Обережник Павел Александрович Мамонтов
        Александр Мазин
        Данила Молодцов #1
        Жизнь Данилы Молодцова текла обыденно и размеренно, пока его не угораздило попасть в суровые времена языческой Древней Руси. Так началась его игра на выживание. Непростая задача: Данила ведь не крутой спецназовец, не мастер фехтования и не собирается изменять историю Древней Руси по воле автора. Но Молодцов - умный парень, сильный и целеустремлённый, если перед ним стоит задача выжить - он будет выживать. И сражаться. Пусть не за прекрасную принцессу или княжеский титул, а за свою жизнь. Это тоже немало. А там… судьба покажет.
        Александр Мазин, Павел Мамонтов
        Варяг. Обережник
        
        Пролог
        - Встали!
        Надсмотрщик дёрнул за верёвку, протянутую сквозь колодки, - и ряд невольников поднялся с колен.
        С ними встал и Данила. Колодка больно скребнула стёртую в кровь шею. Он сдержал крик, только зашипел сквозь зубы. Не время показывать эмоции и характер. Хватит с него и поучений: что можно рабам, а что нельзя. Оставалось только терпеть. И ждать. Ждать удобного момента.
        Вокруг окровавленной шеи и стёртых запястий уже роились мухи. Отмахиваться от вредных насекомых, когда тебе сковывает руки полупудовая дура, - крайне проблематично. Но Данила рассудил, что лучше терпеть неудобства и двигаться сколько есть возможности, чем потом вытаскивать опарышей из загноившихся ран. Другие невольники на насекомых почти не обращали внимания, зато недобро косились на Данилу, из-за телодвижений которого дёргались связанные верёвкой колодки. Косились, но молчали: рабам не положено выказывать недовольство и уж тем более драться друг с другом. Раб - он имущество, и за его порчу спросят с виновника. Если это другой раб, то его накажут в пример остальным.
        Жара стояла неимоверная. Или же она только казалась такой тем, кто с самого утра не сделал и глотка воды. Солнце палило вовсю, на небе - ни облачка.
        Невольничий рынок занимал широкую улицу, сплошь застроенную деревянными домиками, напоминавшими загоны для скота. «Товар» выстроился по обеим её сторонам.
        Далеко не все невольники носили колодки, наоборот, такие были скорее исключением - кто купит «бракованный» товар. Рослых крепких мужчин продавцы собирали в «гурты», раздевали до пояса, демонстрируя покупателям физическую форму и здоровье челяди. Взрослые бородатые мужики не стеснялись: расправляли плечи, выкатывали грудь колесом, по первому требованию открывали рот, показывая зубы.
        Отдельно сидели ремесленники: гончары, плотники, кожемяки. Рядом с ними - товар, изготовленный их же руками, контроль качества, так сказать.
        Выделялись среди общего торга семьи. Как правило, они состояли из мужа, жены и нескольких ребятишек забитого вида, которые были готовы батрачить на хозяина за право оставить себе часть урожая.
        В целом атмосфера на невольничьем рынке царила деловая. Продавцы громко кричали, зазывали покупателей, те выбирали товар. Рабы знали своё место и не бузили, старались выделиться, чтобы попасть к наилучшему хозяину. Но были и строптивцы вроде Данилы Молодцова, которых пришлось поучить послушанию и заковать в колодки.
        Данила, выбившись из сил, решил передохнуть, тем более что мухи вроде бы переключились на менее привередливых невольников. Молодцов косился на «хозяина» - купца, что выкупил его у перекупщика, тот же в свою очередь приобрёл Данилу у деревенского старосты и его разбойников. А может, и не разбойников, а просто местных жителей, позарившихся на бесхозный «товар». Купец беседовал с таким же, как он, по виду торгашом. Оба - пегобородые, несмотря на жару, в толстых красных кафтанах, кожаных штанах и высоких шапках. Солидные животы охватывали богато расшитые бисером ремни, на которых висели ножны с широкими тесаками. Купцы оживлённо беседовали, косясь на вереницу невольников. Даниле вскоре надоело это зрелище, он вздохнул, закрыл глаза и вспомнил, как оказался в столь плачевной ситуации.
        Глава 1
        Встреча с истоками
        Очнулся Данила Молодцов в лесу, обыкновенном хвойном лесу. Только воздух показался ему необычайно свежим и чистым. Как он угодил в лес, Данила вспомнить не мог. Последнее его воспоминание было о том, как он жарил шашлыки на дне рождения друга Кольки Васильева. Напиться до беспамятства, а потом забрести в чащу они по идее не могли - признаков похмелья Молодцов не ощущал. Решив пока не заморачиваться вопросами без ответов, Данила отправился на поиски людей или следов их пребывания. Вокруг рос низкий кустарник и, как ни странно, не наблюдалось никаких бутылок, окурков, презервативов и прочих «спутников» отдыха на природе. Молодцов грешным делом подумал: уж не лунатик ли он. И тут же услышал журчание воды. Обрадовавшись, пошёл на звук и буквально через пять минут вышел на берег ручья глубиной по колено. Вода в нём была прозрачной, холодной и очень вкусной. Родничок, наверное, бил где-то неподалёку.
        Умывшись и напившись, Молодцов пошёл по течению и вскоре увидел оставленную рыбацкую снасть: мокрую сеть из толстых нитей. Ускорив шаг, Данила за поворотом ручья встретил и хозяев сети, непринуждённо варивших уху из браконьерски наловленной рыбы. Трое мужиков в льняных дерюгах настороженно уставились на путника. Данила был не из рыбнадзора, уху не сильно любил, а вот узнать, как добраться до ближайшего шоссе, был не прочь, поэтому он вскинул руки в приветственном жесте и, улыбнувшись, поздравил рыбаков с уловом.
        Мужики на поздравление не ответили, встали, приосанились. Все трое походили друг на друга, как братья: невысокие (Даниле по плечо), но коренастые, желтоволосые, с короткими соломенными бородами.
        «Староверы, что ли?» - подумал Данила, уж больно вид у мужиков был какой-то… древний.
        Чем-то они смахивали и на самого Молодцова. Тот тоже был блондином, но кучерявым, круглолицым и пухлогубым, голубоглазым, немало времени уделял физической форме и здоровью. Всего этого хватало, чтобы произвести впечатление на женщин.
        Тройка рыболовов на внешность Данилы внимания не обратила. По виду старший из них не слишком радушно бросил:
        - Сам кто таков, откель идёшь?
        - Откуда я иду, я бы сам хотел знать, - игнорируя тон рыбака, весело отшутился Молодцов. - Зовут меня Данила. Мне бы до жилья или дороги какой добраться, а дальше я уж сам.
        - До жилья добраться? Эт можно, пошли с нами.
        Не понравилось Даниле, ни как он ответил, ни как смотрел. Взгляд не соответствовал словам.
        - Да не надо, - вежливо ответил Молодцов, - я сам дойду. Вы только объясните, куда идти. Или лучше на песке нарисуйте.
        - Вона как! А если мы тебя к посаднику сведём да узнаем, кто ты да откуда? - На этот раз даже намёк на радушие в интонации рыбака пропал.
        Эта фраза и тон вывели Данилу из себя.
        - Сводилки коротки окажутся, - процедил он.
        - Чего?
        - Сводилки, говорю, у вас между ног коротки окажутся.
        Для наглядности Данила помахал своей ладонью в районе паха, чтобы ни у кого не осталось сомнений, что он имеет в виду под «сводилками».
        Наглый рыбак отреагировал неожиданно и чрезвычайно активно. Глаза его вытаращились, борода встопорщилась, и он с криком ринулся на обидчика. Данила, конечно, удивился такой болезненной реакции на безобидную подколку (хотя кто их, староверов, поймёт), но не испугался - уж больно непрофессионально пёр на него мужик. Молодцов даже не стал уходить с линии атаки, просто выбросил ногу пяткой вперёд. Она угодила как раз в то место, к которому столь трепетно относился его собеседник. От удара мужик остановился, вытаращенные глаза ещё больше выпучились, рожа покраснела, и он без звука рухнул в песок. Его друзья - или братья? - отреагировали более спокойно и умно: один схватился за топор, второй за нож, и оба направились к Молодцову.
        То, как они двинулись, очень не понравилось их гостю. Во-первых, в движениях угадывалась привычка к совместной драке. Во-вторых, опять-таки по тому, как они уверенно шли, Данила понял: его идут не брать на понт, не избить, а именно укокошить.
        Ну ладно, Молодцов хоть в спецназе не служил и чёрный пояс не носил, знал достаточно способов остановить агрессора, не уступавших в эффективности каратешным приёмам.
        Мужики медленно приближались к Даниле: с топором обходил справа, а с ножом шёл по прямой. Молодцов сделал вид, что собрался отступать, и вдруг сымитировал атаку вперёд. Враг с ножом отшатнулся, а Данила метнулся вправо. Сбил удар топора, нацеленный ему в ногу, схватился за топорище, ребром ладони расквасил нос его хозяину и, не останавливая движения, повёл руку вверх, вздёрнул голову недруга. Большой палец вдавился в глаз, удар в челюсть, подсечка. И топорник, дрыгнув ногами, шмякнулся на речной песок рядом с собратом.
        Данила резко присел, встретил набегающего сзади рыбака с ножом ударом ноги - снизу вверх, в бедро. Противник отшатнулся, лицо его перекосило от боли.
        «Не будешь нападать на мирных людей», - злорадно подумал Данила.
        Вскочил, легко обошёл противника слева (у того нога еле двигалась), поставил того на четыре точки ударом в коленный сустав и успокоил ударом в затылок.
        - Так-то, - удовлетворённо сказал Молодцов, отряхнув руки.
        Правда, как добраться до жилья, он так и не узнал. Приводить в чувство своих собеседников и снова у них выуживать информацию не хотелось.
        - Ну ладно, люди есть, стало быть, и цивилизация есть. Авось, не в тайге, прорвёмся.
        Ободрённый этой мыслью, Молодцов двинулся вниз по течению. Маршрут оказался тот ещё. Ручей, как назло, петлял, берега были заболочены, а чуть дальше в лесу - непролазный бурелом. Дорогу облегчало то, что тропинка, по которой шёл Данила, была хоженой: в топких местах проходила дорожка из поленьев, а через притоки ручья были перекинуты брёвнышки.
        Изгваздавшись в грязи по уши, Молодцов вышел на более-менее нормальную дорогу к вечеру. Это был прорубленный в лесу тракт, по которому тянулись две тонкие колеи, явно от тележных колёс.
        Обрадованный этим признаком «высокой» цивилизации Данила решил, что на этом его приключения и закончились. Завтра он выйдет к жилью, договорится с местными колхозниками, и те доставят его домой. А пока надо как-то устроиться на ночлег.
        Развести костёр было нечем. О том, чтобы пойти в темноте пособирать грибы-ягоды, тоже не могло быть и речи. Но Молодцов был уверен, что завтра с утра сможет поесть досыта. Пока же соорудил примитивный шалашик из хвойных веток, снял мокрые насквозь кроссовки и улёгся спать.
        Данилу отличало от прочих людей то, что он всегда легко принимал окружающие обстоятельства как данность, без всяких рефлексий и переживаний, но при этом не сидел сложа руки, а пытался подстроиться под ситуацию или подстроить ситуацию под себя. Взяточник-профессор? Не беда, будем сдавать экзамен через директора кафедры. Старшеклассники деньги трясут? Найдём спортивную секцию, где научат постоять за себя. Вот и сейчас Молодцов решил заниматься насущными делами, а не размышлениями вроде: да как же я сюда попал, что же это такое и тому подобными.
        Другой чертой характера Молодцова, крайне раздражавшей его родителей, было то, что, добившись желаемого, он никогда не шёл дальше. Комфортно устроившись в новых жизненных условиях, Молодцов расслаблялся и жил в каком-то своём, ведомом только ему ритме. Мог изнурять себя тренировками в спортзале, отрываться в клубешниках или неделями ничего толкового не делать. Данила что-то менял в жизни, только если ощущал некий внутренний толчок. Кстати, повинуясь именно этому чувству, он и пошёл на день рождения малознакомого приятеля своего друга, после которого невесть как оказался в диком лесу, полном староверов.
        Свои двадцать шесть лет жизни Данила прожил легко, без особых напрягов, но и без достижений. Закончил школу, почти без блата поступил в университет на менеджера. В те времена никто не знал, что это слово значит и чем люди этой профессии занимаются. Отчасти поэтому вся молодёжь и хотела стать менеджерами.
        На третьем курсе Данила не выдержал и перевёлся на свободное посещение, благо отмазка от армии имелась. Возможность зарабатывать собственные деньги казалась куда важнее, чем изучение непонятной профессии. Работал Данила в фирме отца на разных должностях. Компания особого дохода не приносила, но несколько синих купюр в неделю, чтобы заплатить за спортивную секцию и развлечь девочек в клубе, Данила имел. Отношения с отцом тем не менее становились только хуже - сказывалась разность характеров, в частности, пофигизма сына и деятельной натуры родителя. Может быть, на Данилу пример отца как раз и подействовал отрицательно: тот всю жизнь рвал жилы, но в российской действительности так ничего по-настоящему не добился.
        Получив на руки бесполезный диплом, Данила с радостью освободился от родительской опеки и начал пробовать крутить с друзьями собственный бизнес. Получалось, если честно, не очень.
        Другой, периодически вспыхивавшей, страстью Молодцова был спорт. Точнее, боевые искусства. Данила сменил больше дюжины секций. Всё искал что-то достойное, прикладное. Настоящее. Последние два года ходил на курсы одного дядьки, бывшего спецназовца, где как раз учили исключительно прикладным методам самообороны. Даниле не очень нравилось, не чувствовалось за всем обучением какого-то содержания: так, десяток летальных приёмов и работа с подручными предметами, камнями, палками, ножами. Навыки, бесспорно, полезные, но хотелось большего. Вот занимался однажды Молодцов у настоящего мастера, правда, лет ему тогда было только тринадцать и занятия длились всего полгода, но впечатления остались на всю жизнь.
        Так и жил Данила Молодцов: делал по необходимости, почти не напрягаясь, занимался разными малозначимыми делишками. И ждал от жизни непонятно чего.
        Проснулся Данила рано утром. Солнце светило сквозь лапы сосновых веток и едва оторвалось от земли. Молодцов сперва удивился, что поднялся так рано, поскольку всегда любил поспать подольше, но решил, что это свежий воздух на него так действует. Никаких последствий вчерашнего путешествия в грязи, вроде простуды или температуры, он не ощущал. При этом вокруг лежал слой росы, а одежда у него была не слишком подходящая для ночёвок на природе - футболка с длинным рукавом и джинсы.
        Довольный Данила выбрался из своего шалаша и побрёл по проложенной дороге. В животе уже урчало, хотелось побыстрее выбраться к людям - перекусить, ну и закончить это неожиданное приобщение к природе. Или к древним корням, если вспомнить троих обидчивых рыболовов, которые встретились Даниле.
        Дорога вильнула вбок, справа в кустах Данила расслышал скрип, который отличался от обычного шума, издаваемого лесом. Чувство тревоги кольнуло внизу живота. Затем раздался резкий щелчок - тело отреагировало, Данила пригнулся, но недостаточно быстро. Что-то твёрдое ударило его пониже макушки. В глазах сразу потемнело, внутри черепа возникла тупая боль, и сознание померкло.
        - Оскопить охальника, оскопить… - надрывался кто-то над Молодцовым, а он сам, судя по всему, лежал связанный на земле.
        На мокрой земле. Через секунду он ощутил, что ему на голову льётся поток холодной воды. Это было приятно, хотя от холода сводило челюсти. Голова кружилась. Во рту стоял привкус желчи и рвоты. Данила попробовал пошевелиться и понял, что его руки связаны и затекли. Молодцов открыл глаза - и тут же закрыл. Перед взором всё плясало и кружилось.
        «Как бы опять не стошнило, блевать себе под нос не хочется. Хотя чем? Желудок же пустой».
        - Мужество всё ему отрезать и сжечь, и его самого сжечь, - продолжал кто-то драть глотку.
        - Тише ты, Киряй, - осадили крикуна. - Не тебе его судьбу решать, не ты его в полон взял.
        - Так вира же…
        - На кой тебе вира от мертвяка, да ещё без мужества? И роду какой прок от этого будет?
        - Богам его подарить.
        - Эт не тебе решать. Эй, молодец!
        Обращались, судя по всему, к Даниле. Твёрдый конец чего-то деревянного, наверное, посоха, ткнулся Даниле в грудь и перевернул на спину. Молодцов с трудом разлепил веки, сквозь дымку увидел над собой седобородое лицо и снова закрыл глаза. Даже дышать не хотелось, не то что размышлять над чем-то.
        - Э, да он совсем скис, - сказал тот же седобородый. - Что делать с ним будешь, Кумарь?
        - Не знаю. Пусть в себя сперва придёт, а там посмотрим, - ответил кто-то красивым звонким голосом.
        Данилу подняли (новый приступ боли в голове), положили на вкусно пахнущую солому. Руки будто прокололи тысячи иголок, когда с них сняли верёвку, но потом боль ушла. Молодцову было всё равно, где он, главное, теперь лежать было удобно и можно было с удовольствием провалиться в забытьё.
        Следующим ощущением было прикосновение мягкой нежной ладошки, ласково приподнявшей голову за затылок. В рот ткнулся край глиняной плошки. Данила ощутил жирный вкус козьего молока с какой-то примесью.
        «Ничего вкуснее не пил», - успел подумать Молодцов и отрубился.
        Затем его разбудили более грубо - пинком в бок. Данила открыл глаза. Сколько прошло времени, он не знал. Голова гудела, но больше не раскалывалась и не кружилась, живот не сводило от голода.
        - Пошли, - скомандовал дюжий парень в дерюге.
        Данила счёл за лучшее подчиниться. Поднявшись, с минуту он пережидал головокружение, пока его за рукав не выдернули из хлева на свежий воздух.
        Данила оглядел окрестности: полдюжины вросших в землю домов. Вонь куриного дерьма. Две тощие свиньи в луже - у дворовых собак мяса на костях и то больше. У хилого заборчика, мемекая, пережёвывала сено коза. Уж не её ли молоко Данила пил?
        На заваленке, оперев руки на посох, чинно восседал старик с длинной белой бородой.
        - О, кто появился, - проговорил он, и Данила узнал голос человека, который защищал его, оглушённого, на дороге.
        Старик поднялся. Подошёл ближе. Молодцов разглядел его получше и понял, что он не так уж и стар, просто потрудился в жизни немало, но силу ещё сохранил.
        - Ну как чуешь себя, не прошиб тебе Кумарь черепок-то? - спросил седобородый.
        - Не прошиб, - буркнул Данила. - Мужики, вы понимаете, что творите? Это ж статья!
        - Чего?
        - Говорю, напали на меня ни с того ни с сего.
        «Сектанты какие-то или староверы, - про себя подумал Молодцов. - Ладно хоть не чичи. Как только я в их угодья-то попал?»
        - Ни с того ни с сего? - удивился старик. - Ты, чужак, да ещё веры ромейской, на нашу землю забрёл, Кулика по самому обидному ударил да ещё возмущаешься?
        - Они первые на меня напали. Если чужак, так сразу руки выкручивать?
        - А хоть бы и так. Ты сам откель идёшь? Родня у тебя далеко?
        - Далеко, - огрызнулся Данила, понимая, что уже угодил в гораздо более крупные неприятности, чем ожидал.
        - Видишь, далеко. Я сразу понял, что ты ненашенский. Чего на нашей земле забыл, чего вокруг околочивался? Может, ты тать какой али кто похуже. А ещё указывает, чего нам с чужаками делать. - Седобородый засмеялся, будто ворон закаркал, потом резко оборвал смех. - Ну ладно, это всё смехи да хихи. Я здешний староста, зовут меня Беремир. Умеешь ты чего?
        Спросил уверенно так, по-деловому. Данила опять сообразил, что характер показывать не время, хотя… Можно вырубить парня рядом, старик его не остановит. А потом? По незнакомой местности куда бежать? Да и голова ещё побаливает.
        - Гвозди забивать, кирпич класть, доски шкурить, шпаклевать. Чего надо?
        Вот тут Беремир по-настоящему удивился.
        - Чё ты делаешь?
        - Ну шпаклюю, шкурю. Вы что, не знаете, как доски шкурят? Стенку могу сложить. Или вам кирпичом и цементом вера запрещает пользоваться?
        Вот здесь Данила сообразил, что сболтнул лишнее. Старик теперь глядел на него с опаской. А у этих духоборов, по ходу, реакция на опасность одна - бздынь по башке, и поминай как звали.
        - Я ещё в огороде работать могу, - попытался выправить ситуацию Молодцов.
        Отчасти помогло. Эта фраза вызвала приступ лютого смеха у старика и вихрастого парня, что дежурил рядом.
        - Всё у вас, у ромеев, не как у людей, - утирая слёзы, сказал старик. - Третьяк, отведи его к Богдану, пусть работу ему определит с бабами.
        - Отведём. Ну, пшёл.
        Парень больно пнул Данилу в копчик. Пнул не чтобы толкнуть, а чтобы выразить своё отношение к новому рабу. И этот обидный - даже не пинок, а толчок - сбил планку у Молодцова, и так с трудом сдерживаемую.
        Он тут же крутнулся на месте, заехал предплечьем «конвоиру» в челюсть. Тот упал как подкошенный. Данила с места взял разбег, перепрыгнул подставленный дедом посох. Ещё прыжок - через редкий забор - и вот она, свобода.
        Данила скрылся в лесу, но вскоре пожалел об этом: роща за пределами поселения сектантов оказалась страшно густой. С трудом Молодцов выбрался на какую-то звериную тропку, безусловно, хорошо знакомую местным жителям. Потрусил по ней, стараясь экономить силы.
        Где-то через час услышал лай собак. Ещё через полчаса его настигли, сначала гончие, а потом и их хозяева. Вступать в поединок с Данилой не стали, забросали сетями, а потом накинулись скопом. Обошлись вежливо, можно сказать, деликатно: побили древками копий, причём старались бить по туловищу, а не по голове. Когда бить перестали, главарь преследователей (а их было человек пять) присел на корточки перед Данилой, вздёрнул за волосы голову вверх:
        - Ну, чего бегал-то, чужак?
        Молодцов узнал голос: тот самый умелец, что оглушил его на дороге. У него было красивое мужественное лицо. Синие глаза смотрели осуждающе и немного с сочувствием. Вопрос был задан тоже без гнева, скорее как взрослый спросил у глупого ребёнка. Даниле ответить было нечего.
        - Что делать с ним будешь, Кумарь? - спросил кто-то из преследователей.
        - Продам. Всё равно Беремир сказал, что от него толку не будет.
        - Ну смотри. Ты его взял два раза. Двойную цену тебе за него не заплатят.
        - Поглядим. Сам знаешь: рядиться я умею.
        В ответ на эту фразу все соратники Кумаря захохотали. Наверное, это была старая, всем понятная шутка. Однако Даниле на это было глубоко по фигу.
        Кумарь продал закованного в колодки Данилу через три дня, купцу по прозвищу Жорох. Напоследок сказал:
        - Дурак ты, парень. Мог бы холопом уйти, а теперь челядином станешь.
        Прозвище или имя своё купец полностью оправдывал, поскольку был поперёк себя шире. Купец прямо спросил Данилу, что тот умеет. Молодцов, помня неудачный опыт первого собеседования, огрызнулся: «Ничего не имею». Жорох, плюгавенький толстяк, не обиделся, только кивнул своим подручным. Те быстро вытащили Данилу из колодок и заковали в цепи. Купец, видимо, специализировался на торговле живым товаром. Данилу определили к трём десяткам таких же неудачников и повезли куда-то на телегах. В сопровождении охраны из пяти человек.
        Тогда же Данила начал подозревать, что у него не всё в порядке с головой, поскольку действительность, в которую он попал, стала сильно расходиться со здравым смыслом.
        Сначала Молодцов не очень удивился, что его продали как имущество. Мало, что ли, в Дагестане русских граждан на кирпичных заводах впахивало и впахивает при полном одобрении местных властей? Тот факт, что вместо чичей его обратали вроде как свои, славяне, тоже не смутил. Ну, секта какая-то. Мало ли придурков на земле русской? Однако компания из тридцати мужиков, подготовленных на продажу, изрядно напрягла. Нет, мораль и этику Данила оставил в стороне. Его самого то, что из него сделали раба, ничуть не напрягало. Гордость его не пострадала, а свою дальнейшую судьбу он в любом случае определит сам.
        А вот то, что три десятка мужиков везли из одной деревни в другой населённый пункт, где их могли купить, говорило о нехилом размахе предприятия по работорговле. Данила благодаря опыту работы в бизнесе прикинул, что численность всей цепочки, замазанной в торговле людьми, должна быть минимум тысячи полторы. Это всякие прорабы, подрядчики, служащие, на которых, собственно, и горбатятся рабы и которые имеют с этого немалый гешефт.
        Но что ещё сильнее напрягло Молодцова, кроме огромного картеля, торгующего людьми, так это сами кандидаты в рабы. Крепкие мужики, все славяне, ни разу не алконавты - они полностью покорились судьбе, только Данилу держали в кандалах. Ну это ладно - каждого человека, оторванного от дома, можно сломать. Но все эти мужики не говорили на темы, о которых обычно трепятся пролетарии от нечего делать. Они не обсуждали президента и власть, не жаловались на жизнь, о водке - вообще ни слова. Наоборот, рабы и подручные Жороха задвигали мутную родноверскую ересь про богов и нежить, говорили про каких-то князей, неурожаи и моровые поветрия.
        Из всего этого Данила сделал вывод, что они все - члены секты, заточенной под старину, по типу реконструкторов. Но, блин, секты из нескольких тысяч последователей, которые живут в поселениях, разбросанных на сотни километров где-то в Сибири?
        В общем, картина получалась нерадостная и противоречивая, а поскольку размышления, что же из себя представляет окружающая действительность, не могли помочь Даниле освободиться (не хватало информации), он решил в очередной раз на них забить и ждать, что ещё ему подкинет судьба. Может, шанс?
        Утром третьего дня рабовладельческий караван подъехал к пристани у деревни, которую все называли посад. Там Жорох оптом продал товар ещё одному купцу, всех мужиков загнали в лодку, и она заскользила вниз по течению.
        Когда Данила увидел пейзаж, отрывшийся ему, он решил, что вот именно сейчас у него окончательно съехала крыша. Или вот-вот съедет.
        Лодка плыла к огромной пристани, забитой десятками кораблей, больших и малых. А за ней, на высокой круче, рос деревянный частокол, на котором дежурили солдаты. В доспехах, судя по солнечным бликам.
        Это не могло быть сектой, не могло быть перевалочным пунктом, в котором торговали гастарбайтерами. Это был самый настоящий средневековый город, причём огромных размеров - Данила достаточно разбирался в истории, чтобы определить это.
        Мыслей в голове не осталось, логика пасовала, а разум щёлкнул и выключился, как компьютер при перезагрузке. Данила просто стоял, раскрыв рот и вытаращив глаза, смотрел на выраставшие в размерах стену и пристань.
        - Что, смерд, не видал раньше такого? То-то же! Это тебе не дремучие городки мордвы, это Киев - стольный город Руси, - насмешливо бросил кто-то из купцовых людей на барже.
        «Киев, Русь… - подумал Данила. - Твою ж мать!»
        Вывел его из раздумий глухой удар борта лодки о плетёные корзины, уложенные вдоль пристани. Купеческие приказчики погнали челядь на выход, Данила последовал вместе со всеми, хотя в цепях это делать гораздо неудобнее.
        Киев встретил живой товар разноголосой пёстрой толпой. Все кругом кричали: зазывали покупателей, торговались, ругались или просто о чём-то спорили. Пока их вели, Даниле встретились самые разные люди: от одетых в рванину нищих до облачённых в шубы и высокие шапки (в жару-то) бояр. Наверное, так их стоит называть. Последние следовали с целыми свитами за спиной, важные, как попугаи. Встретились Молодцову и воины. Трое красивых парней не пыжились, строя из себя высшее общество, а шли, весело переговариваясь между собой, при этом других людей вовсе не замечали. Кольчуг и панцирей на них не было, только простые белые рубахи, а свои доспехи они, скорее всего, несли в больших кожаных сумках за спиной. Зато шею каждого обхватывал обруч из серебряной проволоки, а по бёдрам хлопали ножны с длинными мечами, что окончательно снимало вопрос об их статусе.
        Видел Данила и воинов в броне. Те величаво проехали на красавцах скакунах сквозь толпу. Молодцов глянул на них: люди-башни, закованные в железо, не на живых лошадях, а тоже на стальных свирепых монстрах. Данила увидел их и навсегда поверил в истории, что один рыцарь может перебить полсотни крестьян, а сотня всадников разгонит десятитысячное войско. Если такие махины на тебя будут нестись, тут только на землю падай и молись, чтобы они по соседу твоему проскакали, а не по тебе.
        И всё-таки большинство встреченных было одето в простую льняную одежду.
        Увы, толком разглядеть никого и ничего не получилось. Рабов быстро согнали по парам и повели в переулок. Данила только успел увидеть, как на сколоченных стендах расстилают ткани дивной красоты, а рядом выводят статных вороных коней, шерсть которых лоснилась на солнце подобно шёлку возле них.
        Скоро Данила учуял запах человечьего дерьма. Его вместе с остальной челядью загнали в хлипкий сарай. Там с Молодцова сняли кандалы и одели в колодки, а после вывели на торг. Решив не выпендриваться, Данила молча стоял под палящим солнцем. Пытаться сбежать и не думал, не думал и огрызаться на тех, кто его хочет купить. Только его всё равно не покупали. Может, чувствовали в нём угрозу, а может, строптивый раб, не умеющий делать ничего полезного, был никому не нужен.
        Глава 2
        Счастливый жребий
        После полудня всем рабам давали воды, на ночь кормили и заводили в сарай. Так прошло три дня. Компания, с которой Данила попал на торг, почти полностью распродалась. Их место заняли другие. А Данила всё стоял в колодках, терпел и ждал.
        На четвёртый день его перевели из одной «связки» рабов к другой. Продели верёвку сквозь колодку да так и оставили. Молодцов оглядел своих новых попутчиков, и нехорошие мысли закрались ему в голову. Вокруг стояли сплошь старики. Многие ещё достаточно крепкие, но по местным меркам их возраст давно перевалил за пенсионный. Исключения, кроме Данилы, было только два: двадцатилетний парень с вывернутым плечом и горбатый мужик лет тридцати.
        - О боярине Серегее шепчутся, - сказал раб перед Данилой, имея в виду двух жирных купцов. - Я того, что с нашим хозяином рядится, знаю. Он точно в бояровых закупах ходит. Может, и повезло нам.
        - Это кто такой, боярин Серегей? - спросил Молодцов.
        Отношения с местным контингентом у него не клеились, ответа он не ожидал, но из любопытства всё равно поинтересовался.
        - Бают, самый сильный боярин в Киеве. И челядинами не торгует. Может, выкупит нас, на подворье к какому-нибудь храму ромейской веры. А может, князю угодить захочет, тогда уж совсем счастливый жребий нам выпал. Срок-то подходящий. Радуйся, чужак.
        - Чего за срок, чему радоваться?
        Старик вдруг повернулся, улыбнулся кривым ртом:
        - Увидишь.
        - А ну, волчья сыть, пшли, корм вороний! - заорал надсмотрщик. - Давай, вшивые, живей в лодку!
        Цепочка невольников быстро спустилась к реке. Там их по настилам загнали на большой баркас. Настоящую боевую ладью, как сообразил Данила. Усадили посерёдке. На гребные скамьи уселись мужики, смахивавшие на казаков: головы бритые, чубы свисают набок, усы до подбородка. При них не имелось серьёзного оружия, кроме ножей, но Молодцов по повадкам сообразил - воины.
        Ладья отшвартовалась. «Казаки» налегли на вёсла, и корабль, набирая ход, уверенно пошёл против течения.
        «Хорошо гребут, - подумал Данила, - мощно, слаженно. Куда только?»
        Уже поздно ночью в темноте ладья подплыла к острову посреди реки. Оттуда слышались весёлые крики, доносились звуки, похожие на музыку. Вроде бы кто-то играл на дудках - не очень складно, зато громко. Между деревьями мелькали люди, виднелись проблески костров.
        - Скольких привезли? - донёсся зычный возглас уже совсем рядом.
        Данила поднял голову, но никого не смог разглядеть из-за борта лодки.
        - Двадцать семь, - ответил казак, стоявший на носу.
        - Хорошее число, - одобрили с берега. - Выводите.
        Экипаж ладьи шустро забегал: одни разбирали снасти, вытаскивали вёсла из уключин, швартовались к берегу. Другие принялись разрезать путы, сковывавшие невольников, и даже освободили Данилу из колодок. Тот с наслаждением покрутил головой, расслабил натруженную шею. И тут его отправил за борт увесистый пинок. Упав в воду, но чудом приземлившись на ноги, Данила увидел у кромки воды троих рослых полуголых мужиков с факелами. Они носили всё ту же казачью стрижку: длинные усы и чуб. Только могучие торсы были густо расписаны синими татуировками, смысл которых Данила понять не мог - какие-то узоры, кольца, вроде даже свастика имелась.
        Свинтить по-тихому в темноте не представлялось возможным - позади, вдоль борта ладьи, расположилась команда гребцов, у которых в руках вдруг оказались короткие копья. Данила был уверен: чуть что, и это копье окажется в спине шустрого беглеца. Молодцов решил не рисковать.
        Невольники, сбившись кучей, выстроились перед татуированными крепышами. Их главарю по виду было лет сорок, его бровь и щёку наискось пересекал длинный шрам. Холодными как лёд глазами он придирчиво оглядел своё приобретение, затем молча повернулся и ушёл. Его пристяжь ушла за ним, следом - невольники, которых «казаки» с ладьи подгоняли тупыми концами копий.
        Данила вместе со всеми пробежался по мокрому прибрежному илу, затем по влажной от вечерней росы траве, продрался сквозь чащу - и оказался на поляне, где горели костры в два человеческих роста. В их свете ему предстал мрачный идол в окружении всё тех же полуголых татуированных «казаков».
        Истукан был вырезан из целого ствола дерева и высоту имел метра три. Выпученные глаза смотрели с гневом, раскрытый деревянный рот застыл то ли в крике, то ли в желании кого-то проглотить. Длиннющие усищи спускались ниже подбородка и, похоже, были отлиты из серебра. Не зря такие же усы носили воины, окружившие идола, верно, они были его слугами или последователями.
        - Вот он, бог варяжский, - прошептал кто-то из челяди около Данилы.
        - Это не сам бог, но скоро ты с Перуном встретишься, - насмешливо бросил молодой воин с едва пробившимся пухом над верхней губой.
        Данилу бросило в дрожь. Ни с Перуном, ни с деревянным идолом он встречаться не собирался. А тут, видимо, иного выхода не было. Встречу эту обеспечат, и Молодцов понимал, как именно.
        Это что же получается: Перун - варяжский бог, значит, эти длинноусые «казаки» - варяги? Те самые: то ли скандинавы, то ли славяне, то ли наёмники, то ли вообще не пойми кто. Лучшие воины Киевской Руси, которые и с печенегами, и с византийцами воевали. И почти всегда одерживали верх. То есть выстоять против них нет никаких шансов.
        «Надо было с лодки дёргать. Колодка деревянная, авось, выплыл бы, а теперь… эх», - отчаянно подумал Данила.
        От идола к толпе рабов подошёл уже знакомый варяг со шрамом и двумя мечами на поясе. Приказал:
        - Этих пока в сторону, неча им под ногами путаться. Братия, приступим к пляске, любой нашему богу Молниерукому.
        Варяг скрестил мечи над головой и вдруг завыл по-волчьи.
        Рабов меж тем отогнали на край поляны и оставили под присмотром безусой молодёжи. В прямом смысле. Паренькам, которые его охраняли, Данила дал бы навскидку лет шестнадцать-семнадцать, но связываться с ними ему не хотелось. То, как они, увешанные оружием и со здоровенными щитами за спиной, легко и непринуждённо двигались, говорило о недюжинной силе и выносливости.
        И тут Молодцов углядел среди собратьев по несчастью знакомое лицо - того самого старика, что втюхивал ему про удачу.
        - Что ты мне, гад, плёл, что нам повезло? - Данила пихнул его в плечо.
        - А, это ты, чужак ромейской веры. Радуйся: попадёшь в Ирий воином. Мужеской смертью умрёшь. А всех, кто с мечом погибает да ещё в такой день, Перун сам привечает. А там как пойдёт: может, окажешься ты в холопах у воина, что на крылатом коне по небу скачет. Или полюбишься ты чем-то воинскому богу, и он тебя самого воином сделает. Только для этого надо храбрым быть.
        - А правда, что в Ирии можно день и ночь есть и еда со столов не пропадает? И если тебе руку отрубили, то её приставь к телу - и она прирастёт? - жалостливо спросил кто-то сбоку.
        - Это ты с нурманским посмертием путаешь, - ответили ему с другого конца.
        - Да как же это… - вмешался в спор третий.
        «Да они тут все кретины, они даже счастливы, - зло подумал Молодцов. - Чтоб им всем…»
        Тут варяги начали свою пляску, и Данила оборвал мысль.
        Он читал про это, слышал рассказы: идеальный удар наносится быстрее четверти метра в секунду, тогда глаз не успевает заметить его и прочее. Но слышать - не увидеть это воочию.
        Вернее, Данила как раз и не видел: глаз выхватывал только серебряные размазанные высверки вблизи обнажённых тел воинов. А варяги, держа в руках по два меча, умудрялись уворачиваться от едва видимой смерти и сами стремительно атаковали. В молниеносном темпе. Ни на секунду не прерываясь, не сбивая ритма.
        Наверное, это всё-таки была отлаженная постановка, а не настоящий бой. Танец, посвящённый богу, великолепный и опасный. Варяги демонстрировали то, что называется совершенным боем, - минимум уклона от атаки (а это отточенный клинок, летящий в ничем не защищённое тело) и сразу же контрудар, от которого оппонент так же великолепно уклоняется. Воины стремительно двигались, менялись противниками, высоко прыгали, выли волками…
        И вдруг всё закончилось. Варяг со шрамом резко воткнул в землю мечи, и все замерли. Данила даже ощутил разочарование, что танец прекратился.
        - Начнём Перунову жатву, в дар ему, - зычно проговорил варяг.
        Юноши из охранников подхватили под руки первого раба - тот и не думал сопротивляться - и отнесли его к идолу. Там уже стоял воин, беспечно зацепивший руки за пояс. Челядину протянули топор, тот умело за него схватился. Вся поляна замерла в ожидании. Раб с истошным криком ринулся на варяга. Тот не двинул и мускулом, всё так же стоял с руками на поясе. А затем вдруг оказался сбоку от челядина, с обнажённым уже и окровавленным мечом. Раб всё бежал, несмотря на лезущие из живота сизые гроздья кишок. О них он и споткнулся, упал, пару раз содрогнулся и умер.
        - Тебе, Перун!!! - разом грохнули варяги на поляне.
        Варяг, убивший раба, подошёл к трупу, запустил руки в рану, а после окровавленными ладонями прошёлся по деревянным губам идола.
        - Тебе, Перун! - повторил он.
        Его сменил другой варяг - пониже и поплотнее. Воины привели нового раба на заклание, по-другому назвать эти «поединки» нельзя.
        Данила содрогнулся, когда увидел смерть раба, но и только. Он не мог поверить, что это всё по-настоящему, что смерть здесь, рядом, дышит в лицо. Всё воспринималось как фильм, очень реалистичный и жестокий, но фильм. Как же это так? Был человек - и умер. Навсегда! Такого же не может быть. Во всяком случае, не так люди умирают. Не так должен умереть он, Данила. В свою смерть Молодцов и подавно не верил.
        Следующий поединщик из рабов попросил себе в руки меч.
        - Никогда меча в руках не держал, - проговорил он сиплым, но счастливым голосом. Сделал шаг, и его голова слетела с плеч. Фонтан крови выстрелил высоко вверх и оросил рожу идола. Варяги одобрили это дружным рыком.
        Следующий раб тоже попросил меч. Едва он успел схватиться за него… его грудная клетка раскрылась, как устрица от ножа умелого повара. Раб осел на колени, откинулся назад, в его разваленной грудине ещё дважды сократилось сердце, не тронутое клинком. Варяг, нанёсший столь выверенный удар, вырвал сердце, поднёс ко рту истукана и выжал, как мочалку.
        - Тебе, Перун! - проговорил он с достоинством.
        - Тебе, Перун!!! - вторили ему остальные воины.
        Наконец, Данилу проняло. Да ещё и ветер подул в нужном направлении - принёс железный запах крови и кислую вонь распоротых внутренностей. Только ужасаться увиденному, паниковать и блевать Молодцов не стал. Чёткое осознание того, что он сам, если ничего не предпримет, станет таким вот разрубленным куском мяса, заставило мозги работать с кристальной ясностью.
        Данила огляделся: все, в том числе рабы и их охранники, были поглощены зрелищем, творившимся у кумира, хорошо освещённого кострами. Ах да, для них же это не смерть, а переход в лучший мир. Пускай себе переходят, Данила ещё в этом мире не устроился, чтобы его покидать.
        Так, костры вокруг Перуна не тухнут. В них постоянно подбрасывают сухие брёвнышки, а вот по краям поляны непроглядная темнота. Данила зажмурил один глаз и так просидел недолго, всего два поединка.
        Молодцов, всё так же жмурясь, посмотрел снизу вверх на безусого парня, возвышавшегося рядом с ним. Кажется, в древние времена - или теперь уже в нынешние? - таких называли отроками. Ничего себе отрок: кулаки пудовые, косая сажень в плечах, кольчуга сидит на бицепсах в облипку. Лицо, правда, всё ещё сохранило остатки детской открытости и любознательности. Вот так он, с любопытством, и наблюдал за убийством рабов.
        - Слышь, малый, - Данила потрогал отрока за штанину, - дай попить, а то в горле пересохло.
        - Какой я тебе малый, смерд? Нишкни, а то копьём огрею.
        - Ух ты, копьём, напугал. Меня сейчас железом начнут резать, а ты - копьём. Я скоро перед Перуном предстану, может, я бы и выпросил у бога для тебя чего-нибудь за добро. А тебе воды жалко. Теперь как хочешь.
        Отрок озадачился и отцепил от пояса флягу.
        - Хорошо. Только уговор: я тебе воды дам, а ты за меня попросишь у бога.
        - О чём речь, - согласился Молодцов.
        - Ну вот, значит, попросишь у Перуна, - вполголоса наставлял отрок, наклонившись, - удачи, наверное. Да, удачи. Только запомни: для воина…
        Как зовут отрока, Данила не дослушал, а бросил ему в глаза пучок травы, поднырнул под ноги и двинул ладонью по яйцам. Отрок хрюкнул, хотя Молодцов рассчитывал, что он с воем повалится. Ну да ничего… Подхват за бедро, распрямиться - хоп. Данила отправил отрока в полёт себе за спину, в гущу рабов, а сам рыбкой прыгнул в темноту за поляной. Ему повезло, что как раз в этот момент прикончили очередного смерда и весь шум утонул в криках, прославлявших Перуна.
        Данила грудью проломил кустарник, приземлился на подставленные руки, перекатился. Открыл глаз, который держал зажмуренным, второй закрыл. Секунда - и он более-менее сносно видит в темноте. Молодцов с низкого старта рванул, как спринтер, - прочь от поляны Перуна. За спиной уже доносились крики:
        - Держи смерда!
        Раздались они гораздо быстрее, чем хотелось Даниле. Ему повезло, что никто не видел самого момента побега, все пялились на костры и в лесу долго ничего не могли разглядеть. Повезло, что между ним и погоней оказалась толпа растерявшихся рабов. Только пару раз Данила услышал сбоку басовитый шелест, будто плотную ткань встряхнули. Лишь много позже он понял, что это был звук пролетавших мимо сулиц - метательных копий, брошенных на шум. И весьма метко, кстати.
        Молодцов не упустил своей форы: продрался к берегу и с разбегу нырнул. Опять повезло: не напоролся на камень или корягу. Данила вынырнул и, стараясь не шуметь, начал выплывать на середину реки. Вода тёмная, вряд ли преследователи его увидят. Только за ним и не гнался никто.
        Данила плыл, широко загребая кролем. Вода, тёплая, как парное молоко, приятно омывала истерзанную шею и обволакивала тело. Луна ещё не взошла, всё небо заволокли тучи, так что Данила плыл почти в полной темноте. Ему казалось, что он двигается в чёрном вязком потоке смолы.
        В конце концов Даниле надоело напрягаться, он перевернулся на спину, раскинул руки и отдался на волю течения.
        «Какая дивная ночь», - подумал он.
        Впервые за долгое время (а Данилу держали в неволе неделю или две) он оказался в одиночестве. И на свободе! Воистину, то, что даётся человеку просто так, им не ценится.
        Вдобавок эта нежная вода, заставлявшая измученное тело расслабиться, приносила невероятное блаженство, заставляла забыть о невероятных приключениях, о древнем Киеве и варягах. Может, откроет сейчас Данила глаза, и окажется, что лежит он в тёплой ванне, а все события последних недель станут лишь замысловатым глюком.
        От приятных мыслей отвлёк Молодцова плеск воды неподалеку. Данила открыл глаза. Нет, он по-прежнему плыл в днепровской водице, которую должно было унести в Чёрное море за тысячу лет до его рождения. Тучи на небе разогнало, и в воде отражались звёзды. Это на миг сбило с толку. Данила вдруг потерял ощущение верха и низа. Ему показалось, что он стоит посреди бесконечного космического пространства, наполненного звёздами. Шизофреническая картинка, надо сказать. Даниле пришлось несколько секунд поболтать конечностями в воде, чтобы вернуть чувство реальности.
        - Мда… А круто я всё-таки от них сбежал, - сплюнув в воду, проговорил вслух Данила и поплыл к берегу.
        Он виднелся вдали, угадывался тёмной громадиной леса. Что делать, куда идти и как выживать, когда он выберется на берег, Молодцов не думал. Проблемы решаются по мере их поступления.
        Так Данила и плыл к берегу, не спеша, экономя силы и стараясь не привлекать к себе внимания. Сзади и по бокам опять послышались всплески. Довольно громкие. Сильные звуки заставили насторожиться.
        - Пустяки, - успокоил себя Данила, - кто тут может водиться? Ну, сомы крупные, ну, щуки. Что они могут сделать взрослому человеку? Ничего. Надо поторопиться, а то светает скоро.
        Молодцов прибавил скорости и вскоре увидел заросли камыша вдоль берега. Неожиданно подул холодный ветер, и в шелесте камыша Данила услышал звуки, похожие на женский смех.
        «Бабы где-то купаются», - решил он, но темпа прибавил.
        Неприятный холодок растёкся внутри живота.
        Плавни тянулись достаточно далеко, поэтому Молодцов поплыл по течению, выискивая удобное место, чтобы выбраться. Несколько всплесков послышались совсем рядом, а потом что-то склизкое и холодное коснулось лодыжки. Данила отдёрнул ногу, сердце заколотилось. Несмотря на все попытки взять себя в руки, через броню спокойствия и собранности проклюнулась паника.
        «Это просто рыба, просто рыба», - шептал про себя Молодцов.
        Попробовал снова начать плыть, и его опять дёрнули за ногу. Адреналин выплеснулся в кровь, мозг заработал с предельной чёткостью, как и всегда в действительно критичных ситуациях. На панические мысли не осталось времени. Это уже не собственные страхи - это реальная опасность.
        «Быстрее к берегу, - решил Данила, - любыми способами продраться сквозь камыш, найти ветку, подтянуться и выбраться на берег».
        В воде он потёр одну ногу о другую: раны вроде нет, кровь не течёт. Чем его тогда схватили?
        «Нет, стоп! Это была просто рыба, просто рыба…»
        Данила развернулся к камышам. На этот раз его дёрнули сильнее, за обе ноги, пихнули в живот, схватили сзади за край штанов. Молодцов бешено замолотил ногами в воде. Пятки несколько раз ударили во что-то твёрдое, покрытое слизью. Хватка сзади ослабла. «Вырвался?»
        Тут же Данилу схватили за левую руку. Он еле выдернул её из мёртвой хватки, успел заметить около себя бесформенный комок водорослей, но в следующий момент ему стало совсем не до раздумий. Его дёрнули так, что он с головой ушёл под воду. Отчаянным усилием он смог ещё раз вырваться на поверхность, жадно глотнуть воздуха, и его утянули обратно.
        В воде Данила учуял мерзкий кислый запах тухлятины и, несмотря на плохую видимость, в самом деле углядел рядом много водорослей.
        «Может, я просто в них и запутался, - подумал Молодцов, - испугался, меня судорогой скрутило? А ведь мог с мечом в бою погибнуть, как мужчина. Теперь по своей же глупости тону. От ведь, ё-моё!»
        Тут водоросли перед Данилой разошлись. На него уставились два синих светящихся глаза, и к нему потянулась рука. Обычная женская рука с пятью пальцами. Но Молодцов меньше бы испугался акульей пасти, чем этой руки. Пальцы, коснувшиеся предплечья, были холодными.
        Страха не было. Панический ужас смёл его и ввёл в ступор. И физический, и психический. Никаких мыслей в голове не возникало, и двинуться Данила тоже не мог.
        Толком лица существа в водорослях Данила не видел, но разглядел, как вторая рука направилась к нему. К груди. И тут к ней, словно сам, потянулся нательный крестик, оставленный заботливыми работорговцами. Между ним и холодными пальцами промелькнул ветвистый разряд. Пальцы отдёрнулись, а Данилу будто прошибло электрическим током.
        От боли и ужаса он отчаянно рванулся вверх, вынырнул, широко вдохнул…
        Как выбрался на берег, Данила не помнил. Обнаружил себя прислонившимся к сосне, трясущимся, как мокрый котёнок. А он и был мокрым. И против здешних жителей что котёнок. Работорговцы, варяги, русалки какие-то.
        «Да, именно русалки», - словно шепнул в подсознании кто-то. Данила огляделся и из последних сил отошёл метров на тридцать от реки.
        Всё! Он ощутил, что если немедленно, сию секунду, не заснёт, то с ним случится что-то страшное. Молодцов завалился на поросший мхом ствол и постарался унять дрожь в конечностях. На востоке забрезжил рассвет. Ну и пусть с ним, будь что будет. Завтра разберёмся, что делать.
        Разлепив глаза, Данила опять подумал, что это глюк, а потом у него в голове пронеслись сюжеты всевозможных фильмов ужасов, что он смотрел. Молодцов увидел перед собой девочку в серо-зелёной рубахе, лет одиннадцати-двенадцати. Девочка сидела на корточках и, увидев, что Данила проснулся, изрекла:
        - Я думала, ты утром исчезнешь.
        И прыснула в кусты.
        Данила почесал голову и потопал по её следу. Что ещё оставалось делать? Шагов через сорок он увидел целую стаю ребятишек, поспешивших скрыться в лесу.
        - Эй, хорош бегать! Я никого не трону. Мне бы поесть да переночевать.
        В ответ - молчание. Молодцов попёр через лес, угадывая в траве следы детей. Неожиданно метрах в двадцати увидел ту же девчушку, что встретил утром. Она указала ручкой влево и сама убежала в ту сторону.
        Молодцов потопал в указанном направлении и вскоре вышел на вполне приличную тропинку. А через час движения ему встретился, можно сказать, блокпост в виде двух мужиков. Один из них, старик, до боли походил на того, что заправлял в деревне, где Данилу обратали. Второй был дюжим брюнетом с курчавой бородой, явно мучившийся похмельем. В волосатых лапищах он сжимал дубину, которой, без сомнения, можно было угомонить Молодцова и ещё десяток таких, как он.
        - Кто таков? - спросил старик.
        «Дубль два», - грустно подумал Данила.
        - Человек, простой человек.
        - Вольный али холоп?
        - Вольный, - немного подумав, ответил Молодцов.
        - Откель будешь?
        - Издалека.
        Старик прищурился, разглядывая Молодцова.
        - Что, старый, - не выдержал Данила, - удивлён, что я ещё живой?
        - Может быть. Наська видела, как ты из реки выбрался.
        - Было дело, - не стал отнекиваться Данила. - Так что ж, я на живого человека мало похож?
        - Всякое бывает, - тонко протянул старик.
        - Ну проверь меня.
        - Дык как же я проверю: живой ты али кромешник? Эт к волхву надо вести.
        - Тогда я не знаю. Делай что хочешь.
        Данила плюнул на всё, мысленно, и сел на траву. Захочет старик, прикажет этому с дубиной, и тот мигом из него дух вышибет. Не захочет… Тогда опять в рабство? Брюнет с надеждой посмотрел на старика: мол, дадим по башке этому чудику - и дело с концом.
        - Наська баяла, - подумав, продолжил старый, - будто видела с ребятнёй, как навь в речке балует. Такое на Праздник бывает. А потом ты объявился. Как же так вышло?
        - Знаю, с кем баловала эта… навь, - ответил Данила, - со мной. Чуть не утопила, еле спасся.
        - О как! Как же ты спасся?
        - Как?.. - усмехнулся Молодцов. - Если б я знал… Крест помог, наверное.
        Данила выудил из рубахи нательный крестик и тут понял свою ошибку. Русь. Киев, варяги, они же язычники тут все. Кто знает, как они к крещёным относятся? Может, тем, кого за зомби примут, они просто бошки отшибают, а христианам что-нибудь позаковыристее придумывают.
        Старик, однако, неприязни не выказал. Поглядел внимательно на крест, а потом изрёк:
        - Ромейский бог сильный. Хоть тут и не его земли, он многое может. А ну, перекрестись, как тебе положено.
        Молодцов перекрестился, хоть в церкви очень редко бывал, но помнил, как это делается. Справа налево.
        - Таксь. Ладно, поднимайся, молодец. Всякому видать, что ты не кромешник. Меня зовут Житко, вон его, - морщинистая артритная ладонь указала на брюнета с дубиной, - Вакула. Тебя как?
        - Данила, - ответил Молодцов.
        - Не слыхал раньше такого имени. Ну, пошли-пошли с нами. Токсь ты это… вперёд нас по тропинке топай. Не боись, исподтишка бить не станем. А ты не сопи, Вакула. Чего ждёшь? - этот вопрос был уже обращён к Даниле.
        Молодцов меж тем рассудил: живот уже сводило от голодных судорог, на невольничьем рынке нормально не кормили, и больше суток он вообще ничего не ел, шея, натёртая колодками, уже начала воспаляться, да и сами силы были на исходе. Выбора у него не было. Вернее, так: либо доверяешь этим двум местным, либо нет, и тогда рискуешь загнуться через пару дней в этих лесах. Но если они попытаются напасть, то опять в рабство Данила не собирался. Он уже прикинул, что к чему в этом мире, и решил, что лучше погибнет в мелкой стычке, чем его принесут в жертву какому-нибудь истукану.
        - Да ничё, пошли, что ли. Только дорогу показывай, - ответил Молодцов.
        Дорога не заняла много времени. Деревенька до боли походила на уже виденную Данилой. Полдюжины домов, скорее землянок, окружённых хилым заборчиком, запах навоза. Вместо свиней наличествовала мелькая тощая корова и примерно такой же комплекции кобыла. Чуть вдалеке, на лужке, Данила разглядел что-то похожее на ещё одного кумира - вырезанную из дерева скульптуру то ли пегаса, то ли ещё какого зверя с крыльями.
        - Симаргл, бог наш, - добродушно пробасил брюнет с дубиной в ответ на вопросительный взгляд Данилы.
        Похоже, прогулка помогла бородачу избавиться от похмелья, и он уже не хотел размазать чужака по дереву за то, что тот стал причиной его беспокойства.
        Первым делом Даниле дали попить. Из самой большой избы скрюченная старуха вынесла в деревянной плошке напиток. Молодцов выдул всё. На вкус питьё было похоже на хвойный отвар с шиповником.
        - Благодарствую, - от души сказал Молодцов и даже попробовал отвесить что-то вроде поклона.
        - Ты посиди пока, - сказал тем временем Житко. - Я за Лисой схожу, шея мне твоя не нравится, как бы огневица не началась.
        Лисой оказалась рыжая жуткая злая старуха в лохмотьях. Повертела голову Молодцова за подбородок, пробурчала что-то сварливо и быстро умчалась прочь. Вернулась с набором местных медицинских инструментов, если, конечно, можно их было назвать инструментами и уж тем более медицинскими. Лисе принесли котелок воды, та стала в него макать льняные лоскуты и ими же чистить рану на шее, иногда помогая себе маленьким ножиком. Процесс для Данилы был очень неприятен, но спасибо, хоть калёным железом жечь не стали - так вроде бы лечили раны в старину. Затем старуха-медик забинтовала шею Молодцова всё той же льняной тряпкой с обжигающей мазью и взялась за его запястья.
        Когда все процедуры закончились, Лиса умотала. Данила в холодном поту переводил дух. Тут к нему и подсел гостеприимный старик.
        - Ну, здравствуй ещё раз, молодец. Я староста здешнего погоста, как зовут меня, уже знаешь.
        - Староста кладбища, что ли? - удивился Данила и, увидев, как переменились лица гостеприимных хозяев, поспешно добавил: - Я не хотел никого оскорбить, просто погостами у меня на родине называют кладбища.
        - А не так уж и глупо. - Житко сипло засмеялся.
        Вакула тоже захохотал - будто по деревянной бочке дубиной стали лупить.
        - Ну, сказывай, молодец, кто таков, откуда. Думаю, интересная история будет, а я интересные истории люблю.
        Молодцов вздохнул, врать и придумывать не было смысла.
        - Да что рассказывать? Попал я к вам издалека, по дороге где-то в здешней округе встретил троих молодцев. Не получился у меня с ними разговор, обиделись они, за то я обидел их. Ушёл от них недалеко, на следующий день меня догнали их друзья, врезали, кажется, тупой стрелой по голове. Так я угодил в рабы, ну, или в холопы по-вашему. Продали меня купцу Жороху, тот в Киеве перепродал другому купцу. Но меня никто не покупал. Я же сказал, что нездешний и к вашей работе непривычен. - Данила решил опустить эпизод с попыткой побега. - Тогда по дешёвке продали варягам, чтобы те нас в жертву отдали Перуну.
        - Тогда как же ты выжил, молодец? - удивился староста. - Неужто перед богом кого из варягов одолел?
        - Если бы. Самого слабого из них на дюжину таких, как я, хватит. Сбежал я. Ну и повезло мне. В реку прыгнул, за мной никто не полез. А уж в реке, у самого берега, на меня эта самая навь напала. Может, из-за неё за мной и не погнались. Спасся я чудом, выбрался на берег, тут меня и ваша девчушка увидела. Я пошёл за ней - и вас встретил. Вот и вся история. И ещё хочу сказать: спасибо вам за помощь и еду, но обратно в рабство я не вернусь, плохой из меня раб. А за вашу помощь я, как скажете, отплачу, - выпалил Данила, чувствуя себя мышью, которая грозит коту.
        - Да, - протянул староста, - смотрю я, дивные истории ты сказываешь. Ликом ты наш, полянин, и выговор у тебя нашенский. Норовом ты вроде вой или из разбойного люда, а с оружием обращаться не умеешь и правильному делу не обучен. И ещё веришь в ромейского бога. Откуда же ты?
        - Издалека, - уклонился от ответа Молодцов. - Воин я, ты угадал, но у нас в стране по-другому сражаются, всё машины хитрые используют или только голыми руками. Вот я и выучился только драться.
        - Хм, слыхал я, что ромеи на всякие выдумки горазды, разные машины строят и даже огнём на море корабли жгут, - теребя бороду, ответил старик. - Может, ты и нам такую машину построишь?
        - Нет, для того особый… инструмент нужен.
        - Да брешет он всё, - не выдержал Вакула, он окончательно оправился от похмелья, внимательно разглядывал Молодцова из-под мохнатых бровей и под конец истории Данилы всё-таки перебил, - брешет. Тать это, который плетей избежал, и не холоп он вовсе, а челядин обыкновенный. В порубе ему самое место, и хозяину вернуть, пусть он нам за это подарок сделает.
        - Я оправдываться не стану, - глядя не на Вакулу, а перед собой, отчеканил Молодцов. - Но знайте, на голых руках я любого из вас поборю.
        - О как, - осклабился брюнет, - давай!
        - Ты это, охолонь. - Но, как оказалось, староста переживал вовсе не за здоровяка. - Вакула у нас кузнец, подковы гнёт руками, зашибёт ненароком.
        - Ничего, я легонько, - пообещал кузнец.
        - Я тоже, - сказал Данила, вставая с завалинки.
        Вакула отошёл на пару шагов, раскинул руки, будто собрался заключить оппонента в дружеские объятья. Данила не испугался ни грозного вида, ни огромной, должно быть, силы. Не всегда сила солому ломит.
        Вакула ринулся на него, Молодцов сбил захват в сторону, сам оказался сбоку от противника, схватился за волосатую лапищу, дёрнул на себя и сам качнулся навстречу. Заехал лбом в висок кузнецу, длинным крюком засветил в затылок и добавил снизу, из-под руки, апперкот. Оп-па! Поднатужившись, Молодцов бросил противника через бедро. Всё, иппон. Ой… нет, не иппон.
        Вакула поднялся с земли, отряхнулся и со звериным оскалом снова попёр на Данилу. Вот тут Молодцов по-настоящему испугался, и от страха тело само подсказало верное решение. Данила отступил на шаг и крутанул вертушку. Кузнец не успел закрыться или не посчитал нужным, так что удар прошёл в полный контакт. Данила ощутил острую боль, когда его пятка долбанула в голову противника. По инерции он пронёс ногу дальше, развернулся ещё на сто восемьдесят градусов и замер в боевой стойке лицом к противнику.
        Кузнец простоял ещё секунду, потом глаза сошлись в кучу, и он второй раз рухнул в пыль.
        - Тьфу, и-тить его! Наська, зови опять Лису, - проворчал староста.
        Когда кузнеца, уже почти оклемавшегося, отвели в местную «поликлинику», староста отозвал Молодцова в сторонку.
        - Парень ты, вижу, ловкий и с норовом. Нам такой может пригодиться. Ты говорил, что отдаришься за помощь, что мы тебе оказали. Ну так слушай наш с тобой ряд. На днях мы товар повезём, на торг в город. В лесах по дороге ватажки татей стали озоровать. Сопроводишь товар наш до города, считай, мы долга друг к другу не имеем. Ну как, согласен?
        Данила ответил не думая:
        - Конечно, а что мне ещё делать.
        В путь отправились через три дня, как раз когда у Данилы поджили раны. Проводы получились колоритные - с воплями, визгами и слезами. Местные бабы провожали мужиков, как в последний путь. Что, наверное, логично. Риски не вернуться из торговой поездки здесь выше, чем не пережить год срочной службы на родине Данилы.
        В поход отправились вшестером. Староста деревни, вооружившийся метательным копьём-сулицей, кузнец Вакула, Данила и ещё трое местных мужиков, одним из которых был племянник старосты со смешным прозвищем Жёлудь. Голова у него была чудно вытянута и закруглена сверху, формой и прям напоминала жёлудь, борода была светлая, а волосы на макушке русые, что только увеличивало сходство.
        После того как товар распродадут, Данила не планировал возвращаться. Всё по уговору со старостой - их караван нужно было сопровождать только до торга. А уже в городе Данила был свободен, но мог обратиться к Вакуле, чтобы тот помог с работой. Как узнал Данила, Вакула был из рода Житко, но жил в городе собственным двором, а в деревню пришёл из-за каких-то своих обещаний, данных богам. Кузнец, после того как Данила вывалял его в пыли, к Молодцову ненавистью не воспылал, но и особо тёплых чувств не выказывал, относился со сдержанным уважением. Поэтому Молодцов решил отложить трудный разговор с ним на потом.
        Все три дня перед отправкой каравана Данила тренировался с кистенём - местным средством самообороны для низших слоёв населения. Выходило вполне приемлемо. Молодцов умел и любил работать с нунчаками, и для кистеня подходила та же базовая техника. Но насколько этой базовой техники хватит, чтобы справиться с местным разбойником, который с младых лет бегает по лесам и машет топором, Данила не знал.
        Вакула снизошёл и объяснил глупому чужаку, что кистень против доспешного противника, да ещё с мечом, бесполезен, но ни один вой не станет мараться из-за товара, который они везут. А вот против лесных татей кистень - самое то.
        - А что за груз везём? - спросил Данила у старосты; он ехал с ним в одной телеге, вторую возглавлял Вакула.
        - Жито, воску немного, мёд, - ответил старик. - Жито в этом году хорошее уродилось. Озимые высоко поднялись, на всё лето хватило и даже ещё осталось. А перед осенью цены на него - ох, хорошие!
        Молодцов подумал немного и спросил:
        - Так поэтому тебя Житко зовут, что ты хлеб хорошо растишь?
        - Что ты! - Слова Данилы явно польстили старосте. - Житко ещё моего прадеда нарекли, тогда у нашей общины знаешь какие земли были, как растили хорошо! Да потом степняки наскочили, кого убили, кого в полон увели. У нас боярин земли за долг взял. Мы - те, кто жив остался, - сюда перебрались. Свободные, чай. Мне тогда осьмнадцать годков было. А хлеб наш род умеет растить, ни разу на моей памяти не было, чтобы у нас два года подряд неурожаи случались. - Сказано было с такой необычайной гордостью, что Данила понял - дела с сельским хозяйством в Киевской Руси не очень. - Тут что, главное, надо, - вещал староста, - перво-наперво всё поле как следует выкорчевать, чтоб корней не осталось. Ну а после…
        Староста разразился долгой и обстоятельной речью о том, как надо растить хлеб. Путники, кроме Данилы, наверняка слышали все эти наставления не раз, но слушали не перебивая. От Молодцова же довольно многое ускользнуло, поскольку речь Житко состояла из множества специализированных терминов.
        «Прямо профессор вещает», - с улыбкой подумал Данила.
        И вдруг понял: да, профессор. Старик рядом с ним по уровню и глубине знаний вполне равен какому-нибудь академику из РАН. И дело вовсе не в разнице во времени. Житко ничуть не глупее профессора высшей математики, но пусть попробует этот профессор в условиях полного отсутствия механических приспособлений и удобрений вырастить урожай. Пускай не математик, а химик или ещё какой-нибудь технарь. Вряд ли у них что-то получится.
        И тут же за одной мыслью последовала другая. Данила понял, почему в старину так уважали стариков. Они были единственным средством передачи знаний и накопленного опыта в отсутствие письменности. А массовая безграмотность на Руси процветала, считай, до середины двадцатого века. По крайней мере, Данила ни разу не видел, чтобы кто-то что-то записывал или просил передать записку. Все обходились своей памятью, очень хорошей, кстати.
        Житко для своих односельчан был техническим пособием, базой данных на все возможные случаи в жизни и учебником истории в одном лице. Немалая ответственность.
        Тем временем староста окончил свою речь, Данила понял только то, что полей под зерно должно быть три: одно под озимые, одно под яровые, одно обязательно отдыхает. А меж тем уже наступал вечер.
        - Отдохнём здесь, - сказал Вакула, - я неподалёку полянку одну знаю, с ручейком, а завтра с восходом выйдем.
        - Добре, - сказал староста.
        - Слушай, Жёлудь, - спросил Данила, когда уже развели костёр и стали готовить ужин, - я опять никого не хочу оскорбить, но ваша деревня погост называется, а что это значит?
        - Чудной ты, - ответил племянник Житки, но объяснил: - Мы - погост, значит, в нашу деревню дань свозят со всех окрестных деревень. Раньше этим старый занимался, - Жёлудь указал на старосту, - а теперь его боярский тиун заменил. Говорят, нечего смердам боярскими делами ведать.
        - Погоди, и что ж, к вам сам князь приедет? - живо заинтересовался Данила.
        - Эк ты куда хватил! Нет, дань всю в Вышгород свезут, а оттуда уже князю. Но это только в конце осени будет.
        - А вообще княжье полюдье - весёлое дело, - потянувшись, довольно сказал Вакула. - Еды сколько хошь, питьё хмельное, девок тоже - сколько хошь.
        - Это тебе весёлое. Он у посадника в уважении, - пояснил Жёлудь для Данилы, - а нам, общинникам, один разор.
        - Да ещё девок могут попортить, - решил поддержать разговор Данила.
        Жёлудь странно посмотрел на него.
        - Тут ты не прав, - проскрипел Житко. - Ежели какая девка от княжьего гридня понесёт, то роду от этого будет только прибыток. Видал ты варягов на перуновом острове?
        - Ну, - согласился Данила, - очень хорошо даже видел.
        - Вот, а теперь представь: от того девка родит, какой муж выйдет. Сильный, здоровый и в старости опора.
        Односельчане Житко дружно закивали, а Данила глянул на Вакулу и понял, что кузнец на сей счёт имеет своё мнение, но озвучивать его не хочет.
        - Так, а дань какая у вас, сильно высокая? - решил сменить тему Молодцов.
        - Да как сказать, - слово опять взял староста, - терпеть можно. Оброк строго определённый, лишнего не берут. Правда, может боярин какой с дружиной проехать, фураж взять и за него не заплатить, но это уж как поведётся. Живём - не тужим. Лишь бы степняк не наехал, но мы далеко от их стороны Днепра, до нас не достанут. А вот они могут и ради удовольствия людей запытать, и жито пожечь, но тоже редко. Чаще в полон просто угоняют, из него выкупиться можно. Только ежели тебя князь выкупит, ты его холопом станешь.
        - А если усобица начнётся? - спросил Данила, решив мягко подвести старосту к разговору о нынешнем князе Киева. Будет совсем странно выглядеть, если чужак не знает даже правителя окрестных земель.
        - А что усобицы? Нам-то какая разница, кто в Киеве сидеть будет?
        - Ну, война всё-таки, землю воины разоряют.
        - С овцы две шкуры не спустишь, с поля два урожая не соберёшь. Зачем воинам да боярам нас голодом морить? Погибнет община - и им дани не будет. Придут воины - дадим, сколько сможем, и только. А кто на стол княжеский сядет, нам всё равно. Лишь бы князь был сильный, богам любый, да урожай от него был. Вот раньше сидел в Киеве сын Святославов, Ярополк. Да его Владимир оттуда выгнал.
        - Да что там, Ярополк сам сбежал, - влез Вакула, - сам сбежал и всё наследство отца оставил.
        - Сбёг, - подтвердил Житко, - в Родне засел. Так пока дружинники Владимировы город этот в осаде держали, весь народ там с голоду помер. Не дай боги нам такой беды, как на Родне. Сейчас княжит Владимир, он князь сильный, за старых богов, а Ярополк-то был ромейской веры.
        - Так вроде в Киеве тоже есть бояры ромейской веры? - сказал Данила, вспомнив какого-то боярина Серегея.
        - Есть, и что с того? Богов на земле много, всех и не узнаешь, а каждого уважить надо. Тем более бояре с ромеями много торгуют. Конечно, им надо и ромейского бога уважить, как же иначе. Владимир сам ромейских жрецов и бояр с подворья привечает, церкви, те, что его бабка построила, многие оставил. Всё по уму. И земля при нём каждый год хорошо родит.
        - Что, урожай тоже от князя зависит?
        - Ну а как же? Он землю перед богами держит!
        - Понятно, - усмехнулся Данила.
        Всё у этого старосты ловко получается. А интересно, те люди, в Родне, тоже думали, что князь больше положенного не возьмёт?
        - Весёлая у вас жизнь, - сказал Молодцов.
        - Да уж, не грустим. Ну, будет пустые разговоры сказывать. Давайте почивать.
        Все молодые мужики беспрекословно выполнили распоряжение старика.
        Едва красный шар солнца стал проглядывать между елей по сторонам тракта, путники собрались в дорогу. Данила ехал по-прежнему со старостой и продолжал донимать его вопросами. Старику, похоже, нравилось.
        - А расскажи о вашем князе Владимире? - попросил Молодцов.
        - Ну, нашёл у кого спрашивать. Хотя ты нездешний, многого не знаешь. Володимир, он за старых богов. Старший сын Святославов. Не от законной жены, а от рабыни, но сам Святослав принял его в род, так что всё по Правде. Отправил Святослав Владимира с дядькой его княжить в Новгород, а сам отправился воевать чужие земли, да в них и сгинул. В Киеве после него сел его сын Ярополк, старший сын от законной жены-угорки. По Правде он вроде бы старший, да по годам - отрок. Владимир его много старше. Пока Ярополк был в Киеве, всем верховодил Свенельд - лучший Святославов воевода. Говорят, именно он подбил выгнать князя Владимира из Новгорода. И даже снарядил в поход своего сына - Люта. Тот выгнал Владимира из Новгорода, и отправился Святославов сын к нурманам-разбойникам, с кем давно дружбу водил.
        Но, видимо, не понравилось богам, что устроил Свенельд - сына Святослава законного стола лишил. На следующий год Лют встретился со вторым сыном Святослава, Олегом, младшим, от угорки рождённым. Что-то они там не поделили, и Олег убил Люта, хотя по годам был тоже ещё отрок. А Лют и с булгарами воевал, и с ромеями. Понятно, здесь боги вмешались. Свенельд от этого дюже осерчал, Лют у него был последний сын, и опять подбил Ярополка выступить уже против родного брата. Собрал Ярополк войско и сразился с Олегом у Обруча - стольного града удела Олегова, что в древлянской земле. Да в битве той брата и убил. В толковище Олега воинами его завалило.
        Ярополк, говорят, сильно переживал и Свенельда от себя прочь прогнал. Да только тем, кто родную кровь пролил, боги пощады не дадут. Из-за моря вернулся Владимир. Сначала вокняжился в Новгороде, потом Полоцк взял - тамошний князь его сильно оскорбил - и на Киев пошёл. А при Ярополке тогда большую власть взял боярин Блуд… У-у-у, тварь ненасытная, тиуны его и с нашей общины оброки драли, чтоб им повылазило, пока Владимир ему укороту не дал. Но это было после.
        А тогда Блуд у Ярополка в большом почёте был. Слушал он его много. Блуд и уговорил Ярополка Киев покинуть и в Родню уехать, дескать, в Киеве народ бунтовать против князя станет. Что дальше было, ты знаешь… Беда, как на Родне. - Староста тяжело вздохнул и перевёл дух. - Да только Блуд этот давно уже преметнулся к Владимиру. Он уговорил Ярополка и из Родни выехать. Владимир крепость ту почти год осаждал, да взять не мог или не хотел. Блуд уговорил Ярополка ехать в Киев к брату, просить прощения. А в Киеве Владимир уже брата своего убил. Но всё опять по Правде: не он первый родную кровь пролил, но за неё спросил. Всё как уложено.
        «Так-так, - думал про себя Данила, - уж не Владимир ли это Красно Солнышко - Креститель Руси? Или не он крестил Русь, а Мономах? Этот вроде язычник, брата своего убил… А кто его знает, может, это вообще какой-нибудь не известный летописи князь. Мне один знакомый реконструктор заявил, что, мол, всё написанное в Повести временных лет о ранних годах Руси наполовину фэнтези. Тут что хочешь, то и думай».
        - А сам князь, какой он, ну, характером? - уточнил Данила.
        - Да что сказать - правит твёрдо, спуску никому из бояр не даёт. Ещё говорят, до девок охоч жутко. Но это тоже богам угодное дело, а роду - прибыток. При нём только один раз степняки уж больно жёстко налетели, полона много взяли, но до нас не дошли. Владимир с ляхами ратился - победил. Вятичей замирил, те бунтовать против него вздумали. Сейчас вроде как на волжских булгар войной пошёл, победит, наверное. Хотя булгары много силы взяли, и боги у них свои. Вроде как Алле кланяются.
        - А что тогда бояре в этого Аллу тоже не верят? - спросил Данила, вспомнив слова Житко о том, что многие бояре в Киеве крестились, чтобы удобнее торговать с ромеями было.
        - Так по ихнему закону мёд и пиво пить нельзя, - серьёзно ответил староста, не стебался, - и свинину есть нельзя, как у иудеев. Нам-то без разницы, мы эту свинину раз в год видим, а князь, говорят, её очень любит.
        - А по ромейскому обычаю в жёны нельзя больше одной брать, - вставил вдруг Вакула, - а у Аллы - сколько хошь бери, лишь бы прокормить смог.
        И заржал.
        - Ага, зато крайнюю плоть обрезают с… ну, в общем, с мужского достоинства. - Поддавшись непонятному порыву, Молодцов решил поддержать сторону православия.
        Вакула смех оборвал, задумался. Крепко задумался, как и все остальные путники.
        - А ну их всех, с ихними чужеземными обычаями, - изрёк кузнец. - Мы живём по своим законам, чтим пращуров, и нам хорошо. Так, старый?
        - Так, - подтвердил Житко.
        На этом теологический диспут закончился, а караван продолжил путь. Ехал он не в Вышгород, как сначала почему-то думал Данила, а в другой город, под названием Бродов. Всё из-за тех же жадных приказчиков боярина Блуда. В Бродове был свой посадник, и там, оказывается, жил кузнец Вакула.
        По всему выходило, что этот населённый пункт станет для Молодцова точкой отсчёта для обустройства в этом мире. А заодно, может, он поймёт, что за чудеса с ним произошли. Поэтому о Бродове следовало расспросить как следует. Подходящий источник информации - Вакула - как раз находился рядом. Но уже по означенным причинам Данила не горел желанием идти на контакт с кузнецом, и кузнец отвечал ему тем же. Словом, Молодцов решил отложить сбор информации до завтра: ехать им оставалось как раз ещё один день.
        А пока же телеги маленького каравана неспешно скрипели по лесному тракту. Никаких особых событий за время путешествия не произошло. Если не считать того, что пришлось пару раз быстро сворачивать, чтобы уступить дорогу конным воинам. Те неслись во весь опор и даже не подумали затормозить, наверное, могли и стоптать путников, если бы они не оказались достаточно проворными. Высшее сословие, блин. Или здесь до сословий ещё не додумались?
        Ещё встретили настоящий купеческий караван. Поезд, как здесь говорят, из семи телег. Житко степенно поздоровался, и оба каравана с трудом разминулись на узкой лесной дороге. Всё время, пока поезд оставался в пределах видимости, Вакула и Житко выглядели настороженными. Похоже, помочь расстаться с имуществом здесь могут не только разбойники, но и местные коммерсанты. Как говорится, медведь в тайге прокурор, и ничего не попишешь.
        Ехали весь день, но не очень быстро, чуть быстрее скорости пешехода. Остановились затемно, выехали опять рано утром.
        - А засветло добраться сумеем? - беззаботно спросил Данила, полагая, что уже знает ответ.
        - Вряд ли, - ответил Житко, - ну да это ничего страшного. Город уже рядом, нас и по тёмному времени пустят.
        - А вот это уже очень плохо, - враз посерьёзнел Данила и мысленно обругал себя. Надо было раньше узнать маршрут, может, удалось бы подогнать старосту, глядишь, и раньше в город приехали бы.
        - Чего плохого? - удивился Вакула. - Сказано же тебе - город рядом.
        - В том-то и дело. Перед домом или другим безопасным местом человек всегда расслабляется, успокаивается, тут его всякая шваль разбойная и поджидает.
        На полянке, где ночевали путники, повисла тишина.
        - А чужак дело говорит, - сказал один из деревенских.
        - Тихо ты, без тебя разберёмся, - оборвал его кузнец.
        - Делать нечего, - пожал скошенными плечами староста, - будем ехать. Куда деваться? Авось, пращуры оберегут.
        «Авось - это великое русское слово», - подумал Данила, нащупывая шнурок кистеня в рукаве и стискивая рукоять ножа, одолженного, а не подаренного, старостой на время поездки.
        Оказывается, наличие оружия на поясе, даже самого плохонького ножа, - признак мужчины. Конечно, куда более солидный признак - это гривна на шее. Гривна здесь что-то вроде денежной единицы и одновременно статусная вещь. Представляла она собой обруч из драгоценной проволоки, серебряной или золотой, который носился на шее. Как раз те самые штуки, которые видел Данила на молодых воинах, встретившихся ему на невольничьем рынке.
        Данила пока свою гривну не выслужил, и даже кистень с ножом у него были дарёные, но какие его годы. Он освободился из рабства и стал свободным без чьей-либо помощи, если не считать того, что в деревне Житко его накормили и вылечили. С другой стороны, Молодцов своё пребывание в этом удивительном мире не рассматривал как нечто необратимое. Вдруг есть какой-то способ вернуться? Или всё путешествие вроде какой-то временной петли: надо выполнить какое-то задание, как в квесте, и тебя вернут обратно? Только чем мир, в котором жил Молодцов, лучше теперешнего, в который он угодил? Да, там из него не сделают раба вроде как по закону, но не зря же умные люди говорят, что ипотека заменила крепостное право.
        Проблема в том, что всякий раз, когда Данила пытался обдумать своё невероятное перемещение, он скатывался в какую-то лютую шизофрению. Тем более что и обстоятельства не способствовали отвлечённым думам. Их караван подходил к самому опасному участку пути. Данила это кожей чувствовал.
        С каждым часом их неспешного путешествия напряжение нарастало. Колёса телег мерно поскрипывали, и Даниле ужасно хотелось подгонять кобылок, влекущих телеги. Но тощие животины и так тащили их с максимальной скоростью, а после полудня стало понятно, что засветло караван до города не доедет.
        «Птицы замолчали», - так о подобных ситуациях пишут в плохих романах. Но в том-то и дело, что птицы вполне себе мирно цвиркали, солнышко светило и травка зеленела. Никаких видимых признаков угрозы. А у Данилы по спине бежали мурашки и в животе холодело. У него было ощущение, что кто-то недобрый противным липким взглядом уставился ему в спину.
        Молодцов даже пару раз оборачивался. Осторожно, чтобы не заметили мнимые преследователи, но сам разглядеть в кустарнике по краям дороги никого не смог. Своими переживаниями Данила не стал делиться с попутчиками, те на него и так косились после слов, сказанных утром, и сами, похоже, испытывали сходные ощущения. А может, это просто было самовнушение, может, Данила и в самом деле на всех страху нагнал на пустом месте. Мда… выглядеть трусом и идиотом в глазах местных не хотелось, но Молодцов очень хотел ошибиться в прогнозах.
        Солнце коснулось верхушек деревьев вдоль тракта, и вскоре на него набежала тень.
        - Уже скоро, - сказал староста, а лошадки сами прибавили ходу, должно быть, учуяли запах человеческого жилья.
        Данила не успел обрадоваться. В скрип колёс вплёлся похожий, но другой звук, уже знакомый Даниле. Молодцов краем сознания смог уловить его, а тело на этот раз не опоздало, а само приняло решение. Данила на голых рефлексах кубарем слетел с телеги, уже в воздухе услышав звонкий щелчок и то, как над ним с шорохом пролетает смерть. Молодцов приземлился на подставленные руки, перекувырнулся, запоздало прокричал:
        - Враг!
        И увидел, как на него нападает заросший мужик с топором. В куртке с металлическими бляшками. Данила с колен метнулся в сторону и махнул наугад кистенем. Шнурок его оружия обмотался вокруг голени нападавшего. Тот на миг потерял Молодцова из виду, развернулся. А Данила ещё раз перекатился по земле и, вставая опять на колени, потянул захваченную ногу за собой, как рыбак, подсекающий рыбу. Разбойник от такого неожиданного маневра потерял равновесие, с воплем повалился на Молодцова, замахиваясь топором. Данила рывком начал подниматься, чтобы сократить замах возможного удара. А рука, опять будто сама, нащупала рукоять ножа и нанесла мощный удар. Нож вошёл точно между ног, с противным скрежетом проехался по кости.
        Топор разбойника больно ударил Данилу рукоятью в плечо - хорошо, что древком, а не лезвием. Сам разбойник дико заорал, плюхнулся спиной на землю и задёргался. Данила потянул нож, но тот увяз. Раздумывать времени не было. Молодцов аккуратно приподнялся над дёргавшимся разбойником, поднял оброненный им топор, попытался в темноте кустов разглядеть лучника. Услышал знакомый скрип, метнул топор на звук. Раздался щелчок, стрела пролетела над Данилой, а он сам с криком побежал к лесу. Увидел тёмную фигуру, прыснувшую за дерево, резко затормозил. Развернулся на пятках и бросился ко второй телеге, где от пятерых разбойников отбивался Вакула с двумя деревенскими. Втроём они были прижаты к борту. Один из разбойников уже взобрался на телегу, но кузнец так ловко орудовал оглоблей, что добраться до него пока не получалось. Именно пока, потому что из плеча у него уже торчал черенок стрелы.
        Данила подбежал к разбойнику, который взобрался на телегу. Но тот, гад такой, будто почуял удар, подпрыгнул, пропуская кистень под собой. Спрыгнул на землю и сразу нанёс косой удар. Один, второй и тут же - по низу. По ногам. Данила подпрыгнул, махнул кистенём, достал, но только вскользь. Каменное грузило только чиркнуло по шапке с металлическими заклёпками. Разбойник оскалился, не спеша начал наступать. Ух, ну и рожа у него - чистый помойный кошара, и морда так же изодрана.
        Данила стал отступать, не испугался - просто решил поймать свой шанс. Потом вспомнил про лучника за спиной. Развернулся полубоком, чтобы оставаться на линии с разбойником, и попробовал изобразить что-то вроде «качания маятника». Разбойника, похоже, это только развеселило. Тут Молодцов сообразил, что время играет на стороне его противника: Вакула, без вопросов самый сильный боец в их компании, вот-вот может пасть.
        «Интересно, как он там? Ни черта не разглядеть, только силуэты мелькают, и крики, - размышлял Молодцов. - Эх, была не была!»
        Решившись, Данила нарушил главную заповедь боя с оружием: бить всегда не по оружию противника, а по телу. Молодцов махнул кистенём издалека, изобразил удар. Разбойник небрежно защитился (ясно же, что не достанет), выставил топор на уровне лица. Наверное, рассчитывал, что кистень обмотается вокруг рукояти, тогда он ловко выдернет последнее оружие из руки Молодцова. Только Данила целил не в рукоять, а в обух. Кистень не обмотал его, а всего лишь захлестнул, после чего спружинил обратно. Молодцов чуть повернул кисть, вытянул вперёд руку и вытянулся сам. Кистень, послушный его воле, прочертил обратную дугу и заехал разбойнику точно в челюсть.
        «Кряп!» - разбойник без шума повалился на землю. Данила не раздумывая упал на него, ни на секунду не забывая о лучниках в лесу, выдернул из крепкой хватки поверженного врага топор. Быстро приподнялся и, размахнувшись, швырнул кистень. Куда-то туда, в мельтешение тел, где бился Вакула. Услышал глухой шмяк обо что-то, вроде попал. Вцепившись покрепче в незнакомое оружие, Данила в два прыжка - на телегу и с телеги - добрался до Вакулы. Спрыгивая, заорал:
        - Вакула, я свой!!! На, твари, бл…
        Молодцов замахал топором, на дурака, просто чтобы не подходили, уже понимая, что выстоять против ещё четверых разбойников с лучниками у них нет ни малейшего шанса.
        - Тикаем, хлопцы, - тонко завизжал кто-то.
        Данила не поверил своим ушам. Секунда - и все тени перед ним растворились в лесной темноте с еле слышным шелестом. Вскоре и этот звук пропал. Данила только успел заметить, как кто-то спрыгнул с мешком на плечах с телеги, на которой ехал Житко. Неужели правда всё закончилось?! Молодцов и сам не мог в это поверить, он уже почти примирился с мыслью, что это и правда… всё. Из враз ослабевших рук выпал топор. Данилу всего затрясло. Сердце в груди часто заколотилось, в голове и ушах застучала кровь. Молодцов прислонился к борту телеги и осел на землю, пытаясь хоть как-то справиться с дрожью. Голоса вокруг он слышал словно сквозь вату. Вдруг рядом задолбил кто-то кресалом, затрещали факелы, и свет от них озарил поле боя. Совсем близко валялся убитый разбойник. То, во что превратилось его лицо после удара дубиной Вакулы, чуть не вызвало рвоту у Молодцова. Спазм скрутил желудок, Данила отвернулся. Его ласково тронули за плечо:
        - Данила, ты как?
        Жёлудь. В одной руке факел, другая замотана окровавленной тряпкой.
        - Нормально, как другие?
        - Не очень.
        - Помоги, пожалуйста.
        Оперевшись, Данила поднялся на ослабевших ногах. Тут же увидел, как Вакула, держа дубину одной рукой, обрушил её на голову разбойника. Того самого, которому Данила вогнал нож в шейку бедра. Никаких угрызений совести или рвотных позывов Молодцов не испытал, потому что увидел, как на другой телеге лежит Житко с окровавленной грудью, а рядом - ещё один деревенский, убитый. Вокруг старосты крутились его ближние. Вдруг ещё живой? Данила поспешил к нему, Жёлудь за ним.
        Житко был жив, но всякому было понятно, что ненадолго. На губах у него пузырилась кровь, из раны на груди раздавался свист.
        - Жёлудь, Душан, нагнитесь ко мне. - Старик с трудом протянул руку. Жёлудь выполнил просьбу, староста прохрипел: - Главное, береги род!
        И что-то зашептал на ухо своему родичу. Меньше чем через минуту Жёлудь с окровавленной щекой поднялся. Его дядя, который ему был вместо отца, умер. Жёлудь посмотрел на Данилу полными слёз глазами, прошептал:
        - Пойдём, надо Вакуле стрелу из плеча вытащить.
        Молодцов, с трудом осознавая происходившее, смотрел на трупы старика и ещё одного деревенского парня. Люди, которые ему были больше чем друзья, которые спасли его, теперь мертвы, убиты. Из шока его вывел дробный стук. В свете факелов вдруг показалась грозно храпящая морда лошади, всадник в броне трубным голосом велел:
        - А ну, что здесь произошло, рассказывайте?
        - Не очень-то ты рад гостям, Радогаст. - На освещённое место вышел Вакула.
        - Вакула, ты?! - воскликнул воин в посебреном панцире и остроконечном шлеме. - А остальные, что с тобой, из твоей деревни?
        - Из моей, к посаднику мы ехали. Да вот видишь, как на твоей земле нас встретили.
        - Вижу, воронья сыть, Шишкоеда работа. У-у-у, выкормыш дохлой козы! Говорил я сотнику: надо эту тварь давно было изловить. Отрок! - гаркнул воин, и к нему подъехал молодой парень в круглом открытом шлеме и броне попроще. - Скачи в город, пускай сюда приведут собачек. И десяток Бурого пускай возьмут. Ничё, Вакула, мы за твою кровь спросим, и хорошо спросим. Слово даю.
        Отрок ускакал, а кузнец вежливо склонил голову:
        - Верю, Радогаст. Только нам теперь помощь нужна. Раненые у нас есть.
        - Помогут вам. Вижу, и тебя самого стрела задела, я её сам выну. Знаешь же: я в этом мастак. - Воин и двое его подручных спрыгнули с коней. - О! Да я вижу: проредили вы ватажку Шишкоеда.
        - Они бы нас самих проредили, если бы не воин среди нас.
        - Воин? Ну что ж, потом расскажешь. Показывай руку.
        Что было дальше, Данила помнил словно сквозь дымку. Его похлопали по плечу, сунули в рот фляжку, потом усадили на телегу и повезли.
        Ехали недолго. Молодцов запомнил противный скрип ворот, через которые его провели, ещё горький запах копоти и давно не мытых человеческих тел. Данилу усадили за стол и, кажется, предложили поесть. Кашу с мясом. Молодцов это тоже запомнил. Потому что мясо последний раз ел с месяц назад. На тех самых шашлыках у друга Кольки, до попадания в Древнюю Русь. Запил кашу Молодцов сладким компотом, слегка забродившим, и отрубился.
        Первое, что услышал Данила утром, что неподалёку кто-то горланил песню. Слов не понять, зато громко. Лужёные глотки орали так, что пыль с балок сыпалась. О, балки! Похоже на второй этаж. Молодцов встал с кровати, почесал вдруг зазудевшую спину - никак, блохи покусали или клопы. Сделал шаг и споткнулся о груду сложенного барахла. Кто-то оставил возле его кровати две горки старых шмоток. У стены, в изголовье, стояли топоры - тоже две штуки. Постелей в комнате было три. Через открытое окно дневной свет заливал нехитрое убранство. Данила почесал голову - на этот раз жест был проявлением задумчивости, а не деятельности паразитов - и, не зная, куда себя деть, решился выйти из комнаты.
        До этого он ночевал только в землянках или в сараях на невольничьем рынке. Правда, и в деревне у Житко Данила спал в основном на улице, а в деревенские землянки не совался. Всё по тем же причинам: духота, и вонь копоти, и блохи в тюфяках. На свежем воздухе, во вкусно пахнущем сене, спалось куда приятнее.
        К этому же дому можно было применить слово «хоромы»: высокие потолки, широкие коридоры, добротно подогнанные доски, резьба на наличниках и даже на дверных косяках. Осмотрев комнату и коридор, Данила выглянул в окно. Увидел внизу ровный двор, окружённый высоким крепким забором. И десяток парней, рубившихся друг с другом на деревянных мечах в раскладе семь на три.
        «Ё-моё, - подумал Данила, - так это я в княжий терем попал! Нет, стоп, как его, - Молодцов хлопнул себя по лбу, - о, детинец! Как я сюда только угодил? Ни хрена не помню. Эк меня крутило после схватки. Реакция на стресс, по ходу. Ничего не помню: как везли сюда и саму драку тоже - только урывками».
        Данила вздрогнул: у него перед взором всплыли, как фотографии, картины боя. Рожа оскалившегося разбойника, Вакула с оглоблей, кистень, захлёстывающий обух топора. И свист клинка в сантиметрах от его ног. А потом он вспомнил, что стало с лицом разбойника после удара Вакулы, и его чуть не стошнило.
        «Так, отбой всем плохим мыслям. Я победил, значит, я молодец. А я реально победил, завалил двух крутых парней. И повезло мне неимоверно. Ну и отлично. Ладно, как-нибудь в другой раз всё получше вспомню, в жизни пригодится. А пока надо исследовать эти… хоромы».
        Данила спустился по лестнице в комнату, напоминавшую нечто среднее между столовой и пиршественным залом. За широким столом сидели и орали песню пятеро седых, но вполне ещё крепких мужиков. На Молодцова - ноль внимания. И это его, по правде сказать, обрадовало.
        Данила решил выйти на улицу и поискать своих, заодно и выяснить, что же случилось вчера и где это он оказался. Шум от учебной драки здесь был гораздо громче, чем в комнате. Будто табун лошадей по деревянной мостовой скакал. Десять парней в кожаных доспехах отчаянно молотили друг друга деревянными мечами уже больше минуты. Причём никто из тройки оборонявшихся до сих пор не выбыл из игры. Неподалёку бдил за боем воин, одетый, несмотря на припекавшее солнышко, в кольчугу. Его длинные усы спускались ниже подбородка и были выкрашены в синий. Варяг.
        Данила сглотнул, поборол неприязнь и подошёл к воину, но не успел открыть рот.
        - Своих ищешь? - спросил тот.
        В руке он держал непонятную деревяху, которую обстругивал ножиком, притом не глядя - всё его внимание было сосредоточено на молодых воинах. Ножик так и мелькал, как крыло бабочки, только стружка на землю сыпалась. Молодцов утвердительно кивнул.
        - Жёлудь поехал тризну справлять по старосте. Вакулу у Груни в харчевне подожди, дело у него к тебе.
        «Ах ты, - встрепенулся Данила, - Житко, помер старик. Жалко, хороший мужик был. Скольким я ему обязан. Царствие ему… блин, он же язычник. Он что, тогда в ад попадёт? Да не… Бог не дурак, разберётся, кого куда отправлять».
        - А Груня эта где?
        - Выйди из ворот и иди прямо, не ошибёшься.
        - Спасибо!
        Данила поблагодарил неприветливого варяга и не без облегчения вышел за ворота детинца. Снаружи город оказался довольно шумным, тесным и вонючим. На единственной улочке едва могли разъехаться две телеги, по бокам теснились подворья, окружённые крепкими заборами, из-за которых слышался собачий лай. Улочку вдоль и поперёк устилали коровьи лепёшки, так что запах был соответствующий, хотя с вонью канализации или «химии» в промзонах, конечно, не сравнить. К запаху навоза Данила так и вовсе приноровился.
        Народ возле детинца в основном жил богатый. Люди, встречавшиеся Молодцову, по здешним меркам одеты были прилично. Да и не по здешним. Ткани натуральные, ручной выделки, за одну только крашеную рубаху на родине Молодцова могли полштуки баксов отдать.
        А у каждого имелись ещё и драгоценности, которые он цеплял на себя, чтобы показать, насколько он уважаемый человек. Тут Данила сообразил, что вид у него совсем непрезентабельный: фуфайка с дырами на локтях, джинсы с пузырями, только и статуса, что дарёный нож на поясе. Впрочем, ножа было достаточно, никто Молодцова не задирал, не оскорблял, а сам Данила и не думал нарываться. По Правде он - свободный мужчина. Но согласно здешним понятиям, изгой - человек без роду и племени, лишённый поддержки родных, чужак к тому же. А что тут делают с чужаками, Данила хорошо знал.
        Холопов и челяди в железных и кожаных ошейниках он повстречал тоже немало. Предаваясь не очень весёлым воспоминаниям, Данила подошёл к плетёному навесу, под которым сидело человек пятнадцать мужиков. Ели все, судя по запаху, кулеш с мясом. Наверное, это и была харчевня. Столами и стульями здесь служили деревянные пеньки, официанток не наблюдалось. Ели все из одного котла, а пили из разных кувшинов.
        - Доброго дня! А здесь харчевня Груни? - громко осведомился Данила.
        - А тебе что за дело, чужак? - вскочил из-за стола низенький мужичок, рыжий, бородатый, как и все присутствующие.
        Данила и сам изрядно оброс за время своих скитаний, но, видимо, недостаточно сильно.
        - Тише ты, Баламут, это ж тот самый молодец, за которого просил Вакула.
        Из-за сооружения, напоминавшего прилавок, выскочила дородная баба в «рогатой» шапочке, подбежала к Даниле.
        - Не слушай их, - защебетала она, взяла под руку Молодцова и повела к свободному столу. - Идём со мной, молодец. Здесь посиди пока, а я есть принесу, медок хмельной. А Вакула скоро придёт. Сказал: солнце зенит не перекатит - обернётся.
        Даниле принесли полную миску каши, поставили кувшин - судя по запаху, с чем-то хмельным. Молодцов ел в гордом одиночестве, посетители на него косились, но дальше взглядов дело не пошло. Он, к своему удивлению, съел всё и даже выпил сладковатую бражку, которая пришлась ему по душе. Он всегда был сладкоежкой, а тут со сладостями наблюдался дефицит. Вакула вернулся, когда Данила уже больше часа маялся бездельем. Хмурый, чернее тучи, рука на перевязи, но признаков слабости кузнец не выказывал. Уверенно прошагал всю харчевню, сел рядом с Данилой.
        - Груня, принеси ещё мёду, - первым делом гаркнул он и пояснил: - Старого мы проводили, теперь надо бы и нам с тобой тризну справить.
        Хозяйка харчевни принесла ещё кувшин той самой сладковатой бражки и молча удалилась. Вакула плеснул мёд по глиняным кружкам, отлил чуть-чуть прямо на пол. Данила удивился, но повторил все действия кузнеца. После чего они выпили стоя, а потом сели и допили весь оставшийся кувшин. Ни слова не говоря. А о чём ещё им было говорить? Данила Житко, считай, не знал, по идее должен был рядом с ним быть, а в результате - оставил старика одного. Ничего уже не вернёшь.
        - Жёлудь завтра торговаться будет. Тебе долю выделит, - начал Вакула.
        - С чего?
        - Как с чего? С товара, который продаст. Мы же, считай, благодаря тебе отбились.
        - Да не надо мне ничего… - Данила увидел взгляд Вакулы и осёкся: - Прости, друг, не хотел обидеть.
        Кузнец кивнул: забыли, мол.
        - И ещё добычу с татей я тебе в комнату отнёс.
        - Добычу?!
        «Вот что за шмотки в комнате валялись!» - понял Молодцов.
        - Ну да. Ты же двух татей положил.
        - Погоди, но добил-то их ты?
        - И что с того? Главное ты сделал, а добить негодника - много ума не нужно.
        - Ну спасибо, конечно. Только, Вакула, я же должен был рядом с Житко оставаться, возле его телеги. А я ушёл, и из-за меня их всех там убили.
        - Не казнись, - ободрил Вакула, - ты сделал всё, что мог. И поступил правильно. Если бы нам на помощь не пришёл, тебя бы и убили. А так тати сразу телегу грабить принялись и только потом занялись нами. Кто оплошал, так это я. Не ожидал, что их так много будет. Почитай, восемь человек, и ещё лучники.
        Кузнец тяжело вздохнул.
        - Но, значит, так богам было угодно, вспять уже ничего не воротишь. А я вот что тебе хочу сказать, Даниил, живы мы благодаря тебе остались. Бился ты за нас, хотя не рода нашего. Мог бы и сбежать, в темноте тати за тобой бы не погнались. Но ты остался. Храбрый ты муж, Даниил, и должен я тебе, крепко должен. А я в должниках ходить не люблю. Сказывай, что хочешь. Чем смогу - помогу.
        Молодцов сперва был ошарашен. Каким же всё-таки мужиком оказался этот кузнец! Ну, или мужем, по-здешнему. Кто для него Данила? Да никто, безродный чужак, которого никто в грош не ставит. Вакула запросто мог шепнуть посаднику, что он с разбойниками заодно, и Молодцов тут же в колодках бы оказался. Но нет, Вакула и долю с товара выделил, и добычу и теперь говорит: проси что хочешь. Такими друзьями дорожить надо! Не такие уж и плохие люди здесь живут, как решил сперва Молодцов. Но предложение Вакулы он принял всерьёз - задумался, чего же ему здесь больше всего не хватает. Не хватало многого, но в жизни всегда так: есть мишура, за которую не стоит горбатиться, а есть главное, ради чего стоит жить. И Данила понял, чего же он на самом деле хочет.
        - Драться хочу научиться. Биться как варяги или даже лучше. Я многое умею, ты же видел, но этого мало. А я способный, я чему угодно научусь и пахать буду как никто. Всё, что хочешь, за учёбу отдам: всю добычу, всё оружие, только найди наставника мне. Помоги, Вакула, а? И тогда я у тебя в должниках буду.
        Кузнец насупил мохнатые брови, задумался. Даниле даже показалось, что он немного огорчился. Потом Вакула кивнул:
        - Будет так. Научат тебя воинскому искусству. Кого нужно, я найду, но дальше уже от тебя зависит, как стараться будешь.
        - Ага, не сомневайся, стараться буду! Спасибо! - с жаром выпалил Молодцов.
        - Потом поблагодаришь. Дело это небыстрое, лучше с утра начинать. Переночуешь у меня на подворье. Вещи и добычу можешь не забирать: я мальца отправлю, он всё принесёт. Ну всё, пошли, дел и вправду много.
        Вакула жил не в самом городе, а на окраине, за крепостной стеной. Должно быть, кузнечное дело считалось «опасным производством», и его выносили подальше от жилых построек. Во дворе имелось солидное хозяйство: куры, козы, лошадь. Пара здоровенных кудлатых псов приветствовали хозяина радостным лаем, от которого у Молодцова сердце в пятки упало. Псины, впрочем, к нему отнеслись вежливо, обнюхали и больше докучать не стали. Ещё встречали Вакулу две девицы. Как оказалось, обе они были его жёнами. Попастые, сисястые, румяные, как яблочки, у обеих волосы собраны под покрывало. Одна была постарше, Данила навскидку дал бы ей лет тридцать, другая - совсем молоденькая, не старше восемнадцати. Вакула их почему-то не представил, расцеловался с ними, потом пообнимался с малышнёй - к нему подбежали четыре ребятёнка дошкольного возраста.
        После обязательного ритуала Даниле дали попить. Вакула наказал жёнам заботиться о его друге как о родном брате, а сам тут же отправился по своим делам со двора. Данила даже несколько растерялся от такого поведения.
        Вежливо отказался от предложения поесть, сказал, что не голоден и вообще ему ничего не надо, так что женщины могут заниматься своими делами. И женщины занялись, а дел этих было до хрена и больше. Молодцов же лоботрясничал. Ничего нового он на подворье не увидел, разве что оно было побогаче, чем другие виденные им деревенские дома. Даже побогаче, чем у старосты Житко.
        Единственный интерес для Молодцова представляло приземистое сооружение с обмазанными глиной стенками. Наверное, та самая кузница. Но дверь в неё была не просто закрыта, а ещё и подпёрта здоровенным булыжником. Данила счёл, что гостей там не слишком привечают.
        «Промышленный шпионаж тут, что ли?» - подумал он.
        В общем, Молодцов присел на брёвнышко и принялся смотреть, как домашний пёс Вакулы грызёт кость. Данила бы помог вкалывавшим девушкам, но, во-первых, мало понимал, чем они занимаются, а во-вторых, он уже знал, что для мужчины заняться женским делом - небывалый позор, а выставлять себя дураком не хотелось.
        Вакула явился только к вечеру. Вместе с тощим вихрастым пацаном, который тоже был его сыном. Парнишка нёс на плечах здоровенную котомку.
        - Договорился, - радостно объявил Вакула, - завтра пойдём, определим тебя к одному важному мужу. А ты пока раздевайся, тебе переодеться надо.
        В котомке оказались вещи убитых разбойников. При мысли, что их придётся напяливать, Данила скривился, но вещи оказались уже отстираны, и один из разбойников вполне походил на Молодцова габаритами. Впрочем, тут у всех вещей размер приблизительный. Данила скинул свои шмотки, надел льняную рубаху с мелкой вышивкой по вороту, натянул штаны. Подпоясался тонким плетёным поясом. На поясе уже висел нож, больше и лучше того, что одолжил Житко. Данила прикинул: в руке лежал хорошо. Вакула сказал, что и другой нож он может забирать. Последними Молодцов надел сапоги убитого разбойника. Мягкие поршни отличались друг от друга только тем, что в одном их них лежал в кармашке нож. А так разницы между правым и левым не было. Вакула выбрал из добычи секиру получше и вручил Даниле. Тот приосанился, принял боевую стойку, спросил:
        - Ну как, хорошо?
        - Хорош, - одобрил кузнец.
        - Ой, хорош, молодец, - всплеснула руками младшая жена Вакулы.
        - Молодец, на-ка, лови. - Вакула бросил Даниле кожаный мешочек.
        - Что там?
        - Серебро. Теперь твоё серебро.
        - И много?
        - Хватит, чтобы седмицу у Груни гулять. Но тебе гулять у неё не придётся. Ты занят будешь. Уж поверь мне.
        Данила шёл на встречу в своём новом наряде, прикинутый по местной моде. Когда он вновь утром оделся, с ним что-то произошло, будто какая-то давно знакомая и привычная его часть отпала, а взамен появилось нечто иное. Новая одежда несла с собой отпечаток другого времени, другого мира. Молодцов даже испытал порыв сбросить разбойничьи шмотки и одеться в свои, пусть и рваные, джинсы с майкой, но вовремя взял себя в руки. Данила упрятал весёлого паренька из двадцать первого века внутри, заключил в оболочку, а снаружи стал тем, кем его видели другие: молодым мужчиной, изгоем, извергом, как-то умудрившимся убить двух разбойников.
        Солнце пробивалось сквозь частые сосны, растущие на холме, где стоял Бродов. Было раннее утро. Довольно холодное, так что пар шёл изо рта. Всё в городе покрывал тонкий слой росы. Народ только начал просыпаться, а Данила уже топал с Вакулой к местному причалу, где ему предстояло встретиться с возможными работодателями.
        Данила изрядно мандражировал. Всё-таки разбойник есть разбойник: голытьба, гопник, если по-простому. А тут вроде как профессионалы, солидная компания. Да и не умел Молодцов работать со здешним оружием: щитом, топором и прочим. Кистенём вот только немного.
        - Зря ты мне не дал немного с секирой потренироваться, - сказал он Вакуле, имея в виду трофейный топор, который теперь висел на поясе. - Утро только, помахал бы немного оружием, руку хотя бы приноровил. А твои друзья подождали бы, ничего с ними не случилось.
        - Крицу с одного удара в меч не выкуешь. Коли не умеешь ты секирой биться, так за одно утро не научишься. А с Воиславом мы не в друзьях. Дела торговые у нас с ним. Но муж он честный и воин, каких поискать. Зря, что ли, такое имя носит и, считай, почти дружину себе сколотил обережную.
        «Ага, воин славный, а подрядился купцов охранять», - подумал Молодцов, но вслух не сказал, только буркнул:
        - Дело твоё.
        Пристань только пробуждалась и готовилась к тяжёлому торговому дню. Впереди осень, а с ней князья дань начнут собирать, потом торговать ей будут, купцы из южных походов вернутся, свои товары обратно на Север повезут - и всё по большой воде, когда от осенних дождей Днепр разбухнет. Реки здесь вроде автотрасс со своими развилками, мостами-волоками (где корабли специальными приспособлениями из одной реки в другую перетаскивают), гаишниками (князьями да боярами), гостиницами и прочим. Словом, жил торговый путь «из варяг в греки», как окрестил его летописец, своей жизнью постоянно. Но особенно яростно бурлил осенью и по весне.
        Компания, к которой привёл Молодцова Вакула, расположилась на самом причале. Рядом был пришвартован широкопалубный крепкий корабль, осадка которого говорила о предельной загруженности. Десять мужей разного возраста вольготно устроились на тюфяках, уложенных близ ладьи, и о чём-то весело болтали. Одиннадцатым был тот самый Воислав - главарь ватаги купеческих охранников-обережников. Он стоял спиной к Вакуле и Молодцову, уперев руки в боки, а когда они подошли, повернулся.
        Данила сразу же ощутил неприязнь: Воислав был варягом. Его усы пусть и не свисали ниже подбородка, но были выкрашены синим. Сам воин одежды выше пояса не имел, утренняя прохлада его ничуть не смущала. Его торс был словно свит из сплошных мускулов и жил, украшен татуировками и несколькими шрамами. На широком поясе висели кошель, пара ножей и несколько бытовых приспособлений вроде шила. Пояс даже сам по себе стоил немало, учитывая вес серебра на нём в виде бляшек и вышивки. На вид Воиславу можно было дать лет тридцать - тридцать пять. Взгляд выдавал в нём безусловного лидера, привыкшего отдавать приказы. Волосы у него были русые, густые, лицо красивое, чистое, только на подбородке один шрам.
        Оп-па, а на шее, кроме витой гривны, висел христианский крестик. Данила настолько удивился, что даже не знал, как реагировать, вместо него выступил Вакула:
        - Здрав будь, воин славный, хоробр, гроза недругов, - сказал он с коротким поклоном.
        - И тебе привет, кузнец, мастер почётный. - Кивок Воислава был ещё незаметнее. - Это с тобой тот, о котором ты мне говорил?
        - Он. Зовут Даниил. Бился вместе со мной с разбойниками. В сече лют.
        - Да? А чего он сам молчит? Язык прикусил?
        - Я… - растерялся Молодцов.
        - Нездешний он, обычаев не знает, поэтому я за него и прошу.
        - Спасибо, Вакула. - Данила смело вышел вперёд. - Здрав будь, Воислав, я правда не знаю обычаев и не знаю, как к тебе учтиво обращаться. Не взыщи. Я пришёл к тебе за помощью. Научи меня правильному бою. Я за это всё, что есть у меня, отдам, биться буду рядом с тобой и пойду, куда ты укажешь. Хоть в огонь, хоть в воду. Только слово скажи.
        - О как! - Воиславу речь явно понравилась. - Есть-то у тебя немного, но вижу, что парень ты смелый и двух татей одолел в раскладе два на одного. Толк из тебя может быть. И Вакула за тебя просит, а он муж уважаемый. Но сперва посмотрим, каков ты в деле. Будим, дай ему щит и палку и сам тоже возьми.
        Данила вздохнул: на сладких речах втереться в ученики не прокатило. Теперь придётся биться, а результат такого поединка был уже очевиден.
        Будим, светловолосый безусый паренёк, подхватил щит, ловко поддел ногой другой. Данила поймал брошенные ему щит и палку в полметра длиной.
        - Ну, давай, - сказал молодой воин и прикрылся щитом.
        Оба противника закружили по пристани, стремясь зайти друг другу сбоку. Данила сразу сообразил, что работать на дистанции - бесперспективный вариант, осталось только прорываться в привычную для него зону - в ближний бой. Он сымитировал резкую атаку справа, а сам прыгнул вперёд, выбрасывая щит, стремясь им снести, как тараном. Будим тут же среагировал, ушёл с линии атаки. Данила, приземлившись, сразу прыгнул вбок, чтобы избежать ответного удара. Успел.
        Развернулся, подставил щит, по которому тут же прилетело. И сразу обидно прилетело ещё раз - пониже коленки. Данила зашипел от боли, немедленно сделал выпад прямо в лицо противника. Тот играючи парировал щитом и сам атаковал в ответ. Данила отпрыгнул дальше, чем следовало, и резко сократил дистанцию до более-менее безопасной. В том-то и дело, что более-менее.
        Будим поразительно быстро атаковал, Данила еле успел пригнуть голову, сразу же опустил щит, защищая голени. Ему пришлось отступать. Пользуясь преимуществом в росте, он старался отходить, пропускать противника мимо себя. Выходило не очень.
        Будим чувствовал дистанцию великолепно и уже начал играть с Данилой - наверняка подготавливал какой-нибудь эффектный приём, чтобы красиво закончить бой. Данила это сразу почувствовал, разозлился (в первую очередь на себя) и, заблокировав «оружие» партнёра, выщелкнул мощнейший удар ногой, пяткой вперёд.
        Прямо в щит соперника. И попал точно под умбон, да так, что доска щита треснула. Будим от неожиданности даже отступил на шаг, а Данила с криком рванулся на него, уже не думая о защите, лишь бы как-то достать. Остановил его мощный окрик:
        - СТОЙ! - будто из колонки рядом ударили басы.
        Данила замер.
        - Будим, положи щит, - приказал Воислав - отрок незамедлительно подчинился - и уже Молодцову: - И ты тоже. Слыхал, ты с кистенём умеешь обращаться?
        - Ну да.
        - Покажи.
        Данила выудил из рукава своё оружие, попробовал им выполнить пару ката для нунчаки, подогнав под специфику оружия. На взгляд Данилы, получилось достойно. Воислав только повёл усами.
        - Вижу секиру у тебя на поясе. С ней что можешь?
        Данила, вспомнив весь свой опыт работы с оружием, попробовал выполнить сдвоенный веер по разным уровням, держа топор двумя руками. Воислав прищурился:
        - Думаю, толк из тебя будет. Иди, забрасывай вещи в лодью, мы сегодня отплываем. Вакула, отойдём пока, поговорим.
        Данила, не веря своему счастью, подхватил рюкзак с пожитками и вбежал на корабль. В это время его новый командир и старый, можно сказать, друг общались.
        - Странный он, - сказал Воислав.
        - Что есть, то есть.
        - Говоришь, на кулачках ловко дерётся?
        - Ловко, уж поверь мне.
        - А с оружием не мастак. Хм… Вроде действительно не мастак, а если присмотреться, то… Точно не навь?
        - У него крест висит, такой же, как у тебя.
        - И он крестился?
        - Ну да.
        - А молитвы какие-нибудь читал?
        - Ты что, Воислав, откуда же я знаю ромейские молитвы?
        - Ладно, Вакула, урядились мы с тобой по ладу. Весной прибыток привезу, серебром или товаром каким ценным. Ну а ежели убыток, то пополам.
        - Убытка не будет, ты удачливый.
        - На будущий год поглядим. Удачи тебе, кузнец!
        - И тебе, Воислав!
        Глава 3
        Походная учебка
        Очень скоро ладья, ласково названная «Лебёдушкой», отшвартовалась от причала. Молодцову указали на его скамью, он кинул под неё пожитки, сам уселся сверху и принялся ворочать веслом. Грести он умел, но делать это трёхметровым веслом против течения было трудно и непривычно. Через полчаса такой работы спина одеревенела, а на руках вздулись кровавые мозоли. Спасибо, напарник по скамье одолжил перчатки - весло они ворочали вдвоём с молодым добродушным парнем по имени Ждан. У него были соломенного цвета волосы, подстриженные под горшок, крупный мясистый нос, широкий улыбчивый рот и голубые глаза. Точный возраст Ждана было трудно определить: выглядел он как заматеревший срочник-первогодок, но это вовсе не означало, что парню уже стукнуло девятнадцать. В этом времени дети взрослели рано, и парню вполне могло быть и шестнадцать, и даже пятнадцать лет. А напрямую у Ждана Данила спрашивать не решился - мало ли как он к этому отнесётся.
        Они сидели в центре семипарной ладьи, на самом удобном месте - передние и задние вёсла были длиннее, и грести ими было заметно тяжелее. А Данила и так справлялся с новой для него задачей еле-еле.
        Тем не менее за время совместной гребли Молодцов смог кое-что узнать у Ждана. Парня в дружину Воислава взяли только этой весной, но он уже успел побывать в серьёзной стычке: наскочили на них полторы луны назад какие-то степняки. Отбились без потерь, лишь двоих ранило. Сами воины нанялись к купцу Путяте, тот был знатный путешественник, наверное, от этого и имя получил. У купца имелось три корабля, два были сейчас в Киеве, а «Лебёдушка», на которой плыл десяток Воислава, - третий. Купец хотел сбыть остатки товара немного севернее Киева.
        Торговал Путята не с Царьградом, а с ляхами и уграми.
        Кто это такие, Данила не знал, но понял, что живут эти народы к западу от Руси. Сторговавшись, поплыли они по Орше, по землям дреговичей, у них же и шкурок ценных докупили.
        В Киеве или в другом городе Путята эти шкурки продаст (цены сейчас на меха держались хорошие), закупится южными товарами: бархатом, аскамитом, батистом, вином, сосудами стеклянными, изюмом и многим другим, что имеет спрос на севере, и отправится с этим добром в Новгород. Там продаст или обменяет на те же меха, воск, кость или иной другой товар - у севера свои богатства. И весной они отправятся в обратный путь.
        - Или Путяте вожжа под хвост попадёт, и он ещё куда вздумает ехать. Вот ведь купец! У нурманов дважды в плену бывал, степняки ему чуть шкуру не содрали, в Царьграде за долги в яме сидел, а видишь, всё как крутится - и только в пузе жиреет, чисто бобёр.
        - Смена! - крикнул кормчий.
        Данила, едва скрывая радость, предоставил право выгребать против течения следующей паре. Ладья за один день спустилась вниз по реке и вышла в Днепр. Всего на ней плыло человек двадцать пять, включая приказчиков Путяты и его слуг. Гребли вместе: и купцовые люди, и воины. Все, кроме Воислава и ещё одного седого белоусого воина с обветренным лицом. Тот вместе с командиром - батькой, как называл Воислава Ждан, - стоял на корме и держал с ним по очереди кормило - руль корабля.
        - Вуефаст Однорогий, слушай его внимательно, - посоветовал Ждан и вгрызся в чёрствую лепёшку с мясом.
        Хруст от его челюстей стоял - будь здоров, будто в мясорубку орехи запихали. А в фильмах ещё показывали, что в средние века у всех зубы были гнилые.
        Остальные бойцы ватаги Воислава на контакт шли не особо. Оно и понятно: Данила пока для них даже не салага, а так - балласт, его ещё обучить надо. Но относились уважительно, не понукали, не оскорбяли, говорили, что Молодцов должен делать, он исполнял.
        Данила успел три раза смениться на гребной скамье, прежде чем их батька увидел на берегу подходящее место для ночёвки.
        - К берегу! - скомандовал он. - Левый борт, суши вёсла!
        Ладья осторожно подошла к высокой песчаной круче. Большая часть экипажа поднялась по тропинке наверх, только двое приказчиков остались дежурить на корабле.
        Наверху оказалась просторная полянка. Это место было единственным удобным для стоянки, а вокруг на десятки километров рос густой лес. Закатное солнце освещало красным бескрайний зелёный океан.
        «С ума сойти! Неужели когда-то здесь, в Европе, росла такая… тайга», - подумал Молодцов.
        - Даниил! - окликнули его.
        Молодцов обернулся: сам Воислав!
        - Пойдём поратоборствуем.
        Данила только кивнул, подхватил трофейную секиру и последовал за батькой. Они чуть отошли от бивака, в лесок, должно быть, чтобы не смешить новых Даниловых товарищей.
        Воислав остановился, повернулся к нему лицом. На этот раз варяг был одет в белую рубаху с вышивкой, за спиной висел щит.
        - Ну что ж, отрок, прозвище у тебя какое есть?
        - По отцу я Дмитрий, а прозвище… нашу семью все Молодцовыми называют.
        - Как-как?
        - Молодец я.
        - Хорошее прозвище. - Усы Воислава слегка приподнялись в усмешке. - Как думаешь, почему я тебя к себе взял?
        - Я бьюсь хорошо.
        Воислав захохотал, громко и от души. Но смех быстро оборвал.
        - Бьёшься ты лучше бабы с тяпкой, но всё равно погано. Думай ещё.
        - Я двух разбойников убил.
        - Татей убить - дело нехитрое, смерды, бывает, тоже справляются, со страху-то.
        - Ну тогда не знаю. Наверное, потому что Вакула попросил. - Данила изрядно расстроился, он-то думал, что в нём увидели крутого бойца, пусть и неопытного, а ещё, может быть, талант.
        - Если б ты был поганый боец, я бы тебя не взял. И слово Вакулы не помогло б. А взял я тебя, потому что увидел основу. И такую, какая не у каждого воина бывает. Ты спину правильно держишь, ноги, двигаешься хорошо. И противника своего тоже чуешь. Это, может, не полдела, но для воина - умение наипервейшее, без этого воина нет. Ну и храбр ты. Видимо, и правда у тебя на родине так странно бьются.
        Воислав пронзил Молодцова острым взглядом, тот постарался сделать лицо максимально открытым и честным. Выражение получилось скорее испуганным. Губы Воислава опять тронула усмешка.
        - Ладно, ты это положи пока, она тебе не понадобится, - сказал батька, имея в виду секиру. - Начнём с главного. Ты как, устал?
        - Устал, - не стал кривить душой Данила.
        - Ну и хорошо. Тело лучше запоминает, если оно усталое. И двигаться ты будешь не как смерд на гулянке, а так, чтобы силы свои беречь, ну и бить тоже. Поэтому лови. - Воислав бросил щит.
        Данила рассчитывал взять в руки что-то похожее на римский скутум: большой прямоугольный тяжёлый кусок дерева, но ни фига. Круглый выпуклый щит варяга оказался очень лёгким. Сделан он был совсем недавно и неказисто, не имел железной окантовки, видно, специально для тренировок. На внутренней стороне имелась вертикальная планка, за которую полагалось щит удерживать. Удерживать в кулаке, что характерно. Мда… щит хоть и лёгкий, а подержи его в согнутой руке минут десять - враз поймёшь, как тяжело стать воином. А ведь ещё удар отбивать полагается.
        Пока Данила примерялся к щиту, Воислав направился к ближайшей ели, сорвал с неё веточку попрямее, очистил.
        - Сейчас я тебя буду бить, а ты будешь отбиваться щитом.
        - Без меча?
        - Без него. До меча тебе ещё далеко. И помни: если я глаз выстегаю, другой ты себе не найдёшь.
        Следующие минут десять Данила пытался прикрыться от молниеносных ударов по разным уровням. В том числе и колющих. Если тупая деревяха колет в бедро, пусть и сквозь штаны, - это очень даже больно. Но наставник жалел Молодцова и в последний момент ослаблял удар.
        Данила работал щитом, стараясь вспомнить небольшой реконструкторский опыт. Помогало слабо - в реконструкции щит больше используется как оружие нападения. В итоге Молодцов зафиксировал щит в одном положении на руке и двигал им вниз или вбок, в зависимости от направления атаки, стараясь максимально снизить амплитуду движений. Воислав, заметив изменения в тактике ученика, вдруг саданул ногой по нижнему краю щита, и этот самый край заехал Даниле точно в бедро.
        - Щит дальше держи и чуть ниже, - прокомментировал наставник и продолжил избиение, сопровождая его комментариями по технике.
        Когда у Данила отказала левая рука и щит соскользнул на землю, Воислав скомандовал:
        - Возьми в другую руку.
        Когда уже и сам Данила без сил осел на травку, наставник сказал:
        - Ну, хватит на сегодня.
        И сломал о колено еловую ветку, уже третью по счёту. Предыдущие две он сломал об ученика. Потом помог Даниле подняться, принял у него щит, довёл до лагеря, где ели дружинники.
        - Будим, Ждан, помогите спуститься Даниилу к реке. Пусть всполоснётся, а потом сюда идёт, поест.
        Бойцы без вопросов выполнили приказ батьки, а сам Воислав шепнул пару слов Вуефасту. Они тоже касались Данилы, но Молодцову было уже всё равно. В конце тренировки он уже мечтал о возвращении на невольничий рынок - там над ним хоть так не измывались. После купания Данила немного ожил, а отведав из общего котла наваристую кашу с маслом и мясом, уже подзабытым на вкус, переменил своё решение о возвращении в рабство.
        Тем более что от взглядов бойцов Воислава, куда более тёплых, чем утром, у самого Данилы потеплело на душе. Он понял, что стал среди них своим. Пусть ему ещё предстоит завоевать достойное место в дружине и уважение соратников, но у него это получится. Лишь бы его Воислав хорошо учил.
        После того как дружина закончила с кашей, батька определил, кому в какую очередь сторожить лагерь. Даниле досталась первая, самая лёгкая, смена. А с восходом, когда, проснувшись, он ощутил боль в каждой (без преувеличения) клеточке тела, ему снова дали поблажку - разрешили не грести в первую очередь.
        К полудню «Лебёдушка» поднялась вверх по Днепру на несколько километров, пока не пристала к Вышгороду. Здесь уговорились встретиться с Путятой и определиться с дальнейшими планами. Данила чаял надежду, что ему удастся побродить по большому городу уже не в качестве раба: сходить на рынок, посмотреть на товары заморские. Интересно же!
        Команда ладьи почти в полном составе в город и отправилась - развлекаться, скорее всего. Молодцов думал примкнуть к ним, но не тут-то было. Воислав оставил на ладье Ждана и велел тренировать Данилу по хорошо знакомой ему системе: один нападает с палкой, второй обороняется только щитом.
        Ждан, тоже надеявшийся на отдых в городе, гонял Молодцова с особым усердием. А под вечер вернулся Воислав, велел Молодцову и Ждану повторить упражнение, посмотрел на это и изрёк:
        - Ждан, что ты его гладишь, как корову стельную? Ты и сам должен удары отрабатывать, руку набивать. Это и для тебя учёба. А ты, Даниил, много задом вперёд бегаешь - в строю так не походишь. Ну, дайте-ка мне палку. Теперь ты должен стоять на месте, только уклоны в стороны делать. От ударов в ноги или щитом защищайся, или прыгай. Начали!
        И, приняв от Ждана палку, Воислава атаковал в таком темпе, что Молодцов только успевал подпрыгивать. А щитом закрываться не успевал. Прям как на скакалке. Только скакалка - она стеганёт по ногам больно, но терпимо, а если палка звезданёт, то разнесёт ногу в кровь.
        Когда у Данилы после очередного прыжка разъехались ноги, Воислав остановил тренировку:
        - Отдохни пока. Вы со Жданом в эту ночь дежурите, чтобы с ладьи кто чего не спёр.
        На следующее утро Молодцов, наконец, увидел своего нанимателя. Тот прибыл на оставшихся двух кораблях с пятью воинами из ватаги Воислава.
        Путята был похож на большинство купцов, уже встретившихся Молодцову: пузатый, пегобородый, в дорогих одеждах, увешанных золотыми и серебряными украшениями. Даниле Путята скорее напоминал эдакий мячик, колобок. К одному подскочил, о чём-то поговорил, оба засмеялись, к другому - и так купец обошёл чуть ли не каждого на пристани. Почтил своим обществом Путята и Молодцова. Подошёл, сверкнул заразительной улыбочкой:
        - Тебя, что ли, Воислав к себе в дружину взял?
        - Ну да. - Данила кивнул.
        - Что ж, мне ладные молодцы нужны, будем вместе плыть. Сдюжишь поход - в убытке не останешься.
        Путята опять улыбнулся и помчался по своим делам. Объёмистый живот он носил легко и гордо. Ждан шепнул Молодцову, что он и на мечах недурён помахать. Вот это удивило Данилу: чтобы этот колобок - да на мечах?
        Поговорив недолго с Воиславом и Вуефастом, Путята подозвал к себе Молодцова.
        - Ну что, паря, - добродушно объявил купец, - поговорили мы о тебе. Рад, что в моей охране пополнение. В места мы идём неспокойные, в путешествие далёкое. Князь нынче булгар воюет, так что власть его на землях ослабла. Каждый человек в походе на счету. Ты сам-то далеко забредал?
        - Да так, бывало, - обтекаемо ответил Данила.
        - Ну что ж, ты парень, вижу, крепкий и храбрый, беру я тебя в обережную дружину, на малую долю, как отрока. А уж как выслужишься - и большую получишь, как воин настоящий.
        - А когда выслужусь?
        - А это у батьки твоего спрашивать надо.
        Купец засмеялся, остальные подхватили: варяги, приказчики, челядь.
        - Теперь давай договор заключать.
        - А как это? - Теперь на Данилу удивлённо уставились все присутствующие. Кандидат в отроки поспешно исправился: - То есть нездешний я, не знаю, как у вас по обычаю договор заключают.
        - Так ты нездешний? - Путята вдруг сощурился и смерил Данилу прямо-таки рентгеновским взглядом, но спустя пару секунд расслабился. Опять принял облик добродушного толстячка: - Договор заключается просто. Мы поклянёмся своими богами, что будем честно исполнять все условия, злоумышлять друг против друга, обманывать или иным образом пакость наводить не станем.
        - А клясться надо какими богами? Я христианин просто.
        - Христианин?
        На этот раз Путята зыркнул в сторону Воислава, тот даже виду не подал, что заметил взгляд купца.
        - Ну что ж, христианин - не беда. Поклянёшься своим Богом, я - Велесом и Сварогом. По рукам?
        - По рукам.
        Данила пожал на удивление крепкую жилистую руку купца, так не вязавшуюся с его внешностью. Видно, этот мужик и сам не промах веслом помахать да за кормило подержаться. Непрост он, конечно, этот толстячок, ох, непрост!
        После клятвы Данила решил уточнить у Ждана, что же это за малая доля такая.
        - Это когда ты вроде как в дружине, но тебя не приняли в неё совсем.
        - Вроде испытательного срока?
        - Чего? А, ну конечно, испытать тебя надо, проверить, каков ты в реальном бою. Ну и подучить тебя малость. Бьёшься ты всё равно не очень.
        - А ты в реальном бою был?
        - Конечно, я ж говорил: за Горынью на нас степняки наскочили, - немного обиженно напомнил Ждан.
        - Прости, друг, если бы я был с вами, то никогда бы не забыл. Но, может, ещё выйдет так, что окажемся в переделке.
        - Ой, не приведи чуры, по мне так лучше сплавать по-тихому, продать товар и своё серебро получить. А там уж - гуляй не хочу.
        - Так это получится, что Воислав меня в дружину никогда и не возьмёт.
        - С чего это?
        - В бою не побываю.
        - От ты… Ты ж не в гридни собираешься. Сплаваешь как положено, и возьмут тебя в охранную дружину. Но доля правды в твоих словах есть. Если бы не те степняки, остался бы я таким же отроком с малой долей.
        - Что ни делается, всё к лучшему.
        - А вот это точно.
        Ждан с Данилой засмеялись, чем привлекли внимание старших товарищей. А в походе ведь как? Дела всегда найдутся.
        И действительно, что ни делается, всё к лучшему. Мечта Данилы сходить на рынок всё-таки сбылась. Их со Жданом подрядили нести товары за Путятой, когда тот отправился в город на важные переговоры. Молодцов и в этот раз мало что увидел, но и увиденного хватило с лихвой. С Путятой и Жданом они шли через ту часть рынка, где продавались дорогие заморские товары. Атмосфера здесь царила благостная и солидная: ни гомона толпы, ни криков зазывал.
        Главное место было отведено под ткани: от драгоценного шёлка до обычного льна. Причём только последнего были десятки сортов, отличающихся по цене, а уж про шёлк и говорить нечего. Ждан попробовал ему разъяснить, чем они друг от друга отличаются, но Данила мало что понял во всех этих «парчах», «атласах» и «аскамитах», но цены его ошеломили: за один рулон шёлка можно было купить небольшой городок с окрестными деревнями или приобрести средних размеров ладью и снарядить её в поход. А ещё на рынке продавались целые шёлковые платья, халаты, одеяла. Да не простые, а умело и красиво расшитые. В некоторых узорах Данила углядел даже не арабские, а какие-то индийские мотивы. Самым близким городом, откуда привозились эти дорогущие ткани, был Константинополь.
        Кроме шелков, здесь продавали вазы, чашки и кубки, расписанные знакомыми драконами и лотосами. Даниле, выросшему среди пластиковых игрушек и дешёвого ширпотреба, китайские иероглифы и рисунки казались ближе родной словенской вышивки. Жемчуг, рубины, изумруды, алмазы продавались как россыпью, так и в дорогих, искусно сделанных оправах. Не счесть было диковинных безделушек: и перья павлина, и львиные хвосты, и пятнистые жирафьи шкуры. Над всем этим великолепием витал в воздухе непередаваемый аромат специй и благовоний.
        Все эти бесчисленные драгоценные товары перевозились на тысячи километров, через пустыни или на утлых судёнышках через моря. Данила с трудом представлял, как такое возможно: в древности, при таких несовершенных технологиях, на одних парусах и вёслах. И самое интересное: ему самому в ближайшее время предстояло осуществить одно из подобных путешествий.
        Путята со своим компаньоном общался недолго, к сожалению для Ждана и Данилы. Ещё до полудня они вернулись из яркого сказочного мира к знакомой пристани на привычную ладью, где их опять ждали изнурительные тренировки.
        На этот раз Молодцова решил погонять сам Воислав, по новой методе. Батька надел на плотницкий топор деревянную нашлёпку, плотно обмотал её и обух тряпкой, крикнул:
        - Эй, кто-нибудь, наденьте Молодцу шлем!
        Даниле нахлобучили на голову помятый очковый шлем с подшлемником, сразу стало жарко, и пот потёк по шее. В руки он получил длинную палку.
        - Теперь можешь отбивать удары и щитом, и палкой. Ну, готов?
        Воислав с ходу, не дожидаясь ответа, прыгнул и нанёс сокрушительный удар. В голове Молодцова вихрем пронеслись мысли:
        «Отходить назад нельзя - батьке это не понравится. Щитом парировать - не удержу, палкой тоже, тогда…»
        Данила скользнул вправо, выставил щит, чтобы удар пришёлся по нему по касательной, и одновременно попытался сбить топор палкой. Получилось, но не до конца - удар всё равно пришёлся в щит, да так, что плечо заныло. Данила опять сделал шаг вправо, надеясь зайти наставнику за спину. Не для того, чтобы ударить (это всё равно бессмысленно), а чтобы выиграть пару лишних секунд, передохнуть немного и набрать дистанцию.
        Расчёт оказался ошибочным, Воислав мгновенно развернулся на месте и зарядил топором уже с другой стороны. Да так, что верхний край щита долбанул Молодцова точно по шлему. Только звон пошёл.
        Данила, невзирая на недовольство наставника, отпрыгнул назад. Но не успели у него перестать сыпаться искры из глаз, как наставник оказался рядом и рубанул по низу. Данила рефлекторно подпрыгнул и пропустил топор под собой. Но Воислав на обратном ходу умудрился зацепить топором ногу Молодцова, и тот плюхнулся прямо задницей на деревянный настил.
        Аххссс! Больно! Копчиком по деревяшке! Да ещё зубы щёлкнули - едва язык не откусил. Интересно, тут до капы ещё не додумались?
        - Правильно сделал, что топор впрямую не стал отбивать, - неожиданно одобрил Воислав. - Секиру отбивают только вбок или принимают на меч древком. Но только древко, не лезвие. Ну чего разлёгся? Продолжаем.
        И Молодцов, проглотив все охи, вздохи и стоны, поднялся для продолжения экзекуции. Воислав теперь финтить и не пытался, работал прямолинейно, но очень быстро и очень сильно. Давал ученику почувствовать и понять, что такое пропущенный удар в полную силу. Молодцов честно пытался парировать щитом, сбивать удары «секиры» палкой и выполнять наставления учителя. Но каждый удар всё равно отзывался болью в, казалось бы, давно онемевшем предплечье.
        Когда после очередного удара щит Данилы разлетелся в щепки, Воислав распорядился:
        - Отдохни пока. Завтра новый день. И иди отыщи свою секиру, будем тебя учить бить.
        Молодцов нашёл в себе силы улыбнуться.
        - Секиры и топоры бывают разные. Секира - это не меч. О мечах тебе рано думать, будем учить тому, что у тебя имеется.
        Воислав вещал перед Данилой, и хоть тот уже привык к виду своего учителя, не переставал удивляться, какая от него исходила сила. Выглядел он, конечно, колоритно: татуированный полуголый торс из одних мышц, в руках - щит и меч, учебные. На шее гривна и христианский крест. Длинные усы, русые волосы и взгляд, что пронзал не хуже меча. Если тут купеческие охранники такие, то как же выглядит настоящая воинская элита? Но что-то подсказывало Даниле, что Воислав будет получше любого простого охранника или рядового воина из дружины. Почему же тогда он нанялся к какому-то купцу, неужели не смог найти работу поденежнее и посолиднее? Необычный был учитель у Данилы, необычный даже для здешнего головокружительного времени. Ученик это понимал, разумеется, никаких глупых вопросов не задавал и даже гордился немного, что ему попался такой неординарный и загадочный наставник.
        - Вот как ты меня будешь бить? - спросил Воислав.
        У Данилы в руках была его трофейная секира, обмотанная тряпками.
        - Ну…
        - Не нукай, не запряг. Знаешь, куда бить, - бей.
        Данила выполнил приказ, посмотрел на ноги Воислава, а сам ударил в голову. Наставник успел перехватить удар, просто выставив щит и заблокировав руку нерадивого ученика.
        - Куда рукой машешь? Коз собрался подгонять? Если б я ребро щита подставил, ты бы свою руку об щит и сломал. Замах короче делай и резче.
        Данила ударил.
        - Вот, теперь ещё быстрее. Молодец, ещё раз ударь.
        Воислав резко и жёстко встретил удар Молодцова, того аж развернуло, как раз на удар учителя. Варяг не отказал себе в удовольствии ткнуть ученика деревянным мечом в живот. Не сильно, а так, чтобы у Данилы только дыхалку перехватило.
        - Вот я всю требуху твою и пропорол. Когда бьешь, думай, куда удар твой попадёт, куда ворог может уйти. О защите никогда не забывай. Но и не закрывайся совсем. За щитом спрятавшись, битвы не выиграешь. Ну чё ты рот открываешь, как карась на траве? Атакуй.
        И Данила пробовал атаковать. Щит уже рубить не пытался, целил только в открытые места на теле мастера или которые казались таковыми. Щит в руках Воислава будто ничего не весил, но стоило с ним соприкоснуться секирой, как в руку Молодцову отдавался болезненный удар, и он сразу ощущал и вес щита, и силу, с которой варяг отбивал атаку.
        Где-то через полчаса Воислав завершил пытку. Уже вечерело. Батька приказал экипажу укладываться спать.
        - Завтра общие занятия устроим, - сказал он Даниле. - Посмотрим, как ты в них себя покажешь.
        Занятия оказались «учениями» всей команды по строевому бою. На них Данила себя показал не то чтобы хорошо, но и криворукостью на фоне остальных не сильно выделялся. Ватага батьки Воислава состояла на две трети из неопытных «солдат удачи» вроде Ждана, а навык совместного строевого боя бойцы начали отрабатывать не далее как пару месяцев назад. Только четверо охранников были такими же матёрыми головорезами, как Воислав и Вуефаст, ещё двое - опытными гриднями, раньше служившими в княжьих дружинах.
        А у Молодцова, как ни странно, опыт совместных действий в группе имелся. И получил он его на курсах дядьки-спецназовца, которые посещал перед своим чудесным перемещением.
        Его тренер в случае стычки группа на группу: два на два человека, три на три, два на три и так далее, вот чему учил: главное как раз не биться два на два. В этом случае драка выходит один на один, и это в лучшем случае, если оппонент не превосходит вас числом. Нужно постараться разом напасть на одного из своих противников, вырубить, а уже потом заняться остальными. Для этого нужно уметь с напарником вовремя и синхронно уйти в сторону и вместе напасть на врага.
        «Создать локальное численное преимущество, - внушал им тренер, воздев поломанный палец к потолку, - это вообще основа всей стратегии, что в жизни, что на войне. Выбрать нужную цель - и сконцентрировать на ней все усилия. И мы будем учиться, как это делать - концентрировать усилия».
        Данила и учился, вместе с другом Митькой Барулиным, с которым посещал курсы. По сигналу тренера или друга или в случае начала атаки они с Митькой должны были «нырнуть» вправо или влево, обойти и взять в клещи «флангового» из группы оппонентов. И быстренько уложить его на татами.
        Конечно, за полгода тренировок из Данилы не получился римский легионер или солдат кремлёвского полка, но понятие, что такое «локоть друга», он получил, а дистанцию до противника Молодцов всегда хорошо чувствовал.
        Для строевого боя с холодным оружием этого, увы, маловато, но и напарники Данилы не блистали сыгранностью.
        - Лови, Даниил. - Вуефаст бросил Молодцову длинный шест. - Будешь во втором ряду, - хриплым басом распорядился кормчий и второй после батьки воин в дружине. - В строю бился когда-нибудь? - опять спросил кормчий.
        - Ну, так, - промямлил Молодцов.
        - Понятно. Прямо не коли, старайся бить вправо, в открытый бок того, кто на вас лезет. И самое главное для тебя - не подпускать ворогов к первому ряду, со щитами. Ясно?
        Данила кивнул. Кроме шеста, он получил из общих запасов щит, настоящий, боевой - обтянутый кожей, с умбоном по центру и медной окантовкой по краям.
        - Поглядим.
        И начались изнурительные тренировки «по воздуху». Строй должен был сделать слаженный шаг вперёд и удар. Шаг вперёд и удар. Затем поворот на девяносто градусов и опять: шаг вперёд и удар. Вроде бы ничего сложного, но когда это делают разом девять мужиков с разным оружием и разного телосложения, получается очень даже непросто.
        Хлоп!
        Это Шибрида, один из матёрых варягов, смачно хлопнул Данилу по заднице:
        - Чего зад отклячил, как блудящая девка? Хочешь, чтобы тебя поимели? И не надейся: из такого безмозглого полудохлого тюленя сделают трелля, который отхожие ямы будет чистить. Чего плетёшься, как склизкая улитка? Строй вперёд на полкорпуса ушёл, а ты глаза таращишь, как дохлая криль. Живей!
        Данила, чтобы избежать очередного шлепка, быстро подобрался в шеренге. А перед строем прохаживался двоюродный брат Шибриды - Клек, который тоже умел будь здоров выдавать триады в отношении замешкавшихся бойцов. Причём такие, что реплика Шибриды в отношении Молодцова могла показаться похвалой. За этот долгий день Данила вообще узнал о себе и соратниках много нового.
        Оба брата, гонявшиеся молодняк «по воздуху», выглядели настоящими скандинавами. Здоровенные, рыжие, голубоглазые. Только бороды в косицы не заплетали, потому что бород не носили, а лишь длинные рыжие усы. Перечить таким громилам никто из обучаемых не решался, тем более «кураторы» делали замечания только по делу.
        С восхода до полудня строй из девяти купеческих охранников выписывал кренделя на пристани рядом с ладьёй, благо места требовалось немного: три шага, поворот, три шага, поворот.
        Первый ряд состоял из пяти человек с короткими секирами и щитами. Делая шаг, этот ряд слитно выбрасывал щиты вперёд, затем воины чуть поворачивались и наносили удар влево. Там по идее должен был находиться правый, не защённый щитом бок воинов «вероятного» противника. Но главной ударной силой был второй ряд из четырёх воинов (в нём и стоял Молодцов), вооружённый шестами, изображавшими копья. Именно они должны были постоянными атаками не подпустить противника к первому ряду, измотать его и заставить сломать строй. А добивание врага, сломавшего строй, было уже делом техники. Так гласила теория военной тактики древней Руси. Но именно что теория.
        Клек авторитетно заявлял, что строй таких больных тугодомных коз, какой безвольно телепается перед ним, он порубит меньше чем за десять вздохов. И у них, скудоумных отпрысков ледащих сук и лишайных козлов, сегодня будет шанс увидеть, что это не пустая похвальба. В настоящей же битве у стоящих перед ним скоморохов одна надежда - умереть храбро в бою, с оружием в руках, а не с обосранными портками. Пока же он, Клек Сигарович, настоящий воин и потомок (далее следовало краткое перечисление родословной), будет собирать жатву в пляске битвы. Обнадёжив этим учеников, варяг велел им расходиться и передохнуть.
        Данила принялся стачивать свежую лепёшку с куском вяленого мяса, запивая всё водой из фляги.
        - Слышал, завтра в путь отправляемся, - сообщил Ждан, отношения с которым у Данилы наладились лучше всего, они даже в строю теперь рядом стояли. - То-то Воислав на нас ополчился.
        - Куда идём? - спросил Молодцов.
        Ждан только пожал плечами:
        - На север.
        Когда солнце коснулось заросшего лесом холма, на котором стоял Вышгород, зычный, как боевая труба, голос Шибриды объявил продолжение занятий. Впереди предстоял учебный бой: четверо мастеров (двое варягов и двое южан-словен) против девяти новичков дружины Воислава. Исход был известен заранее, но «зелёным» воинам нужно было показать, чему они научились за время совместных тренировок.
        Судьёй стал Вуефаст. Этот мужик пользовался просто непререкаемым авторитетом и среди охранников ладьи, и среди купцовых людей. Прямо как Воислав, но только если Воислава уважали и побаивались, то Вуефаст внушал конкретный страх.
        Правила учебного боя были просты: по причинному месту не бить, специально лежачего не добивать, в остальном - делай что хочешь… и что можешь.
        Четвёрка опытных воинов вольготно растянулась перед строем отроков, как здесь называли младших дружинников. Пристань облепили рабочий люд и простые зеваки, которым было любопытно поглядеть на грядущую «битву». Клек пустил длинную обзывалку в витиеватом стиле, как он умел, никто из «молодых» на неё не обратил внимания - день выдался тяжёлым и было уже не до обид.
        Вуефаст встал между поединщиками, почесал живот, расчерченный боевыми отметинами, и гаркнул:
        - Начали!
        Опытные воины не сдвинулись с места. Двое из них - Шибрида и Скорохват, словенин-южанин, - были вооружены только деревянными мечами, без щитов. Отроки сделали шаг, причём так слаженно, что никто не вырвался вперёд, не толкнул соседа рядом. Молодцов стоял позади Ждана, его самый близкий приятель в команде был заметно ниже ростом. А замыкал справа первый ряд их маленького строя паренёк по имени Жаворонок - левша.
        Строй молодых воинов опять сделал шаг. И тут-то варяги с южанами показали себя. Доля секунды - и они перед сомкнутыми щитами. Данила даже не успел ткнуть в кого-нибудь шестом. Шибрида рубанул по щиту Ждана и одновременно влево. Боец, стоявший там, щит не поднял (как и учили, чтобы не разрывать строй), а попытался защититься секирой. Но не смог удержать удар, получил деревяхой по голове и осел на причал. Через пару секунд в строе отроков зияло несколько пробоин. Молодцов мгновенно оценил ситуацию, понял, что дальше стоять на месте не светит. Пихнул локтем Ждана:
        - Шаг назад!
        И сам отпрыгнул, уколол шестом, но не вперёд, а налево, точно в брешь, куда хотел сунуться Скорохват. Удар тот, конечно, отбил, но трое оставшихся «молодых» щитоносцев тоже сориентировались, отступили на шаг назад, сомкнули щиты вокруг Молодцова и ещё одного копейщика, Будима. Двое мастеров остались перед щитоносцами, а двое разом бросились в обход. Так вышло, что Молодцов как раз замыкал один из флангов и оказался нос к носу с Клеком.
        Данила принял фронтальную стойку. Сбил вбок удар учебной секиры, сразу же другим концом шеста атаковал в колено. Клек без труда отбил удар щитом, сам атаковал с финтом, показал, что бьёт сверху, а на самом деле увёл удар вниз, в бедро. Данила отбил, отступил, принял последовавший удар на центр шеста, да так, что деревяшка затрещала. Снова шагнул назад и наткнулся на спину Будима.
        В итоге мгновенно сбился с ритма, потерял равновесие - и был снесён могучим ударом щита, получив вдобавок обухом по бедру. Мастера уже хозяйничали в строю «молодых», как лисы в курятнике.
        Данила, глядя на это дело снизу, с настила пристани, из-под козырька шлема, решил улучить момент и немного отдохнуть.
        - А с копьём у тебя пока лучше получается, чем с секирой, - раздался возглас над ним.
        Клек. Веснушчатое лицо светилось от радости. Улыбка как у пиромана, дорвавшегося до цистерны с горючим.
        Сказал и ушёл. Правда, не добавил к своему высказыванию ничего о «пользованных тюленях» или «дерьмоедливых треллях». Данила с кряхтением поднялся. Первый раунд был явно за мастерами, впереди ещё один. Сколько всего будет состязаний, решит Воислав.
        Учебные битвы продолжались до самого вечера. Во всех схватках неизменно побеждали опытные воины, при том что они давали отрокам возможность проявить себя: сделать слитный шаг, ударить. В общем, Молодцов сообразил, что строевой бой рулит, даже против мастера-фехтовальщика, но учиться этому бою ему предстоит долго. Уже в темноте измождённых учеников, причём без всяких насмешек и подколок, проводили к котлу, в котором булькал ужин. Данила, вымотанный и избитый (как без травм среди молодёжи обошлось - вообще чудо), слопал свою миску наваристого гуляша и отправился на боковую. В эту ночь дежурства на ладье у него не было.
        Наутро прогноз Ждана не оправдался - всю команду ждал не поход, а пир. Его закатил компаньон Путяты в честь удачной сделки. Пригласили приказчиков и, само собой, всю охрану. Молодцова с другими бойцами усадили за стол, накрытый посреди широкого подворья, а старшие товарищи отправились пировать в терем.
        Данила воочию убедился, что в Древней Руси едят не только кашу с хлебом. Были и мясо, и дичь, и приготовленные всевозможными способами овощи. И сладковатая бормотуха. Ни разу за всё своё удивительное путешествие Молодцов так вкусно не ел. Да так много. Измотанное постоянными тренировками и работой на вёслах тело требовало энергии. И Данила её поглощал - в виде сочного, только с костра, окорока кабана, вяленой рыбы и горячего, прямо из печи, хлеба.
        Когда большая часть яств была уничтожена, наступило время музыки, песен и плясок. До драк вроде дело пока не дошло, зато устроили состязание в метании ножей. Данила решил попробовать, особых успехов не достиг, но и не опозорился.
        Пели древние русичи громко, зычно, только слов не разобрать. Одна мелодия нараспев. Даниле больше понравились дудки и свирели, на которых прислуга с подворья вывёртывала затейливые коленца: весело и для ушей приятно.
        Пляски были делом особенным. Если со стороны взглянуть, то и не поймёшь: то ли драка это, то ли танец. Мужчины с женщинами практически не танцевали, у каждого пола были свои танцы и движения.
        Данила принять в карнавале активного участия не мог: местной манеры танцев не знал, да и разморило его от обильных кушаний. Он отошёл подальше за сарай, по естественной нужде, а на обратном пути его прихватила симпатичная девушка, протянула кувшин. Молодцов выпил. Девица увлекла его в темноту хлева.
        Когда она развязала пояс юбки, Молодцов как-то сразу вспомнил, что со времени чудесного перемещения у него ни разу не было. Усталость и сытую лень после пира как рукой сняло. Данила накинулся на девушку, не думая о последствиях или о том, что может нарушить какие-то обычаи. Задрал подол рубахи, вцепился пальцами в горячие бёдра… и всё кончилось очень быстро. Неудивительно, конечно, столько недель без секса.
        А девушка восприняла всё как должное, поблагодарила на ушко и начала одеваться. Данила хоть и пребывал в расслабленной неге, но огорчился - оконфузился ведь перед дамой. Лица её он так и не разглядел толком, наверняка она, как и все местные: румяная, круглолицая, голубоглазая, с длинной тугой косой. Данила приподнялся и нашёл в себе силы ущипнуть мясистую попку:
        - Эй, постой, я только начал.
        Девица обернулась, скинула рубаху, прилегла рядом - уже полностью обнажённая, - прижалась животиком, бёдрами, полными грудями, и Молодцов взялся за неё всерьёз.
        То ли брага наконец подействовала, то ли гормоны в голову ударили от долгого воздержания, но остаток ночи Данила помнил очень смутно. Стоны партнёрши, крики пировавших, собственное удовольствие от секса. А ещё какие-то образы из прошлого: русалка со светящимися глазами, которая чуть не утянула его на дно, разбойник с перекошенной рожей, варяжский идол с распахнутым ртом. Всё это слилось в водоворот видений, и последним Данила увидел нескольких воинов, которые стояли на полянке, до боли похожей на ту, на которой он пришёл в себя, оказавшись в Древнем мире. Вокруг шумел лес, и от этого шума - а может, и от самого леса - шла такая сила, что до самых костей пробирало.
        - Эй, отрок, а ну просыпайся, уходим! - кто-то не очень уважительно, но деликатно пнул Данилу в подошву сапога.
        Молодцов разлепил глаза и увидел, что находится в сарае, в стоге сена. Солнце уже вовсю светило через щели в брёвнах. Разбудивший Данилу развернулся и ушёл, Молодцов даже не разглядел, кто это. Он вытряхнул солому из волос, подтянул штаны и, покачиваясь, последовал на выход. Во дворе хозяин уже провожал Путяту в дорогу. Купеческих охранников щедрые хозяева нагрузили гостинцами. Даниле тоже достался увесистый мешок, но, как говорится, своя ноша не тянет.
        Путята чинно распрощался с хозяином и в сопровождении своих людей вышел со двора. А Данила так и не узнал, с кем кувыркался прошлой ночью.
        На пристани челядины купца быстро отдали швартовые, ловко оттолкнули шестами корабли на середину реки, и маленькая торговая эскадра из трёх кораблей отправилась в путешествие.
        Данила занял привычное место рядом со Жданом. Корабль шёл на одних вёслах, пусть и без попутного ветра, но достаточно быстро, со скоростью пешего путника.
        Удивительно, как тяжёлая монотонная работа освобождает мозг от суетливых мыслей и помогает думать. Вот и Молодцов сейчас ворочал весло и размышлял.
        Данила добился своей первоначальной цели - он обустроился в новом мире, нашёл место в обществе, компанию, друзей и занятие по душе. Что дальше?
        Может, пора уже подумать, как он, Данила Молодцов, угодил сюда? А может, и попытаться узнать, как вернуться обратно? Логично, что распутывание этой загадки следует начать с места, где он впервые оказался. С той самой лесной полянки.
        Но на её поиски понадобятся время, деньги и навыки, чтобы какой-нибудь нехороший попутчик эти деньги не отобрал, а Данилу опять не продал в рабство.
        И с деньгами, и с навыками у Молодцова пока были проблемы, так что возвращение домой пока отменялось. Да и возможно ли оно? И нужно ли Даниле так рваться обратно? Что его там ждёт? Девушки нет. Работа, друзья… Родители - вот они переживать могут. Хотя у них есть ещё дети от первых браков и младший брат Данилы - Мишка, любимчик в семье.
        «С чего я вообще уверен, что куда-то пропал? - подумал Молодцов. - В этом времени мои родители ещё не родились, а в будущем… Может, все мои приключения в будущем займут несколько часов, а то и секунд. Это если учесть, что я и правда куда-то перенёсся, а не под капельницей валяюсь».
        Данила вдохнул свежий речной воздух, привычно потянул на себя весло - он уже не сдирал в кровь ладони и не умирал на каждой смене.
        - Не, это не глюк, - произнёс вслух Молодцов.
        - Чего? - не понял Ждан.
        - Да это я так, о своём.
        - А-а-а…
        «Раз это не глюк и дома особо никто не ждёт, зачем туда так рваться? А затем, что только я решаю, куда и как путешествовать. Да и болезни тут всякие могут быть, дизентерия, например. Нормальной медицины нет, туалетной бумаги - тоже», - ответил сам себе Данила.
        Но ответ был, скорее, рождён чистым упрямством - с момента перемещения у Данилы даже насморка не было. А парни, к которым он попал в дружину, положа руку на сердце, ему очень нравились. И особенно Воислав: то, чему учил Данилу этот необычный варяг-христианин, было чем-то глубоким и настоящим. Прерывать обучение Молодцов никак не хотел, да и не мог уже.
        «Значит, решено, - подумал про себя Данила, - сначала сплаваю с парнями в поход, получу деньги, подучусь хорошенько у Воислава, а там уже решу, куда и зачем идти».
        - Смена! - крикнули с кормы.
        Данила со Жданом уступили место Негосю и Тудору. Один был рыжим, с прорехой между зубами, второй - чернявый, с кольцом в ухе. Оба крепкие, уверенные парни, с первого взгляда и не поймёшь, что охранники, а не наоборот.
        Теперь во время каждой остановки Воислав устраивал своей маленькой дружине учебные строевые бои. Индивидуальные занятия с Данилой он пока прекратил. Молодцов и сам понимал: пока от него требовалось научиться сражаться в одном строю. После четырёх-пяти остановок - и учебных боёв соответственно - строй отроков начали разбавлять матёрые воины. А после десяти дней занятий место в шеренгах занял сам Воислав. Работать плечом к плечу с опытными воинами оказалось намного комфортнее, чем представлял себе Данила. Мастера своего дела, они могли подсказать соседу-неумехе, когда следует сделать шаг вперёд, шаг назад, когда поднять щит и куда ударить. Подсказать пинком, толчком, а то и «добрым» словом. А щит теперь поднимать следовало вовремя, причём для собственной же безопасности, потому что их строй теперь стали закидывать копьями. Не боевыми, конечно, а тупыми древками, которые не годились под настоящее копьё.
        Поначалу Данила не испугался. Он, конечно, читал, что пилум был основным оружием легионера, но использовали его исключительно для того, чтобы истыкать щиты первых рядов противника десятками таких вот дротиков, чтобы щиты эти в итоге стали неподъёмными. А строй без щитов - уже не строй.
        А тут простая деревяха без железного наконечника. Чего бояться? Так думал Данила. Думал до той поры, пока тяжеленный «реактивный снаряд», посланный рукой Клека, не влетел в его щит, да так, что рука не выдержала и собственный щит долбанул Данилу в лицо, раскровив нос.
        - Даниил, воронья сыть, какого лешего болтаешься, как козье говно в бочке? Держи строй! - вывел Молодцова из шока заботливый возглас Шибриды.
        И копья полетели опять.
        Строй и щит надо было уметь держать, несмотря на то что у Данилы тоже имелось копьё. Малейшая брешь - и копьё рикошетит в соседа по шеренге. Копья с железными наконечниками так рикошетить не будут, они сразу пробивают и щит, и его владельца.
        Старшие дружинники Воислава метали ещё и топоры, разумеется, с защищёнными лезвиями. Могли швырнуть в строй отроков дубину, камень, в их руках вообще любой предмет превращался в смертельный снаряд.
        Ну а отроки должны были весь этот смертоносный «град» отбивать исключительно слитным и единым строем. Это означало, что если тебе удалось отбить учебное копьё, выбросив щит вверх, то вся работа - впустую, потому что ты оставил открытым бок соседа, в который в реальном бою непременно прилетело б настоящее копьё.
        Тому, кто так подставил соратника, назначалось наказание - он должен был пробежать десять кругов вокруг строя со своим соседом на плечах, а сосед, естественно, был в полной боевой выкладке - щит, шлем, защитная куртка, копьё.
        Когда строй отроков научился отбивать полёт копий, стоя на месте, задание усложнили: строй должен был сделать шаг, поднять щиты, принять удар сулиц, снова шагнуть и нанести удар.
        Когда и это стало более-менее получаться, отроки, проделав все вышеописанные манипуляции, должны были… Нет, не отразить, но хотя бы задержать на пару вздохов атаку старших дружинников, которая следовала после очередного броска сулиц.
        Во время интенсивных тренировок с отроков по семь потов сходило. Ждан рассказал, что другие купеческие охранники сколачивают свои ватаги из уже матёрых бойцов, и те в походе только гребут иногда, а на стоянках и вовсе ничего не делают. И только их батька, Воислав, гонял так, будто в княжьи гридни готовил.
        Скрывать нет смысла, Данила иногда с грустью вспоминал «спокойные» дни в качестве холопа, но возвращаться обратно в низшее сословие и не думал. Когда вся небольшая дружина ела из одного котла, Данила ощущал себя частью крутой команды, где его не просто приняли к себе по-настоящему опытные воины, но и учили его, как стать таким же. Это понимание и желание стать лучше, сильнее, узнать, на что способен, затмевало все сложности испытаний.
        Ну и, конечно, в оплату за нагрузку кормились обережники не в пример лучше простых деревенских селян. Данила внезапно обнаружил, что на диво крепкая рубаха, доставшаяся ему от убитого разбойника, стала мала в плечах и груди. Поглядев на свое отражение в воде, Молодцов удивился произошедшим изменениям: мышцы рук и плеч стали сильными и жёсткими, ладони огрубели, но пальцы сохранили чувствительность и подвижность. Ну и оброс за это время Молодцов порядочно.
        «Придётся бороду отпускать, - решил он, - бриться в таких условиях - только мучиться. Интересно, варяги как бреются?»
        Подготовив отроков в бою на земле, Воислав объявил, что пора им учиться и корабль защищать.
        - Вы будете стоять здесь, а они будут брать вас на меч. - Воислав указал на Клека, Шибриду, Скорохвата и Ходинца, южанина, который был кормчим на втором судне Путяты.
        Данила, помня свой предыдущий опыт, не спешил с выводами, но позиция ему казалась более чем удобной. Строй отроков разместился на ладье, вытащенной на берег, по борту, который был высотой метра в полтора. Вполне можно бить снизу по атакующим.
        Но опять-таки Молодцов с выводами не спешил, а только покрепче сжал шест, имитирующий копьё.
        Разом взметнулись в воздух четыре сулицы. Данила привычно поднял щит, только на сей раз гостинцы достались не ему. Он опустил защиту, увидел четвёрку атакующих воинов, что неслись к ладье. Они напоминали скорее человекообразных монстров, но никак не людей.
        Вёсла с бортов были спущены на берег. «Ну, спущены и спущены, какая разница», - так сначала думал Молодцов.
        А разница была - это Данила понял, когда Клек (Молодцов отличал его по более рыжим, чем у Шибриды, усам), не замедлив бега, побежал по этому веслу. Словно лёгкая гимнастка по толстенному бревну, а не здоровенный медведеподобный детина по веслу.
        Добежав до середины, Клек оттолкнулся от весла - оно вдобавок неслабо спружинило, - и громадный варяг в доспехах и с оружием взмыл в воздух как перышко. Сделал в полёте кувырок.
        Данила заранее понял, что будет дальше, и одновременно осознал разницу между ним, неучем-отроком, и настоящим потомственным воином. Но предаваться уничижительным мыслям было некогда.
        Молодцов крутанулся на месте и «поприветствовал» приземлившегося позади строя Клека ударом копья. Варяг отбил, но дальше сработали рефлексы, вбитые Воиславом за десятки тренировок, - отроки слаженно перестроились: топорники вышли вперёд, выставили щиты, учебные копейщики сделали шаг назад и оказались во втором ряду.
        Старшие, может, и дали фору своим ученикам, но это не имело значения, поскольку строй сделал шаг и нанёс слитный удар. «Врагов» было всего двое - Клек и Скорохват. Они отскочили назад, но столкнуть себя за борт не дали, а сами ринулись в атаку.
        Тут-то вся отлаженная ритмика у отроков и пошла вразнос: били куда попало, но строй щитов держали, и копейщики остались в тылу.
        Данила сам работал шестом по разным уровням: то вверх, то вниз, пытаясь достать неуязвимого варяга, - но тщетно. Ему еле-еле удавалось держать Клека на приемлемом расстоянии от первого ряда. Варяги бились со строем в раскладе два к девяти, но их не могли достать!
        Однако и сами матёрые воины не могли сломать строй!
        Данила ощутил некоторую радость: вот она, ничья! Почти победа! Бойцы в строю уже начали приноравливаться друг к другу, как иногда бывало в учебных боях до этого. Движения становились более чёткими, осмысленными, экономными. В них появился свой рисунок!
        Варяги по-прежнему не могли сломать шеренгу. Вопрос был в том, кто быстрее устанет: Клек и Скорохват или отроки-ученики. Данила не был за себя уверен, неуязвимость, чёткость и лёгкость движений его противников по-настоящему пугала, но вдруг удастся их измотать, лишь бы никто из соседей по строю не лопухнулся.
        От сладких мыслей его отвлёк увесистый щелчок по затылку.
        - Сброю вниз! - скомандовал Шибрида.
        Они с Ходинцом остались у борта ладьи и наблюдали за боем.
        Команда отроками была выполнена моментально. Скорохват и Клек захохотали, слитно прокричали:
        - Любо!
        И полезли обнимать своих учеников. Это была их заслуга, что едва сбитые вместе, кое-как обученные новички-ополченцы при раскладе пять на одного смогли удержать двоих матёрых воинов. Да, невелик подвиг в учебном бою, но ещё пару месяцев назад купеческие охранники не могли и этого.
        - Неплохо, - одобрил Воислав, - завтра посмотрим, как вы справитесь на играющей палубе. А сейчас, Шибрида, Одинец, ваша очередь погонять отроков.
        Данила, успокаивая дыхание, воспользовался моментом и спросил у Клека:
        - А ты научишь меня так же бегать по вёслам?
        - Так же? Запросто! Хочешь, прямо сейчас и начну?
        - Давай.
        Клек коротко толкнул Молодцова в грудь, от чего тот улетел за борт. В полной выкладке, с полутораметровой высоты да на голую землю. Данила, удивив сам себя, в воздухе сгруппировался и приземлился на ноги.
        - О! Да из тебя может выйти настоящий пахарь лебединых дорог, а не отпрыск тюленьего народа! - порадовал Клек.
        Варяг с ходу перепрыгнул через борт точно на весло, ещё раз толкнулся, описал в воздухе кульбит и приземлился на ноги. Как заправский гимнаст. Только гимнасты не исполняют свои трюки в пятикилограммовом панцире, шлеме, мече и прочих утяжелителях.
        Даниле помогли забраться на палубу.
        - Начали! - вдруг гаркнул Воислав, не дожидаясь, пока ученики построятся.
        Однако отроки успели занять положенные места, вскинуть щиты и встретить новый град сулиц.
        Следующий бой они проиграли. Жаворонок, замыкающий на фланге, сбился с ритма, толкнул соседа, весь строй сломался, ну а дальше победа над отроками была делом техники.
        Воислав отпустил молодёжь отдыхать, а сам отошёл подальше в лесок для тренировки один на один с Вуефастом. Надо полагать, чтобы не смущать учеников недостижимым уровнем мастерства.
        Данила ужинал. В миску с супом упал оранжевый листок - близилась осень. Сколько он уже путешествует с Воиславом? Все слилось в один круговорот: подъём - гребля - тренировки. И Даниле это нравилось!
        Ужинали они втроём со Жданом и ещё одним пареньком из компании отроков-охранников - Ломятой. Тот был ненамного старше Ждана, по происхождению - младший сын из рода кожемяк. Силищей обладал неимоверной: если за руку схватит, то будто клещами стянуло. В строю он стоял слева от Данилы, с шестом, а Ждан впереди с секирой.
        - Слушайте, а вы не знаете, кем был батька наш до того… ну, как стал охранником? - решился спросить Данила.
        - Слышал я, как же, - нехотя ответил Ломята, выскребая остатки каши из тарелки.
        - Ну? - подбодрил его Ждан, тоже желавший услышать историю.
        - Удача Воислава оказалась сильной, но не уходила дальше него самого.
        - Чего?!
        - Да подожди ты, Даниил! Ну, Ломята, рассказывай дальше, - потребовал Ждан.
        - Тогда слушайте. Говорят: отправился Воислав со своей дружиной наниматься к Царьградскому кесарю, тот взял его к себе и отправил таких славных воинов в поход. А ромейские воеводы были так себе, трусливые и жадные, и часто советовались с Воиславом, как им поступить. Один город батька наш так посоветовал взять: перегородить реку, чтобы она затопила стены, а потом сломать препону. Ромеи всё так и сделали, а когда ушла вода, то стены города рухнули, и его взяли без боя.
        Когда ко второму городу подошло войско, Воислав сказал ромейскому воеводе так:
        «Давай я в гроб лягу, а ты скажи тем, кто в городе, что я перед смертью принял веру их Пророка и хочу, чтобы меня похоронили со всеми положенными почестями и богатствами».
        Осаждённые, конечно, обрадовались, впустили дружину Воислава в город, а тот вдруг выскочил из гроба и убил их воеводу, а дружинники его порубили всех бояр, что рядом стояли. Смерды это увидели, пали духом и открыли ворота ромейскому войску.
        Да уж… Данила сам пал духом: все эти истории он читал, и не раз - в скандинавских сагах и в летописях. При всём при этом вряд ли его батька, во всех отношениях крутой мужик, послужил прототипом для этих историй. Словом, Молодцов слушал со всё меньшим интересом, как вдруг Ломята, похоже, перешёл к реальной истории:
        - Случилось так, что войско забрело в безводные степи. А народ тамошний воюет прямо как наши печенеги, то есть бьёт стрелами издалека, атакует ночью и из засады. Войско истомилось без воды, под ногами песок, на котором хлеб печь можно, а солнце жарит так сильно, что волосы на голове загораются.
        Тогда ромейский воевода-хитрец сказал Воиславу, чтобы он шёл со своей дружиной в передовом полку на восток. Дескать, там впереди вода будет. Первыми идти, конечно, нелегко, но зато гридни Воислава и первыми к воде выйдут, напьются, сколько захотят.
        Воислав согласился. Ромейский воевода ему проводников дал, да только проводники те предали его, завели в самое жаркое место и сбежать решили, но их поймали. А тут и войско вражье подошло, начало стрелами издалека бить.
        - А что за войско? - спросил Ждан.
        - Почём я знаю. Ликом, говорят, что наши печенеги из-за Днепра. Пока Воислав с ними сражался, ромеи, хитрые лисы, обошли его и сбежали прочь.
        Но русы выстояли, а ночью вырвались из кольца и ушли, оставив копчёных с носом. Только уйти-то они ушли, но вокруг, куда ни глянь, один песок, а лошадей почти всех убили.
        Стали гридни по пескам блуждать. Оставшихся лошадей всех убили, кровь им выпустили, выпили, толику богам отдали, чтобы помогли. Не вышло. Из-за холмов опять вороги начали показываться. Тогда Воислав велел проводников богам пожертвовать, но, видать, не имел в тех землях Перун силы.
        И вот в один момент, когда гридни уже совсем ослабели от жары, наскочили с разных сторон копчёные и всех перебили, только один наш батька и спасся. Как спасся - то неведомо. Но говорят, после того случая он и стал верить в белого Христа.
        - Вот оно что! - удивился Данила.
        - Да, - продолжал Ломята, - вернулся Воислав в Киев, говорят, с добычей немалой и стал охранником купеческим. Вот и всё, что я про него знаю.
        - А давно ты с ним в походы ходишь? - спросил Молодцов.
        - Меня Воислав к себе на месяц раньше Ждана взял. - Ломята сверкнул щербатой улыбкой. Зубы у него были крепкие, но не все в наличии. - Что ж, давайте почивать, братцы, а то завтра старшие особое испытание нам устроят.
        Пока младшие обережники ужинали, точили лясы и собирались спать, старшие думали думы. Вуефаст всё поглядывал на новичка Молодца и решился-таки спросить у Воислава, которому приходился дядькой и пестуном:
        - Зачем тебе этот чужак?
        - Думаешь, я его взял из христианского милосердия? - спросил в ответ Воислав, затачивая нож.
        - Кто же вас, христиан, поймёт. Может, решил своему богу угодить.
        - Богу угодить всегда полезно, но чужака я принял, потому что корень в нём хороший чувствую и способность к ратному делу, но…
        - Не такую, как среди наших, - закончил за него старый варяг.
        - Да, - признался Воислав, - парень толковый и умный больно, он по-другому мыслит. Я думаю, он родом откуда-нибудь из Анатолии, может, из монастыря какого-нибудь, там грамоте выучился, книжек разных прочитал, подучился воинскому искусству и сбежал на поиски приключений. Как думаешь?
        - Думаю, хорошо, если он просто чужой, - вздохнул Вуефаст.
        - Я в нём нечистого не заметил, - враз нахмурился Воислав.
        - Да и я тоже, но есть в нём что-то такое, ненашенское, чего я даже в ромеях не видел.
        Старый варяг почесал заросшую жёстким волосом шею.
        - Если он тебе кажется странным, скажи слово - и я его прогоню.
        - А если это всё бредни старого десятника? Нет, ты теперь батька, Воислав, тебе за людей своих ответ держать перед богами и самим собой. А паренёк неплох. Хоть по годам муж, а по умению отрок, но учится быстро. Может пригодиться, у нас каждый человек на счету. Идём далеко.
        - Если не веришь, тогда всё равно за ним пригляди. Твои глаза острее, чем у любого молодого.
        - Пригляжу, а как же, на одной ладье ведь плывём.
        Вёсла шумно били по воде, киль корабля рассекал речную гладь. «Лебёдушка» быстро скользила по течению.
        Её нагоняла другая ладья из торговой «эскадры» Путяты.
        Варяг Клек поставил ногу на борт и зычно проорал:
        - Эй, свиномордые, вы что так медленно тащитесь на своей лохани? Наверное, копытами неудобно грести?
        - Нет, это мы специально держимся на расстоянии, уж больно сильно крысиным дерьмом воняет от вашей посудины, - ответил с догонявшей ладьи Шибрида. Чувство юмора у братьев было специфическое.
        Воислав поделил гридней на два отряда и рассадил по разным кораблям. Приказчиков, челядь и прочих нестроевых с них согнали. Так что «Лебёдушку» пришлось разгонять всего семерым воинам, в том числе и Молодцову. Хорошо хоть, что плыть пришлось по течению.
        Сам батька занял место на «флагмане» Путяты, но будет ли участвовать в бою, не уточнил.
        Вторая ладья почти нагнала корабль, на котором плыл Молодцов, и скоро должно было начаться самое интересное: традиционная забава викингов и варягов - метание друг в друга деревянных палок с острыми железяками на конце, больше известных как сулицы. Вся соль предстоящего соревнования была в том, что на этот раз наконечники копий никак не защищались.
        Опытным воинам предстояло ловить эти сулицы и метать обратно. Кто не поймает или, хуже того, упустит в воду копьё - станет объектом шуток для товарищей по цеху (разумеется, только для товарищей) и должен будет проставиться на всю команду в ближайшей харчевне.
        Если батька сочтёт нужным, то произойдёт и учебный абордажный бой между экипажами двух ладей.
        Отрокам же дружины Воислава ставилась задача держать строй и постараться ловить копья щитами, а не грудью.
        Облачённые в доспехи Клек и Скорохват ждали, когда корабли сойдутся на достаточное расстояние для броска. Даниил тоже был облачён в личные «доспехи», которые представляли собой куртку из выдубленной кожи и кожаную шапку с двумя стальными полосами крест-накрест. На эту вроде бы бесхитростную защиту ушли остатки тех денег, что отдал ему Вакула, и первая «зарплата», выплаченная ему Путятой за охрану каравана. Даже пришлось немного у Ждана занять. Но вроде как в Смоленске, где Путята планировал надолго задержаться, Даниле полагалась следующая порция «карманных денег», так что с пустым кошельком Молодцов не останется. Правда, деньги его особо сейчас и не занимали - корабли вышли на дистанцию броска.
        - Стой! - взревели Клек и Скорохват.
        Данила упёрся ногами в палубу, вцепился в весло и потянулся. Секунда полного напряжения - и ладья начала замедляться. Атакующий корабль ушёл чуть вперёд и вынужден был сначала довернуть, а потом и вовсе развернуться, чтобы выйти на удобный угол атаки.
        В момент поворота Клек и Скорохват бросили копья. Два тёмных росчерка описали идеальную дугу и оказались точно в руках Шибриды и Ходинца.
        - А бросаешь ты, братец, как старуха, - ответил Шибрида и бросил копьё в обратную сторону, а потом и своё кинул.
        - Строй, - секундой ранее прорычал Клек.
        Данила занял своё место на палубе, но теперь оно оказалось рядом с варягом - потенциальной мишенью. Он поднял щит, посильнее сжал копьё, размышляя, а стоит ли выглядывать из-за защиты.
        В этот момент что-то несильно ткнуло в щит. Данила увидел в нём дырку сантиметра три, сквозь которую бил лучик света. Он скосил глаза: в поле зрения попала сулица, торчавшая из палубы, и длинный разрез на рукаве защитной куртки, оставленный железком копья. Выдубленная кожа выдержала, до тела не просекло.
        - А ты зоркий, как кабан, Шиб! - раздался возглас.
        С приближавшейся ладьи полетели кошки. Пара секунд - и оба корабля оказались надёжно скреплены канатами. С атакующей ладьи на борт «Лебёдушки» поставили вёсла, и по ним, не дожидаясь, когда корабли стянут борт к борту, побежали в атаку Ходинец и Шибрида.
        Пошла веселуха: Шибрида и Ходинец уже в знакомом стиле оттолкнулись от вёсел и перелетели через строй у борта. Ими, естественно, занялись Клек и Скорохват, к ним на помощь пришли Данила со Жданом.
        Данила колол копьём Шибриду в правый бок, а Ждан норовил зайти со спины. На узкой палубе ладьи это было почти нереально, но отвлекало внимание варяга от главного оппонента.
        - Что же ты не хвалишься своим искусством, братец, или боишься, что тебя славянский малец убьёт? - съязвил Клек и сам едва не получил деревянным мечом по шлему.
        Сзади донёсся шум битвы. Молодцов понял, что это пришло подкрепление с «вражеской» ладьи, когда корабли уже вконец сцепились друг с другом.
        Данила отреагировал чётко: развернулся с поднятым щитом, встретил карабкавшегося (борт «Лебёдушки» был повыше) «врага» тычком шеста. «Враг» прикрылся щитом, но карабкаться перестал.
        Ситуация замерла в позиционном тупике, только слева слышался рык и треск: там прорвался Вуефаст, но тут же схватился с Воиславом.
        А от начала боя прошло меньше двух минут.
        Отрок, атаковавший Данилу, решил обойти его с фланга и вскочить на свободный участок борта около кормы. Кажется, это был Мал, и сработал он правильно. Ложно атаковал, заставив Молодцова закрыться, а сам запрыгнул на свободное место.
        Дальше вмешалась случайность - неожиданно налетел порыв ветра, который качнул сцепленные ладьи и вдобавок нагнал волну.
        Отрок, уже почти взобравшийся на палубу, оступился. И в этот же момент Данила, наносивший удар, качнулся вперёд, потерял равновесие. Удар вышел гораздо сильнее, чем он ожидал.
        Отрока отбросило в реку.
        - Человек за бортом! - рыкнул изо всех сил Данила, надеясь, что сквозь гомон битвы его услышат. А сам скинул шлем, щит, учебное копьё, расстегнул пояс и нырнул вслед за упавшим.
        Вода оказалась холодная, но терпеть можно. Отыскать отрока в речной мути оказалось не так легко, он трепыхался, пытаясь скинуть с руки щит. Молодцов подплыл к нему, засапожным ножом помог срезать крепления и рывком за шиворот послал вверх.
        Сам последовал за ним, выгребая руками, но где-то на середине пути Данила понял, что не выплывет. Сил не хватало, долгая гребля и тяжёлый бой отняли их, а воздух из лёгких он по дури выдохнул, когда поднимал товарища. Страх сковал сердце, и Молодцов сделал то, чего нельзя было, - запаниковал. По глупости опять выдохнул часть воздуха из лёгких.
        Данила чувствовал, как его буквально потянуло вниз. В мелькании теней под водой вдруг почувствовались очертания русалки, той самой.
        От ужаса Данила изо всех сил молотил руками-ногами, сжигая драгоценный кислород, а кожаная куртка всё больше сковывала движения.
        А потом кто-то заключил Молодцова в крепкие объятья, и он взмыл вверх.
        - Да, Даниил, плаваешь ты погано, хуже, чем сражаешься, - вещал Клек, придерживая одной рукой спасённого, а другой широко загребая к ладьям.
        - У нас, кхм… рек нормальных не было, - отплёвываясь, сообщил Данила, попутно вдыхая воздух, казавшийся ему невероятно вкусным.
        - Ну, может быть, - ответил варяг.
        Глава 4
        Божий суд
        Зарядили настоящие осенние дожди, долгие, переходящие то в шквальные ливни, то в ледяную морось. «Лебёдушка» во главе каравана кораблей рассекала мутный Днепр, наполнявшийся водой. К берегу приставали всё реже: ночевать на палубе было удобнее, чем на промокшей земле, а пресную воду пополняли от непрекращающихся дождей.
        Но тренировки охранной дружины не прекращались. Правда, проходили всё больше на палубе ладьи. Воислав показал Даниле пару фехтовальных связок с секирой и мечом, которые тот точно должен был выучить в совершенстве до прибытия в город.
        - Там я буду учить вас другому строевому бою.
        Что за «другой» строевой бой - батька не пояснил, а остановка планировалась в Смоленске.
        На какой день путешествия до него добрались, Данила никак определить не мог, ясно было только, что осень, возможно, поздняя.
        Смоленск показался Даниле заметно меньше Киева, впрочем, так и должно было быть. Но город всё равно был немаленький, он возвышался на высоком берегу Днепра, окружённый земляным валом. Над валом поднимались выкрашенные в белый стены.
        Их ладья держала курс к причалам, построенным у реки далеко от города, там же теснились деревянные постройки вроде сараев или бараков.
        «Лебёдушка» без труда встала у причала, за ней - прочие ладьи Путяты. Кораблей у пристани было много, но ещё оставалось достаточно свободного места. Приказчики и челядь по сходням начали разгружать товар. Смоленск был первым городом, где Путята решил заняться коммерцией.
        Обережники были свободны от работы, просто стояли и мокли под дождём. Будто ждали чего-то.
        Ждан пихнул Молодцова в бок:
        - Глянь, нурманы.
        К Путяте и Вуефасту подошла тройка воинов в очень хороших доспехах, у одного имелся меч, у других - копья и секиры. Данила сперва напрягся, а потом понял, что это местные, так сказать, должностные лица.
        Воинов вежливо провели на ладьи, где Молодцов смог их получше разглядеть. Все трое очень походили на Клека и Шибриду, если бы не длинные бороды. Двое были блондины, один рыжий. Они порылись в трюмах, затем старший что-то бросил Путяте на незнакомом языке. Путята ответил на том же наречии, в конце добавив по-словенски:
        - …не больше двух саженей.
        Вдвоём они ещё с минуту препирались, мешая словенские и иностранные слова.
        В конце концов старший из таможенников - наверное, их можно было и так назвать - разрешил не разматывать все ткани на проверку, они могли испортиться от влаги.
        Таможенники и Путята перешли на другую ладью, перед уходом один из нурманов обменялся парой фраз с Шибридой всё на том же незнакомом языке. Нурманском, наверное.
        - Ждан, Данил, берите эти мешки. Пойдёте со мной к купцу, с которым Путята рядиться будет. Остальные пусть получат оплату у приказчиков и в городе два дня свободны, - распорядился Воислав.
        Команда поприветствовала это объявление дружным рёвом - аж капли с мачты посыпались.
        Молодёжь же, во всех смыслах этого слова, покорно выполнила поручение. Данила и Ждан пошли за батькой, нанимателем и ещё одним старшим приказчиком Путяты, то ли с прозвищем, то ли с именем Ловкач.
        Впятером они поднялись по жуткой грязище наверх к городу, прошли сквозь ворота, в которых дежурил отряд из тех же нурманов, и оказались в такой же грязище, только между домов. Запах, которым тянуло из города, был гораздо хуже, чем даже на пристани.
        Воислав с нанимателями топал прямо по раскисшей от воды земле. Батька как-то умудрялся сильно не пачкаться, а Путята и приказчики, не чинясь, заправили полы дорогих кафтанов за пояс.
        Надо сказать, что вся тройка была одета в самые лучшие одежды и увешана, по обычаю, драгоценностями. Воислав, к примеру, имел на каждой руке по паре золотых браслетов разной формы и вида, очень тяжёлых и дорогих. Так здесь принято - неважно, подходит ли вещица к фасону, главное, сколько она потянет на весах и сколько в ней драгоценных камней. Даниле этот подход нравился, но они со Жданом на фоне руководителей выглядели сущими бомжами.
        Наконец, вся компания прибыла к нужному подворью. Ловкач заколотил в ворота. Открылось окошко, приказчик что-то часто заговорил в него. Окошко закрылось.
        Гостям пришлось немного подождать, пока ворота не распахнулись: их торжественно встречали все домочадцы.
        Во главе компании, на крылечке, стоял немолодой уже мужчина с седой окладистой бородой, покоившейся на широком животе. За ним переминались несколько мужчин среднего возраста, дальше, почти в доме, стояли женщины.
        - Здрав будь, Путята Жирославович. - Хозяин чинно поклонился, когда Путята со свитой зашёл во двор.
        - И тебе здравия, Будимир Василькович. - Купец ответил поклоном.
        - С делом ли в дом мой пожаловал? Или просто так встретиться захотел?
        - Встрече с тобой, Будимир, я всегда рад, но и не просто так, а с товаром к тебе пришёл. - Путята многозначительно себя похлопал по поясу. - Но и чем отпраздновать сделку будет. - Купец указал на Данила и Ждана, которые держали на плечах объёмистые мешки.
        - Ну что же, проходи в дом, побеседуем, заодно и отпразднуем встречу.
        Воислав, обернувшись, приказал молодежи:
        - Поклажу отнесите на кухню и скажите там, чтобы вас покормили хорошенько. Нужны будете - позову.
        Данила и Ждан отнесли мешки, с наслаждением сняли мокрую одежду, завернулись в поданные одеяла.
        Им сразу же принесли по огромному ковшу горячего пряного мёда. Данила отпил и понял, что счастлив. Потом им принесли блюдо с зажаренным гусём, с которого ещё стекал горячий жир.
        Некоторое время Молодцов с напарником работали только челюстями, а когда всё было съедено, молча предались сладким ощущением сытости и тепла.
        К этому времени их одежду уже высушили над очагом, и Данила со Жданом переоделись в своё. Деловые переговоры всё продолжались.
        - Может, сходить к ним, узнать, как дела? - лениво спросил Молодцов.
        - Не, тебе сказали: надо будет - позовут, - отмахнулся Ждан.
        Накликал. Сверху, со второго этажа терема, где шли переговоры, донесли громкие звуки, а затем - будто что-то тяжёлое уронили на пол.
        Ни секунды не раздумывая, Данила выбежал из кухни, распугав прислугу. Ждан - за ним.
        План здания им был неизвестен, но наверх вела только одна лестница. По ней охранники и побежали, пока в конце пути дорогу им не перекрыл здоровый лысый детина шириной во весь проход. Тут Данила задумался: бить - не бить.
        К счастью, из комнаты вышли смеявшиеся Будимир и Воислав.
        Данила чертыхнулся про себя.
        - О, отроки, вы чего тут делаете? - спросил батька.
        - Так это… шумели, - не зная, что сказать, ответил Молодцов.
        - Шумели, значит. - Губы варяга тронула усмешка. - Ну что ж, пошумим ещё. Угостишь, Будимир, нас своим пивом?
        - Угощу, конечно, век будете помнить, ни у кого такого пива ещё не пробовали.
        Отроки спустились с лестницы, давая дорогу старшим. Молодцов нутром чувствовал, что его батька чем-то доволен, и сильно, и это что-то не имеет отношения к сделке. Вот только чем именно?
        Был накрыт стол, и начались шумные гулянья. Будимир не поскупился на угощения. Данила пил и ел, пускай, казалось, уже и некуда. Однако посреди веселья Ждан шепнул ему на ухо:
        - Что-то здесь девок нету, пошли найдём.
        И Данила кивнул: а почему и нет, в самом-то деле. Правда, Молодцов не знал, куда они направлялись, и полностью доверился Ждану. Он даже немного пожалел, когда они вышли из тёплого помещения опять в промозглую морось. Его друг уверенно топал по серой жиже, находя дорогу среди подворотен и узких улочек. Данила следовал за ним. Бешеной собаке сто вёрст не крюк, а уж для плотских утех молодые парни и не такие преграды могут преодолеть. Уличного освещения в Смоленске не предусматривалось, дорогу изредка освещали лишь отблески костров сквозь щели в заборах. Ждан шёл к цели, повинуясь врождённому чутью, и оно не обмануло.
        Вдвоём они подошли к двухэтажному домику, деревянному, естественно. Пара окон была затянута мутной плёнкой, выкрашенной в сизый цвет, изнутри их освещал огонёк.
        Ждан застучал в дверь. Наружу выполз некто с угодливой физиономией, закивал и пропустил внутрь.
        Предложил сесть на нечто напоминавшее диван, а сам удалился. Внутри приятно пахло знакомыми благовониями, на стенах висели изрядно потрёпанные ковры.
        Местный публичный дом, значит, ну и пофиг. Сифилиса, насколько знал Данила, тут нет, его только в Новое время из Америки завезли - месть индейцев за оспу, что называется. Спида и гепатита тоже нет. Наверное. А получить разрядку после нескольких месяцев плавания необходимо. Оно ведь как, когда весь день гребёшь против течения, а оставшийся вечер машешь учебным копьём, то о женщинах и не думается. Но стоит их увидеть на расстоянии вытянутой руки… то… в общем, правильно, что женщин на корабле не держат во время плавания.
        Хозяин борделя спустился вместе с чётверкой дам весьма привлекательного по местным представлениям вида: сисястыми и попастыми пышками.
        Данила выбрал ту, что постройнее, с не такими выдающимися формами, и уединился с ней в указанной комнате.
        Девушка оказалась опытная и тренированная во всех смыслах. Стойко перенесла первый налёт страсти Молодцова, а потом сноровисто взяла инициативу в свои руки.
        Данила провёл ночь весело и бурно, без всяких видений. Ночной бабочке древних времён был искренне благодарен за приятно проведённое время, но не более.
        Наутро Ждан пригласил сходить в баню. На это предложение Молодцов откликнулся даже с большей готовностью, чем на посещение борделя, - задолбала уже эта сырость.
        За посещение смоленских общих бань охранники отдали последние деньги.
        - Всё равно гулянки кончились - Воислав завтра за нас опять возьмётся, - сказал Ждан.
        В этом с ним Данила был полностью солидарен. Он прекрасно провёл время и ничуть не сожалел о потерянных деньгах. Ему даже это понравилось. Нет, не то, что он лихо пропил и протрахал заработанное серебро. А сам подход к жизни: вот они есть, деньги, один день - и их нет. Потратили вместе с другом, чтобы хорошо отдохнуть, потому что никто не знает, что их завтра ждёт и куда они опять поплывут.
        Перед баней стоял маленький алтарь местного бога или, быть может, простого домового. Ему полагалось отдавать малую толику серебра, чтобы хорошо попариться. Для защиты от злых духов, если быть точнее. Данила, хоть и крещёный, тоже отдал: раз у них тут так полагается, чего выпендриваться?
        Ждан к походу в баню относился гораздо серьёзнее, чем к недавним потрахушкам. Почти как к мистическому обряду. Позднее Данила узнал, что приглашение в баню - знак особого расположения к человеку.
        У Молодцова же будущий поход вызывал только любопытство: он никогда раньше не парился в бане «по-чёрному».
        Когда дрова прогорели полностью и от печки пошёл сухой жар, отроки зашли внутрь парилки. Скажем так, нахождение в таком помещении может выдержать только очень крепкий и выносливый человек. Данила выдерживал некоторое время. А потом всё-таки выбежал, как водится, по мостику прямо в ледяной Днепр. И так три раза.
        Осознавая произошедшее, Данила сидел в предбаннике, попивал квас и пытался унять сердцебиение. А он уж думал, что, кроме тренировок Воислава, ничто так вымотать не может.
        - Ну как, любо, Даниил? - пихнул его в бок друг.
        - Любо, любо, я чуть не сдох там.
        - Ну, значит, хорошо пропарился.
        Ждан тоже зачерпнул квас из объёмистой кадушки.
        - А знаешь, что думаю? - спросил Даниил.
        - Ммм… - буркнул Ждан, отрываясь от кваса.
        - Зачем нас батька всё время по земле гонял, а на корабле только один бой провёл? Ну, в смысле, на реке. К этому же тоже надо приноровиться - там качка и утонуть можно, уж я-то знаю.
        Ждан засмеялся. То, как Данила чуть не утоп, спасая товарища, стало предметом для шуток всей команды. Но не злых - все оценили поступок Молодцова. А что он плавает плохо, так это не позор, чай, не среди нурманов живём. Вон степняки тоже плавают погано, а воины среди них встречаются - будь здоров. Главное, что не испугался и ради товарища собой рискнул.
        - Так зачем уметь биться на корабле? Мы же на нём не поплывём, - ответил Ждан.
        - Чего?! А что мы с ним будем делать?
        - Увидишь. - Друг загадочно улыбнулся.
        - Да ну тебя, - отмахнулся Молодцов, сочтя фразу за шутку. - Пошли к нашим, а то стемнеет скоро.
        - Ну пошли.
        Даниил и Ждан вернулись к обережникам, но не на пристань, а в гостиницу, снятую Путятой для всего экипажа: видать, заключённая им сделка оказалась очень удачной. Друзья поздоровались с собратьями, также измученными отдыхом, и отправились на боковую. Завтра наверняка предстоял тяжёлый день, считали они. И не ошиблись.
        - Биться всегда надо в строю, - наставлял батька Воислав. И спорить с ним было трудно. - Но строй бывает разный. Иной раз случится так, что все ряды треснут, смешаются, и воины бегут, как ледащие псы, а их режут вороги, будто баранов. Ну или в рабы берут. Я вам говорил, други, что в странах на восходе с рабами делают? Им сперва отрезают мужество…
        Воислав долго и детально рассказывал своим подопечным, что делают с попавшими в плен в восточных странах. Чёткость и богатство описаний говорили о том, что батька не понаслышке знаком с вопросом.
        - А уж что нурманы с пленными делают, если захотят их своим богам в жертву принести, я и говорить не стану. Портки блевотиной замараете, да и не поверите всё равно, пока вживую не увидите.
        Данила от удивления раскрыл рот и одновременно увидел, как самодовольно осклабились Шибрида и Клек.
        - Поэтому, чтобы не стать куском визжащего мяса, вам надо уметь биться порознь, но в строю. Россыпью, но едино, - заключил Воислав.
        «Ага, будь бесформенным, будь как вода», - съязвил Данила, мысленно, естественно.
        - Вас здесь полтора десятка. Это большой десяток, - продолжал батька, - хорошее число. Это полудесяток воинов, разделённых по трое. Столько троек воинов, сколько пальцев на руке. А вместе мы будем одним кулаком, - Воислав до хруста сжал свой кулак, - который будет напрочь вышибать зубы врагу. Любо!
        - Любо!!! - хором гаркнули обережники.
        - Ну так разделим теперь вас. Клек, ты будешь биться вместе с Даниилом и Жданом.
        - Понял, батька.
        - Шибрида, ты…
        - Ну что, братцы, спляшем вместе пляску воинскую. - Рыжеусый варяг обнял своих младших собратьев так, что у них дыхание перехватило.
        Разделив отряд на тройки, Воислав приступил к теории.
        В ходе боя тройкам надо держаться вместе, не удаляться друг от друга дальше чем на две длины копья. При необходимости - группироваться или, наоборот, разбежаться в разные стороны. В тройке есть главный ударник - самый лучший боец, остальные его прикрывают и сами бьют врага по возможности.
        В тройке Клека, Ждана и Данилы понятно, кто был главным.
        - Батька, но… - начал Молодцов и тут же прикусил язык - в этом времени младшие старшим не перечат.
        Воислав не стал вышибать дурь из несмышлёного ученика, а снизошёл до вопроса:
        - Продолжай, чего хотел сказать?
        - Ну, батька, у меня же шест, а у Клека - секира, - промямлил Данила.
        - И что?
        - Ну, шест длиннее.
        - У быка тоже длиннее, и что ты с ним делать будешь?
        Данила покраснел, прямо как девушка, а Воислав вдруг не стал и дальше позорить зелёного новичка, а вполне по-отечески пояснил:
        - Клек сам разберётся, что ему делать, а ты бей шестом, как умеешь. С шестом у тебя лучше пока получается.
        И начались тренировки.
        Учебных боёв сперва не было. Только передвижения в разомкнутом строю. Данила занимал позицию слева от Клека, Ждан - справа. Схема работы была такая: Данила своим шестом, имитирующим копьё, бил издалека в правый открытый бок условного противника, тем самым заставляя его прикрыться щитом и ограничить себе обзор. В это время вперёд вырывался Клек и атаковал врага, а Ждан прикрывал его справа, развернувшись на девяносто градусов и выставив щит.
        Независимо от результатов атаки, Данила ещё раз бил шестом, давая собратьям возможность без помех вернуться в строй. Такая схема - всего семь действий, но их следовало отработать до автоматизма. Имелись и другие варианты атаки и защиты, но они пока были не по зубам для несыгранной тройки.
        Обережники неделю отрабатывали приёмы в поте лица. Местечко для тренировок они выбрали за посадом - нагромождением жилых домов вокруг крепостной стены, так что поутру приходилось ещё бодрой рысцой отмахать добрых пять километров до небольшой полянки.
        Ночи становились всё холоднее, да и утром окрестности покрывал слой холодной росы. Данила, когда к нему после тренировок возвращалась способность мыслить, уже начал беспокоиться: как же это Путята собирается плыть на север, когда в Смоленске уже заморозки.
        Охранники успели потренироваться всего неделю, до учебных боёв между тройками так и не дошло, как Путята действительно собрался в путь. Но его отъезд был омрачён одним событием.
        - Ты лжец и обманщик, Путята! Сын драной суки и вонючего трэля! А ещё ты трус с отсохшим удом! Верни мне деньги - и покончим с этим.
        Этой фразой Гуннар Скряга закончил обвинительную речь в адрес нанимателя Молодцова. По происхождению Гуннар был нурманом и выглядел чистым викингом: косматым блондином с синими глазами, упрятанными где-то под бровями. Выдубленная солью кожа на лице морского разбойника туго обтягивала массивные нос и скулы. Нурман стоял, подбоченясь, и ждал ответной реплики.
        Судебная тяжба проходила на рыночной площади, народу собралась тьма-тьмущая. На высоком стуле расположился тиун - представитель князя и местной власти, выполнявший по совместительству и роль судьи.
        Спор, как утверждал Гуннар, начался из-за того, что Путята продал ему некачественный товар - медные кубки с чеканкой византийской работы, - и теперь нурман требовал отступные. Путята отвечал, что Гуннар сам по пьяни попортил несколько кубков уже после покупки, и платить, разумеется, не собирался. Из замечаний собратьев Данила понял, что вся эта катавасия затянется до вечера: каждая сторона приведёт своих свидетелей, все будут глотки драть, а судебное решение вынесут в пользу того, кто тиуну больше забашляет. Однако у нурмана Гуннара Скряги было своё видение ситуации: выслушав оправдания Путяты, он с ходу перешёл к оскорблениям, чем, вообще-то, нарушил общие правила и заслужил неодобрительный взгляд тиуна.
        В гробовом молчании Путята переглянулся с Воиславом, тот еле заметно кивнул.
        - Ты ответишь, нурман, за поносные слова, сказанные на глазах честного народа, - торжественно объявил купец. - И за ложь свою тоже ответишь перед богами. Ты лжец, Гуннар, и рот твой поганый, им только под хвост свиней целовать.
        - Ха-ха, - развеселился нурман, - у тебя, словенин, хватило смелости обвинить меня во лжи. Ну что ж, пусть боги решат, кто прав. Я буду биться здесь и сейчас с тобой или с тем, кого ты выставишь вместо себя. И, клянусь мечом отца, я выпотрошу его, как осетра. Один видит меня! - проорал напоследок Гуннар.
        Путята, как и ожидалось, выставил вместо себя на поединок Воислава.
        - Бирюк жадный, пропастина ненасытная, ничего не боится, - сплюнул на землю Скорохват и пояснил остальным: Гуннар приходится двоюродным братом племяннице второй жены Асбьёрна, здешнего посадника. Асбьёрн и его отец Фарлаф поддержали Владимира в его войне с Ярополком, за что получили от нового Киевского князя почёт и уважение. Однако теперь Асбьёрн считался в Смоленске посадником, а не вольным князем, но всё равно родство с ним было сильным козырем Гуннара.
        - Но батька наш с ним справится? - спросил Жаворонок.
        - С этим кочетом горластым? Да запросто.
        - Тогда в чём проблема? - спросил Данила.
        И сам понял: в окружении Гуннара, которое помогало ему облачаться, находились ещё семеро таких же, как он, матёрых головорезов и в его охране числились ещё полтора десятка человек. Тиун, правда, объявил будущий поединок чистым: если родственники или друзья Гуннара в случае его проигрыша захотят отомстить Путяте и его людям, то они будут не в своём праве кровной мести. Они обязаны будут заплатить виру родне убитого и головное князю за нарушение закона. А вира за убитого купца, свободного человека, ох, немаленькая.
        Но это в городе, а за его стенами - тайга, где медведь-прокурор и действует только право сильного. Правда, и в этом случае виновных может постичь наказание, если потерпевшие смогут доказать, кто на них напал. То есть родичам Гуннара нужно будет вырезать весь караван Путяты, чтобы избежать последствий.
        То, что у этих ублюдков не дрогнет рука сделать это, Данила не сомневался.
        Народ на площади расступился, освободив место для поединка.
        - Бой до трёх щитов. Поединок будет идти до тех пор, пока кто-нибудь из вас не сможет биться, - торжественно прокричал тиун.
        - Конечно, этот варяг не сможет биться, когда я ему обрублю ноги под самый его гнилой уд, - с мерзкой усмешкой объявил викинг.
        Вооружился он мечом и щитом, на голову надел круглый шлем с «очками», грудь прикрывал добротный панцирь.
        - Нурманская собака громко лает, у нурманской собаки хороший язык, чтобы лизать чужие сапоги, - процедил Воислав с презрительной усмешкой.
        На нём были пластинчатый доспех и шлем со стрелкой. Руки свободно лежали на оголовьях мечей. Воислав непринуждённо стоял на площади, казалось, не обращая никакого внимания на противника.
        Гуннар закрыл рот и стал обходить варяга аккуратными шажками слева, а потом вдруг заревел:
        - Один!
        И бросился.
        Воислав не вынимал мечи из ножен до последнего. Оба клинка серебристыми росчерками вылетели на свободу: один с добрым треском долбанул в щит, второй змеёй нырнул в просвет между щитом и мечом, целя в живот.
        Одновременно Воислав сместился вправо, чтобы оказаться вне досягаемости вражьего меча. Гуннар мечом отразил атаку, нацеленную в брюхо, и тут же правый меч Воислава описал дугу в направлении ноги викинга. Викинг убрал её, успел отшатнуться от левого меча, летевшего точно в лицо, попытался ударить щитом и опять едва не пропустил мах по ногам.
        Воислав атаковал стремительно и быстро - нурман только успевал защищаться. Данила воочию увидел преимущества второго меча. Щит был тяжелее и загораживал Гуннару обзор, а ещё не годился для быстрых контратак. Нет, и щитом можно ударить будь здоров - Молодцов это на себе прочувствовал, - но только в том случае, если противник проигрывает в скорости и дистанции, а ещё лучше - стоит в строю.
        У того же, кто вооружён двумя мечами, скорость по определению будет выше, но оттачивается навык такого боя время немалое, да и цена ошибки велика - в случае чего защититься будет нечем.
        А нурман тем временем отступал, отбиваясь от града ударов, сыпавшихся по разным уровням с разных сторон, и отступал он в толпу, что глазела на поединок. Народ начал разбегаться в стороны.
        - Удавили! - истошно завопила какая-то баба.
        - Нурман-то хитёр, - покачал головой Ходинец.
        Спустя некоторое время Данила понял, о чём он: середина площади была посыпана песком и мелким камнем, чтобы могли проезжать повозки, - там и начался поединок. А по обочинам чернела обычная земля, которую ноги горожан превратили в сплошное грязевое месиво.
        В нём Воислав не мог передвигаться так же быстро, как по утоптанной дороге посреди площади. Гуннар тоже потерял в скорости, но у него был щит! Который по правилам можно было дважды заменить.
        Оба поединщика сбавили темп до минимума - в непролазной грязи любая ошибка могла стать роковой.
        Гуннар всё же рискнул атаковать: выставил щит, перекрывая обзор Воиславу, сам попёр вперёд, желая то ли ударить, то ли толкнуть.
        Батька Молодцова опять уколол левым мечом сверху вниз, целя в ноги, а правым бесхитростно ударил по изрядно порубленному щиту. Ударил так, что рука его врага не выдержала и чуть опустилась, совсем немного, но так, чтобы стал виден шлем нурмана. И Воислав не упустил момент: послал свой меч вниз по диагонали, примерно туда, где должно было находиться лицо нурмана.
        Гуннар заорал, отпрыгнул на два метра, да так, что его сапоги остались в грязи. Рожу его заливало красным, но судя по тому, как он ругался, мешая словенский со скандинавским, рана была не смертельной.
        - Я же говорил, что у тебя длинный язык, нурман, самое то ноги лизать, а может, и причинное место, - сказал Воислав.
        Народ поддержал его дружным смехом. Симпатии населения были явно на стороне Путяты.
        - Щит мне, щит! Я убью тебя, варяг, слышишь, я выпущу твою требуху и скормлю псам, - грозился Гуннар.
        Щит ему подали. Вытаскивать сапоги из грязи он не стал. Как только они с Воиславом вышли на утрамбованный центр площади, нурман атаковал. С рёвом и призывом Одина.
        Воислав рубанул навстречу левым мечом, да так, что меч увяз в щите… Гуннар даже не понял, что произошло, и не успел ощутить вкус победы.
        Варяг дёрнул увязший меч на себя, добавляя нурману скорости, и, уходя с линии атаки, чиркнул мечом по бедру Гуннара.
        Викинг пробежал ещё пару шагов - и тут его нога подогнулась. Пристяжь неудачливого скандинавского торговца подала голос и активно замахала руками - мол, всё, прекращаем поединок. Сам-то нурман ещё сыпал проклятиями и угрозами. Воислав на него внимания не обращал, обтёр мечи и вложил их в ножны.
        Тиун подал знак. Четверо нурманов подбежали к Гуннару, быстро перевязали его и в восемь рук унесли с ристалища.
        - Боги выбрали победителя, - провозгласил тиун. - Гуннару Скряге надлежит выплатить Путяте Жирославичу виру за хулу и поносные слова в две гривны. И четыре гривны князю за справедливый суд. Боги свидетели, - дежурным тоном закончил представитель власти и удалился в сопровождении стражи.
        - Ну что, други, погуляем! Отметим славную победу! - предложил батька.
        - Отметить-то отметим, - встрял Путята, - только ты не забывай, что бился за меня и, стало быть, победа моя, а значит… я сегодня проставляюсь для всей ватаги!
        Предложение Путяты не встретило протестов среди его людей. Один Данила посчитал, что лучше бы сейчас не бухать, а валить по-быстрому, пока горячие скандинавские парни не подали апелляцию чем-нибудь острым по купцу Путяте и его сопровождающим. Но мнение Данилы никто не спрашивал.
        Потом были вёдра выпитого мёда и пива и кабан, зажаренный на вертеле и съеденный целиком. Молодцов изрядно набрался, но поспать ему не дали. Как только он начал клевать носом, его тут же привёл в чувство хлопок по спине.
        Скорохват. Он прижал палец к губам, потом жестом показал: иди к себе, забирай свои вещи, и пошли.
        Данила так и сделал. Не прошло и пяти минут, как обережники в полном составе оказались на свежем воздухе. Затем, тихарясь, как будто они шли по вражеской территории, воины прошли на пристань. Со смотрителями смоленской гавани было всё уговорено заранее, и кораблям Путяты было дано разрешение на отплытие.
        Челядь и приказчики, которые тоже отмечали победу, но на ладьях, перепились вусмерть и совсем не подготовили корабли к выходу. Но так было даже лучше - достовернее выглядела уловка, придуманная Путятой и Воиславом.
        Не успело солнце подняться над лесом, как Смоленск уже скрылся за поворотом Днепра. Купеческие ладьи шли на парусах и вёслах до полудня, и только потом старшие разрешили немного отдохнуть.
        Данила успел перекусить, поспать пару часов - и опять на вёсла. Так продолжалось до вечера, пока «Лебёдушка» не свернула в один из бесчисленных притоков Днепра. Там опять объявили привал, но спускаться на берег не разрешили. И челядникам, и охранникам дали передохнуть, а потом объявили боевую готовность.
        Молодцов, пока грёб, впал в некое заторможенное состояние. Он работал веслом, напрягая спину, руки и ноги, когда это надо было, но при этом не мог даже примерно вспомнить, как выглядели окрестности, мимо которых они проплывали. Это было похоже на транс - каждое движение Данилы было предельно чётко и экономно, сам он при этом будто дремал. А когда объявили ночную тревогу, то он был полон сил.
        Шибриду и Ходинца отправили на лодке к Днепру - на разведку. Остальные на ладье замерли в тревожном ожидании. Хотя никто не спал, Воислав назначил очередь, кому стоять в дозоре.
        Там вышло, что дежурить Даниле выпало со Скорохватом. Опять-таки по стечению обстоятельств он гораздо меньше общался с этим южанином-словенином, чем с Клеком, хотя тот был скандинав-северянин.
        Южанин - так часто называли Скорохвата между собой приказчики. Ломята как-то обмолвился Даниле, что он происходил из племени, которое все называют поляне, а как само себя это племя нарекало, Ломята не знал. Скорохват же никогда не рассказывал о своей родне. Молодцов даже подозревал, что Скорохват - это не имя вовсе, а прозвище или псевдоним, взятый значительно позже рождения.
        Скорохват не брил бороду, как варяги, но и не отращивал её. Длинные русые волосы он скручивал в косу, укладывал на голову, а сверху надевал войлочную шапочку.
        В обращении Скорохват был уравновешенным, немногословным и простым, хотя в табели о рангах охранной дружины он стоял на третьем или четвёртом месте после Воислава и Вуефаста.
        Вдвоём с Данилой они сидели на корме «Лебёдушки» и ожидали сигнала от Шибриды с Ходинцом, а в худшем случае - атаки врагов.
        - Повезло, что мы и так собирались отплывать, - тихо-тихо сказал Данила старшему напарнику. Уж больно муторно было сидеть без дела на ладье в ожидании неизвестности.
        Сперва Молодцову показалось, что его не услышали, но потом собрат по ладье отозвался:
        - Это знак богов. Перед отплытием кровь пролили - им дар. Значит, хороший поход будет.
        Скорохват не шутил, здесь к таким вещам относились более чем серьёзно.
        - Но у нас теперь викинги на хвосте.
        - Викинги - что волки. Нападают, если почуют слабость, отступают, если увидят силу.
        - Поэтому мы отправились праздновать у всех на виду - показать, что мы не боимся Гуннара, - понял Данила.
        - И поэтому ночью уплыли, - продолжил Скорохват, - чтобы Гуннар не успел созвать своих дружков, не заручился поддержкой Асбьёрна и не напал на нас.
        - Хэх… прямо политика.
        - Ты знаешь греческий? - внезапно спросил Скорохват.
        Данила мысленно подпрыгнул. В темноте он не различал лица собрата, но не сомневался, что тот его внимательно разглядывает.
        - Да нет, просто слышал слово мудрёное, - прикинулся валенком Молодцов.
        - Хм… пусть так.
        - Скорохват, - Данила решил ковать железо, пока горячо, - я слышал, как вы говорили с Вуефастом и Путятой. Куда мы дальше поплывём?
        - Любопытный ты, - одобрительно заявил старший собрат, - иным отрокам только брюхо набивать да баб щупать, а потом стонут, чего в кошельке пусто. - Южанин вздохнул. - Вуефаст тянул, чтобы плыть на закат, к волоку через Двину, а там в Полоцк, где у него родня. Но в Полоцке сейчас посадниками Владимировы викинги, те, с которыми нынешний князь в вики ходил по молодости в одном хирде. Они там верховодят, в случае чего защиты от них не будет. Рогенда и та уехала из Полоцка в Киев.
        - А Рогенда - это кто?
        - У, брат, да ты совсем из далёких мест. Рогенда - это дочь полоцкого князя Роговолта. Отца её Владимир со своими викингами убил, а саму в жёны взял. Вроде как старшей женой сделал, она сыновей от него родила. Но, будь она в Полоцке, от неё всё равно мало помощи было бы. Поэтому решили мы идти в Новгород, через два волока в Ловать. Там встанем, товар перегрузим - и дальше на север. В Новгороде стол держит Добрыня - дядя Владимира. Словенин, хоть и руссам присягнул. Да и сами новгородцы дюже нурманов не любят. Путята выбрал правильное время, чтобы отплыть. Долго на волоках ждать не будем, как снег выпадет, перетащим всё - и в путь. Ещё хорошо, что князь Владимир скоро из похода на булгар должен вернуться. Добычу они наверняка знатную привезут. А мы их на одну-две седмицы обгоним и товар по хорошей цене сбудем.
        Данила окончательно запутался в этих князьях и посадниках. Если Владимир - внебрачный сын Святослава, а его дядя Добрыня присягнул руссам, которые, получается, та самая Русь в Киеве, то варяги - они кто? Откуда взялись? А этот Фарлаф, он тоже был когда-то князем? Есть и другие князья, присягнувшие Киеву? Кем он приходится Владимиру?
        Только задавать такие вопросы Скорохвату - ещё больше на себя подозрения наводить. Молодцов решил сменить тему и поговорить о том, что его давно интересовало: о волоках.
        В его представлении волок рисовался эдаким ультрасовременным (для Древней Руси, конечно) устройством, позволяющим переносить корабль на десятки километров из одной реки в другую. Данила так и не понял, как и куда предполагается идти «дальше на север» после того, как выпадет снег, ведь реки же замёрзнут.
        - Скорохват, а как устроен волок? - спросил он.
        - Чего? Не понял тебя?
        - Ну, волок, как он устроен?
        - Не понимаю… Волок - это волок.
        Тут уж Молодцов растерялся.
        - А, понял тебя, хочешь знать, почему там стольные города никто не строит?
        - Ну да, - спохватился Данила, - места же богатые.
        - Места богатые, с него княжьи приказчики всё равно пошлину собирают. А не строят потому, что воды нет. Сам понимаешь: в мирное время воду ещё подвозить можно, а коли враг нагрянет, то осаду никак держать нельзя. Там великий водораздел проходит, на том месте стоит великий лес, из которого три реки вытекают: Двина, Волга и Днепр. Говорят, раньше там великая гора стояла, то дом был богатыря одного могучего. Когда он почил, то гору велел срыть и гробницу себе выкопать, а когда лёг в неё, то из этого места три реки стали вытекать. Правда это иль нет - не знаю, но места там и впрямь непростые. Ещё бают, что там князья великие киевские Аскольд и Дир от Олега Вещего смерть приняли. Слышал, небось?
        - Не, - замотал головой Данила.
        - От ты… В те места на Ловать и Оршу и другие реки издревле северный народ дань свою свозил или на торги приезжал. Большие ярмарки тогда начинались. Киевские князья меха скупали и везли продавать в Царьград. Вот на одну такую ярмарку, когда привезли с севера товаров дюже много, Аскольд и Дир приехали. А на суднах были не меха да воск, а варяги Олега. Они по сигналу выскочили да и порубили и князей, и бояр всех. И казну себе взяли, на какую киевляне меха собирались покупать. А потом варяги свои драккары, настоящие боевые корабли, не чета однодеревкам северным, перетащили через волок в Днепр и поплыли к Киеву. Там Олег и поставил на стол Игоря, сына Рюрика. Но виру заплатил за убийство князей, чтобы обиды не было. Вся история. Взаправду так оно случилось иль нет, я не знаю.
        - Ну теперь-то мы вряд ли узнаем, как всё на самом деле было. Слушай, Скорохват, я так и не понял, а как мы «Лебёдушку»…
        - Чу… на реке, - оборвал южанин.
        Данила застыл, пытаясь вглядеться в ночную мглу. Тучи, как назло, затянули всё небо, и не видно было ни зги. Как Скорохват что-то умудрился углядеть?
        Вдали трижды пропела выпь.
        Скорохват ответил двумя выкриками, да так, что Молодцов едва не оглох на одно ухо.
        Вдалеке опять кто-то застонал выпью.
        - Иди, передай всем, - как-то без прежнего напряга сказал Скорохват, - Шибрида с Ходинцом вернулись.
        И внутри у Молодцова будто струна ослабла.
        Глава 5
        На север
        Тем не менее торговая эскадра Путяты простояла в притоке Днепра ещё сутки и лишь потом отправилась в путь. Как раз ударили первые сильные заморозки. По утрам вся палуба покрывалась инеем, а отчаливая от берега, «Лебёдушка» килем вспарывала ледяную корку. Беспокойство Молодцова всё нарастало, пока в один из дней Данила не увидел странные сооружения, которые он и принял за волок.
        Эти сооружения были похожи на колодезные журавли, и отчасти Данила был прав - они предназначались для того, чтобы вытаскивать из воды корабли, а вот дальше его ожидал сюрприз.
        - Здрав будь, Крюк! - ещё издали прокричал Путята.
        - Здоров будь, Путята Жирославович! - ответили ему с берега.
        Рядом с журавлями стояла толпа крепких мужиков, простых смердов, судя по виду, возглавлял их могучий детина - тот самый Крюк. Одно плечо у него было ниже другого, и сам он заметно сутулился. Но сила этого мужика чувствовалась даже на расстоянии. После того как «Лебёдушка» с небольшого хода встала на речную мель у самого берега, Путята с ним ещё раз поздоровался, обнялся.
        - Три корабля? На зимовку будете ставить? - спросил Крюк.
        - Нет, дальше повезём.
        - А что так?
        - Долгая история, - ответил Путята. - Ну что, всё по ряду?
        - Как обычно.
        Работяги Крюка взялись за работу: протянули канаты под днище «Лебёдушки», обвили вдоль борта. Челядь в это время разгружала корабль, а Путята с охранниками отправился к местному тиуну платить пошлину. Когда они вернулись, всё уже было готово: канаты подведены куда нужно, зацеплены, а десяток мужиков дружно налёг на короткий конец журавля. Нос «Лебёдушки» взмыл в воздух, затем задрался ещё чуть выше, а внизу под кораблём оказались полозья! Точь-в-точь как для санок, только больших размеров, для корабля.
        Так вот как «Лебёдушка» дальше двинется в Новгород - прямо по замёрзшим рекам, как чудо-санки.
        Артельщики аккуратно стали опускать корабль вниз, пока киль и борта надёжно не легли на полозья. Тогда в дело вступила вторая «вундервафля» на волоке. От «Лебёдушки» к катку, вроде колодезного, тянулось несколько канатов, а по краям к нему было прибито несколько перекладин. Хватаясь за эти перекладины, четверо мужиков стали накручивать канаты на каток, и тот сработал как лебёдка, только вытянул не ведро воды из колодца, а корабль весом минимум тонн в десять.
        Когда «Лебёдушка» встала метрах в двадцати от реки, Крюк, хоть сам лично не участвовал, а только руководил, утёр пот со лба и торжественно сообщил:
        - Управились! До вечера все остальные вытянем.
        - Будь по-твоему, - согласился купец.
        И тем не менее люди Путяты задержались на волоке - а так назывались и окрестные места - ещё на полторы недели, ждали, пока снега насыплет в достатке. Это время было довольно весёлым для Молодцова - компания вокруг подобралась хорошая, сплошь из обережников, таких же, как он. По вечерам - пиво и весёлые рассказы. Днём - интересные тренировки по новой схеме, показанной Воиславом. Жили они дружиной на постоялом дворе в двух километрах от места, где корабли Путяты вытащили на берег.
        Из минусов были только дорогие еда и выпивка: всё привозное. Люди здесь жили только на деньги, полученные от купцов, свои хозяйства хоть и имели, но маленькие, всё по той же причине - воды нет. Ну и почему-то девок тоже не было.
        В один прекрасный день зарядил на двое суток снегопад, после чего все земли вокруг укрыло белым пушистым одеялом - наступила зима. Одновременно настало время выходить в поход.
        Данила с собратьями покинули гостеприимный волок, впереди их ждали новгородские земли и неизвестность. Молодцов понял, почему Воислав напирал в тренировках на работу тройками и строем на земле, а не на палубе: основной и самый опасный маршрут предполагалось пройти пешком по снегу.
        - Озоруют между Ловатью и Ильменем много, - объяснял, а скорее даже инструктировал батька Воислав. - У новгородцев лада никогда друг с другом не было, а ныне, когда князь наш в поход ушёл, много татей из лесов вышло, поживиться надеются, пока власть княжья ослабла. Можно, конечно, дождаться, пока Владимир со своими боярами вернётся, и вместе с их караванами без страха прибыть в Новгород, но тогда и цена на наш товар упадёт, потому как бояре и гридни добычу с собой привезут из Булгарии. Так что воля ваша, други, если кто не захочет рисковать жизнью из-за барыша, я пойму и силком тянуть не буду. Любой, кто хочет, может уйти из каравана и наняться к тому, кто ему по душе. Почему он уйдёт, я тоже говорить не стану.
        Отказавшихся от похода не было. И не из-за лишнего куска серебра - совместное путешествие и тренировки сделали из людей разного роду-племени и вероисповедания одну сплочённую команду, настоящую дружину. И бросать собратьев, когда тем предстоит опасный поход, ни у кого и в мыслях не было.
        Первые несколько поприщ, как здесь называли дневной переход, проделали с помощью бычьих упряжек, которые наняли на волоке, а потом впряглись и сами.
        Данила попеременно ехал на лыжах и тянул гружёную ладью. Лыжи Молодцову вручил Ходинец, ему как большому специалисту Путята заказал партию лыж для всех своих людей. И Ходинец купил, причём не абы как, а с учётом физических параметров каждого члена команды.
        - Даниил, - позвал Ходинец, когда Молодцов помешивал варево в котелке - была его очередь кашеварить, - поди сюда.
        Данила подошёл. Ходинец был среднего роста, но крепкого телосложения, его плечи были даже шире, чем у Молодцова. Нос старшего товарища был не раз сломан, губы всегда плотно сжаты. Маленькие глаза смотрели внимательно и цепко.
        - Вот, примерь. - Ходинец протянул купленные лыжи.
        Когда Данила увидел предложенный подарок, сердце его упало. Ехать хрен знает столько километров на этом? Да у него ноги отвалятся!
        Молодцов внимательно оглядел короткие - около метра - широченные лыжи, подбитые мехом. Но когда он взял их в руки, его скепсис уменьшился: лыжи оказались на диво лёгкими да тонкими. Тоньше мизинца по всей длине!
        - Ты как, с лыжами умеешь? - спросил Ходинец.
        - Умею.
        Данила действительно умел и любил ходить на лыжах, но не знал, насколько его «умею» котируется для нынешних времён. Он вставил ступни в примитивные крепления, сделал пару кругов по только что выпавшему снегу - и восхищение его возросло многократно. Данила не ехал по снегу, он летел!
        - Ходинец, это что такое - никак лыжи волшебные!
        - Ворожба тут ни при чём, это лыжи нашей работы - северные!
        И Ходинец рассказал, как делаются настоящие лыжи. По весне, когда морозы ещё не отпустили, валится дерево - лучше всего ель. Клиньями оно раскалывается вдоль волокон на длинные доски. Летом эти доски обстругиваются и обтёсываются, пока не становятся тонкими и лёгкими. Потом один конец лыж суётся в кипяток, загибается, и вуаля - суперлыжи готовы.
        Такие приспособления для ходьбы по снегу не только лёгкие, но и очень устойчивые, а значит, полезны людям военной профессии, в них даже сражаться можно.
        - Неплохо-неплохо, - похвалил Ходинец, глядя на Молодцова. - Попробуй на эти два полена заехать.
        Старший товарищ указал на два березовых ствола, наполовину засыпанных снегом.
        - Сломаю! - недоверчиво проговорил Молодцов.
        - Ты заехай, тебе говорят.
        Данила заехал. Когда его ступни оказались в промежутке между брёвнами, лыжи согнулись, да так и остались в таком положении. Данила потопал: лыжи толщиной в полсантиметра гнулись под его весом, но не ломались! Реально суперлыжи.
        - Годится, - одобрил Ходинец, - сделай пару кругов, попривыкни, а потом айда к Воиславу.
        Данила посменно то тащил в общей упряжке корабль, то ехал сбоку в охранении. Шёл он на лыжах, вместо палки использовал черен копья, на левой руке у него висел щит. Их караван бодро шествовал по замёрзшему руслу реки, на этот раз не заботясь о фарватере и мелях. Вперёд обязательно высылали разведчиков, всё как в боевом походе.
        Данилу в разведку не брали. Что было тяжелее - грести целый день или тащить за собой гружёный корабль, - ответить он бы затруднился, но ему всё равно было хорошо.
        Отличная погода, свежий воздух, снежок под ногами шуршит, солнышко светит. А главное, что делало путешествие особенно замечательным, так это то, что вокруг были его друзья, люди, с которыми за долгий поход он по-настоящему сроднился.
        Вокруг простиралась подлинно девственная природа. Даниле недавно предложили на охоту сходить, и он, разумеется, согласился.
        Простота, открытость, уверенность в соседе по гребной скамье, что он не подведёт, а придёт на выручку. Эти качества среди людей было так трудно найти во времени, из которого пришёл Данила, а здесь, в походе, они проявлялись особенно сильно. Как же иначе, если от труда каждого в команде Путяты зависит, придут ли они в назначенный город, сбудут ли товар и получат ли выручку.
        Тот же, кто не умеет сближаться с людьми, отвечать за них, как они отвечают за него, крысит, думает только о себе, - не пройдёт великий путь «из варяг в греки» или сгинет по глупости на его огромных просторах.
        По прикидкам Данилы, «Лебёдушку» с другими ладьями они протащили километров сто пятьдесят по руслу реки и оставили корабли на зимовку уже на территории, подконтрольной Новгородскому княжеству, где Гуннар со своими возможными дружками гарантированно не дотянется отомстить. Ладьи поставили в специально собранные сараи для «консервации» кораблей, товары перегрузили на волокуши. Купец, предоставивший услуги хранения, обещал даже провести небольшой ремонт. С Путятой они заключили официальное соглашение, призвали в свидетели богов, но также подписали официальный документ - берестяную грамоту. Что именно и как на ней было написано, Молодцов не разглядел - Путята никому берестяную грамоту не показывал и относился к ней не как к официальному документу, а как к какому-то мистическому артефакту.
        Отправляясь в путь, Данила испытал острую грусть - он расставался с кораблём, который за столько месяцев стал домом. Все другие обережники и простые слуги испытывали схожие чувства. Но делать было нечего.
        Без корабля дело действительно пошло быстрее. Тащить товары на лёгких волокушах было гораздо легче. Да и Данила не тащил теперь вовсе - этим занимались челядь и упряжки лошадей, купленные в ближайшей деревне, а он вместе с остальными охранниками ехал на флангах каравана и бдил, чтобы какая опасность из лесу не выскочила. Толку от такого дозорного, как Молодцов, было, конечно, немного, вся надежда была на опытных воинов, но лишняя пара глаз никогда не помешает.
        Товар у Путяты действительно был дорогой, но нетяжёлый: ткани, благовония, кубки и другая посуда, парфюмерия, природные самоцветы и украшения. Большая часть была изготовлена в Царьграде и стоила сумасшедших денег здесь, на севере.
        Тянули волокуши с утра до вечера, костры разводили прямо на льду, из реки же через проруби вылавливали рыбу на ужин. Очень скоро она надоела, и Клек, наконец, выполнил своё обещание сходить с Данилой на охоту.
        Отправились в поход «рабочей» тройкой: Ждан, Молодцов и Клек. Батька отправил их в лес с наказом добыть мяса, но разрешил, если представится случай, потешить себя настоящей мужской забавой - взять на копьё крупного зверя. Но к вечеру трое охранников должны были обернуться.
        Выехали на лыжах ранним утром, налегке, опередив остальной караван. Через десяток километров свернули в лес на целину. Путь торили в снегу каждый по очереди, верховодил всеми Клек, попутно объясняя, как какого зверя следует брать. Ждан не раз бывал на охоте, но тогда вся его деревня загоняла оленей или зубров в тенета - специальные сети для диких зверей. Пару раз Ждан ходил с отцом и дядей на медведя, но так, чтобы самому взять на рогатину зверя, - с ним такого ещё не случалось.
        Данила ездил на охоту несколько раз вместе с папиными друзьями, но вооружён он был огнестрельной «Сайгой», а никак не полутораметровым копьём.
        Увы, и в этот раз молодёжь будет избавлена от «чести» взять зверя самому, всё удовольствие опять достанется старшему «по званию». Данила по этому поводу не переживал, однако и ему со Жданом нашлась работа.
        - Медведя самое главное на задние лапы поднять, - рассказывал Клек, - для этого обычно хорошо натасканных лаек берут. Лаек у нас нет, так что вместо них сработаете вы: обойдёте с боков, помашете секирами, тут мишка на задние лапы и встанет, а я его - хоп, - рыжеусый варяг сделал выпад копьём, - прямо в брюхо. Но будьте осторожны, мишка - зверь быстрый.
        Данила ни на йоту не усомнился в словах Клека. Он сам много знал о медведях и дикой природе из книжек и рассказов друзей. Знал, что животные часто не соответствуют образу, который лепят из них общественное мнение и байки. Как о мишке, например, которого представляли сильным, но неповоротливым животным. И ещё Данила помнил, что внешность бывает обманчивой, особенно для человека, который не понимает, что такое сила и откуда она берётся.
        Если взять дружину Воислава, то никто из неё не был похож на перекачанных атлетов из сериала типа «Спартак». Наоборот, все имели «плоскую» жилистую мускулатуру, некоторые - так и небольшой слой жирка на животе. Никаких бугристых бицепсов и кубиков пресса. При этом, кроме огромной силы, каждый боец Воислава, особенно опытный, имел прямо-таки поразительную скорость. И Данила не без гордости замечал, что сам становился похожим на них: крепким, жилистым, быстрым и выносливым.
        Так вот и медведь такой же природный боец, обладающий огромной силой и скоростью. Вдобавок тренируется он с рождения и если выжил, то оказался самым быстрым и самым сильным среди своих сородичей, и его предки оказались самими сильными и самыми быстрыми.
        То есть на выходе мы получаем эдакого супербойца весом в триста килограмм с бронёй из шкуры и шерсти и когтями вместо перчаток.
        Весь вопрос в том, что Клека, Шибриду, Воислава можно охарактеризовать подобным же образом. Их тоже тренируют с младых ногтей, они прошли сотни стычек и сражений и выжили, как и их деды и прадеды, тоже пережившие бесчисленное множество битв и оставившие потомство. Так что в схватке Клека с медведем варяг победит с вероятностью девяносто девять процентов, если у него в руке будет хотя бы нож.
        А вот для Данилы эта охота будет настоящей проверкой. Он ещё ни разу не бывал в настоящей схватке, кроме того случая на тракте перед Вышгородом. Но Воислав был прав, со страху в шоке можно многое натворить, а так, чтобы победить, но с полным контролем, осознавая, что делаешь, - так умеют только профессионалы. И Данила верил, что станет в этом мире таким же, не хуже Скорохвата или Воислава. В конце концов, в его жилах тоже течёт кровь тех, кто смог выжить и победить.
        Варяг травил очередную охотничью байку, завершил её какой-то шуткой и сам же заржал так, что снег с веток осыпался, и пока эхо от его хохота ещё гуляло по лесу, тихо сообщил:
        - За нами хвост. Башкой не вертеть, - тут же свирепо одёрнул Клек. - Трое или четверо, давно крадутся.
        - Как ты понял? - шёпотом спросил Данила.
        - Чувствую, - туманно пояснил варяг, но тут же изложил более рациональные факты: - А ещё птиц позади нас не слышно. Когда мы стрелище назад повернули, я увидел тех, кто нас полюет. Один растяпа не успел укрыться, но и я специально петли заворачивал, чтобы поглядеть, кто за нами увязался. Не заметили, что ли, что мы треть поприща как зайцы по лесу идём? Эх вы…
        - Ты сказал, что заметил одного, с чего ты взял, что их больше? - спросил Ждан.
        - Одному за нами тащиться смысла нет, а двое бы напасть не решились. Но их и ненамного больше, иначе бы уже давно напали. - Вид у рыжеусого варяга был не озабоченный, а скорее возбуждённый - вот оно развлечение для настоящих мужчин. - Значит, отроки, сделаем так: я вперёд уеду, будто на разведку, след проверить. А вы здесь оставайтесь, костёр разведите. Делайте всё так, будто вас никто не выслеживает, но ушами лес слушайте. Услышите скрип тетивы - сразу в строй, щиты в кулак. Поняли?
        - А ты? - забеспокоился Молодцов.
        - А я петлю сделаю и за спину этим охотникам зайду. Не горюй, вас не оставлю. Вы, главное, не спугните наших лесовиков. Уйдут - потом не отыщем, кто знает, чего от них ждать.
        Данила со Жданом выполнили приказ Клека, который выставил себя прямо-таки стратегом, но обоим это поручение далось непросто - трудно вести себя как обычно, если знаешь, что из-за деревьев в любой момент могут полететь стрелы.
        Парни держались вместе, старались не отходить друг от друга дальше чем на два шага. Данила решил, что это не должно насторожить потенциальных противников: быть начеку в незнакомом лесу - абсолютно нормальный рефлекс для любого воина.
        Что ещё сделал Данила, так это плотно утоптал снег вокруг разведённого костра, чтобы драться можно было и сняв лыжи.
        На разведение костра ушло не так уж много времени, но достаточно, чтобы Молодцов начал беспокоиться: почти половина светового дня прошла, сигналов от Клека слышно не было, а им ещё надо возвращаться к своим. Ночью да по лесу, в котором шастает неизвестый враг, - это то ещё удовольствие.
        Данила присел к костру, стал греть руки, так же как и Ждан, готовый в любой момент вскинуть щит и встретить атаку. Ну где же Клек?
        Молодцов несколько раз вставал, встряхивал затёкшие ноги. Ничто не предвещало глухой чавкающий звук, с которым железо входит в живую плоть.
        - Строй! - закричал Ждан.
        Дальше они действовали уже на автомате.
        Скрип тетивы, который успел въесться Даниле в подкорку, щелчок, хлёсткий удар, от которого щит Молодцова едва качнулся. Стрела одна, а щелчков было больше, и они продолжают раздаваться из леса.
        - Клек, - хором взревели Ждан с Данилой и рванулись на звук щёлканья луков.
        Без лыж! Лыжи надевать было некогда, пара шагов по снежной целине - и друзья замедлили бег. Выучка Воислава сработала чётко: Ждан и Данила, не опуская щитов, продирались сквозь снежный покров. Молодцов бросил своё копьё на звук, оно улетело недалеко, поскольку не годилось для бросков. Ждан швырнул секиру.
        Щёлканье больше не раздавалось. Вдруг с треском из кустов на них вышел Клек, в крови с ног до головы. В одной руке он держал испачканную в красном секиру, в другой - за пояс тело некрупного мужичка. Тело признаков жизни не подавало. Вид у рыжеусого варяга был расстроенный, спрашивать, что случилось, друзья не рискнули, Клек сам всё рассказал.
        - Ушли, гады, - сообщил он, - одного достал копьём, второго секирой, сам на меня кинулся. Жмудин какой-то. Ещё два сбежали. И добычи никакой нет на них.
        Клек презрительно бросил тело в снег.
        - Чего тут жмудины забыли? - удивился Ждан.
        - Не знаю, второй - мёртвый кривич, - ответил Клек, - тати они безродные. Я думаю, поехали-ка мы, братцы, назад к своим. И так славно поохотились.
        Данила забрал неудачно брошенное копьё, проезжая, мельком глянул на бездыханное тело, и это зрелище вопреки ожиданиям не вызвало у него никаких эмоций. Труп и труп, мёртвые не опасны, пока не начался зомби-апокалипсис. С чего бы такое отношение? Привык? Устал от похода? Или, может быть, понял, что смерть - это неотделимая часть жизни. А вот для друзей Данилы смерти вообще нет. Сколько раз он слышал от Клека и Шибриды, что они попадут в Валхаллу или Ирий - братья ещё не определились. И воины в это верили, не просто как в какое-то убеждение, а как в непреложный факт. Так же они воспринимали магию, богов и нечисть - как абсолютно реальную часть жизни, влияние которой надо обязательно учитывать. Смерть же в бою братья рассматривали как сдачу экзаменов перед поступлением в универ - как нечто неотвратимое, необязательное, скорее всего, неприятное, но то, к чему надо готовиться, но и после него нужно планировать свою жизнь. В зависимости от того, как сдашь экзамен, то есть окажешься достоин своих предков, насколько храброй и достойной окажется твоя смерть, таким и будет твоё посмертие.
        На словах вроде бы всё понятно, но то, как чувствовали, как относились ко всей этой мистике и потусторонней жизни собратья Молодцова, передать словами было нельзя. Это тоже надо было прочувствовать, и Данила так пока ещё не умел, а может, ему и не надо было.
        Клек поехал назад первым, по своей лыжне, но теперь не стал петлять, а ехал напрямую, срезая повороты. Варяг, что называется, включил первую скорость и гнал что по целине, что по лыжне как трактор. Отроки, пускай теперь они и не прокладывали дорогу, за ним едва поспевали.
        Все трое очень старались добраться к своим до темноты, но всё равно не успели. Когда они выехали на реку, уже стемнело и от места стоянки каравана доносились крики и звон. Битва?!
        - Быстрей! - рыкнул Клек и прибавил ещё, а у Данилы со Жданом силы были уже на исходе.
        Хорошо хоть, река была изъезжена, что автострада, и бежать можно было по хорошо накатанной лыжне. Клёк пёр вперёд как кабан. Из-за поворота показались костры, волокуши Путяты и мельтешащие вокруг них люди. Варяг вдруг резко остановился, умудрился развернуться на лыжах на сто восемьдесят градусов, выхватить щит. У Данилы включилась мышечная память, он тоже заложил вираж, вскинул щит в том же направлении, что и Клек, Ждан повторил. В щит Молодцова дважды несильно стукнуло, Данила съёжился за ним, ожидая новых попаданий. Из-за его спины Ждан бросил в сторону леса топорик, а Клек швырнул копьё. Из темноты послышался вскрик, а потом туда полетели стрелы со стороны обоза - свои прикрывали.
        - За мной, други, за мной! - взревел медведем Клек и понёсся к врагам.
        Данила мало что мог разглядеть и с трудом понимал, где свои, где чужие. Уже перед самым обозом, когда на дерущихся можно было разглядеть вышивку их одежды, Клек скинул лыжи и понёсся по утоптанному снегу, а Данила со Жданом замешкались, отстали. И были за это наказаны. К ним сразу же подскочил рыжий мужичок с небольшим кулачным щитом и топориком. Данила, как учили, ударил его копьём в правый бок, а Ждан слева по ногам. Но тут к мужичку на помощь подскочил ещё один воин, а затем ещё.
        Данилу и Ждана стали обходить с флангов. Выучка Воислава опять показала себя: оба друга, сомкнув щиты, стали медленно пятиться назад. Молодцов «работал» копьём сразу по двум противникам, центральному и тому, что обходил слева. Старался держать их на расстоянии. Не выходило. Враги подбирались всё ближе, на дистанцию топора. Данила бил колющими ударами влево и вправо, попробовал атаковать понизу, по ногам, но эти удары легко отбивались. Наконец, Молодцов понял, что копьё не слишком удобное оружие в его ситуации, надо было браться за секиру, осталось только придумать, как поудачнее сменить оружие.
        Краем глаза Данила увидел, что центральный противник готовится ударить Ждана секирой. Причём Даниле показалось, что рука врага двигалась как-то неожиданно медленно.
        Молодцов, не раздумывая, имитировал атаку в стопу крайнего татя, а на самом деле, крутанув предплечье и довернув корпус, пустил копьё по высокой дуге. Оно угодило точно в плечо центрального врага. Железко даже не вспороло кожаный рукав, ударило как дубинка, но остановило свой ход, как бы легло на предплечье врага. Данила тут же воспользовался этим - сделал прямой выпад.
        Железко копья метнулось вперёд, как атакующая змея. Недруг попытался защититься, поднять плечо, но не успел. Остриё вошло точно в шею, пробило трахею и завершило свой путь в позвоночнике.
        Данила ладонью через древко успел ощутить дрожь от того, с каким трудом железо пробивало себе путь сквозь живую плоть и хрящи. От этого жуткого и нового ощущения ему стало так не по себе, что он разжал ладонь. Всё равно копьё он собирался бросить.
        В другой раз этот поступок стоил бы ему жизни, но в этом случае он помог. Следующий удар татя справа пришёлся бы точно в руку, если б Данила не отпустил копьё и не потянулся за секирой на поясе. Разбойник, видимо, разгадал манёвр Молодцова и попытался защитить товарища, но не успел. Данила махнул секирой в ответ - точно в щит, без малейшего урона врагу, а вот враг атаковал в нижний край, да так, что только треск пошёл, и опять понизу, а потом, внезапно, в верхний край щита. Полетели обломки. Топор увяз в дереве, противник потянул его на себя, и Данила сбросил щит с руки, да ещё толкнул его напоследок. Разбойник слишком сильно дёрнул на себя топор, и его развернуло чуть влево. Молодцов замахнулся секирой… Но что-то было не так. Его сознание - или та его часть, что отвечала за бой, - сигнализировало, что что-то тут не так, что-то мешает гармонии, наработанной в десятках тренировок с Воиславом и собратьями.
        Данила раздумывал едва ли сотую долю секунды и понял: щит! Из-за того, что разбойника развернуло по инерции, щит врага оказался слишком близко. Бить в него не имело смысла - слишком маленький замах получится, вреда не нанести, а достать до тела Молодцов тоже не мог - слишком далеко. Может, зацепить секирой, дёрнуть на себя?.. Или сделать ещё лучше?
        В Даниле проснулся рукопашник, всё-таки там, в далёком будущем, он провёл немало драк на татами и на улице. Соответствующие навыки имелись.
        Молодцов выбросил левую руку и схватился пальцами за верхний край щита, дёрнул его на себя, одновременно обходя разбойника справа, заходя ему за спину. Казалось бы, ещё немного - и Данила окажется в беспроигрышном положении, но разбойник тоже был не лыком шит. Он нанёс удар, но не вперёд, а назад, развернувшись в обратном для Данилы направлении.
        Молодцов заблокировал этот удар своей секирой, встретил её древко на древко, а пальцы его будто сами вытянули шнурок кистеня из рукава.
        Данила нанёс с короткого замаха удар, кистень захлестнул голову противника, а каменное грузило с хрустом ударило в лицо. Разбойник едва занёс руку для новой атаки и ничком повалился в снег.
        «Всё, - подумал Данила и вспомнил: - Как там Ждан?»
        Молодцов кинулся к другу, который сражался с разбойником один на один. Тать мигом оценил обстановку и ушёл в глухую оборону, при этом отступая назад и всё больше разрывая дистанцию. Сбежать хочет, скотина!
        Подлец не ушёл. Позади него возникла зверообразная фигура, сверкнул металл, и разбойник рухнул в снег. Живой, что характерно - крови на нём не было. А из темноты на свет костров вышел Клек с мечом, вот меч-то у него как раз и был весь в крови.
        «А я бы никогда не догадался, что мечом можно плашмя бить, чтобы оглушить», - сделал для себя открытие Молодцов.
        - Ну что, други, любо вам ратоборствовать? - спросил Клек.
        Данила хотел было ответить что-то вроде «ещё не прекратили биться-то», но огляделся и понял, что в самом деле пора подводить итоги. Вокруг ещё слышались крики, но всё больше удалявшиеся, а у большого костра собирались охранники во главе с Воиславом. Тут Данила вспомнил, что буквально умирал от марш-броска, которым его загонял Клек. Усталость и слабость возникли откуда-то изнутри, обволокли как коконом. Сердце заколотилось в груди, горло обожгло огнём. Тело само включало чувства, которые были отключены на время боя, чтобы не отвлекали. Но Данила не задумывался над тем, какие процессы проходят у него в организме. Он только чувствовал, как от его кожи исходит жар, которому некуда деваться. Вся одежда под полушубком была мокрая - хоть выжимай. Молодцов стянул с головы шапку, мелкими вдохами начал наполнять лёгкие, чтобы немного отдышаться и успокоить сердцебиение.
        - Вы неплохо бились, - оценил работу отроков Клек.
        - Мы отстали от тебя, - повинился Ждан.
        - Отстать отстали, но спину всё равно прикрывали. И… Это я сам вперёд ушёл, вас не дождался. Вы батьке только не говорите, что мы порознь бились, - вдруг попросил Клек.
        На том охранники и порешили, смущаясь, будто ученики, набедокурившие в классной комнате перед приходом учителя.
        Пошатываясь, они пошли к волокушам. Варяг ещё и пленного взвалил на плечо. Данила бросил усталый взгляд на поле боя: всё истыкано стрелами, красный снег, брошенное оружие, которое ещё не успели подобрать победители. Молодцов присел на тюк, из которого торчал черен стрелы, он выдернул его из тюка, и тут же посыпалось зерно.
        - Ах ты… - Данила с трудом перевернул тюк, чтобы дыра оказалась сверху.
        Оглядел стрелу: та была длинной, с оперением, вставленным не абы как, а под углом, чтобы закручивалась в полёте. Наконечник был плоским и широким. Щит такая фиговина не пробьёт, но вот если воткнётся в тело… Данилу передёрнуло от мысли, что одна такая стрела могла застрять у него в ноге.
        - Вернулись, охотники? Что, хорошие у лесовиков стрелы? - Скорохват, панцирь в крови, мечи в ножнах, на лице улыбка.
        - Хорошие, наших никого не задели?
        - Слава богам, только двое раненых, а этих из леса три больших десятка набежало. Тати, прибери их Мара. - Южанин сплюнул. - Ну, ещё несколько челядинов и приказчика Путяты уволокли.
        - А зачем они им?
        - Скоро узнаем. Сперва прибраться надо. А ты чего расселся? Сказано же: вокруг прибраться.
        Данила кивнул, промочил горло из фляги и пошёл заниматься делом.
        От таскания и шмонания трупов его освободили, чему Молодцов был, признаться, рад. Не скоро в нём возникнет стойкое равнодушие к убитым врагам, позволяющее спокойно отбрасывать кишки покойного, чтобы покопаться в его кошельке.
        Данила собрал оружие и стрелы, сложил в кучу к прочим трофеям. Набрал в котелок снега, поставил над костром - это для раненых. Ходинцу неопасно посекли руку, простому охраннику Гудыму - много серьёзнее разрубили плечо. Им готовились оказать первую помощь. Данила даже видеть не хотел, как это будет происходить.
        Между тем уже всё было готово для «форсированного» допроса пленных. На взгляд Молодцова, приготовления к допросу мало отличались от приготовлений к оказанию медицинской помощи. По крайней мере, копья для тех и других калили над одним и тем же костром. Раненым, конечно, легче - они знают, что их пожгут немного, и всё, а вот пленным…
        Никаких предубеждений насчёт того, что преступников нельзя жечь калёным железом, Данила не имел. Наоборот, по его мнению, нападение на мирный торговый караван с целью убийства и ограбления заслуживает, безусловно, сурового наказания. И в этом нынешние современники Молодцова были с ним полностью солидарны. Это только много веков спустя будет: раз человек убил и ограбил, то ему пятнадцать лет дают. Он будет пятнадцать лет жить, спать, есть за то, что лишил жизни другого человека. Дескать, так правильно из гуманистических соображений. Вот пусть сами бы гуманисты убийц, насильников, маньяков и обслуживали бы, как тем психопатам в голову взбредёт. Глядишь, и правозащитников поубавилось бы.
        Молодцов, может, и сам что-нибудь с пленными сделал, если бы ему разрешили. Но когда он увидел, как раскалённый наконечник копья входит в живую плоть, а кожа вокруг надувается пузырём и лопается, чернеет, смотреть дальше не смог, отвернулся.
        Всего пленных взяли троих: один внешностью смахивал на типичного словенина, двое других имели лица, похожие на печёное яблоко: сморщенные, перепачканные серой грязью, с мелкими невыразительными чертами. Для допроса их разделили. К счастью, пленники не стали изображать из себя героев и быстро поведали всю историю. У всех она примерно совпадала, из чего можно было сделать вывод, что пленники не врут.
        Как выяснилось, они были родом из какого-то небольшого племени к западу отсюда. Названия племени Молодцов не разобрал. Как он понял, в летописях их всех называли поляне или древляне, но это были скорее прозвища, а как они сами себя называли - неизвестно.
        В общем, жило это племя в болотах, занималось своими делами, и тут случился неурожай. Да ещё кабаны оставшиеся посевы стоптали. Ситуация аховая.
        Но тут откуда-то из Жмуди пришли волохи и сказали, что смогут помочь в беде. Для этого они попросили двух знатных женщин. Князёк племени сначала возмущался, но его уговорили местные и охрана колдунов. Уговорили в прямом смысле.
        В общем, привели тем волохам женщин, а дальше… колдуны как-то из них вытащили еду. Данила не понял смысл процесса, а только то, что в конечном счёте женщины были убиты. Вскоре за ними последовал и князёк. Так колдуны воцарились среди болотного племени.
        Дань платить в положенное время не стали. Волохи как-то умудрились договориться с тиунами, и те оставили племя в покое. Данный поступок поднял их в глазах местного населения просто до заоблачных высот. Вскоре к этим экстрасенсам стал сбегаться народ со всей округи.
        А месяц назад колдуны почти со всеми своими последователями вышли из болот и пришли к капищу в полупоприще отсюда. Со жрецами тамошними они то ли договорились, то ли запугали их, но те вроде им даже служить стали. В общем, обосновались колдуны со всей кодлой на капище и стали жрать сытно и готовится к Празднику. Чувствовали они себя вольготно, поскольку главные дружины киевского князя в поход ушли, а у оставшихся гридней хватало своих забот. Да и не с руки им было вторгаться на капище и наводить там порядок без веской причины. А причин веских никто не наблюдал, может, магия тут была виновата, может, страх перед гневом богов, а может, и серебро в чьих-то алчных руках. Праздник у волохов намечался грандиозный, а чтобы он прошёл как следует, требовалось на нём людей в жертву принести. Поскольку никто из новых последователей волхвов под нож ложиться не захотел, жертвы, стало быть, нужно было поймать. А заодно и пограбить проходящие мимо караваны - князь-то в походе.
        Воислав слушал эти истории и задумчиво крутил ус.
        - Что делать будем, батька? - как-то робко спросил Ломята.
        - Своих оставлять никак нельзя, - твёрдо заявил Ходинец с перебинтованной рукой, тоже присутствовавший на совете.
        - Тоже мне, берсерк нашёлся, ты, что ли, пойдёшь своих отбивать одной рукой? - насмешливо бросил Шибрида.
        - А я и одной рукой лучше тебя бьюсь.
        - Да ладно, а что ж ты…
        - Никшните оба, - тихо сказал Вуефаст, и перепалка мигом оборвалась. - Батька думает. Как он скажет, так и будет. Так ведь, Путята?
        Старый варяг зыркнул ледяным взглядом на купца.
        - Так, - неохотно согласился тот. - Знайте, други, я бы, конечно, до ближайшего городка доехал да сказал тамошней дружине, как дела обстоят. Скоро ведь и князь с войском вернётся. Но то случится уже после Праздника, а жорово уже завтра должно начаться. - Данила даже не стал спрашивать, что такое «жорово». - Так что как скажешь, Воислав, так и будет. Я любое твоё решение приму, без тебя я своих людей никак не вызволю.
        - Я тебя услышал, - кивнул батька. - Ну а что дружина моя думает?
        - Там же волхвы, батька, - робко заметил Тудор, невысокий, но очень сильный малый, он всё время выглядел немного насупленным, отчего казалось, что он постоянно на всех обижен. - Там волхвы, батька. Что железо может против колдовства?
        - Воткнуть железо в брюхо колдунам - и всё колдовство кончится, - сказал Молодцов, история с убитыми женщинами его изрядно разозлила. - Всех убить и вырезать. На нас напало четыре десятка, три осталось тут, с колдунами не может быть больше.
        - Экий ты храбрый, неужто ведовства не боишься? - заявил Ловкач, правая рука Путяты.
        С вопросом влез. Да кто он такой, чтобы воинские дела решать?
        - Мой бог защитит меня от любого колдовства, - сказал Молодцов твёрдо и уверенно, неожиданно для себя самого.
        И вдруг сам понял - не боится он никаких колдунов, а вот за изуверства спросить стоит, и он это сделает.
        - Вот, правильные слова! - воскликнул Клек. - Батька, Перун с нами, покажем смердовым божкам, как не в свою очередь жировать.
        Старшие дружинники поддержали слова Клека. Воислав глянул на Молодцова, потом посмотрел на Вуефаста. Старый варяг коротко кивнул.
        - Тихо, други, - негромко сказал батька, но гомон будто оборвало. - Сделаем дело, вызволим наших людей и с татей строго спросим. Любо!
        - Любо!!! - откликнулись все, и охранники, и приказчики.
        - А пока я ещё кое-что хочу сделать. Даниил, подойди ко мне.
        Молодцов не без робости подошёл.
        - Други, - торжественно объявил Воислав и стиснул плечо Данилы, - вот наш собрат, сегодня он храбро дрался рядом с нами. Проявил отвагу, умение. Я хочу его взять на полную долю. Кто имеет что-то против сказать?
        Никто ничего не сказал.
        - Да будет так. Меха!
        Воиславу принесли тугой мех, из него налили в кубок мёд. Данила решил, что сейчас батька капнет туда свою кровь, но нет. Батька только отпил, протянул Молодцову. Тот тоже сделал глоток.
        - Путята Жирославович, будь рад, теперь в твоей охране ещё один меч.
        - Я рад! Пусть он служит мне, как и было уговорено. Пока один из нас не выполнит весь ряд или пока спрашивать станет не с кого! - торжественно отчеканил купец, взял кубок из рук Воислава и тоже отпил.
        У Молодцова ничего не спрашивали, как оказалось, потому, что присягу за всех своих воинов принимал Воислав. Вот если бы Данила решил лично присягнуть Путяте, тогда да, ему бы пришлось напрямую заключать договор с купцом.
        Так Данила стал полноценным бойцом, настоящим обережником в небольшой дружине Воислава. Пускай до настоящего опытного воина ему ещё расти и расти, но первый шаг уже сделан.
        - Как и было уговорено, клянись. - Воислав пихнул локтём Данилу.
        - Клянусь служить тебе, Путята Жирославович… - Молодцов повторил слова торгового договора.
        Всю оставшуюся ночь караванщики приводили себя в порядок и готовились продолжить путь. По какой-то нелепой случайности ни одна из лошадей в упряжках не пострадала. А может быть, это лесовики позарились на чужое добро, которое уже считали своим, и не стали его портить.
        Выехали, как обычно, с рассветом. Воислав поступил как надо с точки зрения тактики и стратегии: караван Путяты продолжил своё путешествие по реке, чтобы у наблюдателей колдунов, которые непременно остались в лесу, сложилось впечатление, будто караванщики в самом деле не захотели отбивать своих друзей, а решили поступить по-умному - пожаловаться на татей ближайшему княжескому посаднику.
        Но одно дело по-умному, а другое дело - по-правильному. Воислав знал, как сделать по-правильному во всех смыслах этого слова.
        В полдень караван остановился якобы на привал на том берегу реки, откуда лежал путь к капищу колдунов. Оставшиеся челядины разожгли костры, выволокли все припасы, в общем, сделали вид, что собираются остановиться надолго. Челядины даже поставили в дозор двух человек. Им оставили два старых комплекта доспехов из кожаных курток и шлемов и пару копий. Каждый час челядины должны были переодеваться и выставлять в дозор новых «бойцов».
        А в это время четырнадцать охранников каравана и ещё пять человек «ополченцев», считая купца Путяту, отправились в рискованный рейд.
        Ехали они на лыжах по лесу точно к капищу, ведь у них были провожатые. Те самые пленные, которых ночью пытали калёным железом.
        Вуефаст, который и занимался непосредственно допросом, оказался мастером своего дела. Он знал, где именно жечь железом так, чтобы как можно быстрее сломать человека и при этом не нанести ему серьёзных травм. В результате трое пленников на следующее утро чесали на лыжах так, что остальные за ними еле успевали. При этом они буквально мечтали угодить варягу, проведшему с ними «разъяснительную» работу, о побеге и не помышляли.
        Охранников ехало четырнадцать человек. Гудыма с его плечом пришлось оставить, а вот Ходинец заявил, что пускай он и не обоерукий, но меч в левой руке держать умеет, а щит на правую повесит, тем более правая у него сильнее. По мнению Молодцова, Ходинец один стоил пятерых таких, как он, и с одной рукой. Так что присутствию в отряде всех профи Данила был несказанно рад.
        Двигались по лесу быстро, засад не опасались - все подопечные колдунов должны были быть на Празднике. А вот ловушки представляли серьёзную опасность. Два раза отряду пришлось обходить волчьи ямы, один раз Данила углядел на дереве метрах в четырёх бревно с кольями - такая дура могла бизону все рёбра переломать, а от человека и мокрого места не оставила бы.
        Но благодаря пленникам все ловушки удалось успешно миновать.
        К капищу вышли ночью. Отряд в темноте вели Шибрида и Скорохват, которые видели ночью как кошки. Данила переживал, что темнота станет для него проблемой, но когда увидел капище, волноваться перестал.
        Увидел, если точнее, он только частокол вокруг, но в просветах между брёвнами мелькали яркие всполохи, а ввысь на десятки метров взлетали тысячи искр. На капище разожгли огромные костры.
        Данила осмотрел частокол и был приятно удивлён отсутствием стражи на стенах. В лес пялились только десятки черепов: бычьих, волчьих, медвежьих, висящих на зубцах ограды.
        - Даниил, - рука Жаворонка еле коснулась плеча Данила, - батька на совет зовёт, расскажет, как колдунов бить будем.
        Молодцов кивнул и пошёл вслед за собратом, уже ощущая азарт предстоящий схватки. В крови побежал адреналин, тело стало лёгким и подвижным.
        Тактический план нападения батька нарисовал палочкой на снегу. Атаковать планировалось с двух сторон, чтобы внести больше сумятицы и паники.
        Когда Воислав ставил задачу, со стороны капища раздался такой инфернальный вой, что даже матёрых варягов пробрало. Не человеческий крик, не звериный, а звук, проникавший внутрь тела до самых костей, вызывающий предательскую слабость и дрожь в конечностях. И вот здесь Данила крепко задумался: а сколько народу там, на капище? Сотня, две? А их в лесу неполных два десятка. Да куда они собрались рыпаться?!
        - Ну что, брат во Христе, не боишься? - неожиданно спросил Воислав у Молодцова. От сильного и уверенного взгляда батьки у Данила потеплело на душе.
        - Не-а, - ответил он легко и с улыбкой.
        Варяги тоже подобрались, приосанились. Если уж последователь милосердного Христа не боится колдунов и божков смердов, то им, воинам Перуна Молниерукого, и вовсе стыдно чего-то опасаться.
        - Ну тогда с богом, браты, - сказал батька.
        Отряд разделился на две части. Данила, конечно, оказался в команде с Клеком и Жданом. Вдевятером они выскользнули из леса, пригибаясь, помчались к стене. Ловушки перед стеной не было, по крайней мере, их не ожидали встретить.
        На бегу варяги и те из обережников, кто был особо искусен в метании копий, стали бросать сулицы через частокол, на звук. Ух какой с капища донёсся вой, но уже не наполненный мрачной силой. Это были крики десятков напуганных и раненых людей.
        Приказчики Путяты первыми добрались до стены, взяли в четыре руки щит, на него запрыгнул Скорохват. На щите его взметнули вверх, дальше Скорохват сам подпрыгнул и перелетел частокол.
        Следующим на очереди был Клек: толчок, прыжок, и варяг-десантник отправился в полёт. Затем на щит запрыгнул Ждан и тоже проделал похожую операцию, но не так красиво.
        Дошла очередь и до Данилы. Нет, ранее обережники отрабатывали ускоренное десантирование с двухметрового борта ладьи прямо на землю. Но тут другое…
        Молодцов на секунду затормозил (страшно, блин!), но потом азарт толкнул его вперёд. Делать нечего, его братья уже там, прыжок и… Главное, кураж поймать - и всё получится.
        Как только нога Данилы коснулась щита, сильные руки толкнули его вверх. Он даже ощутил некое подобие невесомости, но не растерялся, сам толкнулся от щита, и вот он - краткий миг полёта.
        У Данилы замерло сердце, перед ним на долю секунды открылась страшная суматоха на капище, сотни бегающих в разные стороны людей, три гигантских костра, три деревянных идола и большой деревянный барак на другом конце площади.
        Всё это запечатлелось в памяти Молодцова, как фотография, но потом в опасной близости мелькнули зубцы частокола и острые рога черепов, висящих на нём. Данила поджал ноги, грохнулся на настил за частоколом, не удержался, рухнул опять - уже на землю с высоты двух метров, но вовремя сгруппировался и вроде бы ничего себе не сломал.
        Данила перекатился вперёд, гася инерцию падения, вскинулся в боевую стойку и попотчевал ближайшего обитателя капища топором в грудь.
        «А вдруг это мирный?» - промелькнула мысль.
        «Нет здесь мирных», - зло сам себе ответил Молодцов, но следующему мужику, вставшему на пути, он двинул щитом в челюсть, не летально. Ткнул ещё одного парня в рубахе с вышивкой обухом секиры в живот, а от новой атаки закрылся щитом. Сверху.
        На него, жутко вереща, упал мужик с разодранным боком. Данила отскочил, вертя головой, сквозь сапоги уловил дрожь земли. К нему нёсся на четвереньках огромный чёрный медведь и лапами сбивал людей перед собой, как кегли. Зверь бежал молча, только дышал с хрипом.
        «Вот тебе и охота», - успело пронестись в голове у Молодцова до того, как медведь настиг его.
        Загородившись щитом, он отскочил от живого чёрного тарана, но его всё равно толкнуло, будто самосвал задел на полной скорости.
        Секунда - и трёхсоткилограммовая туша развернулась на всех четырёх лапах и снова ринулась в атаку. Данила только и смог, что опустить щит и отпрыгнуть назад. Медведь, тварь такая, и не думал картинно вставать на задние лапы, а пёр всей массой понизу, выбрасывая передние лапы вперёд, стремясь зацепить ими ноги человека.
        Молодцов отступал, загораживался щитом, пытался отмахиваться секирой, пару раз он даже попал по лапам - ощущение было, будто лезвие угодило в деревянное бревно.
        «А если это оборотень? - проклюнулась абсурдная мысль. - Нет, оборотней не бывает».
        В другой раз Данила, может, и поспорил бы сам с собой, ведь с ним уже не раз случалось то, «чего не бывает», но не в этом случае.
        Чёрный медведь вытянул башку вперёд, пытаясь подлезть под щит. Данила не сплоховал, съездил ему секирой прямо по морде, успел уйти и услышал, что такое настоящий рёв.
        Медведь заревел, заглушив шум битвы. Казалось, от этого рёва может рухнуть каменная стена. Не от силы звука, а от того, как он проникал внутрь и заставлял вибрировать всё вокруг.
        Наконец, медведь встал на задние лапы, раскинул передние лапы-дубины с кривыми когтищами и раззявил слюнявую пасть, полную длиннющих клыков.
        Молодцов съёжился за щитом, понимая, что никак не сможет остановить эдакое чудище, но тем не менее был готов встретить удар, чтобы попробовать хоть как-то ему противостоять.
        Сбоку мелькнул силуэт, послышался глухой чавкающий удар - будто мешок с промокшим зерном пропороли. Рык медведя изменился, стал более низким и протяжным. Молодцов повернулся: Клек!
        Рыжеусый варяг вогнал в брюхо чёрному мишкё рогатину по самое железко. Медведь развернулся в его сторону, пытаясь дотянуться когтями, Клек же зарычал не хуже медведя и ещё сильнее вдавил копьё.
        Данила вышел из ступора, обошёл мишку сзади, подпрыгнул, размахнувшись, и всадил ему секиру точно в затылок. Медведь дёрнулся и завалился на бок.
        - А мы с тобой всё-таки поохотились! - радостно сообщил Клек и тут же присел. - Стрелы.
        Данила пригнулся, в который раз спрятался за щитом (что бы он без него делал!). Рядом вскрикнул Клек - стрела рассекла ему щёку.
        - Клек, ты… - воскликнул Данила.
        - Нормально, уходим за костры.
        Обстреливали их из окон двухэтажного терема на дальнем конце капища. С настила на частоколе вели «подавляющий» огонь приказчики Путяты, один из них словил стрелу в грудь в тот момент, когда Данила посмотрел на него.
        - За костры, за костры! - взревел Воислав, при этом сам выскочил на открытое место и метнул сулицы сразу с двух рук.
        Данила с Клеком спрятались за завесой огня. Туда подтягивался остальной отряд Воислава.
        У Молодцова наконец-то появилась возможность перевести дух и осмотреться. Первое, что бросалось в глаза: огромная толпа воющих женщин, детей и мужиков невоинственного вида, набившихся между идолами и частоколом. Активных действий никто не предпринимал, все были до смерти напуганы, жались друг к другу и стенали.
        А по всему капищу валялись десятки убитых и раненых: кто звал на помощь, кто-то уже затих. Кроме трупов людей, лежало несколько убитых волков и ещё один мишка, бурый и совсем небольшой по сравнению с тем чёрным монстром, который чуть не заломал Данилу.
        - Да у них тут целый зверинец был! - воскликнул Молодцов.
        - Ага, говорят, колдуны - те умеют животных заговаривать, - ответил Скорохват, буднично обтирая соломой кровь с меча.
        Из барака уже не стреляли, вместо этого оттуда донёсся уже знакомый вибрирующий рёв. Похожий на рычание льва, медведя и быка одновременно. От этого рыка в животе образовалась холодная пустота, противная мелкая дрожь пробежала по телу.
        - Други, - взревел Воислав, - плечом к плечу!
        Обережники кинулись друг к другу, собираясь в шеренги. Сколько их всего осталось, Данила не успел посчитать.
        Ряд воинов вышел из-под прикрытия костров, готовясь встретить очередной рой стрел, но широкие двери барака распахнулись и из них появился другой строй воинов, поглубже и подлиннее, как показалось Даниле. От него и исходил этот утробный рык.
        В охранников полетели не стрелы, а копья. Одно из них ловко перехватил Воислав, выпрыгнул из строя, будто не боялся железа:
        - Братья, покажем смердам нашу силу!
        И батька Данилы испустил натуральный волчий вой. Такой силы, что всё предыдущее рычание из барака могло показаться мурчанием котёнка.
        Данилу едва не оглушил Клек, который вслед за батькой тоже завыл волком, как и другие варяги. Вражеский строй запнулся, сбился с шага, и в него ударили копья. С полдюжины копий обережников нашли свои цели, а потом и их хозяева бросились в атаку.
        Молодцов, тоже стараясь подвывать по-волчьи, летел вместе со всеми на врагов. Копий ни у кого больше не было, так что бежали они одной шеренгой. Вперёд вырвались Воислав, Шибрида и Скорохват, они первыми ворвались во вражеский строй, приняли на себя первый удар, но выстояли и образовали клин, к которому через миг подошли их собратья.
        Данила со всей силы, не глядя, ударил и тут же стал рубить секирой вправо, уже более осмысленно. Вперёд Данила почти не смотрел, старался не высовываться из-за щита и надеялся на помощь товарищей. Зато без остановки рубил правую сторону и добился своего: воин, стоявший там, вообще перестал атаковать, а только скрылся за щитом, принимая удары Молодцова.
        Так продолжалось до тех пор, пока Клек не зацепил его щит секирой и не дёрнул на себя. Данила нанёс всё тот же удар вправо, и вдруг его оружие вонзилось не в деревяху, а вошло в висок менее умелого врага. Молодцов освободил оружие, дёрнув на себя, а Клек рывком вошёл в брешь строя, сыпя удары во все стороны.
        Молодцов, чтобы его прикрыть, шагнул вперёд, навалился на врага, надеясь, что жилы резать снизу никто не станет. И вдруг сопротивление прекратилось, Данила чуть не ухнулся на землю от неожиданности. Что такое? Враги отступали. Жмудины - или как их там? - бежали обратно в барак.
        «Ну, суки!»
        - Стоять! - остановил Данилу и ещё несколько горячих голов оклик батьки.
        Обережники замерли. Когда почти все волоховы прихвостни скрылись в постройке, из окна над входом высунулся котелок и ухнулся вниз. Из него выплеснулась чёрная жидкость, которая тут же вспыхнула на ступенях!
        - Смола, чирей им в задницу, - высказался Ломята. - И когда растопить успели?
        - Как же теперь их брать? - робко спросил Данила, он представил, что эта жижа капает на него: бррр, от одной мысли только в дрожь бросило.
        - Не боись, батька что-нибудь придумает. Пошли к нему.
        Воислав действительно придумал, но сначала велел разобраться с «гражданскими», которые всё ещё жались по стенам капища. Их собрали в толпу и вывели за частокол, оставив под присмотром двух оставшихся в живых приказчиков Путяты. Сам купец получил рану в предплечье, неопасную.
        Толпа смердов покорно вышла за ворота и разместилась прямо на снегу, ожидая окончания Праздника. Никто из них и не помышлял о сопротивлении. Данила их понимал, он бы на их месте тоже не рыпался, а тут тем более религиозный аспект: их богов на Празднике варяги одолели.
        Воислав действительно придумал простую, но эффективную штуку (а может, это была его давняя заготовка, опробованная много раз?). С частокола на крышу барака протянули несколько оглоблей, по ним, как по бульвару, пробежали Шибрида и Клек, после чего набросали в продух кучу ветоши и промасленной пакли.
        Варягов было попытались сбросить вниз обитатели барака, но эта попытка дорого им обошлась. Вскоре из окон и всех щелей здания пополз сизый вонючий дым, а затем и сами обитатели вылезли наружу. Они кинулись в самоубийственную атаку, наверное, желая принять смерть в бою. Глупо получилось, их всего-то было меньше десятка, а уж задыхающиеся, ослепшие от дыма, они и вовсе не представляли опасности. Почти всех скрутили и взяли в плен. Но вот злополучных колдунов среди них не оказалось.
        - Где они? - спросил Воислав у курносого круглолицего паренька.
        Тот зыркнул в сторону барака, а потом гордо отвернулся.
        - Понятно.
        - Поучить его учтивости, батька? - спросил Шибрида.
        - Нет, Вуефаст, возьми ещё троих, посмотрим, куда спрятались наши волхвы.
        Среди троих оказался и Данила. Вместе с варягами они обстучали пол. Очень скоро нашли подвал, поруб, как здесь говорят.
        Вуефаст поддел ножом крышку, Клек приготовился метнуть копьё, но его предосторожность не понадобилась. В погребе ныкались два тощих старика, обоих выволокли наружу. Один был жив, второй задохнулся. Старый варяг не стал повторять ошибки всех героев фильмов ужасов, а сразу швырнул тело в костёр.
        Второго Воислав повёл за стену, к бывшей «пастве». Данила косился на него и не понимал, как к такому можно прислушиваться, служить ему? Козлиная бородка, перекошенное личико, маленькие злые глазки, тощие ручонки с отросшими ногтями. И ради таких убивали женщин?!
        Может, этот ублюдок всё-таки опаснее, чем кажется?
        Воислав за шкирку отвёл его к толпе.
        - Смотрите сюда, - взрыкнул батька. - Ради этого выродка вы отреклись от своих богов, ради него пролили кровь рода!
        Колдун потянулся ручонками к лицу Воислава, но сделал это зря. Взмах меча - и костлявая кисть шлёпнулась в снег. Колдун заорал, толпа ахнула.
        - Ради него вы предали свой род и заветы пращуров!
        Новый взмах меча - из разрубленного брюха полезли кишки. Колдун заорал совсем уж надрывно, должно быть, как и те женщины, которых они убивали.
        - Вот что бывает с теми, кто предаёт свой род.
        Воислав в последний раз взмахнул мечом, и косматая голова колдуна отделилась от тела. Фонтан крови оросил снег перед толпой смердов. Те молчали, как бандерлоги перед питоном.
        - Это в костёр, - батька пнул сапогом останки колдуна, - а смерды пусть делом займутся.
        Приказчика Путяты всё-таки вытащили живым - он тоже валялся в бараке связанным. Одного челядина нашли в толпе пленных, а ещё одного, раненного, лесовики добили. По идее спасённые должны были быть благодарны купеческой охране, что пришла на помощь. А с другой стороны, если бы лесовики, науськанные колдунами, их не утащили, то батька Воислав ни за что бы не пошёл на рискованный штурм капища. Зато в итоге вся его дружина захватила весьма приличную добычу. В том числе меха и золото, которые предполагалось принести в дар богам.
        За победу заплатили двумя жизнями простых охранников: Корки и Шатуна. Данила с ними почти не общался. Ходинец заполучил ещё одну рану - в бедро, Шибриде просекли панцирь и едва не сломали рёбра. У Клека на щеке тянулся длинный алый разрез, который его мало беспокоил.
        - Под щетиной не видно будет, - отмахнулся варяг.
        Рану промыли, стянули стяжками и даже не стали зашивать.
        Данила обошёлся без ранений, но после схватки его так затрясло, что впору связывать. Друзья к состоянию их друга отнеслись с пониманием: подкалывать не стали, отвели в дом, где, кстати, был накрыт шикарный стол, правда, провонявший гарью.
        Молодцов съел мясо и хлеб, отдававшие копотью - ему показалось, что ничего вкуснее он не ел последние месяца два, - запил кувшином бражки и лёг спать успокоившимся и почти счастливым.
        Уснул он прямо на лавке в тереме: выстуженном, с погасшей печкой, но Данилу это ничуть не смущало.
        Смутило и даже напугало другое - сон. Данила опять увидел во сне трёх варягов. Они стояли к нему спиной, но Молодцов знал, что это варяги. Они разговаривали с Гуннаром Скрягой, тем самым, которому покоцал рожу Воислав в Смоленске. Но во сне нурман предстал не окровавленным, каким последний раз видел его Молодцов, а уже с зажившей раной - шрам тянулся от подбородка до скулы.
        Гуннар разговаривал с варягами, усиленно жестикулировал, ругался и вообще выглядел возбуждённым. Чем закончился разговор, Молодцов не узнал, его растолкали в плечо.
        - Даниил, вставай, добычу делить будем! - Ждан так радостно улыбался, что Молодцов просто не мог ему нагрубить и поплёлся за другом.
        Воздух на улице отдавал зимней свежестью, не то что в бараке. Следов вчерашнего побоища почти не осталось. Солнышко светило, снег хрустел под ногами, люди кругом были заняты делом - идиллия. Вспомнишь, что вчера тут творилось, и не поверишь, что такое могло быть в реальности, а не было страшным наваждением.
        Раздел добычи походил на что-то среднее между религиозным ритуалом и торжественным вручением наград. Воислав и Путята поочерёдно вручали «заработанное»: несколько меховых шкурок и драгоценности. Купец прилюдно засвидетельствовал, сколько какая шкурка стоит: меха-то все разные. Обещал лично реализовать товар за небольшие комиссионные.
        Воислав лично жал руку охраннику, говорил что-то ободряющее во всеуслышание и добавлял ещё пару слов на ухо, затем звал следующего.
        Данила тоже получил свою долю: несколько кусочков серебра, вместе тянувшие на полкило, то есть почти на три гривны, золотой самородок, стоивший раз в десять дороже серебра, пару шкурок (в мехе Молодцов не разбирался). Пожал крепкую мозолистую длань Воислава.
        - Молодец, ты люто бился. Даниил, такого, как ты, можно даже в младшие гридни взять, если ещё немного подучишься.
        «Молодец» - а что, хорошее прозвище вышло!
        - Батька? - вдруг спросил Данила.
        «Про сон сказать или нет?»
        Воислав поглядел на Молодцова, и улыбка спала с его лица.
        - Что такое?
        - На пару слов после всего этого можно? - шёпотом попросил новоявленный обережник.
        Батька кивнул.
        После вручения наград Воислав собрал смердов. Опять провёл с ними «профилактическую беседу». Что им наобещали колдуны-жмудины, он слушать не хотел. Сказал, что через три дня сюда приедут тиуны из Новгорода, а до тех пор чтобы с капища никто ни ногой. Какое им наказание определят, пусть такое и снесут. А что бывает с теми, кто богов не чтит и пращуров предаёт, они видели. В ответ из толпы донеслись возгласы типа «мы не предавали».
        Воислав рыкнул:
        - Всё равно! Кто родичей своих на поругание колдунам отдаёт - тем прощения нет! Колдуны не от богов ваших пришли, они чужаки. И для себя они жертвы собирали, а вы им поверили, нефыри. За это пращуры с вас ещё спросят!
        На этом воспитательная работа закончилась, смердов согнали на капище собирать припасы для воинов, а Воислав позвал Молодцова:
        - Ну, что ты хотел мне сказать?
        Даниил помялся, но пересказал весь свой сон. Батька к рассказу отнёсся неожиданно серьёзно.
        - Значит, три моих брата разговаривали с нурманом?
        - Да.
        - И это всё?
        - Ну, - Данила решил, что скрытничать нет смысла, - я уже видел этих варягов. Не лица, но мне кажется, они из тех же самых, что я видел, когда нырнул за Малом.
        - Вот оно как, - задумчиво покрутил ус Воислав.
        - Что думаешь делать?
        - Думаю поучить тебя рубке на мечах. Но потом, а сейчас уходим. Тоже чую я: здесь задерживаться опасно. А ну вернутся охотники новгородские из войска Владимира и спросят: пошто наше капище разорили?
        - А это их капище?
        Воислав глянул на него как на кретина, но пояснил:
        - Да кто разбираться будет, если здесь сотня воинов встанет? Ты, что ли?
        - Да, не подумал. - Данила смутился, но всё-таки осмелился сказать: - А лихо вы с этими справились.
        - С кем, со смердами, что ли? - Воислав даже удивился.
        - Ну да, ещё и сказали им, что колдуны зло, родичей убивать нельзя. А значит, всех остальных можно?
        Воислав прищурился и глянул на Молодцова, теперь уже обережник начал тревожиться.
        - Что ж, ты хотел, чтобы я с ними о милосердии толковал?
        - Я… не знаю.
        - Вот то-то! Наш Бог - Христос, другой. А их боги другие, и сами люди другие, понимаешь?
        - Вроде бы.
        - Так-то, теперь иди. Работы много, до вечера мы должны уйти отсюда.
        Вялые протесты своих людей, что на капище можно ещё отдохнуть: поесть, попить, баб повалять, - Воислав с ходу отмёл. Он в самом деле не хотел долго задерживаться на месте триумфа. Трое саней запрягли трофейными лошадьми, в них погрузили добычу и двоих убитых.
        На вопрос Данилы: «Почему не похоронить их на капище?» - Ждан буркнул что-то вроде:
        - Здесь не все боги, какие им нужны.
        Молодцов больше допытываться не стал, только сделал зарубку на память, что боги северных словен отличаются от богов словен южных. Возвращение к оставленному обозу обошлось без приключений, но батька Воислав нашёл своим подопечным задание - устроил ночной переход.
        Из-за спасательного рейда они отстали от графика. Главной целью торгового каравана являлось прибытие в Новгород раньше обозов князя Владимира, а никак не борьба с языческими сектами.
        Ночной марш-бросок Данила перенёс легко. Он смог впасть в то состояние, как тогда, когда он на «Лебёдушке» ворочал весло. Когда тело само двигается, максимально экономя силы, а разум пребывает в сонном раздумье.
        Когда их караван остановился на постоялом дворе на ночлег, Данила ощутил присутствие цивилизации. В закопчённой, полной народа комнате Молодцов с удовольствием отдыхал. Кто бы мог подумать?
        Данила предвкушал главную встречу с самим Новгородом! Интересно же! Легендарный город Руси, огромный торговый центр, полный заморских товаров и всевозможных развлечений. Разве это не круто?!
        Да ещё не слякотной осенью, какая застала Молодцова в Смоленске, а сказочной русской зимой. Сколько всего можно увидеть, испытать! Правда, Воислав обещал научить фехтовать на мечах. И, ё-моё, это тоже круто. Но не будет же батька его круглыми сутками гонять, останется время и на прогулки, и на охоту, и на… Да чего только не найдёшь, в самом-то Новгороде!
        Глава 6
        Новоград
        Купеческий караван ещё не добрался до предместий Новгорода, а ему уже встретились сани, полные смеющихся парней и девушек. Народ веселился и праздновал. Перед самым въездом в город раскинулась большая ярмарка с традиционными забавами: катанием на санках с горки, хороводами, плясками. Данила увидел хорошо знакомый ему по кино и сказкам аттракцион - врытый в землю пятиметровый столб, политый водой, на верхушке которого были подвешены разные призы. Были и другие развлечения: несколько десятков человек набилось в похожее на ладью сооружение, которое раскачивали за борта, имитируя шторм, наверное.
        Не обошлось, конечно, без кулачных боёв. Для Новгорода кулачные бои были занятием особым. Как помнил Молодцов из учебников истории, кулаками на вече все вопросы решались: чья сторона сильнее, того и правда. Демократия в чистом виде.
        На другом берегу реки около сотни здоровенных волосатых мужиков месили друг друга. Причём сколько ехал караван, столько мужики друг дружку и дубасили - крепкие парни, даже сознание никто не потерял.
        Пока проезжали через ярмарку, и охранники и приказчики едва ли слюни не пускали на всё это празднество. Понятно, им самим хотелось пуститься в пляс, да ещё в обнимку с красивыми девушками. И самое обидное: деньги и средства на всевозможные безобразия имелись - добыча с капища приятно оттягивала мешки охранников. Но нельзя. Воислав строго-настрого наказал: пока товар не реализуем, всем быть в боевой готовности. Вот когда всё распродадим, тогда… Каждый охранник тут закатывал глаза и представлял, как потратит честно заработанное серебро. Данила не был исключением, от сладких мыслей у него учащалось сердцебиение. Вымотал его этот поход, пора бы и в самом деле отдохнуть.
        В конце пути Молодцов ожидал увидеть привычный ему средневековый город, окружённый стеной с башнями, с посадами, но ошибся. По обоим берегам замёрзшей реки высилось аж четыре населённых пункта: три крупных, шумных и один небольшой, но окружённый куда более мощной стеной, чем остальные городища. Оба берега соединял мост на высоких сваях. На нём было не протолкнуться от народа и торговых лотков, это зрелище напомнило Даниле почти забытые им легендарные московские пробки.
        - Ждан, - спросил Молодцов, - а мы куда едем вообще-то?
        - Мы? На Холм, - друг махнул рукой в сторону крепости. - Но сначала заедем в Новоград, что дальше стоит. Малую толику князю отдадим за торговлю.
        - И всё?
        - Нет, конечно, остальное на Холме уплатим. Так заведено.
        Данила малость прифигел от такого порядка. Князь, который живёт в отдельном замке, три городища, и в каждом, похоже, свои порядки. А все проблемы решаются на вече маханием кулаков. Мда… Как Ждан сказал - так заведено. И, насколько знал Данила, такой порядок продержится ещё лет пятьсот.
        Налоговые дела Путята уладил только к вечеру. Приехал на Холм, но снимать гостиницу для своих охранников не стал - у него в городе имелось собственное подворье. Вернее, не своё, а принадлежащее купеческой сотне, в которой он состоял; туда-то купец и пригласил всех своих людей, а сам укатил решать торговые дела. Охранники, уставшие в ноль, разбрелись по комнатам и почти мгновенно уснули.
        Зато наутро Ловкач, главный помощник Путяты, сообщил, что договор на реализацию товаров заключён и по этому случаю всех доблестных обережников приглашают на пир.
        На том пиру было всё: и столы, ломившиеся от яств, и хмельные напитки, бьющие в голову почти так же, как водка, и девки - сколько хочешь и на любой вкус.
        Данила праздновал, веселился и отдыхал, как все. Кому-то этот отдых покажется довольно однообразным, но Молодцова он полностью устраивал. Может, когда-нибудь он захочет большего, но пока выпивка и девки в хорошей компании были пределом его мечтаний.
        Желание чего-то большего появилось на третий день празднования, когда из-за похмелья голова, казалось, готова была вот-вот лопнуть. Данила выполз из пиршественной на свежий воздух, сунулся головой в кадушку с холодной водой - вроде полегчало.
        - Ну что, Даниил, голова что тыква гнилая, ткнёшь - и лопнет?
        Молодцов повернулся, чтобы поглядеть на шутника… Батька! Воислав, как всегда, выглядел бодро и свежо, будто не пил со всеми. Данила прикусил язык: готовые слететь с него ругательства застряли в горле.
        - Есть немного, - признался Молодцов.
        - А я знаю, как сделать, чтобы голова после гулянки не болела. Знаешь, как?
        Данила, не ожидая ничего хорошего, спросил:
        - И как же?
        - Бери лыжи. Айда со мной в лес, а там расскажу.
        Молодцов вздохнул, но поплёлся исполнять приказ.
        Воислав погнал на лыжах далеко от города, в еловую рощу. Данила за ним еле успевал, а ведь вечером выпал пушистый снег, и батьке пришлось прокладывать лыжню, а Молодцов только ехал следом.
        Воислав по ведомым только ему признакам определил полянку, где можно остановиться. Приказал Даниле сделать несколько кругов на лыжах, чтобы утоптать снег. После чего скинул лыжи, сказал то же самое сделать Молодцову.
        - Ну как голова? - спросил батька.
        - Спасибо, прошла. И голова, и… вообще всё.
        - Хорошо. Помнишь, я обещал, что поучу тебя рубке на мечах.
        - Помню!
        Данила аж подпрыгнул, с соседних веток от вскрика слетели вороны. Варяг неодобрительно покачал головой.
        - Раз помнишь, то лови.
        Воислав вынул меч для левой руки, кинул Молодцову. Тот с трудом, но поймал его за рукоять.
        Меч был длинный, около метра, не считая рукояти. Наконечник узкий, заострённый. Данила из опыта общения с фехтовальщиками помнил, что такие мечи назывались романскими и пришли на смену каролингским, более коротким, с закруглённым наконечником. Но когда и какой меч вышел из обихода, Молодцов понятия не имел. Обмотанная кожей рукоять была маловата для Молодцова - у Воислава, опытного матёрого воина, прошедшего десятки битв, ладонь была меньше, чем у Данилы. Навершие имело форму диска, других украшений на мече не было. Он очень удобно лежал в руке, имел великолепный баланс и казался даже лёгким - весил не больше килограмма. Впрочем, любое оружие кажется лёгким поначалу, а вот помашешь им часа два - и уже кистенём махнуть не сможешь, не то что мечом.
        - Махни пару раз, разогрей руку, - сказал Воислав.
        Данила попробовал поработать мечом и в очередной раз восхитился: клинок буквально сам летал по траекториям, Молодцов для этого прилагал минимум усилий. Ему казалось, что он творит просто чудеса с оружием, но его учитель-варяг только скептически щурился.
        - Хватит скоморошничать, ударь им.
        Молодцов ударил по воздуху, замер в положении завершённого удара.
        - Ещё раз, - потребовал Воислав.
        Данила выполнил пару связок, которые натренировал с секирой. На его взгляд, получалось неплохо, но как-то неправильно. Что-то мешало окончательной гармонии Данилы и меча. И было понятно что - сам Молодцов, потому что меч у Воислава был и впрямь изумительный.
        - Что скажешь? - спросил батька, когда Данила остановился.
        - Ну… меч вроде бы легче секиры.
        - И всё?
        - С ним проще.
        - Что ещё?
        - Не знаю.
        - Меч быстрее. Быстрее меча только сабля и кистень, ну ещё стрела. - Воислав хохотнул. - Больше ничего не хочешь добавить?
        - Мечом по-другому замахиваться надо, не так, как топором. И ещё им колоть можно.
        - Моим да, - согласился Воислав, - у викингов в ходу другие мечи, больше приспособленные для рубки ног. - Варяг опять усмехнулся в усы. - Но мечом можно и нужно колоть и нужно уметь это делать. Запомни это на случай, если когда-нибудь раздобудешь свой меч.
        Молодцов кивнул.
        - Мечом надо уметь работать. Топором проще: махнул разок - и рёбра в крошево. Как по-твоему, если секирой проще пробить доспехи, то она лучше?
        - Не знаю, - пробормотал Данила.
        - Меч - в нём всё. - Воислав выхватил свой второй клинок, выставил вперёд. По лезвию до узкого острия скользнул луч. - Всё оружие. Ничто не может быть лучше секиры, для того чтобы порубить щит или прорубить броню. Булава запросто крошит кости под доспехами. Сабля стремительна и опасна, она может рассечь и тегиляй, и кольчугу, а уж жилы вмиг вскроет. Но всё это лишь немногим хуже того, что может сделать меч. Он быстрее секиры и булавы, он может пронзить уколом любой доспех, как ни одна сабля не сможет. Он может рубить в щепки щит, а потом внезапно ударить по ногам, так что отсечёт их обе. Ты понял меня?
        Воислав смерил Данилу взглядом.
        - Да! - восторженно ответил тот.
        - Хм… посмотрим. Защищайся.
        Батька ударил бесхитростно - сверху вниз. Данила успел выставить руку, клинок Воислава упал на его же меч, но плашмя, иначе на обоих мечах могла появиться выщербина.
        - Убит, - сказал варяг.
        - Но почему, я же защитился?
        Воислав скользнул вперёд, и остриё клинка оказалось в сантиметре от переносицы Данилы.
        - Ты не защитился, ты оставил пустоту перед собой, куда могу проникнуть я. Это не защита. Защита - это когда ты сбиваешь удар врага, он открывается - и ты его убиваешь. Понятно?
        Молодцов кивнул.
        - Ещё раз.
        Снова сверху вниз. На этот раз Данила остановил удар над головой, причём локоть его смотрел чётко вниз, спина и ноги напряжены - не сдвинешь.
        - Можно и так, - кивнул Воислав. - Повторим.
        Варяг ударил, Данила защитился, но Воислав, словно оттолкнувшись от меча Данилы, повёл свой клинок по короткой дуге и остановил его в сантиметре от бедра Молодцова.
        - Понял? - спросил Воислав.
        - Надо было меч вниз бросить и на шаг отступить?
        - Можно и так, - повторился варяг. - Теперь смотри…
        Где-то часа два Воислав ставил Даниле технику работы клинковым оружием: основные базовые правила, что можно и что нельзя. Меч заметно отличался от секиры. В отличие от последней длинный клинок был тем универсальным инструментом, о котором говорил Воислав, и защита от него была другая. Щитом остановить удар секиры гораздо проще - если уж она прилетела, то прилетела. Ею можно делать финты и уловки, но сложнее, чем мечом. Если у врага меч, ты должен быть втройне острожен, иначе прикроешь ноги, а тебе лезвие в шею прилетит.
        И главное: если ты остановил удар топора или секиры, значит, продолжения уже не будет, если только противник не дёрнет на себя оружие, выводя из равновесия. С мечом такой номер не проходит: малейшая брешь, малейшая щёлочка в обороне - и туда сразу же проскальзывает стальное жало.
        Но есть один плюс - если меч у тебя, ты и сам можешь творить все эти трюки.
        Воислав закончил учёбу, когда у Данила уже рука меч не держала, причём и левая. Тренировали обе. Молодцов не без удовлетворения отметил, что батька потратил на то, чтобы загнать своего ученика, гораздо больше времени, чем летом. Солнце уже коснулось верхушек елей.
        - Неплохо, - одобрил Воислав, - оружие ты понимаешь, чувствуешь. Может, если на меч скопишь, и будет от него толк. А то некоторые купчики мечом подпоясались и думают: вот уж они целые гридни. Надевай лыжи, поехали к своим.
        Легко сказать «к своим» - с десяток километров по снегу. Но Данила смолчал, и правильно. Поездка на лыжах через ночной лес вышла не менее приятная, чем пьянка в тесном душном помещении.
        Молодцов ездил на тренировки с Воиславом ещё три дня подряд. После каждого занятия его восхищение мечом росло всё больше. Но чтобы купить такую замечательную игрушку, Молодцову понадобилось бы продать все доспехи, секиру, отдать долю за охрану каравана, которую должен был выплатить Путята, всю добычу, взятую на капище, да ещё и подзанять у друзей. Тогда средней стоимости меч будет его собственностью. Увы, Данила понимал: рано ему ещё такую замечательную вещь покупать, рано. Может быть, весной.
        Возвращаясь с последней тренировки, Молодцов обратил внимание на непривычную тишину вокруг - Праздник завершился. Вдобавок Воислав объявил, что тренировки на время прекращает. Данила огорчился, с другой стороны - передышка пришлась вовремя. Путята на днях обещал наконец-то выплатить долю за охрану и за товары, взятые на капище, но реализованные им. Самое время было прогуляться по Новгороду, зайти на рынок, прикупить разных вещей. А то с этими праздниками и тренировками Молодцов даже города толком не видел.
        Данила пришёл на подворье, где они гостили, поднялся на второй этаж терема в отведённую комнату. В комнате валялся вместе с девкой Будим. Он небрежно ответил на приветствие (в такой ситуации грех было требовать от него большего), не подумал стесняться или просить своего друга выйти. Данил тоже не подумал искать себе новое место для ночлега. В какое бы помещение он ни пошёл, там, скорее всего, его ждала та же картина, а спать хотелось прямо сейчас. Ну и что там он не видел у Будима и теремной девки?
        После нескольких месяцев совместного плавания совсем по-другому начинаешь относиться к соседям по гребной скамье. Люди привыкают, притираются другу к другу, и то, что в «цивилизованном» обществе привыкли называть вульгарным, неприличным, они воспринимают как обычную прозу.
        Данила сам начал забывать этот «цивилизованный» образ жизни. Учебный поединок против Будима, после которого Молодцова взяли в отроки-обережники, скрылся в какой-то далёкой вечности, в другой вселенной. Если бы не тот, другой Данила из будущего, спрятанный на время глубоко внутри, Молодцов бы начал думать, что вся его жизнь в двадцать первом веке - лишь сон, как и русалка, едва не утопившая его, и трое варягов, рыскающих по его следу.
        Молодцов плюхнулся на перину и вскоре уснул.
        Разбудил его частый и резкий звон колокола. Данила поежился, сонно подумал:
        «Ну на фига нужно так колотить, разве что… случилось что-то!»
        Молодцов вскочил с перины, выглянул в окно: пожары нигде не полыхали, но с высокого холма было отлично видно, как прямо на реке собирается огромная толпа. Если пожара нет, то для чего люди могут сходиться вместе? Нападение!
        Данила подхватил доспехи, секиру, на ходу надевая защиту, спустился по лестнице. Внизу увидел старших собратьев, мирно попивавших мёд.
        - О, наш пострел везде поспел, - обрадовался Ходинец. - Иди во двор, тебя Путята искал. Ты вроде как на кулаках ловко дерёшься, вот и иди, Путяте ты пригодишься.
        - Не понял, а вы что? И почему только на кулаках, на нас ведь нурманы напали, да?
        Вся компания захохотала.
        - Никто на нас не напал, - пояснил Скорохват. - Вече собирают. Охотники, что за Владимиром пошли, из похода вернулись, ну и, знамо дело, что-то не поделили с боярами. Вот народ и собирают. Может, до драки дело дойдёт. Путята от своей сотни с конца на вече пойдёт. Ты, Жаворонок, Будим, Ломята - тоже с ним идите, как положено. Только ты это, Даниил, кистень каменный оставь, возьми на полке деревянный. А то зашибешь кого - виру потом платить.
        - А вы что же?
        - А нам на кулачках махаться зазорно, мы стали служим, - пояснил Шибрида и приложился к кружке.
        - Как скажете. - Данила пожал плечами и взял с собой «облегчённый» кистень.
        Во дворе уже ждала остальная команда. Молодцов удивился, впервые увидев купца на коне - красивом пегом жеребце в яблоках, в седле без стремян тот держался уверенно. Судя по тому, что до места проведения вече было всего километра три, Путята сел на лошадь для солидности. В древности, похоже, тоже котировались дорогие «мерины». Века меняются, а люди нет.
        Когда вся делегация - Путята с двумя приказчиками и четверо охранников - выехала из ворот, Данила аккуратно спросил у Ломяты:
        - Слышь, друг, а как тут по обычаям всё решают?
        Ломята уже привык к «лоху по понятиям» в их команде и терпеливо всё разъяснил. Из этой информации Данила почерпнул для себя много нового.
        Для начала он узнал, что Путята торгует не просто так. Он член торговой сотни, и таких сотен в Новгороде несколько. До этого Данила считал своего нанимателя кем-то вроде частного бизнесмена. И напрасно, в одиночку частным лицом здесь почти никто не живёт. Все люди собираются в группы: родами, общинами, цехами. Сообща жить проще и безопаснее. За то, что Путята числился в сотне, ему от неё полагалась защита, помощь в судебных исках, стол и кров. Купец расплачивался за помощь частью прибыли. И, естественно, выставлял своих людей для защиты интересов сотни на вече. Вот как сейчас, например.
        Попутно Ломята рассказал, в чём было дело. Многие охотники, ушедшие добровольцами в славный поход Владимира на булгар, брали у новгородских бояр и купцов кредиты на снаряжение, под будущий процент от награб… полученной прибыли.
        Но, как и следовало ожидать, когда пришло время расплачиваться, возник «конфликт хозяйствующих субъектов», как говоривали в бухгалтерии отца Молодцова. То ли охотники положенное не выплатили, то ли бояре слишком много требовали - не разберёшь.
        Данила за километр различил напряжённый гул, как от огромного рассерженного улья. Народу собралось несколько тысяч, почти целое войско.
        - Ты ножей не бойся, - шепнул Молодцову Будим, который родом был как раз из Новгорода, - ежели кто на вече кровь железом отворит, то на весь его конец позор будет. А его улица виру будет выплачивать как за княжьего гридня. И всё равно от мести это не спасёт. Против кистеней и дубинок ты, думаю, знаешь, как защищаться. А вот если кого в рукавицах на вече увидишь - остерегайся.
        - А что так?
        - Заморожены могут быть. Такой по голове получишь - сразу к пращурам можно попасть.
        Данила кивнул - ничего себе демократическая процедура.
        - Будим, слушай, а эти охотники, они мечи в ход пустить не могут? - спросил Молодцов.
        Боец глянул ошалело.
        - Ты что?! Это же!.. Да и как можно такое охотникам делать. Тут родичи их, боги. Не нурманы, чай, чтобы хитростью людей губить.
        Данила смущённо замолчал: не понимает он всё равно до конца этих людей.
        Путята между тем встретился с людьми из своей сотни, спешился. Молодцов и другие охранники, слегка потолкавшись, заняли своё место вокруг купца в первых рядах.
        Данила оглядел собравшихся: демократией тут не пахло. И дело не в том, что вопросы собирались решать далеко не гуманными методами. И не в том, что женщины и дети держались в отдалении от взведённой толпы мужиков.
        На вече было чётко определено, кто и от какого конца будет говорить и что будет делать. Мнения отдельных личностей тут учитывать не собирались. С другой стороны, где цех, род, община, там и её, личности, мнение.
        Толпа была строго поделена на три конца, отдельно стояли гридни посадника - эти в броне и при мечах. Каждый конец делился на улицы, цеха. А у тех, в свою очередь, были лидеры, те, кто глотку горазд драть, ну и, как водится, основная ударная сила.
        Каждая улица имела отдельную трибуну: перевёрнутую телегу или несколько больших бочек. На них стояли старосты улиц и их глашатаи. Самые высокие места занимали старшины концов.
        Народ всё подходил, крики набирали силу.
        Данила понял, что Путяте здесь вообще не было нужды находиться, его интересы текущий спор не затрагивал вовсе. Но сотня сказала: «Надо», и купец ответил: «Есть».
        На «трибуне» Неревского конца особенно выделялась дюжина важных бородатых мужей в роскошных шубах и высоких шапках. Их окружали здоровенные детины с короткими дубинками в руках. Напротив, во главе Словенского конца, на помосте из нескольких бочек, кроме старшины, стояло ещё десятка два поджарых бойцов в броне, некоторые с проседью в бородах. Где стоит народ с Людинского конца, Данила разглядеть не мог.
        - Видишь того, кто молчит и руками не махает? - спросил Будим.
        - С седой бородой?
        - Ага, его Гораздом Гореславичем кличут. Он главный среди охотников. Своя дружина у него, пять ладей боевых, торговые ещё есть. Говорят, вече из-за того, что он на пиру с боярином Гордятой Всеславичем поругался.
        - А Гордята где?
        - Вон тот, в соболиной шубе с белым воротником. Земли много имеет, говорят, даже на Северной Двине городки держит, торгует ещё. С Неревского конца. Дюже богатый муж.
        - Раз богатый, чего денег ещё требует?
        - А серебра много не бывает. - Будим хохотнул.
        Постепенно Данила вник в суть конфликта. Горазд Гореславич взял в аренду у Гордяты под добычу три ладьи. Одна из них во время перехода разбилась. И теперь боярин требовал у охотника возмещения убытков за ладью и долю от товаров, которые были попорчены во время крушения, а ещё частичную компенсацию за «простой» ладьи. Дескать, на корабле можно было товары перевозить, а Горазд ладью утопил, да не в сражении, а по собственной глупости. Вот пусть теперь и компенсирует упущенную выгоду.
        На взгляд Данилы, боярин явно нарывался.
        Слева взяла напирать толпа. Будим с Данилой сцепились руками, разом поднажали - опыт строевых боёв у каждого был - и оттолкнули лезших наглецов обратно.
        - На закате конные видны, - передал Жаворонок.
        - Этого ещё не хватало, - сплюнул в снег Будим.
        Данилу уже порядком начала доставать ситуация: полтора часа глотки дерут, а толпа всё прибывает. Чего дерут - непонятно, потому как ни черта не слышно.
        Спасибо «глашатаям»: несколько шустрых парней периодически проталкивались от главных помостов и сообщали результаты переговоров. Выглядело примерно так:
        - Горазд назвал Гордяту свиномордым поедателем навоза, что родился он от дохлой щуки после того, как папаша его, козёл безрогий, в речку нагадил. И если что и возьмёт Гордята от него, вдобавок к уже отданному, так это уд Горазда в свой…
        Дальше Данила не расслышал из-за того, что толпа со Словенского конца одобрила эту характеристику бурным ликованием. А вот люди с Неревского дружно вознегодовали. В словенцев полетели снежки, причём с каменной начинкой, те не остались в долгу. Дали дружный залп, казалось бы, детским оружием. На самом деле снежок, спрессованный до состояния льда и брошенный умелой рукой, не менее опасен, чем камень. Данила в этом лично убедился, когда парню около него из другой сотни в кровь разнесло лицо таким вот снежком, даже без камушка внутри.
        Словенцы жутко взревели, когда почуяли первую кровь в своих рядах, но в атаку пока не ринулись - ждали чего-то.
        - Гордята назвал Горазда пиявкой вонючей, трусливым…
        Договорить новому глашатому не дали. Один из хитрецов, что взобрался на плечи своему соседу, вдруг крикнул:
        - Горазд за меч схватился…
        Какой все кругом испустили крик.
        «Понеслась!» - понял Данила.
        - Слушай, Будим, - в самое время спросил он у соратника, - а какие тут правила есть? Там, по горлу нельзя бить или по яйцам?
        - А… чего?.. - Будим весь был уже в драке, его аж трясло от возбуждения. - По причинному месту бить? Не одобряется, богам то не любо, но… как пойдёт, короче. Сам смотри.
        - Ага. - Молодцова ответ удовлетворил.
        Он задвигал плечами, корпусом, разминаясь, попрыгал на одной ноге, на другой - застоялся что-то, пока болтали.
        А сзади уже напирали словенцы. Неревские сделали первые шаги и надвигались плотной толпой, почти строем.
        - Рядом со мной держитесь, помогайте друг другу, не уходите далеко, - напутствовал напоследок Будим.
        - Это мы ещё посмотрим, кто кому помогать будет, - ощерившись, ответил Данила.
        Ну, словенский рукопашный бой или окинавское карате - посмотрим, что круче.
        Неревские с боевым кличем подбежали метров на пять. В этом момент Данила чуть замешкался: он привык, что на таком расстояния враг с боевым оружием начинает замедляться и «работать» копьями. Но это был рукопашный бой, поэтому словенцы сзади только сильнее подтолкнули Молодцова, и он с ходу влетел в толпу недругов.
        Его сразу встретил мощный хук от косматого мужика без шапки с раззявленным ртом. Да, до кап тут действительно не додумались - у мужика имелся серьёзный дефицит зубов. А станет ещё больше.
        Данила поднырнул под удар, приблизился к нападавшему вплотную, прижал его вторую руку к его же груди, а сам, распрямившись, врезал апперкотом в челюсть. Заехал хорошо - мужик запрокинул голову и стал заваливаться навзничь.
        Молодцов, получив свободу действий, рубанул ребром ладони в затылок неревца, сцепившегося с Ломятой. Тут же Данилу схватили за левое плечо, дёрнули, выводя из равновесия. Молодцов знал, что через долю секунды после этого последует удар. Рефлексы, вбитые на рукопашных тренировках, сработали чётко. Молодцов успел обхватить вцепившуюся в него руку, чуть довернул корпус, и злопыхатель послушно наклонился вперёд вслед за конечностью. Данила врезал ему ребром ладони в основание черепа, после чего добавил коленом в лоб.
        В следующий миг Молодцов оказался как между молотом и наковальней: толпа сдавила со всех сторон, тут и локтём было трудно ударить, не то чтобы замахнуться кулаком.
        Данилу схватил за грудки низенький паренёк с редкой рыжей бородкой, качнулся назад. Молодцов еле успел выставить ладони вперёд, удар головой пришёл в них, а не по носу. Данила всё-таки дорожил своей внешностью, поэтому вдавил большие пальцы в глазницы шустрого парня и вдобавок слегка вывернул его голову.
        Так его учил дядька-спеназовец на курсах по рукопашке: просто сделать больно противнику мало, нужно с помощью боли заставить его принять неудобное положение, потерять ориентацию в пространстве, контроль над собой - вот тогда будет толк.
        Вот и паренёк сразу заверещал, попытался оторвать крепкие пальцы от лица, а Молодцов акцентированно заехал ему коленом по яйцам, заставив надолго забыть о вече и прочих житейских проблемах.
        Тут же Данила перехватил у лица ещё одну граблю, сжал пальцы, вывернул до хруста. Хозяин пальцев обиделся, завыл и попытался ударить Молодцова коротенькой дубинкой. Данила расквасил ему нос основанием ладони, затем ещё немного довернул пальцы в захвате и поставил неревца на три точки. Добить его не получилось. Вставшего на четвереньки тут же завалили свои, посреди драки моментально образовалась куча-мала, в которую Молодцов несколько раз саданул ногой. В этот момент ему сзади врезали чем-то твёрдым. То ли кистенём, то ли палкой. По защитной шапке прилетело вскользь, а вот руке и спине было больно даже сквозь кожаную куртку.
        Молодцов рассвирепел, толкнулся что было сил, врезался плечом в толпу. Поднатужился, надавил и принялся месить всех, кто оказался рядом, открытой ладонью. Целил в оскаленные рожи. Около щеки свистнул кистень - неужели тот самый? На новом взмахе Данила умудрился поймать его за шнурок, рванул на себя, тут же кто-то из подсуетившихся словенцев ударил в локоть руки, потянувшейся за кистенем. Раздался тонкий жалобный вой, полный ненависти и жалости к себе. Словенцы заорали ещё громче, а вот неревцы заробели.
        Данила выхватил собственный кистень, ударил им пару раз не глядя, куда мог дотянуться. По шапке опять прилетело: пара умельцев тоже хорошо обращались с гибким оружием. Неревцы упёрлись, надавали в ответ, сзади навалились словенцы. У Данилы от этой давки аж рёбра затрещали. «Битва» окончательно превратилась в тяни-толкай. Ударить не было ни малейшей возможности, максимум, что можно было сделать, - это задрать вверх одну руку с кистенём и махать им, надеясь, что деревянная битка кого-то чувствительно заденет. Так и пытался поступить Молодцов, свободную левую руку прижал к себе, оберегая печень и солнечное сплетение, ладонью в рукавице закрывал лицо. Реально будет обидно в этом бестолковом толковище потерять зубы или глаз.
        Кто-то больно наступил на ноги, а мягкие сапоги - не берцы с железным носком. Данила зашипел от боли, стал остервенело лупить пяткой вслепую, куда мог дотянуться. В такой давке можно было спокойно стоять на одной ноге - всё равно упасть не дадут.
        Ощущения были, словно Молодцов попал в автобус или вагон электрички в час пик. Толпа такая же, только ещё все кругом пытаются пнуть друг друга побольнее, не скрывая своих намерений. Сбоку кто-то изловчился, сунул Даниле по носу. В ответ ударить не получилось. Неревцы впереди вдруг ослабили хватку и… потекли. Ещё немного - и Данила смог вздохнуть полной грудью. Сразу же от души заехал в затылок неревцу, неосмотрительно повернувшемуся спиной. А толпа перед ним уже бежала.
        - Ура! - закричал Молодцов, и его возглас, как и крики других словенцев, перекрыл мощный трубный звук. Он исходил отовсюду, заполнял пространство, вытесняя любой другой шум.
        Данила остановился, огляделся. Посадник! Несколько воинов из его окружения держали в руках огромные сигнальные рога, от них и исходил этот невероятный звук. Словенцы в подавляющем большинстве остановились. Перед особо ярыми их соратниками, всё ещё рвущимися в бой, воткнулись в снег длинные стрелы. Дела приняли серьёзный оборот.
        Посадник, окружённый гриднями в блестящих панцирях с зерцалами, чинно взошёл на помост из телеги, оглядел изрядно окровавленную толпу. Говорить не спешил, а ждал, пока концы растащат побитых. Когда среди людей полностью воцарился порядок, он заговорил красивым тренированным басом:
        - Боги показали, что Гордята Всеславович не прав в своих притязаниях. Более Горазду Гореславичу не надо ничего из своей добычи, мечом взятой, отдавать. Гордяте следует выплатить головное за справедливый суд в десять гривен и три гривны Горазду за слова поносные. Если, конечно, он не захочет суда поединком.
        - Не захочет! - надменно крикнул в ответ Горазд.
        - Не много ли ты силы на себя берёшь, Ксянтин?! - заорал в ответ Гордята. - Ты Добрыней оставлен, пока он в походе. Добрыня покуда не вернулся, а ты уже княжьим судом гривны себя в мошну тянешь?
        - Это куда он тянет?! - выкрикнули охотники из пристяжи Горазда.
        Сразу поднялся гомон, посадник махнул рукой - и воины опять зарубили в рога. Мощный звук заполнил Вече, приглушил ропот, заставил ощутить неприятную пустоту в животе.
        - Я здесь - голос Добрыни, - спокойно, без намёка на угрозу, произнёс посадник, - который в Новгороде поставлен князем нашим Владимиром Святославичем. Или про князя нашего чего худое хочешь сказать? Так ты не робей, говори. А ещё жалобу можешь отправить в Киев, посмотрим, чья сторона возьмёт.
        Гридни посадника так красноречиво поглаживали рукояти мечей, что становилось понятно: им бы очень хотелось, чтобы Гордята сказал что-то не то.
        - Видный муж, посадник наш, - утирая кровь с лица, сказал Будим. - Говорят, будто он незаконнорожденный сын Добрыни. Рабичич, каким Владимир когда-то был, а теперь погляди, кем стал.
        Боярин Гордята тоже поглядел на гридней, на толпу неревцев с разбитыми рожами и ничего не сказал.
        - Ну что ж, раз ты молчишь, боярин, - продолжил Ксянтин, - я скажу: за хулу на княжий суд тебе приговаривается ещё вира, в три гривны. Уплати за её до новой луны.
        Это заявление новгородцы встретили тихим ропотом, причём все концы - не любят новгородцы, когда на них княжью узду накидывают.
        - Вече окончено, расходитесь, люди новгородские, - объявил посадник. - Но помните: ежели кто за обиду или кровь, на вече пролитую, спросить вздумает, будет наказан по Правде и уплатит виру.
        - Видел, умеешь ты драться. - Будим хлопнул Данилу по спине так, что у того дыхание перехватило.
        Молодцов глянул на дружинника: под глазом фингал, костяшки на кулаках в кровь сбитые.
        - Ну я же говорил.
        - Говорил, верно, я за тобой даже не поспевал. Ловок ты, не то что эти шкуродёры. Здорово мы неревских отделали! Надо выпить за это. Жаворонок, Ломята, с нами?
        - А как же.
        - Погодите, может, надо к своим зайти, сказать, что всё нормально?
        - Да брось ты, неужели думаешь, что Воислав решит, будто его обережников могли какие-то плотники побить на вече? Пошли. Знаю я тут один хар-роший домик…
        Данила хмыкнул, пощупал нос - цел, не сломан - и пошёл вместе со всеми праздновать. Что-то много праздников выпало на этой неделе, как бы потом не пришлось отрабатывать за всё.
        Всю ночь и утро Данила провёл в публичном доме Словенского конца: опять пьянки, гулящие девки и раскалывающаяся наутро голова.
        Данила открыл ставни, глубоко вдохнул. С холма открылся прекрасный вид на два других конца Новгорода, княжий детинец и бескрайний зелёный океан тайги, сейчас припорошенный снегом. Морозный воздух холодил кожу под мокрой от пота рубахой. Молодцов потянулся, прохрустел всеми косточками. Он давно привык и к этому необычайно чистому воздуху, и к по-настоящему дикой природе, которая начиналась через пару километров от городской стены. Всё-таки его цепляла и эта природа, и этот мир своей… настоящностью, что ли. Здесь всё было по-настоящему: если плотник, то мастер, если купец, то крутой мужик, который в дальние земли плавает, если битва, то насмерть. Не было суетности и огромного количества бесполезных ненужных занятий, как в том Мире, откуда пришёл Молодцов. Все вещи, одежда, оружие - всё делалось максимально эргономично и было наилучшим образом приспособлено для работы, ради которой создавалось. А всё потому, что не было поблизости завода и конвейеров, на которых можно клепать ширпотреб. Каждая ложка, каждое зерно хлеба было создано либо выращено руками человека.
        Даже украшения, кольца, серьги, браслеты и гривны, вроде бесполезные вещи в этом суровом мире, а выполнены безукоризненно и служат одной цели - поражать окружающих своей красотой.
        И люди здесь такие же… настоящие, и вот эта подлинность в них подкупает.
        Нежные девичьи ручки обняли Данилу за грудь, нежные мягкие губы поцеловали в ухо.
        - Зачем окно открыл? Или хворь какую выпустить хочешь?
        - Жарко тут, - ответил Молодцов.
        Звонкий смех наполнил комнату.
        - С тобой каждой будет жарко, - полный желания голос, - ладный мой.
        - Попить дай, - бросил Данила.
        Ух ты, он уже становится типичным средневековым мужчиной: грубым и брутальным, не любящим всякие сопли.
        Девушка тем временем быстренько метнулась, принесла полный кувшин холодного кваса.
        - Зовут-то тебя как? - напившись, спросил Данила, он решил, что пора бы уж запоминать имена девушек, с которыми он спал. Ну так, в порядке практики.
        - Улада, - кокетливо ответила та, откинула одеяло из звериных шкур и забралась в постель. Из одежды на ней были только меховые чуни - пол холодный, - тёмные русые волосы рассыпались по белым крепким плечам. Улада была вся такая подтянутая, спортивная, слишком худая и слишком высокая по здешним меркам, но Даниле как раз пришлась по вкусу. - Закрой окно, молодец, а то холодно мне, а лучше иди сюда, ублажу я тебя как следует.
        Девушка встала на колени, грациозно откинулась назад, отчего её груди показались ещё больше и аппетитнее. Одной рукой она упиралась в льняную простыню перины, а второй игриво гладила себя по лобку. Волосы у неё там были мокрые, слипшиеся, под ними угадывалась алая влажная плоть. Такое зрелище ни одного мужчину не могло оставить равнодушным. Да, Улада была не промах, умела мужикам голову вскружить. Данила сглотнул, подошёл к кровати:
        - Ублажишь, говоришь, будто тебе самой не нравится, что ты делаешь?
        - Нравится, верно говоришь, - пылко заговорила Улада, её ладошки потянулись к мужскому достоинству Данилы, - только с другими по-разному. Иной берёт тебя как лошадь и скачет без устали, лишь бы доскакать. А ты… будто саму меня своей делаешь, так, что я готова полностью твоей стать, до самого донышка, - и уже более игриво: - И из каких же краёв ты, такой молодец, прибыл?
        - Ха… А ты знаешь, что Молодец - это моё второе имя?
        - Как это?
        - Ну, родовое. Молодцовы мы…
        - Хорошее имя, должно, богам вы любые.
        - Этого не знаю.
        Улада вдруг стрельнула глазами, прикрыла бюст ручками:
        - Закрой ставни, пожалуйста, холодно.
        Только защёлкнув засов, Данила сообразил, что беспрекословно выполнил приказ этой ловкой куртизанки.
        «Ах ты, стервочка, и кто кого тут собирается поиметь?» - подумал он, повернулся - и замер.
        В тусклых отблесках лучины, на ложе из звериных шкур, обнажённая женщина с растрёпанными волосами изумительными ладошками гладила свои бёдра, живот и грудь.
        «Вот же… хитрая стерва. А и пофигу, ну, утритесь, всякие реконструторы и неоязычники, такого вы точно представить не могли».
        Данила с готовностью кинулся в объятия горячей красотки.
        В дверь шумно бухнуло, и она тут же распахнулась. В комнату ввалился Будим, растрёпанный, красный, как рак, но уже одетый. Молодцов и Улада только одевались. Смущаться и отворачиваься никто не стал.
        - Даниил, хватит бока мять, айда к Путяте.
        - Зачем, опять на вече, что ли? - сварливо поинтересовался Молодцов, затягивая пояс.
        - Не-а. - Будим расплылся в совершенно детской счастливой улыбке. - Путята с нами окончательно рассчитываться будет. Так что поспеши, а то твою долю на всех разделим.
        Будим захохотал, как будто сказал невероятно смешную шутку, и вышел.
        - Приходи ещё, Молодец, я буду рада тебе.
        Улада, уже в рубахе, положила руки на плечи Даниле. Поцеловала в щёку.
        - А ты ведь умная, - неожиданно для себя пришёл к открытию Молодцов, хитро прищурившись, спросил: - Поди, для боярина какого подслушиваешь, кто что сказал. - Увидев, как вздрогнула Улада, понял, что попал в точку. - Ну-ну, я не злой, никому ничего говорить не стану. Разве что, если в другой раз приду, ты мне скидочку сделаешь.
        Поцеловав девушку в носик, вздёрнутый от возмущения, Данила отбыл за расчётом.
        Путята рассчитался сполна и без обмана. При том, что сумма была очень даже немаленькая, а купец уже планировал закупку для обратного торгового путешествия. Тут не было налоговой отчётности, квартального календаря и прочей бумажной волокиты. Купцы постоянно находились в состоянии «купи-продай». Разница в ценах на товары в Киеве и в том же Новгороде была просто огромна. Легко можно было получить прибыль в несколько сотен процентов, но большая часть этой прибыли всё равно оседала в карманах князей в виде пошлин и распылялась на торговом пути на различные затраты. Если ты хочешь продолжить торговать, а не осесть где-нибудь на земле и спокойно заниматься хозяйством, то следует держать ухо востро. Одна неделя празднества и гулянок может обернуться большими убытками и даже тем, что у купца банально не хватит денег собрать новую экспедицию. А это означало, что придётся брать кредиты, закладывать имущество, если оно уже не заложено, или завязывать с личным бизнесом. Но завязать не всегда получится, потому что, как уже сказано, кредиты взяты, имущество заложено, а если отдавать долги нечем, то приходится
купцу самого себя продавать, в буквальном смысле - идти в холопы. Кстати, лучший приказчик Путяты, Ловкач, именно так и встретился с нанимателем Данилы, угодил в холопы поначалу, правда, потом выкупился, но предпочёл работать на более удачливого коллегу.
        И всё-таки, несмотря на все сложности, Путята выполнил все условия договора и даже выплатил бонусную премию Воиславу, чтобы тот разделил её между теми дружинниками, которые, по его мнению, отличились особо. Из этой премии Данила тоже получил несколько обрезков серебра - за то, что вместе с Клеком и Жданом первыми наткнулся на лесовиков и не оплошал.
        Небольшой кожаный мешочек, служивший Даниле кошельком, раздулся и приятно потяжелел от серебра. Золото по совету товарищей Молодцов хранил отдельно, зашитым в пояс.
        Теперь следовало потратить заработанные драгметаллы с умом и толком. Данила имел все основания подозревать, что Путята так затянул с расчётом по просьбе Воислава, чтобы оголодавшие и уставшие от долгого похода обережники не спустили всё на баб и выпивку. И если это так, то Молодцов был искренне благодарен своему батьке. Он сам обратил внимание, что, утолив голод, и не только в еде, его мозг стал работать более рационально.
        Конечно, Данила больше всего мечтал купить меч. Но это было баловство и мальчишеское желание. Всё равно что купить спорткар, чтобы кататься на грунтовках где-то под Воронежем. Во-первых, на кой тебе спорткар, если ты ездить на нём не умеешь, а во-вторых, что ты с ним будешь делать, по грязище рулить?
        Молодцов хотел прикупить броню, не настоящий панцирь, как у Шибриды, но что-то более существенное, чем кожаная куртка. Как-то расстроило Данилу, что на вече его защиту легко пробил какой-то кистень. Синяки от ударов на плече и спине остались - будь здоров.
        Но сначала Молодцов решил прибарахлиться. Правило «судят по одёжке» действует во все времена. В качестве консультанта Данила прихватил с собой Будима - этот малый и на кулаках ловко бьётся, и торгуется, как настоящий новгородец.
        Фиксированных цен на товары не было. На рынке любой недотёпа вроде Данилы - просто мечта для продавца и явная возможность втюхать ему втридорога какую-нибудь дрянь. И если ты купил, то обратной дороги нет, комитета по защите прав потребителя в Новгороде нет.
        «Ты видел, что брал», - так однажды сказал отцу Данилы его партнёр по бизнесу.
        Можно, конечно, поднять свою улицу и поставить на вид продавцу: мол, чего ты честных людей обманываешь. Но тогда в поле зрения появится купеческая сотня, в которой состоит продавец некачественного товара, и начнется вече между улицей и сотней, а то и между концами. Но чаще овчинка выделки не стоила.
        Данила купил новый заячий полушубок, тёплый и удобный. С доплатой обменял трофейные сапоги с капища на новые. Будим советовал сделать на заказ, как поступают все солидные мужи, но Молодцов отказался: во-первых, долго ждать, а во-вторых, дорого, блин.
        Все покупки Данила делал по указанию друга. Будим взял на себя всё бремя общения с продавцами. Ему, похоже, это даже нравилось - отчаянно торговаться, каждый раз сбивать цену, снова и снова начинать спор из-за мелкого резана. Молодцов восхищённо наблюдал за виртуозами, потому что продавец по имени Шкуродёр тоже торговаться был не промах. У него Будим и заказал себе полушубок. Почти час вдвоём они убили на снятие мерок и обсуждения разных нюансов. Полушубок, он ведь под бронёй носится, если будет велик или станет сковывать движения, большая беда в бою случится. Поэтому Данила не ныл от скуки, а внимательно слушал и учился.
        Покончив с обновками, Будим предложил Даниле сходить на мост. Тот самый мост, соединяющий Словенский и Неревский концы, на котором никогда не прекращается ярмарка.
        - Давай. А броня как же?
        - Успеется. Добычи из Булгарии много привезли, цены низкие. Ещё успеешь выбрать себе.
        Вдвоём они направились, что называется, на людей посмотреть и себя показать. Данила в первой же лавке купил себя лакомство - большое лукошко орехов в меду. Шёл себе, бросал сласти в рот и упивался собственной значимостью. Новая одежда подняла его на несколько ступеней вверх по социальной лестнице. Это создало определённые трудности: если раньше на Молодцова мало кто из продавцов обращал внимание, то теперь все рыночные зазывалы так и норовили за руку зацепить, в глаза заглянуть, рассказать, какой они дешёвый и наилучший товар продают, без которого Даниле ну никак не прожить.
        Раздражало, конечно, а с другой стороны - приятно, когда на тебя обращают внимание, льстят, хвалят и принимают за богатого воина.
        Будим где-то отстал, наверное, опять принялся торговаться из-за какой-то безделушки. В толчее его было не найти, и Данила просто остановился у лавки, где торговали разными дудочками и свирельками. Они были сделаны из глины или дерева, украшены резьбой. Продавец никого не зазывал, стоял себе, играл на своей продукции. Данила остановился послушать.
        От этого занятия его оторвал возглас и не очень-то дружеский шлепок по плечу.
        - Ну что, словенец, нравится тебе наша чудинская музыка?
        Данила резко обернулся, сбросив руку с плеча. Ну ё-моё!
        Их было четверо. Невысокие, рыжебородые, наглые, очень похожие друг на дружку. Одеты по-простому, но руки у всех упёрты в боки. Такая стойка могла показаться комичной - Даниле она раньше такой и казалась, - если бы не один момент: кулаки незнакомцев упирались точно в пояса, а на поясах висели ножи в чехлах, выхватить и ударить - дело доли секунды. Главного среди них Молодцов вычислил сразу - тот самый паренёк, который задал ему вопрос и хлопнул по плечу. Чистая гоп-компания, приёмы и повадки те же и не меняются за тысячелетия. Но здесь, при толпе народа, неужто решатся наехать? Вдруг это просто манера знакомства такая… непривычная?
        - Хорошая, - согласился Данила и тем не менее ответил не слишком дружелюбно: - А тебе-то чего?
        - Да вот, могу отвести тебя в одно место, где можно хорошие свирели купить.
        «Ага, значит, свидетелей боятся», - решил Молодцов, бросил ещё один орешек в рот, ответил:
        - Нет, не пойду я с тобой никуда.
        - Почему? Боишься?
        Ничего себя предъявы! И куда Будим запропастился? А если они его уже… того? От страха и злости Молодцов сразу полез в бутылку.
        - Не пойду я с тобой, потому что от твоих дудок наверняка свиным дерьмом несёт, как и от тебя. Мне в рот их брать будет противно, а тебе, вижу, не привыкать.
        - Чего?!
        Рыжий наглец искренне возмутился. Его лапа цапнула рукоять ножа. Возможно, он и не собирался нападать с ним на Молодцова здесь, на людях, но гадать «может - не может» Данила не стал.
        Никто из выросших в этом мире не решился бы на такой фортель, еда здесь священна, слишком долго и трудно её добывают, и ой как часто её не хватает, чтобы наесться досыта. Данила же вырос в других условиях. Когда странный наглец потянулся к ножу, он сразу же сунул лукошко с мёдом ему в рожу. Для его компаньонов такой поступок был просто за гранью… На миг они растерялись.
        Не растерялся Молодцов, хватанул лидера за грудки, толкнул его на прихвостня слева, пнул в колено соседа справа. Налётчик обиделся, взялся за нож. Данила ударил его кулаком в висок, дёрнул на себя, долбанул коленом в печень. Уловил движение и шелест воздуха чуть правее, присел, подставил руку.
        Всё равно шнурок кистеня захлестнул предплечье, тяжёлое грузило ударило в голову, чуть пониже уха.
        В глазах сразу потемнело. Данила ощутил привкус рвоты во рту. Понимая, что своё оружие выхватить не успеет, да и не сможет, он бросился в клинч, прямо на врага, обхватил руками, прижался к нему, не давая снова замахнуться. Как бешеный лось, не видя ничего, Данила попёр вперёд из последних сил, сметая своим недругом препятствия, пока они вдвоём не воткнулись во что-то твёрдое.
        Раздался треск, звук разбитой керамики, послышались крики и ругань. Новый удар болью ожёг бедро. Данила зашипел, всё ещё плывя, он скорее по наитию вдавил своего врага туда, где должны были быть перила моста.
        Молодцов вдруг перестал чувствовать деревянный настил под ногами и уже было решил, что теряет сознание. Последовало чувство полёта и жёсткий удар о снег.
        Данила и впрямь чуть не потерял сознание. От удара дыхание перехватило, внутренности как будто размазались по одной половине тела.
        Не соображая, где он и что он, Данила пополз по снегу. Рядом раздался глухой удар, кто-то с силой сжал плечи Молодцова.
        - Даниил, ты как?
        Будим, друг, какое счастье!
        - Нормально, - хрипло, но с небывалым облегчением ответил Данила. - А эти что?
        - Разбежались. Не шевелись пока, брат. - Будим острожно перевернул Данилу на спину, подложил под голову шапку, очень острожно ощупал грудь. - Рёбра, кажись, целы. Полежи пока, я к сотне Путяты послал, скоро должны прийти.
        - Чего вы тут учудили?!
        Молодцов чуть повернул голову. Ух, ничего себе: целый наряд, воин в чешуйчатом панцире и золочёном шлеме, двое отроков с ним.
        - Мы из словенской купеческой сотни. Охранники. На нас напали, четверо. Вот, видите, - уверенно ответил Будим.
        - Да? А вот торговец Стоян говорит, что вы лоток его опрокинули, весь товар побили по пьяному делу и ещё других честных людей обидели.
        - То они пустое болтают. Княжий суд решит, кто прав. А пока сам не видишь - помощь нашему требуется.
        Начальник «наряда» задумался: «жмурик» на его территории ему совершенно не нужен, но и отпускать просто так возмутителей спокойствия было неправильно.
        - Хорошо, уплатите две гривны…
        - Да за что?
        - Тихо! - осадил воин Будима. - Уплатите в залог. Как ваш побитый человек поправится, собирайтесь в детинец, на суд. Там гривны тебе и вернут. По Правде так?
        - По Правде, - вынужденно согласился Будим и уплатил положенное.
        Очень скоро приехали сани, в них уложили Молодцова, хотя он порывался встать и идти на своих двоих. Но стоило ему резко сесть, как голова закружилась и его стошнило.
        После этого Данила уже не сопротивлялся. Сани быстро прикатили к подворью купеческой сотни. Пока Молодцов ехал, он осторожно ощупывал шишку, оставленную кистенем. Болючая оказалась, зараза. Вроде не очень опасная, но если что-нибудь серьёзное, тогда как? Кажется, древние римляне умели лечить черепно-мозговые травмы, а ещё древние кельты. Или нет, те просто сверлили черепа людям во время жертвоприношений?
        Молодцова аккуратно, на медвежьей шкуре, внесли в дом, положили на лавке у печи. Очень скоро к нему в комнату стали заходить охранники Воислава, сильно не беспокоили, справлялись о здоровье и тут же растворялись в дымке перед глазами. Данила даже растрогался от такой заботы.
        Затем пришёл лекарь, ощупал шишку на голове, синяки на груди, дал Молодцову какого-то отвара, и тот отрубился.
        Следующие два дня Данила упорно боролся с тошнотой и головокружением, пока на третий день не победил их почти окончательно. Удары сердца больше не отдавались набатом в голове, грудь при вздохе не сводило от боли. Молодцов стал ощущать себя человеком, а не боксёрским мешком, который спустили по лестнице небоскрёба.
        В полдень к нему зашли Воислав, Скорохват и Шибрида.
        - Прости, батька, простите, братья, - первым делом извинился Данила. - Я вам столько неприятностей принёс.
        - Пустое, - отмахнулся Воислав. - Ты же наш, - сказал, будто всё по местам расставил. - Объясни лучше, что ты с теми смердами сцепился?
        - Я сцепился? Это они на меня первыми полезли! Вы что, не знаете?
        - Нет, не знаем, Будим сам толком ничего не видел, а ты последние два дня только блевал, а не говорил. А неревцы, между прочим, уже хотели вече созывать за то, что ты товар их торговцам попортил.
        - Я?! Да блин… - возмутился Данила, но, увидев недовольное лицо Воислава, сразу перешёл к сути: - Дело было так: шёл я по мосту, остановился свирели послушать. Тут меня по плечу - хлоп. Нравятся, мол, наши дудки неревские? Я оборачиваюсь - четверо вокруг меня полукругом стоят, лыбятся. Отвечаю: нравятся. Главный их мне говорит: а пошли с нами, мы тебе ещё таких продадим. Я отказался. Главный их опять мне с вызовом: почему боишься?
        - Погоди, он точно сказал «боишься»? - перебил Скорохват.
        - Точно.
        - И те, кто рядом стояли и разговор слышали, это подтвердят?
        - Если им не заплатят заранее, то подтвердят.
        - Так, продолжай! - приказал Воислав.
        - А больше нечего продолжать. На такой вопрос я ответил, вон как Шибрида умеет. - Варяг благодушно покивал. - Главный из этих налётчиков обиделся, к ножу потянулся. Но ждать, пока он его достанет, я не стал - сунул ему лукошко с орехами прямо в рожу. Дальше троих я раскидал, как умел. Четвёртый кистенём всё-таки успел зарядить по башке. Ну, я его обхватил, и мы вместе с ним с моста и ухнули. Вся история.
        - Правильно сделал, что не стал их резать. Если бы кровь пролил, то было бы сложнее, - похвалил Данилу Воислав. Именно так он интерпретировал тот факт, что Молодцов не стал пользоваться оружием.
        - И кого же ты так задел, а? - душевно спросил Шибрида.
        - Да если б я знал! - искренне удивился Данила.
        - Подумай хорошенько, друг, может, оскорбил кого невзначай? - попросил Скорохват. Молодцов только пожал плечами.
        - По слову моему Будим своих друзей поднял. Нашли они тех, кто на тебя напал, - сказал Воислав.
        - Правда, и кто их нанял? - спросил Молодцов.
        - Они не знают, - ответил Шибрида. - Двоих мы нашли, зовут Нежил и Мороз, родичи друг другу, с плотницких улиц, которые за рынком лежат. Обыкновенные бездельники, работать не работают, только на вече ходят кулаками махать. - Варяг презрительно фыркнул. - Остолопы, горазды только пиво дуть. А вот куда делись двое старших из их компании, Осмысл и Гостята, те лоботрясы не ведают, но претензий к Даниилу не имеют.
        - А если они тебя обманули, Шибрида? - спросил Молодцов.
        - Не, - варяг осклабился очень нехорошей улыбкой, - они меня не обманули. Так что думай, Даниил, кто на тебя обиды таит.
        - Да кто может таить? Я тут, кроме кабаков и публичных домов, считай, нигде не был… Ё-моё!..
        - Что такое? - спросил Воислав.
        И Данила коротко пересказал старшим товарищам последний разговор с Уладой.
        Скорохват и Шибрида в конце истории захохотали.
        - Чтобы баба… боярину… какие-то вести рассказывала, - утирая слёзы, проговорил варяг.
        - Помолчите, - коротко сказал Воислав. - Смех как отрезало. - Может быть, Даниил, стоит к ней сходить?
        - Я сам! - попросил Молодцов. - Можно, я сам с ней поговорю? Я знаю к ней подход.
        - Будь по-твоему. Шибрида, возьмёшь Жаворонка и Будима, вместе с Даниилом.
        - От ведь, всегда бы мне такие поручения давали.
        - Вы ведите себя как обычно, - наставлял Данила друзей.
        - Да не боись ты, - язвительно отмахнулся Шибрида. - Ты, главное, ежели она лебедем там обернётся или змеёй какой, кричи, уж мы придём, поможем тебе справиться с этой бабой.
        И заржал.
        - Пустое болтаешь, - напряжённо сказал Будим, - а если она ведунья какая? Ведунья многое может. Вдруг и тех смердов она тоже зачаровала, а двоих потом и вовсе угробила? Ты, Даниил, в глаза её не смотри, на чары не поддавайся. Если почуешь что… худое - сразу бога своего зови. Ну и друзей, мы на помощь придём.
        - Ага, я ведьму ещё ни разу не имел, - заметил варяг.
        Будим сокрушенно покачал головой.
        В древнерусском борделе Данила бросил на стол держателю заведения скомканный кусочек серебра:
        - Я к Уладе.
        Поднялся на второй этаж, в номер. Девушка была одна, заправляла постель.
        - Молодец, - всплеснула она руками, - вернулся сюда! Соскучился?
        - Угу, соскучился. Меня чуть не соскучили без тебя окончательно.
        - Что?
        - Не слышала, что на мосту случилось?
        - Нет. - Девушка вздёрнула бровь.
        «Если она врёт, то актриса из неё вышла бы гениальная», - решил Молодцов.
        - Да вот, чуть не убили средь бела дня на людях.
        - Как так?
        - Ой, не крути, солнышко, не делай вид, что не понимаешь.
        - Ты чего, Молодец? - Улада и в самом деле выглядела испуганной, скрестила руки на груди.
        - Ты чего, солнышко? Ужель боишься меня, думаешь, бить буду? - елейным голосом спросил Данила. - Да как же можно такую красу - и бить? Ни в коем случае. Я просто напомню тебе, ненаглядная, о чём мы говорили в прошлый раз перед моим уходом? По твоим чудным глазкам вижу: помнишь. Ты, красавица, рассказала об этом своему хозяину, тот сильно разозлился и решил отправить меня к чурам. Да не вышло.
        - Что ты говоришь, милый, я никому ничего не сказала.
        Улада хотела обнять Данилу, но он не позволил.
        - Как скажешь, солнышко. Только помни: слух может пойти, что в таком-то доме послухи обитают, вести тайные по городу разносят. Глядишь, и перестанут сюда ходить люди честные.
        Молодцов повернулся к двери, Улада его остановила:
        - Послушай, Даниил, Мокошью клянусь, пусть у меня вся женская сила уйдёт, но никому ничего про твои слова я не говорила. И не знаю, кто на тебя зло затаил.
        Молодцов заглянул в тёмно-карие, с зелёной окантовкой глаза и поверил.
        - Да?.. Хм, ну теперь, пожалуй, верю. Только кто же меня убить хотел?
        - Я ж откуда знаю, Молодец.
        - А ты узнай, - предложил Данила. - Ты девушка умная, всех тут знаешь. Было четверо татей, звали их Осмысл, Гостята, Нежил и Мороз. Живут на плотницких улицах, двое первых пропали куда-то, после того как убить меня хотели.
        - Что я, по-твоему, каждого плотника во всех концах знаю? - обиделась Улада.
        - Знаешь не знаешь, но узнать сможешь. Ты умная, справишься. Я не такой, как здешние мужчины, я знаю, что умная женщина на многое способна. Ну и в долгу за услугу не останусь.
        Улада вдруг лукаво посмотрела, улыбнулась и стала развязывать ремешок, подпоясывающий талию.
        - Эй, ты чего? - спросил Молодцов.
        - Как чего? Серебро за меня заплатил и уйти просто хочешь? Не выйдет, да и вдруг заподозрят чего. А об услуге… Помогу я тебе.
        Улада задрала подол рубахи, обжив молочного цвета живот, а затем и всё, что выше. Одно мгновение - и на ней уже нет одежды, нижнего белья в этом мире не предусмотрено.
        - Ну что, это она? - спросил Шибрида у Молодцова.
        Двое охранников ждали его в холле борделя, оба весёлые и довольные.
        - Нет, - махнул головой Данила.
        - Точно? - переспросил Будим.
        - Точно, не беспокойся, не зачаровала она меня. Зато обещала помочь.
        - Тю, какой толк от блудящей девки может быть? - Шибрида пренебрежительно махнул рукой.
        - Зря ты так. Кажется мне, что толк от неё будет.
        - Поговорил с девкой? - спросил Воислав.
        - Да, она тут ни при чём, - ответил Данила.
        Батька кивнул, как будто ждал этого ответа. Они с Молодцовым находились вдвоём в комнате, где жил Воислав. Она заметно отличалась от тех, куда поселили других охранников: окна заставлены слюдой, на стенах ковры, увешанные оружием и сигнальными рогами, постель застелена шёлковым одеялом с жёлто-синими узорами. Рядом с кроватью стол, на нём кувшин и два кубка, рядом с ним лавка с резной спинкой, на ней, широко расставив ноги, сидел Воислав.
        - Уверен, что она не обвела тебя вокруг пальца? - уточнил батька, разливая вино по кубкам. - Ты садись.
        - Да, уверен, - ответил Данила, принимая бокал. - Изворотлива, стерва, но не врёт, я в женщинах притворство чую. А ещё попросил помочь и найти того, кто на меня нож точит. Может, и вправду найдёт. Эта Улада умна, зараза, настоящая гетера.
        - А кто такая гетера?
        - Да так в Древнем Риме называли продажных женщин, которых специально в стан врага засылали, и они там всякие козни устраивали: узнавали, куда войска направляются, как между собой воеводы ладят, а то и вовсе главного вождя убить могли. Одна такая тысячи копий стоила. Ещё они…
        - А ты что ж, про гетер читал?
        Данила замер на полуслове, запоздало понял, что не стоило ему так разглагольствовать, но теперь уже назад пути не было.
        - Да нет, слышал истории про них.
        Воислав отставил кубок, медленно наклонился, сверля взглядом голубых глаз:
        - Ещё раз соврёшь - вышвырну из дружины. Сам с посадником будешь о суде договариваться и сам виру и головное платить.
        - Я не хотел врать, - тихо ответил Данила.
        Он вдруг осознал, насколько зависит от этого длинноусого варяга и его бойцов. Но испугался не поэтому - Воислав действительно внушал ему страх своим видом, пускай и не угрожал смертью.
        - А что же ты тогда хотел сделать?
        - Я не могу тебе рассказать всю правду, батька. Не могу - и всё, ты не поверишь, - стараясь быть искренним, ответил Данила. - Но поверь: вся моя прошлая жизнь не может иметь отношения к тому, что случилось. Клянусь! Я… я не знаю, как попал в ваши земли. Это чудо или демон какой решил надо мной покуражиться. Я просто отдыхал вместе со своим другом, а наутро проснулся в ваших землях. Было это полгода назад. Я тогда и не знал, что это ваши земли, просто очнулся посреди леса.
        - И что же случилось потом?
        - Потом в рабство меня взяли, продали купцу какому-то, тот ещё одному. Но сам понимаешь, к вашей жизни я не годен был, и тогда с другими негодными рабами продали варягам. Те повезли нас на остров - в жертву Перуну отдавать. Но я оттуда сбежал, уплыл. В реке чуть русалка не утопила, но бог помог. После я Житко встретил, родича Вакулы, подрядился с ними ехать в Бродов, а что дальше было - ты знаешь.
        Данила смочил пересохшее горло вином.
        - Так, значит, - Воислав потеребил синий ус, - непростой ты муж, Даниил, но выгонять тебе из дружины смысла я пока не вижу. Талант в тебе воинский есть, как и во мне, знатным гриднем можешь стать. Надо тебя продолжить на мечах учить биться, пока Шибриду для этого попрошу. Но это после. Врать больше не смей!
        Молодцов кивнул.
        - А откуда ты родом, значит, не можешь сказать?
        Данила сокрушённо мотнул головой.
        - Прости, батька, потом, может быть, слова подберу.
        Воислав усмехнулся.
        - Завтра ты идёшь на суд посадника.
        - Опять вече?
        - Суд посадника, тебе сказано. В княжий детинец зайдём со свидетелями. Запомни одно: тебя первыми оскорбили, назвали трусом, ты ответил, но кровь проливать не хотел, так что весь ущерб пускай спрашивают с твоих обидчиков. Понял?
        - Ага.
        - Всё, допивай вино и до утра свободен.
        Данила с радостью выполнил приказ.
        На рассвете в княжий детинец отправилось настоящее представительство: Воислав, Шибрида и Скорохват как старшие люди из дружины Молодцова, Будим как свидетель, трое от торговой сотни и ещё человек двадцать, присутствовавших при драке. Естественно, вместе со всеми шагал и виновник происшествия. Данила чувствовал себя неуютно из-за того, сколько проблем он доставил собратьям. Люди из торговой сотни и в самом деле проделали огромную работу: договорились о суде, наняли законников, которые разбираются в здешнем праве, нашли свидетелей, обговорили с ними всё. Слова о том, что торговая сотня в случае необходимости будет целиком стоять за Путяту, были не пустым звуком. Данила даже не знал, как будет за эту помощь отдариваться, но оказалось, что отдариваться не надо - всё по обычаю. За своих тут и в самом деле готовы встать горой. Если только сам член общины или рода поступает по обычаям.
        - Повезло, что сейчас Ксянтин в детинце, с Добрыней дело бы дороже встало, - сказал один из нанятых сотней законников.
        - А когда он приедет? - спросил Воислав.
        - Почём знаю. Говорят, в Киеве с купцами уговаривается, как торговлю будут налаживать через Булгарию.
        - А как сам поход прошёл, не слышно? - полюбопытствовал Данила, хотя по идее ему надо было молчать в тряпочку, но интересно ведь, а то всё попойки да гулянки.
        - Гляньте-ка, наш молодец перестал Велесу служить и захотел к Перуну уйти, - заметил Скорохват.
        - Чего?! - Данила настолько удивился фразе, что даже обидеться не подумал. С другой стороны, обижаться на южанина себе дороже.
        - Да какой там поход? - с негодованием ответил Шибрида. - Подошли к Биляру, встали лагерем, а потом договорились, как торговать промеж собой будут.
        - Говорят, под Биляром в единоборстве Владимир лучшего воина булгар в полон взял.
        - И что говорят? Святослав бы всё равно весь город на меч взял и всю страну своей волостью сделал. При нём Русь стоптала б этих булгар и даже не заметила, а теперь мы с ними рядимся плавать по Итилю на Ширван, как дед мой делал, уже не будем.
        - Давно уж не ходила Русь никуда, времена спокойные настали, - заметил Воислав.
        - Ага, а при Святославе и хазар, и булгар дунайских под себя взяли, и ромеев воевали. Вечной славой гридни себя покрыли. Велик был князь Святослав!
        - Да? И что после него осталось? - вдруг спросил один из сотенных купцов.
        Шибрида как стоял, вдруг резко и развернулся:
        - Ты что же, купчик, про князя Святослава худое что сказать хочешь?
        - Шибрида! - рыкнул Воислав так, что вороны с крыш взмыли вверх, а собаки во дворах залаяли. - Вперёд иди, ты первым в княжий детинец входить будешь.
        Варяг стиснул зубы, но молча ускорил шаг.
        - При деде Владимира, Игоре, - сказал законник, - дружина также злато собирала. К городу подойдёт, дань возьмёт. Зачем биться, если в сече неизвестно как дело обернётся, а злато вот оно, само к тебе бежит?
        - Угу, и так дохитрился Игорь, что его древлянские бабы скалками забили, - ощерился Скорохват. - Хуже смерти для воина трудно придумать. Дружина должна воевать, ворогов бить.
        - Так Владимир и бьёт, и земли свои в порядке держит, - возмутился ещё один купчик.
        - Никшните, к детинцу подходим, - оборвал спор Воислав.
        К этому моменту Молодцов минут пять как любовался на резиденцию князей в Новгороде. Детинец был раз в пять меньше любого из концов, но укреплён на порядок лучше. Мощные деревянные стены, составленные из идеально подогнанных друг к другу дубовых стволов, квадратные башенки с бойницами, земляной вал. Детинец стоял на холме, как и Словенский конец, а если сравнивать его с тремя другими поселениями, то это примерно как поставить рядом княжьего гридня в полном доспехе и ободранного разбойника.
        В воротах дежурила стража, над ними, на козырьке, - стрелки с луками. Всё представительство пропустили внутрь. Там уже переминались с ноги на ногу истцы с толпой своих свидетелей. На большом деревянном кресле, которое так и хотелось назвать троном, сидел Ксянтин в окружении городской старшины - представителей концов, купеческих, плотницких и иных торговых сотен. Перед ним возвышался высокий помост, на котором предстояло выступать судящимся: по правую сторону стояли истцы - двое купцов с Неревского конца со своими сторонниками, по левую - Данила со товарищи. На настиле и рядом с посадником дежурили воины, для порядка. Вид у них был куда внушительнее, чем у обычных судебных приставов: суровые усатые дядьки, в железе, обвешанные оружием. Глянешь на такого и прямо-таки проникнешься законопослушанием.
        Однако Данилу больше привлёк княжий терем. Площадь перед ним очистили от навоза, набросали соломой дорожку от ворот, всё солидно, по-деловому, разве что куры иногда пробегают перед надутыми от важности боярами. Но куры - это так… признак достатка. Сам терем - трёхэтажный деревянный сруб без единого гвоздя, раскрашенный и расписанный в три цвета: красный, синий и жёлтый. Наличники и притолоки украшала сложная резьба, а коньки крыш венчали фигуры животных - коня, петуха, змеи и, похоже, дракона. Они были так искусно сделаны и раскрашены, что казались живыми.
        От такой красоты, особенно если учесть, какими инструментами она создавалась, на язык так и просились слова: «Умели же раньше строить».
        Проза жизни тем временем напомнила о себе: на помост взобрался грузный бородач в бобровой шубе и зычным голосом объявил начало княжьего суда, потребовал от всех присутствующих поклясться богами, говорить только правду и так далее.
        Затем глашатай удалился, а на сцену вышли истцы - два брата: Белян и Карп. Оба беловолосые, лицом чистые карелы или финны, родом они были из неревского конца. Уважительно поклонились Ксянтину, ещё раз поклялись Велесом и Сварогом не лгать и изложили собственное видение событий. Мол, бухой Данила подрался с мирными людьми и товар их испортил, за что с него следует спросить аж три гривны компенсации.
        Молодцов был готов биться об заклад, что весь товар Беляна не стоил и гривны, но тут, как говорится, чем больше запрос, тем выше оплата.
        - Ты, главное, много не болтай и не возмущайся, - советовал ему Будим по пути. - Сказал своё слово и отошёл в сторону, дальше пусть свидетели говорят.
        После братьев к ответу призвали Молодцова. Он внял совету друга, права качать не пытался. Когда велели поклясться, то перекрестился, пообещал говорить только правду. Этот поступок не вызвал у язычников приступов ярости или немотивированной агрессии. Верит человек в своего бога и пускай себе верит, лишь бы наши обычаи не хулил.
        Даниле врать и не пришлось, он дотошно пересказал всю историю: подошли к нему четверо, оскорбили, он ответил, но кровь проливать не захотел, а вот его самого кистенём побили. Сказав это, Молодцов уверенной походкой направился к своим. Настал черёд опроса свидетелей, и вот тогда начался самый угар. Оказывается, достоверность показаний свидетеля никого не волновала, главное, какое количество смогла представить та или иная сторона. На чьей стороне больше народа, того и правда.
        Даниле в самом деле повезло, что драка случилась на мосту, на «ничейной» территории, и нашлись свидетели, которые на самом деле видели произошедшее. Вот если бы Молодцов набедокурил на Неревском конце, тогда дело приняло бы совершенно другой поворот. Кучу народа словенцев пришлось бы поднять, чтобы переорать неревцев, а то и вовсе вече собирать. И это при условии, что Данила смог бы целым и невредимым добраться на Холм. Нет, убивать бы его не стали, посадили бы в поруб, назвали сумму компенсации, и Молодцов сидел бы в холодной яме, пока друзья положенный выкуп не заплатят. Схема, знакомая Даниле ещё из будущего.
        Свидетели от Неревского и Словенского концов выходили по очереди. Неревцы говорили одно и то же: напал первым, лавку сломал мирному купцу, оружие при нём не видели.
        Видимо, внаглую врать при Ксянтине никто не решался. Словенцы говорили почти то же самое, только добавляли слова об оскорблении и ещё упирали на то, что мол, какой славный у них молодец-охранник - четверых оружных людей одолел лукошком с мёдом. История, достойная былины.
        Данила с облегчением заметил выражение одобрения на лицах дружинников Ксянтина: доблесть и храбрость они уважали, а значит, от них может быть дополнительная поддержка. Сам-то посадник внимал всему с каменным лицом.
        После свидетелей слово взяли законники. Сторона Данилы вела к тому, что он был в своём праве, когда вступился за поруганную честь, причём оружие не стал доставать. А ему самому кистенём по голове всё равно прилетело. Посему все претензии Беляна нужно адресовать тем охальникам, которые вздумали учинить бучу на мосту.
        Неревцы утверждали, что Данила всё равно первым начал драку, вот пусть и раскошеливается. И вообще, купцам с Неревского конца без разницы, кто там кого оскорбил, посадник для того и посажен, чтобы закон блюсти и виновных наказывать.
        Когда законники закончили свои речи, Ксянтин поднялся со своего места. Долго молчал. По прикидкам Данилы, само разбирательство длилось часа три, недолго по здешним меркам.
        - Я голос посадника Добрыни Малковича, поставленного служить в Новограде самим Владимиром Святославовичем, объявляю, что не вижу вины на Данииле Молодце. Он отстоял честь свою, как положено по Правде, и крови не пролил. Поэтому купцам Беляну и Карпу следует ущерб спросить с татей, что на Даниила Молодца напали, если он первым не захочет с них спросить за свою кровь пролитую. Тогда охальники первыми должны уплатить положенное Молодцу, а уж после Беляну и Карпу. Таково моё слово.
        Вся речь посадника проходила под непрерывное бурчание со стороны неревцев, но открыто выступать они не решились. Тем более старшина за спиной Ксянтина поддержала единогласно его слова одобрительными кивками.
        Молодцов злорадно ухмыльнулся:
        «Халява не прокатила, не будете на правильных людей наезжать».
        И тут он заметил, как посадник задержал взгляд на Воиславе. Даниле, может быть, показалось, но батька ответил еле заметным кивком. Тревожно кольнуло сердце. Что это за интриги тайные?
        - Ну что я тебе говорил? Пройдёт всё как надо.
        Шибрида провёл удушающий приём на Молодцове - так в его исполнении выглядели дружеские объятья.
        - Ага, понял, с меня причитается… Пусти, медведь, удушишь ещё.
        - Эй, до чего хлипкая у тебя шея. Вот я могу вокруг шеи верёвку обмотать, за её концы зацепить камни по два пуда весом и так стоять с восхода до полудня, и ничего мне не сделается.
        - Ты ещё скажи, что твою шею меч не разрубит, - буркнул Данила.
        Варяг приосанился и самодовольно ухмыльнулся:
        - Я перед тобой и говорю своим языком, значит, не нашёлся ещё тот меч, который смог перерубить мою шею. А шея воину нужна, она даже важнее головы. Слышал историю о том, как был создан всесокрушающий молот Тора? - Не дослушав ответа, он продолжил: - Однажды Локки остриг у златокудрой Сив, жены Тора, её прекрасные волосы…
        - Шибрида, Скорохват! - окликнул охранников воин из стражи детинца. - Воислав сказал, чтобы возвращались без него, он с посадником о чём-то будет беседовать.
        Нехорошее предчувствие вновь потревожило Данилу.
        - Пускай, - отмахнулся варяг, - а мы пока зайдём в кабак, промочим горло в честь благополучно прошедшего суда. - Шибрида подмигнул, намекая на то, что пить они будут на Данилово серебро.
        Молодцов был не против, он вообще в крепком долгу у сотенных.
        - Жаль, больше одной кружки мы пропустить не можем, поручение у нас важное, для блага купеческой сотни нужное.
        Словенские купцы одобрительно закивали, а Шибрида наклонился и шепнул Даниле:
        - Не забыл, что Воислав мне поручил тебя мечу учить?
        Они как раз проходили ворота детинца, и варяг на ладонь вынул свой меч из ножен. Данила увидел на отполированной поверхности отражение своего лица. От восторга, что он вновь прикоснётся к эдакому шедевру, все плохие мысли вылетели из головы.
        За варягом и обережниками в ближайшую подходящую по статусу харчевню потянулась целая толпа словенцев: всем было интересно послушать сагу и выпить на халяву.
        - Ну что ж, люди уважаемые, я продолжу. Зашёл у нас спор с Даниилом Молодцом, что важнее: голова или шея. И расскажу вам я, старшины, сагу древнюю, мудрую.
        Шибрида грохнул о стол харчевни пустую кружку и мощным красивым голосом заговорил:
        - Так вот, слушайте. Однажды коварный Локки, может, ради шутки, может, из зависти, а может, и ещё почему, - варяг обвёл всех присутствующих многозначительным взглядом, - состриг у прекрасной Сив, жены Тора, волосы. Бог грома рассвирепел и оторвал бы руки и ноги Отцу лжи, если бы тот не поклялся добиться от чёрных альвов, чтобы они сделали для Сив волосы из чистого золота, которые бы росли как настоящие. Делать было нечего, и коварный ас отправился в Свартальвхейм, где уговорил чёрных карликов, что прозывались сыновьями Инвальди, сделать золотые волосы для Сив. И чёрный альв по имени Брокк сделал такие волосы, а ещё корабль, что зовётся Скидбландир. На этом корабле куда ни поплывёшь, всё время будет дуть попутный ветер, а если захочешь, то можно свернуть этот корабль, как платок. А ещё сделал копьё Гунгнир, которое всегда попадает в цель и пробьёт любую преграду.
        И тогда Локки поспорил с Брокком и поставил в заклад свою голову, что брат его, прозывающийся Эйтри, не сделает таких сокровищ. Вдвоём пошли они к кузнецу. Эйтри положил в горн свиную кожу и велел Брокку поддувать в меха и не останавливаться, иначе весь его труд пойдёт насмарку. Но едва Эйтри ушёл в кузницу, а Брокк взялся за меха, коварный Локки обратился в муху, уселся на руку Брокка и стал больно жалить. Но альв работал, как и прежде, пока его брат не вынул из горна вепря с золотой шкурой. - Рассказчик из Шибриды получился великолепный, рассказывал сагу он в лицах, менял голоса и интонации персонажей. - Затем кузнец положил в горн железо и велел поддувать не останавливаясь. Когда он ушёл, Локки в обличье мухи уселся на шею Брокка и ужалил вдвое больнее, но тот не остановился, пока Эйтри не вынул из горна золотое кольцо, которое потом было названо Драупнир.
        После Эйтри положил в горн железо и сказал брату, что если на миг он перестанет надувать меха, ничего не выйдет. Как только он ушёл, Локки уселся Брокку на веко и ужалил так, что кровь залила альву глаза. Карлик долго терпел и в конце концов утёр кровь с лица, а меха меж тем опали. И в тот же миг Эйтри вошёл в кузницу и сказал, что чуть было всё не погибло, а потом вынул из горна сверкающий молот. После он отдал все сокровища брату Брокку и велел идти с ними на суд асов.
        И когда карлик и Локки принесли все сокровища в Асгард, начался божий суд. Локки отдал Одину Гунгнир, Тору - волосы для Сив, а Фрейру - корабль Скидбландир. И объяснил, какой из даров что может.
        Тогда Брокк достал свои сокровища. Кольцо он отдал Одину, сказав, что каждую девятую ночь из него капает по восьми колец такого же веса. Фрейру отдал вепря, говоря, что тот может бежать по водам и воздуху ночью и днем, быстрее любого коня, и в самой Стране Тьмы будет ему светло: так светится у него щетина. А потом он отдал Тору молот, говоря, что им можно бить, куда он захочет, и никогда не откажет молот, и куда бы Тор его ни бросил, он никогда не промахнется, и как бы далеко ни залетел молот, он всегда вернется Тору в руку. И если Тор захочет, молот сделается так мал, что его можно носить за пазухой. И лишь один у него недостаток: коротковата рукоять.
        Боги приговорили, что молот лучше, чем золотые волосы Сив, вепрь Гуллинбурсти лучше корабля Скидбландира, а кольцо Драупнир дороже копья Гунгнир.
        Так вышло, что карлик выиграл заклад. Тогда Локи предложил выкуп за свою голову, но карлик ответил, что нечего и надеяться ее выкупить.
        «Тогда лови меня!» - воскликнул Шибрида, подражая скандинавскому богу, и запрыгнул на скамью. - Но могучий Тор схватил наглеца, пусть у того и были башмаки, в которых можно было бежать по водам и воздуху. И вот карлик хотел уже было отрубить Локи голову, но тот заговорил, что заклад был на то, что карлику принадлежит голова Локки, а не шея. Карлик думал-думал и после сказал слово. У него в руке появились игла его брата, ею он и зашил подлый рот Локки. Но тот потом всё равно разорвал узы с мясом.
        Так что, как ни крути, Даниил, а шея головы важнее. Надо мне было с тобой поспорить на гривну, ты ведь у нас богатый, - и прищурился так довольно, типа: оценил мою иронию, да? - Так выпьем за то, чтобы наши шеи были крепкими, для того чтобы носить витые гривны.
        Компания вскинула кружки вверх и моментально их осушила. Данила тоже выпил ещё чарку, хотя вроде договаривались не пить больше одной, но раз старший товарищ позволил себе, то и ему можно.
        - Хорошую ты сагу рассказал, Шибрида, - сказал Молодцов. - А ты знаешь, как золото просто так получить, да ещё и ишака научить человеческому языку?
        Варяг вопросу ни капли не удивился, но заинтересовался. Должно быть, он давно привык к историям о говорящих ишаках, а возможность заработать золото всегда привлекает.
        - Не знаю, Даниил. Видимо, ты нам сейчас это расскажешь?
        - Расскажу. Дело было в восточных землях, как раз в тех самых, которые недавно воевал наш славный князь. Прознал как-то тамошний хан о мудреце и решил его испытать. Приходит и говорит: «Слышал я от людей уважаемых, что ты мудр необычайно. Так прояви свою мудрость, иначе я тебя клеветником и лжецом объявлю и в чан с дерьмом посажу». Так у них так со лжецами поступают.
        - Хорошее наказание, - одобрил Скорохват, - жаль, у нас не приживётся. Зимой замерзает всё.
        - А и пущай замерзает! - пьяно выкрикнул один из словенцев.
        В харчевне раздался взрыв хохота.
        - Мудрецу тому в дерьме всё равно сидеть не хотелось, - ответил Данила, - поскольку тот действительно был стар и мудр и уважаем людьми, а хан был жадный и подлый. Вот и придумал мудрец, как проучить его. «Могу я, - сказал он, - научить ишака, на котором на базар езжу, разговаривать по-человечьи. Сгодится тебе такое испытание?» - «Конечно, сгодится!» «Прости, хан, не я к тебе пришёл, а ты ко мне. Ишака учить говорить по-человечьи долго и дорого. И на чём же я буду на базар ездить?» - «Я заплачу тебе, - пообещал хан. - Сколько?» - «Мне нужно столько золота, сколько я могу в горсти ладоней унести». Скривился хан, но терять лицо перед свитой не захотел - отдал, сколько просили. «Когда же мне прийти, чтобы услышать, как говорит ишак?» - спросил он. «О, осла научить говорить очень сложно, приходи через двадцать лет». Хан скривился и ушёл.
        - Глупую историю ты поведал, - сказал Шибрида, - за двадцать лет либо хан умрёт, либо ишак сдохнет.
        - Ха… А ты явно умнее того хана. В этом и весь смысл: кто-нибудь из них умрёт, а золото останется у старика.
        - Вот как ты говоришь, а давай и мы с тобой поспорим на три гривны. При всём честном народе.
        - Ну давай, а о чём? - лихо согласился Данила.
        - Спорим на три гривны, что я научу тебя пляске мечей?
        - Как это научишь? За сколько дней?
        - Да за сколько хочешь, - пожал плечами варяг. - Как решишь, что ты стал сильным воином, так и отдашь мне гривны.
        - Ну… А если я ошибусь?
        - Вот, правильно говоришь. Если ты будешь сомневаться, мы проведём поединок. Если ты станешь лучшим воином, то заберёшь гривны с моего трупа, а если я - то с твоего. По рукам?
        - А по рукам! - решился Данила и пожал мозолистую длань.
        - Скорохват, ты свидетель и боги.
        - Глупый спор, - буркнул южанин, но объявил: - Я свидетель.
        - Договорились, пошли, Даниил, зарабатывать мои гривны.
        Обучение Шибрида взялся проводить на сотенном подворье. В отличие от Воислава он не стал гонять Данилу до изнеможения. Вернее, гонял, конечно, но не заставлял сотни раз повторять один и тот же удар, одну и ту же связку. Он всё больше упирал на технику, дистанцию, говорил, что надо делать, чтобы почувствовать меч и врага. Только много времени спустя Данила понял, что все пируэты Шибриды были основаны на трёх-четырёх связках, которые показал ему Воислав.
        Сам батька вернулся, когда уроки прекратились, сразу позвал Данилу за собой - поговорить.
        - Знаешь, о чём я толковал с посадником? - спросил он.
        - Откуда?
        - Не догадываешься то есть?
        - Да нет… Клянусь.
        - Посадник сказал, что на Велесово капище к знающим людям приходили воины, варяги, просили, чтобы те им человека нашли, который Перуна обидел. Теперь смекаешь?
        - Да ладно… Не может быть… Я один, что ли, такой?
        - Может, и не один, но только на тебя ни с того ни с сего тати напали.
        - Да что я им сделал такого?
        - Бога их оскорбил.
        - Бога? Эту деревяшку позолоченную, которой губы кровью мажут, да она…
        Договорить Данила не смог, он вдруг оказался прижатым к стене, горло его сдавили железные пальцы батьки.
        - Слушай, ты, щенок… Для нас, христиан, это, может, и деревяшка, - злым голосом прошептал Воислав, - но те варяги в него верят. И для них Перун есть, и я бы не позавидовал тому, кто оскорбил их бога. Ты понимаешь?
        Данила с усилием кивнул.
        Воислав отпустил его, Молодцов сполз на пол.
        - И что… кхе… кхм… И что теперь делать? - откашливаясь, спросил он.
        - Дружинника, за которым кровная месть тянется, я оставить у себя не могу.
        Воислав произносил эти слова, отвернувшись, глядя в мутное слюдяное оконце, будто хотел что-то разглядеть в нём.
        - Как? - вымолвил Данила.
        Он вдруг со всей остротой понял, прочувствовал, почему для здешних людей одно из самых страшных наказаний - изгнание из рода. Сердце превратилось в комок боли - Данила навсегда распрощается со Жданом, Шибридой, Клеком, всеми теми, кто стал ему семьёй в этом опасном мире. Представить это было трудно.
        - Путята через седмицу пойдёт вместе с сотенными купцами по охотничьим зимникам меха собирать, - продолжал меж тем - наверное, уже бывший - батька Данилы. - Мы с ним поедем. Через месяц обернёмся и купеческий караван собирать станем. Пока суть да дело, я тебя учить не брошу. А как Путята пойдёт на юг, наши дорожки разойдутся. Годится тебе такой ряд?
        - Ага, - ответил заметно повеселевший Данила.
        - Ну тогда любо. - Воислав хлопнул по плечу своего дружинника.
        - Остальным говорить? Ну… что весной уйду от вас.
        - Не надо. И почему ты уходишь, тоже потом не говори. Незачем дружинникам знать, что ты Перуна оскорбил.
        Данила кивнул и поплёлся восвояси.
        Смурной, он забрался к себе на койку. Лучину уже погасили, в комнате царил тяжёлый дух из-за отопления «по-чёрному» и скопления множества не слишком чистоплотных людей в доме. Раньше Данилу весь этот запах не так раздражал, всё вдруг в одночасье стало чужим и неприветливым.
        «И всё-таки Воислав оказался хорошим мужиком, - рассудил Данила. - Кто я ему, его дружинникам? Да никто! Не родич, не друг, так, затесался в компанию, один раз вместе повоевали, и всё. За меня и так вся сотня вписалась после драки на мосту. Так что, теперь и с варягами воевать? Нет, правильно рассудил Воислав… Весна наступит, и уйду я… да хоть куда. Из Новгорода во все концы света корабли плавают. Наймусь опять к кому-нибудь охранником, а там… Лишь бы Воислав меня научил мечом работать хорошо».
        Глава 7
        Торговая партия
        - Ты труп! - крикнул Шибрида.
        - Что, почему?
        - По кочану и по твоей отставленной ляжке. Меч, если ты не знал, он режет в обе стороны, и вперёд, и назад. На обратном движении я распорол тебе бедро до кости. А ты ко мне тянулся, достать меня хотел, да?
        - Ну, я думал…
        - Думает смерд, кто у него оброк возьмёт - князь зерном или печенег кровью. А воин действовать должен, а не корячиться, как жаба на нересте.
        - Ну это ты зря про него, братец, - вступился Клек, - какая же из него жаба с такими тощими ножками? Скорее барашек молодой и сочный, печенеги таких любят - и есть, и это самое.
        Брат Шибриды характерно задвигал тазом.
        - Ты, братец, не лезь. Как учеников учить, я знаю сам. Вот, помню…
        Шибрида неожиданно сделал выпад мечом, с защищённым, правда, остриём. Данила не задумываясь заслонился щитом, отбив удар, сделал выпад мечом Шибриды, который тот давал ему на время тренировок.
        Варяг без труда отбил удар.
        - Ну, понял, о чём я говорил?
        - Да, я надеялся…
        - …Что достанешь меня и пойдёшь кашу с салом лопать?
        Гороховый кулеш и вправду уже минут десять булькал в котле, распространяя сногсшибательный запах.
        Данила смущённо замолчал.
        - Ладно, на сегодня хватит, а то слюною захлебнёшься. Плохая смерть для воина.
        Молодцов облегчённо вздохнул, но не опустил щита и меча, пока Шибрида не отошёл от него на пять шагов. Варяг несколько раз уже его хитро подловил, и больно к тому же. Данила размотал тряпки с меча, снял деревянную заглушку с острия, протёр хорошенько клинок, после чего, поклонившись, вернул его наставнику. Шибрида бегло осмотрел клинок, удовлетворённо кивнул и ложкой показал: садись, мол, ешь.
        Данила накинулся на ужин - после долгой тренировки еда всегда кажется вкуснее. Шибрида занимался с ним с самой остановки лагеря до темноты, а ведь дни стали намного длиннее. По прикидкам Молодцова, сейчас был если не март, то конец февраля уж точно.
        Раньше Данила в такой обстановке чувствовал себя куда комфортнее, тогда он ощущал себя частью охранной дружины Воислава. Теперь же, когда он знал, что буквально ещё пара недель - и он распрощается с ребятами, многое изменилось.
        Соратники заметили перемены в настроении Молодцова. Заметили, но виду не подали. Тут к тем, кого считают собратьями, относятся бережно и в душу, если не попросят, не лезут.
        Их санный поезд выехал через три дня после разговора Данилы с Воиславом и пробыл в пути уже четыре дня, но только сейчас они доехали до заимок, где начали скупать меха у местных охотников.
        Купцы торговали в волости, с которой, согласно договору, дань князю не платили. Данила не стал вникать в юридические тонкости, он лишь знал, что меха здесь дешевле и Путята со своим компаньоном, Чернятой, торговали здесь по особой грамоте от купеческой сотни, городской старшины и князя. Выгодное было мероприятие.
        Для Данилы так вдвойне, поскольку, кроме платы за охрану, его учили фехтованию на мечах и рубке секирами. А ему нужно стать сильным, если он хочет остаться живым и не холопом, когда уйдёт от Воислава.
        В целом путешествие протекало даже легче, чем «круиз» на «Лебёдушке», поскольку большую часть расстояний преодолевали на санях.
        Даниле даже понравилось зимнее путешествие: лежишь себе на соломе, сани лошадка тянет, а ты только в небо плюёшь. А что помыться нельзя нормально, в туалет сходить, вещи постирать - так это дело привычное. Здесь вообще проблемы с гигиеной и водопроводом, и ничего, живут люди как-то.
        Однако этот день внёс перемены в их неспешное путешествие.
        Над лесом внезапно завыла выпь, вернее, это Жаворонок в дозоре подал сигнал. Жаворонок мог виртуозно копировать голоса почти всех птиц, от соловья до вороны. Ах да… дозор, вот ещё одно из самых нелюбимых занятий. Лежишь себе, завернувшись по уши в полушубок, и тут пинают тебя в бок. Ну не пинают - осторожно трясут за плечо, но во сне это воспринимается именно как пинок. Потом приходится мёрзнуть и переминаться с ноги на ногу следующую пару часов, пока тебя не сменят.
        Дозоры только заступили на пост, так что вряд ли кто-то будет нападать в этот момент.
        Выпь снова пропела - коротко, а затем длинно.
        - Лыжник, один, идёт к нам, - уверенно заявил Клек.
        Как он распознал это по интонациям Жаворонка, Данила не представлял.
        - Что делать будем? - спросил Ломята.
        - Встретим, - ответил Воислав, - спокойно.
        Вскоре из темноты донёсся голос:
        - Ой-ли, люди добрые, не пустите ли погреться к огоньку?!
        - Подходи, коли зла не таишь, - ответил Ловкач.
        - Благодарствую!
        Из темноты шустро выскочил усталый мужик на лыжах.
        - Благодарствую, что пустили к очагу, - повторил он с поклоном, - а то я совсем уморился. Быструн меня кличут, по делу я еду.
        - Ну и куда путь держишь? - спросил Путята после того, как попутчика напоили чаем из еловых иголок.
        - Ищу я санный поезд купца Путяты Жирославича, из словенской купцовой сотни.
        Купец и Воислав переглянулись.
        - Я - Путята. Что за дело у тебя ко мне?
        - Не к тебе, а к человеку твоему. Служит у тебя такой Даниил Молодец?
        - Ну служит, а тебе чего?
        - Весточка у меня для него. Позови, окажи милость.
        - Даниил, - крикнул Воислав, - иди сюда, быстро!
        - Что такое?
        - Да вот, тебя ищут.
        - Вроде похож, - пожамкал губами Быструн, оглядев Данилу, - только мне это, две ногаты обещано за то, чтобы я вам весть доставил.
        Воислав глянул на Молодцова.
        - Да заплачу я, если весть стоящая, - ответил тот.
        - Того я не знаю, мне сказано…
        - Заплачу, показывай давай! - теряя терпение, крикнул Данила.
        - Вот, как скажешь…
        Быструн извлёк из-за пазухи свёрнутый рулон берёзовой коры шириной в два пальца. Данила развернул и увидел какие-то непонятные закорючки, идентифицировать которые совсем не получалось.
        - Клек, что это?
        Варяг повертел в руках бересту и заявил:
        - Тьмутараканское письмо, церковное. Скорохват, я слыхал, ты разбираешь.
        - Ну, так, - неуверенно ответил южанин.
        - Постарайся, всё лучше тебя никто не знает, - сказал Воислав.
        Скорохват с минуту разглядывал бересту, потом изрёк:
        - Даниилу Молодцу: Берегись. По твоему следу нурман идёт.
        Взгляды всех присутствовавших скрестились на Даниле. Того будто изнутри толкнули:
        - Гуннар… Гуннар Скряга, это он за нами идёт.
        - Ах он высерок вонючей крысы, говноедливый склизкий червяк, пёсья блевотина, сын взятого силой кривого трэля. Чирей ему на уд и ещё десять на задницу всем его родичам… чтоб заживо гнили и желтели, чтоб… - Клек ещё минуты на две разразился ругательствами, пока Воислав его не прервал.
        Видимо, батька специально дал варягу выговориться. И правда помогло, ему и всем присутствующим: после такой речи волей-неволей повеселеешь.
        - Даниил, кто тебе это написал? - спросил Воислав.
        - Не знаю… Может быть, Улада, на которую мы думали, что она тех плотников на меня навела.
        - Улада - это кто такая? - спросил Клек.
        - Девка из весёлого дома в Холмгороде, - пояснил ему брат.
        - Тю, а я-то решил, какая-то серьёзная весть.
        - По-твоему, она зря, что ли, гонца наняла?
        - Да какой с девки спрос может быть?
        - Нет, это правда, - вступился Ждан. - Даниил, помнишь сон?
        - Какой сон? - враз насторожился Клек.
        - Сон, точно. Ну, в общем, я видел во сне, как Гуннар разговаривает с какими-то тремя варягами и… Я решил, что это важно.
        Сказав это, Молодцов тревожно посмотрел на Воислава. Тот не выразил никаких эмоций. Остальные обережники к сновидению отнеслись куда более серьёзно, чем к посланию куртизанки.
        - Что делать будем, Путята? - спросил его компаньон по торговой экспедиции Чернята.
        Всего под командой двоих купцов собралось пятьдесят пять человек. Очень даже немаленький отряд по нынешнему времени. Именно боевой отряд, потому что каждый в ватаге мог выстрелить из лука или бросить сулицу за тридцать шагов во вражий щит. Но вопрос в том, сколько людей ведёт с собой Гуннар. Данила хорошо запомнил бой с нурманом, Воислав его быстро убил бы, если б захотел. Но с двумя такими, как Гуннар Скряга, Воислав вряд ли бы легко справился. И нурман это знает. Ещё он знает, на что способен Воислав, лучший воин своей охранной дружины, и всё равно, по словам Улады, идёт по их следу. Значит, надеется на успех?
        - Что будем делать, Воислав? - в свою очередь, спросил Путята у того, кто поклялся его защищать.
        Батька задумался, и надолго, его никто не посмел трогать. В итоге он изрёк:
        - Будем идти туда же, куда и хотели. К Завиду на заимку. До него меньше поприща осталось, сейчас начнём собираться, засветло выедем, лошадей подгоним - к полудню доберёмся. У него частокол крепкий, переждём день-два, разведчиков вышлем. Если они никого не найдут, то дальше отправимся, а если встретят, то… Ты, - палец Воислава указал на шустрого лыжника, - за сколько дней до нас добрался?
        - За три дня, - ответил Быструн с поклоном, - весь уморился.
        - Я дам тебе две гривны, если за два дня доберёшься до словенского конца и скажешь на сотенном подворье, что Гуннар Скряга ищет нашей крови.
        - За два дня никак не можно. К вечеру второго дня, может, доберусь, если погода не помешает.
        - Три гривны, и выезжаешь сейчас! - в голосе Воислава звякнула сталь.
        - Смилуйся, боярин, - бухнулся в снег Быструн, - три дня к вам изо всех сил ехал, изнемог до последнего. Дай хоть выспаться, не довезу весть-то, без сил упаду, замёрзну, волки меня загрызут!
        - Ладно, - смягчился батька, - поешь со всеми и вон на санях поспишь. Когда уезжать будем, ты в свой путь отправишься, там уж не оплошай.
        - Ой, спасибо, боярин, ой, спасибо, благодетель! - запричитал Быструн.
        Данила глядел на него с жалостью, но в данной ситуации кто бы пожалел его самого. Он чувствовал, что вся история заварилась не без его участия. Не один нурман поднялся искать крови всей торговой партии.
        Последующие действия были отработаны до автоматизма десятками раз повторений: свернуть лагерь, лечь на уложенные тюки, перехватить пару часов сна, если не в дозоре, проснуться ещё в сумерках, легко перекусить и снова в путь. Караван двинулся своей дорогой, а одинокий лыжник своей. Каждый из людей Путяты и Черняты пожелал ему удачи от всех богов, в которых верил. От него зависели жизни десятков людей. Воислав наказал Быструну говорить всем встретившимся ему караванам, что на заимке Завида может быть беда, по лесу нурманы шастают, которые купцов ищут. Возможно, благодаря этому помощь поспеет раньше.
        Добрались до заимки быстро, главный охотник в округе, Завид… вполне себе оказался Завидом: пшеничные борода и волосы, шапка набекрень, полушубок, обтягивающий мускулистое тело. Он встречал гостей в воротах, приняв самодовольно-уверенную позу, прямо как Брюс Ли после того, как отделал японцев в их додзё. Только у словенского охотника были не нунчаки под мышкой, а висела на поясе вполне себе боевая секира.
        Смотрел Завид по-доброму и заразительно улыбался гостям. Поздоровался с Путятой, Воиславом, Чернятой и его командиром охранников.
        Оплот охотничьей партии производил солидное впечатление. Он был окружён крепким частоколом, который, кроме того, был полит водой, замёрзшей по зимнему времени. Данила где-то читал о таком, но думал, что это что-то типа: вылил пару вёдер на столбы частокола - и дело с концом, они станут скользкими, и никто по ним не заберётся. Молодцов понял, насколько ошибался, только увидев само сооружение, и тогда смог оценить всю простоту и гениальность идеи: частокол был полит водой не целиком, лёд намораживали где-то от середины ограды так, чтобы он превращался в своего рода вал, только более выпуклой формы - лёд же не песок, не осыпается. Из-за этого сизо-белого вала крепость охотников походила на огромный пузатый кувшин или вазу, широкую в середине и сужающуюся к горлышку. Задумка поражала не только красотой - поставить на такой ледяной вал лестницу не было никакой возможности, а забраться по нему без железных когтей было абсолютно нереально. А как карабкаться по льду, когда тебя обстреливают и швыряют со стены разные тяжёлые предметы, Данила не представлял.
        Но взбираются же как-то, раз такие постройки берут штурмом. Или не берут. Данила вокруг поселений Новограда раньше не видел таких сооружений.
        Проход в воротах, где стоял Завид, тоже был сделан с умом: от крепости к тракту был наморожен нехилой крутизны подъём, так что охранникам приходилось слезать с саней и помогать коням тащить их вверх. Спасибо, охотники подсобили - сбросили со стены верёвки, благодаря им смогли взобраться. Эх, русские дороги…
        Воислав, оказавшись в заимке, и тут поступил по-честному. Ещё до того, как они исполнили ритуал гостеприимства, прямо признался, что у них на хвосте могут висеть сильно обиженные викинги. Причём на Путяту лично, так что если Завид не хочет иметь дело с воинами Севера, то ему достаточно сказать об этом и дать на сутки приют людям, а дальше они как-нибудь сами обойдутся. Завид же может запереть ворота и в случае надобности честно сказать подошедшим нурманам, куда направились путники.
        На этом Завид остановил Воислава, сказал, что не бывало ещё такого, чтобы он отказывал гостям в убежище. И вообще, ловил он всяких северных разбойников в ловчие ямы, луками расстреливал, а то и вовсе дубинами забивал, как псов бешеных.
        Клек и Шибрида при этих словах недоверчиво хмыкали, но достаточно тихо, чтобы услышал только Данила.
        В общем, Завид предоставил свою заимку в полное распоряжение гостей, правда, тонко обмолвился, что всякая щедрость требует отдарка. Намекал на скидку, что ж, имел право.
        Вместе с охотничьей партией Завида в тринадцать человек всего на заимке собралось почти семьдесят бойцов, способных держать лук или метнуть копьё. За крепким частоколом у них были все шансы сообща отбиться даже от хирда настоящих, проверенных в боях, викингов или удержать атаку сотни княжьих гридней.
        Данила, пока воины обустраивались, а купцы рядились, не находил себе места. И дело даже не в том, что Улада могла ошибиться и все эти меры предосторожности окажутся лишними, - ведь Путята и так ехал к Завиду торговать. Если кого-то убьют из обережных, приказчиков или охотников смелого и гостеприимного Завида, в пролившейся крови будет виноват он, Данила! Ну в самом же деле, неужели из-за разбитых кубков и поцарапанной рожи Гуннар решил отомстить Путяте? А может, и из-за этого, много Данила знает викингов, чтобы делать выводы?
        Клек и Шибрида наполовину северяне, они смелые, отчаянные парни, великолепные воины, но из-за пустяка не станут рисковать своей жизнью, только если от возможного риска намечается настоящая прибыль. А с другой стороны, если посчитают, что их честь задета, такое могут учудить - мало не покажется.
        И всё-таки Молодцов чувствовал, что он причастен к разворачивавшимся событиям. Причастен - и всё тут! Даже пир с хмельной брагой не выветрил это чувство. Оставалось ждать вестей от высланных утром разведчиков.
        Данила, как и остальные, ждал с тревогой их возвращения. Только Клек и Завид, весело болтавшие между собой, выглядели непринуждённо. Варяг и охотник сошлись друг с другом на почве похожих характеров, они устроили между собой соревнование, кто кого остроумнее заденет. Поскольку от грубых шуток и прямых намёков в силу обстоятельств приходилось воздерживаться, диалог получился весьма витиеватый и захватывающий. Оба соперника обладали острым умом и способностью к импровизации, каждый из воинов с удовольствием их послушал бы… но в других обстоятельствах.
        - Думаешь, правда всё? - спросил Ждан, который, как обычно, находился рядом с Молодцовым.
        - Ты о чём?
        - То, что Уладка тебе написала?
        - А я откуда знаю? - грубо ответил Данила. Ждан сделал вид, что не обратил внимания на тон, продолжил наблюдать за лесом. От такого поступка Даниле стало тошно ещё сильнее.
        - Из-за меня это всё, - печально выдохнул он.
        - Ты о чём, брат? - Ждан положил руку ему на плечо.
        А что Данила мог ответить?
        - Ну, сон этот, помнишь?
        - Ты что, думаешь, беду накликал? - по-своему истолковал молчание друг. - От ты и вправду чудной! Это же боги с тобой говорили, знак тебе послали. А ежели бы не девка та теремная, где бы мы сейчас оказались? Посередь леса, беззащитные или хмельные после пира, на ногах не стояли б. Нурманы бы нас голыми руками взяли. А знаешь, что они с пленными делают? Так что по всему выходит, что мы должны благодарить тебя. Может, Воислав и одарит как, когда в Новоград вернёмся.
        «Угу, конечно, - мрачно подумал Данила. - Но ведь Ждан прав отчасти. С чего я решил, что нурманы и варяги связаны? Из-за сна? Да мало ли что приснится. И спасибо тебе, Уладка. Вот кто действительно заслуживает награды!»
        Время текло медленно, около десяти часов пополудни из леса на опушку выскочил лыжник. По тому, как он бежал, Данила понял: «Враг близко!»
        - Видал их, - отвечал запыхавшийся Будим, - десятков пять одних чудинов, на лыжах чешут, что по воздуху бегут, и ещё воины в доброй броне были, десятка два, не меньше. Ближе я подходить не стал и в лёжке не задержался. Сами знаете - легче белку руками поймать, чем от чудина на лыжах уйти, а следопыты они знатные, подберутся - не заметишь.
        - Молодец, - одобрил Воислав действия разведчика, - они точно тебя не заметили?
        - Думаю, нет, батька.
        - Заметили, не заметили, а один разведчик не вернулся, - мрачно изрёк Вуефаст.
        Он был прав, один из охранников Черняты, посланный в лес, не вернулся. Оставалось надеяться, что нарезал круг, чтобы не быть обнаруженным врагом. Надежда быстро рассеялась.
        За час до полудня из леса донёсся визг и рёв. Данила, поскольку из лука стрелять не умел, вцепился в выданную ему по случаю сулицу. Он ничего не видел в переплетении еловых ветвей в лесу, даром что они наклонились к земле под тяжестью снега. Врагов не было видно, зато слышно. Вскоре с опушки на поляну перед воротами заимки вылетел кусок непонятной формы, затем ещё один и ещё.
        Данила пригляделся: это оказалось человеческое туловище без головы, а возле него валялись отрубленные конечности. Что это были останки охранника Черняты, все поняли сразу.
        - В обе стороны смотреть, не зевать, - закричал Воислав. - Завид, с тыльной стороны смотри, чтобы не обошли.
        - Понял, батька!
        На заимке все безоговорочно признали старшинство Воислава. Что ж, хоть это радовало - не будет ненужной грызни.
        Посреди узенькой дорожки, ведущей из леса к воротам, вдруг сами собой образовались воины в ладных доспехах, со щитами. Не было их - и вдруг раз, стоят плечом к плечу, человек восемь. Один из них сделал пару шагов из строя, опустил щит. Гуннар!
        Данила его узнал по знатной бороде и панцирю, который нетрудно было узнать даже шагов с шестидесяти.
        - Ваш человек сделал правильный выбор, - крикнул он, - зарезался сам, не дожидаясь, пока мы с ним повеселимся. - Викинг кинул вперёд голову неудачливого охранника. - Вам стоить поступить так же, тогда ваша смерть будет лёгкой.
        - Не стрелять! - крикнул Воислав. - Ждать. - И сам выпрямился над частоколом: - Рубить ноги у трупов ты мастак, конечно, Скряга. А сюда зачем пришёл? Показать нам свою меченую рожу? В Смоленске уже все видели, помнишь?
        - Помню, варяг, поэтому к тебе и пришёл. Должок у меня к вам, не забыл?
        - Не забыл, я готов решить всё прямо сейчас: ты и я. Один на один. Или боишься?
        Нурман захохотал вполне естественно.
        - Зачем мне звенеть с тобой железом, Воислав? Ты мне должен кровь, а Путята должен золото. И то и другое я возьму сегодня до заката.
        - Не слишком похваляйся. Гонцов мы уже послали, через три дня здесь будут новгородские гридни, а из твоего гнилого брюха вытянут кишки.
        - Ты ловок биться, Воислав, не зря тебя так назвали, но ты глуп! К посаднику приехал Добрыня. Ксянтин и он будут праздновать целую седмицу, и никто к тебе на помощь не придёт. Но это ещё не всё. Я знаю, что за этим тыном, - пренебрежительный жест в сторону частокола, - люди, с которыми у нас нет вражды. Погибший человек сам убил себя, клянусь. Если бы я знал, что он не из хирда Воислава, я бы не причинил ему зла, а отпустил на свободу. Так же я поступлю и с теми, к кому у меня нет обиды. Вы можете уходить, и ни я, ни мои воины вас не тронут. Клянусь в этом Одином и Тором, - Гуннар вытянул меч, воздел его к небу. - Но если вы не внемлете, то позавидуете вашему хирдману, погибшему сегодня. Я перебью всех и каждого, а взятых в плен предам пыткам, страшнее которых ни словенцы, ни варяги не знали. Боги слышат меня!
        От его крика вороны, слетевшиеся к заимке (чуют они, что ли, возможную добычу?) закружили в небе, громко каркая. Викинг повернулся, забросил щит за спину и зашагал к своим. Ему в спину никто не стрелял - смысла не было, из лука с такого расстояния щит не пробить. А вот если по ногам… Но Гуннар наверняка был настороже, до строя воинов ему нужно было пройти всего пару шагов, а частокол, скорее всего, держат на прицеле его лучники. Правильно Воислав не давал приказа стрелять, лучше не подставлять под удар своих стрелков без гарантии успеха. А ведь сколько Гуннар с собой привёл народа, всё ещё было неизвестно.
        Воины ушли с тракта. На этот раз Данила успел заметить, как они шмыгнули в кусты на обочине, легко, будто не носили на себе килограмм тридцать железа.
        Молодцов по очереди вытянул затёкшие от долгого стояния ноги. Старшие меж тем устроили между собой совет, прямо за воротами частокола, далеко уходить от стены не стали - мало ли.
        - А что дальше будет, Клек, Ждан? - спросил Данила у своих напарников, несомненно, более подкованных в подобных вопросах.
        - Ничего, ждать будем и осаду держать. Не взять нас Гуннару, если только он целиком хирд какого-нибудь северного ярла сюда не притащил.
        - А он мог притащить?
        Варяг глянул на него как на идиота.
        - Не мог, - поцедил он сквозь зубы.
        - Не боись, Даниил, нипочём не взять нас нурману. Вон сейчас приказчики кипятка в котле сварят, на ведёрках поднимут, и встретим мы гостей, ох, встретим. Думаю, у Завида ещё и смола тут припасена. А разговаривают они долго, наверное, решают, кого в гонцы послать, на случай, если тот смерд не доберётся к сроку.
        Данила не сразу сообразил, что под смердом Ждан имел в виду Быструна. Он бы не стал так оскорблять того, от кого зависит твоя жизнь, но в этом времени даже если смерд помогает чем-то воину, то сам не встаёт с ним на одну ступень. Среди воинской элиты бытовала уверенность, что смерды для того и рождены, чтобы во всём угождать воинам и боярам. Кто-то скажет: несправедливо, но Данила сам добился того, чтобы из него стали делать воина, значит, и другой тоже сможет, если захочет. И повезёт, конечно.
        - А чего нурман болтал, что праздник в Новгороде, что к нам на помощь никто не придёт?
        - Ха… Ты слушай его больше. У викингов язык раздвоенный, как у змеи, одним правду говорят, вторым - ложь. Да они… - Ждан поймал недовольный взгляд Клека и быстро соскочил с темы. - Соврал, в общем, Скряга. А мне что-то и вправду не нравится, чего Чернята так долго с Путятой разговаривает.
        - А он и не девка, чтобы нравиться, - одёрнул его Клек, - гляди в оба в лес, а не башкой крути.
        Ждан вздохнул и взялся за наблюдение, как и Данила. Неприятно пялиться в просветы между зубцов, зная, что твою голову может выцеливать лучник. Одно хорошо, что лук - не винтовка, стрела летит не быстрее звука, можно успеть нырнуть под защиту. Вообще Даниле было легче со Жданом и Клеком, он почему-то уверился, что они опытнее его, всё знают и он с ними ну никак не пропадёт. Правда, каково им, особенно Клеку и самому Воиславу, не подумал. У них не было старшего товарища, который мог прикрыть в беде.
        Скорее бы всё решилось!
        Будто в ответ на эти мысли на обочине вновь зашевелились кусты, и на тракт опять вышли воины.
        - Послушайте вот ещё что! - крикнул один из них прямо из строя.
        Другой воин бросил щит в снег, скинул шлем, солнце озарило его выбритую голову с отросшим чубом. Стали хорошо видны отросшие, выкрашенные в синий усы и шрам, пересекавший лицо. Варяг!
        - Охо-хой, братья варяги, у меня есть для вас слово! - крикнул он. - Среди вас есть тот, кто оскорбил нашего бога Перуна. Выдайте его нам - и на этом покончим распрю.
        - Это кто же? - над зубцами поднялся Скорохват.
        - Погоди, брат, - остановил его Шибрида, - если кто из нас и оскорбил Перуна, то положено ему встать перед ликом бога и решить спор сталью, а не собирать за собой нурманских собак и на испуг брать.
        - То не твоё дело, что и почему. Отдай его и не прогневаешь Перуна.
        - Я Перуна прогневать не боюсь и готов хоть сейчас с тобой его пляску сплясать. Хочешь?
        - Успеется!
        - О чём речь? - гаркнул поднявшийся на частокол Воислав.
        - Да вот, говорит, кто-то из наших Перуна оскорбил, и теперь привёл с собой нурманских псов, чтобы как трус напасть с перевесом.
        Данила, пока шёл разговор, дышал через раз, а Воислав спросил:
        - А кто же этот охальник?
        - У вас его кличут Даниил Молодец.
        Клек и Ждан разом повернулись к Даниле.
        - И что же за обиду он учинил Перуну? И как тебя зовут, брат? Моё имя тебе, полагаю, известно? - меж тем спросил батька.
        - Известно, Воислав Игоревич. Зовут меня Ингельд Треск Стемидыч. А твой воин оскорбил Перуна тем, что сбежал с его Праздника, отказался биться перед богом. И это оскорбление можно смыть только кровью.
        - Я знаю Даниила как храброго воина, но полгода назад он и вправду был не очень ловок с оружием. Биться с умелым воином ему и правда было бы не с руки, зарубили бы его - и не было бы в этом ни славы, ни доблести, ни доброй воинской пляски, которой можно порадовать Перуна. Ты можешь подождать полгода, пока Даниил станет настоящим воином, или я встану вместо своего воина. Уж нашей-то пляске Перун точно обрадуется.
        - Нет, нам нужен только Даниил.
        - Эй, если боишься, я встану за Молодца, - выкрикнул Шибрида.
        - И я, - присоединился Скорохват.
        - Перун должен получить Даниила Молодца, - безоговорочно крикнул Ингельд, после чего скрылся вместе с другими воинами в лесу.
        Данила слушал весь этот разговор, раздумывал, потом грозно засопел и схватился за зубец частокола. Его остановила рука Клека.
        - Ты куда это собрался?
        - Пусти.
        - Сядь, а то стрелу в рот словишь.
        Ладонь Клека, вдруг ставшая тяжеленной, надавила на плечо, и Молодцов вынужден был подчиниться.
        - А теперь ты мне спокойно обскажешь, что ты решил делать?
        - Ты не слышал? Они все сюда пришли из-за меня!
        Клек покачал головой.
        - Знал я, что ты чудной, Даниил, но чтоб настолько!.. Кто за тобой пришёл? Гуннар Скряга со своим отрядом ублюдков, чудины, кто? Они пришли за нашими мехами и нашим серебром! Но взять это у нас мы не позволим! А ты хороший боец, Даниил, вскоре станешь ещё лучше. И ты нам сейчас нужен.
        - Но ты ведь слышал: я оскорбил Перуна, а ты… варяг, - сказал Данила, глядя в сторону.
        Клек переменился в лице.
        - И что с того, что варяг? Что ж мне теперь, по слову лизоблюда кобыльего своего друга отдавать? Перун согнутые выи не любит, перебитые - другое дело. А если кто славы ищет и доблести, пусть найдёт себе достойного противника и покажет себя. Ты пока не готов, Даниил, но видишь: и я, и Скорохват, и батька предлагали биться за тебя перед Перуном, а Ингельд отказался. Какой же он после этого варяг? Так что ты не думай, а стой крепко, бейся вместе с нами - и будет тебе слава, почёт да гривны на шею.
        Ждан, кивая, полностью подтвердил эти слова и в знак одобрения хлопнул Данилу по спине. Фу-ух… После слов Клека у него будто гора с плеч упала. С почти забытой лёгкостью Данила расправил плечи. Ну раз так… Теперь покажем этим ледащим сукам, что такое настоящее воинское братство!
        - О чём разговариваете, други? - вдруг спросил Воислав.
        - Да вот, наш Молодец решил в одиночку набежать на татей, я его почти отговорил.
        - Воно чё! У тебя ещё будет возможность с ними сталью позвенеть.
        - Да вряд ли, батька, не сунутся, кровью не захотят умыться. Если б сила за ними была, уже давно бы полезли.
        - Полезут, Чернята от нас уйти хочет.
        - ЧТО?!
        - Что слышал. Не ори, ворон распугаешь.
        - Он что, сдурел, это охвостье псовое, он не понимает, что Гуннар врёт, что с него кожу сдерут, руки-ноги переломают, глаза выбьют?
        - Ты иди ему это и объясни, - зло бросил батька. - Он говорит, что Скряга поклялся и не станет его трогать, может, заплатит долю какую, их и отпустят.
        - От ведь нефырь! И все с ним согласны?
        - Нет, десяток ребят не хотят уходить, а другие вон тюки набивают.
        - Плохо, при таком раскладе на нас наскочить могут, - грустно сказал Ждан.
        - От полутора десятков мы сильно слабее не станем. У них большая часть чудины, только издали стрелы метать могут, а воинов матёрых больше двух десятков не наберётся. Оно, знаешь, когда котёл со смолой опрокидывается, смола не разбирает - кто гридень, а кто отрок, - рассудил Клек.
        - Погубят Черняту. Всё равно, жаль его и людей, - не унимался Ждан.
        - Своего ума другому не вставишь.
        - Ну, будет вам слова на ветер бросать. Смотрите зорко, - приказал Воислав. - Я пойду ещё поговорю, может, образумлю олухов.
        Батька спустился с заборола - так тут называли настил за частоколом, наподобие строительных лесов. Тройка бойцов опять замерла в наблюдении, но просто так смотреть было трудно, и Данила решил отвлечь напарников давно волновавшим его вопросом:
        - А чего у Гуннара чудины забыли?
        - Болтаешь много, - одёрнул Клек, но пояснил: - С Завидом у местного князька вроде какая-то обида. А так - им бы на кого наскочить, будучи на сильной стороне. Шавки. Уяснил? Теперь смотри куда положено.
        Данила глянул, но не на лес, а во двор их маленькой крепости:
        - О, Чернята идёт.
        Клек покосился на купца и процедил что-то ругательное, кажется, по-скандинавски. Тот меж тем тоже поднялся на забороло, громким голосом, натренированным на вече, позвал Гуннара.
        Викинг не замедлил явиться.
        - Чего тебе, купец?
        - Клянёшься ли ты, что пропустишь меня и моих людей, если мы поклянёмся, что не замешаны в обиде твоей?
        - Я уже всё сказал, или ты глухой?
        - Поклянись ещё раз, или мы останемся в крепости!
        - Сколько вас?
        - Полтора десятка.
        - Хорошо, я пропущу вас, если вы тоже поклянётесь, что не пошлёте весть в Холмгород не раньше чем через три дня.
        Чернята оглянулся на Воислава, стоявшего на подворье, тот демонстративно смотрел на серое тяжёлое небо над амбаром.
        - Поклянусь, - ответил купец.
        - А ещё заплатишь пошлину небольшую за проход свободный, - поставил ещё одно условие викинг, - мехом али серебром.
        - Какую же пошлину?
        - По три гривны с человека!
        - Ох, не зря тебя Скрягой назвали, - возмутился Чернята. - Ну какие три гривны? Мы серебро всё распродали, мехов хороших не накупили, в долги влезли - и ногаты за человека отдать не сможем, разве что по паре беличьих шкурок.
        - Ну и выдумщик ты, Чернята, чистый скоморох. Какие ногаты, когда у тебя в телегах соболя да куницы! Две с половиной гривны с тебя, и не меньше.
        Викинг и купец торговались отчаянно. Как будто речь шла не о их жизнях, а об обыкновенном товаре. В итоге сошлись, что Черняка платит за себя и охранников по полгривны, а за челядь и приказчиков по четвертине. Переговоры заняли где-то часа два, но солнце висело ещё высоко, а нурманы с остальными разбойниками, видимо, решили потянуть до темноты.
        - Хорошо, Гуннар, значит, я отдаю тебе выкуп, и ни ты, ни твои люди, ни воины, которых ты нанял или призвал посулом, ни те, кто пришёл искать мести, не тронут ни меня, ни моих людей, ни имущество наше и не будут никак утеснять или задерживать, а дадут нам полную свободу, куда бы мы ни поехали.
        - Всё так, купец, договорились!
        - Поклянись!
        - Клянусь Одином и Тором и призываю всех, кто видит меня, в свидетели!
        Викинг опять воздел меч к небу.
        На частоколе вновь появился Воислав.
        - Отойди, нурман, в лес и не показывайся, пока Чернята не выйдет на тракт, иначе договора не будет.
        - Как скажешь, Воислав.
        Телеги, набитые хламом, забаррикадировавшие ворота, откатили в сторону, створки приоткрыли нешироко, максимум на полметра. Чернята с людьми быстро проскользнули в щель и шустро побежали к тракту. Очень скоро они скрылись за поворотом дороги, многие провожали их завистливыми взглядами.
        Но очень скоро из леса донёсся звон, крики, так продлилось с минуту - и всё стихло. А потом на опушку вытащили Черняту, уже голого, прибитого к наскоро сколоченному кресту.
        - Ты же клялся! - вопросил Воислав, даже не с возмущением, а с какой-то грустью, будто спрашивал сына за очередную двойку.
        - А я и не нарушил клятву, - ответил весело приплясывавший рядом викинг, - но мой брат Олли, - другой рыжебородый здоровяк рядом махнул приветственно топором, - ни в чём не клялся. Он подоспел сам, по своей воле, ну и… зашёл спор у них с купцом, сам видишь.
        - Ингельд! - крикнул батька во всю мощь. - Ты видишь? С этими ты пришёл искать крови моих братьев, этим порадуешь Перуна?!
        - Отдай Молодца!
        Варяг вдруг объявился на опушке и тут же исчез в кустах.
        Воислав тяжело вздохнул, махнул рукой, и один из охотников Завида натянул и спустил тетиву. Стрела попала точно в горло доверчивому купцу.
        - Ай ты, какие вы меткие, - засмеялся Гуннар. - Стрел не жалко? У нас пленников много, хватит ли у вас?
        - Для тебя у меня сталь есть, Скряга, иди ко мне.
        - Приду-приду, - посулил викинг.
        Весь оставшийся день из леса доносился стук топоров и звук падающих деревьев. Не надо было иметь семи пядей во лбу, чтобы понять, что мастерят Гуннаровы ребята. Однако днём штурма, похоже, не предполагалось. Тройку Молодцова сняли со стены - поспать. Ночь и в самом деле предстояла тяжёлая.
        Из сна Молодцова выдернуло аккуратное прикосновение к груди. Данила открыл глаза без стонов и бурчания, секунда - и он полностью проснулся. В тусклом свете лучины разглядел лицо Клека.
        - Иди за мной. Очень тихо.
        Данила кивнул, рядом стоял уже полностью экипированный Ждан. Данила подхватил щит, сулицы, втроём с друзьями покинул жильё. Снаружи стояла тёмная безлунная ночь, низкие облака затянули небо. Всё так же, стараясь не издавать лишнего шума, друзья по приставной лестнице поднялись на забороло. На самом гребне частокола горели только два факела, ещё Данила разглядел прятавшихся за зубцами охотников Завида.
        - Башку наружу не высовывай, - шёпотом приказал Клек. - Видишь, здесь сложены факелы? Как прикажу, вы со Жданом зажигаете их и бросаете за стену.
        - А куда бросаем? - не понял Молодцов.
        - Неважно куда, но чтобы много и быстро. Поняли?
        Ждан с Данилой кивнули, хотя в темноте их лица было трудно разглядеть. Но варяг понял их ответ, сам прижался к ограде изнутри, очень осторожно выглянул в промежуток между зубцами, можно сказать, едва высунул кончик носа. Клек так и остался стоять, замер, будто заморозили, глядя куда-то в темноту за частоколом. Но что он в ней мог разглядеть?
        Позади, с той стороны, где находились ворота, послышались крики, звон и треск. Данила дёрнулся.
        - Сидеть! - рыкнул Клек. - Батька знает, что делать. И ты, Ждан, не ершись, ждите.
        А шум становился всё сильнее, вскоре послышались щёлчки луков защитников со стены и глухие тупые удары, с которыми вражьи стрелы впивались в тугое дерево. Вскоре послышался металлический звон, звуки становились громче, но Клек всё ждал.
        Данила в нетерпении тёр ладони друг о друга, Ждан был взволнован не меньше. Они договорились, что первый будет бросать факелы, а второй высекать искру. У Ждана это гораздо лучше получалось.
        - Чу, - выдохнул Клек, - идут. Ждан, Данила, готовьтесь. По моему сигналу… Бросай!
        Ждан один раз ударил кресалом, высек искру, просмолённая ткань мгновенно вспыхнула. Данила бросил факел, тот пропеллером полетел в темноту, разбрасывая искры. И сразу же раздался слитный рёв, но уже со стороны частокола, где оборонялся Данила с друзьями.
        Охотники, прятавшиеся на стене, разом вскочили и дали слитный залп, а потом ещё один, после чего стали метать стрелы кто во что горазд. Данила швырял факелы не глядя, но в разные стороны. Очень скоро стопка опустела. Задуматься, что же делать дальше, он не успел.
        - В строй! - приказал Клек.
        Варяг встал на частоколе в полный рост, с поднятым щитом, друзья заняли места рядом.
        Данила глянул вниз, едва сдвинув щит, и увидел у подножья частокола маленькую крепость из круглых щитов. Кто это был - варяги или нурманы, - понять было невозможно, вокруг этой стены бегали люди в шкурах и стреляли из луков. Одна стрела вонзилась в щит Данилы, он поспешно закрылся.
        Клек, громко хекнув, бросил копьё во вражий строй. Судя по раздавшемуся через миг треску, чьему-то щиту пришлось несладко. Данила так не умел, значит, надо выбрать одного из тех, в шкурах. Но как? Из-за щита высовываться было страшно. Вот охотникам Завида тоже страшно, наверное, а они вон из луков стреляют. Ладно, надо решиться…
        Молодцов выдохнул, сконцентрировался, сдвинул щит. Его глаза засекли некий предмет впереди, мозг и тело работали в боевом режиме, в обход сознания. Данила, не совсем понимая угрозу, махнул рукой в натренированном жесте, и сулица, зажатая в ней, отбила летящую стрелу. Повезло, другой раз может не повезти.
        Не тратя драгоценные мгновенья на оценку ситуации, Данила перехватил копьё обратным хватом, метнул его в одного из лучников в шкурах. Попал или нет, не увидел, по траектории вроде должен был. Молодцов вновь скрылся за щитом и боковым зрением успел увидеть, как зашевелился вражеский строй. Чисто инстинктивно Данила встал полубоком, навалился на зубец частокола и присел. Удара не последовало, зато он видел, как снесло с заборола одного из лучников. Будто кто-то очень сильный и невидимый схватил того за плечо и бросил во внутренний двор крепости, где лучник и остался лежать. Летящих копий в темноте почти не было видно.
        Сзади послышался топот. Ах ты, там же у ворот битва, а что, если… Нет, на помощь к воинам поднимались купцовые люди с деревянными вёдрами. Пустыми, кстати. Один из ополченцев перекинул через балку веревку, как блок, и на ней подтянул котёл с кипятком.
        «Чего они так долго возились? - зло подумал Данила, и новая мысль: - А сколько времени прошло от начала боя?»
        - Прикрывай их, - заорал над ухом Клек.
        Молодцов сообразил, что делать: выставил за частокол руку со щитом, когда к нему подходил мужик с ведром кипятка, он просто сгибал руку в локте, щит принимал горизонтальное положение, а за ограду отправлялась порция обжигающей воды. Раз - и щит снова полностью закрывал прогал в частоколе. Ждём следующего.
        Враги меж тем стали, не мудрствуя, долбить лёд у подножья стены. Не такая уж надёжная защита оказалась. Воины в броне единым строем вгрызались в ледяной вал, правда, струи кипятка изрядно охлаждали их пыл. Философия прямо.
        Льющийся сверху крутой кипяток, в том-то и дело, только тормозил воинов. Броня и стена щитов защищали от горячей воды не хуже, чем от стали, но постоянные потоки вынуждали воинов прекратить долбёжку. Сверху в них летели не только стрелы, но и копья, булыжники, поленья и целые пеньки. Увы, высота была небольшая, и весь этот мусор принимался на стену щитов.
        Данила даже зауважал этих крепких парней, что ищут жизни его и его друзей.
        - Старшой, смолу лить аль нет? - спросил один из приказчиков.
        - Обожди, пождём пока…
        Что «пока», Данила не дослушал. В умбон как кувалдой ударили. Молодцов ощутил, как его кулак, сжимавший поперечную планку щита, выгнулся вверх, едва не разорвав связки запястья. Рука против воли согнулась в локте. Брошенное копьё срикошетило от умбона вверх, расщепило доску щита. Данила успел заметить, как в него летит узкий наконечник копья. Единственное, что он мог сделать, - это отклониться ещё больше назад, в пустоту за спиной.
        Данила сверзился с настила, долбанулся об утоптанную землю. Боль прошила тело насквозь, от спины до груди, и угнездилась где-то в солнечном сплетении. Полушубок и кожанный доспех смягчили удар, Молодцов успел сгруппироваться: поджал ноги, руки, голову, напряг шею, но всё равно падение заставило внутренности скрутиться и раскрутиться несколько раз.
        - Даниил, живой?! - закричал сверху Клек.
        - Да, - хрипло ответил тот.
        - Помощь нужна? - озорно спросил Шибрида.
        - Да кто его знает. - Данила отбросил ставший бесполезным щит.
        - Ну, сам смотри.
        Варяг завыл волком и вихрем взлетел по лестнице на стену, за ним ещё двоё охранников, ну, и покряхтывающий Данила присоединился к подкреплению, а его самого подгоняли ещё люди.
        С частокола на всю округу разносились радостные вопли. Строй врагов отступал. Медленно, не теряя порядка, но отступал. В него метали всё, что воин мог поднять и добросить. Мужики в шкурах куда-то испарились. Примерно с десяток их тел валялось в снегу вокруг заимки. Убитых бронных воинов не было видно, но, возможно, товарищи их просто утащили с собой.
        Наконец, под градом стрел и обидных оскорблений последние недруги скрылись в лесу, а защитники остались праздновать победу и считать потери.
        Убитых среди защитников заимки оказалось трое, ещё пятеро получили небольшие ранения и остались в строю. Ребят Гуннара уложили где-то с полтора десятка - неплохой размен вышел, один к пяти. Если так пойдет и дальше, то от сборной солянки грабителей скоро ничего не останется, но Данила в этом сомневался. Потери были исключительно среди «ополченцев»-чудинов, которые позарились на чужое добро. Основной костяк викингов не пострадал, и стоит им прорваться за частокол, исход боя будет очевиден, ведь матёрых воинов у Гуннара гораздо больше.
        Данила завтракал вместе со всеми в бараке и обратил внимание, что его клонит в сон. Вот это новость! Раньше он не обращал внимания на недосып, всегда успевал выспаться потом, и свежий воздух способствовал хорошему сну. А теперь прям зевота напала. Может, стресс и усталость так сказались? Самое фиговое, что в ближайшие несколько дней спать спокойно точно не придётся.
        Воислава тем временем занимали менее отстранённые мысли: вернулись разведчики, посланные им в ночь, доложили - врагов не меньше сотни, то есть два к одному на нынешний состав защитников заимки.
        - Может, выйдем и ударим? - азартно предложил Шибрида. - У них большая часть - чудь и прочий сброд.
        - А варягов ты забыл? - спросил Вуефаст, кроме него, в комнате Завида совет держали ещё Скорохват и сам Завид. - Если с ними их хотя бы десяток, то они разорвут нас и не почешутся. Надо стоять за стенами, батька, припасов хватит. А этой ночью гонца выслать.
        - За стеной битвы не выиграешь, - тем не менее проговорил смущённый Шибрида.
        - А то я не знаю. - Вечно спокойное лицо Вуефаста внезапно озарилось улыбкой, правда, эта улыбка скорее походила на оскал волка, увидевшего рядом одинокого оленёнка. - Но и мечом стену не пробить, а вот голову о стену разбить можно. Было время, сам Святослав Игоревич за стенами сидел, да всё равно он из Доростола вырвался. А если что… мёртвые сраму не имут, но лучше уж побольше ворогов с собой забрать, а для этого на стенах надо стоять, батька.
        - Не торопись в Ирий, брат. Мы ещё погуляем на моей заимке. Ты лучше расскажи: тот варяг, Ингельд, слыхал о нём?
        - В Ирий все попадём в своё время, кривич, - ответил с тем же оскалом Вуефаст. - А о Ингельде я слыхал, с Владимиром он пришёл, из Новограда, когда тот княжий стол свой добывал. Князь его заметил и обласкал, землю дал. Отметину на роже видели? На Доброполье получил, от гридней Артёма Серегеича, говорят, за это Ингельд дюже христиан невзлюбил. Это всё, что знаю.
        - А дружинник твой, Воислав Игоревич, Данила Молодец, он тебе кто? - осторожно спросил Завид.
        - А что тебе за надобность?
        - Ты сам слышал, Воислав, - если отдашь его варягам - они уйдут. А там, может, от Гуннара и другие воины разбегутся.
        - Хм… дело говоришь. А может, ты сам в заложники себя отдашь? Глядишь, и чудины уйдут от крепости. А там мы варягов с викингами как-нибудь разобьём.
        - Зря ерепенишься, Воислав, - покачал головой Завид, - я чту богов и их законы. Вам ли это не знать, - охотник торжественно обвёл всех взглядом, - поэтому и спрашиваю тебя, кто тебе Даниил Молодец? Если ты готов пролить за него кровь свою и своих людей, то пускай, но если не хочешь… я могу виру за него заплатить, сколько скажешь. Всё по Правде.
        - По Правде, это ты верно сказал, Завид. Так вот слушай: Даниил - тот, кто согласился пролить кровь за меня и моих братьев, и со своими братьями я тоже буду сражаться за него. Так тоже по Правде?
        - Тоже, - согласился Завид.
        - Десять варягов, Воислав, - это очень много, - подал голос Путята, пряча взгляд.
        - Батька, разреши слово сказать, - гневно раздувая ноздри, попросил Скорохват.
        - Говори.
        - Ты, Путята, говоришь, варягов много, а сколько было ведунов на капище, куда твоих людей уволокли? А Даниил пошёл их освобождать. В первых рядах пошёл, не испугался - ни железа, ни ворожбы. Он тебя защищал на вече. А теперь что же, мы должны отдать доброго парня, потому что разбойники так велели? Прости, батька, ты знаешь, я тебя уважаю, как отца родного, но Перуну я не кланяюсь, и если уж нужна ему жизнь Даниила, пусть сам её возьмёт.
        - Верно сказал, - согласился Воислав, - обиды я на тебя не держу, Скорохват. Если так выйдет, Перун сам решит, какую жизнь ему брать: Даниила или кого из нас.
        Низкий трубный рёв разлился над окрестностями, пронёсся над частоколом, проник в комнату, где держали совет обережники и охотники.
        - О, вот и гости пожаловали, - сказал Воислав, - вовремя, скоро узнаем, кому жребий выпал. Или, Завид, откупиться попробуем?
        Охотник дёрнул щекой.
        - Мои люди вчера тоже погибли. Встретим как надо, не переживай.
        Нурманы катили к воротам таран. Нурманы, потому что это они, скорее всего, решились залезть в неказистое сооружение и первыми принять на себя удар. Первым полагались не только плюхи, но и самые богатые трофеи.
        Данила в этот раз стоял на защите ворот, таран ему казался каким-то живым существом, идущим именно по его душу. А сновавшие позади лучники в примелькавшихся шкурах казались не людьми, а слугами его. Может быть, так и появлялись все эти мифы про чудовищ и упырей, их прототипами были люди, а не нечисть.
        «А как же та русалка?» - спросил внутренний голос. Данила вспомнил и содрогнулся. Нурманы с тараном показались уже не такими страшными.
        На забороло поднялся Воислав, обошёл, всех приободрил, Данилу походя хлопнул по плечу.
        - Други, покажем татям негодным, кто мы есть. - Рядом уже начали летать стрелы, Воислав поймал одну рукой, да так в ладони и переломил: - Вот что мы с ними сделаем!
        Такой поступок впечатляет, по крайней мере, Данилу действительно удивил: ему бы так научиться. Смола и кипяток меж тем уже были готовы, камни и пудовые колоды сложены на стенах. И солнышко светило. А светлый день всегда помогает тем, кто твёрдо стоит на своей земле.
        С частокола полетели в ответ стрелы, защитники крепости тоже били правильно: не высовывались во весь рост в бойнице, а вставали слева от просвета и, едва выглянув, били вправо. Прямо как в строю.
        Но и чудины показали, что может лучник, когда видит, куда стрелять. Почти беспрерывно стрелы с широкими наконечниками влетали в прогалы между зубцами.
        Немногие другие с дробным стуком втыкались в частокол чуть ниже. Стрела такая особо страшна для бездоспешного человека, широкое жало разрезает плоть, легко вспарывает артерии, и, даже едва коснувшись, пролетая, она распарывает кожу, одежду и мясо под ними.
        То один, то другой воин на частоколе с воплем валился на землю, зажимая кровоточащую рану.
        Все стрелки скопились перед воротами, задавили сплошной массой стрел, не давая высунуться, в ответ по ним уже никто не стрелял. После стрел в ход пошли копья и даже камни из пращей.
        Клек со своей пристяжью спокойно ждал, когда атакующие выдохнутся. Зря они всей кучей сразу стрелять начали, выдохнутся скоро, не может лучник выпустить два десятка стрел и не устать. Скверный полководец Скряга, вот Воислав - другое.
        Обстрел и в самом деле начал ослабевать, вместо стрел за частокол стали лететь редкие копья, зато громко застучали заступы по ледяному валу - таран стал прогрызаться к воротам.
        Батька в который раз не оплошал и вовремя подал сигнал - длинно завыл волком. Клек перехватил пролетевшее кстати копьё (свои сулицы приберёг) и с короткого замаха отправил его вниз, в кучу копошившихся у вала врагов, вместе с другими стрелами и копьями, слаженно брошенными со стены.
        Надсадный рёв, крики и стоны. Лучники будто опомнились и снова засыпали ворота и гребень частокола стрелами. Зато звуки колки льда ненадолго прекратились.
        Снова провыл волк, и теперь за ворота полетели уже не сулицы, а булыжники и пеньки, в ответ снова град стрел и копий.
        «Эдак они по нам всё за один день расстреляют, экие неумехи! Главное, чтоб молодые выдержали, как там они?» - Клек оглядел друзей.
        Данила, как и все, пережидал обстрел, ныкнувшись за частокол. Потом вместе со всеми метал копья, бросал камни, прикрывал тех, кто лил вниз кипяток. Попутно увидел, что таран, теперь походивший не на дракона, а на червя, вгрызается в намороженный лёд перед воротами. Сходство было очень даже велико: воины, прятавшиеся под навесом из дерева и шкур, откалывали ледяные куски, а те, кто стоял за ними, отгребали обломки дальше, выбрасывали сзади из тарана.
        Долго предаваться художественным аллегориям Молодцову было некогда - он работал без устали, параллельно стараясь смотреть по сторонам, чтобы не схватить стрелу. И тут он увидел бородатого викинга, замахивавшегося копьём в его сторону. Тот стоял слева, поэтому копьё полетело снизу вверх наискосок. Данила прикрылся щитом, тут в очередной раз пригодились навыки, вбитые Воиславом: сам защищайся как хочешь, но товарища открывать не смей. Молодцов впечатал ноги в деревянный настил, вцепился в него пальцами, как делают на секциях карате, закрутил туловище.
        Копьё со всей мощью ударило в щит, Данила правильно его довернул, жалобно треснула деревянная основа, но сулица срикошетила. В этот момент Клек повернулся, чтобы глянуть на своего товарища.
        - Хорошо, - одобрил он, - рот только закрой, сорока залетит.
        Молодцов опомнился, встал к частоколу, давая возможность бородатому пузатенькому приказчику безопасно сбросить камень.
        А таран всё ближе подбирался к воротам, скоро толстая деревянная чушка, торчавшая из-под навеса, начнёт бить в ворота, и тогда дела станут совсем хреновые.
        В ход пошла смола и кипяток. Два котла, полных булькающей смерти, полились под ноги атакующих - подъём наморозили под уклоном.
        Кто-то истошно заорал под тараном - пришкварило, наверное, а потом захрипел - это, должно быть, свои добили из милосердия.
        Вуефаст, весь в броне, на миг встал в полный рост, держа над головой широченный пенёк, обмотанный пенькой, в который полночи вбивали клинья из камня. Эту тяжесть варяг метнул с двух рук в таран, и крыша не выдержала. Раздался треск, шкуры разошлись, пенёк провалился внутрь, в навесе осталась широченная дыра.
        С гребня над воротами протянулась длинная оглобля с приспособлением, похожим на ухват, в нём держалось ещё одно ведёрко со смолой. Ухват перевернулся, ведёрко упало рядом с дырой в крыше, но смолы в неё натекло достаточно. Опять из тарана донеслись вопли, более протяжные, наружу выскочили бородатые воины в броне - викинги. Жаль всё-таки, лучше б смолой пожгло варягов.
        Поглядеть на них не удалось: лучники в несколько залпов расстреляли, наверное, последние свои запасы, и викинги убежали в лес, напоследок успев поджечь таран.
        Эта атака Воиславу обошлась в семерых убитых и пятерых раненых. На заимке осталось в боевом строю тридцать восемь человек, считая воинов и простых торговцев. Хуже всего то, что теперь они не могли надёжно оборонять весь частокол - между защитниками оставались слишком большие промежутки. И сука нурман наверняка знал, как этим воспользоваться. И воспользовался.
        Под вечер из леса высыпали десяток небольших групп строем по два-три, позади них маячили по пять-шесть лесовиков. Стрелять по ним из крепости не стали - стрел и копий было мало, но когда они подобрались к намороженному валу и начинали его долбить, тут уж приходилось действовать - со стен лился кипяток, смола, летели вниз копья да стрелы. Но чтобы проделать все эти операции, необходимо было высунуться из-за защиты частокола и подставиться под удар глоткорезов Гуннара.
        За этот предвечерний штурм Воислав потерял ранеными и убитыми ещё шестерых, при таких же потерях среди атакующих - не самый лучший размен. Слабым утешением было то, что потери пришлись в основном на «ополченцев», а не воинов, к которым причислял себя Данила.
        Он тоже лил кипяток, прикрывал щитом, бросал копья. Гуннаровы ребята успели продолбить колеи под несколько лестниц, как назло, вечером потеплело и пошёл дождь, вся ледяная защита потекла. Завтра точно всё решится.
        Правда, предаться грустным мыслям и настроиться на «последний и решительный» не вышло. И не потому, что враг решил устроить беспокоящий огонь, хотя причина беспокойства исходила как раз от него: со стороны вражеского стана послышался шум битвы. Сперва у всех мелькнула надежда: подмога! Но звуки боя стихли очень быстро, так быстро, что Воислав даже не успел спустить отряд со стены на вылазку. Каждому стало понятно, что либо подмога была слишком слабой, либо недруги подрались между собой.
        Воислав, подумав, решил рискнуть. С отрядом из десяти проверенных воинов он двинулся на разведку, всё равно в темноте и под моросящим дождём никто ничего разобрать не сможет.
        Данила оказался среди тех, кто отправился на вылазку: в самом деле, не только же отборных воинов Воиславу бросать в огонь.
        Построившись клином - правая рука на плечо впереди идущего, - воины неторопливо двинулись по ледяному месиву из снега и грязи. Шагали медленно, поэтому звуков почти не издавали, правда, Данила чуть не потерял свои недавно купленные сапоги.
        До опушки было рукой подать, когда из леса донёсся крик, потом ещё один.
        - Пленных пытают, нефыри, - сказал Клек, за которого и держался Данила, Ждан остался в крепости.
        - Уходить надо, батька, - прошептал Ходинец, но так, что и Молодцов услышал.
        - Клек, а в самом деле, чего Воислав назад не поворачивает? - спросил он. - Если что, по такой трясине мы до своих не доберёмся.
        - Цыц, - одёрнул его варяг. - Не лезь поперёд батьки, он лучше тебя знает, что делать.
        - На колени, - приказал Воислав.
        Весь десяток плавно опустился на колено в ледяную грязь и так замер, не двигаясь. Данила тоже старался не шевелиться и даже дышать как можно тише, но через пять минут такой ледяной купели его начало трясти.
        Вдруг между деревьями мелькнул силуэт, причём, как показалось Молодцову, он не нёс в себе опасности. Мелькнул и спрятался. Ходинец уже приготовил к броску копьё, но никто сигнала тревоги не поднял.
        - Мы свои, из крепости, - тихо даже не проговорил, а пропел Воислав. - Хочешь жить - иди к нам.
        Силуэт вынырнул из-за дерева и стал приближаться к замерзшим воинам, шлёпая по снегу.
        - Тише, - прошипел Воислав.
        Но позади беглеца уже вспыхнули факелы и раздались резкие рубленые выкрики.
        Молодцов даже ощутил что-то вроде облегчения: пускай бой, пускай всё решится как можно быстрее, лишь бы не сидеть больше в этом ледяном месиве.
        Ходинец, ориентируясь по факелам, швырнул копьё. Один из огней упал и потух - значит, воин не промахнулся.
        Дальше беглеца выдернули из грязи, спрятали за своими спинами. Впереди факелы совершили кульбит и упали в снег, а потом раздалось приближающееся чавканье. На строй Данилы напали, он поднял щит, встал, как учили, махнул в темноту, раз, другой - пускай не видя ничего, но так ему вбили в голову наставники. А затем, совсем рядом, раздалось два глухих удара, сопровождавшихся противным хрустом, и тихий голос Воислава без грамма паники твёрдо произнёс:
        - Уходим.
        Воины побежали к своему оплоту, вслед понеслись крики, но они безнадёжно отставали. С частокола спустили верёвки, по ним поднялись десять человек в полном боевом и подняли с собой ещё одного раненого в окровавленных одеждах.
        - Ты кто такой, малахольный? - спросил у того Шибрида.
        - Щелчок я, племянник Каласа Родянина, в приказчиках у него был. И не оскорбляй меня, варяг, невелика удаль раненому грубить.
        - Гляньте-ка, какой говорливый попался, вот отдадим тебя нурманам, будешь знать, как петушиться.
        - Побывал я уже у нурманов.
        - Зачем вы пришли? - устало спросил Воислав.
        - Дядька мой сюда ехал, меха торговать, ему навстречу гонец, смерд на лыжах, так, мол, и так: нурманы и чудины честных людей обирают. Калас решил подъехать поближе, посмотреть, чего там. Ну вот, мы и посмотрели.
        - Небось, решил ещё и поторговать добычу, которую нурманы на нас возьмут, - язвительно добавил Шибрида.
        - Это ты у него спроси, он как раз в лагере у тех самых нурманов.
        - Ещё раз посмеешь надерзить мне - язык отрежу, - буднично произнёс варяг. - Когда это было?
        - Два, нет, уже три дня назад, - на этот раз кротко ответил спасённый.
        - Гонца в Новоград отправили?
        - Нет, зачем? Вы же уже отправили.
        - Ясно с вами всё. Накормите этого живчика и перевяжите, чтоб не сдох. Как думаешь, батька, теперь уйдёт от нас Гуннар? Гонец, скорее всего, до Новгорода добрался.
        - Не знаю, - ответил Воислав, - ему свидетелей тоже оставлять не с руки, он уже накуролесил на сотню гривен. Да и побили мы у них многих, из мести могут не уйти. Что хорошо: мы своего гонца высылать не будем, каждый человек на счету.
        - А если княжьи гридни к нам уже спешат? - не унимался Шибрида.
        - Значит, Гуннару тем более не уйти, и он полезет в отчаянный штурм за припасами.
        - Думаешь? - недоверчиво спросил Шибрида.
        - Думаю, все, кто на вылазку ходил, те ложатся спать, - отрезал Воислав, - остальные дежурят по очереди. Завтра трудный день будет.
        Батька не ошибся в своём предсказании.
        Данила стоял на частоколе, солнце слепило глаза, но не мешало видеть приближавшуюся к стене маленькую крепость. Викинги тащили перед собой широченный, сколоченный из грубо отёсанных досок щит. Высотой в полтора роста человека. Наутро - причуда погоды - подморозило, и эта работа не составляла им труда. Из-за щита то и дело выскакивали лесовики и стреляли из луков, им почти не отвечали. Ещё пять таких щитов с разных сторон надвигались на крепость. Мантелеты, так называли их культурные европейцы.
        На взгляд Данилы, это был обычный щит. Он вместе с Клеком, Жданом и шестью «ополченцами» должен был отбить вылазку викингов с одним из таких сооружений. Они могли рассчитывать на помощь резерва, который оставил Воислав внутри крепости, но лучше бы им было отбиться самим.
        Когда щит оказался метрах в десяти от ледяного вала, из-за него выскочил десяток воинов и метнул копья. Защитники нырнули под прикрытие частокола.
        Позади раздался волчий вой.
        «Подмога!» - в последней надежде подумал Даниил.
        Однако на этот вой не менее грозно отозвались варяги из крепости. Выходит, это ребята принципиального Ингельда пошли на штурм.
        - Полезли! - прокричал Клек, который, рискуя получить стрелу, всё равно продолжил наблюдать за полем боя.
        Приказчики шумаром бросились к камням и колодам, сложенным на забороле, стали швырять за частокол, даже не поднимаясь над гребнем.
        - Встали, - прорычал варяг.
        Трое воинов распрямились, тут же приняли порцию стрел на щиты. Данила глянул вниз - в выбитой вчера колее викинги умудрились поставить на клинья короткую лестницу. Ах, хитрые твари, приставили под самый край гребня - чтобы столкнуть лестницу, надо было высунуться из-за ограды.
        По лестнице карабкался здоровенный викинг с чёрной от сажи бородой и перекошенной от гнева мордой. Молодцов поймал себя на мысли, что впервые за всё время осады видит противника так близко. И хорошо, наверное, что рожа у викинга была реально страшной.
        Ещё двое нападавших оказались вне поля зрения, лишь мелькали обухи секир - эти уроды, похоже, частокол рубить вздумали! И ещё пара викингов караулила у деревянного щита с сулицами наготове. Первое копьё Клека полетело именно в них, а потом он с напарниками накинулся на викинга, что лез на частокол.
        Северный разбойник, стоя на неверной опоре, умудрялся отбиваться секирой и щитом сразу на три стороны. Данила, прикрываясь щитом от стрел, бил его длинным копьём, но викинг будто знал, когда последует удар, и парировал древком секиры нарочито небрежно. А сам всё время, ублюдок такой, пялился на Клека, который пытался достать его топором.
        Молодцов вытянулся в длинном выпаде, почти достал недруга, но «почти» в бою не считается. Боковым зрением он засёк викинга, замахивавшегося копьём, выбросил щит навстречу летящей смерти. Повезло. Удар, боль в руке от костяшек пальцев до самого плеча. Копьё летит в сторону, а рука продолжает ныть - значит, чувствительность не пропала и можно биться дальше. Ещё одна сулица прошила щит рядом с кожаным окантовьем, вылетела насквозь, не причинив вреда.
        - Ха! - крик Клека привлёк к себе внимание.
        Он всё-таки умудрился прижать секиру викинга к частоколу. Данила не упустил шанс и нанёс лучший укол копьём, на который только был способен. Но и тут северный разбойник не сплоховал, извернулся, стоя на лестнице, так, что железко копья вонзилось не в подмышку, а проехалось вскользь по боку, распоров кольчугу и оставив длинную рану.
        Викинг спрыгнул с лестницы, Клек ухитрился поддеть её вырезом своей секиры и, чуток поднатужившись, скинул её вбок.
        - Смолу давай! - приказал варяг.
        Из железного котелка смолой полили викингов, рубивших частокол. Их успели предупредить, парочка спрыгнула с вала, спряталась за щитом, не понеся малейшего вреда.
        - Кажись, отбились! - переводя дух, сказал Ждан.
        - Рот прикрой! - одёрнул его Клек.
        Данила проследил за его взглядом и увидел, как на зубце частокола дёргаются впившиеся в него крючья кошки.
        - Здесь будьте, - бросил варяг четверым (уже только четверым!) оставшимся приказчикам, сам же с обережниками побежал к новым ворогам.
        Данила оказался впереди, но едва он сделал пяток шагов, его окликнул Клек:
        - Даниил, пригнись!
        Что и было сделано без промедления. Клек, чуть крутнувшись, запустил в показавшийся над частоколом шлем свой щит. Попал точно в него, шлем скрылся из виду, его обладателю наверняка тоже не поздоровилось.
        В следующий миг Клек перепрыгнул через Молодцова, прямо как в чехарде, и оказался первым на очереди у незваных гостей.
        Над частоколом в буквальном смысле взмыл ещё один воин. Не варяг, но с бородой не как у викинга - короткой, русой, остальное лицо скрывал добротный шлем. Он прыгнул на настил, но Клек в одиночку, без щита, сумел его оттеснить от каната, по которому лезла подмога. Ждан встал в том месте, попытался сбросить кошку. Данила же кинулся на подмогу Клеку.
        На узком настиле было не разойтись, Молодцов попробовал прикрыть старшего товарища щитом слева, без устали заработал копьём.
        Русобородый отступал, не переставая улыбаться (а может, оскал у него такой был нервный), но защищался грамотно, уверенно. Вот одна беда: на контратаку возможности у него не было, а варяг превосходил его силой и длиной рук. У Клека тоже спокойно добить врага не получалось - в любой момент ему в шею могла прилететь стрела. Улучив момент, когда враг закроется щитом от укола Данилы, Клек долбанул в него секирой с двух рук. Обухом. На ладонь выше умбона. Лезвие пробило деревянную основу щита, увязло в нём. Клек резко дёрнул на себя, утягивая за собой врага. Тот открылся удару Данилы. Но противник отпустил щит, отбил удар Молодцова секирой, единственным оружием, что у него осталось. Ему тут же в рожу полетел щит, из которого Клек вытащил свой топор. Разбойник пригнулся, испуганно осмотрелся: один против двоих, без щита. Недолго думая, он решил подождать с отправкой в Вальхаллу и без вопросов сиганул наружу.
        Данила видел, как мелькнули над частоколом ноги в рыжих сапогах, но это для него уже не имело никакого значения - за его спиной раздался крик, крик Ждана. Он обернулся, увидел, как его друг, зажимая рану на груди, падает с заборола во двор. Вместо него через частокол перебирался викинг, наглый такой, уверенный, с паскудной улыбкой, а в руке у него - окровавленный меч.
        С Данилой что-то случилось, боль электрическим разрядом прошла по всему телу, он закричал, но крика своего не слышал. Ступни с чудовищным усилием оторвались от настила, Данила оказался в воздухе, он летел, но слишком медленно, чтобы это могло быть на самом деле. Звуки утихли, всё вокруг смазалось, и лишь лицо викинга обрело предельную чёткость: спутанная сальная борода, сажа на щеках, кривящиеся в усмешке губы, за которыми торчали зубы, и глаза в «очках» шлема. Чистые светло-голубые глаза.
        По ним Молодцов успел прочесть всю полноту эмоций, которые испытывал викинг: удивление, страх, опаска, уверенность.
        Данила медленно, но неуклонно приближался к викингу. Рука на предельном усилии выбрасывала вперёд вдруг отяжелевшее копьё. Викинг мастерски принимает удар, поворачивается, уходя вбок с линии атаки. Остриё копья бесполезно скользит по щиту, оставляя длинную царапину на кожаном покрытии.
        Викинг, продолжая разворачиваться, наносит удар секирой. Данила тянет к его руке с оружием свою со щитом, не чтобы отбить, а чтобы схватить, как в рукопашном бою.
        Ребро щита бьёт в могучее предплечье, прикрытое дорогим браслетом. Треск, который услышал даже Данила. Щит разлетается в щепки, зато пальцы Молодцова вцепляются в твёрдые как дерево мускулы, обтянутые рукавом льняной рубахи. Викинг продолжает поворачиваться, и пальцы Данилы соскальзывают, а он сам летит дальше, не ощущая опоры. Его враг ведёт секиру по дуге, тоже медленно, словно в вязкой жидкости.
        Секира касается груди Молодцова с левого бока, но он летит дальше, словно убегая от неё. Лезвие проскальзывает по одному ребру, второму, третьему… Боли нет.
        Данила, чувствуя себя каплей, которую сорвало с колеса мотоцикла, пытается достать до оружия викинга. Не получается… Вытянутое лезвие секиры чиркает по предплечью изнутри. Молодцов удивляется тому, как быстро рукав становится красным, боли нет, эмоций тоже.
        Кончики пальцев соскальзывают с мокрой от крови рукояти секиры. Ах да… Данила вспоминает, что у него же ещё есть копьё. Можно им ударить, но нет - неудобно, нету замаха.
        Данила смотрит на удаляющееся лицо викинга, и его охватывает гнев. Он вспоминает, почему ненавидит этого человека, но его уже никак не достать. А лицо викинга искажает гримаса страха. Он косит глаза, пытается поднять секиру, чтобы защититься, но у него тоже не получается. Клек!
        Варяг в прыжке с двух рук наносит удар по шее. Голова викинга слетает с плеч, вверх бьёт фонтан крови. Это последнее, что видит Данила, следующим он ощущает тяжёлый удар о землю. Вспышку боли внутри. Темнота.
        Сильные пальцы сжали затылок, но подняли голову Данилы с осторожностью.
        «Всё, - решил он, - сейчас добьют. Хорошо, если добьют».
        Однако вместо острой стали ему в рот ткнулась глиняная плошка.
        - Пей, берсерк, тебе силы ещё понадобятся, - сказал знакомый голос.
        Клек. Данила принялся жадно глотать жидкость, которая оказалась тёплым пивом с мёдом. Редкостная гадость, но сил придала. Лишь выпив всё до дна, Молодцов решился открыть глаза. Луч солнца вызвал вспышку боли, не хуже чем удар дубиной. Молодцов переждал приступ - и вроде отпустило. Он лежал в бараке Завида с другими ранеными. Из распахнутой двери бил свет. Значит, если Данила проспал меньше суток, сейчас всё ещё тот день. И всё ещё длится битва.
        - Ждан? - первое, что спросил он у Клека.
        Тот лишь отрицательно покачал головой.
        - Суки, всех порежу.
        Данила попытался встать.
        - Лежи ты, - варяг несильно пихнул его в грудь, - ворогов ещё довольно. На тебя хватит.
        - Как у нас дела?
        - Не слышишь, что ли?
        У Молодцова в голове бил сплошной набат, так что он пожал плечами.
        - Скоро опять полезут. Проредили мы их хорошо, но и нас мало осталось. Уж больно Гуннар обиделся, до конца давить будет.
        Данила огляделся, неподалёку лежал, тяжело дыша, Путята с перевязанным животом.
        - Не жилец? - спросил Данила.
        - Кто его знает, все мы по краю Кромки идём.
        - А Шибрида как?
        - Живой, - чуть приободрился Клек. - Ходинца вот опять серьёзно ранили.
        - Я встану в строй.
        - Хорошо. - Варяг ничуть не удивился его поступку и не стал отговаривать. - Все раненые, кто может лук натянуть или копьё бросить, сейчас на крышу полезут. А ты в строю можешь биться, во втором ряду, раны у тебя не такие тяжёлые. Должно быть, и правду помогло… - Клек не договорил.
        Данила не выдержал, спросил:
        - Что помогло? Почему ты назвал меня берсерком?
        Варяг на миг скривился, пробормотал что-то, что можно понять как «зачем скрывать».
        - Слышал, Даниил, есть такие воины-берсерки, ульфхеднары - слышал о таких?
        - Да, они зверями в бою оборачиваются…
        - Вот-вот, так всякие глупцы болтают, сами не понимают о чём. Мне отец говорил, что берсерки - это воины Одина здесь, в Мидгарде. И, понимаешь, они уже мёртвые, они стоят одной ногой в другом мире. Поэтому, оборотившись, они не чувствуют боли, из их ран не течёт кровь, лежат они после боя, как неживые. Убить их простым оружием тоже нельзя.
        - Погоди, а я что же…
        - Вот так и с обычными воинами бывает. Сам же понимаешь: бывает живой человек, но… мёртвый.
        - А с тобой такое бывало, Клек?
        - Пошли, Даниил, щит тебе подберём, - вместо ответа сказал варяг, - времени мало.
        Левая рука Данилы работала почти нормально, рана не сильно беспокоила. Клек нашёл ему щит с локтевым креплением, а не кулачным. Вдобавок Данила сделал петлю, один конец набросил на шею, второй ему помог закрепить за кромку Клек.
        - Я щит не брошу, - мрачно пообещал Молодцов.
        Варяг на это ничего не ответил, вдвоём они вышли на улицу - к другим обережным. Их осталось человек пятнадцать, включая людей Черняты, не захотевших договариваться с нурманами. Но людей Воислава всё равно было гораздо больше, и среди них стоял Ходинец в панцире, заляпанном кровью, левая рука у него сплошь была замотана тряпками.
        Снаружи частокола поднимался густой чёрный дым, воздух кругом пропитался им, а ещё вонью вспоротых внутренностей, горелой плоти, запахом стали и крови. Данила лишь сейчас понял, как эти два запаха похожи.
        Оттуда же, с внешней стороны частокола, доносился стук топоров, ограду заимки остервенело и упорно рубили. На забороле сидело лишь два лучника, которые не стреляли, а ныкались за гребнем. Ещё пятеро стрелков с трудом забрались на крышу главного барака в заимке. Среди них Данила не без радости разглядел Завида с перевязанной ногой. Рыжая борода его окрасилась красным.
        Ходинец перестал разговаривать с батькой, подхватил ведёрко смолы и, несмотря на раны, быстро побежал к частоколу.
        - В строй! - спокойно, без надрыва и пафоса, приказал Воислав.
        Воины построились. Данила занял место позади Клека. Справа, где обычно бился Ждан, стоял незнакомый воин Черняты. От этой неправильности стало обидно до боли.
        Молодцов стиснул зубы - не время сейчас сопли размазывать, впереди враг, потом будем оплакивать друзей, если будет кому.
        Строй из девятнадцати человек шаг в шаг направился к предполагаемому пролому. Ходинец уже стоял на настиле. Что он задумал?
        Воислав остановил обережных в шаге от частокола. Стало видно, как вражеские секиры пробиваются лезвиями между брёвен после каждого удара. Брёвна сначала накренились, потом разошлись в стороны, как зубы больного цингой.
        - Бей! - закричал Воислав.
        Строй прильнул к почти прорубленному частоколу, в щели между брёвнами ударили копья, мечи и топоры. Данила колол отчаянно и быстро, туда-обратно, как швейная машинка. Сложнее было вернуть оружие обратно, чем уколоть. Куда колоть, всё равно не видно: почувствовал преграду - навалился, нет - копьё назад.
        С той стороны резко отрывисто закричали, словно выкашливали слова, сразу же столбы частокола затрещали.
        - Щитами бей! - крикнул Воислав.
        Обережники с раскатистым рёвом навалились на прогнувшийся частокол. Хруст, треск и брёвна перекинулись через подставленные щиты.
        Данила вскрикнул от боли, когда толстое бревно скатилось по его щиту и щиту Клека, но устоял. А вот и непрошеные гости. Зверовидные викинги сразу же атаковали обережных. Обе стороны слитно ударили топорами и копьями. Щиты противоборствующих сторон замерли в напряжении на несколько ударов сердца, а потом викинги откатились.
        Вернее, отошли меньше чем на длину рогатины и снова атаковали секирами и копьями. Без результата. Обережники стойко выдержали атаку, ударили в ответ, так же слаженно. Бой замер в равновесии, воины пытались разорвать строй противников, оставаясь на дистанции копья.
        Данила бил своим копьём вправо, монотонно, стиснув зубы, презрев тягучую боль в плече, но воина, в которого он целил, всё время прикрывали соседи. Молодцов же всё бил, пытался менять ритм и направление.
        Клек впереди, рыча не хуже медведя, рубился с нурманом почти щит в щит. Воислав в центре строя, прикрытый с боков соратниками, рубил мечами во все стороны. Но долго так продолжаться не могло.
        Сверху стали падать стрелы. Данила со стоном усилием воли поднял щит над головой. Плотный строй впереди работал слаженно и чётко, как машина. Терминаторы, блин! Когда же эти Одиновы ублюдки выдохнутся?
        - Ааа!!!
        Что это?! Данила поднял голову: Ходинец! Воин швырнул вперёд себя ведро смолы и сам прыгнул вслед за ним, в тыл атакующих. Обстрел тут же прекратился, викинги тоже прекратили переть, синхронно отступили, перестроились.
        Что за их шеренгой происходило, Данила не видел, но по звуку было слышно, что там шёл бой. С Ходинцом?
        - Бей! - крикнул Воислав.
        - ААА!!! - закричал Данила.
        Навалился на спину Клека изо всех сил (сразу же ощутил, как раненая рука стала влажной), ударил копьём так, что оно пробило щит нурмана насквозь, да так и увязло в нём. Данила выхватил секиру, ударил, вытянувшись, даже встав на цыпочки, и достал-таки викинга с лисьим воротником. Прямо по шлему прилетело, но даже не оглушило ублюдка. Молодцов замахнулся опять, и шлем исчез из поля зрения.
        В тот же момент строй обережников поднатужился, надавил щитами и столкнул всё-таки нурманов с неверной опоры. Они откатились назад за ледяной вал, оставив в окровавленной колее тело убитого Ходинца.
        - СТОЯТЬ!!!
        Воиславу пришлось приложить гораздо больше усилий, чтобы остановить порыв обережников идти дальше мстить. Шибрида и Скорохват поддели копьями тело убитого товарища, унесли его обратно за стену, а затем и Воислав приказал уходить в барак.
        Данила отступал вместе со всеми. Стоило ему зайти в дом, как сразу навалилась слабость, закружилась голова.
        Он едва не упал, но его опять поддержали сильные руки. Друг перебинтовал рану на предплечье, дал попить, ободрил:
        - Держись, ты нам ещё нужен.
        Молодцов даже не разглядел, кто это был.
        Враги тем временем уже преодолели частокол, стали хорошо слышны их крики, приказы командиров собраться для последнего штурма. Данила не знал скандинавский, но понять, что орали снаружи, было нетрудно.
        Молодцов вдохнул закопчённый, пропитанный запахом пота и крови воздух внутри комнаты. Силы понемногу возвращались, дрожь после боя уходила. Он, карабкаясь по своему копью, как обезьяна по лиане, принял вертикальное положение, пошёл искать Клека. Тот расширял продух на крыше.
        - Не затравят нас дымом, как мы колдунов на капище?
        - Попытаться могут, - ответил варяг, - но и мы не лисы какие-нибудь, просто так не дадимся.
        - А поджечь?
        - Скажешь тоже! У Завида терем из морёных дубков, скорее задница у Гуннара загорится, чем они.
        - Я бы на это зрелище посмотрел.
        - Посмотришь ещё, боги нам благоволят, не взяли же нас ещё эти пёсьи отрыжки. Рука как?
        - Я её ещё чувствую, - ответил Данила.
        Он и в самом деле её чувствовал, повисшей на локтевом креплении, и если бы не петля через шею, щит давно бы рухнул на землю.
        - Чувствуешь - это хорошо. Хоп! - Клек спрыгнул с балки на пол. - Пошли, послушаем, что батька скажет.
        Клек уверенной походкой спустился по лестнице, но даже его шаг потерял былую лёгкость. Данила, шатаясь, плёлся за ним.
        Схватка «стенка на стенку» обошлась Воиславу ещё в троих убитых и двоих раненых, но костяк его обережной дружины сохранился почти. Пятеро воинов, кроме Ходинца. В окровавленной броне, уверенные, безмолвные, они казались Даниле не людьми, а кем-то вроде богов или не совсем живых существ, которым неведомы ни страх, ни усталость. Казалось, они в любой момент могут вырваться из осады, убежать в лес, но остаются только из-за неумех-ополченцев и отроков.
        Людей ещё оставалось достаточно, чтобы поставить по паре человек у каждого окна и ждать нападения. Если викинги захотят нападать.
        Даниле не раз говорили, что викинги - это морские разбойники, волки по сути, для которых главное - добыча. Если противник силён, а добыча мала - они отступают.
        Если викинги Гуннара и были разбойниками, то очень уж злыми, принципиальными и настойчивыми. Они опять полезли на штурм, полные решимости покончить с упрямыми обережниками. И всё это из-за нескольких кубков и мести за оскорбление бога.
        В напарники Даниле, но лучше сказать наоборот, конечно, достался Клек.
        Когда они заняли позицию, варяг протянул ему меч в ножнах:
        - На, держи. Того самого, на которого ты кинулся. Без тебя я бы его так легко не завалил.
        - Но я не умею, - пробормотал Молодцов, совсем как первоклассник, которому подарили велосипед.
        - Научишься, из бойницы им работать удобнее будет. Держи, кому сказал!
        Данила вцепился в подарок здоровой рукой, прижав щитом ножны, вытащил на пяток сантиметров. Гладко отполированный клинок ответил ярким блеском. Молодцов против воли улыбнулся.
        - На нём кровь нашего брата, - как обухом по голове ударили слова Клека. - Смоём её.
        Улыбка Молодцова превратилась в оскал:
        - Смоем!
        Держа меч за рукоять, Молодцов сбросил ножны на пол. Его оружие оказалось каролингским мечом длиной чуть меньше метра. Кончик закруглённый, но заточенный, как и вся первая половина клинка. Что ж, хорошая вещица.
        Данила сдвоил меч и щит, дал рукам отдохнуть, а сам застыл в ожидании атаки.
        От первого копья, прилетевшего в окно, Данила уклонился. Второе смог поймать Клек, в который раз отправив обратно. К ним приближалась тройка викингов: панцири, щиты, копья, всё как положено, движения сыгранные, будто не трое людей к ним бегут, а единый механизм из хорошо подогнанных друг к другу деталей.
        Копьё вылетело вперёд-назад, как язык змеи, топоры дружно ударили наискось. Данила принял удар на щит с отводом. Добавил мечом по древку и сразу длинный выпад в лицо врага. Ага!.. Не понравилось, прикрылся щитом. В ответ - удар топором сбоку, почти параллельно земле. Жёсткий блок мечом, с доворотом корпуса, и опять резкий выпад в подмышку. Молодец! Викинг отразил атаку, причём не щитом, а, резко дёрнув руку назад, древком секиры. Хотел ударить щитом, но помешал косяк окна.
        Данила же на обратном движении чиркнул ему мечом по перчатке, едва ли кожу просёк, но первое касание было его.
        «А мечом, оказывается, работать классно», - восторженно подумал он, ни на долю секунды не отвлекаясь от боя.
        Викинг выбросил вперёд секиру, как копьё, вытянутое треугольное лезвие вполне могло проломить щит и прободить грудь. Данила выставил вперёд щит, поставив его чуть под углом, лезвие проехалось по выпуклой поверхности, топорище секиры высунулось над верхним краем щита.
        «Если вырез секиры зацепится за кромку щита, этот бык меня просто вытащит наружу», - понял Молодцов за доли секунды.
        Осталось принять решение, как этого избежать за оставшиеся мгновенья. Сбросить, сбить оружие врага не было возможным - рука почти не работала. Бросить щит тоже не получилось бы из-за перевязи на шее. Оставалось…
        Данила поступил как рукопашник, точнее даже как боксёр. Резко ушёл в низкую стойку. Успел в нужный момент. Нурман резко дёрнул своё оружие назад и сам потерял равновесие.
        Данила распрямился как пружина, тут же атаковал (враг закрылся щитом), краем глаза увидел, что в Клека, отбивавшегося всё это время сразу от двоих викингов, очень вовремя бьют копьём. Он даже не стал бить мечом, всё равно замахнуться не было времени, а лишь выпрямил руку до конца и чуть повернулся всем телом.
        Нурман-копьеносец буквально сам напоролся на последнюю четверть клинка. Кровь из-под кольчужной перчатки так и брызнула. Викинг с рёвом отдёрнул руку, а Клек с удвоенной энергией накинулся на оставшихся двух врагов, давая Даниле передохнуть. И как у него только силы сохранились?
        - Могу! - крикнул Молодцов.
        Клек незаметным движением уступил ему место, Данила с прыжка ударил, сразу снёс верхнюю кромку щита одному из врагов, ещё взмах - едва не отрубил руку с секирой. «Едва» и «чуть» не считаются, как говорил когда-то дядька-спеназовец на курсах. Пусть так, но на викингов это произвело впечатление.
        Перед Клеком и Данилой остался один подраненный викинг с копьём, остальные принялись прорубать стену по краям от окна. А может, хотели притолоку обрушить. Железные дровосеки, блин.
        - Даниил, прикрой спину! - крикнул варяг и сиганул наружу.
        Раненый викинг тут же шарахнулся от него в сторону. Данила последовал за Клеком, наотмашь рубанул нурмана справа, тот спокойно отбил меч. Последовавший удар Данила принять нормально не мог, руки и щит уже безвольно висели на петле, а викинг и не стал мудрить, ударил бесхитростно, но сильно, прямо в грудь.
        Доски щита разлетелись в щепки, самого Данилу отбросило назад, на Клека. От сильной тягучей боли в повреждённой руке внутренности свело судорогой.
        Молодцов, собрав остатки воли, оттолкнулся от спины друга, отчётливо понимая, что теперь - всё. Без щита, раненный, против матёрого викинга… Но это не означало, что можно опустить меч и прекратить сражаться.
        Викинг, поигрывая топором, что-то сказал по-своему, один хрен непонятно. В голове Данилы забухал набат. Хорошо бы опять, как тогда, на частоколе, на него нахлынуло. Нет, не получится, там другое было, а сейчас организм работает на автопилоте.
        Нурман выставил вперёд щит, отвёл руку с топором назад.
        По ногам будет бить - понял Данила и напрягся, чтобы подпрыгнуть и в последний раз атаковать.
        Викинг чуть довернул плечо, сейчас… Раздался короткий железный скрежет, а затем треск. Викинга повело в сторону. Он опустил щит, Данила увидел, что у него из подмышки торчит чёрное оперение стрелы.
        Нурман ткнулся рожей в стену, в него, между шеей и панцирем, воткнулось ещё две стрелы. Гладкие, будто лаком покрытые.
        Молодцов оглянулся: на забороле стояли лучники. Нет, не те лесовики в шкурах, которые поплелись за глоткорезами-нурманами. Бойцы - при мечах, в кольчугах и железной чешуе, в остроконечных шлемах. Свои луки они натягивали так, что те выгибались почти до плеч. Настоящие воины. Гридни.
        Гридни били нурманов из луков не спеша, на выбор, как уток. Совсем скоро и Клек лишился своих противников.
        Это что же получается, он, Данила Молодцов, останется в живых? Будет жить! Жить!!!
        Из тела будто выпустили напряжение, как воздух сквозь дырку, разом накатила слабость, а вместе с ней настоящая волна эйфории и блаженства.
        Он будет жить. Меч сам выпал из руки.
        Данила упал на колени, то ли засмеялся, то ли заплакал.
        Его сзади приобнял Клек, потряс за плечо. Молодцов смотрел в небо.
        А солнце… солнце сквозь тяжёлые свинцовые тучи ещё никогда не светило так ярко.
        Из терема выбежали воины. Шибрида - живой! Скорохват. Воислав помог выйти Вуефасту. Будим, Жаворонок, Ломята тоже были рядом, ещё пара людей Черняты - это всё?!
        Глава 8
        Поединок
        Гридни спрыгнули с заборола, в считаные минуты разобрали завал у ворот, сами створки, изрядно покосившиеся, свалили наружу. Трубный рёв боевого рога предвосхитил появление лидера.
        В ворота въехал всадник в сопровождении ещё двоих башенноподобных конников. Гридни-лучники рассредоточились вокруг них, агрессии не проявляли, но держались уверенно, по-хозяйски, давая понять, что с ними шутки плохи, прикажет батька, вмиг стрелами нашпигуют, как нурманов перед этим.
        Главный всадник спешился. Коренастый мужчина с окладистой бородой был без шлема, но в дорогой броне и при мече, на голове у него была шапка, так сверкавшая на солнце, что любому становилось понятно - расшита она самыми настоящими драгоценными камнями.
        - Неужто сам Добрыня Малкович к нам на выручку пожаловал? - услышал Данила слова Скорохвата.
        Ага, Добрыня, дядя Владимира, князя Киевского, без которого тот, может, и не стал бы князем. Посадник Новгорода. Прообраз былинных богатырей и самых разных сказаний.
        Меж тем Добрыня Малкович подошёл ближе - телохранители последовали за ним, - и Молодцов смог получше его разглядеть. Богатырём он не выглядел: невысокий рост, некрупное телосложение, большой мясистый нос и хитрый цепкий взгляд. Вот и всё, что можно было сказать. Большую часть лица скрывали борода и шапка, но и этого хватало, чтобы оценить Добрыню: такому палец в рот не клади, а уж если сотня-другая гридней за спиной, то и вовсе берегись да следи за словами.
        «О чём я? - опомнился Данила. - Они же мне жизнь спасли, я должен им в ноги кланяться».
        Но падать на колени не стал, ждал, что скажет Воислав.
        - Я посадник Новгородский, Добрыня Малкович, если кто меня не знает. Князем Владимиром старшиной поставлен за этими землями следить. Кто разор устроил и беззаконие?
        Голос у посадника был мощный, раскатистый, какой и должен быть у человека, который привык ставить на место вечевых горлопанов. А что ставил, это тоже ощущалось: характер и нрав в Добрыне - не согнёшь. Прям как у Воислава.
        - Здрав, Добрыня Малкович, - ответил Воислав с достоинством, поклонился, но не низко, - я батька обережной дружины Воислав Игоревич, наняли нас купцы Путята Жирославович и Чернята из словенской сотни. По дороге на нас напали разбойники нурмана, коего у нас зовут Гуннар Скряга. Мы укрылись на заимке охотника Завида Вольшовича, гонцов послали. Ну и осаду держали, пока ты не прибыл, посадник Новгородский. За это спасибо тебе, век благодарны будем.
        Воислав отвесил ещё один короткий поклон.
        - А что ж Завид, живой он али убили?
        - Да вот он.
        Хозяина заимки под руки вывели пред светлы очи посадника. Он прыгал на одной ноге, опираясь на плечи последних оставшихся в живых охотников, но выглядел достаточно бодро.
        - Здравие тебя, Добрыня Малкович, - ещё издали закричал он.
        - И тебе не хворать, помню я тебя, Завид, хороший ты охотник, везучий. И меха у тебя всегда отменные.
        - Что везучий, это верно. Хватило моей удачи, чтобы в живых остаться, а вот чтобы людей моих уберечь и имущество - маловато оказалось.
        - Охальники тебе весь ущерб возместят. Правда ли всё, что сказал Воислав?
        - Всё до последнего слова. Приютил я гостей торговых, всё честь по чести, а тут налетели эти… псовые подхвостья. Людей честных, свободных мучили и убивали, с законами богов и князей не считались. Нефыри поганые. И варяги среди них были - из самого Киева.
        - О как, - Добрыня искренне удивился, - что же они здесь забыли?
        Данила скривился от последних слов Завида: кто ж его за язык тянул, может, и так бы прокатило. Охотник сам уже понял, что сболтнул лишнее, но на попятный не пойдёшь.
        - Брехали, что кто-то из моих гостей Перуна оскорбил.
        - Вот оно что! Найти всех, кто выжил, и допросить, - распорядился посадник, ни к кому конкретно не обращаясь, тем не менее десяток гридней, стоявший до этого по стойке смирно, кинулся выполнять приказ - дисциплина. - Что же ещё они говорили?
        - Позволь сказать, Добрыня Малкович, - попросил Воислав.
        - Говори.
        - С нурманами был десяток варягов, из Киева. Предводительствовал ими Ингельд, у него ещё шрам через всё лицо и глаз не видит, прям как у Одина. Он сказал, что один из моих людей оскорбил Перуна. Не стал биться в Праздник на священном месте, сбежал. Но воин мой тогда не шибко был ловок с оружием, да и сейчас тоже, но храбр - этого не отнимешь. Поэтому он и решил, что умирать даже перед богом, если нет шансов, - глупо. И утёк, хотя и был под присмотром. А раз ему удалось сбежать, значит, в этом тоже есть воля Перуна. Я это Ингельду передал, а он сказал, что будет биться только с моим воином. Сам подумай, Добрыня Малкович: бывалый варяг да супротив отрока!
        - Что ж, в твоих словах есть толк, - согласился посадник.
        - Батька, - подбежал один из гридней, - что с полоняниками делать?
        - Нурманов под нож, варягам, кто жив, помочь, а с лесовиками, - Добрыня вдруг нахмурился, - я потом поговорю. А ты, Завид и… Воислав, что ж, наниматели твои все погибли.
        - Путята живой, может, выберется из-за Кромки, а Черняту с приказчиками викинги обманом к себе заманили и угробили.
        - Хм… А откуда тот нурман, Гуннар, вообще взялся, да ещё с варягами из Киева и лесовиками?
        - У меня с ним суд божий был, в Смоленске. Я победил. Тогда Гуннар себя торговым гостем называл.
        - Даже так? - Добрыня изрядно повеселел. - Тогда клянусь вам, что сотня купеческая вам виру за всё сполна отдаст - и за имущество, и за людей побитых. Ну и доля в добыче вам тоже полагается: такого волчару в ловушку загнали. Мои гридни тоже не внакладе: панцири, я смотрю, у убитых добротные.
        Добрыня внимательно рассматривал побитых стрелами викингов, броня у них и впрямь была что надо.
        - Что творишь, посадник?! - хриплый от боли и отчаяния крик разнёсся над заимкой. - Хулу на богов наводишь, всю землю и людей наших позоришь перед ними.
        Кричал варяг, совсем молодой парень (Данила дал бы ему лет двадцать, то есть на самом деле ему вряд ли стукнуло больше семнадцати), но уже с длинными усами, в кольчуге, усиленной на груди стальными пластинами.
        Его осторожно тащили двое гридней. Из бедра и бока у него торчали обломки стрел, варягу наверняка было больно, и он потерял много крови, но это не сказывалось на его поведении - двоим гридням с трудом приходилось удерживать раненого воина. Варяг всё время вырывался из захвата и вырвался бы, если б не подводила нога. С другой стороны, если б не раны, гридни тоже не деликатничали бы с ним.
        - Ты что ж такое говоришь? - тихим, не сулящим ничего доброго голосом спросил Добрыня. - Или жизнь тебе не дорога, благодарности не имеешь за то, что тебе её оставили пока?
        - Это ты не понимаешь, не знаешь, кому помогаешь. Этот, - гневный взгляд на Воислава, - чужеземца без роду и племени приютил, невесть из каких земель, который зло нам принесёт неизвестное. Опозорил он всё наше варяжское братство.
        - Не тебе, отрок, о позоре говорить, - отчеканил Добрыня. - Я здесь посадник. Посажен князем Владимиром, верховным жрецом Перуна, за все земли, что под его рукой лежат. И я здесь решаю, что позор, а что нет. И я виру назначаю. Ты Правду нарушил, кровь пролил на моей земле. Как спросить с тебя, потом решу, может, скажу серебром долг отдавать, а может, кровью.
        Отрок-варяг подавленно замолчал.
        - Уведите его, а будет норов показывать - укоротите, - и, обращаясь уже к Воиславу: - Ну, хватит языками молоть, вижу, у вас раненых много, помощь нужна. Чем сможем, пособим, а об остальном поговорим после.
        Добрыня бросил ещё один оценивающий взгляд на Воислава. Тот в ответ лишь кивнул.
        Новгородцы собрались в поход в полном боевом, то есть, кроме оружия и припасов, взяли с собой несколько лекарей. Точнее, гридней, что лучше других понимали во врачевании, имели при себе запас разных полезных травок и могли применить их по назначению. Каждому раненому оказали грамотную помощь, напоили целебными отварами, дальше всё зависело от самих пострадавших, их иммунитета и силы воли.
        Даниле тоже прижгли раны на груди и руке (он чуть палку зубами не сломал, которую в рот сунули, чтобы язык не откусил), напоили хвойным отваром, после чего оставили в холодном поту набираться сил.
        С теми, кто погиб, тоже поступили уважительно. Сообща порешили на месте их огню не предавать, а отвезти в Новгород и там, на большом капище, провести церемонию, как и положено.
        Добрыня дал спасённым как следует выспаться и уже днём призвал к себе Воислава. Батька в это время руководил сборами. Санный поезд получался большой: новгородская дружина, выжившие обережники, купцы, раненые, которых следовало довезти в целостности, добыча (её решили поделить в Новгороде), а также шкуры, купленные Путятой и добытые Завидом. Чтобы всё это перевезти, понадобилось сладить ещё несколько саней. Хорошо хоть, у нурманов в обозе нашлись лошадки с упряжью. А вот сами нурманы ушли к своему Одину - те, кого не убили гридни, перерезали себе горло. Знали, что ничего хорошего их не ждёт, а со стрелами в ногах и ягодицах хорошую смерть в бою трудно принять. Всего в хирде Гуннара и его брата Олли оказалось двадцать пять настоящих матёрых викингов, все они отправились в Вальхаллу, пускай там остаются до самого Рагнарёка. И ещё столько же проверенных бойцов со всех берегов Балтийского моря привёл с собой Гуннар. Чуди так и вовсе набежало больше семи десятков. Кроме них, в разбойном войске оказался десяток варягов, трое из них были ещё живы, когда пришёл Добрыня, но следующую ночь пережил только
один, тот самый смелый на язык молодой варяг по имени Евсклик. Согласно приказу посадника, из него вынули стрелы, перевязали и уложили к остальным раненым. Вместе со всеми он должен был отправиться в Новгород на княжий суд. Защитники заимки тоже должны были присутствовать, а из-за того, что из их лидеров целым и невредимым остался только Воислав, на него легла вся тяжесть сборов. Ему было не привыкать, в общем-то. Но от этого его отвлекла более тяжёлая ноша - разговор с Добрыней.
        Дядька киевского князя расположился в бывшей комнате Завида, самой большой и дорого обставленной, Добрыня в ней себя чувствовал по-хозяйски. Он везде себя хозяином чувствовал - натура такая.
        - Здравствуй, Воислав, как люди твои, раненные? Никого Морена не прибрала? - любезно поинтересовался посадник.
        - Они не все мои люди, так вышло, что я старшим стал. Трое этой ночью ушли за Кромку, может, ещё кто-нибудь за ними последует. А вот Путята, как твой лекарь сказал, на поправку идёт.
        - Это хорошо, нам смерть купца ни к чему. Эх… как нехорошо вышло, Воислав, викинги и варяги на Новгородской земле купцов чуть не убили. Нехорошо. Князь наш, Владимир, тоже варяг, но не одни варяги ему присягу принесли, и другие словене вместе со своими богами. Богов на нашей земле много, ты вот тоже, Воислав, хоть варяг, но христианин. Но Перун выше их всех.
        Добрыня испытующе посмотрел на Воислава, тот стоял с застывшим лицом, ничем не выражая свои мысли.
        - Да, христиан на нашей земле хватает, некоторые из них богатые, очень богатые… Кто-то скажет: не по чину им такие богатства иметь, но князь для того и землёй владеет, чтобы Правду блюсти. Я за князя в этих землях, а тут варяги со словенами перегрызлись.
        - Со словенами? С каких это пор нурманские псы словенами стали?
        - А в твоей дружине разве не было словен, или все они усы синили? Один из твоих первых воинов, который погиб, из полян, кажется. А с Гуннаром варяги пришли, разве нет?
        - Ах, вот ты про что. Да, не понял я тебя.
        - Вот именно, не понял, много людей Владимира Сварога первым богом почитают или Волоха. А варяги вот думают, что раз князь тоже варяг и за ним Перун, то им можно вытворять что угодно. И смотри, до чего дело дошло - до какой беды.
        - Я не такой, Добрыня Малкович, я Правду чту, и мои люди тоже.
        - Чтишь, но принимаешь ли? Готов ли ты смирить свою гордость, как это у вас, христиан, принято, чтобы Правда и обычаи предков на землях чтились, чтобы такого непотребства, как с тобой было, более не случалось?
        - Ты никак меня к себе в дружину зовёшь? - напрямик спросил Воислав.
        - Угадал. Как, пойдёшь?
        - Стар я уже дружины менять, мне бы серебра набрать да осесть где-нибудь на земле.
        - Старый дуб крепче молодого. На меня глянь, - Добрыня повёл широкими плечами, - тоже не молод. А такому, как ты, место за столом найдётся достойное.
        - Прости, Добрыня Малкович. Обещал я Путяте, что сопровожу караван его гостевой по весне в Киев. Вот вернусь через год, тогда и скажу тебе своё слово.
        - Путяту твоего Морена за бороду держит, не хочешь - так и скажи, - вроде бы и недовольно, но по-доброму сказал Добрыня.
        - Не то чтобы не хотел. Сказал же: я слово дал купцу. Тем более пораненный, куда он поплывёт? А зачем тебе гридень, который слово не держит?
        - И то верно, - неожиданно легко согласился новгородский посадник. - Ну раз ты такой крепкий на слово, найдёшь меня через год, скажешь, кто ты, тебя ко мне за стол пропустят. Помни честь оказанную, не пренебрегай.
        - Ни в коем разе, - пообещал Воислав.
        - Погоди благодарить. Я знаешь, что никак в толк взять не могу: с чего бы это варягу да из киевских земель на самый Север ехать. Неужто его обидели так?
        - Кто знает, уже не спросишь.
        - Да хороший воин хоть был?
        Воислав стиснул челюсть так, что заиграли желваки на скулах. Именно он сразил Ингельда, когда тот полез на стену, мечом точно в горло. Брата своего по варяжскому сродству. Ничего не поделаешь, в жизни и кровные родичи друг друга убивают, как князь нынешний Владимир. Не он сам, но по его попущению брата его Ярополка убили. И всё по воле богов: если Ярополк мёртв, значит, он не люб им был, и они привели другого, Владимира, любого. Вот и выходило, что если сразил в бою Воислав Ингельда, значит, за ним Правда была. Ох, беда… Если боги начинают людьми играть, то не поймёшь ничего. А что это была не простая стычка в лесу из-за добычи, Воислав всё больше убеждался. Кто же из богов его направлял? Ингельд ведь пришёл волю Перуна исполнять.
        Воислав предпочёл не задаваться этим вопросом, он не жрец, а воин, не его дело с богами говорить.
        - Неплохой, - сдержанно ответил варяг.
        - А что в том воине, жизни которого Ингельд искал, такого особенного?
        - Ничего, воин как воин, обычный человек. Не кромешник.
        - Слыхал я, он тоже христианин? - с прищуром спросил Добрыня.
        - Тоже, но я своих людей не выдаю.
        Добрыня захохотал.
        - Да я уж знаю. А позови-ка его, хочу поглядеть. Любопытно.
        И сам крикнул гридня. Не прошло и двух минут, как тот привёл Молодцова.
        Данила во второй раз так близко увидел сильного мира сего. Если честно, ему и первого раза хватило. Стоять в одной комнате с людьми, которые каждый по-своему, но недосягаемо выше тебя, было неприятно. Даже саднящая боль в руке и в боку забылась от этого ощущения.
        - Ну, здравствуй, Молодец. Слыхал, так тебя кличут?
        - Так, здравствуй… Добрыня Малкович.
        Данила скорее интуитивно слегка согнул спину, беспомощно оглянулся на Воислава: мол, как с ним обращаться-то? Батька еле заметно кивнул: всё правильно пока, не дёргайся.
        - А расскажи-ка мне, Молодец, за что это на тебя так Ингельд взъелся?
        Данила без всякого удовольствия и приукрашиваний рассказал, как удрал с острова Перуна, оставив бога без законной жертвы.
        - Да ты никак холопом был каких-то восемь лун назад?
        - Был. И что же - я какой-то закон нарушил? - дерзко ответил Молодцов.
        - Нет, не нарушил, наоборот, этим гордиться можно. Ещё летом тебя продавали, а теперь ты уже с посадником Новгорода говоришь. И такую осаду выдержал. Удивительный ты отрок, может, не зря варяги твоей жизни искали?
        - Мой батька тоже варяг.
        - Это верно, он за тебя стеной стоит. А как же так вышло, что ты за всё это время биться выучился?
        - А я не выучился, я и сейчас плохо обучен ратному делу.
        - Но ты стоишь передо мной, а многие другие, поопытнее и посильнее тебя, погибли, - здраво рассудил Добрыня.
        - Не знаю… Повезло мне.
        - А вдруг и перед Перуном повезло бы тебе, а? - хитро сощурился посадник.
        Данила стиснул кулаки. Обида, горечь за побитых друзей встала комом в горле. Злоба и боль плохие советчики, но Молодцова словно изнутри кто-то толкнул.
        - Хотите, я сейчас сразиться могу с тем варягом, который выжил. Перед вами, перед Перуном… без разницы. И мы посмотрим, на чьей стороне удача.
        - Хитер… Варяг-то тот ранен.
        - Мой человек тоже, - вступил Воислав.
        - Хорошо, пусть так. Раз этот отрок хочет биться, путь сражается перед богами, когда восстановит силы. И пускай все увидят в честном бою, на чьей стороне Правда, - заключил Добрыня.
        - Ты хоть понимаешь, какой ты дурак? - спросил батька у Данилы, когда аудиенция у посадника окончилась.
        - А что, он сильный противник очень? Понимаю, в общем.
        - Значит, не безнадёжен. Тот варяг может троих, как ты, покрошить - и не вспотеет.
        - Но он же раненый?
        - А ты как будто здоровый. Меч при тебе?
        - Да, трофейный как бы, мне его Клек…
        - Помолчи… Биться будешь, как только вернёмся в Новгород. И молись, чтобы у поединщика твоего огневица началась или ещё какая зараза. Чему учил тебя, помнишь?
        - Конечно!
        - Конечно, - фыркнул Воислав, - пойдём посмотрим. Хочу увидеть, что в тебе говорило: бравада глупая или мастерство воинское.
        Возвращение заняло пять дней. Добрыня не стал ждать, пока санный поезд доберётся до города, и с личными охранниками уехал вперёд. Он посадник, у него всегда много дел.
        Во время пути Воислав активно работал с Данилой, пытаясь развить основы высокого воинского искусства - фехтования, делая упор на тонкостях тактики, а ещё на укреплении рук и связок. И тем не менее, несмотря на облегчённые тренировки, за время занятий у Молодцова дважды открывались раны.
        По приезду в Новгород на сотенное подворье Молодцова позвали к себе старшие. Там были все пятеро оставшихся в живых: Воислав, Шибрида, Клек, Вуефаст, вытянувший раненую ногу, и Скорохват с рассеченной бровью и шрамом на скуле.
        - Мы договорились обо всём, - сказал Шибрида. - Евслик, так зовут твоего недруга, уж больно сильно тебе кишки выпустит хочет, смотри, не обрадуй его. Он говорит, что готов биться завтра. Ты как?
        - Готов, - кивнул Данила.
        Вспоротые рука и бок почти не беспокоили, и он счёл, что лучше как можно быстрее провести бой, пока его враг сам не восстановился.
        - Хорошо. Бой будет на большом Велесовом капище за детинцем. Не посрами богов и нас.
        - А его что ж, судить не будут? Евсклика то есть?
        - Так тебе же сказано: это и будет суд. Добрыне не с руки судить киевских варягов, а тут вроде как всё боги решат.
        - А вира?
        - Так Гуннар числился гостем в неревской сотне, - усмехнулся Клек, - вот они всю виру платить и будут. Там, правда, не согласны, вече будут собирать, но людины и словенцы их не поддержат. Не любят тут, когда нурманы хутора жгут. Так что выплатят всё, что скажут. Но тебе не об этом беспокоиться надо.
        - Скажу тебе вот что, Молодец, - взял слово Воислав, - пусть не раз повторял: ты дурак, и даже не понимаешь, насколько ты дурак. Но шанс победить у тебя есть. Шанс победить есть всегда, если руки не опускать и сражаться. Ты меня понял?
        Воислав пронзил Данилу синим взглядом. Тот кивнул.
        - Хорошо, если так. Сегодня отдыхай. И ещё… На вот.
        Батька протянул увесистый кожаный мешок.
        - Что это? - спросил Данила, чувствуя дежавю.
        - Серебро, что же ещё? Девке своей отдашь, за то, что упредила. Тут каждый скинулся, должно хватить ей выкупиться, если она захочет, конечно.
        - А почему я должен отдавать?
        - А кто? Может, Шибриду послать?
        - А что, я готов. - Варяг приосанился.
        - Нет, пожалуй, я сам, - опомнился Данила. - То есть я должен отдать Уладе серебро, а назавтра у меня поединок, и я должен отдохнуть?
        - Должен, - согласился батька. - А теперь иди. Может, сейчас подходит к концу последнее твоё время на земле, проведи его хорошо, чтобы сравнить с тем, что будет за Кромкой.
        Улада встрече была рада искренне. Обхватила шею руками, впилась в губы жарким поцелуем, потянула к себе. Вдвоём они упали на кровать. Данила прижался к горячему телу, стянул с Улады через голову рубаху, провёл губами, носом, щекой по бархатной девичьей коже, ощутил чарующий, сносящий крышу аромат. Он быстро избавился от одежды и соединился с девушкой - резко, страстно, нетерпеливо.
        Какая же всё-таки классная эта Улада, нежная, горячая, сладкая, как заморский фрукт. Данила уже забыл, когда последний раз ел фрукты, а вот на тебе - посреди заснеженной Руси дивный, дарящий блаженство плод.
        Данила потерял счёт времени и сколько раз у него с Уладой было. Просто кайфовал - и всё. Прав был Воислав: это то, что ему нужно было после осады.
        - Ты, наверное, храбро бился, - сказала Улада, водя пальчиками по повязкам на боку и руке, русоволосая головка её лежала в это время на груди Данилы.
        - Нормально, - скупо ответил он, поправляя повязку.
        - Ничего, я перевяжу заново, у меня и мазь есть - специально на Велесовом капище купила, от всех хворей помогает.
        - Хорошо, - согласился Молодцов, думая, что пора вставать. Солнце уже всходило, а вставать было ой как неохота. - Слушай, у меня тут ещё кое-что для тебя есть, вот… - он вытащил из своих вещей мешочек с серебром, - от всех нас, обережных, тебе за помощь. Спасибо, что предупредила и вестника послала, помогла очень. И как ты узнала?
        - Узнала вот, - ответила Улада, взвешивая на ладошке мешочек. Прикинув результат, она вспыхнула удивлённой счастливой улыбкой. Быстро спрятав серебро в ворохе своей одежды, она опять прильнула к Даниле всем телом, стала нежно мимолётно целовать лицо, шею, грудь.
        - Ладный мой, любый, щедрый, откуда же ты такой взялся? - приговаривала она.
        Данила хмыкнул про себя, он не хотел думать, каким образом Улада узнала о планах Гуннара.
        - Это не я, это от всех охранников, сказал же. Больше не знаю, чем тебе угодить.
        Улада, к огорчению Молодцова, прекратила своё приятное занятие.
        - А знаешь, Даниил, возьми меня с собой.
        - Чего?!
        - Вы же с купцом обратно в Киев поплывёте? Ну и возьмите меня с собой. Киев - город большой и богатый, там все дороги тебе открыты.
        - Вот даже не знаю, Улада, это не я решаю, надо поговорить.
        - А если б ты решал, то взял бы?
        Влажные тёмно-карие глаза с зелёной окантовкой смотрели искренне и доверчиво.
        - Взял бы, - признался Данила.
        - Ну вот, ты скажи своим старшим, что я готовить умею, лекарское дело знаю, обузой не буду, - сразу оживилась девушка.
        - Хорошо-хорошо, - улыбнулся Молодцов, - скажу обязательно.
        - Молодец мой. - Улада потёрлась носом о грудь Данилы.
        - Эй, погоди, мне идти надо. Ты говорила, мазь у тебя есть целебная, перевяжи, пожалуйста.
        - Как скажешь.
        Девушка быстро выбежала из комнаты, вернулась с туеском, быстро и умело наложила повязки.
        - А куда тебе идти надо? - спросила она напоследок.
        - Да так. Дело закончить одно.
        Небо над головой было чистейшей яркой синевы. По просторному, без стен и крыш, капищу гулял свежий ветер. И только почерневшие от времени идолы словно подпирали небо. Смотрели.
        Народу поглазеть собралось великое множество. Тут любой поединок - развлечение вроде вечернего телешоу. В первых рядах - жрецы капища, друзья Данилы и самые уважаемые варяги Новгорода, которые будут следить, чтобы бой прошёл чисто. Не в том смысле, что без подлянок и обмана, а без колдовства.
        Насчёт колдовства Данила сам чувствовал на капище мощную силу, так и хотелось выкрикнуть что-нибудь грозное. Его оппонент просто-таки светился ненавистью и гневом. Наверное, думает, как из-за такого ничтожного воина погибло столько бравых варягов. Это хорошо: гнев мешает принимать правильные решения, а недооценка соперника - прямой путь к поражению.
        Данила был далёк от того, чтобы недооценивать своего врага. Оружие у них было одинаковое: щит и меч. Даже доспехи Евсклик выбрал лёгкие, кожаные, может быть, из-за ранений. Он двигался легко, плавно, самую малость подволакивая раненую правую ногу, что окончательно уверило Молодцова в том, что перед ним настоящий воин. Пускай молодой, но прошедший не один десяток битв, потомок воинов во многих поколениях и обученный с раннего детства лучшими кровопускателями окрестной ойкумены.
        Данила вспомнил, что ему говорил Воислав перед боем:
        «В защиту уходить не смей - он тебя убьёт. В рубку, обмен ударами не втягивайся - он тебя легко обманет. Атакуй, но не ввязывайся в долгий размен. Ударил - обошёл, ударил - обошёл. Не давай ему инициативу, не давай ему навязать свой бой, не пытайся спрятаться за щитом, ударил - обошёл. Евсклик, скорее всего, выносливее тебя и быстрее, но у тебя есть шанс - раны его серьёзнее, чем твои. Если они откроются, значит, он может устать раньше тебя, и ты победишь. Но и ты ранен, значит, ты должен измотать врага раньше, чем устанешь сам. Как это сделать? Заставь его двигаться, работать больше себя, вынуждай подстраиваться под свой ритм. В самом начале попробуй безоглядно атаковать, прямо изо всех сил, как в последний раз. Этого он не ожидает, уйдёт в защиту, будет закрываться щитом. Если после этой твоей резкой атаки у него пойдёт кровь, у тебя появится возможность победить. Нет - ты знал, на что шёл».
        Жрецы от каждого бога - Даждьбога, Сварога, Волоха и прочих - провели свои ритуальные пляски. Что они делали, Даниле было неинтересно. Потом Добрыня, не как посадник Новгорода, а как дядька князя Владимира, который считался главным жрецом Перуна, поднялся со своего деревянного кресла, поставленного прямо посреди грязищи, и громогласно объявил:
        - НАЧАЛИ!
        Поединщиков разделяло шагов семь. Данила сделал первый шаг, обычный, второй и вдруг толкнулся обеими ногами, налетел на варяга сверху. Зазвенел меч от удара об металл умбона. Молодцов приземлился в рыхлую землю, устилавшую капище, с упора снова ударил - и ещё, ещё. Бил щитом и мечом, прямо и бесхитростно, лишь бы быстрее. Не давать противнику времени на контратаку. Напор, только вперёд, давить и атаковать.
        Евсклик и вправду смешался от этого напора, он вынужден был отступать, обороняясь. Щит его тем временем покрывался всё большими зазубринами. Данила не стремился разрубить его окончательно - по условиям поединка, если у одного из противников сломается щит, его заменят на новый. Всего таких замен может быть три, а у Данилы сил, чтобы порубить ещё один щит, не хватит.
        Евслик выдержал град ударов, подстроился под рисунок боя и меньше чем через полминуты провёл контрприем - уколол мечом из-под щита. Хороший удар, скрытый. Данила всё-таки успел его заметить, отбил мечом, крутанулся вокруг себя, уходя под правую руку.
        Попутно Молодцов не без удовольствия заметил, что длина его атаки на самую малость, но всё-таки больше, чем длина атаки Евсклика. А это преимущество, которое может оказаться решающим.
        Данила перешёл к тактике, которую рекомендовал Воислав: ударил - обошёл. Поначалу атаковал Молодцов всегда вправо, в меч, и сразу обходил противника. Тот вынужден был поворачиваться, но быстро разгадал схему и на третьей-четвёртой атаке закрылся щитом, одновременно пытаясь «поймать» Данилу прямым уколом меча в живот. Молодцов углядел удар, сумел отбить его, но теперь чередовал обходы, прикрывая щитом рукоять меча для маскировки движений, финтить не пытался. Не тот у Евсклика уровень, чтобы попасться на обманку отрока, взявшего меч два месяца назад.
        Выполняя всю эту работу в бешеном темпе, Данила начал выдыхаться. Слева по рёбрам потекла тонкая тёплая струйка. Руки, особенно левая, что держала щит, всё больше наливались свинцом. И всё-таки Молодцов отметил, что его враг всё сильнее припадает на левую ногу. Кто знает, если бы не это, может, он уже пронзил бы Данилу насквозь ещё в той, первой, неудавшейся контратаке.
        Варяг тоже был не дурак и быстро понял, что время играет не на его стороне. Он перешёл от попыток поймать противника встречным ударом к безоглядному натиску. Данила мигом оценил ситуацию и разорвал дистанцию: тебе надо меня достать, вот и догоняй.
        «Не будешь с горячей печи слетать», - злорадно думал Молодцов, а параллельно в его голове рождался план, как одержать победу без пролития крови. Зачем ему убивать варяга на глазах новгородцев и других варягов?
        Это была простая рукопашная связка: обманный удар правой рукой, разворот на одной ноге вокруг своей оси и мощнейший удар левой ногой - одним слитным движением. При правильном исполнении противник отлетает метра на три и не проявляет желания продолжить поединок.
        У варяга были щит и доспехи, но если его сбить с ног, то вряд ли он поднимется. Во всяком случае, Данила получит решающее преимущество.
        Он ударил мечом. Евсклик, как и положено, вскинул щит, но клинок только чиркнул по верхнему краю. Данила толкнулся ногой, крутанулся вокруг себя, и… его левая нога встретила пустоту. Он резко провалился в сторону, едва не упал, сапоги поехали на скользкой земле.
        Евсклик на силе воли, на втором дыхании, в общем, каким-то чудом умудрился прыгнуть с двух ног на врага так, чтобы сбить его щитом, зайти сбоку и там уже атаковать. Но вскинутый щит перекрыл варягу обзор. В момент прыжка Данила крутанулся вокруг себя, и Евсклик пролетел мимо.
        Мгновение замешательства, оценка ситуации. Евсклик развернулся, взмахнул мечом - и тут его подвела выучка. Его приучили бить в первую очередь по ногам, обычно прикрытым только кожаными штанами, и молодой варяг ударил понизу. Если бы он махнул в корпус или голову, Данила, едва не севший на шпагат, скорее всего, рухнул бы навзничь. Но Молодцов поймал летевший в его голень клинок на щит. Сам же неимоверным усилием оттолкнулся от земли, на предельном напряжении выставил меч вперёд, во врага. И достал.
        Лишние сантиметры атаки сделали своё дело. Закруглённое лезвие Данилова клинка коснулось скулы варяга и вспороло кожу. Кровь потекла, глаз не залила, но это стало ещё одним преимуществом Молодцова.
        Евсклик отпрыгнул, присел на раненую конечность, встряхнул головой, прямо как бык.
        «Сейчас полезет», - решил Данила и отскочил, не желая принимать на себя дикую отчаянную атаку.
        Варяг его не достал, довернул корпус, махнул щитом. Молодцов опять ушёл, но встречным хлёстом снёс всю верхнюю половину щита.
        Евсклик сбросил обрубок. Данила сделал то же самое. Ему хотелось быстрее покончить со всем, да и раненая рука подводила, щит становился всё большей обузой. Варяг смотрел всё так же гневно, боевой запал у него не пропал, но вот силы уходили вместе с кровью, которая щедро смачивала штанину.
        Молодцов снова налетел на врага с прыжка. Варяг ушёл в сторону, но недостаточно быстро. Данила легко сбил его укол, ударил сам: поверху, понизу. Снова вверх, с двух рук, на силу и скорость. Евсклик встретил его удар. Их клинки скрестились над головами, как в киношном боевике. И Данила пнул варяга в бедро, то самое - с раной от стрелы.
        Евсклик упал как подкошенный, попытался встать, но Молодцов наступил на меч.
        - Если ты пришёл, чтобы покормить Перуна, - прошептал он, - то сегодня твой бог останется голодным. И не считай мою милость за слабость: я не боюсь ни тебя, ни Перуна. И лучше бы тебе со злом больше мне не встречаться.
        Выпрямившись во весь рост, Данила крикнул:
        - Боги выбрали победителя.
        И спокойно направился к своим друзьям.
        Собравшиеся на капище выглядели растерянными. Кое-кто даже скрипел зубами, злясь на дерзкое поведение чужака. И лишь двое в этой толпе прятали улыбку: варяг Воислав и посадник Добрыня.
        Последний вынес судебный приговор - виру, которую следует выплатить Евсклику за вред, причинённый Путяте.
        Данилу приняли в горячие объятья друзья-обережники. Оторвали от земли, подбросили на руках - раз, другой, третий… Данила с радостью принимал поздравления, но настоящих эмоций пока не испытывал. Все они остались там, на поле битвы. Внутри - лишь звенящая пустота.
        Он ещё не знал, что по праву победителя ему принадлежит всё, что находилось на Евсклике во время боя. В том числе и меч.
        Эпилог
        Начало мая, весна. Ручьи напитали реки водой, а те затопили пороги и волоки. Данила и весь отряд обережных плыли вниз по Волхову на корабле - вроде бы своём, но не совсем. Это была грубо сделанная однодеревка, которую в Киеве пустят на дрова. С ним была женщина, которую он мог назвать своей, но не до конца. Вроде как и не его она, но и не общая уж точно!
        Что было у Молодца, так это настоящие проверенные друзья, собственный меч, ладные доспехи и воинское умение, которому обучил и продолжал обучать его Воислав.
        А что ждало его на далёком юге, куда направят Даниила Молодца извилистые пути рек и самой судьбы, - время покажет.