Алмазная пыль Анастасия Александровна Логинова
        Те, кто присматривают за порядком #2
        В 1913 году живет маленькая девочка Надя, которую изводят монстры, видимые только ей. Никто девочке не верит, особенно родной отец - он держит дочь взаперти и никого к ней не пускает, кроме гувернантки.А в 2018 году живу я, Марго, вечная неудачница и пофигистка. Страсть в моей жизни только одна - старинные куклы, на которых я трачу большую часть зарплаты. Покупка одной из них и стала фатальной…Те, кто присматривают за порядком, почему-то считают, что у меня есть сильный дар, и я одна сумею помочь девочке Наде. Я в это не верю, но, кажется, мне все равно предстоит побывать в прошлом и стать Надиной гувернанткой. Автор обложки: Anastazia
        Алмазная пыль - атмосферное явление: твёрдые осадки в виде мельчайших ледяных кристаллов, парящих в воздухе. Образуются в морозную погоду при ясном небе, поэтому ее иногда называют также «осадками ясного неба».
        
        Самой страшной казнью на Востоке была чашка кофе с алмазной пылью. Считалось, что это даже делало кофе особенно вкусным. В течение дня почти невесомые алмазы наносили тысячи мельчайших порезов на стенки кишечника и пищевода несчастной жертвы. Через неделю обреченный умирал от внутреннего кровотечения и перитонита.
        
        Глава 1. Доротея
        Я сразу поняла, что эта кукла особенная. Дело даже не в том, что у нее настоящие человеческие волосы: в XIX веке часто прошивали кукол именно живыми волосами, и в моей коллекции уже была одна такая. Но эта совершенно на нее не похожа. Наверное, глаза ее меня заворожили: огромные, стеклянные, густо-синего цвета с тончайшими золотыми прожилками на радужке. Они были отлиты с таким поразительным мастерством, что создавалось впечатление, будто кукла смотрела на меня все то время, пока мы с продавцом сговаривались о цене.
        Продавец, кстати, мне не понравился. Мы встретились в макдачной на Лиговке, и он с аппетитом уплетал бургер, когда я вошла - а после едва промокнул руки салфеткой, прежде чем поднять куклу девятнадцатого века (!!!) в оригинальном, как он утверждал, аутфите[1 - От английского «outfit» - снаряжение экипировка; обобщающее название наряда, туалета, ансамбля одежды и аксессуаров, в данном случае кукольного (прим.)]! Назвался Яковом, и то как-то неуверенно. Имя наверняка выдумал. А уж когда озвучил цену, совершенно мизерную для оригинала - я поняла: мошенник. И кукла его - новодел «под старину».
        Но потом я взяла на руки увесистое тряпичное тельце и увидела, как склонилась набок фарфоровая головка - будто живая. И только теперь отметила, что волосы ее почти такого же сумасшедшего медного оттенка, как мои собственные. Эта кукла должна быть моей. Черт с ним, что поддельная, за такую цену переживу.
        А Яков этот вообще странный тип: ему будто было наплевать и на куклу, и на сделку, и даже на эсэмэску об оплате, что упала ему на телефон. Жрал свой бургер и нахваливал, как с голодного края сбежал.
        Жаль, что это меня не насторожило.
        - Марго! - крикнул он вдогонку, когда я, бережно держа куклу, уже вышла на парковку. - Вы не удаляйте пока мой номер. Может, пригодится еще.
        - Сдался ты мне сто лет… - буркнула я под нос и даже головы не повернула.
        Домой я вернулась к ночи, а весь день моталась по рабочим делам: куклы - это хобби, на которое я трачу все свободные деньги, а на хлеб вообще-то зарабатываю веб-дизайном.
        Что касается моей жизни, то вышла она самой обыкновенной, даже внимания заострить не на чем. Родилась двадцать семь лет назад в Магнитогорске, городок такой есть на Урале; была старшей из трех сестер и, сколько себя помню, нянчилась с малышней. С тех пор бегу подальше, едва заслышав детский плач. Привычка. Единственной отдушиной тогда было шитье на кукол - тех самых подделок под «Барби» с дутым телом и волосами-мочалкой, все девчонки 90-х с такими играли. А я не столько играла, сколько рисовала наряды, да после по этим эскизам обшивала своих кукол с головы до ног: мечтала стать модельером, как вырасту. Родители в этом углядели великий талант к рисованию и отдали меня в художественную школу.
        В семнадцать, едва получив аттестат, я сбежала из своего Магнитогорска, на бюджет поступила в Санкт-Петербургский вуз. Модельером я, конечно, не стала, но отчасти моя профессия и правда связана с искусством. Мой последний проект - рекламу стеклопакетов - заказчик назвал «офигительным». Это успех. Определенно.
        В двадцать три я ненадолго сходила замуж, а сейчас свободна и независима, и вместо сорока кошек у меня сорок кукол. Ну хорошо, не сорок. Семьдесят две ровно. Подавляющее число из них это коллекционные «Барби», «Монстер Хай» и кастомные «Блайз», с десяток «гэдээровских» красавиц 30-60 годов, разномастные авторские куколки и несколько особенно редких экземпляров рубежа XIX-XX веков. У каждой из них есть имя, история, место на полке в застекленных шкафах из Икеи и как минимум четыре сменных аутфита, сшитых мной собственноручно.
        Доротея стала семьдесят третьей.
        Телефон Якова я удалила тем же вечером, пока доедала заказанные на дом роллы; тогда же созвонилась со своим старым проверенным оценщиком, чтобы наверняка выяснить происхождение новой куклы. Договорились на понедельник, а пока что, помыв посуду, почистив зубы, я пристроила Доротею в кресле напротив кровати - а найти для нее место в шкафу решила завтра, после того, как при дневном свете изучу все плюсы и минусы своего приобретения.
        Не тут-то было.
        Я проснулась оттого, что с меня стаскивали одеяло. За окном клонился к завершению октябрь, и не могу сказать, что в комнате было особенно жарко. Потому замерзла я быстро и с неудовольствием поежилась. Пошарила рукой и нашла край одеяла уже в ногах. Дернула - и сразу поняла, что оно за что-то зацепилось. Дернула второй раз - и услышала грохот, от которого сон улетучился мгновенно, а сама я тотчас оказалась на ногах, минуя все прочие стадии.
        На часах светились в ночи красные цифры «03:11».
        Даже в темноте я разглядела, что тонкое пестрое одеяло как-то странно намотано на ручку новой куклы… Которая вовсе уже не сидела в кресле, а, упав навзничь, валялась на полу возле моей кровати.
        - Чертовщина… - пробормотала я.
        А потом сама себя уговорила, что кукла просто упала. Наверное, усадила я ее неустойчиво - вот она и свалилась, да еще и одеяло мое зацепила при этом. Да. Не спрыгнула же она с кресла и не подошла ко мне сама на своих маленьких кукольных ножках?..
        Полминуты я себя в этом убеждала и, наконец, убедила. Сделала робкий шаг. Медленно-медленно, готовая ко всему на свете, подняла Доротею с пола. Ничего не произошло. Синие с золотыми искрами глаза невозмутимо смотрели поверх моего плеча. Кукла как кукла. Я осторожно пригладила ее растрепавшиеся рыжие кудри и цокнула языком, отругав сама себя. Головка ведь фарфоровая: запросто могла разбиться! И это стало последней моей здравой мыслью, потому что в следующий миг Доротея скосила свои стеклянные глаза на мое лицо. И тут же вернула их на место.
        Самое забавное - я тогда даже не шелохнулась. Тупо смотрела на фарфоровое личико и гадала, сделает ли она глазами так еще раз? Сделала. А потом приоткрыла карминово-красные губки, будто хотела что-то сказать. Только я не услышала.
        Дико вскрикнув - так, что, наверное, меня услышала мама в Магнитогорске, - я отбросила куклу в сторону. Опять, минуя промежуточные стадии, оказалась с ногами на кровати. Как щитом отгородилась своим пестрым одеялом и первым делом потянулась к мобильнику. Кого вызывать? Полицию? Скорую? Или сразу психушку? Так и не решив, я попятилась. Хорошо помнила, что входная дверь из съемной квартиры-студии за моей спиной - каких-то десять шагов. Лишь бы дьявольское создание не бросилась на меня прежде.
        А она могла… я собственными глазами видела, как кукла перегнулась пополам своим тряпичным тельцем и села на ворсистом ковре. Медленно, будто через силу, так, что в тишине я слышала хруст фарфора, повернула голову. Снова разомкнула карминовые губки:
        - Маргарита… - позвала она тоненьким, обманчиво-детским голоском. - Ты должна отнести меня к девочке, Маргарита. И не вздумай больше орать, как дура. Маргарита!
        Нарисованные брови хмурились: кукла была мной недовольна.
        Наверное, у меня больше не осталось сил, только поэтому я не заорала снова. Лишь швырнула в нее пестрое одеяло, а мобильник, увесистый айфон в корпусе с алюминиевой рамкой, решила оставить, чтоб было чем отбиваться в самом крайнем случае. И в какой-то момент даже подумала, что он не наступит, этот крайний случай - лопатки мои прижались к двери. И я, не медля больше ни секунды, повернула ручку да бочком-бочком выбралась вон…
        Захлопнула за собой и снова попятилась, пока не приросла спиной к новой стенке, и только здесь, наконец, перевела дух.
        Что это было? Я запоздало ущипнула себя за руку и лишний раз убедилась, что не сплю. И еще я успела пожалеть, что хотя бы джинсы не догадалась захватить или тапочки: холодно. Да и глупо стоять на лестничной площадке босиком, в пижамных шортах да майке-тельняшке. Разумеется, как только я это обнаружила - услышала чужие шаги. А через миг на меня едва не налетела незнакомая тетка. Не соседка. Ну точно не соседка - одета она была черте во что: в темно-коричневое глухое платье и нелепый белый фартук с кружевами. А в руках держала подсвечник, самый настоящий, бронзовый, что ли… Что самое забавное, смотрела она на меня так, будто это я сбежала с костюмированной вечеринки, а не она. А потом девица задала вопрос, на который я в самом деле не нашлась, что ответить:
        - Ты откуда взялась?
        «Это ты откуда взялась?!» - собиралась уж парировать я - но отвлеклась.
        Только сейчас я осознала, что помещение это не очень-то похоже на лестничную клетку в нашем доме. Вместо штукатуренных стен с накарябанной надписью «Анжела - дура» - обои в безвкусный цветочек. Вместо яркого электрического освещения - глухая тьма, которую лишь слега разряжал свет от восковой свечки в руках женщины.
        На месте же стальной двери моей съемной студии теперь была ярко-белая солидная деревянная дверь с золоченой резьбой и шарообразной ручкой. «KG» было выгравировано на той ручке. Я ни о чем не думала тогда, просто повернула ее и толкнула дверь внутрь.
        Это оказалась уже не родная квартира-студия. Это было место, которое я никогда прежде не видела. Здесь даже пахло иначе. И первое, что я сумела выхватить взглядом - дьявольская Доротея, как ни в чем не бывало сидящая на узкой гладко заправленной кровати. Она улыбалась и, чуть наклонив фарфоровую головку, требовательно смотрела мне в глаза.
        Все-таки нужно было вызывать психушку. Или еще не поздно? Айфон я по-прежнему крепко прижимала к груди обеими руками.
        - Так это же барышнина кукла! - воскликнула за спиной тетка в фартуке. Вбежала внутрь и неделикатно сунула Доротею себе под мышку. - Так вы гувернантка, что ли, новая?! Так и сказали б сразу - а мы куклу эту уж ищем, ищем по всему дому… Идемте! Да накиньте на себя что-нить, а то стыдоба.
        - Чего?.. - только и сумела переспросить я.
        А женщина всплеснула руками. Принялась ворчать себе под нос и, покрутившись в темноте, нашла какой-то балахон снова в дурацкий цветочек - еще более нелепый наряд, чем ее фартук. Но сил сопротивляться у меня не было, и она через голову накинула это одеяние на меня.
        - «Чего»… - передразнила женщина. - Рубашку, говорю, хоть накиньте. Вы нерусская, что ль?
        Да я-то русская. А вот она говорила странно, как будто с акцентом. Но слышала я ее словно через слой ваты. И все пыталась решить, что мне делать. Позвонить в полицию? Бежать подальше из этого дурдома? Или все-таки подождать, когда все прояснится хоть чуть-чуть? Еще теплилась у меня надежда, что это все-таки сон. Ну или чей-то дурацкий розыгрыш: мой бывший муж как раз отличался чувством юмора, не имеющим никаких границ. Лишь поэтому я и позволила провести себя через темный ночной коридор к некой барышне.
        А барышней оказалась самая настоящая девчонка лет девяти. Худенькая, с огромными голубыми глазищами и копной светлых подвитых волос. Она сжалась в комок на огромной кровати с тюлевым балдахином, обняла себя за колени и, озираясь, хныкала:
        - Пусть уйдут… скажите им, пусть уйдут…
        Она говорила это не нам.
        Девочка как затравленный зверек смотрела в пустые углы своей спальни и велела «им» уйти. Это совсем не было похоже на игру или розыгрыш. Это было похоже на что-то, отчего у меня по позвоночнику пробежал вихрь мурашек - а женщина в фартуке, неловко мявшаяся у порога, начала вдруг размашисто креститься.
        - Я пойду, мне там надо… а вы уж сами управитесь… - проблеяла она и неловко сунула куклу мне прежде чем сбежать.
        - Доротея! - Тут же воскликнула девчонка и так неподдельно обрадовалась, что мне ничего не оставалась, как отдать ей эту куклу. - Доротея, милая моя, как же я рада, что ты нашлась!
        Хотя бы про «них» она как будто забыла.
        Я жадно оглянулась на порог, но женщины в фартуке уже и след простыл.
        Девочка обнимала мою куклу крепко, жалась к ней, как к единственной защите - а плечи мелко дрожали. Она обнимала ее и продолжала плакать. Как-то совершенно не по-детски плакать. Я всегда только морщилась при виде капризничающих детей и торопилась уйти подальше, а тут… это ведь не просто капризы. Не какая-то некупленная игрушка, и не запрет на сладости. Что же за горе такое случилось у этой розовощекой красивой девочки, одетой в шелк и кружева?
        - Не плач, - неловко попросила я и села к ней на кровать. - Ну хочешь, я оставлю Доротею тебе. Хочешь?
        Девочка еще раз всхлипнула и впервые подняла заплаканное личико на меня. Глаза у нее были такие же как и слезы - не детские. Вместо ответа она мелко закивала, а вслух громким шепотом произнесла:
        - Они здесь. Они смотрят на меня. Прогоните их… пожалуйста, прогоните…
        И, ахнув, подняла глаза точно поверх моей головы.
        - Они… здесь? - сглотнув, переспросила я. - За моей спиной?
        Она медленно кивнула, не опуская взгляда.
        Моей спины тогда и правда коснулось что-то холодное - я не видела, но готова была в этом поклясться. А волосы у висков шелохнулись от ледяного дыхания…
        Не знаю, где я набралась смелости, но все-таки обернулась.
        Никого.
        Прошлась взглядом по ночным стенам, затянутым розовым переливчатым шелком. Ощупала глазами огромное золоченое бра на стене с пятью торчащими из него свечами. Нет, все-таки не свечами - светильниками, стилизованными под свечи. Хотя, где-то в конце XIX века, если мне не изменяет память, как раз уже начали пользоваться светильниками - газовыми, а то и электрическими, не помню.
        Было здесь много всего, но одного не было точно. Никаких загадочных «их», которые якобы дышали мне в затылок. Даже в самых темных углах пусто.
        - Здесь нет никого, - с сомнением сказала я тогда.
        А девочка по-взрослому упрямо качнула головой:
        - Они здесь. И они смотрят.
        - И пускай смотрят, - вдруг нашлась я. - Тронуть тебя они все равно не посмеют. А если и посмеют, то я их прогоню.
        Она снова качнула головой:
        - Ты не сможешь. Никто не сможет. Даже когда батюшка Гавриил приходил, то они ушли лишь ненадолго - а потом вернулись.
        - Я сказала смогу - значит, смогу!
        Вообще-то у меня кровь стыла от таких разговоров, но я изо всех сил старалась, чтобы голос не дрожал.
        Чтобы девочка поверила, я даже поближе подтащила кресло, оказавшееся невероятно удобным, и забралась в него с ногами в полной готовности защищаться от неведомых «них». Я смирилась. Решила, что дождусь, пока девчонка уснет, найду кого-нибудь и выясню, что за чертовщина здесь творится.
        Не вышло. Кресло было слишком удобным: не знаю, как девочка, но я пригрелась и уснула очень быстро.
        А проснулась оттого, что утреннее солнце загородила от меня чья-то тень. Я поморщилась во сне. Тень угрожающе кашлянула, и пришлось открыть глаза. Нет, все-таки это был не сон. А если розыгрыш, то он порядком уже затянулся и начал меня утомлять.
        - Новая гувернантка, я полагаю? - спросила «тень» низким женским голосом. - Кто вас нанял? Господин фон Гирс?
        Дальше я уже не слышала.
        - Хватит! - рявкнула я, поднявшись во весь свой рост. - Это вас кто нанял? Прекратите этот цирк! Хоть бы ребенка постыдились втягивать!
        Женщина была примерно моих лет: высокая фигуристая шатенка с гладко зачесанными волосами и в черном строгом платье, отлично, надо сказать, стилизованном под начало XX века. Пожалуй даже, что это настоящий шелк. Да и актрисой она оказалась отменной, профессионалка, наверное. И все же после того как я приперла ее к стенке, продолжать было бессмысленно, и с полминуты женщина не знала, что и сказать. Глупо хватала ртом воздух, как рыба, выброшенная на берег. Вот-вот она должна была сдаться: жалко улыбнуться и сказать «Сюрприз!». Ну или что-то в этом роде.
        Только она этого не сделала.
        Лицо незнакомки вдруг исказилось злобной гримасой, а по щекам пошли красные пятна. Руки она сжала в кулачки и аж затряслась, перед тем как рявкнуть так, что ее голос эхом вознесся к расписному потолку:
        - Вон! Немедленно убирайтесь вон!
        - Дурдом какой-то… - прокомментировала я.
        С жалостью поглядела на свою куклу, которую прижимала к себе давно проснувшаяся девочка. Но не отбирать же у ребенка? Я отчаянно махнула рукой и, как была, босиком и в дурацкой ночной рубашке, больше похожей на парашют, бросилась к дверям.
        Была я тогда уже в нешуточной панике: блестящий отполированный паркет, мрамор как во дворце, колонны, изящная музейная мебель, какой можно лишь любоваться, но не пользоваться. Я озиралась, придерживала свою рубашку, чтобы не споткнуться, и все бежала из комнаты в комнату, не зная, есть ли выход из этого ада…
        А потом увидела лестницу. Огромную, с двумя поворотами, тоже мраморную, покрытую пушистым ковром. Внизу - просторный вестибюль, со сводчатыми, украшенными росписью и лепниной потолками. Здесь я порядком растерялась, поскольку укрытая ковром дорожка расходилась аж на три стороны. Бросилась, было, туда, где по логике вещей должен быть выход - но дорогу мне перегородил седенький благообразный господин в черном костюме-тройке. Я шарахнулась от него, как от чумного, и свернула в левый проход. Толкнула ближайшую дверь - заперто. Просочилась меж кадками с зелеными пальмами и - о, слава всем богам, увидела стеклянную дверь, выводящую, наконец, наружу.
        Я вышла и оказалась в осеннем, пестрящим золотом и багрянцем парке…
        Парков-то в Питере сотня - но такого я еще не видела. Ни собачников, ни студентов, ни окурков, ни семечной кожуры под ногами. Только голуби прогуливались по мощеным коричневым камнем дорожкам да… ох ты ж, ё-оперный театр… павлин. Настоящий павлин с огромным павлиньим хвостом шел мне навстречу и укоризненным взглядом требовал уступить дорогу. Я уступила и долго еще смотрела ему вслед, пока он не скрылся в зеленой оранжерее. Потом я закрыла рот и кое-как добралась до фонтанчика - брызнула себе на лицо холодной водой. И почти не удивилась уже, увидав, что все три чаши фонтана, из которых одна в другую перетекала водопадом вода, инкрустированы голубыми и розовыми камнями. Хотя композиция из камней (надеюсь, это просто хрусталь), что была на верхушке фонтана, меня все же заставила полюбопытствовать. Несколько крупных ярко-розовых кристаллов, сверкающих на солнце, были собраны в цветок, наподобие розы, и обрамлены тончайшими металлическими с перламутровым отливом листками. Более того, когда я коснулась металлических листьев - оказалось, что они свободно, с тихими щелчками вращаются вокруг «розы» и
пускают в воду фонтана изумрудно-зеленые отсветы.
        Я снова попятилась, еще пытаясь восстановить дыхание после бега.
        Одна радость, все когда-нибудь кончается: вот и парковая дорожка уперлась в кованые ворота с уже знакомым вензелем «KG», а за ними… Господи, я никогда не думала, что так обрадуюсь серым обшарпанным стенам питерских домов и шумной, пропахшей бензином улице. Кажется, я даже прослезилась. Бегом преодолела оставшиеся десять метров, выбралась за калитку на улицу и… от ужаса чуть не села наземь.
        Мимом меня пронесся, едва не задев, старинный музейный автомобиль.
        А ему наперерез - коляска, запряженная самой настоящей лошадью.
        А потом меня облаяла собачонка, которую выгуливала старушенция, одетая еще похлестче, чем нагрубившая мне дамочка. Дурдом продолжался.
        Я по дуге обошла собачонку. Хотела было обернуться на ужасно раздражающий длинный гудок за своей спиной - но тут меня с огромной силой что-то толкнуло в бок, и я полетела на мостовую.
        Попасть в прошлое, чтобы через пару часов помереть там под колесами автомобиля. Это, пожалуй, могло приключиться лишь с такой неудачницей, как я.
        Глава 2. Брат и сестра
        - Она умрет? Умрет? Гришечка, пожалуйста, скажи, что она не умрет! Ох, Господи, я этого не вынесу…
        - Она не умрет.
        Вслед за слухом, проснулось мое обоняние, и от резкого запаха прямо под носом (видимо, нашатырь) я тотчас открыла глаза. Голова раскалывалась на части, и я долго не могла сфокусировать зрение на лицах, склоненных ко мне.
        Их было двое. Блондинка лет двадцати пяти, хорошенькая, с аккуратным вздернутым носиком и заплаканными небесно-голубыми глазами. Второй - мужчина постарше. На его лице - резком, грубом, с изломанной линией носа и тяжелым небритым подбородком - я не нашла и намека на мягкие, привлекательные черты девушки. И все-таки, пока они горячо спорили над моей головой, прежде всего подумала: брат и сестра.
        Слишком светлые, прозрачно-голубые глаза мужчины смотрели на меня хмуро и выжидающие. Что-то мне подсказывало, что заботит его вовсе не мое здоровье. А жаль: красавцем мужчина не был, но что-то заставляло меня возвращаться взглядом к его лицу снова и снова.
        - Это вы на меня наехали? - хрипло спросила я у него. Больше желая проверить, могу ли еще говорить, чем услышать ответ.
        Но он и не ответил, а дамочка-блондинка, всхлипнув еще раз, пискнула:
        - Это я… Простите. Ради бога простите, я уже поклялась Грише, что в жизни больше не сяду за руль авто.
        - Ты уже пять раз клялась, Кики, - отмахнулся ее брат.
        - Вы переехали пятерых?
        - Нет-нет, вы первая! Раньше я сбивала только цветочные клумбы…
        Я откашлялась, прогоняя хрипоту, и попыталась сесть, чтобы получше осмотреться в комнате. Увы, мне и удар головой о мостовую не помог: это по-прежнему была не комната, а зала с обитой парчой мебелью и шелковыми стенами. Правда… то ли мне вспомнилась дорога, по которой меня везли в бессознательном состоянии, то ли шестое чувство проснулось, но я вдруг явственно поняла: это не тот дом, где я была прежде.
        - Куда вы меня увезли? - почему-то испугалась я. - Зачем вы меня увезли?!
        Брат с сестрой переглянулись, и на этот раз заговорил мужчина:
        - Успокойтесь. - Голос у него был под стать лицу: резкий, грубоватый - но неожиданно приятный уху. - Вы у меня дома, и вам ничего не грозит. Позвольте, как я могу к вам обращаться?
        - Марго.
        - Так вот, Марго, мне показалось, вы не хотели оставаться в особняке фон Гирса, - он подозрительно прищурился. - Вы были босиком и, простите, в ночной рубашке, когда выбежали из ворот. И торопились так, словно за вами черт гонится.
        - Ну да… - признала я нехотя.
        А мужчина будто этого и ждал - навис надо мной, опершись на спинку софы, и еще крепче вперился в меня взглядом:
        - Он силой вас удерживал?! Похитил и не давал уйти? Его здесь нет - мне вы можете сказать правду! Я журналист и помогу вам, если скажете правду!
        - К-какую правду?..
        - Ох, Гриша, ты совсем запугал бедную девушку! - вступилась блондинка. - И, право, какие глупости ты говоришь: будто Георг кого-то похищал. Я даже слушать этого не стану!
        - Меня никто не похищал, - вынуждена была признать я.
        Ответ мужчине не понравился, и он, резко перестав играть в благородство, гаркнул:
        - Тогда почему вы оказались на улице в таком виде?! Зачем вы его покрываете? В следующий раз он просто убьет вас - этого добиваетесь?!
        - Гриша, Гриша… - оттащила его сестра. - Что такое ты говоришь, прекрати! Георг никого не убивал и не собирается убивать! Но правда… - она повернулась ко мне, - отчего вы оказались на улице в таком виде? И кто вы? Я никогда прежде не видела вас у Георга.
        И снова они оба смотрели на меня и молчаливо требовали ответа. А что я могла им сказать? Я бы и сама не отказалась узнать, что за чертовщина здесь творится - и где я, и как я здесь оказалась.
        А еще у меня невыносимо болела голова…
        Я поерзала на месте, удивляясь, до чего же удобная мебель в этом странном мире, облизнула пересохшие губы - и решилась сказать правду. Будь что будет!
        - В общем… - начала я.
        И меня прервал неторопливый стук в дверь.
        - Простите ради бога, Григорий Николаевич, - в комнату сунулась голова девицы в чепце, - там в передней господин. Вас спрашивает.
        - Какой еще господин? - наорал Григорий Николаевич на горничную. - Гони его к черту, некогда.
        - Да я бы и прогнала, но он говорит, что, ежели не впустите, то он в полицию пойдет жаловаться. Говорит, барышне, что вы нынче в свои апартаменты привели, - она многозначительно скосила глаза на меня, лежащую на софе в одной ночной рубашке, - приходится родным братом.
        - Чего?! - не сдержалась я.
        В Магнитогорске остались две моих младших сестры - но братьев у меня нет даже двоюродных.
        Новых знакомцев факт наличия брата у «барышни» в неглиже тоже немало удивил. Григорий Николаевич нахмурился еще суровей, прошелся вокруг моей софы, заложив в карманы брюк крепкие жилистые руки, и велел, наконец.
        - Зови сюда. Поглядим, что там за брат.
        - Да, поглядим, - согласилась я и перед встречей с родственником даже натянула сорочку на порядком оголившиеся ноги.
        А когда «брат» вошел, стремительно распахнув дверь, я и вовсе лишилась дара речи. Я сошла с ума. Я точно сошла с ума: говорила мне мама, не сидеть столько времени за компьютером. Господи, что же будет со всеми моими куклами, когда меня сдадут в психушку?..
        - Ну слава богу, Маргарита, ты жива - я все больницы в округе оббежал! Я же говорил, милая, ты больна еще, и не следует тебе пока выходить на улицу. Напугала всех до смерти!
        Этот Яков, парень с бургером, который продал мне Доротею, теперь был одет как какой-нибудь доктор Ватсон из советского фильма - и вел себя так, будто мы знакомы сто лет.
        Нависнув над софой, он по-отечески погладил меня по голове, а потом скорее снял пиджак, чтобы прикрыть мои плечи.
        - Я бесконечно признателен вам, господа, что позаботились о Маргарите. Как я могу вас отблагодарить?
        Спасители мои (или похитители - пока не разобралась) смотрели на Якова почти так же подозрительно, как я. Кики с затаенным в глазах страхом; Григорий Николаевич - свысока, надменно скрестив на груди жилистые руки. К слову, он на английского джентльмена не походил совсем: рукава мятой рубашке закатаны по локоть, сюртука вообще нет, соломенного цвета волосы взлохмачены, на лице щетина.
        Да и манеры оставляли желать лучшего.
        - Драгомиров. Журналист, - наконец, представился он и качнул головой в сторону блондинки. - Екатерина Николаевна Вишнякова, моя сестра. А вы… с кем имею честь?..
        Названый братец понимающе поклонился:
        - Я не представился, простите… Лазарев Яков Иванович, врач. Моя бедная сестра была сильно простужена, а едва пошла на поправку - как видите, снова ей сделалось дурно.
        Я все еще не могла вымолвить ни слова, только глупо крутила головой от одного мужчины к другому. Григорий же Николаевич был полон скепсиса.
        - Я видел, что ваша сестра выбежала из ворот особняка фон Гирса, - с обычным своим подозрительным прищуром сообщил он.
        - Разумеется, - быстро нашелся «братец», - ведь Маргарита - новая гувернантка дочери господина фон Гирса. Господин фон Гирс был так любезен, что позволил Маргарите остаться, покуда она больна.
        Драгомиров-журналист вопросительно оглянулся на сестру:
        - Это правда, Кики? Она гувернантка?
        - Ах боже мой, я не знаю, Гриша… - всплеснула она руками. - Что прислуга, что гувернантки меняются у Георга чаще, чем мода на фасоны шляпок! Марго, милая… - Кики присела на край софы и заботливо взяла меня за руки, - скажите, дорогуша, вы и правда новая гувернантка Наденьки?
        Ну вот - теперь внимание всех троих было обращено на меня, и молчать дальше было б совсем уж глупо. Чего доброго, и правда примут за умалишенную. Но что же мне сказать?! Правду - что я не знаю никакой Наденьки и работаю веб-дизайнером, а не гувернанткой?
        Этот Яков, самозваный братец, стоял за спинами у всех, и, даже не встречаясь с ним глазами, я знала - сожрет меня на месте как тот бургер, если я скажу свою чертову правду.
        Ужасно - но в этом диком мире он единственный мой союзник. Значит, надо подтвердить его ложь…
        И я кивнула.
        - Да. Я новая гувернантка Наденьки. Видимо, от лекарств мне стало дурно… я плохо помню, что произошло, и как я оказалась на улице.
        Яков шумно перевел дыхание. Выходит, и правда переживал о том, что я скажу. Зачем я ему понадобилась, интересно?
        - И этот господин действительно ваш брат? - спросил на сей раз грозный Григорий Николаевич.
        Маленькая ложь всегда тащит за собой среднюю, средняя - большую, и так до бесконечности. Пока не окажется, что ты завралась настолько, что сама уже начинаешь верить в вымысел.
        - Да, - удивительно легко ответила я. - Этот господин - мой брат, я зову его Яшей. А сама я - Маргарита Ивановна. Да. И всю свою жизнь я мечтала стать гувернанткой у Наденьки, так что теперь безмерно счастлива. А теперь можно мы с Яшей уйдем? Кажется, мне пора принимать мои лекарства…
        Удерживать нас не стали. Кики любезно подарила мне пару тесноватых ботинок, потому как на улице осень, а я босиком; и Яков, крепко держа меня под руку, поскорее увел. Я даже не сопротивлялась, когда он усадил меня в закрытый конный экипаж. И сама не понимала, почему так спокойна. А потом совершенно некстати усмехнулась:
        - Маргарита Ивановна? Серьезно?
        Яков пожал плечами:
        - Я сказал первое, что на ум пришло - ситуация экстренная, не было времени подготовиться. Напрасно вы, Марго, удалили мой телефонный номер, я ведь предупреждал.
        - Как будто здесь есть мобильная связь… Или, может, антенна «Теле-2» притаилась вон там, на крыше той трехэтажной высотки?
        - Здесь нет мобильной связи, но, поверьте, я бы с вами связался.
        Спорить смысла не было: если уж ему удалось перенести меня сюда из XXI века, то что говорить о связи.
        - Где я нахожусь, хотя бы?
        - Санкт-Петербург. 1913 год, ноябрь. В марте Романовы отпраздновали трехсотлетие своего дома, в апреле вышел первый номер марксистской газеты «Правда», а Малевич недавно начал работу над своим «Черным квадратом». Кстати, вам несказанно повезло, Марго, нынче вечером премьера кинематографической комедии «Домик в Коломне» - по Пушкину. Совершенно очаровательная вещь.
        - По Пушкину… - Вот тут-то терпение мое и достигло предела. Я покусала губу в последней попытке себя сдержать - а потом плюнула на все и гаркнула: - Что за чертовщина здесь происходит?!
        Яков поморщился. Поднялся, чтобы плотнее закрыть окошко кучера, потом сел напротив и долго с осуждением смотрел мне в глаза. Напрасно: я чувствовала только злость, а не стыд за истерику.
        - Вы уже виделись с девочкой, Марго.
        - Странная девчонка, которая видит монстров?
        - Да, она. Ей нужна помощь, Марго. Ваша помощь.
        - Почему моя?
        По минутному замешательству Якова я догадалась, что он и сам этого не знает толком. Однако нашелся быстро:
        - Потому что у вас есть дар.
        - Какой? - я скептически изогнула бровь.
        - Подробностей я не знаю: моей задачей было лишь найти вас и доставить к девочке. Они сказали мне, что вы сами все знаете. Или поймете очень скоро.
        Бред какой-то… Я не придумала, что ответить на такое заявление и не меньше минуты просто смотрела в окно, на бурлящий жизнью Петербург 1913 года. А мысли мои метались в голове в безумном сумбуре. Если бы не многочисленные рекламные вывески с «ятями» за окном, я бы точно решила, что этот Яков - сумасшедший, от которого нужно держаться подальше.
        - Нет у меня никакого дара, - устало вздохнула я и потерла ломящие от боли виски. - Я самая обыкновенная неудачница, уже разведенная в свои двадцать семь, играющая в куклы и ненавидящая свою работу. Они - кем бы они ни были - ошиблись. Я не смогу помочь этой девочке, даже если б хотела.
        А Яков вдруг снова пересел ко мне. Серьезно посмотрел мне в глаза и, не успела я даже ойкнуть, поднес руки к моим вискам. Немного прижал теплые ладони к коже.
        Странное это было ощущение… Легкий гул, то нарастающий, то стихающий. И я практически видела, как боль из ушибленной головы густой тягучей массой перетекает через руки - к нему. Причиняя ему мучения все те же, что чувствовала я. Я резко отстранилась. Боль не ушла совсем, но стало значительно легче.
        - Они не ошибаются, Марго, поверь мне.
        - Кто - они?
        - Для тебя и так слишком много новостей на сегодня. Я и не думал, что ты ударилась головой так сильно: отвезу тебя в дом фон Гирса, до вечера ты должна поспать и прийти в себя. А часов в восемь я зайду за тобой - сходим в синематограф. Там и поговорим.
        Я упрямо мотнула головой.
        - Сегодня вечером я собиралась съесть свои суши и посмотреть новую серию «Теории большого взрыва». Все!
        - Прости. Испортил тебе вечер.
        - Я не собираюсь тебя прощать! - Я сама поднялась и принялась стучать ладонью в окошко к кучеру, требуя, чтобы тот остановился. - Ты меня сюда отправил, ты и возвращай назад! Какое право ты или эти твои «они» имели вмешиваться в мою жизнь?! Я этого не просила! И дара никакого не просила! Верни меня домой сейчас же - я с места больше сойду!
        А когда экипаж все-таки остановился, тотчас спрыгнула на мостовую с твердым намерением и правда не сходить с места. Только не учла, что этот мужлан раза в три был сильнее меня: грубо схватил за локоть и через дорогу потащил куда-то в совершенно неприглядную темную питерскую подворотню. Открыл буквально первую попавшуюся дверь и толкнул меня внутрь.
        И я обмерла…
        Не думала, что способна так обрадоваться своей маленькой квартирке-студии. Я действительно оказалась дома: крохотная прихожая, слева сразу шкафы с куклами - чтобы увидеть их первым делом, как войду. Вот коробка из-под роллов, что ела я накануне, вот стол с ноутбуком и блокнот с набросками по последнему заказу. А Доротеи в кресле уже нет. Или еще нет - не знаю…
        Смотреть в сторону кровати я себе запрещала. Боялась. Набравшись храбрости, все-таки повернула голову - сперва на прикроватную тумбу, где замерли на часах красные цифры «3:10». А потом - на кровать.
        Марго, то есть я, крепко спала, укутавшись в пестрое одеяло и зарывшись в подушки. И она не дышала.
        Сперва я подумала, что мне показалось, и подошла, чтобы прислушаться, приложить пальцы к губам. Ничего. Она и правда не дышала! И пульса не было, хотя кожа казалась теплой.
        - В этом мире время для тебя остановилась, - ответил Яков, когда я в панике на него оглянулась. - Посмотри на часы.
        Горящие в темноте цифры по-прежнему показывали «3:10». И не мигали даже, будто сломаны.
        - Я что - умерла?.. - спросила я, едва ворочая языком от ужаса. - Это так происходит на самом деле?
        - Нет, - заверил Яков, хоть и после некоторой заминки, - для тебя время замерло в прямом смысле. И пойдет снова лишь после того, как ты сделаешь, что должна. Ты проснешься в своем мире как обычно - вернешься к своим заказам, сериалам и куклам. Ты даже помнить не будешь ничего, что с тобой произошло здесь.
        - Как будто это все сон?
        - Да, как будто сон.
        Пожалуй, это меняет дело: я люблю сны. Тем более, такие красочные и правдоподобные. Это даже здорово - во сне пройтись по Невскому проспекту начала XX века.
        Пока я немного успокаивалась, Яков вдруг по-свойски прошел по моей квартире - в сторону ванной:
        - Раз уж мы здесь, тебе нужно приодеться, - сказал он, - негоже второй раз появляться в доме фон Гирса в одном исподнем.
        И толкнул дверь. А за ней - я обмерла второй раз, потому что за ней была не привычная моя душевая кабина, а огромная гардеробная, битком набитая самыми разнообразными нарядами этой эпохи. Внизу столь же впечатляющая полка с обувью, а наверху - шляпки невообразимых фасонов.
        Самое интересное, что свет Яков зажег, щелкнув моим выключателем.
        - Хорошо, я приоденусь, раз ты так просишь, - я с благоговением погладила шелковую насыщенно-малиновую ткань одной из юбок. - Но только в интересах дела - запомни.
        - Ну, не буду тебе мешать, - хмыкнул Яков и собрался уже закрыть дверь ванной - но вдруг устало вздохнул: - что ты делаешь?!
        А я, взяв свою сорочку-парашют за нижний край, намеревалась наконец-то от нее избавиться.
        - Раздеваюсь… Или мне надевать шелковое платье на это безобразие?
        - Именно! Постой, ты понятия не имеешь, как одевается дама нашей эпохи, да?
        Я неловко пожала плечами, признавая очевидное. Откуда бы мне это знать? В школе по истории у меня была пятерка исключительно потому, что я лучше всех закрашивала контурные карты. В этом я сильна, да.
        Яков был в замешательстве - пока я грубовато не прикрикнула:
        - Ну что ты там стоишь, помоги мне! Ты-то наверняка знаешь, что за чем надевать и куда крепить вот эту штуку.
        Мне показалось, или Яков немного смутился?
        - Брось… - разозлилась я. - Не знаю, что у вас там за тайная организация, но только не говори мне, что ты ни разу не видел голой женщины.
        Яков кашлянул и счел важным заметить:
        - Я видел голых женщин.
        - Рада за тебя, милый, - потрепала я его по щеке. - А теперь помоги мне одеться.
        Возиться со слоями одежды пришлось долго. Теперь я понимаю, что многочисленные горничные порхают вокруг барышень в романах вовсе не для красного словца, а потому что самой затянуть на себе корсет или застегнуть двадцать четыре (двадцать четыре, черт возьми!) мелких пуговки на спине совершенно невозможно!
        Зато когда Яков закончил с этими пуговками, то даже я, вечно недовольная своим отражением, признала - выгляжу шикарно. Хотя Яков и заставил выбрать достаточно простое, до самого подбородка закрытое серо-голубое платье, а не малиновое с открытым декольте, как хотела я. Мол, ты гувернантка, Марго, а не жена хозяина дома, будь скромнее, бла-бла-бла… Но выглядела я все равно отлично. Корсет все утянул, где надо, и приподнял тоже, где надо; а серый цвет самым выгодным образом оттенил мои рыжие волосы. Они у меня как раз отросли до плеч и вились от природы, так что даже получилось соорудить приличную прическу.
        Хотя косметика бы конечно не помешала…
        Не успела я подумать, примут ли меня за проститутку, если я чуть-чуть подкрашу губы, как за спиной грозной тенью возник Яков.
        - Лак с ногтей я бы на твоем месте смыл, - посоветовал он.
        - Может, мне еще татуировку свести? - огрызнулась я, пряча помаду в карман.
        Брови у бедного Якова взлетели вверх, и он совершенно жалко спросил:
        - У тебя есть татуировка? Где?
        - Показать?
        - Не надо, - он снова смутился. - Татуировку можешь оставить - ее не увидят.
        - Это еще как дело пойдет, - вздохнула я задумчиво. К сожалению, и правда уже очень давно не было никого, кто мог бы посмотреть на мою татуировку.
        И второй раз вздохнула, когда снова оглядела на себя в зеркале.
        - Теперь-то ты понимаешь, что они ошиблись: я не та, кто вам нужна. - Сказала я уже вполне миролюбиво. - Я даже одеться сама не смогу. И по-французски знаю только «Je ne mange pas six jours[2 - Фраза Кисы Воробьянинова из к/ф «Двенадцать стульев»: «Я не ем шесть дней» (прим.)]!». Ну какая из меня гувернантка для девочки-дворянки?
        - Они не ошибаются, Маргарита. Выходи. Скоро уж темнеть начнет, а тебе нужно вернуться в дом раньше хозяев.
        Глава 3. Дом на Мойке
        Еще в детстве, пока училась в школе, самым нелюбимым мной предметом была физика. Я ее ненавидела. И решать физические задачки было той еще пыткой. Однако и в детстве я понимала, что даже ненавистные физические задачки когда-нибудь решаются: все на свете решается - для этого нужно лишь время и некоторые усилия с моей стороны. Поэтому придумала для себя идеальный способ пережить трудности: нужно просто зажмуриться. Не в прямом смысле, конечно, но надо запретить себе переживать и чувствовать, запретить ныть о том, как все плохо - и четко понимать, что рано или поздно это кончится. Ну и, разумеется, методично, шаг за шагом, делать необходимое, каким бы тяжелым оно ни казалось.
        Точно так я собиралась поступить и теперь, когда Яков высадил меня у главного входа в огромный особняк на Мойке - трехэтажный, серокаменный, нависающей надо мной так сурово, что я вдруг совершенно серьезно спросила:
        - Это правда, что здешний хозяин - маньяк, который похищает девушек?
        Наверное, мне бы сделалось легче, если б Яков в ответ расхохотался и сказал, что это чушь. Но он посмотрел на меня крайне внимательно, а потом с сомнением пожал плечами:
        - Сказать по правде, я об этом фон Гирсе почти ничего не знаю, - таков был ответ. - Знаю только, что дома он почти не появляется, а всеми делами - в том числе и наймом прислуги - заведует какая-то дама, то ли его родственница, то ли жены. Вот ей-то ты и передашь свои рекомендации.
        - Рекомендации?..
        - Да, держи, - он всучил мне увесистую кипу бумаг.
        - А если меня не наймут?
        - Наймут, - заверил Яков. - А если не наймут, то у меня есть план «Б».
        Не сомневаюсь. Думаю, если хозяин все-таки окажется маньяком и порежет меня на кусочки, то у Яши даже найдется план «В». Увы, дурочек, желающих по дешевке купить редкую старинную куклу найдется немало…
        - А если я здесь умру? - всполошилась тогда я.
        И Яков снова не обнадежил:
        - Это будет не очень хорошо. Постарайся не умирать.
        С тем и простились.
        Ноябрь стоял теплый, ласково пригревало солнце, играя бликами на черных водах Мойки, медленно плыли пушистые облака по лазурному небу. И высилась прямо надо мной махина серокаменного дома. Не дома - дворца. Мрачного, источающего тревогу и смуту дворца. Из центральной части, балкон которой поддерживали шесть стройных колонн, исходили два крыла - видимо, с жилыми комнатами. Крыло левой части венчала изящная ротонда с такими же колоннами по окружности, а справа из крайнего окна на втором этаже… я даже козырьком приложила руку, чтобы разглядеть лучше. Да, там стоял кто-то небольшого роста и смотрел, кажется, как раз на меня. Девочка? Впрочем, она быстро спряталась в тень.
        Все-таки странная девчонка, очень странная.
        Я приказала себе поторопиться и скорее перешла улицу. У остекленных двустворчатых дверей замерла, раздумывая, как постучать - и вдруг обнаружила маленький латунный кругляш с ручкой и заманчивой подписью: «Прошу повернуть».
        Ну раз просят…
        За дверью что-то тихонько тренькнуло, и, пока я дожидалась последствий, взгляд сам наткнулся на такую же латунную табличку с надписью, пестрящей дореволюционными «ятями»:
        «Домъ ювелирныхъ д?лъ мастера барона Георгия Николаевича фонъ Гирса».
        И почти сразу же дверь распахнули: та самая женщина в смешном фартуке и чепце, что встретилась мне прошлой ночью. На сей раз она обрадовалась мне как родной:
        - Вернулись?! Ну наконец-то, заждались уж. Вы больше без предупреждения не убегайте, - перешла на шепот: - хозяин узнает - мигом выгонит! А поклажа-то ваша где? Не за нею, что ли, ездили?
        - Э… привезут чуть позже, - я вымученно улыбнулась.
        - Ну тогда идемте, к барышне нашей провожу. Вас как зовут-то?
        Неужели и рекомендаций не спросят? Но перечить я не стала, наоборот порадовалась, что обстоятельства сложились так удачно: собеседования, должна сказать, вовсе не мой конек.
        Только опять, как и сегодня утром, дорогу мне перегородил все тот же седенький… господин (иначе и не назовешь его) в черной тройке.
        - Чем обязан, сударыня?
        Голос - сама вежливость; лицо - само благолепие. Зато в тоне голоса и взгляде бесцветных колючих глазок - будто уже поймал меня на месте преступления и прижал к стенке железными доказательствами. Я сразу растерялась и начала что-то блеять, точно зная, что рыльце у меня в пушку.
        Зато не растерялась моя провожатая:
        - Иди-иди, не стой на дороге, Никитич, - отмахнулась она от господина, - гувернантка это новая - уж кто-кто, а ты бы должен знать о хозяйских-то распоряжениях!
        - И не подумаю, - Никитич выше вздернул острый подбородок. - Ничего хозяин о том не говорил, потому без егойного распоряжения не пущу!
        - Ну-ну! - Горничная развеселилась, - не пускай. А опосля тебе хозяин выволочку устроит, что дитя день-деньской одна сидит, без присмотру, по твоей милости. Ох, не продержишься ты долго дворецким-то, Никитич!
        Никитич присмирел, даже голову чуть вжал в плечи. Что только укрепило меня в мысли, что здешний хозяин - тот еще тип. Уж лучше б дворецкий и правда выставил меня вон. А Яков пускай сам выкручивается.
        Но не с моим везением…
        Седенький дворецкий, поворчав для порядка, посторонился. Лишь когда я проходила мимо, он прямо в душу мне (честное слово!) заглянул своими бесцветными глазами. Я поклясться была готова, что он что-то обо мне знает. Надо с ним поосторожней.
        - Да ты не бойся, - будто подслушала мои мысли горничная, - Никитич всего неделю как место получил, вот и выслуживается. А тебя все же кто нанял-то? Хозяин сам, что ли?
        - Сам, - машинально ответила я - и прикусила язык. Но было поздно.
        - Вон оно чего… А звать тебя как?
        - Марго. Лазарева Маргарита, - припомнила я фамилию, названную Яковом.
        - А я Глафира, Глашей тоже можно. Экономка я здесь - дольше всех у господина барона служу. Уж третий год пошел.
        Глаша тем временем скоро вела меня по просторному вестибюлю, а я крутила головой, с интересом разглядывая расписной потолок и стены.
        - А там что? - наткнулась я взглядом на проход, в который проскользнула утром. Теперь он был плотно перегорожен дверью.
        - Туда ходить не вздумай, - серьезно предупредила Глаша и даже тихонько тронула ручку двери, убеждаясь, что та и правда заперта. - Хозяин узнает - мигом даст расчет.
        Сурово.
        - А там? - я кивнула на дверь противоположную.
        - И туда нельзя. Там рояль у нас, личная гостиная да апартаменты господина барона. Ежели барышня захочет помузицировать, то можно - но дальше музыкальной залы ни-ни! Поняла?
        Я кивнула - но Глаша, сделавшаяся вдруг строгой, с нажимом переспросила:
        - Поняла?!
        - Да!
        - Ты гляди - господин барон глазастых, любопытных да болтливых не держит. Мигом выставит!
        Дворец Синей Бороды какой-то, - подумала я, но вслух правдоподобно заверила, что я совсем не любопытная и ни капельки не болтливая.
        А Глаша продолжала экскурсию: теперь мы поднимались по той самой шикарной мраморной лестнице.
        - На первый этаж, если уж прямо говорить, ни тебе, ни барышне спускаться не следует. Наверху и столовая имеется, и умывальни аж три штуки с ватерклозетами. Да и в сад с оранжереей через балкон оттудова спокойно можно спуститься. Первый этаж у нас целиком хозяйский, на третьем прислуга размещена, а на втором детская, классная да твоя спальня будет. Это в правом крыле, а в левом на твоем этаже парадная столовая, гостиные да танцевальная зала…
        - …но туда мне тоже ходить не следует, - понятливо договорила я.
        - Да нет, - разулыбалась Глаша, - там как раз барышня танцами своими занимается, когда балетмейстер приходит - туда-то сколь угодно ходи.
        А я все осматривалась. По этим же комнатам я вихрем пронеслась сегодня утром, но, оказывается, тогда и половины всей красоты не увидела.
        Мраморная лестница, начавшаяся в вестибюле, меж этажами раздваивалась, поворачивалась на триста шестьдесят градусов, и обе ее половинки выходили на открытую галерею второго этажа. Один конец той галереи тянулся к дверям столовой, второй же (куда мы прошли) выходил к зале, названной Глашей Гобеленовой гостиной. Окна в той гостиной смотрели на черные воды Мойки, соседняя же стена со стеклянными вставками как на ладони показывала мраморную лестницу и вестибюль. Зато две другие стенки и правда были украшены гобеленами. Правда, перемежались с портретами - среди которых мое внимание сразу привлек самый большой, во всю высоту стены.
        С портрета, сверху вниз, на меня надменно и неприветливо смотрел мужчина. Довольно молодой еще, лет тридцати, может быть. Глаза хоть и светлые, зеленые, но взгляд - неимоверно тяжелый. Гладко зачесанные назад волосы, тяжелый подбородок с ямкой и сложенные в насмешку губы. По крайней мере, улыбкой это назвать точно нельзя. Разве что не скривился презрительно. И все же лицо его та усмешка не портила - красив. Как черт красив.
        - Это и есть ваш хозяин? - спросила я, ничуть не сомневаясь, что угадала.
        - Он самый, - ответила Глаша не без гордости и кружевным своим фартуком протерла несуществующую пыль на золоченой раме. - Шикарный мужчина, да?
        Я опомнилась, что таращусь на него неприлично долго, и безразлично (насколько смогла) пожала плечами:
        - Судя по размерам этой картинки… в общем, чую, комплексов у него полно.
        Портрет был выше и шире всех прочих гобеленов, и барон был изображен на нем во весь рост - вальяжно сидящим в кресле и закинувшим ногу на ногу.
        Неприятный тип, - решила я и еще раз украдкой взглянула на портрет, когда выходила из Гобеленовой.
        Оставшаяся часть крыла называлась «детской половиной» и состояла из, собственно, детской спальни, комнаты гувернантки и классной - вполне себе уютным помещением для уроков, где и нашли мы мою подопечную девочку.
        Подопечная, очень ровно держа спину, сидела за партой и читала книгу - однако при нашем появлении немедленно вскочила. Покорно опустила глаза в пол.
        Доротея - куда же без нее - была усажена на подоконник и искоса, с затаенной усмешкой поглядывала на меня. Дьявольская кукла.
        - А вы, барышня, все с книжками да с книжками - до самой ночи! - с порога запричитала Глаша. - Вы обедали хоть?
        Девочка все-таки подняла глаза: на экономку, потом - украдкой - на меня и снова на экономку. Ответила так тихо, что мне пришлось напрячь слух, чтобы разобрать.
        - Мне не хочется обедать, Глаша. Кроме того, к семи часам я ожидаю визита monsieur Карпова. Он обещал дополнительно позаниматься со мною десятичными дробями.
        Обороты вроде «кроме того» и «ожидаю визита» меня впечатлили, врать не буду. Я подошла и бесцеремонно взглянула на обложку читаемой девочкой книги: «Сборникъ задачъ и прим?ровъ по ари?метик?».
        Я присела возле ребенка на корточки и заглянула в глаза - небесно-голубые, открытые и чистые, совсем не похожие на глаза отца.
        - Сколько тебе лет, солнышко? - поинтересовалась я.
        - Ну да ладно - мешать вам не буду, - шепнула, меж тем, Глаша и скорее скрылась.
        Мы обе проводили ее взглядами, а потом девочка ответила:
        - В сентябре исполнилось девять, madame.
        - Мадемуазель, - на автомате поправила я. - Как тебя зовут?
        - Надежда Георгиевна фон Гирс, - с достоинством ответило дитя.
        Я многозначительно хмыкнула:
        - Вон оно как… Надежда Георгиевна. Ну а я - Марго, будем знакомы.
        Девочка, будто ее ущипнули, вдруг вскинула на меня глаза - удивленные. А я поздно подумала, что это имя, совсем не свойственное для патриархальной России, она, может, и вовсе никогда не слышала. Уж собиралась объяснить, но подопечная теперь удивила меня сама.
        - Это значит, Маргарита? - сведя бровки, уточнила она. - Мою бабушку звали Маргаритой. Вы тоже приехали из Deutsches Reich?
        - Нет, я приехала из Магнитогорска. Улица Красных комиссаров, дом три.
        Надежда Георгиевна понимающе кивнула и уточнять ничего не стала.
        Да и слава богу, потому что долго миндальничать я не собиралась: чем скорее выясню, что с девчонкой не так - тем лучше будет для всех. Ласково, но твердо я взяла ее за плечо и увлекла на мягкий диванчик подальше от Доротеи. Снова наклонилась ближе и полушепотом спросила:
        - Эта кукла - Доротея. Скажи-ка, солнышко, откуда она взялась?
        Девочка смутилась. Напряглась еще больше, а взгляд небесно-голубых глаз испуганно метался по полу.
        - Скажи, - чуть строже потребовала я. - Это важно!
        - Я не могу… если скажу, вы разозлитесь и ее отберете.
        Я шумно выдохнула. Попыталась заверить, что не разозлюсь (с чего бы мне злиться вообще?!), но девочка неожиданно твердо стояла на своем.
        Хорошо.
        Подойдем с другого фланга.
        - Ну а монстры? - я пытливо прищурилась. - Те, что испугали тебя ночью - они и сейчас здесь?
        Девочка нерешительно мотнула головой:
        - Когда Доротея со мной - они уходят, - доверительно сообщила Надя. - Почти все.
        - То есть, кто-то из них все-таки здесь?..
        - Да. Один. Вон там на люстре.
        Сама она на люстру не обернулась - взгляд застыл на моей переносице. А я несмело подняла глаза к потолку.
        Люстра здесь была золоченая, с фарфором и хрустальными чашами, в которых ярко светили огоньки. Люстра была пуста.
        - И мальчик тоже здесь, - снова услышала я шелестящий Надин голосок. Но он всегда здесь. Приходит, когда хочет.
        - Что за мальчик? - удивилась я.
        - Обыкновенный. - Надя проследила за кем-то взглядом. Голос ее стал совсем неслышным. - Он злой. Он дергает меня за косы, пока сплю. И смеется.
        Я передернула плечами.
        - Ты всегда их видела?
        - Не помню. - Она задумалась и снова свела белесые бровки. - Нет, раньше, когда мама была жива, их не было.
        - Так твоя мама… А разве та женщина - ну, которая меня выгнала - разве она не мама?
        Я удивилась совершенно неподдельно: хоть девочка и мало была похожа на ту мегеру, я почему-то не сомневалась до этого мига, что они мать и дочь. Но Надя спокойно ответила:
        - Нет, что вы. Это была ma cherie tante Vera. Тетушка Вера очень добрая и славная - не сердитесь на нее.
        Подумав, я решила не сердиться: что уж говорить, я и сама была не очень-то вежлива. В конце концов, есть дела и поважнее, чем на кого-то сердиться.
        Снова я изучила потолок и люстру самым внимательным образом. По-прежнему там никого не было. Девчонка целыми днями сидит одна, зубрит эту свою арифметику и, конечно, отчаянно нуждается в друзьях. Хоть в ком-то нуждается - лишь бы не быть в одиночестве. А тут еще и семейка: мать умерла, тетка-мегера и папаша, который, по словам Якова, дома появляется от случая к случаю. Тот еще папаша. По голове бы ему настучать за такое наплевательское отношение к ребенку!
        А девочка… конечно, она выдумала тех монстров, чтобы хоть как-то привлечь к себе внимание.
        - Как они выглядят? - спросила тогда я. - Монстры. Можешь описать?
        Надя снова принялась смотреть в пол. А хрупкие плечики чуть-чуть дрожали.
        - Они черные. Иногда серые. Лохматые. А еще у них желтые глаза. Страшные.
        - А как они забираются на люстру? Разве это возможно, чтобы кто-то взобрался на люстру? Это даже не всякая кошка сумеет сделать! Монстров не бывает, солнышко. Почему ты дрожишь?
        - Он стоит за вашей спиной.
        - За спиной? - Не моргнув глазом, я свободно взмахнула рукой в пространстве позади себя. - Здесь? Ты же видишь, что здесь никого нет!
        Но Надя не успокаивалась: у нее дрожали губы, а глаза были теперь на мокром месте.
        - Он… он смотрит на вас! Он сейчас укусит! У него огромные зубы - уберите руку, умоляю, уберите, уберите!..
        Я и сама уж была не рада, что подвязалась в психологи - такой себе из меня психолог, прямо скажем. Девочка плакала, билась в истерике, а я понятия не имела, что с этим делать…
        Слава богу, из детской тотчас прибежала ее тетя - обняла крепко, и Надя начала стихать.
        - Простите… прости, солнышко, я не хотела, правда, - неловко пробормотала я.
        - Ах, чтоб вас! - в сердцах выкрикнула Вера. - Немедля все расскажу Георгию Николаевичу, как только он вернется! Ноги вашей здесь не будет, ей-богу!
        Глава 4. Девочка и её монстры
        Я знаю, почему продолжительность жизни в прошлом была такой низкой: люди здесь умирали от скуки. Дни мои тянулись неимоверно долго, и занять их было нечем. Ни компьютера, ни телевизора, ни даже чатиков в телефоне, чтобы пообщаться с друзьями. Будь у меня столько свободного времени в моем веке, я бы, конечно, занималась куклами - шила бы что-то, мастерила им парики или перерисовывала лица - увы, многие мои старушки в этом нуждались. Но здесь и кукол моих не было! Была Доротея, но других игрушек моя подопечная Надежда Георгиевна не держала.
        Дошло до того, что со скуки я начала читать! Нашла в классной библиотеке заброшенный когда-то «Вий» Гоголя и принялась ломать глаза о дореволюционные «яти»…
        Не то чтобы я не любила читать прежде - но какое уж тут чтение, если мне не всегда времени на сон хватало? В студенчестве я хотя бы в метро читать успевала, а когда пересела за руль, и от этого пришлось отказаться.
        Работа гувернантки оказалась совсем не пыльной. Когда я просыпалась, подопечная уже была на ногах: одетая, причесанная и накормленная по обыкновению решала свои задачки или тихонько сидела, уткнувшись в учебник. С десяти до двух один за другим приходили ее учителя: то по словесности, то по арифметике, то по французскому, то по немецкому, то по танцам, то по музыке. Когда все они уходили, иногда мне удавалось с трудом (с очень-очень большим трудом) уговорить девочку спуститься в парк. При этом хоть раз уговорить ее выйти без учебника у меня так и не вышло. Заменить учебник на какую-нибудь художественную книжку не вышло тоже.
        - Это ведь все не по-настоящему. Так не бывает, - полистав Жюля Верна, заметила Надежда Георгиевна. И взялась за задачник…
        В парке снова-заново: она сидит читает, я брожу вокруг фонтана, разглядываю диковинные розу из хрусталя и от скуки даже пытаюсь дрессировать павлина. Именно там, пока я заставляла павлина дать мне лапу в обмен на припасенные с обеда орехи, я впервые заметила, что Надя, отвлекшись от своего учебника, за мной наблюдает. И тихонько улыбается.
        * * *
        Раз в два-три дня удавалось выскользнуть из дома на пару часов - для встречи с названым братцем. Шли мы обычно в кино, которое устраивалось или в залах театра, или, если было не особенно холодно, в парках прямо под открытым небом. Выяснить за прошедшие две недели мне ничего не удалось, но Яков не торопил.
        - Есть новости? - неизменно спрашивал он первым делом, подавая мне рогалик в хрустящей оберточной бумаге или вазочку с мороженым. А внимание его, казалось, целиком занято действом на экране.
        - Не-а, - отвечала я, дивясь, до чего же здесь вкусное мороженое. И рогалики вкусные, и вообще все. Украдкой вздыхала, что при таком образе жизни (на рогаликах без всякой физической активности) я не влезу ни в одни свои джинсы, когда вернусь назад. И просила добавку.
        А потом наступали вечера…
        Надя просила не тушить свет в ее комнате и засиживалась с учебниками чуть не до полуночи - теперь уже не от тяги к знаниям. Ей было страшно. Она не говорила этого прямо и не хныкала - но разве слова здесь нужны? И тогда я, сменив тесное платье на просторный халат, который уже привыкла называть по-здешнему «капот», приходила с книжкой в ее комнату, устраивалась в кресле, подобрав под себя ноги, и сидела так, пока не догорали последние свечи.
        Тогда неизменно приходила Вера, та самая ma cherie tante - она, принципиально не замечая меня, заговаривала с Надей и сама укладывала ее спать. Мне в такие моменты полагалось молча ретироваться: я была им не нужна.
        И все-таки ложиться спать я еще не торопилась… редкую ночь я не слышала плача или вскриков из комнаты девочки. Конечно, немедленно выбиралась из постели, хватала свечку (зажигать электрический свет не хотелось, чтоб не разбудить весь дом) и бежала в детскую. Как могла ее успокаивала, обещала, что Доротея никаких монстров к ней не подпустит, и вот-вот придет тетушка Вера. Девочка успокаивалась. Хотя, порой, совсем ненадолго. Бывало, что, как и в первую ночь, я засыпала в кресле рядом с ее кроватью, а уходила досыпать к себе уже на рассвете.
        Вера, кстати, ночью не приходила никогда. Спала она, кажется, на третьем этаже, где плача и криков не слышно.
        - Ей бы психолога хорошего вместо меня, - пыталась я как-то достучаться до Якова после такой бессонной ночи. - Девчонка так и вовсе с ума сойдет - целыми днями одна. Даже подруг нет, кроме этой ее куклы. Еще и тетушка… не нравится она мне. Будто для вида только квохчет вокруг, а реальной помощи девчонке - никакой!
        Яков упрямо мотнул головой:
        - Не все так просто. Обычным разговором по душам или тем, что в твоем веке называют «психотерапией» здесь не отделаешься. - Он помялся. - На девочке проклятье, Марго. И мы не знаем, кто ее проклял и почему.
        Вообще-то я не склонна верить во всякого рода мистику, проклятия и потусторонние миры - но, черт возьми, пару дней назад фарфоровая кукла обозвала меня дурой, а теперь я сидела в платье с рюшами и смотрела премьеру фильма «Спартак» 1913 года.
        - Ужасно, если так… - пробормотала я. - Так эти монстры на самом деле существуют?
        Вместо ответа Яков с сомнением пожал плечами. И сразу спросил:
        - Когда, ты говоришь, это с ней началось?
        - Девочка утверждает, что, пока была жива мать, никаких монстров она не видела.
        - Занятно. Возможно, что эти два факта связаны: надо тебе побольше разузнать о ее матушке, баронессе фон Гирс.
        Легко сказать… я все еще кляла себя последними словами, что довела Надю до истерики тем разговором о ее кошмарах - а что будет, если начну расспрашивать о матери? Рисковать я не желала. Придется расспрашивать прислугу и выяснять все тайком, исподтишка.
        А кого расспрашивать? Логичнее всего было поговорить с Верой - но с ней мои отношения сразу не заладились. Кто еще остается?
        К слову, о Вере здешних нравах.
        Невероятно трудно мне было привыкнуть к манере одеваться и, главное, к корсетам. А корсеты здесь совсем не те, что продаются у нас в отделах эротического белья. Этот был таким жестким, крепким и тугим, так впивался ребрами из китового уса, что даже через сорочку оставлял красные борозды на коже. В общем, в удовольствие я его носила разве что первые часа полтора. А на следующее утро, поглядев на это пыточное оружие, я посла его к черту, засунула подальше в шкаф и решила, что моя талия вполне хороша и без корсета. Тем более что платья и юбки, присланные мне с посыльным от «братца», сели очень даже ничего.
        Покрутившись в то утро перед зеркалом, я даже решила, что никто и не заметит. Но не тут-то было.
        Первой, разумеется, заметила Вера.
        - Так значит, вы из этих… - она презрительно сморщила носик, будто унюхала тухлятину. - Поверить не могу, что Георгий Николаевич нанял такую как вы присматривать за ребенком! Чему вы можете научить Надюшу? Одеваться как развратная женщина?
        Не знаю, как принято в этом странном мире, но у нас, на Красных комиссаров, 3, дамочку, назвавшую меня развратной женщиной, я бы легко и незатейливо послала в одно известной всем русским людям место. Невзирая на ее возраст и статус. Я была готова сделать это и теперь… только в соседней комнате за незапертой дверью сидела Надюша над своими учебниками. И если дамочке было все равно, что ребенок услышит безобразную ссору - то мне нет.
        В противовес Вере я постаралась не срываться на крик, а ответила довольно спокойно:
        - Я постараюсь все усилия приложить к тому, чтобы научить Надюшу, что ее личный комфорт всегда важнее того, что о ней подумают.
        Вера громко усмехнулась:
        - Да неужели?! - И сразу перешла в наступление, подняв перед моим носом сухой и длинный указательный палец: - Запомните, милочка, вы мне не нравитесь! Как только Георгий Николаевич вернется, клянусь, ноги вашей не будет в этом доме!
        Слова, слова… Я усмехнулась, уверенная, что Георгий Николаевич уже никогда не вернется.
        Как бы там ни было, нападки Веры я снесла и даже сделала это с достоинством. Но это было только начало.
        Через пару дней после моего появления в доме фон Гирса, к нам явились первые гости. Некая госпожа Лобанова, которую Надюша покорно называла grand-mere[3 - Бабушка (фр.)].
        - Чванливая старая ведьма! - прошипела себе под нос Вера, с лестницы наблюдая, как grand-mere отчитывает Глашу, что та как-то не так приняла ее накидку.
        Вера к ним так и не вышла, видимо могла себе это позволить; ну а мы с Надей вынуждены были приветствовать гостей в Гобеленовой зале. Лобанова явилась не одна, а с дочерьми (одна замужняя, вторая девица) и внуками. Дочери казались ничего еще - довольно милые особы, а вот сама Лобанова это что-то. Шумная, крикливая, вечно всем недовольная. Она привезла Надюше какие-то отрезы на платья совершенно диких расцветок и заставляла бедного ребенка переодеваться раз пять, чтобы выяснить, какой цвет ей больше к лицу. Ну и я крутилась вместе с Надей перед ними, чтобы придерживать как надо эти ее отрезы.
        И каждые полминуты я ловила на себе косые взгляды и слушала смешки «милых» (как мне показалось прежде) барынек. Хотя в глаза мне они так ничего и не сказали.
        В общем, на следующее утро я полезла искать злосчастный корсет… А потом позвала Надюшу, чтобы она мне помогла.
        - Увы, корсет и правда не очень удобен, - тихо заметила девочка, довольно крепко натягивая шнуровку за моей спиной.
        - Неудобен - не то слово, он отвратительный! - проворчала я.
        - Тогда зачем вы его надеваете, Марго? - спросила Надя вполне серьезно.
        А и правда - зачем? И тяжело вздохнула:
        - Люди… Если отказываешься принимать их правила, Надюша, то они тебя заклюют. Легче согласиться, чем объяснять, почему «нет».
        - И вы боитесь, что люди вас заклюют?
        - Все этого боятся, глупышка, - я игриво растрепала ее светлые кудри.
        - Вы странная, - отозвалась, в конце концов, Надюша. - Не только вы, а вообще взрослые. Не верите в монстров и призраков, говорите, что можете их прогнать - а обыкновенных людей почему-то боитесь.
        - Боимся, - нехотя признала я. И, вздохнув, опустилась перед Надей на корточки. - Да, солнышко, взрослые и правда не боятся монстров. Потому что они слишком хорошо знают обыкновенных людей.
        Позже, к слову, Надюша научила меня, как справляться со шнуровкой корсета без посторонней помощи. При некоторой сноровке это оказалось совсем не сложно.
        * * *
        Было и еще одно дело, с которым я тянула невозможно долго… И все-таки одним ранним солнечным утром в середине ноября, пока Надюша перечитывала свой учебник, я решилась.
        В конце концов, после той памятной ночи Доротея ни разу не заговорила и не пошевелилась. Я даже начала подозревать, не привиделась ли мне хотя бы эта часть всего произошедшего безобразия? В общем, в это солнечное утро я впервые решилась взять Доротею в руки.
        Ничего не произошло.
        Я осмелела и, чувствуя на спине затаенный взгляд Надюши, стала внимательно осматривать куклу. Неспроста ведь именно она стала проводником в этот странный мир? Должно быть в ней что-то.
        Но с виду кукла как кукла. Головка фарфоровая с прорисованными бровками, губками, румянцем. Глаза вставные - из синего стекла. Волосы человеческие. Рыжие, как мои. Руки и ноги у куклы были деревянными, а тельце мягким, тряпичным, очень плотно набитым… понятия не имею, чем оно набито - все-таки потрошить ее настолько сильно я не собиралась. А вот одежду: кружевную шляпку и такое же кружевное, цвета выцветшей розы платье, панталоны и чулочки я все-таки сняла. Сняла аккуратно, бережно, с тоской вспоминая всех своих красавиц, брошенных где-то очень далеко отсюда…
        Про кукол подобного рода я кое-что знала. Вообще, правильно их называть бисквитными, а не фарфоровыми. Бисквит - тот же фарфор, только без глазури; не глянцевый, а матовый. Если добавить в него краску, то цвета можно добиться очень близкого к оттенку человеческой кожи. Отличный материал. До появления пластика, по крайней мере.
        К слову, то, что тельце у куклы тряпичное, а не из композитного материала, который вполне уже использовался в начале 1900-х, меня на сей раз удивило. Неужели барон-ювелир на павлина разорился, а единственной дочке куклу купил допотопную да еще и, похоже, с рук?
        Мысль еще не успела оформиться, а я уже схватила Доротею и поднесла ближе к окну, изучая ее тельце пристально и чуть ли ни с лупой. Пока не обнаружила на обтянутом тканью тельце фиолетовые выцветшие линии чернил.
        И так и эдак поворачивая ее к свету, а потом и правда раздобыв увеличительное стекло, я все-таки смогла прочесть не очень уверенный детский почерк.
        - Люба Шарапова… - без голоса произнесла я.
        Именно так кукла была подписана. И вариантов, кем эта Люба приходится моей подопечной, совсем немного.
        - Солнышко, - позвала я задумчиво, - скажи-ка, ведь твою маму звали Любой?
        Тишина.
        Я обернулась - девочка не смотрела больше в книгу, ее взгляд застыл где-то на уголке письменного стола. Молчала она долго, но вопрос мой явно расслышала. Оставив куклу, я подошла и села рядом. Без слов ждала, чтобы она ответила хоть что-то.
        И девочка, наконец, прошелестела негромким своим голосом.
        - Папенька не любит, когда говорят о маме. Марго, я не хочу, чтобы он и вас уволил - поэтому давайте не будем о оэтом.
        - Хорошо… - растерялась я, не ожидая таких признаний. Смутилась, конечно, до крайности, но все-таки спросила: - Хорошо, не будем, но скажи хотя бы - это мама подарила тебе Доротею? Она? Клянусь, я не скажу ничего твоему отцу?
        Кажется, целую вечность Надюша сидела без звука. А потом слабо кивнула. И сразу вскинула на меня полные мольбы глаза:
        - Только не говорите папеньке никогда-никогда! Он заберет Доротею! Он все мамины вещи, все игрушки, которые она дарила, забрал… Забрал и увез.
        * * *
        Изверг какой-то, а не «папенька»! - негодовала я даже час спустя.
        Ребенок и так осиротел, а он знать ничего не хочет о ее кошмарах, да еще и игрушки выбросил, что мать дарила. Интересно, он хоть заметит, если я вдруг заберу его дочь с собой, когда вернусь в свое время?!
        Надя с учителем занималась в классной, а я выхаживала по Гобеленовой гостиной и все бросала гневные взгляды на портрет «папеньки». Зеленые его глаза мне теперь казались дьявольскими, как у Доротеи.
        Но хорош собой, с этим не поспоришь… права Глаша. И все-таки его лицо мне не нравилось: все портила высокомерная усмешка, так здорово показанная художником. Неприятный тип, даже от нарисованного взгляда мурашки по коже. Ни за что бы не устроилась работать к такому, если б у меня был выбор…
        Впрочем, смазливое личико «папеньки» сыграло свою роль: я начала искать оправдания для барона фон Гирса.
        Может быть, он забрал игрушки, потому что его жена умерла от чего-то заразного? Боялся, что и дочь заболеет. Кстати, вполне вероятно. Насколько я помнила, еще даже элементарный пенициллин не открыли.
        И только сейчас я задумалась, что ведь и правда не знаю, отчего умерла мать Нади, и когда именно она умерла… Нужно это выяснить - поспрашивать слуг хотя бы. Помнится, Глаша говорила, что работает здесь дольше всех; к ней-то я и поторопилась, убедившись, что до конца Надиного урока осталось больше часа.
        - О покойной жене хозяин болтать запрещает! - отрезала Глаша, хотя я завела разговор тонко и очень издалека, как мне казалось.
        Несмотря на внешность простушки, женщиной Глафира оказалась смекалистой, себе на уме и даже, порой, властной. Главным среди прислуги по документам считался седенький дворецкий а еще личный камердинер барона - но экономка Глаша сумела каким-то образом установить в доме матриархат. Запросто, не моргнув глазом, могла наврать обоим мужчинам, что, мол, это не она так хочет, это вечно отсутствующий господин барон распорядился - а раз они его распоряжений до сих пор не знают, то грош цена им, как доверенным слугам. Мужчины, мрачно переглянувшись, очень нехотя, но подчинялись…
        Глядя на ее ловкие манипуляции, я даже нет-нет, но задумывалась - а так ли страшен черт (в смысле, господин барон), как его малюет экономка Глаша? Может, на самом деле он зайка и душка, а коварная Глаша нарочно чернит его имя?
        Но это вряд ли.
        - Да нет же, - сделала я честные глаза, - я вовсе не из любопытства спрашиваю, а потому что, если и правда Надину матушку звали Любовь - то и кукла, выходит, ее.
        - Может, и ее, откуда я знаю, - отмахнулась Глаша. - Баронесса шесть лет назад упокоилась, перед самым Рождеством - а я всего-то три года здесь.
        - А откуда тогда знаешь, что перед Рождеством?
        - Так я ж в тот год, в 1907, через два дома отсюдова у барыни одной в камеристках ходила. Отлично помню, что перед Рождеством! А когда барыня моя померла, у господина барона как раз вакансия была открыта на экономку. Я и пошла проситься. Чего мне терять было? Думала, не возьмут, пошлют куда подальше… а оно вон как все. Третий год служу, повезло. Норов-то у господина барона крутой - но справедливый. Ежели все будешь делать как велено, то и сто лет прослужишь!
        Что-то меня передернуло от перспективы ходить в гувернантках сто лет.
        Все это время мы находились в погребе, и Глаша тщательно пересчитывала банки с соленьями, ни разу не сбившись, несмотря на мои приставания.
        - Я вот думаю, - продолжала тогда я, - неспроста же барон отобрал все игрушки у девочки? Может, ее мать больна была чем-то? Тогда ведь и кукла, может, заразная… ты ничего про это не слышала?
        Глаша бросила на меня быстрый и настороженный взгляд, но опять отмахнулась.
        - Ничем она не болела - о том не беспокойся.
        И заинтриговала меня теми словами еще больше. Отчего же умерла Любовь фон Гирс, если не болела?
        - Она… не своей смертью умерла? - спросила я чуть слышно.
        Глаша должна была знать. Обязана - раз работала в то время по-соседству. Только Глаша неожиданно разозлилась:
        - Ты о себе не думаешь, так хоть ребенка пожалей! Выгонит же хозяин за такие разговоры и тебя, и меня - а ей опять к новой няньке привыкать?! И так каждый три месяца меняются! А все потому, что суют свой нос туда, куда не надо! Последняя, вон, вообще додумалась - на кладбище барышню повезла, на могилку к матери…
        - И за это ее уволили? Но это… жестоко. По отношению к девочке. Она имеет право знать о матери!
        - Имеет-не имеет - не наше с тобой дело! У нее отец есть, вот он ей и пусть рассказывает то, что посчитает нужным!
        * * *
        Разговор этот произвел на меня немалое впечатление. Я изводила себя самыми жуткими версиями, что же произошло с баронессой фон Гирс. Неужто ее и впрямь убили? И кто убил? Особенно мрачными мои догадки становились, когда я вспоминала слова журналиста Драгомирова о новом моем работодателе. Что барон вполне может кого-то похитить и даже убить. Может, он и правда маньяк? Ничуть не удивлюсь, кстати.
        В свете этого выискивать что-то в его огромном доме, расспрашивать о его мертвой жене мне хотелось все меньше.
        К слову, о Драгомирове.
        Сперва я думала, мне показалось. Во второй раз я решила, что это случайность. Ну а когда в третий раз я увидела его из окна Гобеленовой гостиной, настырно сующего голову сквозь прутья в воротах особняка - сомнений уж не осталось. Он что-то выискивал и вынюхивал здесь - и вовсе не случайно стал свидетелем того, как его сестрица меня чуть не убила.
        В тот день я как раз сидела у окна, опершись локтями на подоконник и наблюдая за странным журналистом. Раздумывала даже, а не взять ли мне его в сообщники по поискам информации о баронессе? Ведь он явно что-то знал!
        А потом услышала хруст фарфора за своей спиной.
        Глава 5. Гостиная Маргариты
        - Маргарита! - позвал мерзкий тонкий кукольный голос. - Ты ведь знаешь, что нужно делать, Маргарита!
        Кукла сидела в кресле напротив окна, и, чтобы добраться до двери, мне нужно было пройти мимо.
        - Даже не думай! - предупредила она мое желание. Фарфоровое лицо неведомым образом исказила злобная гримаса, отчего мне сделалось по-настоящему жутко. - Ты выйдешь отсюда только затем, чтобы пойти в Гостиную Маргариты. Поняла?!
        - Чью гостиную?..
        - Маргариты! Надиной бабушки. Зала в левом крыле первого этажа, ты почти дошла до нее в первый же день - но испугалась и как всегда предпочла сбежать. Потому что трусиха и дура!
        - Не обзывайся… - хотела потребовать я, только голос предательски дрогнул.
        - В Гостиной Маргариты ты найдешь то, что ищешь, - не слушала меня Доротея. - И ты отправишься туда сегодня же! Ты и так потеряла уйму времени!
        Справившись с ужасом, я только теперь сообразила, что она от меня требует: наплевать на запреты и пойти туда, куда ходить нельзя. А мне даже думать не хотелось, что я найду в потайной комнате этого дворца Синей Бороды. В оригинальной сказке глупая принцесса, помнится, не нашла там ничего хорошего.
        И я вдруг осмелела:
        - Прекрати указывать, что мне делать! - я робко шагнула вперед. - Ты кукла всего лишь… А может, ты вообще плод моего воображения!
        А потом я осмелела настолько, что, зажав уши, поскорее обогнула кресло и бросилась к двери. А там уже, захлопнув за собой, решила, что и впрямь глупо бояться куклы. Да без моей помощи она даже выбраться из этой комнаты не сможет!
        Это немного приободрило. Я оправила платье, пригладила волосы и поторопилась в классную, где вот-вот должна были закончиться занятия у Нади. Двери классной и правда были уже приоткрыты - только учителя внутри я не увидела.
        Надюша сидела на ковре возле письменного стола и, глядя в пространство, неслышно с кем-то переговаривалась.
        - Не трогай ее! - долетела до меня единственная фраза. - Она не такая как все, она смешная и добрая!
        Потом Надя надолго замолчала и склонила голову.
        - Хорошо, - не услышала я, но прочитала по ее губам…
        * * *
        Конечно, дьявольская кукла и часа не просидела взаперти: маленькая хозяйка всполошилась из-за пропажи, сама разыскала Доротею и после, даже отправляясь в музыкальный салон для занятий музыкой, взяла ее с собой.
        Слушать, как Надя играет, я любила. Обычно моя подопечная, прежде чем сесть к роялю, шла вдоль шкафа с пухлыми нотными тетрадями, касалась пальчиками каждого из корешков, будто здороваясь, и неизменно спрашивала у меня, что бы я хотела послушать.
        - Ту песенку Шопена. Двадцатую.
        - Двадцатый ноктюрн до-диез минор?
        Подопечная всегда с такой забавной серьезностью поправляла меня, что я просто не могла лишить ее этого удовольствия. Надя никогда не брала ноты к двадцатому ноктюрну - она знала его наизусть. Долго и величественно устраивалась за роялем, упиралась туфелькой в педаль, а потом ждала терпеливо, пока я подниму тяжелую, пахнущую лаком крышку. Мягко, но уверенно клала руку на клавиши: сначала правую, затем левую.
        Я ничего не понимаю в классической музыке. Но двадцатый ноктюрн полюбила - лишь потому, что его любила Надя. Пока она играла, я обычно, отвернувшись к окну, рисуя пальцем узоры на стекле, смотрела на черные воды Мойки и думала о всяком. И о Наде, и о ее несчастной матери, и об отце-эгоисте, и о своей дурацкой жизни. Я никогда столько не думала прежде - времени не было. У меня никогда ни на что не было времени.
        Я хотела уж и в этот раз пристроиться к любимому окошку - но у окна Надя посадила Доротею, и кукла теперь с укором глядела на меня из-под ресниц. Я отпрыгнула оттуда, как ошпаренная. И от греха подальше встала у Надиного рояля, как будто ей требовалось переворачивать нотные страницы.
        Я стояла так и смотрела на ряд портретов на противоположной стене.
        Найти изображение Надиной матушки я уже отчаялась («папенька», похоже, все до последнего уничтожил), а здесь, кажется, висел портрет Нади. Так я думала до сего дня. Большие детские глаза, светлые кудряшки, вздернутый носик. Только минут через пять разглядывания я осознала, что девочка на портрете, хоть и безумно похожа на Надю, - гораздо старше.
        - Солнышко, а это кто? - без затей спросила я.
        - Это? - Надя перестала играть и обернулась. Пожала плечами: - ma douce tante Kiki[4 - Моя милая тетя Кики (фр.)].
        - Тетушка Кики?!
        Еще не веря догадке, я подошла ближе, чтобы рассмотреть в упор. И осознала - да, это и правда Кики, девица, что сбила меня на авто в первый же день моего здесь пребывания.
        - Папенька говорил, что Кики здесь пятнадцать лет. Я очень похожа на тетушку, правда?
        - Правда, - не могла не согласиться я.
        Значит, Кики - сестра барона фон Гирса. А раз журналист Драгомиров сам назвался братом Кики, выходит, он брат и барону? Ну да, у них даже отчества совпадают, оба Николаевичи. Интересное кино.
        Надя уже давно отвлеклась от игры, а я живо прошлась вдоль портретной галереи - но никого похожего на Драгомирова не нашла. Был, правда, один седенький господин с очень похожими прозрачными глазами и такими же тяжелыми надбровными дугами - но тот уж совсем старенький.
        - Mon arriere grand-pere, - сообщила Надя, ходившая за мной хвостиком.
        - Чего?
        - Вы совсем не знаете французского, это непорядок, - с укором покачала головой Надя. - Это мой прадедушка. Карл фон Гирс, знаменитый ювелирных дел мастер. Весь Петербург его знает, Марго. Он построил этот дом.
        Ах вот оно что. И монограмма «KG», что изображена и на дверных ручках, и на воротах - это его инициалы.
        - Он немец, получается?
        Надюша кивнула.
        - И моя бабушка Маргарита, его дочка, тоже была немкой. Только она приняла православие и стала русской, а потом вышла замуж за дедушку и стала зваться Драгомировой. Только потом она с ним развелась - и снова стала фон Гирс. И она фон Гирс, и papa, и Кики. - Помолчала и добавила: - и дядюшка Гриша тоже фон Гирс - только об этом никому-никому нельзя говорить, Марго!
        - Я никому не скажу… А papa и дядя Гриша в ссоре?
        Надюша печально кивнула.
        - Я видела его только однажды, очень давно. Но про дядюшку много рассказывает Кики. Говорит, он хороший, просто поссорился с папенькой, а я здесь не при чем.
        Может, я и смогла бы расспросить Надюшу получше, но пришла ее учительница и велела девочке сесть к роялю. А я вернулась к излюбленному окошку: журналист Драгомиров, прислонившись к перилам набережной Мойки, задрал голову вверх и смотрел, кажется, прямо на меня.
        * * *
        - Доротея… - Надюша ахнула, сразу всполошилась и я. - Марго, она пропала… Ведь только что была здесь! Марго, где она?!
        А я сама не знала, что сказать: кукла больше не сидела в кресле возле окна. А дверь из музыкальной гостиной чуть приоткрыта… Едва не наступив на подол платья, я бросилась в вестибюль. Тоже пусто. Зато в другом конце вестибюля, прямо напротив, имелась дверь, перекрывающая левое крыло первого этажа.
        Именно за этой дверью находилась гостиная Маргариты, куда принуждала меня пойти Доротея…
        - Солнышко, отправляйся к себе, - велела я сколь могла спокойно, - пообедай и приступай к урокам. А я найду Доротею, честное слово найду! Только не вздумай реветь!
        Надюша, у которой и правда глаза уж были на мокром месте, закивала часто-часто и, оглядываясь, все-таки ушла.
        Когда просторный вестибюль опустел, я прошлась по периметру, заглядывая во все углы, за кадки с пальмами и за плотные портьеры. Для отчистки совести. Потом несмело шагнула к дверям в левое запретное крыло и нажала на ручку. Заперто.
        И все-таки я знала, что Доротея там.
        Я сквозь зубы чертыхнулась от бессилия. А потом, осознав всю глубину своей проблемы, чертыхнулась уже и в голос.
        Вот мерзавка! Решила не мытьем, так катаньем меня взять. Ведь теперь, когда Глаша или кто-то из ее горничных найдет куклу, то мигом решит, что я ослушалась запрета. А еще и девочку отвела куда не надо, раз там ее кукла. И мне не хотелось даже воображать, что будет, если куклу найдет сам барон, некстати вернувшийся!
        Неужели мне придется туда идти, чтобы ее забрать?..
        И как я это сделаю, даже если захочу?
        Впрочем, если Доротея каким-то образом туда проникла, то, наверное, смогу и я. Еще через минуту я кое-что вспомнила и поторопилась обогнуть парадную лестницу: позади нее имелся выход на открытую галерею, выводящую прямиком в сад. Теперь я уж знала, что галерея эта тянется вдоль первого этажа, и по всей протяженности ее есть окна - высокие, до самой земли, которые горничные время от времени открывают для проветривания. Одно из таких окон я приняла за выход, когда спасалась бегством в первый день своего здесь пребывания.
        Было окно открыто и теперь.
        А на подоконнике лежала маленькая тряпичная роза из шляпки Доротеи. Вот чертовка, еще подсказки мне оставляет!
        Но деваться некуда. Я подобрала юбку, чтоб удобнее было перелезть, шагнула - и оказалась в тесном коридорчике. Потом знакомые пальмы в кадках и вот оно, запретное левое крыло Дворца Синей бороды. Аукнется мне это еще, ох, аукнется…
        - Доротея, мерзавка, немедленно выходи! - позвала я громким шепотом.
        Тишина.
        Зала эта, которой я так мало внимания уделила в прошлый раз, теперь поразила меня бьющей в глаза роскошью. Кричащей роскошью. Сперва я даже подумала, что все здесь из золота - стены, потолок, пол, изящная тонконогая мебель. Все искрилось и переливалось мягким желтым цветом. Позже пригляделась: нет, не золото - янтарь. Тонкими его пластинками кто-то с величайшим усердием выложил узоры на стенах: желто-коричневые розы. И узоры эти мастерством своим превосходили даже саму красоту поделочного камня.
        «KG» было выложено тем же желтым янтарем по центру стены. Карл фон Гирс. Разглядывая обстановку, я ненадолго даже забыла, зачем пришла. Впрочем, я постаралась взять себя в руки и грозным шепотом позвала Доротею.
        И снова негодяйка не отозвалась.
        На трех стенах гостиной, меж тем, располагалось три двери. Одна, нужно думать, вывела бы меня обратно в вестибюль; вторая, куда я с перепугу ткнулась в первый раз, снова была наглухо заперта, а третья - огромная двустворчатая дверь, оказалась открыта.
        Вторая зала поразила не меньше. Стены, пол, величественные колонны, огромный камин были здесь не янтарными, а пестрили всеми оттенками красного, прорезанного тончайшими белыми прожилками. Яшма? Для верности я приблизилась к стене и положила на нее ладонь - холодная, каменная, идеально гладкая. Вензель «KG» здесь располагался в центре выложенного мудреными узорами каменного пола.
        Странно здесь было. Ни соринки, ни пылинки, свежо и чисто - но столь тяжелая и неприветливая атмосфера витала в воздухе, что хотелось бежать без оглядки. Все торжественно и печально. Как на кладбище. Если первая гостиная источала солнечный свет, то эта сеяла тревогу. Я скорее пересекла залу и распахнула следующие двери.
        И не смогла решиться даже переступить порог.
        Карл фон Гирс, сделавший первую гостиную янтарно-желтой, а вторую яшмово-красной, эту почти полностью отделал угольно-черным камнем. Обсидиан? Прожилки в черном камне кое-где отдавали голубым или красным - будто камень светился изнутри. Манил и обдавал могильным холодом. Если и была в этом красота - то дьявольская. Мне не хотелось даже звать Доротею, не хотелось задерживаться здесь ни на минуту; лишь потому, что приметила очередную двустворчатую дверь в конце залы, я шагнула на скользкий пол и преодолела комнату почти что бегом.
        Словно вознаграждение за прошлое, эта зала была самой обычной. На первый взгляд… Узкая и длинная: глухая стена слева и частые высокие окна справа, плотно занавешенные портьерами. Полумрак, что здесь царил, оставлял даже некоторое ощущение заброшенности. Полумрак и пыль, которую я невольно собрала на палец, проведя им по столешнице.
        Столик этот был со стеклянной крышкой, и под стеклом вдруг что-то сверкнуло в полумраке. Я пригляделась.
        - Ох ты ж… - вырвалось у меня нечаянно.
        Под стеклом на бархатной подушке лежало ювелирное украшение вроде колье. С белыми сверкающими камнями - я не сомневалась, что бриллиантами! И под стеклом соседнего столика еще одно, только другой формы. И еще, и еще…
        Колье, ожерелья, тиары и прочие гарнитуры спокойно лежали на бархатных подушках - как в музее или ювелирном магазине.
        Ну да, не зря же этот барон Георгий Николаевич назван ювелирных дел мастером - об этом факте я уже успела как-то подзабыть. Зато понятно, почему ходить в это крыло нельзя: не трупы похищенных девиц прячет здесь господин барон, а фамильные ценности.
        Приглядываясь в темноте, я ходила от одной подушки к другой и разглядывала, не смея прикоснуться. Я не очень-то была падка на блестяшки, раньше носила только кольца из серебра и такие же «гвоздики» в ушах, а тут… у меня, наверное, голова закружилась от количества блеска. Только поэтому я и рискнула вдруг тронуть одно из украшений.
        И тотчас услышала шум где-то позади себя…
        И голоса. Женский переливчатый смех.
        Я растерялась совершенно. Остановилась как вкопанная, вцепилась еще крепче в бриллиантовую сережку, что подняла с подушки. Потом с перепугу бросила ее назад - криво! Соскользнув с подушки, серьга со звоном свалилась на пол. Я бросилась ее поднимать - не подняла, но зато перевернула всю подушку целиком.
        А шаги и женский смех приближались.
        - Маргарита! - окликнул меня гневный кукольный голос - хотя сейчас он мне показался спасительной сладкой музыкой. - Живо сюда, неуклюжая глупая Маргарита!
        - К-куда?
        - За штору! Да не туда, а влево - у канделябра!
        Покрутив головой, я и правда обнаружила столик с огромным бронзовым канделябром и бордовую бархатную портьеру за ним. У самого пола из-за портьеры выглядывала маленькая кукольная ручка.
        К женскому смеху за дверью присоединился и мужской басистый голос - и я, не раздумывая уже, бросилась туда, куда манила меня Доротея.
        Портьера оказалась плотной и невообразимо пыльной - укрывала собой маленькую нишу с дверью. Там-то я и спряталась: одернула юбку, чтобы не выглядывала наружу, схватила Доротею, чтобы не удрала больше, и - затихла.
        Поздно, поздно, поздно! - билось в моей голове. - Заметили! Уж перевернутую подушку точно заметят!
        Кто бы там ни были, во время последних моих манипуляций они давно уж вошли в залу. Робкая надежда лишь оставалась, что, занятые своим смехом и разговором, они меня не увидели. И полутьма опять же была на руку.
        - Тебе нужно за эту дверь, Маргарита!
        Кукла повозилась в моих руках и даже попробовала вырваться.
        - Чш-ш! - уже не зная, чего мне бояться больше, шикнула я.
        Одним пальцем отвела полу шторки и выглянула в полутьму залы.
        Их и правда было двое - мужчина и женщина в алом платье с открытыми плечами - переходили от одной бархатной подушки к другой, и женщина с восторгом щебетала над каждой бриллиантовой безделушкой. Какие-то хватала и начинала примерять.
        Мужчина глядел на это безобразие вполне благодушно, даже советовал не торопиться, а посмотреть все. И, кажется, он вполне имел право здесь распоряжаться, потому что это и был пресловутый «папенька» - Георгий фон Гирс.
        А я влипла. Окончательно и бесповоротно.
        - Дверь! Дверь! - снова завозилась Доротея.
        - Чш-ш! - разозлилась я. - По твоей милости мы сейчас попадемся!
        - Если сделаешь, как велено, не попадемся! Тебе нужно открыть дверь!
        Боясь, что стукнет каблук на каменном полу, я шагнула назад и все-таки толкнула дверь. Потом даже на ручку нажала для верности.
        - Заперто! Чего и следовало ожидать!
        - Глупая, глупая, Маргарита! Конечно, заперто, но ты можешь достать ключ!
        Кукольная ручка дернулась и тронула бархатную портьеру так, что она пошевелилась. Я ахнула, напряженная, как стрела. И лишь потом увидела, что отворот портьеры подшит странным образом - так, что получался маленький кармашек, куда можно спрятать монету или… ключ.
        - Глупая Маргарита! Неужели думаешь, что ключ положат рядом с замком! - зашипела на меня Доротея, когда я радостно запустила пальцы в тот карман.
        Он, конечно, оказался пуст.
        - Ключ в другом тайнике! - шипела на меня кукла. - Таком же точно, но в портьере у окна! Третьего от стены!
        - Откуда ты знаешь?
        - Знаю! Пойди и забери!
        Я, легонько отодвинув портьеру, глазами отсчитала третье окно. Как раз напротив нашего укрытия. Через всю комнату. И речи не может идти о том, чтобы туда пробраться сейчас. Это самоубийство! Тем более что хозяин дома с голоплечей девицей стояли в каких-то десяти шагах, у софы, и негромко ворковали меж собой.
        - Я не пойду туда! - твердо заявила я кукле. - Отсижусь здесь. Если так хочется, сама можешь отправиться за этим чертовым ключом. А я как раз сбегу, когда те двое свалятся в обморок!
        - Глупая, глупая Маргарита! - злобно сверкнула глазами кукла, и я, разозлившись, зажала ей рот, чтобы, наконец, замолчала.
        Наступила тишина… Затянувшаяся тишина, в течение которой даже голоплечая девица больше не смеялась. Я предпочитала не фантазировать, что они там делают. Лишь спустя минуты полторы тишина взорвалась кокетливым женским возмущением:
        - Ах, пусти, Георг, пусти… я вовсе не такая!
        И женские каблучки по паркету, отбегающие от Георга на почтительное расстояние.
        - И не проси, - властно заявил он в ответ, - сегодня я никуда не отпущу тебя, моя прелесть.
        Или девица была все-таки «такая», или убеждать Георг умел: в гостиной снова повисла тишина. Правда, теперь к ней примешивался и торопливый шорох одежды…
        - Иди теперь! - велела Доротея, благо я чуть ослабила хватку. - Они заняты и тебя не заметят! Иди!
        - Ты с ума сошла?! И не подумаю! Молчи!
        Снова я зажала ей рот. Хотя… Трепеща от страха, я все-таки чуть отодвинула портьеру, чтобы оценить обстановку. И никого не увидела. Невероятно, но гостиная была пуста! Впрочем, я быстро сообразила, что Георг с его дамой не ушли: их просто укрывала от меня высокая спинка софы. И, судя по всему, они на этой софе даже не сидели. Господи, ну почему такие истории приключаются именно со мной?!
        - Иди! - возилась в моих руках Доротея. - Иди сейчас!
        - Хорошо, иду! Замолчи только! - сдалась я неожиданно для самой себя.
        Эти двое и правда были слишком заняты - а до окна всего ничего. Шага два или три. Я успею. Должна успеть.
        Для верности я даже скинула туфли. Подобрала юбку и, набрав в легкие воздуха, как перед прыжком в воду, - невесомо выскочила из своего укрытия. Молнией бросилась через комнату к окну.
        - Что это?! - громко ахнула дама на софе. - Ты слышишь, Георг?
        Я, страшно запаниковав, спряталась за портьерой у окна. Затихла.
        - Сквозняки, наверное. Дом старый, - отмахнулся тот.
        И только тогда я выдохнула.
        Опять дождалась, пока парочка займется своими делами, и только потом начала судорожно искать потайной кармашек на портьере. Ощупала по краю одну, вторую… невероятно, но в отворот шторы и правда было вложено что-то длинное. Ключ! Откуда кукла о нем узнала? И стоит ли мне и правда отпереть ту дверь? Впрочем, я смутно догадывалась, что хуже, чем сейчас уже не будет…
        Снова я задержала дыхание, помолилась, как смогла и - бросилась через комнату обратно в нишу у двери.
        - Георг! - вскрикнула дама, едва я укрылась за шторой. - Я говорю тебе, там что-то есть! И это не сквозняк!
        Слух как у летучей мыши!
        Снова затихнув у двери, я неделикатно сунула Доротею под мышку и ждала, что Георг, как и в прошлый раз, отмахнется. Не тут-то было: его дама трепетала голосом и едва не плакала.
        - Поди посмотри, умоляю… вдруг там кто-то… кто-то подглядывает. Я боюсь, Георг…
        И он к моему ужасу сдался. Замерев, я слышала, как грузно и недовольно он поднялся с софы. Слышала, как жалобно скрипнул паркет под его ногами, а потом - он остановился. И отчего-то повисшая тишина пугала меня теперь даже больше, чем приближающиеся шаги.
        - Серьга на полу… - его голос теперь был озадаченным. - И подушка опрокинута. Это ты уронила, Роза?
        - Что ты, Георг, нет! Я и не ходила туда… Георг, мне страшно…
        Мне бы скорее сунуть ключ в замочную скважину да хоть попытаться скрыться… но так уж я устроена, что все мудрые мысли приходят ко мне сильно потом. А когда надо действовать, я ледяной статуей застываю на месте. И могу даже заорать совершенно по-идиотски.
        Вот и теперь.
        Нет, я не заорала - хотя и была близка к этому, пока глядела, как барон фон Гирс, мой работодатель и, возможно, маньяк, шаг за шагом приближается к моей нише. Остановившись в двух метрах, он упер руки в бока и осмотрелся.
        Полумрак гостиной окутывал его лицо почти полностью - но клянусь, я видела, как дьявольски блеснули зеленые глаза под сурово сведенными бровями! И не могла отвести взгляд от этих глаз.
        В реальности барон оказался старше, чем на портрете. Впрочем, (еще одно доказательство, что он продал душу чертям) возраст ему шел. Возраст высушил юношескую смазливость, огрубил кожу, заострил подбородок и скулы. А еще добавил резких складок у крыльев носа. Передо мной стоял высокий, широкоплечий мужчина, с тонкой, как у девушки, талией. А в разрезе белоснежной сорочки виднелась мощная смуглая шея.
        Не знаю, что на меня нашло, но я вдруг закусила губу. А потом глубоко вздохнула… и сделала это совершенно напрасно, потому что хлопья пыли, густо летавшие за шторкой, вдруг угодили мне точно в нос. И я чихнула.
        Громко. От души.
        Тотчас зажала себе и рот, и нос, приросла спиной к стенке и поклясться была готова, что именно в тот момент на моей голове седеют волосы. Потому что Синяя Борода из полумрака комнаты резко обернулся на мой «чих».
        И смотрел в разрез портьеры. На меня. Точно в мои глаза.
        Он видел меня, честное слово, видел! Только его глаза в это время совсем не были дьявольскими. Они были напуганными. Расширенными от животного, нечеловеческого ужаса - я даже отметила, что его смуглая шея в белых кружевах сорочки чуть дрожит…
        А потом он через силу сглотнул и попятился. Будто призрака видел. Так и пятился, пока не скрылся из моего поля зрения.
        - Пойдем отсюда, Роза, - хрипло позвал он свою подружку - и та поддалась ему очень охотно.
        Открылись и закрыли двери в глубине гостиной. Оглушающее громко щелкнул замок. Они ушли.
        Я не знаю, что это было…
        Чего он так испугался, этот лихой барон? Меня? Или кого-то пострашнее тощей рыжеволосой бывшей дизайнерши? И до чего же глупо, наверное, поступаю я, все еще прячась в комнате, из которой только что сбежал взрослый мужик, поджав от страха хвост…
        Опомнившись, я выглянула из укрытия и поспешила, было, к дверям - но опять завозилась Доротея:
        - Не туда! Иди обратно, глупая Маргарита, и открой дверь в Хранилище. Ты ведь добыла ключ?!
        - Добыла… какое еще Хранилище? Что там, за этой дверью?
        - Открой - и узнаешь, - гадко улыбнувшись, пообещала кукла.
        Господи, мурашки по спине от ее улыбок… Неужели я и правда туда пойду? Впрочем, от страха или еще зачем-то барон фон Гирс запер Гостиную Маргариты снаружи. Мне теперь не выбраться прежним путем.
        Я покрепче сжала найденный ключ в кулаке и снова шагнула в пыльную нишу. Вложила ключ в замочную скважину. Он подошел.
        Глава 6. Розы, чашка кофе и маленькое путешествие
        С темнотой в Хранилище я справилась быстро, благо электрическое освещение барон фон Гирс провел и сюда. И все же света не хватало. А еще здесь было невообразимо пыльно и холодно. Я живо вспомнила, что на дворе ноябрь, а одна из стен странного помещения, должно быть, сообщалась с улицей. Оттого и сквозняки гуляли по полу, добавляя мне лишних мурашек.
        Почему Хранилище - сообразить было нетрудно: поперек комнаты располагались деревянные, несколько подгнившие стеллажи с сундуками и сундучками. И сундучки эти, кажется, хранили основной запас драгоценностей странной семьи фон Гирсов. Логично: в каждом музее есть запасники. Только зачем Доротея притащила меня сюда?
        Кукла же, пока я разглядывала содержимое сундучков, деловито пробиралась меж полок куда-то в самый темный угол. Понадеявшись, что там выход, я плотнее закрыла дверь в оставшуюся позади гостиную, заперла ее на замок и поторопилась вслед.
        Выход и правда был, даже не запертый на этот раз. Впрочем, как и следовало ожидать, провожатую мою привлек вовсе не он, а кусок стены в самом углу. Хотя тот кусок и был занятным: выложен обыкновенными кирпичами, в отличие от серого, нарочито грубого камня, которым были убраны остальные стены. Новая кладка? И по форме напоминает дверной проем…
        А еще мое внимание привлек участок сантиметров сорок на сорок рядом с заложенной дверью - он был грубо и наспех замазан какой-то смесью вроде цемента. Но не цементом, потому что кусок его рассыпался легко, едва я поддела его ногтем.
        А потом уже любопытство мое взыграло: я нашла металлическую отвертку на одном из стеллажей и под укоризненным взглядом Доротеи расковыряла всю замазку. И не зря. Под ней оказалась табличка - латунная, плотно вогнанная меж камнями. Вроде той, у главного входа, где я прочла имя барона фон Гирса. Только на этой было не имя, а узоры в виде роз… и текст, выбитый мелко и убористо.
        Сколько жемчужин у Маргариты?
        Столько же роз влево и вправо, и снова влево.
        Живите в мире, мои дети, лишь тогда откроются вам все двери.
        Нескладный какой-то стишок. Хотя посыл верный. Зачем его оставили здесь, интересно? Я уж хотела спросить у Доротеи, но снова наткнулась на ее крайне недовольный взгляд. Она еще и ножкой по полу постукивала в раздражении.
        - Ну? - едко спросила кукла. - Все развлекаешься?
        Я смущенно кашлянула: всеми правдами и неправдами Доротея влекла меня именно к кирпичной кладке на стене, это было очевидно.
        - Там, видимо, был какой-то проход? - предположила я, чтобы она хотя бы не смотрела на меня как на ничтожество.
        - Конечно был! Глупая, глупая Маргарита! Неужели ты думаешь, что Карл фон Гирс мастерил свои украшения прямо в Хранилище?!
        Я потрогала кирпичи, чтобы убедиться: их разобрать будет не так просто. До чего же холодные.
        - Зачем понадобилось замуровывать дверь, если там всего лишь мастерская?
        И кукла едва не зарычала:
        - Ух! Сколько раз я назвала тебя глупой, Маргарита, а ты так и не умнеешь! Ход замурован, потому что там не просто мастерская, но и ответы на вопросы!
        Ну да, я глупая - а она гений сыска… Шерлок Холмс и Эркюль Пуаро в одном флаконе. Впрочем, вслух я этого говорить, конечно, не стала: мы здесь вдвоем, и если что, то найдут мой хладный труп очень нескоро.
        - И неужто не догадаешься, кто это сделал? - Доротея прищурилась, будто давая мне шанс оправдаться.
        Я знала, какой догадки она ждет от меня.
        - Хочешь сказать, что проход заложил хозяин дома? - недоверчиво спросила я. - Георг?
        - Ты еще сомневаешься? Кто, если не сам хозяин? И проход скрыл, и табличку попытался испортить - очень уж не хотел, чтобы кто-то этот текст прочитал.
        Наверное, это правда. Посторонний вряд ли смог бы забраться в дом так далеко и надолго - это именно распоряжение хозяина.
        - Вижу, ты не очень-то любишь фон Гирса, да? - сообразила я только теперь.
        - А за что мне его любить?! - вспылила кукла. - За то, что мучает девочку? Или за то, что загубил жену?
        Я поежилась:
        - Слышала, его жена умерла после болезни…
        - После болезни?! Как бы не так! Она выпила чашку кофе, в которой, разумеется, было что-то еще, кроме кофе - оттого и умерла!
        - Хочешь сказать, ее отравили? Барон фон Гирс отравил?
        - Именно! Именно это я и хочу сказать. Может, и не его рука подсыпала яд - но уверяю тебя, Маргарита, барон фон Гирс сделал все, чтобы его жена выпила эту отраву! Только после этого он и смог вздохнуть с облегчением…
        Сказать, что я была в замешательстве, это ничего не сказать. Множество вопросов роилось в моей голове: откуда Доротея это все знает? Лично была знакома с Любовью фон Гирс? Или… или они связаны еще крепче? Что если душа баронессы вселилась в эту куклу? Я только об этом и думала, пока тихонько шла за Доротеей прочь из Хранилища.
        А следующей комнатой оказалась, как ни странно, спальня. Очень богатая. Женская. Спальня баронессы фон Гирс. В этом я убедилась, увидав на прикроватной тумбочке черно-белую фотографию маленькой Нади. Ей здесь года три, наверное. Других портретов в комнате я не нашла. Впрочем, мне и осматриваться не хотелось - здесь было жутко до ужаса. Шорохи, легкий неуловимый шепот, сгустки тьмы, что притаилась в углах - я поклясться была готова, что эта тьма то и дело принимает очертания человеческого тела…
        - Пойдем отсюда, - позвала я Доротею, - мне здесь не нравится.
        - Нет, - хрустнув фарфором, покачала головой кукла. - Мы пришли сюда, чтобы ты проявила, наконец, свой дар. Посмотри вокруг, Маргарита. Посмотри - и скажи, что здесь произошло шесть лет назад. Я знаю, что все произошло именно здесь.
        - Ч-что произошло?
        Впрочем, я лукавила: я знала, что здесь произошло.
        - Она умерла именно здесь, да? - передернув плечами, спросила я.
        Кукла молчала, въедливо глядя мне в глаза. Даже не ерничала и не обзывалась: наверное, она и правда хотела помочь Надюше. И я этого хотела. Честное слово, хотела! Но…
        - Доротея, пойми ты, я ничего не вижу… То есть, вижу, чувствую, что здесь случилось что-то ужасное - но что именно? Мне холодно здесь. Очень холодно. Прошу, давай уйдем.
        Но кукла меня жалеть не собиралась:
        - Расскажи, что ты видишь. Ты видишь чашку с кофе? Видишь, кто держит ее в руках?
        - Нет! Не вижу я никаких чашек! Господи, я уже говорила Якову, что дара у меня нет! Вы все ошиблись! Оставь меня в покое, наконец!
        Я вспылила. Разозлилась на бездушную куклу настолько, что еще немного - и швырнула бы прочь, лишь бы выбраться из ужасной комнаты. Не знаю, каким чудом я сдержалась и всего лишь обошла Доротею - а потом пулей вылетела в дверь. Снова комната: будуар или что-то вроде этого. Она, судя по всему, тоже принадлежала баронессе, но здесь мне было куда спокойней.
        - Ее нашли тут, у двери - услышала я кукольный голос, - с оборванной сонеткой в руках и возле разбитой чашки. Говорят, она страшно кричала перед смертью… но когда слуги прибежали - баронесса была уже мертва.
        - Жуткая история… И все-таки хочешь ты или нет, но мы уходим.
        - Никуда мы не уходим! - тут же запротестовала кукла. - Ты вернешься в спальню и попробуешь еще раз! - Паршивка даже попыталась удрать - но я теперь уж решила проявить характер и грубовато схватила ее, зажав под мышкой.
        Кукла страшно трепыхалась, а я не слушала и пыталась справиться с замком на входной двери, и когда мне все-таки это удалось - оказалось, что я снова вернулась в Янтарную гостиную. Выходит, все левое крыло первого этажа, включая Хранилище и обитель бабушки Маргариты, принадлежали когда-то Любови фон Гирс? Любопытно…
        И розы. Мне живо вспомнились розы из стишка на латунной табличке - они ведь были здесь всюду в этой комнате. Большие и желто-коричневые розы, с мастерством выложенные янтарем на стенах всех стенах.
        - Пусти! Пусти! - верещала и выкручивалась Доротея, и я, отмахнувшись от мыслей, поторопилась прочь - в вестибюль, а оттуда вверх по лестнице в детскую.
        Надюша, заплаканная, несчастная, бросилась к ней как к родной. Обняла так горячо и крепко, что, если у этого дьявольского создания есть сердце, то оно обязано было дрогнуть.
        - Спасибо, Марго, спасибо вам! Я уж думала… папенька забрал Доротею. Папенька вернулись нынче - вы слышали?
        - Слышала… - выдавила я кислую улыбку.
        А после ненавязчиво вытянула Доротею из Надиных объятий. Подошла к полкам с книгами и, встав на цыпочки, усадила мерзавку на самый верх.
        - Давай-ка оставим Доротею пока здесь, солнышко. Чтобы не сбежала ненароком, - я заговорщически подмигнула Надюше.
        Но девочке моя идея не понравилась:
        - А что же если они вернутся? Они непременно вернутся, Марго! Я знаю.
        Я вздохнула, подошла и села возле нее на корточки:
        - Если вернутся, - выделила я голосом это «если», - то я буду рядом! Уж я-то справлюсь с монстрами побыстрее, чем кукла, согласись? К тому же после твоей «ma tante Vera», - добавила я заговорщическим шепотом, - я уже ничего не боюсь. Даже монстров. Честное слово!
        Надя смущенно хихикнула и вдруг ткнулась лбом мне в плечо. А потом так и не отодвинулась.
        - Не хочу, чтобы папенька вас уволил, Марго. Пообещайте, что не уйдете от нас. Пожалуйста, пообещайте.
        - Обещаю, - как-то слишком легко вырвалось у меня… И тут же я об этом пожалела - но было поздно.
        Зря я это сказала.
        До чего же все-таки взрослые глаза у этой девочки. И как ей страшно сейчас. Не знаю, есть ли в этом доме настоящие монстры, но боится их Надя совершенно по-настоящему. А я понятия не имела, как это исправить.
        * * *
        Остаток дня дом стоял на ушах: все были взбудоражены приездом хозяина. Это даже на нашем изолированном этаже чувствовалось. Я пару раз выбиралась на лестницу, посмотреть что да как, но тут же убегала не в силах вынести всеобщей суеты. Страшно боялась столкнуться с бароном фон Гирсом - и до ужаса хотела взглянуть на него еще хоть раз… Как там говорила Доротея? Глупая, глупая Маргарита. И не поспоришь.
        Почему он так перепугался, когда увидел меня за портьерой? И вообще - меня ли он увидел? Или - еще чего доброго - призрак погибшей жены? Честное слово, я уже не исключала и это…
        За всеми мыслями и переживаниями я далеко не сразу уловила, что моя подопечная сегодня тише и печальнее обычного. До сумерек стояла у окошка, оборотив взгляд на голый парк и черные ноябрьские деревья, и даже к завтрашним занятиям по арифметике не захотела подготовиться. Значит, совсем беда.
        И тут до меня дошло.
        Ее отец уже три или четыре часа был дома - и до сих пор не поднялся к нам на этаж. К себе он Надюшу тоже не приглашал, я узнавала. А она ждала его. Вздрагивала и оборачивалась на каждый скрип двери. Боялась? Или всем сердцем жала, что он придет? Мне все-таки казалось, что второе. И наконец, услышав очередной скорбный вздох за занавеской, я не выдержала.
        - Так! Мадемуазель, смею вам заметить, что на часах уже шесть, а вы до сих пор не одеты. Ужин вот-вот! Что будете делать, если папенька позовет вас ужинать? Выйдете такой неряхой?
        Надя смущенно разгладила белые накрахмаленные кружева дневного платья, более чем приличного, разумеется, а потом спросила главное:
        - Думаете, папенька правда позовет меня ужинать? - спросила она с надеждой.
        - Не знаю, солнышко, - честно ответила я. - Но если позовет - ты должна быть при всем параде.
        И снова я пожалела о своих словах - потому что глаза Нади живо заблестели. Теперь ведь точно до ночи станет ждать, когда «папенька» позовет за ней. А я, честно говоря, очень сомневалась, что это случится: у него там голоплечая Роза, которой он раздарил еще не все фамильные ценности.
        И все-таки я надеялась, что Надя, занятая переодеванием, отвлечется хоть на время. А там уже и спать можно ложиться.
        Моя затея и правда отчасти удалась: наряжалась Надя всегда долго и тщательно, как истинная маленькая леди. Только вот час ужина неумолимо приближался - а за ней так никто и не позвал… Отцу было не до нее. И даже более: прислуга о нас тоже забыла. Пришлось мне бежать на служебный этаж и тормошить Глашу, чтобы ребенка хотя бы покормили:
        - Ох, я совсем с ног сбилась, - всплеснула руками та. - Нынче все, кто с кухни, господину барону в парадной столовой прислуживают, а про барышню-то нашу я и забыла… Сейчас-сейчас все будет, сама принесу. У нас сегодня «Беф Мирантон», полдня мусьё Латур с ним в кухне-то провозился!
        - А это чего такое?..
        - Да говядина с луком, - отмахнулась Глаша и побежала нагружать для нас поднос с ужином.
        Выходит, барон все-таки поужинал отдельно, со своей голоплечей, а не дочерью…
        Тут я услышала характерный грохот мотора под окном и выглянула узнать, кто приехал. Оказалось, что не приехал, а уезжают: барон, его Роза, еще мужчина и женщина - все в вечерних нарядах, в мехах и бриллиантах, большой развеселой компанией вывалились из дверей особняка и стали усаживаться в авто.
        - В театр господин барон отправилися, - подсказала, сервируя поднос, Глаша, - премьера там у них какая-то. А дама эта его новая - большая театралка, говорят. И поет чего-то там, и на фортепиане музицирует.
        Я невесело кивнула.
        А потом обнаружила, что не одна я грустно слежу за отъезжающим автомобилем: на крыльце в свете одинокого фонаря стояла Вера, спрятав нос в воротник соболиного полушубка. Стояла мрачнее тучи.
        - И часто эта театралка здесь бывает? - поинтересовалась я.
        - В доме-то? Первый раз нынче. Барон и сам уж полтора месяца дома не был. Фабрика у него на Большой Морской - ты не знала, что ли? Там-то и пропадает. И апартаменты тоже там, чтоб далеко не ездить. От деда фабрика досталась, от Карла фон Гирса. Он ведь старший внук.
        - Значит, есть и младший?
        Но Глаша то ли не услышала уже, то ли не захотела отвечать: подхватив огромный поднос, она понесла его в детскую столовую. Я нехотя потащилась следом.
        Что я скажу Наде?
        Черт с ними - и с этой папенькиной Розой, и развеселыми друзьями, и с фабрикой - но почему он даже не заглянул к дочери?! Хоть бы поздоровался! Хоть бы игрушку какую копеечную привез! Это уже попахивало даже не небрежностью: он вел себя так, будто его дочери не существует вовсе. Будто… он ненавидит ее и мстит девятилетнем ребенку за что-то!
        У меня это в голове не укладывалось.
        Может, он заглянет к ней перед сном? Да нет же, будь реалисткой, глупая Маргарита…
        - Папенька уехали, да? - понятливо спросила девочка у Глаши, пока та сервировала обеденный стол.
        Глаша ответила, наверное, что-то ободрительное - но Надя не повеселела.
        А я стояла в проеме дверей и трусила подойти ближе.
        - Да нет, Глаша, - еще печальней вздохнула девочка, - вряд он сегодня вернется: ты же знаешь, папенька всегда только на день приезжает, не дольше.
        Я не могла на это смотреть… просто не могла!
        Так и оставшись незамеченной, проскользнула в детскую - к полкам, где оставила Доротею. Осторожно сняла ее и посадила перед собой на мягкий диванчик.
        - Слушай, - заговорила я быстро и нервно, - знаю, что мы с тобой не ладим - но ты сама виновата. Нечего было обзываться и втягивать меня в эту авантюру с Хранилищем и прочим. Эй! - я пальцем легонько ткнула куклу в плечо - ноль эмоций. - Все равно, я знаю, ты меня слышишь! Так вот. Верни меня в 2018! В мою квартиру! Ненадолго… Ну пожалуйста - я знаю, ты можешь!
        Стеклянные синие глаза нехотя повернулись в глазницах и остановились на моем лице.
        - Зачем тебе в 2018? - недовольно поинтересовалась кукла.
        - Надо!
        Кукла замолчала надолго. Думала. Я почти видела, как крутятся шестеренки в ее фарфоровой голове.
        - Я верну тебя - ненадолго - если ты пообещаешь никогда больше не садить меня на верхнюю полку.
        - Хорошо!
        - И если будешь меня слушаться впредь.
        Я уж хотела возразить, но… махнула рукой. Черт с ней. Я и так почти всегда делаю то, что требует эта манипуляторша.
        - Хорошо, - процедила я вкрадчиво.
        - И еще - ты сегодня же вернешься в спальню баронессы…
        - Не наглей! - потребовала я.
        И Доротея, как ни странно, поджала нарисованные губки - согласилась.
        - Сейчас ночь, - попыталась оправдаться я, - а ночью я охотнее пойду гулять по кладбищу, чем в эту адскую комнату. Ни за что!
        - Пойдешь туда завтра утром, - приказала тогда кукла.
        - Посмотрим! - парировала я. - Сначала верни меня домой.
        Синие стеклянные глаза медленно уплыли в сторону - туда, где была дверь классной, и я поняла без слов. Надо идти. Надеюсь, я снова попаду прямо в спальню.
        Так и вышло.
        Невыносимо… На электронном табло в моей старой спальне все еще светились цифры «03.10», а Марго все еще не дышала. Что если Яков обманул, и я все-таки умерла? Странно, эта мысль уже не вызвала у меня такую волну паники, как в прошлый раз. Кажется, лишь в этом случае - если умерла - я сумею выполнить обещание, данное Надюше. Никогда ее не оставлять.
        Невыносимо… голова шла кругом, когда я думала об этом. Поэтому решила подумать потом, а пока зажгла свет и вернулась к полке со своими куклами.
        Как же давно это было - словно в прошлой жизни. Я блуждала взглядом по хорошеньким пустым головкам своих «Барби» и «Монстер Хай» - но быстро решила, что Наде они не понравятся. Она девочка утонченная, настоящая леди. «Блайз»? Неплохо, но тоже не то… Мой взгляд остановился на симпатичной авторской куколке - маленькой, всего тридцать сантиметров в высоту, с тельцем из хорошего твердого пластика, с шарнирами в локтях и коленях и с роскошными волосами оттенка блонд. А особенно я любила ее платье - эльфийское, как я его называла. Вспомнила, с какой любовью и старанием я шила это платье. Из остатков своего свадебного, между прочим…
        Да, думаю, подойдет.
        Скажу Надюше, что папа попросил передать ей куклу в подарок. Пускай ребенок хотя бы думает, что отцу есть до нее дело. С теми мыслями я потушила свет и, не оборачиваясь больше, нырнула в дверной проход - обратно.
        * * *
        Когда я вернулась, Надя уже была в постели. Рядом - как всегда оставленная на ночь лампа.
        - Папенька не вернется, да? - тихонько спросила Надя, увидав меня. И вздохнула.
        - Не вернется, - тоже вздохнув, подтвердила я. - Ты же знаешь, солнышко, папа много работает, чтобы у тебя были красивые платья и самые лучшие учителя. Но он, разумеется, все равно тебя любит - не сомневайся в этом ни на минуту! Смотри, что он мне передал для тебя.
        Оглядываясь по сторонам, тихо, как преступница, я вынула из-за спины куклу. И увидела, как засветились Надины глаза - еще до того, как я показала игрушку; просто от осознания, что папа и правда что-то ей передал.
        Надя вскочила и села на постели.
        - Какая красивая… А платье! Просто невероятное! Американская?
        - Наверное, - невольно улыбалась я. - Как назовешь?
        - А вам какое имя нравится?
        Я пожала плечами. У куклы конечно было имя, тоже эльфийское - но это там, в далеком 2018. А здесь, в руках маленькой девочки, я почему-то воспринимала ее совсем иначе. Будто у куклы началась новая жизнь.
        - Пусть будет Хоуп, - сказала я. - Знаешь, как переводится «hope» с английского? Надежда.
        - Пусть будет Хоуп, - согласилась Надюша и бережно посадила куклу возле подушки. Снова вздохнула: - я попрошу папеньку нанять мне учителя английского. Я знаю только французский и немецкий. И латынь - но совсем чуть-чуть. Это непорядок.
        - Непорядок, - согласилась я.
        Спала в эту ночь Надя удивительно спокойно.
        Чего не скажешь про меня.
        Я выходила на балкон подышать холодным ноябрьским воздухом, выпила теплого молока, почти час проболтала с Глашей на кухне, надеясь хоть этим отвлечься. Потом даже взялась перечитывать салонные беседы из «Войны и мира» - бесполезно. Сна ни в одном глазу. Уже стояла глубокая ночь, часа три, и все домашние слуги давно спали - когда я услышала знакомый грохот мотора под окнами.
        Они вернулись вдвоем - барон фон Гирс и эта его Роза. Шофер завез машину куда-то во двор, а сами они деловито вошли в дом. Я, бросив книжку, со всех ног бросилась на лестницу - сама не знаю зачем. Попасться на глаза я, конечно, не хотела, но желала удостовериться - это и правда барон? Вернулся, несмотря на убеждение Нади в обратном? А вдруг я слишком плохо о нем думала, и он вернулся именно, чтобы пожелать дочери спокойной ночи?
        Вряд ли…
        Они торопливо скрылись за двери в хозяйские апартаменты, мне и прятаться не пришлось. Даже не знаю, жалела я или радовалась, что не попалась на глаза фон Гирсу? С одной стороны, я все еще в платье, которое надевала к ужину, и волосы у меня сегодня уложены на удивление удачно… С другой - зачем мне это надо? Разве, чтобы высказать «папеньке» в лицо, как отвратительно он ведет себя с дочерью. Высказать, что ребенок ждал его весь вечер, пока он развлекался со своей Розой.
        В общем, хорошо, что он меня не заметил, и я не вздумала и правда все это ему высказать. Все-таки речка здесь совсем рядом, через дорогу, а искать меня, глупую Маргариту, в 1913 году точно никто не будет.
        …Обдумывала я все это, стоя на лестнице и уныло глядя на запертые двери баронских апартаментов. Я даже ойкнуть не успела, когда эти двери вдруг распахнулись, и фон Гирс, собственной персоной, стремительно вышел в вестибюль. И сразу увидел меня.
        Глава 7. Барон фон Гирс
        Не одна я была застигнута врасплох: барон тоже не ожидал увидеть посторонних в такой час. Только вот, если я растерялась, то он разозлился.
        - Вы кто? - прозвучало до крайности неприветливо.
        Не знаю, где я набралась храбрости, но все-таки взяла волю в кулак и спустилась к нему по лестнице.
        - Гувернантка… Новая Надина гувернантка.
        Брови его поднялись, будто он только теперь и вспомнил, что на свете есть некая Надя, которая приходится ему дочерью. А потом баронские глаза сузились в две щелки - ярко-зеленые и поистине дьявольские.
        - И что вам нужно?
        - Я ждала вас вообще-то.
        У меня тряслись поджилки от взгляда его глаз, но я с упрямой, никому не нужной храбростью смотрела точно в них и уже знала, что сейчас будет скандал. Я решилась. Выскажу ему все в лицо, как и хотела! Он отвратительно поступает с дочерью! Гадко и подло отыгрываться на ребенке - что бы ни совершила ужасного ее мать!
        В крайнем случае (ну, если меня уволят), Яша говорил, что у него есть план «Б»…
        - Послушайте, - начала я с места в карьер, - я специально вышла, чтобы с вами поговорить. Серьезно поговорить. Чтобы вам сказать, что Надя прождала вас весь день и весь вечер. Она так надеялась, что вы хотя бы перед сном зайдете… и пожелаете ей спокойной ночи…
        Удивительно, но слушал меня господин барон молча и крайне внимательно. До того внимательно, что под конец речи я сбилась все-таки. Скандала почему-то не получалось.
        - Понятно, - покивал он задумчиво и как будто даже с сожалением. - Но сейчас, думаю, Надя уже спит?
        - Ну да…
        - В таком случае, вы поздно мне обо всем сообщили. - Он подошел ближе и посмотрел мне в глаза практически в упор. С тем же до озноба страшным прищуром. - Это было первое ваше упущение, или я должен знать о чем-то еще?
        - Мое упущение?..
        - Ваше. В целом, я оценил вашу смелость и вашу озабоченность девочкой, но также я ценю разумный подход. Этот разговор мог подождать до утра. И это уже ваше второе упущение?
        - Слушайте, если это и упущение, то явно не мое! Что вы за отец такой, если вам нужно специально сообщать, что ребенок вас ждет? Да, ваша дочь все держит в себе и никогда бы в этом не призналась, но на то вы и отец, вы сами понимать должны! Во всех нормальных семьях принято, чтобы родители заглядывали к детям хотя бы перед сном! И привозить гостинцы после дороги! Всегда! Во все времена!
        Меня понесло, да. Я ведь говорила, что терпеть не могу собеседования? Вот именно поэтому я их терпеть и не могу. Потому что совершенно не умею вовремя заткнуться.
        - Вижу, мы друг друга не поняли, - заключил он и с утомленным вздохом потер переносицу. Ловким жестом выудил из кармана изящные часы и сообщил мне: - сейчас без четверти три. Ровно в шесть и ни минутой позже жду вас в своем кабинете.
        - Но…
        - С рекомендациями, разумеется.
        - Хорошо, - сдалась я.
        И подумала, что план «Б» вот-вот придется пускать в ход.
        * * *
        Шанса проспать у меня просто не было: чуть свет весь дом разбудили звуки фортепиано - стройные и мелодичные, но, тысяча непечатных выражений, не в половине шестого утра ведь!
        В такой час даже Надя, ранняя пташка, сладко посапывала во сне.
        Ну а я о том, что меня вызвали «на ковер», не забывала всю ночь. Кажется, мне даже во сне тот «ковер» снился, причем у господина барона были рога, копыта и очень симпатичный хвост с кисточкой на конце В общем, долго ли, коротко ли, я собралась, нашла папку с рекомендациями от Яши и, удостоверившись, что успеваю, побежала в кабинет фон Гирса. Дверь в спальную Надюши закрыла поплотнее - пусть спит.
        Музицировала, сидя за Надюшиным роялем, папенькина любовница - театралка Роза. Музицировала неплохо, должна признать. Под ее пальчиками инструмент рождал ноты еще более гармоничные и сладкозвучные, чем у Нади. От Глаши я уже знала, что кабинет соседствует со спальней и личной гостиной барона - сразу за музыкальной комнатой. Потому разминуться с Розой у меня тоже не было шанса.
        Заметила она меня почти что сразу и не позволила добраться до двери:
        - О, ну наконец-то, милочка, вы явились! - обрадовалась Роза, уже перестав играть. - Только почему без завтрака? Я ведь просила!
        Заметила - и, конечно, приняла за прислугу. С моим везением иначе и быть не могло.
        - Наверное потому, что я не горничная, а гувернантка, - выдавила я фальшивую улыбку.
        - Гувернантка? - опешила Роза и даже повернулась ко мне полностью.
        Хорошенькая… - думала я, разглядывая Розу-театралку исподтишка. - Смуглокожая, черноволосая, с невообразимым разрезом больших карих глаз. Дама совершенно точно была южных, нездешних кровей. Да уж, с такой яркой внешностью и косметикой можно не пользоваться.
        - Ах да, припоминаю, - неспешно продолжала тем временем Роза, - ведь у господина барона есть дочь. Сколько же ей лет?
        - Девять. Простите, я и правда тороплюсь.
        - Постойте-постойте, милочка… И где же? Где этот чудный ребенок - я немедленно хочу с нею познакомиться!
        - Думаю, если Георгий Николаевич хотел бы вас познакомить, то уже сделал бы это, - улыбка опять вышла фальшивой.
        И теперь Роза ту фальшь отметила. Черные глаза, удивленно распахнутые, тотчас превратились в холодные черные дыры.
        - Дерзите, милочка? Зря. Я ведь с вами по-доброму и ссориться не хотела. Подите-ка сюда.
        На каминной полке стояли часы, и стрелки их уже выстроились в вертикальную линию, подсказывая, что сейчас ровно шесть.
        «Может, спешат?» - понадеялась я и крайне нехотя приблизилась.
        А Роза, недолго поискав в ридикюле, вдруг извлекла из него золотую монетку. И положила в мою ладонь, на автомате протянутую. Я просто растерялась. Настоящие дореволюционные деньги я прежде видела только в интернете на специальных сайтах, но никак не вживую! Тяжелая, с роскошным двуглавым орлом на одной стороне и каким-то усатым мужичком на другой.
        - Это вам от меня - подарочек. Как вас зовут, милочка?
        Только тогда я и сообразила, что это взятка. Господи, мне раньше никогда не давали взяток! И, главное, за что? Точно также на автомате я качнула ладонью, звонко уронив монету на паркетный пол.
        И, наверное, очень вовремя это сделала, потому что через миг распахнулась дверь из музыкальной залы, и барон фон Гирс смерил нас обеих недовольным взглядом.
        - Вы опаздываете, m-lle Лазарева. Я ждал вас ровно в шесть.
        - Простите… - пробормотала я и пулей влетела в распахнутую дверь кабинета.
        И страшно удивилась, что барон здесь был не один: позади баронского кресла стояла Вера и недовольно барабанила пальцами по лакированной спинке. Впрочем, с моим приходом она вроде даже смутилась и поспешила уйти. А я успела осмотреться.
        Кабинет был угловым, с огромными окнами аж на двух стенах - очень светлым и, вместе с тем, страшно неуютным. Может, дело просто в холодном ветре с Мойки, который настойчиво дул сквозь рамы. Большой стол, библиотека у стены, сейф и ржавый ключ в деревянной рамке над ним. Занятно. А точно над столом - портрет благородной дамы со светлыми убранными наверх локонами и голубыми глазами. Я, было, уж подумала, что это и есть Любовь фон Гирс… но нет. Дама слишком была похожа на Кики. А еще в ее пышной прическе сверкал драгоценный ободок - точнее, тиара или диадема (никогда их не различала). Украшение - тонкое, хрупкое, изящное, с контрастными на светлых волосах темными камнями круглой формы. Жемчужинами, думаю. Черными жемчужинами.
        - Присаживайтесь, - не глядя на меня, велел барон фон Гирс. Я покрутила головой и торопливо опустилась на диванчик под окном.
        - Меня задержали, - кашлянув, стала я зачем-то оправдываться. - Я давно уже пришла и стояла под дверью.
        - Я видел, что вас задержали. Однако жалованье вам плачу я, потому и распоряжения вы должны исполнять мои, а не чьи бы то ни было.
        Я понятливо кивнула: и не поспоришь.
        - Запомните, Маргарита Ивановна, мне важно ваше беспрекословное подчинение. Я вас нанимаю, плачу хорошие деньги, поэтому вы должны делать все, что я приказываю.
        Я продолжала кивать. Отметила только, что он и не заглядывая в документы знал, оказывается, как меня зовут. Неужто они с Верой обо мне говорили?
        - …если я приказываю вам явиться в шесть, - продолжал барон усыпляюще нудно, - то вы должны явиться в шесть, даже если начнется пожар; если я задаю вам вопрос, то вы на него отвечаете быстро и не раздумывая; если я велю вам раздеться и лечь - вы должны раздеться и лечь. Молча.
        - Чего?.. - мне показалось, я ослышалась.
        - Не «чего», а «что».
        Георг, с прищуром своих зеленых глаз, вдруг поднялся и обошел стол, оказавшись напротив меня. Почти так же близко, как вчера на лестнице.
        - Марго. Вас именно так все называют, верно? Сколько вам лет, Марго? Двадцать пять? Двадцать шесть?
        - Двадцать семь…
        - Двадцать семь лет. Вы красивы, свободны. Неужто у вас ни разу не было романа с работодателем?
        - Был, - ответила я зачем-то честно. И тем, кажется, удивила барона. Лишь на миг, но я четко осознала его замешательство. Нашла его глаза и вкрадчиво договорила: - только все закончилось плохо. Для него.
        Кто бы мог подумать: господин барон не так уж и непробиваем. Но опять же замешательство его было секундным.
        - Что же произошло? - полюбопытствовал он.
        Я пожала плечам:
        - Он был женат. Хотя врал, что фактически с женой уже расстался. А она, когда о нас узнала, подала на развод и отсудила половину бизнеса, - я притворно вздохнула.
        Вообще-то я приврала: не был он женат. И вообще, у него как раз все отлично, это я полтора месяца жила на антидепрессантах, когда он меня бросил. Но мне вдруг стало интересно, как отреагирует барон на слово «жена». Ведь кого-то он испугался там, в Гостиной Маргариты, в комнатах, принадлежавших его бывшей.
        - Бывает, - заключил фон Гирс преувеличенно бодро. - Не волнуйтесь, Марго, я вас соблазнять не собираюсь.
        - А меня не так-то просто соблазнить.
        - Предлагаете попробовать? - Зеленые глаза снова прищурились.
        Ответить я даже не успела: распахнулась дверь и показались голова и бюст Розы. Она обвела нас быстрым придирчивым взглядом, в котором только слепец не распознал бы ревность, и промурлыкала:
        - Ох, простите… мне показалось, вы звали меня, Георгий Николаевич.
        - Нет, не звал. - Он даже не попытался улыбнуться.
        - Все-все, уже ушла. - Закрывала дверь она мучительно медленно.
        Слух у Розы и правда, как у летучей мыши… Впрочем, надо признать, вошла она как раз вовремя: не знаю, до чего бы мы договорились, не сделай она этого.
        Глупая, глупая Маргарита… в двадцать семь лет до сих пор не уяснила, что красивые, успешные и одинокие мужчины бывают только в дамских романах! Хотя и в романах они всегда с дефектом: или носят в голове тараканов размером с красную комнату, или травят бывших жен ядом. Ну а с твоим везением, Маргарита, и то, и другое, будь уверена…
        Фон Гирса появление Розы тоже, нужно думать, отрезвило. Кашлянув, он нахмурился и снова сел за стол на почтительном расстоянии от меня.
        - Итак, я надеюсь, мы друг друга поняли, Маргарита Ивановна. Беспрекословное подчинение. Я спрашиваю - вы отвечаете. Я приказываю - вы исполняете. Вас устраивают такие условия?
        - Нет.
        Господи, ну кто меня за язык тянет каждый раз отвечать честно? Через силу я выдавила улыбку, когда брови нового работодателя опять вопросительно взлетели.
        - Не устраивают, но выбора у меня нет, - договорила я.
        И уже знала, что долго я на этом месте не продержусь. А барон тем временем понимающе кивнул.
        - Я до сих пор не вижу ваших рекомендаций.
        - Ах да, вот… держите.
        Я аккуратно положила на середину стола документы, что дал мне Яша. Расправила юбку на коленях, сложила руки, как примерная ученица, и стала дожидаться своей участи. Жаль, что за все время я не удосужилась даже заглянуть в рекомендации. Впрочем, барон, пока изучал их, кивал вполне благодушно.
        - Неплохо, - заключил он, наконец. - Хотя мне куда важнее, как вы ладите с девочкой.
        - Отлично лажу! - пылко заверила я. - Не верите - спросите у Нади сами: мы с ней лучшие подружки, честное пионерское! То есть, честное слово…
        Я смешалась под придирчивым пронизывающим до костей взглядом. Буквально чувствовала, как подозрения барона ко мне растут в геометрической прогрессии.
        - Кто вас нанял? - спросил он, в конце концов. - Вы ведь работаете здесь уже третью неделю, как мне доложили. - Так кто позволил вам пройти в дом и познакомиться с моей дочерью?
        Я знала, что этот вопрос мне зададут. Ведь это же я, Марго - быть такого не может, чтобы у меня что-то вышло гладко и по плану! Знала и - думаете, подготовилась заранее? Как бы не так! Барон смотрел на меня с подозрительным прищуром - а я как рыба открывала и закрывала рот да глупо моргала глазами.
        Соврать, что меня впустила Вера? И ведь даже похоже на правду: Яша сказал, наймом прислуги занимается родственница жены. Но… Вера меня терпеть не может. Она не подтвердит мою ложь ни за что на свете!
        - Не сметь мне лгать!
        Барон вдруг оглушительно хлопнул ладонью по столу, отчего я вздрогнула и едва не подпрыгнула на месте:
        - Я предупреждал вас: я спрашиваю - вы отвечаете! Кто вас пустил к девочке?!
        - Никто! Правда, никто. Вышла ошибка… я действительно искала место гувернантки и случайно… совершенно случайно нашла Надину куклу. В парке. А Глаша… Глафира, ваша экономка, увидав меня с куклой, решила, что меня уже наняли - и провела к девочке. Вот и все…
        - Глафира, значит. Хорошо, - он удовлетворенно кивнул. - Вижу, главное правило вы уяснили: я спрашиваю - вы отвечаете.
        Он усмехнулся на очередное мое замешательство:
        - Неужели вы думаете, я накажу Глашу? Не волнуйтесь об этом, Марго. Лучше пойдите к дворецкому, я уже распорядился о вашем первом жалованье.
        Я вымученно улыбнулась в ответ. И, надо сказать, страшно удивилась, когда барон напоследок все-таки спросил:
        - Как дела у Нади?
        Он спросил это с явной заминкой, будто сам с собой боролся.
        - Все хорошо вроде бы… - растерялась я. - Надя здорова, и учителя ее очень хвалят. Особенно по арифметике. Честное слово, она первая девочка на моей памяти, которая всем прочим книжкам предпочитает задачник!
        Я отметила, что губы фон Гирса тронула едва заметная улыбка. И сразу исчезла.
        - Она очень по вам очень скучает, - призналась тогда я.
        Барон же вдумчиво кивнул и сказал мне, что я могу идти. А когда я украдкой оглянулась в последний раз, то мне показалось, что этим вечером он непременно зайдет пожелать Надюше спокойной ночи…
        Глава 8. Ювелирная фабрика
        Впрочем, до ночи еще далеко: день только начался. К восьми, забрав свою Розу, барон фон Гирс уехал на фабрику, и дом погрузился в тишину. Абсолютную тишину, потому что было сегодня воскресенье, и учителя не приезжали. Большинство слуг ушли в церковь (так здесь принято, оказывается), да и у меня числился вообще-то выходной - хотя я все равно осталась дома.
        Мы как раз гуляли с Надюшей по парку - когда, чудом не сбив цветочную клумбу, у ворот с визгом затормозило авто. Приехала Кики с семейством. Я слышала уже, что младшая сестра моего нанимателя замужем, и что у нее двое детей - девочки-близняшки, года на три младше Надюши. Супругу же Кики было лет тридцать: моложавый, симпатичный мужчина с вихрастыми рыжими волосами.
        - Когда ты садишься за руль, сердце мое, я сей же час вспоминаю, что так и не составил завещание… - выбравшись с пассажирского места, первым делом заметил он.
        - Ах, душа моя, ну какое завещание? - отмахнулась Кики. - Все твои деньги, конечно, достанутся мне!
        Они нежнейше улыбнулись друг другу и под руку вошли в ворота парка. Что любопытно, Надюша, даже отбросив книжки, бросилась им навстречу вперед меня - кажется, она едва сдержалась, чтобы с разбега не повиснуть на шее тетушки.
        - Наденька, девочка моя, - обрадовалась ей и Кики, расцеловав в обе щеки, - ты растешь не по дням, а по часам - скоро меня перегонишь! Папенька, конечно, не дома? Ну и не расстраивайся - смотри, что я тебе привезла.
        А привезла она чудеснейшую куклу ростом почти что с саму Надю: девочка тут же расцвела, обрадовавшись игрушке, да и я, кажется, влюбилась в тетушку Кики - до ужаса мне захотелось рассмотреть эту куклу во всех деталях. Но это после…
        - Марго, как я рада вас видеть!
        Я удивилась, что Кики не забыла мое имя. Помнится, мадам Лобанова, другая родственница Нади, и не поинтересовалась, как меня зовут.
        - Вижу, вы совсем поправились, Марго?
        - Да, к счастью, - искренне улыбнулась я. Кики так лучилась хорошим настроением, что не улыбаться в ответ ей было сложно. Я даже сама предложила: - пойдемте скорее в дом, мы как раз собирались обедать.
        Обедали в парадной столовой на первом этаже, куда нам с Надей прежде путь вообще-то был закрыт. Гувернантке, наверное, и нет места за хозяйским столом (ох уж эти буржуйские условности), но я о том вспомнила только за десертом - и то случайно. А господа Вишняковы - такую фамилию носили родственники - не намекнули ни о чем даже взглядом. Да и гувернантка их собственных девочек тоже обедала с нами.
        Люди они были замечательные, и обед прошел в самой радушной атмосфере - даже у Нади глаза горели. Супруги шутили меж собой и нахваливали стол, мы со второй гувернанткой тоже изредка вставляли слово. Что касается близняшек, то ими с удовольствием занималась Надя. Пользуясь тем, что старше, она учительским тоном велела им не шуметь за столом и ровнее держать спину. Удивительно, но командовала она отлично и с явной любовью к этому делу. Я даже испытала небольшое дежавю, когда Надя прихлопнула ладошкой по столу и наставительно выговорила одной из кузин:
        - Запомни, Лиззи, когда я говорю, ты должна слушать, а не смеяться!
        Гены забавная штука, н-да…
        А после обеда, едва мы вышли из столовой, раздался телефонный звонок. Спросили, как ни странно, господина Вишнякова.
        - Это Георг наверняка, - со вздохом прокомментировала Кики, когда ее муж вышел. - Мишель управляющий на фабрике, правая рука моего дорогого братца. Георг его из-под земли достанет, если будет нужно. В прошлом году он к нам первого января в пять утра отправил посыльного и велел Мишелю явиться.
        - Выходит, и сам Георгий Николаевич был в это время на фабрике?
        - Был, - сморщила нос Кики. - Считает, раз он несчастлив в семейной жизни, то и никто вокруг не имеет права радоваться. А впрочем, оставим моего дорогого братца: пойдемте со мной, Марго, я вам тоже кое-что привезла…
        Я отнекивалась, но любопытство взяло верх, и я позволила отвести себя снова во двор - к машине, с пассажирского сиденья которого Кики сама достала большую круглую коробку. С великолепной бархатной шляпкой глубокого винного цвета и пушистыми перьями на боку.
        - Ой, не стоило, это совершенно ни к чему…
        - Вам не нравится? - расстроилась Кики. - А я влюбилась в нее тотчас, как увидела. Неделю страдала, что винный цвет - это совсем не мое. Я в такой шляпке буду выглядеть, как больная чахоткой. А потом вспомнила о вас! К вашим рыжим волосам, Марго, она подойдет как нельзя лучше! Ну примерьте хотя бы, прошу вас!
        Я примерила. И не без удовольствия, надо сказать: в волшебном шкафу в моей ванной были совершенно чудесные шляпки - но злючка-Яков отправил мне только пару самых скромных.
        А вот Кики меня понимала.
        - Вам так идет, Марго… - ахала она, крутясь рядом, - оставьте ее себе, ну ради меня!
        - Я не могу. Боюсь, ваш брат не одобрит…
        - Ах, ну при чем здесь мой брат? - невинно хлопнула Кики пушистыми ресницами. - Самый обыкновенный дружеский подарок! Если хотите, вы тоже можете подарить мне что-нибудь - я буду совершенно не против!
        До чего же забавная дамочка, - удивлялась я и продолжала улыбаться. - Будь она из моего времени - я бы с удовольствием с ней подружилась.
        - Мне нечего вам подарить, - только и развела руками я.
        Но Кики быстро нашлась и полезла в ридикюль. Откуда извлекла мой собственный айфон… Я о нем уже забыла, признаться. А ведь и правда: в последний раз я его видела перед тем, как глупышка-Кики меня переехала.
        - Вы можете подарить мне это зеркальце! - счастливо заключила она. - Совершенно очаровательная безделушка. Вы ее обронили, когда… ну, вы помните.
        - Да, я помню.
        - Такая прелесть! Откуда она у вас? Из Венеции?
        - Почти…
        Кики и правда влюбилась в мой айфон, даже в руки мне его отдала нехотя. Не работает уже, конечно: заряд кончился. И что-то мне подсказывало, что в 1913 я не найду сетевой адаптер даже в Китае.
        В общем, глаза Кики так лучились мольбой, что скрепя сердце я отдала его ей.
        - Вижу, вам очень нравится, Кики, этот… это зеркальце. Буду рада, если и вы примите от меня подарок.
        Эх… «зеркальце» было восьмого поколения. Я даже кредит за него еще не выплатила. Но Кики так по-детски радовалась, что и я улыбалась ей вполне искренне.
        А потом мы обе увидели, что через парк к машине шагает Мишель - с крайне недовольной физиономией.
        - Георг хочет, чтобы я явился на фабрику. Что-то там опять со счетами … - мрачно прокомментировал он. - Кики, я возьму авто, если ты не против?
        Кики поколебалась мгновение и вдруг предложила:
        - Давай-ка я тебя сама отвезу, душа моя. Заодно выскажу Георгу все, что о нем думаю! Сто лет не видела моего дорого братца.
        - Вы поедете на ту самую фабрику Карла фон Гирса? - спросила я.
        Наверное, очень эмоционально спросила, потому что Кики догадалась:
        - Хотите с нами?
        - Очень! У меня сегодня как раз выходной. Только Надя…
        - О Наденьке не волнуйтесь - за ней присмотрит наша гувернантка. А сама Наденька с удовольствием присмотрит за моими девочками! - рассмеялась Кики.
        Собрались быстро. Я убедилась, что Надя и правда не будет скучать, захватила ридикюль, нацепила новую шляпку. Поколебавшись у зеркала, все-таки мазанула по губам припасенной помадой - и побежала назад к машине. И уже там, забравшись на заднее сиденье, остро почувствовала, что между Вишняковыми произошел какой-то неприятный разговор… Милейшей семейной парой они почему-то уже не выглядели. Поссорились?
        - Я сяду за руль, дорогая, если ты не против, - оповестил Мишель. И веско добавил, чуть-чуть повернув голову в мою сторону, - тем более что это моя машина.
        Кики хмыкнула, сама открывая себе пассажирскую дверцу, и заметила не менее веско:
        - …которую мой брат подарил мне на двадцать пятые именины.
        - Я не простил тебя отдавать ее мне, Кики. Ты сама решила, что по модным лавкам можно ездить и на извозчике. А я каждый час своего времени трачу на твоего брата - мне авто куда нужнее.
        - О да, каждый час времени! Так в прошлую пятницу ты тоже был у моего брата?!
        Последняя фраза вырвалась из уст Кики чуть ли не со слезами. И вдруг стало очень тихо. Кики сама устыдилась внезапной истерики и отвернулась. Ее муж, сурово сведя брови, тронул авто с места, а я вообще сидела ни жива ни мертва. Признаться, даже пожалела, что напросилась и стала свидетелем этой ссоры.
        Не хотелось бы делать поспешных выводов, но Мишель мне как-то резко перестал нравиться. Да и вел он авто немногим лучше, чем Кики. Я умудрилась получить синяк его стараниями и ехала в полной уверенности, что колеса у «Роллс-Ройса» вдруг стали квадратными. Цветочных клумб он, правда, не сбивал - зато размазал по мостовой парочку голубей и даже не оглянулся. Да и когда остановился, от души хлопнул дверцей и ушел, ни разу на нас не оглянувшись.
        А самообладанию Кики я в тот миг позавидовала от всей души: собравшись, вскинув подбородок, она натянула на лицо привычную улыбку и бодро сказал:
        - Пойдемте, Марго, я покажу вам все.
        Фабрика располагалась на Большой Морской улице и целиком занимала четырехэтажное здание, в котором трудились две сотни мастеров-ювелиров и дизайнеров-художников. Над главным входом - солидная, золоченая вывеска «Ювелирный домъ фонъ Гирсъ»; на первом этаже, за витражными блестящими на солнце окнами отделанная мрамором торговая зала. Обходительный персонал, наряженный в зеленые ливреи, предлагал покупателям испить чашечку кофе, покуда оформлялась сделка. А еще можно было побродить меж витринами и полюбоваться на товар. Специализировался дом фон Гирсов больше на женских ювелирных украшениях, но изготавливал и прочие милейшие безделушки. Шкатулки самых разных форм и размеров, настольные часы, чернильницы, пепельницы, рамки для фото и даже посудные сервизы. Не во всех работах использовались камни, но мастера умудрялись и простой резьбой по металлу делать необыкновенно изящные, притягивающие взор вещицы.
        Меня необыкновенно заинтересовала одна из шкатулок: крохотная, не больше пудреницы, но с тончайшими, будто иголкой вырезанными из серебра розами - красными розами с бордовыми прожилками на лепестках и шипастыми стеблями всех оттенков зеленого. Шипы - не толще волоса, но каждый имеет свой объем. Поразительно тонкая работа…
        - M-lle интересуют великолепные серьги с рубинами и чистейшей воды бриллиантами? - поинтересовался седовласый господин, что предупредительно склонился ко мне.
        От неожиданности я вздрогнула, но дедушка казался вполне безобидным:
        - О нет, только шкатулка, в которой лежат эти серьги. Она чудесная.
        - У m-lle прекрасный вкус, - дедушка улыбнулся в усы. - Эта шкатулка с розами руки самого Карла фон Гирса. Сожалею, m-lle, она не продается, это лишь декор.
        - Не страшно. Готова поспорить, что зарплаты гувернантки все равно бы не хватило даже на крышечку.
        Я опять поздно спохватилась, что ляпнула что-то не то, но дедушка, слава богу, не дал мне этого понять. Славный дедушка.
        - Эта называется эмаль по гильошированию, - охотно пояснил он, видя мой интерес. - Гильош - орнамент, резка по металлу, он и сам по себе выглядит необыкновенно, но знаменитый Карл фон Гирс был первым, кто стал еще и покрывать гильош цветной полупрозрачной эмалью.
        - Да-да, - подхватила и Кики, - до сих пор в России этой техникой владеют лишь единицы, а рецепт эмали хранится в нашей семье в строжайшей тайне!
        Вдруг - я будто укол почувствовала. Чей-то жгучий взгляд на своем затылке. Покрутилась и, лишь задрав голову, обнаружила, что над торговой залой с отсутствующим потолком, на балконе четвертого стоит Георгий фон Гирс собственной персоной.
        Увидела его и Кики:
        - Спускайся скорее к нам, братец! - задорно крикнула она. Но братец, и не шелохнув бровью, продолжал диалог с Мишелем Вишняковым.
        - Ну хорошо. Если гора не идет к Магамеду… За мной, Марго!
        Подхватив юбки, Кики бросилась к лестнице.
        На фабрике, судя по всему, ее знал каждый. По первому же требованию нас пропустили на закрытые для прочих посетителей этажи с основными помещениями: мастерскими ювелиров и студиями художников. А потом и выше, на четвертый, в личные апартаменты хозяина.
        - Ты совсем одичал, дорогой братец! Никакого гостеприимства! - Кики бесцеремонно перебила мужчин на полуслове - обняла фон Гирса за шею и, подтянувшись, чмокнула его в щеку.
        Удивительно, но дьявольски-зеленые глаза барона даже сделались теплее, когда она посмотрел на сестру. Охотно подставил ей щеку и сам коснулся губами ее лба. Хотя отвечал сурово:
        - Это потому, что фабрика - не место для приема гостей, милая сестрица. Ты напрасно приехала, мы с Мишелем заняты. - А после он, так и не удостоив меня взглядом, поинтересовался: - неужто Надя тоже здесь?
        - Надя под присмотром моей Аннушки, - успокоила его Кики. - Хотя твоей дочери было бы полезно хоть иногда бывать на людях.
        - Позволь мне самому решать, что полезно моей дочери, а что нет.
        - Ты неисправимый грубиян, дорогой братец!
        - Уж какой есть, милая сестрица. Ежели у тебя еще имеются предложения по воспитанию Нади, то озвучивай их скорее - у нас полно работы.
        В который уже раз Кики безнадежно покачала головой - впрочем, чувствовалось, что это была не ссора, а обычный стиль их диалогов. Но потом Кики вкрадчиво посмотрел в зеленые глаза брата - и даже тон ее голоса несколько изменился:
        - Во сколько ты отпустишь нынче моего мужа, Георг?
        Брат размышлял над ее вопросом дольше чем нужно, будто она его о чем-то более сложном спрашивала. Занятная семейка фон Гирсов…
        - В восемь, - ответил он, наконец.
        - Я жду тебя дома к девяти, Мишель, - оповестила супруга Кики и, развернувшись, вернулась к лестнице.
        - Всего доброго, - пробормотала я, радуясь, что в этот раз не услышала ни одной придирки.
        Впрочем, рано радовалась. Не успела я подойти к лестнице, как меня окликнули.
        - M-lle Лазарева!
        - Да… - обмерла я.
        Фон Гирс стоял, опершись на перила балкона, смотрел на меня дьявольски-зелеными глазами и мучительно долго молчал.
        «Уволит… - догадывалась я, чувствуя, как от волнения мне нечем дышать. - Прямо сейчас и уволит».
        - И вам всего доброго, m-lle Лзараева, - сказал мне фон Гирс.
        И улыбнулся.
        - А? Ага…
        И мысленно тут же чертыхнулась за это дурацкое «ага». Глупая, глупая Маргарита! Еще и косноязычная, к тому же!
        Но собрала волю в кулак и как могла обворожительно улыбнулась:
        - Мне нужно идти.
        - Идите, - милостиво позволили мне.
        Но, едва я ступила на лестницу - снова:
        - Марго! - Уже чуть нежнее.
        - Да… - обмерла во второй раз.
        - Вам к лицу этот цвет.
        Слава богу, в этот раз я сообразила, что он о шляпке - прежде, чем в снова «агакнула». Но улыбнуться не успела: фон Гирс, будто ничего и не было, уже от меня отвернулся.
        * * *
        И все-таки я неисправимо глупа, права Доротея. Это ведь классический прием «ближе-дальше», который красивые и статусные мужчины просто обожают использовать! Сказать комплимент - и сделать вид, что оговорился. Наорать - и заявить, что не прочь увидеть тебя раздетой на кушетке. И так до тех пор, пока наивная гувернанточка до костей не сгрызет себе ногти, гадая, что же все-таки грубиян имел в виду? Пока сама себя не уговорит, что он не грубиян - а ранимая душа, нуждающаяся в понимании, любви и ласке. Ну и, естественно, разденется и пойдет на ту кушетку - в попытках до той души достучаться.
        Ошибка условной гувернанточки в том, что нет никакой ранимой души. Есть только грубиян с кучей комплексов, которые он умеет разрешать лишь за чужой счет.
        Если я соглашусь играть в игры барона фон Гирса, то горячо об этом пожалею…
        Глава 9. Страшные семейные тайны
        Из здания фабрики я вышла на ватных ногах. У меня раскалывалась голова еще посильнее, чем когда меня переехали на авто. Странное дело, фон Гирс вроде комплимент сделал - а у меня было ощущение, что он душу из меня вынул, потоптался на ней своими лаковыми ботинками и неумело запихнул обратно. Отвратительный гадкий человек! И намеки у него отвратительные! Но глаза красивые…
        Слава богу, была Кики, которая мучиться тяжелыми мыслями мне не позволила.
        - Дедушке в наследство досталась маленькая ювелирная лавка - на Мойке, по соседству с будущим особняком, - бодро принялась рассказывать Кики, когда мы снова вышли на улицу. - Прежде в той лавке только и делали убогие браслеты из года в год. А дедушка за границей выучился, в Италии. Когда в Петербург вернулся, очередь в его лавку была длиною с Невский! А потом расширяться надумал, выкупил это здание на Большой Морской, организовал мастерские, лучших мастеров со всей России набрал. И на обучение их никогда не скупился.
        - Особняк тоже он выстроил?
        - Конечно! Вместе с фабрикой и начал строительство. Для нас, для трех внуков. Марго, он необыкновенно любил нас - души не чаял. Мечтал, как вырастим, обзаведемся семьями - будем все дружно жить в одном большом доме. Наивные мечты стариков…
        Тема вражды между братьями для нее была болезненной, это очевидно. Чтобы не спугнуть Кики, я скорее переменила разговор:
        - Но Георгий Николаевич успешно продолжает дело вашего дедушки, как я вижу.
        - Смеетесь? Георг ничего не смыслит в ювелирном мастерстве. Да, он отличный управленец, но во всем что касается искусства… полный ноль. - Кики снова необыкновенно тяжко вздохнула. - Гриша - вот кто должен быть наследником дедушки. Он поразительные успехи делала в юности! До того, как ушел в свою проклятущую журналистику.
        Пояснять ничего Кики не пожелала. Тем более что мы как раз подошли к авто.
        - Как же я устала, Марго… - бесцветно произнесла Кики, падая на водительское сидение. - Мой муж тот еще кровопийца. И братец не отстает. Не представляю, как я поведу авто. Может, возьмем извозчика?
        - Если хотите, я могу повести, - вдруг предложила я.
        А что? Автомобили начала двадцатого века наверняка работают по тому же принципу, что и двадцать первого.
        - Вы умеете? - насторожилась Кики. И махнула рукой: - попробуйте. Этот автомобиль уже столько пережил, что лишняя вмятина ничего не изменит.
        И спрыгнула с водительского места, освобождая путь мне.
        Автомобиль был невероятен. Маленькая табличка под лобовым стеклом гласила «The Silver Ghost»[5 - «Серебряный призрак» - автомобиль компании Rolls-Royce. Впервые был представлен публике в марте 1907 г. (прим.)]: кузов у него и правда был посеребренный, отражающий холодный ноябрьский день не хуже зеркала. Огромные колеса, открытый верх, мягкие сиденья внутри и простенькая приборная панель. «Роллс-Ройс» был праворульным, но я четыре года ездила на «Тойоте», так что сориентировалась быстро. Швейцар услужливо помог завести мотор - и автомобиль тронулся необыкновенно мягко. Честно, после вождения Мишеля я ожидала худшего! Но авто и впрямь походило на призрака - плавный и достаточно шустрый.
        Оглядываясь назад, почему-то громко расхохоталась Кики:
        - Глядите! Там в окне мой братец!
        - Где?!
        - Да он чуть шею не свернул, когда вы сорвались с места. Где вы научились водить, да еще так лихо?
        Я лишь пожала плечами - что я могла ответить? Хотя и правда удивительно, что, ненавидя школьную физику, с любой техникой - автомобилями, электроприборами, компьютерами - я моментально находила общий язык.
        - А у меня к вождению совсем нет способностей, - снова вздохнула Кики. - Георг говорит, это у меня от матушки: помню, она тоже не могла тронуться с места, не задев выездные ворота. Георг говорит, я во всем на нее похожа. Может, это и так.
        - Вы, наверное, рано потеряли маму. Как и Надюша, - от души посочувствовала я.
        А Кики воззрилась на меня с крайним удивлением:
        - Боже, вы так говорите, Марго, словно матушка… умерла.
        - А это не так?.. - мысленно чертыхнувшись, ляпнула я.
        - Типун вам на язык! Она жива и здорова, слава богу. Так же, как и папенька. От них вчера лишь пришла открытка из Бадена. А впрочем… в каком-то смысле вы и правы. Я как Надюша: совсем не знала своей матери. Ваша тезка и моя матушка - та еще ветреница, сказать по-правде. Ей было семнадцать, когда она без памяти влюбилась в нашего папеньку, Николая Драгомирова, журналиста и подающего надежды молодого писателя. Папеньке уже шестьдесят три - а он все еще продолжает подавать надежды. Наш дедушка был резко против этого брака, а матушка в один прекрасный день взяла да и сбежала из отчего дома. Они уехали в Европу: обвенчались в Париже, жили какое-то время на юге Франции. В Монако на свет появился Георг, и братцу еще месяца не исполнилось, когда моя матушка-кукушка отправила его с кормилицей в Россию. К дедушке. Своим плачем он мешал нашему отцу писать романы. Через два года та же судьба постигла Гришу, а еще через девять лет - меня. Правда, в отличие от братьев, я родилась в Бицау. Вы знаете, где находится Бицау?
        - По-правде сказать, нет…
        - Вот и я не знаю, - развела руками Кики. - А я там родилась.
        Оторвав взгляд от дороги, я поглядела на Кики и сочувственно покачала головой. Кажется, у нее с братьями детство было не менее печальным, чем у Нади.
        - С тех пор вы ни разу не видели вашу мать?
        - Ну что вы - конечно видела! Примерно раз в пять лет матушка начинает бракоразводный процесс с папенькой. Со скандалом, оповестив все газеты, она приезжает в Россию и ровно два месяца сжигает в камине каждое пришедшее от отца письмо. Потом за нею приезжает папенька, и… ох, лишь Шекспир в силах описать глубину той драмы, что происходит здесь в такие дни. Зато потом наши родители снова наглядеться друг на друга не могут - и уезжают в очередное свадебное путешествие.
        - Вижу, вы обижены на родителей… Георгий Николаевич поэтому носит фамилию деда? Тоже из-за обиды?
        Кики с сомнением пожала плечами.
        - Я об этом не думала. Наверное. Георг всегда был таким - жестким и принципиальным. А еще заносчивым без всякой меры: вечно ему надо быть первым и лучшим. Собственно, и он и был лучшим. В учебе, в делах, в отношениях с девицами… - она понизила голос до шепота: - скажу вам по секрету, Марго, когда Георгу было пятнадцать, он соблазнил мою гувернантку!
        Ну точно. Я же говорила о тараканах? А у моего нанимателя фетиш гувернанток. Спасибо тебе большое, милый братец Яша: надеюсь, ты икнешь сейчас особенно громко.
        А Кики тем временем неспешно рассказывала все более и более интересные подробности о своей семье:
        - Лишь в одном Георг не был лучшим - в ювелирном деле! Точнее, как я и говорила, он в нем полный ноль. Ни спроектировать что-то оригинальное не может, ни даже работать с материалами. У него никогда не было усидчивости для таких занятий. Это второй мой брат, Гриша, сутками мог не выходить из мастерской, пытаясь усовершенствовать свою технику - и Георг его за это ненавидел.
        - Ненавидел… - эхом повторила я. - Кики, я совсем мало знаю Георгия Николаевича, и еще меньше его брата - но мне показалось, что ненависть у них взаимная. Это ведь как-то связано с Надиной матерью?
        Я снова отвлеклась от дороги и увидела, как быстро и опасливо взглянула на меня Кики.
        - Боже мой, не знаю, зачем я вам все это рассказываю… - посетовала она. - У вас талант, Марго, выпытывать тайны! Хорошо, слушайте. Только поклянитесь, что не станете сплетничать о нас с соседями!
        - Клянусь! - пылко заверила я. Яша ведь мне не сосед.
        - Это давняя история, Марго. Та женщина, Надина мать, она не была хорошим человеком. Это она поссорила Георга и Гришу. Мои братья оба учились ювелирному делу в Европе, как дедушка. Но Георг, поняв, что первым в этом мастерстве ему все равно не быть, вернулся домой уже через полгода. Якобы его за дебош выгнали, не позволив учиться любимому делу. А Гриша остался. Учился почти шесть лет - а вернулся с невестой. Она была не нашего круга: дочка нищих эмигрантов, как клещ вцепилась в богатого наследника. Сразу не понравилась ни мне, ни родителям: маменька ее особенно невзлюбила. Дедушка, единственный разумный человек в нашей сумасшедшей семье, долго пытался вразумить обоих моих братьев - бесполезно. Георг, представьте себе, решил, что влюблен в невесту брата! И эта особа сопротивлялась его напору недолго. Она бросила Гришу и сделалась невестой Георга.
        Меня словно громом поразило от этих слов. Я, признаться, много чего передумала о Надином отце, но почему-то мысль, что он мог повести себя настолько мерзко и подло, меня до сих пор не посещала…
        - Это правда? - не желала верить я. - Брат отбил невесту у брата?
        - Увы. Георг, как видите, тоже похож на нашу мать: унаследовал ее редкостный эгоизм. Если он чего-то хочет, то добивается этого. А чувства прочих людей - побоку. Он всегда таким был.
        - Поверить не могу… Тогда и началась их вражда, наверное?
        - Нет, - отмахнулась Кики. - Нужно знать Гришу. Он полная противоположность Георгу, он почти святой. По крайней мере, был таким десять лет назад. Он простил их. Мне сказал, мол, ну что ж, сердцу не прикажешь; Георга поздравил со свадьбой, а этой особе пожелал счастья и поцеловал ручку на прощание. Мне тогда было пятнадцать, я хорошо все помню. Гриша разве что на венчание не остался: снова уехал учиться ремеслу, теперь на Восток.
        - А потом?.. - настырно расспрашивала я, уже зная, что ничем хорошим эта история не кончилась.
        - Семейная жизнь у моего братца сперва шла неплохо, лгать не буду. Родилась Наденька, Георг даже сделался мягче, добрее. Все было неплохо, да. Пока не вернулся Гриша. Он вернулся другим, совершенно другим. За эти четыре года он возмужал по-настоящему, успел сделать себе имя, как ювелирному мастеру, да и брату уже мог дать отпор. А Георг… что-то ему там показалось. То ли Гриша не так посмотрел на его жену, то ли жена на Гришу. Он нанял детективов - следить за женой. А те доложили, что она регулярно бывает в гостинице, где остановился Гриша. О том, что было дальше, я не могу говорить без слез, простите, Марго…
        Мы уже приехали, я остановила автомобиль у ворот, но прервать разговор - боялась. Кажется, Кики единственная, кто мог рассказать правду о Надиной матери. Лишь бы ее не спугнуть.
        - Это было так страшно, Марго, так страшно… - Кики и впрямь плакала, хлюпая распухшим носом. - Когда я вбежала туда, в гостиничный номер следом за Георгом… когда он выхватил револьвер, когда направил его на Гришу… я знаю, я точно знаю, Георг убил бы Гришу. Он выстрелил бы - я видела это по его глазам. Его глаза - они такие… словно них сам дьявол живет. В кого он такой? Наш отец кареглазый брюнет, а Георг ничуть не похож ни на него, ни на матушку. Ох, я плохо помню, что было дальше. Я цеплялась за его руки, загораживала собою Гришу, плакала, умоляла одуматься… Шесть лет прошло, Марго, а я до сих пор, как бываю в церкви, благодарю Господа, что Георг опустил тогда револьвер. Он не сделал ничего, уехал оттуда. А когда мы с ним вернулись домой, то узнали, что она уже мертва. Выпила что-то. Не смогла жить, зная, что натворила. У вас нет платка случайно? Я совершенно расклеилась.
        Я спохватилась и поискала в ридикюле. Нашелся платок.
        - А что Григорий Николаевич? - спросила я с нетерпением.
        - Гриша совсем с ума сошел. Он вбил себе в голову, что Георг отравил жену - подсыпал ей что-то в утренний кофе и лишь потом поехал в гостиницу убивать его. Он бросил ювелирное дело. Сменил фамилию, чтобы не иметь ничего общего с братом, а свою долю дедушкиного наследства вложил в создание газетенки, которая только и занимается тем, что подмечает все оплошности Георга. Он хочет погубить собственного брата, Марго. И в этом Гриша столь же дотошен и усидчив, как и в постижении ювелирного мастерства когда-то. Это все ужасно, просто ужасно.
        - Ужасно… - не могла не согласиться я.
        - К слову, - в последний раз всхлипнула Кики, - он и про вас написал в своей газете. Помните тот день, когда вы бросились в ночной рубашке под колеса моего авто? Гриша ведь так и не поверил, что вы простая гувернантка.
        * * *
        Ранние петербургские сумерки застали меня в спальне Любови фон Гирс.
        Не знаю, как я на это решилась. Думала только о том, что, если у меня и правда есть некий волшебный дар, то открыться он должен сейчас. Именно сейчас, когда мысли мои занимает только хозяйка этих комнат. Я бродила здесь - от окна в будуар, и из будуара в гардеробную - уже часа полтора. Мне казалось иногда, что я уже почти что была ею, умершей баронессой. Но я по-прежнему ничего не видела.
        Обессилив, навзничь упала на кровать. Признаться, она была куда мягче и удобнее, чем узкое ложе гувернантки, поэтому задержалась я здесь надолго. Задрала голову наверх. Ухмыльнулась, потому что на разрисованном под фреску потолке была изображена весьма пикантная сцена из древнегреческих мифов - с озорным сатиром и игривой нимфой. А они затейники были, эта баронская чета. Интересно, любила ли она его хоть немного? Или же ею руководил только холодный расчет? Не знаю. Но вот он ее, кажется, любил.
        Мне вдруг ярко представилось, как фон Гирс целовал жену по утрам, когда она лежала на этом самом месте. Впрочем, нет - в то самое утро он ее, конечно, не целовал. Он знал уже, что она изменяет ему с его же братом, и едва ли держал эмоции при себе. Он грубо сдернул с нее одеяло, а потом схватил за руку и швырнул в кресло. Вон в то, у столика со стеклянной крышкой…
        Я поднялась с кровати и подошла к столу. Села в кресло, очень ровно держа спину, как делала бы это баронесса фон Гирс. И что-то изменилось.
        Я и впрямь видела что-то; видела как в тумане шестилетнего прошлого, на этом самом столике стояла чашка кофе на тонком фарфоровом блюдце. Но баронессе было не до кофе, конечно. Она плакала и оправдывалась - а ее муж, сцепив за спиной руки, чтобы ненароком ее не ударить, требовал, чтобы она созналась. Созналась ли она? Нет. Она не стала бы сознаваться. Это глупо. Сквозь слезы она твердила, что его детективы лгут, и что он должен верить ей. Но он не слышал. Он рассвирепел по-настоящему. Он захотел ее ударить, замахнулся, но… опрокинул лишь стол.
        Я сдвинула кружевную скатерть и действительно обнаружила уродливую трещину поперек стекла. А с одного краю и вовсе откололся осколок. Упав коленями на пол, я принялась шарить ладонями по полу. Шесть лет прошло… и все-таки у самой ножки кровати, в расщелине досок паркета, я подцепила ногтем крохотные осколки стекла.
        И все пропало.
        Тумана больше не было, и я даже не могла понять теперь - правда ли я что-то видела? Или только вообразила себе? Смутившись почему-то, я скорее поднялась на ноги, отряхнула юбку. Снова посмотрела на стеклянный столик.
        Если барон и принес отравленный кофе, то чашка, разумеется, разбилась, когда он разгромил все вокруг. Это не он ее отравил. Была вторая чашка.
        …За окном громко тарахтел мотор, окончательно вернув меня к реальности. Фон Гирс вернулся? Я бросилась, было, приводить вещи, которых касалась, в первоначальный вид - потом, поняв, что их слишком много, плюнула на все и решила, что барон все равно сюда не пойдет. Притаилась, чтобы дождаться, когда он минует вестибюль, но, вместо баронского, услышала почему-то звонкий и бодрый голосок Розы.
        - Нет-нет, Георгия Николаевича со мною нет, - щебетала она, обращаясь, видимо, к дворецкому. - Я приехала одна и по совершенно пустячному делу - мне нужно увидеться с девочкой и этой ее нянюшкой. Есть ли еще кто дома?
        Голос дворецкого звучал гораздо тише, и ответа я не расслышала - да и не слушала особо, озадаченная, зачем мы с Надюшей понадобились папенькиной любовнице.
        - Не волнуйтесь, милый Поликарп Никитич, ступайте к себе: я сама поднимусь в детскую - уверяю, меня не затруднит. - Ее смех и гулкий стук каблучков по мрамору - Роза взбежала по лестнице.
        Что же делать теперь? Сейчас она поднимется, а меня нет… Приоткрыв двери из Левого крыла, я быстро оценила обстановку: дворецкий ушел, и вестибюль был пуст. Однако ж по лестнице мне теперь не подняться - и я поторопилась в галерею, соединяющую с парком: оттуда на «детский» этаж вела узкая служебная лестница.
        Вот только, выйдя в галерею, я оторопела.
        Мужчина, в котором я сейчас же узнала шофера Розы, прогуливался вдоль этой самой галереи и, насвистывая, поглядывал по сторонам. Перепугавшись, что меня сейчас разоблачат, я затихла, прижалась спиной к колонне. Вечер давно уж наступил, галерея освещалась едва-едва, и был шанс, что в темноте меня не заметят. Я так увлеклась, мимикрируя под колонну, что не сразу сообразила: шофер Розы и сам уже не прогуливается - а крадется. Тайком, как вор. А потом он и вовсе присел на корточки возле запертого окна… Между прочим, это было окно Гостиной Маргариты, битком набитой фамильными ценностями фон Гирсов. Шофер увлеченно проводил некие манипуляции с оконной рамой, уже не оставляя мне простора для воображения.
        Испуг мой немедленно сменился праведным гневом, и я, будто не смотрела в детстве «Улицы разбитых фонарей», со всем пылом бросилась к нему:
        - Вы что делаете?! Я сейчас сторожа позову!
        Наверное, я рассчитывала, что грабитель испугается и убежит, как нашкодивший мальчишка. Не тут-то было. Он, конечно, немедленно прекратил свое занятие и поднялся в полный рост - но убегать не думал. Зачем ему убегать, когда гораздо проще пришибить ненужную свидетельницу? Но когда я, глупая Маргарита, об этом догадалась, то уже стояла перед ним нос к носу. И по глазам его увидела - точно пришибет.
        А вокруг вечер, темнота и не единой живой души. Сторожа никакого у нас, кстати, тоже нет.
        Я запоздало ахнула и отступила назад. И больше ничего сделать не успела: «шофер» схватил меня за шею и с силой впечатал в оконное стекло так, что позади что-то хрустнуло: то ли стекло, то ли моя черепушка.
        Никогда я себя не чувствовала такой беспомощной… Пальцами, острыми ногтями я царапала его руку, желая высвободиться, пыталась ударить каблуком по ноге - без толку. С таким же успехом Доротея трепыхалась в моих руках…
        - Пикнешь - придушу! - выдохнул он мне в лицо и сжал горло еще сильнее. А я даже кивнуть не могла, чтобы заверить, что не пикну.
        Хуже всего - иного выбора, кроме как убить меня, у него, похоже, не было. Это знала я, и это знал он.
        …а потом в темноте под светом единственного фонаря блеснуло лезвие ножа. Не у моего горла - у его. А за макушкой «шофера» показалось бескровное лицо мужчины с прозрачными голубыми глазами. Гриша. Журналист Драгомиров.
        - Отпусти ее. Сейчас же.
        Тонкое лезвие утонуло в складках шеи «шофера» - и уже медленно окрашивалось в кроваво-бордовый цвет. Но до чего же бледным и решительным было лицо Драгомирова, до чего же страшным. Он убьет его, - знала я. И, главное, знала - почему.
        Хватка на моем горле немедленно ослабла, и первым делом, едва глотнув воздуха, я вскрикнула:
        - Не надо! Это не фон Гирс!
        Брови над прозрачными глазами удивленно взлетели вверх. Драгомиров рывком развернул мужчину к себе лицом, и холодная ненависть, которую годами лелеял он, быстро сменилось разочарованием. Со спины он принял шофера-грабителя за собственного брата. И я могла лишь догадываться, с каким удовольствием младший фон Гирс зарезал бы старшего - под предлогом спасения некой девицы…
        Шофер же, не будь дураком, правильно воспользовался замешательством - толкнул Драгомирова в грудь и ударом ноги выбил нож. А после бросился наутек - через сухой кустарник к изгороди. Гриша, и не подняв ножа, за ним; я едва успела вцепиться в его плечо:
        - С ума сошли?! - закричала я, упираясь ногами в землю и его не пуская - Хотите жизнью рискнуть, спасая фамильные ценности?! К черту его, пусть бежит!
        Подействовало. С Драгомирова будто дурман спал: он остановился и, тяжело дыша, оглянулся на меня. Прищурился, только теперь, кажется, узнав мое лицо:
        - Снова вы? - спросил беззлобно. - И опять я вас спасаю. Все еще не боитесь? В третий раз ведь могу не успеть.
        - Спасибо… - неловко пробормотала я.
        - Не за что.
        Шея адски болела, я подумала, что назавтра синяки будут чудовищные - но все равно задирала голову, в слабом свете фонаря стараясь рассмотреть лицо «спасателя». Нет, младшенький был совсем не похож на брата. Ничуть. Волосы соломенного цвета, лишь немногим темнее, чем у блондинки Кики, и совершенно обыкновенные серо-голубые глаза. И лицо тоже обыкновенное: узкое, резкое, с тяжелыми надбровными дугами, высоким лбом и грубоватым носом. Ручаюсь даже, что этот нос был когда-то сломан. Может, и не единожды.
        Как бы там ни было, в присутствии младшенького у меня точно не тряслись поджилки, потому и чувствовала я себя куда свободней.
        - Вы снова шпионили у забора? - даже попробовала пристыдить я. - Вы что, все свободное время здесь проводите? Я вам благодарна, честное слово - но вам самому-то не жаль тратить свою жизнь на вот это все?!
        Но Драгомиров меня и не слушал. Отыскал в чахлой траве свой нож - весьма непростой, кстати, с красивой резной рукояткой - вытер о носовой платок чужую кровь и странным образом убрал клинок куда-то в недра рукава. А потом направился прочь.
        - Вы куда? - растерялась я.
        Поторопилась, было, следом; вышла в парк, но видела уже только его спину в мятом плаще. И, вопреки собственным словам, вдруг подумала, что совсем не хочу, чтобы он нашел себе другое хобби и перестал караулить у забора.
        Словно в холодный осенний день кто-то накинул тебе пальто на плечи - а ты боишься, что его вот-вот заберут обратно.
        Глава 10. После заката
        Барон приехал поздним вечером, и - показалось ли? - но, по-моему, он не очень-то обрадовался, застав Розу в вестибюле своего дома. К слову, искала она нас с Надей по совершенно пустячному поводу, что только укрепило мое недоверие к папенькиной любовнице. Этот ее шофер и в самом деле хотел ограбить особняк? А Роза, что ли, нарочно отослала дворецкого и отвлекала нас? Я бы с удовольствием записала эту дамочку в грабители… Да только в доме была еще Вера, которую, по логике вещей, Роза должна была бы отвлечь первым делом. И, раз не сделала этого, то, может, ее совесть чиста? Может, этот шофер замыслил все в одиночку? Или вообще «светлая» мысль об ограблении пришла к нему внезапно…
        Как бы там ни было, я мрачно наблюдала за парочкой из окна Гобеленовой гостиной. И снова заметила, что за ними же наблюдает и Вера, стоя на лестнице. Тайком, исподтишка. В какой-то момент она не выдержала: фыркнула чуть ли ни в голос и взбежала на один пролет вверх - на «детский» этаж.
        - Вижу, и вам не по душе эта театралка, - заметила я, когда она со мной поравнялась.
        Вера вздрогнула, устыдившись, наверное, что ее чувства так очевидны, но тотчас надменно свела брови:
        - Разумеется, не по душе. Что мне отвечать, если Надюша спросит, кто она такая?!
        Выкрутилась тетушка Вера.
        Сколько ей? Моя ровесница, наверное - то есть, еще молода и в самом соку. Не знаю: может, в 1913 женщина двадцати семи лет - уже безнадежно старая дева, которой пора бронировать место на кладбище, но мне казалось, Вера остается в доме не ради одной лишь племянницы. Что-то еще держало ее здесь.
        Просто нужно было видеть, с какой невысказанной тоской она смотрит на фон Гирса, когда думает, что никого нет рядом.
        И как покрывается красными пятнами ее лицо, стоит зазвучать где-то переливчатому смеху Розы.
        И как подолгу Вера и фон Гирс беседуют в его кабинете по утрам, пока Роза музицирует в гостиной. Идиллия. Как пить дать - тетушка надеется однажды стать новой баронессой. А тут Роза откуда ни возьмись. Сомнительно, конечно, что фон Гирс на этой Розе женится - и все-таки побеспокоиться заставляет…
        Интересно еще, как давно Вера живет в особняке? Приехала после смерти сестры? Или чуть раньше?
        Барон фон Гирс - шикарный мужчина, глупо с этим спорить. Никто из моих бывших рядом с ним не стоял. Наверное, он способен вскружить голову любой девице, особенно неопытной. Ну а влюбленная неопытная девица - она как мартышка с гранатой. Уж я-то знаю. Способна ради великой своей любви на такие сумасшедшие поступки, что диву даешься.
        Впрочем, что-то меня занесло. Я скорее отмахнулась от страшных мыслей и, вслед за Верой, отправилась в детскую - укладывать подопечную спать.
        * * *
        Разумеется, отец опять не навестил Надюшу перед сном. Но девочка уже и не ждала. Впечатлений сегодняшний день принес уйму - и вскоре она крепко заснула.
        Вера ушла.
        Я, включив маленький ночник, долго сидела с книгой в кресле возле детской кровати. Прислушивалась к мерному дыханию девочки и надеялась, что отгоняю монстров, которые могут потревожить ее сон. А еще я хотела убедиться, что Надя точно спит.
        Когда дыхание девочки выровнялось окончательно, я осторожно, стараясь не разбудить, подняла Доротею, сидящую на уголке Надиной постели. Потушила ночник и вместе с куклой на цыпочках отошла в дальний угол просторной детской. Доротею усадила на подоконник, сама запрыгнула туда же.
        Свет зажигать не стала: зрение привыкло к темноте, и я совершенно точно уловила момент, когда стеклянные глаза куклы с тихим щелчком повернулись в глазницах.
        - Ну? - требовательно спросила она. - Ты была в комнатах баронессы?
        - Тихо!
        Я выразительно указала глазами на спящую Надю, мол, услышит. Но кукла лишь поморщилась фарфоровым личиком и, не понижая тонкого голоска, заявила:
        - Надя меня не услышит! Неужели ты думаешь, Маргарита, я не поговорила бы с нею, если б могла! Только ты меня слышишь! Глупая твоя голова!
        - Почему?..
        - Об этом тебя нужно спросить. Может, мой голос вообще плод твоего воображения, - кукла мерзко захихикала. - Думай сама, думай, Маргарита! Ты ведь была в комнатах баронессы! Ты видела! Что ты сделала, прежде чем увидела?!
        - Ничего… - растерялась я окончательно. - Я лежала на кровати. А потом села в кресло. Я даже не уверена, что там было что-то! Все происходило как в тумане… и все-таки я четко осознавала, что все случилось именно так, а не иначе. Я не видела это, Доротея, я знала, что все было так. Словно я прикоснулась к чужой жизни. А еще… еще такой же точно туман уже был в моей жизни. Давно, в детстве.
        Я нервно облизнула губы, не зная, стоит ли рассказывать. Вдруг Доротея и правда плод моего воображения - а я тут распинаюсь? Но «плод» прикрикнул:
        - Ну?!
        - Я была тогда совсем маленькой, - нехотя продолжила я, - и родители подарили мне куклу на день рождения. Мою первую куклу. Ее звали Таня, и она была той еще хулиганкой. Минуты не сидела спокойно. Мы много смеялись, шутили, как подружки, проказничали… Маму это злило. Она думала, я нарочно устраиваю беспорядок, шум, пугаю младших сестер - а потом валю вину на куклу. Мама пригрозила выбросить ее, если я не прекращу так себя вести - и после этого Таня со мной не говорила. Никогда. Но я все равно все-все знала о ней, Доротея! И о ней, и обо всех следующих куклах! Я потому, может быть, и любила их так сильно, что, стоило мне коснуться кукольного тельца - каждая будто делилась своей историей. Делилась прошлым, будущем; просила моей помощи или сама обещала помочь. Они все для меня как живые, понимаешь? Но я привыкла к этому, давно привыкла. Я искренне считала, что это все моя фантазия, и что я на самом деле выдумываю небылицы, а потом ношусь с ними, вместо того, чтобы заняться чем-то полезным. Вместо того чтобы жить серьезно и правильно, как все нормальные люди живут!.. Но сегодня, в спальне баронессы, я
все вспоминала. Сначала пришел туман, как и тогда, в детстве, а потом вспышка - и я вспомнила, Доротея, как Таня со мной говорила, и вспомнила, что это не выдумка! А потом так же ясно, как истории своих кукол, я стала слышать истории вещей и мебели в той комнате. Они просто делились со мной тем, что помнили… Господи, я, наверное, и правда сумасшедшая…
        - Нет, - писклявый голос Доротеи показался даже чуть менее отталкивающим. - Просто это и есть твоя сила, Маргарита: видеть живое в неживом. Это великий дар, если уметь им пользоваться! Ведь каждый неживой предмет обладает памятью - он много видел и много слышал. Ты одна из немногих, Маргарита, кто может это прочесть. Ты ведь понимаешь, что я просто кукла? А куклы не умеют разговаривать. Хотя они многое могли бы рассказать.
        Что ответить на это, я не знала. Тысячу вопросов мне хотелось задать… но мой взгляд упал на окно, и само собою вырвалось только:
        - Доротея, гляди, снег пошел!
        Крупные белые хлопья как бабочки парили в ночном небе и медленно тонули в черных водах Мойки. Зато перила, мостовая, брошенное у крыльца авто светлели на глазах, покрываясь слоем пушистого снега. Первый снег в ноябре 1913 года. Не желал им укутываться только одинокий мужчина без головного убора и в мятом плаще.
        Он стоял, опершись на ограду набережной, и смотрел как тонет в Мойке снег. Гриша. Не ушел все-таки. Я хорошо понимала, что стоит он здесь не для того, чтобы защитить меня - наоборот, обрадуется, если его брат вдруг начнет меня убивать, да еще и при свидетелях. И все-таки я была рада, что он не ушел…
        И тут я вздрогнула - потому что темноту в детской прорезал луч света из-под двери.
        * * *
        Кто-то стоял там. Я ахнула, дрожащими руками схватила Доротею и зачем-то зажала ей рот. Сама затихла на подоконнике.
        А в комнату вошел барон фон Гирс. Оставил газовый светильник за дверью, закрыл за собою и шагнул в темноту. Я не дышала. Один лишь его взгляд на проем окна - и он меня увидит. Но он смотрел не на окно, а на спящую Надюшу. Смотрел долго, будто вслушивался в ее дыхание. Убеждался, что девочка спит. Подошел к постели и, опустившись на оба колена, осторожно погладил пальцами ее волосы. Тихо, едва-едва.
        В темноте я не видела почти его лица, но сама поза, осторожные касания дочкиных волос - все говорило, что он крайне уязвим сейчас. Ручаюсь, он боялся быть застигнутым куда больше, чем я…
        Долго ли он пробыл у Надиной постели? Не знаю, мне казалось вечность - так медленно тянулось для меня время. Даже когда барон поднялся во весь рост, чтобы вернуться к двери, я не расслабилась. И не зря, как оказалось.
        Там, у двери, уже потянув ручку - он вдруг резко обернулся. На окно. На меня.
        Сама ли я себя выдала, или это случайность, но я страшно перепугалась. Подбирала слова, чтобы хоть что-то сказать, робко встала с подоконника, протянула руку…
        А он в ужасе попятился, наткнувшись спиной на дверной косяк.
        - Ты?! - Фон Гирс вскрикнул так, что я услышала неподдельный страх в его голосе - вперемешку с попыткой этот страх заглушить. - Зачем ты мучаешь меня? Зачем ходишь следом?! Прочь!
        Только теперь к нему и вернулось самообладание: фон Гирс схватил оставленный за дверью светильник, поднял и взмахнул им над головой, озаряя всю комнату.
        Господи, боже… он видит свою жену. Я поздно сообразила, что, глядя на меня против света, он в силах рассмотреть лишь женский силуэт. И поспешила успокоить: сделала еще шаг, вышла на середину комнаты:
        - Не кричите, Георгий Николаевич… - попросила я. - Надю разбудите. Это всего лишь я.
        Гримаса ужаса еще не сошла с его лица. Он будто до сих пор видел свою мертвую жену. Смотрел на нее - а на него смотрела я.
        - Папа… папочка, это ты? - сонно завозилась Надюша.
        И тем спасла нас обоих.
        Ее отец словно по щелчку вышел из оцепенения - но так и не сказал ничего. Молча попятился к дверям. Я же бросилась к девочке, уговаривая ее не волноваться.
        Когда же снова обернулась на дверной проем - фон Гирса уже и след простыл. Только распахнутая дверь подсказывала, что он действительно здесь был.
        * * *
        В эту ночь я почти не спала. Сначала успокаивала Надю, потом сама ворочалась без сна и даже под утро не угомонилась. Еще не рассвело толком, а я уже встала и даже самостоятельно оделась - с четким осознанием, что мне нужно вырваться из этого дома хотя бы ненадолго. Пройтись и привести в порядок мысли. Еще лучше сесть за руль, потому как ничто не успокаивало меня больше, чем дорога - но пешая прогулка тоже сойдет.
        Снега нападало порядочно, и растаять он еще не успел. Пожалуй, можно считать, что наступила зима. Я щурилась неожиданно ясному в это утро ноябрьскому небу да осматривалась по сторонам.
        Конечно, я давно уже сообразила, на какой именно улице стоит шикарный особняк фон Гирса. Я хорошо знала эту улицу, да и вообще центр Петербурга знала отлично. Как не знать, если по этим же набережным в пору студенчества мы с однокурсниками гуляли длинными белыми ночами. У одного из череды этих фонарей бывший мой муж впервые меня поцеловал. А вот в этом доме, соседствующим с особняком, в 2018 устроили неоправданно дорогой ресторан, куда уже после развода меня пару раз водил другой мой мужчина.
        Да, я знала эти места как свои пять пальцев.
        И, вместе с тем, я совершенно не помнила в своем времени особняка, даже отдаленно похожего на дом фон Гирса. Занятно…
        Некоторое время я стояла у ворот и пыталась выдумать хоть какое-то объяснение этой странности. А потом обратила взор на соседний дом, тот самый, с будущим рестораном. Помнится, Кики рассказывала, именно там располагалась когда-то первая ювелирная лавка Карла фон Гирса.
        Сейчас это здание было обыкновенным жилым домом, и на первом этаже снова располагалась какая-то лавка. Ничего здесь не напоминало о знаменитом ювелире. Из любопытства я даже решилась обойти здание, тем более что его подворотня не была ничем огорожена. И со двора мне, конечно, открылся вид куда более заброшенный: фасад как с подарочной открытки, задворки как из фильма ужасов - типичный Питер.
        Имелся здесь, разумеется, и черный вход - под ржавым покосившимся козырьком, но с неожиданно крепкой деревянной дверью. Табличек нет. Хмыкнув, я дернула дверную ручку - не поддалась. А ведь, судя по нетронутому снегу под ногами, ходят здесь редко. Зачем же такая крепкая дверь?
        А потом я невзначай смела налипший на дверные доски снег и увидела вырезную на старой древесине такую же старую розу. Розу - точь-в-точь как на стенах по пути в Гостиную Маргариты, у меня даже дыхание перехватило! Это ведь действительно первая ювелирная лавка Карла фон Гирса. И его мастерская тоже наверняка была там. Вот бы попасть внутрь…
        Впрочем, я быстро спустилась с небес на землю. Сколько лет это помещение заброшено? Десять? Двадцать? Кроме груды хлама там вряд ли что-то осталось. И все-таки…
        Еще подергав ручку, походив вокруг, попытавшись заглянуть в забитые досками окна, я вернулась на улицу. И тогда же, задорно скрипя каблуками по первому снегу, вдруг выдумала себе цель на это утро. Настроение мое тотчас улучшилось!
        «Серебряная стрела». Так называлась газета, над которой начальствовал Григорий Драгомиров, младший братец моего барона. Адрес вчера дала мне Кики, и оказалось, что редакция находится в паре кварталов от особняка: даже извозчика нанимать не пришлось.
        * * *
        Не в пример фабрике фон Гирса, редакция «Серебряной стрелы» располагалась в крохотном помещении, через стенку от какой-то грязной пивной. Двое сотрудников оглушительно стучали по клавишам допотопных печатных машинок, еще двое склонили головы над свежими гранками и вяло о чем-то спорили. Все они как один смолили отвратительные вонючие папиросы, а по внешнему виду не слишком-то отличались от завсегдатаев соседнего трактира.
        Мне пришлось дважды кашлянуть, чтобы хоть кто-то из этой компании меня заметил.
        - Мне нужен Григорий Николаевич, - деловито сообщила я. - Скажите ему, что Марго его ищет - он поймет.
        Оба ленно оценили меня взглядами, чем дали понять, что ничего никому сообщать не собираются - и почти синхронно кивнули куда-то в сторону газетных завалов. Там притаилась дверь в начальственный кабинет, оказывается.
        Чертыхаясь и едва не до панталон задирая юбку, я перешагивала через коробки и прочий хлам - и одну стопку газет все-таки рассыпала. Вернее, прежде я увидела холеное лицо барона фон Гирса во все первую полосу шириной - а потом от неожиданности рассыпала.
        «Новая жертва душегубца?» - гласил огромный заголовок над баронской фотографией.
        И далее статья, по которой я невольно пробежалась глазами.
        Чем дальше я ту статью читала… тем больше негодования рождалось в моей душе, да все к автору этого, с позволения сказать, «творчества». В результате, дверь в кабинет главного редактора я открыла с размаху - а потом гневно припечатала ладонью к столу его паршивую статейку.
        «Очередная д?вица преклонныхъ л?т, - говорилось в ней, - выб?жела намедни въ чемъ мать родила изъ воротъ особняка изв?стнаго мерзавца и душегуба Георгiя фонъ Гирса. Д?вица, очевидно, является кокоткою, по собственной вол? сд?лавшейся содержанкою барона-женоубiйцы. Что ждетъ эту б?дняжку, из корысти своей и глупости ставшую безвольной жертвой кроваваго барона? По всей очевидности, лишь скорая могила и забвенiе…»
        Глава 11. «Серебряная стрела»
        - Послушайте, - уже с порога завелась я, - вы вчера спасли мне жизнь - это так, и я вам страшно благодарна. Но даже от вас не стану терпеть этой мерзости! Напишите опровержение немедленно! Сейчас же! Сами вы… кокотка преклонных лет…
        Григорий Драгомиров к концу моей речи уже точно сообразил, кто я такая, и откинулся в кресле, сцепив руки на затылке. Лицо его было бесстрастным.
        - С какой стати? - поинтересовался он. - Поверьте, у меня и в мыслях нет писать опровержение.
        От гнева я тогда чуть не задохнулась.
        - Да я на вас в суд подам! За клевету!
        - Ради бога. Ежели не ошибаюсь, ваш иск должен будет стать десятым, юбилейным. Только суда вам все равно не выиграть. - Он вдруг качнулся в кресле и уставился мне точно в глаза прямым пронизывающим до костей взглядом. - Ведь никакая вы не гувернантка, Марго. Зачем вы лжете?
        То ли потому что он меня разоблачил вот так запросто, то ли потому что назвал по имени - тоже запросто - я смутилась. И весь гневный запал куда-то подевался.
        - Гувернантка или нет, но уж точно не кокотка… - пробормотала я.
        - За «кокотку» простите - может, и погорячился, - не стал он спорить, и даже взгляд как будто потеплел. - Я часто вижу вас в окне музыкальной гостиной, Марго. Вижу, как вы печально и подолгу смотрите на Мойку. И всякий раз гадаю, о чем вы думаете.
        Я смутилась. Сама я тоже, разумеется, не раз видела Драгомирова на набережной Мойки: окон в доме не меньше полусотни, но, когда Надюша музицировала, Драгомиров почему-то оказывался именно под нашими. Надо же, я думала, это случайность…
        Драгомирова продолжал:
        - Я против вас ничего не имею, вы вроде бы славная, - признал он. - Да и на других девиц из окружения фон Гирса не похожи. Только что вы делаете в его доме? Не могу вас раскусить.
        Человек этот умел смотреть в глаза так, как умели немногие: открыто и прямо. По крайней мере, такое впечатление складывалось, и всей душой хотелось ответить ему столь же честно и искренне.
        Наверное, воля - не самое сильное мое качество, поэтому и на меня этот его взгляд действовал. Но я сопротивлялась. Попыталась разбить его сарказмом:
        - Послушайте, - я делано ухмыльнулась, - сколько вы уже шпионите за домом фон Гирса? Шесть лет? И что же - многих девушек он загубил за это время? Откуда вы взяли эту чушь про кровавого барона?!
        Драгомиров отвел взгляд - можно было даже счесть, что мои слова заставили его одуматься. Если бы! Побарабанив пальцами по столешнице, он вдруг пружинисто встал из-за стола - к сейфу. Недолго поискал внутри и вынул оттуда увесистую папку с документами. Привычно перебрав пальцами потрепанные бумаги, выудил стопку фотографий - и мне почему-то сделалось дурно еще до того, как он испытующе медленно разложил их в ряд передо мной.
        Блеклые черно-белые фотографии с безобразными мертвыми телами. Женскими телами.
        - Господи, уберите это…
        Я малодушно отвернулась, но Драгомиров, молнией подскочив на месте, ухватил меня за подбородок и насильно развернул мое лицо к фотографиям.
        - Нет, смотрите! - велел он неожиданно жестко. - Внимательно смотрите! Это для вашей же пользы, Марго!
        Длинный его аристократичный палец твердо уперся в первую фотокарточку:
        - Это номер один, я неоднократно видел ее в особняке фон Гирса в мае и июне 1908 года. В июле она пропала. В марте следующего года ее труп вытащили из Невы!
        - Это еще ничего не значит…
        - Номер два! - Драгомиров припечатал палец к следующему фото. - Ее звали Ксенией, я сам - сам с нею переговаривался раз или два! Пробыла в доме с февраля по апрель 1909. В апреле пропала без вести! В мае найдена мертвой на окраинах! Номер три! Не раз была замечена в особняке в сентябре, октябре и ноябре 1911! В январе 1912 найдена в гостиничном номере. Мертвой! Номер четыре! - как ни странно, четвертой была фотография живой улыбающейся девушки. - Находилась в доме фон Гирса и числилась гувернанткой его дочери в марте 1913 - совсем недолго! В апреле того же года вышла на прогулку и более ее никто не видел! Труп пока что не найден. Смотрите на них, Марго, хорошенько смотрите! У вас есть все шансы стать номером пять!
        Только после этого я, наконец, сумела оттолкнуть его руку от своего подбородка. Отвернулась в сторону и громко, не сдержав эмоций, всхлипнула. Закрыла обеими руками рот и, через силу, снова посмотрела на фотографии.
        - Простите, Марго, я должен был вам их показать. Не хочу, чтобы вы стали следующей.
        Драгомиров и сам будто обессилил разом. Тяжело оперся на столешницу.
        - Все эти девушки… - я подавила очередной всхлип, - как они умерли?
        - Следов не найдено - очевидно, были отравлены. Они все примерно ваших лет, Марго, все красивы, ухожены, совершенно точно, что не были крестьянками или работницами. Но их совсем никто не искал. Удивительно. Ни родня, ни соседи. Опрашивали и уличных девиц - ничего.
        Мертвые тела всегда безобразны. Хотя, вглядываясь в белые пустые лица, я верила, что при жизни они могли быть красавицами. Я уже несколько успокоилась. Осмелела. Даже позволила себе легонько коснуться пальцами фотокарточек, рассмотреть их все.
        Против воли меня заинтересовало одно фото - лицо крупным планом. И две крохотные точки под и над бровью. Я склонилась ближе.
        - Узнали кого-то? - живо заинтересовался Гриша.
        - Нет… что это? Дефект на пленке? - Ногтем я слабо попыталась сковырнуть «точки».
        Драгомиров хмыкнул:
        - Нет, не на пленке. Эта девушка - самый странный случай из всех, - мрачно прокомментировал он. - У нее оказались прижизненные проколы в брови, а еще, простите за подробности, в пупке и языке. Не знаю, что это. Следы пыток, вероятно.
        Я покосилась на него, но промолчала. Поежилась, потому что мне стало по-настоящему жутко. Это следы пирсинга, а не пыток. Я плохо знаю историю, конечно, но, по-моему, в начале двадцатого века в России очень мало кто делал пирсинг. Похоже, это означает, что я не первая, кого Яша отправлял в прошлое.
        И эти девушки закончили свои дни вот так…
        - Ну так что, Марго? - опять заговорил со мной Гриша. - Вы и теперь считаете меня безумцем, а вашего любовника приятным во всех отношениях господином?
        - Он не любовник мне, - огрызнулась я машинально, но быстро сникла. - Я не знаю, кто убил всех этих девушек, Гриша… Но могу сказать вам совершенно однозначно, что, по крайней мере, жену свою барон не убивал. Подумайте сами! Она ведь была не просто какой-то случайной жертвой - он ее любил. Он был в ярости, когда на свет вылезла правда. Разве может человек в припадке ярости отравить кого-то? Нет! Для этого способа убийства нужен расчет, нужен холодный разум. Нужно заранее раздобыть яд, в конце концов!
        Гриша шумно и разочарованно выдохнул:
        - Вы не знаете моего брата… Верно, про «ревность» вам Кики рассказала? И про то, как он пытался застрелить меня - тоже? Так вот, это все спектакль, ширма. Кики - романтичная натура, обожает драмы, вот и домыслила. Не было никакой ревности с его стороны. Все гораздо более приземлено.
        Я не понимала его, если честно - а Драгомиров смотрел в пространство перед собой и объяснять не собирался. Но нет, глаза его не были сейчас ни сумасшедшими, ни одержимыми. Он хорошо знал, что говорит.
        А потом посмотрел на меня - снова в глаза.
        - Хорошо, я напишу опровержение своей статьи, - сказал он совершенно серьезно. - По-правде сказать, у газеты и тираж-то меньше сотни экземпляров - и тот ни один поставщик покупать не желает… Но я напишу опровержение, если вы хотите. Взамен на одну услугу.
        - Какую?..
        Не ждала я уже ничего хорошего.
        А Гриша снова полез в сейф, откуда извлек очередное фото. Опять женщины. Только теперь живой, пышущей здоровьем и даже красивой. Хоть и обритой наголо. Никогда не видела, как полицейские фотографируют заключенных, да еще и в начале двадцатого века - однако не сомневалась, что женщина на фото как раз заключенная и есть.
        «Аглая Иванова» - была написано убористым почерком в углу фото.
        А смотрела на меня женщина черными, как вишни, глазами театралки Розы.
        - Она аферистка, - кивнул на фотокарточку Гриша, - довольно известная в узких кругах. Специализируется на состоятельных мужчинах. Втирается в их доверие, забирается в постель, а потом обдирает как липку. Подельник, к слову, ее законный супруг. Покажите этот снимок фон Гирсу - сделайте мне одолжение.
        Я перевела несмелый взгляд с лица Розы на Драгомирова. Нет, не из доброго побуждения предупредить брата он дал мне это фото. Он уязвить его хочет. Сделать побольнее.
        - Вас не волнует даже, что фон Гирс и ее может убить в ярости? - спросила я, теперь тоже сверля его взглядом. На меня, впрочем, Драгомиров не смотрел. - Считаете его убийцей - и нарочно натравливаете на женщину?
        Гриша мотнул головой:
        - Вчера мы с вами спугнули эту парочку - должно быть, они уже пустились в бега. В любом случае, полиция до нее доберется первой. Ее уже ищут - снимок мне дал приятель из департамента полиции.
        И то ладно…
        Впрочем, я понимала, Грише нет дела до того, кто доберется до Розы первым - полиция или брат-душегуб. Ему было плевать на нее. Если он и переживал сейчас, то лишь о том, что не может показать брату эту фотокарточку лично. О, как рад был бы он видеть его унижение!
        Я пытливо смотрела на профиль лица Драгомирова, на который как раз удачно падали солнечные лучи. Гордый, невозмутимый. Высокий чистый лоб, упрямый подбородок. Красивый профиль. Даже горбатый нос не особенно его портил.
        - Знаете… - Покрутив карточку в руках, я все-таки убрала ее в сумку. - Мне сперва показалось, вы ничуть не похожи на брата. Но теперь понимаю - ошиблась. Вы почти что близнецы.
        Драгомиров вопросительно на меня обернулся, но теперь уж я ничего не стала объяснять. Скомкано попрощалась и поторопилась на воздух. Надюша, наверное, меня потеряла. А мне ведь еще предстояло рассказать ее отцу никому не нужную правду.
        * * *
        У меня голова шла кругом от того количества вопросов, которые хотелось немедленно задать Яше. Он в самом деле отправил меня сюда, допуская, что я погибну точно так же, как и предыдущие «гувернантки»? Сколько их было? Четверо? Больше? И кто, черт возьми, их всех убил?!
        Да и убил ли?.. Было в смертях этих девушек что-то странное, но я пока даже сформулировать свои ощущения толком не могла. Я лишь точно знала, что несносный журналист Драгомиров - человек эмоций. Выдает желаемое за действительно и закрывает глаза на все факты, которые противоречат его теории.
        Впрочем, и в безгрешности фон Гирса я вовсе не была уверена. Та еще семейка…
        Та еще семейка, - убедилась я снова, когда отворила собственным ключом двери особняка и вдруг увидела мальчика…
        Странного мальчика лет пяти с ярко-зелеными глазами, тщательно причесанного и одетого в клетчатый костюмчик-тройку. Он стоял на нижних ступенях лестницы и из-под нахмуренных бровей смотрел точно на меня. До того этот взгляд был злым и недетским, что мне сейчас же стало не по себе.
        - Т-ты кто? - Язык почему-то не слушался. Мне было по-настоящему жутко смотреть во взрослые дьявольские глаза на детском лице.
        Мальчишка не ответил - тотчас, как по команде, развернулся и дал деру вверх по лестнице. Я с порога - за ним.
        - Постой! - звала я и путалась в юбках. - Ты кто? Остановись сейчас же!
        Мальчишка ровно не слышал - я даже заметила мерзкую улыбочку, когда он оглянулся, убеждаясь, что я не отстаю.
        Дьяволенок поднялся на «детский» этаж, через Гобеленовую гостиную влетел в классную, а оттуда - в Надюшину спальню. Дверь даже не закрылась еще, когда я следом проскользнула в щель - а мальчишка уже спрятался.
        Лишь Вера с пяльцами в руках сидела у окошка и меланхолично смотрела, как снег парит над Мойкой. Потом рассеянно повернулась ко мне.
        - Кого-то ищите? - поинтересовалась она почти что беззлобно.
        - Да… Мальчишка лет пяти, куда он спрятался?
        Надина Комната была просторной, но «в прятки» здесь особо не поиграешь. Я сходу упала на колени и заглянула под кровать - пусто.
        - Только что вбежал сюда! - негодовала я, заглядывая в каждый из шкафов. - Что за шутки?!
        - Здесь никого нет, - уныло вздохнула Вера и снова отвернулась к окну.
        Странная она сегодня, будто горе какое-то приключилось. И зачем потакает мальчишке?
        Прищурившись, я поглядела на опущенную портьеру рядом с ней: бархатная ткань слабо пошевелилась. Так, будто за ней кто-то притаился. Я в два прыжка оказалась рядом и грубо одернула портьеру.
        Никого.
        Тут-то мне и стало по-настоящему жутко…
        Злой мальчишка, с которым разговаривает Надя… который обижает ее, и который, кажется, подбивал девочку что-то со мной сделать. Я почувствовала, как холодеют мои лопатки.
        А потом меня вывел из оцепенения голос Веры:
        - Здесь и правда никого нет… - Усталый и блеклый голос, будто она смертельно хотела спать.
        - У вас что-то случилось? - спросила я.
        Та покачала головой, по-прежнему глядя за окно.
        Зная взрывной характер этой дамочки, я рисковала ужасно. Но все-таки решилась завести беседу, пока она вот такая «добрая».
        - Роза больше не вернется, - участливо пообещала я. - Думаю, эта весть вас порадует.
        Я в самом деле так думала - но ошиблась. Вера не радовалась. Только головой кивнула едва-едва, словно я сообщила ей то, что она и сама уже знала. Но, по крайней мере, она все еще не гнала меня. И тогда я решилась снова.
        - Ваша сестра… - обронила я, ловя каждое движение ее глаз, - ведь ее звали Люба? Любовь?
        Вера и теперь отреагировала слабо, только брови изумленно приподняла:
        - Вы и это знаете?
        - Ну да… - я осмелела и притянула к себе второе кресло, чтобы сесть и поболтать, будто мы давние подружки. - Этим именем кукла была подписана, Доротея, вот я и догадалась. Это же ее кукла? Вашей сестры?
        - Её…
        На сей раз Вера вздохнула с неизмеримой печалью.
        - Вера и Любовь, - вздохнула и я. - А дочку она назвала Надеждой. Красиво. Вера Андреевна, - я наклонила голову, чтобы снова поймать ее взгляд. - Я очень сочувствую вам. Правда. Мне жаль, что она умерла.
        - Кто?
        Может, она пьяная? Или таблеток наглоталась? Увы, я знала, что сильное успокоительное и правда дает такой эффект заторможенности. Только зачем она пила успокоительное? Из-за Розы?
        - Ваша сестра, - терпеливо уточнила я. - Люба. Мне очень жаль, что Люба умерла. Точнее, что ее убили.
        Только после этой фразы Вера и очнулась. Рассеянный взгляд сфокусировался, брови неприветливо сошлись над переносицей, а верхняя губа брезгливо дернулась:
        - Что вы мелете опять? Любу никто не убивал - что за вздор?! Бедняжка болела, очень долго болела. Когда, наконец, Господь призвал ее к себе, мы все сочли это милостью.
        - Болела?..
        Такое наглое и открытое вранье сейчас же вывело меня из себя. Забывшись, чью роль изображаю, я заговорила куда жестче:
        - Зачем вы лжете?! Вам прекрасно известно, что ничем она не болела - этого даже слуги не скрывают! А вы… Боже, ведь вы были здесь тоже, когда все это случилось? Вы тогда уже жили в доме! И вы знаете, кто ее отравил, знаете!
        - Это не ваше дело, - процедила Вера.
        А потом она превратилась в себя настоящую: поднялась во весь рост и, глядя на меня, как на мусор, поинтересовалась:
        - Как смеете вы даже сидеть в моем присутствии - не то что задавать вопросы? Кто вы такая? Дочурка убогих немытых крепостных, бог весть как выучившаяся читать да писать? Вон отсюда. Из этой комнаты и этого дома. Вон!
        Поднялась и я, чувствуя, как горячая обида не то что за родителей - за весь рабоче-крестьянский класс - медленно, но верно заполняет мое существо.
        - Пока что вы не хозяйка в этом доме, чтобы приказывать, - ровно, изо всех сил себя сдерживая, ответила я.
        Я сама представить не могла, как это взбесит мою собеседницу:
        - Ах ты дрянь! - мерзко взвизгнула Вера.
        И лишь благодаря чуду я увернулась от ее пощечины. Не знаю, что на меня нашло, будто бес вселился, но ее руку я сейчас же перехватила в запястье и сжала так, что Вера поморщилась от боли.
        - Послушайте меня, Вера Андреевна! - я рывком притянула ее к себе, чтобы мои слова дошли доходчивее. - Да, мои родители из немытых крепостных - но вы все равно меня послушайте. Плевать мне на ваши планы относительно фон Гирса. Хоть баронессой, хоть царицей морской становитесь! Но если выяснится, что вы приложили руку к смерти Надиной матери… если это вы ее убили, и если из-за вас Надя теперь страдает… клянусь, я вас уничтожу.
        Вера трепыхалась изо всех сил, но вырвать свою руку сумела только с третьей попытки. И отскочила к окну, глядя на меня с возмущением и какой-то детской обидой. От «крепостной» такого поведения она явно не ждала. Вера тяжело дышала и как будто даже хотела что-то выкрикнуть - что-то злое, наверное. Но я дожидаться не стала - ушла прочь.
        * * *
        …Уже потом, когда я вернулась к себе, заперлась в комнате, с ногами залезла на кровать и сжалась в комок - до меня и дошло, что я натворила. Хочу я того или нет, но, по факту, Вера и правда хозяйка дома. И прислугой заведует именно она. Стоит ей пожаловаться фон Гирсу (а пожаловаться есть на что), я пробкой вылечу из этого дома… Увольняли меня и за меньшее.
        И, пожалуй, это еще будет лучшим исходом - если меня просто уволят.
        Ждать пришлось недолго. И получаса не прошло, как прибежала бледная, заикающаяся от страха горничная и передала, что фон Гирс приказывает мне немедленно спуститься в его кабинет.
        Глава 12. Преступление и наказание
        Я шла в кабинет фон Гирса с полной уверенностью, что меня уволят. Что не дадут и слова сказать в свою защиту. Как же - посмела нагрубить госпоже! Мне и правда следует научиться держать язык за зубами… все мои беды от этого! Раз за разом, раз за разом!
        …Однако народу возле дверей в кабинет толпилось куда больше, чем я предполагала. Едва ли не весь штат прислуги. Горничные, лакеи, дворецкий, даже повара-француза позвали. Все перепуганные, никто и перешептываться не смеет. Медленно, но верно я стала догадываться, что собрались все здесь не для того, чтобы поглазеть, как меня уволят. Что-то случилось.
        Один лишь дворецкий Никитич был невозмутим - и уничижительным холодным взглядом смотрел именно на меня. Неприятный старикашка…
        - Что здесь произошло? Что случилось? - протиснулась я к Глафире - уж она-то точно все знает.
        - Только проснулась, что ли? Весь дом на ушах, а ты все спишь, как барыня какая… Окошки у нас на первом этаже побили! - сообщила она страшным шепотом. - Вчера вечером, видать. Да не где-то, а в левом крыле!
        Я притихла. Невольно потерла затылок: он не болел ничуть, что даже странно - ведь именно им вчера «шофер» Розы попытался перебить те окошки.
        А больше ничего обсудить и не успели: дворецкий Никитич важно задрал подбородок, громко прокашлялся, еще больше накаляя обстановку, и - отворил двери хозяйского кабинета.
        Фон Гирс вышел к нам сам. Хмурый, сосредоточенный; своими дьявольски-зелеными глазами он всматривался в лицо каждому из нас. Какой-то особенно впечатлительной горничной стало дурно, и она едва не свалилась в обморок прямо здесь.
        Фон Гирс бедной девушке даже сесть не позволил.
        - Как вы знаете, - начал он, щедро добавив в голос резких нот, - вчера вечером в моем доме случилось происшествие. Кто-то разбил окно. Не какое-то случайное окно - а окно в левом крыле дома! В комнатах, куда каждому из вас запрещено входить даже для уборки!
        Фон Гирс въедливо смотрел в глаза той самой впечатлительной горничной, отчего бедняжка снова была готова лишиться чувств.
        - Но это еще не все, - жестоко продолжил барон, добивая ее. - Этот человек, кем бы он ни был, проник в комнаты моей покойной жены и пробыл там немало времени. Поликарп Никитич расследовал инцидент со всей серьезностью и выяснил, что это сделал один из вас. Одна из вас, точнее!
        Барон оставил горничную в покое, и тотчас вперился дьявольским взглядом в меня.
        - На подушке в комнате моей покойной жены был найден длинный рыжий волос!
        Никитич с готовностью полез в нагрудный карман - за носовым платком, из которого и правда извлек худыми узловатыми пальцами длинный волос… к несчастью, действительно рыжий. И победно глядел на меня. Впрочем, как и другие слуги.
        - Ну да, это была я, - смущенно признала я очевидное.
        Фон Гирс был в ярости. Причем, можно было догадаться: его не столько беспокоило, что некто проник в Хранилище с фамильными ценностями, сколько сам факт - я посмела коснуться подушек его жены.
        - Я объясню, - совсем тихо добавила я, с трудом выдерживая прожигающий насквозь взгляд.
        - Извольте! - потребовал фон Гирс.
        Он подал знак остальным, что они свободны, а сам размашистым шагом вернулся в кабинет. Мне, видимо, следовало пойти за ним.
        Я только и успела коротко обратиться к Глаше да попросить ее принести мой ридикюль.
        Сесть мне не предложили. Впрочем, фон Гирс и сам не садился: прошел к высокому окну и оперся на подоконник, будто его страшно заинтересовало что-то внизу, на улице. Я же огляделась. И сразу мой взгляд наткнулся на большой ржавый ключ, помещенный в деревянную рамку и под стекло. В этот раз он заинтересовал меня куда больше, чем в первый.
        - Что это? - не раздумывая, спросила я. - Семейная реликвия?
        Фон Гирс повернулся, вопросительно посмотрел на меня, потом на ключ. Странно, но впавшим в ярость он сейчас не выглядел. Ответил вполне дружелюбно:
        - Вроде того. Ключ от первой ювелирной лавки моего деда. Еще вопросы, Марго?
        Ну, раз он сам просит…
        - А это? - я перевела я взгляд на соседнюю рамку. - Портрет вашей матери? Красивая. Вы ничуть на нее не похожи.
        Барон усмехнулся, изогнув верхнюю губу:
        - Не очень-то похоже на комплимент.
        - А вы ждали от меня комплиментов?
        - Я ждал от вас правдоподобного рассказа о том, зачем вы ходили в комнаты моей жены!
        Голос его прозвучал неожиданно резко, шутки кончились. Я кивнула. И молча принялась расстегивать мелкие пуговки на горловине блузки - поздно подумав о том, как двусмысленно это выглядит… Впрочем, от души насладилась замешательством на лице фон Гирса - пусть секундное, но оно было.
        Хотя я всего лишь собиралась показать ему страшные синяки на своей шее. Кожа моя и правда выглядела жутко, не лучше, чем в каких-нибудь фильмах про зомби. Одеваясь сегодня утром, я впервые порадовалась, что в 1913 году в моде были вот такие глухие и высокие воротнички. Всполошился и барон, так как увидеть подобного совсем не ожидал:
        - Кто это сделал?
        - Тот, кто разбил окно вчера вечером, - успела сказать я, прежде чем в дверь постучали.
        Это была Глаша, принесла мой ридикюль. Открыл ей фон Гирс, пока я, отвернувшись, быстро застегивала пуговицы.
        В сумке лежала фотография Аглаи Ивановой, больше известной нам как театралка Роза. Без лишних слов я отыскала карточку и отдала барону.
        - Она аферистка, - не стала юлить я. - Работает на пару со своим шофером. Они приехали вчера поздно вечером, пока вас не было: Роза отвлекала меня и Надю, а ее шофер пытался открыть оконную раму - чтобы пробраться в Хранилище. Я случайно оказалась там и помешала ему.
        - Помешали? Я видел ее шофера. Хотите сказать, он испугался вас и убежал?
        Фон Гирс до этого мучительно долго рассматривал фотокарточку - а теперь перевел тяжелый взгляд на меня. Разумеется, он перебирал все варианты, лишь бы не признавать, что его обманули, как доверчивого школьника.
        - Нет, он не меня испугался - он хотел меня убить, чтобы я его не выдала. И он бы меня убил. К счастью, поблизости с парком оказался… другой мужчина…
        - Кто? - жестко спросил фон Гирс.
        - Я не рассмотрела его лица, - солгала я. - Но он спас меня и спас ваши сокровища. Напал на грабителя с ножом - тому пришлось бежать.
        Договаривала я, старательно отводя взгляд: страшно боялась, что фон Гирс догадается, о каком «другом мужчине» я говорю. И он действительно догадался.
        - Это фото, - спросил он, - его дал вам этот мужчина, который вас спас, так?
        Я кивнула после короткой заминки. Украдкой подняла глаза: фон Гирс снова смотрел на фото с той же мучительной тоской. Он был совсем недолго знаком с Розой, насколько я знала. Не думаю, что за такое короткое время у него успели зародиться чувства к ней, и все же это всегда больно, когда тебя предают. Одинаково больно, что вэб-дизайнеру, что гувернантке, что высокомерному барону.
        Я сама не заметила, как сделала шаг к нему, и даже протянула руку, чтобы коснуться его плеча. Но удержалась от глупого порыва, слава богу.
        - Еще он сказал - тот мужчина - что ее вот-вот задержит полиция. Ее давно ищут. Мне жаль, что приходится говорить вам все это…
        Фон Гирс, казалось, не слушал. Я вполне это понимала и уже отступила, чтобы тихо скрыться за дверьми - когда он вдруг мягко удержал меня за руку.
        - Марго, постойте. Пообещайте мне, что не станете больше говорить с Драгомировым.
        Странно, в этот раз его тон больше походил все-таки на просьбу, чем на приказ.
        - Вы ведь к нему ездили сегодня утром? Верно, он уже порассказал вам небылиц и про меня, и про мою жену, и про этих девушек, прежних гувернанток. Это все ложь, Марго. Больное воображение, если точнее. Право, у меня достаточно денег и связей, чтобы в порошок стереть Драгомирова и эту его бульварную газетенку. Но я этого не делаю, как видите. И впредь не сделаю, что бы он ни выкинул.
        Кажется, впервые я услышала столь здравые рассуждения от барона - и скорее поддержала его одобрительным кивком. Да, это глупо и неразумно жить прошлыми обидами! Это уничтожает, сжигает изнутри. Вот бы еще эта мудрая мысль пришла в голову младшему фон Гирсу…
        А Георг продолжал, задумчиво глядя в окно, уже подернутое первым морозным рисунком:
        - Представляете, я очень долго сожалел, что не застрелил Драгомирова тогда, шесть лет назад, в гостинице. Кики, верно, рассказала вам и эту историю? Так вот, я жалел, что не убил собственного брата. Даже упрекал ее, насколько помню. Не вслух, так в мыслях. А потом перестал. Знаете, Марго, сейчас я рад, что Кики мне помешала. Смерть это слишком просто и быстро - а в ад я не верю. Я теперь наслаждаюсь тем адом, который Драгомиров устроил себе сам. Здесь, на Земле. И наслаждаюсь тем, что он сам себя заживо съедает каждый день, пока ходит по этой Земле. Живет и знает, что это из-за него она погибла. Из-за него. Уж поверьте мне, Марго, он это знает.
        * * *
        Из кабинета фон Гирса я вышла выжатой, словно лимон. Один братец лучше другого. Георг радуется, что Гриша устроил себе ад на Земле - и не желает видеть, что сам живет в таком же аду. Пусть на девяносто девять процентов он уверен, что жена была ему неверна, и он все сделал правильно - но на один процент сомневается! Да, он сомневается. Иначе бы ему не грезился ее образ в каждом женском силуэте…
        Любопытно, что мучает таким образом Любовь фон Гирс лишь законного мужа. А вот любовника Гришу - кажется, нет. Гриша одержим не ею, а местью к брату - вот и вся разница между их одержимостями.
        Чтобы выкинуть из головы дурные мысли, я скорее отправилась искать Надюшу - что-то я совсем забыла о своих обязанностях гувернантки.
        Денек - последний в ноябре - выдался отличный. Солнечный, морозный, самое то для прогулок. На прогулку мы и отправились, одевшись потеплее. Даже Надюша была сегодня не в пример веселее обычного и поддалась на мои уговоры вылепить снеговика. У нас, правда, ничего не вышло, потому как снега все-таки мало - зато от души порезвились и повалялись в снегу.
        Все это время, к слову, я нет-нет, да видела в окне галереи папеньку моей подопечной. Притом, что кабинет его окнами выходит на улицу, а не в парк: значит, он шел туда специально, лишь бы на нас полюбоваться. Занятно. Этот факт развеселил меня настолько, что, когда папенька в очередной раз скрылся из окна, я вдруг решилась на небывалую авантюру. И скомандовала Наде:
        - За мной!
        Бегом, отряхивая на ходу снег, мы выбрались за ограду парка. Потом, крепко держа девочку за руку, влившись вместе с ней в поток прохожих, мы прошли ровно на один дом дальше по улице и свернули в уже знакомый мне неогороженный проезд.
        - Куда мы идем, Марго? Папенька станет ругаться…
        - Не станет, - пообещала я, - мы ведь ему не расскажем?
        Ну да, я не образцовая гувернантка. Заставляю ребенка врать отцу - и это даже не самое плохое, чему я ее научила.
        - Так, солнышко, ты стой на стреме, и если вдруг кто появится - свистни.
        - Марго, я не умею…
        - Господи… несчастный ребенок, потерянное детство! Ладно, пойдем со мной. Покажу тебе кое-что.
        Времени сейчас было далеко за полдень, а новых следов возле черного входа в бывшую ювелирную лавку Карла фон Гирса не прибавилось. Значит и правда, сюда очень редко кто-то ходит.
        Если ходит вообще…
        Интересно, может ли быть так, что некая часть этой лавки до сих пор находится во владении фон Гирсами? Так это или нет, но дверь черного хода мне страшно хотелось открыть.
        Рассмотрев сегодня ключ в деревянной рамке, я обнаружила, что он самый простой - с виду, по крайней мере. Подобрать похожий не должно составить труда. А может и получится отпереть замок и без ключа… В детстве я была хороша в этом.
        - Марго, не надо, - хныкала под боком Надя. - Папенька будет ругаться… А вдруг здесь сторож? А вдруг у него ружье?..
        В общем, заняться замком как следует, мне так и не позволили.
        - Там наверняка ничего уже нет. Ну зачем нам туда идти, Марго?
        - Вроде как незачем, - вынуждена была согласиться я.
        - Незачем! - подхватила девочка и потянула меня за рукав. - Идемте, Марго, у меня вот-вот начнутся занятия по сольфеджио!
        И я отступила. Действительно, глупостью было втягивать Надюшу в мои авантюры - я могла бы пойти сюда и часом позже, пока она будет музицировать. А еще лучше, если б ее папенька снова уехал на фабрику: тогда бы я тайком навестила его кабинет и забрала ключ. Временно, разумеется!
        - Марго! - Надюша снова дернула за руку - да так, что я вздрогнула от неожиданности. А она совершенно по-взрослому потребовала: - пообещайте мне одну вещь. Что ни за что на свете не пойдете в кабинет папеньки и не станете красть ключ.
        Мысли она читает, что ли…
        Я покосилась на Надю, не зная, что и ответить. Она даже не глядела на меня, сведя бровки в похожей с отцом манере, упрямо рассматривала дорожку под ногами.
        - Вы об этом сейчас думали, да? - серьезно продолжила Надя. - Не делайте этого, Марго. Если папенька узнает - он выгонит вас. А я опять останусь одна.
        - Я вовсе не об этом думала! - солгала я. - И, конечно, я не собираюсь красть никакой ключ - больно надо… И вообще, красть - плохо! Так что никогда-никогда-никогда так не делай! Выдумала еще…
        Надя тихонько улыбнулась.
        * * *
        Сыграть наш любимый двадцатый ноктюрн до прихода учительницы Надя не успела. Оставалось ждать, что учительница позволит сделать это в конце занятия, после того, как всласть помучает бедного ребенка распеванием гамм и прочей чепухой. Ну, для меня чепухой - а моя подопечная, разумеется, относилась к этим гаммам с удручающей серьезностью.
        К черному ходу в ювелирную лавку я, конечно, больше не пошла. Даже решила вообще бросить затею попасть внутрь - какой в этом смысл? Так что весь музыкальный урок я просидела в классе, как всегда опершись на подоконник, и смотрела на набережную Мойки.
        Однако по привычному кругу мысли сегодня идти не хотели: я вспоминала утренний разговор с журналистом Драгомировым. О том, что он видел меня в этом самом окне и даже, оказывается, узнавал. Занятно. Мне нравилось его лицо, каким бы резким и неаккуратным оно ни было. Нравились его глаза, прозрачно-голубые, как кубики льда - под которыми, вопреки всякой логике, мне делалось очень тепло. Нравились его руки - сильные, жилистые, загорелые даже поздней осенью. Необыкновенное сочетание длинных аристократичных, по-настоящему красивых пальцев - и обветренной, загрубевшей кожи на них.
        …пока вспоминала, поймала себя на том, что нарочно ищу фигуру господина Драгомирова на набережной Мойки. И не нахожу.
        Его не было сегодня. К сожалению. Но загрустить себе от этого я не позволила: в конце концов, занялась тем, что стала рисовать «лапки» на покрытом морозным рисунком окне. Ну, знаете, нужно приложить ребро ладони к инею, немного сжать руку в кулачок - и тогда на стекле останется отпечаток маленькой ножки. Особенно если добавить пять отпечатков пальца сверху. Мама называла их «лапки домовёнка».
        Живя в Питере, я не рисовала их ни разу. У меня в студии стеклопакеты, эти сволочи никогда не замерзают.
        Я так увлеклась этим своим занятием - вести «следы» поперек огромных окон музыкальной залы, - что не сразу заметила, как знакомая мужская фигура в мятом плаще все-таки появилась на набережной. А когда заметила - не сдержалась и, отыскав наименее замерзшее окошко, весело помахала рукой.
        Сама не знаю зачем. Глупая, глупая Маргарита…
        Хоть немного мою самооценку спасло то, что журналист Драгомиров в ответ скупо улыбнулся. Кажется, первый раз я видела, как он улыбается.
        За всем этим я совершенно не обратила внимания, что Надино «соль» вдруг резко оборвалось. И что она замешкалась. И как задрожал ее голосок, когда после торопливых слов учительницы «продолжайте-продолжайте!», Надя начала старательно выводить следующее «ля».
        Очнулась я только когда услышала чужие тяжелые шаги прямо за своим плечом. Ойкнув, я резко повернулась: позади стоял Георг фон Гирс и хмуро, с хорошо читаемым презрением на лице смотрел туда же, куда и я миг назад - на Гришу Драгомирова.
        Недолго смотрел - барон протянул руку и дернул шнурок на портьере с такой силой, что даже странно, что тот не оторвался. Портьера тяжело опустилась, скрывая от нас солнечный декабрьский день и Драгомирова, конечно.
        Потом Георг посмотрел на меня.
        Ничего не сказал.
        Прошел мимо и устроился на софе, изящно закинув ногу на ногу.
        - Продолжайте-продолжайте, m-lle фон Гирс! - поторопила учительница снова замешкавшуюся Надю.
        Да, таки папенька пришел послушать, как поет и играет дочь. Просидел до самого конца занятия и даже остался послушать двадцатый ноктюрн.
        Я, ни жива ни мертва, сидела от него в десяти сантиметрах, выпрямив спину так ровно, что она даже заболела с непривычки. Я и дышать старалась пореже - несмотря на то, что сердце мое от ужаса билось раза в три быстрей положенного.
        Жаль только, что фон Гирс так и не сказал дочери ни слова. Не похвалил, не приободрил. Он и не смотрел на нее толком. Хотя Надя ждала этого - так ждала, что буквально съедала его глазами, пока он придирчиво поправлял манжеты, встав со своей софы.
        Он на дочь не смотрел. Зато, справившись с манжетами, как будто случайно бросил взгляд за окно - ту его часть, которую не закрыл его портьерами. Подошел и не спеша дорисовал недостающие «пальцы» к последнему следу. Снова выразительно посмотрел вниз.
        Сцепил руки за спиной и, не торопясь, покинул музыкальную гостиную.
        Глава 13. Старший и младший
        Больше в тот день я фон Гирса не видела.
        Зато увидела на следующий, когда, с началом Надиных занятий, он снова вышел к нам в музыкальную залу. И на следующий после следующего тоже. И на следующий после… в общем, не знаю, может, у него на фабрике крыс травили или тараканов, но всю неделю он работал дома и к первым аккордам Надиного рояля был тут как тут. Садился рядом со мной, вальяжно закидывал ногу на ногу и вот так сидел, молча глядя на порхающие над клавишам Надины пальцы.
        В среду и четверг Надюша уже не вздрагивала при появлении отца, а в пятницу и вовсе случился такой прорыв, что я подумала, нынче снова пойдет снег.
        Дело в том, что когда занятие окончилось, фон Гирс не покинул гостиную в гордом молчании, а остался сидеть. С полминуты наблюдал, как учительница собирает нотные тетради, а потом к ней обратился:
        - M-lle Воронцова! - Молоденькая учительница вздрогнула и разом побледнела. Но барон заметил лишь: - вы хорошо поработали. Вашими стараниями моя дочь играет весьма недурно. Я распорядился, чтобы вы получили Рождественскую премию - извольте связаться с моим бухгалтером.
        Та, резко переменившись в цвете лица, теперь покраснела до кончиков ушей и принялась его благодарить - но барон властным жестом велел ей замолчать и обратился уже ко мне:
        - M-lle Лазарева! - он подумал еще чуть-чуть и немного смягчил тон. - Марго, а вас я попрошу проводить Надежду во двор. Для девочки кое-что доставили час назад.
        - Доставили? - насторожилась я. - Неужто подарок?
        Надя, не скрыв эмоций, громко ахнула. Она и после слов о похвале, даже не ей адресованных, уже смотрела на отца как на божество, а сейчас - я это видела - едва держалась, чтобы не броситься ему на шею.
        А я отчего-то беспокоилась:
        - Почему во дворе? Настолько большой, что не проходит в двери?
        - В общем-то да, - серьезно ответил барон.
        И тут через открытую форточку в музыкальную залу влилось протяжное лошадиное ржание. И Надя ахнула снова:
        - Это… это лошадь? - не веря самой себе, спросила девочка.
        - Пони. Ты еще слишком мала для лошади.
        Барон кашлянул и для важности поправил манжеты. С дочерью он говорил мягко, без неприязни - однако не нужно было иметь психологического образования, чтобы видеть, как тяжело ему далась эта простая фраза. Он и смотреть на дочь все еще не мог. Глянул лишь украдкой, искоса - наткнулся на полный обожания дочкин взгляд и снова отвернулся, напустил на себя еще более строгий вид.
        И тут Надя сделала то, на что не решилась бы даже я. Она с места, через всю комнату бросилась к отцу. На шее, правда, повиснуть не посмела - всего лишь сжала обеими ручонками его большую, белую и холеную руку.
        - Спасибо! Спасибо, папочка! - ластилась она к нему, пытаясь вызвать хоть какие-то эмоции.
        Не знаю, получилось ли у нее… Барон, будто обжегшись, скорее вытянул свою руку и пробормотал лишь сухое «пожалуйста».
        Но Надиного счастья и это не отменило: прогресс действительно был огромный. Пока Надя, уже во дворе, крутилась возле очаровательного серого в яблоках пони, гладила длинную челку, угощала морковкой - я в красках представляла себе милейшую картинку… Картинку о том, что, может быть, к весне следующего года папенька снизойдет и до того, чтобы самолично учить дочку держаться в седле. Как они где-нибудь за городом, наряженные в красивые ездовые костюмы, скачут на лошадях рука к руке, как смеются и весело что-то обсуждают.
        Представляла - и улыбалась собственным мыслям. Улыбалась, однако, с некоторой горчинкой. Потому что мне самой в тех фантазиях места не было.
        Я им никто - ни отцу, ни дочери. Меня вообще здесь быть не должно. Как только я справлюсь с Надиными монстрами, меня вернут в мое время. Яша так сказал. И у меня нет причин хотеть чего-то другого.
        Я люблю Надю… Никогда не думала, что это возможно - полюбить чужого ребенка, - но у меня на сердце каждый раз теплеет, когда я просто смотрю на эту девочку. Да, я люблю Надю - но я ей не мать и даже не мачеха. Я гувернантка. И никогда этого не изменить. Ее отец со временем все равно женится на этой тетушке Вере, ибо лучшей пары ему не сыскать - и, главное, она ведь станет для Нади отличной матерью! При всей моей нелюбви к Вере, я это знаю. И знаю, что, став полноценной хозяйкой, Вера уж точно избавится от меня.
        Что я тогда стану делать?
        Нет, глупости все это. Выкинуть из головы и запретить себе даже фантазировать на тему «что будет, если…».
        Я бы и выкинула. Заставила бы себя. Смогла.
        Только отец Нади, Георг фон Гирс, мужчина, при долгом, пристальном взгляде которого у меня как по команде начинали подгибаться коленки - он прямо сейчас смотрел на меня через стекло галереи. Смотрел на меня, а не любезничал с Верой.
        А я смотрела на него. Чувствовала, как коленки опять подгибаются, и как учащается мой пульс. И снова, снова сомнения мерзкой холодной змеей лезли в мои мысли и душу…
        Глупая, глупая Маргарита.
        * * *
        Все выходные Надя оставляла своего пони разве что на перерыв для еды и сна. А в понедельник побежала в наспех оборудованную конюшню, едва закончились занятия. О, чудо - даже домашнее задание она отложила «на потом», чего раньше не бывало ни разу.
        Сегодня и правда был важный день: Надя впервые должна была сесть в седло. Помогал ей в этом, обучал азам управления и прочим премудростям пожилой берейтор, к которому я даже чуток приревновала свою подопечную - так быстро они подружились. А когда я в третий раз вскрикнула, потому что мне показалось, Надя падает, - этот берейтор и вовсе посоветовал мне прогуляться пока по парку, раз я такая впечатлительная.
        Пришлось прогуливаться…
        Тогда-то, меся ботинками подтаявший снег у ворот, я и увидела журналиста Драгомирова. Опять. Только в этот раз я ему совсем не обрадовалась.
        - Вы зря сегодня шпионите: ваш брат с утра на фабрике, езжайте туда, - раздраженно посоветовала я.
        Драгомиров не растерялся:
        - Кто вам сказал, что я к брату? Я к вам, Марго.
        Он подошел ближе, стоял по ту сторону кованых ворот, и впускать я его не собиралась. Впрочем, говорить нам это ничуть не мешало.
        - Марго… - он будто на вкус попробовал мое имя. Это даже можно было счесть флиртом, если бы его глаза не были так хищно прищурены. - Марго - ваше настоящее имя?
        Что за глупый вопрос? Я хмыкнула и опять съязвила:
        - Нет, мое настоящее имя Фрося, а Марго - подпольная кличка.
        - Подпольная кличка… - Драгомиров неискренне рассмеялся. - А вы занятная особа. Как дела у Сашеньки?
        - У кого?..
        - Сашенька - ваш бывший подопечный. Вы всего месяц, как оставили дом его матери. Так указано в ваших рекомендациях, неужто забыли?
        Господи, и до рекомендаций уже добрался! Настроение мое портилось с каждой минутой.
        - Ах да, Сашенька… - пробормотала я неловко. - Действительно забыла, славный мальчик.
        - Сашенька - это девочка.
        Драгомиров сказал это вкрадчиво, так пристально глядя в глаза, что мне сделалось не по себе. Поторопилась я, думая прежде, что младшего фон Гирса можно не опасаться.
        - …а ваши рекомендации, - продолжил он, - видимо, такие же фальшивые, как вы сами.
        Он подался еще ближе, обеими ладонями крепко сжал прутья ворот, словно собирался их развести.
        - Кто вы на самом деле, Марго? Тоже охотница за сокровищами фон Гирса, как эта ваша Роза-Аглая?
        - Вам лучше уйти… - я опасливо отступила на шаг. - Я сейчас сторожа позову…
        - У вас нет сторожа. И не нужно бояться меня, Марго - я действительно по делу. Видите ли, - он отпустил прутья, отошел на шаг и сложил руки на груди, - третьего дня я гостил у своей сестры, и она мне поведала душераздирающую историю. Представляете, по-неловкости Кики разбила ваш подарок. Венецианское зеркальце.
        Вот черт…
        - …а зеркальце внутри оказалось совершенно необыкновенным. Право, я в дамских принадлежностях совсем не разбираюсь, но выпросил у Кики остатки вашего подарка. И показал одному своему приятелю. Физику, исследователю электромагнитных полей. Знаете, его так заинтересовало ваше зеркальце! А почему вы побледнели, Марго?
        Черт. Черт. Черт. Наверное, ядерную бомбу тоже изобрели, потому что одну рыжую дуреху Яша отправил не в то место и не в то время!
        Мне казалось, что я онемела и заговорить не смогу уже никогда. А Драгомиров продолжал уже почти что нежно:
        - Что это за прибор, Марго? Мой приятель-физик сказал, что в нем есть динамики, вроде тех, что используются в телефонных аппаратах. Выходит, это вы беспринципная шпионка, а не я? Вы отдали аппарат моей сестре, чтобы слышать, о чем она говорит?
        - Боже, нет конечно! - возмутилась я такому предположению.
        А Драгомиров зацепился:
        - Правильно, зачем вам Кики? Ей, очевидно, вы отдали неработающий прибор. Вам, а точнее организации, на которую вы работаете, нужна рыба покрупней. Вроде моего брата! Ведь вы ради него здесь? Ваши кураторы знают, что он замешан в чем-то - в чем-то гадком. И хотят вывести его на чистую воду. Молчите?
        Гриша недобро улыбнулся, осознав теперь в полной мере, что прав. А я лишь и сумела вымолвить:
        - Отдайте мне этот прибор… пожалуйста. Вы не понимаете, что натворите, если оставите его вашему приятелю-физику.
        - Хорошо, отдам, - подозрительно легко поддался тот. - Но что я получу взамен?
        Шантажист несчастный…
        Испепеляя его взглядом, я просчитывала в уме все риски. Ну кто ему поверит - журналисту дешевой желтой газетенки? Даже если они со своим приятелем разберут мой телефон по винтикам и найдут что-то эдакое - эффект будет примерно тот же, что после рассказов о якобы внедренных под кожу чипов чудаками из моего времени. За Драгомировым лишь окончательно укрепится слава городского сумасшедшего.
        Наверное. И все же, все же…
        Ох, Яша прибьет меня на месте!
        - Что вы хотите? - выдавила я через зубы, проклиная себя и собственную глупость.
        А Драгомиров, снова подойдя к воротам вплотную, подавшись ко мне, вкрадчиво произнес:
        - Чтобы вы свели меня со своими кураторами.
        - Это невозможно! - возмущенно выпалила я. Чего удумал… - Это невозможно и, главное, абсолютно ничем вам не поможет! Моим, как вы выразились, кураторам дела нет до фон Гирса!
        - Так кураторы все-таки есть?
        Я прикусила язык, но было уже поздно.
        Драгомиров взглядом указал на засов калитки и то ли попросил, то ли потребовал:
        - Впустите меня, Марго. Мы уже привлекаем внимание - а поговорить нам нужно серьезно и обстоятельно.
        Что правда, то правда - пешеходная дорожка вдоль паркового забора была местом оживленным, прохожие давно уже на нас оглядывались и, чего доброго, успели услышать лишнее. Драгомиров, разумеется, и раньше бывал в нашем парке (перемахнуть через забор можно запросто), но добровольно открывала для него ворота, наверное, я одна. Потому и входил он сюда нерешительно и как будто даже с замиранием сердца.
        Впрочем, таиться он не собирался, к сожалению. Мимо меня прошел по парковой дорожке меж заснеженных кустарников - с интересом крутил головой, осматривался, и даже диковатая улыбка появилась тогда на его губах. Остановился он только у фонтана с механическими розами.
        - Вам лучше не попадаться никому на глаза, не то мне достанется… - неловко попросила я.
        - Извините, - тотчас очнулся Гриша. - Простите, столько воспоминаний нахлынуло. Сто лет не бывал в этом парке днем.
        - А ночью, значит, бывали?
        - Пару раз, может быть…
        Я передернула плечами. Окно моей спальни как раз выходило на парк, и я частенько ленилась зашторивать его, когда переодевалась… Хотя вполне могла бы предвидеть, что от этого маньяка можно ожидать всего!
        - Я уж и забыла, что вы тоже когда-то здесь жили, - пробормотала я. - Давайте уйдем куда-нибудь, не хочу, чтобы вас видели слуги.
        Тот послушно кивнул и сам же предложил:
        - Там, за оранжереей с зимним садом есть укромное местечко, пойдемте.
        Укромное - не то слово: за зимним садом, в дальнем углу парка, куда мы с Надей почти не заглядывали, притаились старые ржавые качели под большим навесом. Летом, нужно думать, качели сплошь были оплетены вьюном, который и сейчас, в декабре, черными сухими ошметками покрывал добрую их часть.
        - Двадцать лет назад, - вспомнил вдруг Гриша, - вдоль всего парка тек ручей. Небольшой, но у качелей было самое глубокое его место - заводь, где даже лягушки водились. Мы с Кики пропадали здесь часами: я мастерил кораблики, а она спускала их на воду.
        - А ваш брат? - не удержалась я от любопытства.
        - Нет, Георг никогда в этом не участвовал. - По лицу Гриши пробежала тень. - Руками он сроду ничего делать не умел, а игры его интересовали лишь те, что подразумевали соперничество. О, в них ему не было равных.
        - А вы, значит, всегда проигрывали?
        - Получал почетное второе место, - криво усмехнулся Гриша. - С тех пор ненавижу вторые места… Впрочем, - он быстро вернул на лицо маску безразличия, - не думайте, Марго, что меня это задевало: играть с Кики мне нравилось куда больше. Представляете, она выискивала самую большую жабу и хвасталась, что поцелует ее, как только ей исполнится восемнадцать. Мол, тогда жаба превратится в принца.
        Я улыбнулась. Кики прелесть все-таки.
        - И что - поцеловала? Ее муж Мишель вроде не похож на жабу.
        - Это как сказать, - Гриша презрительно скорчился. - Тот еще тип. Он игрок, знаете ли. Уж сколько раз Кики вытаскивала его из клубов и перезакладывала драгоценности, потому что он проигрался в ноль. Но она его любит и говорит, что счастлива. Брат мог воспрепятствовать их браку… но я даже не виню его, что он этого не сделал. Кики в любом случае не послушалась бы - еще сбежала б, чего доброго.
        - Надо же… а с виду они чудесная пара.
        Признаться, я была поражена.
        - Они и правда чудесная пара. Мишель - не самый худший супруг среди моих знакомых. А грехи - у кого их нет? Верно, Марго?
        Я напряглась. И не зря, как выяснилось секундой позже.
        - Господин, что увез вас тогда из моей квартиры, - многозначительно продолжил Гриша, - это один из ваших кураторов, верно? Я так и знал, что никакой он вам не брат! И, позвольте спросить, что вам все-таки понадобилось в особняке, если не его хозяин? На очередную охотницу за ценностями вы не похожи.
        - Хоть на этом спасибо… Послушайте, есть у меня кураторы или нет, но цели у нас с вами действительно разные. Моя - помочь Наде и найти убийцу ее матери, а ваша - поквитаться с братом за детские обиды…
        - …это не детские обиды! - перебил Гриша, но я ему сказать не дала:
        - Это детские обиды! - я повысила голос. - Смерть этой несчастной женщины, может, и стала последней каплей, но вовсе не первопричиной того, что вы терпеть не можете брата. Ведь так? Вы сами сказали - ненавидите быть вторым. Да все вы, мужчины, одинаковые - соперничество у вас в крови! Жить без этого не можете! Столько лет терпели, даже невесту ему уступили - и все равно взорвались, наконец. Теперь жизнь готовы спустить псу под хвост, лишь бы доказать всем, что вы лучше брата. Как же это глупо…
        Невероятно - но пока я говорила, не раз на лице Драгомирова проскальзывало что-то похожее на сомнения. В какой-то момент он и вовсе отвел взгляд, насупился и будто уж готов был пойти на попятную.
        Ага, разбежалась, Марго…
        - Глупо? - зло спросил он и снова вскинул на меня резкий взгляд. - И убийства тех девушек - тоже глупости и мои детские обиды? Все они были гувернантками Нади! И все были отравлены! Это уж точно не может быть совпадением.
        Признаться, теперь уж усомнилась я. Но тоже не желала сдавать позиций:
        - Насчет отравления - это ведь только ваши догадки? И, потом, вы сами сказали, что четвертая в последний раз вышла из дома сама, на своих ногах! Вовсе не фон Гирс вывез ее труп в багажнике. А если напряжете память, то наверняка вспомните, что и другие тоже уходили из дома сами. Ведь выходили? Сами?
        Совсем уж невероятно, но Драгомиров усомнился снова:
        - Действительно, я видел лишь, как они уходят из дома - но не возвращаются… Я даже записи вел по этому поводу: во всех четырех случаях было именно так. Более того, они уходили как будто тайком - рано утром или поздно вечером. Но, право слово, я мог и ошибиться! Банально прозевать их возвращения.
        - Все четыре раза? - скептически уточнила я. - И четыре раза прозевали, как фон Гирс волочил мертвые тела из дома в свой автомобиль? Ведь от дверей до гаража расстояние приличное, а ему непременно нужно было избавиться от тел каким-то образом! Если и правда он их всех убил.
        Но Гриша и сейчас признавать поражение отказывался. Вот же упертый! Настоящий маньяк!
        - Возможно, фон Гирс нарочно выманивал девушек из дома, - предположил он. - Встречался с ними в городе, убивал в номере дешевой гостиницы на окраине и лишь потом избавлялся от тела…
        - …ну или фон Гирс вообще не имеет к этому отношения. Как вариант. Вы не думали, Гриша, что в особняке могут находиться люди, у которых куда больше причин убивать гувернанток?
        - У кого же? - он подозрительно сузил глаза.
        А у меня почему-то не хватило духу заявить вслух, что это сделала Вера. Многое указывало на нее - да почти все! Но вот так обвинить человека безо всяких доказательств, лишь исходя из интуиции, я не сумела.
        Здорово было бы, если б Гриша сейчас уловил мои старательно посылаемые флюиды и догадался сам - но он либо не догадался о Вере, либо догадался, но не поверил.
        Он долго смотрел на меня с прищуром прозрачных голубых глаз и явно что-то обдумывал.
        - Может быть, вы и правы, Марго… - заключил Гриша, в конце концов. Но порадоваться победе я не успела. - Но если и правы - я все равно хочу встретиться с этим вашим Яковом. Я сделаю все от меня зависящее, чтобы найти виновного. Это единственное, чего я по-настоящему хочу, Марго. А если окажется, что мой брат не при чем… я, конечно, удивлюсь, но приму это. Обещаю.
        - Не примите… - шестым чувством угадала я и покачала головой.
        А Гриша взорвался:
        - Поймите вы, что мне нужно знать правду! Столько лет прошло, а я все не могу найти себе места, не могу успокоиться. Как я могу быть спокоен, если ее больше нет, а убийца ходит по земле, развлекается и радуется жизни? Как?! Что бы вы сами делали на моем месте, Марго?
        - Слава богу, я никогда не была на вашем месте, - пробормотала я неловко. - И, надеюсь, что никогда не буду. Хорошо, я подумаю… передам вашу просьбу Якову. Но если он откажет - не смейте меня больше просить!
        - Спасибо… - Гриша, по-моему, сам не поверил, когда я согласилась. - Редко встретишь подобную доброту и проницательность у красивой женщины!
        Он ухватил мою руку и попытался, кажется, поцеловать - насилу я ее вырвала.
        - Ах, оставьте, сударь, ваше амикошонство и грубую лесть!.. - полушутливо возмутилась я. - Лучше верните телефон… то есть прибор. Немедленно!
        - Телефон, значит… - Гриша игриво улыбался, однако глаза оставались серьезными. - Держите - но уговор есть уговор. Вы обещали.
        Телефон (точнее, его разбитые остатки) Гриша держал во внутреннем кармане сюртука, в узелке из носового платка. В общем, взглянув на них, я поняла, что в ремонт по гарантии я свой телефон точно не сдам.
        - Я помню, что обещала, но не радуйтесь слишком, - сказала я, уже выпроводив Гришу за ворота. - Яков наверняка откажет.
        - И все равно спасибо. Я верю, что вы хотя бы попытаетесь.
        Гриша снова стоял по ту сторону ворот, но не язвил теперь и говорил вроде бы искренне. А глаза у него действительно теплые. Согревают. Да и внешне он очень даже ничего; нос-то точно был сломан в драке, но, ручаюсь, когда-то был не менее изящным, чем у брата. Это хорошо: значит, детишки будут красивые.
        Я тряхнула головой и чертыхнулась - о чем я только думаю?!
        - Все, идите, - велела я, внезапно разозлившись, - ваш брат может вернуться в любую минуту.
        И, не дождавшись, сама развернулась и пошла прочь.
        - Марго! Не верьте моему брату, - услышала я в спину, как он опять завел свою шарманку. - Ни одному его слову не верьте!
        Глава 14. Загадки старого ювелира
        Хоть и промышляла я в основном дизайном стеклопакетов, все равно полагала себя натурой тонкой и творческой - а творческому человеку без осенней депрессии никак. Если вдруг творческий человек был занят и забыл подепрессировать осенью, то нужно сделать это хотя бы в декабре. Чем я с успехом и занималась следующую неделю после того памятного разговора с Гришей.
        Я злилась на него просто невероятно! Злилась на его твердолобость и непробиваемое глупое упорство. А еще больше злилась на себя - что так и не нашла слов его вразумить! Перед таким ослиным упрямством я чувствовала себя совершенно беспомощной - настолько, что впору расплакаться, спрятаться под подушкой и никогда оттуда не вылезать…
        - Марго, ночью снега нападало по колено - идемте снеговика лепить! - Голос Нади звенел радостью и детским предчувствием чуда.
        Была суббота. Встав с утра пораньше, Надюша уже оделась, позавтракала сама и покормила пони. Я к этому времени успела только высунуть одну ногу из-под одеяла.
        - И охота тебе сопли морозить? Не пойду… - Я спрятала ногу обратно.
        Мне бы тоже порадоваться - солнечному зимнему утру, снегу, щебету снегирей за окошком. Да хотя бы тому, что у ребенка к чему-то появился интерес, кроме арифметики! Снеговик тоже дело, в конце концов. И спала Надя в последнее время куда лучше обычного, и монстры со странным призрачным мальчишкой пока о себе не напоминали. Да, надо порадоваться. Как бы еще себя заставить.
        К полудню Наде все-таки удалось вытащить меня из дому - и то в лепке снеговика я наотрез отказалась участвовать. Стояла в сторонке, прятала от мороза нос в воротнике и наблюдала за девочкой издали. А потом и вовсе - под предлогом, что устала, отправилась искать скамейку. И ноги сами привели меня в уголок парка с качелями и высохшим ручьем, который показал мне Гриша.
        Как же здесь тихо было и спокойно… Напротив качелей красовалась раскидистая рябина, давно созревшая - на ней-то и заливались веселым щебетом неугомонные снегири.
        «Надо было булку захватить…» - подумала я, но идти, конечно, поленилась.
        Старые несмазанные качели мерно поскрипывали в такт моим невеселым мыслям - а мысли эти снова плавно скатились к персоне Гриши. До чего же сильно увяз он в своих нелепых заблуждениях. Думает, в душе, наконец, наступит покой, если он найдет убийцу баронессы фон Гирс. Как бы не так! Сейчас у него хотя бы смысл жизни есть - а после не будет ничего.
        Я не пряталась, поэтому, когда Надя начала меня искать, тут же позвала ее к себе.
        - Ну и место вы выбрали… - ворчливо заметила Надюша.
        Сесть со мною на ржавые качели она отказалась, мол, пальто испачкает. Лишь когда я сняла с шеи платок и расстелила рядом, она соизволила брезгливо устроиться на краешке. Иногда эта девочка так похожа на своего отца, что мне становится жутко…
        Минут пять мы сидели молча, слушали скрип качелей и щебет птиц. Честное слово, лучше бы и дальше молчали!
        - Марго, вы всю неделю тихая и грустная… - со скучным вздохом заметила Надя. - Вы, наверное, тоже влюбились в моего папеньку.
        Я чуть с качелей не упала.
        - Чего?! Ты… ты с чего это вязла?
        - Ну а что здесь такого? - степенно ответило дитя. - Я взрослая, Марго, я все понимаю. В папеньку многие влюбляются, он красивый.
        - Ну, знаешь ли… где ты только этого понабралась? - Честное слово, я не знала, то ли мне сердиться, то ли смеяться. - И вообще, мне уже многовато лет, чтобы как дурочка влюбляться в красоту! Красота и вовсе не главное, если уж на то пошло! Хотя, кому я это рассказываю… - тут же отмахнулась я. - Предупреждай или нет, все равно однажды тебе исполнится восемнадцать, и ты потеряешь голову от какого-нибудь красавчика, который, скорее всего, заставит тебя наплакаться. Все девочки через это проходят.
        - Прямо все-все? - опасливо поинтересовалась Надя.
        - Почти все, - решила все же я оговориться. - Но это как с ветрянкой: чем раньше поплачешь из-за красавчика, тем быстрее повзрослеешь и начнешь искать в мужчинах что-то большее, чем смазливая физиономия.
        Надя понятливо кивнула:
        - Да-да, я знаю. Взрослые девочки ищут кого-то, кто бы о них заботился.
        - Не обязательно. Взрослые девочки обычно сами в состоянии о себе позаботиться.
        Надю это заявление поставило в тупик. Ненадолго правда. Она удивленно вскинула бровки и вновь выдала очаровательное:
        - Если взрослые девочки сами могут о себе позаботиться, то я вообще не понимаю, зачем им в кого-то влюбляться?! От мальчишек же одни неприятности! За косы дергают… и вообще…
        Я рассмеялась впервые за несколько дней - да так, что с веток рябины сорвались перепуганные снегири.
        - Сама не знаю, солнышко, зачем они влюбляются, - вполне искренне согласилась я.
        А хороший вопрос ведь! Смех смехом, но дитя в чем-то права.
        - Знаешь, солнышко, вроде как и правда незачем. - Я повернулась к Наде, чтобы поправить ее светлые кудряшки, выбившиеся из-под шляпки. - Незачем - но просто это иногда происходит и все. Иногда просыпаешься и понимаешь, что тебе самой до смерти хочется заботиться о каком-то конкретном человеке. А если он о себе заботиться не позволяет… вот поэтому и грустят взрослые девочки.
        Я не очень-то надеялась, что Надя меня поймет. Тем более что вместо ответа она лишь пожала плечами.
        По-моему Надюша не поверила, что я вовсе не влюблена в ее папеньку.
        А хуже всего, что я и сама не была в этом уверена на сто процентов. По крайней мере, пульс у меня учащался каждый раз, стоило нам с фон Гирсом оказаться в одной комнате. В чем я была уверена совершенно точно - ничем хорошим моя история не кончится, если я позволю себе увлечься. И это тоже добавляло причин для моей грусти.
        Я не знала тогда еще, что грустить мне осталось лишь до следующего утра.
        Когда папенька снова уехал на фабрику, не посмотрев, что на дворе воскресенье, его дочурка пробралась в мою комнату и шепотом заговорщицы сообщила:
        - Я знаю, что вас развеселит, Марго!
        На ладошке она протянула мне большой ржавый ключ. Совсем как тот, что в качестве реликвии висел в кабинете. Ключ от первой ювелирной лавки Карла фон Гирса.
        - Ты это в кабинете отца взяла? - уточнила я, как завороженная уставившись на ключ.
        Надя смущенно кивнула.
        - Я помню, что воровать нехорошо - но я ведь его не украла, Марго! Лишь одолжила. На время. К тому же, папенька ругать не станет - потому что никогда об этом не узнает. Да?
        Н-да. Мне чуть больше месяца потребовалось, чтобы испортить идеального ребенка - браво, Марго.
        Впрочем, я запоздало сообразила, что Надя сделала это ради меня - думая меня порадовать! Господи, для меня еще никогда ничего не крал… Я немедленно умилилась, растрогалась так, что даже защипало в носу, и крепко-накрепко обняла свою крошку.
        Но разглядывая минутой позже старый, ржавый, совершенно обыкновенный ключ я все больше и больше сомневалась, что затея будет иметь хоть какой-то успех. Быть того не может, чтобы тайны Карла фон Гирса запирал замок с таким простецким ключом! И дар мой - видеть живое в неживом - молчал, как ни старалась я вызвать хоть какие-то видения, перекладывая его из одной руки в другую.
        Мы на ложном пути. Либо вовсе никаких тайн у старого ювелира не было.
        Поэтому я сама удивилась, когда ключ все-таки подошел к замку двери черного входа в бывшую ювелирную лавку.
        Надя, конечно, увязалась со мной - убедила взять лампу (о чем сама я, признаться, не подумала) и зачем-то большой столовый нож с кухни. Видимо, чтобы отбиваться от злодеев, если они притаились там, куда мы идем.
        Злодеев за запертой дверью не было.
        Там вообще ничего не было, кроме строительного мусора, огромного ящика с продуктовыми отходами и тощего кота, который с упоением в нем копался. Все это добро, включая кота, принадлежало, видимо, нынешним владельцам лавки - дверь в служебное помещение которой была приоткрыта, и мы даже слышали голоса работников. Но была и еще одна дверь. Зажатая тем самым ящиком, но даже не запертая.
        - Идем? - поторопила Надя, когда мы, изрядно потрудившись, отодвинули мусор.
        Кажется, ее это приключение затянуло даже больше, чем меня.
        Вот там-то, внутри, и пригодилась лампа.
        За дверью был темный, сырой и очень узкий коридор с выложенными бурым кирпичом стенами. Мы шли, крепко держась за руки и почти обнявшись - я впереди, освещая путь лампой, Надя чуть сзади. Если и было мне жутковато, то самую малость.
        - Подумаешь, всего лишь погреб! - с притворным задором рассказывала я и слушала, как мой голос гулко отражается от стен. - Я в детстве совершала путешествия и пострашнее. Помню, однажды в лагере…
        - Где?
        - Ну, вроде курорта, что ли… - я прикусила язык. - Так вот, решили мы однажды с подружкой путь через лесок сократить - и заблудились. До темноты бродили. А уж когда в кустах малины вдруг зарычал кто-то - завизжали мы так, что воспитки… гувернантки, то есть, - за километр нас услышали! Вот там было страшно, солнышко. А тут - ерунда, максимум тараканов встретишь.
        Именно в этот момент в свет нашей лампы и правда попадала стайка шустрых насекомых, перепуганных знакомством еще побольше чем мы. А потом я наступила на что-то мягкое - и это мягкое истерично пискнуло.
        - Что это, Марго?.. - ни жива ни мертва, спросила Надя.
        Я с ответом помедлила, но отозвалась предельно честно:
        - Ты как хочешь, солнышко, а я буду верить, что это еще один кот. Заблудился. Мало ли?
        На самом деле, рассказываю я гораздо дольше, чем мы по тому коридору шли. Не больше минуты - и мы уперлись в еще одну дверь.
        Металлическую, оббитую деревом и украшенную узором из тех же роз руки Карла фон Гирса. Запертую совершенно наглухо.
        - Больше у папеньки ключей нет… - расстроилась Надя сильнее меня. - Мы туда не попадем.
        Не только ключ - я даже замочную скважину в двери отыскала далеко не сразу. Узкое отверстие ровно посредине, хитро укрытое от насекомых и пыли. Ключ, который открыл бы эту дверь, должен быть крайне необычным.
        …А потом черный сырой дух подземелья начал заполняться белым туманом. Тем самым, который я уже видела в спальне Любови фон Гирс.
        - Что с вами, Марго? - Надя только теперь перепугалась и начала трясти меня за руку. - Марго! Очнитесь!
        Я слышала ее прекрасно - но все внимание мое было приковано к мужской фигуре, которая тихо, будто крадучись, пробралась мимо нас к двери. Снова, как и в случае с баронессой, я не видела лица. Лишь темный силуэт в белом тумане. Мужчина деловито вставил длинный, похожий на толстую спицу, ключ в замочную скважину - и дверь немедленно поддалась. Даже не скрипнула, когда уплыла внутрь. Мужчина, судя по всему, бывал за этой дверью не раз. А там…
        Что было за дверью, я рассмотреть не успела: хлесткие, ощутимые удары по щекам, заставили меня очнуться. И перед собой я тотчас увидела лицо журналиста Драгомирова, вполне живое и осязаемой.
        - Марго! Марго, очнитесь! - потребовал он и с силой встряхнул меня за плечи.
        Однако я была вполне в сознании, поэтому поморщилась и разражено сбросила его руки:
        - Что вы здесь делаете?! Почему, куда бы я ни пошла - всюду вы! Почему вы вечно вмешиваетесь в мои планы!
        - Да потому что ваши планы - либо умереть под колесами, либо быть задушенной!
        Не поспоришь. Я несколько присмирела, хоть все еще злилась, что по его вине так и не увидела, что сделал тот мужчина дальше.
        - И кто вам сказал, что я здесь ради вас? - продолжал Гриша в запале. - Вы черт знает куда повели мою племянницу - что мне оставалось делать?!
        Надя тем временем испуганным котенком жалась ко мне - а на дядюшку смотрела с солидной примесью опаски. Впрочем, сдается мне, ее больше напугал этот мой «припадок», чем появление Гриши. В общем, аргументы для спора у меня кончились, и моей фантазии хватило лишь, чтобы пристыдить:
        - Не ругайтесь при ребенке хотя бы!
        - Я не ребенок, - возразила Надя.
        А Гриша и правда устыдился:
        - Простите… Давайте выбираться отсюда - поссориться с вами, Марго, мы можем и при дневном свете.
        Он протянул Наде руку, и она с некоторой заминкой все-таки взялась за нее. А мне, следуя за ними, совсем некстати подумалось, до чего же они похожи внешне - дядя и племянница. Оба светловолосые и голубоглазые. Со стороны Гришу запросто можно принять за Надиного отца. Чего не скажешь о старшем фон Гирсе. Ох, баронесса, баронесса…
        - Я не собираюсь с вами ссориться, - буркнула я Грише в ответ.
        Тот обернулся:
        - Я с вами тоже.
        - Ну и отлично. Расскажите тогда, что там за этой дверью?
        Гриша ответил скомкано и сухо:
        - Старая мастерская моего деда. Ничего интересного, уверяю.
        - Мастерская, которая сообщается с домом, не так ли? - допытывалась я. - С Хранилищем, если точнее?
        Гриша промолчал.
        - …и, наверное, прежде отсюда можно было напрямую добраться до… - я чуть не сказала «спальни баронессы», но вовремя поправилась, - до комнат в доме. Ну, до того, как заложили проход.
        - Проход из Хранилища в мастерскую?..
        Гриша растерянно обернулся и даже замедлил шаг.
        - Тот самый, да. Его заложили кирпичами - вы не знали разве?
        - Нет. Проход в самом деле заложили?
        Гриша окончательно остановился. Видимо, только что разрушилась еще одна его версия о том, как старший брат выносил из дома трупы гувернанток.
        А потом остановилась и Надя. Она не повернулась ко мне, но одними губами молвила:
        - Марго… вы видите его?
        Я видела.
        В конце коридора, у самого выхода, стоял поглощенный тьмой, но вполне узнаваемый мальчик в клетчатом костюме-тройке.
        - Ненавижу тебя! - ясно прочитала я по его губам.
        Но, прежде чем даже Гриша успел повернуться в его сторону, мальчишка шагнул назад растворился во тьме. Стало очень тихо и холодно. Будто сквозняк подул изо всех щелей и пустил по моей спине толпы мурашек.
        - Марго… - снова прошептала Надя, и я увидела, что плечи девочки дрожат.
        Расширенными от ужаса глазами она смотрела вперед. Смотрела на кого-то, кого мы - ни я, ни Гриша, не видели.
        Они вернулись. Ее монстры.
        Я живо обняла девочку за плечи и прижала к себе. Наклонилась к уху, чтобы прошептать что-то ободряющее.
        - Там никого нет, - не очень уверенно возразил Гриша и потянула Надю за руку. - Нам нужно просто идти!
        - Нет!..
        Коридор узкий, «их» не обойдешь. Так что делать? Гриша настаивал и потянул девочку с силой - а она, вскрикнув истошно, вырвала свою руку, прижалась ко мне еще тесней и уткнула лицо мне в живот:
        - Они там, Марго, я не пойду, не пойду!
        Я растерялась совершенно.
        До выхода рукой подать - Гриша уже открыл дверь и, непонимающе вскинув брови, смотрел на нас. Позволить ему увести Надю силком? Ведь никаких монстров нет! Они - как моя Доротея, плод воображения, и только! Наверное… Яков говорил, у меня есть дар - поэтому я слышу Доротею. А Надя?
        Я осторожно, за подбородок подняла ее лицо вверх - заглянула Наде в глаза со всей нежностью, на которую была способна.
        - Солнышко, - позвала я, - ты и сейчас их видишь?
        Надя скосила глаза в сторону, на «них», а потом сквозь слезы кивнула.
        - А я не вижу… - покачала я головой даже с досадой. - И твой дядя не видит. Это значит, мы все не такие как ты. Это значит, что ты - особенная. Солнышко, ты считаешь это наказанием, проклятьем - но что если, напротив, это великий дар? Волшебный дар! Сколько они с тобой? Шесть лет? И разве за эти годы они хоть раз тебя обидели?
        Чуть помедлив, Надя мотнула головой. Она будто и сама была удивлена. А потом вспомнила неопровержимое:
        - Но у них зубы! - по ее щекам с новой силой покатились слезы. - Огромные зубы и когти!
        - Правильно! - подхватила я. - Зубы и когти - чтобы защитить тебя, а не обидеть! Ты не думала об этом? Что все эти годы они защищают тебя?
        - От кого?
        - Не знаю, солнышко… Но если их видишь одна ты, если ты особенная, то ты и управлять ими можешь! Прикажешь им уйти - и они уйдут.
        Надя всхлипнула. По-прежнему крепко прижавшись ко мне, дрожа от страха, она молчала минуты полторы. Обдумывала. Потом несмело обернулась назад и утерла ладошкой слезы.
        - Марго, но если они и правда защищают меня, то зачем же их прогонять? Вдруг потом явятся еще более страшные?
        Разумно…
        - Это уж твое дело, солнышко - прогнать их или попробовать подружиться. Решай сама.
        Надя покусала губу в задумчивости. И решилась:
        - Я хочу, чтобы они ушли.
        Она сама отпустила мою талию, повернулась к ним и даже сделал два робких шага к двери
        - Уходите!.. - глухо и неуверенно прозвучал ее голосок. Потом Надя обиженно повернулась ко мне. - Они не уходят.
        - Но ведь и не трогают тебя?
        - Нет…
        Я тоже покусала губу, раздумывая, как поступить. А в следующий миг резко шагнула туда, где стоял предполагаемый монстр. Надя вскрикнула опять - но помешать мне не успела.
        - Что он сделал? - спросила я.
        - Отошел… - не веря самой себе, сказала Надя. - Я за вас испугалась и захотела, чтоб он отошел. Он так и поступил.
        Я улыбнулась и протянула Наде руку:
        - Идем.
        Надя боролась с собой почти полминуты. Ее монстры никуда не делись по-прежнему, и она дрожала от страха - когда все-таки сделала несколько шажков, чтобы взять меня за руку. Зато после оставшиеся до двери метры она преодолела так гордо и величаво, будто и правда возомнила себя повелительницей монстров.
        Думаю даже, что Надюша не отказалась бы пойти в этот коридор снова.
        А пойти сюда придется - не ей, так мне. После того, как отыщу ключ.
        * * *
        После нежданного утреннего приключения, Надя вдруг сделалась еще серьезней, чем раньше. Заявила, мол, ей нужно побыть одной, и не позволила мне пойти с ней на конюшню проведать пони.
        - Не обижайтесь, Марго, - Надя осуждающе склонила голову набок, когда я и правда собралась обидеться. - Это ненадолго, мне просто нужно подумать.
        - Подумать… - передразнила я, когда она скрылась за дверьми конюшни.
        - Эта девочка думает больше, чем мы с вами вместе взятые, - поддакнул Гриша, который все еще стоял за моей спиной. Но он остался, конечно, не для того чтобы поболтать по душам. И не замедлил тут же поинтересоваться: - так вам удалось поговорить с Яковом обо мне?
        Ненавязчивость - его второе имя.
        - Нет, - буркнула я. - Мы еще не виделись, и Яков не предупреждает, когда появится. Может быть, и сегодня - он любит приезжать по воскресеньям.
        Я тайком скосила глаза на его лицо, а Гриша кивнул:
        - Не забудьте замолвить за меня словечко.
        - Дайте мне хотя бы шанс забыть о вас на минуту! - вспылила я.
        А потом смутилась. Гриша как-то слишком серьезно смотрел на меня своими прозрачными голубыми глазами.
        - Извините, - сказал, наконец, он. Но настырный взгляд не отвел. Извинялся он, оказывается, за другое: - признаться, до сегодняшнего дня я думал, в аду есть отдельный котел для таких гувернанток как вы. Я ошибался. Наде очень повезло с вами.
        - Снова льстите?
        - И в мыслях не было.
        Он действительно был серьезен. Смотрел мне в глаза совершенно открыто и прямо - редко встречаются люди, которые умеют так смотреть.
        - Я… хотела спросить, - с трудом собралась все-таки я, - вы жили когда-то в этом доме, слышали о тайном проходе в Хранилище. Вероятно, знаете, и где ключ от той двери из коридора?
        - Увы.
        Гриша перестал на меня смотреть, и как будто стало холоднее. В первый миг я даже пожалела, что сменила тему.
        - Дело в том, - пояснил он, - что когда я здесь жил, даже и когда вернулся после обучения из Европы, этот коридор вовсе не был тайным. Заброшенным - это да. И всегда запертым на ключ - вот на этот ключ, что вы держите в руках. Но внутренней двери в коридоре не было.
        - Странно…
        - А позже, - продолжал Гриша, - когда я уехал на Восток и снова вернулся, то у меня и не было времени толком освоиться здесь. Я остановился тогда в гостинице… и, собственно, в особняк меня пригласили лишь однажды. А дом преобразился за мое отсутствие очень сильно. И дом, и парк.
        Гриша не сказал прямо, но догадаться было несложно.
        - Вы все еще тоскуете по этому дому? - поняла я с горечью.
        - Есть немного.
        Это было глупо, но я вдруг предложила:
        - Хотите, я проведу вас внутрь? Ненадолго. Георга нет, и вряд ли он проявится до вечера. А у слуг выходной. Я правда могу!
        Это действительно было глупо. Я даже знаю, что сказала бы Доротея.
        - Не стоит, Марго. Не хочу, чтобы вам досталось из-за меня.
        Я кивнула. Заговорила, лишь бы не молчать:
        - Забавно… выходит, когда вы вернулись с Востока, то все еще были дружны с братом? Раз получили от него приглашение.
        - Что вы, нет! - усмехнулся Гриша. - То есть, дружны-то мы не были, но пригласил меня вовсе не он. У деда, нашего знаменитого Карла фон Гирса, случились именины - восемьдесят лет. И родители тогда приехали, и я, разумеется. Дед всегда был мне рад.
        Удивление мне скрыть не удалось, но я все-таки сдержалась, чтобы не ляпнуть очередную бестактность. Хотя я и правда полагала, что ко времени смерти баронессы, Карл фон Гирс был давно уже мертв. Выходит, что нет.
        Да и в доме, выходит, собрались все родственники - даже Надина бабушка Маргарита, моя тезка, и та была здесь. К слову, помнится, Кики говорила, Маргарита терпеть не могла свою невестку…
        Именно тогда вспомнила я и стишок, прочитанный с латунной таблички в Хранилище.
        - Сколько жемчужин у Маргариты, столько же роз влево и вправо, и снова влево… - задумчиво произнесла я.
        И внимательно следила за реакцией Гриши. Но он, кажется, слышал эти строчки впервые.
        - Стих на латунной табличке? В Хранилище? - повторил он за мной. - Признаться, не знаю, о чем речь. Жемчужины Маргариты… наверное, имеется в виду тиара.
        С этими словами Гриша нахмурился и разом помрачнел. Говорить дальше он почему-то не хотел - но я настояла.
        - Какая еще тиара?
        - Тиара Маргариты - такое имя ей дал дед, - нехотя пояснил Гриша. - Он сделал ее для нашей матери, когда той исполнилось шестнадцать. Подарок на именины. С ней она изображена на портрете в кабинете деда.
        - Теперь этот кабинет принадлежит вашему брату… - задумчиво произнесла я, и взгляд сам отыскал окна особняка.
        Гриша, хмыкнув, поинтересовался:
        - Что же теперь - отправитесь считать жемчужины?
        - Нет, что вы, - с деланной скромностью я опустила глаза, - только лишь верну на место ключ, который украла моя прелестная воспитанница.
        Гриша понимающе кивнул. Поклонился и приподнял на прощание шляпу:
        - В таком случае, не буду вам мешать и пожелаю удачи.
        Прозрачные голубые глаза, всегда такие серьезные, сделались сейчас подозрительно веселыми.
        - Вы видели эту тиару и этот портрет - и знаете, сколько там жемчужин, да? - мрачно спросила я.
        - Разумеется.
        - Сколько? - спросила я еще мрачнее.
        - Не хочу портить вам удовольствие от открытия.
        - Уже испортили!
        Веселость из глаз никуда не делась, но Гриша безразлично пожал плечами - мол, ничего не знает. А потом развернулся и самым наглым образом отправился по парковой дорожке к воротам.
        - Сколько?! - гневно спросила я ему в спину.
        Он, не оборачиваясь, отрицательно покачал головой.
        Паршивец.
        Глава 15. Жемчужины Маргариты
        Ладно, не просто паршивец, а очаровательный паршивец, - смягчилась я, когда Гриша, стоя уже по ту сторону ворот, приподнял шляпу и вторично мне поклонился. И улыбка у него хорошая, такая же теплая, как глаза.
        Прохлаждаться возле ворот младший фон Гирс сегодня не стал: влился в поток прохожих и вскоре скрылся из виду.
        Ну и пусть, - вздохнула я. В конце концов, дела у меня тоже были.
        Тиара на портрете - небольшая, тонкая и изящная, с расписным гильошем и бессчетным количеством крохотных бриллиантов по ободку, что сверкали и переливались всеми гранями даже на картине. Ободок овивали золотые и серебряные нити, которые к центру причудливо переплетались, делая тиару похожей на венок лесной феи. Росу на золотых стеблях «венка» имитировали звездочки бриллиантов, а кончался каждый из стеблей - насаженной на него роскошной жемчужиной черного цвета.
        Всего - двадцать шесть жемчужин.
        Пока считала, я несколько раз сбивалась: все мысли путал холодный, проникающий в душу взгляд Маргариты фон Гирс, хозяйки украшения. Она будто знала, что я не в свое дело лезу, и всячески осуждала.
        И все-таки жемчужин было двадцать шесть. Кажется. Плюс-минус одна или две, притаившиеся в белокурых волосах хозяйки.
        Что там дальше по стишку? Отыскать розы и отсчитать двадцать шесть влево, вправо и снова влево? Но тут-то и пришел конец моим приключениям: дверь в левое крыло первого этажа была заперта ключом. А окна из галереи не просто заперты, а наглухо перекрыты тяжелыми деревянными ставнями… Такой подлости я от своего работодателя просто не ожидала!
        Раз пять я обошла все окна и даже предприняла попытку вскрыть замок подручными средствами - бестолку. И, видимо, отчаялась настолько, что решилась на крайние меры - просить совета у Доротеи. Это странно, да и признаваться не хочется, но плод моего воображения почему-то чуточку умнее меня самой…
        - Эй! - Куклу я нашла на привычном месте, в углу Надиной кровати, и опасливо ткнула ее пальцем в плечо.
        Доротея не отозвалась.
        Я совсем скисла: что, если она не заговорит больше никогда? Но расстроиться окончательно я не успела - синие стеклянные глаза повернулись в глазницах и уставились точно на меня. А карминовые губки выдали с обычной для нее приветливостью:
        - Чего тебе, Маргарита?
        Но, честное слово, я обрадовалась и этому. С ногами забралась на кровать, удобнее усадила куклу против себя. Мне действительно было чем похвастаться! Ну, я так думала.
        - Я разгадала загадку Карла фон Гирса! - сообщила я. - Стишок на латунной табличке, помнишь?
        Кукла моей радости не разделила.
        - И что? - Нарисованные бровки сошлись над переносицей. - Чем ты занимаешься, Маргарита! Тебе нужно найти убийцу баронессы фон Гирс, а не разгадывать глупые стишки!
        - Они не глупые, - обиделась я и поторопилась пересказать, что увидела в тайном коридоре из ювелирной лавки в Хранилище.
        - Тот тип был достаточно молод и полон сил, - закончила я, - это точно не старый Карл фон Гирс.
        Снова и снова я прокручивала в памяти то, как мужчина крался, как прислушивался к звукам по ту сторону двери - будто вор. Но разобрать, кто это был, я так и не сумела…
        Если верить Грише на слово (а верить хотелось), то дверь с ключом-спицей поставили, пока он ездил по Востоку. Вероятно, именно тогда Карл фон Гирс устроил сокровищницу в бывших комнатах своей дочери, названных Гостиной Маргариты, и, естественно, решил обезопасить комнаты как можно лучше. Через ювелирную лавку попасть в дом теперь вовсе стало невозможно. Однако на случай, если сделать это придется, ювелир оставил подсказку для своих внуков. Стишок на латунной табличке. Я готова была поспорить, что, отгадав загадку, найду именно ключ-спицу!
        И неплохо было бы еще понять, кто и зачем залепил табличку цементом и замуровал кирпичами вход в коридор из Хранилища. Что там такого, что это попытались скрыть?
        - Знаешь, - опять заговорила я с куклой, - я в одном уверена: тот мужчина не с добрыми намерениями был там. И еще я думаю, что убийца именно так и проник в спальню баронессы - через бывшую ювелирную лавку. Он знал, где взять ключ! Я тоже знаю, но лишь в теории… - кисло заключила я, - потому что добраться до Гостиной Маргариты, отсчитать розы - двадцать шесть влево, вправо, и снова влево - уже не смогу. Левое крыло заперто! Что мне делать?!
        Кукла, в отличие от меня, не размышляла вовсе. Для нее все было просто.
        - Искать в другом месте, - выдала она легко.
        - В другом? - я растерялась. - Где? Розы из янтаря ведь только в Гостиной Маргариты!
        - Не только! Ищи лучше!
        Вообще-то для истины я ее словах была - нарисованных, вырезанных в дереве, поделочных камнях и металлах роз в особняке фон Гирса хватало и без гостиной. Я слезла с кровати и прошлась по комнате, чтобы подумать. Остановилась у окна и принялась смотреть на засыпанный снегом парк.
        А ведь Доротея права. И дом, и левое крыло вместе с Гостиной Маргариты построили много лет назад - задолго до того, как установили дверь с хитрым ключом в тайном коридоре из ювелирной лавки. В Гостиной не может быть тайника. Он в другом месте - устроенном одновременно с дверью.
        И тут меня осенило: фонтан посреди парка!
        Фонтан представлял собой три каменные чаши, из которых одна в другую перетекала вода - не теперь, конечно, но, пока было тепло, я всласть налюбовалась этой красотой. Верхушка же фонтана была украшена композицией из ярко-розовых кристаллов, собранных в три цветка, до жути напоминающих розы… Мало того, каждая из «роз» обрамлялась зелеными перламутровыми листками, которые (вот совпадение!) свободно вращались вокруг кристального цветка…
        Я была готова спорить, что фонтан спроектировал лично Карл фон Гирс! И, вполне вероятно, что именно в то время, пока Гриша ездил по Востоку. Не даром Гриша отметил, что не только дом, но и парк изменился до неузнаваемости. Наверняка он имел в виду фонтан!
        Я поторопилась вниз даже не одевшись как следует - только умоляла судьбу, чтобы барон не изволил сегодня вернуться с фабрики пораньше…
        * * *
        Везло мне, пожалуй, только в одном: барон фон Гирс действительно не торопился вернуться домой в это воскресенье. А вот открыть тайник в фонтане (если он вообще был), у меня совершенно не получалось.
        Механические, свободно вращающиеся вокруг трех роз перламутровые листки я крутила по двадцать шесть раз влево, вправо и снова влево. Ничего.
        Потом крутила вправо, влево и снова вправо. Опять ничего.
        Крутила их по двадцать пять, по двадцать семь раз, справедливо полагая, что могла обсчитаться (это запросто, кстати) - но опять ничего!
        Чертовы механические розы словно издевались надо мной - сияли каменьями на ярком солнце и не собирались раскрывать своих тайн. Кончились авантюрные приключения тем, что я громко непечатно выругалась, чем вспугнула очередную стайку птиц с ветвей да еще и француза-повара, пристально наблюдающего за мной из окна кухни.
        В общем, стоило признать, что я ошиблась. Либо розы не те, либо жемчужин не двадцать шесть.
        Не дал мне окончательно помешаться на розах только любезный братец Яша, явившийся как всегда неожиданно. Он окликнул меня из-за ворот, когда я в очередной раз обходила фонтан, надеясь отыскать хоть что-то похожее на тайник…
        - Чем это ты занималась у фонтана, Марго? Нашла что-то? - поинтересовался Яша минут через пять, когда я наскоро собралась, попрощалась с Надюшей, и мы шли по обычному нашему маршруту - в сторону Театрального сквера.
        В сквере опять должны были показывать какое-то доисторическое кино - Яша их обожал. Для него большего счастья не было: занять места где-нибудь подальше от прочего люда, заказать мороженого, два куска пирога (а лучше три или четыре - до сих пор поражаюсь его обжорству!), а потом наблюдать за какими-нибудь глухонемыми приключениями. Признаться, и мне это времяпрепровождение обычно нравилось… Но до того, как я узнала, что все предыдущие Надины гувернантки мертвы, а добряк-Яша предпочел об этом умолчать.
        С чего я вообще вязала, что он мне друг?
        Так что на его вопрос я неопределенно ответила, что, мол, просто развлекалась. А сама все подбирала слова, чтобы спросить о гувернантках.
        Сходу орать и предъявлять претензии я уже передумала. Нужно быть тоньше.
        - Это что - часы? Какая забавная гравировка…
        Я поймала его руку, которой он то и дело поигрывал карманными часами на цепочке: на крышке была изображена устремившаяся ввысь ласточка. А когда я наклонила голову вбок и посмотрела на рисунок под другим углом - ласточка превратилась в сложившего крылья остроклювого ворона. Чудеса…
        - Да, были когда-то медальоном, а теперь часы. - Яша пытливо заглянул мне в глаза. - Это на память о первом деле, в котором я участвовал.
        Я хмыкнула:
        - Вот оно что… И давно это было - твое первое дело?
        - Не очень давно.
        Он поморщился, дав понять, что не настроен откровенничать. Но не зря я работала в рекламном бизнесе - от меня отделать трудно.
        - Не очень давно - это когда? Хотя бы в этом веке?
        - Разумеется, в этом! - Он понизил голос. - С чего ты вообще взяла, что не в этом?
        - Да так. Я же попала сюда из двадцать первого. - Я любезно улыбнулась высокой остроносой дамочке, выгуливающей пуделя и свернувшей на нас шею. Дама заволновалась, схватила пуделя на руки и поторопилась уйти вперед. - Так, может, и ты пришелец из далекого прошлого. Из Каменного века, например. Или наоборот, из какого-нибудь третьего тысячелетия, когда люди пережили техногенную катастрофу, живут под куполом, носят скафандры и питаются всякой химической дрянью из тюбиков. О, - осенило меня, - так, может, ты с таким аппетитом и накидываешься на еду всякий раз, потому что тебе до смерти надоели тюбики?!
        Я пытливо заглядывала ему в глаза, надеясь понять, угадала ли - но Яша только рассмеялся.
        - Я не из будущего. Я родился ровно тридцать лет назад, если тебе интересно. И, хотя мне удалось однажды побывать в третьем тысячелетии, - он почему-то тяжко вздохнул, - местную еду я люблю не поэтому. Видишь ли, большую часть времени я провожу не здесь, а… в другом месте. Где нет ни еды, ни воды, ни кинематографа. Там в них не нуждаются, в отличие от вашего мира.
        - Нашего мира… Что же за странные люди обитают в вашем мире?
        - Они не совсем люди. - Яша наклонился ближе ко мне, совершенно растерянной, и доверительно сообщил. - Они зовутся Ордэне. Те, кто присматривают за порядком вещей в этом мире. Однажды я покажу тебе все, Марго.
        - Хорошо… - с запинкой ответила я, но попыталась все-таки казаться невозмутимой. - И все-таки, тебе ведь часто приходится иметь дело с такими как я? С пришельцами из других времен?
        - Бывает.
        - И, наверное, на место Надиной гувернантки ты уже отправлял кого-то из этих твоих Ордэне? - спросила я как будто из чистого любопытства.
        Яша напрягся. В этот момент я держала его под руку и буквально почувствовала, как дрогнуло его плечо. Однако ответил он лишь:
        - С чего ты взяла? Уверяю, Марго, мне ни о чем подобном неизвестно.
        И быстро сменил тему:
        - Пойдем, купим программки. Сеанс, верно, вот-вот начнется…
        - Мне не хочется сегодня в кино, - жестковато отрезала я. - Давай-ка лучше еще прогуляемся и поговорим.
        Яша с тоской оглянулся на буфетный киоск, и я позволила:
        - Ты можешь купить себе пирожок и без кино.
        Кажется, Яша был мне благодарен и за это.
        Насчет гувернанток он скрывал что-то, не сомневаюсь. И я намерена была выпытать все до последнего! Правда, расплатившись за съестное и снова взяв меня под руку, Яша опять сумел сбить меня с толку.
        - Помнишь, ты просила навести справки о баронессе Любови фон Гирс?
        Тогда я решила отложить неприятные расспросы на потом - никуда он от меня не денется; а пока что приготовилась слушать крайне внимательно.
        - Я и мои помощники прошерстили все источники в свободном и несвободном доступе за 1907 год - год ее смерти. Это странно, но информации о женщине с таким именем почти нет. Возможно, ее супруг приложил к этому руку, я не знаю… Мне удалось лишь найти некролог в газете, где Георгию фон Гирсу выражают соболезнования в связи со смертью супруги. Но и там ничего толкового о баронессе не сказано. Это очень странно, должен заметить.
        - Да уж, странно… - согласилась я. Но меня больше заинтересовало другое. Я прищурилась и понизила голос, чтобы не привлекать внимание: - значит, эти твои Ордэне могут путешествовать во времени, обходиться без еды и воды - но всю информацию черпают из «открытых и закрытых источников»? Странно, что для них вообще существуют тайны…
        - Ордэне не путешествуют во времени, - веско поправил Яша. - Это сложно, Марго. Я объясню тебе все, но позже. Главное, уясни, что мы не волшебники, хотя каждый из нас и имеет дар. У каждого свой особенный один дар. А что касается получения информации, то мы вынуждены пользоваться лишь теми благами, которые уже созданы наукой на данный момент.
        - Как примитивно, - съязвила я. Хотя, Яша и правда сумел меня расстроить. - Неужели ты совсем ничего интересного не сумел найти?
        Он пожал плечами:
        - Есть кое-что любопытное. Видишь ли, незадолго до того, как вышел этот некролог, в столичной прессе поднялась целая волна скандальных заметок. Ювелирный дом фон Гирс буквально разнесли в пух и прах. Кажется, только ленивые журналисты о них не писали. Суть в том, что ювелир Карл фон Гирс преподнес императорскому дому богатый подарок - фамильную ценность, тиару с некими редкими черными жемчужинами. Романовы приняли подарок. А когда тиару осмотрели императорские оценщики, выяснились, что украшение - фальшивка. Вместо серебра и золота окрашенная медь, вместо бриллиантов и черных жемчужин - стекляшки, а «гильош» и вовсе смылся водой. Резонанс был огромный… К слову, именно эта история и подкосила здоровье старого Карла фон Гирса: он слег и пережил невестку лишь на пару недель.
        Вот так номер: фон Гирсы подарили императорскому дому поддельную тиару. Можно лишь догадываться, сколько времени наследники ювелира отмывались после такого позора. Впрочем, отмывался и отбивался от прессы, наверное, лишь Георг. Глупышка Кики примерно в это же время крутила роман с будущим мужем, а их брат… неприятно мне было это признавать, но Гриша, кажется, только подливал масла в огонь, обвиняя брата еще и в убийстве жены.
        Но Георг выстоял. Отбился и отмылся. Более того, я знала, что на сей день фон Гирсы действительно являются поставщиками императорского дома - удивительно, но это произошло в бытность Георга, а не его знаменитого деда.
        И все-таки я не верила, что Карл фон Гирс своими руками изготовил, а тем более почитал как фамильную ценность, фальшивую тиару из меди и стекляшек. Так куда делась настоящая?
        - Куда делась настоящая тиара? - спросила я у Яши, когда переварила услышанное.
        - Это важно?
        - Не знаю… - честно ответила я.
        Не хватало мне еще тиару искать. Она уж точно не имеет отношения к Надиным монстрам. Наверное.
        Тем временем заснеженные улицы Петербурга медленно окутывали сумерки. Вдоль Офицерской (будущей Декабристов) зажглись электрические фонари, озаряя снежок мягким желтым светом, а прохожих как будто стало даже больше. Время приближалось к шести часам, и Яша справедливо заметил:
        - Уже поздно. Позволь, я провожу тебя в особняк.
        Я согласилась. Спохватилась только, что так и не передала просьбу Гриши - принять его в нашу дружную команду. Коротко поведала обо всем Якову и не без волнения ждала, что он решит.
        - Он журналист, Яша, - веско добавила я - точнее, целый редактор газеты. А еще он знает о фон Гирсах такое, о чем ты и твои Ордэне даже не догадываются. Он может быть полезен, я думаю! А еще ему и правда важно выяснить правду о Любови фон Гирс… если, конечно, это не станет проблемой для нас.
        Яша размышлял всерьез. Хмурился и прикидывал что-то в уме - а потом все-таки кивнул к огромному моему облегчению:
        - Пожалуй, что да, навыки этого журналиста нам пригодятся.
        - А если он о чем-то догадается? - уточнила я. Покусала губу и решила уж выложить все начистоту: - если, к примеру, я совершенно случайно пронесла сюда, в 1913, свой айфон восьмого поколения и - еще более случайно - этот айфон попал Драгомирову в руки. В разобранном на микросхемы виде. Это ведь не очень страшно, да?
        Яша остановился. Я сглотнула и вымученно улыбнулась.
        - Он разобрал на микросхемы твой телефон из двадцать первого века?
        - Нет, что ты - не он! Его приятель-физик…
        Яша побледнел.
        - Телефон и сейчас у того физика?
        - Нет, он у меня!
        Я с готовностью полезла в ридикюль, где нарочно припасла сверток с остатками телефона - и с радостью спихнула эту проблему Яше. Цвет его лица все-таки изменился на человеческий: значит, ничего непоправимого я не натворила.
        - Ничего страшного, - успокоил он меня, - мне лишь нужно имя того физика. Я с ним поговорю и… словом, скоро он об этой находке забудет.
        Я насторожилась:
        - Что ты с ним сделаешь?.. Воспользуешься палкой-забывалкой? Вроде той, что у Людей в черном?
        - У кого?
        - «Люди в черном». Фантастический фильм такой. Не смотрел?
        Яша поморщился:
        - В двадцать первом веке снимали удивительно примитивные фильмы. Настоящую фантастику создавали Лавкрафт и Мэри Шелли.
        - Вот не надо! «Люди в черном», может, и не Лавкрафт, но тоже классные. Я их раз двадцать пересматривала. Если я когда-нибудь я вернусь домой… - я мечтательно улыбнулась и повисла на его плече, - в общем, в любое время дня и ночи можешь нагрянуть ко мне в гости, Яшка! Только захвати пива и сухариков - буду знакомить тебя с классикой двадцать первого века.
        Я рассмеялась, спугнув какую-то очередную даму с собачкой. Яша смотрел на меня и правда почти с братской нежностью.
        - Спасибо, - отозвался он. - Может, и правда загляну. С пивом и сухариками.
        Я расцвела и с удовольствием положила голову братцу на плечо. Снова вздохнула:
        - Я ведь вернусь домой хоть когда-нибудь, Яша?
        - Конечно, - я снова почувствовала, как его плечо напряглось. - Если захочешь.
        Глава 16. Ночь полна неожиданностей
        Надя в эту ночь спала как невинный младенец, которым, собственно, она и являлась. Я же ворочалась с боку на бок до часу, не меньше. Не давали уснуть мысли о загадочных существах Ордэне, о Надиных монстрах, вдруг расступившихся перед ней, о пропавшей тиаре и двадцати шести жемчужинах. А еще - совсем уж некстати - о Грише Драгомирове. Вот было бы здорово, если б, разгадав тайну смерти баронессы, он и правда сумел найти покой. И помирился бы с братом.
        Мечты, мечты…
        В половине второго мне вспомнилось, как Яша нахваливал Мэри Шелли, и я еще минут пятнадцать мучилась, вспоминая, что она написала. И как только люди раньше жили без Гугла?.. В конце концов, я решила встать да пойти в классную - вдруг найду ее книжки в библиотеке? И вдруг они помогут мне уснуть - ну вдруг?
        Нашла.
        Забегая вперед, скажу, что лучше бы я в ту ночь читала о злоключениях Виктора Франкенштейна с созданным им же чудовищем. Но до книги, увы, дело так и не дошло. Просто мне приспичило еще и водички попить - для чего я выбралась в общий коридор, пересекла его и тайком, не зажигая света, проскользнула в столовую. От души напилась из прямо графина и только лишь когда поставила его, вздрогнула - из темного угла на меня смотрели зеленые глаза барона фон Гирса.
        Я спохватилась и скорее запахнула пеньюар. Впрочем, и фон Гирс был сейчас не таким прилизанным как обычно - без сюртука и жилета, в одной лишь белоснежной сорочке, не заправленной в брюки и с расстегнутыми верхними пуговицами. Он сидел в кресле, закинув ноги на подлокотник, и в изящно отставленной руке держал пузатый фужер с янтарной, искрящейся в хрустале жидкостью. На столе рядом початая бутыль. Видимо, опробовать дивного цвета напиток он уже успел: лицо Георга было мягким и улыбчивым, пока он наблюдал, как я судорожно ищу поясок пеньюара.
        - Марго! - обрадовался он. - Да мне вас сам бог послал. Составите компанию?
        Мэри Шелли строго посмотрела на меня с обложки фантастического романа, и я с ней согласилась.
        - У вас всего один бокал, - заметила я скептически.
        - И, как даме, я уступлю его вам! - хищно улыбнулся барон.
        - Заманчивое предложение, но я откажусь, если позволите.
        - А если не позволю?
        Георг опустил ноги на пол и отставил фужер. Нет, он не был пьян и буйствовать вроде не собирался. Да и мягкость в чертах лицах совершенно точно оказалась обманчивой: как и меня, его мучили сейчас безрадостные мысли.
        И тут я сообразила. Глаша обмолвилась когда-то, что баронесса умерла под Рождество - а сегодня на календаре двадцатое декабря. Быть того не может…
        - Садитесь, Марго, не бойтесь, - уже иным тоном предложил Георг. - Сегодня, видите ли, я чувствую необходимость излить кому-нибудь душу, и вы вполне на эту роль подходите.
        Не дожидаясь согласия, он передвинул фужер ближе ко второму креслу и с бульканьем наполнил его до краев.
        Мэри Шелли смотрела теперь умоляюще. Я положила ее на стол, лицом вниз, и пожала плечами:
        - Ну ладно…
        Янтарной жидкости было всего-то полбутылки.
        - Вы нынче снова виделись с моим братом, не так ли? - поинтересовался Георг, когда я маленькими глотками опустошила фужер почти наполовину.
        - С чего вы взяли?.. - сморщилась я и покрутила головой в поисках, лимона или хотя бы огурчика.
        Сморщился и Георг, когда увидел, что я запиваю его дорогущий коньяк водой - но мне было плевать. Если честно, коньяку я всегда предпочитала хорошее пиво.
        - Так виделись или нет? - резче спросил он.
        - Допустим, виделась, - лихо ответила я. Коньяк явно притупил чувство самосохранения. - Уволите меня за это?
        Георг только пожал плечами, вроде бы даже безразлично, и сделал пару глотков прямо из горлышка. Кажется, он не злился.
        - Знаете, Марго, - отозвался, наконец, он, - я ценю, что вы хотя бы говорите правду. Ненавижу, когда мне лгут. По моему мнению, самая мерзкая вещь в мире это ложь. Хуже только предательство. Вас предавали когда-нибудь, Марго? Самые близкие люди, которым вы верили, как себе? Предавали?
        - Самые близкие?.. Пожалуй, что нет. Наверное, мне повезло.
        - Да, вам повезло.
        Дьявольские зеленые глаза смотрели пристально, проникновенно, не позволяя мне самой отвести взгляд.
        - Зачем вы видитесь с моим братом? - снова спросил он. И, не дав мне ответить, вдруг повысил голос: - наверное, жалеете его? Бедняжка, потерял любимую и уже шесть лет ищет правду. Так вот, он не ищет никакую правду, Марго, он изображает бурную деятельность - лишь бы не остаться один на один с осознанием, что это он довел ее до могилы! Думаете, она просто глупо и по-бабьи изменила мне? Не-ет. Она предала меня. Предала нашу семью, опозорила фамилию, уничтожила нас всех!
        Я кашлянула и неловко спросила:
        - Это как-то связано с тиарой вашей матери?
        Георг небрежно кивнул и сделал большой глоток коньяка.
        - Шесть лет назад об этом не судачили только ленивые, - кривя губы, смотря теперь куда-то вдаль, мимо меня, признал он. Вот теперь стало заметно, что коньяк все-таки берет над ним верх. - Это была заветная мечта моего деда - стать поставщиком императорского дома. Он был богат, знаменит на всю столицу, и дела на фабрике шли отлично. Не хватало только одного - признания императора. Потому-то, желая завоевать расположение, дед преподнес Романовым подарок к свадьбе одной из великих княжон. Семейную реликвию, тиару с двадцатью шестью редкими черными жемчужинами. А потом… оценщик ювелирного дома заявил, что знаменитая тиара - подделка. Вы можете себе это представить, Марго?
        Я обескуражено покачала головой, а Георг зло усмехнулся и снова пригубил из горлышка.
        - Вот и дед сперва не верил. Всерьез думал, его конкуренты нарочно подменили тиару. Потому и велел провести опись всех прочих ценностей в Хранилище. Вызвал именитых экспертов, чтобы те подтвердили подлинность камней. И что вы думаете?
        Георг снова тяжело уставился мне в глаза, но моего ответа не дождался. Выпалил сам - да с такой болью, словно его прямо сейчас пытали раскаленным железом:
        - Не меньше трети украшений в Хранилище оказались фальшивками! В нашем доме! Те самые украшения, которые дед делал своими руками! Из лучших, отборных камней!
        Георг надолго замолчал. К бутылке больше не притрагивался, а глаза были такими пустыми и измученными, что я, чувствуя невыразимую жалость, невольно потянулась к нему рукой. Легонько сжала его ладонь. Георг вздрогнул, будто его обожгли. Удивленно посмотрел на наши руки - зато немного пришел в себя.
        - Деда хватил удар в тот день, - продолжал он, глядя, как мои пальцы стыдливо выскользнули из его ладони. - Он слег и… словом, больше так и не поднялся. Мне было двадцать девять тогда. И мне пришлось встать у руля семейного бизнеса. Я тогда все думал, кто мог проникнуть в наш дом, в наше Хранилище? Да не раз или два - а регулярно! Доступ к Хранилищу имели лишь несколько человек, а именно - я, дед и моя жена. Дед доверял ей не меньше, чем Кики. Я доверял ей больше, чем самому себе. Я и подумать не мог, чтоб она… Полиция плотно занялась нашей тогдашней прислугой: они считали, что кто-то из них сделал дубликат ключей. А у меня возникла другая догадка. Сумасшедшая. Нелепая. Дед испепелил бы меня взглядом, если б я посмел озвучить ее при нем…
        - Ваш брат? - без голоса спросила я.
        - Мой брат, - согласился Георг. - Мы и прежде, конечно, не ладили, но дело не в этом. Он единственный из всей семьи, кто был резко против того, чтобы дарить Романовым тиару нашей матери. До того против, что рассорился в очередной раз и со мной, и с дедом. А еще… он единственный в нашей семье практикующий ювелир, кроме деда. Он единственный, кто мог бы сделать столь точные внешне копии тех украшений.
        Сказать я больше ничего не сумела. Молча прижала руки к губам и замерла, боясь услышать, что было дальше.
        - Да-да, я тоже не хотел верить в это, Марго. Одно дело детское соперничество между братьями - и совсем другое то, в чем я его заподозрил. Я знаю, что вам рассказала Кики, но я не за женой тогда посылал шпионов. Я нанял детективов следить за братом. Нанял их, чтобы убедиться в его невиновности…
        Георг медленно поднял на меня шальные, дьявольски поблескивающие в полумраке зеленые глаза.
        - …а детективы, спустя две недели слежки за его гостиницей, доложили, что шесть раз видели там мою жену. Которая тайком, прячась под вуалями и широкополыми шляпами, пробиралась в его номер!
        - И вы решили тогда, что баронесса крала украшения и носила их вашему брату?..
        - Умница, Марго, - кривой улыбкой одобрил мой вывод Георг. - Мой дед доверял ей как родной, любил ее больше, чем мою мать - а она носила фамильные ценности своему любовнику. Каково?
        - Паршиво… - согласилась я.
        А что гораздо больше беспокоило меня сейчас - стало ли для Гриши неожиданностью последующее развитие событий? Смерть баронессы, наверное, и правда не входила в его планы… А остальное? Неужто он в самом деле решил отомстить своим родным вот так?
        - Что было дальше? - стиснув в руках бокал с коньяком, спросила я. - Вы рассказали все вашему деду?
        Георг дернулся, словно его ошпарили. Тяжело сглотнул и признал:
        - Я не мог не сказать. Дед был слаб, но… не настолько, чтобы обходиться с ним, как с инвалидом. Да, я рассказал ему все и привел доказательства.
        Георг с огромным удивлением смотрел на пустую бутылку коньяка. И только теперь опомнился.
        - Я… наговорил лишнего, должно быть.
        - Пожалуй, - согласилась я. К подобным новостям я и правда оказалась не готова. - Сегодня годовщина смерти вашей жены?
        Георг криво улыбнулся:
        - Умница, Марго. Вы сегодня поразительно догадливы.
        Веселость его была напускной, резкой и злой. А дьявольски блестящие в темноте глаза с головой выдавали то, какой огонь бушует в его душе. Даже сейчас - спустя шесть лет.
        - Вы все еще любите ее?..
        Достаточно было простого «нет» - я бы поверила. Но лицо Георга снова исказила гримаса невыносимой боли, и он, едва не дрожа от гнева, выпалил:
        - Нужно быть полным ослом, безвольной тряпкой, чтобы продолжать любить ту, которая выжгла тебя изнутри! Я что - осёл, по-вашему?!
        Что-то вечер перестал быть томным. Ссориться мне с работодателем не хотелось - а все к тому шло. Как там говорилось в моем любимом сериале? Ничего хорошего не происходит после двух часов ночи? Вот именно. Так что, устало качнув головой, я поднялась, было, с кресла, чтобы просто уйти. Но и шага не сделала: он схватил меня за руку.
        Не с силой, с мольбой.
        Руки у Георга были совсем не похожи на руки брата. Мягкие, гладкие, с отполированными ногтями и ослепительно-белой кожей. Даже нежнее, пожалуй, чем мои собственные.
        - Марго… - без голоса позвал он.
        Поднялся тоже, нависнув над моим лицом, обезоружив и приковав к месту своими дьявольскими глазами. Осторожно убрал со щеки выпавшую прядь, отчего по коже сейчас же побежали толпы возбужденных мурашек. Все-таки этот мужчина имеет надо мной какую-то необъяснимую, мистическую власть… Я чувствовала себя безвольной на все согласной куклой, когда он требовательно придержал меня за затылок и прижался к моим губам.
        - Не отталкивайте меня, Марго, прошу, - выдохнул он, отпустив меня лишь на миг. - Нынче ведь я шел к вам. Сидел здесь и как мальчишка набирался смелости.
        Врёт… - понимала я, но млела, пока он жарко целовал мою шею и плечи. Зарывалась пальцами в неожиданно мягкие его волосы - и все равно отлично понимала, что он врёт.
        Он до сих пор помнит свою мертвую жену. До сих пор видит в каждом темном углу, до сих пор ее любит. Ну а последняя любовница предала его самым мерзким образом: разумеется, мужчине, самолюбивому и гордому, вроде фон Гирса, после такого фиаско требуется немедленно самоутвердиться за чей-нибудь счет. Доказать, что он не осёл, ну и все такое. А глупая гувернантка, радостно распустившая слюни, отлично для этого подходит. Он сам об этом и сказал в начале нашей беседы.
        Вот так наваждение и спало окончательно.
        С волос я отпустила руки ему на плечи и мягко отодвинулась.
        - Хватит, Георгий Николаевич. Я знаю, что вам до сих пор больно, но, право, вам лучше внимательней присмотреться к другим девушкам. Та же Вера…
        - Слышать о ней не желаю! - зло отмахнулся Георг и опять с жадностью притянул меня к себе. - Мне нужна ты, Марго! К черту Веру, к черту всех прочих!..
        - Георгий Николаевич! - Мне пришлось применить силу на этот раз, чтобы освободиться от него. - Вы хотите весь дом разбудить?!
        И он взял себя в руки, слава богу. Отступил и устало потер лицо.
        - Нет, конечно… Прости, Марго, на меня и правда нашло что-то… Иди спать. И я пойду.
        - Идите-идите! - напутствовала я, плотнее запахивая пеньюар.
        А когда он и правда ушел… неожиданно испытала что-то похожее на сомнения. Я жалела, что ли, что он сдался так быстро? Да нет: может, я и глупая, но не настолько.
        На цыпочках я прошла из столовой в Гобеленовую и через стекло выглянула в вестибюль. Фон Гирс, спустившись по лестнице, ушел в свое крыло. Не отправился искать утешения с какой-нибудь более сговорчивой горничной. Хотя, среди персонала есть девицы очень даже ничего, посвежее меня.
        Может, я ошиблась в нем?
        И как горячо он выплюнула это «К черту Веру!». Словно думал о ней уже в подобном ключе - и никаких интересов она в нем не возбудила. Если так, то, выходит, путь к его сердцу все-таки свободен…
        Против моей воли в воображении тут же поплыли нереальные, идеалистические картинки будущего. Того самого, в котором Георг учит Надюшу держаться в седле. Только теперь в тех фантазиях была и я… Я смеялась, когда пони уплетал яблоки, которыми кормила его Надя, радовалась тому, что радуется она. И Георг смеялся, наблюдая за нами.
        …А вдруг я все-таки ошиблась, оттолкнув его?
        Я прильнула к стеклу лбом, чтобы отсюда увидеть дверь в комнаты барона. Дверь оказалась заманчиво приоткрытой, и оттуда лился слабый свет лампы. Вот чертяка!
        Но… даже если путь к сердцу Георга и свободен - как быть с моим собственным сердцем?! Я вполне отдавала себе отчет, что фон Гирс меня интересовал не сам по себе, а лишь как отец Нади. Тот человек, благодаря которому я могу и правда остаться с ней навсегда. Как обещала.
        А что до сердца… меньше часа назад мне казалось, что я что-то чувствую к Грише. Что-то непонятное, но теплое и невероятно уютное. Мне было весело с ним, и ему со мной тоже. Мне казалось даже, что в его настрое против брата есть положительные сдвиги! А теперь? Теперь из-за него я считала себя полной дурой. Доверчивой, как первоклассница. Хлопотала за него перед Яшей, упрашивала, выгораживала… сердце сжималось от жалости к нему и, кажется, я готова была это сердце вырвать - лишь бы ему помочь! А он?.. А он мне врал с три короба. Врал, кстати, еще поболе, чем его старший брат. Ну и кто я после этого?
        Да-да, решения, принятые после двух часов ночи, никогда не оказываются правильными. Следовало прямо сейчас выбросить все из головы, отправиться спать и хорошенько подумать об этом с утра.
        Надо было…
        Но я вернулась в столовую и в несколько глотков осушила бокал с оставшимся в нем коньяком. Видимо, чтобы окончательно убить чувство самосохранения. А потом с мыслями, что никакая я не доверчивая первоклассница, что я разгадала его ложь, и вообще он еще пожалеет - смело и решительно отправилась в спальню к его брату.
        Глава 17. Ветер перемен
        Проснулась я поздно. Ночь - бессонная, полная изматывающих душу разговоров и идиотских решений, за которые поутру я сама себя крыла последними словами - не прошла бесследно. Чувствовала я себя разбитой.
        Ну и да, совершенно верно - проснулась я в пустой баронской постели.
        Молодец, Марго. Целых два месяца продержалась. Интересно, это больше или меньше, чем предыдущие гувернантки? А еще мне предстоял путь Серсеи Ланнистер, он же путь позора. Имея из одежды только сорочку-парашют и игривый пеньюар, я должна была пройти через вестибюль, парадную лестницу и детский этаж - в свою комнату…
        Мой последний любовник, конечно, мог мне помочь - да хотя бы разбудил затемно, как проснулся сам. Но он этого не сделал. Он даже дверь в спальную не потрудился запереть: как была, голая, косматая, на смятых простынях, я предстала перед Глашей, вошедшей сюда запросто.
        Глаша, кстати, ничуть не удивилась.
        - Проснулась, красавица? - хмыкнула она многозначительно. А потом накинула на спинку стула какое-то из моих платьев. - Сейчас горничные явятся для уборки, давай-ка, дорогая, поторопись - а то на весь дом прославишься.
        Кажется, такого унижения я за всю свою жизнь не испытывала…
        Но больше всего я пеклась о том, чтобы Надя ничего не узнала. Она, конечно, ребенок, но ребенок не по годам смышленый. То вбила себе в голову, будто я влюблена в ее папочку - так еще и станет надеяться, что сделаюсь ее мамочкой. Новой баронессой фон Гирс.
        А я… я уже сама не понимала, чего хочу. Мне было страшно оттого, что я натворила этой ночью - и еще более страшно за то, как будет вести себя со мной Георг, когда вернется. До ужаса страшно.
        И почему-то до истерики пугала мысль, что фон Гирс и правда захочет сделать меня новой баронессой.
        Вдруг он не врал мне? Ну вдруг?.. Вдруг все эти слова «К черту Веру, к черту всех прочих» и «Мне нужна только ты, Марго» - вдруг это не ложь? Один шанс на миллион, что мужчины прошлых веков хоть чем-то отличаются от мужчин двадцать первого века.
        И все-таки он был, этот шанс…
        Как-никак, но прежняя жена Георга тоже была незнатного рода. И это не стало препятствием. Он даже решился на совершенно сумасшедший поступок - отбил невесту у собственного брата! Черт его знает, этого зеленоглазого дьявола, чем он удивит мир в следующий раз?
        * * *
        Что до Нади - слава богу, она ни о чем не догадалась. День для нее тоже был насыщенным. Уроки, уроки, уроки, потом обед, в течение которого она говорила так много, что и я двух слов не успела вставить. Потом кормежка пони, возня с уздечкой, которую Надя училась сама надевать на животное и - поездка верхом по периметру обширного парка.
        И мне в этих ее новых развлечениях совсем не было места…
        Если я прямо сейчас улечу, - уныло думала я, издали наблюдая за Надей, - как та Мэри Поппинс, на зонтике - она даже не заметит. А если и заметит, то точно не сразу.
        А потом я обратила внимание, что какая-то громоздкая неповоротливая повозка слишком уж долго стоит возле конюшен… Да еще и слуги неспешно, но постоянно перетаскивают в нее большие и малые свертки.
        - Это… это что они такие делают? Кто приказал? - Я разыскала Глафиру, бывшую, конечно, поблизости и всем руководившую.
        Двое могучих лакеев как раз тащили сундук, из-под крышки которого свешивался голубой поясок от платья Нади.
        - Приказал известно кто - господин барон, - не переставая руководить сборами, пояснила Глаша. - В деревню ехать изволят! Барыня Катерина Николаевна пригласила к себе - и братца, и барышню. Они-то у себя в Ясеневке каженный год Рождество справляют. Ясеневка - деревня ихова, сорок верст отсюда.
        - Уезжают, значит… - я почувствовала, как мучительно заныло в груди.
        И не успела осознать все в полной мере, как Глаша выпалила:
        - Да ты-то тоже едешь! Раз барышня собралась, то и гувернантка с нею. Куда ж они теперь без тебя?! Вон, и чемодан уж твой волокут.
        Вместительный и стильный чемодан с логотипами Louis Vuitton - тот самый, в котором два месяца назад привез сюда мой гардероб Яша, - и правда бережно устроили в повозке совсем рядом с Надиным сундуком.
        - Не надо было, я б и сама собрала… - пробормотала я, удивленная таким поворотом.
        Это что же - Георг оставит фабрику до Рождества как минимум и все это время проведет только лишь с Надей? Ну и со мной, наверное. От понимания этого мне сделалось еще страшнее… Хотя и зарождалось в душе предвкушение чего-то радостного - нового и совершенно необыкновенного.
        И фантастическая картинка о нашем общем будущем приобретала в моей голове все более и более реальные детали…
        К вечеру весь дом был перевернут с ног на голову. Отъезд планировался завтра, с утра, так что слуги носились вверх и вниз по парадной лестнице, боясь что-то упустить или позабыть.
        Георг же был невозмутим.
        Вернулся он поздно, со мной поздоровался лишь небрежным кивком, но это и неудивительно - слуги были всюду, и никакой романтики обстановка не подразумевала.
        Зато отужинав (ужинал, между прочим, он сегодня со мной и Надей), Георг придержал меня в столовой за локоть и негромко сообщил:
        - Марго, сделайте одолжение: уложите Надю пораньше и зайдите ко мне в кабинет. Для важного разговора.
        - Как скажете, Георгий Николаевич, - ответила я почти без кокетства и даже потрудилась сделать книксен.
        А он тайком заглянул мне в глаза, улыбнулся и ушел.
        Ну вот и все, Марго. Поздравляю. Кажется, ты официально стала любовницей барона фон Гирса. В старости нужно обязательно написать книгу «Как соблазнить миллионера».
        Шутки шутками, но к чему наши «важные дела» приведут один черт разберется. Я до сих пор не могла понять, что чувствую к Георгу. И до сих пор его боялась.
        * * *
        Свет был потушен, лишь настольная лампа отхватила у темноты участок комнаты, да декабрьский снег в окнах выбелил рамы и подоконник. Георг стоял спиной ко мне, опершись руками на стол, когда я приоткрыла дверь его кабинета. Без сюртука, в белой сорочке с закатанными по локоть рукавами он до того был похож на своего брата, что мне сделалось дурно.
        Ничего у нас не выйдет…
        И ночь наша с ним - одна сплошная неловкость. А еще попытки не ругать себя, что не догадалась захватить из будущего хотя бы свои таблетки. О защите, в прочем, позаботился Георг, так что, хочется думать, обойдется без последствий.
        Нет, ничего у нас не выйдет…
        Или все-таки сделать над собой усилие? Ради Нади?
        Я подошла и невесомо тронула Георга за плечо. Выдавила улыбку.
        - Привет.
        - Привет, - охотно отозвался он. Ждал.
        Развернулся и ладонями поднял мое лицо кверху, совсем как вчера вечером. Наклонился, поцеловал. Не так как вчера - коротко и отстраненно. Что-то беспокоило его сегодня, без сомнений.
        - Неприятности на фабрике? - угадала я.
        Георг вздохнул. Отпустил меня, обошел стол и изящно устроился в кресле. Закинул ногу на ногу - излюбленная его поза. Хоть сейчас на фотографию и в рамку.
        - Присядь, Марго, нам и впрямь надо поговорить.
        - Давай, поговорим, - поддержала я. Тоже постаралась устроиться на стуле с грацией принцессы. Надо же соответствовать.
        Насторожилась я лишь когда Георг передвинул на мою сторону плотный конверт. А потом еще один такой же.
        - Что это?..
        - Твое жалованье за последний месяц. И небольшая премия. - Я скептически изогнула бровь - а Георг поторопился договорить: - Надя с тобой буквально расцвела, я не мог этого не отметить.
        - Спасибо… А во втором?
        - А во втором рекомендации. Очень хорошие рекомендации, с которыми ты без труда найдешь новое место.
        - Какие… какие еще рекомендации? Мне не нужно новое место, меня вполне устраивает это…
        Я растерялась и зачем-то даже начала просматривать, что он в этих рекомендациях понаписал. Пока не осознала все в полной мере.
        Сердце ухнуло куда-то вниз.
        - Ты не выгонишь меня… - Язык не слушался, а голос внезапно стал глухим, будто кто-то тисками сжал мне горло. - Ты не посмеешь… это слишком подло даже для тебя…
        - Марго, Марго, милая! - Георг быстро поднялся, обогнул стол и с теплотою сжал мои плечи. - Не устраивай сцен, прошу. Это целиком и полностью моя ошибка - то, что было вчера. Я это признаю. Можешь ругать меня сколько хочешь, только не плачь, умоляю.
        Очень кстати он умолял, потому что из моих глаз совершенно против воли ручьем хлынули слезы. Георг утер их заботливо, большими пальцами рук и, как куклу, прижал меня к своей груди.
        - Милая, пойми, не в моих правилах иметь близкие отношения с теми, кто на меня работает. Это ни к чему хорошему не приведет, ну поверь мне.
        - Я верю! - охотно подтвердила я. Шмыгнула носом, сама смахнула остатки слез. - Никогда ничего подобного не повторится, я больше и не взгляну в твою сторону - честное слово! Только не разлучай меня с Надей! Георг, пожалуйста, умоляю, не разлучай - она не переживет… Подумай хотя бы о своей дочери, если тебе на всех прочих плевать!
        Георг поморщился:
        - Не драматизируй, Марго. У Нади была уйма гувернанток - ты всего лишь одна из них и не более. Кроме того, завтра мы уезжаем в деревню - там будет ее пони, лошади, кузины, любимая тетушка и масса новых впечатлений. Девочка забудет о тебе очень скоро.
        - Не забудет…
        Слезы хлынули с новой силой, и я была близка к тому, чтобы упасть перед ним на колени.
        - Марго! - Георг встряхнул меня за плечи так, что клацнули зубы, а голос его стал металлическим. Страшным. - Не устраивай сцен! Если тебе и правда дорога девочка, то ты уйдешь тихо и без истерик. Сама подумай: для нее же лучше, если за ваше расставание она станет винить тебя, случайного человека в ее жизни - а не меня, отца, того, с кем ей до самой моей смерти быть рядом. Слышишь меня? Если Надя дорога тебе - уходи! Сегодня же! Сейчас!
        Слезы еще катились по щекам, но без прежней силы. Плакать было бесполезно. Просить и умолять тоже. Широко распахнув глаза, я смотрела в лицо человеку, с которым провела эту ночь, и все еще надеялась на что-то. На чудо, должно быть.
        Георг же счел, что я успокоилась.
        - Умница, Марго. Могу я рассчитывать, что ты уйдешь тихо и не опозоришь меня перед домашними?
        Я не ответила. Вообще-то я даже вопроса не поняла - пыталась примириться с мыслью, что мне и правда придется уйти.
        - Можно… мне попрощаться с Надей?
        - Надя спит.
        - Да, но я могла бы…
        - Это лишнее, Марго! - повысив голос, отрезал Георг.
        Я помассировала виски, поискала глазами - пыталась выдумать хоть что-то, чтобы только подняться наверх.
        - Мои вещи! - вспомнила я. - Мне нужно собрать вещи…
        - Твои вещи уже собраны и ждут тебя у порога, - снова отрезал Георг.
        Я как рыба беззвучно открывала рот, выдумывая еще что-нибудь, а Георг обернулся, чтобы дернуть сонетку. Дворецкий тотчас отворил дверь снаружи. Осторожно, будто дикого зверя выпускал из клетки. Так я себя и чувствовала - загнанным в угол зверем, которому вырвали когти, зубы и сломали волю.
        Я, было, прибавила шаг, чтобы скорее выйти и успеть взбежать по лестнице - увидеть Надю хоть мельком… Но на ступеньках топтался один из лакеев - неуверенно, пряча от меня глаза, но с определенным заданием не пустить, ежели я вздумаю ослушаться.
        А входные двери особняка на Мойке широко, но недружелюбно распахнул для меня дворецкий Никитич. Рядом переминалась с ноги на ногу Глаша. Держала в руках мой чемодан, шляпную коробку и смотрела на меня с невыразимой жалостью.
        По другую сторону дверей Вера. Куда же без нее? Она не злобствовала открыто - не по чину, наверное. Но в глазах явственно читалось: «Так тебе и надо!». О, Вера определенно дождалась своего часа…
        Я сделала к ним маленький неуверенный шаг и опять с мольбой оглянулась на Георга.
        - Пожалуйста… - прошептала я. - Лишь попрощаться.
        А он до боли сжал пальцами мой локоть:
        - Не заставляй меня звать лакеев, Марго!
        Еще два мелких обессиленных шага.
        И снова я не удержалась. Обернулась, чтобы найти его глаза.
        - Зачем ты это делаешь? - чуть слышно спросила я. - Зачем так жестоко?
        А он удивился. Подошел ближе, чтобы слышала только я:
        - Жестоко? Нет, Марго. Жестоко - это лишиться в одночасье любимой жены. Жестоко это понять, что единственная дочь - вовсе не дочь. Жестоко - знать все и не иметь возможности даже произнести это вслух. - Как вчера вечером он заботливо убрал прядь волос с моей мокрой от слез щеки - а у меня не осталось сил, чтобы отстраниться. - Я же говорил, что дело не в тебе, Марго. Дело не в тебе.
        Глава 18. Рождественское чудо
        - Марго!
        - Спи!
        Я носилась по комнатам в детском крыле, разыскивая свою помаду - собиралась на свидание к ее отцу, - а неугомонный ребенок все не собирался засыпать.
        - Марго, расскажи сказку! - плаксиво потребовало дитя.
        - Сказку, как дед насрал в коляску… - проворчала я, потому что клятая помада никак не желала находиться.
        Но тут же, конечно, спохватилась - ойкнула, прикрыла рот ладошкой и опасливо взглянула на Надю.
        Девочка удивленно смотрела на меня секунды две - переваривала услышанное. А потом тоже прикрыла рот ладошкой и… захихикала. Живо заинтересовалась, аж на кровати села:
        - А дальше что было?
        Ну все, я окончательно испортила идеального ребенка. Как там сказал Гриша? Отдельный котел для таких нянек, как я? Вот точно.
        Я прошла через всю комнату и присела на край ее постели. Посмотрела строго и наставительно - даже не знаю, откуда я такой взгляд и голос взяла:
        - Это плохая сказка, солнышко. Не вздумай таких слов говорить никому. Поняла? Ни твоим кузинам, ни, тем более, отцу… то есть, ни отцу, ни, тем более, кузинам! Они еще маленькие.
        - Маленькие, - согласилась со мной Надя и укладываться спать окончательно передумала. - Мои кузины любят всякие сказочки вроде «Золушки», - Надя сморщила носик и страшным шепотом сообщила: - Лиззи и Долли такие глупые! Они даже до десяти считать не умеют. И не понимают, что Принцы в Золушек не влюбляются. Принцам нужны Принцессы!
        А потом дитя тоже спохватилось - подозрительно прищурилось и уточнило:
        - Вы ведь не любите сказку про Золушку, Марго?
        Я вздохнула. Что я ей могла сказать? Что все девочки, даже взрослые, любят сказку про Золушку? Это было неправдой. И почему-то приподнятое мое настроение медленно, но верно покатилось в черный бездонный колодец…
        А помада тут же нашлась: лежала на столике возле Надиной кровати, оказывается.
        - Знаешь, солнышко… - я подняла помаду и глупо крутила ее в руках, уже не зная, зачем и куда собираюсь и почему я вообще связалась с этим мужчиной. - Сказка про Золушку на то и сказка, чтобы не быть похожей нашу безумную реальность. Девушкам это нужно - верить, что каждой Золушке найдется по принцу. И что Принц однажды влюбится в свою Золушку несмотря ни на что. Сказка про Золушку - это хорошо.
        По-моему, я больше себя старалась убедить, чем ее.
        - Но вы-то не верите в эти глупости, Марго? - с прежним подозрением уточнила Надя. Все-то она понимает!
        Лукавить я не стала:
        - Не верю, - я развела руками. - Но кроме «Золушки» полно других сказок, очень неплохих.
        - А какая ваша любимая?
        - «Спящая красавица»! - дурачась, я поддела кончик ее носа. - Ложись спать, чудо-ребенок, нам завтра вставать чуть свет и ехать в деревню! Я не шучу - ложись спать!
        Чтобы подчеркнуть весомость своих слов, я живо подскочила на месте и даже потушила настольную лампу, которую на ночь всегда оставляли. Надя боялась, что в темноте не увидит, как приблизятся ее монстры. Но сегодня темноты она как будто не заметила. Насупилась и залезла под одеяло.
        Только смотрела на меня жалобно и обиженно. Я не выдержала и опрометчиво пообещала:
        - Я расскажу тебе сказку как-нибудь потом. В другой раз.
        - Честное пионерское? - уточнило дитя.
        - Честное пионерское. Спи!
        Я даже спокойной ночи Надюше не пожелала в тот вечер. В наш последний вечер. Так торопилась на свидание с ее отцом.
        Когда за мной захлопнулась дверь великолепного особняка барона фон Гирса, на крыльце осталась только Вера. Длинными сухими пальцами с острыми, как у ведьмы, ногтями она обнимала себя за плечи и зло кричала мне в снежную декабрьскую ночь:
        - Он мой! Мой - поняла?! Уходи отсюда! Прочь! Ну!
        И, наверное, даже ее испугало, каким отрешенным взглядом я смотрю куда-то мимо. Тяжелый чемодан я не глядя опустила в снег. Туда же бросила шляпную коробку и теплую шаль, которую напоследок сунула мне в руки Глаша. Я развернулась к набережной Мойки и принялась смотреть, как снежинки укладываются в пышную шапку на узорных перилах.
        На набережной Мойки Гриши сегодня не было.
        Вот тут-то меня и накрыло по-настоящему…
        * * *
        Более-менее я пришла в себя только дома у Яши. Понятия не имею, как он обо всем узнал, но появился названый братец словно из ниоткуда - усадил в коляску, привез в теплый дом, развел огонь в камине и почти что до утра служил жилеткой для нескончаемого потока моих слез. С рассветом задернул в доме плотные портьеры, отвел в постель и велел выспаться. А сам уехал.
        Я честно пыталась поспать. Но, вдобавок ко всему, я умудрилась подхватить ОРЗ - меня морозило со страшной силой, а в голове был такой бардак и сумбур, что я с трудом отличала сны от реальности… С температурой я провалялась дня два или три, может даже больше. Яша (или его фантом, я не уверена) появлялся за это время лишь пару раз: прикладывал холодную ладонь к моему лбу и качал головой.
        - Ты же можешь меня вылечить?! - канючила я в минуты просветления. - Я знаю - можешь!
        - Не вылечить, а забрать твой недуг себе. Это разные вещи.
        - Так забери! Мне плохо…
        - Я бы с радостью, Марго, - он посмотрел на меня и поморщился, - но сопли это отвратительно. Мне сейчас нужна ясная голова, прости. А ты и так выздоровеешь через пару дней.
        Ах ты милый добряк-Яша…
        Так что названый братец привез гору лекарств, а еще приставил горничную, которая заставляла их пить. У меня никогда не было личной горничной. Но болезнь сделала из меня такое капризное чудовище, что втянулась и начала себя чувствовать белой госпожой я довольно быстро.
        Поэтому когда очередной мой бредовый сон прервал требовательный звонок в дверь, я и не подумала вставать.
        - Арина, открой!.. - плаксиво потребовала я, когда звонок повторился в третий раз.
        - Арина, пошли его к черту, кто бы там ни был! - потребовала, когда позвонили в пятый раз.
        Когда позвонили в седьмой раз, я все-таки вспомнила, что Арина ушла из дома искать куриную тушку, потому что мне захотелось бульона, как мама готовила. А еще вспомнила, что я не королева Виктория, а дизайнерша без основного места работы, у которой куча долгов по кредитам. Так что нечего наглеть: я соскребла себя с постели и под переливы звонка не спеша стала натягивать домашнее платье. Сполоснула лицо водой, но в зеркало смотреться не стала: только расстраиваться лишний раз. Пошла открывать сама.
        А на пороге стоял, меланхолично тренькая звонком, Гриша Драгомиров. У его ног, на грязном каменном полу, огромная корзина с фруктами. Я моргнула два раза, подумала немного и снова закрыла дверь.
        Я этого не заслуживаю. Этих фруктов и его визита. Зачем он пришел, Господи, ну зачем?..
        Гриша же, очевидно, совсем не понимал намеков, потому что треньканье звонка через полминуты возобновилось, как ни в чем не бывало. Да, Кики ведь что-то рассказывала о его нечеловеческом упрямстве. И я теперь поняла, что она имела в виду. Но что поделать, если Гриша был последним человеком, которого мне хотелось видеть? Ладно, предпоследним.
        Подумав еще немного, я открыла опять.
        - Вы рассчитывали, что в первый раз я вас не заметил, Марго? - уточнил Гриша, наконец, оставив звонок в покое.
        - Не знаю, на что я рассчитывала…
        Препираться совершенно не хотелось: я взмахнула рукой и позволила ему войти в переднюю, а потом в гостиную. Больше про себя, чем вслух, проворчала:
        - Это все лекарства… я, признаться, сейчас даже не уверена, что вы это вы, а не плод моего воображения, как Доротея. - Уселась на диван у горящего камина и от озноба передернула плечами. Усмехнулась: - сторонники ЗОЖ обожают писать статьи про то, как наши предки от всех болезней лечились подорожником. Но, скажу я вам, вот в этой отраве, - я прочитала название на первом попавшемся пузырьке, которые в беспорядке были расставлены по всему дому, - «Ла-у-да-нум» - очень странный здесь подорожник. Я такой подорожник на дискотеке в старших классах однажды курила.
        Гриша слушал меня крайне серьезно, в задумчивости изогнув бровь. Наверное, он все-таки не фантом. И, наверное, (слава богу!) принял мои слова за горячечный бред, потому что еще до пассажа про подорожник тоже заинтересовался, что же я такое пью, и начал читать названия.
        - Н-да, этого вам принимать совершенно точно не стоит, - согласился он. - И вот это тоже. И это.
        Отбраковав две трети из моих пузырьков, он бросил это занятие вовсе и потянулся к своей корзине с фруктами.
        - Позволите пройти на кухню?
        - Если сумеете ее найти.
        За прошедшие дни я выяснила только, что жилище Якова было не особняком, а квартирой на втором этаже доходного дома - с множеством комнат, расположением которых у меня не было никакого желания интересоваться. Но Гриша сориентировался в считанные минуты.
        - Я уже бывал здесь с вашим братом, - пояснил он. - Мы неплохо поговорили тогда и, словом, обсудили многое. Это Яков мне сообщил нынче, что вы нездоровы.
        Я устроилась на единственном табурете в тесном, но чистеньком помещении кухни. Большой беленый буфет, стол с разнообразной утварью, раковина и дровяная печь в углу. А у другой стены - почти что обыкновенная газовая плита. Которую Гриша, не мудрствуя, включил и поставил кипятиться чайник.
        Мне даже пришлось зажмуриться и тряхнуть головой - настолько домашней, полузабытой и, одновременно, фантастической была эта картинка. Но и когда открыла глаза, Гриша с чайником никуда не делись. Уютно булькала вода, от тлеющей печи мне было тепло, и немного клонило в сон. А изломанная линия Гришиного многострадального носа уже казалась самой гармоничной и правильной чертой на его лице - чистом, с высоким лбом и упрямым подбородком.
        Интересно, он уже знает про меня и Георга или нет?
        Сильной, твердой ладонью Гриша раскатывал по столу лимон. Размял его, разрезал пополам и выжал сок в чашку с кипятком. Придвинул мне.
        - Пейте, - приказал он. - А к лекарствам, что дал вам брат, более не прикасайтесь. Велите вашей кухарке готовить такой напиток почаще: лимонов я привез достаточно.
        О да, лимонов и прочих фруктов и впрямь достаточно. Из корзины выглядывал даже огромный колючий ананас - смутно подозреваю, что раздобыть такой в декабре, в Петербурге 1913 года было не так-то просто.
        Гриша слишком хороший, слишком внимательный… Таких не бывает.
        Может, он знает все и нарочно приехал меня помучить?
        Пригубить свежо пахнущий лимоном напиток я так и не решилась: обжигала кончики пальцев о горячую кружку, а взглядом въедливо изучала Гришино лицо и глаза. Искала подвох. Он точно есть!
        - Так вы подружились с Яковом, выходит… - недобро прищурилась я. - Значит, знаете, что никакой он мне не брат. Зачем так его называете?
        Гриша мне отвечал взглядом прямым и ясным. Глупости, что, когда лгут, отводят глаза: нет, истинные лжецы, самые изощренные из них, смотрят точно в глаза, не моргая. Хотят достучаться до души. Прежде чем вырвать ее с мясом.
        - Знаю, - пожал он плечам. - Но Яков говорит о вас с теми же интонациями, с какими я говорю о Кики. Ни за что не поверю, будто между вами что-то большее - хоть вы и живете под одной крышей.
        Нет, таких точно не бывает. Я отвела глаза первая, тем более что в них опять стояли слезы. Не чувствуя, как кипятком обжигаю внутренности, сделала большой глоток лимонного напитка. Мне снова трясло, но уже не от озноба.
        - Марго, - Гришин голос стал настойчивым. Он оперся руками на стол и наклонил вбок голову, чтобы снова встретиться со мной глазами. - Что между вами произошло? Вами - и моим братом? Он… обидел вас? Поэтому вы уехали ночью и так внезапно?
        - Это не ваше дело! - вырвалось у меня прежде, чем я успела сообразить, насколько это грубо.
        Я опять отвернулась и еще крепче стиснула горячую кружку пальцами, которые и так уже ничего не чувствовали.
        - Что ж, по крайней мере, теперь я вижу, что вам лучше, - помолчав, ответил на это Гриша. - Дайте вашу руку, Марго.
        - Зачем?..
        Не дождавшись согласия, он почти с силой отобрал у меня горячую кружку. Взял обе мои руки в свои и невесомо прошелся большими пальцами по обожженной и ставшей такой чувствительной коже ладоней. Снова нашел мои глаза. Из озноба меня бросило в жар так резко, что захотелось немедленно выскочить на мороз. Только я и пошевелиться не смела. Не смела даже отвести взгляд от спокойных и внимательных Гришиных глаз.
        Его пальцы, длинные, сильные, с аккуратными, коротко остриженными ногтями, уверенно прижали точки на тыльных сторонах ладоней - ямку между большим и указательным пальцем.
        - Так лечатся в Китае, Марго. - Гриша сел на корточки возле меня, и его голос сделался мягким и бархатистым. - Точки акупунктуры, слышали? Восточные мудрецы считают, что массаж здесь, - он тепло и твердо прижал ямку между пальцами - а у меня перехватило дыхание, - облегчает мигрень и снимает температуру.
        - Уверены, что снимает? - я тяжело сглотнула. - По-моему вы нашли какую-то другую точку…
        Мне теперь было не просто жарко - кожа моя горела. А хуже всего, сердце и пульс бились в такой бешеном ритме, что Гриша, то и дело касаясь голубоватых вен на моем запястье, не мог этого не чувствовать.
        Конечно, не мог. Он прекрасно понимал, что со мной делает - не сомневаюсь.
        - Я все же не восточный мудрец - только любитель. Мог и ошибиться.
        Он не улыбался, но и продолжал нагло смотреть мне в глаза. А я не выдержала и вспылила:
        - Знаете что - тренируйтесь лучше на кошках!
        Вытянула свои руки и, не зная куда их деть, скрестила на груди.
        Нельзя, нельзя верить никому из этой семейки! Да, Гриша умеет казаться милым - и, наверное, таким же милым его считала Любовь фон Гирс, пока носила ему безделушки из хранилища мужа! Нельзя мне ни на минуту забывать, что он еще опасней, хитрей и изворотливей, чем его негодяй-брат!
        - Вам лучше уйти, Григорий Николаевич. - Я резко поднялась с места и теперь избегала смотреть в его ясные глаза.
        - Хорошо… - притворно быстро сдался Драгомиров.
        Он даже смущенно пожал плечами, развернулся и направился в переднюю. Но - не дойдя туда, в лучших традициях остановился на полпути и «вспомнил»:
        - Я… совершенно забыл, что обещал Кики поздравить вас с Рождеством.
        - С Рождеством?..
        - Да, сегодня двадцать пятое число, Сочельник. Я, признаться, не отмечал праздники уже много лет, но Кики просила поздравить вас от нее.
        - Спасибо…
        - И по поводу праздника в честь Нового года: ежели вы с Яковом никуда не приглашены, то Кики - опять же Кики, не я - просит вас почтить их визитом тридцать первого декабря.
        - Разве они уже вернулись из деревни?
        - Да, вернулись еще вчера. Раньше, чем планировали. Право, не знаю, что произошло, но Кики страшно поссорилась с Георгом - они уехали из деревни, даже толком не собрав вещей. Я потому и спрашивал, Марго, что сотворил мой брат на сей раз: по словам Кики, он всю неделю сам не свой. Был раздражен и бесился по каждому поводу. Он что-то сказал вам, прежде чем уволил?..
        - Он ничего не говорил мне! - отрезала я, опять не зная, куда деть глаза. Но тут же спохватилась и резко сменила тон: - а Надя? Вы не знаете - как Надя?
        - По-правде сказать, не знаю… Но, Марго, видите ли, на новогодний праздник Кики всегда нанимает артистов и устраивает большое представление для детей с подарками и сластями. Это едва ли не единственный день в году, когда и Георг позволяет Наде выбраться из дома - присоединиться к кузинам. Надя будет на этом празднике.
        Он говорил это тихо и вкрадчиво. Гриша точно понимал, как сильно я хочу увидеть Надю. Господи, если это случится, это будет настоящим Рождественским чудом!
        - Но ведь там и ваш брат будет… - сникла я, не успев даже воодушевиться.
        Георга мне видеть не хотелось. Ни за что на свете. Нет.
        - Его не будет, - ответил Гриша терпеливо, тем же вкрадчивым тоном. - Я же сказал, Кики страшно поссорилась с ним. Она его простит, разумеется, но не раньше февраля. Кики каждый год устраивает новогодние праздники. Я их игнорировал обычно, но… ежели вы там будете, то поеду и я.
        Тайком (клянусь, что в самый последний раз!) я подняла взгляд на Гришу. Подтверждения, что он шесть лет не отмечал Новый год, мне не требовалось - этому я охотно верила… И он готов поехать туда - обрядиться в смокинг, предстать перед гостями Кики, которые наверняка считают его тем еще чудаком. Только чтобы поддержать меня?..
        Впрочем, даже это меркло рядом с пониманием, что я могу увидеть Надю. В самом деле могу! Кто мне запретит? Чудеса, как известно, сами по себе не случаются - чудеса нужно делать самому.
        Глава 19. Мир Ордэне
        Я чуть-чуть не успела: замешкалась в передней, разыскивая перчатки, а названый братец Яша - как чувствовал - вернулся именно в этот момент.
        - Куда-то собираешься? - поинтересовался он делано небрежным тоном.
        - Прогуляться.
        - Полагаешь, ты уже здорова для прогулок?
        Яша попытался коснуться моего лба, чтобы проверить температуру, однако я вывернулась и мертвой хваткой вцепилась в незапертую им дверь:
        - Ты не понимаешь! Фон Гирс вернется вот-вот - вернется с фабрики. А мне нужно успеть… я обещала ей, обещала, Яша!..
        Мой голос снова сорвался на слезы, и, вконец обессиленная, я уткнулась лицом в его грудь.
        - Ну-ну, не плачь, Марго, - он охотно обнял меня и погладил по спине.
        - Отпусти меня, Яша… я ненадолго, обещаю. Лишь увидеть Надю да сказать, что я не по своей воле ее бросила. И что я вернусь к ней. Во что бы то ни было вернусь!
        - Ты вернешься, об этом не беспокойся.
        Я всхлипнула. Вопросительно подняла глаза на его лицо:
        - Правда? Ты позволишь мне уйти?
        - Не сейчас. Но я же говорил, что, если фон Гирс не примет тебя на работу или же уволит - а я, поверь, допускал это - у меня имеется запасной план.
        - Какой?..
        - Об этом позже. - Интриган-Яша улыбнулся и заботливо стер слезы с моих щек. - На сегодня у нас другие дела, для которых, я вижу, ты вполне здорова. Помнишь, я рассказывал тебе о мире Ордэне? Тех, кто присматривает за порядком.
        Этого я не ожидала… мысли были заняты только Надей. А Яша не дал и дыхания перевести:
        - Ты готова? - Он явно меня торопил.
        - К чему?..
        Яша, меж тем, уверенно вел меня к дверям в гостиную - а я прекрасно помнила, что переходы из мира в мир именно так и случаются. Значит, он не только рассказать мне решил: Яша хочет, чтобы я увидела все своими глазами.
        Почему-то я испугалась не на шутку. Хотела даже воспротивиться, тем более что за дверью, за которой прежде была всего лишь уютная гостиная, теперь клубился плотный белый туман, сквозь который, будто из-под облаков, сочился насыщенный золотой свет. И Яша шагнул в него совершенно спокойно. Он уже не тянул меня, только улыбался, стоя по ту сторону порога - улыбался величественно и мудро, совсем не так, как прежде. Он даже изменился как будто, хотя я так и не взялась бы сказать, что именно в нем стало другим.
        И Яша протягивал мне руку.
        - Не бойся, - подбодрил он.
        Бояться я не перестала, но любопытство оказалось сильней. Я оперлась на его руку, поудобней подняла юбки и - шагнула в белый туман.
        Перемещение на сей раз было не таким, как обычно. Раньше я не чувствовала ничего особенного - будто вышла в другую комнату, и только. А сейчас мое тело вдруг стало легким, почти невесомым, как облако. Да я и в самом деле, кажется, летела… Может, и упала бы или потеряла равновесие - но Яша держал меня за руку крепко, и от этого делалось чуточку спокойней.
        А потом туман, словно под крылом самолета, начал рассеиваться, и где-то там, внизу, появились очертания города. Старого, очень красивого, залитого солнечным светом и утопающего в зелени деревьев. Город неизбежно приближался, и, хотя я не чувствовала, как падаю, крепче вцепилась в руку Яши.
        Впрочем, по-настоящему испугаться не успела: в следующих миг мое тело обрело привычную тяжесть, а ноги, уже не обутые в ботинки, а босые - мягко коснулись мостовой с каменной кладкой. Звуки, запахи, ощущения в один миг вернулись, и я жадно принялась оглядываться по сторонам.
        О да, это был не Петербург 1913 года. Сомневаюсь, что это вообще был Петербург. Мы стояли посреди залитой солнечным светом площади, совсем рядом с грандиозным фонтаном со статуей то ли Нептуна, то ли Тритона в центре. За фонтаном - настоящий дворец в стиле барокко, насколько я помнила из курса истории архитектуры. Дворец был смутно знакомым мне почему-то… По другую сторону площади - монументальное здание эпохи готики, которое соседствовало с невообразимым сооружением из стекла и бетона, верхушка которого терялась в облаках. А за ними и вовсе - церковь из русского деревянного зодчества…
        Мимо же нас, совершенно сбивая меня с толку, неспешной плавной походкой прогуливались люди в длинных белых, развевающихся по ветру одеждах. Похожий наряд - белое платье в пол самого простого кроя - было и на мне. Мужчины и женщины - все, как на подбор, молодые, красивые, лучащиеся здоровьем и счастьем, с той же спокойной мудростью в глазах, какую только что я видела у Яши.
        Одна девушка - женщиной назвать ее не поворачивался язык - вдруг обогнула фонтан и направилась точно к нам. Улыбаясь мне так, будто мы с ней давно знакомы. Приблизившись, она вдруг подняла руку и коснулась моей щеки.
        - Ты больна, Марго, но сейчас тебе станет легче, - сказала она прежде, чем я отпрянула.
        И правда… от ее руки как будто исходило ласковое тепло: и насморк мой, и головная боль ушли, будто их и не было.
        - Спасибо… - пробормотала я.
        А девушка снова улыбнулась. Кивнула Яше и, не оборачиваясь, продолжила свой путь.
        - Она меня знает? Кто это? - пораженно спросила я.
        - Она гораздо более сильный целитель, чем я, - ответил Яша. - И здесь все друг друга знают.
        Яша даже говорил теперь иначе: монотонно, терпеливо и подробно. Как в психушке. Ни подколок, ни шуточек с его стороны. Не уверена, что мне это нравилось. Не уверена, что мне вообще нравилось все, что здесь происходит.
        Хоть бы это был очередной мой бредовый сон…
        - Скажи мне, это и есть Рай? - уточнила я, снова и нова осматриваясь. - А я все-таки умерла, да? Я так и знала!
        Будь мы на Земле, Яша бы точно рассмеялся и заявил что-то вроде: «Окстись, Марго, ты все еще рассчитываешь попасть в Рай?» А здесь он опять начал говорить со мной, будто я тяжело больна, и меня нельзя расстраивать.
        - Ты не умерла, - мягко шелестел его голос. - И это не Рай. Видишь ли, Рай это мир вечного покоя и отдыха после земных забот. А в нашем мире, напротив, каждый имеет задачу, цель, и отдыхать нам некогда. Это и есть мир Ордэне, Марго. Мир тех, кто присматривает за порядком вещей на Земле. Идем?
        Он кивнул как раз на ворота дворца, который я все не могла опознать.
        - Это Город утраченного, - пояснил Яша, угадав мой незаданный вопрос. - Мир Ордэне велик, и здесь собрано все, что потеряло человечество в самые разные эпохи. Ты узнала это здание, должно быть?
        Я с сомнением кивнула, но ответить не успела:
        - Берлинский городской дворец, - подсказал Яша.
        И я, с полминуты подумав, только и сумела открыть рот в немом восхищении.
        Я писала доклад о Берлинском городском дворце то ли на первом, то ли на втором курсе университета! И вдоволь тогда насмотрелась фотографий и гравюр с его внешним и внутренним убранством - Дворец был невероятно красив! Он сильно пострадал в годы Второй мировой войны, и в пятидесятых годах был разобран окончательно. Его собирались восстановить, кажется, но в гораздо более скромном виде. Безвозвратно утерянный шедевр архитектуры - так назывался этот мой доклад. Но, получается, утерянный в нашем земном мире - а здесь стоял целехонький.
        - В Городе утраченного Дворец стал хранилищем для сотен других утерянных предметов искусства. Идем, Марго, мне нужно показать тебе кое-что, - снова напомнил о себе Яша.
        Теперь уж я ослушаться не посмела и, как завороженная, пошла следом. Меня снедало любопытство - каков Дворец внутри, и какие еще утерянные предметы искусства хранит он в себе? А главное - какое из них так срочно понадобилось Яше?
        - Кто они, эти Ордэне? Расскажи о них хоть что-нибудь.
        Я спросила - и вместо того, чтобы слушать ответ, почти что свернула голову на полотно, украшающее стену в одной из зал. На нем трое играли на музыкальных инструментах. Готова поклясться, что это знаменитый «Концерт» Яна Вермеера - самая дорогая из украденных картин в мире!
        - Смотрители за порядком - или Ордэне, - пожав плечами, рассказывал тем временем Яша, - это люди, рожденные с каким-либо даром. Даром угадывать судьбу, знать будущее, исцелять, видеть живое в неживом, владеть телепатией и прочим, прочим, прочим.
        - Их много значит? Этих людей с волшебным даром?
        - Подсчетов никто не вел. Известно лишь, что в сложные для истории времена - какие наступают сейчас - их рождается больше. В спокойные гораздо меньше. И мы не волшебники, Марго, мы лишь имеем дар, а в остальном… в общем-то обыкновенные люди. - Яша улыбнулся, показывая, что чуть лукавит. И тут же невинным тоном добавил: - разве что в нашей душе всегда покой, мы мудры, бессмертны, объективны и бесстрастны. И, разумеется, каждый из нас тем или иным образом должен помогать присматривать за порядком на Земле. Таких как я, целителей, много. Таких как ты, Марго, тех, кто читает прошлое, крайне мало. У тебя редкий дар. К Наде пробовали отправлять разных Ордэне - из разных эпох и с разными умениями. Но у них ничего не вышло. Никто не увидел монстров, что мучают девочку, никто не понял их сути. Лишь одна из Ордэне, та девушка, что была до тебя, предположила, что отгадку нужно искать в прошлом - в смерти Надиной матери.
        - Так в чем же дело?! - пылко спросила я, оторвав взгляд от пятиметрового в длину полотна с голубым прудом и кувшинками. - Нужно отправиться в прошлое и узнать все ответы. Вы ведь умеете перемещаться во времени!
        - Не выйдет, - качнул головой Яша. - Я же говорил, что Ордэне не волшебники: мы не перемещаемся по собственному желанию. Видишь ли, за каждым Ордэне закреплена определенная точка во времени и пространстве - место, с которым мы связаны энергетически.
        - Место, где вы родились?
        - Не обязательно. Скорее, место, где мы дольше всего жили, которое мы считали домом, будучи людьми. В это место - исходную точку - Ордэне всегда возвращаются сами. Это просто, даже ты, Марго, уже научилась это делать.
        Здесь Яша остановился, обернулся ко мне и даже сделал драматическую паузу, от которой у меня похолодело в животе.
        - Потому что ты тоже Ордэне, - произнес, наконец, Яша.
        Вот как. Не могу сказать, что это оказалось для меня сюрпризом… Знать бы еще, что из этого следует, и насколько все плохо.
        - Ты Ордэне, и твоя исходная точка - квартира в Петербурге, где ты жила последние семь лет. Лишь в собственную исходную точку Ордэне может перетянуть другого Ордэне. По-другому невозможно переместиться в иное время - только вслед за кем-то. И, как ты понимаешь, на месте гибели Надиной матери Ордэне не было - а значит собственными глазами нам не увидеть того, что там произошло.
        Я слушала крайне внимательно - но главного все равно не уловила:
        - Не понимаю… если перемещения возможны лишь следом за другим Ордэне, то почему простая кукла сумела сделать это?
        Яша качнул головой:
        - Ты меня не слушаешь, Марго. Кукла - это лишь кукла. Я использовал ее, чтобы привлечь твое внимание, и только. Все остальное ты сделала сама. Ты еще слаба, но Ордэне, если очень захотят, всегда вернутся в исходную точку - их родное время и место. Ты возвращалась в свою комнату сама, кукла здесь не при чем.
        - А в первый раз?! Кто изначально переместил меня в 1913 год? Разве не Доротея?
        - Переместить тебя в 1913 должен был я - это моя исходная точка. Я потому и просил тогда не удалять мой номер, что рассчитывал встретиться с тобой там, в твоем времени. И рассчитывал объяснить тебе все, рассказать, что тебя ждет. Ты не должна была переместиться в ту ночь… Но вышло иначе.
        - Так кто же это сделал, если не ты? Значит, дом фон Гирса является исходной точкой для еще одного Ордэне?.. Который и переместил меня в прошлое?
        - Да, - нехотя признался Яша. - Но вряд ли тот Ордэне понимал, что делает. Иногда, Марго, в самых редких случаях, происходит неосознанное притяжение одного Ордэне к другому. Под влиянием сильных эмоций, например. Да и сам Ордэне-переносчик должен быть невероятно силен. Хотя бы потенциально силен.
        - Так кто он?..
        - Об этом позже, - отмахнулся Яша и вдруг взял меня за плечи, заставив смотреть себе в глаза. - Главное, пойми, Марго, ты наш единственный шанс узнать, что произошло с матерью Нади. Узнать, что за монстры мучают девочку. Твой дар тем и ценен: пусть ты не можешь попасть в прошлое, где все произошло, но ты можешь приоткрыть завесу этого прошлого. Через неживые предметы, которые говорят с тобой и делятся своими тайнами. Как та же Доротея. Твой дар пока что не очень силен - это потому, что инициация еще не состоялась. Но скоро он откроется полностью.
        Меня должно было насторожить, как бегло, не заостряя внимание, Яша произнес это «инициация еще не состоялась» - но меня вдруг страстно озаботило другое.
        - Почему вам так важно защитить именно Надю? - спросила я. - Мало ли на свете детей, которых мучают кошмары. Это ведь не просто помощь случайному ребенку, да?
        Помедлив, Яша кивнул. Признался:
        - Надя непростая девочка.
        - Надя тоже имеет дар… - запоздало поняла я. - Она тоже Ордэне.
        Яша снова кивнул.
        - Не просто Ордэне. Надя - одна из сильнейших. Станет ею в будущем. Но это все потом, а пока что важно, чтобы девочка хотя бы до этого будущего дожила.
        - Значит, это Надя перетянула меня в 1913?
        - Она. Неосознанно. Видимо, девочка имеет с куклой слишком сильную эмоциональную связь, и я недооценил это, когда на время позаимствовал эту вашу Доротею. Я забрал куклу, и Надя сумела призвать себе иного защитника - тебя.
        Я знала это! С первого же дня чувствовала, что мы с ней больше, чем няня и подопечная! Значит, я и правда нужна Надюше… если кто-то и сумеет ей помочь, то только я!
        И желание вернуться к ней во что бы то ни стало, нахлынуло с новой силой. Пусть только попробует ее отец меня остановить!
        - Как вы, Ордэне, собираетесь понять, что моя миссия окончена? Может быть, Надя уже справилась со своими монстрами?
        - Не справилась. - Яша ответил, не раздумывая и секунды. Ты сама осознаешь, Марго, когда это случится.
        Я смотрела на него подозрительно, с сомнением. Я хорошо помнила, что после того эпизода в подземелье, Надя вовсе не вспоминала о своих монстрах ни разу. Да она даже спала без света! Может быть, Яша заблуждается?..
        Но я решила этого не озвучивать.
        - Хорошо, и что будет потом, когда все закончится? Я просто вернусь домой? А Надя? Останется со своим извергом-отцом?
        - Извергом? - Яша прищурился. - Вижу, с господином Драгомировым у тебя уже и лексикон общий.
        Я почему-то смутилась. Но все-таки не удержалась, чтобы спросить:
        - Ты разговаривал с ним? И как он тебе?
        - Он меня удивил. После твоих рассказов я и впрямь ожидал увидеть буйнопомешенного на баронессе фон Гирс. С чего ты вообще взяла, что она была так уж важна этому журналисту?
        - Полагаешь, что нет?..
        - По крайней мере, о тебе он говорил гораздо больше, чем о ней. Он и впрямь беспокоится о тебе, Марго.
        - Он так сказал?
        - Нет, прямо не сказал, но… это ведь благодаря ему я узнал той ночью, что ты в беде. Драгомиров сговорился с вашей экономкой, чтобы та связалась с ним по телефонной связи, если с тобой что-то приключится. И она связалась. А Драгомиров сразу позвонил мне. Он помчался к дому на Мойке тотчас - но он не Ордэне, так что я его все-таки опередил.
        Вот оно что… Признаться, я снова смутилась и не нашлась, что ответить. Неловким вышел тот наш разговор с Гришей. Я и за фрукты его не поблагодарила - а, выходит, той ночью я не замерзла в сугробе тоже благодаря ему. Он снова вызволил меня из неприятностей, и я уже сбилась со счету, в который раз…
        Мысли о Драгомирове заставили меня снова задаться вопросом - что будет дальше?
        - Так что со мной будет, Яша? Я вернусь домой? В свое время?
        - Конечно, - ни секунды не сомневался тот. - Если захочешь, то непременно вернешься.
        Так горячо он меня в этом убеждал!.. Что я не поверила.
        - А как же те девушки, что были Надиными гувернантками до меня? Им ты тоже это говорил? И где они теперь?!
        Они все были убиты! Отравлены! И все что осталось от них - отвратительные фотографии их мертвых тел в ящике стола журналиста Драгомирова!
        Вряд ли Яша знал, что я видела те фотографии. Он отвел взгляд и смешался. Не думал, что я обо всем догадаюсь. А потом, видимо, решил уйти от темы: мотнул головой и скомандовал:
        - Пойдем.
        - Не пойду… сперва объясни мне все!
        Яков меня не слушал, впрочем, и, поперек собственных же слов, я поторопилась за ним. Куда он меня вел по запутанным коридорам несуществующего Дворца, я понятия не имела…
        Замедлил шаг он только в зале, бывшей огромной библиотекой. Мы пересекли помещение, а Яша все настырно вел меня вдоль полок, покуда мы едва не столкнулись с девицей - как по мне, она довольно экстравагантно выглядела для библиотекаря. Крашенная в иссиня-черный цвет брюнетка с модной косой челкой и… с пирсингом в левой брови.
        Как сестра-близнец она походила на ту несчастную, что была запечатлена мертвой на фотокарточке, которую показывал мне Гриша.
        Я вопросительно, с примесью ужаса, смотрела на нее - она на меня. Девушка очнулась все-таки первой:
        - Вы, наверное, Марго? - спросила она с небольшим акцентом, похожим на французский. Под стать тем Ордэне, которых я уже видела, брюнетка смотрела на меня величественно и мудро.
        Я кивнула.
        - Меня зовут Николь. Яков предупреждал, что нам, возможно, придется познакомиться.
        Я снова кивнула.
        - Как поживает Надя? Как ее отец? У них все хорошо?
        - Да, все хорошо… - Я кивнула в третий раз и даже крепко зажмурилась, чтобы хоть немного привести мысли в порядок. - Постойте, но как?! Вы же… были мертвы…
        Странно говорить кому-то, что он мертв. Интересно, француженка Николь сама об этом хотя бы догадывалась?
        - Вы ошибаетесь, я жива, как видите, - пожала она плечами.
        А потом Яша взял меня за локоть и поторопился увести.
        - Незачем было говорить последнее, - упрекнул он. - Николь не так давно стала одной из нас, она многого пока не понимает. Но главное ты, надеюсь, уяснила: никто из прежних гувернанток не умирал.
        - Но как?.. Драгомиров говорил, он сам видел трупы? Он ошибся, получается?
        - Нет, не ошибся, - признал Яша. Послушай, Марго, ты пока что не Ордэне, ты просто имеешь нераскрытый толком дар. Чтобы стать Ордэне и обрести вечную жизнь, мудрость, проявить все свои таланты - ты должна пройти обряд инициации. Умереть.
        Я не успела даже выдохнуть: его рука нырнула во внутренний карман и извлекла небольшой пластиковый контейнер с прозрачной крышкой. Под ней, надежно закрепленная, виднелась продолговатая желатиновая капсула. У меня дома в аптечке хранились похожие с лекарством от головной боли.
        Но что-то мне подсказывало, Яша предлагал мне не таблетку от мигрени.
        Я инстинктивно отпрянула. Спрятала обе руки за спину.
        - Это что?.. - спросила я с ноткой истерики.
        - Твой пропуск в мир Ордэне.
        Яков был спокоен и невозмутим. Может, я и в самом деле чего-то не понимаю?
        - Я… умру, если выпью это?
        - Погибнет лишь твое тело - но душа же обретет вечную жизнь.
        Яша сделал шаг, а я отступила на два - и глазами уже нервно искала выход. Глупая, глупая Маргарита! Отсюда нет выхода! И Гриши тоже нет… Ну и вляпалась я на сей раз!
        Когда я углядела боковую дверь и метнулась, было, к ней - Яша грубовато удержал меня за локоть.
        - Не глупи, Марго! - голос звучал монотонно и жестко. - Ты ничего не почувствуешь - не почувствуешь даже, как засыпаешь. Это новейшее лекарство, его синтезируют только в середине двадцать первого века. Ты видела Николь - она жива и прекрасно себя чувствует! Я сам через это прошел!
        - Ты?..
        - Незадолго до окончания своего первого дела, я рассказывал. Тогда Сильнейшие сочли, что я достоин, и мне была оказана великая честь. Как и тебе! Все Надины гувернантки принимали эту пилюлю - прими и ты!
        - Так уж и все? - не поверила я.
        И не зря: Яша пошел на попятную.
        - Та, что была до тебя, отказалась… Но ей было что терять на Земле - у нее остался муж и двое маленьких детей. К тому же, у нее был всего лишь дар телепатии - телепатов много, потерять ее для Ордэне было нестрашно. А если мы потеряем тебя… Что тебя держит на Земле, Марго? Ничего! Ненавистная работа и ненавистная жизнь!
        - Не такая уж ненавистная… - неуверенно вставила я. - Да и грустно будет так и не узнать, чем закончится «Игра престолов».
        - Послушай, - Яша приблизился и встряхнул меня за плечи, - у тебя есть шанс сделать что-то значительное, влияющее на мир, на жизнь всех прочих. Ведь ты всегда этого хотела, Марго. Ты всегда знала, что способна на большее!
        - Все в глубине души считают, что способны на большее…
        Мой взгляд сам отыскал контейнер с пилюлей. Он пугал меня до мурашек, до ужаса - но и манил. Вдруг это все правда? Вдруг, я могу большее, чем делать «офигительную» рекламу стеклопакетов?
        - Но ведь я умру… по-настоящему. Где-то найдут мой труп - кто-то найдет…
        Я вдруг ясно представила, как этот Гришин приятель из полиции приводит его на очередное место преступления - туда, где погибла еще одна Надина гувернантка. Он не простит себе этого… А что еще важнее - я не хотела, чтобы он пережил нечто подобное. Боялась этого еще больше, чем необходимости принимать пилюлю.
        Но Яков ничего понимать не хотел.
        - Какая разница, что станет с твоим телом? - упрямо гнул он свое. - Это лишь оболочка. Ты сможешь выбрать себе любую внешность, когда станешь Ордэне.
        Он действительно не понимал.
        - Я не смогу здесь, Яша… Вспомни, как ты сам тоскуешь по нормальной еде и кинематографу. Здесь ведь ничего подобного нет! Да Ордэне ведь даже не влюбляются!
        - Ордэне любят весь мир!
        - Любят весь мир - значит, не любят никого!
        Повисло молчание. Яша как будто был растерян, и мне на миг показалось, что он оставит меня в покое. Как бы не так. Шумно выдохнув, он вдруг грубовато схватил меня за запястье.
        - Тебе не обязательно принимать решение сейчас, Марго. - Яша вложил в мою раскрытую ладонь контейнер с пилюлей. Голос его опять звучал величественно и спокойно. Почти и не чувствовалось, что сейчас он готов совершить инициацию надо мной голыми руками и без всяких таблеток. - Но делай выбор мудро. Не променяй вечную жизнь и великие знания Ордэне на свои сериалы и пиво с сухариками!
        Глава 20. Первый бал Маргариты Ивановны
        Не уверена до конца, но, по-моему, мы с Яшей поссорились. Экскурсию по волшебному миру Ордэне он резко сократил: велел дождаться его в той же библиотеке, на диванчике, а сам ушел куда-то на добрых полчаса.
        Пластиковый контейнер с пилюлей жег мне руку и, как на зло, в белых одеждах Ордэне не было ни единого кармана, чтобы его убрать…
        - Напрасно вы беспокоитесь, Марго.
        Шагов я не услышала, поэтому мелодичный голос с французским акцентом застал меня врасплох.
        Николь приблизилась и села на краешек стула напротив меня. Глаза у нее были черные, под стать волосам, и внимательные, будто читали даже потаенные мысли.
        - Мне тоже было страшно, - указала она черным глазами на контейнер, - но весь страх ушел, едва я приняла это.
        - Мне не страшно, - отрезала я. - Просто я не хочу… всего этого.
        - Значит, вам все-таки есть, что терять на Земле?
        Николь задавала тот же вопрос, что и Яша четверть часа назад - но задавала совершенно иначе. А я и сама толком не знала ответ. Знала лишь, что не хочу - до смерти не хочу - чтобы Гриша Драгомиров нашел меня мертвой и корил бы за это себя. Я не хочу, чтобы ему было больно.
        И пока я подбирала слова, Николь вдруг сама взяла меня за руку. Она смотрел мне в глаза - и явно видела что-то. Обо мне? О Грише? О Наде?
        Что бы там ни говорил Яков, у меня, кажется, самый бесполезный дар из всех возможных. Как было бы просто все, если б я могла лишь заглянуть в себя и понять, какая дорога правильная…
        - Вам нужно ехать на Новогодний бал. Вас пригласили, - только и сказала Николь.
        Но то, что мне нужно быть на этом балу во что бы то ни стало, я знала и без нее…
        Знать-то знала, но нужно было еще Якова убедить в важности той поездки - а за оставшиеся до Нового года дни я даже не видела его ни разу. На пару с Ариной копалась в своем чемодане, выискивая наиболее приличное платье, и чувствовала себя Золушкой, а Яшу - злой мачехой, которая не пускает меня на бал.
        Когда же наряд с горем пополам нашелся, волосы были подвиты и уложены, губы подкрашены, и даже «хрустальные туфельки» очищены от грязи (спасибо прекрасной питерской зиме) - явилась Мачеха и обломала всю малину.
        - Куда-то собираешься? - как и неделю назад поинтересовался Яша, застав меня на пороге.
        - Собираюсь. И ты меня не остановишь!..
        За свою свободу я собралась уж воевать по-настоящему. Но в последний момент углядела, что Яша сегодня причесан и выбрит особенно тщательно - будто на бал собрался. А через руку его перекинут суконный чехол, в каких хранят обычно… дорогие вечерние платья.
        - Яша…
        Да он не Мачеха, он моя Фея-крестная!
        Я простила его моментально. Даже бросилась ему на шею и смачно поцеловала в щеку.
        - Яша, ты прелесть! Так мы едем на бал к Вишняковым?!
        - Разумеется, едем, - заверил он.
        Однако когда я потянулась ручками к суконному чехлу, он ревниво его отодвинул.
        - Это не тебе, там мой смокинг.
        Чехол он бросил на диван, а меня поманил к себе - чтобы распахнуть одну из дверей и снова представить мне гардеробную комнату, возникшую невесть откуда.
        Никогда я не привыкну к этим фокусам…
        - Знаешь, какая самая возбуждающая сцена была в «Пятидесяти оттенках серого»? - спросила я, лаская взглядом вечерние туалеты.
        Яша приподнял бровь.
        - Когда он нежно взял ее за руку и привел… к гардеробу, доверху набитому шикарными платьями! Тебе не понять. Но, поверь, пробирает до костей.
        Яша покачал головой, но я увидела улыбку, которую он старательно прятал.
        - Собирайся скорее, - поторопил он. - У нас не так много времени.
        Я была нескромна. Выбрала броское, винно-красное платье с завышенной по местной моде талией и жестким корсажем, украшенным черной вышивкой и бисером. Юбка у платья была шелковой, летящей, струящейся по ногам, и имела верхний слой из прозрачного черного муслина - и даже небольшой треугольный шлейф, который забавно звенел стеклярусом при каждом моем шаге.
        С сотней мелких пуговок помогла управиться Арина, несколько опешившая, когда такая красотища, вот так «вдруг» отыскалась в моем чемодане. Не рассказывать же ей про Ордэне? И Арина же посоветовала вместо жесткого, убивающего желание жить корсета, воспользоваться неким новомодным, о котором она вычитала в журнале у бывшей хозяйки, и который тоже «вдруг» нашла в моем обновленном гардеробе. Длиной он доходил почти что до середины бедра, зато был легким, эластичным и даже позволял свободно дышать - невиданная роскошь, должна заметить.
        К платью полагались соболий палантин и белые атласные перчатки выше локтя.
        Названый братец на этот раз моему выбору не противился. Оглядел меня придирчиво и кивнул с одобрением.
        Да Яша и сам выглядел сегодня как сказочный принц: оказывается, я так привыкла к нему, что и не замечала прежде, как он хорош собой. Тем более облаченный в смокинг и начищенные, блестящие не хуже моего платья, ботинки.
        - Изволите сопровождать меня на бал, сударь?
        Я с напускной изящностью присела в реверансе - оступилась, правда, и чуть не зацепила каблуком нежнейший муслин шлейфа - но Яша и теперь не стал осуждать. Решил, наверное, что поздновато учить меня манерам.
        Он даже поддержал мой игривый настрой:
        - К такому платью, сударыня, непременно полагаются бриллианты.
        - Бриллианты? - повторила я недоверчиво.
        - И жемчуга. Черные жемчуга.
        Я насторожилась, а Яша кивком головы указал на то, что давало фору даже хрустальным туфелькам…
        Да какие, к черту, туфельки! На кофейном столике, где прежде стояла лишь ваза с веткой рябины, теперь красовался оббитый изнутри бархатом ларец, а в нем - тонкая, хрупкая, воздушная, будто сплетенная из золотых и серебряных нитей - тиара. В вечернем газовом освещении она сияла радужными бриллиантами и переливалась расписным гильошем. Мягко светились перламутром двадцать шесть черных жемчужин. Да, это была Тиара Маргариты.
        - Яша… - выдохнула я, забыв вдохнуть. - Как? Откуда?
        Впрочем, понятно откуда. Ручаюсь, именно за ней мы отправились в Город утраченного.
        - Она настоящая?
        - Самая что ни на есть настоящая, - заверил Яша. - Сделанная рукой знаменитого Карла фон Гирса в подарок единственной дочери.
        Я не смела даже приблизиться к украшению, чтобы рассмотреть его получше - и настоящим святотатством посчитала, когда Яша запросто взял ее в руки и принялся закреплять в моих волосах…
        - А если Кики или Драгомиров ее узнают?
        - Надеюсь, что узнают. - Яша заговорщически подмигнул. - Не бойся, я буду рядом.
        Мне все это было не по душе, но спорить я не стала. Надеюсь, он знает, что делает…
        * * *
        Сани лихо мчались по заснеженным улицам - только ветер в ушах свистел. Когда перед поворотами извозчик все-таки соизволял придержать лошадку, я успевала оглядеться и налюбоваться красотой, устроенной в Петербурге к этой новогодней ночи.
        А любоваться было на что.
        Дома и особняки, как волшебные шкатулки, сверкали фонарями и елочными гирляндами; витрины лавочек - будто соревновались меж собой в великолепии - представляли целее композиции с картонными фигурками волхвов, Девы Марии и младенца Иисуса. Из каждого окна непременно доносилась музыка, а где-то в отдалении ярко вспыхивали огни фейерверка.
        Мы припозднились. До полуночи оставалось немногим меньше двух часов, когда мы все-таки добрались до особняка господ Вишняковых. Вряд ли это заметил кто-то, поскольку гости давно уж были навеселе - смеялись, шумели, шутили, и едва удалось нам с Яшей протиснуться дальше передней.
        Умом я понимала: нужно сперва удостовериться, что старшего фон Гирса и правда нет на празднике - но глаза выискивали в толпе одно-единственное лицо.
        И нашли.
        Господин Драгомиров, по-видимому, и сам только что приехал. Еще одетый в элегантное черное пальто, он стоял средь толпы - но совершенно сам по себе. Я подумала тогда, что в этом мы с ним похожи: оба чужаки здесь. А вот чудаком Гришу назвать сейчас язык не повернулся бы ни у кого… Одетый с иголочки, выбритый так чисто, каким я его еще ни разу не видела, а русые волосы причесаны модно и гладко, даже, кажется, напомажены слегка.
        Сдается мне, он совершил настоящую сделку с совестью, когда одевался на этот праздник.
        И почему я раньше не замечала, что он настолько красив? Как ровна его осанка, широки плечи, и как горд и величествен чеканный профиль его лица…
        Стайка барышень, ведомых маменькой, с деланной скромностью стреляли в его сторону глазками, поправляли локоны, проходя мимо, и милейше краснели. Гриша на них не смотрел. Взглядом он старательно выискивал кого-то в толпе.
        И тоже нашел.
        - Я уж боялся, что вы не приедете, Марго, - сказал он первым делом, не успев даже поздороваться. - Рад, что вам лучше. Вы сегодня необыкновенно… кхм… красивы.
        Все-таки мужчины в любую эпоху есть мужчины. Гришин взгляд легко и невесомо, будто бы случайно, окинул, меня от макушки до пят. Еще более случайно задержался в районе декольте - и живо вернулся к моим глазам. Нет-нет, так и говорил этот его взгляд, - я только в глаза вам и смотрел, остальное вам померещилось.
        Если он узнал жемчужную тиару в моих волосах, то виду не подал: декольте его увлекло заметно больше.
        - Вы тоже сегодня… кхм… постарались, - не осталась я в долгу. - Это что у вас - помада на волосах?
        Наверное, я смела этим все правила этикета, но все равно шагнула к нему еще ближе, чтобы легонько коснуться его волос.
        - Хрустят…
        Гриша смотрел мне в глаза, и на его лице была улыбка - тихая, почти умиротворенная. Как, оказывается, красивы его губы, когда он улыбается. Признаться, дерзкой этой выходкой я хотела его смутить - но теперь, стоя так близко к нему, дыша его одеколоном с горькой ноткой кардамона, была смущена сама.
        …Слава богу, какая-то дама нечаянно задела меня локтем, и наваждение спало. Очнулся и Гриша.
        - Да… помада, - запоздало ответил он на мой вопрос. - В цирюльне сказали, без этого нынче нельзя. Гриша пожал плечами и, как будто извиняясь, подцепил отворот пальто: - я, признаться, уже лет шесть не надевал всего этого. Совершенно отвык. Что ж… надеюсь очень скоро увидеть вас в бальной зале, Марго.
        Я даже оскорбилась:
        - Разве не вы меня проводите?
        - Разве это правильно - незамужней даме появляться в обществе не родственника?
        - Разве вам есть дело до правил?
        - Мне - нет, но…
        - Тогда мне тем более нет, - отрезала я.
        Тем более что «родственник» мой где-то запропастился.
        Я с удовольствием отметила, как губы Гриши снова тронула легкая улыбка. Он отдал свое пальто и охотно выставил локоть, за который я, не раздумывая, крепко уцепилась. Если уж являться на первый в своей жизни бал - то лишь в обществе такого мужчины, как господин Драгомиров.
        И гори все синим пламенем!
        - Господин Григорий Драгомиров и… Маргарита Лазарева! - с заминкой, но все-таки прочитал наши имена распорядитель бала.
        Танцевальная зала Вишняковых была не в пример скромнее, чем в роскошном особняке на Мойке - наверное потому здесь казалось столь тесно. В центре - огромная ель, упирающаяся верхушкой в потолок; вокруг кружатся пары под аккомпанемент музыкального квартета. Квартет явно устал и играл что-то нестройное, но задорное и ужасно громкое. Мне, впрочем, это было на руку: чтобы услышать Гришу, мне приходилось опять стоять так близко к нему, что я ничего уже не чувствовала, кроме запаха его кардамона.
        - Кажется, нам везет! - пыталась я перекричать оркестровый тромбон. - Никому до нас дела нет - все заняты лишь танцами!
        - Ошибаетесь! Видите тех кумушек вдоль стен? Они все видят, все слышат! К утру каждая собака в Петербурге будет знать, какое на вас было платье, и сколько раз я с вами заговорил.
        - Полагаете, вашей репутации скандалиста это повредит?
        - Моей репутации уже ничего не повредит. Но вашей - может.
        Боже, он беспокоится о моей репутации… В последний раз о моей репутации беспокоилась бабушка, когда во втором классе я забыла надеть в школу юбку.
        Я не выдержала и рассмеялась совершенно искренне:
        - Ох, Гриша, вы такой милый!..
        Но это же я, Марго… поэтому как раз в тот момент, когда я говорила, квартет стих - и слова прозвучали почти что в полной тишине.
        Да-да, на нас обернулись даже те, кто прежде не заметил. Ненадолго впрочем: опять взревел тромбон - а вслед по бальной зале полилась нежная мелодия вальса. Танцующим снова стало не до нас.
        Вокруг елки сновали какие-то дети, но Нади среди них не было.
        - Надо найти Кики, - сказала я, чуточку притихнув.
        Гриша кивнул в разноцветную толпу пар:
        - Боюсь, Кики занята танцами. Моя сестра столь рассеяна, что, должно быть, она единственная, кто еще не видел нас вдвоем.
        Кики - раскрасневшаяся, веселая, и правда кружилась по зале. Даже не в компании супруга. Гриша кашлянул:
        - Может быть, и вы, Марго, позволите вас пригласить? Carnet de bal[6 - Бальная книжка (фр.) - миниатюрная книжка, в которую дама записывала номер танца и имена кавалеров (прим.)] вы не захватили, так что рискну предположить, этот вальс у вас свободен.
        - Что?.. Ох, нет, я неважно танцую…
        В последний раз вальс (ну, что-то похожее на вальс) я танцевала на утреннике в том же году, когда явилась в школу без юбки.
        Впрочем, что тогда, что теперь мне уж было нечего терять. А Гриша настаивал:
        - Не бойтесь, Марго. Я поведу, а вы просто доверьтесь мне.
        Просто доверьтесь… когда я в последний раз доверилась мужчине - ничего хорошего из этого не вышло.
        Но Гриша был упрям - и я не посмела противиться, когда он смело повел меня в центр залы.
        - Вам лучше убрать шлейф, - вовремя посоветовал он - и я спохватилась.
        Для танцев и прогулок в ненастную погоду (в Петербурге это значит, для любых прогулок) у здешних дам имелось чудное приспособление: «паж» - зажим со шнурком, который надевался на руку и помогал приподнять шлейф.
        Гриша легонько притянул меня за талию, а моя рука сама уютно легла на его плечо.
        Но чуда не случилось.
        Он шагнул вперед, и я шагнула - тоже вперед. Мы неуклюже столкнулись, я наступила ему на ногу, лбом чуть не разбила нос, смутилась и попыталась вырваться:
        - Простите, мне лучше посидеть с кумушками.
        - Вот уж не думал, что вы сдаетесь так быстро, Марго.
        Гриша меня не держал - но упрек зацепил, и я осталась. Снова положила руку ему на плечо. Дерзко подняла взгляд.
        - Правильно, - одобрил Гриша, - смотрите мне в глаза, а не на ноги. И считайте, если угодно: раз, два, три.
        Я считать отказалась, и он считал сам.
        Раз - левой ногой назад, два - правой назад и в сторону, три - подтянуть правую к левой.
        - Слушай музыку и смотри мне в глаза, - произнес Гриша, так внезапно перейдя на «ты». - Все получится.
        И я почему-то поверила…
        Вряд ли этот мой вальс был намного искуснее, чем тот, во втором классе, но шлейф каблуками я не разодрала, ноги больше никому не оттоптала, а оба раза, когда собиралась споткнуться - Гриша сумел удержать меня на месте.
        Звучал нестройный вальс, мельтешили танцующие пары, где-то смеялись и звенели бокалами - но светили передо мной Гришины глаза, и мы кружились, кружились, кружились… Пока среди летящих мимо фигур не возникла одна - черная, с холодным как бездна взглядом. Впрочем, это я летела, а фигура стояла неподвижно и тяжело смотрела на нас.
        Я сбилась с шагов даже прежде, чем поняла, что это был Георг фон Гирс.
        Он, наверное, давно на нас смотрел. И, единственный во всей зале, даже не собирался веселиться.
        - Да ты не преувеличила, выходит, когда сказала, что неважно танцуешь!..
        Гриша в очередной раз не дал мне растянуться на скользком паркете - а потом, еще смеясь, проследил за моим перепуганным взглядом.
        Только теперь я и очнулась.
        - Гриша, не надо!
        Я одернула его в тот момент, когда он уж с места бросился к фон Гирсу.
        Гришино лицо теперь было бледно и решительно - он опять не видел и не хотел ничего видеть, кроме своего ненавистного брата. Впрочем, на мой голос все-таки обернулся.
        - Не надо… - повторила я и крепче сжала его руку. - Не порть вечер ни себе, ни мне, ни Кики.
        И он послушался. Рассеянно кивнул, потер свое вновь порозовевшее лицо. Заглянул мне в глаза и произнес виновато:
        - Я и впрямь не думал, что он осмелится здесь появиться…
        - Я знаю! - перебила я и вновь потянула его за руку. Улыбнулась - и дождалась, пока он улыбнется в ответ.
        Мне самой не верилось, но инцидент как будто был исчерпан. Может быть, даже мы вернулись бы к танцам… но из-за плеча Георга показалась Кики и именно теперь увидала нас.
        - Гришечка! - вскричала она через всю залу и взмахнула рукой.
        Игнорировать хозяйку дома было бы верхом неприличия - это даже я понимала. Мы с Гришей переглянулись. Расцепили наши все еще сплетенные пальцы и двинулись к его родственникам.
        - Благодарю вас за приглашение, Екатерина Николаевна, великолепный вышел праздник… - я первой опустилась в реверансе, а Кики рассмеялась и, обняв меня за плечи, заставила подняться:
        - Марго, как же я рада, что вы смогли приехать! С наступающим Новым годом, милая! - В порыве она даже поцеловала меня в щеку - но тут же отстранилась и уточнила: - вы ведь окончательно выздоровели? Инфлюэнция это ужасно, моя дорогая, просто ужасно!
        - Да, я совершенно здорова, - заверила я - а глаза нервно переводила с лица одного брата на другого.
        Те явно предпочитали бы сейчас находиться где угодно, только не в обществе друг друга - но ради сестры держали себя в руках. И даже когда Георг, вдруг по-змеиному искривив губы, воскликнул:
        - С Новым годом, дорогой брат! С новым счастьем!
        Гриша нервно дернул шеей и, хоть и без улыбки, все-таки ответил:
        - С Новым годом…
        Георг же, окончательно обнаглев от безнаказанности, теперь поклонился и мне:
        - Вы сегодня невероятны, Марго! Это тиара моей матери у вас в волосах?
        Черт… а я еще надеялась, что никто ее не узнает. Проблеяв что-то, я принялась озираться в поисках Яши - но этот подлец, похоже, бросил меня здесь совершенно одну!
        Выручить, правда, попыталась Кики:
        - Ох, ну что ты такое говоришь, мой несносный братец? - отмахнулась она. - Все знают, что матушкина тиара, увы, безвозвратно утеряна. Если бы она вот так запросто отыскалась нашей милой Марго - это было бы поистине чудом! Должно быть, просто искусная копия. Не так ли?
        Как ни была Кики легка и весела сейчас - вопрос прозвучал неожиданно серьезно. Гриша и тот затаенным вниманием ждал, что я отвечу. Разумеется, он узнал тиару, не мог не узнать. Черт его разберет, почему не задал вопрос сразу…
        Однако пока я неожиданно тщательно подбирала слова - за моей спиной словно из воздуха материализовался подлый интриган Яша. И громко заверил:
        - Нет-нет, сударыня, что вы! Тиара самая что ни на есть настоящая, с клеймом знаменитого Карла фон Гирса.
        Кики, не скрыв изумления, хмыкнула и выше подняла аккуратные бровки.
        А еще я боковым зрением уловила, как оба брата быстро переглянулись. И была здесь не взаимная ненависть - что-то другое.
        Яша, поздно спохватившись, решил теперь перед всеми раскланяться:
        - Ох, простите, где мои манеры… Яков Лазарев, родной брат моей дорогой Маргариты, - отрекомендовался он. - Впрочем, мы уже, кажется, знакомы, сударыня, господин Драгомиров… А с вами, Георгий Николаевич, я даже имел честь уже беседовать нынче.
        Сдается мне, именно Яша и постарался, чтобы барон явился на этот бал… Зачем, интересно?
        Еще более почтительно Яша поклонился фон Гирсу - но ответного кивка не дождался. Наоборот, барон куда горделивее вскинул подбородок, а обе руки неспешно убрал за спину, показывая, что знаться не желает с подобными моему брату господами.
        - Так как вышло, сударь, что ваша семья нынче владеет имуществом моей семьи? Тиару изготовил мой дед, и с тех пор она хранилась в нашем доме - покуда не была украдена.
        Спокойствие в голосе фон Гирса была притворным - а Яша в ответ задрал брови с не менее притворным изумлением:
        - Украдена? Никогда бы не подумал! Я выкупил ее в небольшом ломбарде на окраине города. Ежели угодно - покажу место. Не думаете же вы, право, что я или моя сестра причастны к краже из вашего дома? Помилуйте, это смешно…
        Что он делает? Что он делает?! - стучало молоточком в моей голове. - Яша хочет, чтобы фон Гирс прибил меня, а тиару снял с трупа, раз я отказалась сама отказалась принимать ту проклятую пилюлю? Этого он добивается?
        Сердце билось в унисон с молоточками, и я готова была вот-вот сорваться. Впасть в истерику и снова ляпнуть что-то совсем ни к месту. Я бы, наверное, это и сделала. Но моего затянутого в перчатку локтя как будто случайно коснулась Гришина рука.
        Я встрепенулась. Скосила на него глаза.
        Спокоен. Непроницаемо спокоен. Только взгляд живо перебегал с одного лица на другое, выдавая, что он собран и готов действовать в любую минуту. Будто бы знает, что затеял мой названый братец… и какой подлянки можно ждать от его собственного.
        Это, конечно, была иллюзия: вряд ли Гриша знал больше моего. И все-таки от него веяло таким спокойствием, что я и сама смогла собрать остатки мужества и - промолчать.
        Обстановка, меж тем, накалялась. Кики краснела от волнения, Георг бледнел от злобы, мой обнаглевший братец улыбался и хмыкал, не понимая, что шутит с огнем.
        - Вы позволите удостовериться, что на тиаре клеймо моего деда? - выплевывая слова, поинтересовался фон Гирс.
        - Разве в том есть нужда? - невинно осведомился Яша.
        - Хорошо. Я готов выкупить у вас украшение. Называйте цену.
        - Выкупить?! Господин фон Гирс, помилуйте, я здесь лишь по приглашению Екатерины Николаевны - но никак не для того, чтобы заключать сделки! - пылко и довольно натурально заверил Яша. Потом помолчал и негромко добавил: - кроме того, тиара бесценна. И она - собственность моей сестры. Лишь ее.
        Три пары глаз, принадлежавших внукам знаменитого ювелира, живо уставились на меня.
        А я на Яшу.
        А Яша, будто уже забыл о разговоре, теперь ласково провожал взглядом какую-то местную красотку…
        Не сомневаюсь, за господином бароном не заржавело бы и мне сделать то же самое денежное предложение - и плевать, что совсем еще недавно он со мной спал, а после вышвырнул на улицу из черт знает каких побуждений. Он уже и рот открыл, чтобы ко мне обратиться…
        Вмешалась Кики.
        - Георг! - звенящим от напряжения голосом перебила она. - Это мой прием, а не твоя фабрика - оставь свои торги за порогом! Видит Бог, я рада, что ты смирил свою гордость и приехал, чтобы встретить Новый год с семьей, но я не позволю тебе испортить настроение моим гостям!
        Я не услышала, что ей ответил Георг: я пробормотала что-то и в несколько скорых шагов покинула теплую компанию. Обогнула елку и, как спасение, увидела впереди боковую дверь - немедленно побежала туда.
        Я в самом деле мечтала сейчас, чтобы меня никто не нашел. Даже Гриша.
        За дверью оказался узкий коридор и новая дверь - из-за которой (я даже не поверила сперва) - доносился знакомый с детства мотив и детские тонкие голоса, выводившие «В лесу родилась елочка…»[7 - Стихотворение «Ёлка» было написано в 1903 г. Кудашевой Раисой Адамовной. В 1905 г. музыкант-любитель Л.К.Бекман сочинил музыку к этому стихотворению в подарок своей дочери Верочке (прим.)]
        Как завороженная, я подошла к двери и ее отворила.
        Там и правда был детский праздник.
        Дед Мороз - клянусь, настоящий Дед Мороз - с мешком, в синем кафтане, расшитом золотыми звездами, с белесой бородой и в меховой шапке хлопал в ладоши; аккуратно одетая важная дама наигрывала на рояле ту самую мелодию, а дети…
        Среди тех детей была моя Надя.
        Счастливая Надя, веселая, одетая в новое платье и с высокой, как у взрослой барышни, прической. Она старательно выводила слова песенки и, чему-то смеясь, переглядывалась со своими кузинами.
        Кажется, вечность прошла, а она все не обращала на меня внимание.
        Ей было весело.
        Уже и песенка кончилась, и Дед Мороз раздал детям какие-то леденцы, и все начали разбиваться на стайки… Да, Наде было весело и без меня. А может быть, она обиделась.
        Неизвестно еще, что сказал ей отец…
        - Надя!.. - не вытерпев, сама окликнула я.
        И еще одну вечность ждала, пока она услышит и обернется.
        Обернулась.
        Нет, все-таки обиделась. Надя узнала меня, но улыбаться не собиралась. Сказала что-то подружкам, а потом вежливо обратилась к дамочке - той самой, что играла на рояле, а теперь, аки Цербер, бросилась мне наперерез.
        - Все в порядке, миссис Роджерс, не волнуйтесь. Папенька лично знает madame, будет невежливо, если я не поздороваюсь.
        С заминкой, но Цербер все-таки подпустила девочку ко мне.
        По крайней мере, я научила идеального ребенка довольно искусно врать. Сомнительное достижение, но все же…
        А подойдя ко мне, Надя тихонько улыбнулась и сказала шепотом:
        - На самом деле, я очень рада вас видеть, Марго! Миссис Роджерс хорошая, но она говорит, что барышня не должна громко смеяться и поддаваться бурному проявлению чувств.
        - Ты главное смейся, солнышко. Можешь не очень громко.
        Я игриво тронула кончик ее носа и таяла, таяла от этих слов и ее улыбки.
        - Папенька сказал, что вы не смогли поехать с нами в деревню, Марго - мне так жаль. Наверное, у вас была веская причина.
        - Веская… - вздохнула я под осуждающим взглядом.
        Надя продолжала - вполголоса, тайком, зато пылко и искренне:
        - В деревне было так хорошо! Там огромный дом, и снег чистый и глубокий, и лошади! А еще мы с папенькой катались в санях - только он и я! И кормили белок с руки! Представляете?!
        - Представляю… - я ласково погладила ее волосы. - Жаль, что меня там не было.
        - А еще… еще у меня новая гувернантка. Миссис Роджерс очень добрая! Вы бы видели, Марго, какие картины она вышивает на шелке! Она англичанка, но отлично говорит по-русски, по-французски, по-итальянски и по-немецки. А еще прекрасно поет. Настоящим меццо-сопрано, Марго!
        Миссис Меццо-сопрано стояла от нас в пяти шагах и готовилась испепелить меня на месте при одном неверном движении.
        А впрочем… это, конечно же, ревность во мне говорит. Гувернантка была обычной, разве что чуточку строгой. А по меркам 1913 года так, наверное, почти ангел: даже позволила нам поговорить. Наверное, она и правда добрая. Еще и на шелке вышивает. И знает четыре языка - а я и по-русски иногда с ошибками пишу. Куда мне с ней тягаться?
        Не знаю, получилось ли, но ревности своей я постаралась не выдать:
        - Да похоже, у тебя лучшая гувернантка на свете, солнышко!
        А Надя серьезно и осмысленно кивнула.
        - Лучшая, - она подняла на меня огромные, как бездонные озера, глаза, в уголках которых собирались слезинки. - Только она все равно не вы.
        - Солнышко…
        - Зачем вы ушли от нас, Марго? Почему? Из-за папы?
        Забыв про гувернантку, Надя сама прильнула ко мне и спрятала лицо у меня на груди. Я тоже обняла ее как могла крепко, погладила по голове, вынуждая опять посмотреть мне в глаза.
        - Послушай… ты помнишь, как я обещала всегда быть рядом?
        Надя с готовностью кивнула.
        И слова, которые обычно вылетали из моего рта еще прежде, чем я подумаю, теперь идти не желали - застряли в горле. Только сказать все равно было нужно.
        - Я тебе сказала тогда неправду, Надя, - через силу признала я. - Хотела бы - да не могу быть с тобой всегда. На это слишком много причин. Но запомни, я буду рядом тогда, когда по-настоящему тебе понадоблюсь. Как в ту ночь, когда потерялась Доротея. Помнишь? Тебе было одиноко, страшно - и я пришла. И всегда так будет, только позови! Но если ты не зовешь, я буду знать, что у тебя все хорошо. Что ты счастлива. Запомнила?
        Надя снова кивнула. Сдержалась, чтобы не хлюпнуть носом.
        - Мы ведь увидимся еще, Марго?
        - Не знаю, - честно ответила я, - никто не знает…
        И больше ничего сказать не успела: в соседней зале начали бить часы, отсчитывая последние секунды 1913 года, и дети гурьбой повалили туда - к елке.
        Миссис Роджерс без лишних нежностей, крепко, но аккуратно взяла Надю за руку и потребовала:
        - Попрощайтесь с madame, Надя.
        - Прощайте, madame, - она послушно присела в реверансе.
        А после ее увели от меня. Не знаю, может быть, и в самом деле навсегда.
        Комната опустела в считанные мгновения… Но когда выбежал последний ребенок, в проеме дверей, к моему удивлению, оказался Гриша. И я, не раздумывая, бросилась к нему, чтобы, как Надя минуту назад, спрятать лицо на его груди.
        Глава 21. Пока бьют часы
        - Марго… Марго! - Гриша заставил поднять на него заплаканные глаза. - У меня для тебя кое-что есть.
        Настроение было скверное, опять хотелось зарыться под одеяло и не вылезать… Но подарки я люблю, а Гриша, кажется, именно что собирался сделать мне подарок.
        Я оживилась.
        - Я хотел отдать тебе это еще тогда, в квартире Якова, но ты меня прогнала - и правильно сделала, честно говоря! Это тебе, Марго.
        Хлюпая носом, я приняла из его рук небольшой сверток в простой бумаге. Но внутри… сегодня мужчины меня определенно балуют. Сперва я искренне восхитилась красотой шкатулки, что была там - и уже потом сообразила, что видела эту шкатулку прежде. В ювелирном магазине при фабрике фон Гирса!
        - Ты… ты выкупил ее?! Она же стоит бешеных денег и вообще не продается! Или украл?..
        Я обомлела от страха.
        А Гриша - расхохотался громко и искренне.
        - Чего-чего, а шкатулок я пока еще не крал. Это не произведение искусства руки моего деда - эту я создал сам. Давно… еще в те времена, когда думал связать с ювелирным делом свою судьбу. Кики рассказывала, как ты смотрела на нее в ювелирной лавке, и я вспомнил, что где-то у меня была похожая.
        Крохотная серебряная шкатулка, больше похожая на пудреницу, с искусно вырезанными и раскрашенными цветной эмалью розами. Шипы - не толще волоса!
        - Но она такая же, как шкатулка вашего деда… - не верила я. - Такая же точно! И стоит бешеных денег! Нет уж, Гриша, я тебя люблю, но дорогих подарков мне уже достаточно, от них одни неприятности…
        - Ты меня - что? - Он наклонил голову вбок, чтобы с любопытством заглянуть мне в глаза.
        Я прикусила язык:
        - Как друга! Люблю, как друга, - заверила я легко и почти искренне.
        Выкрутилась.
        Шкатулка, забытая, лежала в моей повисшей руке, а голову кружил пряно-горький аромат кардамона. В прозрачных голубых глазах притаилась хитринка, и я сходила сейчас с ума от любопытства - поцелует или нет?
        - Жаль, что как друга. А я, кажется - не только. - Гриша качнулся ко мне.
        Поцелует.
        Я с жаром посмотрела на его губы и сама чуть подалась вперед.
        Люблю новогоднюю ночь. Пока бьют часы, можно творить, что душе угодно и целовать - кого угодно. А потом просто сказать, что поддался магии новогодней ночи. Или не сказать. Если смелости хватит.
        …Поцеловать меня Гриша не успел. Часы как-то неожиданно перестали бить - загремели фейерверки, затрещали хлопушки, зазвенели бокалы. Грянул пьяный тромбон. Магия кончилась, и творить глупости стало поздно.
        Начался 1914 год. Кажется, это был не самый счастливый год в мировой истории.
        - С Новым годом, Марго.
        - С Новым годом, Гриша.
        Я рассеянно отвела взгляд, и он нехотя отступил от меня на полшага.
        А может и к лучшему все. Мне сейчас только не хватало закрутить и со вторым братом тоже. Что господин Драгомиров скажет, если узнает о моих похождениях? Он, может, вообще считает, что я невинна, как первый снег…
        Нет, к черту все. Хватит с меня глупостей.
        Чужие голоса и звуки оркестра как будто усилились - кто-то открыл дверь. Я оглянулась и чуть не простонала от досады: фон Гирс.
        - Что тебе нужно? - озвучил мой собственный вопрос Гриша.
        Настроен он был враждебно, но хотя бы бросаться на старшего брата больше не пытался.
        - Не ты… - столь же враждебно отмахнулся Георг. И ко мне обратился почти миролюбиво: - вы позволите поговорить с вами, m-lle Лазарева? Наедине.
        Гриша вопросительно смотрел на меня. А что я? Я устала. И для разговоров, и вообще. Если б Гриша просто вышвырнул Георга отсюда - честно слово, я бы не возражала в этот раз.
        - Я буду за дверью, - сказал Гриша, расценив мое молчание по-своему.
        Вот уж не думала остаться с этим человеком еще хоть раз наедине. Чудно начинается год…
        - О чем же вы хотели поговорить?
        Георг чувствовал себя куда свободней, чем я: и Гришина невыплеснутая ярость, и моя усталость его, скорее, забавляли. На мой вопрос он искривил губы в улыбке и посмотрел куда-то чуть выше моей головы.
        На тиару?
        Я взревела:
        - Да боже ж мой! Хотите тиару? Забирайте! Только оставьте меня в покое!
        Украшение запуталось в моих волосах, но я и боли не почувствовала, когда сорвала его - всучила Георгу. Он взял ее вполне охотно, крепко сжал в руке, но уходить и теперь не торопился.
        - Мне нужна не только тиара, - продолжил он ласковым голосом, в котором я отчетливо слышала фальшь. - Я хотел сказать вам, Марго: мне жаль, что я поступил с вами так, как поступил.
        Разглядывая тиару, отыскивая на хрупком ободке клеймо Карла фон Гирса, он прошелся по комнате и каким-то неведомым образом опять оказался рядом со мной.
        Поднял глаза, смело встречая мой взгляд.
        Почему я раньше не замечала, как он похож на рептилию. Скользкую и хладнокровную - с ледяными, но гипнотически-красивыми глазами.
        Ненавижу рептилий. Крысы с их лысыми хвостами и острыми зубками - и те симпатичней.
        - Мне тогда этот поступок казался правильным… - вздохнул он, наверное, сам не понимая, как фальшивит. - Слишком уж сильные чувства вы у меня вызвали. Я просто испугался.
        Как и тем проклятым вечером Георг поднял руку и ласково погладил мою щеку.
        - Вы так красивы сегодня, Марго. Зачем вы танцевали с моим братом? Хотели заставить меня ревновать?
        Ну разумеется. В этом все дело: старшенький не хочет делиться с младшим своими игрушками.
        Надо было сдержаться, конечно, но какое-то злое, истеричное веселье вдруг прыснуло в мою кровь.
        - Конечно! - с сарказмом заявила я. - Все - чтобы заставить вас ревновать. Выйду за вашего брата и нарожаю ему двух… нет, трех детишек - я тоже, чтобы заставить вас ревновать!
        Георг бесстрастно приподнял брови:
        - Вы собрались замуж за моего брата?
        - А почему нет? - делано изумилась я. - Ведь все ваши игрушки рано или поздно достаются ему - так?!
        Зря я это сказала. Это было жестоко. Будь я чуть поумнее - немедленно извинилась бы.
        А холеное лицо Георга преобразилось мгновенно… Фальшивая улыбка уступила место вполне искренней злобе, верхняя губа непроизвольно задрожала и, молниеносно, как змея бросается на жертву, фон Гирс отвесил мне звонкую оплеуху.
        - Ты ногтя ее не стоишь, дрянь! Не вздумай себя с ней сравнивать!
        О… так вот он настоящий, обворожительно-обольстительный господин барон!
        Странное дело, я даже обиды не чувствовала. Наоборот, я, может, была ему благодарна и за эти слова, и за пощечину - иллюзий, по крайней мере, не осталось.
        Не говоря ни слова, я грубо толкнула его в грудь - чтобы не стоял на дороге, и скоро направилась к дверям. Ко мне уже торопился Гриша: шум, должно быть, услышал.
        - Все хорошо? - с сомнением спросил он.
        - Да… я хотела бы уйти. С Надей я увиделась и простилась, мне больше незачем здесь оставаться. Пойдем!
        Не хотелось скандалов на празднике Кики: я крепко ухватила его за руку и повела прочь.
        Но это никогда не кончится…
        - Марго! - окликнул фон Гирс, когда я еще не покинула комнаты. - Что ж, мне остается только счастья вам пожелать! А ты везунчик, мой дорогой брат: m-lle Лазарева диво как хороша в бальной зале, но в спальной… - он мерзко цокнул языком. - Я буду по ней скучать.
        - Что?.. - вопросительно оглянулся Гриша.
        - Ничего! Не слушай его, - отрезала я, еще надеясь просто уйти.
        Хотела б сейчас, чтобы Гриша был чуть менее упрямым. Но нет, слова брата явно его заинтересовали. Он насторожился и вернулся к нему.
        Позади меня гремела музыка, веселились танцующие пары. Не знаю, что расслышали они, но кумушки у стен, уверена, слышали и видели все…
        - Что ты сказал? - обманчиво спокойно уточнил Гриша у брата.
        Георг свободно пожал плечами:
        - Что слышал. Наша Марго чудо как хороша в спальной, и я буду…
        Договорить он не смог: широко размахнувшись, Гриша ударил его по лицу.
        Что-то оглушительно хрустнуло, Георг сдавленно вскрикнул - попятился, наткнулся на стул и свалился рядом. Хрупкая тиара выпала из его рук и со звоном покатилась по полу.
        Гриша повернулся ко мне - а я, не придумав ничего лучшего, просто развернулась и направилась к выходу. Думать ни о чем не хотелось. Не сейчас.
        Переполох в танцевальной зале ощущался, хоть и мало кто мог объяснить, что случилось. А я все шла и шла - через залу, вестибюль, потом переднюю, спустилась по лестнице и бросилась в морозную новогоднюю ночь. Я не сразу сообразила, что не взяла верхней одежды, но даже холода не чувствовала.
        - Марго!
        Гриша шел следом - не ускорял шаг, но и отступать не собирался. Глупо, наверное, бежать от разговора, как нашкодившая первоклассница… Лучше покончить все разом. Я остановилась. Не поворачиваясь, дождалась, пока он подойдет.
        - Ты с ума сошла? - спросил он первым делом и довольно спокойно. - Едва выздоровела - и с голыми плечами на мороз!..
        Гриша скинул собственное пальто и укрыл меня. Тоже мне, заботливый… Я робко подняла глаза на его лицо. Может, все еще обойдется?
        Не обойдется…
        Брови сведены над переносицей, глаза - прозрачно-голубые, но словно огнем горят. Такой взгляд у него был при первой нашей встрече, а всего, что случилось позже - словно и не бывало.
        - Это правда? - хмуро спросил Гриша. - То, что он говорил?
        Я плотно закрыла глаза. Всем богам молилась сейчас, чтобы не разрыдаться, и - выпалила:
        - Да! Ты с первого дня знакомства прочил меня ему в любовницы - так радуйся, что предвидел события!
        Но он не радовался. Шумно и устало выдохнул, потер руками лицо.
        - И давно это у вас?
        - Было лишь единожды, - буркнула в ответ. - Гриша, я… я обещала Наде навсегда остаться с ней. А как я могла это устроить, будучи всего лишь гувернанткой?! Гувернантки у нее меняются раз в пару месяцев! Я должна была что-то предпринять! Обязана была!
        - Так ты надеялась, он женится на тебе?
        - Нет! То есть, я думала об этом… ох, не знаю.
        - Ты любишь его?
        - Да нет же! - вскричала я. - Люблю я Надю! Люблю маму с папой, своих сестер и совсем чуть-чуть этого негодяя Яшку - сама, правда, не знаю за что. А ты… мы с тобой… я надеялась, ты поцелуешь меня, пока били часы…
        Господи, я так жалко выглядела сейчас, что сама себе была противна. Зачем я это сказала? Хотела, чтобы он поцеловал меня если не тогда, то сейчас, мы бы забыли все, жили долго и счастливо, и действительно я родила бы ему этих трех детишек?..
        И почему голос у меня такой, будто я оправдываюсь? Не за что мне оправдываться, и нечего ему объяснять! Гриша мне не муж и не парень! Как он вообще смеет чего-то от меня требовать!
        Да и целовать меня сейчас он тоже не собирался…
        И тогда я поняла главную причину, по которой отправилась тогда в спальню фон Гирса:
        - Мне хотелось сделать тебе больно, - вполне осознанно заявила я. - Да. Так же как ты мне - своим враньем, будто ты жертва, несчастный брошенный у алтаря жених! В то время как ты крутил когда-то с женой собственного брата, которого теперь так ненавидишь! Не знаю, хотел ли ты что-то доказать ему, поквитаться за детские обиды или просто добыть эту чертову тиару - но ты, именно ты, свел баронессу в могилу! Она из-за тебя покончила с собой! А мне лгал!
        И уже второй раз в новом году я подумала, что это жестоко, и что зря это сказала…
        В первый раз меня ударили, а во второй… уж лучше б Гриша ударил тоже. Но он молчал и только смотрел на меня каким-то чужим, потухшим взглядом. Словно я вдруг стала пустым местом, а он - с каждой секундой, с каждой упавшей на его волосы снежинкой - становился дальше и дальше от меня. Словно я его вот-вот потеряю.
        - Гриша… - В попытке удержать, я горячо схватила его за руку.
        - Знаешь, сколько раз за последние шесть лет я слышал эту фразу от самых разных людей? Что она из-за меня покончила с собой. Сотню, не меньше. Так часто, что, порой, и сам в это верил. Вот теперь и от тебя услышал.
        Спокойно, но упрямо он вытянул свою руку из моей.
        - Гриша… - снова позвала я, чувствуя, как голос срывается на рыдания.
        - У меня с ней никогда ничего не было, Марго. Ни до ее свадьбы, ни после. Она любила своего идиота-мужа, - Гриша невесело улыбнулся. - И она была счастлива с ним - она сама мне сказала в тот единственный раз, когда мы виделись после моего возвращения. А что до тиары… - он кивнул на свое пальто, наброшенное на мои плечи, - найдешь в кармане. Ты обронила.
        - Гриша… - в отчаянии позвала я в третий раз, но он уже совсем меня не слушал - шел прочь.
        Да и мой названый брат решил вспомнить обо мне именно теперь - торопился навстречу и даже извозчика умудрился где-то найти. А на меня сходу набросился с упреками:
        - Вот ты где! Я по всему особняку тебя искал, пока не услышал, как обсуждают некую рыжую девицу, которая растрепанная и без верхней одежды выскочила под снег. Почему ты ушла?! И где тиара?
        Сдержаться я уже не пыталась: злилась на себя, а досталось Яше.
        - Пропади она пропадом, твоя тиара! Все беды из-за нее!
        Рывком я вынула хрупкое украшение из объемного кармана пальто и сунула ему в руки. Яша, впрочем, эмоции мои оставил без внимания, а находке обрадовался несказанно.
        Глаза его просияли, он убедился, что тиара цела и невредима, и все двадцать шесть жемчужин на месте. А потом бережно стал заворачивать ее в свой шейный платок; только на минуту и отвлекся, чтобы сказать:
        - Ты что-то выронила из кармана, Марго - не потеряй.
        Я не сразу его поняла. А потом увидела, что в снег упал маленький картонный прямоугольник. Фотография.
        Глава 22. Источник всех бед
        Первое января - обычно это день хмурый, тяжкий и неимоверно длинный. Таким он стал для меня и в 1914 году. Яков снова уехал куда-то, а я, хоть и не спала почти ни ночью, ни днем, комнаты своей не покидала. То смотрела на фотокарточку, что оказалась у Гриши в кармане, то с головой уходила в невеселые думы…
        Что до нас с Гришей - кажется, все закончилось. Не успев толком и начаться. Наверное, это к лучшему: будущего у нас все равно нет. Совершенно точно он не приживется в моем времени, даже если бы я осмелилась рассказать ему правду о себе; а я… нет, я не готова остаться в его прошлом навсегда. Ну что я буду здесь делать? Я даже танцевать не умею, не говоря о том, чтобы прилично вести себя в местном обществе. Единственный раз вышла в свет - и, сдается мне, этот выход будут обсуждать еще долгие годы.
        Да и быть полностью зависимой от мужчины, быть человеком, единственная задача которого - обустраивать дом и ублажать мужа, быть безработной и бесправной - нет, это не мое, совсем не мое. Мой первый брак отлично это показал.
        Трое детишек… придумала тоже…
        Но неужто Гриша правду сказал - что баронесса никогда не изменяла мужу?
        Конечно, правду… Он не такой, все они - как Георг или Яков. Он не юлит и не врет, говорит прямо, если есть что сказать. Немудрено, что глупая, глупая Маргарита не верила, что такие вообще бывают. Изо всех сил искала подвох - и нашла! Предпочла поверить на слово его мерзавцу-брату.
        Да и не за чем ему лгать: добрая половина Петербурга все равно уверена, что он подлый совратитель чужих жен и паршивая овца в славном семействе фон Гирсов. Так какая разница, что думает о нем глупая уволенная гувернантка, о которой он теперь, наверное, и знать не хочет?
        И выходит, эта половина Петербурга ошибается. Ладно Гриша - но такая молва всегда куда больнее бьет по женщине. Могу лишь представить, каково баронессе было те несколько дней - оклеветанной, обвиненной еще и в краже драгоценностей, ненавидимой любимым мужем и всей его семьей. Каково ей было знать, что старый Карл фон Гирс, умирая, считал ее виновницей всех бед семьи.
        А началась эта «слава» с того, что ее муж послал шпионов к брату, и те почему-то решили, что дама, навещающая его - баронесса фон Гирс. Почему они так решили? Глупо обознались? Или же дама была так похожа на баронессу, что ошибиться несложно?
        Я снова посмотрела на фотографию из Гришиного кармана.
        Прежде мне ведь так и не удалось увидеть лица Любови фон Гирс. Я не знала, как она выглядела. А судя по этой фотокарточке, она была похожа на свою сестру Веру, как близнец… Причеши Веру как следует, подкрась, наряди в меха и модную шляпку (тем более, в шляпку с вуалью, без которой приличная женщина едва ли выйдет на улицу) - их родная мать не различит…
        * * *
        Яков вернулся ближе к полудню второго января. Коротко переговорив с Ариной, сразу метнулся к двери моей комнаты и требовательно постучал:
        - Марго! Ну уж нет: очередной хандры я не потерплю! Ежели не явишься в гостиную через три минуты - клянусь, сломаю дверь и выволоку тебя в том, в чем застану!..
        Не успел он договорить, как замок моей двери щелкнул. Я вышла к нему одетая в симпатичное легкое платье, которое здесь называли дневным, и даже неплохо причесанная.
        - Никакой хандры больше, Яша. Хватит, - пообещала я. - Давай присядем, у меня к тебе небольшая просьба.
        В кои-то веки я смогла заинтриговать Яшу, а не он меня.
        - Я хочу, чтобы ты поискал в этом своем мире Ордэне информацию о Вере Шараповой. Вера Андреевна - так, кажется, звучит ее полное имя. Она родилась где-то во Франции, в русской семье, и имеет крайне сварливый характер - это все, что я знаю.
        - Ты говоришь о сестре Любови фон Гирс? - быстро сообразил Яша. - Считаешь, она причастна к ее смерти?
        Я с сомнением повела плечами. Отвечать определенно пока не хотелось, тем более, я отвлеклась, увидев ларец, в котором Яша хранил свою драгоценную тиару. Подошла и откинула крышку - украшение было на месте. Яша куда-то увозил его, а теперь вернул на место.
        - Зачем она тебе? - устало спросила я. - И, может, хоть теперь расскажешь, что за спектакль ты разыграл на приеме?
        Вторую часть вопроса Яша проигнорировал, а на первую ответил вполне охотно:
        - Тиара нужна не мне, а Георгу фон Гирсу. Я же хочу лишь, чтобы ты любым способом, каким угодно, вернулась в его особняк и закончила то, что начала.
        Кажется, мой названый брат вздумал шантажировать фон Гирса. Ну, он-то бессмертный, ему можно.
        - Яша, я не уверена, что хочу туда возвращаться…
        Ответ дался мне нелегко, ведь вернуться в особняк - означало бы вернуться к Наде. И, хоть мы и попрощались, соблазн по-прежнему был велик.
        А еще я готовилась услышать, как Яша с горячностью примется говорить мне о долге, о моем так называемом даре, о предназначении и прочей чепухе, которая на самом деле не такая уж чепуха.
        Готовилась - но не услышала.
        - Я понимаю, - тяжело вздохнув, вполне мирно сказал Яша. - Отрешиться от всего земного, положить жизнь на алтарь борьбы с нечистью… я так легко тебя об этом прошу, словно сам успел забыть, каково это - быть живым. Я никудышный Ордэне, Марго. Тот, кто помогал когда-то провести мою инициацию, сумел убедить меня, что общее благо важнее личного маленького счастья. А у меня это, кажется, не вышло.
        Я долго и угрюмо молчала. Потом спросила, наконец:
        - Ты нарочно говоришь так - чтобы я почувствовала себя конченой эгоисткой и согласилась стать одной из вас?
        - А ты согласишься? - Яша скептически приподнял бровь.
        - Не знаю… - теперь уж вздохнула я. - Быть простым человеком - живым человеком - конечно, иногда бывает весело. Но тяжко. Адски тяжело, Яша. В мире Ордэне, кажется, все намного проще.
        - Ты права, в нашем мире действительно все просто: о своих сегодняшних заботах ты и не вспомнишь, когда будешь с нами. Правда, не буду тебе лгать, появятся новые. Тебе придется думать, как помочь тем, кому никто больше не поможет - кроме тебя. А иногда и ломать голову, как склонить на светлую сторону какую-нибудь вредную девчонку, которая не столько не хочет изменить что-то - сколько боится.
        Я усмехнулась:
        - На светлую сторону? Только не говори, что ты фанат «Звездных войн» - с ума сойти…
        - Страх приводит к темной стороне, - таинственно улыбнулся Яша. - Страх рождает гнев, гнев рождает ненависть, ненависть - залог страданий. Я сильный страх в тебе ощущаю, девочка.[8 - Цитирует "Звездные войны. Эпизод I. Скрытая угроза" (прим.)]
        - Пора бы уже перестать бояться, да?
        Я невесело вздохнула и ждала, что он ответит. Но Яша молчал на сей раз. Пришлось мне заговорить самой:
        - Послушай… если - допустим - я соглашусь, я ведь смогу возвращаться домой, в свое время, хоть иногда? Хотя бы повидаться с родителями. Ну, или в Фейсбук пару строк черкнуть, чтобы в кукольном сообществе меня не потеряли…
        - В любое время, Марго. Я же говорил: в свою исходную точку Ордэне возвращается сам и когда пожелает. Ты даже сейчас можешь это сделать.
        Я кивнула. Если так, то, наверное, инициация это и не так страшно. Господи, да я фрилансер, который неделями может не выходить из дома - в 2018 никто и не заметит, что я пропала! Кроме, разве что, банков, которым я еще не выплатила кредит…
        - Ты сможешь бывать не только в своем времени, Марго, но и здесь, в прошлом, - ненавязчиво продолжал Яша. - И в будущем тоже. Там довольно неплохо - до Третьей мировой войны, по крайней мере. Тебе, как любительнице всех этих компьютеров и технологий, даже понравится.
        Я вдруг стыдливо улыбнулась. Сперва не хотела говорить, но потом призналась:
        - Ты ведь в курсе, что когда-то я училась на худграфе? Я тогда была еще наивней, чем сейчас, и мечтала создавать нечто по-настоящему красивое, совершенное. До Карла фон Гирса и… господина Драгомирова мне, конечно, как до Луны, но однажды на втором курсе для какого-то факультатива я делала макет города будущего из пластика ПВХ. Там были огромные многоуровневые площади, засаженные зеленью, дома причудливой спиралевидной формы и электромобили повсюду, которые я сама вытачивала лобзиком… Интересно, угадала я о будущем хоть что-то?
        - У тебя есть вполне реальный шанс это узнать, Марго.
        Вовремя я вспомнила Гришу… не успел Яков договорить, как в гостиную постучала Арина и сообщила, что господин Драгомиров собственной персоной явился к нам с визитом.
        Яша пожал плечами и велел его звать да принести заодно чаю - я же, недослушав, бросилась за дверь, в переднюю. Зачем он приехал?! Неужели простил мне мой длинный язык?..
        А это действительно был Гриша. Искал, куда пристроить свою шляпу, когда я, отворив дверь, едва не налетела на него.
        - Я… очень рада вас видеть, - сказала совершенно искренне, и не пытаясь скрыть эмоции. Чем Гришу немало смутила.
        - И я рад вас видеть, Марго… надеюсь, вы не простудились в новогоднюю ночь?
        - Нет… то есть, не важно. Я хотела извиниться, Гриша - за то что наговорила вам тогда. Не нужно было…
        - Почему же? - взвешенно ответил он. - Всегда интересно знать, что о тебе думают.
        - Я так больше не думаю. Я вам верю.
        - Хорошо.
        Он просто пожал плечами. И мимо меня прошел в гостиную, куда уже пригласил его Яша. Всем видом показывал, насколько ему все равно, что я о нем думаю, и думаю ли вообще! И теперь уж разозлилась я…
        Жгла Гришу взглядом и комкала в пальцах нежное кружево на рукаве платья, пока мужчины обменивались дурацкими, ничего не значащими приветствиями.
        А потом услышала и о причине, по которой Гриша изволил почтить нас визитом:
        - Я, видите ли, приехал попрощаться, - сказал он. - Сегодня и завтра надеюсь разобраться с оставшимися делами, а после - уезжаю из Петербурга.
        - Вот как?! - снова не сдержалась я. И разозлилась теперь так, что даже нечаянно надорвала несчастное кружево. - Снова бежите, значит? Куда на этот раз - на Северный полюс? В Антарктиду?
        Гриша неловко кашлянул и всего лишь второй раз за встречу посмотрел на меня:
        - В Северную Америку пока что. Всегда хотел увидеть Нью-Йорк.
        Я покивала.
        - Скатертью дорожка!
        Кашлянул и Яша:
        - Думаю, Маргарита хотела сказать: приятного путешествия вам, Григорий Николаевич.
        - Думаю, Маргарита, сказала именно то, что хотела, - возразил Гриша. - Редкое качество и непозволительная роскошь в наши времена - говорить, что хочется.
        А я кипела. Зло отвернулась к окну, чтобы больше ничего не ляпнуть. Насторожилась снова, только когда Гриша обратил внимание на ларец с тиарой.
        - Когда она пропала, ее искали, - рассказывал он, - долго и очень тщательно искали. А все что нашли в ломбардах и у скупщиков - несколько черных жемчужин, крайне похожих на те, которыми инкрустирована тиара. Оттого и решили тогда, что украшение уничтожено… Хотя бы напоследок признайтесь мне, Яков, где вы ее раздобыли?
        - Боюсь, если и расскажу, вы все равно не поверите, - хмыкнул названый братец, и я услышала, как он сам откинул крышку ларца. - Если желаете, можете убедиться, что тиара подлинная.
        А потом я долго смотрела, как Гриша с возрастающим интересом хмуро изучает украшение. Там, где он стоял, света было маловато, но подойти к окну - ко мне - он не рискнул.
        - Клеймо действительно принадлежит моему деду… - задумчиво произнес он, наконец. - Должен сказать, я был уверен, что тиара уничтожена - да не кем-то, а моим братом. Выходит, ее действительно выкрали тогда, шесть лет назад?.. Кто?
        Он с прищуром посмотрел на Яшу, а тот легко пожал плечами:
        - Маргарита это выяснит, не сомневаюсь.
        - Маргарита?
        - Когда вернется в особняк фон Гирса - все ответы там.
        Тогда Гриша посмотрел на меня в третий раз - вопросительно. И все, что я могла, измученно сказать ему:
        - Я не хочу туда возвращаться… совсем не хочу.
        - У нас нет выбора, - Яков снова отмахнулся. - Ты молодец, Марго: на балу все прошло отлично - фон Гирс немало заинтересовался. А нынче, когда я переговорил с ним более детально, уже не сомневаюсь - ваш брат, Григорий Николаевич, пойдет на все, чтобы вернуть тиару. Он даже женится на Маргарите.
        - Что?.. - Мой голос от возмущения сорвался на противный фальцет.
        Гриша молча, хмуро и недоверчиво смотрел на него.
        - Так вот каков твой гениальный план? - горячилась я. - Отдать меня фон Гирсу в полное распоряжение?
        - Позволь, Марго, это не моя вина, что он тебя уволил. Я-то сделал все, что мог! Увы, не так много в наши времена причин женщине поселиться в доме мужчины.
        Я сжала виски руками и упрямо качала головой:
        - Ты не видел, как мы попрощались с фон Гирсом на том балу… он не женится на мне все равно! Даже ради тиары!
        - Женится, - безапелляционно заявил Яша. - Вот увидишь…
        - Он не женится на Марго, потому что она этого не хочет!
        Это сказал Гриша - очень негромко, но с Яковом мы все равно разом замолчали.
        - Мне казалось, мы с вами понимаем друг друга, Григорий, - недовольно заметил Яша. - Брак, разумеется, будет фиктивным, и, едва все кончится, я немедленно заберу Маргариту. Мы с Марго, точно как и вы, желаем найти убийцу баронессы фон Гирс - а иного способа нет!
        - Я уже не уверен, что так уж важно найти ее убийцу… - неожиданно ответил на это Гриша. Голос его звучал по-прежнему тихо, даже подавлено. - Да и было ли вовсе это убийством? Я полагал, что мой брат убил ее, а позже уничтожил тиару и выдумал эту нелепую кражу, чтобы отвести от себя подозрение. А теперь уж я не знаю… Стоит ли вовсе ворошить былое?
        Гриша опять смотрел на меня - не так, как прежде. Он словно совета спрашивал.
        …И все-таки он не бежит. Наоборот, наконец, отпустил прошлое. По крайней мере, готов это сделать.
        Я ободряюще ему улыбнулась. С трудом сдержалась тогда, чтобы не подойти и не обнять. Грише это нужно, кажется - но это было бы совсем ни к месту. У нас все равно ничего не выйдет: нельзя об этом забывать.
        - Я сейчас… принесу ваше пальто, Гриша, - сказала я, лишь бы появилась причина уйти: не то и правда как дурочка брошусь ему на шею.
        Может, и к лучшему, что он уезжает? - думала я, спрятавшись за дверью своей комнаты и нарочито медленно сворачивая его пальто. Чего ради ему оставаться здесь, если он никогда толком не был счастлив в Петербурге?..
        Шкатулку я тоже прихватила, чтобы отдать. Прихватила и фотографию, но, поколебавшись, вложила ее не в его карман, а в свой. Боялась, что Гриша увидит ее, вспомнит все разом и… желание мстить проснется в ту же минуту.
        Да и вряд ли он помнит об этом фото. Помнил бы - не отдал пальто мне.
        Когда я вернулась, Якова в гостиной не оказалось. Но Гриша стоял там же и, заложив руки за спину, хмуро смотрел на тиару сверкающей из бархатного ларца.
        - Когда вы уезжаете? - спросила я.
        - К концу недели, надеюсь, меня здесь не будет. - Он поднял на меня взгляд. - Я устал искать правду, Марго, просто устал. И несчастным быть тоже устал. И я не из-за вас уезжаю, не думайте…
        - …у нас бы все равно ничего не вышло, - быстро договорила я.
        А он, подумав недолго, кивнул.
        Вот и все.
        - Вы и газету бросаете? - спросила, изо всех сил не допуская неловкого молчания. - Чем же займетесь теперь?
        - Газету я продаю: кажется, ее собираются использовать как типографию - это популярно сейчас. А деньги, вероятно, вложу во что-то… возможно, в ювелирное дело. Когда-то давно это приносило мне радость.
        - Это правильное решение! - горячо поддержала я.
        И до боли закусила губу, боясь сказать лишнее. Подошла, чтобы отдать ему пальто и шкатулку. Потом поняла, что не могу так, и, старательно пряча глаза, достала фотографию. Тоже отдала ему.
        - Нашла ее в кармане пальто…
        Гриша о фотокарточке и правда не помнил. Не сдержал удивленного вздоха, рассматривая красивое, яркое, гордое лицо Любови фон Гирс - хотя здесь, скорее всего, она была запечатлена еще незамужней. Его невестой.
        Гриша пораженно покачал головой:
        - Надо же, как давно это было…
        А потом - я и моргнуть не успела - он наклонился к камину. Мгновение - и огонь лизнул старое сухое фото; вспыхнуло оно моментально!
        А я вскрикнула и схватила, было, его за руку. Гриша не сбросил мою ладонь, но вопросительно на меня посмотрел.
        Как-то так вышло, что его глаза опять оказались совсем рядом с моими. Его горячее дыхание, легкий аромат кардамона вскружили голову как в ту новогоднюю ночь.
        - Ты не любишь ее больше? - осмелилась я спросить.
        Впрочем, я так и не поняла, сказал ли что-то Гриша: он вдруг решительно наклонился к моим губам и поцеловал. Я охнула от неожиданности - а потом с готовностью подалась к нему, теснее прижалась к груди, обняла за шею и горячо ответила на поцелуй.
        - Прощай, Марго, - выдохнул он мне в рот.
        - Что?..
        Но Гриша уже выпустил меня из объятий и столь же решительно шагал к двери. Помедлил лишь на пороге. Сердце тревожно замерло: передумает?..
        Да нет - Гриша только оставил шкатулку на столике возле двери. Замер на миг. И ушел, больше уже не поворачиваясь.
        Я не пошла за ним. Хотела… но все равно ведь у нас ничего не выйдет. Я сама это сказала минуту назад - а он согласился. Он согласился, черт возьми…
        Яков вернулся тотчас. Будто нарочно ждал, когда захлопнется входная дверь.
        - Ушел?
        - Ушел.
        - И пусть. Это к лучшему.
        Я не ответила.
        - Так вот, о твоем замужестве, Марго…
        По-правде сказать, я еще раздумывала, не побежать ли следом? - когда в передней послышался грохот распахнутой двери, взволнованный голос Арины, скорые шаги… и в гостиную ворвался Гриша. Опять.
        Запыхавшийся, растрепанный, с горящими, почти безумными глазами. Пламенно глядя на меня, он с решимостью пересек комнату - а потом без спросу вынул драгоценную тиару из ларца.
        И с высоты своего роста с силой разбил ее об пол.
        Тиара не хрустальная, конечно - однако, клянусь, она разлетелась на сотню бриллиантовых осколков. Черные жемчужины, отскочив, покатились по паркету, а расписанный гильошем золотой ободок, уродливо выгнутый теперь, скучно лежал у моих ног.
        Я так и застыла на месте, похожая на героиню картины Эдварда Мунка.
        Яков же, разом побледневший, непроизвольно отпрыгнул в сторону. И правильно сделал - бешеный, незнакомый мне доселе взгляд Гриши обратился теперь на него.
        - Она сказала, что не хочет за него замуж.
        - Хорошо… - мигом согласился Яша. - Как скажешь… те… Придумаем что-то еще.
        Гриша нервно дернул шеей и, когда в следующий раз посмотрел на меня, глаза его были уже почти человеческие.
        Выдохнул и Яша. Лицо его из бледного снова стало розовым (даже слишком розовым), и он громко чертыхнулся. Потом стал на колени и начал, было, собирать жемчужины - впрочем, понял всю бесполезность сего занятия и чертыхнулся снова. Снова и снова. Пока не разразился такой тирадой, какой я не слышала даже возле курилки старшеклассников в своей очень средней школе на окраине Магнитогорска…
        В конце концов, он швырнул на пол уже собранное и вышел вон, оглушительно хлопнув дверью.
        Мы остались вдвоем.
        Сказать, что поступок Гриши впечатлил меня - это ничего не сказать. Никто никогда не отстаивал мои интересы так горячо. Да я сама не решилась бы их так отстаивать! Надо же… я всегда думала, что любить - это заботиться о ком-то. И даже не знала, как это приятно, легко и тепло, когда заботятся о тебе. Я лишь благодаря Грише это поняла.
        - Кажется, ты снова меня спас, - я несмело улыбнулась.
        Гриша пожал плечами. Он собирался сказать что-то, но я уже не слушала. Я вдруг смело, отбросив все сомнения, шагнула к нему и обвила руками шею. Прижалась губами к его губам - горячо, крепко, так, чтобы у него мысли больше не возникло уйти.
        А он ответил - сильно, страстно, будто только этого и ждал.
        - Ты же сказала, у нас ничего не выйдет.
        - Не выйдет. Почти наверняка не выйдет…
        Я вздохнула глубоко и горько, почти что со всхлипом. Потому что это было правдой. Но быстро спохватилась, со страхом нашла его глаза:
        - Только не уходи больше, пожалуйста!
        И растаяла окончательно, когда он в ответ еще крепче прижал меня к себе:
        - Куда же я уйду? Ты без меня пропадешь.
        Клара, Роза и феминистки всех времен и народов отправили бы его на костер за эти слова. Если бы я разрешила.
        …и все бы хорошо, да вернулся Яша. И не пытаясь быть деликатным, он демонстративно принялся собирать по полу остатки тиары.
        Уединяться в спальне прямо сейчас было бы невежливо, наверное…
        Глава 23. Авантюристы
        Собрать все двадцать шесть жемчужин оказалось задачей непростой, а уж поиском сотни маленьких бриллиантов из тиары никто из нас троих себя даже не утруждал. Чего доброго, Арина еще выплеснет половину во двор вместе с водой после мытья полов…
        Жемчужины были необыкновенные. Прежде я никогда не рассматривала их так близко, а сейчас, залюбовавшись, все перекатывала и перекатывала их в ладони. Необыкновенные… Не все из них были идеальной сферической формы, но, как одна, гладкие, почти что зеркальные - металлическо-серого цвета с зеленым, синим, иногда даже розовым отливом.
        - Интересно, где Карл фон Гирс добыл такой необыкновенный жемчуг? - не удержалась я.
        - Кики рассказала тебе все на свете - неужто умолчала об истории жемчужин? - хмыкнул на это Гриша.
        Вопрос мой больше был риторическим, но Грише, кажется, было что рассказать. Он поднялся с пола, прошелся, разминая спину, и ссыпал собранный жемчуг в ларец из-под тиары.
        - Мой дед и сам получил их в наследство, - пояснил Гриша, - от своего отца, моего прадеда. Занятный был человек. Звали его Рихард Гирс, и он родился в бедняцких портовых районах Гамбурга - а вовсе не в семье придворного ювелира германского императора, как любит хвастать мой брат… В пятнадцать Рихард ушел в море да так в родные земли больше не вернулся. Случались у него стычки с пиратами, довелось и в плену посидеть. Лихой был человек, без царя в голове. Благодаря характеру и рассорился с немцами однажды, а после долго ходил на английских кораблях. Уж не знаю, какими ветрами занесло его в южную часть Тихого океана, где он снова рассорился с командованием корабля - тогда-то его и высадили на одном из островов Океании.
        Я мрачно хмыкнула:
        - Боже… и как только его там не съели туземцы, как того Джеймса Кука?..
        - Полагаю, побрезговали, - буркнул мой названый братец.
        Он, как царь Кощей, навис над ларцом и раз за разом пересчитывал жемчужины.
        Гриша сделал вид, что его не услышал:
        - Напрасно ты недооцениваешь фон Гирсов, Марго: мой прадед вполне себе нашел общий язык с местным населением. Врал или нет, но родным он после рассказывал, что прожил на острове почти год. Там же, вероятно, и раздобыл жемчужины - выменял у аборигенов на зеркальце и старые башмаки. Гирсы всегда отлично торговались, - Гриша криво улыбнулся. - А через год он, видимо, рассорился и с островитянами да примкнул к русскому флоту: экспедиция Беллинсгаузена, по счастью, посетила острова Океании после открытия Антарктиды.
        - Именно так твой прадед оказался в Санкт-Петербурге?
        Гриша кивнул.
        - Здесь он удачно женился на дочери богатого лавочника из немцев, на приданое открыл ювелирную лавку. Тогда-то для важности самовольно и присвоил к своей фамилии благородную приставку «фон».
        - А жемчужины? Неужели не продал?
        - Нет… И дед, и моя прабабушка-немка говорили, что Рихард имел к ним маниакальную привязанность. Даже взглянуть никому на жемчуг не давал лишний раз. Их и нашли-то после его смерти случайно - в тайнике под половицей. Все двадцать шесть, ни одна не пропала. Тогда-то прабабушка-немка и разделила все жемчужины поровну между своими детьми: дочерям на приданое, старшему сыну - на семейное дело. Пять жемчужин досталось моему деду, и решено было, что он поедет учиться ремеслу в Италию.
        - Однако все двадцать шесть жемчужин по-прежнему вместе…
        - Вместе, - невесело согласился Гриша.
        Он взвесил одну из жемчужин в ладони, и взгляд его сделался необыкновенно серьезным, хмурым.
        - Говорят, жемчуг - особенный камень. Мистический. Порой, не человек управляет жемчугом, а жемчуг человеком. Мудрым и праведными он дает еще большую мудрость, а слабых и беспутных… убивает. Никто из фон Гирсов так и не сумел расстаться со своей частью наследства. Сестры умерли незамужними и бездетными, у старшего брата дела шли ни шатко ни валко… Лишь мой дед сумел добиться успеха в Италии. Жил впроголодь и кое-как, но продать жемчужины - хотя бы одну - почему-то не хватила духа. А когда вернулся в Петербург, оказалось, что ни братьев, ни сестер уже нет в живых. Их было пятеро когда-то - а наследовать все жемчужины пришлось ему одному. А семья у них была дружной, сплоченной - не чета нашей. Не мудрено, что для деда этот жемчуг стал величайшей ценностью, фамильным достоянием. И на шестнадцатилетние единственной дочери он преподнес ей тиару с этими бесценными жемчужинами. Они были для него памятью об отце, главным сокровищем. Да он даже дочь назвал в честь жемчужины[9 - Маргарита - имя греческого происхождения, восходит к древнегреческому «маргаритес» - жемчужина (прим.)]! Право, я до сих пор не
понимаю, как он решился подарить их императорскому дому…
        Я в ответ легко пожала плечами:
        - Потому что сокровищем он считал не тиару и не жемчужины, а свою дочь. И вас, трех внуков. Я не знала, конечно, Карла фон Гирса, но из того, что слышала о нем - для него ничего не было важнее на свете, чем семья. Семья…
        Последнее слово я произнесла медленно, по слогам… Так же медленно, как до меня доходил смысл загадки старого ювелира. А когда дошел - я, не сдержав эмоций, вдруг вскочила на ноги. С удивлением посмотрела на жемчужины в своей ладони. Потом на Гришу. Потом на Якова. Нет, они и теперь не поняли…
        Чтобы не растерять жемчужины снова, я аккуратно ссыпала их в ларец к остальным. От волнения у меня даже руки дрожали! А потом повернулась к мужчинам и выпалила на одном дыхании:
        - Я знаю, как открыть тайник в фонтане!
        Яша живо заинтересовался, поднял голову. Кажется, в его глазах я снова стала не совсем безнадежной.
        Сколько жемчужин у Маргариты?
        Столько же роз влево и вправо, и снова влево.
        Живите в мире, мои дети, лишь тогда откроются вам все двери.
        Жемчужины Маргариты - это не тиара. Тиара здесь вообще не при чем! Жемчужины Маргариты - это ее дети, внуки Карла фон Гирса, дороже которых у него ничего не было. И внуков именно трое. Как и механических роз на фонтане в парке особняка…
        - Тот фонтан с тайником, где Карл фон Гирс спрятал ключ от своей старой мастерской… я ошиблась, когда думала, что механические розы на нем нужно вращать двадцать шесть раз - по числу жемчужин. Должны быть другие числа - хорошо известные и тебе, Гриша, и Кики, и Георгу. Что-то связанное с вашей семьей, может быть, с детством…
        - День рождения матери? - предположил Яков, быстро подключившись.
        - Она родилась первого марта, - охотно подсказал Гриша. - Это и есть отгадка?
        - Единица?.. Вряд ли. Тогда бы тайник открывался всякий раз, когда кто-то повернет механические розы хотя бы единожды. Нет, это числа, но они должны быть чуть сложнее… три разных числа.
        - Дни рождения всех трех внуков! - Яков живо соскочил с места и от волнения взъерошил волосы.
        - Да, возможно… - медленно согласилась я. - Твой дедушка, Гриша, был достаточно сентиментален, чтобы в качестве пароля взять именно дни рождения внуков. Ты ведь помнишь, когда родились твои брат и сестра?
        - Разумеется… Кики - восемнадцатого июня, я - тринадцатого ноября, а Георг… десятого августа.
        С ума сойти, Гриша еще и Скорпион… А я Рак! Да мы идеальная пара, если верить «Космополитен»!
        Но я тряхнула головой, нахмурилась и постаралась быть серьезной:
        - Десять-тринадцать-восемнадцать… Значит, это и есть пароль. Нужно попасть в парк особняка и проверить!
        - Фон Гирс не пустит нас в парк ни за что, - опять помрачнел Яков. - У меня был отличный план - однако благодаря вам, Григорий Николаевич, тиары больше нет! Как и способа Марго вернуться в особняк…
        Я отмахнулась, недослушав его ворчание:
        - Чтобы открыть тайник, времени нужно совсем немного! И вовсе не обязательно фон Гирсу знать, что тиары нет! Мы даже можем прямо сейчас поехать: раньше восьми вечера барон все равно не вернется - мы успеем!
        - А если он вернется раньше? - мрачно спросил Гриша. - Марго, ты не знаешь моего брата: у него чутье, как у дикого зверя. Готов спорить, он что-то почувствует - и вернется…
        Типичный Скорпион - во всем ищет подвох!..
        - В таком случае - если он приедет раньше - Яков его отвлечет, - вкрадчиво объяснила я. - Перехватит твоего брата у ворот и скажет, будто явился обсудить что-то насчет тиары. Да что угодно скажет! И скорее уведет его в кабинет, окна которого выходят на улицу, но не в парк. - Я перевела просящий взгляд на Якова - потом снова на Гришу. - Послушайте, чтобы проверить пароль, мне понадобится-то всего пятнадцать минут, не больше!
        Яша пожал плечами и согласился:
        - Марго права. В любом случае мы не особенно рискуем - даже если ваш брат застанет нас в парке. - Он вынул часы с ласточкой на крышке и сверился со временем: - ну так что? Ежели едем, то надо поторопиться - уже темнеет.
        Я с мольбой смотрела на Гришу. Откладывать все на завтра не хотелось: с утра во дворе особняка полно слуг. Да и нервов у меня не хватит ждать до завтра.
        - Хорошо, едем… - нехотя согласился Гриша. И тут же поднял указательный палец: - но, учти, Марго, в парк пойду я. А ты будешь ждать на противоположной стороне улицы. Только так!
        - Хорошо! - быстро согласилась я.
        Если честно, я очень надеялась, что он сам это предложит. Я и в детстве-то была не мастак лазать по заборам, а в этом платье с корсетом подавно.
        Был в этом прекрасном плане только один прокол: зря «на дело» взяли меня. Ну есть у нас, у типичных Раков, одна особенность: даже когда нам доверяют такое пустячное занятие, как постоять в сторонке - у нас непременно случается Катастрофа…
        * * *
        Когда добрались в особняк на Мойке, уже окончательно стемнело. Впрочем, автомобиля фон Гирса, не было ни у ворот, ни у парадного крыльца - что и неудивительно. Я же говорила, он не вернется раньше восьми!
        Поступили согласно плану: мы с Яковом как можно незаметнее устроились под навесом какой-то лавки через дорогу от парковых ворот, а Гриша потребовал, чтобы я пожелала ему удачи - потом перебежал проезжую часть и лихо перемахнул через ограду.
        Все то время, пока я желала удачи, даже затылок отвернувшегося Якова не одобрял моих действ - а когда Гриша ушел, братец поинтересовался с мрачным ехидством:
        - Когда же ты собираешься сказать Драгомирову, что он тебе в прадедушки годится?
        - В прапрадедушки, - также мрачно поправила я. А потом легкомысленно пожала плечами: - на смертном одре, может быть, и признаюсь.
        Яков не унимался:
        - Так ты надумала остаться здесь?! Ты как ребенок, Марго… ты помнишь, надеюсь, что через полгода вспыхнет Первая мировая война, потом революция, потом вообще начнется черт знает что! Что ты будешь здесь делать? Поедешь с ним в Северную Америку?
        - Может быть, и поеду! - огрызнулась я. - Я тоже всегда хотела посмотреть Нью-Йорк. А, может, останусь здесь и возьму себе псевдоним Анка-пулеметчица. Как говорила Скарлетт О’Хара - я подумаю об этом завтра!
        - Завтра думать будет поздно! Ордэне не станут ждать вечно, и «завтра» ты даже в свое время не сумеешь вернуться, не то, что примкнуть к нам! - Он качнулся ко мне, наклонился к самому уху и жестоко потребовал: - расскажи ему правду! И послушай, что он скажете тебе сам!
        - Ох, ты невыносимый зануда! - отмахнулась я.
        И зло от него отвернулась. Отвернулась прямо к воротам особняка - да так и замерла, забыв, как хотела оправдаться.
        Там, прямо за воротами, на фоне засыпанного белым снегом парка, отчетливо выделялась низенькая фигура мальчика с темными волосами и в клетчатом костюмчике. В темноте я не видела, куда он смотрит - но готова поклясться, что смотрит он именно на меня. А еще он что-то держал в руках.
        Куклу. Доротею. Надину Доротею.
        Ахнув, я инстинктивно шагнула вперед - и лишь благодаря Яше не угодила под конный экипаж.
        - С ума сошла?! - вскричал он. - Решилась стать Ордэне - так просто проглоти пилюлю!
        - Ты… ты видишь его, Яша? - я рукой указала на мальчика.
        Яша живо обернулся, посмотрел за ворота:
        - Кто там? - он явно никого не увидел.
        - Мальчишка… я тебе говорила о нем.
        А мальчик растянул губы в неестественной змеиной улыбке - точь-в-точь, как у Георга фон Гирса! Я похолодела. Потому что он медленно, с холодной жестокостью, выворачивал Доротее голову. Вскрикнула и закрыла рот ладонями, когда оглушительно, на всю улицу, казалось, хрустнул хрупкий фарфор. Голова и - отдельно - тряпичное тельце тяжело упали в снег…
        Мальчик же совершенно по-детски отер ладони о клетчатый костюмчик и тряхнул створку ворот. Те приоткрылись. А он еще раз посмотрел на меня - развернулся и целенаправленно пошел в дом.
        - Надя… - без голоса выдохнула я.
        Я снова бросилась на проезжую часть - Яша что-то кричал позади, и я чудом увернулась от очередного экипажа. У ворот я бережно подняла изломанную куклу (не смогла ее оставить), и торопилась, мчалась поскорее в дом. Бог его знает, что он может сделать с Надей!
        Мальчишка шел ровно, не прибавляя шаг, но догнать мне его удалось лишь в просторном вестибюле - и то, потому что он терпеливо ждал меня у двери в запретное левое крыло. И холодно, по-змеиному улыбался.
        - Стой! Погоди!.. - успела крикнуть я, прежде чем он проскользнул в дверь и перед моим носом ее захлопнул.
        Да как это у него получается?!
        Я, сама не понимая отчего, почувствовала невыносимый страх - не помня себя, принялась бить ладонями по двери почти что в истерике:
        - Открой! Открой немедленно! Открой!..
        И - вязкий белый туман, уже хорошо знакомый мне, вдруг начал заполнять мое сознание. А потом я как будто провалилась за дверь… Я оказалась там, внутри, и, одновременно, словно парила над всей комнатой.
        Я слышала, как по той же двери снова колотили ладонями, как умоляли и требовали ее открыть, как заходились в истерике и раз за разом переходили на плач… И нет, не баронесса фон Гирс стучала в ту дверь. Это был ребенок. Маленькая белокурая девочка лет трех. Надя…
        Никто не слышал ее; и даже я, как ни хотелось мне броситься к ней, не в силах была помочь. Пока, в конце концов, Надя не забилась в угол у двери, крепко-крепко прижала к груди куклу, Доротею, еще целую, и тихо, жалобно позвала:
        - Мама… мамочка…
        Ее мать, баронесса фон Гирс с лицом Веры Шараповой, лежала совсем рядом. На боку, неестественно вывернув руку, и застывшими мертвыми глазами смотрела мимо дочери.
        А потом пришли они. Черные монстры, поросшие волчьей шерстью, с желтыми глазами и огромными когтистыми лапами, которые, цокая, как маленькие каблучки, переступали по паркету. Ближе и ближе к забившейся в угол девочке…
        Они были здесь всюду - в этой комнате, где произошли чудовищные события, свидетелем которых стала Надя. Я знала почему-то, что в этот день Надя увидела своих монстров впервые. И комната эта, страшная комната, казавшаяся мне темным склепом, стала для Нади исходной точкой - тем самым местом, с которым она, маленькая Ордэне, энергетически связана. Поэтому и не избавиться ей от монстров… кажется, никогда не избавиться.
        …Среди этих черных отвратительных тварей я даже не сразу разглядела мальчишку в клетчатом костюме - столь же отвратительного мальчишку с глазами Георга фон Гирса.
        Он улыбался, глядя, как девочка плачет от страха.
        - За что ты так ненавидишь ее?.. - спросила я - не думая, впрочем, дождаться ответа.
        Но мальчик услышал. Улыбка сползла с его лица, а дьявольски-зеленые глаза холодно уставились на меня.
        - Потому что она живая - а я нет! - крикнул он. И зашелся в совершенно детской истерике: - это нечестно! Нечестно, нечестно! Мама хотела назвать меня Карлом, в честь дедушки, и я должен был стать наследником. Я - а не она! Почему все ей?! Игрушки, пони, куклы, мама - все ей! И ты - ей! Это нечестно!..
        - Нечестно… - согласилась я.
        И со всей очевидностью вдруг поняла, что этот мальчик - нерожденный сын Георга фон Гирса и его жены. Она была беременна, вдобавок ко всему.
        - Нечестно, - повторила я совершенно осознанно. - Тебе должно было достаться все то же самое, что и Наде. Но ведь тебя больше нет…
        И мальчик вдруг успокоился.
        Я не ждала этого, но он как будто осознал что-то. Его лицо из плаксивого и озлобленного сделалось вдруг совершенно детским - и потерянным.
        - Тебя больше нет, - произнесла я уже через силу, с невыразимой жалостью. - И ты должен уйти.
        Он кивнул. Потом вскинул на меня просящие глаза:
        - А ты уйдешь со мной? Надя говорила, ты добрая, и с тобой весело.
        - Я не могу… - вконец растерялась я. - И, потом, у тебя уже есть мама.
        Лицо мальчика снова искривилось злобой - совершенно потусторонней, нечеловеческой:
        - Моя мама не хочет идти со мной! А если ты не уйдешь, то и я не уйду - я буду мучить ее всегда! Всегда! Всегда!..
        Через всю комнату мальчишка бросился с зажавшейся в угол маленькой Наде и, что есть мочи, дернул ее за волосы… истошный Надин крик - это последнее, что я помнила, прежде чем белый туман рассеялся.
        * * *
        - Надя… - прошептала я опомнившись.
        Но девочки поблизости уже не было. Я словно приходила в себя после глубокого сна. Как через слой ваты я слышала голоса - горячо спорили где-то двое братьев, Гриша и Георг. Я даже различала их силуэты в глубине комнаты.
        Но они были далеко, а я лежала на мягкой широкой постели, и над моей головой в синем небе резвились озорные нимфа и сатир. Вовсе не сразу я сообразила, что лежу на кровати Любови фон Гирс.
        А у изголовья, крепко сцепив красивые длинные пальцы, с немым укором стояла Вера. Подбородок ее был горделиво вскинут, а глаза недобро наблюдали за мной. Она была единственной, кто заметил, что я очнулась - но мужчин не позвала.
        - Интересно, ваша сестра была такой же гордячкой? - хрипло спросила я и попыталась сесть. - Кажется, вы во всем на нее похожи. Нарочно, что ли, копируете…
        Я сказала это, не ожидая услышать ответа. Просто так сказала: как и обычно, мой ум заметно отставал от языка.
        А Вера растерялась.
        Сжала пальцы так, что ногти впились в кожу. Опасливо оглянулась на мужчин: не услышали ли?
        - Я… мы… мы близнецы. Да, мы близнецы.
        Она тяжело сглотнула и вновь вскинула подбородок.
        Говорила она хоть и неуверенно, но громко, не таясь - а мужчины почему-то ее не слышали.
        Вера была странной сегодня - еще более странной, чем обычно. Глаза, только что злые, уже были на мокром месте; и этот потерянный, опасливый взгляд.
        Странным было даже ее присутствие в этой комнате. Да и в этом доме.
        Ее сестры уже шесть лет, как нет в живых - как только духу у фон Гирса хватило оставить здесь Веру после всего? Мне и раньше это казалось необычным, а теперь, зная, как сильно сестры похожи… Барон ведь ненавидит свою мертвую жену. Ненавидит так же горячо и яростно - как любит ее. Нет, он не потерпел бы в своем доме полную ее копию… не потерпел бы.
        Что-то здесь не так.
        Я вновь вскинула взгляд на Веру - та смотрела на меня. Просящее, с мольбой… Что она от меня хочет?!
        - Марго! Слава богу, ты очнулась!
        Это Гриша заметил, наконец, что я пришла в себя, и в два шага оказался рядом.
        - Мы нашли тебя без сознания у двери в комнату. Что произошло?
        Георг не очень-то охотно, но тоже приблизился. Некогда красивое его лицо сильно портил теперь здоровенный кровоподтек под левым глазом - новогодний подарок Гриши.
        Впрочем, я это отметила лишь краем сознания - я торопилась задать так взволновавший меня вопрос:
        - Почему?.. Я не понимаю: Вера так похожа на вашу жену - почему вы позволили ей остаться?
        - Что? - Георг недобро прищурился, и я увидела, как заходили желваки на его шее. - Что ты сказала?
        Растерялся на секунду и Гриша. Но быстро взял меня под локоть и помог подняться:
        - Марго, идем, ты еще не в себе…
        - Но… Вера… почему вы молчите? Хоть вы скажите что-нибудь!
        Но Вера только смотрела и смотрела на меня с мольбой.
        - Вон из моего дома! - вдруг гаркнул фон Гирс. - Убирайтесь оба! Чтоб ноги вашей здесь не было!
        В буйстве он снес с места стул - и тот, хотя пролетел в сантиметре от Веры, ее не потревожил. Я только теперь сообразила, что на нее Георг даже не смотрит. И Гриша не нее не смотрит. Веры здесь словно не было.
        Или же ее в самом деле здесь нет….
        Как того мальчика, которого вижу только я. Я, которая умею видеть живое в неживом…
        - Не говори ему… - дрожащим голосом попросила Вера. Из глаз ее ручьем текли слезы. - Не говори моему мужу, что я здесь. Умоляю, не говори… он не выдержит.
        - Кто вас убил?
        Враз онемевший язык с трудом меня слушался. Георг, не видя свою мертвую жену, кричал и бесновался, а Гриша терпеливо тащил меня к дверям. Но я, как завороженная, все оглядывалась на Веру и понимала, что это единственный мой шанс задать этот вопрос.
        - Я не знаю… - сквозь слезы ответила она. - Я ничего не помню. Мне было страшно и темно. Я знала, что умираю - и больше всего на свете не хотела этого. Я не хотела бросать Георга и Надю. Пусть так, как теперь, но я хотела быть с ними. Я только этого и хотела…
        Глава 24. Бесконечная ночь
        Смутно помню, как той ночью я вернулась домой. На квартиру Якова, точнее. Меня трясло как в лихорадке, и, если бы не Гриша, я, наверное, так и сидела бы до утра в каком-то сугробе.
        Хоть сколько-нибудь пришла в себя я только в хорошо знакомой гостиной, глядя на тлеющие в камине угли. Решив, что меня трясет от холода, Гриша подбросил еще поленьев - но потом недобро встал напротив меня.
        - Что там произошло? Рассказывай, - решительно потребовал он. - С какой еще Верой ты разговаривала? Что за шутки?!
        Я разговаривала с призраком. С мертвым человеком. Все эти два месяца.
        Мои зубы снова застучали, и я, не зная куда себя деть, порывисто встала - крепко прижалась к Грише. Если он оттолкнет меня сейчас, разозлится за все недомолвки и уйдет, то я умру от страха… Точно умру!
        Он не оттолкнул, слава богу. Чуть помедлив, с тяжким вздохом обнял, прижал к себе еще теснее. Ласково коснулся губами моего виска, у самого века. Потом щеки. Потом, чуть настойчивее, губ и шеи - там, где оглушительно громко билась сейчас моя вена.
        Гриша словно заранее знал, где и как меня нужно целовать, чтобы страх немедленно сменился совершенно другими эмоциями. Чтобы я дрожала и выгибалась в его руках, не в силах думать больше ни о чем, кроме него самого.
        - Где Яков?..
        Хорошо, что я сумела собрать свои мысли хотя бы на миг.
        - Понятия не имею, - Гриша за волосы оттянул мою голову назад и легонько прикусил шею. - В особняке его уже не было.
        - Хорошо… Но у него талант приходить не вовремя. Нам надо поторопиться.
        Я настойчиво потянула его в спальню - а Гриша, несколько ошалев, усмехнулся:
        - Мне нравится, когда ты говоришь пошлости.
        - Да? Это тоже хорошо: я почти всегда их говорю…
        Я сделала еще одну попытку увлечь Гришу в спальню - а он опять мне не поддался.
        - Погоди, - он удержал меня на месте и запрокинул мою голову, чтобы внимательнее вглядеться в глаза. Повторил: - погоди…
        И это мне не нравилось. Это был плохой знак. Конечно, не такой плохой, как следующий.
        - Я люблю тебя, Гриша! - выпалила тогда я, купаясь в его прозрачных глазах.
        И уловила на его лице заминку.
        Заминка была секундной, и в следующий миг он уже спохватился:
        - И я люблю тебя, Марго: я говорил тебе это прежде, и ничего не изменилось. Я до сих пор бы, вероятно, и жил только ненавистью к брату - всегда бы так жил! Не встреть я тебя…
        - …не свались я под колеса твоей сестре? - неловко улыбнулась я.
        - Да, не свались ты под колеса моей сестре, - тоже улыбнулся он. - Я люблю тебя… просто у меня ощущение, что я совсем тебя не знаю.
        И я почувствовала, что объятия его слабеют. Он меня отпустил.
        - Марго, это было слишком жестоко - то, что ты устроила сегодня в особняке. Я знаю тебя два месяца, но не думал, что ты способна на такое.
        - Ты о чем?..
        - Спектакль, который ты разыграла. Георг обидел тебя, я понимаю, очень сильно обидел - а ты решила в отместку свести его с ума, заявив, что говоришь с его мертвой женой. До этого даже я бы не додумался!
        Я вспыхнула:
        - Так ты считаешь, я выдумала все, чтобы позлить твоего брата?
        Впрочем, поразмыслив, я сообразила, что такое объяснение и правда прежде всего напрашивается. Ручаюсь, и Георг подумал именно так.
        А главное, я понятия не имела, что сказать теперь в свою защиту… Что сказать, чтобы мужчина, которого я люблю, не считал меня чудовищем.
        Яков был прав. Нужно рассказать правду. Не получится по-другому.
        - Гриша, ты действительно не все знаешь обо мне… - я неловко заглянула ему в глаза. - Вероятно, стоило рассказать раньше: я не совсем такая как ты или другие люди. Мы с Яковом отличаемся от вас. Ты ведь и сам наверняка замечал, что я как будто из другого мира или времени… Вспомни мой телефон хотя бы, который ты забрал у Кики. Иногда я кое-что вижу, Гриша. И я действительно разговаривала с Верой так, как сейчас говорю с тобой.
        - Да? И что же она тебе сказала?
        Он мне не верил. Совершенно точно, не верил.
        - Она меня ненавидит. И теперь я даже понимаю, почему… Но она очень любит Георга и Надю.
        - Вот как. - Он мне не верил, и наш разговор его уже откровенно злил. - А обо мне она что сказала?
        - Ничего. Никогда и ничего. Тебя это задевает?
        И он взорвался:
        - Задевает ли меня, что призраки в твоем воображении ничего не говорят обо мне?! Господи, Марго, я поверить не могу, что мы ведем этот разговор! Еще немного и я начну думать, что твои странности оттого, что ты сбежала из сумасшедшего дома.
        Резко отстранившись, он качнулся в сторону передней. И, кажется, собирался уйти. А я не знала, что делать… не разрыдаться бы снова. Не зря я так боялась начинать этот разговор, не зря!
        - Она сказала, что не помнит, кто ее отравил. Но она помнит, как ей было страшно в последние секунды. И помнит, как хотела остаться с дочерью и мужем - больше всего на свете этого хотела. Поэтому она до сих пор здесь. А я должна помочь ей уйти!
        - Это уже слишком… прекрати, Марго, ей-богу, прекрати! Не то мы поссоримся!
        - Разве мы еще не поссорились? - Из последних сил сдерживая слезы, я сама прошла к двери из гостиной и широко ее отворила. - Если для тебя это слишком, то уходи. Уходи сейчас, пока между нами все не зашло слишком далеко!
        …я не знаю, до чего успела бы договориться еще - но сквозь собственный, перешедший на ультразвук голос, услышала шаги в глубине квартиры.
        Вернулся Яша.
        * * *
        В своей комнате я задержалась минут на пять: хоть немного привести в порядок мысли.
        Да, этого разговора я боялась не зря: он расставил все точки. Я, наверное, и правда сошла с ума, если рассчитывала, что Гриша меня поймет и поддержит. Я даже не ждала, что еще застану его в гостиной, когда выйду - однако, крайне растерянный и хмурый, он стоял у окна. Не знаю, что успел сказать ему Яша.
        И не знаю, была ли я теперь рада тому, что Гриша еще здесь.
        - Марго, я тут выяснил кое-что о Вере Шараповой, как ты и просила, - задумчиво произнес Яков, пока я старалась смотреть куда угодно, только не на Гришу.
        Но слова эти меня не на шутку взволновали и заставили похолодеть - разом вспомнились события в спальне баронессы во всех деталях. А Яков продолжал:
        - Правда, в петербургском свете ее больше знали как Веру фон Гирс, баронессу и супругу Георгия фон Гирса. Скоропостижно скончавшуюся шесть лет назад.
        Я кивнула. Потом нашла лицо Гриши, который смотрел на меня крайне внимательно, настороженно. И ему одному сказала:
        - Я постоянно видела ее в доме твоего брата - с первого же дня. Вера представилась сестрой умершей баронессы - а у меня и мысли не возникло, что она лжет. И что ее даже не видит никто, кроме меня и Нади. Два месяца она водила меня за нос… выходит, и сестры Любы никакой нет?
        - Сестра есть, - подсказал Яша, - точнее, была. Люба умерла в детстве, после затяжной тяжелой простуды.
        Я снова кивнула. Вспомнился тот наш странный разговор с Верой: она, выходит, правду сказала, что ее сестра умерла. А я все поняла не так.
        - Доротея принадлежала этой несчастной девочке Любе… - произнесла я, медленно осознавая все. - Поэтому, Яша? Поэтому она такая?
        - Какая - такая? - мрачно спросил Гриша.
        Но Яков предпочел ему не отвечать.
        - Эта кукла много повидала за свой век, если можно так выразиться, - сказал он. - Была крепко связана с первой хозяйкой и стала свидетелем ее болезни и смерти. Потом, должно быть, Вера чрезвычайно привязалась к кукле - а теперь и Надя. Подобные вещи не проходят бесследно даже для неживых предметов. - Он повернулся к Грише и уже ему ответил: - Марго умеет считывать все, что помнит Доротея, Григорий Николаевич. Точнее то, что помнили хозяйки куклы.
        - В таком случае, ваша Доротея знает, кто убил Веру. Так? - с сомнением спросил Гриша.
        И, пожалуй, с этим можно было согласиться:
        - Кукла была там… - ответила я, припомнив, что видела в белом тумане. - Она была вместе с Надей, которая играла в комнате матери: пряталась под кроватью. Надя и Доротея действительно видели все. И Надя испытала такой ужас, что немудрено, что самые страшные существа выбрались из потустороннего мира в этот момент. Их создала Надя… но я понятия не имею, как вернуть их туда, откуда они пришли.
        - Монстры не уйдут, пока душа Надиной матери не успокоится, - снова подсказал Яша. - Пока в комнате, которая так пугает Надю, не наступит мир и покой.
        - Так как ее успокоить? - снова встрял Гриша. - Найти убийцу? И все?
        Я печально качнула головой:
        - Веру держит здесь не убийца: она его даже не помнит. Боюсь, Веру держит ее муж. Она не хочет его покидать - а он не хочет отпускать ее. И я не знаю, кто из них боится расставания сильнее, Гриша.
        - Если это правда… я никогда не думал, что он любил ее так сильно. Что любит ее так сильно.
        Гриша, еще более растерянный, отвернулся от меня к окну. Я смотрела на него с тоской и видела, как он трет переносицу, мучительно о чем-то думая. Наверное о том, что долгие шесть лет отравлял жизнь человеку, который и сам себе главный враг и мучитель. Которому и так невыносимо плохо.
        Грише тоже было плохо. Я знала это, и единственное, что удерживало от того, чтобы подойти и его обнять - страх, что Гриша меня оттолкнет на сей раз. Что-то изменилось между нами, это без сомнений.
        - Григорий Николаевич, вы ключ-то успели забрать из тайника в фонтане? - окликнул Яков, пока я без успеха решалась.
        И правда! О тайнике за всеми переживаниями я совершенно забыла.
        Гриша отозвался нехотя:
        - Там не было ничего. В фонтане действительно оказался тайник - но пустой, заросший паутиной. Если там и имелся ключ, то его забрали давным-давно. - Гриша шумно выдохнул - и полуобернулся к Якову. Как будто понял что-то. Договорил, тщательно подбирая слова: - вероятно, ключ забрал тот же, кто заложил кирпичами ход из дома в мастерскую деда… Марго, Яков, простите, мне нужно ехать прямо сейчас.
        - В особняк? - сообразил Яша.
        - Да. Мы с Георгом спорили о мастерской, пока Марго была без сознания. Я упрекнул его, что он велел заложить ход - но Георг заявил, что не делал этого. Зная его, он теперь наверняка захочет попасть в мастерскую… а ведь там все ответы. Он поймет тогда, кто убил Веру. У меня плохие предчувствия… Я должен ехать, простите.
        Гриша не звал нас с собой - а на меня так и вовсе не взглянул, пулей вылетев за дверь. Однако Яков коротко велел мне захватить пальто и сам поторопился следом: отпускать Гришу одного он не собирался.
        * * *
        За всю поездку Гриша так и не сказал мне ни слова и тотчас отводил глаза, когда его рассеянный взгляд случайно касался меня. И это меня убивало… дорога казалась неимоверно длинной.
        - Полагаете, ключ забрал один из ваших родственников? - спросил Яков уже на Мойке, пока Гриша терзал дверной звонок особняка фон Гирса.
        Приехали мы затемно, дом еще спал в такое время - разве что Глаша и дворецкий были на ногах
        - Ключ забрал тот, кто убил Веру, - чеканя слова, плотно сжимая губы, ответил ему Гриша. - Тайник мог вскрыть лишь кто-то из нас троих. Не я. Значит, или Кики, или Георг. А Георг слишком любил Веру. Он не мог ее убить.
        - Не делай поспешных выводов, - вставила я, - не только вы втроем знали дни рождения друг друга.
        Но Гриша и тогда мне не ответил. Словно я сама стала для него призраком, от которого он бы с радостью избавился.
        Дверь, наконец, открыла заспанная горничная: первым делом пискнула, что хозяина нет дома - но Гриша, не слушая, отодвинула ее в сторону. Никакая сила на свете не помешала бы ему сейчас пересечь вестибюль и в щепки разнести дверь в запретное левое крыло.
        Впрочем, дверь была открыта и так… распахнута настежь, чего раньше никогда не бывало.
        Как и двери комнат баронессы фон Гирс.
        Гриша, не задерживаясь, не оглядываясь и, казалось, даже не думая ни о чем, упрямо и целенаправленно шел через ее будуар, потом спальню. Я семенила следом, боясь вздохнуть лишний раз. Пока, миновав очередной проход, мы не оказались в знакомом мне уже Хранилище.
        Только кирпичной кладки, закрывающей ход в мастерскую, больше не было. Ее грубо и совсем недавно снесли - даже клубы пыли еще не осели полностью. Вероятно, ночью Георг заставил это сделать своих лакеев.
        Гриша медлил, стоя у темной дыры в стене. Клянусь, оттуда веяло почти что могильной сыростью и настоящим ужасом… Глупости, что мужчины ничего не боятся - боятся, еще как. И слава богу, потому что только теперь он и обернулся ко мне.
        - Пойдешь со мной?
        - С тобой я пойду куда угодно! - не раздумывая, ответила я и взяла его за руку.
        Он кивнул. Благодарно сжал мою ладонь и сделал шаг в темный проход. Пригнул голову под острыми обломками кирпичей, а потом помог перебраться мне. Не меньше десяти шагов мы сделали в кромешной тьме - но Гриша держал меня за руку, и мне было почти не страшно. К тому же он прекрасно знал, куда идет: в детстве в мастерской деда он бывал множество раз.
        - Здесь должен быть выключатель, - услышала я его голос - и тотчас вспыхнул свет.
        …Если честно, я думала, мастерская окажется куда более заброшенной. Но что такое шесть лет по сравнению с вечностью? Лампочка в скромном абажуре под потолком горела вполне исправно, разве что мигала время от времени. Где-то копошились насекомые, и отсырели куски обоев. А в целом, здесь и пыли оказалось даже меньше, чем я ждала.
        Главным в этой мастерской, без сомнений, был стол - огромный, выставленный буквой «П» и заваленный слесарными принадлежностями, тисками разных форм и размеров, увеличительными стеклами, емкостями с порошками и жидкостями - их было без счету… Наверное, любая из этих жидкостей ядовита для человека. А уж если налить ее достаточно и знать, какую именно использовать…
        А в углу, на приставном столике, я увидела старый глиняный кофейник. Ручаюсь, там и напиток еще остался.
        - Гриша…
        Я тронула его за рукав, кивком головы указав на ящик, куда без разбору были сброшены ювелирные украшения разных цветов, размеров и материалов. Браслеты, броши, шкатулки, подсвечники из серебра и золота. Какие-то завершены почти полностью, какие-то не окончены и наполовину.
        - Они настоящие? - с сомнением спросила я, взяв в руки один браслет.
        Тонкий, искусный, с дивным гильошем по всей длине. Даже Гриша не смог вот так с первого взгляда определить - подделка ли это под украшения руки Карла фон Гирса. Но все-таки предположил:
        - Думаю, подделка. Здесь много незавершенного, а дед давно уже в этой мастерской не работал. И все же подделка мастерская…
        Все знали, что Карл фон Гирс, богатый и знаменитый ювелир, забросил эту мастерскую давным-давно: помещение на фабрике наверняка было обустроено куда лучше. И, тем не менее, кто-то этой комнатой пользовался уже после него. Кто-то мастерил украшения из материалов, крайне похожих на драгоценные - чтобы создать хотя бы видимость полной коллекции Карла фон Гирса. А саму коллекцию потихоньку распродавал.
        Однако все тайное однажды становится явным, и история с кражами всплыла, когда фальшивую Тиару Маргариты преподнесли в подарок императорскому дому. Под подозрение, конечно, первым делом попала Вера, комнаты которой были смежными с семейным Хранилищем. Георг обвинил ее в кражах и в сговоре с его собственным братом.
        А потом… кто-то убил Веру. За то, что она догадалась, кто все это устроил на самом деле - или была близка к догадке. Вслед за Верой умер от горя и стыда старый ювелир Карл фон Гирс, и, пока весь дом замер в скорбном трауре, убийца велел заложить кирпичами вход в старую мастерскую, полную улик, его обличающих. Избавился от ключа, которым отпиралась мастерская с улицы, и очень постарался скрыть от чужих глаз латунную табличку со стишком-подсказкой. Он и правда рассчитывал, что никто и никогда сюда больше не попадет…
        И, пожалуй, Гриша прав: организовать все сокрытия улик мог только человек, который жил шесть лет назад в этом доме.
        - Гриша… - снова позвала я.
        В маленьком сыром помещении мой голос звучал странно и глухо. Гриша не ответил. Он листал толстую тетрадку с пожелтевшими от старости страницами.
        - Это дневник моего деда, - без сил отозвался он. - Здесь рецепты смесей, схемы, зарисовки, формулы… Много всего.
        - На последних страницах почерк отличается, - заметила я.
        - Да, отличается. Это почерк Кики.
        Его голос с каждым словом звучал все тише и слабее. У меня и самой сил не было на это смотреть.
        - Гриша… Кики никогда не нуждалась в деньгах, - попыталась я развеять самые страшные его догадки. - Ей не за чем было воровать из собственного дома.
        - Ей - не за чем. Но Кики доверчива, как дитя - а ее муж…
        Ее муж, Мишель Вишняков, был сплошным недоразумением. И он как раз в деньгах нуждался постоянно.
        - Марго, - снова заговорил Гриша, - ведь среди нас, трех внуков, не только я подавал надежды в ювелирном деле. Кики все привыкли считать глупышкой, неумехой - однако безупречный вкус у нее был всегда. Она прекрасно рисовала, лепила из глины, воображение было и есть - дай бог каждому. Она не училась, конечно, ювелирному искусству вместе со мной и Георгом… но, вероятно, в последние годы дед учил ее сам. Он часто говорил нам, что мы недооцениваем сестру. Кики вышла замуж и покинула этот дом только через полгода после смерти деда. А когда все произошло - она жила здесь. И тренировалась в этой мастерской. Это она все устроила, Марго. Больше некому.
        А я больше не знала, что и сказать…
        Вспомнилось вдруг, с каким неподдельным старанием Кики хлопотала надо мной - когда сама, правда, и сбила меня на своем «Роллс-Ройсе». Вспомнилось, в каком ужасе она была, когда думала, что я мертва. С какой нежностью и заботой она всегда относилась к Наде… Нет, это не может быть Кики. Я не хочу, чтобы это была Кики!
        - Вот вы где?!
        Я вздрогнула от глухого окрика, но это оказался всего лишь Яша. Закрывая рукой глаза от яркого света, он вышел к нам из темноты и в руках нес некий пустой ящик.
        - Боюсь, у меня плохие новости, Григорий Николаевич, - сказал он. - Слуги говорят, ваш брат спешно уехал меньше получаса назад и вот… ящик из-под револьверов пуст. Лежал раскрытым на его кровати.
        - Боже… он поехал к Вишняковым! - мигом сообразила я.
        И еще прежде чем договорила - Гриша мимо меня помчался к выходу.
        Глава 25. Возвращение
        Время точно умеет замедлять свой ход. Мне казалось, вечность прошла, пока мы на всех парах, едва ли не угрожая бедному извозчику расправой, добрались до особняка Вишняковых. А там…
        Дверь нам так и не открыли. Грише пришлось воспользоваться своим ключом, благо он у него был.
        …В гостиной Вишняковых, прямо на глазах у перепуганной горничной, Георг держал мужа Кики на мушке револьвера.
        Сама Кики, растрепанная, одетая кое-как, замерла в дверях, в ужасе прижав руки к лицу.
        Мишель под дулом револьвера трясся совершенно не по-мужски.
        - Да… да, только не стреляй, Георг, у меня же дети… - причитал он, всхлипывая то и дело. - Пароль от тайника с ключом мне выболтала Кики - и, ей-богу, я сперва даже не думал ничего такого! А потом решил, отчего бы не взять у твоего деда пару старых браслетов… все равно никто никогда не узнает о пропаже. А мне что - стреляться из-за долгов?! Все могло бы решить приданое Кики… но ты и твой дед сами виноваты, Георг! Сколько раз я просил у вас ее руки - а ты отказывал!..
        - Кто делал копии? - холодно, отстраненно спросил Георг.
        Лицо его было бледнее мраморной плитки под ногами и не выражало сейчас ничего. Мишель трясся и молчал.
        - Кто делал копии?! - с нажимом прозвучал тот же вопрос.
        - Я… я не могу сказать, - едва ли не рыдал Мишель.
        А его глаза то и дело искали спасения на лице онемевшей Кики. И, право, она повела себя куда мужественней, когда, тихонько всхлипнув, сама сделала к брату шаг. И призналась:
        - Это была я, Георг. Дедушка учил меня, ты же помнишь… я так и не забросила его старую мастерскую. Делала безделушки для собственного развлечения - копируя фамильные украшения. Клянусь, безо всякого умысла! Я бы ни за что не поддержала Мишеля, если бы догадывалась о чем-то… но я слишком поздно узнала, что он тайком проникает в Хранилище и распродает коллекцию деда. Дедушка наказал бы его за кражи. И ты бы наказал. Тогда я просто нашла среди своих безделушек похожую и положила ее в ящик вместо украденной. А потом еще раз. И еще… Мишель обещал, что когда отыграется, выкупит наши украшения из ломбарда, и мы просто вернем их на место! Мне было семнадцать лет, Георг. И я без памяти его любила… Пойми меня. Верни я сейчас то время - никогда бы так не поступила!
        - Это все что ты сделала? Покрывала его кражи - и все?
        - Нет… не только.
        - Что еще ты сделала, Кики?
        Взгляд Кики - затравленный, несмелый, скользнул на Гришу. И быстро вернулся к старшему брату. Тогда-то по ее лицу градом потекли слезы.
        - Я не могу сказать тебе, Георг. Это ужасно - то, что я делала. Этому нет прощения, ей-богу, лучше застрели меня сразу, если хочешь - но я никогда не признаюсь!
        - Кики… - без сил выдохнул рядом со мной Гриша. Он все понял, конечно.
        И я поняла. А главное - понял Георг.
        - Это ты ездила к брату, да? - невесть как собрав в кулак волю, спросил он. - Ездила, одетая, как Вера - в ее пальто и вуали. Нарочно, чтобы ее опорочить и лишить моего доверия. Чтобы заставить меня ненавидеть и Веру, и брата! Ох, что же ты наделала, Кики…
        Георг глубоко, как после бега, дышал; побелели костяшки на его руке, сжимающего рукоять револьвера. Но хотя бы лицо чуть порозовело. А потом, как апофеоз всего, из его горла вырвался протяжный, нечеловеческий стон.
        И рука с револьвером, дрогнув, безвольно повисла вдоль тела.
        - Что же ты наделала Кики…
        - Прости… прости, милый! - заламывая руки, беззвучно плача, Кики рискнула подойти к брату еще ближе, с мольбой смотрела в его глаза. - Георг, дня не было, чтобы я жалела о том, что натворила. Дня не было, чтобы я не думала о Наде: я всеми силами всегда старалась заменить ей мать!
        - Я ведь мог застрелить собственного брата, Кики…
        - Я не позволила тебе этого сделать! - пылко ответила она. - Ты же помнишь? Я так перепугалась тогда и за Гришу, и за тебя! Клянусь, я хотела рассказать все как есть, едва мы вернемся домой. Но там…
        Кики мучительно подбирала слова, обходя еще более тревожную тему - а я видела, как снова преображается лицо Георга. Как крепко, до проступающих белых костей, сжимают его пальцы рукоять револьвера.
        Георг поднял руку с оружием, уперев ствол прямо в живот Кики.
        - Ты не смеешь просить прощения! - сквозь зубы прошипел он. - Ты уничтожила нашу семью. Довела до смерти деда, рассорила меня с братом, лишила мою дочь матери! Ты убила Веру.
        - Георг!
        Это выкрикнул Гриша. Я похолодела, когда он бросился меж ними - с силой отвел руку с револьвером от сестры.
        - Прекрати! Ты что! - в лицо ему кричал Гриша.
        Тот не слышал. Ничего не слышал и холодным уничтожающим взглядом смотрел на Кики. Опускать оружие он не собирался.
        - Что ты, милый… - без умолку причитала Кики, - я не убивала Веру! Я никогда бы! Да, я виновата в том, что довела ее до этого - но она сама приняла тот яд! Разве нет?..
        - Нет, - без жалости ответил ей Георг.
        - Не нужно! - снова развел их в стороны Гриша. И уже брату: - оставь ее - ты сделаешь только хуже. Наша сестра совершила ужасный поступок, да, но ей было всего семнадцать! А теперь у нее двое детей, которых ты хочешь оставить без матери!
        - То есть ее ты защищаешь, да?! - жестоко осклабился Георг. - А как быть с моей дочерью? С тем, что она растет без матери?
        - Я не убивала Веру… здоровьем своих детей клянусь тебе, Георг, что не убивала…
        - Кики! - окликнула я их, слишком увеченных спорами. - Кики, как вы догадались в тот день, что Георг поехал к Грише? Вера этого не знала - едва ли Георг стал бы ее предупреждать, что хочет застрелить брата. Так откуда вы узнали?
        Кики легкомысленно пождала печами и ответила, не думая и секунды:
        - Дедушка мне сказал… После удара ему было совсем плохо, он несколько дней уже не вставал - но в то утро сам вошел ко мне. Велел собраться и сейчас же ехать к Грише… пока не случилось страшное. Боже… получается, он знал. Он все знал… не знал только, что виновата я, а не Вера. Георг, наш дедушка считал, что во всем виновата Вера - и остался с ней в доме один на один в то утро. Нет, этого не может быть! Нет, нет, нет! Ведь дедушка не мог ее убить, да?
        Кики рассеянно смотрела то на одного брата, то на другого; Гриша не знал, что и сказать, а Георг, переварив услышанное - неожиданно озлобился еще больше:
        - Ты лжешь, Кики… ты и деда хочешь оговорить!
        - Георг, не надо! - выкрикнул Гриша, прежде чем его брат снова вскинул руку с оружием.
        Кики оттолкнула ее инстинктивно - я не виню ее за это. Это реакция вполне обычная. Да только револьвер, изменив угол наклона, выпустил пулю в мою сторону.
        Боли я не почувствовала. Напротив, я была даже счастлива - потому что Гриша вслед за выстрелом сей же миг дернулся ко мне. И я увидела его глаза. А больше я ничего не помню: белый вязкий туман заполнил все мое существо гораздо раньше, чем Гриша успел меня подхватить.
        * * *
        Сколько я плыла в этом тумане… не знаю. Вечность? Или один короткий миг? Снова осознала себя живой я только в белом заснеженном саду. Прекрасном саду. Щебетали задорные снегири, воюя за краюшку хлеба, мерно поскрипывали старые качели, на которых я сидела, а где-то здесь, под сугробами, давным-давно протекал ручей. Интересно, оживет ли он этой весной? Хотела бы я это увидеть.
        А потом я услышала шаги по снегу. И обрадовалась совершенно неподдельно:
        - Яша!
        Он улыбнулся.
        - Это и есть Рай, Яша?
        - Марго-Марго, ты все еще надеешься попасть в Рай? - хмыкнул он, тяжело присаживаясь рядом.
        А у меня камень с души упал: значит, не Рай.
        Раны от револьверной пули я все еще не чувствовала - разве что кожу на боку немного саднило. Зато сквозь Яшину рубашку (верхней одежды ни у меня, ни у него не было) отчетливо проступали очертания плотной повязки.
        - Так ты меня спас… - догадалась я, горько покачав головой. - А насморк лечить отказался. Ох, Яшка…
        Я крепко обняла его, устроив голову у Яши на плече. Если бы у меня действительно был брат, как бы я хотела, чтоб он хоть немного походил на него. Яша неловко обнял меня за плечи. Проворчал:
        - Ох уж эти художницы… вечно вы влипаете в неприятности.[10 - Отсылка к роману «Сердце ворона», героем которого тоже был Яков (прим.)]
        - А зачем ты меня вылечил, Яша? - хлюпнув носом, спросила я. - Я ведь все равно должна умереть, чтобы стать Ордэне. Как там у вас говорят - инициация?
        - Не бывать тебе Ордэне.
        - Почему это?
        - Потому что я тебя забраковал, - он развел руками. - А у вас как говорят? Извините, Марго, вы нам не подходите! Ты слишком уж любишь жизнь. Ты у нас зачахнешь, и ничего хорошего все равно не выйдет.
        - Значит, я вернусь в свое время?
        - Если захочешь. - Яша вдруг оглянулся через плечо, будто его кто-то окликнул. - Мне пора, Марго. К тому же, с тобой тут хотят поговорить.
        - Кто?.. Стой, Яша, мы еще увидимся?
        - Не знаю, Марго. Никто не знает.
        Я долго еще смотрела туда, куда ушел Яша: мне казалось даже, там что-то поблескивает, как блики на воде. И я медленно пошла вперед. Странная это была дорога. Я видела рыжую лохматую девицу, сладко спящую в своем уютном кукольном мире; видела ее родителей и понятия не имела, встретятся ли они когда-нибудь с дочерью.
        Видела Веру фон Гирс, печально глядящую на своего мужа. Видела, как она вдруг, будто осознав что-то, отступила на шаг. Как наклонила голову и встретилась взглядом с мальчиком у ее юбки. Вера тогда горько улыбнулась ему и взяла за руку.
        А потом они исчезли. Все исчезло.
        Осталась только я среди заснеженного сада и… необыкновенно красивая белокурая женщина в белых просторных одеждах. Женщина, до безумия похожая на Кики. Только это была не Кики.
        - Надя… - прошептала я, не веря самой себе.
        Это и впрямь была повзрослевшая Надя. Моя Надя, одетая как все Ордэне, и с такими же, как у них, глазами: мудрыми, светлыми и печальными.
        Мне очень захотелось броситься к ней, обнять - но я не посмела. Так ослепительны были ее одежды, и величественен весь образ. Все-таки это уже не моя Надя.
        - Какой же красавицей ты стала… - прошептала я. - Значит, твои чудовища тебя больше не мучают?
        Она с достоинством наклонила голову:
        - Лишь благодаря вам, Марго. Вам, Якову и дядюшке. Я в неоплатном долгу перед вами.
        - Ох, брось, какие долги?! Да я больше тебя рада, что у нас получилось!
        - Я знаю, - степенно ответила Надя. - И все же, вам тоже нужна сейчас помощь. Вы ведь не хотите навечно остаться здесь?
        Я с сомнением пожала плечами и огляделась. Тихо вокруг и необычайно красиво.
        - Здесь не так уж плохо. Но… Яков сказал, что я могу вернуться в свое время?
        - Можете. И, поверьте, сейчас для этого самый лучший момент. Возьмите меня за руку, Марго.
        Надя протянула мне руку, тонкую, белую, почти прозрачную. Так хотелось коснуться ее немедленно! Останавливало лишь то, что весь этот прекрасный мир и Надя вместе с ним исчезнут, вероятно, в тот же миг.
        - Не могу… - колебалась я. - Я не знаю, как переживу расставание со всеми вами.
        - Вы ничего не вспомните, Марго, когда окажетесь дома. Все вам покажется ярким дивным сном, и только.
        - Не уверена, что хочу, чтобы это оказалось сном… Позволь мне, если это возможно, вернуться к вам. Я хочу быть с вами. С тобой, как и обещала когда-то!
        Надя покачала головой:
        - Вряд ли мы еще увидимся, Марго. Или вас еще что-то держит в нашем времени? - И догадалась: - кто-то держит.
        Я кивнула без сил. Спросила:
        - Он любит меня? Ты же знаешь наверняка - любит или нет?
        - Не знаю. Никто не знает, кроме него самого. Марго, если вы действительно этого хотите, то вы останетесь в 1914. Но вы можете пожалеть об этом, крепко пожалеть. А исправить я уже ничего не смогу. Это путешествие в один конец. Вы это понимаете?
        - Вот как? Тогда, наверное, разумней будет и правда вернуться домой.
        Надина рука все еще тянулась ко мне. Как же хотелось мне ее коснуться.
        - Разумней, - согласилась Надя. - Но вы не вернетесь, да?
        Я жалко ей улыбнулась… и отрицательно мотнула головой.
        - Нет, Надюша, я не могу. Даже если окажется, что я не нужна ему… я хочу услышать это от него. Понимаешь?
        Глупая, глупая Маргарита…
        Я до последнего цеплялась за образ Нади, мудро и печально глядящей на меня издали - но белый туман все плотней заволакивал мое сознание. Пока я не перестала видеть все, кроме него.
        А потом меня встряхнули за плечи. Раз. Другой. Я поморщилась и открыла глаза. И прямо перед собой увидела перепуганное лицо Гриши.
        - Господи, слава богу… Прости, прости, прости! - без конца шептал он, беспорядочно целуя мои губы, щеки, прижимая к себе и баюкая мою голову на своем плече. - Клянусь, никогда больше тебя не отпущу! Как же я испугался, Марго…
        - Ей-богу, Марго, я не хотел… прости. За все прости. - Это произнес Георг где-то совсем рядом.
        Я не сразу его увидела: все еще бледный, уже бросив револьвер на ковер, он стоял среди комнаты и растерянно смотрел на нас. За его плечом сотрясалась в рыданиях Кики. Ее муж шатался по комнате и, наплевав на приличия, зубами откупоривал бутылку с чем-то горячительным.
        Георгу я только слабо улыбнулась: что я могла ему сказать? Да и не хотелось мне тратить на него больше ни минуты времени. А Грише я поторопилась ответить:
        - Не отпускай, - охотно разрешила я ему. - Видишь же: я могу схлопотать шальную пулю, даже если просто стою в дальнем углу комнаты.
        Это был странно, но никакой раны я не нашла и теперь: по-прежнему чуть саднило кожу на боку, как если бы я ударилась об угол, а слегка потрепанная ткань платья подсказала, что пуля прошла по касательной. Да и корсет защитил. В общем, слава корсетам.
        Эпилог
        Надя сказала правду: увидеться нам больше не пришлось.
        Ее отец вскорости, не сообщая ничего родственникам, уехал к матери, в Италию. И, конечно, увез с собой Надю. Я утешала себя: о том времени, что провела с отцом в деревне, Надя отзывалась с теплотой - они и правда как будто сблизились, мне казалось. И я изо всех сил верила, что теперь, когда недомолвки и сомнения позади, отец и дочь действительно найдут общий язык.
        Уехала из Петербурга и Кики. Братья с нею, насколько я знала, отношений не поддерживали, несмотря на ее регулярные письма; с мужем она вскорости рассталась, а через полтора года после описанных событий и вовсе покинула Россию вместе с дочерьми.
        Из всех фон Гирсов к 1915 году в Петербурге (тогда уже Петрограде) остался один только Гриша. Да и тот упорно не хотел брать фамилию деда, по-прежнему оставаясь Драгомировым.
        * * *
        Но это все потом, а спустя недели полторы после событий того судьбоносного дня, Гриша достаточно неожиданно появился на пороге квартиры, где я все еще жила. Я не видела его уже несколько дней, поэтому страшно обрадовалась - но Гриша что-то был невесел.
        - Чем занимаешься? - спросил, кивком головы указав на мой фартук и перепачканные красками руки.
        Я смущенно пожала плечами:
        - Да так… ремонтирую куклу.
        Доротея (то, что от нее осталось) со мной больше не разговаривала. То ли не могла, то ли не хотела. Я надеялась, что-то изменится, когда я починю фарфор на ее шейке: глина, клей, краски, какой-нибудь яркий шарфик… Вдруг получится? Надю тогда еще не увезли, и я думала увидеться с ней со дня на день и отдать куклу.
        Тогда-то Гриша и вывалил все на меня с обреченной усталостью:
        - Георг уехал. К матери. Вместе с Надей.
        - Вот как… Но этого следовало ожидать.
        Удивительно, что я восприняла эту новость достаточно легко. Наверное, в глубине души и сама знала, что так и будет.
        - Но адрес матери ведь у тебя есть?
        - Да, конечно… и вот, Надя оставила тебе письмо. - Но не успела я и в руки взять плотный конверт, он огорошил снова: - Марго, Георг хочет, чтобы фабрикой теперь управлял я. Поверить не могу…
        Увы, не радость была у него в голосе, а растерянность. А то и ужас. Шесть лет Гриша в своей газетенке писал гадости о владельце ювелирной фабрики фон Гирсов - чтобы теперь стать этим владельцем самому.
        Я отерла руки от краски, подошла к нему и ласково погладила щеку:
        - Что ж, этого тоже следовало ожидать. Неужто думаешь, ты не справишься?
        - Только если вместе с тобой.
        Гриша неожиданно поймал мою руку и надолго прижал ее к своим губам. Не хотелось мне его разочаровывать, что я не умею управлять фабриками. Я даже в лоджии у себя порядок навести не могу… Да я и не успела: в этот день Гриша огорошил меня в третий раз.
        Он вдруг неловко кашлянул и опустился на одно колено.
        Я ойкнула. Тем более, когда увидела в его руках коробку с кольцом…
        Но я молодец, я все-таки сдержалась и не закричала «Да!» прежде, чем он хотя бы спросил.
        Стоял январь 1914 года. Не знаю, что будет дальше. Как говорили в еще одном культовом фильме двадцатого века - будущее не предопределено. Я изо всех сил верила, что починю Доротею. И что она скажет мне, наконец, что-нибудь хорошее. И что с Надей мы все-таки увидимся. Как же я этого хотела!..
        Но, каким бы оно ни было, это будущее, я совершенно точно не жалею, что увижу его с Гришей. Вместе - я и он. Ну и трое наших детишек, конечно.
        июнь 2019 г.
        notes
        Примечания
        1
        От английского «outfit» - снаряжение экипировка; обобщающее название наряда, туалета, ансамбля одежды и аксессуаров, в данном случае кукольного (прим.)
        2
        Фраза Кисы Воробьянинова из к/ф «Двенадцать стульев»: «Я не ем шесть дней» (прим.)
        3
        Бабушка (фр.)
        4
        Моя милая тетя Кики (фр.)
        5
        «Серебряный призрак» - автомобиль компании Rolls-Royce. Впервые был представлен публике в марте 1907 г. (прим.)
        6
        Бальная книжка (фр.) - миниатюрная книжка, в которую дама записывала номер танца и имена кавалеров (прим.)
        7
        Стихотворение «Ёлка» было написано в 1903 г. Кудашевой Раисой Адамовной. В 1905 г. музыкант-любитель Л.К.Бекман сочинил музыку к этому стихотворению в подарок своей дочери Верочке (прим.)
        8
        Цитирует "Звездные войны. Эпизод I. Скрытая угроза" (прим.)
        9
        Маргарита - имя греческого происхождения, восходит к древнегреческому «маргаритес» - жемчужина (прим.)
        10
        Отсылка к роману «Сердце ворона», героем которого тоже был Яков (прим.)