Сохранить .
Богатырь Александр Мазин
        Варяг #8Викинг #0
        Время легенд. Время героев. Великий князь Владимир Святославович. Креститель. Государь. Кесарь. Равных ему не было и не будет и тысячу лет спустя. И многие сотни лет после его кончины народ созданного Владимиром Государства Русь будет мечтать о возвращении прошлого. О мире, где правит Государь Красное Солнышко, а верные ему богатыри надежно хранят границы Руси.
        Стрела, угодившая в позвоночник, лишила Илью Годуна, приемного сына князь-воеводы Серегея, славного будущего. У него отнялись ноги. Одна стрела - и четырнадцатилетний воин превратился в беспомощного калеку. Но Илья не сдался. Он сумел понять: не ноги делают воина воином, а истинный воинский дух, который не сокрушить даже смерти.
        Александр Мазин
        Варяг.
        Богатырь
        

* * *
        - Дичины набили, девок тож…
        - Девок набили? - ухмыльнулся Вальгар Барсучонок, сотник из природных варягов. - Это вы зря. Хошь, научу тебя, Крутояр, как с девками обходиться следует?
        Глаза сотника Крутояра недобро сузились:
        - Да я…
        Артём положил руку ему на плечо, останавливая ссору, показал кивком головы на топчущегося с той стороны стола отрока.
        - Чего хотел, Узень? - недовольно проворчал Крутояр, уставившись на своего подначального. - Говори, не мнись, как дев… тьфу, как теля!
        Узень, здоровенный хмурый дружинник лет двадцати, пробасил мрачно:
        - Не к тебе дело, сотник, князя хочу спросить.
        - Спрашивай, - разрешил Артём.
        Ему стало любопытно. Узень - дружинник из местных. «Достался» князю вместе с уличским уделом и напрямую обращался к нему впервые.
        - О брате твоем спросить хочу, - буркнул Узень. - Почему он, княже, мое место за столом занял? Обидно это!
        - Думаю, он не знал, что это место - твое, - заметил Артём. - Попроси его - и он подвинется.
        - А если он не захочет?
        Артём бросил взгляд на ту часть, где разместились отроки. Илья устроился на самом «верхнем» краю стола младшей дружины. Ведал он иль нет, что занял чужое место, но если и ведал, то это его точно не беспокоило. Уплетал за обе щеки и ничуть не смущался, что раза в полтора мельче своих соседей по столу.
        - Не захочет, говоришь? - Артём перевел взгляд на Узня. - Ну так попробуй принудить.
        - Но он - твой брат, княже!
        - И что? Если это место твое, значит - твое. Ты отрок или девка теремная? Я должен утирать тебе сопли каждый раз, когда тебя обидят? Тогда тебе не за моим столом место, а вон там, - уличский князь кивнул в сторону «женского» стола.
        - Значит, можно? - Выражение незаслуженной обиды, только что преобладавшее на квадратном, обрамленном короткой русой бородкой лице Узня сменилось предвкушающе-агрессивным. - Благодарю, княже!
        И отрок вразвалочку двинул к скамье, на которой, среди прочих уличских отроков достоинством повыше, угощался от княжьих щедрот Илья, Серегеев сын.
        - Не зашибет? - поинтересовался княжий сотник Крутояр, провожая взглядом широкую спину отрока Узня.
        - Он - мой брат. - Артём усмехнулся. - А моему брату негоже за чужой спиной прятаться. Это его должны уважать, а не меня.
        - А он сумеет? - усомнился Крутояр. - Узень-то осерчал. А в гневе он - несдержан, уж я-то знаю.
        - Знаешь, - согласился Артём. - Он ведь из твоей сотни. Но Илья - мой брат, - еще раз повторил уличский князь. - Я не стану утирать ему сопли. Да он и не позволит. А Узень осерчал потому, что думает, будто в своем праве.
        - А разве - нет? - спросил Крутояр. - Это ведь его место.
        - С чего ты взял? - осведомился Лузгай, командир лучшей сотни Артёма, сидевший по правую руку от князя. - Это княжий стол. И места за ним - все как есть княжьи. И мы с тобой тоже княжьи. Станешь спорить?
        - Нет, не стану. Но если мой отрок обидит…
        - Довольно! - оборвал его Артём. - Да, согласен, Илья против Узня маловат, так и я, Крутояр, росточком не вышел. А кто в этой трапезной против меня устоит?
        - Я бы попробовал! - тут же заявил сидевший рядом с Лузгаем хузарин Борх. - Только - конно.
        - Попробуешь, - пообещал Артём. - Но не сегодня. И не со мной, а с Ильей. А я погляжу, чему братишку твои и мои родичи прошлым летом обучили. А теперь помолчим. И посмотрим.
        Отрок Узень остановился за спиной ничего не подозревающего Ильи и хлопнул парня по плечу.
        От увесистого удара Илья покачнулся, расплескав мед, поставил чашу, обернулся…
        За княжьим столом не услышали, что именно сказал Илье Узень - в трапезной было довольно шумно. Однако по ухмылочкам соседних Илье гридней и по вмиг закаменевшему лицу Ильи становилось понятно: сказано что-то весьма обидное.
        Губы княжьего брата шевельнулись, он взял чашу и протянул ее Узню.
        Тот чаши не принял. Выкрикнул что-то, махнул рукой, намереваясь выбить чашу из десницы Ильи… И промахнулся. Зато не промахнулся Илья. Чаша с горячим медом выплеснулась Узню в лицо.
        Пока отрок протирал глаза, Илья тоже успел ему что-то сказать. И, надо полагать, не извинение, потому что липкие пальцы уличского отрока едва не вцепились в стриженные кружком пшеничные волосы Ильи. Однако тот не дался - нырнул под стол. Это был единственный способ уклониться, ведь по обе стороны от Ильи сидели плечистые уличские дружинники, и не подумавшие подвинуться.
        Нырнуть под стол - не самый славный путь, но Илья там задержался недолго. Извернулся, проскользнул под скамьей, вынырнул справа от разъяренного Узня и, раньше чем тот успел что-то предпринять, подпер отроку подбородок лезвием его собственного засапожника.
        В трапезной к этому мигу уже оборвались все разговоры, а многие дружинники даже повскакивали с мест, чтобы лучше видеть. Так что сказанное Ильей смогли услышать даже в тридцати шагах, за княжеским столом.
        - Надо тебе кровь пустить за такие слова! - выкрикнул Илья. - Но ты, не знаю, как тебя звать, - в дружине моего брата, и вежеству тебя учить - его забота! Когда я сам стану князем, то уж постараюсь, чтобы мои отроки были - не тебе чета и крепко помнили, что, оскорбляя моих гостей или родичей, они оскорбляют меня! А уж таких неуклюжих и криворуких, как ты, я даже в дворовые холопы не возьму!
        - А ведь он прав, брат твой, - негромко произнес Лузгай. - Гнать надо Узня. Я в отроках лучше б себе горло перерезал, чем такое слушать. А он, вишь, стоит не шелохнется.
        - В бою он не трусил! - вступился за дружинника Крутояр.
        - Воин, который выбирает, когда ему трусить, а когда храбриться? Ха! - развеселился Борх.
        - Нет, Свенельдич, так не бывает, - поддержал хузарина Лузгай. - Ты или хоробр, или раб.
        - Илья! - прервал Артём философский спор старшей гриди. - Отпусти его, Илья! И верни нож. А ты, Узень - бегом сюда!
        - Крутояр. - Уличский князь повернулся к сотнику. - Это твой человек. Накажи его сам. А потом убери его с моих глаз и с моей земли.
        - За что, княже? - не выдержал Узень. - Ты же сам позволил! Я - в своем праве! Против своего слова идешь!
        Крутояр, не вставая, метнул кинжал, которым резал мясо. Серебряное навершие рукояти ударило отрока в зубы. И тут же вскочившие гридни схватили Узня, поставили на колени, оттянули голову назад. Кивнет князь - и перережут горло своему выкашливающему кровь и зубное крошево соратнику. Бывшему соратнику, обвинившему батьку-князя в клятвопреступлении.
        - Брат! Да ну его! Он же дурачок! Прости! Ну его к лешему!
        Артём перевел взгляд на Илью, спросил строго:
        - Ты его пожалел, значит, и я - должен?
        Илья смутился, а взор уличского князя вновь обратился к провинившемуся дружиннику.
        - Мой младший брат юн, - сказал он, - а потому добр. Но ради него буду добрым и я. Тебе, изгой, будет подарено право умереть не овцой, а воином. От клинка того из моих гридней, на кого укажешь. Отпустите его!
        Узень поднялся с колен, сплюнул на пол кровавый сгусток. Действительно, дурень. Взял и вдобавок ко всему еще и дом, и тех, кто в нем живет, оскорбил. И сам не понял, что оскорбил, хотя обычаи ведал.
        - Пощади меня, кн… мой господин! Отпусти!
        Артём скривился, как от кислой ягоды. Узень больше не его человек. Но был им. А значит, он, князь уличский, взял в дружину неподходящего человека. Еще б Узень, аки смерд, снова на колени бухнулся…
        - Крутояр, - брезгливо процедил Артём. - Не здесь, во дворе.
        Сотник понял. Вытянул из ножен лежавший на лавке меч, кивнул гридням…
        И Узень понял, что выбора у него нет, и наконец повел себя как воин.
        Меча при нем не было (отрокам на пиру, за столом, - не положено), но на полу лежал Крутояров кинжал. Вот его-то Узень и подхватил. Шуйцей выхватил из кармашка засапожник и приготовился умереть.
        В поединке с сотником у него не было ни малейшей надежды, даже будь у Узня меч, а у Крутояра - засапожник.
        Сотник неторопливо обогнул стол и - стремительный выпад, а затем падение тела. Оглушенный «плоским» ударом Узень завалился навзничь.
        - Во двор его, - скомандовал Крутояр. - Очухается - пятьдесят плетей и прочь из города!
        Беспамятного Узня выволокли из трапезной.
        Артём одобрительно кивнул. Настроение его улучшилось. Все же не овцой оказался Узень. Зубки-то показал.
        Однако в дружине уличского князя ему уже не было места.
        А вот подобранному Артёмом когда-то смердьему сыну Гошке, которого теперь зовут Ильей, - есть. Но служить Илье лучше в Киеве. К бате поближе. И к столу великокняжьему.
        - Что смотришь обиженно? - бросил он названному брату. - Это и есть княжья доля: знать, когда надо карать, а когда можно и помиловать. Когда-нибудь и тебе придется.
        - Тогда я не хочу быть князем, - мрачно проговорил Илья.
        - А кем хочешь? - Артём скрыл улыбку в густых варяжских усах.
        - Воином буду, - заявил Илья. - Великим хоробром. Тем, кто славу стяжает, убивая врагов, а не казня своих!
        Будь на месте Ильи кто-то из Артёмовой дружины, не избежать бы ему наказания. Но к родне уличский князь был снисходителен. Потому что - любил.
        Еще он мог бы напомнить, что наказывает сейчас не он, а Крутояр, и не своего дружинника, а изгоя, но сказал иначе:
        - Свои, брат, могут быть опаснее самых страшных врагов. Если вдруг окажутся такими, как этот. Иди и ешь впрок. Завтра у тебя будет трудный день. В поход пойдете. Вот он, - кивок в сторону Борха, - согласился лично проверить, как тебя научили у его родича Машега.
        - О! - Обрадованный Илья моментально забыл об Узне и о неприятных обязанностях князя. - Правда? Вот здорово! В Дикое Поле пойдем? Копченых бить?
        - Кого найдем, того и побьем, брат Илья, - пообещал Борх. - Время нынче хорошее - в поле разбойников на всех хватит…
        Часть первая
        Калека
        Глава 1
        Моров. Илья Годун, названный сын князь-воеводы Серегея
        Илья открыл глаза. Над ним - тот же постылый потолок. И вместо ног - уже привычная пустота.
        Сон. Из прошлого. Год назад это было. Будто вечность минула. Вечность - с той поры, как он был человеком. Воином.
        Разбудили Илью звуки снаружи. Людей, коней, железа… Большой отряд, копий на тридцать, не меньше.
        Батя приехал.
        Дверь в комнату распахнулась. Нагнувшись, чтобы не зацепить головой притолоку, в спаленку вошел князь-воевода моровский Серегей.
        - Здравия, сынок! - пробасил он. - Не ждал?
        - Не ждал, батюшка, - проговорил Илья равнодушно.
        Даже не пошевелился. Как лежал, так и остался лежать, глядя, как роятся под потолком мухи.
        - Ты б хоть привстал, что ли, сын? - с укоризной произнес Духарев.
        Илья вздохнул, уперся руками, поднял тулово, прислонился к пахнущей свежим деревом (дом всего неделю назад как достроили) стене.
        - Испей с дороги, господин! - Босая девка, появившаяся из клети, подала Сергею Ивановичу ковшик с пивом. - Холодненькое, с ледника!
        Духарев с удовольствием опростал ковшик, отер усы рушником, ущипнул девку за ягодицу и подмигнул названному сыну.
        Илья не отреагировал. Ни на девку, ни на подмигивание. Что ему теперь девки…
        - Эх, сынок, сынок… - Духарев присел на жалобно заскрипевшее под его немалым весом ложе рядом с Ильей. - Ты же - воин! Варяг! Пропустил удар - поднимись! И дерись! Ты ж моего рода! Ты жив! Не смей сдаваться!
        - А что мне такая жизнь, батюшка… - тусклым голосом пробормотал Илья.
        Он устал. Он держался, сколько мог. Он боролся с болью, пока была боль… Теперь боли почти не осталось, и бороться стало не с чем. И не с кем. Он - калека. На всю жизнь. Хочется надеяться, что недолгую.
        - Какой я теперь воин, батюшка. Что за воин - без ног?
        - А воин - это не ноги, - строго произнес Духарев. - И не руки. Воин - это дух воинский. Вот здесь! - Сергей Иванович чувствительно ткнул кулаком Илью в грудь. - И здесь! - Твердый, как сучок, палец постучал Илью по лбу. - Я - глава рода! Я тебе сказал, мальчишка, встань и иди! Значит, встал и пошел!
        - Ты - старший, - согласился Илья. - Но ты не Иисус. Нет у тебя такой власти - расслабленных исцелять.
        - Уже хорошо, - похвалил Духарев. - Не забыл, значит, Святое Писание. Ты прав, сын. Исцелить тебя я не могу. А вот помочь - обязательно. - Улыбка приподняла толстые, стального цвета усы воеводы. - Эй, там! Вносите!
        Пара отроков, сочувственно косясь на калеку, внесла в комнату странную штуковину: деревянную раму на четырех опорах высотой локтя в три. Внутри рамы болтались ремни, похожие чем-то на корзинку боевой машины для метания камней.
        - Ну-ка! - Неожиданно Духарев подхватил Илью, поднял высоко и, рявкнув отрокам: - Примите! - опустил внутрь непонятной штуки. Бесчувственные ноги Ильи повисли между ремней. Еще один ремень, широкий, пошире боевого, Духарев затянул на талии Ильи. - Отлично сел! Точно по мерке! А теперь гляди! - Сергей Иванович взял у отрока и подал Илье еще две непонятные штуковины, похожие на костыли, только не с одной, а с тремя ножками, растопыренными, как паучьи лапки.
        - Значит, это - подмышки, вот за эти перекладины берешься, толкаешься… Ну, чего ждешь? Или руки у тебя тоже отнялись?
        Повинуясь не столько собственному желанию, сколько сердитому голосу отца, Илья сделал, что требовалось, и повис на костылях.
        - Уже лучше! - похвалил Духарев. - А теперь - иди!
        - Как? - не понял Илья.
        - А вот так!
        И показал.
        И у Ильи не сразу, но получилось. «Походил» по комнате туда-сюда, наловчился немного. С непривычки руки и плечи заболели, но на такую ничтожную боль Илье - наплевать. Он даже порадовался ей. Потому что это была хорошая боль. Знакомая.
        - Ну давай-ка в сени! - распорядился батя.
        Илья неловко запрыгал к двери.
        - А теперь на выход!
        На крыльце Илья замер. Полдесятка ступенек казались неодолимым препятствием.
        Илья глядел на двор, на суету в нем, на дружинников, что расседлывали коней. Всё будто незнакомое. Сколько он пролежал? Сколько не смотрел на мир с высоты собственного роста? Месяц? Два? Больше? Осень уже. Вон - листва желтеет…
        Вспомнилось прошлое. Вот бы сейчас разбежаться, на коня взлететь…
        Илья сцепил зубы, чтоб не расплакаться. Но слезы так и так на глаза навернулись.
        Рука легла на плечо. Батюшка угадал мысли:
        - Не жалей себя, сын. Стыдно. - Заглянул, наклонившись, в глаза: - Ты - жив, Илья! Вот так! Сцепи зубы и живи, ясно?
        - Зачем так жить, батя? - выдохнул Илья. - Что в такой жизни проку?
        - В самой жизни прок, сын. Бог тебе жизнь оставил, а это не зря. Сцепи зубы и живи, ясно? Ты - воин! Ты - в роду нашем! Не посрами его! Не дай пожалеть, что сыном тебя назвал! Ног нет, рук нет - зубами вцепись, не отпускай! Верь: и похуже бывало! Сдашься - позор всем нам. Мне, Артёму, Славке. Женам нашим, что у смерти тебя отбили. Глянет на тебя старый Рёрех из-за Кромки - сплюнет и отвернется. Позор ему тебя, сдавшегося, видеть.
        - Так уж и сплюнет, - пробормотал Илья. - За Кромкой-то…
        - Много ты о Кромке знаешь, юнец? - одернул батюшка. - Слушай, что говорю!
        «А ведь знает, - подумал Илья. - Он же - ведун».
        Представилось вдруг, как смотрит на него дедка Рёрех, видит, как он, уткнувшись в стенку, лежмя лежит и себя жалеет… Ух и взгрел бы он Илью палкой за такое в старые времена…
        И тут вспомнилось: а ведь и батя в такой же беде был. Когда его, израненного, с Хортицы привезли. Шевельнуться не мог. Рёрех сказывал: другой бы умер, а батя - удержался. Считай, из-за Кромки его вытянули. Да разве вытянешь того, кто сам не тянется? Зубами, если больше нечем…
        Вот и Илья сцепил зубы и толкнулся костылями от крыльца…
        Так и грохнулся бы головой вниз, кабы батя не подхватил, не выправил. Ходунцы ударили в землю, заскрипели, но не сломались. Илья тоже заскрипел. Зубами. Потому что боль спину рванула - как в худшие времена. Илья еле крик сдержал, сжался весь… Ну, как не отпустит теперь?
        Отпустило.
        Батя тоже вздохнул облегченно: угадал, что полегчало.
        - Что ж ты так неосторожно, парень? На руки вес принимать надо, понял? И спину упражнять, чтоб сила вернулась. Тебе теперь много силы понадобится. В руках, в спине, в животе, чтоб ноги тебе заменить.
        - Я буду, батя, - пообещал Илья. - Буду упражнять. Научи как.
        - Да уж научу, - проворчал Сергей Иванович, стараясь не показать, как всё внутри ликует: вытащил парня из депрессии. А ведь и не сложно было. Такому только цель покажи - попрет, не остановишь.
        - Давай, не стой. Замерзнешь с непривычки.
        И то верно. Илья - в одной рубахе, а лето давно кончилось. В прежние времена Сергей Иванович не побеспокоился бы: закалка у гридней - на высшем уровне. Но нынче такой уверенности нет. Ослабел парнишка.
        Дважды повторять не пришлось. Илья толкнулся и запрыгал по двору. Неловко, но энергично.
        Ему уступали дорогу, но помочь не пытались. Кто-то здоровался, Илья отвечал не задумываясь.
        Духарев шел позади. Илья его не видел, но знал: тут. Если надо, поможет, поддержит. Если надо.
        Конюшня.
        Внутри - тоже суета. Запах такой знакомый, даже голова закружилась. И…
        - Голубь! - Илья прижался щекой. - Голубь…
        Как же он мог забыть о друге?
        - Он в порядке, - негромко произнес за спиной отец.
        Илья и сам видел, что жеребец здоров, силен и ухожен. Это Илья о нем забыл, а отец - нет. Он ничего не забывает, батя.
        На глаза навернулись слезы. Нет, он не сдастся. Не опозорит род свой. Никогда.
        «Бедный ты мой», - думал Сергей Духарев, глядя на сына, обнимающего коня, на котором ему никогда не скакать. Хотя…
        Почему - никогда? Можно же и тут что-то придумать. Такой же каркас вместо седла… Не можно - нужно!
        - Пойдем, Илья, - сказал он, кладя руку на согнутую спину Ильи. - Делом займемся. Хватит тебе дохлым червяком валяться. Пора снова стать сильным.
        Показать плотникам, что именно требуется, оказалось несложно. А вот придумать полный тренажерный комплекс - это да. Хотя для начала Сергей Иванович ограничился несколькими перекладинами для подтягивания-отжимания и подобием штанги - для жима лежа. Все упражнения Илья мог делать, не вставая с кровати. Еще - ремень, чтобы застегивать поперек бедер: качать пресс и спину. Пока довольно. Об остальном надо будет со Сладой посоветоваться: не повредить бы.
        Собрали всё к вечеру. Духарев самолично показал, как подтягиваться, качать пресс, как отжиматься на брусьях, закрепленных в углу. К брусьям Илью должны были приносить, но это - поначалу. Потом Илья должен был «подходить» к ним сам. С помощью ходунков, разумеется. Ответственным за лечебную физкультуру назначил Яроша. Если сам занят будет, подыщет толкового холопа.
        Отдельно Духарев потолковал с девкой, которая делала Илье массаж и помогала во всяких естественных надобностях. Особо наказал следить, чтоб не было потертостей и ссадин на парализованных частях тела. Впрочем, она бы и без указаний Сергея Ивановича обошлась. Слада проинструктировала ее подробнейшим образом и всей необходимой фармакологией снабдила.
        Глава 2
        Моров. Илья Годун, безногий воин
        Боль - это хорошо. Матушка сказала: «Заболит внизу - Богу свечку поставь, - это он ноги тебе возвращает».
        Болели не ноги. Ног по-прежнему не было - видимость одна. Болели плечи, спина, живот. Боль - радовала. «Боль - спутник воина, Годун!» Так Рёрех говорил. И лупил Илью беспощадно. Сейчас у Ильи болело так же, как в прежние времена. Правильно болело. Добрая боль. Она хороша. А раньше боль злая была. Хуже пытки.
        Боль - маковый отвар - забытье - боль - отвар…
        Потом просто боль - без спасительного забвенья. Так решила матушка Сладислава. «Нельзя. Привыкнешь - и мак сделает тебя слабым. Терпи!»
        Что-что, а терпеть Илья умел. Было бы ради чего.
        Теперь - было. Род не посрамить!
        Илья принял рушник из рук девки, обтер лицо. Вернув, поймал девкин взгляд: другой, не тот, что пять седьмиц назад, когда лежал Илья влежку, не в силах даже малую нужду сам справить. Другой взгляд. Так на него девки смотрели прежде, до роковой стрелы, обратившей княжьего гридня в калеку.
        Илья усмехнулся. Зря смотрит. Нет в нем ныне мужской силы.
        Но все равно приятно.
        Илья вдел руки в ременные петли, подтянулся раз-другой… Ноги по-прежнему висели, будто мертвый груз, но зато всё остальное вновь налилось силой. Настоящей, воинской. Теперь Илья может и лук натянуть, а то и на коня сесть…
        Нет, на коня не сможет. Всаднику ноги нужны не меньше, чем пешцу.
        Опять ворухнулось в сердце нехорошее… но Илья прогнал. Справился. Вверх! Еще раз - вверх! До хруста в суставах, до доброй боли в мышцах. А когда измученное тело перестает слушаться, надо заставлять его, принуждать. Через добрую боль, через вялость, усталость, слабость. Всё это Илья умел очень хорошо.
        Батя приезжал каждую седьмицу. Хвалил. Каждый раз придумывал что-то новое. Вот в прошлый раз доску приспособил, чтобы Илья мог по ней в ходунки съехать. Веревки по всей комнате протянул. Теперь Илья способен сам и до стола добраться, и в кресле устроиться. И в другое кресло, которое - по нужде. Кресла тоже батя привез: на скамье ныне Илье сидеть трудно.
        Старался батя.
        Илья тоже старался. С утра до ночи трудился. Вместо отдыха с Кулибой разговаривал. Полочанина Илье отец дал. Сказал так:
        - Сотник Кулиба наместником моим в Морове будет, пока что. Человек верный, и поучиться у него есть чему, и смерды наши у него не забалуют. Хоть пахари, хоть лесовики.
        Так что в моровском княжестве пока что Кулиба и заправлял.
        Но обо всем Илье рассказывал. Где кто живет, какие деревеньки по реке и в ближних лесах, кто какую дань платить может. Что построили, что построят, что еще строить будут. Батю Кулиба очень хвалил. За толковую щедрость. Вот, к примеру, постоялый двор при пристани построили - уже окупился. И мельница.
        Илья потом по памяти записывал. О Морове - словенским письмом. Об упражнениях своих - два раза: по-латыни и по-ромейски. Писать отец велел. Всё, что за день сделал. Что и сколько. Арабскими цифрами. И каждый день прибавлять понемногу.
        Сказал: сам увидишь, сын, как сила растет.
        Илья видел. Теперь он может по сто раз подтягиваться без передышки. А чтоб за предел сил выйти, приходится груз пудовый цеплять. С грузом тоже батя придумал. И все упражнения, что Илья сейчас делает, - тоже он. И толкаться, и подтягиваться, и тулово во все стороны гнуть, тянуть, трудить.
        Ну, довольно. Илья взялся за перекладину в последний раз, перехватился, завис над доской и медленно сполз прямо в ходунки. Расправил ремни, затянул пояс. Скоро Илья и без доски сможет. Тут главное - одной рукой тело вверх подтянуть, а другой - ноги в ременные петли заправить. У Ильи уже выходит раз-другой на одной руке подтянуться. Так что скоро он сам в ходунки влезать сможет. Илья кликнул девку - чуни меховые обуть. Добрался до стола, записал, что сделано. Девка тем временем покушать собрала. Творог с орехами, зелень, белки яичные. С белками - это батя велел. Они с матушкой на каждый день все трапезы определили. Илья съедал, что велено. И сверх того. Живот требовал.
        - Раздеться помоги! - скомандовал Илья девке.
        Оставшись в одних лишь исподних портах, Илья двинул во двор. Подцепил крюком, приделанным к костылю, входную дверь, выбрался на крыльцо. Примерившись, толкнулся посильнее и махнул вниз, минуя лестницу. На землю упал не ходунками, а на костыли. Спружинил лихо, будто на ноги пришел. Прав батя, сказавши: руки у Ильи должны быть вместо ног. Должны и будут.
        - Княжич!
        Ярош. Староста моровский. А еще - военный вождь смердов здешних. Илья Яроша побил в священной роще. Теперь Ярош ему служит.
        Спросил, как обычно:
        - Не застудишься, княжич?
        - Ништо! Поливай!
        Могла бы и девка-холопка, да она из ведра поливать будет, а Ярош - могуч. Ему кадушка пятиведерная - не тяжесть.
        Ледяная вода обожгла разгоряченное тело.
        - Еще!
        Хорошо. Батя сам так обливается ежеутренне и сыновей приучил. Еще одна из прежних привычек вернулась. Любо!
        Илья огляделся. На подворье жизнь кипела вовсю. Артель присланных батькой из Киева мастеров вешала на железные петли новые ворота. Ворота - тоже из Киева. Настоящие, против осады.
        «Будет в Морове не сельцо, а острог, - сказал Илье батя. - И быть тебе здесь - воеводой».
        Илья бате не поверил тогда. Воевода - без ног. Смеху-то!
        Может, зря не поверил?
        Девка подскочила, принялась воду обтирать. Ей-то и в платье шерстяном, в меховой безрукавке зябко, а он - голый да мокрый. Застудится - ей перед княгиней Сладиславой ответ держать.
        - Кулиба здесь? - спросил Илья.
        - Нет его, - доложил Ярош. - Со вчерашнего. Как уехал, так и не возвращался.
        Ярош Кулибу не то чтобы не любил - ревновал к нему. Считал, что он сам должен здесь распоряжаться. Не спорил, но… Не одобрял. Кулиба видел недовольство, но в голову не брал. Кулиба - гридень, да не просто гридень - сотню водил. А Ярош, хоть и бывший вождь военный радимичский, а всё равно смерд. Хоть телом велик и силой изряден, а Кулибе - не соперник.
        Илье вспомнилось, как сам он когда-то сошелся с Ярошем в священной роще.
        Тогда Илью радимичи врасплох застали. Может, в священной роще дело было, а может, и ведун радимичский Сновид постарался. Драться с радимичами в открытую Илья не рискнул. Не за себя испугался - за коня своего, Голубя. Вдруг побьют его лесовики стрелами, когда за хозяина вступится? И вспомнилось ему тогда вдруг, но к месту, как решают споры лесовики. Брат Артём рассказывал, как они, еще при Святославе Игоревиче, примучили[1 - Примучивать (устар.) - подчинять себе, покорять.] вятичей. По старинному языческому праву. По праву этому если спорили меж собой племена, то чтоб крови зряшней не лить, выставляли безоружных борцов-силачей. Кто победит - того и земля будет.
        Вот и бросил Илья радимичам вызов по старинному обычаю. И главный меж ними, Сновид-ведун, вызов принял. И выставил против Ильи Яроша.
        - Задавлю! - с ходу пообещал лесовик Илье.
        Могуч Ярош. Телом велик. Едва не с батю, князь-воеводу Серегея, ростом. Но батя - варяг. И сила его - воинская, великая. Глянешь на него - и видишь всю славу его. Будто корзно[2 - Корзно (стар.) - богатый плащ, как правило, княжий.] распахнул за князь-воеводой. Корзно, из перуновых молний сотканное. А Ярош - кто? Охотник-смерд. Ликом космат, силой изряден. Однако быстр оказался - на удивление. Илья против него - как соболь против росомахи. Но это - размером. А по сути Илья - воин. А воина сама земля ввысь подымает.
        - Ты, - сказал Илья косматому лесовику, - задавить меня хотел. А сам в землю врос, аки дуб. Ждешь, когда желуди народятся?
        - Счас ты у меня по-другому запищишь! - пообещал космач.
        У лесовиков-радимичей как: вождь - он не правит. Правят старейшины да волохи. Вождь - воюет. Ярош оказался хорош. Для смерда. Не зря его вождем выбрали.
        Могуч Ярош, быстр, опасен…
        Но подлинного воинского обучения не прошел. А Илью варяги учили. И нурманы. И хузары. Рука у Яроша много сильней, чем у Ильи была, а побил всё равно Илья. Ему сызмала с теми бороться приходилось, кто вдвое крупней. Нос Ярошу разбил, ногу попортил, а потом и вовсе завалил наземь. Мог бы и убить - пяткой кадык расплющить, но пожалел.
        - Моя сила взяла, - сказал Илья побежденному и убрал ногу с Ярошева горла.
        Великан поднялся. Глянул свирепо, сверху вниз…
        «Может, зря я ему кадык не разбил? - забеспокоился тогда Илья. - Вдруг тут до смерти положено биться?»
        И на всякий случай приготовился увернуться, если лесовик попытается его схватить…
        Не попытался. Прокосолапил к ведуну своему, Сновиду, который Яроша на бой благословил…
        И остался Илья в священной роще один.
        Ушли радимичи. Однако право на землю моровскую теперь было - Ильи. Вернее, отцово, потому что он, как и Ярош, был не старшим в роду, а выставленным бойцом. Ну да будь на месте Ильи батя, исход поединка не изменился бы. Пусть батя сед и изранен, а быть бы Ярошу биту. Батя небось и возиться не стал бы. Опрокинул одним ударом. Могуч потому что. А Илья что? Илья из трех сыновей князь-воеводы слабейшим был. И есть. И таким останется…
        Илья нахмурился, гоня смурные мысли.
        Что было, то и осталось. Ярош закон блюдет и служит победителю честно. Кулиба при княжиче моровском - вместо воеводы. А Ярош - староста. И это под его приглядом Моров нынче вырастает из обычного селища в крепкий городок с надежной крепостью и своей церковью на высоком холме. Строят, ясное дело, не здешние смерды, а присланные батей умельцы, но и у Яроша задача важная: дать зодчим всё, что может дать радимичская земля. И Ярош с этой задачей справляется. И смерды моровские - тоже под ним. И всё, что в Морове происходит, тоже Ярош ведает. И Илье верен, хотя нынче Илье Яроша нипочем не победить. Без ног-то.
        - Ярош, гости на дворе постоялом есть?
        - Есть, - кивнул здоровяк-радимич. - Торговые. Немцы. По-нашему не говорят, толмач при них. Поедешь, глянешь, княжич?
        - Поеду. Оденусь только.
        Ехал Илья в особом возке. Его Илья сам придумал: с ручками удобными, чтоб с ходунков внутрь залезать. Подушку подложишь - и вообще сидеть хорошо. Илья мог бы сам и с лошадью справиться, но княжичу - негоже. Для этого холоп есть.
        От острога до пристани - четыреста шагов. В прежние времена Илья добежал бы вмиг, не запыхавшись. Сейчас не ноги упражнял - руки. Пока ехали, гнул через спину древко простого охотничьего лука.
        Десна - река важная. Судоходная. Потому и пристань в Морове красивая, удобная. Дерево на четырех новых причалах светлое еще - недавно ставлена пристань. А причалы - хороши. Высокие, широкие. С надежными столбами для крепления концов. У таких даже большим морским кораблям и встать удобно, и грузиться-разгружаться - милое дело. Люди для этого дела в Морове имеются. Примут, подтянут, мешки с шерстью подложат, чтоб борт к причалу мягко встал. Надо - примут груз и на склад унесут, под сторожу, чтоб гости торговые о сохранности не беспокоились и отдыхали в свое удовольствие. Надо - ремонт произведут. Хоть здесь, у причала, хоть на сухом берегу. И древесина добрая, сухая есть, и ткани для парусов.
        Всё это батя придумал и денег вложил немало. Но выгода уже видна. Даже Илье. За всякую работу торговые гости платят, не скупясь. Медью - грузчикам, серебром - за ремонт. А уж за яство-питье на дворе постоялом - и вовсе щедро. Купцы повеселиться любят. Жизнь у них такая. Не всякий домой возвращается, но если уж возвращается, то непременно с великой прибылью. Вот и думает купец: если уж жив остался да при деньгах, так живи весело.
        Они и жили. Пили, ели, песни пели. С девками вдоволь валялись, но и умных бесед не чурались. И беседы умные Илья любил. Ему, привязанному ныне к Морову, очень интересно было, что в большом мире происходит.
        Гости ныне в Моров пришли не из бедных.
        У пристани - насады большие, числом пять. И два корабля-кнорра нурманской работы. Надо думать, на них гости торговые и пришли.
        Постоялый двор над пристанью - хорош. Просторный, в два этажа, с тыном высоким. За тыном - склады, конюшня. Захочет, к примеру, какой-нибудь купец верхом прогуляться - пожалуйста. А пожелает дальше не водой, а сушей идти - тоже легко. И лошадки есть, и возы.
        Лошади у отца тоже свои. И для рабочих нужд, и для воинских. А хочешь - никуда не ходи. Здесь товар отдай за справедливую цену. Или купи, что нравится.
        Мыто князь Моровский брать права не имеет. Так князь киевский Владимир решил. А поторговать - почему нет? И торгуют. Беспошлинно. И ночуют-отдыхают. Всяко дешевле, чем в стольном Киеве, а кормят лучше. Вино-пиво-меды, кому что нравится, - в избытке. И девки, чтоб постель греть, тоже имеются.
        Площадью постоялый двор - побольше крепости-острога, в котором Илья живет и дружина обитает, когда не в походе. Но в острог батя чужих пускать не велел.
        Сказал: если гости переночевать захотят, будет где. А в острог чужим - нечего.
        Тоже верно. Иной раз под здешней крышей до двухсот человек собирается. Однако сегодня - поменьше. Илья прикинул: десятка по два-три - с кнорров, а с трех насадов - дюжины полторы. До сотни не наберется.
        Илья выбрался из возка, велел холопу ждать и запрыгал на ходунках к крыльцу, еще снаружи пытаясь понять: на каком языке внутри орут? А орали громко. Как обычно.
        Снаружи не угадал, только внутри. Гости оказались данами. Это значило, что толмач Илье не нужен.
        В свои годы Илья уже много где успел побывать. На многих землях словенских, что Киеву данью кланяются. В Тмуторокани и окрест ее, когда жил у родичей-хузар. На море варяжском у князя белозерского. Там, кстати, и научился по-нурмански болтать. Еще в Великом Булгаре Илья побывал. Едва в беду там не угодил, но Бог миловал. И на Червенской земле был, которую Владимир у лехитов отбил. Даже у ромеев пожил немного. Правда, не в столице их заморской, а в Херсонском номе. Кабы не обезножил - так, может, и в Шемаху с братом Богуславом поехал бы. Или еще куда.
        Теперь Илье из Морова в большой мир хода нет. Но если большой мир сам приходит к тебе, глупо упускать такую возможность.
        Когда Илья на ходунках появился в трапезной, внимание на него обратили не сразу. За столами - без четверти сотня народу, и у каждого внутри - по четверть ведра хмельного, музыканты наяривают, пара скоморохов кувыркается - народ веселит. Шумно. Весело.
        Старшие купцы, двое, сидели отдельно от остальных, за своим столом, поближе в выходу, где воздух посвежее. Они и увидали Илью первыми. Уставились: мол, что еще за чудище такое восьминогое? Точно не побирушка. Одет богато.
        Толмач подсуетился, шепнул: гридень это, в бою покалеченный. Да не просто гридень, а сын самого князь-воеводы Серегея. Услыхав сие, два старших дана тут же поднялись Илье навстречу и с подобающими уважительными словами предложили разделить с ними трапезу. Смешно, конечно - приглашать за стол хозяина стола, но Илья чиниться не стал, пристроился на торце, где скамьи не было. Ему тотчас принесли доску специальную и миску, в которую один из данов, собственноручно, положил и мясца, и хлеба белого. Пива тоже налил. Засим даны немедля подняли тост за князь-воеводу Серегея.
        Илья с удовольствием окунулся в общее веселье. Даны пировать любят, и на пиру с ними интересно. Они и песни петь мастаки, и сказы сказывать, а уж если сами воины или гости торговые (у данов, как и прочих северян, это, считай, одно и то же), то есть - люди бывалые, то слушать их можно до-олго…
        А нынешним гостям рассказать было что. Причем не о земле датской, а о делах почти своих. Новгородских.
        Потому что пришли купцы датские в Новгород как раз в ту пору, когда явились туда же посланцы Владимировы: стрый[3 - Дядя по матери.] его Добрыня и воевода верный Путята. Да не одни явились посланцы, а с гридью. Не за данью, хотя дань тоже взяли, а с делом государственным: обращать Господин Великий Новгород в веру Христову.
        Глава 3
        Великий Новгород. «В Волхов христиан!»
        Новгород шумел.
        Дело обычное. Новгородское вече часто шумит. Пошумят, подерутся да и разойдутся по своим концам.
        Но не сегодня. Давненько у них не было такого единения. С тех пор как решили поддержать князя Владимира Святославовича против полоцкого Роговолта, а после - против Киева.
        «За старых богов!» - кричало тогда вече в изумительном единении с Владимиром и дядей его Добрыней.
        А теперь что ж получается? Слух прошел: возвращается в Новгород Добрыня и ведет с собой гридь киевскую. И для чего? Чтоб старых богов порушить и поставить вместо них Христа Распятого, коему в Киеве нынче кланяются!
        Не бывать тому!
        - Пусть они у себя в Киеве хоть псу шелудивому жертвы кладут! А нас не тронь! - орал, надрывая глотку, тысяцкий новгородский Угоняй. - Лучше нам помереть, нежели богов наших дать на поругание!
        - Не бывать тому! - ревело вече. - Добрыню в город не пущать! Бить киевских!
        - Разметать капища христианские! - возвышал голос над людской толпой главный из жрецов сварожьих Богомил Соловей. - Пожечь все!
        - Пожечь! - рычало вече. - Р-разметать!!!
        - Детинец княжий взять! - завопил Угоняй. - Порушить всё! Не быть у нас князю, что против богов наших родовых, исконных, от пращуров! Бить и жечь!
        - Бить!!! Жечь!!! - ревело вече.
        - Дом Добрынин знаешь где? - Угоняй наклонился к племянникову уху, повышая голос, чтоб перебить рёв веча. - Бери верных людей да беги туда! Пока мы тут глотки рвём, вычисти дом Добрыни!
        - А ну как узнает Добрыня, что мы его обнесли? - крикнул в ответ племянник. - Беда будет!
        - Не узнает! - махнул рукой Угоняй. - Людь новгородская сначала Детинец громить пойдет, а потом и на дом воеводы непременно набежит. Вот на нее убыток и спишется!
        - Бить!!! Убивать!!! - гремело вече.
        - Ты, главное, вот что, - наставлял племянника Угоняй. - Главное - чтоб видаков не осталось! Понял? Ну так беги, не теряй времени, не то опередит кто!

* * *
        - …Пограбили тебя. - Холоп глаз на Добрыню не поднимал, глядел на острые кончики воеводиных верховых сапог - в лицо смотреть было страшно. - Весь дом разнесли, челядь побили…
        - Жена моя, дочь, племянники? - Голос воеводы скрипит, будто жернов ворочается.
        - Тож… - пробормотал холоп. - Всех. До смерти.
        - А вы где были?
        - Много их пришло, - еле слышно проговорил холоп. - За сотню. И не смерды - вои. Наймиты. Через забор перелезли и как пошли бить-рубить.
        - А ты почему жив? - Голос Добрыни - будто сталь холодная в мясо входит.
        - Мне женка твоя велела за подмогой бежать. В Детинец.
        - Побежал?
        - Побежал.
        - Ну?
        - Так на Детинец тож насели. Людь новгородская. Тыщи. Всё запружили кругом. Я - обратно, а там уже всё. Побили всех.
        - Сам видел?
        Холоп кивнул.
        - Казни меня, господин! Всех побили, всех! - повалился Добрыне в ноги и зарыдал.
        Воевода пихнул его ногой.
        - Встань! - рявкнул он. Ухватил холопа за ворот, поднял одной рукой. - Что мне проку с тебя, мертвого? Говори: узнал кого из разбойников?
        - Узнал… - пробормотал холоп, давясь слезами. - Тысяцкого Угоняя племяш…
        - Порвать! - прорычал воевода киевский Путята. - На колы всех! Живые мертвым обзавидуются!
        - Помолчи! - неуважительно оборвал старший воевода младшего. - Скажи мне, раб, когда ты убегал, Детинец пал или стоял еще?
        - Стоял, господин.
        Добрыня разжал пальцы, и холоп кулем повалился к его ногам.
        - Увести, накормить, не обижать, - бросил Добрыня гриди.
        Отроки подхватили беглеца и уволокли.
        - Не казнишь его, батько? - спросил Путята.
        - Награжу, - сухо произнес Добрыня. - Сумел спастись и весть донести не побоялся. Казнить будем тех, кто кровных моих побил и на княжье покусился.
        Весть о смерти жены и остальных не особо огорчила. Жена - здешняя, новгородская, взятая, чтоб с купечеством новгородским породниться, еще когда Владимир в Новгороде княжил. Ее не жаль. Добра - тоже. Мелочь. Но спускать нельзя, и Добрыня не спустит.
        - Так я поднимаю гридь? - полуутвердительно спросил Путята.
        - Нет!
        - Но почему? - искренне удивился воевода.
        - С нами - тысяча воев киевских, - напомнил Добрыня. - Да ростовских - полтысячи. Этого довольно, чтобы привести к Христу покорный город. Новгород же не таков. Они драться будут.
        - Ну так пошлем за подмогой! - воскликнул Путята. - В Полоцк пошлем! В Смоленск! Да хоть в Киев! Поучим смердов покорности!
        Дядя великого князя Киевского глянул на Путяту. Долгим таким взглядом. Как бы даже с сожалением. Преданный человек, но иногда… такой дурень.
        - Что, батько? - не выдержал, смутился воевода. Никого он не ставил над собой: только двоих - князя Владимира и Добрыню. Причем Добрыню - выше. Это Добрыня привел его, смоленского сотника из полян, к племяннику, сказавши: «Возьми его, не пожалеешь!»
        И Владимир взял. По слову Добрыни. Сам бы - вряд ли. Потому что в те времена кланялись они разным богам: Владимир - варяжскому Перуну, а Путята - Сварогу полянскому. И сколько б ни говорил Владимир о «старых богах», но видел тогда Владимир Перуна старшим над всеми богами, а варягов - старшими над всеми языками: полянами, древлянами, сиверянами, уличами и прочими.
        Добрыня - тот сам полянин. Ему Путята верил как себе. Дальше больше, чем себе, потому что знал Путята, что его собственная храбрость да пылкость часто впереди ума бегут, а Добрыня - мудр. Иной раз был Путята пред Добрыней - как отрок дерзкий, несмышленый. Стыдно. Но терпел. Вместо отца держал Добрыню.
        - А то! - проворчал князев стрый. - Войну затевать с Новгородом - дело неумное. Кабы хотел я их побить, не тебя, а ярлов - Сигурда и Дагмара - взял. Этим резать - весело, и обида новгородская не на нас, а на нурманов легла бы. А уж на нурманов им обижаться - привычно. Однако верно сказал князь-воевода Серегей: побьем смердов - кто дань платить станет? Зачем резать овцу, которую можно стричь? Не в том хитрость, Путята, чтоб побить смердов, а в том, чтобы в овин загнать.
        - Они твою родню убили, а ты будешь с ними договариваться? - изумился Путята.
        - Жену с дочкой жаль, - согласился Добрыня. - Но убивали их не все новгородцы разом, и потому казнить всех ни к чему. А виновных мы знаем и накажем. Но не это главное, Путята. Не за этим мы приехали, ты не забыл?
        Воевода согласно кивнул. Обратить Новгород к вере великого князя - вот их цель.
        Детинец удержался. Главным образом потому, что, обломав первые зубы о его стену, толпа бросилась грабить дома христиан. Это было куда веселей, чем лезть на стену под стрелами немногочисленной, но умелой княжьей дружины.
        Разграбили многих. Пожгли церкви, в том числе и самую большую - Преображения Господня. Да, весело было…
        До той поры, пока не прошел слух, что Добрыня уже здесь. Вышел на правый берег Волхова, и уже на Торгу его воины числом до пяти тысяч копий. Молва склонна преувеличивать. Вот уже по мосту Добрыня идет. Сейчас перейдет Волхов - и изойдет кровью Новгород.
        Слухи, однако, опять наврали. Дружина Добрыни еще только подходила к мосту через Волхов, когда оружное новгородское ополчение уже встало поперек в готовности. Даже боевые машины подкатили: самострелы большие, снятые со стен. Будто не Добрыня по ту сторону Волхова встал, а какой-нибудь вражий конунг нурманский.
        Вышли Добрыня и епископ Иоаким с новгородцами говорить, а те вместо разговора - камнем из самострела.
        Промахнулись. Однако ясно дали понять: переговоров не будет. С версту слышно, как на левом берегу орали: «Не дадим отчих богов порушить! В реку христиан и киевлян!»
        - Вот и поговорили, - произнес Путята, с тревогой глядя на перекрытый мост. - Что теперь, батько? Силой брать будем?
        - Придется, - мрачно проговорил Добрыня.
        До последнего надеялся новгородцев вразумить. Все же знали его здесь. И не один год, и не десять. До сей поры умел Добрыня с новгородским норовом управляться.
        - На мост - нельзя, не пустят, - заметил Путята. - Не зря они самострелы приволокли и камней такую кучу, что отсюда видать. - Сунемся - так врежут! Мало не покажется!
        - Бог нам в помощь! - заявил епископ Иоаким. - С Ним - победим!
        Был Иоаким хоть и ромеем, но херсонским, потому по-словенски говорил свободно.
        - Так, может, пойдешь, владыка, да и вразумишь язычников? С Божьей-то помощью? - язвительно бросил Путята.
        Воевода хоть и принял Христа, но настоящей веры в нем не было. Говорили о нем: и старых богов не забывает. Потому и взял его с собой Добрыня - новгородских кумиров низвергать. После Новгорода не будет у Путяты другой дороги, кроме Христовой.
        - И пойду! - воскликнул епископ.
        Он и впрямь вознамерился в одиночку новгородцев вразумлять, но Добрыня не пустил:
        - Тебя убьют, владыко, и что дальше?
        - Я смерти за Веру Истинную не боюсь! - воскликнул епископ.
        - Я в этом не сомневаюсь, - сказал Добрыня. - Да только сейчас в тебе гордыня говорит, а не вера.
        - Это почему же? - выпятил бороду пастырь.
        - А потому, что мнится тебе мучеником за Христа помереть! И помрешь. А кто тогда Новгород крестить будет? Нет уж! Успеешь в Царство Божие попасть. Сначала земной долг свой исполни!
        - Так не хотят они креститься! - воскликнул епископ.
        - Сегодня не хотят, завтра умолять станут, чтоб ты их в Истинную Веру обратил, - заявил Добрыня. - Это ж новгородцы. Знаю я их. Побуянят и образумятся.
        - Ой ли? - усомнился Иоаким.
        - А ты не ойкай, владыко! - строго сказал Добрыня. - Сказал, образумятся, значит, так тому и быть. А для ускорения сего мы с воеводой Путятой вразумим их немного.
        - Это как же?
        - А тебе, владыко, сие знать ни к чему, - отрезал Добрыня. - Иди да помолись Господу за души наши, а с делами воинскими мы и сами управимся.
        - Придумал что, батько? - с надеждой спросил Путята, когда епископ ушел.
        - Да тут и думать нечего, - махнул рукой Добрыня. - Как стемнеет, возьмешь лодки, переправишься с ростовцами на ту сторону, войдешь в город, возьмешь Угоняя и прочих крикунов и сюда переправишь. А если не угомонятся новгородцы, укроешься в Детинце. И тогда пусть хоть десять тысяч против тебя исполчат - без толку. Однако надеюсь: до того не дойдет. Одумаются. Сделаешь?
        - Попробую, - не слишком уверенно произнес Путята. Он был храбр, но соваться на левый берег с одной лишь полутысячей да еще не киевлян проверенных, а ростовцев, казалось ему затеей сомнительной и опасной. - А почему - с ростовцами?
        - А чтоб вас за своих приняли, - пояснил Добрыня. - Наших-то, киевских, сразу опознают, а ростовские от новгородцев отличаются мало. Что с лица, что по оружию.
        Так и сделали. Но вышло не так гладко, как думал Добрыня.
        Но о том, что было дальше, Илья услышал уже не от данов, которые все время новгородских художеств[4 - В те времена слово «художества» к рисованию отношения не имело, а происходило исключительно от слова «худо».] на своем подворье просидели, а после слухи собрали, а от того, кто сам всё видел, и не только видел, но и дело делал. От Улада, сына Драя-полочанина. Улад сначала под братом Богуславом в гриднях ходил. Потом великий князь Драя тысяцким в Ростов отправил, и Богуслав Улада тоже в Ростов отпустил. Сотником. С Ильей Улад был не то что знаком - больше. Горсть соли вместе съели, сражались бок о бок и едва не погибли на вятицком капище. А Кулиба Уладу и вовсе родичем приходился. Так что не удивительно, что Улад, будучи в Киеве, в Моров заехал. Не один, впрочем, а с батюшкой Серегеем, который привез Илье подарок. Да такой, о котором калеке только мечтать!
        Глава 4
        Моров. Роскошный подарок
        - Вижу, вижу, что даром времени не терял, - пробасил князь-воевода, одобрительно глядя на сына. - Аж в плечах раздался!
        - Старается, - похвалил подопечного Кулиба. - От зари до зари трудится. Давеча вон деревяху боковую сломал, так мы новую приладили. Потолще.
        - Ты, бать, глянь, как я могу! - гордо воскликнул Илья. Ухватился за держалку, подтянулся чуток одной рукой, а другой заправил непослушные ноги в кожаную люльку ходунцов. - И вот так могу! - В три прыжка-толчка достиг печи, развернулся проворно, на одном костыле, - и обратно. - И на улице от тебя не отстану, если шагом пойдешь! Показать?
        - А покажи! - усмехнулся Сергей Иванович, глядя на сына с ласковой улыбкой.
        Три месяца назад он соорудил Илье тренажерный комплекс, такой, чтоб Илье было удобно грузить все мышцы. Все, которые работали. Он не особо надеялся на результат. Считал, что главное - дать парню цель, чтоб от горя не зачах. Но добиваться цели Илюшка умел как никто. Парень до увечья на мускулатуру не жаловался. Естественно. Уже в тринадцать мог с любым гриднем из Духаревской дружины потягаться. Не факт, что победил бы, но попотеть заставил. Теперь же, всего лишь после трех месяцев тренировок, та-акие мыщцы нарастил! Не меньше чем у старшего брата Богуслава. А Богуславу - за тридцать, он в самой, что называется, мужской поре. Вон недавно шкуру коровью на спор голыми руками разорвал. Спознался у азиатов с каким-то мастером то ли ушу, то ли кун-фу, и тот его обучил всяким захватам-вывертам. Зачем это воину такого уровня, как Богуслав, Сергей Иванович не понял. А когда спросил у сына, тот ответил, что в чужих землях не везде с оружием пускают. В иных местах даже нож отберут на всякий случай. Духарев с резоном согласился.
        Илья открыл дверь костылем, пропустил Сергея Ивановича вперед, подождал, пока тот сойдет с крыльца, а потом спрыгнул сам… И остановился.
        - Это что, батя?
        У крыльца стояла небольшая кобылка. Но дело было не в кобылке, а в том, что у нее на спине.
        - Познакомься, сын, - сказал Сергей Иванович. - Ее зовут Шуша. Ты не гляди, что на вид неказиста. Для начала тебе - в самый раз. Наловчишься - тогда и до Голубя дело дойдет. Само собой, тебе его переучивать придется, но ты справишься! - Улыбка вновь приподняла седые усы князь-воеводы. - Дай-ка я тебе помогу…
        Князь-воевода взял сына под мышки и водрузил на спину кобылки.
        - Вот эти ремни вот так затягиваешь, - показал он. - И всё. Такое у тебя теперь седло, сынок. Не седло, а трон княжеский. И захочешь упасть - не получится. Направлять лошадку придется руками и поводьями, но ее уже приучили немного, так что тебе будет легче. Пошел! - И хлопнул кобылку по крупу.
        Илья качнулся с непривычки (ног-то нет), уперся рукой в седло… А батя был прав: упасть в такой «сбруе» было невозможно. Кобылка с рыси перешла на шаг, покосилась на всадника: может - в стойло?
        - Ах ты лентяйка, - ласково проговорил Илья.
        Повинуясь поводу и легкому касанию плети, кобылка вновь перешла на мелкую тряскую рысь.
        «Как бы ей спину не сбить…» - озабоченно подумал Илья.
        Утоптанная, тронутая инеем земля подворья убегала назад. Илья поддернул повод, разворачивая кобылку в сторону открытых ворот… Но остановился. Другая мысль пришла ему в голову.
        Подъехав шагом к Сергею Ивановичу, Илья попросил:
        - Бать, лук мне дай. И стрелу.
        - Дай ему, что просит, - велел князь-воевода дружинному отроку.
        Тот вынул оружие из налуча, хотел накинуть тетиву, но Илья не дал:
        - Я сам!
        Надеть тетиву на лук - дело непростое. Боевой лук для степной охоты - сильный. Обычно так делают: упирают нижний рог в землю и, оборотив через ногу, гнут-тянут спиной изо всех сил, чтоб набросить тетиву на верхний рог. Еще год назад Илье едва хватало веса, чтоб это сделать. Сейчас, без ног, это казалось и вовсе непосильной задачей. Но Илья уже придумал, как поступить. Нацепил петлю на большой палец десницы, упер один рог в седло, взялся двумя руками, перехватился левой поближе к верхнему рогу, повис всей тяжестью. Лук едва не выскользнул, но Илья удержал, и сам удержался на изогнувшемся луке, накинул правой петлю и, вновь перехватившись, мягко опустился в седло. Есть!
        - Ловко! - похвалил кто-то из отцовой гриди.
        - Стрелы! - крикнул Илья, и тот же отрок сунул ему в правую руку три легкие охотничьи стрелы.
        - Возьми, сын! - Батя протягивал Илье синдское колечко из слоновой кости. Его, Ильи, колечко! Сохранил, значит. Верил, что пригодится.
        У Ильи едва слезы из глаз не брызнули. Но сдержался. Поблагодарил кивком, чтоб голос не дрогнул, надел кольцо на большой палец десницы, зацепил тетиву с уже наложенной стрелкой, огляделся, выискивая мишень. Тело дернулось, но привстать на стременах, понятно, не получилось. Ног нет, нечем упираться. Ну да это не беда. Старый Рёрех учил его бить по-всякому. И стоя на бревне, и сидя, и лежа, и в прыжке, и даже свесившись с ветки вниз головой. Эх!
        Илья засмеялся счастливо, откинулся и метнул все три стрелы, одну за другой, в кружившегося над подворьем коршуна. Все три попали, хотя две были лишними - коршун был сбит первой же, остальные прошили уже падавшую птицу.
        Прав, прав батя! Воин - это не ноги. Воин - это в крови. А еще воин сам мстит своим врагам. И он отомстит. За себя и за Фроди. Имя врага ему известно. Соловей.
        Кстати, а не тот ли это Соловей новгородский, о котором говорили даны?
        Глава 5
        Великий Новгород. Огненное крещение
        Оказалось - нет, не тот. Того Соловьем не за певучие стрелы прозвали, а за речи сладкоголосые.
        - Это новгородский сварг главный, - пояснил Улад. - Начнет, бывало, говорить - заслушаешься. За то его Соловьем и зовут. То есть - звали.
        - Убили вы его? - спросил Илья.
        - Бревном задавило. Как вечевики на Детинец всей толпой полезли, так эти, сварги, впереди были. Орали, мол, любит их Сварог и от смерти оборонит. А он их себе забрал. Верно, и впрямь приглянулись…

* * *
        Возглавляемые Путятой ростовцы высадились на левом берегу уже затемно. Проникнуть в город труда не составило, хоть и народу неспящего было, считай, как днем. Веселились новгородцы. Костры жгли, ели-пили в охотку. Кто - с добычи. Кто - с того угощения, что старшина выставила. Иные продолжали грабить дома христиан. Из тех, кто отбиться не смог. А под шумок - не только христиан. Никто разбою не мешал: сторожа городские, из боярских да ремесленных, обороняли только своих, а княжьи из Детинца носа не казали. К ним больше не лезли. Пока не лезли. До времени. Потрошили тех, кто попроще.
        Пиво, да меды, да калачи на улицах раздавали за так. Ростовцы тоже… подкрепились немного. Их за своих приняли. Прав оказался Добрыня.
        Не войском, а толпой шли по городу. Прямиком к подворью тысяцкого Угоняя.
        На подворье Угоняя праздника не было. Но и не спали. Дворня суетилась вовсю. Как муравьи в большом муравейнике. Еще бы. До сих пор с десяток телег неразобранными стояли. Неплохо подогрелся тысяцкий на справедливом бунте. Больше всего взяли в доме Добрыни, но и серебряная утварь из церкви христианской тоже к месту пришлась. Жаль, недодавили Детинец, но завтра - непременно…
        Сложить христианское серебро в сундучок Угоняй не успел. Шум снаружи усилился, да как-то не так, неправильно.
        Тысяцкий хотел выйти, глянуть, что там за беспокойство… Не успел. Беда пришла сама. В облике наймита-свея со стрелой в боку. Свей только и успел, что дверь растворить, - и повалился на пол, пятная кровью шемаханский ковер.
        А за свеем вошли трое. Угоняй схватился было за нож, но убрал руку. Узнал.
        - Не ждал, злодей? - оскалился Путята. - Берите его, гридь. Да поосторожнее. Добрыне не понравится, если этакий товар ему попорченным поднесут.
        Тут Угоняй снова схватился за нож, но зарезаться не успел. Перехватили, спутали, как овцу для заклания, пихнули в рот рушник, стряхнув на пол серебряные вещицы, и поволокли Угоняя наружу.
        А снаружи воев чужих - больше, чем дворни. И вся ближняя родня Угоняя повязана гуртом.
        - На телеги их, - скомандовал киевский воевода. - Прикройте чем-нибудь и пошевеливайтесь! Дел у нас еще - выше теремной крыши.
        - Пятерых тогда взяли, - рассказывал Улад. - Лучших людей новгородских, кто громче всех против Христа орал. Прямо в домах и взяли. Повязали и переправили на правый берег, к Добрыне. А тот сразу допрос учинил. И к утру всех, кто его дом грабил или церкви рушил, казнил без пощады. Остальных оставил до времени, потому что новгородцы, узнав поутру, что с их боярами сотворили, разгневались сильно и несметной силой пришли Детинец брать. Ну а мы их там и встретили как положено.
        Толпа у Детинца собралась несметная. Никак не меньше шести тысяч. Вдесятеро больше, чем защитников внутри. Кабы не Добрыня со своими, не устоял бы Детинец. А так - хорошо получилось. Пока вся оружная людь Новгорода под Детинцом копилась, Добрыня с остальными киевскими воями реку переплыл и дома у реки поджег, прикинув так, чтоб огонь мимо Детинца пошел.
        - Тут уж новгородцам стало не до бунта, - рассказывал Улад. - Пожар не остановить - город дотла выгорит.
        Илья их понимал. Новгород - весь деревянный. Даже дорожки для ходьбы на улицах деревом выстланы. Займется - вспыхнет как трут.
        На площади перед Детинцом вмиг опустело. Только мертвые да раненые, кто встать не мог, остались.
        А тут и Добрыня пожаловал. С гридью. И с пленными. С которыми уже и ряд уложил: от старых ложных богов отречься ради Христа. А он за то не будет город зорить[5 - Зорить - разорять дотла, опустошать, предавать огню и мечу. (Прим. ред.)] и новгородцев бить. Ряд же лучшие люди новгородские еще до переправы подписали. Поглядели на Угоняя с племянником, на колы посаженных, - и подписали.
        - Крестили всех по обычаю - в реке, - рассказывал Улад. - Мужей - выше моста, жен - ниже. А потом повели глядеть, как идолов рубить будут. Ох и кричали они, ох и плакали! А Добрыня им: «Какую пользу вы от богов сих чаете, ежели они сами себя оборонить не могут?» И тут наш Перун себя показал: упасть упал, да так, что троих отроков Путятиных придавил. А Перун тот не из дерева был, а из дикого камня вытесан. Так что одного - сразу насмерть, а двоих покалечило сильно. А говорили же Путяте: дай нам, варягам, с Молниеруким обойтись. Мы б его с вежеством уложили. А вы, поляне, со своими управляйтесь. - Улад хмыкнул. - Так Добрыня в ответ: нет более ни полян, ни варягов. Есть княжья русь да Единый Бог Иисус Христос. Ну коли так, то и удивляться нечего, что последнюю жертву Молниерукий сам взял. Разбить его полянские так и не сумели, и когда вниз, к реке волокли, Молниерукий оружье каменное отбросил, да так, что оно великий мост проломило и в воду кануло.
        - Знаменье, - пробормотал Кулиба. - Не быть, значит, миру меж двумя новгородскими берегами. Будут теперь на сём мосту извечно биться во славу Перунову.
        Илья поглядел на батю. Князь-воевода усмехался, но как-то невесело. Неужто Перуна жаль? Может быть. Батюшка ведь тоже варяг, хоть и христианин.
        - А потом люди Добрыни по слову епископа по домам пошли, - продолжал сказ Улад. - Искали тех, кто Святого Крещения избежал, брали и гнали к реке, Иоаким со священством их ждал и к Истинной Вере приводил.
        Илья увидел, как князь-воевода недобро хмурится, и не удержался, спросил:
        - Батюшка, что не так?
        - Нельзя к Богу силой вести, - проворчал Сергей Иванович. - Новгород и раньше нам другом не был, а теперь врагом станет.
        - Да куда им против руси! - не согласился Улад. - Мы их били всегда и еще побьем, если хвост напружат!
        - Да ну? - Сергей Иванович приподнял бровь - А ты не забыл, часом, откуда в Киев Владимир пришел?
        - Так то Владимир! А то…
        - Не спорь! - рыкнул на сотника Кулиба. - Князь тебя старше вдвое, а умнее вдесятеро! Думаешь, батько, беду на нас Путята с Добрыней накликали? Владимир ведь тоже народ киевский собственной волей крестил.
        - Может, и обойдется, - вздохнул Сергей Иванович. - Владимир великое дело сотворил. Может, по-другому и нельзя было народ наш крестить, да только Владимир город не жег и кровь не проливал, как Путята с Добрыней. Эх! Надо было ему не Добрыню, а Сигурда послать. А то и самому пойти. Тогда б новгородские противиться не рискнули. И родня Добрынина жива была.
        «Хотя вряд ли он сильно опечалился, - подумал Сергей Иванович. - У княжьего дяди таких жен - по числу имений. А имения у него, считай, в каждом большом городе».
        Другое хуже: Новгород и раньше с Киевом враждовал, а теперь киевлян там вообще возненавидят. Надолго. И любую смуту поддержат, если она - против Киева. И против Владимира.
        Но вслух он другое сказал:
        - Кто знает, для чего нам Бог беды шлет: для того, чтоб от больших бед удержать, или - для нашей крепости испытания?
        Илья так и замер, не донеся кусок до рта. Батя вроде бы просто так сказал, для всех, а показалось - лично ему.
        - А тебя, князь-воевода, Путята ой не любит! - продолжал между тем Улад. - Добрыне жаловался, тебя хулил: мол, всю торговлю княжью под себя забрал, никто мимо тебя ни на восход, ни на заход не ходит.
        - А что Добрыня? - усмехнулся Сергей Иванович.
        - Велел Путяте в чужие лари нос не совать.
        Сергей Иванович кивнул. Все правильно. Изрядная доля княжеских товаров идет через торговый дом «Духарев и его родня». Но - выгодно. Товары Сергей Иванович берет по хорошей цене. Немногим ниже, чем дали бы за них на подворье монастыря Святого Маманта, где по договору русам было положено жить и торговать. Получить все сразу, сполна и без малейшего риска. Чем плохо? А что сам Сергей Иванович, как спафарий имперский, на которого торговые ограничения не распространяются, продаст меха, воск и прочие ценности куда дороже, чем купил… Ну так это его право.
        Но вслух ничего этого князь-воевода Моровский не сказал. Была ведь и другая правда.
        - Путята на наш род давно зуб точит, - произнес он. - Напасть боится, так исподтишка куснуть норовит. И всех, кто нам недружен, привечает. Вот как боярина Семирада, к примеру.
        Илья уже знал, что Семирад - из батиных недоброжелателей. Хотел с батей по торговым делам пободаться - получил по рогам. Хотел замириться: взять в жены Лучинку, которая тогда не была еще женой брата Богуслава - от ворот поворот. В общем, везде, где мог, старался Семирад бате нагадить. Батя только усмехался. Говорил: врага надо знать в лицо.
        Хотя какое у Семирада лицо? Рыло свиное. Да ну его!
        У Ильи в голове все крутились батины слова о бедах и испытаниях. Что ж такого ему сделать, чтоб ноги вернуть?
        Глава 6
        Моров. Брат Богуслав. Синдское искусство
        - Стой! - скомандовал Илья, и Голубь встал как вкопанный. Илья вовремя откинулся назад, удерживая равновесие. Шагов сто. Отсюда кабаний выводок казался мелким, будто стайка мышей. Однако на белом, присыпанном первым снежком склоне Илье виден каждый зверь: подсвинки, свиньи, секач. Если бы Илья охотился ради мяса, начал бы с подсвинков, но нынче его главная цель - секач. У секача под шкурой калкан - покрепче иной брони. Считай, воин среди зверья. Слабой рукой такого не завалить.
        Илья прикинул: кабаны выше его локтей на тридцать. Снежок сыплет, но совсем меленький. Пыль, а не снежок. Не помешает. Ветер - чуть-чуть, навстречу. Тоже хорошо. Запахи и звуки относит. Илья вынул из тула три стрелы. Одну - боевую, с узким граненым наконечником, - уложил в гнездо тетивы. В том, что попадет, Илья не сомневался. Его лук и на двести шагов бьет уверенно, а тут - вдвое ближе. Вопрос: как он попадет. Илья подцепил колечком тетиву, выдохнул, вдохнул… раздернул лук во всю мочь.
        Стрелка пошла ровно. Не зря Илья ежедневно не меньше трех сотен выстрелов делает. Наловчился туловище прямо держать.
        И сразу за бронебойной - вторую и третью. Это уже - срезы. Для подсвинков.
        - Вскачь! - крикнул Илья, бросая лук в налуч. Голубь сорвался с места. Куда скакать - сам догадался. Илья пригнулся, упершись руками в луку. Пожалуй, так он мог бы удержаться и без хитрого отцова седла. Если понадобится.
        Голубь домчал вмиг. Кабанов и след простыл. Кроме трех. Все три стрелы нашли цели. Подсвинки были еще живы, барахтались, пятная кровью снежок. А вот матерого секача Илья положил сразу насмерть. Стрела вошла в глаз едва ли не по оперение. Кабан где рыл, там и лег.
        Подскакали радимичи. Тут же спешились. Один ухватил секача за переднюю ногу, оттянул, чтобы второй мог в сердце ударить, кровь слить.
        - Стрелу мне не поломай! - строго произнес Илья.
        Хорошая стрелка, проверенная. Такая дорого стоит. Иной раз - жизнь.
        Когда въезжали в Моров, Илья еще на подходе увидал, что у пристани судов прибавилось. И среди прочих - морской драккар, который как раз швартовался у пристани, - работники только-только мешки с шерстью бросили, чтоб красавец-корабль бока не оцарапал. Э-э-э! Это ж не просто драккар - родной кораблик. С батиным «Морским конем» на парусе и страшным змеем-драконом на носу. Другого такого не было ни у кого: ни у нурманов, ни у варягов, потому что привез его брат Богуслав с самого дальнего Восхода и в отличие от нурманских фигур не снимал никогда. Пусть враги боятся, а свои и так знают стяг князь-воеводы Серегея.
        Брат! Брат приехал!
        - Подсвинков - на стол, секача - псам и челяди! - крикнул Илья сопровождающим, а Голубь уже нес его вниз, к пристани.
        Поспел как раз, когда брат перемахнул через борт.
        Илья голосом осадил жеребца, сумев ровно удержаться в седле:
        - Славка!
        - Илюха!
        Старший брат ухватил Илью за предплечья, благо, роста ему хватало.
        - В седле! - проговорил он восхищенно. - Отец говорил, да я не поверил! Илюха! Годун!..
        Илья увидал, как заблестели от слез глаза брата. Он и сам… обрадовался.
        Сглотнув ком в горле, произнес солидно, как положено хозяину:
        - Устал небось с дороги-то? В баньку или покушаем сначала? Я двух свинок подбил нынче. Велел к столу готовить.
        - Какой - устал? - засмеялся Богуслав. - Веришь, за целый день за весло ни разу не подержался. Зато пук перьев сгубил, пишучи. Сам-то грамоту не забываешь? - Последний вопрос Богуслав задал по-ромейски.
        - Не забываю, - тоже по-ромейски ответил Илья, гордясь столичным «патрицианским» выговором, коему научил его привезенный из Константинополя педагог. - Ты как, один или со своими?
        - Один. Лучинка тебе поклон передавала. Хотела со мной, да мама не отпустила. Дела у них важные. Обещались, как снег ляжет, вдвоем приехать. И батюшка с ними. А ты крепок, братец! - похвалил Богуслав, с силой сжимая Илюхины руки.
        - Да и ты не слаб! - усмехнулся Илья. Хват у Богуслава - болючий, но Илья и виду не подал.
        - Соколик! - крикнул Богуслав. - Ты распорядись тут, да в крепость с нашими приходите. Брат на угощение зовет!
        - Здравия, княжич! - махнул рукой Соколик, знакомый Илье еще по батиной гриди. - Благодарим!
        Илья тоже хотел какое-нибудь распоряжение отдать, но увидел, как из ворот постоялого двора выходит Ярош, и решил не важничать. Староста-радимич лучше знает, что куда нести и кого куда селить.
        Прикосновением ладони Илья развернул Голубя и послал его шагом к острогу. Богуслав легко поспевал рядом, держась за перекладину на седле-коробе. Голубь не возражал. Знал, что свой.
        На подворье челядь уже готовилась к пиру: свинок ободрали, выпотрошили и устраивали на вертела. Секача же только подвесили на перекладину. Богуслав подошел, глянул наметанным…
        - В глаз положил?
        - Ага, - подтвердил Илья. - Бронебойным.
        Богуслав кивнул. Хвалить не стал. Порадовался за брата молча. Страшно жить калекой беспомощным. Но ежели ты и на коне скачешь, и стрелой зверя бьёшь, может, не калека ты уже, а муж?
        Нет, всё же калека. Пока на коне сидел, не так заметно. Разве что седло диковинное да посадка, а когда перебирался Илья в ходунки, принесенные холопом, сердце кольнуло от жалости. Но помочь не поспешил. Видел, что Илья сам управляется и гордится тем, что сам.
        Похвалил, скрепя сердце:
        - А ловок ты, братишка! И силен!
        - А то! - улыбнулся Илья. - Пошли, покажу тебе, что мы с батей соорудили, чтоб силу мне ростить! - Приласкал напоследок Голубя, угостил морковкой, передал повод холопу и ловко запрыгал на ходунках через двор.
        Внутри Илья пересек большой зал, подскакал к узкой лесенке наверх, выбрался из ходунков, уперся руками в перила и «пошел» на руках наверх, да так быстро, что не всякий бы за ним и ногами поспел.
        Комната у Ильи просторная, светлая и вся увешана, уставлена отцовой механикой. Ну да, другого слова, кроме этого, ромейского, и не подберешь. Канаты, перекладины, лесенки. Две машины с дугами, как древки больших луков, чугунные гири и гантели, какие отцовы кузнецы отливали и самому князь-воеводе. Палка железная с набором дисков, установленная на рогульке над широкой доской… Из-за всего этого разнообразия передвигаться по горнице ногами было не очень ловко, зато Илье - сподручно. Перехватываясь с обезьяньей быстротой от одной хитрой штуковины к другой, он скороговоркой рассказывал Богуславу, что здесь для чего и как с этим управляться.
        И чем больше и энергичнее говорил Илья, тем сильнее щемило у Богуслава в груди. А представишь, каким воином был бы Илья, если б не несчастье, так сердце вообще кровью обольется.
        Но виду, само собой, Богуслав не подавал: кивал да восхищался отцовской сметкой и достижениями брата. Что-что, а лицо держать Богуслав умел как никто. Навострился, ведя переговоры с ромеями да азиатами.
        - А смотри, чего я могу! - Илья выдернул из связки обрезок ремешка, каким обычно обувь шнуровали, намотал на кисти, поднатужился… - Ха!
        Порвал.
        Богуслав усмехнулся. Взял ремешок из той же связки, выбрав подлиннее, сунул Илье, протянул соединенные руки:
        - Вяжи!
        Вязать Илья умел хорошо. Исконно воинский навык. Несколько мгновений - и мощные запястья брата спутаны по всем правилам варяжского искусства.
        Богуслав кивнул одобрительно. Сам не повязал бы лучше.
        - А теперь - гляди! - Он встряхнул связанными руками, прикрыл глаза, успокаивая дыхание, выгоняя лишние мысли…
        Илья глядел с любопытством: как брат будет распутываться? Сам он, наверное, постарался бы понемногу растянуть ремни, а потом высвободить одну руку. Дед Рёрех когда-то его учил: как кисть собирать, как большой палец поджимать правильно. И как ловчить, когда тебя вяжут. Если запястье толстое, а кисть - не очень, высвободиться можно. У брата запястья - толстенные. Но ладони куда шире.
        …Богуслав резко выдохнул и двинул руками в стороны. Как будто даже без усилия и… Илья глазам не поверил: ремешки лопнули, будто гнилые. Илья схватил обрывок… Нет, добрая кожа. Откуда ж в его припасе гнилой взяться?
        Брат улыбался.
        Лицо у Ильи сделалось обиженное-обиженное. Будто у ребенка сладость отняли. Вот, хотел, понимаешь, собственной силой удивить… Как же! Удивило теля могучего тура!
        Богуслав похлопал брата по плечу.
        - Ладно, ладно, - проговорил он успокаивающе. - Ты тож силен, братишка! А для такого одной силы мало. Хочешь - научу?
        - Да ну… - не поверил Илья.
        И схлопотал увесистый подзатыльник.
        - Ты что же, не веришь мне? - строго спросил Богуслав.
        Рука у брата мозолистая, тяжелая. Больно. Но Илье так радостно стало. Со времени, как покалечили его, никто Илью не бил. Ни разу. Жалели. А эта оплеуха - она будто вернула в прежние, воинские, времена, когда усомнись ты в слове старшего, и глазом не моргнешь, как схлопочешь.
        Илья толкнулся руками, прыгнул брату на шею, повис:
        - Славка! Научи!
        Богуслав похлопал по спине, проворчал:
        - Сказал - научу, значит, научу. Отцепись, да пошли есть. У меня от духа жаренки слюней уже полон рот.
        И точно. Снизу вкусно тянуло печенной на огне свининой. Илья и сам сглотнул: с утра ни крошки.
        - Пока есть будем, расскажу тебе историю, братишка, - пообещал Богуслав. - Тебе понравится.
        Взял Илью под мышки и пересадил на лежанку. Илья увидел, что на загорелых запястьях брата от порванных ремней - ни следочка. Ни пореза, ни ссадины. Вот ведь… волшебство.

* * *
        - Удивительное зрелище, мой господин! Говорят, сюда даже сам калиф, да будет с ним счастье и покровительство Аллаха, захаживает. Тайно, разумеется.
        Они с Шамсаддином пришли сюда еще на закате. Началось всё мирно: с музыкантов и циркачей. Потом музыка и танцы. Смуглые девушки с закрытыми лицами и почти обнаженными телами. Иные - такие гибкие, что больше похожи на жен-ужиц из селянских сказок.
        Потом - снова здешние скоморохи. И опять плясуньи.
        Потом эти же плясуньи разносили сладости и напитки. Намекая, что за отдельную плату могут и сами усладить. Даже показать личико. Впрочем, Богуслав и так знал, что там, под шелковой завесой. Да и, в отличие от местных мужей, женские лица его не возбуждали. Закуски с напитками - тоже. Сладкому он предпочитал добрый кусок чуть обжаренного, сочного мяса с добрым ромейским или булгарским. Можно и пива. Бочонок. Но уж точно не эту приторно-медовую липкую жижицу.
        Богуслав заскучал. Женщины эти… Как рахат-лукум. Услада слабых. Музыка такая же, без задора. Все трюки циркачьи - известные. А главное действо, ради которого все и собрались, всё никак не начиналось.
        Богуслав больше по сторонам глядел, чем на арену. Судя по нарядам, публика собралась не бедная. Хотя насчет калифа правоверных, захаживающего сюда тайком, Шамсаддин, скорее всего, приврал. Есть у здешних такая байка: мол, бродит повелитель правоверных по столице, как простой человек, и ищет приключений на царственные ягодицы. А заодно выявляет несправедливости и нарушения шариата. Хотя то, что тут происходит, и есть нарушение шариата. Аллах правоверным азартные игры запретил. Но официально здесь не играют. Это не ставки, а подарки. За которые потом отдариваются или нет. В зависимости от результата поединка.
        Распускать слухи о том, что халиф багдадский втайне бродит по столице - неплохая идея политической точки зрения. Но Богуслав очень сомневался в ее правдивости.
        Калифа Богуслав видел один раз. Аудиенция обошлась в пуд золота, но дело того стоило. Окупилось сторицей.
        Искателем народных приключений калиф Богуславу не показался. И возраст не тот, и комплекция. Приврал торговый партнер. А вот в готовности Шамсаддина угодить можно было не сомневаться. Барыши на привозимых Богуславом товарах Шамсаддин получал гигантские. Сам Богуслав тоже, понятно, в убытке не оставался, но если таких, как Шамсаддин, он мог набрать мешок на полнамисмы, то для Шамсаддина Богуслав был уникален. Потому что ни один купец из неверных не имел таких льгот и таможенных скидок. У любого другого три четверти товара по дороге забрали бы. Это только по закону, а какой может быть закон в отношении гяура? Да никакого. Могли и все забрать. И жизнь тоже.
        Но не у Богуслава. Ну какой стражник осмелится взять лишнее у «друга калифа»? И какой разбойник осмелится напасть на караван Богуслава? Только совсем-совсем глупый. И если ему посчастливится выжить, то разбойничать дальше - вряд ли. Разве что - в банде нищих калек, которыми полнятся площади халифата.
        Богуслав пришел сюда из вежливости. Шамсаддин искренне хотел порадовать. Отказаться - обидеть.
        Ну вот, сейчас начнется. Зрители оживились, заерзали на подушках.
        Наблюдать, как здешние гладиаторы будут не слишком умело убивать друг друга - невеликое развлечение для воина. Вот в Константинополе, там - да. Там на таких представлениях для узкого круга весьма ловкие бойцы встречались.
        Арена была невелика: шагов двадцать в ширину и чуть больше в длину. Освещена как следует - факелов устроители не пожалели.
        Ну, поглядим.
        А вот и бойцы. Богуслав устроился поудобнее, взял чашу с приторно-сладким пойлом, пригубил, поставил обратно. Эх, винца бы ромейского!
        Заправлял на арене горластый толстяк, разодевшийся почище фазана. Раб, не мусульманин. А так всё традиционно. Объявление бойцов, приглашение делать ставки.
        Бойцы, полуголые мясистые, с бритыми головами, поднимали руки, играли мускулами…
        - Ставь на Сокрушителя! - наклонился к Богуславу Шамсаддин. - Он в прошлый раз соперника до смерти задушил!
        Ну да, этот может. Ростом с Богуслава, но весом пуда на три поболе. Хотя его противник тоже - не вдруг обхватишь.
        Сошлись. Богуславу их поединок напомнил кое-что, виденное на севере. Тюленьи бои. Такие же жирные гладкие тела и «кто кого перетолкает».
        Перетолкал Сокрушитель. Как-то так ухитрился прихватить соперника за кушак и грохнуть оземь. Встать не дал: прыгнул двумя ногами на живот противника и заплясал. Противник не отбивался, только туша подергивалась. Сомлел. А может, и помер.
        Четверо служек выволокли его с арены. Победитель получил приз - сколько-то там дирхемов[6 - Напомню, что дирхем - серебряная монета, средний вес которой - чуть больше 3 граммов. Есть мнение, что ее еще называли ногатой. Не уверен, но то, что в описываемое время дирхем был ходовой монетой и на Руси, и в Скандинавии - исторический факт.].
        Следующая пара…
        Богуслав задумался о своем…
        Очнулся, когда толпа взревела. Один «тюлень» опрокинул другого и лупил локтем по морде. Опрокинутый вяло отбивался. Недолго.
        Пока выволакивали неудачника, на арену выскочили скоморохи. Принялись изображать недавний поединок. Смешно. Однако победитель осерчал. Кинулся на них. Скоморохи прыснули в стороны. Не поймал.
        Третья пара… То же колыхание сальных туш.
        Богуславу стало совсем скучно.
        Толстяк-распорядитель завопил еще пронзительнее. Богуслав глянул: на арене уже не два бойца, а один.
        Ага! Добровольцев выкликает. Сразиться с победителем за вознаграждение. Сейчас на арену вылезет подсадной… Самому, что ли, выйти? Богуслав не сомневался, что победит. Слава невелика, вознаграждение и вовсе ни к чему, но хоть размяться…
        Пока раздумывал, кандидат нашелся.
        Смуглый, худой, не первой молодости.
        - Кто такой? - спросил Богуслав у Шамсаддина. Тот шевельнул пухлыми плечами: не ведаю, но уточнил все же: - Наряд у него синдский.
        Доброволец встряхнул руками, покрутил головой. Он был раза в два легче противника и на голову ниже.
        - Дурак, - сказал Шамсаддин презрительно. - Или заплатили ему много. Сокрушитель его убьет. Поставить за тебя на Сокрушителя, любезный моему сердцу друг?
        - Поставить, - кивнул Богуслав. - Полторы сотни дирхемов. На его противника.
        - Уверен, мой дорогой господин?
        Шамсаддин - жаден, а сумма солидная. Опасается, что в случае проигрыша этих денег ему от Богуслава не видать. Это все равно, что предложить полезному человеку выбрать в подарок какую-нибудь безделицу, а человек вместо серебряной заколки на плащ покажет на саблю дамасской работы.
        - Ставь, - подтвердил Богуслав. - Но не хочу злоупотреблять твоей щедростью, друг мой. Позволь в случае проигрыша вернуть тебе деньги.
        Шамсаддин запротестовал… для вида. И замахал рукой принимавшему ставки.
        Сам он «оставил подарок» на Сокрушителя. Двадцать дирхемов.
        Соотношение же стало - двадцать пять к одному. После того как была принята ставка Богуслава. А до того было - один на шестьдесят.
        - …Эта арена слишком тесна для двоих! - пронзительным голосом вещал надушенный толстяк. - Кому-то придется ее покинуть, и очень скоро!
        Большинство зрителей не сомневались, кого именно выволокут за ноги. Мелкую темную лошадку. А вот Богуслав не был так уверен в результате. Он уже видел, что доброволец - не дурак-подставной, которому посулили денег. Тощий синдец - боец. Если бы бой шел на настоящем оружии, Богуслав был бы уверен в победе синдца. Одного взгляда на его предплечья довольно, чтобы понять: с оружием синдец знаком не год и не десять. Слой жира и мышц не защитит от стали. Но в рукопашной сила и размер могут оказаться важнее. Тем более что по условиям поединков нельзя атаковать глаза, горло и мошонку. Если Сокрушитель схватит синдца, он может одной рукой зашвырнуть его за барьер. Но скорее всего швырять не будет: попросту раздавит.
        - Это место смерти! - вопил разряженный толстяк, размахивая ручищами. - Глядите на них, люди! Скоро, очень скоро на этот песок рухнет бездыханное тело! Кто это будет? Он? - Жест в сторону громадного Сокрушителя. - А может быть - ты? - Мясистая длань легла на плечо синдца.
        - Сначала - ты, - ровным голосом произнес синдец. - Не стоило тебе меня трогать.
        Негромко сказал, но в тишине драматической паузы его услышали многие.
        Короткая фраза… Выхлест правой, звук, с которым дерево ударяет в кость…
        И толстяк, который габаритами ничуть не уступал Сокрушителю, плюхнулся на песок, как выпавшая из задницы коровья лепеха.
        - Слишком тесно, это да! - погромче произнес синдец. - Поэтому сначала избавимся от самого толстого!
        Зрители заорали.
        - Чем это он его? - крикнул Шамсаддин Богуславу. - Откуда у него оружие? Кто пропустил?!
        - Он ударил рукой, - сказал Богуслав. - Я не увидел у синдца оружия.
        «Зато я увидел кое-что другое, - подумал он. - Толстяка-то, похоже, насмерть».
        Синдец поднял руки, показывая особенно возмущенным зрителям, что у него ничего нет. Поднял руки, отвернулся от противника…
        И тот немедленно этим воспользовался. Ринулся вперед с отменным для такой туши проворством и ухватил синдца за просторный рукав его черного одеяния.
        Громкий треск - и рукав остался в лапе Сокрушителя. Синдец ускользнул. Ткань оказалась непрочной. Зрители разочарованно заорали, а Богуслав затылком почувствовал дыхание Перуна. Поверженный бог варягов заинтересовался и тоже пришел поглядеть. Бой обещал быть именно боем, а не избиением.
        Сокрушитель швырнул вырванный лоскут синдцу в лицо, махнул длинной ручищей, но тощий противник поднырнул под руку, оказался сбоку от огромного бойца, ударил снизу вверх… Сокрушитель с рыком крутанулся на месте и едва не ухватил ловкого синдца… Едва-едва. Но не ухватил. Зато из рассеченной брови Сокрушителя заструилась кровь…
        «Что ж, - подумал Богуслав, - теперь я знаю, как он убил толстяка-распорядителя». Синдец - из тех, кто обучен биться голыми руками. И руки его наверняка «украшены» мозолями каменной твердости. Такие же набивают себе единоборцы-вятичи, которым запрещено использовать оружие в ритуальных поединках.
        Синдец не спешил. Ждал атаки Сокрушителя. Однако Богуслав уже не сомневался в его победе. В глаза бить нельзя, а вот в бровь - можно. А результат - близкий. В бровь, может, не так больно, как в глаз, но результат почти такой же. Частичная слепота. Пусть глаз на месте, но видеть уже не может. Его заливает кровь.
        Сокрушитель тоже сообразил, что перед ним не добыча, а такой же охотник. Тело толстяка, заваленного одним ударом, говорило само за себя. Здоровяк был опытным бойцом, а значит, точно не дураком. И сейчас наверняка усиленно соображал, как одолеть мелкого, но очень опасного противника.
        Синдец не дал ему времени на раздумья. Бросок вперед, несколько быстрых ударов, которые зрители скорее услышали, чем увидели, опять нырок под руку Сокрушителя, еще несколько ударов - в бок и в нижнюю часть спины, и красивый отскок на безопасную дистанцию. Первую часть атаки заслонила от Богуслава широченная спина Сокрушителя, а вот вторую Богуслав увидел очень хорошо. И восхитился. Скоростью и точностью. Два - в печень, три - в почку. Будь у синдца нож - каждый был бы смертельным. Но от рук, даже рук, отличающихся крепостью дерева, живая броня Сокрушителя защитила. Она бы защитила и от крепкого удара дубинкой. Здоровяк остался жив. Но ему было больно. Очень больно.
        Сокрушитель зарычал и перешел в непрерывную атаку. Теперь синдец напомнил Богуславу охотничьего пса, на которого насел медведь. Пса, который прыгает в опасной близости от мощных лап и раззявленной пасти, но лесному хозяину никак не дается. Кажется, вот-вот - и полетит, визжа, с переломанным хребтом…
        Зрители сходили с ума, вопили, поддерживая своего борца, которому, казалось, до победы совсем чуть-чуть…
        И даже Богуслав не сразу понял, что синдец играет с противником. Что он сознательно вертится в опасной близости. И ничто ему не угрожает. Он был - как клинок матерого гридня против пылкого отрока. Гридня, который чувствует любое движение молодого, легко избегает его меча и более того - сам направляет клинок отрока в нужную сторону да так, что тот и не подозревает, что его ведут.
        Синдец развлекался. А может, развлекал зрителей? Иногда он позволял здоровяку притиснуть себя почти к самому барьеру… Пожертвовал вторым рукавом… Он играл. И даже двигался медленнее противника. Зачем, если знаешь заранее, что тот будет делать.
        Так продолжалось несколько минут[7 - Чтоб меня не обвинили в анахронизме: термин «минута» появился еще в Древнем Риме как малая часть часа. Собственно, она и означает «малость».], потом Сокрушитель запыхался. И тогда синдец его убил.
        Красиво. Подпрыгнул на полсажени и ударил здоровяка снизу в нос. И тот умер. Сразу.
        Синдца привели к Богуславу сразу после боя. Шамсаддин подсуетился.
        - Как тебя зовут? - спросил Богуслав.
        - Рами.
        По-арабски это означало «стрелок». Если только имя было арабским.
        - Ты ведь мог убить его сразу, Рами. Почему ты этого не сделал?
        - Ты заметил, - кивнул синдец. - Ты воин, да? Откуда ты родом?
        Шамсаддин шикнул на синдца: будь вежливее, когда говоришь с таким важным человеком, другом самого калифа.
        Ни рус, ни синдец не обратили на окрик внимания.
        - Я хочу тебя нанять, - сказал Богуслав.
        - У меня есть деньги, - отозвался Рами, похлопав по мешочку с призовыми дирхемами.
        - Это значит «нет»?
        - Это значит - что-то еще, кроме денег.
        Богуславу нравилось, как держится собеседник. Вот он стоит - в рваной одежде, истрепанных сандалиях, совсем нищий, если не считать приза. Чтобы добыть на пропитание, ему пришлось драться и рисковать жизнью…
        Хотя нет, это преувеличение. Жизнью он не рисковал. Но всё равно синдец был - никто. А Богуслав знал, какое впечатление производит. Ему, чужеземцу, теперь даже мытники у ворот кланяются первыми. Причем еще до предъявления верительных грамот.
        Синдец кланяться не собирался.
        «Может, взять его с собой? - подумал Богуслав. - Такой боец никогда не будет лишним».
        - Что, кроме денег? Знания?
        - Ты понимаешь. - Синдец чуть наклонил голову. Не поклон, а знак уважения равному.
        - Вот. - Богуслав протянул синдцу мешок с серебром. Раз в двадцать потяжелее, чем тот, который висел на потертом поясе синдца. - Здесь три тысячи двести двадцать пять дирхемов. Ровно столько я заработал на твоей победе, Рами. Забирай. Пока только деньги. О знаниях мы договоримся. Начнем с того, что ты поделишься своими. Согласен?
        - Я бы взял тебя в ученики, - синдец засмеялся. - Но ты слишком стар. И слишком богат. Я приду. Завтра. Скажи - куда?
        - Шамсаддин, друг мой, объясни ему, - попросил Богуслав.
        Шамсаддин объяснил. С таким лицом, будто вылавливал из свиного дерьма мелкую монетку.
        Рами поблагодарил. И ушел. Нищий в рваных сандалиях, с тридцатью гривнами серебра на поношенном поясе.
        - Он не придет, - уверенно заявил Шамсаддин. - Ты сейчас потерял огромные деньги.
        - Триста дирхемов, что он придет! - предложил Богуслав.
        - Да хоть три тысячи! - воскликнул Шамсаддин.
        - Принимаю! - усмехнулся Богуслав. - Пусть будет три тысячи.
        Богуслав выиграл. Рами пришел. Правда, люди Шамсаддина попытались ему помешать. Рами не убил их, просто сделал больно. Но не так больно, как было Шамсаддину, когда он расставался с тремя тысячами.

* * *
        … - И знаешь, братишка, - закончил историю Богуслав. - Этот Рами стоил трех тысяч дирхемов. - Его умение немного похоже на то, чему нас учил батя. И тому, чему учил мечник-ромей. Хотя многое нам, воям, ни к чему…
        - Скажи! - потребовал Илья.
        - Убить человека пальцем, к примеру.
        - Тю! - разочаровался Илья. - Это и я могу. В глаз ткну…
        - А в бок? - поинтересовался Богуслав. - Или в затылок?
        - Ну это ж какой палец иметь надо! Ножом, чай, попроще будет!
        - В корень зришь, братишка, - похвалил Богуслав. - Ножом - проще. А уж мечом… И добрую кольчугу палец Рами тоже не осилил. Проверено. Однако иной раз и палец может пригодиться. Например, ткнешь кого бездоспешного пальцем в живот - он и умрет. Только не сразу, а дней через пять. И никто не узнает отчего.
        Илья фыркнул:
        - Не по Правде это! Если я кого убить хочу, так скрывать не стану. Что я - ромей? Ты еще скажи: ядом травить!
        - Экий ты… правдивый! - засмеялся Богуслав и приложился к кубку. - Твое здравие, братишка! А о ядах лучше вспомни, что матушка говорила.
        - Что ядом и лечить можно? - вспомнил Илья. - Выходит, и пальцем…
        - Точно так, - кивнул Богуслав.
        - А этот Рами… Ты его с собой привез? - с внезапно вспыхнувшей надеждой проговорил Илья.
        Старший брат покачал головой:
        - Не поехал он. Сказал: холодно у нас. Хотя кабы мог он тебе помочь, я б уговорил. Но он не смог бы. Я ему про тебя рассказал. Про ноги твои. Сказал: не сможет. Хотя надежда есть. Девка, что за тобой ходит, сказала, что ты под себя больше не ходишь. Верно это?
        - Иногда и ныне случается, - вздохнул Илья.
        - Но не всегда. Значит, чувствуешь что-то…
        - Ничего я не чувствую… - вздохнул Илья. - Само как-то получается.
        - Само - оно когда смерд от страха в портки нагадит, - покачал Богуслав. - Ты верь, братишка. Рами говорил: внутри каждого человека живет сила, которая человека строит. Она - будто конь. У иных этот конь куда хочет, туда и тянет, будто телегу с сеном. Оно и к лучшему, когда ты дороги не ведаешь. Не то станешь за поводья дергать - и вовсе не туда уедешь. А у иных, знающих, сила эта - как боевой конь у хузарина. Всадник еще и сам не понял, чего хочет, а конь-друг уже угадал и понес куда надо. Да, многое из того, что Рами знает и умеет, нам с тобой ни к чему. И, думаю, сойдись ты с ним, даже такой, как сейчас, от твоей стрелы ему бы не уйти. Однако и полезного я много узнал. И записал. И зарисовал. И на себе проверил.
        - Ремни рвать? - без прежнего воодушевления спросил Илья.
        - Силу собирать воедино! - без улыбки произнес Богуслав. - Собирать ее и бросать в цель, как тетива лука стрелу бросает. Или лучше - как машина крепостная большой камень мечет. Когда ты долго-долго крутишь ворот, напрягая канат, а потом отпускаешь рычаг и вся твоя сила за один удар сердца высвобождается и мечет на два стрелища камень, который ни один силач и на десяток шагов не бросит. И вот этому, братишка, я тебя могу научить. И научу, если захочешь.
        - Захочу, - кивнул Илья. - А еще научи меня этой силой править. Вдруг я ее в ноги влить смогу, как думаешь?
        - А что тут думать? - Богуслав потянулся через стол и хлопнул младшего брата по крутому плечу. - Помнишь, как старый Рёрех учил? Ты не думай. Ты делай.
        Глава 7
        Моров. Шалые людишки
        Зима пришла и обосновалась по-настоящему.
        Водный путь сменился накатанным зимником. На охотничьих луках поменяли тетивы - чтоб не боялись морозов. Хотя морозов особых и не было. Возок, на котором Илья перемещался по Морову, сменили на санки. Но санками Илья пользовался редко. Моровские умельцы собрали новые ходунки и поставили их на лыжи. Внутри вместо кожаных штанишек - просторный меховой мешок. Матушка, приехав, особо предупреждала, чтоб не застудил ноги, а то отрезать придется.
        Иной раз Илья думал: лучше бы отрезать. Толку от них. Но никак не расстаться с надеждой, что когда-нибудь оживут. Тем более что и матушка обнадежила: ухудшения нет. Девку Лиску, что следила за ногами Ильи, похвалила. Сказала: хорошо следит, правильно мнет-гладит, умащает. Хотя что ж хорошего? Не ноги теперь у Ильи, а палки тонкие, мертвые. Выученная Богуславом у синдца наука не помогала. Сколько ни представлял Илья, как его ноги оживают, толку не было. Зато копить силу в плечах и руках - получалось. Немного похоже на то, что дед Рёрех называл «Перун в тебя входит». Теперь Илья тоже мог рвать руками ремни. Руками он много чего мог. Батя Илье лук новый привез. Сильнее прежнего. Хвалил Илью батя. За то, что старается. А Илья себя не неволил. Ему в радость силушку тешить. И ловкость упражнять. Они с батей даже немного на мечах побились: Илья, понятное дело, в ходунках был. Но и клинком рубил, и щитом отбивал крепко. Ясно, что до истинного воя далеко. Без ног-то. Но вроде уже и не совсем калека. А уж как лук Илья возьмет, так и вовсе воин. Может, меткостью себе, прежнему, целому, и уступит, а вот силой
- ничуть. Стрелы его хорошо бьют. На ста шагах ни одна бронь не остановит, на пятидесяти - ни один щит. Со щитом - проверяли. Разбивает не только легкий нурманский, но и византийский всадничий, если стрелой с правильным наконечником бить.
        А еще Лиска в Илью влюбилась.
        Красивая девка - Лиска. Румяная, грудастая, коса рыжая, толстая, если распустить - ниже тугого зада. Прозвищем - Лиска, а по статям - кобылка крепкая. Не идет - играет. Наверняка охотников оседлать такую - немало. А вот - угораздило!
        Илья удивлялся: как его любить можно? Еще понятно, если б издали влюбилась. Верхом Илья-то и сейчас хорош. Плечи широки, грудь кольчужным серебром облита, конь боевой… Княжич.
        Но Лиска Илью в слабости видела, да еще в какой. И что проку от Ильи в мужском деле - никакого, знала. А девке ласки мужской хотелось. Налилась. Кабы не приставила ее матушка за Ильей ходить, давно б замуж вышла. Ласкала Лиска Илью, будто украдкой. То ладошкой по груди проведет, то по животу. Иной раз и уд заденет… И красным зальется. И с чего бы? Раньше, когда Илья под себя ходил по слабости безмерной, она ж за ним и ухаживала.
        Влюбилась.
        У Ильи девки, понятно, уже случались. До того, как покалечило. Не то чтобы он был до них большой охотник… Но доводилось, и не раз, сладкое попробовать. По нему не особо скучал. Воинских утех куда жальче. Лиске трогать себя Илья не запрещал. Пусть. Ему - без разницы.
        Зимник - это хорошо. По зимнику гости в Моров стали наезжать чаще. И работа строительная пошла веселей. Церковь под крышу подняли, терем достроили.
        А вот батя заезжать перестал. Илья от людей слыхал: трудности у него в Киеве. Что врагов у бати много, это понятно. Чем сильней человек, чем удачливей, - тем больше вокруг обиженных. Но друзей у сильного человека всё равно больше. Друзья у бати по большей части - воины-воеводы, а враги - купцы, которых он выгоды лишил, да бояре-мытники, у коих с батей споры вечные. Еще говорили: с великим князем у бати не всё хорошо. Разладилось. И виновным в том разладе был боярин Блуд. Блуд этот в батиных недругах еще при Ярополке был, но уже тогда Владимиру служил втайне. И сидеть бы Блуду от Владимира ошую[8 - Ошую (церк. - слав.) - сидеть по левую сторону. (Прим. ред.)], да перестарался. По его указке нурманы Ярополка зарезали. У Владимира на глазах да без его воли. Владимир тогда осерчал и прогнал Блуда прочь. А сейчас - простил. Когда Добрыня с Путятой новгородцев покрестили, Владимир поставил Блуда в Новгороде княжьим наместником. Батя великому князю прямо сказал: кто однажды предал - снова предаст.
        Поссорились, в общем. Ох обрадовались батины враги, начали козни строить, хулу на него говорить. И отступились многие от князь-воеводы Серегея. Из зависти к богатству его, к силе его рода и славе его. К тому, что торгует он с теми же ромеями не по договору, а свободно. Слухи поносные распускали.
        Это тревожило.
        Но когда Илья поделился своими тревогами с Кулибой, тот лишь рукой махнул: пустое, мол. Змея из-под колоды на тура шипит - и пусть. А рискнет пасть разинуть - сгибнет под копытом.
        В Киеве князь-воевода сам разберется. Не впервой, чай. Кулибу другое беспокоило. На дороге, что от Морова на заход вела, шалые людишки озоровать начали. Второй караван уже «потерялся».
        А тут с утра вестник прибежал. Нашли караваны. Первый - в трех поприщах от Морова, второй подальше - в шести.
        Людей побили, в возы побросали и - в овраг всё. Груз из возов, понятно, исчез. Это с первым так. А со вторым - иначе. Там тоже возы в стрелище от дороги спрятали, а вот людей не всех нашли. Только охрану да самого купца. Остальных же - жену его с двумя дочерьми, брата младшего и тринадцать челядников - с собой забрали. Их искать теперь бессмысленно. Много времени прошло, никаких следов не осталось.
        Сотник батин Развай прискакал с гридью, но и ему тоже непонятно, что делать. Чтоб леса здешние прошерстить - и тысячи воев маловато.
        Кулиба в Киев сбегал - за указанием.
        - Дорогу надо держать крепче! - заявил ему князь-воевода. - Дать тебе еще людей?
        - Не надо, батько, - отказался бывший полоцкий сотник, а ныне воевода Моровский. - Они небось добро припрятали, людей подальше отогнали, а сами по селищам разбрелись: мол, мы мирные охотники. Как узнаешь, если видаков не осталось?
        - Тебе видней, - не стал спорить князь-воевода.
        - Дела в Киеве, - сказал Кулиба. - Он разберется, но пока ему не до нас. А наше дело - разбой прекратить.
        Это верно. Вовсю подзуживают бояре великого князя против бати. Уже донесли, что в Моровском княжестве купцов губят. И князь-воевода Серегей ничего с этим поделать не может.
        - Но ты не боись, Илюха! - обнадёжил Кулиба. - Ворогов много, но и друзей в Киеве у батьки - хватает. Тот же воевода Претич. Ну и другие варяги тоже. Стрый Владимира, Добрыня, всегда к нашему батьке расположен был, а Владимир его слушает. Да и сам наш батько и не из таких передряг выбирался. Сдюжим!
        Успокоил. Отчасти. Но особенно обидно - ничем Илья-калека бате помочь не может.
        И не догадывался тогда Илья, что беда с Горы киевской не к бате придет, а постучит прямо в моровские ворота.
        Глава 8
        Моров. Враг у ворот
        Беду Илья увидал случайно. Не увидал даже - угадал.
        А началось с того, что плотники достроили вышку. И позвали княжича проверить.
        Вообще-то работу должен был принимать Кулиба, но сотника в Морове не было. К нему прибежал посыл: нашли еще один разграбленный обоз. Пропавший только вчера. Обрадованный Кулиба тут же умчался со всей дружиной, надеясь сыскать татей по-горячему.
        Если старшина плотников надеялся, что Илья примет работу, лишь взглянув на нее снизу, то надеялся зря.
        - Давай-ка за мной, - сказал ему Илья и полез наверх. На руках. И куда быстрей, чем плотник.
        Так и есть. Не доделали сверху. Бортики поставили хлипкие. Из хорошего лука стрелой насквозь прошьет. И продуха на крыше не оставили. Да что там продух - даже лист железный на пол не постелили. Вместо него прямо в середке настила прорезали люк. И лари для припасов боевых и сигнальных где?
        - Об этом уговора не было! - заявил старшина, не без опаски глядя на Илью, усевшегося на ограждение. Не свалился бы безногий княжич?
        - Какой еще уговор? - удивился Илья. - Ты ж не новичок! Вышки в Диком Поле ставил?
        - Ставил, - согласился старшина.
        - А эта почему не такая?
        - А зачем? - искренне удивился старшина. - Чай, копченые не набежат. Кому дымом сигналить?
        - А вот это не твое дело, - отрезал Илья, глянув на старшину сверху вниз. - Сделаете всё, как следует. Приму лично!
        - Так ведь…
        - Что? - удивился Илья. - Не знаешь, как следует?
        - Так это… - Старшина глядел на княжича. Эко с ним жизнь обошлась. В тринадцать лет золотопоясным гриднем стал! А теперь калека безногий. Да, он - княжич, сын самого воеводы Серегея, но ведь сыном-то он и раньше был, а стрела злая - прошлым летом нашла. Беда, однако. Был грозный воин - осталась половинка. Для такого, как этот, - и вовсе беда. Впору пожалеть…
        Но - не жалеется как-то. Потому что не выглядит Илья, сын Серегеев, по старому прозвищу Годун, - негодящим. Вот, сидит на оградке слабенькой (что ж старшине самому себя обманывать, слабенькой, хлипкой), ноги мертвые висят, как бурдючки пустые, под ними - двенадцать полных саженей пустоты. Обломится оградка - ухнет в нее княжич… Или не ухнет? Рука, что за столб держится… У иного нога тоньше. Да только не думает княжич о пустоте, а думает о том, чтобы вышка хороша была для дела воинского.
        - Так это… Мы, ить, и за работу поменьше взяли, чем в Диком Поле, хоть сама - повыше будет.
        Ясно, повыше. В Диком Поле - ковыль, а здесь - деревья. Чтоб далеко глядеть, надо высоко сидеть. Княжич засмеялся.
        - В Диком Поле хорошее дерево издалека везут, - сказал он, - а тут - рядышком. За то и скидка вам… - Вдруг княжич оборвал речь и лицо у него стало… ну таким, что плотник даже испугался. Когда у гридня такое лицо - может и зарубить. С чего только осерчал?
        Тут старшина понял, что глядит княжич не на него, а на реку, вернее, на шедший по Десне зимник.
        Старшина тоже поглядел… Увидел много-много конных и пеших… Сани там вроде? Купцы, что ли, идут? Или отряд воинский?
        Илья увидел больше. И зрение у него было острей, и глаз воинский, опытный. А увидел он такое - впору пожалеть, что нет на вышке припаса для тревожного дыма.
        Отряд воинский в два десятка копий и пешцев - под сотню. Это и староста видел. Но Илья заметил след, темный и широкий, говоривший о том, что вышел воинский отряд прямо из леса, а главное - Илья видел не только санный поезд, но и то, что на него напали: и тела на снегу, и даже кровь - красное на белом.
        Илья рывком развернул тело, ухватившись второй рукой за оградку. Та пискнула так жалобно, что староста не выдержал и ухватил княжича за пояс, на что тот внимания не обратил.
        - Ярош! - грозным воинским рёвом грянул Илья.
        - Я тут, господин! - Староста моровский выскочил на подворье, задрал голову.
        - Ворог на реке! - крикнул Илья. - Затворяй острог! Собирай всех, купцов с постоялого двора всех сюда! Живо!
        Приказал и повернулся к плотнику:
        - И твоих сюда. И тех, что церковь достраивают - тоже.
        - А может, лучше в лес? - возразил старшина плотников, вспомнив, что дружины воинской в остроге нынче нет. - Спрячемся там…
        - Дурень. - Илья не осерчал - на дураков сердиться и обижаться глупо. - Это ж не копченые. В лесу тебя по следу найдут быстрей, чем кукушка прокукует. Сюда всех. И батюшку Димитрия не забудьте. Всё! Белкой - вниз!
        А сам продолжал смотреть на реку.
        А там кипели недобрые дела. Людей побитых волокли в лес. Одни волокли, другие снежком присыпали следы, утаптывали…
        Вскоре на холме, где заместо капища поставили церковь, загудело било. Не колокол. Колокол еще не привезли.
        Илья увидел, как ползет людская гусеница с холма к острогу. И еще одна - с постоялого двора. Оттуда - не только люди. Череда саней с грузом. Купец свое тащит, да и Ярош наверняка распорядился: что подороже - под защиту настоящих стен.
        Недобрые люди замели следы разбоя и уходили в лес. Но где-то с десяток пешцов осталось, усаживались на сани. Тронулись. Всадники - с ними. Любит Бог Илью: не поднялся бы на вышку, не углядел разбой - взяли бы врасплох. С виду же - обычный поезд из Киева. Таких иной раз по два на дню приходит.
        Что ж, пора спускаться. Илья растер ладони, сполз на настил, свесил в люк ноги, ухватился за первую перекладину. Всего их - восемьдесят две. Путь недолгий.
        - Детей и жен - в терем, - распоряжался Ярош. - Ты, ты и ты - на стену. Туда.
        Названные полезли на забороло[9 - Забороло - верхняя часть крепостной стены, за которой укрывались обороняющиеся.]. У одного шлем съехал на глаза, другой зацепился щитом и едва не ухнул вниз. Илья распорядился открыть оружейную и выдать тем, кто покрепче, бронь и воинскую снасть, да что толку? Корову хоть как оседлай - в бой не поскачешь.
        Как назло, в селе нынче - ни одного охотника. Те хоть из луков бить умеют.
        Из обороняющихся управляться с оружием худо-бедно умели только четверо: купец Дюжа, его сын, Илья да Ярош. Остальные скорей сами на копье наденутся, чем ворога насадят. Еще плотники. Эти хоть с топорами управляться привычны. Хотя враг - не бревно. Бревно от железа уворачиваться не станет и ответки не даст.
        Купцу с сыном и пятью челядинами Илья велел речную сторону острога держать. Себя назначил беречь ворота. Остальных Ярош вдоль стены выстроил, велев особо не высовываться.
        Эх! Было б у Ильи хотя бы с десяток отроков! Припаса в остроге довольно. Стрел - сотни, смолы - пуды. Снасть всякая оборонная - в достатке.
        Нету отроков. Придется - с этими.
        И за помощью послать некого. Хотел Яроша отправить, да тот отказался наотрез. Прочим доверия нет. Смерды да холопы. Ладно, ковш смолы и смерд вылить сможет.
        Убедившись, что по подворью никто попусту не шастает, смола в двух котлах греется, а живые пугала в шлемах торчат на забороле, Илья выбрался из ходунков и тоже полез на стену. Ярош - за ним. С двумя щитами на спине, огромным пуком стрел и собственным луком в налуче. У Ильи лук тоже в сборе и наготове. Добрый лук. Боевой. Держитесь, вороги!
        Одного не учел Илья: чтоб стрелять, надо подняться над стеной. А подняться-то ему не на чем. Но в щель меж зубцами глядеть - это да, можно. Вот Илья и глядел.
        Видел, как с опушки на поле высыпала вражья сила. Порадовался: тоже не воины. Лесовики. Хотя против пахаря и охотник-лесовик - великий воин, и много их, большая сотня, не меньше. И не все там - лесовики. Но есть и другие. Всадники, которые по зимнику прискакали. Эти сначала на постоялый двор кинулись, но там не задержались. И не к крепости поспешили (понятно, что ждут, раз ворота закрыты, а понеслись вскачь наверх, к церкви, где все еще гудело-звенело било. Отец Димитрий не пожелал за стены уйти. Остался. Илью сие не удивило: монахи смерти не боятся. Умереть за Христа для них - наивысшая радость.
        Илья этого не понимал. Умереть - дело нехитрое, но кто ж тогда своих защитит? В то, что с неба за молитву помощь придет, не очень-то верилось. Илья так мыслил: в смерть тоже сбежать можно. И мысль эта для него - не праздная. Сам недавно о том же думал. Но понял: трусость это. Как посреди боя друзей-родных бросить и удрать.
        Хотя отцу Димитрию что? У него родни нет. Он Богу служит. Может, и впрямь ему с той стороны до Господа дозваться легче и помощи Морову попросить?
        Илье так нельзя. Илья - сын князя моровского. Ему о людях заботиться следует. Вот сейчас и позаботится.
        - Эх, в Киев никого не послали, - вздохнул Ярош.
        - Так некого, - отозвался Илья. А сам подумал: «Дурак! Надо было у отца голубей новых взять. Зима зимой, а всё же…»
        Илья разглядывал ворогов. Ишь, грудятся, будто табун конный. Близко не подходят. Толком и не разглядеть - какого роду-племени.
        - Скажи, Ярош, что за люд там, снаружи? Тоже твои, радимичи?
        Бывший военный вождь мотнул кудрями:
        - Радимичи, но не мои. Мои нынче за кровью не ходят. Чужих кто-то навел. Может, лехиты мутят?
        - Может.
        Илья оперся руками, приподнялся над заборолом. На холме, испуская черные клубы, горела церковь. Било давно заглохло. Отца Димитрия скорей всего убили.
        В зубец ударила стрела. На излете. Илья и бровью не повел, а Ярош забеспокоился:
        - Спрятался бы ты, княжич! Достанут!
        Илья послушно осел. Не от страха. Ему ли, калеке, смерти бояться? Но во всем остроге он - единственный воин. Остальные - смерды, холопы да девки. Ну и вольных с десяток. И купец со своими.
        - Что делать будем, княжич? - спросил Ярош. - Сдадимся? Ни одного доброго воя среди нас нет.
        И смутился.
        Илья ведь, хоть и калека ныне, а гриднем был.
        Ага. Был.
        - Полвоя у нас точно есть, - он усмехнулся. - И как крепости оборонять, меня, было дело, учили. Так что вели-ка, Ярош, смолу нести. Смолой ворога попотчевать - для этого гриднем быть не обязательно. Знаю, друже, что истинным воям наши люди - не чета. Так и с той стороны - такие же. Не робей, Ярош! Отобьемся. Не отдадимся на поругание!
        Такие - да не такие. Вон, всадники уже с холма спускаются. И в седлах сидят крепко. Хотя стремена отпущены не по-степному. Нурманы?
        Еще одна стрела пропела над головой. В кого целили? В небо?
        Однако вороги на опушке времени не теряли. Звенели топорами вовсю.
        Илья глянул меж зубцами. Увидел с десяток лучников шагах в ста пятидесяти, укрывшихся за большими стоячими щитами. Стреляли редко. Не подстрелить - попугать. Со стен не отвечали. Вот и Ярош тоже не стрелял. Лук у него неплох. Но - для охоты. Сотня шагов для такого - уже далеко.
        На краю поля вертелись конные и десятка два злодеев ладили осадные лестницы. Из дерева, приготовленного для домостроя. Последнее Илью особенно обидело. А не поучить ли разбойников вежеству?
        Илья взялся за лук. Без ног над заборолом не подняться, но есть одна мысль.
        - Ярош, - сказал он. - Ты ногами моими будешь. Скомандую: поднимаешь меня над заборолом, потом держишь крепко, считаешь до пяти и опускаешь. Только считай небыстро, понял?
        - Ох, убьют тебя, Годун. - Забывшись, Ярош назвал княжича старым именем.
        - Ты не каркай, ты делай! - прикрикнул Илья и подхватил пучок стрел. - Поднимай!
        Ярош, крякнув, воздел Илью над зубцами.
        Скрипнув, ушла за ухо тетива, унося в «стремени» хвостовик стрелки. Как в добрые старые времена, когда Илья на своих двоих стоял. Даже лучше, потому что силушки в руках прибавилось. Трехпудового натяга тетива подавалась удивительно легко. Ну, полетела смертушка!
        Илья раздергивал лук в полную силу, глазом выбирая цели среди беспечных обнаглевших лучников за щитами, кидал стрелу, тут же клал новую… Шесть их запело в воздухе, и лишь первая успела найти цель, когда Ярош опустил Илью. Поторопился радимич. Не досчитал до пяти.
        - Уж и раздобрел ты, княжич, - пробормотал Ярош.
        Илья с удовольствием повел налитыми силой плечами.
        По воплям и по тому, что на его выстрелы вороги ответили с опозданием, Илья понял, что его стрелы зря не пропали. И вновь убедился, что подступили к крепости не бойцы, а смерды. Бойцы б живо сообразили, что стрелок - один. И не стали бы от него прятаться, а ответили бы сразу. А смерды - что? Смерды умирать не приучены. Смерд, когда видит, что соратника подбили, не о мести думает, а о том, чтоб следующим в Ирий не улететь.
        Смерды - это хорошо. Это радует. Тем более, если Ярош прав и смерды - чужие. Своих-то дурней зря губить не хочется. Кто потом оброк понесет?
        Хотя что оброк? На складах добра - со смердов и за пять лет не соберешь. Ну да не о добре речь. Продержаться бы. Может, Кулиба вернется…
        Илья ухватился за зубец, подтянулся немного, глянул в щель, высматривая всадников… Самого важного сразу углядел: руками размахивает, а вокруг - человек двадцать конных и пеших собралось. Слушают, надо думать. Ну да болтать любой горазд, да не у всякого из-под шапки меховой маковка шлема воинского выглядывает и на груди панцирь поблескивает.
        - Ярош, готовься! - Илья выцепил из тула три стрелки из лучших, легкие, с правильно закрученным пером и узкими гранеными наконечниками. - До пяти, помнишь? Вздевай!
        Стрелы ушли - как сокол в небо. И опять Ярош до пяти не досчитал, хотя вражьи лучники проснулись только на восьми.
        Илья приник к щели… Эх! Главного - не достал. Или конь его переступил, или сам почуял. Сдвинулся. И - спасся.
        Хотя стрелы Ильи даром не пропали. Один из всадников выпал из седла, у второго конь вздыбился и повалился прямо на пеших. Те шарахнулись в стороны. Но не наутек. Должно быть, не поняли, откуда смерть летит. А вот главный их - понял. Рванул галопом к краю поля, за предел дальнего выстрела.
        Вражьи лучники наконец-то заметили, откуда по ним бьют. Над частоколом запели стрелы. Упираясь руками, Илья проворно сместился по заборолу на пяток саженей. Ярош, пригибаясь, - за ним.
        - Подними-ка меня еще разок!
        - Ох, княжич…
        Но повиновался.
        Вражьи лучники стреляли бегло и неумело. Поднимались над щитами чуть не по грудь. Илья метнул аж четыре среза, пока его наконец заметили. Ярош спрятал Илью за частокол одновременно с первым воплем. Мог бы и не прятать, потому что вороги попрятались сами. Но двоих он точно положил, а третьему в шапку попало, и не понятно: упал или сам присел.
        Напугал Илья вражеских стрелков. Больше не высовывались. Били навесом - в белый свет. Стрелы сыпались, не долетая до частокола. Или, перелетая, падали на подворье. Тем, кто на забороле, можно было не опасаться. Но Ярош всё же накрыл себя и Илью щитами.
        - Отходят, - пробормотал Илья, глядя в щелку меж зубцов.
        Смерды на стене тоже увидели. Заорали радостно. Решили, что отбились.
        Илья, однако, не обольщался.
        Отошли, но не ушли. Звон топоров не смолкал.
        - Закончат - на штурм пойдут, - сказал он Ярошу.
        - Пойду насчет смолы распоряжусь, - сказал моровский староста.
        - Еще глянь, что со стороны Десны, - велел Илья.
        Трудно безногому обороной командовать.
        Со смолой все оказалось хорошо. Грелась.
        И со стороны Десны никого. Все - со стороны ворот.
        - Ярош, - окликнул старосту Илья, - раз сам не хочешь, пошли кого-нибудь, кто на лыжах хорош, по зимнику. В Киев.
        - Это можно, - кивнул староста. - Есть у меня такой на примете.
        - И к вышке меня отнеси, - распорядился Илья. - Хочу сверху глянуть.
        - Подстрелят? - заопасался Ярош.
        - Не успеют. А ты вот что… Веревку мне дай. И рукавицы. С собой возьму. Если что - соскользну быстренько.
        Глава 9
        Моров. В осаде
        Наверх Илья взобрался, как раз когда с задней стороны острога спустили гонца - парнишку из вольных моровских смердов.
        Паренек ловко скатился с берега на реку и побежал вниз по зимнику.
        Илья вздохнул облегченно. Обошлось. Не перехватили.
        Поторопился. Парень и трех стрелищ не прошел… Споткнулся и упал на лед. Не сам. Стрелой подбили. Тут же со стороны берега выскочили двое. Подбежали, ухватили под мышки и уволокли в чащу.
        Эх, надо было предупредить, чтобы не рекой, а лесной дорожкой шел.
        Хотя и там засада может быть. А учуять и обойти - это надо воином быть. Или хотя бы опытным охотником. Таким, как Ярош. Но Яроша все равно не уговорить. Так что надежда только на Господа и на собственные малые силы.
        Отсюда, с башни, на мир смотрелось хорошо. Всё видно окрест. Можно и ворогов счесть. Сто шесть насчитал Илья. Восемьдесят пять - бездоспешные смерды. Большая часть - с копьями, луками, в тулупах и мохнатых шапках. Лесовики. Еще двадцать - из тех, кто с оружием знаком. Мечи только у двоих, у остальных - секиры. Простые шлемы, такая же простая бронь: вареная кожа с нашитыми железными пластинами. Так снаряжаются отроки у не слишком удачливых князей и ополченцы вольных городов. А вот оставшийся, уже примеченный Ильей и определенный в вожди - другого поля ягода. Бронь хорошая, конь боевой, шлем нурманский, прикрытый меховой шапкой, чтоб не сверкал.
        Эх, не достал его Илья. Мыслилось: без этого, главного, отбиться было бы проще.
        Скоро, скоро они пойдут на штурм.
        Лестниц готовых - три. И еще пять заканчивали. И щитов больших - с дюжину. Для такого отряда хватит. Значит, скоро на штурм пойдут.
        Илья попробовал поставить себя вместо нападавших. Так батя учил. «Чтобы понять, как будет действовать враг, ты, Илюха, должен залезть к нему в башку. И угадать, как он поступит. И, угадав, опередить».
        Влезть в башку вражьему вожаку было трудно. Илья ведь даже не знал, кто это. И зачем налез на Моров…
        Ясно, что опытный воин, не смерд. А знает ли он, как берут крепости?
        Илья вот знал. Видел, как батя брал Перемышль. Ни одного гридня не потеряв. Ночью, скрытно, взошли на стену, открыли ворота, впустили гридь…
        Когда батя с Ильей подъехали к перемышльскому кремлю, там уже были свои. А лехиты, повязанные, сидели у ворот.
        Уснул Перемышль данником князя Мешко, а проснулся - Владимировым градом.
        Батя своих бережет, на стену не погонит. А этот?
        «Этот - погонит», - решил Илья. Иначе зачем лестницы и щиты?
        Что бы еще сделал Илья на месте врага? Уж точно догадался бы, что толковых воев в остроге немного. И этот, вожак, тоже наверняка сообразил. А если опытных мало, то атаковать по уму надо со всех сторон.
        Это если без обмана. Но войны без обмана не бывает. Обдурить врага для хорошего вождя - первое дело. Вот как тогда, с Перемышлем.
        Если бы штурмом командовал Илья, да будь у него ноги, он бы как поступил? Показал главную атаку со стороны ворот, а сам с тыла зашел с четырьмя-пятью лучшими людьми. Влез бы на стену без всяких лестниц. Накинул бы аркан на зубец - и наверху.
        А уж наверху добрый воин и в одиночку бы дел натворит. А если двое-трое…
        Да, вот так бы и сделал. А до того показал бы, что стена со стороны реки совсем не интересует. Держал бы всех против ворот.
        Похоже? Похоже. Коли так, то надо Илье к Дюже перебираться, когда атака начнется.
        А она начнется. И скоро.
        Может, здесь и остаться, наверху?
        Нет, стрелять ему отсюда неудобно будет. И командовать тоже.
        Внизу Илью встретил Ярош.
        - Смола готова, - сообщил он. - Что делать, люди знают.
        - Это хорошо, - одобрил Илья. - И подбери мне смерда или холопа поздоровее и нетрусливого.
        - Зачем это, княжич?
        - Носить меня будет, - пояснил Илья. - Как ты носил.
        - Я и буду! - заявил моровский староста.
        - Нет, друже, - покачал головой Илья. - Ты мне для другого надобен.
        И поведал Ярошу свои мысли.
        - …Так что посади на вышку кого-то глазастого, - завершил он. - Когда вороги на ворота полезут, пусть последит, чтоб часть в обход не пошла. А пойдут - я тоже туда переберусь, к Теше, а ты останешься ворота оборонять.
        Холоп нашелся. Звали Неболей. Не шибко умный, но здоровенный и послушный. До того Неболя на пристани трудился. Принести, унести, поднять, уложить.
        Илью Неболя вскидывал-опускал с легкостью. И держал, сколько велено. И на карачках по заборолу чапал с Ильей на спине пусть и не быстро, но уверенно.
        Смола готова, люди расставлены.
        «Что еще я забыл?» - подумал Илья, оглядывая подворье. Что еще…
        Вспомнил. Воодушевить. Этому тоже учил батя. И что он им скажет, холопам и смердам моровским?
        Как там великий князь Святослав воям своим сказал? «Мертвые сраму не имут!»
        Но это - для воинов. Для простого люда - не пойдет. Сказать надо людям, что они справятся и враг будет побит. Да так, чтоб поверили. Ага, так они и поверят! Глянут на княжича-калеку, висящего на шее у собственного холопа, - и сразу поверят в победу. А им - надо. Они ж не воины. Это воины всегда готовы убивать и быть убитыми. А смерды - другие. Им страшно. На иного замахнуться довольно, чтоб он на колени пал. Им, чтобы драться, надо за собой силу чувствовать. А как обезноженному показать силу?
        Хотя…
        - Ярош, вели седлать Голубя!
        - Что ты задумал? - насторожился староста.
        - Не боись! Сам-один на врагов не набегу, - усмехнулся Илья. - Хочу с людьми поговорить, пока время есть.
        Ярош сообразил, кивнул одобрительно:
        - Сам заседлаю.
        - Неболя, подними-ка меня на забороло, - скомандовал Илья. - Постреляем перепелок.
        Пострелять - не получилось. Вороги, уже наученные, на выстрел не подходили. Большая часть сидела у костров на опушке. Обедали, что ли?
        «Надо бы и моих покормить, - подумал Илья. - Да и мне не помешает. Пока время есть».
        Ярош вывел Голубя, Неболя подсадил Илью. Илья ухватился за края, отжался, запихнул ноги в дырки, уперся спиной, расправил плечи. Голубь скосил глаз на хозяина, заржал тихонько, приветствуя. В седле Илья вновь почувствовал себя почти воином. Эх, сейчас бы скомандовать, чтоб открыли ворота, - и полететь на врага, меча стрелу за стрелой…
        Илья откашлялся, вздохнул поглубже:
        - Люди моровские, вольные плотники, гости торговые! - Голос не подвел. Взлетел, как надо, не хуже, чем у братьев. - Враг у ворот! Но до нас ему не достать! Не получится! Не дадим ему войти в крепость! Покажем, что не его, а наша сила! Одолеем! Это ж не гридь княжья, а разбойники лесные! Они страшны, когда из-за куста стрелой бьют, а у нас под стенами - чисто! И потому не они нас бить будут, а мы - их! Насадим злодеев на копья! Попотчуем смолой горячей! Постоим за себя и за жен наших! Прободим ворогу сердце! Вспорем брюхо! Научим вежеству! Научим?!
        - Научим! - отозвалось с десяток голосов. Не слишком дружно.
        - Не за меня вы сражаться будете - за себя! - крикнул Илья. - За волю свою! А те, чья воля не самим, а роду моему принадлежит, вы знайте: по нашей варяжской Правде - несвободный, будь ты холоп обельный иль пленник обязанный, если встал на бой рядом с хозяином, если оборонял его оружно, - свободен! Все меня слышали?!
        - Да! Да! - На сей раз куда дружнее.
        - Вот и славно! Ярош, я хочу, чтоб каждый из воев моих получил сейчас еду добрую и чару меда хмельного! Как зарок того пира, что я устрою, когда разобьем ватагу вражью и погоним прочь! Славно?!
        - Славно!!!
        На этот раз грянул уже не один десяток, а всё разношерстное моровское ополчение.
        - С медом - это ты правильно решил, княжич, - одобрил Ярош. - Но успеем ли - до штурма?
        - А ты поторопись, - посоветовал Илья, глядя на старосту сверху.
        Голубь заржал, заплясал на месте, намекая: хорошо бы сейчас - галопом…
        - Не сейчас, друже, - успокоил его голосом Илья. - Но мы с тобой еще поскачем…
        - Откушай и ты, господин.
        Лиска. В одной руке - завернутый в тонкую свежую лепешку шмат свинины, в другой - кружка с горячим сбитнем.
        - Ты такой красивый, мой господин…
        Ухватившись за перекладину, Илья свесился с седла, ухватил девушку за затылок и поцеловал в губы.
        Зачем - и сам не понял. Может, потому, что в седле он ощущал себя не калекой, а прежним, мужем и воином?
        Лиска охнула. Едва не выронила сбитень. Илья перехватил, выпил залпом, принял у опомнившейся девки лепеху, бросил:
        - Неболя, за мной!
        Расседлывать жеребца Илья не велел. Мало ли как обернется… Еще раз взобрался на вышку, где уже устроился посланный Ярошем наблюдатель. Окинул взглядом окрестности: реку, городок, поля, холм с догорающей церковью, лес и, черное на белом, лагерь вражьей ватаги. Топоры там уже не стучали. Для штурма всё готово. А вот главного ихнего - не видать… И это подтверждало предположения Ильи.
        Он просидел на вышке недолго. До тех пор, пока не увидел, что вражеская ватага (войском назвать - язык не поворачивался) пришла в движение.
        - Особо не высовывайся, но поглядывай. Увидишь, что подбираются со стороны реки, дай знать, - велел он парнишке-наблюдателю.
        - А как? - спросил тот.
        - Вниз спустишься и меня найдешь.
        - Подстрелят же, пока спущусь!
        - Сделаешь, как я, - не успеют. - Илья ухватился за веревку и перекинул параличные ноги в отверстие люка. - Только рукавицы надень, не то ладони сотрешь. Есть у тебя рукавицы? Вот и хорошо. Бди! - Крикнул вниз: - Лови меня, Неболя! - И заскользил по веревке. Три мига - и он уже внизу.
        - К воротам! - скомандовал Илья. - Встретим татей погорячее!
        Атакующие приближались сторожко. Прятались за щитами, лестницы тащили волоком. Шли двумя шеренгами. За второй наверняка лучники.
        Кто-то из моровских с испугу, верно, начали садить по щитам.
        - Не стрелять! - крикнул Илья. - Ждать команды!
        Стрел у обороняющихся - в достатке. По три большие связки на лучника. Но это не повод, чтобы тратить их впустую.
        - Со смолой - готовы?
        - Да! Да! - нестройно ответили на стене.
        - Лить по команде! Один льет - двое щитами прикрывают!
        Вторая шеренга остановилась. Первая двигалась.
        Те, что оказались напротив ворот, образовали «домик» из щитов. Тарана у них Илья не заметил. Они что ж, собираются этакие воротища топорами разбить? Ну-ну…
        Справа пристроился Ярош.
        - Прикрывать тебя буду, - сообщил он. - Сейчас попрут.
        Так и вышло. Задние бросили щиты первыми, и над головами засвистели стрелы. Передние подняли лестницы, приставили к частоколу. Одна оказалась прямо над Ильей. Он засмеялся. Неболя с Ярошем удивленно глянули на своего княжича. Пояснять не было времени, а для любого настоящего воя понятно: смерды снасть делали. Где ж это видано, чтоб лестница над стеной на локоть торчала. Это ж ее отпихнуть - даже привставать не надо. Но погодим отпихивать.
        Лучники перестали стрелять. Понятное дело. Меткость у них не хузарская. Боятся своих задеть. Это хорошо!
        - Раз, два, три… - отсчитал Илья. И заорал: - Лей!
        Обороняющиеся хапнули черпаками смолу из поднятых на забороло малых котлов и выплеснули вниз.
        По ту сторону жутко заорали в дюжину глоток.
        - Лей! - перекрывая ор, взревели на пару Илья и Ярош. Малые котлы - на три-четыре черпака. Больше не надо. Второй раз вороги на такое не попадутся.
        - Неболя, поднимай!
        Вскинутый над зубцами Илья вмиг оценил картинку: под стеной - с десяток корчащихся врагов. Остальные отступили в растерянности. Лучники тоже ворон ловят… Вот им-то и гостинец!
        Илья раз десять раздернул лук, когда в него полетела первая ответная стрела.
        - Опускай!
        Рядом кто-то вскрикнул. Высунулся, надо думать, и поймал стрелу. Илья не оглянулся. Его занимало другое. Среди нападавших не было никого в хорошей защите. Может, конечно, все они под «домиком» у ворот, но сомнительно. Такие ворота можно целый день рубить - только и толку, что согреешься.
        Илья глянул в сторону вышки… Дозорный никаких знаков не подавал. Ладно, посидим здесь еще.
        - Ярош! - крикнул он, не отрывая глаза от щели.
        Староста не отозвался.
        - Ярош!
        - Убили его, княжич!
        Илья не понял. Внизу орали обожженные, бойцы в «домике» лупили топорами по воротам…
        - Чего? - Он обернулся и не увидел рядом Яроша.
        Ах ты ж… Ярош лежал внизу, под стеной. На спине. Из глаза торчал хвостовик стрелы. Насмерть.
        Илью будто дубиной в живот ткнули. Как же теперь…
        Но времени оплакать старосту… нет, друга, - не оставалось. Стрелы перестали петь над головой, ближайшая лестница заходила ходуном. Приставленный к котлу смерд плеснул смолой… Ничего. Смола, конечно, подостыла, но не настолько, чтоб стать безопасной. Ну понятно! Поумнели. Прикрываются.
        - Не надо смолой! Вилами толкай, вилами! Неболя, помогай! Да не торчи ты над стеной, присядь! Давайте разом!
        Неболя и смерд в криво сидящем шлеме уперлись в лестницу вилами, когда над зубцами возникла голова в огромной мохнатой шапке. Голова разинула рот… В который Илья и всадил стрелу. В треть натяга, почти лежа, но хватило. Голова пропала. Тут Неболя со смердом отпихнули лестницу от стены. Жаль, высота невелика. Не убьются.
        - Поднимай!
        Неболя бросил вилы, ухватил Илью поперек туловища…
        Не у всех моровских получилось отпихнуть лестницы. Человек пять нападавших перебрались через стену, другие уже лезли им на помощь. Поэтому Илья не стал бить по стрелкам, а занялся штурмующими. Троих подшиб сразу, еще пятерых снял с лестниц. Если бы не стрелки, он бы один всех ворогов положил. Но вражьи стрелки принялись за дело, и Илья вынужден был спрятаться за зубцами. Глянул вдоль стены… Так, вроде отбились. Чужих нет. Своих, правда, тоже побили с десяток, не меньше. И Ярош… Он один стоил половины моровских смердов.
        Илья глянул на вышку… И увидел дозорного, спускавшегося по лестнице. Вот дурень! Сказано же - по веревке. Он же для стрелков - как поросенок на блюде!
        И точно. В спину паренька ударило сразу две стрелы, он разжал руки и полетел вниз. Но весть всё же передал. Тем, что начал спускаться.
        Во двор падали стрелы. Редкие, но щит на спину Илья повесил.
        - Неболя! Бери меня и бегом на ту сторону!
        Поскакали. Неболя - согнувшись, мелкой рысцой, Илья - одна рука вцепилась в Неболину рубаху, во второй щит.
        Опоздал. Один из челядинов Дюжи полетел с заборола с копьем в груди. И в тот же миг через зубцы ловко перемахнул тот самый, в доброй броне. Главный.
        Срубил еще одного челядина, выдернул из вторых ножен еще второй клинок. Купец Дюжа с сыном кинулись на ворога с разных сторон, но Илья уже понял, что сейчас произойдет.
        - Неболя! Поднимай! - заорал он, отбрасывая щит.
        Ворог - не чета купцам. Матерый. Гридень. И не просто гридень - варяг.
        Варяг! Свой! Перун, как же это?
        Одна часть Ильи застыла в изумлении, зато вторая времени не теряла. Лук из налуча, стрела из тула…
        Илья бы его сбил. С пятнадцати-то шагов. Неболя замешкался. Не сразу сообразил, что велено. А когда сообразил, перехватил Илью со спины и начал поднимать, всё уже было кончено. Ворог уже зарубил обоих, соскочил со стены, увидал Илью, которого Неболя как раз перехватывал за воинский пояс, чтобы развернуть к врагу… Увидел - и не раздумывая метнул один из мечей. Не в Илью - в Неболю. Холоп захрипел и повалился на бок. Илья рванулся, уже падая, послал стрелу… в белый свет. Ворог подскочил, упер второй меч Илье в горло, нажал… Но не зарезал почему-то. Отбросил ногой лук, выдернул из бьющегося в агонии Неболи второй клинок. Рядом с ним встали еще двое. Тоже воины, но поплоше. Хотя и одного такого на десяток смердов хватило бы с лихвой. Ворог наклонился к Илье…
        - Что, Серегеич, худо тебе? - змеей прошипел он.
        - Что творишь? - яростно выкрикнул Илья. - Ты же варяг!
        - Перун меня простит! - ухмыльнулся ворог. - Вы ж теперь не ему, а ромейскому Христу кланяетесь. А этот меня уж точно простит. Он же всех прощает, да, Серегеич?
        И тут Илья его узнал. И еще больше удивился. Свардиг. Бывший сотник князя Владимира. Сосед батин по Горе.
        Узнал - и сразу успокоился. Если такой, как этот, в разбойное дело ввязался, то Илье не жить. Но - почему?
        - Тебя - не простит, Свардиг, - произнес он, стараясь, чтоб голос звучал достойно. Хоть голос, потому что хранить достоинство, лежа в грязи у ног врага, было непросто. - Не простит он тебя, Свардиг. Ты ж его дом сжег.
        - Признал, - удовлетворенно произнес бывший сотник. - Это хорошо. Лой, - обратился он к одному из своих. - Приподними-ка его! - Свардиг стянул с Ильи тул со стрелами, налуч, воинский пояс. Всё нацепил на себя, подобрал с земли лук, оглядел, хмыкнул удовлетворенно, вложил в налуч, распорядился: - Пригляди за ним, Лой, пока я с прочими разберусь.
        - А чё за ним смотреть? - удивился названный. - Он же калека. Уползет куда-нить под ясли - вытащим.
        - Делай, что сказано! - рявкнул Свардиг. - Это он сейчас калека! А год назад у отца своего в гриднях ходил. И это его стрелу Шлея словил. Больше некому.
        - Ого! - Лой глянул на Илью с уважением. - За полторы сотни шагов! Это ты, что ли, его обезножил, Свардиг?
        - Не я. До меня кто-то… успел.
        «Были б у меня ноги, - подумал Илья. - Мы б еще поглядели, кто… успеет».
        Но вслух не сказал ничего. А что скажешь? Не удержал он Моров. Кончено дело.
        - Не скучай, Серегеич, я скоро, - посулил Свардиг.
        - Давай-ка тебя поднимем, - вполне добродушно проговорил Лой, спихнул тело Неболи с ноги Ильи, подхватил княжича под мышки, подтащил к сараю и прислонил к стене. Лой не знал, что рискует. Ухвати его Илья за горло да сдави как следует…
        Не стал Илья его хватать. Что ему этот Лой. Вот если бы до Свардига дотянуться, но - вряд ли. С варягом калеке не совладать. Разве что Бог пособит. Илья забормотал молитву…
        - Правильно, - похвалил Лой. - Проси у своего Бога быструю смерть. Свардиг, он лют. И зло на тебя держит. А значит, умирать будешь до-олго!
        Открыли ворота. Уцелевшие при штурме смерды толпой ввалились внутрь и сразу побежали кто куда. Грабить. Свардиг стоял посреди двора, сдвинув шлем на затылок, зацепив большие пальцы за воинский пояс Ильи. Ухмылялся.
        То ли наплевать ему на добычу, то ли не сомневается: лучшее из того, что боевитые смерды награбят в богатом моровском остроге, достанется ему.
        Выжившие моровские, целые и раненые, понурые стояли отдельной кучкой. На них не обращали внимания. Смерды и холопы без вожаков не опасны. Никого из них пока не обижали. Даже девок не трогали. Первым делом - добыча. Хотя чадь - тоже добыча…
        Глава 10
        Моров. Свардиг. Лютая смерть
        - Отдай! - закричал лесовик, размазывая слезы по грязной роже и пытаясь оттолкнуть плечом вставшего на пути Лоя. - Отдай! Он моего брата сжег! Я его тоже жечь буду!
        Лой, понятно, с места не сдвинулся, лесовик пихал его без толку. Но на вопль потянулись родовичи, тоже не больно трезвые. Или до клетей добрались, или отыскали бочку, из которой Ярош поил моровских перед боем.
        - Да почем ты знаешь, что это он твоего брата смолой угостил? - с ленцой протянул Лой. - Может, из них кто? - Он показал на кучку моровских.
        - Ага! И моего! - выкрикнул кто-то.
        - А моего свояка стрелой убил!
        Почувствовав поддержку родни, первый заголосил еще пуще:
        - Не сам, так по его приказу! Где ж это видано: живых людей жечь!
        - А я слыхал: вы там у себя в лесу как раз живых и жжете! - повысил голос Лой.
        Крикун на миг растерялся, но его выручил кто-то из родни:
        - Так то - для богов! А это - худое дело! Слышь, ты! Отдай нам княжича! А не то сами возьмем!
        Илья видел черные от грязи и копоти лица, распяленные рты, встопорщенные бороды. Кто-то уже и копьем грозил, кто-то за топор схватился.
        «Эх, жаль, они раньше не передрались, - подумал Илья. - До того, как на острог пошли. Но может, хоть сейчас…»
        Ему всё равно не жить, а вот поглядеть, как враги друг друга режут, - любо!
        Лой почуял, что дело идет к нехорошему, забеспокоился. Вытянул шею, выискивая Свардига…
        Но Свардиг уже был здесь. Прошел сквозь толпу - кого отшвырнул, кто сам шарахнулся, ухватил горлана за ворот, крутанул, махнул мечом. Смерд завертелся волчком, разбрызгивая кровь, плюхнулся на задницу, потрогал струящуюся по бороде кровь, поглядел на Свардига, на родичей за спиной варяга… Не понял, что произошло. Замычал.
        А вот Илья - понял. Свардиг не стал убивать смерда, хотя мог бы с еще большей легкостью снести ему голову. И не убил вовсе не потому, что пожалел. Умен бывший сотник. Понял, что ему надо поразить лесовиков. Чтоб вспомнили, кто он. И устрашились. Снеси он голову - не удивил бы. Мало ли сегодня голов снесено! Нет. Он ударил умело и точно. Просек разинувшему рот крикуну щеки и язык.
        - Ну! - рявкнул варяг, разворачиваясь к толпе. - Кому еще жало укоротить? Тебе?
        Тот, на кого Свардиг указал мечом, шарахнулся, замотал головой. Варяг взмахнул клинком, стряхнув на толпу капли крови, и спокойно вложил меч в ножны. Как будто не видел изготовленных к бою копий…
        И копья опустились. И руки убрались с топоров. Два десятка лесовиков вмиг уразумели, что копья им не помогут. Варяг в одиночку положит их всех и даже не запыхается.
        Убедившись, что бунт подавлен, Свардиг шагнул к Илье, ухватил за ворот кольчуги и поволок за собой. Через толпу. К конюшне.
        Там Свардиг бросил Илью в грязь, на мокрую сенную подстилку на задке конюшни, которую, понятное дело, не успели поменять. Встал над Ильей, засунув пальцы за пояс, осклабился:
        - Ну? Что пялишься? Может, спросить чего хочешь?
        - Может, и хочу. - Илья хотел приподняться, но Свардиг не дал: пихнул ногой, наступил на лоб, вдавив затылок в раскисшее в слякоть, пахнущее навозом сено.
        - Хочу, - повторил Илья, глядя в черный потолок. - Как так вышло, что варяг-сотник татем стал и на своих напал подло, будто печенег?
        - А ты мне не свой, волчье семя! - Свардиг убрал ногу. - Из-за отца твоего приемного я сына единственного потерял. И дочь с ним. Какие ж вы - свои?
        - Дочь твою лехиты убили, - напомнил Илья, который был наслышан о той истории. - Отец мой убийц нашел и тебе отдал. В чем его вина?
        - А в том, что по его слову я дочь за купеческого сына отдал. Был бы свой, варяг, сумел бы и сына, и дочь мою оборонить!
        - Сына? - Илье вдруг стало весело. - А сын твой - не воин, что ли, чтоб его от дорожных татей оборонять надо было?
        - Молод он был… - начал Свардиг. И осекся.
        Поглядел на Илью, который был его сыну ровесником… И еще больше озлился.
        - Кабы не Серегей со сватовством своим, был бы жив мой сын! - рявкнул он. - Дай срок - и до отца твоего доберемся!
        - Разбежался! - Илье было совсем не смешно, но засмеяться все же получилось. - Уж не с дочками со своими ты до него добраться хочешь, тать? Так не надейся! Такую паршивую кровь батюшка мой брюхатить не станет! Да у них и…
        Свардиг не выдержал. Двинул Илью ногой в бок. Илья напрягся, ожидая новых ударов. Если перехватить ногу…
        Свардиг сдержался. Поглядел на Илью внимательно… И тоже оскалился:
        - Хочешь, чтоб добил я тебя, волчье семя? Не надейся! Ой худо тебе будет, приемыш Серегеев, ой ху-удо! - Свардиг возвышался над распростертым на земле Ильей, скалился радостно. - Визжать станешь, смерти как милости просить! А не будет тебе смерти! Боярин Семирад трогать тебя не велел. Ему сказали: ты совсем дохлый. На лавке лежишь, под себя гадишь. Такому, он сказал, смерть в радость. А ты вот какой шустрый оказался! Прям как уж пришпаренный. - Свардиг захохотал.
        - А знаешь, тебя убивать не буду! - заявил он, отсмеявшись. - Сделаю так, чтобы слова Семирадовы правдой стали. Чтоб смерть тебе, приемыш, за счастье была. Для начала - руки тебе укорочу. По локоть. Как, нравится? Потом язык отрежу, чтоб лишнего не наболтал…
        «Семирад, значит, - думал Илья, слушая посулы Свардига. - Семирад, значит, не велел. Ну-ну. Бывший сотник князев под боярином Семирадом нынче ходит. Жаль, не удастся бате рассказать, кто всё затеял».
        - Ты лучше свой язык в задницу засунь, - посоветовал Илья. Он больше не пытался подняться. Начнет - ворогу только веселье. - Там ему самое место.
        - А может, я тебе кол в зад засуну? - предложил злодей. - Понравится? Хотя вряд ли? Ты ж не чувствуешь ничего. Ни задом, ни передом! - И захохотал, радуясь собственной шутке. - Ты б себя видел, Серегеич! Грязен, аки свинья! Ну, пожалуй, я тебя умою!
        Свардиг шагнул к поилке, зачерпнул студеной воды кожаным ведром, поднял повыше двумя руками - уверенный сильный воин над беспомощным калекой…
        И тут Илья шанса не упустил: выбросил правую руку, цапнул обутую в верховой сапог ногу Свардига, левой вцепился в стойку - для твердости. И рванул что было силы. А силы было - вдоволь. Не ожидавший нападения Свардиг выронил ведро и завалился на спину. Упал умело: всё же воин, а не смерд. Да так дернулся еще в падении, едва не вывернулся из неслабого хвата Ильи. Кожаный сапог мокрый, скользкий. Однако и хват у Ильи - особый. Тот самый, какому Богуслав учил. Не вырвался тать. Но и не растерялся. Ударил свободной ногой (промахнулся), рванул с пояса кинжал…
        Но Илья успел раньше. Он понимал, что шанс у него только один, - и не упустил его. Бросил тело вперед и ухватил злодея за то самое уязвимое место. Кожаные штаны не стали помехой. Илья такую силу в руке ощутил: воду б из камня выжал.
        Так что не смог бывший сотник пырнуть Илью кинжалом. Завопил от лютой боли жутко, по-звериному - и сомлел. А кинжал Свардигов Илья из богатых ножен уже сам вынул, а потом подтянулся еще на локоть, сунул под короткую пегую бороду, чиркнул железом по мягкому, не укрытому железом горлу. И засмеялся от радости - отомстил!
        И приготовился умереть.
        Ждал: сейчас набегут на крик…
        Никто не прибежал. Может, слишком шумно было снаружи. Или не поняли люди Свардига, что это их вожак кричал. Решили - это Свардиг Илью пытает люто. Знали: умеет варяг жилы да кишки из людей тянуть. Матерый оружный гридень - против калеки. Кто ж еще может заорать, кроме Ильи?
        Повезло, в общем.
        Глава 11
        Моров. Напролом!
        Первым делом Илья вернул себе оружие: пояс воинский и лук со стрелами. Лук в налуче, стрелы в туле. Всё сухое, не обгаженное. Потом гривну у Свардига с шеи снял. Гривна у бывшего сотника приметная: цепь золотая, свитая искусно с псом трехголовым. Илья слыхал: гривну эту Свардиг когда-то с шеи свейского ярла снял.
        Потом обполз воду, что из ведра выплеснулась, ухватил Свардига за ногу и понемногу втянул его в пустой денник.
        Только после этого позвал негромко:
        - Голубь! Голубь-Голубок!
        Услыхал ржание и порадовался, что велел не расседлывать друга. В седло-то он взобраться как-нибудь сможет: руки целы. А вот без седла ему на коне нипочем не удержаться. А уж драться - совсем никак.
        Ну теперь если и убьют его тати паршивые, то не в грязи умрет в муках, как ему Свардиг сулил, а воином. Кровь за кровь!
        Зря мечтал.
        - Свардиг! Эй, Свардиг! Иди добычу делить! - В ворота конюшни вошел воин.
        Что воин в верховых сапогах, а не смерд, - это Илья по звуку шагов понял.
        Илья замер. Сжалось в нем всё. Затаился, как мышь, даже дышать перестал. Стиснул кулаки с такой силой, что кольцо стрелковое больно надавило на палец…
        Глянул Илья на кольцо, которое никто у него забрать не потрудился… И сразу отпустило. Чего он испугался-то? Свардига, сотника из варягов, голыми руками завалил, а этот - кто? Уж точно не варяг.
        Илья перекатился на бок, наложил стрелу, поддел кольцом тетиву…
        Ворог появился в просвете денника…
        И тут же завалился со стрелой в глазу. Не промахнулся Илья. Не важно, стоишь ты или лежишь. Что нужно для точного выстрела? Голова и спина, пальцы да плечи. А это у Ильи - в целости. Так что стрелять он может из любого положения. Пусть лежа и не так далеко, как стоя на собственных ногах, но шагов на полсотни точно промашки не даст.
        Чтоб проверить мысль, Илья перекатился на живот, выгнул спину изо всех сил, так, чтобы верхнюю часть туловища приподнять…
        И не удержал крика. Раскаленная добела игла, которая сидела в спине, никуда не делась. Лишь уснула до времени и теперь напомнила о себе. К счастью, всего лишь на мгновение, но Илья все равно не сразу пришел в себя. Лежал ничком, уткнувшись лицом в мокрую солому, боясь шевельнуться.
        Только через немалое время Илья сумел пересилить страх и медленно-медленно перевалиться на бок.
        Вроде ничего… Спит игла. Первым делом лук и тул - на сухое. А то уронил прямо в грязь. Теперь аккуратно, ползком - к свежему покойнику. Нет, не Лой. Другой вояка. Это почему-то обрадовало. Чем-то Лой Илье понравился. Нет, понадобится убить - убьет его Илья и не усомнится. Но по собственному почину - не будет.
        Так. Стрелу не вытащить. На полпяди вошла и в череп изнутри уперлась. Потянешь - наконечник всё равно соскочит.
        Ну да ладно. У этого - тоже тул, причем почти полный. Свои стрелы, ясное дело, надежнее, но на полсотни шагов бить - и эти сойдут. Илья прицепил чужой тул рядом со своим и ползком двинулся к Голубю. Сдвинул засов, заполз внутрь. Тот сразу потянулся мордой к хозяину. Илья ухватился за узду, попросил:
        - Помоги, родной…
        И конь понял. Всхрапнул, напрягся, двинул головой вверх, поднимая Илью, а тот уж изловчился - зацепился за подпругу.
        Голубь снова всхрапнул - Илья сделал ему больно.
        - Прости, друже, - повинился Илья. Перехватился левой за край седла-короба, и вот он уже наверху. Теперь осталось только ноги в нужные места заправить.
        Устроился, подождал немного, прислушиваясь… Нет, спит игла. Ну, Христе Боже, не оставь в беде! Он достал из-за пазухи крест, поцеловал, спрятал.
        Потом вытянул лук, осмотрел… Годится. Скинул крышки с обоих тулов, прислушался…
        Снаружи орали тати: делили добычу. И еще от боли кто-то кричал. Да не один, несколько. И девка визжала.
        Шевельнулось внутри: не уберег чать свою. Но ничего уж тут не поделать. Даст Бог уйти, придет сюда батя с гридью и выручит. Никого в чужину увести не успеют. Главное - уйти.
        - Ну, Перуне Молниерукий, бог пращуров, подмогни и ты мне! - произнес Илья и прикосновением руки направил Голубя к выходу из конюшни.
        Говорят, если кто удачливому вождю близок, тому тоже часть удачи перепадает. Илья вождем не был. И удачливым его тоже назвать - язык не повернется. Да и близки ему здесь, в Морове, по-настоящему были только Ярош, Кулиба да девка Лиска.
        Кулиба - далеко. Ярош - еще дальше. В Ирии. А вот Лиска - выжила. Как раз сейчас трое лесовиков раскладывали ее на попонке. И колышки уже в землю вбили, намереваясь привязать девке руки-ноги враскорячь и попользоваться в свое удовольствие. Повезло Лиске: сильничать ее собрались прямо у конюшни. Еще повезло, что увидела она Илью. И он тоже ее увидел.
        Но первым девку заметил Голубь. Прежде Ильи. Потому что всадник по нужде вокруг смотрел, сразу во все стороны, чтоб опасность вовремя встретить. А жеребец глядел, куда ему хотелось. Голубь Лиску знал и даже угощение у нее принимал бывало. И приостановился. Угадал, что с Лиской недоброе сотворить хотят. Был бы один, сам бы вступился. Обучен и копытами бить, и зубами хватать. Но сейчас - как хозяин решит…
        Лиска тоже увидела их и закричала. И не «спаси меня!», а наоборот: «Спасайся, Илюшенька! Беги!»
        И тем решила свою участь. Может, потому что неправильно это, когда девки-холопки княжичам указывают. А может, и другая причина была, только свистнули три трофейных среза, и стало лесовикам не до колышков и не до девки.
        А еще повезло Лиске, что не успели ее привязать.
        - Прыгай, дура! - крикнул Илья.
        И Лиска прыгнула. Да еще, дура, вцепилась в Илью, едва не выворотив его из седла. Илья же рявкнул:
        - За седло держись!
        Защелкала тетива, полетели стрелы, валя всех, кому не повезло оказаться между Ильей и воротами.
        Таких, правда, было немного. Большинство толпилось у кучи добра, натасканного из терема. И ор там стоял такой, что крики Лиски и Ильи, вопли подстреленных лесовиков совсем в нем потерялись.
        - Пошел, родной! Махом!
        И Голубь пошел. С места - галопом. Веса Лиски он будто и не ощутил. Да и сколько там этого веса? Пуда три?
        Вынеслись из ворот - на диво. Никто ни стрелы, ни копья вслед не метнул. Первая стрела прилетела, когда Голубь уже встал на зимник.
        Да и стреляли вяло. Так, с дюжину стрел прилетело, и все - мимо.
        Когда меж острогом и Ильей набралось шагов двести, он велел жеребцу перейти с галопа на рысь. Ушли. Пусть теперь Голубь побережет силы - путь неблизкий. Илья надеялся, что послать за ним погоню тати не рискнут. Забоятся. Да и зачем им? Моров - их. И добыча - тоже. На одном Илье много не возьмешь, а вот в Ирий отправиться - запросто.
        Не забоялись.
        Глава 12
        Десна. Зимник. Погоня
        Заметила преследователей Лиска, когда те выехали из-за речной излучины.
        Илья больше вперед смотрел. Помнил, как застрелили его гонца. На берегу мог и теперь заслон остаться. Свардиг был вождем опытным. Позаботился о том, чтобы дорогу на Киев перерезать.
        А Лиска, которая бежала рядом, держась за стремя, то и дело оглядывалась.
        - Господин! Погоня!
        Илья оглянулся, привстав и упершись руками в края седла-коробки.
        Девять. Сотни четыре шагов. Два стрелища примерно. Шли рысью, увидели Илью и подняли лошадей в галоп. Зимник для скачки хорош. Плотный, накатанный. Снегопада давно не было.
        Знать бы, что за люди? Если лесовики, то опасаться нечего. Пока доскачут, Илья положит всех. Но если среди них затесался хороший стрелок или, не дай Боже, степняк, то дело Ильи - худое. Потому что мишень из него - замечательная. Ни к холке припасть, ни щитом прикрыться. Ну да поглядим.
        - Бегом в лес! - велел Илья.
        Лиска замотала головой.
        - Беги, сказал! Мне только мешать будешь!
        Послушалась.
        Илья вынул лук. Проверил тетиву. В порядке. Стрелу взял свою, надежную. Поглядел на приближающихся всадников…
        И вдруг ощутил такую радость жизни, какой не испытывал с тех времен, когда ноги были в порядке. Таким сладким показался морозный воздух, таким сказочно-сверкающим снег на реке и на деревьях. И весь этот мир был его. Весь целиком. А конные вдали, черные на белом, они были такими маленькими, незначительными. Будто мухи на куске сала.
        Первая стрела прилетела, когда до Ильи разбойникам оставалось шагов триста. Воткнулась с недолетом саженей в десять.
        Илья улыбнулся. Угадал по ее полету, по возвышению, что лук у него точно лучше.
        Отвечать сам не торопился. Видел, что у ворогов и щиты и бронь кое-какая имеется. Попасть он, может, и попадет, но не завалит.
        Всадники послали коней в галоп. Четверо выстрелили на скаку. Впустую, понятно. С галопа за три сотни шагов попасть - это надо белым хузарином родиться. Да и то не всяким, а чтоб дважды по двенадцать колен предков - степных воинов, как у брата Йонаха.
        Скакали вороги хорошо: пригнувшись и прикрывшись щитами. Но все же не как в степи, россыпью, а кучно. А куда денешься? Санный путь - неширок, а по рыхлому снегу галопом… Можно, но трудно.
        Илья мог бы спешить первых, но губить лошадей не хотелось. Стоял, ждал. И дождался. Самый первый перекинул щит за спину, привстал на стременах, натягивая лук. Сделано было очень быстро. Сразу видно: опытный. С полутора сотен шагов он бы и не промахнулся…
        Но Илья выстрелил раньше. Едва увидел, как щит за спину отправился. И попал как раз, когда ворог стрелу на тетиву наложил. Так, с луком в руках, ворог и завалился.
        Тот, что за ним следом скакал, коня в сторону бросил, чтоб на упавшего не наехать… И открылся.
        Илья увидел, как его стрела вошла всаднику в шею, и еще одна была уже в воздухе - в того, кто мчался следом и тоже вынужден был свернуть. Свернул ворог в сугроб, конь провалился передними ногами и повалился набок. Пропала стрела. Зато следующая вошла точнехонько под край шлема. В лоб.
        Ага! Струсил кое-кто! Двое последних осадили коней и показали Илье хвосты.
        Но трое совсем рядом - в полусотне шагов. Уже и за мечи схватились.
        Илья выдернул из тула сразу две стрелы, наложил, натягивая чуть наклоненный лук уже не кольцом, а пальцами. Так стрелять его хузары учили. Бьет послабее, чем одной, но с тридцати шагов, и этого довольно. Не ждали, тати? Две стрелы - две цели. Промахнуться невозможно. Это, считай, в упор выстрелы.
        Третий, последний - уже в двух прыжках коня. Заорал радостно, занес меч.
        Ни прикрыться, ни отбиться Илья не мог. Луком разве что… Но лук такой удар не остановит…
        - Голубь, ходу!
        Не подвел жеребец. Прыгнул в сторону с места, кошкой - и не дотянулся ворог. Мимо пролетел.
        - Вперед, в галоп! - закричал Илья, и жеребец, фыркнув недовольно (как же бежать без драки?), взял с места и галопом - в сторону Морова, сразу отрываясь от разворачивающегося врага.
        Эх! Сейчас бы крутнуться в седле да и влепить татю стрелу в рожу…
        Хотя влепить и без того есть кому. Вон, выпростался один такой из-под коня и копьецом примеривается…
        Даже метнуть успел, но промазал. Ударившая в грудь стрела сбила бросок.
        Голубь шел хорошо. Старался. Решил, видно, что хозяин хочет беглецов догнать. А те, увидав погоню и рассмотрев, кто за ними гонится, окончательно струсили и принялись нахлестывать коней. Нет, злодеи, не уйти вам. Голубь проворнее, а главное - устал меньше. Но с ними позже. Сначала надо с третьим разобраться.
        Стрелять с галопа - неудобно. Илью в его седле-коробе мотало, как будто на лодочке по бурному морю плыл. А он ведь одной рукой за седло держался, а если отпустит - и вовсе…
        - Стой! - крикнул он Голубю.
        И жеребец встал. Резко, как учили. Илью бросило вперед, потом сразу - назад…
        И раскаленная игла проткнула хребет.
        В глазах почернело от боли. Илья вскрикнул страшно… И всё.
        Очнулся уже на снегу.
        Боль отпустила. Илья почувствовал, что его пытаются перевернуть на живот, потянулся к поясу, к кинжалу… Так не достать, но если перевернут…
        Еле успел остановить руку. Лиска!
        - Живой… живой…
        Лиска и Голубь. А больше никого не видать.
        А где ж враги?
        - Где… эти?.. - прохрипел Илья.
        - Сбежали. Далеко уже. Напугал ты их!
        - А этот? Последний?
        - Голубь его. Хороший конь, хороший… - Она погладила жеребца, который тоже сунулся, тронул мягкими губами лицо Ильи, «улыбнулся» хозяину. Радуется, что жив Илья.
        - Это он его, копытом! - гордо сообщила Лиска. - Прямо в рожу! Тот сразу из седла долой! А ты, господин, тоже упал. Еще раньше, когда Голубь на дыбки вскинулся. А этого я его же мечом добила. Не то встал бы да пошел махать… Верно ли? - вдруг испугалась она. - Может, нельзя было?
        - Можно. - Илья улыбнулся, хотя улыбка далась трудно: лицо занемело, будто приморозил. - Нужно. Лук мой цел?
        - Ага. А стрелы - не все…
        - Дай сюда!
        Верно, цел.
        «Значит, повоюем», - подумал Илья. Больше, чтоб себя подбодрить, потому что чувствовал он себя погано. В глазах двоилось, руки тряслись, будто у ветхого старика.
        - Лиска, помоги мне в седло сесть. А то вернутся те, кто сбежал, и будет нам туго…
        Поднять Илью в седло не удалось. Для Лиски он был слишком тяжел, а помочь не мог, ослаб совсем: руки слушались плохо, голова кружилась, тошнило. Видать, головой ударился, когда упал.
        Вернись сейчас беглецы, взяли бы Илью, как лиса в норе берут. Руками.
        Но те, видать, удирали без оглядки.
        И что теперь Илье делать? Коней у него теперь в избытке: Лиска троих поймала. Те дались. Не боевые. Повезло. Кони есть, а толку? Даже волокушу сделать не из чего.
        Очень хотелось пить, но фляга пуста. Выскочила пробка, когда упал. Хлебнуть бы сейчас меду горячего, может, и полегчало бы. Или, наоборот, наизнанку вывернуло.
        Держись, Илья! Держись и думай!
        Думать было трудно. Голова болела всё сильней. Но что это за боль, если сравнить с той иглой, что в спине сидит. Не боль, а почесуха комариная.
        «Эх, Голубь-Голубок! Жаль, что у тебя, друже, рук нет, как у кентавров эллинских. Ты б меня поднял да на спинку уложил… Уложил…»
        - Дурень я, - сказал сам себе Илья. Стыдно. Артём или Богуслав небось сразу бы сообразили. А он вот напрочь забыл, чему коника своего учил.
        - Голубь! Прячься, друже! Вниз!
        Жеребец фыркнул. Ни малейшего желания укладываться на снег у него не было. Сдурел, хозяин, да? Мокро ж и холодно!
        - Вниз, мой хороший, лечь! - Илья ухватил повод, потянул жеребца вниз. - Знаю, не травка степная, теплая, но ты ж - мохнатый. Вниз, Голубь! - крикнул он строго.
        И конь подчинился. Опустился на колени, хотел и на бок, как учили. Мог бы и лечь, но тогда ему трудно будет подниматься с Ильей-то на спине.
        Это было нелегко, но они справились. Затащили Илью в седло, распихали неживые ноги по дыркам. И Голубь тоже молодец. Поднялся аккуратно, иначе Илья, даже с помощью Лиски, мог бы и не удержаться.
        - Лиска, ты знаешь что… Привяжи меня покрепче, а то как бы мне в пути… не потеряться, - пробормотал Илья, навалился грудью на край седла-коробки и выпал из Яви.
        Глава 13
        Киев. Гора. Под родной крышей
        Сергей Иванович помял затекшую шею и отодвинул документы.
        Не любил он эту работу. Мог бы перевесить на помощников, на Сладу… Но раз уж взял за правило разбираться с византийскими делами сам, значит - сам. Ведь речь идет не о тонне воска или десятке-другом бочек вина. Оружие - это оружие. Так что надо быть вдвойне осторожным. Тем более что кто-то в Константинополе в последние пару лет активно играет против него. Играет, правда, мелко. На уровне «сунуть палку в колесо», не более. Серьезно нагадить спафарию Сергию, пользующемуся личным доверием Автократора[10 - Автократор (греч. autokrator - самодержец) - титулование византийского императора.] и расположением по меньшей мере двух высших иерархов империи, у таинственного пакостника кишка тонка.
        Но - раздражает. Надо бы Богуслава попросить в следующий раз в Константинополе задержаться и поискать настырное дрянцо…
        - Князь Серегей! Батько! Сюда!
        Кричали во дворе. Кто-то из дружинных.
        Духарев встал так резко, что стул с грохотом опрокинулся. Сквозь окно, забранное мелкими цветными стеклами, не видать ни черта. Сергей Иванович толкнул створки. Так, гридь кого-то несет. На руках. Кого-то оружного и заляпанного кровью.
        Сердце пропустило удар. Если позвали его, значит… Кто-то из родни?
        Сергей Иванович захлопнул окно, выбежал в коридор и бросился вниз по лестнице…
        - Сюда кладите, сюда…
        Голос жены. Слада была уже здесь, распоряжалась.
        «Кто?»
        Духарев растолкал дружинных…
        Илью он узнал не сразу. Показалось: лежит на лавке какой-то незнакомый богатырь[11 - Автор в курсе, что слово «богатырь» - тюркского происхождения и, возможно, появилось на Руси куда позже одиннадцатого века. Что же до псевдофилологических вариантов «расшифровки» вроде «Бога тур», то «изыскания» жуликов, юмористов и невежд оставим без комментариев. Однако контакты с тюрками были задолго до прихода монголов. Хазары, печенеги, волжские булгары… Все эти ребята - натуральные тюрки.]. Лицо в крови и грязи…
        Узнал, когда Илюха открыл глаза:
        - Батя… - прошептал он. - Моров…
        - Ну-ка тихо всем! - рявкнул Духарев, наклонился: - Что, сын, что случилось?
        - Моров… Враги… Не удержал…
        Духарев покосился на Сладу.
        Та приподняла голову Ильи, поднесла ко рту чашу, напоила осторожно и умело: Илья даже не поперхнулся. Потом кивнула мужу: спрашивай.
        От сердца отлегло. Значит, опасности для Илюхиной жизни нет.
        - Тати напали… Две сотни… Привел Свардиг… По наущению Семирада…
        И расслабился. Главное сказал.
        Семирад. В это Духарев поверил легко. Но Свардиг…
        - Точно Свардиг? Сам видел?
        - Как тебя. - Слабая улыбка. - Резать меня хотел… Но я - лучше…
        - Что - лучше?
        - Лучше. Я его сам… зарезал. У меня гривна его… Лиска… Где? Со мной была. Жизнью должен…
        Духарев лишь взгляд метнул, как пара отроков сорвалась: искать.
        - Голубь…
        - Конь твой в порядке, - пробасил кто-то из гриди. - Обиходят.
        - Батя… Пошли воев в Моров. - После Сладиного питья Илье стало чуть лучше. Он даже привстать попытался, но княгиня не позволила. - Пошли скоро. Много не надо. Полсотни хватит. Там - лесовики одни остались. Может, успеют наши.
        - Равдиг! Ты слышал! - не оборачиваясь, бросил Духарев. - Найди Развая. Пусть возьмет полусотню и двуоконь в Моров! Борзо!
        - Да, батько! - И топот нескольких десятков ног.
        - А что ж Кулиба, что дружина твоя? - недобро произнес Духарев. - Не управились с лесовиками?
        - Не было Кулибы. Разбойников ловить отъехал. С дружиной…
        - Со всей? - уточнил Сергей Иванович и, получив ответ, решил: Кулибу надо менять. Или подчинить тому, кто будет управлять Моровом. Вот хоть Илье, когда поправится.
        - Больно? - спросил он, заметив, как вдруг напряглось лицо сына.
        - Немного. Спина…
        - Муж, ты узнал, что хотел? - вмешалась Сладислава.
        Духарев кивнул. Главное ясно.
        - Несите княжича наверх! - велела княгиня. - Горячую воду туда и чистые полотенца.
        Привели Лиску. Тоже - в грязи и в крови, как и Илья.
        Испуганную и какую-то съёжившуюся. Сергей Иванович помнил ее другой.
        - Ты ранена? - спросил он как можно мягче.
        Помотала головой.
        - Господин… Как княжич?
        - Всё хорошо с ним. Есть хочешь?
        - Больше пить, господин.
        - Горячего молока! Быстро! Крещеная?
        - Да, господин.
        - Имя?
        - Елисавета, господин!
        - Марфа! - окликнул Духарев женину доверенную холопку. - Поди сюда! Баня, как? Топлена?
        - Да, господин, - поклонилась холопка.
        - Хорошо. Елисавета, пойдешь с ней. Помоешься, переоденешься в сухое. Тебе дадут, что нужно… Не торопись, молоко допей! Потом - ко мне в горницу. Марфа! Еды ко мне наверх горячей, меду. - И Лиске: - У меня поешь. И расскажешь, что было. Иди в баню, а то продрогла совсем.
        «Значит, Семирад, - размышлял Сергей Иванович, поднимаясь по лестнице. - Это гадина известная. Кстати, не он ли и в Константинополе воду мутит? Может быть, может быть… И Свардиг. Вот уж на кого бы не подумал. Хотя понять можно». После смерти сына у Свардига в башке точно что-то повернулось. Живые обрубки, которые он сотворил из пленных ляхов… Один почти полгода прожил у Свардига в доме. Такое даже для нурмана ненормально, а уж для варяга…
        Как же Илье удалось с ним справиться? Он сказал: зарезал. Значит, не стрелой убил…
        Сергей Иванович был всерьёз заинтригован. Сдвинулась у Свардига крыша или нет, но воином он всё равно оставался элитным. Таким, что и в лучшие годы Духареву пришлось бы попотеть, чтоб с таким справиться. А уж безногому Илье…
        На страже у дверей кабинета уже стоял дружинник из отроков постарше. Равдиг распорядился. У него всё четко. Раз напали на Моров, значит, кто-то объявил Духареву войну. Значит - военное положение. Следовательно, стража теперь не только у дверей и ворот, но и в самом тереме. Так сам Сергей Иванович завел когда-то, так будет и впредь.
        Духарев махнул рукой открывшему дверь отроку и прошел мимо, туда, где Слада устроила «лазарет для своих». Узнать, как там Илья…
        Сын, уже разоблаченный и чистый, лежал на животе посреди жарко натопленной комнаты, а Сладислава легонько тыкала серебряной иголочкой ему в крестец.
        Синяков на парне было изрядно, но опасных ран Духарев не увидел. Надо полагать, их и не было.
        - Больно здесь? А здесь?
        - Нигде не больно, матушка. Сейчас совсем не больно.
        - А было?
        - Угу. Сильно. Как железом каленым.
        - Вот здесь?
        - Да. Только внутри.
        - А когда я трогаю, чувствуешь?
        - Вроде бы да…
        - Понятно, - проговорила Слада, пряча иглу в шкатулку. - Нет, ты лежи пока, не шевелись.
        - Батя, ты? - не поворачивая головы, спросил Илья.
        - Да, сынок.
        - Лиску не обижайте. Без нее я бы пропал. Она меня сюда довезла. И до того. Она моим мечом врага убила. Так что вольная она теперь.
        - Да уж не обидим твою Лиску. - Сладислава кивнула служанке, чтоб та накрыла Илью простыней.
        - И вольную дадим, и одарим, не сомневайся, - пообещал Сергей Иванович. - Ты вот что скажи: как тебе Свардига победить удалось?
        - А вот! - В голосе Ильи прозвучала гордость. - Мы одни были. В конюшне. Он пытать меня хотел, да не успел. Я его за ногу схватил, опрокинул и его же ножом глотку вскрыл. Но сначала мудя ему раздавил. Он, пес, оскопить меня хотел, руки отрубить… Вот я ему - такой же ласки. Спасибо тебе, батя!
        - Да за что ж? - удивился Духарев. - Меня там не было.
        - За слова твои. Что воин - это не ноги, а дух. А дух-то у меня посильней оказался, чем у Свардига, раз его гривна в моей сумке, а не моя - в его. Так, да?
        - Всё так. - Духарев положил руку на затылок приемного сына. - Горжусь тобой, Илья Серегеич!
        - Погордились - и хватит, - вмешалась Сладислава. - Илья, тебе - отдыхать, а с тобой, муж, мне поговорить надо. Выйдем-ка…
        - У него опять те же боли, что раньше были, - озабоченно сообщила Сладислава, когда они вышли. - Думаю, перенапрягся он. Если опять стержень защемило, тогда худо. Но, может…
        - Что - может?
        - Может, и наоборот, - без особой уверенности продолжала Слада. - У него в последний месяц улучшение было. Небольшое совсем, но было. Я уж надеяться начала…
        - А мне не сказала! - укорил Духарев.
        - Рано было. А сейчас вообще не знаю, что сказать. Лиска эта, девка, которая с ним приехала. Надо бы ее порасспросить. Хотя сейчас уже не важно.
        - А что - важно?
        - Подождем, - решительно заявила Сладислава. - Поглядим. Я за Евпраксией послала. Она не помешает.
        «Это уж точно», - подумал Сергей Иванович. Лучинка по медицинской части свою свекровь уже обошла. Слада это знала. Но признать вслух - гордость не позволяла.
        - Что с Семирадом делать будем?
        - Он - враг! - жестко произнес Сергей Иванович. - Он умрет.
        - К князю пойдешь?
        - Не пойду, - мотнул головой Духарев. - Если не будет доказательств, что нападение на Моров - его рук дело. А их не будет.
        - Почему так думаешь?
        - Свардиг был главным, я думаю. Он мертв. А и был бы жив, не сказал бы ничего. А смердов Владимир слушать не станет. Он же у нас, сама знаешь, казнить да карать не любит. Скажет: коли виновен, так Бог ему судья. Опять-таки не сам-один Семирад в Киеве. За ним - Путята, а за Путятой - Добрыня.
        - Добрыня - друг нам, - напомнила Сладислава. - Это он тебе Моров дал.
        - Не скажу, что друг, но не враг это точно, - согласился Духарев. - Но Добрыня - политик. Ему выгодно, чтоб князья-бояре киевские друг против друга ножи точили, а он нас мирил да усмирял.
        - Раз так, то он тебе Семирада даже по плечу похлопать не даст, - покачала головой Сладислава. - Может, по торговым делам его попробовать прижать?
        Сергей Иванович поглядел на озабоченное лицо жены… И вдруг улыбнулся.
        - Ты чего? - удивилась княгиня.
        - Какая ты красивая!
        Сладислава зарозовела ланитами, будто юная девушка:
        - Да ну тебя! Я ж о серьезном!
        - И я о серьезном! - возразил Духарев. - Что может быть серьезнее тебя, моя ладо!
        Он обнял жену, уткнулся носом в пахнущую лавандой и ладаном макушку:
        - Люблю тебя, Сладушка! А о Семираде не думай. По плечу мы его похлопаем. Мечом. Раза два для надежности.
        Уверен был в своей силе Сергей Иванович Духарев. И не попусту. Но в данном случае - переоценил. За что поплатится. Позже.
        «А ничего так девка, - подумал Духарев, глядя на Лиску. - Кровь с молоком - это как раз про таких». Он попытался вспомнить, брал ее или так и не собрался. Не вспомнил. Да и какая разница.
        - Ты ешь, не торопись, - велел Сергей Иванович. - Некуда уже торопиться. Ты в безопасности.
        - Благодарствую, господин. - Девка смущалась, взгляда не поднимала, но кушала хорошо.
        - Не господин я тебе больше. - Духарев сделал глоток, покатал во рту… Не очень. Значит, на продажу пойдет. Он отставил бокал. - Вольная ты теперь, Елисавета. Сама себе госпожа.
        - Да я… Да как же… - Девушка от растерянности уронила ложку… И вдруг соскользнула с лавки, рухнула на колени, обняла сапоги Духарева. - За что, господин мой? В чем я провинилась? Молю богами всеми: не гони! Я всё, что велишь…
        И разрыдалась.
        Вот ведь дура… увестистая! Сергею Ивановичу пришлось привстать, чтобы поднять ее с пола и усадить на лавку, уже рядом с тобой.
        - Глупая, кто же тебя гонит! - проговорил он, утирая рукавом мокрое лицо девушки. - Сын мой за тебя просил. Сказал: жизнью тебе обязан. Значит, и я - тоже.
        - Сам просил? - Лицо девушки вспыхнуло от радости. И тут же угасло: - Только ведь по правде не я его спасла, а он меня.
        - Ну-ка, ну-ка…
        Лиска рискнула глянуть в суровое, иссеченное шрамами и морщинами лицо князя: нет, не сердится. И начала говорить.
        О том, как падали стрелы и люди со стен. Как жутко кричали раненые. Как разломали ворота и ворвались в крепость враги. Как добивали тех, что с оружием, а остальных собрали в кучу страшные чужие люди. А самый страшный измывался над Ильей, а потом потащил его в конюшню: пытать.
        Как стаскивали во двор богатства из терема. Как ссорились и даже дрались меж собой захватчики, а потом выхватывали из толпы пленных девок покрасивее и насиловали тут же, прямо на снегу. И ее, Лиску, тоже схватили и поволокли, хоть и не сразу, потому что выпачкалась в грязи и саже, чтоб дурнушкой показаться. Не помогло. Разглядели. Разложили, но не успели ничего, потому что вылетел из конюшни всадник. Огромный, яростный, весь в крови. Илья. Грозный, будто сам бог Перун. Посшибал насильников, будто полешки деревянные, крикнул Лиске: «Прыгай!»
        И она прыгнула, вцепилась в деревянный седельный короб, и они помчались, да так быстро, что быстрей были только стрелы, что метал Илья.
        По ним тоже стреляли…
        Сергей Иванович слушал и удивлялся: простая ведь девка совсем. Холопка. Никто ее ни храбрости не учил, ни самопожертвованию. А ведь это она, по факту, Илью спасла. Нет, врагов он убивал сам, пачками, но без нее бы точно погиб. Была в ней внутренняя сила, без которой не то что убивать, - пробежать десяток километров по снегу, держась за стремя, не под силу. А она пробежала. Да не с утра, в охотку, а после обороны и захвата Морова, после всего, что пережила. И бежала, и убила, защищая Илью, и на коня подняла, и в Киев привезла. И как это объяснить? Любовью? Ну да, любовь чудеса творит. Но для таких, поистине воинских, подвигов одной любви маловато будет. Значит, есть в ней корень правильный. Есть и был. Только вот Сергей Иванович корня этого раньше не разглядел. А вот Слада, умница, - сумела. Выбрала ее - из многих, - приставила к Илье. Хотя если подумать: Илья тоже из таких, из смердов. Только его уже не Слада разглядела, а Артём. С другой стороны, и он сам, Сергей Иванович Духарев, пусть из другого времени человек, но и у него за спиной точно нет двадцати поколений предков-воинов, как у друга
Машега.
        - Иди, поешь. - Духарев подтолкнул к столу выговорившуюся, разомлевшую от его руки и внимания Лиску. - И не тревожься о будущем. Будешь с Ильей и дальше. А раз ты теперь свободная, то и жаловать тебя будем как свободную. И уйдешь, если захочешь…
        - Да я…
        - Если захочешь, - с нажимом произнес Сергей Иванович и замолк. Задумался. О людях. Которые вроде на одной земле растут, а одни - так, осинки кривенькие, а другие поднимаются и встают, как дубравы над днепровским берегом.
        И было во всем этом что-то важное, что-то особенное, такое, что, кажется, если додумаешь мысль, то всё в мире сразу ясно и внятно станет.
        Не додумалось. И мысли на другое перескочили. На боярина Семирада, сволочь коварную. И на то, что с ним делать. То есть что делать - понятно. Но как? Убить ли тайно или обличить перед князем и добиться не просто смерти, но позора и казни? Второе, конечно, полезнее будет. И для авторитета, и для самолюбия. Но получится ли?
        Зависит от того, с чем вернется из Морова Развай…
        - Покушала? - спросил Сергей Иванович. - Ну и славно. - Сейчас пойдем найдем княгиню, чтоб определила тебе место, где жить. Ты теперь - свободная…
        - Мне бы - к Илье поближе… - робко попросила Лиска. - Как в Морове было.
        - Решим, - кивнул Духарев и снял со стены меч с боевым поясом. Охрана охраной, а самому тоже имеет смысл поберечься. Они теперь, считай, на военном положении.
        Князь-воевода замешкался, опоясываясь, и потому Лиска вышла из палаты первой.
        …И сразу кто-то - цап за ее за грудь! Да больно так, что Лиска вскрикнула.
        - Ай, телочка какая! - Здоровяк-дружинник, кудрявый, с молодой, редкой еще бородкой, лыбился во все зубы. - А пошли со мной…
        Куда именно звал ее молодец, Лиска так и не узнала. Сбоку что-то мелькнуло, и дружинника шваркнуло об стену.
        Он тут же вскочил, хватанул рукоять меча…
        Но тотчас выпустил и зарозовел скулами, будто девица на морозе.
        Лиска оглянулась. Позади стоял князь-воевода и потирал кулак.
        - Понял? - спросил он парня.
        Дружинник закивал быстро-быстро.
        - Да не то ты понял, - с досадой пробасил князь-воевода. - Елисавета Илью спасла. Билась за него оружно. А ты… Эх!
        Лиска глянула на дружинника, а тот уже не розов был, а красен, как бурак. И глядел на Лиску будто пес, сдуру тяпнувший хозяина за руку.
        - Винись, - разрешил князь-воевода, и дружинник согнул спину в поясном поклоне и уже снизу, в пол, пробормотал:
        - Прости, девица красная, не знал, не ведал! Прости дурня, я уж за обиду отдарюсь, ты не думай…
        - Прощаешь ли? - строго спросил князь-воевода.
        - Да чего там, - пискнула Лиска. - Прощаю, а как же.
        Молодец разогнулся, но не сразу. Сначала взял Лискину руку… и поцеловал. Как боярыне! Тут уж и Лиска зарделась.
        «Хороша девка, - подумал Сергей Иванович. - Как пряник медовый! Так бы и укусил!»
        Может, и «укусил» бы. Раньше. Теперь - нельзя.
        - Пошли, Елисавета, - сказал он. - Со мной пошли, а то еще кому после… виниться придется.
        - Да ты только скажи, батько, я за нее любому бошку скручу! - влез дружинник, но князь-воевода перебил:
        - Рот закрой! Ты для чего тут стоишь? Девушек позорить или покои мои стеречь? Вот и стереги! Как-нибудь без бошкокрутов обойдемся.
        Глава 14
        Киев. Гора. Вести дурные и добрые
        - Спускать нельзя, - твердо произнес Богуслав. - И требовать княжьего суда, я думаю, тоже. Если наш род не может сам наказать обидчика, чего мы тогда стоим? И, бать, я уверен: будь здесь Артём, он сказал бы то же самое. И Йонах.
        Это уж точно, подумал Сергей Иванович. Йонах, сын Машега, решал такие вещи просто: стрелой в брюхо.
        - Смерть, - сказал Духарев, - вещь необратимая. Семирад нам, безусловно, не друг. Но о том, что он стоит за нападением на Моров, нам известно только со слов Ильи.
        - Ты сомневаешься в том, что сказал Илюха? - удивился Богуслав.
        Сергей Иванович покачал головой. Даже если бы он сомневался, теперь у него была прорва доказательств. Вернулся Развай. И пригнал с собой целую толпу «доказательств».
        Лесовики задержались на ночь в Морове, обжираясь княжьими запасами, упиваясь медами и пивом, услаждаясь пленными женщинами. Только к полудню следующего дня они кое-как собрались, погрузили на возы добычу, собрали полон…
        И не ушли дальше околицы Морова.
        Они даже не сопротивлялись, когда на них налетели гридни Духарева. Побросали оружие и попадали на снег. Смерды и есть смерды. Стойкость им не свойственна. Их можно исполчить на кровавое дело. Можно даже заставить сражаться, если есть некто, за кем можно следовать. Настоящий вождь с десятком профессиональных воев может вести за собой ополчение, может сделать его опасным… Но без лидеров ватага смердов - как копье без железка. Просто палка.
        Вождя их, Свардига, убил Илья.
        Пришедшие со Свардигом вои, те, что уцелели после штурма, всем коллективом устремились в погоню за Ильей…
        А вернулись в Моров только двое. И задерживаться в Морове не стали. Взяли свою долю добычи, серебром, забрали оружие Свардига и все, что на нем было. Ободранный до исподнего труп бывшего сотника бросили, не утруждаясь похоронами, прихватили по заводной лошади и рванули по тракту на север…
        …Где на следующий день наскочили прямо на Кулибу. Тому бы взять татей живьем, а он - не сумел. Или не стал заморачиваться.
        Зато обнаружив в поклаже убитых знакомые вещицы, поиски неведомых разбойников прекратил и погнал дружину наметом в Моров.
        Поспел как раз, когда Развай со своими уже выходили на зимник.
        Тут едва беды не вышло. Увидав разбитую крепость, сожженную церковь и воинский отряд, уводивший пленников, Кулиба сложил два и два…
        К счастью, Развая, по заведенному Духаревым правилу, сопровождал знаменосец с вышитым на ткани «Морским конем», личным знаком Духаревского рода, которым и скот его клеймили, и на документах вместо подписи ставили.
        Обошлось.
        Но проблема осталась, потому что взятые в полон лесовики, дикие охотники из племен, не пожелавших отдаться под власть князя Моровского, не знали ровным счетом ничего.
        Вели их два родовых вождя, которые пали во время штурма. Вождей, в свою очередь, подвигли на разбой племенные старейшины… Которых склонили к этому чужие люди, нападение и возглавившие. Так что - никаких концов, ведущих к Семираду.
        - Вообще-то они - мои люди, - мрачно заявил сыну Духарев. - Формально эти леса - тоже мне принадлежат.
        Богуслав покачал головой. Они оба понимали: власти у моровского князя над лесовиками немногим больше, чем у пастухов - над волчьей стаей. Так, содрать пару-тройку шкур… Если сумеешь найти и изловить.
        - Жаль, Ярош погиб, - вздохнул Сергей Иванович. - Полезнейший был муж.
        - Да ладно тебе, бать, - усмехнулся Богуслав. - Найдешь ты этих, старейших. А сам не сможешь, Артёмке скажи. Он в таких делах бо-ольшой умелец.
        - И можно не сомневаться: окажется, что и они ни хрена не знают, - отмахнулся Духарев. - Нет, конечно, найдем и накажем. С этим и Кулиба справится. Мне нужны доказательства вины Семирада! Желательно такие, чтобы оказались убедительны для Владимира.
        Богуслав хмыкнул. В суд князя он не верил. Великий князь крайне неохотно выносил смертные приговоры даже явным разбойникам. А тут - человек из его окружения. Ближний боярин.
        - Есть вариант, - по-ромейски, покосившись на челядь, произнес Богуслав. - Берем кого-то из подручных - и беседуем. А там - как кости выпадут. Либо купим, либо закопаем.
        - Не пойдет, - тоже по-ромейски ответил Сергей Иванович. - Не наш метод. Будем действовать дипломатически.
        - Дипломатически? - Богуслав поднял бровь. Слово знакомое, но смысл - непонятен.
        - Резать никого не будем. И подкупать - тоже. Предъявим обвинение и глянем, как поведет себя Семирад.
        - Вряд ли он признается. - Богуслав щелкнул ногтем по бокалу, и челядник тотчас подлил ему вина.
        - Да я и без признания разберусь, - сказал Сергей Иванович. - В глаза ему гляну - и довольно.
        - Ну да, ты ж ведун, - кивнул Богуслав. - Я забыл.
        - Не обязательно быть ведуном, Славка, чтобы правду и ложь различать, - назидательно произнес Духарев. И сменил тему: - Что-то женщины наши наверху задерживаются. Беспокоюсь я за Илюху.
        - И зря. - Богуслав с удовольствием ополовинил византийской работы бокал, причмокнул: - Хорошо с муслим торговать, выгодно. И законы у них неплохие. Только один мне не нравится. Вот насчет этого. - И опустошил бокал до донышка. - А за Илюху, бать, не тревожься. Его удачи на весь наш род хватит. Чтоб безногий, считай, голыми руками убил вооруженного воя, да не просто воя, а сотника варяжского. Да еще так весело! Ох он и орал небось, выродок песий!
        - Обхохочешься, - пробормотал Духарев. - Столько народу из-за него погибло.
        - Не кручинься, бать! - Богуслав похлопал отца по руке. - Я тебе других втрое пригоню, ты только скажи.
        - Обойдусь как-нибудь без гоняльщиков, - проворчал Духарев. - Пойдем-ка глянем, что там с Илюхой.
        - Не надо. Они уж сюда идут. Я слышу.

* * *
        - А здесь болит? А здесь? - Лучинка нажимала пальцами и улыбалась.
        «Родовое имя ей очень подходит, - подумал Илья. - Теплый живой огонек».
        Все свои ее так и звали - Лучинкой. Даже батя. Крестильным именем, Евпраксией, жену Богуслава звала только княгиня.
        Илья молчал и тоже улыбался. Когда-нибудь у него будет такая же жена: любимая, красивая и добрая. Думать так было - правильно. Так батя велел: выдумывать будущее, где у него живые ноги и всё хорошо.
        Лучинка перестала улыбаться.
        - Ты что молчишь? - сердито проговорила она. - Я тебя спрашиваю: больно тебе или нет?
        - Да мне все время больно, - еще шире улыбнулся Илья. - Но ты трогай, сестрица, мне всё равно.
        - Дурак! - заругалась Лучинка. - Не мужество твое проверяю, а знать должна, где ты и что чувствуешь! Хочешь своими ногами ходить?
        И так это было сказано, что у Ильи дух перехватило. И улыбаться он перестал:
        - Ты что… Как… Взаправду?
        - Нет, я тут с тобой в потешки играю! - Сердитая, Лучинка стала еще красивее. - Больно здесь?
        Илья мотнул головой.
        - Не-а, - сказал он. - Так, щекотно чуток. А больно всей ноге… Только и не ноге как бы, а в спине дергает и вниз отдается.
        Лучинка бросила быстрый взгляд на свекровь. Сладислава замерла с приоткрытым ртом… Не верила.
        - Щекотно, значит? А вот так? - Лучинка ухватила Илью за ступню и дернула изо всех сил: к себе и вверх.
        «Сильная какая», - подумал Илья.
        - Что чувствуешь, когда я тяну? - И дернула снова.
        - Да ничего… - проговорил Илья. И вдруг сообразил: а правду сказал. Когда она дергает, он ее не чувствует, боль-то. На миг, но пропадает.
        - А нельзя так сделать, чтоб все время тянуло? - спросил он. - Не болит, когда тянешь. Может, груз какой привязать? Я б отдохнул маленько, поспал. А то трудно спать, когда сильно болит, а отвару матушка мне больше не разрешает.
        - Всё ему можно, - порадовала невестка Духарева. - И есть, что пожелает, и трудиться, как захочет. Если так дальше пойдет, то на одну ногу он точно встанет. Большего не обещаю, но надеяться - можно. Илюшка, он сильный и упорный. Жизнь в нем так и кипит. И правильно вы, матушка, ему маковый отвар давать перестали. Боль ему - на пользу.
        - Понимает девочка, - негромко сказал Духареву Артак. - Огонь жечь должен, иначе что это за огонь?
        Сергей Иванович глянул на парса сверху вниз… Постарел зороастрийский мудрец. Особенно сдал после смерти Рёреха.
        «Звезды говорят: большая судьба у твоего названного сына, - сказал он когда-то Духареву. - Большая судьба и вечная слава».
        Духарев в астрологию не то чтобы верил… Больше - самому Артаку. Сумел же тот увидать, что родился Сергей Иванович не под этими звездами. Но когда случилась с Илюхой беда, не удержался, укорил: солгали твои звезды, мудрец.
        «Звезды не лгут, - возразил Артак. - Но предначертанное небесами - это не жалованная грамота. У каждого человека своя судьба. Но человек свободен и вправе от этой судьбы отказаться. А стрела та могла ведь и в шею сыну твоему попасть».
        - Он поднимется! - решительно заявила Сладислава. - И не таких поднимали! - И улыбнулась мужу.
        - Пойду посмотрю, как он, - сообщил Духарев.
        Сын был не один. С Лиской. Девушка сидела на краешке постели и, прижмурив глазки, слушала Илью. Но не факт, что слышала. Просто у Ильи под боком. Как кошка.
        Духарев пожалел, что вошел без стука.
        Лиска тут же вскочила, поклонилась низко.
        Илюха, понятно, остался сидеть, опираясь на стенку. Хотя веревку для его перемещений уже успели перекинуть через балку. И еще две - к двери и к забранному мелкими цветными стеклами окошку.
        - Батя, я поправляюсь! - немедленно сообщил Илья, сияя. - Лучинка сказала!
        - Молодец! - похвалил Духарев. - И за Моров спасибо! Если бы не ты, ушли бы тати.
        - Взяли их? - оживился Илья.
        - Взяли. Развай накрыл. И двоих, что от тебя на реке сбежали, Кулиба прибил.
        - Разбойников-то он нашел, Кулиба? - поинтересовался Илья.
        Духарев покачал головой.
        - Сам найдешь, - сказал он, - если еще озоровать станут. А Кулибу я накажу. За то, что Моров без защиты бросил.
        - Кто ж знал? - вступился за Кулибу Илья.
        - А должен был знать! - отрезал Духарев. - Тем более забрал всю дружину, не спросив даже у тебя, княжича.
        Илья погрустнел. Понял, что это и ему упрек. Напоминание. Кулиба - воевода, но дружина моровская не Кулибы, а его, княжича.
        - Больше такого не будет, - пообещал он. - Ты Кулибу не сильно ругай. Он здорово осерчал, когда узнал о том, что на тракте творится.
        - А что еще по этому делу сказать можешь? - прищурился Сергей Иванович.
        Илья задумался… И сделал вывод:
        - Свардиг, когда на Моров набежал, знал уже, что дружины в городке нет. Значит, дожидался, когда вои из Морова уйдут… Нет?
        - Прикинь, когда ушел Кулиба и когда пришел Свардиг, - напомнил Духарев.
        Илья почесал затылок… И сделал новый вывод:
        - Был у Свардига в Морове соглядатай.
        - Это понятно. Еще думай. Поставь себя на место Свардига. Надо тебе Моров взять. Ты что ж, будешь просто так сидеть на лавке и ждать, когда дружина из городка уйдет? А если она до весны не уйдет, тогда как?
        - Надо придумать, чтоб ушла, - мгновенно сообразил Илья. - Это что ж получается, Свардиг на дороге озоровал?
        - Во всяком случае связь меж ним и дорожными татями поискать стоит, - сказал Духарев.
        - Ага, - согласился Илья. - А смотри, бать, как я могу!
        Он трижды перехватился по веревке, зацепился за потолочную балку и принялся подтягиваться на одной руке. Раз двадцать подтянулся, потом сменил руку - и еще двадцать раз.
        - А теперь - вот так! Лиска, за плечи меня возьми!
        И подтянулся еще раз, прижавшись затылком и шеей к балке, уже двумя руками, но зато с повисшей на нем девушкой.
        Духарев только головой покачал. Когда Сергей Иванович говорил, что руки Ильи должны стать крепче ног, то не особо верил, что парень вообще выйдет на серьезный результат. Тем более за такое короткое время. А Илья… Нет слов.
        - Что не так, батя? - озаботился Илья.
        Лиска выпустила его плечи, встала на пол, но продолжала обнимать, прижавшись щекой к мокрому от пота торсу.
        - Все так, сын. - Духарев шагнул вперед, несильно толкнул кулаком в напряженный, вздувшийся буграми, пресс. - Ты - воин, сын! Настоящий!
        Илья заулыбался счастливо, а Сергей Иванович подумал:
        «А ведь парень нынче - посильней меня. Да не меня нынешнего, а того, каким я был лет двадцать назад. А может, и не только меня, но и Славки?»
        Ответ на этот вопрос Духарев получил уже через пару часов, когда они, поужинав, сидели в трапезной, говорили о разном, и Богуслав начал расспрашивать младшего, как у того выходит с восточной наукой, которую Богуслав показывал брату осенью.
        - А ты проверь! - задорно предложил Илья.
        Богуслав глянул на жену: можно ли?
        Лучинка кивнула.
        - Ну давай, братец, - согласился Богуслав, закатывая рукава рубахи и усаживаясь верхом на скамью так, чтобы безногому Илье было удобнее укрепиться.
        Локти встали на столешницу, две ладони, светлая и загорелая, соединились. Илья ухватился свободной рукой за угол стола:
        - Давай!
        Некоторое время оба не налегали всерьёз. Богуслав осторожничал, а Илья искал правильное положение. У него не было ног, чтобы упереться, потому он ловил баланс, чтобы навалиться всем весом на руку. А вес у него нынче немаленький. Четыре пуда с половиной. Богуслав, конечно, покрупнее и потяжелее, но шириной плеч и емкостью грудной клетки Илья вполне мог с ним конкурировать.
        - Ну, жми уже! - крикнул Илья и сам даванул в полную силу.
        Богуслав тоже уперся. Без поправки на увечье брата, но и без обычных в армрестлинге хитростей. Сила на силу.
        Вдруг лицо Ильи исказилось, он с шипением выдохнул сквозь зубы. Богуслав тотчас ослабил напор:
        - Спина?
        - Держим! - прорычал Илья.
        - Как скажешь. - Богуслав усмехнулся… И вдруг выражение лица его изменилось, взгляд стал рассеянным… Духарев увидел, как волоски на предплечье сына встали дыбом, мышцы вздулись еще сильнее, кожа порозовела… И рука Ильи неумолимо двинулась в сторону проигрыша.
        Илья вскрикнул. Не понять - от боли или от ярости. Напрягся так, что жилы на шее вздулись толстыми веревками… Но тыльная сторона его ладони всё равно секундой позже оказалась прижатой к столу.
        - Ты не тем местом давил, - покровительственно произнес Богуслав. Ткнул Илью в живот. - Вот отсюда надо. Я ж тебя учил.
        - Да это сейчас у меня не получилось, - буркнул Илья, растирая кисть, на которой алели следы Богуславова хвата. Впрочем, у Богуслава на руке - такие же.
        - А было, что получилось?
        - Ага, - кивнул Илья. - Когда Свардига за яйца ухватил! Ну и заорал он!
        Все засмеялись.
        - Палец колет, - вдруг произнес Илья.
        - Разотри - пройдет, - посоветовал Богуслав.
        - Не-е, - мотнул головой Илья. - На ноге палец. Большой.
        Глава 15
        Киев. Суд княжий и суд Божий
        В княжьей думной палате людно и жарко. Владимир, как обычно, на возвышении. В красном, шитом золотой канителью корзне, с диадемой кесарской, с тяжелым, епископу впору, крестом на груди пониже недлинной бороды. Важный и благостный одновременно.
        По правую руку - Добрыня. По левую - Габдулла Шемаханский. Княжий телохранитель.
        Советники княжьи, бояре да воеводы держатся не по чину, как на застолье, а группами-партиями. Полянская - вокруг Путяты, нурманская - близ Сигурда. У сильных воевод, таких как Волчий Хвост, Претич или Варяжко - свои «группы поддержки». Как бы ни стремился Владимир внушить всем своим ближникам, что нет больше детей Сварожьих и воев Перуновых, а есть чуждые языческим обычаям христиане, но - не получалось. Свои держались своих. И многие втихую одаривали старых богов.
        Сергей Иванович обычно примыкал к варяжской партии. До смерти Рёреха он даже считался ее лидером, хотя и не был природным варягом. Однако когда в твоем доме живет старейший из рода беловодских князей, это серьезно.
        Хотя и без Рёреха авторитет Сергея Ивановича среди тех, кто прежде кланялся Перуну, был весом.
        Но сейчас Духарев встал отдельно. Рядом только Богуслав да Илья, опирающийся на пару костылей-рогулек и чуть-чуть - на левую ногу, которая пусть и не годилась еще для опоры, но уже не висела мертвым придатком. Поначалу, когда Лучинка с Лиской работали над ней в четыре руки, Илья лежал, сцепив зубы и покрываясь потом от почти нестерпимой боли. Результат того стоил. Нога оживала.
        Илья вперед не лез. Прятался в тени старшего брата. Будь такая возможность, Духарев вообще не стал бы брать Илью, который одним своим присутствием сообщает, что нападение на Моров прошло не совсем гладко.
        Оставалось надеяться, что Семирад Илью не заметит, а если заметит, то не узнает. Семирад, как явствовало из слов покойного Свардига, о состоянии Ильи был в курсе. И о несчастье, которое с ним случилось, тоже.
        Однако он не знал настоящего положения дел. Ему ж донесли, что Илья полностью парализован. А тут какой-то юноша на костылях. Травма конечности в этом мире - обычное дело.
        Нет, не признал Семирад Илью. Мазнул взглядом, не задержался. Богуслава опознал. Илью - нет. Вот и отлично.
        О своих намерениях Духарев заранее никого, кроме сыновей, не предупреждал. Ему нужен был чистый результат. Момент истины.
        Торопиться с обвинением Сергей Иванович не стал. Что его опередят, не беспокоился. Если бы история о нападении на Моров дошла до князя, к Сергею Ивановичу уже явились бы от Владимира за подробностями. Нет, торопиться не надо. Пусть расслабится клиент. Пусть покричит, порезвится. Тема-то интересная. Повышение пошлин на стекло и эмаль, ввозимые из Булгара. Дабы уравнять его в цене с таким же товаром, но идущим уже из Византии. В принципе тема и для Духарева интересная, поскольку он тоже этими предметами роскоши занимается. Однако смысла в этом обсуждении Сергей Иванович не видел. Мнение Владимира было ему уже известно. С болгарами - мир и льготное налогообложение. Однако интересы византийского императора для Руси выше интересов булгарского хакана-бохмичи. Мыто будет увеличено.
        Поспорили, покричали… и успокоились, когда встал Добрыня. Встал и огласил мнение князя, который прения не слушал. Беседовал о чем-то с ярлом Сигурдом. Но когда Добрыня поднялся, Владимир от разговора отвлекся, покивал одобрительно.
        Вот он, нужный момент.
        Духарев сделал шаг вперед, прокашлялся…
        Весом нынче князь-воевода. Сразу все взгляды на нем сосредоточились. Всем интересно: что скажет?
        И Духарев сказал. Сделал еще шаг-другой, оказавшись прямо перед великокняжьим престолом, выбросил руку в направлении путятинской группировки и рыкнул воеводским басом:
        - Я обвиняю боярина Семирада в разбое и татьбе! Обвиняю в том, что по его наущению недобрые люди под водительством купленного Семирадом бывшего сотника Свардига напали на мой городок Моров!
        Вот он - момент истины! Дернулась рожа-то! Не удивился гад - испугался!
        Если у Духарева и оставались какие-то сомнения, то теперь - всё!
        Сергей Иванович шагнул еще вперед, надвинулся на боярина. Тот попятился. Морда перекосилась…
        - По его наущению разбойники сожгли церковь и священника в ней, грабили, чинили насилие, людей, свободных и холопов, частью убили, частью пытались увести в полон, но моим воям удалось полон отбить. Свидетели мне - чать уцелевшая, вои мои и сын мой, возглавивший оборону Морова.
        Семирад всё пятился, пятился, пока не укрылся за мощным плечом воеводы Путяты. А тот с готовностью воздвигся между боярином и Духаревым. Вернее, между боярином, Духаревым и Богуславом, который держался слева от отца.
        - Не очень-то из твоего сына глава, если крепость удержать не сумел! - фыркнул Путята и с вызовом уставился на Богуслава.
        - Что ты знаешь о крепостях, воевода? - презрительно бросил Богуслав. - Ты ж у нас больше по части красного петуха пустить да по новгородским подворьям шарить!
        - Ты, княжич… - Путята аж задохнулся от ярости. - Я тебе…
        - Ого! - поднял бровь Богуслав. - А ты, видать, неспроста за Семирада вступился. Может, это не по его, а по твоему наущению на Моров тати набежали?
        Но воевода уже успокоился.
        - Нет, не по моему! - отрезал он. - Я б с родом вашим по-другому посчитался.
        - Это как же? - изобразил удивление Богуслав. - Забор подпалить и под шумок свинью украсть? На перекресток со мной встать у тебя духу не хватит!
        - Княже! - воскликнул Семирад. - Да что такое творится? У христианского государя в палате языческий суд прилюдно кличут!
        - Почему языческий? - вмешался Духарев. - Божий суд! Неужто не слыхал? Должен бы, раз с германцами да лехитами торгуешь. У них такое - в чести. Понятно, меж благородными людьми, а не теми, кто татей на худые дела подзуживает.
        - Не подзуживал я никого! - закричал Семирад. - Хула это всё и клевета! Если сын твой Богуслав не смог Моров от бродяг оборонить, так я за то не в ответе! - И с надеждой глянул на Добрыню.
        Добрыня молчал. Великий князь - тоже. Но глядел сурово. Не нравилось ему, что лучшие люди у него в тереме склоку устроили, будто торговцы на рынке.
        - И опять лжешь ты, Семирад, - сказал Сергей Иванович. - Не было Богуслава в Морове. К сожалению великому.
        - Ты же сам сказал, что сын твой городок оборонял! - обрадовался Семирад, понадеявшись поймать князя-воеводу на какой-никакой, но лжи. - А сын твой, Артём…
        - Князь уличский Артём… - процедил Владимир, и Семирад поперхнулся. Глянул с испугом: ужель великий князь решил взять сторону противника. Но нет, просто поправил.
        - Сын твой, князь уличский Артём, не вернулся еще от угров.
        - У меня есть и третий сын. - Сергей Иванович показал на Илью. Тот выпрямился и принял гордый вид. Насколько позволяли костыли.
        - Это он оборонял Моров. Один, без дружины моровской!
        - А где ж, интересно мне, дружина была? - ощерился из-за плеча Путяты Семирад. - На охоту пошла?
        - Да, на охоту, пес шелудивый! - звонко выкрикнул Илья. - На татей охотилась. Таких же, как ты!
        - Да за такие слова поносные… - завопил Семирад.
        И заткнулся, когда Путята сдавил его плечо, повинуясь жесту Добрыни.
        - Рассказывай, княжич, - разрешил Владимир.
        - Дружина ушла татей ловить, что на тракте озоровали… - уже спокойнее пояснил Илья. - А тут…
        Рассказ занял минут двадцать. И перебил Владимир рассказчика лишь однажды.
        - Ты убил Свардига? Сам? - уточнил он.
        - Горло ему вскрыл! - не без гордости ответил Илья. - Он думал: раз я калечный и безоружный, так и резать меня можно, как овцу. А я его за ногу дернул, свалил да его собственным ножом! А потом - на коня и в Киев! Вои Свардиговы за мной погнались, да я их, как догнали, почти всех стрелами побил!
        - Да врет он всё! - не выдержал Семирад. - Где ж это видано, чтоб какой-то безногий сотника варяжского убил? Да он на коня сам не взлезет! А уж стрелами…
        - Ты, хряк жирный, пасть смрадную захлопни! - яростно закричал Илья. - Хочешь поглядеть, как я убиваю? Сюда иди, я покажу!
        - Тише, Илюха, тише… - Богуслав обнял брата.
        - Помолчи, Семирад! - Владимир еще больше нахмурился. - Тебя позже послушаем. Дальше, княжич.
        - Так всё уже, - сказал Илья. - Дальше я в Киев прискакал, а батюшка людей в Моров отправил. Остальное уже не я, а они сделали.
        - Татей мы взяли, - сообщил Сергей Иванович. - Тех, что уцелели. И всё, сказанное сыном, они подтвердили.
        - Быть того не может, чтоб они на меня указали! - вновь не стерпел Семирад.
        - Это верно, - согласился Духарев. - Ты хитер, Семирад. О тебе один лишь Свардиг и знал. И проболтался лишь потому, что думал, будто Илья никому ничего не расскажет. И ты попался, Семирад. Молись!
        - Я услышал тебя, князь моровский, - вмешался Владимир раньше, чем Семирад успел ответить. - Теперь хочу боярина послушать. Говори, Семирад!
        - Поклеп всё! - заявил боярин. - Не знаю я ничего! Серегей давно меня ненавидит, потому что я в делах удачлив и с ромеями торгую! А ему хочется, чтоб он один с Константинополем дела вел!
        Владимир задумался… покосился на дядьку. Добрыня молчал.
        - Что у тебя есть, кроме слов сына? - спросил князь Духарева.
        - Я знаю, что Семирад виновен! - с нажимом произнес Духарев.
        Но на сей раз его репутация ведуна не сработала.
        - Здесь я решаю, кто виновен! - раздраженно бросил Владимир. - Когда у тебя будет что-нибудь повесомей слов, князь, приходи, и я тебя выслушаю! И еще, князь Серегей! Если ты захочешь посчитаться с боярином Семирадом сам, я буду считать это преступлением против меня! Ты понял?
        - В прежние времена, князь, ты не отнимал у нас права защищать свою честь! - сурово произнес Духарев.
        - В прежние времена, Серегей, мы были язычниками, - более мягко отозвался великий князь. - Ныне же мы - христиане. И нам надлежит прощать своих врагов и не поддаваться страстям и подобно зверям убивать по одной лишь прихоти.
        Илья дернулся - возразить, но Богуслав не дал.
        - Это не прихоть, - возразил Сергей Иванович. - Погибли мои люди. Я вправе покарать убийц, которые вторглись на мою землю.
        - Карай, - кивнул Владимир. - У себя в Морове ты - князь. Но здесь и на всей земле моей я - князь, хакан и кесарь. И если я велю тебе не трогать Семирада, ты его не тронешь!
        Духарев поглядел на воспрявшего боярина. Нет, сука, ты так просто не вывернешься!
        - Ты - владыка, - согласился Сергей Иванович. - Но есть власть повыше твоей, княже. И к ней я обращаюсь ныне: пусть Бог рассудит, кто из нас прав, - подлый боярин или я! Жду тебя, Семирад, завтра по ту сторону Южных ворот! А если не придешь - пеняй на себя!
        Духарев развернулся и, не поклонившись великому князю, двинул к выходу из палаты.
        До этой минуты в палате было тихо, но тут все зашумели разом: кто-то - за Духарева, кто - против…
        - Против княжьей воли пойдешь? - визгливо, перекрывая гул голосов, выкрикнул вслед Сергею Ивановичу Семирад.
        Духарев остановился. Развернулся неторопливо. Гул как по волшебству стих.
        - Нет. Против княжьей - не пойду, - уронил он весомо. - На земле Руси я тебя не трону. Но в других землях - берегись!
        Владимир хотел вмешаться, но Добрыня, наклонясь, что-то зашептал князю на ухо…
        - Сам, что ли, на суд выйдешь, князь-воевода? - насмешливо поинтересовался Путята. - Сил-то хватит?
        - На дружка твоего Семирада - с лихвой! - отрезал Духарев. - Только не станет он со мной драться, хоть и помоложе лет на двадцать. Струсит, бойца выставит.
        - Почем знаешь, что струшу? - влез Семирад.
        - А что, нет? - усмехнулся Сергей Иванович.
        Семирад задумался. С оружием он управляться умел, и неплохо. Да, Серегей - воин прославленный, однако ж - немолод и ранен многажды, а все знают: старые раны в таком возрасте и болят, и силы лишают. Большое искушение - победить собственноручно прославленного воеводу…
        Нет, не рискнул.
        - Не христианский это суд, когда по мечу правого выбирают!
        - Я ж говорил - струсишь, - констатировал Духарев. - Таким, как ты, честный бой не по нутру. Резать исподтишка да еще чужими руками - вот твое. Но с этим кончено! Я свое слово сказал. До завтра!
        Глава 16
        Киев. Опасный сюрприз
        - Не ожидал? - Семирад не просто доволен. Он - счастлив.
        Духарев глядит… И не верит собственным глазам. Не может быть, чтобы великий князь в таком деле встал против него!
        Но - факт.
        Вот он стоит напротив. Вернее, не стоит. Притоптывает, встряхивает руками, крутит головой… Разминается. Высокий шлем с бармицей, похожий на хузарский, бронь из посеребренных пластинок. Щита нет. Зато есть пара сабель…
        Габдулла Шемаханский, ближний телохранитель великого князя Владимира.
        Однажды он уже бился с Богуславом. Только чудо спасло тогда Славку.
        Теперь Габдулла будет биться за честь боярина Семирада. С тем, кого когда-то победил с удивительной легкостью.
        Сергей Иванович - в замешательстве. Как жаль, что здесь нет Артёма. Артём справился бы. Наверняка. А Славка - не факт.
        Духарев переводит взгляд на сына.
        Тот, если и удивлен, то виду не подает. Спокоен, как слон. Руки на навершиях мечей, лицо невозмутимо.
        - Значит, это твой боец. - Сергей Иванович на Семирада не смотрит, только на Габдуллу. Тот ухмыляется. Как же он всё-таки похож на Ярополка, этот Габдулла из Шемахи, которого когда-то звали Безотчим. Яростный последователь Аллаха, который даже здесь, в Киеве, тщится выполнять все законы Пророка, что для первого княжьего телохранителя непросто. Есть у Духарева одна версия… Он обсуждал ее с Рёрехом, когда тот был жив. Но сейчас это не важно.
        - Я знал, что ты удивишься!
        «Ладно, пойдем напрямик», - решил Духарев.
        - Габдулла, это князь Владимир велел тебе встать против меня?
        Молчит. Ухмыляется.
        - Габдулла - мой друг! - вмешивается Семирад. - Он сам пожелал…
        Однако!
        - А великий князь - знает? - перебивает боярина Духарев. - Знает Владимир о том, что ты здесь?
        - Это мое дело! - наконец-то снисходит до беседы Габдулла.
        - Твое? - Духарев расслабляется. Сейчас он объяснит княжьему бодигарду, какое у него место в этом мире.
        - Нет, Габдулла, не твое. Ты - обельный холоп великого князя по праву добычи. У тебя нет права на поединок. Если этот, - кивок в сторону Семирада, - желает выставить тебя своим бойцом, он должен договориться с твоим хозяином. Поэтому спрашиваю вновь: это великий князь велел тебе выйти на божий суд?
        - Твой сын будет драться со мной! - заявляет Габдулла. Клинки в его руках вспарывают морозный воздух. - Или все увидят, что он - трус!
        - Ты не можешь…
        - Да ладно, бать, - лениво произносит Богуслав. - Холоп с оружием - это уже не холоп. Пускай попляшет. За ним еще с прошлого раза должок.
        Духарев глядит на сына. Очень внимательно. И понимает: Славка не боится. И это не удаль молодецкая. Сын уверен в том, что сильнее.
        Сергей Иванович внезапно осознает, что Богуслав - уже совсем не тот отчаянно храбрый воин, который когда-то сошелся с Габдуллой под стенами Булгара. Заматерел сын. И есть отчего. Уже не один год он, Богуслав, - главный представитель их торгового дома в заморских краях. А это сила, какая не у всякого князя найдется.
        Но много ли значит эта сила здесь, на употпанном снегу площади перед киевскими воротами?
        Так или иначе, а драться будет не Сергей Иванович, а он, Богуслав. Ему и решать.
        Духарев кивнул и отшагнул назад, к той части круга, которую замыкали его люди, а Богуслав, наоборот, выдвинулся и поманил Габдуллу движением кисти.
        Мусульманин рванул с места, не дожидаясь, пока Богуслав обнажит клинки. Это бой. Кто не успел, тот - труп.
        Богуслав успел. И выхватить, и встретить. Короткий яростный звон - и Габдулла отпрянул, лишив противника возможности контратаковать.
        Это очень красиво - бой обоеруких воинов. Пенье стали и метель клинков. Но не сейчас. Сейчас оба противника медленно кружились по площадке, выжидая, выгадывая и ни на сантиметр не сокращая дистанции. Будто меж их боевыми поясами - невидимый несгибаемый стрежень.
        Зрители, которых набралось сотен пять, не считая сторонников Духарева и Семирада, вопили, понуждая поединщиков к активным действиям, но те - не слышали. Их мир сузился до двух дюжин квадратных метров ристалища.
        Время от времени то один, то другой делали короткий рывок вперед… Без продолжения, потому что не чувствовали позиционного преимущества.
        Габдулла щерился, Богуслав, кажется, что-то ему говорил… Духарев не слышал. Все заглушал рёв толпы. Но он видел, как шевелятся губы сына…
        И Славка продолжал говорить, когда начал уже реальную атаку.
        Они наконец сошлись. И стальная метель взвихрила мелкий декабрьский снежок. Клинки мелькали так быстро, что даже Духарев, со всем своим почти полувековым воинским опытом, не успевал отслеживать удары. Но он видел, угадывал по стойкам противников, что преимущества нет ни у одного из них. Даже звон металла о металл был звоном соприкоснувшихся клинков, а не лязгом лезвия о бронь.
        Две-три секунды - и соперники разошлись. Вернее, отпрянули разом и застыли, чуть расслабившись, выравнивая дыхание, экономя силы, потому что усталость убивает так же надежно, как прошедший под запоздавшую защиту меч. При равенстве сил побеждает тот, кто выносливее. Эту аксиому любой воин заучивает одной из первых.
        Еще одна атака. На этот раз - пара ударов, и всё. Разошлись.
        Габдулла больше не ухмыляется. А Богуслав больше не говорит - молчит. И через десяток секунд снова атакует. И снова - пара ударов, не больше.
        Но на этот раз результат есть. Габдулла с удивлением глядит на свою десницу в стальной кольчужной перчатке. Перчатка - на месте. И пальцы - на месте. Но сабли в них уже нет. Она падает на снег шагах в трех от княжьего телохранителя. И то, что он не пытается тотчас ее вернуть, а принимает левостороннюю стойку, говорит о многом. Например, о том, что Габдулла скорее всего потерял возможность пользоваться правой рукой.
        Если это не хитрость. Потому что отступает Габдулла к ней, к упавшей сабле.
        Богуслав не спешит. Но и не дает дистанции увеличиться.
        Габдулла - над саблей. Поднять ее - полсекунды. Но полсекунды - это очень много. Этого времени Богуславу хватит, чтобы одолеть разделяющие их метры.
        Духарев видит: левосторонняя стойка у Габдуллы хороша. Левой он сражается не хуже, чем правой.
        Богуслав выжидает. Габдулла - тоже… И вдруг резко наклоняется к упавшей сабле.
        Богуслав атакует едва ли не раньше, чем правая рука Габдуллы идет вниз…
        Духарев успевает понять, что наклон мусульманина - обманка. Что он не собирается хватать саблю. Что он…
        Конечно, предупредить сына Сергей Иванович не успевает.
        Но в этом и нет необходимости. Стремительный хлест по ногам Богуслав встречает сильной частью правого меча и бьет сам. Просто и бесхитростно. Сверху вниз. По незащищенному правому боку Габдуллы, который и уже не защитить. Шемаханец всё вложил в коварный взмах. Победить или умереть. Не победил. Но и не умер.
        Мечом сверху и ногой - снизу… Габдулла опрокидывается навзничь, падая, пытается достать противника…
        Но Славка контролирует саблю, вяжет ее собственным клинком. Ему сейчас совсем просто добить противника, но он этого не делает. Вжимает острие меча в кольчужное плетение на шуйце Габдуллы, давит, пока тот не разжимает пальцы. Богуслав пинком отбрасывает саблю мусульманина, сдвигает шлем на затылок и говорит отцу:
        - Я победил, верно?
        Его слова слышны всем, потому что народ замер в ожидании развязки и над ристалищем - звенящая тишина.
        Которая тут же взрывается ликующим ревом народа.
        Симпатии толпы, как правило, на стороне победителя. Да и род князь-воеводы Серегея в Киеве любят куда больше, чем боярина Семирада. И потому сейчас даже самые истовые христиане радуются, что правда восторжествовала. Варяжская правда.
        Глава 17
        Плоды победы
        - А я думал: он тебя поймает, Славка! - заявил Илья, устраиваясь в санях поудобнее. - Вы же доставали одновременно. Он - тебя, а ты - его. Он бы тебя ранил, а ты б его убил! Бать, а зачем он так сделал?
        - Честь, я думаю, - предположил Сергей Иванович.
        Он тоже устроился в санях. Его коня вел на поводу дружинный отрок.
        - Понял, что будет побежден, и решил добыть хоть что-то. А Славка - не повелся.
        - Бать! Ну как я мог повестись! Я его по пальцам приложил о-очень знатно. Уверен, что сломал парочку. Такой рукой он не то что драться, задницу не подтер бы! И ловушка-то - хлипкая. Сработала бы, если б я, как петушок глупый, кинулся.
        - А я б - кинулся, - признался Илья. - Чтоб он вторую саблю не схватил.
        - Ты - молодой, шустрый, - усмехнулся Богуслав. - А я - муж зрелый. Нам суетиться не по годам. Мы всё не спеша делаем. Обстоятельно.
        - Угу. Не спеша. Биться. Ты сказал тоже!
        - Э, братец, вот тут ты не прав! - Богуслав придержал коня, дав возможность встречному проскользнуть у забора. Сани и эскорт Духарева занимали почти всю ширину улицы. - Не спешить - это не значит медлить. Это значит - делать в нужное время то, что нужно. И не больше. Вот смотри: Габдулла придумывает ловушку, делает обманное движение, растопыривается, как корова под быком (Илья хихикнул), саблей сечет аж вот так… - Богуслав широко махнул рукой. - А я что? Я вот так вот меч опускаю. Не спеша. На пол-локтя. И всё. Вся хитрость и суета шемаханца на моем клинке и заканчиваются. Дзинь! И он уже подо мной. Как девка с раздвинутыми ножками. Тут уж суетись - не суетись, а поимеют. И, заметь, по-мужески. То есть обстоятельно и без спешки. Доступно?
        - Ага. Только я так не умею.
        - Это ничего, - успокоил брата Богуслав. - Опыт, брат, это дело наживное.
        - Бать, а что теперь с Семирадом будет? - сменил тему Илья.
        - Это князь решит, - без особого воодушевления ответил Духарев.
        - А чего тут решать? - удивился Илья. - Он по Правде перед нами виновен. Значит, отдать его нам головой и весь ущерб наш из его имения возместить!
        - Если великий князь так решит, значит, так и будет.
        - А может - иначе?
        - Может, и иначе.
        Это для язычника Владимира суд поединком был знаком богов. Для Владимира-христианина - не факт. Многое еще от Добрыни зависит. Семирад с Путятой в одной связке, а Путята - из людей Добрыни. Отдаст Добрыня Семирада? Тоже не факт. Но что бы ни решили в княжьих палатах, поединок был - не зря. Помимо великого князя есть еще общественное мнение. И позиция варяжских и нурманских воевод, для которых суд поединком - исконное право решать проблемы. Что бы ни решил князь, в глазах общественности Семирад - тать. И если Духарев его накажет в обход князя, народ будет на его стороне. Можно и вече поднять… Хотя нет, до этого вряд ли дойдет. Тот же Добрыня не допустит. Пойдет на компромисс.
        Владимир был взбешен. Даже то, что Габдулла остался в живых, не умерило его гнева.
        - Надо было отдать Серегею твоего Семирада! - заявил он дяде. - Сын бесплодной свиньи! Змеиный язык! - Владимир перешел на нурманский. - Мой хускарл вышел на хольмганг за этого труса! Мой холоп! - Великий князь снова вернулся к словенскому.
        - Ты уж реши, племянник, кто он тебе - воин-страж или холоп, - произнес Добрыня. - Если он - свободный воин, то вправе сам решать, за кого сражаться. Если холоп, то ты должен его примерно наказать за своеволие!
        - Башку ему отбить, как Богуслав ему десницу отбил! - прорычал Владимир. - С кем я теперь на мечах играть буду?
        - А ты Богуславу Серегееву предложи, - заметил Добрыня.
        - Не станет он! Серегей сына под мою руку не пустит. Самому нужен!
        - Вот! - Добрыня поднял кубок с медом будто булаву. - Слишком много наш князь-воевода силы забрал!
        - Так не ты ли сам мне всегда говорил, что мы его роду жизнью и властью обязаны? - прищурился Владимир. - И к истинной Вере он, Серегей, меня привел! А ты хочешь…
        - Не хочу! - перебил Добрыня. Пожалуй, он единственный из окружения мог позволить себе оборвать кесаря и великого князя. - Ни ты, ни я и волоса на голове Серегея и родни его не тронем. Так по Правде. Но коли хочет кто власть князь-воеводы Серегея урезать, я не препятствую. А таких в Киеве нынче немного. И Семирад из них - не последний.
        - Отдать придется, - возразил Владимир. - Суд поединком Серегей выиграл.
        - И что с того? - пожал плечами Добрыня. - Ты ж не обязан его Серегею головой отдавать? Назначь виру высокую, такую, чтоб можно было и Моров отстроить, холопов новых прикупить - и довольно. Семирад не обеднеет, а князь-воевода с тех денег намного богаче не станет.
        - Серегей не согласится. Крови потребует.
        - А за что? - Склонив голову к плечу, Добрыня хитренько глянул на племянника. - Вот кабы по его наущению Илью-калеку, сына Серегеева, убили, тогда другое дело. Так ведь нет! Он, Илья, сам сказывал, будто Семирад Свардигу калеку убивать не велел. За что ж его казнить теперь? За то, что Свардиг его приказа ослушался?
        Владимир усмехнулся:
        - Ох и хитер ты, дядька! А с Габдуллой что? За него с кого выкуп брать? Тоже с Семирада?
        - А с кого ж еще! Семирад его в единоборцы взял, а по Правде такой боец за себя не отвечает. По вине боярина ты холопа годного лишился. Вот пусть и платит за увечье.
        - Как за холопа, что ли, платит? Десять дирхемов за ущерб?
        - А это, княже, ты сам решай, во сколько ты Габдуллу ценишь. Был у тебя охранник преданный и умелый, теперь - нет. Сколько такой стоит? Пожалуй, равного ему и на константинопольском рынке не сыщешь…
        - Сто гривен серебром! - решил Владимир. - И еще пять - женке Серегеевой дать, чтоб Габдуллу выходила. У нее, считай, мертвые на ноги поднимаются. Муж ее чуть не в куски изрублен был. Что ей какая-то рука да ребер пара?
        - …Не только по Христианским Законам, но и по нашей Правде так, - сказал Сергею Ивановичу воевода Претич, которому поручили донести волеизъявление князя.
        Сам Владимир срочно отбыл с ближней дружиной на полюдье в направлении Смоленска. Будь дело не настолько личным, Духарев счел бы это добрым знаком. Не зная, но догадываясь, как отнесется князь-воевода к его решению и что на это скажет, Владимир решил уклониться от прямого общения. Пусть пройдет время, оскорбленный князь-воевода подуспокоится. А Претич с Серегеем - друзья и почти что родичи. Вот пусть и поговорят как варяг с варягом.
        - И все, что Семирад заплатит, тебе пойдет, - сказал Претич. - Кроме ста гривен за увечье Габдуллы. И еще пять гривен - княгине твоей с большой просьбой полечить бахмичи княжьего.
        - По Правде, - согласился Духарев. - Виру я приму. А там поглядим.
        Претич усмехнулся. Иного он и не ожидал. Вира - это по Правде. Но вира, она не совсем то же, что верегельд нурманский. Тем более вира князю. Это у князя после получения оной претензий к преступнику нет. А у самого потерпевшего может быть другой взгляд на ситуацию.
        С точки зрения авторитета, Духарев мог бы Семирада и простить. Честь его восстановлена. Моров будет отстроен за счет Семирада. Илья жив, а смердов и холопов в княжье-боярских играх исключительно на вес считают. На вес серебра. Однако Семирад слишком богат, чтобы даже выплата гигантской виры вычеркнула боярина из числа киевской элиты. А значит, у Семирада останется возможность гадить, и он ее точно не упустит. Да и не в правилах Духарева спускать тем, кто покусился на его близких.
        - Что с полоном делать будешь? - поинтересовался Претич.
        - Не решил пока. Может, в Тмуторокань отправлю. Машег им дело найдет.
        - Лесовиков в степь? - усомнился Претич.
        - Зато не сбегут.
        - Продай мне, - предложил воевода. - Я их к нашему, варяжскому, морю увезу. Там тож не забалуют.
        - Забирай, - легко согласился Духарев. - Цену сам скажешь. Я с тобой торговаться не буду.
        В Морове бунтовщики ему точно не нужны. Сергей Иванович уже прикинул, кто восполнит его людские потери. Есть у него три деревеньки близ Плескова, кривичские. Прежде они были Устаховы, но друг успел передать их Духареву до того, как все движимое и недвижимое Роговолта и его ближников отошло Владимиру. В долгу, понятно, Сергей Иванович не остался, но сейчас эта плесковская собственность ему на фиг не нужна. А народ в деревеньках работящий, а главное - не радимичи, а кривичи, так что с местными точно не сговорятся. И кривичу Кулибе с ними проще будет. Хотя он же хотел Кулибу заменить… Или Кулибу оставить всё же? Нападение на Моров для него - хор-роший урок!
        В светлицу ввалился Богуслав. Раскрасневшийся, по маковку шлема в снегу…
        Махнул рукой девке:
        - Сбитню!
        Получил. Напился, выдохнул, обтер усы.
        - Ты откуда такой запыхавшийся? - спросил Претич.
        - С гона. - Богуслав снял шлем с зимним подшлемником, мотнул пшеничной гривой, с наслаждением почесался.
        - Догнали?
        - Нет. Метель. А он еще утром ушел.
        - Он - кто? - уточнил Духарев.
        - Да Семирад.
        - Чего-о?! - изумился Претич. - А вира?
        - Так он же - хитрая сволочь. - Богуслав скинул на руки холопа шубу с колпаком-капюшоном, позволил смести с себя снег. - Он еще вчера велел поезд собирать, с рассветом и отбыл. Раньше, чем посыл от князя к нему явился.
        - Ишь, прозорливец!
        - Как же! Князь по нему еще вчера всё решил. А ему, уверен, донес кто-то. Вот он и сорвался. Он жадный, Семирад, как хомяк.
        - Так бегай не бегай, а вернется в Киев, всё равно платить! - воскликнул Претич.
        - Это если возвращаться! - Богуслав опустился на скамью, вытянул ноги, чтоб холопу было удобней его разувать. - Я, бать, знал, что он смоется. Мне верные люди донесли: искал он покупателя на подворье свое здесь, на Горе. Сразу, как только я Габдулку в снегу повалял, так и бросился искать. Но не думал, что он так быстро управится.
        - И кто купил? - спокойно поинтересовался Сергей Иванович.
        - Кто-кто? Путята! Может, купил, а может, так взял, но купчая в порядке. Уже проверили. По закону всё, и епископ - в свидетелях.
        - Вот жук! - Духарев засмеялся.
        - Тебе смешно? - удивился Претич. - Княжья воля похерена! Ты сам не меньше шести пудов серебра отступного потерял!
        - Да пусть побегает, - махнул рукой Сергей Иванович. - Зато воздух здесь, на Горе почище станет.
        Воевода Претич глянул на товарища и соратника… И тоже рассмеялся.
        - А впрямь, - согласился он. - Выходит, виру за Габдулку великому князю Путята заплатит. И тебе, думаю, тоже. Или сам князь. Он тебе Семирада головой не отдал. Значит, по закону…
        Претич ошибся. Князь долги Семирада на себя принимать не стал. И Путяту на сто гривен опускать - тоже. Он поступил по-княжьи. То есть представил Духареву восстанавливать убытки самому, отдав князь-воеводе и Семирада, и всё, что у того есть.
        Но случилось это уже весной, когда Владимир вернулся с полюдья.
        К этому времени у Семирада в пределах киевского княжества и подвластных ему мало что оставалось.
        Но Духарев не особо расстроился, поскольку Семирад был купцом, а следовательно, большая часть его имущества была не в недвижимости, а в товарах, уже частично проплаченных, поскольку любая ватажка, уходившая осенью на мехозаготовки, как правило, брала у будущего купца-покупателя кредит на обзаведение, обещаясь потом сдать добычу по заранее оговоренным ценам. И редко в каком городке или веси, где располагалось представительство Семирада, не было такого же - принадлежащего «торговому дому» князь-воеводы Серегея. И теперь люди Духарева могли с чистой совестью забрать торговые представительства Семирада вместе со всем содержимым, включая долговые расписки и обслуживающий персонал, состоящий, как правило, из рядных и обельных холопов. Так что Сергей Иванович не считал, что потерпел убытки. Да, подворье Семирада на Горе стоило недешево. А три его деревеньки и городок в окрестностях Киева - и того дороже. Но обширная торговая сеть беглого боярина была куда ценнее. Тем более что вместе с ней Духарев унаследовал и покупателей за пределами Руси.
        Нет, не потому сбежал Семирад, что хотел сэкономить дюжину мешков серебра. Знал, поганец, что для варяга вира - это вира, а месть - это уже отдельное удовольствие.
        Отправлять Илью в Моров Сергей Иванович не стал. И без него справятся. А весной их ждало путешествие. По последнему велению Рёреха.
        Илья рассказал, что старый варяг-ведун, умирая, завещал отвести Илью на «его место».
        - «Место мое твой отец знает. Попроси - покажет. Скажешь, что я велел». Так он сказал, батя, уж прости!
        Илья не был уверен, что Рёрех может, даже в предсметрии, что-то повелевать его отцу, однако тот не оскорбился. Только спросил:
        - Это всё? Или еще что-то добавил?
        - Сказал: «Сила твоя - земля есть. Слава твоя - огнь вещный». Потом отдохнул малость и велел всех звать. Сказал: «Умирать буду».
        Духарев кивнул. Информации немного, но в общем достаточно. «Место» Духарев знал. Тот самый дуб, внутри которого он впервые увидел своего наставника. Правда, с тех пор Духарев так ни разу там и не побывал, но не сомневался, что и через сорок без малого лет сумеет отыскать заветное место.
        - Что ж раньше ничего не сказал? - укорил он названного сына. - Ладно. Проехали. Готовься. Как дороги в порядок придут, отправимся.
        - А там что?
        - А я почем знаю? Я тебя отведу, а дальше ты сам разбирайся.
        И засмеялся, увидав, как опечалился Илья. Ожидал небось: отец ему все заветные тайны сейчас на блюде поднесет. Ничего. Пятнадцать лет парню. Самое время узнать, что и отцы не все в этом мире ведают.
        Глава 18
        Киев. Гора. Побег Семирада и его последствия
        - Вот гаденыш!
        Выяснилось, что Семирад даром времени не терял.
        Лично прошелся по собственным подворьям, вывозя всё, что можно было погрузить на сани. Действовал быстро и решительно. Последнему способствовала нурманская дружина в четыре десятка клинков, причем не отребья какого-то, а бойцов справных и умелых.
        В том, что боярину не удалось вымести всё подчистую, были виновны случай и собственная, Семирадова, безмерная наглость. Наехал на устилужского наместника.
        Устилуг - место ответственное. Стоял на месте впадения реки Луга в Западный Буг. Следовательно, значительный товарный поток, идущий не только от Киева, но из Булгарии и от хузар в Западную Европу и обратно, шел именно через него.
        Естественно, здесь имелось подворье Духарева. И - Семирада.
        До наместника же дошли слухи о том, что меж великим князем Владимиром и его боярином не всё ладно, и наместник устилужский наложил вето на очередную «чистку».
        Сказал: пусть князь решает.
        А князем волынским был юный Изяслав[12 - Вообще-то упоминают Всеволода, но даже по самым оптимистическим прикидкам тот был тогда слишком молод. Если вообще существовал.] Владимирович, сын великого князя и Рогнеды. Сидел в граде Владимире, прежде именовавшемся Лодомером.
        Духарев знал: отношения у Изяслава с отцом не складывались. Это понятно, если вспомнить, что маму его великий князь выгнал с позором. Слава Богу, что не убил.
        Тем не менее Изяслав был старшим из ныне живущих сыновей Владимира, и тот относился к сыновней неприязни снисходительно. С христианским пониманием. И даже воеводой к нему поставил полочанина. Собственно, воевода всем и рулил, потому что хоть бы и был юный Изяслав - с характером, но - юный.
        И этот сопляк будет что-то решать относительно целого киевского боярина? Да пошел он!
        Свое отношение к грядущему решению князя волынского у Семирада. Мол, не какому-то там, недавно из материнской утробы вылезшему, решать, что ему, Семираду, следует делать с его, Семирада, добром.
        И приступил в упаковке ценностей.
        Воспрепятствовать боярину наместник не мог: силенок маловато. Но от Устилуга до места дислокации владимиро-волынского войска - рукой подать.
        Извещенный наместником воевода медлить не стал. Получив известие, поднял на-конь полторы сотни дружинников и рванул в Устилуг.
        Воеводой этим был Драй, давний и надежный друг Духарева, которого еще осенью великий князь перевел из Ростова обратно в волынское княжество.
        Полутора сотен гриди на нурманское воинство Семирада едва хватило. Сеча была изрядная, но в итоге Семираду пришлось-таки драпать, оставив на грязной слякоти лужского берега весь обоз и большую часть нурманской охраны. Надо отдать должное последним - дрались они с отчаянной храбростью.
        - Славно бились. Будь их больше, не управились бы, - отметил Драй, когда они, уже весной, встретились с Духаревым в палате воеводского детинца, располагавшегося в сельце близ Владимира Волынского. - Я двадцать шесть воев потерял убитыми и увечными. Взял немного из добычи для их родни, ты не против?
        Вообще-то добыча - это святое. По варяжскому праву Драй мог бы и все забрать, отстегнув лишь князеву дольку. Но времена менялись и права - тоже. А главное: они с Духаревым были старинными друзьями, и если бы не протекция князь-воеводы, не было бы у Драя ни его нынешнего положения, ни доверия великого князя киевского.
        - Я записи заберу, - сказал Духарев. - Долговые, учетные и прочие. А добро себе оставь или Владимиру отправь. Как посчитаешь нужным.
        - Там много, - уточнил Драй. - Одного только серебра, утварью и монетами - двое саней.
        - Только записи! - отрезал Сергей Иванович. - И еще вот что мне скажи: кого из нурманов живьем взяли?
        Воевода волынский покачал головой.
        - Славно бились, - повторил он. - Живые - только те, что ушли. В погоню, прости, не послал. Крепко они нас потрепали. А потом как раз оттепель началась. Развезло всё.
        - А из тех, кто не выжил, никого не допросили? - спросил Духарев на всякий случай.
        Драй покачал головой:
        - Я думаю, он к лехитам ушел.
        Может, и ушел. В седельных сумах тоже можно немало увезти. Византийское золотишко, с которого началось движение Духарева к финансовой вершине, тоже на лошадках везли.
        - Скажи-ка, Драй, а не слыхал ли ты что-нибудь о разбойнике по имени Соловей?
        Воевода покачал головой.
        - Услышишь - дай знать, - попросил Духарев. - За ним должок. Это он Илью искалечил.
        - Улад рассказывал, - кивнул Драй. - Только имени не назвал.

* * *
        - Вот здесь. - Пеший проводник-смерд подался в сторону, пропуская вперед всадника.
        Тропа вывела на обширную, плотно утоптанную поляну. Тяжелый запах и полчища мух не заставили княжьего десятника поморщится. Он и не к такому привык.
        Остальным, опоясанному гридню и шестерым отрокам, трупы тоже были не в новинку.
        Мертвецы были порядком объедены.
        - Уже второй караван за седьмицу. - Гридень, остановившийся стремя в стремя с десятником, покачал головой. - Так же, как и всегда. Убили всех, забрали товар с возов и ушли. Людей жалко. Прими, Господи Иисусе Христе, их души!
        Десятник, ветеран, ходивший с Владимиром к ромеям и там же принявший Христа, расстегнул ремешок шлема, оголил бритую голову и перекрестился.
        - Тела соберите, - велел он дружинникам. - В городок отвезем. Пусть батюшка отпоет.
        Часть вторая
        Сила земли
        Болеславу, сыну великого князя Мешко, в мае этого года должно было исполниться двадцать три. И он уже не раз выказывал не только храбрость и воинское умение, но и разум, подобающий политику и повелителю. Многие считали, что он будет достойным преемником своего отца, сумевшего превратить маленькое великопольское княжество в державу, объединившую множество лехитских и не только лехитских земель.
        Так думали многие, но не все. Например, вторая жена великого князя Мешко, Ода, благочестивая дочь графа Дитриха фон Хальденслебена, маркграфа Северной Марки, придерживалась совсем другой точки зрения.
        Следить отсюда, из Кракова, за тем, что происходило в столице, было непросто, но у Болеслава немало преданных людей в Гнезно.
        - Встречались с опальным киевским боярином, говоришь? Ода хитра. Отец не простил русам захват Червенских земель. Если ей удастся…
        - Не удастся. - Собеседник Болеслава, Воислав Горацек, был уже немолод. Горацек чех, дальний родич по матери. Богуслав мог ему полностью доверять. Особенно если речь шла о русах, ведь Горацек в молодости провел немало времени в Киеве. Сначала - в свите епископа Адальберта, потом - по делам торговым и политическим.
        - Боярин Семирад выманил у Оды немного денег, вот и все. Этих денег хватит, чтобы нанять шайку головорезов, но не войско. Ода прижимиста. И ей не хватает гибкости, свойственной вам и вашему отцу, мой господин.
        - О да, - усмехнулся тот, кому будет суждено стать первым королем Польши. - Гибкость и храбрость - это свойственно нам, Пястам.
        Храбрость нужна воину. Политику на одной храбрости далеко не уехать. Вот поэтому великий князь Мешко рукой храбрости сурово карал одних язычников, а рукой гибкости подкармливал других, чтобы усложнить жизнь самонадеянным русам. Бог простит. В конце концов русы - не настоящие христиане, и вера их не от Святого Престола, а всего лишь от византийского автократора.
        - Если этот боярин снова к нам прибежит, пусть ко мне приведут, - решил будущий король Польский. - Но - скрытно. Нынче ссориться с Киевом не будем. Владимир силен. Однако так будет не всегда. У него слишком много сыновей. Придет время, и они вцепятся друг другу в глотки. И тогда…
        Глава 1
        Земли полоцкого княжества. Черная гостья
        - Где-то здесь, - не слишком уверенно проговорил Духарев, осматриваясь. - Похоже… Но нет, не помню.
        Здешний лес - не чета тем же вятским чащобам, однако тоже диколесье. И ландшафт за десятилетия вряд ли поменялся. Дубы живут долго. Но до сих пор все попадавшиеся дубы оказывались просто деревьями, а Духареву надо было непременно отыскать тот самый. Рёрихово жилище. Сразу бы привязку к местности получил.
        Легко было старому варягу говорить: пусть, мол, найдет Серегей «место» и приведет туда Илью. Однако вот уже вторые сутки они ищут заветный дуб, лесное жилище умершего ведуна. И никакого прогресса.
        Ладно. Темнеет уже.
        - Привал! - скомандовал Духарев и спешился.
        В этот вояж Сергей Иванович не стал брать дружину, подобающую ему по чину. Ограничился большим десятком двуоконь.
        Обустраивать лагерь поздней весной в хорошую погоду - одно удовольствие. Лошадок - на подножный корм, котел - на огонь. Князю - малый шатер. Остальные и на попонах поспят. Мечта, а не ночлег. Даже комаров еще нет. И что особенно приятно: опасности никакой. Дозор ночной - не по нужде, а по привычке воинской. Полоцкое княжество нынче тихое. Что в лесах, что на дорогах. Друг Устах, главный воевода полоцкий, хоть и не молод уже, а княжество держит в железном кулаке. Не для себя держит, для Рогнеды, вернее, для старшего сына ее, Изяслава, который когда-нибудь унаследует дедову вотчину. А кому ж еще, если не ему?
        Устах крут и не просто крут, а весьма информирован. Только соберется какая разбойная ватажка на полоцкой земле, только нацелится пошалить, а Устаху уже доложили.
        Хотя какая ватажка может угрожать большому десятку гридней?
        Однако бдительность - не мешает. Тем более что смерды нынче неспокойны. Жрецы их подзуживают против христианской веры. Мол, нынешние князья - власть неправильная, поскольку богов родовых не признают, а кланяются уже не Перуну страшному, а какому-то рабу ромейскому, на древе повешенному.
        Духареву с этой поганью встречаться уже случалось. Один раз чуть детей не потерял, в другой едва уберег жену родную и собственную шкуру. Да и безобразие, учиненное в Морове, без погани не обошлось.
        Однако в полоцком княжестве он нападения язычников не ждал. Рогнеда Крещения так и не приняла, и пусть сыны ее - крещеные, да и Устах - тоже, однако обид язычникам половские власти не чинили, капища не жгли, жрецов на древах не вешали, смердов силком в купель не гнали. Тем не менее крестились многие. Добровольно. Почему бы не добавить еще одного бога в общий список? Особенно если новокрещенным подарок положен: рубаха и крестик из настоящего серебра.
        В дозор, как обычно, попросился Илья. Допрыгал на костыле до подходящего дубка и полез, ловко перехватываясь руками и помогая себе ногой. Вторая, подвязанная, не мешала. Привык. Минута - и нет Ильи. Даже зная, что он там, - не разглядеть. Рёрехова наука. Дед и самого Духарева учил, и сыновей его. Сыновья, надо признать, способней оказались. Сергей Иванович и в лучшие годы так не умел.
        Костер развели, не прячась. Дым в листве, понятно, терялся, но огонь увидеть можно. И пусть видят. Не жалко. Сидели вокруг тоже открыто. Правда, не все. Илья, перекусив, снова на дуб взобрался, а Витмид, гридень Духарева из полоцких, кстати, варягов, затаился на земле, в укромном месте. Огонь - приманка. Захочет кто-то скрытно подобраться, а его из темноты - цап…
        Так и вышло.
        Захотел.
        Вернее, захотела.
        - Я сначала подумал: зверь какой чудный. - Витмид встряхнул добычу за шкирку. - А это вишь чего!
        В хватке Витмида пойманная висела покорно, как котенок.
        - Поставь ее на землю, - велел Духарев.
        «Вишь чего» роста оказалось небольшого. Но - с характером. Ни вопросов, ни протеста. Зыркало из-под мехового капюшона черными глазищами. И впрямь - будто зверь какой мохнатый.
        Духарев сделал шаг и сбросил с Витмидовой добычи капюшон.
        Ага, женщина. Нестарая, где-то на третьем десятке и, пожалуй, симпатичная. А за собой следит, однако. Волосы чистые и в две косы собраны аккуратно. И запах приятный, травяной… Полезный в лесу. Даже с подветренной стороны не учуешь.
        И не учуяли. Подобралась почти к самому лагерю. Даже мимо Витмида проскользнула так, что тот заметил не сразу.
        - Ты кто? - спросил Духарев.
        - А ты?
        Дерзкая. И голос непростой. С хрипотцой такой… Волнующей. А главное - не боится ни хрена или очень умело скрывает страх. Достойно уважения. Женщина, изловленная в лесу воинами, вряд ли может рассчитывать на хорошее. Если просто всем коллективом попользуют и отпустят, считай, повезло.
        Сергей Иванович уважал храбрость.
        Но реакция у него была уже не та. Не успел остановить Витмида, только подхватить женщину, которая после гриднева подзатыльника ткнулась бы носом в землю в пяди от княжьего сапога.
        Духарев глянул на Витмида неодобрительно, но ничего не сказал.
        - Так кто ты? - повторил он, глядя на пленницу сверху. - Зачем за нами следила?
        - Я на своей земле, - пробормотала та. - Что хочу, то делаю.
        - В глаза мне смотри, - велел Духарев, чуть крепче сжимая ее плечи. На поясе у пленницы - нож, а на Сергее Ивановиче нет кольчуги.
        - Не хочу тебе плохого, - сказал он, глядя в темные глазищи с отсверками огня. - Но если будешь упираться…
        - Мучить будешь, да? А богини - не боишься?
        - Нет. Кого не боюсь, так это богинь ваших. - Духарев выпустил ее плечо, взял за подбородок, не позволяя опустить голову. - В глаза смотреть!
        - А зря не боишься, - начала пленница. - Они… - Вдруг осекалась, рванулась, пытаясь высвободиться, а когда не получилось, пискнула, как мышь, и обмякла. В глазах тот самый страх, отсутствие которого так удивило Сергея Ивановича.
        Знакомая, однако, ситуация.
        - Ты, значит, ведунья, - произнес он. - Вдобавок - здешняя. Это хорошо. Поможешь нам найти кое-что, не обидим. Имя твое как?
        - Не скажу, - пробормотала женщина. - Скажу - душу вынешь.
        - А так, думаешь, не могу? - усмехнулся Духарев.
        Он играл втемную, поскольку понятия не имел, что там видят в нем местные экстрасенсы. Каждый свое, надо полагать. Долгие разговоры с Рёрехом и Артаком ясности не прибавили. Но если есть у него такой козырь в работе со жреческо-ведьмовским сословием, то почему бы им не воспользоваться?
        - Можешь… - с отчаянной покорностью проговорила женщина. - Явнеей меня зовут.
        - Служишь кому?
        - Морене…
        Ого! Местной богине смерти. Этим, пожалуй, можно объяснить ее недавнее бесстрашие. С этой дамой не шутят. Мимо смерти никто не пройдет. Не полюбишься Морене, сцапает она тебя - и угодишь вместо Ирия в места очень неприятные. С Мореной считались даже те, кто служил Перуну. На всякий случай. Хотя христианам сии языческие разборки - по барабану. Идолов богини смерти сожгли уже несчетно, и никто от этой работы не помер, насколько известно Духареву. А вот от неаккуратной работы с идолами Перуна пострадавшие были. Духарев усмехнулся, вспомнив новгородскую историю… И тут же вновь сделал грозное лицо.
        - Твоя земля, значит… И кто тебе ее пожаловал, жрица смерти?
        Молчание.
        - Ладно, - сказал Сергей Иванович. - Другой вопрос: раз земля твоя, так ты небось все здесь знаешь?
        - Да уж побольше тебя!
        - Нет, Витмид! Не бей ее. А знаешь ли ты дубок один? С дверкой?
        - Нет!
        Слишком быстро и слишком нервно.
        - Не лги мне, женщина. Не то увидишься со своей богиней быстрей, чем назначено. А прежде того, - Духарев глянул пронзительно, - ты мне все-все расскажешь. Но пальцы к рукам-ногам обратно уже не прирастут.
        Блеф, конечно. Пытать женщину он не стал бы. И другим не позволил. Виновна - казнил бы без вопросов. Но пока ее вина лишь в том, что подглядывала за его лагерем. И судя по всему - по собственной инициативе. За это не убивают. Вернее, он, князь-воевода Серегей, не убивает.
        - Развай, железо в огонь, - скомандовал он, не оборачиваясь.
        Этого оказалось достаточно.
        - Я покажу! - пискнула Явнея. - Обещай, что зорить не будешь!
        - Там видно будет. Завтра. Развай, обид пленной не чинить, но связать как следует.
        - Глаз с ведьмы не спустим, - пообещал Развай.

* * *
        Дуб не изменился. Что для многовекового лесного чуда несколько человеческих десятилетий? Ну, может, стал потолще сантиметров на пятнадцать, что при таком диаметре несущественно. Те же толстенные перекрученные корни, та же мшаная бородища. Духареву пришлось поднапрячься, чтобы разглядеть в буграх коры щель. Не помнил бы, где искать, - не разглядел бы. Не те уж глаза у князь-воеводы. Вдаль смотреть - нормально, а вот вблизи…
        Нашел. Подцепил ногтем край и откинул в сторону дверь-кору…
        М-да. Снаружи всё осталось неизменным, а вот внутри явно опрятней, чем при старом хозяине. На обмазанных глиной «стенах» не пыльные шкуры, а разрисованная кожа. Пучки трав - на тонких жилках, аккуратные полочки, на которых ровненько: горшочки, плошки, чашки… А вот котел старый, закопченный, со знакомым тавром на черном боку. Тогда Духарев не знал, что оно обозначает. Теперь мог бы назвать не только страну-изготовитель, но даже к какой гильдии принадлежал мастер. Вот имени мастера прочитать не смог бы. Арабское письмо ему так и не далось.
        Лесенка, ведшая на «второй этаж», в спальню, жалобно застонала под семипудовой тяжестью. Стремительная тень с шипением метнулась к Сергею Ивановичу… И повисла, ухваченная за шкирку. Кошка. Вернее, кот. Серый. А кошка вон, в щели между стеной и ложем, зыркает круглыми глазищами.
        - Не балуй, - строго сказал Сергей Иванович кошаку, встряхнул легонько и уронил. Маленький сторож ведуньиного жилища оценил превосходство противника и атаки повторять не стал. Рёреховы горностаи, однако, поспокойней были…
        Окно осталось неизменным, и, выглянув, Духарев увидел всю свою маленькую дружину и озабоченную ведунью, которой очень хотелось узнать, что в ее доме сейчас творит этот огромный варяг. Но она уже знала: то, что ее никто не держит, а руки-ноги свободны, не значит ровно ничего. Сказал князь: «Жди здесь». Значит - стоять, ждать. Не то сцапают за шкирку, как Духарев только что поймал кота.
        Сергей Иванович отвернулся от окна. Да, многое изменилось. Главное: внутри больше нет оружия. Вороненый серп и пара длинных ножей - это не оружие, а скорее - ритуальные предметы.
        - Развай! - крикнул Духарев. - Пусть Явнея войдет.
        Но первой в отверстии появилась голова не Явнеи, а Ильи.
        - Ух ты! - воскликнул названный сын. - Прям как дом настоящий!
        - Это дом и есть! - раздался с «первого этажа» голос ведуньи. - Шевелись, безногий! Сколько мне на твою задницу глядеть?
        - А ты отвернись, женщина, - посоветовал Илья.
        Однако медлить не стал: уперся ладонями и перебросил себя на ложе.
        - Подвинься! Расселся тут… - Явнея пихнула Илью, устроилась рядом, сбросила обувь, оставшись в шитых бисером чулках (кот тут же вспрыгнул к ней на колени), поглядела снизу на Духарева, фыркнула:
        - И ты сядь, княже, не стой башней.
        Поскольку на постели места не осталось, Духарев опустился на пол, на волчью шкуру:
        - Ну, девушка, что теперь делать будем?
        - Пердеть да бегать, дедушка! - еще раз фыркнула ведунья.
        Обнаглела. Узнала, что в помощи ее нуждаются, и воспряла.
        - Ты характер-то не показывай, - строго произнес Духарев. - Не забывай, с кем говоришь.
        - А то что? - нахально бросила ведунья. - Обидишь меня? И кто тогда будет сынка твоего живить, ногу отсушенную обратно из-за Кромки просить?
        - Ты бате моему не дерзи! - опередил Сергея Ивановича Илья. - Не то просить уже за себя будешь. Да так, что за поприще слышно станет.
        Явнея неожиданно рассмеялась:
        - Ой, боюсь тебя, Мертвая Нога! Сейчас икать начну со страху. Охолонь. Дом это мой да богини моей. Ты здесь - гость, пусть и незваный. - И Духареву: - А делать будем вот что: люди твои пусть на полянке встанут да костер разведут. А я на том костре варево замешаю да этого, - Явнея пихнула Илью в бок, - варевом тем, водой, мертвой водой ближе к ночи поить стану. А потом мы с ним к Моренушке пойдем: ногу его назад выпрашивать. Это мы делать будем. А тебе и воям твоим - поесть да спать. Худого им здесь не сделают. Здесь мое место.
        Теперь уже хмыкнул Духарев: представил, как тщится его гридь. Потом поглядел на ведунью: верить ей, не верить? Мертвая вода. Звучит неприятно. С другой стороны, это и впрямь ее территория - в этом мире, а в закромочном - тем более. И Бог тут вряд ли защитит. Своей волей из-под Его Руки в бесовщину суемся. Узнала бы Сладислава… Ух!
        И все же рискнуть стоит. Вдруг и впрямь сыну здоровье вернется…
        Глава 2
        Земли полоцкого княжества. За Кромкой
        В сон Илья провалился, как в перекат прыгнул. Тотчас подхватило и понесло. Ноги понесли. Живые. По звериной тропе - через чащу. То бегом, то скоком. Как до той роковой стрелы. И как тогда - легко. Кольчуга на плечах - вторая кожа. Шлем на ремешке прицеплен ловко - не стукнет. Щит на спине. Меч - у пояса. Копье - в руке. А налуч с луком где? Нету. Ни лука, ни стрел. Бежать, бежать… Эх, славно!
        Лес поредел. Илья увидел реку. Черную, стоячую, неподвижную, как болотное окно. И…
        Сначала не понял: что за башня сама плывет над зарослями? И вдруг угадал. Шлем это. Огромный, как войсковой котел.
        Илья замер. Припал к земле, зарылся в мох.
        Великан показался из-за деревьев. Конь под ним огромен. Выше Голубя на добрую сажень, волосом весь зарос, будто бык зимой. И - прямо на Илью.
        Озаботился Илья. Как одолеть того, кому ты макушкой - до пояса? Был бы лук - другое дело, так нету. А одолеть надо. Илья знал, куда направляется великан. К дубу заветному. А у дуба шатер батюшкин стоит. И гридь его ведать не ведает о страшном всаднике.
        Хотел Илья вскочить да бежать обратно: упредить… Но понял вдруг: не сможет он бежать. Нога снова омертвела. Не понесет. И руки ослабли. Даже не отползти.
        Смотрел Илья снизу, как надвигается великан-всадник, как тяжко ухает земля под молотами-копытами…
        Фыркнул великаний конь… И будто вихрь Илью подхватил. Подняло и понесло стремительно. Только ветви мелькают да буханье копыт позади. А еще крик женский, тонкий. Так чайки морские кричат.
        …Проснулся Илья на ложе в дупле дубовом.
        Проснулся - и вздохнул облегченно. Сон.
        Снаружи - тихо. Поднялся Илья с постели, допрыгал до окошка. На поляне костер горит. Яркий, высокий. Рядом - никого. Ни шатра батиного, ни гриди, ни его самого. Ушли? Куда?
        Пока думал, услыхал: прет кто-то сквозь чащу. Напролом, как сердитый тур.
        И вот же… Великан из сна! Выехал на поляну, огляделся, плечами повел и наземь спрыгнул. Вздрогнул священный дуб, да так, что Илья в край окна вцепился, чтоб на ноге устоять. Увидал, как ушли в землю ноги великана. По край сапога ушли. Но тому, видать, привычно. Вытянул ноги из земли, расстегнул суму седельную, в которой домашний ларь без труда поместился бы, и достал оттуда… женщину. Не великаншу, нормальную. Во что одета, не разглядеть. И хороша ль собой - тоже.
        Достали припасы. Женщина великана кормить принялась. Он сидел, она стояла. Головы - рядом.
        А вот брони великан не снял, даже булаву не отстегнул от пояса. Видать, опасался чего-то.
        Черный провал его рта посреди кудлатой бороды - как зев пещеры. Куски размером с кулак Ильи брал целиком.
        Что ели - не видно, однако насытился великан быстро. Расседлал коня-громадину, положил седло под голову и заснул, брони не снявши.
        А женщина…
        Илья отпрянул от окна. Поздно!
        - Эй ты, на дубе!
        Подбежала вприпрыжку, глянула снизу. Красавица. Одежка на ней белая-белая, легкая. Такую бабы надевают, когда ночью по весне в поле колобродить идут.
        - Слезай-ка ко мне, молодец!
        - Зачем? - поинтересовался Илья.
        Неизвестно почему, но здесь, в дубе, он чувствовал себя в безопасности, а вот внизу…
        - Любить тебя буду, вот зачем!
        Хороша, однако. Илья сглотнул. Но пока держался. Понимал: выманивает его.
        - Не могу, - сказал. - Нога у меня сухая, не ходит. Хошь меня - я не против. Только ты сюда поднимайся.
        - Я к тебе не могу, - возразила красавица. - Мне к тебе хода нет. Спускайся, молодец! Не то пожалеешь?
        - Да ну? - усмехнулся Илья. - Что будет?
        - Мужа разбужу. Скажу: ссильничать меня хотел.
        - Мужа, значит? Не велик ли муж для тебя?
        - А это уж не твое дело, как он для меня. Важно, что для тебя он велик довольно. Вынет из дупла, как белку, да в кулаке размозжит!
        Илья засмеялся. Уже понял, что сон.
        - Спускайся, молодец! - взмолилась женщина. - Возьми меня хоть как! Истомилась я без ласки!
        - Сказал же: нога у меня сухая. Не могу.
        - И что ты врешь! - возмутилась красавица. - Годная у тебя нога. Самый раз через Кромку перешаг…
        Оборвала речь. Даже ладошку к губам прижала. Проболталась.
        - Через Кромку, значит? - Илья не испугался. Чего тут бояться? Пестун его Рёрех за Кромку ходил и назад возвращался, пока сам не решил, что пришел его срок. И батя тож.
        - Ладно, - бросил он вниз. - Иду я.
        Не соврала баба. Только перебросил Илья мертвую ногу через порог - тут же ожила нога. Потолстела, силой налилась, и снаружи Илья уже ступил на нее твердо. Знал: не подведет.
        Заждалась красавица. Едва вышел Илья на лунный свет, на поляну, заросшую серебристым клевером, тотчас из платья своего вывернулась, засияла кожей белой в свете волчьего солнышка, но полюбоваться статью своей не дала. Бросилась одежду с Ильи срывать. Хотя той одежды - всего-ничего. Рубаха да порты…
        Сгреб ее Илья… И едва не выпустил. Холодна! Будто бабу снежную обнял.
        Не дала оттолкнуть. Вцепилась, вспрыгнула на руки, обняла-обвила ногами:
        - Согрей меня, молодец! Зажги жаром своим! Поделись силушкой живой! А уж я тебе отплачу-отблагодарю, как никого не дарила!
        Илья затрясся от омерзения. Любиться с мертвой лягушкой!..
        - Да пошла ты в болото, кикимора! - рявкнул он, отрывая от себя нежить. - Пусть тебя черт в аду дерет!
        - Ай-ай-ай! - заверещала красавица-ледышка. Отбежала на несколько шагов и вдруг опрокинулась на спину, раскинув руки-ноги:
        - На помощь! Муж мой! Помоги! Спаси! А-а-а-а!..
        Илья растерялся. Лишь на пару секунд. Но этого достало, чтоб великан проснулся, воздвигся над землей, шагнул вперед, вставши меж Ильей и коварной лягушкой.
        Большим казался богатырь из дупла, вблизи же - огромным. Илья ему макушкой и до зерцала не достал бы. Глядел сверху…
        Так на крысу глядят. С брезгливой усмешкой.
        Илья рассердился. Никто не смеет так глядеть на него! Убить - да. Если сильнее. Сила врага никогда не останавливала Илью. Даже когда у него было только одно имя, Годун. Усомниться в его чести и храбрости? Глядеть на воина, на княжьего гридня как на холопа, нагадившего в покоях.
        Илья сам не понял, как в левой руке у него оказался щит, а меч прыгнул в десницу.
        Великан удивился… Крыса оказалась - с зубками.
        Опять не сказал ничего, только хмыкнул и булаву с пояса снял. Не меч, чьи ножны - чуть не в рост человека, а булаву. Мол, для крысы и малого оружия хватит. Хорошо, камнем не запустил…
        Ударил великан легонько, без замаха… А вот тебе!
        Илья от булавы увернулся и ответил - прямым в ляжку…
        И едва не потерял меч. Еле удержал, потому что быстр оказался великан на диво. Сбил удар булавой и на той же дуге, небрежно и легко достал Илью. И увернуться Илья не успел. Только щит подставить.
        Затрещал щит жалобно. Илья чудом удержал удар. Но удержал всё же. И даже с места не сдвинулся - будто сам в землю врос. И точно. Врос. Глянул вниз, а ноги на полпяди в землю ушли.
        А ноги великана - на полсапога.
        Снова упала булава. На сей раз Илья сумел пустить вскользь - и даже рубануть по вражьей деснице. Лязгнула сталь клинка о железо наруча…
        Хмыкнул великан. Но уже по-другому. Вроде как одобрительно. И ударил двойным. Крест-накрест. От одного Илья ушел уклоном, второй опять пришлось принять на щит. Затрещало так, что Илья решил - всё. Пропал щит.
        И удивился, глянув. Потому что и щит был целехонек, и рука, что интересно, не болела. А ведь от такого удара и вовсе онеметь могла.
        И еще на полпяди погрузился в землю Илья. А великан и вовсе на локоть ушел. По колено. И наконец-то за меч взялся. Причем - шуйцей. Тут только Илья заметил, что меч у громадины не слева, а справа. Леворукий, выходит, великан-то.
        Илья засмеялся. Страха не было, хотя понимал: рубанет такой - и сразу напополам и щит, и Илья. Страха не было, а было весело, и жизнь кипела внутри, поднимаясь по здоровым ногам, наполняя нестерпимой силой грудь и плечи…
        - Ну давай! Бей! - азартно выкрикнул Илья.
        И, не дожидаясь, рубанул справа, финтом от пояса снизу - в подмышку. Великан качнулся назад (клинок Ильи пропел, не достав), потом вперед - и огромный меч без хитростей упал на Илью сверху. Как раз тем ударом, какого он ждал. Таким ударом не то что воина со щитом - коня напополам разрубить можно.
        Лязгнуло знатно. Удар пришелся по умбону, но до руки Ильи не достал. Илья, чудом, не иначе, но удержал и щит, и вражий удар. И ударил сверху, наискось, целя меж шеей и плечом.
        Великан не успел отбить. Ушел телом влево, и меч Ильи угодил не в голую шею непомерной толщины, а в широкий наплечник. Звук такой, словно в било вечевое ударили. У Ильи на миг уши заложило, но это пустяки. Он откинулся назад, пропуская перед собой круглую голову булавы, и рубанул длинно, из-за спины, с оттягом, будто не мечом, а саблей.
        Жутко заскрежетала сталь по шлему-котлу. Глухо вскрикнул великан. А Илья, в азарте, ударил снова, и снова… Пока не сообразил, что враг больше не отвечает. Не может. Провалился в землю до подмышек.
        Илья посмотрел на собственные ноги, босые, в портках, будто вцепившиеся пальцами в рыхлую почву…
        Потом снова на утонувшего в земле великана.
        И опустил меч.
        - Добей его, - раздался позади злой женский голос. - Вбей его в матушку по маковку.
        - Не стану. - Илья вбросил в ножны чистый меч. - Нет в этом чести.
        - А я не прошу! - Красавица-лягушка шагнула вперед. - Я - велю! Или хочешь опять - в калеки?
        - Нет, - качнул головой Илья. - Я воин, баба. Поищи себе для такого дела палача.
        - Мальчишка! - взвизгнула красавица. - Дурак безголовый! Делай, что велю! Вышло его время! Не держит его земля! Сам, что ли, не видишь?
        - Она правду говорит! - Голос у великана - размеру под стать. - Не держит земля мою силу. - Он уронил булаву и протянул Илье руку: - Помоги подняться - и часть силы моей твоя будет.
        - Зачем мне твоя сила? - пожал плечами Илья. - Мне и своей довольно. А подняться помогу, что ж не помочь-то?
        Илья уже протянул руку, и лапища великана обхватила его ладонь, накрыв ее целиком.
        И вот только теперь Илья ощутил настоящую силу противника. Когда поволокло его вниз, к земле, ниже, ниже, в глубину ее, в нутро, в пещерную тьму…
        А потом отпустило. Совсем.
        Илья вновь стоял на поверхности, а великана не было. Только почва рыхлая, будто на свежей могиле.
        А в голове Ильи кто-то сказал отчетливо: «Ты придешь ко мне. Но не сегодня».
        И рядом - сердитый женский голос:
        - Сказала ж тебе. Не послушал. Так пеняй на себя!
        И тотчас обе ноги Ильи подогнулись, и он беспомощным кулем повалился наземь.
        Пробуждение Илью не порадовало. Сон оказался - в руку. Вернее, в ноги.
        Глава 3
        Волохово капище. Медогар
        Гридь была единодушна: «Убить змеюку!»
        Духарев же с выводами не торопился.
        Он внимательно выслушал сына. Заставил его дважды пересказать виденный сон. Потом велел всем заткнуться и задумался. Даже ёжику понятно: сон этот - неспроста.
        Эх, как сейчас пригодился бы совет Рёреха. Вот уж кто разбирался в закромочных делах.
        Еще понятно: ведунья подобного результата не ожидала.
        Попыталась оправдаться: мол, не по нраву Илья Морене пришелся. Что-то не так сделал, вот и отняла богиня у парня вторую ногу.
        - А ты куда смотрела? - буркнул Духарев.
        Эх! Знать бы заранее… Хотя чего тут знать? Будто ему не ведомо, что такое - дрянь языческая? Один только Рёрех из всей этой братии достоин был доверия…
        Ведунья же от вопроса растерялась.
        - Так это… Не поспела я, - пробормотала она. - Быстрый он, сынок твой. Глядь, а он уж за Кромкой. А там его сыскать…
        - Не смогла? - строго спросил Духарев.
        Явнея понурилась.
        - Сожгем ее, батько? - предложил Витмид. - В огне ей самое место!
        - Это мы всегда успеем. - Духарев глянул на сына. Илья сидел, опершись спиной на дерево, мрачный, помалкивал.
        Духарев поднялся, шагнул к ведунье, ухватил за волосы:
        - Ты напортачила, Явнея, тебе исправлять!
        Он не стращал, не грозил, просто велел.
        - Не смогу я, княже! - пискнула ведунья. - Я не смогу!
        - А кто - сможет?
        Задумалась надолго. Зыркала время от времени на Духарева, и он чувствовал: боится Явнея - понимает: время снисхождения кончилось. Запах горелой человечины уже витает в воздухе.
        А жить-то хочется!
        - К волохам идти надо! - наконец изрекла ведунья. - На капище.
        - Они помогут? - спросил Духарев, для себя решив: соврет - умрет.
        Не соврала:
        - Не знаю, мой господин. Может быть.
        Теперь уже Духарев задумался. Чувствовал: Явнее тоже не очень-то хочется - к волохам. У нее - своя богиня. Причем - из другого лагеря. Волох - жизнь поддерживает, а Морена - наоборот. Конкуренты. Хотя у других племен, как слыхал Сергей Иванович, наоборот. Волох позлее Морены. Черт их разберет, этих бесов языческих. Однако попробовать стоит. Тем более волохов Духарев уважал. И уже обращался к ним по поводу Ильи. Киевский волох не справился с задачей. Но тогда поражение было чисто физическое, а сейчас - нет. Если одна языческая сила нагадила, может, другая - исправит?
        - Илья, как, в седле удержишься?
        Сын кивнул.
        - Тогда собираемся, - решил Сергей Иванович. И ведунье: - Дорогу покажешь.
        - Может, связать ее, батько? - предложил Развай.
        - Не надо. - Духарев глянул на ведунью особым взглядом, да так, что женщина отшатнулась. - Не сбежит она.
        Что-что, а увидеть, когда человек признал его господство, Сергей Иванович умел. Явнея - признала. Отныне она больше не была свободной. Теперь ведунья принадлежала к его чати. До тех пор, пока он сам ее не отпустит. Если отпустит.

* * *
        Упрятано капище было на совесть. Без проводницы им пришлось бы поплутать. Хотя нашли бы всё равно. С Витмидом - точно. У него на такие места нюх прям-таки фантастический. Ведунью, вон, углядел раньше, чем она - его. Интересно, а будь на ее месте такой, как Рёрех? Вычислил бы его Витмид? Ой, вряд ли.
        Давненько Духарев здесь не бывал. Сколько прошло с тех пор, когда они с Рёрехом сюда заявились? Лет тридцать с хвостиком. Но изменилось с тех пор Волохово капище незначительно. Частокол подправили местами. Новые колья по цвету нетрудно отличить. Часть звериных черепов на частоколе заменили свежими. А вот человечьих на нем больше нет. Хотя, может, и раньше не было? Волох, он погуманней того же Сварога.
        Духарев уже знал, что каждое такое капище делится на две части: запретную для людей и запретную для духов.
        Первой, внешней границей был вот этот частокол. Внутрь пускали только своих. Но внутри была еще одна граница, внутренний круг. Там царил сам Волох и призванные его служителями духи, которым был заказан путь наружу так же, как чужим был запрещен доступ за внешний частокол. Там, во внутреннем кругу, была уже не Явь, но еще не Навь. Что-то вроде запретной полосы вдоль Кромки. Там находилось физическое тело Волоха, емкость, так сказать, для нисхождения божественной силы, обращавшей этот мир в момент принесения жертвы.
        Ворота «внешнего доступа» были закрыты. Но открылись, когда Развай разок-другой стукнул в створ древком копья.
        Духарев с гридью въехали внутрь. Ага. Вместо давешней бабки - здоровенный кудлатый смерд с дубиной, а вместо мишки - свора не менее кудлатых псов. Последние, надо полагать, с воинами уже встречались, потому что лаяли яростно, но с приличной дистанции.
        - Старшего позови, - велел смерду Развай. - Мухой!
        - Помню тебя.
        Медогар. Старый знакомый. Надо же, жив еще. Седой, морщинистый, но держится прямо. Сколько ж лет ему?
        Сергей Иванович кивнул Разваю, и тот вручил главному волоху кожаный мешочек.
        Тот принял небрежно… И удивился. Мешочек оказался тяжелей, чем ожидалось.
        - Ты развяжи, - посоветовал Духарев, улыбаясь.
        В кошеле было не серебро - золото. Киевское. Владимировой чеканки.
        - За что же? - осторожно спросил волох.
        - За прошлое, - ответил Духарев.
        Первоначально деньги должны были стать платой за помощь, если у волохов получится то, что не вышло у ведуньи. Однако Медогар Духареву здорово помог в свое время. Не поколдуй он с Сергеем Ивановичем, тот бы и не узнал, что его будущую жену увели в полон. За такое дюжина золотых монет - пустяки.
        Медогар глянул снизу вверх - Духареву в глаза… Что он увидел? Что-то наверняка. Но вслух сказал только:
        - Что за помощь тебе нужна?
        - Я присяду, - сказал Сергей Иванович, опускаясь на лавку. - Витмид, Плёс, Илью сюда.
        - …Вот такие дела, - закончил Духарев. - Что скажешь, Медогар?
        Волох усмехнулся:
        - Скажу: хорошо, что сын твой Морене не полюбился. Не то забрала бы его к себе.
        Теперь усмехнулся уже Сергей Иванович:
        - Это вряд ли.
        Илья - крещеный, а значит, ни одна закромочная тварь не может уволочь против воли.
        Медогар спорить не стал, спросил:
        - Помнишь, как тебя здесь привечали с пестуном твоим?
        - Помню.
        - Мудрый он был, Рёрех-ведун, сын князя беловодского. На сыне твоем знак его вижу.
        - Что еще за знак? - насторожился Сергей Иванович.
        - Ведовской. Да ты не тревожься, воин. Ведовоство воину не помеха. Тебе ж не мешает, верно?
        Духарев смолчал, а Медогар перевел взгляд на Явнею:
        - Что, женщина, не знала?
        Та быстро-быстро замотала головой.
        - То-то. Ну ничего. - И Духареву: - Помнишь, какую плату с тебя тогда взял?
        - Помню.
        Может, сейчас, после десятилетий жизни здесь, Духарев отнесся бы к своеобразному жертвоприношению иначе, но тогда он был готов прибить и Медогара, и Рёреха, и всех, кто навязал ему роль «жертвоприносителя».
        - Сын твой так же заплатит.
        Духарев глянул на Илью. Парень был спокоен. Сидел, помалкивал, в разговор старших не лез. А еще ему по барабану, что там за испытание определил жрец. Отцу подошло, значит, и ему подходяще.
        - Как зовут, малый?
        - Малый? - Илья удивился.
        - Для Волоха вы все - малые, - уточнил Медогар. - Зовут как?
        - Ильей.
        - Что ж, и Рёрех тебя так звал? - усомнился волох.
        - Нет, - качнул головой Илья. - Гошкой кликал. Годуном.
        - Годун - это добро, - похвалил Медогар. - Забираю я тебя, Годун. Будешь Волоху служить. Три дня и три ночи.
        - Так, бать? - Илья глянул на Сергея Ивановича.
        - Так, - неохотно отозвался Духарев. - Поставишь сына на ноги, Медогар…
        - Не говори ничего! - перебил старец. - То не мне решать, потому обещать не буду. И тебе не надо. Придешь за ним через три дня, здесь вас не оставлю, не положено вам.
        - Как скажешь, - согласился Духарев. Хотел пригрозить: если с Ильей что случится… Но не стал. Не поверь он Медогару, не доверил бы ему сына.

* * *
        - На капище они, боярин! Верный человек донес! - Тиун глядел подобострастно. Надеялся на похвалу, а может, и на награду. Что ж, будет и награда. Если не соврал.
        - Людей с ним много?
        - Дюжина вроде наберется. Все бронные, золотопоясные.
        - Точно?
        - Так мне сказали, боярин. Человек мой на капище-то был, да близко подходить опасался. Это ж варяги! Учуют - на куски порежут.
        - На куски мы и сами можем, - пробормотал боярин, оглянувшись на своих спутников, рассевшихся вокруг стола и наливающихся свежесваренным пивом. - Да не бойся ты, не о тебе я. Калека с ними?
        - Ага! Лечили его язычники бесовством своим.
        - И что же?
        - Не помогло бесовство-то! - злорадно сообщил тиун. - А Господь, думаю, от него теперь оступился.
        - Думает он, ага… - пробормотал боярин. - Хайнарсон! - позвал он одного из пирующих. - Подойди!
        Тот глянул недовольно, но подошел.
        - Нашли их, Хайнарсон, - по-нурмански произнес боярин. - Большой десяток. Варяги. Управитесь?
        Сван, сын Хайнара, огромный мощный муж мрачного вида, потер ладонью шрам поперек лба, оставленный мечом или саблей, подумал… И покачал головой:
        - Вчетвером - против двенадцати варягов? Нет, не справимся.
        - А если внезапно?
        - Внезапно? На варягов? - Нурман хмыкнул. - Это ты славно пошутил, купец. Нет. Даже будь мы берсерки, как мой отец, не совладали бы. Хитрость нужна.
        - Хитрость? Какая?
        - А я почем знаю? - удивился нурман. - Расскажи мне всё, что знаешь ты. А я подумаю.
        Глава 4
        Волохово капище. Неудача
        Илье понравилось. По роже видно. Сам процесс. О результате этого сказать было нельзя. Ноги остались мертвыми.
        Главный волох тоже в печали не пребывал. Духареву очень хотелось приложить кулаком по довольной роже. Но вместо этого Сергей Иванович спросил вежливо:
        - Что посоветуешь, Медогар?
        - Здоровы ноги у сына твоего, - сообщил волох.
        - Да ну? - недобро прищурился Духарев. - Шутить изволишь?
        - Разве ж я посмел бы, славный воевода? - Волох глянул на Духарева из-под густющих седых бровей так, что трудно было усомниться в его серьезности. - Видал я такое. Не болезнь это.
        - Ну да. Стрела в хребет - это не болезнь, согласен.
        - Видал я и что бывает от стрелы в хребет, воевода. Бывает, и ноги отнимаются. Но разве седмицу назад в сына твоего кто-то стрелял?
        Сергей Иванович покачал головой.
        - Скажешь, Морена виновата?
        - Скажу: судьба у твоего сына ох не простая. И Морена над ним не властна. И Волох - тож. Не то исцелился бы твой сын, потому что люб он богу моему. И Морене, думаю, люб, да не дался. А еще скажу: там, куда твоего сына судьба ведет, ноги ему нужны. Значит, будут.
        - Утешил, - скептически проговорил Духарев. - Сейчас мне что делать?
        - А что Рёрех, пестун ваш, завещал, то и делай. Я - волохов жрец, воевода. Что бог мой велит, то и делаю. А старый ведуном был, он - ведал. Что было и что будет. Что он сыну твоему наказал?
        - На место его, Рёрехово, привести велел. Сказал: мол, знаю я это место.
        - И ты привел?
        - Привел. Только место это уже не его теперь. Там Явнея живет. Что дальше?
        - А сам ты как думаешь, воевода?
        - Ты со мной не крути, волох! - наливаясь гневом, процедил Сергей Иванович. - Прямо говори, не то…
        - Не грози, - попросил Медогар. - Знаю, что в силах твоих капище мое с земли стереть и солью посыпать. Я знаю, кто ты, воевода. От Варяжского моря до Тмуторокани тебя все знают. Ты пойми: не мог ошибиться ведун. Тем более в час смертный. Если не помогла сыну твоему Явнея, значит, не то это место.
        - А какое - то?
        - Это не мне - тебе должно быть ведомо. Значит, не всё ты понял, воевода, или понял не так.
        - Я его напутствия не слыхал, - буркнул Сергей Иванович. - А Илье он так сказал… - Духарев запнулся, вспоминая, потом произнес четко: - «Место мое твой отец знает. Попроси - покажет. Скажешь, что я велел. Сила твоя - земля есть. Слава твоя - огонь вещный». Что дальше? - И вдруг понял. Вернее, вспомнил.
        По его лицу и Медогар догадался: есть!
        - Ну?
        - Знаю я это место, волох. Но найду ли - не уверен. Мы туда болотами шли. Долго.
        - Найдешь! - заверил Медогар. - А нет, так Явнею спроси. Она хоть и послабже, чем Рёрех был, да и баба, однако тоже ведунья. Должна знать. А не знает, так пусть посмотрит. Или у Госпожи своей спросит. Не выйдет у нее, так я тебе зелье сварю, от которого прошлое как настоящее видится, сколько б лет с тех пор ни прошло. Но лучше, чтоб Явнея. Зелье это злое, а ты старый. Можешь там, за Кромкой, и остаться, а тогда уж точно гридь твоя капище по щепкам разберет.
        Рисковать жизнью Духареву не пришлось.
        - Знаю я это место, - сразу объявила Явнея. - И через болото к нему идти не обязательно, можно и речкой. Только… - Ведунья замялась.
        - Говори! - потребовал Духарев.
        - Я приведу, - пообещала Явнея. - Но только тебя. И Илью. Гридь твоя с нами не пойдет. Нельзя.
        - Нельзя так нельзя, - согласился Духарев… И поймал удивленный взгляд Медогара, направленный на Явнею. - Хочешь что-то сказать, волох?
        Старик покачал головой. Настаивать Духарев не стал, хотя и уловил какой-то… подтекст. Решил: хрен с ними, с этими жрецами-ведунами-колдунами. Главное, чтоб Илюха на ноги встал.
        В кои веки Сергей Иванович усомнился в собственной интуиции. И зря.
        Близ волохова капища. Два дня назад
        - Не шуми.
        Мозолистая ладонь легла Явнее на лицо так, что, даже попытайся она закричать, не получилось бы.
        Она и не пыталась. Сразу почуяла: этот зарежет, как гусыню. А может, и похуже чего.
        Нурман.
        - Твои друзья-варяги, куда они пойдут?
        - Они мне не друзья… Ой! - пискнула от боли.
        - Я спросил, - совсем тихо проговорил нурман.
        И Явнея поняла: если выйдет так, что она не нужна, нурман ее убьет…
        - …И что делать теперь, не знаю, - печально проговорила Явнея. - Либо эти убьют, либо те. Что делать, Медогар? Ты мудр. Подскажи.
        - А что тут поделаешь, - вздохнул волох. - Воевода киевский мне по душе. И сын его тоже. Предупредить его, а что дальше? Они уйдут в целости, а мы с тобой здесь останемся. А нурманы, они мстительные…
        - Дедушка! - Явнея встрепенулась. - Они что же, и к тебе приходили?
        - Приходили.
        - А ты?..
        - А я - что? Нам здесь жить, Явнея. - И добавил с ожесточением: - Не наши они более. Пусть их теперь ромейский бог хранит, раз от родных оступились.
        Глава 5
        Земли полоцкого княжества. Предательство
        - Бери парня и неси наверх, - скомандовала Явнея. - Сдюжишь или помочь?
        - Да уж как-нибудь, - пробормотал Духарев. Ухватился за веревку, вытащил лодку на песок. Илья протянул руки…
        Нести его оказалось легче, чем ожидал Сергей Иванович. Илья обнял отца за плечи, и рукам полегчало вдвое.
        - Оружие забери, - велел Духарев ведунье и взошел на берег.
        Место он признал сразу. Увидел и узнал. И дуб памятный. И небольшой холмик с воткнутым в верхушку черным обломанным столбом, спрятавшийся под резной дубовой листвой.
        - Сюда его клади, - распорядилась Явнея, и Духарев уложил сына на устилавший поляну клеверный ковер.
        Илья тут же привстал, огляделся. Чем-то ему особое место показалось знакомым… Но вспомнить никак не получалось…
        Из лодки Явнея забрала только лук и тул. Щит и увязка с броней остались внизу. Сходить, что ли, за ними?
        Когда Явнея объявила, что на остров они отправятся втроем, Развай долго не соглашался оставить князя без защиты. Духареву пришлось рявкнуть: мол, всё хорошо будет. И только тогда Развай уступил.
        Но всё же настоял, чтоб Сергей Иванович взял бронь и лук. От случайных лихих людей и от зверя лесного князь-воевода, вооруженный, уж как-нибудь оборонится.
        Духарев взял. Но облачаться в бронь, понятное дело, не стал. И без того спина ноет. А вот лук - это необременительно.
        Забрав лук и тул со стрелами, Духарев подошел к дубу, осторожно опустился на траву, прислонился спиной к бугристой коре.
        Да, место, безусловно, правильное. Явнея ничего не напутала. Вопрос: зачем Рёрех несколько дней таскал его по болотам, когда можно было запросто приплыть сюда на лодке?
        Ответ: значит, надо было. Рёрех ничего не делал зря.
        Духареву вспомнилось, как он, молодой, скакал здесь пардусом, а сила так и бурлила внутри. Сейчас ничего особого не ощущалось. Ну да ладно. Не за тем сюда пришли. Поглядим, что с Ильей станет.
        - Закрой глаза и открой себя! - Явнея накрыла ладонями лицо Ильи. - Когда сила земли войдет в тебя, ты услышишь ее. Жди!
        Некоторое время ничего не происходило, потом Илья вдруг подал голос.
        - Меч дай. В руку вложи, в правую, - произнес он повелительно.
        Меч Ильи лежал рядом с Духаревым. Рядом с его собственным оружием. Взяли его скорее по привычке, чем для дела. Сражаться мечом безногому - никак. Вот лук со стрелами - да. С ними Илья и лежа мог управляться.
        Духарев поднялся, вынул клинок из ножен, сам вложил рукоять в ладонь сына, затем вернулся обратно.
        Ничего не произошло. Солнце двигалось по небу, тени двигались по земле…
        - Пришел, значит?
        Илья вздрогнул. Он спит, что ли? Точно спит. Потому что стоит на ногах и глядит вниз, сквозь землю… А в земле, на глубине саженей трех - гроб белый, светлый, будто изо льда. А в гробу - великан давешний. Бронный, оружный, недвижимый. Тихо лежит. Глаза закрыты, рот - тоже. А голос его прямо в голову Ильи приходит.
        - Не пришел, - отвечает Илья. - Принесли меня.
        Он знает, что над гробом с мертвым великаном - толстый слой земли. Немалый курган над ним когда-то насыпали. Но земля Илье сейчас - не помеха. И крышка гробовая - тоже.
        - Принесли? Как так? Ты ж живой, не наш.
        - Ноги не держат.
        - Ага… Меня земля не вынесла. А тебя, значит, ноги… Ага. Не первый ты, кто мою силу не поднял. Слаб ты оказался. Не сдюжил. Скоро умрешь. Сегодня.
        - Почему - сегодня? - заинтересовался Илья. - Я калечный, но не старый. Ты ошибся, мертвый воин.
        - Мертвые в смерти не ошибаются. Сегодня тебя убьют, калечный. Скоро уже. Полюбился ты жене моей. Хочет тебя… А меня - не хочет. - Илью окатило чужим страданием. - Был бы ты силен, не поддался б. А ты слаб…
        - Ничего я не слаб! - воскликнул Илья. Топнул в сердцах ногой. И увидел, как просыпалась земля-прах сквозь гробовую крышку на мертвое лицо великана.
        Мертвец не шелохнулся. Понятное дело. Мертвец. Хоть и во сне, а тихо лежит. Как положено.
        И голос в голове умолк.
        - Эй! - позвал Илья. - Ты, это… Не сердись, что я на тебя кричал. Обидное ты сказал…
        - Давит земля, - через некоторое время снова раздался голос-стон. - Давит, требует… Забери мою силу, живой! Забери! Дай мне уйти!
        Илья непонятно как понял: не видит его мертвец. И о том, о чем говорили только что, мертвый великан уже забыл.
        И Илья тоже забыл, потому что открыл глаза и понял, что ног по-прежнему не чует.
        Но это было безделицей в сравнении с остальным.
        Они подошли с другой стороны острова. Духарев должен был их услышать, но, погруженный в собственные мысли - прохлопал. Хотя положить четверых нурманов он вряд ли успел бы, даже будь у него время взяться за лук.
        Четверо нурманов, следопыт из местных и… Семирад.
        «Дурак я старый, - подумал Сергей Иванович. - Не послушал бы ведунью, взял бы с собой гридь…»
        Семирад остановился шагах в десяти, оставив меж собой и Духаревым нурманов. Опасался. Немолод его враг, но на один бросок его, может, и хватит, а насчет себя Семирад не обольщался: доберется до него недруг - убьет.
        Не доберется. Меж ним и князь-воеводой - оружные нурманы-наемники. Из лучших. Перехватят.
        - Вот что, воевода, - сказал Семирад. - Тянуть не буду. Пиши записку Владимиру, что прощаешь мне все долги и просишь выплатить мне сто гривен… - Семирад подумал немного и уточнил: - Золотом. В счет княжьей доли от византийских товаров.
        - И что взамен? - У Сергея Ивановича появилась надежда. Барыга и есть барыга.
        - Быстрая смерть - тебе. И жизнь - вот ему, - кивок в сторону спящего Ильи и впавшей в ступор ведуньи.
        Семирад был неглуп и отпускать Духарева живым не собирался. Как, впрочем, и Илью. Зачем ему свидетель?
        - Соглашайся, - процедил Семирад. - Или отдам вас нурманам. Потешиться.
        - Надо подумать.
        - Нечего тут думать! Да или нет?
        - Что ж… - Духарев встал, потянулся, хрустнув суставами. Нурманы тут же подняли щиты, приготовились. - …Сто гривен, значит? Немалая сумма. А этим ты сколько заплатил? - Духарев перешел на язык скандинавов. - Вы, люди, знаете, кто я? Меня зовут Серегей-конунг, и я друг Олафа Трюггвисона, конунга. Подумайте: мои деньги и вдобавок к деньгам заслужить мою благодарность, а?
        Один из нурманов молча качнул головой.
        - Даже не надейся! - злорадно вмешался Семирад. - Думаешь, я не подумал, кого позвать. Вот он - младший сын Виглафа Ульфхеднара, которого ты убил. А вот он - племянник Хайнара Бодрого, служившего когда-то сотником у смоленского наместника, которого тоже ты убил.
        - Я убил многих. Всех не упомнишь.
        «Надо же, - подумал при этом Сергей Иванович, - у меня нынче прям-таки сеанс погружения в собственное прошлое».
        В общем-то Семирад прав. Выбирать нечего. Им по-любому не жить. Откупайся, не откупайся - ничего не изменится. Илью жалко. Эх, далеко до него. Никак не спасти сына от нурманских палачей. Что ж до самого Сергея Ивановича, то тут всё просто. Он не овца, чтоб умереть под ножом. А умереть в бою не страшно. Жизнь у него была - самому себе впору позавидовать. Он вообще должен был уйти в небо еще тогда, на острове Хорса, вместе со Святославом…
        - Сто гривен, значит? Золотом? А рожа у тебя не треснет? - Меч лег в руку легко, как встарь. Второй бы тоже не помешал. Надо было клинок Ильи взять… Но далеко он. Или щит хорошо бы… Хотя так и так умирать. Ну продержался бы он на полминуты больше. Так хоть кинжал есть.
        «А земля здесь все-таки особая», - мелькнула мысль.
        Духарев ощутил, как удобно легла в ладонь рукоять меча, как быстрей побежала по жилам кровь, и засмеялся. Он-то думал, что умрет от немощи в собственной постели. Ошибочка вышла!
        - Живьем берите, живьем! - закричал Семирад.
        - Это уж как получится! - посулил Духарев, качнулся, пропуская мимо копейное древко, ушел от толчка щитом и кольнул расчетливо, снизу под край. Достал, но впустую. По железу прошло.
        И тут на него навалились всерьез…
        Илья сначала не понял ничего. Увидел Явнею: перепуганную, вцепившуюся со страху в рубаху Ильи. Услышал, что бьются. Но - кто? С кем?
        Повернулся рывком…
        Батя сражался. Умело и сильно. Один - против четырех. Тоже умелых и в полной броне. А батя - в одной рубахе…
        И такая ярость овладела Ильей… Словно белый огонь втек внутрь. Холодный огонь. Ожегший, будто ледяная вода. Больше Илья не думал. Краем глаза увидел, как вскрикнула и опрокинулась в клевер Явнея (это он ее оттолкнул), а потом осознал себя уже под дубом, с отцовским луком в руках. И увидал первую стрелу, по оперенье вошедшую в толстую вражью ляжку. Как попала вторая, не увидел - только услыхал звук, с каким наконечник прошибает панцирь. С третьей помедлил, потому что батина спина закрыла цель… Выстрелил мгновением позже и, конечно, не промахнулся. С пятнадцати-то шагов.
        Наклонился, подхватил новый пучок стрел…
        И не столько увидел, сколько угадал стрелу, посланную уже в него…
        И сбил ее собственной! Никогда так раньше не делал. Рассказы слыхал, но сам - ни разу. Невозможно. А тут - получилось. И сразу понял почему. Стрелял не воин. Лук слабый, и бил смерд вполсилы, с перепугу…
        Илья не стал тратить на него стрелу. Цель была поважнее. Сначала - вот того, с бородой косицами - в толстую шею. Есть! А последнего красиво - в проем шлема, прямо в глаз!
        То есть Илья хотел - в глаз, но не получилось. Наконечник с лязгом ударил в шлемное надглазье, голова ворога мотнулась, и секира, едва не развалившая батино плечо, ушла вверх. А батя не оплошал. Кольнул аккуратно, под мышку. Неглубоко, на ладонь. Повернул клинок, отшагнул, пропуская мимо уже не сталь, а струю крови, добил коротким в шею. И в тот же миг увел кинжалом брошенный упавшим нурманом топор. Бросок, впрочем, был слабый, никакой.
        Илья увидал, как удирает в чащу пятый, стрелок, а шестой ворог тоже удирает, так и не взявшись за оружие. Из двух целей Илья выбрал стрелка.
        Неправильный выбор.
        С полминуты Духарев бился, как встарь: точно, экономно, мощно. В прежние времена он мог бы держать такой темп хоть час. Нынче ж почти сразу ощутил, как груди не хватает воздуха…
        Четверка оказалась хороша. Особенно те двое - родичи Хайнара и Виглафа. Хотя до старшего поколения не дотягивали. Впрочем, Духареву сейчас трудно было оценить: много лет минуло, а годы эти ведь не только силу прежнюю забрали, но и опытом одарили. Впрочем, не будь у нурманов команды «брать живым», устать Духарев не успел бы. Его, бездоспешного, прикончили бы раньше. А так бить его железом опасались. Теснили щитами, один все время норовил сунуть в ноги копейное древко. Сергей Иванович отмахивался, уходил… Защищался. Атаковать самому никак не получалось. Держался из принципа. Понимал, что не выстоит. Но пока держался - и держался неплохо. Задыхался, да, но не было ощущения, что сердце вот-вот лопнет от перегрузки… Ох, непростая здесь полянка, совсем непростая!
        Чужой щит сбил клинок, другой с силой толкнул в плечо - на третьего ворога, который…
        Который не сделал ничего. Качнулся назад, даже открылся…
        Сергей Иванович чужой оплошкой не воспользовался, хотя это была именно оплошка, а не приманка. Не дали. Другой нурман влез вовремя, прикрыл… И опрокинулся на спину. Вернее, начал опрокидываться, когда Сергея Ивановича отвлекли, связали боем оставшиеся двое.
        И всё ж Духарев успел увидеть смертоносный черно-желтый цветок - оперенье бронебойной стрелы, выросший у нурмана пониже левой ключицы.
        И тут Сергею Ивановичу стало совсем трудно, потому что нурманы перестали играть во «взять живьем» и начали его убивать по-настоящему. Полная бронь, меч, топор и два щита - против меча, кинжала и рубахи. Первую атаку Духарев отбил: сумел выстроить врагов в линию. Тот, что с секирой, оказался позади мечника, чей выпад Духарев взял на кинжал, одновременно пугнув уколом в лицо. Прикрыться щитом нурман не рискнул, опасаясь финта, и отпрыгнул назад, чуть не толкнув того, что с секирой. Но тот, из всех четверых - самый опасный, от соратника увернулся, проскользнул вперед и едва не достал Сергея Ивановича по ноге. Не достал, однако. Духарев хлестнул клинком, и нурман, прикрывшись щитом от выпада, укоротил мах. Не оттого что побоялся рискнуть, а потому что его напарник уже отвел руку для широкого маха, уйти от которого Духарев мог только под нурманский топор, а отбить такой удар щитом еще можно, но кинжалом точно не сдержать.
        Духарев не думал о том, что можно, а что нельзя. Он просто знал. Но всё же Духарев попробовал отбить, и у него даже получилось, потому что удар оказался не таким уж могучим. Граненый наконечник вошел нурману на вершок ниже уха, прошел сквозь напряженные мышцы, позвоночный столб и выглянул уже с другой стороны шеи.
        Но даже ослабленный удар заставил Сергея Ивановича сместиться вправо. И последний оставшийся на ногах нурман не замедлил этим воспользоваться: прыгнул вперед, занося оружие. И на этот раз Духарев тоже не успевал уклониться, а отбить удар боевой секиры даже щитом ой как непросто…
        Не пришлось. Лязг металла о металл. Голова нурмана дернулась, рука - тоже. И смертоносное лезвие прошло на четверть метра левее, чем должно было. И совсем по другой траектории.
        Зато меч Духарева выбрал единственно правильную цель: привычно нырнул в образовавшуюся брешь вражеской защиты, под нурманский локоть, и вошел в не прикрытую железом плоть. Укол, поворот, выход. И струя крови, показавшая, что умение воеводы убивать быстро и с минимальным усилием никуда не делось. Но контроль всё равно нужен - и резнул клинком по нурманскому горлу Духарев уже вполне осознанно, а вот летящий понизу топор отследил и отбил, не думая. И так же, не думая, шагнул к бросившему и добил, рубанув с маха, отсекши заодно и кисть, которой нурман решил прикрыться.
        Этот был последним. Сергей Иванович это почувствовал раньше, чем огляделся. А когда огляделся, первое, что увидел: Илью, который стоял у дуба, привалившись спиной, с луком наготове.
        Стоял на двух ногах!
        Стоял, впрочем, недолго.
        Практически сразу начал оседать вдоль ствола. Но лук не выпустил. И рожа довольная-довольная.
        Воздух входил в грудь Сергея Ивановича тяжело, с хрипом. Сердце колотилось в ребра…
        Но отдыхать было некогда. Семирад!
        Духарев забрал у сына лук и рысцой припустил за беглецом. Быстрей - никак. И опоздал, конечно. Семирада ждали. И пяти проигранных минут оказалось достаточно. Духарев успел увидеть только корму, скрывающуюся за береговым изгибом.
        Духарев, пыхтя, ломанулся обратно. И тоже опоздал. Частично. То есть Семирад со своими гребцами успел уйти метров на двести вниз по течению, а вот Явнея только-только отчалила.
        - Явнея!
        Женщина обернулась, едва не выронила весло.
        - К берегу! - крикнул Духарев.
        Замерла.
        Может, испугалась, а может, прикидывала - сумеет ли уберечься от стрелы.
        Явнея успела отплыть метров на пятьдесят. Для боевого лука - не дистанция. Но Сергею Ивановичу чертовски не хотелось стрелять. Он здорово устал, руки дрожали. То есть промахнуться он не промахнется, но в снайперской точности уверенности нет.
        - Живо! - рявкнул Духарев командным голосом.
        Подчинилась, слава Богу.
        Духарев ухватил приставшую лодку за нос, выволок на берег. Явнея выбралась сама.
        Ее трясло.
        - Говори!
        Явнея рухнула на колени, попыталась обнять сапоги князь-воеводы, Духарев не дал, отпихнул ногой.
        - Прости меня, господин! Нурманы - такие страшные! Перепугалась я, побежала…
        - Не врать мне! - рыкнул Духарев.
        Явнея ткнулась лицом в песок, затряслась еще сильнее.
        - Я не убиваю женщин, - процедил Сергей Иванович, нависая над ведуньей. - По возможности - не убиваю. Дай мне такую возможность. Правду говори!
        Собственно, этого он и ждал. Навела, подставила. И косяк, в общем, его, Духарева. Оставил бабу без пригляда. Расслабились. Не Дикое, чай, Поле или нурманские фьорды - земля кривичская.
        Вопрос: что с ней теперь делать?
        - Не-е, убивать не надо! - великодушно заявил Илья. - Пусть живет. Холопкой у матушки. Матушка с любой колдуньей управится. А уж эта… Что ты за ведунья, если поставила против нашей удачи на каких-то нурманов? - обратился он к Явнее.
        Та промолчала. Жить, пусть и холопкой, лучше, чем умереть. А она ведь даже на легкую смерть не надеялась. За то, что подвела варягов под ворогов, легкая смерть - подарок. Потому и колебалась: возвращаться к острову или нет? Смерть от стрелы - легкая. Вернулась, потому что боялась: не насмерть подстрелит страшный князь. Подранит и еще страшнее замучит.
        А кто был доволен, так это Илья.
        - Как ты ему! «Я убил многих, всех не упомнишь!» Жаль, удрал змей! Но ничего! Сведут кривые дорожки.
        В итоге всё обернулось к лучшему. Прав оказался Медогар. Не в физиологии было дело. Если бы не стресс, Илья, быть может, еще долго пребывал бы в калеках. А так дело быстро на поправку пойдет. На одной ноге уже стоит твердо, а вторая…
        - Болит! - весело сообщил сын. - Аж огнем печет! Хорошо. Вот эта у меня тоже сначала болела, а потом - хорошо! Не убивай ее, батя! Славно же всё получилось. Мы с тобой четверых матерых нурманов в Валхаллу спровадили. Любо!

* * *
        Любо!
        Три недели спустя пришло время расставаться. Так решил сам Илья. И Сергей Иванович не препятствовал. Сын выздоравливал стремительно. Еще прихрамывал, правда, и одна нога была потоньше другой, однако - впечатлял. Если не обращать внимания на гладкие щеки и светлый пушок на верхней губе, так и не скажешь, что парню всего пятнадцать. Ростом почти с Сергея Ивановича, а в плечах, может, и пошире. Но дело даже не в плечах. Глаза на по-юношески чистом лице совсем не юные. Глаза того, кто уже ходил по краешку между явью и тенью смертной. Ходил - и не потерялся.
        Впрочем, Духареву такое не в новинку. У гридней других глаз не бывает.
        - Что теперь, сын?
        - А что велишь, батя?
        - Ничего не велю, - качнул головой Духарев. - Сам чего хочешь?
        - Мир поглядеть, - не задумываясь, ответил Илья. - Землю потоптать живыми ногами, - метнул взгляд на Голубя, - ну, или копытами.
        - Добрая мысль. С Богуславом на восход пойдешь?
        - Пойду, коль велишь, - согласился Илья, но Духарев уловил подтекст.
        - Не с братом, сам хочешь?
        - Ага, - улыбнулся Илья. - Сам. Один. То есть - вдвоем, - поправился он, вновь глянув на Голубя. - До зимы, ладно? Можно? А Моров…
        - О Морове мы уж как-нибудь позаботимся, - пообещал Сергей Иванович.
        Не хотелось Духареву отпускать пятнадцатилетнего парня странствовать в одиночку. Но это было не глубинное чувство, а всего лишь жадность отца, не желавшего терять сына даже на время.
        А Илью он понимал. Понимал, почему тот не хочет идти вместе с Богуславом. Не потому, что боится потеряться под тенью старшего брата. Парень хочет проверить, чего он стоит сам по себе. Вне могучего рода князь-воеводы Серегея. Орленок решил испытать крылья. И это нормально. Силком удерживать нельзя ни в коем случае. Если правильный сын вырос - непременно вернется. Но уже по собственной воле. А когти и клюв у этого орленка достаточно крепки, чтоб защититься от воли чужой. Пусть летит.
        - Можно, сын, - тоже улыбнулся Сергей Иванович. - Дойдем вместе до Чернигова, а там - езжай, куда пожелаешь. Земли словенские велики, а мир - еще больше.
        Хотел добавить: «Если помощь нужна будет - дай знать». Но удержался. А то сын не знает.
        А Илья думал: вот оно - счастье! На своих ногах твердо стоять, силу в руках чуять. И - свобода. Теперь бы еще гадину эту, Соловья, чтоб Бог послал.
        И одного дня не было, чтоб Илья не вспомнил, кто друга Фроди убил и его самого покалечил. Ну ничего, дорожки сходятся. Встретятся еще.
        Часть третья
        Вольный воин
        - Богатенький будет городок!
        Два всадника, остановившись на опушке, глядели издали на строителей, поднимающих стены крепости. Раннее утро, а те уже трудились вовсю.
        - С чего бы строить? Податей на родовичах твоих и за десять лет столько не собрать.
        - То не мои родовичи, Зибор! - резко ответил второй всадник. Вернее, первый, потому что и по оружию, и властной статью он явно превосходил собеседника. - Я - изгой! Мне косматые смерды - не указ!
        - Прости, Соловей, запамятовал, - повинился Зибор без малейшей вины в голосе. - Эх, сейчас бы полсотни сабелек наших, ляшских, да налететь…
        - Налетел уже один. - Длинные, ниже подбородка, усы Соловья приподнялись в похожей на волчий оскал усмешке. - Червям скормили и его, и налетчиков. Тебе, может, и плевать, пан, а я своих людей губить не буду. Я их десять лет собирал, одного к одному. И не для того, чтобы на стены гнать. Моя добыча - не зубастые крепости, а жирные купцы с набитыми добром возами. И заметь, твоего князя это тоже устраивает, раз он мне такие подарки шлет. - Соловей сунул руку под плащ и погладил хитрое плетение кольчуги.
        - Он - не мой князь! - возмутился Зибор. - Я вольный шляхтич!
        - Прости, - хмыкнул Соловей. - Запамятовал.
        - Пустое! Что-то долго спят наши овечки.
        - Ты спешишь? - насмешливо произнес Соловей.
        - Ну… А если заметят?
        - И что с того? Много ли разглядят?
        - Тоже верно.
        Между всадниками и городком лежало зеленеющее всходами поле, и тень от рассветного солнца падала так, что их край опушки оставался в тени. Вдобавок на каждом был длинный плащ с капюшоном из грубой некрашеной ткани, под которой прятались и сами всадники и, главное, их оружие.
        - Ну наконец-то! - воскликнул Зибор, увидав, как на дорогу один за другим выезжают прикрытые холстиной возы и всадники охраны.
        - Раз, два… девять! - пересчитал всадников Зибор. - Девять! Не соврал твой соглядатай.
        - Мне - не врут! - жестко произнес Соловей. - Поехали!
        И послал коня в лес.
        Чтобы обогнать караван, идущий по тракту, им предстояло проскакать по лесным тропам никак не меньше поприща. Но Соловей не сомневался, что они успеют. Это был его лес, и он знал здесь каждый овраг. Его лес, в который суют головы всякие чужаки. И головы эти надлежит отрубать. Великому князю киевскому нечего делать на земле радимичей, равно как и его повешенному богу. Он этого еще не понял, потому что могуч, как зубр, и как зубр самоуверен. Но приходит время, и у громадного жесткошерстного зубра с мощными рогами и копытами рождаются безрогие телята с нежным сладким мясцом. И тогда приходит стая…
        Глава 1
        Река Ока. Новые попутчики
        - Один? А не страшно одному-то? Вон батюшка мой никогда меньше шестерых воев с собой не берет.
        Илья усмехнулся:
        - Погляди на меня, Залка, - предложил он, чуток выпятив грудь. - Страшно - это не мне. Это - меня.
        Девушка захихикала…
        И тут же испуганно покосилась на ромея, но тот не услыхал. Сидел на бухте канатной, скрючившись. Молился. Слов правильных он не понимал, говорил только по-своему, а это значит - только с Ильей. Но смеха не любил. Считал: смеяться - грех. Об этом они в первый же день с Ильей поспорили. Монах говорил: Господь наш Иисус Христос никогда не смеялся, и нам не надо. Илья возражал. Приводил слова из Священного Писания. Но монах стоял на своем. Скучный. Илья и говорил с ним лишь потому, что хотел в ромейской речи поупражняться. Еще забавно ему было, как ромей на него глядит. С изумлением и опаской. Будто бы медведь вдруг заговорил. Да еще с отличным столичным выговором, получше, чем у самого монаха. И мало того, мальчишка этот великаньей породы еще и образован не хуже имперского патрикия. Илья мог бы сказать, что батя его - спафарий империи с правом доступа в императорские покои, но не говорил. Дразнить монаха веселей, чем пугать. Да и не поверил бы.
        В компании этой Илья оказался случайно. Решил водой малёхо пройти, Голубь ногу зашиб, и знающий человек подтвердил: лучше жеребцу в облегчении побыть недельку-другую.
        Поначалу Илья рядом с Голубем бежал: ему ведь тоже ноги упражнять не вредно. Но на погосте, к которому Илья вышел пополнить припасы, как раз и подвернулась тиунова лодья. Глянул на нее Илья и решил: водой веселее. Заодно и новости всякие расскажут, поскольку народ на лодье подобрался интересный. Даже монах имелся. Из самого Константинополя.
        Договорились легко, хотя Илья ни имени своего христианского, ни рода называть не стал. Представился Годуном, гриднем из воеводской дружины. Из чьей - не уточнял.
        Старший на лодье, судеревского князя тиун, на ответе не настаивал. Кому какое дело, отчего молодой воин из дружины ушел? Да никому! А что воин не простой, так это любому понятно. Оружие ценное, и конь дорогой, да не просто дорогой, а боевой, выученный. Спросил только:
        - Ранен был?
        Заметил, что молодец прихрамывает немного.
        - Было дело, - подтвердил Илья. - Прошлое. Берешь?
        Взял. Отчего ж не взять гридня киевского, тем паче он и за весло сесть может, если понадобится, и за прокорм себя и коня сам платит.
        Вернее, платил. Когда увидел тиун, что Илья с ромеем болтает, будто с соседом по гребной скамье, упросил Илью с ними и дальше пойти.
        Тиун был, как и сам Илья, - киевлянин. «Одолженный» Владимиром, вернее Добрыней, судеревскому князю. Илья мог предположить - не просто так, а чтоб присматривал за данником.
        Илья никогда на Судереве-острове не был, но от Богуслава слыхал, что едва не каждый торговый кораблик из тех, что шли по Оке к Итилю и обратно, на удобном острове задерживался и дольку малую и немалую судеревскому князю отделял. Либо за товары, либо, как освобожденные от мыта батины караваны, - за припасы.
        Лодья плыла от погоста к погосту. Тиун собирал малую летнюю дань, подторговывал немного. В одном месте суд провел именем князя: татя покарали. Тать был пришлый. Из купчиков мелких, заплывших в деревеньку продать-купить, да и зарезавший спьяну одного из деревенских из-за гулящей вдовушки аккурат в день, когда тиун в деревеньке гостил. Не будь его, прикопали бы татя по-тихому, а так судили по закону. Кабы лодья домой шла, охолопили бы татя и увезли с собой, но таскать с собой убийцу, тем более дурного, тиун не стал. Один из дружинников поставил скулящего татя на карачки и, красуясь, одним ударом снес глупую голову. И потом еще и похвалялся полдня: мол, какой я рубака справный.
        Перед Залкой выпендривался. Он бы и дольше хвастал, но Илье слушать надоело.
        - Бывают же храбрецы, которым славно безоружных смердов побеждать, - произнес он, будто размышляя. - И чтоб на карачках стояли. Мало ли что? Вдруг увернется?
        Обидно пошутил. Бряк, так звали дружинника, вскипел:
        - Это на что ж ты намекаешь, Годун?
        - Намекаю? - поднял бровь Илья. - Я не намекаю, я прямо говорю. Есть такие вои, которым наилучший ворог - бревно на козлах. И замахнуться время есть, а главное - сдачи не даст.
        Мальчишеское румяное лицо Ильи оставалось безмятежным. И сидел он на одном тюке с Залкой, а Залка, как бы невзначай, привалилась к нему плечиком…
        - Брехня! - Бряк вскипел еще больше. - Я…
        - Да ну? - перебил Илья. - Ужель тебе и бревно сдачи дает? Так ты, Бряк, не робей! Обороняйся! Не давай деревяхе спуску!
        Залка захихикала.
        Бряк побагровел, запыхтел, как чайник на огне…
        Илья глядел с виду доброжелательно… Но Залка вдруг ощутила, будто рядом с ней - заряженный самострел. Только тронь…
        К счастью, недоброе почуяла не только она, но и привлеченный криками Бряка десятник.
        - Охолонь, - бросил он, хлопнув Бряка по плечу. - Чем расхвастался? Ухваткой палаческой?
        - Так я, это… Приказали же, - смутился Бряк.
        И отошел, сконфуженный.
        Десятник глянул неодобрительно на Илью, на Залку…
        - К отцу иди, девка, - буркнул он. - Зовет.
        А разочарованный Илья отправился дразнить монаха.
        Но суды да мелкая торговлишка - это так, чтоб не скучно было по дороге к главной цели, намеченной тиуну судеревским князем.
        Урок же был в том, что должен тиун деревню одну большую покрестить и заодно выяснить, почему дани принесли третью часть от положенного. Выяснить и добрать недоимку. А заартачатся - принудить.
        Для сбора дани - дружинники. А для Крещения - монах. Или тоже дружинники, если глупые смерды от истинного Бога отпираться станут.
        С недоимками, полагал тиун, сложностей не будет. В злополучной деревне он уже бывал и знал, что дымов в ней дюжины две. То есть сотня или около того смердов оброчных, кормящихся больше с реки и с полей, чем с леса. Значит, не денутся никуда. Рассчитаются.
        Тут тиун ошибся. Сильно ошибся. Но это выяснилось позже, а пока его больше беспокоило другое. Указание покрестить язычников-смердов. При том, что священника князь дал никудышного. Слов не знает, объяснить ничего не может, только злобится и орет по-своему. Как он смердов крестить будет, если не понимают его?
        И вот подвернулся Илья. То есть Годун. Будто сам Господь послал, откликнувшись на тиуновы молитвы.
        Илья помочь согласился. Куда идти - ему пока без разницы. Мир - везде. Всё интересно. Люди на лодье. Гридь судеревская, мало похожая на отборную киевскую или батину, больше - на княжье ополчение, что собирал Ярош из своих лесовиков. Сам тиун, сановитый, спесивый, то важничавший с Ильей, то заискивающий. Подозревающий, что Илья - ой не простого рода, но выпытывать не рисковавший. Еще больше нравилась дочка его, скорая на язык с отцовой гридью, но с Ильей - робеющая и смешливая. Но больше всего развлекал Илью ромейский монах. Этот молился непрестанно и сильно пах страхом. Однако боялся не обычной опасности или смерти, а бесов здешних, коих он видел вокруг себя - рои. Боялся монах, что в душу они ему влезут и Жизни Вечной лишат. Жаловался на то Илье, удивляясь, как могут христиане в такой погани жить. Кабы рассказал Илья, как за Кромку хаживал да с самой Мореной во сне говорил, так ромей от страха небось из лодьи бы выпрыгнул.
        Залка вернулась. Рассказала, зачем отец звал: к делу воинскому подготовиться. Травки там, мази всякие, тряпицы чистые. Скоро они к нерадивой деревне придут, а там может и неладно выйти. Хоть и хорохорился тиун, а все же опасался. Воям своим тоже велел брони надеть, у кого были. Больше для важности.
        Илья кольчужку надевать не стал. Успеется.
        Залка подсела к нему поближе, спросила в который уж раз:
        - Куда ж ты идешь, Годун? Что ищешь?
        Илья улыбнулся:
        - Может, тебя?
        - Ой брешешь! - И зарделась. И придвинулась поближе.
        - Вижу! - крикнул с носа смотрящий.
        - Парус долой! - скомандовал тиун.
        Спустили и сняли.
        Илья тоже встал, шагнул к мачте, чуть поднатужась, вынул ее из гнезда и уложил. Один. Под завистливыми взглядами дружинных и восхищенным - Залки.
        На берегу ждали. Пяток мужиков с копьями и луками.
        Углядев на корме знамено князя Судеревского, оружие опустили. Но брошенный конец принять не торопились. И дружина тиунова сплоховала: застыли вдоль борта столбами оружными.
        Так бы и проплыла лодья мимо пристани, если бы Илья не махнул через борт, наступил на уползающий конец, подхватил, накинул на столбик. Выбрал слабину, красуясь, одной рукой подтянул лодью к пристани, повернулся к смердам, рявкнул:
        - Что стоим, кого ждем?
        Мужики аж попятились. Голосок у Илюши - как мишка рявкнул.
        Илья захохотал. Эх! До чего ж здорово жить! На своих ногах стоять, дышать полной грудью, чувствовать, как бурлит внутри, просится наружу богатырская сила.
        Лодью поставили бортом, закрепили с кормы, тиун важно сошел по сходням, уставился на смердов в упор…
        Те, помедлив, нехотя поклонились.
        Илья осторожно свел на пристань Голубя, перекинул вьюки, развязал сумку с кольчугой…
        Тиун, не дожидаясь его, уже шел вверх, к деревне. По сторонам - гридь. Бронная, в шлемах, чтоб видели, кто прибыл. И не баловали.
        Илья задержался. Пока Голубя седлал, пока кольчужку вздел. Не из осторожности. Просто захотелось тяжесть брони на плечах ощутить. Ну и себя показать. Тиуновы дружинники в сравнении с ним - как кочеты рядом с соколом.
        Монах терся поблизости. Боялся.
        Залка тоже за отцом не пошла. Ласкалась с Голубем. Жеребец к ней снизошел. Яблочко скушал, тронул губами девичью ручку, покосился на друга-хозяина: не осудит ли?
        - Своя, своя, - поощрил Илья. Махнул ногой и взлетел в седло, не коснувшись стремени. Настоящее седло, степное. Не чета той коробке, в которой он сидел недавно.
        - Ой! - пискнула Залка, когда Илья, перегнувшись, подхватил девушку и усадил боком на конскую холку.
        - Следуй за мной, - бросил он монаху по-ромейски и послал коня вперед, но не вверх, к деревне, а по тропе между берегом и полем. Сначала - шагом, потом - легкой рысью, предварительно велев монаху взяться за стремя. Пусть жеребец разомнется.
        А Илья пока Залку немножко… помнет.
        Девка не противилась. Припала к груди, обняла… Млеет.
        А монах сипит. Запыхался. Но стремя не отпускает. Потом от него еще сильней несет. Выкупать его, что ли?
        Илья уже совсем собрался будто ненароком спихнуть ромея с крутого бережка, когда взгляд остановился на заросшей лесом горе, что поднималась дальше по берегу. Над вершиной ее Илья углядел дымок. Для пожара время неподходящее, значит, живет там кто-то. А может, капище там. Сильные языческие боги, тот же Перун, к примеру, любили, чтоб их чествовали на высотах. Как раз на таких вот горах, с которых и вода, и земля - как на ладони.
        Залка, девичьим чутьем угадав, что Илья задумался о другом, напомнила о себе: приласкала ладошкой по щеке.
        Илья глянул на нее и пожалел, что взял с собой монаха. Сейчас бы в лесок да на травку-муравку…
        А девка, хитрюга, поймала взгляд, угадала мысли (хотя что тут угадывать?) и покачала обернутой в шелковый платок головкой. Не дамся.
        Однако Илья знал: уступит. Какие бы мысли ни роились под шелковым платочком, а как до дела дойдет, мысли будут отдельно, а льнущее к гридню тело - отдельно. И тут уж от Ильи будет зависеть: прислушаться ли к протестующему лепету или сделать, что обоим хочется.
        Но не сейчас. Сначала надо монаха сбагрить. И посмотреть, как у тиуна дела? Обратил ли уже местных - или упираются?
        Глава 2
        Берег р. Оки. Сын сварожий
        Тиун со своими обосновался в главной деревенской избе. В таких смерды сходы устраивали зимой, молодежь затевала посиделки. Ну и любились по уголкам.
        Еще здесь стояли истуканы. Кумиры местных смердьих богов. Малые кумиры. Большие - на капищах, а эти так, чтоб не забывали и угощеньем делились. Все - черные, в копоти. Уже и не разберешь, чьи лики. Волоха от Мокоши только по бороде и отличишь.
        Илья вошел незваный и без спросу, но никто и слова не сказал. Да и кто бы возмутился?
        Деревенская старшина, четверо бородатых мужей, стояли кучкой перед тиуном, простоволосые, угрюмые.
        - Разбогатеть решили на княжьей дани? - цедил сквозь зубы тиун. - Шкуры целые надоели? Иль в обельные холопы хотите? Ну! Что молчим?
        На взгляд Ильи, богатством здесь не пахло. Пахло страхом. Знакомая история.
        - Никак не можно нам больше дать, - наконец рискнул самый старый, седой, тощий. - Нету.
        - А если я поищу? - посулил тиун.
        - Ищи, - каркнул седой. - Ничего не сыщешь.
        - А ежели пятки подпалю?
        - А хоть как. Все он забирает. И князю давать не велит, - пробормотал старейшина. - Велит, чтоб ему кланялись и больше никому.
        Ого! Вот это уже интереснее! Илья оживился. Никак у судеревского князя оспорщик завелся. Ну-ка, ну-ка…
        - Что еще за он? - прищурился тиун. - Кто тут у вас смерти ищет?
        Дружинники зашевелились: намечалась драка.
        - Хозяин Святой горы, сын сварожий, - ответил седой. - Велит его кормить и девок давать покрасивше.
        - Девок тоже ест? - осведомился тиун. Дружинники засмеялись, но местным было не до смеха.
        - Девок не, не ест. Он их - это самое. Потом возвращает. Иных - в тягости.
        - И велика ль ватажка у вашего нахлебника?
        - Нет у него ватажки, - ответил один из старейшин, опередив седого. - Сам-один.
        - И вы, значит, одного перепугались больше, чем князя вашего?
        - А ты б его видел! - дерзко бросил старейшина. - Сказано ж: сын сварожий. Силой безмерен, телом велик…
        - Побольше меня? - подал голос Илья.
        Старейшина глянул, махнул рукой:
        - Куда побольше. Сын сварожий, сказано ж.
        Видно было: тиун не верит смердам и на грошик медный.
        А вот Илья - поверил. Уж больно хитро для простаков. Да и слово знакомое. Илья знал, кого в Киеве сварожьими детьми звали.
        Тиун тоже знал. Но не помнил такого, чтоб жрецы языческие рисковали так явно тягаться с княжьей властью.
        - И где этот большун обитает? - скептически поинтересовался тиун.
        - Да где ж ему жить, как не на Святой горе? - Старейшина удивился.
        - И где она, гора твоя?
        - А там. - Мужик махнул куда-то в сторону полдня. - Вы сходите к нему, господин, да пусть он вам и скажет, что мы теперь - его, а не княжьи.
        - Вот дел у меня больше нет, как по горам вашим шастать! - Тиун сплюнул на земляной пол, под ноги кумирам-деревяхам.
        Старейшины дернулись (оскорбление!), но промолчали. Ждали, чем еще их человек князя «порадует».
        «Порадовал».
        - Даю вам сроку неделю. И если не будет через неделю на моем корабле товара на пять сотен кун, недоимку живым товаром возьму. Вот девками, к примеру, и возьму.
        Старшины глядели мрачно. Спорить с тиуном, когда у того за спиной шестеро дружинников, они не осмеливались. Но по рожам видно: не согласны.
        - Всё! - рыкнул тиун. - Пошли вон отсюда… Нет, стойте! Ты останься, - ткнул он в седого. - Скажу, какой прокорм с вас брать буду, пока мы тут.
        - Видишь, Годун, какой народ у нас, - пожаловался тиун Илье. - Вятичи, они вятичи и есть, даже если из своих лесов повылезли. Били их, били, учили-учили, а как были упрямые и лживые, такие и остались. Мало что князя обманывают, так еще и байки плетут. Сварожий сын! Как же! А то я не знаю, кто есть сварожьи дети. Ишь чего удумали! Пойди туда, не знаю куда. Ничё! Всё сполна вернут. Может, завтра и принесут, чтоб мы убрались поскорей.
        - А может, не врут? - предположил Илья. - Горку ту я видел, и дым над ней. Вдруг и впрямь серьезный воитель здесь обосновался?
        - Ага! - фыркнул тиун. - От сваргов беглый сторож шалит. Они таких любят, здоровенных.
        Илья мог бы возразить, потому что видел и других вятичей. И в здешних лесах, и в княжьей дружине. Но спорить не стал.
        - Сам посуди: что здесь правильному вою делать? - продолжал тиун. - Баб черноногих пахтать?
        - В жизни всякое бывает, - заметил он. - Я вот - здесь.
        Тиун глянул пристально: будто глазами ощупал. Заценил кольчужку. Раньше он ее не видел - в тючке лежала.
        Илья видел: очень хочется тиуну спросить, кто он. Но понимает: раз Илья раньше не назвался, так и теперь промолчит. А принудить к ответу - нельзя. Так что спрашивать не станет. Сам. Небось потому и не препятствует дочери к Илье липнуть, что вызнать об Илье хочет. Вдруг как в сказке: странствует по земле славный княжич в поисках невесты? По образу Илья под сказку подходит: что годами юн, а воин умелый, это не диво. А вот знание языков, обращение и, главное, дорогой конь и драгоценное оружие - это верный знак родовитости. В общем, вылитый владычный сын из гуслярских или скальдовых сказок, выехавший поглядеть на мир, которым будет править. Хотя почему из сказок? Илья - княжич и есть.
        - А Крещение как же? - прервал он затянувшееся молчание. - Будем деревню крестить или как?
        - Будем. - Тиун хитро прищурился. - Но позже. Скажу им сейчас, что сверх оброка буду еще их в правильную веру обращать, они обратно в свои чащобы убегут. А князь с меня спросит: ищи их потом по лесам. Пусть расплатятся сначала. Тогда им бежать обидно станет. Я это племя знаю! Как поймут, каково им нас кормить станет и что про девок я не шутил, враз оброк принесут!

* * *
        Ошибся тиун. Не принесли смерды дани. Принесли новую байку от загадочного хозяина Святой горы.
        Мол, сварожий этот сын дань князю судеревскому платить строго запрещает, а посланцам княжьим сулит битыми быть, если девку новую, что с ними прибыла, немедля к нему на Святую гору не отправят.
        Тиун взбеленился. Старейшину седого, что байку донес, велел плетью бить, невзирая на седину. Надо ж такое удумать?
        Дружинники веселились.
        Не сказать, что были они такие уж славные воины. Но - воины. Представить, что с ними вздумал спорить какой-то там сварг, пусть даже и силы неимоверной - тут надо или медовухой упиться вусмерть, или чем тяжелым крепко по маковке схлопотать, чтоб всякое разумение из головы вылетело.
        - Может, сходить мне - глянуть, что там за сварг такой грозный? - предложил Илья.
        - Нет никакого сварга! - воскликнул тиун. - Этим дурням как раз впору такую дурную сказку удумать. Станут в ней упираться, выдеру всю их старшину. Не поможет, так выберу из молодых получше: и девок, и парней тоже, охолоплю и на остров увезу.
        Илья не стал спорить, хотя чуйка подсказывала: не выдумка это. Пожив в Морове, да не воином, а калекой, он, в отличие от тиуна, перестал считать огульно всех смердов дурнями. Были меж них и умные, и храбрые, и те, кому честь ведома.
        Нет, глянуть надо. Непременно.
        Под вопли визжащего под плетьми старейшины Илья оседлал Голубя, украдкой поцеловал в губы Залку, шепнул: «Люба ты мне». Взлетел в седло и пустил жеребца в сторону горы. Дымок над ней уже не курился, однако место Илья запомнил. Не промахнется мимо ни тропой, ни чащей.
        Так он подумал. Но промахнулся. Не мимо горы. Мимо цели.
        Глава 3
        Святогорка. Бой с великаном
        Найти местообитание собирателя дани оказалось несложно. Тропа натоптана. Не похоже, что хозяин Святогорки кого-то опасался. Надо полагать, рассчитывал на помощь «папы» Сварога. А может, просто наглый. Так или иначе, но выбор в качестве покровителя старшего «смердьего» бога говорил о многом. Например, о том, что святогорский шалун - язычник. Причем не варяг и не нурман. Следовательно, кем бы ни был любитель девок и чужих податей и какими бы статями ни обладал, к воинской элите он точно не относился. Лучше, чтоб шалун оказался покрупнее, мечтал Илья. Он был совершенно уверен, что сумеет объяснить обитателю Святой горы: не следует протягивать загребущие лапы к чужому. А именно - к Залке. Подати княжьи Илье - как медведю сено. А вот требование насчет тиуновой дочери - это уже обидно. Так что обойдется Илья с самоназванным сыном Сварога строго. Нет, убивать не станет. Поучит маленько, упакует и свезет в деревню.
        После такого подвига Залка точно даст.
        Под эти приятные мысли Илья доехал до места…
        Которое оказалось пусто.
        Не то чтобы совсем. Имелся домик умеренных размеров, сложенный по-местному. С сараем и конюшней в два стойла. Оба пусты и, похоже, давно.
        В доме тоже никого, если не считать ужа и Сварога. Уж счел за лучшее утечь в подпол. Сварог остался на месте, поскольку деревянный.
        А дом - богатый. Чтоб это понять, хватило беглого осмотра. Лари набиты под самые крышки. Один вообще полон воинской снасти, причем недурной и ухоженной. Всё смазано, упаковано как надо. Илья порадовался, что будет иметь дело не с обнаглевшим смердом, а все-таки с воином. Так веселее.
        Следовало решить, где ждать хозяина. В доме или снаружи?
        Илья выбрал свежий воздух. Погода хорошая, и неожиданностей не будет.
        Отхватив ножом кус подвешенного к потолку окорока, Илья налил в медную кружку из бочонка (медовуха оказалась) и вышел наружу. Походящее место на опушке нашлось легко. Подумал: не спрятать ли следы: свои и Голубя? Решил: ни к чему. Опытный человек всё равно поймет, что по тропе поднимался верховой. И что дальше? Сбежит? Это вряд ли. Вот он, Илья, точно бы не сбежал.
        Очень хотелось боя. Поединка. Один на один. С сильным врагом. Чтобы пропускать чужую сталь в вершке от лица. Чтоб клинок, развалив пополам щит, будто живой зверь - клыком, с визгом вспарывал чужое железо…

* * *
        … - Куда глядишь, пенек! Тебя зачем тут поставили? - вывел Бряка из задумчивости рев десятника.
        Бряк, дотоле с интересом наблюдавший, как делят территорию два деревенских петуха, обернулся и обнаружил, что в общинную избу, занятую княжьими людьми, нацелился войти какой-то деревенский олух.
        Бряк схватился за копье, намереваясь огреть дурня древком по спине. От души огреть, потому что из-за какого-то тупого смерда ему теперь точно нагорит от старшего.
        Но старший опередил.
        - Эй, ты! Стой! - рявкнул десятник, хватая наглеца за грязный дерюжный плащ. Толстый, большой, как медведь, смерд развернулся… И плащ остался у десятника в руке. А смерд распрямился, оказавшись на голову выше рослого Бряка. Распрямился, и десятник захрипел, насаженный на клинок.
        Бряк, оцепенев, глядел, как убийца четким движением, с поворотом, выдергивает меч из груди десятника. Бряк даже успел удивиться невероятной силище врага… Которая еще раз проявилась, когда, откинув кожаную завесу, из избы выскочил Глыбко. Глыбко, гридень опытный и глазастый, успел кое-что. Немного. Вскинуть щит, сунуть ворога копьем…
        От копья воин-медведь увернулся, а щит развалил с грохотом страшным ударом меча. И щит, и рожу Глыбки, наискось, через глаз и нос. Глыбко смешно, как младенец, заквохтал, забулькал, пуская пузыри, а ворог повернулся к Бряку, который так и стоял столбом, забыв, что у него в руке копье.
        От взгляда воина-медведя, совсем не яростного, а спокойного, оценивающего, звериного, у Бряка враз ослабели руки-ноги. Он выронил копье, просипел:
        - Не надо! Я…
        Удара он не заметил. И боли тоже не почувствовал. Просто увидел, как защита из вареной бычьей кожи лопнула на животе, а из щели сначала широко хлынула кровь, а потом полезли кишки. Бряк не сразу сообразил, что это его кишки. Он поднял взгляд на чужака, но увидел уже не страшные глаза чужака, а его облитую кольчугой спину, исчезающую в дверном проеме.
        - Зачем? - прошептал Бряк, и тут ему повезло по-настоящему, потому что сознание затуманилось, и дружинник сомлел. И умер, так и не ощутив боли от взрезанного нутра.
        Не соврали те, кто толковал о «сварожьем сыне божьей стати». Такого здоровяка Илья еще не видел. Даже Богуслав был бы ему едва повыше плеча. И сложен оказался хозяин горы по-богатырски. Впору задуматься, как такого земля носит (сразу вспомнился великан из сна), но - несла. Шагал по ней великан уверенно. Косолапил чуток, по-медвежьи и ступал не упруго, а тяжело, плотно. Надо думать, от того, что к собственному немалому весу хозяина горы прибавлялся вес трех кулей: на спине и по одному - на просторных плечах.
        Добравшись до пещеры, великан один из кулей сбросил небрежно, а второй уложил аккуратно…
        И куль застонал. Жалобным женским голосом.
        «Все-таки спер девку», - подумал Илья.
        И ошибся, потому что не спер, а добыл.
        Это стало ясно, когда здоровяк развязал третий куль и вытряхнул на травку пуда с два боевого железа: пару кольчужек, три меча, полдюжины шлемов…
        Илье вновь вспомнился сон, напущенный Явнеей: великан, возивший в дорожной суме бабу. Правда, тот великан возил с собой не просто бабу, а Смерть. Ничего удивительного. Разве воину Смерть - не подруга? Разве не ее несет воин на раменах…[13 - Рамена - плечи.] Пока она не предаст и не падет на него самого?
        Илья мотнул головой. Слишком сложные мысли. Не ко времени. Однако смысл в них есть. Потому что не будь с хозяином горы Залки, Илья бы его не тронул. Да, он делил с убитыми воями палубу, но дружбы меж ними не было. В воинскую семью его не принимали, да он бы и сам не вошел. Не ровня ему судеревские дружинники. Даже товарищем он для них не стал. С тиуном тоже не особо сошелся. Так, полезные друг другу попутчики. Илья остался чужаком для всех, кроме Залки. Но Залка ему нравилась, а значит, вышло так, что этот великан, как и тот, из сна, принес в суме собственную смерть.
        Однако хозяин горы об этом еще не ведал. Думал: не смерть это, а утешка-игрушка. И повел себя соответственно. Ухватил подол Залкиного платья и задрал вверх, на голову девушке, обнажив и живот, и лоно, и ноги. Задрал и перехватил наверху, выше макушки, ремешком. Причем проделал это так ловко, что Илья понял: этакую шутку здоровяк творит не впервые.
        Увязал и толкнул Залку наземь, опрокинув на спину.
        И захохотал, глядя, как она дрыгает ножками в шитых бисером кожаных чулках.
        Выходит, не обратил внимания на следы. Не озаботился. Получается, не воин это. Смерд. Воин бы так не оплошал.
        Великан, все еще смеясь, расстегнул воинский пояс, положил на камень…
        Будь на месте Ильи кто другой, менее уверенный в своем превосходстве, он подождал бы, пока здоровяк взгромоздится на Залку и окажется в полной его власти, потому что даже во сне воин не бывает так беспомощен, как на бабе.
        Но Илье и Залку было жаль, и убивать беспомощного неинтересно.
        При желании Илья уже мог бы две стрелы в злодея вбить. По одной - в каждый глаз.
        Но - неинтересно.
        - Жди! - велел Илья Голубю, а сам поднялся над кустами и позвал негромко: - Эй, косолапый!
        Хозяин горы, как и ожидал Илья, оказался не только силен, но и проворен. Не то не завалить бы ему судеревских дружинников. Миг - и сварожий сын уже при оружии. Меч - в правой, щит - в левой. Даже под щит топорик успел прихватить.
        - Так вот кто ко мне пожаловал! - проворчал он. - Доброе мясцо в железной шкурке. А лошадка твоя где? Конинку я жалую, а лошадок - нет. Не выносят они меня, слабенькие.
        - Мой - вынесет, - пообещал Илья, обрадованный тем, что великан все же заметил его следы. - А чтоб ему полегче было, я тебе сначала голову отрежу и кровь выпущу. Ты ж вроде Сварогу служишь? Вот ему живицу твою и отдадим, чтоб не обиделся! - Илья перешагнул через упавший ствол и разом, крест-накрест, обнажил клинки. Крутанул веером, разогревая кисти. - Ему - живицу, остальное - ракам.
        Здоровяк застыл на миг при виде обоерукого воина, однако разглядел ниже края шлема юное безусое лицо и успокоился.
        - Хорошая у тебя бронь, мальчик. Мне по вкусу, жаль - маловата будет.
        - Не будет, - успокоил Илья. - Но - ничего. Главное, чтоб ты сам ракам по вкусу пришелся.
        - О раках дружков своих спроси. - Здоровяк кивнул в сторону трофеев, а сам, будто невзначай, сместился так, чтобы солнце оказалось за спиной.
        - Они мне не дружки, - возразил Илья. - А горазд ты болтать, не знаю, как там тебя зовут. Но поговори, я послушаю. А то без головы ты только брызгаться сможешь, да и то недолго.
        - Меня не зовут, - проворчал здоровяк. - Меня поминают. А те, кто пощадить просит, молят меня Сварожичем. Когда косточки у них захрустят. Люб мне хруст этот, варяжонок! Ох люб!
        - А мне любо, как твой божок под топорами хрустит! - Илья тоже сместился, чтоб солнце не било в глаза. Хотя и до того смотрел не на солнце, а на тень противника.
        Если б кто видел их сейчас со стороны, не мог бы не отметить сходство: мощью от обоих веяло. Тяжелой страшной силой.
        И оба сейчас искали в этой силе бреши. И назвавшийся Сварожичем уже нашел. Уловил наметанным глазом легкую хромоту Ильи и переместился так, чтобы оказаться со стороны более слабой ноги.
        Однако Илья знал, как превращать слабость в силу. И миг, когда здоровяк рванулся вперед, он не угадал - спровоцировал.
        Сталь прошила пустоту. Щит затрещал от удара правого клинка Ильи.
        Сварожич отшатнулся, но все же успел убрать ногу, так что левый клинок не по ступне прошел, а только траву подрезал.
        Илья оценил противника. Силой превосходит, в быстроте не уступает, оружием владеет не хуже, чем волк - клыками. Достойный соперник. Опасный. Сердце Ильи ликовало, предвкушая славную битву.
        Однако отдавать великану собственную жизнь Илья не собирался. Он намеревался сполна насладиться поединком, а потом взять свое. Когда пожелает. А для этого кое-что надо сохранить до времени. К примеру, совершенно не обязательно, чтобы противник верно оценил подвижность Ильи. Когда придет время, Илья его удивит.
        Впрочем, он Сварожича и так удивил. Силой. Знатно по щиту шарахнул. Сплеча. Так что с новой атакой враг помедлил.
        - Надо б тебе коричневые, а не серые штаны носить! - крикнул Илья. - Не так заметно будет, что ты обосрался!
        Смех. Это Залка захихикала. Она сумела высвободиться из собственного подола и теперь глядела во все глаза.
        Очень вовремя захихикала. Сварожич скосил глаз…
        И Илья достал. Самым кончиком, под щит, по могучей ляжке. Неглубоко. Чтобы здоровяк не утратил силы и быстроты. Обидно было бы закончить, толком не повеселившись.
        Неглубокий порез Сварожича не смутил. Зарычав, он толчком щита отбросил Илью.
        Противники снова оказались врозь.
        Сварожич стал еще аккуратнее. Запетлял вокруг, атакуя быстро и осторожно, стараясь подвести Илью ближе к опушке, где подрост и неровная земля. Великан все еще уповал на хромоту противника.
        Илья наслаждался. Он то отступал, то быстрым точным выпадом заставлял великана податься назад, не позволяя загнать себя в заросли. Ах как славно! Илья уже успел позабыть, каково это: поединок с сильным врагом. Когда мир становится четким и ярким, время - тягучим и послушным, а земля под ногами живет и пружинит, будто шкура огромного зверя.
        Илья не раз мог поймать Сварожича, показав ложную слабость. Во всяком случае, он так полагал. Однако не торопился. Хотел не просто победить, а победить красиво. Взять противника живым, но сделать его беспомощным. Бросить наземь, как Сварожич бросил Залку. И чтоб был он таким же беспомощным пред Ильей, как Залка - перед самим Сварожичем…
        …Размечтался - и прозевал удар щитом.
        Видать, великан сообразил, что Илья не хочет рубить ему голову, потому рискнул открыться и приложить Илью по слабой ноге. И пусть нога была совсем не такой слабой, как прикидывался Илья, но всё же от здоровой отличалась. И Илья равновесия не удержал.
        Нет, он не упал. Даже отвел вражий меч, но при этом его бросило на вывернутое корневище упавшего дерева. И хуже того - лодыжка застряла меж корней.
        Илью окатило ужасом, когда он осознал, что попался. Сварожич, конечно же, удачи не упустил. Попер, как кабан, брызжа слюной, рыча, рубя и лупя с неистовой яростью.
        Мир исчез, превратившись в мелькание пестрого щита, лязг и посвист стали. Илья вертелся и уклонялся со всей обретенной во время обезноженности телесной сноровкой. Он оборонялся, отчетливо понимая, что любая оплошка станет последней. И тогда он умрет. Вот здесь. На этой самой поляне. Так и не насладившись вновь обретенной свободой и силой. Умрет глупо и бесполезно. И такая обида облила сердце, что Илья замешкался на долю мига, и вражья сталь дотянулась до его шеи, чикнула, скрежетнув по кольчужному вороту, - горячая кровь тут же облила и шею, и плечо.
        «Конец», - подумал Илья. И почему-то сразу успокоился. И мир снова стал прозрачно-четким и вязким. Илья почувствовал, как перебирает ногами и нервничает Голубь под дубовой сенью, как замерла в ужасе Залка…
        А ближе всего - ощеренное счастливое лицо Сварожича в обрамлении слипшейся от слюны, крови и грязи красной бороды, увидел занесенную для последнего удара десницу. Почувствовал желание врага - успеть нанести смертельный удар раньше, чем он, Илья, истечет кровью и обессилеет. Сварожич хотел ударить сейчас, когда Илья еще живет настоящей яркой жизнью. Чтоб душу его рассекло надвое.
        - Свар-р-рог! - взревел хозяин Священной горы. И меч его поплыл вниз, разгоняясь с кажущейся неторопливостью, чтобы упасть на залитое кровью плечо, наискось, сминая кольчугу, вскрывая грудную клетку до самого сердца…
        Но на четверть мига раньше Илья все же успел вставить в этот широкий мощный замах лезвие собственного клинка, выбросив его вперед, мимо вражьего тулова, будто промахиваясь, но тут же отдернув назад, вывернув и воткнув в толстое плечо меж локтем и краем кольчуги, вогнав и повернув с такой силой, что услышал, как сталь проскрежетала по кости. Однако замах Сварожича был так силен, что рука его всё равно наделась на клинок до самой крестовины. Пустая рука. Мгновением раньше пальцы Сварожича разжались, и меч, сверкнув рыбой на перекате, улетел куда-то в заросли. И раньше, чем он упал, второй меч Ильи вошел прямо в раззявленный рот ворога и вышел из затылка, натянув кожаный тыльник.
        Сварожич повалился на Илью, и тот, выпустив скользкую от хлынувшей крови рукоять, отпихнул врага, уже мертвого. И не медля, понимая, что вот-вот - и будет поздно (если УЖЕ не поздно), зажал ладонью рану, останавливая толчками выплескивающуюся из нее жизнь. Зажал и выдохнул-крикнул:
        - Залка! Помоги!
        Глава 4
        Берег р. Оки. Между жизнью и смертью
        И вновь Голубь нес своего хозяина, едва способного удержаться в седле.
        Все же много успело вытечь из Ильи кровушки. Счастье, что удалось остановить. Матушкина мазь помогла или сама собой жилка затворилась, кто знает. Но Илье опять повезло. Обученный Голубь опустился на колени, Илья кое-как взобрался в седло. Поехали.
        Сначала Илья сожалел: всю взятую на Сварожиче добычу пришлось бросить. А добра было немало. Потом жалеть перестал. Все силы уходили на то, чтоб не свалиться, хотя Голубь ступал аккуратно. Умный конь тоже старался уберечь хозяина от падения.
        В деревню ехали долго. Так что у Залки хватило времени рассказать, что видела. Хотя видела она немного. Услыхала шум, крики, выскочила из своей комнатушки… А всё уже кончилось. Вои отцовы побитые лежат. Сам он - то ли мертвый, то ли без памяти, а посреди избы - воин статей нечеловеческих. Сварожич. Увидел ее, захохотал, надвинулся, хлопнул лапой по голове… Тут Залка и сомлела.
        Вот и вся история.
        Будь у Ильи возможность как следует подумать, он бы сейчас в деревню возвращаться не стал. Местные им точно не друзья. Из тиуновых вряд ли кто в живых остался, а остался б… Они ведь ему тоже не друзья.
        Илья очень хорошо понимал, что один лишь удар меча отделяет могучего воина от превращения в добычу. И этот удар уже нанес Сварожич. А добыча из Ильи - знатная. Оружие дорогущее, броня, конь с полной сбруей. Да еще кошель с золотом-серебром на поясе.
        Но от потери крови Илья соображал плохо, а Залка… Её одно томило: жив ли батюшка?
        Вот они и приехали в деревню.
        Тут уж Илья собрал последние силы: выпрямился в седле, принял вид гордый и грозный…
        Убитые, ободранные Сварожичем, лежали рядком во дворе общинного дома. Тиуна среди них не было.
        Залка обрадовалась… Рановато. Тиун, чуть живой, лежал на лавке в избе. Рядом - монах.
        Ромей ухитрился выжить. Хотя особой хитрости ему и не требовалось. Сварожич попросту не обратил на него внимания.
        Однако пришелся монах кстати. Оказалось, ромей знает толк во врачевании.
        Повязку, которую кое-как намотала Залка, всю пропитавшуюся кровью, ромей снял. Снастью, нашедшейся в суме у Ильи, монах умело зашил рану. Бормоча молитвы, наложил сверху мазь из той же сумы и забинтовал снова. Потом они с Залкой сдвинули вместе три скамьи и, разоблачив, уложили на них Илью. Монах заварил какие-то свои травки, напоил раненого, сообщив тому, что, мол, и от лихорадки, и для сна, и вообще полезно.
        После этого Илья, державшийся исключительно напряжением воли, наконец-то расслабился и, велев позаботиться о коне, провалился в беспамятство.
        Залка волю гридня исполнила: расседлала Голубя (деревенским он не дался), напоила, почистила, задала овса. Всё тут же, во дворе. В конюшню жеребец не пошел. Илья, очнувшись на пару минут и выпив еще монахова отвара, сказал: пусть будет у крыльца. Хоть какая защита.
        И защищал, кстати. Сунувшихся в дом деревенских отогнал. Те связываться с боевым конем побоялись.
        Спросили у Залки: как у людей княжьих дела? Ну, Залка и рассказала. Что Годун Сварожича зарубил, но утомился сильно. Спит нынче. А батюшка хоть живой, но чувствует себя неважно. Однако скоро поправится, потому что не ранен, а так, по голове крепко приложили. Еще он деревенским велел, чтоб еды принесли да на гору сходили: забрали вооружение дружинников убитых и Сварожичево и сюда принесли. А мертвых похоронили.
        Деревенские все выполнили в точности. Принесли сначала еду, а потом и боевое железо. То, что на Сварожиче, и - дружинников.
        Что в доме у покойника хранилось, селяне себе прибрали. А что? Им же о богатствах Сварожича ничего сказано не было? Скажут - всё вернут. Ну почти всё…
        Тиун местных очень опасался. И не скрыл своих опасений от дочери. Они ведь и раньше против княжьей воли шли, и теперь могут. Остановить их некому. Убийство им не грех, поскольку язычники. Сейчас они Годуна боятся, а узнают, что воин от раны ослаб, придут и зарежут. И все добро себе заберут.
        Ночь прошла спокойно.
        Илья спал. Монах молился. Тиун думал о том, что будет завтра и что будет, если Годун умрет.
        Залка тоже спала. Рядом с Ильей. Лечь с ним девушке тоже велел монах. Лежать, обнимать, греть.
        И чего его греть, если он горячей Залки? Но хорошо рядом с ним. Уютно и бестревожно. Будто ребеночку у мамки под боком.
        Утро тоже прошло хорошо. Когда Илья проснулся, монах ощупал его шею, понюхал повязку и сказал, что трогать ничего не надо.
        Илья ему бы и не дал. В ранах он разбирался. Наказ матери: зашить, наложить мазь, замотать чистым и не трогать три дня он тоже помнил.
        Рана, однако, беспокоила. Не болью (разве ж это боль?), а припухшей неповоротливой шеей и невозможностью нормально двигать левой рукой. Хотя Илья особо двигаться и не мог. Слабость и головокружение. Крови потерял изрядно. Вся одежда пропиталась, подкольчужник.
        Кровь с одежды Залка отстирывала здесь же, в избе, чтоб местные не видели. Сушила тоже на печи. Вся работа на Залку легла: и с местными общаться, еду и воду таскать. С водой, правда, ромей помогал. Его сейчас Залка совсем по-другому видела. Сердитый, придирчивый, бесполезный в обычном, монах в беде оказался нужен. Отца с Годуном лечил, работу делал, какую мог, не жаловался, не причитал, держался молодцом, хотя ему, безъязыкому, в случае чего худого точно не жить.
        Залка покормила Голубя, зарезала курицу и сварила уху[14 - Напомню, что в старину ухой назывался не только рыбный, но вообще любой суп.] батюшке и Годуну - на крапиве. Годуну еще кашицу из ягод и меда скормила. Монах сказал: полезно ему.
        Ближе к вечеру по просьбе отца отправилась погулять по деревне, послушать, что говорят бабы у колодца.
        Бабы Залки не сторонились. Жалели. И выспрашивали: как ее отец себя чувствует? А как жених?
        Женихом ее полагали Годуна.
        А еще интереснее им было, что на Святогорке случилось, и верно ли, что Годун сына Сварога убил?
        Залка рассказывала честно. Как украл ее Сварожич. Как ссильничать хотел, подол на голову задрал… А тут как раз Годун подоспел. Бабы ахали. Были среди них побывавшие в руках великана.
        Эти говорили: ох, повезло тебе, девка! Видать, любит тебя Мокошь!
        Залка соглашалась. Помалкивала, что Христу, а не кумирам языческим кланяется.
        О том, как Годун сражался с великаном, и мужи пришли послушать. Залка охотно делилась. И с каждым рассказом Илья становился все более могучим, но никто не спорил. Мужчины были наверху, видели раны Сварожича, а как он велик, страшен и быстр был в умении убивать, они и без того знали.
        Кончилось тем, что Залку позвали к старейшинам, которые приняли ее будто боярышню: за стол на лучшее место усадили, угощали, вопросы хитрые задавали. Залка, однако, не деревенская девка все же - дочь тиуна киевского, да и не дура. Она б и без батюшкиных предупреждений поняла, к чему эти вопросы. Так что отвечала правильно: мол, велик и страшен воин Годун, жених ее. Лучшим воином в Киеве считается, а на Судерев-остров не младшему князю служить приехал, а к ней свататься. Так что не диво, что он Сварожича в честном бою убил. Однако и Сварожич хорош был, так что притомился гридень. Денек-другой будет теперь отсыпаться-отъедаться. Вскользь упомянула, что спали они с Годуном в одной постели. И покраснела. Заметила: переглянулись старейшины деревенские. Решили, будто любился ночью с ней Годун.
        Этого Залка и хотела. Чтоб думали: не так уж слаб воин.
        В общинную избу Залка возвращалась довольная. Перехитрила деревенских.
        Отец ее тоже похвалил. Ему тоже полегчало. Больше не тошнило, и глаза не косили. По нужде сам сходил, пусть в ведро и с монаховой поддержкой, а все же не под себя.
        А Илья спал.
        Хорошее кончилось на следующий день. В деревню приехали торговцы.
        Глава 5
        Берег р. Оки. Хузары
        - А что я так думаю, родичи: Хакиба правильно говорит. Добить обоих - и дело с концом! - Старейшина решительно взмахнул рукой и сразу сморщился. Поротая тиуном спина напомнила о себе. - Этих добить, пока слабые, а девку продать. Если не порчена - хорошую цену взять можно. Хакиба за нее полгривны серебром дает.
        Залка едва не фыркнула, даже рот рукой прикрыла. Хорошая цена, называется. Но потом вспомнила, что речь о ней идет, и веселья - как не было.
        - А ты почем знаешь, что не порчена? - возразил другой, ражий, широкомордый, со свернутым на сторону носом. - Она у Сварожича побывала, а тот всегда первым делом уд в грядку сажал. Все девки говорили! И с этим тоже ложилась.
        - Не в этот раз, - не согласился с кривоносым третий старшина, пузатый, с маленькими бегающими глазками. - Ты ж со всеми наверх ходил, видел. Сварожич даже коня расседлать не успел, только торбы сбросил. А этот, жених ее - слабый совсем. Куда ему! Соврала небось.
        - А беды не выйдет? - с сомнением проговорил четвертый, сутулый, мелкий, самый невзрачный из старших. - Они ж вроде гости наши.
        - Какие они гости, что ты, брат, болтаешь! - возмутился поротый. - Звали их, что ли? Чужаки они. Захватчики. Добить - и в реку. А вещи с них все Хакибе продать!
        - А если опять от князя придут да спросят? - не унимался сутулый.
        - А не было никого, скажем! И дань заплатим. Того, что в доме Сварожича взято, на десять даней хватит. А еще с Хакибы возьмем! Ух, заживем богато! Главное, брат, от этих избавиться. Если выживут, то добыча вся их станет. Этот, жених который, молодой да ранний, все себе заберет! А мы и пикнуть не посмеем!
        - Это чего ж не посмеем? - встрял кривоносый. - Он один, чай…
        - Сварожич тоже один был, - перебил его поротый. - Что-то не помню, чтоб ты ему прекословил, когда он дочку твою забрал.
        - Так никто ж не прекословил, - смутился кривоносый. - Сварожич - он на расправу скор…
        - Вот-вот! А этот, молодой, его зарезал. Вот и смекай, кто скорей оказался. Добить его надо, пока слабый!
        - А если не слабый? - встревожился кривоносый. - Если не врет девка, что он не от раны ослаб, а отдыхает?
        - Третий день отдыхает? - ощерился поротый. - И не ест ничего!
        - Как это - ничего? Мы ж девке давали…
        - Ага! Две курицы, пшена немного… Да конь этот дурной, бешеный больше наел, чем три мужа и девка! Вспомни, как они раньше жрали!
        «Вот же мы не догадались! - с досадой подумала Залка. - Надо было побольше снеди брать».
        Но как удачно получилось, что она сюда залезла.
        Здесь, в сенях, она оказалась случайно. Юркнула внутрь, когда заметила, что один из торговых, что приплыли сегодня на лодье, за ней увязался.
        Торговых гостей было одиннадцать, лодья у них - побольше, чем отцова. Свободных из одиннадцати - трое: пара хузар, веселых и наглых, и еще один, черный, похожий на печенега. Хузар Залка видела мельком - они сразу к старейшинам отправились, а третий у реки остался. Вокруг отцовой лодьи ходил, потом на палубу залез. Залка окликнуть его не рискнула. Смотрела издали, как он на лодье шарится, в рундуки заглядывает… Однако не взял ничего.
        Как он на берег слез, Залка сразу к своим побежала. С новостью.
        - Хузары - это нехорошо, - оценил новости тиун. - А хузары с печенегом - совсем худо. Воины, говоришь?
        - С мечами, - подтвердила Залка.
        Вообще-то это были сабли, но Залка не разглядела.
        - Помощи от них не будет, - вздохнул тиун. - А беда - запросто. Эх, скорей бы Годун окреп. Слышь, ромей, долго еще гридень болеть будет?
        Монах не понял, конечно.
        - Иди, дочка, еще посмотри, - попросил тиун. - Чтоб, если что, мы начеку были.
        Залка сомневалась, есть ли разница: начеку отец или нет. Однако ослушаться не посмела. Пошла.
        И почти сразу же наткнулась на черного.
        - Эй, девушка! Иди сюда, покажу чего!
        Залка мигом развернулась, шмыгнула меж дворов, нырнула в первую попавшуюся калитку…
        И сразу узнала двор. Сюда ее вчера приводили на разговор с деревенскими старшими.
        Удачно получилось, потому что во дворе людей не было, а два пса бросились было к Залке, но узнали и не тронули. Им же вчера сказали, что Залка - своя.
        А вот черного, который через некоторое время тоже сунулся во двор, облаяли свирепо.
        Залка к этому времени уже успела незаметно проскользнуть в дом и затаиться в клети за сенями.
        Она решила пересидеть немного, чтобы черный наверняка убрался, но немного не получилось. В дом вернулись хозяева.
        Залку не нашли. Но выйти ей было - никак. Решила дожидаться темноты. И дождалась. В дом, который принадлежал одному из старейшин, как стемнело, пришли остальные. Выгнали домочадцев и устроили совет. Залка могла теперь уйти потихоньку, но не ушла. Бог ее сюда привел. Уж больно важный разговор она услышала.
        - Пойдем и зарежем! - настаивал поротый старейшина. - Вот сегодня ночью и пойдем!
        - Боязно, - не сдавался кривоносый. - Вдруг этот молодой не сильно болен? Порубит, как курят! Он Сварожича сам-один убил!
        - А может, пусть Хакиба их зарежет? - внезапно предложил сутулый. - У Хакибы, вон, и люди к оружию привычные, и сам он - из степняков, а этим убить - запросто. Хоть воина, хоть кого.
        - А что! - оживился кривоносый. - Хакиба предложил, пускай Хакиба и делает!
        - Ага! - недовольно процедил третий. - Хакиба сделает. И все, что на них, себе заберет. А ты видел, какая у молодого бронь? А казна тиунова?
        - Тиуна я сам зарежу! - свирепо заявил поротый. - Сам! Как свинью!
        - Решено, - подвел итог третий. - Убьем их, заберем всё и Хакибе продадим.
        - А с ромеем что? - напомнил сутулый. - Его тоже под нож? А вдруг бог евойный осерчает?
        - Да и пусть себе серчает, - махнул рукой кривоносый. - Это ж не наш бог, чужинский.
        - Чужинский, да, но Сварог против него ополошал, - не унимался сутулый. - Сынка своего - не оборонил.
        - Да какой там сынок! - Поротый дернулся, сморщился от боли, прошипел: - Сварог его и наказал. За то, что без права назвался сыном божьим.
        - Руками христианина наказал? Что-то ты, брат…
        - Наказал. А наказчика нам отдал. Вот то-то!
        - Когда убивать будем? - будничным голосом поинтересовался третий. - Нынче?
        - Ага. Но к утру ближе. Как посветлеет, а то нашуметь можем, - решил поротый. - И никому ни слова. Родичам скажем: княжьи сели в лодку свою и уплыли.
        - А лодку утопим?
        - Вот еще! Отгоним подальше и тоже Хакибе продадим. Это ж лодья настоящая. Будет в ней товары возить. Всё, братья. Расходимся и ждем первых петухов.
        - А можно я с вами не пойду? - попросил сутулый. - Проку от меня в таком деле немного, сами знаете.
        - Пойдешь! - жестко произнес поротый. - Чтоб не вышло потом, что мы убивали, а ты - в стороне.
        Залка влетела в комнату и бросилась к отцу:
        - Ой, батюшка, ой беда! Эти злыдни убить нас задумали!
        Тиун лежал на лавке с мокрым полотенцем на голове - опять прихватило. На крик Залки он встрепенулся, охнул, сел… И замер, справляясь с тошнотой.
        Монах, устроившийся на полу рядом с постелью Годуна, тоже вскочил, залопотал по-своему…
        Тиун махнул на него: помолчи. Сглотнул набежавшую в рот слюну:
        - Говори, дочка. Что?
        - Они придут! Убивать нас придут!
        - Кто? Хузары?
        - Нет, старейшины здешние!
        Тиун выдохнул:
        - Когда? Сейчас?
        - Нет, с рассветом!
        - Сядь, не мельтеши!
        Тиун снова лег на лавку, укрылся полотенцем:
        - Рассказывай всё. Подробно.
        Выслушав дочь, тиун задумался, потом попросил:
        - Доча, глянь, как там Годун?
        Залка глянула. Никак. Спит. Дышит ровно. Потрогала за плечо… Не проснулся.
        Проснулся монах. Заворчал, отпихнул Залку. Ну как ему объяснить, что нужен Годун? Что убивать их придут?
        Попыталась показать знаками. Не понял. Заругался по-своему. Замахнулся даже, отпихнул…
        Как греть, так сам ее под бок гридню подсовывал, а нынче гонит. Вот дурак безъязыкий!
        - Что делать, батюшка?
        А он не знал, что ответить. Зачем он ее с собой взял?
        Думалось: безопасно. Дружина хоть маленькая, но крепкая…
        Что делать?
        Четверо - это много. Он попытался вспомнить, чего они стоят, вожаки деревенские.
        Вспоминалось трудно. Когда он с ними говорил, рядом стояла гридь. И потому смердьи вожаки казались ничтожной сволочью.
        А теперь… Один, кажется, старый. А трое других? Один вроде кряжистый… А остальные? Будь он в силе, надел бы кольчужку, опоясался мечом… Глядишь, вразумил бы смердов, пусть даже и четверых. Хотя кольчужку надеть и так можно. И меч взять… Устоять бы на ногах, когда придут.
        Так и сделал.
        Облачился в воинское с помощью дочки под недоуменным взглядом ромея. Попросил дочку монаху тоже оружие дать…
        Не взял. Отпихнул, заругался…
        Теперь осталось только ждать.
        Глава 6
        Берег р. Оки. Обидно воину умирать в одиночку
        Они пришли, когда в оконцах светлеть начало.
        Сначала жеребец снаружи заржал, забил копытом… Но его, видать, отпугнули как-то, потому что сразу же застучали ноги по крыльцу, и в избу ввалились четверо старейшин.
        У двоих - копья охотничьи, у одного - топор, а четвертый - с большим ножом.
        Тиун встал навстречу, поднял меч…
        Но голова закружилась, и он повалился обратно на лавку.
        Меч подхватила Залка. Неловко, двумя руками, закричала отчаянно:
        - А ну вон отсюда!
        И тут в бой, завопив, кинулся монах. С голыми руками - на оружных. Монаху сунули рогатиной в живот, однако он успел ухватиться за древко, снова завопил, рванул рогатину на себя. Старейшина, хоть и большой, пузатый, на ногах не удержался, налетел на монаха, который тут же вцепился ему в бороду…
        Другой старейшина ударил монаха копьем, как дубиной. Монах обмяк, отцепился от бороды…
        И тут зашевелился Илья…
        Илья очнулся от криков. С трудом выплыл из сонного тумана (снилось что-то недоброе), понял, что в яви тоже нехорошо, и первым делом нащупал рукоять меча, что лежал меж ним и стеной. Меч там все время лежал. Приходя в себя, Илья трогал рукоять, и это немного умаляло ощущение слабости. Словно дружескую руку сжимал.
        Вот и сейчас прикосновение к мечу чуть прибавило сил и разбудило окончательно. Как раз когда монаху прилетело по голове, а тот, кто его ударил, щербато оскалясь, попытался воткнуть в Илью копье.
        Что-что, а сражаться лежа Илья успел научиться. Ладонью отбил копье вверх, и острие воткнулось не в живот, а в стену.
        Неудачливый убийца тут же отскочил, оставив оружие в стене.
        Илья сел.
        Мир плыл и качался. В серых сумерках трудно было разглядеть серые тени людей…
        Но через пару мгновений в глазах прояснилось, и Илья увидел кучку сбившихся вместе перепуганных смердов.
        - Да он еле дышит! - взвизгнул один из них. - Бей его, братья!
        Но бить никто не спешил.
        - Бейте! - взвизгнул тот же голос. - Гляньте, он даже меча не вынул!
        Илья встряхнул головой, чтобы разогнать туман… И резкая боль в шее взбодрила как нельзя лучше.
        Илья встал. Меч с шелестом вышел из проложенных мехом ножен.
        Увидав боевую сталь, узорчатую полосу, годную лишь на то, чтоб отделять жизнь от смерти, каждый из смердов враз вообразил, будто эта жизнь будет - его. Потому стоило Илье сделать шаг - и старшинское воинство, побросав топоры-остроги, кинулось из избы прочь. Лишь одному достало храбрости, а может, наоборот, со страху, метнуть копье в Илью.
        Тот ни отбивать, ни уклоняться не стал. Бросок был негодящий, да и мимо. Ударившись древком об опорный столб, копье отскочило, опрокинув ведро с помоями.
        И тут снаружи захрапел, а потом жалобно заржал Голубь. Во дворе тоже происходило что-то нехорошее.
        Илья сделал шаг, другой… Ноги держали. Уже хорошо.
        Илья отбросил дверную завесу, шагнул на крыльцо…
        Нет, совсем даже не хорошо. И не просто погано, а хуже некуда. Куда там Сварожичу! Там, на макушке горы, даже с застрявшей ногой, Илья мог отбиваться и рассчитывать на победу, а тут - никакой надежды.
        Первым Илья увидал человека с уздечкой в руке. Этот человек наступал на Голубя, и боевой конь, обученный ломать грудную клетку ударом копыта, храпел, мотал головой и пятился! Отступал от человека, вооруженного лишь уздечкой!
        Но это еще бы ничего, однако, кроме теснившего Голубя, во дворе были еще двое. И оба воины.
        Они развернулись в сторону крыльца, когда оттуда выкатились старейшины, развернулись, взялись за оружие, но, увидев Илью, один из них тут же вернул саблю в ножны. Оценил, что на Илье вместо брони одна лишь рубаха, нательный крест да окровавленная повязка на шее.
        Оценил и решил, что на такого, как Илья, и одного хватит. И был прав. Хватало. Потому что этим одним был природный хузарин. С отменным луком в левой руке и пучком стрел - в правой, легонько придерживающей тетиву кольцом на большом пальце.
        Илья очень хорошо знал, на что способен такой стрелок. Такому ничего не стоило попасть в подброшенный дирхем или в центр любой из чешуек панциря с сорока шагов.
        А сейчас меж ними - дюжина. И - ни кольчуги, ни панциря.
        Увидавший Илью Голубь прыгнул, едва не сбив человека с уздечкой (но тот все же успел увернуться), и встал рядом, готовый сражаться хоть с кем, лишь бы заедино с хозяином-другом.
        Все трое засмеялись. Одобрительно.
        - Я хочу этого коня! - по-хузарски воскликнул человек с уздечкой звонким молодым голосом.
        - Зато он тебя не хочет, Акиба! - заметил тот, что спрятал саблю.
        На Илью они не обращали внимания. Равно как и на сбившихся в стороне старейшин.
        Солнце всходило, подкрашивало розовым облака.
        «Хороший будет день», - подумал Илья.
        - Захочет, - пообещал Акиба. - Он просто еще не знает, что его настоящая любовь я, а не этот рус.
        - Мне убить руса? - спросил тот, кто с луком.
        - Не спеши, Стриж, - ответил Акиба. - Пусть попрощаются.
        - Если ты его убьешь, об этом могут узнать, - заметил второй. Этот был не хузарин, на угра похож. - Рус молод, но смотри: у него не только конь хорош, но и меч. Его отец может оказаться важным человеком. Убьешь его - и наживешь опасных врагов.
        - Никто не узнает! От кого? От этих? - Акиба махнул уздечкой в сторону старейшин. - Кто их будет слушать!
        - Там еще законник судеревский и его дочка.
        - Законника - в землю, а дочка - хороша! - Акиба засмеялся. - Хочешь ее, Режей?
        - Я предпочту серебро, - сказал угр. - Говорили, она - девица. Тогда лучше ее продать. Да подальше, чтоб не узнали.
        - Как скажешь, - согласился Акиба. - Но коня я продавать не стану.
        «Они меня убьют, - подумал Илья. - За такого коня, как Голубь, я бы и сам убил. Но если кто-то из наших узнает коня… Я не завидую этому Акибе».
        - Хочешь моего коня? - спросил он по-хузарски. - Докажи, что ты его стоишь!
        - Ого! - воскликнул Акиба весело. - Рус знает наш язык! Это хорошо! Тогда ты оценишь мою щедрость. Я даю тебе время, чтобы попрощаться с конем и помолиться своему Христу. Не каждый был бы так щедр, но у меня сегодня счастливый день: я обрел богатство и будущего верного друга, - он указал на Голубя.
        - У меня есть брат, - сказал Илья. - Он тоже хузарин. Он говорит: всё, что можно сказать о воине - он умрет.
        - Мудрая мысль, - согласился Акиба. - Но не новая. Как зовут твоего брата, который повторяет чужие слова, прислуживая русам?
        - Прислуживая? - Илья засмеялся. Смеяться было больно, но представить Йонаша прислуживающим…
        - Его зовут Йонах бар Машег! Ты недостоин…
        И тут Илья боковым зрением засек, что рука стрелка опустилась. На вершок, не более, но даря Илье целое мгновенье…
        Одно, не больше, но Илья его не упустил - прыгнул.
        Не сказать, что прыжок вышел ловким. Скорее Илья просто упал. Но упал точно: прямо на щедрого Акибу. Левой рукой Илья вцепился в рыжую бороду, рванул с такой силой, что борода затрещала, а Акиба вскрикнул… и замер, ощутив лезвие меча на горле.
        - …Это не все, что сказал мой брат, - сообщил Илья хузарину. - Воин умрет, да. Но воину обидно умирать в одиночку. Особенно в такой хороший день.
        - Убей его, Стриж! - крикнул Акиба.
        Илья не мог спрятаться за хузарином. Даже не будь тот на полголовы ниже, все равно от хузарской стрелы не спрячешься. Однако вскрыть горло Илья успел бы…
        Но не сделал этого. Потому что Стриж опустил лук.
        - Йонах и впрямь твой брат? - спросил он.
        - Да. - Сила ушла. Илья с трудом удерживался на ногах. Он упал бы, если бы Акиба не был ему опорой. Рана на шее открылась, кровь струйкой поползла из-под повязки. - Он муж моей сестры.
        - Сегодня и впрямь хороший день, - заметил Стриж. - У моей семьи долг перед домом Машега. Долг жизни. Сегодня я его возвращаю. Наполовину. Отпусти его, рус. Мы не причиним тебе вреда. Бог мне свидетель: я убью любого, кто захочет это сделать! Даже тебя, Акиба, не трогай нож…
        Но этого Илья уже не услышал.
        Глава 7
        Берег р. Оки. Новые друзья
        - Лежи, лежи, все хорошо!
        Это первое, что услышал Илья, когда открыл глаза и попытался встать.
        - Мой меч… - прохрипел он.
        - На, держи. - Залка сунула Илье под руку клинок в ножнах.
        Последнее, что Илья помнил - как подогнулись ноги…
        Ноги!
        Слава Богу! Ноги не отнялись. Двигались.
        - Хузары где?
        - На охоту отправились.
        - Как на охоту?
        - А медведя завалить хотят. Вот дурные! Чего его сейчас брать, когда он жиру не нагулял.
        - Голубь? Что с ним?
        - Так чего с ним станется? Сыт, ухожен, тебя ждет. Хузарин, который Акиба, он главный у них, выгулял коника немного…
        - И что? - напрягся Илья. - Подпустил его Голубь?
        - Ага. Поартачился немного, но этот его уговорил. Сказал мне, что любого коня приручить может. Хвастал, поди. Понравилась я ему, видать.
        - Думаю, не хвастал. - Илье было по-прежнему тревожно, однако он уже сообразил: если бы хузары решили действовать силой, то уж с Залкой бы никто говорить не стал. С рабыней не разговаривают - ей приказывают.
        - А отец что?
        - Со старейшинами он. Об оброке говорит. Они, дурные, хотели с нами из Сварожичевой скарбницы расплатиться.
        - И что? - Илья приподнялся, но Залка положила ручку ему на лоб. - Ты лежи, лежи! Ромей велел, чтоб ты лежал. И мне сказал вот этим тебя поить, если очнешься. И каши тебе дать на ухе куриной. Так что пей лекарство.
        - И как же это ромей тебе сказал? - спросил Илья, выпив положенное. - На пальцах показал?
        - Зачем на пальцах? Акиба по-ромейски хорошо говорит. А этот, который на печенега похож, тоже не хуже тебя болтает. Он, кстати, и не печенег вовсе, а из угров.
        «Я угадал», - подумал Илья.
        Значит, двое говорят по-ромейски. Что это значит?
        Что хузары здесь - не удивительно. Ока как-никак в Итиль впадает, а это исконно хузарские земли…
        Были. До тех пор, пока великий князь Святослав Игоревич не прошелся по ним разгневанным туром.
        Однако сейчас там, в хузарской столице, и не поймешь, кто властвует. Машег со своей родней давно в Тмуторокань перебрался, а ведь было время, когда Машег в Хузарии наместником княжьим был.
        В общем, что хузары здесь, на Оке, - это не диво. А вот то, что они по-ромейски говорят, очень интересно. Не исключено, что не просто так здесь эти хузары.
        О ромеях и том, как у них всё устроено, Илья знал много. А как же иначе, если батя его - спафарий, то есть меченосец империи. Знал и то, что главный из приближенных императора, именуемый логофетом дрома, рассылал людей по всем землям, чтобы те были глазами и ушами империи. Но даже если Акиба со своими и были такими засылами Византии, что проку Илье от этого знания?
        Что ж, живой, и ладно.
        - Долго я тут… валялся с тех пор, как нас убить пытались?
        - День, ночь и еще полдня, - ответила Залка и, наклонясь, поцеловала Илью в запекшиеся губы. - Спаси тебя Бог! Снова ты нас отбил! И что хузары эти твоими друзьями оказались.
        - Ты тоже хороша была, - улыбнулся Илья, вспомнив. - «А ну вон отсюда!» Эх ты, дева-воительница.
        Залка смутилась, даже порозовела:
        - Есть-то будешь?
        Илья поел каши и уснул.
        Проснулся уже к вечеру.
        Залка опять была рядом.
        И не одна.
        Тут были и тиун, и ромей, и хузары с угром.
        А еще в доме очень вкусно пахло. Жареным мясцом. И не просто мясцом, а с лучком-чесночком, и даже со специями. И хлебом свежеиспеченным. Рот Ильи вмиг наполнился слюной.
        - Очнулся, богатырь? - по-хузарски поинтересовался Акиба.
        - Твоими молитвами, - проворчал Илья, приподнимаясь. Получилось, кстати. Чувствовал он себя не так уж плохо, как оказалось. И рана на шее почти не болела. Так, чувствовалась.
        - Не моими, вот его. - Акиба кивнул на второго хузарина. - Жрать хочешь? Мы тебе печенку медвежью принесли. Будешь?
        - Я всё буду, - заявил Илья, садясь на лавке.
        - Вот это сначала выпей! - сунулся к нему с кружкой ромей.
        Илья понюхал… И вернул кружку монаху.
        - Позже, - сказал он по-ромейски. - От этого варева в сон клонит, а я сначала поесть хочу. И с людьми добрыми поговорить.
        - Добрыми? - Акиба хихикнул. - Давненько меня добрым не называли. Мы ж тебя едва не убили.
        Сейчас, вблизи, Илья видел, что он старше, чем показалось сначала. Лет тридцати, не менее. И веселье это - не настоящее. Губы смеются, а глаза - нет.
        - Так не убили же. - Илья принял уложенный на каравай кус обжаренной на огне медвежатины, завернул. - Зимний мишка-то? Маленький?
        - Зато мать его - с лошадь весом, - уточнил Акиба. - И злющая! Вот, Режея чуть не задрала!
        - Тебя б она точно задрала, если б я не влез, - проворчал угр. И Илье: - С мечом на медвежью мать полез.
        - Так берут их мечом! - возразил Акиба. - Вот они, русы, и берут!
        Последнюю фразу он произнес по-словенски. Довольно чисто.
        - Берем, - невнятно, работая челюстями, подтвердил Илья тоже по-словенски. - Мы, варяги, мишку и ножом берем. Я сам так еще не пробовал, не довелось, а батя мой и братья брали. Дело возможное, только уметь надо.
        - Научишь? - оживился Акиба.
        - Можно, - согласился Илья. - Но лучше, чтоб брат мой старший учил. Приедешь к нему - научит. Скажешь, я обещал.
        - Это Маттах бар Машег, что ли?
        - Нет. Другой брат. Князь уличский Артём.
        Хузары и угр переглянулись. Угр постучал пальцем по голове.
        - Ага, - согласился Илья. - Самое глупое было - меня убить. Особо если ты коня моего прибрать хотел. Его многие знают. И в Киеве, и в Тмуторокани. Иль ты не оттуда?
        - Нет, - качнул головой Акиба. - Но бывал. И еще буду. И что с того, что знают? Сказал бы - купил, да и все. Слушай, а может, продашь мне своего сивого?
        - А сам как думаешь? - поинтересовался Илья.
        - Думаю, не продашь, - вздохнул Акиба.
        - Правильно думаешь.
        - Слышь, Годун, а ты случаем не большого боярина Серегея сын? - подал голос тиун.
        - Князь-воеводы Серегея, - поправил Илья. - Знаком?
        - Кто ж его в Киеве не знает. Эх! Догадывался я, что ты не простой гридь. Что ж ты, княжич, сам-один по миру бродишь? Опасно!
        - А захотелось, - беспечно ответил Илья. - Залка, подай-ка мне вон тех ребрышек…
        В общем, подружились. И добычу, взятую на Сварожиче, Акиба у Ильи купил. Включая броню побитых гридней.
        Что с боем взято, то - победителево.
        Тиун же с деревенских, помимо княжьего, еще и виру за покушение взял. Уже со старейшин. А поскольку серебра не хватило, то родовичами: четырьмя парнями и шестью девками. После того как упросил Илью проводить их до следующего погоста.
        Илья согласился. Во многом благодаря Залке, которая наконец-то дала волю чувствам. И не только чувствам. Жаркая девка оказалась.
        Акиба со своими тоже присоединились. Попутчики. Да и безопасней так. Для тиуна.
        Перед уходом сделали последнее дело: покрестили деревенских. Каждый получил по оловянному крестику. Даже детишки. И монаха в деревне оставили. Сам захотел свет Веры язычникам нести. Это был подвиг, на который его вдохновил Илья, на коего монах взирал, как на Давида, победившего Голиафа.
        - Трудно будет, - сказал ему Илья. - Без языка-то.
        - Выучусь с Божьей Помощью, - ответил с воодушевлением ромей. - Не первому мне Учение Христово во тьму нести.
        И Илья пожалел, что дразнил его по пути сюда. Храбрецом монах оказался. Правильно говорил Рёрех: не тот храбр, кто бесстрашен, а кто над страхом своим господин.
        - Не пропадет, - сказал Илье тиун. - Смерды его беречь будут. Он же лекарь. Вон, тебя выходил.
        Илья полагал, что выходил его не ромей, а материнские лекарства, но спорить не стал. Лишь оставил ромею горсть серебра. Ему пригодится, а у Ильи его уже девать некуда. Полная сумка.
        Глава 8
        Вниз по реке
        Расставшись с тиуном и Залкой, Илья перебрался на кораблик Акибы. Тот сам предложил, а Илья был не против. Спустятся вместе до Итиль-реки, а там видно будет.
        Лодья у Акибы хороша. Пять пар весел, дубовый сплошной киль. На такой и по морю ходить можно.
        Кроме Акибы, Стрижа и угра, на палубе еще семь человек. Холопы. Не для продажи, а для всяких купеческих дел. Акиба ими помыкал, хоть они тоже были хузары. Однако даже не «черные», язычники, а бохмичи. В магометанство они обратились, чтоб выйти из рабства. И глупо поступили, как оказалось. Хозяин их был - из волжских булгар. Строгий, но не жестокий. Рабами-то они быть перестали, поскольку ислам запрещает держать в рабстве единоверцев, однако пить-есть надо. И трудились они на того же хозяина, только теперь за еду, одежду и кров им приходилось из собственных заработков платить. В общем, отработав вольными год, они оказались должны булгарину восемь сотен дирхемов. То есть примерно столько, сколько и стоили семь крепких рабов на Семендерском рынке…
        …Откуда их и выкупил у булгарина Акиба, которому понадобились гребцы.
        Плыть с хузарами было весело. Илья научил их нурманской игре «в ножики». Это когда игроки рассаживаются просторным кружком и бросают друг в друга нож. Причем не обычный, а швырковый. Ловить можно хлопком или одной рукой, но тут уж только в рукавице. Играли сначала в броне и шлемах, потом, когда наловчились - без всего. Как, собственно, и играют нурманы. Вскоре хузары Илье уже ни в чем, кроме силы броска, не уступали. Еще с голыми руками боролись. Тут уж расклад был: три к одному. Когда Режей, объявивший себя умелым борцом, вышел против Ильи один на один, тот его скрутил вмиг, сжал до реберного хруста, и угр всё понял.
        Но втроем у них противостоять Илье получалось, поскольку сражаться вместе эти трое умели, и даже невероятная сила Ильи не всегда помогала, когда они вцеплялись в него все разом.
        Правда, по условиям борьбы, нельзя было бить. Не то Илья раскидал бы соперников, как щенков.
        Впрочем, он и без того сдерживался. Сила в нем кипела неимоверная - девать некуда. Он и на руках по палубе прыгал, и мешок в четыре пуда подбрасывал и ловил. Сначала это был не мешок, а бочонок с медом, но когда Акиба увидел, как этот бочонок взлетает на семь локтей, то обеспокоился, что будет, если Илья бочонок упустит и тот грохнется на палубу.
        Хоть Илья и заверял, что игрушку не уронит, однако Акиба настоял, и бочонок, упаковав в две овечьи шкуры, засунули в мешок.
        Еще Илья влезал на руках на мачту, рвал в клочки специально для этого купленные ремни и еще много чего делал, казавшегося хузарам для воина ненужным. Но посмеивались они ровно до тех пор, пока на одной из стоянок Илья не предложил Акибе поиграть с оружием. Акиба отказался, но согласился Режей… И Илья вышиб у него саблю на третьем ударе сердца.
        Угр вскипел и потребовал реванша. С бронью и щитами, как в настоящем бою.
        Илья охотно согласился, но вместо щита взял второй меч. Тоже управился, но уже не так быстро. Затем к угру присоединился Стриж, и тут уже Илье и пришлось повертеться. Стриж с Режеем бились слаженно и очень хорошо. Илья им, пожалуй, проиграл. Но подумал, что в настоящем бою вышло бы иначе, ведь тогда Илье не пришлось бы сдерживать ни удар, ни силу. Бились они незащищенным оружием, а в таком поединке, если он не шутейный, не покалечить соперника важней, чем победить.
        Но окончательно Илья сразил новых товарищей, когда расчехлил лук.
        До того они не видели лука Ильи. А когда увидали…
        Стриж завистливо цокнул языком.
        - Зря я тебя убить не дал, - проговорил он, восхищенно глядя на оружие. - Мне бы это чудо досталось. И мне оно подошло бы!
        Илья засмеялся:
        - Думаешь, я управляюсь с ним хуже, чем ты? Хочешь проверить?
        Они в этот раз встали на ночевку на обширном лугу, траву на котором высоко оценили и Голубь, и хузарские лошади. До лесной опушки было примерно двести шагов. Отличное расстояние для стрелка.
        Мишень сделали из старой овчины, повешенной на вбитые в землю колья. За ними - невысокий холм с мягкой землей. Чтоб стрелы не портить. На овчине нарисовали кружок размером с бычий глаз.
        Били тупыми стрелами, чтобы не портить и наконечники.
        Били и по три стрелы, и по пять, и по семь, подвешивая их в воздухе одновременно. Вскоре место «глаза» на шкуре образовалась сквозная дыра.
        Били стоя, с разворота, с колена. И никто не уступал, пока Илья не предложил стрелять, лежа на животе.
        Не совсем честно, зато он наконец-то обошел Стрижа, который не попал ни разу. Даже в овчину. Более того, ни одна из его стрел не пролетела и сотни шагов.
        Проиграл и обиделся. Заявил: стрелять лежа - это вообще ни к чему!
        Илья немедленно доказал: неправда. Предложил разойтись, спрятаться и устроить поединок. Тупыми стрелами.
        И выиграл, дважды приложив Стижа по шлему. Один раз - когда тот высунулся из травы оглядеться. Второй раз, когда Стриж встал на колено, чтобы выстрелить. Причем выстрелил он не туда, потому что Илью он так и не обнаружил, хотя трава была ниже колена.
        В общем, был посрамлен. Илья его утешил: у хузар так никто не стреляет. Ему специально пришлось выучиться.
        - Зачем? - спросил Стриж.
        - Пришлось, - уклонился от ответа Илья.
        Тем не менее Стриж вызов принял и уже через пару дней совсем неплохо бил из положения лежа. Правда, лежал при этом на боку, а не на животе. Выгнуть спину так мощно, как Илья, да еще и лук при этом удерживая, у него не получалось.
        А еще Илья заметил вот что: каждый вечер Акиба что-то записывал на пергаменте, который после прятал в небольшую шкатулку.
        Это еще больше укрепило подозрения Ильи в том, что хузары - не просто купцы.
        Конечно, одни только записи ничего не доказывали. Но в сочетании с изумительными боевыми навыками всех троих…
        Глава 9
        Муром. Наместник Емыш
        День сменял день. Довольно часто попадались деревни, большие и малые, даже городки. Там останавливались. Покупали продукты: муку, зерно, овес для лошадей и прочее. Торговали понемногу. В одном городке, довольно крупном, именуемом Муромом, у хузар потребовали заплатить торговую пошлину. Акиба заплатил.
        Река близ Мурома была широка и просторна. Кораблей много. Всяких. Изрядно - булгарских.
        На рынке булгар тоже было немало. У Ильи на булгар имелся зуб - с тех времен, когда они туда с Богуславом плавали. Ну и потом, когда во время большого похода Владимира там ранили Богуслава. Ранил, правда, не булгарин, а Габдулла Безотчий, наемник. Брат поправился, Габдулла был бит великим князем, стал его ближним защитником и вообще с булгарами нынче мир, дружба и безмытная торговля. Но не любил Илья булгар, и всё тут. Даже после того, как брат побил Габдулку на Божьем суде.
        А Акиба со своими как раз в Булгарию плыл. И дальше, уже по Хвалынскому морю - в Шемаху. Так что с булгарами в Муроме торговать Акибе неинтересно.
        Впрочем, и кроме булгар здесь было довольно продавцов-покупателей. На железо, что Илья у «сварожича» взял, а потом Акибе продал, в Муроме спрос был. Две лучшие кольчуги люди наместника взяли. И подороже, чем Акиба Илье заплатил.
        Илья не огорчился. Он не купец. Воин. К воину гривны сами приходят.
        Пока хузары торговали, Илья направился в гости к наместнику. Кремль в Муроме не мал, двор просторен, а гридь - уважительна. Особенно после того, как Илья назвался.
        Его тут же принял с почетом сам наместник. Увел к себе в личные покои - разговаривать.
        Наместник хоть и ставлен был не Киевом, а черниговским князем, но о родне Ильи не просто слыхал, а был лично знаком и с князь-воеводой, и с его обоими сыновьями.
        А с Богуславом так и виделся недавно, поскольку тот ходил мимо городка не раз, и последний - нынешней весной. Имя у наместника было непривычное: Емыш.
        Емыш расспросил о Владимире, о Серегее, вообще о делах киевских. Илья поведал, что знал. Поинтересовался, как тут, в Муроме, добро ли?
        Наместник заверил: милостью князя Владимира - совсем хорошо. Людей торговых много. Правда, булгары да русь безмытно торгуют, но и других немало. Да и рыночный сбор все платят, как же без этого? Но не жалуются. Ходить по Оке нынче спокойно.
        - Так уж и спокойно? - усомнился Илья. Леса вокруг богатые, а где леса, там и люди лихие.
        - Выше по реке, бывает, вятичи озоруют. А здесь мы всех бьем, - заверил наместник.
        Но как-то уж слишком пылко заверил. Илья хоть и молод, а чуял, когда собеседник лукавит.
        Однако вопросов больше не задавал. Не его дело.
        Затем, как водится - пирушка. Подняли чару за Ильеву родню, за великого князя Владимира, за князя черниговского Фарлафа, потом за гостя славного, княжича и гридня киевского, потом за хозяина, потом за всю славную гридь…
        В общем, когда на следующее утро пришел Стриж, Илья спал в обнимку с двумя теремными девками и просыпаться не пожелал, кинув в Стрижа кувшином из-под меда.
        Стриж кувшин поймал, поставил на пол и вернулся на лодью без Ильи.
        Однако, посовещавшись, хузары решили без него не отплывать. Тем более место не дикое: есть где поразвлечься денежным гостям.
        Развлеклись. Режей учинил драку с охранником местного богатея. Девку не поделили. Режей купца побил. Сильно. Купец пожаловался наместнику, наместник глянул на Режея…
        Да и сунул его в яму, назначив аж три гривны выкупа.
        Илья об этом узнал, когда пришел на лодью.
        Акиба деньги приготовил, но был возмущен. Три гривны! А ведь у побитого - никаких увечий. Синяки одни.
        - Пойдем, - сказал ему Илья. - Я поговорю с наместником.
        Наместник Емыш удивился. Не знал, что Илья и угр на одном корабле приплыли. Поинтересовался: что общего у киевского княжича и злобного угра?
        С угром - ничего, а вот с хузарами - родство, пояснил Илья. Сестра его замужем за Йонахом, сыном Машега.
        - Эти что ж, тоже твои родичи? - поморщился наместник. Видно было, что хузар он тоже недолюбливает.
        - Дальние, - соврал Илья. - Но речь не о том. Речь о справедливости. Вот Йонах слыхал, что не угр был зачинщиком драки? Так ли это?
        - Видаки наши говорят - угр начал, - возразил наместник.
        - Допустим, - не стал спорить Илья. - Хотя проверить надо. Угр вашим чужак, а побитый - земляк. Могли и соврать.
        - Ты что ж, киевлянин, решил на моей земле дознание вести? - Всё дружелюбие наместника улетучилось.
        - Как можно! - отказался Илья. - Тебя здесь Правду хранить поставили. Тебе и судить. Да только у нас в Киеве, да и в Чернигове, как я слыхал, за побитую харю и помятые бока вольного человека виры не берут. Что ж, тогда каждого смерда, что другому смерду нос разбил, на княжий суд волочь?
        Стоявшие поблизости отроки захихикали. Наместник глянул на них сурово:
        - За кровь отвечать надо!
        Говорили они во дворе Детинца, и разговор у них шел интересный, так что к отрокам, что сопровождали наместника, прибавились другие дружинники. Уже с дюжину набралось.
        - Так кровь они оба друг другу пустили, - возразил Илья и вдруг заметил, что подражает батиной речи. Говорит так же солидно, весомо и по делу. Заметил и порадовался. - А кто зачинщик, узнать нетрудно.
        - Это как же? - нахмурился наместник.
        - А по обычаю, - жизнерадостно сообщил Илья. - Перекресток у вас найдется?
        Емыш не понял. Нахмурился еще больше…
        - Само собой найдется! - заявил кто-то из дружинных. Другие поддержали одобрительными возгласами.
        Наместник сообразил, о чем речь, и замотал головой:
        - Не наш это обычай! Дикий, поганский!
        - Ну почему же? - возразил Илья. - Прошлой зимой у батюшки моего и боярина Семирада спор вышел, так на Божьем суде и решили. И великий князь по тому суду боярину и виру назначил. Или ты считаешь, что великий князь не ведает, что по христианскому обычаю, а что нет?
        Сказано было будто вскользь, но по сути - угроза. Емыш - человек князя черниговского, но черниговский князь Владимиру кланяется. И ежели дойдет до него, что Емыш великого князя в образец не ставит, ой аукнется это муромскому наместнику!
        - Пусть будет так! - согласился Емыш. - Но побитый против угра биться не должен. Болен он. Замену найдем… - И оглянулся на своих, ища подходящего бойца.
        - Замена - это по Правде, - кивнул Илья. - Однако если за него кто из твоих дружинных встанет, ты должен поединок чистым объявить.
        - Как это? - вновь нахмурился наместник.
        «Что ж это за наместник такой, наших обычаев воинских не знающий?» - удивился Илья. И пояснил:
        - Это значит, что поединщик ваш на время поединка становится безродным, и коли убьет его Режей или изувечит, то ни виры за княжьего человека платить не будет, ни мстить ему за смерть никто не должен.
        - Не убьет! - заявил наместник.
        - Всяко бывает, - заметил Илья. - Режей на мечах хорош. Я б сказал: не всякий киевский гридень с ним управится. Но у тебя, вижу, есть вои неплохие. Да и суд это Божий. Господь правого защитит. Ну что скажешь, господин Муромский? Быть суду Божьему?
        Наместник задумался надолго. Потом изрек мрачно:
        - Забирай своего угра! Без виры его отдаю. Из уважения к твоему роду.
        Гридь разочарованно заворчала. Еще бы! Никому лихость не показать. И поединка не будет.
        - А ты языком молоть ловок, - заметил напоследок наместник. - Не скажешь, что безусый.
        - Так у батюшки научился, - ухмыльнулся Илья. - Спасибо за угощение и ласку! Даст Бог - свидимся!
        - Может, и свидимся, - проворчал наместник. И чуть позже, когда Илья уже отошел и не слышал: - Но думаю, что нет.
        И тоже ухмыльнулся. Недобро.
        Глава 10
        Река Ока. Недобрая встреча
        - Скажи мне, Стриж, что у тебя за долг перед Машегом? - спросил Илья.
        - Долг жизни. Может, слыхал: когда Машег в Итиле голосом вашего князя Святослава был, недовольные мятеж подняли. И дед мой с отцом были среди них. Побили мятежников. Кого насмерть, кто убежал, а мои были среди тех, кого в плен взяли. Раненными, - добавил он, чтобы никто не подумал, что его родные сдались, потому что струсили. - А потом был суд, и всем пленным присудили выкуп платить, а кто не заплатит - того казнить. Выкуп же изрядный. И заплатить моя родня могла лишь за одного. Да и то если весь скот наш продать до последней овцы и последнего жеребенка.
        Продали. Принесли судье. Тот спросил:
        - За кого?
        А как тут было выбрать? Дед, он был старший в роду. Велел, как старший, отца освободить. А отец молодой был, дерзкий. Против воли старшего пошел. На Закон сослался, где сказано: «Почитай отца твоего и мать твою, чтобы продлились дни твои на земле, которую Господь Бог твой, дает тебе». Закон, сказал мой отец, выше воли родительской.
        А судья, он законник был известный. Заинтересовался, прав ли мой отец? Позвал учителей Закона. Те три дня спорили, так и не решили, как верно. Ведь выходит, что от почитания дни сыновни не продляются, а напротив, прерываются.
        Они б, может, еще месяц спорили, но дошло до родича твоего, Машега, наместника Итильского. Приехал он в узлище, где мои дед с отцом томились, пока мудрецы спорили, глянул на них и освободил своей волей обоих. Без выкупа. Лишь слово взял, что ни они, ни кто-либо из нашего рода против рода его и князя Святослава больше не пойдут. Простое слово. Сказал: «Немного в Хузарии людей чести осталось. Вы - из них. Живите и множьтесь».
        - Вот с тех пор у рода моего - двойной долг жизни был перед родом Машега. И половину его я вернул, когда не взял твою жизнь и Акибе не позволил.
        - Я ему расскажу, - пообещал Илья. - Когда увижу. Что там попутчики наши?
        - Ползут, - вздохнул Акиба. Он уже раскаивался, что согласился примкнуть к купеческому каравану.
        Ветер стих, суда влекло лишь неспешное течение и пара весел, которыми лениво пошевеливали рабы. Будь они одни, Акиба посадил бы всех рабов на весла, но в караване все равняются по последнему, а последним был неповоротливый насад с двумя парами весел, которые, похоже, вращали либо дети, либо одряхлевшие старики.
        - Оторвемся? - предложил Илья.
        - У нас - ряд[15 - Договор.], - вздохнул Акиба. - Нехорошо выйдет. И места здесь не то чтобы добрые.
        Илья вспомнил слова наместника о лихих людях. Которых якобы нет.
        Ока текла широко и свободно. Порогов пока не наблюдалось, хотя нагромождения скал у берегов были нередки.
        Время от времени лес отступал, и были видны черные дома и возделанные поля. Не много, но признак хороший. Выходило понемногу вятское племя из своих чащ. Или это уже не вятская земля?
        Еще время от времени можно было видеть дорогу, которая шла близ реки.
        Один раз Илья заметил трех всадников, двигавшихся бодрой рысью в ту же сторону, что и они. Всадники были с копьями, щитами, притороченными к седлам, но без шлемов. Скорее всего гонцы, а не дозор.
        - Табань! - не выдержал Акиба.
        Через некоторое время они поравнялись с головной лодьей.
        - Я вперед пойду! - крикнул Акиба по-словенски. - Подыщу место для стоянки!
        Старшина каравана махнул рукой: мол, давай.
        - Эх, разомнем плечи! - заявил Илья, усаживаясь на любимую скамью.
        - Вы, это, далеко не отрывайтесь! - крикнул им вслед старшина. - Там пороги будут невеликие. Пройти можно, но лучше - засветло.
        До порогов дошли не то что засветло - солнце и полпути с полудня пройти не успело.
        «Пороги!» - Илья хмыкнул. Вот на дедушке Днепре да, пороги.
        Однако перед этими, хм… перекатами имелось весьма удобное место для большой стоянки. Низкий песчаный берег. Просторно. Рогульки над кострищами. Кто-то даже заботливо дрова в поленницу сложил. Рядом протока, густо заросшая тростником, обильная птицами, на берегу сочная травка.
        Доброе место.
        Свели по сходням коней: Голубя и хузарских.
        Илья подумал: не прогулять ли жеребца? Решил: после.
        - Птицы набью! - немедленно заявил Стриж, подхватил тул и нырнул в камыши.
        Акиба велел двум рабам готовить пойманную по пути рыбу, еще двоим - рубить дрова, остальным - проветривать меха и заниматься мелким ремонтом.
        - Я тоже за дичинкой сбегаю, - сообщил Илья, прихватывая лук.
        Другого оружия не взял, только меч. Охота - не битва.
        Двинулся через лес прочь от реки. Лес был хорош. Дубы, ели, сосны. Стволы толстые, прямые. Ага! Где дубы, там и свинки. И поросятки мелкие, полосатые. Любимая дичина!
        Илья подобрался шагов на сорок и в одно дыханье подстрелил троих. И еще одного, годовалого - в запас.
        Всё стадо тут же дернуло прочь. Видать, знакомы с человеком. Илья потрошить добычу не стал. Кровь слил, и ладно. До лагеря - рукой подать. Увязал всех, нацепил на сук, чтоб рубаху не пачкать, и двинул обратно.
        Глава 11
        Берег р. Оки. Черемисы
        Беспечность наказуема.
        Но не всегда.
        Илья, посвистывая, вышел на опушку…
        И тут же метнулся обратно, под защиту деревьев.
        К счастью, увлекшиеся грабежом нехорошие люди его не заметили и не услышали.
        Татей было около трех десятков. Лошадей - побольше. Акиба и угр стояли на коленях, безоружные. Рабы помогали разгружать лодью.
        Разбойники выглядели довольными. Еще бы! Только серебра - пуда три. Оружие, защита… Один уже нацепил на себя кольчугу Ильи. Бронь была велика, но грабителя это не смущало.
        Илье предстояло выбрать: бежать или драться.
        Драться - рискованно. Все же многовато татей. Но бежать и вовсе невозможно. Бросить Голубя - вон он, привязан к камню вместе с хузарскими лошадьми отдельно от разбойничьих. Бросить его? Бросить Акибу с Режеем, которые ему теперь, считай, друзья.
        Акибу с Режеем…
        А где, интересно, Стриж?
        Укрывшись за ягодником и упрятав в него же добытых свинок, Илья оглядел обширную поляну.
        Не было Стрижа.
        И птицы битой, за которой он отправился, не было, похоже. Вон костерок, над которым запекается осетр, вот котел булькает… А птицы нет.
        Что это значит? А то, что скорее всего Стриж где-то затаился. Три десятка, а точнее двадцать восемь, татей против двоих воев - это намного лучше, чем двадцать восемь против одного.
        Как всё же поступить?
        Разбойников Илья ненавидел люто. Из-за Соловья. Но умирать тоже не хотелось.
        Илья глянул на тул… Стрел маловато. Тридцать семь. И только две - на бронного человека, остальные - на зверя. Хотя если срезом в ногу попасть, тоже неплохо получится.
        А что у ворогов со стрелками? Илья разглядел луки в налучах на лошадках… И еще трое с луками неподалеку от пленных сидят. Но смотрят не на лес, а на Акибу с Режеем. Да и то не всегда. Отвлекаются. Понятное дело: столько добра в руки привалило!
        Илья прикинул: нападения разбойники не ждут. Выходит, не знают, сколько воев на лодье было. А расспросить пленных не удосужились.
        Илья усмехнулся. А ведь чего проще: взял любого из рабов и врезал хорошенько… Да можно и не бить. Припугнуть - и довольно. Нет, не знают.
        На его стороне - внезапность. Ну и сноровка, само собой. И то, что щиты татей на лошадях оставлены. И луки тоже. Значит, что? Сначала положить тех, кто с луками. Это несложно. Они в его сторону и не смотрят. Потом сбить самых шустрых, которые к коням кинутся. Но сначала надо правильно выбрать место. И еще одно, куда можно будет уйти, если они всё-таки доберутся до луков или просто кинутся гуртом…
        Добегут быстро, это ясно. Глядь - а Ильи-то и нет!
        Илья взял в правую руку сразу пять стрел. Удобней было бы три, но тут особо целить не надо - пятьдесят шагов. Пять в руке, еще девять воткнул в землю уже по три штуки, чтоб брать удобнее.
        Ну, пошла потеха!
        И пошла. Вернее, полетела. Первые три вошли чисто. Илья целил в середину бедра - туда и попал. Всем троим. Они как стояли - так и повалились.
        Остальные две - в тех, кто поближе к лошадям. Одному - в шею, второй успел шмыгнуть в табун. Укрылся.
        Заржала и взметнулась на дыбы лошадка, в которую угодила стрела. Разбойнички встрепенулись. Трое кинулись к лошадям - и один прорвался-таки. Те, кто были на лодье, присели. Спрятались за бортами. Еще один подхватил с кучи трофеев щит и тоже присел, укрылся.
        Остальные просто попадали наземь. А некоторые не просто попадали, но и поползли к лошадям. Плохо. С места, которое занял Илья, выцелить лежащих и ползущих - никак. Кусты мешают.
        Вот сейчас бы неплохо получить помощь от Стрижа…
        Но Стрижа не было. Зато вошли в дело Акиба и Режей. Режей вырвал из ножен саблю одного из раненых стрелков и в считаные мгновения добил всех троих. Акиба подхватил один из луков, Режей - вторую саблю…
        Те, кто засели на лодье, попытались оттолкнуть ее от берега. Двое отпихивались веслами, двое прикрывали их мешками со льном. Получилось бы у них или нет, неизвестно. Вернее, известно, что не получилось, потому что к лодье побежал Режей. Зарубив подвернувшегося по пути разбойника, угр подпрыгнул, зацепился за борт рукоятями сабель и оказался на палубе.
        Илья ухватил следующий пучок, встал во весь рост и выцелил ворога, который как раз добрался до лука и собрался подбить Акибу. Две другие стрелы Илья вогнал в спины ползунам. Защиты настоящей на них не было, а срез - убойная стрелка. Расширяющееся к концу жальце в палец шириной с расстояния до сотни шагов, посланное из доброго лука, было посильней удара кинжалом. Эти двое больше не встанут.
        С лодьи доносились вопли и звон железа. Что означало: угр жив. И ему есть с кем драться.
        Главарь разбойников, видать, сообразил, что дело складывается худо. Раздался яростный вопль не по-словенски, и все уцелевшие разбойники разом кинулись к лошадям. Кинулись дружно, не отвлекаясь на Акибу.
        Пока добежали, Илья успел уложить еще троих и двоих - Акиба. Хузарин мог бы и больше - с дюжины шагов, но сообразил, что будет, когда разбойники доберутся до укрытия и тоже возьмутся за луки. Потому, воспользовавшись тем, что в его сторону никто не побежал, рванул к лодье и успел взобраться на борт раньше, чем в него ударила первая стрела.
        Но положение, увы, сразу изменилось. Не в лучшую сторону. Первая же стрела, пропевшая в вершке от уха укрывшегося за кустами Ильи, показала, что разбойники тоже умеют целить.
        За первой прилетел сразу с десяток, но Ильи за ягодником уже не было - подхватив изрядно опустевший тул, он перебежал на новое место. С которого, кстати, открылись два разбойника. Не целиком, только ноги под брюхами лошадей, однако и этого хватило. Еще два среза - и оба разбойника повалились наземь. Теперь Илья мог бы их добить, но не стал тратить стрелы, которых было в обрез. Пусть поорут. С перебитым стрелой коленом сражаться могли разве что нурманы-берсерки. Что стрелы прилетели из другого места, разбойники заметили, но Илью всё же не разглядели. Ответные стрелы прилетели, но вразнобой и не ближе двух локтей. А вот скорость стрельбы и то, как мощно пропели стрелы, Илье совсем не понравилась. Он окончательно убедился, что имеет дело с умелыми лучниками. Ему здорово повезло, что больше половины их легло раньше, чем добрались до оружия. Сколько их осталось? Восемь? Девять?
        На поляне было довольно шумно. Вопили раненые, ржали лошади, орали по-своему разбойники. Язык этот был не похож ни на один из ведомых Илье. Что за племя такое?
        Хотя неважно. А важно, что били они не хуже копченых. И прятались умело. Плохо, что тул Ильи почти опустел. Можно было поискать стрелы в лесу, но уходить с рубежа не хотелось. Тем более что разбойники оказались меж двух огней. Надо думать, Акиба и Режей покончили с той четверкой, потому что тоже присоединились к перестрелке. Пара хузарских стрел, на которую разбойники вмиг ответили парой десятков, пришлась по лошадям. Причем, умело: чиркнуло по крупам.
        Обе лошади тут же вздыбились. Воспользоваться этим Акиба не рискнул: уж больно густо летели над бортом лодьи стрелы. А вот Илья - сумел. И влепил стрелу разбойнику в задницу. В задницу, потому что на спине у татя висел щит, а голову защищал шлем с бармицей, которую срез мог и не взять. Хвататься же за одну из двух бронебойных было некогда. Однако и в задницу - тоже хорошо. Особенно если добавить под колено. Добро. Еще одним ворогом меньше.
        Тут-то Илью и обнаружили. Стрелы так и запели, срезая листву. Но он успел вовремя. Укрылся за стволом. Две стрелы очень удачно воткнулись в землю рядом. Пригодятся. А хорошо бьют. Кучно. Что мажут, так Ильи за подростом и не видно совсем.
        Однако если разбойники разойдутся в стороны - запросто обложат со всех сторон. Их все еще намного больше. А могут прыгнуть на коней и вообще уйти. А потом вернуться, когда не ждут.
        Илья откатился от дерева шагов на пять, вскочил и перебежал на новое место. Ах ты ж погань! Угодил в проплешину. И враги тут же воспользовались. Весь пень истыкали, за который Илья успел все-таки спрятаться. Вот же! А тут еще и муравейник рядом… Кусачие мелкие гады! И не встать. Хотя…
        Пора вспомнить навыки, который он приобрел, когда был калекой.
        Когда вражьи стрелы лететь перестали, Илья вскинулся резко верхней частью тела и метнул стрелу в неосторожно высунувшегося из-за лошадиного крупа разбойничка.
        И сразу рухнул в укрытие, чуть опередив запевшие стрелы. Попал вроде. Разглядеть не успел. Зато увидел другое. Несколько разбойников, прикрываясь конями, двинулись в сторону леса. Если у них получится - Илье конец. Из-за пня не высунуться - сшибут вмиг. А зайдут сбоку, да еще и под прикрытием деревьев, ой нехорошо выйдет.
        Илья вскинулся еще раз и стрельнул в движущуюся группу. Особо не целясь, всё равно куда.
        Попал в лошадь. Жалобное ржание… И мгновение спустя - уже человеческий вопль. Надо думать, Акиба постарался.
        «Дурень я, дурень!» - мысленно воскликнул Илья. Да, ни в сторону, ни вперед нельзя, но назад-то можно!
        Изогнулся еще раз, метнул стрелу в большую группу. Просто чтоб показать, где он. Потом стянул порядком изгвазданную рубаху, подгреб чуток хвороста и рубахой его накрыл. Затем развернулся, прикинул линию, на которой он оставался под защитой саженной толщины пня, и пополз к намеченной цели. Два десятка ударов сердца - и он уже заслонен подростом.
        Пригибаясь, Илья отбежал на пару десятков шагов. Поляну отсюда толком не видно, зато место, где он только что прятался, - как на ладони. И подходы к нему. А ловушка получилась заметная. Рубаха - ярким светлым пятном.
        Заржала лошадь. Уже в лесу.
        «Что ж, понятно, с какой стороны вы придете на мой праздник, шакалы!» - подумал Илья. И приготовился.
        Ждал недолго. По лесу разбойники ходили похуже, чем стреляли. Вон они, красавцы! Сейчас стрельнут в Илью, а вернее, в рубаху, а Илья в них. А что ж не стреляют? Белая рубаха им хорошо видна… Ого! Неужто живьем взять вознамерились? Храбро! Подкрадываются, пригибаясь, осторожненько. Ну-ну! Илья, двигаясь бесшумно (зря, что ли, дедко Рёрех его учил палкой да тупой стрелой?), зашел им за спину, вытянул осторожно пару стрел…
        Первому прилетело в шею, и он рухнул ничком. Срез с такого расстояния запросто позвоночник прорубает. Второй, услыхав звук тетивы, успел дернуться, развернуться влево…
        И получил стрелу под мышку, меж ребер. Получил, но все же сумел спустить тетиву и послать стрелу в Илью. Даже в цель попасть, но, по счастью для Ильи, натянуть тетиву как следует не сумел. Выстрел вышел совсем слабый, и Илья отшиб стрелу в сторону древком лука. Когда он подбежал к раненому, тот попытался ударить Илью луком, но взвыл от боли и повалился на траву.
        Илья наступил ему на горло, наклонился, чтоб взять стрел из разбойничьего тула…
        Кабы не услышал хриплого выдоха, тут бы Илье и конец.
        Третий разбойник, которого Илья и не заметил, рубанул саблей сплеча. Илья успел лишь на развороте подставить под клинок удар толстый пук стрел.
        Удар был хорош. Разрубил почти все стрелы. Но всё-таки не все. А Илья, шагнув вперед, с размаху вбил оставшиеся пару наконечников в глаз разбойника. Тот закричал, махнул саблей вслепую, и сокрушительный удар кулаком проломил ему височную кость.
        Рука заныла: всё же кулак - не самое лучшее орудие, чтобы ломать кости. Хотя кулак Ильи ломал и не такое. Закалился.
        Этот готов. А кто это шуршит за спиной… Герой. Уже почти умер, а все же добыл нож и пытается дотянуться до Ильевой ноги. Мужество надо отметить. Быстрой смертью. Илья вынул из пальцев убитого сабельку… Да. Этот тоже крепок. Из плеча обломанный черен стрелы торчит, а он в драку полез.
        Илья опустошил еще один вражеский тул и бегом - к полю боя.
        Ух ты! А от разбойничьего воинства осталось всего ничего, судя по тому, как они обстреливают лодью. Без успеха, похоже. Хузарин действует ожидаемо. Выглянет, стрельнет, спрячется, сменит место, стрельнет… И так далее. А бывает, что и не перебежит. Иногда вместо Акибы высовывался Режей. И тоже стрелял. Но реже и хуже. Пока Илья наблюдал, Акиба выпустил восемь стрел, а Режей - три. Результат - две бьющиеся на земле лошади и три ускакавшие диким галопом.
        Что хорошо: разбойники полностью сосредоточились на лодье, так что Илья снова смог выбрать хорошее место и без спешки подыскать цель: тыльник разбойничьего шлема. На этот раз Илья взял бронебойную и ударил без сомнений. И тут же послал вторую стрелу - в ногу еще одного оплошавшего. И третью, добить, когда раненый упал.
        Пара оставшихся поступила самоубийственно. Но выбора у них не было. Продолжать перестрелку - верная смерть. А так хоть какой-то шанс. И они вскочили на коней, закинув щиты за спину, и рванули в сторону леса. Ближайшему Илья немедленно влепил стрелу в бедро. Досталось и коню, потому что тот вскинулся, споткнулся и упал, придавив разбойнику здоровую ногу. А вот второму повезло. Первый прикрыл его от стрел Ильи, а Акиба в лошадь бить не стал - вбил в щит разбойника три стрелы с тяжелыми долотообразными наконечниками. При точном попадании этого обычно хватало, чтобы разбить щит. Может, и теперь хватило, но всадник из седла не выпал, и конь галопом унесся в лес.
        Илья сунул лук в налуч, припустил к разбойничьим лошадям… И увидел, что выглядят они не очень-то бодро. Похоже, им недавно пришлось немало побегать.
        Голубь! Да, не оседлан, но зато свеж, а уж о проворстве и говорить нечего.
        Промчавшись мимо кучи оружия, Илья углядел свой собственный меч, выдернул и подцепил на пояс. Рассек веревку, которой был привязан Голубь, вспрыгнул на спину, сжал коленями, посылая в нужную сторону:
        - Лети!
        И жеребец показал, на что он способен. Действительно полетел. Илья прижался к гриве, обнял конскую шею, зацепился ногами, в очередной раз порадовавшись, что прежняя сила вернулась. Хотя что его сила? Вот где сила настоящая!
        Припав к коню, Илья всем телом: лицом, обнаженной грудью чувствовал, как мощно движутся мышцы мчащегося коня. На другом Илья не рискнул бы так скакать по лесу, но Голубь умел. Перемахивал через ямы и упавшие стволы (Илья пружинил коленями, чтоб не сбить четвероногому другу спину), огибал низкие ветки и могучие стволы, не сбавляя хода. Илья лишь время от времени направлял его по нужному следу из взрыхленной листвы и сорванного дерна. А когда впереди послышался топот копыт, и поправлять стало не нужно, Голубь сообразил, куда стремится друг-хозяин, и еще прибавил, хотя куда уж. И все равно Илья не беспокоился о том, что конь угодит ногой в чью-нибудь нору или пресечется о другое препятствие. Они уже не раз скакали так сквозь чащу - и ни разу жеребец не то что не упал - даже не споткнулся.
        И вот наконец Илья увидел впереди до крови исхлестанный круп разбойничьей лошади и ее всадника, безжалостно лупящего бедное животное плетью.
        Но его конь, даже обезумевший от боли, не мог тягаться с Голубем.
        А не бедный, однако, разбойничек. Шлем бронзовый с кольчужным тыльником, панцирь настоящий, сапожки синие, яркие. Хвастун! Кто ж в лесах в такой заметной обувке охотится?
        «Живьем!» - решил Илья.
        Без седла, без стремян, что плохо, - не замахнуться толком. Пусть ноги и держатся клещом за конский круп, но все же не так твердо, как хотелось бы. Ну да есть у Ильи один прием на этот случай.
        - Голубь, бей! - крикнул он на ухо жеребцу. И Голубь ударил. Догнав, сбоку, грудью.
        Разбойничий конь оказался крепок: не упал, только сбился с аллюра и потерял быстроту. Его всадник выронил плеть, повисшую на руке, схватился за саблю, одновременно разворачиваясь в седле… Достать не успел. Встав на дыбы, Голубь ударил разбойника обоими копытами, вышиб из седла, навалился на чужого коня, грызанул за холку. Тот завизжал…
        Илья соскользнул с жеребца, едва тот встал на дыбы. Подбежал к оглушенному, ворочающемуся на земле разбойнику, перевернул на живот, сорвал с его пояса веревку и вмиг туго скрутил сначала руки, потом ноги.
        Разбойник орал истошно. Видать, повредил что-то при падении или Голубь ушиб. Ничего, перетерпит. Илья ухватил пленника, поднял и перекинул через седло усмиренного разбойничьего коня. Вот же злодей! Совсем заморил животину. Вся морда в мыле. Ну до лагеря довезет.
        А на поляне кипела работа. Режей занимался ранеными: кому помочь, наложив жгут или перевязку, кого - добить. Последних было намного больше. Шестеро рабов (остальных что, убили?) обдирали с трупов все стоящее, потом стаскивали их в кучу. Акиба разбирался с лошадьми. Успокаивал, помогал тем, которым досталось, отводил к опушке, стреноживал…
        Илья скинул с седла живую добычу.
        - Целы? - спросил.
        - Ага, - ответил Акиба. - Режею морду поцарапало. Заживет. Спасибо тебе, Илья! Выручил! Я тебе должен!
        - Пустое. Стриж так и не появлялся?
        - Нет. Что-то мне тревожно…
        - Пойду поищу, - решил Илья. - Только умоюсь и новую рубаху возьму. И это… Там, - он махнул в сторону опушки, - еще трое упокойников. Пусть приволокут. И рубаху мою заодно прихватят. Вижу, холопов у тебя меньше стало. Убили?
        - Сбежали, - ответил хузарин. - В реку махнули. Может, вернутся еще - им тут опасно. Здесь черемисы, - он кивнул на штабелек трупов, - а они нас, хузар, не любят. Прежде мы их в строгости держали, дань хорошую брали, а теперь они - сами. Шалят, как видишь.
        - Я другое вижу, - возразил Илья. - Эти здесь не просто так. На лошадей их глянь - они издалека скакали. - Он шагнул к связанному разбойнику с черенком стрелы в боку, навис над ним: - Кто тебе о нас рассказал?
        Тот забормотал по-своему.
        - Не говорит по-вашему, - сказал Акиба.
        - Ничего, заговорит, - пообещал Илья. - Не этот, так другой. Я же варяг. Мы умеем спрашивать так, чтобы отвечали.
        И пошел умываться. Его и впрямь учили спрашивать. Рёрех учил и другие. Сам Илья, правда, еще не пробовал.
        Стрижа Илья нашел в начале протоки. С наложенной на тетиву двузубой охотничьей стрелой. И еще одной - под левой лопаткой. Хузарин был мертв. Как он подпустил врага? Теперь уже не узнаешь.
        Илья скинул рубаху, обвязал вокруг пояса, чтоб и эту не замарать, присел, вскинул на плечи мертвого друга. Ну да, друга, а как иначе назвать?
        Жаль Стрижа было до боли в сердце.
        «На шматы порежу», - подумал он о пленных разбойниках и побрел по мелководью через заросли рогоза на ту сторону.
        Глава 12
        У переката. Допрос
        - Мой дед говорит так: возьми самого наглого и сдери с него шкуру, - сказал Илья. - А потом глянь, кого пробрало.
        - Самый наглый - тот, которого ты приволок, - сказал Акиба.
        - Нет, моего на закуску, - возразил Илья. - Глянь, вот этот тоже хорош, - он указал на матерого разбойника, который наблюдал за ними, злобно оскалясь. У разбойника из ляжки торчала стрела. И еще одна - из правой руки, потому вязать его не стали. Куда он денется.
        Илья неторопливо подошел к нему, наклонился, сгреб за куртку у ворота и поднял:
        - Говоришь по-нашему?
        Разбойник оскалился и плюнул Илье в лицо. Илья утерся свободной рукой, а потом врезал наглецу по носу. Нос, понятное дело, хрустнул.
        - Понимаешь меня?
        Тать потянулся к Илье здоровой рукой, но Илья был внимателен: рубанул от души сверху по ключице. Снова хруст. Рука повисла, разбойник взвыл.
        - Ну и могуч ты, Илья, - по-хузарски проговорил Акиба.
        - Еще раз спрашиваю, - спокойно произнес Илья. - Понимаешь меня?
        - Убей меня, рус! Ничего не скажу тебе! - бросил, как сплюнул, разбойник.
        - Размечтался! - Илья ухмыльнулся как можно свирепее. - Живым останешься. Руки тебе отрублю, потом ноги… Не-ет, руки рубить не буду. Так оторву. - Он уронил разбойника на землю, поставил ногу ему на грудь, взялся двумя руками, напрягся…
        Суставы затрещали, разбойник дико заорал. Нет, оторвать руку не получилось. А разбойник сомлел.
        «Надобно мне еще упражняться, - с огорчением подумал он. - Вот Сварожич бы, пожалуй, оторвал».
        - Эй! - крикнул Акиба. - У нас не так много времени. Лучше бы нам разобраться до того, как караван подойдет.
        - А что нам караван? Они ж тут в засаде ждали. Чай, не нас одних.
        - Уверен? Может, и караван, а может - только нас. Времени мало.
        - Что предлагаешь?
        - Ты хоть и варяг, но вижу, в допросах не очень-то искусен, - заметил хузарин. - Это ничего. С годами наловчишься, а пока пусти-ка меня.
        - Давай, - без всякого огорчения согласился Илья.
        Акиба был прав. От допроса Илья не получал никакого удовольствия. Вот будь ворог оружный и здоровый, покрошил бы его за Стрижа в охотку. А так… Будто свинью забиваешь без сноровки.
        Акиба выбирать не стал: уверенно подошел к одному из пленников - с разбитым коленом. Пленник кривился и время от времени постанывал. Больно ему было. Понятное дело.
        Акиба положил руку на разбитое стрелой колено, нажал несильно. Пленник закричал.
        - Понимаешь по-нашему? - спросил он по-хузарски. И нажал еще разок, исторгнув еще один вопль. - Знаю, что понимаешь. Видел, что слушаешь. Хочешь умереть быстро и небольно?
        Пленник подумал чуть… И кивнул.
        - Рассказывай, почему вы здесь, и я тебя убью сразу. Один удар в сердце.
        Пленник скосил глаза на соседа. Тот отвернулся.
        - Есть тут родичи твои? - спросил хузарин.
        Еще один кивок.
        - О них не думай, - мягко проговорил Акиба. - В роду твоем никто не узнает. Некому будет поведать о том, как ты умер. Да и не важно это. Если расскажешь всё, не только себя от мук избавишь. И родичей тоже. Всех. Сам умрешь легко, и они тоже. Обещаю!
        - Поклянись! - прохрипел пленник.
        - А зачем мне лгать? - удивился хузарин. - Говори, устал уже тебя уговаривать. - Акиба потянулся к колену…
        - Не надо… - выдавил пленник. - Я скажу.
        И рассказал.
        Они действительно из черемисов. Но не из тех, что землю возделывают. Из тех, кто по лесам чужакам кровь пускает.
        Да, их отправили за хузарами с Ильей. Прискакал гонец из Мурома, сказал: хузарская лодья с богатым товаром. Они сразу на коней - и помчались. Вожак сказал: надо же, какая удача! Лодья богатая, да еще и хузары.
        - Почему - сюда?
        - Так здесь все останавливаются, - даже удивился пленник. - Перед камнями.
        Пленник о караване ничего не знал.
        - От кого гонец?
        - От наместника муромского!
        - Вот гадина! - воскликнул Илья.
        Выходит, едва они ушли со двора - он тут же отправил человека к разбойникам. Потому гонец и не знал о том, что они шли с караваном.
        - Еле поспели, - сообщил пленник. - Совсем коней уморили.
        - А почему наместник послал гонца к вам? - спросил Акиба. - С какой такой щедрости?
        - Так вожак наш - брат ему! - заявил пленник. - Повезло, когда такой брат. Все важное расскажет: и что за люди, и груз какой.
        - Повезло бы, если бы вы на нас не напали, - сказал Акиба. - И сами живы были бы, и я бы друга не потерял. Друга моего в камышах кто убил?
        - Я не зна-аю… - проблеял пленник. - Богами клянусь, не знаю!
        - Вожака вашего покажи!
        Пленник замялся…
        - Все равно ведь покажешь, - добродушно произнес Акиба. - Только мучиться сильно будешь сначала. Зачем тебе? Ну давай, показывай.
        - Вон он.
        «Как удачно я за ним погнался», - подумал Илья.
        - Хорошо, - похвалил Акиба. - Прощай! - И, вытянув кинжал, быстро ударил пленника в сердце. Тот содрогнулся и умер. Акиба же переместился к вожаку. Тот лежал на боку, глядел злобно.
        - Ты лучше не говори ничего, - сказал хузарин ему по-словенски. - Сразу не говори. Очень мне хочется с тобой поиграть.
        - Что тебе надо? - прорычал разбойник. - Этот позор предков тебе уже всё разболтал!
        Он смотрел, как Режей режет горло его уцелевшим людям, и в горле его клокотал звериный рык. Но Илья связал его хорошо, так что тот и мог только что рычать!
        - Не всё, - возразил Акиба. - Я до сих пор не знаю, кто убил моего друга.
        - А… этот, охотник на птиц? Я его убил! Всадил в него стрелу! И это не первый мой хузарин, слышишь? Я вас не меньше сотни к предкам отправил! Ненавижу! И вам бы кишки выпустил, если б этот рус вас не выручил!
        - Он бы нас не выручил, если бы ты о дозорных позаботился, - наставительно произнес Акиба. - Пара-тройка сторожей - и были бы живы.
        Разбойник заскрежетал зубами. Илья понял, почему Акиба это сказал. Чтоб злодей перед смертью еще и от того мучился, что лопухнулся и подвел себя и своих людей под смерть.
        - Кишки, говоришь, мне выпустил бы… - задумчиво проговорил Акиба. - Что ж, ты сам выбрал… - И одним движением вспорол вожаку и исподнюю рубаху, и живот. Спокойно, будто свинью потрошил. И так умело, что внутренности вожака тотчас вывались на стоптанную траву. Разбойник завыл, а Акиба вытер нож о его штаны, выпрямился и крикнул холопам:
        - Чего встали, бездельники? Грузить все добро обратно на корабль!
        Глава 13
        Возвращение долгов
        Разобраться и с покойниками, и с трофеями успели до прихода купеческих судов.
        - Что тут было? - Старшина каравана выпучил глаза на забрызганную кровью поляну, табунок живых коней и не менее десятка мертвых.
        - Черемисы, - ответил хузарин. - Ждали нас.
        - И где они теперь?
        - Пойдем, покажу. - Акиба взял старшину под локоток и повел вниз по реке. - Видишь?
        Глаза старшины выпучились еще больше. Под водой - несколько десятков покойников со вспоротыми животами.
        - А это… вы?
        Акиба усмехнулся:
        - Это же просто разбойники, я же сказал. Черемисы. Ждали каравана… А дождались нас.
        - Может, их… похоронить? - неуверенно проговорил старшина.
        Акиба представился ему совсем в новом свете. Он ведь знал, что черемисы - не такие уж плохие воины. Вряд ли хуже, чем охрана каравана.
        - Большую часть Илья убил, - скромно поведал Акиба. - Ну и мы… с десяток. Жаль, лошадей много побили, - вздохнул хузарин. - Купишь?
        - И живых куплю, если продашь, - купец всегда купец. - У черемисов лошади хорошие.
        Два сбежавших раба вернулись. Акиба не стал их наказывать.
        Стрижа похоронили незадолго до заката. Настоящее имя его было - Ишер.
        Акиба произнес длинную молитву на языке, которого Илья не знал. На глазах хузарина блестели слезы.
        - Мы с ним пять лет вместе, - сказал он потом Илье.
        Тризны не было. Была печаль.
        - Мы отомстим, - пообещал Илья.
        Утром Акиба сообщил старшине каравана, что они задержатся здесь. Потом догонят. А пока он бы хотел устроить торг - продать взятое на черемисах.
        Старшина не возражал. Тем более надо было коптить конину. Вчера бедных животных успели только освежевать и разделать.
        На торг Акиба выставил все, кроме самого лучшего: пары кольчуг, четырех сабель, двух луков и синих сапог вожака. Жеребца разбойничьего вожака они тоже решили оставить. И кое-что из одежды, нужное для будущего дела.
        Торговля пошла бойко. Особенно ценными оказались луки. Да и все остальное тоже разобрали вплоть до штанов и сломанных стрел. Акиба не жадничал. Доход они получили такой, какой средний купец и за год не поднимет.
        Незадолго до полудня караван, потяжелевший от добра, двинулся через перекат, а лодья Акибы поднялась вверх по реке и встала в очередной протоке.
        Акиба и Илья собирались наведаться в Муром. Режей с рабами оставались на лодье. Запасов у них было достаточно: на месяц хватит. Но Акиба и Илья так долго задерживаться не собирались.
        Двуконь до Мурома добрались быстро, но засветло в город заходить не стали. Вдруг признают?
        Переоделись черемисами. На Илью подходящей одежки не нашлось, потому пришлось ограничиться шапкой и плащом.
        Устроились неподалеку, наблюдая, как въезжают и выезжают из города люди. Поток для такого города был невелик. Даже с учетом того, что рядом река. И всё больше смерды. Надо думать, люди побогаче знали, что дорога небезопасна.
        Илья с Акибой дождались, когда стража, уже в сумерках, приготовится запирать, и галопом погнали коней к воротам.
        - Стой! Подожди!
        И тем же аллюром влетели в створ. Уже внутри осадили коней, потому что дорогу преградили четверо стражников с копьями.
        - Пропускай! - сердито крикнул Акиба с характерным акцентом. - Брат вашему Емышу послание передал!
        Стражники опустили копья. Надо полагать, знали о наместниковом брате.
        - Давай сюда! - потребовал стражник, гридень, судя по облачению.
        - Ты дурак совсем? Не тебе послание! Уйди с дороги! - Акиба наехал конской грудью на дружинника, вынуждая попятиться. - Быстро надо. Скажу Емышу - время тратил, ты не пускал!
        - Ладно, езжай! - разрешил гридень, шагнув в сторону.
        Два всадника с парой заводных галопом рванули по улочке…
        И, свернув, придержали коней, а потом и вовсе остановились у постоялого двора.
        - Коней накормить овсом, почистить. И постарайся! - с тем же акцентом велел Акиба слуге. - На! - Он сунул парню сразу три серебряные монеты. - Хозяину отдай. За три дня. - Потом взял парня за грудки, притянул, сделал страшное лицо: - Сделаешь плохо - яйца отрежу! Все понял?
        - Да, господин.
        - Делай! Хозяину скажи: мы к наместнику ушли. Вернемся поздно. Ворота не запирать!
        - А ты хорош! - похвалил Илья, когда они уже отошли от постоялого двора. - Прям вылитый черемис.
        Акиба хмыкнул:
        - В Детинец войти потруднее будет. Ты ссутулься немного. У черемисов таких здоровенных не было.
        Уже совсем стемнело. Илья опасался, что придется стучать в запертые ворота или вообще лезть через частокол, но повезло. Еще не затворили.
        - Куда?
        - К Емышу. От брата.
        - Не к Емышу, а к господину княжьему наместнику! - наставительно поправил гридень.
        - Это он тебе господин! - дерзко ответил Акиба. - Мне - родич. Давай веди! Срочно!
        - Ну пошли, раз срочно, - не стал спорить отрок, еще раз показав, что черемисы здесь - частые гости.
        В тереме было совсем темно. Ни факела, ни свечи отрок не взял. Сам он дорогу находил и вслепую, а если наглые гости будут спотыкаться…
        Гости не спотыкались. И их вполне устраивало, что в этой части Детинца темно.
        В покоях наместника свет был. А вот охраны у дверей не было.
        - Родичи к тебе, старший, - сообщил отрок.
        Наместник поднял голову, узнал по одежде своих и мотнул головой отроку:
        - Иди!
        «Добро, - подумал Илья. - Значит, гридь в скверных делах скорее всего не замарана».
        Наместник отодвинул бересту, которую изучал, глянул на Акибу и старательно сутулящегося Илью. Они стояли в тени, а меж ними и наместником горела свеча, потому разглядеть он их толком не мог.
        Наместник бросил короткую фразу на своем языке и повелительно махнул рукой, мол, подойдите.
        И они подошли. Вернее, Илья прыгнул вперед, правой рукой сдавил наместнику горло, левой ухватил за кисть правой и выгнул так, как показывал батя. Тот забился, сбил свободной рукой свечу, которую подхватил и поставил обратно Акиба.
        Илья мотнул головой, сбрасывая капюшон.
        - Не кричи, не дергайся, - сказал он. - Лучше будет.
        И отпустил горло наместника, готовый, впрочем, сдавить его снова, если тот будет орать.
        - Там кто? - спросил он, указывая на парчовую завесу.
        - Жена моя, дети… Не трогайте их, Бога ради!
        - От тебя зависит. Знаешь, почему мы здесь? - спросил Илья.
        Наместник замотал головой.
        - Не ври.
        - Мой господин! Всё хорошо? - раздался из-за завесы женский голос.
        Акиба вынул кинжал…
        - Все хорошо, ладо моя! - крикнул наместник. - Ложись, я скоро!
        - Вот зачем тебе, наместнику княжьему, разбойничать? - спросил Илья. - Не понимаю.
        - Очень деньги нужны, - жалобно проговорил наместник-черемис. - Много должен за наместничество. Сборов никак не хватает.
        - Должен - кому?
        - Илья, спроси его лучше, где он деньги хранит! - перебил Акиба.
        - Успеется, - махнул рукой Илья. - Так кому ты должен?
        - Боярам черниговским Акиму и Дуде. Они за меня князю слово сказали.
        - Понятно. Значит, денег у тебя немного, да?
        - Что есть, всё отдам. И казну отдам дружинную. Всё-всё! - еще жалобнее проговорил наместник. - Не убивайте только! Вон там сундучок сбоку, за оружейной стойкой. А ключик - вот он. - Наместник поспешно сорвал с шеи ключ. - Забирайте всё! Саблю мою тоже возьмите. Очень хорошая сабля, булгарской работы.
        Акиба подошел в стойке, взял саблю, вытянул из ножен.
        - Я возьму, пожалуй, - сказал он по-хузарски. - Зачем такая сабля шакалу?
        Наместник, видать, по-хузарски понимал, потому что после слов Акибы немного расслабился. Подумал: может, пощадят?
        Акиба, поднатужась, отодвинул стойку. Так и есть - ниша, а в ней сундучок. Ключ подошел. Внутри - с десяток увесистых мешочков, шкатулка с самоцветами, пара золотых браслетов, кольца.
        Акиба сгреб всё в сумку, глянул на Илью. Тот выпустил руку наместника, обошел стол, встал рядом с черемисом:
        - Неплохой кинжал у тебя.
        - Бери, пожалуйста! - Наместник дрожащими руками отстегнул кинжал от пояса и протянул Илье: - Бери, что пожелаешь, только помилуй!
        Илья вытянул кинжал из ножен, изукрашенных золотыми и серебряными узорами. Да, кинжал был хорош.
        - Пожалуй, окажу тебе милость, - медленно проговорил Илья… И резким движением вонзил кинжал наместнику в темя.
        Черемис не издал ни звука, даже не дернулся - умер мгновенно.
        - Хороший удар, - похвалил хузарин.
        - Кинжал тоже хороший, - сказал Илья и рывком выдернул из головы убитого оружие. Вытер клинок берестой, которую читал наместник. - Пойдем. Пора.
        - Саблю возьми пока, - попросил Акиба. - Она приметная, а у тебя плащ.
        Они покинули терем тем же путем, что и вошли. Ворота уже были закрыты, но для них отперли калиточку.
        На постоялом дворе тоже все было хорошо. Расседланные, вычищенные кони, вся четверка, хрупали овсом.
        Парень, которому Акиба поручил обиходить коней, был тут же.
        - Деньги хозяину отдал? - строго спросил хузарин.
        - Нет… Не успел.
        - Тебе повезло, - процедил Акиба. - Мы не ночуем. Уходим сейчас. Оставь серебро себе, а нам - два мешка овса в дорогу.
        - Самого отборного принесу! - воскликнул счастливый холоп.
        Илья с Акибой заседлали коней, не слишком довольных, что их оторвали от ужина. Дождались парня, притащившего овес. Акиба потянулся за ножом, но Илья его удержал.
        Проводивший их до ворот холоп так и не узнал, что был на волосок от смерти.
        - Надо было его убить, - недовольно проговорил Акиба. - Он нас видел.
        - Ага. Двух черемисов он видел да еще в темноте. Дружинники в Детинце видели больше.
        Ворота оказались закрыты. У них - никого. Зато из домика охраны доносились громкие голоса.
        - Я сниму брус? - предложил Илья.
        - Нет уж! - не согласился хузарин. - Пусть сами.
        Тоже верно. Вдруг кто-то выйдет и увидит, что какие-то люди открывают ворота.
        Пинок ногой, сердитый окрик.
        - А, это вы! - открыв, проворчал стражник. - Чего надо?
        - Ворота отпереть! Быстро! Приказ наместника!
        - Удивительно, - сказал Акиба, когда они удалились от Мурома на добрых полпоприща. - Такой большой город и такой слабый. Мягкий, как брюшко олененка. Его взять было бы легче, чем любой из ваших острогов в Диком Поле.
        - Было, - согласился Илья. - Но больше не будет. Готов поспорить на гривну, что новый наместник будет воином.
        - Не приму, - отозвался Акиба. - Может, свернем? Переночуем в лесу? Как-то я сегодня устал…
        Глава 14
        Окрестности Мурома. Скрытый враг
        Илья проснулся от шороха. Над ним стоял Акиба. С саблей в руке. Обнаженной.
        - Что? - спросил Илья.
        Если бы не сабля, Илья решил бы, что пришла его очередь караулить. Но сабля означала: опасность!
        И тут Акиба Илью удивил. Нехорошо удивил. Он сделал еще шаг и вдруг внезапно, одним движением кисти хлестнул Илью поперек груди. Смертельный удар. Если бы под плащом, которым укрылся Илья, не было кольчуги.
        Илья метнул плащ в лицо хузарина, откатился в сторону, подхватывая меч, вскочил и отбежал так, что между ними оказался костер.
        - Ты сдурел?!
        Акиба покачал головой.
        - Мне жаль, Илья, - произнес он негромко. - Но так надо. Ты слишком глазастый.
        И прыгнул через костер.
        Илья встретил удар сильной частью меча, шагнул назад. Он ничего не понимал. Даже не проснулся толком.
        Акиба снова атаковал. И снова удивил Илью. Тот-то был уверен, что запросто побьет хузарина на мечах. Они ведь уже схватывались шутейно, и Илья всегда брал верх. И вдруг оказалось, что Акиба - обманул. И в шутейных поединках дрался не просто не в полную силу, а совсем не так, как сейчас. Это была совсем другая манера боя. До сих пор Илья полагал, что лучший на саблях в их паре - Режей. Но Акиба убил бы Режея за десяток ударов сердца. Потому что хузарин был действительно хорош. Куда лучше Режея. И, похоже, лучше Ильи, потому что Илье ни разу не удавалось контратаковать. Хузарин бил со всех уровней и со всех сторон, время от времени перебрасывая саблю из одной руки в другую. Несколько раз едва не подрезал Илье руку восходящим снизу.
        А еще он очень хорошо двигался. Илья узнал эту манеру. Так двигался брат Артём, обучавшийся у византийца. Брат и Илью учил, но Акиба владел этим искусством намного лучше Ильи. Илья был всё еще жив только потому, что меч его был длиннее и рука - тоже, а саблей куда лучше рубить, чем колоть. Еще имела значение сила, а ее у Ильи было в избытке.
        Оба они были в кольчугах. Илья спал в готовности, только сапоги снял и потому сейчас был босиком. Ему не мешало.
        - Зачем, Акиба? - спросил Илья, когда они в очередной раз разошлись. - Добро мое понравилось? Так попросил бы, я б тебе и так отдал. Кроме оружия и Голубя. Мы ж с тобой бились вместе, ели из одного котла…
        Ответом Акибы была еще одна атака, которую Илья сумел отбить, но не контратаковать. Акиба сместился влево, перехватив саблю в левую руку, и едва не просек Илье ногу. Тут же качнулся в сторону и на махе отбитого Ильей клинка ударил сверху, в шею. Илья отпрыгнул и кольнул мечом навстречу. Хузарин полуповоротом пропустил клинок в вершке от живота, вновь перебросил саблю и едва не снес Илье голову. Илье пришлось выгнуться змеей, чтобы разминуться со смертью.
        Для Ильи было полной неожиданностью этакое искусство Акибы. А вот хузарин прекрасно знал, на что способен Илья. И сам пробовал, и насмотрелся на их потешные бои с Режеем. Так что теперь он читал Илью так же легко, как матушка - книгу…
        Илья быстрее и сильнее. У него лучшее оружие и превосходство в длине выпада, но против мастерства хузарина Илья ничего не мог поделать. Бой складывался не в его пользу. Хузарин вел его по собственному разумению. И закончиться бой мог только победой Акибы. И не потому, что Илья устанет, - оба они были одинаково выносливы. И не получили ни царапины. Хузарин просто лучше. Ему для победы не хватало самой малости, а вот у Ильи каждая редкая атака заканчивалась тем, что он едва успевал уйти от хузарской сабли. Похоже, Акиба сам вызывал Илью на удары, опасные для него самого. И делал это так ловко, что Илья покупался. Хузарин уже не раз мог достать Илью, но хотел ударить наверняка. Насмерть.
        Илья дрался… И лихорадочно размышлял, как избежать гибели. Убежать? Но даже если и получится, что дальше? У хузарина останутся вещи, оружие и кони. И Голубь.
        Кони…
        Они были привязаны к деревьям и тоже проснулись от звона клинков. И они беспокоились, тоже не понимая, что происходит.
        У Ильи появилась надежда. Крохотная. Но все же…
        Он отступил. Вернее, отбежал сразу шагов на десять. Ближе к лошадям.
        Акиба бросился следом. Он подумал, что понял замысел Ильи. Вскочить на коня, обрубить привязь и дать деру. Могло получиться, если у Ильи будет несколько лишних мгновений.
        Не будет. Акиба уже рядом. На Илью посыпались удары. И в конце концов Акиба сумел оказаться между ним и рвущимся с привязи Голубем.
        - Бей! - заревел Илья, махнув мечом так, что Акибе пришлось отступить на полшага. - Бей! - Еще один мах. Клинок со свистом рассек воздух. Акиба не собирался останавливать меч. Он ждал мига, когда клинок окажется в конце дуги, чтобы прыгнуть вперед…
        …Страшный удар копыт бросил его на Илью. Акиба не успел ударить. Илья - тоже - Акиба влетел головой ему в грудь. Зато Илья был готов встретить хузарина. Рука с саблей хрустнула в захвате, и тут же - резкий удар головой в нос, объятья, от которых ребра хузарина захрустели, ломаясь, а затем бросок через голову, после которого хузарин встать уже не смог.
        Илья перетащил его к костерку, положил головой на попону.
        Акиба очнулся, зашипел от боли…
        - Ну ты и дурак, - проворчал Илья. - Ну зачем ты убивать меня полез?
        - Надо было тебя еще в деревне… - прошептал хузарин по-ромейски. - Ефимий отговорил. Сказал: молодой, образованный, воин хороший, родня знатная. Для нас был бы золотым приобретением.
        - Ефимий - это кто?
        - Пастырь.
        «Надо же, - подумал Илья. - А я даже имени его не спросил. Всё монах да монах».
        - Вы - это кто?
        - А то ты не знаешь.
        - Догадываюсь. - Илья заметил, что на губах хузарина появилась кровь. Из носа - это понятно. А вот изо рта - это погано. И в груди у него хрипит.
        - Как же ты, хузарин, Римской империи служишь?
        - Дом это мой, - прохрипел Акиба. - И отца моего, и деда.
        Илья кивнул. Он слыхал о том, что империи служат печенеги. Так почему бы там не быть и хузарам?
        - Режей - тоже из ваших?
        Акиба закашлялся. Кровь потекла из уголка рта.
        - Так из ваших?
        Акиба молчал.
        - Я тебе сказал, что ты - дурак? - спросил Илья. - Знаешь, как моего отца, князь-воеводу Серегея у вас зовут? Спафарий Сергий! А еще у него перстень есть. С ликами императоров. Знаешь, что это значит?
        - Знаю… - В глазах у Акибы больше не было упорства. Только боль.
        - Режей?
        - Да. Он мой человек… Отец его в дом ребенком взял… Вырос со мной… - Говорить хузарину было всё труднее и труднее. - Ты - сын спафария?
        - Не веришь? - Илья перешел на ромейский. - Дурак ты и есть.
        - Записи… - попросил Акиба. - Пусть он возьмет… Отдаст… Он знает, кому… Помоги… - Хузарин снова закашлялся. - Важно…
        - Я провожу его до Булгарии. До Великого Булгара, - пообещал Илья. - Там есть имперская миссия, насколько я знаю.
        - Я умираю… Не говори… Не говори, что я так… Скажи: из Мурома уходили… через стену… Я упал… Камни… - Улыбнулся еле-еле: - Хороший у тебя конь… Как он меня…
        Кровь, которая до того струилась ручейком, хлынула потоком… И всё.

* * *
        - …Вот так он и умер, - завершил Илья. - Ночью. Похоронишь его по обычаю?
        - Да, - мрачно сказал Режей. Повернулся, чтобы уйти, но Илья остановил:
        - Это не всё. Он сказал, кто вы.
        Реакция угра была мгновенной. Цап за саблю…
        - Не дури! - рявнул Илья по-ромейски. - Мой отец - имперский спафарий! Здесь я старший, а не ты! И будешь делать то, что я велю, ясно?
        Нет, не ясно. Руку с эфеса угр снял, но смотрел хмуро, исподлобья. Ну да, он видит перед собой не зрелого мужа, а безусого мальчишку. Пусть здоровенного и опасного, но совсем не авторитетного.
        - Мы пойдем к Великому Булгару, - сказал Илья, будто не замечая угрюмого взгляда Режея. - Ты бывал там?
        Угр мотнул головой.
        - Не беда. У меня там свои люди. Они проводят тебя в имперскую миссию. Лодья, рабы, вещи Акибы принадлежат семье Акибы. Если хочешь, я помогу тебе их продать там, в Булгаре. Это не главное, и он меня об этом не просил, но я сделаю. Главное - это его записи. Я посмотрю их.
        Угр снова дернулся…
        Но на сей раз окрика не потребовалось. Он остался на месте. Но замер, как изготовившийся к прыжку зверь.
        - Я должен их посмотреть и понять, что его интересовало. Потому что путь еще не закончен. И продолжать его записки буду я.
        - Ты умеешь писать? - недоверчиво произнес Режей.
        - Мой отец - спафарий, - высокомерно произнес Илья. - А кто твой отец - мне известно. Акиба сказал. Теперь ты служишь мне, Режей. До тех пор, пока мы не окажемся в Великом Булгаре и ты не войдешь в ворота константинопольской миссии. Ты понял меня? - Илья шагнул вперед, навис над невысоким угром.
        - Да… - наконец выдавил тот. - Я понял тебя.
        - Я понял, мой господин!
        - Я понял, мой господин, - послушно повторил Режей.
        Он смирился.
        Глава 15
        Великий Булгар
        - Эй ты! - рявкнул Илья по-словенски. - Живо открыл ворота!
        - С чего бы? - донеслось изнутри.
        - С того, что так велит тебе сын твоего господина князь-воеводы Серегея!
        - Я знаю его сына! - крикнули в ответ. - И это не ты!
        - Дурак! У моего отца много сыновей! Открывай, или я вышибу дверь и отверну твою глупую голову!
        - Кто там орет? - раздался внутри новый голос.
        - Не знаю. Какой-то…
        - Я Илья, сын князь-воеводы Серегея! - прорычал Илья. - Долго мне еще стоять у моего собственного подворья?
        Заскрипел засов, и ворота наконец-то отворились.
        - Ну ты и раздобрел, Халил! - заявил Илья.
        - Да и ты стал побольше, маленький возмутитель спокойствия! - усмехнулся управляющий. - Заходи же. Эти - с тобой?
        - Со мной, - подтвердил Илья. - Вы, за мной! - велел он четырем рабам, волокущим его добро. То, что не унесли три вьючных.
        - Халил, вели позаботиться о лошадках. А вещи пусть в дом несут. Там много ценного.
        - Не беспокойся, господин. Всех накормим и обустроим, и лошадок, и холопов. Пожалуй в дом, омойся после дороги, а я тем временем велю кушанья приготовить. Что пожелаешь?
        - Сам реши, - улыбнулся Илья. - Знаю, будет вкусно!
        Позже, когда они, на подушках, по местному обычаю, сидели за столом и пили запрещенное пророком вино, Халил сказал:
        - Это добро, которое ты привез… Откуда оно? Батюшка дал?
        - Нет, - качнул головой Илья, разрывая пополам ягненка. - По пути набежало. Много там?
        - Одного только серебра больше четырех пудов, - восхищенно цокнул Халил. - А еще шлемы, брони дорогие, оружие. И золота немало. Не поведаешь, как такое набегает?
        Илья ухмыльнулся, отер подбородок от жира, приложился к вину.
        - Разные глупые люди, - сказал он, - хотели меня убить. Однажды почти получилось. - Он потрогал свежий шрам на шее. - Почти. И все они, умирая, дарили мне маленькое наследство.
        Халил хмыкнул:
        - Маленькое!
        - Батя мне тоже кое-что дал, - уточнил Илья. - Гривну серебром, три золотых солида, меч добрый, лук тугой, а главное, Халил, он дал мне ноги! Я теперь на своих ногах стою, а еще год назад пластом лежал!
        - Значит, правду говорили, что ты стал калекой?
        - Был, Халил. Был. А теперь - сам видишь.
        Халил видел. Голова юноши сидела на непомерной ширины плечах богатыря. Руки Ильи были толще Халиловых ног, хотя управляющий отцовским подворьем не отличался худобой. И во всем облике Ильи, в его движениях чувствовалась почти нечеловеческая сила: то, как он небрежно, легким движением пальцев, отрывал ребра ягненка от позвоночника, тогда как Халилу приходилось пускать в дело нож, то, какими быстрыми и точными были движения Ильи, а ведь он не сражался - просто трапезничал. Перед управляющим сидел воин, ничуть не уступающий своему старшему брату, о силе и воинском искусстве которого в Великом Булгаре ходили легенды.
        - Скажи мне, Халил, хорошо ли к нам относятся здесь, в Булгарии? - перевел на другое Илья.
        - Помнишь тот случай, когда ты набедокурил на базаре? - хитро, по-восточному улыбнувшись, спросил Халил.
        - Еще бы!
        - Случись такое сейчас, стражников сунули бы в тюрьму, а нам принесли извинения, мой господин. Твой брат каждый раз, оказываясь здесь, непременно посещает дворец эмира, и там ему весьма рады. Эмир говорит с ним как с братом. А как же иначе, если твой брат показал ему письмо халифа Багдада, где повелитель правоверных, - тут Халил по привычке совершил ритуальный жест, - назвал твоего брата своим другом и повелел всем оказывать ему поддержку. Ну и от подарков эмир никогда еще не отказывался. - Халил хмыкнул.
        - Завтра, если пожелаешь, мы с тобой прогуляемся по городу, - предложил он. - Ты увидишь нашу великую мечеть Исмаил-Рэбат. Я поговорю с имамом, расскажу, какого ты рода. Возможно, тебя пустят внутрь, хотя ты и не правоверный. А потом мы прогуляемся по базару. Может, тебе что-то приглянется, мой господин.
        - Прекрасно! - одобрил Илья. С ягненком он расправился и взялся за обжаренного в кунжутном масле цыпленка. - Но у меня есть еще одно дело. Я пришел сюда не один. Со мной - спутник. Он - угр, но служит ромеям. Я поклялся доставить его в Булгар, помочь распродать добро и проводить на ромейское подворье.
        - Служит ромеям? - нахмурился Халил. - Может, лучше было бы его… - Управляющий сделал жест, будто перерезает горло.
        Собственно, Илья мог бы и приказать. Ничего не объясняя. Он был сыном хозяина. Но Халил ему нравился. Управляющий был почтителен без угодливости и наверняка неглуп и ухватист. Не зря его словенское имя было - Хватко. Кроме того, Илье хотелось похвастаться хитростью, которую он учудил.
        - Я поклялся, - напомнил Илья управляющему. - И более того, обещал отдать ему записки, которые сделал его старший соратник по пути из Киева.
        - Записки… - еще больше нахмурился Халил. - Уверен, что это не повредит Киеву и нам?
        Илья засмеялся.
        - Ты удивишься, - сказал он, щедро поливая цыпленка пряным соусом, - но я даже продолжал вести эти записи, когда этот человек умер.
        - Зачем? - действительно удивился Халил.
        - Затем, что я немного подправил записи! - засмеялся Илья. - Это ведь так просто. Там вписать лишнюю палочку, здесь прибавить «не» к слову «хороши». Так что польза от этих записей точно будет. Нам. К тому же я сказал угру, кто я, и он наверняка упомянет меня, когда его будут расспрашивать. Так что, может, доместику схол доложат о том, что не только спафарий Сергий, но и его сын трудятся на благо империи. Не знаю, будет ли от этого польза батюшке, но вреда точно не будет.
        - Ты воистину сын своего отца, господин! - восхитился Халил. - Будто его кровь течет в твоих жилах. Ты умен, будто премудрый старец.
        То была лесть не Хватко, а Халила. Липкая, как засохший в бороде шербет. Но Илья принял ее с удовольствием.
        - Отец учил меня, - скромно сообщил он. - И дед Рёрех. И матушка. И еще многие. Весь свой ум я получил в нашем доме. И в домах нашей родни. А еще я много читал. Но представь, Халил, было время, когда для меня не было тяжелей урока, чем читать и писать! - Илья отодвинул блюдо с куриными костями и задумчиво оглядел стол: всё такое вкусное, с чего бы начать?
        - Завтра с утра поедем к твоему угру, - пообещал Халил. - Все устроим, как ты велишь.

* * *
        Красивый город - Великий Булгар. И удивительно чистый. Даже возы.
        - Грязных в город не пускают. За стенами есть моечные, там и чистятся, - пояснил Халил. - А кто на улицах гадит - наказывают.
        Они уже закончили дела с Режеем. Взяли у него и рабов, и товары вместе с лодьей. Оставили трех лошадей - везти самого Режея и деньги, которые тот пообещал передать родне Акибы. Собственно, с передачей было просто. Деньги должен был взять казначей ромейского подворья, а взамен выдать именные поручительства с печатью. По этим кусочкам кожи Режей или любой из родни Акибы мог получить деньги уже в Константинополе. Илья с подобным порядком был знаком. В батиных делах такие поручительства тоже были в ходу. Всяко удобнее, чем путешествовать с мешками серебра.
        Угра проводили к ромейскому подворью, где Илья вручил ему подправленные записи, очень аккуратно подправленные, самый внимательный глаз ничего не заметит. Режей в ответ поклонился Илье в пояс. Как господину. На том и расстались.
        Богатый город Булгар. Улицы мощены камнем. Дома поближе к центру - из камня, в три этажа, подальше - в два: один каменный, второй из дерева. Никаких дворов с воротами. Дома стоят плотно. По обычаю бохмичи: снаружи каменные стены, внутри дворик с тенистыми деревьями и прудом. А то и с фонтаном. Прохлада! Халил предложил Илье познакомиться с большими людьми города, но тот отказался. Задерживаться здесь он не собирался. Тем более Халил сказал, что послезавтра на Русь уходит отцовский караван из сотни возов с крепкой охраной. Путь займет шесть десятков дней. Не быстро, зато спокойно и безопасно. Вот к ним-то Илья и присоединится.
        Так он поступил.
        Глава 16
        Киев. Родной очаг
        Илья вернулся в Киев в конце первого месяца осени. Обрадовал батю своими нежданными богатствами, но куда больше - благополучным возвращением. А особенно - рассказом о своей встрече с ромейскими соглядатаями и тем, что из этого вышло.
        Батя похвалил. Видно было: гордится сыном. Илья от этого прям-таки лучился от счастья.
        За ужином Илья вручил родне подарки. Чуть позже обрадовал Лиску серебряными браслетами и золотыми сережками, погладил ее округлившийся живот, где, как он надеялся, подрастал его сын, и на следующий день ускакал в степь с внуком Машега Маттахом и еще пятью молодыми гриднями: полевать тарпанов.
        Вернулся совсем счастливый… И сразу попал в руки родни.
        Сначала им занялась матушка.
        Осмотрела, посетовала, что такой здоровенный: выдержал бы хребет.
        - Ты когда с коня спрыгиваешь, спина не болит?
        - Не-а! - весело отозвался Илья. - Я и со второго этажа спрыгну - ничего не заболит! Хочешь, покажу? - И шагнул к окну.
        - Стоять! Вот дурной! Прострелит спину - опять влёжку ляжешь! Этого хочешь?
        - Да ладно, мам! Что я, старец? Вишь, ноги у меня какие! Они всю тяжесть и примут. Хоть так, хоть в броне.
        Ноги у Ильи и впрямь могучие. И выровнялись. Хромота прошла. Сила вернулась.
        Сладислава вздохнула. Молодой он, Илюша, сил немеряно, страха нет. Как такого вразумишь?
        - Одевайся и шагай, - скомандовала она. - Отец тебя видеть хотел.
        Разговор Ильи с отцом тоже начался с осмотра, которым Духарев в целом остался доволен.
        Заставил попрыгать, на руках пройтись, руки за спиной сцепить, ладонями до пола достать. Хорошие мышцы. Правильные. Рабочие.
        - Упражняешься, как я велел? - спросил он.
        - Непременно. Пропустил, только когда раненый лежал.
        - Рану ты по-дурному получил, - проворчал Сергей Иванович. - Себя переоценил, врага недооценил, а надо как?
        - Надо - наоборот, - вздохнул Илья. - Больше не повторится.
        - Дай Бог. Бегаешь как?
        - Хорошо бегаю! - оживился Илья. - С Голубем бегали по пути много. Он - рысцой, а я так. Поспевал. За стремя почти не брался.
        - Хорошо, - похвалил Сергей Иванович. - Бег - это выносливость. В бою ведь так: кто устал, тот умер.
        - Ага! Дедко Рёрех так говорил. Только я не устаю, батя.
        - Это ты, парень, в настоящей сече не бывал, - покачал головой Сергей Иванович. - Когда с восхода до заката.
        - Не бывал, - вздохнул Илья огорченно.
        Сергей Иванович ткнул его кулаком в грудь:
        - Ишь, пригорюнился! Хватит битв и на твой век. Вижу, крепок ты. И раздобрел. Пора бронь править.
        - Хорошо бы, батя. А то как с тобой расстались, кольчуга свободно лежала, еще и с припуском, а нынче - тесна.
        - Расширим, - пообещал Сергей Иванович. - И всю защиту тебе обновим. А еще лук я тебе свой старый отдам. С тех времен, когда я еще в силе был.
        - Да ты что, бать? - возмутился Илья. - А то ты сейчас слаб! Вон, аж с четырьмя нурманами схватился!
        - Не спорь. Глянешь на лук мой - враз полюбишь. Мне его уже не натянуть, даже удержать - тяжеловато, а тебе в самый раз придется. Сила у тебя изрядная. Не припомню, чтоб у кого-то в такие юные годы этакая стать была. Всем хорош, вот только шея слабовата.
        - Да ты что, бать! - вновь запротестовал Илья. - Это где ж она слабая?
        Сергей Иванович хмыкнул.
        - Сейчас покажу, - пообещал он.
        И врезал Илье кулаком в живот. В полную силу.
        Тот даже не крякнул. Ухмыльнулся:
        - Ты сильней бей, бать, не жалей!
        - Как скажешь, - кивнул Духарев. И ударил еще раз. Но уже не в живот кулаком, а основанием ладони по затылку.
        Илья, надо отдать ему должное, устоял. Не упал ни вперед, ни на коленки. Но - поплыл.
        Сергей Иванович ждал.
        - Ну и тяжкая у тебя рука! - наконец выдохнул Илья.
        - Это не у меня рука тяжкая, а у тебя шея слабая, - наставительно произнес Духарев. - Как, очухался?
        - Вроде.
        - Тогда покажу тебе, как шею упражнять. Сначала - разогрев. - Это Духарев мог и сам показать. А вот встать на борцовский мостик Сергей Иванович уже был не способен. Но объяснить - нетрудно. Тем более что в прежние времена Илья и на мост вставал, и колесом ходил, и даже сальто делал. Не то чтобы это в бою самые нужные навыки, но координации помогает безусловно. А уж назад выгибаться в поединке надо уметь непременно. Да не налегке, а в броне, что куда труднее.
        Духарев убедился, что Илья усвоил весь набор: и мост, и лицом вниз, и качания головой, лежа на животе и выгнув спину. Вот это, кстати, у Ильи получалось прекрасно. Натренировался, когда учился бить лежа из лука.
        - И так - пока силы хватает, а как закончится - еще раз двадцать, - напутствовал он. - А теперь умойся и ко мне наверх. О деле поговорим.
        - Я привез в Моров две с половиной сотни кривичей, а уцелевших радимичей расселил по другим местам, - сказал Сергей Иванович. - Радимичи ненадежны, а после гибели Яроша у нас больше нет связи с лесовиками. Старостой над ними - Петр Головешка. Крещеный. Они там все крещеные, я проследил. Головешка - муж толковый, расторопный. Тебе понравится. Старшим над всеми я поставил Кулибу. Округу он знает, дружинников моровских тоже. И с кривичами ему будет полегче, чем с радимичами. Он ведь и сам кривич. Острог мы расширили, стены подняли, теперь это уже не острог, а крепость малая. И церковь теперь не снаружи, а внутри. Придет время, мы перенесем ее на старое место. Когда поймем, что край усмирен.
        - Сколько людей у Кулибы? - спросил Илья.
        - Вперед не забегай, - осадил его Духарев. - Дальше: постройки у пристани тоже защищены частоколом. С ходу их не взять, если стража будет бдительна и успеет закрыть ворота. Стрел и прочей оборонительной снасти везде довольно. У пристани всегда не меньше пяти дружинников, в крепости - не менее двух десятков. Я так велел. У Кулибы для разъездов осталось чуть больше полусотни. Немного, но я говорил с великим князем, и он добавил из своих еще три десятка. С полным обеспечением, так что Морову их кормить не придется. Земель распахали и засеяли много. Урожай хороший. На пару зим хватит и смердам, и воям. Заложили сады. Еще Кузьма, приказчик мой, подрядил две охотничьи артели сиверян: до зимы мясо запасать, а зимой меха.
        - С местными они не зарубятся? - спросил Илья.
        - Местных мы проредили немного. Когда я вернулся из кривичских земель, Развай и Турбой еще разок по ближним лесам прошлись, и с каждым - две полные сотни наших. Нашли с десяток лесных поселений и три капища. Капища разорили, с селений взяли оброк, но смердов не тронули. Тех, кто не противился.
        - А были такие, что противились гриди? - удивился Илья.
        - Дураков везде довольно, - усмехнулся Сергей Иванович. - Некоторых пришлось прибить, но большинство повязали, привезли сюда и продали ромеям.
        - Ты ж вроде челядью не торгуешь, батя.
        - А это и не торг. Это и так люди мои, - недовольно произнес Духарев. - Не убивать же их.
        - Кому как. По мне, чем у ромеев на гребной скамье, так лучше умереть.
        - Ну, ну. Теперь это твоя забота, - усмехнулся Духарев. - Хочешь - казни, хочешь - так отпускай. Твоя воля. Но это не всё. На тракте опять озоровать начали.
        - Соловей? - вскинулся Илья.
        - А я почем знаю? Может, и он. Хотя незамиренных язычников нынче везде хватает. И все они нам нагадить рады. У Кулибы пока в этом деле успехов нет. Я подсказал ему ложные обозы пускать: чтоб на возах вместо смердов - воины. Но никто не купился. Сам понимаешь: опытный человек воина от пахаря всегда отличит. Такие дела, сынок, - завершил Духарев. - Моров снова на тебе. Берешь?
        - Беру, батя!
        Еще бы не взять! Ежели там Соловей озорует, это… это прямо мечта сбылась.
        - Учти: Моров твой, и ты должен быть там главным! - строго сказал Сергей Иванович. - Ты молод, да, а под началом твоим окажутся вои серьезные, опытные. Уверен, что захотят тебе указывать, как править и дела вершить. Так вот: не давайся. Ты - княжич Моровский, мой сын и наместник. Твое слово должно быть решающим. Кулиба - сотник добрый, но ему надо под началом быть. А то забудется, увлечется и будет, как той зимой. Кого великий князь над своими поставил, я не знаю, но тоже, думаю, не из последних. Вдобавок он не наш, а великого князя человек. Но вам, чтоб дело делать, надо едиными быть. И не просто едиными, а под тобой.
        - Батя, я ж никогда такими воями не командовал! - запротестовал Илья. - Справлюсь ли?
        - Ты, сынок, обороной командовал, когда у тебя под рукой смерды да холопы были. Поверь: воями управлять легче. Главное: сразу показать, кто вожак. Силой и умом ты не обижен. Обучен славно, и учителя у тебя были отменные. В боях тоже бывал и выжил там, где другие в Ирий… Тьфу, в рай отправились. Это главное. А если не знаешь чего, не стесняйся у других спросить. Но только после того, как себя над ними поставишь. Тогда их ответ будет для тебя не указанием, а всего лишь советом. А если и совета не понял, то спроси еще раз, построже, да в глаза при этом гляди внимательно. Пусть думают, что ты всё и так знал, но хочешь убедиться, что подчиненный тоже всё разумеет правильно, а не просто так болтает. Идея ясна, сын? - строго спросил Духарев.
        - Да.
        Раз батя велел, Илье остается только исполнить.
        - Допустим. А теперь глянь вот на эту карту… - Духарев развернул перед Ильей разрисованный цветными чернилами пергамент. - Вот Десна, вот она в Днепр впадает, вот тут и Киев. А если вверх пойти, то вот Моров, видишь? Еще дальше - Чернигов. А вот сухой путь, тракт. И селища прибрежные. Красным - наши. Отмечены не все, только самые большие, а вот это…
        - Леса, - пробормотал Илья.
        Он был впечатлен. Зеленое пятно занимало большую часть пергамента. В сотни раз большую, чем узкая прибрежная полоска. Ближе к Чернигову обжитая полоска расширялась. Ближе к Киеву вообще расползалась просторно, пестря крохотными крепостицами и названиями селений и городков. Но там, где был Моров, обжитое место стягивалось в тоненькую нить.
        - Да, леса, - кивнул Сергей Иванович. - И что там, под их сенью, нам, считай, неведомо. Разве вот деревеньки, которые мы этим летом нашли, да капища разбитые. Однако сам понимаешь: сегодня они здесь, а завтра - где угодно. - Сергей Иванович обвел пальцем кружок в полпяди. - Но это тоже наша земля, вернее, земля, которая должна стать нашей…
        Он говорил еще долго. Илья слушал внимательно. Запоминал. Вникал.
        - Просьбы есть? - высказав всё, что хотел, поинтересовался Сергей Иванович.
        - Ага! - встрепенулся Илья. - Дай мне Маттаха!
        - Машеговича младшего, что ли? Не дам. Нечего хузарину в лесу делать. В Диком Поле его место.
        Илья вздохнул. Но спорить не стал. Отец был прав. Вон Стрижа как запросто в камышах зарезали. В лесу и в степи разная сноровка нужна.
        - Ежели других просьб нет, тогда пошли, лук мой глянешь, - сказал, поднимаясь, Сергей Иванович. - Уверен: тебе понравится.
        Понравился. И еще как. У самого Ильи лук был замечательный. Но этот! Потяжелей, конечно, но зато как силен! Рогатый степной, как и прежний, но если у того Илья тетиву накидывал запросто, то на этот вся сила и сноровка потребовались.
        Но и бой у него был - загляденье. С трехсот шагов деревянную плашку тяжелой стрелой раскалывал. И пара стрел, выпущенная одновременно, не меньше ста шагов летела ровно и с полной убойной силой. А одной с тех же ста шагов Илья мишень из натянутого на бычий окорок панциря насквозь пробил.
        Хотя пальцами тетиву натянуть без рукавицы было никак. Резало пальцы. Зато кольцом - в самый раз.
        И такой был этот лук, что в руку ложился, как будто ты с ним и родился.
        - Вижу, твое, - сказал Сергей Иванович.
        - Ага! - Илья погладил лакированную спинку. - Точно мое! Спасибо, батя!
        Кольчужку Илье подбирали и подгоняли два дня. Духарев лично следил. Подобрали новый шлем. Основой взяли хузарский, высокий, без нурманских «очков», зато с усиленной кольчужной бармицей и крупной кольчужной же сеткой, которой при нужде можно было закрывать лицо. Сам шлем был обложен позолоченной сверху латунью. Узорные накладки тоже заменили на один большой вызолоченный крест, в центре которого - сработанный искусным мастером из золотой и серебряной проволоки, маленький, с полвершка, но очень подробный лик Святого Илии Пророка. О чем и было написано крохотными ромейскими буковками. Илья древнее Писание читал и о том, в честь кого назван, тоже, понятное дело, знал. Знал, что жил Илия так давно, что о временах тех только в Книге и можно прочесть. Но выглядел лик очень даже ново. В точно таком же шлеме, на который был нанесен, а чертами почему-то похож на родича: Йонаха бар Машега.
        В общем, смотрелся шлем важно: и сверкал, и роста добавлял. Знатный шлем. Великому князю впору такой носить.
        Однако Илья глянул на него практически и усомнился:
        - Зачем он мне, батя? Он же степной, а мне в лесу воевать.
        - Пусть будет, - ответил Сергей Иванович. - В степи тоже повоевать успеешь, а с таким шлемом сразу видно, что ты - княжич. Да и старый я у тебя не отнимаю. Ладно, примерь-ка кольчужку!
        С ней возились особенно долго. Но получилось, как полагал Духарев, отменно.
        - Не тяжело?
        - Годится. - Илья повел плечами. Легла кольчужка ровно, а что весила на четверть пуда больше, чем прежняя, так Илья и больше вынес бы. Легко.
        - Двойная, - сообщил Духарев. - Спереди - покрепче. Не из всякого лука пробьёшь.
        - Я бы пробил! - заявил Илья. - Из твоего лука - точно.
        Сергей Иванович усмехнулся, продолжил:
        - Кольца посеребрили, так что забот с ней тебе будет меньше. И красивее так.
        - Это да, - согласился Илья. - А что она так на боках висит широко? Подобрать, может?
        - Это - на вырост! - засмеялся Сергей Иванович. - Постареешь, брюхо вырастет… Шучу. Бренчать она не будет - собрали на совесть, а удары, что стрел, что копий с клинками, свободная бронь лучше держит, чем та, что на теле плотно лежит.
        - Это да! - согласился Илья. - Ну-ка…
        Он подпрыгнул пару раз, повертелся, даже кувыркнулся через руку… Нет, и впрямь удобно. И, верно, не брякнет, не звякнет.
        - Спасибо, бать! Порадовал! Дорогая?
        - Не дороже жизни. Носи, воин! А теперь пойдем глянем, какую обновку я твоему Голубю приготовил…
        Через два дня Илья в сопровождении пары дружинных отъехал в Моров.
        Он бы и один доехал, но нехорошо княжичу без сопровождения. Неправильно.
        Часть четвертая
        Соловей
        - Соловей! - В лесной дом влетел смерд, взлохмаченный и запыхавшийся. - Княжич недобитый вернулся!
        - Чего орешь? - отозвался один из лесовиков, бережно подклеивающий перышки к березовой стреле. - Не добили - добьем!
        - Так он не калека больше! - Смерд ухватил со стола кувшин с ягодным варом и жадно отхлебнул.
        - Вот как? - Вожак лесных разбойников наконец соизволил повернуться к вестнику. - Толком говори, Четверяк.
        - Я и говорю. Вернулся. На своих ногах прыгает. Видели его наши. Что будет, Соловей?
        - Да ничего, - спокойно ответил тот. - Вот если бы отец его или кто из братьев. Да с войском княжьим, тогда б нам пришлось уйти… на время, пока им по буреломам шастать не надоест. А этот мальчишка… Верно сказано: добьем, если понадобится. Да только зачем? Была у нас сотня русов - по тракту туда-сюда ездить, комаров кормить. Теперь будет сотня и один. Ой, страшно!
        Разбойники загоготали.
        - Ты мне лучше скажи: что с дичью нашей? Едет кто?
        - Едут. - Четверяк уселся на скамью, выдохнул. Слова вожака его явно успокоили. - Шесть возов, при них - четверо стражи. Ну и самих купеческих - около десятка. Груз, говорят, тяжелый…
        Глава 1
        Моров. Решающее слово
        Да, крепость была отстроена на совесть. Повыше прежнего острога и много просторней. В углах башенки, из которых удобно обстреливать тех, кто полезет на приступ.
        Еще из-за стены выглядывала увенчанная крестом маковка церкви. Что ж, теперь ее так просто не сжечь.
        На четыре перестрела вокруг лес был сведен и желтели стерней скошенные поля. Укрыться возможным нападающим негде, и это хорошо.
        А вот распахнутые настежь ворота в крепость, - это уже плохо. И привратной стражи что-то не наблюдается. А уж отсутствие на вышках наблюдателей вообще никуда не годится.
        Туда-сюда через ворота сновали веселые и, похоже, пьяные люди. Изнутри доносились взрывы хохота.
        - Весело живут! - заметил один из сопровождавших Илью отроков.
        Илья не ответил. Послал Голубя вперед, прямо на людей. Смерды сторонились, глядели с интересом… Но и только. Кривичи, которых отец привез взамен прежних обитателей, в лицо Илью не знали.
        Посреди просторного двора, вернее, уже не двора, а целой площади, перед новенькой церковью, веселился народ. Пили пиво из котлов, закусывали кто калачом, кто рыбкой или грибочками. Мужчины, женщины, дети. Прямо у паперти несколько смердов, подбадриваемых зрителями, мутузили друг друга. Новый незнакомый батюшка взирал на драчунов благостно, вставши в дверях церкви с кружкой в руке.
        Тут же на площади был вкопан здоровенный столб, увенчанный медным котлом. На него по очереди пытались вскарабкаться полуголые парни. Однако редко кто добирался даже до середины. Столб жирно блестел. Надо думать, его смазали салом или маслом.
        Так, а это что?
        За длинными, собранными из свежей древесины столами пировали дружинники во главе с Кулибой. Пировали, похоже, давно, потому что волосы и бороды, у кого они были, разлохматились, а физиономии покраснели.
        - Как-то не по чину тебя встречают, княжич! - повысив голос, чтоб перекричать шум, заявил второй дружинник. - Непорядок!
        - Сейчас я им устрою порядок! - прорычал Илья, дав Голубю шенкеля.
        Жеребец пошел сквозь толпу рысью, отбрасывая тех, кто не успел увернуться, скалясь на недовольных… Впрочем, гнев едва не сбитых с ног людей мгновенно стихал, когда они видели над собой огромную башню доспешного воина.
        Оказавшись у столов, Илья придержал коня и застыл, положа руку на оголовье меча.
        Его заметили не сразу. А те, кто замечал, застывали, как суслики в степи.
        Наконец и Кулиба, который сидел к Илье спиной, заметил: что-то происходит. Он медленно развернулся…
        - Княжич Илья! Ну-ка живо помогите…
        - Обойдусь! - рявкнул Илья, соскакивая наземь.
        Дружинники, большинство из которых были с Ильей знакомы и знали, что он - калека, дружно ахнули.
        - Вылечился! - обрадованно воскликнул Кулиба, заключая Илью в объятья.
        Илья не противился. Более того, сжал своего сотника так, что тот аж хрюкнул.
        - Почему дозорных на вышках нет? - сказал он Кулибе на ухо. - Где стража у ворот? Стар стал, Кулиба? Порядок забыл? - И отодвинул сотника от себя.
        Кулиба сперва нахмурился недовольно, потом что-то такое разглядел на безусом лице Ильи, потому огрызаться не рискнул. А может, вспомнил, как безногий Илья со смердами оборонял Моров, а он не оставил ему даже десятка дружинников.
        В общем, смутился Кулиба, пробормотал:
        - Так праздник же…
        - Это у них праздник, - негромко, так чтобы не слышала дружина, произнес Илья. - Не у тебя. Я в ворота въехал сам-три, никто нас не остановил. Мог и сотню привести. А если б не я, а ворог? Чтоб ты сказал, когда вас стрелами да копьями бить стали? Что праздник, да?
        Кулиба, и без того румяный, покраснел еще больше.
        - Ты - старый воин, - добивал его Илья. - Отец тебе верит. Моров тебе доверил, а ты…
        - Прости, господин… - опустив глаза, проговорил Кулиба. - Не стыди. Больше не повторится. Разреши?
        - Делай, - кивнул Илья.
        Кто-то из дружинников сунул Илье рог:
        - Испей, княжич!
        Илья не глядя отодвинул руку:
        - Позже!
        - Викула, Мурый! Бегом на вышки! - гаркнул Кулиба.
        - Батько, так мы ж только сели! - запротестовал один из названных отроков.
        - Бегом! - страшным голосом рявкнул Кулиба.
        Отроков как ветром сдуло.
        - Ты, ты и вы двое - к воротам!
        Теперь никто не возражал. Видели, что сотник в гневе.
        - Головешка!!! - бешеным туром взревел Кулиба.
        Мгновение - и рядом возник небольшого роста мужичок с куцей черной бороденкой и лысиной в полголовы.
        «И впрямь расторопен», - подумал Илья.
        - Коней у княжича и его спутников принять, обиходить! - велел Кулиба. - Княжич, желаешь умыться с дороги?
        - Сколько той дороги! - усмехнулся Илья.
        - Тогда позволь - к столу. Праздник нынче. Батюшка Евлалий говорит: Воздвижение Креста Господня, а по-нашему Осенины, праздник урожая! Ой, знатный урожай нынче собрали, княжич! Ой, знатный! Есть чему радоваться!
        - Добро, - согласился Илья, решив, что и впрямь праздник. Не время гневаться. Время - веселиться.
        - Бронь мне снять помоги, - сказал он подвернувшемуся отроку. - И оружие всё, и сумы седельные снеси в мои покои. Есть у меня покои в моем граде, Кулиба?
        - Есть, как не быть! - обрадовался сотник. - Самые наилучшие! Присаживайся, княжич!
        Илья благодушно кивнул и опустился на скамью. Кулиба уступил ему свое собственное, главное, место.
        Илье поднесли кубок, и на сей раз он не отказался.
        - За Русь! - провозгласил он.
        Гридь дружно выкрикнула здравицу и так же дружно опрокинула чаши.
        Илье подвинули блюдо с олениной, сунули пухлую лепешку.
        Прежде чем впиться зубами в мясо, Илья глянул: как там его сопровождающие? Убедился - не обижены. Ну, теперь можно и перекусить. Но именно перекусить. Наедаться и напиваться Илья не собирался. Он уже не раз видел, как ведут себя на пирах правители. И великий князь, и князь белозерский, и батя с Артёмом. Они не пьют, они наблюдают. Дружина веселится, распускает языки, хвастается, ссорится… А вождь смотрит. И всё примечает.
        «Если хочешь быть вождем, сынок, ты должен знать всё обо всех. Твоя гридь - как тул со стрелами. Эти - для дичи, эти - для бронных, эти - против щитов». Вот Илья и пытался узнать. До сих пор с моровскими дружинниками он особо дел не имел. Куда безногому дружину водить?
        Слушать, однако, было трудно. На площади веселились смерды. Крики, визги, хохот, восторженные вопли… Илья бывал на птичьих базарах, что на скалистом севере. Вот как там. Точь-в-точь. Только что дерьмо сверху не сыплется.
        Так что приходилось не столько слушать, сколько смотреть. Лица у многих моровских воев ему знакомы, а кое-кто даже по именам…
        А вот этих, к примеру, Илья даже в лицо не знал…
        - Кулиба, что за люди? - спросил он, указав на один из столов, который обсело около двух десятков воев, с виду бывалых, державшихся явно наособицу, своим кругом. Хотя здравицу «За Русь» они поддержали.
        - Великого князя Владимира гридь, - ответил сотник. - Вон тот старший у них, Свен Неудача.
        - Ага. Батюшка о них говорил. Но он сказал: три десятка. Где остальные? Побили?
        - Чтоб побили - не слыхал, - пожал плечами Кулиба. - Но ты прав, княжич. Что-то их маловато.
        - Пошли кого-нибудь к этому Свену, - распорядился Илья. - Скажи: я хочу с ним познакомиться.
        Послали. Свен не отказался. Подошел. Глянул сверху:
        - Ты, что ли, княжич? Годков-то тебе сколько? - И погладил заплетенную в косицы длинную бороду.
        Ну да, это ж нурман. Чтоб он признал тебя старшим, надо доказать, что ты лучше. И сделать это немедленно. Не ответил достойно - показал слабость. Но играть в слова с нурманом у Ильи желания не было. Тут не слова надо показать, а силу. Поэтому вместо ответа Илья повернулся к сидевшему слева гридню:
        - Ну-ка встань ненадолго. А ты, человек конунга, - продолжал он уже по-нурмански, - присаживайся.
        Теперь они оказались на одном уровне. И голову Илье задирать не обязательно.
        - Ты никак уязвить меня хотел, хёвдинг?
        Нурман не ответил, но ухмыльнулся так, что любому стало понятно: именно так, хотел.
        - Я знаю многих, у кого борода подлинней твоей, - в свою очередь усмехнулся Илья. - И если бы борода делала воина воином, то нами правили бы не варяги, а сварожьи да волоховы старцы. Вот у кого борода так борода.
        - Тут ты прав, маленький ярл, - согласился нурман. - Сила тоже имеет значение.
        - Верно говоришь, хёвдинг, - в свою очередь согласился Илья. - А не хочешь ли ты померяться силой со мной? Победишь ты, дозволяю тебе сколько угодно шутить о моей юности и голом подбородке. Побеждаю я - больше никаких шуток!
        Свен внимательно оглядел Илью. Тот выглядел внушительно, однако и нурман не был малышом.
        - Принято! - рявкнул он, плюнул на мозолистую ладонь и протянул ее Илье.
        Тот хлопнул по ней, и уговор был заключен.
        - Только пойдем за наш стол! - потребовал нурман. - И бороться будем по нашему обычаю.
        - Будет так! - согласился Илья.
        Какими бы ни были условия поединка, отступать поздно.
        Когда они подошли к столу, за которым расположилась гридь Владимира, Свен велел очистить скамьи на углу.
        - Угли принеси, - велел он одному из своих. И объявил громогласно:
        - Это княжич здешний! Приехал сегодня. Сейчас мы с ним бороться будем. Кто осилит, тот главный!
        Вообще-то условия были другие, но Илья возражать не стал. Что бы там ни придумал нурман, Илья должен победить. У него просто другого выхода нет.
        Остается надеяться, что это нурманское состязание в силе не требует каких-то особых умений.
        Всё оказалось совсем неплохо. И знакомо Илье. Состязание на руках. Кто кого завалит. У них в семье тоже любили так развлекаться. С той лишь разницей, что никто не насыпал горячие угли туда, куда следовало прижать руку противника.
        Сели напротив. Свен стянул верхнюю рубаху, потом - исподнюю. Поиграл мускулами. Могуч.
        Илья раздеваться не стал. Положил на стол кольцо лучника. Устроился поудобнее, ухватил нурманову руку.
        - Начали! - скомандовал Кулиба.
        Естественно, он был тут. И вся моровская дружина, кроме сторожи. Интересно же! Их княжич против нурмана. Илья понимал: от исхода поединка зависит многое. Уложи он нурмана, и заработает уважение не только пришлых, но и своих. Наверняка кичливый предводитель Владимировой гриди не стеснялся в выражениях, объясняя разницу между людьми самого великого князя и какой-то там дружиной крохотного княжества Моровского.
        Взялись. Свен осклабился. Заворчал. Навалился всем весом. Видно было: в подобных состязаниях он участвует не впервые и уверен в победе. Навалился, запыхтел… Рука Ильи не сдвинулась и на полвершка. Нурман удивился. Нажал уже в полную силу. Вздулись жилы на шее и висках, обветренное лицо побагровело…
        Илья позволил себе улыбнуться. Краем рта. Он сразу понял, что сильнее. Намного сильнее. И для него из важнейшего дела всё превратилось в игру. Он даже позволил Свену чуть-чуть себя потеснить - чтоб добавить азарту. А потом с небрежной легкостью опрокинул руку нурмана на угли. Опрокинул - и сразу отпустил, чтоб тот не ожегся.
        Нурман разъярился.
        - Это не победа! - заорал он. - Я не сдался! Не сдался! Давай снова!
        - То есть для победы ты должен попросить пощады? - уточнил Илья.
        - Да!
        - А ты попросишь? - поинтересовался Илья. - Мне не по нраву, если добрый воин потеряет правую руку. Угли горячие!
        - Давай еще раз!
        - Ладно, - спокойно согласился Илья. - Берись!
        На этот раз Свен ухватился ловко. Так, чтобы ему было удобнее, чем противнику.
        - Хитришь, - сказал Илья. - Думаешь, поможет? Ну, давай!
        И нурман налег. Атаковал мгновенно, вложив в руку всю свою силу и ярость. Как будто сражался за собственную жизнь. Всё или ничего.
        На этот раз Илье пришлось напрячься, чтобы не уступить. Натиск был отчаянный… Но он выстоял и, как только напор ослабел, уложил руку противника с такой же легкостью, как и в прошлый раз. Но теперь уже не отпустил.
        Нурман стиснул зубы. Запахло жареным.
        - Я знаю, что ты вытерпишь и не такое, - сказал Илья по-нурмански. - Мне не нужен воин без руки. Я сильнее, хёвдинг. Ты же не настолько туп, чтоб этого не понять.
        - Ты сильнее! - наконец выдохнул Свен, и Илья его отпустил.
        - Сунь руку в кувшин с холодной водой, - посоветовал Илья.
        Встал и ушел за свой стол.
        - За княжича Илью! - тут же рявкнул Кулиба.
        И его поддержали раза в три громче, чем прежние здравицы.
        А праздник продолжался.
        - Пойдем, княжич, глянем, как смерды со столба валятся! - предложил Кулиба.
        И они пошли смотреть.
        Это и впрямь было занятно. Пока еще никто не подобрался к медному котлу ближе двух локтей. Остались, надо полагать, лучшие. Но смазанное салом гладкое дерево коварно. Полуголые кривичи сыпались вниз один за другим. Толпа то восторженно вопила, то разочарованно охала. Распорядитель подзуживал.
        - Может, и мне попробовать? - проговорил Илья.
        - Зачем, княжич? - удивился Кулиба. - Свалишься - опозоришься перед народом!
        - Думаешь, свалюсь?
        - Попробуй, попробуй! - Рядом стоял Свен. С кувшином и опущенной в него рукой. Небось мечтал, что Илья опростоволосится.
        - Пожалуй, рискну, - сказал Илья. - Эй, ты! - пихнул он подвернувшегося смерда. - Помоги сапоги стянуть.
        Рубахи Илья тоже снял. И верхнюю, шитую бисером, и нижнюю - из дорогого шелка. Чтоб не замарать. Передал Кулибе вместе с браслетами и кольцом лучника.
        - Ну ты здоров… старший, - проворчал Свен. - Не мудрено, что меня завалил.
        - Ты еще не видал, хёвдинг, как я из лука бью, - отозвался Илья.
        И двинулся к столбу.
        Ему уступали дорогу, даже не зная, что он - княжич. Уж очень внушителен видом.
        Илья подошел как раз, когда свалился очередной соискатель.
        Илья оглядел столб. Когда-то он был щедро умащен салом, но теперь смазка кое-где стерлась. Илья запомнил где. На всякий случай.
        «Штаны бы не замарать», - подумал он и, подпрыгнув, ухватился за столб.
        Держаться оказалось не так уж трудно. Там, где сала побольше, наверное, не так. Ну, узнаем.
        Илья обхватывать ногами столб не стал. Но и на одних руках влезать не рискнул. А ну как соскользнут. Сжал дерево руками и подошвами, толкнулся одновременно руками и ногами и перехватился уже выше, выиграв сразу пол-локтя.
        Народ заорал.
        Илья повторил. Раз и еще раз, и еще…
        Труднее стало, когда добрался до верхней части, сало с которой еще не стерли другие соискатели.
        Но удержался. Еще рывок - и он у котла. Скидывать его вниз Илья не стал. Ударил по нему сразу двумя руками, удерживаясь лишь на ногах. Толпа взревела в восторге.
        Илья заскользил вниз, а локтях в пяти от земли оттолкнулся от столба и, перевернувшись в воздухе, четко и ровно приземлился на ноги. И захохотал.
        Как все-таки здорово, когда ты силен, здоров и с двумя ногами!
        Глава 2
        Моров и окрестности. Пришла пора умереть
        На следующее утро Илья собрал у себя вождей: Свена и Кулибу. Никто из них больше не оспаривал его старшинства, и явились оба.
        «Батя бы похвалил», - подумал Илья.
        Хотя что говорить: Илье было у кого учиться. Насмотрелся, как они правят. Осталось лишь повторить. Жаль, конечно, что усы у него даже не пробились, но Илья от бати слыхал: князь Святослав с пятнадцати лет людей в бой водил. И сын его Владимир - тоже. Чем Илья хуже?
        Вид у Кулибы с Неудачей был, прямо скажем, небодрый. Похмелье сказывалось.
        - Свен, сколько у тебя людей? - первым делом спросил Илья.
        - Тридцать два.
        - Вчера я видел меньше.
        - Одиннадцать в дозорах на тракте.
        Илья бросил многозначительный взгляд на Кулибу, и тот покаянно склонил голову. Ну да, нурман о своей службе не забыл.
        - Это хорошо. - Илья внимательно оглядел обоих. Да, глазки у соратников красные, морды опухшие…
        - Юница! - гаркнул Илья.
        В дверях появилась девка, выбранная им из предложенных Головешкой. Хорошая девка, румяная, сисястая, крепкая.
        - Пива принеси!
        - Мигом, мой господин!
        Тусклые рожи кривича и нурмана просветлели.
        Илья дождался, когда на столе появится кувшин, соратники опорожнят по кружке и в глазах у них прояснится.
        - Сердечно благодарим, княжич! - Кулиба отер усы. - Слушаем тебя.
        - Нет, это я вас слушаю, - возразил Илья. - Как так выходит, что тати вот уже пятую седьмицу на дорогах озоруют, а вы и в ус не дуете!
        - Зря так сказал, княжич! - пробасил нурман. - Обидно сказал. Мы делаем, что можем!
        - Это утешает, - кивнул Илья. - Особенно утешило бы купцов побитых, ежели б слышать могли.
        - Что могли - делали! - проворчал Кулиба. - Дозоры по дорогам ходят, в селищах всех предупредили: о чужих людях, особо о людях подозрительных, немедленно мне весть слать.
        - А отчего ты, Кулиба, решил, что тати селянам нашим чужие? - поинтересовался Илья. - Это ведь только здесь, в Морове, кривичи живут. А в прочих местах - те же радимичи. А если и тати их племени? Тогда это мы им чужие, а не они. И будут они не нас предупреждать, а их.
        - Выпустить для острастки двум-трем кишки да в каждой деревне, - проворчал нурман. - Враз поймут, кого слушать надо.
        - Не пойдет, - отмел Илья. - Это мои смерды. А потому карать буду только тех, чья вина доказана. Что еще делали, кроме дозоров?
        - Обманки посылали, - сказал Кулиба. - Батюшка твой князь-воевода посоветовал.
        - Что вышло?
        - Да ничего. Покатались возы туда-обратно вот и всё.
        - Они хитрые! - вмешался Свен. - Взятый караван на дороге никогда не бросят. Непременно в чащу уведут. Никто и не узнает, если случайно кто не наткнется, или те, к кому караван шел, не прибегут и не скажут, что потерялся. Людей - кого побьют, кого с собой уведут, телеги разгрузят, товар - на лошадей, телеги разломают, обломки спрячут, следы подчистят - и угадай поди, что здесь караван разбили. И так не менее одного в седьмицу. А может, и больше - мы ведь не о каждом знаем. Хитрые они.
        - Значит, мы должны быть хитрее, - заявил Илья. - Что предлагаете?
        - Пустить дозоры не по дорогам, а скрытно, - тут же предложил Кулиба. - А еще лучше - с наживкой. За обозом каким-нить.
        - За обозами! - поправил Свен. - И пусть те обозы везде останавливаются, а торговцы по секрету рассказывают, какой у них груз дорогой.
        - Рассказывать ничего не надо, - внес поправку Илья. - Не то догадаться можно, что приманка. А предложение хорошее. Сколько по вашим предположениям разбойников в ватажке?
        - То, что мы смогли понять по следам… Десятка два, может, - ответил Кулиба и приложился к пиву.
        - Ватага может быть не одна - несколько. - Свен тоже отхлебнул.
        - Может, - согласился Илья. - Потому в дозорах чтоб не меньше десятка воев.
        - У нас так и ходят, - ответил Кулиба.
        - Хорошо. Еще вот что сделаем. Я возьму с собой два больших десятка гридней - из тех, кто хорошо леса знает, и схожу к капищу радимичскому, какое найдем.
        - Зачем? - удивился Кулиба.
        - Пограбить? - оживился Неудача.
        - Поговорить.
        - О чем с ними говорить, с бесопоклонниками? - насупился Кулиба. - Еще убьют тебя, княжич, а мне потом…
        - Не убьют, - усмехнулся Илья. - Меня убить трудно. Да и не один я буду. Что до бесопоклонников… А сам-то ты кем был, сотник, до того как крест принял?
        Кулиба промолчал.
        - Решено, - завершил Илья. - Так и поступим. Делайте. Кулиба, людей мне сам подберешь.
        - Моих тоже возьми, - предложил Свен. - У меня в одном десятке аж четверо вятичей.
        - Надежные? - уточнил Илья.
        - Верные. Еще из святославовой дани кровью.
        Илья вспомнил рассказы отца о том, как примучивали вятичей и как взяли с них дань - лесной добычей и лучшими юнаками - в княжье войско. Вот это у нурманов и называлось данью крови, потому что род отдавал своих, свою кровь - чужим.
        Но вятичи - это хорошо. Тоже лесовики.
        - Годится. А скажи мне, хёвдинг, почему тебя Неудачей зовут? - спросил он уже по-нурмански. - Не везет тебе в чем?
        - Не везет! - осклабился нурман. - Только не мне, а тем, кто со мной в бою повстречался. Вот для них я Неудача и есть.

* * *
        - Он вернулся, Сновид, хозяин земли нашей. И снова здоров. Еще здоровше, чем ранее.
        - Я знал, - пророкотал ведун. - Он - земли соль. Земля его и исцелит, и силой наделит. Я рад, что он вернулся.
        - А как нам теперь быть? - спросил собеседник жреца, кряжистый бородатый муж, за широкий пояс которого был заткнут топор, и не топор лесоруба, а настоящий боевой.
        Вокруг тысячами голосов шумела дубрава. Причудливые тени играли на лицах людей. Будто духи-предки касались их бесплотными ладонями.
        - А сам что думаешь, Ладовлас?
        - Ну-у… Когда слуги Яриловы против него людь взбаламутили, подняли, Яроша убили. А Ярош при нем был. А теперь никого!
        - Не одни лишь Яриловы, - поправил Сновид. - Многие пошли, которые мне не поверили. На скот да серебро польстились, на чужих понадеялись… И где они теперь? Нет, это хорошо, что господин вернулся. Надобно нам при нем своего человека иметь. Вместо Яроша.
        - Так нет у них в Морове никого из наших! Привел князь-воевода чужаков с севера, землю нашу им отдал! А ты побить их не даешь!
        - Не моя в этом воля, Ладовлас. Поединок был здесь, в божьей роще. Ты тоже был здесь и видел, как княжич Яроша одолел. Теперь он - наш господин. И как господину ему следует весть послать. Хочу с ним встретиться, поговорить. И еще есть у меня мысль, Ладовлас… Соловья им отдать!
        - Да ты что, мудрый? - испугался Ладовлас. - Соловей, он же за всех нас мститель!
        - Какой он мститель?! - возразил ведун. - Изгой он, змей летучий, совсем страх потерял. Зло творит, лютует. Добра набрал - на ста телегах не увезти, а все ему мало. А сыновья его - еще хуже! Соловей хоть чужих казнит, а они своих мучат. Кого в страхе держат, кого к себе забирают - разбой с ними чинить. Или забыл, как князь летом с воями приходил, дань забирал, капища зорил? Соловью что? Он как услыхал, что русы идут, в нору забился да отсиделся там с горлорезами своими. А пострадал кто? Людь наша! Те, кто и на Моров не ходили, и на дороге не озоровали! Мститель! Ну ты сказал, вождь.
        А что, если всерьёз осерчают русы, князь их главный, что в Киеве сидит? У него воев - тьма. Пройдут по лесам нашим, богов пожгут, вольных охолопят. Продадут в края чужие, как этих, что сдуру на Моров набежали. Погубит Соловей роды наши. - Сновид вздохнул. - И урезонить зло некому.
        - Да как их урезонишь? - пробормотал Ладовлас. - Я - вождь войны, а всей зброи у меня - вот это, - он похлопал по топору, - да рогатина еще. А у Соловья и тех, кто с ним, у них мечи добрые, луки боевые, у иных даже бронь настоящая, как у княжьей гриди. Втроем полсотни наших положат и рады будут. Им бы только крови напиться. И знают всё обо всех, что в лесных селищах, что в приречных. Вот Течка, меду упившись, худое про них говорил, так чада Соловья схватили его и Жарка Бешеная Течкиным же ножом язык ему отрезала. Течка кровью захлебнулся и помер. А им бы хоть что. И виру с них не спросить. Спросишь - тоже без языка останешься.
        - Вот и я о том же. - Ведун поворочал палкой в костре. - На силу Соловья равная сила нужна. Потому и хочу я с господином встретиться. Не зря у него родовое имя - Годун. Неспроста. Защитит нас, как иначе? Пошли к нему, Ладовлас! Надо.
        Сновид проснулся от шороха, учуял недоброе и сразу потянулся к ножу.
        - Не трепыхайся, старый! - раздался рядом злой голос. - Пришла твоя пора.
        Сновид отпустил нож. Он почуял: вокруг множество людей.
        Посыпались искры, вспыхнул трут, а потом и факел.
        Да, людей было много. Все - при оружии.
        Сновид тронул рукой кору дуба, подумал укоризненно: «Что ж не предупредил, друже?»
        Вперед вышел плечистый муж с длинными, вислыми усами, наклонился, ощерился:
        - Что, старый, боишься?
        - Тебя? - Сновид скривил рот. - Тебя, Соловей, не бояться глупо.
        - Может, тогда судьбу мою скажешь… ведун?
        - Ты умрешь, - равнодушно произнес Сновид. - И дети твои тоже. И жены.
        - Эка новость! - засмеялся разбойник. - Все мы умрем. Одни раньше, другие позже. Вот ты, например, когда умрешь?
        Ведун заглянул в прищуренные злые глаза - и увидел свое будущее. Такое, что и смотреть не хотелось. И, не раздумывая, выхватил нож.
        Соловей отпрыгнул проворно, обнажая меч…
        Но меч ему не потребовался, потому что Сновид не бросил в него нож. И не попытался ударить.
        Точно рассчитанным движением он вонзил железо в собственное сердце.
        Ужасная боль! Но Сновид сумел улыбнуться. Нет такого будущего, которое не под силу изменить сильному человеку.
        Глава 3
        Радимичские леса. Вылазка
        - У тебя два пути, - сказал Илья старосте. - Один - правильный, второй на погост.
        - В чем моя вина, господин? - возопил смерд. - Мыто всё отдали, худого не делаем! За что?
        - А за то. - Илья наклонился к нему поближе и сказал чуть слышно: - Соловью кто вести подает, а?
        Староста побелел.
        - Да я… Да как же…
        - Не ври мне, - совсем тихо произнес Илья. - На куски порежу.
        Резать смерда он, понятное дело, не собирался, но староста об этом не знал и побледнел еще больше:
        - Да как же ему не пособлять, если он… Это ж Соловей. Он же…
        - Страшный? - спросил Илья.
        - Очень.
        - А я, выходит, нет? Ну ты сам напросился. Викула, сдери с него одежду и привяжи во-он к тому столбу. Сейчас узнаешь, кто из нас страшнее!
        - Он! - убежденно выкрикнул староста. - Делай со мной, что хочешь, а Соловей всё одно страшней тебя!
        - Викула, погоди! Это почему Соловей страшней?
        - Ты меня одного резать будешь, княже, а Соловей… Он всех. И детишек моих, и внуков… Всех!
        - Пес с тобой, - махнул рукой Илья. - Живи. Прав ты: не стану я детей губить. Вели, чтоб столы нам накрыли.
        - Это вмиг, господин! Оглянуться не успеешь! - И убежал.
        - А я б его железом припёк, - заметил Бокша, один из десятников Кулибы. - Закукарекал бы, как кочет поутру.
        - И что б он тебе накукарекал? - хмыкнул Илья. - Где Соловей прячется? Так откуда ему знать?
        - Ну хоть про капище рассказал бы.
        - О капище не рассказывать надо, а нас к нему вывести. И пугать я его не хочу. Всё ж это мой человек, и не холоп, а свободный. Нельзя, Бокша, своих людей убивать. Смердов защищать надобно. А если не можем, так не с них спрос, а с нас. Ты понял?
        - Вроде бы, - неуверенно пробормотал десятник. - А как мы теперь капище найдем?
        - Вот об этом, Бокша, нам и стоит подумать.
        Проводника они нашли. Староста нашел. Когда Илья на кресте поклялся, что не причинит вреда ни капищу, ни жрецам.
        - Лошадок оставить придется, - сказал проводник, приземистый смерд средних лет по имени Нездила. - Не пройдут лошадки.
        Илья подумал немного: оставить ли коней здесь, в деревеньке, или вернуться в Моров? Пожалуй, лучше вернуться. Крюк невелик, а оставлять лошадей без охраны никак нельзя. Сболтнет кто тому же Соловью…
        А отряд у Ильи не так уж велик.
        Лес окрестный Илья немного знал. Успел поохотиться и до беды, и после. Однако далеко не заходил: дичи и вблизи городка было вдосталь. Двигаться по лесу Илья тоже умел. И дорогу запоминать, так что и без проводника не заблудился бы.
        Но капища не нашел бы. Укрыто оно было на совесть. На болотном островке, попасть на который можно было, лишь зная проходы и гати, а их ведь не видно, если не знаешь. Топь и топь. Шли сторожко. С проводника глаз не спускали… но Нездила вел себя примерно. Об опасностях предупреждал. И никаких попыток удрать не делал. Тоже понятно. В деревеньке семья его осталась. Что не так - они ответят. Илья честно сказал: доведешь успешно - награжу, попытаешься обмануть - всех мужчин в твоем роду смерти предам.
        Довел. Честно. К полудню второго дня вышли к острову, на котором возвышался знакомый частокол со звериными и человечьими черепами. Над частоколом торчали три идоловы башки. Одна - с острыми звериными ушами.
        В ворота гридь вошла беспрепятственно: ни привратников, ни свирепого мишки. Внутри ограды идолов оказалось много. Не меньше десятка. Вои отнеслись к ним с опаской: кто крестился, кто, напротив, сотворял языческие знаки.
        - Не боись! - весело сказал Илья, направляясь к высокому, крытому не соломой, а дранкой дому, вплотную примыкающему к частоколу.
        Что удивило: во дворе - никого живого, кроме нескольких шавок, которые затявкали на пришельцев, но с большой опаской, издали.
        «Неужели предупредил кто и все сбежали?» - забеспокоился Илья.
        - Малига! Твой десяток - снаружи. Глядите в оба! Остальные за мной! - и отбросил прикрывающую дверной проем медвежью шкуру.
        Нет, не сбежали. Все здесь. Но радости от этого Илья не испытал. Благодаря своему росту он смог глянуть поверх голов и увидел, что на длинном столе, у возвышения, на котором теснились идолы поменьше, лежит человек. И человека этого Илья узнал. Именно его он и пытался найти. Сновид. Мертвый Сновид, потому что невозможно выжить с ножом в сердце.
        Жрецы шарахнулись в стороны, Илья подошел вплотную, глянул на мертвеца, втянул носом воздух…
        Если покойника не хранили в леднике, то еще вчера он был жив. Обидно. Совсем немного опоздал.
        Оглядевшись, Илья выбрал в толпе самого важного, поманил:
        - Кто его убил?
        - Неведомо, - покачал головой жрец.
        - Нож чей?
        - Это его нож! - Вперед выдвинулся еще один жрец, помоложе. - И держал он его сам. Должно быть, сам себя и зарезал!
        - Княжич! - рявкнул Бокша. - К господину следует обращаться: «княжич»!
        - Погоди, десятник! Знаешь место, где его убили?
        - Знаю, - кивнул жрец. - Детки на него наткнулись, что поутру ягоды собирали. И сразу к нам. Показать… княжич?
        - Тут ночью людей было - десятка полтора, не меньше, - доложил гридень из Свеновых вятичей. - Натоптали изрядно. Но к старику, - он здесь лежал, - вятич показал на удобную ложбину между корнями векового дуба, - подходил только один. В сапогах, не в поршнях.
        - Это я и сам вижу, - буркнул Илья. Глянул на ложбину, застеленную для мягкости уже пожухшей травкой. Крови на ней не было. - Этот, в сапогах, подошел, наклонился, факелом посветил и ушел.
        - Вижу, княжич, ты следы читать умеешь, - с уважением произнес вятич.
        - Про то я и сам знаю. Ты мне скажи: куда они ушли?
        - Не скажу, княжич, - вздохнул гридень. - Где земля мягкая, там след видно хорошо, и веточки надломанные. А потом они в ручей спустились, а сколько и куда по нему шли, сказать не могу. Если разделиться да пробежаться вверх и вниз…
        - Разделяться не будем! - отрезал Илья. - Возвращаемся. Нездила!
        - Здесь, княжич!
        - Возвращаемся в Моров.
        - Домой идем? - спросил молоденький, не старше Ильи, отрок по имени Миловид.
        - Домой.
        - От славно!
        - Старшие ко мне! - скомандовал Илья. - Строй прежний. Шлемы надеть! Глядеть в оба! - распорядился он.
        - Чуешь нехорошее, княжич? - негромко спросил десятник Малига, опытный, уже давно опоясанный гриднем. Илье Малига нравился. Дело знает, не болтлив, десяток - в порядке.
        - Тут и чуять не надо, - ответил Илья. - Ночью под священным дубом ведуна зарезать… Это, брат, не нехорошее. Это очень скверное. И хитрое.
        - Почему хитрое, княжич?
        - Кровь наземь не пролилась, - сказал Илья.
        - И что? Какая разница?
        - Есть разница, поверь… Хотя нас, христиан, это не касается!
        - Ох и мудр ты, княжич! - с уважением произнес Малига. - Не скажешь, что годами юн.
        - Учили хорошо. И… вот полежи полгода на лавке калекой да еще с иглой раскаленной в спине - тоже мудрым станешь. - Илья усмехнулся.
        - Нет уж. - Малига сделал знак, отводящий зло. - Я уж лучше так, невеликим умом.
        Вскоре они вышли на уже знакомую тропу, и Илья, увидав на земле их собственные следы, немного расслабился. И другие, глядя на него, тоже. Но шлемов никто не снял. Команды не было.
        Расслабился… А зря.
        Глава 4
        Радимичские леса. Кровь за кровь
        Стрелы прилетели бесшумно и разом. Одна ударила в висок проводника, вторая пробила ногу одного из дружинников, а третья должна была вонзиться в шею Илье, но он, услыхав щелчки тетив, мгновенно присел, прикрывшись плечом, и стрела лишь чиркнула по верхушке шлема.
        - Гридь, в круг! - рявкнул он, сбрасывая со спины щит.
        Собирать и держать строй - первое, чему учат новичков. А новичков в отряде не было. Каждый знал, что делать, и свое место тоже знал, потому круг собрался в одно мгновение. Миг - и цепочка воев превратилась в маленькую крепость, успев втянуть внутрь раненого. Очень вовремя, потому что стрелы посыпались градом, а воздух наполнился жутким, вынимающим душу свистом.
        - Соловей! - заполошенно крикнул кто-то.
        - А хоть бы и коршун! - рявкнул Илья. - Мы - гридь, а они кто? Тати! Хотели взять врасплох, напасть, как крысы, - не вышло! А врукопашную у них - кишка тонка. Строй на строй рубить - это не трели стрелами чирикать!
        - Проводника убили, - заметил кто-то. - Как теперь обратно?
        - Ногами, - ответил один из вятичей. - Доведем, не боись!
        Наступила тишина. Стрелы больше не прилетали.
        - Может, ушли? - предположил кто-то.
        - Не ушли, - сказал Малига. - Ждут.
        Надо отметить, место для засады вороги выбрали удобное. Для себя. Тропа узкая, сам лес пореже, бурей сразу несколько деревьев свалило, зато ягодник вдоль дороги - погуще. Кинешься сквозь него - увязнешь. Тут-то тебя и добьют. И сидят тати по обе стороны. Причем, судя по тому, как летели стрелы, часть на деревья вскарабкались. Сверху дружинный круг - как на ладони. Можно не сомневаться: стоит щитам чуть разойтись - и в брешь полетит стрела. Другое дело, что далеко не у всех татей - сильные луки. Это сразу слышно по ударам в щиты. А на большей части дружины - защита добрая. Такие охотничьими срезами не пробить. Но стоять и выжидать - неправильно. Волкам слабость показывать нельзя.
        - Я выхожу из строя, - сообщил Илья соседям. - Как скажу: «Давай!», смыкайтесь.
        Тесновато. И выпрямиться Илье не удалось: ростом он был повыше двух гридней, державших щиты над головой, завершая «башенку». Ничего. Бить можно и с колена. Главное, найти в кого.
        - Туда отползи, - велел он раненому. - И стрелу не трогай. Закончится всё - вынем.
        Подбодрил.
        В щелку меж краями щитов были видны кроны ближайших деревьев. Именно они и нужны. Вряд ли разбойничьи стрелки устроили засидки в чаще. Кроны густые, но опытный взгляд может обнаружить многое. Илья и обнаружил. Легкое шевеление на одном из дубов. И это точно была не белка. Ага. А если в другую щель?
        И тут нашлась цель. В просвете листвы была отчетливо видна часть ноги в поршне. Надо думать, остальное тоже присутствовало, но повыше и левее.
        - Когда я велю, раздвиньте щиты на вершок. На пару ударов сердца.
        Так, вряд ли на разбойниках - настоящая бронь. Илья вынул из тула пару стрел, помеченных как срезы, оглядел. А почему не оглядеть, если есть время? Само собой, каждую свою стрелу Илья проверял заранее, но все же…
        Хорошие стрелы. Из двух березовых половинок собраны, чтоб высыхая, не кривились. Черешки наконечников сидят плотно. Проклеенная обмотка закрыта берестой. Повыше оперения - тоже береста. И три перышка вставлены как надо, и хвостик за опереньем, с нужной меткой, тоже удобный - как раз пальцами взять. Добрые стрелки и цель найдут. Бить такими далеко нельзя - тяжеловаты, и перышки по-другому поставлены. Но для нынешнего боя - самое то.
        Илья выбрал три, одну наложил, две другие - в правую руку, по-степному.
        - Раздвигай!
        Первая стрела… Глухой удар. Есть. Разбойник еще не успел завопить, когда Илья развернулся стремительно и послал вторую стрелу в новую цель… В расширенную щель увидел шевеление на еще одном дереве. Видать, там кто-то натягивал лук. Но Илья успел раньше. Новый вопль. И щиты вновь сомкнулись. На дружинный круг тут же посыпались стрелы. А поздно!
        - Ох, батько! Ты и ловок! - восхищенно воскликнул кто-то из гриди.
        Илья ухмыльнулся. Называть батькой того, кому только-только исполнилось шестнадцать, да еще и не князя, а княжича… Да, неправильно. И клятву эти гридни приносили, кто - князь-воеводе, кто - великому князю. Неправильно… Но так приятно!
        - Теперь они осторожней будут, - сказал он. И вдруг увидел в щель, как еще один тать скользит вниз по стволу.
        - Раздвинь! - заорал он, невзирая на то что дождь из стрел еще не утих.
        Команда была выполнена вмиг, и Илья успел: разбойник рухнул в траву со срезнем в спине.
        Однако и противник едва не взял свое: вражья стрела влетела в щель и вонзилась в землю в вершке от сапога Ильи.
        Он выдернул стрелу, оглядел внимательно и сунул в тул к собственным стрелам. Добрая вещь. Ногу бы насквозь прошила.
        Илья поглядел на дружинников, что стояли с поднятыми над головой щитами. Держать их так - тяжело. В нижнем ряду легче - там щиты на земле стоят.
        - Сменитесь, - велел он верхним, берясь за рукояти обоих щитов сразу.
        Кто знает, сколько им еще так стоять, изображая черепаху, угодившую в лапы шакалу. Хотя нет, не черепаху. Таких кусачих черепах не бывает.
        А вот разбойники никак не успокоятся. Мечут стрелы и мечут. И все - с посвистом. А вот мы сейчас вас порадуем!
        Илья по звуку определил, откуда били, пододвинулся к гридням, что держали второй ряд:
        - Ну-ка, раздвиньтесь чуток…
        Риск был, конечно. Попасть с тридцати шагов в щелку в полпальца толщиной мог любой справный охотник. Но не сидеть же, как мышь в норе! Опять же - чтоб выстрелить в эту щелку, надо подняться над ягодником. А тут уж кто первым успеет.
        Первым успел Илья. Потому что он ждал и был готов.
        Увидел, как натянувшего лук разбойника отбросило назад, - и спрятался. А щелка закрылась.
        И - никакого ответного залпа. Может, стрелы кончились, а может…
        Ладно, подождем.
        Илья присел на корточки.
        - Давай-ка займусь тобой, пока время есть, - сказал он раненому. Лекарскому делу он был обучен не так, как настоящий лекарь, не говоря уже о матушке с Лучинкой, но раны целить умел. Перетянул ремешком ногу потуже, чтоб кровь перекрыть. Матушка учила докручивать жгут палочкой, но Илье без надобности. Сила есть. Разрезал ножом штанину, прикинул, куда и как глубоко ушла стрела. Глубоко. Еще чуток подтолкнуть - и выйдет из икры с другой стороны.
        - Повезло тебе, похоже, - сказал он раненому. - Терпи, сейчас поболит немного. - И нажал на черенок.
        Раненый зашипел, но крик сдержал, справился.
        Так и есть, глубоко ушло. Острие натянуло кожу, чуть позже выглянул и хищный клюв наконечника. Илья медленно и плавно выдавил его целиком, сдернул с древка - наконечник сидел совсем слабо.
        - И опять повезло, - сказал он раненому, по бледному лицу которого катились крупные капли пота. - Видишь, какая гадость!
        Точно гадость. По бокам наконечника - шипы, какие обычно бывают на зажигательных стрелах. Такой не вытянешь. Резать приходится.
        Илья взялся за черен, потянул стрелу наружу. Раненый сомлел. Но не пикнул.
        Рана была на вид чистая. Особо не кровила.
        - Прижечь бы надо, - сказал один из воев, державших щит.
        - Вот я сейчас прямо тут костер разведу, - проворчал Илья.
        Прижечь! Матушка говорила: прижигать - это вообще дурное дело. Заживать будет дольше, а кровь остановить или от загноения уберечь есть и получше способы.
        Илья пошарил у раненого в сумке, нашел чистые листы подорожника, льняную тряпицу, завязал потуже, но жгут не убрал. Пусть побудет пока.
        - Что там, Малига?
        - Тихо, господин.
        - Может, ушли? - с надеждой предположил кто-то.
        - Проверим. - Илья расстегнул ремешок шлема, снял с головы, надел на стрелу.
        - Ну-ка раздвиньте немного…
        Ничего. Никто не попытался всадить стрелу в глазницу «выглянувшего воя». Или сообразили, что внутри шлема головы нет?
        Рискнуть?
        - Бокша, Малига, лучших стрелков - наготове. По моей команде расходимся в обычный строй. Стрелкам - бдить!
        Он и сам бдил. Но когда встали обычным кругом, никакого шевеления не возникло. И Илья снова рискнул:
        - Бокша! Проверить окрест!
        Ничего. Кровь на земле и на траве. Ни убитых, ни раненых. Ушли? Или отошли, готовя новую пакость?
        Что ж, пора наконец-то вспомнить воинскую науку. А то угодили, как кур в ощип. Батя б за такую беспечность всыпал бы от души.
        Илья подозвал вятичей:
        - Пойдете впереди, по двое с каждой стороны тропы. Скрытно. Один впереди, другой - шагов на двадцать сзади. Кто как пойдет, сами разберетесь. Действуйте!
        Дальше двинулись уже не вразброд, а парами, держа наготове щиты. Не пошли, побежали. Первым - Малига. Кривичский десятник тоже запомнил дорогу. Раненый - в середке. Руки - на плечах соратников. Замыкали Илья с Бокшей. Самое опасное место. Звери любят со спины зайти.
        Так и добежали до самого Морова.
        Никто не напал, не обстрелял. Уже радость.
        А Илья дал себе зарок: завтра наведаться в селище, где был недавно. Кто-то ведь сообщил Соловью, что Илья идет на капище. И этот «кто-то» скорее всего там.
        Не получилось. Голубь от бати прилетел. Князь-воевода срочно вызывал сына в Киев.
        Глава 5
        Великий князь в гневе
        - Зачем звал, батюшка? - спросил Илья после того, как они обнялись.
        - Нас князь зовет, - ответил Сергей Иванович. - Ну, пойдем в дом, перекусишь с дороги, а я тебе пока всё расскажу.
        Рассказ вышел недолгим и касался всё того же Соловья.
        - Кто-то, понимаешь, распускает всякие гнусные слухи, - говорил Духарев, прихлебывая пиво. - Мол, завелся на тракте разбойник, с которым никто ничего поделать не может, даже сам великий князь. Караваны торговые грабит, какие хочет, торговых людей убивает, а священников, если поймает, карает особо лютой смертью. Потому что сам он - за старых богов, и Христос для него - ничто. И Господь наш против старых богов - ничто! И ни один караван Соловья не минует.
        - Врут! - не удержался Илья.
        - Да, врут, но многим это вранье по нраву. И как во всяком особо вредном вранье - толика правды в нем тоже имеется. Караваны торговые он губит? Губит. Поймать мы его не можем? Не можем. И на всех рынках Киева о том известно. Известно и то, что приходили к Владимиру представители торговых сотен, и не только киевской, но и черниговской, новгородской, челом били, просили Соловья унять. Но это еще раньше слухов было, до твоего возвращения. Потому и прислал Владимир в Моров подмогу. Как ты - с ними?
        - Всё хорошо, батя. Договорились. Пришлось, правда, старшему их немного руку попортить, - Илья усмехнулся, - но бодаться он больше со мной не будет. Дальше рассказывай.
        - Да я уж рассказал почти всё. - Сергей Иванович обнаружил, что кувшин пуст, и кликнул девку - принести новый.
        - Раньше ты, бать, пива не пил столько, - заметил Илья. - Ты ж вино любишь!
        - Вино, сынок, это праздник, - ответил Духарев. - А какой у нас сейчас праздник… Давеча Претич заходил: гневается на меня князь.
        - Из-за Соловья?
        - Из-за него. Слушай, помнишь такого, Сновида? Поищи его, может, он поможет?
        - Я, бать, сам о нем подумал… Но опоздал.
        - То есть?
        - Нашел я Сновида. Только мертвого. Не понять - то ли сам зарезался, то ли убили, но помощи от него теперь точно не будет. А на обратном пути на нас напали. Из засады. Три десятка стрелков примерно. И нас - столько же. Два больших десятка.
        - И что?
        - Ранили одного. Не опасно. Через седьмицу ходить будет, к зиме в строй встанет.
        - Как убереглись?
        - Обычно. - Илья потянулся за кругом колбасы, налил себе из отцова кувшина. - Встали кругом. Они постреляли немного, а когда я четверых подбил, ушли. И своих унесли. А стрелы, заметь, у них те самые. С посвистом. Мы собрали под сотню, все щиты утыканы были. В общем, искал я его, а он сам нашелся. Да только ушел, а гнаться за ним по чащобам я не стал.
        - Правильно не стал, - одобрил Сергей Иванович. - Для них это дом родной. Угодили бы в еще одну засаду. Но великому князю ты эту историю не рассказывай. Выглядеть будет так, что тридцать разбойников напали на тридцать воев - и те ушли безнаказанными.
        - Не буду, батя. А почему ты предупредил?
        - Потому что мы сегодня к Владимиру пойдем. Вины свои выслушать.
        - Ох, батя…
        - Ты не охай, - строго сказал Духарев. - Ты меньше чем за седьмицу больше успел сделать, чем Кулиба - за три месяца.
        - Он толковый, Кулиба, - заступился за сотника Илья. - Только думать далеко не умеет.
        - Вот то-то и оно, - вздохнул Сергей Иванович. - Менять его надо было. Еще когда он Моров без защиты бросил.
        - Теперь - не надо! - твердо произнес Илья. - Теперь я там. И я за ним присмотрю. Ну что, бать, я поел. Пойдем, что ли?
        Собрались быстро. Облачились, взяли с собой десяток гриди и поехали к великому князю.
        - Я вот думаю, не попросить ли у Артёма подмоги? - проговорил Сергей Иванович, когда впереди показались ворота великокняжьего подворья.
        - Погоди, батя, - попросил Илья. - Дай мне самому, ладно?
        Сергей Иванович поколебался, потом кивнул:
        - Хорошо.
        Илья умен и силен не по годам. Не удивительно: учили его лучшие, и с того времени, как Артём привез его на седле в дом Духарева, у Ильи редко выдавалась минута праздности. А потом - ранение, боль, беспомощность… И великое испытание духа. Илья справился. Прошел через такое, что не всякому матерому гридню выпадает. Грешно лишать его возможности проявить себя в таком важном деле. Неправильно.
        В малой палате княжьего терема собралось людей немного, но зато самые важные: Добрыня, дядька княжий, ярл Сигурд, воевода Претич, воевода Путята, воевода Волчий Хвост, которого, как подумал Духарев, позвали как специалиста по радимичам. Еще двое - от больших торговых людей киевских. Эти поклонились Сергею Ивановичу первыми. Держались скромно. Их место здесь - дальнее. Без права голоса. Только чтобы в курсе были: не забыл великий князь просьбу купеческую.
        Еще здесь был князь черниговский Фарлаф. Фарлаф хоть и считался подданным Киева, но дань платил малую. Исключительно в знак уважения. Обратно получал больше и не зря. Большой кусок границы обороняла его личная дружина.
        Держался Фарлаф с большим достоинством, причем благодаря зрелой стати и густой, с проседью бороде, покрывающей грудь, казался чуть ли не важнее самого великого князя.
        Сам Владимир, понятно, тоже был здесь. Восседал на троне, привезенном из Херсона, гладил по голове любимую борзую, смотрел мрачно.
        У трона великокняжьего - неизменный телохранитель Габдулла. Раны, полученные в бою с Богуславом, он уже залечил. И к роду князь-воеводы Серегея относился теперь с куда большим уважением, чем прежде. Не потому, что два сына Духарева его побили, а благодаря Сладиславе, которая вернула Габдулле Безотчему возможность сражаться.
        Еще здесь был епископ Киевский. Как же без него?
        Сергей Иванович поклонился великому князю, потом поздоровался со всеми поименно. Был он одет подчеркнуто мирно: свита[16 - Кафтан.] из лазоревой паволоки, с золотой каймой понизу и такими же зарукавьями, поверх - корзно из паволоки алой, отороченное по краю дорогим мехом, шитое искусными узорами в виде дивных зверей. Штаны тоже из паволоки, но желтой, заправлены в красные сапоги на низком каблуке. Сергею Ивановичу не было нужды добавлять себе росту, как это делали многие бояре. Потому и высокой шапки на нем тоже не было - маленькая круглая шапочка, украшенная самоцветами и отороченная тем же мехом, что и корзно. Ни тяжелых золотых браслетов, ни витых золотых гривен и колец. Один-единственный именной перстень-печатка да на груди - медальон на эмали с ликом Спасителя.
        На поясе оружия нет - только длинный кинжал арабской работы в инкрустированных самоцветами ножнах.
        А вот Илья выглядел воином. Да еще каким! Ростом почти не уступал отцу, а в будущем обещал и обогнать. Плечи саженной ширины, ручищи - как медвежьи лапы. Сияет серебром кольчуга, сверкают камни на оголовьях мечей. Вот только лицо подкачало: усы не выросли. Так, пушок.
        - Я тебе доверил Моров, князем сделал, - хмуро, не глядя на Сергея Ивановича, проговорил великий князь. - А ты что же? Разбойников расплодил! Купцов убивают едва ли не у твоих ворот. Что скажешь?
        Духарев поглядел на Добрыню. Тот едва заметно пожал плечами. Мол, он тут ни при чем. Еще год назад новокрещенный великий князь Владимир был исполнен миролюбия. Даже пойманных татей не казнил. Отпускал живыми. Дескать, Иисус людей убивать не велит. Теперь, слава Богу, мировоззрение Владимира изменилось в правильную сторону. Убийц надо казнить. Увы, сначала их надо поймать.
        - Дозволь мне, княже! - влез Путята. - Я их враз!
        Движение пальцев - и Путята заткнулся.
        - О Соловье твоем скоро песни петь будут! - буркнул великий князь. И разрешил: - Говори!
        - Первое, - спокойно произнес Духарев. - Этот Соловей - не мой.
        - А чей же? На твоей земле озорует! А твои вои - как кутята слепые!
        Духарев мог бы напомнить, что Соловья ищут не только его вои, а еще собственная Владимирова гридь. Не стал.
        - Второе, - продолжал он. - Чей он, Соловей? И я хотел бы это узнать.
        - Как это - чей?
        - А так. Кто за ним стоит.
        - Скажешь: опять Семирад? - скептически поднял бровь великий князь.
        - Не знаю, княже. Знаю только, что он еще и дюжины мелких караванов разграбить не успел, а о нем уже слухи пошли. И чем дальше, тем больше. Значит, кто-то их распускает, эти слухи.
        - Глупости. Оправданий себе ищешь, князь Моровский!
        - Погоди, великий князь! - вмешался в разговор Фарлаф. - В словах воеводы смысл есть. Мало ли татей по дорогам озоруют, а о них никто не судачит. У меня черемисы наместника в Муроме зарезали, и то никаких пересудов. Соловей этот ловок, не спорю, не то его поймали бы давно. Но вранье же о нем болтают! Будто ни один воз по тракту проехать не может. Будто монахов он ловит и сжигает несчетно, сотнями.
        - Даже одного убитого священнослужителя довольно! - басом прогудел епископ. - Ваш христианский долг - отыскать и покарать преступника немедля!
        «Ишь как по-русски болтать научился, - подумал Духарев. - Ромейского акцента уже почти не слышно».
        - Кто ж, по-твоему, за ним стоит, князь Серегей? - наконец-то подал голос Добрыня.
        Духарев пожал плечами.
        - Недругов нас много, - ответил он. - Причем видно уже, что здесь, в Киеве, у них есть свои люди. Вот этих людей надо найти и допросить старательно.
        - Поищем, - кивнул Добрыня. - О Соловье - что? Если за ним стоит кто-то и через него великого князя порочит, то лучший способ это пресечь - покончить с Соловьем.
        - Непростое это дело, - заметил Духарев. - Леса там дремучи. Есть где укрыться. И за ложных богов много кто стоит. В каждом селище у Соловья - помощники и соглядатаи могут быть.
        - Вырезать всех! - решительно заявил ярл Сигурд. - Мертвые помалкивают.
        - Это верно, - согласился Духарев. - Но они и дани не платят.
        - Волчий Хвост! Ты их бил, радимичей. - Владимир почесал борзого пса под длинной челюстью. - Научи князя Моровского как.
        - Не могу, княже, прости, - покачал головой воевода. - Я их бил, когда они из лесу вылезли. Так и он может.
        - И что ж теперь? - сердито произнес Владимир, отпихнув голову ластящегося пса. - Мне, государю Руси, уступить какому-то разбойнику?
        - Не серчай, княже, - примирительно произнес Сергей Иванович. - Дадим мы Соловью укорот. Я сына своего в Моров отправил…
        - Артёма иль Богуслава? - оживился князь.
        - Вот его. - Духарев положил руку на плечо Ильи.
        - Его-о? - разочарованно протянул великий князь, оглядывая Илью. - Сын у тебя могуч, спору нет. Но тут ведь не мощь - хитрость нужна, опыт воинский. И помнится мне, они с Соловьем уже встречались. И что вышло?
        И тут Илья не выдержал. Гордость вскипела. И обида.
        - Что вышло, того больше не будет! - выкрикнул он.
        - Голос при великом князе не повышай! - рявкнул Претич, но Илья не обратил внимания.
        - Богом клянусь, я возьму Соловья! - крикнул он гневно. - Возьму, посажу в клетку и тебе привезу! Вот мое слово!
        - А хорошо сказано! - произнес Претич, тотчас забывший о своем замечании. - Вот истинный варяг, хоть и без усов пока что! - И усмехнулся, огладив собственные усищи.
        - Слова мужа! - поддержал ярл Сигурд.
        - Сказано славно, - заметил Путята. - Но пока что одни слова. Сделать-то потруднее будет.
        Илья презрительно скривил губы. Ответом воеводу не удостоил. Он всё сказал.
        - Что ж, - произнес Владимир, глядя на Илью уже совсем по-другому. - А теперь мое тебе слово: если исполнишь клятву, будет тебе всегда место за моим столом… среди старшей гриди! А если не исполнишь…
        - Сделаю, княже, не сомневайся! - Илья опять перебил князя, но на этот раз никто не сделал ему замечания. - Живым или мертвым, но притащу его к тебе!
        - Лучше - живым, - заметил Добрыня. - А то могут и не поверить, что это сам Соловей. Рожу-то его никто не видел.
        - Вот это будет непросто, - серьезно произнес Илья. - Соловей - ворог искусный. Но я постараюсь.
        И перехватил взгляд князя черниговского. Фарлаф глядел на него… весьма заинтересованно.
        Поклясться-то он поклялся, но как теперь выполнить клятву?
        Батя прислал ему еще сотню дружинников в помощь. Вои были разные, но с луками управлялись неплохо. И бронь добрая. С сотником Илья тоже поладил.
        Новичков пустил дозорами вдоль тракта, разбив на четыре отряда. Меньше - не рискнул.
        Еще два дозора - из моровских.
        А Свену предложил, чтоб его люди пошли на сопровождение караванов. И не явно, как уже пробовали, а скрытно.
        Словом, сделал, что мог. И кое-чего добился: за седьмицу на земле Моровского княжества не пропало ни одного торговца.
        Илья даже подумал: ушел Соловей. Вот была бы беда.
        Нет, не ушел.
        И Илья об этом скоро узнал. И вышло всё совсем не так, как хотелось бы.

* * *
        - Большой обоз, Соловей. Одиннадцать человек сторожи. Восемнадцать возов. Заночевали в Щучкине. Идут ровно, можно прикинуть, когда их удобнее взять, чтоб и место тихое, и русы подальше оказались. И еще, тебе будет приятно это слышать, - с ними три ворона.
        - Да, я рад это слышать. - Соловей, высокий, поджарый, длиннорукий муж в кольчуге двойного плетения, перехваченной золотым поясом гридня со срезанным княжьим знаком, хлопнул говорившего по плечу. - Вороны - это сладко! А что - эти?
        - Эти? Да прах с ними! - Собеседник Соловья, Зибор, тоже высокий и тоже в доброй броне, засмеялся. - По тракту, как по крепостной стене ходят. Наши ведут всех. Если развернутся или еще что - мы узнаем. Берем?
        - Берем! - решил Соловей. - Добыча добрая. Но этого мало, брат Зибор! Мы еще вот что сделаем…
        Глава 6
        Радимичские леса. Охота на охотников
        - Вот здесь. - Проводник-смерд подался в сторону, пропуская вперед всадника.
        Тропа вывела на обширную, плотно утоптанную поляну. Тяжелый запах и полчища мух не заставили поморщится ни Илью, ни Малигу. Они и не к такому привыкли.
        Остальным: трем опоясанным гридням и десятерым отрокам из десятка Малиги трупы тоже были не в новинку.
        Мертвецы были объедены лесным зверьем, но не слишком сильно. Времени прошло немного. Лучше прочих сохранились два обгоревших тела внутри деревянных обугленных клеток.
        - Вот же беда! - вздохнул один из гридней, остановившийся стремя в стремя с Малигой. Полную седьмицу - никого, а тут - на тебе!
        - Малига, возьми троих и сбегай по следам к дороге, - распорядился Илья.
        Произошедшее ему совсем не понравилось. Особенно - клетки.
        И еще - собственная поспешность.
        Когда смерд с рассветом прибежал в Моров, Илья тут же сорвался на место беды. С собой прихватил лишь отдыхавший десяток Малиги, потому что воев в крепости было меньше четырех десятков, а он сам распорядился, чтобы в Морове всегда оставалось не меньше тридцати дружинников.
        Вскочили - поскакали. Даже поесть не успели толком - взяли с собой. Гнали изо всех сил, надеясь найти хоть какой-нибудь след. Проводник по дороге всю задницу отбил - на лошади сидел, как коза на заборе.
        Теперь Илья осмотрел место и убедился, что да, гнал не зря. Покойники свежие, даже уголья еще тепло хранят. А след, по которому уходили разбойники, вон он, любому виден.
        Обнаглели тати, даже особо не скрывались. Может, зря он не прихватил с собой еще десяток?
        Вернулся Малига.
        - Как обычно, - сообщил он. - Взяли их на дороге, утянули телеги в лес, груз перекинули на лошадей. Хотя нет, не совсем обычно. Обычно они людей, которых с собой не забирали, у дороги же и резали, а тут с собой уволокли. И клетки эти огненные… Нужно время, чтоб такие собрать.
        - Что ж это за обычай такой, старшой? - не утерпев, поинтересовался один из отроков.
        - Ляшский, - ответил Малига, и Илья глянул на него с интересом. - Не нынешних ляхов, а тех, кто старым богам кланялся. Да и ныне, похоже, от старой веры не все отошли. Как думаешь, княже: за что этих двоих почтили?
        - Божьи люди, - ответил Илья, который успел как следует осмотреть место. - Священники. За то и потерпели.
        Один из отроков стянул с головы шлем, перекрестился… Но увидел, что больше никто шлема не снял, поспешно натянул его обратно.
        Правильно. А ну как тати поблизости?
        - Откуда знаешь, что священники? - спросил Малига.
        - Глаза есть потому что. - Илья указал на скукоженную от жара траву и воткнутые в землю, колечком вниз, оловянные нательные кресты у обгорелых клеток.
        Он смотрел на останки, и никаких толковых мыслей в голову не приходило.
        Броситься в погоню? Но гоняться за лесовиками в их лесу - дело почти гиблое. А если догонят, что дальше? Всё же маловато их для лесного боя. Вот в поле они бы и сотню разбойников положили…
        И еще вертелось что-то в уме, юркая мысль… совсем рядом, а не схватить.
        - Что будем делать, княжич? Похоронить бы их надо.
        - Погоди, Малига…
        Поздно. Улизнула догадка.
        Илья присел, еще раз разворошил угли. Внутри еще оставалась теплота. Вчера беда случилась… Но не раньше вечера.
        Значит, у татей была в запасе ночь. Но ведь и разбойникам ночью спать надо.
        А тропка, по которой тати ушли, вон она, не проглядишь. Заманчиво!
        Но опасно. Разбойники взяли караван играючи, а ведь с караваном тоже охрана была.
        Моровских пятнадцать, считая самого Илью. Немного. Зато - воины. Илье вспомнилось, как втроем уложили почти три десятка черемисов, которые тоже не за ралом ходили.
        Ой, хочется!
        Но вдруг это засада? Нарваться - запросто. И что-то во всем этом смущает…
        - Что дальше, княжич? В Моров пошлем?
        - Некогда. Уйдут.
        Дружинники поглядели на Илью. С тревогой. Не забыли, как десять дней назад угодили в засаду.
        «Ты поклялся! - напомнил себе Илья. - Вот она - удача! Сама падает в руки…»
        Что же его смущает?
        - Так я пойду? - спросил проводник. - Не нужен больше? Мне трудиться надо. Семья у меня.
        Илья развязал кошель, вытянул серебрушку:
        - На вот, возьми. Беги в Моров, передай, чтоб первый вернувшийся дозор сюда ехал. И дорогу им покажешь.
        - Да, господин. Только я - пехом, верхами не приученный.
        - Как хочешь, - разрешил Илья. - Беги.
        - Что теперь? - спросил Малига.
        - Ты ведь крещеный, десятник?
        - Да, княжич.
        - А крестили кем?
        - Аристархом, - хмыкнул Малига.
        - Красивое имя, - отметил Илья. - А что ж по-старому именуешься?
        - Новое не прижилось.
        Ну да. Лицо у Малиги круглое, нос - картошкой, бородка - куцая, глазки маленькие, со стрелочками от углов - будто от частых улыбок. Только это не от улыбок, а оттого, что щуришься, когда в дозоре вдаль глядишь. С виду - добряк добряком. С виду…
        - А меня по-старому Годуном кличут, - сказал Илья. - Знаешь?
        - Знаю. Все у нас знают.
        - Хочу я, Малига, за татями по следу пойти.
        - Я догадался.
        - Что скажешь?
        Десятник вздохнул.
        - Страшно, - честно признался он.
        - Ты бы пошел, будь ты старшим?
        Малига мотнул головой. Потому подумал и добавил:
        - Но с тобой, княжич, пойду. Ты один пятерых стоишь. Значит, может, и побьём татей.
        - Спаси Бог, - поблагодарил Илья торжественно. - Тогда - вперед.
        Следов осталось довольно. И конных, и пеших. Илья попробовал определить, сколько прошло людей, но не сумел. Четверо - в верховых сапогах, один - тоже в сапогах, но обычных. Этот шагал неровно, временами спотыкаясь. Ранен?
        Что до остальных пеших, то посчитать их затруднительно. Обувка на всех лесная, мягкая, следов почти не оставляющая, особенно если умеешь ногу ставить правильно. Эти - умели.
        А еще кони наследили. Много коней, не меньше двух десятков. И все - под грузом, ступают тяжело. Но тоже не сказать, что за груз: добыча с каравана или всадник.
        Что хорошо - ехать было легко. Тропа широкая, заметная. Вдобавок ее уже подчистили немного, чтоб лошади прошли.
        Кони русов шли спорым шагом, время от времени даже на рысь переходя.
        - Догоняем, - через некоторое время уверенно ехавший за Ильей гридень.
        Илья рассеянно кивнул. Мысль, мысль… Что-то не так…
        И вдруг сообразил: точно!
        Купцов когда убили? Вчера. Скорее, ближе к закату. А смерд когда прибежал? Еще и солнце не взошло. Что ж получается? От места убийства до Морова - прилично. Даже если на лошади. А на своих двоих - еще дольше. Выходит, проводник наш на тела среди ночи наткнулся. В темноте. И сразу бегом в Моров?
        Шустрый, однако.
        Илья поднял левую руку: остановились.
        Подъехал Малига.
        - Что, княжич?
        - Мы едем в западню, - сообщил Илья. И поделился догадкой.
        - Что теперь, обратно? - с явным облегчением спросил кто-то из отроков.
        - Погодим пока. Западня - это понятно. А что еще? Будь ты на месте Соловья, что б ты еще сделал, десятник?
        - Я бы… - Малига задумался… - Я бы послал кого-нибудь за нами присмотреть. Вдруг к нам подмога подошла или решили в обход пойти.
        - Вот и я так же думаю, - одобрительно кивнул Илья. - А потому давай-ка мы этого соглядатая поищем. А сделаем так: едем как ехали, а в зарослях погуще мы с тобой, Малига, спешимся и отстанем. Ты слева - я справа. А вы, - он повернулся к гридню по имени Возгарь, - пройдите еще пару стрелищ и остановитесь. Все понятно? Тогда - тронулись.
        Подходящее место отыскалось быстро. Илья бросил повод Голубя следовавшему за ним отроку и соскользнул в просвет между подростом. Соскользнул и затаился.
        Услыхал, как с другой стороны тропы пошуршал и затих Малига, как постепенно удаляется конский топот…
        И вот он! Старый знакомец! Вестник-проводник, склюй его вороны! Впрочем, понятно. А кому еще?
        Бежит прямо по тропе, что тоже понятно. Пешему за конными поспеть можно, но не тогда, когда кони по чистому идут, а пеший - по буреломам. Смерд бежал проворно, но по сторонам особо не глядел, сосредоточившись на топоте копыт.
        Взять такого - пустяк. Вот Илья и взял. Вынырнул из зарослей, сгреб в охапку, затыкая на всякий случай рот, и уволок. Как рысь - олененка.
        - Куда бежим? - поинтересовался Илья. - К Соловью?
        Смерд пучил глаза, мычал невразумительно: ладонь Ильи по-прежнему закрывала его рот.
        - Так и думал, - произнес присевший рядом Малига. - Что с ним сделаем? Зарежем?
        Смерд замычал громче.
        - Сказать что-то хочет? - предположил Малига. - Послушаем?
        Илья убрал руку.
        - Я - нет! - заверещал пленник. - Я никому…
        Кулак Ильи легонько ткнул ему в живот. Смерд закашлялся…
        - Думаю, надо его укоротить немножко, - предложил десятник. - Пальцы отрезать. Пока парочку.
        - Я игру поинтереснее придумал, - сообщил Илья. Теперь, когда он был практически уверен, что впереди ждет ловушка, беспокоиться и торопиться было незачем. Пусть те, кто в засаде сидит, беспокоятся.
        Он выпустил пленника. Тот дернулся, но был пойман Малигой и возвращен обратно. Малига достал нож. Красивый и очень острый, подержал у носа пленника, чтоб тот проникся.
        - А игра будет такая, - сообщил Илья, вытряхивая из кошеля на ладонь несколько монет. - Дирхем против пальца. Я спрашиваю, ты отвечаешь. Говоришь правду - дирхем твой. Лжешь - теряешь пальчик. Первый вопрос: кто тебя послал?
        - Никто! Я сам…
        - Малига!
        Смерд взвизгнул, с ужасом уставился на упавший в траву мизинец.
        - Второй вопрос: как ты узнал об убитых?
        - Посыл ко мне прибежал, - пробормотал пленник, потея от страха. Взгляд его прыгал с Ильи на кинжал Малиги.
        - Правильный ответ, - кивнул Илья. - Лови монету. Третий вопрос: от кого посыл?
        - От брата моего Четверяка.
        Илья подумал немного, потом бросил еще одну монету.
        - Этак ты сегодня богачем станешь, - посулил он пленнику. - Новый вопрос: твой брат - человек Соловья?
        - Это… не…
        - Малига!
        - Да, да, он у Соловья в ватажке! Глупый совсем, молодой, я его…
        Еще одна монета упала на траву.
        - Что сказал твой брат?
        - Чтоб я перед рассветом к вам прибежал, показал, где мертвяки лежат, а потом за вами шел и если что удумаете - предупредил.
        - Очень хорошо, - сказал Илья, бросая еще одну монету. - Вижу, ты неглуп. Понимаешь жизнь. Соловей нас ждет, да?
        - Да, - кивнул смерд. И получил еще одну монету.
        - Сколько с ним людей?
        - Не знаю.
        - Малига!
        - Стрибогом клянусь, пращурами - не знаю! - завопил пленник.
        - Поверим, ладно. А сколько у Соловья вообще людей, знаешь?
        - Ну откуда мне это знать, великий господин? - заскулил пленник. - Я ж кто? Я - никто, кто мне…
        - Не «ктокай»! - строго произнес Илья. Полез в кошель, достал оттуда золотой имперский солид: - Видишь? Ты его получишь, если расскажешь всё, что знаешь о Соловье. Но если будешь врать…
        - Не буду, милостивый господин! - От вида золота смерд ошалел. Сроду он золота в руках не держал. - Всё, всё расскажу.
        И рассказал.
        Знал он, к сожалению, немного. Больше - из рассказов младшего брата, который ходил под Соловьем с весны и был взят в ватагу, потому что умелый охотник и стрелок тоже. Судя по рассказам брата, в ватаге было больше сотни человек, но пленник полагал, что Четверяк врет. Преувеличивает, чтоб похвастаться перед старшим братом. Главным был сам Соловей, но у него имелись подручные. В первую очередь - сыновья. Сыновей, как слыхал смерд, было четверо. Двое уже вошли в мужской возраст, двое - помоложе, но оружие держать могут. Эти младшие - очень жестокие. Если надо кого наказать, Соловей отправляет или их или дочерей. Те тоже людей любят мучить… Ну, чисто нурманы. Еще у Соловья две жены и бессчетно наложниц. Понравится ему девка - забирает. Ему никто не перечит. Очень он страшный, Соловей. Но денег у него очень много. И не скупится, если ему кто поможет. И со своими щедр.
        - Вы ж не расскажете ему про меня? - умоляюще проговорил смерд.
        - Нет, - пообещал Илья. - Дальше говори.
        - Еще он мастер засады устраивать, ловушки всякие. И людей своих учит. - Смерд сглотнул. - В двух шагах мимо пройдешь - не заметишь. А потом раз - и всё, попался. Ну прям как ты, добрый господин! - Польстил смерд: - И лук у него такой, что с десяти шагов двоих насквозь пробивает!
        - Сам видел? - уточнил Илья.
        - Сам - нет, но люди рассказывают. Люди ж врать не станут!
        У Ильи было другое мнение насчет «люди рассказывают», но он не стал спорить:
        - Где у него берлога? Дом его?
        - Вот не знаю. В лесу… Не знаю, господин! Чтоб мне в Навь провалиться! Что слыхал, так это то, что ватага его в одном доме живет, а родня - в другом. И где он, тот, другой, никому не ведомо.
        Наверное, из пленника можно было выжать еще что-нибудь, но Илья посчитал, что узнал достаточно. Жаль, что сейчас им от рассказанного толку было немного.
        - Держи! - он бросил солид смерду.
        - Благодарю, милостивый господин! Бла… - И засипел, когда Малига вбил нож в его сердце.
        - Ты ему деньги обещал, а не жизнь, - пояснил десятник. - Хотя зачем мертвому деньги? - продолжал он, сгребая монеты и возвращая их Илье. - Скажи, княжич, ты эту игру сам придумал или подсмотрел где?
        - Игру - сам, но надоумил батюшка, - ответил Илья. - У него поговорка знаешь какая? Мечом и добрым словом можно добиться большего, чем одним только мечом. Смекаешь? Поехали, десятник. Наши заждались уже.
        Глава 7
        Радимичские леса. Охота на охотников (продолжение)
        Шли сторожко. Двое впереди, пешими. За ними - еще двое, конными, с парой лошадок пешцев. Остальные - отступя шагов на пятьдесят. Посматривали не только вперед, но и вверх. Искали дозорных на деревьях. Лошадям копыта обмотали тряпками. Илья думал так: Соловей кого ждет? Преследователей, которые мечтают настичь татей. Торопящихся и растянувшихся цепью.
        Интересно, знает ли Соловей, что их так мало? Наверное, знает, иначе, получив один раз по зубам, не рискнул бы снова устраивать ловушку на отряд русов.
        Они прошли уже больше десяти стрелищ - и ничего. И следы не становились свежее - смятые травинки уже полностью распрямились. Вот будет обидно, если Илья сам себя перехитрил, и никакой засады нет.
        Правда, смерд сказал… Хотя он мог сказать что угодно, лишь бы понравилось Илье.
        Солнце ползло по небу, ощутимо потеплело. Илья пустил Голубя чуть быстрее, поравнялся с дозорными, которые как раз поменялись. И вдруг он увидел…
        Вороны. Не то чтобы они вели себя как-то необычно. Но в просвете можно было разглядеть с полдюжины кружащихся птиц. Вороны - птицы умные и любопытные. И еще они знают: если где-то затаились люди, возможно, скоро им будет пожива. Хотя не обязательно. Это может быть просто мертвый заяц.
        Илья крикнул сойкой. Два раза. Его услышали. Пешие дозорные выбрались из леса.
        На вопрос Ильи помотали головами: нет, ничего не видели.
        - Ты - со мной, - приказал Илья Возгарю, кудрявому гридню-кривичу, воинской сноровкой почти не уступавшему Малиге. - Остальные - ждать.
        Лес жил обычной жизнью: шуршал, пищал, чирикал.
        Илья любил лес. Чувствовал его. Иногда ему казалось, что могучие стволы - стены живой крепости, которая всегда готова его укрыть. К сожалению, не только его.
        Нет, не зря он решил проверить, что привлекло ворон. У мшистого ствола сидел человек. Обычный охотник. Беспечный. Сидел, жевал лепеху. Мирная картинка. Если не обращать внимания на то, что лук охотника лежал на земле, а не в налучи, и стрелы не в туле, а пучками воткнуты в землю. Охотник был готов стрелять и стрелять часто. И уж точно не в дичь, потому что ни один зверь не приблизится к человеку на выстрел, если заметит. А заметить этого охотника было нетрудно.
        Илья жестом остановил гридня и огляделся еще внимательнее. Не заметил никого, дозорного обнаружил Возгарь. Толкнул Илью и показал на развилку сломанного дерева, из которой рос пук зеленых веток. Илья сначала не понял, потом сообразил: ниже развилки и выше развилки листва с желтизной, а тут - чистая зелень. А если добавить к этому, что место очень хорошее - невысоко, а дорога как на ладони…
        Что теперь? Убрать дозорных сейчас? Или сначала позвать всех?
        Решил: сейчас. Жестом указал гридню на того, что с лепешкой, сам прикинул и сместился на несколько шагов… Ага, теперь кое-что видно. Плечо. А где плечо, там и шея…
        - Бей, - чуть слышно бросил он Возгарю. И послал стрелу в цель.
        Сидящего прошило безупречно. Точно в сердце. Илья тоже услышал удар стрелы в тело, но с развилки никто не свалился. Хотя и не закричал.
        Не забывая осматриваться, Илья подбежал к своей цели… Порядок. Точно в шею. Причем стрела прошла навылет, пришпилив разбойника к дереву. Тот был еще жив, глянул на Илью тускнеющими глазами, дрыгнул ногой и замер, привалившись к стволу.
        Гридень тем временем вынул из трупа стрелу и вопросительно поглядел на Илью. Тот показал: уходим!
        Итак, татей они нашли. И что дальше?
        Сколько разбойников - неизвестно. На двоих меньше, это понятно. Но сколько осталось? Где засели - тоже неясно. Зато известно, что Соловей и люди его - умелы и опасны. Просто взять и кинуться на них - неизвестно, чья возьмет. Вряд ли они все так беспечны, как тот, с лепешкой. Соловей точно не такой. А если их - три десятка, тогда как? А еще вспомнить, что у них было время выбирать подходящие укрытия, а Илье со своими придется атаковать с наскока? Подкрасться незаметно? Так у хорошего воина на такое - чуйка. Ты еще лук не натянул, а он уже чует недоброе. Опять же зверье. Люди у Соловья не просто опытные - лесовики. Застрекочет белка не вовремя или птица вспорхнет…
        - Придумал! - неожиданно объявил Малига. - Надо коней вперед пустить!
        Есть! Точно в око!
        - Молодец! - восхитился Илья. - Быть тебе и впрямь большим военачальником, как тебя окрестили! Не знал, что твое имя означает? - усмехнулся он в ответ на непонимающий взгляд десятника. - Это и означает, Аристарх. А сделаем мы так…
        И рассказал, что все должны сделать.
        - Доброволец есть?
        - Я предложил, мне и делать! - заявил Малига.
        - Нет! - отрезал Илья. - Кто еще?
        - Я могу! - первым вызвался Миловид, синеглазый отрок с юным, почти девичьим лицом - из теремных детских. Впрочем, в мужестве Миловида никто не сомневался.
        - Годится. Ногами коня удержишь?
        - Княжич! - Миловид даже обиделся.
        - Возьмешь два щита, прикроешься с обеих сторон. И - галопом!
        Голубем Илья всё же рисковать не стал. Отвел в лес, велел:
        - Жди!
        Добровольцу же сказал, воткнув палочку в землю:
        - Как досюда тень дойдет - гони!
        Зашли с той стороны, где положили дозорных. Углубились в чащу, рассыпались, держа луки наготове. Хорошо получилось. Со спин зашли. По крайней мере Илья видел аж троих. Шагах в пятидесяти.
        - В затылки не смотреть, - шепнул он. - Вы трое - целите от той двойной ели до муравейника. Ты, ты и ты - от того пня направо. Все остальные - посередине. Ждем.
        Пока ждали, Илья приметил еще двоих, причем одного - на дереве. К сожалению, ни на одной спине не было настоящей брони. Значит, не Соловей.
        В последний момент Илья сообразил: недодумал. Надо было и с другой стороны тропы проверить. Дурень! Помнил же, что в прошлый раз они по обе стороны сидели. Но - поздно! Времени не осталось. Хотя… Может, так и лучше. Чтоб силы не дробить…
        Звон копыт идущих галопом коней!
        - Не стрелять, пока я не скажу… - прошипел Илья.
        Топот приближался. Илья увидел, как напряглись спины разбойников, как они начали приподниматься…
        Лошади вынеслись из-за поворота…
        Впереди разбойники поднялись в полный рост, натягивая луки… Много. Не меньше полутора десятков.
        - Бей! - в полный голос велел Илья.
        Слаженный залп, на пару мгновений опередивший разбойников. Сочные удары стрел. Вопли…
        Отчаянное ржание раненых лошадей. Стрелы, летящие в русов.
        «Нет, - тут же сообразил Илья. - Не в нас. С той стороны бьют!»
        Но тут же забыл обо всем, увидав совсем рядом, в десяти шагах выпятившееся из-за ствола облитое кольчугой плечо. Выстрелил, но чуток опоздал. Разбойник вновь скрылся за толстым стволом.
        Илья рванулся вперед, бросив в тул стрелы, что держал в правой руке, и хватаясь за меч. Так - с луком в левой и мечом в правой, он и встретил удар выскочившего из-за ствола врага.
        - Не трогать! Мой! - закричал он, отбивая новый удар. - Малига! С той стороны!
        Но Малига уже и сам сообразил. Дружинники попрятались за деревьями, время от времени высовываясь, чтоб послать стрелу. Похоже, всех татей, что укрылись по эту сторону тропы, уже исключили из боя.
        Кроме одного. И этот один наседал, пыхтел, рубя саблей умело и мощно. Нет, это точно не смерд. Воин. И хороший.
        «Живьем, - сказал себе Илья. - Если это Соловей, то только живьем».
        Было непросто. Лук мешал. Занимал руку, а подставлять его под удар не хотелось.
        Ворог видел, что Илья бережет лук. А понял или нет, что Илья не хочет его убивать?
        Сабля скрежетнула по панцирю. Вскользь. Разбойник выругался. По-лехитски.
        - Ты не Соловей?
        - Я - Зибор, - пропыхтел лехит, пытаясь прижать Илью к поваленному стволу. - И я - твоя смерть!
        - Не сегодня! - возразил Илья и уже без опаски ударил в полную силу. Лехит сумел защититься, но при этом едва не упал - каблук попал в ямку. Кажется, он удивился. Ненадолго. Следующий удар обрушился ему на левое плечо. Клинок разорвал кольчугу и на пядь вошел в тело.
        Кажется, лехит собирался драться дальше, но Илья пнул его ногой в живот, опрокинув на спину, и забыл о нем, потому что увидел заходящих справа разбойников, уже натягивающих луки!
        - Берегись! Справа! - взревел он, прыгая за дерево, в которое тотчас впились сразу две стрелы. И снова - вскрики. Оттуда, где укрылись его дружинники.
        Илья помянул бесов, поймал острием меча ножны, намереваясь снова взяться за лук…
        И что-то будто толкнуло в затылок. Илья мгновенно, хотя ему показалось, что очень медленно, начал разворот…
        Чтобы увидеть еще одного воина в стальной броне. Почти такого же высокого, как он сам, глядящего со злой усмешкой…
        И натягивающего лук, чтобы всадить бронебойную стрелу в упор.
        Илья успел увидеть и эту усмешку, и - очень отчетливо - наконечник стрелы, уходящий назад по мере натяжения тетивы. Весь этот крохотный кусочек времени, умещающийся между двумя ударами сердца, тонкий и смертельный, как сходящееся в острие жало меча.
        Стрела уходила назад, а Илья уже падал на бок, роняя лук, выдергивая уже в падении полувложенный клинок, выбрасывая руку, не глядя, потому что смотрел только на граненый блестящий наконечник. Такой знакомый. Точно такой же, как когда-то достала матушка из его спины.
        Они ударили одновременно. Клинок по ногам стрелка. И стрела - в кольчугу Ильи.
        Клинок достал совсем слабо. Не рубя даже, а разрезая, потому что Илье пришлось изо всех сил тянуться, чтобы хоть чуть-чуть достать.
        Стрела - во всю силу мощного лука. В упор.
        Илья услышал звонкий удар, такой сильный, что его опрокинуло навзничь. Падая, Илья напрягся в ожидании боли…
        Но боли почему-то не было. И боковым зрением Илья увидел кое-что еще.
        Как валится на спину стрелок.
        Приложившись лопатками оземь, Илья мгновенно подтянул ноги и рывком встал на ноги. А боли всё не было. Взгляд вниз: стрела, почти по оперение вошедшая в кольчугу. И еще будто что-то постороннее упирается ему в живот.
        Боли не было. Но Илья знал - так бывает. Боль придет позже…
        Отвлекся на миг и чуть не поймал еще одну стрелу, потому что враг уже стоял на коленях, поднимая лук…
        Илья прыгнул вперед, на стрелка и сорвал стрелу прямо с тетивы. Древко хрустнуло. Илья так и рухнул на противника с обломком, увидел ощеренное лицо… И не раздумывая, поскольку другого оружия все равно не было, воткнул наконечник в глаз врага.
        Ох как тот заревел!
        И сразу еще один вопль. Еще более истошный:
        - Соловей! Соловья сбили! Бежим!!!
        Враг вырвал стрелу… вместе с глазом.
        Но Илья тут же прижал его руки к земле:
        - Ты - Соловей?
        Враг молчал. Пол-лица - в крови, по-варяжски длинные усы, короткая острая бородка, какую ни один варяг не отпустит, тоже в крови. Смотрел злобно оставшимся глазом. Встать даже не пытался. Не смирился. Просто выжидал.
        - Отдыхай, - посоветовал Илья, выпустил левую руку разбойника и сразу же приложил его кулаком в ухо. С силой, достаточной, чтоб разбойник в ближайшее время никого не беспокоил.
        А стрелы больше не свистят, однако.
        Вернее, свистят, но не здесь, а подальше.
        Илья вложил меч в ножны и посмотрел вниз, на живот. Подумал: кровь не течет. Это плохо. Значит, внутрь уходит. А боли всё нет. Илья тронул черенок стрелы. Нет, не больно совсем. И тут он увидел наконечник стрелы, разорвавший кольчугу с другой стороны. Чистый наконечник.
        Еще не веря, Илья потянул за черен и не без труда вытащил стрелу. Потом задрал кольчугу. Новую кольчугу, которую ему дал отец взамен той, что стала тесна. Эта тесна не была. Висела свободно.
        Задрал и увидел две дырки от стрелы. И разорванный в клочья подкольчужник.

* * *
        - Вот, княжич, смотри, кого мы нашли! - Пара отроков подвела к Илье… священника. Черные одежды, серебряный крест на груди. Удивительно, что крест никто не тронул.
        - Благослови тебя Господь, сын мой! - с сильным ромейским акцентом пробормотал священник, осеняя Илью Крестным Знамением. Илья заметил на его запястье красные рубцы от пут.
        - Где его нашли?
        - Я увидал! - воскликнул Миловид. - Его связали и на дороге бросили! Счастье, что кони не стоптали.
        - Хитро, - пробормотал Илья.
        Увидав священника, они бы точно остановились. И тогда - конец. Хитро! Умеет Соловей устраивать ловушки.
        Умел.
        Только что Илья спутал ему руки, а ноги… Ноги просто перевязал. Меч Ильи, если б рубил в полную силу, снес бы татю обе ноги зараз. Но меч не рубил, он резал. И очень, очень удачно. Острейшее лезвие прошло неглубоко. Два-три вершка. Но хватило, чтоб вскрыть и сапожки из мягкой кожи, и сухожилия над пятками. Рана не смертельная. Когда заживает, человек даже ходить может. Недалеко. Нурманы так, бывает, беглую челядь наказывают.
        Значит, священник…
        - О тебе позаботятся, святой отец, - пообещал Илья по-ромейски. - Но тебе придется вернуться в Киев.
        - Я понимаю… - пробормотал ромей. - Ты убил их? Всех?
        - Не всех, - покачал головой Илья. - Но голову змее, надеюсь, скрутил. Мы поговорим позже, святой отец. Сейчас у меня очень много дел.
        - Я понимаю, - повторил священник. - Назови свое имя, чтоб я знал, за кого вознести молитву Отцу Нашему.
        - Илья, сын Сергия. Испей, отче. - Он протянул священнику серебряную флягу с разбавленным, подслащенным медом вином. - И жди у тропы. Больше тебя никто не обидит.
        - У нас шестеро раненых и один убитый. Отрок Тишок, - доложил Малига. - Из раненых трое - тяжко, остальные - ничего так. В седле удержатся.
        - Лошади! - Тут Илья вспомнил и заливисто свистнул, подзывая Голубя. - А что пленные?
        - Четыре ранены, но бежать смогут. Двух я велел добить. Но того, которого ты подранил, не тронул. Кто он, княжич? Неужто…
        - Ага, - не скрывая удовлетворения, произнес Илья. - Он, Соловушко! Ну что, отправим человека в Моров?
        - Зачем, княжич?
        - Всех же не увезти, а я ведь и раненых татей с собой хочу прихватить.
        - Увезем всех! - заверил Малига. - Мы разбойничьих коней взяли. Двенадцать голов верховых и три десятка вьючных. Кстати, и товар с купцов тоже здесь. Это теперь чье? Наше?
        - Ваше, - щедро махнул рукой Илья. - Добыча. Меж собой поделите. - Но, вспомнив, добавил: - Не забудьте княжью долю отдать.
        Своей частью он распорядится сам, а вот по батиной он решать не вправе.
        - Разбойников посчитали?
        - Восемнадцать! - ухмыльнулся Малига. - Включая тех, кого дорезали. И четверо, вернее, пятеро недобитков. Может, и их тоже? Ну, кроме Соловья? Их же всё равно казнить?
        - Какой ты добрый, - усмехнулся Илья. - Так вот сразу и казнить. Нет уж. Раз коней хватает, вяжем всех и везем в Моров. С деревень окрестных народ соберем и судить будем. А потом я их Свену отдам. Всех, кроме Соловушки.
        - А его-то за что щадить?
        - А то, что я его великому князю обещал. А слово, Малига, надо выполнять.
        - А ты уверен, что это сам Соловей? Вдруг - нет?
        - Уверен, Малига. Их двое было, в кольчугах. Этот и лях, которого я зарубил. Лях сам назвался. Сказал, Зибором его звали. Ляха, кстати, тоже с собой прихватите. Целиком не надо, головы довольно. Может, признает кто? А этот - точно Соловей. И даже не только в ловкости и броне дело. Я, Малига, еще кое-что признал. Стрелки его. Одну такую он мне когда-то в спину вогнал. Я ее наконечник хорошо запомнил. Было время, знаешь ли.
        - Рад за тебя, княжич! - искренне улыбнулся Малига. - Теперь ты уж точно кровь за кровь взял. А что с мертвыми татями делать? Закопать?
        - А то же, что и они с людьми делали. Ободрать и скинуть в овраг. Пусть зверье зверьем попирует!
        Глава 8
        Киев. Слово воина и слово князя
        В большой палате великокняжьего терема было тесно. Свободным оставался только центр, на котором обычно ставили столы для великокняжьего пира.
        Именно по этому проходу двигались сейчас Сергей Иванович, Илья и Малига, за которым четверо дружинников несли деревянную клетку, а еще четверо - доску, на которой были уложены трофеи: взятое в бою оружие. Там же, на деревянном блюде, стояла отрезанная и залитая воском голова. За теми, кто нес трофеи, следовала еще одна группка людей. Многие - в повязках, кого-то поддерживали товарищи. Вои из десятка Малиги. Те, кто выжил и мог держаться на ногах.
        Илья решил: они заслуживают того, чтобы предстать перед князем. Сергей Иванович решение одобрил.
        Духарев оглядел палату. Сегодня здесь собралось никак не меньше двух сотен человек. Великий князь, его ближники, вставшие под его руку князья, воеводы, бояре, епископ киевский со священством, старшая гридь. Отдельно - великая княгиня кесаревна Анна с несколькими боярынями и парой привезенных из Константинополя патрицианок.
        Из ближних людей Владимира не хватало лишь Варяжки, все остальные присутствовали.
        Здесь были те, кого Сергей Иванович мог считать друзьями, те, кто когда-то ходил под его рукой, как, например, вышгородский боярин Зван; были союзники и доброжелатели; были чужие: представители ромеев, лехитов, булгар, германцев… С кем-то из них Духарев был в добрых отношениях, с кем-то - не очень. Но то были противники политические. А были и враги. Личные враги дома князь-воеводы. Этих тоже хватало - недругов, завистников, обиженных… Хотя сегодня был день его торжества, его и Илюхи, однако и врагам князь-воеводы любопытно взглянуть на того самого Соловья, которым в Киеве и Чернигове стращали уже не только детей, но и взрослых.
        И вот он, Соловей-разбойник. Сидит в деревянной клетке. На руках - цепь, ноги замотаны окровавленными тряпками. Вместо глаза - кровавая рана. В ухе тоже кровь запеклась. Не скулит. Глядит угрюмо. Вчера ему пришлось любоваться зрелищем, которое Илья устроил для радимичских смердов: смертью татей, которых пленил Илья. Умирали люди Соловья непросто. Свен Неудача подошел к делу со всем утонченным нурманским искусством тянуть из людей жилы, так что умирали разбойники долго: с рассвета до заката. А окровавленные комки плоти, в которые превратились казнимые к вечерним сумеркам, даже о смерти молить уже были не в состоянии.
        Духарев был рад, что не видел казни. Он так и не смог привыкнуть к подобному. Но понимал, зачем Илья устроил кровавое шоу.
        Теперь в сердцах радимичских смердов поселится ужас, который превзойдет тот страх, который внушали им разбойники. И те, кто видел, расскажут другим, преумножая увиденное. Сын - молодец. Усвоил один из главных принципов власти. Слабые должны бояться.
        А сильные - верить. Вот поэтому за ним идут и те, кто вместе с ним дрался против разбойников.
        Илья остановился. Нашел среди присутствующих старшего брата.
        Князь Артём стоял совсем рядом с сидящим на троне великим князем. За его спиной - сотники. Вальгар Барсучонок, Лузгай, Борх, Крутояр. Илья знал их всех и знал, что каждый из них встанет за него в любой беде. Как и он за них. Слава Богу, он теперь - может.
        Артём поймал взгляд, подмигнул и улыбнулся: давай, братец!
        - Здрав будь, княже! - неожиданно звонким голосом произнес Илья. - Позволь?
        Владимир кивнул, разрешив Илье продолжить.
        - Восемь дней назад я поклялся, что поймаю Соловья и привезу его сюда в клетке! Вот он, Соловей! Вот трофеи, что были взяты на нем и на его подручном ляхе! - Он кивнул дружинникам, чтоб те поставили доску на пол. - Вот голова этого ляха именем Зибор. Жаль, не удалось взять его живьем, наверняка мог бы много интересного рассказать, но их было много больше, чем нас, а стрелки у них хороши. Были хороши! - Илья засмеялся, но его не поддержали. Ждали, что скажет дальше.
        - А лучший, вот он сидит! - Илья хлопнул по клетке. - Вот он, Соловей-разбойник! Я думаю, он многое расскажет, если его правильно спросить.
        - Спросим, - кивнул великий князь. - Чего же ты хочешь за такой подарок, Илья, сын князь-воеводы Серегея?
        - Ничего! - мотнул головой Илья. Они с батей заранее договорились, что он не станет напоминать великому князю о его обещании. - Моров - княжество отца моего под твоей рукой. Оборонять его от татей - долг княжий.
        Палата загудела. Всем понравились и слова Ильи, и он сам, совсем молодой, но могучий, в сверкающей брони с отметинами от вражьих клинков, с высоким шлемом в руке, на котором золотом сиял крест…
        Сергей Иванович видел взгляд Владимира, обращенный на Илью, и догадывался, что видит в его сыне государь великий князь киевский, хакан тмутороканский и ромейский кесарь по праву женитьбы. Он видит в нем собственную державу, молодую Русь, юную, сильную, сияющую светом Истинной Веры.
        И тут сквозь общий гул пробился зычный, ненавистный Духареву голос:
        - А кто сказал, что перед нами - тот самый Соловей?
        Боярин Блуд. Нынешний наместник Новгорода. Заказчик убийства Ярополка, подлец, предатель…
        И вновь верный подручный Владимира и Добрыни. Откуда он здесь?
        Случайность? Однако путь от Новгорода до Киева - не близкий…
        Одно можно сказать точно: если эта тварь здесь - жди подлости.
        Многие оглянулись на голос. Многие, увидевшие Блуда, помрачнели. Не только у Духарева были счеты к моравскому боярину.
        А Блуд стоял себе, чуть в стороне, прислонившись к резному опорному столбу. Один. Усмехался.
        Илья вспыхнул. Хотел ответить резко, но Духарев положил ему руку на плечо.
        - Соловей не оставлял свидетелей! - заявил он. - Убивал всех!
        - Как удобно! - заметил Блуд. - Значит, все мертвы и видаков нет. Как же тогда узнать, Соловей ли это или обычный тать, коих на наших трактах попустительством князей и воевод развелось немало?
        - Можно бы его самого спросить, - сказал Сергей Иванович. - Но ты ведь не поверишь, да?
        - Не поверю! - осклабился Блуд, не обращая внимания на ропот недовольства, вызванный его словами.
        - А был бы у меня свидетель, ты бы поверил?
        Блуд ухмыльнулся еще шире:
        - Все знают, как ты богат, Серегей. Что тебе купить свидетеля? Да хоть сотню!
        - А если то будет свидетель, которого не купить? - Духарев тоже усмехнулся.
        - Таких не бывает! - отрезал Блуд.
        - По себе судишь, да? - И вдруг загремел: - Есть у меня такой свидетель!
        Духарев кивнул дружинникам, и те вытолкнули вперед священника:
        - Вот он! Мой сын успел его спасти. Жаль - только его. Двоих святых отцов разбойник успел сжечь! Принес в жертву своим бесам! - И еще громче, чтоб перекрыть гул голосов: - Довольно тебе такого свидетеля, Блуд?
        Монах бросился через зал, подбежал к епископу, быстро заговорил по-ромейски…
        Князь поднял руку. Гул стих.
        - Что он говорит? - спросил Владимир. Он понимал ромейскую речь, но не настолько, чтобы разобрать невнятную скороговорку священника. - Это Соловей?
        - Да! - подтвердил епископ. - Великие страдания…
        - После! - оборвал его великий князь. - Мне довольно! Это Соловей!
        - Позволь, княже, мне привести еще одно доказательство! - выкрикнул Илья.
        - Давай, - разрешил великий князь, благожелательно кивнув.
        Илья подошел к доске, на которой лежало оружие Соловья: сабля, шлем, бронь, лук, стрелы. Вытянул одну из тула…
        В палате стало совсем тихо. Всем было интересно, что за доказательство представит Илья.
        Илья оглядел стрелу внимательно, взял лук… И вдруг, с удивительной и для опытных воинов быстротой, даже не выпрямившись до конца, метнул стрелу.
        Никто не успел среагировать. Только Габдулла, но тоже с опозданием, вскочил, заслоняя собой великого князя.
        Конечно, Илья целил не в князя.
        Пронзительный короткий свист, который заставил содрогнуться многих испытанных воинов. Кто-то закричал. В крике потерялся хруст ударившей в дерево стрелы. Духарев увидел, как розовая мясистая физиономия Блуда вмиг сравнялась цветом с хорошей бумагой. Глубоко вошедшая в опорный столб стрела дрожала в вершке от его уха.
        «Он не забудет, - подумал Духарев. - И не простит! Но зато какая у него рожа!»
        - А добрый выстрел! - прозвенел в наступившей тишине голосок старшего сына Владимира, юного князя Изяслава.
        - И придумано недурно, - заметил Артём. - Знатно по ушам бьёт. В бою может пригодиться.
        Палата снова загудела… И опять Владимир оборвал шум, подняв руку:
        - Ты исполнил клятву, Илья Моровский, - произнес он, поднимаясь на ноги. - И вот мое слово: отныне и навсегда, княжич, место твое за моим столом среди старшей гриди!
        - Любо! - рявкнул Добрыня.
        - Любо!!! - подхватила гридь.
        Илья стоял один, посреди ревущей толпы, улыбался, и слезы катились по его щекам…
        Нет, не один. Батя был рядом.
        Как всегда.
        Послесловие от автора
        В нашем фольклоре нет более значимой фигуры, чем Илья Муромец. Тем не менее в литературных источниках Древней Руси это имя не упоминается, хотя есть даже конкретный период, к которому традиционно относят этого богатыря: время правления великого князя Владимира. Кто-то, правда, склонен подразумевать под «Владимиром Красно Солнышко» Владимира Мономаха, но мы пока оставим этот вариант за кадром. Равно как и замечательную историю «старого казака Ильи Муромца», у которого как раз есть вполне конкретный прототип: действительно, казак и, действительно, Илейка Муромец, папа которого носил ничем не примечательную фамилию «Коровин», а сын прославился тем, что во главе объединенного казачьего войска недурно покуролесил в смутные времена. Проявив, надо полагать, недюжинные полководческие способности, поскольку Илейка Муромец не только объявил себя «царевичем Петром», но и взял несколько крупных городов, в том числе Путивль и Тулу. В Туле же он спустя некоторое время был осажден лично царем Шуйским (Лжедмитрия к этому времени уже прикончили), где Илейка весьма неплохо оборонялся до тех пор, пока Шуйский не
запрудил реку и не затопил Тулу. Казачьего атамана взяли в плен, отправили в Москву, пытали и казнили. Но «старый казак Илья Муромец» тем не менее прочно вошел в фольклор да там и остался.
        Однако вернемся к нашему герою.
        Сказать, что о нем так уж никто и нигде не упоминал, было бы неверно. Например, некий Илья Русский упоминается в средневековой немецкой поэме «Ортнит» и в «Тилдрет-саге», которая, правда, является лишь перепевом «Ортнита».
        Есть более поздние, косвенные упоминания, например записи немецкого путешественника Эриха Ласотты (это, правда, уже конец шестнадцатого века), интересные тем, что в них говорится не о Муромце, а о знаменитом богатыре, воеводе князя Владимира Илье Моровлине. Хотя Ласотта пишет о нем не как об исторической фигуре, а именно как о былинном персонаже, герое народных баек. Однако важно само прозвище «Моровлин». Что позволяет сделать вывод о том, что «Муромцем» наш герой стал позднее. Разумеется, в самом Муроме с этим выводом не согласны и охотно покажут всё, включая печь, на которой богатырь провел тридцать три года. Кстати, есть некоторые исследователи, которые возводят прозвище богатыря именно к печи, точнее, к «муравлёным», то бишь к популярной травяной расцветки печным изразцам.
        Вариантов - в избытке. Например, история, в которой прототипом нашего героя считается некий «Чоботок», принявший монашество под именем Илия, причисленный к лику святых как «преподобный Илия Муромец» и скончавшийся иноком Киево-Печерской лавры в начале двенадцатого века. Есть гипотеза, выводящая Илью из Великого Моравского княжества. И даже, не надо смеяться, от древнегреческого «мирмидон».
        Из всего этого разнообразия я, по ряду причин, решил остановиться на географической привязке к окрестностям городка Моравска (Моровийска) Черниговской (ныне) области, который пусть и возник в источниках позднее описываемого мной времени, но доподлинно известно, что поселение там было и ранее. Я посчитал этот вариант ничем не уступающим прочим по достоверности, но весьма удобным для меня как писателя.
        Но главное все же не в этом. Пусть ученые изучают останки легендарного Чоботка на предмет «тот или не тот». Лично я полагаю, что народные сказания не стоит рассматривать как некий исторический источник. Вернее, как источник конкретных фактов, хотя таковые и могут лежать в их основе. Сказания прошедшие, пусть и существенно изменившись, через столетия несут нам совсем другую информацию: социальную. Былины - это больше, чем просто факты, и уж точно не просто сказки для развлечения. Это исконные, глубинные, многовековые чаяния народа, материализованные им в фольклоре.
        «Эпос живуч не воспоминаниями прошлого, а тем, что он отражает идеалы, которые лежат в будущем. Он отражает не события той или иной эпохи, а ее стремления. Народ, возвеличивая киевскую эпоху, стремился не к реставрации Киевской Руси, а смотрел вперед, стремился к единству, которое Киевская Русь начала осуществлять, но не довела до конца. Чтобы полностью и правильно понять это явление, надо ясно представить себе, что вслед за периодом создания государственного единства наступил период феодальной раздробленности. В этот период, как мы знаем, Киевская Русь вовсе не была тем единым, резко централизованным государством, каким она рисуется в эпосе. Если же в эпосе русский народ представлен как совершенно единый, а Киевская Русь изображается мощным, централизованным и монолитным государством, то это происходит не потому, что народ неверно изображает историю, а потому, что народ в своих песнях пел о том, к чему он стремился, а не о том, что уже прошло»[17 - Пропп В. Я. Русский героический эпос. М., 1999.].
        Эти слова принадлежат Владимиру Яковлевичу Проппу, коего я полагаю одним из лучших отечественных фольклористов. И чьи труды я искренне рекомендую всем, потому что, будучи строго научными, они тем не менее доступны неподготовленному читателю и потрясающе интересны.
        И они замечательно объясняют, почему сказания об Илье Муромце прошли через века и приняты множеством племен и народностей, живших и живущих на территории и Древней Руси, и будущей Российской империи. Стремление к единству и понимание, что именно в нем сила государства и безопасность его граждан - это и есть то самое чаяние народное. И единство это Древней Руси дал не гениальный завоеватель Святослав, а его сын Владимир, совсем не зря получивший в былинах прозвище Красно Солнышко. Именно он изменил вектор существования Древней Руси - с внешней экспансии на укрепление Государства и Закона. И когда это произошло, пришло новое время, которое, в свою очередь, потребовало новых героев. Не тех, кто грабит чужие страны, а тех, кто хранит свою. Именно это время и породило Богатырей. Таких, как Илья Моровлянин-Муромец.
        Как жаль, что всё закончилось со смертью Владимира. Как жаль, что его наследником стал не оболганный Ярополк, не потомок ромейских императоров Борис или хотя бы не великолепный Мстислав Удалой, а восставший против отца братоубийца Ярослав, подаривший своему любимому вольному городу Новгороду первый письменный уголовный кодекс, а своей стране - лествичное право, повергшее Русь в страшные времена усобиц, продлившиеся вплоть до монгольского нашествия, потому что все попытки исправить положение, например, тем же Владимиром Мономахом (не зря некоторые считают и его возможным прототипом Владимира Красно Солнышко), пропали впустую.
        То были времена настолько страшные, что у меня большое желание, буде дойдет время до них, не писать о них ничего.
        Слава Богу, что у меня впереди еще как минимум полвека!
        notes
        Примечания
        1
        Примучивать (устар.) - подчинять себе, покорять.
        2
        Корзно (стар.) - богатый плащ, как правило, княжий.
        3
        Дядя по матери.
        4
        В те времена слово «художества» к рисованию отношения не имело, а происходило исключительно от слова «худо».
        5
        Зорить - разорять дотла, опустошать, предавать огню и мечу. (Прим. ред.)
        6
        Напомню, что дирхем - серебряная монета, средний вес которой - чуть больше 3 граммов. Есть мнение, что ее еще называли ногатой. Не уверен, но то, что в описываемое время дирхем был ходовой монетой и на Руси, и в Скандинавии - исторический факт.
        7
        Чтоб меня не обвинили в анахронизме: термин «минута» появился еще в Древнем Риме как малая часть часа. Собственно, она и означает «малость».
        8
        Ошую (церк. - слав.) - сидеть по левую сторону. (Прим. ред.)
        9
        Забороло - верхняя часть крепостной стены, за которой укрывались обороняющиеся.
        10
        Автократор (греч. autokrator - самодержец) - титулование византийского императора.
        11
        Автор в курсе, что слово «богатырь» - тюркского происхождения и, возможно, появилось на Руси куда позже одиннадцатого века. Что же до псевдофилологических вариантов «расшифровки» вроде «Бога тур», то «изыскания» жуликов, юмористов и невежд оставим без комментариев. Однако контакты с тюрками были задолго до прихода монголов. Хазары, печенеги, волжские булгары… Все эти ребята - натуральные тюрки.
        12
        Вообще-то упоминают Всеволода, но даже по самым оптимистическим прикидкам тот был тогда слишком молод. Если вообще существовал.
        13
        Рамена - плечи.
        14
        Напомню, что в старину ухой назывался не только рыбный, но вообще любой суп.
        15
        Договор.
        16
        Кафтан.
        17
        Пропп В. Я. Русский героический эпос. М., 1999.

 
Книги из этой электронной библиотеки, лучше всего читать через программы-читалки: ICE Book Reader, Book Reader, BookZ Reader. Для андроида Alreader, CoolReader. Библиотека построена на некоммерческой основе (без рекламы), благодаря энтузиазму библиотекаря. В случае технических проблем обращаться к