Мышцы расслабились, колени подогнулись. Лес, что казался вот сейчас светлым и ясным, стал тёмным и угрюмым. Только факел трещит над ухом и искры сыплются.
        Данила с минуту переводил дыхание, и опять его будто в солнечное сплетение ткнули. Волчий вой, да не один, а целый хор голосов, из крика переходившие в рёв и крик. И сразу за ними - треск, глухие удары. Бой!
        На этот раз у Молодцова открылось второе дыхание, словно включился аварийный источник питания. Он побежал на шум, хотя теперь источником света у него был лишь факел.

* * *
        Воислав услышал волчий вой и сразу понял, в отличие от Молодцова, кому он принадлежал. С одной стороны, ему полегчало, потому что там, в лесу, волком выл не варяг, обученный оружному бою. А с другой - враг в лесу ждал их страшный, а с ним ещё трое татей, не считая ведуна. Но с одним оборотнем обережники точно справятся. Даст бог, не ульфхеднар это или берсерк, может даже, обычный смерд, опоённый ведуном. С одним они справятся.
        Как ни был насторожен Воислав, враг всё равно атаковал неожиданно. Чёрный бесформенный силуэт вылетел на тропинку, по которой бежали воины. Сразу две ручищи с согнутыми пальцами-крючьями метнулись к Воиславу и Глызмарю. Варяг обратным махом отбил удар и ушёл с линии атаки. Именно отбил, потому что его меч будто ударил по дереву, а дальше конечность, словно по своей воле, стала уходить от рубящего клинка по немыслимой круговой траектории.
        Проводник попытался защититься, но его всё равно схватили за лицо. Раздался хруст - мерзкий, чавкающий. Длань, как язык жабы, резко дёрнулась назад, сжимая куски плоти.
        Глызмарь с воем повалился в болотный мох, через него перепрыгнул Скорохват, уже с клинками наголо, а между ним и Воиславом встал Вуефаст со щитом. Два удара сердца, а на лесной тропинке уже стоит настоящий боевой строй из опытных воев. А против них какой-то безоружный смерд в одной рубахе. Казалось бы, в исходе боя даже смешно сомневаться.
        Воислав, не дожидаясь следующей атаки, ответил сам. Стремительным прямым ударом. И опять остриё его меча словно воткнулось в древесный ствол, а мгновением спустя полоцкий берсерк чуть довернул корпус так, что клинок соскользнул, оставляя на брюхе лишь неопасную царапину.
        Воислав присел, уходя от нового взмаха когтистой лапищи. Левее Скорохват точно так же был вынужден отшатнуться от выпада. Вуефаст выдвинулся вперёд, прикрываясь щитом, и берсерк кинулся на него. Одной рукой схватил за щит, второй умудрился перехватить древко секиры и… впился зубами в верхний край щита кормчего-варяга. Воислав, чтобы не терять время, уколол сразу двумя мечами. Правым в горло, левым целя в пах.
        Лапа-дубина, ничем не защищённая, упала вниз, сбила укол, затем так же стремительно взлетела вверх и отбила второй меч. Скорохват, чуть погодя, махнул с двух сторон по спине берсерка. Тот в миг перестал грызть щит, одним неуловимо быстрым движением сместился к варягу, так что один меч без толку пролетел над его головой, а второй ударил по рёбрам, именно ударил, а не вспорол, прорубил их. Потому что берсерк оказался слишком близко к Южанину и принял на тело предпоследнюю четверть клинка, специально подтупленную, которой обычно принимали удары.
        Скорохват подпрыгнул высоко вверх, спасая ноги от цепких объятий. Ухнулся вниз, так что сапоги по щиколотку ушли в мокрый мох. Хуже придумать условия боя против сильного врага невозможно - никакого манёвра.
        Подсобил Вуефаст, ударил нижним краем щита, да с умом. Не в бедро (такого бы удара берсерк и не заметил), а в колено. Сустав выдержал, но бешеный ублюдок отвлёкся на старого варяга, развернулся для того, чтобы опять пустой рукой отбить секиру Вуефаста.
        За его спину зашёл Воислав. Тренькнуло.
        Батька обережников крутанулся, взмахом меча сбивая летевшую в него стрелу. Он тоже умел немало. Ещё одна стрела пролетела мимо его уха, другая воткнулась в щит Вуефаста.
        Снова защёлкали тетивы. Разбойники били стрелами, не боясь попасть в спину своего волколюда. По звуку Воислав определил, что луки у них простые, охотничьи, из таких его броню точно не пробить, но ноги поранить могут. Обратив весь свой слух туда, откуда летели стрелы, он напал на берсерка.
        Меч шуйцы молнией скользнул в подмышку, правый копьём полетел в затылок. Волколюд почуял опасность, только космы взлетели, и вот уже перед Воиславом его рожа, перекошенная, застывшая. Будто кто личину из дерева вырезал и на человека надел. Рот растянут в оскале, слюна из него стекает по бороде, брови сведены, а глаза красные, будто огнём горят. Но когда к ним приблизилось острие меча, берсерк послушно уклонился. То же он сделал, когда другой меч коснулся его мошонки. Сбоку на него наскочил Вуефаст, ударил секирой спереди. Волколюд опять отпрыгнул.
        - Мы здесь, батька! - крик Шибриды - вовремя подоспели братья-варяги, но всем им не развернуться на узкой болотистой тропке.
        Тренькнуло. Воислав отбил стрелу, сразу же услышал другой шум, похожий, но более протяжный и низкий, а затем хруст и бульканье. Звуки, отлично знакомые любому воину, с которыми метательное копьё попадает в цель. Затем опять шуршание и дробный стук и бульканье. Это Клек с другими обережниками бросил сулицу в темноте на шум и не промахнулся. Совсем недалеко слышался топот и хлюпанье - его люди изо всех сил спешили на помощь. А потом Шибрида, который всё никак не мог добраться до врага, раскатисто завыл.
        Остальные варяги тоже завыли слитно. Будто ударили своим боевым кличем врага.
        Воислав взмахнул мечами, крест-накрест. Рубаха оборотня, уже распоротая, окрасилась ещё двумя алыми разрезами. Выражение на лице волколюда сменилось с разъярённого на какое-то жалобно-растерянное, но всё равно мало походившее на человеческое. Он бросился прочь с тропы в болото. Путь ему преградил Шибрида. Зря. Оборотень проигнорировал мощные удары по плечам, хотя кровь из-под клинков так и брызнула. Лапы метнулись вперёд, варяг едва успел повернуться боком, подставив под удар панцирный наплечник. Железные пластины жалобно затрещали под чудовищной хваткой. Оборотень дёрнул варяга на себя и ударил коленом в живот. Опять всю силу принял на себя доспех, но всё равно от удара Шибрида сбился с дыхания, чуть замешкался, и берсерк швырнул его в болотную тину.
        Волколюд прыгнул за ним, но не провалился по пояс в воду, а умудрился встать на кочку, с которой его сбил щит, запущенный Вуефастом. Оборотень кувыркнулся, упал, но всё равно смог найти твёрдую почву. Ни секунды не медля, он побежал по болоту аки посуху.
        - Батька! - крикнул Клек и швырнул копьё.
        Воислав чуть отклонился, пропустил его мимо себя, перехватил и, почти не гася его скорости, отправил в дальнейший полёт. Оборотень спиной почувствовал летящую смерть, пригнулся, сулица бесполезно воткнулась в кривую ольху, а волколюд ещё раз прыгнул и исчез в зарослях.

* * *
        Данила бежал по тропинке что есть сил и вдруг с разбега ухнулся в ледяную воду. Факел зашипел, затрещал, но продолжил гореть. Молодцов поднял его высоко над головой, покружил им, попробовал сделать шаг. Но стопа не поддалась, ногу до середины голени обволокло мягким илом.
        Данилу прошиб холодный пот: его затягивало вниз, в болото. Мозг, как и всегда в таких ситуациях, заработал с предельной чёткостью. Молодцов вспомнил всё, что знал о болотах, зыбучих песках, подключил немного логики. Он не стал месить ногами зыбкую опору под собой: выдохнул и, раскинув руки, медленно откинулся на спину. Вонючая вода обволокла сначала поясницу, потом живот, спину, сомкнулась где-то на шее липкими объятиями.
        Молодцов лежал, будто собирался плыть на спине, только факел - чтобы не погас - держал вертикально вверх. В нём проснулся внутренний фаталист. Шума битвы больше не было слышно. Если обережники победили (а Данила не сомневался, что это за ним пришла помощь), значит, его найдут и вытащат. Если нет - колдуну опять лучше не попадаться.
        Молодцов только об одном жалел, что вновь подставил своих, и они были вынуждены рисковать жизнью ради его спасения.
        Хлюпнуло - что-то совсем рядом плюхнулось в воду. И ещё раз. Кто-то прыгал по болоту - не иначе кенгуру-самоубийца. До Данилы только сейчас дошло, что из-за факела он в темноте ничего не видит, зато сам привлекает внимание всякого, кто будет проходить мимо. А кто знает, какие создания тут могут шастать. Если есть ведуны и русалки, то, может, и какой-нибудь болотный йети объявится.
        Немного поколебавшись, Данила швырнул факел туда, откуда слышался шум, и закричал:
        - Э-ге-гей, братья-обережники! Я здесь!
        Никто не отозвался, зато совсем рядом послышалось хриплое дыхание. Молодцов задрожал, то ли от долгого нахождения в воде, то ли от страха. Скорее всего, и от того и от другого сразу. Фаталист внутри шепнул, что не худо бы придумать, как отсюда выбраться, а то и в самом деле можно сгинуть в этих болотах.
        Его глаза стали понемногу привыкать к темноте - месяц и звёзды тускло светили над редким болотистым лесом.
        - Эй, кто там?! А ну выходи! - крикнул Данила, чтобы разогнать страх.
        На крик Молодцова действительно вышли. И лучше бы не выходили.
        Обережник увидел сгорбленную фигуру, с которой свисали лоскуты то ли одежды, то ли шкуры, руки или лапы едва не мели по земле. Ветер переменился и принёс от таинственного незнакомца запах пота, железа и крови. Страшные запахи, запахи воина, но Данилу они только взбудоражили.
        - Эй, чучело, чего ты там встал? Меня разглядываешь? Ну подойди поближе.
        - Ты! - утробно прорычал неизвестный и сделал шаг.
        Что-то знакомое угадывалось в его движениях, у Молодцова в голове щёлкнуло:
        - А? Болдырь?! Никак хозяина своего ищешь? Извини, я ему по роже съездил так, что он в лес улетел. Вытащишь меня, помогу тебе его найти.
        - Ты! - повторил слуга ведуна.
        - Да заело тебя, что ли? Говорю, вытащи, если хочешь хозяина своего найти. Или что - кровь мне пустить хочешь? - Данила снял с пояса трофейный нож, вытащил из воды руку, всю обмотанную ряской, как холодными щупальцами. - Ну, давай, иди сюда, ублюдок. Иди, мразота, я тебе кровь пущу и с собой вниз утяну. Чего стоишь?
        Оборотень перетаптывался, будто впрямь собрался прыгнуть в топь.
        - О-хо-хой, Молодец! Ты где, брат?! - разнеслось над лесом.
        - Я тут! Сюда!
        Оборотень встрепенулся, Данила резко дёрнул рукой, ряска с его руки слетела точно в Болдыря. Толку от этого чуть, но, может, отвлечёт на долю секунды - какая-никакая фора. К удивлению Молодцова, жижа, брошеная им, попала точно в глаза слуге ведуна. Следом за ней полетел нож и воткнулся в плечо Болдыря. Тот никак не отреагировал, уставился в лес, а там замелькали факелы и раздался лязг оружия. Болдырь рыкнул раз и исчез в сумерках.
        - Молодец, ты где?! - раздался хриплый голос Ломяты.
        - Тут я! Острожнее, здесь топь!
        - А, вижу, сейчас…
        Стук топоров, треск - молодая ольха упала так, что верхушка оказалась рядом с Данилой, тот вцепился в неё до хруста в пальцах.
        - Тянем с рывком, - отрывисто приказал Клек, Молодцов и его узнал по голосу.
        Данилу мощно потащило из болота, как экскаватором. Пару ударов сердца - и он снова в крепких объятиях друзей: могучего Клека и жилистого Ломяты.
        Они хлопали по Даниле, отряхивая с него грязь и этим же согревая.
        - Даниил?!
        - Батька!
        Воислав появился в окружении остальных обережников, в одной руке нёс факел, в другой - меч. Брови нахмуренные, взгляд суровый.
        - Ты живой, Даниил?
        - Да, ведун тот опоить и заколдовать меня хотел, но я вырвался. Вот, к вам на помощь спешил, но опоздал, видно.
        - А ведун что?
        - Я его того, дух из него вышиб.
        - Чего?
        - Ну, кулаком его саданул, он и отлетел.
        - А как же…
        - После, - остановил Воислав любопытных, развернул Данилу к себе, пристально посмотрел в глаза, что-то быстро зашептал, потом перекрестил - и себя и его. - Хм… Вижу, в порядке ты.
        - Тогда поворачиваем обратно? - предложил Будим.
        - Как обратно? - возмутился Шибрида, видок у него был, прямо скажем, помятый - в тине с ног до головы, мокрый, панцирь неровно сидит. - Ты на Молодца глянь. Его всего ободрали, пояс с кошелём забрали, а мы вот так возьмём и повернём, даже виры не спросим?
        - Но колдун… - запротестовал новгородец.
        - А что колдун? Даниил из него своим ударом выбил всё колдовство. Слыхал, что если оборотня или колдуна пустой рукой ударить, то все чары из него вылазят.
        - Ты это сам проверить хочешь? И где ты дом его найдёшь?
        - Вот Молодец и покажет?
        - Я?!
        - Помолчи, Шибрида, - уронил Воислав. - Даниил, ты откуда бежал, помнишь?
        - Да вот, я к вам на помощь по звуку двигался, а тут раз - и болото.
        - Понятно, тут гать должна быть. Разбейтесь по двое и ищите её. Даниил, ты пока тут стой.
        - Жалко, с нами проводника нету, - заметил Скорохват.
        - Ничего, - ответил Клек, - нам добычи больше достанется.
        - А как же вы меня без проводника нашли?
        - Да был у нас проводник, - бросил Шибрида, срубая себе слегу. - Только он это, по дороге кончился. Ну, двинули.
        Гать действительно скоро нашлась. Сторожась, обережники прошли по плетёной дорожке из прутиков, почти полностью скрытой водой, и едва не сразу обнаружили чёрную покосившуюся избушку ведуна. Данила сглотнул: издалека это жилище внушало страх. Строй обережников тонкой линией растянулся по заросшему травой болотистому островку. Повсюду находились следы недавнего пребывания людей: остатки трапезы, отпечатки обуви.
        - Даниил, ты видишь, что-нибудь тут изменилось? - спросил Воислав.
        Молодцов хотел сказать «нет», а потом едва не долбанул себя по лбу: «Ну, дебил, конечно же…»
        - Человека здесь нет, татя. Я как ведуну по роже двинул, на меня ещё один разбойник наскочил - парень белобрысый с покалеченной рукой. Я его тоже прямо на пороге уложил, теперь его нет.
        - Уложил до смерти? - спросил Вуефаст, поигрывая секирой, глаза его в этот момент обшаривали окрестности.
        - А что? Нет. Голыми руками. В челюсть и промеж ног, он на порог и повалился. Теперь его нет.
        - Если не до смерти, то это хорошо, - вымолвил Воислав, таким тоном, будто и вправду опасался, что убитый тать мог куда-то уйти. - Молодец, пошли за мной.
        - Батька, может, я… - начал было Шибрида.
        - Никшни.
        И варяг умолк.
        Воислав двинулся к избушке, Данила за ним. Страха он уже не испытывал - уверенность батьки придала сил, а колдовство… Молодцов по-прежнему не верил, что оно способно причинить ему вред. И без разницы, что это было: банальное неверие, самозащита психики или какое-то внутреннее чутьё. Главное - он смело шагнул за Воиславом в темноту избы.
        Батька бросил вперёд факел. Огонь осветил хорошо знакомую Даниле обстановку, но ему казалось, что находился он здесь целую вечность назад. Воислав прошёл к факелу так, что ни одна гнилая половица не скрипнула под ногой. Молодцов проследовал след в след, как по трясине, нашумев, как ни старался, много больше. Наконец, замерев возле батьки, он услышал, как тот непрерывно что-то шепчет. К удивлению Данилы, шептал Воислав слова христианской молитвы. С другой стороны, если варяг христиан, почему бы ему не молиться?
        - Его здесь нет! - внезапно провозгласил Воислав.
        Данила ещё раз оглядел невеликую комнату, пожал плечами: да тут и спрятаться-то негде, если только потайной ход какой есть или подвал.
        Батька, подняв факел, подошёл к заваленному ведовским арсеналом столу, бегло осмотрел и сбросил всё в угол взмахом меча.
        - Пошли наружу, - коротко бросил он и вложил клинок в ножны, но, сделав шаг, обернулся. - Не расслабляйся, Молодец, колдун рядом.
        В Данилу уже успели вбить главный закон обережной дружины: батька всегда прав. И если уж он сказал, что ведун где-то рядом, значит - рядом, а откуда это Воислав узнал - не важно. Молодцов немедленно подобрался, напряг все органы чувств в ожидании атаки, правда, непонятно какой и непонятно откуда.
        - Обережники, цепью обыщите весь остров. Да глядите в оба, - приказал Воислав, а сам принялся нарезать круги - вроде бы бессистемно, всё чаще поглядывая на небо. Оно на восходе начинало розоветь.
        Данила неотлучно следовал за батькой, пока в один момент едва не ткнулся носом в прикрытое бронёй плечо. Ещё месяца четыре назад Молодцов бы погиб, даже не поняв, отчего умер, сейчас же он успел заметить: и стремительный разворот, и то, как меч, звеня, выскальзывает из ножен, и молниеносный запах, но сделать всё равно ничего не успевал. К счастью, удар был направлен не в него. За ухом Данилы влажно чмокнуло, он скосил глаза и увидел на траве тело ведуна. Несколько мгновений назад тот стоял у него прямо за левым плечом, а Данила его не замечал!
        Ведун с разрубленной грудью силился что-то сказать, но сапог Воислава вовремя передавил ему горло. Ещё один взмах меча - и колдовские мозги расплескались по земле.
        - Вот и нашёлся наш ведун, - удовлетворённо и с облегчением сказал батька. - Скорохват, Вуефаст, быстро сожгите, что от него осталось. Теперь можно и добычу пошукать. Клек, Шибрида, разделите поровну остальных, обыщите островок и избу.
        Приказания Воислава были исполнены в точности. Разводить костёр утром, по росе, да на болоте - дело не из лёгких, но среди запасов ведуна оказалось много сухого хвороста, который ещё до восхода солнца превратился в большой, весело горящий костёр, в котором и сгорело тело его бывшего хозяина.
        Шибрида хоть и не был ведуном, но чутьё на добычу имел выше всяких похвал: обстучав сверху донизу избушку ведуна, он нашёл тайник, в котором хранилось глубокое и вместительное лукошко шириной в две ладони, доверху набитое серебряными слитками, монетами, гривнами. Попалось даже несколько кусочков золота. Добыча немаленькая, но Шибрида заметил, что серебра могло бы быть больше.
        - Скорее всего, обычная схоронка, и шкурок никаких нет. Наверное, главное своё богатство утаил ведун.
        - Ну, мы его вряд ли найдём, времени уже нет, - резонно заметил Будим.
        Обережники покинули островок ведуна с восходом солнца, оставив за спиной истлевший костёр и разгромленную ветхую избу. По пути забрали тело Глызмаря - проводника. Данила не мог смотреть, во что превратилось его лицо после удара берсерка, но утешением в ином мире ему будет тот факт, что ведун ненамного его пережил, а смерти ведуна Глызмарь и шёл искать. Обережникам же досталась более приятная награда - потяжелевшие кошели, а такая ноша, как говорится, не тянет.
        Ровно через день, поутру, когда туман только поднялся от наполненных влагой болот, на остров ведуна вышли двое. Женщина была одета в серый сарафан с рукавами до самой земли и несла на голове замысловатый убор из берёзовой коры, веток ольхи и можжевельника, на котором непонятным образом держались ветвистые оленьи рога. А за ней, сгорбившись, шагал Болдырь - слуга, оставшийся без хозяина, он походил на пса, выгнанного со двора. Его торс и плечи были обмотаны льняными полосами, покрасневшими от крови, но шёл он уверенно, твёрдо, что говорило о неопасности ран.
        Косолапой походкой Болдырь подошёл к пепелищу, к тому времени уже размытому дождём, упал на колени перед костями ведуна и заплакал-завыл.
        - Тише, тише, Болдырь, - женщина положила ладонь ему на затылок, зарылась длинными тонкими пальцами в мягкие волосы. - Мы им отомстим, ты ещё утолишь свою жажду. Мы им отомстим!
        Глава 6
        Днепр
        «Лебёдушка» едва заметно покачивалась на речных волнах. Бережно спущенная на воду, она ждала своих хозяев.
        Шибрида, Вуефаст и Путята с приказчиками тщательно осмотрели, облазили всю ладью: в буквальном смысле обнюхали, проверили, как плотно подогнаны друг к другу доски, насколько хорошо просмолены канаты, нет ли где плесени или гнили в трюме, не разъела ли ржавчина от гвоздей древесину вокруг креплений. Вместе с погрузкой товара и припасов вся эта работа заняла без малого целый день, зато поутру обережников и торговых гостей ждал полностью снаряжённый и готовый к дальнейшему плаванию корабль.
        Путята, удовлетворившись проверкой, заплатил сполна Крюку, голове рабочей сотни волока, который и ведал консервацией и спуском корабля в Днепр. Крюк занимался всем удалённо, без всякого скайпа и Интернета, согласно условиям договора, заключённого ещё прошлой зимой, и всё им было сделано в срок, без сучка и задоринки. Данила представил, что в подобных условиях оказалась большая часть знакомых ему управленцев-«манагеров», и его передёрнуло от мысли, чтобы могли сделать с их «Лебёдушкой» те жопорукие, но до их появления была ещё тысяча лет, так что торговая ладья стояла у берега в целости и сохранности.
        Данила удивился, что теперь отмечает многие детали и особенности оснастки корабля, на которые просто не обращал внимания в первое плавание: крепежи, способы накладки досок, расположение уключин и мачты. Из самого явного - общую форму бортов, носа и кормы.
        Насмотревшись на другие суда, Молодцов твёрдо мог сказать, что «Лебёдушка» - это торговый корабль, но не грузовой. Ладья не имела таких широких бортов, как кнорры викингов, которые перевозили руду, зерно, шерсть, тюлений жир и прочие грузы. Напротив - её обводы были плавными и изящными, позволяющими легко скользить не только по речной волне. Тот, кто строил «Лебёдушку», явно пожертвовал вместительностью ради скорости. И это правильно - время тоже деньги.
        Данила покосился на Уладу, тоже любовавшуюся кораблём.
        - Ну, как тебе? Хороша «Лебёдушка»?
        - Ох, хороша, чисто княжий корабль.
        - Это ещё что, - радостно вмешался Клек, проходивший мимо с тюком вещей на спине. - Вот когда мы поплывём, ты узнаешь, на что способна наша ладья. Залезай, Даниил, твоя скамья посередине.
        Опять ему досталось самое лёгкое место, где грести проще и вёсла легче, но возмущаться по этому поводу было глупо. Улада разместилась с оставшимися приказчиками, а большая часть людей Путяты села на вёсла вместе с обережниками. За кормилом стоял Вуефаст, Шибриду со Скорохватом послали править на второй корабль.
        Отшвартовались.
        Ладья, ведомая старым варягом, будто по собственной воле вышла на стрежень. Поставили парус, немного поработали вёслами. «Лебёдушка», влекомая ветром, быстро разогналась по течению. Река извивалась, что змея на сковородке, но под управлением Вуефаста ладья уверенно шла посередине, сглаживая все повороты и не теряя скорости.
        Экипаж почти не работал вёслами. Данила, позёвывая, смотрел то на проплывающие мимо пейзажи, то на Уладу, готовящую еду. На одной скамье с ним сидел Жаворонок - молодой обережник, чернявый и кареглазый. Действительный возраст его было трудно определить, может, Жаворонок был даже постарше Молодцова. Он мог копировать голоса разных птиц, в том числе и жаворонка. Раньше его место занимал Ждан, но Данила быстро приноровился к новому напарнику.
        Он уже потерял счёт времени в спокойном плавании, как вдруг «Лебёдушка» вырвалась из притока в настоящий водный поток. Стискивающие с берегов леса внезапно отступили к горизонту, а ладья оказалась посреди, казалось, бескрайнего простора. Куда ни глянь - всюду речная гладь, и только вдалеке зеленеет полоска леса. Днепр!
        Путешественники поприветствовали его радостными криками и салютом из шапок.
        - Здравия тебе, Днепр-Батюшка, - Путята низко поклонился через борт.
        - Дадим, други, дадим! - пророкотал Воислав. - Покажем Днепру нашу силу. Вуефаст!
        - И РАЗ! - гаркнул старый варяг, сопроводив возглас ударом в бронзовое било. - И раз!
        Бонг!
        Три десятка гребцов одновременно ударили вёслами по воде, подняли их вверх.
        - И раз!
        Бонг!
        Данила и Жаворонок вместе навалились на рукоять, вытащили весло из воды (отлично сбалансированное, оно, казалось, ничего не весило), наклонились чуть вперёд - и резко назад. Лопасть вспенила речную воду. Упереться ногами, напрячь изо всех сил спину - и наза-ад! В такт со всеми.
        - И раз!
        Бонг!
        Вовремя, как будто и впрямь по воле богов, сменился ветер, с западного на северный. Парус надулся, увлекая и без того разогнавшееся судно к цели - на юг, к Киеву!
        «Лебёдушка» не плыла - летела по Днепру. Данила даже не брался определить, сколько узлов они делали. Многотонный корабль словно поднялся над речной водой и стремительно нёсся, не чувствуя преграды.
        Это было не так, как в спорткаре, не так, как на мотоцикле - когда гонишь и будто не чувствуешь своего веса. Напротив, Данила всем телом ощущал мощь корабля, разогнанного им, и она будто переходила в него. Тягучую инертную силу, несокрушимо идущую к цели.
        - Вытащить вёсла!
        Молодцов услышал команду словно сквозь вату, но сразу подчинился. Весь экипаж замер в полном молчании. Данила облокотился на борт и смотрел на проплывающий мимо горизонт, на оставленные позади корабли и наслаждался ощущениями. Кайф!
        Глава 7
        Стольная ярмарка
        Вуефаст вёл «Лебёдушку», а за ней и остальные корабли весь вечер и полночи. Благо погода позволяла: ночи выдались ясные, лунные.
        Молодцов и не думал считать, какое расстояние они покрыли за это время. А рано утром, при всё том же попутном ветре, корабли подошли к Смоленску - первыми из всей Словенской купцовой сотни.
        Данила уже побывал в этом городе полгода назад вместе с караваном Путяты, осенью, когда Смоленск по уши утопал в грязи. Вряд ли сейчас положение изменилось - в конце мая половодье ничуть не слабее, чем в октябре, погода лишь заметно теплее. В остальном Смоленск остался прежним: мощные стены и башни, окрашенные белым, такая же дамба, которая защищала город от наводнений и одновременно служила дополнительной защитой от недругов.
        Во время прошлого визита в Смоленск Молодцов впервые побывал на настоящей ярмарке стольного города (правда, он тогда был на побегушках и мало что рассмотрел, может, в этот раз удастся увидеть больше) и на первом для себя большом пиру с компаньонами Путяты. Но главным событием для всех обережников стал, безусловно, поединок между Воиславом и Гуннаром Скрягой - викингом, назвавшимся купцом, - в котором их батька, не без труда, одержал верх. Судебная тяжба началась из-за нескольких помятых кубков, а через несколько месяцев привела к гибели многих хороших людей.
        Гуннар Скряга был непростым викингом, а родственником - хоть и дальним - смоленского посадника Асбьёрна. До того уже наверняка дошла история о героической обороне купцов и обережников на заимке. Что может предпринять Асбьёрн, Данила даже не брался предсказать. По его мнению, лучше было бы вообще обогнуть Смоленск и плыть дальше на юг, но в том-то и кралась закавыка, что проплыть по Днепру, минуя этот город, не имелось никакой возможности - умные люди знали, где закладывать столицу княжества.
        А ещё Смоленск был первым городом, где Путята планировал начать свою торговую деятельность: у него тут имелись торговые связи, обязательства, договоры, и проигнорировать купец их никак не мог. Да и не собирался.
        Купеческие суда один за другим ткнулись в мешки с опилками, уложенные по кромке деревянного причала. Сама пристань встретила торговых гостей весёлым шумом и гомоном, обещающим богатую торговлю.
        После того как ладьи закрепили канатами, началась привычная процедура: на борт поднялся таможенный дозор - тиун в сопровождении трёх гридней, варягов и викингов по крови. Обговорив с Путятой размеры пошлины, а отчасти и взятки, тиун дал добро на разгрузку. На этот раз Данила был избавлен от участия в ней - присматривать за грузчиками оставили Ужа и Мала. Приятно находиться в элите!
        От переноски тяжестей на торг и закупки припасов его тоже освободили, на это подрядили приказчиков и младших обережников. Зато Молодцов оказался в свите Путяты, который направился к своему давнему другу и деловому партнёру Будимиру Васильковичу, тому самому купцу, у которого на подворье в прошлый раз нехило оттянулась вся ватага. Но проделать этот путь оказалось весьма непросто, поскольку предприимчивый купец, чуть сойдя со сходней, окунулся в торговую деятельность. Он радостно приветствовал встречных торговцев и простых охотников, те, как правило, его узнавали, тепло здоровались и сразу переходили к делу: обсуждали, какой есть товар, что интересует, задавали начальную цену, назначали место встречи для окончательной сделки, обнимались, напутствуя удачу на прощание, хлопали друг друга по спинам, и Путята переходил к новым компаньонам. Уже после третьей перемены Данила перестал запоминать их имена, а Жирославович не просто помнил, как зовут собеседников, но и все их жизненные нюансы. Он справлялся, как родители перенесли болезнь, хорошо ли срослась нога у сына, как брат съездил в Волочек, скоро ли
выдадут замуж дочь. И весь этот колоссальный поток информации выходил из него легко и непринуждённо, как будто он встретил друзей, с которыми расстался буквально вчера.
        - Ба! Неужто сам Путята Жирославович в Смоленск пожаловал? Как всегда - самый первый из Словенской сотни.
        - Тебе за то спасибо надо сказать, Громыш Студович, ты мне «Лебёдушку» продал.
        - Ну, не я сам, а по слову хозяина моего, славного боярина-воеводы Серегея, но и он внакладе не остался. Товары на ней в Киев ты привозишь отменные, и самым первым.
        Молодцов навострил уши, услышав имя некоего боярина Серегея, ведь это именно его приказчики продали Данилу на остров Перуна в качестве жертвы. А ведь про него ещё говорили, что он христианин, сука. Данила не прочь был бы… для начала разузнать о нём побольше, а там - как судьба распорядится. Вдруг выйдет встретиться и поговорить о христианском милосердии.
        - У меня есть ворвань, несколько бочек, и китовый зуб, - предложил Громыш. - Знаю, вы с Севера шли на однодеревках, так что на «Лебёдушке» наверняка ещё место осталось.
        - Осталось, - подтвердил Путята, - я могу даже ещё немного освободить - от пары связок беличьих шкурок.
        - Хе-хе… куница больше места занимает и на вес тяжелее.
        - Есть и куница, да уж больно далеко я её в трюм запрятал, долго вытаскивать придётся.
        - Ну я могу нанять грузчиков, которые сами всё принесут и вытащат, чтобы не тратиться.
        - Смотря насколько крепких ты грузчиков наймёшь.
        Оба купца засмеялись.
        - Ладно, приходи вечером к Васильковичу, потолкуем.
        К боярину Серегею собеседники больше не возвращались, и Молодцов разочарованно вздохнул, оставшись с носом.
        А толпа меж тем всё прибывала и прибывала, многие останавливались, чтобы просто поглазеть на весёлого добродушного купца и чтобы узнать последние новости. Уже и клиенты Путяты, с которыми он всё обсудил, не думали расходиться, а заключали меж собой сделки тут же, на месте. К ним подтягивались ещё приказчики, узнать, что происходит, княжьи гридни, смотрящие за рынком, меж людьми засновали продавцы еды и всяких безделушек. Путята Жирославович одним своим появлением катализировал процесс торговли.
        Даниле всё труднее становилось пробиваться через толпу, подъём наверх, к Смоленскому кремлю, где стояли подворья самых уважаемых горожан, занял куда больше времени, чем он предполагал. Наконец его наниматель распрощался с последними купцами, оставил позади оживлённый торг, организованный им же, и вошёл в крепостные ворота.
        Там вся компания проследовала по прямой улице прямо до подворья Будимира. Улица была хоть и прямая, но от края до края устлана жидким слоем грязи. Там, где грязи не было, разлились огромные лужи, судя по плавающим на поверхности уткам, довольно глубокие. Проложенные кое-где деревянные настилы не сильно помогали. Данила пару раз едва не потерял сапоги во влажной смоленской почве. Надо ли говорить, что гости пришли к хозяину в не слишком презентабельном виде, заляпанные грязью до самого пояса. Будимир на вид гостей внимание не обратил, встретил чинно, как положено - с поклоном, приветствием и всей дворней на пороге. Путята так же красноречиво поблагодарил за приглашение, а после того, как все обычаи были соблюдены, обратился к обережникам:
        - Други, я тут долго буду рядиться, мне только один человек нужен. Остальные могут здесь посидеть, угоститься, подождать до вечернего пира или по рынку пройтись. Серебро вам Воислав выдал?
        - Выдал! - кивнул Клек. - Жаворонок тут останется, а мы с Даниилом по рынку побродим.
        - Я тоже не прочь на торгу погулять, - буркнул Жаворонок.
        - Дурной, мы ж тебе как лучше хотим: в городе сразу все деньги на баб стратишь. Так что лучше холопок Будимира брюхать - и тебе приятно, и другу Путяты Жирославича польза будет. Верно я говорю, старший?
        - Верно, иди, Жаворонок, гостем дорогим будешь, так приголубят - не забудешь.
        - Вот-вот… А мы с тобой, Даниил, пойдём, поищем, как ещё потратить своё серебро, - добродушно пророкотал Клек и похлопал деревянной ладонью по спине Молодцова.
        Даниле как раз меньше всего хотелось топать обратно по грязюке, однако он не хотел отказывать другу, да и слова о податливых холопках Молодцова насторожили: Улада всё-таки рядом, не хотелось её расстроить… ненароком.
        Ярмарка Смоленска была устроена вне крепостных стен, но с умом - на одном из ближайших холмов, так что проблем с грязью почти не было. Данила не пожалел времени, потраченного на пеший переход, потому что здесь действительно было интересно и весело.
        Первым, что увидели друзья-обережники, была обширная распродажа коней, если можно так выразиться. Сначала учуяли, конечно, запах, был мощный, к счастью, ветерок относил всю вонь к реке.
        Заводчики своих лошадок стараются распродать осенью, чтобы зимой не кормить, а по весне, когда на Юг плывут купцы, сбывают оставшихся. Молодцов глядел на отощавших тонконогих кляч с рёбрами, обтянутыми кожей, и думал, что не рискнул бы их даже седлать, а не то что запрячь в плуг или сесть верхом.
        Но были исключения.
        - Что, хочешь выбрать себе какую? Не советую, хорошую не подберёшь. Да и в Киеве они дешевле будут и лучше, - Клек, как всегда, угадал мысли напарника.
        Топтание по грязи, конечно, навело Данилу на мысли о покупке лошади - но как сказать другу, что он и держаться-то в седле не умеет?
        - Пошли лучше поглядим на представление.
        В окружении зевак кривоногий смуглый крепыш с жиденькой бородкой предлагал всем желающим попробовать обуздать его скакуна. Тот был взнуздан и под седлом, правда, без стремян.
        Когда Клек с Данилой подошли к аттракциону, невысокий, но жилистый пегий конёк как раз сбросил со спины рыжебородого здоровяка, по роже - чистого викинга. Тот ухнулся задницей и головой в пыль, а конёк победно заржал и тряхнул чёрной гривой. Викинг тоже как ни в чём не бывало тряхнул своей рыжей, заплетённой в косицы шевелюрой. Сам поднялся, без особой радости проследовал к смуглому и сунул ему несколько монет - выигрыш, должно быть.
        - А вот хороший скакун, не лучший, но хузарин и этого не продаст, - авторитетно заявил Клек.
        - А почему не лучший?
        - Лучшего хозяин на такую работу ни за что не поставит. А этот, видать, с характером, седла не любит и не берёт его никто, вот его и подрядили делать то, что он умеет лучше всего. Пойдём-ка.
        Клек без малейшего почтения ворвался в толпу, Данила за ним. Немного усилий, пару десятков пинков, толчков и брошенных в спину ругательств - и вот уже друзья на порядком истоптанной полянке.
        - Почём берёшь? - спросил Клек.
        - Пять резанов. Если сумеешь продержаться на нём двести ударов сердца, верну десять.
        - По рукам, - варяг ослабил пояс, скинул сапоги. - Проследи за ними, Даниил.
        И направился к коню, который грозно фыркнул на нового ездока и взрыхлил копытом землю, но убегать и не думал. Клек взял его под уздцы.
        - Как зовут?
        - Бохр.
        - Да не тебя, его как зовут?
        - А-а-а… Буча.
        - Буча? Экое имя для коня… Пусть тебя будут звать… Грозомил! А, Грозомил, нравится?
        Клек похлопал конька по шее (тот опять заржал, но в этот раз скорее одобрительно), обошёл его по кругу, заодно проверил седло, подпругу, не схитрил ли где хузарин, снова взялся за узду.
        - Ну вот, Грозомил, мы с тобой подружимся.
        Варяг, не переставая похлопывать скакуна по шее, что-то пошептал ему на ухо, а потом забросил повод вверх, схватился за гриву и запрыгнул коню на спину.
        Грозомил от такой наглости вознегодовал, взвился на дыбы с раскатистым ржанием, молотя передними копытами воздух, а потом ухнулся вниз и пошёл прыгать с передних ног на задние.
        Клек, крепко обхватив бока коня ногами, держался в седле как влитой, ловко балансируя и подстраиваясь под бешеный аллюр скакуна.
        Грозомил, не разбирая ничего, ринулся было в сторону людей, толпа с криками отпрянула, но и сам конь шарахнулся в сторону, перестал дико прыгать, а просто взял в галоп. Клек натянул повод, умело повёл его по кругу. После десятого круга конь перешёл на рысь, а варяг снова потянул на себя поводья и отклонился назад - Грозомил остановился.
        - Ну вот, другое дело… Эй, честной народ, расступись! - крикнул варяг.
        Люди разошлись, и Клек, ударив пятками, направил коня в образовавшийся просвет, а там, в чистом поле, дал ему волю.
        Вдоволь насладившись свободой, скакун и обережник вернулись обратно. Причём конёк похрумкивал что-то вкусное, должно быть купленное ему по дороге.
        - На, - спешившись, варяг передал поводья хозяину. - Не зови его больше Бучей. И помни: всякий зверь ласку любит, будешь его слушать и уважать, отличный конь выйдет, каких мало. Слышишь, Грозомил? - говоря это, Клек не переставал поглаживать вспотевший круп.
        - Ты его заколдовал, все видели, как ты ему заговор в ухо нашептал… - взвился Бохр.
        Договорить хузарин не успел - Клек вмиг обернулся, и его обнажённый меч оказался между ног конезаводчика. Пока только между.
        - Я, Клек Сигарович, - ледяным, как воды самого северного моря, голосом произнёс варяг, - сын Сигара Убийцы, сына Рёгвальда Весло, обережник Путяты Жирославича, ватажник Воислава Игоревича. Назови меня колдуном, назови ещё раз у всех на глазах - и ты увидишь, что будет.
        - Я… я не то имел в виду, ты неправильно меня понял, Клек Сигарович. Прости.
        - То-то же, следи впредь за словами.
        Клек вложил меч в ножны, направился было к Молодцову, но его удержал за плечо… Грозомил.
        - Прости, друг, - варяг ласково погладил его по голове, - в другой раз я бы тебя обязательно купил, но не сейчас. Ты ещё найдёшь хорошего хозяина, обязательно.
        Конь фыркнул.
        - Слышишь, хузарин? Если я ещё раз услышу, что ты скоморошествуешь с этим конём, я вспомню обиду, которую ты мне нанёс. Ты понял?
        - Понял-понял, вот серебро, как уговорились.
        Варяг принял выигрыш, но уйти ему опять не дали.
        - Славный воин, - из толпы вышел пожилой седобородый дядечка в шапке набекрень. - Меня зовут Мосий Крупа. Не ты ли обережник батьки Воислава Игоревича, что отправил за Кромку Гуннара Скрягу?
        - Да, я под его рукой сражался в чудинской земле.
        - Ой, доброе дело вы сделали, - старикан приложил руку к груди, - не один смолянин вам это подтвердит. Идём ко мне в харчевню, уж отблагодарю тебя от души. Такого кулеша и мёда ты нигде не пробовал!
        - Я не один, а с другом, тоже обережником.
        - Все обережники Воислава желанные гости в моём доме.
        Мосий держал своё заведение в квартале, где торговали съестным, здесь вкусные запахи сменили вонь конского навоза.
        Каша и медовуха и в самом деле были обалденные. Данила наелся от пуза, а Клек ещё прихватил с собой лепёшку с мясом.
        Поблагодарив хозяина, друзья отправились дальше по рынку, поглядеть вокруг да себя показать. Клек быстро сточил лепёшку и прикупил себе ещё пару расстегаев, у Данилы от окружающих запахов опять тоже разыгрался аппетит, и он кстати углядел среди разнообразных сладостей своё любимое лакомство - орехи в меду. И, пожёвывая их, решил задать другу вопрос, мучивший его с самого утра:
        - Клек, я слышал, как Жирославич говорил с приказчиками какого-то боярина Серегея. Кто это такой?
        - А тебе зачем?
        - Люди боярина Серегея меня продали на остров Перуна.
        - А-а-а… - протянул варяг. - Не, вряд ли это тот Серегей. Тот, с чьими людьми Путята рядился, челядью не торгует. Хотя у них с князем дружба такая… на мечах. Мог и купить негодных рабов, отдариться.
        На слова Молодцова о своей продаже Клек никак не отреагировал и даже не вздумал пошутить, хоть как-то намекая на тему рабства, а спокойно продолжил рассуждать о смерти нескольких десятков человек.
        - А тебе зачем это?
        - Да так… интересно.
        - За обиду, что ли, хочешь кровь взять? Не вздумай! Это первый боярин Киева, может, и не по важности, но самый богатый. Самый! Смекаешь? Случись что, тебя в яму посадят, и не вытащит тебя никто - ни Воислав, ни Путята.
        - Да понял я, понял, успокойся. Я же не враг себе, просто интересно. На вот, угостись орехами. Говоришь, значит, Серегей этот славный воин?
        Клек угощение принял, а в ответ на вопрос хмыкнул:
        - Сам боярин-воевода уже нет. А вот сыновья его…
        - Сильные?
        Варяг засмеялся.
        - Сильные, спрашиваешь? Да тебя они даже не заметят. Если пожелают - свистнут гридней, а те свистнут отроков, и вот они-то тебя так палками отделают, что забудешь, как дышать. Я перед ними, что ты передо мной, а то и перед Воиславом.
        Данила замолчал, проникся почтением.
        - Ну, давай тогда по порядку, - решил рыжеусый варяг. - Про боярина Серегея слухов ходит много. Откуда родом он - неведомо, говорят ещё, что в будущее глядеть умеет. Но он христианской веры, как наш батька, и тоже варяг. Одно про него подлинно ясно, что он был в ближних воеводах самого Святослава Игоревича, - Клек воздел палец к небу, излучая благоговение. - Во всех походах его участвовал, первым в битвах был. И на острове Хорса тоже вместе со своим батькой сражался. Да только выжил он чудом! Может, Бог твой, Даниил, ему и помог. А Хорс вот варягов не уберёг, - Клек грустно вздохнул. - С тех пор боярин-воевода в походы не ходит, зато богатство накопил немалое, сам же знаешь откуда.
        - Даже не представляю.
        - Как? И это не слышал? Ладно, говорят: в молодые годы Серегей отнял всю добычу у самого князя Игоря за то, что побил на поле богатыря печенежского. Игорь хоть и жадный был, но одарил дружинника по чести, только Серегей к нему в дружину не пошёл, а вернулся в Киев к князю уличей Свенельду. Игорь бы такого не стерпел - нашёл бы, как отомстить, да только в тот же год древляне князя киевского убили. Об этом хоть знаешь?
        - Об этом знаю.
        - Ну вот, так что сам думай, кто такой этот боярин. Богатства все он шурину своему отдал, чтобы тот их приумножал, а сам стал с мечом славу добывать. Сыновья у него есть, двое, оба варяги. Артём женат на дочке князя Свенельда, про него говорят - Первый воин Руси. И младший, Богуслав, тоже гридень, каких поискать. А жена у него, бают, настоящая ведунья, спасла его во время прошлого похода, когда ему черемис мечом голову прорубил. Сейчас он далеко, в Багдад отцовы товары торговать поплыл, а заодно показать всему миру Полумесяца свою жену дивную. А воина того, черемиса-мусульманина, что Серегеичу голову поранил, князь наш в плен взял.
        Клек внезапно съехал с темы и поведал историю, по его мнению, более интересную: о том, как князь Владимир голыми руками одолел лучшего воина Булгарии.
        Данила, считавший себя уже матёрым фехтовальщиком, скептически хмыкнул:
        - Рукой за руку в бою на мечах? Извини, друг, не верю.
        Клек только хитро прищурился:
        - Только смотри это в Киеве не сболтни, когда придём туда. Да там можешь сам и спросить у того черемиса, как его князь наш в полон взял и у себя служить оставил. Только потом береги гузку, воин тот Пророку кланяется, обрежет тебе чего-нибудь - Улада грустить будет!
        И засмеялся вместе с Молодцовым. Данила уже научился от души веселиться шуткам друга-варяга.
        - Ну что ещё про боярина Серегея можешь сказать?
        - Да всё я тебе и рассказал, разве что жена у него - булгарка, тоже лекарка знаменитая.
        - Интересно… А серьёзные у него дела с Путятой?
        - Сам слышал: товары ему привозит с Севера. Хотя у них и своих кораблей не счесть, но уж больно шустёр и проворен наш купец, - Клек пихнул друга в бок, засмеялся. - Да что я тебе рассказываю. Приедешь в Киев - сам всё увидишь. Сказано же тебе: в Киев товары для боярина Серегея везём.
        - Что ты говоришь, - задумчиво протянул Данила.
        Глава 8
        Ночное происшествие
        На подворье Васильковича они с Клеком вернулись вечером, когда уже всё было приготовлено к торжеству. В широком зале с большим очагом и высоким - наверное, чтоб было, где копоти скапливаться, - потолком собрались все уважаемые люди. Мужчин и женщин посадили отдельно. Данила нашёл глазами Уладу и успокоился: к ней проявили положенное статусу уважение, тем более что она оказалась единственной женщиной среди людей Путяты и ей уделила внимание вся женская половина семейства Будимира.
        Пир был в самом разгаре. Данила пил и ел, хотя вроде бы уже давно был сыт, но люди кругом так искренне и жадно поглощали еду, что невольно просыпался аппетит. В пиршественную пригласили скоморохов и бродячих музыкантов. Те исполнили несколько акробатических этюдов, затем сыграли какую-то композицию на бубнах и свирелях, монотонную, но приятную. Отыграв, музыканты сгрудились в углу и снова взялись за инструменты, выдавая на этот раз уже быструю ритмичную мелодию. Желающие потянулись в центр зала - танцевать. Данила остался на месте, чтобы не позориться - не потому, что плохо танцевал, а потому, что танцам, как и много чему ещё, здесь придавали сакральный смысл. Ненароком ещё посватаешься к девушке, потом жениться придётся.
        Раз Данила сидел, то и Улада не двинулась с места, но, глядя на неё, сразу становилось понятно, что девушке очень хочется пуститься в пляс. Она как-то обмолвилась, что очень любит танцевать, мама её с раннего детства учила разным танцам, которые Улада потом исполняла на праздниках в честь богов. За столом звучали здравицы, пожелания удачи, кто-то тискал у себя на коленках девок, но веселье постепенно сходило на нет. Молодцов всё чаще поглядывал на Уладу, и та понимала его взгляд, им обоим хотелось свалить из этого весёлого раздолья и наконец-то уединиться вдвоём. На скамью напротив плюхнулся Ломята в обнимку с попасто-сисястой бабёнкой, неудачно загородив Уладу.
        - Слушай, а мы где ночевать сегодня будем? - спросил у товарища Молодцов.
        - А ты что, спать сегодня собираешься, Даниил? - и словно почувствовал взгляд, направленный сквозь него: - А-а-а… понятно, тебе же не нужно искать ту, что ночью постель согреет. Можешь вон у челяди спросить, они вам найдут, где переночевать. Уже уходить можно, хозяина не обидишь.
        - Понятно, спасибо.
        Данила вышел из-за стола, Улада тут же направилась ему навстречу, они обнялись в центре зала, но на них никто не обращал внимания.
        - Пошли, сейчас найду, где тут переночевать, - сказал Молодцов.
        - Не надо, сегодня я хочу быть только с тобой, перед тобой одним. Идём, я знаю место, не бойся - я заплачу из своих денег.
        - Вот ещё, платить ты за меня будешь, - фыркнул Данила. - Ну пошли, куда скажешь. Только я улажу кое-какие мелочи.
        В воротах им встретился Клек - вот уж кого неожиданно было здесь увидеть.
        - Ты чего, Клек, сам же рвался на пир? - спросил Молодцов.
        - Так я на пиру и побывал, а девки у Будимира те же самые, лучших я ещё в прошлом году перепробовал. Пойду-ка, поищу чего-нибудь нового.
        - Знаю я, куда ты пойдёшь, пробовать.
        - Да и я знаю, куда вы вдвоём направились, - подмигнул варяг.
        - Одна я не знаю, куда мы идём, проводите меня, добры вои, - сказала Улада и засмеялась.
        Обережники промолчали.
        Путь пролегал к реке, ближе к пристани. И в самом деле, не сговариваясь, втроём они пришли к тому самому публичному дому, куда приводил Данилу Ждан полгода назад. Здание ничуть не изменилось, ни внутри, ни снаружи - тот же аромат благовоний и видавшие виды ковры, тот же владелец.
        Улада с Данилой прошли на второй этаж, а Клек остался внизу - ему предстоял нелёгкий выбор из десятка работниц борделя.
        Придя в отведённый «номер», Молодцов сразу плюхнулся на кровать из тюфяков, набитых неизвестным содержимым. Улада плотно закрыла дверь и ставни, запалила лучину. После взялась за сапоги Данилы, которые тот не снял по забывчивости, один за другим стянула их и поставила куда-то в угол. Это произошло так быстро и неожиданно, что обережник даже не смог отреагировать.
        - Сегодня я буду только для тебя, - жарко прошептала на ухо Улада.
        Она быстро разделась, непривычно неловко и торопливо, что выдавало волнение, распустила волнами волосы по обнажённому телу, замерла в свете лучины, давая собой налюбоваться. Интересно, почему она сейчас такая пылкая и взволнованная? Только ли от того, что они, наконец, остались вдвоём? Уладе же вроде всегда было плевать на свидетелей, или всё-таки ей не всё равно?
        - Смотри на меня! - хрипло провозгласила девушка, это прозвучало как приказ и мольба одновременно.
        И началось… Это был не танец. Это было что-то за пределами обычного восприятия. Рисунок движений, мелькающие руки, взлетающие и опадающие волосы, изгибающаяся спина, живот, ноги, мокрые от пота, блестящие в свете лучины, - всё это создавало особую магию. Данила, наблюдая за этим чарующим танцем, уносился куда-то в мир блаженства и красоты. Но желание, банальное, плотское, брало своё. Улада больше не создавала гармонию движений, она танцевала всё развязнее, демонстративно вульгарно. Выгибалась, выставляя грудь, широко раздвигала ноги, гладила лобок, сама получая удовольствие от своих движений. Никакой стриптизёрше или порноактрисе не под силу даже наполовину быть настолько эротичной. От такого зрелища просто сносило крышу.
        Улада неожиданно запрыгнула на кровать, Молодцов сам не заметил, как освободился от одежды, он даже не понял, как они соединились, лишь ощутил жаркую плоть, стиснувшую его член. Горячая дрожь прошила тело, как электрический ток, Данила стиснул груди Улады так, что девушка вскрикнула, рывком перевернул её на спину, закинул ноги на плечи.
        Улада подалась навстречу. Данила прильнул к ней всем телом, к груди, животу, лону, почувствовал резкую боль, когда тонкие пальчики рванули его волосы. В порыве страсти не удержался: с рыком впился зубами в нежное девичье плечико, Улада ответила ему те же. Обережник ощутил вкус крови во рту, и тут… Вспышка, яркий свет в глаза, море удовольствия и нескончаемое блаженство. Только где-то на краю сознания - резкие удары, толчки, с которыми его семя выплёскивалось в горячее лоно. И каждый такой толчок отдавался новым уколом блаженства.
        Данила и Улада лежали рядом, но не в обнимку, и с трудом приходили в себя. Вдруг средневековая танцовщица языком слизала кровь с мужского плеча, поцеловала шею, грудь. Молодцов и его вроде бы обессиленный организм отреагировали однозначно. Улада что-то проскулила, выгнулась луком, проведя сосками по Данилиной груди, выставив вверх попку.
        Молодцов действовал нагло и решительно, схватил девушку за нежные белокожие бёдра, подтянул к себе. Вошёл грубо, больно, сразу взял бешеный ритм.
        - А-а-аммм…
        Улада исторгла из себя протяжный крик, сквозь зубы. Данила схватил её русые локоны, с силой потянул на себя, другой рукой поднырнул под живот, сжал полные груди, а после опустился вниз, к паху, и стиснул интимные косточки.
        Он даже не расслышал криков девушки, совсем обезумел, когда ощутил пульсацию и напряжение лона, в которое он вторгался. Опять схватив девушку за бёдра, Данила в несколько рывков излился в Уладу, рыча от вспышек удовольствия.
        Опустошённый и усталый, он рухнул на кровать рядом с Уладой. Та всё ещё дрожала после испытанного. Молодцов сгрёб её в объятия, притянул к себе, ласково поцеловал, успокоил. Девушка задышала нормальнее, словно кошка, потёрлась всем телом о своего мужчину. Обоим было трудно отходить от такого кайфа, но первой пришла в себя, конечно же, Улада. Она ловко высвободилась из объятий - Данила не препятствовал, - спрыгнула с постели и тут же воскликнула с негодованием:
        - Вот ведь гад этот держатель, только полкувшина вина здесь оставил, и кваса почти нет, - впрочем, возмущение её было наигранным, злиться по-настоящему сейчас Улада не могла. - Ладно, ничего. Держи, любый мой, я ещё сейчас принесу.
        Данила сделал лишь один глоток и ухватил девушку.
        - Нет, стой, ты сейчас такая…
        Он запнулся, подбирая слова: «невероятная», «сексуальная» - нет, слишком новое слово, - «милая»?
        - …Волшебная. Не хочу, чтобы тебя такой кто-то другой видел. Я сам.
        - Да, ну хорошо, только не задерживайся, милый.
        Данила спустился по лестнице, остановил подавальщицу в грязном, заляпанном, страшно подумать чем, фартуке, велел принести попить. Та кивнула и шмыгнула куда-то, попросив подождать. Молодцов остановился у сооружения, напоминающего барную стойку. Тут-то его и окликнули.
        - Эй, ты случайно не из людей ли Воислава будешь?
        Вот это номер! Данила точно расслышал вопрос (и даже по голосу, грубому, хриплому, постарался оценить человека), но виду не подал. Раздались шаги, скрип половицы - и в поле зрения появился викинг: рыжий, косматый, глаза голубые, заметное брюшко свисает над поясом, но ручищи - сплошные жилы. Он небрежно облокотился на стойку.
        - Я, кажется, задал вопрос?
        - А что мне с того?
        «Блин, где же Клек? Надо было спросить, куда он пойдёт, может, его и вовсе в этом борделе нет. На помощь звать неудобно», - размышлял пока Данила.
        - Ты считаешь ниже своего достоинства со мной разговаривать? - вкрадчиво поинтересовался викинг, при этом скандинавский акцент стал заметнее.
        Знакомый трюк - Клек с Шибридой тоже им пользовались, когда «обрабатывали» особых упрямцев. Нельзя сказать, что Молодцова не пробрало, но ему нужно было сохранить лицо.
        - Представься сначала, тогда я решу: буду с тобой разговаривать или нет, - всё так же нагло отозвался Молодцов, идти на попятную было уже поздно.
        Хорошо хоть пояс с ножом надел. Меч остался у Улады. Обережник, блин, мало тебе те сектанты по голове дали? У викинга и нож имелся, и тесак длинный, похоже, тоже что-то типа меча. Прикинут собеседник был небедно, но и без роскоши: куртка, штаны, поршни, гривна толстая, серебряная. И пара перстней.
        - Что ж, если тебе интересно, то зовут меня Свиди Длинная шея, сын Торанина Кровавое древко. В Смоленске меня кличут Свидко Акула. Слышал?
        - Нет, я вообще здесь долго не задерживаюсь. Но по тебе видно, что ты человек достойный, поэтому я отвечу на твой вопрос. Да, я из обережников Воислава Игоревича и зовут меня Даниил Молодец.
        - Не ваша ли ватага убила всех людей Гуннара Скряги?
        - Нет. Всех мы не убили, нам помогли гридни посадника Добрыни, но больше половины точно.
        - И меч твой из их добычи?
        - Нет, свой меч добыл у другого воина, - и, чуть поразмыслив, Данила добавил: - заплатив кровью. А к чему эти вопросы?
        - Ты меня не знаешь, Даниил, но я о тебе много слышал. Ты тоже достойный обережник, и батька ваш великий воин. Жаль только, что вы Гуннару кровь пустили, - сокрушённо проговорил Свиди.
        Молодцов напрягся:
        «Если его рука двинется к поясу, я ему врежу - рукой по глазам, а там как повезёт».
        - Я сам хотел это сделать, - продолжил викинг, - Гуннар мне был… должен. Не зря его прозвали Скрягой. Но тебя позволь угостить пивом.
        - Давай, только я…
        - Не волнуйся, - Свиди понимающе похлопал по плечу, - я знаю, для чего мужи в этот дом ходят. Бабы здесь и впрямь отменные, надолго тебя не удержу.
        Акула усадил Данилу за стол к трём другим таким же головорезам и вправду поставил пиво. Тут же вернулась служанка с двумя большими кувшинами.
        - Ну, за князя Владимира! Место, где мы пьём, он бы одобрил, - торжественно изрёк Свиди.
        Вся компания осушила кружки в один присест. Данила - не чувствуя вкуса.
        - Ну всё, обережник, можешь идти, у нас тут тоже… ха-ха, дела, - викинг вдруг по-отечески приобнял Молодцова. - А друзья Гуннара тоже не забыли вас, будь внимателен, - шепнул он ему на ухо.
        Данила, несколько озадаченный, отбыл с кувшинами наверх. По пути, следуя на голос, он нашёл в одной из комнат Клека. У того дела были более чем в порядке, так что можно спокойно продолжить ночь. Не хотелось лишних проблем, хотелось к Уладе.
        В кувшинах оказался морс. Напившись им, любовники опять прильнули друг к другу, пускай и казалось, что силы уже иссякли. Насытившись, - не так, как в первый раз, а спокойно и неторопливо, - оба уснули.
        Во сне Молодцову приснилось, что его зовёт Улада. Он нашёл её, обнял, и вдруг лицо её изменилось на незнакомое женское, а потом стало превращаться в волчью морду. Клыки, жёлтые глаза, слюна из пасти… Когти вдруг рванули плечи.
        Данила проснулся в холодном поту.
        - Что такое, милый? - Улада нежно обняла его, поцеловала в шею.
        «Вот ведь гад этот викинг, всё настроение испортил!» - подумал Молодцов.
        Сон прошёл, но тревожное ощущение не отпускало.
        - Ничего, душно просто, ставни открою.
        Как был, голый, Данила вышел к окну, вдохнул подванивавший протухшей рыбой воздух.
        - Иди в постель, - тепло сказал он Уладе.
        Она и не думала слушаться: стояла возле, крепко прижавшись. Соски упругих грудей нежно тёрлись о его спину и руку, будя вроде бы уже утолённое желание.
        - Иди-иди, - теперь он отправлял её в постель подальше от холодного воздуха.
        - Как скажешь.
        Данила, почти успокоившись, ещё раз посмотрел на город и Днепр, заметил вдалеке на пристани необычное шевеление. До него донеслись тихие удары чего-то наподобие била, а через секунду в той стороне мелькнули всполохи огня.
        «Пристань, огонь, викинги… ладьи!!!» - тут же пронеслось в мозгу.
        Не думая, что предчувствие могло обмануть, Молодцов обернулся:
        - Сапоги!
        Улада, умница, не стала задавать вопросов, быстро достала кожаные поршни Данилы. Он сам в считаные секунды оделся, натянул поданные сапоги, опоясался мечом. Мимоходом чмокнул Уладу в щёку. Выбежал вон.
        Клек спокойно спал в обнимку с двумя дородными ядрёными бабами, но стоило Даниле вломиться, немедля открыл глаза.
        - Пристань, пожар, может, наши корабли.
        Варяг потратил ещё меньше времени на сборы - через полминуты они вдвоём выбежали из публичного дома к пристани, откуда всё явственнее доносился шум.
        Бежать под уклон было легко, но в грязи Данила всё-таки оставил один сапог, возвращаться за ним, само собой, не стал. Клек пёр вперёд, как танк, мигом пробежал по двум улочкам и с ходу сиганул со склона. Молодцов за ним. Намокшая трава и грязь сработали не хуже снега, два обережника скатились прямо на деревянный настил пристани, а там уже стеной стоял народ. Над их головами, в розовеющее небо поднимался чёрный дым.
        Клек плечом вломился в толпу, Данила не отставал. Два удара сердца - и они уже на причале, где были пришвартованы ладьи Путяты. На банках двух из них горели настоящие костры, и от этого зрелища Молодцова такая злость взяла, что на остальные детали он обратил внимание в последнюю очередь. А именно, что около борта сидят Мал и Уж, как самые младшие оставленные сторожить корабли, один держался за живот, второй зажимал окровавленное ухо. Толпу от горящих кораблей оттесняли трое гридней в неплохой броне, а посреди пустого пространства стояли четверо личностей, явно не из команды Путяты. Прикинутые, как будто в поход собрались: кожаные защитные куртки с железными бляшками, стёганые шапки, топоры с копьями.
        Всё это пронеслось в голове Данилы за доли секунды, но Клек всё равно сообразил быстрее - варяг с рёвом бросился на вооружённых незнакомцев.
        Первый воин попытался ткнуть копьём, варяг без труда отбил укол и сам быстро выбросил меч вперёд. Лицо копейщика окрасилось кровью. Длинным махом, на всю вытянутую руку, варяг достал второго врага, который вздумал его обойти. Остриё меча сбило толстую войлочную шапку, вой схватился за голову.
        Третьего недруга Клек встретил просто - ударом меча с двух рук. Тот попытался подставить под удар древко секиры. Смешно! Удар варяга пробил слабую защиту и обрушился на голову врага.
        В последний момент, каким-то невероятным чутьём, инстинктом воина, разбуженным в нём Воиславом, Данила сумел разглядеть, что бил Клек не остриём меча, а плашмя. Нет, эффект от такого удара тоже был будь здоров - вой рухнул на пристань как подкошенный. Что мечом можно нехило так оглушить, Данила знал и видел уже не раз, сам только ещё не пробовал. Но если Клек ударил, чтобы оглушить, значит, игра пошла не всерьёз!
        Дельная мысль, а главное, своевременная! Молодцов как раз хотел попотчевать мечом второго воина, того самого, с которого его напарник сбил шапку. Данила успел подвернуть кисть, его клинок ударил плашмя на затылок врага. Уложил сразу, но вроде не насмерть.
        Справа мелькнул отблеск металла. Молодцов развернулся, встречая угрозу длинным хлёстом, и начисто срубил наконечник копья гридню, из тех, что стоял в оцеплении.
        Гридень, блин, целый гридень! Тот сразу же потянулся к мечу на поясе.
        Клек в это время отбил секиру четвёртого воина, пустил вдоль древка свой меч, распорол кисть, на обратном движении полоснул по лицу противника. Оглянулся и увидел, в какой переплёт попал его друг.
        Смоленский гридень, легко, как пёрышком, махнул клинком влево-вправо, делая обманки, качнул бедром, будто собираясь ударить поверху, а сам бросил меч вниз. Данила сразу стал отступать от противника. Успел заметить удар, парировал его своим клинком и немедля атаковал уколом, целя в бедро или пах. Гридень отклонился, совсем чуть-чуть - едва ли на пять сантиметров, но Молодцов не достал его, - и резко махнул мечом по восходящей траектории. Данила успел поймать вражий клинок на гарду, отвёл его в сторону, по кругу. Тогда до него донёсся рык Клека:
        - НА КОРАБЛЬ!
        Ноги сами толкнули Молодцова вверх, и он оказался на палубе «Лебёдушки». Трое гридней застыли как вкопанные, не думая продолжать атаку. А Клек сгрёб в охапку чьи-то вещи, оставленные на лавке, бросил их в костёр, разгоравшийся на носу ладьи.
        - Вторая ладья! - крикнул варяг.
        Данила понял его сразу, подхватил мешок с непонятным содержимым, деревянное ведро, то ли с нечистотами, то ли с едой, с разбега перепрыгнул с кормы «Лебёдушки» на вторую ладью, где тоже горел огонь.
        Тогда же послышались крики, ругань в толпе, и на пристани появилась вся ватага Воислава, по крайней мере, большая её часть.
        Молодцову было некогда рассматривать, что происходило за бортом (помощь пришла - и слава богу!), он вылил ведро на огонь, бросил сверху ветошь и принялся старательно затаптывать оставшиеся языки пламени, не обращая внимание на укусы жара сквозь подошву. Носовая надстройка успела порядком обуглиться, но выдерживала «пляску» Данилы. Одно жалко: один сапог потерялся, второй испортился в ноль.
        - Подвинься, братко, - Ломята возник совсем рядом.
        Данила спрыгнул с бака, обережник плеснул ведро речной воды на горячее дерево, обратно хлынул поток пара - баня, блин. Откашливаясь, Молодцов отошёл на середину ладьи, увидел, что Шибрида, Вуефаст и Воислав остались на причале. Выясняли что-то с гриднем, тем самым, с которым Данила и схлестнулся. Диалог вёлся в вежливых тонах, но обстановка всё больше накалялась. Обе стороны явно стояли на своём и уступать не собирались. Только за гриднями стоял целый город Смоленск и его могучий посадник Асбьёрн со своей дружиной. А на стороне обережников кто?
        Глава 9
        Воля посадника
        Вниз со склона, на махонькой лошадке, больше похожей на крупного ослика, примчался староста подворья Словенской торговой сотни в Смоленске. Его дорогое одеяние должно было внушать уважение, но намокшая от пота голова и раскрасневшееся лицо не вязались с солидностью образа. За ним, пешком, еле успевала его пристяжь. А буквально следом на пристань явился сам смоленский сотник - в броне, дорогом золочёном шлеме и с эскортом из десяти гридней. Чем-то он походил на Воислава, если бы не рыжая, аккуратно разделённая на три косицы борода.
        Взору его предстала картина, способная вывести из себя любое должностное лицо: две ладьи, с которых поднимался дым, четверо воев, пребывающих в разной степени невредимости, большая ватага обережников, явно знающих, с какой стороны за меч браться и в случае чего готовых сражаться, и трое гридней, которые не смогли предотвратить происшествие или, возможно, ему потворствовали.
        - Что здесь произошло? - задал логичный вопрос сотник.
        А действительно: что? Даниле было бы очень интересно узнать, как развивались события до его с Клеком прибытия. Рассказать об этом могли только Уж и Мал, которым сейчас оказывали помощь соратники.
        - Мои люди могут об этом рассказать, но их ранили тати, на твоей земле, где ты должен нас защищать, - сказал старшина.
        - Кто здесь тать, а кто нет - решаю я! - отрезал сотник.
        - Батька, позволь, я могу рассказать, как всё было, - попросил Уж, ему перевязали голову, полосы льна справа окрасились красным. - Мы вместе с приказчиками и челядью спали на лодке. Эти четверо крикнули нам, что, мол, беда, нурманы нападают. Мы с Малом спрыгнули вниз, тут-то они на нас накинулись и побили. Я тем, кто в ладье остался, крикнул, чтобы убегали, батьке нашему всё рассказали. А эти, - кивок на посечённых воев, - ещё раз по голове треснули. Но я всё равно увидел, как они костры на носах стали разжигать. Хотели, наверно, когда ладьи разгорятся и все их тушить кинутся, наши меха к себе прибрать, - Уж погрозил нападавшим кулаком, несмотря на слабость, мысль о задумке татей привела его в возмущение. - Огонь вспыхнул, народ стал собираться. И гридни пришли, только татям мешать не стали, а стояли и смотрели, как добро наше горит.
        - Брешешь, собака!
        - Рулаф! - окликнул гридня сотник.
        - Да, всё так и было… Точь-в-точь, - раздались голоса из толпы.
        Смоленский люд поддержал эти слова бурным ропотом.
        - Тихо! - сотнику ещё раз пришлось повысить голос, после он опять обратился к обережнику: - Продолжай.
        - Да я уж всё сказал. Пришли гридни, честных людей копьями отогнали и стали ждать, пока пламя раздует. Небось сами хотели выудить себе куниц.
        - За языком следи, обережник. Доказательств у тебя нет.
        - Да как же это нету! - возмутился староста Словенского подворья, запыхтел, словно котёл, накрытый крышкой. - Ты здесь поставлен, чтобы добро наше охранять, волею посадника. А тот - самим князем Владимиром! А люди твои беззаконие творят, татей попускают… Нет, такое не по Правде!
        - Ты тоже, староста, не бросайся словами, тебя здесь не было. Ещё раз без доказательств скажешь - за клевету ответишь, понял?
        - Да как же это… А люди твои, что говорят?
        - Людей своих я сам выслушаю, и разбойников тоже. Пораненных унести. В поруб, пусть посидят пока, - упредив возглас негодования, уточнил сотник, - а дальше как посадник решит. Вы же, - суровое лицо повернулось к обережникам и купцовым людям, присоединившимся к ним, - остаётесь в своём праве. Поднимайтесь на корабли и ждите, если вам будет надобность в княжьем суде.
        Сказано было таким тоном, что Данилу осенило, почему гридни с самого начала не бросились за ними на ладьи. Корабли обладали правом экстерриториальности, то есть считались территорией, принадлежащей не Смоленску, а Новгородской торговой сотне. Взвесив все факты, сотник не решился нарушить это право и, по сути, дал возможность торговым гостям уплыть. Да только вот так уплыть значило окончательно и бесповоротно оскорбить посадника Асбьёрна, и никакое заступничество Словенской сотни тут не поможет. А Смоленск стоит в таком месте, что мимо него никак не проплыть по Днепру, а значит, и путь «из варяг в греки» будет для Путяты заказан. Поэтому пришлось купцовым людям покорно ждать суда посадника, занимаясь ремонтом.
        Повреждения от огня были несерьёзные, хорошее дерево привезли уже днём, и плотники взялись восстанавливать бак.
        Данила, по причине отсутствия должной квалификации и наличия достаточного количества рабочих рук, сидел на скамье и старательно делал вид, что не замечает недобрых взглядов гридней, дежуривших у ладьи. Те тоже, в свою очередь, старательно делали вид, что оказались здесь просто так и экипаж «Лебёдушки» их вовсе не интересует.
        - Скорохват, - спросил Данила, чтобы отвлечься от тяжёлых мыслей, - а как думаешь, что посадник нам скажет?
        - Ну ты нашёл вещуна, - усмехнулся Южанин. - Вообще, знамо дело, скорее всего, на суд богов отправит.
        - Опять? Ну тогда проблемы нет. Наш батька с любым справится.
        Скорохват не разделял его оптимизма:
        - Если те тати были родичами Скряги и Асбьёрн признает это родство, он себя обиженным посчитает и за обиду вместо себя на бой гридня выставит, а вои у него, ой, добрые. Да и знаешь, суд богов он тоже… бывает разный.
        - Как это?
        - Вот ты нездешний! Скоро узнаем, видишь, посыльный от посадника скачет, будет нам лясы точить.
        Посыльный прискакал на вороном жеребце, редкостном красавце, перед ладьёй поднял его на дыбы, так что копыта выше борта оказались. Резвый, прям как Грозомил, которого объезжал Клек. Жаль, не вышло такого конька с собой взять. Но тут такое дело, кто бы обережников самих пожалел.
        - Вы все виновны в том, что пролилась кровь моих родичей, - отрезал княжий посадник.
        Весьма наглое заявление, но возражать не хотелось. Асбьёрн был крут, реально. Наверное, впервые за свои странствия Данила встретил человека, который чуть-чуть, но всё-таки выглядел круче его батьки.
        Смоленский посадник принимал обережников и Путяту с двумя приказчиками в своих палатах. Тут же присутствовали нападавшие, уже перебинтованные и приодетые. Собственно, терем тоже производил впечатление: резьба, парча и золото, ковры на стенах, увешанные оружием, стёкла в окнах. Богатое место - Смоленск.
        Сам посадник сидел на возвышении, в искусно сделанном кресле, так и хотелось добавить - троне. На его плечи был накинут плащ, отороченный мехом, с шеи на грудь, прикрытую шёлковой рубахой, свисала толстая золотая цепь с медальоном, усыпанным драгоценными каменьями. Асбьёрн хмурил густые рыжие брови, его черты лица были резкими, рублеными, но вместе с тем правильными, словно вырезанными отличным скульптором. А ещё посадник постоянно крутил в крепких пальцах метательный нож - заострённый треугольник металла с колечком вместо рукояти. Однажды Данила видел, как такой штуковиной Шибрида пробил щит насквозь. Правда, с трёх шагов, и варяг закрутился, будто диск бросал. От Асбьёрна до Данилы всего метров пять, а из защиты - только льняная рубаха. Вряд ли, конечно, посадник снизойдёт до простого обережника и самолично швырнёт в него нож, но всё равно за манипуляциями с остро заточенным предметом наблюдать было неприятно.
        - Вы виновны в том, что пролилась моя кровь, - объявил приговор посадник.
        И попробуй оспорь.
        Порезанные Клеком, не стесняясь, орали, что мирно стояли и решали, как потушить ладью, а тут обережник на них накинулся, мечом чуть не убил, а второй, Данила то есть, и вовсе с гриднем схлестнулся. И если за первый проступок вирой можно отделаться, то за второй, по мнению татей, обязательно надо кровью спросить. И Асбьёрн высказал своё решение. Причём высказал он по-умному: на случай с гриднем не обратил внимания, а что Шибрида с Данилой первыми бросились на тех, кто стоял у ладей, видели все. Законники, приведённые старостой Словенского подворья, начали было говорить, но их остановил жест Воислава - с грустным вздохом он сказал:
        - Посадник, стоящий здесь Гимли Щелчок, дядя убитого Гуннара Скряги, врёт, и люди его врут, и те, кто с ним был, - тоже. Я при твоих очах объявляю их гнусными лжецами.
        Гимли, предводитель всей компании, довольно осклабился. У него и так рожа была гнусная, а уж с улыбочкой… Так и хотелось съездить по ней чем-нибудь тяжёлым, а лучше - острым. Видимо, вся ситуация оборачивалась по его сценарию.
        - Ха… Ты смелый, Воислав, грозить раненым. Выслушай нас, грозноочий носитель голоса мудрого Владимира. Эти охальники исподтишка побили лучших моих людей, некого мне выставить за оскорбления на Божий суд. Прошу, не дай запятнать честь родовую, выставь на бой вместо меня своего гридня, пусть он покажет свою силу, а там уж боги решат, на чьей стороне правда.
        «Ах ты ж, мразота!..» - едва успел подумать Молодцов, как опять заговорил Воислав:
        - Асбьёрн, постой. Нехорошо, когда люди одного князя между собой дела поединком решают.
        - Какого одного князя?
        - Я - человек Добрыни Малковича, пестуна Владимира Святославича, посадника Новгородского. Можешь отправить к нему вестников, он подтвердит.
        Вот это новость! Данила был поражён, и не только он один, но в то же время никто из обережников ни на миг не усомнился в словах батьки. Асбьёрн тоже поверил, по глазам понял, что не станет врать Воислав, не будет он никуда гонцов отправлять. Зато видеть ряху Гимли было чистым удовольствием - будто викинг запустил пальцы себе в кошель и нащупал в нём вместо серебра кусок дерьма.
        - И давно ты поклялся в верности Добрыне?
        - Два месяца назад, после того как он мне и моим людям жизнь спас от татя и нарушителя Правды Гуннара Скряги.
        Посадник дёрнул щекой, протянул:
        - Ты прав. Раз ты человек Добрыни, биться с моим гриднем тебе не с руки. Тогда ты вовсе не будешь сражаться. Вуефаст, коли он твой родич, тоже не будет. Вы ведь родичи, я помню, о нём мне отец рассказывал. Найдите равных по силе мужей, по трое от Путяты и Гимли, и пусть они сражаются, но не до смерти, а до первой крови. Я не желаю больше, чтобы тянулась эта вражда. Пусть боги решат всё раз и навсегда. А кто после суда вздумает месть учинить, тот ответит передо мной.
        - Кто будет биться на суде вместо тебя, батька? - спросил напрямую Жаворонок, ему, как самому младшему в команде, принадлежало право первого слова.
        Данила как-то незаметно в последнее время продвинулся в иерархии ватаги до одного уровня с Будимом. Среди младших обережников выше был только Ломята, да и то исключительно из-за своих лет. Уважение к старшим здесь - непреложный закон. Что способствовало такому карьерному взлёту недавнего чужака, сложно сказать. Может, повлияло то, что Молодец тренировался лично с Воиславом, а может, и то, что он порой умел шевелить мозгами и принимать верные решения, хоть и нестандартные, причём как в обычной жизни, так и в бою.
        Что касается Мала и Ужа, то после ночного происшествия их приняли в охранники, что называется, на полную ставку, но на совещании, устроенном на палубе «Лебёдушки», они не присутствовали - оба приходили в себя после ранений. Лекари обещали, что обережники поправятся, даже рана Мала в живот оказалась неопасной.
        - Да что тут думать? - удивился Будим. - Скорохват, Шибрида и Клек - наши первые бойцы после батьки и кормчего.
        - Ты его убьёшь, Скорохват, - покачал головой батька.
        Тоже верная мысль. Асбьёрн пригрозил, что кровной мести не допустит, но это опять-таки как карта ляжет. Вдруг внезапно выяснится, что княжий посадник имел в виду только погибших обережников, а на его родню это условие не распространяется. Вот и выходило, что противников на суде следовало не укокошить любыми способами, а переиграть.
        Воислав молчал, и Данила понимал его. Бой предстоял строй на строй, тут индивидуальное мастерство не играло большой роли, главной была слаженность общих действий. А Скорохват почти не дрался вместе с братьями-варягами. Вернее, дрался, конечно, в одном строю, но не плечом к плечу. Если вспомнить осаду заимки, то Южанина батька часто ставил на самые опасные направления в одиночку или как сержанта к двум обережникам. Тем, кто дрался бок о бок с Клеком и Шибридой, был Данила. Тренироваться он начинал тоже с братьями-варягами, вместе с ними викингов сбрасывал с частокола. Да и плыли они в последнее время в одной лодке. А в командном бою важна не только слаженность действий, но и как чувствуют партнёры друг друга, посему кандидат на Божий суд вырисовывался один.
        Что ж, и Данила был не против. Как ни крути, у него накопилось изрядно долгов к ватаге обережников, которые было бы неплохо выплатить. Тем более и случай удобный подвернулся - бой ведь будет не до смерти, а до первой крови. Там, конечно, по-всякому может обернуться, но хотя бы добивать Молодцова не будут.
        Воислав посмотрел на Данилу, тот поймал взгляд батьки, прикрыл глаза в знак согласия.
        - Ты будешь биться перед богами с моими братьями-варягами.
        Братья, теперь лишь те, что по крови, радостно похлопали Молодцова по шее.
        - Вот, верное решение, Перуну такое любо.
        - Пока встаньте в строй, посмотрим, что вы можете, не забыли ли, чему я вас учил, пока плавали, - приказал Воислав.
        Глава 10
        Маленькая битва
        Данила помнил теорию, которую им втолковывал батька прошлой зимой: биться вместе, но порознь, строем, но россыпью. Схватки малых групп до десяти человек отличаются от боя больших армий. Строй маленькой группы более гибкий, подвижный, но всё равно - он должен быть, иначе более организованный противник тебя побьёт!
        Молодцов занимал самое безопасное место - слева от Шибриды, стоящего в центре, - то есть его правый бок был всегда прикрыт щитом, и в случае чего Данила мог уйти за спину матёрому варягу, чтобы тот его закрыл. Лишь бы не оставить самого варяга без поддержки, не бегать спиной вперёд.
        Весь оставшийся день тройка обережников отрабатывала шаги и удары в строю, сначала на играющей палубе «Лебёдушки», а потом на твёрдой земле у пристани. Воислав их не гонял, грамотно провёл тренировки, так чтобы навыки в памяти освежились и мышцы разогрелись, пришли в норму.
        Затем настало время ужина. После него батька поговорил со своими людьми, которым предстояло биться. С каждым отдельно. Данилу он призвал к себе последним.
        Воислав сидел у костра на берегу, где проходили тренировки. Ветер шуршал в камышах, с реки тянуло приятной прохладой.
        - Помнишь, чему я тебя учил?
        - Сражаться на мечах? - задал вопрос Молодцов. - Конечно, ну, то есть запомнил, что ты мне говорил и старался повторять.
        - А ну-ка покажи.
        Воислав внезапно, одним движением, оказался на ногах. Обережник давно перестал удивляться скорости батьки, которому было уже немало лет, поднялся вслед за ним, заметно медленнее, извлёк меч из ножен.
        Воислав помедлил мгновение - и внезапно нанёс сокрушительный удар мечом, сверху вниз, наискось, бесхитростно, но очень быстро. Данила принял его на свой клинок, плашмя, ещё полтора месяца назад батька смог бы продавить его защиту, открывая лицо под смертоносный укол острия, как правило, последний, если речь шла о бое насмерть. Но сейчас Молодцов сработал всем телом, удержал геометрию стойки и не пустил «противника» за её границу, в опасную зону.
        Воислав молниеносно отдёрнул меч и уколол прямым в живот. Данила сбил меч резким ударом вниз. Батька опять неуловимо качнулся и зашёл за левую руку Молодцову. Тот едва успел вовремя встретить его, подстроиться клинком под ленивый, казалось бы, мах от себя. Клинок Воислав будто сам отпрыгнул от меча Данилы, и вот уже ослепительно яркое остриё летит ему в лоб. Молодцов откинулся назад, изогнулся спиной, почти как в «Матрице», о контратаке не могло быть и речи. Данила качнулся вправо, упал рёбрами на траву, перекатился и снова встал в боевую стойку.
        - Неплохо! - одобрил Воислав, вкладывая меч в ножны. - Кое-чему ты уже научился. А теперь смотри.
        Батька обережников замер, постоял так немного - Данила всё это время не ослаблял внимания. И вдруг… Воислав то ли крикнул что-то, то ли просто издал звук, воюще-рычащий. Молодцова пробила дрожь, и внезапно в теле возникло странное противное онемение - на долю секунды, но больше и не требовалось. Воислав почему-то уже стоял, приставив меч к горлу Данилы - в один прыжок сумел преодолеть пяток метров и сделать идеально выверенное движение. Захоти батька - и Молодцов был бы уже мёртв.
        - Ну как, понял что-нибудь?
        - Как вы это сделали? - шёпотом проговорил Данила, он даже не успел разглядеть прыжка, просто, бац - и меч уже у горла.
        - Как, - передразнил Воислав и презрительно хмыкнул. - Где, как ты думаешь, твоя сила? В мече, в доспехах? Она здесь, - батька указал рукоятью меча себе на грудь. - И у тебя она тоже здесь, - крепкий узловатый палец ткнул Даниле в грудину. - Сделай себя сильнее здесь и станешь подлинно непобедимым. Изнутри всё идёт, вся крепость. Меч, копьё, стрелы - они только проводники, ведут твою волю туда, куда ты пожелаешь. Видел, как Шибрида с конями управляется?
        - Ага, - только и смог вымолвить Молодцов.
        - Вот так и меч, что конь боевой. Без коня воину тяжко, но он всё равно остаётся воином. Коли найдётся всадник достойный, и будет под ним скакун верный, направит он его на строй своих недругов, и будут они крушить врагов вместе, поскольку не сыскать тогда на свете друзей ближе. Не хватит воину силы - выбросит его конь из седла и ускачет прочь искать того, кто достоин. Понимаешь меня?
        - Кажется, да.
        - Так-то! Закали силу внутри себя, как кузнец заковывает сталь, и воля твоя станет оружием. Ты сам станешь оружием и будешь бить прежде, чем коснёшься железом. И страх врага будет бежать впереди твоего удара. Понял?
        - Да!
        - Нет, - Воислав улыбнулся, - ты не понял. Поймёшь - станешь великим воином, нет… как Бог положит.

* * *
        В прошлый раз во время поединка Гуннара и Воислава присутствовал только княжий тиун. На этот раз Божий суд почтил своей персоной сам посадник. Асбьёрн расположился в специальном походном кресле под стать своему титулу, вокруг свита из ближников - всё как положено. Суд проходил недалеко от ярмарки на пыльном перекрёстке, дороги которого высушило майское солнце. Как всегда, поглазеть на поединок набежала уйма народу. Княжьи гридни расчистили круг шагов в двадцать в поперечнике. В противоположных сторонах встали лидеры судящихся - Воислав с Путятой и Гимли с родичами. Викинг сумел нанять тройку бойцов достойного уровня, за деньги, естественно. Судя по виду этой тройки - денег хватило совсем впритык, видимо, после смерти Гуннара Скряги у всего семейства наступили финансовые трудности. Никто из гридней или других матёрых бойцов не захотел добровольно встать на сторону Гимли. Может, не хотели проблем с посадником (а ну как ненароком убьют обережников), а может, опасались славы Воислава и могучего Добрыни.
        Данила стоял рядом с варягами в полном боевом вооружении: кожаная куртка с нашитыми на неё редкими стальными бляшками, защитная шапка примерно той же конструкции. В руках копьё, такое же, как у Клека, Шибрида вооружился топориком на длинной рукояти. Мечи пока у всех висели в ножнах на бёдрах. Братья-варяги, облачённые в пластинчатые панцири, блестящие от жира, выглядели грозно и воинственно. Данила рядом с ними смотрелся куда как беднее. Зато никто в тройке противников не мог похвастать такими доспехами.
        Основное оружие у противников было лёгким и рассчитанным на максимальную дистанцию, самое то для строевого боя. Это только в фильмах одна толпа с рёвом бежит на другую и все с ходу пихаются щит в щит. В реальности строевой бой - он умный, тем более до первой крови. Может, удастся сразу кого зацепить издали - считай, победа. Расклад трое против двоих почти гарантированный успех.
        Асбьёрн не стал долго выжидать: как только воины обеих сторон подхватили щиты, он объявил начало боя.
        Сошлись. Вернее, сблизились мелкими шажками. На дистанцию в полтора копья. Противники Данилы телосложением и оружием походили друг на друга как оловянные солдатики. На вид вроде бы викинги, а может, кривичи или чудь. Лишь у того, кто занимал место напротив Молодцова, из-под шлема выбивались жёлтые косицы, само лицо было трудно разглядеть. Данила про себя своего «визави» окрестил Блондином.
        Поединщики Гимли решили не искушать судьбу - не стали с ходу бросаться на самое слабое звено бойцов Воислава (понятно, кто им был), а поступили стандартно - попытались обойти строй справа, зайти за правый, открытый, бок Клека. Обережники соответственно сместились. Оба строя закружили по пыльной дороге, словно два воина, выжидающие ошибки соперника.
        Шибрида тонко свистнул, обережники выполнили домашнюю заготовку - разом качнулись на правую ногу, а затем сделали синхронный прыжок влево. Качнули маятник, прямо как боксёр, правда, боксёр один и соперник у него тоже один, а тут три пары опытных глаз.
        Ставленники Гимли разгадали манёвр, но среагировали по-разному. Ближний к Даниле Блондин замешкался, Молодцов вытянулся, прикрывая голову щитом, ударил копьём в ноги. Противник отбил укол, но летевший в голову топор Шибриды уже не успевал. Спас его напарник, вовремя подставил щит. Хруст, треск - топор вошёл в деревянную основу по самый обух. Шибрида резко потянул на себя, и щит легко соскочил с руки противника. Если тот ожидал так вывести из равновесия варяга, то зря. Шибрида отлично контролировал себя и свою силу, даже топор не удалось сковать бесполезным теперь щитом. Мощный удар об утрамбованную почву, и оружие вновь готово к применению.
        Поединщики слаженно перестроились, того, что остался без защиты, прикрыли двое воинов с боков.
        «Э, ребятки, да вы в глухую оборону ушли. Плохо вас учили, обороной ни одно сражение не выиграть», - подумал Данила.
        На самом деле его противников хорошо учили. С рёвом они все втроём прыгнули вправо, на Данилу. Он пусть и удивился, но отреагировал, как и отрабатывали: ушёл назад за спину Шибриды, подставляя под его удар того, кто вздумает продолжить атаку. Но как-то получилось, что перед ним остался только Блондин со своими косицами, другие два поединщика внезапно пропали из поля зрения.
        Тот, с кого сдёрнули щит, швырнул в Шибриду копьё и, пока варяг отбивал удар, перекрыв себе обзор своим же щитом, с напарником резко ушёл вправо. И они вдвоём накинулись на Клека. Обережник не растерялся, а приветил поединщика, что заходил к нему с открытого бока, прямым уколом копья, одновременно принимая удар топора на щит. Остриё с треском пробило доски, но варяг уже успел отбросить копьё и выхватить меч. Попробовал достать недруга из-за щита ударом снизу вверх - поединщик едва успел отпрыгнуть, с усилием выдернув секиру. Клек слегка качнулся за ним и вдруг крутнулся юлой: взмах меча - и железко копья, нацеленное ему в ухо, упало на дорогу вместе с обрубком древка.
        Пока его брат дрался при раскладе один к двум, Шибрида с Данилой вдвоём насели на вроде бы самого слабого противника. Варяг пробовал подранить его аккуратно, не калеча, а вот Молодцов бил со всей силы. Шибрида скосил глаза, крикнул:
        - Один! - и нанеся последний удар, бросился на помощь брату.
        Данила не растерялся: ткнул копьём, пока Блондин отбивался, выхватил меч, наискось полоснул по ногам…
        Шибрида накинулся на поединщика без щита, одним прыжком оказался у него за спиной, махнул мечом. Враг заметил угрозу, стал разворачиваться, тогда-то его и настиг удар. Сперва клинок обрушился на металлические бляшки, нашитые на плече, вдавил их, погнул. Противник пошатнулся, но перестал разворачиваться, а варяг продолжил вести меч вперёд и вниз, и затем - резко к себе. На обратном ходу лезвие легко вспороло кожаный рукав на предплечье, рассекло мышцу под ним. Разрез сразу наполнился кровью, густые чёрные капли упали в пыль.
        - Не боец! - крикнул один из гридней, судивших поединок, и вознамерился огреть бойца Гимли тупым концом копья на случай, если в горячке боя воин не почувствовал раны. Но воин сам опустил топор вниз и ушёл к зрителям.
        Клек поздравил брата радостным возгласом и сам немедленно снёс верхнюю кромку щита своему противнику. Тот ошалело отпрыгнул назад, покрутил головой, глядя на приближающихся варягов. Оба они сбросили щиты и поигрывали мечами. Поединщик воздел секиру к небу и с рёвом бросился на них.
        А Данила в это время разбирался с Блондином. Враг его оказался не столько квалифицированным, сколько собранным и внимательным, крепко знающим то, чему его обучили. Отбивался он грамотно, экономно, атаковал тоже правильно.
        Данила, пользуясь преимуществом - секира против меча, - давил Блондина, стремился после удара загнать свой клинок за щит, в ноги или в лицо, тем самым пустить кровь и окончить бой. По сторонам смотреть, как там обстоят дела у друзей, он и думать забыл.
        Вроде бы всё хорошо получалось, если бы не одна деталь - достать Блондина всё никак не выходило! По опыту рукопашки Молодцов хорошо знал, что вырубить ушедшего в глухую оборону оппонента крайне трудно. И тут после пары десятков ударов до него начало доходить, что его враг вообще-то куда выносливее.
        Данила сделал перерыв в атакахи сам чуть не получил секирой в голову. Отклонился назад. Едва ушёл от удара в колено (Блондин пустил секиру по кругу), упал набок, перекувыркнулся. Щит, который приходилось держать за поперечную рукоять, здорово мешал, но Данила всё равно успел его прокатить и встать на колено. Закрыл щитом голову, приготовился встретить атаку. Блондин сделал один маленький шажок. Молодцов рванулся навстречу, в невероятной растяжке ударил мечом. Сильно, но бесхитростно. Почти. Бил Данила не на уровне ног - тогда противник мог подпрыгнуть и обрушиться сверху, - а на уровне таза. Блондин был вынужден блокировать удар, но всё-таки долбанул Молодцова в щит и тут же ушёл вправо, здраво рассудив, что переть в лоб на того, кто легко может посечь твои ноги, опасно, а вот обойти, зайти за спину - милое дело.
        Это и Данила понимал: на принятие решения у него была доля секунды. На этот раз щит не помещал. В прошлом - или в будущем, как посмотреть, - Молодцов аж целых три месяца посещал филиппинские боевые единоборства. Там делали интересное упражнение - отжимались на кулаках, держа палку. Даниле пригодилось: не отпуская оружия, он кувыркнулся вперёд, встал на кулаки. Толчок, переворот - и вот он уже на ногах лицом к противнику. Тот явно не ожидал такого фортеля, вроде как даже публика отреагировала одобрительно.
        Молодцов ощутил прилив ярости, но направленной не на врага. Это была холодная расчётливая злость от своей глупой ошибки, что не получается добить паренька, который слабее. Данила стиснул рукоять меча, сделал шаг. Он избрал предельно простую и от того эффективную тактику.
        «Хрясь», - его меч погрузился на полпальца в щит Блондина. «Хрум», - сказали доски, когда Данила просёк их горизонтальным ударом. Удар, ещё удар, взмах - и снова меч выбивает щепки из защиты врага.
        Блондин попробовал пойти вперёд, упредить удар. Данила легко отскочил в сторону, хлестнул наискось, по ноге. Блондин смог отбиться, качнулся вперёд и отшатнулся, увидев в опасной близости от своего лица остриё меча. Замер, гадая, куда придётся следующая атака.
        А Молодцов демонстративно поиграл кистью: замах вверх, вниз - и со всех сил долбанул прямо в щит. Кстати вспомнились слова Воислава: «Главное оружие - это ты сам!»
        И сразу после этих мыслей откуда-то возникли ещё силы, появилась твёрдая уверенность в себе, злость же, напротив, пропала. Осталось только желание побыстрее закончить это представление.
        Блондин понял, к чему ведёт его противник, и бросился в безоглядную атаку. Должно быть, хотел хорошо выглядеть перед собравшимися смолянами. Авось не убьют.
        Данила сместился чуть в сторону, принял летящую секиру мечом на древко, отвёл её от себя, довернул руку так, чтобы клинок застрял между вырезом лезвия и рукоятью топора. Рывок на себя с доворотом. Молодцов ударил ребром щита в бедро блондина (мог бы и чуть пониже врезать - сустав сломать, но пожалел). Нога противника подогнулась. Данила ударил щитом ещё, на этот раз прямо, самим умбоном, точно в темя. Подействовало даже сквозь шлем. Блондин клюнул носом, а обережник, лёгким поворотом кисти освободив меч, зашёл ему за спину, попутно слегка чиркнув лезвием по ляжке. Не сильно, но так, чтобы кровь потекла.
        Данила вспомнил, что у них вообще-то групповой бой, осмотрелся. Двое варягов стояли над телом бойца Гимли (тот дышал вполне размеренно, но был без сознания) и сверкали довольными улыбками:
        - Любо, Даниил, любо! - воскликнул Шибрида, в три шага преодолел разделяющее их расстояние, сграбастал в объятия и поднял к небу, как щенка. - Любо, Молодец! - засмеялся варяг.
        - ЛЮБО! - раздалось очень уж мощно и совсем рядом.
        Асбьёрн!
        Посадник встал со своего «трона», довольно щурился. Его можно было понять: всё удалось разрешить без смертей, честь родовая осталась незапятнанна и никаких эксцессов, могущих помешать торговле, не произошло.
        - Боги нашли правых, - торжественным мощным голосом объявил он. - Все обвинения с Путяты и его людей сняты. Гимли Щелчку надлежит выплатить одну гривну купцу за клевету и три гривны в княжью казну за справедливый суд. Кто вздумает искать мести после этого суда, ответит передо мной.
        Сказал, как гвоздь вколотил. Правда, на один только ремонт ладей после поджога Путята потратил целых две гривны, но тут уж ничего не попишешь.
        Глава 11
        Русь
        Покидая гостеприимный, в прямом и переносном смысле, город Смоленск, Данила был счастлив. Он чувствовал, что сделал какой-то важный шаг в овладении воинским искусством, и даже больше - что-то важное изменилось внутри. Но не успел он как следует предаться сладким чувствам, как осознал, с какой скоростью они двигаются вниз по Днепру. Ведь совсем скоро будет Киев, в котором он расстанется с Уладой! И ему придётся решать: остаться ли с друзьями или отправиться на поиски способа вернуться обратно в будущее - тяжкий выбор, который хотелось отложить на как можно больший срок. Но «Лебёдушка» стремительно скользила вниз по течению, и замедлить её не было никакой возможности.
        Леса по берегам всё чаще разделяли вкрапления поселений, лугов или возделанных полей. По пути встречались целые рыбацкие флотилии, вытаскивавшие улов впору какому-нибудь морскому траулеру. И всё равно присутствие человека на этих огромных просторах было крайне малозаметно. Густые дубравы, зеленеющие на отвесных кручах берегов, не были тронуты ни топором плотника, ни костром земледельца на многие километры. Лишь изредка к Днепру подходил натоптанный шлях - в местах, где можно безопасно спуститься к реке и напоить коней. Собственно, каждый городок и строился на расстоянии поприща - одного дня пути, который можно было проделать водой или по тракту. В случае Днепра это расстояние составляло примерно двадцать пять - тридцать километров. Стремительная «Лебёдушка» порой проскакивала два таких городка, и гребцы на ней особо не утруждались. Две другие ладьи были не столь ходкими, но Путята, по своему обычаю, не стал их дожидаться. Оставил на них Шибриду, Жаворонка и Мала, наказал, где его в Киеве искать, и отправился на главном корабле.
        Значили ли эти слова, что новгородский купец не отождествлял себя с Русью? И что тогда получается Русь? И кто такие варяги? Данила всё порывался расспросить об этом Воислава и Шибриду, но в последний момент робел. Вопрос всё-таки был очень личный, и, как обычно, не хотелось выставлять себя совсем уж дураком, не сведущим в местных нравах и порядках.
        Намного обогнав свои ладьи и корабли других купцов, «Лебёдушка» пристала к берегу на ночлег перед последним переходом. Данила лежал вместе с Уладой под открытым небом. Палаток больше не ставили - тепло, лето вступило в свои права со всеми полагающимися ему атрибутами. Данила смотрел на небо, подложив руку под голову, и думал. Чистейший небосвод, густо усеянный мерцающими звёздами, отвлекал, глядя на него, казалось, вообще нельзя думать о чём-либо плохом. Но тяжкие мысли всё равно связывали обережника. Он обязан был принять решение.
        Подходило к концу их удивительное путешествие, завтра они увидят стены Киева. Правда, Путята может поплыть дальше, а там Дикая Степь, пороги и печенеги за каждым кустом. Опасности, приключения. А ещё дальше - море и великий город Царьград-Константинополь. Но это всё потом, а сперва - Киев, где Даниле придётся попрощаться с Уладой.
        «А что, если взять её с собой? - мелькнула шальная мысль. - Не туда, в Киев или Константинополь, а обратно, в моё время. Надо только отыскать полянку, узнать, как вернуться, и… А ведь можно будет и друзей с собой забрать: Клека, Шибриду, Воислава, таким крутым парням наверняка и в будущем найдётся работа. Но пока, в этом времени, точно надо взять с собой братьев-варягов, чтобы прогуляться до нужного места, а заодно встретиться и пообщаться с Кумарем и остальной компанией, что меня в рабство продала».
        Данила представил, как он с варягами, в броне, с мечом, заходит в нищую деревеньку. Нет, убивать он никого не будет. Зачем? Просто вернёт долг. Почему-то теперь при мысли о встрече с Кумарем не возникало сладостного чувства скорого отмщения. Молодцову всего лишь хотелось показать тем деревенским охотникам, кем он стал и на что способен. Да и все эти мысли теперь казались мелкими и смешными, когда у Данилы появились цель, направление, в котором нужно думать и действовать. Но о будущем можно порассуждать потом, сейчас надо придумать, как всё организовать получше.
        - Улада, Уладочка, - он ласково потряс девушку за плечо.
        Та проснулась, будто и вовсе не спала, а ждала, когда её позовёт Данила. «А если и в самом деле ждала?» Молодцов не разговаривал с ней в последние дни, не знал, что сказать. А Улада молчала, как ей и положено, и не донимала мужчину лишними вопросами.
        - Что такое, любый? - ткнулась она носиком в ушко.
        - Киев скоро, я тебя привёз, как и обещал.
        - Привёз, - проговорила Улада и замолчала, ждала продолжения.
        - Теперь ты можешь идти, куда хочешь.
        - Могу.
        - А ты хочешь?
        - Не знаю, нет, наверное. Молодец, с тобой мне так хорошо, так хорошо… Но ты ведь не возьмёшь меня в жёны?
        - Думаешь, я тебе хорошим мужем буду?
        - Ну, не в жёны так наложницей.
        - Я так не могу, Улада, чтоб и жена, и наложница, да и не положено мне, я же вроде… христианин.
        - Значит, не возьмёшь меня?
        - Погоди, не в этом дело. Я… как тебе сказать. В общем, ты же заметила, что я не отсюда, не такой.
        - Это трудно не заметить, Даниил, - Улада с улыбкой погладила его по щеке.
        - Так вот… Куда ты согласна за мной пойти?
        Девушка поднялась на локте, посмотрела очень серьёзно:
        - За тобой, Даниил, я готова пойти куда угодно, только не гони меня.
        Обережник провёл ладонью по пушистым русым волосам, пахнущим травами и полевыми цветами.
        - Улада, я не могу тебе ничего обещать, потому что… не хочу причинять тебе трудности. И не хочу делать тебе больно. Мне очень надо закончить с одним делом. Не волнуйся, я не собираюсь никого убивать, мне нужно просто найти ответы, чтобы понять, как жить дальше. И после я смогу сказать, что ждёт нас. Вот, блин, накрутил тебе тут.
        - Я верю тебе, - вдруг сказала Улада понимающе.
        - Правда?
        Девушка кивнула.
        - Ну, тогда оставайся. Путята ещё много торговать будет по городам разным, езжай с нами. Летом ты нам в походах ещё пригодишься, кто же так вкусно готовить будет, а осенью всё решим.
        - Хорошо, останусь. Вы же все без меня пропадёте, и вши вас в трюм утащат.
        Улада чмокнула Данилу в нос.
        - Хорошо, Уладка, что ты согласилась, - пробурчал рядом Шибрида. - Я к твоей стряпне уже привык. А сейчас будет вам миловаться. Собираться пора, в Киев сегодня прибудем.
        И всё равно поутру торговые гости собирались медленно и вальяжно. Сказывалась близость конца путешествия и осознание того, что ничто не посмеет ему помешать. Не водится во владениях Владимира, на землях его Руси, разбойников.
        «Лебёдушка» отшвартовалась от берега, когда ещё длинные тени могучих дубов и вязов падали во всю свою длину на речную воду. Немного заняло времени выйти на стрежень, а дальше быстрое течение само понесло ладью. Словно специально желая облегчить последний отрезок пути, подул северный ветерок. Поставили парус. Вёслами никто не работал - на кой? Появились первые рыбачьи лодки, затем встретились попутные купеческие ладьи, тоже идущие к Киеву.
        Данила всё ожидал, когда же он увидит стольный город не как раб, а как свободный муж, а значит, сможет его разглядеть во всех подробностях. Лес сменили поля, вернее так - поле, степь, кое-где распаханная, на которой уже появились первые всходы.
        Данила сначала подумал, что это какой-то странный лес растёт или роща, но по приближении он начал различать ровные линии построек. Это был город. На одном из высоких холмов, которые так часто встречаются на правом берегу Днепра, стоял деревянный кремль, детинец по-здешнему, обнесённый частоколом. Ниже виднелись дома, немаленькие, если судить издалека, тоже защищённые отдельной стеной. А ещё ниже, ближе к реке, весь холм устилали посады, как грибы на пеньке, - жилища простых бедных горожан. Южные окраины Киева упирались в резкие обрывы холмов, а вот против течения Днепра вдоль берега тянулись мелкие домишки, иногда стоящие почти у самой воды. Именно эти хижины первыми встречали путешественников с Севера. Молодцов вспомнил убогий план города, запомнившийся из школьного учебника, и понял, что через пару сотен лет эти кварталы назовут Подолом.
        Последней стала видна пристань. Возможно, Данила отвык просто от больших городов, но ему она показалась просто огромной, заполненной небывалым количеством судов всевозможных размеров.
        Началась обычная работа: пройти по фарватеру промеж других кораблей (что само по себе было не так-то просто), найти место для швартовки, дальше - уплата пошлин, торги с тиуном и выгрузка товаров. Путята сразу нашёл своих компаньонов и укатил с ними решать дела, прихватив с собой для солидности, а может, и для морального давления, Воислава и Вуефаста. За нанятыми грузчиками оставили присматривать младших обережников, а старшие, к которым неожиданно для себя теперь причислялся и Молодцов, остались не у дел и поэтому просто расселись по бортам, наблюдая за суетой на пристани и попивая прохладный (прямо из трюма) мёд.
        Киев, как и Смоленск, да и практически все города, стоящие на Днепре, располагался на высоком холме правового берега. Чтобы достичь города или даже его пригородов, всем желающим приходилось совершать пешее путешествие в гору и тащить либо на себе, либо на лошади все свои пожитки.
        Данила смотрел с палубы ладьи на десятки тянущихся вверх цепочек людей, и у него эта картина вызывала стойкие ассоциации с муравейником. Да, именно с огромным муравейником. А корабли кругом походили на больших многоножек, приручённых этими трудолюбивыми муравьями.
        «М-да… не знаю, как муравьи, но здесь люди впахивают будь здоров. Никто ни о каком трудовом кодексе не слышал», - подумал Данила.
        На самом деле «трудовой кодекс» был один - голод. И порой он наступал, несмотря на все старания земледельцев. А ещё долг: не смог выплатить заём - пожалуйте в холопы, а то и сразу в челядины, а из рабского сословия ты почти гарантированно выбраться не сможешь. Не хочешь работать, пожалуйста, но голод и долги с тебя спросят в свой срок. И это не считая войн и эпидемий.
        Люди в древности знали, что такое труд. Данила не раз обращал внимание, насколько эргономично и просто делалась любая вещь, даже ювелирные украшения, с минимальным приложением сил и максимальной пользой. Дороговизна всех изделий происходила не от того, что люди в древности были тупые, а от того, что всё делалось примитивными орудиями труда. Попробуй перековать железяку одним только молотом в печи, которую накаляют кожаными мехами!
        Поэтому, глядя на поднимавшихся на гору людей, Данила очень ценил время, когда можно вот так, с друзьями, спокойно посидеть и попить мёд.
        Но просто сидеть было скучно, оттого и лезли в голову мысли о предстоящих делах.
        - Клек, а Путята торговать собирается не только в Киеве? - спросил Данила у гревшегося на солнце и думавшего о своём варяга.
        Тот недовольно покосился на друга, усевшегося на сложенных тюках, вынул травинку изо рта:
        - Конечно. А тебе что за дело? Мы, считай, всё лето будем бездельем маяться. Пока купец товар не сбудет, не сыщется нам работы. Только серебро тратить, - варяг мечтательно потянулся.
        - Да так, интересно, по каким городам плавать будем.
        - Тебе не всё равно, где мёд пить? А, погоди, понял. Кузнеца своего хочешь встретить?
        - Какого кузнеца?
        - Вот те приехали, распрягай!.. Кузнеца, по слову которого батька тебя к нам взял.
        - Вакулу? - опомнился Молодцов. - А мы его встретим?
        - Конечно, у Воислава с ним особый договор, так придёшь сам к нему. Не забудь подарок привезти, ты ему многим обязан.
        - Это точно. Но я не только к нему собирался.
        - А куда ещё?
        - Да так, со знакомыми одними встретиться.
        Клек, сощурившись, посмотрел на друга, но Данила не стал дальше развивать разговор, не хотелось ему: сегодня ещё предстояло нелёгкое общение, да и всё, что нужно, он узнал.
        - А какой тут товар для боярина Серегея? - спросил он, глядя, как грузчики переносят мешки и связки шкур.
        - Вон, видишь, на тюках пометка - сокол. Его знак, - ответил Жаворонок. - А что ты этим боярином так интересуешься? Который раз уже о нём спрашиваешь.
        - Да он, наверное, услышал, что тот боярин христианин, - вмешался Ломята, который тоже отлынивал от дел, - и решил к нему на службу подрядиться.
        - Ну а что, - в шутку ответил Данила, - мы, христиане, народ смиренный, беззащитный, нам вместе нужно держаться, чтобы нас не обидели.
        Будто где-то далеко в воду обрушилась целая скала - это варяг захохотал:
        - Что христиане робкие, я слышал, особенно императоры ихние. Но батька наш, и правда, зря голову не рубит. А вообще, ты верно сказал, - Клек обхватил за шею Молодцова, - братство и род - самое важное в жизни! Верно, Ломята?
        - Ещё бы!
        Оба обережника в подтверждение своих слов дружески саданули себя ладонью об ладонь. Звук раздался, как будто две деревяшки столкнулись - длани у гребцов мозолистые, набитые получше, чем у всяких там каратистов.
        - Так что там с боярином?
        - Нет его в Киеве, - сказал Скорохват, он стоял, одной ногой упираясь в борт и попивая мёд из чарки, взглядом искал что-то на причале. - Уехал к сыну старшему в уличскую землю. Осенью вернётся только. Вот тогда его сам увидеть сможешь. Путята к нему на подворье придёт новый ряд заключать, а после и вовсе можем с его кораблями через Пороги поплыть. Так что радуйся.
        - Ага… радуюсь.
        Если к Кумарю с его охотниками у Данилы практически исчезла злоба, то к боярину Серегею у него счёты остались. Конечно, он прекрасно понимал: где простой обережник, а где знатный боярин. Но Даниле хотелось хотя бы посмотреть в глаза этому боярину и спросить: «Что ж ты меня язычникам в жертву продал, падла, мы же всё-таки единоверцы?»
        Правда, и такой вопрос к боярину, скорее всего, повлечёт весьма суровые последствия. Но это будет осенью, а пока…
        - Путята и Воислав возвращаются! - крикнул Мал с кормы.
        О, вот это дело! Сейчас в кошели обережников упадёт серебро и можно будет отправиться: кому-то в харчевню - мёд пить и девок щупать, а кому-то за солидными покупками, ведь он не один плывёт, а с девушкой.
        Киевский торг очень сильно походил на смоленский: шум, толпа, крики зазывал, но отличался богатством и разнообразием. Уже пришли первые корабли с Юга, пробились сквозь пороги Днепра, поднялись вверх по Бугу и другим рекам, привезли драгоценные ткани из Китая и Персии и не менее дорогие пряности и благовония. Их-то и возжелал первыми купить Молодцов. Правда, стоило упомянуть ещё одно заметное отличие торга - кони. Подавляющее большинство покупателей перемещалось на своих двоих, но теперь и всадники встречались едва ли не каждые десять шагов, причём многие восседали не на перекормленных осликах, а на статных красавцах с атласными переливающимися боками.
        Там, где торговали специями, народу было немного, зато дежурили аж три отрока вместе с гриднем. Улада выбрала один из лотков по только ей ведомым признакам. Специи лежали в маленьких, тщательно закрытых кожаных мешочках. Смуглокожий продавец с тонкими усиками назвал цену, и Данила выпал в осадок.
        Но Уладка, умничка, потребовала дать понюхать один из мешочков - и началось действо.
        «А из неё мог выйти неплохой купец!»
        Рядились они с торговцем долго, сыпали незнакомыми терминами и названиями. Улада утверждала, что это вовсе не тот перец, который купец назвал, и запах у него не тот, и цвет, и вообще он разбавленный с примесями. Торговец, разумеется, возмущался, нахваливал товар, пару раз отпустил комплименты в сторону девушки, но, увидев нахмуренный взгляд Данилы, быстро свернул на правильный путь. Улада согласилась купить этот несчастный мешочек пряностей, сбив цену раза в три, но сумма всё равно оставалась заоблачной. Хорошо хоть Путята в который раз проявил ум и проницательность и выдал часть причитающегося охранникам мехами. Торговец специями согласился принять в уплату беличьи шкурки, а поскольку большая часть кораблей с мехами ещё не добралась до Киева, цены на них были очень даже приличные.
        Дальше Данила с Уладой направились за тканями. Здесь никакого торга не было. Улыбчивый продавец, грек по виду, пригласил в свой магазин, представился Анастасием, по-словенски он говорил со странным акцентом - оказался родом из Тмутаракани.
        В магазине Анастасия были расставлены рулоны всевозможных тканей. Улада наотрез отказалась покупать себе готовое платье, сказала, что сама сошьёт, какое надо, нужно только материал подобрать. То, как она выбирала ткань, можно было сравнить разве что с разминированием мины: девушка тёрла, проглядывала на свет, нюхала, даже пару раз коснулась языком понравившегося полотна.
        Наконец выбор был сделан. Анастасий внимательно посмотрел на Уладу, потом на Молодцова - назвал цену. Улада предложила на четверть меньше, продавец согласился.
        Возвращалась молодая пара не спеша. Данила по пути купил сладостей себе и Уладе. Ему захотелось побродить по Киеву, посмотреть на высокие рубленые терема, поднимающиеся над крепкими заборами, поглядеть на Днепр и бегущие по нему корабли со вздутыми парусами. К ладье подошли уже вечером, надо было узнать, где придётся ночевать - опять на ладье или уже в гостинице.
        - Ну как, сходили, закупились? - по-простецки спросил Жаворонок.
        Улада вместо ответа вытащила из котомки рулон зелёной ткани, шутливо завернулась в него, состроила глазки.
        Немедля подошёл один из приказчиков Путяты, пощупал ткань, деловито спросил, где и за сколько купила. Девушка ответила, вокруг неё сразу собрался целый консилиум из любителей текстильного товара и принялся обсуждать соотношение цены и качества.
        Данила отошёл в сторону, чтобы не мешать. Путята отсутствовал, но прислал посыльного со словами, что кто желает может прийти на подворье к его компаньону, где дорогого гостя накормят, напоят и спать уложат. Большая часть экипажа отказалась. Лично Даниле было приятнее спать под открытым небом на покачивающейся ладье, чем в душной комнате на кровати с клопами. Да и сроднился он как-то за время путешествия с «Лебёдушкой». Видимо, похожие чувства испытывали и остальные.
        Торговый день на пристани завершался, на закате расходились люди, утихал шум, чтобы с рассветом, а кто-то и засветло, приступить к работе. Летом ночи короткие, а жизнь весёлая.
        В это же время вернулся Воислав с кормчим. Пока Данила ходил за покупками, они, оказывается, вместе с Клеком отправились на главное капище Киева, отдать положенное Перуну, не кровью, но серебром - таков обычай варяжского братства.
        Капище было хорошо видно с пристани. Оно стояло на самой вершине Горы - так называли холм, на котором стоял детинец. И даже самого Перуна легко можно было различить - это был самый высокий и тёмный столб среди прочих кумиров. На это место его возвёл сам Владимир, он считался верховным жрецом Перуна, а тот - верховным богом подчинённых Киеву земель. Но среди стоящих на Горе кумиров Перун был таким же богом, как Велес, Сварог и прочие, так и сам Владимир считался таким же князем, как и другие князья (черниговские, например), принёсшие ему присягу. Только более великим и самым сильным.
        Данила, укладываясь ко сну и смотря на грозную, даже издалека, фигуру Перуна, думал: как же Воислав может оставаться христианином и при этом почитать воинского бога? Нет, в язычестве Молодцова как раз привлекала простота и логика взаимоотношений с высшими силами. Ты им жертвы - кровь, золото, снедь (еду, кстати, после обряда можно самому съесть - бог и запахом сыт будет, а коли сам человек наестся, так и богу приятно), они в ответ - поддержку и помощь. По возможности, конечно, и по обилию жертв. Никакого раскаяния и мук совести по большому счёту не требуется. Единственное, если убьёшь кого-нибудь из своего рода-племени или похулишь тех же богов, например, поклянёшься выполнить какой-нибудь обет, гейс, как говорят викинги, и не выполнишь, - вот тогда да, отвечать придётся. Но и в этом случае есть возможность договориться.
        Загвоздка в том, что всегда можно встретить более крутого бога в лице верующих в него. Те же поляне кланялись Сварогу, пока не пришли варяги.
        Воислав был для Данилы непререкаемым авторитетом, и даже не столько как крутой воин, а как человек и вождь с правильным пониманием мира. Молодцов иногда думал - в лоб спросить, понятно, не решался, - кто же Перун для его батьки.
        Несколько месяцев назад Данила имел всё-таки неосторожность заявить, что, мол, чего нам Перуна бояться, мы же христиане. На что Воислав, мягко говоря, разозлился и сказал, что если для него с Даниилом Молниерукий Перун, может, и не существует, то для варягов он очень даже реален. И следует остерегаться мести не только его адептов, но и самого Перуна.
        Вот кто бы объяснил: как это… самого Перуна?
        Пока Молодцов на себе мести богов не ощущал, даже ведун этот однорукий его заколдовать не смог. Не успел, если быть точным.
        Единственное, в чём был твёрдо уверен Данила, так в том, что крестик на груди Воислава - не простой оберег, который часто себе на шею вешают другие язычники (мол, лишний небесный покровитель не помешает). Его батька верил - но вот во что?..
        Мысли прервал мощный деревянный стук. Похоже, это были копыта какого-то резвого скакуна. И звук этот приближался.
        Словно почувствовав тревогу, Данила, уже устроившийся на палубе вместе с Уладой, глянул за борт. Всадник в серебряной броне и золочёном шлеме, от которого отражались огни зажжённых факелов, скакал галопом прямо к «Лебёдушке». Коня, подобного тому, на котором восседал ездок, Данила ещё ни разу не видел. Даже Грозомил казался перед ним годовалым худым жеребёнком. Белой масти, с длинной гривой, он нёс закованного в железо всадника будто невесомого. Скакун, повинуясь воле наездника, за десяток метров до ладьи перешёл на рысь, а ровно в шаге от воды встал как вкопанный.
        - Мне нужен Воислав Игоревич! - раскатистым, как боевая труба, голосом объявил всадник.
        - Я здесь, - сразу отозвался варяг, встал, уперев руки в пояс (на поясе - два меча), поставил один сапог на борт. Без брони, в одной рубахе, он всё равно излучал силу: - Слушаю тебя.
        - Я посланник Добрыни Малковича, велено тебе и твоему дядьке Вуефасту прибыть до полуночи в княжий детинец.
        - Зачем?
        - Придёшь - узнаешь! - нагло ответил посланник, повернул коня и умчал в темноту.
        - Пойдёшь, Воислав? - спросил его кормчий Вуефаст.
        - А как же мне не идти? Зря, что ли, я сказался человеком Добрыни в Смоленске, вот теперь к нему на службу пойду.
        - Да как же это! - воскликнул Ждан как-то растерянно, по-детски. - А мы как же?
        - Никшни и сопли подбери, - одёрнул его Скорохват. - Сказано же: по делу зовут. Как узнают - тебе всё расскажут. Ну, вы, чего рты раззявили? Ждёте, пока муха залетит? Бегом работать, - это обережник прошёлся и по приказчикам Путяты: - Припасы собрать вместе, порядок на корабле навести, паруса приготовить. Мы же должны быть готовы к отплытию, так, батька? На всякий случай.
        - Скорохват, ты дело сказал. Ты и Будим за старших остаётесь на «Лебёдушке». А ты, Даниил, верни Клека, он к девкам пошёл в корчму у Иудейских ворот. Возьми провожатого, на обратном пути зайдёте к Путяте, расскажете ему всё, как есть. Что делать дальше, он сам пусть решает. А я схожу к Малковичу, обскажем всё, а после я вернусь и расскажу, как было.
        - Батька, всё сделаю, как ты сказал, но ответь: если ты станешь человеком Добрыни, нам что делать? - осмелился спросить Данила.
        Воислав глянул на него снисходительно:
        - Не бойтесь, вас не оставлю.
        Воислав не спеша поднимался на Гору к Киевскому детинцу, прямо как двадцать лет назад. Потом была война с хазарами под знаменем великого князя-пардуса Святослава, штурм Саркела, служба в Константинополе, война в Сирии… Да, давненько ему не приходилось бывать здесь. В молодости Воислав, носивший тогда другое имя, шёл на Гору торопливо, перепрыгивая кучки навоза, не глядя по сторонам, так что даже не запомнил, какие кругом дома поднимались. Сейчас и сравнить не с чем.
        - Старший, как тебе Киев, изменился? - спросил он у Вуефаста.
        - Народу стало больше да навозу.
        И ведь не поспоришь.
        На подворье всесильного дядьки Владимира обоих варягов впустили без вопросов, но в самих палатах Вуефаста вежливо задержали, предложили попить мёду, пива, а Воислава пригласили к Добрыне.
        Тот стоял у окна, будто не заметил вошедшего варяга, смотрел на Днепр. Вид и впрямь был красивый: весь Киев как на ладони, степь до самого горизонта, леса, а между ними широкая полоса Днепра, и лунная дорожка, что пересекает его серебряной лентой. Комната была увешана дорогими светильниками, так что светло было как днём. Напротив окна - стол византийской работы, на нём свечи, стило, трубочки бересты и дорогого пергамента, серебряный кувшин и дорогие кубки.
        - Значит, ты принял моё предложение, - без лишних разговоров констатировал факт новгородский посадник.
        - Да. Видать, судьба моя в этом.
        - А чего сразу ко мне не пришёл?
        - Тебе и так доложили обо мне.
        - Это верно, - Добрыня обернулся, весьма довольный собой, сам он был давно не молод, но глаза сверкали, как гранёный наконечник. - Не ожидал, что так быстро, да?
        - Я думал, ты в Новгороде, хотел подождать, пока Путята расторгуется, а потом уж к тебе идти. Обогнали меня твои послухи.
        - Верю тебе, такой воин, как ты, врать и юлить не станет. И правильно сделал, что перед Асбьёрном моим человеком назвался. Если бы он своего гридня выставил, ты бы смог его побить, Воислав?
        - Но он ведь не выставил, - уклончиво ответил батька обережников.
        - Гордый… и умный, - опять сделал вывод Добрыня. - Таких под рукой держать трудное дело. С нурманами проще: заплати им и приказывай, что хочешь. Только на них всё равно надёжи нет никакой, золото не у одного тебя есть, а мёртвым злато без надобности.
        Воислав молчал.
        - Поэтому нам нужны такие, как ты!
        В слово «нам» Добрыня вкладывал абсолютно чёткое понятие: ему, Владимиру и его подданным, а значит и Руси. Руси, пришедшей с далёкого севера, объединившей силой и страхом словенские племена и теперь строившей новую державу по заветам, оставленным Великой Ольгой, хоть теперь в стольном Киеве правил и язычник.
        - Вино будешь? Знаю, ты привык к нему в ромейской земле.
        - Думаешь, если я христианской веры, то и обычаи предков мне не по нраву? - спросил Воислав, но серебряный кубок принял.
        Вино и вправду оказалось превосходное, давно он такого не пробовал.
        - Всякое бывает, - ответил Добрыня, внимательно наблюдая за реакцией своего гостя. - Но будет о пустом говорить. Сразу скажу: неволить тебя не стану. Есть у меня дело достойное, под стать тебе. Слышал, что на Дунае творится?
        - Немирно там.
        - Именно что немирно, ромейский кесарь воюет с булгарами, сами тамошние боляры промеж собой грызутся. Вот и надлежит тебе сплавать на Дунай, разузнать всё хорошенько, поговорить с людьми, на которых укажут. Выяснить, не желают ли они под руку нашего князя опять перейти.
        - Владимир думает теперь в Дунайскую Булгарию в поход сходить?
        - Думы князя мне неведомы и тебя волновать не должны. Главное - согласишься ли ты на дело.
        - Важное дело сразу доверяешь, Добрыня Малкович. Не знаю, по плечу ли?
        - Так и ты непрост, Воислав.
        - Неужели славные воины в Киевском детинце перевелись?
        - Дерзкий, - одобрительно сказал Добрыня. - Славных воинов в Киеве в достатке, но тех, что умом так же одарены, как и талантом воинским, всегда меньше. Чтобы к тому же опыт имели немалый, по разным странам плавали, людей умели в руке держать. Кроме того, ты, Воислав Игоревич, - христианин, а воинов-христиан, которым Владимир мог бы доверять, очень мало. Я тебе доверяю!
        Последняя фраза прозвучала как угроза, за ней чувствовалась недосказанность: тебе доверяю, но если моё доверие обманешь, то пожалеешь.
        - Тебе с булгарами будет проще договориться, чем варягам, которые кланяются только Перуну.
        - Я один поплыву или людей в сопровождение дашь?
        - Зачем? У тебя же, считай, целая дружина есть, да ещё из каких воинов! И купец какой товаровитый.
        Видя, как нахмурился Воислав, Добрыня добавил:
        - Будет тебе кручиниться, я же твоих людей силком не беру. Заплачу по чести, даже больше, чем твой купчик тебе платит.
        - Путята вроде не собирался плыть в Булгарию, - напомнил Воислав.
        - Соберётся. Не переживай: продаст он там товар не дешевле, чем в Царьграде. И здесь закупится, в Киеве, по хорошей цене. Вы все, считай, теперь будете княжьи люди, а за это льгота полагается. Понимаю, дело рисковое, всякое может случиться, не сдюжишь - беды большой не будет.
        «И ты ничего не потеряешь, старый лис!» - мысленно добавил Воислав.
        Пока он отягощал свои мысли щедрым предложением новгородского посадника, сулящим немало проблем и трудностей, Вуефаст сидел на лавке и безразличным взглядом оглядывал дорогое убранство княжеских хором. Над маршем лестницы, тихо, будто сам собой, появился золочёный шлем, за ним лицо с длинными синими усами, грудь, прикрытая добрым панцирем. Знатный воин поднимался в доспехах беззвучно, словно рысь, за ним шествовали трое молодых, безбородых воинов, но северян, судя по лицам.
        Возле лавки воин остановился, снял шлем, откинул пшеничный чуб, слегка склонил голову и приложил руку к груди.
        - Здрав будь, Вуефаст Ольбардович, я Пежич, воевода киевский. Мы все, сотники и воеводы, прознали, что в Киев прибыл сам ближник великого Святослава, бывший голосом его перед ромейским кесарем. Как услышали это, поняли, что неспроста Перун тебя послал нам в канун Праздника. Старший, мы все как есть решили пригласить тебя на Большое Капище. Высокое место получишь, лучшие яства и мёд отведаешь.
        Вуефаст спрятал усмешку в седые усы.
        - И правда, честь большая, но стар я уже для воинской пляски, а в стороне стоять и смотреть не хочу. Рабов и без меня прирежут. Всё равно не люба такая кровь Перуну. Перун любит не согнутые выи, а перерубленные. А мне ещё достанет сил пустить кровушку врагам. Надеюсь, я ещё приму смерть достойную в бою, пока же… дозвольте мне самому говорить с Богом.
        Последние слова прозвучали как приказ. Посланники переглянулись, немного растерялись, но не обиделись, а от твёрдых слов только ещё больше зауважали старого варяга.
        - Будь по-твоему, Вуефаст Ольбардович, если любо тебе самому говорить с Перуном, мы мешать не будем, но знай, в Киеве среди гриди и воевод ты всегда будешь уважаемым человеком.
        Воевода склонил голову, Вуефаст ответил тем же и снова принял безразличный вид. Пежич с пристяжью отбыл, так же тихо, как пришёл. Стража у двери на разговор вообще никак не отреагировала.
        - Но коли сладится всё, - продолжал хитро вести речи пестун князя. - Одарен и обласкан будешь по-княжьи. И ты, и дружина твоя. И златом, и парчой, и место за столом получишь. И землю! Не только в Киеве, но и в самой Булгарии. А ты сам знаешь, земля там богатая, тучная, христианская. Там любо будет твоему сердцу.
        Воислав склонил голову: да, Добрыня нашёл чем его зацепить - покой для тела и буйного духа славного воина был желанен.
        «Радмила будет рада», - подумал он.
        - Вижу, по душе предложение, - улыбнулся Добрыня. - Ну что ж, отплывать будешь не сейчас, а в конце серпеня. Тогда присягу дашь не мне, а самому Владимиру! - мощно провозгласил Добрыня, аж стены завибрировали.
        Воислав опять погрустнел: служить язычнику, убившему собственного брата, ему было не с руки. Тем более он когда-то давно приносил присягу именно Ярополку Святославичу, но теперь на попятную идти было поздно.
        - С тобой мы всё порешили, но хочу я и с Вуефастом поговорить. Я тоже о нём много славного слышал. При тебе буду разговаривать, чтобы не думал, будто козни за твоей спиной чиню.
        Вуефаст пришёл, поклонился с достоинством, принял кубок из рук Добрыни, осушил.
        - Послушай, Вуефаст, сын Ольбарда, ты человек достойный и уважаемый, много славы стяжавший, разные страны повидал, хочу спросить у тебя: много ли доблести будет сражаться за земли, которые можем не удержать, но в сече погибнет много славных воинов. Воинов Руси княжьей!
        - Воину погибнуть в сражении честь! - не задумываясь, ответил старый варяг. - Перуну люба кровавая сеча. Сам Святослав погиб в сече, зато помнить его будут нескончаемые поколения. Главное род свой сохранить, чтобы было кому после славу отцов стяжать.
        - Однако славные воины пригодятся на своей земле, что им на чужой земле сгинуть? - с прищуром заметил дядя Владимира.
        - Они не сгинут, а уйдут в Ирий к Перуну на крылатых конях. Воины должны воевать, ходить в походы: по морю или в степи - не важно, - безусловно ответил Вуефаст.
        Добрыня не выглядел ни рассерженным, ни недовольным.
        - Будь по-твоему, - согласился он и разлил вино по кубкам, провозгласил тост: - За ваш будущий поход! Пусть боги к вам будут благосклонны, в каких бы вы землях ни были.
        - Добрыня этот хитёр, как лис, может нас запросто в размен пустить, подставить, если нужно ему будет, - сказал Воислав, когда они уже спускались с Горы.
        - Но если мы присягнём Владимиру, на такое его дядька не решится, то будет совсем уж не по Правде поступить. Владимир за своих держится крепко.
        - Это верно, - вынужден был признать батька обережников, - потому и князем стал.
        - Но железом мы ещё позвеним, племянничек, чую я кровушку, чую. Не знаю только где. Может, в самом деле погибну я славной смертью, а не буду в постели дряхлеть.
        - Будет с тебя, старший, об Ирии мечтать, ты мне ещё здесь нужен.
        - Вот-вот, о чём и речь. Куда вы все без меня тут денетесь, цуцики бестолковые?
        Воислав захохотал.
        - Не знаю, как по мне, хоть и можно ждать любой пакости от Добрыни, но тянет меня в ту сторону. Нужно туда сплавать - и всё. Возможно, Бог мне это подсказывает.
        - Если твой Бог этого хочет, то хорошо, значит, мы будем под его защитой, но руки на мечах всегда держать надо.
        - Это само собой, я не отрок, дядя, - по-доброму отозвался Воислав.
        - Кто вас, христиан, поймёт. Но перед походом всё равно напомни своему Богу о себе, жертву ему принеси, попроси, чтоб помог, если мы для него поплывём.
        - Обязательно попрошу, - ухмыльнулся батька обережников.
        Данила и Клек, недовольные от долбаной неизвестности и от того, что их оторвали от приятного занятия, нашли Путяту. Купец, набравшийся в зюзю, вроде как был даже рад, что Воислав стал человеком Добрыни. Обережники оставили его протрезветь до утра. Батька и кормчий вернулись заполночь, рассказывать ничего не стали, только обронили:
        - Всё нормально, спите. Завтра, как все соберутся, объявим, как всё есть.
        Две ладьи Путяты появились на рассвете, пришвартовались возле «Лебёдушки». Эти места купец специально «забронировал» по приезде.
        - Здрав будете! - радостно закричал с носа Шибрида. - Какие у вас дела?
        - Да уж дела, - ответил ему Клек. - Слезайте быстрей. Батька на совет зовёт.
        На собрании присутствовали все обережники. Воислав им всё и рассказал: и про щедрое предложение Добрыни ещё весной в Новгороде, и про то, как он отказался от этого приглашения, а потом решил всё-таки согласиться, чтобы не рисковать в споре с Асбьёрном. И что теперь их решили всех отправить в Булгарию с особой миссией.
        - Это что же, мы теперь станем княжьей Русью? - спросил Скорохват.
        Данила, конечно, удивился, но не сильно: он предполагал что-то подобное с момента суда в Смоленске. Воислав после него переговорил обо всём со старшими обережниками, но остальных охранников в известность тогда не поставили. Но всё-таки, как классно разведка поставлена у Добрыни! «Лебёдушка» едва ли не первой из Новгорода в Киев пришла, а дядька Владимира уже всё знал. Опасный человек - если он про тебя всё знает, то и в любой момент за горло схватить может. Отчасти так и вышло.
        - Русью? - спросил Воислав. - Нет. Присягать Владимиру буду только я, а там уж каждый пусть сам решает.
        - А Путята что же? Тоже княжьим человеком станет? - спросил Ломята.
        - Ты за меня не беспокойся, - ответил купец, он тоже присутствовал на совете. - Я как был в Словенской сотне, так и останусь. А уж если надо товар какой для князя привезти или человека хорошего - это всегда пожалуйста.
        Жирославович довольно щурился, как обожравшийся сметаны кот. Такой большой толстый рыжий кот, добродушный, а тронь его миску с едой - все руки издерёт. По слухам ему выдали грамоту от имени князя, по которой он мог присоединиться к княжескому купеческому каравану, который пойдёт в Константинополь, не заплатив при этом положенной доли. К тому же Добрыня пообещал взять на себя содержание обережной ватаги Воислава - выходило, что вся охрана товаров достанется купцу на халяву. Ну и наверняка Путята выторговал какие-то привилегии, о которых даже своим не расскажет.
        - Людей у нас маловато, - заявил Шибрида. - Если мы по княжьей службе поплывём, пусть выдаст хотя бы двух гридней в дорогу.
        - Об этом спрошу, но не сейчас, а в месяц серпень, когда отплывать будем. Может, ещё встретим пару таких М?лодцев, - Воислав махнул в сторону Данилы.
        Тот скромно потупился, остальные обережники засмеялись, но в смехе теперь было не пренебрежение к молодому отроку, а одобрение слов батьки: да, такие м?лодцы нам пригодятся.
        Данила про Болгарию, или Булгарию, читал, разумеется: Симеон Гордый, Битва под Доростолом и прочее. И побывать там, по правде говоря, было бы не менее интересно, чем в Константинополе. Вроде как именно в Булгарии Кирилл и Мефодий создали славянскую азбуку, а тамошние зодчие множество храмов и крепостей построили. Великое государство, словом, было, пока отец нынешнего киевского князя, великий Святослав, вместе с византийскими императорами основательно его не разорили. В итоге вся, как очень смутно помнил Данила, Булгария досталась Византии, но после очень долгой войны. Так что не видать Владимиру с Добрыней Дуная, но они-то об этом не знают.
        - На этом совете наши тропинки расходятся, - объявил Воислав, - на две луны, как раз перед Праздником. Путята, у тебя всё готово?
        - Ещё бы, полная уплата на весь сезон.
        - Ну вот, каждый из вас, други, до серпеня может идти своей дорогой, куда ему любо. А пока, Вуефаст, доставай братину!
        Ух ты, а вот это уже серьёзно. Из братины Данила пил только дважды: когда в Новгород приплыли и после боя на заимке.
        Кормчий извлёк из мешка деревянное блюдо с красивыми резными ручками в виде оленьих рогов, наполнил мёдом, торжественно передал Воиславу, тот поднял её на уровень лба.
        - За благой отдых, братья, чтобы мы с вами встретились на этом корабле в полном здравии.
        Отпил, передал братину Вуефасту, тот тоже сделал глоток и отдал Шибриде.
        Когда Данила попробовал мёд, то не чувствовал никакого отвращения, а наоборот, - странное единение с людьми, вроде бы чужими для него, но ставшими за долгий поход родными.
        Отпив, он передал братину Будиму.
        Глава 12
        В гостях
        Обережники после торжественного прощания с последующей попойкой стали на время свободными, но разлучаться не собирались. Кто-то, например Ломята, заключил новый договор с Путятой, пока тот будет торговать на Руси. Воислав так и вовсе поплыл на «Лебёдушке» до Вышгорода, а оттуда в Бродов, где у него имелись финансовые дела. Ну и Данила, не без умысла, напросился с ним за компанию, ведь где-то в тамошних лесах была его заветная полянка. А ещё в Бродове жил его друг - кузнец Вакула, которому Молодцов был очень многим обязан. Уладу он, разумеется, тоже взял с собой, не только чтобы не оставлять девушку в шумном Киеве, но и чтоб похвастаться перед Вакулой. Мол, видишь: твой друг не промах, какую женщину отхватил! Улада действительно могла стать объектом зависти, а вот что касается её статуса, Данила не решался называть её невестой или суженой, пока сам не определился со своим будущим. К счастью, волшебные слова «моя женщина» снимали все вопросы у любопытствующих и позволяли Уладе сохранить лицо.
        Чтобы попасть в Вышгород, надо было подняться вверх по Днепру километров на десять и пройти где-то километр по одному из его рукавов. Там, на высоком холме, стоял любимый город княгини Ольги, насколько помнил Данила из истории. Вот уж действительно - высокая гора. Сейчас там заправлял боярин Блуд, но под присмотром людей Владимира, о нём тоже Молодцов читал много чего. Если вкратце, то был он редкой скотиной и предателем. Путята, который тоже имел дело с этим боярином, был полностью солидарен в этой оценке.
        В Вышгороде разгрузились, затем купец остался на пристани, а «Лебёдушку» одолжил Воиславу, чтобы тот мог беспрепятственно доплыть до Бродова.
        Обережники на ладье спустились вниз по Днепру на пяток километров, а затем поднялись вверх по Десне. Река петляла, как пьяный сноубордист, но Данила всё-таки узнал знакомые места, именно отсюда началось его прошлогоднее путешествие на «Лебёдушке».
        Пришлось поработать вёслами против течения, но ещё до заката обережники достигли Бродова, стоящего, как и все здешние города, на холме.
        На причале Воислав нанял повозку, нагрузил её несколькими мешками и отправился в путь, а с ним Вуефаст, братья-варяги и Данила с Уладой. «Лебёдушка» отправилась обратно, людей на ней осталось мало, но по течению идти - не велика тяжесть, а места кругом были спокойные.
        Улада ехала на телеге, воины шли рядом - всё равно повозка тащилась со скоростью неторопливо идущего человека.
        - А что в мешках? - решил поинтересоваться Данила; когда их складывали, звук раздавался нехарактерный. - Как будто камнями их набили?
        - А сам как думаешь? - спросил старший брат-варяг.
        - Не знаю, знал бы, не спрашивал.
        - Руда, да не абы какая, а самая лучшая, из Вестфолда[1 - Область в Норвегии.], - гордо ответил Шибрида.
        Что такое Вестфолд, Данила уточнять не стал, наверное, город какой-нибудь.
        - Для Вакулы, наверное?
        - Ещё бы! Каждый кузнец будет рад нашей северной руде.
        - Давно, выходит, Вакула с нашим батькой торгует?
        - Давно? Не знаю, на моей памяти мы первый раз руду привозим.
        - А где же тогда он до этого железо брал?
        - У кого покупал, не знаю, а обычно как все - собирал на болоте.
        Про такой способ Данила слышал, но его сейчас интересовало другое:
        - Не, я имею в виду, чтобы совсем настоящую руду, какую из гор добывают.
        - Ну ты скажешь, братец, - усмехнулся варяг. - Где ты на Руси или среди данников Владимира горы видел?
        Молодцов едва с шага не сбился. Вот это поворот, путешественник во времени, блин, простейших вещей не знает. Выходит, на Руси своих месторождений железа не было. Ближайшие горы, если не считать тех, что уже заняли соседи, только Уральские, но до них далеко во всех смыслах слова. Когда их ещё освоят!
        - Шибрида, а объясни мне неумному, насколько лучше ваша руда той, что Вакула в болоте добывал?
        - Ты себя помнишь, когда к Воиславу пришёл?
        - Ну.
        - Вот разница как между тобой сейчас и тобой тогда.
        - Ничего себе! Настолько лучше?
        - Ну, не лучше - чище, - вдруг поправил Клек.
        - Верно брат говорит! Мне дед рассказал, что железо - это кровь земли. Зачем его перековывают? Чтобы из него негодь и труха вышла. Так же и воины ещё с отрочества перековывают себя, чтобы из тела и духа вся слабость вышла. В ком останется - тот в первом же бою сломается. Каждый, если хватит духу, может захотеть стать воином. Но руда, как и кровь, бывает разная. Чем чище она, тем легче кузнецу из неё выковать клинок. Чем крепче кровь и лучше род, из которого вышел отрок, тем легче ему избавиться от своей гнили и стать настоящим воином. Только клинок один раз выковать нужно, а человек каждый день сам себя ковать должен, иначе растеряет всю крепость свою и силу и проржавеет, что железяка в воде.
        - Вот оно что, - заворожённо проговорил Данила.
        - Да, вот ты, Молодец, в тебе видна хорошая кровь, но уж больно ты грязным куском руды нам встретился. Сейчас ты уже не такой.
        - А какой?
        - Ты как крица. Знаешь, что это такое?
        - Слышал как-то.
        - Это когда болотный самородок уже перековали и сделали железную заготовку, из которой добрый клинок может получиться.
        - Спасибо! - ответил польщённый Данила и даже зарумянился не хуже девки.
        Тем временем их путешествие уже близилось к концу. Вакула жил на отшибе за стенами города, поскольку вид его деятельности создавал немалую опасность пожаров. И кроме того - многие кузнецы слыли в народе колдунами или как минимум знакомыми с ведовством, а колдунов уважают, если они свои, но предпочитают держаться от них подальше.
        Вакула встретил обережников у калитки своего подворья, со всей семьёй: двумя жёнами и четырьмя ребятишками - все пацаны, только один был заметно старше, считай, подросток, остальным было лет по семь-восемь. А ещё стояла одна девчушка лет тринадцати, смутно знакомая, но которую Данила не видел в прошлую встречу. Одета она была заметно беднее остального семейства, в дерюжное платьице, на голове - повязка зелёного цвета, только расшитая простыми нитками, а не бисером, и без серебряных колец. Прочие домочадцы Вакулы тоже не расхаживали в шелках и атласе, но носили одёжу из хорошо выделанного крашеного льна.
        В остальном его семья за прошедший год не изменилась. Обе жены были крепкие, телистые, в замужних головных уборах - платках с «рожками», под которые были собраны все волосы. Одной уже далеко за тридцать, второй - хорошо если девятнадцать. Детишки шебутные, здоровые. Ну и сам кузнец - мохнобровый жгучий брюнет с курчавой бородой и ручищами толщиной с весло «Лебёдушки», облачённый в красную рубаху и просторные штаны. При виде обережников он сделал шаг и пробасил:
        - Здрав будь, воин удалой Воислав Игоревич! - с достоинством отвесил поклон Вакула.
        - И тебе здравия, мастер почтенный, - варяг ответил малозаметным, но всё-таки кивком.
        - Здравия и вам, вои сильные, отведайте угощения в знак почтения моего и проходите в дом, гостями будете дорогими.
        Старшая жена Вакулы поднесла обережникам блюдо с яством желтоватого цвета, скорее напоминавшим пюре, чем напиток. На деле это оказался кисель, щедро сдобренный мёдом, с кусочками хлеба. Его можно было руками есть, что и сделал Клек - собрал пятернёй желтоватый комок с хлебным мякишем и запихнул в рот. И ничё, Данила после него отведал угощение (отказаться - значит обидеть) - не отравился. Наоборот, показалось весьма вкусно: пряно и сладко.
        - Ну, проходите быстрее, други, во двор, остальная снедь стынет, - захохотал Вакула, когда жена вернула ему пустое блюдо, уступая дорогу.
        За тын, громыхая грузом, проехала телега, за ней вошли обережники. Застолье у кузнеца, конечно, было не столь роскошным и разнообразным, как в домах купцов, - из мяса, к примеру, была одна только зайчатина, - но зато куда более тёплым и уютным, будто с другими обережниками у костра сидишь, только ещё ребятишки рядом кружатся, норовят ножны меча потрогать.
        И тем не менее Вакула накормил и напоил всю компанию от пуза. Поднимал тосты, восхваляя силы и славу удачливых обережников, произносил здравицы на будущий удачный поход - Воислав рассказал ему, что он теперь человек, считай, самого киевского князя. Словом, вёл себя как настоящий радушный хозяин.
        Когда здравицы в честь удалых гостей и щедрого хозяина, а также мудрого и сильного Владимира Святославича были произнесены, высокий тон застолья быстро сошёл на нет и атмосфера стала непринуждённая. Вуефаст с Шибридой отошли облегчиться, Данила решил, что настал удобный момент задать интересующий его вопрос:
        - Вакула, ты человек уважаемый, многих знаешь в округе?
        - Что есть, то есть, - согласился кузнец, жуя лепёшку.
        - Не слышал ли ты о таком человеке: он охотник вроде, зовут Кумарь? Такой русоволосый, с короткой бородой, на лицо красив, из полян, кажется.
        «Точные приметы, конечно, ничего не скажешь!»
        - Я нескольких знаю по имени Кумарь. Тебе какой нужен?
        - Тот, что в деревне где-то в вашей округе живёт.
        - В деревне? - Вакула задумчиво поскрёб бороду.
        Данила ещё сильнее напряг память:
        - О, вспомнил, он с купцом Жорохом дела ведёт, а тот челядью торгует в Киеве.
        - Хм… Вроде слышал о таких, но насчёт купца тебе лучше у него самого спросить. Есть у нас в городе такой торговый гость Жорох, что челядинами торгует, он мне обод для колеса заказал. Спроси его, может, это он и есть.
        - А где живёт?
        - Да не торопись ты, он до Праздника у нас собирался остаться, а до него ещё три дня.
        - Молодец у нас шибко купцами интересуется, что живым товаром торгуют, - хитро сказал Клек, с подтекстом.
        - Жорох продал меня тому, кто продал меня на Перунов остров в жертву, - честно ответил Данила. - Братья, но я не хочу им мстить: ни купцу, ни Кумарю, хотя бы потому, что благодаря им я встретил вас. Но Кумарь знает одну вещь, которая очень важна для меня, и я её из него вытяну, - Данила несильно ударил кулаком по столу.
        - Слова достойного мужа, - вдруг провозгласил Воислав, воздевая кружку к потолку. - За нашего друга, Даниила Молодца!
        - За Молодца! - прокричали остальные.
        Данила с удовольствием выпил за себя любимого. И тут же его кружку наполнила слабоватой бражкой та самая смутно знакомая девчушка. Молодцов, от неожиданности и удивления, ну и от выпитой бражки ещё, даже умудрился ложку смахнуть со стола. Девочка хихикнула, быстро наклонилась, подняла её и ушла на женскую половину комнаты.
        - Что, не узнал? - с издёвкой спросил Вакула.
        - Неа… Кто это такая?
        - Это-то? Наська, внучка Житко. После его гибели она с нами стала жить.
        Житко был деревенским старостой, приютившим Данилу после побега с Перунова острова, местный сельскохозяйственный гений, за что и получил прозвище: «жито» - по-здешнему «хлеб».
        - Наська, Наська… Это та самая девчонка, которую я в лесу встретил?
        - Ага, она первая увидела, как ты из реки выбирался, где тебя русалки за пятки дёргали.
        - А что за русалки? - спросил Клек.
        - Это я потом расскажу. Да, помню, а ещё она дорогу к вашей деревне указала, иначе бы я полдня по лесу плутал.
        - Да, хорошая девка, умная. Правда, больно упрямая и с норовом, но хорошая. Подросла, уже скоро замуж выдавать будем.
        - Сколько же ей лет-то?
        - Да уж четырнадцать годков, через годик на выданье, как раз дозреет всё, что надо.
        Вакула приложился к кружке, а Данила глянул на юную, совсем невинную девочку. Скоро её детство кончится, если оно у неё вообще было, ей предстоит рожать детей каждый год, впахивать по двенадцать часов в сутки и к тридцати годам превратиться в скрюченную старуху. Почему-то Молодцову захотелось, чтобы этой девочке, помогшей ему просто так, по доброте душевной, досталась лучшая судьба. Он так внимательно рассматривал Наську, что не заметил взгляда Улады, тоже направленного на девочку, но неодобрительного.
        В дом вошли Шибрида и Вуефаст.
        - Вовремя вы вернулись! - воскликнул Клек. - Сейчас Даниил нам поведает историю о том, как его русалки за мужество дёргали!
        Его обращение было встречено дружным хохотом. Пока все драли глотки, младшая жена Вакулы налила Клеку мёд из кувшина и невзначай потёрлась о его руку грудью. Варяг этот знак внимания принял как должное, а Данила заметил, поскольку не слишком смеялся произнесённой шутке. Но, естественно, никак не стал на это обращать внимания, а вместо этого с улыбкой поведал историю о своих приключениях в Днепре-реке после того, как его едва не принесли в жертву Перуну.
        К вечеру веселье стало идти на убыль, всё чаще приходилось выходить из дома по естественной надобности. Минус слабоалкогольных напитков - очень уж много их надо выпить, чтобы опьянеть.
        Данила изрядно окосел, когда почувствовал увесистый шлепок по спине, - Вакула. Молодцов ожидал разговора в стиле «Ты меня уважаешь?», но тут заметил, что взгляд у кузнеца вполне осмысленный:
        - Пойдём, Даниил, у меня есть что тебе показать, - сказал он.
        Вдвоём они вышли из дома и направились к приземистому сооружению, в котором Данила в прошлом году так и не побывал. По пути Вакула взял мешок с рудой, легко закинув его на плечо. У кузницы он остановился, опять-таки без особого труда отодвинул многопудовый камень от двери, вошёл внутрь, обережник следом. Кузнец что-то проговорил, переступая порог, а Данила вошёл молча. Вакула обернулся и вдруг сказал:
        - Смелый и сильный. Видно, и вправду мне боги знак дали.
        - Вакула, ты о чём?
        - Увидишь.
        Кузнец запалил лучину, от неё зажёг сальную свечу. Молодцов огляделся: четверть небольшого помещения занимал каменный горн, стоявший в глубокой яме, вырытой в земле, по стенам были развешаны непонятные приспособления, больше напоминавшие инструменты пыток.
        Вакула, всё такой же таинственно молчаливый, разжёг огонь в горне. Пламя грозно заурчало, поднимаясь высоко вверх. Кузнец порылся в мешке, бросил руду в горн, затем что-то взял со стены и долго стоял лицом к пламени, бурча себе под нос, неожиданно развернулся:
        - Ты мне должен за него что-то дать. Немного, серебряный грош какой.
        Данила послушно развязал кошелёк, вынул оттуда маленький комочек серебра, отдал Вакуле.
        - На, бери, теперь он твой.
        Молодцов не сразу разглядел, что ему протягивает кузнец. Только у себя в руках он понял - это ножны, деревянные, короткие, сантиметров тридцать, для ножа, скорее всего.
        - Носи его, на нём моё клеймо. Слава, которую добудешь с ним, станет и моей!
        Данила запоздало сообразил и ответил велеречивой благодарностью. Хороший нож всегда пригодится, тем более стоил он гораздо меньше, чем за него отдали.
        - Ну а теперь пошли, горло промочим, живот набьём, - кузнец приобнял обережника за плечо и вывел наружу.
        - Ой, живот я уже набил твоими угощениями, спасибо тебе. Можно я ещё немного погуляю, отдышусь?
        - Понимаю, - многозначительно подмигнул Вакула, водрузил камень обратно на место и отправился в дом.
        А Данила с наслаждением вдохнул прохладный ночной воздух. Лето действительно наступало отличное. «Будто приближается что-то», - осознал внутри себя странное предчувствие Молодцов. Но вот что именно, он не мог объяснить, наверное, что-то хорошее.
        Данила развязал пояс, чтобы облегчиться, и внезапно услышал рядом хихиканье.
        - Да что такое, - пробурчал он, завязывая штаны.
        Некто прятался за собачьей будкой, впрочем, нетрудно было догадаться, кто именно, раз пёс размером с телёнка на неё никак не реагировал.
        - Ты чего там прячешься? А ну выходи!
        Снова хихиканье:
        - А ты чего испугался? Делай, что хотел… Или меня застеснялся?
        - Ты как со старшими разговариваешь? А ну, быстро иди сюда, а то выпорю, и Вакуле отдам - пусть он тебя поучит, как вести себя надо с гостями.
        Из-за будки появилась щуплая фигурка, обиженно фыркнула:
        - Сразу ругаться… Чего я тебе сделала? Как будто не знаю, чего там у вас есть, - с ходу заявила Наська.
        - Не о том речь, - оборвал её Данила. - Я помню тебя, ты та, что помогла мне тогда у речки, не испугалась.
        - Вспомнил, значит?
        - Да. Помогла-то почему?
        - Не знаю. Показалось, ты человек. Пропасть ведь мог. Жалко.
        Какие слова! Редко их тут Молодцов слышал.
        - И не испугалась?
        - Неа, а чего тебя бояться, ты слабый. На четвереньках едва стоял, а потом и вовсе на бревно повалился.
        - Ну, я-то потом поднялся, дети разбежались, а ты вернулась и указала путь. За что тебе спасибо.
        Данила взял девичью ладошку и вложил в неё комочек серебра, существенно больший, чем тот, который отдал Вакуле за нож.
        - Спасибо, - отблагодарила Наська, смутившись, чего и не думала делать, подглядывая за мужчиной.
        - Так ответь, почему ты мне помогла?
        - Я же сказала - не знаю. Увидела тебя, ты слабый был, ну и… понравился ты мне. Ты ликом красен, - Наська опять смутилась. - А женщина, с которой ты приехал, она тебе кто? Наложница?
        - Нет, в общем, - теперь уже растерялся Молодцов, - она, как тебе сказать…
        - Невеста? Не жена же, с непокрытыми-то волосами…
        - Ну… короче да, почти жена.
        - Как это?
        - Мы с ней разной веры, сразу всё не объяснишь, - нашёлся Данила.
        - А, я слышала, ты ромейскому белому Богу кланяешься. Мне вот тоже скоро замуж.
        - Не боишься?
        - А чего там бояться, всё как у всех будет, - напустила на себя бравады девица.
        - Есть кто на примете?
        - За кого дядька скажет, за того и пойду.
        - А тебе хорошо с дядькой живётся?
        - Жаловаться не на что. Кормит, поит, работы тут не так много, как в деревне. Вакула меня сразу к себе забрал, как приехал обратно с серебром. Сказал: «Пропадёт девка тут у вас, а мне будет уплата за то, что я Житко не уберёг». У меня мамки нет, слегла от горячки после того, как третьего родила, а папка в лёс ушёл за мёдом и не вернулся.
        - Прости, Наська, - сокрушённо проговорил Данила, - это я твоего деда не уберёг.
        - Это воля богов, - девочка теребила свою косичку и смотрела по сторонам, куда угодно, но только не на собеседника. - Мне Вакула всё рассказал, как ты бился. Вот, большим человеком стал. Видно, сильный твой Бог.
        - Не о том речь, а… Впрочем, как хочешь. Значит, не обижают тебя здесь?
        - Неа, только Лушка, это младшая жена Вакулы, иногда говорит, скорее бы меня выдать за кого-нибудь, дескать, детей я её объедаю. Ну и так, работу может какую ненужную заставить делать.
        - Хм, а я…
        Договорить Данила не успел, из сарая рядом раздались странные приглушённые звуки, как будто кто-то кого-то душил. Внутри обережника сразу проснулся опытный воин, проскользнула мысль: «Неплохой повод опробовать подарок Вакулы».
        А что? В темноте да в узком пространстве ножом работать сподручнее.
        - Ты брысь в дом и скажи… Ничего, в общем, не говори, брысь отсюда, - шёпотом приказал Молодцов.
        - Да как же мне ничего не говорить? - возмутилась Наська. - Вдруг там вороги? А в доме и спрятаться негде, одни пьяные мужи. А ты что-то услышал, да? - жадно спросила девочка. - Давай я тебя к сараю проведу, а то ты в темноте заблудишься.
        Данила так привык к безмолвной покорности Улады, что даже растерялся от такой наглости, а потом решил:
        - Ладно, никуда провожать не надо, скажу «беги» - бежишь в дом с криками, всех будишь. Станешь спорить - мигом по заднице получишь. Поняла?
        На этот раз Наська молча кивнула. Данила вытащил как можно тише меч из ножен, снял с пояса дарёный нож. Не спеша, но уверенно двинулся к хлеву, глаза уже привыкли к темноте. Вход внутрь загораживала дубовая дверь с двумя длинными, прибитыми поперёк петлями. Молодцов приготовился резко распахнуть её, швырнуть нож и отпрыгнуть в сторону, чтобы не торчать на светлом фоне дверного проёма. Звуки стали чаще, громче. «Так, насчёт три: раз, два…»
        Данила ногой открыл дверь, замахнулся… и матюкнулся про себя: в темноте белели раскинутые врозь женские ножки, а между ними ритмично двигались такие же белые ягодицы Клека.
        - Что, Молодец, пришёл? Решил… ха… присоединиться? - спросил друг.
        - Да ну тебя, - ответил Молодцов.
        - Что, кто там? Это Лушка? - Наська шустро поднырнула под его локоть.
        - Ой, кто там, любый, кто там?
        Клек зажал своей партнёрше рот и непринуждённо продолжил дело.
        - Всё, пошли отсюда, пошли, кому сказал, - Данила отвёл подальше от хлева любопытную девчушку.
        По здешним обычаям изменить мужу и родить от другого преступлением не считалось, если тот, с кем гуляла жена, был достаточно знатен, уважаем и богат и тем более был воином. Лишь бы роду прибыток. Но Вакула итак род свой содержал как надо и в чужой помощи точно не нуждался. Тем более Данила ещё год назад, по косвенным признакам, понял, что кузнец не одобряет, когда кто-то чужой вместо мужа род укрепляет. Нет, в схватке Клека и Вакулы Данила однозначно бы поставил на варяга, но до этого доводить не хотелось. Не по-людски как-то.
        - Что ты видела, не говори, понятно? - сказал Наське Молодцов. - Только хуже от этого станет.
        - Ой, да ладно, Вакула мне всё равно не поверит, а Лушка - она такая…
        - Вот я ей намекну, чтобы кормила тебя получше, не то всё мужу расскажу.
        - Вот за это спасибо! - обрадовалась девочка.
        - А теперь всё, беги спать и не смей больше подглядывать ни за кем. Не то найдёшь себе приключений. Варяг в хлеву не такой добрый, как я!
        - Да я там тоже всё уж видела, - пискнула напоследок Наська, но убежала.
        Наутро Воислав и Вуефаст опорожнили ещё пару кружек медовухи и тепло попрощались с обережниками. В Бродове они купили лодку и отправились уже по своим делам, личным, как понял Данила, и вызнавать подробности не стал. Опасность двоим варягам, конечно, не грозила. А предоставленных самим себе Клека и Шибриду Молодцов попросил помочь найти купца, о котором говорил Вакула, и вызнать у него всё, что требуется. Варяги без лишних вопросов согласились.
        Да, это был тот самый купец, что приобрёл Данилу у Кумаря. Рыжебородый Жорох выглядел толстым даже на фоне других, не менее упитанных торговцев. Своего бывшего раба купец тоже узнал. К встрече отнёсся стоически, несмотря на моральную поддержку Молодцова в виде двух варягов за спиной, однако запираться не стал, на вопросы отвечал чётко, по делу. Оказывается, Кумарь жил совсем неподалёку, меньше чем в одном дне пути по шляху на север. Сам охотник, староста, да и вся деревня в полном составе готовились к Празднику, так что, если угодно Молодцову пообщаться с ним, то самое время.
        - Спасибо, - бросил Данила через плечо и вышел из корчмы, где купцы разогревались перед грядущими торжествами.
        - Ну что, друзья, спасибо вам за помощь, - от всего сердца поблагодарил Молодцов братьев-варягов. - Знаете вы, говорить красиво я не умею, примите уж благодарность, как есть. За мной должок. А дальше я сам.
        - Ты что ж, думаешь, что мы тебя так и оставим одного со всей этой историей разбираться? - насмешливо бросил Шибрида.
        - Друзья, вы мне и так помогли. А уж с Кумарем и теми деревенскими я как-нибудь один справлюсь.
        - Ага, как-нибудь… Ну-ка, сначала отойдём, куда потише, друг.
        - Давай, братко, рассказывай нам всё. Чего ты про боярина всё выискиваешь? И зачем тебе сдался тот охотник? - спросил Клек, когда они вдвоём с братом завели Данилу в воняющий мочой переулок. - Я же видел, как у тебя глаза сверкали, когда ты про него узнал.
        Молодцов склонил голову. Самое интересное, что в словах варяга не было «наезда»: мол, чего ты там у нас за спиной чудишь, опять в переделку какую-нибудь хочешь втянуть? Без малого за год плавания Данила очень тонко научился чувствовать своих собратьев по гребной палубе. В словах Клека сквозило явное участие и заинтересованность, желание узнать проблемы друга и беспокойство за него. Это было приятно.
        Данила глубоко вздохнул. Он решил, что настал момент - сейчас или никогда:
        - Есть одно место, оно много значит для меня. Там я впервые ступил на вашу землю, под Киевом, в смысле. Кумарь может помочь мне найти это место, и тогда… тогда, быть может, я смогу вернуться домой. И даже, если вы захотите, взять вас с собой.
        Молодцов вскинул голову (пока говорил, он старательно отводил взгляд), посмотрел прямо в зеркально похожие ясно-синие глаза варягов. Шибрида, ни слова не говоря, сделал шаг, достал из-за пояса какую-то штуковину непонятной формы, прижал её ко лбу Данилы - больно, блин! - заговорил на своём родном языке.
        - Я бы решил, что ты из ванов, но боги молчат, - заключил он, окончив процедуру. - Откуда ты? Может, ты сын альвов?
        - Да человек я, обычный человек, меня просто занесло к вам… не знаю как.
        - Брось ты, братец, - сказал Клек, - боги тебе ясно сказали, что он человек, а значит, из Мидгарда. Только откуда? Расскажи о мире, из которого ты прибыл, Даниил.
        «Мидград - срединный мир, древо Игдрассиль», - вспомнилось Даниле.
        - Ну, я не знаю, что рассказывать.
        - Расскажи, какая у вас погода, кто вами правит. У вас там жарко или холодно?
        - У нас бывает и жара, и холод, везде по-разному. Правят нами подлецы и скоты. И в нашем мире почти нет никакой магии, вернее, в неё никто не верит.
        - А у вас живут там великаны?
        - Великаны? Ну, можно сказать и так, только они, как бы это объяснить, не живые, сделанные человеком, ну как вот этот меч, - Молодцов щёлкнул по своим ножнам.
        - А христиан у вас много?
        - Да почти все, - честно признался обережник.
        - Странно, очень странно, - проговорил Клек, теребя длинный ус. - Я бы сказал, что ты, Даниил, пришёл из Йотунхейма, но, возможно, твоя Родина - Муспельхейм.
        - Хватит гадать, братец, - оборвал речь теперь уже Шибрида. - Нам всё равно об этом не узнать. Видимо, какой-то бог решил над тобой подшутить, Даниил. Может, Христос?
        - Нет, это вряд ли.
        - Надо узнать точно, какой бог тебя вырвал из дома и как следует ублажить жертвой, - авторитетно заявил Шибрида. - И тогда, возможно, всё станет, как было. Что ты делал до того, как попал к нам, Даниил?
        - Я не помню точно, - промямлил обережник. - Я с друзьями отдыхал.
        - Может, ты оскорбил кого-то из богов, алтарь чей-нибудь разорил или плохо праздновал, не танцевал, обряды не соблюдал?
        - Да нет вроде.
        - Хм… Тогда выходит, что ты был прав, Молодец, - согласился Шибрида. - Сначала надо то место разыскать, а потом уж думать, что и как. Может, правда, тут альвы балуют.
        - Тогда надо от альвов оберег специальный взять. Если в их круг попадёшь, живым можно не выйти, - напомнил Клек.
        - Не торопись, слышал я, тут неподалёку ведьма одна живёт. Сводим к ней Даниила, пусть она узнает, кого он обидел. А потом найдём охотника, что стрелял в него, и там решим, что делать.
        Молодцов слушал их, мягко говоря, оторопев. Варяги не просто поверили его рассказу, они восприняли его как должное! И сейчас собирались делать что-то, чтобы исправить произошедшее, хотя Данила их больше ни о чём не просил. Настоящие друзья!
        Время ещё не подошло к полудню, как братья вернулись и радостно сообщили:
        - Нашли ведьму, она берётся тебе помочь. Заплатить, само собой, ей придётся, но люди о ней хорошо говорят. Идём!
        Ведунья жила на отшибе за стеной, как и Вакула, только на северной стороне. Добраться до неё не составило труда, тропинка была нахожена. Варяги остались снаружи, а Данила, не без волнения, вошёл в избу. Возможно, внутри обстановка была призвана внушать страх и трепет простому землепашцу, но для Молодцова все эти вязанки трав, шкуры на стенах и непонятного рода талисманы ровным счётом ничего не значили. В каждом доме, где он бывал, имелось точно такое же «убранство»: шкурки, сухая трава по стенам, очаг в углу и какой-то домашний алтарь. Словом, жилище не было похоже на избушку Бабы-Яги, во всяком случае, как Данила её себе представлял, и сама ведунья не была похожа на выше означенного фольклорного персонажа. Одета она была, правда, в лохмотья, увешанные непонятными фигурками, на голове - хоть в доме было довольно жарко - носила шапку с небольшими рожками, из-под неё торчали в стороны немытые вихры бурого цвета. Возраст… Вот возраст её Данила затруднялся определить: вроде не старуха, коль без морщин, но и не молодая девка уж точно.
        - Пришёл? - каким-то странным голосом, с хрипотцой, но звонким в то же время, поприветствовала его ведунья.
        - Пришёл, - кивнул обережник, развязал кошель, высыпал на столик перед ней серебро.
        - С этим погоди пока.
        Хозяйка поднялась - роста она была небольшого, Даниле по шею, - обошла несколько раз обережника, причмокнула.
        - Да, странен ты, необычен. Понятно, почему ведун о тебе всё хотел разузнать.
        Молодцов фыркнул: если колдунья рассчитывала этим произвести впечатление на него, то ошиблась. Мало ли, откуда ей стало известно о его приключениях на волоках, может, кто из варягов проболтался или вести дошли. А если она и правда что-то там углядела - в астрале или где ещё, то тоже ни о чём не говорит пока.
        - Я к тебе пришёл не за тем, чтобы лесть слушать, - холодно ответил Данила.
        - Ой, груб ты да неучтив. Кто же так с женщиной говорит у неё дома, да ещё с ведуньей? Не боишься меня?
        - Тебя? Не боюсь, иначе бы не заявился сюда. А что до учтивости, ты сама ко мне обратилась: ни здрасьте, ни пожалуйста.
        - Где это видано, чтобы хозяйка первой здоровалась!
        Колдунья подпёрла бока кулаками. Даниле начала надоедать эта игра:
        - Ну, здравствуй, черноокая, солнцеликая красавица, рад в твой дом прийти, прости, имени твоего не знаю.
        Молодцов как-то сам собой выделил интонацией слово «имени», отчего вышла какая-то двусмысленность, но он суть этой двусмысленности уловить сам не смог.
        Ведьма помолчала, загадочно улыбнулась и неожиданно серьёзно продолжила:
        - И тебе здравствуй, богатырь сильномогучий, странник далёкий, - и вдруг другим тоном, насмешливым: - Ладонь дай мне свою посмотреть.
        Данила протянул руку. Ведьма смотреть на неё не стала, а закатила глаза к потолку и принялась водить по ладони пальцем, что-то нашёптывая. Внезапно замолкла, отступила на шаг.
        - Ох, странен ты, ох и странен. Вроде не кромешник, а путь твой лежит не отсюда.
        - Я не здешний, это ты верно заметила. Мне бы узнать, как обратно вернуться.
        - Хм… Я могу поглядеть, откуда и куда за тобой путь-поводок тянется, время как раз подходящее. Снимай крест и садись, а я пока воды принесу.
        - Нет.
        - Что нет?
        - Нательный крест свой я не сниму.
        - Если не снимешь его, я ничего увидеть не смогу, - заявила колдунья.
        Данила пожал плечами:
        - Нет, значит нет, прощай тогда.
        - Погоди, меня, что ли, боишься или Веры своей стережёшься? А сам нож на поясе с наговором носишь.
        Нож? Данила глянул на пояс. Подарок Вакулы! Ничего себе, так кузнец, оказывается, ещё и настоящий колдун, вот это новости.
        - Наговор там или нет - это подарок друга. А крест свой. Я. Не. Сниму, - отчеканил он. - Другого способа нет?
        - Нет.
        - Тогда - прощай. Серебро себе оставь: может, пригодится или доброе дело какое задаром сделай.
        Данила уже собрался уходить.
        - Постой, - окликнула его ведьма, - не годится. Ты пришёл ко мне, значит, я тебе помогу. Я ж как лучше хотела, а ты свой выбор теперь сделал сам, - прозвучало это как угроза, но Молодцов не отреагировал, ждал продолжения. - Кто уйти хочет, тот в канун Праздника должен прийти на то место, из которого в наш Мир попал, и очень-очень сильно захотеть вернуться обратно. В эту ночь все двери между мирами открываются. Только как ты будешь в одиночку, без поводыря, без проводника, за Кромкой блуждать, я не знаю, - сокрушённо покачала головой ведунья. - Тут всё от твоей воли зависеть будет: может, и попадёшь домой. Может, Бог твой тебе поможет.
        - А я кого-нибудь могу взять… ну, с собой?
        - С собой?! - ведунья изумилась, наверное, как гридень, у которого попросился в бой несмышлёный отрок. - А что, можешь попробовать. Только и он очень сильно хотеть должен уйти с тобой. Но если заплутаете там… Пожалеешь, что в рабах не остался.
        Хозяйка избушки захохотала, громко, раскатисто. Данила не стал ждать, пока она отсмеётся, коротко бросил:
        - Прощай, - и собрался уходить, но его опять остановили.
        - Постой, друзья просили тебе амулет какой-нибудь вручить. Так вот держи, - ведунья протянула фигурку, вырезанную из дерева, по форме напоминающую птичку.
        - Для чего он?
        - Не знаю, может, пригодится. И ещё нож твой на поясе против зверя помочь способен.
        - Против какого?
        - А того, что вам на пути встретится.
        Вот ведь… Нострадамус без яиц.
        - Ладно, бывай, если твои советы и в самом деле помогут, вернусь…
        «А куда же тогда я вернусь?» - подумал Данила.
        - Ну, тогда просто, бывай.
        - Ага, как скажешь. Ты уж не оплошай, выбери ту, какую надо, - насмешливо бросила в спину ведьма, Молодцов совсем не понял, о чём она.
        Путь предстоял недалёкий, следовало выбрать: либо нанять лошадей, либо проделать оставшееся расстояние до нужной деревеньки на своих двоих. Данила честно признался, что по части верховой езды он ещё больший неумеха, чем во владении мечом, когда только пришёл наниматься охранником к Воиславу. Варяги спокойно восприняли это заявление, должно быть, привыкли к странному товарищу, а уж после его признания о том, что он пришёл из другого мира, вряд ли что-то ещё их могло удивить. Все знают, что в Йотунхейме или Нифльхейме всё не как у людей.
        К предстоящей пешей прогулке в двадцать с лишним километров, то есть около полупоприща, Клек и Шибрида тоже отнеслись без предубеждения. Несколько часов работы ногами по лесному тракту - и к вечеру можно прибыть к цели. Данилу это полностью устраивало, ведьма сказала, что вернуться можно будет в Праздник, до него оставалось где-то два с половиной дня. Как раз хватит времени, чтобы договориться с Кумарем, найти полянку (она наверняка находилась недалеко от деревеньки), послать за Уладой и в нужное время попробовать переместиться обратно.
        Клеку и Шибриде Данила не предлагал уйти с ним. Пока. Да и неизвестно, как они к этому предложению отнесутся. Улада, скорее всего, согласится, но получится ли задуманное? Хватит ли твёрдости у Молодцова рискнуть любимой девушкой? Но эти рассуждения могли подождать. Сейчас следовало собрать всё необходимое и отправиться в дорогу с варягами.
        - Уходишь? - спросила Улада, когда Данила собирал котомку в доме кузнеца.
        - Да, я ненадолго. Побудешь пока здесь, я с Вакулой договорился.
        - Тут у Вакулы много женщин.
        - Ага, - согласился Молодцов, раздумывая: у него уже имелось три добротных ножа, может, один стоит оставить для лёгкости или ножей много не бывает?
        - Все красивые.
        - Угу… - «О чём это она?»
        - Ты бы хотел взять какую-нибудь себе в наложницы?
        - Нам, христианам, больше одной жены иметь нельзя, - всё так же отвлечённо ответил Данила.
        - Значит, меня оставишь наложницей? - вдруг выпалила Улада.
        - Чего?! - Данила приник к ней. - Уладочка, ты про что?
        - Про то. Я видела, как ты на неё смотрел! - выкрикнула девушка, в глазах стояли слёзы.
        - На кого?
        - На мерзавку эту, Наську! А потом вы ещё разговаривали во дворе… или что ещё делали?
        - Уладушка, ну ты что?
        Данила хотел сказать, что Наська ещё ребёнок, но вовремя осёкся. Какой ребёнок, если через год замуж?
        - Ну ты подумай: как её можно сравнивать с тобой? Самой-то не смешно? Моя лада, чаровница моя.
        - А о чём вы тогда разговаривали?
        - О том, почему она мне помогла, я ей за это серебро подарил. А как же, если бы не она, может, мы и не встретились бы, Уладушка, моя милая.
        Данила поцеловал её в нежные губы, провёл языком по мокрым от слёз щекам.
        - Всё, больше не ревнуешь?
        - Я и не ревновала, - ответила Улада, крепче прижимаясь к обережнику. - Ты мужчина, будет, как ты скажешь. Скажешь быть при тебе наложницей - буду! Ты ведь мой любый.
        - Хватит тебе небылицы рассказывать, - усмехнулся Данила. - Улада, помнишь, я спрашивал тебя, куда ты готова пойти за мной?
        - Куда угодно, мой милый, - девушка вцепилась в него кулачками.
        - Ладно, постой… Я рассказывал тебе, что должен решить одно очень важное дело? Так вот я почти приблизился к решению. Сейчас наступило очень важное время. И я хочу, чтобы ты помогла мне, пусть ты не будешь рядом со мной, но… думай обо мне, пожалуйста.
        - Я буду всех богов просить, чтобы ты вернулся. Ладный мой, любый. Ненаглядный.
        - Как скажешь. Ну всё, родная, отпусти - время не ждёт. Я вернусь за тобой в любом случае, - сказал напоследок Данила.
        Глава 13
        Гостеприимная деревня
        Бежать за варягами было ещё тем удовольствием. Они не гнали изо всех сил, но сразу взяли довольно средний темп бега и держали его без особого напряга всё время. А вот Данила через полчаса начал сдыхать, так что братьям сперва пришлось замедлиться, а потом и вовсе перейти на шаг. Но год на ладейной скамье и тренировки воинского искусства не прошли для Молодцова даром. Отдышавшись, он всё-таки смог бежать, пусть и не так быстро, как варяги, и втроём они достигли деревеньки перед самой темнотой.
        Шибрида и Клек с ходу перепрыгнули хилый тын, за ними, не так быстро и красиво, последовал Данила. Им навстречу кинулись собачки размером примерно с алабая. Рубить их варяги не стали, оглушать мечами тоже, лишь выдали свой боевой клич - волчий вой. От этого воя собаки, скуля, бросились прочь, а прочая живность попряталась по углам.
        Встречали обережников жалами стрел в окошках приземистой землянки. Широкие срезы - на дичь и бездоспешего человека. Луки тоже, скорее всего, были охотничьи, так что для варягов, заранее облачившихся в панцири и вскинувших щиты, практически неопасные.
        Даниле, у которого грудь прикрывала только кожаная куртка с нашитыми бляшками, а на голове имелась толстая стёганая шапка, тоже обшитая железом, такая стрела чисто теоретически могла нанести вред, но зря, что ли, он перед собой держал щит наготове.
        Шибрида и Клек посторонились, давая право первого слова их другу, из-за которого, собственно, они сюда и пришли:
        - Эй, люди добрые, мы не причиним вам зла, мне нужно только с Кумарём поговорить. Пусть он выйдет, и мы никого не тронем! - объявил Данила.
        - Зачем он тебе? - крикнули из дома.
        - Он мне должен, но кровью я не хочу брать долг. Пока что. И серебром тоже. Пусть выйдет, мы с ним поговорим. А там видно будет.
        - Вы нам не указ! Проваливайте отсюда, пасти ненасытные, а то князю пожалуемся!
        Угроза варягов скорее повеселила, чем напугала.
        - Вы бы дерзость не показывали, а ценили уважение, которое к вам проявили, - посоветовал Молодцов. - А то в самом деле осерчают мои друзья да спалят ваш курятник вместе со всеми, кто в нём ныкается, никакой князь не поможет.
        - Интересно, с чего это здешние смерды такие смелые стали, неужели им так люб Владимир? - вслух, как бы нехотя, рассуждал Клек.
        - А с того, что правят нами больше не пришлые варяги, как было раньше, а такой же по крови князь, - из землянки выбрался молодой крепкий воин, в кожаной куртке, с небольшим щитом на руке и топориком на поясе. Это был он, Кумарь. - Или забыл, варяг, что Владимир по крови наполовину наш - полянин?
        - Кто по крови Владимир, меня мало волнует, главное, что он варяг и кланяется Перуну, смерд, - надменно бросил Клек и потерял интерес к разговору.
        - Об этом ещё успеете поговорить, сначала я с ним закончу. Узнаёшь меня, Кумарь?
        - Нет, - честно сказал охотник, судя по его виду, он не испугался Данилы, ни даже того, что при нём был меч.
        - Как, неужели не помнишь? Год назад один чужак троих ваших рыбаков раскидал, а потом ты его исподтишка стрелой в голову оглушил и продал! Он ещё один раз от вас удрать попытался.
        - Ах, вот оно что, - в глазах Кумаря мелькнуло понимание. - Так вот кто ты. Да, заматерел ты, чужак, меч где-то раздобыл. Зачем сюда-то пришёл?
        Данила подавил желание выхватить этот самый меч и разрубить наглого охотника напополам прямо сейчас.
        - Ты меня оскорбил, ты меня взял в рабство, а я был свободный человек. Не спорь, - обережник остановил Кумаря, зная, что тот может возразить, причём на вполне законных основаниях. - Но я, как уже сказал, не хочу с тебя брать долг ни кровью, ни серебром. Окажи мне услугу - и разойдёмся.
        - И что же за услуга тебе нужна?
        - Неподалёку от вашей деревеньки есть место…особенное. Отведи меня туда, и мы будем в расчёте.
        - Не понимаю, о чём ты, - пожал плечами охотник.
        Но по лицу его Данила понял: знает он, гад такой, нужное место, только не хочет идти навстречу. Неужто станет рисковать всем своим родом?
        - Слышь, охотник, вижу, что знаешь. И зря молчишь, беду на свой дом наводишь.
        - Пока что это вы привели в мой дом беду, нарушили законы княжьи и божьи, кары вам не миновать.
        - Надоел ты мне, охотник, так что сделаем так, - вздохнул Молодцов, - устроим поединок. Чья возьмёт - того и Правда. Я одержу верх, ты меня на то место отведёшь. Ты - мои друзья уйдут и не причинят никому вреда здесь. Годится?
        - Годится. Богов в свидетели призовём, что всё сказанное тобой будет исполнено. И пусть варяги тоже Перуном поклянутся, что ими будет всё выполнено, как ты сказал.
        - Как скажешь.
        Шибрида и Клек принесли клятвы, Кумарь поклялся Велесом, а Данила вытащил крест из-под куртки и на нём поклялся, что никакого обмана не будет. Бой начали сразу.
        Молодцову не хотелось убивать Кумаря, понравился ему этот самоуверенный наглец. Но раз так сложилось, ничего не поделаешь - драться надо во всю силу. Начал Данила с полюбившейся ему связки: прямой выпад мечом в лицо, резкий увод назад и укол в ноги. Охотник отскочил. Данила догнал его ударом щита, обошёл справа, ударил мечом снизу. Кумарь успел блокировать, махнул в ответ секирой, показал, что будет бить сверху, но в последний момент изменил направление - ударил сбоку. Молодцов еле успел подставить щит. Сам хлестнул наотмашь (уже не думая о том, что не хотел убивать), стремясь отсечь руку с оружием, но Кумарь вовремя убрал её и так долбанул своим щитом, что едва не выбил меч у Данилы.
        Тот резко разорвал дистанцию, выдохнул сквозь зубы, сбавляя боль: главное, что руку не осушил, а синяк пройдёт. Охотник, не торопясь, стал наступать, поигрывая топором.
        «А ведь это мой, считай, первый бой против равного здорового противника. Справлюсь ли?» - пришла в голову Молодцову мысль. Он тут же её скомкал и отбросил.
        Вместо раздумий Данила сделал короткий шажок влево, наклонил корпус вправо - и сделал прыжок. Но в левую сторону. Едва коснувшись земли, он ударил из-за плеча в голень врагу. Кумарь успел отбить древком топора, но Молодцов уже взметнул меч вверх, прочертил им длинную дугу и обрушил на голову врага. Охотник едва успел подставить щит. Молодцов сделал полшага ему за спину, снова ударил связкой: вниз - вверх. И продолжил обходить врага, осыпая его ударами.
        Кумарю теперь оставалось только крутиться на месте, отбиваясь, считай, только щитом. Против меча так долго не продержаться. Упреждая очередную атаку, он сам отчаянно ринулся вперёд, ударил параллельно земле.
        Данила уловил движение навстречу, отшатнулся назад, загородился щитом и сбил летящий в него топор мечом, немедленно вытянулся в выпаде, попытался достать остриём вражье бедро. Почти. Кумарь сумел сбить укол нижним ребром щита и сразу атаковал - мощно, сверху. Молодцов принял секиру мечом на древко, как учили, отбросил в сторону, снова попытался уколом достать врага, на этот раз в голову - и опять не вышло, ловкий охотник успел отпрыгнуть.
        Вдвоём они закружили по песку, щедро «удобренному» куриным помётом. Работать топором тяжелее, чем мечом, тем более против этого же меча, так что Кумарю приходилось нелегко. Но сам Данила вышел на поединок далеко не свежим, а кто из них выносливее - ещё вопрос.
        Молодцов хорошо понимал этот расклад, а охотник если не знал точно, то нутром чуял наверняка. Даниле нужно было срочно что-то придумать, пока его преимущество не утекло песком сквозь пальцы. А лучший способ победить - это навязать противнику свою волю.
        Молодцов вертикально рубанул мечом, будто мог располовинить своего врага. Кумарь, естественно, подставил щит, а сам атаковал по низу, в ноги. Данила в свою очередь этот удар принял на щит, а сам пнул охотника правой ногой в коленку. Тот зашипел, потерял равновесие. Молодцов добавил ему щитом в корпус и, когда бросил меч внизу по кругу, взрезал голень, так что меховые чуни сразу набухли от крови.
        - Сдаёшься? - облегчённо спросил Данила.
        Кумарь вместо ответа только поднял щит до глаз.
        Вот ведь упрямый! Этот охотник-полянин стал конкретно надоедать. Если раньше Данила старался сам атаковать, то теперь он в основном отбивал удары щитом, надеясь измотать врага. Но он и сам стал уставать - давала о себе знать многочасовая пробежка.
        Атаки Кумаря тоже становились однообразными, он с трудом их вымучивал. На одном таком ударе Данила и решил его подловить: сделал маленький шаг навстречу и, когда топор взмыл в воздух, сбил его стремительный полёт боковым махом меча. Попал по лезвию, так что звон на всю округу пошёл. Топор отклонился в сторону, потянул за собой руку хозяина, а Данила всего лишь распрямил локоть так, что его оружие обрушилось на голову врага.
        В последний момент обережник чуть довернул кисть, чтобы клинок ударил Кумаря по темени плашмя. Охотник повалился в песок и куриный помёт как подкошенный.
        - Ну что? - спросил Данила. - Уговор будем выполнять или как?
        Обережников пустили на постой, по обычаю объявили гостями, так что никакой подлянки от хозяев можно было не ждать. Кумарь довольно быстро очухался и выразил Даниле своё уважение, даже извинился за то, что был слишком упрям. Часть своей охотничьей ватаги он отправил в Киев, то ли с данью, то ли с дарами князю (Данила так и не понял различие), но завтра, ещё с тремя охотниками, он обещался отвести Молодцова куда требовалось. Идти было недалеко. Остальные домочадцы относились к Даниле и его друзьям скорее с опаской, чем с уважением. Только маленькие детишки смотрели с искренним любопытством, не боялись подходить, трогать ножны меча и перевязь. Особенно поражали детей блестящие доспехи варягов. А вот староста деревеньки, который в прошлом году выспрашивал пленного Молодцова, что он умеет, а после так и вообще велел выполнять позорную женскую работу, подчёркнуто глядел в сторону.
        Обережники поужинали запасами, взятыми у Вакулы, отлили толику бражки охотникам - будущие проводники как-никак - и легли спать.
        Подъём объявили засветло. Данила умылся, закончил все приготовления и пришёл в абсолютную готовность к последнему рывку к цели.
        Глава 14
        Полянка
        Первые несколько километров лесного тракта он не помнил. Его тогда несли оглушённым и связанным, но когда вся компания свернула к ручью, Молодцов словно очнулся. Местность стала до боли знакомая: топкая грязюка по берегам, дальше в лес - непролазный бурелом, кое-где проложены брёвнышки и пеньки, чтобы можно было ногой ступить, а не по колено провалиться в воду.
        Данила шёл по тропе и с трепетом вспоминал - да, это та самая дорожка, по которой он сделал первые шаги в новом Мире. Внутри возникла неприятная дрожь, сердце колотилось. Это не сильно отвлекало его от прыжков с пенька на пенёк, но он всё равно стал двигаться заметно медленнее. Пришлось собраться и выкинуть все мысли из головы до поры до времени.
        Затем болотистые берега сменила вполне удобная песчаная отмель. Данила узнал место, где подрался с тремя рыбаками из деревни Кумаря:
        - Стойте, - сказала он. - Дальше не надо, теперь я и сам могу пройти. Если хотите, можете повернуть назад.
        Четверо охотников неуклюже переминались.
        - Мы бы вас тут подождали, - решился сказать Кумарь.
        - Как угодно.
        Трое обережников уверенно двинулись вдоль ручья. Тот всё сужался и сужался, пока не превратился в родник, бивший где-то в траве.
        - Ну что, Молодец, это она?
        Да, это была та самая полянка - небольшой овал невысокой травы и клевера шагов десять в поперечнике, на ней росли редкие цветы, а края окаймляли заросли дикой малины.
        - Да, она, - вымолвил Данила.
        Он стоял и не мог поверить в происходящее, его будто назад во времени забросило. Не мыслью - ощущением. Вдруг показалось, что все приключения: обережники, варяги и викинги, даже Улада - были лишь сном. Словно сама ткань бытия подёрнулась рябью.
        - На круг альвов не похожа, - тоном специалиста по нечисти заявил Шибрида, вернув Молодцова в реальность (только в какую?). - Ну что ж, Даниил, зайди на неё, посмотрим, что получится.
        - Я?
        - Ну а кто же? Зайди, постой. Почувствуй: как тебе.
        Преодолевая робость, Данила сделал несколько шагов к центру полянки, встал столбом и даже вытянулся на цыпочках, раскинул руки и… ничего. Не ясно, чего он ожидал: разряд молнии, межпространственного портала, чёрной дыры или голоса с небес. Но после того, что он ощутил, когда пришёл на это место, Данила ожидал чего-то необычного. А так… просто ничего. Ощущение было, словно его кинули. Печальный, он вернулся к друзьям.
        - Ну как? - спросил Клек.
        Молодцов пожал плечами. Видя его состояние, варяг предложил:
        - Надо осмотреть всё кругом, может, поймём, что это за место и кто из богов подшутил над Даниилом.
        Братья молча взялись за дело, оставив Молодцова одного, но тот тоже стал для вида бродить по кустам вокруг. Настроение было поганым: столько планов и надежд взяли и рухнули! Но тело чувствовало себя замечательно, оно казалось лёгким и сильным, будто наполненным горячим газом. Предаваться грустным мыслям, ощущая подобное, было тяжело. Данила сгрёб горстью первые попавшиеся ягоды, сунул в рот. Неплохо! Должно быть, друзья правы: стоит поискать какие-нибудь следы, не могло же такое событие произойти просто так. Ясно, что полянка непростая, вдруг символы или знаки какие-нибудь имеются… Как их?.. Руны! А там вдруг и додуматься можно, как Даниле обратно вернуться. И Уладу с собой прихватить.
        Молодцов принялся внимательнее обшаривать траву под ногами и сам не замечал, как всё больше стал удаляться от полянки.
        Шибрида осторожно шагал, чувствуя плечо Клека, не телом, конечно, сердцем. Своим взором, слухом, нюхом он пытался объять всё вокруг, найти что-то необычное или возможную угрозу: сломанную ветку, ободранную кору, особый запах. Пока всё было в порядке, но интуиция, чутьё советовало быть настороже.
        Негромко просвистел птичкой Клек - сигнал внимания. Шибрида обернулся к нему, Клек одними губами прошептал: «Я что-то слышу».
        Выглядел он взволнованным. Варяг! Который даже в битве не выражал никаких эмоций, ну, кроме бранной радости и восторга.
        Шибрида понимал волнение брата. Он чувствовал, в какое место привёл их Молодец. Такие места дед называл сильными. Здесь и в самом деле могли быть врата между Мирами или ловушка какой-нибудь нечисти. Идти здесь, возможно, было опаснее, чем сражаться в одиночку против целого хирда. Но именно поэтому Шибрида и не думал отступать. Он был во всём прав, но в этот раз настолько погрузился в себя, что не заметил, как его брат, на которого он привык полагаться, отошёл на лишние три шага.
        Щёлкнули луки, Шибрида мгновенно крутанулся, отбивая стрелы мечом и щитом, крикнул:
        - Клек!
        И пропустил главную опасность - на него упала тонкая ткань, вмиг закрыв обзор. Варяг сбросил её клинком, но сверху полетели ещё тряпки, а слух уже подсказывал: кругом враги и их много.
        Шибрида отпустил щит, вынул меч шуйцы и завертелся бешеным медведем, сыпя ударами во все стороны. Ему удалось стряхнуть с головы вонючую ветошь, но он увидел, как одна сеть плотно обмоталась вокруг его левой руки, а другая обвила ноги. За них разом дёрнули.
        Варяг скрутился всем телом и кое-как смог устоять, попытался срубить тянувшие за меч сети, но спереди на него напрыгнул разбойник. Шибрида одним махом срубил и наконечник его копья, и саму тупую голову. Сзади немедля прилетело по шлему дубиной, скорее всего, но мощно. Варяг потерял равновесие и вынужден был упасть на колено, но и в таком положении он умудрился развернуться и начисто срубить ступни татю сзади. Мечом шуйцы из-за намотавшейся ткани рубить никого не получалось, но им можно было бить как дубинкой, что Шибрида и делал, сломав колено ещё одному шустрому разбойнику. Тут в него опять полетели тряпки и сети, враги, прикрывшись щитами, напали со всех сторон. Одному варяг вогнал меч в живот по самую гарду, но тать повалился на него, заблевав кровью и утянув клинок к земле. Сзади вновь потащили за сети, и варяг опрокинулся навзничь. Меч пришлось выпустить - всё равно от него толку уже не будет, но остались его ножи, засапожный и на поясе. Ими Шибрида успел взрезать сухожилия нескольким разбойникам, заставляя их с воем падать на траву, но потом кто-то шустрый изловчился и ударил варяга прямо в
челюсть, и свет для него померк.
        Данила услышал крик и обернулся, увидел, как на варягов сверху падают непонятные серые полотна. Откуда они в лесу? Секундой позже понял: из густых крон дубов в него полетели стрелы. Молодцов успел закрыться и услышал три мягких стука, с которыми стрелы вошли в мягкое дерево. Едва он опустил край щита, как ему в лицо полетела грязная тряпка. Данила отпрыгнул, краем глаза уловил узкую тень, присел, пропустив над собой сулицу, ещё одну сбил мечом. Третью вороги не успели бросить - Молодцов сам налетел на строй из трёх воинов.
        Данила стремглав бросился на правого татя в строю, махнул мечом в ложной атаке. Не достал, отскочил под правый незащищённый бок. Бросил щит вниз, защищаясь от удара с другого фланга, одновременно встретил мечом секиру центрального татя, летевшую в голову, отбил и, как учил Клек, пустил лезвие вдоль древка, легко отсёк ничем не защищённые пальцы. Разбойник взвыл, выронил оружие и сам тоже выпал из строя. Данила отбросил его подальше пинком, занял освободившееся место, хлестнул направо. Разбойник там опять оказался в невыгодном положении, махнул топором не глядя. Клинок и древко скрестились на уровне плеч противников, слегка спружинили, но разбойник потратил долю секунды, чтобы подчинить себе тяжёлый инертный топор, а Данила сразу пустил змеёй ему в подмышку свой меч. Клинок легко прошёл между рёбрами до самого сердца, Молодцов чуть довернул и освободил его, обернулся лицом к следующему противнику - разбойник, булькающий кровью за спиной, для него уже не существовал.
        Данила с отводом встретил удар топора, сам рубанул мощно, из-за спины. Просвистевший меч напрочь отсёк верхнюю кромку наспех подставленного щита и рассёк татю лицо. На хитрости не было времени - кто знает, сколько ещё разбойников в лесу, поэтому Данила без лишних рассуждений продолжил связку: прыжком сократил дистанцию, выбросил щит, перехватывая замахивающийся топор и вместе с тем перекрывая обзор противнику, пнул татя в голень, отвлекая, и в то же время по дуге забросил меч за его защиту, держа клинок почти под прямым углом к земле. Остриё вонзилось врагу куда-то между шеей и ключицей, вспороло кости, жилы, нанеся смертную рану. Когда Данила высвободил меч, из неё брызнула струя крови, едва не залившая обережнику глаза.
        Молодцов испытал что-то вроде удивления: как это у него получается проводить смертельные связки холодным оружием, а главное, как отрешённо и спокойно всё выходит, будто внутрь ему, как в компьютер, заложили нужную программу.
        Продолжить самоанализ не удалось - из лесной тени выскочил ещё один разбойник с раззявленным ртом и дубиной, занесённой над головой. Данила отреагировал по-прежнему грамотно и выверенно: выбросил щит навстречу и вверх, ребром по кисти, сжимавшей дубину.
        Дикий крик человека заглушил хруст сломанных костей, дубина пропеллером пролетела над головой Данилы, а на него самого налетел ничего не соображавший разбойник с выпученными глазами и, считай, сам себя насадил на меч по самую рукоять. Молодцов растерялся, когда понял, что не может высвободить оружие. А враг был рядышком, кричал за тонкой кромкой щита, плевался кровью и не думал умирать. Данила шестым чувством уловил движение за спиной: тать! Тот самый, которому Молодцов срезал пальцы в начале схватки, сейчас он уверенно приближался к нему и явно с нехорошими намерениями, судя по секире, которую держал в левой руке. Ситуация аховая, но выкручиваться как-то было надо. И Данила выкрутился - пробил уширо прямо в живот врагу, отчего тот воспарил в воздух и пролетел пару метров. Тут только обережник догадался крутануть рукоять меча: разбойник, повисший на нём, сразу же захрипел, стал оседать вниз, а Молодцов с трудом потянул оружие вверх и высвободил меч.
        Огляделся: пятеро лучников, встав на колени, натягивали луки, два шевелящихся «сугроба», бурых от крови, вокруг них валялись и стенали пяток разбойников. В кустах мелькали ещё люди с копьями, но тут щёлкнули тетивы, и любоваться пейзажем стало некогда. Молодцов прыгнул в сторону, укрылся от смертоносного града за щитом. В дерево стукнуло только дважды. Данила спрятался сначала за одним дубом, потом за следующим, стал прыгать, как заяц. А враги, видать, подумали, что он и есть заяц: где-то на четвёртом прыжке Молодцов увидел перед собой храбреца, который в одиночку замахивался на него копьём. Не раздумывая, Данила зафигачил в него щитом - всё равно в лесу он только мешаться будет. Деревянный диск весом в несколько килограммов сработал не хуже копья и вырубил татя напрочь.
        Молодцов на бегу подхватил его копьецо и рванул в лес. Направление он выбирал в обход полянки, с тем, чтобы опять выйти к ручью, а там добраться до деревни Кумаря или до него самого. В случае чего, на ручейке и обороняться будет удобно. Эти небось по двое-трое поостерегутся на него нападать. Мозг тем временем проводил аналитическую работу, выдавая информацию: Клека и Шибриду видно не было, но кто же ещё мог лежать на полянке, заваленный сетями в окружении посечённых разбойников. Его, Данилу, хотели взять живым, значит, и варягов взяли живьём. Зачем? Пока не имеет значения. Варягов убивать не будут, по крайней мере, в ближайшее время. Значит, он, Данила, должен выжить, проследить, куда уведут его друзей, а там по обстоятельствам: либо выкупить, либо освободить, либо запугать.
        Если бы на его месте был Воислав или Скорохват, они бы не задумываясь повернули назад, покрошили бы эти полтора десятка татей и уже вечером травили по этому поводу байки за кружкой пива. А Данила в одиночку против строя противников с луками - не вариант. С его доспехами тем более.
        «Хватит оправданий, - сказал сам себе Молодцов. - Делай, что задумано».
        Он как раз выбрался из рощи и прыгнул в ручеёк, как сзади послышалось тявканье. Вот ведь… собаки. Этого Данила не учёл - гончие могут его придержать, дать время разбойникам окружить, а и то вовсе бросятся на спину в самый неподходящий момент. Обережник прибавил ходу, благо «заряд», полученный на волшебной полянке, позволял шустро перебирать ногами даже по мокрому песку. Но собачки всё равно догоняли. Когда лай донёсся совсем близко, Данила развернулся, чтобы встретить опасность лицом.
        За спиной знакомо щёлкнуло, над ухом прошелестело, и ближайший гончак рухнул в ручей со стрелой в шее. Вторая псина получила стрелу меж рёбер и тоже ткнулась носом в песок, засучила лапами.
        Данила подавил возникшую жалость к животным (собак жалко, людей нет), повернулся. Кумарь со товарищи! Ну, молодцы парни.
        - Даниил, за нами! - махнул охотник и нырнул в непроходимый бурелом, ограждавший ручей. Молодцов ринулся за ними, на миг задержался, увидев чересчур топкую почву дальше в зарослях, но охотники Кумаря прыгали с кочки на кочку вполне уверенно. Данила проделал за ними их маршрут - след в след, в итоге даже обуви не замочил.
        Метров через пятьдесят охотники остановились возле кривой ольхи. Один из них ловко вскарабкался на дерево. Кумарь жестом показал, мол, делай то же самое. Молодцов взобрался, пусть и не так сноровисто, перед ним оказалась прореха в листве, через которую было очень удобно наблюдать за ручьём. Сначала обережник с охотником услышали громкие ругательства, должно быть, разбойники увидели побитых собак.
        Потом Данила пронаблюдал целую процессию: сперва промелькнули двое разведчиков, потом десять человек пронесли троих раненых на носилках и двоих варягов, привязанных за руки и ноги к деревянным шестам (Молодцов от этого зрелища вцепился пальцами в ствол), затем прошествовал субъект, которого Данила не смог идентифицировать - в халате, увешанном ремешками и побрякушками, в шапке с оленьими рогами. Замыкали колонну трое бойцов с копьями.
        Сейчас бы подбить Кумаря на атаку, посечь стрелами троих-четверых, дальше бы Данила одного-двух сумел убрать, освободить варягов, а там уже и расклад целиком в их пользу бы был. Нет, не выйдет, не зря охотник показал жестом: смотри и не болтай, незачем ему в чужие проблемы впрягаться. Но будет горевать, главное, он оказался прав: Шибрида и Клек живы и относительно здоровы, иначе бы их так не стали транспортировать, а значит, есть шанс их вызволить. И неплохой.
        - Спасибо, Кумарь, - поблагодарил Молодцов.
        Охотник кивнул, он увидел, что Данила понял всё без слов.
        - Но мне нужна ещё одна услуга. Куда они могли моих друзей увести?
        - Кто ж знает, - развёл руками один из компаньонов Кумаря, - это ребята Шишкоеда.
        - Кого?!
        - Шишкоед - это ватажник один…
        - Да знаю я, - отмахнулся Молодцов.
        Он и вправду знал этого разбойника: с его подручными Данила вместе с Вакулой и другими деревенскими схлестнулся в предместье Бродова, тогда убили деда Наськи - Житко. Хороший был старик, и кузнец тогда стрелу в плечо получил. А посадник Бродова после ещё важничал, что, дескать, найдём да спросим за кровь.
        - Куда они Шибриду с Клеком понесли, в свою схоронку? Зачем, выкуп попросить или ещё что? Где они могут прятаться? Мне б собачек у вас купить или следопыта опытного в проводники. Я заплачу, деньги есть.
        - Погоди, обережник, - оборвал Кумарь, - с выкупом и остальным… Видел с ними ведьму?
        - Ведьму?
        - Ну да. Ту, в шапке с рогами.
        Слова «шапка» охотник произнёс благоговейно, будто про императорскую корону говорил.
        Ах, вот оно что! Ведьма из Бродова тоже имела на головном уборе рожки. Может, это она? Нет, вряд ли, у той рожки были маленькие, наверно годовалого оленька, а у прошедшей мимо - здоровенные рожищи взрослого самца.
        - Хорошо, пусть ведьма, и что? Куда она может идти? Имейте в виду, я колдовства не боюсь, мы с братьями по пути с Севера прикончили одного колдуна, прикончим и ведьму.
        Охотники переглянулись.
        - Слышал, что на Сварожье капище вещунья одна новая приехала. Богунок рассказывал: Стемиду Бобру ногу заговаривала, - начал один охотник, Кумарь молчал.
        - Вот-вот, слышал я, что Шишкоед тоже возле сварожьих жрецов тёрся, - поддержал второй.
        - Тогда их могут к Сварогу на капище отнести, - сделал очевидный вывод самый молодой паренёк в команде, лет четырнадцати. - Если Сварогу варягов в жертву принести, тот дюже рад будет. Сварог и Перун не ладят. Мне рассказывали, что лет пять назад сварожьи дети варягов-христиан прямо в Киевском детинце убили, за что их побили сильно, но не до смерти. Зато потом главного сварга двое сыновей одного боярина…
        - Меня это не интересует, - оборвал, должно быть, интересный рассказ Данила, ему сейчас было не до того. - Где эти сварожьи дети окопались, отведёте туда?
        - Да тут недалеко, - нарушил молчание Кумарь, - проводим, если не хочешь остаться.
        «Не хочешь остаться», - почему-то эти слова охотника прозвучали с намёком. Или Данила сам так воспринял их.
        Ему вдруг вспомнились слова колдуньи из Бродова: «Если хочешь вернуться - дождись ночи в канун Праздника».
        Ночи!
        И тогда, может быть, у Данилы получится вернуться обратно в привычное время. Но как же тогда варяги?!
        «А что - варяги? - проклюнулась ядовитая мысль. - Ты всё равно живёшь в будущем, когда их давно не стало. Судьбы не миновать».
        А Улада? Вернуться за ней или уже не успеть?
        «Так, СТОП!!!» - приказал себе Молодец.
        Что за мысли такие поганые? Откуда? Не иначе ведьма наговорила! Шибрида и Клек - его друзья, они за него жизнью рисковали. И прямо сейчас рискуют из-за него же. А Улада - самая любимая, по крайней мере сейчас, девушка. Да на что ему будущее, если в нём не будет Шибриды, Клека, Воислава, Улады и других?!
        - Ведите к капищу, - хрипло приказал Данила.
        Ещё десяток километров бегом по лесным дорогам. Что может быть лучше этого? Например, чтобы щит, заброшенный за спину, не так сильно оттягивал плечо. Но выбросить было нельзя. Во-первых, это подарок одного из людей Кумаря, а во-вторых, может пригодиться этакая штуковина в дальнейшем.
        Кумарь с парнями провожал Данилу весь вечер и полночи, заночевали прямо в лесу на лапнике. Наутро охотник рассказал, куда идти дальше, до капища оставалось недалеко, Данила даже слышал отзвуки голосов.
        На прощание он отдал охотнику серебра весом где-то на гривну, но сказал, что всё равно остаётся должен ему, и пожелал счастливо добраться домой. Сам же, сначала пешком, а потом ползком, направился к цели.
        Глава 15
        Капище и требище
        Капище, как и следовало ожидать, располагалось на очень высоком холме, Данилу привели почти к самому его подножию. Снизу можно было разглядеть только каменную ограду, но впереди ещё вечер. Молодцов не сомневался, что до темноты с его друзьями ничего не случится.
        Первым запахом с холма, который уловил Данила, был, как ни странно, запах вкусно приготовленной еды. Аромат тянуло такой, что рот моментально наполнился слюной, а у Молодцова с прошлого дня крошки во рту не было. Но в этом имелся заметный плюс: если ветер дует с холма, значит, сторожевые собаки на вершине обережника не учуют.
        Всё утро Данила проводил «рекогносцировку»: ползал по-пластунски у подножия, разведывая обстановку. Перед этим натёр снаружи щит землёй и травой и закинул его на спину в целях маскировки. Ту же самую операцию проделал с лицом и кистями рук, отчего стал походить на исхудавшего черепашку-ниндзя. Правда, оказавшийся рядом местный житель скорее бы принял Молодцова за лешего или ещё какую-нибудь лесную нечисть. Но обошлось: никто стратегических изысканий Данилы не заметил, а вот он нарисовал для себя примерный план местности.
        Само капище располагалось на вершине холма и было огорожено неровным овалом из камней, ограда представляла собой нагромождение валунов и могла остановить разве что набухавшегося нарика после третьего дня запоя. Перед камнями, с интервалом шагов в двадцать, стояла череда деревянных столбов, с нанизанными на них какими-то предметами, похоже, черепами - Данила издалека не разглядел. Если поразмыслить, то забраться наверх незамеченным ночью не представляло особого труда, пробраться внутрь - тем более. А вот дальше начиналась загвоздка. Молодцов очень сильно пожалел, что не разбирается в ритуалах древних славян и даже не расспросил об этом Кумаря! При том, что его парни внятно сказали: варягов схватили, чтобы принести в жертву! Понятно, что не для выкупа. Данила усмехнулся при мысли, что сделал бы с татями Шишкоеда, а потом и с самим главарём, Воислав, приди они требовать выкуп. Нет, может быть, даже заплатил серебро, но после всё равно обязательно бы выследил и наказал.
        Проблема была даже не в этом. Судя по сладким запахам, на капище готовилось большое празднество с обилием выпивки, хорошо бы все язычники перепились и Данила смог спокойно вытащить друзей. Вот только не верилось, что ему так свезёт, да и по идее как-то нехорошо получалось - самим жрать, не «покормив» бога.
        Надо же, до Молодцова только сейчас дошло, что слова «жрец», «жрать», «жребий» - однокоренные, и понятно почему. Но в сторону лишние мысли…
        Нужно знать момент, когда произойдёт жертвоприношение, чтобы успеть пробраться на капище. По идее, ему должны предшествовать какие-то религиозные ритуалы, все язычники будут ими поглощены (тем более жареное мясо и тёплый хлебушек рядом ждут), вот это - идеальное время для нападения. Развязать руки варягам и дать дёру к лесу. Можно ещё отвлекающий манёвр устроить - поджечь что-нибудь.
        А если обережников догонят… Что ж, Шибрида и Клек и без холодного оружия, с палкой или камнем, страшные противники. Втроём можно посмотреть, чего стоят эти сварожьи дети, если не бьют исподтишка.
        Данила устроился в зарослях можжевельника, набрался терпения и принялся ждать вечера, когда, по его мнению, должен был начаться Праздник. И он оказался прав.

* * *
        - Брат, слышишь, брат, как ты? - тихо позвал Шибрида, говорить всё равно получалось с трудом, челюсть раздулась от удара и еле ворочалась, но вроде сломана не была.
        - Тут я, живой, - грустно ответил Клек.
        Ему тоже досталось, но у варягов сейчас были проблемы посерьёзнее переломов и ушибов. Только переживал Клек не из-за этого - он подвёл брата, опростоволосился как воин.
        Вдвоём они лежали в тёмном амбаре, куда их бросили пленители, вместе с ещё семью связанными. Те, судя по тому, как покорно лежали и шёпотом молили богов, были рабами, наверное, даже христианами.
        - Руки как, не перешибли?
        - Нормально, только бы путы снять.
        Связали их качественно, перехватили верёвками и бёдра, и плечи, разве что верёвку от ног к голове не привязали, но жилы не перетянули, чтобы конечности не затекали. Может, рискнут дать меч на тризне? Вряд ли, но хотелось бы. Уж варяги показали бы им настоящую воинскую пляску. В бою настоящего сильного ворога убить - это не старому рабу горло перерезать.
        - Ничего, брат, потерпи, мы ещё не в Ирии, мы ещё покажем Молниерукому свою удаль. А вдруг, глядишь, и он нам сам подсобит, день-то сегодня особенный.
        Шибрида принялся усердно двигать руками и ногами: какие бы ни были путы, со временем они должны ослабнуть и растянуться. Есть ли только у варягов это самое время?
        - Ага, подсобит, разве что тебе, а не такому ледящему подлецу, как я, - Клек тяжело вздохнул. - Прости, брат, я виноват - оставил тебя.
        - Не казнись, со всяким бывает, я вот тоже попался.
        - Потому что я оставил тебя одного! Меня… Я не оправдываюсь, брат.
        - Говори, Клек, мы здесь одни, я никому не скажу, - семь рабов в темноте не в счёт, это не люди.
        - Причаровали меня, Шибрида. Вдруг почудилось, будто зовут меня те самые валькирии, о которых отец рассказывал. Помнишь?
        - Помню.
        - Вот и я вспомнил. Иду как баран, ничего кругом не вижу. Вдруг раз - на голову что-то упало. Темнота. Сначала решил, что это я из Мидграда провалился, что сейчас, быть может, Асград увижу или Ирий, самого Святослава на крылатом коне, - а это на меня сверху тряпку кинули, - стон вырвался из груди бесстрашного варяга, - под колени деревяшкой долбанули, навалились, по голове дали, и всё.
        - Ну я им за тебя отомстил, и мы ещё вместе отомстим. А что пленили тебя, так это не позор. Ты же колдовству поддался, а в этом для воина нет ничего позорного, - ответил Шибрида и продолжил яростно дёргать верёвки.
        - Да, колдовство это. И место то поганое. Зря мы туда пришли. И Молодец этот - обыкновенный альв, причём чёрный, или вовсе обычная нечисть лесная. Где он теперь - а нет его здесь. Не зря Ингельд его крови искал, ой, не зря.
        - Ты на Молодца худого не говори, он с нами плечом к плечу бился, с тобой рядом, между прочим! И привёл тебя в то место я, а не кто-нибудь. Я старший в роду, с меня и весь ответ. И если Даниила с нами нет, значит, не взяли его, сбежал он. Может, от него нам помощь какая будет. А вместо того, чтобы глупости болтать, верёвки тяни, чтобы узлы ослабли.
        - Да как он нам поможет? Не знает даже, где варяжские капища лежат, - рыкнул Клек, но кистями отчаянно заработал.

* * *
        - Кого ты к нам привела?! - злобно стукнул посохом ветхий старикашка с бородой до колен. Два зверовидных громилы позади, ростом в два раза выше него, грозно насупились, придвинулись.
        Женщина в роскошном рогатом уборе не испугалась: ни сердитого жреца, ни его охранников. Она - ведьма, потому что ведает, потому что знает, как увести. И ей не страшен этот старик с засохшим стручком, пусть даже за его спиной стоит сам Сварог, а от грубой силы её обережёт тот, кому положено.
        - Ой, не злись ты, Миролюб, разве не люба будет Сварогу варяжья кровушка, разве не понадобятся ему такие хорошие воины за Кромкой? От них всему вашему роду будет прибыток.
        - Опосля такого жорева как бы весь род не выкорчевали! С корнем! Кто тогда о пращурах наших позаботится? Кто нас самих за Кромкой обережёт, если здесь некому будет дар богам и духам занести?
        Ведьма засмеялась, чем вызвала новый приступ гнева жреца-сварга и его свиты, на этот раз безмолвный.
        - Ты сам подумай, Миролюб, кто станет за этих мстить?
        - Как кто? Так они варяги!
        - Варяги, верно. Но на службе у какого князя? А никакого! Обережники они - купчишек от татей защищают. А значит, нет за ними ни рода, ни дружины, изверги они или изгои. И не придёт за ними месть. Если, конечно, никто сильно болтать да бахвалиться не будет. А уж со Сваргом ты поговори, чтобы он гнев Перуна отвёл. Зато посмотри, какие дары я тебе принесла.
        Ведьма махнула длинным рукавом, полностью скрывавшим руку, в угол избы, где были свалены доспехи пленённых варягов и прочая добыча, на них взятая.
        Старик пошамкал губами, глаза маслено загорелись, у охранников тоже:
        - Да, хоть ты и баба, но в твоих словах есть толк.
        - Так что с нашим уговором?
        - Многого ты просишь, ведунья.
        - Так и даю немало.
        - Богам и пращурам это не понравится.
        - С ними я как-нибудь сама управлюсь. Так что, по рукам?
        - Жизнь целую просишь, - покачал головой старик.
        - Одного дитя прошу несмышленого, который и так зимой умереть может, и проводника от вас за Кромкой, ненадолго. А взамен две жизни отдаю, и какие! Воины! Варяги! Неужели не стоит размен такой?
        - Лады, будь по-твоему, - жрец плюнул и протянул морщинистую длань с кривыми пальцами, - уговорились.
        Ведьма тоже плюнула на ладонь и пожала стариковскую руку. За её спиной раздался приглушённый рык.
        - Ты это, держи своего волколюда на привязи, Сварогу зряшная кровь не нужна, - недовольно бросил напоследок жрец.
        - Не волнуйся, старый, он у меня на привязи. И шагу не ступит… без моего приказа, - ведунья многозначительно посмотрела на здоровяков-охранников.
        - Смотри!
        - Скалься-скалься, жадный ублюдок, - усмехнулась ведьма, когда главный сварг ушёл. - Всё равно по-моему будет. Так, Болдырь?
        Оборотень возле неё гулко зарычал, упав на колени, вытер слюну о подол её платья, ткнулся носом в пах.
        - Не сейчас, не сейчас, потерпи, - зашептала ведьма, поглаживая косматую голову. - Скоро ночь особенная, тогда всё будет.
        С тех пор как дедко убили проклятые варяги, Болдырь всё больше терял человеческий облик. Дурным дурнем становился. Но деваться некуда, приходилось терпеть: такой, как Болдырь, очень может пригодиться.

* * *
        Данила сперва услышал, чем увидел это: трубные могучие звуки, в которые вплетался пронзительный свист свирелей и раскатистый бой барабанов. Потом с востока, из леса, где верхушки елей осветили последние солнечные лучи, появилась голова длинной человеческой колонны. К капищу двигалось настоящее языческое шествие. Первыми, беснуясь или танцуя, двигались несколько персонажей, которых Данила сам для себя окрестил скоморохами. Эти скоморохи, облачённые в пёстрые кофты с рукавами аж до самой земли, плясали, дрыгались и выделывали акробатические трюки впереди шествующих людей. За ними первыми шли жрецы, их Данила уже научился отличать: они носили обычные мужские накидки, разве что из лучшей ткани, у некоторых на плечах висели звериные шкуры, кто-то опирался на посох, но обязательным атрибутом у всех была шапка с рогами - турьими, оленьими, лосиными. Потом следовали музыканты - барабанщики и трубачи, один из последних (Данила офигел) дудел в огромный изогнутый рог, который впору было спутать с бивнем мамонта. Ну а дальше шёл простой люд, сначала побогаче и знатнее, следом - беднота.
        Молодцов наблюдал за шествием из своей укромной лежанки, видел людей - торжественных, проникшихся важностью момента, и у него возникали ассоциации с (прости господи!) крестным ходом. Он понял, куда все они шли, - с востока вслед за уходящим солнцем.
        У холма колонна людей разделилась. От подножия к проходам в каменной ограде на вершине вело несколько тропок, вдоль них были поставлены скульптуры из дерева. Данила не мог разглядеть, кого они изображали, видел только, что фигуры были и с двумя, и с четырьмя ногами. На каждой из них горел огонь, и все проходившие мимо бросали им кусочки еды. Выглядело всё, безусловно, захватывающе, Молодцов с удовольствием бы досмотрел действо до конца, если бы не его друзья, заключённые там, на капище. А пока же он ждал, когда все язычники соберутся за каменным валом.
        В тот момент, когда последние лучи солнца исчезли с верхушек деревьев, а розовые тучи потемнели, последний человек скрылся за оградой капища. Дозорных никто выставлять не стал - удачно вышло. Данила привстал, размял затёкшие мышцы и, пригибаясь, побежал вверх по склону.

* * *
        Шибриде уже почти удалось ослабить верёвки, когда в амбар вошли двое - здоровенные, как медведи, и с медвежьими же шкурами на спинах. Каждый был выше Шибриды и Клека на целую голову, но варягов выволакивали из сарая только вдвоём. Прислужники поставили пленников возле идолов. Шибрида глянул вверх: на столбе вырезанное бородатое лицо с раскрытым ртом, а ниже выдающийся вперёд живот, по бокам от него на столбах изобразили женские фигуры, покорные, с опущенными вниз руками.
        «Боги смердов, - презрительно подумал варяг и стал с остервенением тереть путы, хоть они уже оставили кровавые следы на кистях. - Ничего, я вам ещё и связанный покажу, что могу».
        Главный сварг даже не взглянул на него, прошёл за вырытый в земле круг, в котором горели девять огоньков, восемь по краям и один в центре, велел трубным голосом:
        - Открывайте.
        И ворота открылись. Трое стражников с копьями остались неподалёку от пленников, но на удалении, чтобы не попадать во «взор» бога.

* * *
        Данила, запыхавшись, забрался наверх довольно быстро. Капище действительно кроме валунов ограждали ещё столбы с черепами, но никакой утилитарной функции обережник в них не заметил, значит, пусть себе стоят.
        Осторожно выглянув из-за валуна, он сделал для себя открытие: оказывается, внутри капище было разделено на две неравные части - б?льшую, где толпились люди и были накрыты столы, и вторую, много меньше, расположенную на небольшом возвышении и отгороженную ещё одной каменной стеной. Там же угадывались силуэты трёх идолов. Вспомнились слова, прочитанные мельком в одной книжке: капище и требище. Нетрудно было догадаться, в какую часть унесли пленников. Выходит, надо дождаться, пока начнутся языческие ритуалы, под шумок пролезть на капище и вытащить друзей.
        Неожиданно две небольшие деревянные створки внутренней ограды открылись. Данила увидел длинного тощего старика с белой бородой. Он, с помощью двух других мужей в медвежьих шкурах, взобрался на камень, стоящий на требище, створки за ним закрылись. Молодцов успел лучше разглядеть кумиров, но они его не интересовали, куда важнее было то, что рядом с ними на коленях стояли его друзья, вместе с ещё несколькими пленниками. И так удачно сложилось, что их посадили как раз в тени от разведённого костра.
        «Ну, суки, сейчас я вам покажу, что такое обережное братство», - подумал Молодцов.
        Он соскочил на землю и побежал впритирку к ограде.
        Главный сварг на валуне вскинул руки, издал тихий, вибрирующий, но в то же время мелодичный стон. Ему вторили все люди на капище, потом присоединились трубы и свирели, тихо, не спеша, но протяжно, словно не хотели спугнуть людей. Звук стал походить на тихий напев матери возле колыбели, начал заполнять всё окружающее пространство. Люди уже перестали держаться единой тональности - кто-то пел тише, кто-то громче. Кому-то в едином звуке слышался шум ветра в листве, кому-то стук дождя.
        Шибрида и Клек почти освободились от верёвок, когда один из помощников главного сварга бросил в огонь возле идолов порошок. От резкого запаха сразу запершило в горле. Вдруг, должно быть, по сигналу, поющие на капище резко взметнули голоса, затем опустили, опять единый вопль, который снова сменился тихим утробным звуком, и ещё раз, и ещё…
        Голова у Шибриды пошла кругом, во множестве голосов ему послышался шум прибоя и тихие удары весёл о воду. Появился запах - не противный запах прогорклого масла и прокисшего жира, а ни с чем не сравнимый запах северного фьорда, где варяг мечтал побывать. Потом в нос ударила вонь пота и вспоротых внутренностей, вместе запахом крови и железа - хорошо знакомый аромат битвы. Перед глазами возникло видение: могучий воин с двумя мечами на бёдрах, лицо его было покрыто тенью, но с бритой головы свисал золотой чуб.
        «Неужто Святослав Игоревич, - подумал Шибрида, - или сам… Перун!»
        Внезапно его дёрнули за плечо, довольно сильно. Варяг подумал, что, наверное, это Бог его коснулся, и тут ему взрезали в челюсть. Да так, что он прикусил язык до крови.

* * *
        Молодцов бежал, сам не замечая, как всё сильнее прислушивается к пению, разносящемуся с капища. Это было похоже на то, что он слышал на капище колдунов-жмудинов, которое обережники разогнали в прошлом году. Только звук был не такой сильный, давящий, а скорее волнующий, будто с детства знакомый. Данила бежал, пока не споткнулся и не зарылся носом в землю. Хорошо хоть вниз не покатился. Вставая, обережник опёрся на камень в ограде и тут же отпрянул. Валун вибрировал! Или это ладонь у Молодцова тряслась, его самого била дрожь, земля под ногами гуляла, а голова кружилась. Да что ж это такое, неужели магия с капища так сработала?
        «Нет, хватит! - приказал сам себе Молодцов, втянул воздух сквозь зубы и медленно выдохнул. - Нет никакой магии, есть Господь, Он один, а это всё иллюзия, самовнушение, обман, не по-настоящему! Я не верю в это!!!»
        Данила попробовал медленно подняться.
        «Ты - обережник, ты - воин, ты силён и обучен, - продолжил он сам себя убеждать. - Там твои друзья, ты должен им помочь, ты справишься. Всё! Лишние мысли прочь!»
        И в самом деле что-то произошло. Пение, сильное и всепроникающее, исторгаемое капищем, перестало трогать Молодцова, словно обходило его стороной. Это было как с мелодией, которую прослушал не один десяток раз - сначала ловишь каждую ноту, а потом и вовсе не замечаешь её.
        Придя в себя, Данила понял, что прятаться нет смысла. Всё равно язычники так поглощены действом (ещё бы им не быть поглощёнными), что они его точно не заметят. Но спешить следовало - кто знает, сколько эта массовая эйфория продлится.
        Обогнув по кругу ограду, Данила взобрался по каменной кладке (тут она была сложена чуть более качественно) наверх и сразу шмыгнул вниз, в длинную тень от деревянного идола.
        Ага! Трое стражников с копьями, но на расстоянии от пленников, и ещё двое мужиков - косая сажень в плечах, и на эту сажень накинута медвежья шкура, наверное, те, что помогали старику взобраться на валун. И взгляды всех устремлены на требище. Но Молодцов кожей чувствовал - надо спешить. Стрелой он пробежал вдоль тени, упал на Клека, спрятался за него. Нож Вакулы легко рассёк верёвки. Хороший подарок! Освободив варяга, Данила метнулся к его брату. Ах ты!
        Варяг всё так же стоял на коленях. Молодцов дёрнул его за волосы, потряс - почти никакой реакции. Подумав, Данила вручил ему нож: если кто нападёт, вдруг проснутся воинские инстинкты.
        - Держи и будь на страже, а я пока братом твоим займусь, - Клек схватил нож мёртвой хваткой.
        Молодцов потряс за плечо Шибриду. Никаких эмоций, а время-то идёт! Тогда Данила аккуратно примерился и ударил варяга ладонью в челюсть, снизу вверх. Зубы друга клацнули, а через миг раздался громкий крик. Шибрида схватил Молодцова за грудки, стиснул так, что ворот сдавил шею. Таких злых глаз Данила ни разу в своей жизни не видел, спустя бесконечное мгновение в них мелькнуло узнавание:
        - Молодец, ты?!
        - А то кто же, пусти - задушишь, - прохрипел он.
        Варяг отпустил его, а в следующий миг стиснул Данилу в объятиях так, что рёбра затрещали. Но радоваться долго друзьям не пришлось, их отвлёк раскатистый утробный рык. Обережники обернулись. Клек!
        Звериный взгляд, оскаленные губы, Молодцов опять испугался, что на него сейчас набросятся, но, возможно, к счастью, рык Клека привлёк внимание не только обережников.
        Трое стражников бежали к ним с разных сторон. Данила даже не успел сказать, что-то вроде: бросаться на опытного воина с копьём опасно. Клек с поразительной скоростью метнулся к сторожам, легко уклонился от удара копья, вонзил нож в шею его хозяина. Одно движение - и копьё в руках варяга. Стремительный росчерк - и второй воин валится с распоротыми горлом и пахом. Третий воин подбежал лишь затем, чтобы получить железное жало в грудь.
        Помощники жреца в шкурах отреагировали по-разному: один рванулся к створкам, скорее всего, чтобы открыть, и немедленно был пронзён копьём, брошенным Клеком; второй бросился на освободившихся пленников, размахивая чем-то вроде дубины с вделанным камнем.
        - Шибрида! Лови! - крикнул Клек вполне человеческим языком.
        У Данилы отлегло от сердца - он уже начал переживать, что его друг помешался.
        Варяг перехватил ещё одно копьё, подобранное братом, точным уколом заставил руку с дубиной повиснуть плетью, а вторым пронзил рот амбалу - и звериная шкура не помогла.
        Между тем на требище, кажется, поняли, что дело неладно, во всяком случае, петь перестали. Пройдёт ещё немного времени, прежде чем они сообразят, что делать, организуются и выломают створки, приличная выходит фора для побега.
        - Други, идите сюда! - позвал Клек.
        Шибрида бросился к брату, Данила за ним.
        Ого! Подношения богам: несколько десятков корзин отборной еды, драгоценные меха, серебро, но главное - оружие, панцири и шлем варягов, снятые татями. Вот это действительно сейчас ценная находка, мало ли что ждёт впереди.
        Братья в считаные секунды напялили на себя панцири, опоясались мечами. Разумно - панцирь вес по телу равномерно распределяет, так удобнее бежать, чем нести его за спиной.
        - Ну что, Молодец, покажем сваргам перунову пляску?
        - ЧЕГО?!
        Нет, Шибрида не шутил, он стоял и улыбался. Они с братом всерьёз собрались драться против целого капища. Да там несколько сотен человек, а может, и тысячи.
        - Ты что, серьёзно? Да снаружи их тьма-тьмущая, и мы их богов оскорбили. Как вы собираетесь их перебить?
        - Всех не убью, прирежу сотню-другую. Остальные разбегутся, не догоню, - прорычал Клек.
        - Погодите, как же так… Там полно воинов и много простых смердов, - пробормотал Данила.
        - Пускай, их богам будет большая пожива.
        - Даниил прав, нечего божков кровью смердов кормить. Возьмём только жизни главарей и уйдём.
        - Нельзя же так просто ворваться и всех рубить! Вы это понимаете или нет?
        - Что ты предлагаешь? - строго спросил Шибрида.
        Молодцов замешкался, а потом ему на глаза попался приземистый амбар. Вспомнилась мысль, пришедшая в голову во время наблюдения за капищем.
        - Думаю, вот что надо сделать…
        Клек быстро оттащил тела к ограде, чтобы не бросались в глаза, а Шибрида запалил несколько факелов и бросил на крышу сарая, где их держали. Сухая солома разгорелась моментально. Остальных пленников, постепенно приходящих в себя, освободил Данила, с наказом, когда сюда ворвутся люди, попытаться среди них затеряться.
        С требища завопили, когда увидели пламя, поднимающееся рядом с богами, сразу раздались мощные удары в ворота, потом несколько ушлых парней перелезли через них и без проблем открыли створки. Обережники в это время прятались за идолами, попутно запихивая в самодельные котомки самые ценные подношения.
        Сварги и их паства немедля кинулись к горящему амбару, и тогда… Варяги издали душераздирающий волчий вой, такой, что даже у Данилы всё внутри похолодело. Но он всё-таки собрался, выпрыгнул из-за столба с резной рожей, долю секунды потратил на выбор цели (кого бы поважнее, с оружием) и метнул копьё. Шибрида и Клек тоже швырнули копья, неизменно попав в цель, рванулись с возвышенности, словно валуны во время камнепада.
        Данила чуть замешкался, хватаясь за меч, его рука вдруг коснулась мешочка на поясе, где хранился амулет бродовской ведьмы. И вдруг его взгляд упал на женщину - тоже колдунью, если судить по одежде. Возможно, Молодцов на неё обратил внимание потому, что она не бегала в панике, а стояла и смотрела. Смотрела на него. Он, недолго думая, сорвал с пояса мешочек и швырнул в неё, а после выхватил меч и бросился вслед за варягами. Попал, должно быть, потому что в спину ему ударил пронзительный женский вскрик.
        Данила догнал варягов как раз вовремя, в момент, когда они врезались в толпу ничего не понимающих язычников. Если тебя бьёт щитом злой, тренированный, стокилограммовый дядька, взявший разбег, - это серьёзно. Первые получившие плюхи отлетели на полдесятка шагов и сшибли своих собратьев по вере. Шибрида и Клек продолжили свой бег сквозь толпу, сбивая щитами, одолженными здесь же на капище, всех встречных. И всё это под леденящий душу волчий вой! Данила еле поспевал за ними, иногда пускал в дело меч, отбивая шустрых сваргов, пытавшихся наскочить сбоку. Бить старался плашмя, но тут как выходило.
        Он воочию убедился, на что способны два - ну ладно, два с половиной, - хорошо обученных воина. Варяги прорывались сквозь людской поток, как капля свинца сквозь воск. Изредка они помогали себе мечами, порой замедлялись, чтобы столкнуть особо упорных или даже целое препятствие, стол например. Тогда им помогал Данила, наваливался на спины. Перед его взором всё слилось в сплошном круговороте: мелькали растерянные, испуганные лица, окровавленные тела, перевёрнутые чаны с едой, шипение воды в костре, факелы, искры. И всё это под аккомпанемент криков и воплей.
        Всё закончилось, когда Молодцов окончательно перестал понимать, куда и зачем бегут Шибрида и Клек. Он ткнулся носом в панцирь и сообразил, что шум и вопли остались позади. Перед обережниками с высоты открылся вид на бескрайний тёмный океан леса, ниже по склонам извивались огоньки - это была не магия, а те самые скульптуры со светильниками, жирниками по-местному.
        Обережники простояли десять ударов сердца, наслаждаясь покоем, тишиной и победой, а потом сломя голову побежали вниз. Как Данила не переломал себе все кости во время этого сумасшедшего спуска - он не понял. Сапоги едва касались земли, тропки вообще не было видно в темноте, только деревянные статуи проносились мимо. Молодцов бежал, словно в сапогах-скороходах, молясь, чтобы не попался под ноги какой-нибудь камень - стрел в спину он не опасался.
        Варяги выбирали дорогу каким-то чутьём или чудом, и спустились они без проблем. Данила внезапно ощутил, что поверхность под ногами уже не идёт под уклон, и в следующую же секунду оказался в объятиях Клека.
        - Ну что, брат, живой? - услышал Молодцов сквозь удары пульса в ушах.
        - Живой! - проорал он в ответ.
        - Так-то, не схарчить нас сваргам. Их бог, Сварог, пусть объедки жрёт, а наш бог - Перун Молниерукий, слава ему!
        Клек завыл по-волчьи, к нему присоединился Шибрида, и Данила тоже, в порыве чувств, пусть ему и не доставало умения.
        - Ну всё, - отдышавшись, сказал Шибрида, - айда в лес. Сначала пройдём по дороге в сторону капища, чтобы следы запутать, а потом свернём с тракта.
        Так и сделали: метров сто пробежали по утоптанной тропинке, а потом, забросив щиты за спины, нырнули в лес. И за всё это время ни разу не услышали звуков погони. Сперва это показалось хорошим знаком.

* * *
        На требище тем временем царил полный переполох: вой, крики и стоны. Обычно в это время здесь тоже слышались стоны, но совсем другого характера.
        - Где она, где эта стервь?! - надрывался мужик, размахивая секирой, нос его был свёрнут набок.
        Кровь залила широкую рыжую бороду лопатой и белую рубаху, только густая золотистая шевелюра, казалось, не пострадала в толчее.
        Откуда-то из-за перевёрнутых столов и лавок мужики выволокли тело бабы с растрёпанными волосами (позор неимоверный), вместо одного глаза у неё сочилась кровью алая рана.
        - Тащите эту воронью сыть сюда, она к нам варягов привела! - басом заорал мужик с секирой. - Срубим ей голову, чтобы смыть позор с богов. Живее!
        Двое мужей подхватили ведьму под руки и остановились - тащить её не получалось, будто она зацепилась ногами за что-то.
        - Прочь! - звенящим голосом крикнула ведьма.
        Сторожа бросились от неё врассыпную, люд кругом замолк, стал опасливо жаться друг к другу.
        - Трусы! - презрительно сплюнул золотоволосый.
        Засучив рукава, он уверенно пошёл к ведьме, замахнулся секирой - и тут его рука оказалась в тисках железных пальцев. Зубы прокусили кожу даже сквозь ткань рукава, вырвали кусок плоти.
        Золотоволосый попытался треснуть невесть откуда появившегося оборотня кулаком, но тот ловко увернулся, рванул руку в захвате вниз так, что секира вонзилась в колено своего же хозяина.
        - Прочь! - ещё яростнее завопила ведьма. - Болдырь, ко мне!
        Оборотень подскочил к женщине, перекинул её через плечо и с таким грузом легко перебрался через каменную ограду.
        - У, лихо одноглазое! - крикнул им вслед кто-то.

* * *
        - А вовремя ты появился, Молодец, не ждал тебя! - произнёс Клек, подныривая под древесный ствол.
        - Угу, - ответил Данила.
        Ночной марш-бросок по пересечённой местности его изрядно вымотал, а вот братья-варяги чувствовали себя превосходно, они даже в темноте видели лучше него. Вдвоём они бежали впереди и сзади Молодцова, оберегая самого слабого в команде от опасностей.
        - И нож у тебя отличный, забыл отдать, - продолжал Клек.
        - Подарок Вакулы, пусть у тебя побудет, - лень Даниле было останавливаться, сбиваться с ритма.
        - Ну спасибо, - неожиданно тепло ответил варяг. - Я…
        Его слова прервал волчий вой. Одинокий. Оба брата замерли.
        - Что такое? Ну, волк, тем более один? - не понял Молодцов.
        Его друзья волчьей стаи не испугаются точно, вот подражать, копировать некоторые их повадки - это они могут.
        - Это не волчий вой, - сказал Шибрида.
        - А чей тогда? - чувствуя, как по спине поднимается холодок, спросил Молодцов.
        - Не узнаёшь? Ты с ним встречался.
        - Убежать можем?
        - Нет, он не по чутью идёт.
        - А как? - задал тупой вопрос Данила.
        - Не важно. Нам надо место выбрать, пока время есть. Вон, между дубами подойдёт. Мы принимаем бой!
        Три широких, в один обхват, дуба росли почти из одного места и расходились в стороны под углом. Удобно, чтобы держать оборону - со спины никто не нападёт, но и отступать будет некуда. Обережники встали перед ними, предварительно вырубив низкие кусты. Им скрываться смысла не было, а вот ворог пусть попрыгает на острых обрубках.
        Построившись, щит к щиту, плечо к плечу, обережники стали ждать.
        «Прямо три богатыря, - подумал Данила, - только я даже Алёше Поповичу в подмётки не гожусь. Вот Клек с Шибридой - другое дело».
        Он уловил тихий шелест неподалёку, будто кто-то бежал по лесу, бежал так быстро, словно темнота ему не помеха.
        - Шиб, а он точно на нас наскочит? - спросил Молодцов друга по правую руку от себя.
        Кидаться на строй воинов, в одиночку, ему казалось совсем бредовой идеей. Не псих же конченый к ним бежит?
        - Точно-точно.
        - По уму, ему надо бы нас придержать, чтобы…
        Пронзительный вой, а затем утробное рычание раздались совсем рядом - болезненное сходство с фильмами ужасов. Но если твоя рука сжимает меч так, что ты ощущаешь его продолжением собственного тела, опасность совсем по-другому воспринимается.
        Некто выпрыгнул на очищенное пространство перед обережниками, и Данила сразу узнал его. Да, он видел только смутный силуэт, но всё равно узнал: по осанке, по манере движения, по хриплому дыханию.
        Болдырь, подручный старого ведуна. Вот уж не думал Молодцов, что доведётся с ним ещё раз встретиться. Друзья рассказывали об этом полоцком берсерке, но Данила рассчитывал, что тот сдох в болотах от заражения крови, а вон как получилось. Никогда не считай своих врагов мёртвыми, пока не увидишь их трупы.
        Оборотень меж тем стоял, покачиваясь, будто в задумчивости. Оружия при нём не было - уже хорошо. Как он успел оттолкнуться ногами и прыгнуть, Данила даже не заметил, среагировал на движение щитов вперёд (хорошо стоять в одном строю с опытными воинами!) и тоже выбросил свою защиту, уколол мечом не глядя. А славянский берсерк уже стоял от них метрах в трёх, всё так же покачиваясь. Ничего себе скорость! Шибрида рассказывал, что они втроём с кормчим и батькой еле с ним управились. Но ведь справились же! Прочь сомнения!
        Оборотень шагнул влево, но увидел дубы, преграждавшие ему путь к цели, вернулся обратно, всё тем же плавным единым движением. Молодцов ожидал, что он простоит так ещё минут пять, но следующая атака вышла поразительно стремительной.
        Страшной силы удар отбросил его на дубовую кору. Данила бессознательно закрыл щитом голову, а мечом кольнул вниз, по-змеиному, как говорил Воислав - туда-обратно, дважды. Один раз даже ощутил сопротивление, когда клинок попал куда-то. Услышал возглас Клека:
        - Хаа!
        Пока Шибрида пытался оттеснить оборотня от Молодца и вспороть тому брюхо, Клек зашёл ему за спину и ударил мечом. Рубанул мощно, с двух рук, так что даже скорости берсерка не хватило увернуться. Дёрнулся он в последний момент, когда уже меч коснулся его спины. Вся сила удара пришлась на последнюю четверть клинка, он погрузился в нутро оборотня на добрые полпяди. Тот взвыл, крутанулся на месте, да так, что меч сам выпал из раны, оборотень схватил его голой рукой, потянул на себя - силища как у медведя.
        Клек долбанул берсерка ребром щита прямо в нос. Тот сразу отшатнулся. Правду говорят, что таким волколюдам можно только поленом голову разбить!
        Да только оборотень другой рукой схватил Клека за наплечник панциря, дёрнул так, что пальцы с ногтями-крючьями оторвали железные пластины начисто. Шибрида успел помочь брату, рубанул врага по ляжке. Волколюд с криком, птицей взвился вверх - другой бы на его месте остался лежать с отрубленной ногой.
        Данила с трудом понимал, что происходит, и темнота тут была ни при чём. Вот неведомая сила прижала его к стволу дерева, в ту же секунду раздались крики и лязг справа, а затем - тишина. Лишь слышно было дыхание: собственное, друзей и оборотня. Даже лес замолчал, будто ожидая исхода схватки.
        Молодцов поспешно встал в строй, подравнялся. Новую атаку они отбили все вместе - единым ударом щитов и взмахами мечей, куда-то в серую мелькающую тень. Болдырь запрыгал вокруг них, хрипя и подвывая. Может, надеялся раздёргать, имитируя броски. Обережники недвижно ожидали, что учудит их враг, ведь время играло им на руку. Кровушка-то текла даже из тела оборотня.
        И Болдырь учудил: взял короткий разбег, прыгнул… и схватился за дерево. Прополз несколько метров по дубовому стволу и с него рухнул на обережников. Его встретили выброшенные вверх острия мечей. Некоторые даже проникли весьма глубоко ему в живот, но оборотню сейчас было всё равно.
        Данила с ужасом увидел, как Болдырь подгрёб под себя Шибриду. Тот съёжился под щитом, пытаясь не высовывать из-под него уязвимые части тела. Молодцов рубанул от души, с хорошим оттягом, прямо по пояснице, прикрытой лишь льняной тряпкой.
        Блин! Меч будто в пень ударил и даже увяз так же. Поддавшись наитию, Данила не стал его выдёргивать, а навалился всем весом. Режущая кромка заскользила в ране, углубляя её, металл противно заскрежетал о кость. Вот тут-то оборотень отреагировал - завыл протяжно, невероятным образом изогнулся, уходя от клинка, и ударил Молодцова всем телом.
        Именно телом - оттолкнулся, стоя на четвереньках, от земли и саданул тушей Данилу в щит. От удара Молодцов взмыл вверх, пролетел несколько шагов, плюхнулся спиной прямо на обрубки кустов. Аххссс… Больно, блин!
        Оборотень вмиг оказался на ногах, и Шибрида воткнул ему меч между ног. Хорошо засадил, так, что по долу потекла густая струя крови. На помощь брату пришёл Клек, с разбегу рубанул прямо по косматой башке - и клинок застрял во лбу. Оборотень мотнул головой и бросился на варяга, одним махом сбив его с ног. Клек еле успел прикрыть горло кромкой щита, в которую тут же вцепились когтистые лапы.
        Верный клинок остался в башке волколюда, щит долго не удержать, из оружия только… Клек благодаря чутью нашарил на поясе нож, отданный Даниилом, вонзил с короткого замаха в живот. Сначала лезвие вошло в тугую упругую поверхность, будто в настоящий кожаный доспех, варяг поднатужился, надавил, и нож, преодолев сопротивление, проник внутрь, даже берсерк удивлённо рыкнул. Клек провернул клинок, ударил ещё и ещё раз. А сзади на оборотня напрыгнул Шибрида. Буквально упал на врага, держа меч двумя руками остриём вниз, вложил в удар всю свою силу и немалый вес в доспехах.
        Клинок, будто копьё, прошил насквозь туловище волколюда. Шибрида со скрипом и скрежетом зашатал оружие в ране, словно больной зуб выдирал, наружу высоко брызнула толстая струя крови. К братьям со всех ног подбежал Даниил, тоже с разбега вонзил свой клинок между рёбер оборотня. Вдвоём они стащили его с Клека. Оборотень ещё шевелился, Шибрида выбил из его головы меч брата, ударил в лоб краем подобранного щита - череп треснул. Варяг ударил снова - послышались мерзкий хлюпающий звук и хриплое бульканье из вражьего горла, но Шибрида продолжал бить и бить, пока лицо подручного ведуна не превратилось в кровавое месиво.
        Клек встал сам, подошёл к друзьям:
        - Может, сжечь его?
        - Времени нет, - тяжело дыша, ответил Шибрида, - вдруг сварги набегут. Даниил, ты как?
        - Нормально. Идти смогу.
        - Тогда идём, накрутим петли, а к утру выйдем на тракт. Я тут недалеко городок знаю, там у меня десятник есть, добрый знакомый. За мной, други.
        Друга Шибриды убили печенеги прошлой весной: решил с друзьями прогуляться по Дикому Полю, поохотиться и добычи добыть, если получится. Ну и добыл - слепую стрелу прямо в глаз. Но Шибриду в городе помнили, приняли всех троих, накормили и спать уложили. Даже девок теремных для постельных утех прислали, но после пары суток лесных кроссов все мысли были об одном - спать!
        Утром Шибрида ушёл справлять тризну по другу, и как-то так вышло, что Клек остался с Молодцовым наедине, как потом выяснилось, варяг это специально подгадал:
        - Должен сказал тебе, Даниил, я плохо думал о тебе там, у Сварога. Думал, бросил нас, а ты пришёл на выручку.
        - Да будет тебе, Клек. Я бы тоже так думал, если бы на твоём месте оказался.
        - Ты нам жизни спас, - серьёзно сказал друг.
        - А сколько раз вы мне жизнь спасали! Да за одно то, что вы меня науке воинской обучили, я с вами за всю жизнь не рассчитаюсь. Ну и с батькой, конечно.
        - Я тебе должен! - не унимался Клек.
        Смотрел он очень серьёзно, и Данила понял, что этот разговор - часть какого-то ритуала. Вот только какого и что он должен отвечать?
        - Хорошо, ты мне должен. Отдашь долг, когда сможешь или когда я тебя попрошу.
        - Да будет так!
        Друзья пожали руки, Клек сразу повеселел:
        - Ну что, брат, пойдём попробуем здешних девок? Не бойся, твоей Уладе я ничего не скажу.
        Глава 16
        Новые мечты
        Левая нога вдруг поехала по мокрому от пота лошадиному боку. Данила рванул было повод, но в последний момент ему стало жалко животное: «Всё равно ведь упаду», - решил он и отпустил коня. Земля больно ударила по рёбрам, Молодцов прокатился по ней, а лошадь, испуганно лягаясь, проскакала дальше.
        - Эх ты! Что не удержался? - раздался насмешливый голос варяга.
        - Да так, вышло вот.
        Плыть предстояло в Булгарию, а эта страна, по рассказам батьки Воислава, хоть и горная, но полей и равнин там более чем достаточно. Возможно, придётся не только плыть по Дунаю, но и разъезжать по старинным римским дорогам, которых тоже немало в Булгарии. Он даже озаботился мыслью: сразу купить лошадей в Киеве и перевезти на ладьях или же взять в аренду уже на месте. Покупать в Булгарии, конечно, было намного дешевле, но кто знает, как обернутся дела там, за морем. Пока же батька раздумывал, внезапно выяснилось, что Данила не умеет ездить на лошадях, от слова «совсем». Братья-варяги, конечно же, не оставили друга в беде и дружно взялись за обучение, которое в их исполнении походило на изощрённую пытку.
        - Так вышло, - передразнил Шибрида и засвистел соловьём.
        Вершок - невысокий конёк, скорее помесь осла и пони, заскакал обратно. С такого и падать было не страшно. Он ткнулся губами к Шибриде в поисках лакомства, варяг потрепал мохнатую голову:
        - Пожалел тебя, Молодец, пожалел. У него и проси еду, он тебя избалует.
        - А если и пожалел, то что, плохо? Ты же говорил, что своего коня оберегать как друга надо, - Данила отдал Вершку сушёную морковку.
        - Так и другу бывает полезно по заднице получить, чтобы шевелился быстрее и задницу свою от более страшной участи уберёг. Вот ты за поводья не стал тянуть, а в настоящем бою тебя бы уже в плен взяли. По душе тебе такая участь?
        - Нет. Но было бы у меня стремя, я бы так не свалился.
        - Ха… Со стременем каждый дурак сможет, а ты правильной посадке научиться должен. Так ногами стискивать бока лошади, чтобы и без стремян в седле как влитой сидеть.
        - Кочевники тоже без стремян учатся ездить?
        Данила помнил из книг по истории, что манера езды у викингов и у разных степняков заметно различалась.
        - Ты на печенегов не равняйся. Если ты так будешь на лошади ездить, любой копчёный тебя арканом из седла вытащит, хоть со стременами, хоть без. А раз ты такой добрый и любишь по земле ходить, мы тебе с Вершком покажем разницу между пешцем и конным, - Шибрида легко запрыгнул в седло, конь даже и не подумал шелохнуться. - Хватайся за заднюю луку, пробежим с тобой пару кружков.
        «Кружки» оказались окружностью километра в три.
        - Вот, - сказал варяг отдувающемуся и красному Даниле, - выбирай, что тебе любо: в седле скакать али за лошадиным хвостом бегать?
        И Данила выбрал. Взял повод, схватившись за гриву, запрыгнул в седло, обхватил ногами бока коня, как учил его наставник, настолько крепко, насколько хватало сил после пробежки, и подал Вершку команду начать движение - голосом и ощутимым ударом пятками. Конёк приказ понял, взял с места тряской рысью.
        - Хорошо, - одобрил Шибрида, - а теперь направо.
        Молодцов потянул правый повод на себя и одновременно ударил ногой по левому боку коня - Вершок повернул в нужную сторону.
        - Хорошо, а теперь прибавь ему шагу, быстрее, - варяг резко присвистнул.
        Конь под Данилой перешёл в галоп, так что тот еле удержался в седле. В искусстве наездника - хоть со стременем, хоть без - главным оказались не только сильные ноги, но и умение правильно держать спину, балансировать, подстраиваясь под темп лошади, даже положение рук было важно. Если ими размахивать абы как, то, во-первых, запросто можно свалиться с лошади, а во-вторых, напугать её. Ну и на скаку вообще-то не так-то просто руками махать, а порой нужно, если у тебя в руках оружие и ты его хочешь применить. Клек даже специальные упражнения давал Даниле: в седле повернуть корпус, отклониться, вытянуть обе руки и так далее.
        - Тпррууу… - Молодцов натянул на себя поводья и отклонился назад.
        Вершок остановился, Данила потрепал его по шее:
        - Покажем этому варягу! - и ударил пятками.
        Конь скакал умеренным галопом, а Молодцов, стараясь не тянуть за повод, пытался удержать баланс на спине лошади. Получалось неплохо, только ноги стали совсем деревянные, и ляжки, несмотря на кожаные вставки в новых штанах, он, кажется, стёр.
        - Неплохо, стой! - Шибрида ещё раз свистнул, и Вершок встал как вкопанный. - Научился кое-чему. Слазь, на сегодня хватит. Расседлай коня и отводи в стойло. Завтра попробуешь со стременами.
        Два дня тренировок прошли не зря. Шибрида сказал, что ещё седмица - и Данила будет вполне прилично держаться на лошади, ну так, чтобы враги не падали со смеху при виде него.
        Два летних месяца пролетели незаметно. В них приключений и дивных знакомств Данила не испытал, но зато отдохнул как следует и душой, и телом. Купался в Днепре, валялся до утра с Уладой на летней травке, пару раз с друзьями поохотился. Жили обережники на подворье Словенской сотни в Киеве, но за жильё платили, поскольку «контракт» с Путятой был временно расторгнут.
        До Киева после схватки на Сварожьем капище друзья добрались без проблем, Данила снова поблагодарил Вакулу за угощение и отдельно за ценный подарок - пригодился. Забрал Уладу и поехал восвояси. Правда, перед этим поговорил ещё раз с Наськой:
        - Уезжаю я вот, ещё раз спасибо тебе за помощь. Не взыщи, если что.
        - Да за что мне на тебя обижаться?
        - Ну, мало ли. Ты живи хорошо, Вакула тебе наверняка хорошего жениха подберёт, детишек ему нарожаешь, хозяйство у вас будет, всё как положено. О чём ещё мечтать девушке?
        - Ну да, не о чем, - грустно ответила Наська.
        - Эй, ты чего такая хмурая? Такой хорошей девочке грустить нельзя. Не из-за того, что я уезжаю?
        - Не из-за этого.
        Девушка шмыгнула носом.
        - А вот врать старшим нехорошо, боги твои обидятся. Наська, я тебя не забуду, приезжать к вам буду часто. Моему другу Клеку тут понравилось, - Наська хихикнула. - Обернусь меньше чем через год, ещё погуляю на твоей свадьбе.
        - А ты бы меня мог в жёны взять?
        «Ну ничего себе вопросы, сразу вот так вдруг!»
        - Тебя?! - воскликнул Данила и тут же опомнился: - Погоди, как же, вот прямь и в жёны? Послушай, ты девочка красивая, сразу видно - хозяйственная, работящая. Но неужели прямо сейчас за меня и пошла бы?
        - Ага! - кивнула Наська со всей, наверное, ещё детской непосредственностью, но потом соизволила пояснить: - Ты сильный, богатый, щедрый. Что ещё мне надо?
        «А ведь и правда, - подумал Молодцов, - ей выйти замуж за меня по меркам будущего - всё равно что какой-нибудь провинциалке отхватить себе охранника в солидной фирме типа "Газпрома"».
        - Ну а если у меня изъян какой есть?
        - Стерпится-слюбится, - деловито ответила она.
        - Умная ты больно, да с характером. Правильно Вакула говорит: трудно мужу с тобой будет, - попытался отшутиться Молодцов.
        - Значит, не возьмёшь? - серьёзно спросила девочка.
        - Я же тебе говорил: я христианин и мне нельзя брать ни второй жены, ни наложницы.
        - Да, жалко, я бы и Уладе твоей помогала.
        Данила стиснул зубы. Если честно, то никаких религиозных табу, касающихся двоежёнства, для него не было. Да и в будущем чуть ли не большая часть мужчин имеет «наложниц», и это даже почётным считается. В том-то и дело, что Улада для него была и оставалась одной-единственной, но и отказать юной девочке, спасшей ему жизнь, было трудно.
        Данила представил себе какого-нибудь туповатого увальня, который будет бить Наську, заставлять её работать от темна до темна. Блин, эта девчушка достойна большего!
        «Ты не можешь сделать счастливыми всех женщин», - пришла здравая мысль, и буквально вопреки ей Данила сказал:
        - Помнишь, я говорил тебе, что поговорю с Вакулой о твоей женитьбе?
        - Угу.
        - Так вот, я и поговорю! Всё, до встречи.
        Данила не решился как-то приобнять или поцеловать девочку, ушёл молча, чувствуя себя идиотом, нашёл кузнеца, тот укладывал гостинцы на телегу, в которой ему привезли руду, - её полагалось вернуть хозяину. В телеге уже сидела Улада. Стараясь на неё не смотреть, Молодцов сказал:
        - Вакула, можно тебя на разговор?
        - Можно.
        - Отойдём?
        Кузнец выполнил просьбу.
        - Вакула, ты ещё с замужеством Наськи не определился?
        - Да, пока ещё не решили ничего. Вроде обговаривали с несколькими людьми, но сватов ещё не засылали.
        - Послушай, а можешь до моего возвращения свадьбу не играть?
        - А что так?
        - Ну, можешь? Мы в Булгарию идём, в конце весны уже в Киеве будем.
        - Могу. Всё равно раньше будущей осени никто обряды справлять не будет.
        - Ну, тогда договорились. До встречи!
        Данила попрощался с кузнецом, сам не понимая, зачем всё это наговорил, но сделанного не воротишь.
        После того разговора с Вакулой прошло два месяца, и Молодцов о ситуации, которую сам же и создал, предпочитал не думать. Взял, так сказать, себе отпуск. Он даже с Уладой не обсуждал их совместное будущее, а им обоим хотелось, чтобы таковое было. Данила привёз девушку в Киев, сам обратно в будущее не телепортировался и на днях опять уходил в торговый поход - в любом случае надо было определиться со статусом Улады, иначе бесчестно получалось. Брать в жёны её Молодцов не то чтобы не хотел - боялся. Боялся, что оставит Уладу или будет вынужден это сделать. Он своё будущее не мог твёрдо предсказать, как же ему ещё брать ответственность за другого человека! С другой стороны, чтобы с Данилой ни случилось, куда бы он ни пропал, по здешним обычаям для Улады куда лучше остаться законной вдовой, чем безродной девкой. Сама Улада, конечно, чувствовала колебания «своего парня», говорить ничего не говорила, но расстраивалась. Молодцов тоже всё это видел и собирался с духом для разговора, но тут началась эта кутерьма с обучением верховой езде, и личное общение пришлось отложить.
        Прокатиться на лошади со стременами тоже не вышло: князь Владимир вернулся с ловитв, на днях он должен был принять личную присягу у Воислава. А сразу после - отплытие. Путяте пришлось ускорить сборы каравана, он попросил батьку обережников выделить несколько человек, чтобы компаньоны были сговорчивее во время сделок. Именно попросил, поскольку официального ряда с клятвами богам ещё не было - только после присяги.
        Воислав выделил «отличившуюся» недавно тройку: Данилу, Шибриду и Клека. Следующие пару дней они ходили за купцом и давили всех своим видом. Нудная работёнка. Кормили и поили, правда, хорошо, но Молодцов и так жил не впроголодь, а за летние месяцы так и вовсе заметил, что стал из формы выходить.
        К вечеру второго дня, когда братья-варяги ушли тискать подвернувшихся девок, Данила остался в зале гостиницы, где купцы немного отпраздновали заключение сделки. Он не спеша потягивал мёд, когда вдруг ему попалось за одним из столов знакомое лицо. Недолго думая, Молодцов подошёл к четверым выпивающим викингам и громко сказал:
        - У меня к тебе долг!
        Старший из них тут же обернулся, оскалился:
        - Я тебе должен?
        - Да, ты должен позволить оплатить тебе его!
        - Вот как, и чем же ты хочешь отплатить?
        - Мёдом и пивом для всех, и жирным мясом! Хотя это будет малая плата за то, что ты сделал для меня, Свидко Акула, так что я всё равно верну тебе долг.
        Компания за столом загоготала. Викинги любили хороший юмор, тем более с примесью чернухи.
        - Так и быть, сегодня мы набьём животы за счёт Даниила Молодца, - ответил Свидко. - Принять дар от такого славного обережника Воислава нам за честь. Тем более у него наверняка есть истории, чтобы развлечь нас за трапезой.
        - Истории разные есть, и достойные саги тоже.
        - Ну, тогда не будем ждать. Эй, трактирщик, мяса всем на хлебе и пива самого лучшего!
        - Так что за сагу ты хотел нам рассказывать? - память у викинга, или обыкновенного купца, была цепкая, несмотря на литры выпитого пива.
        Данила и сам понял, что сболтнул лишнее.
        - Хотел рассказать сагу о полоцком берсерке Болдыре и злобном колдуне, что думал обмануть честных обережников, но не вышло.
        Данила рассказал истории об обеих встречах обережников с отморозком Болдырем, убрав подробности, могущие оскорбить язычников, но приукрасив парочкой красочных моментов.
        - Ха, Богом клянусь, эта история и вправду достойна саги! - воскликнул румяный молодой паренёк из компании Свиди, у которого едва пробился пушок на щеках.
        - Богом? - переспросил Данила, скорее на автомате, чем из любопытства.
        - Да, Богом, - ответил Свиди. - Мы все исландцы-христиане! - И выудил из-под рубахи крест.
        - Ничего себе!
        Молодцов действительно был удивлён. Во-первых, он знал, что Исландия находится очень далеко от тутошних мест, а во-вторых, оказалось, что и там, в такой невообразимой дали, есть христиане! Примерно этот вопрос он и задал Свидко.
        - Мои родичи не исландцы, но мой дед Торбьярн вынужден был уплыть из Дании ещё при Горме Старом. Отец Торанин снискал много славы на лебединых дорогах, служил у Сигурда, ярла Трондхейма, и был подло убит вместе с ним сыновьями Эйрика Кровавая секира. Мне тогда не исполнилось и пяти лет. Мать увезла меня обратно в Исландию, там я воспитывался у родичей, а когда мне исполнилось пятнадцать зим, я вместе со своим славным хёвдингом Торвальдом, сыном Кодрана, которого ещё прозывают путешественником, отправились обратно в Данию к Свейну, незаконнорожденному сыну Харальда Синезубого, который тогда ещё не стал конунгом. Там же, в Дании, когда Свейн крестился во имя кесаря Отто, и мы с Торвальдом приняли крещение, а чуть позже отправились в Исландию творить великие дела.
        - Да, великие. О ваших делах сочинили немало хулительных нидов[2 - Стихов.], - насмешливо донеслось почти рядом. - Ты посмотри Скегги, да это же Длинношеий, прихвостень самого Торвальда, сына колдуньи, сюда пожаловал. А я уж думаю, не морок ли мне на глаза навели. Вот не думал их тут встретить. - Двое бородатых блондинов оторвали рожи от столов и нагло пялились на исландцев. - Что Свиди привёл весь свой род с собой, больше никого не осталось из тех, кто принял новую веру.
        - Ты лучше вернись в Исландию, Игимунд, и поищи своих родичей в Ивовой долине, может, ещё не все их кости растащили вороны. Или за тебя справились другие, те, кто драпал от нас, волочась за лошадиными хвостами?
        Викинг оказался на ногах так быстро, что стул, на котором он сидел, отлетел в стену. Его приятель последовал этому примеру, и у них обоих в руках оказалось оружие.
        - Ты ловко мелишь языком, Длинношеий, за это тебя вышвырнули из рода как шелудивого пса, - язык оппонента Свиди заплетался, и вместо грозной отповеди всё прозвучало, скорее, как невнятное брюзжание.
        - А секирой я владею ещё лучше, чем языком, проверишь?
        - Кучка изгоев на чужой земле набралась смелости. Ну давай ответь за свои слова, Свиди, - Игимунд со Скегги приблизились к столу Акулы, и если рожи их изрядно окосели от выпитого, то на координации это никак не сказывалось. Шагали они плавно, топорики перекидывали в руках очень уверенно.
        Акула со своими людьми тоже поднялся, Молодцов вместе ними, но остался стоять чуть в стороне.
        - Мы в Киеве, здесь запрещены хольмганги, - ляпнул он первое, что пришло в голову, хотя понятия не имел, что запрещено, а что нет.
        - Помолчи, словенин, тебя не спросили, - огрызнулся Игимунд. - Ну так что молчишь, Длинношеий, слова в горле застряли, или не хочешь подставлять свою шейку под моего глоткореза.
        - А ты-то сможешь дойти до ближайшего перекрёстка? - ответил Свидко. - Не будешь скулить, что это лошадь ногу подвернула?
        - Если вы биться хотите, то надо тиуна позвать или ещё кого, - опять встрял Данила.
        - Без тебя знаем, словенин, ты вообще кто такой, что тут делаешь. Ты Длинношеему кто?
        - Я… да так, мимо проходил, - Молодцов вскинул пустые руки и стал по дуге пятиться от грозного викинга, - не веришь мне, вон у Свидко спроси.
        Игимунд отвёл взгляд в сторону, пальцы Данилы подцепили ремешок кистеня, короткий кистевой замах. Бум.
        Грозный викинг упал как подкошенный, а его приятель застыл в удивлении, самого момента удара он не видел, чем его нанесли тоже, ну ещё сказалось, наверное, выпитое пиво.
        - Лови, друг, - добродушно сказал Молодцов и бросил ему кистенёк.
        Скегги поймал и вместе с этим получил пинок по яйцам, который Данила нанёс вместе с броском.
        - Эй, ну что ты, друг, - ласково подхватил он пахаря лебединых дорог так, чтобы оставшимся посетителям корчмы, из тех, что могли ещё попасть кружкой в рот, драка не так бросалась в глаза. - Аккуратнее надо с пивом, пошли на воздух, - и уже исландцам: - второго тоже возьмите.
        Вся компания отнесла зачинщиков в тёмную подворотню, куда даже собаки брезговали заходить, и после чего все стали решать, что же делать с пленниками. Игимунд ещё не очнулся, а его другу один из людей Свидко по пути двинул рукоятью ножа по затылку, так что он тоже пребывал в отрубе.
        - Ну что тут решать, брюха вспороть да в воду.
        - Не годится, искать будут, - ответил одному своему человеку Свиди, - будут спрашивать, кто последний видел, где были, на наш след могут напасть. А ещё… не по-христиански это.
        - А давайте тогда разбудим их и заставим поклясться своими богами, что не будут нам мстить, и с этим отпустим, - предложил самый молодой из исландцев.
        Старшие на него так посмотрели, что тот сам смутился.
        - Кажется, я знаю, что делать, - предложил Молодцов, - принесите-ка мне ещё два кувшина пива.
        После того как оба кувшина опорожнили в глотки викингов, исландцы шустро обыскали их, изъяли всё ценное и оставили лежать в собственной моче и пиве. В любом случае, пока Скегги и Игимунд очухаются, много времени уйдёт. А когда придут в себя, вряд ли вспомнят, что с ними случилось. Да и что вспоминать, как незнакомый словенин вырубил их непонятно как?
        - Пойдём с нами, Даниил, на постоялый двор, где мы ночуем. Там закончим начатое, - уже в комнате, которую снимали исландцы, Свиди разложил на перине всю добычу, взятую на его «приятелях». - Серебра у них мы нашли на полторы гривны, а всё, что кроме этого: пояс, ножи, кошели. Я у тебя куплю за две с половиной. Хорошая цена, сам посмотри на товар, а носить тебе их я не советую, видишь, вышивка на них очень приметная.
        - Да не надо мне всего этого, мы же друзья Свидко, тем более я тебе должен.
        - Прости, я не понял тебя, Молодец, - исландец всем своим видом выражал недоумение. Данила опомнился.
        - Ну как скажешь, хорошая цена за вещи, - и накрыл своей ладонью гривны, которые держал Свиди. - Зато теперь мы в расчёте.
        - Нет, теперь я перед тобой в долгу, - мозолистая длань исландца перевернулась, и серебро стало собственностью Данилы. - Если хочешь, оставайся с нами, Даниил. Твоим друзьям не скучно, а нам есть о чём поговорить.
        - Вы не будете менять место ночлега?
        - Нет… сегодня вечером, - Акула хитро улыбнулся. - Если мы сбежим сейчас, это будет подозрительно, а назавтра сменим постоялый двор, поближе к пристани.
        - Разумно, слушай, а что это были за хреноголовые. Я так понимаю, у вас вражда. И кто такой Торвальд, о котором ты начал рассказывать?
        - Торвальд сын Кодрана, великий человек, мудрый и благородный, как конунг. И это сказал не я, а сам конунг Свейн Вилобородый! О нём есть что рассказать, но сначала промочим горло. Игги, тащи кружки. Выпьем за достойного и мудрого Даниила Молодца, хирдмана Воислава, который не уступит в своих доблестях лучшим хёвдингам Севера.
        Вся компания выпила пиво и мёду, предусмотрительно прихваченного из корчмы.
        - Ну что ж, Даниил, - сказал Свидко, вытирая усы, - если ты хочешь узнать, кто такой Торвальд Путешественник, которого ещё называют Ведьминым сыном, то слушай. Жил в Исландии Эйлив Орёл, его именем названы высокие горы на Дымном Берегу во фьорде Пологого Мыса. Эйлив Орёл был сыном Атли, сына Скиди Старого, а женой его была Торлауг, дочь Сэмунда с Южных островов. У него родилось трое сыновей, одного из них звали Кодран, который взял в жёны Ярнгерду. У него было двое сыновей: Орм и Торвальд. Орма Кодран любил, в Торвальда держал за пасынка, плохо одевал и давал самую тяжёлую работу. Так было, пока не увидела всё это вещунья Тордис с Берега Пологого Мыса и попросила отдать Торвальда ей. Кодран согласился и дал им в путь серебро.
        С тех пор Торвальд жил у Тордис, она заботилась о нём и воспитала. У неё я встретился с ним, когда мать привела меня к вещунье заговаривать ногу. Через четыре года, когда нам исполнилось по пятнадцать лет, мы вдвоём и ещё семеро таких же, как мы, отроков поплыли в Данию и нанялись в хирд Свейна Вилобородого. Тот почти сразу стал выделять Торвальда среди других хускарлов, а затем и хольдов. И вскоре сделал своим советником.
        И по делу, Торвальд был храбр как берсерк, силён и проворен в бою, а ещё умён, честен и красив. За это его любили в хирде. Всю добычу он всегда делил по чести, наделяя правом первого выбора тех, кто отличился. Но уже тогда он проявлял милосердие, как и подобает христианину. Из пленников он выбирал самых знатных людей, хорошо с ними обращался и отпускал за выкуп даже вместе со слугами, пускай за них не давали серебра. Видя всё это, даже те, кого грабил Торвальд, славили и хвалили его. А однажды благодаря своей чести и милосердию Торвальд спас самого конунга Свейна.
        Свидко сделал перерыв, чтобы перевести дух, Игги сразу ему подлил пива, а Данила с усмешкой думал о гуманисте Торвальде, который торговал заложниками, а потом вспомнил, что викинги Гуннара сделали с людьми купца Черняты, добровольно сдавшимися им. И решил, что по меркам нынешнего времени этот человек и в самом деле гуманист.
        Отхлебнув пива, Акула меж тем продолжал:
        - В Бретани мы взяли замок. Торвальд посоветовал Свейну, как это лучше сделать, и за это тот дал ему право выбрать любую вещь из добычи. И Торвальд выбрал сына хозяина этого замка, а потом отпустил его за выкуп. Наш хирд остался в замке надолго, и тамошние герцоги и конунги собрали большое войско и осадили нас. Мы попробовали прорваться, но ничего не вышло. Тогда главный герцог, помня, как хорошо обращались с его сыном, предложил Торвальду выйти на свободу, но тот ответил, что ни за что не выйдет, если конунга Свейна и всех его людей не отпустят на свободу. И герцог сделал это ради него и благодаря его милосердию. И всё это подтвердил сам Свейн на пиру с двумя другими конунгами.
        Не зря Тордис отказывалась брать серебро у Кодрана, которое тот нажил поборами и притеснениями, а взяла только серебро, которое осталось от наследства Эйлива Орла. Она сказал тогда: «Не годится серебро, собранное из жадности, человеку, который будет щедрым и справедливым».
        Через несколько лет Свейни заручился поддержкой Отто кесаря и стал конунгом Дании, взамен он принял крещение вместе со всем своим хирдом. Тогда же и я с Торвальдом крестился, а чуть после мы встретились с епископом Фридреком и вместе решили отправиться в Исландию, чтобы там привести людей к Истинной Вере.
        Много подвигов мы совершили, многим людям открыли свет истинной Правды. Но немало врагов скопили тоже. Обо всём рассказывать не буду, то достойно отдельной саги, пусть те, кто умеет, лучше обо всём расскажут. Скажу лишь о главном, когда Торвальд с нами прибыл в Ивовую долину к своему отцу Кодрану, он его и свою семью первыми захотел обратить к Истинной Вере, на что Кодран ответил, что у него есть вещун, который ему очень помогает и который живёт в большом и красивом камне, те, кто жил в Ивовой долине, знают его, - Свидко обвёл своих спутников взглядом, и все уверенно закивали.
        Когда до Данилы дошёл смысл сказанного, у него пробежал холодок по спине: вещун, который живёт в камне! Свиди об этом рассказывал без напускного страха или драматизма, и всё это в его истории прекрасно соотносилось с походами викингов, битвами с герцогами и дележом добычи. Для Свиди и его спутников всё это существовало неразделимо в одной реальности!
        Даниле стало немного не по себе и чуть-чуть завидно: люди перед ним могли по-настоящему верить, а он всё ещё оставался дитём материалистичного двадцать первого века.
        Свиди, видя задумчивость Молодцова, покосился на него, но тот сказал:
        - Ничего, всё нормально, прости, что отвлёкся. Продолжай.
        Акула кивнул.
        - Так вот, тогда Торвальд сказал: «Давай, отец, заключим с тобой соглашение. Если епископ сможет прогнать вещуна из его надёжного убежища, - ты оставишь его и обратишься к самому могущественному Богу, нашему Создателю, который является истинным Богом и которого никакая сила не может победить».
        И три дня подряд подходил епископ к вещуньему камню, окроплял его святой водой. И каждый раз на следующую ночь, во сне, Кодрану являлся вещун и просил заставить епископа прекратить лить кипяток на камень. Но не послушал Кодран духа, и после третьей ночи тот исчез из камня. Тогда отец Торвальда, со своей семьёй и многими из тех, кто жил в Ивовой долине, принял Крещение.
        После этого Фридрек с Торвальдом и мы, те кто последовал за ними, целый год проповедовали в Исландии и многих людей обратили к Истинной Вере. Но многим это не нравилось, а Хедин с Холодного Склона даже нанял скальдов, чтобы те сочинили хулитильный нид:
        «Вот епископ
        Девять деток
        Выносил,
        А Торвальд - папа».
        Торвальд убил тех скальдов, но это огорчило Фридрека, он сказал, что христианину не должно мстить даже за обиду. Тем более тех, кто принял Крещение, в самом деле можно назвать духовными детьми его и Торвальда.
        Следующей весной на большом весеннем тинге, что на Цаплином мысу, собрались те, кто придерживался старых богов, там они порешили убить Торвальда, епископа и всех, кто держался их стороны. Торвальд был на этом тинге, и я тоже, но убить нас у них не вышло, - Свиди оскалился. - Мы и те, кто остался цел из нашей дружины, вернулись к себе на хутор в Ивовую долину, но летом язычники собрали большое ополчение и двинулись туда. Но Торвальд подкараулил их на перевале у входа в долину и устроил камнепад. Одним камни переломали ноги, другие свалились с лошадей, и их сильно потоптали. Меньше всего досталось тем, чьи лошади ускакали, и они добрались домой пешком.
        Зиму мы пережили спокойно, а весной решили уплыть обратно в Данию, чтобы больше не проливать зря кровь. Сначала наш корабль зашёл в Вестфолд, и, должно быть, никак иначе, как по Божьему повелению, в этот же фьорд зашёл корабль Хедина с Холодного склона, который больше всех богохульствовал, принёс вреда Торвальду и сильнее всех подбивал людей на тинге изгнать его с острова. Хедин сошёл на берег, чтобы заготовить лес, тогда Торвальд собрал всех своих друзей и убил Хедина и всех, кто был с ним. Но из-за этого они сильно поссорились с Фридреком, епископ сказал, что Торвальд никогда не перестанет проливать кровь, с этого дня их дороги разошлись. Торвальд решил отправиться в далёкое путешествие через Ньорвезунд[3 - Гибралтар.] в Йорансир[4 - Иерусалим.] и Миклагард - Царьград по-вашему. Я сопровождал Фридрека до Саксланда, где тот остался в обители Бенедикта, а я поехал дальше по торговым делам. Со мной ты видишь тех из моего рода, кто принял Истинную Веру, нас мало, но на нашей стороне правда! А с Торвальдом мы уговорились встретиться через три года в Царьграде. И вот теперь мой путь лежит туда.
        - Хорошая история, - одобрил Данила.
        - Чистая правда, ты ведь нашей веры, Молодец? - спросил Акула.
        - Да.
        Данила ничуть не удивился этому умозаключению, вытащил свой крест и перекрестился по восточному обряду. На Свидко это не произвело никакого впечатления. Должно быть, в нынешнее время кругом было слишком много язычников, чтобы братья-христиане разделялись из-за догматических споров. Да и не разделились ещё церкви.
        - Я сразу понял это, - сказал викинг. - Ещё там, в Смоленске, когда почувствовал, что тебе надо помочь. Должно быть, Бог меня направил.
        - Должно быть. Видишь, как всё хорошо обернулось. Ты помог мне, а я помог тебе.
        - То, как вы уделали поединщиков Гимли, - лучший отдарок.
        - Ну, это спасибо науке Воислава, и ты знаешь, что он тоже крещёный. И мне очень помог, правда, не потому, что я христианин, а потому, что Воислав… - Данила чуть не оговорился, вовремя вспомнил, что слово «мужик», здесь оскорбительное, - муж достойный, каких мало. Я думаю, он не уступит в доблести твоему другу Торвальду!
        - Я тоже слышал о нём много хорошего, - закивал Свидко. - Нам, христианам, надо держаться вместе. Времена меняются, всё больше людей открываются свету Истины. Но бывает и по-другому, как в Исландии или здесь, в Киеве.
        Исландец стиснул оловянную кружку в руке так, что она прогнулась.
        В Даниле проснулось сочувствие, он улыбнулся, положил руку на плечо своему собеседнику:
        - Брат, времена меняются, и ты даже не представляешь, насколько быстро. Прояви терпение, и ты сам не поверишь тому, что происходит вокруг.
        Свидко взглянул в глаза Данилы и ничего не ответил, лишь улыбаясь кивнул.
        - Жаль, Свиди, нам с тобой не по пути, - съехал с пророческой темы Молодцов. - Мы в Булгарию идём, а я был бы очень не против продолжить дружбу с такими достойными людьми. Ну и с Торвальдом Путешественником увидеться.
        - Увидишься. Обратно мы думаем пойти через Русь. Тогда и встретимся, уверен, на волоках вам будет нелегко, потому что ладья ваша будет доверху нагружена самым дорогим товаром! За это и выпьем.
        - Выпьем! - поддержал Данила.
        - Ну что, други, что-то мы припозднились, пора и почивать. Даниил, если хочешь, можешь остаться у нас.
        - Да вроде мой наниматель меня не ждёт, а мои друзья ушли к девкам, не хочу им мешать, так что, пожалуй, останусь тут. Если не помешаю.
        Исландцы засмеялись, как будто Данила сказал что-то смешное, на этом бурный вечер закончился.
        Глава 17
        Решение
        Утром Молодцов познакомил варягов со Свидко и его родичами.
        - Свиди Длинная шея, сын Торанина Красное копьё, сына Гицура Жёлтого, - представился тот.
        - Зигфрид, сын Сигара Убийцы, сына Рёгвальда Весло. Твой отец не тот ли Торанин, которого подло убили на пиру сыновья Эйрика Кровавая секира, вместе с его ярлом Сигурдом? - спросил Шибрида.
        - Да, мой отец пал на том пиру.
        У Данилы голова пошла кругом от всех этих имён и событий, которые произошли пару десятков лет назад, а варяги и викинги как-то легко умещали все эти знания у себя в памяти. А ещё имена друзей, росписи долгов, лоции карт, стихи и саги и много ещё чего. Молодцов даже стал им конкретно завидовать, при том, что раньше считал, что люди в древности были тугодумами. Если же обратиться к логике, то всё встанет на свои места: Клек и Шибрида выросли в обществе, где письменности почти не знали, поэтому приходилось полагаться только на свой ум. А Данила, выросший в эпоху даже не книг, а компьютеров и электронных поисковиков, вряд ли когда-нибудь с ними сравнится в области мнемоники.
        - Мы обязательно с тобой прольём браги и вспомним деяния наших предков. Насколько я знаю, путь наш лежит в одну сторону. Но сейчас - прости, нас ждут дела.
        - У таких достойных людей и дела будут достойные, желаю вам управиться с ними с прибылью, - Свидко чинно поклонился, и они распрощались.
        Братья почти сразу повели Данилу к пристани. Они ничего не говорили, но Молодцов понял, что идут они по важному делу. Так тройка обережников пришла к «Лебёдушке», на которую грузили товар.
        - Ну и что мы здесь забыли? - спросил Данила.
        - Видишь того купца?
        - Ну вижу, и что…
        Молодцов замер на полуслове: он узнал этого купчишку. Тот самый приказчик боярина Серегея, который перепродал его вместе с остальной челядью год назад на Перунов остров!
        - Вижу, узнал, - сказал Клек. - Это человек боярина, которого ты давно хотел увидеть. Можешь сговориться с ним, чтобы увидеть того, кого ищешь. Но мстить сейчас я бы тебе не советовал, лучше выбрать более подходящий момент. А пока можешь походить по его подворью, прикинуть, что да как. Чтобы дворня тебя запомнила.
        - Серегей часто ходит купаться в Днепр, но его трое гридней сопровождают. Сторожится старый воевода, но подобраться к нему можно, я думаю. Если хочешь, - добавил Шибрида.
        Данила вздохнул и… выдохнул. Мстить боярину-воеводе не хотелось. Ещё два месяца назад он мечтал подкараулить где-нибудь его, приставить нож к горлу и высказать всё, что у него накопилось за этот год, а потом убить… нет вряд ли, разве преподать урок какой. А теперь не хотелось. К чему лишнее зло плодить? Кому станет легче?
        Должно быть, свою роль сыграла история Торвальда Путешественника, рассказанная Свидко: если среди отмороженных викингов месть перестала считаться достойным делом, то и Даниле не подобает вести себя хуже. Умом он понимал, что месть только добавляет крови и боли к свершившемуся, а исправить нечего уже не может, но червяк обиды продолжал гложить изнутри.
        - Нет, друзья, мстить я не хочу. Не потому, что боюсь, просто не хочу. Мы с боярином Серегеем оба христиане, не годится нам кровь друг друга проливать. Бог ему судья, - собравшись с духом, ответил Данила.
        Братья варяги помолчали. Возможно, ответ Данилы разочаровал их, а возможно, и нет, и ещё они ждали продолжения.
        - Но о своём поступке боярин должен узнать, - тихим и холодным голосом добавил Молодцов. - Чтобы знал, за что каяться. Чтоб ночами не спал, думал, о чём совершил, и помнил, что за каждым углом его острый нож может поджидать. Поможете?
        Шибрида ничего не ответил, только поправил перевязь с ножами.
        Взять Голика, как звали приказчика воеводы Серегея, оказалось куда сложнее, чем припугнуть новгородского боярина. Тот постоянно шлялся по оживлённой пристани вместе с толпой крепких грузчиков, которые вполне могли сойти и за охрану. Впрочем, нападения купчик не боялся, вёл себя уверенно, солидно, беспечно. Должно быть, полностью уверен в силе, которая стоит за ним.
        Обережники за ним битый час тащились по набережной, когда им обернулась удача. Голик встретил явно не просто делового партнёра, а друга и явно наметился с ним куда-то прогуляться, промочить горло. И тут такая незадача приключилась, прямо за ними опрокинулась лавка с шерстью и отсекла их от охранников-грузчиков. Пока кругом царила суматоха, другу Голика дали по голове, а ему самому накинули на шею удавку и утащили в тёмный угол.
        - Кто твой хозяин? - спросил Данила, приставляя нож к горлу купца, на голову которого был натянут дерюжный мешок.
        - Мой хозяин боярин-воевода…
        Молодцов пошевелил ножом, и Голик умолк.
        - Кто твой хозяин?
        - Но я…
        - Кто твой хозяин, подумай головой, или я тебе сейчас жилу вскрою.
        - Мой хозяин… он… христианин, - неуверенно сказал купчик.
        - Верно. А теперь скажи, почему он жертвы людские языческим богам приносит.
        - Быть такого не может, мой боярин даже челядью не торгует…
        - Заткнись и не зли меня. А кто рабов продаёт Перуну в жертву?
        - Так то же язычники и в дар княжьим людям.
        - А они не люди значит?
        - Я… нет, подождите. Как же можно иначе. Князь наш варяг и боярин-воевода. Владимир сына его оберёг от жертв языческих. Уважить же их надо, и Перуна, и князя. Вот боярин и откупался. При Святославе так было и при Владимире. Иначе большая беда может быть. Воевода Серегей и на велёсовых празднествах был в молодости. А народишко в жертву идёт негодный, им всё равно помирать, а так посмертие хорошее себе устроят.
        - Негодный говоришь. - Данилу вдруг взяла такая злость, что он с шипением выдохнул, иначе в самом деле мог перерезать горло своему собеседнику, купчик его состояние нутром прочуял и мелко затрясся. - А чего ты сам в жертву не пошёл, чтоб посмертие хорошее себе устроить?
        - Я… мне нельзя, я же крещёный, - Голик что-то ещё невнятно забормотал, похоже, он был на грани обморока.
        - Ах ты ещё и христианин, ну передай своему батьке, тоже христианину, что жертвы язычникам продавать нельзя, ни под каким предлогом, иначе это ему очень плохо выйдет. И никакая охрана его не убережёт. Ты меня понял? Передашь?!
        Купчик судорожно закивал, Данила кивнул Шибриде, тот взял его в удушающий захват, очень правильный, пережал сонные артерии, и через полминуты Голик отрубился. Обережники оставили его, где он лежал, сами перемахнули через забор, прошли огородами и вышли на Киевскую пристань с другой стороны.
        - Странные вы, христиане, - заключил Клек, когда они уже прогуливались среди киевского люда.
        - И не говори, друг, иногда я сам себе удивляюсь, - ответил Данила, чувствуя себя глупо и неловко за совершённое, но веление души, ничего не попишешь.
        - Что ж, дело твоё, сам думай, - добавил Шибрида. - А коль у нас все дела решены, тебе надо пойти и приодеться. Завтра идём к самому князю на присягу как-никак. Так что пойдём, найдём тебе что-нибудь стоящее. Ну и сами облачимся под стать.
        - Уладку Данилову надо с собой взять, она дюже умеет торговаться, - подсказал дельную мысль Клек.
        Друзья вместе покинули пристань, а позади них раздались крики, что нашли купца, которого уволокли тати.
        Приодеться теперь было на что: добыча, взятая на сварожьем капище, если пересчитать в гривны, вышла по пятнадцати штук на брата. Её разделили только на троих, потому что остальная ватага в безумном предприятии не участвовала. Первым делом Данила, конечно же, приобрёл себе новую броню, более «прокаченную»: толстую кожаную рубаху, всю грудь которой полностью закрывали стальные пластины. Такая защита, конечно, стесняла движения, прибавляла усталости, но это дело привычки, а своя шкура дороже. Шлем тоже сменил на более толстый, простёганный, с поперечными стальными нашивками, в таких ещё печенеги любят бегать. Поскольку идти предполагалось вниз по Днепру, сквозь Дикое Поле, приобретение было к месту.
        Но денег ещё оставалось в достатке, несмотря на два месяца праздного времяпрепровождения. Улада безропотно пошла вместе с обережниками на рынок, никак не выражая лицом, что в последнее время у них с Данилой наметился разлад. Ну и ещё ей, конечно, нравилось бродить по рынку.
        За шмотками направились в тот же квартал рынка, что и в начале лета, опять к греку, но уже другому, не тому, у которого покупали ткань для платья Улады. Даниле подобрали длинную просторную рубаху из отлично выделанного льна, тонкий кожаный пояс с серебряной канителью. Предложили выбрать плащевую накидку. Молодцову приглянулась одна такая, синего цвета, подбитая бахромой. Торговец назвал цену, и у Данилы отпала челюсть.
        - Вот ни фига же. Я думал, у вас красный цвет самым дорогим считается.
        Торговец-грек пространно изрёк:
        - Красный цвет - цвет красоты, синий - цвет золота.
        Варяги заулыбались:
        - Вот-вот, грек верно сказал, синий цвет - цвет морской волны Варяжского моря, подлинно благородный, за что и люб всем нам! - подтвердил Шибрида, под всеми он имел в виду варяжское братство.
        Даниле вспомнилась информация, услышанная от одного знакомого, что всяким ширпотребом торговал. Мол, сейчас столько джинсов клепают, что на них бы ни за что не хватило всего натурального красителя в мире, поэтому приходится использовать синтетический, а в древности некоторые натуральные краски были безумно дороги. В голове сразу же сложилась картинка: уважаемые варяги красят усы в синий цвет, а у идола Перуна усы делают из чистого золота. То есть синий цвет - это не просто дань любви к морской воде, это символ высшей ценности. Вот какие мысли приходят в голову, стоит узнать хотя бы незначительную деталь, которая у тебя всё время была перед носом.
        Молодцов выбрал себе красную накидку, которая скалывалась на груди фибулой, тоже драгоценной между прочим. По сути, это был настоящий плащ, корзно, как его тут называли, - удобная и практичная штука.
        Братья тоже взяли себе пару рубах в будущий поход. Шибрида выбрал ещё и штаны, не абы какие, а из синего бархата, Клек - кожаные перчатки и дорогую фибулу для своей накидки. Ну и Уладе взяли пару платков.
        Потом всей компанией прошлись по ювелирным рядам, Молодцов купил кольцо себе и серьги спутнице. Деньги спустил практически все, до последнего резана. Ну и плевать, всё равно через два дня выходить в поход!
        Уже ночью, после бурного дня, когда Данила лежал в кровати с Уладой в обнимку, он решил, что пора перейти к серьёзному разговору, да и времени, в общем-то, уже не оставалось:
        - Солнце моё, - шепнул он, - не спишь?
        - Нет, - Улада потёрлась щекой о его грудь.
        - Понравились подарки?
        - Да, очень, - искренний ответ с оттенком грусти.
        - Я знаю, почему ты печалишься, - Данила зарылся рукой в пушистые волосы девушки. - Я не хочу причинять тебе горе.
        - Поэтому в жёны не берёшь?
        - Поэтому.
        Молодцов грустно усмехнулся правильным мыслям девушки, почувствовал, как женские ноготки впились в его кожу и тут же испуганно расслабились. А ещё как стало влажно там, где Улада касалась его щекой.
        Вот ведь дурак, за словами надо было следить. Данила сел, сгрёб девушку в охапку, стал целовать мокрое от слёз лицо:
        - Ну что ты, Уладушка, милая моя, перестань. Ты самая дорогая для меня, самая лучшая.
        - Дорогая, говоришь, а сам бросить хочешь! Почему, чем я тебе не угодила?
        - Всем ты мне угодила, Уладушка, всем, честное слово. Но, Господи… не знаю. Ну это же не от меня зависит. Помнишь, я тебе рассказывал про ту полянку?
        - Угу, у тебя не вышло.
        - Да, но не в этом дело. Я скоро уплываю, с собой тебя взять не смогу. Мы через Дикое Поле пойдём, потом через море. Да и на Дунае, кто знает, как всё обернётся. Вдруг вообще не вернусь. И кто знает, сколько меня оттуда ждать придётся.
        Уладка вдруг оторвалась от груди Данилы, взглянула влажными глазами:
        - Другие бабы ждут мужей из походов, а я что - хуже?
        - А ты будешь ждать?
        - Буду.
        - Ну, раз так, тогда… - Данила собрал волю в кулак: - Будешь ждать меня законной женой. Завтра перед всеми объявлю, что ты моя жена. Обещаю! Только как всё это сделать?.. Я крещёный, а ты примешь крещение?
        - Приму, - легко согласилась Улада.
        - Ну вот и здорово, солнышко моё, - Молодцов поцеловал невесту в алые губки. - А дальше что нужно сделать?
        - Ой, я не знаю ваши христианские обряды.
        - Да я не об этом. Чтобы пожениться, нам нужен священник и один обряд провести, даже праздновать и гулять не надо, как у язычников принято. Что мне надо сделать, чтобы ты считалась моей законной женой или невестой по здешним законам?
        - Хм… - девушка задумалась. - У нас с тобой тут родни нет, оба мы изгои. Тебе к батьке надо идти. Пусть он согласится, что ты берёшь меня. И объяви об этом при всём народе. А когда ты вернёшься, справим обряды, какие ты хочешь, как у вас, христиан, заведено.
        - Значит, решили! - Данила подхватил Уладу на руки, но сразу опустил спиной на кровать. - Ну что ж, дорогая моя невестушка, тогда самое время отпраздновать наш выбор.
        - И как же мы будем праздновать, любый мой? - спросила Улада, наматывая локон мужчины на свой палец.
        - Увидишь.
        - Даниил, где ты ходишь? Выходим скоро, быстрее, - сказал Воислав и остановил взгляд на своём обережнике.
        По выражению его лица и по тому, что рядом с ним стояла Улада, с убранным под платок волосами, он понял, чего от него ждут, но спешить не стал.
        - Подожди, батька, - слегка дрожащим голосом сказал Данила, - и вы подождите, други. Дело у меня к вам важное.
        - Что же за дело такое?
        Воислав мгновенно включился в игру, принял насмешливо-суровый вид, и от этого Молодцову сразу полегчало. Он заулыбался, и Улада тоже, но тут же приняла скорбно-печальное выражение лица.
        - Нет у меня здесь родни, вы моя родня, братья. Нет у меня здесь отца, ты мой глава, батька. Хочу в жёны девицу Уладу взять, по сердцу она мне, при всех тебя прошу, разреши.
        - Хм… по сердцу говоришь?
        - Да, она…
        - Помолчи. Путята Жирославович, пойди сюда. Вот мой обережник хочет девицу за себя взять. Она у тебя на подворье жила. Расскажи о ней, какова, пригожа ль, рукодельная, работящая?
        Купец, который крутился тут же на подворье, подошёл к девушке, разлился соловьём:
        - Ой, работящая, трудится аки пчёлка весь день, вышивает так, что само Ярило в светлицу заглянет полюбоваться. Красива и статна, как лебёдушка. Здоровьем налита, как осеннее яблочко соком.
        - Что ж, тогда дозволяю. Будь этому обряду свидетелем.
        - Почту за честь!
        Все замолчали, уставились на Данилу, а тот и не знал, что делать. Путята сделал шаг, будто хотел поправить одеяния на невесте, нашептал ему, что нужно говорить, и Данила повторил:
        - Я, Даниил Молодец, беру в жёны девицу Уладу при свидетелях - славном варяге Воиславе Игоревиче и щедром купце Путяте Жирославовиче. Говорю об этом при всём честном народе. И клянусь, что, когда вернусь из плавания, совершу все положенные обряды. Если же нарушу слово, пусть меня покарают боги. Люд честной, вы меня слышали!
        - Я, свидетель, - пророкотал Воислав.
        - Я, свидетель, - подтвердил Путята.
        - С доброго дела начинается наш поход, знать, удачен он будет. Ну а теперь иди, девица, ты с милым ещё налюбуешься, а нам и вправду поспешать пора, - сказал батька.
        - А-а-а, хитрец, - рёбра Данилы затрещали в объятиях Шибриды и его брата, - вовремя ты подгадал, когда об уговоре своём объявлять. Что, думаешь, если на пиру у князя будем, то о свадьбе забудем?
        - Да хорош вам, погуляем ещё. Да так, что век помнить будете!
        Глава 18
        Присяга
        Поднимались на гору обережники торжественно - настоящей боевой колонной, так что даже важные бояре на лошадях сторонились. Задолго до этого момента Воислав переговорил с тремя своими людьми, особо отличившимися летом.
        - Что вы там на капище учинили, я знаю, - сказал он. - Об этом слух до самого Смоленска дошёл. Но кто именно там был, не знают точно или доказать не могут. Радуйтесь! Сварги особо свой позор выставлять не будут, хватило им урока, когда они в Киеве варягов убили. А вот исподтишка нагадить могут, как и всегда, впрочем. Но, боюсь, не наши главные враги сварги, у которых вы подношения украли, и не разбойники, что им служили.
        - А кто же? - спросил Клек.
        - Думаю, тебе лучше знать. Помнишь ту ведьму, которая тебя зачаровала?
        - А-а-а… - смутился варяг.
        - Даниил, ты её труп видел?
        - Неа, только крик слышал.
        - Так-то. А женщина, тем более ведьма, ох и большую гадость может сделать. Так что сторожитесь. И ещё, князю на Сварога наплевать, главное, чтобы Перуна никто не хулил и никого из богов выше него не ставил. Но лишнее недовольство подданных ему не нужно. Так что о своих подвигах на Празднике помалкивайте и на пиру язык за зубами держите. Поняли?!
        - Поняли, - хором ответил обережники.
        Этот разговор был почти седмицу назад, а сейчас вся обережная ватага поднималась к детинцу. Первое, что бросилось Даниле в глаза, - это идолы, стоящие на огромном подворье князя. Шесть штук. Молодцов узнал только Перуна и Велеса. Варяжский бог, как всегда, был вырезан разгневанным: распахнутые глаза, рот, а ещё и усы из чистого золота.
        Впечатляли и сами четырёхэтажные княжеские хоромы: резные коньки, наличники, раскрашенные в разные цвета стены (Данила теперь понимал, каких это бешеных денег стоило). Но больше всего внушали уважение гридни, дежурившие на подворье, вальяжные такие, но держащиеся с достоинством, как дембеля перед приказом, только облачённые в железо - панцири, кольчуги, шеломы. Раньше Молодцов считал, что таких воинов, как его батька, от силы десятка полтора по всей Руси, теперь же воочию убедился, что подобных Воиславу на подворье одного детинца можно было насчитать пару десятков. Таких же стремительных и сильных, лёгких и пластичных, равно в доспехах или без, со взглядами, излучающими непреклонную волю.
        А больше всего удивила Данилу молодёжь, что непринуждённо дубасила друг дружку в центре детинца. Дубасила, конечно, не то слово - это нарабатывали боевые навыки будущие дружинники, отроки и дети от пяти до двенадцати лет. Ах да, Русь - это ведь тоже что-то вроде очень большого рода, и живут в нём единой семьёй, даже детей воспитывают сообща. По крайней мере, лучшие воины.
        Обережников заметили, гридень-варяг с длинными седыми усами и бритой головой поздоровался, велел следовать за ним. Внутри княжьи хоромы были так же роскошны: на полу лежали звериные шкуры, на стенах висели ковры, на коврах - оружие в дорого выделанных ножнах, такой красоты, что руки сами тянулись снять и спрятать под накидкой. Всюду драгоценные кубки и стеклянные сосуды цены неимоверной. А запах копоти уверенно перебивался ароматом восточных благовоний и свежеприготовленных яств.
        Обережники тоже выглядели отнюдь не босяками: все в шелках, бархате и атласе, предплечья обвивали серебряные браслеты, золотые кольца горели огнём на пальцах, толстые гривны висели на мускулистых шеях. И даже Молодцов на их фоне не выглядел нищебродом, его общественный статус заметно поднялся за последний год.
        Седоусый варяг довёл обережников до больших толстых дверей, окованных медью, велел ждать. Ватага расселась на скамьях вдоль стен в ожидании аудиенции. Сколько времени прошло, Данила не заметил, но волновался он изрядно. Наконец двери распахнулись, и гридень, закованный в доспехи с ног до головы, позвал их заходить.
        Внутри, на возвышении, стояло большое резное кресло с ало-синей подбивкой - трон, должно быть. Пустой. Стены и потолок были забелены и украшены узорами. Теперь Данила в них угадывал определённые обереги: от пожара, от стрел, от подлого татя. Свет в зал проникал сквозь мутные слюдяные стёклышки.
        Ватага ещё немного потомилась в ожидании, пока не открылась другая, маленькая, дверь за троном.
        Первым вошёл важный мужик, весь в золоте и шёлке, за ним - какой-то отталкивающий чернявый тип, а последним появился невысокий муж в алом корзне. Вдруг он вскинул бритую голову, пшеничный чуб отлетел на затылок, такого же цвета усы всколыхнулись на груди. Он оглядел голубыми глазами всю ватагу обережников, а потом… улыбнулся. Данила вздрогнул - перед ним стоял князь Владимир!
        В ухе у него блестела серьга с большим рубином, полы накидки топорщились, должно быть, из-за рукоятей мечей, снаружи видны были только пурпурные сапоги. А ещё от него исходила сила. Молодцов не мог это объяснить, просто чувствовал на расстоянии мощь Киевского князя так, что даже Воислав рядом с ним казался слабее. Нет, не слабее, просто перед таким князем не зазорно было преклонить колено и самому Воиславу Игоревичу.
        Ни слова не говоря, Владимир обернулся и взошёл на трон, пристяжь встала по обеим рукам от него. Тут Данила, немного отошедший от первого впечатления, сумел распознать второго, черноволосого. Главное, что поразило в нём, - броня: подобного качества и подобного вида Молодцов больше ни у кого не видел. Он даже не смог понять, где она была сделана. Что касается взгляда иноземца… как бы это сказать - взгляд его был таким, как будто у него язва открылась, а все кругом шашлыки жрут. Длинная тонкая бородка только добавляла неприязни.
        - Здравствуй, стольный князь Киевский, Владимир Святославович.
        Приветствие Воислава вывело его из раздумий. Батька поклонился, и все обережники вслед за ним тоже склонили головы.
        - И тебе здравствуй, Путята Жирославович, - Воислав со своей ватагой поклонился тому самому, кряжистому, в золоте, второго из пристяжи князя варяг оставил без внимания.
        - И тебе здравия, Воислав, сын Игоря, - заговорил Владимир, голос у него был красивый, сильный, волнующий. - Наслышан про тебя от Добрыни. Много хорошего он о тебе говорил.
        - Честь для меня быть полезным родичу самого князя!
        - Добрыне ты пригодился, но по его слову знаю, хочешь под мою руку перейти.
        - Да, хочу! Со своей обережной дружиной. Прими нас под свою власть, княже, не пожалеешь! Готовы служить тебе, хоть мечом, хоть словом, хоть за морем, хоть на твоей земле. Если пожелаешь!
        - Да будет так. Хорошие воины мне всегда пригодятся, и место им за моим столом найдётся.
        Воислав отстегнул меч для правой руки, передал его Вуефасту, тот отдал тёзке хозяина «Лебёдушки», а боярин положил ножны на колени князю. Тот повертел их в руках, потом немного вынул меч, усмехнулся. Данила неожиданно в этой усмешке увидел дивную схожесть Владимира с чернявым воином-охранником.
        Князь с щелчком вогнал клинок в ножны, приказал:
        - Воислав, пойдём со мной. А людей его пусть отведут и накормят.
        Всё, торжественная часть закончилась, начались политические игры не для простых смертных.

* * *
        Следуя за князем, Воислав оказался в менее роскошных палатах - небольшой комнате с низким потолком, зато ярко освещённой. Владимир уселся в высокое кресло, охранник остался возле него по правую руку:
        - Знаешь, зачем ты мне нужен?
        - Добрыня рассказывал.
        - Хм, Добрыня… - князь пропустил сквозь пальцы длинный ус. - И что же он тебе поведал?
        - Что нужно будет отправить весть булгарским боярам. Тайно.
        - Отправить весть мало, нужно узнать, как обстоят там дела на самом деле. И вернуться как можно быстрее. Что до писем, вот!
        Владимир махнул рукой, и его охранник вытащил из-за пазухи три свитка, скреплённые печатями.
        - Это письма к главным боярам Булгарии, братьям, что правят там, осталось их только двое, раньше больше было, - Владимир внезапно замолчал, будто вспомнил что-то, потом продолжил: - Зовут их Аарон и Самуил. Дружбы меж ними нет, каждый держит свою вотчину на Востоке Булгарии, в землях, которыми раньше правил мой отец. Третье письмо царю Роману, он сейчас возле Самуила сидит, а тот при нём будто бы воеводой служит. Но понятно, что всем заправляет боярин, так что передать письмо царю и ответ от него нужно тайно, через стольника Гавриила, для этого возьми знак мой. Габдалла!
        Охранник протянул Воиславу кусок дорогой материи с вышитым на нём гербом Рюриковичей.
        - Отдашь письмо или самому стольнику, или человеку от него, который тебе покажется надёжным. Дело не простое. Справишься - одарю по-княжьи. Землёй и серебром. Нет - сам знаешь, помнят ещё хорошо моего отца в Булгарии, и многие Русь не любят. Не отступишься?
        - Коли слово дал, теперь в службе тебе верен, княже, - Воислав коротко поклонился.
        - Хорошие слова. Если нужно что, говори.
        - Людей у меня всё-таки маловато. Мне ещё хотя бы двух опытных воинов.
        - Да, видел я твою дружину, - Владимир усмехнулся, - для обережника она очень даже неплохая. Спросить хочу: видел у тебя двоих молодых варягов, откуда они родом?
        - Матери их из Белоозера, а отцы нурманы. Так повелось, что обоих звали Сигарами. Они отличные воины и будут верно служить тебе.
        - Сигаровичи значит, ну, пускай будет так. А мне вот про них другое сказывали!
        - Я не знаю, что тебе про них говорили, княже. Шибрида и Клек мне не родичи. И про прошлое их я не расспрашивал. Одно могу сказать, что слову своему они верны и, если поклялись вместе со мной сражаться за тебя, значит, будут сражаться, пока голову не сложат или ты не велишь им уйти. Ещё могу сказать…
        - Говори!
        - Что многие бояре, которые в начале против тебя мечи держали, стали тебе верными людьми.
        Владимир сразу не ответил, долго сверлил Воислава тяжёлым взглядом, пока вдруг не изрёк с неопределённой интонацией:
        - Варяг…
        И засмеялся. Охранник Габдалла от произнесённого слова дёрнулся, как ужаленный, но больше никак своё неудовольствие не посмел выразить, только смотрел, презрительно и с ненавистью, на Воислава.
        Владимир, отсмеявшись, встал с кресла, ещё раз окинул взглядом своего нового человека, на этот раз благосклонно.
        - Да будет так. Людей я тебе дам, но после того, как пройдёте пороги. Скажу сотнику каравана, он подберёт пару лучших воинов. А ещё денег на лошадей велю дать, не на ладьях же ко двору Самуила грести, - князь хохотнул.
        - Ты щедр, княже, благодарю.
        - Да, я щедрый. К своим людям я щедр, и ты ещё узнаешь насколько, - Владимир хлопнул Воислава по плечу. - А теперь пойдём, попируем в добрый путь, чтобы боги принесли нам удачу.

* * *
        Обережников накормили, а потом ещё и на пир в детинце позвали. Усадили их, правда, в самом конце длиннющего стола, но всё равно это место считалось почётным. Гридней, бояр и воевод набилось в зал тьма-тьмущая. Данила себя не слышал от шума и хохота вокруг, и вдруг, среди проходивших мимо жёлтоволосых голов, он увидел…
        - Завид! - первым прокричал Молодцов.
        И остальные обережники обратили взор на друга, можно сказать, почти кровного брата, завидного охотника и достойного мужа Завида Вольшововича.
        - Завид, как же ты здесь оказался? - Шибрида перегнулся через широкий стол и пожал руки охотнику. - Что же с нами сразу не поплыл?
        - Да договор у меня один имелся, надо было все долги раздать. А после я с самим Добрыней поговорил - и вот… Теперь я тоже княжьей Руси человек.
        Эту весть обережники встретили таким рыком, что даже возле княжьего кресла бояре обернулись.
        - А мы тоже теперь Руси служим, - сказал Шибрида, - батька наш самому князю присягу принёс.
        Тут как раз появился Воислав, весьма задумчивый, обережники тут же потеснились, освободили ему место на скамье.
        - Здравствуй, Завид, вижу, позвали и тебя на стольный пир.
        - Верно, Воислав Игоревич, теперь я человек Владимира, с вами в юг поплыву.
        - Добрые слова, с такими воинами, как ты, всегда биться бок о бок любо.
        Именно на охотничьей заимке Завида торговый караван Путяты держал оборону против Гуннара Скряги. Завид очень неплохо подготовил свою крепость, во многом благодаря этому обережникам удалось выстоять осаду. Но глава охотничьей партии потерял почти всех своих людей, выжили только двое, которые сейчас стояли за его спиной в пиршественной княжьего терема.
        - Мой топор и мой лук всегда будут на твоей стороне, Воислав Игоревич!
        - Да будет так!
        Обережники и охотники ударили кружками, осушили их в честь радостной встречи. И начался пир, шумный и весёлый. Произносили здравицы, играла музыка, плясали скоморохи, а кушаний было столько разных, что всех и не перечесть.
        Данила сбежал в самый разгар веселья. К Уладе. Что ему княжий пир, когда у него последняя ночь с любимой девушкой, теперь уже невестой. Друзья всё поняли и обижаться не стали.
        Глава 19
        Сквозь скалы
        Отплытие проходило без особой помпы, в деловой суете, многие ладьи уже поплыли вниз по Днепру, в надежде побыстрее проскочить пороги, пока вокруг них не собрались печенеги. Времена наступали весёлые - осень, урожай убран, сейчас по всему Дикому Полю кочевники собирались к порубежью Руси и союзных ей княжеств, чтобы урвать кусок, а в сторожах и заставах их готовились принимать гридни.
        И всё-таки, несмотря на суету, нашлось время и для религиозных церемоний. Языческие жрецы проводили обряды, призывая удачу в пути, над многими кораблями. Путята об их капитанах отзывался с пренебрежением, у него уже всё давно с богами было уговорено.
        Данила сел на своё привычное место. После прощания с Уладой в груди оставался холодный комок. Увы, выбирать не приходилось. Зато рядом друзья, впереди новые страны и, главное, интересные приключения. Да и свежий попутный ветерок выдувал из головы дурные мысли.
        По команде Вуефаста отшвартовались. «Лебёдушка» будто сама заскользила вниз по воде без усилий экипажа, легко обогнала несколько широких гружёных ладей. Потом в дело вступили гребцы, и «Лебёдушка» полетела над волнами, оставляя позади низкоосаженные кургузые кораблики. Они везли не только драгоценные меха, но и куда более простой товар: зерно, лес, северную руду.
        Данила оглянуться не успел, как их корабль догнал княжьи боевые ладьи, шедшие впереди каравана. Они имели схожие с «Лебёдушкой» плавные стремительные обводы, но борта их были заметно выше, а весёл существенно больше. И всё же главным отличием, как казалось Молодцову, было то, что в их корабле чувствовалась нежность, ласка, а в боевых ладьях, наоборот, мелькало что-то хищное и стремительное.
        Когда до кормы последней из них оставалось три корпуса, Воислав приказал сбавить ход - не по чину им вперёд лезть, да и опасно это. За что гридь свою дань получает? Вот пусть первые стрелы их тоже будут. Но по чести сказать, Данила не верил в возможную опасность. Откуда ей взяться? Днепр был широк и многоводен, порой, проходя по стрежню, обережники не видели его берегов. Вот это река - будто настоящее море! Чтобы их здесь могли достать какие-то степняки да на лошадях? Смешно!
        Так думал Молодцов, пока не встретил следующий день.
        Сперва изменилась река: она резко повернула на восток, по берегам стало всё меньше лесов, вместо них открывалась бескрайняя степь. Если, конечно, её не скрывали высокие скалы. Данила был поражён, увидев первые гранитные кручи, высоко вздымающиеся над рекой. Он полагал, что подобные утёсы можно увидеть где-нибудь в горах, но никак не на равнинной реке.
        Но серо-коричневым скалам было плевать на его мнение, они величественно и несокрушимо нависали над рекой, как и тысячи лет назад, отбрасывая тень порой до середины Днепра.
        Заметив удивлённое лицо Данилы, Шибрида насмешливо бросил:
        - Эх, брат, сразу видать, не бывал ты в северных фьордах и настоящих скал не видел. Вот где величие, вот где высота! Смотришь на них - сплошной монолит, нигде щёлочки нет, чтобы кинжал вставить. И вздымаются они до самых небес. А вода во фьордах прозрачная и холодная. Сталь и лёд, горы и небеса - вот что такое северная земля.
        Молодцов не стал спорить, куда ему с его опытом путешествий, пусть и межвременных. Но днепровские скалы всё равно выглядели круто.
        По прикидкам Данилы, за день весь их огромный караван преодолел километров сто, если не больше, встали лагерем уже в темноте, на правом берегу, удачно вклинившись между двумя отвесными утёсами.
        По купеческим сотням разбросали жребий, чьи охранники будут дежурить в эту ночь вместе с киевскими гриднями. Словенской сотне выпало дежурить на следующую ночь, так что обережники Воислава сладко спали прямо в ладьях. Данила видел седьмой сон, когда где-то на краю лагеря завыла собака, не обычным воем, а протяжным, тревожным.
        Молодцов сразу вскинулся со скамьи, подхватил меч и щит, его друзья поступили так же. Кое-кто, например батька, даже успел надеть броню. С минуту обережники тревожно вслушивались в предрассветные сумерки. За их спинами, кто в чём, стояли купеческие приказчики.
        Вот тут до Данилы и дошло, где они. Это была не их земля, по которой они раньше спокойно плыли, опасаясь только разбойников, не земля Киевской Руси. Но и не чужая страна. Это была ничейная земля - Дикое Поле! Бескрайний и бесшабашный край, где нет законов, даже постоянных границ нет, а всё решает только голое право силы. Вот что за земли это были, по которым плыли обережники в большом караване.
        Нет, Данила и раньше это понимал, но только сейчас прочувствовал сердцем и понял различие между тем же Смоленском, где правил суровый посадник Асбьёрн, и Диким Полем, где не правил никто. И очень хорошо, что купцы плыли по Днепру большой силой, Молодцов от этого почувствовал облегчение.
        Обережники простояли в ожидании нападения немало времени, хватило бы, чтобы съесть миску супа, после разведчики из гридней дали сигнал - отбой, опасности нет.
        И всё-таки собака не ошиблась - это тоже понял Данила. Там, за бортом ладьи и за тонким строем киевских гридней, за сторожами часовых и пластунов, к ним подбирался враг. И этот враг сегодняшней разведкой не ограничится.
        На рассвете сотни ладей опять отправились вниз по реке. Если бы не ожидание ночёвки с возможным нападением кочевников, Данила наслаждался бы поездкой. Плыть приходилось вниз по течению, Днепр сам будто нёс корабли, а если и ветер ещё попутный, то вовсе приходилось табанить вёслами, чтобы не сильно разгоняться. Словом, работали гребцы только для вида.
        Настроившись на продолжение похода в том же духе, Молодцов уже вечером, перед скорой остановкой, услышал необычный шум, отдалённо напоминавший шум водопада, который всё усиливался. По лицам друзей он понял, что в нём нет ничего опасного, и, чтобы в очередной раз не выставлять себя идиотом, принялся ждать - ладьи всё равно приближались к источнику звука.
        «Лебёдушка» ловко прошла очередную излучину реки, вышла на простор и… Данила обомлел - в нескольких перестрелах от корабля Днепр словно кипел! Вода разбивалась о десятки камней, торчавших на поверхности и скрытых в глубине, бурлила и пенилась, как в настоящем водопаде. Этого он увидеть точно не ожидал. Молодцов, конечно, читал о порогах, но не мог себе представить их такими, да ещё на спокойном Днепре.
        Идти по такому фарватеру было чистым самоубийством. Вуефаст спешно направил ладью к берегу, остальные корабли последовали его примеру. Наступала темнота, следовало как можно быстрее причалить и приготовиться к возможным нападениям.
        - Не спи! - изрёк Клек, сидящий на одной гребной скамье с Данилой.
        - Да вроде пока не собираюсь.
        Варяг захохотал, громко и безудержно, даже слёзы на глазах выступили.
        - Вот и правда ты чудной, Даниил, - сказал он и шёпотом добавил: - Недаром, что альв.
        Данила вздрогнул, о его необычном происхождении они не разговаривали с момента побега с капища, будто забыли. Только никто ничего не забыл.
        - Никакой я не альв, - так же шёпотом ответил Молодцов.
        - Да понятно уж, куда тебе. А сам - неужто не слышал названий порогов?
        - Что-то такое, краем уха.
        - Краем уха, - фыркнул Клек. - Первый из порогов прозывают Русь и словене «Не спи». Да нам и так не придётся, нашей сотне в дозоре стоять в этот день выпало. Покажем, что обережники не зря своё серебро получают. Бери щит и пошли, - приказал он, когда дно ладьи зашуршало о песчаную отмель, и сам, подхватив свою защиту, легко сиганул за борт, будто высота до земли была не три метра и на нём не висели пудовым грузом доспехи.
        Данила тоже десантировался из ладьи, далеко не так грациозно, приземлился по колено в воду и последовал за Клеком. С ними ещё отправилось трое обережников: Скорохват, Будим и Ломята. «Распределял посты» между купеческими охранниками сотник гридней.
        Процесс создания «сторожей» был отдельной песней. Воеводы стремились так расставить обережников, чтобы те могли хоть как-то прикрыть от наскока печенегов, а главное, если это случится, то не путались бы под ногами гридней.
        Охранников разделили по принадлежности к торговым сотням: смоленским, киевским и так далее, каждому из выделенных отрядов велели развести костёр в перестреле от стоянки ладей, а дежурить на расстоянии тридцати шагов друг от друга. Если нагрянут вороги, им надлежало встать щит к щиту и медленно отступать к ладьям, а там… как пойдёт.
        Воевода так и сказал, слово в слово, Данила сам слышал.
        Воодушевлённый таким напутствием, он пошагал за своими друзьями. Ещё и жребий бросать, кому в какую череду дежурить. Но обошлись без этого: Скорохват в их отряде считался главным и быстренько распределил обязанности. Даниле он сказал дежурить в предпоследнюю очередь. Спорить, естественно, тот не стал, расстелил попону на земле, укрылся щитом вместо одеяла и почти сразу уснул, несмотря на густой и мощный рёв воды в порогах.
        Несильный толчок в бок. Пока Молодцов продирал глаза, Ломята уже улёгся. Четыре человека спокойно спали вокруг костра, ночь всё ещё владела всеми правами, и Даниле предстояло дежурить. Походная доля. Самое интересное в том, что ему не нужны были часы, чтобы отмерить себе положенный срок дежурства, он обходился внутренним чутьём и почти никогда не ошибался. Как и все его друзья. Данила даже начал забывать, как это - поднимать руку или вытаскивать телефон, чтобы посмотреть точное время. Зачем? Ведь на крайний случай есть солнце, по которому всегда можно определить период в сутках. Конечно, такой метод не давал точности до минут, но чтобы жить и никуда не опаздывать, его было более чем достаточно.
        Ну а о том, чтобы самому подежурить поменьше, а сменщика разбудить пораньше, даже говорить было смешно. Ведь кругом друзья, они тебя щитом прикрывают, как можно им такую подлянку устроить? Скорее сменщик проснётся раньше, тебя спать поторопит.
        Вот уснуть в дозоре, особенно после тяжёлого дня, - реальная опасность. Многие воины шли на разные ухищрения, чтобы их не сморило, но сейчас Даниле здорово помогал рёв воды в порогах. Вот уж действительно правильное название - «Не спи».
        «Как же мы их преодолевать будем?» - пришла отрешённая мысль. Молодцов не сомневался, что купцы знают, куда плывут, но всё равно было интересно. Этот интерес, равно как и отвлечённые мысли, никак не мешали наблюдению в дозоре. Они как бы обходили стороной разум, сконцентрированный на внимании всеми чувствами, в том числе интуицией. Наоборот, помогали - слегка снимали напряжение.
        Данила знал, что такое, когда тебя снимают с поста. Шибрида по приказу Воислава как-то проделал это со всеми отроками-обережниками. Стоишь ты такой, клюёшь носом. И вдруг - бам! - удар по голове, темнота от наброшенного мешка, железные пальцы стискивают горло, не давая возможности ни крикнуть, ни вздохнуть. С огромной силой тебе заламывают одну руку, вторую, до боли связывают их, растягивают рот кляпом, дальше начинают куда-то волочить. Мешок на голове гасит звуки, от волочения сползают штаны, это особенно неприятно - не потому, что стыдно, а потому, что ехать голой задницей по лесной чаще крайне неудобно. А потом тебя начинают бить - не сильно, но чтобы каждый удар оказывался максимально болезненным. Вдвойне обидно, что защититься от них нет никакой возможности, только извиваться ужом, пытаясь угадать, куда последует новый пинок. Вот Данила и извивался, пока не услышал до боли знакомый насмешливый голос Шибриды.
        - Ну что, Даниил, понравилось тебе быть в полоняниках?
        «Свои!» - одновременно с радостью и ненавистью подумал Молодцов. С его головы стянули мешок.
        - Не знал, что тебе, Шиб, я так понравился, мог бы в честном бою меня победить и взять в плен, а тут из темноты напал. Что так, побоялся?
        Обижаться на друзей было глупо и бесполезно, понятно, что это очередной урок батьки. И очень запоминающийся.
        - Ха, такого страшного обережника можно перепутать разве что с овцой, а я не печенег какой-нибудь, чтобы бросаться на всё с кудряшками. Нет, это воля Воислава, он желал испытать, как ты умеешь стоять в дозоре. И как, по-твоему, батька?
        Клек поднял Данилу с земли, развязал верёвки, гнусно ухмыльнулся. Рядом с ним стоял Воислав.
        - Так себе, - ответил батька, - то что тебя Шибрида сумел полонить - не позор, мало кто может углядеть варяга в сумерках, если он того не хочет. Но вот что тебя пленили, а ты даже крикнуть не успел - это плохо. Ты не себя, ты братьев своих подставил. Это тебе урок на будущее: если понял, что подкрались, что хочешь делай, а друзей предупреди! Понял?
        Данила кивнул.
        - Добро, а теперь давайте Будима проверим. Дрыхнет он, даже ничего не замечает.
        Потом батька ещё несколько раз говорил с обережниками, тогда ещё отроками, рассказывал, на что в ночи внимание обращать надо, как слушать, смотреть, нюхать и, главное, как сердцем понять, что опасность грозит, развить в себе то самое «слуханье». Данила внимал Воиславу с огромным интересом, но и остальные тоже не пропускали ни слова, сами хоть все охотники, в лесу выросли. Зверь - не человек, он всякие хитрости и подлости не придумает, чтобы ближе к охотнику подобраться.
        Эту учёбу Молодцов запомнил крепко, вот и сейчас дежурил изо всех сил, стараясь не пропустить ворогов. Нечего сказать, место гридни выбрали грамотно: везде ровная степь, скрытно не подберёшься - трава усохла и опала по осеннему времени, видно всё до самого горизонта. В темноте ветер колыхал траву, и она казалась морскими волнами. Варяги называли степь «травяным морем», и видит Бог - они были правы. Степь была красива. Об этом ещё Гоголь писал, вернее, напишет через восемьсот лет. Пусть её красота и увядала в преддверии зимы, но вся бескрайняя равнина была наполнена теплом и жизнью. В буквальном смысле. От земли даже вечером исходил жар, а множество кузнечиков и прочих насекомых издавали такой шум, что его даже не мог полностью перекрыть рёв воды в порогах. Пару раз Данила слышал далёкое мычание оленей или даже туров. А ещё рык - не волчий, а кошачий, принадлежавший крупной рыси или, скорее, леопарду (вот что на Руси водятся леопарды, конечно, стало для него новостью). Молодцов не испугался: ни один зверь не кинется на такое большое скопление людей, но расспросить позже друзей о животном мире
стоило. Похоже, его ждут сюрпризы. Желание исполнилось быстрее, чем ожидал Данила. Рука Клека легла на плечо, он, как всегда, подкрался бесшумно:
        - Слышал рык?
        - Ага.
        - То наш князь, великий Святослав, караван сопровождает. Поход будет удачным.
        - Князь? - с дрожью в голосе переспросил Данила.
        - Да, Святослав Игоревич, он был князь-пардус. Никого не было его сильнее во всём Диком Поле. Тут он и погиб. Теперь по степи дух его бродит, купцов и воинов заплутавших от беды оберегает. Радуйся, Даниил, мы все под его защитой.
        - Как скажешь.
        - Теперь мой черёд сторожить. Ложись спать.
        Молодцов, расторможенный от откровений, думал, что на этот раз точно не уснёт, и тут же провалился в сон: треск костра, шум воды, стрёкот кузнечиков и спокойное дыхание друзей - лучшая колыбельная.
        Утром в передовой стороже Данилу с остальными обережниками сменила вторая партия воинов во главе с Воиславом. Тем более им предстояло вновь налаживать взаимодействие с гриднями. Пока дежурившие в ночь завтракали, «Лебёдушка» и все прочие ладьи каравана спешно разгружали, чтобы как можно сильнее уменьшить осадку. С «Лебёдушки» так и вовсе почти весь груз пришлось снимать - другие-то ладьи были плоскодонными, а ладья Путяты с килем. На море она могла даже в сильный шторм плыть, но на порогах придётся помучиться.
        Груз укладывали на длинные волокуши, у каждой сотни свои. После чего опорожнённые ладьи стали отчаливать от берега. Перед этим Данила с борта наблюдал странную картину: на одном из самых больших кораблей собрались почти все представители торговых сотен, судно вышло на середину реки, к борту у него была принайтована лодка, доверху набитая тюками. На самом стрежне канаты обрубили, и челнок понёсся прямо на пороги. Тра-а-аххх! Лодка разнеслась в щепки об один из камней. Причём его даже не было видно на поверхности.
        Данила сглотнул: как они сейчас на ладьях через эти камни пойдут? Сразу захотелось обратно в сторожу, хрен с ними, с печенегами.
        - Хорошо взял, - сказал Скорохват.
        - Ага, - подхватил Клек.
        - Вы про кого, про лодку, что ли?
        - Да.
        - А, так это жертва была, - понял Молодцов. - А какому богу?
        - Не богу, а диду, - пояснил Ломята.
        - Не понял, водяному, что ли?
        - Не, водяным уже поднесли, что положено. А в каждом пороге сидит дух, дид. Каждый из них по-своему беду может навести: кто лодку перевернёт, кто на мель выбросит, а кто вот - о камни разобьёт. Им положено угощение заслать, чтобы без потерь порог пройти. Вот сейчас всё начисто взял, ничего не осталось - значит, доволен, и пойдём мы в безопасности.
        - Да, губа не дура у этого дида.
        - Что ты, вот Ненасыти порой до десяти лодок засылали, и всё равно какая-нибудь беда приключалась. Ну, это когда её можно было водой обойти.
        - Лучшего оберега, чем твой собственный меч, нет, - изрёк в никуда Скорохват, и Данила был склонен с ним согласиться. - А теперь языки прищемите, глядите в оба, копчёные могут в любой момент наскочить.
        Тоже здравая мысль. Большая часть челяди и приказчиков выгрузились из ладьи, на палубе остались только обережники и ещё трое самых крепких парней из гражданского экипажа. Они взялись за длинные шесты, а кто и прямо за вёсла, остальные впряглись в канаты и потянули «Лебёдушку», аки бурлаки. Только шли они по самой отмели, по колено в воде, и тащили ладью вниз по течению. Тем, кто стоял на палубе, надо было изо всех сил удерживать судно, чтобы оно не придавило своих же бурлаков, с этой же целью за кормой волочился плавучий якорь.
        Идущие впереди тщательно осматривали и ощупывали дно, давали сигналы обережникам на палубе, как сработать шестами, чтобы обойти очередной камень. Работёнка та ещё, выматывающая. И всё же, несмотря на всю осторожность, киль несколько раз скрежетнул по каменистому дну, а борт натыкался на прибрежные камни.
        Обережникам, ко всему прочему, приходилось ещё и по сторонам смотреть. Скорохват рассказывал, что печенеги могут запросто прорваться через заслоны, посечь челядь, а после рассыпаться по полю, похватав товар, до которого ручонки загребущие дотянутся. Ещё Южанин жаловался, что уж больно по уму стали воевать копчёные в последнее время, хитрости всякие придумывают, прикрывают друг друга. Скорохват рассказал, как ловко они обдурили князя Владимира, когда он попробовал их наказать за набег. Печенеги сделали вид, что им пришлось уходить, едва разбив лагерь, даже освежёванные туши барашков оставили. Гридни Владимира, понятно, устроились пировать, уверенные, что вот-вот догонят копчёных. А их лазутчики тем временем засели в плавнях неподалёку от лагеря, перебили дозорных, отвлекли внимание, а в это же время другой отряд напал на табуны киевского князя и увёл всех начисто. Считай, полная победа: в степи человек без коня - не воин, а уж сколько стоят тягловые и боевые скакуны, лучше и не вспоминать.
        Данила заметил, что, слушая эти рассказы, Шибрида и Клек мрачнели всё больше. Он сделал себе зарубку на память - разузнать, отчего так: раньше за варягами переживаний о всяких южанах-словенах не замечалось. Но сейчас, понятно, было некогда. Всем на ладье пришлось перейти на правый борт и с силой упереть шесты и вёсла в дно, чтобы «Лебёдушка» обогнула очередной валун, показывавший солнцу свой серый бок.
        Это случилось под вечер, когда уже почти все ладьи прошли порог и приставали к берегу, чтобы загрузить товар обратно. Вдалеке возникло противное:
        - И-и-и…
        И свист, не менее мерзкий.
        Данила даже не понял, что случилось, только увидел облако пыли на западе, там, где садилось и слепило глаза солнце. Помог опять крик Клека:
        - Щит, дур-рак!
        Молодцов выполнил команду, закрылся щитом. Когда тонкий свист прервался, послышалось редкое «тук-тук-тук». Даниле осталось лишь вытаращить глаза, когда чуть повыше крепления умбона, едва не задев руки, вылезла стрела и остановилась прямо перед его носом. В каком-то отупении Молодцов смог даже подробно разглядеть наконечник - тонкий, узкий, затейливо просверленный в нескольких местах. Должно быть, чтобы издавать тот самый свист. А противный звук и не думал прекращаться. Теперь он напоминал Даниле вой стабилизаторов бомб, не раз слышанный в кино. Может, просто это сравнение вылезло из подсознания, но эмоции гуляли по телу вполне осознанные: ноющий выматывающий страх, желание убежать, спрятаться куда-то, лишь бы не слышать этого мерзкого звука. Но нельзя - опустить щит, дёрнуться значило подставить свою спину под летящую смерть, нужно стоять и терпеть… звук этот мерзкий, мешающий думать, наматывающий нервы на кулак.
        Разум почти впал в ступор, но Данила с удивлением заметил, что обережники неосознанно жмутся друг к другу, мелкими шажками, но собираются в строй. Молодцов усилием воли скользнул влево, рёбра щитов с глухим стуком соединились внахлёст. И сразу заметно полегчало, Данила ощутил себя будто в нерушимой крепости.
        Атака прервалась так же внезапно, как и началась. Дробный стук сотен копыт возвестил о подходе на помощь сторожевой конной гриди. Совсем рядом защёлкали тетивы, и визг степных стрел умолк. Стук копыт стал удаляться, как потом рассказали Даниле - это конная сотня гридней бросилась в погоню за наглыми печенегами. Сам он хоть и поглядывал в щёлочку между щитами, ничего, кроме пыли и размытых силуэтов, не видел.
        Обстрел прекратился, но ещё долго обережники стояли на ладье в сомкнутом строю - эта атака легко могла оказаться отвлекающим манёвром. На этот раз обошлось, уже в сумерках, в свете костров, караванщики стали считать потери.
        Из людей Путяты убило одного и легко ранило ещё двоих. Все холопы. Убитого бедолагу пришпилило к борту «Лебёдушки» как кузнечика. Однако Вуефаст это, наоборот, одобрил:
        - Кровью нашу ладью окропили, хороший знак.
        Воислав на это ничего не сказал. Данила, как по нему, считал, что всех этих богов, духов и домовых больно много и каждому надо непременно заслать чего-нибудь!
        Из обережников никто серьёзно не пострадал, если не считать нескольких продырявленных щитов. У большинства остальных купцов потерь не было вовсе. Главный налёт пришёлся по Словенской сотне. Повезло, блин!
        Следующий небольшой отрезок пути проделали по чистой воде и опять стали разгружать корабли. Некоторые смельчаки так и вовсе рванули мимо порогов прямо по реке.
        Впереди Днепр разделял надвое небольшой остров. До этого караван проплывал мимо островов и больших по размеру, но именно на этом Данила разглядел идолов.
        Прямо к острову, не сворачивая, направились боевые ладьи. Порог, препятствующий пути на юг, не выглядел большим и опасным, в отличие от первого «Не спи», и тем не менее Данила кожей ощущал гнетущую атмосферу на палубе «Лебёдушки». Всё объяснилось, когда, почти поравнявшись с островом, ладья круто повернула к берегу, на стоянку. Варяги построились на борту, повёрнутому к острову, воздели мечи рукоятями к небу.
        - Вечно здравствуй, князь Святослав Игоревич, да живёт вечно слава твоя, да будет место твоё рядом с Перуном достойно доблести твоей и твоей Руси! - провозгласил Воислав.
        Данила понял. Вот она, оказывается, какая - Хортица, остров Хорса, бога солнца, где сложил голову великий князь Святослав со своими лучшими дружинниками.
        «Лебёдушка» без труда пристала к берегу, а варяги отправились на лодке к Хортице, «Острову порога», как его ещё иногда называли. Должно быть, совершать какие-то свои обряды.
        Словенские обережники в эту ночь не дежурили, так что можно было до некоторой степени расслабиться. Кошеварил Данила на пару с Ломятой, в такие моменты он жалел, что не смог взять с собой Уладу, без её готовки реально трудно приходилось.
        Благодаря, а вернее сказать - несмотря на старания Молодцова, каша поспела вовремя. Но есть никто не стал. Скорохват наложил еды в глиняную плошку, как самый старший из оставшихся обережников, спустился к реке и пустил по воде дар от ватаги. Перед этим каждый охранник положил в тарелку по серебряной ногате.
        Другие купцы, гридни и прочие свободные люди поступали так же. Кто-то бросал в Днепр венки из цветов, кто-то запускал по воде плошки с горящим жиром, иные даже жертвовали драгоценные шкурки белок и лисиц. И все эти дары были не духу порога. Каждое славянское племя согласно своим обычаям чествовало своего правителя - Великого князя Киевского, Хакана Тмутаракани, властителя Булгарии, Святослава Игоревича. А на острове Хорса тем временем горели огромные костры, слышались воинственные крики и волчий вой.
        Даже Данила проникся этим молчаливым действом, главное, искренним, а не из-под палки. Любили Святослава в его землях. Пускай, если разобраться, ничего важного он для своих подданных не сделал. Но не Даниле судить, а этим людям, что сейчас отправляют богатые дары вниз по Днепру.
        - Даниил, Ломята, вы дежурите сегодня в первую череду, - распорядился Скорохват и ушёл спать.
        Возвращения варягов не ждали, они будут справлять свою тризну до утра, те, кто был не занят в дозоре или сторожевой сотне. Почему-то Данила был уверен, что нападать в эту ночь на них никто не рискнёт. Отвлечь варягов, которые воздают почести своему князю - то-то они рады будут. Между берегами на лодке пара сотен метров. Вот это настоящая тризна тогда будет для перуновых жрецов! Но расслабляться, конечно, нельзя было, а поговорить хотелось.
        - Ломята, - громким шёпотом спросил Молодцов, - а что там, на Хортице, происходит?
        - Кто ж знает, варяжские таинства.
        М-да… на подобном таинстве Данила бывал, правда, не решился поприсутствовать до конца. И тогда он осмелился спросить о гибели Святослава. Все эти мистерии сегодняшнего вечера разбудили в нём алчный интерес. Общую легенду он знал: печенеги подло напали ночью и убили князя, но хотелось подробностей.
        - Ломята, а ты знаешь, как погиб князь Святослав? О его последней битве, наверное, былины сложили, но ты слышал людей, которые там на самом деле были?
        - Откуда? Там же вся лучшая гридь полегла, только один из них спасся. Твой знакомый, кстати, - воевода-боярин Серегей.
        - Да, я об этом слышал. Но как? Сбежал, наверное?
        - Что ты, его порубили всего, и копчёные мёртвым сочли. Сын его еле живого привёз в Киев. Там его жена выходила, лекарка знаменитая. А может, и не только она. Говорят, у воеводы того два ведуна живут на подворье: один кровью глаза умывает, а второй настоящим огнём. А ещё говорят, что будто сам воевода этот - ведун, - совсем тихо добавил Ломята.
        «Вот это новость, - весело подумал Данила, - знал бы, не попёрся к той ведьме в Бродове, заявился бы к боярину: мол, ты меня, брата по вере, в рабство продал, так теперь возвращай обратно в моё время. Вместе с Уладой!»
        - А Серегей этот никому ничего не рассказывал?
        - Кто будет о таком языком трепать. Да и не помнит он, наверное, ничего. Сам понимаешь. Когда из-за Кромки выйдешь, всё по-другому становится. Могу только сказать, что хан печенежский из головы князя Святослава драгоценную чашу сделал…
        - Чтобы пили из неё потомки его, дабы часть силы великого воина им перешла, - закончил за него Данила.
        - О, видать, далеко слава нашего князя разошлась, раз даже ты об этом знаешь.
        - И не представляешь, насколько.
        Со следующего дня начали преодоление второго порога, тем же способом, что и первого. Облегчённые суда шли очень медленно и осторожно, прижимаясь к пологому берегу острова Хорса. На этот раз обережники были свободны от дежурств и преодолевали препятствие вместе со всей командой. Слева ревела и плескалась между камней вода, будто кто-то неимоверно огромный встряхивал в этом месте всю реку целиком. Сам порог был небольшим в длину, но когда он остался позади, Вуефаст не вывел ладьи на открытую воду.
        - Может, рискнём? - предложил Путята.
        - Нет, скалы, - отрезал Вуефаст.
        «Лебёдушка» продолжала медленно идти вдоль Хортицы, а несколько широких плоскодонок шустро шмыгнули из общей цепочки кораблей на середину реки, чтобы быстрее пристать к удобному левому берегу, ведь совсем близко виднелся уже новый порог.
        Данила не без зависти смотрел на них, пока не заметил, что одна из плоскодонок вроде стоит на месте. Да даже не стоит, а тонет!
        Плоскодонка неестественно вывернулась и развалилась пополам, бедолаг с неё понесло в бурлящую смерть на скалы. Может, кому-то и удастся выплыть на берег, но помочь им не было никакой возможности.
        - Дурни, - кратко резюмировал произошедшее Вуефаст.
        И Данила был с ним согласен.
        До темноты караван успел преодолеть привычным уже образом следующий порог, за Хортицей. Данила, глядя на темнеющий вдали остров, решил, что обязательно на нём побывает.
        По жребию Словенская сотня была всё ещё свободна от охраны на суше, так что новый отрезок пути Молодцов опять проходил на ладье. Спокойным он тоже не выдался, не прошёл караван и пяти километров, как впереди показался очередной порог. Его шум заметно отличался - не грозный и бурлящий, а какой-то успокаивающий даже.
        На этот раз разгружать «Лебёдушку» не стали, только спустили на берег всю команду, кроме гребцов и кормчего, и крайне неторопливо, по заводи между левым берегом и ещё одним островком, провели её в чистый Днепр.
        А впереди предстояло самое интересное.
        Ещё затемно Данила собирался «на выход» по суше, но оказалось, что в этот день никому не удастся отсидеться на корабле. Едва отойдя от Шумного порога, как его называли варяги, ушей обережников достиг адский звук, по сравнению с которым рёв порога «Не спи» казался журчанием ручейка.
        Караван прошёл излучину реки, и Данила понял, что до этого им встречались не пороги, а так - порожки. Такого бурлящего потока и бешеного течения Молодцов ещё никогда в жизни не видел. А между камней, надводных и спрятанных рекой, тянулось друг за другом несколько плоских скал, вдобавок вдоль правого берега высились нагромождения здоровенных валунов. Венчая это творение природного гения, будто по закону подлости, с левого берега над водой торчала высокая круча, где-то метров в пять.
        Преодолеть такое «чудо света» вплавь не было никакой возможности. Купцы и не стали.
        Один за другим ладьи начали приставать к берегу. Данила, давно привыкший к рутине высадки, только на суше озаботился мыслью: а как же, собственно, будут вытаскивать корабли на берег и тащить их, самим придётся впрягаться, что ли?
        Нет, Молодцов недооценивал смекалку окружавших его людей. Сперва опытные плотники по-быстрому сообразили несколько трапециевидных штуковин высотой метра в четыре, под ними вырыли яму, а к верхней балке, через блок, привязали широченную колоду, снизу обитую кожей. С десяток мужиков встали возле трапеции, потянули за верёвку, колода поднялась до самого верха, другой десяток поставил в яму толстое бревно - опущенное, оно оказалось где-то на полметра ниже поднятого груза.
        «Бумс!» - с грохотом колода опустилась на бревно и вогнала его ещё глубже в землю.
        Хекнув, мужики подняли грузило вверх и опять опустили: «Бумс!»
        Данила с возрастающим интересом наблюдал за этим действом, непонятным, наверное, для него одного.
        Такая работа продолжалась, пока бревно не погрузилось в землю больше чем наполовину. А потом работники в заранее сделанные отверстия продели перекладины, прикрепили верёвки - и стали крутить бревно как обычный ворот!
        От простоты и гениальности такого способа сносило крышу. Как с помощью бревна вытащить ладью на берег! Одна за другой ладьи, с тихим скрежетом о песок, вытаскивались на сушу. Вдоль берега работники уже готовили ямки под трапеции, чтобы тащить суда подальше. Но это была работа плотников и кузнецов, а гридням и обережникам предстояло защищать этих простых людей.
        Пыль, лязг, крики командиров, вонь сотен немытых тел, ни хрена не видно из-за поднятой песчаной взвеси. Десятники орут, что делать, воины напирают друг на друга, кто где непонятно.
        И это войска только строятся к бою!
        Гридни-десятники разворачивали строй охранников для прикрытия ладей на берегу, чтобы те послужили мясом на пути печенегов, хотя бы немного их задержав, пока конные дружинники не ударят в бок копчёным. Всё эта «фаланга» должна была ещё и двигаться, желательно синхронно с судами, которые волочили по берегу.
        Десятники выстраивали бойцов по торговым сотням. Обережники строились по принадлежности к нанимателям, по своим ватагам, по родственным связям. Ни о какой унификации вооружения - защитного и наступательного - речи не шло. Лишь гридни, посланные сотником, разъезжали на конях вдоль шеренг, на манер офицеров. И орали, иногда лупили особо тормознутых бойцов, но не кнутом, а мечом. Плашмя, разумеется.
        Данила помнил, как в своё время он глядел на нарисованные карты древних сражений во множестве книг, и сокрушённо мотал головой: как же эти глупые полководцы не понимали, что надо было так делать или эдак.
        Сейчас он не понимал, как, мля, вообще можно управлять эдакой оравой людей без раций и Интернета, при помощи только голоса и звуковых сигналов. Однако у гридней получалось, и весьма ловко. «Фаланга» обережников двигалась вдоль берега, не разрываясь и не сбиваясь в кучу. Ну практически.
        Данила, к своему удовольствию, заметил, что его команда работала вполне слаженно: и друг с другом, и в общем строю. Во всяком случае, к ним ни разу не прискакал гридень на храпящем жеребце и не съездил кому-нибудь по шлему. Сам он стоял во втором ряду с длинным копьём, точно между Шибридой и Клеком, прикрывавшими его спереди.
        К полудню объявили привал. Воины как стояли, так и сели на землю. Во время этого перекуса Молодцов услышал ржание коня, совсем рядом, повернулся. К ним ехал гридень, отпустив поводья, на ходу он жевал лепёшку и пил из фляги, а его конь сам по себе бежал к… Клеку. Грозомил!
        - Что, Даниил, узнал нашего знакомого? - спросил друг, поглаживая морду животного.
        - Узнал, конечно.
        - Здравствуй, брат. Да ты никак тот самый варяг, про которого мне говорил хузарин, когда продавал его? - спросил воин из седла.
        По длинным усам Данила определил в нём варяга, но молодого, моложе Клека.
        - Он самый, хузарин с ним скоморошествовал на ярмарке в Смоленске, ну я и отучил.
        Гридень спрыгнул на землю, отцепил от пояса флягу, протянул Шибриде:
        - Слобуд.
        Обережник отпил, отдал свою флягу.
        - Клек.
        Слобуд тоже сделал глоток.
        - Спасибо, если бы не ты, может, я бы такого коня и не взял. Значит, ты знатный всадник, а что тогда не в дружине, а среди охранников? Такому, как ты, нашлось бы место почётное за столом.
        - Да и в моей ватаге у меня место достойное среди достойных людей.
        Слобуд только заметил варягов-обережников и коротко кивнул, приложив руку к груди.
        - Да, вижу, что ватага у тебя знатная, им тоже в Черниговской дружине пришлось бы по душе.
        - Мы как-то уже привыкли на ладьях, да и сам знаешь - на переправе коней не меняют, а мы сейчас в Царьград идём, - соврал Клек, но кто его за это укорит.
        - Тоже верно, люди, держащие слово, всегда будут в почёте.
        - А как у вас на сторожах?
        - Да, знаешь, раньше легче было. Говорят, даже при Ярополке поспокойнее копчёные себя вели. Я-то сам те времена не застал. Копчёные на разные ловкости стали горазды, бьются по-другому, крепче. Слыхал, всё оттого, что у них теперь в ближниках хана Илдэя бывший воевода киевский - Варяжко. Вот поэтому Цапон и обнаглели.
        - А про Варяжко точно не брешут? - спросил Клек.
        - Сам не видел, но думаю, что правда. С чего бы по-другому быть? Все знают, что Варяжко поклялся мстить Владимиру, а он далеко не последний воин на Руси.
        Клек склонил голову и стиснул кулаки, Шибрида неодобрительно посмотрел на него. Между варягами возник безмолвный диалог.
        Прервали его стуки и крики, возникшие позади обережников, совсем не рабочего характера. Данила оглянулся - от ладей впопыхах бежали кто куда работники.
        - В СТРОЙ! - заорал Слобуд, да так, что Данила сам вскочил на ноги.
        Гридень сидел в седле.
        - Может, нам за тобой? - предложил Шибрида.
        - Стойте здесь, всем В СТРОЙ! - проорал гридень напоследок и умчался к кораблям.
        «Фаланга» обережников заколебалась, воины поднялись, стали подравниваться по линии, приноравливаться к общему строю. Обернулись все лицом к степи.
        Когда щиты со стуком соединились, Данила ощутил знакомое чувство единения с нерушимой силой. Но шум за спиной всё усиливался и до боли походил на битву. И это нервировало. Команды ни от кого не приходили, все «офицеры»-гридни куда-то делись. Некоторые обережники по своему почину оборачивались и спешили на помощь к реке.
        Вот это, на взгляд Данилы, было лишнее, но его никто не спрашивал. Воислав молчал. Они с Вуефастом замыкали строй своей ватаги в общей «фаланге».
        Копчёные появились из ниоткуда. Только что Данила видел ровное ковыльное поле, колышущееся под ветром, - и вдруг десятки воинов выскакивают как из-под земли и ещё коней поднимают! А опережая их, несётся бесшумный смертоносный вал.
        - Стрелы!!! - разнеслось с разных концов «фаланги». Данила успел вскинуть щит, съёжился за ним так, чтобы никакая часть тела не торчала, но копьё предательски оттягивало руку наружу.
        Пространство кругом наполнила страшная какофония. Тихие сухие звуки - это стрелы безвредно втыкались в землю, дробный стук - это удары по щитам, а хлюпающий, вязкий чавк и последующий за ним вскрик говорили, что степной лучник нашёл свою цель.
        Последних было немного, и вскоре все звуки затмил пронзительный, раздражающий, выматывающий душу свист. Степняки, сделав первый бесшумный залп, перешли к своему излюбленному «психологическому» оружию. Этот мерзкий свист проникал до печёнок, сводил зубы, работал, как лезвие по нервам.
        Как же хотелось бросить щит и побежать, не важно куда, но лишь бы не слышать этого мерзкого воя. Нельзя! С собой можешь делать, что хочешь, но друга подставлять не смей - так наставлял Воислав.
        Сколько продолжался этот обстрел, Данила не мог сказать, ему казалось, что он целый день стоит за щитом. Внезапно к свисту стрел добавилась дрожь земли. О, а вот это было что-то новенькое. Если вой стрел просто измывался над твоим слухом и нервами, то дрожь как бы поднималась из земли по ногам до груди. И там, внутри, словно разлагала, размывала нечто важное в тебе - саму волю!
        Данила стиснул зубы, чтобы отвлечься от трудных мыслей, чуть опустил щит. На них катилась чёрная волна печенегов врассыпную, лавой. Метров за пятьдесят до строя обережников они гнусно заверещали:
        - И-и-и!.. - почти так же противно, как свист.
        Развернули коней, но на отходе стали метать стрелы. Выстрел по прямой, это совсем не то, что обстрел навесом.
        Данила видел, как закружила степная карусель. На полном скаку, выстрелив из лука, копчёные поворачивали коней, а их место сразу занимали новые всадники - и так каждый удар сердца.
        Каким-то шестым чувством он понял, что сейчас ему прилетит стрела. Данила нырнул под свою защиту, дёрнул щитом вверх. И правда - стрела ударила в выпуклый умбон и срикошетила куда-то ввысь. Ещё одна пробила нижний край щита, но до тела не достала.
        По копчёным тоже стреляли, откуда-то со спины строя, но по сравнению с тучей стрел степняков - это казалось смешным. А вот Клек смеяться не хотел, молниеносным движением запустил во врагов сулицу и моментально закрылся в строю. Попал он или нет, Данила не увидел. Раздался рёв рога, копчёные заверещали, сперва отхлынули и нахлынули снова - как прибой, - и на этот раз скакунов не стали заворачивать.
        Данила видел приближающихся коней, ощущал усиливавшуюся дрожь земли и дрожь внутри себя - от страха, - но только сильнее сжимал копьё над правым плечом Шибриды.
        Печенеги скакали лавой, не думая собираться в строй, перед самым столкновением дали последний залп. Данила втянул голову в плечи, над ним пару раз вжикнуло.
        Почти все копчёные ринулись куда-то вправо от ватаги Воислава… Барррах! Громкий удар, как взрыв, крики, ржание. По строю будто пробежала волна, но что случилось там, где печенеги ударили в обережников, было не разглядеть. И тут прямо перед бойцами Воислава возник противник. Данила выбросил руку с копьём, если это имело смысл, - лошадь степняка сама налетела на наконечник, грудь её была прикрыта лишь попоной, но железко всё равно лишь проехалось по броне из костей и мышц.
        Копьё всадника возникло откуда-то сверху, ударило в выпуклый щит, не пробило, взметнулось вверх. Что случилось дальше, Молодцов не понял: Клек впереди куда-то исчез, а он сам обнаружил себя лежащим на земле, а над собой - замахивающегося копьём степняка.
        Данила, оттолкнувшись чем только мог, кинулся под копыта (копыто не копьё, авось не зашибёт) и оказался прямо под животом лошади. Коньку это не понравилось, с диким ржанием он встал на дыбы, а может, сзади кто из обережников попотчевал железом. Когда над тобой поднимается разъярённое существо (а всадника и лошадь вполне можно считать за единое целое) весом в несколько центнеров - это страшно.
        Но Данила устал бояться за этот день, да и некогда ему было. Он заметил, что сама лошадёнка не очень-то и большая, а ступни наездника в стременах ничем не защищены. Молодцов изловчился вынуть меч и просто выставил его вверх, на опускающееся стремя. Печенег был отвлечён кем-то и заметил угрозу только тогда, когда она на палец вошла в его лодыжку. С криком, достойным лося в брачный период, он рванул поводья. Но тут Данила увидел, кто его отвлекал всё это время. Клек! Варяг возник позади и безжалостно рубанул секирой по ноге лошади. Она с болезненным ржанием завалилась.
        Данила поморщился, раненого печенега ему было не жалко, а вот лошадку да. Добить придавленного степняка для опытного варяга - даже не задача. Клек провернул кисть с мечом - и буйная голова покатилась по песку. Одним уколом он добил покалеченного коня, позаимствовал пару сулиц, притороченных к седлу, и оказался рядом с Молодцовым.
        - В КРУГ! - сквозь грохот боя до них донёсся крик батьки.
        За несколько ударов сердца вся ватага образовала правильный строй вкруговую. Вроде все на месте, даже Мал с Ужом. От сердца отлегло. Зато теперь все стояли в один ряд. Из облака пыли выскочили трое печенегов, выпустили стрелы и ускакали обратно. Одна из них досталась Даниле. Он вовремя подставил щит (в лицо метил, зараза!), стрела пробила деревянную основу, но застряла в коже.
        Что происходило кругом, понять не было возможности, «фаланга» распалась на небольшие отряды, но и печенеги всех подряд не резали. Где-то звенел бой. Ещё десяток степняков пронеслись вихрем, меча стрелы. Им наперерез полетели сулицы. Шибрида, прикрываемый братом, швырнул копьё так, что оно пробило бедро всадника насквозь и вонзилось в бок лошади. Ещё один конь получил железо в круп и, дико гарцуя, сбросил всадника. Таких стычек были десятки на всём протяжении «фронта». Ватага Воислава служила кристаллизатором порядка в этом хаосе. К ней прибилось ещё с десяток бойцов.
        - К реке! - крикнул Воислав. - Шаг в шаг к реке!
        И маленькая крепость обережников сдвинулась с места. Но не удалось им пройти с десяток шагов, как навстречу отряду понеслась целая лава воинов, конных и пеших. По счастью, большая их часть стала огибать строй, даже не меча стрелы - колчаны опустели. Но пяток всадников, видимо, случайно, всё-таки ударили в щиты на всём скаку.
        Сильнейший удар, хруст, треск - воины в строю летят друг на друга, но и печенеги птичками вылетают из сёдел. Раненые лошади в агонии молотят во все стороны копытами.
        В суматохе столкновения Данилу выбросило из строя. Слева никого не оказалось, справа - вроде стоит кто-то. Пыль лезет на глаза, пот льёт со лба. Впереди кто-то вроде в словенском доспехе, а эти трое кто?
        Низенькие, кривоногие, в волчьих шапках и с кривыми сабельками. Сзади на них наскочил тот самый воин-словенин. Вопрос исчерпан.
        Данила с прыжка рубанул от души. Его удар приняли на саблю, у самой рукояти, и пока Молодцов отводил руку для нового замаха, интуицией почувствовал - что-то не то. Опустил щит немного ниже, и в то же самое мгновение в него пришёл удар. Ещё миг - прилетает уже сверху. Данила еле успел отступить и прикрыться щитом. Справа - высверк, звон, скрежет металла о металл. Ага, это ещё один степняк! Данила еле успел подставить под удар меч.
        А спереди - удар прямо в щит, и сразу в ноги. Вот мразь, как быстро! Сабля почему-то оказалась над головой, чиркнула по шлему, зацепила бровь - самым кончиком, но кровь так и потекла.
        Данила разорвал дистанцию, махнул наотмашь вправо, чтобы никто не подходил. Зар-раза, какая же быстрая эта сабля… Снова размазанный веер металла. Молодцов прыгнул вперёд, щитом оберегая ноги. Уколол мечом прямо, и сразу - взмах вправо. Он решил, раз меч уступает в скорости сабле, надо только колоть. И прикрывать ноги. На теле всё-таки доспех, а лицо он как-нибудь мечом защитит.
        Длинный выпад, максимально быстро, присесть на колено, прикрыться щитом. Копчёный разорвал дистанцию, круговым махом сбил клинок Данилы. Сразу меч к себе за голову. Звон, противный скрежет. Сука, второй степняк ударил саблей точно в шею. Молодцов едва успел подставить меч.
        Очень вовремя за спинами степняков появился силуэт воина, замахивающегося секирой. Тот копчёный, что стоял перед Данилой, нутром почуял опасность, развернулся, второй попытался его прикрыть.
        Молодцов атаковал стремительно: прыжок, ложный укол в лицо, отдёрнуть меч, укол в ноги, а щитом придержать размахивающуюся саблю. Почти достал! Копчёный успел убрать ногу, но потерял темп, Данила догнал его уколом в лицо, вроде только кожу просёк, и добавил - бесхитростно, но сильно, щитом прямо в грудь.
        Дикий вой. Ломята!
        Друг вогнал копьё в бок степняку, с которым Данила схлестнулся в самом начале, пока тот дрался с ещё одним воином. Так-то, в бою рулят групповые действия!
        Данила с рыком опустил меч на затылок копчёного. Шапку вроде не прорубил, но оглушил знатно - печенег сразу вопить перестал, вдвоём обережники добили его. А второго копчёного нигде не было видно.
        - Даниил!
        Шибрида. Лицо в разводах грязи, усы мокрые от крови, и голос батьки:
        - Все ко мне! КО МНЕ!!!
        Обережники, не сговариваясь, бросились на крик. Воислав оказался совсем рядом, буквально в пяти шагах. Но в суматохе боя это расстояние могло разграничить жизнь и смерть.
        Почувствовав плечи друзей, Данила приободрился, в крови бурлил адреналин. Хотелось рвать и метать. Опять поблизости задрожала земля.
        - Воины, за мной, шаг в шаг! - крикнул Воислав с мечом наголо и завыл по-волчьи.
        Тут же этот вой подхватили сотни глоток. И даже Данила завыл, как умел. Когда единый строй издаёт боевой клич - это настоящий кайф, словами не передать. Единый, слитный, чеканный шаг, удовольствие от единства с людьми, воинами! Шаг, ещё один.
        Впереди показались силуэты всадников, которые тоже ответили обережникам волчьим воем. Гридни-варяги в окровавленных панцирях мчались в погоню за убегавшими печенегами. Лошади их игнорировали волчий вой и вроде как даже старались ржать в такт, по-своему. Настоящие боевые жеребцы!
        Лава всадников разошлась, огибая пехотинцев, поскакала дальше. Обережники разъединили строй и поспешили к своим кораблям. Данила, когда щиты разошлись, даже испытал огорчение, что строй распался и обалденное чувство единства силы исчезло. И ещё - что не удалось больше порубать копчёных.
        Потери в экипаже «Лебёдушки» оказались совсем небольшие - всего один раненый. Из подопечных Воислава ранили троих: Будима, Жаворонка и Мала, неопасно для жизни. И все трое наотрез отказались возвращаться в Киев. Ещё бы, впереди маячило княжье дело, за которое сулили немалую награду. Только дурень от такого откажется из-за стрелы в мясе. Воислав спорить не стал, велел своих людей оставить на ладье и ухаживать, как за родными.
        У других положение было не такое радужное - копчёные всё-таки смогли разграбить несколько кораблей, похватали самое ценное, но далеко не без потерь.
        Сработали они, конечно, классно: небольшой отряд печенегов затаился среди камней и атаковал пешим строем сами корабли, пока все ждали угрозу со стороны Дикого Поля. Этот удар отвлёк на себя конную гридь и обережников, и тогда в дело вступила степная конница, проломила поредевший строй охранников и принялась бесчинствовать на торговом караване. Но так продлилось недолго, гридни быстро зажали копчёных между кораблями и рекой, где они потеряли своё главное преимущество в скорости и манёвренности, тогда они со всех четырёх копыт бросились обратно в степь. Во время этого бегства часть из них и напоролась на отряд Воислава. Кого-то приняли на копья пехотинцы, кого-то догнала конница, но факт оставался один: копчёные прорвались к кораблям и купцы понесли потери, как материальные, так и в людях.
        Ещё имидж пострадал, ведь купцы отстёгивали плату князю за право безопасно путешествовать вместе с его караваном под охраной гридней, а тут - такая оплошность вышла. Влетит же сотнику от Владимира, когда он вернётся из похода. Но кто же знал, что копчёные пешими рискнут нападать?
        Караван продолжил движение. Сокрушаться и костерить поганых копчёных, конечно, хотелось, но вот чего совсем не хотелось, так это ночевать в степи с кораблями. Протащить их нужно было в обход порога все десять километров, как прикинул Данила, до нападения печенегов была преодолена едва ли половина пути.
        Может, если бы не атака, вся переправа уместилась бы в одни сутки, но теперь это не имело значения, купцы не успевали. Осенние дни стали коротки. Пришлось стаскивать ладьи в воду прямо между камнями порога и дежурить на них в надежде, что степняки после сегодняшней трёпки не сунутся.
        Данила, отпахав весь день, ночью в свете факелов приводил в порядок своё снаряжение. Не такая это и простая работа. Его царапину на брови промыли и зашили, сказали, что затянется и шрама даже видно не будет. Это типа он огорчиться должен: у настоящего мужчины должны быть шрамы.
        Данила полировал промасленной тряпочкой меч, а рядом монотонно правил бруском свой и без того безукоризненный клинок Шибрида. По движениям любой находившийся рядом мог понять, что варяга одолевают тяжёлые думы. Во всяком случае, братья по палубе чувствовали состояние друга.
        - Ты никак им бриться собрался, - подшутил Ломята.
        - Добрый меч должен быть острым, - задумчиво ответил Шибрида.
        - А ум чистым, - ответил Молодцов.
        - О чём задумался, брат? - подсел к ним Скорохват.
        Остальные были в дозоре, но спать никому не хотелось. После порогов можно будет отоспаться.
        - О том, кто на нас напал, - тихо сказал варяг, рассматривая своё отражение в клинке.
        - Тебе ли дело до копчёных?
        - Не копчёные это. Сами же слышали: больно горазды они на выдумки стали.
        - Ты что, Шибрид, али шапок волчьих не видел или морд плосколицых? Да всякому… - начал было Ломята, но Шибрида посмотрел на него, и тот умолк.
        - Не простой хан ими командует, вы же видели, а варяг. На родине звали его Вольг, а в Киеве - Варяжко, воевода Ярополков.
        - А ты что так от этого кручинишься? - по-доброму спросил Скорохват.
        Шибрида помолчал, но ответил:
        - Родич он нам с Клеком. Близкий. В детинец он нас Киевский привёз, бою учил.
        Друзья-обережники были ошеломлены новостью, но говорить ничего не стали, молча ждали, что ещё скажет их друг. Варяг сплюнул за борт, пробормотал: «Чего уж там».
        И начал рассказывать свою с братом историю:
        - Всегда мы были подле него. Отроками он нас взял, письмо от брата Олега Святославичу привезти. И потом в битве у Овруча, где этого Олега задавили, тоже вместе с ним сражались. Копчёных по степи гоняли. Татей Владимировых под Киевом. И под Дорогожичами тоже бок о бок в сече с ним стояли. Осады в Родне держали, - Шибрида стиснул зубы, так что желваки заиграли, перевёл дух: - Когда Ярополк ушёл к брату сдаваться, Варяжко сказал, что мы вольны идти, куда хотим. А сам за князем пошёл, к боярину Серегею, - варяг стрельнул глазами в сторону Данилы, - помощи у него попросил. Ну он и помог. Кликнули всех, кто был верен Ярополку, собрали в детинце, а там нурманов оказалось - что блох на собаке, и стрелки в каждом окне. Я всё это видел, видел, как Ярополк ушёл в княжий терем и не вернулся. Видел, как вышел Владимир и сказал, что его брата убили. Видел, как Варяжко хотел броситься на князя, но его удержал Артём Серегеич и сам сложил перед ним оружие! После этого гридь присягнула новому князю. Но не вся! Варяжко ушёл и увёл всех, кто не желал видеть Владимира своим батькой. И мы вместе с ним. И мы поклялись
мстить! И мстили! Да только толку от этого было… Сперва да, с копчёными мы подпалили пятки князю. А потом они перегрызлись между собой из-за добычи. Что-то умное им втолковать, ох, тяжело было. Ведь мы ж для них чужаки, с какой стати им слушаться нас? Только с оглядкой на Илдэя, который поставил Варяжко младшим ханом. Но над каждым плоскомордым с кнутом не встанешь. В общем, любо им всем было не против Владимира воевать, а кусок утащить да сожрать, пока не отобрали. Разве это месть? Вот это мы с братом и сказали пестуну своему. Да и, - варяг обвёл всех тяжёлым взглядом, - тяжело было жить среди копчёных, изгоями на побегушках у хана. Два года мы терпели. А потом сказали, что не хотим мстить за князя, который умер и нас ещё бросил. Какой в этом толк, раз ради этого на карачках перед печенегами кланяться приходится? Варяжко только и сказал: уходите, если хотите. Вот мы и ушли. А теперь в бою с его людьми схлестнулись. Не знаю, может, и его самого сегодня убили.
        Шибрида закончил свой рассказ, и все погрузились в молчание. Что тут можно сказать? Данила на своей шкуре испытал, когда его чуть не выгнали из ватаги Воислава, что такое мыслить себя изгоем. Здесь люди из поколения в поколение жили родами, общинами, потому что иначе не выжить! Вне рода ты никто, чужак, изверг, любой может тебя убить или поработить. Воинам, конечно, легче, но и они не всесильны. И братство своей и пролитой крови сильнее обычного. Шибрида пережил всё это в разы больнее, чем Данила. Столкнуться в бою со своим родичем - это страшно.
        - Да не переживай ты так, если бы Варяжко убили, знаешь, какой вой бы уже стоял, - ляпнул Ломята и замолчал.
        Сообразил, как утешить, блин. Сегодня не убили, а завтра?
        - Шибрида, - вдруг тихо сказал Скорохват, - я, конечно, не такой хороший воин, как Варяжко, и никогда не смогу его тебе заменить. Но если ты позволишь, я постараюсь стать тебе хорошим братом по оружию.
        - И я, уж поверь, моя пара рук лишней тебе точно не будет, - сказал Ломята.
        - А без меня вам точно не обойтись, - поднялся Данила, все по привычке засмеялись, хотя никто больше не считал его бойцом-неумехой.
        Шибрида оглядел всех с благодарностью.
        - Братья, - задумчиво сказал он, - а почему бы и нет. Эй, вы, - это холопам, - несите братину. А мы подождём Клека и всё устроим. Пусть мы сегодня найдём новых родичей!
        Ненасыть на следующий день удалось преодолеть без потерь. Ещё через сутки караван вышел к новому порогу. Он был почти так же грозен, как Ненасыть, зато, преодолев его, корабли оказались в огромной тихой заводи, напоминавшей озеро или даже море. Течение здесь было спокойным, и многие корабли, как и ладья Путяты, встали на ночёвку прямо посреди реки.
        Утром «Лебёдушка» вслед за боевыми ладьями продолжила путь и почти сразу оказалась перед очередным порогом. Оговорив всё с сотником заранее, Вуефаст повёл ладью по фарватеру боевых ладей и преодолел пороги, не выгружаясь. Даниле во время этого сплава пришлось, конечно, пережить пару неприятных минут, когда киль чиркал о дно или борт пару раз проехался по камню. Но главное: не надо было совершать муторный переход вдоль берега, и «Лебёдушка» вырвалась на речную свободу. Однако это были ещё не все препятствия, через день путешествия (все пороги отстояли друг от друга на небольшом расстоянии) ладьям пришлось преодолевать ещё один порог, последний. «Лебёдушка» и с этим справилась, не приставая к берегу.
        На этом трудные волоки закончились. Семь скал, семь порогов[5 - Автору известно, что всего порогов было девять и их затопило после постройки ДнепроГЭС, но он решил в своей книге опираться на записи Константина Багрянородного, который писал о семи порогах.] остались позади, а впереди ждало море!
        Глава 20
        К морю
        После порогов плавание по Днепру иначе как вольготным не назовёшь. Широкая спокойная река несла свои воды мимо бескрайних степей в Чёрное море. Веслами почти не работали, из обязанностей - только дежурства по ночам. И погода стояла по-осеннему отличная. Было так здорово скинуть одежду да проплыть пару сотен метров в парной водичке, что, собственно, обережники и делали, правда не отплывая от ладьи и загорая на ней же. Печенеги хоть не тревожили, но опасаться их стоило.
        Ближе к устью Днепр разлился на множество рукавов, по одному из них караван добрался до небольшого, но крепкого городка, стоящего в уютной бухточке. Назывался городок - Олешье.
        В нём в кремль посадника и пригласил княжий сотник всю ватагу Воислава, для напутственных слов, так сказать. Сотник, дядька среднего возраста, выглядел довольно устало, что неудивительно после такого похода, но поприветствовал всех уважительно, предложил испить мёду и только потом перешёл к делу.
        - Видел я, Воислав, твоих людей в бою и тебя самого. Что ж, одобряю я выбор князя, такие воины Руси пригодятся. Ведомо мне, поручение у тебя важное, какое, спрашивать не буду, не моё дело, но людей по воле князя дам. Самых лучших. Отрок, позови Дровина и Айлада.
        Юноша в кольчуге вскоре привёл двух воинов. Выглядели они как надо, пускай и без доспеха, который наверняка лежит, хорошо смазанный, в сумах за спиной. Отменная мускулатура заметна даже сквозь рубахи, взгляд матёрых воинов. Дровин, словенин, имел крупный мясистый нос и носил круглую русую бородку. Айлад, варяг, - скуластый, с выступающими бровями, точно скандинавской крови.
        - Вот смотри, какие воины, в самом деле лучшие. Дал бы и больше, но сам понимаешь: каждый человек на счету. Ещё деньги, серебро на коней, которое князь велел передать, если все благополучно пороги пройдёте. Лошадки-то на Дунае подешевле будут, - сотник маслено улыбнулся. - Если что ещё нужно, говори, помогу, чем смогу. Припасом, стрелами.
        - Да. Клек.
        - Послушай, воевода, у тебя в войске есть гридень, Слобудом зовут. У него есть конь, раньше он под моим седлом ходил, а теперь у твоего воина. Разреши мне с ним поговорить об этом коне, чтобы он продал мне его. Любые деньги не пожалею, так и скажи ему.
        - Знаю я того гридня. В Ирии он, убили печенеги на Ненасыти. А конь… Добро, покупай, если признает. Я его коня видел - настоящий зверь.
        - Признает, ты не переживай. И о Слобуде, о коне его и подвигах не забуду. Закажу Баяну - весь Киев о нём петь будет.
        - Добро. Выпьем тогда, други, за наших братьев, чтобы им в Ирии хорошо было!
        И все подняли кубки, включая Дровина и Айлада, и почтили память погибшего воина.
        - Мал, неси братину, - после этого приказал Воислав. Обережник стрелой метнулся выполнять приказ. Наступил важный момент.
        Братину наполнили мёдом, сначала отдали её сотнику, тот отпил, передал «новобранцам» обережной ватаги. Первым её в руки взял Айлад.
        - Клянусь служить тебе, пока мы не вернёмся из земли Булгарской на Русь, биться за тебя, идти куда скажешь, если от всего этого не будет вреда моему князю, пусть Перун услышит мои слова, - произнёс варяг, коснулся рукой усов, сердца и рукояти меча. Отпил и отдал чашу Дровину.
        - Клянусь быть верным тебе в походе, исполнять всё, что скажешь, если это будет не во вред князю Киевскому, да накажет меня Хорс и Велес, если отступлюсь от своего слова, - он тоже сделал глоток, вернул братину Воиславу.
        - Да будет так, пусть каждый из нас сражается за своего брата по скамье, как за родича, и так будет, пока мы не исполним поручение князя или не вернёмся в Киев, - батька, пригубив, отдал чашу Вуефасту, и она пошла из рук в руки обережников, строго по старшинству. Мал, отпивший последним, отдал братину Воиславу.
        - Боги увидели нас! - рыкнул тот на весь зал.
        - Свидетельствую! - пророкотал сотник не хуже.
        Всё, теперь Айлад и Дровин стали людьми Воислава, а у Данилы появилось на два брата по скамье больше. Он улыбался про себя, осознавая, какой сильной стала дружина Воислава за этот год, и не только благодаря подкреплению. Но парней им подослали крутых, ничего не скажешь. Айлад сел к варягам, а Дровин, так получилось, рядом с Молодцовым, и тот мог его получше рассмотреть: взгляд суровый, но не садистский, лицо загорелое, а лоб белый из-за шлема, на большом пальце мозоль от кольца, которым тетиву натягивают. Знать, немало помотался по степи в это лето.
        - Ну что, други, выпьем за будущий поход, чтобы боги вам послали удачу! - не унимался сотник. Выпили, закусили. - А назавтра с утреца съездим на охоту, у нас под городищем туров степных видели, вот их взять на рогатину то ещё удовольствие!
        - Нам мешкать недосуг, отплывать надо, - напомнил Воислав.
        - Пустое, успеете ещё. Всё равно караван отдыхает пока, подтягивается, а выходить лучше всем вместе из устья. На море тоже волки встречаются, не хуже печенегов, а потом уж море вольное, как боги решат. Тем более обережников своих всех вместе проверить в седле нужно, добрая охота для этого самое то.
        - Верные слова, будь по-твоему, но через день мы выходим в море со всем караваном или нет, - отрезал батька.
        - Пойдёте со всеми, не беспокойся, ну а теперь давай лучше кубки подними, чтоб всех печенегов вши сожрали, осталась только пара сотен нам сабли смазать.
        Княжья дружина перепилась крепко - релакс после тяжёлого перехода, но с восходом солнца почти все были уже на ногах. Крепкие ребята, ну и ещё всем хотелось размять ноги на твёрдой земле или на коне. Седло Даниле выдали со всей упряжью, лошадь тоже: серую мохноухую, главное - опять спокойную и невысокую.
        - Ну что, Даниил, не опозоришься-то перед дружинниками, может, тебе это… больным сказаться, - ехидно поинтересовался Клек.
        - Сам ты больной, на голову ушибленный… чистый берсерк, - ответил Данила.
        Всунул ногу в стремя, оттолкнулся… блин, а со стременами реально удобнее в седле сидеть.
        Конёк его удивление проигнорировал, ему, похоже, на всё было по фиг, кроме свежей травы в яслях, бедолага, ещё не знает, с кем связался. Выезжал из конюшни Данила с таким же трепетом, с каким полный чайник первый раз покидает стоянку автошколы, но живой конь отличается от железного тем, что у него имеются мозги и побольше, чем у некоторых выпускников автошкол. Так что «выезд с парковки» прошёл без проблем, хотя, разумеется, то, как сидел на лошади Даниил, не укрылось ни от дружинников, ни от обережников, но никто не стал шутить или делать замечания, включая Айлада с Дровином. Последние двое, кстати, смогли изрядно удивить Молодцова: когда охотники уже собирались выезжать из крепости, они вытащили из чехлов какие-то длинные кривые палки. Данила начал гадать, зачем они им - зайцев, что ли, на бегу сшибать? Потом обережники упёрли эти палки в луки сёдел, поднатужились, согнули, накинули тетиву, и у них в руках оказались сложносоставные луки дельтовидной формы, хорошо знакомые Молодцову по множеству описаний и реконструкций в исторических книгах. У остальных дружинников луки просто уже были снаряжены.
Не, ну фига себе, какой же натяг должен быть у этаких упругих конструкций.
        У обережной ватаги были свои луки, но северные, охотничьи, на зверя или викингу пониже щита в бедро стрелу послать, а тут оружие поставлено против брони, за сотню шагов стрелы кидать. Луки эти были единственное, в чём «новобранцы» превосходили остальных обережников, у варягов и Скорохвата доспехи так и вовсе чуток получше были.
        Вся охотничья партия весёлой кавалькадой направилась к рощице, куда вели следы туров, и стала брать её в оцепление. Впереди всей ватаги обережников гарцевал Клек на Грозомиле, у него с конём возникло полное взаимопонимание, и смотрелись они круто. Обережники не завидовали, не пытались обогнать, наоборот, гордились, знай наших! Воиславу объяснили, куда ему с его ватагой встать, чтобы встречать зверей, которых поднимут загонщики. Как гостям им выделили самое перспективное место. Вот радость-то.
        Путь обережников пролегал мимо пересохших плавней, в которых шуршал камыш, Данила трясся в середине группы, но услышал неожиданный вопрос Шибриды, обращенный к Дровию:
        - Брат! Поохотимся?!
        - Давай, - ответил Айлад.
        Шибрида засунул в рот пару пальцев и оглушительно свистнул.
        Из камыша с громким хлопаньем поднялась стая уток. Дровин и Айлад хором вскинули луки с наложенными стрелами, проследили ими за стаей, оттянули тетиву так, что «рога» выгнулись к рукояти в центре, отпустили и… пошли, пошли лёгкие дальнобойные стрелы. Данила даже не пытался посчитать, на какую высоту и какое расстояние по дуге преодолели стрелы, да и не важно, главное, обе стрелы поразили свои цели, и утки по крутой спирали, отчаянно теребя крыльями, упали на землю. «Новобранцы» сами подъехали к ним, добили и спрятали в седельные сумки.
        - Добрая уха будет под вечер! - сказал Ломята.
        - А что, турьей печени не хочешь отведать? - улыбаясь, спросил Клек.
        - Отведаешь ты, как же, разве только хвост от тура погрызёшь, - вмешался Скорохват. - Сотник точно для себя самое лучшее место оставил.
        - Всё бы вам о жратве, - укорил Шибрида, - какая охота пропадает, сейчас бы сокола сюда, эх.
        Молодцову, если честно, на охоту было по фиг, полуторачасовая поездка верхом стала его выматывать. Общую команду «стой» он встретил с облегчением, но слезть на землю ему не дали. Тура весом под тонну лучше встречать копьём на коне, а поскольку в ватаге Воислава было не так много всадников, способных на полном скаку остановить рогатиной животное весом под тонну, батька распределил их по отрядам обережников.
        Данила попал в команду к Шибриде вместе с Жаворонком и Айладом. Главное удовольствие достанется старшему варягу, а остальные должны будут всячески ему помогать. У Данилы для этого имелись с собой три сулицы.
        С дальней стороны рощи затрубили рога, потом послышался лай собак. Охота началась!
        - Слушай, если сотник тура себе брать хочет, может, нам хоть кабан достанется или косуля? - поинтересовался Жаворонок.
        - Если честно, мне по фигу, - ответил Данила, - лишь бы этот зверь съедобным оказался и побыстрее вся эта кутерьма кончилась.
        Но как оказалось, Жаворонок как в воду глядел, кабан действительно был, но достался он как раз княжескому сотнику, а на обережников из кустов вылетело несколько центнеров ярости с острыми рогами. Издалека тур Молодцова не впечатлил: ну обычный бык, сильно на домашнего смахивает, только полохматее, наверное, это был тур-подросток, и поэтому он оказался очень злым и яростным.
        Первым на него бросился Воислав, он твёрдо держался в седле, грамотно направил копьё, но лошадь в последний момент испугалась, шарахнулась от быка и поплатилась за это жизнью. Рога тура поддели оплошавшее животное, опрокинули вместе со всадником. Вовремя подоспел Вуефаст, рубанул секирой на полном скаку по торчащему крестцу, отвлекая от Воислава. Тур с рыком, достойным льва, развернулся, погнался за новым противником, сзади его с трудом настигали бойцы отряда Скорохвата, а вот лошадь Вуефаста легко уходила от преследователя.
        Шибрида по весь опор мчался навстречу, Данила и остальные за ним.
        - Отойди, старший, а ты, Клек, не лезь, - успел крикнуть варяг.
        Вуефаст идеально вовремя отвёл свою лошадь на тура, чуть сбоку вылетел Шибрида и… то ли варяг промахнулся с ударом, то ли бык сам отвернул, но рогатина варяга взлетела вверх, а тур пронёсся дальше. Данила лишь увидел красные рога и коричневый бок, пронёсшийся мимо.
        - Ага! - радостно закричал Клек. - Грозомил дай, аууу!
        И следующим погнал на быка, издавая волчий вой. Данила, не без труда развернув коня, отлично видел Клека, в сверкающей броне, и Грозомил с такой же сверкающей шерстью, под которой при каждом движении переливались мускулы. Он скакал, не думая останавливаться, может надеясь одной свой мощью побороть тура. Наверное, от этого зрелища или от варяжского воя тур вдруг решил уклониться от столкновения. Затормозил всеми четырьмя копытами и юркнул в сторону. Клек успел нанести удар, но рогатина пришла в бок неглубоко и вырвалась, когда тур рванул дальше. В степь!
        Тут уж в него полетели стрелы и сулицы нещадно. Так вышло, что Данила ближе всех оказался к удиравшему быку и, несмотря на свои скромные таланты наездника, быстрее всех его настигал. В крови забурлил азарт! А что, если ему взять тура?! У батьки не получилось, у Клека с Шибридой тоже, а у него получится. Вот это круто!
        То, что Молодцову, была по фигу охота, забылось вмиг, он пришпорил своего коня и стал быстрее нагонять тура.
        Встал вопрос: а что делать, когда нагонит окончательно?
        Данила, держась одной рукой за повод, привстал на стременах, во второй была сулица. Ух ты, впервые попробовал встать на стремена и получилось! Ощущения были… острые! Как будто во время бешеного спуска на велике убрал одну руку с руля, только велик не подпрыгивает от скачков в галопе.
        Спина тура, окровавленная и истыканная стрелами, дёргалась уже метрах в пяти. Данила замахнулся сулицей, метнул. Копьё, описав дугу, вонзилось в эту спину, крепко, на всё железко, но тур лишь замычал и вроде ещё прибавил бега.
        Данила потянулся за вторым копьём и тогда увидел росчерк перед глазами. Затем с другого бока ещё одна стрела с треском пронзила шкуру быка. Дровин и Айлад! Они уверенно догоняли Молодцова вместе с туром. Натянули луки, всадили ещё по одной стреле, на этот раз меж рёбер быку. Тот запнулся в ногах и ткнулся башкой в землю. Данила еле отвернул, чтобы не нарваться на него.
        Их стали догонять остальные обережники, брать в кольцо тура. Первым подоспел Клек, хотя Грозомил был дальше от добычи, за ним остальные со свистом и гиканьем, чисто кочевники. Воислав сидел в седле, уступленным Будимом, сам новгородец трясся сзади на спине лошади. А тур уже стоял на ногах и не думал падать. Башка наклонена, глаза красные, он издавал утробный вибрирующий рёв, от которого внутри делалось неприятно.
        «Новобранцы»-обережники спрятали луки в чехлы, хотя даже Молодцову было понятно, что им не составит труда добить животное, но они уступили честь и главное удовольствие гостям, ну и старшим товарищам.
        - Батька, позволь всё-таки мне? - попросил Клек.
        Воислав кивнул, никто не стал возражать, всем хотелось посмотреть на достойное завершение охоты. Обережники разъехались подальше в круг, давая простор для последней схватки.
        - Ну, зверь, давай на меня, - крикнул Клек и ударил шпорами.
        Тур будто понял всё, ринулся на врага. Два удара сердца, и оба они столкнулись, замерли в напряжении. Клек вогнал рогатину точно пониже холки. Тур сначала грозно заревел, попытался продвинуться вперёд, достать рогами недруга, но без толку, он упал на колени. Клек тут же выпрыгнул из седла, кривым засапожным ножом чирканул по мохнатой шее так, что струя крови обдала его с головы до пояса.
        Варяг повернулся ко всем, на лице дикая улыбка, усы набухли от крови, глаза шалые.
        - Любо! - проревел он и завыл.
        - Любо! - вторили ему остальные.
        Пока обережники кричали и выли, Клек всё тем же ножом вскрыл брюхо животному, руками вырвал из чрева печень, впился в неё зубами. Выглядело это и жутко и маняще одновременно.
        К этому моменту уже все покинули сёдла, кто-то осматривал добычу, кто-то просто переводил дух.
        - Батька! - Клек протянул печень Воиславу.
        Тот тоже отгрыз от неё изрядный кусок, а потом взял нож и оделил каждого из своей ватаги. Даниле достался изрядный кусок, который он слопал без остатка. Вкус оказался потрясающий, а может, это всё ещё бурлящий в крови адреналин влиял, но насыщенный кровью кусок сырого мяса просто сносил башку.
        - На что, любо! - прокричал Данила. - За Клека и Воислава.
        - За Клека и Воислава, - подхватили остальные.
        В нашедшийся котелок из походных фляжек налили у кого что было, распили эту импровизированную братину прямо на туше тура.
        - Да, а пусть теперь сотник охотится на кабанов! - сказал Скорохват.
        - Ну, кабанья печень тоже вкусная, - заметил Дровин с иронией.
        Все засмеялись.
        - О, вот и гридни едут, - предупредил Жаворонок.
        Кавалькада всадников быстро приближалась.
        - Батька, - неожиданно спросил Шибрида, - а ведь лошадь жалко твою, как неудачно она под тобой понесла.
        - Да уж, бывает, - ответил Воислав.
        Сказано было тихо, но Данила на свою голову услышал и уловил скрытый в вопросе подтекст, так что у него закралось нехорошее предчувствие. Но тут подъехал сотник с гриднями, спешился, поздравил с удачной охотой, хотя вид у него в самом деле был недовольный. Пообещал из башки тура сделать чучело и вернуть на обратном пути из удачного похода, а что поход будет успешным после такой охоты, сомневаться не приходится. Обережники, довольные собой, переглянулись. Данила, глядя на счастливые лица друзей, перемазанные кровью (у него самого было такое же лицо), очень хотел согласиться с сотником, пусть он и не верил в приметы.
        - Кто зверя взял-то? - спросил один из гридней.
        - Ну, а кто же, один из лучших моих бойцов - Клек, - ответил Воислав, указав на варяга, похлопывающего шею коня.
        Клек, просто лучившийся самодовольством, подвёл Грозомила к нему.
        - Такие мы вот, обережники, батька, садись в моё седло, а я уж сам до города доберусь.
        Воислав согласно кивнул, принял повод и прыгнул в седло, Грозомил и не подумал выказать недовольство, покорно ждал приказов всадника. Остальные обережники тоже запрыгнули в сёдла, Клек и Шибрида сели на одного коня и вместе с дружинниками поскакали к городу, оставив разделывать добычу псарям и следопытам.
        Ветер гнал по небу белые облачка, и невероятно похожие, такие же белые, барашки стелились по воде. Данила, пользуясь свободным временем, стоял на носу, взглядом и разумом пытался охватить бесконечную голубую гладь. Он уже знал, что море только кажется гладким, на самом деле ветер гонит по нему мелкую рябь, которая и задаёт тон качке корабля, иной, нежели на речной воде. Олешье осталось далеко позади, как и Дикое Поле, а совсем рядом знакомый экипаж «Лебёдушки», Путята с приказчиками и друзья-обережники, увлечённые каждый своим делом. Вуефаст стоял за кормилом, а Воислав, погрузившись в думы, что-то рассматривал на пергаменте. Клек расчёсывал гриву Грозомилу, тот благодарно пофыркивал, варяг полностью взял на себя обязанности ухаживать за конём, в придачу к работе гребца. Надо сказать, справлялся он со всем на отлично. Айлад и Шибрида развлекались: играли в типичную варяжскую игру - швыряли друг в друга метательные ножи. Брошенный нож нужно было перехватить за колечко вместо рукояти и, не теряя скорости, метнуть обратно. Пока ни один из них нож не уронил. О случайной ране вовсе говорить не
приходилось.
        Скорохват, стоя возле мачты, в свой черёд, следил за парусом и погодой, в подчинении у него было ещё два матроса.
        Дровин ухаживал за луком, это оружие требовало к себе куда больше внимания, чем меч или топор, но, похоже, гридню просто нравилось лелеять свой лук. Ломята аппетитно стачивал лепёшку, а Жаворонок работал с оружием: крутил «восьмёрку» секирой, вращая только кистью. Будим, сидя неподалёку от Данилы, ловко орудовал ножиком, вырезая из куска дерева фигурку коня с изумительной точностью. А Уж и Мал командовали над приказчиками, готовившими ужин.
        Друзья-обережники, почти с каждым из них Молодцов накрепко сдружился и испытывал чувство сродни родственной дружбе. Это и называлось воинским братством. А «Лебёдушка» для этого братства была родным домом, ни больше и ни меньше. Вот почему и у викингов, и у варягов воины из одного хирда или дружины считаются родичами. А долгие и трудные плавания, боевые походы, сражения только укрепляли эту связь. Молодцов мог на слух определить, чем занимается кто-нибудь из обережников, какое у него настроение и, иногда, даже о чём он думает. Друзья отплачивали ему тем же и сейчас попусту не беспокоили.
        «Лебёдушка», следуя княжьей воле, спешила к Дунаю, намного обогнав другие корабли. В гордом одиночестве она пересекала великое море. Даниле доводилось плавать на круизном лайнере, и это не шло ни в какое сравнение с плаванием в ладье. Когда ты сам работаешь веслом, ставишь парус или просто стоишь на палубе в качку, именно себя ощущаешь тем, кто пересекает бескрайнее море, будто твоя сила заставляет корабль неуклонно двигаться к цели. Отчасти так и было: стараниями Даниила Молодца, обережников, всей команды «Лебёдушка» пронзала это поразительное, невероятное, чудесное явление природы, под названием море.
        Вот его, эту постоянно движущуюся могучую силу, Данила пытался осознать, понять, как к ней относиться, как с ней жить. Пока сравнение приходило одно: море оно пьянит… как женщина.
        Теперь Данила понял варягов и их неистребимую, даже среди лесов и полей, любовь к морю. Разве можно перестать любить женщину?
        Но мгновения любви кратки. Впереди, где-то за голубой дымкой, лежала разрозненная Булгария, которой ещё предстояло стать частью великой Империи. Обережники Воислава должны были преодолеть её и сыграть свою роль в истории, чтоб причудливые и невозможные узоры судьбы соединились в единственно возможном варианте.
        notes
        Примечания
        1
        Область в Норвегии.
        2
        Стихов.
        3
        Гибралтар.
        4
        Иерусалим.
        5
        Автору известно, что всего порогов было девять и их затопило после постройки ДнепроГЭС, но он решил в своей книге опираться на записи Константина Багрянородного, который писал о семи порогах.

 
Книги из этой электронной библиотеки, лучше всего читать через программы-читалки: ICE Book Reader, Book Reader, BookZ Reader. Для андроида Alreader, CoolReader. Библиотека построена на некоммерческой основе (без рекламы), благодаря энтузиазму библиотекаря. В случае технических проблем обращаться к