Князь Рысев 5 Евгений Лисицин
        Князь Рысев #5
        Еще вчера я был гол, а сегодня сокол. Точнее, рысь. Князь Рысев, приятно познакомиться. Хотите знать, что дает мой титул? Головную боль, официальную опалу у императора, и всеобщее желание моей смерти, даже у соседской кошки. Хрен им! Умирать второй раз не по-княжески. Тем более у нас тут есть лисодевочки, сексуальные демоницы и чародейки прямо огонь, причем в прямом смысле слова. Значит, прорвемся или порвемся, тут уж как карта ляжет. Ну, понеслась…
        Князь Рысев 5
        Глава 1
        Все было почти как в фильмах про войну.
        Стол, стул, лампа, из которой нет-нет, да выглядывал любопытный чертенок.
        Он смотрел на меня со смесью презрения и жалости - видимо, чуял во мне собрата, добровольно отказавшегося от дьявольской сути.
        Наверно, точно так же я смотрел бы на того, кто решил перестать быть человеком.
        Вокруг было темно, а я ощущал себя мальчишкой, которого за плохое поведение усадили в угол - поразмыслить и вообще.
        Местная мгла была совершенно иной, не как та, к которой я почти успел привыкнуть. Прошло, наверное, ровно полгода с тех самых пор, как я выбрался из треклятых туннелей, но память, казалось, желала сохранить в себе сочные моменты тех дней навсегда.
        Потому что тут, за пределами укрытого в подземье храма самого Сатаны, все слишком мягко, обыденно и блекло.
        Настоящий свет можно узреть только в беспросветной мгле.
        На столе лежала папка с моим личным делом - ждала своего часа.
        Мне вспомнилось, как шесть месяцев тому назад я отчаянно пытался выяснить, кто же хотел меня похитить, а кому позарез понадобилось меня убить.
        Сейчас, после того что творилось на улицах Петербурга - Петербурга ли лишь? На улицах всей страны! - стоило лишь выглянуть в окно, чтобы понять, какие же это были мелочи.
        Мелочи, суета, серость местного быта.
        Аристократия благородных родов развлекалась меж собой годами, устраивая кровавые стычки, пытаясь вырвать изначальные артефакты. Словно желали перещеголять друг дружку в эпатаже и кровожадности.
        За просторами этих стен теперь они спешили сплотиться, стать единой, монолитной структурой перед лицом общей опасности.
        Я ухмыльнулся - лоскутное лицо их монолита было шито белыми нитками и трещало по швам. Они проворачивали подобные фокусы во время войны, неизменно сохраняя статус-кво. Потому что в войне можно выиграть или же, напротив, проиграть - это слабо изменит общий расклад сил. Несчастные крестьяне станут еще несчастней, благородные роды хапнут еще глоточек благородства и устремятся в космические дали забвения от одной лишь попытки осознать свое величие.
        Вот только все это не работало в новых условиях. Война вырвалась к нам из адских глубин, заполняя собой все сферы жизни. Враг был силен не танками, толщиной калибра и стройными рядами.
        Сам Ад, словно из священных писаний, вылился на улицы. Некогда вынужденные работать бесы теперь с превеликим удовольствием творили чад кутежа над бывшими рабовладельцами.
        Интриги, тайны, заговоры - все, что буйным цветом расцветало прежде, оказалось для аристократии разъедающим изнутри ядом. Они не могли долго работать сообща - прежние обиды не давали им покоя, тащили на дно…
        Интересно, каково это - осознавать, что привычный мир гибнет в дьявольском огне, и ты рад бы его спасти, но вот только не с остальными.
        В одиночку, хотя понимаешь, что не справишься.
        По правую руку, соседствуя с краснокожей папкой - я не удивился бы, если бы она в самом деле была сделана из одной знакомой мне дьяволицы, - лежала газета.
        Свежая, еще пахнущая чернилами.
        На французском языке, конечно же…
        Под ней покоился тонкий рукописный лист того, что издавалось в России сейчас. Егоровна словно нарочно положила их, на что-то намекая. Знать бы еще толком на что.
        Голова болела и гудела, словно паровоз. Чашка кофе манила чарующим ароматом, от тонкого, словно лист бумаги, бутерброда, мутило.
        Аппетита не было совсем, да и откуда ему взяться? Руки сковывали наручники, я, наверное, с добрую неделю кукую в застенках секретных лабораторий инквизаториев.
        Сейчас будет очередной допрос - все, что я мог им рассказать, рассказал уже давным-давно. Один инквизаторий сменял другого - то моложавый рубаха-парень, то строгая, постоянно дело скребущая пером по бумаге девчонка в кристаллитовых очках. А до них, кажется, был пузатый и угрюмый, с хриплым голосом и вечно потеющий.
        Они навевали скуку так, как не мог ни один из преподов офицерского корпуса.
        Я выдохнул - все мои друзья, да и недруги тоже сейчас где-то там, вместе с своими подручными бьют получивших свободу бесов.
        Ссутся в штаны, визжат от неизбывного ужаса, уступают культурную столицу по клочку - но бьются.
        Французский не был мне родным, но я сомневался, что новости оттуда чем-то шибко отличались друг от дружки. Если скомпоновать рукописный лист и газету, то можно будет выудить общую картину.
        Мировая общественность была в шоке. Германия и Австрия голосовали за немедленную отправку войск к границам России, чтобы вырвавшаяся нечисть не рванула творить бесчинства уже к ним.
        Я ухмыльнулся - Биске плохо давались апокалиптические речи, но одно я понял из ее тогдашних слов: это будет массово.
        Не только ведь в России догадались кататься на чертях да пихать их в телефонные провода - выдумщиков было навалом. Не без особого колорита, конечно же, но навалом.
        Умнее всех была Эльфиания - остроухи из своего чопорного Парижу спешили предложить на всеобщем собрании, что человечество столкнулось с новой угрозой и должно сплотиться перед ее лицом. Закончить вражду во время кризиса и…
        Умнее-то они, конечно же, были, спору нет, вот только вся эта политическая шушера мало чем от нашей аристократии отличалась. Они не желали победить вместе, они жаждали нагреть руки даже на этом конфликте.
        А после них - хоть потоп!
        Турция, если верить строкам, была непреклонна и готовила войска для полномасштабного вторжения. Реваншизм горел в глазах запечатленного на фото султана - желание воздать за прошлые поражения было написано едва ли не на его лице.
        У кофе оказался мерзкий, почти резиновый вкус - ну да, с тем-то, что творится сейчас по всей стране, особо не пошикуешь…
        Про чертей не писали ничего - то ли попросту боялись лишний раз даже на страницах газеты поминать кривохвостых, то ли вдруг поселившаяся повсюду обреченность была видна прямо из окна.
        Я смотрел на дверь, ожидая допроса. Интересно, кто это будет сегодня? Знакомые все лица или кто-то новенький?
        В конце концов, не веселья же ради меня сюда притащили. Знать бы еще только, чего же они конкретно добиваются? Что хотят узнать? Я провел здесь немало времени, и начинало казаться, что они сами толком не знают.
        Временами я ловил на их лицах скупое недовольство - инквизатории не желали тратить время на лишние разговоры. Засидевшиеся в библиотеках, они давно жили в ожидании бури.
        И, наконец, она свершилась. Стоит ли говорить, что они оказались к ней чудовищно не готовы? Что реальность оказалась жестче чем то, к чему их готовили?
        Уверен, это же можно было сказать и про кадетов с выпускниками офицерского корпуса - в конце концов, как можно ждать того, что против тебя взбунтуются твои же боевые машины и вчерашние торшеры?
        А вот поди ж ты.
        Я начал клевать носом буквально за минуту до того, как услышал чужие шаги за дверью. Встрепенулся, сгоняя с себя объятия Морфея, потер лицо ладонями. Когда дверь заскрипела, я был почти в порядке.
        Поначалу почудилось, будто я в самом деле уснул. Часто заморгав, силился прогнать наваждение, но помогало мало.
        Наваждение рядилось в скупое, грубовато пошитое мужское пальто. Годы не пощадили одежку, частые стирки истрепали рукава и воротник по краям.
        Передо мной стояла Егоровна собственной персоной.
        Едва вспомнив ее имя, я едва ли не заскрипел зубами. Про треклятую старуху ходило множество слухов - как среди моих собратьев по несчастью, так и среди инквизаториев.
        Не ведая устали, первые перемывали ей косточки, рассказывая байки да небылицы, что чертознайка подалась в бесовы невесты, бросив курируемый ей род на произвол судьбы и на погибель.
        Вторые подливали масла в огонь, но говорили совершенно о другом - кому-то нравилось верить, что Егоровна едва ли не на личных бесах верхом скакала с шашкой наголо и в атаку. Иные утешались тем, что строгая начальница сгинула в высоких кабинетах. В конце концов, с кого спрос за то, что вершится на улицах, как не с нее?
        И я, признаться, также склонялся к последней версии. Инквизатории, может быть, и отвечали за последние веяния науки в стране, но сколько раз Егоровна успела саму себя скомпрометировать? И это если только подсчитать все те случаи, о которых я знаю.
        Старуха была мрачна, как туча.
        Я бросил взгляд ей на руки, словно в самом деле надеялся узреть на них стальные кандалы.
        Егоровна ответила мне холодной улыбкой, словно говоря, что подобные мне не дождутся.
        Я же лишь просто пожал плечами в ответ - в конце концов, какой сейчас с меня спрос?
        Она была нетороплива, словно мать, вернувшаяся с родительского собрания. Шаги гулко отдавались в тишине, били набатом по ушам.
        Остро сверкали пусть и подслеповатые, но внимательные глаза.
        Мне вспомнилось, как, выбравшись из туннелей-под-мостом, не успев сменить одежд, я первым делом рванул к ней.
        Ждал ареста, жаждал его, как ничего другого. Старуха же лишь выслушала меня с постной миной. Словно подобные мне к ней в кабинет рвутся едва ли не каждый день, она их в дверь - они в окно…
        Моя история от начала и до конца ее не впечатлила, скорее, напротив - нагнала зевоту с усталостью.
        Словно самый распоследний стукач, я выдавал ей все, что наговорила мне Бися, но Егоровна даже не повела ухом. Я ждал, что она заставит демоницу явиться - в прошлые разы у нее получалось просто прекрасно, но старуха поленилась сделать даже это.
        Велела мне лишь вымыться, привести себя в порядок и плотно поужинать. А после забыть обо всем, словно о страшном сне.
        Интересно, что она думала о тех словах теперь? Все так же видела в них лишь взволнованную байку?
        Егоровна продефилировала к столу, уселась напротив, запрокинула ногу на ногу.
        От нее разило дорогим парфюмом и свежими красками - словно она только что ненароком оставила мольберт в соседней комнате, а сюда заглянула лишь по той причине, что заблудилась в поиска туалета.
        Мне начинало отчаянно казаться, что так оно и было. Ни один из нас не решался нарушить повисшую слежавшуюся тишину. Глава инквизаториев достала сигарету из кармана - словно только того и ждавший бесенок, невесть зачем оставшийся служить в лампе, кинулся к ней с жаром в ладонях.
        Егоровна выпустила в него тугую струю дыма вместо благодарности. Странный малек, подумалось мне - все его сородичи, что постарше, скинули с себя людской гнет, а этому иного счастья нет, как на побегушках быть.
        Или же, кольнула меня мысль, все-таки не все.
        Помнится, я пытался об этом выспрашивать у других инквизаториев - мои вопросы их несказанно бесили, а ответов я так и не получал.
        - Ну здравствуй, Рысев, - проговорила она, продолжая рассматривать меня, словно диковинного жука.
        Я не спешил отвечать - если уж столь важная птица сегодня решила спуститься к мелким сошкам типа меня, то это что-то да значит.
        - Как тебе последние новости?
        - Не читал.
        - Ложь тебе всегда давалась хуже правды, мальчик. Что тому, чье тело ты теперь занимаешь, что тебе лично.
        Я уставился прямо ей в глаза, откинулся на спинку сидения, рассмеялся.
        - К чему все эти ваши фокусы? Томные взгляды, разговоры ни о чем? Полгода назад вы мечтали упечь меня в эти застенки и пытать до тех пор, пока не издохну. Я ведь не первый в этих краях чужак, правда?
        Егоровна по-старчески облизнула губы, что-то в моих словах ей не понравилось. Выдохнув, она взялась за папку. Один за другим передо мной ложились исписанные бисерным почерком листы. Фотографии парней и девушек.
        - Познакомься, Рысев. Твои предшественники. Правда, забавные ребята?
        - Не понимаю, о чем вы.
        - Скоро поймешь. Смотри, какой гарный хлопец - Митрофанов Прошка Алексеевич. Крестьянский сын, попал к нам сюда лет за десять до твоего появления. По его собственным рассказам - фермер. Знаешь, как он умер? От кровопотери. Стоило ему выйти в поле, как он умудрялся вляпаться в неприятность. Продержался здесь целый месяц, Федя.
        Старуха пододвинула ко мне фотографии двух девиц, меня же больше волновал несчастный Прошка. Выходит, попаданцы здесь не только в представителей благородных родов прыгали, случались и эксцессы.
        - Ему повезло куда больше этих двоих. Хочешь знать их имена?
        - Нет.
        - Чудно. - Егоровна разве что не развела руками. - Их имена и в самом деле тебе ничего не скажут. Но одну из них задавила машина, как только она заняла чужое тело. Второй повезло - мир подарил ей целый день, прежде чем ее поймали ребята Старого Хвоста. Почему они выбрали в жертвы именно эту замарашку, так и не смогли объяснить. Наваждение - вот и весь сказ.
        - Я все еще не понимаю…
        Допрос с привычными вопросами вдруг показался мне не такой уж и скверной перспективой. Егоровне от меня требовалось совершенно иное. Ответы на вопросы? Какая банальность…
        Старуха затянулась сигаретой поглубже, блаженно закрыла глаза. Казалось, будь у нее воля и возможности, она бы скурила и мое удивление.
        - А чего здесь понимать, Федечка? - У нее вырвался грудной вздох. - Таких, как ты, мы отлавливали не развлечения ради, а сохранности для. Пользы в этом, конечно, ни на грош, однако… Неужели ты думал, что мы какая-то пыточная контора?
        - Название у вас, - попытался оправдаться я, - довольно необычное. В моем родном мире ребята, зовущие себя точно так же, как и вы, любили развлекаться тем, что под вечерок палили ведьму-другую.
        Мой ответ ее не удивил и даже не позабавил. Видимо, я не первый, кто ей про это говорил.
        - И много же ты видел священных костров, чтобы сделать о нас точно такой же вывод?
        - Вас боятся. Даже представители благородных родов готовы напороть полные портки, лишь бы не оказаться с вами в одной комнате. По мне, так лучшего показателя и не надо…
        Она женственно, привычным движением, повела плечами.
        - Твое право, Рысев. Не стану тебя переубеждать. Однако ты ведь догадываешься, что я приехала сюда не только ради того, чтобы показать тебе твой семейный фотоальбом?
        Я пропустил ее укол мимо ушей, а она не стала играть на шутке слишком долго, продолжила.
        - Ты читал новости. Знаешь, что происходит. Вся… почти вся страна охвачена адским пламенем и стоит на грани войны сразу с несколькими странами.
        - По-моему, только турки барагозят, - сказал я и тут же прикусил язык.
        - Это в эльфианских записках только они. Австрия и Германия готовят войска. Тот поганец, как там его звали, который пытался меря убить?
        - Митек, - вспомнил я. А ведь за все это время так и не сумел выяснить, откуда знал его имя. Что-то подсказывало, что копать следует среди тех самых наемников, Уральцев, или как они там себя звали…
        - Точно, именно он. Митек. Польша заявила нам за пару месяцев до этой дряни, что случилась, ноту протеста - оказывается, мирный купец Митек оказался лишь игрушкой в чужих руках, а то и вовсе случайной жертвой. Не знаю, до каких высот они разгонят эту байку, но к войне с нами они готовятся. С нами или с теми, кто останется после нас…
        - Никого не останется. - Я покачал головой, начиная ощущать себя зловещим пророком. Сейчас, вот только зажмурю глаза и как начну вещать - хрен остановят.
        - Верно. И они это тоже понимают. Видишь ли, Федя, сидящий в Германии канцлер не то чтобы правил страной всю свою жизнь. Он пришел к власти через восстание.
        - И что? Какое это имеет отношение ко мне?
        - А ты подумай, Федюнчик. Напряги единственную мыслительную извилину в голове, вдруг она тебе что-то подскажет.
        Я закусил губу, коснулся ладонью лежащих передо мной фотографий и кратких досье.
        Догадка спешила натянуть на мое лицо широту улыбки. Ну и идиотом же, наверно, я сейчас выглядел…
        - Он что же, тоже из…
        - Тоже из твоей породы, мальчик. Не бог весть какая важная информация - в конце концов, делать с ней нечего. Но вот у нас есть твои собратья, которые ничего не успевали сделать, а вот у нас есть ты. Скажи-ка, в той помойке, откуда ты родом, ты делал все то же самое?
        Я замялся с ответом, она же приняла это за нерешительность, продолжила.
        - Трахал девок не по дням, а по часам, и к тебе еще вереница очереди стояла? Вплетал себя в государственные заговоры, помогал спасти могучий артефакт? Что-то из того, что в этом мире стало для тебя обыденностью?
        Я отрицательно покачал головой. Моя прошлая жизнь была не скучной, но уж точно не столь насыщенной.
        - О том я и говорю. Мир сопротивляется таким, как ты, пришельцам. Пытается избавиться от вас как можно скорее - и, кажется, я начинаю понимать причины. Вы опасны, вы как вирус… может быть, не все, но кто возьмет на себя смелость проверять? Не знаю, мальчик, что такого особенного, но в тебе что-то есть.
        - Это ведь вы заплатили тому эльфианцу и его шайке, правда?
        - Незачем спрашивать то, на что знаешь ответ. Если ты хочешь от меня оправданий, мальчик, то у меня есть для тебя прекрасная дуля. Без масла, все, как ты любишь. Может быть, не будешь менять тему разговора, хорошо?
        - Нет, я должен знать, - упрямо закачал головой ей в ответ. - У вас столько власти, что даже сейчас вы не в арестантских колодках, а сидите с важным видом напротив. Почему вы желали похитить меня тогда? Почему бросили свою затею потом?
        Она запрокинула голову, затянулась еще раз, утопая в вечности вопроса: стою ли я вообще того, чтобы мне отвечать?
        - Что ж, мне больше скрывать нечего, мальчик. Ты начал представлять интерес. Мир пытался тебя убить - и не раз. И ведь у него почти даже получилось это сделать дважды: то святой лев с чернил решит отведать твоей лодыжки, то шальная пуля… Так уж вышло, что мир начал привыкать к тебе, принимать за своего, не противиться твоим проказам, а то и потакать им. Понимаешь? Любопытно было оставить тебя под наблюдением, но не более того. Но давай все-таки кое-что проясним. После того что случилось в тоннелях - расскажи еще раз о том чем жил, чем дышал?
        - Зачем вам? - удивился я. - Ваши подопечные записали и переписали не один десяток раз.
        - И ничего не нашли. А знаешь, считай меня извращенкой, что обожает истории. В конце концов, разве тебе жалко, если старая женщина послушает твои байки?
        Мне было не жалко, и я набрал побольше воздуха в грудь.
        Рассказ предстоял долгий…
        Глава 2
        Лиллит дрожала. В последние дни она не отлезала от меня - вместо почившего в недрах подземелья Муни я стал ее любимой игрушкой. Она старалась держаться меня днем, в свободные часы, и уж точно не оставлять в одиночестве ночью. Сдавалось мне, что вопреки приказам и правилам офицерского корпуса она каким-то чудом умудряется подсматривать, что я делаю на уроках.
        Оставалось только обреченно выдохнуть - найдя наивную до детской непосредственности девчонку в туннелях, я и не думал, что отыскал новую дьяволицу.
        Словно желая заменить собой Биску, Лиллит готова была спать со мной в любое время дня и ночи.
        И, в отличие от других девчонок, не желала скрывать своего необузданного влечения ко мне.
        Сейчас она дрожала, переполненная наслаждением. Упругая, мягкая грудь манила взгляд и руки, но я уже почти что был лишен сил. Хотелось бесконечно спать и есть - и я даже не мог сказать, чего больше…
        Ненасытившаяся, она все же будто прочла мои мысли, слезла с меня, лишь на миг оставив в покое.
        Ей хотелось чем-нибудь занять руки. Например, поиграть с тем, что у меня между ног, словно готовя его к очередному заходу.
        Да уж, мне-то она казалась стыдливой, невинной, бесконечно робкой.
        Пепельноволосая девчонка разбивала все мои представления в пух и прах. За все те годы, что жизнь ее травила за мнимое проклятие, теперь она жаждала натрахаться всласть.
        Сидящая внутри нее нимфоманка ликовала…
        Она пыталась бороться со мной там, в подземелье, когда я взял ее на руки. Свиток, что оставила нам Биска, был немногословен - будто желая подчеркнуть дьявольскую суть прошлой хозяйки, он лишь обещал возвращение домой, но сколько и чего, а главное - кого при этом можно прихватить с собой, не давал прочесть даже ясночтением.
        А возвращаться без Лиллит и Нэи мне было мерзко и противно. Не уверен был, что сумел бы за ними вернуться…
        Маленькими кулачками Лиллит, впав в женскую истерику, молотила меня по груди, плечам и спине, пока попросту не выдохлась. Удары стали слабей и глуше, пока я не ощутил на себе лишь ее горячее, мерное дыхание. Вырывавшаяся в одночасье обратилась в сжимающую - словно ощутив крепость связывавших нас теперь уз, она не хотела меня отпускать от себя.
        Свиток сработал как надо. Хлопок, темнота, краткий миг разросшихся до раскидистого кустарника сомнений…
        Нас выкинуло прямо и к девчонкам - Биска не солгала хотя бы в этот раз.
        С тех пор я не видел дьяволицу. Являвшаяся ко мне не по дням, а по часам, она исчезла из моей жизни как будто навсегда. И даже спешный поход к инквизаториям ничего не прояснил.
        Мне лишь пожали плечами в ответ на всю рассказанную историю и велели жить дальше.
        Жить дальше и не ведать забот.
        Будешь тут не ведать забот, как же. Мир, переставший лохматить меня за чужеродность, с не менее дьявольской поспешностью напоминал о прежних долгах.
        Орлов ждал дуэли. Изнеженный мальчик, сын судьи, привыкший к уступкам и вседозволенности, не желал прощать нанесенной обиды.
        Наверняка, поганец, видел себя в благородных золотых лучах - ну как же! Все-таки дуэль не просто так, а по защите чести возлюбленной. Даже если мне удастся задать ему сегодня жару, то…
        Стоп, сегодня?
        От досады, что этот день наконец наступил, мне хотелось грызть локти.
        Лиллит покинула постель, а я вдруг ощутил себя как будто голым и без одеяла. Ничего подобного с другими девчонками попросту не испытывал.
        Она раскачивала бедрами, встала перед окном, блаженно потянулась, словно радующаяся свежим солнечным лучам кошка. Как будто ей в самом деле жаждалось показать всем и сразу утонченность и красоту ее обнаженной фигурки.
        Солнце было с ней солидарно, утренним полумраком подчеркивая притягательность женственных изгибов и ложбинок.
        - Сегодня дуэль, ты помнишь?
        Она помнила, кивнула мне в ответ, не желая тратить лишних слов.
        Мне казалось, что, завидев своего будущего противника, она сожмется в комочек и притворится мертвой. Бугай-костолом, который если и не мечтал кому-нибудь дать в морду, то точно думал об этом, даже у меня вызывал опасения.
        И у Николаевича то же. Старик, едва я привел к нему девчонку, дабы подтвердить кровнорожденность подручной, после осмотра велел ей выйти. Наедине задал мне вопрос, уверен ли я в том, что эта хрупкая невинность сможет противостоять грубой мощи на офицерском сражении. Я не знал, но зерно здравого сомнения зародилось в мыслях.
        Как и постыдное желание примириться.
        Вся моя натура противилась последнему - примириться. Вот так пойти с повинной головой и сказать - что?
        В самом деле, я не знал, что следовало говорить. Схватиться на клинках - это мы запросто. Кирпичом об голову и коленом в живот - да хоть сейчас! А вот найти подходящие слова после всего того, что было…
        Прав Кондратьич, стократно прав. Буду теперь твердить себе об этом до конца жизни. Воспоминание о старике отозвалось горечью - мой мастер-слуга так и не пришел в себя. Менделеева сказала, что смогла стабилизировать его состояние, вот только стабильно плохо - это все еще охренеть как нехорошо.
        Ходил к нему вчера, сидел у больничной койки. Врач давался диву - на его памяти представители благородных родов крайне редко проявляли столь трогательную заботу о своих слугах.
        Я совал ему деньги без счету, а он больше не задавал лишних вопросов.
        - Неужели тебе не страшно? Ты его подручного видела?
        Она вновь вместо ответа попросту кивнула. В ее глазах было нечто жуткое: словно ей было не просто все равно.
        Она жаждала, чтобы он напротив - был еще больше и монструозней.
        Офицерский корпус застыл в предвкушении с самого утра. Словно все иные развлечения канули в лету, будущая опора страны с нетерпением, едва ли не потирая ручки, ожидала того, что случится ровным счетом после обеда.
        Меня с ног до головы окутало сладкое, нагоняющее жуть волнение. Вдруг проиграю? Что будет, если выиграю?
        Дельвиг с Женькой только подливали масла в огонь. Толстяк готов был то грызть собственные ногти, то слагать балладолегенды о предстоящем сражении. Женька, словно пронырливый лис, был повсюду и по секрету шепнул, что среди дружков Орлова ходит слух.
        Поганец хочет меня покалечить.
        Оставить такую отметину, чтобы я помнил о унижении всю жизнь.
        Мне хотелось смеяться - мышиная возня. Знал бы этот мальчишка, чего мне только не пришлось переделать за последние недели, поубавил бы в уверенности.
        Впрочем, коней самоуверенности я попридержал и сам. Кто его знает, на что он там еще помимо того, что выудило из него ясночтение, умеет? И даже если новых трюков при нем не будет, исход еще не обязательно сложится в мою пользу.
        В столовой было тихо, а завтрак не лез в глотку. С Орловым я старался не пересекаться - ни взглядом, ни просто так. Пусть уж лучше все разногласия меж нами решит поединок.
        Я катал на языке слово «дуэль», словно тая надежду, что оно вот-вот изменит собственное значение. Стало смешно: столько раз я рисковал шкурой, с кем только не боролся - а сейчас вдруг страшно?
        Орлову тоже было не по себе - он-то как раз помнил, чем все закончилось в «Ъеатре»: пока он охранял свою разлюбезнейшую Наташу Евсееву - интересно, в курсе ли она о судьбе родной сестрицы? - я давал лещей не в меру богатому воображению одного художника, а потом уговаривал поэтическое воплощение прекратить устроенный треш-угар-и-содомию.
        Лиллит он уже видел: было бы странно, если бы не заметил вертящуюся рядом со мной девчонку, которой выписали пропуск в училище, наделив правом спать и столоваться во время для подручных.
        Мне думалось, что он осыплет меня градом насмешек в привычной ему манере, но то ли мальчик перерос, то ли не желал обжечься на мне в очередной раз…
        После занятий нас окружили - традиции, записанные в уставе, предполагали, что дуэлянты в сопровождении иных кадетов должны проследовать к месту будущего сражения.
        Мальчишки!
        Я видел, как в их глазах горел азарт: каждый как будто желал лично принять участие в чем-то подобном. Ну как же - отстоять честь, начистить морду нахалу, показать, кто где прав и у кого забаха в штанах потолще.
        Слухи ползли за нами следом, словно ворох змей. Кто-то приписывал шагающей рядом со мной Лиллит мистику способностей. Что она едва ли не в состоянии менять мир под свои хотелки, если уж сильно приспичит - иначе почему она смотрит на сопровождающего Орлова здоровяка так, будто он ничтожный, чудом избежавший ее тапка таракан?
        За весь прошедший месяц в офицерском корпусе случилось чудо - поцапаться решили только мы с Орловым. А среди остальных царили тишь, благодать и полное понимание.
        Я представлял себе все иначе. Мне думалось, что дуэль - это нечто личное, не положенное для чужих глаз. Благородные роды Петербурга считали иначе. Вместо маленькой, узкой комнатушки - просторный зал. Сюда можно было вместить целую прорву людей.
        Кресла зрителей алели обшивкой кожи, манили к себе взор, призывали скорее в них расположиться.
        Я озирался, словно ошалелый: а как же полномасштабное сражение, а как же магия? Мне чудилось, что, стиснув зубы от остервенения, мы будем жарить друг дружку огнем, хлестать эфемерными плетьми цепей и взывать к дьявольским силам.
        К слову о последних - сейчас был день. После изгнания внутреннего демона я утратил возможность использовать весь богатый арсенал уже разученных умений до наступления темноты.
        Оставалось лишь надеяться на то, чем одарила меня Лиллит. От нее мне тоже перепало щедро и немало, но что-то сдавалось мне, на фоне умений костолома моего соперника это будет блекло.
        Как и на фоне того, что умел сам Орлов.
        Он хрустел костяшками, оправлял форму, всем своим видом напоминая готовящегося к драке школьного хулигана. Нет-нет, да его взгляд падал на меня, а на лице тут же проскакивала самодовольная ухмылка.
        Как же он обожал елей своих влажных фантазий, и сколько же мечтал отомстить мне: и за мои же успехи, и за его промахи. Словно во всех его бедах виновным оказался именно я.
        От меня секундантом был Женька - Дельвиг, конечно, красноречив, но стоит ему только появится на публике, как он начнет задыхаться от смущения.
        Со стороны Орлова был тот самый здоровяк, с которым мы виделись тогда в сортире. Помню, мне хорошенько удалось ему тогда наподдать…
        - Не желают ли стороны примириться? - Женька был холоден, строг и отрешен, как того и требовала традиция. Вопрос был обращен сразу к обоим и требовал ответа.
        Глас совести, избравший облик Кондратьича, убеждал в том, что вот он, тот самый шанс. Откажись, повинись и, может быть…
        - Нет! - чуть ли не рявкнул Орлов. В самом-то деле, он ждал этого едва ли не целую вечность. Клятый Рысев то ребра никак не вылечит, то практику сдает со своей невесть откуда выкопанной подопечной.
        Я ответил под стать ему, но тише и спокойней. Взял за руку Лиллит, будто давая ей понять, что рядом и не дам ее в обиду. Взгляд, полный благодарности, стал мне наградой.
        Николаевич хромал к нам весело и торжественно - на его-то памяти эта дуэль не первая. Скорее всего, он и сам не раз принимал участие в этих юношеских забавах - и чести ради, и так…
        Он осмотрел нас с ног до головы, будто решая, готовы мы или нет. Я, признаться по чести, от его взгляда покрылся холодной испариной, с Орловым та же история. Словно в последней попытке нас образумить, из его глаз взирала сама война. Как будто желая сказать, что худой мир в разы лучшей доброй ссоры, но ничего не добился.
        Выдохнул.
        - Дуэль будет проходить по стандартным правилам. Перед вами, юные господа, вот-вот разверзнется поле сражения. Оно не совсем настоящее, но таит в себе опасности. Я не буду уточнять какие - ведь в реальном бою ни один противник не станет вам рассказывать, где и как он планирует вас бить.
        - А зрители обязательны? - Я осмелился на вопрос. Инфантер-генерал посмотрел на меня с удивлением.
        - У вас боязнь толпы, молодой человек?
        Его вопрос как будто подразумевал, что человеку с подобными недугами не место в офицерском корпусе.
        Ответить я не успел, он тут же продолжил:
        - Собравшиеся здесь ваши собратья станут не просто свидетелями битвы. Видите ли, никто из старших курсов не спешит устраивать меж собой свары, а предпочитают решать их миром. У вас есть догадки почему?
        Я еще раз осмотрел окружение, тут же кивнул ему в ответ.
        - Это не зал для дуэлей, это комната для тренировки, верно? То, что мы будем сейчас делать, ждет в будущем всех?
        - Не в такой же жестокой мере, но доля правоты в ваших словах есть. Разрешая дуэли, мы позволяем вашим братьям по альма-матер узреть, как проходят схватки. И чем они ужасны. В конце концов, когда дуэль начинает обращаться не просто в соревновательную дисциплину, а становится рутиной, прибегать к ней лишний раз нет нужды.
        Ох, подумалось мне, по такой бы системе дипломатов учить - авось, в мире было бы поменьше войн. Ратуешь за то, чтобы поджарить задницы врагам? Побегай-ка с винтовкой и послушай канонады разрывов прямо над ухом.
        Старик бросил взгляд на моего оппонента, но у того с вопросами было туго. Будто он и так все знал без него.
        Его подопечный выглядел в разы достойней и умнее. Лишенный желания задирать и задираться, он, вытянувшись по струнке, ожидал приказов и боя.
        - Я выберу для вас сражение из вот этого ящика, - Николаевич постучал кулаком по увесистому деревянному коробу, - но для начала озвучу правила. Мы поощряем молодецкую удаль, но не кровопролитие. Это дуэль - схватка чести, в ней нет нужды лишать противника жизни. Вы можете быть покалечены друг дружкой, это приемлемо, но не одобряется. Можете сдаться в любой момент. Или, что куда важнее, проявить немного смекалки и найти иные пути договориться.
        Его рука потянулась за определением нашей судьбы. Словно палач и судья в одном лице, инфантер-генерал зачитывал наш приговор.
        - Своими волей и правом объявляю, что сегодняшняя дуэль будет на фоне битвы за Армарскую крепость.
        Он воздел лист бумаги у себя над головой, словно желая показать всем присутствующим, что не лжет и случайность в самом деле пала на этот выбор.
        А мне в этот миг стало не по себе - инфантер-генерал сейчас показался мне шоуменом на центральном телеканале. Того и гляди вооружится микрофоном, предложит рассказать стишок и закрутить барабан во имя аф-ф-ф-фтамабиля…
        Я переглянулся с Лиллит, словно вопрошая, что это за крепость и чем успела прославиться. Девчонка, никогда не знавшая иной школы, кроме грубости отца да насмешек соседей, лишь пожала плечами. Тяги к знаниям она не проявляла.
        - Правила дуэли обязывают вас обоих провести успешное наступление и пробить путь для захвата Армарской крепости. Вы будете видеть солдат, а многое будет казаться до жути реалистичным сном. Не пугайтесь, господа: на настоящей войне вас будут ждать все та же кровь, смерть и трупный смрад.
        Он набрал побольше воздуха в грудь, продолжив разъяснение:
        - Правилами предписывается, что вы можете управлять всеми доступными вам подручными, какие только у вас есть, но не больше, чем у соперника. В конце концов, разговор идет о чести. А истинный офицер хорош как в управлении целой армией, так и в точечных операциях.
        Это все, конечно, хорошо звучало, но, насколько я понял, мы с Орловым сейчас будем друг с дружкой наперегонки брать нахрен не впившуюся высоту. Но если все так шоколадно звучало, то о каком кровопролитии инфантер-генерал говорил еще в самом начале?
        Будто бы в него вселилась Биска и поделилась умением читать мысли, он поспешил прояснить и этот момент.
        - Настанет переломный миг вашей дуэли, и, может статься, вы пересечетесь. Тогда вам дозволяется мешать друг дружке вплоть до полноценной схватки. Но не забывайте, что вы на войне, а рядом с вами - солдаты. Решайте, когда, что и в какой момент сделать. Проигравшим будет считаться тот, кто первым признает поражение. Вопросы, молодые люди?
        - У меня есть вопрос, - наконец, подал голос Орлов, чуть задрав нос.
        - Что будет, если ни один из нас не сумеет провести войска к победе? Или оба мы не сумеем добраться не то что до того самого переломного момента, а попросту сгинем под натиском фантомов?
        - Интересный вопрос, юноша. - Николаевич как будто бы был рад, что хоть кто-то, а спросил его об этом. - В данном случае вы оба будете считаться поверженными, конечно. И опозоренными.
        - Опозоренными? - Мажорчик тут же прищурился. Он как будто не догадывался о таком исходе. - На каком основании?
        Николаевич лишь ухмыльнулся в свои до бесконечного пышные усы.
        - На основании того, что вражда не позволила вам отринуть прежние распри и достичь цели, конечно же. Разве, вернувшись на родину после такого конфуза, о вашем поражении не поползут слухи? Разве вас сможет простить солдат, погибший не потому, что враг был силен, а потому, что вам жаждалось вцепиться в глотки друг дружке? Голубчик, это вы ведь запросили дуэль, должны были бы знать о последствиях, верно?
        Орлов решил, что может ничего не отвечать. Закончив с объяснениями, Николаевич вытянулся во весь рост. Зашуршали раздвигаемые шторы кулис. Перед глазами явилась мутная рябь, за гранью которой властвовала пустота. Портал, разинувший перед нами свой зев, только и жаждал, когда мы осмелимся сделать первый шаг.
        - Прошу, господа.
        Орлов, будто желая быть первым хоть в чем-то, рванул внутрь без раздумий - странная волшба приняла его не сразу, а поначалу и вовсе попыталась оттолкнуть. Костолом рванул за своим офицером, не ведая иной судьбы, кроме служения.
        Старик окинул меня взглядом, а я понял, что нерешительность сейчас будет смотреться в десятки раз хуже, чем трусость. В пару больших, уверенных шагов я достиг того же, что и мой оппонент.
        Нечто объяло нас мглой…
        Глава 3
        Схватка встретила нас всеоглушающим взрывом - жахнуло так, что заложило уши.
        Не ведая пощады к самим себе, спотыкаясь и мешая друг дружке, цветасто разодетые солдаты бросились в самоубийственную атаку.
        Картечь рванула где-то неподалеку, посекла с два десятка несчастных - разорванные в клочья крошевом осколков те падали замертво.
        Лиллит сидела на корточках, закрыв голову руками, а я начал понимать, о чем говорил мне Николаевич. Хрупкая невинность никуда не делась из девчонки, просто успешно натянула на себя маску безразличия.
        Дым и ветер войны вмиг унесли маску прочь, оставив ее один на один со страхами.
        Я схватил ее за руку, рывком поставил на ноги - ну уж нет, дорогуша, в этом Аду ты не одна, мы с тобой в одной упряжке.
        Она скользнула по мне взглядом и кивнула. Первый страх, отчаянно скакавший по нашим душам, сгинул прочь, умчался искать добычу посговорчивей.
        Где-то вдалеке, сквозь марево дыма, виднелись башни и бойницы Армарской крепости. Казалось, отсюда можно рассмотреть даже точеные стволы пушек, жадно поглядывающие в нашу сторону.
        - Ваше благородье! - Боец нарисовался чуть ли не из воздуха. Красный мундир, какая-то плотная белая полоса перетянута через плечо. За спиной - винтовка, на голове незнамо что.
        - Ваше благородье! - повторил он и клацнул сапогами по земле.
        - Вольно, - отозвался я. Он шлепнул ладонью, отдавая честь, и спешно потянулся к походной сумке. Я едва справился с обуявшим меня любопытством - так и тянуло заглянуть внутрь.
        Он тотчас же вручил мне истерзанный временем лист карты.
        - Крепко нас сегодня басурман-то прижал, ваше благородье! Говорят, у них там башня посередь поля крепостная возведена - наши пушки-то до нее не достреливают, а они по нам с нее лупят так, что чертям завидно. Башню командующий велел вам доверить, значится. Исчо там мажья рожа в ближайшем лесочке всякую мандятину на нас наколдовывает, задом его к переду. Наши солдатушки вам и спасибо скажут, и в ножки, стало быть, поклонятся, коли вражину-то одолеете.
        Лог, словно старательная девочка-секретарь, наяривал все в себя, дабы мне не держать в голове. И буквами золотистыми про основное задание упомянул, и условия через черточку перечислил.
        - А что же, братец, с войсками? - не преминул поинтересоваться я. А то чудилось мне, насыплют сейчас со всех щелей как в шутере, и драконов ножами сбивать заставят. На кой ляд тогда будут нужны все остальные…
        - Так что ж армия-то, ваше благородье? Мало нас осталось - вот-вот, говорят, отступление трубить начнут. Вы всяко наша надежа последняя, а мы уж стоять будем, пока порох в пороховницах сыплется, вот.
        Приплыли, подумалось. Николаевич ведь неспроста распинался про условия поражения и позор, что тенью ляжет на обоих. Какие он последствия за собой тащит, я не знал, но выражение лица Орлова, сменившееся на мрачное еще до начала, явно говорило, что хорошего ждать не стоит.
        По правую от меня сторону затрубил рог. Солдат задумчиво почесал затылок.
        - Эка! Ваш товарищ-то, гляжу, времени зря не теряет - в атаку скомандовал идтить. Вам бы тоже того самого - не медлить.
        Моих глаз тут же коснулась цифра, висящая едва ли не над полем боя - уж не знаю, проказы ли это ясночтения, или мой соперник видел ее тоже, но она указывала на количество оставшихся в нашем распоряжении солдат.
        Внушительная цифра спешно таяла после очередного залпа картечи - чужая, фантомная смерть улыбалась нам будущим позором.
        Руку обожгло - на коже тотчас же проявилась царапина, заалела кровь, полоска здоровья отреагировала.
        - Врача вам надыть, ваше благородье. Да чего его искать? Вот же и он!
        Медик был безлик, как и все остальные. Сумка, невзрачный вид, угловатые черты лица. В оружие он выбрал себе легкий карабин.
        У меня самого при себе был лишь офицерский кортик - точно такой же, каким орудовал Кондратьич. Словно прочитав класс девчонки, Лиллит снарядили перевязью соломенных, будто еще вчера их клепали девочки-селянки, кукол.
        Страшно даже стало представить, чего там выдали костолому Орлова. Молот поперек себя шире?
        Магия исцеления коснулась меня мягко, словно полуденная роса, и свежая рана тотчас же затянулась. Медик - как будто прощальный подарок Николаевича нам обоим.
        - Он и подлечит вас в случае чего, и спину прикроет: надежный парень, как ни глянь. Токмо берегите его - медики-то у нас тут на вес золота, ага. Он ведь не только лечить - он еще всяки каверзы помечать может. Вот увидите вы капкан какой вражеский, скажете ему - он его и пометит для остальных. Солдатушки-то вам за такое и спасибо, и в ножки покланяются…
        Словно в доказательство его слов, со стороны Орлова рванул магический вихрь - устремившийся раньше остальных в атаку, он пренебрег подлостью врага.
        Зря.
        - Ваше благородье, стоять-то потом будем. Братца нашего басурман жмет - вы б с суседа-то вашего пример брали. Рог-то вон трубите, пока совсем не поздно стало.
        Все его реплики заведомо прописаны, понял я. Представить, что рядовой указывает, что делать офицеру, было почти что невозможно.
        Словно только сейчас вспомнив, солдат вдруг протянул мне перевязанную котомку, сказал, что на дорожку.
        Лишних объяснений не требовалось - все было едва ли не как в лучших домах Лондона! Пятерка поджигательных гранат блестела чугуном корпуса, храня в себе немалый пороховой заряд. Червяки бикфордовых шнуров только и ждали, когда им подарят возможность блеснуть во всей красе. Хрусталь отваги обещал вырвать из поля боя двадцатку солдат, готовых выполнить любой самоубийственный приказ.
        Кивнул ему в ответ вместо благодарности. Сам-то я бы не отказался от какой-нибудь игрушки вроде хорошего револьвера, но уж что есть, то есть. Орлов там, авось, тоже не с миниганом скачет.
        Мой рог издал утробный, оглушающий рев - будто ото сна пробудился недоспавший дракон. Злым эхом рев прокатился по стройным рядам солдат. Лавиной они хлынули в атаку, нагоняя своих собратьев по правому флангу. Хлопнули ружья, злые бесы пуль скашивали остатки нашей армии беспощадно.
        Башня была обозначена на карте точкой. Ясночтение заспешило забить ее в подкорку мозга, чтобы всякий раз не лезть в походную сумку.
        Мне оставалось только икнуть от удивления, как только мы выкатились на поле боя. И почему только Рысев-старший выбрал стезю шпиона-дипломата, а обошел стороной военную карьеру?
        Мой дар теперь решил проявить себя во всей красе.
        Словно провидец из греческих мифов, он спешил указать, куда летит картечный снаряд, где вот-вот ухнет пушечное ядро, а где затаилась колдовская ловушка.
        Медик тут же исполнил отданный мной приказ: магическая ловушка была помечена. Несущийся прямо в нее отряд тотчас же изменил направление.
        Турки были неподалеку. Стоя напротив нас, потомки янычар потрясали винтовками. Первый залп ударил по ушам, съев три десятка солдат. Спешащие на смену отстрелявшимся бойцы немедля грянули вторым залпом.
        Третьему случится было не дано - отвага, удержавшая моих бойцов на ногах, не давшая им струсить в самый последний момент, теперь заставила войско вклинится в ряды противников.
        Азарт и горячка боя манили меня принять участие в случившейся стачке. «Наших бьют!» - кричало все нутро, заставляя проснуться, но я не спешил.
        - За мной!
        Мы с Лиллит нырнули в лесополосу поблизости. У этой модели сражения наверняка были края, за которые не выйти, но лес легко встретил нас, пуская внутрь. Медик, разрывавшийся между долгом и приказом, рвущийся помочь раненым, семенил за нами следом.
        Я пылесосил карту взглядом - подозрения вызывал расположившийся у самого края овраг. Имей я хоть немного мозгов на месте турков, так в обязательном порядке бы воткнул туда засадный полк.
        Меня, будто на привязи, тащила за собой интуиция - и не подвела!
        Турки прятались у деревьев, с мгновения на мгновение ожидая приказа выскочить в атаку. Их роль мне открылась сразу же, едва я увидел численность. Ясночтение решило, что их здесь не меньше трех сотен, а у меня не было никаких причин ему не доверять.
        Орава будто говорила мне - ну и что же ты теперь сделаешь, офицер?
        Здравый смысл ратовал оставить пометку медиком - пусть наши знают, что им готовят удар в спину. Уверен, со стороны Орлова так же где-то был припрятан не менее подлый сюрприз.
        «Предупреди и уходи», - сказал я самому себе. Сюда ринется запасной отряд и…
        И атака увязнет, подсказал мне опыт игры в стратегии. Это там, сидя за компом, можно покликать мышкой, и казармы разродятся еще десятком свежих отрядов. Здесь же войска имели чудодейственную, свойственную реальной жизни особенность не прибавляться, а таять пломбиром на солнце.
        Глаз тут же зацепился за бочки. Порох, подсказало ясночтение, да я догадался и без него.
        - Мы что, пойдем туда? - Лиллит подала голос. Мне слышалось в нем больше любопытства, чем испуга. Девчонка поскорее загнала страх куда подальше. Это всего лишь игра, читалось в ее глазах - и, наверное, сейчас это самое здравое отношение к происходящему.
        Чего ей, в самом деле, позора бояться?
        Готовая ко всему, она стиснула одну из соломенных куколок: вот бы там, в подземелье, она была столь же отважна и самоотверженна.
        Медик молчал - ну да и что, в самом деле, мог мне высказать неживой фантом?
        Требовался план. Рвануть на три сотни человек с одним лишь кортиком и умениями кукловода? Нет, конечно, при грамотном подходе, можно было помереть даже с умом, да только у нас сегодня задача не наколоться на сто дурных, а с почестями выжить.
        - Бочки, видишь? Если мы сумеем их поджечь, это явно и нанесет урон, и предупредит наших бойцов о том, где укрылся противник.
        Лиллит смотрела на потомков янычар не без любопытства. В детстве ее наверняка пугали тем, что ее, проклятую, турки утащат в свои гаремы. Ей расписывали их как чудовищ, и, надо отметить, выглядели они и в самом деле подобающим образом.
        В мире, где магия и родовые дары очень сильно изменили реальность, турки предпочли нацепить на себя дьявольские рога. Вместо ботинок - копытоподобные сабатоны. Острозаточенное оружие чернело узором нанесенного на сталь рисунка. Привычные моему взору ятаганы имели странный зубастый вид.
        Словно они не оружие, а ухмылка самого Сатаны.
        Девчонка облизнула губы, у нее вспотели ладошки - нервная дрожь пробежала по ее телу, заставила их вытереть о штанины.
        - Я могу заставить кого-то из них поджечь бочки - они и не почувствуют.
        Я хмыкнул ее догадливости и наивности одновременно.
        - Почувствуют. Видишь вон того, с палкой? Это маг, и я больше чем уверен, что он с ними не один. Всяко заподозрит.
        - Тогда как?
        Я выдохнул ей в ответ. Предлагать свершить подвиг - это еще не значит знать, как его свершить.
        Голова, не ведая устали, клепала один безумный план за другим. Прорваться под прикрытием кустов, зажечь и…
        И попасться еще до того, как сделаешь несколько шагов - что-то мне подсказывало, что фантомы вовсе не обладают той самой слепотой, как иные их представители в стелс-миссиях.
        Логика ненавязчиво подсказывала, что если они тут стоят, то с ними можно что-то сделать: кто станет вставлять в подобное дуэльное сражение нечто, с чем нельзя взаимодействовать? Да и на обучении это явно плохо бы сказалось.
        Будь с нами Майка - и проблем попросту бы не было, подумалось мне. Я тут же прикусил язык - засадный полк, конечно, засадный, но явно не мечтал быть уничтоженным. Ясночтение запоздало выловило чароплетскую сеть, которую стискивали в руках странного вида неясные очертания.
        Черти, подумалось мне. Не наши, басурманские - эти точно на контакт не пойдут. В любом случае не пойдут, они ж не живые…
        - Пометить? - тихо и хрипло поинтересовался медик, вопрошая про ловушку - я лишь покачал головой ему в ответ.
        Черти обещали заловить всякого, кто только сунется в эту западню, да перекрыть поток выхода маны - сиди себе в этом мешке да колдуй. Без возможности выхода что проклятия, что атакующие заклинания и даже родовые умения будут отражены на самого применившего и тех, кто оказался в этой западне.
        Нам бы так, с горечью подумалось мне.
        Счетчик пока что еще живых душ нещадно торопил, стремясь к нулю. Словно того было мало, лог тут же решил меня «обрадовать».
        Ваш соперник только что захватил хрустальную пушку. Поторапливайтесь!
        Спешу, не ведая преград. Бросать за спиной отряд, который ударит в самый неподходящий момент, было страшно и опасно.
        - Ну? - Лиллит едва ли не горела от нетерпения. Нас касались звуки недалекого боя, звон мечей словно дурманил забыть обо всем и броситься в самоубийственной атаке прямо на редут.
        Я покачал головой, прогоняя злое наваждение.
        - Создай… двух кукол, пусть мчатся прямо вон туда.
        Я намеренно указал на сеть-ловушку. Словно застыв в ожидании нашей глупости, турецкие черти переглядывались между собой, как будто так и вопрошая: ну, когда же они? Когда?
        Мой план оказался прост, как три копейки, а Лиллит не стала спорить. Вот что мне в ней нравилось - в отличие от непослушности и самовольства Биски, пепельноволосая кукловод не имела привычки спорить по пустякам.
        Сказано - сделано.
        Соломенные куклы разрослись в пять раз, став похожими на нелепо перебирающих лапками карликов. Словно ошалелые, у всех на виду, они отчаянно рванули в поджидавшую их ловушку.
        Турецкая брань всполошившихся солдат коснулась наших ушей.
        Порождения врожденного дара Лиллит тотчас же, вопреки окрикам турецкого чародея, пытавшегося остановить свою бестолковую нечисть, схлопнулись. Тиски чаровских сетей стянулись, сжимаясь меж собой и перемалывая пустышек в ничто.
        А вот теперь уже настала наша очередь.
        Медик, повинуясь моему приказу открыл огонь - винтовка в его руках плюнула заклинанием. Ледяная волна, заволакивая пригорок снегом, проливала стекло льда под ноги потомков янычар - земля вдруг стала слишком скользкой.
        В школе у меня была пятерка по физкультуре, и первым я метнул булыжник, памятуя о сработавшем с наемниками приеме.
        Сработало тогда, сработало и сейчас - ближайшие от меня бойцы, ожидая скорого разрыва, рухнули наземь.
        Ко вторым в отчаянном броске рванулась выданная мне тем солдатиком граната. Зло шипя, испуская искры огня, она вертелась. Дымил бикфордов шнур.
        Взрыв ухнул, скосив уставших ждать его турок: несчастные, посеченные осколками, словно оловянные солдатики, валились наземь.
        Маг успел закрыться чародейским щитом - град осколков бестолково долбился о выставленный им заслон.
        Я моргнул, позволив себе право смотреть на мир эфемерным зрением. Любовь, ненависть, неизбывный ужас вперемешку с отчаянной трусостью - фантомы успешно воплощали в себе пусть и не до конца человеческие, грубо ограненные, но эмоции.
        С клинком наголо я выбрал ту нить, что бежала от чародея, рванул к нему сквозь пространство.
        Вынырнул я дальше, чем мне хотелось бы, чуть не угодил во вторую, скрытую за густой листвой на земле ловушку. Турецкие кривохвосты разве что не завыли с досады, солдаты же никак не ожидали моего появления.
        Не ожидали, но были готовы стрелять на поражение. Первичное ошеломление шустро сменилось уверенностью, и с десяток стволов вмиг уставилось в мою сторону, прежде чем грянул залп.
        Я рванул за нить еще раз, теперь уже юркнув совсем в другом направлении - маг успел за этот миг разве что только развернуться, беспомощно выставив перед собой руку.
        Инстинкт самосохранения успел выжать из его маны последнее заклинание, а я помог ему родиться - огненный вихрь разразился мгновением позже, прежде чем чародея изрешетили его же солдаты.
        Пламя рвануло повсюду - до чего только могло дотянуться. Густой черный дым повалил в небо, быстро, словно наперегонки со мной, запылала трава.
        Лиллит не сидела без дела - словно научившись у меня, она вселяла в души врагов отчаяние вперемешку с диким равнодушием - еще пару мгновений назад горевшие огнем ярости бойцы теперь жаждали не мести за павших собратьев, а только того, чтобы их оставили в покое.
        Не сумев выдержать ее напора, они падали наземь, хватаясь за голову. Лиллит тотчас же удостоилась моего одобрительного взгляда - а я ведь даже и не знал, что она так умеет.
        Застывшая посреди пожарища, будто только и ожидая чужой пули, она тоже как будто не ведала об этом.
        Транс, понял я, и рванул к ней. Дело было почти сделано, можно уходить. Три сотни бойцов поредели слабо, но уже были обнаружены, а огонь бежал к пороховым запасам.
        Паника сделала свое дело - вместо того чтобы бежать, засадный полк замешкался в ожидании приказов, но их не поступало: видимо, убитый чародей был важной шишкой.
        В последний миг я успел к Лиллит. Сбил ее с ног, навалился сверху, закрывая собой. Сейчас, подсказывало нутро, будет крайне жарко…
        Грянувший взрыв был оглушающим - казалось, что у меня лопнули барабанные перепонки. Наверно, будь мы не в симуляции, а на реальном поле боя, точно так бы оно и случилось.
        Вами получено 300 очков престижа за уничтожение вражеской засады! - Лог обнаглел и заленился, буквы возникали едва ли не у меня перед глазами. - Продолжайте в том же духе, родина гордится вами!
        Кроме престижа, который, как и самовыражение, ни в один карман не влезает, мне с гордым видом презентовали дулю. Система, или что за хрень правила балом в этом мире, решила, что учебный бой так зовется красивого слова ради, а потому сыпать опыт за убитых ничего не намерена.
        Я пожал плечами - ну не хочет, так не очень-то и хотелось!
        Медик корпел над нами целебным чародейством не покладая рук - одно заклинание за другим спешило поправить наши невесть от чего пострадавшие полоски здоровья.
        Воздух вдали разрезало свистом. Словно по команде, мы обернулись - ярко-алый луч, устремившись в небеса, с облаков беспощадной мощью обрушился на ту самую пресловутую башню.
        Ваш соперник атаковал башню и готовится к прорыву. Потарапливайтесь!
        Я лишь грязно выругался в ответ…
        Глава 4
        К тому моменту, как мы покинули лес, башня представляла собой изрядно излохмаченное зрелище.
        Твердь камня хрустнула под невероятным напором хрустальной пушки, обращая ее в хрупкое стекло. Стрелки, еще недавно властвовавшие над полем боя, вселявшие смерть и ужас каждым залпом, словно мешки с картошкой, валились наземь. Верхушка некогда мощного сооружения была отдана огню на расправу - кто бы мог подумать, что камень в состоянии гореть?
        Выжившие огрызались чем могли и как умели, но уже в десятки раз слабее прежнего.
        Мне почти так и виделось, как Орлов смотрит на меня с моей же убогой трехсоткой и давит поселившуюся внутри надменную ухмылку.
        Войска по правому флангу с победным ревом ринулись в атаку. Громогласное ура, словно вырвавшееся из фильмов про войну, норовило обратить в бегство чудом уцелевшие отряды потомков янычар.
        Турки, еще недавно жавшие атаку по всем фронтам, обещая в скором времени ухнуть из обороны в контрнаступление, сломались.
        Я что было мочи рванул к развалинам башни - может быть, сама она и утратила былой блеск и силу, но представлять опасность не перестала.
        Защитники укрепления встали перед нами стеной, вклинились в наши ряды и навязали бой.
        Выскочивший прямо передо мной турок замахнулся ятаганом, но я оказался шустрее - вспорол ему брюхо от самого живота и до шеи. Пинком толкнул его в груду подступающих вражеских пехотинцев. Медик, словно жутко молчаливое воплощение Кондратьича, загонял в винтовку один патрон за другим. Боевым магом он высекал заклинания. И почему только ничего подобного Кондратьич не догадался взять с собой туда, в туннели? Там бы такая штука пригодилась как никогда кстати.
        Правый фланг рвал и метал. Единым потоком людей он вклинился в остатки вражеской пехоты, сметая ее на корню. Слабое сопротивление стражей врат было подавлено меньше чем за секунду - в самом деле, на что надеялись те два олуха, тупо уставившиеся на несущуюся прямо на них волну?
        Ворота распахнулись еще до того, как кто-то успел поднести к ним взрывчатку - толщь дерева обрушилась на еще только готовящих заряд саперов. Армия, невесть откуда взявшаяся, хлынула на нас, стылой водой вмешалась в жар нашей атаки.
        И тут я увидел его.
        Костолом Орлова был прекрасен в своем величии. Обнаженный по пояс, презревший броню как класс, он вырвался едва ли не из-под земли, раскидывая выживших защитников башни, словно кегли. Голый торс блестел от пота, на могучем теле играли и лоснились круглые, покатые мышцы - ему не хватало разве что солнечных очков на носу.
        Право зваться костоломом он отрабатывал на все сто - ломал шеи туркам, словно куропаткам. Могучими ударами сотрясал землю, вырывая равновесие прямо из-под ног противника. Могучие прыжки с молодецким уханьем всегда заканчивались тем, что свою жизнь под его ботинками кончали несколько солдат. Не давая в ужасе бежать их собратьям, словно вшивых котов, он ловил их за шкирку, ломал о колено. Грохот боя то и дело прерывался мерзкими хрустом и хлюпаньем.
        Орлов не давал усомниться и в своих способностях. Мажорчик, не так уж и редко лажавший на глазах у остальных, получил свои пять минут славы. Будь здесь девчонки, они визжали бы от радости. Красные, невероятных размеров звенья цепи простирались из его рук. Он вертелся веретеном, обращаясь в воистину вихрь смерти, размалывая всякого, кому не посчастливилось оказаться на его пути.
        Чародейские кандалы опутывали собой потомков янычар горстями. Словно жуткий судья, Орлов был верен заветам своего отца и безжалостно выносил им один кровавый приговор за другим.
        Мы с Лиллит переглянулись: противники и в самом деле были не лыком шиты. Не полагаясь на одну лишь магию, Орлов крошил подступающих к нему турков офицерским кортиком: тот жалил, словно взбешенная пчела.
        Позади них был точно такой же медик, как и у нас, но прихрамывал на обе ноги. То ли умел лечить только остальных, то ли в этом был какой-то особый сакральный смысл.
        Я глянул на нашего работника отхила и оживления и лишь покачал головой. В данной истории он непись - видит во мне союзника, в турках врага, а что там до других игроков на этом поле боя, так они его попросту не касаются.
        Остановившись лишь на миг, переводя дух, сделав морду посерьезней, мажорчик будто отринул все прежние детские глупости. Чувство войны захватило его с головой, не выпуская из плена горячки боя. Ему жаждалось не крови и чужой смерти. Ему хотелось победы - он словно видел ее перед собой как нечто, чего можно коснуться руками.
        Командирским, не хуже, чем у Николаевича, голосом, не дрогнув, он выкрикивал одну жизнеутверждающую тираду за другой - славословия русскому оружию лились с его уст, словно мед.
        Прокачанное лидерство помогло ему впихнуть в души окружавших нас солдат уверенность, стерло хоть какие-то намеки на трусость. Вот, значит, откуда и почему все время слышались эти громогласные «ура».
        - Рысев, - не заметить меня он попросту не мог. Усмехнулся мне, словно старому другу, в глубине глаз сверкнул озорной, недобрый огонек. - Я все думал, когда же твоя мерзкая рожа соизволит показаться здесь? Пока я прорывался с боями сюда, ты почивал на лаврах и ждал, когда выпадет шанс, чтобы взять меня готовенького, победить уставшего?
        Оправдываться я не собирался, да и, в конце концов, паскудник как минимум не знал, что я спас нашу же армию от происков засадного полка. Не слышал, что ли, взрыва?
        - Ну тогда давай.
        Он широко расставил руки, разом обращаясь в доступную для всех мишень. Турки метили в него - я это знал, но пули лишь дробью колотили гранит стен, беспощадно вгрызаясь в остатки некогда величественной башни. Он махнул рукой - цепь, словно плеть, мазнула по стрелкам, сбивая их головы. Безумная улыбка пробежала по лицу Орлова.
        Мальчишка словно желал показать мне, на что способен. Звериная жестокость, с которой он расправлялся с врагами, должна была стать для меня предупреждением. Он словно пытался сказать, чтобы я развернулся и трусливо показал тылы.
        Даже если так сделаю, понял я, он атакует. Ударит в спину убегающему и не постесняется потом обвинить меня в трусости.
        Покалечит, вспомнилось мне предупреждение Женьки.
        Сломает спину - что будешь делать тогда, вопрошала взбешенная, узнавшая о скорой дуэли Майка?
        В голову лезла всякая глупость. Чушь, бред, чепуха.
        - Что же ты стоишь. Рысев? Оробел? Ты был столь отчаянно отважен в последние дни, правда? Словно в тебя вселились бесы, из мелкого, никчемного крысеныша ты превратился в готового на любую пакость подонка!
        Нутро, как и прежде, спешило предупредить об опасности. Ясночтение вздрогнуло, завибрировало. Ничего не говоря, я пихнул Лиллит в сторону, сам бросился в другую.
        Земля под нашими ногами взорвалась. Брызгами ударила в глаза. Костолом, словно обратившись в огромного крота, пробивал себе путь прямо сквозь землю. Громадная туша выросла перед нами. Я выхватил кортик, но великан оказался куда проворней, чем я ожидал. Он схватил меня за голову, ребром ладони выбил из рук оружие. Словно законную добычу, швырнул под ноги своему хозяину.
        Я интересовал его в самую последнюю очередь - больше всего ему хотелось добраться до Лиллит. В девчонке он видел равную: будто всю свою жизнь только и делал, что мечтал о таком сражении.
        Моя подручная пугливо попятилась, врезалась спиной в каменные обломки. Оглянулась - нападать костолом не спешил. Теперь он позволил себе насмешку - хрустел костяшками пальцев, играл мышцами, разминал шею. Ему хватило бы всего одного удара, чтобы обнулить полоску здоровья Лиллит. А ему всего-то и хотелось, что поиграть с этой маленькой мышкой.
        Орлов схватил меня за шкирку, рывком ставя на ноги, толкнул от себя прочь. По истерзанным плитам пола загрохотал ятаган - словно Орлов хотел прочертить меж нами последнюю грань.
        Он здесь герой, а я презренный янычар.
        - Возьми железку, Рысев. Я мог бы удавить тебя прямо здесь, и ты это прекрасно знаешь. Но мне не хочется проливать твою поганую кровь в стенах этого почтенного заведения. Вставай, падаль! Дерись, как…
        Я не дал ему договорить. Эфемерное зрение сразу же указало мне всю гамму переполнявших его чувств. Он подавился, кашлянул, когда я узлом завязал его ярость, заставил ей же поперхнуться. Ятаган сам лег мне в руку - оружие чужое, неудобное для рук - Валерьевна не учила таким выписывать кренделя.
        Мы схлестнулись в яростной атаке - кортик противника прочертил полосу в воздухе, тотчас же отмерил защитный символ, норовя вот-вот вывести его в имя будущей атаки - видать, Орлов не так уж и плохо усвоил прежние уроки.
        Я почти что читал каждое его движение, видел, что он будет делать дальше. Ясночтение слилось в экстазе с зрением, что даровала мне Лиллит: переплетение чувств указывали едва ли не на то, в какую сторону он будет бить.
        Орлов оказался более непредсказуем - словно распознав после первых неудачных ударов, что я вижу все, резко сменил тактику. Думал об одном, делал совершенно другое. Кто бы мог подумать, что он окажется столь хорошо обучаемым?
        Я схватил его же собственные чувства связующими нитями, перехватил ятаган, во второй скомкал сумбур - ударил сначала клинком, заставив мажорчика открыться, лишь после опустил на его открывшееся передо мной плечо сумбур.
        Мана взорвалась в нем единым потоком. Ударила прямо в голову - не выдержав, Орлов попятился, кровь брызнула из носа.
        - Что за… поганец! - Он ярился с каждой секундой, не зная и не желая знать хоть что-то про внутреннее равновесие. Карьеру он точно выбрал правильную - такие, как он, всегда и в первую очередь хотят мчаться с шашкой наголо и вперед. Не оборачиваясь.
        Он жаждал взять меня с наскока - едва восстановившись, вновь оказавшись на ногах, он бросился в яростную атаку. Кортик в его руках выписывал кренделя, пробуя на вкус мою кривую до безобразия защиту. Тяжелые кандалы стали стократно легче после того, как полная полоска маны Орлова соизволила похудеть под воздействием сумбура - словно чуя, что запас сил теперь не столь огромен, сын судьи пользовался своими умениями экономней.
        Цепь, проламывая пол, вырвалась прямо из-под земли. Защелка наручника едва не застегнулась на моем запястье - я нырнул в сторону в самый последний момент. Перекатился, встретил его напор ответным ударом, рывком толкнул от себя прочь. Вскакивая, тут же засадил мерзавцу ногой в живот. Заставил согнуться пополам - клинок из его рук тотчас же заскользил по плитам пола. Пытаясь восстановить дыхание, Орлов бухнулся на пятую точку, опрокинул все, что стояла на столе, схватившись за скатерть.
        В ушах повис звон бьющейся посуды. Не помня самого себя, впав в жидкий, неизбывный азарт, я занес тяжесть турецкого ятагана над собой, собираясь обрушить его на голову несчастного.
        «Мы не желаем того, чтобы в стенах этого заведения проливалась кровь» - слова Николаевича сами всплыли в голове, подарив мажорчику так нужную ему секунду. Чародейская цепь рванулась с вытянутых рук мажора, тонкой струей затянулась на моей шее. Кандалы всей своей тяжестью не давали мне сдвинуться с места, будто приковали: Орлов резко дернул мою удавку, заставив тяжело рухнуть рядом с ним. Не знаю, что там видели наши однокурсники, но в своей тяге достать друг дружку мы были похожи на уличных котов.
        Стена рядом с нами сначала захрустела, лишь после взорвалась крошевом осколков - вдвоем с Орловым, забыв друг о дружке на мгновение, мы не без удивления взирали на наших подручных.
        Костолом, словно шкаф, рухнул наземь в груду кирпичей, раскинулся, как на троне. Лиллит явилась перед ним прямиком из небытия, приземлилась ногами на широкую грудь - маленький, девичий кулачок врезался в мясистый нос. Голова костолома дернулась, словно затрещины ему отвешивала не девчонка от горшка-два-вершка, а трехтонный великан.
        Следующим ударам он случиться не дал - огромная лапища сжалась на ей ручонке: рывком он сдернул ее с себя, словно паршивую кошку. Кукловод сопротивлялась, как умела. Отчаянье толкало ее на безумства, желание победить в этой неравной схватке дергало за ниточки импровизации. Широко разинув рот от удивления, я впервые в своей жизни видел то, что проворачивал сам.
        Лиллит схватилась за нить чуждой ей ярости, рванула ее на себя за миг до того, как исполинский кулак размазал ее по ближайшей стене - будто забыв, что имеет дело с тщедушной девицей, здоровяк бил в полную силу. Лиллит выскользнула из его рук, в мгновение ока схлопнувшись в искристый поток. Словно пламя по бикфордову шнуру, едва уловимая взглядом, она оказалась за спиной у великана. Едва поднявшийся, он чуть не рухнул вновь, когда ее ноги врезались прямо в его шею. Моя подопечная, оскалившись, не желала заканчивать атаку: вонзившись ногами в его спину, опутала несчастного связующими нитями со своих рук, резко дернув на себя - широко раскрыв рот, хватая последние остатки воздуха, костолом рухнул на колени.
        - Бейся, паскуда! - Орлов подскочил ко мне в яростной атаке. Бить со спины отвлеченного меня ему не позволила то ли совесть, то ли глупость. Выкрик помог выставить блок перед собой.
        Клинки схлестнулись, высекая искры. Оба оскалившиеся до остервенения, мы давили друг на дружку. Мне до бесконечного не хватало той силы, которой я обладал раньше. Тело так и желало сунуться под первый удар, подарить врагу преждевременный восторг будущей победы - чтобы через мгновение нанести сокрушительный удар.
        Будь при мне дьявольская сила или теневая хватка, бой мог бы уже закончиться. Орлов не желал сдаваться, как раз ровным счетом наоборот. Он вкладывал в каждый последующий удар все больше и больше сил, будто в надежде, что мой клинок окажется мудрее, сдастся и хрустнет на его милость, просыплется наземь осколками.
        Когда грубость силы не сработала, мажорчик всего на миг отступил, чтобы перевести дыхание. Я рванул к нему, выиграв свой шанс, но вдруг проснувшийся здравый смысл внял пробудившемуся внутри чувству тревоги. Ясночтение выхватило ловушку передо мной едва ли не в самый последний момент.
        Инерция тащила меня вперед - словно неуклюжий порос, я подался в сторону, впечатался плечом в обломок стены. Орлов воспользовался моей заминкой: его клинок воспарил надо мной, а я вдруг понял, что не успею защититься. Словно назло, под рукой не было ни одной связующей нити. Те, что шли от самого мажорчика, девичьими волосами извивались за его спиной, не спеша лечь в мою хватку.
        Булыжник прилетел ему прямо в голову из ниоткуда. Лиллит, будто малое дитя, набрав охапку камешков, наивно прижимая их к груди, отчаянно и зло метила следующий снаряд в него.
        Орлов отступил, качнув головой, встретил последующий камень широким размахом - остро заточенная, крепкая сталь перерубила брошенный в него камень надвое. Цепь плетью хлестнула Лиллит по спине. Не ожидавшая подобного девчонка оторопела - спазм боли сковал все ее движения, заставил рухнуть, нелепо просыпались собранные камни.
        Сын судьи выглядел не лучше, чем злокозненный паук. Когда мы начинали, в нем были лишь презрение, ненависть и крупица ярости. Сейчас последняя правила бал в его душе, заслоняя здравость мыслей. Будто желая воздать ей за поражение своего подопечного, уже лежавшую, он что есть сил огрел чародейской плетью - ожог, коснувшийся спины Лиллит запунцовел, готов был побежать волдырями.
        Следующий его размах я принял на свою руку - запястье будто бы вспыхнуло огнем. Боль побежала кровью по моим венам, норовя обратиться беспомощной слабостью. Бритвой Оккама я отсек ее от себя - словно разобиженный змей, она заспешила прочь, в недра сознания.
        - Да что… ты… за тварь… такая?
        Орлов рычал. Яростные взмахи плети впивались в мое тело. Я не слышал, но чувствовал, как хрустят мои кости. Николаевич, инфантер-генерал по ту сторону всего происходящего, должен был уже остановить нашу дуэль, понять, что она зашла излишне далеко. Из соревновательной части мы вырвались в мордобой. Не до крови - до смерти.
        Чародейская цепь хлестнула по руке, затянулась узлом на ятагане, вырвала его прочь. Кандалы одни за другими падали мне на печи, желая задержать. Заклинательские клинья нещадно вгрызались мне под кожу, впиваясь в самую душу, отчаянно натягивались - и рвались.
        Я был покорен теперь одной лишь собственной ярости.
        Будь при мне внутренний демон, он бы возликовал тому пути, который я выбрал. Не взирая на все колдунства, что потоком пролил на меня мажорчик, я в едином прыжке рванул к нему. Словно в отчаянии, не зная, что делать дальше, он швырнул себе под ноги ловушку - мои связующие нити поймали его заклинание еще до того, как оно успело родиться, комком швырнули прочь. Орлов протяжно заскулил, когда мой кулак врезался ему в живот.
        О нет, братец, так легко ты у меня не отделаешься! Боль красным потоком, будто кровь, хлынула из паршивца - я схватил ее обеими руками, будто желая проникнуть вглубь, жечь поганца изнутри. Подарки Сатаны раньше позволяли мне жалить всего лишь одним прикосновением пальца, умения же кукловода работали иначе. Я пустил по потокам его боли собственную ману. Скулеж в мгновение ока обратился в хрип: выкатив глаза от нестерпимых страданий, Орлов жаждал лишь одного - ухнуть с головой в пучины бессознательного.
        Я не позволял, всякий раз выхватывая его из этого спасения, заставляя мучиться все больше и больше.
        Мир перед нами вдруг вздрогнул - мы, смотревшие друг дружке в глаза ненавидящим, испепеляющим взором, рухнули на пол.
        Системные сообщения, будто желая привести нас обоих в чувство, хлопали крыльями по воздуху, а мне еще и в логе прямо по голове.
        Я ненароком глянул на цифру под облаками - наши солдаты, еще недавно столь отважно рвавшие вражину и продвигавшиеся вперед, не просто несли потери - счетчик смертей отсчитывал их гибель, не ведая остановки.
        Я выглянул сквозь прореху в стене - тот самый колдун, о котором мне говорил солдатик, во всем своем многообразии вышагивал на нас в исполинской броне.
        - Какого черта? - брякнул Орлов у меня из-за спины, не спеша нападать. Я проследил за его взглядом - и у меня родился точно такой же вопрос.
        Какого, мать вашу, черта?
        Из клубов дыма и пыли выкатился цветастый шар, будто желающий похвалиться всеми цветами, а в особенности красным, сразу. Не сразу, но я понял, что это наши солдаты. Слепленные в единый комок, мертвые, они катились по земле гигантским ядром. Войска, готовые брать Армарскую крепость, таяли на глазах. Их отвага обращалась в ничто, их души уходили в силу колдуна.
        ВНИМАНИЕ!
        Ваш враг начал контрнаступление! Удержите позиции или вам будет засчитано поражение!
        Орлов прочитал то же самое, что явилось и перед моими глазами. Встать ему было трудно - боль, которой я терзал его одной лишь ненависти ради, все еще властвовала в его теле. Никак не желала уходить. Моя же, наоборот, спешила вернуться.
        Лекари - мой и Орлова - явились едва ли не из воздуха, осыпали нас целебными заклинаниями.
        - Нам надо объединиться, Рысев.
        - Что?
        - Ты оглох? Нам надо объединиться! Ты паскуда, подлец и тварь! Но если мы проиграем, позор падет на оба наших рода. Ты хоть понимаешь, что это значит?
        Я не понимал. Окинул взором бывшего соперника - эфемерное зрение было непреклонно и кивало: он говорит правду и от всей души.
        Я облизнул высохшие губы, прищурился, глядя на ту мерзость, что породил этот колдун - если такого и бить, то точно вдвоем…
        Глава 5
        По воздуху, будто крылья, хлопали размашистые края ковра-самолета. От бахромы рябило в глазах, узор извивался, будто воистину был живым. Сидящий на нем старец был невозмутим. Закрыв глаза, с головой ухнув за пределы реальности, провалившись в медитацию транса, он тащил за собой тысячу и одно заклинание.
        Пушки? Туркам не нужны были пушки при таком чародее.
        Словно божественная кара, он низвергал на головы наших солдат огненные дожди. Небо над нами хрустнуло, побежало трещинами - голубая синь раскрылась алой, плещущей жаром раной. Будто из портала в саму преисподнюю, оттуда серным огнем лились пылающие булыжники.
        Ковер, будто будучи с колдуном заодно, оставлял после себя дымчатое грозовое облако. Хмурящееся тучей, оно извергало молниеносный гнев на всякого, кому не посчастливилось оказаться рядом. Не хватало разве только что кислотного дождя до кучи, но что-то подсказывало, что у этой бестии есть нечто подобное.
        Колдун не ведал жалости. В своей жестокости ему жаждалось указать неверным, какая судьба постигнет каждого из них - мясное ядро из окровавленных человеческих тел мрачным зрелищем надвигалось на ряды наших солдат.
        По чародею стреляли. Мне, выглядывающему из развалин башни, отсюда казалось, что я слышу всю ту волну ужаса, что сотрясает наших бойцов от одного только зрелища того, что происходит. Но жажда мести была в них сильнее. Безликие болванчики, фантомы прошлого, всего лишь статисты на поле схватки чужих сражений, они несли в себе заряд самих себя из прошлого. Пусть малый, бесконечно ничтожный и фальшивый до основания, но даже его хватало с лихвой, чтобы восхититься.
        Тут впору было разинуть рот от удивления, отрицательно покачать головой и сказать, что на этом мои полномочия все.
        - Армарская крепость… - пробубнил Орлов куда-то в пустоту. - Ну конечно же, у них был при себе маг. Один из последних, как же я не догадался? Мне следовало вспомнить…
        Он винил себя незнамо в чем. Костолом ворвался на наш праздник жизни слишком внезапно, но, в момент заметив, что мы отринули былую вражду, тотчас успокоился.
        Мне бы так уметь усмирять собственную ярость.
        Подручный Орлова был побит, подволакивал правую ногу - не знаю, уж что такого с ним сотворила моя Лиллит, но ему явно было некомфортно…
        Словно стойкий оловянный солдат, он вытянулся по струнке, ожидая следующих приказов от своего офицера. Разве что не брякнул что-то вроде «долг, честь, морская пехота».
        - Старый хрыч знал, что здесь будет. Как только это все закончится, я подам жалобу! Отправлю его под трибунал!
        Вместо того чтобы думать о том, что нам делать дальше, мажорчик пытался найти виноватого и насыпать на его голову кучу проблем. Сегодня приговор он выносил лично Николаевичу.
        У меня свербило схватить поганца за грудки, хорошенько тряхнуть, ткнуть пальцем в то, что в скором времени будет рядом с нами. А если у нас попросту кончатся солдаты, то, даже одолев эту мразь, мы проиграем.
        Мне так и виделось, как Николаевич смотрит на все происходящее и оглаживает усы. Ему плевать на пустые угрозы - он заведомо знал, что, как бы Орлов ни лез из кожи вон, всего его угрозы пусты и беспочвенны. А вот узреть, как два враждующих мальца пытаются найти общий язык, для него было лучше любого бразильского сериала.
        Будь мы в какой дурной книжонке, и я бы подумал, что старый инфантер-генерал хочет создать меж нами уже узы не вражды, а дружеского соперничества.
        - Рысев, нам нужен план. Ты слышишь?
        Теперь уже за грудки хотел трясти меня он, но сдержался. Что ни говори, а гувернеры сумели привить ему выдержку и дисциплину. Сам он сейчас вытянулся, принял напыщенный, гордый вид - будто мы не проигрываем, а идем в победную атаку.
        - Бить его надо, - хрипло выдавил я из себя. В иные времена уже выдал бы на-гора с десяток вариантов того, как нам победить. Безумных, бесшабашных, самоубийственных - в этом не откажешь. Но сейчас не сумел выдумать ничего лучше этого.
        Мажорчик махнул рукой, словно давно разочаровался в моих умственных способностях.
        Я глянул на вражеского истинного мага и чуть не оторопел.
        У него была полоска маны - и уже далеко не полная. Развлекающийся на поле брани старикан не ведал меры ни в методах, ни в собственных силах, а потому в скором времени должен был из преимущества обратиться в обузу.
        Ага, в унисон с сарказмом ответил мне здравый смысл, как же! Сейчас полосочка маны у него иссякнет, так он сядет где-нибудь в укромном уголке на своем половике-планере, попьет сакэ или что там хлебают турки, и будет ему новое могущество. Лучше не рассчитывать, что это будет легко и просто. Но одно я знал точно: если хорошенько врезать по нему сумбуром, он может растерять последние ее остатки - и тогда превратиться из всемогущего в абсолютно беспомощного.
        - У него с маной проблемы, - тут же озвучил я.
        - Чего? - Орлов впервые в жизни слышал про понятие маны. Я покачал головой, попытался объяснить на доступном ему языке.
        - У него магические силы выходят.
        - Значит, в скором времени он даст нам передышку… - Мажорчик потеребил подбородок, но вместо восторга пал в уныние. Мне-то думалось, что он идиот и головой пользуется раз в год, да и то по праздникам, но он оказался умнее меня. - Надо атаковать его! Сейчас же!
        - Что? - Теперь уже настало мое время переспрашивать.
        - Ты совсем отупел, Рысев? Как только он уйдет на то, чтобы немного отдохнуть, мы не сможем его достать. Он спрячется за спинами своих солдат - их там целая орда! Мы не прорвемся - ни с боем, ни тайно, если ты, конечно, не умеешь прятаться и становиться невидимым. А как только он восстановит свои силы, мы превратимся для него в ничто!
        Орлов как будто позабыл, что мы внутри пусть и крайне реалистичной, но все еще игры. Здесь есть сценарий, развитие событий, но мажорчику казалось, что он с головой нырнул в самое что ни на есть настоящее сражение.
        И хотел этому сражению отдать все свои силы, как его с младых ногтей и учили.
        Не признать его правоту было попросту невозможно.
        - Нам нужен план, - в который раз повторил он. Волнение, обуявшее его, не давало ему здраво мыслить, все думы проваливались в небытие. Планы, что он строил до сего момента, явно казались ему никчемными, проигрышными, не заслуживающими даже того, чтобы их озвучить.
        - Мне надо подобраться к нему как можно ближе. Тогда я смогу ударить его… смогу выбить из его часть его магических сил.
        Орлов хлопнул себя по коленям, но отнюдь не от смеха. Фыркнул, будто я сказал величайшую глупость на свете.
        - Легко вот так сказать - подобраться поближе! Ты же умеешь перемещаться, я видел! Что мешает тебе прямо сейчас нырнуть… не знаю, во что ты там такое прыгал, и оказаться прямо у него за спиной?
        - Он маг, - зло буркнул я. - Если он может заставить трупы солдат слипнуться и кататься по полю, словно кровавый мячик, то уж что-нибудь для защиты своей спины всяко придумал.
        Орлов выдохнул. Вражда, которую он питал ко мне, все еще подпитывала его ярость изнутри, толкая в лапы кровожадного безумия.
        - Тогда нам следует взять отряд солдат под свое управление и рвануть сквозь ряды. Шармэл, ты в состоянии стать авангардом?
        Костолом, принимающий помощь от двух лекарей разом, лишь согласно кивнул. Он двигал рукой, словно проверяя, встала ли она на место. Кровоточащие раны на его теле быстро затягивались - он вновь представлял собой оживший бронепоезд.
        - Слушай сюда, Рысев, и слушай внимательно. Я воспользуюсь теми очками, что заработал, чтобы взять под командование отряд. Мы врежемся в их наступательную группу клином. Ты, в свою очередь, должен поступить точно так же, но не прорываться с боем, а искать обходные пути. Сколько у тебя очков? Только не говори, что ноль и ты потратил их на ерунду!
        - Три сотни, - ответил я. Мажорчик в ответ мне лишь пожевал губы - судя по его взгляду, для успешной атаки мне не хватало как минимум двух тысяч. Я раззявил нутро своей сумки, показав несколько гранат и ту штуку, что могла призвать с десяток солдат.
        - Запомни, если кто-то из нас провалится - это крах для обоих.
        - А ты из тех солдат, что возьмешь под контроль, не можешь передать мне?
        - Здесь это так не работает, остолоп! Это все еще имитация, а не настоящая схватка!
        Я окинул его взглядом - до сего момента мне казалось, что забывал об этом здесь именно он.
        - Если у тебя есть другие планы, то я выслушаю их, но не надейся, что приму.
        Соглашаться с кем-то вроде Орлова всегда сложно. Признавать его правоту было стократно труднее. Я выдохнул, покачал головой - свежих идей у меня не было. А то, что я мог сказать, страшно походило на то же самое, что предложил мой недруг.
        Орлову не занимать было лидерства. Словно он с самого рождения, что ни уровень, старательно откладывал туда по очку-другому, а потому скопил внушительное состояние.
        Очки, полученные им за захват хрустальной пушки, ушли на покупку сотни солдат. Фантомы, еще недавно готовые марать портки от ужаса, тот же час перешли под командование мажорчика. Его харизма и умение направлять толпу туда, куда ему нужно сыграли свое дело. С диким ревом, оскалившись, натянув на морду прищур пострашнее, он бросился в атаку в первых рядах. Турки, воодушевленные собственным чародеем, дрогнули от яростного, неизбывного напора, что обрушился на них. Войска противника, кои они погнали прочь от крепости, вытащили из широких штанин собственный козырь.
        Глядя на то, что творится в первых рядах, я понял, что Шармэл, подручный Орлова, в схватке с Лиллит еще сдерживал силы, а теперь получил карт-бланш.
        Словно ожившее воплощение стального медведя, он принимал в себя залпы свинца - пули отскакивали от него, словно от бронепоезда. Товарным составом он тяжело врезался в толпу противников. Турок, попавшийся ему под руку закончил свою жизнь, словно жук - сложив кулаки воедино, костолом обрушил на него страшный удар. Он наращивал темп бега, обращая его в недлинные, но все-таки прыжки. Едва его ноги касались земли, как из-под ступней расходились ударные волны, опрокидывающие турок. Орлов от своего подопечного не отставал. Словно злокозненный гоблин, он уселся на его плечах. Звон чародейских цепей щекотал слух, звучал, как музыка для утомленных ушей.
        Под моим началом оказалось два десятка солдат. Здравый смысл призывал вызвать и тех, кто ждали своего часа в треклятом камне.
        Потом, убеждал я самого себя, веря, что это самое «потом» как-нибудь наступит.
        Ваш соперник продвигается в направлении Армарской крепости! Поторапливайтесь!
        Я сплюнул - появилось дикое и неизбывное желание захлопнуть лог и закрыть, дабы больше не беспокоил. В голову закрадывались неприятные мысли: что, если Орлов меня кинет? Ухмыльнется и, увидев, что чародей занят мной, ринется на захват крепости? Разве стояла задача ее потом удержать?
        Их я отшвырнул от себя точно так же, как все остальное - сейчас следовало думать не об этом.
        Костолом мажорчика прокладывал нам дорогу кулачищами: нельзя было терять подаренную возможность.
        - Сабли к бою! - выкрикнул я. Прозвучало хуже, чем мне думалось, но сработало. Лог, помимо надоедливых сообщений поспешил обрадовать меня получением очков престижа. Моя краткая, но вдохновляющая речь потекла по рядам бойцов - лидерство прокнуло, обратив несмышленых солдат в самых настоящих львов.
        Прорубаться было тяжко. Потомки янычар, хоть и были лишь призраками самих себя, не желали столь легко сдавать возведенную ими крепость. Зубами держась за каждый сантиметр, проливая галлоны крови в горячий песок, они стояли насмерть.
        Бой, увязший в этой точке, обратился в кровавую, бесполезную, ничего не значащую мясорубку. Счетчик чужих жизней таял, в скором времени обещая показать дулю: здравый смысл мрачно шептал на ухо, что, как только их останутся не тысячи, а сотни, нам обоим придется смириться с позором, что ляжет на наши роды.
        Чем смывается позор? Что-то мне подсказывало, что кровью. Да еще и не при лучших обстоятельствах.
        Перед нами выскочила конница. Стискивая в руках винтовки, отчаянно целясь, турки желали унять взнузданных, утонувших в горячке боя коней. Копыта месили грязь, хлюпали в крови, давили плоть лежавших на земле трупов. Я рванул на себя нити конского спокойствия, словно уздечки. Они спешили лечь мне в руки. Лошади тотчас же вздыбились. Заржали, желая скинуть седоков. Подвластные мне бойцы, не дожидаясь приказа, будто читая мысли, открыли огонь на поражение.
        Подскочившие к ним пехотинцы скушали блеском ятаганов троих. Лиллит замешкалась, а я ниспослал мысленное проклятие на спину девчонке - прикрывать своими куклами бойцов было ее задачей. Моя подручная проворонила, и мне это не нравилось.
        Не нравилось ровным счетом до тех пор, пока нахлынувшую на нас пехоту не смахнула прочь мраморная статуя. Скрипя, рассыпаясь в прах, оставляя за собой пыльный след, она вышагивала гордым, непоколебимым маршем. Стальная декоративная пика пронзила всадника вместе с конем, рывком обрушила тушу на турецких солдат, пинком швырнула ее прочь, чтобы одним взмахом сбить засевших в окопе стрелков. Лиллит, управлявшая статуей, выхватила из моей же сумки гранату - бомба закатилась точнехонько в турецкие укрепления.
        От взрыва нас закрыл мраморный великан, широко расставив руки, принимая в свое тело град осколков. Я одобрительно глянул на девчонку, в голове бурлил только один вопрос.
        - Где ты откопала этого бродягу?
        - В развалинах башни, - как ни в чем не бывало, пожав плечами, пытаясь отдышаться, ответила мне она. - Думаешь, я сама дралась против того здоровяка?
        Мироздание сопротивлялось такому вопиющему нарушению всех правил даже в имитации. Ему претило, что мраморная статуя, навек застывшая в единой позе, смеет двигаться, словно человек - с каждым шагом прочность изваяния падала на несколько единиц, а замахи и удары жрали полоску здоровья едва ли не как в голодный год.
        Чародей был против. Взгляд старика рухнул на нас, словно пустельга, выхватил наши мечущиеся на поле брани фигуры.
        Вырвавшись из пучин медитации, не желая давать нам возможности наступать, он выхватил молнию из той самой тучи - ей, словно плетью, прошелся по мясному шару, давно окрасившемуся в кровавый цвет. Ядро мертвецов покатилось в нашу сторону, и в тот же миг застыло на месте - воздух прорезал жуткий, оглушающий скрип. Чародейские цепи возникали прямо из воздуха, нещадно впиваясь в гигантский снаряд. Опутывая собой, пытаясь удержать, они рвались, растягивались, но не смели противиться воле создавшего их аристократа. Орлов пыжился изо всех сил - казалось, он собственноручно удерживает эту махину от того, чтобы она катилась дальше. На лице вспухли вены, краска брызнула к щекам, жуткий оскал, глаза навыкате - сказать, что мажорчик филонил, не осмелился бы никто.
        Костолом вложил кучу маны в один огромный, резко сокращающий расстояние меж ним и чародеем прыжок. Несчастные потомки янычар отчаянно, давясь собственным ужасом, тщетно прятались за каплями щитов - с жутким хрустом, разбрызгивая ошметки тел, он вдавил несчастных в землю, лапищей сдернул из-под чародея дернувшийся ковер-самолет.
        Тот не простил обиды, взорвался прямо в руках костолома - окровавленный, израненный осколками, рыча будто зверь, он все еще был жив. Турки, получив шанс, ринулись на него в ярости своих атак - впустую. Клинки врезались в могучее тело, оставляя лишь царапины зарубок, словно это не мраморный истукан Лиллит, а костолом был сотворен из камня. Не переставая реветь, ничего не видя перед собой, закрыв кровоточащие глаза рукой, великан сделал несколько шагов - огромные ручищи расшвыривали толпы врагов. Но несмотря на всю его мощь, что-то подсказывало, что если мы не закончим как можно быстрее, подручный Орлова будет обречен.
        Николаевич не желал останавливать схватку. Все ли у него в порядке с головой? Или любой офицер подручного за человека не считает? А как же Валерьевна?
        Ответов на вопросы не было. Здравый смысл говорил, что мы обязательно озвучим их старику прямо в его шикарные усы, но для начала следует хотя бы выжить и задать этим поганцам жару.
        Маг во всей своей красе бухнулся оземь, прокатился. Белизна одеяний тотчас же изгваздалась в черной грязи, чалма слетела, обнажив седую голову. Борода из красиво уложенной обратилась в всклоченную, едва ли не стоящую торчком.
        Былое спокойствие с чародея будто корова языком слизнула - теперь ему жаждалось ответить на нашу наглость. Взор, полный злобы, выискивал посмевшего сотворить с ним это гадство. Рот, чавкающий, плюющий липкой слюной, изрыгал жуткие проклятия на спины неверных нечестивцев.
        Заклятия росли передо мной, что сорная трава после дождя. Черные, немые облики чего-то с чем-то щерились клыками, лезвиями рук, шипами ног.
        Свой несуразный вид они обещали оправдать необузданной жестокостью. Каждый из них метил в меня, словно в единую цель. Вращаясь на одном месте, будто юла, они мясорубкой спешили мне навстречу.
        Мраморный великан обрушился на них, закрывая меня собой. Под его могучими шагами они чавкали, словно талая грязь, ошметками лютой злобы разлетаясь в стороны.
        Маг не стал ждать - молния, соскочившая с его пальца, словно сетью окутала моего защитника. Я почти почувствовал, что где-то очень далеко от дикой боли взвыла Лиллит. Кровь у девчонки хлынула из носа.
        Ну все! С этим пора заканчивать!
        Сумбур тяжелой дубиной лег мне в руку. Чужие чаянья и угасающие в предсмертном месиве надежды могучим молотом обрушились на чародея, чтобы тотчас же разбиться о выставленный им щит. Я нырнул, уходя от брошенного в меня заклятья - земля в том месте, где я стоял мгновение назад, вздыбилась, исторгая из своих недр огненные искры. Волшебник страшно ругался - нерадивость потомков янычар загнала их в его же ловушку - вмиг, оставляя после себя лишь оборвавшийся крик, они исчезали в чародейском пламени.
        Боль, подумалось мне, это тоже эмоция, это тоже хорошо. Впаять бы в нее еще что для термоядерной помеси - и будет совсем прекрасно. Следующий сумбур я метил прямо в ноги - турецкий чародей, словно чуя непрошеный подарочек, рассек его ятаганом прямо на лету. Я смотрел во все глаза, не скрывая своего удивления: кто вообще в здравом уме мог бы подумать, что нечто подобное можно так запросто разрубить?
        У ясночтения чесались глаза в жарких надеждах хорошенько изучить клинок, мне же оно было без надобности. Я запрыгнул на навсегда застывшего в неестественной позе великана - мраморный гигант покачнулся, словно вот-вот собираясь упасть.
        Чародей огненной плетью щелкнул мне по плечу. Пламенеющее кольцо тут же стиснулось на моей руке - змея, разинув пасть, показала клыки, шипя жаром, вцепилась в ухо.
        Маг сдернул меня вниз - где-то внутри него проснулась невиданная глупость убить меня собственными руками. Оказавшийся рядом, соткавшийся прямо из воздуха, он занес клинок, а я схватил его за ногу. Жаждалось пробудить в себе эгиду и то, что приносило врагам нестерпимую боль - сейчас бы они были как никогда кстати.
        Вместо этого потянул чародея на себя в тщетной надежде повалить его в грязь. Дернул на себя витающие прямо в воздухе обрывки эмоций - они легли в руку, словно многохвостая плеть. Связующими нитями я обмотал их вокруг его ноги и связал с последними мгновениями угасающего солдата.
        Маг взвыл. Отчаянье, смерть, обреченность на миг затуманили разум, заставили, ослабнув, выронить ятаган, схватиться за голову.
        Я подхватил меч еще до того, как он рухнул в грязь - всего лишь за миг раньше, чем прыгнуть в очередное угасающее чувство.
        Его грязная шея показалась мне самой желанной целью на свете. Его клинок был почти что невесом - заклятый, все еще подпитываемый чародейством из недр своего хозяина, он обещал разрубить любое заклятье, каким бы оно ни было. Заклятье, сказал мне хрустнувший, словно ледышка, разлетающий в клочья меч. Заклятье, не щит.
        Уж наверняка спину он себе как-нибудь защитил, пробубнил я самому себе то, что втолковывал Орлову. Маг резко развернулся - поток маны, в момент обратившийся жгучей болью, полоснул меня по груди. Мне показалось, что внутри начинает закипать кровь и варятся внутренности - одному лишь богу известно, почему у меня не разорвалось сердце.
        Из глаз фантомного чародея на меня смотрело горькое поражение. Он наслаждался каждым мгновением - ведь его губы шептали для меня и Орлова будущий позор.
        Не успею, понял я, протянув руку, дабы сотворить еще один сумбур. А если и успею, у него все равно хватит сил на последний удар.
        Кандалы, загремевшие чародейскими цепями, вырвались словно молния из грозовой тучи. Схлопнулись вокруг головы, зажимая готовый произнести мой приговор рот.
        - Бей! Бей, безродная паскуда, слабак, подлец! - Орлов нисколько не стеснялся в выражениях. Былой лоск слетел с него давно, но сейчас он больше остальных походил на замученного войной солдата. В его голосе звучала мольба, в глазах бушевал огонь ускользающей, никак уже не зависящей от него победы.
        Чародей мотнул головой, плевком разбил неловкое сплетение чар родового дара сына судьи.
        И тут же пошатнулся. Сумбур, созданный мной, врезался ему в живот, на этот раз уже минуя щит - мана едва ли не потоком хлынула из мага прочь.
        Он согнулся пополам, второй мой выпад встретил уже выставленным вручную охранком, отшвырнул меня прочь потоком воздуха - на большее ему банально не хватало сил.
        Ковер-самолет верным спутником спешил к хозяину, лелея надежды утащить его к источнику маны. Кровавый шар, наводивший ужас на наших солдат, распался, рухнул самим туркам под ноги, заставив их тщетную контратаку захлебнуться.
        - Шармэл! Шарм… эл! - Орлов задыхался от некстати сбившегося дыхания. Словно утратив в меня всякую веру, он теперь возлагал надежды лишь на подручного.
        Тщетные надежды.
        Несчастный костолом недвижимо лежал, поглощенный силами фантомов. Хоть и с трудом, но туркам удалось обуздать непокорный нрав великана.
        Живой, предупредило меня ясночтение, в отключке.
        Цепи одна за другой опутывались вокруг чародея - еще не ведая того, что случилось с его слугой, мажорчик отчаянно ждал помощи.
        Ковер-самолет сбил его с ног, отшвырнул прочь. Маг, лишившийся немалой части своих сил, хотел разрубить кандалы ятаганом, словно забыв, что я отобрал его у него.
        Это ненадолго, говорило мне ясночтение. Все эти гремящие цепи, наручники и прочие пятьдесят оттенков серого лишь на краткий миг. Он высвободится - не без труда, но что делать, когда…
        Тень мраморного мертвого изваяния закрывала собой чародея. Мелькнувшая в голове мысль заставляла идти на безумства. Я глянул в сумку, надеясь узреть там гранату, но та была пуста.
        Лишь шар, вызывающий солдат, одиноко ждал своей участи. Пойдет, ухмыльнулся я, швырнув его в воздух. Высвободивший руку чародей попытался сбить брошенный снаряд чародейским потоком, словно читал мои мысли. Промазал, обрадовался я.
        Судьба мага была предрешена.
        Ничего не понимая, выпуская от ужаса винтовки из рук, солдаты падали прямо на статую - покосившаяся под их весом, тяжелой каменной плитой она устремилась прямо на только что освободившегося чародея.
        Он успел обернуться и закрыться руками, прежде чем его впечатало в землю.
        Исход сценария был решен в нашу с Орловым пользу…

* * *
        Мне казалось, что как только все это закончится, я выскажу Николаевичу все. Здравый смысл тщетно пытался обтесать будущую тираду до чего-то цензурного, но получалось у него плохо.
        Встречали нас аплодисментами. Врачи, кем бы они ни были, тотчас же засуетились вокруг нас, спеша обратить полученные от призраков побои в пыль и пустоту воспоминаний.
        Шармэл был плох, но явно должен был поправиться. По крайней мере, мне хотелось в это верить. Здравый смысл зло усмехался над моим благородством: жалеть израненного противника? Что такое на меня нашло?
        Николаевич шевелил усами.
        - Ну братцы, ну молодцы. Показали остальным, что значит, офицерская работа. Хвалю.
        Мы молчали. Говорить что-то разом расхотелось - за годы, что он провел в офицерском корпусе, наверняка слышал все.
        Нам уже нечем было его удивить.
        Армарская крепость пала под нашим неиссякаемым напором. С трудом, потом и кровью мы взяли победу в давно свершившимся сражении, навсегда запечатлев холодный пот и горький хлеб истинного офицера.
        Я протянул Орлову руку, но сын судьи посмотрел на меня с пренебрежением.
        - Может быть, нам и пришлось объединиться, - прошипел он мне в ответ, - может быть, этой дуэлью нам и хотели доказать, что все наши обиды тщета и пустое. Но я все еще считаю тебя подлецом, Рысев. Не строй на мой счет обнадеживающих иллюзий.
        Я ему ничего не ответил. Что можно сказать на подобное? Из зала мы выходили героями, только что умудрившимися лишь чудом не навлечь позор на свои роды.
        Мне думалось, нас окружат, как и тогда, когда мы шли на эту бойню. Думалось, что из ниоткуда выскочит Женька, пожмет руку, а Дельвиг, взбудораженный и возбужденный, будет лопотать без умолку.
        Наверно, так бы оно и было, но вместо этого они мрачно стояли в стороне, боясь бросить на меня взгляд.
        Что-то случилось, понял я. Настроение - приподнятое после победы - спешило прыгнуть в пропасть со скалы.
        Чувство того, что случилось непоправимое, только укрепилось во мне, когда я увидел Майку.
        Кто вообще пустил девчонку в офицерский корпус?
        Едва завидев меня, она тут же бросилась мне на грудь, спеша скрыть дурную весть за шорохом бессвязного рыдания.
        У меня не хватало сил, чтобы спросить, в чем дело. Девчонка подняла на меня заплаканные глаза.
        - Федя… Федя, он умер.
        - Кто… умер? - еще не сразу поняв, о чем она, переспросил я.
        - Ибрагим, Федя… Мне звонила Менделеева. Ибрагим Кондратьевич умер.
        Мир у меня перед глазами померк, в мгновение ока окрасившись во все оттенки черного…
        Глава 6
        Егоровна выдохнула, как только я упомянул старика.
        Мне-то казалось, что ее больше ничем не пронять. Жестоко ошибался.
        Железная леди, способная сохранить лицо и перед гневом самого Императора, явно плавала в легкой грусти. Кем был для нее Кондратьич?
        Он уже не расскажет, она же не признается и под пытками.
        - Хороший был тогда день, помнишь?
        - Хороший? Лило как из ведра! - воспротивился я. А может, хорошим он был по ее мнению лишь по той причине, что в него не стало Кондратьича?
        Горечь потери преследовала меня и сейчас.
        Казалось, что со временем уйдет, сгинет в небытие, как и все остальное. Здравый смысл лил елей успокоения: кто он таков, этот старик, чтобы по нему так убиваться? Ты был с ним знаком всего лишь месяц, говорил он.
        А мне казалось, будто бы я знал неопрятного крестьянина всю жизнь.
        Словно тут же забыв о нем, Егоровна поспешила сменить тему.
        - Ваш этот инфантер-генерал, как его…
        - Николаевич. - Я возмутился сразу двум вещам. Пренебрежению, с которым глава инквизаториев говорила о величайшем офицере, которого мне только удалось повстречать за свою жизнь, и тому, что память отказала мне назвать его имя.
        Николаевич и Николаевич, чего ж тебе еще треба, собака?
        Старуха щелкнула пальцами.
        - Именно. Тут пришла информация, что он ранен в боях за Петербург. Говорят, лично командовал первокурсниками и своей… сворой подручных. Какая жалость, что смерть к нему милосердна.
        - Вы как будто ненавидите его.
        - Напротив, - тут же возразила Егоровна, ткнув окурок сигареты в стол. Лак столешницы тут же почернел, а старуха потянулась за следующим цилиндром табака. - Мне очень импонируют его бестолковые седины. Грубый солдафон, всю жизнь только и занимающийся обучением одних грамотно убивать других. Мой личный подход, одобряю. Но знаешь ли ты, мальчик, что за его сединами тянется просто череда предательств, ударов в спину и головотяпства? Можно быть отважным героем, способным продать родную мать за родину, но это еще не делает из тебя замечательного человека. Просто человека еще может быть…
        Она умолкла, давая мне слово. Я долго пытался собраться с мыслями, прежде чем заговорить вновь. Она выдохнула, решив меня подтолкнуть.
        - Веришь или нет, мальчик, но твой мастер-слуга мне нравился. Был в нем своеобразный шарм, не присущий другим. Хочешь знать, почему я считаю, что тот день был хорошим?
        Я вновь позволил себе не отвечать. Зачем, если вопрос был риторический?
        - Его смерть перевернула в твоей душе многое. Ты… как будто бы даже повзрослел после нее, стал старше. Увидел новый свет в прежнем безбашенном существовании.
        - Что? - переспросил я, подняв на нее взор. Егоровна как будто плавала в каком-то своем супе из объяснений.
        - Видишь ли, ты кидался куда ни попадя. Опасность? Ты не чуял ее, как будто желал взять себе ее имя. Что ж, иногда мироздание, сколь бы смешно это ни звучало, в самом деле отвечает на подобные позывы. Ты стал той самой опасностью - для других. Убивал, не ведая ни пощады, ни жалости…
        Я хотел возмутиться, но она коснулась пальцем моих губ, заставив умолкнуть.
        - Тише, мальчик, тише. Все хорошо. Я не осуждаю. Если не ты, значит тебя - в этом мире все довольно скверно устроено. Знал бы ты, как мне самой не нравится такой миропорядок, но что поделать? Но что касается тебя - ты начал осознавать с того момента, что другим опасно быть рядом с тобой. Ты, словно магнит, притягиваешь неприятности - и ладно бы только на свою голову. Ну, будет. Ты помнишь, что было дальше?
        - Похороны, - мрачно заявил, я и она кивнула. Сладко зажмурилась, велев продолжать, ибо она внимательно слушает. Я поежился - воспоминания о тех днях были не лучшими, а бередить старые раны хотелось меньше всего.
        Но выбора у меня не было.

* * *
        Лило как из ведра.
        Думал, так бывает только в кино - черный кадиллак-катафалк, разодетые в черное друзья и родственники, священник с заумным лицом: смотрит, будто познал всю суть.
        И все это на фоне непрекращающегося дождя и ровненьких, словно по линеечке, прибранных могил и белых крестов.
        Наверное, только в кино так и бывает, потому что нам достался отпевала-самодур, старое, неприбранное кладбище и мерзкий дождь.
        Не люблю похороны.
        В мире сложно найти человека, которому они в самом деле были бы по нраву. Гроб, скорбь, опущенные руки и взгляд, так и вопрошающий у земли - что делать дальше?
        Я просил прийти Славю. Просить ангелицу оказалась сложнее, чем искать зимой цветы - она во всем искала выгоду. Для себя или для своей ангельской клики.
        Я знал, что она откажет еще до того, как увидел, а потому не удивился. Словно извиняясь, девчонка предложила взамен овладеть ее телом, но мне было точно не до этого.
        Славя сказала, что не понимает людей, а я еще и самый непонятный на ее памяти. Я лишь кивал ей в ответ, обещая себе, что отнюдь путь в церковь для меня закрыт. Это потом мне в голову придет догадка, объяснившая ее поведение, а тогда я был крайне зол и взбешен.
        Майя не находила себе места. Тармаев-старший, после того как я немного восстановился в правах перед Императором в «Ъеатре», оттаял. Мне казалось, что где-то во мне он вдруг разглядел перспективы для будущего замужества дочери. Рассматривать Рысева-опальника как кандидата в зятья? Что за бред?
        А вот народного героя, пусть и не такого прямого, можно. В газеты мое имя не попало, но слухи, что черти, спешили к каждому на уста и в уши.
        Сейчас девчонка стояла рядом со мной с отрешенным видом. Наше расставание в туннелях-под-мостом не прошло для нее даром: эфемерным зрением я видел, как в ней все еще вертится клубок обиды. Хотел отсечь, но не стал. Пусть хотя бы наши с ней отношения будут воистину честными, без вмешательства.
        Алиска словно была где-то на фоне. То тут, то там - пока мы предавались скорби, надеясь утешить друг дружку в тесных объятиях, она парила от одного приказчика к другому. Заказывала гроб, поминальную службу, искала священника и место на кладбище…
        Совесть подсказывала, что следует поймать ее позже за рукав, сказать спасибо.
        Женька с Дельвигом тоже были тут - то ли в желании поддержать меня, то ли отдать последние почести старому солдату. А может, и то и другое одновременно.
        Нас всех объединяло молчание. Говорят, что люди держатся меж собой на крепких швах диалога - так им легче достигнуть понимания. Сейчас же все было наоборот.
        Священник вещал какую-то дичь, а мне вовсе не хотелось его слушать. Я замечал на себе его любопытствующий взгляд: с каких это пор барин столь сильно убивается по своему слуге? Иные видели бы в Кондратьиче расходный материал, я же ощущал в нем только друга.
        Не унимаясь, священнослужитель спешил нас заверить, что все мы лишь мешки с мясом, гости на чужом, подаренном нам празднике, и однажды каждому приходит время уходить.
        А мне казалось, старика оплакивает само небо. Разве может оно молчать, когда из жизни ушел такой замечательный человек?
        Когда за нашими спинами остановился роскошный, шестиколесный «Маркграф», я встрепенулся. Интуиция била в набат, говоря о близкой опасности. Напряжение почти сошло на нет, когда приехавшим оказался всего лишь Орлов.
        Не изменяя своему привычному стилю, он был одет как щеголь. Мне думалось, что я прекрасно знаю, чего он хочет.
        Схватить меня за пуговицу мундира, улыбнуться и, склонив голову набок, потребовать реванша. Потому что ничья в дуэли - что такое ничья в сражении за честь?
        Но даже он умел преподнести сюрприз.
        - Зачем ты приехал? - Мой голос был сух и строг. Мне казалось, что Майка решит спрятаться за моей спиной, а вышло наоборот. Огненная дочь Тармаевых загородила меня от него, словно разделяющее пламя вражды. Чтобы ни один из нас не посмел сцепиться друг с дружкой за неосторожно брошенное слово.
        Он выдохнул, вытащил платок из кармана, утер лицо. Дворецкий, а может быть, какой еще лакей едва заметной тенью стоял поблизости, держа над головой господина зонт.
        Громила-костолом сидел в машине, даже не глядя в нашу сторону, красуясь свежим, подаренным ему Лиллит шрамом.
        - Я приехал выразить тебе соболезнования, Рысев.
        - Что?
        Я то ли ослышался, то ли обознался. А может быть, все это очень изощренный способ подшутить и еще разок усмехнуться над моей потерей?
        Нет.
        Орлов был серьезен как никто другой. Он по-прежнему не готов был подать мне руки, но боль утраты… боль утраты он знал очень хорошо.
        - Мы можем враждовать. Можем осыпать друг дружку ударами, оставляя на память о унижении синяки и ссадины, - проговорил он четким, хорошо поставленным голосом. - Но это вовсе не значит, что в нас не должно оставаться ничего человеческого Рысев. Дом Орловых здесь и сейчас готов оказать тебе поддержку и помощь с похоронами.
        А благородство-то, оказывается, живет не только задиранием носа и напыщенным видом.
        Есть в нем и иные стороны.
        Я сдержанно, скорее, от удивления, чем от засевшей меж нами вражды, поблагодарил. В голове все еще были живы сказанные им тогда, после дуэли, слова.
        Я не ведал христианских обычаев. Не знал, в какую сторону правильно креститься - по ту сторону жизни разумней было быть атеистом. Здесь же, где Бог лепит из людских страданий ангелов, а черти растут из земли прямо из твоих же собственных грехов, ни в чем уверенным быть нельзя. Священник за незнание большинства ритуалов смотрел на меня с какой-то смесью насмешки - не знаю почему, но ему отрадно было мое незнание.
        Я же отдавал всего себя на откуп скорби. Пускай хоть сегодня, на эти краткие мгновения, все проблемы сгинут прочь, мир утихомирится в своих попытках отправить меня вслед за мастер-слугой и даст хотя бы право на горе.
        Менделеевой с нами не было. Возможно, она бы и пришла, если бы не оказалась на больничной койке. Она пропала с радаров почти сразу же, как только я узнал о смерти Кондратьича, и не выходила на связь. Я не знал точно, но ходившие вокруг слухи твердо убеждали в том, что ее дражайший братец узнал, с кем и как она провела пару последних дней.
        Уж кто-кто не приедет высказать мне соболезнования, так это он.
        Прощание было недолгим, но мне казалось, что тянется уже целую вечность. Когда лопаты принялись швырять мокрые, грязные комья земли на крышку гроба, я понял, что плачу.
        Смерть любила наведываться в мой дом еще там, в прошлой жизни. Словно распоследний вор, она бежала ночью вытащить из этого мира отца инсультом и, зловеще усмехаясь, оторвать тромб матери.
        По крайней мере, мне именно так всегда и казалось.
        Теперь она отняла у меня еще одного дорогого человека. Жестокость этого мира была ничуть не меньше того, к которому я привык. Казалось, стоит поднять голову, как я обязательно смогу узреть насмешливое злорадство местного бога.
        Недостаточно, мол, попросту спасти человека, вытащив его едва ли не из преисподней. Недостаточно выкачать из него кровь, сделать не одно и не два переливания. Недостаточно…
        Недостаточно, кивнул я, осознавая, какая глупость убила Кондратьича.
        Выжить в стольких войнах, чтобы умереть вот так?
        Чужая скорбь лилась на меня со всех сторон. Собравшихся людей было немного, воистину дорогих - и того меньше. Дельвиг видел все перед собой как сцену - он обязательно запомнит и сумеет выложить сегодняшние переживания на бумагу. Женька же думал о том, как не простудиться…
        Я не держал на них зла - всех нас, наверное, заботило что-то свое, даже в столь печальные для остальных моменты.
        Майка с Алиской потянули меня за руки, словно в надежде оторвать от свежезакопанной могилы. Не хватало только Лиллит…
        А, вот и она. Кукловод вцепилась в мой воротник. Интересно, чего они все от меня ждали? Что я брошусь на могильный холм в отчаянных, злых рыданиях?
        Мысли такие в самом деле были.
        Я покачал им всем головой, тихо и настойчиво попросил дать мне еще пару-тройку минут.
        На это они были согласны, двинувшись к ждавшим нас автомобилям.
        Когда за моей спиной хлюпнула грязь, я даже не обернулся.
        Демон всегда приходит, когда его не зовут. Усмехается, ухмыляется, издевается…
        Наверно, окажись это в самом деле Бися, я бы удивился меньше.
        Седые волосы завязаны в пучок, а вот одежка явно не по погоде.
        Не по погоде и не по случаю.
        Я изучал ее взглядом, сглотнул, словно осознавая, с какими целями она явилась сюда.
        Глянул ей за спину в поисках пузатого грузовика инквизаториев, но его не было и в помине. Она явилась сюда одна и по своей воле, пренебрегая зонтом.
        Всякий человек, оказавшись под дождем, выглядит мокро и жалко. Она же выглядела величественно, а дождь словно огибал ее фигуру, боясь коснуться снежно-белой кофты и, уж не дай бог, затушить ее сигарету.
        - Скучаешь, Рысев? Может, где-то так сталось, что даже грустишь?
        Я смотрел на нее, как на угрозу. Все нутро едва ли не трясло от волнения. Невеста Сатаны явилась ко мне собственной персоной. Словно это подходящий повод для хандры, дождь решил обратиться ливнем.
        - Знаешь, мне думалось, что где-то в том месиве, которое ты называешь мозгами, есть хоть что-то отдаленно похожее на разум. Что как всякий воспитанный человек, ты умудришься спросить у пожилой женщины, не тяжело ли ей? Предложишь, в конце концов, зонт…
        - Чего вы хотите?
        - Предупредить, мальчик. Только-то и всего. Так вышло, что ты оказался крайне бестолков, а я чрезвычайна добра и милосердна к умалишенным.
        Она сделала несколько шагов, поправила лежащие на могиле цветы, возложила на холм миниатюрный, не в меру цветастый, хоть и красивый венок.
        - Наверное, ты мнишь себя уникальным. Ворвался в этот мир и сразу на коня - раздавать воду и демократию всем нуждающимся. Настанет такой час, мальчик, и я в обязательном порядке разобью все твои мечты об уникальности.
        - Что вы такое городите?
        Я почувствовал, что начинаю терять терпение. В конце концов, у всякой наглости должен быть предел, а Егоровна давным-давно выскочила за его рамки. Я чуть не охнул от неприятной, словно мокрая тряпка по лицу, догадки.
        В ней было что-то от Биски. Дьявольское нахальство, дерзость, распущенный язык. Вот уж кому-кому, а ей бы точно пригодился совет Кондратьича следить за языком.
        - Я несу… всякое, мальчик. Знаешь, где-то там, в далеком отсюда мире, вы посредственности. Ничего не можете, ничего не умеете. Все, чего вы только коснетесь, обращается в… я бы сказала в прах, да врать нехорошо. Из-под ваших рук отменным выходит только дерьмо. Может быть, все это от того, что они растут не из плеч, а?
        Я прищурился, не сводя с нее взгляда, пытаясь распознать ее хитрую задумку. Что она сейчас сделает? Щелкнет пальцами и на меня накинется с десяток солдат? Закуют в кандалы, утащат в подвалы и будут ставить опыты - точно так же, как над другими мне подобными?
        - Предупреждают только тогда, когда в этом есть смысл.
        - О, милый мальчик, если бы мне нужно было твое мнение, я бы в первую очередь поинтересовалась у нужника. Он не ты, но, засорившись, издает столь же чудные звуки, что и ты сам.
        - Довольно! - Я рявкнул так, что, казалось, вздрогнуло все кладбище. Вороватые и не в меру любопытные вороны, приняв крик на свой счет, всполошились, летающей тьмой вознесясь в небо. Словно предвестники зла, они каркали беды с проклятиями на наши головы.
        Егоровна и ухом не повела на мой окрик.
        - Милый мальчик возмужал. Милый, маленький и безразмерно чужой здесь. Я видела с тобой Тармаеву - как думаешь, что случится, если я раскрою твой маленький секрет, а?
        - Вы решили опуститься до шантажа?
        Главная чертознайка лишь вскинула брови.
        - Нет, но намек… иногда намек должен быть понятен. По ту сторону отсюда кем ты был, мальчик? Никогда не знавшим ни сисек, ни женского внимания убожеством? А здесь, получая силу, ты стремишься поиграть. Знаешь, что делает уставший солдат?
        Я не ответил, а она, выдохнув и покачав головой моей недогадливости, продолжила:
        - Старый солдат, вопреки мнению тому, что ищет новую войну, на самом деле пытается нагнать навечно шагнувший вперед мир. Потому что где-то еще там, под Армарской крепостью, когда вокруг все остальные едят мороженое и радуются жизни. Тебе подобные… как будто хотят нагнать то, чего у них не было там. Приключения, взрывы, кровь. Секс, конечно же. Кому чего не достает, правда?
        Она сделала паузу, набирая побольше воздуха в грудь. Я слушал ее с открытым ртом, не в силах пошевелиться.
        - После всего что случилось и того, что тебе удалось раскопать - да-да, мальчик, я прекрасно знаю, чьи шаловливые ручки рылись в моем грязном белье и кто все-таки сумел отыскать истинного посланника письма тем поганцам - ни оправдываться, ни извиняться я ведь все равно перед тобой не стану, но ты намотай на ус: остановись и не рой себе могилу дальше. Тебе дали возможности жить - не своей, чужой жизнью. Ты добился того признания, которого бы никогда не добился его реальный обладатель. Ну так не дай самому себе все испортить - и состаришься в обществе сисястых красавиц.
        - Это угроза? - Я вдруг ощутил, как пересохло во рту. Невеста Сатаны и в самом деле могла не то что приволочь ворох проблем, а похоронить все, чего я только смог достиг.
        Это навевало жуть.
        Егоровна в который раз пожала плечами.
        - Чудак-человек. Это не угроза. Предупреждение. Сунешься туда, где твоему носу нечего делать - и может так статься, что ничего больше тебе в этом мире делать не придется.
        Она уходила, словно мрачная тень. Разодетая во все белое, казалась истинным мраком среди покосившихся крестов, провалившихся могил и зарослей бурьяна.
        - Кто это был? Федя, ты меня слышишь?
        Майка держала меня за руку, тянула на себя, а я все еще пытался прийти в себя после услышанного…
        Глава 7
        Егоровна откинулась на спинку стула. В ее представлении, конечно же, наш разговор выглядел иначе и звучал не столь враждебно, но спорить она не собиралась.
        Улыбка вновь посетила ее лицо.
        - Ты же все равно не послушал, Рысев. Знаешь, иногда я задумываюсь, существует ли отрицательный показатель интеллекта? Это не просто когда его нет, ведь надо от чего-то отнимать.
        Я закусил губу с досады. Что тогда мной двигало? Заполучив подкласс кукловода, едва обучившись пользоваться классовыми способностями, я мнил себя манипулятором. Егоровне же было достаточно сказать мне пару слов, чтобы побежал исполнять ею же и задуманное.
        - Мне еще тогда подумалось, что идиотов размером с тебя попросту не существует. Но, знаешь, тем вы, чужачки, и отличаетесь - вас очень легко поймать, прочитать, скатать в трубочку и сыграть на вас хоть мазурку, хоть канкан.
        - Танец, - поправил я ее, кашлянув. - Это танцы.
        - Одной песни ягоды, мальчик. Лучше скажи, неужели тебе первым делом, словно плешивому псу, пришло в голову взъерепениться? Взъерепениться, начать гавкать и бежать - даже не за тем мальчишкой, что дразнил, а лишь за его фантомом?
        Я хотел покачать головой - нет, первым делом мысли у меня были совершенно иные. Но рассказывать о том, что было сразу же после похорон, не хотелось. А то, чувствовал, старуха сможет удавиться от зависти.
        Я попытался натянуть на лицо издевательскую ухмылку, подобную той, которой она сама награждала меня.
        Но на ее стороне был опыт…

* * *
        Лиллит спала, дремала рядом Майя. Алиска искала собственный сон, надеясь найти его то на моей груди, то у меня между ног: все равно у нее получалось скверно.
        Сумбур мыслей, который я пытался прогнать распущенностью, все никак не спешил выйти из головы. Напротив - вертелся, закручиваясь, выдавая кренделя, пробуждая внутри возмущение.
        Обидно было за себя - словно слова Егоровны умудрились попасть в самую суть. Я знал, что она не права, но все же…
        Обидно было и за Кондратьича. Старик был достоин похорон, где никто не посмеет устроить стычку - ни кулачную, ни словесную.
        Родина наградила его сполна - не горожанин и не благородный, единственное, что предлагали человеку его положения, так это место в общей могиле.
        Старые друзья по оружия не смели вступиться - Николаевич лишь разводил руками. Это там, в далеком прошлом, он герой, грудью не раз закрывший страну, а сейчас лишь хромой и старый дурень. Со связями, конечно, но у всего же есть пределы…
        Словно отдельная могила для моего мастер-слуги была чем-то невозможным и невероятным в чужом восприятии.
        Помог Женька - уж не знаю, кого и какими тортами он умаслил и сколько денег кому заплатил, но я был ему бесконечно благодарен.
        Стоило нам покинуть кладбище, как злым бесом, едва ли не из багажника выскочил плюгавенький журналист. В его глазах пылала сенсация - возбужденные мозг с воображением спешили разрисовать интриги с невообразимыми тайнами. Несколько благородных родов едва ли не дерутся меж собой за право оказать последние почести безродному старику. Так кто же он таков, этот Ибрагим Кондратьевич: слуга семи господ? Тайный патриарх?
        Я позволил себе грубость и еще до того, как он успел задать свой первый паскудный вопрос, выкинул взашей.
        Сейчас это казалось не просто грубостью - дикостью. История чужого унижения во всех выдуманных подробностях уже назавтра окажется в газетах.
        Плевать, разозлился я на самого себя.
        Как будто мне воистину было до этого хоть какое-то дело…
        А вот задетое Егоровной самолюбие саднило пуще всего остального и не давало покоя.
        Алиска угомонилась, забывшись беспокойным сном - вздрагивала, морщилась и, словно охотница, готова была бежать за призрачной добычей.
        Мне страшно хотелось, чтобы за, а не в жутких кошмарах от…
        Я встал.
        Хотелось вина и забыться.
        По крайней мере, хотелось мне. Затронутое самолюбие требовало бросить все и рвануть - незнамо куда.
        Жажда действия и в самом деле сдерживалась лишь той особенностью, что я банально не знал, в каком направлении двигаться дальше.
        То, что предлагала Егоровна, было до монструозного приятным, беспечным, чем-то до боли родным.
        Кофе по утрам, секс по вечерам - чего ж тебе еще надо, собака?
        Я оделся шустро, будто вновь оказался в армии. Наверно, даже спичка не успела бы догореть.
        Улица встретила меня прохладой осеннего вечера. Небо все еще хмурилось, но на сегодня уже истратило водяные обоймы - свежие приберегла на завтра.
        Сна не было ни в одном глазу. Из кармана куртки тут же высунулась Нэя - маленькая кроха, живой луч света часто замахала тем, что у нее было вместо крыльев. Пыльцой фей с нее полетели искры, но я надавил на нее пальцем, закрыл клапаном, едва только на меня обратил внимание Белый Свисток.
        Каска, нарукавник дежурного, дубина в руках, пистолет на ремне. Я приветственно махнул рукой.
        Правду ведь говорят: все, что тебе нужно, имеет дурное свойство крутится под носом, словно дразня и пища детским голосочком «не догонишь».
        Что ж, у меня был для этого «нужного» надежный капкан.
        Белый Свисток сопротивлялся в моей хватке недолго. Новичок, подумалось мне - решил, что в этих краях он охотник.
        А оказался лишь добычей.
        Назавтра, да чего уж там, через пару-другую часов поднимут тревогу, объявят план-перехват…
        Я прятал трофеи по карманам. Пистолет легко сидел в руке, но был далеко не столь же удобен и надежен, как мой привычный Подбирин.
        Поначалу в голове бродила мысль снять с оглушенного стража порядка форму, а потом решил, что она и даром мне не сдалась. Хватит и значка.
        Я шел к автомобилю.
        Не выбирал, просто к тому, который стоял ближе остальных.
        Синий, невзрачный, с побитыми боками и ржавчиной. Наверняка, если глянуть, еще и днище прохудилось.
        Ключей у меня, естественно, не было, я же лишь таил надежду, что в этом мире победившей магии никому не пришло в голову изобрести какую-нибудь чародейскую сигнализацию.
        Хотя кто будет ставить ее на такую развалюху?
        Мысли вертелись в голове, пока я пытался вскрыть треклятый замок: рухлядь, кажется, не открылась бы и с ключами. Оставалось только надеяться, что только такое авто по карману Белому Свистку и никто ничего не заподозрит.
        Егоровна была жутко недовольна тем, что случилась в туннелях-под-мостом. Еще пару дней назад, когда она не проявила к истории никакого энтузиазма, я выкладывал все как на духу, совершенно забыв, что за зверь сидит передо мной.
        Быть хищницей Алиске стоило бы поучиться у старухи - та в этом преуспела пуще остальных.
        Самое печальное, что я рассказал про Виту, про алтарь Сатаны, и в какой-то миг понял, что главная чертознайка прекрасно осведомлена, кто прятался в этих глубинах.
        Уж лучше в глубинах, чем на поверхности, так и читалось в ее глазах.
        Как читалось в них и желание побеседовать с глазу на глаз с некоторыми озвученными мной чертями - им точно было за что вставить по первое число!
        Но больше всего ей претило, что эта информация у меня на руках. Она, может, умело этого не показывала, но ее разве что не трясло от злости.
        А значит, следовало плюнуть на все и узнать… Что?
        Я и сам не знал ответа.
        Стало смешно: в туннелях я искал невесть что, сейчас же пляшу на тех же самых граблях.
        Замок поддался, впустил меня в душный салон автомобиля. Старая, успевшая пожелтеть газета лежала на приборной панели, издохшая целую бесконечность назад муха валялась кверху лапками. На пассажирском сидении ждала своего звездного часа кожаная кепи.
        - Что ты делаешь?
        Я вздрогнул так, что ударился затылком о крышу, немного помутнело в глазах.
        Лиллит была в ночнушке на голое тело и босиком. Терла сонные глаза, будто желая прогнать сон.
        Как она меня нашла? Я тотчас же понял, что ей достаточно было идти за связующей нас нитью. А может, и вовсе просто перенеслась…
        - Иди в дом, - хрипловато и властно сказал ей, но она не послушалась. Чуть смягчившись, добавил: - Простудишься ведь…
        - Что ты делаешь?
        Не дожидаясь ответа, она обошла машину по кругу, смачно зевнула. Не хотел я, чтобы все дошло до оправданий, но раз уж так вышло…
        - Слушай, Лиль, мне надо уехать. Уехать из города. Ненадолго - на пару-тройку дней.
        - Спускаясь в те самые туннели, где нашел меня, ты тоже верил, что это всего лишь на пару-тройку дней, Федя.
        Я опустил взгляд. Следовало прогнать девчонку, проявить грубость, накричать - вот только мне хотелось уехать по-тихому и без лишних свидетелей. Учитывая, каким образом заполучил себе пистолет…
        - Я поеду с тобой.
        - Исключено, - успел запротестовать, но она в два шага оказалась рядом со мной, ткнула изящным пальчиком в губы.
        - Исключено, что оставлю тебя с тем, что у тебя на душе, одного. В конце концов, ты же офицер. А какой офицер без личной армии?
        С ее доводами трудно было не согласиться.
        Играет, понял я. Дергает за нужные ей ниточки. Месяц назад она была наивной деревенской простушкой, но стоило ей с моей помощью раскрыть свой потенциал, как сильно преобразилась.
        Пришлось согласиться. Кивнул, позволил ей через водительское сидение перебраться на заднее пассажирское. Сам плюхнулся за руль. Нэя, уставшая ждать свободы, выпорхнула из кармана - а я как будто бы и забыл про нее. Лиллит восторженно смотрела за полетным танцем ожившего солнечного луча.
        Хоть что-то хорошее от Слави, подумалось мне.
        Черт, вылезший из бардачка, был чумаз, лохмат, тер свиной пятачок. Его жутко интересовало, кто здесь такой отчаянный решился угнать автомобиль. Не то чтобы ему в самом деле было до этого хоть какое-то дело…
        Едва увидев на мне дьявольскую печать, скуксился, полез обратно в двигатель. Поди ж ты, демона во мне вот уже, почитай, как целую неделю не было, а они все столь же ко мне трепетны.
        Не иначе как из уважения за былые заслуги.
        Мне казалось, что двигатель взревет, словно разъяренный тигр, но вместо этого он чадяще закашлял. И в самом деле, я слишком многого желал от старой развалины.
        Колеса заскрипели по асфальту, осенний Петербург встречал нас ночной мглой, едва горящими уличными фонарями и хрустальными отражениями в лужах.
        Я поймал себя на том, что уже что-то подобное видел. За рулем сидела спрятавшая крылья ангел, а еще не знал, что наш путь лежал в магазин игрушек.
        Говорила ли мне Егоровна, что судьбы тех, кого встречают пришельцы из других миров, связаны воедино, или это было фантомом моего сознания? Я не знал.
        Но пытающаяся не уснуть девчонка на заднем сидении была как раз одной из таких случайностей.
        - Куда мы едем?
        - В мое родовое, - все так же сухо отозвался я. Лиллит часто и непонимающе заморгала глазами.
        - Как в родовое? До него можно было пешком дойти и не красть автомобиль. Да и не достроено оно…
        Я лишь покачал головой ей в ответ.
        - Едем в старое поместье. Которое сгорело.
        Она лишь многозначительно кивнула. С каждым километром, остающимся позади, меня все больше и больше не покидала мысль, что это безумие. Еду в старое, сгоревшее, заброшенное поместье - с его пепелища тогда еще живой Кондратьич надеялся уволочь меня в Петербург.
        Что жажду там найти? Я и сам не знал. Здравый смысл был непреклонен, выдавая один довод моей глупости за другим: все, что оттуда можно было вынести, утащить и разломать, уже давным-давно вытащили и разломали.
        Или не все.
        Рысев-старший обладал точно тем же даром, что и я. Наверняка он мог сделать особые тайники, которые можно увидеть лишь при помощи ясночтения.
        Мысль показалась мне столь спасительно здравой, что я вцепился в нее изо всех сил, не желая думать о чем-либо ином. Неуверенность и сомнения, до того одолевавшие мою душу, сгинули, как ночная мгла от солнечных лучей перед рассветом.
        Была Вита, были и другие. Все это явно было связано с тем, почему меня столь отчаянно желали то похитить, то отправить на тот свет. Слишком уж много сложностей только для того, чтобы просто убить. Стал бы кто городить такой огород со святыми чернилами, с тем, кто может их подделать особой химической формулой? Стала бы, в конце концов, та самая Наташка Евсеева желать мне смерти? Уж точно не за Виту была в обиде - уверен, даже не слышала про нее.
        Машина мечтала о ремонте: прежний ее хозяин никогда ни о чем подобном и не задумывался. Она хрипела, хрустела, чихала и обещала остановиться в любой момент. Держала темп скорости на одном лишь честном слове и дикой целеустремленности.
        - За нами едут.
        Я вновь вздрогнул от неожиданности, покачал головой и только лишь сейчас понял смысл услышанного.
        Глянул в зеркало заднего вида - мне представлялся едва крадущийся в ночных тенях автомобильчик.
        Но там было пусто - мелькали лишь кусты и деревья. Мы выехали на окраины Петербурга.
        Словно заметив мое непонимание, Лиллит перегнулась через переднее сидение, ткнула пальцем в окно.
        - Там ничего нет, - все так же отозвался я. Ясночтение молчало, хотя, с того момента, как девчонка меня окликнула, появилось нарастающее чувство тревоги.
        Словно за нами шла сама неотвратимость, готовая настигнуть в любой момент.
        - Ну как же ты не видишь? - Она была едва ли не в отчаянии и напугана. Только тогда я догадался взглянуть на мир ее глазами.
        Эфемерное зрение спешило расставить все точки над «и», стоило мне лишь моргнуть. Яркими, почти кислотными цветами оно выделяло свежие следы чужих эмоций. Розовая любовь, ухнувшая в карминово-алую страсть, была у торчащих буграми стогов сена. Где-то пунцовела ярость, зеленела девичья зависть.
        И холодная, словно лед, решимость неслась нам наперерез. Тяжелым составом она пыталась нагнать нас - нить ее стремлений тянулась за нашей развалюхой.
        Я едва не заскрипел зубами: как же можно было оказаться таким болваном? После разговора с Егоровной мне должна была прийти мысль, что она установит за мной слежку. И попытается в случае чего помешать.
        Я уже представил, как, ухмыляясь, толстый Белый Свисток будет упаковывать меня в наручники, пройдется вожделенным взглядом по полуобнаженной фигурке Лиллит - и выпишет мне три тысячи штрафов. За все и сразу.
        Уже назавтра я окажусь на страницах газет, где мой род макнут в грязь - и ведь есть за что!
        Страх за репутацию, раньше неведомый мне, выскочил едва ли не из-за поворота, обуял с ног до головы, заставил вцепиться в руль.
        Мне казалось, что я знаю, что увижу перед собой - громаду грузовика инквизаториев. Он врубит сирены, мазнет по автомобилю лучом прожектора и…
        Чужая стремительность выскочила на нас чем-то невероятным и необузданным. Тяжелый грузовик инквизаториев был по сравнению с этой махиной лишь игрушкой. Его прятало чародейское заклинание, сейчас сошедшее на нет: словно сидящий за рулем бронированной дуры водятел хотел, чтобы я видел, что меня убьет.
        А в том, что он собирается меня раздавить, не было никаких сомнений.
        Броневик, перебирая колесами в воздухе, тяжело скрипя рессорами, перевалился через овраг, выскочил на дорогу. Выжатый до отказа газ заставил махину рвануться едва ли не с места.
        Я не знал, что делать. Паника вытолкнула из меня здравый смысл, наперебой предлагая одну глупость за другой. Что, говорило оно, если начать вилять по дороге или рвануть в грязь бездорожья?
        Последнее точно было отчаянной глупостью - броневик догонит нас в два счета, а жесть корпуса хрупнет, словно грецкий орех, под его напором.
        Лиллит, чуть приоткрыв рот, все больше и больше отдаваясь на откуп охватывающему ее ужасу, взирала на несущийся прямо на нас ночной кошмар.
        - Кто это, Федя? Кто?
        Если бы я, мать вашу, только знал!
        Броневик стремительно сокращал дистанцию. Мне казалось, что его тупая морда ухмыляется и просит лишь об одном: чтобы я продолжал в том же духе.
        Иначе какая радость от победы, если жертва даже не сопротивляется?
        Глава 8
        На ум почему-то приходил пистолет. Что можно было сделать отобранным у Белого Свистка револьвером против этой брони, я даже представить не мог.
        Лиллит вскрикнула, совершенно по-девичьи приподняв руки, когда тяжелый нос машины бортанул нас, подтолкнул, едва ли не заставил пойти юзом.
        Стиснув зубы, я отчаянно давил на педаль газа. Будто вернувшись в голопузое детство, во мне жива была вера - чем отчаянней давишь, тем быстрее крошка едет.
        Даже за пределами своих возможностей.
        Кучерявый черт, сидящий в двигателе, умирать не хотел. В хрипах мотора я слышал его отчаянные и злые ругательства. Не переставая браниться, он вопрошал у родимых адских глубин - людские разборки людскими разборками, ну а он-то тут при чем?
        Лиллит покачала головой, на мгновение застыла - я почти чувствовал, как она тянет связующие нити к водителю автомобиля. Мне же в голову лезла идея передать управление ей, а самому рвануться по веревке чужой уверенности прямо в корпус стального гиганта.
        Ага, сейчас!
        - Я не могу! - выкрикнула девчонка. - Их машина чем-то защищена! Федя, что делать?
        Прямо сейчас она жалела. Жалела и ругала себя за настойчивость. Заигравшимся ребенком она верила, что может быть мне полезна, а вот уже сейчас мечтала вновь оказаться в теплой постели под одеялом.
        Машина бортанула нас снова. Еще чуть-чуть, понял я, - и управление будет потеряно. Наша развалюха развернется, заискрит по избитой временем сельской дороге и тотчас же сомнется под мощью исполинских колес.
        Желавший нашей смерти поганец любил играть с своими жертвами. Броневик притормозил, давая нам возможность лишь на краткий миг вырваться вперед.
        Я чуял себя словно Джон Коннор на своем крохотном мопеде против ревущей мощи несущегося на него большегруза. Вот только ему на помощь явился здоровенный стальной мужик на мотоцикле, а мне же на чудеса рассчитывать не приходилось.
        Я еще раз окинул наших недругов эфемерным зрением - видел лишь отголоски чувств, которые играют где-то внутри, словно у животных.
        Ясночтение включилось в игру, обозвав стального здоровяка не просто броневиком, а Костедавом. Монструозомобиль имел и свою полоску здоровья, и значение маны - эта гадость что, еще и колдовать умеет?
        Не умеет, быстро сообразил я по описаниям. Непробиваемая стена для умений Лиллит была всего лишь чаруническим щитом - волшебные символы, прячась от лишних глаз, красиво вращались вокруг корпуса, образуя вокруг него купол. Словно любопытства ради, я попытался повторить подвиг девчонки - ничего не получилось. Связующие нити лишь пытались просочиться сквозь толщь брони, но тотчас же таяли под ее неумолимым напором.
        Я периферийным зрением увидел свет, горящий в далеких отсюда хатах: не ведая забот, деревня забывалась беспокойным сном. Тухнущее марево уже вчерашних переживаний сумбурным бледнеющим облаком устремлялось в небеса.
        Сумбур, вспомнил я и захотел хлопнуть самого себя по лбу. Ну как же, черт побери, сразу-то не догадался?
        Способность, дарованная мне связью с девчонкой, словно засияла иконкой в интерфейсе, предлагая не стесняться и жать на нее со всех дрисен.
        - Федя? - Лиллит, отважно и бесстрашно бившаяся против костолома Орлова, сейчас готова была впасть в окончательное смертное отчаяние. Словно кукла, меняющая наряды, она ныряла из одного настроения в другое, а выныривала и вовсе в третьем.
        За это, наверное, она мне и нравилась.
        Наших чувств, больше похожих на плохо переваренный комок чего-то с чем-то, было недостаточно. Поцарапаем обшивку брони, но не пробьем. Деревня, словно на грех оказавшаяся поблизости, манила свежими эмоциями, предлагая их как материал.
        Только доедь, манил свет в оконцах, а мы уж там не поскупимся…
        - Пересядешь за руль? - спросил я у Лиллит столь мрачным голосом, что она не смогла отказать, лишь кивнула в ответ. Я сразу же ей велел: - Рули к деревне!
        - Зачем? Хочешь умереть при свидетелях?
        - Увидишь, - огрызнулся я, сложив пальцы крестом в суеверном знаке. Как там было в той книге? Нам бы ночь простоять и день продержаться или наоборот?
        Сегодня нам хватит одной лишь ночи.
        Живой подарок Слави, будто чуя, чего я от него хочу, без лишних слов нырнула в револьвер сквозь дуло. Яркий свет ударил по глазам, сталь на миг сверкнула золотым блеском, но разглядывать было некогда.
        Рванул на себя ручку двери - мне показалось, что я отсюда слышу издевательские насмешки тех, кто решил меня сегодня отправить к праотцам. Чего это, мол, этот малец вытворяет? Решил бежать? Пукнуть пару раз из той игрушки, что держит в руках? Да она ведь даже не поцарапает…
        Не целясь, я надавил на спусковой крюк, читая в логе, что Нэя только что похудела на добрых десять процентов от своего изначального состояния.
        Смешки тут же закончились - свинец пули, усиленный ожившим солнечным лучом, будто хранил в себе каплю ангельских технологий. Чарунический щит вздрогнул, выдержав удар, но один из символов пошел рябью.
        Костедав, ярясь моей дерзости, заюлил носом, словно дикий, пытающийся скинуть морок зверь. На краткий миг, до того как руны поспешили восполнить потерю, вновь затянув все куполом, мне удалось коснуться бьющей через край уверенности. Броневик хранил в своем чреве почти с десяток солдат. Я видел их лишь клубками стремлений и уверенности.
        Купол сомкнулся через мгновения, меня словно плетью ударило - если бы не вцепившаяся в край рубахи Лиллит, мне выпала бы честь вывалиться из машины.
        Внутри нашей машины жутко захрустело - кучерявый черт, держась за голову, высунулся из своего убежища, крича, что он сделал все что мог, а на большее уже и сил нет…
        Я его не слушал - револьвер дернули еще три хлопка выстрелов. Словно учуяв наше отчаяние, Нэя решила быть щедрее. Каждый щелчок отнимал ее здоровье гигантскими кусищами. Но если до того она несмело огрызалась точечными выстрелами, то сейчас со ствола сорвалась вся мощь солнца!
        Я и не знал, что она так умеет. Руки обожгло жаром, броневик же встретил ее старания взрывами. Первое попадание вгрызлось прямо под чарунический щит, врезалось в капот - Костедав подбросило, швырнуло наземь. Броневик едва не перевернулся, лишь чудом удержавшись на дороге. К былой уверенности прибавилось беспокойство - никто из сидящих внутри не планировал умирать. Водитель резко выкрутил руль, вдавив педаль тормоза, наращивая меж нами разрыв - два моих последующих выстрела ушли в молоко.
        Земля вздыбилась, комья земли беспощадно заколотили по крыше. Я оглянулся лишь на миг - спасение было поблизости. Поселок, казавшийся бесконечно далеким, готов был принять нас в свои объятия. Чувства, парящие в ночном полумраке, беспощадными плетьми колотили воздух, но сторонились нас, не даваясь в руки - а то мало ли, вдруг мы из них какой сумбур соберем?
        Мы соберем, пообещал им я.
        Нэя вылезла прямо из ствола - разом ставшая беззащитной кроха едва держалась и жаждала отдыха. Еще один такой выстрел, тут же пронеслось у меня в голове, и она отправится на перерождение как там, в «Сплюше».
        Пусть отдыхает и копит силы, решил я, теперь-то уж мы справимся и без нее.
        Деревня встретила нас цветущим крестьянским духом. Едва мы проскочили мимо ближайшего забора, как я почуял клубящуюся здесь силу.
        Для Лиллит я сейчас смотрелся смешно и страшно - в каком-то безумном угаре тянул руки, хватался за воздух, сжимая его на уровне груди.
        Сидящим в броневике мерзавцам надоела наша маленькая игра. Устав от моих неловких фокусов, они вдавили педаль газа. Рычащий монстр, быстро набирая скорость и сокращая разрыв, несся на нас в убийственном раже. Лиллит силилась не смотреть в стекло - меньше всего ей хотелось видеть неумолимость мчащейся на нас погибели.
        Я потянул за нить недавно родившегося раздражения - мрак, тотчас же окунувший меня в кокон, через мгновение выплюнул за пределами автомобиля. Только бы, умолял я самого себя, не промахнуться. Вот же ведь будет обидно шлепнуться о капот, удариться подбородком и соскользнуть под готовые перемолоть меня в кашу колеса.
        Не промахнулся.
        Словно Конан-варвар в размахе мести, я занес над головой импровизированную дубину.
        Сумбур врезался в чародейскую, проверенную мной броню. За толстым пуленепробиваемым стеклом я сумел различить лишь очертания удивленного лица - после иных выходок они никак не ожидали, что я собственной персоной пойду в атаку, да еще и в рукопашную. Водитель втопил педаль тормоза скорее по привычке, нежели в ужасе - броневик вильнул, теряя управление.
        Чарунический доспех броневика дал трещину. Мне казалось, что я могу расслышать вбивающийся мне прямо в уши противный хруст.
        Полоска маны едва ли не взорвалась, брызнув искрами развеиваемого колдовства. Я ударился животом о капот, тщетно принялся перебирать руками, чувствуя, что банально сползаю по округлым очертаниям. Броневик чавкал грязью под колесами, снося в неистовом желании удержаться на дороге мелочь заборчиков и оград.
        Нить липкого, почти жидкого испуга, идущая из салона Костедава, сама юркнула мне в ладонь, все остальное было лишь делом мастерства.
        Обрушившийся мрак снова вскружил мне голову, я же не позволял себе и минуты на отдых. Пистолет оказался в моих руках - три из семи пуль вот-вот должны были получить грохочущую путевку в жизнь.
        В салоне было все точно так, как мне удалось увидеть. Закованные в форменную броню солдаты, маски на лицах, тяжелое оружие в руках.
        Наверняка их предупредили о том, что я умею.
        Наверняка они готовы были оказать мне достойный прием.
        Лампа в салоне затроила, как только я вынырнул из эмоциональных потоков. Отчаянно, отдавая самого себя на откуп липкому ужасу, солдатик вдавил спусковой крюк автоматического пистолета.
        Слава ночи, ночи слава, хотелось восторженно выкрикнуть мне: эгида с жадностью скушала одновременно три выпущенные в меня автоматные очереди.
        Бляшки расплющенного свинца валились на пол, я же приставил ствол револьвера прямо к защитному шлему одного из бойцов. Через мгновение его мозги брызнули на сослуживцев, голова треснула, как переспелый арбуз. Тень, повинуясь моим приказам, вынырнула со спины, схватилась за ствол автоматического ружья - последующая очередь бесполезно затарабанила по броневой крыше, лохмоча обшивку, отчаянно визжа непрошенным рикошетом.
        Третьего поганца я встретил ногой прямо в пах, четвертому врезался в грудь головой, заставил сесть на место.
        Балом правила импровизация - я действовал исключительно по наитию, повинуясь лишь собственным чувствам и реакции.
        У пятого пехотинца был нож, покоящийся в ножнах у самого плеча - я отбил у него желание воспользоваться им, едва он потянулся к рукояти.
        Выстрел разворотил его ладонь, обратив ее в кровавое месиво. Отчаянно вереща от нестерпимой боли, несчастный забился в конвульсиях. Клинок же перекочевал ко мне в руку, чтобы через мгновение с хрустом войти в глотку одного из боевиков. Пригвожденный, он умер почти сразу же.
        Третий выстрел достался водителю - бросив руль, он выхватил из кобуры гладкий вороненый пистолет, навел на меня. Пуля пробила крашеную древесину сидения, обратив ее в щепки - подушка головной подкладки тотчас же взорвалась кровавыми брызгами. Костедав, словно поперхнувшийся жирдяй, вдруг затрясся, потеряв управление. Тело водятла метнуло на пассажирское сидение. Неизвестно почему его руки сомкнулись на рулевом колесе, потащили его в сторону.
        Скрежет металла ворвался в уши вместо с дикой, бешеной тряской. Затрещали доски ломаемых сараев - мне казалось, что я не слышу, но вижу всю отчаянную боль проснувшихся крестьян. Их ругань словно обволакивала броневик, спеша обратиться в будущем проклятиями. Кто сказал, что у простого слова нет силы?
        Страшной силы удар выбил нас из колеи - успевший выпрямиться воин вдруг рванулся с места, врезался телом в лобовое стекло, захрустели ломаемые кости.
        Нас крутило, словно на карусели. Меня швырнуло на труп одного из убитых боевиков, последний выживший был неловок, нерасторопен, но таил надежды воздать мне за гибель своих товарищей. Двинуть бы ему в челюсть рукоятью револьвера…
        Мрак вынырнул из резкой, ни с чем несравнимой боли, залепил собой глаза, отнял дыхание, заставил почувствовать себя беспомощным комком переломанных конечностей.
        Этого я боялся больше всего - оказаться изломанным. Там, где Орлов собирался переломать мне позвоночник, навсегда закрыв карьеру в офицеры, было не так страшно, как сейчас. Что может привыкший к роскоши мажорчик противопоставить дикой мешанине в стальной, бронированной консервной банке.
        Надо выбираться - была первая мысль. Прийти в себя, набраться сил и выбираться.
        Ушей коснулся мерный, почти уютный треск, кожу лизнуло теплым. Сладковатая вонь гари спешила забить собой легкие - ну блеск, мы теперь еще и горим!
        Воображение рисовало картины из детства. Когда пожар случался в сказках, селяне выстраивались в линейную шеренгу, передавая ведра с водой из рук в руки.
        Здесь, думалось мне, будет что-то похожее.
        Противно пищал зумер, предупреждая о случившейся аварии. Как будто и без него было не очевидно.
        Глаза открыть было проблемой, а уж о том, чтобы попросту подняться на ноги, пока еще не могло быть и речи.
        Я кашлянул кровью - дело дрянь. Сломать, может, ничего и не сломал, но все тело казалось до ватного непослушным.
        Мир был вверх ногами. Боковые лавки сидений возвышались надо мной, свисали вниз защитные и крепежные ремни.
        Рядом со мной лежал безголовый труп, сверху меня еще один. Третий, с распоротым, раскуроченным напрочь горлом страшной, жуткой куклой раскачивался на рукояти ножа - от одного только вида мне сразу же стало не по себе.
        Пламя шло из приборной панели, норовило перекинуться на столь вкусную обмотку руля, облизывалось на мягкую обивку сидений.
        Надо было выбираться.
        На четвереньках, сквозь мертвые тела, я полз к заднему мосту - рукоять обещала распахнуть передо мной люк, выпустить на свободу.
        Я навалился на нее всем телом - но она не поддавалась, словно броневик желал унести с собой в могилу того, кто только что обратил его в дымящиеся развалины.
        Я понял свою ошибку чуть погодя - тянуть следовало не вниз, а наверх. Усмехнулся собственной глупости. Дверца люка распахнулась сама, дернула меня, держащегося за рукоять вперед, швырнула лицом в распаханную землю.
        Крестьяне, хотелось мне. Пусть это будут злые до безобразия, но просто крестьяне.
        - Погань, - услышал я почти что где-то в стратосфере. Сил обернуться попросту не осталось, но мне помогли.
        Стальной носок армейского сапога врезался мне в ребра - выживший боец, невесть каким чудом оказавшийся снаружи броневика, был зол, как тысяча чертей.
        Тяжело дыша, сверля меря взглядом из-под защитной маски, он стискивал в руках пистолет.
        Авария отразилась на нем не лучшим образом - изодранный в клочья рукав мог похвастать не менее истрепанной рукой. Пластины брони, ранее плотно прилегавшие к телу, теперь торчали в разные стороны - боец напоминал раздувшегося на плюшках рыцаря…
        - Погань, - повторил он. Я потянулся к нему связующими нитями - вряд ли в надеждах ухватить под свой контроль, но что еще мне оставалось делать?
        Маленькое торнадо врезалось в него со спины. Я перевел взгляд на стоявшую поодаль фигурку - Лиллит, взъерошенная и злая, готова была биться за меня.
        А игрушки деревенских детей были готовы драться за нее. Боец отчаянно и как-то по-женски протяжно вскрикнул, когда соломенные и деревянные собратья Муни принялись разбирать его на части. Один из них, пока остальные пытались удержать бойца, тащил над собой, вознеся как высшую справедливость огромный булыжник.
        - Нет! - выкрикнул я, обращая на себя внимание Лиллит. - Пусть не убивают. Я хотел бы получить ответы…
        Глава 9
        Егоровне надоело курить. Мой рассказ ее, скорее, забавлял. Там, где остальные инквизатории предпочитали упустить пару-другую моментов, она желала вызнать во всех подробностях.
        Я неважно себя чувствовал, но знал, что если пожалуюсь на головную боль, ничего не произойдет.
        Старуха лишь с каменным лицом заявит, что голова не жопа. Поболит да перестанет…
        - Дальше, - затребовала она, словно учитель у остановившегося на полуслове ученика. Обернулась на меня, вскинула брови. Мне же казалось, что до этого она смотрела сквозь стену, и я бы ничуть не удивился, если бы именно так оно и было.
        - Вот, значит, как ты познакомился с Ульяной? Знаешь, я представляла ваше знакомство иначе.
        - И как же? - Я не удержался от ехидного вопроса, будто мне в самом деле хотелось знать. Глава инквизаториев лишь пожала плечами: мол, о чем тут вообще говорить? Но все же решилась на ответ.
        - Ульяна прославилась не тем, что была нежна с своими партнерами. Обычно после улыбок они визжали от дикой и неизбывной боли. Тебе же, я слышала, удалось ее впечатлить.
        Старуха вновь прошествовала за стол. Мой рассказ казался ей чем-то забавным, почти игрушечным. Она вновь села передо мной, устало выдохнула, закинула ногу на ногу.
        Так садятся смотреть ненапряжный видосик на ютубе, а не слушают рассказы гниющего в застенках узника.
        - Говорят, тебе удалось произвести на нее впечатление. Хочешь, я тебе кое-что покажу?
        Я не хотел, но вопросы Егоровны - вопросы риторические. Не дождавшись моего ответа, она открыла мое личное дело на очередной закладке.
        Передо мной рухнули листы - фотографии мужчин, потрепанных жизнью и невзгодами. Шрамы, ссадины, синяки - объектив в руках фотографа словно желал выхватить всю неприглядность их жизни.
        Скупые строки биографий были немногословны, едва ли не ограничиваясь сакраментальными «украл-выпил - в тюрьму!». А вот особые заслуги могли похвастать целыми абзацами - хватило бы на целую книгу.
        Головорезы, каких поискать…
        - Милые ребята, правда?
        - Разве что не маленькие пони, - в тон отозвался ей я, она же ни отсылки, ни шутки не оценила, пропустила мимо ушей.
        - Это те, кто был в автомобиле. Уральцы - довольно серьезные ребята, они кого попало не берут в свои ряды. Тебе надо быть отчаянной паскудой, чтобы заслужить право быть среди них.
        - И что?
        - Ты же сам знаешь, о чем я.
        Старуха кровожадно улыбнулась.
        Я в самом деле знал…

* * *
        Крестьяне были в бешенстве. Тихая осенняя ночь прервалась грохотом невесть откуда взявшегося автомобиля. Словно к поверженному великану, они осторожно подходили к нему, разглядывали догорающие остатки.
        Назавтра, знал я, еще до того, как кто-то из взрослых успеет сгонять в город, эта штука станет любимой детской игрушкой.
        Даже несмотря на выгоревшие дотла тела внутри.
        Стало не по себе при одной лишь мысли об этом.
        Мужики, стоящие передо мной, были могучи. Их руки помнили и тяжелые зимы, и неурожайные годы. На своих крепких плечах они спасали собственные семьи от голода, не особо надеясь на милость Императора или губернатора.
        Сейчас же мы незваным горем ворвались в их дома, разворотили хозяйство. Из разбитого курятника испуганно кудахтали несушки. Раздавленные тушки их товарок валялись на дороге неприкаянными жертвами.
        Мужики стискивали в руках вилы, топоры и молотки - всяк схватил то, что было под рукой. Нашелся даже один, словно вестник смерти, вооружившийся косой.
        Хотели они от меня недоброго, а видели во мне так и вовсе нечистого. Кто ж, как не кривохвостый вот так запросто переживет такую аварию, когда все остальные дохляками валяются в салоне? Да и девчонка еще… чертознайка, колдуниха!
        Они молчали, но тишина бывает красноречивей любых слов.
        Что ж, стоило отдать им должное: несмотря на то, что случилось в глубинах туннелей-под-мостом, я все еще числился в полудемонах.
        Лиллит отринула былое мужество, сейчас лишь беспомощно жалась за моей спиной.
        Мир словно ухмылялся, вопрошая, что я буду делать дальше. Одно дело убивать мерзавцев, подлецов и прочих мразей, решивших на меня напасть, другое дело - эти люди.
        Будь на моем месте Орлов, и он, верно, недолго думая, быстро и жестоко разрешил бы эту проблему, а чтобы не мучила совесть - обозвал бы ее правосудием.
        С него станется.
        Их не могло остановить ничто, кроме хорошей драки.
        Или хорошего слова.
        Мне хотелось играть на дуде последнего варианта. Я закусил губу, успел пожалеть о том, что обходил стороной социальные навыки и не качал харизму. Оставалось только верить, что имеющегося хватит…
        Они напряглись, когда я сунул руку под куртку - так достают пистолет. Ладонь не сразу нащупала прямоугольник документа, а я по глазам толпы понял: еще мгновение промедления - и в нас с Лиллит полетят камни.
        Очень даже справедливо полетят…
        - Петербургский уголовный отдел. - Я вытащил одетую в красную кожу книжицу, демонстрируя ее всем собравшимся.
        Селяне к подобным фокусам не привыкли. Их уверенность лишь на мгновение дрогнула, но они не дали себе усомниться в собственной правоте. Одной лишь корочки и красивых слов, понял я, будет недостаточно.
        Главное, это чтобы голос не дал предательского петуха - ой как не вовремя сейчас будет. Окажись на моем месте кто-нибудь, вроде Дельвига, - и его уже заколотили бы насмерть.
        Эти люди жаждали силы и уверенности. А еще объяснений - словно не желая оправдывать россказни злых языков о себе, они давали мне возможность хоть как-то оправдаться…
        Что ж, хорошо, что в моей жизни был Кондратьич и научил меня тому, что помимо прочего, они любят простые, как два пальца объяснения.
        - Петербургский уголовный розыск. Эти люди - турецкие шпионы. Басурманы. Хотели напасть на деревню.
        Их моя ложь впечатлила мало. Бородатый дедок, плюгавенький и невысокий, готов был вылить мне на голову ведро неудобных вопросов.
        - Чего ж ты тогда из той же махины вышел, что и они, милок? Тож, поди, басурман?
        Взятый нами в плен, удерживаемый куклами боец рычал, словно израненный вепрь, тщетно пытаясь вырваться из кукольных пут.
        - Мы с ней нагнали их…
        - На энтом-то? Нагнали? Их? - Дед свистел едва ли не на каждом слове, умело обращая любой мой довод в прах. Спорить с ним было попросту невозможно - он заведомо искал подвох.
        Остальные же, будто забыв обо всем, сверлили нас взглядом, ожидая развязки.
        Где ж ты, лысая твоя голова, на мою голову только выискался такой? Я чуть не заскрипел зубами.
        - Мы из благородного рода.
        - Благородные - и в Белых Свистках? Не, не слыхивал.
        Дед отчаянно издевался, чувство локтя придавало ему уверенности и сил. Окажись он перед нами в одиночку, слово бы боялся вставить.
        Здравый смысл совершенно справедливо заметил, что окажись он перед нами в одиночку, и необходимости в этом разговоре вовсе бы не было.
        - Раз роду блахородного, то пусть энто, силу свою покажут, - досужий, здоровенный детина недоуменно почесал затылок. - А ну мы их вилами, Микотько, а они в нас огнем? Я барыню видывал - так она тут всю нашу деревню в пепел обратит и не спросит…
        Точно, понял я, давя в себе самодовольную ухмылку. Решение, как и всегда, ленилось, а потому лежало на самой поверхности. Знают про Тармаеву, знать должны и про остальных. Или слыхивать.
        - Васютка дело говорит. - Дородная бабища, не ведающая меры в объемах груди и бедер, встала, уперев руки в круглые бока. - Пущай, раз блох-огородный, так колдунству явит, волшбу родовую - слыхивала я, она у всякого из тамошних-то, из высоких есть.
        От них всех тянуло страхом. Они не хотели убивать и проливать кровь - хотели лишь защиты.
        - Не я. Она. - Я указал большим пальцем себе за спину.

* * *
        Удача, в последнее время изменявшая мне с другими, решила вернуться в самый подходящий момент.
        Сидя у одной из изб, пока крестьяне суетились, отряжали человека в Петербург, я пил горячий, прям только из самовара, чай. Лиллит мирно дремала, улегшись на заднем сидении - и последние переживания, и близость смерти съели последние остатки ее сил.
        Нам повезло, отрицать этого было нельзя. Я выдал Лиллит за Евсееву - и кто-то из толпы знал, чем славен род моих как будто бы даже кровных родственников: какая ж еще нужна была магия, если она уже проявила умения во всей красе?
        А вот окажись это родная деревня Лиллит, все могло бы окончиться иначе.
        Меня не покидали мрачные мысли. Егоровна не просто так затеяла наш разговор на кладбище. Намекнула, подстегнула и, должен признаться, была права.
        В прошлой жизни иногда достаточно было с дивана упасть или неправильно чихнуть, чтобы где-то что-то защемило. А здесь я скачу как сайгак. И дело вовсе не в молодости - все, что я успел пережить за это время полнилось взрывами, погонями, ударами, резкостью движений. Там, откуда я родом, попробуй я вытворить то же самое, что провернул внутри броневика - уже валялся бы на земле с дыркой во лбу и служил наемникам трофеем.
        А здесь я творю чудеса даже по меркам местных.
        Закусил губу - видимо, что-то в ее словах о никчемности было. Как будто старуха в первую очередь видела в нас не только хороший материал для исследований, вовсе нет.
        Она видела в нас угрозу.
        Наемник, а точнее, наемница ждала. Стоило только содрать с ее лица защитную маску, как тут же увидел моложавое, смазливое личико. Короткая стрижка была ей к лицу - девчонка же как будто всем своим видом желала доказать, что она мальчик.
        Не мальчик, сказал я, зайдя в выделенную мне избу.
        Не мальчик - глупый мальчишка.
        Руки ей вязали умело. Пару раз она чуть не вырвалась - крестьянам нечего было противопоставить ее необузданной, дикарской натуре. Всякий раз я оказывался вовремя - сейчас у нее кровоточила губа, под глазом пух синяк, а щека хвалилась свежей ссадиной.
        Мне думалось, она будет кричать, но ее как будто сразу родили солдаткой. Плотно сжатые губы, взгляд полных ненависти глаз. Она как будто пыталась показать отрешенность и необузданность в одном флаконе.
        Дикая смесь.
        Лучина горела на столе - крестьяне-то, может, и не глупы, но идиоты идиотами. Я же велел им не оставлять рядом с ней то, что можно использовать, как оружие.
        Она как будто одним только взглядом говорила, что оружие ей вовсе не требуется - она сама им и является.
        Меня не учили допрашивать людей, в особенности таких, как она. Сердце вновь защемило - будь здесь рядом Кондратьич, он бы нашел к ее языку ключик. С насилием или без - не так уж и важно…
        - Кто ты?
        Она подняла на меня взгляд голубых глаз. Где-то в глубине каштановолосой, короткостриженой головки происходила немыслимая борьба - отвечать или не стоит?
        Она наемник, подсказал мне здравый смысл - наверняка готова была к чему-то подобному. Будет молчать до последнего…
        - Неважно, на этот вопрос можешь не отвечать, - сказал я ей, только сейчас обнаружив шеврон с каскадом гор.
        Уральцы.
        Наемники.
        Мне следовало бы догадаться сразу.
        Выдохнув, я дал ей еще один шанс ответить своей волей. Она выбрала тишину и томность взглядов вместо здравомыслия. Пожав плечами, я пустил в нее корни связующих нитей.
        - Начнем с простого. У меня есть три вопроса, на все три обязательно ответить. Первый - как тебя зовут…
        - Поганая тварь, - встрепенувшись, тут же отозвалась она. Может быть, лавры кукловода мне и не светят: девчонка шустро обнаружила в себе присутствие чужой воли.
        - Добрый день, Поганая Тварь. Это имя и фамилия или только имя? Какое странное, первый раз такое слышу. Итак, продолжим?
        В голове у нее все было строго упорядоченно. Такие, как она, не делают уборку - наводят порядок. Наверное, если бы кто пожелал воплотить в жизнь ее понимания мироустройства, то смело мог воплотить казармы - не ошибся бы.
        Воля у нее и в самом деле была железной. Были ли среди аристократии иных стран те, кто умел все то же самое, что и Лиллит? Наверняка.
        Но допрашивать при помощи них каждого засратого солдата никто бы не решился.
        Найти внутри жестокости, стойкости, коварства и дикого, неизбывного желания жить хоть что-то, похожее не на солдатский обезображенный уклад было попросту невозможно. Связующие нити тщетно тыкались по сторонам, но ни добрых намерений, ни податливости, на которой можно было бы сыграть, не обнаружилось.
        Девчонка отвернулась, а после плюнула мне прямо под ноги, высказывая мнение обо мне.
        Взгляд острых буравящих глаз, насмешливая ухмылка на лице - как будто это не я копался в ее голове, а все ровным счетом наоборот.
        Я сглотнул, глянул на часы. Времени у меня было не так уж и много. Через пару часов, если не раньше, здесь будут Белые Свистки, инквизатории, да бог весть кто еще. Сидящая же передо мной пленница делала вид, что у нее есть все время мира.
        Ладно, сыграем на иных струнах: не зря ведь говорят, что наемник жаждет убивать за деньги, а вот за деньги умирать ему уже не по карману.
        Я вернул ей ее же ухмылку. Взгляд смерти - до сих пор уникальная способность едва ли не болталась во мне без дела. Сейчас настал момент ей блеснуть во всей красе.
        - Прекрати, - скривившись, потребовала девчонка. Поначалу ей казалось, что я лишь делано пучу глаза, но Взор Жнеца вгрызался в самую ее суть, играя с душой. Страх в ее душе, совсем маленький, крохотный, едва заметный под ногами исполинов выдержки и дисциплины сразу же попал в путы связующих нитей.
        Теперь главное его хорошенько растянуть и…
        - Прекрати! - Она взвизгнула, чувствовала, как теряет над самой собой контроль. Словно гоночный автомобиль, нырнувший в крутой вираж поворота с отказавшими тормозами.
        Пробудившаяся легкая паника металась внутри сильного характера. Наемница чуяла неотвратимую опасность - чудовище, безликое-безобразное, обязательно поджидающее в конце коридора, умело прячущееся в тенях.
        А идти надо, нельзя не идти…
        - Меня зовут Ульяна! - едва ли не выкрикнула она. Зажмурившись, вцепившись ногтями в подлокотники, она покрылась холодной испариной.
        - Вот видишь? Можешь же, когда захочешь. - Я не спускал с нее взора, стараясь не моргать. Внутри пленницы проснулось сладкое чувство вины - им так прекрасно упиваться за первые признания. Словно его пьянящий дурман мог завязать язык узлом, упреждая от последующих слов.
        Я подавил чувство вины в зародыше. Приглушил, не давая опутать собой все мысли. Рубануть бы ее «Бритвой Оккама», да уж очень долго эта паскуда перезаряжалась - кто знает, где еще сможет сегодня пригодиться?
        - Ты хорошая девочка, Ульяна. Умница. С первым вопросом хорошо справилась, давай попробуем второй? Мне вот что-то не верится, что вы катались на своей громадной балалайке потехи ради, а после смеха для решили раздавить едущую по своим делам старенькую развалюху. Да еще и решили покрыть самих себя защитными чарами. Кто-то ведь вас попросил…
        Ответа на этот вопрос я в самом деле не ждал. Что она такого может знать? Вряд ли простой наемнице каждый день командование докладывает, кто, кого и почему. А может быть, я слишком много надумываю и это не тайный заговор, а месть? В конце концов, я доставил им немало проблем и подмочил репутацию, не думаю, что их начальство в восторге…
        - Твоей смерти хотел Евсеев.
        Она высказала не сразу - долго боролась с собой, но под напором роящихся в ее сознании ужасов выплюнула. Я сбавил наплыв: пусть здесь будут кнут и пряник. Она сразу же выдохнула с кротким облегчением, не понимая, что угодила в психологическую ловушку.
        Теперь она не столько боится кошмаров, сколько их нового возвращения. Я вплетал ей в голову один образ мучительной смерти за другим - не знаю, что виделось ей, но это проняло ее до дрожи.
        - И откуда же ты знаешь?
        - Человек из их рода… Я узнала его, он приезжал раньше. Заказывал тебя же, но предлагал слишком мало. Начальство помнило твоего отца и не желало браться… У него еще фамилия, как часть тела… Носин или как-то так…
        - Ушин? - подсказал ей я. Фамилия всплыла сама собой - его ведь еще святочертый упоминал. Кровники, выходит, в самом деле причастны, сколько бы патриарх их рода не отрицал.
        - Он хотел твоей крови еще полтора, а может, два месяца назад. Мы отказались, но он нашел за те деньги каких-то бродяг…
        Какие-то бродяги, надо было отдать им должное, со своей работой все-таки, справились на отлично. Настоящий Рысев успел умереть, прежде чем я оказался в его теле.
        Я выдохнул - спрашивать ее о причинах ненависти кровников к моей скромной персоне было как минимум глупо. Наемники, что задают слишком много вопросов, зачастую сидят без дела.
        - Откуда вы знали, что я поеду этим вечером в этом направлении? Откуда вы вообще знали, что я куда либо решу поехать этой ночью?
        Мысль, блеснувшая в голове, была противна насквозь и норовила оказаться правдой.
        Что, если они не знали, но были готовы налететь на квартиру, где я остановился с девчонками?
        Алиска с Майей точно могли бы дать им отпор, но это еще не значит, что не следует за них беспокоиться.
        Ульяна почуяла мою слабость. Улыбка-насмешка вернулась на ее лицо.
        - После того что ты устроил в том магазине? Мы не просто следили за тобой, мы вывесили объявление, принимая деньги у всех желающих тебя прикончить.
        Меня, словно ее саму парой минут назад, пробило холодным потом. Догадка о том, что произойдет дальше, не покидала головы, и все вело к тому, что она окажется правдой.
        - И чтоб ты знал. Машин, высланных за тобой, было две. А может быть, даже три, а?
        Она возвращала себе утраченные позиции, а через мгновение мне сразу же стало ясно, почему она решила играть в долгую и тянула время.
        Моих ушей коснулась далекая пулеметная трель…
        **** - ****А каждый, кто пришлёт награду в любом размере к данному произведению удостоится посещения юной, игривой, но точно совершеннолетней особой! Лиллит, твой выход…
        Глава 10
        Из оружия у меня при себе был только пистолет Ульяны - не знаю, как он оказался за поясом, но хорошо помню, что протянула мне его Лиллит.
        Я распахнул дверь пинком, но было слишком поздно. Автомобиль, где прилегла вздремнуть Лиллит, прошило очередью насквозь. Лопнули надутые шины, двигатель, словно решил обратиться в дракона, изрыгал дым. В траву осколками рухнули битые зеркала и стекло.
        Вторая очередь закончила мучения несчастной старушки - бензобак, не выдержав столь наглого отношения, полыхнул огнем. Взрыв был почти что неслышным, но грохнул так, что задрожали стекла в домах. Крестьяне, суетившиеся вокруг стального остова броневика, с криками бросились врассыпную: второй бронемобиль явился воздать огненным гневом за павшего собрата. Третья очередь ударила в небо - наемники явились сюда за мной, а местная селюта была им по барабану.
        Отрезая пути к отступлению, еще один транспортер, с точно такой же пулеметной турелью в крыше, тяжело вывалился на дорогу, врезался в останки нашего бывшего автомобиля, погребая его под тяжестью своих колес.
        Горевать было некогда. Здравый смысл велел оплакивать пепельноволосую девчонку как-нибудь потом, а сейчас лучше рвануть куда подальше.
        Совет пришелся как никогда вовремя. Меня будто отхлестали по щекам, и, резко развернувшись, я рванул к Ульяне, сам не зная зачем опрокинув ее стул и рухнув наземь.
        Турель зло зарычала в нашу сторону пулеметным огнем. Изба, выделенная мне для допроса «важного свидетеля», тотчас же захрустела, разрываемая в клочья.
        Щепки летели отовсюду, трещали стулья, столы, навесные полки. В рухлядь обращались горшки, прыгали по полу пробитые насквозь чугунки.
        Печь, теряя с каждой секундой слои побелки, угрюмо хвасталась россыпью битого кирпича.
        - Что-то твои дружки не шибко дружелюбны, - заорал я, силясь перекричать оглушающий рокот. - Тебя они, случаем, не решили положить вместе со мной за какую провинность?
        Ульяна не отвечала - стул, как только она рухнула с ним на пол, захрустел, но свободы не подарил, не сломался. Словно его делал тот же парень, что вязал на ней узлы.
        Мысли в голове смешались в единое, плохо разборчивое месиво. Нечто робко подсказывало мне использовать девчонку как живой щит, да что-то вот думалось мне: ее жизнь их сейчас несколько не беспокоит. Пришьют вместе со мной, невзирая на лица, чины и звания…
        Сдаться в плен было не вариантом - те, кто заказал меня, хотели видеть мою голову у себя на трофейной стене. А уральцам я уже успел порядком попортить крови, людей и оборудования - не станут они играть в те же игры, что и дружок темного мага Франца.
        - Они прикончат тебя, - мрачно, словно сама погибель, проговорила Уля, зло сверкая глазами. Будто так и говоря, что до сего момента пугал ее я, а теперь ее черед довести меня до мокрых штанин.
        - Заткнись! - раздраженно буркнул, лихорадочно принимая одно решение за другим. Ошибка, говорил я самому себе, будет стоить мне всего и сразу.
        Наемница жаждала сказать что-то еще, но с содроганием узрела, как тень спешит соскочить с моей спины - видимо, это задело какие-то струны ее собственных кошмаров.
        Тень рванула через окно - бойцы, успевшие выскочить из соседнего броневика, тут же взяли ее на прицел. Штурмовые винтовки изрешетили несчастную еще до того, как я успел их посчитать.
        В этот раз они были готовы - те, кого я видел в «Сплюше», по сравнению с ними были разве что новичками. Слаженная работа, будто здесь каким чудом оказался инструктор спецназа из будущего.
        Грамотно, не совершая ошибок, они окружали дом со всех сторон, замыкая кольцо.
        - Чуешь, как идет твоя смерть?
        Уле хотелось увидеть страх на моем лице. Серая, почти равнодушная сосредоточенность выводила ее из себя.
        Глаза скользнули по полу, здравый смысл требовал отступать хоть куда-нибудь.
        Потому что первым, что я увижу, будет…
        Граната проломила остатки стекла, грохнулась, нелепым яйцом загремела по полу.
        Я уже не видел. Успел лишь только заметить испуг на лице наемницы - ей почему-то думалось, что ее собратья будут брать дом штурмом.
        Штурмом и брали: нет же ничего лучше для начала штурма, чем граната, верно?
        Половик взметнулся, словно ковер-самолет, в мгле сверкнуло начищенное до блеска кольцо люка, ведущего в подпол: зря я, что ли, каждое лето был у бабушки?
        Уля успела вскрикнуть, когда теневая хватка разломала стул: перестарайся я хоть чуть-чуть, и она лишилась бы позвоночника.
        Вниз мы рухнули почти в самый последний момент.
        Взрыв заставил дом содрогнуться, мы же упали на холодный пол. Взбудораженные младшие собратья Старого Хвоста, потревоженные что повисшим в воздухе гулом, что нашим присутствием, бросились врассыпную. Уля смотрела на хвостатых мерзавок едва ли не как на злейших врагов.
        На пол валилось все, что только хранилось на полках - звон битого стекла настырно лез прямо в уши. Под ногами хлюпало мерзкое месиво солений и варений.
        Я тащил Улю за собой, сам не зная зачем. Словно привязанная, завороженная, она бежала следом, не выпуская моей руки.
        Словно дразня, сквозь щели пробивались богатые на эмоции нити - хватай за любую, и тут же окажешься на улице!
        Ага, под прицелом двух десятков штурмовых винтовок. Попаданец я там или впопуданец - но все еще пока не супермен.
        А эти, узрев судьбу иных бойцов, явно желали за них отомстить.
        Подпол - лишь секундная передышка. Над нами загрохотали тяжелые сапоги: пройдет не так уж и много времени, прежде чем они поймут, что случилось…
        Я нырнул к оконцу, через которое кошки проникали в дом - только для того, чтобы увидеть перед собой дуло винтовки. Одетый в броню, умело прячущую как его присутствие, так и эмоциональный фон, надо мной высился наемник. Тупо и беспощадно ствол ткнулся мне в лоб, я же лишь успел зажмуриться, прежде чем грянул гром выстрела.
        Пришел в себя сразу же, как грохнулся об пол. Уля, вопреки моим ожиданиям, пыталась поставить меня на ноги, а не добить.
        Болела голова. Либо я особенно особый иномирец и обладаю стойкостью человека из стали, либо в моем лбу не появилось свежей дырки по совершенно иным причинам.
        Второе.
        Улицу через миг залило лязгающим громом заработавшего пулемета. Уральцы, спешившие найти меня в раскуроченном доме, тяжело и с грохотом валились на пол. Я не без удивления смотрел, как их последними, тающими вместе с жизнью чувствами были лишь боль и страдания.
        Да какого черта тут происходит, буянил уже ничего не соображавший здравый смысл?
        Хотел бы я и сам знать.
        Ответы были на поверхности - я рванул к тому же окну еще раз. В траве, заливая ее кровью из обезглавленной шеи, конвульсивно вздрагивая, лежало тело пытавшегося пристрелить меня наемника.
        Я было встал на ноги, но вздрогнул - на меня уставился пулеметный глаз турели. Тотчас же забывший обо мне.
        Уля лезла за мной следом. Ее податливость и ведомость начали меня пугать - может быть, шокированная, она искала теперь во мне защиты от своих же?
        Я не знал.
        - Сюда! - Голос Лиллит резанул по ушам. Девчонка, укрывшись за броневиком, махала мне рукой.
        Бойцы, выжившие в неудачном штурме, спешно отступали через огород - машина, что еще недавно была на их стороне, словно обезумела и открыла огонь на поражение, заставив их залечь.
        Это ненадолго, знал я. Сейчас, как только водятел второй боевой машины смерти проснется и придет в себя, он тут же протаранит нашу нежданную союзницу.
        Я рванул к нашему броневику на крыльях связующих нитей, плюхнулся едва ли не в объятия Лиллит. Уля же… черт с ней, пусть валит к своим!
        - Ты жива? - Я будто не верил собственным глазам. Хотелось ущипнуть ее - желательно за все выпирающие, манящие взор места. Проверить, не морок ли…
        - Потом! - Она была сосредоточена, как никогда. Дверца бронемобиля раззявила перед нами свою пасть - словно вспомнив армейскую юность, я ворвался в душный, до безобразия жаркий салон.
        Соломенный болванчик, разросшийся до размеров человека восседал за турелью, выискивая следующих жертв. Мне стало не по себе - вот так в этом мире и появятся терминаторы, никакого скайнета не потребуется.
        Сидящий за рулем мертвец мог похвастать обвисшей головой да свернутой шеей.
        Лиллит захлопывала дверцу люка, вскрикнула, когда гороховой дробью по обшивке заработал пулемет: до броневика добрались выжившие
        Горячий свинец нещадно вгрызался в броневые пластины, отчаянно надеясь разорвать их в клочья. Кукла, созданная моей подручной, вздрогнула, словно от удара, спешно разворачивая пулеметное гнездо.
        Не успела.
        Словно учуяв главную опасность, наемники сосредоточили огонь на башне, вмиг обратив ее в излохмаченное нечто.
        - Федя, Федечка, сядь за руль! - Лиллит вновь ухнула в свою детскую ипостась - былая решимость скользнула к жуткому, неприятно липкому ужасу.
        У меня же была совершенно иная идея.
        Чего мы добьемся, ударив по газам? Они бросятся за нами в погоню и на этот раз будут стократно аккуратней, чем сослуживцы Ули.
        - На выход! - заревел я, бросив связующие нити к трупу: в нем не было ни намека ни на эмоции, ни на воспоминания.
        Только серое равнодушие.
        Послушная кукла в руках некроманта.
        Или хорошего кукловода.
        Ничего не понимая, но доверившись мне, Лиллит скользнула на обратно на улицу. Она смотрела на меня, словно на безумца, сквозь барабанную дробь лупящих по нам очередей, когда я вещал ей свой план.
        Наш броневик качнулся, тяжело накренился, заурчал, как довольный тигр. Колеса заюзили, раскидывая влажную грязь, прежде чем тяжелый грузовик рванул с места.
        Не желая терять пристрелянной добычи, наемники немедля рванули следом. Завороженно, вместе с Лиллит, мы смотрели, как, изрыгая бензиновые газы, они уносятся прочь.
        - Думаешь, его хватит надолго? - Лиллит все еще терзали сомнения по поводу свершенного. Уверен, она еще не раз припомнит мне все, что я заставил ее сегодня сделать.
        Будто по локоть вымазавшаяся в нечистотах, она то и дело терла влажные руки о порядком изодранную ночнушку. Красивая девичья грудь вальяжно и на показ пробивалась сквозь прорехи, норовя похвалиться то сосочком, то правильной, приятной окружностью…
        Мертвец вел автомобиль, словно заправский лихач - ему едва удавалось держать стальное чудовище на дороге. Что и говорить - недостаточно просто велеть кукле сесть за руль, надо, чтобы сам кукловод хотя бы умел это делать.
        Я ничего не ответил девчонке.
        Здравый смысл подсказывал, что неплохо было бы вернуться в город. В конце концов, после всего случившегося-то не пора ли? Но он же и противился, выхватывая из недр сознания здравые мысли - если Ульяна не солгала, меня там будут ждать. Сезон охоты на меня снова открыт, и как знать, чем он закончится?
        Родной офицерский корпус уже не виделся таким надежным, готовым подарить защиту: всякий раз, вопреки заверениям Кондратьича, находился тот, кому было класть с пробором и прибором на общепринятые правила.
        Долго так продолжаться не могло.
        - Пойдем домой? - Лиллит зябко жалась. Тапки, в которых она настигла меня, давно потерялись в суматохе, босые пятки покрывал толстый слой свежей грязи.
        Я лишь покачал ей головой в ответ. Ждал истерику, но Лиллит, кажется, сейчас готова была принять все, что я только скажу.
        - Нас там будут ждать. А подвергать опасности тех, кто даст мне защиту… я так больше не хочу.
        Мне вспомнилось внезапное нападение на дом Тармаевых - да, я не являлся целью номер раз, но что делать, если мир решил подтолкнуть Константина Менделеева к этому шагу? Какова вероятность, что еще только с утра прибывший в новое тело иномирец так запросто спасется от огня, отравы алхимиков, избежит зубов крысиной брони Катьки, а после еще сумеет вступиться за патриарха рода и начистить мурло главе Менделеевых?
        Такое даже в самых влажных фантазиях не представится…
        Мысль о том, что все происходящее, - из-за меня, не нравилась. Я помотал головой, собрал в ладони нечто, что можно было принять за росу, брызнул себе на лицо.
        - Идем в мой бывший дом. Там нас станут искать в самую последнюю очередь.
        Лиллит, закусив губу, кивнула.

* * *
        Пальцы старухи затарабанили по столу. Мой рассказ не произвел на нее впечатления - будто бы она о чем-то подобном слышала едва ли не каждый день.
        А мне всегда казалось, что во мне умирает писатель…
        - И что же вы делали потом?
        - Трахались, - зло буркнул я в ответ, хотя и ни чуточки не соврал: желая согреть Лиллит, мы предавались любви на берегу у пруда. Не знаю, что там насчет «согреться», но довольными мы остались оба.
        Егоровна лишь вскинула брови, будто желая сказать сакраментальное «о времена, о нравы», но вместо этого задумчиво промолчала.
        Ей казалось, что я самым наглым образом вру. Ее взгляд то и дело опускался то в личное дело наемницы, то в ее признательные показания. Что с ней сейчас и где она, я не знал - наверняка девчонку закрыли точно так же, как и меня, где-то в недрах инквизаторских тюрем.
        Я выдохнул.
        - Что ты вздыхаешь, мальчик, словно на паперти? Тебе несказанно повезло во второй жизни.
        - И потому-то я сейчас сижу здесь, перед вами?
        Она лишь ухмыльнулась. Щелкнула пальцами в воздухе - я заозирался, чтобы увидеть, что она выдумала на этот раз.
        Эксцентричность старухи не знала границ - два дюжих, разодетых в робу инквизатория распахнули своими телами дверь. Мольберт, который они волочили, казалось, был сделан из чугуна, а пустоты залиты ртутью. На лбах несчастных вздулись вены от тяжести, пот градом катился по лицу.
        Я ждал, что сейчас заскочит легкая, маленькая нимфа с Кистью Мироздания в руках. Вместо нее оказался молоденький, едва ли вошедший в возраст юнец. Мне вспомнилось, что стало с предыдущим и как его жизнь старуха без зазрения совести обменяла на мою.
        Кивнув, глава инквизаториев велела всем остальным скрыться с ее глаз долой.
        - Слушать твои байки, Рысев… утомляет. А мне надоело сидеть без дела. Хочешь, я тебе что-нибудь нарисую?
        - Выход отсюда?
        - Как грубо, - сказала она, а я чуть не икнул. От старухи едва ли не вживую повеяло Биской. Словно чувствуя, что достигла желаемого эффекта, Егоровна ухмыльнулась.
        - Милый мальчик, ты так весел, так чиста твоя улыбка… - заунывно затянула она, разводя краски на акварели. - Ну, что же ты замолчал? Рассказывай дальше, я жду.
        - Что вы поняли из моего рассказа? Все это можно было прочитать в прошлых отчетах. Неужели вы надеетесь, что выужу из себя что-то новое? Я, если вам так угодно, могу придумать…
        Невеста Сатаны хмыкнула, покачала головой.
        - А ты прямо как те люди, что выглядят гораздо умнее, чем они кажутся. Позволь, я пока оставлю свои домыслы при себе - ничто не должно отвлекать тебя. Только представь, что однажды беспросветная бестолочь начнет вдруг думать и догадается, что всякий раз, как открывает рот, несет чушь? Скорее всего, он замолчит. Разве я сказала, что хочу, чтобы ты молчал?
        Она играла мной, будто полузадушенной мышью. Откинувшись на спинку стула, я уставился в потолок, словно ухнув с головой в тягостные раздумья.
        Старуха меня подстегнула.
        - Ну же, давай я тебе помогу? Словно оголтелая банда безумцев, вы ринулись к развалинам былого величия. Я слышала, пленница была многословна.
        - Пленница? - У меня на миг все похолодело внутри. Я рассказывал былым допросчикам почти все, кроме этой мелкой детали.
        - Она самая. Ни ты, ни Ульяна решили не упоминать, но знаешь, я люблю литературу. И, в отличие от тебя, не кажусь умнее. Весь твой будущий рассказ играет на таких роялях в кустах, что либо он вранье, либо ты убрал кого-то, кто слишком вовремя приходил на помощь.
        Я сверлил проклятую старуху взглядом. Думать, что с ней проканает тот же фокус, что и с остальными, было глупо.
        - Не стесняйся, продолжай. И отклони голову чуть влево - так лучше падает свет.
        Выдохнул, сглотнул, почувствовал, как пересохло в горле. Ну, раз уж нас самым постыдным образом раскрыли, следовало ли и дальше ломать комедию?
        Я продолжил…

* * *
        Лиллит, Лиллит, а кому Лиллит не биту не крашену? За награду красна дивчина на стенку к читателям ходит, радость приносит, обнимашку ментальную дарит! Налетай, не скупись!
        Глава 11
        Лиллит прятала в необузданной страсти каждое из своих переживаний. Это другие спешат ужраться мороженым на ночь, чтобы прогнать стресс, а ей требовалась совсем иная сладость, чтобы быть в тонусе.
        Я чувствовал себя насилуемым - в отличие от Слави, Лиль была настойчива совершенно иначе. Если ангелица - это медовый сон, из которого не хотелось вырываться, то Лиллит попросту обволакивала своей нежностью.
        Маленькая и беззащитная, она жаждала видеть в других маленьких и беззащитных. И стоять на страже их спокойствия всей своей немалой грудью.
        Наверное, из нее могла бы получиться замечательная мать - кукловод окутывала своей нежностью, обращала тебя в свою разлюбимую куклеху, с которой никогда-никогда не расстанется.
        И все только ради того, чтобы резко сменить собственное настроение - из девчонки обратиться в строгую наставницу…
        Уставшие и довольные мы валялись на песке у речушки, теперь лишь тешась воспоминаниями о тех мгновениях наслаждения, что умудрились подарить друг дружке.
        Мне казалось, что страх омрачит наши любовные игры: выставленная на стреме Нэя обещала явиться сразу же, если обнаружит любого приближающегося к нам человека и зверя: по дороге сюда мы видели кем-то заботливо приколоченное предупреждение. Неизвестный доброхот кривым почерком резца по дереву вещал, что осторожность в этом лесу будет вознаграждена, а беспечных может утащить людожорец. Оживший солнечный луч лишь кивнула, а я подивился - сколько ангельских технологий в нее заложено, что она умеет еще?
        А она ведь всего лишь письмо, написанное святыми чернилами…
        Я ждал, что она выпорхнет в самый неподходящий момент, потом - что ее угораздит трубить тревогу на пике нашего оргазма.
        Лиллит давила мой страх легко и непринужденно. Ей не требовались ни слова, ни бритва Оккама - она умела делать это легко и непринужденно, будто бы только этим и занималась всю свою жизнь.
        Будто не она колотила меня кулачками там, в подземелье.
        Здесь пахло тиной, водорослями и свежей травой. Просыпавшиеся лягушки, словно желая походить на петухов, оглашали водоем утробным кваком.
        - Я думал, они тебя убили…
        Кажется, именно с этого и началась наша ночь любви у водоема. Лиллит тогда ткнула пальцем мне в губы, заставив умолкнуть. Сейчас же, тяжело дыша, проваливаясь в блаженство сна, она жаждала лишь умиротворенного покоя.
        Того, чего я лишил ее этим вечером.
        - Машина, - не унимался, глядя на то, как перед рассветом тухнут звезды. - Я видел, как ее раздавило. Ты ведь спала внутри.
        Лиллит зевнула мне в ответ.
        - Мне захотелось отойти… по девочкиным делам.
        Она словно чего-то по-прежнему стесняясь, искала подходящие слова. Мне же захотелось узнать: как это у нее получается - совмещать бесстыдство с смущением?
        Объяснение было простым - и в самом деле, что мешало ей отойти?
        Шорох, коснувшийся ушей, заставил меня встрепенуться, в два прыжка метнуться к оставленной на песке одежде. Штурмовая винтовка оказалась в руках - физрук успел неплохо нас выдрессировать. Хотя сейчас сказал бы, что я скакал, словно пьяная свинья.
        Она вышла к нам с поднятыми руками, а я чувствовал, как у меня огнем горят руки.
        Наемница держала в голубом стеклянном пузыре свернувшуюся калачиком Нэю. Где-то очень далеко улыбнулась одна Славя, пробуждаясь внутри меня гласом целесообразности.
        Ну что, вопрошала она, будешь рисковать собой и Лиллит из-за той, кто даже не является живой? Наверное, знай она, какая борьба происходит в моей голове, удавилась бы от невозможности увидеть своими глазами.
        Дальше случилось необъяснимое - словно девчонка, швыряющая надоевшую куклу прочь, она мячом бросила мне стеклянную сферу под ноги.
        Здравый смысл велел поддаться легкому, почти незаметному налету страха и швырнуть свое тело прочь, перекатиться, ответить поганке добивающей очередью. А там уж дальше будь что будет - взрыв, ядерный гриб, апокалипсис…
        Заключенная в банку Нэя взрываться не спешила, а я вспомнил, что нечто подобное уже видел.
        Там, где были дружки Франса…
        Ульяна поверженно держала руки перед собой, словно говоря - она сдается, без шуток и фокусов.
        Ясночтение не спешило рассказать о ней ничего нового. Протянувшиеся к солдатке связующие нити лишь пробовали ее на вкус, но тоже не могли нащупать изъяна.
        Я не спешил опускать винтовку. Лиллит едва заметно ползла к рванине своей ночнушки - следовало позже найти ей что-нибудь поприличней.
        Будет ли оно только еще, это позже.
        Я прочесал эфемерным зрением окружности - узрел лишь старые, позавчерашние воспоминания, легкие дымчатые образы и больше ничего.
        Все бы ничего, да тот спецназовец, которого первым укокошила соломенная кукла Лиллит, был разодет в особую, скрывающую его от моих глаз броню.
        Еще не показатель.
        - Я пришла с миром, - спокойно, недрогнувшим голосом проговорила Ульяна. Я же лишь перехватил винтовку поудобней. Палец скользил по спусковому крючку - оружие в моих руках жаждало не пустоты разговоров, а лязга затвора и смертоубийственных плевков.
        Дважды не показатель…
        Наш с ней мир виделся мне только в качестве трупа: ее или же моего.
        Лиллит уже что-то мастерила из того, что попалось под руку - шишки, веточки, иглы с опавших елей.
        Ульяна на нее никак не реагировала, лишь легонечко подрагивали ее эльфианские ушки.
        - Что тебе нужно? - Играть с ней в гляделки до бесконечности я не собирался, а закончить этот балаган хотелось как можно скорее.
        - Я хочу пойти вместе с вами.
        - Ты у меня на прицеле, - предупредил, будто она этого и в самом деле не заметила. - Что за чушь ты несешь? Я не стал тебя убивать, хотя мог свернуть шею. Беги за своими сослуживцами, радуйся, не попадайся мне на глаза…
        Она ничего мне не ответила. Не иначе как ее поведение удивляло ее саму. Я же беспощадно лукавил: у нее был с десяток моментов, когда она могла сотворить со мной что угодно. Реши она всего на миг задержать меня, дернуть за шиворот, повалить в том подвале на пол, или отчаянно, но чтобы слышали остальные, взвизгнуть - и я бы уже сейчас общался с товарками Слави.
        Было в Ульяне сейчас то, чего не было еще вчера вечером. Я силился разглядеть за ней стройную и небольшую фигуру краснокожей дьяволицы. После предательства Биски мне жаждалось увидеть ее едва ли не за каждым кустом. Демоница была благоразумна, не желая попадаться мне на глаза, но такая резкая перемена в поведении наемницы наводила на мысли.
        Я искал связующие нити, которые могли бы указать, что передо мной не просто человек, а обращенная в игрушку демоницы личность.
        Тщетно - все намерения Ули были ее собственными.
        Сказать, что я ничего не понимал означало как минимум скромно промолчать…
        - Зачем? - Я чуть не выстрелил, когда Ульяна сделала первый шаг, тут же об этом пожалел. Обычно, все с такого и начинается: позволяешь сделать им первый шаг, а они уже готовы насадить твою голову на палку.
        - Я помню твоего отца, Рысев.
        - Брехня. - Я не давал ей сыграть на моих чувствах. Она же лишь покачала головой на мое справедливое упрямство. - Ты помнила его все это время и еще недавно хотела наделать дырок в моей голове. А теперь тебе вдруг приспичило идти с нами?
        - А если я хочу повиниться и раскаяться?
        - Мы не в детском садике, девочка. Здесь нельзя сказать «я так больше не буду» и получить всепрощение, как у боженьки.
        - Станешь стрелять в безоружную? - Она вытаскивала из широких штанин один довод за другим, все больше и больше ухая в пучины самого настоящего отчаяния.
        Где-то в ее голове забурлила мысль, что явиться сюда было ошибкой. Страх, тот самый, который я поселил в нее собственноручно, взвился с новой силой, из крохотной мушки разрастаясь до морского чудовища с вереницей щупалец.
        У нее задрожали колени, а я опустил ствол, поймав на себе обескураженный взгляд Лиллит.
        Кукловод будто бы так и спрашивала, не сдурел ли я, часом.

* * *
        Я не сдурел.
        Молчаливый вопрос моей кровнорожденной подопечной так и вертелся в голове, не давая покоя. Раз за разом он заставлял к нему возвращаться.
        Молчала Лиллит, молчала и Ульяна, мерно вышагивавшая впереди, словно на расстрел.
        Я держал ее на мушке, стараясь не сводить глаз, но желал объяснений.
        - Хочешь что-нибудь рассказать? Так, на всякий случай? - Инициатива лежала золотом в моих руках - грех было не воспользоваться. Лиллит фыркнула: слушать душеизлияния наемницы ей было противно и без надобности. Лишь пожала плечами - ну раз уж офицер так решил…
        - Ты говорила, что помнишь моего отца.
        - Если я буду говорить, - суховато и запинаясь отозвалась она, - ты ведь не сможешь понять, говорю я правду или выдумываю на ходу.
        Я кивнул - это было в полной мере верно. Ульяна же боролась с самой собой, ей жуть как хотелось обернуться. Сладкий ужас щекотал ее, заставлял вздрагивать всякий раз при неясном шорохе.
        Ей казалось, что я вот-вот засажу ей очередь в спину.
        - Тогда, может быть, расскажешь, почему ты не поехала с ними, а зачем-то нашла нас?..
        Она задумалась, прежде чем ответить.
        Там, у пруда, под прицелом автомата я заставил ее раздеться - до полного обнажения, конечно же. Не то чтобы я горел желанием созерцать всю прелесть ее молодого, сочного тела, но вот узнать, есть ли на ней жучки, жаждал больше всего на свете.
        Здравый смысл прятал лицо в ладонях за глупость разыгравшегося воображения. А ему воистину виделся дикий план: наемники, умчавшись в погоню невесть за чем, оставили ее, чтобы она вывела их на нас! И задержала - болтовней или еще чем.
        Что мешало всадить мне в нее пулю сразу же, он отвечать не спешил, желая не обращать внимания на мелочь нестыковок. Это, говорил он, мы уж как-нибудь потом обмозгуем, а сейчас…
        Позже Лиллит потребовала от меня объяснений в ультимативной форме. В ней играли ревность и женственная зависть - Ульяна, несмотря на желание косить под мальчика, обладала более женственными и фигуристыми грудью и бедрами.
        Ответ сидел в голове, да не желал ложиться на язык. Едва мне удалось изловить мерзавца, как он принялся вертеться, обещая сделать речь косноязычной.
        Мне страшно повезло - Лиллит хоть и была деревенской девчушкой, оказалась крайне смышленой и догадливой.
        Я сломал Ульяну.
        Сначала моя кровнорожденная подопечная лишь часто моргала глазами, оглядывая фигуру наемницы, силилась понять, где спрятался этот самый излом. Но стоило ей взглянуть сквозь призму эфемерного зрения, как она прикрыла рот ладонью.
        Обещала со мной поговорить - на следующем привале. Я же, честно признаться, не знал, когда он будет - карта и все остальное остались в машине.
        Надежда была лишь на ближайшие села: глядишь, кто из местных крестьян и решится указать, а то и вывести нас к старому поместью Рысевых.
        Ульяна отвечала неохотно - как объяснить то, с чем столкнулся в первый раз? Словно одурманенная, она лишь мычала в ответ, не осознавая случившегося где-то внутри нее излома.
        Она вдруг споткнулась, смешно завалилась в кучу опавших, осенних листьев - я же ожидал подвоха. Наемнице было стыдно за саму себя - неведомо, в скольких боях ей довелось проявить отвагу, а вот поди ж ты! Падает, спотыкается, словно не смотрящая под ноги неряха.
        Чувство, что к нам приближается опасность укололо, заставило вздрогнуть.
        - Федя? - Голос Лиллит неприязненно задрожал. Страх ядовитым змеем спешил заползти ей в душу. Мне и самому стало не по себе.
        - Заткнитесь, - вдруг несвойственно ее новому поведению рявкнула Ульяна и вздрогнула от внутреннего напряжения. К нам приближалось нечто, предупреждения о ком не стоило столь вальяжно игнорировать…
        Людожорца я представлял иначе. В голове почему-то бродили образы чудовищных, бродящих на двух ногах великанов. Кривые, косматые, с гипертрофированной головой и на тонких ножках - у воображения был свой взгляд на вещи.
        Реальность оказалась куда разрушительней, чем мы могли себе вообразить. Вальяжно, словно на званом пиру, он вышагивал перед нами. Громадные лапы до поразительного мягко касались вороха давно опавших осенних листьев.
        Голые деревья раскачивались на ветру, обретая жуткие очертания - будто одним лишь своим появлением зверь пробудил в нас глубокий, неизбывный страх.
        Не ужас перед смертью, а нечто, выходящее за рамки нашего понимания. Словно вложенная в наши тела и умы память далеких предков.
        Застывшие, не смеющие пошевелиться, мы взирали на него во всей красе. Гроза местных деревень походил на медведя - огромное, жирное тулово на толстых, когтистых ногах. Шерсть дыбилась, словно острая щетина.
        Он как будто весь и целиком состоял из звездного сплетения. В ночной мгле, обучись эта бестия летать, его легко можно было бы спутать с вечерним небом.
        Внимательные, изучающие глаза смотрели на нас как на законную добычу. Так ребенок смотрит на шоколадный батончик в своих руках, прежде чем впиться в него зубами.
        Синий, словно измазанный черникой, язык облизнул некое подобие губ.
        Ульяна держалась молодцом - она как будто вся превратилась в каменную глыбу. Старые привычки давали о себе знать: напряженная, будто струна, она готова была выстрелить собой в любой момент. Врезать кулаком в эту поганую морду, запрыгнуть ему на загривок…
        Что-то мне подсказывало, что это не поможет, а от самой наемницы он оставит разве что рваные ошметки.
        Лиллит дрожала, словно осиновый лист - и зверь чуял ее страх. Он двинулся всего на шаг к Ульяне, потом уверенно зашагал к Лиллит. Словно колотящая ее дрожь для него как деликатес.
        Винтовка в моих руках клацнула затвором - не теряя самообладания, крепко сжав губы, я смотрел на чудовищную, будто родом из самого космоса тварь.
        Мозг не желал думать о серьезном. Словно решив устроить праздник непослушания, он спешил задавать нелепость вопросов прямо в пустоту. Чудовище перед нами можно было назвать как угодно - тьманник, звездоед, ночежор, но почему именно людожорец?
        Он обратил на меня внимание - исходящая от меня угроза пришлась ему не по вкусу. А я молил его не торопиться, одуматься и, может быть, вовсе убраться восвояси.
        Ясночтение раскладывало его по полочкам, вещая подноготную во всех подробностях, спеша ответить на глупые вопросы, гулявшие в моей голове. Он не жрет людей, как выходило из названия…
        Он выедает из людей то, что делает их людьми, обращая в бесчувственные овощи. Людожорец встал на задние лапы передо мной прямо во весь свой огромный рост, надеясь запугать.
        Все, чего он добился, так это короткой очереди в брюхо. Пули злыми осами вонзились в космическую, переливающуюся россыпью созвездий образину, продырявили ей брюхо, заставили зло и отчаянно зарычать.
        Он рычал, словно иерихонская труба, размашистым ударом выбил винтовку из моих рук. Каким только чудом ему удалось не вывихнуть их? Вторым шмякнул оземь там, где я был еще мгновение назад.
        Его чувства были мне неподвластны, словно он находился по ту сторону эмоционального поля. Другая ярость, другая злость, совершенно непонятная мне боль. Перекатившись, я нырнул в сторону винтовки - в ночной глуши мне виделось, что наше спасение кроется именно в ее огневой мощи.
        Лиллит вскрикнула - едва он промахнулся по мне, как рванул к ней. Словно чуял в ней все многообразие личностей, как и в каждом кукловоде.
        Медвежья морда клацнула клыками рядом с ней, я чуть не обмяк от увиденного. Лиллит удалось увернуться от твари, но он схватил ее за тягучую нить страха. Словно привязанную, дернул несчастную к себе, повалил наземь. Поволок по опавшей листве, придавил тяжелой, когтистой лапой - распластанная Лиллит оказалась совершенно беспомощна в его жуткой хватке.
        Не обращая на нас внимания - словно мы-то уж точно никуда не денемся, он принялся потрошить ее душу, словно тушу мяса. Желтые, блестящие в ночной мгле клыки впивались то в радость, то в счастье, то в любовь, вытаскивая их наружу. Девчонка под ним, всем нутром чуя, что с ней вытворяют, вопила.
        Ульяна, словно желающая доказать свою полезность в один миг оказалась рядом. Кулак девчонки врезался в мясистую плоть людожорца - оторвавшийся от трапезы, он повернул к ней полную голодного исступления морды, чтобы тотчас же получить ногой промеж глаз.
        - Стреляй! Стреляй же! - завопила она, разом отскочив прочь.
        Ее крик вырвал меня из тягучего затянувшегося ступора. Я дернул спусковой крюк, и на языке огня и боли в общий диалог включилась штурмовая винтовка. Очередь вспорола бестии загривок, разорвала щеку - вместо крови с людожорца капали пережеванные, давно сгнившие и слежавшиеся людские эманации.
        Чем-то подобным тянет от трупов - как будто в них еще есть остатки жизни, которые уже никогда не получат второго шанса.
        Людожорец, разом забыв о Лиллит, рванул ко мне, намереваясь провернуть тот же самый трюк.
        Я встретил его пинком, шмальнул прямо в лапу - туша, еще недавно способная месить грязь в дикой, неизбывной погоне подкосилась.
        Может ли то, что питается болью, страдать?
        Я не искал ответа на этот вопрос - не желая ждать, когда тварь вновь сможет встать, я сменил обойму. Еще разок, настырно уговаривал меня здравый смысл, прямо в загривок - и ему конец.
        Словно почуяв, что не он сегодня охотник, а остальные решили обратить его в добычу, из звездной глотки раздался протяжный, душераздирающий рев. Он ворчал о несправедливости этого мира на ультразвуковых частотах. Еще чуть-чуть, почуял я, - и мои уши лопнут, изойдут кровью.
        В его вое мне слышались десятки похвал и сотни тысяч упреков - все, чем так богат каждый человек. Людожорец как будто никогда не знал, что такое смерть, а едва познакомившись с ней, решил, что их встречу следует отложить на неопределенный срок. Вот только для начала надо было разделаться с погаными обидчиками и…Не убить - урвать с них по кусочку. Отчаянно, едва вновь сумев встать на лапы, он в спотыкающемся прыжке рванул к Ульяне - его клыки сомкнулись на ее нерешительности. Наемница тут же вскрикнула, забилась в конвульсиях, когда кровожадная морда выдирала из ее души очередную составляющую.
        Эфемерное зрение заставило меня вскипеть, словно чайник - в том комке эмоций, из которых состояла Ульяна, все держалось на том, что из нее столь отчаянно пытались утащить. Рухнет ее нерешительность, на которую она теперь опиралась, словно на палку - и весь ее внутренний мир рухнет, обратится в месиво чего-то с чем-то. Станет безумием.
        Тяжелый деревянный приклад винтовки проверил на прочность бока людожорца. Лиллит, пришедшая в себя, вставшая на ноги, поправляя изодранную ночнушку, зло сверкала глазами. Она ничего не могла сделать с тварью - любая ее попытка воздействовать на него связующими нитями была обречена на провал.
        Она не могла.
        Могли ее куклы.
        Словно строй оловянных солдатиков, решивших отомстить за слезы своей хозяйки, они напрыгнули на него, облепили несуразными соломенными комками. Людожорец завертелся на одном месте, словно искусанный блохами шелудивый пес - вместо отчаянного клича теперь он издавал визгливый, почти щенячий скулеж. Когтистые лапы месили воздух - куклы были сильны. Поедая ману из запасов Лиллит, словно голодали месяцами, они готовы были рвать ее врагов в клочья. Мне вспомнилась статуя, которую Лиллит оживила в фантомном сражении во время дуэли - жаль, что здесь не было ни одной поблизости.
        Иначе эта схватка закончилась бы, даже не начавшись.
        - Заставь его повернуться ко мне лицом! Морду, морду пусть мне покажет! - крикнул я девчонке.
        Ульяна с чего-то решила, что я обращался к ней.
        В один прыжок она оказалась на загривке у людожорца - так, как мне и представлялось в самом начале. Могучие, сильные ноги клещами стиснулись на медвежьей шее. Людожорец резко привстал на задние лапы, надеясь скинуть непрошенную наездницу. И тогда винтовка вновь обожгла меня своим огнем…
        Он падал тяжко и очень медленно.
        Жизнь из людожорца уходила с неохотой, будто вопрошая его всякий раз: что ей делать дальше? Как быть без него? Последними силами цепляясь за крохи былого, он, наконец, сдался.
        Туша бухнулась прямо в россыпь листьев, подняв самое настоящее облако пыли. Я закашлялся, в горле нещадно запершило, закрыл лицо руками.
        - Все… Все живы? - Мне позарез нужно было вспороть повисшую тишину, словно мешающую дышать пленку.
        Ульяна ничего не ответила. Лиллит, отряхиваясь, подошла ко мне - на ее щиколотках красовались свежие царапины. Грязь спешила облепить ее тело с головы до ног. Поправив белые волосы, она обняла меня за плечи - сейчас ей требовалось быть с кем-то сильным и способным ее защитить.
        Легко и непринужденно я опустил руку сначала ей на плечо, а потом огладил влажную от пота и ночной сырости спину.
        Казалось, что еще чуть-чуть - и она зарыдает, словно малое дитя, запросится домой. Но ей хватило сил остаться твердой в своих стремлениях…
        Глава 12
        - Вот оно, значит, как. А она об этом решила умолчать.
        Егоровна развернула ко мне мольберт - кистью она успела набросать мои очертания. Находя в том какое-то извращенное удовольствие, они кистью одевала меня в лохмотья.
        - Сломал девочку и рад? Я ожидала от тебя подлости, Рысев, но чтобы такой… Мы проверяли эту наемницу, мальчик, но ее душевные качества оказались не тронуты. Либо кто-то смеет мне самым наглым образом врать, либо…
        Она задумчиво и эксцентрично уставилась в потолок, желая услышать редкий стук моего замершего сердца. Выдохнув, так ничего и не дождавшись, она продолжила:
        - Либо кто-то оказался очень хорош в сшивании того, что сумел разрушить.
        - Откуда вы знаете? - зло огрызнулся я. Старуха позволила себе повести плечами.
        - Милый мальчик, ты так весел, так светла твоя улыбка… Неужели ты думал, Рысев, что поймав твою «ненастоящую» сестричку, мы развлекались только тем, что подвергали ее бессмысленной жестокости?
        - А разве нет? - Мне казалось, ненависть, бушевавшая внутри Виты относительно своих мучителей, навсегда отпечаталась в моей памяти.
        Ненависть и желание мести.
        Егоровна сделала вид, будто к этому не причастна.
        - Все очень просто, мальчик. Мы изучали. Я допускаю мысль, что где-то там, в той помойке, где ты жил до своего рождения, грешата какали бабочками, а мир обеими ногами плотно стоял на почве человечности, здравого смысла и доброты.
        Я хотел было ответить, но тут же закусил губу - назвать родной мне мир именно таким, каким она его описала, язык не поворачивался.
        Ну разве что насчет помойки вполне себе была права…
        - Просто иногда для того чтобы остаться человеком, приходится делать абсолютно противоположное. Бесчеловечное. Вот, скажем, есть девочка, которая предсказывает будущее. Прям-таки видит его - что прикажешь с ней делать? Она шустро станет достоянием общественности, а после - интересом заграничных разведок и спецслужб. Уверена, что даже в родной тебе куче мусора постоянно происходили дрязги, волнения и конфликты. Приятно знать будущее - ведь оно складывается лишь из последствий. Измени одно из действий, и вся четкая структура посыплется, а на ее место встанет другая. Обладая таким чудом, можно просто желать, а потом, словно по хрустальвизору взирать на то, что случится. И так до бесконечности, мальчик. Прикажешь хранить-любить-оберегать эту девочку, как зеницу ока? Сколь бы ни были крепки стены, ее утащат…
        Я промолчал - ответить на длинную тираду старухи мне было совершенно нечем. Она сделала еще пару мазков по будущей картине: на горизонте вырисовывался далекий фон неприступной мне свободы.
        - Ладно, мальчик, не стану тебя мучить дальше. Уверена, что помимо дрязг и конфликтов твой жалкий мирок мало чем отличается от величия нашего. У вас тоже есть пираты, анархисты, террористы. На одной маленькой девочке сплетаются десятки тысяч интересов. Можно вечно рисковать, а можно попросту ее убить.
        - И это будет выход?
        Она ухмыльнулась наивности моих сомнений.
        - А разве нет? Ты, Рысев, изничтожил целую кучу народа, даже не задумываясь. Конечно, ты захочешь нырнуть в пучины оправданий, что у тебя не было выбора. Сделаем даже лучше и облегчим правила - каждый убитый и покалеченный тобой был грязный разбойник, не достойный жизни. Каждый из них в будущем убил бы по сотне ни в чем неповинных девчат, а после закусил десятком столь же невинных младенцев. И вот ты, спаситель на белом коне. Кричишь, что смертью малой спас тысячи жизней. А сейчас ты хочешь сказать мне, что одна жизнь такой девчонки дороже всех тех миллионов, что можно при помощи нее погубить? Пацифизм, мальчик, хорош только в сказках, а гуманизм не приемлет математики в отношении всех, хороших и плохих он не разбирает.
        Она выдохнула, сделала паузу, давая мне право вставить слово.
        - Молчишь? Правильно, что молчишь. Знаешь, у меня в запасе тысячи примеров…
        - Невозможно отследить всех. - Я покачал головой, усмехнулся. - Вы пытаетесь оттянуть неизбежное, называя это правильным. Аристократические роды в иных странах точно так же владеют даром. Вы можете отследить каждого новорожденного здесь. Купировать, засадить в застенки, попросту убить. Но только здесь.
        - О! Мне показалось или я расслышала проблески разума в твоей дырявой голове? Хотя раз в жизни и бздуну удается хорошенько перднуть. Хочешь немного истории?
        Я не хотел, но что бы ни ответил - все равно буду вынужден слушать. Ее забавляла ее же собственная маленькая власть надо мной. Я закусил губу, представив, на что она была готова, попади я сюда раньше. Меня бы тоже ждала смерть?
        Старуха готова была поделиться ответами, но не сразу - лишь хорошенько меня помучив.
        - Если бы я не знала, кто ты таков и что занимаешь чужое тело, могла бы разразиться похвалой, что робость с кротостью ты перенял от матери, зато у отца отхватил острый ум. Неплохой размен, на мой взгляд. Так вот, лже-Рысев, твой ненастоящий отец, прознав, что мы здесь вытворяем с его племянницей, пришел точно к такому же выводу. Ты нашел его записи, ведь так?
        Я вновь одарил ее тишиной сомкнутых губ. Она кивнула собственной догадке: мой ответ ей был без надобности.
        Зачем, если ей и так все известно?
        - Нашел. Не знаю, что такого случилось с тобой, потому что ты врал иным с три короба, с энтузиазмом повторяя ложь. Словно где-то внутри себя таил надежду, что она по чистой случайности станет правдой. Знаешь что? - Егоровна выдохнула, прежде чем продолжить. Мне она напоминала нашу классную руководительницу - ей точно так же нравилось распекать тебя: при всех или не очень. Заставлять чувствовать себя беспомощным жуком под линзой увеличительного стекла и ее излишне внимательным взглядом. - Как бы там ни было, ты промахнулся. Не сумел их прочесть, расшифровать, а потому попросту не знаешь то, до чего же ему удалось докопаться. Ты обратил внимание, что здесь и сейчас у нас горит свет, а вот этот вот забавный лохматик не вместе с собратьями кошмарит Петербург, Москву и мечтает о пожарищах Парижа с Лондоном?
        Здравый смысл закрутил во мне шестеренки, фабрика размышлений штамповала одну догадку за другой. Нерадивость рабочих клепала брак в надеждах породить абсолют - ведь по законам случайности он обязан был случиться.
        Он случился.
        Егоровна прочитала смысл в моих глазах, кивнула.
        - Видишь ли, мальчик, это не в Российской Империи машины катаются на чертях. Как и всякий, кто оказывается иномирцем, ты плохо представляешь себе жизнь снаружи не то что ставшей тебе родной страны, но и что творится за пределами города. Потому что вам, иномирцам, претят приключения - вместо путешествий вы выбирали вечернюю усталость да мягкость диванных подушек. Но к делу - черти служат источником энергии повсюду. В каждом уголке этого мира, где есть хоть сколько-то засратый, умеющий общаться с духами шаман, догадались, что нужно делать. Так вот, пока мы с тобой здесь мило беседуем, а сотоварищи этого мохнатика крошат дома культуры…
        Она отвлеклась от рисования. Чертик, заслышавший, что речь идет о нем, не без любопытства высунулся из своего укрытия. Зря. Старуха тотчас же поймала его, приподняв двумя пальцами прямо за шею - несчастный забился в судорогах. Лампа, к которой он был привязан, тут же засбоила, обещая то ли попросту сжечь нить сгорания, то ли целиком выйти из строя.
        Будто надоевшую игрушку, Егоровна небрежно швырнула малыша на стол, словно подтверждая праведность притязаний местной нечисти.
        - Так вот, пока мы с тобой общаемся, инквизатории по всему миру размышляют, что делать дальше. И как удержать весь мир от последующих глупостей. Ты же представляешь, что случится, если все вы вдруг передеретесь?
        - Мы? - ничего не понимая, переспросил я.
        Будь я на месте Егоровны и видь воочию собственную недогадливость, устал бы от вздохов. Чуть покачав головой, словно заботливая матушка она погрозила мнп пальцем.
        - О, милый мальчик, не утруждай ту вонючую массу, что булькает в твоей голове - я боюсь, что она испортит пол в этой чудной допросной комнате. Погоди ворошить замыслы, лучше взгляни на все с другой стороны. Твой псевдо-батюшка, Рысев, раскопал, что нет никаких инквизаториев. Едва ли не первому из немногих ему пришла в голову мысль, что мы все связаны в каждом уголке мира. То, что сейчас над нами… лишь досадная оплошность.
        Она зашла мне за спину, у меня кровь хлынула от лица, а по спине пробежал неприятный холодок. Женственно перегнувшись через мое плечо, старуха жарко шепнула лишь одно.
        - За красивые глаза в невесты Сатаны не назначают.
        Я чуть не упал со стула. Видел ведь, еще там, в «Ъеатре» мне довелось видеть ее истинный класс, но я решил не придавать этому особого значения.
        Словно одного этого впечатления было недостаточно, она выступила передо мной. Руки - дряблые, некрасивые, покрытые сеткой морщин - окрасились кровью. Словно обезумев, старуха полоснула обратно заточенной частью кисти прямо по коже.
        Упав со стула, рухнув на пол, тяжело дыша и с открытым ртом я взирал на ее страшное молчание.
        Старуха, словно змея, скидывала с себя старую, ставшую противной кожу. Толстыми слоями, словно одежка, крупными лоскутами та валилась Егоровне прямо под ноги.
        Под человеком пряталась дьяволица - не зря, ох не зря я всякий раз чувствовал внутри нее бурлящий котел опасности.
        В какой-то миг я поймал себя на том, что вцепился в ножку стола и оцепенел. Бежать, спрашивал у меня здравый смысл - и тут же сотрясал стенки сознания громогласным хохотом. Куда я отсюда мог бежать?
        Ад никогда не развергался под нашими ногами, выпустив из себя сотни тысяч кривохвостых - это мы все время жили в его прохладном филиале.
        В ней не было ничего от Биски. Я видел иных дьяволиц: те предпочитали молодость и игривое изящество облика. Егоровна оставила эту мелочь молодым - преклонных лет дьяволица обнажалась передо мной, не ведая стеснения, а скорее наоборот - вздох облегчения вырвался из ее груди.
        Словно все это время она находилась в мерзком плену чужих ожиданий, а сейчас, наконец, получила свободу.
        - Ну что же ты, милый мальчик? - Она ухмыльнулась. - Первый раз видишь обнаженную женщину? Вставай, иначе застудишь то, за что тебя полюбила Тармаева. Давай с тобой расставим все точки над «и» и попросту продолжим нашу милую беседу? В конце концов, мне больше незачем прятать от тебя свой истинный облик.
        - Зачем вы это сделали? - выдавил из себя я и удивился, насколько же хрипло прозвучало.
        Егоровна вновь взялась марать белую простынь холста, добавляя к недавнему рисунку смесь собственных извращений.
        - Какой ответ ты надеешься услышать, мальчик? Только не ври, что правдивый - это будет самая наглая, бессовестная ложь. А мама не говорила тебе, что бывает, когда ты врешь? В мире начинает плакать один ангел. Или одна ангелица - у нее еще Славное такое имя…
        - Если вы хоть что-то сделали с ней… - Я в один скачок оказался на ногах. Словно мальчишка, стиснул кулаки, приготовившись к бою, за что удостоился уничижительного взгляда от Бесогоровны.
        Она словно так и хотела сказать, что при всем уважении и к моей удаче, и к моим умениям она намажет меня вместо масла на бутерброд.
        - Если мы что-то с ней сделали, то не стали бы этим бравировать. Уйми коней, мальчик. Встань, сядь на стул. Я всего лишь дразню тебя прошлым. Тебе не на что обижаться - в конце концов, мы все играем в подобные игры. Но лучше взгляни на себя с другой стороны - сильный, могучий, сумевший одолеть собственную погибель. Если я буду перечислять все твои подвиги, мир закончится вторым пришествием раньше, чем я управлюсь. Но до этого опасность грозила тебе самому, а вот стоило кому-то… сковырнуть корку с твоего слабого места, как ты превратился в неуправляемый клубок чего-то с чем-то.
        Жалкий, ничтожный клубок. Понимаешь, о чем я, мальчик? Или мне произнести имя твоей первой слабости? Ты звал его как-то на «К» - честно признаться, у меня никогда не было желания запоминать имена черни, подобной ему.
        - Его звали Кондратьич, - тихо, хрипло и до безумного серьезно проговорил я. Старуха самым подлейшим образом смела трепать его светлую память и предлагала мне с этим смириться.
        - Именно. Ковылятыч. Так вот, твой Ковылятыч сейчас не греет свои косточки в глубинах преисподней, а вышел на улицы в поисках любимого барина. То ли хочет спеть ему еще раз осанну о любви, то ли прирезать - кто их, помутившихся рассудком от адской боли грешников поймет?
        - Чего вы от меня хотите? - не без раздражения буркнул я. Дьяволица ухмыльнулась.
        - О нет, мальчик. Хотела я от тебя раньше - чтобы ты держался подальше от дел своего отца. А ты, помимо прочего, умудрился натворить делов на ровном месте. Мы с тобой так сильно увлеклись. Давай я продолжу рассказывать то, что начала - а ты будешь умницей, сядешь и, наконец-то, захлопнешься. Я скажу, когда можно будет говорить.
        Она доминировала. Куда там Менделеевой с ее жалкими потугами в издевательства? Егоровна оказалась впереди планеты всей и, судя по блеску желтых, с золотистым оттенком глаз, отдавать свои лавры никому не желала.
        Но наш разговор ее явно утомил. Взбудораженная вначале, она жаждала говорить и говорить, сейчас же, излив свою дьявольскую душу в помоях оскорблений, ей желалось вновь вернуться к моему рассказу.
        - Твой отец не сумел раскрыть нас до конца. Не то чтобы это сильно хоть что-то изменило, но подобные мне не любят вокруг себя ореола лишних проблем. Он стал лишней проблемой, а потому исчез. Я часто, повторюсь, мальчик, очень часто советовала тебе не совать нос куда не следует. Ты был страшным непослушником и только погляди, что с тобою сталось? Оказался в застенках инквизаториев. Может быть, ты уже сумел разгадать смысл своего заточения - я успела сказать достаточно. Ну а может быть, ты просто глуп не по годам, и мне придется все разжевать из твоего же собственного рассказа. Одно я могу сказать точно - еще до того как ты стал собой, мне хотелось, чтобы Рысев-младший исчез тоже.
        - Он же был рохля-рохлей. Всеми травимый и…
        Мои сомнения пришлись ей не по вкусу, но она проглотила их. Ответ на мои измышления будто уже сидел на ее языке.
        - Всеми травимый и всеми любимый. Напомню, что Тармаева видела в нем мужчину еще задолго до того, как вылупился ты. На него же постоянно облизывалась ее подружайка, как там ее? Неважно.
        Я закусил губу - а ведь и в самом деле…
        - Рохли - самые опасные твари на свете. Их стоит опасаться пуще огня. Они либо ухнут в компостную кучу нечистот, либо захотят воздать всем и каждому. Получится у них вряд ли, но натворить непоправимых глупостей ума хватит. Я хотела, чтобы эта тушка, которую ты сейчас занимаешь, исчезла физически, а еще лучше - распрощалась с жизнью. Но мы отвлеклись, мальчик. Давай ты лучше расскажешь, что было дальше?
        Я вздохнул, пытаясь собраться с силами и переварить все только что услышанное. В какой-то миг мне ведь начало казаться, что я стал понимать - мотивы и смыслы. Но Чертогоровна - мне жаждалось коверкать ее имя точно так же, как она издевалась над памятью моего мастера-слуги, - сумела все запросто перевернуть с ног на голову.
        Невеста Сатаны в самом деле оказалась демоницей. Мой допрос, как и мой арест буквально на кануне случившегося обращался в какой-то дикий, до безобразного смешной фарс.
        - Говори, я разрешаю. - Она указала в мою сторону влажным кончиком кисти, я же отрицательно покачал головой.
        - Какой в этом теперь всем смысл? Я не понимаю…
        Она вскинула брови, позволила себе улыбку.
        - Ну-ну, милый мальчик. Я вижу, что ты пришел к определенным выводам из всего вышесказанного. Знаешь, я была с тобой откровенна, но не до конца. Так случилось, что, не имея на руках всех карт, с выводами можно… как бы это помягче сказать? Наколоться. Ты лучше говори, я скажу, когда остановиться.
        Я нахмурился, но продолжил - рассказать-то и в самом деле было о чем. Людожорец после случившегося мне теплом вспоминался…

* * *
        Лиллит и её плюшевый медвежонок посетят любого, кто найдёт в себе силы и желание оставить любую награду к произведению:)
        Глава 13
        Сейчас, здесь и в тепле, у Лиллит по-прежнему дрожали коленки. Несмотря на близкое утро, было до жути темно - лишь лампадка у иконы горела свечой надежды.
        Хозяин - мосластый, здоровенный плотник - суетился, вытаскивая перед нами остатки нехитрого ужина. Свора ребятишек - один другого младше - притворялись спящими, но на деле бессовестно пялились на нас.
        Им прибавилось тем для разговоров.
        Их можно было понять - ужас бродил по ту сторону окна, выискивая будущих жертв. Уставшие и злые после встречи с людожорцем, мы жаждали лишь пристанища на ночь. Кто же мог знать, что можно сразить чудовище, но как быть с теми, кто их насылает?
        Мир снова пробовал меня на прочность - словно проказливый мальчишка протянутую меж двумя берегами дощечку. Прыгал в ожидании и немом вопросе: сломается? А когда? А сейчас?
        А если вот так?
        Ответов у меня не было. Я кивнул хозяину, когда он налил мне в глиняный стакан белую, едва ли не сверкающую в ночи жидкость.
        Лунное молоко, шепнуло мне на ухо ясночтение. Восстанавливает все, что только можно и нельзя. Почти что сапфировая настойка, только разведенная в воде…
        Я сделал несколько глотков, немного подивился - до изобретения холодильников было еще как минимум с десяток лет, а оно ведь ледяное.
        Словно колючий, но приятный ком, оно ухнуло в глотку, а я принялся вспоминать, как оно все было…
        Деревня встретила нас мертвой, едва ли не могильной тишиной.
        Я вздрогнул, поймав себя на постыдном страхе, когда увидел вдалеке остовы двух бронетранспортеров.
        Остовы.
        Некогда грозные боевые машины превратились невесть во что.
        Их словно пожевала невообразимых размеров псина. Дух раздавленной развалюхи явился и воздал могучим поганкам по заслугам.
        Оплавленные края говорили, что их едва ли не запекали. Огонь, еще недавно правивший бал, унялся. Вопреки увиденному, подняв крышку капота, прямо из машины торчало изогнутое в стволе дерево.
        Под ногой хлюпнуло - я бросил взгляд под ноги, и меня чуть не вывернуло наизнанку. Форма уральца мокрой тряпкой лежала на траве. То, что когда-то было человеком, грязными потрохами лежало на земле.
        Было лишь делом времени, кто поспешит озвучить такой закономерный вопрос, как…
        - Что здесь произошло?
        Ответ выскочил на нас внезапностью. Предрассветные тени разродились мохнатой человекоподобной фигурой.
        Я принял его за бешеного, пока еще любопытного пса. Ощущение надвигающейся опасности, что до того лишь щекотало мне нервы, сейчас обратилось в нечто монструозное, обходиться одной лишь щекоткой не желающее.
        Я спешно вскинул винтовку, приклад твердо врезался мне в плечо.
        Штурмовая винтовка сильно отличалась от той, к которой я привык в армии. Отдача ударила по рукам - довоенному изделию оружиепрома страшно не хватало стабильности. И как только уральцы с ними так ловко управлялись?
        Очередь вспорола ватную и вязкую, словно кисель, тишину. Гром выстрелов грозил перебудить всех не хуже петухов, да вот только что-то подсказывало, что тихим сном тут и не пахнет.
        Селяне в привычной им манере попрятались по домам.
        Фонтанчики пыли и молотой земли поднимались там, где эта прыткая тварь была всего лишь мгновение назад. Словно само пространство было за нее, оно искажало реальность. Пуля, точнехонько летевшая в погань, вдруг сменила курс. Словно стальной шарик, врезавшийся в танковую броню, со свистом отскочила прочь.
        Лиллит попыталась поймать его своими связующими нитями, обратить в марионетку, но чудище наотмашь и в прыжке отшвырнуло прочь протянутые к нему щупальца. Ульяна успела лишь сделать несколько неуверенных шагов назад, прежде чем решилась бежать, но было поздно.
        Словно кошка, заметившая замешкавшуюся посреди кухни мышь, он прыгнул на нее, сбил с ног, повалил наземь.
        Косматый поганец игриво сверкнул очами, припал к груди девчонки песьим носом, сладко затянулся.
        Ему нравился ее дух.
        Легко и непринужденно, будто тренировался этому всю свою жизнь, он извернулся, когда я попытался сбить его с девчонки прикладом. Костлявый, узловатый палец погрозил мне, а я вдруг ощутил себя внутри огромного воздушного пузыря. Каждое мое движение обращалось медлительностью, тянулось, тратя драгоценные секунды, заставляя не участвовать - лишь смотреть.
        С Ульяны он соскочил столь же стремительно, как и оказался верхом на ней. Теперь ему на глаза попалась Лиллит, и ему страшно хотелось с ней поиграть.
        - Невеста? Еще одна? Хор-рошо!
        Он бубнил себе под нос старческим, мерзким баритоном. Страх - неизбывный и жуткий - скользнул с его глаз. Кукловод, способная заставить труса испытать отвагу, готова была обделаться на месте. Словно судья, он заковал ее в кандалы, заставил встать как вкопанную, широко раскрыть рот в зарождающемся крике.
        Словно не ведая стыда, поганец толкнул ее в живот, заставил впечататься спиной в древесину стены. Взгляд полных безумия глаз был залит похотью и страстью - костлявая рука рванула на себя и без того истерзанную ткань ночнушки. Треск рвущейся ткани залил собой ночь. Осмелившаяся на крик Лиль замолкла, нелепо и бесполезно перебирая ладонями по воздуху, когда он впился в ее губы мерзким поцелуем. Старческая длань стиснула свежую, крупную грудь, сладострастно юркнув касанием по животу, устремилась к промежности.
        Я заревел, вырвавшись из гадких пут, рванул к поганцу. Сама земля восстала против меня, заходила ходуном, заставила остановиться. Булыжник, до того мирно покоившийся у дороги, взлетел, щелкнул меня по лбу, заставил нелепо завалиться, раскинув руки.
        - Невеста! Моя! Девочка, я проверил, - мерзко гыгыкая, отозвался мне старикан. Лиллит застыла, не в силах пошевелиться. Ее взгляд падал на меня, умоляя лишь о спасении.
        Я бы и рад, но творилась какая-то чертовщина. Ульяна бросилась ко мне, пытаясь поднять на ноги - почва под нами обратилась в рыхлую грязь. Словно бурлящее варево, оно спешило нас поглотить вязкой дрянью, песком и вдруг ожившими корнями деревьев.
        - Моя девочка, хороший животик. Много детей выносит - хороший животик. - Он не говорил, каркал. Зловеще бросая на нас полные безумия взгляды, хоронил нас заживо в жутком колдунстве своей волшбы.
        - Есть у вас косточка? Нету косточки! А вот была бы, была…
        Нечто белесое рухнуло в траву рядом с ним. Собачий нос тут же содрогнулся в конвульсиях - пытаясь учуять то ли чужака, то ли свежую добычу.
        Потеряв к нам всякий интерес, поганец рванул к подачке - не сразу, но я понял, что он отчаянно засовывает в рот старую, изгрызенную кость.
        Подвывая, словно вурдалак, он бросился прочь. Из его глотки звучало хриплое кряхтенье. Листва, собранная в кучу, вдруг вихрем поднялась, зашлась вокруг него дивным хороводом и сомкнулась, пряча от наших глаз. Словно напоследок, он оставил нам насмешливый, издевательский взгляд.
        Мерзкая ухмылка просила кирпича…
        Я качнул головой - все это было меньше часа назад, а казалось, будто бы уже минула целая вечность. Лиллит била лихорадочная дрожь, она лишь качала головой, отказываясь от всего.
        Хозяин протянул ей одеяло - девчонка, поджав ноги, спешила закутаться в него с головой.
        - Он всегда приходит по пятницам, - словно говорил о чем-то обыденном хозяин. Я оглядывал его жилье. Нехитрое, но прочное, сделанное на века.
        - Меня Алексеем звать. Ивановичем, если по батюшке. Эк вас занесло в такую-то ночь, да прямо на него нарваться…
        Я хотел было заметить, что сейчас уже, считай, утро. Алексей же недоумевал.
        - Сначала эти приехали - на своих мышинах-то. Мы с перепугу подумали всякое - война, мол, началась. Сейчас что ни газету возьми, на любой странице открой - так первым словом «война» и попадется. А потом уж сообразили - инквизатории, поди, приехали.
        - Инквизатории? - переспросил я в недоумении. На служителей науки и чертознаев наемники походили меньше всего. Ульяна, сидевшая от меня неподалеку, уставилась куда-то в небытие. Не пойди она с нами, уже точно была бы такой же кучкой потрохов, что и остальные.
        Хозяин кивнул.
        - А то кто ж, как не они-то, барин? - Я не знаю, каким седьмым-восьмым чувством, но Алексей шустро распознал во мне человека благородных кровей.
        И спас нас именно он - не брось он тому поганцу ту треклятую кость…
        Даже думать не хотелось, что было бы дальше.
        - Мы за ними два раза человека посылали. И Ваську Косого, и этого, как его… а, да пес с ним, неважно. Они обещались приехать и вота… Правда, таперича-то я уж и не знать - они тут из ружей стреляли куда ни попадя. Ромкин дом вона, из кулеметов насквозь прошили. Уж не знаю, чаво там, да говорят, евойной бабе ногу оторвало, значит…
        Я закусил губу, но тут же выудил из самого себя закономерный, давно сидящий на языке вопрос.
        - Что это за тварь?
        - А то ж ты не знашь, барин? Псина это. Колдун, чаровник, волшабник…
        Я почесал затылок - маги, встречавшиеся мне, пока что имели тенденцию специализироваться на чем-то. Кто на огне, кто на тьме - каждой твари по паре. Но вот так, как этот? Он творил что-то выходящее за пределы моего понимания - да что там моего. Уверен, Егоровну бы тоже его умения привели в замешательство!
        - Он когда живой был - тихий был, мирный. Все б ему шутеечки да смешашечки. То детям из уха сласть вытащит, то свистулю сделает без ножа. Ну нам-то че, для старика краюхи хлеба, что ли, жалко было? Подкармливали чем и когда могли. Кто пирогов напечет, ему часть отдаст, кто молочка из-под коровки…
        Хозяин говорил обыденно и просто, но с каждым сказанным словом меня бросало в нервную дрожь. Все нутро как будто чуяло, что именно так и начинаются все мерзкие, не выходящие из головы до самого утра страшилки.
        - А потом помер он, мир бы его костям. Вы не подумайте, барин, мы все чин-чинарем сделали. И гроб соорудили, и попа в церкву позвали - чтобы, стало быть, отпевал… Да то ли грех на покойном какой был, то ли душа уж столь мерзкой оказалось, что ни ангелам в рай, ни кривохвостым в пекло не пошла. Мыкаться он начал, мучиться, стал быть. Тако оно че ж, барин, делать-то?
        - Были жертвы? - То, что будет сказано дальше, я понял сразу же, как только Иваныч вздохнул. Он развел руками в ответ - скрывать было нечего.
        - А то ж! Как ж им не быть-то, барин? Мы упокойника-то упокоить поначалу пытались. Мне вон ноги слабые да ребятня не дали голову в капкан сунуть. Куда я пойду? Случись что со мной - дык, у нас тут не город, ынтырнатов немае. А так… - Он выдохнул. Вспоминать ему явно было тяжко и неприятно, но Алексей махнул рукой; мол, сказал слово, говори и второе. - Собралось мужичье, что покрепче да посмелее. Что нам упокойник-то? Вона, сборщик податей явится - от него никакими вилами не отмашешься. Штрахов наложит пущее страхов всяких. А упокойника - р-раз, да в могилу. Да крест на гроб, чтоб, стало быть, лежал и большее не вставал.
        - А что мешало сделать это днем? Не вечером в пятницу, когда он приходит?
        Хозяин потеребил лысеющий затылок.
        - Дык ведь энто, барин - колдун! Он ведь знамо упосля смерти-то чует, что его вторую жизнь прибить хотят. Вот и крутится, вот и всякое вытворяет. Не в своем уж он уме-то. В покойников, грят, бисы селятся…
        Я чуть было не поперхнулся. Ну в одном Леха точно был прав. Судя по всему, местные покойники - настолько желанная добыча, что в них кто только не спешит прописаться.
        Иногда, вот, из иных миров людей затягивает.
        - Перемещается он. Могилку-то мы ему чин по чину справили, барин. Хучь он и волшбой промышлял, а все одно - человече, не за ограду ж как заложного-то хоронить. Пришли, грят, мужики, его упокоить, а могилки-то нету! Прямо вот исчезла. Уж кто токмо ни ходил, все кладбище истоптали. Уж бабы смеялись - мертвячки скоро к нам пойдут. Мол, за беспокойство спрашивать.
        - Я так полагаю, из тех, кто пошел на него пятничным вечером, никого в живых не осталось?
        - Вот те крест, барин! Как в воду глядишь! Всех он раскидал, что щенят, да по пятницам вота - приходит, девку ищет. Кто его знать, что ему там в мертвую башку-то взбрело? Троих за месяц-то он и уволок, а на четвертой мы уж смекнули. Его если не бить, то он же говорить начинает. Уж не знай почем, а кость ему треба. Всяку кость не берет, ну так их тут в деревне-то после птицы пруд пруди, нужную сыскать можно.
        - А зачем же тебе-то эта кость?
        Я закусил губу: вопрос был неприличен. У Алексея девчонки в семье были, да им от силы лет восемь, а то и семь. Кто ж на них позарится…
        - А он будта разбирается, барин. Ему хучь че, лишь бы промеж ног как у девки было. Одной из троих уволоченных-то пятый годок пошел.
        - И что же она делала на улице, в такую ночь, да еще и, кхм, ночью?
        Я давился собственными сомнениями. Совесть так и вопрошала: на кой ляд я спрашиваю? Как будто это могло мне где пригодиться.
        - Да пес ж ее ведает, барин! Бают, сама она к нему вышла. Колдунство у него сильное есть, вот те и весь сказ.
        - Ну, кость-то он от тебя получил, так какого ж ляда под окнами крутится? Вокруг дома-то?
        Мертвый колдун во всей своей мохнатости не ведал устали. Словно ошалелый, продолжая бормотать себе под нос, покойник то пытался подойти к окну, то вдруг оказывался в огороде, а через миг его можно было зреть приближающимся со стороны бани.
        - А кто ж его ведает-то? Может, девку вашу чует, а мож, и еще чего. Одно знаю: в дом после кости не пойдет - сейчас побродит да к другим пойдет, или…
        У Алексея чуть не отвисла челюсть, когда он выглянул на миг в окно. Его речь прервалась на полуслове - мне впору было последовать его примеру.
        Он ни разу не соврал - Псина в самом деле не собирался пробираться в дом. Все было ровным счетом наоборот - словно куколку на веревочке, он подтаскивал к себе младшую из его дочерей. Не ведая печалей и забот, широко улыбаясь, она задорно тянула за собой почти одеревеневшую Лиллит. Глаза несчастной были заполнены ужасом: собственное тело ей изменило. Подчиняясь чужим чарам, она делала один неохотный шаг за другим.
        Я готов был поклясться, что дочь хозяина только что лежала на печке, а Лиллит - она вообще сидела перед нами!
        Времени на бестолковость вопросов попросту на было. Будто осатаневшие, сметая все на своем пути, мы выскочили с Лехой на улицу. Каждый из нас помнил, что чародей вытворяет с теми, кто смеет ему отказывать; сослуживцы Ули были тому примером. Но и уступать этой твари наших девчонок мы не собирались.
        Не помня самого себя, дико вращая глазами, Алексей Иванович, вооружившись топором, выскочил на улицу, я выкатился за ним следом.
        Псина будто бы даже нас и не заметил. Нас разделяло лишь несколько шагов - но мертвый колдун казался бесконечно далеким. Словно издеваясь, он всякий раз, оглашая округу омерзительным гоготом, удалялся.
        Они встали от него по обе стороны, а мне показалось, что я смотрю жутко неправильную экранизацию волшебника из какой-то там страны. Пугало как минимум одно было…
        Пространство хрустнуло, словно зеркало, просыпалось на нас осколками. Звон залил собой уши, заставил рухнуть наземь без сил.
        Когда мы пришли в себя, все закончилось. Колдун увел девчонок в дивный сад своих развлечений.
        Алексей рыдал навзрыд и не ведая утешения. Здоровый, как медведь, он всхлипывал, будто маленький ребенок - и его можно было понять.
        Дети, кои лишились сестры, пугливо толпились в дверях избы, не смея сделать и лишнего шага. Люди, едва заслышавшие вой, липли к окнам - сейчас, через некоторое время, пугливо и несмело они выйдут на улицу - и чтобы утешить Ивановича, и чтобы облегченно выдохнуть: сегодня беда обошла их стороной.
        Я же навис над приютившим нас хозяином, словно дамоклов меч. Схватив его за грудки, не глядя на любопытство взглядов, приподнял, хорошенько тряхнул, заставляя прийти в себя.
        Несколько пощечин пошли ему на пользу. Клянусь, если бы мне пришлось пару раз окунуть несчастного лицом в бадью с прохладной водой, церемониться бы я не стал.
        - Куда они ушли?
        - Я не знаю.
        Он не врал. Стал бы он юлить в такой ситуации? Эфемерное зрение видело в нем отчаянье, злость и ярость - и лишь невероятных размеров горе не давало им выплеснуться диким боевым кличем. Будь его воля, знай он, где обитает эта паскуда, то бежал бы, не дожидаясь меня. Сейчас же он понимал всю горечь своей безвозвратной потери.
        Я облизнул губы, оглянулся по сторонам. Народ осмелел раньше, чем мне думалось - несмелыми струйками они подтягивались: и на защиту, и на зрелище…
        - Где эта тварь похоронена, сможешь показать?
        Он уставился на меня ничего не понимающим взглядом.
        Ох, как же я не люблю давать невыполнимых обещаний, но если уж ничего другого попросту не остается…
        Выдохнул, набрал побольше воздуха в грудь, тряханул Алексея еще разок - для верности и на всякий пожарный. Вернуть его внимание к себе получилось не сразу.
        - Я смогу вернуть их обеих. Покажешь, где эта чертова Псина похоронена?
        И только тогда, поняв, какой жирный канат догорающей надежды я швырнул ему прямо в руки, он кивнул.
        Глава 14
        Дьягоровна подписала бумаги. Зашедший к нам инквизаторий будто бы и не видел, что его начальница изменилась до неузнаваемости. Старуха же лишь росчерком пера дала свое согласие.
        А может быть, решила чью-то судьбу…
        - Маг, значит. Это интересно, Рысев.
        - Вы читали прошлые отчеты, мне не обязательно рассказывать об этом.
        Демоница протестующе затрясла головой. Вопреки всем остальным, у нее не было рожек, как у Биски.
        - Что ты, мальчик! Я не просто читала - я пришла к выводу, что у тебя необычайный талант рассказывать небылицы. Запиши мы их с тобой в книжицу - и можно будет тащить в издательство твоего толстого друга, как только все закончится. Если оно, конечно же, будет цело. Обогатишься, я тебя уверяю.
        Я вновь ничего не понимал. Передо мной сидела дьяволица, что все это время ходила под людским обличьем. Невеста Сатаны.
        А теперь она вот так легко говорит мне про то, что будет хорошо после нашей победы?
        Издевается, подумалось мне. Это она умеет, этого не отнять…
        - Мне так пришлись по нраву твои байки, что теперь я хочу услышать их, созерцая творца. Будь добр, не ходи вокруг да около.
        - Это был маг, - мрачно и уставившись в самый пол, произнес я.
        - Маг. Колдун, чаровник, как ни назови. Знаешь, мальчик, в свое время мне думалось, что мы сумели повывести их всех. Охотились за ними, уничтожали. Ты можешь, конечно, завести свою шарманку вновь и полаять мне про необычайную жестокость. Но тебе трудно понять наши решения: в конце концов, сейчас мы живем под властью монархии и аристократии - не так уж и плохо, а?
        - А с магами было бы стократ хуже? Чем вы с плясками вокруг благородных родов отличаетесь от них?
        - Ограниченная власть, мальчик, завсегда лучше абсолютной. И лучше бы тебе не видеть мира, где всемогущие одиночки в состоянии стирать с лица земли города.
        - Вы так смело решаете, кто прав, кто виноват? Что станете делать, когда кто-то решит, что уже вы слишком опасны для остальных?
        Она выдохнула, а я вдруг понял, что не я один терзал ее подобными вопросами. С увлекательным самоедством она вполне управлялась и без помощников.
        - Мы будем драться, мальчик. Сопротивляться. Только знаешь, в отличие от тебя, у нас нет правильного и неправильного. Есть чужая жизнь, есть наша - и вторая как-то ближе что к рубахе, что к телу. И да, пусть в этом состязании победит сильнейший. Одной лишь праведностью много не навоюешь. Итак, пока мне вновь не пришлось читать тебе затяжные монологи о твоей глупости, лучше продолжай.

* * *
        Ульяна пошла со мной. Как и подобало наемнице, она прятала истинность мотивов во мраке ночи. Я же знал, что, надломив что-то внутри нее самой, я пустил ее на путь потери контроля.
        Осознает ли она в полной мере, что делает? Мне бы хотелось так думать.
        Леха проводил нас до кладбища. Шли пешком, чуя на себе чужие пристальные взгляды. Последняя хата вот уже как десять минут скрылась за лесочком, а нам все чудились провожающие. Они пялились в наши спины, будто читая осанну нашему безумию - в конце концов, кто, как не безумец, решится делать то, с чем не справились даже «инквизатории»?
        Оружие я подобрал с убитых - крестьяне боялись и близко подходить к ним, мне же страх был неведом.
        Псина постарался на славу. Противный мертвяк как будто чуял, что вот эти неказистые стальные палки в руках наемников могут упокоить его уже во второй раз, а потому не преминул обратить их в кучи искореженной стали. Штурмовые винтовки были согнуты в бараний рог. Магия - не те ее жалкие крохи, что доступны благородным родам, а самая настоящая - творила чудеса: из двух десятков единиц вооружения мне удалось отобрать лишь два пистолета да несколько обойм к штурмовой винтовке.
        По крайней мере, они надежно вставали в крепежный отсек.
        Ульяна была безоружна - я еще не сделался идиотом. Может быть, моя тумба-юмба-имба абилка и смогла что-то поломать в ее мозгах, но это еще не значило, что она не жаждет меня убить.
        Здравый смысл вторил девчонке - как и она, был недоволен моим недоверием. Раз уж считаешь ее такой злодейкой, зачем взял с собой, почему не оставил в деревне?
        Ответов у меня попросту не было. Я мог разве что только развести руками.
        Она по-прежнему молчала. Еще Лиллит успела заметить, что несчастная норовит ухнуть в иллюзорный собственный мир, а двигается и отвечает лишь по наитию. Любопытство желало взглянуть хоть одним глазком, что же там такого творится в ее голове, но я держал его в узде.
        Мы отпустили Алексея, едва я закрыл за собой калитку кладбищенских ворот. В крестьянине боролись два желания. Одно из них требовало быть стойким, отважным и смелым. В конце концов, кто, как не он сам, должен спасти свою дочь? Второе же претило первому - оно сыпало на него одно обвинение за другим, норовило закинуть на плечи неподъемный груз вины. Что случится - и кто позаботится о детях?
        Я прикрикнул на приютившего нас мужичка, и второе в нем укрепилось окончательно. Медленно, будто нехотя, он удалялся, то и дело поглядывая на нас.
        Дальше я уже не видел.
        Ульяне как-то сразу стало холодно - зябкий осенний кладбищенский ветер бесстыдно забирался ей даже под тактическую одежку. Мне же в голову лезли старые, родом из детства, страшилки про вурдалаков и упырей.
        Я закусил губу - крестьянское кладбище в корне отличалось от всех тех, что я видел раньше.
        Ограждать могильные холмы здесь считали делом необязательным. Провалившимися кочками торчали старые захоронения, цветы, успевшие давно завять, служили лишь напоминанием о чьей-то былой любви. Нить привязанности давно утратила краски, побледнела и истончилась, норовя в скором времени оборваться.
        Так мы забываем о своих покойниках. Кто же, дивилась моя бабушка, когда я переезжал в другой город, будет ухаживать за нашими могилками?
        Словно смысл всей жизни для нее схлопнулся именно на такой безделице.
        Неуютность нарастала с каждым мгновением. В обычной жизни кладбища не казались мне чем-то особенным, сейчас же было ровным счетом наоборот.
        Земля, поглотившая в себя остатки былой жизни, будто была потревожена шагами живых. Кривые, покосившиеся кресты смотрели на нас немым укором - по их мнению, ходить сюда можно было только своим и лишь по необходимости.
        Мы же здесь были чужими.
        Еще чуть-чуть, подумалось мне, - и призраки давно ушедших работяг потянут ко мне свои бестелесные длани.
        Одни только мысли приводили в дрожь.
        - Ты… знаешь, что делать дальше? - Уля расщедрилась на несколько слов, заговорила первой. Я кивнул ей в ответ.
        Словно предвидя, что мы отпустим его восвояси, Алексей Иванович предавался двум забавам: тоске по утерянной дочери, рассказывая о том, какой она была славной девочкой; и тому, где и как захоронили Псину.
        По его словам, кладбище представало чем-то монструозным. Гигантский лабиринт, в котором можно заблудиться. Мне думалось, что я увижу перед собой давно забытый детский страх: родители отходят лишь на мгновение и исчезают - а я навсегда остаюсь блуждать среди могильных плит.
        Кладбище оказалось небольшим - словно насмешка над всеми уверениями крестьянина. Впрочем, понять его можно: что, окромя своей деревни, он видел за свою жизнь? Представить место упокоения из города и его размеры ему было попросту не под силу.
        Раньше я зачитывался книгами про оживших мертвецов. Сказки, а не то популярное чтиво про зомбарей. Первые всегда были жутче - словно представить бродящего после смерти колдуна в разы проще, чем поверить в какой-нибудь вирус.
        На страницах мертвяки бывали разные - беспокойные и не очень. Псина относился к первым, но одно сказать можно было с определенностью: упокойником он был приличным.
        Может быть, и прятал свою могилу от других, зная, что последует, когда ее найдут, но кладбища не покидал.
        В воздухе пахло сырой землей. Связующая нить, создающаяся сразу же, как только люди знакомятся друг с дружкой, вела меня, словно клубок ниток. Моя кукловод неспроста столь отчаянно предавалась любви со мной - теперь-то мне стало понятно. Ее ненасытность была обусловлена лишь ее особенностями. Всякий раз, едва нам было хорошо вместе, наша связь укреплялась, делалась толще и прочней.
        Ульяна споткнулась о некстати попавшийся ей под ногу булыжник, врезалась мне носом в спину и лишь чудом удержала равновесие.
        Поправив выбившуюся прядь волос, она указала за кладбищенскую ограду - свора голодных, облезлых псов сверлила нас взглядом. Блестящие глаза, капающая наземь вязкая слюна - они словно готовы были проглотить нас живьем.
        Псина, тотчас же подумалось мне. Чародей вместо людского довольствовался собачьим носом - и был вполне себе счастлив. Стоит ли удивляться тому, что со всех сторон нас теперь стремились окружить его лучшие друзья.
        Они за оградой, успокаивал меня здравый смысл, когда Ульяна вцепилась мне в плечо, а я крепче сжал винтовку.
        Они-то за оградой, легко согласился я. За маленькой, невысокой, которую очень легко перепрыгнуть, оградой…
        Прыгать они не спешили - просто молча наблюдали за тем, что мы будем делать дальше.
        Истории, слышанные еще на школьной скамье, уверяли, что мне стоило попросить разрешения на вход у хозяина кладбища. Повиниться, рассказать о цели визита, принести подношение…
        Я знал, что все это бессовестная брехня. Овладев собой, двинулся дальше. Кривая жизни помогала мне расправиться… да с кем только не помогала! Сдавалось мне, что уж как-нибудь со сворой помойных псов управиться удастся.
        Связующая нить запетляла из стороны в сторону, рванулась прочь. Псина, будто почуяв, что мы ищем его могилу, вильнул прочь - знать бы еще, где он сам?
        Злой сарказм грыз мне душу: на что ты надеешься, парень? Что, как в сказках, перед тобой распахнет объятия загробный мир, а там у тебя получится схватить что Лиллит, что дочь Алексея, и вырваться прочь?
        Бред, убеждал он. Единственное, что ты найдешь, так это их обгрызенные косточки. Или что он там еще с ними делает.
        Ульяна схватила меня за рукав, отвлекла от размышлений, указала пальцем туда, откуда мы пришли.
        - И что на этот раз? - не без раздражения спросил. Она была словно малое дитя, спешащее теребить тебя каждую минуту.
        Я понял лишь не сразу, а когда понял, у меня чуть волосы не зашевелились на голове.
        Вход.
        Там, где была кладбищенская калитка, теперь была лишь ровная, деревянная стена плохо слепленного забора.
        Я поспешил себя успокоить: не сам ли только что говорил: забор перемахнуть можно, и вся недолга? Но то, что мерзкий призрак смеет со мной играть в свои поганые игры…
        Хохот, коснувшийся моих ушей, был мерзок. Я резко развернулся, приготовившись стрелять. Все тело буквально взвыло, крича, что не успею ни прицелиться, ни дернуть спусковой крюк…
        Приклад врезался в мягкое, распластавшееся в воздухе туловище. Резким ударом я отшвырнул от себя бросившегося на нас пса. Кладбищенский Бобик, не ожидавший такого поворота событий, спиной врезался в крест, тут же послышался хруст ломаемой древесины.
        Рухнув на могилу, он мотнул мордой из стороны в сторону, пытаясь прийти в себя. Последних секунд жизни ему хватило только на то, чтобы оскалиться - винтовка в моих руках была беспощадна.
        Он словил очередь, подпрыгнул, мешком рухнул на могильный холм и затих.
        - Пистолет! - взвыла Ульяна за моей спиной. - Дай мне хоть что-то!
        Я развернулся на ее окрик: пара псов явилась едва ли не прямо из воздуха. Я встретил их огнем точно так же, как и первого. Выхватил пистолет, швырнул его девчонке - если она сейчас же решит направить его в мою сторону, выстрелю первым…
        Она схватила оружие, как кусочек прошлого. Мышечная память сделала все остальное. Ствол в руках Ульяны лязгнул, огрызнулся свинцом раз-другой - успевшая набрать скорость собака рухнула носом в землю, пропахала борозду.
        Их становилось больше. Голодные, облезлые, со стеклянными глазами, они видели в нас давно утраченный ужин. Словно волки, желавшие защитить израненного вожака, они готовы были полечь здесь все, но никого к нему не подпустить.
        У них не было чувств, даже тех, что присущи животным. Эти твари лишь носили облик собак, а под ним пряталось невесть что. Словно те самые колдунства, о которых мне говорил Иванович, умудрились получить тело. Боль взрывалась в них волнами, тут же угасая вместе с обрывками жизни. Мне жаждалось узреть внутри них ворох эмоций. Думалось, что под шкурой они носят голод, озлобленность, дикую ярость - но то, что двигало ими оказалось попросту за пределами моего понимания.
        Они будто были и не были одновременно.
        Патроны уходили быстро. Я успел сменить обойму - опустевший короб ударился мне о ботинок. Словно компьютерный идиот из видеоигрушки, нас пытались взять измором. Три собаки сменились пятью, за ними вынырнули семеро.
        Когда их стало десять, я понял, что мы не успеем.
        Мне послышался сиплый, гадкий смех мертвого чародея - поганец следил за нами, не давая и мгновения на передышку. Взгляд мертвых глаз был прикован к нашим фигурам, он будто чуял льющееся из нас отчаяние.
        Ульяна была бесподобна. Наверное, встреться мы с ней в иных условиях, при других обстоятельствах, она смогла бы мне навалять даже с моими дьявольскими способностями. Изменчивая, податливая, словно глина, она черпала из былой себя смертоносность умений и убийственную скорость.
        Одну из псин она встретила пинком прямо под морду, заставила ее заскулить, привстать на задние лапы. То, в чем ясночтение распознало хвост дракона, в один миг отправило несчастную тварь навстречу к собратьям.
        Словно снаряд, поверженная собака врезалась в них, заставила разойтись в стороны, сбавить разбег. Пистолет тотчас же подарил им скорую смерть - девчонка стреляла прицельно и прямо в голову.
        Мне было не до созерцания. Эгида спасла меня в тот миг, когда одна из этих тварей запустила в меня свои клыки. Вместо мягкости плоти она столкнулась едва ли не с танковой броней. Мой последующий удар размозжил ей голову. Штурмовая винтовка - хорошая, не столь точная, как мне хотелось бы, и тяжелая сейчас больше была обузой. Легче было перехватить ее обеими руками за ствол и отбиваться, словно дубиной.
        Нам не выстоять.
        Мысль, бившаяся в голове, не давала покоя. Блуждая по недрам сознания, она спешно искала выход - и для себя, и для нас с Улей. Догадка, пришедшая ей на смену, была проста: что будет, если я рвану самого себя за нить нашей связи с Лиллит? Безумие жадно потирало ручонками - ему тоже было интересно, что произойдет. Оседлав воображение, оно лупило его, не забывая добавлять в картины ярких красок. Мы переместимся в могилу? Прямо в гроб? Или…
        Я схватил Ульяну, крепко прижал к себе - от неожиданности она вскинула руки, но сопротивляться не стала. Я до этого ни разу не пробовал протаскивать другого человека по связующим нитям вслед за собой. Но ведь одежда и все то, что держал в руках, всегда следовало со мной - почему бы этому фокусу не получиться и сейчас.
        Нить нашей с Лиллит связи будто дразнила, била отростком хвоста из стороны в сторону, будто пытаясь вырваться.
        Куда ей вырваться, если она тянется от меня?
        Я схватил ее, словно змею - ладонь обожгло холодным и склизким. Мгла резко бросилась в глаза, заполонила все собой буквально за миг до того, как свора псов, уже ничем не сдерживаемая, вцепилась нам в глотки.
        Ульяна успела вскрикнуть - подобное ей было в новинку. Я успел только выдохнуть: впереди нас ждала разве только что неизвестность…

* * *
        Сатанигоровна закинула ногу на ногу - мой рассказ, может, и не произвел на нее особого впечатления, но точно позабавил.
        Я же готов был загибать пальцы на все, что в этом мире было неправильно.
        Преисподняя, ангелы-технократы… загробный, мать его, мир…
        - Сказка, мальчик. Про издательства я пошутила, а ты, видимо, воспрянул духом и решил обскакать в сочинении самого Александра Сергеевича Пушкина? В выдумке тебе не откажешь, но вот содержание… такое себе.
        - Вы же сами хотели услышать все, - насупился я. Она пожала плечами, будто говоря, что, может быть, и все - но уж не столь откровенную ложь.
        Расскажи мне кто-то что-то подобное полгода назад, я бы лишь пальцем покрутил у виска. Загробный мир, выдумают же…
        Сейчас, если бы мне сказали, что местные роды спустились с Нибиру, а под личиной того же Орлова прячется рептилоид - я бы уже не был столь категоричен в высказываниях.
        - Я говорю правду.
        - Охотно верю, мальчик. Хотя нет, подожди - не очень-то. Знаешь, твоя крылатая подружка - да-да, та самая, о которой ты вновь подумал, была совершенно иного мнения об этой ситуации.
        Я промолчал. Второй раз патетично угрожать не было ни сил, ни желания.
        - Конечно же, она была рядом с тобой, конечно же, едва твое сочинение на тему «как я встретил мертвяка» попало к нам в руки после первого допроса, мы решили все хорошенько перепроверить. В конце концов, не каждый день обнаруживается то, чего мы не знаем.
        - Нет на свете того, чего нечистый не знает, - ухмыльнулся я, за что удостоился неодобрительного взгляда Егоровны. Развел руками, попытался оправдаться. - Кондратьич всегда так говорил…
        Она выдохнула, покачала головой. У нее так и сидел на языке вопрос - за какие ж прегрешения ей все время на пути попадаются такие остолопы, как я?
        - Она нам ничего про загробный мир не рассказывала. Конечно, можно сделать предположение, что это лишь из чистой вредности. В конце концов, в отличие от тебя, она все знала про нас с самого начала.
        - Тогда, может, я сразу перейду к рассказу о том, как оказался в особняке?
        - Что ты, мальчик, не вздумай свершить подобную глупость. Я, может быть, ничего тебе про это и не говорила, но мне крайне, просто до умопомрачения интересно услышать все, что ты сейчас расскажешь.
        - Если все это сказка…
        - Ты всегда слушаешь мнение других, Рысев? Если я сказала, что для меня что-то в новинку или я во что-то не верю, ты первым делом ухаешь в пучины отчаяния и теряешь связь с реальностью? Отдаешь себя целиком и полностью на откуп сомнениям? Если нет, то изволь говорить дальше. А там, если уж мне что не понравится в твоем рассказе, я обязательно поправлю.
        Глава 15
        По ушам ударило хлопком. Связывающая нить, словно червь в моих руках, норовила выскользнуть, рвануться прочь. Словно бы я поймал за хвост тигра, а он, вместо того чтобы располосовать мне лицо, метнулся прочь.
        Вместе с Ульяной мы схлопнулись в единую точку, прежде чем я не выдержал. Мироздание сунуло нас в рот, попробовало на вкус и не без отвращения выплюнуло прочь.
        Сказки любили тему загробных миров. Бабка, стоило только солнцу спрятаться за горизонтом, а ночному небосводу укрыться покрывалом мрака, кутая меня в одеяло, принималась рассказывать сказки.
        Страшные, потому что в деревне, далеко от гигантов каменных небоскребов, все виделось совершенно иначе.
        Тело отозвалось болью, залепившая глаза мгла не спешила сгинуть прочь, с каждым мгновением желая убедить в том, что мы самым наглым образом ослепли.
        Я встал на ноги первым, утер лицо рукавом, прогоняя морок - то, что увидел перед собой, представляло заунывное зрелище.
        Со всех сторон на нас взирал земляной мокрый настил - запах кладбищенской земли противно бил прямо в ноздри, заставлял содрогнуться.
        Мы не в могиле, была моя первая мысль, что уже хорошо. Здравый смысл сопротивлялся таким определениям и требовал конкретики.
        Не в могиле, а где? Под землей? В сети туннелей и шахт?
        Хотелось бы, чтобы оно было именно так, но что-то подсказывало, что все ровным счетом наоборот.
        Призраки плыли рядом с нами, огибая нас печальной процессией. Неживые, опустившие взор души вели заунывный, одним им понятный хоровод.
        - И что дальше? - Ульяна уставилась на меня в нерешительности. Ей удалось протащить с собой пистолет, но он был пуст. Второй покоился где-то у меня за спиной, холодил кожу металлом из-за пояса.
        Винтовки не было - в моем маленьком плане для нее попросту не осталось места.
        Подергал связующую нить - кажется, мы были слишком далеко от Псины и его пленниц, следовало совершить еще один прыжок.
        Способность ответила мне отказом, а ясночтение, пожав плечами, заявило, что в этой зоне мои любимые фокусы не работают, потому что…
        А потому что не работают. Мироздание не желало отвечать на мои вопросы, предлагая довольствоваться тем, что есть. Словно в пику мне, оно решило оставить лишь горечь беззащитности - дьявольские умения недоступны, умения кукловода недоступны. Крутись, мол, как хочешь и умеешь.
        - Идем. Здесь недалеко. - Я отчаянно врал. Загробный мир смотрел на нас неживыми глазницами тут и там попадающихся черепушек. Словно живые, они двигались нам вслед, провожая мертвым взглядом. Оскал не сулил ничего хорошего.
        Словно герой древности, я оглаживал бегущую вглубь по коридорам нить - еще недавно сопротивлявшаяся, теперь она была кротка, невинна и послушна. В голове мелькнула несмелая, не лишенная здравого смысла мысль, что так ведут только в ловушку.
        Уже вскоре я убедился в ее правдивости.
        Тени, что еще недавно шли по своим делам, взметнулись вверх, словно стая летучих мышей. Один из проходов, куда уходила связующая нить обрушился - крупные комья земли осыпались прямо перед нами. Не помня себя, закрываясь руками, мы ринулись с Ульянкой прочь - туда, где еще мгновение назад мы стояли с ней вдвоем, с потолка обрушился гроб.
        Деревянный ящик хрустнул оземь, в ноздри ударил дух гнили, заставил зажмуриться. Мне думалось, что перед нами вылезет Псина собственной персоной - в конце концов, кому, как не ему, встречать нас в этих глубинах?
        Загробный мир думал иначе. Крышку снесло потоком ураганного ветра - вихрь проклятий бледной, завернутой в саван девой вырвался наружу. Отваливающаяся, держащаяся лишь на жилах нижняя челюсть раскачивалась из стороны в стороны. Худые, бледные руки не ведали покоя, страшно и гневно молотя воздух.
        С уханьем, словно филин на добычу, она рванула к нам. Уля, замешкавшись лишь на мгновенье, ответила тем же, чем и всегда - ствол пистолета метил прямо в мерзкую, истлевшую черепушку.
        Курок клацнул по пустому месту - боезапас вышел еще там, на кладбище. Меня, словно гадкого комара, потоком отшвырнуло прочь. Когтистые руки сомкнулись на девчонкиной шее, приподняли несчастную над землей. Ясночтение, будто ему больше нечем было заняться, без зазрения совести вещало мне, что из наемницы самым нещадным образом сосут ману. А кончится она в таких раскладах, кончится и сама Уля…
        Я перепрыгнул через брошенное в меня заклятие - с воем оно вонзилось в стену за моей спиной. В прыжке, врезавшись ногами в мягкое, бестелесное покрывало одеяний, словно мокрую тряпку, отшвырнул ожившее проклятие прочь.
        Разочарованно оно завыло, выпустив Улю из своих когтей - несчастная рухнула наземь. Я успел вовремя - в прыжке закрыл ее, потащил за собой. В дикой злобе, не желая прощать наглости, призрак швырнула очередную пакость в нее. Вместе с ней мы покатились кубарем. Ожившее, брошенное кому-то напоследок проклятие жаждало выпить нас досуха.
        Яркий, явившийся из ниоткуда свет обжег нам глаза, заставил, пошатнувшись, отступить. Тяжелая фигура молнией образовалась прямо из ниоткуда. Рассекая окружающий мрак, стискивая в своих руках богоподобный клинок, небесной карой оно обрушилось на призрака - та успела предсмертно и отчаянно завыть, прежде чем из охотника превратилась в добычу.
        Ульяна жалась ко мне, словно малое дитя - ей как будто хотелось слиться со мной воедино. Идущий от ангела свет будоражил ее воображение, проникал в самую суть мыслей, вытаскивал на ее же собственный суд неприглядное.
        Я, разинув рот, узнавал в невесть откуда взявшемся спасении свою светловолосую подружку.
        Нэя, будто разом забыв, кто ее пощадил, а кто собирался разорвать в клочья, кружила над ними назойливой мухой. С крохотных ручек то и дело срывались солнечные, прожигающие призрака насквозь лучи - а нам эта мелкая поганка так не помогала!
        Славя вскинула клинок, перехватив его поудобней. Впервые в жизни я смотрел на нее сквозь призму эфемерного зрения и видел лишь половину.
        Пол-отчаянья, пол-ярости, ползлобы…
        Не размениваясь на мелочи, она без промедлений атаковала - уйти от карающего меча было попросту невозможно.
        Лезвие полоснуло по призраку - рваной тряпкой оно вскинуло остатки рук, силясь закрыть свежую рану. Из навеки разинутого рта рекой лился последний хрип. Воительница Света, не размениваясь на лишние мысли, ударила клинком сверху вниз - таким размахом можно было перерубить танк.
        Проклятие лопнуло, словно мыльный пузырь. Душа, которую оно терзало после смерти, получив столь долгожданную свободу, рванула на встречу спасительнице, закружила вокруг нее искристым потоком в знак благодарности, коснулась вытянутой руки в благодарность.
        Очищение и нечто страшно похожее на прощение лежало на ладони ангела едва ли не птичьим кормом. Истерзанная душа, приняв подношение, рванула вверх прямо сквозь толщу земли. Грехи, державшие несчастную здесь, тающими жуками просыпались наземь, прямо под ноги дочери небес.
        Я смотрел на Славю, Славя смотрела на меня - меньше всего ожидал встретить ее здесь. Часто моргая, надеялся, что передо мной лишь морок, и ничего больше.
        В роли боевого ангела она была бесподобна - пылающие праведным огнем крылья слепили глаза.
        На миг мне подумалось, что я ошибся - мгла, вступив в извечный спор со светом, крала четкость, оставляя на потеху глаза лишь размытость очертаний. Но даже под боевым доспехом мне удавалось разглядеть ее торчком выпирающую грудь. Изукрашенный, начищенный до зеркального блеска шлем был не в силах спрятать от меня высокий лоб, красивые золотистые волосы и глаза…
        Глаза были точно Славины.
        Здравый смысл противился такой постановке вопроса - он тоже признавал Славю во внезапно рухнувшем нам на голову спасении, вот только других ангелов мы не видели, автоматоны не в счет. Что, если дети бога как на подбор - все на одно лицо?
        Она поспешила развеять мои сомнения, обратив на меня взор.
        - Славя? Что ты здесь делаешь?
        - Ты не рад? - Мне на миг послышалась в ее голосе нотка разочарования. Она летела невесть откуда мне на выручку, а я…
        Я не спешил отдать самого себя на откуп чувству вины. Эта крылатая особа отказалась помогать мне с похоронами, не стала отпевать дорогого мне человека, а теперь ей вдруг рвануло в голову и явиться к нам сюда. За то, что помогла расправиться с этой тварью, конечно же, спасибо, но вот что касается всего остального…
        Не дождавшись, когда же я соизволю рассыпаться в слюнявых благодарностях, даже не одарив меня уничижающим вздохом, ангелица в два шага оказалась рядом со мной. Земляные стены загробного мира как будто спешили расшириться, дабы святые крылья не касались их.
        С какой-то отстраненной заботой Славя провела ладонью мне по щеке. Целительный импульс щелкнул по подбородку, заставил чувствовать себя лучше, унял тревогу.
        Ульяну она проигнорировала, будто бы наемницы не было со мной рядом.
        - Как ты нашла нас?
        Ничего не отвечая, ангел лишь подняла указательный палец - Нэя опустилась на него послушной пташкой. Нет, ну, если так рассматривать дело, то становится все понятно.
        Я же по-прежнему бурлил недовольством и невысказанными вопросами. С чего вдруг в ней проснулось такое желание помочь ближнему? В туннели-под-мостом ее никаким калачом было не заманить, а тут - пожалуйста! Явилась не запылилась…
        - Это загробный мир, - как будто невзначай ответила она и зло сверкнула глазами. - Что ты здесь делаешь?
        Ей не нравилось, что я посмел ступить едва ли не на ее личную территорию.
        - Псина… - брякнул я и почуял, как страшно сдавило горло спазмом. Славя озадаченно осмотрела меня с ног до головы. На ее памяти слишком мало кто самовольно решал нырнуть в мир давно ушедших надежд какой-то собаки ради.
        Сама бы она никогда точно не пошла.
        - Маг, - откашлявшись добавил я. Ангел прищурилась, будто вопрошая - а не смею ли я самым наглейшим образом играть с ней в паскудные игры?
        У меня и в мыслях не было. Она не двигалась, словно робот, после же кивнула, повернулась ко мне спиной. Еще мгновение, казалось мне, - и она вспорхнет, растворится во мгле и сгинет прочь. Кто ж знает, какие черти и за коим лядом вообще занесли ее в загробный мир?
        - Ты идешь? - сделав несколько шагов и, заметив, что я так и не тронулся с места, спросила она. Ульяну она по-прежнему принимала за пустое место. - Крестьяне несколько раз посылали к инквизаториям посланца с просьбой избавить их от того, кого они кличут ночным кошмаром. Размытое описание. Их не принимали всерьез. Неделю назад один из них заглянул на мою службу и рассказал, в чем дело.
        - Ты по этой причине отказывалась мне помогать?
        Славя сочла, что имеет право не отвечать на этот вопрос. Что и говорить, наш ледяной ангел всегда была себе на уме и преследовала лишь личную выгоду.
        - Чем ты занимался последние дни, Федя? - Она спросила как будто бы невзначай и любопытства ради.
        Я даже не знал, с чего начать свой рассказ. Событий было на целый трехтомник, а она как будто жаждала, чтобы я уместил все это в одно предложение.
        Одно можно было сказать точно - Славю породили без ангельского терпения. Не дождавшись моего ответа, она продолжила:
        - Улицы заполняют письмена из ненастоящих святых чернил. Заложенные внутри их послания секрет даже для меня. Для остальных ангелов тоже. Убив того, кто сумел копировать наши технологии, мы ничего не добились - видимо, у него были ученики и последователи.
        - Как это привело тебя сюда?
        Еще чуть-чуть, подумалось мне, - и она посмотрит на меня как на малыша, не способного сложить два и два из уже сказанных слов. Мне же оставалось лишь пожать плечами - читать мысли я не умел.
        - Этот кошмар, о котором мне сообщил крестьянин. Некое чудовище, которое они приютили сами, - порождение иных времен. Память могущества, не больше. Но оно было чем-то пробуждено. Чем-то, кем-то…
        Я сделал вид, что мне все понятно. Как же тут не понять-то? Оставалось только загадкой, как в мире, где существует магия, а мертвяка можно заставить водить машину даже без азов некромантии, требуется нечто особенное, чтобы старый колдун восстал из могилы?
        Разве не мог он восстать просто потому, что колдун?
        - Выходит, ты охотишься ровным счетом за тем же, за чем и мы?
        - Ты тоже ищешь золотой след святых чернил? - Сомнения вперемешку с иронией прозвучали из ее уст издевательством. А мне-то в какой-то миг подумалось, что в ней проснулась добродетель и вопреки инквизаториям она в самом деле решила помочь людям.
        Славя же давала понять, что она вмешивается только в те дела, где затронуты ее личные интересы. Все остальное ей было попросту безразлично…
        - Он утащил за собой Лиллит. И дочь одного из крестьян.
        - Твой новую сребровласую подружку? Слышала, между вами связь, как между подручным и офицером.
        Ангел как будто бы даже была не удивлена.
        Нэя парила впереди, прокладывая путь. Загробный мир во всей своей мрачной красоте расступался перед нами, не желая чинить более преград. Будто бы он был живым и чуял внутри себя непрошеную, но опасную гостью.
        И попросту не желал с ней связываться.
        - Что это вообще за место такое? Загробный мир? Я… видел ад, догадывался о рае, подозревал о чистилище - но это?
        - Все просто, Федя. Это на самом деле не мир. Не физическое место, куда можно нырнуть.
        - А преисподняя с райскими садами, значит, воочию существуют? То-то туда душами попадают…
        Славя моего сарказма не оценила. Цинизм, сквозивший в моих словах, ее раздражал.
        - Почти. Живым оказаться что там, что там - возможно.
        - Ну мы как-то тоже не умирали, а стоим здесь.
        - Или валяетесь в жутких судорогах на ближайшем кладбище в обществе десятка издохших, пованивающих скверной собак.
        Ее слова заставили меня встать как вкопанного.
        - Что?
        - Ты все слышал. Может быть, тебе и удалось перетащить вас сюда, но вот вырваться отсюда без моей помощи? Тебе страшно повезло, что вздумалось лезть сюда ровным счетом в тот же день, что и мне. Не говоря уже о том, как ты сюда попал…
        Я почесал затылок - рассказывать о том, что теперь кукловодом могу дергать людей за ниточки, превращая в свои игрушки, а заодно и по старым чувствам прыгать, не очень-то хотелось. И что-то подсказывало мне, что Славя вряд ли поверит в подобные россказни.
        Я бы и сам на поверил, если бы не умел…
        Она выдохнула - скорее, вида ради, чем разочарования для. Спорить не было никакого смысла. Ей нужна его голова, нам нужна его голова, так за чем же дело стало?
        Ангел окинула нас обоих взглядом, отрицательно покачала головой. Через мгновение из сумки явился на свет пистоль с белой рукоятью. Славя, ничего не говоря, усердно делая вид, что пихает его в пустоту, протянула оружие Ульяне.
        Наемница хоть и ничего не понимала, но дар приняла. В глубине ее глаз так и читался вопрос: что делать с этой побрякушкой? Пистоля и в самом деле выглядела ровным счетом так, будто из нее еще Дантес лишил возможности Пушкина творить дальше.
        Объяснение последовало сразу же, но Славя вновь обращалась к пустоте.
        - Это не пистолет, - скривившись нашим домыслам, ответила дочь неба. Ей претила только одна мысль о том, что мы вкладываем свой примитивизм в высоту ангельских технологий. - По крайней мере, в привычном для вас смысле. Он не служит для убийства людей, но способствует снятию проклятий. Превращает их в ничто.
        - И как это работает? - Вопрос сам сорвался с моих губ. Славя одарила меня многозначительным взглядом, но ответила.
        - Через боль, конечно же. В особенности хорошо это действует на демонов. С полудемонами… работает наполовину.
        Она как будто не знала, что я очистился от внутреннего демона. Видимо, что-то от дьявольской сути осталось внутри меня.
        - А для меня ничего не будет? - обиженно буркнул я. Прям как в старые добрые времена - все при оружии, один дурак без ничего.
        Славя кивнула на парящую рядом Нэю.
        - Ты же сохранил ей жизнь. Используй. Она тебе и меч, и что угодно - ты и сам успел понять…
        Она была права.
        Свет ангельски крыльев сиял надеждой. Покончив с тщетой разговоров, медленно, но верно мы продвигались вглубь загробного царства. Ульяна хвостиком и будто чуя себя совершенно лишней плелась сзади.
        - За что ты с ней так? - понизив голос, спросил я ангела, кивнув себе за спину. Славя перевела на меня взгляд, упорно делая вид, что не понимает, о чем я говорю.
        Все она понимала!
        - Ревнуешь?
        - Я тебе уже раньше говорила, что не имею желания говорить с вещами. Давать им имена, воспринимать их как нечто ценное.
        Мне стало не по себе от холода в ее голосе.
        - Слушай, - чуть запнувшись, начал я. - Может быть, я и применил к ней свои способности, сыграл на нотках ее души нужную мне мелодию, но человеком-то она после этого быть не перестала?
        - Перестала. - Вопреки моему утверждению, Славя кивнула. - Ты сломал ее личность. Может быть, ее душа по-прежнему бессмертна, вот только перед нами не душа. Послушная марионетка.
        - Не такая уж она и послушная…
        - А еще вопреки собственным желаниям она тащилась за тобой следом, не в силах объяснить, что же ее привело к тебе, правда?
        У меня похолодело внутри. Спрашивать, откуда дочь неба это знает, не было никакого смысла.
        - Ты следила за мной.
        - Прочитала в ее душе, - покачав головой, отозвалась Славя. - Видишь ли, Федя, ты влез туда, куда не стоило. Что, по-твоему, человеческий разум? Сознание?
        Я уже было открыл рот, чтобы ответить, но вдруг осознал - сказать-то и в самом деле нечего.
        Будто чуя мою эту слабость, Славя позволила себе нахальную улыбку.
        - Для тебя это всего лишь пространные понятия. Нечто, что можно ввернуть красивого словца ради. Так вот, Федя, играясь и дергая за ниточки чужого ужаса, изображая из себя мрачного жнеца, можно пробудить в других то, что они старательно прятали от других. Например, безумие. Или ведомость. Или слабость. Ты таскаешь ее за собой, будто в надежде что-то исправить. Или вызнать то, что известно ей.
        Она не озвучила вопроса, но он тут точно был.
        - И первое, и второе.
        Славя вновь кивнула, будто соглашаясь и одобряя мой выбор. Еще никогда я не видел столь положительного равнодушия, коим Славя готова была упиться вусмерть.
        - Она начинает восстанавливаться. Здравый смысл в ней сопротивляется, а защитные механизмы… Скажем так, всякая душа стремиться заврачевать саму себя, а потому ищет точки опоры. От которых может оттолкнуться, стать на ступень выше, вернуться к прежнему состоянию.
        Вот только, Федя, она уже будет совершенно другой, даже после того как восстановится.
        А сейчас для меня она попросту… ходячая кукла.
        Славя замолкла, словно ожидая от меня продолжения. Взгляд ее так и говорил, что теперь мяч на моем поле, призывала к действию, но мне совершенно нечего было ей сказать.
        Впереди нас ждала встреча с Псиной, подумалось мне. Заданные Славей вопросы крутились бок о бок с язвительными намеками, заставляли думать.
        Я отринул все сразу же, как только ангел остановила нас и острием клинка указала на пещеру-расщелину чуть дальше.
        Не признать льющийся оттуда мерзкий гогот было попросту невозможно…
        Глава 16
        Тени шарахались от этого места прочь. Словно желали сказать, что даже здесь, по ту сторону гроба, есть места, где они не хотят появляться ни за какие коврижки.
        Тусклый свет вырывался из пещеры и от того казался еще более ярким, почти ослепляющим.
        Славя угасла. Огонь ее крыльев потух, сама она едва ли не обратилась в подобие механической куклы. Будто где-то у нее внутри кто покрутил вороток святости, убавил его мощь.
        Когда надо, Славя умела быть тихой, маленькой и совершенно незаметной.
        Мое присутствие ей было не по нраву - словно наглый мажорчик в золотом феррари, презирая все законы, я ворвался на ее территорию и смею даже не чувствовать по этому поводу угрызений совести.
        Ульяну мучали вопросы. Она облизывала губы, силясь справиться с собой. Переполнявшие ее голову вопросы все никак не ложились на язык - напротив! Они будто жаждали забиться в самые дальние уголки сознания.
        У меня же все никак не выходило из головы то, что Славя рассказала о ней. Не укрывшееся от глаз что Лиллит, что ангела все еще было за пределами моего понимания. Как и то, когда это Лиллит вдруг так ловко научилась разбираться в людских душах и принять собственный дар уже не как проклятие?
        Псина гоготал. Ясночтение тщательно высматривало ловушки, но старый чародей решил ими пренебречь. Зачем? Как будто можно подумать, что кто-то со всех ног побежит искать его в загробном мире.
        Спрятавшись за булыжником, я, щурясь от света, выглянул, чтобы увидеть мерзкое.
        Обнаженный, скинув с себя тряпки савана, старик плясал в предвкушении брачной ночи. Лиллит, одетая не больше его, дрожа от ужаса, но неподвижная, словно кукла, лежала на ложе в ожидании будущего мужа. Улыбчивая дочь Ивановича теперь обратилась в просто испуганную девчонку - от нее за версту разило страхом. Несчастная не помнила ни как оказалась здесь, ни как самолично вела за руку мою подопечную в объятия этого поганца.
        - Обед. - Старик ткнул в нее костлявым пальцем, облизнул полуистлевшие губы. Котел, доверху заполненный кипящим варевом будто бы только и ждал, когда в него швырнут кусок парного мяса.
        Или какую-нибудь не в меру непослушную девчонку…
        Нос щекотали запахи - на булыжнике, что изо всех сил и старательно изображал из себя видимость стола, лежали криво накромсанные овощи. От них тянуло гнилью.
        Здравый смысл недоумевал и возмущался - ему позарез понадобилась вызнать, почему в загробном мире вообще можно что-то учуять по запаху. Разве обоняние не для живых?
        Я прогнал неуместную мысль пинками, глянул по другую сторону от себя. Славя, желавшая идти напролом, не пренебрегала разведкой. Ульяна чувствовала себя абсолютно лишней. Ей было комфортней там, где на тебя нападают броневики, первые попытки сделать что-то вроде танка, и вооруженные винтовками люди, но уж точно никак не потусторонняя нечисть. Неуверенно она смотрела на подарок ангела - пистоля с белой рукоятью приводила ее в трепет.
        Как и осознание того, что им лечат, а не калечат - ей-то было привычно наоборот…
        Псина выплясывал не один.
        Словно приглашенные на «свадьбу» гости, хлопая самих себя по коленкам, держась за животы и хвосты, отстукивая мохнатыми копытами адское стаккато, смеялись черти. В предвкушении чужих страданий, пузатые и мерзкие, они обливались слюной, скаля острые пиловидные зубы.
        Я высматривал среди их безобразных тел Биску - словно дочери самого Сатаны больше нечем было заняться. Сарказм, привалившись спиной к стене, неумолимо вопрошал: что же я такого сделаю, если в самом деле ее увижу? Закричу «ура» и, как малое дитя, потряхивая над головой палкой, метнусь в атаку?
        Славя кивнула - не мне, самой себе. Словно пришла к какому-то внутреннему выводу и соглашению.
        Мне вспомнилось, как она заходила в «Сплюшу» - точно так же, как и сейчас, невозмутимо. Будто бы весь мир подождет, а все остальные… зачем вообще смотреть на остальных.
        Я сорвал тряпицу с Нэи - солнечным клинком, обещая погибель нечисти, она сверкнула, ударила по глазам.
        И выдала нас с потрохами.
        Прятаться уже не было смысла - нависший над ребенком старик воздел над ней руки, желая схватить и швырнуть в чан. Ударившая по глазам вспышка заставила его отвлечься, а бесов прийти в замешательство.
        Славя шла на них истребителем скверны. И будь я проклят, если внутри нее были хоть какие-то внятные эмоции - снежной королевой она обжигала нечисть холодом своего взгляда.
        Первым осмелился выскочить самый мелкий из чертят - круглый, словно мячик на коротеньких ножках, он зло сверкнул глазами, показал длинный язык. И вмиг лишился головы: Ангел рванула к нему в стремительном полете.
        Я выскочил из-за своего булыжника. Камни, раскиданные повсюду, стремились лечь прямо под ногу, словно упрашивали споткнуться.
        Я чувствовал себя чернокожим папуасом, что, вооружившись первобытным копьем, не ведая ужасов огнестрела, бежит на вооруженного ружьем стрелка.
        - Косточка? Есть у тебя косточка? - Псина приплясывал на одном месте, босые ноги шлепали по влажным, нагретым жаровнями камням.
        Он был словно горный козел и едва ли не бегал по крутой отвесной скале. Не ведая стыда своей наготы, он схватил булыжник пальцами ногой, швырнул в меня - я встретил его замахом солнечного клинка.
        Ошибки случаются, ошибки происходят в самый неподходящий момент. В конце концов, ошибаться всегда больно и обидно.
        Снаряд, едва столкнувшись с Нэей тут же хрустнул, взорвался ворохом пыли, ударил по глазам, заставил меня вскрикнуть.
        Пыль, словно живая, настырно лезла в глаза, рот, нос и уши. Лог в закрытых глазах вспыхнул красным - проклятия одно за другим липли к моему телу. Ужас тотчас же поспешил напомнить, что случилось с бедолагой Францем: кажется, меня ожидала точно такая же участь…
        Божья благодать словно молотом ударила по спине: почуяв неладное, Ульяна применила подарок Слави. Пистолет в ее руках залился светом - как ангелам вообще пришла мысль снимать проклятия через чужую боль?
        Позвоночник, скрипя и стеная, обещал, что он мне этого никогда не простит. Может быть, сейчас он и заткнется, но до конца жизни еще не раз споет песнь страдальца.
        Я выпрямился, рванул вперед, головой врезался в худощавое тело старика - Псина разорвался, словно воздушный шар. Черви его рук мерзко перебирали по полу, ноги стремились убежать. Проклятый смеялся над тщетой моих попыток. Развалившись в вязкую глину, он, словно лужа нечистот, стекся, через мгновение вновь став собой.
        - Нет косточки, я обиделся. Плохо делать, невесту чужую красть, правда? Я тебе не позволю! - Он погрозил мне пальцем. Клинок всякий раз мелькал прямо перед его крючковатым, почти ведьмовским носом. Чародейство чужих заклинаний отталкивало меня прочь.
        Словно признавая в мертвом маге могущество, безликие, безмятежные, утратившие волю тени спешили ему на помощь. Под действием его чар таял их нейтралитет - из бессловесных зрителей они норовили обратиться кровожадными призраками.
        Нэя легко вспарывала их, разрезая в клочья. Едва лезвие солнечного меча касалось несчастных, как они в тот же миг схлопывались в одну точку, и лишь мокрый, едва заметный след на стенах служил напоминанием, что они когда-то были.
        Стрелы, сотканные из святости, прожужжали у меня над головой, пригвоздив почти допрыгнувших до моей спины чертей.
        Славя была беспощадна. Изничтожая крыс-бегемотов в магазине игрушек она была само равнодушие. Сейчас же его можно было разве что не резать на части - я еще никогда не видел, чтобы кто-то сражался со столь отстраненным лицом.
        Меч в ее руках разил едва ли не сам. Подчиняясь ее воле, сотканный из сложнейших ангельских технологий, он спешил менять форму, подстраиваясь под каждый удар.
        Святая плеть, заставившая пузатого черта взвыть, тотчас же обратилась копьем - брошенное, оно пронзило тройку скачущих след в след бесят. Возликовав, что хоть на мгновение, но ангел лишилась своего оружия, демон наскочил на Славю сзади. Он был раза в два больше ее самой. Ухмыльнувшись, навалился на нее брюхом, словно в надежде похоронить под своими телесами.
        Ухмылка в одночасье сменилась широко раскрытыми глазами и визгом. Бес успел выпустить непослушную добычу из своих лапищ, но слишком поздно. Мощная сальная спина задымилась. Словно клинок, красную кожу вспороло пылающими огнем крыльями. Расправившись, они разорвали бедолагу - пещеру усыпало ошметками дьявольской, горящей кожи. Вытянув руку перед собой, Славя моргнула - клинок метнулся ей в руку, словно стрела, на обратном пути срубив двум чертятам головы.
        Преисподняя сегодня не досчитается своих сынов.
        Пистоль в руках Ульяны зло чирикал солнечными лучами, разгоняя буйство огрызающихся теней. К ней возвращалась былая хватка: будто сражение придавало ей новых сил, расставляло все точки над «и» в ее новой судьбе.
        Псина был целиком и полностью поглощен мной. Чародей дразнился, словно малое дитя - словно все происходящее было не кровавым месивом, а всего лишь игрой. Приплясывая, он швырялся заклинаниями. Стены спешили сомкнуться огромными ладонями, каменное крошево обращалось в жадные до моих портков брюки. Земля под ногами спешила разверзнуться - маг разве что не фонтанировал маной. Она шла из него бурными, мало управляемыми потоками, обращаясь в каскад проблем.
        Проклятия завывали у меня над самым ухом, злыми осами метили прямо в шею. Клинок из солнечных лучей им был не по вкусу - я вертелся, словно волчок. Лезвие ныряло от одного противника к другому - уроки Валерьевны и учителей фехтования не сгинули втуне. Словно отдавая им дань, я выписывал острием клинка пространные символы, спеша вложить них каплю смыслы. Еще не родившееся заклинание вдруг рассыпалось прямо в руках мертвого чародея: Псина, никак не ожидавший такой подлянки, широко раскрыл рот от удивления, открылся лишь на миг.
        Мне хватило бы и мига.
        Наверно, в каком-то параллельном мире мне и в самом деле хватило, а в этом все вышло не столь удачно, как хотелось бы.
        Клинок пропорол руку старого чародея - тот дернулся, не осознавая боли, но не желая расставаться с тем, чем колдовал. Нэя в моих руках решила за него - рывком вынырнув назад, она оставила после себя святой заряд. Благость ударила чародея взрывом - костлявая конечность отвалилась, рухнув наземь. Едва она дернулась в желании вновь вернуться к хозяину, как я наступил на нее ногой. Нэя готова была провернуть точно такой же фокус в груди мерзавца.
        И вот тут удача решила мне изменить.
        Оторванная рука ожила, заерзала - костлявые пальцы беспощадно вонзились когтями в мою лодыжку, раздирая ее до крови.
        Тело, секунду назад ловкое и послушное, словно ударили током. Не успев восстановить равновесие, вместо четкого добивающего удара я лишь нелепо взмахнул рукой, прежде чем рухнул в объятия последнего гигантского беса.
        Тот заревел, словно медведь, перехватил меня ручищей за ноги.
        Сейчас, испуганно возопил здравый смысл, он размахнется, приложит мной об пол - и поминай как звали. По бешеным, диким глазам адского сына я понял, что столь скверная мысль посетила и его голову.
        Благость ударила ему прямо в голову. Луч впился в глаз, заставив несчастного взреветь, швырнуть меня прочь и схватиться за лицо.
        Наемница, будто бы только и родившаяся, что для этого самого выстрела, стискивала в обеих руках пистолю. Курок щелкнул еще раз, выдавая опустевший боезапас - а мне казалось, что я воочию видел, как в затаившую дыхание девчонку, уставившуюся на громаду дьявола перед собой, ползет тихий, пока еще маленький ужас.
        Славя вновь оказалась как никогда вовремя. Пылающий клинок рассек вышагивающего в своей злобе великана с пуза до шеи - вываливая потроха на ходу, несчастный обмяк на земле бесформенной тушей.
        Старик огляделся по сторонам и, будто разом устав от кривляний, сел на пол. Держась за голову, он охающе и горько заплакал - даже в своем мерзком, полуразложившемся виде он вызывал больше жалости, чем злобы. Славя коснулась ногами земли. Крылья, погаснув, сложились за спиной, норовили спрятаться обратно под белоснежную мантию. Нимб, словно очки, лежал на глазах.
        Могильный ветер играл с ее светлыми волосами, она сделала шаг - и моя растопыренная пятерня уперлась ей в грудь.
        Нечто, похожее на чувство, пробудилось внутри нее за долгое время. Краска коснулась щек, рука вздрогнула, чтобы отвесить мне пощечину.
        - Подожди, Славя. Подожди.
        - Тебе его жалко? - Славя, может быть, и не читала мысли, но была крайне близка к истине.
        Я покачал ей головой в ответ. При мне не осталось ничего былого, кроме ясночтения - и оно видело ловушки.
        Сотни, если не тысячи крохотных, едва ли не с песчинку, заклинаний. Расчет псины был прост - кто-то из нас захочет либо убить, либо утешить старика, и тогда…
        Что тогда будет, я не знал, а проверять не было желания.
        Псина всхлипнул, хохотнул нам в ответ, едва учуяв, что его замысел провалился. Вихрем рванул мне навстречу, видя во мне угрозу.
        Единственного, кому нужны девчонки.
        Потоки ветра шибанули по Ульяне, сшибли ее с ног. Славя, замешкавшаяся лишь на мгновение, получила вязкую дрянь сквернословия прямо в лицо - липкая, будто паутина, она залепила ей глаза, нос и рот.
        Он напрыгнул на меня с обещаниями.
        - Убью, - сказал старик, повалив меня наземь и оседлав. Мертвые стеклянные глаза сверлили меня взглядом, сквозь прореху зубов у правой щеки вываливался высохший, успевший пожелтеть язык.
        - Девок себе заберу - невесты будут. Кормить буду, любить буду, радоваться! А тебя…
        Он не договорил. Не ожидая от меня сопротивления, он получил кулаком в мясистый, тут же взорвавшийся потоками кровавых соплей нос. Охранки, что должны были спасти несчастного, хрустнули, словно стекло. Нелепо и смешно семеня ногами, мертвый чародей рухнул с меня - и здесь я уже не дал ему второго шанса. Нэя вновь нырнула оружием мне в руку - я отрубил ему кисть, уже готовящую следующее плетение. Святой ожог вспыхнул пламенем, зашелся вонючим дымом. Псина отступал под свод собственного минного поля, надеясь там отыскать спасение.
        Я же надеялся на другое. Меч, выпавший из рук Слави, по-прежнему пылал святостью. Скверна дьявольских останков гнила, обращаясь в прах прямо на глазах - хватало лишь священного сияния.
        Нэя юркнула из моих рук, возвращая себе прежний усталый облик. В ней от силы осталось десять процентов, и я жаждал, чтобы этого хватило.
        Отрубленные руки сами спешили к Псине. Пальцы безвольными червями болтались, словно были сделаны из резины, благодать, оставшаяся по краям, таяла под напором черного колдовства.
        Нэя сразу поняла, чего я хочу. Стоило мне схватиться за оружие Слави, как оно тут же ответило мне отказом - хитроумные технологии ангелов предполагали, что у оружия может быть лишь один владелец.
        Моя рука вспыхнула огнем, боль потоком полилась по всему телу, заставила рухнуть на колени.
        Псина был крайне рад тому, что видел. Белки глаз затянуло мглой, грехи черным дымом сплетались вокруг мертвого чародея - озлобленность на весь мир, перешедшая за грань жизни, властвовала в нем, давала обещания - ему, мне и всему миру разом. Будто одного старика могло хватить на всех…
        Нэя бросилась на рукоять меча. Оживший луч солнца стала с клинком единым целым, побежала открывающим охранные системы потоком.
        Вторая попытка далась мне дорого и страшно. Тело больше не желало испытывать того же самого вновь, а лог - паскудник! - убеждал меня в том, что первый раз ответ был лишь просто болезненным.
        Второй будет бить по полоске маны со здоровьем и в обязательном порядке прихватит что-нибудь еще.
        Чтобы неповадно было.
        - Убью, - с тихой ненавистью пообещал мне Псина. Черной удавкой заклинание стянулось на моей шее - отринув шутки в сторону, решив, что время игр прошло, он собирался разделаться со мной быстро.
        Голову тотчас же сдавило, словно в тисках. Еще пара секунд, понял я, - и она лопнет, словно перезрелая виноградина.
        Пальцы сами стиснулись на рукояти. Проверка идентичности прошла за долю секунды. Лог хотел было меня поздравить с новой ачивкой - ну как же, не каждый день кому-то удается подобрать ключик к оружию ангелов!
        Я вновь его игнорировал. Заклятье ослабило свою хватку: заточенная в Славино оружие святость ударила по чародею в отместку - словно ужаленный, он подскочил на месте.
        Подчиняясь моей воле, клинок обернулся копьем. Я швырнул его что было сил - оно казалось почти невесомым. Псина, вытянувшийся напоследок, успел разинуть рот в отчаянном крике.
        Славино оружие пробило его насквозь. Не желая оставлять его на ногах, потащило бортами на край за собой, вонзилось в толщу каменной стены.
        Я вдруг почувствовал, что у меня совершенно нет сил.
        Это победа - звучало в ушах. Это победа, соглашалась со мной гробовая, повисшая тишина.
        Победа - улыбалась Ульяна, дивясь тому, что ей удалось пережить этот бой. Липкая дрянь проклятия слезала с лица Слави: я никогда бы не подумал, что ангелы умеют браниться.
        Эта умела.
        Почти безразлично, не вкладывая безмерно злобы в каждое слово.
        Шиш тебе, а не победа. Псина скомкал на уцелевшей руке невнятный кукиш, норовя сунуть мне его под нос. Ухмылка не сходила с мертвого лица - поганец, избитый, прожженный насквозь святостью, черным колдовством цеплялся за крохи уцелевшей жизни.
        Этого попросту не могло быть. Все мое нутро на пару с здравым смыслом противилось - этого попросту не могло быть! Не должно! Все, что умирает, должно убиваться точно так же, как все остальные! Даже дети Ада валялись кровавыми ошметками здесь на полу.
        Отчаяние взревело вихрем. Злостно гогоча, будто змей, оно обвивалось вокруг меня, заполняя собой здравость мыслей.
        Я рубанул наотмашь.
        «Бритва Оккама» оказалась как никогда кстати, не зря я ее берег. Поток чародейства иссяк, стоило мне перерубить связующую нить меж ним и Псиной. Маг, еще недавно купавший нас в потоках своего самодовольства, вдруг изменился в лице.
        Во мне он увидел свою смерть…
        Глава 17
        Егоровна подняла руку, словно прилежная ученица. Что спросит сейчас - выйти или идти отвечать к доске?
        Я покачал головой, прогоняя злое наваждение: неуместные, глупые шутки спешили осадить голову, мешали думать и сосредоточится.
        - Рояль, Рысев.
        - Что? - Мне казалось, что за сегодняшний день…Или на улице уже вечер? В четырех стенах, без возможности выглянуть на улицу быстро начинаешь терять понятие дней, затем часов. Минуты, я чувствовал, были на очереди…
        За сегодняшний день я исчерпал едва ли не годовой запас «чтоканий».
        Егоровна потарабанила пальцами по крышке стола, словно изображая утонченную игру на музыкальном инструменте.
        - Рояль, мой мальчик. Так зовут… нечто, что появляется из ниоткуда. Внезапное, спрятанное спасение. Пушка в женских трусиках, противоядие из ангельской крови. А главное, как вовремя и прямо кстати. Мне думалось, твой дружок-толстячок, вновь утопая в своих фантазиях, должен был поведать об этом термине.
        Я все еще не понимал, какое это все имеет отношение к только что рассказанному мной.
        - Как забавно получается, не находишь? Ныряешь в загробный мир, и тут же разом лишаешься части того, что умел раньше. Но родовой дар никуда не девается, а под самый конец ты умудряешься использовать то, что даровала тебе связь с твоей подручной. Я бы сказала «мистика» и пожала плечами. Или может быть, обвинила тебя во вранье. Так вот, Рысев, почему же я не хочу обвинить тебя во вранье?
        Ее вопрос был справедлив и имел право на жизнь. То, о чем я попросту не задумывался раньше, спешило заиграть новыми красками. Я ринулся вопрошать здравый смысл, но тот лишь удрученно покачал головой - ответов для меня у него не было.
        Егоровна решила взять все в свои руки.
        - Опустим, мальчик, что ангел рассказывала иначе. В ее версии все было гораздо проще, а вам с наемницей отводилась роль болтаться в кильватере ее успеха.
        Я закусил губу, пытаясь разгадать: это Славя нас так хотела прикрыть или спионерить всю славу себе? Знай я Славю чуть лучше, смог бы сказать, что все сразу.
        - В твоем случае все малость сложнее, чем обычно. Твоя крыластенькая подружайка обнаружила вас валяющихся, едва дышащих в обществе оголодавших собак.
        Я чуть не икнул - Егоровна повторяла слова Слави едва ли не точь-в-точь…
        - Если верить ее словам, вы надышались смесью трупных ядов и манатических выделений - в конце концов, если верить той байке про эту вашу «Псину», в нем должно было остаться немало энергии после смерти. А ей нужен был выход.
        Я не спорил. В голове все еще были живы яркие воспоминания о том, как Славя разверзла врата в преисподнюю. Умерший было чародей снова оживился, заскулил побитым псом - жаждал дотянуться до столь родной ему волшбы. У Ульянки чудом не поседели волосы на голове, когда из разинутой пасти преисподней жадные руки бесов алкали грешной души. С широко раскрытыми глаза, не пряча собственного ужаса, она видела демонов - не тех выросших грешат, с коими мы только что расправились. А самых настоящих.
        Псина взвизгнул, хватаясь костлявыми пальцами за все, до чего только мог дотянуться - видимо, знал, что старые друзья уготовили ему излишне горячий прием.
        Ангел швырнула старика им на расправу без лишней жалости. Позже, когда я ее об этом спросил, она лишь пожала плечами и спросила: что еще ей оставалось делать? Это ее работа, а то что мы видели - лишь действие давнего договора. Иначе как грешники попадают в Ад?
        - Хотите сказать, что все это были лишь галлюцинации? - Мой голос прозвучал тихо и хрипло.
        - Ну почему же хочу? Я говорю тебе прямо и открытым текстом, а ты уж делай с этой информацией что вздумается. Но твою версию мы тоже сохраним. Иногда, когда меня заест тоска, я буду читать ее и поднимать себе настроение.
        - Вы же… вы же сама дьяволица.
        Егоровна нахмурилась и погрозила мне пальцем.
        - А вот это ты зря сказал, мальчик. Я понимаю, что ты хотел этим сказать. К чему теперь все эти игры, да? Но ты ошибаешься. Я не демоница. Я невеста Сатаны.
        - Есть разница? - Ухмылка на моем лице была невольной и непрошеной. Бесогоровна вновь нахмурилась от моих интерпретаций.
        - Есть. Но давай я расскажу тебе о ней как-нибудь позже? Лучше давай продолжим: что там было с вами дальше? Мир сжалился над твоей жалкой душонкой и вместо очередного пинка под зад решил дать тебе возможность передохнуть, правда?
        Я лишь устало кивнул в ответ…

* * *
        Я топил в Славе свои неуверенность и слабость, словно в вине.
        Едва мы вернулись в деревню, Иванович чуть не помер. Сначала крестил нас, кричал «чур» и велел сгинуть. Где-то в мозгах крестьянина никак не укладывалась мысль о том, что можно было вернуться живыми, да еще после того как пошли на Псину.
        А когда увидел свою дочь, робко выглянувшую из-за наших спин, горько разрыдался.
        Девчонка всю дорогу назад сидела на руках Слави. Мне даже стало обидно - спасали ее все, а благодарность только дочери небес.
        Лиллит плавала в море задумчивости. Я попытался с ней заговорить, но она лишь отрицательно покачала головой, попросила ненадолго оставить ее наедине с самой собой.
        Ульяна, словно лучшая подруга, помогала ей прикрыть наготу - без особого желания, но кукловод принимала ее заботу.
        Ангелица после тяжелой работы тоже предавалась отдыху, сидя верхом на мне.
        Ей, как и Катьке, нравилось быть повелительницей, но сегодня она устала и позволяла делать с собой все, что захочу.
        Опустошенные и довольные друг дружкой, мы предавались молчанию - что может быть лучше полновесной ночной тишины.
        Славя мыслями витала в облаках - может быть, ее почти ничего не выражающий кукольный взгляд и не говорил об этом, но она восторгалась прелестью ночи.
        Каскад звезд над нашими головами вспыхивал точками сверхновой. Не желая сидеть на темном покрывале, небесные точки, возгордившись, устремлялись в самоубийственном полете прямо за горизонт.
        Где-то там, пронеслось у меня в голове, на другую планету всей своей мощью обрушивается комета.
        И непременно вымирают динозавры, потому что каждый знает: комета и динозавры - два неразлучных термина.
        Опыта за Псину мне насыпали вдосталь. Свежий уровень сиял золотом, манил очками способностей - раскидистая ветвь умений подкласса «Кукловод» манила закинуть все в нее. «Жнец» же предлагал куда более веселые развлечения - была там и возможность на время останавливать вражье сердце, и обращать ману противника в свою. Да, по грабительскому курсу, но с вложенными в абилку очками он обещал поменяться на выгодный.
        Моя щедрая душа решила, что ей до ужаса не хватает интеллекта - я поспешил влить несколько очков туда. Нутро обидно бурчало - мол, раньше все доставалось силе да ловкости, а сейчас хозяин за коим-то лядом решил умнеть. Что он, глупый, что ли?
        Я оставлял подобные вопросы без ответа. Как и возблагодаривший меня мозг - чувство собственного превосходство приятными волнами расходилось по всему телу.
        Интеллект оказался нужен везде, где только можно. Ветка лидерских навыков почти простаивала, жала плечами и вопрошала: ловкость и мышцы - это, конечно, хорошо, да и солдат в первую очередь на харю с харизмой заглядывается. А командовать без интеллекта любой поваренок сможет - только каков командир-то выйдет?
        Очки способностей, что едва ли не жгли мне карман, мечтали разродиться новыми способностями. Ну или хотя бы стать новыми мышцами в руках старых.
        Ветка полудемона грустила как никогда, глядя на меня томным взглядом. Не я ли, уныло и навзрыд вопрошала она, дарила тебе спасение в самый последний момент? Не за моей ли эгидой ты прятался от каждого тычка? Пересчитать все моменты, когда демонические навыки спасали мою шкуру, было попросту невозможно. Словно отвечая на мой вопрос «что толку вкладываться в умения, которые норовят проснуться лишь ближе к вечеру», она устроила аттракцион невиданной щедрости: всего за десять очков навыка обещала посадить в меня свежего внутреннего демона. Послушнее старого, не такого лютого и злого.
        Нет уж, покачал я головой, благодарю покорно, но во второй раз я в эту петлю шею не суну.
        У жнеца я утащил возможность загребать вражескую ману - в конце концов, будь она у меня при встрече с Псиной, и все могло бы кончиться гораздо быстрее и еще в деревне.
        Описание обещало, что вложи я еще два очка, и смогу самым нещадным образом тащить из вражеского стана еще и жизненные силы.
        Тоже штука полезная, но мой выбор пал на возможность останавливать сердца. Сообщение из недр мироздание ухнуло в лог, настойчиво предупреждая меня, что для некоторых людей подобные фокусы могут оказаться смертельны, а потому лучше не играть этим без надобности.
        У кукловодских умений я стырил абилку под жутко забавным названием «вага». Перекрещенные меж собой доски с ниточками на иконке абилы, в описании - лютейший треш.
        Я получил в свои руки некий аналог того, что было у Лиллит - связующими нитями я мог заставить едва ли не любой неживой предмет подчиниться своей воле и вкладывать в них часть силы.
        Характеристики послушных кукол обещали зависеть исключительно от моего интеллекта. Чем умнее я, тем отважней мои марионетки готовы рвать чужие глотки.
        Оставалось разве только что гадать, насколько же умной была Вита. Крохотные «Машеньки» под ее контролем могли, наверное, фарфоровыми ручками гнуть танковую броню, сколь бы абсурдно это ни звучало.
        Здравый же смысл увещевал не сравнивать себя с названной сестрой. Она-то родилась со своими умениями, причем с особой мутацией сил. Я же лишь отдаленно могу копировать доступное самой Лиллит.
        Четвертое мое приобретение было интересней: стоило его изучить, как оно тут же засияло рядышком с «Бритвой Оккама». Способность не уникальная и не ультимативная, но позволяла сшивать и восстанавливать не просто чужие связующие нити, но и поврежденные, оскверненные участки душ.
        Я бросил взгляд на Ульянку - кажется, точно знал претендента, на ком можно опробовать последнюю игрушку.
        Здравый смысл относился к идее с опаской, ненавязчиво вопрошая: не сделаю ли я тем самым только хуже? Ей, а то и себе…
        Недостаточно ведь уметь вдевать нить в иглу, следует знать, как делается и все остальное.
        Я пообещал самому себе, что в обязательном порядке спрошу об этом у Лиллит. Может быть, она и сама не знает, как этим пользоваться, но опыта у нее явно побольше моего будет.
        - Твоя душа, - вдруг заговорила Славя из-под полуприкрытых век. - Она меняется. Растет. Что ты делаешь?
        Я даже не знал, что ей сейчас ответить. Рассказать про ясночтение, объяснить, что могу воспринимать мир, словно компьютерную игрушку? Так она ведь, скорее всего, не поймет. Не говорить же мне ей, в самом деле, что я прокачиваюсь?
        - Это особенность моего дара, - уклончиво отозвался, пытаясь найти слова достойного объяснения. К моему удивлению, в этот раз они не стали забиваться в дальние уголки сознания и быстро легли на язык. - Получив… опыт, скажем, я могу его обдумать. Переварить. Вникнуть в суть своей души. Понять, как работают некоторые из моих умений. Или ее…
        Я указал пальцем на мирно сопящую Лиллит. Забывшись беспокойным сном, она ворочалась, словно веретено. Одеяло, которого нам не пожалели отдать в той деревне, закрутилось вокруг девчонки, едва ли не укутав ее в кокон.
        - Зачем?
        Вопрос Слави застал меня врасплох. Что значит «зачем»? Зачем я копаюсь в собственной душе, чтобы стать чуточку лучше? Приподнявшись на локтях, уставившись на ее полную обнаженную грудь, я переспросил. Она лишь кокетливо повела плечами, не испытывая ни капли стыда.
        - Зачем ты идешь в свой старый особняк?
        - Кто тебе сказал?
        - Никто. Но ты после похорон своего мастер-слуги вдруг посреди ночи мчишь в самую глушь. А твой особняк - бывший и сгоревший - подозрительно находится рядом. Не находишь это очевидным?
        Спорить с этим было трудно, и я кивнул. К чему скрывать?
        - Я ведь рассказывал тебе, что случилось там, в туннелях-под-мостом?
        - Вкратце и не так ярко, как тебе казалось самому. И что дальше?
        Славя была ничем не лучше Егоровны. Словно ошалелый, получив от ворот поворот у инквизаториев, я метнулся к ангелу. Та смотрела на меня еще холоднее, чем старуха, одним лишь взглядом вопрошая, почему я явился с этим к ней.
        - Чего ты от меня хотел? Чтобы я сносилась куда-то под облака и наземь обрушились тысячи крылатых защитников? - словно вспомнив тот наш разговор, поинтересовалась она. У меня в самом деле не было для нее никакого ответа. Я жаждал действий и защиты, подсказки, что делать дальше. А вместо этого меня с ног до головы искупали в густом, липком равнодушии и велели убираться прочь.
        - А разве ты ничего не могла сделать?
        - Могла. Но я тебе уже говорила: хорошее в ангельском понимании может разниться с тем, что принято считать таковым у людей. Стоило ли искушать судьбу? Лучше все-таки расскажи, что ты забыл в этой глуши?
        Я сглотнул, продолжил.
        - Там, в этих гадских подземельях… я узнал кое что.
        - Кое-что, что тебя не касается?
        Я посмотрел на нее еще раз, но понял, что она не издевается. Наоборот - ей было что мне сказать.
        - Тебе ведь чужд этот мир.
        - И?
        - Все еще не понимаешь? - Свершилось невероятное: Славя удивленно вскинула брови. - Скажи, какое тебе дело до местной возни? До всех этих родов, аристократии…
        - Ну знаешь, когда тебя пытаются убить - волей-неволей начнешь крутиться изо всех сил, - недовольно буркнул я. Она согласно и понимающе кивнула.
        - Верно. Но я уверена, что старуха рассказывала, что твоему существованию будет противиться сам мир. Уверена, она умолчала одну немаловажную деталь - так происходит, когда ты противишься ему. И чем больше ты пытаешься изменить миропорядок, тем отчаянней он сваливает на тебя проблемы.
        - Мне надо было лечь и дождаться смерти? Ты сама вытаскивала меня с того света, когда я одной ногой в могиле стоял!
        Она замялась на мой упрек, а мне стало стыдно: это что же получается, я обвиняю ее в том, что она меня спасла?
        - Ты казался мне интересным.
        - А сейчас? Уже не кажусь?
        Славя осторожна поднялась. Мне подумалось, что я совершил невозможное - растопил льдину ее спокойствия жаром обиды.
        Только показалось. Она просто встала, позволяя лунному светы выхватить прелесть ее красивых, женственных очертаний. Золотистый пот придавал ей блеска.
        - Все еще кажешься. Но этот мир для тебя в самом деле чужой. Ты не привык жить так, как сейчас - на износе, на излете. Ты выжимаешь из себя последние силы, но все только ради того, чтобы нырнуть с головой в свежие неприятности. Я не о том, что ты должен бездействовать. Скорее наоборот - ты пытаешься ввязаться в то, что тебя изначально не касалось.
        - Ты говоришь прямо как Кондратьич, - сказал я, и горло сдавило спазмом. Она понимающе кивнула.
        - Может быть. Много кто говорил тебе, что ты безрассудно прыгаешь из одного бедствия в другое, а вместо спасательного круга решил избрать свежесть чуждых проблем. Та девочка, которую ты сегодня спас…
        - Лиллит?
        - Ты знаешь, про кого я говорю. Тот ребенок - она была чужой. Останься пепельноволосая с тобой, ты пошел бы ее спасать?
        Вопрос явно взывал что к моей совести, что к чувству долга. А в самом деле, смог бы я сказать приютившему нас человеку нет, утащи дохлый чародей лишь его дочь? А потом со спокойной совестью спать по ночам?
        Словно решив избрать лучшей защитой нападение, я подбоченился, встал и грозно нахмурился.
        - Я понимаю, что чужая жизнь не вызывает у тебя пиетета, но это еще не значит, что все вокруг должны плясать под дуду твоего равнодушия.
        - Верно. Не должны. Я и не заставляю. Но это очень хорошо демонстрирует то, что хочу до тебя донести. Ты идешь в особняк того, кому когда-то принадлежало твое тело. Потому что там, в глубинах, узнал тайну совершенно чуждых тебе людей. Ты хочешь ее раскрыть. Зачем, почему?
        Я открыл было рот, наставительно поднял указательный палец, но вновь был вынужден промолчать. Вперед меня всегда толкала разве что жажда действий. Вперед, скорее, подумаем как-нибудь потом в необязательном порядке.
        Стоящая передо мной нагая ангел словно говорила, что пришел тот самый час собирать камни.
        И лучше заняться этим сейчас, потому как пресловутого «потом» может и не быть вовсе.
        Она вновь кивнула, но на этот раз уже собственным мыслям. Выводы, к которых она пришла, явно были не в мою пользу.
        Шаг за шагом я подходил к ней все ближе, ощущая себя будто бы на минном поле.
        Хрустнет ветка под ногой - и я пропал…
        - Она была права, называя тебя живчиком.
        Холод мурашек пронзил меня до костей. Как-то я желал увидеть, что случится, если встретятся Славя и Бися. В сладкой неге заблуждений думал, что мне удалось избежать их встречи.
        А мир отвесил затрещину, в очередной раз заставив убедиться, что он не вращается вокруг меня.
        - Вы встречались с ней?
        - Пока ты лежал в больнице, я наведывалась к тебе. Ночью и инкогнито, когда ты спал. Наша встреча была рано или поздно неизбежна.
        Я вспомнил времена, пока восстанавливался в больнице после того ужаса, что творился в «Ъеатре» и что-то не припоминал, чтобы палата выглядела как после сражения.
        Либо они, словно в плохом аниме, избрали полем битвы какую-нибудь захудалую крышу многоэтажки, либо, в отличие от людей, научились здравому диалогу раньше людей.
        - Что? Не ожидал подобного?
        - В библиях вас описывает как непримиримых врагов. А вы вот так просто взяли и поговорили меж собой? Без моего ведома?
        - В книжках много чего другого пишут, не особо задумываясь над тем, как обстоит дело на самом деле. Иначе не будут читать. Она была откровенна, Федя. - Славя говорила почти не по-человечески. Делать паузы между предложениями было для нее едва ли не пыткой, и она время от времени говорила почти единым текстом. - Она видела в тебе то же самое, что вижу я. Жизнь.
        - Ты знала, что она меня предаст?
        Славя кивнула, но прежде чем я успел вставить хоть слово и задохнуться от возмущения, добавила:
        - Она демон, в конце концов. Все союзы людей и чертей заканчиваются чем-то плохим для первых и выгодой для вторых. Ты мог бы вспомнить сказки, где все наоборот, но это сказки. А во-вторых - там с чертями не дружат, а жаждут их обмануть. Чуешь разницу?
        После такого обвинить ее в том, что она меня не предупредила, было глупо. А где была моя голова? Почему я сам не додумался до этого? Стыд щекотал нервы, заставил их дрожать.
        - Обними меня. - Она не попросила, велела. Я исполнил в тот же миг, и она прижалась ко мне в страстном поцелуе. Будто повинуясь лишь ее желаниям, мои руки ожили, принялись гулять по ее обнаженному телу, не оставляя без внимания ни единого укромного местечка.
        Глава 18
        Славя не спешила улетать. После шикарной ночи она потягивалась, сладко жмурилась. Хоть и делала вид, что ей ровным счетом все едино, но косила взглядом на девчонок: как они отреагируют?
        Я мог с уверенностью сказать только одно: не перед той публикой играла. Окажись здесь Майя или Алиска - те едва ли не по запаху бы учуяли мою измену. И уж как корчилась бы Бися, я даже не представлял.
        Или представлял - перестав искать ее повсюду взглядом, я с упоением норовил уйти в размышления о том, что ей плохо. Словно мысли об этом грели душу.
        Совесть, вооружившись голосом Кондратьича, увещевала, что не пристало юному офицеру, что бабе базарной, представлять всякую ересь. Смысл в этих словах был.
        Ангел шла с нами, а во мне не было сил ее прогнать - в конце концов, разве плохо, когда тебя окружают полногрудые девицы?
        Я вопрошал у Лиллит, что тот мерзкий старикан с ней вытворял. Она смотрела на меня, словно вопрошая: не издеваюсь ли я часом? Но видела она во мне не насмешку, а молодца, что готов наподдать всем, кто смел ее обидеть. Игра мускулами всегда пробуждала в ней девичье, пробудило и сейчас.
        Он ее не насиловал. По крайней мере, не успел. Девчонка говорила с плохо скрываемым отвращением - быть сексуальной игрушкой мертвеца в его же собственной могиле не самая завидная судьба.
        Широко раскрыв глаза, она рассказывала, что он вел ее как будто на ниточке. Она осознавала все, что с ней происходит, но не в силах была противиться чужой воле.
        Чего уж там говорить про дочь Ивановича? Той точно нечего было противопоставить чародею, кроме детской наивности.
        Мне почему-то вспомнилась Вита - Кондратьич в ее руках был послушен, словно хорошо выдрессированный пес. Ему не надо даже было быть в сознании.
        А что если…
        - Ульяна? - Я окликнул наемницу, та вздрогнула, словно от удара хозяйского хлыста. Испуганно, будто ее в самом деле будут сечь, она озиралась по сторонам, ища спасения.
        Да уж, не знаю, что я там такого конкретного своими попугайками умудрился сломать, но то, что, если не починю, все станет стократно хуже, было очевидно.
        - Ты говорила, что помнишь моего отца. Что меня вам сегодня… вчера, заказала крупная шишка.
        Она согласно и робко кивнула.
        - Я помню твоего отца. Он нанимал нас для охраны особняка. Обычная работа на роды, что не в силах защитить себя самостоятельно.
        Я кивнул - к этому разговору мы еще вернемся. Может быть, она и была не самой любопытной охранницей, но явно могла знать, где был кабинет отца.
        Сарказм потешался над моей наивностью, вопрошая: много ли кабинетов в целости мог сохранить огонь? Я же таил надежду, что важное могло уцелеть.
        Оно должно было уцелеть.
        - А про второго ничего не хочешь нам рассказать?
        В прошлый раз наш разговор прервал гадкий людожорец. А потом, едва расправившись с тварью, нам как-то стало не до этого. Кто ж в здравом уме мог подумать, что вместо заслуженного отдыха нас встретит мертвый чародей?
        Я так точно нет.
        Ульяна сглотнула. От эфемерного зрения не укрылось, как она прячется в своих же протоколах и вбитых в голову устоев. Они мешали ей выложить все, как на духу.
        Ровным счетом так же, как когда я пытался выведать из нее хоть крупицу нужной мне информации.
        - А что конкретно ты хочешь знать?
        - Ты не заметила за ним… Чего-нибудь странного? Может быть, он вел себя неадекватно? Косил глазами, корчил рожи?
        Здравый смысл подсказывал, что даже если оно так, это еще ничего не доказывало. Но уж лучше что-то знать, чем не знать вовсе.
        Наемница неопределенно пожала плечами.
        - Он-то, может быть, и нет, а вот девчонка, которая с ним была…
        - С ним была девчонка? Ты ничего про это не говорила.
        Ульяна окинула меня взглядом, будто малое дитя, словно вопрошая - а в своем ли я уме? Спрашивал-то я у нее о подробностях отнюдь не за чаем с баранками. Да и с чего ей было об этом рассказывать?
        - Ладно, - махнул я рукой. - Говори дальше. Что там с девчонкой? Кривая, косая, толстая?
        - Не толстая. - Уля тут же затрясла головой. - Но плотная. Полная, я бы сказала. Она как будто наглоталась таблеток.
        Я заскрипел зубами. Ну предположим, что наемница не врет. Выдумаем даже, что это в самом деле был тот самый пресловутый Ушин, мастер-слуга дома Евсеевых. Что из этого могло дальше-то выйти? Кто он вообще таков, чтобы возить всюду за собой мою названную сестру?
        Мыслишки были, да только в голове не укладывались.
        Что, если этот самый Лопоухин не просто так в доме моих кровников ошивается? Что, если он точно так же обладает способностями кукловода? И что, если они многократно сильнее, чем у главной дочери рода? Бывает же такое, что весь талант достается первому ребенку.
        Вита, убитая не мной, но моими руками, из недр памяти смотрела взглядом слепых глаз, словно в надежде пробудить мою спящую совесть.
        Та сказала, что на этот случай ей спится хорошо и вставать незачем.
        Ульяна вдруг икнула, оборвалась на полуслове. Закатив глаза, рухнула в странном, неестественном припадке. Редкие конвульсии, словно разряд тока, пробегали по ее телу.
        Я бросился к ней раньше девчонок. Всего на миг, но они застыли в нерешительности, не зная, что делать дальше.
        Окажись мы в детективе, я в обязательном порядке обнаружил бы на теле девчонки укол, а в траве - шприц с ядом. Стоило ей начать выдавать тайны, как ее решили убрать.
        Прямо здесь, в лесной глуши и из ниоткуда.
        Тут впору было ухмыльнуться - убийца и в самом деле был. Я пробежался ясночтением по наемнице, но то не обнаружило ничего, кроме статусного состояния - внутренний конфликт.
        А вот эфемерному зрению было что мне рассказать. Отчаянно, будто боясь пропустить хоть слово из собственного рассказа, то и дело запинаясь, оно показывало мне самую настоящую внутреннюю борьбу.
        Былая наемница восстала против самой себя нынешней. Отчаянно, не ведая устали, колотила - саму же себя. Беспощадность не знала границ: не зря же говорят, что всякий сам себе страшный судья.
        Вопрос «что с ней» никто озвучить не осмелился, будто здесь все было очевидно и без лишних слов.
        Ну да чего я, в самом деле… Лиллит видит даже лучше меня самого, а Славя умеет читать души, да еще так, что все Егоровны с Бисями удавятся от зависти.
        - А она продержалась дольше, чем я думала. - Славя говорила то ли с удивлением, то ли попросту отмечала забавный факт. Я бросил на нее полный отчаяния взгляд, но она не смутилась.
        Не понимала, чего должна была смущаться…
        Лиллит присела на корточки, а потом попросту рухнула на колени, помогая мне удержать девчонку. Не без брезгливости, но рукавом утерла пену с ее рта, вгляделась в нашу новую жертву пристальней.
        Мир обратился в муху. Жирную, туалетную, с зелеными фасеточными глазами и огромными крыльями. Жадно потирая ручонки, он взирал и вопрошал одновременно: что же ты будешь делать теперь, юный князь? Где твой задор? Где интуиция поверх импровизации? Не ты ли еще по утру посматривал на наемницу, думая о том, что неплохо было бы испытать на ней свои новые умения?
        Ну так вот, давай, испытывай.
        Чего же ты ждешь?
        Я облизнул разом высохшие губы.
        - Она умирает.
        Кто это сказал? Ничего не понимающим взглядом я смотрел то на Лиллит, то на Славю. Сердце бешено колотилось от неуемного волнения, здравый смысл противился, задаваясь лишь одним вопросом: а какого черта мне вообще есть до нее дело? Не я ли сам угрожал ее убить? Сиди она на другом сидении - и могла бы быть прибита собственным же ножом или лишиться содержимого головы после удачного выстрела.
        Почему она?
        Я искал ответа на вопрос и не находил, а на меня в панической атаке набегал ужас собственного бытия.
        У нее информация, пытался оправдаться я. Выходило хреново.
        Она помогла мне отбиться от людожорца - здравый смысл кивнул в ответ. Уже лучше, но все еще такое себе…
        Славя схватила меня за грудки, заставила посмотреть себе в глаза. Воздух тотчас же свистнул от шлепка свежей пощечины, мое лицо обожгла боль.
        Ангелу было все равно, что случится дальше. Плевать на жизнь наемницы. Но меньше всего ей хотелось видеть меня, словно испуганного, ищущего внутри себя спасения ребенка.
        И она была права.
        Я покачал головой, вставая на четвереньки.
        - Федя, мы с ней не справимся. Ты задел в ней слишком много того, чего трогать не стоило. Поломал структуру, отчего случились резкие изменения - как в характере, так и в поведении!
        Лиллит, конечно, может быть, сказала все это иначе, но услышал я ее именно так. Словно итальянец, пытающийся по телефону объяснить, почему нельзя выстрелить в солнце, она отчаянно жестикулировала.
        Я кивнул ей, принимая на себя весь груз вины.
        Игла, вспомнил я о способности. Будто сама напрашиваясь мне в руку, откушав сладость маны, она соткалась в моей ладони незримым шилом.
        Красными, неплотными, дымчатыми очертаниями она вызывала лишь сомнения - как этим, в самом деле, можно работать? А тем более сшить что-то, что было поломано в Уле?
        Здравый смысл щёлкнул меня затрещиной по голове, будто говоря, что только так и можно.
        Я посмотрел по сторонам, словно в поисках помощи. Славя отвернулась, словно говоря, что сегодня у неё для меня лишь пустые руки.
        Лиллит была настойчивей. Глядя на девчонку, я не уставал задаваться вопросом - почему? Какое ей дело до этой наёмницы? Это благодарность за то, что она пыталась вместе с нами спасти мою подопечную? Лиллит считала, что ответ на этот вопрос сейчас неважен.
        Мы сплелись связующими нитями словно в предстоящем танце любви. Девчонка как будто знала, что надо делать. Без году неделя, как освоившаяся с собственными умениями, она проявляла завидные стремление с рвением.
        Я как будто на миг получил возможность видеть то же самое, что и она. Её эфемерное зрение было совершенно иным - как будто в этом мире всё подстраивалось под человека.
        Там, где я видел лишь клубок разрозненных чувств, присыпанных песком мыслей, да тягучую карамель мировоззрения, она видела сплошные разрывы.
        Самый большой неприлично хлопал краями разверстой раны - я широко раскрыл глаза от удивления. Рана в душе наёмницы была в несколько раз больше её самой. Словно злой рок, она нависала над её головой. Демоны сомнения и смирения выползали наружу - злыми бестиями они вгрызались в душу несчастной.
        Крохотными бесятами, обнажая клыки, источая мерзкую слюну, они оставляли мерзкий, вонючий след - и уж точно им нечего было противопоставить тому чудищу, что сейчас вырывалось из Ульяны.
        Воображение работало против меня - ему бы умолкнуть хоть на миг, но вместо того оно щедро поливало увиденное гадкими, омерзительными образами.
        И мыслями.
        Как будто из несчастной Ули рвался наружу глубоко заточённый в недрах сознания демон безумия. Когтистые лапы ложились на края раны - с силой раздвигая их в стороны, норовя разорвать.
        - Зашивай! - крикнула мне Лилька. Её голос показался мне бесконечно далёким, хоть она и почти что сидела на моей шее. Акробатом, всю жизнь мечтавшим исполнить на публику опасный трюк, она запрыгнула на то, что представляла из себя душа наёмницы.
        Или на то, что я себе таковой представлял?
        Меня словно бы ударило током. Я рванул вперёд - бесята, наконец, обнаружившие меня, переглянулись. Я казался им чуждым, бестактно ворвавшимся на их пирушку нечистивцем. Рванули ко мне, смешно и нелепо перебирая ножками. Широко расставленные ручонки были полны когтей.
        Первый позволил себе прыгнуть прямо на меня, я полоснул по нему красной полосой иглы в своих руках. Захлёбываясь собственными внутренностями вперемешку с черной кровью, он завалился наземь и затих.
        Его собратьев это не остановило - непрекращающейся волной они повалили из Ульяны. Наёмница выгнулась дугой. Зло. почти по собачьи зарычала, пытаясь вырваться из крепких объятий Лиллит и Слави.
        Ещё немного, подумалось мне, и с её губ пойдёт белая, мерзкая пена…
        - Заш-ш-ш! Ив! Ай! - звуки растягивались, превращаясь в какофонию.
        Я вывалил из самого себя последние, оставленные будто про запас, силы. Игла из клинка в тот же миг обратилась в широкое, невероятно тяжкое копье.
        «Стежок к стежку. Узёлок, потянуть на себя, и ещё стежок - видишь?» - вспоминались уроки учительницы с первого класса. Словно подчиняясь им, сбросив с себя наплыв бесят, я перескочил через их роящуюся свору. Кончик иглы вонзился в край раны. Ульяна по ту сторону мироздания завопила так, что дрогнула реальность, обещая вот-вот разломиться в осколки. Я схватил одного из самых надоедливых чертят - он потерял знакомый облик, обратившись в нечто жидкое, безобразное. Продел иглу сквозь ткань бытия, залепил жижей, что получилась из бесёнка, резко рванул на себя.
        Демон, бушующий внутри жаждал свободы. Руки молотили по земле, хватали воздух, плетеобразные пальцы норовили ужалить прыткую Лиллит.
        Кукловод помогала мне сколько могла. Связующие нити, одна за одной, сплетались в прочный, тугой канат. У неё не было при себе иглы - вряд ли она вообще знала об этом умении.
        Но козыри в рукаве она тоже имела.
        Словно пряжа, одна нить спешила сплестись с другой, обрамляясь частой сеткой. Мирриады узелков, в которые врезалась плоть спешащего на свободу безумия. Лишь взглядом я спросил у Лильки. что будет. если он прорвётся и тут же понял, что ничего хорошего.
        Ульяна погибнет.
        Не физически, так ментально. Улыбка счастливого идиота поселится на её лице, а мне достанется участь человека, что обрёк несчастную на жуткую погибель…
        Потом, уставшие и злые, мы обернёмся и спросим - что это было? Как это было? Почему столь образно?
        Славя будет смотреть на нас так, будто знает ответ, но не расскажет ни за какие коврижки.
        Но сейчас было не до этого.
        Демон увидел меня - жёлтые, полные ненависти глаза вспыхнули злобой. Будто бы он только что и делал, как ждал меня. Широкая, могучая ладонь ударила наотмашь - Безумию я не нравился, Безумие норовило меня прикончить, как муху. Я не спрашивал, что случится. если паду в этом бою.
        Можно ли умереть по ту сторону мироздание, где эфемерное обретает черты?
        Я не знал, но узнавать было жутко.
        Вторая его попытка почти увенчалась успехом. Пальцы норовили обвиться вокруг моего тела, словно щупальца. Игла сверкнула красным на солнце - отчаянно и зло я вогнал её в мясистую плоть.
        Вой Безумия ударил по ушам, заставил сжаться. Из недр моего собственного сознания оно тащило вереницу ужасов. Жутким каскадом они спешили предстать пред моими глазами, ухмыляясь гибельным оскалом.
        Гибельный оскал…
        Как же я сразу не догадался?
        - Лиллит, прикрой меня!
        - Что ты делаешь? - выкрикнула она. осознав весь ужас того, что сейчас случится.
        Забросив шитьё. оставив его нежным женским рукам, я нырнул прямо в чрево Ульянкиного сознания.
        Демон оказался монструозен, огромен и неповоротлив. Толстый, жирный, он сверкал глазами, но уже ничего не мог со мной поделать.
        Нельзя бороться с Безумием - не оно калечит Ульяну. Оно рвётся наружу, но лишь убегает само.
        Я пугал девчонку смертью. Играл на тонких ниточках, дёргал за струны ужаса.
        Прятавшийся всё это время монстр, наконец, предстал передо мной.
        В моём же собственном облике. Ухмылка, блеск глаз, острота слов обрели черты, воплотившись неизбывным, почти первобытным ужасом. Страх, будто привязанный, болтался в потоках ветра, не в силах нырнуть прочь, найти утешение, попросту забыться. Раз за разом он возникал, дразнил раздосадованное безумие, заставлял его шевелиться.
        Ужас обернулся ко мне, широко расставил руки, но ему нечего было противопоставить мне. Я ударил сумбуром - ворохом нелепых мыслей он взорвался прямо внутри моего противника. Ужас сжался, словно израненное дитя, и тогда я добил его иглой. Острый, словно шпага клинок вонзился в несуществующую плоть. Мое собственное отражение хрустнуло, заходило ходуном. словно в кривом зеркале. Лопаясь, он вдруг поднял на меня ухмыляющийся взгляд, помахал мне рукой перед тем. как лопнуть тысячью осколков.
        Я обернулся - кто бы мог подумать, что порушив основную причину, душевная рана поспешит затянуться сама собой?
        Рана, которую я сам же зашивал ещё пару минут назад.
        Лилька по ту сторону готова была кусать локти - плотная сеть Ульянкиного спокойствия начала затягиваться. норовя оставить меня внутри.
        Наёмница по ту сторону перестала дёргаться, расслабилась, задышала ровней и спокойней.
        Пылающий клинок Слави тотчас же опалил норовящие стянуться края. На миг мне показалось. что я слышу болезненный плач самой души.
        Безумие, никуда не девшееся, раззявило жуткую пасть - ангел пролетела сквозь него, заставив лопнуть, как пузырь.
        - Руку! - я не слышал, но видел, как шевелятся её губы и подчинился.
        Она дёрнула мен, обняла - вместе мы закружились в неистовом, быстротечном полёте.
        Словно пуля, мы вынырнули из почти зажившего чрева, кубарем покатились по земле.
        Образность уходила, образность исчезала и таяла прямо на глазах. Привычный мир вновь обретал прежние очертания, словно говоря разошедшемуся воображению, что ему стоит вести себя потише.
        - Она…
        - Будет жива. И психически, скорее всего, здорова. Ты ведь не поломал в ней чего-то ещё, верно? - обещавшая не помогать Славя прищурилась.
        Я кивнул, надеясь, что говорю правду…
        Глава 19
        Особняк встретил нас пустотой и запустеньем.
        Красный петух, пущенный месяц с небольшим назад, разгулялся вволю, оставляя после себя лишь обгорелые обломки.
        Я спрашивал у самого себя: а что же я, в конце концов, жаждал тут увидеть? Цветущие сады и виноградники? Играющий фонтан и белокаменность строения?
        Кондратьич же говорил мне, что наш дом в лучшие-то годы выглядел как пристройка к дворцу Тармаевых. Сейчас я мог с уверенностью сказать: он если и врал, то не шибко.
        Я обиженно жевал губы. Даже то, что сейчас возводилось, было в три, если не в четыре раза больше…
        Уныние готово было горевать, ему ведь только дай повод. Не дожил Кондратьич до хором, ох не дожил.
        Я скинул с себя хандру, глянул на медленно спешащее за горизонт солнце. Казалось, только недавно двинулись в путь, с утра, а уже пришли - и опускается вечер.
        Хронометр упрямо твердил, что сейчас еще нет и шести часов. Солнце нехотя, но подчинялось октябрю, неспешно катясь за горизонт.
        Ночная мгла, подступающая из зарослей кустов, норовила тем самым волчком из присказки ухватить за бочок нашу бодрость.
        Получалось у нее даже лучше, чем мне хотелось бы.
        Рысев был знатен родом, много чего умел, а утром так и вовсе научился новому. У него было молодое, крепко сложенное тело. Вот только оно не было готово к долгим переходам, привыкнув то к наличию кареты, то автомобиля.
        Ноги нещадно гудели и обещали, что если я посмею сделать хотя бы шаг, они тотчас же отвалятся.
        А я могу и дальше валяться и хотеть извести их в хлам.
        Лиллит не шла - Лиллит висела на моих плечах грузом. По инерции она перебирала ногами, не желая сдаваться. Словно говорила, что раз я еще способен стоять на ногах, то и она тоже.
        Ульяна смотрела на нас как на хлюпиков - ей такая нагрузка была не в новинку, а Славя и вовсе не понимала наших проблем.
        Лиллит плюхнулась на первую же лавку, которая попалась ей на глаза. Деревенской девчонке было ровным счетом плевать, что дожди, поросль и грязь измарали дерево скамейки, а теперь еще и легли пятнами на ее платье. Словно для дорогого гостя, не желая ничего жалеть, девчонка готова была завалиться целиком и свернуться клубочком.
        Тут-то, так и говорили ее оживившиеся, полные восторга глаза, и наступит ее маленькое счастье.
        Я радоваться не спешил.
        Смотрел на парадный вход как на врата в саму преисподнюю. Или в уныние, поправил меня здравый смысл. Запустенье голодной крысой накинулось на это место сразу же, стоило Кондратьичу увезти тогда еще Рысева-настоящего отсюда. Воображение рисовало запустенье скверной, склочной особой. Шипя и злорадствуя, она вытягивала из земли корни вековых деревьев: лишенные заботливой руки садовника, они спешили теперь оплести собой все и вся. Я и подумать не мог, что такое могло случиться всего за месяц. Здравый же смысл мне возражал и подсказывал, что это не за месяц - за годы. Разве Кондратьич не рассказывал, что стоило жене умереть, как Рысев-старший пустился во все тяжкие? Быть где угодно, лишь бы не дома. А лишних денег на прислугу в его карманах отродясь не водилось.
        Нас встречали позеленевшие от сырости каменные изваяния. Статуи, изображавшие то ли воинов, то ли греческих атлетов, некогда хвастались шириной бицепса и размером женской груди. Сегодня же они, казалось, стыдились самих себя за прошлый блеск, а похвастать могли разве что отколотым носом…
        - Ты это жаждал здесь увидеть?
        Славя, словно призрак, подошла сзади. Я лишь отрицательно покачал головой в ответ.
        Тело стенало от моей недалекости и вопрошало: а что же дальше? Сейчас я покопаюсь в архивах и, если мне страшно повезет, даже что-нибудь отыщу. Если совсем идти в фантастику, то может случиться, что найденное мной окажется не бесполезным, а возвращаться-то я каким образом буду? Опять пешочком и с ненужными приключениями?
        Словно только того и дожидаясь, мир на пару с усталостью потирали ручонками. Первый варил в своих котлах мне сотни новых неприятностей, вторая же… вторая просто вредная паскуда, требующая предаться лени и отдыху. И, видят боги, я был очень близок к тому, чтобы поддаться.
        Здравый смысл искал палку побольше, чтобы хорошенько приложить меня по горбу. Лиллит я оставил с пусть и вымотанной, но все еще полной сил наемницей. Что ей может взбрести в голову, у меня даже в уме не укладывалось.
        Сарказм язвил, не жалея яда, отрицательно качая головой. Что она сделает? Да ровным счетом ничего! Я же сам своими кривыми ручонками влез в чужую душу и напортачил. С каждым днем, если не часом ее характер деградирует в полную противоположность. И, может быть, изредка в ней просыпается она прежняя - кто с уверенностью может сказать, что так продолжиться и дальше?
        Славя бы не моргнула и глазом, если бы с Лиллит случилось что-нибудь непоправимое. Может быть, Снежная Королева родом из рая и вскинула бы бровь, изобразив на лице удивление, но это тот максимум, на который ее бы хватило.
        Скажи я сейчас ангелу о том, что оставлять там Ульяну с ней было ошибкой, она лишь поведет плечами в ответ. Не иначе, когда ее лепили там, на небесах, то ничего, кроме ученого любопытства и равнодушия больше не осталось
        - Здесь… красиво, - заметила она, провела ладонью по влажному камню. Кажется, еще утром сюда заглядывала дождевая, мрачная, как сама ночь, туча.
        - Мы сюда не любоваться приехали, - огрызнулся я, вдруг почуяв пробудившиеся внутри раздражение. Славя согласно кивнула.
        - Знаю. Я хотела с тобой поговорить. Наедине.
        - Разве у нас было недостаточно времени для этого сегодняшним утром?
        Она в ответ часто захлопала ресницами. Я посмотрел ей прямо в глаза - помимо животной страсти там было что-то еще.
        У волнения Слави был черный, едва ли не обсидиановый цвет. Оно злой кляксой расползалось по всем остальным чувствам, угрожая вытолкнуть их, остаться лишь одной ей.
        Волновалась она за меня.
        - Ты не хочешь отсюда уйти?
        - Прости? - Тут уже настало время удивляться мне самому. Часу не прошло с того момента, как мы оказались здесь, а она уже предлагает навострить отсюда лыжи.
        Ясночтение проснулось во мне повинуясь одним лишь опасениям: что такого вокруг должна была увидеть ангел, что могло ее заставить волноваться за меня? Ничего подобного она не испытывала там, в загробном мире.
        Она сделала невозможное - смущенно отвела взгляд. Еще чуть-чуть, подумалось мне, и она даже пустит стыдливый румянец на собственные щеки.
        - Уйти. Отсюда. Из этого мира.
        Еще никогда мне не предлагали умереть столь прямо и без обиняков.
        - Мне кажется, я теряю нить разговора. Или ровным счетом ничего не понимаю.
        Она вновь вернулась к себе прежней. Волнение уступило холодной расчетливости.
        - Ты не из этого мира. Тебе не должно быть дела до того, как и что тут происходит. Я могу забрать тебя с собой.
        - Убить меня хочешь?
        - Разве тебе для того, чтобы попасть в преисподнюю из кабинета старухи, понадобилось умирать?
        Она продефилировала мимо меня, призывно раскачивая бедрами.
        - Что-то я не очень улавливаю твоей в этом всем выгоды.
        - Ты против? - мягко и без всякого намека на разочарование вдруг переспросила она. Будто ровным счетом именно такого ответа и ожидала.
        Я покачал ей головой в ответ.
        - Ты, конечно, меня извини - я привык слышать об ангелах только хорошее. Но ты прямая противоположность тому, что пишут о твоих собратьях. Все прошлые разы у тебя была своя цель. Найти, обнаружить, уничтожить. Я был лишь болтающимся на ключах брелоком, приятным бонусом. В конце концов, ты всегда могла приятно провести со мной вечер. Не обижайся, что я насторожен подобному предложению.
        - А если я скажу, что мне нравится проводить с тобой время? Что твоя… «инаковость» делает тебя особенным в моих глазах?
        - И много людей расхаживает по закоулкам рая?
        Она гордо задрала симпатичный носик, но предпочла не отвечать на этот вопрос…

* * *
        Егоровна расхохоталась. Ее смех неприятно бил по ушам, заставлял ежиться. Чувство дискомфорта парило в воздухе, спеша лечь мне на плечи.
        Заскрипев зубами, я откинулся на спинку стула, сложил руки в замок на груди. Как знал, что не стоило ей рассказывать про этот момент!
        - Погоди-ка, Рысев, ты в самом деле хочешь сказать, что когда тебе предлагали спасение, то вместо того чтобы протянуть руку, ты принялся говняться изо всех сил? Сильно, ничего не скажешь. Если ты хочешь пискнуть, что это был протест, то я тебя разочарую - это в абсолютно сферической форме детский протест.
        Я закрыл рот, отвернулся, потеряв всякое желание говорить дальше. Дьяволица в главах инквизаториев умиленно захлопала ресницами.
        - О-о-о, мой мальчик, не будь такой вредной букой. Старая перечница обидела тебя в лучших чувствах? Будь умней и мудрей ее, одари в ответ прощением. А лучше расскажи, почему ты отказался?
        Я набрал побольше воздуха в грудь, шумно выдохнул. Сарказм завился во мне ужом, спуская с цепей псов самоедства.
        И в самом деле, почему?
        - Справедливости ради, - Егоровна вдруг уселась на стол, принялась рассматривать свои черные ногти, - должна сказать, что подобное предлагалось лишь пару раз исключения ради. Вероятно, тебе удалось провернуть какой-то невероятный трюк и заставить свою крылатую подружайку почувствовать хоть и слабую, но влюбленность. Ты рад?
        - До безумия! - огрызнулся ей в ответ.
        Егоровна вдруг нагнулась, ткнула меня пальцем прямо в нос. С каждым мгновением в ней становилось все больше от знакомой мне игривой дьяволицы, нежели от рассудительной главы инквизаториев.
        - Не бойся, мальчик. Я не кусаюсь. Но будь откровенен хотя бы с самим собой и признай, что ты отказался не из страха.
        - Что? - Я нахмурился. Про страх я ей ничего и не говорил.
        - Ты умеешь влезать в чужую подноготную и копаться в грязном белье, не вставая с скамейки, мой мальчик. Еще где-то внутри тебя сидит умение, дарованное тебе той деревенщиной. Что ты там можешь рассматривать? Любовь верхом на цинизме, что идет рука об руку с глупостью? Так вот, малец, не ты один здесь такой хитрый. Я знала, что засевший в теле Рысева - чужак почти сразу же, как ты открыл в тот злополучный день дверь в мой кабинет.
        Она спрыгнула со стола с ловкостью юной девчонки, прошлась. У нее не было хвоста, как у Биски. Несмотря на сходства в характере, что начинали проявляться только после того, как она скинула маску, передо мной была совершенно иная дьяволица.
        Старше, умнее, злее. Биска попросту ей в подметки не годилась…
        - Видишь ли, можно рассказать красивую историю, мальчик. Напеть в слушающие уши сладость речей, расплываясь в широте собственной улыбки. Можно даже фонтанировать доброжелательностью - но никогда не думай, что у тебя получится обмануть хоть кого-то родом из преисподней. Ты сейчас готов был сказать, что испугался. Что ее предложение взбудоражило твой ум и ты не мог представить себя - там. А на деле ты привык рисковать. За все то время, что ты проторчал в этих телесах, тебе уже осточертело, что тебя держат взаперти. Ты лучишься энергией, жаждой боя. Отсюда, не умывшись - на бал! С него в прыжке, не завершая танца, на корабль, а уж там дальше куда кривая потащит. Скажешь, что не права?
        Я заскрежетал зубами от ее правоты. Стены, окружавшие меня в моем заточении, оказались самым паскудным. Несвобода давила на грудь, а одно лишь осознание, что где-то там бьются с нечистью все, кого я знаю, а мне приходится торчать в бездействии, заставляло впасть в пучины уныния.
        Егоровна была права как никто другой. Наставительно поводив у меня пальцем перед носом, она продолжила:
        - Не обманывай себя. Не обманывай меня. Скажи я тебе сейчас, что двери за моей спиной открыты, а выход свободен, ты рванешь еще быстрее, чем я успею договорить. Но это все маленькие, пустые мелочи, Федя. Потому что на моей памяти было несколько людей, смевших отказать ангелу в его просьбе. «Было» здесь не красивого словца ради, мальчик, подумай над этим. И приоткрой тайну, как тебе удалось сказать ей это заветное…

* * *
        - Нет.
        Она как будто не расслышала. Уставилась на меня в полном непонимании. Будто она предлагала мне все сокровища мира, а я взмахом руки избрал былую нищету.
        - Нет, - повторил и покачал головой для пущей убедительности. В Славе играла самая настоящая гамма чувств, наверное, еще никогда прежде ее не обуревало столько эмоций разом. Она проглотила сказанное мной слово. Маска равнодушия на ее лице дрожала, обещая вот-вот дать трещину. Ангел вся обратилась в каменное изваяние.
        - Славя? - окликнул я ее, но ответа не получил. Где-то внутри росло и ширилось осознание, что она лишь чудом держится, чтобы не приложить об меня свой невесть откуда появляющийся пламенеющий клинок.
        Я отказывал девочкам. В былую молодость, тая надежды на собственные фантазии, они видели в них меня кто своим мужем, кто забавной игрушкой. Отец учил, что играть с женским сердцем себе дороже и лучше ставить все точки над «и» при первой же возможности.
        Я отказывал женщинам. Уставшие, одинокие, лишенные мужского внимания, им казалось, что я их последний шанс. На ласку, нежность, заботу. Мать прекрасно дала в свое время понять, что эти готовы опутать сетями отношений: чаще им нужен хоть кто-то. Видимость счастья, клочок все еще тлеющей любви.
        Я отказывал еще много кому - умение сказать другому человеку «нет» всегда служило мне хорошую службу.
        Но никогда до этого не отказывал холодному, как лед, ангелу.
        Она удержалась - и от собственных слез, и от желания ударить. Часто заморгав, натянула на лицо какое-то подобие улыбки, почти как самый простой человек, в момент вышла из неловкой ситуации.
        У нее на языке сидела стая вопросов. Беспощадными дьяволятами они не давали ей покоя, требуя свободы. Спешили излиться словесным потоком на мои плечи.
        Но она молчала.
        Славя развернулась. Холодный, осенний ветер ударил ей в спину, мурашками пробежал промеж лопаток, подхватил копну светлых волос…
        Чувства для нее были в новинку. Как будто всю жизнь, что она себя помнила, только и занималась тем, что подавляла их. А сейчас, свежие, новые, сильные, они брали ее в тиски и не давали покоя.
        Словно донельзя озябшая, она обхватила саму себя за плечи.
        Еще немного, понял я, - и зарыдает.
        Не как ангел.
        Как девчонка.
        Совесть отплясывала чечетку на душе. Молчаливей обычного, она выдавала каждый раз в насмешливом стаккато лишь одну фразу: «Ох, и какая же ты мразь!»
        Жестокость была необходима. Я сделал шаг в сторону Слави.
        - Не подходи, - грозным, не терпящим возражений голосом сказала она, едва заслышала, как заскрипела пыль под моими ногами. - Иначе я убью тебя.
        Будь на ее месте Майя, она бы устроила истерику. Не знаю, что сотворила бы Алиска или Катька, а вот Лиллит бы ухнула в пучины отчаяния с безнадегой.
        Славя предпочитала купаться в моем отказе с почти равнодушной, ничего не выражающей миной.
        - Не подходи. Я тебя убью.
        Верила ли она сама в то, что говорила? Определенно да. Но я сделал к ней шаг.
        Прежний я изошел бы потом, покрылся испариной, но вместо этого шаг за шагом я приближался, невзирая на ее просьбы.
        Я поймал ее крепко, стиснул в объятиях, жадно прижав к себе. Не так страстно, как в ночи любви - совершенно по-другому. Словно желал сказать, что я ответил «нет», но это еще не значит, что хочу ее терять.
        Здравый смысл отчаянно зажмурился - моя глупость его давно утомила. Какой толк взывать к тому, кто все равно не послушает? Сейчас, думалось ему, она распахнет свои огненные крылья - и ты взорвешься точно так же, как тот демон…
        - Славя, - шепнул я ей на ухо, выдохнул. Она вздрогнула, словно не была воплощением равнодушия. В одночасье понятие личного горя с каждым мгновением все больше и больше превращало ее в обычную девчонку.
        Быть человеком ей не нравилось, но хотелось…
        Я повторил.
        - Славя. Я не могу уйти. Ты права - все здесь мне совершенно чуждо. Не мое дело, хата с краю. Кондратьич говорил, что можно сбежать в какое-нибудь село. Укрыться и просто… жить. Не как князь, наследник дома Рысевых, не как единственный представитель рода, а как обычный селянин. Дом, рубка дров на зиму, запах навоза поутру…
        - Это плохо? - Она спросила тихо, не оборачиваясь ко мне. Словно это был лишь шелест листьев.
        - Нет. Но всюду, где я оказывался, происходило… да всегда что-то да происходило. Покушения, облавы, демоны-террористы… Помнишь, ту водяную, от которой ты меня спасла?
        Она не ответила. Помнила, конечно же, кто бы в этом сомневался…
        - Мир борется со мной.
        - В Раю будет иначе, - бескомпромиссно заявила она, вдруг осмелившись осторожно, как только я ослабил хватку, повернуться.
        Ей хотелось смотреть мне прямо в глаза.
        Я лишь покачал головой в ответ.
        - Не будет. Когда мир прекращает на краткие мгновения свои потуги избавиться от меня, я чуть ли не сам ищу себе приключения. Это… это такой характер, понимаешь?
        Она не понимала. Или просто не хотела понимать. Выдохнул, набрал побольше воздуха в грудь.
        - Я не хочу, чтобы с тобой что-то случилось.
        - А с ними? - Она кивнула в сторону Лиллит. - Ты скажешь, что хочешь им добра. Но ведь сейчас потащил за собою следом девчонку. А парой недель раньше повел других в туннели-под-мостом.
        Ее глаза сузились, обратились в щелочки. Прищурившись, она будто хотела устроить мое мятущейся душе полосу испытаний.
        Надо признать, что у нее получалось.
        - Ты красиво говоришь, Федя. Но не всегда именно то, что хочешь сказать.
        - Лиллит сама решилась идти со мной. Остальные… остальные всегда могли отказаться, а не сказать им, куда иду, я попросту не мог. Мучить других своим исчезновением не лучшее, что я мог бы сделать. Да и я… всего лишь человек, Славя.
        Она умолкла, принимая правоту последнего довода.
        - Я всего лишь человек. Мы ошибаемся, делаем глупости, ошибки. Иногда ухаем в пучины эгоизма, выставляя себя наперед других. Я ведь не исключение. Но это не значит, что не могу учиться на собственных ошибках.
        - Ты отвратительный лжец, Федя, - заявила она без доли пренебрежения в голосе и вдруг провела тыльной стороной ладони по моей щеке. - А еще дурак.
        Сказав последнее, она расплылась в улыбке, будто бы говоря, что на этот раз она примет мой отказ без лишних обид. Но для следующего мне лучше выдумать байку поправдоподобнее…
        Глава 20
        Ульяна вызвалась идти со мной одной из первых. Мне думалось, что Лиллит, презрев собственную усталость, не упустит случая побыть со мной наедине. Но, вопреки моим домыслам, она легко и беззаботно отдала меня сопернице - идите, мол, куда хотите, а мне дайте отдохнуть.
        На Славю я даже не рассчитывал - ей все еще предстояло понять и переварить мой отказ. Его легко было принять лишь на словах, но я почти видел, как на ее душе скребут кошки.
        Если у ангелов вообще бывают души.
        Опасения вновь принялись терзать меня. Уля, конечно, не то чтобы нам враг, в особенности-то после всего, что случилось. Но полноценно доверять наемнице я все еще не мог.
        Ага, укусил меня прямо за задницу злющий, будто тысяча бесов, сарказм. Доверять не мог, а вот поди ж ты - взял с собой в развалины. Свернет тебе здесь шею - никто даже и не услышит.
        Приходилось лишь скрипеть зубами.
        Словно в ответ на это, скрипели доски под нашими ногами. Парадный вход, лучившийся у тех же Тармаевых блеском и роскошью, начищенным полом, здесь представлял собой гниющую, почерневшую от огня древесину. Как только тут все не сгорело дотла?
        Ясночтение было со мной честным - чувство опасности, время от времени ныряющее в душу, верно подсказывало, куда не стоит наступать, чтобы не провалиться. Ульяна же шла за мной след в след, словно доверяя моему выбору безоговорочно.
        Я окидывал молчаливую наемницу эфемерным зрением - где-то внутри ворочалось от неуюта ощущение, будто бы мы доделали все не до конца. Теперь, когда Лиллит мне указала, шрам на ее душе был очевиден. Грубые нити сделанного мной шва топорщились, но держали спешащие разъехаться края раны. Душа излечится, глядя на темнеющее небо, заверила меня Славя - оставалось только надеяться, что она права.
        - Там, - вдруг указала она пальцем на остов третьего этажа. Я послушно кивнул, не вдаваясь в подробности.
        Мне верилось, что стоит оказаться в стенах некогда родного этому телу дома, как тут же проснется память. Сейчас я понимал собственную глупость. Она не пробуждалась прежде, следовало ли и теперь ждать чуда?
        Чудо в самом деле происходило, вот только не с моей памятью.
        Ульяну потянуло на разговор. Все время оглядываясь, а не идут ли за нами, нет ли непрошеного хвоста, она будто выжидала момент, чтобы излить исстрадавшуюся душу.
        - Ты помнишь, как было здесь красиво? Здесь висел гобелен, а вон там - картина.
        Я кивал.
        Бывший дом пах слежавшейся пылью и смрадом гари, больше ничем. От гобелена осталась черная, иссохшая, кривая тряпка - пламя чужой ненависти оказалось к нему беспощадно. Как и к картине.
        Стекло, под которым она пряталась, растрескалось от нестерпимого жара и теперь осколками валялось под ногами. Уцелела лишь выгравированная на металлическом шильдике надпись - я плюнул на палец, вытер ее рукавом.
        По глазам ударил блеск будто бы проснувшейся ото сна бронзы.
        Елизавета Ры… - сумел прочитать я.
        Не иначе как барыня собственной персоной. Интересно, как же она выглядела? Кондратьич ее расписывал как замечательнейшую особу…
        - Огонь вспыхнул здесь, - выдохнула наемница, кивком указав на лестницу. Поймала на себе мой вопросительный взгляд, но не смутилась.
        - Это был поджог.
        Я слушал ее внимательно, словно она вот-вот должна была сказать нечто новое.
        - Откуда ты знаешь?
        Она неопределенно пожала плечами, но ответила через мгновение.
        - Потому что была моя смена дежурить у кабинета. Моя и Сергея.
        Что это был за Сергей, мне неведомо, но вспоминать ей о нем явно было больно.
        - И как же оно загорелось?
        - А ты точно хочешь знать? - К ней мало-помалу возвращалась и прежняя дерзость. Я одним лишь взглядом дал понять, что лучше бы ей не шутить. Она выдохнула, сразу же сдалась.
        - Это был огненный поток, Федя.
        Я часто заморгал глазами, будто пытаясь осознать услышанное. Взбудораженный мозг жадно потирал лапки в ожидании глупостей и неверных выводов.
        Будто я насыплю ему их целый вагон.
        Мое молчание сподвигло говорить ее дальше. Часто заморгав глазами, она подивилась моей непонятливости.
        - Ты до сих пор не понял?
        - Ты хочешь сказать, что это было огненное заклинание?
        - Я хочу сказать, что поджог начинают снизу, а не сверху. Здесь же как будто кто желал спалить кабинет твоего отца. И только его.
        Я чуть было не присвистнул. Вон оно, значит, почему первый этаж почти цел?
        Мысли скакали одна за другой. Огненное заклинание мог кинуть маг - огненный маг. Здравый смысл вылил на меня целое ведро холодно воды, предлагая не делать поспешных выводов. Ночка тоже была огненным чародеем, вот только к роду Тармаевых не имела никакого отношения.
        Стоило придерживаться этой мысли и дальше.
        - Хреновая из вас, видимо, охрана, - не скрывая ядовитой насмешки, ответил. - Если вы здесь бессонно дежурили, кто мог протиснуться сюда? Кто-то подпалил дом прямо у вас под носом?
        Теперь я понял, почему ей не сильно хотелось вспоминать об этом. Многие ли захотят признавать свои ошибки?
        Ульяна, кажется, умела их еще и с достоинством принимать.
        - Мы не уследили за кольцом. Поджог был лишь делом времени, Федя. Если ты думаешь, что мы были в восторге от такого…
        - Что мешало вам самим устроить пожар? Вы же наемники.
        Мои слова ее явно разозлили. Прежде чем ответить, сквозь проплешину прорехи в полу мы забрались наверх, в кабинет отца.
        Она лезла первой, подала мне руку, помогая. Скрипя от натуги и тяжело дыша, оправдывалась как умела.
        - Думаешь, после того как твоя халупа вспыхнула синим пламенем, нам стало ой как прекрасно жить? Это подмоченная репутация. Ты знаешь, что это такое?
        Хоть и со скрипом, но не признать ее правоту было невозможно. На месте создателей этой чудной военной организации после всего случившегося я бы взял за правило ни при каких условиях не связываться с родом Рысевых. Убытки после встречи со мной едва ли не лились рекой, а дела сразу же шли наперекосяк.
        - Там, в деревне, ты жутко хотела избавиться от меня. А ведь раньше работала в этом доме. Наверняка помнила, что меня, что отца… - Я провел пальцем по уцелевшей полке книжного шкафа. Словно только того и дожидавшийся, он опасно заскрипел, будто вопя о том, что вот-вот развалится. Я обернулся к наемнице. - Неужели деньги перевешивали добрые отношения прежде?
        Тут же понял, что ляпнул глупость. Такое можно было бы спросить у офицера или главы этой шарашкиной конторы, но явно не у рядовой наемницы.
        Она ничуть не смутилась от моего вопроса. Ответ как будто все это время сидел прямо у нее на языке.
        - Твоя смерть вернула бы нам репутацию. Обещали хорошие деньги.
        - Значит, - выдохнул я, - все-таки деньги?
        Она протестующе и совершенно по-девичьи затрясла головой.
        - Что ты знаешь о нас, богатенький мальчик?
        Я обвел порядком подгоревшие хоромы взглядом. Было чему возмутиться.
        - Богатенький? Ты, видимо, ни разу не бывала в особняках других родов.
        - Бывала, и даже поболее твоего. Что с того? Ты всю жизнь рос с серебряной ложкой во рту. Личный слуга, доступ к образованию и в город. Знал ли ты когда-нибудь голод?
        Я не ответил. Заглянул под обломки стола, сам не зная, что собираясь там обнаружить. Ясночтение выискивало хоть что-то, что могло бы отличаться от всего остального.
        Хотя бы по составу.
        Ульяна не унималась. Река ее возмущения, долгое время бурлившая в пустоту, наконец, получила свободу.
        И спешила обрушить на меня цунами упреков.
        - Всякий раз, ложась в постель, тебе не приходилось думать о том, чего бы такого сунуть в рот, чтобы не околеть? Прямо как младший брат двумя днями ранее. Прямо как сестра месяцем позже…
        - Ну все, все. - Я поверженно поднял перед собой руки в тщетных попытках ее успокоить. Наемница, не ведавшая слова «одышка», тяжело дышала и смотрела на меня исподлобья. - Я тебя понял. Трудное детство, деревянные игрушки…
        В ее острых глазах сверкнула угроза. Неосторожно брошенные мной слова пробуждали в ней то, что она всеми силами стремилась забыть.
        Я успокоился, мой язык нет.
        Ему, подчиняясь противному характеру, хотелось ляпнуть хоть что-то напоследок.
        И пусть будет последнее слово за мной.
        - Что было бы, если бы вы со мной покончили? А если бы ты лично? Твоя сестра-кум-сват-брат вдруг бы ожили и побежали тебе в объятья? Голод бы исчез? Что мешает тебе напасть на меня прямо сей…
        - Мразь!
        Последняя капля переполнила чашу ее терпения. Словно тигрица, забыв обо всем, она рванула на меня в самоубийственной атаке.
        Словно только убив меня, она могла доказать мне, что я не прав.
        Я выпустил из себя связующие нити, надеясь вновь поймать ее в ловушку.
        Здравый смысл заверял, что он устал. В конце-то концов, у моей глупости где-то же должен быть предел, иначе мир попросту рухнет. Зачем, хватаясь за голову, вопрошал он, зачем я продолжил дразнить ее?
        Стиснув зубы, я выпускал связующие нити и обещал - то ли ему, то ли самому себе: как только мне удастся ее утихомирить, мы попросту сядем с ней, по говорим.
        А я извинюсь.
        Она сшибла меня с ног, словно локомотив, врезалась головой в грудь, лишила дыхания.
        Там она целилась в меня из пистолета, плавая в кипучем вареве ярости, злости и желания отомстить. Сейчас просто жаждала надрать мне задницу.
        Тяжко и грузно мы грохнулись об пол. Руины обиталища рода Рысевых решили, что подобные потасовки для них - уже слишком.
        Мы рухнули вниз. Боль ударила мне в спину, но решила ей не ограничиваться и прихватить плечи, запястья и бедра. Пыль - вязкая, слежавшаяся, дурно пахнущая гарью - спешила обволочь нас целыми облаками. Не давая сделать и вдоха, она забивалась всюду, где только могла.
        И совершенно не мешала Ульяне отвешивать мне чувствительные затрещины.
        Словно войдя с ней в унисон, лог дубасил меня сообщениями от всей души. Ярость, бурлившая внутри наемницы, пробуждала в ней былые навыки.
        Нос взорвался болью, кровь хлынула в глотку. Тычок в глаз лишил меня зрения, укол кулаком под ребра выбил остатки дыхания. Словно чуя, что секунда промедления может стоить ей жизни, она спешила разукрасить меня на все лады.
        Или убить.
        Булыжник сам попал мне в руку. Я ударил не глядя и, судя по глухому возгласу, попал. Чужая кровь потекла меж пальцев, Ульяна, уже не столь рьяно отвесившая мне оплеуху, мешком принялась заваливаться набок.
        Хруст под нами не унимался - сила тяготения вновь желала возобладать над нашими телами, беспощадно унося их куда-то вниз. Я успел лишь попробовать подняться, прежде чем вновь утратил равновесие.
        На этот раз боль кусала локти и колени - и хорошо, если бы свои.
        Первый этаж вновь принял нас в свои объятья, но в самый последний момент передумал. Вместе с деревянным ломом и каменным крошевом обгоревшего кирпича он спешил уволочь нас и дальше вниз.
        И без того побитое тело заскулило о пощаде…

* * *
        Бесогоровна подняла над собой руки и картинно похлопала в ладоши. Я скуксился и замолчал.
        - Падение рода Рысевых как оно есть. Действие в одном акте, не спешите расходиться.
        Остальным я рассказывал, что сверзился вниз, когда пытался добраться до кабинета отца. Они согласно кивали, принимая на веру мою версию - иной им попросту и не требовалось.
        Дьяволицу в образе старухи было не обмануть. Не было смысла скрывать от нее то, о чем она и без того была в курсе.
        Но вот признаваться в том, что мне морду начистила девчонка…
        - Не переживай об этом, мой мальчик. Может быть, она и отвесила твоей тушке пару обидных затрещин, но, на мой скромный взгляд, так даже стало гораздо лучше. Некоторые, явившиеся из той же помойки, что и ты, сладенько завывали, что девочкам у вас начали отдавать больше почета, чем чему-то мужскому.
        Я покачал головой, словно в надежде прогнать наваждение, уставился на старуху.
        - Может, немножечко уравняем шансы?
        Она даже не повела бровью, заслышав мое предложение. То ли ждала, что я скажу дальше, то ли попросту не сумела понять.
        - Я уже устал говорить. И страшно хочу пить. Может быть, вы теперь ответите на пару-другую моих вопросов?
        - У тебя странные представления о том, что значит «уравнять шансы», но если уж тебе так хочется отдохнуть…
        Она вдруг изящным, акробатическим этюдом оказалась на столе.
        - Хочешь представить, что я на допросе? Чего тебе для этого не хватает, мальчик? Наручников? Плетки? А может, в твоей головке бурлят симпатичные, юные пошлости? Ну, давай же начнем!
        Представление, которое она разыгрывала передо мной, обескураживало, заставляло потерять голову и выбивало из колеи.
        Насмешливая ухмылка на лице Егоровны только убеждала меня, что она лишь притворяется. На деле она как держала инициативу в своих руках, так и продолжает. И закончит эту игру сразу же, как только ей наскучит.
        Я сглотнул. Словно жена падишаха, дьяволица вновь хлопнула в ладоши над головой. Словно того и ждавший инквизаторий распахнул двери. Бутыль с прохладной минеральной водой оказалась передо мной. Приятно уху и почти по-родному зашипели спешащие сгинуть газы, стоило мне лишь отворить пробку.
        Комедия. Фарс. Театральщина. Я не знал, как еще это можно было назвать. Слуга, который заведомо знает, что требуется его госпоже, стоит ей хлопнуть в ладоши? Егоровна же лишь наслаждалась моей обескураженностью.
        Первый глоток обжег небо прохладой, целебным эликсиром ухнул в нутро - мне показалось, что я еще никогда не чувствовал себя столь счастливым.
        - Остальные, - заговорил я. - Вы все время упоминаете остальных.
        - И даже смела честь тебе их показать? У тебя короткая память, князь, может быть, потому-то ты еще и живой? Просто забыл, как надо умирать…
        Я протестующе затряс головой в ответ.
        - Не эти. Другие, которых вы держали в застенках…
        - Гляжу, внутри тебя просыпается детектив. Ну же, не томи, мальчик, выплюнь все, что накопилось на душе.
        - Что с ними случилось?
        - Они мертвы.
        У меня все похолодело внутри. Несчастных, как и меня держали взаперти, а потом…
        Егоровна зевнула, будто только что выдала самую обыденную вещь на свете.
        - Не пойми меня неправильно, Рысев. Мы их не убивали. Но иногда случается так, что наш замечательный мир сильнее вашей чужеродной натуры. Понимаешь?
        - Не очень. - Я скривился. Следующий глоток воды показался мне не столь желанным, как первый. Дьявологоровна выдохнула моей непонятливости. Сколько раз она уже успела это сделать за последние часы? Наверное, если бы я получал каждый раз по копейке, как она делала это, то давно бы выплатил госдолг США.
        - Что ж, тогда слушай. Мы прятали тебе подобных в этих застенках, надеясь уберечь от влияния мира. Но твои соотечественники… А может, и не твои, а? Кто знает, откуда вас заносят всякий раз и сколько миров вокруг? Могу сказать только одно - раз за разом чужаки умудрялись найти особый способ, чтобы умереть.
        Она привстала, вытянулась в полный рост. Наверно, дали бы ей возможность обезьянничать и раньше, она бы общалась лишь на языке тела.
        - Кто-то давился едой, кто-то… решал повеситься при помощи простыни на дверной ручке. В тебе не просыпается желания проверить, как у них получилось?
        Я отрицательно и мрачно покачал головой.
        - Вот и чудно. Но, должна признать, мы упускали момент того, что иные, после смерти, оказавшиеся не в чертогах прекрасного рая, а вполне себе в мрачном чистилище Петербурга, попросту не смогут принять этот факт. Ни факт своей смерти, ни того, что у них теперь иная жизнь. Стоит ли говорить, что мир во всем отчаянии помогал им избавить его от них?
        - И, зная это, вы решили запереть меня - здесь?
        Егоровна лишь пожала плечами в ответ, как будто говоря, что у нее не было иного выбора.
        - Видишь ли, мальчик, ты оказался чрезвычайно живуч. Живуч, могуч, вонюч - и много чего еще, кончающегося на «ч». Мне надо было убедиться, что ты в самом деле тот, кто нам нужен.
        - И это можно было сделать, лишь заперев меня здесь? В то время как там идет самая настоящая война?
        - И это тоже одна из причин, Рысев. Я не знаю, кем ты был там, на своей родине. Твое прошлое мне абсолютно безразлично. Но не безразлично настоящее. Понимаешь, куда я…
        Она вдруг махнула на меня рукой, будто осознавая, что вопрос риторический. Какая разница, что я отвечу, если ей все равно придется пояснять?
        - Ты горяч. Ты глуп. Ты абсолютная бестолочь. В мирной жизни ты нырял от одного бедствия к другому. За тобой было даже забавно наблюдать. Делать ставки на то, когда же ты кончишься? Но ты проявил себя диким в диких же условиях. Я ничуть не сомневалась, что ты выживешь в четырех застенках, а не расшибешь себе голову, поскользнувшись на собственных же нечистотах. Но война… Война сжигала и сжигает кучу людей нелепыми случайностями. Потерять тебя в какой-нибудь малозначительной схватке за уличный сортир - непозволительная роскошь.
        - Но… я не понимаю…
        В этот раз старуха лишь кивнула.
        - Ничего, поймешь. Чуть позже, как только поумнеешь - поймешь. А сейчас лучше расскажи, что тебе удалось обнаружить в подвалах «собственного дома»?
        На этот раз пришла очередь вздыхать мне.
        Глава 21
        В детективах подвалы были заполнены секретами и населялись скелетами в шкафах. «Мой» исключением не был, но встретил нас лишь разрухой, вонью да разбежавшимися по сторонам крысы.
        Любопытные нахалки, пока еще только преодолевая страх, не скрывали любопытства и казали изо всех щелей розовые носы.
        Бусинки глаз не без удивления взирали, как невесть откуда взявшиеся исполины - словно боги с небес! - таили где-то в недрах себя желание выбить друг из дружки все последнее дерьмо.
        Желание витало в воздухе, но претворять его в жизнь попросту не оставалось сил.
        Где-то внутри меня жила надежда, что, отбросив все дела и забыв про усталость, Славя с Лиллит решат проверить, а чего это мы тут шумим.
        Не могло же быть такого, что они не слышали весь этот треск и хруст?
        Ульяна поднималась на ноги. Едва восстановившаяся в правах натура требовала действовать.
        Выглядели мы жутко. Явись сюда режиссер трешовых фильмов, без лишних проб отхватил бы нас на роли зомбей.
        Я утирал льющую из разбитого носа кровь. Глаз спешил обидеться на весь мир и спрятаться за опухолью. Ульяна размазывала грязь вперемешку с кровью по лицу, тяжело дыша и оскалив зубы. Взгляд был прикован ко мне.
        Я покачал головой, опираясь на стену. Поднялся не сразу, лишь со второй попытки. Руки, словно решив мне помешать, норовили зацепиться за все на свете. Почему-то не слушались пальцы.
        Здесь должны были быть слова. Здравый смысл хлопал в ладоши - чего уж там! Раз уж решили идти по самому паршивому из путей, то до конца. А он хотя бы насладится зрелищем. Ну а слова пускай говорят те, кто умеет не пускать в ход кулаки при первой же возможности и кто умеет вовремя заткнуться.
        - Мир, Ульяна. Мир ведь?
        Эфемерное зрение позволяло мне видеть ее насквозь. Какая-то ее часть взывала к долгу и невыполненным обязательствам. Брошенный мной невзначай вопрос бередил душу и в который раз звучал на разные лады. Ее голова едва ли не трещала от звона: почему бы, вопрошал гадкий я, тебе не довершить начатое и не прикончить меня прямо здесь? Прямо сейчас?
        Она теперь и в самом деле задумывалась: почему? Разве ей перестали нужны быть деньги?
        - Мир, - еще раз повторил я. - Я прямо сейчас держу тот самый шнурок, которым стянул твое душевное равновесие.
        - Угрожаешь? - Наемница хоть и не подала виду, но напряглась. Возвращаться к себе той, какой она была еще день назад, ей не хотелось. Ее уверенная боевая стойка стала менее твердой. Впрочем, я не обманывался: реши я на нее напасть, то только фокусы, присущие офицеру, меня и спасут. В схватке один на один она могла легко меня уделать…
        Я покачал головой в ответ.
        - Просто предупреждаю. Давай лучше начнем все сначала? Я князь Рысев. Ты бывшая наемница… бывшая работница охраны этого дома. Мир?
        Соглашаться она не спешила. Взбудораженный мозг искал все больше и больше поводов довершить начатое.
        Я не сводил с нее взгляда до тех пор, пока она не выдохнула. Жажда действий, словно тот самый пресловутый внутренний демон, вертелась ужом, нашептывая на ухо жуткое. Схвати вон за ту нить, потяни, свяжи с другой…
        Обоими нами как будто правила навязчивость.
        - Нам с тобой больше нечего делить. Незачем драться. Ты хочешь денег?
        Она не отвечала, но последний вопрос пошатнул колонну ее уверенности, дал трещину. Она решила защитить свою позицию насмешкой.
        - Мы застали тебя одетого в рванину на старом, разваливающемся автомобиле. И ты сейчас предлагаешь мне деньги?
        - Особняк, новый, возводится. Уж точно не на нищенское подаяние, верно? Отложим наш топор войны. Ты меня убьешь здесь и что? Уверен, Славя и Лиллит поджидают нас наверху. Сумеешь справиться с ангелом?
        Она выдохнула повторно, сопротивление внутри нее окончательно угасло.
        - Ты с того момента вырос, - прищурившись и сплюнув на пол, вдруг сказала она. - Но так и не разучился прятаться за бабскими юбками.
        - Знаешь, наш разговор начинался с того, что это был красивый особняк, гобелен и картина в рамке была ничего. Помнишь?
        Она кивнула, я сглотнул.
        - Может быть, продолжим в том же ключе? Он мне больше нравится, чем тот, где мы колотим друг дружку тем, что под руку попадет. Ты знаешь, где мы?
        Она вскинула брови - мой вопрос ее озадачил.
        - В подвале, конечно же.
        Подвалы всегда представлялись мне коридорами и небольшими залами. Полумрак, не работающая целую вечность лампа над головой, голодные крысы и бесконечность мусора.
        Все это было и здесь, но, справедливости ради, немалая часть мусора пришла вместе с нашим падением.
        Но помимо прочего здесь было и иное. Уля уставилась на меня с подозрением - высоко задрав нос, словно пес-ищейка, я высматривал обрывки былого.
        А они омертвевшими хвостами были здесь повсюду. Собравшийся из них змей ностальгии парил вокруг меня оголодавшим хищником. Он чуял во мне того, кто связан с этим местом, но не видел во мне ни одного воспоминания об этом месте.
        Не за что было зацепиться.
        - Что ты делаешь?
        Вопрос был ожидаем, но я не спешил на него отвечать. Натянув на лицо загадочную улыбку, озирался по сторонам. Подняв руки, чувствовал, как, распознав во мне прежнего жильца, теплом и лаской встречает уже не дом - лишь его призрак. Ему было плевать, что в теле бывшего хозяина давно поселился другой человек. Он клевал лишь на внешнее сходство.
        Словно проснувшийся муравейник, дом тянул ко мне тяжесть былых, чуждых мне воспоминаний. Давно обрубленные связующие нити как будто спешили образоваться вновь. Срастись, зажить, стать единым целым…
        - Ищу, - предвещая повторение вопроса, наконец ответил я Уле. Она недоверчиво склонила голову набок: в ее понимании поиски должны были выглядеть иначе.
        - Это связано с моим родовым даром.
        - С ясночтением?
        Я чуть не икнул, окинул наемницу взглядом. Та лишь повела плечами в ответ, будто не сказала ничего удивительного.
        - Откуда ты знаешь про ясночтение?
        - Все знают, какой у тебя дар. Не все понимают, как он работает.
        Я прикусил язык. И в самом деле, все вокруг считали мой дар седьмой соплей на киселе, так с чего бы ей о нем не знать?
        - И к тому же, - продолжила она, пройдя вперед, - что ты вообще здесь ищешь?
        Этот вопрос явно не требовал ответа с моей стороны. Я одним лишь взглядом дал Ульяне понять, что не она здесь задает вопросы.
        Все немножечко наоборот…
        Девчонка же лишь махнула в мою сторону рукой, будто позволив мне цацкаться с моими секретами сколько вздумается, а у нее есть вещи и поважней.
        Например, рассматривать пустую стену…
        - После того как ты и твой слуга предпочли бежать отсюда, - вновь заговорила она, - здесь все разворовали. Наш контракт был разорван. Тот старик, который с тобой остался, клял и слал на наши спины тысячи проклятий.
        - Кондратьич? - То, что я слышал сейчас меньше всего походило на того старого вояку, которого знал.
        - Я не запоминала имен. Разве это важно? Он обещался настрочить на нас не одну сотню кляуз и пустить по ветру. Нам оставалось только вернуть деньги и…
        Так значит, деньги были. Я нахмурился, вспоминая слова старика, что мы едва ли не голодранцы. Да даже в доходный дом, после того что случилось у Тармаевых, мы въехали на Алискины деньги…
        Думать о том, что самый дорогой в этом мире мне человек решился на подлое предательство и кражу, было хуже всего.
        Здравый смысл кашлянул, спеша выступить адвокатом старика. Сам-то он, приговаривал он, авось не на барских перинах возлежал да не пуховыми одеялами закупался. Кто знает, сколько стоили те самые документы, которые были утрачены? А офицерская форма? Николаевич, поди, решил меня взять в корпус не одной лишь добротой душевной ведомый - нужные бумаги мы приволокли в самый поздний срок.
        Да и, предлагая мне попросту бежать, должен же он был озаботиться тем, чтобы был хоть какой-то начальный капитал?
        С этой стороны Кондратьич сразу из подлецов превратился в еще большие герои, чем намеревался…
        Ульяна смутилась тому, что сказала, но лишь на мгновение.
        - Так что ты хотела там рассказать? Ну, после того, как я… бежал отсюда?
        Сама мысль о том, что я бежал, поджав хвост, была мне противна. Оставалось только лить на душу бальзам того, что это был не я, а хоть и сумевший привести себя в порядок, но инфантильный Рысев-младший.
        - А что там говорить? Ты и сам уже должен был догадаться. Еще какое-то время мы последили за домом - сама не знаю зачем. Таков был приказ. - Она задумчиво потеребила подбородок: - А потом сюда хлынул люд. Каждый тащил, кто что только мог.
        - В кабинете отца почти что ничего не тронуто.
        - А что оттуда тащить? Стол развалился, а книжные шкафы… ты правда веришь, что местным крестьянам мог бы понадобиться книжный шкаф?
        Я качнул головой, принимая справедливость ее доводов. Вопрос родился в голове сам собой, как будто Ульяна сама вложила мне его в голову. Как было не озвучить?
        - А благородные роды? Они не заглядывали?
        Она пожала плечами.
        - На моей памяти из благородных здесь были только вы. Другие же потом рассказывали, что сюда наведывались Тармаевы, Менделеевы… еще кто-то. Не из простых крестьян, но не так официально, как прочие.
        - И что же они могли здесь искать?
        Она вновь пожала плечами. В самом деле, откуда ей знать?
        - Мы прочесали здесь все и сами, но так ничего и не нашли. Потому я и спрашиваю - что ищешь здесь ты?
        Ответ, уже было сидящий на языке, вдруг куда-то испарился. Если я скажу ей, что два-три десятка ее сослуживцев погибли только потому, что меня заела сентиментальность, она не одобрит и не поймет.
        Нужна была более веская причина.
        Боль все еще терзала Ульяну. Изредка она корчилась, прижимая ладонь к уху - туда, куда я залепил камнем. Каким-то чудом она едва не споткнулась о железное кольцо - и теперь блаженно прижимала его к кровоточащей ране.
        Мне бы такое тоже не помешало - миниатюрная наемница успела мне навтыкать болезненных, а теперь немилосердно стонущих пилюлей.
        - Но ведь если и вы прочесывали, и благородные роды - значит, в самом деле было что искать, не находишь?
        Она кивнула.
        - Может быть, оно, конечно, и так. Где только гарантии, что остальные ничего не нашли? Может, это было нечто такое, что можно было бы вынести прямо в кармане?
        - Прямо как Кошкино Кольцо, ага?
        Она поняла мой укол правильно и сразу же, насупившись, умолкла. Пропажа Кошкиного Кольца, нападение на дом, поджог - казалось, можно было составлять целый список, где многоуважаемые наемники умудрились обосраться.
        Я облизнул высохшие губы и продолжил:
        - Если бы мой отец хотел что-то спрятать, наверняка он сделал бы это «что-то» таким, чего мог бы найти только я. А ясночтением владели я и он.
        Она многозначительно кивнула, словно признавая право на существование этой гипотезы. Мне же на миг представилось, что будет, если я ничего не обнаружу. Выйдет так, будто я одной лишь глупости ради и своей тупости для приехал поразмять ноги по своему бывшему родному дому.
        Была бы здесь Биска, уже бы надорвала животик от дикого хохота.
        Мне вновь стало грустно. Дочь Сатаны успела стать мне если не верным подопечным, то хотя бы другом. Предательство, с коим она провернула самую большую аферу, которую я только мог представить в своей жизни, по-прежнему грызло душу и не давало покоя.
        Выдохнул.
        Ясночтение было бы радо ухватиться хоть за что, но подвал оставался лишь старым подвалом. Словно балкон в многоэтажке, здесь он служил лишь для сбора всяческого милого сердцу хлама. Того, чему место давно на помойке, но выбросить попросту сразу и сейчас жалко.
        Я кусал губы. Сарказм язвил: а чего я, в самом деле, ожидал узреть? Тайный циферный код, начертанный где-нибудь за ближайшей бочкой?
        За бочкой было пусто. Сарказм хрюкнул от гогота - он-то просто пошутил, ему и в голову не могло прийти, что я в самом деле брошусь проверять…
        Все было сделано из древесины и дешевенькой бронзы. Изредка ясночтение вспыхивало разве что не огнем, радостно сообщая, что ложка, на которую я наступил, сделана из серебра. Будь мой дар живым человеком, то стоял бы передо мной маленькой самодовольной девчонкой в ожидании похвалы.
        Ульяна тоже не желала сидеть без дела. Искала вместе со мной, а может, попросту делала вид, кто ее знает зачем.
        Связующие нити, коими дом был обвешан едва ли не лапшой на чужих ушах, то и дело норовили зацепить меня, пробудить в недрах разума несуществующие воспоминания.
        Будь я Рысевым-настоящим, умилялся бы то и дело всплывающим в голове образам да сценам. Эфемерное зрение теперь давало мне понять, как устроен эмоциональный мир и на каких уровнях он работает.
        Здесь как будто бы было все и сразу. Детские годы мешались с юношескими, юношеские - с бунтарскими подростковыми. Каким человеком был Рысев-настоящий?
        Теперь уже не важно.
        Я зацепил ногой лежащую на полу струну воспоминания - споткнулся лишь чисто машинально, чуть не упал. На миг перед глазами всплыл образ веснушчатой, пухленькой девчонки. В ушах колокольчиком звенел детский смех, громом ворчали невысказанные, впитавшиеся в древесину стен обиды. Они оказались неподвластны даже огню.
        Девчонку точно звали Наташей - я это не то чтобы знал. Попросту чувствовал.
        Догадка складывалась из крохотных, едва ли не кукольного размера кирпичиков. Здравый смысл, который я столь часто вспоминал, теперь занялся делом по нутру и спешил на радость мне возвести добротную многоэтажку довода.
        Девчонка.
        Наташа.
        Кукольные кирпичики.
        Сестра…
        Что там кричал Архимед? Эврика? Не знаю, что конкретно закричал я, но Ульяна всполошилась, отшатнулась в сторону, словно от прокаженного.
        Ее это не спасло, я взял ее за руки, подтащил к себе.
        - Как же я сразу не догадался до этого?
        - Больной, - мрачно констатировала она, тут же раздраженно выпалив - Пусти, больно!
        Девчонка вырвалась из моей хватки не сразу. Хорошо, что ей хватило ума не начинать новую драку, хотя видят боги - ей страшно хотелось.
        Столь же страшно ей жаждалось понять, до чего же мне удалось докопаться.
        - Тот… тот из благородных, что заказал меня, он же жаждал меня убить, правда?
        Ульяна кивнула, не видя причин повторять уже многократно озвученное.
        - А девчонка? Ты упоминала девчонку… Говоришь, она была как будто под чьим-то влиянием, правда? Правда?
        Наемница вновь предпочла кивнуть. Взгляд внимательных глаз предупреждающе моргнул, словно говоря, что еще одна подобная выходка с моей стороны - и она пустит в ход кулаки.
        И будет тысячекратно права.
        - Евсеевы, - расплывшись в широкой улыбке, проговорил я. Ульяне это не сказало ровным счетом ничего - она как смотрела на меня, будто на блаженного идиота, так и продолжила смотреть. - Недостаточно владеть одним лишь ясночтением. Род, родственные связи, родство крови - тут этим едва ли не вся аристократия пропитана, верно?
        Ульяна кивнула. Может быть, о том, что мы вытворяем между балами с дуэлями она знала и не слишком много, но кое о чем представление имела.
        - Мы должны были прийти сюда. Симбиоз двух даров, вот что нужно!
        - Чему же ты так радуешься? - Наемница сложила руки на груди, прислонилась спиной к старой стене. - Твоя сестра в Петербурге, ты сейчас здесь. Может быть, ты и явишься сюда позже вместе с ней, да вот только что-то мне подсказывает…
        - Оно неправильно тебе подсказывает! - Я рявкнул, словно ошалелый. - Лиллит - тоже кукловод. Может быть, ее способности не точно такие же, как у Евсеевых - я ничего не знаю о различиях меж ними. Но она моя подопечная. Кровнорожденная.
        - Все еще ни о чем мне не говорит, - мрачновато отозвалась Уля. Может быть, ей и было интересно все то, о чем я говорил, но она была не в состоянии оценить важность моего открытия.
        Я облизнул разом высохшие губы. В моих глазах все еще пылал азарт - теперь уже с новой, необузданной силой.
        Не говоря больше ни слова, я принялся хвататься за заботливо тянущиеся ко мне связующие нити со всего дома. Перебирал их, словно листал страницы Майкиного дневника, пропускал четками меж пальцев.
        Уля вздрогнула, когда мои глаза вспыхнули огоньком лихого азарта, а я протянул ей руку.
        - Идешь со мной? Или предпочтешь не знать секретов дома Рысевых?
        Ее сомнения в тот же миг были раздавлены девичьим любопытством.
        Глава 22
        Бесовка, теперь занимавшая место Егоровны, разве что не ворочалась на одном месте от нетерпения.
        - И как же ты определил нужную… кхм, нить?
        - Вас не устраивает название?
        - Что ты, - тут же поспешила она заверить меня. - Зови хоть ниточками, хоть веревочками. Официальное название, что мы дали этому явление не так важно. Важно - как. Итак?
        Я почесал затылок? Была мысль сказать, что я рванул наугад, да ведь не поверят. В той версии, что я рассказывал предшественникам Егоровны вместо Ульяны была Лиллит - легко было списать находку на нее.
        А почему, вдруг подумалось мне, не сделать этого и сейчас?
        Я задорно, издевательски усмехнулся, привлек к себе внимание старухи. Она прищурилась, будто вопрошая, что же меня столь развеселило.
        - Вы не думали о том, что все сказанное мной тут - попросту ложь? Что…
        - Что вместе с тобой пошла та паршивенькая девчонка? - Она перебила меня, тут же возвращая инициативу в свои руки. Теперь настало ее время давить лыбу и, подмигивая, говорить, что я слишком многое о себе возомнил.
        Провести вокруг пальца саму Егоровну? Уже сама мысль - большое свинство.
        - Будь я какой-нибудь девочкой, только вчера увидавшей первого в своего жизни беса, эта присказка, может быть, и сработала бы. В остальном - не льсти себе, мальчик. Твоя Лиллит, конечно, самородок, но не стоит превращать ее в гения вселенского масштаба.
        Я сник, хотя ведь, на самом деле, даже не надеялся на успех. Егоровна же продолжила гнуть свою линию.
        - Видишь ли, Рысев, в отличие от содержимого твоей головы, в моей - мозги. Не бывает такого, чтобы дерзкий мальчишка, догадавшись, что для раскрытия тайны требовался симбиоз дара, вдруг позвал случайную девочку. Меня до этого в этих пописульках, что ты надиктовал остальным, смущало некое царапающее глаз несоответствие. А вот уже на этом моменте стало очевидно, что ты тот самый лжец, который попросту не может остановиться. Но давай я тебе все-таки помогу?
        - Но ведь симбиоз! - тут же возразил я, а Бесогоровна лишь зацокала языком в ответ.
        - Милый мальчик, ты так весел, так светла твоя улыбка. Видишь ли, Рысев, ты чужак. И многого об этом мире не знаешь. Там, где здравомыслящий человек бросился бы в поисках хоть крупицы информации, ты предпочел оставаться в дураках. Прыгал из трусов одной бабенки в другие, чистил морды - кто только под горячую руку попадется. А чтобы вместо этого пойти в библиотеки? Только не ври, что собирался - может быть, и обещал что-то подобное самому себе, но это ведь было давно и абсолютнейшая неправда. Как желание начать что-то делать с понедельника.
        Все это время она смотрела прямо в глаза, а мне виделась пылающая огнями преисподняя с гогочущими лично надо мной демонами.
        Я не выдержал, вздрогнул: мне доводилось видеть ад прежде и не раз - но таким, как в ее очах, еще никогда…
        - Ты не доучился до этого знания… не знаю, месяца три? Видишь ли, князь, на родологии вам обязаны были рассказать про кровный симбиоз. Это не когда вы с сестрицей, мило взявшись за ручки, можете пользоваться даром друг друга, но когда можете работать единым механизмом. Лучше всего это работает на родных брато-сестрах. В идеале на двойняшках. Двоюродные тоже ничего, но слабее. И хоть ты ничего и не понял, да тебе и не нужно, просто расскажи, как у тебя получилось?
        Я выдохнул, пытаясь собраться с мыслями. Егоровне как будто было мало всего того, что она уже сказала, жаждала продолжения.
        - Видишь ли, парень. Твоя Улечка - так ты стал звать ее после того, как трахнул? - как-то очень слабо похожа на ту, кто хоть каким-то образом состоит с тобой в родстве. А это значит только одно - ты сделал впоследствии все и сам. Так как уже собрал симбиоз необходимых навыков. Беда немножечко в другом. Видишь ли, ты встречался ведь с Витой, верно?
        Я кивнул. Разве не сам им рассказывал об этом? Бесогоровна же спрашивала скорее красоты речи ради, а не моего ответа для.
        - Мы всегда могли бы подыскать замену этому твоему ясночтению из наших богатых закромов. Его эрзац, если так можно сказать. Разговор не о том, почему мы не нашли. Вопрос в том, как тебе удалось догадаться, что из бахромы обвисших тут и там путей ты выбрал самый верный? Не дергал же все наугад, правда?
        - У него был цвет, - хрипло ответил ей я. Бутыль с минералкой все еще манила взгляд, но пить совершенно не хотелось.
        - Я знаю. Но ведь было что-то еще, правда?
        - Дом. Весь замок - это дом, - пояснил я. Ухмыльнулся: на миг мне представилось, что я в сумасшедшем доме и рассказываю санитарам о своих волшебных приключениях.
        В отличие от них Егоровна была куда более благодарным и доверчивым слушателем.
        - Дом испрашивал не только по дару. Ему требовалось кровнорожденность…

* * *
        Найти нужную нить оказалось до смешного просто - она единственная, что лучилась свежестью и жизнью. Среди обрывков воспоминаний и горечи ностальгии я листал их, словно давно прочитанную книгу - до тех пор, пока не показался пестрый язычок закладки.
        Нить влекла к себе, нить манила. Словно кошачий хвост, изящно лавируя по воздуху, она будто так и просила: «Схватись! Дерни!»
        Красная нить вела в никуда. Едва завидев ее, я сначала бросил взгляд на Улю, увидел в ней почти то же самое. Красную злость, красную ревность, карминовые, будто кровь, тлеющие надежды, которые ведут в пустоту. Словно девчонка была одной большой подсказкой и руководством к действию.
        Не знаю, рассчитывал ли Рысев-старший, что нам удастся разгадать этот цветовой ребус, но желание тянуть именно за нее тотчас же поубавилось, а то и вовсе испарилось. Видимо, что-то эдакое мы должны были знать вместе с Натой, что отвело бы нас от беды.
        Или с Витой? Кто знает этого моего-не-моего старика? Ведь по рассказам Кондратьича человеком он был своеобразным, а то и вовсе любившим ухнуть с головой в одни ему понятные авантюры…
        Покачав головой, я отшвырнул красное вервие воспоминаний прочь. Уныло, словно обидевшись, оно качнулось, упарило прочь, открыв передо мной бесцветную, но от того еще более заметную товарку.
        Белая нить била по глазам снежной белизной, слепила, заставляла жмуриться - и очень скромно пряталась посреди серых сестриц-нахалок, что скрывали ее красоту от чужих глаз.
        Я взял ее осторожно, словно ребенка за руку - легко и беззащитно она обвисла в моей ладони.
        Вновь глянул на Улю, предложил ей взять меня за руку. Она замешкалась лишь на мгновение. От эфемерного зрения не укрылись нахлынувшие на нее переживания, но наемница быстро, по-военному умудрилась их преодолеть.
        Мгла опустилась на нас внезапностью. Искрой, потоком мы понеслись по вытянутой, обволакивающей весь дом нити. Словно создававший это чудо эмотехнологий желал нам показать свое детище во всей красе.
        Дом должен был быть целым. Мгла, еще мгновение назад забивавшая наши с Улей умы, наконец отступила. У нас не было привычного облика - лишь комки вывернутых наизнанку стремлений. Я бы ахнул от вдруг раскинувшейся перед нами картины, когда дорожка нити, словно американские горки, решила резко и высоко рвануть на самый верх, под облака.
        Дом преображался. Будто ведающий о том, что должно статься с родовым поместьем Рысев-старший, заложил в эту дорожку кусочек собственной памяти.
        Творец из него был так себе, задумка тоже не нова, но я не мог не восторгаться открывшимися перед нами видами. Не знаю, как там Уля, а я видел, как тоненькими струйками призраки былого спешат заполнить собой давно высохший пруд. Словно выходили из-под кисти безумного мастера, точками внизу под нами появлялись очертания лебедей. Сотканные из плеяды искр, они казались безмятежно фальшивыми и в то же время до странного живыми.
        Иные призраки, поняв, что им не нашлось места в водоеме, заметавшись в смешной панике, бросились назад и к дому.
        Разрядами молний они бежали оскверненным огнем по стенам, норовя вылиться очертаниями некогда возносившихся здесь стен.
        Фиксиками из всем известного мульта они восстанавливали - не дом, а лишь его призрачный, навсегда сгинувший в небытие облик.
        Красная нить вела в никуда.
        От понимания все пришло к визуализации - заготовленная моим отцом яркая ловушка теперь была видна отсюда и обещала швырнуть нечестивца, покусившегося на наши семейные тайны, вечность гнить в заполненной острыми кольями яме.
        Насмешкой там торчал еще один отросток связующей нити, что вел туда же - словно Рысев-старший любил давать и тотчас же отнимать только что подаренную надежду.
        Как сделал он с Витой.
        Я помрачнел: на миг представилось, что ярость моей названой сестры была отнюдь не столь несправедливой, как мне казалось поначалу. И что она оказалась брошена не волей судьбы - лишь его жестокой волей.
        Ульяна молчала - я не был уверен, что в том виде, в котором были сейчас, вообще возможно было издавать звуки.
        Славя, осмелившаяся сесть на ту же лавку, на которой возлежала Лиллит, сейчас, безмятежно запрокинув голову, смотрела в небеса. Женственные ладони гладили уставшую девчонку по волосам, будто в надежде высечь из них искру доброты. Забывшись, сладко зажмурившись, гуляя по коридорам радужных снов, Лиллит лежала у нее на коленях. Нэя, оставшаяся же с ними, смотрела прямо на нас.
        Будто видела, в самом деле.
        Она видела нас на самом деле!
        Подъем в мгновение ока из резкого обратившийся в медленный и неспешный вдруг затянулся. Словно толстяк, балансирующий на краю пропасти, мы покачивались из стороны в сторону, прежде чем камнем ухнули вниз.
        Наверно, я бы закричал, если бы мог. Насмешкой белая нить тащила нас вниз, словно желая сказать, что время смотреть прошло.
        И что за взлетом всегда последует оглушительное падение.
        Мироздание выплюнуло нас, словно надоевшую жвачку. Недовольно морщась прогалом разрыва, нить резко закончилась, а мы кубарем покатились по полу. В обнимку, словно влюбленные.
        Кромешная мгла ударила по глазам - будто мы вновь очутились в плену туннелей-под-мостом. Страх перед той всепоглощающей тьмой крепко сидел в самой подкорке мозга не давая покоя.
        Я справился - и с самим собой, и с страхом. В первую очередь, бубнил самому себе под нос, нужно оказаться на ногах, а уж потом разберемся.
        - Где мы?
        Ульяна вновь пришла в себя и уже стояла. Я видел лишь ее очертания, слабый, пробивающийся сюда свет давал узреть лишь ее силуэт, не больше.
        Ясночтение, напомнил я самому себе и тут же при помощи него оглядел комнату.
        Улыбнулся - старый чертяка Рысев решил сохранить верность себе.
        - Стой, - настойчиво велел я Ульяне. Наемница пусть и неохотно, но повиновалась - и очень даже вовремя.
        Ясночтение едва ли не дрожало от заполненности ловушками той залы, в которой мы оказались.
        Кондратьич, оказывается, многого не рассказывал о нашем бывшем особняке, а может, попросту не знал. Те, кто приезжал сюда после пожарища, наверняка искали это место, но потерпели неудачу.
        Или сумели уйти отсюда, не оставив лишних следов.
        Эфемерным зрением я выхватывал четкий след. Поморщился - рядом со старой нитью соседствовала свежая, оставленная совсем недавно.
        Здесь кто-то был и не так давно.
        Ульяну я схватил за руку, словно непослушную девчонку. Главное, умолял я мироздание, чтобы ей не пришло в голову вырываться - она стояла буквально в полушаге от несущего смерть механизма…
        Здравый смысл прошелся элитой бранных слов, кои, как будто бы, и отбирал исключительно для того случая. Не дернулась бы - передразнил он меня в тон; а языком сказать не судьба? Делаем, лишь потом думаем, как и всегда?
        Возразить мне было нечем.
        - Эта комната не для гостей, - мрачно буркнул я. - Сделаешь хоть один лишний шаг и сразу же умрешь.
        - Ловушки? - Я не видел, услышал, как она тяжело вдыхает местный спертый дух: будто у коварства есть запах.
        Отвечать не стал. Зачем, если она уже обо всем догадалась?
        У нее была небольшая, но вытянутая, почти мальчишечья ладонь. Грубоватая и с мозолями - от тренировок, работы и стрельбы.
        - Расскажи о себе, - потребовал. Она переспросила, будто не расслышала. Я лишь выдохнул в ответ и повторил: - Расскажи о себе. Ты так… бурно отреагировала на мои слова. Хочу знать почему.
        - Я уже почти все рассказала тебе. - Протест готов был расцвести в ней бурным цветом. Говорить о своем прошлом ей не хотелось. Замявшись на миг, внимая жуткому гласу местной тьмы и близкой опасности, ее стальной характер дал крохотную трещину.
        - У меня дочь.
        - Вот как? - Не знаю, был я удивлен или ляпнул просто так. Злясь на весь свет и на саму себя за то, что позволила себе слабость, Уля готова была взорваться.
        - Если вздумаешь бросить сейчас какую-нибудь сальную шуточку, я толкну тебя - и плевать, что случится дальше.
        - И в мыслях не было, - честно признался. Так и хотелось пожать плечами. Она выдохнула, призывая былое спокойствие вернуться. Зажмурилась.
        Мы шли медленно, нога в ногу. Ее тяжелые бойцовские сапоги громко, почти оглушающе бухали по полу в этой мрачной тишине.
        - У меня дочь. Я почти ее никогда не вижу. Сама не знаю, как так получилось.
        - Тебе для нее нужны деньги?
        Уля засопела, словно паровоз, прежде чем ответить. Голос совести вещал, что я только что решился отплясывать джигу посреди минного поля.
        - Не твое дело.
        - Я просто спросил, не кипятись.
        Она вся была словно натянутая струна, и как тут знать, что ей тяжелей: говорить со мной или справиться со страхом того, что следующий шаг может стать последним?
        - У нее диагностировали маназем…
        - Маназем? - Мне как-то в голову не приходили мысли, что в мире, где на нечисти катаются и ей же освещают улицы по ночам, могут быть непривычные, непонятные и невиданные ранее болезни.
        Ульяна пожала плечами.
        - Маназем. Священники говорят, что это божье проклятие. Ангелы отмалчиваются - они редко обсуждают волю или не волю своего создателя. Врачи же убеждают, что это врожденное. Как ей жить, когда она скапливает внутри себя окружающие ее чародейские силы?
        - Не понял, - честно признался.
        - Разве ты никогда не слышал про маназем? Она всегда считалась болезнью благородных родов. Она притягивает к себе - все. Благословения, проклятия. И принимает их на себя.
        Наверное, в нашем мире это звучало бы не столь убедительно. И говорил бы мне об этом какой-нибудь экстрасенс.
        - Ну хорошо. А когда я спросил, почему бы тебе не убить меня прямо тут и сейчас?
        - Премия, - поспешила пояснить она. - Тому, кто убьет тебя, обещалась солидная премия. Обычно в таких случаях мы делим на всех, кто в команде, но здесь… Я всего на миг представила всех врачей, которых смогу купить, оплатить все счета, лекарства…
        Хоть она этого и не увидела, я понимающе кивнул. Кто бы мог подумать, что в этой оторве может прятаться заботливая мать?
        - За мою смерть ей выплатили бы компенсацию. Или ее отцу. Мы не видимся с ним, но деньги на ее лечение он присылает постоянно. Странно, да? Не общаемся, не разговариваем, но вот деньги… Хотя кому я это рассказываю? И заче…
        Она очень не вовремя споткнулась. Инерция потащила ее вперед, обещая швырнуть прямо в объятия творений хитроумного гения. Ловушка, будто только и ждавшая очередную жертву, как мне показалось, кровожадно облизнулась.
        Я схватил Улю за руку, резко потянул на себя, заставил врезаться мне в грудь. Ее руки инстинктивно стиснулись вокруг моего торса. Маленькой птичкой она ткнулась мне в грудь.
        Молчала, ждала бранной ругани и боли. Жизнь наемницы из провинции приучила ее к тому, что каждый промах приходится оплачивать кровью.
        Мне было не до резких слов. Ясночтение, коему я дал небольшую передышку, целиком и полностью доверившись на откуп эфемерному зрению, сейчас было убеждено, что перед нами лежит тело.
        Тело дочери благородного рода Натальи Евсеевой…
        Глава 23
        Она лежала, широко раскрыв рот. На лице покойницы застыл липкий ужас, в распахнутых угасших глазах эфемерным зрением можно было увидеть нечто похожее на удивление.
        Во лбу несчастной красовалась свежая, абсолютно лишняя на ее симпатичном лице дырка.
        Кровь тонкой струйкой бежала по навек застывшему лицу.
        Вспыхнувший вдруг свет заставил нас с Ульянкой вздрогнуть - едва не поддавшись первичному порыву, мы чуть вместе не рухнули в объятия поджидающей нас магической ловушки.
        Ничего, говорил уставившийся на нас ствол пистолета, это ненадолго. Всего на несколько минут.
        Уля сразу узнала стоящего перед нами старика.
        Как и ясночтение.
        Мифический Ушин, страстно желавший моей смерти и всеми силами стремившийся меня к ней приблизить, решил лично почтить нас своим присутствием.
        Стреляй он по нам из темноты, мы были бы уже мертвы. Либо мы все еще нужны ему, либо…
        Либо.
        Второй вариант никак не шел в голову.
        Худощав, бородат, мерзок - не помню, как там описывала его Майка, но наверняка точно так же.
        У него были холодные, ничего не выражающие и почти мертвые глаза.
        - Здравствуй, Федя. - У него оказался на редкость зычный, басовитый голос, никак не подходивший его телосложению.
        Я решил, что молчание станет ему лучшим ответом.
        Он надавил на спусковой крюк револьвера - в том, что он с легкостью разворотит мне брюхо из своей игрушки, я даже не сомневался.
        Спецпассивка стрелка, вкачанная на максимум, говорила, что мажет он разве только что из вежливости.
        - Ты вырос. В иные времена ты бы брякнул мне в ответ смущенное «здравствуйте». И умер бы на месте. Как и твоя сестра.
        - Она из благородного рода Евсеевых…
        - Думаешь, я не знаю? Сошел с ума от горя?
        Я не унимался.
        - Вас будут искать. Ее отец вам не простит…
        - Ее отец - слабохарактерный мудак, Федя. Впрочем, еще пару недель назад я мог сказать то же самое и о тебе. Их родовой дар - одно лишь название, не больше.
        - А у тебя, гляжу, дар побольше будет, - мрачно сказал ему.
        - Ну ты у нас ведь здесь ясночтец, тебе оно и в руки. Так уж вышло, малец, что твой отец оказался жутко предусмотрителен. Хитрая система, магические ловушки. Бедный Франц создавал их буквально из ничего, растрачивал свой талант зазря на такую посредственность…
        - Что тебе надо? - Разговор начал меня утомлять: не хотелось выслушивать предысторию длиною в три часа.
        - К делу так к делу. Вижу, Кондратьич умудрился хоть к юношеским мудям сделать из тебя какое-то подобие мужчины. Так вышло, что одного лишь дара кукловодства недостаточно. Нужен еще и твой.
        - Как ты сюда прошел?
        Ушин лишь вскинул брови, развел свободной рукой. Он был словно робот - за все время ствол пистолета ни дрогнул ни на дюйм.
        - Все твой дом. Меня бы он не пустил, а вот твою сестру…
        Старик мрачно облизнул губы, словно намеревался пожрать весь мир.
        В глубине его глаз плескалось то же самое, что и у Виты. Жуткая догадка скользнула по моим мыслям, заставила нервно вздрогнуть.
        Кукловод.
        Истинный.
        - Вита ведь никогда не была дочерью Евсеевых, правда?
        - Верно мыслишь, мальчик. Барыня была податлива, мне не пришлось даже прибегать к своему богатому арсеналу умений. Твой отец вовремя сумел раскусить в девчонке подменыша. Ублюдка. Хоть и до последнего верил, что ее можно было вытащить из застенок инквизаториев. Тебя интересует, как я сюда попал? В отличие от тебя, Федя, девчушка, что лежит у твоих ног, не просто ключ. Она еще и знала лазейку.
        - Вы натравили на меня наемников… чтобы я не добрался сюда?
        Старик лишь пожал плечами, будто желая сказать, что понятия не имеет, о чем это я.
        - Привести тебя сюда? Мне жаждалось, чтобы они не оставили от тебя и мокрого места. Как погляжу, справились они плохо. Ну, что Бог ни делает, - все к лучшему, разве не так? Ты и в самом деле оказался очень кстати…
        Старик чуть отступил, давая мне возможность взглянуть на комнату перед собой. Книжные шкафы, кресло, письменный стол - настоящий рабочий кабинет.
        Шкатулка, лежащая на столе, манила к себе взгляд. Ясночтение облизывалось - будто чуяло, что на дне оной самой прячется нечто невероятное.
        То, что ему самому хочется прочесть.
        - Эта шкатулка на замке. А открыть, как я понял, ее может лишь человек с ясночтением. В этом мире людей с подобными способностями очень мало - мне не удалось найти ни одного во всей Империи. Остался только ты, парень. Ты-то ее мне и откроешь.
        - Это же шкатулка. - Сам черт дернул меня за язык. - Деревянная. Почему бы ее просто не разбить, разломать, распилить?
        Ушин расплылся в широкой ухмылке…

* * *
        Егоровна расплылась в широкой ухмылке. Ей-ей, точь-в-точь как треклятый слуга дома Евсеевых.
        - Мальчик, если бы ты мог закрыть что-то на сорок замков и треклятием сверху, стал бы делать сундук из того, что может развалиться от случайного чиха?
        Я промолчал. Теперь и самому было стыдно, следовало бы догадаться.
        Старуха вдруг выдохнула, поправила непослушную прядь волос.
        - Ты хороший мальчик, Рысев. Находчивый. Я бы даже сказала, что живой. Одно в тебе плохо - в те моменты, когда следовало бы напрячь голову, ты зачем-то из последних сил напрягаешь жопу. Стоит ли говорить, что вместо умных вещей из тебя лезет одно дерьмо?
        Мне захотелось уменьшиться и стать размером с точку, а то и вовсе попросту испариться с чужих глаз.
        Бесогоровна шмыгнула носом.
        - Мы знали про Ушина, - решила честно признаться она мне. - И про то, что держим не дочь Евсеевых, а его… отродье.
        - Вы тоже обижены, что она держала чертей и бесов на коротком поводке?
        Она нахмурилась так, что я сразу же умолк.
        - Какие милые глупости приходят в твою плешивую головенку, Рысев. Но я оставлю причины ненавидеть девчонку при себе. Ты же не отвлекайся, продолжай…

* * *
        Грохнул выстрел.
        Ульяна встрепенулась, словно птица - будто в самом деле можно было спастись от пули. Выгнулась дугой от переполняющей ее боли, заскрипела на все лады. Вместо одного крика с ее уст слетали хриплые, едва различимые истоны.
        Она повисла у меня на руках.
        - Мразь! - выкрикнул я, пытаясь не дать ей рухнуть в объятия ловушки - мигом из худосочной девицы она обратилась в тяжелую ношу.
        - Но-но, - погрозил мне пальцем Ушин. - Попридержи язык, мальчишка. Побольше уважения.
        Он издевался. Словно чернь, вдруг получившая право владеть прежними хозяевами, желал отыграться на других за обиды прошлого.
        - Представь, если кто-то захочет написать мою биографию. Что там напишут? Мне бы хотелось, чтобы запись гласила, что я, превозмогая старческие годы, пристрелил двух угрожавших расправой юному князю Рысеву террористок. Будешь придерживаться этой же версии - и я сберегу одну пулю. Я, конечно, хотел от тебя избавиться. Раньше. Ты виделся мне бесполезным. А сейчас я найду тебе тысячу и одно применение.
        - Не обязательно было ее убивать. - Я поднял Ульяну на руки - она была все еще жива. Надолго ли, спрашивал я самого себя и не знал ответа. Кондратьич умер от куда более скромной раны.
        - О, нет-нет-нет, мальчик. Обязательно. Эти две девчонки сыграли свою роль и больше не нужны. Их дальнейшее существование может обернуться проблемами. Большими, чем внезапное исчезновение. Эту-то, что ты держишь, и вовсе никто не станет искать. Да брось ты ее где-нибудь…
        Я аккуратно положил Ульяну на диван.
        - Ткань-с… запачкаешь. Впрочем, дело твое.
        Сквозь призму эфемерного зрения я видел его чудовищем. Монструозный, жуткий старикашка, за плечами которого могущество. Невесть где родившийся Калиостро-недоучка мог подчинять своей воле благородные роды. Даже те, кто специализировался на этом.
        Я шел медленно, он не подгонял, будто у нас в запасе было все время мира. Его хищный взгляд буквально говорил, чтобы я решился на какую-нибудь опрометчивую глупость.
        Над моей головой витало едва различимое чародейское перекрестие - та самая вага.
        Старик кивнул мне, словно намекая, что если что-то вдруг пойдет не по плану, он заставит меря танцевать - даже не под дудку, под насвистывание.
        Его связующие нити были длинней и толще, чем мои собственные. В них чувствовалась вся мощь, которую он копил годами.
        - Что там?
        Я кивнул на шкатулку. Он лишь пожал плечами в ответ.
        - Что-то. Но твой отец решил это спрятать здесь. У меня есть кое-какие догадки, мальчик, но к чему они тебе? Разгадай ребус. Я добью наемницу, и, взяв цацку, мы с тобой уйдем. Или я уйду один - зависит от того, насколько глупым мальчиком ты захочешь быть…
        Я сел на стул, чувствуя, как все тело разом становится ватным. Меня не раз держали на прицеле - да что там, я выскочил на англоговорящих стрелков со штурмовыми винтовками, надеясь взять их пистолетом да голым пузом.
        Сейчас меня колотила мелкая дрожь.
        От Ушина исходила опасность. Не волнами, целыми океанами. Я лишь краем глаза скользнул по нему ясночтением - уровнем он был выше даже нашего инфантер-генерала.
        На смену страху спешил смех - я выдавил из себя улыбку истинного безумца. Впервые в жизни оказался в той ситуации, когда попросту не знаю, что делать дальше.
        - Работай. - Словно прочитав мою нерешительность, старик кивнул на стол.
        Я взглянул на шкатулку - у нее попросту не было ни крышки, ни замка. Словно содержимое предлагалось доставать каким-то иным, невероятным способом.
        - Я не видел вас прежде.
        - И что с того? - Ушин плохо изображал удивление. Плюхнувшись в кресло, завалив ногу на ногу, он предавался абсолютному равнодушию.
        - Вы как будто бы взялись из воздуха.
        - А-а-а, - многозначительно протянул он, - вот ты о чем? Видишь ли, Федя, это в книжонках с писателя трясут, чтобы если уж есть злодей, противник и антагонист, то он должен едва ли не с первых страниц перед глазами героя маячить. Увы для тебя, но мы в реальной жизни. Кукловоды редко выходят из тени самолично, а зачастую и вовсе пляшут на третьих ролях. Кого проще заподозрить: верного слугу рода или патриарха?
        Я ничего не ответил. Покрутил шкатулку в руках. Страшно хотелось оглянуться и бросить на Улю взгляд.
        Ясночтение было убеждено, что она еще жива, но жизнь утекает из нее с каждой секундой.
        Смерть, от которой я бежал, приплясывая, шла в нашу сторону, будто желая сказать, что наконец-то она отхватит - если не меня, то у меня.
        Ей хотелось отхватить мою новую подружку, мне же надеялось, что отхватит она разве что люлей…
        - Видишь ли, мир так устроен, что каждый хочет быть в нем героем. Крестьянин не собирается сражаться с себе подобным. Это обязательно должен быть богач, помещик. Барин. Благородные роды ушли от немытой селюты лишь чистотой наряда да умением низко отбивать поклоны тем, кто повыше. Чтобы оных «повыше» впоследствии побеждать. В мыслях, в фантазиях, на дуэлях. Тебе-то виделось, что патриарх рода Евсеевых терзает собственную дочь, заставляя ее расписывать писюльки. А я лишь скромный исполнитель. Наслаждайся своей ошибкой.
        Наслаждаюсь, как же.
        Ясночтение отрицательно качало головой, будто желая мне сказать, что оно попросту не знает. С чего старикан вообще взял, что ее можно было открыть лишь ясночтением? Почему не при помощи кукловодства?
        - Твой отец, мальчик, хотел видеть вас вместе. Тебя и сестру. Не в том плане, в каком можно было бы подумать - он думал о нерушимой родственной связи. Еще тогда, когда был молод, иначе бы он поменял систему. После того как Виту отправили развлекаться к чертознаям, между вашими родами будто кошка пробежала. А систему замка Рысев-старший поменять не успел.
        - Это вы устроили пожар в поместье?
        - Верно. - Он согласно кивнул. - Соображаешь. Хоть и слишком поздно, однако. Какова вероятность, что кто-то бросится искать эту комнату неизвестно где сразу же после того, как случился пожар? Благородные потыркались носами, ничего не нашли и укатили восвояси, решив, что огонь сделал за них всю работу.
        - Всю работу? О чем вы?
        - Оглянись вокруг, мальчик. И вспомни, кем был твой отец.
        Книжные полки горевали - за всю жизнь они не видели здесь ни одного романа. Они хранили в себе тысячи рукописей - наверняка Рысев-старший кропал здесь бессонными ночами.
        А еще его подозревали в австрийском шпионаже и…
        - Он обладал ясночтением, мальчик. Дар твоего рода считается вырождением, но только у тех, кто не раскрыл его истинного потенциала. Так уж устроен этот маленький мирок, здесь большую роль играет внешность, а не истина.
        Шкатулка оказалась с секретом. Она откликнулась, когда я попытался коснуться ее связующей нитью. Вздрогнула в руках, словно мобильный телефон, и тут же успокоилась. Морок спадал с нее кусками старой штукатурки, тут же испаряясь прямо в воздухе. Показались и замок, и крохотные защелки кнопок.
        Я коснулся их - и меня в тот же миг укололо. Морок, совсем недавно ушедший в небытие, вновь вернулся, запечатав приоткрытый ларь.
        - Вижу, кое-чего ты достиг. - Ушин ухмыльнулся, узрев мои старания. Продолжил вязь размышлений: - Видишь ли, мальчик, если ты еще не догадался, то твой отец любил информацию во всех ее проявлениях. О слабых сторонах. О сильных сторонах. Император неспроста решил сделать его дипломатом. Представь, каково это - знать слабые стороны иного правителя? Его привязанности, ценности, умения…
        - Не видно только, чтобы на фоне всего этого Россия процветала, - огрызнулся я. Он воспринял мой упрек сдержанно.
        - Ты просто не видел иных государств. Да и к тому же знать еще не значит уметь грамотно этим воспользоваться. Твой отец тоже это знал и многое недоговаривал.
        - Вы, как погляжу, хорошо его знали. Лучше даже, чем Кондратьич.
        - Твой мастер-слуга всего лишь старый осел. И чернь. Его больше интересовало, как утереть тебе сопли. Ему и в голову не приходило лезть в дела хозяина. Я же… - Он покачал ладонью, словно размешивал вино в воображаемом бокале. - Я же был в курсе многих его дел по долгу своей службы. Видишь ли, он дипломат-шпион, а я просто шпион.
        Я сглотнул. Его откровенность не обещала мне ничего хорошего. Рассказывает сокровенное - собирается убить.
        Как будто, сложил руки на груди здравый смысл, ты в самом деле рассчитывал на что-то другое.
        Ларь вновь поддался, когда я повторил свои действия. Механизм блокирующего заклятия секунду от секунды становился мне ясней и понятней.
        На кнопки, отпирающие замок, следовало не просто жать. Ясночтение, словно нырнув на уровень выше, показало мне очередность нажатия.
        Радоваться было рано - кто знает, сколько времени Ушин провел в этих потайных катакомбах. В конце концов, шкатулка не осыпает мою спину тяжестью проклятий за ошибку - он бы уже давно подобрал нужную комбинацию методом тыка.
        Было тут что-то еще…
        - Все эти записи - неплохой компромат на каждого представителя местной верхушки. Аристократия, сколь бы ни пыжилась в своем благородстве, всегда найдет способ погрязнуть в пороках. Что австрийская, что российская… Следует ли удивляться тому, что пожар, по мнению многих, должен был уничтожить улики. Все и про всех.
        - Но мысль устроить поджог пришла только вам в голову.
        - О, милый мальчик, твой отец быстро бы вычислил любого, кто решился пустить ему красного петуха. Только дурак станет думать, что собранная им информация лежала вся и в одном месте. Копии, мальчик, то, что ты видишь здесь, всего лишь копии. Ключ от каждого вшивого поганца в этой проклятой стране.
        - Такой кукловод, как вы, не мог попросту пройти мимо, да?
        - Увы, - вынужден был признаться старик. - Трижды увы, что не мог пройти мимо, но и грамотно использовать - тоже не мог. Это как смотреть на слиток золота, лежащий у самого носа без возможности забрать. Видишь ли, мальчик, мне была поставлена совсем иная задача. Раздобыть то, что хранится в этой шкатулке. Поиски привели меня сюда.
        Мы помолчали. Тишина казалась ватной, убаюкивающей, бесконечно мягкой.
        - Что же такого в ней хранится?
        - Как знать. Может быть, любимая подвязка твоей матери. А может быть, и в самом деле что-то достойное моего внимания. Люблю удивляться, мальчик.
        Я вдавил кнопки попеременно. Внутри щелкнуло, но на старика это не произвело ровным счетом никакого впечатления. Значит, он как минимум сам доходил до этой же самой точки.
        Я ждал, но ничего не происходило. Все то же самое, что и было до этого. Мне-то думалось, что после того как сработал механизм, ясночтение откроет передо мной нечто новое. А тут лишь появившиеся края шкатулки, крышка и связующие нити - тысячи, если не сотни.
        В голове мелькнула мысль схватиться за одну из них, оставить старика в этой полумгле и бежать. Мне жаль и Ульяну, и ее дочь, но какова вероятность, что девчонка вообще выживет? Как назло, здесь не было ни Тармаевой, ни Егоровны с мальчонкой для жертвоприношения…
        - Даже не думай об этом, - проговорил мне Ушин сквозь зубы, лишь краем глаза заметив, что я коснулся одной из нитей. На языке у него сидела очередная тирада, но я лишь отрицательно покачал головой, будто давая понять, что бежать не собирался.
        Догадка, коснувшаяся меня, царапала душу, заставляла ухмыляться над собственной глупостью.
        Он же сказал мне - здесь требовался симбиоз двух родовых умений. Какой смысл использовать их по одиночке?
        Связующая нить под моей хваткой натянулась что струна: дерни я за нее - и смогу подтащить к себе добычу.
        Ну уж нет, мне требовалось совершенно иное.
        Медленно, без лишних провокаций, я встал.
        - Без глупостей, мальчик.
        Вместо ответа я показал ему давно отмершую связующую нить. На ее кончике было настолько далекое, растратившее за время все краски воспоминание, что глупо было надеяться, что там хоть что-то осталось.
        Мне и не нужно было надеяться - надежда завсегда была жвачкой для дураков.
        - Что там? - Ушин нахмурился, в кои-то веки вновь встретившись с любопытством. Кто знает, сколько он был шпионом? Прыгая от одной тайны к другой, быстро учишься унимать собственное любопытство и воспринимать все как данность.
        Все еще не отвечая ему, я будто бы тащился по следу. Словно Персей в диком лабиринте кровожадного минотавра по тонкой нити Ариадны…
        - Вы были мастер-слугой у благородного рода десятилетиями.
        У старика забегали игривые глазки - ему хотелось продолжить изливать душу. Сколько лет он доверял свои мысли лишь бумаге? А здесь, хоть и под дулом револьвера, но живой собеседник…
        - Был. Так получилось, мальчик, что лучше манипулировать тем, у кого это заложено в генах. Кто в здравом уме заподозрит, что кукловод сам давным-давно обратился в марионетку?
        - И все это время, столько лет - только для того, чтобы добраться сюда? До этой шкатулки?
        - Не смеши меня, мальчик. У меня всегда находились иные дела. Но раскрытие твоего отца для меня стало делом жизни. Два шпиона столкнулись на бюрократическом поле брани. Ему не повезло - моих ресурсов оказалась больше. Итак, - вдруг кивнул он мне, - довольно болтовни. Что на конце этой нити? Что там такое, чего не сумел разглядеть я?
        Ответ был бы излишен. Я подошел к книжным шкафам - донесения, жалобы, служебные записки смотрели на меня с презрением. Будто бумага в самом деле могла вопрошать, они требовали исполнить все, что в них записано, и передать куда следует.
        Покачал головой им в ответ. Славя совершенно права: мне на самом деле нет дела до местных политических игр.
        Я просто пытался выжить.
        Шкатулка щелкнула, когда я потянул на себя восьмую из книг. Пружина крышки сработала, медленно отворяя крышку.
        Ушин широко раскрыл глаза от удивления, чуть разинул рот - любопытство заставило его сбиться на тяжкое, одышливое дыхание.
        Мне хватило мгновения. Я рывком вырвал окончания нитей, чтобы обвислыми хвостами воспоминаний стегануть старика, словно плетью.
        Кто сказал, что сумбур обязан был быть лишь молотом?
        Грянул выстрел…
        Глава 24
        Я юркнул в тягучую, влажную, жаркую боль Ули. Наемница боролась с собственным телом, но последнему страшно не нравилась дырка в брюхе.
        Ушин знал, куда надо было стрелять.
        Знал, как обездвижить привыкшую к ранениям закаленную наемницу, словно рассчитывал заранее, что я явлюсь именно с ней.
        Пуля вгрызлась в камень стены, разбивая ее в крошево. Треснул и без того кривой, некрасивый кирпич: я успел уйти лишь за мгновение до того, как палец старика дернул спусковой крюк.
        Ушин разразился грязной, будоражащей ум бранью, но оказался умнее, чем мне думалось.
        Решив не выискивать меня, он рванул к столу, смел рукой все мешающиеся бумаги - словно дождь из чужих обид, исписанными бисерным почерком листами они закружились в воздухе, медленно оседая на пол.
        Его не интересовал ни я, ни Уля, ни его дальнейшая судьба.
        Ясночтение сбоило. Будь оно роботом, зашлось бы искрами и скрежетом рвущегося внутри металла, шелестом разболтанных механизмов.
        Наперебой, будто не зная, что и говорить, оно выдавало статусы лежащему на дне шкатулки украшению.
        Кошкино Кольцо сверкало, словно глаз хищника в ночи, маня к себе любопытство взгляда.
        Кисть Мироздания, угодившая в руки Егоровны, была чем-то эфемерным, неосязаемым, спешащим убежать за грани людского понимания.
        Артефакт, доверенный на хранение моему роду, сейчас покоился на дне шкатулки. Он обещал как минимум могущество любому, кто осмелится натянуть его на свой корявый палец - и Ушин готов был поддаться манящему зову. У него не было ясночтения, но не стоило и гадать, что он сразу же понял, что за побрякушка покоилась здесь все это время.
        Я вынырнул наружу, в единый прыжок оказался рядом со стариком. На улице давно стемнело, в этом не было никаких сомнений. Револьвер в руках поганца рявкнул снова - эгида спасла меня уже в который раз. Теневым хватом, словно плетью, я ударил ему по рукам - готовый к следующему выстрелу пистолет грохнулся о деревянный пол, спеша укрыться от моего гнева за один из книжных шкафов.
        - Прочь, - зло пробасил Ушин, отталкивая меня. Былое спокойствие с него слетело, как предрассветная дрема. - Прочь, собака, падаль! Щенок!
        У него почти получилось. Старик отбивался нарочито зло и отчаянно, словно был наслышан о моих умениях.
        Его связующие нити - плотные и толстые, словно ствол дерева - ударили мне в живот, опрокинули на пол. Я лишь успел привстать на четвереньки, мотнуть головой, силясь прийти в себя, как его воля обмоталась вокруг моих ног.
        Я лишь отчаянно вскрикнул - ногти стремились оставить на полу глубокий след царапин.
        - Сучонок… Вот же ж… сучонок… - Старик не унимался, словно ему редко приходилось использовать свои умения для подобных демонстраций, а уж терпеть побои и подавно. В глубине злых зенок сверкала неизбывная ярость - наверное, ему было что мне сказать, но он решил довериться здравому смыслу.
        Тот, будучи рационализатором до мозга костей, требовал прикончить меня без лишних разговоров. Словно тряпичную, беспорядочно болтающую руками по воздуху тряпичную куклу, он швырнул меня прочь - прямо в россыпь поджидающих моего падения ловушек.
        Из каждой выглядывала смерть. Настырно, терпеливо, с надеждой, что уж в этот-то раз точно!
        Дом не желал смерти Рысеву-младшему. Хитрые магические механизмы - знать бы еще, кто их разработал - признавали во мне того голопозого мальчонку. Отчаянно, будто зная, что я сделаю дальше, они обвивались вокруг моих рук болью, обидами, крохами счастья и радостным ожиданиями, надеясь, что я отвечу хоть на один из них.
        - Сученыш, - пробубнил Ушин, лишь узрев, как я вновь нырнул в один из заготовленных Рысевым-старшим путей. Меня понесло светоносной искрой. Эгоист внутри буянил и требовал бежать - за Лиллит и Славей! Втроем-то уж мы его как-нибудь…
        А если он Кошкино Кольцо напялит, спросил себя сам? Как в том ералаше - что, если он нам накостыляет? Да так, что спросить, а нам-то за что, уже не останется сил.
        Нельзя, трижды нельзя! Во мне словно проснулся дух рода Рысевых, отчаянно не желавший, чтобы я сдавался без боя.
        Вперед и в пекло! А там посмотрим…
        Смотреть особо было не на что. Я вынырнул из небытия прямо перед Ушиным - он нащупывал выход. Желаемого он достиг, чего ж еще? Забрать мою жизнь уже не так важно.
        Кулак врезался в его скулу - всего за миг до появления он успел узреть мое появление, выставить перед собой руки.
        Из разжатых пальцев выкатилась легендарная побрякушка, я повалил старика на пол.
        - Мерзавец. - Он злословил и плевался, тут же ударил мне лбом прямо в челюсть. Тело, еще недавно готовое хоть с медведем в схватку, сейчас сказало, что оно малость передумало и вообще ему было бы неплохо отдохнуть.
        - Ты хоть знаешь, что это за кольцо, щенок?
        Я не знал, в голове бродили лишь подброшенные Кондратьичем да ясночтением обрывки информации. Отвечать я не стал, да Ушину того и не требовалось. Он яростно зарычал, оскалил нечеловечески длинные клыки.
        Мне, успевшему нырнуть в общество теней, казалось, что вот-вот ясночтение выхватит из его сгорбившегося силуэта инфу о том, что он еще и вампир…
        Вампиром он не оказался, просто мерзким уродом. Связующие нити отростками мглы, ровно точно так же, как с Виты, плетьми ударили во все стороны. Он бил не думая, наугад. Не ставил перед собой цели убить, только отбиться и уйти с добычей.
        Рывком он швырнул себя навстречу к сверкающему в полумгле кольцу. Словно Голлум, слышащий глас изнутри, он не сдержал довольной, жадной улыбки, когда, рухнув на колени, поднял его с пола.
        Я вновь выскочил, на этот раз уже надеясь ударить ему в спину. Связующие нити его воли заключили меня в свои немилосердные объятия буквально за миг до удара. Оплелись вокруг, будто надеясь вогнать в кокон. Молча, без лишних слов заскрипели, надеясь размолоть меня меж собой, обратить в пыль.
        - Твой отец знал, что я иду за этой игрушкой. Сотни раз он предлагал вашему Императору ее забрать, и всякий раз тот ему отказывал. Ты слышишь меня, мальчишка? О, я хочу, чтобы ты слышал каждое слово. Чтобы, визжа от боли в душном плену, ты помнил, кто обрек тебя на такую судьбу!
        Словно погремушкой, он хрустнул мной о стену. Удара не было, но сдавленные связующие нити питали меня болью. Я готов был взвыть, если бы у меня только была возможность открыть рот.
        В грудь словно впивалась тысяча игл. Острые жала беспощадно вонзались - не в тело, в самую душу. Мана отчаянно уходила в никуда, выносливость отрицательно покачала головой, убеждая, что еще удар, от силы два - и мне больше ничего не останется, как попросту умереть.
        Следующий размах я почуял еще до удара - на этот раз злые бесы терзали мой живот изнутри, прогрызая себе путь наружу.
        - Твой отец не хотел, чтобы эта штука попала в чужие руки, в руки иного государства, ведь его с боями добывали в турецких походах. Как и дару твоего отца, никто не придавал значения истинной мощи, что крылась в артефакте.
        Он шмякнул меня еще раз - теперь страдала голова. Мне показалось, будто она уже лопнула, как арбуз; а я лишь чудом все еще жив.
        Выносливость соврала - третий удар ей удалось выдержать. Слабость, охватившая меня, норовила обратиться в апатию.
        - Ты еще жив, щенок? Забавно. Тогда слушай. Твой отец подставил самого себя, обрек на мучительную смерть. Ему завсегда хотелось быть героем. Спасать весь мир верхом на блохе. Только весь его мир - жалкий, крохотный мирок. Часть суши, что обзывает саму себя Империей. А дальше просто совпало: утеря кольца, вскрытие того, что старик собирал компромат на самого Императора, конфликт с инквизаториями… Ну, надеюсь, теперь ты готов умереть?
        Выстрел, грянувший из ниоткуда, прозвучал, словно гром среди ясного неба. Связующие нити, питоном обвивавшиеся вокруг моего тела, ослабли, а меня терзало злое любопытство.
        Кто стрелял? Откуда стрелял?
        И какого непрошеного гостя мне ждать теперь.
        Ульяна, прижимая руку к груди, словно по-прежнему силясь удержать обильное кровотечение, стискивала револьвер.
        Ушин, обернувшись вполоборота, ухмылялся - то ли ей, то ли самому себе.
        Будь у него время, он бы обязательно излил перед нами обвинительную речь в собственный адрес.
        Уля едва стояла на ногах. Путы, наконец, подарили мне столь долгожданную свободу - я грохнулся об пол, страшно заныла ушибленная ловушка. Я смотрел на наемницу - если верить эфемерному зрению, ненависть, сейчас сжиравшая ее душу, и дала ей новых сил, и заглушила боль…
        Ясночтение же говорило, что раны больше нет, остались только последствия - слабость, головокружение…
        Старик рухнул перед нами на колени, раскачиваясь из стороны в сторону, словно тряпичная кукла.
        Актерская игра всегда давалась ему на славу. На изможденном лице сверкнула самодовольная ухмылка - Кошкино Кольцо, сверкнув в его ладони, было надето на палец.
        Ульяна дернула спусковой крюк, метя прямо в руку - ладонь старика взорвалась кровавыми брызгами. Ошметки пальцев мерзкими червями, кровоточа, разлетелись в разные стороны. Ушин взвыл, прижимая к себе поврежденную кисть.
        Я силился рассмотреть артефакт на кровавых ошметках и не находил.
        Можно ли уничтожить великий артефакт? Страх вперемешку с ужасом порождал легионы жутких догадок о том, что будет дальше.
        Сила, заключенная внутри, возопил здравый смысл, вырвется наружу, и нас всех сметет, словно муравьев приливной волной.
        Приготовься, хмыкнул сарказм, утонуть в великой мощи…
        Ему оказалось слишком далеко до истины. Мгновение бежало за мгновением, из моей груди вырывалось тяжкое, отрывистое дыхание. Окончательно сдавшись, не в силах больше держаться, Ульяна рухнула на пол, а комнатушку огласил мерзкий, нарастающий противный гогот.
        Я сделал шаг назад - всего на мгновение мне показалось, что я вижу перед собой уже не Ушина - новую инкарнацию Псины.
        Кошкино Кольцо не выбирало, кому служить. Мощь, только и ждущая высвобождения, хлынула из него потоками, спеша залить собой старика по самое горлышко.
        - Сопляк, - надменно, каркающе буркнул он, поднимаясь на ноги. Мышцы - давно обвисшие, утратившие былую силу - забивались молодецкой удалью. Пухли, что на дрожжах. Не выдержав звериного напора, по швам трещала шинель, норовя клочьями разлететься в стороны. Будто кто в Ушина влил той самой менделеевской дряни…
        - Сначала я раздавлю тебя, твою голову, как виноградину, и буду смотреть, как отчаянно, в конвульсиях, бьется твое тело. А потом заставлю эту суку раздвинуть ноги и засуну ей туда револьвер. Спорим, «такой любви» она еще не испытывала?
        От его голоса у меня кровь стыла в жилах. Я почти что чувствовал себя беспомощным. Ясночтение визжало от ужаса. Куда там людожорцу с Псиной до того, во что превращался мерзкий старик.
        Словно еще на что-то надеясь, я попытался обхватить его связующими нитями, но он защищался, как никто другой. Словно назло, под мягкой коркой чужого щита сидела вена, активно, будто насос, перекачивающая скопившуюся мощь прямиком из кольца. Рубани по ней «Бритвой Оккама», подсказывал здравый смысл, будто забыв, что мы использовали эту возможность на дохлом маге.
        Смерть, наконец, загоготала, маня к себе костлявым пальцем: я вдруг понял, что не могу пошевелиться, а все мое тело под чужим контролем.
        Будешь, говорил кровожадный взгляд Ушина, стоять здесь, словно груша, пока я буду вымещать на тебе всю мою злость.
        Будешь…
        Поврежденная ладонь пошла буграми. Кожа, растягиваясь, скрипела, будто норовя лопнуть от натуги - Ушин рычал, словно израненный лев. Пальцы, отпавшие после выстрела, жутко пробивались, вырастая вновь.
        И не ведали остановки: не желая знать меры, они становились длиннее, тоньше, вот-вот обещая обратиться в плети.
        Старик-великан сделал мне шаг навстречу - комната вздрогнула от его жуткой поступи. На меня словно наступало целое стадо слонов.
        Улыбка, еще недавно гулявшая по лицу иностранного шпиона, через мгновение, стоило ему шагнуть еще раз, слетела с лица.
        Что-то пошло не так.
        Мощь, переполнявшая старика, не знала пощады. А мне открылся истинный смысл того, почему кольцо считали столь же никудышным артефактом, что и наш родовой дар.
        Оно не желало останавливаться, обращая человека в кадавра. Словно кошачье насмешкой и хитростью, оно дарило бесконечность могущества, с каждым мгновением отбирая возможность его использовать.
        Зародившийся было в глазах старика восторг тотчас же обратился неизбывным ужасом - он пришел к тому же выводу, что и я. Бугристые мышцы, холмами растущие на руках, мешали, не давали нормально двигаться. Я видел в своей жизни безобразно необъемных жиробасов. Теперь, кажется, чтобы установить баланс в природе, само мироздание решило показать мне, что обратная сторона медали еще менее приятна глазу.
        Отчаянно, изо всех сил, тяжело бухнувшись на колени, Ушин пытался стащить кольцо, но оно все больше и больше утопало в мясистой, слоями наплывающей плоти. В какой-то миг, осознав бедственность своего положения, он бросил полный надежды взгляд на меня.
        Связующие нити, еще недавно державшие меня, ослабли. Я легко освободился от них, в душе сверкнула жажда мести. Как там та абилка называлась?
        Неважно…
        Ушин взвыл - то ли просил помощи, то ли требовал уже, наконец, избавить его от мучений. Второй вариант был мне больше по нраву.
        Струны впивались в его душу, обращая в послушную куклу. Тяжело, будто тащил на своих плечах товарный поезд, я заставлял его шагать.
        Он больше переваливался, чем шел. Мясистое тело перекатывалось. От равнодушия старика не осталось и следа - страх смерти лизнул его щеку, заставил завыть еще отчаянней.
        Я уронил его в полный ловушек зал. Проклятия, только и ждущие, когда к ним в руки угодит достойная добыча, отчаянно и зло зашипели. Мне в ноздри ударил дух паленой кожи и шерсти - огонь, беспощадным зеленым пламенем обхватил несчастного старика, пожирая наросты свежей плоти.
        Она отваливалась от него клочьями. Ушин закричал, а я отвернулся - мало приятного в том, чтобы видеть, как чудовищная магия оставляет от человека лишь истерзанный, искаженный скелет…

* * *
        Сил куда-то идти больше не было. Плюхнулся на уцелевшую софу - там, где еще недавно лежала Ульяна. Кровь успела впитаться в обшивку, превратив ту в грязную, липкую корку. Я испачкал ладонь, осмотрел и тут же вытер ее о подлокотник.
        Встать было сродни подвигу, но мне все же удалось. Главное, бурчал я себе под нос, не смотреть на то, что осталось от Ушина и не навернуться вместе с Ульянкой.
        Девчонка показалась мне легкой, как пушинка. Приоткрыла глаза, стоило мне ее коснуться, улыбнулась каким-то своим мыслям.
        Она совершенно по-детски заерзала на софе, я же, потеряв всякий стыд, подверженный лишь любопытству, разорвал рубаху на ее груди, обнажил живот. Груди - крепкие и красивые - вынырнули передо мной, маня взор и руки, но я тщательно осматривал живот наемницы.
        Там, где еще совсем недавно была кровоточащая рана, под коркой запекшейся крови не было ничего, кроме крохотного, буквально недавно появившегося шрама.
        Я сел рядом - Ульяна подобрала ноги, давая мне место. Опрокинулся на спинку, раскинул руки, зажмурился.
        Так не должно было быть.
        Здравый смысл в кои-то веки меня ругал. Она жива, ты жив, мерзавец мертв - какого ж рожна тебе еще треба, человече? Уймись и радуйся!
        Я был бы только рад.
        - Как? - спросил я у нее, не открывая глаз. Хотелось пробежаться по ней еще раз ясночтением, но что-то мне подсказывало, что чудес в этой жизни ровно отмеренный лимит и он давно исчерпан. Никакой особой способности, мгновенно заживляющей пулевые раны, попросту не было.
        Она решила, что может помолчать. В конце концов, имеет право.
        - Я думал, ты умрешь.
        - Надеялся? - едва слышно и хрипло шепнула она, я же отрицательно покачал головой.
        - Думал, - повторил, сглотнув. - Помнишь, со мной был мастер-слуга? Кондратьич?
        При одном только воспоминании о добродушном старике у меня защемило сердце. Воспоминания были крепки и живы, как и тысяча его хитромудрых наставлений. Сдается мне, слушал бы я его внимательней, так многих проблем легко было бы избежать.
        Я проглотил горечь обиды на этот мир, продолжил:
        - Его как-то ранило. Несмертельно, но чувствительно. Мы с ним… да каких только опасностей не нагляделись. Он мужик был здоровый, опытный. Кто ж мог подумать, что умрет так легко? Вот я и сейчас…
        - Тебе правда интересно как? - Она немного повозилась, приподняла руки в тщетных попытках прикрыть объемистую грудь. А потом, словно отчаявшись, бросила эту гнилую затею.
        Приподнявшись на локтях, она захрипела. Мне казалось, что еще чуть-чуть - и я увижу, как из нас обоих уходит лихая молодость. А ее трон тотчас же занимает взрослая старость. С больными ногами, спиной и год от года портящимися зубами…
        Не удержавшись, не справившись с собой, она девчонкой ткнулась мне в плечо лбом. Женственная рука обхватила меня за шею.
        От Ули веяло жаром недосказанности - ей хотелось радоваться новообретенной жизни по-своему.
        Так, как она привыкла.
        - Как? - на миг остановил ее, не устав от вопроса. Знал, что если она не раскроет мне эту тайну, буду мучиться до конца своих дней.
        Вместо ответа, выдохнув, она сунула мне под нос раскрытую ладонь - фиал, заполненный святостью, обратился в осколки. Я закусил губу и сразу же вспомнил о той мелочи, что сунула ей Славя и велела беречь пуще зеницы ока.
        Интересно, у нее есть еще такие?
        Ульяна же, хищно глядя на меня, вдруг впилась мне в щеку горячим поцелуем.
        Давая волю рукам, я чувствовал, что одним лишь этим здесь не обойдется…
        Глава 25
        Егоровна уставилась на меня, будто ожидая продолжения. Я лишь пожал плечами - рассказывать ей о том, как и в каких позах мы радовались жизни вместе с Ульянкой, не стал, да и не того хотела дьявольская старуха.
        Ее азарт потух, едва она осознала, что мне больше нечего ей сказать. Будто не веря ни мне, ни собственным ушам, она глянула в последнюю страницу записей.
        Теперь еще не верила и глазам.
        Разочарованно, будто до сего момента никогда не читала мой доклад в чужом пересказе, она опустилась на стол, сложила руки на груди.
        - Больше ничего не хочешь мне сказать?
        Я покачал головой - особо-то и рассказывать дальше не о чем.
        - Дорога, - выдохнул я, - заняла у нас время. Мне думалось, Славя придумает какой-нибудь способ нас перенести, но…
        Бесогоровна лишь покачала головой. Растет: мне-то думалось, что она меня старчески окрикнет и отчитает, но она ограничилась лишь этим.
        - Милый мальчик, ты так весел… - вновь задумчиво затянула она. - Знаешь, Рысев, мне думалось, что ты расскажешь что-то еще. Казалось, что на задворках здравого смысла, балансируя меж безумием и забвением, ты столкнешься с такой тварью, как Ушин. И будете обстреливать друг дружку любовью, дружбой и надеждой - прямо из танков, сотканных из лучших побуждений!
        - Что?
        Она как будто не оценила моего непонимания, тут же продолжила:
        - А вместо этого я услышала лишь байку, как ты гонял из угла в угол старика. И умер он даже не от твоей руки - сам низвергнулся в ловушку. Читай я про тебя книгу, подумала бы, что автор хотел показать твое благородство. И плевать, сколько ты там народу перебил до этого.
        - Танки… из лучших побуждений? - уточнил я. Старуха кивнула.
        - Не пойми меня превратно, Рысев. Так уж вышло, что ты вылез из какого-то помойного мира, оказался прямо тут - и все время, словно тот русский из анекдотов, умудряешься выкарабкаться. Всякий раз причудливым, излишне образным способом - любой человек в здравом уме решил бы на твоем месте, что безумие не такой уж и плохой выход. Вместо этого ты борешься с демоницами, опутываешь мысленными нитями кукловодов, дерешься… с воплощением поэзии и театральности. Потому и говорю, что ждала чего-то более масштабного, поражающего фантазию.
        - Ну уж извините, - пожал я плечами, - что разочаровал. В следующий раз вытащу из штанов Кинг-Конга - исключительно для того, чтобы вам не было скучно!
        - Не ерничай, мальчик. - Она вдруг натянула на лицо маску серьезности, нахмурилась. - Допустим, я даже поверю всему, что ты рассказал. Помнишь, что было дальше?
        Выдохнул - как тут не помнить? Далеко мы и в самом деле не ушли. Инквизатории, будто черти из преисподней, разве что не вылезли прямо из-под земли.
        Разодетые в свои балахоны, вооруженные книгами, готовые биться даже с ангелом - словно чуя, к чему все идет, Славя вышла перед нами. Будто в самом деле надеялась укрыть нас щитом своего авторитета.
        Я тогда ждал, что Егоровна по такому случаю явится лично.
        - Почему вы тогда не пришли?
        - У меня на огороде поспел горох. Нужно было срочно собрать урожай - не отвлекаться же мне от столь важных дел лишь по той причине, что ты сумел вернуть доброе имя своей семьи и своего рода? Точнее, чужого, но смысла шибко не меняет.
        - Насмешничаете, - с пренебрежением, будто в самом деле собираясь пристыдить главу инквизаториев, произнес я. Она лишь пожала плечами в ответ на мои притязания.
        - Смех продлевает жизнь, мальчик. Когда дорастешь до моих лет, будешь искать любой способ урвать у этого мира хоть на секундочку, но больше. Мне ли тебе рассказывать?
        Она вдруг встала, вновь оказалась у недорисованного холста. Ее рука легла на отложенную, обтертую тряпицей кисть. Покачав головой, она вернула ее на место, уверенно зашагала к стене.
        Я смотрел на нее, затаив дыхание.
        - Видишь ли, милый мальчик. Мы могли поймать тебя прямо там и заключить в кандалы. Притащить сюда на цепи, словно шелудивого пса…
        - Разве то, что вы это сделали чуть позже, как-то меняет смысл?
        - О Рысев! Варись в том чугунном чане, что у тебя заместо головы, хоть капля мозгов, ты бы не задавал столь глупых вопросов.
        - Вы поймали меня и держите здесь буквально за несколько дней до того, как началось адское вторжение…
        - Потому что когда тебя лупит мир, ты достойно отвечаешь. Но стоит вмешаться кому-то другому, как твоя защита посыплется и рухнет.
        - Другому? Посыплется и рухнет? - Я откровенно ничего не понимал. Егоровна выдохнула, но в этот раз без привычной для нее насмешки. Если и настало время выкладывать карты на стол, то лучшего момента, чем сейчас, попросту не сыскать…
        - Видишь ли, все те, кто хотел избавиться от тебя, люди, конечно, властные. Но им страшно далеко до всех возможностей, коими обладает Владыка Ада. Мне надо было спрятать тебя до определенного момента: видишь ли, тебя разыскивают демоны…
        Я бросил взгляд на демоненка, что сидел в настольной лампе перед нами. Тот, не обращая на нас никакого внимания, теперь отважно исследовал глубины собственного носа.
        Дьявологоровна ухмыльнулась, заметив, куда упал мой взор, отрицательно покачала головой.
        - Не смотри на него, мальчик. Внешний облик обманчив, неправда ли?
        - Вы ведь невеста Сатаны. Здесь - он! - Я ткнул в бесенка пальцем. Тот возмущенно подпрыгнул, погрозил мне кулаком.
        - Так что же тебя смущает? Скажи-ка, мальчик, тебе когда-нибудь приходила в голову мысль повелевать навозными кучами? Приказывать им лежать и вонять?
        Словами было невозможно передать ту гамму чувств, отразившихся на моем лице. Егоровна устало протянула руку к стене - та, будто повинуясь неведомым чарам, разъехалась в стороны, разевая полную мглы пасть.
        Свет, идущий от Кисти Мироздания, лизнул царящий в допросной полумрак, заставил меня зажмуриться, прикрыть лицо руками.
        - Видишь ли, Рысев. Тебе следовало бы подумать вот над чем. Если я невеста Сатаны, то нужно ли это самое вторжение? Почему бы мне попросту не нарисовать новую судьбу целой стране? А то и всему миру?
        - Это невозможно…
        Она окинула меня изучающим взглядом, будто вопрошая: так ли сильно я в этом уверен?
        Я оказался непоколебим, и ей пришлось со мной согласиться.
        - Да, ты прав. Это невозможно. При помощи нее можно сделать пусть и значительные изменения в общей картине мироздания, но не критические. Иначе никто не стал бы ждать и играть в благородство порывов, а давно воспользовался этой возможностью. Но я могла бы вымарать тебя из этого мирка, вместо того чтобы прятать здесь.
        - А вместо этого попросту забрали Кошкино Кольцо.
        - Неа, мальчик. Ты сам нам его отдал. Под объективами телекамер. Чего тебе больше хотелось? Угодить в хрустальвизор? Или чтобы Тармаева, увидев тебя на экране, потекла как вулкан? Но давай я расскажу тебе кое-что, раз уж ты все никак не догадаешься об этом сам.
        Она выложила вдруг передо мной мою родовую реликвию. Разинув от удивления рот, я смотрел, силясь рассмотреть в ней подделку.
        Егоровна решила, что сейчас не лучшее время для фальши - передо мной лежало то, что, если верить ясночтению, способно было открывать двери в тонкие миры. Ад, Рай, Чистилище - ключ от врат лежал передо мной невзрачным, пусть и сияющим в темноте украшением.
        - Можно быть демоном. Можно родиться в глубинах Ада. А еще им можно стать, заключив не самый выгодный контракт в своей жизни. Ты что-то сделал с собой. Изгнал темную суть прочь. В подобных мне мы умудрились подчинить ее, обуздать, заточить в рабстве. Я демон, Рысев, пусть и не по крови. Сатана однажды выкрал девчонку-колдунью, заставив ее распахнуть запертую книгу. - Она похлопала ладонью по фолианту, с которым никогда не расставалась. - Я стала его женой по своей воле, мальчик. Но не думай, что меня хоть сколько-то не устраивал тот порядок вещей, который был до. И не все бесы разделяют того, что задумал их владыка.
        - После всего я должен вот так запросто поверить, что вы на стороне хороших парней?
        - Мы не в детской сказке, милый мальчик. Здесь нет «хороших парней», осталась только людская грязь и необузданное желание жить как прежде. Сатана не остановится на одном лишь этом клочке холодной, гордой земли. Ему нужна не территория, ему жаждется загнать людей в бесконечный поток рабства. Поменять правила игры, сместить ярмо с шеи кривохвостых.
        - Ну если есть Рай, почему небеса не вмешаются?
        - Ты ведь успел хорошо познакомиться со Славей, верно?
        - Вопрос снят. - Я тут же поверженно выставил руки перед собой. Славя всегда давала понять, что дела людей - это дела людей, а она исполняет лишь то, что требуется ее сородичам…
        - Начинаешь соображать, мальчик, - кивнула мне старуха. Я потянул руку к кольцу, все еще помня, как мощь, заключенная внутри, жгла мне ладонь. Словно полурослик в фильме Джексона, я слышал глас, велящий во что бы то ни стало натянуть побрякушку на себя и посмотреть, что будет.
        Сопротивлялся отчаянно и без особой охоты - ведь манил меня не Владыка Теней, а собственное любопытство.
        С ним справиться оказалось куда как проще.
        - Я держала тебя как свой козырь. Может быть, не последний - в конце концов, это вторжение случилось бы рано или поздно. Слишком самонадеянно было бы доверять все невесть откуда зародившемуся в чужом теле чужаку. Но раз уж ты сумел пройти этот путь, грех не сыграть на тебе, словно на гитаре, победную мелодию.
        - Мне думалось, вы предлагаете мне спасти весь мир…
        - Я предлагаю тебе не жевать сопли, а встать на мою сторону. Здесь, сейчас, без обиняков. Видишь ли, мальчик, в газетах об этом еще не обмолвились ни словом… медленно работают. Им понадобится еще пара дней, чтобы принять, осознать, сменить портки. У нас ровным счетом столько же времени на обратное…
        У меня на загривке зашевелились волосы - я чувствовал, что прямо сейчас передо мной ляпнут новость, словно свежий блин. И вряд ли она придется мне по вкусу.
        - С минуты на минуту Император… умрет. Если не уже.
        У меня попросту не было слов, но вопросов о том, кто будет стоять за убийством, не возникало. Возникали вопросы к тому, чего от меня потребуют дальше.
        - Он стар, глуп и, столкнувшись с проблемами такого характера, попросту сильно сдал. Не выдержал давления. Видишь ли, не каждый день привычный тебе мир превращается в самое настоящее пекло. Все раньше можно было решить взяткой, волевым решением. Назначить траур в случае поражения и закатить бал в случае успеха. Здесь же хотят поработить, и никто не стал бы делать для него исключения. Поверь мне, мальчик, в той работе, которую на вас собирались возложить, нет тепленьких мест. Только работа на износ, но и то лишь краткий перерыв. Ибо работу найдут и душам.
        - И что же вы мне предлагаете?
        Она посмотрела на ногти, словно на них сошлось сосредоточие мира.
        - А что я могу тебе предложить, Рысев? Кроме места Императора у меня больше ничего нет. Ты будешь делать все то, что делал раньше: рвать из себя жилы, последние силы, пытаться выжить. Мы увешаем тебя артефактами по самые яйца, пустим в авангарде…
        - Что-то такой себе план, - с большой неохотой отозвался я. Где-то в голопузом детстве мне, насмотревшемуся на роскошную, богатую жизнь власть держащих, и хотелось быть пузатым депутатом. Но, став старше и умней, я умерил аппетиты.
        А здесь предлагали мне, ничего не смыслящему в дворцовых интригах, мало что знающему о мире вокруг, недоучившемуся офицеру стать во главе страны…
        Здравый смысл спешил подсластить пилюлю, успокаивая внутреннего испугавшегося ребенка, что Егоровне от меня лишь требуется рожа. Тот, кто будет говорить, что напишут и делать, что требуется.
        Старуха как будто читала мои мысли, кивнула.
        - Ты правильно подумал, Рысев. Все именно так и будет. От тебя требуется быть самим собой, не дать этой стране пасть. Впереди будет еще немало испытаний. Нашествие демонов, война… уверена, что эти годы опишут в учебниках истории как мрачные, жестокие и темные…
        - А что будет, если я откажусь?
        - Знаешь, мальчик, ты слишком часто задаешься тщетой ничего не значащих вопросов. Мол, а вот ежели я извернусь, ежели проявлю здравомыслие… Не извернешься, не проявишь. Смирись. Но раз уж тебя столь отчаянно терзает любопытство, то я попросту вышвырну тебя отсюда, словно шелудивого пса. Велю выдать тебе винтовку и поставить в один ряд с остальными болванчиками. Где-нибудь там, где нельзя отступать. И некуда отступать…
        - Велите? - переспросил я, и старуха кивнула.
        - А как ты думал? Мне не впервой носить маски, натяну еще одну. Только представь, как это запомнят люди. Император оказался слаб и пал духом и телом в самый ответственный момент. Светочи науки, чертознаи и сподвижники прогресса рода Ломоносовых вышли на сцену и защитили народ от посягательств времени на устои самой нации. Как думаешь, звучит?
        - Что в животе бурчит, - в рифму и недовольно отозвался я.
        - Может быть, и так. Знаешь, мы подумаем над словами позже, ну а ты… тебя даже не вспомнят. Еще один сгоревший на войне солдат. Может быть, я даже сжалюсь и велю поставить памятную стелу с твоим лицом, чтобы молоденькие девочки приходили чмокнуть тебя в мраморную щеку - так, на удачу. И ночами мешали тебя со своими эротическими фантазиями…
        - Ладно, ладно. - Я в который раз поверженно поднял руки. - Я понял, чего вы от меня хотите. И какая судьба меня ждет. Даже не буду спрашивать, что случится, если решу хоть кому-то рассказать правду: любой бунт в подобное время все воспримут в штыки.
        - Умнеешь, мальчик. Растешь почти что на глазах. Может быть, помимо царской мантии я даже разрешу тебе хоть иногда держать имперские регалии. Видишь ли, твой вопрос «а что если» изначально был бессмысленен. Отказ сильному всегда аукается слабому.
        - И что же вы думаете? Народ увидит меня после смерти Императора и скажет - вот наша последняя надежда? Пойдем скорее за ним?
        - Как будто у них будет иной выбор. Пойдут за тем, кого поддержит большинство. А большинство поддержит - ты же кукловод, мальчик. Уверена, придумаешь, как заставить грязную толпу уверовать, что ты их единственная надежда. Я открою тебе маленький секрет: у большинства ничтожеств получается осуществить подобное даже без намека на твои особенности.
        Словно погремушку, она швырнула мне великий артефакт. Я поймал его на лету, но натягивать на палец все еще не спешил.
        Мне вспомнилось, как мощь вздыбилась, пошла буграми по старому телу Ушина. Старик был плохим, изношенным вместилищем для всех тех сил, что оно даровало. Способен ли я сам был принять в себя столько же, пока проверять не хотелось.
        И не было нужды.
        - Значит, вы хотите, чтобы я как ошалелый вновь с головой кидался в самое пекло?
        - Не один же, мальчик. Но мысль ты уловил правильную. Собери всех своих девчонок. Заставь их стать твоими подопечными. С ангелом… скорее всего, у тебя ничего не выйдет, но Тармаева и ее эта, облезлая кошка…
        - Лисица, - кашлянув, поправил я. Окажись здесь Алиска собственной персоной, она бы не спустила старухе оскорбления, кем бы та ей ни приходилась.
        - Хоть корова, - качнула головой Бесогоровна. - Мы выдадим тебе столько лицензий, сколько потребуется. И армию. Знаешь, все те, кто строит планы напасть на нас, дабы прихлопнуть две угрозы разом, могут обмарать штаны и трижды подумать. В особенности Германия. Думаю, чужак, который сидит на их троне, быстро смекнет, что отныне он не один в этом болоте. И если и не откажется от своих планов, то не станет опрометчиво дразнить гусей. Некоторая ноша не под силу даже тебе подобным.
        - Что ж, - ухмыльнулся я, покачав головой и устремив взор прямо на старуху. - Если так, то я согласен. С некоторыми условиями…
        - Обговорим условия позже. Думаю, больше нет смысла ломать комедию, - дьяволица щёлкнула пальцами. Бися стояла в углу такой, какой никогда не видел её прежде. Смущённая, опустившая голову, сложившая руки на груди. Стояла, словно наказанная.
        - Это один из моих даров тебе, Рысев.
        Встал, шмыгнул носом, утёрся рукавом. Глядел на предательницу, не зная что делать - бить, лупить смертным боем?
        - Бися, даю тебе слово. Ничего не хочешь сказать будущему Императору? - Егоровна была непреклонна. Дочь самого Сатаны сглотнула, подняла на меня извиняющийся взгляд. Думал, будет молить о пощаде. Вместо того, она кивнула на Егоровну.
        - Это всё она!
        - Что она?
        - Её план. Думаешь, я по своей воле решила тебя предать?
        Та-а-ак! Обернулся, глянул на невесту дьявола, та пожала плечами. Будто говоря, что не намерена передо мной оправдываться.
        - Всё что было в туннелях под мостом - ваша задумка?
        Старуха расхохоталась.
        - Не будь наивным. Конечно же нет, всё ровно так, как говорила Бися до того. Действовала по плану её отца. Говорила же, почему не останавливала. Так почему бы тогда было не воспользоваться ситуацией?
        Возразить мне было нечем. Егоровна выдохнула.
        - И без того, мальчик, мне требовалась причина упрятать тебя сюда. Подальше от войны. Всё сложилось ровно так, как было нужно.
        - Не переживай, - Биска осмелилась подойти ко мне, обняла руками, стала ближе. Тут же почуял жар её тела - и совершенно никакой опасности. - Мы сделаем всё, чтобы вернуть всё на круги своя.
        - Зачем тебе это? - нахмурился. - Ты же хотела свободы для своего народа. Разве сейчас не самое лучшее время для этого?
        - Я хотела свободы своим людям, но не рабства другим.
        - Не выкаблучивайся, Рысев, - хмыкнула Егоровна.
        Выдохнул. Чтож, если прочат в Императоры - никуда не денешься, придётся идти.
        - Ладно, - хмыкнул, прочистил горло, заговорил вновь. - Если так, то давайте наведём порядок в этой стране!