Вкус заката Елена Логунова
        Vampire детектив
        Тамара Тарасова сходила с ума от беспокойства - ее дочь, студентка-отличница, пропала! - и обратилась к писательнице Анне Ливановой, занимающейся расследованием запутанных историй. Оказалось, Марина улетела в Ниццу в обществе… своего пожилого преподавателя! Анна как раз собиралась в отпуск, поэтому согласилась помочь женщине. Отель на Лазурном Берегу встретил ее местной сенсацией - в номере по соседству недавно случилось жуткое происшествие: там нашли мертвой старушку, и погибла она во время любовного свидания! Постепенно Анна начала понимать, что это и есть Марина, из которой кто-то выпил молодость и жизнь, как вампиры выпивают кровь у своих жертв…
        Елена Логунова
        Вкус заката

1
        - Я так долго этого ждал! - шепнул он, поцеловав ее локон.
        Она с сожалением подумала, что не сообразила надушить волосы, а ведь они после долгого перелета не идеально свежи. Впрочем, за время романтической прогулки по набережной вечерний бриз должен был развеять «неправильные» запахи.
        Сегодня все должно быть правильно. Идеально. Так, как бывает только в сказке.
        - Я тоже ждала, - пробормотала она, попытавшись сделать свой голос таким же теплым, обволакивающим, чувственным, как у него.
        Получилось не очень: она сильно волновалась. Такое с ней происходило в первый раз. Нет, она уже не была девственницей - в наше время студентке второго курса просто неприлично оставаться невинной, а она очень старалась быть «не хуже других». Но малоинтересные и незапоминающиеся сексуальные упражнения с эгоистичными мальчишками, которым было наплевать на чувства партнерши, не шли ни в какое сравнение с тем, что мог дать ей взрослый, опытный и - главное - любящий ее мужчина. А в том, что он ее любит, она уже не сомневалась. Он доказал, что готов ради нее на подвиги.
        Ведь это же самый настоящий подвиг - привезти ее для первой ночи не в какой-нибудь занюханный мотель в пригороде, не в щелястый дачный домик, даже не к себе на квартиру. Во Францию! На Лазурный Берег! В Ниццу!
        Это был сюрприз, грандиозность которого она до сих пор не вполне осознала. Он заехал за ней на такси вечером в пятницу, потому что они договорились вместе поужинать. Действительно, совместный ужин состоялся, но не в ресторанчике, как она ожидала, а на борту самолета австрийской авиакомпании. Кажется, кормили вкусно, но она мало ела, потому что была потрясена. Внезапно оказаться вместо французского ресторанчика в самой настоящей Франции - это чудо. И совершил его он. Для нее!
        Он все продумал и все сделал сам: позаботился о документах и визах, купил билеты, забронировал отель в Ницце и по прилете прямо в аэропорту нашел автобус, который через пятнадцать минут высадил их на Английской набережной напротив роскошного отеля «Негреско». Она видела это шикарное место как минимум в пяти кинофильмах! Тут снимались Софи Марсо в «Неуловимом» и Питер Броснан в одном из фильмов бондианы. О боже!
        Правда, сами они остановились не в «Негреско» - это было бы фантастически дорого, - а в трех кварталах от набережной, в маленьком уютном отеле с очаровательным каменным фонтанчиком в миниатюрном внутреннем дворике, сплошь заставленном горшками с декоративными растениями. Вероятно, летом все эти цветы распределялись по балконам и подоконникам гостиничных номеров, чтобы радовать глаз постояльцев. Ее, впрочем, все радовало и сейчас, в самом начале марта.
        Было так здорово вместе с ним неспешно пройтись под набережной, где с одной стороны размеренно и мощно дышало Средиземное море, а с другой - укоризненно трясли растрепанными головами высоченные пальмы! Потом свернуть налево, через квартал еще раз налево и искать на тихой улице, с двух сторон стиснутой рядами невысоких красивых домов, свой отель.
        Он оказался узкой, в два окна, трехэтажной «башенкой», зажатой между временно закрытой гостиницей побольше и величественным, с мраморными колоннами и белыми фигурами на фронтоне, зданием с темными окнами.
        Никто не видел, как они вошли в крохотный вестибюль, где за узкой стойкой не было даже дежурного, как дружно, в ногу, шагнули в тесную коробку лифта, доставившего их на верхний этаж, как оказались в своем номере.
        - Подожди, не смотри!
        Он развернул ее лицом к двери, помог снять плащ, открыл дверь в ванную и мягко втолкнул ее туда:
        - Пять минут! Когда ты выйдешь, тут все будет как надо!
        Она вышла через четверть часа - очень быстро, если учесть, что до ухода на «ужин в ресторанчике» интим не планировался, а теперь без этого невозможно было представить дальнейшую программу. До того, как он развернул ее к двери, она успела заметить, что меблировка номера состоит главным образом из одной просторной кровати.
        Однако за пятнадцать минут он волшебно преобразил заурядный гостиничный номер, превратив его в сказочный чертог. Настоящее французское шампанское и розы, нежными лепестками которых были усыпаны простыни, он, должно быть, заказал заранее. И свечи, вероятно, тоже - сейчас он только расставил их и зажег. Но и на это должно было уйти никак не меньше пяти минут: золотые язычки дразняще трепетали на прикроватных тумбочках, вереницей тянулись по подоконнику, вдоль стен - по всем горизонтальным поверхностям! Сколько их было - две сотни, три? В воздухе витал волнующий сладкий аромат, огоньки отражало и умножало большое зеркало на потолке.
        А он ждал ее у просторной кровати с двумя бокалами шипящего шампанского.
        - За нас! - нарочито смело сказала она, поднимая бокал.
        - За любовь до самой смерти! - торжественно сказал он и выпил вино до дна.
        А потом, дождавшись, пока она тоже выпьет, забрал у нее бокал, поставил его на стол, притянул ее к себе, обнял, поцеловал локон и прошептал то самое, безмерно растрогавшее ее:
        - Я так долго этого ждал!
        - Я тоже, - пробормотала она.
        И это оказалось правдой.
        Когда он осторожно раздевал ее, она ужасно волновалась. Когда бережно положил, обнаженную, на прохладные простыни, ее сотрясала дрожь. Тогда он лег рядом, укрыл их обоих одеялом, крепко обнял ее и ждал, когда она согреется. И при этом безостановочно шептал ей, какая она замечательная и необыкновенная. Красивая, стройная, нежная, невероятно волнующая и чувственная.
        Одеяло согрело ее тело, а слова - душу. Она сама потянулась его поцеловать, и он ответил на поцелуй с такой нежной страстью, что она застонала.
        - Милая! - обрадованно шепнул он, стиснув ее крепче.
        Она слышала, как сильно и часто бьется его сердце. Несомненно, она могла сделать его счастливым!
        И он тоже очень многое мог. Неожиданно попав в сказку, она ожидала чего-то необыкновенного - и все-таки была удивлена, что такое возможно в его возрасте.
        Он долго с откровенным удовольствием гладил ее тело. Сначала скользил ладонью по его изгибам почти невесомо, затем крепко прижимал руку к бедру или к груди - и снова отстранялся, но она уже тянулась за ним сама, выгибая спину.
        - Да, милая, да! - восторженно шептал он, чутко прислушиваясь к тому, как меняется ее дыхание.
        Первая волна накрыла ее в тот момент, когда он приник губами к ее груди. Он дал ей отдохнуть ровно столько времени, сколько потребовалось, чтобы влажными поцелуями протянуть дорожку в самый низ ее живота, и там задержался - опять же ненадолго. Совсем скоро она положила опавшие было руки на его затылок, судорожным движением вжала его голову глубже, со стоном выгнулась и через мгновенье сдвинулась в сторону, ускользая от его губ и языка.
        - Ты необыкновенная! - с искренним чувством сказал он и осторожно вошел в нее.
        Она и в самом деле была необыкновенной, только не знала этого. Оказывается, она была способна испытывать наслаждение многократно, не делая для этого ничего особенного, просто самозабвенно отдаваясь ему - а уж он и умел, и знал все. В какой-то момент он так и сказал ей:
        - Я знал, что ты именно такая! - А потом совсем другим тоном, уже не нежно, а властно потребовал: - Смотри мне в глаза!
        И она, конечно, послушалась, разлепила склеенные сладкими слезами ресницы и утонула в его глазах - ясных, сияющих, голубых, как море, обнимающее Лазурный Берег.
        В лазурных глазах светились восторг и предвкушение еще большего восторга, любовь, признательность, огромная нежность и жалость. Это зрелище завораживало, однако ей было трудно смотреть ему в глаза, потому что ее тело снова сотрясали конвульсии. Внутри ее происходило нечто космическое, неописуемое и невыносимо прекрасное, и она чувствовала, что это будет несравненно лучше всего того, что было с ней до сих пор - в этой постели, этой ночью, да за всю ее жизнь. И это ее напугало.
        - Я больше не могу, - со слезами в голосе прошептала она, каждой клеточкой быстро слабеющего тела ощущая приближение небывалой волны. - Ты так убьешь меня, дорогой!
        - Да, милая! - ласково прошептал он, наклонясь к ее уху.
        А затем откачнулся, чтобы в следующую секунду войти как можно глубже.
        Когда он отстранился, она на один ничтожно краткий и безумно страшный миг увидела в зеркале на потолке отражение своего лица и дико закричала, но он закрыл ей рот поцелуем и выпил ее крик так же жадно, как саму жизнь.
        Когда спустя полчаса, приняв душ, одевшись и аккуратно затушив свечи, он уходил из отеля, в двухместном номере на третьем этаже было совершенно тихо. Ветерок из приоткрытого окна игриво шевелил кружевную занавеску и заметал под кровать легкие розовые лепестки. Во внутреннем дворике за окном все так же мелодично журчал фонтанчик, и нерадивый дежурный по-прежнему отсутствовал на своем сторожевом посту в вестибюле.
        Все ее вещи, сложенные в черный пластиковый мешок для мусора, он выбросил в контейнер на железнодорожном вокзале, до которого бодрым шагом дошел за десять минут.

2
        «Любовь женщины не может жить без комплиментов и признаний. Только они нейтрализуют медленный, но смертельный яд сомнений и тихой ревности.
        Бурную женскую ревность нельзя нейтрализовать ничем. Она в мгновение ока превращает родник нежного чувства в кипящий гейзер и в клочья разрывает сердце. Разумеется, любовь умирает, но это быстрая смерть.
        Боги не были ко мне добры. Моя любовь умирала в муках!»
        Яростно тюкнув по кнопке с изображением восклицательного знака, я сломала ноготь и громко выругалась.
        - Что-то случилось? - встрепенулся Санчо за перегородкой.
        Через тонированное стекло я видела его силуэт: Санчо развалился в кресле, забросив ноги на стол и полируя ногти.
        - Ничего страшного! - мрачно ответила я. - Все страшное, что только могло случиться, уже произошло!
        - Ясненько! - невозмутимо ответил Санчо и прогремел выдвижным ящичком.
        Из приемной донесся запах лака для ногтей.
        - Закончишь с маникюром - поделись пилочкой! - ворчливо попросила я, с сожалением посмотрев на изувеченный ноготь.
        Оттопыренный средний палец смотрелся в тему - мне как раз очень хотелось послать весь мир куда подальше. Но я еще пыталась взять себя в руки, а потому загнула рабочий палец со сломанным ногтем и одним указательным перстом с ускорением наколотила начало нового абзаца:
        «Я не познала бурной ревности, но не потому, что ты не дал мне повода».
        Последнее слово неожиданно четко проассоциировалось у меня с выпивкой.
        - А и в самом деле! Нет повода не выпить! - обнадеженно подумала я вслух.
        - У нас есть шампанское! - чутко отреагировал предупредительный помощник. - С Нового года осталось еще пол-ящика!
        - Да какое шампанское?! - обиженно возразила я. - Мне надо что-то покрепче. Может, виски с содовой?
        Я увела руки от клавиатуры и в наступившей тишине внимательно прислушалась к себе.
        Спиртное я употребляю редко, но, как говорят в народе, метко и авторитетно заявляю: когда собираешься делать коктейль из виски с содовой, надо очень внимательно прислушиваться к своему внутреннему голосу, потому что он лучше знает, какой должна быть правильная пропорция между спиртным и газировкой.
        Коктейль из виски с содовой - это вовсе не так банально, как может показаться. Это не просто выпивка! Это нечто среднее между сеансом экстренной психотерапии и скоростным погружением в глубокую медитацию. И соотношение ингредиентов напрямую зависит от того, насколько тебе в данный момент паршиво и насколько ты хочешь, чтобы стало хорошо.
        По десятибалльной шкале в тот день мне было погано на девять с плюсом. Еще хуже мне было бы только в том случае, если бы я не помнила, что в дальнем углу пуленепробиваемой камеры пожаростойкого сейфа для документов как раз на такой экстраординарный случай пылится початая бутылка «Белой Лошади».
        - Санчо, сбегай за колой! - крикнула я, вытащив пузатую емкость с золотым напитком на свет божий.
        И, пошарив глазами по полкам с книгами и разнокалиберными спортивными кубками, добавила:
        - И рюмку принеси!
        - Айн момент! - бархатным тенором пропел из приемной мой помощник Александр, безропотно откликающийся также на Санчо.
        Иногда, когда он уверен, что я в хорошем настроении и, следовательно, не казню его за нарушение субординации, он тоже называет меня в испанском стиле - Донна Анна. Когда же я в плохом настроении, меня лучше вообще не трогать, потому что я взрываюсь, как изъеденная коррозией глубинная бомба.
        В роли коррозии, систематически подтачивающей крепость моей нервной системы, частенько выступает моя же нездоровая склонность к бурным и непродолжительным романам. Я до безобразия влюбчива, что в сочетании с изобретательностью и предприимчивостью обеспечивает мне нескучную личную жизнь на протяжении… гм… не скажу уже какого количества лет.
        В каждую новую любовь я бросаюсь, как склеротический десантник без парашюта в воздушный океан. В затяжном полете захлебываюсь эмоциями, упиваюсь эйфорией свободного падения и, в кратчайшие сроки достигнув максимальной глубины интимных отношений, периодически нахожу себя на дне в виде бесформенных останков, на первый взгляд не поддающихся восстановлению. К счастью, это обманчивое впечатление: кусочки моего разбитого сердца собираются воедино так же легко, как шарики ртути. Но врожденным это качество не является, я воспитала его в себе годами мучительных тренировок.
        В тот день я решила, что должна расстаться с Андреем. Это решение далось мне с большим трудом - в окончательной (хотелось так думать) версии я приняла его с четвертой попытки. Предыдущие три я позорно провалила, потому что мысль, в муках рождавшуюся в верхах - в моей голове, не поддерживали мои же низы. Ощущение вселенской пустоты в том женском месте, для которого еще не придумано приличного и не вычурного названия, возникало у меня всякий раз, когда я твердо говорила Андрею и самой себе: «Ну, все, хватит с меня, кончено, больше никогда! С тобой - ни-ког-да!» А хотелось всегда и с ним. С ним, именно с ним и только с ним!
        День, два, три я героически сражалась со своей животной натурой, бестрепетно обрубая все контакты со впавшим в немилость любовником. Я запрещала всем, включая свой собственный внутренний голос, упоминать его имя. Я выбрасывала в мусор накопившиеся со времени предыдущей попытки разрыва письма, фотографии и мелкие подарки. Я выключала телефоны, не запускала скайп, игнорировала электронные сообщения, голубиную почту, морзянку, сигнальные флажки, ракеты и барабаны.
        Санчо в эти периоды также переходил на осадное положение и стойко сражался с атаками удивленного, недоумевающего или разгневанного Андрея на своем рубеже. Полагаю, мой помощник делал это охотно и даже с удовольствием. Как все мужчины, он не чужд ревности и садизма, а потому в роковой час с радостью отшивает моих более или менее удачливых ухажеров изысканными фразами типа: «Анна Ивановна просила передать, что непременно встретится с Вами позже - в следующей жизни!»
        Я выбралась из кресла и босиком - туфли остались лежать на боку под столом - прошлась вдоль стеллажа, присматриваясь к кубкам. Золотой, с серебряными ручками и неописуемыми финтифлюшками - приз за победу в шахматном турнире - показался мне подходящей посудиной. Я на глазок определила его емкость как пол-литровую, и внутренний голос заверил меня, что это самое то.
        Слегка запыхавшийся Санчо ворвался в кабинет, когда я старательно и методично полировала внутреннюю поверхность кубка чистым носовым платком.
        - Кола! - сказал мой помощник, поставив на край стола полуторалитровую бутыль. - И рюмка!
        - Газировку оставь, а рюмку забери, она мне не понадобится, - распорядилась я, свинчивая пластмассовую крышечку.
        - Помочь? - предложил Санчо.
        - Береги маникюр, - отмахнулась я. - Все, спасибо, свободен! Дуй на пост.
        - Вы бы полегче с виски, Анна Ивановна! - ретируясь, проворчал мой помощник. - Опять будет как тогда!
        - Когда? - с горькой иронией поинтересовалась я, салютуя полным кубком закрывающейся двери.
        - Как всегда! - услужливо подсказал мой внутренний голос.
        Расставания с любимыми мужчинами неизменно даются мне неимоверно тяжело. По опыту прошлых разрывов можно было ожидать, что конца дня, начатого колой с пятидесятипроцентным содержанием виски, я не замечу. Да что конец дня! Сегодня я, пожалуй, даже конца света не замечу!
        - За невнимательность! - Я провозгласила первый авторский тост и приложилась к краю золотой чаши.
        И почти сразу же ощутила прилив вдохновения. Это был хороший признак: мне всегда гораздо лучше работается в периоды, когда мое сердце свободно.
        Я вернулась за стол, поставила золотую чашу рядом с компьютером, с помощью ножниц для бумаги лихо исправила конфигурацию сломанного ногтя и застучала по клавишам:
        «Я видела тебя с другой женщиной. Вы были вдвоем в кабинете, обставленном в скучном казенном стиле. Рядом, в большой светлой комнате, ходили, разговаривали и смеялись нарядно одетые люди. Я была там с ними, но необъяснимое внутреннее чутье вернее, чем любой прибор, сообщало мне о твоем местонахождении. Если я не видела тебя, то безошибочно ощущала твое присутствие затылком, сердцем, третьим глазом…»
        Первые свои два глаза - и правый, и левый - я к этому моменту уже закрыла, чтобы сосредоточиться на переживаниях лирической героини. Я вдохновенно печатала вслепую и поэтому помощника, заглянувшего ко мне в кабинет, не увидела, а за дробным стуком пальцев по клавишам и не услышала. Санчо пришлось закашляться, как чахоточному, и только тогда я очнулась:
        - А?
        - Бэ! - ляпнул непочтительный мальчишка. - То есть к вам тут пришли, Анна Ивановна.
        - Я сегодня посетителей не принимаю! - заявила я.
        И вместо нежелательных посетителей охотно приняла еще одну порцию живительной смеси из шахматного кубка.
        Дзинь! - проаккомпанировал доброму глотку мой мобильник.
        - Ливанова! - бодро отозвалась я.
        - Анхен, мин херц! - меланхолично молвила трубка теплым и бархатистым, как августовский персик, голосом Семена Аркадьевича. - Как поживаешь? Прекрасно? Умница. Анхен, сейчас к тебе придет одна милая дама, прошу, отнесись к ней со всем вниманием, а к ее просьбе со всей серьезностью. Это моя добрая подруга, а ты ведь знаешь, как мне дороги мои добрые подруги.
        - Все? И даже я? - спросила я, не скрывая надежды на положительный ответ.
        - Конечно! Ты даже дороже всех других, - заверил меня галантный Семен Аркадьевич. - Несмотря на то, что подругой ты была скорее злой, чем доброй.
        - Да, я такая, - сокрушенно вздохнула я, сморгнув воображаемую слезинку.
        Наглец Санчо укоризненно цыкнул, шагнул к столу, без спросу взял кубок с недопитым эликсиром и вышел.
        - Пожалуйста, пройдите в кабинет, Анна Ивановна ждет вас! - услышала я.
        И вот так, с затуманенными мозгами и разбитым сердцем, я не по собственной воле ввязалась в историю.
        Вообще говоря, истории - это мой профиль. Не история как наука, а именно истории - интересные, увлекательные, способные при качественном изложении побудить добрых людей раскошелиться на книжку в мягкой обложке. Книги в твердых преплетах стоят недешево, так что их покупают хуже, о чем без устали сокрушается мое издательство и я вместе с ним. Мой процент авторских отчислений с твердых переплетов выше, чем с мягких.
        Впрочем, беллетристикой в чистом виде в наше время не прокормишься. Я знаю одного очень популярного писателя, который по совместительству является доктором химии и доктором информатики и сочиняет бестселлеры параллельно с работой в компании, занимающейся генной инженерией.
        Мне, к сожалению, не хватило ума получить техническое образование, я всего лишь дипломированный филолог и специалист по пиару и рекламе, но и этим, поверьте, вполне реально заработать на хлеб с вареньем. Я могу быстро и качественно написать абсолютно любой текст: хоть предвыборную речь кандидата в депутаты, хоть инструкцию по использованию китайского электромассажера. А поскольку деятели политики и торговли распространены на нашей планете даже шире, чем тараканы, клиенты у меня есть всегда. Что и объясняет наличие у средней руки писательницы такой роскоши, как собственный офис и молодой помощник модельной внешности.
        - Добрый день, проходите, присаживайтесь! - приподнявшись в кресле и спешно нащупывая ногами под столом блудные туфли, пригласила я гостью.
        Кабинет у меня небольшой, меблирован скромно, но на диван для посетителей я не поскупилась. У меня отличный диван, просторный, мягкий и упругий. На нем можно не только сидеть!
        Но незваная гостья мой роскошный диван проигнорировала. Она опустилась прямо на пол и уже оттуда, стоя на коленях, простонала:
        - Ради всего святого, найдите ее!
        - Кого?!
        Поверх столешницы я видел только половину лица просительницы. У нее были большие блестящие глаза, окруженные частой сеточкой морщинок, и удивительно четко прочерченные брови. Они тянулись от переносицы галочкой с длинными горизонтальными крыльями, загнутыми на кончиках: этот рисунок очень напоминал математический символ «квадратный корень».
        Я оставила попытки найти правую туфлю, скинула заодно и левую и босиком в обход стола побежала поднимать с колен странную женщину.
        Она, не сопротивляясь, позволила усадить себя на диван и даже приняла кофе, который притащил мой проворный помощник. Я одним глазом заглянула в чашку, потянула носом и обоснованно предположила, что Санчо развел порошковый «Нескафе» моим алкогольным коктейлем. Должно быть, пойло получилось суровое! Но гостья выпила его одним глотком и даже не поморщилась. Впрочем, лицо у нее и без того было перекошено гримасой страдания.
        - Умоляю, найдите мою девочку! - сказала она, вернув Санчо пустую чашку и освободившимися руками схватив меня за запястья.
        Пальцы у нее были холодные и твердые. Я тут же вспомнила, как однажды в детстве по глупости сунула руку в тугую завитушку чугунной ограды. Чтобы ее вытащить, понадобилась помощь слесаря с ножовкой по металлу.
        - Семен сказал, что вы сможете!
        - Одну секундочку, уважаемая, - попросила я и аккуратно (даже без ножовки) высвободилась. - Вы посидите тут, а мне надо сделать один звоночек…
        Я вышла в приемную, одними губами спросила у Санчо: «Это кто такая?!», получила такой же беззвучный ответ: «Понятия не имею!», отняла у помощника его мобильник, выскочила с ним в коридор и оттуда позвонила Семену Аркадьевичу.
        - Анхен, это Тамара. Очень милая женщина, но, к сожалению, чрезмерно зацикленная на идее беззаветного служения своей семье, - как всегда невозмутимо и мягко объяснил мой добрый друг. - Тамара так истово берегла и обустраивала свой семейный очаг, что ее супруг предпочел убежать на волю. И дочка, когда подросла, похоже, тоже убежала.
        - И теперь Тамара хочет ее найти, - понятливо кивнула я. - Но почему с моей помощью? Я же не сыщик!
        - Зато ты знатный специалист по любовным историям, а тут, я думаю, именно такая история и есть, - ловко польстил мне собеседник. - Прошу тебя, помоги Тамаре разобраться в сюжете. Уверен, тебе и самой будет интересно. Удачи!
        - И тебе, - ответила я в уже гудящую трубку.
        Санчо ждал моего возвращения с вопросительно поднятыми бровями. В который раз я подумала, что его брови очерчены и подкрашены не в пример аккуратнее, чем мои собственные.
        - Это Тамара, она ищет свою дочь! - шепотом передала я скудную информацию и прошла в кабинет.
        Посетительница, скорчившись, сидела на моем диване в позе, какие я дотоле наблюдала только у каменных горгулий на крыше собора Парижской Богоматери. При моем появлении она распрямила спину и развернулась ко мне. Глаза у нее в самом деле были огромные, а губы казались кривыми, потому что Тамара в мое отсутствие сделала мужественную попытку пройтись по ним яркой помадой, но немного промахнулась.
        - Вы найдете ее? - спросила она с надеждой. - Мою девочку? Найдете? Обещаете?
        Я вздохнула и присела на свободный край дивана.
        Честно говоря, ненавижу давать обещания. Зароки и клятвы в определенной ситуации бывают полезны, но на перспективу все они вредны. Времена меняются, мы меняемся вместе с ними, а данные когда-то обещания кандалами висят на ногах, лишая нас свободы передвижения по жизни. Я думаю, любые клятвы должны иметь срок давности, по истечении которого их следует внимательно пересматривать и либо пролонгировать, либо отменять. Хотя бы для того, чтобы не страдать от угрызений совести! Меня, к примеру, до сих пор мучает невольно нарушенная клятва юного пионера жить и работать под чутким руководством коммунистической партии. Не очень сильно, но все-таки! Счастье еще, что ни один из моих браков не был скреплен священными обещаниями у церковного алтаря.
        Поэтому Тамаре я ответила уклончиво:
        - Обещаю, что постараюсь вам помочь.
        И, чтобы не акцентировать внимание на сомнительных обещаниях, перешла к делу:
        - Насколько я поняла, у вас пропала дочка?
        - Мариночка! - Тамара попешно расстегнула сумочку и вынула из нее фотографию. - Вот! Это она недавно для факультетской газеты снялась как победительница музыкального конкурса. Она у меня очень хорошая девочка.
        Я взяла фотографию и сказала первое, что пришло в голову:
        - Вы с дочерью похожи.
        У Марины тоже были большие карие глаза, аккуратный прямой нос и брови характерного рисунка «квадратный корень». Длинный рот мог бы выглядеть соблазнительным, если бы девушка на снимке улыбалась хоть краешками губ. Однако она смотрела на зрителя серьезно и строго, как красноармеец на плакате «А ты записался добровольцем?».
        Я тихо усмехнулась и кивнула. Да, именно так выглядят хорошие девочки, побеждающие в серьезных конкурсах, в которых и не думают участвовать девочки хорошенькие. Хотя дурнушкой Марину никто бы не назвал. Лицо у нее интересное, его бы еще немножко подрисовать, и, пожалуй, могла бы получиться красавица. Но девушка явно не научилась еще пользоваться декоративной косметикой, макияж у нее прямо-таки индейский, в стиле «Чингачгук на тропе войны». Ясно, что она очень хочет нравиться, но не знает, как этого добиться, и стесняется спрашивать. Неглупая, самолюбивая, замкнутая. Стеснительная до высокомерия. Умница, отличница. Тонкая натура в толстой колючей кожуре. Знаем мы таких…
        Я мельком глянула в зеркало над диваном, встала, пересела за свой стол, положила перед собой фотографию Марины, включила диктофон и сказала:
        - Хорошо, Тамара. А теперь расскажите мне все, что считаете нужным.

3
        Ей было почти двенадцать, когда отец ушел из семьи. До этого они с матерью страшно ссорились, и однажды ночью едва не дошло до поножовщины.
        Отец был пьян, когда схватился за нож и выскочил вслед за матерью из кухни, где они скандалили, вовсе не думая о том, что Маринка в спальне за тонкой перегородкой слышит их ругань. А она слышала - не все, не каждое слово, но отдельные наиболее эмоциональные выкрики, и этого было более чем достаточно.
        Ее интеллигентные родители, мама-учительница и папа-художник, ругались точно так же, как вечно пьяные многодетные тунеядцы Вондриковы из четвертого подъезда. Они называли друг друга такими словами, которые шестиклассница Маринка слышала только от гадких мальчишек. Они разбили что-то стеклянное, а потом мама выбежала из кухни, и отец следом за ней - с ножом. Маринка очень хорошо запомнила этот нож - с широким серым лезвием и коричневой деревянной ручкой. Такими ножами она потом вооружала нарисованных пиратов и лесных разбойников.
        Наверное, папа хотел только напугать маму. Когда Маринка в своей коротковатой, не по росту, ночнушке с криком выскочила в прихожую, папа аккуратно положил нож на полочку рядом с телефоном, надел куртку и ушел. До утра он, сгорбившись, сидел на скамейке у подъезда. Шел дождь, а папа был без шапки, и Маринке было его мучительно жалко. Она стояла за занавеской у окна и плакала. И мама тоже плакала, но позвать отца домой не разрешала. Потом отец ушел. С Маринкой он не попрощался, и больше она его не видела.
        После этого у них с мамой началась другая жизнь. В доме стало тихо, спокойно - это Маринке нравилось. Никто не мешал ей часами валяться на диване, читая книжки, которые мама целыми связками приносила из библиотеки. Вечерами сама мама читала книжки на кухне, готовя ужин, а Маринка за пианино, поставив «Трех мушкетеров» на пюпитр и вслепую нажимая клавиши. Мама настояла, чтобы дочь продолжила заниматься в музыкальной школе, хотя это стоило денег, которых с папиным уходом стало совсем мало: папа талантливый художник - хорошо зарабатывал. Беда в том, что он и тратил заработанное с большим размахом и творческим подходом, абсолютно игнорируя мамины представления об идеальной семейной жизни. Папа был душой компании, весельчаком и заводилой, имел много друзей и подруг. К одной из них он и ушел.
        У Маринки друзей было мало, а подруг и вовсе не имелось. Она прочитала слишком много умных книг, чтобы приятно посплетничать с ней о мальчишках и нарядах. К тому же она мало что понимала в нарядах, потому что мама из соображений экономии одевала ее добротно, но не модно и не к лицу. Лучшими друзьями Маринки стали книжки и фильмы. В первую очередь французские, только не комедии - их она не любила, потому что там всегда смеялись над самыми слабыми. Маринка смотрела сентиментальные картины про любовь и мечтала о том времени, когда вырастет, поступит в институт и уйдет из своего тихого и спокойного дома навсегда.
        Училась Маринка лучше всех в классе и среднюю школу окончила с медалью. Это позволило ей без проблем поступить на бесплатное отделение - иначе пришлось бы остаться без высшего образования. Институт оказался не из престижных - педагогический, но Маринке это было неважно. Главное, что у нее будет диплом, а пока ей дали стипендию и место в общежитии!
        В институте Маринку заметили сразу, но не однокурсники, а преподаватели. Она не прогуливала занятия, без троек сдала первую сессию и не уклонялась от скучной общественной работы. Пока ее соседки по комнате, ошалев от свободы, нагуливали кто синяки под глазами, кто раннюю беременность, Маринка привычно безнадежно мечтала о прекрасном принце и вечерами рисовала факультетскую стенгазету.
        Маме она регулярно звонила и без энтузиазма, но подробно рассказывала о своей студенческой жизни. Та была уверена, что знает обо всех мало-мальски важных моментах в жизни дочери.
        Мама поняла, что она очень сильно ошибалась, только тогда, когда рассерженная девчонка из общежития позвонила ей в поисках Маринки, которая «одолжила шикарные итальянские туфли на один вечер, а пропала на два дня!». А когда в понедельник утром Маринка - невиданное дело! - не появилась на занятиях, ее мама начала масштабные поиски.
        Я выключила запись, побарабанила пальцами по столешнице и посмотрела на пустой гостевой диван. Тамара уже ушла, немного обнадеженная вырванным у меня обещанием посильной помощи. Фотографию пропавшей дочери она оставила, и я прикрепила ее кусочком двустороннего скотча на край монитора - так было удобнее переводить взгляд с лица на снимке на собственное отражение в зеркале на стене.
        - Дурочка ты, дурочка! - шепотом сказала я девушке на фото.
        Я отлично понимала, как легко может влипнуть в дурную историю такая хорошая девушка. Если ей не повезет. Если ангел-хранитель некстати отвлечется. Если инстинкт самосохранения отступит перед горделивым желанием блеснуть, сделать красивый жест, проявить опасное и глупое благородство. Если книжные знания о жизни недостаточно быстро вытеснит реальный опыт. Если неудачно сложатся обстоятельства или, не дай бог, проявится чья-то злая воля!
        - Какое счастье, что мне давно не восемнадцать! - сказала я своему отражению.
        - Ну, это счастье для тебя, но не для окружающих! - тут же заметил внутренний голос.
        - Прошу прощения, но мое личное счастье заботит меня несравненно больше, чем счастье остального человечества! - ответила я язвительно и, видимо, слишком громко.
        - Надеюсь, по этой причине вы не оставите меня сегодня без обеденного перерыва? - тоже возвысив голос, обеспокоенно поинтересовался дотоле помалкивавший Санчо из приемной. - Напоминаю, у меня в половине второго йога!
        - Зайди, - позвала я.
        Санчо сунулся в приоткрытую дверь. Он уже успел переодеться в спортивный костюм и выглядел в нем как победоносный олимпиец. Я в который раз мысленно посетовала на то, что эта великолепная мужская красота не знает и, главное, не хочет знать женской ласки, и с ехидством сказала:
        - Разумеется, я помню, что ты бежишь на тренировку, с которой задержишься часа на полтора, на что я систематически закрываю глаза, великодушно не урезая твою зарплату!
        - Так я побежал? - не дрогнув, уточнил наглец.
        - Беги. Одна просьба: по пути забрось Семену Аркадьевичу эту запись. Скажи, я прошу послушать и сказать, что он думает.
        - Нет проблем!
        Мой красавец-помощник запихнул диктофон в карман спортивной куртки, отсалютовал мне, как бравый морской пехотинец, каковым он при его ориентации никогда не будет, и ушел.
        Я немного посидела в тишине, потом вспомнила, что так и не выпила свой бодрящий утренний коктейль, соорудила вторую усиленную порцию и вернулась к рукописи, от работы над которой меня отвлек неожиданный визит Тамары. Работа была не срочная, но я, как природа, не выношу пустоты - непременно должна заполнить ее более или менее бурной деятельностью.
        Против обыкновения, я не смогла вспомнить, на чем остановилась, пришлось перечитать последний обзац: «Если я не видела тебя, то ощущала твое присутствие затылком, спиной, сердцем, третьим глазом…» Дальше пошло само:
        «Заглядывая в кабинет, я знала, что увижу тебя там. Я не знала, что увижу тебя там с другой женщиной!
        Если бы вас увидела не я, а любой другой человек, он бы даже не почувствовал неловкости. Вы не обнимались, не целовались. Вы просто смеялись! Но это был такой смех…
        Это был смех людей, объединенных общей тайной.
        Смех заговорщиков, давным-давно связавших себя клятвой, которая за давностью лет превратилась в такую же фикцию, как былая любовь. Она засохла, точно осенний лист в гербарии, но сама ее невесомая хрупкость вызывала нежность и благодарность за то, что когда-то случилось.
        Вы были любовниками, я поняла это по твоему голосу и той смелости, с которой она шутила с тобой. Вы были любовниками раньше, и вы были ими сейчас.
        Я смотрела на вас одну секунду, но ваш смех, насыщенный терпкой сладостью многократно разделенного греха, звучит в моих ушах до сих пор».
        Я поставила точку в конце абзаца и отстраненно подумала, что однажды я еще скажу Андрею большое спасибо. Невыдуманные муки ревности в моем описании непременно впечатлят чувствительных читательниц (для проверки эффекта я дам эту страничку на ознакомление Санчо), так что новая книжка вполне может получиться выше среднего. Издательство выпустит нормальный тираж в твердом переплете, читательницы раскупят книжку, а я получу приличный гонорар и потрачу его на отдых в каком-нибудь потрясающе красивом и романтическом месте. На Мальдивских островах, например. Или в Индонезии, на Бали… Где встречу прекрасного принца и закручу с ним фантастический роман…
        - Стоп, стоп! - окоротил меня внутренний голос. - Какой еще прекрасный принц? Мы вроде уже порадовались тому, что тебе не восемнадцать?
        - К счастью, да, - повторила я.
        В восемнадцать лет в ситуации с Андреем и его пассией я бы не закрыла тихонько дверь и не пошла бы как ни в чем не бывало пить шампанское с гостями праздника. Я бы ворвалась в тот кабинет, как самум, и надавала неверному любовнику пощечин, а его подруге, не окажись она более сильной и ловкой, располосовала щеки ногтями! А если бы мне не дали продемонстрировать свою натуру столь экспрессивно и ярко, я бы показательно хлопнулась в обморок, вынуждая негодяя проявлять человеколюбие, противное его гнусной сущности! О, в восемнадцать лет я сочиняла гораздо более драматические сценарии, нежели теперь!
        Теперь я просто отпускаю мужчину, не оценившего по достоинству то сокровище, которое досталось ему в моем лице и теле. Хотя за тело Андрей, вероятно, еще поборется, от этого приза он так просто отказаться не сможет…
        Да, что ни говори, у закаленной и опытной бальзаковской женщины есть масса приемуществ перед чувствительной и ранимой тургеневской барышней!
        Я потянулась, встала, подошла к зеркалу и чокнулась со своим отражением золотым кубком.
        - Ваше здоровье! - иронично произнес приятный мужской голос.
        Я повернула голову.
        В дверях, которые торопыга Санчо не потрудился плотно закрыть, стоял невысокий коренастый молодой человек в потертых джинсах и спортивной куртке. Лицо у него было как у сказочного работника Балды: широкое, открытое и насмешливое - идеальное для практики кулачного боя.
        - Вы к кому, сударь? - холодно спросила я.
        Низкорослые курносые блондины квадратного телосложения - не мой тип мужчины.
        - К вам, Анна Ивановна, к вам! - уверенно ответил Балда и без приглашения внедрился в мой кабинет.
        Гостевой диван скрипнул, возражая против такой наглости, но его протест не был услышан. Незваный гость правой ручкой похлопал по дивану, приглашая меня присесть, а левой вытянул из кармана удостоверение:
        - Лейтенант милиции Петров, УВД Центрального округа! Семен Аркадьевич очень просил меня зайти к вам и поделиться оперативной информацией.
        Под мышкой у лейтенанта была плешивая папка из кожзаменителя. Открыв ее, он продемонстрировал исписанный от руки лист бумаги и прокомментировал:
        - Это заявление гражданки Тарасовой Тамары Николаевны об исчезновении ее дочери, тоже гражданки Тарасовой, только Марины Ивановны. Данное заявление было принято вчера вечером, и к настоящему времени по нему уже получена кое-какая информация, а именно, нам известно следующее…
        Говорил лейтенант скучно, монотонно, как деревенский дьячок, однако меня сказанное им весьма заинтересовало. Я послушно присела на диван и внимательно выслушала милицейский доклад.
        Из него следовало, что Марина Тарасова вышла из общежития педагогического института в пятницу вечером, около семи часов. Точное время тетка-вахтерша не запомнила, потому что по долгу службы обязана следить только за входящими. А на выходящих она обращает внимание по личной инициативе и лишь в особых случаях. К счастью, тем вечером Марина Тарасова как раз и была особым случаем, ибо до сих пор вахтерше никогда не доводилось видеть эту скромную девушку в вызывающе дорогой обуви на шестидюймовых каблуках.
        Зрелище было необычное, и любопытная вахтерша насладилась им сполна, привстав со стула и проводив грациозно покачивающуюся на шпильках Марину долгим взглядом до самого выхода. Широко распахнувшаяся дверь позволила вахтерше увидеть у крыльца грузную мужскую фигуру в черном и машину такси с логотипом в виде старинной кареты.
        В службе такси «Дилижанс» достаточно быстро нашли машину, которая приняла крупного мужчину в черном пальто на улице, потом заехала за второй пассажиркой к общежитию педагогического института и затем без остановок доставила пару в аэропорт. Водитель точно помнил, что высадил пассажиров у здания аэровокзала международного сообщения.
        На внешних авиалиниях в пятницу вечером по расписанию было всего три полета: Дубай, Ницца и Стамбул. Ни на одном из этих рейсов грузного мужчину в неприметном черном работники аэропорта не запомнили, а вот тщеславную дурочку, которая отправилась в дальнюю дорогу в модельных туфлях на запредельно высоких каблуках, заметили чуть ли не все сотрудницы женского пола.
        Дурочка улетела в Ниццу.
        - Та-ак! - протянула я.
        Уже на этой стадии лично для меня кое-что прояснилось. Стало понятно, почему Семен Аркадьевич адресовал свою добрую подругу Тамару именно ко мне!
        Вот уже несколько лет подряд в самом начале марта я на неделю-другую улетаю в Ниццу, спасаясь от сезонной депрессии.
        Должна признаться, что я с трудом переношу продолжительную холодную зиму. Даже чистейший и свежайший белый снег радует меня всего лишь от тридцати минут до пары часов - в зависимости от того, радуюсь ли я ему на открытом воздухе или же в хорошо отапливаемом помещении. А когда снег лежит долго и превращается в ноздреватую серую массу, образующую неуютные бугристые бортики вдоль скользких тропинок… Когда подтаивающие сугробы сочатся ледяной водой, проникающей в самые крепкие сапоги и ботинки… Когда с крыш и карнизов к моей непокрытой голове тянутся опасно острые и тяжелые сосульки… Когда день так короток, что поутру я всерьез задумываюсь - а есть ли вообще смысл вылезать из постели? Когда небо то черное, то серое, а голубизны нет и в помине… Когда фрукты и ягоды сплошь безвкусные, тепличные, а цветы можно найти только в магазине или на кладбище, каковое место вполне соответствует моему февральскому настроению… Тогда я хандрю, мрачнею, теряю волю к победе и каждую ночь заново ищу смысл жизни, вполне очевидный мне в теплое время года. На исходе зимы я делаюсь такой раздражительной и нервной, что хотя
бы из соображений гуманного отношения к ближним должна лишать этих самых ближних сомнительных радостей общения со мной!
        Приблизить конец зимы в родных краях не в моих силах, но зато мне вполне по средствам улететь навстречу весне. И я не проявляю оригинальности, традиционно выбирая для своей сезонной миграции Французскую Ривьеру.
        Это не так далеко, как экзотические острова, и не так дорого, как отдых в Сочи, поэтому уже в середине зимы, обессиленная депрессией и авитаминозом, я водружаю на свой рабочий стол запылившийся плакатик с лозунгом собственного сочинения: «Ницца! Нельзя не соблазниться!» - и начинаю готовиться к приятному путешествию.
        Ах, Ницца! Там тепло и солнечно даже в феврале, а в самом начале марта на изумрудных газонах во множестве пестрят цветы. По набережной трусцой бегают сосредоточенные курортники в спортивных костюмах и гоняют на роликах улыбчивые мужчины в деловых костюмах, с портфелями и мобильными телефонами в руках. На песчаных пляжах в Каннах и галечном берегу в Ницце уже загорают нетерпеливые приезжие из северных стран. Морская гладь похожа на изящную чеканку по светлому серебру, берег в туманной дымке имеет отчетливо голубой цвет, и роскошные пальмы всем своим видом утверждают, что зимняя депрессия здесь попросту невозможна.
        Кто-то упрекнет меня в отсутствии патриотизма, но на самом деле можно сказать, что я беру пример с русских классиков.
        В теплой Ницце, а не в промозглом Питере делал черновые наброски ко второму тому «Мертвых душ» Николай Васильевич Гоголь.
        Именно на Лазурном Берегу переживал потерю любимой женщины Федор Иванович Тютчев.
        В Ницце сочинял свою оперу «Руслан и Людмила» Николай Андреевич Римский-Корсаков.
        В Ницце жил, писал и умер Александр Иванович Герцен.
        Здесь с удовольствием бывал Антон Павлович Чехов, имя которого и нынче можно увидеть на фасаде двух отелей города - «Бо Риваж» и «Оазис». В последнем, кстати, останавливались и Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин, и Владимир Ильич Ульянов-Ленин… Почти сплошь приличные, многими уважаемые люди!
        Вот и я не хуже других, совсем как герой рассказа Бунина «Генрих» из «Темных аллей»: «Вечером совсем летнего дня на вокзале Ниццы» уже без раздражения и грусти, а лишь с удивлением могу думать о том, что «на родине сейчас двадцать градусов мороза».
        Да и потом, когда я уже возвращаюсь домой, солнце Лазурного Берега еще долго греет мое сердце - как раз до тех пор, пока и у нас не наступят теплые деньки.
        Так вот, к чему было все это отступление: моя многолетняя привычка дезертировать с поля битвы зимы и весны известна многим. Семену Аркадьевичу в том числе.
        - Полагаю, что в Ниццу за Мариной Тарасовой и ее спутником наша родная милиция не последует? - спросила я, в общем-то не сомневаясь в ответе.
        - Конечно, нет! С какой стати? - Лейтенант Петров пожал квадратными плечами. - Да и зачем? Ну, улетела взрослая барышня на курорт с любовником, ну, не предупредила об этом свою заботливую мамашу. И что тут такого?
        - По нынешним временам - ничего аморального.
        Я особенно охотно согласилась со сказанным по той простой и понятной причине, что тоже имею обыкновение улетать на Лазурный Берег не одна.
        Обычно у меня есть очаровательный спутник, общество которого существенно добавляет прелести курортным дням и ночам. Вот только на этот раз Андрей подпортил мне проверенный временем сценарий. Узнав, что я для него не Единственная и Неповторимая, я решила лететь в Ниццу без сопровождения. В конце концов, и во Франции люди живут, и мужчины тамошние - вполне галантные кавалеры. Авось не пропаду я в одиночестве!
        - А кто этот мужчина, с которым улетела Марина, вы случайно не выяснили? - спросила я лейтенанта.
        - Конечно, выяснили, и вовсе не случайно! Это было нетрудно.
        Лейтенант Петров вынул из папки другой листок и помахал бумажкой в воздухе, не позволив мне ее забрать.
        - Спутник Марины Тарасовой - ее институтский преподаватель немецкого языка, Антон Сергеевич Орленко. Шестьдесят два года, русский, судимостей не имеет, проживает в нашем городе по адресу: ул. Белопольская, 117-21, в собственной двухкомнатной квартире.
        - Жена, дети, внуки? - горько усмехнувшись, спросила я.
        Мне было жаль, что все оказалось так банально и пошло. Пожилой развратник, пользуясь своим статусом, соблазнил глупую студенточку - какой избитый сюжет!
        - Нет, детей и внуков у Орленко не имеется, а жену он похоронил два года назад. С тех пор живет один.
        Лейтенант заглянул в свою шпаргалку и поправился:
        - Еще у него собака была, породистая, колли. Умерла три месяца назад. Соседи рассказывают: он по своей собаке убивался больше, чем по жене!
        - Не уверена, что данный факт характеризует его положительно, - пробормотала я. - Впрочем, это дает хоть какую-то надежду. Человек, измученный потерями и одиночеством, на старости лет отчаянно влюбляется в прелестную юную девушку, в отношении которой у него самые серьезные и благородные намерения…
        - Вы это сейчас что мне рассказываете? - с интересом спросил лейтенант.
        - Аннотацию нового романа.
        Я потерла лоб и покосилась на милицейскую папку:
        - У вас еще что-нибудь?
        - Да нет, это все.
        Лейтенант Петров с треском застегнул «молнию» папки, встал с дивана и протянул мне руку для пожатия:
        - Могу лишь добавить, что обратные билеты у Орленко и Тарасовой на девятое число. Так что ждем. А вам всего доброго! Рад был познакомиться с настоящей живой писательницей.
        Это прозвучало как косвенное признание в том, что у милицейского лейтенанта огорчительно много знакомых мертвых писательниц, и я захотела утешить его маленьким призом:
        - Хотите, подарю свою книжку с автографом?
        Лейтенант хотел, и я легко и с удовольствием исполнила это его желание. А когда милицейский товарищ, прижимая к груди пестрый томик с моей фотографией на задней обложке, удалился восвояси, я вернулась к компьютеру, вошла в Интернет и на сайте нашего местного педагогического института нашла Антона Сергеевича Орленко. Мне было интересно посмотреть на героя Маринкиного романа.
        Антон Сергеевич меня разочаровал. Я настроилась увидеть привлекательного пожилого господина вроде Алена Делона в старости - благородного, породистого, с мудрыми глазами и печатью мысли на высоком челе. Но чело оказалось низким, а порода - самой что ни на есть дворовой. Небольшая квадратная фотография в разделе «Преподаватели кафедры романо-германской филологии» демонстрировала мясистое лицо с отвисшими щеками, лохматыми бровями и крючковатым носом. Возможно, снимок был неудачный, но и натура, чувствовалось, далека от эталона мужской красоты. Могла ли симпатичная восемнадцатилетняя девушка влюбиться в такого типа?
        - Э-эй, проснись! - покликала я свой внутренний голос.
        Он скорее способен был вспомнить типичные настроения и переживания восемнадцатилетней умницы-отличницы, сочиняющей стихи для факультетской стенгазеты и втайне мечтающей о большой и чистой любви. Что-то от меня такой, несомненно, должно было сохраниться в глубине души.
        - Думаю, если этот Антон Сергеевич умный и интересный собеседник, если он живо интересуется ее мнением, внимателен к ее настроению, заботлив, галантен и не скуп на подарки и комплименты, то девочка вполне могла закрыть глаза и на возраст, и на внешность, - помолчав, с сожалением ответил внутренний голос.
        - Можно, конечно, и с закрытыми глазами, но я лично люблю видеть, с кем я и как! - цинично огрызнулась я.
        - И что, разве всегда так было?
        Я замолчала, внутренний голос тоже.
        Неприятный тип Антон Сергеевич Орленко с фотографии буравил меня пристальным взглядом светлых, как стальные гвоздики, маленьких глаз.
        - Да пошел ты! - с вызовом сказала я ему.
        Я щелкнула мышкой, закрывая институтский сайт, открыла в разделе «Избранное» закладку страницы авиакомпании, регулярно совершающей прямые рейсы из нашего города в Ниццу, и без раздумий забронировала билет на завтра. Один билет, а не два, как я планировала еще вчера, когда не знала о двойной личной жизни Андрея.
        Оплатив билет кредитной картой, я допила свое алкогольное пойло и перешла к следующей стадии подготовки путешествия - бронированию отеля. И тут меня неожиданно постигла неудача.
        Оказалось, в гостинице, где я останавливалась ежегодно, на интересующий меня период времени нет свободных мест!
        Не поверив информации на гостиничном сайте, я не поленилась позвонить в отель и убедилась, что так оно и есть: массовый наплыв гостей и участников очередной международной выставки в Каннах обеспечил ажиотажный спрос на бюджетные места размещения и в соседней Ницце.
        - Не расстраивайтесь, дорогая мадам! Попробуйте поспрашивать в отелях по соседству, - посоветовал мне галантный молодой француз на ресепшене.
        Дорогая мадам в моем лице не расстроилась - мадам разозлилась, а злость всегда была для меня мощным двигателем. Сдаваться без боя не в моих правилах. Я проявила упорство: открыла карты Гугл, вбила в строку поиска адрес моей обычной гостиницы и запросила информацию о ближайших отелях. Меня интересовал квадрат «три на три квартала» в районе знаменитого отеля «Негреско».
        На мой взгляд, это самое красивое место в Ницце, очень удобное и для пешеходных прогулок, и для старта коротких экскурсий по окрестностям. Я собиралась, как всегда, съездить на поезде в Монако, а то и подальше - в итальянский городок Сан-Ремо, воспетый поп-кумирами моей юности. Поэтому было крайне желательно поселиться не слишком далеко от железнодорожного вокзала.
        Я отметила свое пожелание - «вблизи вокзала» - галочкой в соответствующей клеточке, кликнула мышкой, и премудрый Гугл выдал мне карту, густо усеянную перевернутыми «капельками» указателей.
        - Есть из чего выбирать! - подумала я вслух, приступая к детальному изучению предложения.
        Отели разряда «Пять звезд» я забраковала сразу - в Ницце это слишком дорого. «Три звезды» - вполне нормально. Правда, как раз на отели этой категории была ориентирована целая армия моих конурентов - участников Каннской выставки. При ближайшем рассмотрении оказалось, что в большинстве гостиниц уже нет свободных одноместных номеров, а на шикарные «люксы» и многокомнатные апартаменты я не замахивалась.
        В итоге весь мой выбор свелся к трем вариантам. Я могла забронировать двухместный номер в «Ибисе», стандартный одноместный в «Марриоте» и улучшенный одноместный в «Ла Фонтен».
        Рассмотрев фотографии на сайтах отелей, я решила, что «Ибис» мне не подходит: он расположен максимально далеко от моря и максимально близко к вокзалу, так что я получу определенное удобство в передвижении по Французской Ривьере, но зато лишусь той очаровательной атмосферы, которая есть на первой и второй линии. Кроме того, мне не понравилась архитектура «Ибиса». В коробке из бетона и стекла я и на родине могу жить сколько захочется!
        «Четырехзвездочный» «Марриот» был хорош по всем статьям. И расположен прекрасно, в первой линии у моря, и номера комфортные, и сразу два бара в холле - немаловажный плюс для одинокой дамы, которая не прочь: а) чего-нибудь выпить и б) чего-нибудь выпив, с кем-нибудь познакомиться. Но цена за последний свободный номер кусалась больно-пребольно!
        Отель «Ла Фонтен» на фотоснимке представляла главным образом незатейливая вывеска из светящихся газовых трубочек. Она была расположена параллельно водосточной трубе - вертикально, ибо никак иначе просто не могла поместиться на узком фасаде. Зато место было превосходное - в трех кварталах от моей любимой Английской набережной, в двух сотнях метров от «Негреско», рядом с музеем. И в пятнадцати минутах ходу от вокзала! Даже в десяти, если идти бодрым походным шагом.
        - К тому же Лафонтен - это не только «фонтан» по-французски, а еще и знаменитый баснописец! - нашел неожиданный аргумент мой внутренний голос. - Ты писатель, он писатель - почему бы вам не встретиться таким образом?!
        Прайс отеля «Ла Фонтен» меня приятно удивил. Чтобы убедиться, что я все поняла правильно, интересующий меня номер свободен и доступен, в том числе по цене, я разорилась на еще один звонок в Ниццу и после короткого разговора с любезнейшим администратором приняла волевое решение:
        - Итак, я бронирую улучшенный одноместный номер в отеле «Ла Фонтен»!
        Весь процесс занял у меня порядка двух часов. За это время телефон на столе у Санчо звонил трижды. Покончив с отелем, я пошла взглянуть на определитель номера в приемной и убедилась, что все три раза звонил Андрей.
        - Нас не догонишь! Нас не догонишь! - злорадно напела я телефонному аппарату и, стыдно сказать, даже показала ему туго скрученную фигу.
        Дождавшись возвращения с тренировки по йоге томного румяного Санчо, я объявила ему радостную весть о моем завтрашнем отъезде, под страхом денежного вычета велела в мое отсутствие ходить на работу как обычно и поехала домой собирать чемодан.

4
        - Самолет в пять утра, в аэропорту надо быть в четыре, такси заказано на три, сейчас половина первого. Стоит ли ложится спать? - трижды проверив список нужных вещей и сложив их в чемодан, спросила я себя.
        И сама себе ответила:
        - Не вижу смысла!
        Чтобы не клевать носом, я сварила крепкий кофе, влила в чашку рюмку ликера и пошла читать электронную почту, о существовании которой старалась забыть почти двое суток. Мне подумалось, что теперь, когда до моего отлета в другую страну остались считаные часы, я вполне могу позволить себе узнать, что думает о нашем разрыве Андрей. Ведь уже ничего не изменить, правда?
        Свежих писем от еще недавно любимого было всего два. В первом он по инерции, еще не поняв моего фатального настроения, увлеченно, многословно и красочно пересказывал свои волнующие эротические фантазии с моим активным участием. Во втором, написанном незадолго до полуночи, содержалось короткое и емкое описание того диагноза, который поставил бы мне практикующий психиатр. Меня оскорбленный Андрей уверенно называл сумасшедшей, а наш разрыв - клинической ошибкой, которая должна быть исправлена как можно скорее.
        Исправлений, видимо, он ждал от меня. Надо признать, не без оснований! За последний год я уже трижды ставила в наших отношениях жирную точку, а потом переправляла ее на запятую. Это действительно выглядело уже по-идиотски. Я подумала, что должна объяснить свое поведение.
        Сочинение прощально-объяснительного письма заняло у меня все время ожидания в аэропорту. Я набирала текст на сенсорной клавиатуре мобильного коммуникатора, отправила сообщение адресату уже с борта «Боинга» и только после этого отключила, как положено, телефон и закрыла глаза. Уснула я вскоре после того, как шасси самолета оторвались от взлетной полосы.
        Я очень люблю летать и делаю это часто. Мне нравится ощущение некой паузы, когда ты зависаешь в воздухе между своей страной и чужой, между настоящей жизнью и придуманной, между нерушимым прошлым и зыбким будущим. В самолете, пересекающем часовые пояса, время относительно, так что мне кажется - я ни к чему не привязана и ничем не ограничена, свободна от любых воздействий и помех. И уж если где-то когда-то и принимать судьбоносные решения, так именно в полете!
        Андрей не раз говорил, что наша с ним встреча была суждена на небесах. На сей раз в небесах я окончательно решила наше с ним расставание.
        Самолет сильно тряхнуло, рядом кто-то вскрикнул, и я проснулась в недоумении: где я?
        Пластмассовая шторка иллюминатора рядом со мной была закрыта. Я подняла ее. Другие пассажиры, я видела, делали то же самое, и не только потому, что об этом выразительными жестами просили бортпроводницы. Самолет пугающе дергался, и всем непременно хотелось узнать, что происходит.
        Ничего хорошего я за окошком не увидела: «Боинг», носом вниз, с трудом прорывался сквозь летящую навстречу многослойную серую паутину. Было угнетающе сумрачно, но, когда пятнистую мглу, похожую на разводы черной гуаши, разорвала близкая вспышка молнии, веселее не стало.
        - Добро пожаловать на солнечный и теплый Лазурный Берег! - с сарказмом пробормотала я.
        Самолет вывалился из тучи, как пудовая гиря из марлевого мешка, с трудом выправился и грузно пошел вдоль берега.
        Под крылом, устрашающе близко, рябило серое море. С набережной, до которой, казалось, рукой подать, в хаотичном приветствии махали пальмы. Ураганный ветер гнул их вопросительными знаками, а восклицательные знаки, сопровождающие междометия и испуганную ругань, во множестве реяли в салоне нашего самолета.
        Я зажмурилась и покрепче вцепилась в подлокотники.
        В этот момент, наверное, стоило горячо помолиться и убедительно пообещать Всевышнему на будущее, если он мне его подарит, безупречно безгрешное поведение, но я удержалась. Мои грехи - это мой выбор, а я после развода с первым мужем, на десять лет заточившим меня у семейного очага, чрезвычайно дорожу свободой воли.
        Мелодично тренькнуло бортовое радио. Я бы не очень удивилась, услышав команду надеть спасательные жилеты и приготовиться к встрече с водным миром Средиземного моря, но приятный женский голос совершенно невозмутимо озвучил погодные характеристики в аэропорту города Ниццы и пожелал приятного пребывания на Французской Ривьере. Оказывается, пока я размышляла, покаяться мне или еще повременить, самолет благополучно приземлился.
        Ожидая багажа, я сокрушенно думала о том, что в моем списке нужных вещей нет зонтика. А ливень стоял стеной, вбивая в землю пестрые цветы на газонах и заставляя автомобили приседать, как это делают кошки. Собираясь в путь, я не сомневалась, что доберусь до отеля без всяких проблем, однако теперь поняла, что проблема у меня есть, и немалая. Уже на пятиметровой прямой от раздвижных дверей аэропорта до накрытой пластиковым козырьком остановки я здорово промокну, за пятнадцать минут поездки в автобусе не просохну, а целенаправленный, по заранее распечатанной карте, марш-бросок от набережной до гостиницы окончательно превратит меня в мокрую курицу, которая уже завтра сляжет с куриным гриппом.
        - Зонтики! Превосходные зонтики!
        Чернокожий парень со связкой разнокалиберных зонтов приплясывал у выхода из здания аэровокзала.
        - Сколько? - спросила я, подойдя поближе.
        Полупустой - в расчете на неспешный курортный шопинг - чемодан на колесиках катился за мной, весело погромыхивая.
        - Десять евро!
        Я фыркнула, чемодан хрюкнул.
        - Пять евро!
        Мы с чемоданом величественно проследовали мимо.
        - Три! Два!
        - Один! - остановившись и обернувшись, сказала я и жестом фокусника выдернула из кармана монетку.
        Через секунду ее у меня уже не было, зато имелся зонтик.
        В другой ситуации зонт не стоил бы и одного евро: поломанная спица едва не выколола мне глаз, едва я попыталась задействовать конструкцию по прямому назначению. Металлические части зонта, густо покрытые ржавчиной, походили на хрупкие веточки красного коралла, в пестрой ткани кое-где предательски светились дырочки, а купол имел вид, будто он добросовестно защищал предыдущего владельца не только от дождевых капель, но и от падающих метеоритов. Однако на пятиметровой дистанции под проливным дождем зонт показал себя неплохо, мне только за шиворот немного воды налилось.
        Тем не менее даже с зонтиком до «Ла Фонтен» я добралась в плачевном виде. Резкие порывы ветра то и дело бросали холодные дождевые струи горизонтально, как дротики, и они впивались мне то в правый бок, то в спину - путь к отелю шел по кривой, буквой «Г». Чемодан мой и вовсе катился без всякого прикрытия и оказался неважной субмариной, подмокнув со всех сторон.
        Я так торопилась оказаться в сухом помещении с исправно действующей батареей парового отопления, что задержалась в микроскопическом холле отеля всего на одну минуту. Ее хватило на то, чтобы приветственно чихнуть, прилепить к полированной стойке промокший листок подтверждения бронирования, взять ключ и затвориться в вертикальном гробике тесного лифта под сочувственное бормотание портье.
        Оказавшись в номере, я для начала высмотрела под окном отопительный прибор, хотя обычно первым делом визуально оцениваю кровать - это важно. Батарея оказалась достаточно протяженной, и я смогла разместить на ней почти все свои отсыревшие вещи. Остальное в два слоя разложила на горячей трубе полотенцесушителя в ванной, торопливо отогрелась под душем, плотно завернулась в одеяло и рухнула в постель. Шторы на окне я не раздвигала, да это и не имело смысла: бущующая гроза превратила белый день в очень неуютный сумрачный вечер.
        - И стоило ради этого лететь в такую даль? - пораженчески вякнул мой внутренний голос.
        Но я ему ничего не ответила, потому что уснула.
        Разбудила меня непонятная возня за стеной. Звук был такой, словно кто-то большой и мохнатый (например, легендарный Русский Медведь) размеренно чешет спину о гипсокартонную перегородку. На любовную игру это походило мало, да и время для постельных упражнений было не самое подходящее - всего лишь четвертый час пополудни. Тем не менее я вспомнила, что мне надо как можно скорее решить два насущных вопроса. Первый - где столоваться. В «Ла Фонтен» постояльцев не кормили даже завтраком, а я люблю питаться регулярно и вкусно. Решение второго актуального вопроса должно было на время заполнить брешь в моей личной жизни.
        Пробегая по лужам под дождем, я видела на своем пути с полдюжины маленьких кафе. А прелестная кондитерская, идально подходящая для легкого завтрака, располагалась прямо напротив моего отеля, так что голодная смерть мне не грозила.
        А что до второго вопроса… Ну неужели в Ницце, которую французы называют «королевой», «царевной», «жемчужиной», в столице департамента Приморские Альпы, в прекрасном курортном городе, население которого составляет четыреста пятьдесят тысяч человек, не считая многочисленных туристов, я не найду одного достаточно симпатичного и общительного мужчину, готового на недельку стать моим почти прекрасным принцем?
        Полная приятных ожиданий и похвальной решимости их реализовать, я соскочила с постели, широким жестом рванула в стороны плотные гобеленовые занавески, ахнула и зажмурилась.
        Дождь закончился, небо очистилось, с мокрых крыш срывались последние радужные капли, красная черепица лаково блестела, но ослепили меня не солнечные блики, а мощная фотовспышка.
        Проморгавшись, я увидела во внутреннем дворике человека в синем пластиковом дождевике с поднятым капюшоном. Мужчина это или женщина, понять было невозможно - я видела фигуру в синем со спины. Человек, пригнувшись, торопливо нырнул под арку в каменной стене и скрылся. Я наблюдала его всего пару секунд, но успела засечь взглядом фотоаппарат на плече.
        Ничего себе! Я с растрепанной прической, размазанным макияжем и в костюме голой королевы доверчиво и непринужденно выглядываю в окно, и в этот момент какой-то псих меня снимает?!
        Впервые я искренне посочувствовала знаменитостям, за которыми охотятся папарацци, хотя остатки скромности не позволили мне думать, будто фотограф поджидал в засаде за цветочной горкой именно меня. Даже на родине моя писательская слава не достигла уровня, который предполагает назойливое внимание прессы.
        Спустя полтора часа, потраченных на приведение себя в полную боеготовность, я спустилась в холл. Портье всем своим видом изобразил восторг по поводу нашей с ним встречи, но я ему эту радость быстро испортила.
        - У вас во дворе прятался какой-то сумасшедший с фотокамерой! - с претензией сказала я, отдавая на хранение ключ от своего номера.
        Он был тяжелый, металлический, с увесистым брелоком-бомбочкой и не помещался в мою вечернюю сумочку.
        - Этот чокнутый фотограф щелкнул меня раздетой, когда я выглянула в окно!
        - О, мадам! Мне так неловко! Прошу прощения, поверьте, что впредь мы ничего подобного не допустим! - жарко заверил меня миниатюрный, под стать крошечному холлу, портье.
        При этом глаза у него забегали так подозрительно, что я бы подумала, будто он самолично партизанил у фонтана с фотоаппаратом, если бы тот человек в синем дождевике не был намного крупнее.
        - Надеюсь, что так. Я остановилась у вас в надежде на спокойный отдых! - строго сказала я заведомую неправду.
        Спокойный отдых - это не мой стиль. Я люблю, когда жизнь кипит, как лапша в кастрюльке!
        - Кстати, о лапше! - встрепенулся внутренний голос.
        Я сглотнула слюнки. Кушать хотелось очень, и почти все равно, что именно, не обязательно лапшу.
        Однако в кондитерскую напротив отеля я заходить не стала, ограничилась долгим взглядом сквозь стекло. В заведении было почти пусто, лишь за одним из столиков сидела нарядная нарумяненная старушка в компании крошечной гладкошерстной собачонки комично гламурного вида.
        На псинке были бархатная попонка с вышитым лейблом Dolce & Gabbana и малюсенькая фуражка, непонятным образом закрепленная на собачьей голове. Я понадеялась, что ее не прибили к черепу животного гвоздиком. Вела себя собачка так глупо, словно ее и без того неразвитый головной мозг получил тяжелое повреждение: увидев меня, она запрыгала на стуле, как резиновый мячик, заливаясь смехотворным лаем и тряся головой. При этом стразы на окантовке щегольской собачьей фуражки рассыпали искры, как бенгальская свеча.
        От неожиданности я отшатнулась от витрины и наступила на ногу какому-то господину. Пришлось извиняться и с улыбкой объяснять, что меня вывела из равновесия неспровоцированная агрессия карликового пинчера.
        - Ну, что вы, мадам, не надо извинений! - ловко поддержав меня под локоток крепкой рукой, тоже с улыбкой сказал мужчина. - Прекрасной даме совсем не обязательно быть отважной. Она прекрасна - и этого вполне достаточно!
        - Благодарю, - мурлыкнула я и окинула джентльмена оценивающим взглядом из-под ресниц.
        На вид ему было хорошо за сорок. Ростом повыше меня (а этим может похвастаться не каждый), поджарый, широкоплечий, судя по крепости поддержавшей меня руки - мускулистый и сильный. Лицо приятное, средиземноморского типа - с коротким прямым носом, красиво очерченными губами и упрямым подбородком. Не лысый (чем, опять же, может похвастаться не каждый пятидесятилетний кавалер) - шатен с волнистыми волосами средней длины. Глаза серые, смешливые. В одном ухе крошечная бриллиантовая искорка, но одет как турист - только не наш турист, не российский. Многие наши за границей даже на экскурсию по древним руинам одеваются точно на званый ужин!
        Оглядев приятного господина сверху донизу и на финише оценив превосходное качество его замшевых туфель, я добавила в свою улыбку теплоты и спросила:
        - Может быть, вы позволите мне в порядке компенсации за отдавленную ногу угостить вас чашечкой кофе?
        - Если вы, в свою очередь, позволите мне какой-нибудь ответный жест! - не задумываясь, отозвался он.
        - Смело! - прокомментировал мой внутренний голос.
        Кажется, он сказал это с неодобрением, которое я предпочла не заметить. В том настроении, в которое меня повергло расставание с любимым мужчиной, мне не хотелось заранее ограничивать широту диапазона ответных жестов.
        - Я еще не успела разведать, где тут лучше кормят и поят, поэтому предлагаю зайти в первый попавшийся ресторанчик, - предложила я. - Что-то такое я видела на углу.
        - О нет! Только не туда! - Мой собеседник комично скривился. - В этом ресторане угощают блюдами аргентинской кухни! И даже обыкновенную жареную картошку посыпают тремя видами острого перца! Давайте зайдем сюда.
        - В кондитерскую?
        - О, вы просто не знаете: тут только на первом этаже кондитерская, а на втором - нормальный французский ресторанчик, - успокоил меня мужчина.
        - Луковый суп и сырные гренки! - мечтательно простонала я, безропотно позволяя мужчине увлечь меня в помещение.
        Собачонка, мимо которой мы быстро прошли, снова зашлась в припадке.
        - Рыба на гриле, фуа-гра и сухое красное вино! - с энтузиазмом подхватил мой кавалер. - Если только вы не предпочитаете белое, потому что я, вопреки канонам, со всеми блюдами люблю именно красное, лучше всего - бордо.
        - Пусть будет бордо, - согласилась я, поднимаясь по лестнице. - И к черту каноны!
        Лестница была достаточно узкой, чтобы оправдать мой маневр по обгону кавалера. Не думаю, что у него это вызвало неудовольствие. Длинный разрез на моей узкой юбке позволял эскорту, следующему с предписанным этикетом отставанием на три ступеньки, беспрепятственно рассмотреть мои ноги от задников атласных туфелек до изящного узора на широких кружевных резинках чулок.
        - Мадам, мсье, прошу сюда, вот свободный столик! - засуетился при нашем появлении метрдотель.
        Устроившись за столиком у окна, мы с моим спутником одновременно энергично распахнули кожаные книжки меню и дружно засмеялись над этой синхронностью.
        - Простите, я очень голодна, - отсмеявшись, призналась я. - В последний раз я что-то ела вчера вечером дома, а завтрак в самолете проспала.
        - О, так вы только сегодня прилетели в Ниццу? А откуда? И надолго ли? С какой целью, по делам или отдыхать? - Мой кавалер не скрывал любопытства.
        Я не люблю фамильярности, но мне нравится, когда люди при первом знакомстве не жеманятся, не нагоняют на себя важность, не именуют друг друга подчеркнуто вежливо по имени-отчеству вплоть до ритуального пития на брудершафт, а держатся дружелюбно и просто. Уж если я по доброй воле, без всякой на то деловой необходимости, общаюсь с новым человеком, значит, он мне симпатичен. А если он мне симпатичен, к чему пустые церемонии?
        Я отвечала на вопросы мужчины и задавала свои, пока из кухни не подоспели мой луковый суп и его рыбная похлебка. К этому моменту я уже знала, что моего нового приятного знакомого зовут Павел, он серб, но родился и живет в Польше, а путешествует по всему миру. Как правило, не из праздного интереса, а по работе - как корреспондент солидного научного журнала. У него есть жена - даже две, если считать и бывшую, которой он помогает, потому что она растит его единственную дочь, есть пожилая мама, которая живет с ним по соседству, и любимая кошка, которая на время его поездок переселяется к старушке.
        Я нашла, что этот Павел очень симпатичный человек. И уж точно не дурак, раз имеет диплом доктора физики и в своем журнале ведет рубрику о космосе! В Ниццу Павел приехал на пару дней из Канн, где участвовал в международной выставке космических технологий как представитель СМИ.
        Правда, как мужчина, он у меня непреодолимого интереса не вызвал. Я видела, что нравлюсь ему, но еще за столом мы как бы случайно соприкоснулись руками, и это меня не зажгло.
        Мужчин, которым предстояло сыграть важную роль в моей жизни, я всегда узнавала мгновенно и безошибочно.
        Не знаю, так ли это происходит у других. Достаточно мне было впервые увидеть своего мужчину - неважно, сидел ли он с друзьями за столиком кафе, стоял в толпе зрителей на уличном концерте или шел мне навстречу по пустому коридору редакции, - и мой внутренний голос отчетливо и уверенно произносил: «Это мое!» И мужчина становился героем моего романа едва ли не прежде, чем успевал меня заметить. Последующие действия по максимальному сближению имели характер более или менее затянутой формальности. И от меня, и от него мало что зависело: мы неизбежно должны были принадлежать друг другу. Как будто так решил, не спросясь нас, кто-то другой, непререкаемо авторитетный - может, бог на небе, может, организованное мироздание. Да хоть инопланетяне! Или просто - судьба. Я никогда не пыталась решительно спорить со сценаристом гораздо более именитым и изобретательным, чем я сама.
        А в случае с Андреем все было еще яснее и определеннее. Мы просто встретились вглядами, и этого оказалось достаточно, чтобы моментально возникли взаимное желание, понимание дальнейшего развития событий и полное со всем предстоящим согласие. Так быстро: ресницы вверх, трехсекундное погружение в зеркало незнакомой дотоле души, ресницы вниз - и мы уже не чужие. Может быть, именно это называют любовью с первого взгляда? Хотя, честно говоря, что-то вроде любви между нами возникло много позже, уже после того, как мы на практике выяснили, что образуем гармоничную пару в постели. Или это чувство возникло только у меня? Я бываю такой глупой, когда влюблена!
        Я вспомнила об Андрее и с сожалением вздохнула, а Павел, по-видимому, решил, что я расчувствовалась под воздействием его нежных взглядов и комплиментов. Он явно обнадежился и особенно оживился, узнав, что я остановилась в отеле, который мы видели из окна. Наверное, подумал: раз моя постель так близко, буквально в двух шагах, то добраться до нее можно легко и быстро.
        Поступившее за кофе с ликером предложение Павла сменить обстановку на более уютную и интимную прозвучало вполне недвусмысленно, хотя мой кавалер и попытался выглядеть безупречным джентльменом, пообещав:
        - Дорогая, если вы пригласите меня к себе в гости, я буду держать себя в рамках приличий.
        При этом, думаю, мы оба понимали, что любые ограничения - понятие относительное. Как, впрочем, и приличия.
        К примеру, в нашем культурном обществе не принято честно и прямо вызывать мужчину на сексуальный поединок. Приличным считается, например, пригласить его в гости, чтобы вернуть одолженную и уже прочитанную книжку или же ознакомиться с дедушкиной коллекцией курительных трубок. Скучно, смутно и не всегда результативно…
        Вот у аборигентов с острова Якута в Папуа - Новая Гвинея - совсем другое дело! Там девушка открыто демонстрирует интерес к понравившемуся юноше, прилюдно набрасываясь на избранника с острым ножом из бамбука или ракушки. И парень радостно принимает раны, поскольку девичья ярость при нападении считается гарантией жгучего любовного темперамента. А в Танзании жаждущая ласки женщина попросту ворует у избранника обувь и мотыгу - самое дорогое. Мужчина обязательно за ними придет! И уж непременно сделает то, чего ждет от него женщина с мотыгой, - в Танзании на этот счет очень строгий кодекс чести джентльмена.
        Но я у Павла никаких ценностей не одалживала, а потому не обязана проявлять гостеприимство. Заканчивая ужин, я еще не решила, будет ли наше случайное знакомство иметь логическое продолжение. Вполне вероятно, что обида на Андрея и мелкое женское тщеславие сподвигли бы меня на сомнительный подвиг - увеличение числа добытых мною мужских скальпов, однако случилось нечто изменившее мои безнравственные планы.
        В дверях ресторана я столкнулась с юношей, который хотел войти, когда я выходила. Наверное, он поздно увидел меня: в черном плаще и с распущеными темными волосами я отнюдь не бросалась в глаза в полумраке подъезда. Я же как раз обернулась к Павлу, который рассказывал что-то смешное, и налетела на парня, как на столб, ударив его в грудь плечом. У него в руках была свернутая в трубочку газета, которая упала на пол.
        - Пардон! - Мы с ним сказали это одновременно, присели и потянулись за упавшей газетой.
        Наши руки соприкоснулись, и я ощутила легкий электрический удар. Юноша вздрогнул, поднял голову, и мы встретились взглядами.
        Глаза у него были светлые, лучистые - а какого именно цвета, я не поняла. Не разглядела, потому что почти ослепла. В искристой темноте, в тишине, нарушаемой лишь участившимся стуком моего сердца, я ощутила его запах и почувствовала головокружение.
        - Мое! - решительно сказал внутренний голос, и я тихо застонала, потому что не ждала прихода новой великой любви так быстро.
        Я вообще не ждала и не желала никакой новой любви! Мне нужно было время, чтобы зарастить сердечную рану, укрепить расшатанные нервы и вымарать из памяти весь прошлый год.
        Я всегда так делаю - основательно забываю своих «бывших». То есть хронология событий, связанных с очередным экс-любимым, в моей личной летописи сохраняется в точности и неприкосновенности. А вот переживания, которые придавали былому значительность, уходят, и от масштабных полотен остаются маленькие картинки, не производящие серьезного впечатления. Это моя персональная психотерапия и одновременно способ субъективно убавить себе лет: минус целый год - и я сразу же становлюсь на триста шестьдесят пять дней моложе!
        - Пардон! - повторил юноша, и я очнулась.
        Даже голос у него был такой… Как сказать? Чарующий!
        - Я сама виновата, - сказала я, продолжая глядеть ему в глаза.
        Это был тот самый случай, когда один-единственный взгляд связывает женщину и мужчину теснее и крепче, чем брачные узы. Если бы он сказал: «Пойдем!» - или просто молча потянул меня за руку, я бы пошла с ним, не теряя времени на вопросы и ответы. Но он не позвал меня, лишь нервно сглотнул, словно у него пересохло в горле, и отшатнулся.
        - Ваша газета! - Я все еще тянулась к нему.
        А он попятился, спиной открыл захлопнувшуюся дверь и отступил на улицу, угодив в середину небольшой, но шумной группы молодых англичан. И ушел вместе с ними, часто оглядываясь и всякий раз безошибочно встречаясь со мной растерянным взглядом.
        - Давно ты не производила на мужчину такого сокрушительного впечатления! - съязвил мой внутренний голос.
        - Он же совсем мальчик, - пробормотала я.
        - Это ваш знакомый? - ревниво спросил Павел.
        Я наконец вспомнила о его присутствии.
        - Нет, не знакомый. В первый раз его вижу!
        - Надеюсь, не в последний! - шепнул внутренний голос.
        Английские девицы и молодцы, громко переговариваясь и хохоча, всей толпой свернули за угол, и мой роковой незнакомец скрылся с ними вместе.
        - Какой прекрасный вечер! - тряхнув кудрями и блеснув серьгой, преувеличенно восхитился Павел.
        Кажется, он понял, что интересного продолжения наш романтический вечер не получит, и попытался отступить с достоинством. Умный мужчина, тем лучше.
        - Не хотите ли прогуляться к морю? Или же вы устали и желаете отдохнуть? У вас был долгий, трудный день…
        Я машинально посмотрела на часы. Было около двадцати по местному времени, а в моем часовом поясе - почти десять вечера. Рановато для отбоя… Но я действительно чувствовала себя усталой. Неожиданная встреча в подъезде сильно взволновала меня и разом лишила куража. Всякое желание форсировать отношения с Павлом пропало окончательно.
        Я приняла любезно предложенную подсказку, пожаловалась на усталость и тепло, но без интимности попрощалась с Павлом на пороге своего отеля. Мы договорились встретиться утром в нашей кондитерской за кофе с круассанами и расстались: я - с нескрываемым облегчением, Павел - со старательно маскируемым разочарованием.
        На ресепшене никого не было. Потянувшись постучать по кнопке вызова, я увидела, что продолжаю сжимать в руке чужую газету, и положила ее на стойку. Бумажная трубка развернулась, открыв заголовок. Я машинально отметила, что это местная пресса, свежая - в смысле сегодняшняя. Так-то газетка была помятой, и подоспевший портье покосился на нее с брезгливым неудовольствием. Взяв ключ, я коротко поблагодарила портье, забрала газету и ушла к себе.
        На сей раз подход к номеру оказался затруднен. В простенке между моей дверью и соседней наклонно стояло большое зеркало. Оно сузило и без того микроскопический коридор почти вдвое, так что я пробиралась к себе бочком, вынужденно разглядывая в зеркале свои коленки.
        С момента, когда я полюбовалась собой перед выходом к ужину, они не стали хуже, однако же мальчик почему-то убежал от меня, как олень от лесного пожара…
        Это меня немного расстроило.
        За одним-единственным исключением по имени Андрей до сих пор мои любовники всегда были сколько-нибудь моложе меня. Как женщина интересная и привлекательная, я придерживаюсь простого правила: если есть выбор - надо выбирать лучшее! А молодые мужчины, согласитесь, во многом лучше старичков.
        Юноши активнее ухаживают и честнее выражают свои желания и чувства. Они, как правило, откровенны и искренны, жизнерадостны и оптимистичны, предприимчивы и легки на подъем, поэтому с ними приятно, весело и нескучно.
        А мужчины в летах не любят внезапно менять свои планы и не умеют совершать широкие жесты под влиянием настроения. Они бывают интересными собеседниками, но, как правило, только в том случае, если тема разговора занимательна для них самих. Нескончаемые беседы о служебных делах, бизнесе и политике, щедро сдобренные старческим ворчанием и раздражением, вызванным какой-нибудь тщательно скрываемой хронической хворью или внезапным расстройством пищеварения, - вот удел подруги пожилого ловеласа.
        И даже такое приятное качество, как верность, у старика объясняется не столько всепоглощающей любовью к единственной и неповторимой, сколько обоснованной боязнью, что никакого другого повторения у него уже не будет.
        Допускаю, что какой-нибудь донжуан пенсионного возраста вполне может оказаться недурен в постели, ибо не зря придумана пословица: «Старый конь борозды не испортит». Однако я уверена, что это будет исключение, которое только подчеркивает правило. Притом весьма вероятно, что высокое качество «бороздения» обеспечит не шквал эмоций и гормонов, а всего лишь таблетка сиалиса.
        Андрей - то самое «единственное исключение» - заставил меня изменить своему правилу «выбирай молодежь», и я уже не раз об этом пожалела. В постели мы с ним сочетались идеально, как будто нас специально создали так, чтобы мы подошли друг другу по всем статьям. Но за пределами магического периметра кровати мне с Андреем чаще бывало плохо, чем хорошо. Уж не потому ли, что я моложе его, а это значит, эмоциональнее, уязвимее - слабее?
        Впрочем, единичный случай не изменил моего отношения к «старичкам». Я по-прежнему склонна думать, что пожилые любовники - это желанный приз для алчных девиц, которые ловят на проверенную наживку женской привлекательности состоятельных мужей - своих будущих кормильцев и рогоносцев. Я же женщина самостоятельная, в достаточной степени себя обеспечивающая и не на шутку дорожащая личной независимостью. Я невысоко ценю благородные седины, морщины и лысины, зато научилась извлекать максимум удовольствий из отношений с влюбленными мальчишками, у которых ветер в голове и в карманах, но зато и душа нараспашку.
        К тому же общение с молодыми людьми просто полезно для сохранения красоты и здоровья. Считайте, это второй - наряду с систематическим освобождением от ненужного балласта эмоциональной памяти - пункт эффективной антивозрастной программы. Придуманный, кстати, вовсе не мной.
        Еще царь Давид, чтобы отодвинуть немощную старость, еженощно ложился в постель с молодыми девами. Этот метод достижения здоровья и долголетия практиковали многие древние и средневековые восточные правители. Кое-кто из них укладывался спать в плотном окружении совсем юных девочек от семи до одиннадцати и девушек от одиннадцати до девятнадцати лет - непременно девственниц! По мнению тогдашних ученых мужей, наслаждение телами юных дев без ущерба для их физической невинности гарантировало правителю удачу, здоровье и долгую молодость.
        В Европе теоретиком метода омоложения при непосредственном содействии юных девиц стал Иоганн Генрих Кохаузен. Его научный труд под названием «Возрожденный Гермипп» в буржуазной Франции пользовался изрядной популярностью. Некоторые предприимчивые парижане даже наладили бесперебойную поставку молодых девственниц безупречной репутации в постель к омолаживающимся старцам! Процедура стоила восемнадцать франков за ночь, полный курс включал в себя двадцать четыре дня «прогреваний».
        Уже в двадцатом веке исследования американских ученых показали, что «старые сказки» не врут: оказывается, в пожилом возрасте для мужчины очень важно сексуальное возбуждение, которое не приводит к оргазму, зато поддерживает его организм в тонусе. Было установлено, что это значительно снижает, к примеру, риск сердечно-сосудистых заболеваний и инсульта.
        А что же мы - женщины? Наука доказала: чем дольше продолжается наша сексуальная жизнь, тем дальше отодвигается старость!
        - В связи с этим с моей стороны было бы не просто глупо, но даже вредно заводить романы с почтенными, но немощными старцами, когда вокруг так много энергичных молодых мужчин! - с легким вызовом сказала я своему отражению в зеркале платяного шкафа.
        «Волшебное стекло» без преувеличенной лести показало женщину с лицом «за тридцать» и фигурой участницы сборной по художественной гимнастике. Я не сторонница оперативного вмешательства в естественные процессы организма, поэтому морщинок у меня постепенно прибавляется. Но мое тело до сих пор пребывает в приятном неведении относительно возраста, записанного в паспорте, и меня это вполне устраивает.
        - Тогда ложись спать, а с утра пораньше - на пробежку! - посоветовал внутренний голос.
        Я задернула шторы, заодно убедившись, что на этот раз во внутреннем дворике никого нет. Фонтанчик тихо журчал, и этот умиротворяющий звук заменил колыбельную песенку.
        Засыпая, я пыталась вспомнить лицо молодого человека, встреча с которым меня так взволновала, но не смогла.
        Зато и мужественная физиономия Андрея на сей раз в моих сновидениях не всплывала.

5
        Чтобы увидеть рассвет в Ницце, стоит потратить деньги, время и прилететь за пять тысяч километров!
        В шесть утра я быстро шагала по улице, ведущей к морю, перепрыгивая вчерашние лужицы и с одобрением поглядывая на свое смутное отражение в тонированных стеклах витрин. Отражение демонстрировало похвальную резвость, но, кроме нас с ним, в этот ранний час некому было напитаться бодростью и свежестью, разлитыми в воздухе. Ницца еще не проснулась, даже чайки кричали вполголоса, а мне хотелось громко петь и смеяться.
        Однако я не стала шуметь, и никто не помешал мне запросто, как к себе домой, заскочить в «Негреско», чтобы полюбоваться знаменитой люстрой в главном холле.
        Невероятной красоты и роскоши осветительный прибор, украшенный почти семнадцатью тысячами хрустальных подвесок «баккара», когда-то подарила отелю российская императрица Мария Федоровна. Таких шедевров в мире всего два. Второй висит в Екатерининском зале Кремля, где я никогда не бывала. А вот люстру в «Негреско» я захожу проведать каждый раз, когда бываю в Ницце.
        - Привет! Я рада, что с тобой по-прежнему все в порядке! - задрав голову, по-свойски сказала я фантастическому хрустальному цветку на потолке.
        Он в ответ приветственно звякнул. Вокруг подвесок трепетала радужная аура.
        - Пока! - сказала я и вышла на улицу.
        Море в полукольце берега лежало передо мной тихо-тихо. Пальмы стояли ровно, вытянувшись по струночке, как гвардейцы на смотру. Ветер затаил дыханье. Между небом и горами с усилием, как крупная золотая монета в узкую прорезь копилки, протискивалось солнце. Облака на востоке были перламутровые, с радужным отливом, как у подвесок люстры в «Негреско».
        У меня возник совершенно девчачий порыв восторженно завизжать, подпрыгнуть и закружиться на одной ножке. Не хотелось только шокировать своей необузданной радостью деловитых чаек, для которых в окружающей красоте не было ничего нового и необычного.
        По испещренным крошечными лужицами бетонным ступенькам я сбежала с набережной на галечный пляж, вытащила из пирамиды, сложенной из пластиковой мебели в стенной нише, белый стул, поставила его у линии прибоя, села и в восхитительном одиночестве отсмотрела короткий красочный спектакль «Рассвет в Ницце». Это зрелище радовало глаз и очищало душу, и мое искреннее восхищение не уменьшили даже подмоченные джинсы: стул оказался влажным от ночной росы.
        На обратном пути я уже видела признаки пробуждения жизни. На набережной заработали в нормальном режиме светофоры, ночью монотонно моргавшие желтым. Победно шурша шинами, просквозил по пустому шоссе одинокий автомобиль.
        По стеклянным стенам какого-то дорогого отеля на первой линии снежной кашей сползала густая мыльная пена. Смуглые мойщики окон при моем появлении прервали свое занятие, чтобы с интересом обозреть меня и обменяться эмоциональными фразами на незнакомом языке.
        У бакалейной лавки стоял квадратный фургончик, украшенный художественным изображением пучка редиски. Грузовичок нахально перегородил тротуар, и мне пришлось обходить его по улице - при этом я едва не столкнулась с парнем, который нес на голове корзину с ананасами. Зеленые хвосты задорно торчали из плетушки, точно оригинальный плюмаж. Я засмеялась, и молодой зеленщик ответил мне широкой белозубой улыбкой. На ходу я оглянулась и с удовольствием убедилась, что он смотрит мне вслед. Да, одиночество в прекрасной Ницце мне точно не грозит!
        Небо заметно посветлело, в мелких лужах на брусчатке замелькали отражения чаек. Я заметила, что ручеек, бегущий вдоль бордюра тротуара, несет какой-то мусор, и удивилась, увидев, что это розовые лепестки. Французская Ривьера - это все-таки не Арабские Эмираты, где розовые кусты стоят в цвету круглый год! Да и не видела я никаких роз вблизи «Ла Фонтен», если не считать топорщащихся кривыми, как акульи плавники, колючками коричневых стеблей в горшках у фонтана.
        По улице напротив моего отеля суетливо сновал малорослик с большой метлой. Отнюдь не радуясь дивному весеннему утру, он сердито бормотал изысканные французские ругательства и ожесточенно скреб прутьями мостовую, выцарапывая из расщелин между камнями лепестки, похожие на лоскутки алого атласа. Пойманные лепестки сиротливой кучкой лежали в ведре для мусора, а ускользнувшие крошечными лодочками уплывали по ручейку в водосток.
        Я дружелюбно улыбнулась сердитому дворнику, узнав в нем вчерашнего портье, и поздоровалась. Но он ответил мне только боязливой кривой улыбкой.
        - Очень странный тип, - прокомментировал мой внутренний голос.
        На шипы резинового коврика у входа в отель тоже нанизались атласные лепестки. Я подняла один, поднесла к лицу, рассмотрела и понюхала: несомненно, это был еще свежий лепесток живой розы. К чему бы это тут? И откуда? Гм… Занятно.
        Кондитерская, где я намеревалась позавтракать, открывалась в семь утра - я выяснила это еще вчера. Мне хватило времени на обычную утреннюю гимнастику у распахнутого окна, водные процедуры, легкий макияж и ускоренную процедуру облачения к выходу.
        Туфли на каблуках и маленькое черное платье-футляр я отложила на вечер, одевшись попроще, в курортном стиле. Летящая белая юбка добавила моему силуэту воздушности, тугой красный свитерок подчеркнул стройность, а босоножки на плоской подошве хоть немного приблизили мой рост к стандарту, который, похоже, был принят в отеле «Ла Фонтен». На ресепшене опять дежурил коротышка!
        Оснащенную сигнальным колокольчиком дверь кондитерской я толкнула в начале девятого. И испытала ощущение, которое французы красиво называют «дежавю». На том же месте, хотя и не в тот же час, восседали нарумяненная старушка в белоснежном платье с отложным «матросским» воротником и ее карликовый пинчер в тельняшке и штанишках на помочах. Собачьи шортики были глубокого ультрамаринового цвета и застегивались двумя большими золотыми пуговицами с оттиснутыми на них якорями. Якорь красовался и на маленькой лаковой сумочке, занимающей свободный стул.
        Дама с собачкой смотрелись как карикатурный экипаж маломерной яхты. Для полноты картины не хватало реющего над столом косого паруса, звуков дудки и басовитого боцманского выкрика: «По бим-бом-брамселям! По местам стоять, с якоря сниматься!» Я поняла, что моя попытка изобразить идеальный образец курортного стиля провалилась. Куда мне до этой парочки!
        - Как жаль, что Санчо их не видит! - пробормотала я себе под нос.
        Мой помощник тратит бездну личного и рабочего времени на ознакомление с модными тенденциями и шлифовку своего оригинального стиля. Эти две знатные щеголихи - бабуля с щенулей - могли бы его многому научить!
        Посмеиваясь, я зависла над ледяной гробницей витрины, рассматривая кондитерские изделия. И уже почти остановила свой выбор на аппетитном сливочном суфле с клубникой, когда из угла, занятого колоритной парочкой, донесся строгий скрипучий голос:
        - Не вздумайте взять пирожное, оно вчерашнее!
        Я обернулась:
        - Простите? - От неожиданности я сказала это по-русски.
        Старушка погрозила мне серебряной ложечкой и сказала чуть менее строго - и тоже по-русски:
        - С утра тут свежих пирожных никогда не бывает. Мой вам совет - не выпендривайтесь и берите круассаны. Они еще теплые.
        - Ладно, я не буду выпендриваться! - согласилась я с нервным смешком.
        - И идите сюда, садитесь с нами, - настойчиво позвала старушка.
        Она повесила свою сумку на подлокотник, освобождая соседний стул, и, едва я приблизилась, торжествующе заявила:
        - Я сразу же поняла, что вы русская! Только наша русская женщина может за один вечер закадрить сразу двух ухажеров и уйти спать в одиночестве!
        - Вы очень наблюдательны, - похвалила я, поставив на стол чашку и тарелочку с круассанами.
        - Ой, боже ж мой! Конечно, я наблюдаю! А чем еще заниматься в этом скучном городе любопытной одинокой старухе! - хихикнула польщенная бабуля.
        - Неужели вы находите Ниццу скучной?
        Я заняла предложенный мне стул, попробовала кофе - он оказался так себе - и представилась:
        - Меня зовут Анна.
        - Очень приятно, душенька, а я Софья Пална, - кивнула старушка. - А она - Зизи.
        - Она? Я вчера подумала, что это мальчик. - Я внимательно посмотрела на собачку, и она ответила мне долгим влажным взглядом вишнево-карих глаз.
        Сегодня Зизи вела себя вполне прилично - в самом деле, как благородная дама. Она не скакала, не барабанила лапками, не лаяла и не бросалась на меня, как служебная овчарка на нарушителя государственной границы.
        - А я вчера подумала, что вы годитесь мне во внучки! - сказала на это Софья Пална. - А теперь…
        Она наклонилась над столом, пристально посмотрела на меня сначала сквозь очки, а потом поверх них и с нескрываемым удовлетворением закончила:
        - А теперь я вижу, что вы вполне могли бы быть моей младшей дочерью!
        - Я была бы счастлива иметь такую очаровательную родственницу! - улыбнулась я.
        - Да еще в Ницце, да? - радостно засмеялась Софья Пална, демонстрируя превосходные вставные зубы. - Чтобы регулярно приезжать к заграничной мамуле на каникулы? Но не подфортунило вам, не подфортунило! Хотя и мне не подфортунило, женился мой Митяй не на доброй русской бабе, а на потомственной сицилийской бандитке! И болтаюсь я тут на старости лет одна, как хобот у слона на морде, ни сына, ни внуков не вижу…
        Словечки и суждения у старушки были преоригинальные. Я слушала ее с искренним интересом. Софья Пална по опорным точкам - Севастополь, папа - белый офицер, уход «от красных бандитов» за два моря - коротко и выразительно рассказала мне предысторию своей жизни. Собственно история, надо полагать, потребовала бы гораздо более обстоятельных посиделок, чем легкий завтрак. Я, впрочем, не спешила оставить общество пожилой дамы с собачкой. Обе они оказались вполне милыми особами. К тому же Павел, обещавший составить мне компанию за завтраком, все не появлялся.
        - А хотите, мы с Зизи устроим вам небольшую экскурсию, покажем кое-что интересное? - с помощью крепких искусственных челюстей лихо расправившись с жестковатыми круассанами, предложила мне собачья хозяйка.
        - А хочу! - весело согласилась я.
        И мы отправились на экскурсию.
        О том, что Ницца - самый большой город курортного побережья, мне, разумеется, было известно и раньше. А вот о том, что самим своим названием Лазурный Берег обязан литературному произведению, я, писательница, к своему стыду, прежде и не слыхала! Оказывается, «Кот д’Азур» - «Лазурный берег» - так когда-то назвал свой роман французский писатель Стефан Лежан. Его книга давно уже благополучно забылась, а поэтичное название приклеилось к местности крепко-накрепко.
        Еще я узнала, что в Ницце есть свой Драматический театр (и в нем когда-то служила маменька Софьи Палны), Дворец с выставочным залом, где раз в год проходит крупная ярмарка, и Опера, где труппа Александра Дягилева восемнадцать лет подряд представляла лучшие спектакли с Павловой и Нижинским. Средняя зимняя температура в Ницце - плюс тринадцать-четырнадцать градусов, но случается, что доходит и до двадцати. Хотя в январе одна тысяча девятьсот восемьдесят шестого года (тут Софья Пална сделала большие-пребольшие глаза) было целых три градуса мороза, и впервые за пятьдесят лет в Ницце выпал самый настоящий снег!
        - Что и говорить, отличный климат! Еще бы сюда не ехали россияне, спасаясь от морозов и депрессии! - завистливо заметила я.
        - Кстати, русские открыли для себя Ниццу еще в девятнадцатом веке, - кивнула Софья Пална. - И сразу же начали осваивать новый курортный маршрут так энергично и масштабно, что самый первый поезд на вокзал этого города пришел - угадайте откуда? Из столицы Российской империи - Санкт-Петербурга!
        А «кое-что интересное», обещанное мне старушкой, оказалось собором до боли знакомой архитектуры - с луковками-куполами. Мы присели на типично русскую деревянную лавочку, выкрашенную в зеленый цвет, и Софья Пална с гордостью сказала:
        - Перед вами Свято-Николаевский собор, который заслуженно считается самой красивой православной церковью за пределами России! Она была построена в тринадцатом году прошлого века в парке виллы Бермон, где жила царская семья, пережившая великую трагедию - тут скончался наследник престола Николай, старший сын императора Александра Третьего. Строительство велось на деньги русской колонии и на личные средства императора Николая Второго и его матушки Марии Федоровны, которая сначала была невестой скончавшегося наследника, а потом вышла замуж за его брата.
        - Непростой сюжет, - пробормотала я.
        - Затейливый, как вся правда жизни! - философски заметила эрудированная старушка. - Когда-то городские власти Ниццы приняли решение не застраивать это место, и поэтому церковь до сих пор видна издалека.
        Она вздохнула:
        - Красивый собор, правда? Здесь я крестилась, здесь венчалась, здесь, надеюсь, меня и отпоют…
        Старушка опечалилась.
        - Надеюсь, это случится еще очень не скоро, вам еще жить да жить! - утешила ее я.
        - Да зачем же? - Софья Пална пожала плечами, круто встопорщив батистовый матросский воротник. - Поверьте, дорогая, жизнь в старости - это очень маленькое удовольствие. Во всяком случае, для дамы, которая хочет прожить свой век безупречно достойно.
        Это было интересное заявление, и я не удержалась от закономерного вопроса:
        - А если не безупречно, то удовольствие от жизни в старости для дамы будет больше?
        - Вы намекаете на эту скандальную историю с нашей местной Герофилой? - искоса посмотрела на меня старушка.
        Я торопливо пошарила в памяти, но ничего особо ценного из нее не выудила. Имя Герофила очень смутно ассоциировалось у меня с Древней Грецией - и только. Я честно призналась Софье Палне, что знать не знаю, кто такая Герофила и какова ее скандальная история, и бабуля оживилась:
        - Ну, милая моя! У вас возмутительные пробелы в образовании! Это же общеизвестная история Древнего мира! Вы разве не читали мифы Древней Греции?
        - Я с детства помню двенадцать подвигов Геракла, - немного пристыженно ответила я.
        - Ну, конечно! Еще бы! Геракл - такой видный мужчина, как его забудешь! - Вредная старушка ехидно хихикнула. - А про сивилл разве ничего не помните?
        Я собралась и отчеканила, как на экзамене:
        - Сивиллы, они же сибиллы - двенадцать легендарных прорицательниц, предрекающих будущее. Обычно бедствия! Первоначально Сивилла - собственное имя первой из пророчиц, после нее оно стало нарицательным.
        - Да, да, та Сивилла была дочкой не то троянского царя Дардана и Несо, не то самого Зевса и Ламии, кто их там теперь разберет, - задумчиво кивнула Софья Пална.
        Она перебирала легендарные древнегреческие имена запросто, как ФИО своих одесских родственников.
        - Все верно вы сказали, голубушка. Но, по другим источникам, самой первой сивиллой была Герофила, которая получила вещий дар от влюбленного в нее Аполлона. За свою благосклонность она попросила у бога долголетия, но напрочь позабыла о вечной молодости и оттого чуть ли не весь свой долгий век провела древней старухой! Такая досадная оплошность…
        Старушка снова захихикала.
        Я обдумала сказанное, но не поняла, к чему был этот неожиданный экскурс в древнюю историю.
        - И почему вы назвали сивиллу Герофилу местной? Разве эта легенда географически привязана к Ницце?
        - О, да вы действительно ничего не знаете! - Софья Пална всплеснула руками, и соединенная с ней коротким поводком Зизи вспорхнула над лавочкой. - Деточка, Герофилой кто-то из умников-журналистов назвал ту несчастную, о которой несколько дней назад кричали все местные газетенки. Потом-то наследный принц Монако вывел в свет свою очередную пассию, и наши писаки с радостью переключились на новую скандальную тему…
        Тут собачонка просительно заскулила, и ее хозяйка поспешно встала с лавочки:
        - Кажется, Зизи хочет пи-пи, а это совершенно негоже делать в таком святом месте. Давайте уже пойдем!
        Мы вышли с церковного двора, и на одной из захолустных улочек Русского квартала Зизи благополучно сделала свое маленькое дело, для чего старушке сначала пришлось отстегнуть специальный клапан на собачьих штанишках. И только четверть часа спустя, в шикарном суперсовременном трамвае, с места в карьер помчавшем нас туда, откуда мы начали свой экскурсионный блиц-тур, всезнающая Софья Пална вернулась к новейшей истории Герофилы.
        - Наши газетчики, конечно, изрядно переврали классический сюжет, - сказала она. - Ради красного словца они окрестили Аполлоном и Герофилой любовников, настоящие имена которых остались неизвестными. Но это и вправду была очень странная пара: дряхлая старуха и полный сил молодой человек.
        - И… чем же они… прославились? - осторожно подбирая слова, спросила я.
        - А вот послушайте. - Софья Пална поудобнее устроилась в мягком кресле скоростного трамвая и начала рассказ.

6
        Французы - это вам не немцы. Они отнюдь не великие аккуратисты и педанты. Портье не самого фешенебельного отеля в Ницце вполне способен отлучиться с рабочего места «на одну минуточку» и задержаться с возвращением на полчаса, а горничная запросто может опоздать на работу.
        Под совокупным нажимом полиции и газетчиков Мари Бежар призналась, что провела ночь в компании друзей за игрой в покер, из-за чего проспала сигнал будильника и опоздала на работу. Это не слишком ее обеспокоило: по субботам трудовая дисциплина и не должна быть особо строгой, не так ли?
        В самом деле, дежурного портье на месте тоже не было, только из служебной комнатки позади стойки ресепшена доносился его расслабленный голос. Судя по отдельным словам, выхваченным Мари из разговора, Анри трепался со своей подружкой. Разумеется, Мари не стала ему мешать.
        Мельком глянув на доску с ключами и отметив, что еще не все постояльцы покинули свои номера, она прошла в подсобку под лестницей, переоделась в униформу, взяла все необходимое для уборки помещений и на лифте поднялась на третий этаж. Мари давно заметила, что вести уборку удобнее сверху вниз.
        Одноместный номер уж третий день пустовал, так что Мари просто проветрила помещение и прошлась метелкой по подоконнику и мебели. Утруждать себя влажной уборкой и упражнениями с пылесосом она не стала: опыт подсказывал ей, что в соседнем «люксе», куда накануне поздно вечером должны были вселиться двое, еще придется попотеть. Этот чертов «люкс» с большой ванной и множеством зеркальных поверхностей буквально провоцировал сладострастные парочки на смелые сексуальные эксперименты, так что поутру его всякий раз приходилось чистить, точно авгиевы конюшни!
        Таблички с надписью «Не беспокить» на ручке двери соседнего «люкса» не было. Мари трижды постучала и, не дождавшись никакого ответа, потянулась к замку своим ключом. Тут-то и выяснилось, что дверь даже незаперта.
        - Пардон?
        Она секунду постояла в крошечной прихожей, а потом заглянула в номер и не сдержала вздоха.
        Конечно, они там насвинячили, кто бы сомневался! По полу, подгоняемые сквозняком, алыми бабочками порхали цветочные лепестки. Мари прикинула, каково будет гоняться за ними с пылесосом, и снова вздохнула. На тумбочках, подоконнике, на подзеркальном столике, на телевизоре и даже на полу вдоль плинтуса - всюду стояли маленькие свечки-таблетки с обугленными фитильками. Стало быть, ей еще придется отскребать застывшие капли воска и потом долго полировать поверхности сухой тряпкой, поняла Мари.
        Это понимание щедро сдобрило ее голос раздражением.
        - Мадам? Мсье? - поглядев на кровать, где кто-то лежал, с головой укрывшись покрывалом, позвала Мари таким тоном, словно собиралась продолжить обращение заявлением: «Ну и свинья же вы, мадам (или мсье)!»
        Но эта свинья на кровати даже не шелохнулась! Мари тихо фыркнула. Ясное дело, две бутылки шампанского на двоих и кувырки всю ночь напролет - проверенный рецепт крепкого сна!
        Непонятно лишь, почему в постели только один человек. Может быть, второй спозаранку уметнулся в ближайшую булочную за горячими круассанами?
        А Мари, торопясь на работу, даже не позавтракала…
        - Мадам! Мсье! - нетерпеливо позвала она, сглотнув слюну при мысли о кофе с рогаликами, и осторожно потянула за нижний край шелкового покрывала.
        Оно с тихим шуршанием поползло вниз, открывая восковое лицо с застывшими чертами.
        - Матерь Божья! - взвизгнула Мари и уронила на пол корзинку с чистящими средствами.
        В изрядно помятой постели, аккуратно накрытая покрывалом, лежала древняя старуха с растрепанными белыми волосами. Запутавшиеся в них алые лепестки смотрелись ярко, как капли крови на снегу. Морщинистое лицо старухи было счастливым, словно она спала и видела дивный сон, хотя Мари ни на миг не усомнилась, что перед ней покойница.
        Шелковое покрывало соскользнуло на пол, открыв костлявое тело с запавшим животом и обвисшей грудью. Морщинистые, в коричневых старческих пятнах руки мертвой бессильно вытянулись вдоль тела, ноги были непристойно раздвинуты.
        - Матерь Божья! - повторила Мари и бросилась в туалет.
        Ее стошнило (с мыслью «Какое счастье, что я сегодня не позавтракала!»), после чего горничная наскоро умылась, закрыла чертов «люкс» снаружи своим ключом и с дробным топотом, напрочь позабыв о существовании в здании лифта, побежала по крутой лестнице в администраторскую.
        Обратно они проскакали вдвоем с дежурным портье Анри, который лично убедился, что Мари не врет и не бредит, и только после этого вызвал полицию.
        Полицейский врач и патологоанатом быстро сошлись во мнении, что несчастная умерла собственной смертью - от старости. Никаких следов насилия на теле не обнаружилось, а косвенные признаки позволяли с большой уверенностью утверждать, что старушка скончалась в апогее страсти.
        - От передозировки женского счастья! - цинично пошутил полицейский доктор.
        Газеты смаковали эту историю во всех известных подробностях. Особенно большой интерес вызывала у всех личность таинственного любовника, неистовые и изощренные ласки которого не просто подарили старухе райское блаженство, но буквально отправили ее прямиком в рай. Или в ад - тут мнения печатных изданий разошлись. Если желтая пресса полагала смерть Герофилы завидной, а роль Аполлона героической, то католическая газета категорически обещала любовникам следующую встречу непосредственно в преисподней.
        Все, впрочем, соглашались с тем, что Аполлон наверняка был много моложе и куда здоровее Герофилы. Закономерно возникло предположение, что старуха элементарно купила себе последнюю ночь любви, воспользовавшись услугами какого-то продажного мальчишки. Собственно, претензий к нему (за исключением морально-нравственных) ни у кого не возникло. Полиция закрыла дело как «несчастный случай», родня любвеобильной покойницы никак себя не проявила, а владелец отеля употребил все силы на то, чтобы название его заведения не стало скандально известно широкой публике.
        По сути, никто даже не пострадал! Герофила умерла счастливой, Аполлон остался безнаказанным, газеты подняли тиражи, а в кармане владельца отеля остался платеж наличными за недельную аренду «люкса», который был занят не более суток.
        - И все-таки я для себя такого конца не хотела бы! - заявила добронравная старушка Софья Пална, прощаясь со мной на трамвайной остановке.
        - Вам вообще рано еще думать о конце! - сказала я.
        И только пару минут спустя сообразила, что ляпнула двусмысленность. Это заставило меня покраснеть и вызвало желание уединиться, чтобы без помех переварить полученную информацию. По некоторым причинам история Герофилы меня зацепила.
        Поскольку час уже был почти обеденный, представлялось вполне разумным переварить заодно с информацией какое-нибудь сытное блюдо, и я зашла в аргентинский ресторан, о котором вчера рассказывал Павел.
        Заказав ростбиф с салатом и особо предупредив, что панировать мясо в молотом перце необходимости нет, я поставила локти на клетчатую скатерть, положила в ладони подбородок и погрузилась в мысли об Аполлоне и Герофиле из Ниццы.
        По совпадению, которое не казалось мне абсолютно случайным, в классификации сексуальных культур разных времен и народов выделяется яркий тип, называемый «аполлоновским». Он отличается легкостью в отношении к обнаженной натуре, умением радоваться сексу, оптимистичным отношением к жизни, стремлением к гармонии между телом и духом, воспеванием естественной радости жизни. У почитателей аполлоновской культуры полностью отсутствуют комплексы: раз тело человека прекрасно - его можно и нужно показывать в разных ракурсах, и не должно быть запретных тем.
        Понятно, что название аполлоновской культуре дал античный греческий мир, но ее элементы присутствуют в традициях разных народов. Тоска по утраченному раю, характерная для Запада, это типичное проявление аполлоновской культуры! Как и миф об эротическом рае и поиски его известными поэтами и художниками на экзотических островах, например на Таити. Аполлоновский тип культуры проявляется даже в сентиментальных романах! В таких шедеврах европейской литературы, как знаменитый роман «Дафнис и Хлоя», и даже в библейской «Песни Песней» есть прекрасные описания аполлоновского начала бытия. Романтический образ аполлоновской культуры воспет в стихах талантливейших поэтов разных веков.
        Жизнь в современном обществе накладывает на людей многочисленные табу, и не только разговор, но даже мысли о физической любви зачастую считаются просто неприличными. Вынужденно подавляя свою натуру, человек копит стрессы и приобретает болезни. Но природа сильнее надуманных запретов! Фантазии о таинственном острове, где живут прекрасные девушки, не стесняющиеся своей наготы, волнуют тысячи подростков. Мечта встретить пленительную раскованную женщину, которая по первому зову с готовностью разделяет постель с любимым, будоражит умы взрослых мужчин. Придуманный рай, в котором все возможно, дарит людям то, в чем им отказывает реальный мир с его запретами и ограничениями.
        Многие художники изображали на своих картинах прекрасные обнаженные тела, в то время как общество, в котором они жили, не позволяло увидеть оголенной дамской щиколотки. Даже Пушкин, который вдохновенно и смело описывал красоту женских ножек, имел в виду лишь ту часть ноги, которую видно из-под платья, - собственно, стопу в туфельке! Упоминать о том, что выше, считалось верхом неприличия. Потому-то и была во все века популярна аполлоновская культура с ее простым и жизнерадостным отношением ко всему, что связано с обнаженным телом и сексом.
        Я уверена, в русле аполлоновской культуры никому бы и в голову не пришло клеймить позором разновозрастных любовников, если они оба получают от телесной близости искреннее удовольствие!
        И я находила несправедливым, что роковую ночь «Аполлона» и «Герофилы» в Ницце газеты и публика однозначно объявили добросовестно исполненным актом платной любви. Версия о том, что пожилую даму и молодого мужчину могли связывать романтические отношения, даже не прозвучала! Мне казалось, что это оскорбляет память покойной даже больше, чем проклятия святош, ханжеское презрение и мещанская зависть.
        Не секрет ведь, что год от года в мире становится все больше «неравных браков наоборот» - когда женщина гораздо старше мужчины. Да, еще лет двадцать назад самой распространенной формой мезальянса был союз лысеющего богатенького дяденьки с юной прелестницей, но сегодняшняя тенденция совсем иная: молодые мужчины выбирают зрелых женщин!
        Статистика утверждает, что в тысяча девятьсот шестьдесят третьем году «неравные браки наоборот» в Европе составляли только пятнадцать процентов от общего числа. Спустя четверть века их количество увеличилось уже до двадцати восьми процентов, а с начала нового столетия этот показатель растет и вовсе стремительно! Притом, прошу заметить, статистика отражает лишь ситуацию с законными браками, а сколько таких союзов не скреплено печатями в паспортах, можно только предполагать.
        Общественное мнение инертно, и представление о том, будто альянсы «молодой мужчина - зрелая женщина» непременно замешены на корысти, безнадежно устарело. Психологи утверждают, что в подобных союзах партнеры ищут и находят в первую очередь глубину и качество отношений.
        Важнейшее условие успешности разновозрастного союза - развитость личности одного из партнеров. Женщина, которая значительно старше своего мужчины, обладает более зрелым состоянием ума, воли, чувств и превосходящим жизненным опытом. Ее самооценка, уровень оптимизма и уверенность в себе высоки, а это предполагает большую интимность, доверительность, умение решать практически любые проблемы бесконфликтными способами, не прибегая к разрыву, ссорам, скандалам. Кроме того, у немолодой женщины есть возможность и умение обеспечить и себя, и партнера материально. Наконец, зрелая женщина понимает внутренний мир мужчины, умеет принимать решения в его пользу, доходчиво объяснять свою точку зрения и тактично влиять на поведение партнера.
        И чем больше разница в возрасте, тем больше преимущество женщины, которая старше! Вот вам, говорят психологи и социологи, и ответ на вопрос о том, почему многие разновозрастные альянсы счастливее и стабильнее традиционных.
        К тому же если мужчина моложе своей подруги, он зачастую относится к ней не только как к любовнице, но и как к матери, ощущая постоянную трогательную заботу с ее стороны. Это дополнительно привязывает молодого мужчину к опытной женщине. И особенно крепкой эта привязанность бывает тогда, когда при всей заботе мужчина не ощущает своей подчиненности, а наоборот - реализует потребность в доминировании над женщиной в определенных ситуациях.
        Например, в постели. Ведь еще один чрезвычайно важный фактор успешности таких союзов связан именно с психологией и физиологией брачных отношений.
        Если у мужчин пик сексуальной активности приходится примерно на двадцать - двадцать пять лет, то у женщин он происходит на десятилетие позже. Даже когда мужчине под сорок, а женщине за пятьдесят, эта сексуальная совместимость сохраняется. А для традиционных союзов достижение гармонии в постели становится чем дальше, тем проблематичнее.
        Стоит отметить и факт, установленный наукой: продолжительность жизни мужчины в счастливом союзе с более зрелой подругой в среднем больше, чем срок жизни, отпущенный партнеру ровесницы.
        - Ну да, все верно, вот и наш Аполлон пережил свою Герофилу! - съязвил мой внутренний голос.
        Я промолчала.
        Не знаю почему, но мне было жаль эту пару. Обоих: и умершую женщину, и ее мужчину. Может быть, они прекрасно знали, что делают и к чему придут в результате… А если нет? Если смерть Герофилы стала для влюбленного Аполлона неожиданной и страшной трагедией? Как он пережил этот удар? И пережил ли?
        Как писательница, я находила новейшую историю Аполлона и Герофилы незаконченной, и это меня раздражало. Я никогда не любила книги и фильмы с открытым финалом.
        - Значит, кто-то должен этот финал дописать! - шепнул внутренний голос.
        Это был прозрачный намек, но я сделала вид, будто не поняла его, и сосредоточилась на ростбифе.
        Он оказался недурен, хотя повар не сумел в полной мере наступить на горло своей знойной аргентинской песне и все-таки припудрил мясо обжигающими специями. В горле у меня разгорелось пламя, которое не удалось потушить одним бокалом вина. Пришлось повторить заказ спиртного.
        Я тянула неплохое мерло маленькими глотками, одновременно рассматривая народ на улице.
        Мимо протопали двухметровые немецкие парни со своими безобразно расплывшимися, несмотря на молодость, подругами. Сгибаясь под тяжестью бумажных пакетов из модных магазинов, на шпильках проковыляли по ребристой мостовой две красавицы типично российского производства. Шустро, как муравьи, пробежали не то японцы, не то китайцы - их было много, и все сверкали улыбками и фотоаппаратами. Потом несуетно и величаво проследовал шикарный пожилой господин в самовязаном жилете под распахнутым кашемировым пальто и велюровой шляпе с брошью. У него были пышные белые-пребелые усы с подкрученными вверх острыми кончиками и тонкие черные-пречерные брови. Я подумала, что у цирюльника этого кокетливого старца непростая задача - поддерживать в идеальном состоянии такой разительный контраст.
        А потом появился он. Мой вчерашний соблазн!
        Нет, не Павел - тот юноша, которого я не то привлекла, не то оттолкнула… Странно, что я не могла вспомнить его лицо, однако узнала, едва увидела.
        Врать не буду, писаным красавцем он не был. И совсем уж мальчиком тоже - лет двадцати с небольшим, я думаю. Примерно моего роста или чуть выше, несколько тяжеловесный, с «кирпичным» подбородком и упрямым выпуклым лбом, не прикрытым волосами - стрижка у него была короткая, без затей, в стиле «свежескошенный газон». Зато глаза сияли такой голубизной, что мне вдруг вспомнилось давным-давно забытое: как моя первая свекровь, самозабвенная дачница, пыталась научить меня правильно готовить раствор медного купороса. А мне было жаль нещадно разводить этот самый медный купорос, потому что он оказался невероятно красивого сапфирового цвета…
        Парень медленно шел по тротуару по другой стороне улицы - нога за ногу, руки в карманах немодного пиджака, взгляд рассеянный. Я сквозь стекло неотрывно смотрела на него, мысленно настойчиво повторяя: «Сюда, давай сюда, иди ко мне, заходи сюда, ну, давай же!»
        Словно услышав мое любительское, но экспрессивное заклинание, юноша остановился, посмотрел на вывеску с изображением атакующего быка, скользнул взглядом по витрине… И, увидев за стеклом меня, совершенно окаменел!
        Не знаю, что в этот момент почувствовал он, а я почему-то испытала чувство вины. Сижу тут, мясо ем, вино пью и славных юношей пугаю… Хотя чем это я его так напугала? Другие мужчины поглядывают на меня с нескрываемым аппетитом, а этот, посмотрите на него, застыл, как соляной столб!
        - Отомри! - с досадой велела я.
        Хотя услышать меня странный парень никак не мог, нехитрое заклинание снова подействовало. Он коротко кивнул мне, точно неохотно поздоровался, круто развернулся и быстро зашагал в противоположном направлении.
        - Опять двадцать пять! - не удержалась я от резкого жеста.
        Пробегавший мимо официант тут же поинтересовался, чего я желаю. Поскольку он вряд ли мог использовать висящее на стене лассо для задержания и доставки к моему столу убегающего парня, я не призналась, что желаю именно этого, и попросила еще бокал вина.
        - Напьешься! - укоризненно напророчил мой внутренний голос.
        - То же мне, сивилла! Молчи! - дерзко ответила ему я.
        И напилась. Не слишком, конечно, не настолько, чтобы выдать свое состояние громким пением русских народных песен, братанием с аборигенами и походкой по синусоиде. По моей собственной десятибалльной шкале напилась я примерно на «пять»: обниматься с незнакомцами я начинаю на отметке «семь», а легкие нарушения координации движений появляются на «шестерке». Тем не менее я порадовалась, что большое зеркало от двери моего номера в «Ла Фонтен» уже убрали. В условиях пониженной маневренности я запросто могла его разбить.
        Признаваться, что я среди бела дня некультурно злоупотребила спиртным, не хотелось даже самой себе. Чтобы не рисковать потерять самоуважение, я постановила считать свое состояние следствием естественной усталости после долгой прогулки и негативным проявлением незавершенной акклиматизации. При таком подходе, разумеется, имело смысл немного отдохнуть в постели.
        Я забралась под одеяло, замерла, преодолевая головокружение, и вскоре задремала, но ненадолго. За стеной снова, как вчера, послышалось раздражающее царапание и шуршание. Активизировался чесоточный Русский Медведь.
        Некоторое время я неподвижно лежала на боку, вжимаясь ухом в подушку и надеясь, что вновь воцарится благословенная тишина, потом со вздохом перевернулась на спину, села повыше, взяла с тумбочки газету и попыталась отвлечь себя чтением. Однако «Утренняя Ницца» оказалась малоинформативным бульварным листком, заполненным, по большей части, различными объявлениями.
        Среди них мое внимание привлекло только одно, размещенное в глухом закоулке третьей полосы. «Неопознанная женщина, которую в прессе окрестили Герофилой, ввиду того что ее родственники не объявились, будет похоронена за счет муниципалитета на коммунальном кладбище Кокад».
        В соседнем номере что-то шумно упало, и стена за моей спиной содрогнулась.
        - Да что же это такое! - рассердилась я и отшвырнула ни в чем не повинную газету.
        Захотелось немедленно пойти к соседям, взять их за грудки, прижать к нашей общей стенке и доходчиво объяснить основные принципы человеческого общежития.
        Немедленно не получилось: чтобы натянуть майку и узкие джинсы, потребовалось минуты полторы, и еще столько же я искала затерявшиеся тапочки.
        Когда я с туго сжатыми кулачками и решительным лицом подошла к соседней двери, оказалось, что выяснять отношения уже не с кем, потому что номер пуст. Я увидела это еще из коридора: дверь была открыта и придавлена снизу кирпичом, в прихожей громоздились бумажные мешки со строительным мусором, а в помещении царил беспорядок.
        Администрация отеля «Ла Фонтен» поступила со мной по-свински, не предупредив, что в номере по соседству идут ремонтные работы! Я поняла, что за грудки надо брать не соседей, которых тут нет, и даже не мастеров, которые где-то тут есть, а хозяина гостиницы. И направила свои стопы к лифту.
        Его пришлось подождать. Нажав кнопку вызова, я стояла и нервно притопывала ногой в мягкой тапке, с неудовольствием посматривая на змеевидную дорожку известковой пыли, тянущуюся по коридору от ремонтируемого номера к лифту.
        Следы перевозки прорвавшегося мешка с мусором обнаружились и в кабине.
        Сначала я смотрела на загогулину из пыли и мелкого крошева без интереса, но потом одна темная штучка привлекла мое внимание. Я присела, подняла ее, рассмотрела и присвистнула.
        Это был засохший лепесток красной розы.

7
        Не скажу, что я никогда прежде не видела сухих цветочных лепестков. Мой гламурный помощник Санчо то и дело приносит в офис разнообразные ароматические саше, а сама я очень люблю «бомбочки» для ванны из морской соли с розовыми лепестками - они так забавно шипят и кувыркаются в горячей воде, наполняя ее легкой пеной, а воздух нежным запахом. Кроме того, в начальной школе мне доводилось делать гербарии, в юности я увлекалась составлением икебан, а после первого своего похода в ЗАГС в ответственной роли невесты из суеверных соображений собственноручно засушила свадебный букет. То были чудесные темно-красные розы, и они превратились в очень некрасивые черные после того, как провисели бутонами вниз на балконной веревке для сушки белья неделю-другую. «Готично!» - промолвил, увидев эту пугающую композицию, мой тогдашний муж - и бестрепетной рукой выбросил ботанический шедевр в окошко. Помнится, тогда я увидела в этом дурное предзнаменование и от огорчения расплакалась.
        А сейчас я только присвистнула и осторожно сомкнула пальцы, пряча почерневший скрюченный лепесток в кулаке. Желание пообщаться с администрацией отеля у меня не только не прошло, но даже усилилось.
        - Вы хотите поговорить с хозяином? - переспросил портье, к которому я обратилась за помощью.
        Его серенькие глазки забегали, как ртутные шарики из разбитого термометра.
        - С хозяином или со старшим администратором - с тем, кто тут у вас главный, - кивнула я.
        - С хозяином, - повторил он. - Я, право, не знаю…
        Тогда я наклонилась, чтобы наши лица оказались на одном уровне, и, гипнотизируя портье неотрывным взглядом, с недоброй улыбкой пустила пробный шар:
        - Я, право, тоже не знаю, как отреагируют газетчики на новую информацию о Герофиле и Аполлоне! Будет ли им интересно узнать название отеля, где все произошло? Как вы думаете?
        - Э-э-э…
        Карлик попятился и уперся лопатками в перегородку.
        - Я думаю, вам действительно надо поговорить с хозяином!
        - Бинго! - торжествующе воскликнул мой внутренний голос.
        Я ведь блефовала, выдавая свою внезапную догадку за достоверное знание.
        - И вы можете устроить нашу встречу? - Я улыбнулась портье почти обворожительно.
        Все устроилось в считаные минуты. Оказалось, владелец отеля квартирует тут же, в апартаментах на первом этаже, куда портье и препроводил меня со всей любезностью и предупредительностью сразу же после короткого телефонного разговора с хозяином.
        А им оказался тот самый чернобровый и белоусый дед в шерстяном жилете!
        - Бонжур, мадам! Бонжур! - басовито зарокотал он, при моем появлении картинно отвернувшись от монитора компьютера вместе с вращающимся креслом.
        Затем старикан так же картинно потер лоб, раз-другой мучительно моргнул, снял и преувеличенно широким жестом отложил в сторону очки. Я бы поверила, что оторвала занятого человека от важных дел, если бы не видела, что он просто раскладывал пасьянс.
        - Я Серж Саваж! - торжественно представился он и с полупоклоном поцеловал мне ручку, пощекотав запястье мягкими усами. - Саваж - по-французски «опасный», хотя на деле я безвреден, весел и добр!
        - А я Анна Ливанова, - коротко отрекомендовалась я, не вдаваясь в семантико-психологический анализ.
        Я обычно тоже весела, но редко добра и практически никогда не бываю безвердна.
        - Прекр-р-расная Анна! - преувеличенно восторженно вскричал мсье Серж, излишне поднажав на рычащую букву «р».
        Одновременно он вытянул в сторону портье, который привел меня в хозяйский кабинет и остался стоять в дверях, правую руку - ладонью вниз, точно для поцелуя, и громко щелкнул пальцами.
        - Да, мсье. - Портье поклонился, сделавшись еще ниже ростом, и попятился.
        Мсье Серж нетерпеливо щелкнул пальцами дважды.
        - Да, мсье? - Портье остановился.
        Не надо было быть специалистом по шифрам, чтобы понять этот нехитрый код: один щелчок - велено уйти, два щелчка - надо вернуться. Мне захотелось щелкнуть трижды, чтобы узнать, как отреагирует на это дрессированный портье. Кувыркнется через голову? Упадет и отожмется? Отсалютует и споет «Марсельезу»?
        - Симон, живо принесите самого лучшего вина для нашей прекр-р-расной гостьи! - распорядился Саваж.
        И буднично добавил:
        - А мне - как обычно.
        Через минуту, которой проворному Симону хватило, чтобы смотаться к явно недалекому источнику «самого лучшего вина», я узнала, что обычно мсье Серж употребляет коньяк из серебряного с позолотой фужера, очень похожего на мой шахматный кубок. Это несколько расположило меня к хозяину «Ла Фонтен», так что я достаточно спокойно, без вульгарных криков, сформулировала свою претензию.
        - Ах да, мадам, да! Конечно, вы правы! Это всецело моя вина! - Мсье Серж едва ли не возрыдал и покаянно ударил себя кулаком в жилетку, вязаное полотно которой самортизировало удар. - Разумеется, я должен был предупредить вас о ремонтных работах, способных потревожить ваш покой, но не сделал это по причине возрастной болезни - склероза! Я бы нижайше просил вас простить за это бедного старика…
        Тут бедный старик ссутулился и низко повесил кудрявую седую голову, но через пару мгновений снова распрямился, как чертик на пружинке, и воссиял улыбкой:
        - Но я уверен, что такая прелестная юная дама не имеет никакого понятия о склерозе и прочих возрастных болезнях! А посему - за ваше здоровье!
        Мсье Серж резво вскочил и браво опрокинул в себя содержимое фужера.
        - И за процветание отеля «Ла Фонтен»! - Я пригубила хваленое золотое шардоне.
        По вкусу «самое лучшее» вино нисколько не отличалось от дешевого разливного.
        - Благодар-р-рю! - рыкнул мсье Серж.
        Затем он опустился в кресло, покойно сложил руки на коленях и устремил на меня долгий ласковый взгляд, каким добрый дедушка мог бы смотреть на милую малютку внучку.
        Боюсь, что я была недостаточно мила, сказав:
        - Кстати, о процветании. Возможно, вашему заведению даже пойдет на пользу смена названия. Отель «У Аполлона и Герофилы» - это может стать хорошей приманкой для сексуальных извращенцев всех мастей!
        - О чем вы, милая? - Мсье Серж выгнул черные брови высокими арками. - Я думаю, нам надо выпить еще.
        Он вытянул руку в сторону дверного проема и дважды громко щелкнул пальцами, но я вовремя услышала приближающийся топот коротких ножек и обратила его вспять одним уверенным щелчком.
        - Однако! - Мсье Серж взглянул на меня с уважением.
        - Я очень сообразительная дама, - подтвердила я. - Сопоставив с информацией из газет всего три факта - экстренный ремонт в «люксе» на третьем этаже, рассыпанные кем-то поутру у отеля лепестки роз и еще вот это, - я показала собеседнику засохший черный лепесток, - могу предположить, что недавнее представление трагедии «Аполлон и Герофила» состоялось не где-нибудь, а именно здесь, в «Ла Фонтен». Это так?
        - М-м-м… А что изменит мой ответ? - Мсье Серж занавесил глаза бровями, имитируя печальную задумчивость.
        - Вы осторожны, это хорошо, - похвалила я. - Раз так, вы не подвергнете свой отель риску нашествия газетчиков, маньяков и праздно любопытствующих…
        Я замолчала, внезапно сообразив, что не упомянула еще кое-что, косвенно подтверждающее мою гипотезу: вчерашнего фотоохотника с камерой, нацеленной на окна третьего этажа! Видимо, не только я проявила сообразительность. Но об этом я говорить не стала, чтобы не лишиться инструмента давления на отельера.
        - Я предлагаю вам договор, - сказала я. - Я оставляю при себе все свои наблюдения и выводы, а вы за это прямо сейчас рассказываете мне те подробности, которых не было в газетах. Вы ничего не теряете: уверена, все возможные секреты вы и ваши люди уже рассказали полицейским. Ну? Договоримся?
        Черные брови мсье Сержа задвигались вверх и вниз, как чаши весов. Белоснежные усы подергивались синхронно, но с меньшей амплитудой. Я наблюдала за этим сложным мимическим этюдом с легким нетерпением.
        - Договор-р-римся! - наконец решился старик. - Спрашивайте, я отвечу на ваши вопросы.
        И в результате предметного разговора, уже не прерывавшегося театральными номерами, я узнала следующее.
        Зеркальный «люкс» на третьем этаже загодя забронировал по телефону некий мистер Смит. Может, англичанин, может, ирландец, может, вообще австралийский абориген, Саваж был уверен только в том, что «мистер Смит» не француз - на языке Мольера и Дюма тот говорил с легким акцентом.
        На «люксе» он остановился после того, как получил от мсье Сержа самую детальную (и наверняка излишне востор-р-рженную! - подумала я) характеристику внутреннего убранства номера. Мистер Смит с приятной легкостью согласился с названной ценой, абонировал «люкс» сразу на семь суток, предупредил, что он и его спутница приедут в отель поздно вечером, и попросил заранее доставить в номер двадцать алых роз, две бутылки лучшего шампанского и триста свечей с ароматом розы и пачули. При этом Смит заранее оговорил, что платить он будет наличными, по прибытии.
        К сожалению, нерадивый дежурный портье («этот балбес Симон!» - подкатил глаза Саваж) не дождался появления новых постояльцев, так что они вынуждены были обслужить себя сами. Впрочем, никаких затруднений это не вызвало: доска с ключами от всех свободных номеров располагалась на видном месте, лифт работал, а «люкс» был полностью готов к приему гостей.
        Портье, за очередным затяжным разговором с подружкой прозевавший появление клиента с его дамой, вернувшись на ресепшен, обнаружил на стойке визитную карточку мистера Смита и несколько денежных купюр. Сумма немного превышала выставленный счет, так что пристыженный портье предпринял попытку незамедлительно вручить клиенту сдачу и с этой целью отправился на третий этаж. Однако характерные звуки, доносящиеся из «люкса», свидетельствовали о том, что в данный момент мистера Смита и его даму никакие финансовые дела не интересуют. Портье завистливо вздохнул, нагло постановил считать невостребованную сдачу своими чаевыми и вернулся в администраторскую, чтобы с новым интересом позвонить своей подружке.
        Карточку мистера Смита у Саважа, разумеется, забрали полицейские. Общими усилиями мсье Серж и призванный им балбес Симон вспомнили, что на визитке было написано не то «Джастин И. Смит», не то «Джаспер У. Смит», «профессор Открытого Британского Университета». Из лондонского адреса и телефона профессора, также указанных на карточке, старый склеротик и молодой балбес, разумеется, не запомнили ни буквы, ни цифры.
        И это было все, что мне удалось узнать.
        Хотя нет! Балбес Симон сказал еще, что розовые лепестки на улице перед отелем нынче утром появились в первый раз.
        - Кто-то еще, кроме вас, узнал, что все случилось тут, у нас! - вздохнул Саваж. - Интересно, откуда?
        - Не иначе, полицейские проболтались! - неприязненно скривился Симон.
        - Интересно было бы знать, кому именно они проболтались! - веско сказала я, со стуком поставив на стол пустой бокал. - Ведь этот «кто-то», судя по его бессмысленному романтическому поступку с лепестками, глубоко неравнодушен к судьбе Герофилы. Возможно, это не случайный человек…
        - Ой, бр-р-росьте! - небрежно отмахнулся от моего предположения мсье Саваж. - Пару лет назад одна глупая девушка бросилась тут неподалеку со скал из-за несчастной любви. Когда об этой истории раструбили газеты, камни, о которые дурочка разбилась, сплошь завалили белыми цветами! Поверьте, в мире чер-р-ртовски много восторженных идиотов и особенно идиоток!
        Тут он почему-то посмотрел на меня, и я решила, что больше не хочу р-р-разговаривать с этим типом.
        Я вернулась в номер, расчехлила ноутбук, подключила его к телефонной сети и отправилась искать в Интернете профессора Джастина И. (или Джаспера У.) Смита из Открытого Британского Университета в Лондоне.
        Как и следовало ожидать, Смитов в поисковике обнаружилось немереное количество. И, несмотря на простецкую фамилию, многие из них оказались профессорами. Однако ни Джастина И., ни Джаспера У. я не нашла.
        Конечно, вполне можно было предположить, что такого человека вовсе не существует, а визитная карточка - фальшивка. При нынешней технике каждый мало-мальски компьютерно грамотный человек может сам смакетировать визитку и напечатать ее на принтере. Да и в типографии заказать любую карточку не проблема, минимальный тираж в сотню экземпляров обойдется в сущие копейки. Если «мистер Смит» мог заплатить семизначную сумму за одну ночь в отеле, дополнительно потратившись на вино, цветы и свечи, то печать сотни визиток его точно не разорила бы.
        И все же я не думала, что Аполлон (или как его там?) специально изготовил кучу липовых карточек. Я лично на его месте, будь мне важно сохранить инкогнито, воспользовалась бы не фальшивой визиткой, а самой настоящей, просто чужой!
        Значит, если предположить, что Аполлон не глупее меня, то весьма вероятно, что пресловутый профессор Джаспер И. (или как его там) Смит реально существует и при этом не имеет к истории Герофилы никакого отношения.
        Я переформулировала свой запрос в поисковике так, чтобы аргументированно реабилитировать этого Смита: дополнила ключевые слова «профессор Дж. Смит, Открытый Университет Великобритании» субботней датой!
        Это был, без преувеличения, гениальный ход. Гугл тут же засвидетельствовал алиби уважаемого профессора Джареда Уолтера Смита из Open University UK, который в минувший уик-энд, оказывается, открывал центр эсперанто в Шанхайском университете. И, стало быть, никак не мог оказаться в ночь с пятницы на субботу в отеле на Лазурном Берегу. Более того, он даже не мог быть тем человеком, который звонил Саважу, чтобы забронировать номер: в краткой биографической справке среди языков, которыми в той или иной степени владеет профессор, французский не упоминался вовсе!
        По всему выходило - мистера Смита банально подставили. Что ж, это неизбежный риск для тех, кто без счету раздает свои визитки кому попало. Вероятно, этот прославленный профессор-эсперантист чудаковат и рассеян…
        Тут я подумала, что образ постороннего профессора в моем воображении как-то сложился, а вот личность Аполлона прорисовалась малозначительным фрагментом. Фактически я выяснила только одно: он не почтенный профессор-эсперантист Джаред Уолтер Смит. Хотя, возможно, лично знаком с последним - иначе как бы он разжился профессорской визиткой?
        Я задумалась. То, что я узнала за последний час, плохо вписывалось в популярную версию о секс-туре с «ночным мотыльком», купленным богатой старушкой. Похоже, ночь любви в «Ла Фонтен» запланировал мужчина - и он же за нее заплатил.
        Может, это любящий муж Герофилы раскошелился на такой оригинальный подарок для супруги? Презентовал ей по случаю столетнего юбилея романтическое приключение с молодым красавцем, функции которого по причине преклонного возраста уже не мог выполнять самолично!
        - Думаешь, бывают такие благородные мужья? - усомнился мой внутренний голос.
        Я пожала плечами. Жизненный опыт мешал мне поверить в бескорыстное мужское благородство, зато я хорошо знала, что такое эгоизм самца. Мой первый муж страстно уверял меня, что я гораздо лучше смотрюсь в мешковатых долгополых платьях, чем в мини по фигуре, и лишь после развода я смогла оценить всю глубину его коварной лжи. А второй супруг хотя и одобрял мой здоровый интерес к мужскому стриптизу, но исполнял его для меня исключительно сам…
        В коридоре за дверью послышался шорох. Я отложила ноутбук в сторону и прислушалась. Маляры-штукатуры в соседнем «люксе» не шумели с того момента, как вынесли все мешки с мусором. Вероятно, на сегодня их рабочий день закончился. Так кто же это подозрительно шуршит под моей дверью?
        - Надеюсь, это не очередное мемориальное возложение цветов! - пробормотала я, спуская ноги с кровати. - И не ритуальное воскурение свечей…
        Я еще могла кое-как примириться с вялотекущим ремонтом за стеной, но, если сюда потянутся экскурсии по местам боевой сексуальной славы Аполлона и, царство ей небесное, Герофилы, я съеду из «Ла Фонтен» к чертовой бабушке! К Софье Палне, например. Славная старушка уже успела пригласить меня к себе в гости.
        Однако за дверью никого не было. На полу, который горничная Мари успела чисто вымыть, белел прямоугольный конверт. На нем каллиграфическими буквами с идеально выверенным наклоном было выведено: «Дорогой мадам Аннетте».
        Сначал я подняла брови и только потом конверт. «Дорогая мадам Аннетта» - это звучало весьма многообещающе!
        У нас в России вежливым обращением к любой особе женского пола, которая вышла из детского возраста и еще не достигла пенсионного, по умолчанию принято слово «девушка». Если ассоциировать его с юностью и красотой, то это приятно. А если с женской невостребованностью? Тогда обидно. Как же так, дожила до средних лет - и все ничья, все еще девушка?!
        Галантные французы никогда не поставят даму в столь неловкое положение. Если нет полной уверенности в том, что особа, к которой они обращаются, незамужняя мадемуазель, французы вежливо называют женщину «мадам», как бы признавая, что такая интересная и во всех отношениях приятная особа никак не могла избежать супружеских уз. Это французское «мадам» - слегка завуалированный комплимент. А вот уменьшительно-ласкательное «Аннетта» - уже фамильярность, которая как раз во французском духе.
        Я вернулась в номер, снова забралась в кровать и прочитала адресованное дорогой мадам короткое сообщение. Его нацарапал - иное слово подобрать трудно - вовсе не тот, кто красиво подписал конверт. Почерк автора записки живо напоминал зубчатую линию энцефалограммы. Обращение «дорогая Анна» и подпись «Ваш Павел» я разобрала достаточно уверенно, но относительно основного текста у меня остались сомнения. Вроде Павел извинялся за то, что опоздал к назначенной встрече за завтраком, и приглашал меня на вечерний коктейль. Кажется, в девятнадцать часов. Кажется, в «Голубом марлине». Или в «Голубке Мерилин»?
        - Ах нет, это «Голый Мерлин»! - поглядев на каракули Павла в мощную лупу, весело посмеялся над моими версиями мелкорослый портье, он же балбес, Симон. - «Голый Мерлин» - это очень модный бар на улице Россетти.
        - Мерлин - это вроде уважаемый волшебник из старых английских сказок? - припомнила я. - Почему же он голый?
        - Потому что владелец бара - убежденный нудист и летом его заведение перекочевывает на уединенный частный пляж! - Симон подмигнул мне и довольно противно хихикнул.
        - То есть нижнее белье под платье можно не надевать?
        Я тоже залихватски подмигнула и оставила раскрасневшегося балбеса с отвисшей челюстью и мечтательно прижмуренными глазами.

8
        Вернувшись в номер, я развернула многократно сложенный буклет с картой Ниццы, расстелила получившуюся бумажную скатерть на кровати и за четверть часа нашла на ней бар с игривым названием.
        И название, и краткая характеристика, которую дал ему портье, интриговали. Однако меня гораздо больше заинтересовало соседство заведения с городским кладбищем.
        В один из прошлых своих набегов на Ниццу я совершенно случайно забрела в этот тихий город мертвых и нашла, что он очень похож на место беспокойного существования живых: там так же красиво и так же тесно.
        В Ницце улицы узкие, а здания выстроены сплошными линиями, и ни один квадратный метр полезной площади не пустует зря: если на клочке земли нельзя построить домик или разбить садик, то можно поставить парковую фигурку или соорудить фонтанчик. Так и на кладбище Ниццы кресты, скульптуры, склепы и простые плиты образуют почти сплошную мраморную поверхность. Зелени там мало, в основном - низкорослые кустики и стройные кипарисы, так что под палящим летним солнцем по погосту особо не побродишь. А вот ранняя весна - самое подходящее время для душеспасительной прогулки.
        Вообще-то всяческие приюты скорби плохо гармонируют с моей жизнерадостной натурой, но кладбище Ниццы, расположенное на северном склоне холма Шато, не зря упоминается в туристических брошюрах наряду с музеями и иными культурными достопримечательностями города. Во-первых, гиды утверждают, что это самое большое кладбище во Франции. Во-вторых, оно включает в себя некие автономные территории. Через дорогу от большого коммунального кладбища городского района Кокад расположены «Английское кладбище» и «Русское кладбище», имеющие свою отдельную администрацию и собственную территорию с четко очерченными границами.
        Быть в Ницце и не посетить «Русское кладбище Кокад» - для культурного россиянина значит проявить неуважение к отечественной истории!
        «Русское кладбище» расположено не столько на склоне Шато, сколько в самой горе. Ступень за ступенью, оно внедрялось в холм постепенно, с середины девятнадцатого века, и собрало вместе огромное количество Волконских, Трубецких, Демидовых, Елисеевых, Оболенских, Голицыных… У баронов Фальц-Фейнов, основавших заповедник Аскания-Нова, на «Русском кладбище» в Ницце целый фамильный склеп, построенный с запасом, в расчете на будущие поколения.
        Простое перечисление имен на надгробиях внушает благоговение: здесь лежат герой Отечественной войны 1812 года генерал Раевский, адмирал Юденич, возлюбленная вторая супруга императора Александра Второго княгиня Юрьевская, поэт Адамович и литератор Герцен, на личном примере показавший российской интеллигенции, что Родину вполне можно и даже нужно любить издалека…
        - Между нами говоря, порой я очень хорошо его понимаю, - признался мой внутренний голос.
        Я посмотрела в окно - на выметенное ночным ветром лазурное небо над вымытыми вчерашним ливнем красными черепичными крышами. С дрожью вспомнила мятые снежные тучи и мутные оплывшие сосульки на выемках серого шифера - и не ощутила непреодолимого порыва поскорее вернуться на родину. Да, ностальгия - это не мой диагноз!
        Я быстро переоделась и возникла перед балбесом на ресепшене в своем лучшем виде. Его обеспечило стильное сочетание простого черного платья с бледно-розовым шелковым платком, который при посещении погоста я собиралась временно превратить из шейного в головной. Заодно это скрыло бы крупные серьги с «лунным камнем», который имеет свойство притягивать к себе даже скудный свет и потому прекрасно смотрится в ночных клубах. Черный плащ я аккуратно сложила и перебросила через локоток: в Ницце становится прохладно и ветрено, едва садится солнце.
        Обувь я выбрала удобную, на низком каблуке, потому что прогулка по улице Россетти, которая отнюдь не случайно называется также «улицей-лестницей», требует хорошей спортивной формы - во всех смыслах этого словосочетания. Я изрядно натрудила ноги, пока взошла по ступенчатому тротуару на холм Шато!
        В принципе на вершину можно было подняться и на лифте, и на туристическом паровозике, который отправляется с набережной и делает десятиминутную остановку наверху. Но у меня было время и желание задержаться на холме на несколько больший срок.
        Долго любоваться открывающейся с горы великолепной панорамой Ниццы я не стала, хотя зрелище того стоило. Живописный «карниз» с журчащими водопадами и развалины замка, разрушенного по приказу короля Людовика Четырнадцатого, также задержали меня всего на несколько минут. Я прошагала к воротам «Русского кладбища», беспрепятственно вошла на эту суверенную территорию и довольно быстро отыскала домик смотрителя. Это было нетрудно. Приют живого человека на «Русском кладбище Кокто» разительно и невыгодно отличался от пристанищ усопших!
        Убогое деревянное строение, окруженное какими-то скудными грядками и пыльными чахлыми деревцами, выглядело точь-в-точь как захудалый дачный домик на участке советского садово-огородного кооператива. И от него, и от дедушки, который с готовностью выступил мне навстречу, на меня отчетливо пахнуло наименее презентабельными ароматами родины. В букете запахов доминировал мощный дуэт перегара и дешевого табака, мажорно акцентированный свежим луком, перышко которого старик жевал с романтической мечтательностью и хрустальной слезой во взоре.
        - Добрый день, уважаемый! - сказала я по-русски. - Вы не могли бы мне помочь?
        - Здравствуйте, сударыня! Всегда рад услужить, особенно такой милой даме! - улыбнулся смотритель.
        Зубов у него во рту было мало, а волос на голове, наоборот, многовато, но даже будучи беззубым, нестриженым, нечесаным и, подозреваю, немытым, мсье Этьен Коровкин производил приятное впечатление. Он оказался очень доброжелательным, общительным и информированным человеком и весьма охотно ответил на все мои вопросы.
        Да, на «Русском кладбище Кокто» и сегодня торжественно и пышно хоронят представителей русской диаспоры, хотя такую честь еще необходимо чем-то заслужить. Нет, для того чтобы упокоиться на территории одноименного муниципального кладбища, никаких великих подвигов совершать не нужно. Если, конечно, не считать за героический подвиг сам уход из жизни, которая бывает так прекрасна! Да, сегодня утром на коммунальном погосте состоялись до неприличия скромные похороны, которые мсье Коровкин с чувством превосходства наблюдал со своей стороны. Нет, он не знает, кого это коммунальщики так тихо предали земле в присутствии одного лишь кладбищенского смотрителя с букетиком сорных цветов. Но сам тот смотритель, французский коллега мсье Коровкина, вероятно, в курсе, так почему бы не спросить у него?
        Французского коллегу звали мсье Эжен. Одетый в дешевый черный костюм, он выглядел более презентабельно, чем расхристанный мсье Коровкин, и не кемарил под кипарисами, а занимался делом. Мсье Этьен неторопливо двигался по дорожкам, толкая впереди себя небольшую садовую тачку. В ней кучей растительного мусора громоздились увядшие цветы. Смотритель убирал их с могил, сметал с надгробий сухую труху, заботливо протирал мрамор влажной тряпочкой и при этом, мне показалось, приветственно, как добрым знакомым, кивал и улыбался лицам на фотографиях. Вероятно, кладбище в представлении мсье Этьена было чем-то вроде постоянно расширяющегося отеля, где большинство постояльцев остается навсегда.
        - Хотя бывают такие, знаете, непоседы, которые и могилы меняют, как съемные квартиры! - с усмешкой заметил мсье Этьен, когда я поделилась с ним этим своим предположением. - Вот посмотреть хотя бы на могилу господина Паганини!
        - Давайте посмотрим на Паганини, - охотно согласилась я.
        Тачка мсье Этьена совершила крутой вираж, а сам он на время поменял амплуа, охотно превратившись из кладбищенского смотрителя в красноречивого экскурсовода. Из его рассказа я узнала о посмертном странствии Паганини.
        Знаменитый скрипач умер весной одна тысяча восемьсот сорокового года года в Ницце. Его забальзамированные останки были выставлены в траурном зале, и множество людей пришло проститься с виртуозом, чьим смычком, как говорили, водил сам дьявол. И епископ Ниццы, впечатленный слухами, запретил хоронить Паганини на местном кладбище.
        Друзья маэстро тайно перевезли гроб с телом музыканта на корабль, чтобы доставить его в Геную, где Паганини родился и вырос, но губернатор города даже не позволил судну войти в гавань. Три месяца, пока не было получено разрешение перенести останки музыканта в подвал замка графа Чессоле, шхуна стояла на рейде. Это сводило с ума моряков, которые утверждали, будто по ночам из гроба Паганини доносятся тяжкие вздохи и звуки скрипки.
        Но то же самое стало мерещиться и слугам графа Чессоле! От себя они добавили жалобу на то, что гроб во тьме подвала мерцает дьявольским светом, и тогда ореховый ящик с телом маэстро перевезли в морг ближайшего лазарета. Вскоре его служащие взбунтовались: им чудился призрак, рыдающий под звуки страстной музыки. Тогда гроб с телом Паганини закопали у подножия древней каменной башни на скалистом мысе, и там он пролежал почти два года - до повторного «переселения» в Ниццу. Там, по слухам, дух Паганини продолжал беспокоить честной народ музыкальными упражнениями, и год спустя неугомонного покойника с городского кладбища «попросили». И еще четверть века слабонервные слуги в замке Чессоле, куда вновь вернулся бесприютный маэстро, вынуждены были слушать приглушенные двойной обшивкой гроба отголоски «дьявольских концертов»…
        Наконец, останки реабилитированного церковью маэстро по-христиански захоронили на кладбище… А в 1893 году опять потревожили, ибо в народе пошли слухи, будто из-под земли доносятся странные звуки, словно там находится живое существо!
        В прогнившем ореховом гробу обнаружили истлевшее тело, но голова и лицо музыканта загадочным образом великолепно сохранились, и это дало новую пищу пугающим слухам и сплетням. Навсегда упокоиться в Ницце маэстро не удалось. Спустя четыре года гроб с его останками вырыли еще раз и перевезли на новое кладбище.
        - Кажется, в Геную. Надеюсь, он действительно там… Вы ничего не слышите? - Мсье Эжен закончил рассказ и скосил глаза, изображая напряженое внимание.
        Вероятно, в паузе мне должен был почудиться приглушенный земляной толщей виртуозный скрипичный запил, но я услышала совсем другой звук: приближающийся топот и нарастающее лопотание на незнакомом языке.
        Через несколько секунд к бывшей могиле Паганини вывернула группа азиатских туристов. Первый из них не отрывал взгляд от буклета с планом кладбища, второй и третий висели у него на плечах, также глядя в карту и оживленно комментируя увиденное, а остальные возбужденно подпрыгивали позади.
        - Паганини? Паганини? - переводя взгляд с карты на надгробие, а с него на нас с мсье Эженом, затарахтел авангард.
        Смотритель ответил согласным кивком и приосанился, явно готовясь повторить свой увлекательный рассказ, но оказалось, что у азиатских туристов есть свой собственный гид - крошечная беловолосая старушка в брючном костюме фасона «дедушка Мао». Она торжественно возложила на могильный мрамор пышный букет и завела былинный сказ на китайском, а невостребованный смотритель-экскурсовод мсье Эжен насупился и снова впрягся в тачку.
        Я догнала его уже на центральной аллее. Засмотрелась на китайских фанатов Паганини и забыла, что хотела расспросить мсье Эжена о другой могиле!
        - Вам рассказать про утренние похороны? - Общительный кладбищенский смотритель снова воодушевился. - О, это тоже очень, очень интересная история! Право, странно, что на погребении вовсе не было представителей прессы…
        - К несчастью, я немного опоздала! - притворно посетовала я и для убедительности показала собеседнику свое удостоверение российского писательского союза.
        Это его очень вдохновило. Мсье Эжен выпустил ручки тачки, взял меня за руку и со словами: «Сейчас, сейчас, я вам покажу!» - целеустремленно повлек сложным зигзагом через старое кладбище на его окраину. При этом мы скакали по уступам погоста, устроенного террасой, как два горных козлика.
        По дороге я услышала еще один пересказ истории об Аполлоне и Герофиле - в версии восторженного мсье Эжена это была полумистическая трагедия непреодолимой страсти.
        - Я думаю, бедная женщина ничего не могла с собой поделать! Неистовое желание подхватило ее, как вихрь, и испепелило, как молния! - вещал мсье Эжен, как тот же вихрь, увлекая за собой меня.
        - Очень поэтично! - сквозь зубы похвалила я, на бегу споткнувшись о свежеокрашенную оградку и с трудом подавив порыв непоэтично выругаться.
        Медленно сохнущая вонючая краска, которую у нас в России называют «серебрянка», оставила след на моих лаковых туфлях. Я стерла его носовым платочком буквально на бегу.
        Мы с мсье Эженом пересекли погост с неприличной скоростью и затормозили у свежей могилы.
        На земляном холмике не имелось никаких опознавательных знаков, только лежали два букета. Один был составлен из невзрачных полевых цветов и больше походил на тощенький веник, зато другой был так хорош, что сам Паганини мог позвидовать! С десяток крупных белых роз на длинных стеблях, бутоны еще не вполне развернулись.
        - О-о-о? - При виде роскошного розового букета мсье Эжен приятно удивился. - Утром тут этого не было!
        - А что было?
        - Вам рассказать или лучше показать?
        Мсье смотритель взглянул на меня с хитрецой, и я мгновенно догадалась:
        - У вас был фотоаппарат и вы сделали снимки?
        - Я подумал, что журналисты, опоздавшие на похороны, могут заинтересоваться фотографиями, - признался хитрец.
        Тогда я прямо спросила:
        - Сколько?
        - Вам только посмотреть или опубликовать?
        - Для начала только посмотреть, а там подумаем, - уклончиво ответила я.
        Отправляясь на кладбище, я не планировала делать покупки, потому не располагала большим запасом наличных.
        Смотреть и думать пошли в контору смотрителя. Это оказался аккуратный маленький домик, оснащенный как офис средней руки. Администрация обеспечила мсье Эжена телефоном и компьютером, подключенным к сети Интернет, а также принтером и даже сканером. К сожалению, фотоаппаратура была личной собственностью мсье Эжена и к поколению цифровой техники не принадлежала: «мыльница» оказалась допотопной, пленочной.
        - Но я сразу же послал мальчика в фотоателье, и мне уже напечатали фотографии! - похвастался мсье Эжен. - Пожалуйста, посмотрите. Если пожалаете, я продам вам снимки. Или даже негативы, хотя это будет дороже.
        Он вручил мне небольшую пачку глянцевых фотографий.
        Уже по тому снимку, который оказался сверху, я уверенно оценила утренние похороны как нищенские, а авторскую манеру самодеятельного фотографа как бездарную. Мсье Эжен явно не имел никакого представления о законах композиции, да и возможности своей техники сильно переоценивал, снимая то против света, то на предельном приближении. Линия горизонта на снимках была завалена, фокус плавал, а кое-где в объектив, образовав на снимке темное пятно, заехал палец горе-фотографа. Большая часть фотографий мсье Эжена заслуживала незамедлительного, без всяких почестей, захоронения в ближайшей мусорной корзинке.
        Но один снимок задержал мое внимание надолго.
        Я выросла в курортном местечке у теплого моря, где редко случались холода, поэтому в детстве лютых морозов не знала и однажды в студеную зимнюю пору очень больно за это свое незнание поплатилась, лизнув обледеневшую железную штангу детских качелей. Она была такая красивая, слоисто-прозрачная, хрустально-переливчатая, заманчивая, как леденец!
        К чему я это вспоминила? К тому, что к одной из любительских фотографий мсье Эжена мой взгляд даже не прилип, а примерз, как теплый влажный язык к обледеневшим качелям. Я буквально не могла оторваться от снимка, пока его автор не потянул картинку из моих окаменевших пальцев со словами:
        - Чтобы оставить эту карточку себе, вам придется заплатить мне десять евро. Оригинальные сувениры нынче дороги!
        Очнувшись, я молча открыла сумочку, отыскала в кошельке требуемую купюру, обменяла ее у предприимчивого смотрителя-фотографа на «оригинальный сувенир» и пошла, совсем как те китайские туристы, перебирать ногами по кладбищенским дорожкам, не отрывая глаз от картинки в руках. Чуть не сверзилась с очередного уступа на более низкий ряд могил!
        На фотографии, которая стоила мне десять евро, было крупным планом запечатлено лицо покойницы - очень старой женщины с мятыми «в сеточку» щеками, набрякшими веками, морщинистым лбом и густыми белыми бровями, четко прорисованными подобием математического символа «квадратный корень».

9
        С замкового холма я с комфортом спустилась на лифте и прошла, удаляясь от моря, пару кварталов по бульвару Кур Салейя.
        Вообще-то это было бы правильнее сделать намного раньше, еще на рассвете. По утрам ежедневно, кроме понедельника, Солнечный рынок - именно так переводится «Кур Салейя» - являет собой огромный красочный базар, где во множестве продаются сувениры, сладости, фрукты и - главное - разливается целое море живых цветов. Я чувствовала, что для меня с моей недобитой зимней депрессией это яркое зрелище будет сродни эффективной лечебной процедуре. После посещения кладбища я особенно остро ощущала потребность в сильных положительных впечатлениях.
        Вечером бульвар Кур Салейя превращается в один большой уличный ресторан с поварами-зазывалами. Это тоже вполне позитивное шоу, особенно для тех, кто не боится растолстеть. Я из их числа, поэтому приметила пару местечек, где пахло особенно вкусно, но отложила гастрономическую экскурсию на другой раз.
        Сориентировавшись по карте, прихваченной из отеля, неподалеку от бульвара я отыскала ночной клуб «Голый Мерлин». Вопреки моим опасениям, изображения обнаженной мужской натуры на вывеске не было, и я рискнула войти.
        В это время суток заведение работало как самый обычный ресторанчик, и никаких пугающих типажей из числа вероятных постоянных клиентов-нудистов и эксгибиционистов я в маленьком зальчике не увидела. За столиками сидели пары и группы людей, выглядевших вполне заурядно, как нормальные туристы. Я заняла свободный столик в каменной арке у окна и, соблазнившись насыщенным ароматом, витающим в зале, заказала буйабес. Рыбная похлебка с чесноком и пряностями - это, конечно, не изысканная клубная закуска, но у меня и не было настроения предаваться разгулу.
        Больше всего мне хотелось поглубже забиться в чьи-нибудь крепкие объятия, тесно прижаться щекой к широкой мужской груди и затихнуть, чувствуя теплое ровное дыхание на макушке и горячие ладони на талии.
        Я положила на стол перед собой фотографию Герофилы и вынула из сумочки телефон, который выключила еще перед взлетом «Боинга» и с того момента не оживляла - не хотелось, чтобы меня беспокоили в моей лазурной сказке.
        Другими словами, я боялась, что мне позвонит Андрей и я, услышав его волнующий голос, вновь поддамся слабости. И вместо того, чтобы положить конец нашему роману, совместными каникулами в Ницце открою его новую главу!
        - Нет, нет и еще раз нет! - твердо сказала я себе и набрала другой номер - тоже по-своему памятный, но давно уже не вызывающий учащенного сердцебиения.
        - Ну, наконец-то! Анхен! - мгновенно узнав меня по голосу, укоризненно и одновременно с радостью воскликнул Семен Аркадьевич. - Куда ты пропала?
        - Как будто ты не знаешь! - фыркнула я.
        - Я, конечно, догадываюсь, что ты опять улетела в Ниццу, - засмеялся он. - Но за просьбу подтвердить это мое предположение твой голубой пуделек-помощник меня так непочтительно облаял, что я невольно вспомнил старые добрые времена. Куда ты от меня тогда сбежала - в Египет?
        - В Дубай. - Я тоже засмеялась. - Но ты же знаешь, та история давно закончилась…
        - А жаль! - ввернул он.
        - И я бегу не от тебя, - невозмутимо закончила я, не в первый раз подумав, что у мужчин и женщин совершенно разное отношение к былым романам.
        Взять, к примеру, меня: я могу приветливо и даже по-дружески общаться со своими бывшими, но при этом - клянусь! - никто из них не вызывает у меня каких-то особых чувств, и никогда я не сожалею о разрыве. Что было в прошлом, то в нем и осталось. Ведь меня сегодняшней там нет! Я думаю, что-то именно в этом духе и подразумевает общеизвестное библейское выражение: «Пусть мертвые сами хоронят своих мертвецов». Те мои страсти умерли. А я - живая.
        Но Семен Аркадьевич полагает совершенно иначе. Ему, как и другим мужчинам, свойственно думать, будто женщина, которая принадлежала ему когда-то, потенциально остается «его женщиной» всегда. То есть любой, самый замшелый и покрытый пылью любовный роман для мужчины вполне реален. Как реальны для охотника кабаньи головы и медвежьи чучела: пусть крайне маловероятно, что по ним доведется пострелять еще разок, но они были и даже не сплыли - вот, можно потрогать, почти как живые! И редкий мужчина удержится от того, чтобы при мало-мальски удобном случае не попытаться соблазнить бывшую любовницу. Надо полагать, сугубо из спортивного интереса.
        - И вообще, я звоню тебе не для того, чтобы обсудить мои сердечные дела! - Я в очередной раз дала понять, что сезон охоты на меня закрыт и повторной лицензии Семен не получит. - Скажи лучше, ты прослушал ту запись на диктофоне, который передал тебе мой помощник Санчо?
        - Да, - сухо ответил он.
        Наверное, обиделся. Ну, ничего, не в первый раз он наступил на эти грабли…
        - И что ты можешь сказать?
        Семен Аркадьевич помолчал.
        - Мне очень важно знать твое мнение, - подольстилась я. - Пожалуйста, скажи, что ты думаешь?
        - Что я не ошибся, отправив Тамару к тебе, - неохотно сказал мой собеседник. - Ее пропавшая дочка, Марина… Она очень похожа на тебя, какой ты была в ее возрасте. Я не о внешности, конечно…
        - А ты разве помнишь, какой я была?
        Я кивком и улыбкой поблагодарила официанта, доставившего мой заказ, и вернулась к разговору.
        - Я не просто помню. Я этого никогда не забуду! - сказал Семен, и мечтательные нотки в его голосе побудили меня резко сменить тему:
        - Скажи, твой телефон принимает ММS?
        - Ты хочешь прислать мне фото своей кровати в отеле или показать заманчивый вид из окна? - приятно удивился он.
        - Да нет же!
        Я рассердилась, потому что разговор все глубже сбивался в интим, чего мне вовсе не хотелось.
        - Я пришлю тебе одну любопытную фотографию. Посмотрим, что ты скажешь, когда увидишь ее. Я перезвоню!
        Я нажала «отбой», подвинула в сторону тарелку с горячим буйабесом, положила на клетчатую скатерть фотографию, купленную у мсье Эжена, и старательно пересняла ее встроенной камерой мобильника. Качество изображения от этой операции не выиграло, но и не слишком пострадало. Семен получит достаточно точную копию оригинального снимка.
        Отправив ММS, я перевернула фотографию «Герофилы» изображением вниз, отложила ее вместе с телефоном на край стола и принялась за похлебку.
        Фотография меня тревожила, и от того, что я поделилась своей тревогой с умным и сильным мужчиной, уже стало немного спокойнее. Да, я не рассматриваю своих бывших любимых в качестве сексуальных партнеров, но иногда не прочь опереться на крепкое мужское плечо. Если, конечно, в нагрузку к нему мне не навязывают еще что-нибудь более или менее крепкое.
        Наступившие сумерки размыли контуры и приглушили цвета домов на противоположной стороне улицы. Бесшумно ступая и ловко лавируя между столиками, официант зажег свечи в круглых стеклянных бокалах. Я доела похлебку, заправила волосы за уши, чтобы открыть свету свои серьги, и заказала «Мохито». Лунные камни, подрагивающие в моих сережках, таинственно мерцали оранжево-синим огнем и красиво отражались в темном оконном стекле.
        - Все хорошо, но чего-то все-таки не хватает, - коварно нашептал мне внутренний голос.
        - Кого-то! - кивнув, поправила я.
        Мысли сами вернулись к Андрею.
        Почему мы расстались? Точнее, почему я с ним рассталась? Мне нравился этот мужчина. Одно время я даже думала, будто люблю его. И многочисленные редчайшие совпадения, которые мы оба предпочитали трактовать как символы и знаки свыше, казалось, подтверждали, что наша встреча не была случайной, что нам позволили найти друг друга и категорически не велят потерять.
        Конечно, мне хотелось бы встречаться чаще. Но я не планировала и не ждала такого общего будущего, в котором мы были бы связаны теснее, чем сейчас, и уж точно не думала, что никогда в жизни не пожелаю другого мужчины. Напротив, я не без интереса ждала неизбежного окончания нашего романа, чтобы потом, много лет спустя, убедиться, что Андрей меня не забыл. Как не смог забыть Семен, да и другие тоже. И той подруги Андрея, с которой я его «застукала», вряд ли стоило всерьез опасаться - он говорил, что не любит ее, и пренебрежительно называл «колхозницей». Так неужели банальная ревность могла заставить меня в клочья разорвать интересные и многоплановые отношения с мужчиной, каких мало? Разве я не могу простить ему эту колхозницу?
        Я даже не заметила, что мыслю уже в категориях настоящего времени, а рука тем временем сама потянулась к телефону.
        - Ты можешь простить ему хоть сотню колхозниц! - помог мне опомниться сердитый внутренний голос. - Нельзя простить вранье. Он утаивал от тебя важные вещи, недоговаривал, отмалчивался, лукавил - обманывал.
        - Похоже, все мужчины обманывают, - вздохнула я, посмотрев на часы.
        Павел, назначивший мне встречу на семь, все не появлялся.
        Он пришел, когда я уже закончила ужин и смаковала «Мохито», с опасливым интересом прислушиваясь к звукам, доносящимся из-под пола. Он, как мне показалось, слегка вибрировал: в подвальном помещении включили мощную звуковую аппаратуру. В «Голом Мерлине» начиналась ночная часть программы.
        - О боже! Я так спешил, но все равно опоздал! Простите меня, дорогая, простите!
        Павел низко склонил голову, и волнистые волосы упали ему на глаза, но я видела их лукавый блеск сквозь каштановые пряди. Ну-ну, подыграем комедианту.
        - Не верю! - нарочито холодно сказала я и оглядела самодеятельного актера с головы до ног. - Не верю, что спешили, и не верю, что раскаиваетесь!
        Мужчина, собирающийся на свидание в волнении и большой спешке, похож на более или менее симпатичное огородное чучело. А Павел выглядел превосходно, я бы даже сказала - безупречно. Эластичный черный джемпер и темно-синие, с коричневой строчкой дизайнерские джинсы представлялись идеальной экипировкой для ночного клуба, а шоколадного цвета бархатный пиджак добавлял функциональному наряду богемного шарма и идеально гармонировал с коричневыми замшевыми мокасинами.
        Мужчина, который умеет одеваться модно, стильно и сообразно случаю, - большая редкость за пределами светского общества! Интересно было бы узнать, какова его манера спешно раздеваться…
        - Не верю! - повторила я.
        - А так верите?
        Павел вывел руку из-за спины и торжественно вручил мне красную розу.
        - В раскаяние или в спешку? - уточнила я, благосклонно приняв и понюхав цветок.
        - В мою готовность служить вам, как самой Прекрасной Даме!
        - С чего бы это? - провокационно спросила я, кокетливо тряхнув сияющими сережками.
        - Так ведь мы сейчас на юге Франции, а это древняя земля трубадуров! - Павел взмахнул воображаемой шляпой и изобразил довольно изящный поклон.
        Я не выдержала и засмеялась:
        - Предупреждаю, если в той руке, которую вы все еще держите за спиной, не дай бог окажется мандолина, ваше рыцарское служение мне прервется, едва начавшись! Я терпеть не могу любительское пение и прочие трабадурости!
        - А как насчет великолепного красного вина? Его вы любите?
        Трубадур и менестрель показал, что в левой руке у него не музыкальный инструмент, а запыленная бутыль.
        - Я ограбил ради вас местный винный погреб!
        - Это достохвальный подвиг, - одобрила я и жестом указала на стул. - Присаживайтесь! Я, правда, уже поужинала и даже начала дегустацию спиртных напитков.
        - Так продолжим!
        Павел занял место напротив меня и помахал официанту. Через минуту в объемистых бокалах перед нами рубиново засияло бордо.
        - Сухое красное после коктейля с ромом? Это смелый шаг! - без одобрения прокомментировал мой внутренний голос.
        Кажется, он собирался прочесть мне занудную мораль, но я заглушила его назойливый шепот сначала звоном бокалов, а потом смехом и болтовней.
        Примерно через час - к этому времени мы допили вино, а я еще успела усугубить приятное опьянение вторым «Мохито» - Павел расплатился по счету, и мы, заботливо поддерживая друг друга на коварно узкой и крутой лестнице, спустились в подвал - танцевать.
        В женской среде издавна бытует мнение, будто по тому, как мужчина танцует, можно определить, каков он в постели. Это крайне опасное заблуждение.
        По моим наблюдениям, лучше всего танцуют геи, трансвеститы и импотенты. А среди мужчин нормальной ориентации чемпионами по зажигательным пляскам являются самовлюбленные типы, чей эгоизм в полной мере проявляется как раз в постели. Опять же мелким вертлявым живчикам формата «метр с кепкой в прыжке» сложные па удаются гораздо лучше, чем двухметровым здоровякам типа «косая сажень в плечах», хотя бы потому, что высокому крупному индивидууму на танцполе особо не развернуться. Но это же не значит, что микроорганизмы так же выигрышно смотрятся при исполнении упражнений на матрасе!
        Короче говоря, я лично избегаю сближения с мужчинами, которые на дансинге исполняют па, как балетная труппа Большого театра и хореографический ансамбль индейского племени Сиу, вместе взятые. По мне, если мужчина во время быстрого танца топчется под музыку с грацией молодого бегемота и при этом не наступает на ноги другим танцующим, это нормальная заявка на выход в полуфинал. Такого танцора я вполне могу отобрать для индивидуального просмотра в режиме медленного танца. Тогда становится окончательно ясно, приятна ли мне близость его тела, комфортна ли постановка рук на изгибах моей фигуры и пробегает ли между нами та искорка, которая в более интимной обстановке способна превратиться в мощный электрический разряд.
        Павел прошел проверку успешно. После трех быстрых танцев и одного медленного я решила, что продлю наше с ним общение до утра. На какие-то феерические ощущения я не расчитывала, но в классической программе трубадур-менестрель должен был выступить неплохо. Меня особенно порадовало, что в процессе танца он не нашептывал мне на ушко сомнительные комплименты и не пытался делать заявок на будущее, описывая свои более или менее гнусные желания и намерения. Слишком многие мужчины обожают это делать - страстным шепотом озвучивать дальнейшую программу, подробно пересказывая и смакуя ее, точно сюжет порнофильма!
        А мы, женщины, как правило, не любим откровенных разговоров о сексе (меньше слов, больше дела!). Нам нужно говорить о чувствах - о любви, тоске, ревности, можно даже о влечении и страсти, но так, чтобы это не звучало как деловитая заявка золотоискателя на перспективный участок. Лишь очень близкий человек может порадовать меня sms-кой, начинающейся словами: «Любимая, я хочу снять с тебя трусики…» И даже он вряд ли получит в ответ что-то столь же эротичное.
        Вероятно, эти мысли о примитивной животной сущности мужского племени отразились на моем лице, потому что предупредительный трубадур спросил, не хочу ли я еще выпить. Видимо, решил добавить мне куражу.
        - Еще «Мохито»? Или чего покрепче?
        - Пожалуй, текилу! - решила я.
        Внутренний голос в панике взвыл, но децибелы очередной плясовой его полностью заглушили. Укоров совести я также не услышала. В конце концов, я взрослая, самостоятельная и свободная женщина! Могу пить что хочу и спать с кем хочу!
        Если, конечно, хочу…
        Я испытующе посмотрела в спину Павлу, который энергично протискивался к барной стойке в углу зала, и неожиданно наткнулась на острый внимательный взгляд. Буквально напоролась на него, как на колючую проволоку!
        У стойки бара на высоком табурете сидел тот самый парень. Посреди всеобщего танцевального хаоса он сохранял каменную неподвижность, только взгляд сканировал толпу да периодически размеренным движением поднималась и опускалась рука со стаканом. Одет он был не самым подходящим образом - как-то старомодно. Тщательно отутюженные черные брюки, бледно-голубая рубашка с галстуком и синий пуловер были бы гораздо уместнее в офисе. Тем не менее я чувствовала, что меня этот странный парень неудержимо влечет.
        Мы сцепились взглядами, и я, точно загипнотизированная, двинулась к нему, как вагончик канатной дороги по натянутому тросу. Павел, стоя ко мне спиной, пытался докричаться до бармена, увлеченно жонглирующего бутылками. Я подошла к интересующему меня субъекту почти вплотную и спросила первое, что пришло в голову:
        - Вы танцуете?
        - Нет.
        Ответ был короткий, но вежливый, он даже сопровождался смущенной улыбкой. Поэтому я дерзнула спросить еще:
        - Значит, танцует ваша подруга?
        - У меня нет подруги.
        - Только не говорите мне, что вы голубой! - ляпнула я.
        - Кто - я? Голубой?! - Парень искренне ужаснулся. - Неужели похож?!
        Он встревоженно оглядел свой нелепый наряд и снова взглянул на меня - с детским испугом, который выглядел так комично, что я расхохоталась.
        - Вы похожи на офисную пчелку, по ошибке залетевшую в чужой улей! Но ваша мужественность вне подозрений, - заверила его я. - Я в этом разбираюсь.
        - Верю, - уже без улыбки сказал он, все так же пристально глядя мне в глаза.
        - Я Анна, - представилась я, не дождавшись соответствующего вопроса.
        - Я Даниэль. Можно Дэн, - сказал он после такой долгой паузы, что я уже почти отчаялась дождаться ответа.
        И тут в едва завязавшийся разговор вмешался Павел:
        - Дорогая, твоя текила! А я…
        Он увидел рядом со мной Дэна и перестал улыбаться.
        - Ты встретила знакомого?
        Я не успела ответить. Едва оживившаяся физиономия Дэна превратилась в безразличную маску, а его взгляд скользнул в сторону, потерявшись в беснующейся толпе.
        - Э-э-э… Это мне? - Обескураженная, я едва нашлась что ответить и неизобретательно замаскировала свою растерянность, надолго припав к спиртному.
        - Потанцуем еще? - Едва дождавшись, пока я покончу с текилой, Павел увлек меня на дансинг.
        Но второй акт марлезонского балета у меня не задался. Спиной я чувствовала пристальный мужской взгляд и пару раз, обернувшись, видела напряженное лицо Дэна. Он тут же отводил глаза и демонстративно разглядывал других танцующих, но вскоре я вновь ощущала его внимание. Оно было как дуновение ветра, но не холодного сквозняка, а жаркого дыхания знойной пустыни. В дискотечном мареве передо мной манящими миражами замелькали картинки из былых турецких, египетских, эмиратских каникул: выложенные роскошной мозаикой бассейны с ароматизированной синей водой, горячие каменные плиты под искусственным звездным сводом и перистые тени широких пальмовых листьев на мягком ковре с разбросанными по нему подушками…
        Желание круто развернуться и пойти туда, откуда отчетливо тянуло мускусом, амброй и томительным зноем, стало почти непреодолимым. Я остановилась.
        - Может, уже пойдем? - Осмелевший Павел обнял меня за плечи.
        Я оглянулась. Дэна у барной стойки уже не было, но табурет, на котором он сидел, еще никто не успел занять. Значит, Дэн ушел совсем недавно.
        - Уходим! - кивнула я Павлу и первой пошла к выходу.
        Два «Мохито», бокал бордо и порция текилы не прошли для меня бесследно. Меня слегка штормило, так что на крутых ступеньках Павел, идущий за мной, вынужден был меня страховать и поддерживать. Уверена, ему это доставило немалое удовольствие.
        На середине лестницы я оглянулась, вновь ощутив уже знакомое жаркое прикосновение к своей спине.
        Дэн переместился на дансинг и неумело, но старательно танцевал, копируя движения других танцоров. Поняв, что поспешила уйти, я ощутила разочарование и некоторую обиду. Но рядом был красивый, неглупый и живо увлеченный мной мужчина, сумевший переключить меня с бесплодных сожалений на волнующие ожидания.
        Когда мы с Павлом, смеясь и обнимаясь, вломились в тесный холл «Ла Фонтен», балбес-портье на ресепшене вновь блистал своим отсутствием, так что мое моральное падение даже некому было засвидетельствовать.

10
        Разбудил меня восхитительный аромат свежесваренного кофе.
        - Ум-м-м-м! - Я повела носом и села в разворошенной постели.
        Осторожный взгляд сначала направо, а потом налево зафиксировал впечатляющую картину живописного разгрома. По гостиничному номеру словно прошелся небольшой смерч: мое белье валялось на ковре, помятое платье косо зацепилось за спинку стула, один чулок свернулся на подзеркальном столике, а другой повис на торшере, трепеща, как флажок. Подушки с кровати перекочевали на пол, но тут на воображаемый смерч пенять было нечего, наверняка я сбросила их сама. В активном процессе подушки мне обычно здорово мешают.
        - Так, значит, процесс был активный, - смущенно пробормотал мой внутренний голос.
        По всей видимости, у него приключилась амнезия. Я же, напротив, минувшую ночь запомнила во множестве приятных подробностей, а потому торжествующе улыбнулась и блаженно зажмурилась.
        - Боже, какая ты сейчас красивая и юная! - восхитился Павел.
        Я открыла глаза и посмотрела на него с недоверием. Моя прическа в этот момент наверняка была крайне далека от совершенства. Еще дальше от него могли быть только космы Бабы-яги.
        - Правда, правда, красивая! Жаль, что у меня при себе нет фотоаппарата, - засмеялся Павел.
        Фотоаппарата у него в руках действительно не было, и это меня только порадовало. Зато у него был подносик с завтраком - и это просто восхитило.
        - А вот кому свежие круассаны и горячий кофе! - провозгласил Павел голосом ярмарочного зазывалы и поставил поднос со снедью на прикроватную тумбочку рядом со мной.
        При этом он наклонился, и связанные узлом рукава джемпера, который он не надел, а лишь набросил на плечи, качнувшись, коснулись моей руки. Я дернула за узел и быстро подвинулась, освобождая падающему Павлу место для приземления.
        - А позавтракать ты разве не хочешь? - поспешно стаскивая с себя джинсы, поинтересовался он.
        - Кажется, кофе еще слишком горячий, - пробормотала я, торопливо освобождая его от хомута шерстяного джемпера.
        - Подождем, пока остынет, - легко согласился Павел, и я захихикала, оценив двусмысленность сказанного.
        Продолжения беседа не получила, но последующее бессловесное общение проходило отнюдь не в тишине, так что мне, я считаю, удалось отомстить работягам, которые вчера нервирующе шумели в соседнем номере. На сей раз существенное неудобство должны были испытывать они.
        - А кофе! - спохватился Павел минут через двадцать.
        Я потрогала холодный картонный стаканчик и захохотала, как ведьма.
        - Сейчас мы встанем, оденемся и пойдем завтракать в кондитерскую на другой стороне улицы, - решил Павел. - Если я пойду туда за кофе на вынос второй раз, они решат, что я местный мальчик на побегушках!
        - И это больно ударит по твоему самолюбию? - Я зевнула, натянула на себя край убежавшего одеяла и свернулась под ним калачиком.
        - Скорее по моим ногам, - признался Павел, крестом раскинувшись на подушках. - У меня мышцы болят, как после тренажерного зала!
        - Кажется, твои ноги не особенно напрягались, - слабо удивилась я, с намеком акцентировав местоимение. - Да и обувь у тебя удобная, в самый раз для пробежки…
        Тут я машинально посмотрела на пол - на замшевые мужские мокасины, уютно уткнувшиеся в сползшее одеяло, точно парочка гладкошерстных щенков.
        И вдруг заметила нечто такое, от чего мне совершенно расхотелось спать!
        Я приподняла край одеяла, свесила голову вниз и очень внимательно посмотрела на тупую «мордочку» левого башмака.
        Чем угодно клянусь - она была испачкана краской-«серебрянкой»!
        Я оглянулась - Павел лежал с закрытыми глазами, ровно дыша и расслабленно улыбаясь. Я придвинулась ближе, положила ладонь на его размеренно вздымающуюся и опускающуюся грудную клетку и тихо спросила:
        - А что, милый, белые розы в Ницце дороже красных? Или за оптовую покупку тебе дали скидку?
        - Нет, не дали… - Павел осекся и открыл глаза.
        - Лежать! - прошипела я, загнув пальцы крючками и втиснув ногти в его кожу. - Я все поняла! На твоей обуви след от «серебрянки», я знаю, откуда она, я тоже споткнулась о ту свежеокрашенную оградку - она так неудобно, углом, выпирает на дорожку!
        Я оценила выражение, появившееся на лице мужчины, как смущенное, и накативший на меня приступ понятливости усилился:
        - Так вот почему вчера утром ты не пришел позавтракать со мной - ты в это время был на кладбище!
        - Ну и что?
        Павел поморщился - очевидно, мои ногти причиняли ему боль, но он не сделал попытки отстраниться.
        - А то, что это ты положил белые розы на могилу Герофилы! - Я свернула свою когтистую лапку в кулачок и стукнула им по груди Павла. - И не отпирайся, ты об этом уже проболтался!
        - Ну и что? - упрямо повторил он.
        - Что?! - Я возмущенно всплеснула руками. - Ты еще спрашиваешь - что?! Ты, любитель свежих роз! А то, что лепестками таких же красных роз, как эта, - я кивнула на цветок, увядающий без воды на столе, - была усыпана постель Герофилы и ее Аполлона в соседнем номере! И такие же алые лепестки вчера поутру кто-то рассыпал на тротуаре перед отелем! Да уж не ты ли это сделал?
        - Я всего лишь принес розы на ее могилу, - тихо сказал Павел. - И не красные розы. Белые.
        Он произнес это так значительно, что я немного растерялась. Белые, красные, да хоть серо-буро-малиновые в крапинку - какая, собственно, разница?
        - И что? - нахмурилась я.
        - Очень, очень оригинальная реплика! - тут же съязвил мой внутренний голос.
        Павел молча одевался. Я закуталась в одеяло и смотрела на него. Зрелище было недолгим - собрался он быстро.
        - Ты уходишь. Я тебя обидела.
        Поставить отчетливый вопросительный знак в конце предложения мне не удалось.
        - Прости! - обернувшись на пороге, нелогично сказал он.
        Дверь открылась и закрылась.
        С минуту я исподлобья смотрела на нее, все больше мрачнея, потом наградила добрым кулачным ударом многострадальный матрас, с чувством сказала:
        - Да пошел ты! - И упала на подушку.
        Поворочалась с боку на бок, не успокоилась, отшвырнула в сторону одеяло и встала с постели.
        Алая роза, подаренная мне вчера, увяла без воды. Нетронутый кофе в бумажных стаканах на подносе покрылся противной пленкой. Да что же это такое, боже мой, неужели я все испортила?!
        - Здоровая самокритика, неужели? - опять съехидничал мой внутренний голос.
        - А ну, цыц! - скомандовала я ему и твердым шагом проследовала под душ.
        За что я особо люблю недорогие европейские гостиницы, так это за гарантированное отсутствие высокотехнологичных устройств в ванной комнате. У меня были случаи убедиться, что отели одинаковой категории и даже одной и той же сети в старушке-Европе и в молодых амбициозных странах Востока могут очень сильно отличаться по размерам апартаментов, сервису и комфорту. Это, в общем, нормально. Но та космическая душевая в стиле «хай-тек», которой был оснащен мой номер в «пятизвездном» отеле в Дубае, надолго вызвала у меня стойкий комплекс неполноценности! Я уж не говорю о тихом ужасе добровольного участника опасного эксперимента, с которым я всякий раз вступала в наполовину мраморный, наполовину стеклянный куб с гранями, усеянными многочисленными стальными ручками, трубками, воронками и форсунками. Любознательность и гордость не позволяли мне отказаться от исследований, но результат сражения с прирученной (увы, не мной!) водной стихией всякий раз был непредсказуем.
        То ли дело старая добрая ванная комната в «Ла Фонтен»! Тесная кабинка с длинношеей трубой, рассеивающей воду над головой купальщицы исключительно в режиме теплого летнего дождика; поддон с воронкой, заглатывающей воду с жадным спазматическим чавканьем - все элементарно просто, интуитивно понятно, ожидаемо и предсказуемо. Включая неизбежную лужу на полу.
        Чтобы не топтаться босыми ногами по скользкому мокрому полу, я бросила на него полотенце. Вышла из кабинки, вытерлась сухим полотенцем и устремила вопросительный взгляд в зеркало над умывальником. Запотевшее, оно отражало некий смутный образ, похожий на меня весьма и весьма отдаленно.
        И вот тут на меня нахлынуло то, от чего я с помощью спиртного, безудержных плясок и разнузданного секса бежала вчера вечером и последующей ночью: тревожные и даже пугающие мысли о мертвой старухе, поразительно похожей на юную Марину Тарасову.
        С поправкой на значительную разницу в возрасте, у этих двух женщин было одно лицо! Доживи Марина до преклонных лет, я уверена, ее тонкий прямой нос так же загнется крючком, скулы и подбородок обозначатся резче, уголки длинного рта опустятся, и только брови необыкновенного рисунка «квадратный корень», наверное, не изменятся, разве что утратят насыщенный темный цвет.
        Так, может быть, Герофила - дальняя родственница Марины? Например, ее прабабушка? Или же эти женщины - двойники?
        Один мой приятель, бывший кагэбэшник, в подпитии любит шокировать публику рассказами о двойниках известных людей. Особенно удается ему комическая история о том, как личный охранник российского президента, будучи в отпуске, отправился в родном сибирском городе в парную и вдруг увидел на полке рядом с собой голого Путина! Шокированный секьюрити вскочил, вытянулся по стойке «смирно» и отсалютовал «президенту» дубовым веником, а присутствовавший при сем народ разразился гомерическим хохотом: оказалось, мужик, фантастически похожий на первое лицо государства не только лицом, работает простым водителем на заводе.
        Обычно после этого рассказа все беседующие начинают активно вспоминать подобные истории, и складывается впечатление, что таких случаев немало.
        Но ведь если двойники есть у «звезд», то они должны быть и у людей обычных, так ведь? Мне, например, пару раз случалось слышать от малознакомых людей из каких-нибудь дальних краев, будто я очень похожа на какую-нибудь их тамошнюю приятельницу. Разве это не повод думать, что мир полон двойников и мы просто не знаем о том, что за тысячи километров от нас живет наш «близнец»?
        Генетики, кстати, не считают невероятной версию о том, что природа, точно конвейер, то и дело выдает более или менее точные копии одного и того же человека.
        Ученые говорят, что поразительное сходство между посторонними людьми может объясняться тем, что на самом деле они вовсе не чужие. Простой математический анализ показывает, что любой человек, оставивший потомство, через несколько поколений становится предком сотен кровных родственников. Через тридцать поколений такая семейка включает почти миллион человек! А ведь все эти близкородственные связи формируются на основе передачи генетического материала. Конечно, гены перемешиваются подобно тому, как тасуются карты в колоде, но иногда выпадают и одинаковые карты. Это не выдумка, это теория вероятностей. Так что случаи поразительного сходства не исключение, а правило генетики.
        Что гораздо интереснее, у генетических двойников не только внешность одинаковая. У них также похожи характер, темперамент и даже судьба.
        - Да не приведи бог! - поежилась я.
        И запотевшее зеркало на стене, разделяющей два гостиничных номера, вдруг показалось мне прорубью, из которой ощутимо потянуло холодом.
        Я вернулась в номер и, торопливо натягивая джинсы и свитер, думала о женщинах с бровями оригинального рисунка «квадратный корень». Возраст у них разный, это несомненно. Зато лицо одинаковое. А как насчет судьбы?
        Ну-ка, подумаем… Марина улетела в Ниццу с мужчиной, который много старше, чем она. А Герофила была тут с любовником, о возрасте которого ничего нельзя сказать наверняка, но до старческой немощности он еще точно не дожил.
        - Я вижу уже три совпадения: Ницца, тайная связь и большая разница в возрасте с любовником! - быстро и безрадостно подсчитал мой внутренний голос.
        Я бы предпочла найти побольше расхождений, а не совпадений. Мне не хотелось думать, что Марине грозит в той или иной степени повторить трагическую судьбу ее двойника - Герофилы. Умереть в объятиях любимого человека - это, возможно, гораздо лучшая участь, нежели неприкаянная смерть в одиночестве, но славной восемнадцатилетней девушке вообще незачем торопиться на тот свет!
        Я достала фотографию покойной старухи и вновь внимательно рассмотрела ее, стараясь найти еще какие-то различия между этим лицом и тем, что я видела на снимке, оставленном мне матерью Марины. Понятно, что тут мертвая старуха, а там живая девушка, но, может, есть что-то еще?
        - Ну конечно! У них волосы разные! - внезапно воскликнул мой внутренний голос.
        - Действительно, волосы! - повторила я, не имея в виду очевидную разницу в цвете волос двух женщин.
        У Герофилы они были довольно короткие, до середины шеи. Вероятно, задорную асимметричную стрижку с неровными прядями старушка сделала для того, чтобы казаться моложе. У Марины же волосы были длинные, ниже плеч, очень красивые и ухоженные.
        Я крепко задумалась о том, важно ли это, и не услышала деликатного стука в дверь. А горничная Мари, не услышав ответа, открыла дверь своим ключом.
        Я увидела величественно вдвигающийся в номер пышный зад, увенчанный белым бантом крахмального фартука, и энергично натянула свитер, в рукавах которого надолго застряла на время раздумий. При этом фотография, которую я уронила на кровать, спорхнула на пол.
        Вслед за горничной в номер въехала дребезжащая двухэтажная тележка, в нижнем ярусе нагруженная чистящими средствами и приспособлениями для уборки, а в верхнем - полотенцами. Я попятилась, освобождая место для горничной с ее обозом, дощатый пол под моими ногами скрипнул, и Мари обернулась на звук:
        - О! Пардон, мадам! Я думала, номер пуст!
        - Все в порядке, Мари, я уже ухожу! - успокоила ее я, собирая в охапку разбросанные по полу вещички.
        Чулок, болтавшийся на торшере, сквозняком отнесло на ковер. Мы с Мари нагнулись за ним одновременно, но я оказалась проворнее. Пышнотелая горничная застыла в некомфортной позе с согнутой спиной и опущенной рукой, точно в глубоком поклоне. Я было подумала, что бедняжку прихватило радикулитом, но тут Мари плачущим голосом воскликнула:
        - О господи! Откуда тут ЭТО?!
        - Что? - Я тоже наклонилась и заглянула под кровать.
        Судя по тону Мари, там могла лежать динамитная шашка или гремучая змея!
        Но нет, «это» оказалось всего лишь снимком мертвой Герофилы. Я виновато подумала, что такая фотография и вправду может напугать чувствительную даму, а потом вдруг вспомнила, что горничной это шокирующее зрелище не в новинку. Ведь именно Мари нашла тело в соседнем номере!
        - Это она? - подняв фотографию и разогнувшись, спросила горничная. - Наша Герофила?
        Она перевела взгляд с фотографии на меня, и я пожала плечами:
        - Вам виднее!
        - У нашей были длинные волосы! - с важностью и какой-то странной гордостью сообщила Мари, возвращая мне фото. - Они стекали с подушки, как серебряная волна!
        - Серьезно? - Я снова пожала плечами, спрятала снимок и повесила сумку на плечо.
        Мари посторонилась и пропустила меня.
        Ожидая в коридоре неторопливый лифт, я слышала, как горничная в моем номере мелодичным басом напевает что-то из Бизе. Кажется, «сердце красавицы склонно к измене».
        - И к перемене! Как ветер в мае! - машинально подпела я.
        На улице был март, но тоже ветреный. Я пожалела, что не оделась теплее, и подумала, что после завтрака надо будет вернуться в номер за плащом.
        Кондитерская на другой стороне улицы манила меня теплым светом уютной лампы на столе, покрытом плюшевой скатертью, и ароматами кофе и ванили. Сквозь стекло я увидела знакомую парочку, а толкнув дверь, сразу же услышала заливистый и звонкий собачий лай.
        - Анюта! - с трудом перекрикивая беснующуюся Зизи, позвала меня Софья Пална.
        - Да, барыня, я тута, - пробормотала я, вспомнив какую-то дурацкую самодеятельную пьеску.
        На сей раз капризная собачонка облаивала вовсе не меня. Гневно барабаня лапками по стулу и тряся головой, Зизи таращилась на мужчину, невозмутимо завтракающего за столиком на двоих в противоположном углу зала.
        Я посмотрела на предмет собачьей нелюбви - это был Павел. При виде меня он встал, обошел стол и отодвинул свободный стул, явно приглашая меня присоединиться.
        - Анюта! - настойчиво повторила Софья Пална.
        Затрудняясь определиться с выбором сотрапезника, я стояла и вертела головой, как буриданов осел.
        - Гарсон, еще кофе, круассаны, мед, масло, сыр, ветчину, что там еще у вас есть! - встревоженно глядя на меня, крикнул Павел.
        - Кофе с булочкой для начала вполне достаточно, - усмехнулась я, начиная движение в глубь зала.
        - Ах, Анюта, Анюта! - укоризненно молвила Софья Пална и поджала губы.
        Зизи захлебнулась возмущенным лаем и замолчала.
        - Простите, дорогие дамы, мне очень нужно поговорить с этим господином, - проходя мимо своих обиженных подружек, с улыбкой извинилась я.
        - Ладно, девочка. Иди и разбей ему сердце! - кровожадно шепнула Софья Пална.
        - Или морду, - с кривой усмешкой прошипела я в ответ.
        И подумала, что попозже обязательно надо будет расспросить старушку, чем это Павел так не угодил ей и Зизи.
        - Прошу, присядь!
        Мужчина предупредительно встал за спинкой стула.
        - Как мило, - опасливо пробормотала я.
        В правилах хорошего тона есть моменты, сопряженные для меня с некоторой опасностью. Я не воспитывалась в благородном английском семействе и не училась в элитном пансионе, зато несколько лет жила в студенческой общаге, где кастрюля с супом, установленная на середину тумбочки, с радиально расходящимися от центра алюминиевыми столовыми ложками, считалась идеальным вариантом сервировки. Тонкости пользования десертной вилочкой, правильный захват бокалов разной формы и прочие ритуально-застольные телодвижения я осваивала уже в зрелом возрасте, постепенно, по мере продвижения по социальной и карьерной лестнице. Но и по сей день я затрудняюсь соорудить изящную манишку из туго накрахмаленной салфетки, а мои манипуляции со щипцами для омаров представляют реальную угрозу для всех, кто находится в радиусе трех метров. Я уже не говорю о том, во что превращается сам омар…
        Вот и трюк с мягкой посадкой на сиденье стула, придвигаемого галантным кавалером к столу как раз в момент приземления дамы, отработан мною не очень хорошо. Я всегда боюсь, что наши с кавалером действия будут недостаточно слаженными, в результате чего либо я сяду мимо стула, либо его спинка ударит меня по пояснице, либо джентльмен уронит мгновенно потяжелевшую конструкцию себе на лакированные штиблеты.
        К счастью, мы с Павлом неплохо потренировались в синхронном спорте в кровати, так что и с эксплуатацией мебели помельче проблем у нас не возникло. А льняная салфетка оказалась достаточно мягкой, чтобы я смогла без труда сформировать из нее более или менее изящный слюнявчик.
        Это рукоделие заняло у меня секунд сорок, которых как раз хватило, чтобы дождаться реплики Павла. Сама-то я не успела придумать, как начать непринужденную застольную беседу после утренней постельной ссоры.
        - Хочу объяснить тебе, почему я принес цветы на ту могилу, - без предисловий начал Павел, едва дождавшись, пока шустрый официант транспортирует к нам поднос со снедью и отчалит.
        Я ассоциативно покосилась на цветочки, украшающие стол. Уже не в первый раз замечаю, что в Европе не разделяют наши российские предрассудки относительно четного количества цветков: в Ницце две розочки в вазочке никому, кроме меня, аппетит не портят!
        - Дело в том, что одна моя родственница умерла точно так же, как эта женщина, - сказал Павел. - Она скончалась, предавшись предосудительной страсти, в объятиях своего любовника!
        Ложечка, которой я закрутила водоворот в кофейной чашке, вырвалась из моих пальцев и громко звякнула. Я испытующе посмотрела на собеседника:
        - Родственница?
        Мужчины не всегда точно подбирают слова. Особенно если хотят не столько прояснить, сколько затуманить суть своих речей. Как справедливо заметил О. Генри, «все мы кузены по Адаму и Еве», так что уклончивым и невинным словом «родственница» Павел запросто мог назвать какую-нибудь четвероюродную сестрицу из числа своих близких подруг. А в таком случае мне было бы очень интересно узнать имя героя-любовника, заморившего своей безудержной страстью ту «родственницу»! Да уж не сам ли Павел?
        - Очень близкая родственница, - ответил он. - Моя старшая сестра! Эва. Я ее очень любил.
        Я моментально рассталась с подозрениями:
        - Прости, мне очень жаль…
        - Это было давно, - сказал он.
        Мы немного помолчали. Я рассеянно раскрошила булочку на тарелке. С аппетитом припасть к завтраку после такого признания было как-то неловко.
        - Эва была такая нежная, ласковая, кроткая, доверчивая! Не красавица, но такая милая! - глядя в пустоту за моим плечом, Павел с болью в голосе вспоминал сестру. - Этот негодяй околдовал ее, вскружил голову, лишил бедняжку разума, а потом и жизни! Но никто не знал об их связи, и никто ее не остановил!
        Я кашлянула: крошка попала в горло и застряла в нем вместе с невысказанными словами. Мне-то казалось, что взрослая женщина, какой была старшая сестрица Павла, сама могла решать, вступать ли ей с кем-то в интимную связь. По-моему, в такие вопросы даже очень любящие братья активно вмешиваться не должны!
        Если бы Павел смотрел на меня, он увидел бы на моем лице неодобрение. Но он уставился на раскидистый фикус в углу, а тому наши человеческие страсти были безразличны, так что Павел продолжил объяснять:
        - Ты понимаешь, когда я прочитал в газетах о смерти этой несчастной, то сразу вспомнил нашу Эву! И это ей, а не той незнакомой бедняжке я принес букет белых роз.
        - Понимаю.
        Я сочувственно вздохнула и потянулась, чтобы погладить Павла по руке. Он повернул ее ладонью вверх и удержал мои пальцы:
        - Но что ты говорила о цветах, рассыпанных у отеля? Я ничего такого не делал!
        - Это были не цветы, а только лепестки роз, - ответила я. - Ярко-красные, цвета крови. Кто-то рассыпал их на мостовой перед входом в «Ла Фонтен» ранним утром. Мсье Серж - владелец отеля - думает, что это сделала какая-нибудь экзальтированная читательница бульварной прессы. Психованная дамочка из тех, что слишком бурно реагируют на душераздирающие истории «из реальной жизни».
        - Или же это сделал он.
        - Кто? - Я не поняла. - Сам мсье Серж? Да зачем это ему?
        - Он! - Павел наконец посмотрел мне прямо в глаза. - Ее любовник!
        - Аполлон?
        - Дурацкое прозвище! - Павел рассердился. - Абсолютно неуместное! Аполлон в греческой мифологии - животворящий солнечный бог, а этот негодяй, мерзавец, подонок коварно и расчетливо убивает прелестных доверчивых женщин!
        - А ты не преувеличиваешь? - мягко спросила я.
        Несогласное восклицание Павла заглушил телефонный звонок. Взглянув на входящий номер, я извинилась перед собеседником и ответила на вызов.
        - Анна! - Против обыкновения, голос Семена Аркадьевича был очень сердитым.
        Я мгновенно отметила это, как и то, что он не назвал меня фамильярно-дурашливым именем Анхен, и напряглась.
        - Это что, злая шутка? Дурацкий розыгрыш с использованием фотошопа?
        - Один момент! - попросила я, поспешно выбираясь из-за стола.
        На ходу послала виноватую улыбку Павлу и торопливо вышла на улицу.
        Несмотря на довольно ранний час, там уже было людно и шумно: на караванную тропу успели выйти организованные стада туристов. К счастью, я заранее присмотрела поблизости укромную гавань.
        У соседнего с моим отелем здания, похожего на музей, бог знает сколько лет сидит абсолютно чуждая уличной суеты каменная фигура неизвестного мне господина в складчатом одеянии. В уголке между его длинномерными коленками и парапетом лестницы образовалась тихая заводь. Я спряталась там от всего мира и сосредоточилась на голосе в трубке.
        - Анна, отвечай немедленно! Я задал тебе вопрос! - дико свирепел Семен Аркадьевич.
        - Нет, сначала ты мне ответь! - заупрямилась я. - Что именно ты называешь дурацким розыгрышем?
        - Разумеется, фотографию, которую ты мне прислала! - фыркнул Семен Аркадьевич.
        - Ага, - веско и мрачно обронила я.
        - Что - ага? Что - ага?! - продолжал яриться мой обычно добрый друг. - Зачем ты это сделала? У тебя случился приступ нездорового веселья в духе черного юмора? А ты не подумала, как отреагирует на такой фотомонтаж бедняжка Тамара, попадись он ей на глаза? Да я сам едва не поседел, рассмотрев твой шедевр!
        Друг мой, похоже, и сам неудачно острил: поседеть Семену Аркадьевичу никак не грозило, ибо он давно уже облысел. Однако я даже не усмехнулась - не до веселья мне было:
        - Семен! Перестань орать и послушай меня! Никакой это не фотомонтаж!
        - То есть? - после паузы недоверчиво буркнул мой собеседник.
        - То есть это реальная фотография одной покойницы, которую вчера похоронили на местном кладбище!
        - Ты серьезно?
        Семен опять замолчал.
        - Я тоже обратила внимание на сходство между ней и пропавшей Мариной Тарасовой, - поторопилась я с объяснениями, пока мой собеседник не разорался снова. - Потому и послала фото тебе, чтобы узнать, что ты об этом думаешь.
        - Ты хочешь знать, что я думаю? - Голос Семена Аркадьевича перестал быть сердитым, но остался расстроенным. - Я думаю, что это какая-то чертовщина! Ты говоришь - сходство… Это больше чем сходство! У этой твоей покойницы….
        - Никакая она не моя! - обиженно вставила я.
        - У нее на виске точно такое же родимое пятно, как у Маринки! Посмотри, в форме бабочки!
        - Секундочку…
        Я освободила руку и, прижимая трубку к щеке плечом, торопливо порылась в сумке в поисках снимка. Нашла я его между страницами туристического проспекта, выдернула наружу, уронив на асфальт какой-то рекламный листок, и вгляделась в фотографию:
        - На каком виске, на левом? Ага, вижу. Но я не уверена, что это родимое пятно. Мало ли какие пятна бывают…
        - Пигментные, трупные - да-да, я в курсе, - жестко оборвал меня Семен Аркадьевич. - Но согласись, это очень странное совпадение!
        - Слу-у-ушай! - ахнула я. - Сема! А что, если это все грим?! Боже! Тогда это многое объясняет…
        - Аня! Не многое! Ты мне все объясни! Все! - Голос в трубке превратился в крик. - Маринка - дочка моего друга, моя крестница, я ее с пеленок знаю, и, если какой-то гад поиздевался над девочкой, я хочу его найти и… И…
        - И примерно наказать, - подсказала я.
        Семен перешел на беспримерный мат, и я сочла за лучшее выключить трубку. В тишине мне обычно думается лучше, чем под истошные вопли, кто бы там ни орал - хоть сам Энрико Карузо.
        Приятно молчаливый каменный господин, к коленке которого я припала, невозмутимо таращился мимо меня, но я по инерции нуждалась в собеседнике и спросила его:
        - Как ты думаешь, Марину загримировали?
        Каменный сиделец ответил молчанием, а оно, как всем известно, знак согласия.
        - А как ты думаешь, ее загримировали до смерти или уже после?
        - Напоминаю, горничная Мари нашла старуху с длинными седыми волосами! - оценив мою потребность в собеседнике, проснулся внутренний голос.
        - Тогда ее любовник точно псих! - решила я. - Совершенно ненормальный извращенец! Если ему приятнее было заниматься любовью со старой бабушкой, чем с юной девушкой… Между прочим, сколько кило грима нужно было для такого превращения? Ведро тонального крема и полкило теней?
        - Куча красок и масса мастерства, - согласился внутренний голос. - Ведь гример должен быть большим специалистом, если даже полицейский врач не заметил обмана!
        - Кто его знает, того полицейского врача, насколько он был внимателен, - пробормотала я. - Думаю, рассматривать мертвую старушку - удовольствие маленькое. Может, врач посмотрел на покойную мельком, да и пошел себе дальше, по своим полицейско-врачебным делам. Хотя странно это…
        - Не забудь, что тут есть еще одна странность, - напомнил внутренний голос. - Длина волос Герофилы! То длинные они у нее, как Мари говорит, то короткие, как показывает фото… Может, кроме грима, на женщине был парик?
        Я задумалась. Грим и парик - сочетание казалось логичным. И то, и другое - проверенные средства из арсенала женской красоты. Вот только мертвое тело в этом комплекте воспринималось «третьим лишним».
        - Ну, знаешь, кому как, - многозначительно обронил мой внутренний голос.
        И, глядя на холодное серо-синее каменное колено статуи, я внезапно поняла, на что он намекает.
        Есть ведь специалисты, которым вовсе не кажется странным прихорашивать мертвецов с помощью нарядов, причесок и макияжа! Такого рода услуги за отдельную плату оказывают в каждом приличном морге. И уж тамошние-то стилисты-визажисты наметанным глазом должны были увидеть, прибыла к ним «клиентка» уже в гриме или без него, в натуральном виде.
        - Та-ак! - Я невесело усмехнулась и потрясла головой. - Нечего сказать, отдохновенно и позитивно проходит у меня борьба с депрессией! Вчера променад по кладбищам, сегодня экскурсия в морг!
        Не очень-то хотелось мне туда идти, но неистребимый перфекционизм не позволял пренебречь возникшей версией. Я привыкла любое дело делать максимально хорошо - я ведь тоже когда-то была отличницей, спортсменкой, комсомолкой… И тоже не красавицей. Старые друзья знают, что в юности я была типичным гадким утенком и в лебедя превратилась, примерно когда мои наиболее хорошенькие одноклассницы начали превращаться в бабушек.
        В общем, я понимала, что наведаться в морг необходимо. Возвращаясь в кондитерскую, я придумывала аргументы, которые помогли бы уговорить Павла составить мне компанию в предстоящей необычной прогулке. Очень уж не хотелось идти в такое пугающее место одной, без спутника, способного поддержать меня морально и физически!
        К сожалению, Павел меня подвел - не дождался моего возвращения в кондитерскую.
        - Он расплатился и ушел! - с непонятным мне злорадством сообщила Софья Пална. - А ты ведь даже не покушала толком, деточка! Ну, что за мужчины нынче, право, жалкие создания! Без зазрения совести оставил даму голодной и в одиночестве!
        - Ничего. Если вы еще не уходите, я позавтракаю с вами. Не возражаете? - Я потянула на себя свободный стул.
        - Конечно, конечно, моя дорогая! - горячо обрадовалась милейшая старушка. - Мы с Зизи с удовольствием составим тебе компанию. Правда, моя девочка?
        И, не дожидаясь, пока вертлявая собачка определенно выразит свое мнение, Софья Пална призывно пощелкала пальцами - точно виртуозно погремела кастаньетами. Официант отреагировал на звук мгновенно и правильно:
        - Да, мадам? Чего изволите?
        - Лично я изволю еще чашечку черного чая с молоком, - величественно ответила царственная старушенция. - Этой милой молодой даме принесите кофе, круассаны и натуральный йогурт, он у вас нынче весьма неплох. А моей малышке - горшочек топленых сливок и блюдечко.
        Я молча закрыла рот, открытый было с намерением сделать заказ. Если не по крови, то по духу Софья Пална явно была сродни тем матриархам, что приручали саблезубых тигров и вязали носки из шерсти собственноручно убитых мамонтов. Я посмотрела на нее и Зизи с новым интересом и подумала, что эти двое, пожалуй, смогут составить группу поддержки для слабонервной посетительницы прозекторской.
        Немного смущаясь - как-то совестно было досрочно увлекать в морг такую симпатичную престарелую леди! - я сформулировала свое необычное предложение.
        - Куда, куда? В морг? - Софья Пална немного удивилась, но, как я и предполагала, ничуть не испугалась. - Конечно, я знаю, где это. В моем возрасте, деточка, в такого рода заведениях знакомых видишь даже чаще, чем в своей собственной гостиной за чаем.
        Она промокнула губы салфеткой и с подъемом провозгласила:
        - Ну, в морг, так в морг! Почему нет? Пуркуа бы, как говорят французы, и не па?

11
        - Как удачно мы с тобой сегодня выбрали туалет, да, Зизи? - радовалась Софья Пална, пока мы ждали трамвай. - Лиловый - это цвет полутраура, вполне к случаю! А хороши бы мы с тобой были в морге в алом сари с кораллами!
        Веселая старушка со смехом подтолкнула меня локтем. Острый и твердый, как сухой кукурузный початок, он вполне мог поцарапать мне бок, защищенный только трикотажным джемпером. В моем походном гардеробе ничего лилового не имелось, так что я незатейливо оделась в голубое: джинсы, джемпер, шелковый шарфик - стиль и цвет моей экипировки были жизнерадостными, но в меру. Не настолько, как у алого сари с коралловыми бусинами.
        Возрастная модница Софья Пална и ее четвероногая подружка Зизи вновь показали класс. Старушка с утра пораньше облачилась в винтажное платье из лилового шелка с защипами. Прямой силуэт, кисейная отделка по подолу и три ряда аметистовых пуговок живо напоминали о двадцатых годах прошлого века. Но шерстяной жакет в тон платью, несомненно, был сшит совсем недавно, одновременно с собачьей жилеткой из того же материала.
        По сравнению с расфуфыренной хозяйкой Зизи смотрелась скромно, однако шерстяная жилетка сидела на собачьем тельце безупречно, как влитая. Окантованные благородным металлом пуговки сверкали натуральными камнями, а из кармашка свешивалась серебряная цепочка. Я бы не удивилась, если бы псинка периодически присаживалась на задние лапы, чтобы передними достать из кармашка миниатюрный швейцарский брегет и посмотреть, который час. Думаю, одна пуговка на хлястике собачьей жилетки стоила больше, чем вся моя экипировка в стиле «кэжуал».
        - Это просто удивительно, какая моя дорогая Зизичка чувствительная, прямо-таки экстрасенс! - оживленно рассказывала Софья Пална уже в трамвае. - Стоило мне утром вынуть из шкафа красное бомбейское платье, как она разлаялась - не остановишь! Ну, не хотела она, чтобы мы с ней сегодня в красное наряжались! Как знала, что это будет совсем некстати!
        Я подавила желание узнать, какой экстравагантный наряд предполагался для четвероногой компаньонки щеголихи в алом бомбейском сари с кораллами - филиппинский саронг из краснознаменного плюша с рубинами?
        По теме сверхъестественного собачьего чутья у меня нашелся другой вопрос:
        - Софья Пална, скажите, а почему ваша Зизи так яростно облаивает Павла?
        - Твоего фальшивого пирата с бриллиантовой серьгой? - Старушка поджала губы.
        Я рассмеялась, оценив оригинальность и точность образной характеристики.
        Павел и мне чем-то напоминал благородного разбойника - загорелым лицом, небрежной прической, пружинистой легкостью движений, опасно обаятельной улыбкой и цепким взглядом. Но я наивно полагала, будто очарование мужского коварства на ровесниц саблезубых тигров и мамонтов действовать не должно. Ан нет, Софья-то Пална, похоже, не осталась равнодушной к сексуальным флюидам моего нового друга! А еще клеймила позором распутницу Герофилу. Видимо, она сама не понимает, что Павел ей очень не нравится именно тем, что очень нравится. И не улавливает своим притупившимся слухом отчетливых ноток обиды и ревности в этом своем «твоего пирата». Моего, моего! Я от своей добычи никогда не отказываюсь.
        - Этот твой Павел несколько дней назад нас с Зизичкой сильно напугал, - сердито объяснила Софья Пална. - Мы приходим в кондитерскую - он там, мы отдыхаем на лавочке - он садится на соседнюю, мы идем по улице - и он следом. Право, мы думали, что он нас преследует!
        - Размечтались! - беззвучно хмыкнул мой внутренний голос.
        - Вот Зизичка и облаивает его теперь всякий раз, как увидит!
        - Значит, тем вечером, когда я впервые увидела вас с Зизи за стеклом кондитерской, собачка лаяла вовсе не на меня, а на мужчину позади? - сообразила я. - Конечно! Отпрянув от стекла, я наступила Павлу на ногу, значит, он не проходил мимо, а стоял у меня за спиной. Вот интересно, зачем?
        - А зачем он все время крутится вокруг этого места? Я вижу его там по пять раз на дню! - Старушка пожала плечами. - Хотя, в отличие от нас с тобой, он не похож на человека, обожающего горячий шоколад и свежие булочки!
        - Точно, Павел пьет двойной эспрессо без сахара, - машинально подтвердила я.
        Наблюдения Софьи Палны и особенно напрямую следующие из них выводы мне не понравились. Я уже знала, что по причинам личного характера - в память об усопшей сестрице Эве - Павел чрезвычайно интересуется историей Герофилы. Его частые посиделки в кондитерской и прогулки вблизи ее скорее всего объясняются близостью отеля, где произошла трагедия. Павла притягивал к себе роковой «Ла Фонтен»! Вероятно, он искал способ туда попасть - и благополучно нашел его, заночевав у меня!
        Я вспомнила, какой всплеск оживления вызвала у Павла информация о том, что я остановилась в отеле напротив, во время нашего первого ужина, и утвердилась в своем подозрении. Не я его соблазнила, а он меня использовал!
        Эта мысль серьезно ухудшила мое настроение, так что в муниципальный морг я вошла с самым подходящим выражением лица - в неподдельной печали. Софья Пална, напротив, вновь пришла в приятное расположение духа.
        Глядя на нее, я уже не в первый раз подивилась тому, что старикам бывает свойственно воспринимать уход из жизни других людей как свою моральную победу: вот, уже и тот умер, и эта скончалась, и тех уж нет, а мы все живы, значит, молодцы, круче многих, даже тех, кто был помоложе!
        При этом ориентировалась моя спутница в городском морге на удивление хорошо. Да и служащий, который безотлагательно принял нас в маленьком кабинете на входе, поздоровался с Софьей Палной как с доброй знакомой.
        - Анюта, знакомься, это Аристотель! Он тут и костюмер, и цирюльник, и гример. Аристотель, это Анюта, она из России! - коротко и по существу представила нас старушка.
        Лысый бородач по имени Аристотель имел не самую приятную, но, безусловно, запоминающуюся внешность. Голова его напомнила мне желтый мраморный шар, сверху гладкий и блестящий, а снизу поросший курчавым бурым мхом. Мощный мясистый нос нависал над яркими и блестящими губами, словно их густо накрасили помадой. Черные брови срослись в одну волнистую линию, а под ней бабочкой открытой устричной раковины распахнулись поразительно красивые карие глаза с перламутровыми белками.
        Аристотель вкусно поцеловал мою руку и произнес длинную тираду на греческом, которого я не знаю. Однако интонации и влажный взгляд оратора не оставили сомнений в том, что я получила какой-то многоэтажный комплимент.
        - Аристотель, говори по-человечески, этой твоей тарабарщины тут никто не понимает! - потребовала Софья Пална.
        Повторенная по-французски, длиннющая фраза прозвучала как банальное: «Рад знакомству». Я усомнилась в точности перевода, но ограничилась таким же коротким ответом: «Взаимно».
        - Ну, и чудненько, - резюмировала Софья Пална. - Аристотель, мы к тебе по делу. Анюта, задавай свои вопросы.
        - Я хотела спросить насчет Герофилы…
        - О! - Аристотель подкатил глаза.
        - Ты не окай, как вологжанин, ты слушай давай! - одернула его Софья Пална. - Анюта, спрашивай! Не тяни. У нас с Зизи режим, нам скоро обедать.
        Она посмотрела на наручные часики (серебряные, с камешками, на ремешке лиловой телячьей кожи) и поднесла их к мордочке собачки. Та согласно тявкнула.
        - Вопрос у меня довольно простой, хотя он может показаться вам странным, - заторопилась я. - Скажите, вы сами видели тело той женщины, Герофилы?
        - Видел.
        Голос у Аристотеля был глубокий, басовитый.
        - А вы его близко видели? - настаивала я.
        - Ближе некуда.
        - Отлично. Значит, если бы покойная была в гриме, вы бы это заметили?
        - Что значит - в гриме? - Аристотель неожиданно разговорился. - Я видел покойниц с лицами, слегка тронутыми пудрой! Видел мертвых леди с изысканным легким макияжем и дешевых шлюх, размалеванных так, что под слоем тона и румян нельзя было с уверенностью разглядеть черты их лиц! Однажды я видел актрису, которая умерла прямо на карнавале, - ее глаза были нарисованы с отступом в полсантиметра, а ресницы от намазанной на них черной туши загнулись когтями и напоминали зимние перчатки!
        - Прекрасно! - нетерпеливо воскликнула я. - Я вижу, у вас огромный опыт. Нет нужды так щедро делиться им со мной, просто скажите: много ли косметики было на лице Герофилы?
        - Совсем немного.
        - Немного? - Я растерялась, так как уже настроилась на другой ответ. - Неужели? Она была не в гриме?
        - Не в гриме.
        Я секунду подумала и вспомнила еще один вопрос:
        - А что насчет ее волос?
        - О…
        В необыкновенных глазах Аристотеля промелькнула таинственная тень.
        - Аристотель, не темни! - мгновенно отреагировала Софья Пална. - Живо, рассказывай про ее волосы!
        - А что про них рассказывать? - сделал он попытку заупрямиться.
        - Что с ними не так? - Софья Пална требовательно посмотрела на меня, а я на Аристотеля.
        - Ну, как вам сказать… Горничная, которая нашла тело, утверждает, что у Герофилы были длинные волосы. А на фотографии, сделанной на кладбище, у нее рваная стрижка.
        - И вовсе она не рваная, так модно! - Аристотель возмущенно вскинулся, но тут же сник, сообразив, что проболтался. - Ну, хорошо. Я расскажу вам.
        - Только быстро, - потребовала Софья Пална и снова посмотрела на свои часики. - Даю тебе пять минут.
        Оратор уложился в четыре, и лично мне его рассказ не показался ни долгим, ни скучным. Признаюсь, я слушала Аристотеля с открытым ртом.
        Как каждая нормальная женщина, я всегда уделяла большое внимание прическе, но никогда не думала придавать ей по-настоящему магическое значение! А многие, оказывается, думали, и всерьез.
        Ну, положим, библейскую историю о Самсоне, невиданная сила которого была заключена в волосах, знают все. Обкорнала коварная красавица Далила могучего героя - и стал он не сильнее прочих. Но ведь и колдуны вуду использовали волосы человека, чтобы превратить его в зомби, и идейцы снимали скальп с убитого врага не просто так, а чтобы погубить этим его душу. У Верховного Инка в штатном дворцовом расписании была даже специальная служанка, которая собирала и проглатывала выпадавшие волосы повелителя, чтобы вместе с ними не уходили от него жизнь и здоровье.
        В Китае обрезание волос и кастрация считались равнозначными. По исламскому обычаю, на голове покойного оставляли пучок волос, чтобы за них правоверного можно было поднять в рай. А в Древней Греции, наоборот, чтобы отпустить душу в загробный мир, у мертвого отрезали прядь волос…
        - Аристотель! Так ты остриг ту грешницу по своим варварским обычаям, чтобы она покоилась в мире?! - возмутилась Софья Пална. - Какой бред! А я-то считала тебя разумным человеком. Идем отсюда, Анюта, нечего беседовать с умалишенным! Не дай бог, заразимся инфекционным идиотизмом!
        Гневливая старушка топнула ножкой, взвихрив кисею на подоле, повернулась и зашагала к выходу.
        - Я не сумасшедший. Я это сделал так… На всякий случай. Вдруг ей поможет? - тихо произнес Аристотель.
        Я покосилась на него и ничего не сказала, потому что вспомнила вдруг советы моей парикмахерши Светы, женщины абсолютно произаичной и уж никак не сумасшедшей.
        - Никогда не стриги волосы в полнолуние, иначе потеряешь жизненную силу, - уверенно говорит она каждой клиентке, которая готова ее слушать. - Для здоровья всего полезнее стричься на растущую луну. А если прихворнула, приходи подровнять прическу, тогда нездоровье уйдет вместе с остриженными кончиками.
        А еще Света утверждает, что вместе с отрезанными волосами уходят чувства, связанные с прошлым. Мол, если хочешь забыть кого-то или что-то, мешающее жить дальше, просто подстригись покороче! Как ни странно, я и сама замечала, что это работает: чувствуешь себя недовольной жизнью - меняешь прическу - и вдруг как-то сами собой меняются к лучшему обстоятельства!
        Так что, может быть, Аристотель с его древнегреческими суевериями и впрямь никакой не сумасшедший? Может, он, наоборот, большой мудрец, как его тезка?
        - Еще один вопрос, - обратилась я к предполагаемому мудрецу. - Сохранили ли вы остриженные локоны Герофилы? Мне очень нужен хотя бы один. Хоть несколько волосков!
        - Подождите здесь.
        Аристотель, спасибо ему, никаких вопросов задавать не стал. Он куда-то сходил и вскоре вернулся с простым белым конвертом. Заглянув в него, я увидела свернувшийся калачиком серебристый локон, похожий на аккуратный пучок тонких проволочек.
        - Анюта! Поторопись, мы ждем! - под аккомпанемент собачьего лая, как со сцены, минорно пропела с крыльца недовольная задержкой Софья Пална.
        - Ждите и дождетесь, - пробурчала я, пряча конверт в свою сумку. - Ищите и обрящете.
        - Стучитесь - и откроется вам! - подхватил Аристотель.
        Я оглянулась:
        - Аристотель! Современные греки ведь не язычники, а христиане, разве не так?
        - Так, так! - закивала, поблескивая, полированная голова-шар. - Почти всегда теперь именно так…
        - Почти. - Я понимающе кивнула и кстати вспомнила кое-что еще: - В своем рассказе, Аристотель, вы забыли упомянуть о том, что в темные и Средние века цирюльник был еще и лекарем. Считалось, что клятва помогать ближнему остановит его в случае соблазна причинить зло тому, кого он стрижет.
        - Я это помню.
        - Я вижу.
        Мы обменялись понимающими взглядами, и я пошла на неумолкающий зов Софьи Палны и ее проголодавшегося карликового цербера.
        Любезное предложение отобедать с ними я вежливо отклонила, сославшись на срочное дело. Это не был пустой предлог. Я действительно спешила. У меня возникла необходимость попасть в аэропорт Ниццы до отлета одного рейса и успеть найти среди отбывающих пассажиров такого, который согласится передать «на ту сторону» маленькую посылку в виде простого белого конверта с почти невесомым содержимым.
        Разумеется, я могла прибегнуть к услугам скоростной почты DHL, это было бы проще, но не быстрее. DHL гарантированно доставит конверт из Ниццы адресату в России за три дня, а самолет будет в моем родном городе уже через пять часов. И еще какое-то время понадобится Семену, чтобы устроить суперскоростной генетический анализ доставленного материала…
        Инстинктивно - просто как писатель, ощущающий нарастающий темп развития сюжета, - я чувствовала, что нужно торопиться.

12
        Наемным экипажем в Ницце нашему человеку пользоваться невыгодно. Таксисты берут с иностранцев повышенную плату, и протестовать против такой дискриминации бессмысленно. Не нравится - езжай в автобусе!
        И это хороший совет. Рейсовые автобусы на Лазурном Берегу комфортные, чистые и недорогие. За пару-тройку евро можно прокатиться вдоль всего побережья, попутно наслаждаясь видами сквозь большое, хорошо вымытое окно.
        Впрочем, в моем случае приятнее было прогуляться пешком. Дойти от аэропорта Ниццы до «Негреско» по Английской набережной можно часа за полтора - для знатного любителя пеших прогулок, каким я являюсь, это вовсе не подвиг.
        В вечерний час на променаде было многолюдно. На лавочках, спиной к автодороге, лицом к позолоченной закатным солнцем воде, чинно сидели пожилые господа и дамы. Некоторые из них читали газеты или книги, другие просто сонно щурились на разливанное золото за балюстрадой ограждения. На бордюрах ухоженных клумб и прямо на зеленой щетине свежеподстриженных газонов там и сям устроились типичные представители офисного племени - они несуетно и сосредоточенно выедали бутерброды и гамбургеры из промасленных пакетов. По широкой пешеходной зоне набережной неторопливо вышагивали одинокие нарядные дамы - не проститутки, те, я знала, придут много позже и в потемках будут шокировать своим несообразно дешевым видом запоздалых пешеходов и автомобилистов.
        Ночная прогулка по той же набережной похожа на экскурсию в кунсткамеру: порядочных людей нигде не видно, на глаза попадаются только потасканные шлюхи и чернокожие братцы полубандитского вида. Но и днем, и вечером на роскошном променаде в Ницце нет и в помине того духа счастливого единения народных масс, который отличает наши российские курорты. Тут каждый радуется жизни сам по себе. Ни тебе громкой музыки, ни ароматов кавказской кухни, ни звона стаканов, громких тостов, приветственных выкриков и смеха. Тихо, мирно и скучно. Цивилизованно, в общем.
        Обычно мне нравится культурный отдых, но на этот раз я была не в духе, и при виде курортников в Ницце у меня возникло некомфортное ощущение тотального одиночества. Эти люди словно не живут, а временно пребывают в красивых декорациях, оставаясь при этом в коконе своих забот и проблем. Они как воздушные шары, наполненные гелием: яркие, легкие и с внутренним миром, разительно не соответствующим атмосфере снаружи.
        - Вижу, чудненькое у кого-то настроение! - саркастически буркнул мой внутренний голос. - Что, борьба с депрессией проходит с переменным успехом?
        Я только пожала плечами. Для результативной борьбы с депрессией, помимо внутреннего настроя, крайне желателен еще и внешний союзник. А где его взять? Вся моя надежда была на Павла, а он, оказывается, борется с собственными тараканами, и я для него не цель, а только средство. Обидно!
        - Украшения! Украшения! - прорезался в сонном мушином гудении голосов веселый клич.
        Я остановилась.
        Белозубый чернокожий парень оккупировал одну из лавочек и превратил ее в подобие ювелирного магазина. На застеленном серыми картонками сиденье блестели тесно уложенные значки, брошки, кулоны, серьги, кольца и браслеты. Вдоль спинки лавочки тянулась простая деревянная палка, с нее богатыми гирляндами свисали разноцветные бусы и цепи с кулонами. Сам торговец тоже был щедро декорирован металлоизделиями и эффектным сочетанием лоснящейся черной кожи и начищенных до блеска металлоизделий напоминал парадную куртку рокера.
        - Украшения! Отличные украшения! - Заметив мой интерес, «ювелир» закричал громче.
        Интонации его голоса показались мне знакомыми, и я с ехидцей спросила:
        - Такие же отличные, как тот зонтик?
        Парень перестал призывно голосить, склонил голову набок - три пары сережек в его ухе мелодично звякнули - и внимательно посмотрел на меня. Я ожидала, что он станет отпираться, но чернокожий братец оказался по-своему честным.
        - Бон суар, мадам! - Он приветственно взмахнул руками, побряцав браслетами, и очаровательно улыбнулся. - Ну а чего вы ожидали от зонтика за один евро? Да еще в такую непогоду. Хорошо, если его хватило на час!
        - Он продержался почти полтора и был без почестей захоронен в мусорной урне. - Я тоже улыбнулась. - Так что? Эти ваши украшения такое же дерьмо, как те зонтики?
        - Лучше! - Парень улыбнулся шире. - Много лучше, но немного дороже! Вот это настоящее серебро, ручная работа, очень оригинальный дизайн. Вы такого нигде больше не найдете!
        - Разве что на любом оптовом рынке в Китае, где это все и сделано! - Я фыркнула, но послушно подошла поближе к лавочке в сверкающем убранстве.
        Мы, женщины, создания сложные, многозадачные, с массой дополнительных функций. Если мужчину можно сравнить с прабабушкиным чугунным утюгом (конструкция по-своему гениальная, нехитрая в использовании, надежная и долговечная), то женщина - это новейшая версия того же самого прибора, снабженная отпаривателем, ароматизатором, терморегулятором и бог знает чем еще. Естественно, сложный прибор нуждается в гораздо более деликатном обращении, и его может вывести из строя сущая чепуха. Затянувшиеся зимние холода, например.
        Но!
        В отличие от мужчин, которым это просто не нужно, женщины непрерывно тестируют свое состояние и в случае обнаружения риска неполадки сразу же принимают простые и эффективные меры саморегуляции. Мужчинам наши женские методы скорой психологической помощи кажутся смешными, но они работают. Недовольна своей внешностью? Вымой голову! Не в духе? Съешь шоколадку! Обижена своим мужчиной? Пофлиртуй с чужим! Чувствуешь, что мир расшатался и земля уходит из-под ног? О, это серьезно! От двух до четырех часов шопинга и полдня в спа-салоне!
        Однако и спонтанная покупка недорогого серебряного украшения с уличного развала китайской бижутерии в Ницце может мгновенно и значительно укрепить боевой дух на личном фронте жестокой борьбы с депрессией.
        - Сколько? - деловито спросила я, взвесив на ладони медальон из светлого металла.
        Похоже было, что это действительно серебро: латунь с серебряным напылением была бы легче, а сталь - тяжелее.
        - Пятьдесят евро!
        Я посмотрела на торговца с укором.
        - Сорок пять, - сказал он, и я не заметила стыдливого румянца на его темных щеках.
        - Помни о зонтике! - загробным голосом возвестила я.
        - Сорок. И это только для вас! - Румянец все-таки появился.
        Я нарочито тяжело вздохнула, зажала понравившийся мне медальон в кулаке и плавно повела рукой, охватывая широким жестом половину набережной:
        - Мой добрый друг! Смотрите, сколько тут прекрасных дам! И каждая из них, пожелай она сделать покупку, услышит от вас то же самое: «Сорок евро, и это только для вас!»
        Несколько женщин, оказавшихся в зоне слышимости, сменили курс и двинулись к лавочке как зачарованные.
        - Смотрите, смотрите, я делаю вам рекламу! - сказала я нормальным тоном и снова возвысила голос: - Каждой прекрасной даме скидка - это так заманчиво! Чудесные украшения, и так дешево!
        - Тридцать семь, - быстро сказал продавец.
        - Тридцать пять, иначе я буду торговаться еще полчаса, и вы упустите новых покупательниц, - так же быстро ответила я.
        - Сколько вы хотите за это кольцо? - спросила первая подошедшая дама.
        - Пятьдесят! - не раздумывая ответил ей чернокожий братец.
        - А с меня всего тридцать пять, - напомнила я, без промедления открывая бумажник.
        И, чтобы не искушать продавца, дала ему деньги без сдачи.
        Настроение мое заметно улучшилось.
        - Вот и славно, трам-пам-пам! - одобрительно напел мой внутренний голос.
        - Трам-пам-пам! - согласилась я и ускорила шаг, добавив ему пружинистости.
        Позади меня разворачивался шумный торг за китайское серебро, по левую руку рассыпанными бусинами катились разноцветные машины, а за правым плечом ласково тянулось к горному хребту томно-румяное солнышко. Пальмы, крепко стоящие на длинных ногах, размеренно покачивались, как подпевка вокально-инструментального ансамбля в стиле диско.
        Бодрым шагом я дошла до легендарного отеля «Негреско» и спустилась с набережной к морю. Приближался закат, а его лучше смотреть с края бухты. До самого края я дойти не могла - далековато, но и так уже было хорошо.
        Кафе на берегу еще не закрылось, хотя столы и стулья под высокой стеной набережной уже накрыла тень, и теплолюбивые отдыхающие переместились наверх. Я выбрала лучшее место с видом на закат, заказала кофе с коньяком и приготовилась получать удовольствие.
        Его дополнительно усилило приятное чувство небольшой моральной победы, одержанной над темнокожим братцем-торговцем.
        Пока солнце вплотную приближалось к финальному акту ежедневного спектакля, я разглядывала свою покупку. В розовых лучах заката украшение смотрелось просто шикарно!
        Во-первых, оно было двусторонним, и я даже не могла с уверенностью определить, где «лицо», а где «изнанка». На одной стороне в полированный серебряный круг было вписано чеканное изображение крылатой, гребенчатой и ногастой змеи, заглотившей собственный хвост. Рептилия не выглядела ни злобной, ни больной. Не похоже было также, чтобы ее мучил рвотный рефлекс. К чему это странное упражнение с хвостом, я не поняла, но, судя по могучей мускулатуре змеи, оригинальная аэробика не пошла ей во вред.
        На другой стороне медальона также виднелась чеканка, но более простая: круг, увенчанный крестиком. Это выглядело несколько устрашающе - как лаконичное изображение земного шара с одинокой могилкой на макушке.
        - Это что - мемориал «Погибшим полярникам»? - пробормотала я вслух и подняла медальон на цепочке повыше, так что металлический кружок закачался, разбрасывая слепящие блики.
        Позади меня кто-то ойкнул. Я оглянулась на мужчину, прикрывшего глаза ладонью, и тоже ойкнула:
        - Даниэль? Это вы?
        Это действительно был мой новый знакомый, но сегодня он выглядел иначе, чем вчера. На сей раз Дэн оделся вполне сообразно случаю и возрасту. Чопорный костюм с крахмальной сорочкой он сменил на джинсы, трикотажную рубашку-поло и легкую куртку. Все вещи были новыми, на куртке еще сохранились складки. Чувствовалось, что апгрейд внешности был произведен недавно и полномасштабно: Дэн даже прическу поменял, насколько это оказалось возможно. Вчера у него была безупречно приличная и скучная короткая стрижка, старомодно и претенциозно - как у героев немого кино - зализанная гелем. Сегодняшней его прическе добавили молодого задора «рваная» макушка и филированные кончики. Я оценила мастерство парикмахера, сумевшего минимальными средствами превратить дурацкий полубокс в стильный хайер, и похвалила:
        - Дэн, ваш новый имидж гораздо лучше прежнего!
        - Спасибо. - Парень заметно смутился.
        - Не хотите ли присесть? - Доброжелательностью и гостеприимством я могла посрамить орхидею-мухоловку. - Здесь все очень просто, но кофе вкусный, и можно с приятностью посмотреть на закат.
        - Тогда, если позволите, я переставлю стул, чтобы не сидеть к закату спиной.
        Еще бы я возражала! Он сел рядом со мной, локоть к локтю. Я отметила еще одну перемену к лучшему: сегодня мой юный друг не злоупотребил парфюмом. Вчера от него разило одеколоном, как от средневекового рыцаря. Такая манера, я замечала, обычно свойственна пожилым мужчинам, не вполне изжившим воспоминания об эпохе дефицита хорошей парфюмерии.
        При первом же движении Даниэля неустойчивый пластиковый стул на крупной гальке покачнулся, и наши колени соприкоснулись. Эффект был впечатляющий: легкий электрический удар заставил меня дернуться. Медальон, который я продолжала держать в руке, тоже вздрогнул и снова заплясал на цепочке.
        - Простите. - Дэн невнятно извинился и тут же сменил тему: - Интересный у вас кулон! Вы позволите?
        - Конечно. - Я отдала ему безделушку. - По-моему, ничего особенного. Я случайно купила его у торговца на набережной. Просто так, поддалась порыву!
        - Поддаваться порывам нужно, - задумчиво кивнул Даниэль. - Поддаваться порывам просто необходимо, ибо каждая случайность закономерна…
        Это была то ли слишком банальная, то ли слишком глубокая мысль, и я ею не прониклась, только подумала, что мальчик разглагольствует не по-детски.
        - Да, занимательно… Очень занимательно! - Он с неподдельным интересом рассматривал серебряный медальон. - Вы знаете, что это за символы?
        - А это разве символы? - Я снова, как во время разговора с классически образованной Софьей Палной, почувствовала себя невежей. - Я думала, просто рисунки…
        - Символы, и еще какие! - Дэн пальцем провел по кругу, словно погладил тело змеи. - Вот это, например, крылатый Уроборос, гностический змей, пожирающий свой хвост, символ Вечности и алхимической Работы.
        - Я бы скорее назвала его символом безудержного аппетита.
        Я попыталась сострить, но мой собеседник даже не улыбнулся.
        - Вот это конкретное изображение Уробороса взято, если мне не изменяет память, из книги Лукаса Йенского «Философский камень».
        - Вы изучаете философию?
        Юноша усмехнулся с откровенным превосходством:
        - Не совсем. Философский камень - это ключевой термин алхимии.
        - Это-то мне известно. - Я немного воспряла. - Философский камень - это вещество, которое алхимики искали, чтобы превращать в золото другие металлы!
        Дэн перевернул медальон:
        - Философский камень, он же красный лев, он же панацея, он же эликсир жизни, он же магистерий - и вот вам его знак!
        - Это он? - Я скептически поглядела на кружочек с крестиком. - Тот самый философский камень? Ну, слава богу! Наконец-то я найду применение пудовой гире, которая осталась у меня после развода с первым мужем! Превращу чугун в золото - и вуаля!
        Дэн откинул голову и засмеялся. Смех у него был очень хороший, искренний, как у ребенка.
        - Мне нравится ваш энтузиазм, - сказал он, отсмеявшись. - В былые времена вы бы наверняка преуспели в алхимии.
        - А разве женщин принимали в алхимики?
        - Вообще-то нет, но…
        Он почесал в затылке и щелкнул пальцами:
        - Знаете, а ведь существовало предание, что искусством обращать «простые» металлы в золото владели земные женщины, вступившие в брак с ангелами!
        - Где же их взять-то сегодня, ангелов, - пробормотала я в режиме «реплика в сторону».
        - Вроде бы об этом даже рассказано в «Книге Бытия» и «Книге пророка Еноха» в Библии, а также в книге под названием «Хема», - договорил эрудит.
        - Я бы почитала, - согласилась я.
        Мне было абсолютно все равно, о чем разговаривать. Слышать его смех, видеть его оживленное лицо, чувствовать его запах и тепло тела было так приятно, что я даже долгожданный закат пропустила мимо сознания, сосредоточившись на ощущении близости желанного мужчины. Я отчаянно желала этого юношу, для меня это было очевидно. Другое дело, что он этого, кажется, еще не понял.
        Во всяком случае, никакое такое понимание не помешало ему прочитать мне краткую лекцию об алхимии.
        О том, что впервые термин «алхимия» употребил в своей рукописи в четвертом веке астролог Юлий Фирмик. «Фирменный» термин определил пламенную страсть множества более или менее ученых мужей на дюжину веков.
        Все без исключения алхимики жаждали чуда превращения - трансмутации неблагородных металлов в ценные. Идея о возможности такого превращения основывалась на представлениях древнегреческой философии о том, что материальный мир состоит из одного или нескольких «первоэлементов», а они при определенных условиях могут переходить друг в друга.
        Нужные условия, по задумке алхимиков, должны были создать получение двух таинственных препаратов. Один, наиболее важный, носил название философского камня, красного льва, великого жизненного эликсира, философского яйца, красной тинктуры, панацеи и магистериума… Имен у чудо-средства было много, а действия от него ожидали, в общем-то, одного: превращать любые металлы в золото. Хотя предполагалась и дополнительная полезная функция - служить, будучи растворенным в алкоголе, универсальным лекарством: исцелять все болезни, омолаживать старое тело и удлинять жизнь. «Золотой напиток» - так называлась эта волшебная тинктура (тут я вспомнила свой лечебный виски и решила, что все-таки имею некоторую алхимическую практику). Второй препарат, рангом пониже - белый лев, - должен был превращать все неблагородные металлы в серебро. Такая четкая, ясная практическая задача!
        Реализовать ее пытались не только алчные авантюристы, но и такие уважаемые ученые люди, как, например, Рождер Бэкон. Деятельность алхимика в темные и Средние века подразумевала самые разнообразные проявления творческой деятельности. В европейском алхимике могли сочетаться экспериментатор и ремесленник, поэт и философ, ученый и чернокнижник.
        - Я бы не отказалась от знакомства с таким интересным мужчиной! - резюмировала я.
        Даниэль рассмеялся и дружески похлопал меня по руке, вызывав своим прикосновением бурю эмоций, которые я сдержала с большим трудом:
        - Вы опоздали лет на пятьсот! Настоящие алхимики были редкостью уже в шестнадцатом веке.
        - Ну, на такого возрастного кавалера я бы не позарилась, - с усмешкой сказала я.
        Внутренний голос тут же возмущенно заявил, что считает шутку плохо замаскированным предложением, но мне было плевать на его укоры, волновала только реакция Дэна на мои слова.
        - Думаете, юноши лучше старичков? - Он прищурился, хотя солнце село, а искрометный медальон я убрала в карман.
        - Вы читаете мои мысли?
        Даниэль снова рассмеялся, но на этот раз его веселье показалось мне несколько натужным.
        Я поежилась:
        - Становится прохладно.
        По сути, это было еще одно незавуалированное предложение, даже просьба: согрей меня! Вариантов было не меньше двух: решительный - заключить меня в объятия - и деликатный - укутать курткой. Даниэль не сделал ни того, ни другого.
        - Вы слишком легко одеты. Вам нужно поскорее уйти от воды, - посоветовал он.
        - Пожалуй, я так и сделаю. - Я встала. - А вы?
        - Я еще побуду здесь.
        Стало ясно, что почетного эскорта на обратном пути в отель у меня не будет. Я постаралась не показать своего разочарования.
        - Всего доброго, - безупречно вежливо сказала я, направляясь к лестнице.
        Галька под моими ногами хрустела так громко, что я могла и не расслышать его ответ. Однако мне определенно показалось, будто он сказал: «Еще увидимся».
        Сердце стукнуло громче, но я ушла, не оглянувшись, и, только поднявшись на набережную, позволила себе посмотреть на берег.
        Даниэль стоял у самой воды, его силуэт еще угадывался на багряном фоне быстро темнеющего неба. Точно почувствовав мой взгляд, он оглянулся, и я быстро сделала пару шагов назад, отступая от близкого фонаря.
        Что бы он там ни думал, мы уже были связаны.
        Возвращаясь в отель, я напевала «Сердце красавицы» и улыбалась, как русалка.

13
        - А вот и ты!
        При моем появлении Павел отклеился от ресепшена, а Симон поспешно спрятал под стойку бокал и бутылку.
        - Выпиваем с персоналом? Демократично, - одобрила я, бесцеремонно заглянув в бокал Павла. - Что это у вас? Опять «самое лучшее вино» мсье Сержа или на сей раз что-нибудь приличное?
        - Обижаешь! - Павел скроил печальную мину. - Я бы не принес тебе какую-нибудь гадость!
        - Мне? - Я выразительно посмотрела на разрумянившегося Симона.
        Он потупился.
        - Але-оп! - Павел жестом фокусника вытащил из-за стойки бумажный пакет с выглядывающим из него бутылочным горлышком в непорочном сургуче. - Есть еще! Рекомендую! Это, моя дорогая, очень и очень приличное и довольно редкое белое бордоское вино - полусладкое, золотистое, отлично сочетающееся с десертами.
        - Еще один вариант «Золотого напитка»? - усмехнулась я. - Ну, хорошо, а где же десерт к нему?
        Павел легким шевелением пальцев попрощался с собутыльником-портье и подхватил меня под руку:
        - И десерт, и ужин ждут тебя «У Дэна»!
        - Это кто? - слегка вздрогнув, спросила я.
        Ужин в компании сразу с двумя сексуальными мужчинами стал бы серьезным испытанием для моей нравственности.
        - Сейчас увидишь!
        Один квартал прямо, два налево, и ход конем привел нас в ресторанчик под вывеской «У Дэна».
        Поскольку вывеска представляла собой примитивную деревянную доску на цепях, понять по ней, кто такой этот самый Дэн (плотник, столяр, гробовщик?), у которого меня ждут ужин и десерт, не представлялось возможным.
        Павел был необычайно весел и игрив. Провожая меня в помещение, он распускал руки и плямкал губами, без счета рассыпая сочные поцелуи. Я подумала, что белое бордо - это, видимо, и в самом деле нечто! Пожалуй, стоит его хлебнуть.
        Интерьер заведения произвел на меня сильное впечатление. Плохо освещенный зал, разделенный плетеными перегородками на маленькие клетушки, был щедро декорирован кабаньими головами, оленьими рогами и звериными шкурами. Морды вепрей - по одной на каждую клетушку-плетушку - скалились на посетителей так свирепо, что от мысли заказать какое-нибудь блюдо из свинины я отказалась сразу же.
        - А вот и Дэн! - сказал Павел, кивнув на самый темный угол.
        Присмотревшись, я увидела там манекен, наряженный военным летчиком: на нем был комбинезон цвета хаки, кожаная куртка с меховым воротником, шлем с защитными очками, перчатки и высокие ботинки на шнуровке. В одной руке кукла держала лакированный планшет, в другой - большой черный револьвер. Логично было предположить, что представленные в зале охотничьи трофеи летчик-налетчик добыл собственноручно, после чего сам пал жертвой какого-то еще более опасного хищника. Чучело охотника сочеталось с чучелами животных пугающе, но органично.
        - Редкостная жуть! - поежилась я, оценив интерьерный дизайн. - Этот Дэн - как Антуан де Сент-Экзюпери наоборот: ненавистник жизни на планете!
        - Дорогая, Сент-Экзюпери придумал добрую сказку, но это вовсе не значит, что он сам не делал зла: военный летчик - это тебе не ангел милосердия! - пожав плечами, философски заметил Павел, перелистывая меню.
        Я признала справедливость сказанного и тоже перешла к ознакомлению с ассортиментом блюд. Выбрала говяжий стейк, салат из курицы с бананами и авокадо, а на десерт - малину со сливками. А Павел, которого близость раззявленной кабаньей пасти ничуть не смущала, заказал на горячее мясное ассорти. И еще разглагольствовал, работая вилкой:
        - Ах, как обманчива бывает природа! С виду кабан совсем не красавец, а посмотри, какой у него богатый внутренний мир: тут тебе и мясо, и сало, и ливер!
        - Ты циник, - с упреком сказала я, виновато поглядев на длиннорылое чучело с клыками наружу. - Для какой-нибудь свиньи он был самым настоящим красавцем и завидным женихом! Жил себе, жил, и знать не знал, что с ним будет дальше…
        - А этого никто не знает! Ни про себя, ни про других, - легко ответил Павел. - Даже те, кто составляет гороскопы.
        - В гороскопы я не верю, - сообщила я.
        - И правильно! - кивнул он. - Это я тебе как астроном говорю. Астрологи, чтоб ты знала, из тринадцати зодиакальных созвездий одно - Змееносца - замолчали и забыли, чтобы не путать счет: двенадцать месяцев - двенадцать созвездий.
        - Хотя иногда гороскопы совпадают с реальностью, - подумав, добавила я.
        - Тоже правильно, - снова кивнул Павел. - Это я тебе говорю как физик. Все, что может случиться, когда-нибудь непременно случается!
        - Но не всегда именно в то время, в том месте и с теми людьми, которым это было обещано! - добавила я, и Павел с готовностью поднял бокал:
        - Так выпьем же за закономерные случайности!
        - Вроде нашего знакомства? - с улыбкой уточнила я и попробовала вино.
        Оно оказалось вкусным, и я без колебаний осушила бокал.
        Золотой напиток разлился по жилам, расслабляя колени и нервные узлы.
        - Сейчас еще и мозговые извилины распрямятся! - ворчливым голосом старой дуэньи пообещал внутренний голос, недовольный моим поведением.
        - Как думаешь, если выпить много вина, это сойдет за промывание мозгов? - со смешком спросила я Павла и прислушалась к своим ощущениям.
        Я думаю, каждому мыслящему существу периодически необходимо проводить дезинфекцию черепной коробки от накопившихся там «тараканов». Неприятные мысли имеют свойство забиваться в самые темные уголки, и выгнать их оттуда очень и очень непросто. А ждать, пока они сами вылезут, бывает некогда…
        Оп! Горячая волна восхитительного белого бордо вымыла из моего подсознания какую-то препротивную мыслишку. Я выцепила ее за подергивающуюся лапку и с брезгливым любопытством рассмотрела: что тут у нас такое?
        Это было воспоминание в продолжение темы сомнительных предсказаний.
        Некоторое время назад на каком-то гламурном сайте в Интернете я наткнулась на крайне мерзкий тест, предлагающий любопытным дамочкам узнать, какими они будут в глубокой старости. Сделать это можно было очень просто, загрузив свою любимую фотографию в специальную компьютерную программу. Несложное моделирование, элементарный морфинг - и гладкое девичье лицо в считаные секунды превращается в морщинистую физиономию отвратительной старухи!
        Я не воспользовалась любезным предложением скроить себе личину Бабы-яги по индивидуальной мерке. Я также не поняла, чего ради был придуман этот виртуальный аттракцион. Чтобы осадить горделивых прелестниц зримым напоминанем о тленности и бренности физической красоты?
        Но сейчас я вдруг сообразила, что тот отталкивающе неприятный тест в отдельно взятом случае может оказаться полезным.
        - Ты извинишь меня? Я должна срочно позвонить, - поспешно поставив бокал, сказала я Павлу и потянулась за мобильником.
        В Ницце было около восьми вечера. Значит, в родных широтах без малого шесть - самое время проверить, как Санчо выполняет мой наказ отбывать в офисе полный рабочий день.
        - Добрый вечер, Анна Ивановна! - подкупающе радостно приветствовал меня помощник.
        Успел, хитрец, взглянуть на определитель номера и взять правильный тон!
        - Молодец, вольно! - одобрительно хмыкнула я. - Что слышно, как у нас дела?
        - В ваше отсутствие ничего интересного не происходит, скучаю, люблю, жду!
        - Паршивец, - пробормотала я. - Ничего не происходит, говоришь? А Тамара больше не приходила?
        - Она несколько раз звонила. - Санчо заговорил нормальным голосом, без придурковатой лихости. - Я объяснил, что вы сейчас в отъезде, но ее делом занимаетесь, так что результаты будут позже. Ведь будут?
        - Будут, будут, - подтвердила я без всякого энтузиазма. - Санчо, тебе срочное задание. Отсканируй фотографию Марины - она у меня в кабинете, к рамке монитора подклеена - и немедленно пришли файл на мою электронку.
        - Уже бегу!
        - Жду.
        Я выключила телефон, убрала его в сумку и выжидательно посмотрела на Павла:
        - Пожалуй, я бы выпила еще немного этого замечательного вина!
        - А почему немного? Зачем немного? - Он живо наполнил бокалы. - Во Франции много вина, можно пить сколько хочешь!
        - Тогда выпьем за желания, в которых мы себе не отказываем!
        После второго бокала в голове моей стало пусто и звонко. Мысли растворились, а чувства проснулись, и ужин прошел на редкость мило и славно. Вопрос «Быть иль не быть мне с Павлом нынче ночью?» не возник ни у меня, ни у него: мы оба были уверены в ответе.
        Что может быть лучше полного взаимопонимания?
        Разве что результативное взаимодействие!
        Будучи именно таким, Павла оно утомило больше, чем меня. Я проснулась на рассвете, чувствуя себя бодрой, свежей и полной сил, а он еще спал как убитый. Я могла бы помочь убитому восстать, но за ночь золотой туман от редкого белого бордоского в моей голове рассеялся, сглаженный рельеф извилин восстановился, и неотвязные мысли заскулили, как голодная Зизи. Их надо было насытить информацией, и я взяла в кровать ноутбук.
        Ожидаемое письмо от Санчо пришло еще вчера, в половине седьмого вечера по Москве. Я отметила, что верный помощник ради выполнения срочного начальственного задания задержался на рабочем месте на целых полчаса, и поставила ему это в заслугу. И фотографию он отсканировал в хорошем качестве, и приложить ее к письму не забыл. Молодец, амиго Санчо!
        Отвратительный тест «Посмотри на себя в старости!» по-прежнему торчал на гламурном сайте, как мерзкий нарост на красивом теле. Я загрузила фото юной Марины Тарасовой в программу и очень скоро получила почти точную копию снимка дряхлой Герофилы.
        - Что и требовалось доказать, - произнес мой внутренний голос.
        Зацикленная программа в режиме морфинга безостановочно осуществляла превращение: красавица - чудовище - красавица - чудовище… Трансформация происходила постепенно, как если бы реального человека непрерывно снимали видеокамерой на протяжении пятидесяти лет, а потом ускорили запись настолько, что годы сжались в секунды. Девичье лицо на экране на глазах теряло свежесть, черты его расплывались, подбородок обвисал, от наружных уголков глаз частым веером и от крыльев носа вертикальными линиями бежали ручейки морщинок, лоб собирался в складки, рот сморщивался, скулы заострялись, беззубая челюсть западала, вялые щеки покрывались пятнами и проваливались… Смотреть на это было невыносимо.
        Дождавшись, пока старуха Герофила Бесфамильная вновь превратится в девушку Марину Тарасову, я нервно стукнула по «горячей клавише» и остановила бесконечный процесс. Вот только увеличить фотографию Марины на весь экран у меня не получилось: вокруг вертикального снимка остались темно-синие поля, которые неприятно напоминали зловещую темную рамку.
        В сердцах я закрыла ноутбук и опустила его под кровать, чтобы Павел, проснувшись, не подумал, будто я полезла в Интернет от скуки. Это могло его обидеть, а я не люблю обижать приятных мне людей без существенного к тому повода. Прятного мне человека я охотно чем-нибудь порадую. Например, вниманием!
        Я села рядом со спящим Павлом, протянула руку и кончиками пальцев легонько погладила его лоб. Потом плавно скользнула по виску на щеку, коснулась подбородка, на мгновение убрала руку и вновь опустила ее, мягко накрыв надбровные дуги. Очертила тот же полукруг по другой половине лица. Всей ладонью с легким нажимом провела по шее к плечу и снова увела руку вверх, чтобы спустя секунду пальцами пробежаться по груди.
        - Боже, как приятно! - не открывая глаз, расслабленно пробормотал Павел и сделал безуспешную попытку поймать своей неловкой лапой мою порхающую ручку.
        - Я знаю! - шепнула я, остановив раскрытую ладонь в сантиметре над его телом.
        - Я чувствую твою руку! - удивленно сказал он. - От нее идет такое живое тепло… Ты как будто заряжаешь меня энергией!
        - Я ею с тобой делюсь, потому что у меня ее сейчас переизбыток, - мурлыкнула я, опустив ладонь на миллиметр ниже, чтобы встревожить волоски на его груди.
        Павел блаженно вздохнул. Я понимающе улыбнулась. Вроде ничего особенного - такие легкие, в общем-то, невинные прикосновения, а какой эффект! Когда с искренним чувством нежности и симпатии касаешься тела мужчины, которого тебе уже есть за что поблагодарить, возникают какие-то особые токи. Несколько минут такой тихой ласки - и наступает настолько гармоничное состояние физического и эмоционального равновесия, что человек чувствует себя абсолютно счастливым. Как если бы он парил, бестелесный и невесомый, на мягком ванильном облаке или плыл в спокойной теплой воде - и этот всепоглощающий комфорт не только внешний, но и внутренний.
        - Я сейчас усну, - пробормотал Павел.
        - Это вряд ли, - шепнула я и откинула в сторону одеяло, укрывавшее его ниже пояса.
        Потом мы лежали, тесно прижавшись друг к другу, и его рука отдыхала на моем бедре, а моя голова покоилась на его плече. Но кратковременное чувство единения, ощущение нашей пары как гармоничного целого, системы самодостаточной и замкнутой на себя, как великий змей алхимиков, меня уже покинуло.
        Наверное, в союзе с таким мужчиной, как Павел, можно жить долго и счастливо. Но слово «счастье», как я его понимаю, происходит от слова «часть» и означает совокупность множества необходимых и обязательных составляющих. Счастье - это когда есть здоровье, любимое дело, мечты, заботы, близкие люди, маленькие и большие радости, а также проблемы, которые успешно решаются, тревоги, которые сменяются облегчением, и войны, которые приводят к победам… Счастье - это гармония. Но лично у меня иногда возникает непреодолимая потребность взять резкую диссонирующую ноту, потому что космоса во мне гораздо больше, чем гармонии: как минимум в той части, которая относится к будущему, он совершенно хаотичен… И мне это, признаюсь, нравится.
        - Ты о чем-то думаешь? - неожиданно спросил Павел.
        - Как ты догадался?
        - Твои ресницы меня щекочут. Ты часто моргаешь - значит, не спишь и напряженно мыслишь.
        - Мыслю, - согласилась я. - Следовательно, существую.
        Я заворочалась и села так, чтобы видеть его лицо.
        - Я хочу тебя попросить…
        - Проси! - разрешил он.
        - Боюсь, это не доставит тебе удовольствия, - я вздохнула. - Павел, расскажи мне о свой сестре. Когда она умерла и как?
        Павел тоже сел в постели.
        - Это и в самом деле очень неприятная тема. Но, наверное, я должен тебе рассказать. Слушай…
        Эву Вишнич-Петрович-Негуш в женской гимназии города Вроцлава называли просто Эвой Вишнич. Эва сама так захотела - неловко было выделяться среди одноклассниц многоэтажной фамилией, которая даже не умещалась в узкую строку классного журнала. Собственно, тройную фамилию упрямо и гордо нес по жизни только отец Эвы, остальные члены семьи предпочли максимально адаптироваться к новой родине. Живешь в Польше - будь поляком!
        Вроцлав - типичный польский городок - никогда особо не привлекал туристов, но жить в нем было приятно. Особенно восьмилетнему Павлу Вишничу, который из-за скарлатины на целый месяц получил «увольнительную» в школе и, сидя в карантине, разлученный с друзьями-приятелями, развлекал себя как мог.
        Отличным «домашним» развлечением было изводить старшую сестру - умницу, отличницу, до отвращения хорошую девочку. Шалопай Павел называл ее зубрилкой и коварно выдергивал закладки из книжек, для сохранения переплетов аккуратно обернутых в цветную бумагу. Книги громоздились на столе Эвы высокой башней. Девушка расстраивалась: на поиски нужной страницы уходило время, а ей его и так не хватало! В дополнение к основным школьным предметам Эва усиленно изучала французский и итальянский, и строгий учитель, у которого она брала частные уроки, не скупился на трудные задания.
        В комнате Эвы по стенам висели длинные бумажные свитки со словами для запоминания, а на столе всегда лежала раскрытая тетрадь с очередным незаконченным переводом. Если прилежная ученица не зубрила слова и не корпела над текстами, то читала в оригинале французские романы, специально подобранные для нее учителем. А когда ее красивые светло-карие глаза краснели от усталости, Эва падала на кровать, закрывала глаза и подолгу слушала итальянские арии или французский шансон - по настроению. Просторная нижняя полка громоздкой полированной конструкции, совмещающей функции тумбы и радиолы, была до отказа забита большими бумажными конвертами с пластинками, и добрый учитель то и дело давал Эве послушать что-то новенькое.
        Учителя своего, немолодого и некрасивого пана Ковальского, Эва боготворила.
        - Павлик, он такой умный! Такой замечательный! Он столько знает! Пан Гжегош - удивительный человек! - говорила она братцу, прижимая к высоко вздымающейся груди очередной роман, полученный от удивительного пана Ковальского.
        Родители Эвы очень гордились школьными успехами дочери, но не давали себе труда поинтересоваться, чем же так привлекают ее уроки французского и итальянского. Никто даже не задумывался - о чем те книги, которые она читает запоем? Подходят ли они для молодой невинной девушки? Пан Гжегош Ковальский работал во Вроцлавской женской гимназии много лет и считался очень хорошим учителем. У него была прекрасная репутация: почтенный старик, одинокий вдовец, высокообразованный, но не кичливый. А ведь даже местный ксендз признавал, что классическую латынь пан Гжегош знает не хуже, чем разговорный польский!
        И только Павел, от скуки и из вредности то и дело менявший бумажные обложки на любимых романах Эвы, мог увидеть на книжных корешках названия романов и имена авторов: сначала это были Жорж Санд и Бальзак, потом Мопассан, Шодерло де Лакло и даже маркиз де Сад… Но маленькому Павлику эти имена ни о чем не говорили. Он досрочно ушел на летние каникулы и радовался свободе, пусть даже ограниченной карантином.
        Тем более что днем за соблюдением Павликом предписанного доктором режима присматривала мать, а ночью его никто не контролировал. Предполагалось, что вскоре после ужина «больной» с кислым видом и стаканом молока «на сон грядущий» удаляется в свою комнату под крышей, чтобы лечь в постель и тихо проспать до утра. Хитрый Павлик эту наивную версию взрослых всячески поддерживал. Он обходил членов семьи с дежурным поцелуем, кротко желал всем спокойной ночи, трогательно просил «не забыть разбудить его к завтраку» и на ходу свободным кулачком тер «слипающиеся» глаза. Проверять, уснул ли милый мальчик на самом деле, никто и не думал.
        А Павлик, вернувшись к себе, выключал свет, подходил к окну и ждал, пока уедет отец. Старший Вишнич (точнее, Вишнич-Петрович-Негуш) охранял гаражный кооператив и заодно следил за уличным освещением - зажигал фонари.
        Едва заднее колесо отцовского велосипеда скрывалось за углом, Павлик открывал окно, пошире распахивал створки и садился верхом на подоконник, с которого открывался хороший вид на ближние дома в кипени цветущей черемухи и сирени.
        Улица «На Гробли», хотя и расположенная в довольно оживленном месте вблизи вокзала, утопала в зелени и была необыкновенно уютной. В мае месяце в зарослях проникновенно пели соловьи, и им карикатурно вторили лягушки. Людских голосов слышно не было: жизнь в провинциально уютном Вроцлаве с наступлением темноты замирала до утра.
        Убедившись, что его никто не видит, Павлик вылезал на карниз. Держась руками сначала за подоконник, а потом за просторный деревянный ставень, он подбирался к водосточной трубе и по ней ловко спускался вниз. Труба была гладкая, но упасть и разбиться мальчик не боялся: внизу стояла большая деревянная бочка, полная дождевой воды. Иногда в нее с плеском падали кусочки штукатурки из-под ног Павлика, но сам он не сорвался ни разу.
        Далеко от дома мальчишка не уходил. Обычно он садился на берегу пруда, откуда виден был ночной город, и наблюдал за тем, как за черным зеркалом водной глади поочередно зажигаются фонари и бегут по сложным кривым живые огоньки - автомобили. Это было завораживающее зрелище. Булыжные улицы, слипшиеся разноцветными боками «пряничные» домики, их островерхие крыши с трубами и флюгерами, высокий шпиль костела, горбы многочисленных мостов - в темноте подробности городского пейзажа делались неразличимыми. На виду оставались только разновеликие и разноцветные огни, которые разгорались, мерцали, двигались - жили. Павлику нравилось представлять, будто он смотрит в мощный телескоп на ночное небо. Или еще лучше - летит в открытом космосе!
        В конце шестидесятых редкий мальчишка не думал, что еще чуть-чуть - и в космическое странствие можно будет сорваться так же легко, как сбежать с урока… Город Вроцлав, на вид вполне традиционный, был скорее новым, чем старинным, и веяния времени не обошли его стороной.
        В тот майский вечер Павел воображал себя пилотом космического корабля. По открытому участку на другой стороне пруда быстро прошел трамвай с прицепным вагоном. Его окна были ярко освещены, и можно было представить, что это несется сияющая комета. Надо было только сильно прищуриться, чтобы светящиеся окна смазались в одну сплошную огненную линию…
        Два отнюдь не небесных тела, которые прошли гораздо ближе, чем трамвай, Павлик заметил только потому, что темные силуэты заслонили ему «вид на космос». По голосам смышленый мальчишка узнал свою сестру и ее учителя, но они беседовали на чужом языке, так что смысла их разговора он не уловил. Отметил только, что голос учителя журчит ласково, а Эва отвечает неуверенно и с запинками. Не очень-то она преуспела в своем любимом французском!
        Никогда больше Павел Вишнич-Петрович-Негуш из Вроцлава не слышал голоса своей сестры. В тот самый вечер Эва Вишнич бесследно исчезла. Пропал и почтенный старый учитель пан Гжегош Ковальский - точно испарился, без предупреждения бросив работу, учеников и дом, полный самых разных вещей и странных книг.
        Именно книги, во множестве оставшиеся и в комнате Эвы, прояснили суть привязанности преподавателя к его лучшей ученице. А когда родители девушки сломали замочек толстой кожаной тетради, которая заменяла Эве дневник, и ознакомились с записями, стало окончательно ясно: почтенный пан Ковальский был растленным типом, соблазнившим невинную девицу и увлекшим ее в бездну порока.
        Конечно, парочку объявили в розыск, но не нашли. Погоревав и кое-как справившись с позором, родители Павлика основательно взялись за воспитание единственного сына, и уже никогда больше он не оставался без родительского присмотра. Про ночные побеги на пруд с видом на открытый космос пришлось забыть навсегда.
        Чего Павлик так и не смог забыть, так это жуткого крика, который подняли их зажиточные соседи пан Адам и пани Злата Тишинские, обнаружив наутро после той ночи, когда пропала Эва, в зарослях ромашки и мяты у своей летней беседки на пруду мертвое тело никому не известной старухи!
        Шокированные соседи вопили так, что на крик сбежались и стар и млад. Шустрый Павлик, разумеется, оказался в первых рядах и прежде, чем его вытолкали из чужого сада взашей, успел как следует рассмотреть покойницу.
        Она была поразительно похожа на папину тетку Анну из Черногории, только выглядела совсем старой! Но ни вещей, ни документов при теле не нашлось, так что кто эта смутно знакомая покойница, узнать не удалось. Международный телефонный звонок тетке Анне в Черногорию стоил больших хлопот и денег, но результат имел почти нулевой: тетка по-прежнему мирно жила в отчем краю в окружении детей и внуков и с визитом к родичам в Польшу даже не собиралась.
        Не зная, что и думать, отец Павлика в смущении и сомнении вспомнил, что еще в годы войны где-то на Балканах сгинула его бабка Мария… Под ее именем нежданную покойницу и похоронили.
        Сделали это тихо, чуть ли не украдкой: странная оказалась история, неприятная и чуть ли не криминальная. Уже на следующий день полицейский инспектор пан Юзек спьяну выболтал своей супруге, от чего именно, по бесспорному медицинскому заключению, умерла неизвестная старуха, и эта шокирующая новость моментально ушла в люди. А неприлично счастливое лицо покойницы и ее однозначная поза запомнились многим!
        Постыдную историю про сумасшедшую старуху, которую кто-то (видать, такой же псих!) майской ночью тайно любил в ромашках, да и залюбил до смерти, жители квартала еще долго пересказывали друг другу смущенным шепотом, как непристойный анекдот. И могилу старухи родители Павлика содержали в более или менее приличном виде исключительно из чувства долга.
        - Но сам я каждый год, пока не уехал из Вроцлава, в день ее рождения приносил на могилу живые цветы. Белые розы, как она любила, - закончил Павел.
        - Почему? - спросила я.
        Он повернул голову и заглянул мне в глаза:
        - Просто я думал, что в могиле лежит она. Моя сестра Эва!
        - Как…
        Я осеклась. Сначала я хотела спросить «Как это возможно?», но кое-какие мысли по этому поводу у меня уже были, так что более важным вопросом показался другой:
        - Почему ты решил, что это Эва?
        Павел тяжело вздохнул.
        - У моей сестры на левой руке, чуть выше локтя, был большой некрасивый шрам. Длинный, зубчатый, похожий на зигзаг молнии. Эва его очень стеснялась и от всех прятала, даже летом не носила одежду с короткими рукавами. Только я видел этот шрам очень часто, потому что много раз его целовал, когда просил Эву за что-нибудь меня простить. Я был сорванец, но сестру свою очень любил. А шрам этот она получила из-за меня. Распорола руку о сучок, сорвавшись с дерева, куда полезла, чтобы снять с высокой ветки меня, четырехлетнего…
        Павел криво усмехнулся:
        - В детстве я был поразительно предприимчив! И весьма наблюдателен. Я увидел на предплечье той старухи длинный зубчатый шрам. Правда, у Эвы это был рельефный красно-синий рубец, а у старухи - розово-белая линия на темной коже, но рисунок тот же самый. Зигзаг молнии!
        Я тихо ахнула.
        - И еще кое-что… В траве рядом с телом нашли сухую змеиную кожу. Вроде ничего такого особенного, но! - Павел сделал значительную паузу. - Как раз в тот вечер я сделал сестре очередную мелкую пакость: вытащил из Эвиной книжки закладку и положил вместо нее змеиную кожу, которую нашел в саду. Очень мне, знаешь ли, хотелось увидеть, как неженка сестрица напугается и завизжит!
        Он пытливо заглянул мне в лицо:
        - Ты мне веришь или думаешь, что я сумасшедший?
        Прежде чем ответить, я хорошенько подумала:
        - Я очень не хочу тебе верить!
        - Понимаю, - согласился Павел. - Но и ты теперь понимаешь, почему на меня произвела такое большое впечатление эта история в местных газетах!
        - И почему ты отнес на могилу Герофилы большой букет белых роз, - кивнула я.
        - Кстати, я забыл упомянуть еще одну деталь. - Он потер лоб и отвел глаза в сторону.
        - Говори, - попросила я, чувствуя, что по спине побежали ледяные мурашки.
        До сих пор не бежали, а теперь, когда все страшное уже рассказано, вдруг помчались наперегонки!
        - На следующее утро кто-то оборвал в саду пана Адама Тишинского все красные розы и засыпал их лепестками ту самую поруганную ромашковую клумбу!
        Мурашки на моей спине разом превратились в крылатых бабочек и дружно взлетели, обдав мои лопатки холодным ветром.
        - Ну, ничего себе! - тупо пробормотала я.

14
        Утреннее прощание было скомканным - мы с Павлом расстались торопливо и неловко. От состоявшегося разговора осталось ощущение непозволительной интимности, близости настолько тесной, что она воспринималась как болезненный дискомфорт. Я, правда, проявила вежливость и предложила Павлу вместе позавтракать, но он неубедительно сослался на срочное важное дело и поспешил уйти. Оставшись одна, я почувствовала облегчение. Я нуждалась в одиночестве.
        Вообще-то я люблю людей (особенно мужчин), и их присутствие меня обычно не тяготит. Обладая навыком отделять важное от второстепенного и умением сосредоточиться на первом, всегда можно абстрагироваться от ситуации и эффективно работать в любых условиях. Я, например, вполне в состоянии провести результативные переговоры в разгар шумной вечеринки, ответить на важное деловое письмо в тайм-ауте любовной игры или накатать текст срочной новости в такси по дороге в аэропорт. Тем не менее, когда рядом со мной есть кто-то еще, я автоматически корректирую свое поведение, и часть моего сознания занята этим. И только в полном одиночестве я могу отпустить на волю своего внутреннего цензора и собрать в одно целое личность, обычно раздробленную на множество ситуативных ролей - жены, любовницы, подруги, начальницы, коллеги и так далее.
        Закрыв дверь за Павлом, я ощутила удовольствие от того, что в данный момент никому не принадлежу даже малой частью самой себя. Я ничья и могу распоряжаться собой по собственному усмотрению! Это самое восхитительное чувство, только гораздо более сильное, я впервые испытала много лет назад - после развода с первым мужем. Тогда это было для меня откровением свыше!
        Осознать, чего ты ст?ишь, а потом еще и понять, что такое сокровище принадлежит только тебе, - это настоящий переворот жизненной философии. Причем в результате этого переворота в доминирующей позиции «сверху» оказываешься ты! Настоятельно рекомендую всем закрепощенным женщинам.
        Хотя это не главное. Важнее то, что в полном одиночестве я могу отдаться делу, если оно того требует, «на все сто». И в данный момент такое захватывающее дело у меня имелось: мне надо было серьезно подумать.
        Я вернулась в постель, поудобнее устроилась в подушках, натянула одеяло до ушей и закрыла глаза.
        Итак… Что мы имеем?
        А имеем мы страшную сказку о злом старике, который очаровывает милую юную девушку и в процессе физической близости превращает ее в дряхлую старуху.
        Подумаем, а так ли уж это невероятно?
        Современные ученые говорят о существовании двух типов старения - естественного и преждевременного. Последнее могут вызывать и внешние причины, и внутренние.
        В 1886 году в медицине впервые был описан синдром преждевременного старения у детей - эта болезнь получила название «Прогерия Хатчинсона-Гилфорда». Это не сказка, а кошмарная реальность. Жертвы синдрома прогерии стареют в десять раз быстрее обычных людей. У полуторагодовалых детей начинает необратимо стареть кожа, выпадают волосы, замедляется рост и появляются болезни старческого периода, хотя их разум развивается в соответствии с реальным возрастом. Синдром проявляется в среднем у одного из восьми миллионов новорожденных. С конца девятнадцатого века было зафиксировано более сотни случаев заболевания прогерией. Большинство детей с этим ужасным синдромом скончались от старости в подростковом возрасте.
        Совсем недавно исследователи из Национального института здоровья США выяснили, что у взрослых процесс старения происходит точно так же, как у детей с синдромом Хатчинсона-Гилфорда. А генетики обнаружили, что прогерия возникает из-за мутации всего лишь одного гена!
        Получается, что старость, если она пришла не по расписанию, это болезнь.
        - Неужели - передаваемая половым путем? - съязвил мой внутренний голос.
        Я только пожала плечами.
        В вопросе преждевременного старения я не специалист, однако подозреваю, что и специалисты об этом пока знают не слишком много. Пожалуй, нельзя исключать вероятность существования какой-то редкой, но смертельной болезни, жертвы которой внезапно стареют в считаные минуты, как это случилось с сестрой Павла.
        Но тогда можно предположить, что носителем страшного вируса (если это вирус) был учитель Эвы Вишнич - престарелый пан Ковальский…
        То есть он заразил девушку старостью?
        Но почему именно эту девушку? Наверняка за долгие годы жизни пан Ковальский имел немало сексуальных контактов, кроме того, он был женат и прожил в браке много лет. Может, у большинства женщин к этой болезни иммунитет? Может, в группе риска только особенные девушки?
        Внезапно я поняла, что поторопилась расстаться с Павлом - следовало попросить брата Эвы взглянуть на одну фотографию. И если после этого он скажет именно то, о чем я думаю… И если результат генетического анализа той пряди волос, которую я отправила Семену Аркадьевичу, окажется именно таким, как я думаю…
        - А чего гадать? Позвони ему и спроси! - раздраженно посоветовал внутренний голос.
        Я поняла, что он имеет в виду Семена Аркадьевича, потому что телефонный номер Павла я до сих пор не удосужилась узнать - кстати, большое упущение!
        А Семен, оказывается, уже ждал моего звонка.
        - Ну, наконец-то! Долго спишь, соня! - прикрикнул он на меня вместо приветствия.
        Я не стала огорчать его сообщением, что этой ночью спала совсем мало, да и поутру предпочла тихой дреме занятие поинтереснее. Перешла сразу к делу:
        - Что, уже есть результат?!
        - Анализ на установление близкого родства делается быстро, - ответил Семен. - У меня больше времени ушло на то, чтобы получить материал для сравнения. Сама понимаешь, обращаться с такой просьбой к Тамаре было бы жестоко. Да она бы сама умерла от страха и волнения! Я попросил помочь Петра, отца Маринки.
        - И что?
        - И то! Вероятность того, что Петя и та бабушка, чей локон ты мне прислала, кровные родственники, - девяносто девять и девять десятых процента! При такой точности любой суд удовлетворяет иски о признании отцовства.
        - Секундочку, дай подумать!
        Я спрыгнула с кровати и, не отрывая от уха телефонную трубку, в волнении сделала по свободному пространству гостиничного номера пару кривых кругов. Мысли мои тоже побежали - короткие и быстрые, как телеграммы.
        Семен отдал на анализ локон Герофилы.
        Герофила лицом была похожа на Марину и еще больше - на ее мать Тамару.
        Как близкая родственница!
        Однако анализ установил факт родства Герофилы и отца Марины, Петра.
        Отца, а не матери!
        Выходит, Герофила приходится кровной родственницей и Тамаре, и Петру?
        Но они-то не родственники! Они муж и жена. И общая для обоих кровная родственница у супругов всего одна - их дочь!
        Марина!
        ЗНАЧИТ, ГЕРОФИЛА - ЭТО МАРИНА?!
        Я даже не заметила, что мыслю вслух, пока не услышала в трубке судорожный вздох Семена:
        - Что это за чертовщина?! Что ты бормочешь? Анна! Объясни, что я должен сказать Петру и Тамаре? Где их девочка, что с ней?
        Я опомнилась.
        - Семен… Скажи родителям Марины, что их дочь убежала с любимым мужчиной. Они были здесь, но мне не удалось их найти. Они уже уехали из Ниццы, а куда - неизвестно.
        - Они должны были вернуться вчера, - напомнил Семен. - Петя с Томой ждали в аэропорту…
        Я покачала головой:
        - Я думаю, ждать не надо, они не вернутся. Может быть, когда-нибудь Марина объявится сама, пришлет родителям весточку, напишет или позвонит, я не знаю… Пусть Петя с Томой надеются.
        Я замолчала.
        - Аня, ты темнишь, - тихо сказал Семен. - Ань, я же тебя хорошо знаю…
        - Знание - сила, - твердо сказала я. - Все, пока!
        Телефон после этого разговора пришлось умертвить, иначе Семен стал бы перезванивать, а я вовсе не хотела продолжения беседы, которая непременно приняла бы форму допроса.
        Я быстро приняла душ, привела себя в порядок, дополнила свою экипировку сумкой с ноутбуком и вышла из номера.
        Одиночеством я уже насладилась сполна. Теперь мне очень хотелось в мир, к нормальным людям, живущим простой человеческой жизнью без вкраплений кошмарной фантастики.
        Верным шагом на пути возвращения к нормальной жизни мог стать здоровый завтрак, но в знакомую кондитерскую я не пошла: там было пусто, а мне хотелось общества.
        - Тогда иди в «Макдоналдс»! - лаконично подсказал внутренний голос.
        - В самом деле, тут же есть «Макдоналдс»! - обрадованно повторила я.
        Среди многого другого на популярном курорте имеется и заведение этой вездесущей сети. Я помнила, что видела двойную желтую арку фирменного логотипа на фасаде очень приличного отеля на набережной. Правда, посещать «Макдоналдс» в Ницце мне никогда еще не доводилось - я не большой любитель вредного фаст-фуда, да и не экзотика это уже нынче, вкусить гамбургеров и чизбургеров при желании можно и в родной сторонке.
        Но сейчас я рассуждала просто: самая жизнерадостная и демократическая публика - молодежь и студенты, а это и есть целевая аудитория «Макдоналдса»!
        Логика меня не подвела. В помещении, пропитанном типичными запахами недорогого общепита, было шумно и весело. Сдвинув столики, в углу зала пировала молодежная компания персон на двадцать. Над столом, без малейших претензий сервированным картонными коробками и одноразовой посудой, парили разноцветные надувные шары. Еще выше их виднелись две темные головы: встав на стул ногами, обнялись и самозабвенно целовались юноша и девушка. Присутствующие приветствовали их одобрительными криками, свистом и аплодисментами.
        С интересом поглядывая на пирующих, я отстояла небольшую очередь к кассе, оплатила, получила свой заказ и с подносом в руках огляделась, решая, куда бы мне присесть.
        - Эй! Эй, привет!
        Я поняла, что приветствие адресовано мне, лишь когда услышала свое имя.
        - Анна! Привет, давай к нам!
        Растолкав парящие шарики, между ними выглянула улыбающаяся физиономия. Секунду я с недоумением смотрела на молодого человека, делающего мне знаки повышенной приветливости, пока не узнала в дружелюбном юноше Даниэля.
        Сегодня он выглядел типичным студентом: в мешковатых джинсах со множеством карманов, в футболке с «Симпсонами» и бейсболке, повернутой козырьком назад. Рукава джемпера, обнимающие талию и завязанные узлом на животе, болтались на уровне колен. Штаны были цвета хаки, футболка желтая, бейсболка красная, а джемпер цвета морской волны. Я невольно прищурилась: новый образ Дэна был таким колоритным, что ослепил бы и стаю амазонских попугаев.
        - Анна, иди сюда!
        Прошу заметить, еще вчера мы были на «вы»!
        Яркая личность настойчиво похлопала ладонью по спинке диванчика. Сидящие на нем послушно раздвинулись, освобождая для меня посадочное место.
        - Всем привет. - Я подошла со своим подносом и оглядела компанию вблизи.
        Ребят было десятка два, парней и девчонок примерно поровну, но явных парочек только три или четыре. Те двое, что целовались, стоя на стуле, продолжили это делать сидя.
        - Это Мак и Кэт, - улыбаясь, объяснил мне Даниэль. - У них сегодня праздник - полгода совместной жизни.
        - Они кажутся слишком юными, чтобы быть женатыми! - шепотом заметила я.
        - Я сказал - годовщина совместной жизни, а не свадьбы! - Дэн подмигнул, взял у меня поднос и поставил на стол. - Давай, проходи сюда!
        Парни и девчонки, развалившиеся на диване, подобрали ноги. Стараясь не наступать на их ботинки и кеды, я пробралась к Даниэлю и села рядом.
        Мое появление ничего не изменило в произвольной программе праздника. Мак и Кэт, чувствовалось, приклеились друг к другу надолго. На них уже перестали обращать внимание.
        - Твои друзья? - тихо спросила я Даниэля. - Довольно пестрая компания.
        Он пожал плечами:
        - Компания сложилась стихийно, мы познакомились вчера в ночном клубе.
        Я кивнула. Еще одно явное преимущество юности - контактность. Молодые люди не боятся приобретать новых знакомых, потому что вовсе не думают о том, каково их будет терять! В юности мы не придаем символического значения случайным встречам и не воспринимаем как необратимые неизбежные расставания…
        Из-под прикрытия гигантской булки с котлетой и поллитрового стакана с колой я разглядывала публику.
        Она была в буквальном смысле колоритной. Родовые имена Мака и Кэт наверняка были гораздо более экзотическими: судя по их антрацитово-черным шевелюрам и желтому цвету щек (ничего другого затянувшийся поцелуй увидеть не позволял), герои дня происходили из Юго-Восточной Азии. При этом справа от целующихся сидел огненно-рыжий веснушчатый верзила в майке с изображением британского флага, а слева - чернокожий парень, по-родственному похожий на торговца с набережной, который со скидкой продал мне медальон со змеем. Рука и часть предплечья рыжего на манер коромысла висели на массивной холке дородной девицы, унылым видом напоминающей утомленную лошадь. Она кротко и безразлично держала на себе руку рыжего, всецело занятая чизбургером. Чернокожий малый, явно не имеющий среди присутствующих подруги, уткнулся в компьютерную игрушку на дисплее сотового телефона. При моем появлении он прервал свое увлекательное занятие, но, увидев, что я села рядом с Даниэлем, вернулся в виртуальный мир. Я поняла его безразличие к происходящему, рассмотрев женскую часть общества.
        На углу стола одиноко скучала девица, похожая на непропеченную сдобную булку. Рядом с Даниэлем оживленно чирикали две тощенькие девы с переизбытком железа в организме: стальные колечки, бусины и гвоздики блестели у них в ушах, носах, бровях и пупках. Красивой мне показалась только одна барышня - изящная брюнетка лет тридцати, с длинной шеей, гибкой спиной и развернутыми плечами танцовщицы. Ее единственную плотно держали в клещах сразу два глубоко заинтересованных кавалера. Остальные девчонки были очень молодые, не старше двадцати, и совершенно неинтересные. Лица без косметики, волосы паклей, одежда удобная, но нисколько не подчеркивающая достоинства фигур и не скрывающая их недостатки. Похоже, у нынешних девушек не модно быть сексуально привлекательными.
        - Издержки феминизма, - хмыкнул мой внутренний голос.
        Я покачала головой: феминизм само собой, но тут что-то еще. Из поколения в поколение женщины все больше теряют способность и, главное, желание нравиться мужчинам!
        Взять, к примеру, хотя бы щеголиху Софью Палну - бабульке уже за семьдесят, а она не выходит из дома, не наведя лоск по полной программе! И не одна она такая: я давно заметила, что в европейских странах сплошь и рядом отталкивающе неухоженные девицы, никакущие женщины и совершенно потрясающие старушки. Может быть, у пенсионерок меньше повседневных хлопот и они могут тратить свободное время на заботу о внешности? Или же это придирчивое внимание к своему внешнему виду - результат утерянного воспитания? Так сказать, старая школа? Природные данные у всех разные, так что объективно не каждая дама может быть красоткой, но не стремиться к этому, по-моему, преступление перед природой и обществом! На месте правительств и президентов стран Евросоюза я бы уже била тревогу. Как, скажите, прогрессивное человечество сможет одолеть демографический кризис, если внешность, манеры и поведение современных женщин напрочь отбивают у мужчин всякое желание размножаться?!
        И кто, скажите, придумал, что уважающей себя женщине унизительно быть сексуально привлекательной?! Как же так, быть матерью - почетно и достойно, а вызывать у мужчин желание сделать тебя матерью - позорно и стыдно! Очень странная логика, по-моему.
        - О чем ты думаешь? - Даниэль коснулся моей руки.
        - Не поверишь - о логике! - хмыкнула я.
        - Не поверю, - согласился он, и мы рассмеялись.
        Тут девица, похожая на сырую булку, развернула гигантский бутерброд из французского багета с полуметровой сосиской и, держа его широко разведенными руками, жадно впилась зубами в пышное тело сэндвича. Я посмотрела на обжору с неподдельным ужасом. Господи! У молоденькой девчонки в жировых кольцах над приспущенным поясом джинсов добрых шесть кило лишнего веса, подбородки вот-вот сомкнутся с бюстом, а она так ест?!
        Конечно, парни будут засматриваться на женщин постарше!
        - Ты классно выглядишь! - точно подслушав мои мысли, сказал Даниэль, и я почувствовала, что его рука осторожно прилегла на мое колено.
        Не скажу, что это было неприятно, вовсе нет. Просто несколько неожиданно!
        С каждой нашей новой встречей Даниэль делался все смелее. В принципе это здоровая тенденция, однако в данном случае я чувствовала какую-то неправильность.
        Было бы абсолютно нормальным, если бы мы постепенно сближались, все больше узнавая друг друга. Но Даниэль по-прежнему оставался для меня незнакомцем…
        - Клевая штука! - похвалил он мое украшение, и я вдруг поняла, что именно меня смущает.
        Эта смелость в обращении с малознакомой женщиной была такой же частью его нового имиджа, как яркие одежки, модная стрижка и дурацкий молодежный сленг!
        Еще вчера, в томящих душу и тело закатных сумерках, читая мне лекцию об алхимиках, Даниэль разговаривал как эрудит и держался как опытный мужчина, с большой осторожностью оценивающий перспективы назревающих отношений. Сегодня он был глупым, дерзким, бесшабашным и обаятельным мальчишкой.
        - Вся жизнь - театр, и люди в нем актеры! - напомнил мне внутренний голос. - А тебе-то разве слабо сыграть компанейскую девчонку?
        - Ага! Супермегаклевая штука! - глупо хихикнув, я круто повысила оценку пресловутого медальона.
        В глазах Даниэля промелькнули веселые искорки.
        - Любишь гамбургеры? - спросил он.
        - Гамбургеры - это круто! - твердо сказала я.
        - И кола - твой любимый напиток?
        - Ни дня без колы! - подтвердила я.
        Даниэль захохотал.
        - А что смешного? - обиженно спросила девица-булка, вынув лицо из супермегасэндвича.
        - Ничего, ничего, Лиззи, прости, я о своем! - Весельчак прибрал громкость смеха и, тихо кудахтая, вытер заслезившиеся глаза.
        Я с интересом ждала продолжения.
        Он наклонился ко мне и положил обе ладони на мои джинсовые коленки:
        - Анна! Даже в кроссовках, джинсах с прорехами и с матерчатой сумой на плече ты выглядишь как леди!
        - Вот черт! - совершенно искренне выругалась я.
        Даниэль снова захохотал, но теперь на это уже никто не обратил внимания. Публика и в самом деле была демократичная. Нас предоставили самим себе.
        Странный это был завтрак, я таких в своей жизни давно не помнила. Я угостила Дэна жареной картошкой, а он отдал мне свой шоколадный кекс. Салат мы разделили поровну, а колу пили из одного стакана, воткнув в прорезь на его крышечке сразу две трубочки. При этом наши щеки соприкасались, а стакан весело хрюкал, явно не ощущая себя третьим лишним.
        Потом по кругу с частыми остановками поплыла большая бутылка мерло, оплетенная соломой. Вино конспиративно разливали по стаканам из-под газировки, что было бессмысленной маскировкой, так как градус веселья народных масс предательски возрос моментально.
        Девчонки с множественным пирсингом, опьяневшие быстрее и крепче других, вдруг начали обниматься, и Даниэль, которого все тут называли не иначе как Дэном, шепотом объяснил мне, что они лесбиянки. Стало ясно, что выбор у парней в этой тусовке даже меньше, чем я думала. Но чуть позже страстно хватать друг друга за коленки начали два тихих юноши, на которых я поначалу вовсе не обратила внимания, и я поняла, что в нашем маленьком зверинце всякой твари по паре. Извращенная, но все-таки гармония!
        - Мы собираемся сразу после завтрака прокатиться в Монако, - сообщил Дэн, дыша мне в ухо так жарко, что это могло уже сойти за первый поцелуй. - Давай с нами?
        - Не вижу, почему бы благородной леди не прокатиться в Монако! - согласилась я.
        В большом экскурсионном автобусе оказалось полно свободных мест, и наша компания рассредоточилась в салоне «по интересам». Мак и Кэт без церемоний завалились на задний диван и продолжили там процесс, начатый в кафе, в горизонтальном положении. Сочные звуки поцелуев, томные вздохи и напряженное сопение доносились и с некоторых кресел. Голодающая девушка-булка опять что-то энергично жевала, шурша оберточной бумагой. Чернокожий парень заткнул уши наушниками плеера, накрыл лицо бейсболкой и замер. Похоже было, что собственно экскурсия никому, кроме меня, не интересна.
        А я предпочла занять место в первом ряду справа, поближе к гиду. Там и слышимость получше, и видимость: во-первых, через просторное лобовое стекло открывалась прекрасная перспектива, во-вторых, именно справа было море, вдоль которого змеилась дорога. Я знала, что это не единственный и не самый скоростной путь в Монако, зато самый живописный.
        Даниэль сидел рядом со мной, на поворотах периодически наваливаясь на мое плечо. Время от времени мы дружно влипали в стекло, стараясь рассмотреть за бортом что-нибудь особенно интересное. Опытный гид быстро разобрался с целевой аудиторией и рассказывал, по-моему, специально для нас двоих. Даниэль иногда добавлял к отработанному монологу дополнительную информацию. По-моему, он знал историю этих мест гораздо лучше, чем профессиональный экскурсовод!
        - Ты, наверное, историк? - спросила я в паузе между тирадами экскурсовода. - Или географ?
        - Вчера ты думала, что я философ или алхимик! - уклонился он от ответа.
        - А позавчера предположила, что ты офисный клерк или, боже сохрани, голубой! - подхватила я. - Вот интересно, а что же я буду думать о тебе завтра?
        Это была откровенная провокация, но Даниэль на нее не поддался.
        - Надеюсь, только хорошее!
        Он улыбнулся, но я видела, что ему не хочется продолжения этого разговора.
        Разумеется, я отступила. Если мужчина упорно не желает рассказывать о себе, это обычно означает, что он нацелен на эпизодическое присутствие в жизни женщины. Тогда с ее стороны умнее и правильнее всего принять в целом тот светлый образ, который мужчина выбрал для разовой демонстрации, и не искать конкретики, которая может только испортить задуманное впечатление. Углублять случайное знакомство - все равно что копать грядку на минном поле: это очень рискованное земледелие!
        Спасибо моему недетскому возрасту, я прекрасно понимала природу той силы взаимного притяжения, которой не хотела сопротивляться, а Даниэль скорее всего и не мог. Физическое влечение - дьявольски мощная штука, вроде атомной энергии: если использовать ее грамотно и осторожно, то всем будет светло, тепло и комфортно. В противном случае - рванет так, что мало не покажется!
        Будь я моложе, я могла бы влюбиться в Даниэля, и это определенно была бы настоящая катастрофа. При отсутствии соответствующего опыта чрезвычайно легко принять сильное сексуальное притяжение за большую любовь. Но этот обман или самообман однажды заканчивается взрывом, после которого тех, кто выживет, ждет долгая ядерная зима… С соответствующей ядерно-зимней депрессией.
        Я обоснованно надеялась, что на сей раз ничего подобного со мной не случится. Я знаю, чего хочу, и получу это. А затем - адью, мон шер Даниэль! Прощайте, мы встретимся в следующей жизни!
        За парня я не волновалась. Лишний опыт физической любви ему не помешает, и вряд ли с одного раза он крепко-накрепко привяжется ко мне эмоционально. У мужчин в этом смысле психика крепче, чем у нас, бедных. Как существа полигамные, мужчины самой природой нацелены на постоянный поиск и Большую Любовь к Единственной Женщине сознательно или подсознательно воспринимают как вынужденное окончание долгого, полного опасностей, но чрезвычайно интересного плавания. И, соответственно, вовсе не стремятся встать на вечную стоянку в тихой гавани супружества! Это мы, дурочки, по молодости лет постоянно ждем, что ласковое слово вот-вот превратится в признание, и готовы принять за великую любовь хоть человеческую симпатию, хоть животную страсть.
        Интересно, сколько раз за свою жизнь наступает на эти грабли среднестатистическая женщина?
        Мои размышления не были особенно приятными. Зато они образовали выигрышный темный фон для более ярких впечатлений. Мы ведь ехали в Монако!
        Пресыщенная публика может сколько угодно рассуждать о том, что Старый Свет ей давно знаком и уже ничуть не интересен, но у старушки-Европы всегда есть козырь в рукаве: это княжество Монако, куда уже сто пятьдесят лет регулярно наведывается весь мировой бомонд. Да и простым смертным в статусе туристов путь в сказочное княжество отнюдь не заказан.
        До сих пор Монако у меня лично ассоциировалось исключительно с гонками «Формулы-1», а Монте-Карло - почему-то с гномами, вырубающими из горы огромные сверкающие самоцветы. Никаких богатых карликов я в Монте-Карло не увидела, хотя это вовсе не значит, что их там нет. Состоятельных граждан в княжестве Монако больше, чем где-либо на планете. Это даже не считая приезжих миллионеров.
        Взять, к примеру, хотя бы простых монегасков - это основное население Монако, народ общей численностью около семи тысяч человек. Большинство из них родились в рубашке с вышитым гербом княжества Монако, которое своих законных подданных так горячо любит, что освобождает от налогов, дает беспроцентные кредиты, платит пособия и заваливает подарками. Для тех монегасков, которые по местным меркам считаются малоимущими, на берегу моря построен целый район.
        С горы, на склоне которой разбит княжеский парк, открылся превосходный вид на это буржуйское гетто из комфортабельных многоэтажных башен с мариной для малотоннажных судов.
        - Там, внизу, живут бедные монегаски и стоят их яхты! - со слезой в голосе сообщил экскурсовод.
        После этого, наверное, не мне одной очень захотелось самоотверженно пополнить собой огорчительно малочисленные ряды бедных и несчастных монегасков, однако тут же выяснилось, что это не так просто. Женщина еще может получить гражданство, вступив в законный брак с монегаском, а вот мужчина даже после женитьбы на представительнице коренного народонаселения будет ждать присвоения почетного звания «заслуженный монегаск» от восьми до двадцати лет!
        - Наконец-то редкий случай дискриминации мужчин, а не женщин! - обрадовался мой внутренний голос.
        Групповая экскурсия показалась мне преступно короткой. Я решила, что обязательно приеду в Монако еще раз и как следует рассмотрю местные достопримечательности в одиночестве и без спешки. Поиграю в знаменитом казино Монте-Карло, погляжусь в кривое зеркало в центре площади между Отелем де Пари и рестораном Кафе де Пари, прокачусь по трассе знаменитой гонки…
        Знаменитую городскую трассу в Монте-Карло - самый сложный этап мирового Гран-при - я когда-то уже проходила в компьютерной игре. Всезнайка Даниэль дополнил мои познания исторической справкой. Оказывается, маршрут легендарной гонки в Монте-Карло с одна тысяча девятьсот двадцать девятого года почти не менялся. Эти соревнования всегда имели статус государственных и проводились под патронажем правителей. А первую гонку Гран-при лично открыл и сам же выиграл Его Высочество принц Пьер - дедушка нынешнего суверена Монако Альбера Второго.
        Вообще-то еще в эпоху другого Альберта - Первого - стало ясно, что в Монако правит весьма необычная династия. Принц увлекался древней историей, основал музеи доисторической антропологии и океанографии, создал автомобильный клуб Монако и вообще мало походил на потомка затухающей ветви семейства аристократических разбойников. А генотип у них был мощный!
        В одна тысяча двести пятнадцатом году император Генрих Шестой даровал права на местные земли генуэзской семье Гиббелини. Потом еще лет сто эта фамилия отчаянно воевала с другой - тех звали Гуэльфи (я смутно припомнила, что в нашем учебнике истории эта распря называлась войной гиббелинов и гвельфов). А у последних, оказывается, были приспешники по фамилии Гримальди. И вот они-то со второстепенных ролей умудрились выбиться в самые что ни на есть великие герои! Два брата Гримальди переоделись мирными монахами и обманом проникли в цитадель Монако, где нейтрализовали своих врагов действенными средневековыми методами и утвердили сначала самих себя, а в исторической перспективе все свое семейство, на княжеском престоле на последующие семьсот лет.
        - Яркий пример того, как в исторической перспективе оценка событий меняется и преступление становится подвигом, - изменив своей новой манере изъясняться по-людоедски кратко, философски заметил Даниэль. - Все относительно!
        Это его замечание мне крепко запомнилось.
        Действительно, что сделали предприимчивые братцы Гримальди? Темной ночью безжалостно вырезали любезно приютивших их монахов. Именно за эту гнусную подлость семьсот лет спустя их превозносят и восхваляют! И где? В княжестве, где ныне послушание законам почитается высшей добродетелью, а безопасность возведена в абсолют. Сегодня все выезды из Монако могут быть перекрыты в считаные минуты, системе связи позавидует любая спецслужба, всю территорию просматривают камеры видеонаблюдения, полиция неусыпно бдит, а самые мелкие правонарушения строго наказываются. За пьяную драку туриста могут посадить в тюрьму на пару недель! Правда, тюрьма в Монако - это величественная каменная башня с таким видом на море, который удвоил бы стоимость дорогого гостиничного номера. Так что, в самом деле, все относительно.
        Сказочное государство мы покинули уже поздним вечером. Народ в автобусе утомленно помалкивал, а кое-кто и похрапывал. Невидимое в темноте море и склоны гор сияли бесчисленными огнями, и лента шоссе искрилась, как лунная дорожка.
        В Монако невероятные шоссе: гладкие-гладкие, но с вкраплениями каких-то блесток. Я пожалела, что не спросила гида, из чего тут делают асфальт. Может, из бриллиантов?
        Бриллиантовые звезды слепили глаза, вынуждая меня их закрыть. Примерно на полпути в Ниццу я уснула и пробудилась уже на вокзальной площади.
        - Мадам! Мадам, проснитесь! - склонился надо мной экскурсовод.
        По окончании рабочего дня он сменил воодушевленно-восторженное выражение лица на откровенно кислую мину.
        - Ой! Что случилось? - Я испугалась.
        - Ничего не случилось, наша экскурсия закончена, позвольте с вами попрощаться.
        - Прощайте, - охотно согласилась я и повертела тяжелой спросонья головой.
        Кроме нас с водителем и гидом, в автобусе никого не было.
        - А где все? - глупо спросила я.
        - Все уже ушли. Только вы одна тут спите! - Это был явный упрек.
        - Простите, я тоже ухожу. Не буду вас больше задерживать.
        Я вышла из автобуса, и он тоже меня покинул. Я запахнула пиджак, подняла воротник, спрятала руки в карманы и огляделась. Почти как у Блока: ночь, улица, вокзал, аптека… Но, по крайней мере, местность знакомая и понятно, куда идти.
        Быстро шагая к своему отелю, я звонким цоканьем каблуков по брусчатке тщетно пыталась заглушить смущенно-возмущенный внутренний голос. Он обиженно и недоуменно ругал Даниэля, который покинул меня без единого прощального слова. И это после того, как мы определенно договорились продолжить прекрасный вечер тет-а-тет!
        Я ведь не тянула его за язык. Он сам спросил:
        - Можно, я тебя провожу?
        - Конечно. Идти недалеко. Я живу в отеле «Ла Фонтен», - ответила я и, решив таким образом главный вопрос современности, с чистой совестью уснула.
        А Даниэль потихоньку сбежал!
        Откровенно злясь, я позволила себе вслух назвать его разными нехорошими словами. Однако в глубине моей души еще таилась надежда на то, что парень не совсем ушел, а только временно отлучился. Например, побежал за шампанским, чтобы придать нашему дальнейшему общению особо праздничный оттенок…
        - Дорогая, ну наконец-то!
        В холле «Ла Фонтен» меня и в самом деле ждал мужчина. Мое сердце взлетело и снова упало: я узнала знакомый голос. Это был не Даниэль, а Павел.
        - Привет.
        Я попыталась скрыть уныние, но Павел его, похоже, почувствовал. Он удержал мою холодную руку и пытливо заглянул мне в лицо:
        - Мы можем поговорить? Ты пригласишь меня к себе?
        - Почему нет? - Я взяла себя в руки и улыбнулась. - Как говорит одна моя знакомая французско-русская старушка - пуркуа бы и не па?
        - Люблю старушек! - Павел тоже расплылся в улыбке. - Старушки - они мудрые!
        - Об этом мы тоже поговорим, - пообещала я и сняла с гвоздика ключ от своего номера.
        Любовь и старушки - это и впрямь была чертовски актуальная тема.

15
        Вероятно, по гороскопу, которому я вообще-то не верю, у меня был День Занимательной Генеалогии. С утра я под руководством гида и Даниэля производила раскопки у корней родового древа семейства Гримальди, а вечером меня просвещал Павел.
        От него я узнала, что граждане, населяющие территорию бывший Югославии, только с середины девятнадцатого века стали иметь фамилии.
        Во времена турецкого ига, которое длилось на Балканах пять столетий, сербы, хорваты и словенцы добавляли к своему основному имени не фамилию, а отчество - по отцу или по матери. К примеру, фамилия Вишнич произошла от женского имени Вишня. В следующем поколении эти фамилии отмирали и возникали новые - по именам молодых родителей. И только с восемнадцатого года двадцатого века, когда было создано Королевство сербов, хорватов и словенцев, детям перестали присваивать фамилии по именам отцов. Тогда же фамилии стали регистрировать в администратвном порядке.
        - А наличие двойных и тройных фамилий у жителей Черногории объясняется традицией кровной мести, - сообщил мне Павел, разливая по бокалам принесенное вино. - Представитель молодого поколения не должен был забыть обо всех убитых в его роду, а также о районе, из которого произошли его корни. Поэтому в моей фамилии первая часть является производной от имени прапрабабушки, вторая от фамилии племени, а третья - от родного села: Вишнич-Петрович-Негуш.
        - О-очень интересно, - вежливо сказала я, спрятав в ладони зевок. - Но почему ты вдруг об этом заговорил?
        - Потому что хочу, чтобы ты в полной мере поняла природу моего интереса к истории Герофилы.
        Павел вручил мне бокал и, пристально глядя на рубиновое вино, договорил:
        - Человек, который убил сестру, мой кровный враг. Поэтому для меня святой долг - найти его и убить.
        Он коснулся своим бокалом моего и залпом выпил вино. Я сделала один глоток и отставила бокал в сторону:
        - Погоди-ка… Если я правильно понимаю, ты полагаешь, что таинственный любовник Герофилы и учитель Эвы пан Ковальский - это один и тот же человек?
        Павел сначала задумчиво кивнул, а потом помотал головой:
        - Ты только не подумай, что я сумасшедший!
        - Почему же? - Я вскочила с кровати, на которой сидела, поджав ноги, чтобы подобрать с пола сумку с ноутбуком. - Мне будет приятно думать, что не я одна спятила! Посмотри сюда. Одну минуту, я только открою нужную закладку…
        Ссылку на сайт провинциального педагогического института я загодя сохранила в «Избранном». Уверена, никогда прежде эта интернет-страница не производила на случайного посетителя такого сокрушительного впечатления!
        - Матка Бозка! - Павел дополнил свой призыв к Богоматери целой гирляндой шипящих польских ругательств. - Это же он! Ковальский, пся крев…
        - Смотри на подпись под снимком. Это Антон Сергеевич Орленко, преподаватель немецкого языка с кафедры романо-германской филологии педагогического унивеситета.
        - Это Ковальский, - повторил Павел, с ненавистью глядя на фотографию.
        - Было у меня такое подозрение. - Я кивнула. - Видишь ли, этот самый Антон Сергеевич Орленко несколько дней назад увез в романтическое путешествие наивную восемнадцатилетнюю девушку Марину Тарасову. Вот она…
        Я вывела на экран фотографию юной Марины.
        - Не красавица, но очень миленькая, - машинально прокомментировал Павел.
        - Примечательно, что Антон Сергеевич и Марина улетели не куда-нибудь, а в Ниццу!
        - Что? - Павел нахмурился.
        - А теперь посмотри сюда!
        Я запустила программу превращения фото Марины в снимок Герофилы.
        - Матка Бозка! - ошеломленно повторил Павел. - Значит, это правда! Значит, все так и есть!
        Он надолго замолчал.
        Какое-то время я терпеливо ждала продолжения, но потом не выдержала и нарушила затянувшуюся паузу:
        - Ты думаешь, возможно, чтобы это и в самом деле был один и тот же человек? Твоя сестра умерла больше сорока лет назад, и пану Ковальскому уже тогда было за шестьдесят. Любовнику Марины Тарасовой шестьдесят два. Не мог же он за полвека совсем не постареть!
        - За полвека? - Павел взглянул на меня и неожиданно засмеялся.
        Смех его был сухим и неприятным.
        - Да что ему полвека? Он же бессмертный!
        - Что?!
        Красное вино из бокала, до которого я успела дотянуться, выплеснулось на постель. Я тупо смотрела, как на покрывале расплывается кровавое пятно, и пыталась осознать сказанное Павлом. Как это - бессмертный?
        - Как Злобный Препод из студенческого фольклора! - истерично хихикнул мой внутренний голос. - Бессердечный ученый монстр, превращающий жизнь своих студентов в сущий ад!
        Нет, я не верю! Это сказки!
        - Это вовсе не сказка, - горячо возразил Павел, и я поняла, что произнесла последние слова вслух. - Это исторический факт, который я обнаружил совершенно случайно. Скажи, ты слышала когда-нибудь про Несвиж?
        - Кажется, это местечко в Беларуси? - Я наморщила лоб.
        - Теперь - да. Вот послушай…
        Аккурат на рубеже веков - в начале двухтысячного года - журналиста Павла Вишнича-Петровича-Негуша, известного читателям польского журнала «Открытия» под скромным псевдонимом П. Негуш, занесло в белорусскую глубинку.
        Журналистом Павел был еще довольно молодым, азартным и жадным до всего нового. Поэтому он не ограничил свою программу пребывания в Минске интервью с самородком-изобретателем, ради которого его командировали, и резвой рысью обежал окрестности на предмет поиска других тем, достойных разработки. А так как собственную колонку в журнале П. Негушу тогда еще не дали, он без разбору сгребал в свой журналистский блокнот потенциально перспективные темы.
        В Несвиж его привела информация о начале реконструкции в старинном замке, являющемся жемчужиной современной Беларуси и былой Речи Посполитой. Павел предположил, что читателям в Польше исторический экскурс будет небезынтересен. Редактор «Открытий», проинформированный о планах Павла по телефону, с ним согласился и даже пообещал в случае, если материал получится толковым, дать под него аж три разворота. Если бы у Павла был при себе фотоаппарат, он бы выбил из редактора и шесть разворотов! Несвиж впечатляюще выглядел даже в строительных лесах.
        Когда-то Несвижский замок, принадлежавший Радзивиллам, был прекрасен и грозен. Его изначально строили как неприступную крепость, используя в качестве дополнительных укреплений особенности рельефа местности. Возведенный на берегу реки, перегороженной плотиной, фактически замок был островным, и попасть в него можно было только по дамбе. А она над озером превращалась в длинный деревянный мост, легко разбирающийся в случае опасности.
        Обширные рукотворные водохранилища не позволяли неприятелю подойти к замку настолько близко, чтобы вести по нему прицельный огонь. В самом же замке было много огнестрельного оружия - почти четыре десятка пушек местной отливки и сотни мушкетов. Да и хороших стрелков в крепости имелось немало: хозяева замка ежегодно устраивали для жителей Несвижа турниры по стрельбе и победителя на целый год освобождали от налогов.
        Владельцам замка было что защищать! Радзивиллы соперничали в богатстве с испанскими королями и русскими царями. Несвижский замок поражал великолепием. Его интерьеры украшали кафельные и фаянсовые печи, мраморные камины, резные дубовые панели, гобелены и кожаные шпалеры. Портретная и картинная галереи замка насчитывали более тысячи полотен, а библиотека - свыше двадцати тысяч томов редких книг, включая почти весь государственный архив Великого Княжества Литовского, написанный на старобелорусском языке. В замке хранились коллекции фарфора и хрусталя, образцы старинного оружия и тонны золотых и серебряных изделий.
        Почти все эти сокровища были утеряны после войны одна тысяча восемьсот двенадцатого года. Тогдашний владелец замка проявил недальновидность, выступив на стороне Наполеона, и вынужден был бежать из Несвижа вместе с отступающими французами.
        Император Александр Первый передал замок другим хозяевам, но они задержались в Несвиже лишь до момента присоединения Западной Беларуси к СССР.
        Затем в истории Несвижа наступил период запустения. Последний радзивилловский фарфор, хрусталь и старинные костюмы передали в театральный реквизит, а мебель просто растащили местные жители. Во время Второй мировой замок оккупировали германские войска. После войны в Несвиже на полвека обосновался колхозный санаторий. Прекрасные стенные росписи закрасили, бесценную изразцовую отделку заменили на современный кафель…
        И только в нескольких номерах, предназначенных для культурной элиты, сохранилась историческая обстановка.
        Любопытный иностранный журналист, разумеется, не мог не заглянуть в эти помещения. В одном из них вся стена была затянута великолепным старинным гобеленом. Его краски потускнели, а полотно местами сильно истончилось, но изображенные на нем картины средневековой жизни задерживали взгляд надолго.
        - Этот гобелен выткала единственная дочь хозяина замка, - с тоскливым завыванием сообщил зарубежному гостю местный гид. - Она ткала его целых десять лет и умерла, едва закончила!
        - Надорвалась, бедняжка? - не удержался от ехидного вопроса иностранный журналист.
        - О нет! Это трагическая и загадочная история! - Гид сделался еще печальнее. - Рассказывают, что местная ворожея нагадала владельцу замка потерять любимую дочь. Ворожею за это предсказание, конечно, сожгли…
        - Конечно! - поддакнул журналист.
        - …а юную и прекрасную княжну ради ее безопасности заточили в башне. Она мало кого видела и редко выходила из своей комнаты - всегда в сопровождении старого священника, который был ее духовником и наставником. Скучая, девушка играла на лютне, рисовала и ткала картины из разноцветной пряжи.
        - Но однажды! - усмехаясь, подсказал искушенный журналист.
        - Однажды весенним вечером княжна гуляла в саду у реки и в тенистом уголке под ивами встретила злобную старуху! - с готовностью продолжил рассказчик. - То была мать сожженной ворожеи, тоже колдунья! Пылая злобой и жаждой мести, она произнесла страшное заклинание, превращающее все живое в прах, и юной княжны не стало. Но она была так хороша и невинна, что рассыпалась не черным пеплом, а нежнейшими розовыми лепестками…
        Мысленно гид с удовольствием отметил, что его последние слова напрочь стерли с лица язвительного иностранного журналиста скептическую улыбку.
        - Скажите, а что стало со старым священником? - напряженно спросил он.
        - С наставником девушки? Он тоже погиб, пытаясь защитить княжну от злой колдуньи. Видимо, добрый пастырь был не так хорош, как его воспитанница, потому что он в цветочные лепестки не превратился. - Тут гид позволил и себе ехидно усмехнуться. - Старый священник просто исчез без следа.
        - А колдунья?
        - О, старуха вложила в страшное проклятье все свои последние силы и тоже умерла…
        Гид сделал эффектную паузу.
        - Но она умерла счастливой! На морщинистом лице старой ведьмы, столь страшно отомстившей князю, застыло выражение неземного блаженства!
        - А священник? - снова настойчиво повторил журналист. - Его больше никто никогда не видел?
        - Ну почему же! - рассказчик торжествующе улыбнулся. - Его потом еще многие видели. Да и мы с вами тоже можем его увидеть. Не во плоти, конечно, потому что колдунья не оставила от бедняги и горсти пепла. Но зато милая княжна заранее позаботилась сохранить для потомков изображение своего доброго наставника - вот он, на ее гобелене, посмотрите в этом углу!
        Торопясь в указанный угол, порывистый польский журналист наступил любезному гиду на ногу и даже не потрудился извиниться. Сжимая кулаки и раздувая ноздри, он долго смотрел на лицо монаха в темной рясе…
        - Эта девочка, юная дочь князя, была талантливой художницей, - сказал Павел. - Не знаю, как из разноцветных ниточек можно сплести портрет, но лицо священника я видел так ясно и четко, словно это была фотография.
        Он шумно выдохнул и потянулся за бутылкой:
        - И как бы я хотел, чтобы это действительно была фотография - в медальоне на могильной плите!
        - Значит, это снова был он? - сочувственно спросила я, практически не сомневаясь в ответе. - Наш пан Ковальский-Орленко?
        - Да!
        Расплескивая вино, Павел до краев наполнил свой бокал.
        - И мне тоже налей, - попросила я.
        Мы выпили не чокаясь и без тоста. Я только мысленно сказала: «За бедных девочек! Ох, как же им не повезло…»
        Хотя думать, что ты встретила любовь всей жизни, а найти смерть - это гораздо больше, чем просто невезение.
        - Это злой рок, - пробормотала я.
        - Это злая воля! - сердито поправил меня Павел. - Человеческая воля, а не какое-нибудь божественное провидение!
        Я поставила бокал и внимательно посмотрела на расстроенного мужчину:
        - Мы это обсудим сейчас - или после того, как я попробую тебя утешить?
        - Я не уверен…
        - Зато я уверена, - шепнула я, отнимая у него бокал.
        Подушки были рядом, и, падая в кровать, Павел не ушибся.
        Я не перестаю удивляться тому, как сложен обманчиво примитивный процесс сексуального взаимодействия мужчины и женщины. Тот зачастую долгожданный момент, когда уже однозначно выражены обоюдное согласие и полная готовность, всего лишь нулевая отметка. Что будет дальше, наверняка не знает никто. Можно только догадываться, предчувствовать, прогнозировать результат с учетом былого опыта…
        Внешне все просто: два тела соединяются, как пазлы одной картинки. Это видимая часть айсберга. На самом деле в контакт, глубина которого непредсказуема, вступают не просто физические тела, но наши сущности. Все то трудноуловимое, малообъяснимое, но при этом вполне реальное, что никак нельзя пощупать, взвесить и измерить.
        В каких единицах исчисляются чувства? Как сказывается на общей сумме положительный или отрицательный заряд эмоций? Из какой энергии рождается душевное тепло? Почему от такой эфемерной сущности, как настроение, зависит, будет ли контакт слиянием жизненных сил, обменом энергией или обоюдной разрядкой в ноль? Сомневаюсь, что кому-нибудь известны ответы на эти вопросы. Наверное, именно поэтому сексуальное поведение в большой степени интуитивно.
        Этой ночью мы с Павлом любили друг друга яростно и быстро. Акт физической любви для нас был сродни сеансу психологической разгрузки. Правда, как это часто случается, итог оказался разным. Павел душевно и физически обессилел и тихо уснул. Я же, напротив, чувствовала прилив бодрости. Спать? Сейчас?! Нет, без серьезного наркоза это невозможно!
        Тихо, стараясь не потревожить безмятежно спящего мужчину, я выскользнула из постели и оделась. С вечера мы не потрудились задернуть шторы, за окном над ломаной линией сгрудившихся крыш сияли крупные южные звезды, так что в комнате было достаточно светло, и мои сборы не затянулись.
        Джинсы, майка, куртка, кроссовки, сумка с ноутбуком на плече, мобильник в одном кармане и пара денежных купюр в другом - я экипировалась быстро и рационально. А перед уходом снова подошла к окну, чтобы все-таки задернуть шторы - звездный свет мог побеспокоить Павла, а мне не хотелось, чтобы он среди ночи проснулся и обнаружил мое отсутствие.
        Во дворике кто-то был! Я успела увидеть темную фигуру, которая при моем появлении в окне отпрянула от фонтана и растворилась в тени каменной арки.
        - Если это опять тот папарацци, то для ночных съемок на таком расстоянии ему понадобится мощный прожектор! - успокоил меня внутренний голос.
        Я с сожалением подумала, что так и не дала себе труда выяснить, каким образом можно попасть в наш дворик - вряд ли только из отеля, наверняка предполагаемый папарацци пришел другим путем. И, надо думать, как пришел, так уже и ушел, так что у меня нет шансов поймать его во дворе. А жаль. Неплохо было бы на кулаках объяснить этому нехорошему человеку основные правила цивилизованной фотоохоты.
        Досадуя, я слишком резко задернула шторы, и Павел в постели беспокойно заворочался. Выждав с полминуты - спящий не проснулся, - я на цыпочках прокралась к двери.
        Во двор я все же выглянула. Разумеется, там было пусто.
        - Добрый вечер, мадам! - удивленно отследив мою деловитую пробежку во двор и обратно, приветствовал меня в вестибюле скучающий портье.
        С учетом явственной вопросительной и даже сочувственной интонации это прозвучало как приглашение к исповеди на тему: «А добрый ли выдался вечер?»
        - Добрый! - не вполне искренне ответила я и с разгону проскочила маленький холл.
        Город еще не спал. Причем его затянувшееся бодрствование было не натужным, а очень естественным и приятным.
        По моим наблюдениям, на свете мало городов, которые умеют легко и весело отказываться от ночного сна. Мегаполисы, населенные мириадами рабочих пчелок, страдают непреходящей бессонницей, но она мучительна, как лихорадка. Провинциальные города лишь изредка просыпаются, разбуженные чем-то дурным, но их недовольное ворчание быстро превращается в исходный храп. Тихие местечки спят как убитые, что бы ни случилось.
        Ницца - совсем другое дело!
        При свете дня она горделивая, прекрасная, очаровательная и гостеприимная принцесса, а ночью - лукавая фея. Один образ нисколько не уступает другому, и оба так хороши и притягательны, что даже благонравные пожилые туристы из тех стран, где люди живут на редкость размеренно и спокойно, не могут устоять перед искушением пофлиртовать с ночной феей.
        При этом большим достоинством Ниццы, выгодно отличающим ее от других замечательных европейских городов, является то, что здесь рестораны и кафе работают до тех пор, пока не уйдет последний посетитель. А поскольку Ницца по-прежнему остается любимым зарубежным курортом россиян, у которых генетически отсутствует предрасположенность к здоровому образу жизни, на любой улице найдется заведение, закрытие которого отодвинуто в бесконечность присутствием наших людей.
        Я прислушалась: в некотором отдалении раздавалось нестройное хоровое пение. «Топ, топ, топает малыш!» - с жалобным повизгиванием выводили матерые женские альты. Короткую паузу после этого вокального номера заполнили жидкие аплодисменты и густой смех, красиво акцентированные частым звоном рюмочного стекла. Пока я искала кратчайший путь к месту проведения концерта, он продолжился. Вторым номером был исполнен бессмертный детский хит «Пусть бегут неуклюже пешеходы по лужам» в своеобразной аранжировке для нетрезвых мужских голосов.
        Я последовала примеру песенных пешеходов и заторопилась на звук. Вскоре он усилился и окреп: смешанный хор затянул подростковый гимн товариществу и братству «Если с другом вышел в путь». Прикинув, сколько времени может занять последовательное отражение в песенном репертуаре различных стадий взросления - от неуклюжих пешеходов через «Гаудеамус», национальный гимн и любовно-семейную лирику до реквиема а-капелла, - я решила, что спокойно могу задержаться вблизи этих вокалистов часа на полтора. Раньше они свой концерт не закончат, и ресторан до тех пор не закроется.
        Было прохладно, но немногочисленных посетителей уличного кафе согревали расставленные между столиками печки. Они уютно гудели и излучали приятное живое тепло.
        Я села за крайний столик - подальше от голосистых соотечественников, расположившихся в центре террасы. Осоловевшие мужчины машинально проводили меня взглядами, но быстро вернули свое внимание дамам, присутствующим в компании. Им было хорошо, участники хорового кружка полулежали в креслах, периодически приваливаясь друг к другу расслабленными плечами. Их позыв к пению уже вступил в стадию угасания - поиски песни, слова которой были бы известны всем, надолго затянулись.
        Я открыла ноутбук и заказала кофе по-восточному - очень крепкий, со стаканом холодной воды. Мне не хотелось пить спиртное, чтобы не утратить раньше времени ни ликующую бодрость тела, ни фантастическую свежесть и ясность мышления - мою личную выгоду от недавнего энергичного общения с мужчиной. Я чувствовала себя так, как, наверное, ощущает себя природа после грозы. Очистившейся, посвежевшей - обновленной!
        В этом состоянии у меня бывает так много энергии и свежих идей, что с точки зрения наилучшей организации труда мне имело бы смысл начинать рабочий день не за столом, а на диване! Было бы только с кем… Санчо, как перебежчик из мужских рядов в женские, решительно не годится.
        - Но не заводить же для этого специальную штатную единицу? - проворчал внутренний голос.
        Возможно, это было замаскированное предложение, но я не стала отвлекаться на его рассмотрение. Я закопалась в Интернет с совершенно конкретной целью - найти фотографию несвижского гобелена, о котором рассказывал Павел, и своими глазами увидеть монаха-Ковальского на полотне.
        Мой друг-журналист побывал в Несвиже в двухтысячном году. За время, прошедшее с той поры, реставрационные работы в замке должны были завершиться. Вероятно, Несвиж уже принимает туристов и, как каждый уважающий себя музей, имеет целый штат научных сотрудников. Они систематизируют коллекции, проводят экскурсии и пишут на местном материале диссертации и монографии, иллюстрируя неудобочитаемые тексты фотографиями экспонатов. Такая редкость, как хорошо сохранившийся средневековый гобелен ручной работы, уже должна была «засветиться» в каталогах!
        Исполненная надежд и святой веры в могущество Сети, я долго, до рези в глазах, просматривала электронные страницы. «Яндекс картинки», «Яндекс фото», «Картинки Google», «Yahoo images», «Picsearch» - кажется, я перебрала все тематические поисковики. Гобелена из Несвижа нигде не было и следа!
        Отчаявшись найти изображение полотна, я стала искать хотя бы его описание. Это мне тоже не удалось, зато вскоре я узнала причину заведомой провальности моих попыток.
        Оказывается, Павел был в числе последних людей, которые видели гобелен княжны!
        В конце декабря две тысячи второго года в Несвиже, где велись реставрационные работы, вспыхнул пожар. Причину возгорания выяснить не удалось, но пламя распространилось очень быстро, так как старинные перекрытия замка были сделаны из деревянного бруса, в заполняющих конструкциях имелась деревянная решетка, и даже колонны в залах состояли из бревен, оплетенных канатами. Да что старое дерево! Пламя было настолько сильным, что от страшного жара прогнулись металлические швеллера потолочных перекрытий! Огонь полностью уничтожил семьсот квадратных метров крыши и чердачных помещений и сильно повредил башню, расположенную в правой стороне дворца. А при тушении пожара серьезно пострадали от воды и стены, и потолки с уникальными росписями, и паркетное покрытие пола.
        Гобелен княжны в башне сгорел дотла, и изображенный на нем монах тоже превратился в пепел. Право, задумаешься об эффективности ведьминого проклятия!
        Невольно впечатленная, я почти машинально забила в строку поиска словосочетание «легенды Несвижа». Не «легенда», а именно «легенды» - и множественное число оказалось правильной формой.
        Помимо страшной сказки о злой колдунье и невинной юной деве, превратившейся не в пепел, а в розовые лепестки, в долгой истории Несвижа имелись и другие более или менее яркие фантазийные вкрапления.
        Меня по понятным причинам заинтересовала легенда, хронологически почти совпадающая с той, которую рассказал мне Павел. В ней факты переплелись с вымыслом, точно нити в гобелене, так что отделить правду от выдумки за давностью лет не представлялось возможным.
        Я узнала, что наибольший вклад в создание могущества замка внес Николай Христофор Радзивилл Сиротка, который княжил в Несвиже в шестнадцатом веке. Князь Николай Радзивилл много путешествовал и получил прекрасное образование в ведущих европейских державах того времени - Германии, Италии, Австрии и Франции. Его прозвище Сиротка было шутливым и прилипло к юному князю с легкой руки короля Жигимонта Августа. Вроде тот однажды встретил одинокого юношу в коридоре замка и спросил: «А это что за сиротка?»
        Однако существовала легенда, объясняющая появление прозвища совершенно иначе. Будто бы старый князь Радзивилл, потерявший единственную дочь, усыновил неизвестного юношу. Обнаженный и беспамятный, тот лежал на берегу реки, которая, верно, и принесла его в Несвиж. Хотя юноша ничего не помнил о себе, своих родных и своем прошлом, он оказался поразительно умен и способен к наукам. Мудрыми речами и глубоким пониманием человеческой души он покорил сердце старого князя, стал его лучшим другом, первым советчиком, а затем и наследником.
        Понятно, что поддерживать эту, пусть даже правдивую, версию происхождения прозвища самому князю Сиротке было невыгодно: наверняка у старика Радзивилла было немало кровных родственников, готовых оттеснить в сторонку чужака. Мне же этот мужской вариант сказки о Золушке показался вполне вероятным.
        Правдоподобие ему придавало сопоставление с уже известными мне историями Эвы Вишнич, Марины Тарасовой и княжны из Несвижа. К последней легенде предание о князе Сиротке клеилось просто идеально, как вторая серия фильма к первой. Внезапно меня озарило! Я поняла кое-что очень важное.
        Этот роковой персонаж, убивающий своей любовью юных девушек, вовсе не был вечным стариком! И убивал он их не случайно и не по злобе. Он буквально отнимал у очередной своей жертвы жизнь, и она умирала дряхлой старухой, а он, наоборот, превращался в юношу!
        Так вот откуда у юного Сиротки недетская мудрость и скрытые знания! Он был молод только телом. Старик Радзивилл сделал своим наследником не беспамятного приемыша, а помолодевшего духовника княжны! Разумеется, этот оборотень прекрасно знал, как понравиться князю, с которым был знаком много лет.
        За просветлением наступило затмение. Я вдруг оказалась во мраке и не сразу поняла, что на террасе погасили свет. Оказывается, я осталась последним посетителем заведения, на пороге которого уже некоторое время с намеком маячил официант со счетом.
        Извинившись и расплатившись, я небрежно затолкала в сумку ноутбук и вышла на улицу.

16
        Было три часа ночи. Вот теперь утомленная затянувшимися развлечениями фея Ницца крепко уснула, и стук моих каблуков, усиленный эхом, в каньоне узкой улицы зазвучал пугающе громко.
        Я вышла на набережную, спустилась к морю и немного посидела на камнях у воды.
        В лунном свете она была похожа на темный шелк, в каждой складочке которого дрожала золотая искорка. Облизанные морем камни у извилистой линии прибоя тоже блестели. Я подобрала у воды необычный голыш - почти круглый, размером с теннисный мяч, он был невзрачного темно-серого цвета, но с удивительно ровными полосами внутреннего вкрапления. Перламутрово-белые зернистые жилы кварца пересекали серый шар четким крестом. Казалось, камень аккуратно, как подарок, перевязали искрящейся серебристой ленточкой.
        - Надо же! - подивилась я.
        Трудно было представить, что кусок породы, невесть когда отколовшийся от какой-то скалы и бог знает сколько времени подвергавшийся воздействию воды, по чистой случайности приобрел такой затейливый вид. Это было готовое произведение искусства, идеальное, не прибавить, не отнять! Кто его сотворил? Никто. Зачем? Без всякой цели. Так вышло - и все тут. Примите как данность.
        А мне всегда было очень трудно принять судьбу без сомнений, вопросов и попыток повлиять на происходящее. Так, может, это знак для меня? Прямой намек на то, что природа, мироздание, высшие силы - не знаю, кто именно, да это и не важно, - в своей нечеловеческой мудрости отлично знают, что они делают с нами, и делают это правильно?
        Мысль была одновременно и утешительная, и возмутительная.
        С камнем в руке я вернулась на набережную и села на каменный парапет.
        Ницца раскинулась на берегах красивейшего залива, который с давних времен поэтично зовется заливом Ангелов. Я не знаю, почему его так назвали. Потому что здесь начинается рай? Или это небесно-голубая вода в полукружье залива напоминает о глазах ангелов? Хотя кто их, этих ангелов, видел…
        Глядя перед собой, я видела темную, слабо поблескивающую, внушительную массу лениво ворочающейся воды, а за ней - далекие огни. Это напомнило мне рассказ Павла о том, как он мальчишкой любил сидеть на берегу пруда, воображая себя космонавтом.
        Справа от меня созвездие огней сверкающей дугой тянулось от Ниццы до мыса Антиб - длинного полуострова, где расположены самые красивые дворцы и виллы. Слева в мерцающей мгле совершенно потерялись Монте-Карло и далекий итальянский берег.
        Залив Ангелов. Лазурный Берег. Сказка наяву. Как легко тут утратить представление о реальности!
        Внутренний голос ворчливо укорял меня за излишнюю романтичность, глупую веру в чудеса и нездоровую склонность к фантазиям. Я его не слушала: эти упреки меня не задевали даже в юности, когда оснований для них было гораздо больше, чем теперь. А что до чудес, то я согласна с Шекспиром: «Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам!»
        Впрочем, с годами я стала достаточно рассудительна и даже цинична, чтобы не стесняться препарировать дивные чудеса острым скальпелем разума.
        Глядя на далекий Антиб и мысленно рисуя на фоне гор невидимый сейчас силуэт города-крепости, я вынула из кармана мобильник и позвонила своему помощнику.
        - Санчо, добрый вечер!
        - Скорее доброе утро! - беззлобно поправил меня помощник. - У нас почти шесть утра.
        - Но ты не спишь, я слышу музыку, если это можно так назвать, - заметила я.
        Помимо бодрого голоса Санчо, из трубки доносился шум, состоящий из писка, визга, рева, топота и зубовного скрежета. Больше всего он походил на саундтрек к фильму ужасов по мотивам сказок «Три поросенка» и «Семеро козлят». Современная дискотечная музыка бессловесна, но она дарит богатейшие смысловые ассоциации!
        - Да, я немного задержался в ночном клубе. - Санчо не стал запираться. - А что? Опять есть срочное дело?
        - Дело есть, только я сама не знаю, как к нему подступиться, - призналась я. - Санчо, в Интернете висит одна жуткая игрушка, позволяющая по современной фотографии любого человека смоделировать его лицо в старости. А мне нужно наоборот - по имеющемуся фото старика реконструировать его молодое лицо. Ссылку, где взять конкретную фотографию, я тебе пришлю. Надо найти подходящую программу или специалиста, который срочно ее напишет. Ты вроде знаешь таких ребят?
        - Нет проблем, Донна Анна, я все решу! Вы позвонили нужному человеку и в нужное время! - браво козырнул мой доблестный оруженосец. - Один мой знакомый, крутой программер, прямо сейчас выписывает кренделя на танцполе! Сейчас я утащу его в тихий угол, пообещаю море виски, и он быстренько сочинит какую угодно программу.
        - Действуй! - одобрила я и выключила телефон.
        После диких воплей живьем пожираемых поросят и козлят ровный рокот морских волн и шелест пальмовых листьев воспринимались как райская музыка.
        - Залив Ангелов, - мечтательно повторила я вслух.
        - Ты ждешь ангела?
        Я не услышала шагов приблизившегося ко мне мужчины и обернулась так резко, что свалилась бы с парапета, если бы он меня не подхватил.
        - Я тебя напугал? Прости. - Крепкие руки сжали меня так, что перехватило дыхание. - Что ты здесь делаешь в такое время?
        - А ты?
        Я высвободилась и исподлобья посмотрела на Даниэля.
        - Я просто гуляю.
        Он сел рядом со мной.
        - Как убежал от меня вчера вечером, так до сих пор и гуляешь? - съязвила я, не сумев скрыть обиды.
        - Прости, - невозмутимо повторил он и посмотрел на меня с легкой улыбкой. - Можно, я не буду объясняться?
        - Наглец! - Я покачала головой и тоже улыбнулась. - Ладно уж, проехали.
        Единственное объяснение, которое женщина по-настоящему хочет услышать от приятного ей мужчины, - объяснение в любви. По сути, это и есть универсальное объяснение! В чем бы ни провинился мужчина перед своей дамой, ему не нужно оправдываться. Надо просто сказать: «Прости, дорогая. Я люблю тебя!» Данное магическое заклинание действует безотказно и быстро. Я не раз проверяла это на себе.
        Хотя иной раз людям вообще ничего не нужно друг другу говорить. Просто помолчать вдвоем бывает очень приятно.
        Мы долго сидели рядом, глядя на залив в полукружье огней. Как-то незаметно, словно сами собой, наши руки соединились, пальцы сплелись, и я отчетливо чувствовала в замкнутом пространстве между нашими ладонями ритмичное биение сдвоенного пульса.
        Это ощущение не было мне незнакомо. Нечто подобное я испытывала с Андреем: телесную радость узнавания, приветствия долгожданной «второй половинки» в сочетании с некой отстраненностью разума, который фиксирует происходящее, но никак на него не влияет. Принято думать, что человек - это сочетание души и тела. Так вот, в данном случае нашли друг друга не души, а именно тела.
        Даниэль придвинулся ко мне немного ближе, вдруг тихо охнул и снова отпрянул:
        - Ой, что это?
        Тут только я вспомнила про камень, который положила на парапет рядом с собой.
        - Чудо, - коротко ответила я и подала ему голыш.
        Даниэль повертел его в руках:
        - Интересная штука. Круг и крест, как на том символе алхимиков.
        - Выходит, я нашла философский камень?! - восхитилась я.
        - Наверное, можно и так сказать, - Даниэль улыбнулся. - А еще это напоминает мне колесо с четырьмя спицами. Тяжелое!
        Он взвесил камень на ладони.
        - Тяжкий крест! - Я продолжала каламбурить.
        - Твой? Откуда он у тебя?
        - Подобрала на пляже.
        - Послушай…
        Даниэль снова взвесил камень.
        - Можно, я его брошу?
        - Да пожалуйста! - Я пожала плечами. - Не тащить же его в самолет!
        Я представила, какие лица сделаются у сотрудников службы безопасности аэропорта, когда на досмотре они углядят у меня в чемодане килограммовый булыжник, и хихикнула. Но Дэн посмотрел на меня очень серьезно и сказал:
        - Спасибо!
        - Не за что.
        Он широко размахнулся и с силой бросил камень в море. Вода чавкнула: «Глм!» - и снова стало тихо. Мы немного посидели молча.
        - Так ты веришь в ангелов? - неотрывно глядя на море, спросил вдруг Даниэль.
        Этот вопрос застал меня врасплох.
        - Дай подумать… Может, и верю. Только не так, знаешь… Не по-христиански.
        - Как это - не по-христиански? - покосился он на меня.
        Глаза его в свете близкого фонаря блеснули - мне показалось, весельем.
        - Ну…
        Мне потребовалось несколько секунд, чтобы собраться с мыслями.
        - Для меня существуют три ангела. Я их называю Белый, Черный и Красный.
        - Почти как клоуны в цирке! - фыркнул мальчишка.
        - Неинтересно - не слушай, - обиделась я.
        - Очень интересно. - Он мягко сжал мою ладонь. - Пожалуйста, расскажи!
        - Хорошо. - Я больше не стала упрямиться.
        У меня уже давно сложилась некая теория, да все не было случая с кем-нибудь ею поделиться.
        - Белый ангел - это все чистое, светлое, невинное. Нежное и легкое, как лебяжий пух, но такое же непрочное. Белый ангел добрый, кроткий, чувствительный, наивный и доверчивый. И поэтому он слабый. И еще у него плохое зрение, он совершенно не видит грязи! А со временем и вовсе становится слепым.
        - Печальный образ, - коротко прокомментировал Дэн.
        - Да. Черный ангел - совсем другой. Он все знает и всем утомлен. Он разочарован, циничен, безутешен, полон горечи и не знает жалости. Он намного сильнее, чем Белый ангел, но его сила не к добру. И к тому же он глух! Звать его, жаловаться, молить, кричать и плакать - все бессмысленно и бесполезно.
        - Тем не менее Черный выглядит гораздо героичнее, - заметил Даниэль.
        - Наверное.
        Я улыбнулась. Мне нравилась эта теория. Она неплохо объясняла перипетии моей собственной судьбы, включая некоторые ее несообразности. Сразу три таких разных ангела - это заведомо обещало конфликт!
        - А что же Красный ангел? - Даниэль напомнил, что я не закончила.
        - О, Красный! - Я покачала головой. - Это мой любимый. Красный ангел самый сильный!
        - Он хороший или плохой?
        - Не могу сказать. Красный ангел - это любовь, страсть, азарт и жажда жизни. Он сама жизнь! Он бывает совершенно разным и может абсолютно все.
        - Неужели все? - Даниэль тихонько погладил пальцем мое запястье.
        Я почувствовала, как по руке вверх побежал горячий ручеек, и закрыла глаза:
        - Все!
        Еще десять минут прошли в блаженной тишине.
        - Знаешь, что там? - Даниэль кивнул на далекие огни.
        Они потускнели, потому что поблек глубокий темный бархат ночи. Начинался рассвет.
        - Что?
        Я знала, но мне было интересно, много ли знает он.
        - Там, на другом краю залива, расположен старинный городок Антиб Жуан-ле-Пен. Когда-то он был греческим торговым портом и назывался Антиполис, потом перешел к Римской империи, а с середины четырнадцатого до начала семнадцатого века относился к владениям семейства Гримальди.
        - Тех самых Гримальди, что основали княжество Монако? - Я блеснула свежими познаниями.
        - Было время, они правили всем побережьем, - кивнул Дэн. - И замок Гримальди в Антибе стоит того, чтобы на него посмотреть.
        - Я бы посмотрела, - осторожно сказала я.
        - Правда? Тебе интересно? Вот здорово! - Даниэль обрадованно притиснул меня к себе одной рукой. - Никто из ребят не хочет ехать в Антиб, им и вчерашняя экскурсия в Монако показалась скучноватой! А я хочу махнуть туда завтра.
        Он машинально посмотрел на наручные часы и поправился:
        - То есть уже сегодня. Но только не с самого утра, а во второй половине дня. Ты как? При желании, если не захочется спешить с возвращением, заночевать можно в Антибе. Прямо в замке!
        Он наконец посмотрел мне в глаза.
        - И ты возьмешь меня? - не отводя взгляда, спросила я.
        - Да.
        Я могла бы поклясться, что мы оба понимаем скрытый смысл вопроса. Однозначно положительный ответ наполнил меня радостью предвкушения.
        - Отлично! Тогда я пошла спать, чтобы набраться сил! - Я легко спрыгнула с парапета и вздернула на плечо сумку. - Когда и где встречаемся?
        - В тринадцать тридцать в порту, идет? В четырнадцать ноль-ноль в Антиб отправляется катер с туристами.
        - Скоро увидимся!
        Секунду помедлив, я дождалась прощального поцелуя. Он был осторожным, легким, почти символичным, но укрепил уверенность в том, что «увидимся» - это не единственный глагол, действие по которому мы вскоре произведем к обоюдному удовольствию.
        О том, что в гостиничном номере меня ждет другой мужчина, я вспомнила, лишь когда перешагнула порог. Несмотря на ранний час, Павел уже встал и шумно плескался в ванной.
        - Вот черт!
        Я тихо выругалась, поставила в уголок за дверью сумку с компьютером, развернулась, бесшумно прикрыла дверь и побежала в кондитерскую за кофе с круассанами. Если Павел проснулся недавно и не заметил моего долгого отсутствия в номере, горячий завтрак сойдет за объяснение, почему я не приветствовала его пробуждение нежным поцелуем.
        Мужчины, к сожалению или к счастью, существа в большей степени рациональные, чем эмоциональные, и на них универсальное объяснение «Прости, дорогой. Я тебя люблю!» действует не на сто процентов. Зато вовремя поданная вкусная еда гарантированно смягчает самого жесткого мужчину.
        Когда Павел вышел из ванной, на круглом журнальном столике его уже ждал легкий завтрак. Стаканчики с горячим кофе курились паром, румяные бока воздушных круассанов лаково поблескивали в лучах утреннего солнышка. Я также принесла из кондитерской треугольный кусок сыра в припудренном мукой пергаменте и тягучий мед в маленьких стеклянных баночках.
        - О! Дорогая, ты бесценная женщина!
        Павел отбросил в сторону полотенце, которым вытирал мокрые волосы, и целеустремленно двинулся к столу.
        - Так говорят мужчины, которые знают, что меня нельзя купить, - согласилась я, занимая место за столиком.
        - А вот подкупить можно! Правда? - Павел придвинулся ко мне вместе со стулом и скроил смехотворно умильную мину. - Скажи: что я должен сделать, чтобы ты позволила мне воспользоваться твоим компьютером?
        - Только и всего? Это бесплатная услуга. - Я отхлебнула вкусный кофе и махнула надкушенным рогаликом. - Моя сумка с ноутбуком где-то в прихожей. Бери и пользуйся сколько угодно! Хотя нет, не сколько угодно…
        Я прикрыла ладошкой предательский зевок.
        - Прости, но я очень хочу спать.
        - Я сейчас уйду, не буду тебе мешать, только отправлю одно электронное сообщение. - Павел заторопился, поставил стакан и отодвинул тарелку с рогаликом. - Где найти ту фотографию Ковальского, которую ты показывала мне вчера?
        - Сейчас покажу. - Я тоже встала из-за стола и сходила в прихожую за сумкой с ноутбуком. - Но зачем тебе?
        - У меня есть план, - важно сказал Павел. - Он очень простой, но, думаю, действенный. Мне даже странно, что мы не подумали об этом раньше.
        Мысленно я отметила это его «мы»: очевидно, в представлении Павла мы с ним уже были командой не только в постели. Я бы так не сказала. Меня всегда больше привлекали одиночные первенства.
        - Мы сегодня же разместим эту фотографию Ковальского или Орленко, называй его как хочешь, в ближайших выпусках городской газеты и в местных телевизионных новостях! Напишем что-нибудь жалостливое - например, «пропал безвредный душевнобольной старик, родственники и врачи просят добрых людей помочь в его поисках»! И если он еще здесь, мы найдем его! - азартно вещал Павел, энергично натягивая через голову свитер.
        Я невольно залюбовалась этим зрелищем. Высокий, хорошо сложенный мужчина в незастегнутых тугих джинсах, с обнаженным торсом и спутанными свитером руками был такой привлекательной и легкой добычей…
        - Что ты об этом думаешь? - Павел наконец справился со свитером: вынырнул головой из горловины, как черепашка из панциря, и вопросительно посмотрел на меня.
        Взлохмаченный, румяный и очень милый.
        Я сглотнула.
        - Вообще-то мне нравится…
        - Он спросил про план! - одернул меня внутренний голос.
        - Но насчет твоего плана - я думаю, его необходимо подкорректировать. - Я взяла себя в руки и заговорила о деле: - В газетах и на ТВ надо разместить не эту фотографию, а другую.
        - Не понял? - Павел присел на кровать и потянулся за туфлями.
        - Сейчас поймешь, - пообещала я и пересказала ему легенду о князе Сиротке. - Ты понимаешь, что это значит?
        Он понял и тут же уронил туфлю:
        - Это может означать, что процесс одновременно идет в двух противоположных направлениях: девушка стремительно стареет, а ее любовник молодеет! Она умирает, а он получает запас жизненной силы еще на много лет!
        - Чем не вожделенный магистериум алхимиков? - пробормотала я. - Настоящий эликсир жизни!
        - Кому жизни, а кому и смерти! - напомнил Павел.
        Он забыл про обувь и в волнении босиком пробежался по комнате. Остановился у окна, рванул на себя раму и глубоко вдохнул прохладный утренний воздух. Стало слышно, как мелодично журчит вода в фонтане.
        - Только подумай, сколько женщин он убил! - Павел тяжело дышал. - Моя сестра, твоя знакомая Марина, дочь князя из Несвижа - это наверняка еще не все жертвы этого монстра! Один бог, вернее, дьявол знает, как давно и как часто он это делает.
        - Я думаю, примерно раз в полвека или чуть чаще, - предположила я. - Смотри, между случаями с Эвой и Мариной дистанция в сорок лет. За этот срок омолодившийся Ковальский под именем Антона Орленко прожил обычную человеческую жизнь и вновь постарел до шестидесяти двух. К тому времени Антон Сергеевич овдовел, потом умерла его собака, он остался один на один с подступившей старостью и только тогда прибегнул к чудо-средству. Мне кажется, не такой уж он монстр, раз тянет с омоложением до последнего. Согласись, «за шестьдесят» - это такой возраст, когда мужские проблемы с потенцией могут свести на нет любое постельное волшебство! А он рискует. Хотя при желании мог бы повторять это чаще и вовсе не стареть!
        - Ты защищаешь монстра? - неприятно изумился Павел.
        Я тоже встала и подошла к окну.
        Утро пахло морем, фиалками и молодой травой. Тонкая струйка певучей живой воды звонко разбивалась о серый камень чаши фонтана и неудержимо убегала в водосток. Над черепичными пирамидами крыш широко раскинулся рассвет - он был алый, как крылья ангела.
        Я обняла Павла за талию и тихо сказала:
        - Я защищаю не монстра, а человека. Ты можешь вообразить, какое это искушение? Вечная жизнь, более того, вечная молодость! И возможность в любой момент начать все заново!
        - Во-первых, я думаю, не в любой момент, - Павел высвободился, вернулся к кровати и стал решительно обуваться. - Не забывай, ему еще нужно найти и очаровать подходящую девушку! Наивную, чувствительную, романтичную, впечатлительную, с богатым внутренним миром и способностью безоглядно влюбиться.
        - И чувственную! - подсказала я.
        - Что превращает искомую девушку поистине в редкую жемчужину! - Павел завязал шнурок так энергично, что едва не разорвал его. - А во-вторых, лично я думаю не об искушении, которое он испытывает, а о преступлении, которое совершает! Никто не вправе забирать жизнь другого человека!
        Он встал.
        - Так какую фотографию ты предлагаешь разместить в газете?
        - Минуточку…
        Я проверила свой почтовый ящик. За последние дни в него насыпалось немало писем, но ожидаемое сообщение от Санчо еще не пришло.
        - В скором времени, я надеюсь, у меня будет фотография молодого Ковальского-Орленко, - сказала я Павлу.
        Он удивленно вздернул брови.
        - Ретроспективное изображение, полученное с помощью специальной компьютерной программы, - объяснила я. - Вот им-то и надо бы проиллюстрировать объявление о поиске пропавшего. Давай сделаем так… Оставь мне электронный адрес, куда отправить это фото, - свой или редакции. Я перешлю его на указанный ящик, как только сама получу. Или нет…
        Я немного подумала, как лучше поступить. Караулить письмо от Санчо мне не хотелось, так как это помешало бы выспаться.
        - Я велю своему помощнику отправить письмо с портретом сразу на два адреса - мне и тебе!
        - Отлично.
        Фирменной ручкой на бумаге с логотипом отеля Павел написал мне свой электронный адрес.
        - Не боишься оставлять мне свои координаты? - пошутила я, принимая листок. - Я ведь смогу забрасывать тебя письмами, а ты все-таки женатый мужчина…
        - А ты не боишься? Я ведь тоже смогу тебе писать!
        - Мне не страшно, я совершенно свободна.
        - Да брось! - Он притормозил на пороге, чтобы многозначительно изречь: - Женщина всегда рабыня! Это не я сказал, это Ницше.
        - Он не так сказал! - вскинулась я.
        Но Павел уже ушел.
        Я закрыла за ним дверь, отправила Санчо СМС с простой инструкцией, снова задернула шторы и забралась в постель.
        Стоило мне закрыть глаза, как в темноте под сомкнутыми веками зарябили разноцветные огни. Они быстро потускнели, мгла сделалась пепельно-серой, а потом чье-то алое крыло широко взметнулось, разгоняя сумрак, и плавно кувыркающимися розовыми лепестками осыпалось на синие холмы.
        По тропинке, похожей на белую царапину на теле огромного лохматого животного, бормоча себе под нос, в гору шел старик в развевающемся плаще.
        - Раб и тиран не могут иметь друзей! - ворчал он, поднимая вверх узловатый указательный палец, испачканный чернилами. - Женщина слишком долго была рабом и тираном, поэтому она не знает дружбы, а только любовь. Но и в любви женщины нет постоянства, а есть неожиданность, и молния, и тьма рядом со светом!
        - Господин Ницше! - узнала я. - Не иначе, вас навело на эту мысль знакомство с мадам Лу Саломе?
        Известно, что потрясающая женщина - дочь русского генерала Андреа Лу Саломе - была последней, если не единственной, любовью старого Ницше. Он даже предложил Андреа руку и сердце, но она бросила дряхлеющего философа ради талантливого молодого поэта Рильке, который стал великим уже рядом с ней. Об Андреа Лу Саломе говорили, что каждый мужчина, в которого она влюбляется, через девять месяцев рождает книгу! Ницше после расставания с Лу Саломе уже ничего такого не родил.
        Боюсь, мои слова прозвучали слишком язвительно. Старик забубнил обиженно, но совсем уже невнятно и ускорил шаг. Острие его альпенштока выворачивало кусочки дерна, оставляя обочь тропинки проплешины, похожие на следы мелкого копытного животного. Я благородно удержалась от того, чтобы назвать злопамятного философа старым козлом.
        - По-моему, мсье Ницше, эти ваши слова - комплимент всем нам, женщинам! - запальчиво крикнула я ему вслед. - Ведь «неожиданность, и молния, и тьма рядом со светом» - это намного больше, чем только свет или только тьма!
        Ответа я не услышала. То ли господину Ницше нечего было мне возразить, то ли сон мой сделался глубже, чем его философия.

17
        Хорошо, что мне хватило предусмотрительности включить в мобильном телефоне функцию «будильник», иначе я точно проспала бы свидание с Даниэлем. И потом кусала бы локти, сожалея об упущенной возможности!
        Будильник запищал в тринадцать часов ровно. На сборы и пробежку до порта у меня было всего полчаса, поэтому я не медлила. Быстро освежилась под душем и даже не стала терять время на то, чтобы вытереться полотенцем, - побежала, пятная светлый палас мокрыми следами, прямиком к платяному шкафу.
        Я часто путешествую и давно научилась формировать свой гардероб таким образом, чтобы небольшое количество вещей позволяло составить ансамбль для любого случая. Абсолютно новую одежду я в поездки не беру, только те вещи, относительно которых точно знаю, каковы они в носке. Это позволяет при необходимости сократить время сборов до минимума.
        На сей раз я выбрала эластичные черные брюки и красную блузку, обоснованно полагая, что яркий цвет не позволит затеряться в порту и Даниэль увидит меня издалека. В целом же наряд смотрелся одновременно и эффектно, и элегантно, и без претензий. Я добавила к нему туфли на низком каблуке, чтобы без труда карабкаться по горам, черный плащ, который можно будет надеть вечером, когда станет свежо, и красный в черный горошек шелковый шарф универсального назначения: его можно повязать на голову, чтобы ветер во время морской прогулки не растрепал волосы, а можно укрыть от ночной прохлады шею и грудь.
        В тринадцать тридцать две я подходила к назначенному месту. Даниэль уже был там - и тоже в сигнальном красном цвете! Его легкая куртка на ветру раздулась, как спелый помидор, так что не увидеть его было невозможно.
        - Я вижу, мы оба ангелы в красном! - пошутила я, приблизившись.
        - В разных тонах красного, - уточнил он, притянув меня к себе - не иначе, для сравнения цветовых оттенков. - Твой ярче.
        - Ты колорист! - Мне было весело.
        - Да и ты, к счастью, не дальтоничка! - Он тоже засмеялся. - Я забыл спросить, различаешь ли ты цвета, и немного побаивался, что ты меня не заметишь.
        - Ну, заметнее тебя в порту был бы только фрегат под алыми парусами!
        - Кстати, фрегат! Отплытие через пятнадцать минут, нам пора на посадку.
        В жизни случаются моменты чистейшего восторга. Я объясняю их для себя временным помрачением рассудка, вызыванным огромной дозой гормона удовольствия. Когда тебя переполняет радость, в сознании не остается места для негатива, и реальный мир превращается в прекрасную сказку. Со мной это случалось неоднократно, и для внезапного прорыва в сказочный мир бывало достаточно сочетания двух основных факторов: красоты окружающей природы и присутствия любимого человека.
        Прогулочный катер разрезал мерцающий шелк серебристой воды, как острый нож, оставляя за кормой расходящийся клином пенный след. Берег по правому борту был действительно лазурным! Соленый ветер трепал мои волосы и концы шарфа, которые я сначала оставила длинными, но Даниэль собственноручно завязал их кривобоким бантом.
        - Это похоже на ослиные уши! - притворно ужаснулась я, увидев свое отражение в темном стекле салона.
        В отличие от многих других пассажиров, мы не стали прятаться от солнца и ветра и не покинули палубу.
        - Зато тебя гарантированно не постигнет участь Айседоры Дункан! - ответил мой заботливый друг. - Ты же знаешь, что она погибла в Ницце, задушенная собственным шарфом - он намотался на колесо ее автомобиля как раз напротив отеля «Негреско»!
        - У этого кораблика нет никакого колеса, это современный водный транспорт! - парировала я.
        - Нет гребного колеса? А как же мы тогда плывем?! - Даниэль в притворном страхе перегнулся через борт.
        - Я думаю, на дизельном двигателе, - важно ответила я. - Ну, или повинуясь волшебной силе капитанских заклинаний!
        Как раз в этот момент капитан - усатый и бородатый толстяк в банальных джинсах и белой майке - громко обругал нерадивого матроса, вызвав приступ трудовой активности у него и громкий смех у нас.
        Сорокаминутная морская прогулка до Антиба осталась в моей памяти как сплошное ослепительное сияние - солнца, моря, мелких брызг, начищенной меди деталей, мокрой палубы и белозубой улыбки приятного юноши.
        Антиб Жуан-ле-Пен - портовый город, который много лет был центром цветочной торговли, а теперь живет главным образом за счет туризма. Береговая линия Антиба - это множество бухт, заливов и километры разнообразных пляжей: публичных и частных, галечных и песчаных, обычных и нудистских.
        Мы подошли к Антибу со стороны моря, и это было правильно. Катер скользнул по водной глади к старинной крепости и причалил к мощным стенам, спускающимся к самой воде. Высыпав на берег, туристы сразу же включились в традиционную игру - поиски прохода к замку.
        - Не будем терять время, я знаю дорогу! - Даниэль не дал мне поучаствовать в аттракционе.
        Он двигался среди древних камней уверенно, как местный житель, и уже через пятнадцать минут, на протяжении которых я непрерывно мысленно благодарила себя за то, что обула удобные туфли, мы добрались до сарацинских башен.
        - Пойдем в музей? - неуверенно спросил мой персональный гид. - Там можно увидеть окаменелые останки древнего человека, найденные в окрестностях.
        - Честно говоря, мне никогда не нравились очень старые мужчины! - скривилась я. - Давай просто погуляем по крепости. Хочу насладиться атмосферой старины, пока ее не снесла толпа, которую мы опередили на подъеме.
        - Я рад, что ты это сказала! - признался Даниэль. - Я тоже не любитель музеев. Они похожи на гербарий или коллекцию мертвых насекомых - в них вовсе нет жизни.
        Хороший это был день. Хороший и долгий. До заката мы успели осмотреть крепость, которая издали выглядела массивной и приземистой, а вблизи оказалась огромной и мощной - так что один взгляд на неприступные стены должен был убивать мысль о штурме в зародыше. Потом прошли от форта до старого города вдоль порта Вобан, к которому приписаны самые дорогие яхты мира. Некоторые из них как раз стояли у причалов, беспрепятственно позволяя собой любоваться. Еще позже мы всласть побродили по узким улочкам старого провансальского города, пообедали в крошечном, всего на три столика, ресторанчике, заглянули в старинную церковь с башнями, прогулялись по крепостному валу и сделали покупки на местном базаре. Вернее, покупку сделал Даниэль - для меня.
        Мне приглянулся расшитый бисером кожаный кошелек ручной работы. Он был очаровательно старомоден и своей грубоватой прелестью очень хорошо сочетался с окружающей обстановкой. А настоящий сувенир, я считаю, должен напоминать о том месте, откуда он привезен, не благодаря наличию надписи с географическим названием, а потому, что он сохраняет дух своей родины и навевает соответствующие воспоминания.
        - Это будет мой тебе подарок. Ты не возражаешь? - Даниэль не позволил мне самой оплатить покупку.
        Не хотелось обижать его отказом - вещица была копеечной, - и я согласилась. Хотя у меня сложное отношение к подаркам, я стараюсь вовсе не принимать их от мужчин. Разве что сущую ерунду… Только очень близкий человек вправе подарить мне что-либо дорогое, ведь ценности - это груз, а уходить всегда лучше налегке. Даже в самом начале увлекательного романа я помню, что однажды он закончится и тогда я не захочу, чтобы что-либо дорогое и долговечное напоминало мне о бывшем возлюбленном.
        Но в случае с Даниэлем было совершенно ясно, что наш роман будет даже более коротким, чем жизнь мотылька. Хотя бы потому, что у меня в сумке лежал авиабилет на дату, которая приближалась быстрее, чем я бы того хотела.
        - Только не открывай сейчас! - предупредил Даниэль, вручив мне подарок.
        - Там что-то есть. - Я прощупала пальцами мягкую кожу в колючих бусинках, но не поняла, каково содержимое кошелька.
        Что-то маленькое и твердое.
        - Монетка?
        - Нельзя дарить пустой кошелек, это дурная примета, - сказал Дэн. - Но ты сейчас не смотри, ладно? Дома откроешь. Будет сюрприз.
        - Ладно. - Я сунула скромный подарок в сумку, и мы пошли искать ночлег.
        О том, чтобы вернуться в Ниццу с тем же катером, не было и речи. Ведь главный пункт программы был еще впереди!
        Даниэль - такой романтик! - непременно хотел заночевать в старом Антибе, хотя в новой половине города, Жуан-ле-Пене, найти ночлег казалось проще. Да мне, признаться, было уже все равно. Даже в удобных туфлях ноги после многочасовой прогулки по скалам и каменистым мостовым изрядно устали. Поэтому, когда выяснилось, что свободные номера есть в отеле, прилепившемся к стене замка на вершине горы, я со стоном опустилась на бордюр рядом с довольно невзрачной табличкой, приглашающей в это ласточкино гнездо постояльцев и обещающей им «полный покой, комфорт и дивный вид». Видом я уже готова была пожертвовать, а покоя и комфорта в самом деле очень хотелось, и побыстрее, вот только карабкаться за ними в гору совсем не улыбалось.
        Даниэль вновь проявил себя рыцарем, вызвавшись в одиночку сходить наверх и оценить комфортабельность предложенного нам приюта. Я осталась сидеть на перекрестке, как придорожная статуя.
        В этом месте две пешеходные улочки пересекались кривым крестом. Одна дорожка была довольно ровная, асфальтированная, а другая - булыжная - круто падала сверху вниз двумя волнами с изгибом, в ложбине которого, на маленьком островке пыльной зелени, я и устроилась.
        Даниэль ушел наверх. Проводив его взглядом и с удовлетворением отметив, что юноша, похоже, ничуть не устал, я заскучала.
        Солнце уже сползло на самый край неба, перекресток накрыла тень каменной стены ближайшего здания, но воздух был теплым, и валун подо мной еще не остыл. Некоторое время я разглядывала пустую улицу, шириной и крутизной напоминающую водосток, и развлекала себя тем, что воображала - каково будет передвигаться по ней в случае крайне маловероятных здесь зимних морозов с вызванным ими обледенением? Пожалуй, из этого желоба получится на редкость экстремальный бобслейный спуск!
        Потом я поглазела на соседствующую со мной растительность. Экзотического вида большой раскидистый куст с мясистыми колючими листьями и красными цветами при ближайшем рассмотрении оказался растением, которое я в родной сторонке видела неоднократно, но всегда в горшках, на подоконниках. Я вспомнила, как дорожила таким вот кактусовым бабушка моего первого мужа, с помощью мясорубки измельчавшая сочные листья алоэ в омерзительно горькую жижу, «полезную от всех болезней». Этого антибского куста хватило бы на исцеление сонма страждущих!
        Потом я рассмотрела одинокую пальму и оценила ее внешний вид как «ниже среднего». В Ницце и Каннах пальмы, которыми обсажены улицы, специальные люди регулярно маникюрят ручными бензопилами. В старом Антибе экстерьеру уличных растений особого внимания не уделялось, моя соседка-пальма была лохматой, как бродячая болонка. Впрочем, это смотрелось живописно, мне понравилось.
        Мне вообще в тот момент нравилось все, кроме слишком медленно испаряющейся тяжести в ногах.
        А потом я вспомнила, что за прошедшие часы ни разу не сделала того, что обычно совершаю по двадцать раз на день, - не проверила электронную почту. А ведь еще утром меня живо беспокоила медлительность Санчо, запаздывающего с выполнением спецзадания!
        - Ну-ка, посмотрим, как он справился!
        Я с энтузиазмом трамвайного контролера, всегда готового ущучить «зайца», полезла в сумку за мобильником.
        Мой помощник оказался молодцом, даром, что по своей ориентации он скорее девица, чем молодец. Письмо от него упало в мой почтовый ящик еще два часа назад, в копии стоял адрес Павла. К письму было прикреплено вложение весом в четыре мегабайта - надо полагать, ожидаемое мною изображение Антона Сергеевича Орленко-Ковальского в молодости.
        - Пожалуй, четыре метра - это многовато, - засомневался мой внутренний голос.
        Я немного помедлила. Принимать в чужой стране увесистое сообщение на мобильный телефон с неторопливым Интернетом и дорогим роумингом - дело убыточное и рискованное. Глядишь, пока эти четыре метра загрузятся, и мой телефонный счет иссякнет, и сам аппарат разрядится. Но бес любопытства толкал меня под руку! Стило само отметило на сенсорном экране команду «Получить», и вложенный файл стал загружаться.
        Уже через пять минут я пожалела о принятом решении, а файл все тянулся и тянулся. На получение вложения ушло почти десять минут и бог знает сколько денег со счета, но игра все же стоила свеч.
        Санчо и его приятель-программист расстарались, сделали не просто фото, а эффектный ролик, демонстрирующий обратную трансформацию старческого лица в юношеское. В оцепенении, близком к полному ступору, я просмотрела этот шедевр компьютерного моделирования раз десять, не меньше, и нашла, что молодой Антон Сергеевич Орленко, он же, вероятно, пан Ковальский, он же, предположительно, князь Николай Христофор Радзивилл Сиротка, весьма и весьма привлекателен.
        - Нисколько не удивляюсь, - буркнул мой внутренний голос.
        Молодой Антон Сергеевич был точной копией моего очаровательного спутника - Даниэля!
        Я действительно не сильно удивилась. Вероятно, подсознательно я была готова к такому сюжетному повороту.
        - Теперь понятно, как это он «случайно» нашел тебя вчера на набережной. Наверняка торчал во дворе у фонтана, пока ты не вышла из отеля, а потом следил за тобой! - рассудил внутренний голос.
        Я согласно кивнула. Если подумать, это объясняло все. И редкое для молодого человека знание истории и географии, и необходимость «повариться» в молодежной тусовке, чтобы усвоить типичную манеру одеваться, современный сленг и правила поведения. Объясняло это и ночной побег Даниэля из автобуса: очевидно, пока я ему не сказала, парень не знал, что я живу в том самом отеле «Ла Фонтен». У него просто не хватило духу провести ночь с новой подругой там же, где он был с другой, во всех смыслах старой!
        Молодые люди ведь много мягче, чем тертые старые калачи. Они более чувствительны к угрызениям совести и повышенно романтичны в ущерб рационализму. Только этим я могла объяснить красивый, но бессмысленный жест с рассыпанием розовых лепестков на месте гибели очередной жертвы Антона-Даниэля. Очевидно, возвращая себе молодое тело со всеми его реакциями, он сохранял вековые знания и опыт, но терял приобретенную с годами эмоциональную толстокожесть.
        И становился уязвимым.
        - А вот об этом стоит подумать! - посоветовал внутренний голос.
        И я подумала - благо время у меня было, да и база для предметных размышлений имелась.
        Возможно, мне не так хорошо, как благородной даме с собачкой, известны мифы Древней Греции, но зато отдельные аспекты китайской мифологии я изучала с пристрастием!
        В даосской литературе немало рассказов о людях, которые достигли бессмертия, овладев тайнами сексуальной практики. К примеру, в одном из рассказов «Ле сянь чжуань», что в переводе означает «Жизнеописания выдающихся бессмертных», повествуется о торговке вином по имени Нюй Цзи.
        Однажды мимо ее дома проходил некий бессмертный, пожелавший выпить вина. Денег у него не было, а Нюй Цзи была дамой предприимчивой и раздавать свой товар бесплатно не собиралась. Жажда же бессмертного была весьма велика, и вина он, наверное, выпил немало, раз оставил торговке в залог оплаты «Книгу чистой девы» в пяти свитках!
        Нюй Цзи прочитала эту книгу и нашла в ней практические советы по продлению жизни и достижению бессмертия через сексуальные отношения. Будучи дамой любознательной и неленивой, она законспектировала основные принципы, а затем, устроившись в отдельном доме, стала добрым вином завлекать туда молодых парней и оставляла их ночевать, чтобы на практике испытать книжные предписания. Так продолжалось тридцать лет. Время шло, а Нюй Цзи оставалась двадцатилетней.
        Наконец бессмертный, неосмотрительно оставивший деятельной торговке секретные свитки, вспомнил о своем долге и явился его погасить. Увидев по-прежнему юную Нюй Цзи, он понял, что произошло, и увел ее с собой в неизвестном направлении.
        Я всегда сожалела об отсутствии возможности заглянуть в конспекты этой ловкачки Нюй Цзи. Думаю, «Книга чистой девы», будь она опубликована, стала бы мировым бестселлером номер один!
        Впрочем, сохранились и другие источники бесценной информации. Например, в даосском трактате «Юй Фан чжияо» - «Руководство для яшмовых покоев» - описаны подготовительные ласки и техника любовного соединения, способствующие избавлению от всех болезней и продлению жизни того, кто практикует рекомендованные методы. И в медицинском труде известного даосского врача Сунь Сымяо «Цянь цзинь яофан, или Бессмертные рецепты», впервые напечатанном в 1066 году, а затем переиздававшемся в 1307, 1544 и 1604-м, специальный раздел посвящен «здоровой половой жизни». При этом - внимание, внимание! - речь идет о здоровье и бессмертии только одного из партнеров! «Лечение одного человека за счет другого - вот истинное лечение!» - цинично утверждает даосский эскулап.
        Любовь - это невидимая, но вполне материальная энергия, которую мы отдаем друг другу. А если один отдает, а другой только забирает? Велеречивые древние даосы дипломатично именовали это явление «тайной питания жизни с помощью инь и ян», а современные парапсихологи честно и прямо называют сексуальным вампиризмом. А как же еще? Если один из пары становится сильнее и моложе, а другой слабеет, стареет и даже умирает…
        Не случайно ведь все даосские рекомендации уделяли огромное значение выбору партнеров. Во-первых, практикующему опыты бессмертия надлежало как огня избегать тех, кто сам знает процедуру. Во-вторых, существенным полагался возраст: считалось, что наиболее ощутима польза от девушек четырнадцати-девятнадцати лет. Значит, опыт и годы - это преимущества!
        При этом даосы допускали, что достичь бессмертия указанным путем может не только мужчина, но и женщина. Соответствующая сила, учили они, изначально дарована Небом каждому человеку.
        В развитие этого тезиса я не раз думала о том, что природные данные каждого из нас сугубо индивидуальны. И если бывают гениальные музыканты, художники, ученые, изобретатели - возможно, кто-то от рождения гениально сексуален? Вероятно, такому человеку даже не нужно изучать старинные трактаты, сокрытые в них истины он может постичь самостоятельно, без помощи мудрого даосского наставника. Наверное, это может произойти и внезапно, если случайно совпадут все необходимые условия. И тогда пожилой, но еще полный сил и искушенный в любовных играх мужчина, соединяясь с неопытной, но страстной и беззаветно влюбленной девушкой, вытянет из нее всю сексуальную энергию и даже саму жизнь!
        - Теоретически вполне возможно, - прокомментировал мой внутренний голос.
        - А если наоборот? - настойчиво спросила я вслух, поплотнее запахнув плащ - вдруг стало холодно. - Если женщина будет старше, опытнее и сильнее, чем мужчина? Возможно ли, что тогда в смертельном постельном поединке победит она, а не он?
        Я мягко коснулась пальцем сенсорного экрана мобильника и испытующе посмотрела на смоделированное компьютером приятное юношеское лицо.
        - Теоретически? - с сомнением уточнил внутренний голос.
        - Теория без практики мертва! - хмыкнула я и встала с остывшего камня, убирая в карман телефонный аппарат.
        По каменному желобу круто изогнутой улочки сыпался нарастающий шум торопливых шагов. Даниэль возвращался ко мне.
        Или за мной?
        Точность формулировки не имела значения. Я не собиралась бежать ни от него, ни от судьбы.

18
        Строение было новым, но удачно стилизованным под средневековое. Снаружи длинное одноэтажное здание, облицованное искусственно состаренным камнем, подозрительно напоминало конюшню, и Даниэлю пришлось слегка подтолкнуть меня, чтобы заставить подойти к порогу отведенного нам стойла. Я бы не удивилась, если бы за дверью месил копытами сено могучий рыцарский конь, общество которого не представлялось мне привлекательным.
        Однако нарочито грубая деревянная дверь с чугунным кольцом-стучалкой распахнулась неожиданно легко, утопив меня в золотисто-розовом свете. Я застыла в нем, как мушка в янтаре, потрясенная открывшейся картиной.
        Всю противоположную стену помещения занимало огромное французское окно, до краев заполненное алым закатным светом! Он окрасил в розовые тона и светлые оштукатуренные стены, и невысокий потолок, и лакированные доски пола. Застеленная белым просторная кровать превратилась в постамент из розового каррерского мрамора, а собранные ровными складками полотняные шторы - в величественные колонны.
        Это была не просто комната - это было святилище. Храм! И я даже знала, какого именно бессмертного божества.
        - Тебе нравится? - Даниэль увлек меня внутрь.
        Подчиняясь мягкому нажиму его руки, я с ускорением двинулась вперед, пересекла небольшую комнату и остановилась у окна.
        За ним был крошечный дворик, вымощенный тесаным камнем. Он упирался в полуметровую зеленую изгородь, над которой еще метра на два возвышалась по-настоящему старая крепостная стена. Я знала, что за ней только небо и почти отвесные скалы, на середине своей высоты опоясанные крепостным валом, и уже с него, как со ступеньки, падающие в море.
        Слева дворик, по площади сопоставимый с хорошим обеденным столом, закрывала от глаз возможных соседей плотная шеренга молодых кипарисов в синих керамических горшках. Справа, превращенные богатой палитрой заката в роскошный витраж, блистали золотом, охрой и киноварью стекла небольшой оранжереи.
        - Нравится - не то слово! - Я покачала головой и обернулась к мужчине, оставшемуся у порога. - Я в неописуемом восторге! Место просто сказочное!
        - Сказочное место, сказочное время и сказочная женщина…
        Даниэль подошел ко мне близко, провел ладонями по шее и осторожно освободил мои плечи от укрывавшего их плаща.
        Тяжелая черная ткань с шорохом скользнула вниз, на пол, открыв закатному свету доступ к алому шелку, и моя блузка запылала всеми оттенками живого огня.
        - Дай мне пять минут, - основательно распробовав наш первый настоящий поцелуй, попросила я.
        - Не спеши. У тебя будет столько времени, сколько ты захочешь! - ласково улыбнулся он.
        - Пять минут, - повторила я, направляясь в ванную.
        Спешить я не собиралась, но и медлить не могла.
        Туфли я сбросила на ходу, шарф уронила на пороге, блузку скинула с плеч на пол в ванной, и она разлилась на терракотовой плитке кровавым пятном.
        Ванная комната в номере была самой обыкновенной, без претензий и излишеств. Приняв душ, я завернулась в единственное большое банное полотенце, и Даниэлю затем пришлось довольствоваться полотнищем вдвое меньшего размера. Впрочем, мы быстро расстались с тряпками - они все равно не согревали. Ночь была прохладной, и я перестала дрожать только после того, как почувствовала живое тепло.
        Оно проникло в каждую клеточку моего тела и наполнило его тихим блаженством, которое довольно скоро превратилось в ощущение, похожее на голод. Согреваться в объятиях Даниэля было очень приятно, но это была еще даже не прелюдия. Так, камертон.
        - Я так долго ждал тебя, - прошептал он мне на ухо.
        - Да уж, наверное, - пробормотал этот циник - мой внутренний голос.
        Закат отгорел. Ночная тьма за стеклянной стеной сделалась глубокой, как черная дыра. Прежде чем нырнуть в любовь, я выскользнула из постели и плотно задернула тяжелые шторы. Стало совсем темно, но это была уютная темнота - мягкая, теплая, наполненная нежным шепотом, тихими вздохами и сладкими стонами.
        Как это оказалось просто, легко и естественно! Никогда раньше у меня не было партнера, который совершенно не нуждался в подсказках и деликатной помощи, который чувствовал меня так же безошибочно и полно, как я чувствовала его самого. Раз за разом он выводил меня на пик наслаждения, и, может быть, впервые в жизни я позволила себе и не скрывать свою жадность, и не заботиться о том, чтобы мужчина расценил ее как комплимент своим незаурядным способностям. Даниэль не нуждался в комплиментах. Он был гениален. И, чтобы вполне раскрыть свой талант, он нуждался только во мне.
        Ночь была долгой, но я запоминала каждое ее мгновение. Я, которая во всех других связях при первых признаках приближения финала безжалостно, как слепых котят, топила слабо барахтающиеся воспоминания в черной бездне, хотела сохранить эту единственную ночь на вечную память.
        Умирать было не страшно. Страшно было не вспомнить его потом, в следующей жизни, или на небесах, или в аду - там, куда попадают алые ангелы и их жертвы. Рабы и тираны.
        - Анна…
        Интонация, с которой Даниэль прошептал мое имя, была близка к молитвенному экстазу. Уловив это жаркое, нежное и исполненное раскаяния «Анна», я прижалась к обнимающему меня мужчине еще теснее, но неожиданно услышала:
        - Елена…
        Я не стала поправлять его - просто не успела, и спустя секунду он с той же страстью выдохнул:
        - Луиза…
        Я молчала, сосредоточившись на своих ощущениях. Приближалась кульминация, ритм наших движений ускорился, дыхание участилось, и странная молитва из одних лишь женских имен зазвучала в нарастающем темпе:
        - Катарина! Ядвига! София!
        В кромешной тьме я не видела лица Даниэля, но слышала, как меняется его голос. От слова к слову он терял звучность и волнующие вибрации, наполнялся дребезжанием и хрипами, делался прерывистым и тусклым. Этот стремительно слабеющий голос напугал бы меня, если бы внутри себя я не ощущала пропорционально растущую силу, его взрывную мощь, вынуждающую и меня концентрировать энергию, а не расходовать ее впустую на страх и жалость.
        Я очень хотела дожить до того момента, когда в череде чужих имен прозвучит мое собственное. Я знала - оно будет самым последним.
        Звонкий юношеский голос превратился в шорох. Опасаясь, что он совершенно иссякнет раньше, чем окликнет меня, я резко толкнула Даниэля, мы перевернулись, и я оказалась сверху.
        Это отсрочило финал на три выдоха, заполненных еще двумя именами и одним императивом.
        Последним именем стало «Марина». Меня Даниэль так и не назвал.
        Зато свою короткую просьбу, приказ или заклинание он, без сомнения, адресовал мне одной:
        - Живи!
        Судорога, скрутившая нас, опустошила его и наполнила меня.
        Когда звон в ушах утих и моя спина, выгнутая дугой, распрямилась, я рухнула на скомканные простыни и заплакала.
        Слезы мои были тихими и текли долго, но зато вымыли из души всю горечь. Лучший в мире любовник, которого я убила, завещал мне жить, и я не собиралась с самого начала отравлять свою новую жизнь сомнениями и страданиями.
        Вновь и вновь я нежно касалась пальцами его лица, ощупывая и разглаживая горизонтальные линии на лбу, вертикальные черточки между бровей, морщинки у глаз и глубокие борозды по обе стороны рта, уголки которого загнулись вверх. Упрямый подбородок утратил каменную твердость, складка под ним обвисла, веки набрякли, кожа на щеках сделалась дряблой и всюду, даже за ушными раковинами, съежилась морщинками. Я разглаживала их, пока мягкие линии не затвердели, как остывший пластилин. Тогда я в последний раз поцеловала приоткрытые холодные губы, накрыла неподвижное тело гобеленовым покрывалом, встала с постели, подошла к окну и раздернула шторы.
        Графитовое небо к востоку жемчужно светлело. Я открыла стеклянную дверь и босиком вышла во дворик.
        Неровные камни под моими ногами были холодными, а мох в щелях между ними - сырым, но я не стала возвращаться, чтобы обуться. Осторожно ступая, я прошла в оранжерею и безжалостно оборвала бутоны с розовых кустов. Было еще слишком темно, чтобы с уверенностью определить, какого они цвета. Темного, хотя капельки крови из моих пораненных колючками пальцев были еще темнее.
        Я вернулась в комнату, старательно раскрошила тугие бутоны и засыпала розовыми лепестками вытянутый гобеленовый холм на кровати. Потом собрала все свои вещи, прошла в ванную, наскоро привела себя в порядок и оделась.
        Запирать дверь на ключ я не стала, ограничилась тем, что повесила на ручку картонку «Не беспокоить». Поскольку на фасаде «конюшни», на деле представляющей собой сплошную линию вполне удобных коттеджей, вовсе не было окон, одни только двери, никто не видел, как я ушла.
        Думаю, мой уход не выглядел как бегство с места преступления. Да я и не бежала вовсе, хотя шла довольно быстро - просто потому, что чувствовала себя в силах преодолеть марафонскую дистанцию. Мне не было страшно, меня не терзала совесть, я не озиралась по сторонам и не пряталась. Появилось ощущение абсолютной правильности происходящего. Но ни торжества, ни злорадства по отношению к побежденному Даниэлю я не испытывала.
        В юности я серьезно занималась шахматами, участвовала в соревнованиях и усвоила, что победа победе рознь. Формально, как очко в турнирной таблице, одна победа ничуть не хуже другой. Тренер, товарищи по команде и болельщики одинаково приветствуют каждый выигрыш. Но сам игрок всегда знает, победил ли он потому, что был реально сильнее, или же за «единичку» в таблице надо благодарить соперника, который проявил невнимательность или думал над своими ходами так долго, что угодил в цейтнот.
        Стрелки круглых часов над арочным проемом в крепостной стене слиплись в одну короткую вертикальную линию: было пять тридцать утра, когда я вышла из старого города. В порту все так же дремали на гладком шелке идеально спокойной воды красавицы яхты. Легким шагом, всего за десять минут, скостив путь прогулкой через многорядную автостоянку, я добралась до местного вокзала.
        В одном из автоматов на станции я купила билет до Ниццы, в другом взяла стаканчик кофе и в ожидании электрички присела на лавочку на пустом перроне.
        Пластиковый стаканчик с горячим напитком обжигал пальцы. Меняя руку, я капнула кофейной жижей на колено и полезла в сумку за носовым платком. Под руку попалось что-то подходящее, мягкое - я посмотрела, но это был не платок, а кожаный кошелек-кисет, подаренный вчера Даниэлем. Я снова нащупала что-то твердое внутри и без раздумий развязала тесемку, стягивающую горловину расшитого бисером мешочка.
        Вещица внутри была маленькой и легкой. Я вытряхнула ее на ладонь и удивленно подняла брови.
        - Это что - ключ от квартиры, где деньги лежат? - нервно сострил мой внутренний голос.
        - Нет, не от квартиры, - поняла я.
        Ключик был изящный, как ювелирное украшение - вроде подвесок из популярной серии Тиффани. Только буковки на головке ключа были вытиснены совсем другие, и складывались они в выразительные и заманчивые слова: Banca Lugano. Луганский, стало быть, банк. Вряд ли в Луганской области Украины, скорее в швейцарском городе Лугано. Это был ключ от банковской ячейки, персонального сейфа, где могут храниться деньги, драгоценности, произведения искусства, антиквариат, что угодно - банк описи вложения не делает.
        Я смотрела на золотой ключик долго-долго, пока он не начал рыбкой подпрыгивать на моей ладони и медузой расплываться в глазах. С ключом все было в порядке, это у меня затряслись руки, а в глазах закипели слезы. Краткий период божественной невозмутимости завершился, и мое юное сердце переполнилось болью и горечью.
        Теперь я точно знала, что моя победа над Даниэлем не была честной.
        Потому что это не я победила. Это он сдался! Бросил свой крест.
        - Он спросил у тебя разрешения, - сказал внутренний голос. - Когда утопил в море философский камень, помнишь?
        Я помнила. Я крепко помнила все, что было связано с Даниэлем, и поклялась себе, что не стану ничего забывать.
        Поезд прибыл точно по расписанию. Я прошла в вагон, поднялась на второй этаж, перебросилась парой вежливых слов ни о чем с общительной пожилой дамой, заняла место подальше от нее - и все это на полном автопилоте. Ключ от банковской ячейки я повесила на цепочку с алхимическим медальоном и спрятала под блузку. Там ключик быстро согрелся и перестал холодить кожу, но душе моей сделалось так зябко, как никогда не бывало раньше.
        Даниэль отдал мне свое волшебство, но я только теперь начала понимать, что в комплекте с ним получила бесконечное и мучительное одиночество.
        Удивительно ли, что он захотел остановить череду превращений, каждое из которых напрочь стирало кусок его собственной жизни? Теперь я понимала, каково это - раз за разом терять самого себя и весь мир вокруг, переходить из века в век, оставляя позади вереницу сожженных мостов…
        Мне повезло. Превращение совершилось далеко от дома, там, где меня никто не знает. Друзья-знакомые на родине с готовностью припишут мою новообретенную юность успехам французских косметологов, так что ничто не мешает мне вернуться к прежней жизни. Но сумею ли я в ней остаться? Через двадцать лет, когда на моем лице вновь появятся морщинки, а девичья фигура начнет расплываться, соглашусь ли я безропотно стареть? Смогу ли невозмутимо терять молодость и красоту, зная, что есть способ избежать увядания и даже смерти?
        «Мы не знаем, какое это искушение», - сказала я Павлу совсем недавно.
        Я по-прежнему не знала этого, но уже предчувствовала, что мучительного знания мне не избежать.
        Электропоезд со свистом набирал скорость. За окнами замелькали приземистые домики незатейливой архитектуры - в сочетании с пальмами и зарослями цветущего алоэ они смотрелись не сиротски, а экзотично. Потом слева потянулись утыканные сочными округлыми кактусами холмы, а справа - просторное, все в слюдяных блестках, лазурное море. В его голубом тумане, в точности по Лермонтову, трогательно белел одинокий парус.
        Я смотрела на него, пока не заболели глаза. А потом поезд нырнул в тоннель, и это стало обрывом киноленты.
        - Что ж, пора подумать о следующей серии, - подсказал внутренний голос.
        И я волевым усилием заставила себя переключиться на неотложные и важные дела.
        Во-первых, надо каким-то образом предупредить Павла, что к нему могут прийти с вопросами из полиции. Ведь если компьютерное фото Даниэля уже появилось на местном ТВ и в газетах как иллюстрация к объявлению о розыске пропавшего, то полицейские могут заинтересоваться личностью «обеспокоенного родственника» - просто потому, что они и сами будут искать того же юношу. Это уж почти наверняка! Я ведь даже не подумала проверить карманы Даниэля, а в них точно найдется какое-нибудь удостоверение личности с фотографией.
        Полиция, конечно, обнаружит, что документ принадлежит вовсе не покойному старику. И поскольку непременно будет установлено, что этот старик скончался точно так же, как несколькими днями ранее - печально известная Герофила, можно с большой степенью вероятности прогнозировать выводы следствия. Полицейские, а за ними и охочие до скандальных сенсаций журналисты решат, что и этого сладострастного старца убила ночь любви с молодым человеком, который поутру, уходя, в спешке перепутал бумажники с документами. Еще и бабулю Герофилу припишут тому же юноше, объявив его бисексуалом! Писакам такая версия гарантированно понравится.
        Но документы молодого Даниэля наверняка поддельные, ведь такого человека еще неделю назад не существовало вовсе. Значит, поиски рокового юноши зайдут в тупик. Следователь это переживет легко, в конце концов, насколько я понимаю, в действиях героя-любовника нет состава преступления. Тем не менее к Павлу, так некстати объявившему себя родственником загадочного юноши, непременно придут если не из полиции, то из газеты. Надо подумать, как с этим справиться, чтобы у моего приятеля не возникло проблем.
        О собственной безопасности я не волновалась. Со стариком, чье тело вскоре обнаружат в коттедже, меня никто и никогда не видел. И решение улететь из Ниццы раньше, чем я планировала, было продиктовано не страхом разоблачения, а желанием поскорее поставить в этой истории большую жирную точку.
        Путь от Антиба до Ниццы на электричке занял двадцать минут. За это время у меня сложился план. В половине седьмого, немного испугав своим неожиданным и стремительным появлением сладко зевающего дежурного на ресепшене, я вошла в «Ла Фонтен».
        - Мадам! У меня для вас письмо! - осознав, что я ему не привиделась, с опозданием воззвал ко мне портье в закрывающуюся дверь лифта.
        Чтобы отдать мне записку, ему пришлось бежать на третий этаж по лестнице. Я поблагодарила резвого мсье коротким кивком и уединилась в своем номере.
        Очередное послание «Дорогой мадам Аннетте» нацарапал Павел Вишнич. По почерку, похожему на энцефалограмму умирающего, было видно, что автор волновался, да он этого и не скрывал: «Я получил фотографию и крайне обеспокоен твоим отсутствием, прошу тебя, позвони, как только сможешь!» Далее короткой цепочкой тянулись цифры французского телефонного номера, подпись заменяла одна заглавная буква «П».
        Я грустно усмехнулась, смяла записку, уронила бумажный ком на подзеркальный столик и пошла в ванную.
        Зеркало на стене показало меня восемнадцатилетнюю во всей красе.
        - Привет, дорогая! - сказала я, с интересом и одобрением рассматривая свое отражение.
        Вот, значит, какой я была!
        - Дурочкой! - буркнул внутренний голос.
        Я согласно улыбнулась.
        Воистину, мы таковы, какими себя ощущаем! В юности мне казалось, что в целом районе не найти такой дурнушки, как я. Мне не нравилось абсолютно все: тонкая шея, выпирающие косточки у плоского живота, длинные ноги с узкими щиколотками и острыми коленками. Я казалась себе похожей на неоперившегося страусенка или новорожденного детеныша жирафа! Я ненавидела свой треугольный подбородок, не идеально прямой нос, брови, из которых одна чуть выше другой, родинку в уголке рта и пепельно-русые локоны - они были недостаточно пышные и никогда не лежали как надо. Я не нравилась себе так сильно, что до слез обижалась на парней, пытавшихся со мной заигрывать. Любое проявление мужского внимания к моей персоне я объясняла либо жестоким желанием посмеяться над дурнушкой, либо редким благородством, выливающимся в унизительную жалость.
        Господи, какой же я была идиоткой! И как долго! Лет до двадцати, когда мне наконец-то пришло в голову столь же критично посмотреть на других женщин.
        День, когда я впервые заметила, что у нашей первой факультетской красавицы складка на животе и второй подбородок, стал последним днем гадкого утенка. С этого момента и по сей день я без устали доказываю себе и окружающим, что я необыкновенно хороша и привлекательна. И чем больше я в это верю, тем активнее вьются вокруг меня все более завидные кавалеры. Хотя нос мой греческим не стал, родинка никуда не делась, брови не выровнялись и костей в организме не убавилось.
        - То ли еще будет! - фыркнул внутренний голос, и я заговорщицки подмигнула своему отражению.
        Сочетание хрупкого юного тела и внутренней силы, гладкого лица и глубокого затягивающего взгляда, угловатой девичьей грации и полной уверенности в себе, свежести и опыта было завораживающим, пленительным, сокрушительным!
        - Хорошо еще, что мы с тобой по натуре не сердцеедки, - сказала я девушке в зеркале, проигнорировав ехидный смешок своего внутреннего голоса.
        Стоя с закрытыми глазами под душем, как под дождем, я с сожалением думала о Павле. Очевидно, по фотографии он тоже узнал Даниэля, с которым видел меня в ночном клубе и еще днем раньше, когда я столкнулась с юношей на выходе из ресторана. Это было понятно и ожидаемо. Чего я не предвидела, так это того, что Павел станет беспокоиться обо мне, как будто мы с ним давно шли в связке, не были чужими людьми, задержавшимися рядом на время ночлега. И эта его буковка вместо официальной подписи, такая трогательная, как робкая заявка на близость…
        - Ну да, он влюблен, это же очевидно! - подытожил мой внутренний голос.
        - Очень жаль, - обронила я.
        При этом жаль мне было не столько Павла, сколько себя.
        К мужчинам, имевшим смелость в меня влюбиться, я давно уже научилась относиться с уважением, хотя далеко не каждый из этих отважных героев имел реальный шанс на сближение. С кем-то я оставалась в приятельских отношениях, кто-то стал мне другом - теплое чувство не пропадало зря, согревая меня так или иначе. Даже наличие действующего героя-любовника никогда не было помехой легкому бодрящему флирту с симпатичными неудачниками со скамейки запасных. А уж в смутные времена любовного безвластия лиричные приветы и букеты тайных и явных обожателей действовали на меня лучше всяких антидепрессантов!
        И вот теперь я должна буду порвать с мужчиной, приятным во всех отношениях, чтобы сохранить тайну своей второй молодости. Ведь Павел знает об этом так много, его не обмануть сказками о моментальном и чудесном эффекте косметических процедур. Одного взгляда на лицо, одного прикосновения к коже будет достаточно, чтобы догадаться обо всем. Хотя, вероятно, позже он и без этого поймет мою роль в истории.
        Я заколебалась: предупреждать ли Павла о возможном визите к нему полиции? Такого рода «пророчество» выдаст меня с головой. Хорошенько подумав, я решила не вдаваться в объяснения, а ограничиться настоятельным советом избавиться от сим-карты, номер которой указан в объявлении. Это обрубит ниточку, ведущую к Павлу.
        Время отправления этой смс-ки я рассчитала точно: в двенадцать часов, за час-полтора до того, как портье отеля в Антибе явится напомнить постояльцам о необходимости освободить номер в 14.00 - и обнаружит в коттедже мертвого старика.
        В восемь утра со сложенным плащом на сгибе руки и собранным чемоданом в поводу я выступила из лифта к стойке ресепшена, чтобы умеренно драматично сыграть сцену безвременного прощания.
        - Мой близкий друг прилетел на пару дней в Канны и пригласил меня пожить у него, - попросив вызвать такси, объяснила я портье.
        Удивленный Симон самолично довел меня до машины. Подозреваю, он хотел убедиться, что я действительно уезжаю.
        - В Канны! - громко повелела я водителю.
        Но, едва такси вывернуло на Английскую набережную, распорядилась изменить маршрут, назвав адрес Софьи Палны. Водитель был явно разочарован столь значительным сокращением дистанции и, как следствие, оплаты за пробег, однако показал себя приличным человеком и не выдал недовольства ни единым словом. Полагаю, его впечатлили мои молодость и красота.
        Еще через двадцать минут, по затейливой кривой проехав десяток кварталов до железнодорожной линии на окраине города, такси обогнуло длинную, совершенно «хрущовского» вида пятиэтажку с вульгарными граффити на стенах и остановилось у маленького, прямо-таки игрушечного домика. Никакой изгороди вокруг него не было, и дворика тоже не имелось даже в помине: всю площадь «съели» безликие многоэтажки, стиснувшие кукольный домик с двух сторон. На крылечке стояла небольшая деревянная кадка с невысоким апельсиновым деревом в оранжевых плодах, вдоль подоконника тянулся ящик с цветущими фиалками - Софья Пална по мере скромных возможностей боролась за озеленение.
        Я посмотрела на апельсиновое деревце с умилением, и тут дверь открылась, выпуская на улицу осанистого старика с угольно-черными бровями и снежно-белыми усами. Я поспешно прикрыла автомобильную дверцу, которую едва успела распахнуть, и втянула голову в плечи.
        Роскошный старец Серж Саваж, не обращая внимания ни на такси, ни на его пассажирку, величественно сошел с крыльца, обернулся к дому и помахал в воздухе тростью.
        Щелястые французские ставни из узких горизонтальных дощечек распахнулись, причесав кудрявые фиалки под окном, и в проеме нарисовалось дивное виденье: Софья Пална в кружевном чепце и воздушном одеянии из батиста с ленточками и кружевами, которое никак невозможно было назвать банальным словосочетанием «ночная рубашка». Это была не прозаическая одежда для сна, а изящное, прелестное, невыразимо кокетливое неглиже для дамы почтенного возраста: с многослойными полупрозрачными воланами вокруг шеи, с вышивкой на груди, с буфами и рюшами на длинных рукавах. Отвечая на приветственный взмах трости мсье Сержа, Софья Пална взмахнула рукой, точно лебедушка крылом, и мелодично прочирикала игривую французскую любезность.
        - Ах она, врушка! - без намека на осуждение, наоборот, с восхищением воскликнул мой внутренний голос. - И это у нее называется «безупречная старость»?!
        - Именно так, - прислушиваясь больше к голосам снаружи, я расплылась в улыбке. - Так и есть! Лично мне этих двоих упрекнуть совершенно не в чем! Они молодцы! Высоко несут знамя аполлоновской культуры.
        Французский не зря называют языком любви: комплименты, которыми Софья Пална щедро осыпала уходящего мсье Сержа «на дорожку», культурно перевести на русский язык не представлялось возможным. Не знаю, почему так? В нашем языке очень много выразительных и емких слов для детального описания интимных процессов, но среди них нет ни одного, которое называло бы самое большое - и главное! - из доступных людям наслаждений красиво и уважительно.
        - О, мон анж! - трепетно вздохнул польщенный кавелер, отправляя по эфирным волнам к зефирному облаку в окне преизящный воздушный поцелуй.
        - Я передумала, я тут не выхожу, потихоньку отъезжайте! - скороговоркой скомандовала я водителю, который тоже разинул рот, заслушавшись и заглядевшись на трогательную сцену утреннего прощания престарелых любовников.
        В том, что Софья Пална и мсье Серж состоят именно в таких отношениях, сомнений не было (кстати, мне наконец стало понятно, почему престарелая прелестница систематически заседает в кондитерской рядом с «Ла Фонтен» - не иначе, держится поближе к предмету страсти!). В связи с этим в мой собственный план надо было срочно внести коррективы. Для начала - потихоньку удалиться, чтобы не мешать умилительному воркованию возрастной парочки голубков.
        О том, чтобы на пару дней, оставшихся до окончания моих каникул, остановиться, как я планировала первоначально, у Софьи Палны, теперь не могло быть и речи. Она не отказала бы мне в гостеприимстве, но разве могла я красть бесценное время у этих замечательных стариков, мешая их ночным свиданьям? Они вместе, они радуют друг друга - благослови их, алый ангел!
        - И куда теперь, мадам? - спросил таксист.
        В его голосе прозвучало невысказанное подозрение. Вероятно, у бедняги возникли опасения, что наше с ним затянувшееся путешествие вовсе не имеет определенной цели. Однако я точно знала, куда мне нужно:
        - В аэропорт!
        Еще по дороге, прямо из машины, я позвонила в авиакомпанию и поменяла свой билет на самолет. Очень удачно получилось: свободные места на сегодняшний рейс из Ниццы в мой родной город имелись, переоформление билета стоило мне сущие копейки, и я как раз успевала к вылету.
        Столица Лазурного Берега провожала меня совсем не так, как встречала! Утро было ослепительное, и уже в половине десятого большой термометр у раздвижных дверей аэровокзала показывал плюс восемнадцать.
        - Очки! Превосходные солнечные очки! - зазывно голосил знакомый чернокожий малый, стратегически грамотно устроившийся на фоне термометра.
        Я остановилась и оглядела многоярусную проволочную стойку, похожую на полысевшую новогоднуюю елочку, своеобразно украшенную окулярами.
        - Выбирайте очки, мадемуазель! - встрепенулся темнокожий братец. - Такие прелестные глазки, как ваши, нужно беречь!
        - Вот эти, пожалуй! - Я выбрала самые большие и темные.
        - Модель, как у Одри Хепберн! - похвалил мой выбор продавец. - Бессмертная классика! Удивительно, какой хороший вкус у юной мадемуазель!
        - Вы мне льстите, - пробормотала я.
        Было очевидно, что знакомый коммерсант меня не узнал, так что о скидке не стоило и заикаться.
        Время до начала регистрации на рейс я скоротала за неспешным завтраком в кафе на первом этаже аэровокзала.
        В одиннадцать часов я прошла пограничный контроль, в половине двенадцатого уже была на борту самолета, ровно в полдень отправила смс на номер, оставленный мне Павлом, и в начале первого воспарила над Лазурным Берегом - разумеется, не сама по себе, а на крепких крыльях «Боинга».
        Мы, алые ангелы, не мастера летать.
        У нас совсем другая специализация.

19
        «Мой дорогой, я вовсе не нуждалась в твоей любви. Я сама хотела тебя любить, чтобы вновь ненадолго украсить свою жизнь восхитительным сумасшествием, которое, увы, излечимо. И вот я уже излечилась, а ты и не был болен. Теперь, когда мы оба здоровы, мне остается сказать только одно:
        - Прощай, мы встретимся в следующей жизни!
        Смотри в оба, чтобы не упустить меня в другой раз».
        Я поставила точку и вскинула кулак в победном жесте:
        - Есть!
        - Что, готово? Новая рукопись закончена? - встрепенулся Санчо в приемной. - Айн момент, Донна Анна, айн моментик!
        Сквозь тонированное стекло я видела, как мой помощник изящно, точно танцуя, прошелся по приемной под более или менее музыкальное сопровождение открывающихся и закрывающихся дверок шкафчика, бара и холодильника.
        - Па-ра-ра-рам! - Санчо с разворота ввинтился в приоткрытую дверь с подносом.
        - Неужели это еще то шампанское, которое осталось с Нового года? - удивилась я.
        - Обижаете, мадам!
        Санчо подвинул в сторону клавиатуру, сноровисто расстелил на столе крахмальную салфетку, поставил на нее бокалы, вазочку с клубникой и принялся терзать проволочную обмотку на горлышке бутылки.
        - Совсем не то, что было на Новый год, это настоящее французское! Семен Аркадьевич прислал еще к вашему возвращению из Ниццы, но вам же тогда нельзя было пить, и я припрятал бутылочку до лучших времен.
        - Э-э-э… Ну да, тогда мне было нельзя. - Я с сожалением поняла, что стала жертвой собственного обмана.
        Вернувшись из Ниццы, я несколько дней жила затворницей: никуда не ходила, ни с кем не встречалась. Я привыкала: не столько к новому телу, сколько к былой эмоциональности, которая в полной мере вернулась ко мне вместе с физической молодостью. Да, жизненный опыт, все приобретенные за годы знания и привычки остались при мне, но к ним прибавились чрезмерные чувствительность, сентиментальность и порывистость, от которых я успела было избавиться. Меня вновь легко было растрогать, обидеть, довести до слез, подбить на глупые поступки. Пришлось посидеть в норе, пока кожа не стала потолще.
        Помощнику я по телефону объяснила, что во Франции прошла дорогущий курс экспериментальных косметических процедур, результат которого в полной мере проявится через некоторое время. А до тех пор, мол, мне в люди лучше не ходить, чтобы никого не пугать своей незаурядной внешностью.
        Поскольку Санчо и сам регулярно посещает косметолога, дополнительные объяснения ему не понадобились. Зная, как эффектно выглядит физиономия пациента сразу после заурядной чистки, он легко вообразил, что может сделать с человеческим лицом целый курс экспериментальных косметических процедур.
        Находчивое вранье не только обеспечило мне полный покой до конца недели, но и загодя избавило от необходимости каждому встречному-поперечному объяснять разительные перемены в моей внешности. Санчо разболтал о передовой косметологии по секрету всему свету, так что после выхода «в люди» мне пришлось отбиваться от знакомых, жаждущих припасть к загадочному французскому источнику второй молодости. Чтобы отбить у граждан охоту к экспериментам, пришлось сказать, что в ряде случаев эта практика имела смертельный исход - собственно, тут я даже не врала. Разве что немножко перестаралась в попытке создать убедительный образ мученицы, объявив, что для проявления полного косметического эффекта должна целых две недели воздерживаться от сладкого, мучного и спиртного. После чего дамы, желающие обрести девичью красоту и стройность волшебным путем, без изменения нездорового образа жизни, от меня моментально отстали. Зато и я сама виски с колой и плюшки с шоколадом вынуждена была употреблять в уединении собственной квартиры, за плотно задернутыми шторами.
        - За новый роман! Чтобы он был еще лучше, чем предыдущие! - подняв бокал, Санчо провозгласил тост.
        - Мне всегда кажется именно так, - призналась я, распробовав шампанское.
        Принтер в последний раз взвыл и облегченно затих, выдав на-гора толстую стопку густо запечатанных листов.
        - Я возьму? - оживился Санчо.
        Он охотно берет на себя ответственную роль первого читателя моих произведений.
        - Конечно.
        - Тогда можно я переключу телефон прямо на кабинет, чтобы не отвлекаться?
        - Давай. - Я привычно проявила великодушие. - Если что, я поработаю секретаршей.
        Санчо ушел, прижимая к груди пачку распечаток. Я налила себе еще шампанского, переместилась из-за стола на диван, скинула туфли, забросила ноги на подлокотник и с четверть часа наслаждалась тишиной, нарушаемой только легким бумажным шорохом в приемной. Потом длинно скрипнул выдвигаемый ящик, хрустнул разорванный картон и раздался трубный слоновий звук: Санчо открыл первую пачку бумажных носовых платков.
        - Итак, слеза у читателя пробилась примерно на пятнадцатой минуте, - посмотрев на часы, констатировала я с удовлетворением. - Это хороший результат!
        Шампанское тоже было весьма неплохим, так что, прикончив бутылку, я ощутила прилив энергии и хорошего настроения. Мне даже вновь захотелось поработать, только уже не творчески, а механически - например, немного покопаться в документах, расчищая и углубляя административное русло.
        Папка с разнообразными бумагами «Для рассмотрения», постепенно толстея, уже не первый день дожидалась моего внимания на подоконнике - с рабочего стола я ее каждое утро убирала, чтобы не сбиться ненароком с красной линии любовного романа на серую прозу жизни. Теперь я взяла папку на диван, чтобы с комфортом заедать пресную канцелярщину сочной клубникой, и погрузилась в изучение счетов, коммерческих предложений и деловых писем.
        Скомканные бумаги легкими мячиками одна за другой летели в мусорную корзинку (а чаще мимо нее), пока в своих энергичных раскопках я не добралась до самого нижнего слоя. Открыв его, я на несколько секунд оцепенела.
        Передо мной была распечатка сканированной четвертушки газетной страницы. Заголовок под сканер не попал, так что я не могла определить, что это за издание. Какой-то яркий образец дешевой бульварной прессы на итальянском языке, которого я не знаю! Однако название статьи я поняла без перевода. «Аморе, море» - это были первые слова известного латинского изречения «Истинная дружба познается любовью, смертью, словом, делом» - на латыни перечисление звучит как музыка: «аморе, море, оре, ре». И старинную игру слов с упоминанием любви и смерти автор заметки вспомнил не случайно - я поняла намек, едва взглянула на иллюстрацию.
        Фотография оказалась не художественная, не постановочная - достоверная, как рабочие снимки фотографа опергруппы. Да это, наверное, и была работа полицейского, завораживающая и пугающая своей правдивостью.
        Камера бесстрастно запечатлела фрагмент затоптанного пола и старческое лицо в окружении светлого нимба рассыпавшихся по рассохшим доскам длинных волос. Волосы были пепельно-серыми, а лицо угловатым, желтым, с темной прорезью на месте рта, растянутого широкой счастливой улыбкой. Морщинистая, в туго натянутых веревках жил, шея старухи была открыта, костлявые плечи ниже выпирающих ключиц закрывал грязный плед.
        - С-с-с… Санчо! - с присвистом выдохнула я, с трудом проглотив возникший в горле ком.
        - Что?! Что случилось?! - Испуганный помощник прибежал на крик, роняя на пол разрозненные страницы рукописи.
        - Что это? Откуда? - Я потрясла перед ним газетной копией.
        - Дайте взглянуть… И вправду, страшненькая картинка. - Санчо успокоился. - Это пришло на электронную почту офиса позавчера. Я думал, вы уже просмотрели бумаги в папке!
        Он укоризненно посмотрел на мусорку, на четверть заполненную и до половины заваленную бумажными шариками.
        - Как-то все руки не доходили, - оправдываясь, пробормотала я. - А что, никакого текста в письме с этой жутью не было? Тогда скажи, с какого адреса оно пришло?
        - Адрес должен быть вам знаком, вы же мне его и дали, чтобы я туда Пашкину работу отправил.
        - Что за Пашка? - Я соображала медленно.
        - Мой приятель, тот самый крутой программер!
        - Пашка, - повторила я.
        Теперь мне все стало ясно.
        - А текста в письме действительно не было, только телефонный номер и подпись - одна заглавная буква, то ли «эл», то ли «эн»!
        - «Пэ», - прошептала я.
        - Что?
        - «Пэ»! - повторила я громче.
        - Что за «пэ»? - заинтересованно похлопал ресницами Санчо.
        - Не важно. - Я присела, торопливо сгребла с пола рассыпавшиеся листы рукописи и охапкой, как букет из осенних листьев, сунула бумажный ворох помощнику в руки. - Иди домой, Санчо, читай спокойно! На сегодня рабочий день закончен. Чао, бамбино!
        - Ну, чао, так чао. - Озадаченный помощник пошел собирать вещички на выход.
        Оставшись одна, я заперла дверь, вернулась за рабочий стол и открыла электронный ящик офиса.
        Письмо с копией части газетного листа пришло еще три дня назад. Никакого текста сообщение не содержало, только набор цифр, в котором без труда угадывался телефонный номер. Подпись отправителя заменяла одинокая буква «П».
        - Павел, - уверенно расшифровала я - и сама удивилась, с какой нежностью прозвучал мой голос.
        Он взял трубку так быстро, словно все три дня безотлучно сидел у телефона, ожидая моего звонка.
        - Привет! - сказала я и замолчала, унимая избыточные эмоции.
        - Привет - и все? - обиженно переспросил этот провокатор. - Не «Привет, я скучала», не «Привет, я рада тебя слышать» и даже не «Привет, дорогой»?
        - Привет, дорогой, я скучала и рада тебя слышать, - послушно повторила я и хихикнула, как девчонка.
        - Ну, то-то же! - горделиво промолвил самозваный дорогой.
        О письме, которое и послужило поводом для моего звонка, мы оба как будто забыли.
        - Ну, и как ты там без меня? - Павел продолжал бессовестно напрашиваться на комплименты.
        - С тобой было лучше, - не разочаровала его я.
        - И мне с тобой было лучше всех. - Он скорбно вздохнул. - Не собираешься снова куда-нибудь в отпуск?
        Я поддела пальцем цепочку на груди и посмотрела на украшающий ее золотой ключик:
        - Знаешь, собираюсь! Подумываю вскоре съездить в Швейцарию. Кажется, меня там ждет наследство.
        - От кого наследство? От доброго дедушки?
        - Не очень-то он был добрый, - пробормотала я. - Не ко всем! Хотя лично я от него видела только хорошее…
        - Что ты говоришь, у тебя был дедушка в Швейцарии? - Павел продолжал светскую беседу. - И он умер? Давно?
        - На прошлой неделе, - ответила я. - И не в Швейцарии, а во Франции. На Лазурном Берегу, в Антибе. Слышал о таком городе?
        - О-о-о! Однако… - Павел присвистнул. - И о городе слышал, и о дедушке твоем покойном тоже! Все местные газеты писали…
        - Кстати, о газетах! - Я поняла, что пора переходить к делу. - Откуда эта вырезка, которую ты мне прислал?
        - Из Портофино. Это маленький приморский городок в Италии. Ты прочитала статью?
        - Я не знаю итальянского, но иллюстрация к тексту меня впечатлила, - призналась я. - Скажи, это то, о чем я думаю?
        - Если ты думаешь о том, что на грязном заплеванном чердаке в дешевом квартале найдена мертвой никому не известная старуха, в прямом смысле убитая любовью, то ты совершенно права! - Голос Павла изменился, сделавшись злым и жестким. - Любовника, как ты понимаешь, не нашли, и никто не знает, кто он.
        - Говоришь, грязный заплеванный чердак в дешевом квартале? - повторила я. - Однако это совсем другой стиль!
        - Да. Рядом с телом во множестве валялись пустые пивные жестянки. - Павел немного помолчал и неохотно добавил: - И еще он накачал ее наркотиками.
        - Какой ужас! - Мне и вправду стало страшно.
        - Похоже, наш с тобой дедушка был не один такой, - мрачно резюмировал Павел.
        - Это точно, - пробормотала я.
        - Ты можешь прогнать газетное фото этой старухи через ту свою компьютерную программу?
        - Что? - Я очнулась. - Да, конечно, это можно сделать. Но зачем тебе это?
        - Полагаю, в результате ты получишь изображение девушки, которую где-то уже объявили в розыск. Я попытаюсь узнать, кто она, и буду расспрашивать ее родных и друзей о старике, с которым она могла встречаться.
        - Не факт, что он был стариком! - возразила я. - Это тебе не Даниэль, который ждал очередную жертву полвека и убивал ее красиво и нежно. Тот, кого ты хочешь найти, свою жертву не любил и не жалел. Не удивлюсь, если он убивает так часто, как может, и не дает себе никакой возможности состариться.
        - Все равно, я найду этого подлого убийцу! Найду и уничтожу! - Павел разволновался. - Для меня это дело чести! Пойми, ведь я…
        - Я все понимаю, - успокаивающе сказала я.
        Я действительно внезапно поняла кое-что важное.
        Тот, кто продлевает себе жизнь, отнимая ее у другого человека, безусловно, преступник. А как насчет того, кто убивает только убийц?
        Кажется, я только что придумала способ, как сохранять вечную молодость, не нарушая законы справедливости!
        - Я знаю, как это сделать, - сказала я в трубку, где продолжал звучать сердитый голос Павла. - Не волнуйся. Я помогу тебе, дорогой!
        - Ты ангел! - растрогался он.
        - Еще какой! - невесело усмехнулась я и выключила телефон. - Но ты об этом никогда не узнаешь, обещаю…