Князь Рысев 3 Евгений Лисицин
        Алекс Рок
        Князь Рысев #03
        Еще вчера я был гол, а сегодня сокол. Точнее, рысь. Князь Рысев, приятно познакомиться. Хотите знать, что дает мой титул? Головную боль, официальную опалу у императора, и всеобщее желание моей смерти, даже у соседской кошки. Хрен им! Умирать второй раз не по-княжески. Тем более у нас тут есть лисодевочки, сексуальные демоницы и чародейки прямо огонь, причем в прямом смысле слова. Значит, прорвемся или порвемся, тут уж как карта ляжет. Ну, понеслась...
        Князь Рысев 3
        Глава 1
        
        
          - 262817
        
        Стоило мне еще в детстве услышать слово «дуэль», как в голове тотчас же возникали ассоциации одна красочней другой. Д’Артаньян готов был хвататься за шпагу, размахивать шляпой, скрипеть потертым седлом. А его собутыльники горазды были рассказать про старый пруд, хорошенько нажраться и найти какую-нибудь даму на ночь.
        Шпаги, драки, разговоры про честь в стиле пацанских пабликов, разве что попроще и поменьше пафоса…
        Что ж, если этот мир царской России, где я оказался, когда-то и знал подобные дуэли, то они давным-давно сгинули в небытие, а на смену им пришло самое что ни на есть настоящее извращение.
        Жека был сам не свой от переполнявшего его волнения - он как будто собирался отправить меня на войну. Оказалось, что оно почти что так и происходит: в особой дуэльной комнате перед нами будет создан некий особый мир с боевыми условиями, где мы наперегонки должны устроить штурм вражеской крепости с возможностью мешать друг дружке всеми возможными способами. Убивать нельзя, но ранить вполне себе можно. До первой крови, вспомнились мне слова нашего инфантер-генерала Николаевича, и это не добавляло радужных ощущений, скорее, наоборот.
        Словно назло, разом обратившись в газету уровня «СПИД-инфо», Женька до отказа полнился историями чьих-то неудач. Юный Нечаев был повержен братьями Балеринкиными - и не спрашивайте меня, почему им разрешили биться двоим против одного! - и потерял ногу. На князя Вернадского свалилась несчастье - рана, полученная на дуэли, загноилась, и даже очищающее лечебное пламя оказалось бессильно. Умер на столе в церкви у ангела: несмотря на торжество победы, даже Бог отвернулся от него. Мне же вспомнилась Слави - наверняка она проделала с несчастным то же самое, что и со мной, заставив в трансе биться с собственной смертью, и парень попросту не сумел.
        Нечто подсказывало, что эта самая «дуэльная комната» будет работать по тем же принципам. Вот только почему тогда все ранения принимали реальный облик?
        Кабы я сам знал…
        Я молчал и ничего не говорил Кондратьичу о предстоящей дуэли. Старик и без того немало натерпелся за последние дни, чтобы сваливать на него еще и это. Расскажу как-нибудь в следующий раз и постфактум - оставалось только надеяться, что моя удача окажется сильнее, чем выучка Орлова.
        Дельвиг трепетал не хуже Женьки. Шмыгая носом, толстяк загибал пальцы и перечислял немалые достоинства юного сына судьи. Помимо магического дара, тот с самого детства тренировался с лучшими учителями, каких только можно было найти во всем Петербурге. Что и говорить, его характеристики были гораздо красноречивей слов.
        Из головы все никак не выходило, что с того дня прошла целая неделя. Я таскал в кармане перчатку Орлова, словно напоминание и талисман о грядущем сражении, ждал слуг, коих мажорчик обещал в скором времени прислать, но так ничего и не происходило. Даже мир, два дня к ряду пытавшийся выколотить из меня все дерьмо всеми доступными способами, дал слабину и не пытался меня прикончить.
        На смену ярким приключениям спешила серость учебных будней. Я с содроганием вспоминал второй наш день после поступления и теперь прекрасно понимал, почему старшекурсники лишь гаденько ухмылялись нам вслед, предчувствуя скорую потеху.
        Валерьевич - тренер, обещавший привести нас всех в идеальную форму, измывался над нами как только мог.
        Злой и веселый, он готов был прыскать ядом на любого, кто попался под руку. Слово «похвала», если когда-то и существовало в его лексиконе, то давным-давно покинуло его напрочь. Остались лишь командирские окрики, недовольное бурчание, приказы повторить - еще раз и еще!
        Мне казалось, что он первым делом прицепится к Дельвигу - толстяк смотрелся среди нас смешнее всех. Неказистый, выделяющийся своими объемами, он явно находился не в своей тарелке. Любопытства ради я спросил его, почему он решил выбрать военную карьеру. Почему не решился пойти в писатели, учитывая, что к этому располагает и его класс, и дар рода? Он лишь сконфуженно покраснел, а Женька недвусмысленно мне напомнил, что они когда-то с Рысевым-бывшим договорились больше никогда не поднимать эту тему.
        И, если верить его словам, никогда еще не закончилось, и потому мне лучше прикусить язык. Я глянул на толстяка и понял, что если продолжу мучить его на эту тему, то как минимум потеряю друга.
        Не поднимать так не поднимать, я разве настаивал? Но скрупулезно изучал его ясночтением, надеясь вычитать некую особенность, уловить изъян за хвост.
        Изъян оказался слишком неуловимой для меня добычей, и я сдался, решив, что лучше отдам себя на откуп учебникам.
        Валерьевич же сделал вид, что Дельвига для него не существует. Он смотрел куда-то в сторону, видя, как жиртрест пришел самым последним и с огромной задержкой после пробежки, и махнул рукой, когда тот попытался отжаться от земли хоть раз. Но когда кто-то беззлобно пошутил над парнем, Валерьевич тут же обратился в дикого вепря.
        Да, говорил он, телосложением офицер может не выйти. Но не каждый, кто хорошо воюет, прекрасно бегает. И не всякий, кто быстро бегает, хорошо воюет. Его глаза зло блестели, когда он это говорил, и я понял, что эта тема для него как минимум личная.
        Дароведение, которое вел Станислав Яковлевич, оказалось на редкость интересным предметом. Сам Яковлевич был едва ли не нашим ровесником. Моложавый, с красивой улыбкой, разодетый в костюм, он едва ли не сошел со страниц модного журнала. Стоило ему при первой нашей встрече появиться в аудитории, мне показалось, что он смотрится чуждо между стоящими на задних лапах чучелом медведя и вырвиглазным, явно замученным прошлыми студентами макетом тигра. Что, вскинув брови и оперевшись спиной на учительский стол, этот молодец примется нам вещать про фьючерсы, ваучеры и премудрости экономики.
        Как же я оказался не прав.
        Он был целиком и полностью увлечен собственным предметом. Наверно, спроси его кто-нибудь про войну с турками - и он лишь неопределенно пожмет плечами. Попытайся вызнать хоть что-то про красоту и женственность - и он замнется с ответом. Но разбуди его посреди ночи и после грандиозных масштабов попойки и спроси, чем дар отличается от возможностей, - и он исколотит тебя, как боксер грушу, фактами, а когда ты попытаешься ретироваться - придержит за пуговицу штанов…
        - Рысев, да вы, никак, витаете в облаках! Плохо, голубчик, очень плохо! Неужели вам не интересно? - Он окликнул меня, а я тут же вскочил с места, чуть не отдав честь. Вовремя спохватился и попридержал руку - здесь и сейчас этого не поймут.
        - Никак нет! Слушаю вас внимательно как никогда! - отчеканил я. Яковлевич выдохнул, будто чуя фальшь моих слов.
        - Тогда о чем же я только что рассказывал? Давайте проверим, насколько ваше «внимательно как никогда», голубчик.
        - Вы спрашивали, чем дар отличается от возможностей!
        - Допустим, - он кивнул, соглашаясь с озвученным, поправил свои хрустальные очки. - И чем же?
        Я хищно улыбнулся. Если он планировал поймать меня, как и прежде, на полном незнании своего предмета, то в этот раз ударил мимо. Дельвиг, едва заметив, что я начал сильно отставать в предмете, самолично вызвался в мои репетиторы. Черт. Он ведь пришел в тот момент, когда мы с Биской развлекались под одеялом. Чертовку бы он не увидел, но встань я перед ним полностью обнаженный - точно бы не оценил.
        Его старания не прошли даром - помимо умения приписывать магические способности на пару-другую минут, он умел с юмором и легко объяснять. Яковлевич уже заприметил толстяка в свои любимчики и наверняка хотел бы видеть его в качестве своей будущей замены.
        - Дар - особенность, передающаяся наследственным путем. От возможностей отличается тем, что ему невозможно обучиться, с ним можно только родиться.
        - Магия - это дар?
        - Возможность, - возразил, парируя тем, что написано в учебнике. Дельвиг густо залился краской, чувствовал, что не зря тратил на меня время. - Каждый человек накапливает внутри себя магические эманации. Некую энергию, при помощи которой может воздействовать на окружающий мир.
        - Разве это не дар? - Яковлевич нахмурился, но я не поддался на его школьные уловки. Нет уж, братец, этими фокусами меня еще классуха мучила, а тебе, при всем моем уважении, до нее, как до луны. Он же продолжил свой вопрос. - Среди благородных родов полно потомков, способных взывать к магическим наукам. Чем же это не магия? Вот, скажем, род Тармаевых специализируется целиком и полностью на огненной магии…
        - Так и есть. - Я кивнул ему в ответ. - Однако простолюдинов, способных не просто разжечь костер силой воли, а в чистом виде управлять огнем, почти не существует. Если, конечно, они не служат офицеру.
        Я мог бы продолжить, но вопрос не требовал ответа сверхмеры. Как-то попытался отвечать развернуто, но мне снизили балл за «излишние подробности». Все-таки я был хоть и в учебном, но военном заведении, а здесь болтунов не очень любили, если этот болтун не Дельвиг. Толстяку прощалось многое, и я нутром чуял, что это каким-то образом связано с тем, о чем нам лучше с ним никогда не говорить.
        - Что ж, вижу, что вы не только меня слушали, голубчик, но и наконец-то взялись за ум. Вы умеете… приятно удивить, Рысев. Это похвально.
        Он выдохнул, сделал жест сесть на место и двинулся к доске. Ловким движением, будто в его руках оказался не мел, а самая настоящая волшебная палочка, он принялся выводить на доске многозначные, хитромудрые фигуры.
        Мы смотрели на них с удивлением. Переводили взгляд с начертанного на Станислава Яковлевича, будто бы препод вот-вот должен был рассыпаться хоть сколько-то понятным объяснением.
        - Рысев сказал то, что написано в учебнике. И он прав. Что ж, давайте теперь поговорим о том, как так называемые «возможности» могут послужить зарождением дара. То, что передается вашими родителями из поколения в поколение, выпестовывается и культивируется годами, является даром. Простолюдин может быть чародеем, взывать к звездам, готовить чудесные, поражающие разум блюда, но все это сгинет в небытие и не может быть передано его потомкам.
        - Вы хотите сказать, что дар - это эволюция возможности?
        Орлов, несмотря на мажористость, и в самом деле отличался умом. А если не умом, то хотя бы начитанностью - сказывались годы обучения у гувернеров. Лыбясь, будто только что выиграл гран-при, мажорчик бросил на меня многообещающий взгляд - любил он это проделывать. Не иначе как думал, что от его этих поглядушек меня пробивает холодом пустого ожидания. Я же лишь фыркнул, отрицательно покачав головой.
        - Хорошая догадка, Орлов. Если, конечно, это догадка. Но доля правды здесь есть. Благородный дар имеет возможность передаваться по наследству и может быть смешан. По крайней мере, на данный момент нам известны случаи, когда представители двух благородных родов связывали друг дружку узами брака и получались интересные результаты. Вопреки аксиоме, что потомство унаследует лишь один из даров своих родителей, есть случаи смешения.
        Кто-то прыснул в аудитории неловким, ребяческим смехом - ну как же, хоть и завуалированно, научным языком, но заговорили про пиписьки. Как тут не засмеяться?
        Наверное, не будь на мне груза прожитых лет и останься я точно таким же наивным парнишкой, каким был в их возрасте, сделал бы то же самое.
        Яковлевич же хрипло кашлянул, прочистил горло, затребовав тишины и уважения к своему предмету.
        - Однако перейдем к другой особенности вашего дара.
        - Нашего дара? - Здоровяк из клики Орлова посмел перебить учителя, неприязненно сморщиться. Его взгляд был устремлен на Дельвига - как будто силач не хотел иметь ничего общего с жиртрестом, и одна лишь мысль об этом выводила его из себя. Яковлевич же лишь кивнул.
        - Верно. Ваш общий дар. Вы ведь уже все получили лицензии на поиск своих первых подопечных?
        Зал тотчас же заполнился согласным гулом - кто-то отвечал в голос, кто-то попросту кивал. Я вспомнил о бумажке, что ждет своего часа в моем нагрудном кармане. Поганцам с моего курса гораздо проще - найти какого-нибудь простолюдина, предложить ему службу у себя и радоваться во все штаны. Мне же требовалось вынь да положь отыскать кровнорожденного, иначе Николаевич выкинет меня взашей. Он, конечно, прямо так не сказал, но намеки - они всегда такие намеки…
        Яковлевич кивнул, принимая наш ответ.
        - Замечательно. Через неделю у вас будет практика, где вы обязаны будете предоставить человека, готового пойти с вами в огонь и в воду. И вот здесь мы переходим к самой сути. Так вышло, что благородные потомки мужского рода обладают возможностью связывать себя с другими людьми, обладающими лишь возможностями. Что, конечно же, в некотором роде паразитирование. - Он умиротворяющее поднял руки, будто чуя шквал возмущения подобным сравнением. - Прошу прощения, я подобрал неправильное слово. Сойдемся на симбиозе, голубчики. Ваш подопечный дарует вам часть своих урезанных возможностей, взамен же получает возможность раскрыть свои на новом, недоступном ему ранее уровне.
        Я ждал, что он сейчас расскажет нам про кровнорожденных, но даровед решил спрятать сию тайну за хитрой молчаливой улыбкой. Я записал его последние слова в тетрадь, не надеясь на проказы собственной памяти.
        - Так вот, возвращаясь к тому, что дано благородным родам. Истинным даром является умение создавать этот самый симбиоз. То же, что ваши родители сумели передать вам по наследственной линии, лишь усложненная возможность. Мой предмет не зря зовется дароведением. У вас есть догадки, что это означает?
        Повисла тишина, и я поднял руку на секунду раньше Орлова, за что получил возможность отвечать первым. Белобрысая гнида разве что не заскрипел зубами от переполнявшей его злобы. Это ничего, подумал я, глядя на его затылок, скоро мы с тобой в обязательном порядке сочтемся. Споешь мне и про колечко, и про то, за коим лядом оно тебе вперлось…
        - Говорите, Рысев.
        - Если я правильно понял то, о чем вы только что говорили, то вы собираетесь нас учить тому, как лучше пользоваться этим симбиозом. То, что называется даром благородных, многообразно - кто-то умеет создавать огонь и лед, а кто способен заковать собеседника в чародейские кандалы. Вряд ли вы можете учить всех одинаково, но и индивидуальные занятия вы тоже проводить не станете.
        - Верно, голубчик, верно. Правильно рассуждаете. Я не могу научить вас лучше создавать огонь, если вы это уже умеете. С подобными способностями надо расти, чтобы понимать механику их работы и собственные возможности. А вот умение связывать друг дружку с другими…
        - Позвольте вопрос. - Орлов был ничем не лучше здоровяка из своей компашки и норовил влезть поперед батьки в самое пекло. Что ж, Яковлевич был сегодня щедр и в настроении, чтобы позволить «благородным мальчикам» подобную наглость. - Что будет, если один офицер попытается связать себя с другим офицером? Один станет послушным исполнителем другого?
        - Послушный исполнитель - звучит как рабство, голубчик. Не будем об этом - крепостное право у нас отменили, а оковы неволи были свойственны лишь за берегами нашей Империи.
        Орлов смутился, по его щекам пробежал румянец стыда, но Яковлевич не обратил на это внимания, выдохнул и продолжил объяснение.
        - Вопрос, впрочем, интересный и не раз поднимался. По нему до сих пор ведутся общие диспуты и споры: относится ли особенность быть «привязанным» лишь к простолюдинам? Что будет, если один благородный попытается сделать нечто подобное с собратом? Поясню, что на данный момент проводимые опыты признаны бесчеловечными и антигуманными. А потому находятся под запретом. Однако было выяснено, что в таком случае меж двумя, кхм, представителями благородных родов обязательно случается «мысленная перепалка». Некоторые теряют всякую возможность привязывать к себе подручных, а так же теряют тех, кто поклялся им в верности, иные же, увы, умирают. Надеюсь, я сумел дать удовлетворяющий вас ответ, князь Орлов?
        Мажорчик буркнул что-то невнятное и уткнулся в учебник. Что ж, приятель, не все тебе блистать умом - иногда и конфуз в кармане сидит.
        Даровед бросил взгляд на часы, которые вот-вот должны были отбить последнюю минуту его занятий, и устало выдохнул. У него как будто еще в запасе осталась целая тонна материала, который он обязан вылить на нас, а тут такая досада.
        - Что ж, думаю, на этом закончим наш сегодняшний урок. До так называемой «практики» мы будем работать только над теорией, но вот уже после нее будем переходить к активной части занятий. Искренне соболезную тем, кто еще не сумел выбрать себе подопечного - им придется наверстывать очень многое. В остальном - желаю удачи и передавайте мои наилучшие пожелания Евлампии Романовне. Уверен, сегодня она приготовила для вас сюрприз.
        Глава 2
        Я, кажется, уже когда-то говорил, что меньше всего на свете люблю сюрпризы.
        Если не говорил, то знайте - дела именно так и обстоят. Ну их в дупу, такие неожиданности.
        Учительница каллиграфии была сегодня полна решимости и задора. Голубые глаза пылали азартом, будто она собиралась играть с нами на раздевание в карты и обязалась выиграть.
        Вместо этого мы взялись за уже привычные нам учебные шпаги, приготовившись к очередным упражнениям. Чернильница, желтоватый холст бумаги, не терпящий клякс, ее строгий взгляд. Наставление, по крайней мере. Мы все ждали, что будет как обычно.
        Как обычно не оказалось.
        Она велела нам сдвинуть парты по краям, убрать их. Высвободить место для плотного круга. Из оружейной корзины она трепетно и со всем вниманием выбирала себе клинок - ясночтение было согласно с ее выбором. Испанская шпага, выполненная мастерами Доном Муертой и его слугой Гульером, верриканская сталь, ордонисская закалка. В описании была и еще куча других непонятных мне названий, которые я решил пропустить. К моему удивлению, если клинок, что я подарил Кондратьичу, был легендарного качества, эта цацка оказалась самого обычного. Да, выполненная мастерами и из хорошего материала, но ничего особенного.
        Вышагивая посреди, отсалютовав нам выбранным орудием, она ткнула шпагой в землю, кивнула недоумевающим нам и улыбнулась.
        - Нападайте, - обронила она, и мы ничего не поняли. Переглядываясь друг с дружкой, будто вопрошали - а не сошла ли наша дорогая каллиграфичка с ума? Да, может быть, рисовать буквы при помощи шпаг не самое легкое, простое и вряд ли разумное занятие, но вот драться с ней?
        Я чуял, как в воздухе парит дух недовольства. Благородные юнцы не желали запятнать свою честью сражением с женщиной. Нечто же мне подсказывало, что помимо этой причины они еще и боялись проиграть - как потом смотреть в глаза юным девам и рассказывать, сколь ты силен и проворен, когда на лопатки в честном поединке тебя сумела одолеть женщина?
        В нечестном. Словно чуя нашу нерешительность, она поманила нас рукой.
        - Ну же, ну же, смелее. Берите свои шпаги и нападайте. Все и сразу.
        - Евлампия Романовна, вы в порядке? - Тоненький голос Дельвига, полный настоящей заботы, прозвучал, как лебединая песнь. Толстяк дрожал от волнения, кусал губы и не знал, что делать. И дело было вовсе не в том, что на поединок его звала женщина - он совсем не хотел драться.
        - Вы же мужчины, - вдруг упрекнула она нас, метя в самое больное. Я почти почуял, как воздух задрожал от напряжения - всякий как будто желал ей доказать, что он самый что ни на есть мужикастый мужик! Она же продолжила, не скрывая ухмылки: - Если это и в самом деле так, то покажите, на что вы способны. По офицерскому корпусу прошел слух, что некоторые из вас считают мои уроки абсолютно бесполезными.
        О, а вот тут уже запахло ее уязвленной гордостью. Если Романовна чего и желала, так это поставить юных выскочек на место. Я оглядел аудиторию в желании узнать, кто же заалеет, как маков цвет, от ее упрека. Уж не Орлов ли?
        Я чуть не открыл рот от удивления, когда застыдился Женька - кому и когда он успел брякнуть столь порочащие слова, мне неведомо. Вроде бы уж почти всякий раз вокруг нас вился, а вон поди ж ты…
        - Это неприемлемо! - выкрикнул сын судьи, грозно нахмурив брови. - Я не буду драться с женщиной! Я после занятий… да что там, сейчас же пойду к инфантер-генералу, я дойду до самого верха, я буду…
        Ого, и не думал, что у него за сегодняшний день получится выставить себя полным идиотом дважды. А он вон поди ж ты - тоже был горазд на своеобразные, но сюрпризы.
        Его тираду прервало покашливание Николаевича. Старик, опираясь на трость, сидел чуть ли не в самом углу - как и когда он успел там появиться, никто не знал.
        Генерал помахал нам рукой, вскинул брови, поудобней устроился на стуле, будто сейчас перед ним должно было разыграться настоящее зрелище.
        Я же уже зрелище наблюдал - Орлов не знал, как и что делать дальше. Бледнел, краснел и зеленел, но так и не мог найти подходящих слов.
        - Что же вы, сударь, так некорректны? Какая же Евлампия Романовна вам женщина?
        Возмущения сменились у сына судьи пустыми возражениями, которые ему нечем было подтвердить. Николаевич лишь махнул на него рукой - мол, молчи уж, ясно все с тобой…
        - Каждый в этой комнате должен уяснить для себя только одну истину. Евлампия Романовна в стенах этого заведения вам не женщина, не девочка. Не дева в беде. Она ваш учитель. А теперь, будьте добры, исполняйте то, что она требует.
        Тупой кончик шпаги постучал по изрядно истертому полу, будто приглашая каждого из нас вступить в игру.
        Мы держали шпаги будто в первый раз, смотрели на Романовну, словно на сумасшедшую. Орлов так и вовсе весь был как на иголках. Красный как рак, он топил собственный стыд в злобе.
        Женька кусал губы и что-то, качая головой, бормотал себе под нос. Дельвиг побледнел - сама мысль напасть на учителя приводила его в ужас.
        - Нападайте! - велела она. Ее шпага описала перед нами причудливый салют.
        - Нападать? - Губы Дельвига дрожали. - Все сразу?
        Инфантер-генерал окинул нас осуждающим взглядом, примирительно поднял ладонь.
        - По трое, молодые люди, по трое. Имейте совесть, перед вами все-таки, - он хмыкнул, желая уколоть нас побольнее, - женщина.
        Смельчаков не нашлось. Весь курс будущих офицеров ухнул в смятение. И если я, допустим, знал, кого выберу в союзники, то остальные переглядывались, взглядом ища поддержки товарищей. Аудитория заполнилась немыми вопросами - ты со мной? А ты? А ты?!
        Словно решив воздать за прежние унижения, вперед выскочил Орлов. Здоровяк и доходяга - извечные спутники сына судьи - с неохотой выдвинулись за ним. Они как будто прежде не держали шпаг в руках, из матерых вояк обратились в детей.
        И сейчас строгая старушка устроит им порку.
        Узнай Романона, что я хоть и в мыслях, а обозвал ее «старушкой», и мне бы не поздоровилось. Устав ждать, когда ее ученики нажуются сопель, она атаковала первой.
        Легкий, изящный скачок, три укола - здоровяк, выронив шпагу, грузно завалился на пол, стискивая колено.
        Все ахнули, но крови не увидели.
        - Не зевай! - велела учитель чистописания, улыбнувшись, второй целью избрав доходягу: Орлова она берегла на сладенькое.
        Инфантер-генерал лишь развел руками, прыснул в усы.
        - Шпага в ее руках учебная. Но это не значит, что ей нельзя сделать больно. Привыкайте, враг будет делать больно постоянно.
        Здоровяк, прихрамывая, заспешил прочь из бойцовского круга - словно в наказание за бегство, отбившись от двух атак одновременно, Романовна, в один скачок оказавшись рядом с ним, словно плетью, размашисто ударила бедолагу по заднице.
        Смех и восторг служили результатом чужого унижения. Даже я прикрыл растущую неловкую улыбку ладонью.
        Ее выпады были чем-то особенным - я до конца не понимал, что же такое вижу. Это ни в коем разе не было похоже на то фехтование, к которому я привык. Это был дерзкий, агрессивный наскок. Валерьевна лихо блокировала удар мажорчика, уводя его в сторону, завернутой в плащ рукой оттолкнула его прочь от себя, врезала в стену. Ее клинок через мгновение врезался в чашку шпаги доходяги, поднырнул прутом лезвие, метя в ладонь - словно ужаленный злой осой, мальчишка отшвырнул оружие прочь. Его боевая рука тотчас же налилась красным, распухла, будто от дикого жара. Тупой кончик учебной шпаги в руках женщины вмиг оказался у самого горла несчастного - перетрусив, задрав голову, он испуганно смотрел сверху вниз на клинок.
        И на улыбку самодовольной Романовны. Словно решив дать ему шанс, она отскочила, лениво размахивая оружием - и доходяга нырнул за лежащим у ног оружием, надеясь подлостью купить победу.
        Это он зря...
        - Чему я вас учила, мальчики? - задорно, с притворной строгостью спросила она у аудитории. - Что отвага пишется с буквы О!
        Описав красивый, ровный круг клинком, она ударила наотмашь и плашмя - доходяга, сбитый с ног, грузно рухнул на пол, решив, что настало время принять поражение.
        Орлов зверел не по часам, а по секундам. На миг мне причудилось, что где-то в крови белобрысого мажорчика есть испанские корни. С трудом сохраняя последние остатки спокойствия, он отчаянно злился неудачам. Они приводили сына судьи в неистовое бешенство. Едва ли не с рычаньем, восстановив равновесие, он снова оказался в боевой стойке. Ударил шпагой перед собой, а мне подумалось, что несчастный обезумел - словно записав воздух во враги, он отвесил ему еще одну хлесткую, но бесполезную затрещину.
        Полоска его маны дрогнула, догадка случившегося ударила меня мгновением позже, и я не успел среагировать. Призрачная, гремящая цепь, родившаяся из родового заклятья жадными до чужих рук и ног кандалами потянулась к женщине.
        Чтобы в тот же миг рассыпаться в прах. Красными искрами, будто сгорая, она растаяла, не оставив и следа.
        Николаевич лишь наставительно погрозил пальцем - не Орлову, всем нам.
        - Никакой магии в стенах учебного заведения. Только на практике, дуэлях и полигоне. Вам ясно, молодые люди?
        Романовну нисколько выпад мажорчика не удивил. Не раствори чужого заклятья... а кто его растворил? Я не знал, ну да и черт бы с ним. Не сделай этого таинственный некто, так она нашла бы способ увернуться.
        Конечно, с двумя-то сотнями очков в ловкости и с доминированием по уровню, еще бы она этого не сделала! Ясночтение вытаскивало ее подноготную, выкладывая передо мной. Рефлексы, цирковое прошлое, атлетка - по уровню гибкости и скорости она могла составить конкуренцию даже Алиске.
        - Она пишет, - вдруг сказал мне Дельвиг, дернув за рукав.
        - Что?
        - Она пишет, - повторил толстяк и кивнул на Валерьевну, уставился мне прямо в глаза и сказал по новой. - Она пишет, понимаешь?
        Я не понимал, но то, что наш поэтичный жиробас что-то этакое разглядел в ее необычном стиле фехтования, должно было навести на мысли.
        Отважная догадка, минуя островки бреда, цепляясь за округлые, скользкие края чужих слов, рвалась с самых низов в мою голову.
        Орлов остервенело покачал головой, будто прогоняя остатки здравого смысла, решив оставить подле себя лишь гнев, ненависть и желание самоутвердиться.
        Неплохо, направлял бы он все это еще в правильное русло...
        Романовна встретила его атаку без особого пиетета. Там, где Орлов видел себя беспощадно жалящей осой, она без особого энтузиазма, с ленцой, отбивалась.
        Чтобы через мгновение устроить форменное шоу.
        Она пишет, как набатом прозвучало у меня в голове, и я, наконец, увидел. То, что я принимал за фехтование, выпады, репризы и батманы, на самом деле были слова.
        Кончик шпаги перед каждым ударом выписывал буквы - Романовна строчила повесть о своей маленькой, нелегкой победе. С издевательской ухмылкой на лице склоняла, вкручивала в речь двух клинков деепричастный оборот, спешила заменить подлежащее сказуемым - и вот уже из неловкой барышни, учительницы каллиграфии она обращалась в неистовую бестию.
        Вот зачем она учила нас писать шпагами - ее уроки на деле не имели никакого отношения к фехтованию. Ее задачей было научить нас вкладывать в слова смысл. Наполнить наши будущие заклинания не только волей, но и всей силой русской речи.
        Силен и могуч русский язык.
        Орлов защищался, будто лев. Стоило отдать должное его учителям - свой хлеб они жевали не зря. По крайней мере, приучили мальца держать клинок не как острую дубину.
        Романовна опробовала его защиту междометием, не договорив, нарисовала точку с запятой. Клинки щелкнули друг о дружку в неистовом батмане, высекая искры - оборона мажорчика пусть и трещала по швам, но напор держала. Тогда Романовна схитрила. Юркая, словно обезьяна, она закружилась вихрем. Кончик шпаги уже писал сыну судьи поражение. Не стесняясь поэтичности, не чураясь филигранности стиля, она обрушилась на него жалящим штормом.
        Шпага кольнула Орлова в плечо, скользнула к колену, заставила парнишку вскрикнуть, прежде чем рухнуть наземь. Размашистый удар прошелся по груди, лишь чудом оставив рубаху целой. По-женски издевательски Романовна закончила свой рассказ о победе, поставив точку: ткнула кончиком острия Орлова в нос.
        Боль заставила мальчишку залиться слезами. Нехотя, но все же принимая реальность, он поверженно поднял руку, говоря, что на сегодня усвоил урок.
        - Следующие? Ну же, ну! Покажите себя, ведь вы же, - она хмыкнула, будто сомневаясь в том, что говорит, - мужчины.
        Укол пришелся в самое сердце. Умелой манипуляторшей она заиграла на нас, словно на скрипке.
        - Зачет автоматом всякому, кто сумеет утереть мне нос! Будьте же джентльменами, предложите даме платок! - пообещала она, и это сыграло свою роль.
        Желающих испытать удачу прибавилось. Каждый мнил, что раскусил хитрость ее приемов. Да и Орлов - ну кто такой этот Орлов? Они-то сами справятся куда лучше, не дадут застать себя врасплох...
        Как же, не дадут. Вторая троица игроков сгинула куда быстрее первой. Если сын судьи умудрился оказать хоть какое-то сопротивление, то эти олухи лишились всякого шанса почти с самого начала. Романовна расправилась с ними в три предложения и один короткий абзац.
        Мне почти казалось, что я вижу - она пишет о былых сражениях, своих и не очень.
        - Ну? Есть еще желающие?
        Я сделал шаг вперед. Женька поймал меня за руку, зашипел, будто змея:
        - Ты что? С ума сошел?
        - Ты со мной или нет? - вопросом на вопрос отозвался я. У Дельвига не спрашивал - толстяк хоть и трус, но друзей в такой миг не бросит.
        Да от него и не требовалось сражаться.
        - Ну знаешь, Федя... - Жека лишь качнул головой и ухмыльнулся. Не мы ли сами обещали себе при поступлении не ведать страха, идти об руку друг с другом и прикрывать спины?
        Кажется, как раз сейчас такой момент и настал.
        Николаевич начал следить за нами с любопытством. Словно хотел глянуть, что же на этот раз выкинет достославный Рысев, за спиной которого куча грешков.
        Сев поудобней, он облокотился на излюбленную трость, прищурил глаза, спрятал довольную ухмылку в усах.
        Словно все это представление только для одного меня.
        - Ну что же вы, господа? К бою!
        Она сразу поняла, кто в нашей троице опасней остальных. Если с другими можно было играть, как кошка с мышью, то во мне она чуяла угрозу.
        Словно где-то внутри у нее было свое особое ясночтение, заточенное на воинском инстинкте.
        Словно осатаневшая, она бросилась на меня в яростной атаке. Клинок выписывал мне одно обвинение за другим, не ведая пощады. Я ответил сарказмом. Почерк мой оставлял желать лучшего - до остро отточенной грации Романовны мне было как до Китая раком. Смешная острота из-за моих кривых рук прозвучала как скверная шутка, но на лице женщины отразилось удивление. Что ж, кажется, она не ожидала, что хоть кто-то раскусит ее методику боя.
        А другой, которому подсказали, сможет выдумать свою.
        Она не стала пробовать на вкус мою защиту дальше. Рывком расправила простыню плаща, махнула им перед моим лицом - жесткое полотнище, хлопая по воздуху складками заставило меня отступить, спрятало мерзавку от моих ударов.
        Что будет дальше, я знал.
        Она первым делом завалит Женьку - худосочная шпала, выше ростом и с длинными руками соперником ей не был, но расчет был верен. Напади она на Дельвига, и Женька сможет ударить ей в спину. Пусть подло, пусть мерзко, пусть сама благородная суть рода не позволит ему этого сделать, но она опасалась.
        Видимо, был печальный опыт.
        Дельвиг держался молодцом. Швырнув былую нерешительность в бездну, он стоял в красивой стойке, заложив руку за спину. Словно толстяк был сейчас не на импровизированной школьной арене, а на палубе готовящегося к абордажу корабля.
        И пусть дрожат колени, а страх крадется в душу - он встретит соперника как подобает.
        Поэт, одним словом, по другому-то и не скажешь...
        Я ударил наотмашь, подцепив край плаща шпагой, тряпкой швырнул его за круг арены, кольнул снизу, наткнулся на блок. Романовна заскрипела зубами - она ждала от меня отступления, но никак не дерзкой, решительной атаки. Все ее былые планы разом отправились к чертовой бабушке.
        Мне страшно хотелось, чтобы ясночтение не было столь однобоким. Хотелось украсть у Биски ее право читать чужие мысли: мне жаждалось хоть краем глаза взглянуть, что за идеи роятся в голове этой женщины.
        Она жила на чистой импровизации. Не оставалось даже сомнений, по каким именно причинам она приглянулась Николаевичу - против такой-то словоохотливой фехтовальщицы не найдешь и слова против сказать.
        Зато у нее их было вагон и маленькая тележка. Надо отдать ей должное - тот кортик, что я подарил Кондратьичу, следовало бы передать ей в руки.
        И тогда, наверное, она была бы непобедима.
        Женька вовремя поддержал мою атаку - двумя клинками, не давая Романовне ступить лишнего шагу, мы заставили ее отступать. Словно вспомнивший, что он здесь не только для того, чтобы красиво стоять, к нам присоединился Дельвиг.
        Я знал, что у него ни черта не получится. Шпага представлялась ему игрушкой, а не оружием, а потому женщина сразу же учуяла брешь в его обороне. Двумя скачками ушла от нас с Женькой, рубанула клинком наотмашь, предчувствуя последующий удар - я чертыхнулся. Промах был глупым, а от того еще более обидным.
        С толстяком она оказалась мягка, словно любовница в майскую ночь. Если другие смельчаки ловили по несколько болезненных, сбивающих с ног уколов, то с поэтом она ограничилась лишь тычком в живот.
        Жиробас разом потерял волю к сопротивлению и завалился, будто мешок.
        Мне казалось, что над ним будут смеяться, но аудитория молчала.
        Мы переглянулись с Женькой.
        - Бей ей по ногам, - сквозь зубы, едва слышно проговорил я. Женька, может быть, и удивился, но виду не подал, кивнул, принимая на веру мой план.
        Мы атаковали вместе, не сговариваясь. Мой друг выбрал своей целью живот и колени, метя в них. Романовна отбивалась упреками - звенящая сталь горазда была обвинить Жеку во всех смертных грехах.
        Моя атака прошла мимо - ровным счетом так, как и планировалось. Решив, что я попросту промазал, женщина спешила разделаться с долговязым парнишкой. Даже не понявший ее возможностей и стиля, его длинные руки по-прежнему были для нее угрозой. Рост позволял ему держать ее юркую фигурку на расстоянии, а ей было до болезненного важно его сократить.
        Клинок в моих руках выписал издевательское, на грани сарказма извинение. Мана потекла по клинку каплей, застывая на кончике острия будущей болью. Следом я нарисовал дразнящую, показывающую язык рожицу, и перешел в наступление.
        Щеки Валерьевны вспыхнули пунцом, от неосторожно брошенной мной скабрезной шутки. Она прочитала мои движения, улыбнулась и вдруг поняла, что мне удалось загнать ее в угол.
        Раненый, но не поверженный Женька, не желая сдаваться, был рядом.
        Учительница каллиграфии выдохнула, понимая, что у нее из этой ситуации есть только один выход.
        Я ждал, что она атакует, но она решила самым наглым образом украсть мою победу.
        Ее резная шпага с грохотом рухнула на пол, в сдающемся жесте Романовна подняла руку.
        Взмокшая, уставшая, сейчас она смотрела на меня совершенно иными глазами.
        Сокурсники зароптали. Схватка, что происходила на их глазах, началась ярко, но закончилась ничем. Заглушая гомон недовольства, гаркнул Николаевич.
        Женька тяжело дышал, но был доволен - не собой, всеми нами. Знал, поганец, что мы не просто загнали нашу «старушку» в угол, а подвели к цугцвангу. Попытайся она отбиться от моей атаки, и он пырнет ее в бок. Отразить две атаки разом в том положении, где она оказалось, было практически невозможно...
        Урок закончился. Николаевич поманил пальцем - я ждал, что меня будут хвалить.
        Старик покопался в карманах и развел руками - на сегодня конфеты похвалы для меня у него не было. Может, он хотел устроить мне взбучку?
        - Вы показали не самый худший результат, молодой человек.
        - Не самый худший? - Я не знал, чего в моем возгласе больше: удивления или возмущения.
        - Да-с, Рысев, именно так. Вы разгадали... хитрость науки, которую преподает моя скромная подопечная. Но не обольщайтесь - она вам попросту поддалась.
        Я завис, переваривая услышанное. Инфантер-генерал не спешил уходить, а значит, ждал реакции.
        Что ж, должен был признать, что слинявшие на обед сокурсники сейчас вызывали у меня зависть. Пока я здесь точу лясы и слушаю о вечном, они наворачивают в столовой. Мне хотелось того же самого, а потому я решил не тянуть кота за бантик и сразу перейти к делу.
        - Я сделал что-то не так? Ошибся?
        Инфантер-генерал кивнул.
        - Она во много раз сильнее вас. И была уверена в своей победе. Она сдалась не потому, что вы зажали ее в угол, просто чтобы вырваться из захвата ваших тисков, ей пришлось бы вас покалечить.
        - Не понимаю своей ошибки. Не стоит загонять противника в угол?
        Николаевич склонил голову, дивясь моей недогадливости.
        - Отнюдь, Рысев, отнюдь. Проявите фантазию-с. Евлампия Романовна преподала вам только что урок - не всякое сражение стоит заканчивать кровью. Иногда победу у врага можно украсть иным путем.
        Он уходил, ковыляя, а я смотрел ему вслед...
        Глава 3
        Наш курс был вне себя от восторга. Избитые на уроке каллиграфии всего лишь одной женщиной, мы чувствовали себя до бесконечно легко и свободно. Будто с каждым ударом, что она наносила нам, с каждым поражением она выколачивала из нас все остальные заботы, оставляя место лишь одному - умиротворению. Даже униженный Орлов ходил с каким-то странным, загадочным видом только что просветившегося человека.
        Я же ощущал себя немного иначе - победа над Евлампией далась мне далеко не малой кровью. Признав во мне равного ей соперника, она не сдерживалась и била что было сил. Меня же вело одно лишь сплошное наитие, а я чувствовал, что сумел ее одолеть лишь потому, что она попросту выдохлась и устала.
        Перед глазами до сих пор стоял тот момент, когда она споткнулась и упала. А ее шпага заскакала по полу. Тогда я почуял на себе внимательный взгляд Николаевича - старик будто желал узреть, что я сделаю дальше. Сумею ли остудить юношеский пыл, сдержать удар и вовремя остановиться? Уверен, у него был на этот случай какой-нибудь прием. Впрочем, Романовна и сама оказалась не промах, когда я протянул ей руку помощи. Запястье до сих пор болело от проведенного ей захвата. Взбудораженная, горячая, но все столь же легкая на подъем и задорная, она горячо шепнула мне, что помогать противнику - большая глупость.
        Разминая запястье, я был с ней полностью солидарен.
        - Это было непревзойденно!
        Не участвовавший в общей потасовке Дельвиг не чувствовал себя хоть сколько-то ущемленным. Наоборот - вышагивал впереди, будто чрезмерно впечатлительный ребенок. Он держал себя в руках. Но я так и видел, как он больше всего на свете желает выхватить мнимую шпагу и размахивать ей не хуже, чем я сам. Уверен, это обязательно ляжет новыми строками на его стили или будущий рассказ. Не раз и не два я просил его дать мне почитать, что же он там такого написал, но он всякий раз то сказывался занятым, то обещал дать потом, когда закончит. Ибо половину работы показывают лишь дураки, а он разве такой?
        На этот довод мне нечем было возразить. Жека шел мрачнее тучи - если бы не его длинный язык, то этого представления не было бы и в помине. Хотя больше чем уверен, что спроси мы сейчас любого старшекурсника - и они расскажут, что все они проходили подобный урок рано или поздно. В плывущих мимо нас фигурах будущих офицеров я видел лишь боксерские груши, до отказа забитые тайнами офицерского корпуса - стоит их лишь хорошенько встряхнуть, как они выдадут все и вся.
        Я ткнул Женьку кулаком в плечо, желая его подбодрить.
        - Ты чего скис, дружище?
        - Да так… - Он как будто не желал с нами разговора, а плелся рядом лишь за компанию.
        - Господа, вы знаете… - вдруг задумчиво проговорил Дельвиг. Я узнал это его придыхание - с таким он готов был сообщить нам очередную важную веху в его жизни. Взбудораженно он вещал нам о начале своего нового романа, столь же одухотворенно говорил, что копит деньги, чтобы открыть собственный издательский дом, отдельный от отцовского дела. Хочет издавать литературу - новую, молодую и живую! Сейчас я ждал чего-то в этом же духе.
        Но, видимо, день подкидывал один сюрприз за другим, и даже толстяку было чем нас удивить.
        - Дай-ка угадаю, - не без раздражения, будто желая все испортить, буркнул Женька. - Ты сочинил новый стих и обязательно хочешь зачитать нам его первые строки?
        - Лучше! - с горящими глазами и выставив перед собой ладони, не пряча радостной улыбки, заявил Леня. Он будто в самом деле не видел сарказма на свой счет, в детской наивности принимая чужие насмешки за интерес. Мы переглянулись с Женькой, но так ничего и не сказали.
        Толстяк же задрал рукав и продемонстрировал нам яркую, проявившуюся там отметину. Глаза Лени пылали восторгом - он будто представлял нам свой магнум опус и ждал чистого восхищения. Жека закатил глаза, я же оказался не столь жесток к наивности нашего друга.
        - Ого! И кто же он? Кто-то из твоих знакомых литераторов? - Я попытался представить того, кто решился пойти за Дельвигом в те самые огонь и воду, которые нам обещали едва ли не на каждом уроке. - Или какой-нибудь художник?
        - Это скрипачка, - гордо задрав голову, заявил он. Я вскинул бровь: удивился, скорее, тому, что Дельвиг сумел отыскать девушку, согласившуюся стать его первой подопечной. Жека же, кажется, был куда больше в курсе, чем я, а потому оживился.
        - Та самая японка? Которая была у тебя в гостях год тому назад?
        - Да, Евгений! Именно она! Честно говоря, я не ожидал ничего подобного, но она по своей воле приехала со своей родины и предложила стать моей первой подопечной.
        Я закусил губу. Что ж, в мире полно дев, желающих видеть подле себя пусть и неказистого, круглого, как глобус, но романтика. Осознавал ли, что «быть его подопечной» азиаточка желала совершенно в ином смысле, чем понимал Дельвиг, я спрашивать не стал. Посчитал, что это будет слишком низко с моей стороны.
        - Я хотел бы вам представить ее завтра. Она будет давать благотворительный концерт в «Ъеатре».
        - В театре? - переспросил я? Мне показалось, что первую букву жиртрест попросту проглотил. Тот же, словно подтверждая мою догадку, старательно закачал головой.
        - Именно, что в том самом театре. Вы пойдете со мной?
        - Буду рад, - отозвался Женька. Дельвиг перевел полный надежды взгляд на меня, будто только моего одобрения во всем и ожидал. Я выдохнул и согласно кивнул - отказывать в такой малости? Главное, подумалось мне, чтобы сам Сатана не решил воззвать к моему долгу перед ним в этот самый момент. Или чтобы Орлов не назначил на этот день ту самую злосчастную дуэль.
        - Тогда встретимся на этом же самом месте, друзья, завтра после занятий. У вас есть какие-нибудь планы на сегодняшний вечер?
        - У меня как всегда, - выдохнул Женька, - буду искать своего подопечного и дальше. Увы и ах, но в этот раз неудачником среди нас оказался только я. Но буду рад увидеть твою подопечную завтра вместе со всеми вами.
        - Федор, а ты?
        Я лишь отрицательно покачал головой. Не то чтобы я в самом деле был обременен сейчас какими-то заботами. Но мне следовало делать то же самое, что и Женьке - и в утроенном темпе. Как оказалось, кровнорожденные подопечные не бегают табунами по улицам. Мне-то казалось, что я запросто при помощи ясночтения смогу отыскать того, кто подходит мне лучше остальных. Но, словно почуяв за собой охоту, тот самый избранный подопечный прятался изо всех сил, не желая попадаться на глаза. Конец этой недели грозил мне отчаянием и провалом практики - Николаевич, конечно, намекнул на еще две недели, которые даются ученику, но это ведь только в том случае, если у него нет подопечного. Я-то умудрился совершить глупость и едва ли не каждому в ухо крикнуть о своей крутости.
        Теперь вот… приходилось за это расплачиваться.
        Я таил надежды, что Славя, будучи ангелом, окажется той самой необычной и специально под меня подогнанной, но, как оказалось, тщетно. То ли я не там искал, то ли как-то не так.
        Дельвиг выдохнул на наши отказы, но совсем не отчаялся. Я качнул головой - иногда мне казалось, что в этой жизнерадостной куче сала человеческого больше, чем в каждом здесь вместе взятом.
        Откланявшись, я нырнул в туалет, осмотревшись по сторонам. Молодчиков Орлова ничуть не боялся, но это ведь не значило, что следовало давать им повод. Да и просто быть осторожным никогда не помешает.
        Я распахнул дверцу кабинки, и в тот же миг резко отпрянул назад, столкнулся с старшекурсником, жутко спешащим облегчить бренное тело. Он удостоил меня всего лишь презрительного взгляда, но промолчал. Через мгновение я услышал тихий вздох долгожданного высвобождения.
        Биска восседала на унитазе, словно королева, закинув ногу на ногу. Ей разве что не хватало короны и регалий. Я усмехнулся - да уж, ей бы очень даже пошло.
        - Лучше места найти не могла? - тихо и шепотом спросил у нее. Наш негаданный свидетель не обратил на мое бормотание никакого внимания, заспешил прочь - мало ли чего этому младшекурснику еще в голову взбредет? Унитазов шугается, людей спешащих толкнуть норовит - ну его в дупу…
        Правильно. Ну меня в самую дупу, так спокойней.
        - Не могла же я ждать, когда ты поскачешь сайгаком в свою разлюбимую комнатушку.
        - Могла бы хоть как-то намекнуть.
        - И вылезти из лампочки или радио, чтобы ты наложил в штаны? Нет уж, лучше в том месте, где тебе не грозит оконфузиться.
        Как ни крути, а смысл в ее словах был. Я закусил губу: дня три или четыре назад, когда мы предавались плотским утехам, я попросил чертовку об услуге - глянуть, как там Майка? После нашей ночной вылазки она как будто снова исчезла с радаров. Я ждал, что она пришлет весточку или передаст вместе с Алиской какое письмо, но ни слуги, ни горничной-велеса. Я бы не отказался погладить последнюю по голове, ощупать ее пушистый хвост…
        - Узнала? Есть новости? - Я требовал от Биски отчета здесь и сейчас. Ухмыльнулся - как будто бы мы были в каком-нибудь дрянном шпионском фильме. Не хватало только обменяться паролями и назначить следующую встречу.
        Биска устало покачала головой, привычным жестом потерла рога.
        - В порядке твоя Майя, ничего с ней не случилось.
        - Слава богу, - вырвалось у меня со вздохом облегчения, бесовка тотчас же нахмурилась.
        - Как грубо.
        Ей не нравилось любое упоминание святых в ее присутствии. А уж как она морщила свой маленький носик, когда учуяла, что я неплохо провел время с ангелицей - описать невозможно. В ней бесились ревность вперемешку с дикой завистью.
        - Отец прознал про ее ночную вылазку. Сложил два и два - мы сверкали огнями на весь город. Я не знаю, что ему рассказали. Но он решил лишить ее свободы.
        - Заточил в башне, заставил выращивать бесконечно длинную косу? - позволил себе горькую усмешку. Дьяволица лишь часто закачала головой в ответ.
        - Нет. Но вместо домашнего ареста определил ее в Институт Благородных Девиц, в котором она и без того учится. Запретил ей вылезать из него на протяжении месяца. Этакий домашний арест. Сейчас вон лежит, рыдает, всю подушку слезами залила.
        Я закусил губу.
        - А Алиска?
        - Про лисичку разговора не было. Хочешь знать, что с ней, сходи как-нибудь сам. Если, конечно, Тармаев-старший не выгонит взашей. Старик зол на тебя так, что готов порвать вручную при встрече. Неужели у вас можно заслужить к себе такую ненависть, просто кого-то трахнув?
        Я подозревал, что дело в другом, но высказывать вслух не стал.
        - А Ночка? - Судьба несчастной коровки, жутко пострадавшей от наших пыток все никак не выходила у меня из головы. Одно дело, издеваться над разбойниками, насильниками и убийцами, и совсем другое - над девчонкой, едва ли понимающей, что ее используют.
        - А что с ней? Провалилась в свойственный ее сородичам восстановительный сон, вот только вряд ли проснется. Руки-ноги назад не отрастают. Честно говоря, не понимаю, чего ты о ней решил спросить. Вам следовало бросить ее в ближайшей канаве и забыть о ней, как о дурном сне.
        - С чего у тебя вдруг к ней такая лютая ненависть?
        - Как грубо. - Ей не понравилось то, что я сказал, и она на миг зажмурилась, снова схватилась за рога. - Она служила святочертому. Если бы не ее грехи, Иоганн бы так никогда не разросся.
        Вот уж о чьей судьбе я нисколько не волновался, так это о его. Верил: что бы с ним ни вытворяла Биска, он это точно заслужил. Я закусил губу, привалился к стене кабинки, зажмурился. Все летело к дьяволу под хвост. Мне хотелось резкого развития событий, встретиться как можно скорее с своей двоюродной сестрицей через Майю. Вызнать, какие у нее ко мне претензии, раз она намалевала то письмецо и заплатила за мое убийство. А теперь получалось, через Майю это осуществить невозможно, нужно искать другие способы.
        - Ну ладно, я пойду, - сказала Биска, вертясь от нетерпения. Мое молчание сумело ее утомить, а послушно ждать, что я скажу еще, ей было попросту не под силу.
        - Стой. А это что? - ткнул в свежий шрам на ее плече. Я мог поклясться, что еще позавчера его не было. Либо моя подручная чертовка - мазохистка, либо кто-то ее постоянно и ежедневно истязает. Мне было чертовски жаль, как бы смешно это ни звучало, что ясночтение ничем не способно мне помочь в этом.
        - Иди уж, герой-любовник. Оставь хотя бы частицу моего тела мне самой, хорошо?
        Она вдруг встала - я ждал, что будет делать дальше. Нырнет в унитаз или закружится вихрем, скользнув в горящую над нашей головой лампочку? Вместо этого, покачивая красивыми бедрами, подразнивая раскачивающимся хвостом, она решила меня удивить и выйти через дверь.
        Я вышел за ней следом мгновение спустя, выдохнул. После той схватки с Романовной хотелось принять горячий душ и хоть немного поваляться в кровати. Нарастающий на боках жир требовал дань в виде лени, и, должен признать, я готов был поддаться его зову.
        Шестое чувство, спешащее ко мне, словно к человеку-пауку в момент крайней опасности, вонзило в меня свое жало, стоило коснуться ручки двери. Я облизнул губы, готовый увидеть что угодно. Словно назло, петли двери противно заскрипели, выдавая меня с потрохами. Решив не ломать комедию и дальше, толкнул дверь посильнее, желая ворваться внутрь и учинить непрошеным гостьям самый настоящий экстерминатус. Хоть сейчас и не ночь, но у меня все еще было немало сил, чтобы задать кому угодно хорошую трепку.
        Внутренний демон, притихший после того, как лев из святых чернил сумел намять ему бока, сейчас снова ликовал и жадно потирал руки. Схватка с какой-то там девчонкой, пусть и очень даже хорошим с клинком, не могла насытить его кровожадного нрава. Ему хотелось больше свободы, больше крови, больше смерти.
        Случившийся внутри его облом едва ли не громким хрустом затрещал у меня в ушах. Там, где ему хотелось видеть десяток вооруженных до зубов убийц и головорезов, он увидел лишь крохотную, едва ли больше миниатюрной куколки фигурку.
        Словно фея, она кружилась над столом не ведая покоя и не находя себе места. Крыльев у крохи не было. Сама она больше напоминала неясный поток света, от которого хочется зажмуриться. Лишь хорошенько приглядевшись, можно было узреть миниатюрный девичий силуэт.
        Лучик, ответило на мой немой вопрос ясночтение. Создание первого уровня, разумное.
        Разумное, значит. Уже неплохо. Вспомнилась та самая малютка, которую здоровяк хотел запихнуть в мотоцикл. Ее свобода была моим пропуском к спасению, о чем я ни разу не пожалел.
        Эту можно было принять за нее - будто она могла запомнить мое лицо и вернулась с благодарностью, но я через мгновение понял, что она совершенно другое.
        Ясночтение еще никогда на моей памяти не спешило называть живых существ созданиями. Более странным было, что над ее фигуркой я увидел разухабистые, полупрозрачные иконки того, из чего же она состояла. Субстанция ангела, солнечный свет, святые чернила.
        Она, заметив меня, обрадовалась. Неумело выражая переполнявшую ее гамму чувств, не в силах озвучить ни слова, она выписывала передо мной один пируэт за другим.
        - Ну привет, - сказал ей немного хриплым голосом, закрывая за собой дверь. Шустрым шагом прошел и зачем-то задвинул штору, захлопнул окно.
        - У тебя есть имя? - Мне казалось, что я говорю с пустотой. Чертенок, мирно сопящий у лампы, зря жевал свой хлеб - почему он никак не отреагировал на святую субстанцию, так резво нырнувшую в мою комнату? Это, значит, кто угодно сюда как в проходной двор может шастать…
        - Я буду звать тебя Нея. Тебе нравится имя Нея?
        Вместо ответа она опустилась на стол, села, сложив ноги, словно турецкий султан. В ней как будто сочетались изящество Слави и сама женская непосредственность. Я пощелкал пальцем над ухом бесенка, надеясь разбудить, но ясночтение заявило мне, что он отправлен в сон. Заклинание должно было сойти с него минут через сорок - видимо, моя знакомая ангелица не желала отпускать свою подопечную совсем уж безоружной. Я на миг представил, как эта кроха тащила ношу ее сообщения в себе - в мире, где полным-полно злых чертей. И могли ли ее поймать птицы?
        Я положил рядом с ней ладонь, как будто приглашая на нее сесть. Девчонка ничего не поняла и лишь коснулась руками моих пальцев, потерлась о них головой, словно кошка. Снова вспорхнув, она вдруг лопнула, заставив меня отпрянуть и часто заморгать. Ее тело обернулось золотистой нитью, поначалу вытянувшейся в струю. Если бы я кому рассказал, мне бы ни за что не поверили. Линия изгибалась, разрываясь на кусочки, обращаясь в буквы. Я закусил губу, на миг представив, что извечно беспокойный Дельвиг решит навестить меня прямо сейчас. Или Женька вдруг решит, что его подопечная прячется если не в моем шкафу, то уж точно под кроватью.
        Я прогнал лизнувший страх пинками, принялся читать.
        Славя звала меня явиться в церковь. Холодная воочию, она была столь же холодна в словах. Мда уж, писателя из нее точно не выйдет - читатели издохнут от скупости предложении на втором. Или на третьем.
        Я кивнул письму, будто давая знак, что все понял. К моему удивлению, оно начало таять в воздухе, рассыпаясь мелочью искр. Я накинул на плечи китель, застегивая одну пуговицу за другой, как вдруг остатки сообщения хлопнули. Миниатюрная дева как ни в чем не бывало покачивалась в воздухе. Покачав головой, будто очнувшись от сна, она заметила, что я ухожу. Резко нырнула в мою сторону, кружась над головой - ей как будто не хотелось, чтобы я уходил без нее. Что ж, кивнул ее желанию и приоткрыл клапан бокового кармана. Девчонка юркнула в него, словно мышь, спокойно улеглась и затихла.
        В церковь, значит. Нашла Славя тех, кому принадлежал лев. Что ж, следовало бы постучать самого себя по лбу - не я ли ныл там недавно про то. Что стало как-то скучно без приключений? Вот тебе, дружище, ешь с обеих ложек!
        Глава 4
        Я выскочил наружу, стараясь не столкнуться с новыми знакомыми. Неделя в офицерском корпусе не прошла даром. А я хранил традицию давних времен - самое крепкое, что есть в мире, - это школьно-университетские связи, которые еще не раз и не два из любой жопы вытащат. Пара слов тут, шутка там, вовремя рассказанный анекдот - и из темной лошадки для остальных ты превращаешься если не в друга, то как минимум в своего парня.
        Я старательно избегал мажорчиков, кто спешил лизнуть зад Орлову: с этими мне точно говорить было не о чем. Может, сами по себе они ребята и неплохие, но явно катятся незнакомой мне дорогой.
        В кармане болталась Нея, я придерживал ее ладонью, боясь раздавить. В кобуре под кителем ждал своего часа пистолет - кто бы мог подумать, что можно вот так запросто купить короткоствол и никто не задаст лишних вопросов? Интересно, что скажут Белые Свистки, если найдут его у меня? Честно признаться, только сейчас задумался над этим вопросом - ведь никаких документов у меня по-прежнему не было. Кроме, конечно, некоего подобия паспорта - закристализованная бумаженция, изрядно пообтрепавшаяся по краям. Кондратьич вручил ее мне дня два, а может, и три назад, велев никуда без нее не выходить. Я ему кивнул, носил там же, где и подписанный в аду контракт.
        К счастью, Белым Свисткам я был побоку - у них и без меня хватало дел. Встревоженные, будто ужаленные осами, они раздраженно всматривались в лица, будто злоумышленника по одной лишь роже можно определить.
        Петербург оказался бандитским не только в родном мне мире - здесь он хранил традицию, изрядно отдавая ей дань. Следом за нападением на главу инквизаториев, Василису Егоровну, последовало затишье, сменившееся тем, что грязные улочки нищих кварталов стали заполняться трупами. Там мальчонка, тут девчонка, здесь еще кто-нибудь. Город замер в ожидании следующего преступления - мамаши прятали детишек под юбку, продавцы оружия накидывали цену на свой товар. А Белые Свистки… ну, им, как это заведено, вставили пистон - и начальство, и общественность, и даже лично губернатор. Газеты разве что не крали друг у дружки текст, перепечатывая одно и то же, переливая из пустого в порожнее.
        Я же наконец вдохнул полной грудью - впереди меня ждала очередная встреча со Славей. Хотелось снова заключить ее в объятиях, немного потискать. Ладно, сказал я самому себе, с этим как-нибудь успеется.
        Инквизаторий - их группа дежурила с самого моего первого дня - уныло и скучающе рассматривал протянутые мной бумаги на выход. Ему хотелось поскорее вернуться домой, принять ванну, выпить чашечку чая и завалиться спать, а мы тут, словно назло его сонливости, шныряем туда-сюда как тараканы…
        Выдохнув, он поднял шлагбаум, качнул головой, давая проход - бдительная стража осмотрела меня с ног до головы, но не заметила ничего подозрительного.
        Поначалу я боялся, что среди них найдется какой-нибудь ретивый молодец, что заподозрит во мне того самого полудемона. Егоровна-то, конечно же, знает, для нее это не станет новостью. А вот если здесь и на виду у всех устроят шоу-представление, моя репутация явно пошатнется даже в глазах Дельвига, не то что остальных.
        А если они еще и узнают, что у меня появились способности жнеца… Думаю, тогда Орлов точно решит отменить дуэль - не станет со мной попросту связываться.
        Полученный свежий уровень там, в храме, под присмотром Слави, после транса отблагодарил меня новым дополнением к классу. Такими темпами я стану скоро ниндзя-пиратом-зомби-киборгом…
        Свободные очки навыков я распределил среди лидерских умений. Одарил самого себя умением чарующей улыбки - помогала добиться своего, закинул парочку очков в харизму для ее открытия. Оставшиеся очки достались все той же ловкости и пассивке, ловкость же повышающую. Я с содроганием вспомнил образок, который мне подарили в храме - я временно решил его выложить. Вещица пускай и уникальная, с необычной способностью, но она взяла гадкую привычку добавлять мне свой бафф в самый неподходящий момент. Лог долбил меня сообщениями о смене характеристик, о том, что мной получен свежий эффект, что эффект прошел…
        Будто учась у самого Сатаны, образок спешил добавить мне пару очков интеллекта для ночных размышлений во время сна и норовил одарить излишней ловкостью, когда я тужился на толчке.
        Я решил, что разберусь с этим безобразием немного позже, вот только как? Могла знать разве только что сама Славя.
        Дня два назад я пытался зайти к ней сам, спросить - как дела, не было ли продвижения и успеха в общих поисках, на что получил грубый, холодный ответ - ангел разве что не вышвырнула меня взашей. Бабулька, вручившая мне образок, глядя на мою нерешительность, лишь вздорно, словно молодка, вскинула носик и одарила уничижающим взглядом - мол, неча тут всяким нетерпеливым рассказывать, пшел!
        Я и пошел, что делать-то оставалось. А сейчас ангелица аж расщедрилась породить Нею только ради того, чтобы пригласить меня к себе. Дело обещало быть опасным, завораживающим и грандиозным - как я и мечтал.
        При мысли о последнем захотелось сплюнуть. Прав, может быть, Кондратьич, что я не думая голову в самое пекло пихаю. Может, надо быть вдумчивей и осторожней? Уверен, доложи я старику о своих терзаниях, он одарит меня всего лишь одним вопросом - а чего ты, конкретно, барин, отыскать хочешь? Чего добиваешься? Справедливости?
        Ответа, пожалуй, я не знал и сам.
        Я шмыгнул мимо Института Благородных Девиц, угрюмо выдохнул - если верить словам Биски, то где-то там от скуки томится Майя. Может быть, я и не испытывал к ней того самого неприязненного чувства под названием любовь, не поддаваясь его пьянящему плену, но скучал по девчонке. Огненная дочь Тармаевых явно сумела запасть мне в душу, да и вместе мы наворотили немало дел. А еще Алиска…
        Я прикусил губу, едва разум нарисовал ее образ. Рыжая обнаженная лисичка с пылающим клинком наперевес в последнее время любила захаживать в мои сны. А я все больше и больше испытывал желание самолично проверить - на месте ли все ее соблазнительные бугорки и ложбинки?
        Из размышлений меня вырвало стойкое ощущение опасности - словно натянутая струна, оно звенело, давая мне сигнал. Я напрягся, вдруг остановившись, принялся озираться. Схватиться за пистолет? Но что тогда подумают прохожие?
        Ответить самому себе на этот вопрос я не успел - в мои уши врезался противный визг тормозов. Пузатый фургон Белых Свистков остановился рядом со мной, разве что не сверкая сигнальными фонарями. С гулким грохотом распахнулась дверь. Разодетые в белые мундиры бойцы правопорядка выскочили прямо передо мной с дубинками наперевес.
        - Господа, в чем дело? - успел выдавить из себя - отвечать они не спешили.
        Вместо этого один из них посмел опустить на меня занесенную для удара дубинку - чтобы тотчас же получить от меня зуботычину. Дьявольская эгида сама поглотила урон. Мысленно я пожелал призвать тень, но не успел. Сразу трое они накинулись на меня - под грузом их тел я попросту повалился наземь. Клапан кармана раскрылся, Нея заспешила прочь, чудом избежав грозящей ей смертью давкой.
        - Ах он сука! Вяжи его, падлу! - Пытавшийся вправить выбитую челюсть полицай плевал вязкой, липкой слюной, зло сверкая глазами. Кровь, идущая из носа, заливала лицо, ладонь и белизну формы.
        К нам было приковано три десятка любопытствующих взглядов. Мальчишки-беспризорники из подворотен внимательно смотрели за происходящим - и часа не пройдет, как об этом узнают все, кому надо и не очень.
        Мне заломили руки за спину, мое сопротивление было бурным, но абсолютно бесполезным. Ноги служителей правопорядка кольями впивались в мои бока, трещали ребра, легкие готовы были взорваться. Поддавшись естественному рефлексу поверженного, я пытался сжаться, стать как можно меньше, защищая лицо и живот - не помогло.
        Сталь наручников захлопнулась на моих руках, лишая возможности действовать. Тело стонало, прося передышки - били со знанием дела, пытаясь выколотить все желание сопротивляться.
        - Что происходит? Мы будем жаловаться! - вопила какая-то бабулька с балкона, выронившая поливальник. - Прямо посреди улицы, разве так можно, на глазах у детей?
        Побитый мной полицай погрозил ей кулаком, как будто обещая старой перечнице, что она вполне может стать следующей.
        Меня, словно мешок, зашвырнули в фургон. Сидевшие внутри полицаи уже держали наготове веревку для моих ног. Фургон резко рванул с места, я почти слышал, как завыл от боли бес внутри - ох и несладко же ему пришлось. Тащить и на себе такую-то махину…
        Словно побоев было мало, едва меня усадили на лавку, дали затрещину. Здоровяк, орудовавший больше остальных, вдруг хищно ухмыльнулся, а я понял, что уже видел его.
        Как и сидевшего передо мной человека.
        Он не изменил самому себе - выглаженный костюмчик, хорошая укладка волос, добродушная, располагающая к себе улыбка.
        Проблемы, о которых мне говорил Кондратьич, только что подъехали. Я лишь ухмыльнулся, отрицательно покачав головой - знал же, что наша встреча рано или поздно состоится. Но не ждал, что при таких обстоятельствах.
        Пытавшиеся выкупить у нас с Кондратьичем кортик бандиты сейчас были передо мной во всей красе.
        Крепкие, знающие руки шмонали мои карманы, вытаскивая их скудное содержимое.
        - Это что такое? - Здоровяк с бараньими рогами нащупал у меня кобуру, вытаскивая из нее пистолет. - Ствол, шеф, ага. Представляете? Может, вальнем его из него же - скажут, самоубийство…
        - Ума, как погляжу, у ваших дуболомов не прибавилось, - отозвался я. Велес, обиженный моими словами, подтянулся, замахнувшись для очередного удара, но ему дали знак опустить руки.
        - Он прав, Коленька. У тебя не только бараньи рога - содержимое головы точно такое же.
        Здоровяк засопел, садясь на место, обиженно насупился. Хитрюга решил пояснить, повертев мой пистолет в руках:
        - Если убить его здесь, какое же это самоубийство? Все прекрасно видели, что его забирали Белые Свистки, а потом р-р-раз - и застрелился? Вопросы пойдут. Ты хочешь, чтобы были вопросы?
        - Нет, шеф, - угрюмо и виновато буркнул великан и замолк.
        - Здравствуйте, князь. - Посланец Старого Хвоста, наконец, повернулся ко мне, положил волыну на миниатюрный столик. Фургон, еще мгновение назад взявший цель догнать адских гончих, теперь скучающе переваливался по дороге. Я не видел сквозь зашторенные окна, куда меня везут. Но терзали жуткие сомнения, что пункт назначения приведет меня в неописуемый восторг.
        - Я не поздоровался при встрече, а это, как-никак, не вежливо. Вы так не думаете?
        - Иди к черту, - с усмешкой ответил ему. На меня смотрело четыре угрожающих рожи, разодетых в костюмы Белых Свистков. Уж не знаю, где они сумели все это достать, но мой мастер-слуга точно был прав: административные возможности у них и в самом деле богатые.
        Жаль, что методы как были разбойничьими, так ими и остались.
        Хитрюга передо мной сидел, закинув ногу на ногу, в барской, повелительной позе. Так сидят хозяева не только своей, но и твоей судьбы. Он склонил голову набок, насмешливо погрозил мне пальцем.
        - Вы перешли своими выходками и словами дорогу тем, кому не следовало. Рысев, может быть, этой маленькой демонстрации вам достаточно?
        - Вам нужен кортик? - спросил, на что мне мягко покачали головой.
        - Старый Хвост не отбирает у стариков купленные игрушки. Теперь ему уже не нужна железка, он хочет вашу голову. Или, точнее сказать, вашей боли.
        - Ты не ссысь, паря. Мы тебя всего лишь немного поломаем в разных местах. Делов-то. Поболит-поболит да перестанет. Агась?
        - Я ученик офицерского корпуса, - решил пойти издалека и сослаться на то, что должно было служить защитой по словам Кондратьича-же.
        Если оно и служило защитой, то точно не от этих ребят. Мне ответили дружным гоготом. Мерзавчик-хитрец позволил себе ухмылку, закинул ногу на ногу.
        - Что же вы, князь, так резко перешли к угрозам? Когда были в чуть иных обстоятельствах, вы готовы были рвать и метать, низвергнуть на наши головы кары небесные. А теперь желаете спрятать свой нежный, юношеский пушок за воротами учебного заведения. Не ай-яй-яй ли?
        - Легко говорить с тем, у кого связаны руки. - Я вернул ему усмешку. Тот ей подтерся и пропустил мимо ушей.
        - Всякий из вас, благородных, чтит себя пупом мироздания. Там, на улице, под защитой закона, вам кажется, что вы безнаказны…
        - Не знаю, что у тебя за дела с благородными, но это ты пытался выкупить у меня клинок, и выслал наперед двух дуболомов, дабы они меня припугнули. Будь у тебя возможность не платить, ты бы с радостью прикарманил деньги себе. Старый Хвост-то, поди, куда больше велел заплатить, чем ты мне предлагал?
        Он тяжело задышал - кажется, мне удалось задеть его самолюбие и честь, но ответить ему было нечем. Сквозь пелену благочестия в нем пробуждалось бешенство.
        - Ничего, юный князь, - выдохнул он, вдруг расслабив плечи и поудобней устроившись на сидении. В конце концов, это я связан, а он везет меня на расправу. Что-то подсказывало, что сейчас я в самом деле оказался в невыгодном положении. Будь сейчас ночь, все было бы гораздо лучше. Я бы расшвырял этих паршивцев, как кегли.
        Может быть, стоит позвать Биску?
        Я покачал головой, прогоняя вполне разумную мысль. Глупость, царствовавшая на троне здравого смысла, подсказывала, что если бы меня хотели убить, сделали бы уже. Много ли надо, чтобы придушить человека в закрытом фургоне? Да и застрелить меня из моего же ствола - не такая уж и глупая затея. Как-нибудь бы отбрехались - сумели же они как-то раздобыть и автомобиль Белых Свистков, и их форму.
        Если оно все так, то скверно. Я пожевал губы, проворачивая в голове мрачные думы о том, что делать дальше. Одно знал точно: прощения просить не буду.
        - Ничего, юный князь, - повторил посланник Старого Хвоста, выдохнул. - У нас с вами еще будет возможность поговорить. С глазу на глаз и без, как вы выразились, дуболомов. Желаете?
        Я просмотрел его ясночтением. Уровнем он всяко был повыше меня, характеристиками тоже. Возраст, правда, нещадно откусывал добрую десятину, обещая с каждым годом наращивать аппетит. Но даже так выходило немало.
        Под рубахой он прятал сталь мышц и толщину бицепса: силой его природа не обделила, как и интеллектом. Я горько усмехнулся - в голову полезла пошлая мысль, что если у него тут все так распрекрасно, то пиписька, должно быть, маленькая.
        Ребячество.
        - Куда же вы меня везете?
        - На твои похороны, дружок, - гаркнул в ответ велес, едва не уткнувшись в мой лоб рогами. Ему казалось, что я испуганно попытаюсь закрыться. Качнул головой. Когда запугать меня не получилось - подивился. То ли моей бестолковости, то ли отваге.
        А может быть, и тому, и другому разом.
        Хорошая городская дорога сменилась ухабами слишком быстро - вряд ли меня вывезли за пределы города, но мы наверняка катим по нищим кварталам города. Бедность, к который я привык с самого детства в голодных девяностых, спешила за мной по пятам. И как только в посмертии мне удалось вырваться из жадных объятий, она спешила снова загнать меня на свою территорию.
        Машина качнулась, сбавляя ход, заскрипели старые, давно не ведавшие смазки тормоза. Пузатый фургон неохотно парковался. Мерзавчик достал из своего запаса свежую, ранее невиданную, заготовленную для одного лишь меня ухмылку. На миг стало не по себе - показалось, что вместо разухожистого гангстера на меня хищно лыбится мерзкая, лысехвостая крыса.
        - Приехали, юный князь! - Он возвестил это как лучшую весть за последние несколько дней. Здоровяк-велес с бараньими ногами схватил меня за шкирку и, едва только хлопнули открывшиеся дверцы, вышвырнул, будто кусок мяса.
        Тело заныло от боли: бетонный пол такой себе материал для мягких приземлений. Перед глазами на миг сверкнуло лезвие - острозаточенная сталь вспорола веревки на моих ногах, заныла ушибленная икроножная мышца. Я поспешил тотчас же оказаться на ногах, но огромной тяжестью на мои плечи легли руки, прижимая к земле.
        - На колени перед Старым Хвостом! - басовито возвестил голос здоровяка. Я заскрипел зубами: чтобы я, да на колени, перед каким-то бандитским прощелыгой?
        Старый Хвост был в лучших традициях Крестного отца: бесконечно стар, с уставшим взором чуть прикрытых глаз. Пушистый, больше похожий на дубину хвост раскачивался из стороны в сторону за спиной. Чуть приподнятый нелепого вида котелок на голове, из-под него торчали мохнатые кошачьи уши. Усы из-под носа струнками торчали в стороны. Старик стоял надо мной, словно повелитель моей судьбы. Жирный кошара, далекий собрат велеса-бандита покоился на его руках, жмурился, с охотой принимал даруемую руками ласку.
        Думал, что он скажет хоть слово, что вдруг повисшую тишину вот-вот разрежет хриплый глас. Он же ожидал от меня, что я, едва увидев его перед собой, не просто паду на колени, но утоплю самого себя в ничтожных извинениях. Рассыплюсь в мольбах о пощаде.
        Что ж, не очень люблю расстраивать стариков, но этому придется смириться с реальностью. Рывком нагнав в мышцы демонических сил, я встал, спиной отшвырнув от себя разбойника - тот, нелепо попятившись, грузно завалился на пятую точку. Оскалившись, я рвал путы за спиной. Опешившие бандиты бросились на меня, желая удержать спешащего из меня на волю демона. Жаль, как же жаль, что не успело стемнеть - иначе бы их исход был предрешен.
        Я угомонился, когда моего лба коснулся тупой холодный ствол револьвера. Смерть из черного дула обещала быть быстрой и почти безболезненной. Старый кошак смотрел на меня исподлобья, будто на злейшего врага. Он не привык к неповиновению и к тому, что кто-то смеет сопротивляться.
        Я выдохнул - лучше попробовать еще раз чуть позже, чем попросту сдохнуть сейчас. Мерзавчик коснулся плеч старика, словно желая его успокоить, что-то жарко зашептал ему на ухо. Старик кивнул и тут же отвесил мне затрещину пистолетной рукоятью. Во рту появился металлический привкус, я выплюнул остатки зуба. Получилось, наверное, даже лучше чем хотелось. Метил в пушистого поганца, а попал в улыбчивого мерзавчика. Плевок кровавой полосой лег на его белоснежный костюм.
        Расстроившись, он покачал головой, цокая языком и погрозив пальцем.
        - Несносный мальчишка, - наконец, заговорил он. - Если бы ты проявил уважение к старости нашего патрона, то, как знать, он, может быть, и простил бы тебе твою прошлую дерзкую выходку. Но вместо того чтобы одуматься, ты решил, что все еще возишься где-то среди сверстников в вашем благородном детском саде.
        Он выдохнул, отошел, а меня посетила неоднозначная мысль. Они сколько угодно могут заверять, что эта старая развалина с не по возрасту пушистым хвостом и есть тот самый Старый Хвост, при упоминании которого даже Кондратьич вздрагивает, да вот только что-то подсказывало, что этот титул принадлежит совсем другому человеку.
        Или не человеку.
        - Ага, как же смело говорить с тем, у кого руки связаны за спиной. Меня ведь тут целый один, а вас всего лишь с добрый десяток, не считая вашего блохастого… за кого он тут у вас? За домашнюю скотину? Чешете ему за ушком перед сном?
        Я чувствовал, как у старика сдают нервы. Что ж, если давить на больные мозоли, то лучше идти до конца - на полпути не останавливаются.
        - Эй, ушастая погань! Как там тебя зовут? Драный Хвост? Херовый из тебя бандит, раз ты так запросто готов потерять голову от слов такого наглого мальчишки, как я. А может, ты попросту боишься? Потому что в одиночку-то я скрутил бы тебя в бараний рог. Но я знаю, что тебя может успокоить. У меня там в кармашке клубок шерсти завалялся - может…
        - Довольно! - Голос Старого Хвоста оказался на редкость грубым и неотессанным. Никакой старческой хрипотцы, только басовитая брань. Таким гласом обычно приказывают расстрелять перед строем или повесить. Палач бы из местного криминального авторитета получился отменный.
        Палачом он быть и собирался.
        - Я уже говорил вам, юный князь, как меня зовут? - Мерзавчик вдруг выступил вперед. Я покачал головой в ответ.
        - Мне вполне хватает ума, чтобы понять, как тебя зовут на самом деле. Ты притащил вшивую кошку - на какой только помойке ты его откопал? - чтобы выдать его за Старого Хвоста. Вот только он мало чем отличается от простого бандита. А вот ты…
        Мерзавчик кивнул в ответ, словно принимая правоту моих слов.
        - Ну раз уж вы во всем так прекрасно разобрались, юный князь, то позвольте мне рассказать, что вас ждет.
        - Надеюсь, что девки, горячий ужин и теплая постель. Найдется что-нибудь в эдаком роде?
        Истинный глава гангстеров теперь смотрел на меня без всякого намека на насмешку. Он словно давал понять, что шутки закончились и вот сейчас будет самый настоящий разговор.
        Я попробовал на крепость веревки еще раз, но узлы накладывал точно не зря жующий свой хлеб человек. Ослабить путы не удалось ни на йоту.
        - Вы правы, Рысев. Я тот, кем вы меня только что назвали. Но, знаете, свою кличку я получил ведь не просто так. Вижу, вы остры на язычок и до жути жаждете пойти со мной на конфликт. Что ж, думаю, мне следует уважить ваш благородный выбор.
        - Босс, может, не стоит? - Велес, только что державший меня за плечи и грозивший больше остальных, вдруг испытал нечто похожее на помесь отвращения с ужасом. Ого, а вот это уже и в самом деле интересно!
        - Стоит.
        Он вдруг резко выпрямился. Все тело мерзавчика заходило ходуном - наружу из-под стискивавшей одежды рвались точеные мышцы. Серая шерсть побежала по телу, прорастая прямо сквозь кожу. Гулко затрещала разрываемая в клочья рубаха, лопнули штаны. Хвост, лысый и длинный, вывалился наружу.
        Такое можно было узреть разве что в фильме ужасов. Человек прямо на моих глазах обращался в гигантских размеров крысятину. Вытянулась морда, пробилась розовая, наглая точка носа. Глаза будто залило красными чернилами - без зрачков они выглядели до безумного жутко. Дикий вопль вырвался из глотки гангстера - схватившись укоротившимися лапами за разросшуюся голову, он застонал, когда наружу полезли желтые, способные перегрызать сталь резцы. Я закусил губу, ловя себя на мысли, не замешана ли здесь каким боком семейка Менделеевых. Похимичить они любители, а уж как к крыскам-то своим относятся…
        - Ну как, юный князь? Я говорил ведь, что у вас будет шанс встретиться со мной лицом к лицу? А может быть, теперь лучше сказать, лицом к морде?
        Мне хотелось вжаться в стоящих за спиной великанов, те же, кажется, желали сделать то же самое с ближайшей стеной. Холодный пот градом покатился по позвоночнику, рубаха мерзко прилипла к телу, в глазах заслезилось.
        Коротенькие серые лапки с когтистыми пальцами сжимались, будто в желании прямо здесь и сейчас ухватить свою добычу. Голос, льющийся из недр чудовища, приводил в животный ужас. Желание бежать без оглядки проснулось во мне.
        Ясночтение вопило, будто обезумевшее, крича, что рядом не просто опасность, а самая настоящая погибель.
        Моих рук коснулось лезвие. Веревки, еще пару мгновений назад стискивавшие запястья, обрезанным хламом рухнули наземь, даруя долгожданную свободу.
        Велес-баран, не давая и шанса прийти в себя, что есть сил отвесил мне затрещину - словно кукла, я отлетел на груду ящиков. Здоровяк в пару прыжков оказался рядом со мной, чтобы тотчас же встретиться с каблуками моих ботинок - клинком они врезались ему в брюхо.
        Его дружки были рядом. Не спеша хвататься за стволы, они полагались на силу рук. Я вскочил на ноги, принимая боевую стойку. Не знаю, как глупо в ней смотрелся, но уловил лишь ухмылки на лицах моих похитителей.
        Ощущение того, что попал в ловушку, пискнуло во мне умирающей крысой в тот миг, когда я услышал шорох взведенного механизма. Земля из-под ног ушла в никуда, тьма грязного подвала добродушно приняла меня в свои объятия…
        Глава 5
        Это был не подвал.
        Я плюхнулся в вонючую до омерзения воду. Липкой жижей нечистот она липла к одежде, водорослями цеплялась за плечи. Обнаглевший, любопытный грызун заскочил мне на голову - я схватил его поперек туловища, швырнул в гадкую воду.
        Меня со всех сторон окружали влажные, позеленевшие кирпичи стен. Прутья решеток служили фильтрами, не давая крупному мусору пройти сквозь них. Нечистоты единым потоком стекали по центру канала.
        Канализация, вот же ж! И подумать только - скинул меня сюда не кто-нибудь, а мерзкая крыса, научившая своих подчиненных нападать толпой на одного. Ага, намекнуло мне чувство юмора, прямо как один сенсей своих черепах…
        Сейчас было не до смеха. Я слышал глас Старого Хвоста, шнырявшего где-то поблизости. Шаркающее, зловещее шуршание крысиных лап по старому, выщербленному бетону.
        Он знал, что делал, приказав своим парням скинуть меня сюда - неугодные находят здесь смерть. Не просто находят - становятся добычей. Благородные, привыкшие всегда и во всем быть на вершине эволюционной цепи, оказывались здесь в самом низу. Благородный дар, которому они доверяли свои жизни, подводил их перед лицом неизбывного ужаса, превращая в жуткий, кровавый обед.
        Стоять в луже нечистот я посчитал глупейшим из занятий. Солнечный свет не проникал сюда, лишь тускло горели лампы - я надеялся, что среди них окажется хоть один чертенок, к родовым инстинктам которого можно было бы воззвать. Что ж, у мира было забавное чувство юмора: не знаю, какую именно энергию использовали бандиты, но уж точно не от нечистого.
        Жижа норовила залиться в ботинки, мерзко хлюпала при каждом шаге. Мундир, чистоту которого предписывалось хранить не хуже чести, был изгваздан так, что даже та хозяйка прачечной, куда уже сдавал его Кондратьич, вряд ли сумеет справиться.
        Чем там знамениты у нас канализации? На ум почему-то одна за другой приходили неуместные новости из желтых газетенок про крокодилов, людей-кротов и даже инопланетян.
        Я усмехнулся. А ведь и правда: в мире, где для того чтобы завести машину, нужен черт, в канализации может быть что угодно.
        Перед лицом мелькнула размашистая огромная тень, и лишь реакция спасла от печальной участи. Тело натянуло на себя дьявольскую эгиду, спасая меня от спешивших размолоть мои руки крысиных резцов.
        Старый Хвост вынырнул передо мной во всей своей жуткой красе. Разинулась огромная, почти кроколиподобная пасть, из чрева ударило гнилым, практически сногсшибающим духом.
        Зубы несчастного как будто в первый раз в жизни коснулись того, чего они не в силах прокусить. Костяной монолит, моловший сталь, хрустнул, пошел трещинами - не сразу осознавший случившиеся, крысолюд рывком подался назад, заюлил по земле хвостом. Боль посетила его запоздалой гостьей. Подскочив, словно ужаленный, он плюнул в мою сторону, прежде чем нырнуть в грязевой нечистотный поток.
        Плевок врезался в стену рядом со мной. Камень, повидавший на своем веку некоторое дерьмо, оплавился, потек, словно жидкий пластилин. Уж не знаю, что там за дрянь жрал наш малоуважаемый мерзавчик, но в убойности ей отказать было сложно.
        Крысиная туша скрылась под водой, оставив после себя лишь расходящиеся круги на мутной воде. Тут в пору было подивиться - там, где мне было разве что по колено, умудрилась целиком спрятаться такая туша.
        Я сплюнул, утер рот рукавом, посмотрел наверх - без крыльев тут точно назад не забраться. Да и если заберусь - люк, сквозь который я рухнул сюда, уже успели затворить.
        А значит, следовало попросту идти дальше. Выбирался же откуда-то этот Старый Хвост после того, как разделается с несчастными?
        Ну да, ну да, смеялся сарказм. Бандиты, что желают от кого-то избавиться, всегда же славились именно тем, что оставляли лазейки, сквозь которые можно было бы вынырнуть наружу. Отчаяние, жадно потирая ручонки и обещая взяться за мою душу чуть позднее, не уставало твердить, что куда бы я ни сунулся в этом лабиринте - это тупик.
        Здравый смысл боролся с ними изо всех сил и не щадя живота своего. Мальчишка, живущий внутри каждого мужчины, не желал так запросто сдаваться. Получив обидный щелчок по носу, он не желал хныкать в собственном бессилье, жаждал героем проломиться сквозь стены чужих препон.
        И обязательно наподдать плохим парням.
        - Ты найдешь здесь свою смерть, юный князь. - Со мной, казалось, заговорили стены. Я вздрогнул от неожиданности. Напрягся, ожидая следующей атаки, но ничего не случилось. Старый Хвост потешался надо мной - хриплый, раскатистый смех эхом отражался от каменных стен, клином вбиваясь в мои уши.
        - Слишком многие в свое время считали, что могут быть со мной грубы. Что, рожденные с серебряной ложкой во рту, они получили некое особенное право, которого нет у других. Смеяться над низшими, унижать, издеваться, отбирать…
        Я не видел причин отвечать на его болтовню. Что, в самом деле завести песнь, что клинок Кондратьичу мы в самом деле купили честно? Так эта погань не поймет, обвиняя благородство в предвзятости. Он сам скакал на коньке чужой гордыни.
        - Многие сгинули здесь до тебя. Я мог бы составить целый список. Им подвластны были огонь, вода, железо и слово. Был даже один музыкант, представляешь?
        У меня под ногой хрустнуло, я бросил взгляд, попятился, выругался. Мне не посчастливилось наступить на давно истлевший череп истерзанного бедолаги. Скелет несчастного был разбросан, словно при жизни от него отрывали части тела.
        Жуткий страх вкрадчиво шептал, что именно так и было.
        - Я буду следить за тобой из теней. Тебе кажется, что отсюда есть выход, что можно добраться до какой-то волшебной лестницы и выползти на свет божий. Не-ет, маленький котенок, здесь просто мои охотничьи угодья. Ты нетерпелив, ты яростен, ты готов бросаться в бой - как и десятки других до тебя. Это уйдет через пару-тройку часов блуждания.
        - Покажись, - велел я, стиснув кулаки, приготовившись к бою. Смех был мне ответом.
        - Я же сказал, что ты спешишь. А у меня времени много, я могу подождать. Ты расслабишься, и я настигну тебя, вкусив твоей крови, будто вина. А может, тебе придет в голову кидаться на каждую тень? Что ж, давай тогда поиграем?
        Лампочка, висевшая надо мной, вдруг хрустнула, будто раздавленный зубами леденец, осыпала меня ворохом осколков и искр. Я метнулся прочь, ударил не глядя и наотмашь - кулак врезался в мохнатое тело. Старый хвост хрипло ухнул, вложенных мной дьявольских сил вполне хватило, чтобы швырнуть его в стену.
        Серая крысиная шкура зловеще блестела в потемках, шедший из мерзкой глотки свист радовал ухо, но я знал, что останавливаться нельзя.
        Сейчас это было смерти подобно. Здесь, посреди мерзости людских отходов, я прикончу этого поганца и, наверное, мир станет хоть чуточку светлее.
        Словно осатанелый, я накинулся на огромную крысу. Его ребра затрещали, принимая на себя один мой удар за другим. Лысый хвост, будто плеть, нещадно колотил по стенам, баламутил воду, охаживал меня по спине и плечам. Не желая бить битым, он вертелся едва ли не юлой. Мерзкие крысиные лапы драли на мне рубаху в надежде добраться до мягкой кожи, хлопали по лицу, оставляя на щеках глубокие царапины ссадин. Изогнувшись, он ударил задними лапами прямо в живот - из меня будто выбили весь дух. Словно мяч, я отлетел в сторону, плюхнулся в воду и тотчас же ощутил на себе всю тяжесть крысиного великана. Любивший поболтать со своими жертвами о вечном, Старый Хвост теперь жаждал не загнать меня в угол, он хотел только того: чтобы я сдох.
        Отчаянно цепляясь за жизнь, я барахтался в вязкой, вонючей воде, чувствуя на губах мерзкий, тошнотворный вкус нечистот. Я пустил со спины тень, надеясь лишь на то, что демоническим силам в своей массе нужна не сама ночь, а лишь темнота.
        Тщетно.
        Сгусток тени принял на себя лишь острый, клацающий хват резцов облезлого Хвоста, спасая меня от укуса, попытался вдарить всеми тремя руками - но те оказались слишком слабы, чтобы сдвинуть с меня эту мерзость.
        Ощущая, как горят легкие, в глазах темнеет, а слабость овладевает телом, я ударил головой назад.
        Вышло так себе и слабенько, но мой противник взвыл, словно ужаленный. Его будто ветром снесло с меня - глава преступного синдиката заверещал, как резаный, а я, еще не понимая, что толком произошло, пытался разлепить глаза. Может, подумалось мне, в свой удар я вложил ту самую нестерпимую боль? Непроизвольно, совершенно забыв об этой абилке, но все-таки…
        Все оказалось гораздо интересней.
        Мрачные стены заброшенного крыла канализации охватил яркий, почти полуденный свет. Тьма, обвыкшаяся здесь, словно у себя дома, испуганно бежала прочь. Я же пытался понять, что случилось.
        Ясночтение было ко мне неумолимо. Нахождение в мутной воде по самые уши не только обратило мою форму в вонючее тряпье, так еще и отчаянно, с огромным азартом и неуемным аппетитом подтачивала мои полоски здоровья с выносливостью. Словно всего того было мало, она облизывалась и на запасы маны, словно спрашивая: а ты, мол, как думал? Тут раззяв не любят. Вонь, грязь, антисанитария любого здоровяка обратят в едва волочащую ноги развалины.
        Выбираясь на правый проходной борт, откашливаясь от вязнувшей на зубах мерзости, я бросил взгляд в сторону Старого Хвоста.
        Крыс плевался желчью во все стороны, словно был ослеплен. Его тело исходило судорогами, подпрыгивая, перебирая крохотными лапками по воздуху. Визг, идущий из его глотки, норовил залепить собой уши, оглушить.
        Да что за черт в него вселился?
        На миг мне представилось, что Биска, решив, наконец, оправдать статус моей подопечной, явилась сюда из глубин ада даже без моего зова. Отчаянно я вглядывался в царящий вокруг кавардак, силясь выцепить взглядом оседлавшую чудовище демоницу.
        Биской тут даже и не пахло. А вот повисшая в воздухе святая благодать говорила, что помощь пришла откуда не ждали.
        Протерев глаза мокрым рукавом, проморгавшись, я наконец сумел узреть крохотный поток света, что жалящей осой вонзался в мерзкое тулово Старого Хвоста.
        Тот будто бы отрицал действительность, не желая верить, что нечто настолько крохотное способно его одолеть. Он клацал челюстью, бил лапами и хвостом, вертелся в диком, отчаянном танце - и безбожно проигрывал.
        Нея жалила его, оставляя мерзко тухнущие проплешины на серой шерсти, отчаянно и самозабвенно бросаясь в очередную атаку. Мне казалось, что он сумеет ее поймать. Еще одна ее попытка - и он подстроится под ее ритм, взмахнет хвостом, и она кормом для рыб ухнет в небытие текущей сквозь стоки дряни.
        Я даже представил, как эта погань, словно на прощание, посмеет ухмыльнуться, крякнуть и подмигнуть единственным уцелевшим глазом. Скажет, что сегодня мелкая сволота ночует у рыб.
        Я письмо от Слави сволотой уж точно не считал. Метнулся к ним, закрывая собой в самый последний миг - хвост, готовый расплющить малютку, оставив люминосцентным пятном на стене, болью обжег спину. Было ощущение, будто она горит огнем, а мою кожу только что опрыскали кислотой.
        Он рванул хвост на себя, заставив меня рухнуть на колени - как я мог не замечать раньше, что на облезлом, не в меру длинном хвосте шипами растут костяные наросты. Я взвыл, когда он клочьями принялся драть с меня кожу. Страх кричал, что если у меня есть план спасения, то лучше бы я поскорее явил его миру. Иначе зараза попадет в кровь, а я издохну гораздо раньше, чем сумею выползти из этой ямы.
        Булькающие нечистоты вторили страху, мол, да-да, искупаешься - и готовь себе деревянный макинтош!
        Нея была в моих руках комочком чистоты и святости. Я чувствовал, как готовая рвать меня в клочья боль унималась, принимая бальзам ее ангельской природы как исцеление.
        Исцеления не было, моему телу, да чего уж там, мне самому становилось хуже от мгновения к мгновению.
        Ощутивший свободу Старый Хвост наотмашь рубанул меня своим лысым отростком, надеясь хлестнуть по щеке, но я вовремя сумел завалиться. Вторая его попытка окончилась ничем - едва он замахнулся, как Нея выпорхнула из моих рук. Все в ее маленьком естестве желало воздать мне за ее спасение. И если я готов был пожертвовать ради ней своей спиной, ей не жалко было лишиться жизни.
        - Ты умеешь удивлять, юный князь. Кажется, что ты испробовал на мне все свои трюки, но ты вытаскиваешь из широких штанин новый туз и, как назло, козырной. Где ты, мать его, умудрился разжиться ангельской куклой?
        Мне нечего было ему ответить, да и незачем.
        Решив поберечься, главная мерзость петербургского криминалитета подалась назад, отчаянно и неспешно отступая. Я не видел, но чувствовал, что он готовится к прыжку. Что мышцы задних лап готовы спружинить тяжелое тело, перекусить надоедливую стрекозу, проглотить, размолоть резцами клыков.
        И выплюнуть мне под ноги мерзким месивом.
        Я покачал головой, вытаскивая из недр последние силы. Пускай выносливость неуклонно стремиться к нулю, а дебафф усталости хмыкая утверждает, что отныне возьмется за меня всерьез. Я ударил, сложив руки замком и наотмашь, не очень надеясь, что хоть что-то получится.
        Челюсть подонка захрустела, едва встретилась с моими кулаками. Передние резцы взорвались крошевом, валились наземь острые и не очень осколки зубов. Я глянул на свои руки - и обомлел. Их окутывал золотистый свет.
        Что, спрашивало меня ясночтение, не веришь? Это ты очень даже зря, парень. Нея решила обратиться оружием, кастетами облепив мои пальцы. Со всех сторон, даже от названия разило легендарными свойствами - и невероятно скромным запасом прочности. Я почти услышал, как внутри от боли пискнула безмолвная Нея, стоило мне при помощи нее хорошенько огреть Старого Хвоста.
        Все еще не веря в случившееся, он мотал мордочкой из стороны в сторону, изувеченные лапки перебирали розовый носик. Я же решил, что лучшей мишени для удара попросту не сыскать.
        Стиснув кулаки, натянув на моську выражение пострашней да покруче, я отвесил поганцу хук. Боль абилкой потекла с моего кулака в гадкое тело мутанта. Старый Хвост зашатался, силясь удержаться в сознании. Это он зря, ухмыльнулся я себе. Рухни он сейчас без сил, усни - и я бы добил его, размозжив голову парой ударов. Быстро и безболезненно.
        Он же словно только и мечтал о том, чтобы я сотворил с ним что-нибудь этакое
        Ну я и сотворил.
        Драться меня учила улица. Гопники, сидящие на картах всегда желали разжиться мобилкой, денюжкой или хотя бы сигареткой. И чесали кулаки о тех, кто смел им отказать.
        Я выбирал путь смелых, но глупых - быть битым и обобранным. Но всякий раз мне удавалось намять бока то одному, то другому поддонку, а после они уже решали со мной попросту не связываться - стоят ли те гроши, что ночевали в моих карманах, тех приключений, что я приносил с собой?
        Желая вывернуться из моей хватки, огромный крыс спешил нырнуть в спасительную воду. Раствориться, уйти мелким поганцем на самое дно - уж лучше битым, чем мертвым. Я пресекал каждую его попытку высвободиться - впечатал что было сил в стену. Каменная кладка старой канализации оказалась непрочной. Будто годы в ароматах нечистот подточили твердость кирпича.
        Облаченные светом кулаки жгли паразита, вырывая из его глотки хриплые мольбы о пощаде. Ну уж нет, решил я, здесь не будет никакой пощады. Отпусти я его сейчас, он утрет кровь, залижет раны и уже завтра явится с новой, еще более мерзкой ухмылкой.
        Чтобы отобрать то, что мне дорого.
        - Где выход, тля? Слышишь? Где выход?
        На миг я даровал ему краткую передышку. Взбудораженные болью бока грызуна ходили ходуном. Ему тяжко было дышать - мешали сломанные ребра. Вместо слов он мог выдыхать разве что стоны. Залитая кровью морда обессилено обвисла. Изломанная, покрытая блестящим серым мехом лапка указала куда-то в сторону, ткнула в стену напротив.
        Я проверил ее ясночтением и ухмыльнулся - ну прямо то что нужно!
        Глава 6
        Меня не ждали. Наверное, сложно назвать момент, где бы меня в самом деле и по-настоящему ждали. За кирпичной кладкой - полуразрушенной, легко ломающейся и свежей - ждала своего часа стальная дверь. Все становилось понятно - сбрасываемые сюда жертвы попросту никогда не должны были вернуться домой. Вечность бродить в полуразрушенном, но тупиковом канале, который не обслуживался веками.
        Стальная дверь застонала, неохотно пуская меня внутрь. Младшие собратья Старого Хвоста разбежались, стоило мне показаться с его тушей на плечах.
        Он был избит и унижен, но пока что все еще жив. Нет, убивать его там, в грязных каналах, - это пустая трата чужой жизни. Мне следовало преподать поганцам урок - и я обязательно сделаю это у них на глазах.
        Гопники понимают только язык силы. Бандиты покрупнее видят лишь жестокость. Их недостаточно избить до полусмерти и отпустить восвояси. Недостаточно просто закрыть в камере и ждать исправления. Правосудие должно тащить их за загривок, словно паршивую кошку, и творить нечто, что навсегда отложится в их мозгу.
        Отпечатается в памяти.
        И уже в следующий раз они трижды подумают над тем, стоит ли им соваться в это дело.
        Я хотел показать, что связываться с родом Рысевых не просто ошибка - это промах, достойный того, чтобы его занесли в учебники.
        Впереди был коридор. Над головой раскачивалась тусклая лампа, обещавшая погаснуть в любой момент. Это ничего - Нея служила мне источником света.
        Как только я закончил избиение уже не сопротивлявшегося поганца, она вновь приняла собственный облик. Ей явно было тяжело - в конце концов, я изрядно подточил ее полоску здоровья. Уверен, Славя придумает, как восстановить ее жизненные силы.
        Устав нести мерзавца, швырнул его на пол: он свернулся, утопая в пучинах новой, свежей боли. Из разодранной пасти показалась кровь - бедолага кашлял собственными потрохами.
        Совесть парила надо мной уязвленным ангелом, не уставая вопрошать: а все ли я правильно делаю? Хорошо ли подумал над своим следующим шагом? Что скажу своим детям, когда они меня спросят про этот случай?
        Я был уверен, что не скажу ровным счетом ничего. Незачем им знать такие подробности.
        Да и будут ли они еще, эти дети?
        Крыса я тащил за хвост. Ухмыльнулся и пожелал ему держаться за свои потроха изо всех сил. Потому что непреодолимым препятствием перед нами лежала жестяная, изъеденная ржавчиной лестница, а облегчать его путь у меня уже не было ни сил, ни желания.
        Он восходил по ней победителем. Неустанно, обгладывая кости очередного дерзкого мальчишки, чувствовал себя хозяином жизни, жмурился от лучей дневного света. Дверь где-то вдалеке блестела натертой до блеска рукоятью - словно манила к себе, обещала свободу из вонючего плена этих стен.
        - Босс?
        Дверь приоткрылась, когда я почти достиг самой вершины. Глуповатая морда велеса-барана показалась на миг. Изумленными до невозможности глазами тупень уставился на меня. Он ожидал увидеть кого угодно, но уж точно не извазюканного в грязи и крови князя Рысева.
        Ну и видок, наверное, у меня сейчас. Такой, что привыкший видеть гигантских грызунов разбойник испуганно вскрикнул и поспешил затворить за собой дверь.
        Я рывком оказался рядом с ней, не позволил провернуть уже вставленный в замок ключ, ударил ногой.
        Дверь такого приветствия не выдержала, согнулась, слетела с насиженного места, придавив собой велеса. Здоровяк нелепо попятился, падая наземь. Я подтащил тушу его шефа поближе к себе, рывком дернул, бросил, словно снаряд.
        Велес завыл от ужаса. Страх побежал по его штанине мерзкой смесью испражнений. Этого даже бить не надо, он уже обделался. Не ведая стыда, он вскочил, метнулся к ближайшему окну, высадил стекло, разрезав руку осколками, и устремился прочь. Не догонять же его теперь, в самом деле.
        В особенности, когда впереди меня уже поджидают его дружки - с добрый десяток лихих головорезов.
        Не меня, своего шефа. Наверняка уже притащили с десяток бутылей холодной водочки, со слезой - как же не отметить свершившееся правосудие над еще одним представителем «благородного» рода?
        Крыс, принимая человечий облик, наверняка неустанно вещал, что однажды закончится эпоха богатых, живущих в роскоши бездельников и настанет время их свободы. Я был с ним согласен за одним маленьким исключением: эпоха бездельников когда-нибудь обязательно закончится, но вот чем они лучше тех, кого презирают больше всех на свете, мне никто из них не сумел бы ответить.
        Да и не нужно. Как будто я в самом деле стал бы слушать побасенки старых головорезов.
        - Ну что там у тебя, Васька? Чего визжал-то? - спросили они, когда я вошел в здание склада. Ждали того здоровяка, не меня.
        Окровавленный, я вогнал их в ступор - кажется, впервые в жизни они не знали, что делать дальше. Зато мне это прекрасно было известно.
        Я подскочил к самому ближайшему из них - мой кулак врезался в скулу негодяя. Он рухнул, словно подкошенный.
        Его друзья оказались не такими раззявами. Кто-то потянулся за пистолетом, у кого-то в руках мигом нарисовалась монтировка. Первые мне не нравились больше вторых.
        Нея святой пчелой выпорхнула из дверного проема, словно клинок, ударила по глазам того, кто уже метил в меня из револьвера. Я уклонился от здоровяка с монтировкой - точно такой же тупой велес-баран, как и его бежавший собрат, только чуточку храбрее.
        Настало время проверить его колени на прочность. Поддев ногой растяпу, я перехватил его руку в захват, ударил ему лбом в подбородок, вывернул руку - орудие Гордона Фримена звонко клацнуло по полу и тут же перекочевало в мои руки.
        Второй поганец стискивал моего же Подбирина. Он вскрикнул, когда удар пришелся в плечо - острый гвоздодер вонзился в мягкую плоть, заставил руку обвиснуть плетью. Не желая щадить, снес ему челюсть последующим ударом - уже мертвым он рухнул через мгновение.
        Нея была хорошей помощницей. Не знаю, уж из каких там особенных ангельских колдунств ее собрала Славя, но при встрече обязательно скажу ей спасибо. Если бы не эта кроха, мне бы пришлось совсем туго.
        Разбойники оказались слабы, разбойники оказались трусливы. Воля к сопротивлению таяла в них с каждым моим новым ударом. Словно Джек-Потрошитель, я скашивал их одного за другим - стоная от боли, держась за изломанные конечности, они ползали по полу. Трое, узревшие участь своих собратьев, испуганно подняли руки, будто в самом деле ожидали, что я сейчас вытащу из широких штанин удостоверение Уголовного Сыска. Белые Свистки с наручниками наперевес явятся спасительными херувимами. Закуют их в кандалы и увезут куда-нибудь подальше от меня.
        В голове блуждала шальная мысль: а не заделаться ли мне карателем? Ну тем самым, что с черепом на пузе и из комиксов. Думаю, у меня могло бы даже получиться.
        Здравый смысл сказал, что крови на сегодня достаточно. Совесть была с ней солидарна, предлагая оставить этих нетронутыми. Они выдохнули, когда я скрылся в предыдущей комнате, но едва не запрыгнули на потолок от ужаса, стоило мне вернуться.
        Их шеф был плох. Гораздо хуже, чем все они разом вместе взятые. Старый Хвост в действительности теперь напоминал разве что развалины себя былого. Они смотрели на тело поверженного вожака, дрожали от ужаса, когда я перехватил монтировку поудобней.
        Жестокость, напомнил я самому себе. Внутренний демон был доволен: размолоти все в кашу, говорил он. Так, чтобы они потом месяц не прикасались к мясу!
        Я отрицательно покачал головой. Жестокость - это то, что им нужно. Верно. Но ведь не стоит доходить до крайности.
        Подбирин лег в руку. Крыс за моей спиной пытался спастись. Изломанная туша спешила уползти - я нагнал его буквально в два шага, наступил на хвост. Чуя, что пришел его смертный час, он развернулся, чуть приоткрыл мерзкую зубастую пасть - пуля пробила его черепушку легко и заставила успокоиться.
        Он обмяк сразу же, словно нелепая плюшевая игрушка. Для верности я всадил в его тушу еще три пули. Тело вздрагивало скорее по инерции, чем страдало от боли.
        Ничего не говоря, пошатываясь, я направился к выходу.
        Все, что хотел сказать этим скотам, я только что сказал.
        На свежем воздухе было хорошо. Ряд автомобилей стоял в ожидании своих водителей - наверняка каждый из них принадлежал местному мафиози.
        Я решил, что они будут рады променять одну из машин на сохранность своих вонючих шкур. Выбрал самую неплохую - черти, сидевшие в двигателях, были благосклонны и готовы рассказать целую родословную своего транспортного средства. Они видели на мне печать Сатаны и рады были отозваться на зов. В конце концов, как не помочь бредущему среди мира людей собрату, даже если он наполовину человек?
        Как ни странно, но общество чертей пока что вызывало у меня больше положительных чувств, чем разодетых, готовых задрать нос до самых небес снобов.
        Машина завелась легко - пузатый чертенок готов был ради меня даже свой старый комбинезон отдать, не то что в такой мелочи помочь. Я был ему до бескрайнего благодарен.
        На заднем сидении лежал старый, битый молью и временем плащ - я накинул его на себя. Лучше выглядеть не стал, но, по крайней мере, с легкостью прикрыл всю свою дрань от чужих глаз.
        Чуть не забыл Нэю - она скользнула в приоткрытое окно в самый последний момент. Хлопнул себя по лбу - как вообще можно было забыть эту чудесную кроху? Если бы не она, я даже не знаю…
        Церковь встретила меня прихожанами. Сегодня службу вел тот самый священник, которого я видел в прошлый раз. Люди смотрели на меня с непониманием, пряча за улыбками чистое недоумение. Приехавший в хорошем автомобиле господин был разодет в какие-то обноски. Признать в моих тряпках офицерскую форму мог бы разве что человек с очень богатой фантазией. Я не знал, где взять новую, не ведал даже, где спросить. Заявиться завтра к Николаевичу и сказать, что снова подвергся разбойному нападению, а потому нахожусь в таком виде? Что-то подсказывало, что вместо жалости и понимания он лишь рассмеется мне в ответ и заявит, что расходы подобного рода - это, кхм, каламбур, есть обязанности как раз-таки благородного рода.
        И ничьи больше.
        Я решил, что подумаю об этом потом. Что толку тратить силы и нервы на то, чего не в состоянии изменить. Конечно, можно было нагрянуть к Кондратьичу - но, думаю, Славя не станет дожидаться, когда я прибарахлюсь новыми шмотками.
        Прихожан в этот раз было куда меньше - видимо, дева с ангельскими крыльями пользовалась тут куда большим успехом. Меня сторонились, какая-то старушка, мир ее душе, решила сунуть мне в ладонь несколько копеек милостыни, приняв за убогого попрошайку.
        Я вернул ей деньги. Отрицательно покачал головой, поблагодарил за доброту - уж не настолько опустился, чтобы отнимать малые крохи у несчастных стариков.
        Нея пряталась под плащом, найдя приют во внутреннем потайном кармане. Уставшая, она свернулась и, кажется, ненадолго уснула.
        За руку меня схватили прямо на службе. Я потянулся к пистолету за поясом - будто бы и в самом деле решил устроить в церкви пальбу. Но меня тащила за собой Славя: ее легко было узнать по светлым, торчащим из-под серого капюшона волосам. При ней не было привычных крыльев - они были поверх ее нагого тела, словно балахон. В толпе на нее никто не обращал внимания, будто в самом деле не признавал всеобщую любимицу.
        - Что на тебе надето?
        - Я всегда называл это одеждой. Если у тебя есть для этого какое-то иное название…
        - Дурак, - в привычной манере отозвалась ангел. Я спорить не стал. Она вывела меня из церкви, вместе мы скользнули к жилой пристройке - судя по всему, святые люди жили именно тут. Вот же ж - ангел так запросто живет среди людей?
        Она впихнула меня в маленькую, тесную келью. Кровать, стол, лавка, самовар - здесь как будто бы не жили, а только ночевали.
        Над головой располагалась небольшая книжная полка, подвешенная на цепях. Святые тексты, библия - иной литературы здесь ожидать было сложно.
        - Получил мое письмо?
        - Иначе почему я, думаешь, пришел? - недовольно забурчал. Нея выпорхнула сама, на миг зависла перед Славей. Недолго думая, ангелица ее грубо схватила, словно намеревалась раздавить. Я едва не захлебнулся от возмущения.
        - Ты что вытворяешь? Это же… это же Нея.
        - Это всего лишь письмо. - Она прищурилась, а я покачал головой в ответ.
        - Нет. Не знаю, что там за ангельская тумба-юмба сейчас творится в твоей голове, но это Нея.
        - О, мило. Ты успел придумать письму имя? - Она говорила это таким тоном, будто милого в самом деле ничего не видела. Напротив, мое упрямство вызывала в ней недоумение. Нея не спешила высвобождаться из тесных объятий своей истинной хозяйки, будто готовилась принять собственную судьбу.
        - Это всего лишь письмо. Кусочек текста, начертанный святыми чернилами на бумаге. Прямо как тот лев. Она не живая, по крайней мере, в истинном понимании этого слова.
        - Разве обязательно ее убивать?
        - Ненужное всегда следует уничтожать. Даже если оно, кхм, в своем роде живое. Иначе это надругательство над мирозданием. Ему может быть больно от таких фокусов. - Она словно подыскивала слова для оправдания. Потом выдохнула. - Ты хочешь оставить ее себе? Тогда ладно. Пускай.
        - Это письмо спасло меня только что. Причем уже дважды.
        - О, - ангел вскинула бровь, - гляжу, ей ты благодарен даже больше, чем мне. Может, мне тогда оставить тебя с ней и уйти?
        Я решил, что следует сменить тему разговора. Пусть Славя и ангел, пусть немного странная в своей холодности, но она все же девчонка. Что-то мне подсказывало, что привычные приемы на нее действуют точно так же, как на остальных.
        Мягко коснулся ее ладони, словно требуя, чтобы она успокоилась. Отдернет руку - значит обиделась. Не отдернет - тоже дуется, но не столь сильно.
        Она не отдернула, а я продолжил свое наступление.
        - Будь снисходительней, я же всего лишь человек.
        Она решила выдохнуть вместо ответа. Очень многозначительно.
        - Ты нашла того треклятого льва?
        Это уже сумело ее заинтересовать куда больше. Она кивнула, готовая выложить мне все, что ей удалось разузнать. Я же горел от нетерпения и рвался в бой. Тело все еще стонало от недавней схватки со Старым Хвостом, а мне как будто бы этого было мало. Ангел оказалась куда рассудительней, чем я.
        Ее палец осторожно коснулся моих губ, заставив иссякнуть тот поток слов, что норовил излиться на ее плечи.
        - Сначала ты отдохнешь, - сказала она. Если у меня было ясночтение, то на ее стороне особые святые колдунства. Может быть, она читала информацию обо мне не в столь подробных обстоятельствах, что и я, но все же смогла заметить изможденность и усталость.
        - Они же уйдут, - возразил я, но она лишь покачала головой.
        - Они никуда не делись за добрую неделю. Ты правда думаешь, что они так сильно поджали хвост, что не подождут хотя бы до вечера?
        Я закусил губу. А ведь она права - ночью-то я и к своим демоническим силам могу воззвать, и пользы будет куда больше.
        Ее носик быстро учуял идущий от меня аромат - ну да, что и говорить, побывав в старых канализационных каналах, я вряд ли пах фиалками.
        - В душ, - скомандовала она и отвела меня в крохотную ванную. Та оказалась в этой же келье, за небольшой дверцей. А ангел-то, несмотря на всю присущую ей скромность, знала, как расположиться с удобствами.
        Тугие струи горячей воды смывали с меня грязь чужой смерти вместе с кровью. Словно желая быть абсолютной противоположностью иных девчонок, Славя собиралась быть другой даже в мелочах. Там, где Алиска с Майкой держали бы с десяток моющих средств - для волос, для лобковых волос, для волос на волосах, - Славя оставляла себе выбор аскета. Измыленный, давно мечтавший о замене кусок хозяйственного мыла был всем, что она могла мне предложить. Возмущаться я не стал. Это ведь куда лучше, чем абсолютное ничего.
        Я смыл грязь, освежился, но усталость по-прежнему властвовала над моим телом. Не выпускала и не давала покоя. Спать - тянула она меня, словно на поводке, и мне нечего было ей возразить.
        Славя кивнула на кушетку, приглашая отдохнуть. Налила чая. Я сделал глоток - и тут же понял, как на самом деле по-настоящему устал. Глаза закрывались сами собой, теплое одеяло звало в плен своих объятий, подушка обещала сладость прохлады. Я тяжко опустился на кровать - та оказалась бесконечно жесткой. Это ничего, сойдет и так.
        Славя не желала терять времени даром, пристроилась под боком, величественно закинула на меня ногу. Ее крылья скрылись, обратив в самую обыкновенную, обнаженную девушку. Холод ее глаз говорил только об одном - она умоляла меня о мужском внимании. Ей хотелось, чтобы я отдал должное ее красоте. Снова огладил мягкие очертания ее тела, заставил блаженно стонать, жмуриться и снова чувствовать себя живой и полноценной.
        Она не обмолвилась об этом ни словом, но я чувствовал, что она жаждет от меня платы за свою работу - и принимать ее ангел намеревалась только таким образом.
        Ангелы, что берут с меня натурой - что дальше? Я не знал, но отказать ей не сумел…
        
        18+ сцена
        
        Глава 7
        
        Ночь мягким покрывалом прятала под небесной синью Петербург. Солнце, борющееся с тьмой изо всех сил, слабело, а незримые черти спешили на арканах утащить его за горизонт.
        Словно на прощание на дневную сестрицу смотрела чуть открытом глазом бездельница-луна. Лениво и нехотя она тускло подсветила россыпь бриллиантовых точек звезд - одна за другой те вспыхивали на небосклоне.
        Прежний Петербург, знакомый по вечно спешащим жителям, с дымом из заводских труб, запахом французской выпечки и стрекотом деревянных колес давно вышедших из моды машин, уходил на сон. На смену ему, будто кутяге Брюсу Уэйну, приходил иной, мрачный, по-своему прекрасный, но от того не менее жуткий город.
        Я смотрел, как лениво тащится капля дождя по стеклу. Подсвеченные где чародейскими силами, где чертовским электричеством рекламные плакаты заставляли морщиться, жмуриться и отворачиваться. Здесь, посреди улиц, магазинов, закрывающихся кафешек и ресторанов еще можно было быть в безопасности. Уличные фонари, шпилями уходившие едва ли не в самое небо, дарили до чарующего фальшивое чувство комфорта. Что вся людская нечисть в виде шлюх, уличной шпаны, головорезов всех мастей не посмеет подойти к тебе ни на шаг, стоит лишь спрятаться под спасительными лучами столь же фальшивых фонарей.
        Интересно, что сказали бы люди, узнай, что вся их жизнь проходит бок о бок с нечистыми?
        Нея гордо восседала на приборной панели неподвижной куклой. Крохотная фигурка припала к мокрому стеклу в надежде рассмотреть хоть что-то новое. Изредка она вздрагивала, когда включались «дворники», спеша очистить залитый взор.
        Славя сама села за руль. Я, попытавшийся сначала занять водительское сидение, лишь пожал плечами. Ее дело - машина-то, в конце концов, принадлежала ей...
        Лишь чуть погодя я заметил, что у водительского сидения не было спинки - ангел не собиралась всякий раз прятать крылья, обращая их в платье. А может быть, попросту не могла: кто ж его знает, как там у этих ангелов все работает.
        Я с укором для самого себя отметил, что теряю хватку - второй раз торчу на пассажирском месте. Поначалу меня увозила навстречу судьбе вдруг ставшая оторвой Майя, сейчас же Славя вцепилась в руль, целиком сконцентрировавшись на дороге.
        Нею она брать с нами не хотела. Самовольное, спасенное от расправы живое письмо, казалось, готово было поедать мир взором несуществующих глаз. Раньше у нее было две цели - доставить мне сообщение и вернуться, чтобы умереть. Сейчас же она как будто заново родилась.
        Будь воля ангелицы, она бы разорвала ее в клочья, обратила назад в каплю святых чернил, размазала грязной каплей по салфетке.
        Но, видимо, передумала, решив понаблюдать за тандемом ее собственного порождения и полудемона в моем лице.
        Мы молчали - будто все, что только могли сказать друг другу уже озвучили там, в тесной келье-комнатушке. Почему-то на ум пришел не к месту оказавшийся там чайник, в воздухе, словно назло, запахло чаем.
        А может быть, мне просто показалось.
        Мне до безумного хотелось домашнего и самого обычного кофе - из растворимых пакетиков. Кто бы мог подумать, что я вообще буду по ним скучать?
        Когда я опускался на пассажирское кресло, представлял, что же конкретно будет дальше. Словно в фильмах-погонях, Славя узрит пятнышко чернил, чудом сохранившееся на асфальте за целую неделю и рванет за ним?
        Если так и было, то проходило оно как-то слишком незаметно. Машина ехала ровно и хорошо, в салоне бушевало ощущение уюта, усиливаемое тарабанящими в горбатый корпус автомобиля каплями дождя. Не хватало магнитолы и мерного жужжания диджея с какого-нибудь «Лапа-радио»...
        Ангел нет-нет да на пару мгновений, остановившись на светофоре, бросала меня полные любопытства взгляды. Иногда ее рот растягивался в подобии самодовольной, жестокой ухмылки.
        Ей хотелось видеть, как я выгляжу ночью. Зная, что я полудемон, она ожидала узреть что-нибудь грандиозное. Как у меня сквозь волосы пробьются рога, ноги затвердеют в копыта, а рубаху разорвут теневые, сотканные из самого греха, крылья.
        Я сглотнул и понял, что она наверняка догадывается - по крайней мере, теперь, - кто устроил ту дикую погоню по улицам спящего нищего квартала Петербурга. Уверен, она уговорила дождаться ночи лишь по той причине, что хотела видеть меня этой ночью в полной красе.
        Сейчас же мы катили в совершенно иное место.
        Борясь с сонливостью, будто желая заверить всех и каждого, что усталь лишь для слабаков, горели окна роскошных, благородных особняков. Это не те же самые дома, как имение Тармаевых, вынесенное чуть за пределы Петербурга, а что-то вроде гостевых увеселительных домов. Там, пока я слушал унылый шепот дождя, кто-то наслаждался звоном бокалов и шипением игристого шампанского. Девичий смех, наверняка звучавший там, злой насмешкой раздавался у меня в ушах.
        Я покачал головой, прогоняя засевшего внутри нытика. Тому снова хотелось затянуть свою привычную песнь про «а вот попади я в того, пил бы сейчас баварское»...
        Тьфу.
        - Куда мы хоть едем? Разве это секрет?
        Мне вспомнилось, как Славя очень аккуратно подбирала слова, когда говорила о своих нечистых на руку собратьях.
        - Скоро сам все увидишь.
        Машина взревела двигателем, набирая скорость - лихачки уровня Майи из Слави бы не вышло при всем желании, но гордая дщерь небес определенно любила скорость.
        У нее, к моему удивлению, оказалось то, что можно было бы с легкостью назвать спорткаром. Синий в темных тонах окрас, длинный до бесконечного капот, шесть колес вместо четырех. Чудо-машина на минималках, недостроенный бэтмобиль. Словно следуя мрачному стилю, на окатах, обрамлявших передние колеса, ждали своего часа чистые, будто только что сошедшие с конвейера колеса запаски.
        Мне почему-то казалось, что вострокрылые обитатели рая выберут своим убежищем какой-нибудь захудалый, давно покинутый даже крысами склад. Любители вылепить златогривого льва из своих пописулек, умельцы ассирийского письма представлялись мне мрачными побратимами Слави. Серые крылья, квадратные подбородки, короткие стрижки...
        Пистолет-пулеметы Томпсона в руках и ящики с бутлег-алкоголем...
        Реальность оказалась круче всякой выдумки. Чудомобиль Слави сбавил скорость, переваливаясь на неровностях дороги. Рычащий тигром двигатель без единого намека на присутствие внутри него хоть какого-то подобия беса вдруг сменил гнев на милость и заурчал довольным котом, пока совсем не заглох.
        - Здесь?
        Я не мог поверить своим глазам. Точнее, мог, как же им не верить-то, но признавать, что ангелоподобные создания, едва ли не дети Бога, рожденные из слез, страданий, ревности и обид выберут своим домом магазин игрушек, мне не хотелось.
        Магазин явно представлял собой мечту ребенка: огромный, словно особняк. Сквозь окна витрин проглядывали очертания старых, мало кому нужных плюшевых медведей в обнимку с не менее же плюшевыми зайцами. Безжизненные глаза кукол смотрели сквозь стекло приветливо. Ряженные в мундиры из красной краски солдатики словно сошли со страниц сказки про того самого оловянного.
        Словно апофеоз, немалых размеров фарфоровая кукла, безжизненно склонив голову и опустив искусственные веки, восседала на крыше у самого входа. Будто желая подчеркнуть ее сонное состояние, магазин погасшей вывеской намекал, что звать его незатейливо и просто - Сплюша.
        Я оценил игру слов, улыбнулся, когда выходил под тугие, норовящие пролиться прямо под белоснежный китель струи дождя. Наверно, родись я в этом мире и будь мне лет десять, сказал бы, что это самый настоящий рай.
        Впечатления не портили решетки, защищавшие нехитрый товар от любителей поживиться на халяву. Впрочем, моя голова не избежала сумрачной, неприятной мысли, что игрушки здесь - узники особо жестокого, хоть и кажущегося карамельным концлагеря.
        Наверное, здесь мог бы обитать какой-нибудь тролль, сказочный великан и не менее сказочный людоед, только и поджидающий норовящих броситься в кучу игрушек детишек.
        Но уж точно не те, кто мог желать моей погибели.
        Здравый смысл сопротивлялся, подкинув предположение, что наверняка их лежбище где-то чуть дальше по курсу, просто Славя решила дать нам немного форы и возможности зайти врагам неожиданно и прямо в тыл...
        Вспомнив про ангельскую прямолинейность, я понял, что все как раз наоборот.
        Славя, наконец, кивнула, решив, что после череды тяжких раздумий я заслужил хоть какого-то ответа.
        - Удивлен?
        - Не то слово! - в тон ей отозвался я.
        Не стесняясь, не ведая слова «скрытность», Славя прямым шагом направилась ко входу в магазин, окончательно развеивая все мои сомнения.
        Понять ее можно было - куда бы она ни двинулась, ей как ангелу везде давали дорогу и почет. К чему бы прятаться сейчас? Впрочем, она достала из кармана крашеное, почти пасхальное яйцо, швырнула его оземь.
        - Купол, - немногословно пояснила, указывая на разраставшуюся над нами едва заметную стену. - Чтобы не слышали. Будем шуметь.
        А она оптимистка, как погляжу - нисколько не сомневалась, что придется немало попотеть…
        Она жестом остановила меня почти у самого входа, я затормозил, противно заскрипел песок под подошвой.
        Я шустро понял, в чем дело, когда случайно поддел ногой попавшийся булыжник. Заклацав по влажному асфальту, он выкатился под свет уличного фонаря: не сразу, но я признал в нем взломанный замок.
        По загривку пробежали мурашки. Всепропальщик внутри меня жадно заулыбался, готовясь звать шефа и орать, что все пропало.
        Засада.
        Я огляделся по сторонам, силясь уловить ясночтением хоть малейшее изменение - без толку. Если нас тут и ждали, то навстречу бежать никто не спешил. Да и мало ли кто мог взломать замок в магазин игрушек? Местная шпана под эгидой старшаков, наверное, Форт-Нокс могло бы взломать, не то что захудалый магазинчик.
        Славя делала то же, что и я. Сейчас, укутанная в плащ, она излучала божественный, по-домашнему теплый свет. Выставив перед собой ладонь, позволила маленькой капле еще одного светляка опуститься и передать ей информацию. Нимб, незримо сиявший над головой, снова обратился аркой футуристических очков, опустился ей на глаза.
        - Что там?
        Моему нетерпению не было предела. Ангел выдохнула, сошлась на каких-то своих мыслях и толкнула дверь, кивнув мне на вход. Заходи, мол, первым, я уж как-нибудь потом.
        Нея рвалась пойти вместе со мной, но послушалась приказа остаться и ждать. Сейчас я сам ругал себя за то, что позволил ей ехать с нами - может быть, она и живой разумный клочок света, но откуда мне знать, на какие фокусы она способна? И что бы я делал, если бы она не послушалась?
        Я не знал, что делал бы сам, но с точностью до двухсот процентов мог заявить, что Славя при первом же сопротивлении сжала бы ее в кулаке, раздавив, как перезрелую сливу. Наверное, я еще никогда не видел такого пренебрежения к жизни, как в ее глазах.
        Местный детский мир в ночи был страшен. Уверен, что закинь сюда кто Фредди Крюггера - и он бы первым делом обмочил штаны.
        Неясные тени в редких лучах проникающего сквозь решетки лунного света шныряли по полкам. Спертый, душный воздух мешал дышать, повисшая вокруг, словно паутина, тишина нарушалась скрежетом скребущихся лапок и едва слышных шагов. Казалось, что все страшилки про ожившие игрушки избрали сей магазин своим домом. Вот-вот, казалось, можно будет услышать абсолютно неуместный сейчас детский жизнерадостный смех.
        Я не давал волю ужасу, сделал несколько шагов вперед, вглядываясь в ночную мглу. Мне жутко не хватало фонарика, а Славя, кажется, подобных проблем не ведала. Может, она думала, что всякие полудемоны, как кошки, ночным зрением одарены? Я вдруг поймал себя на том, что толком не знаю, а что же делать дальше. Не искать же ангелов посреди игрушечных автомобилей и бестолково слепленных круглощеких кукол с вьющимися волосами.
        - Ты знаешь, куда идти?
        - На третий этаж, - бескомпромиссно отозвалась Славя.
        - Тут есть третий этаж? - Мой вопрос точно был глуп. Ясное дело, что в огромных размеров магазине наверняка есть еще и четвертый, и пятый этажи.
        Под ногой у Слави хрустнуло, заставив ее встрепенуться. На миг полное холодной уверенности лицо приняло недоумевающий вид.
        Я прыгнул на нее до того, как успело хоть что-то произойти. Внутренний голос велел в таких случаях сначала делать, а думать уже как-нибудь потом и если будет чем.
        Из раздавленной колбы вырвалось нечто пенистое, безобразное, нараставшее с каждой секундой. Жижа спешила заполонить собой пространство, воздух вокруг нее шипел как ошпаренный.
        На миг мне показалось, что весь магазин разом пришел в движение. Мирно стоявшие на своих полках игрушки зашевелились, падая навзничь.
        Пистолет я выхватил еще до того, как мы с Славей упали наземь - рифленая рукоять мягко и легко легла в руку.
        Палец надавил спусковой крючок - я стрелял не глядя и на слух. Отдача ударила в руку, жар пороховых газов прокатился по коже. Загремела заскакавшая по плитчатому полу гильза.
        Попал - и это стало понятно сразу же по отчаянному, предсмертному писку. Рыскавшая среди полок тварь подскочила поверженным зверем, разорванной тушей рухнула вниз.
        Ноздрей коснулся тяжелый дух гнили и нечистот. Сарказм похлопал в ладоши - одна убита, осталась добрая тысяча...
        Крысы нагло, будто давно избрали этот детский рай своим домом, спешили к набухающей, липкой опухоли, замедлившей рост, но захватившей ближайшие полки. Наборы железных дорог оказались в липком, клейком плену, из него же грустно смотрели увязшие куклы. Россыпью деталей на полу валялся конструктор - деревянный и предлагавший собрать из себя то ли телегу, то ли дом.
        В голове кружилась мысль: неужели собратья Старого Хвоста самолично пришли отомстить за него? Здравый же смысл убеждал, что я возлагаю на бестолковый крысиный ум слишком уж большие надежды. Истинную причину нахождения этих тварей следовало искать в уже знакомых мне алхимиках…
        Крысы одна за другой, не ведая печали и иных забот, спешили растерзать пленников. Резцы желтых, полных чумы резцов вгрызались в фарфор, крушили собой миниатюрные ручки и ножки, отрывали плюшевые головы.
        Я не успел заметить, когда мы встали. Славя испуганно жалась ко мне. Ее былые равнодушие с холодностью пасовали перед серой, блестящей шерстью и лысыми хвостами противных мерзавок.
        Едва они поняли, что их добыча в ином месте, протестующе заверещали, вскидывая розовые точки любопытных носов.
        Где бы мы с ангелицей ни спрятались, запах выдаст нас с потрохами. Серой, скачущей волной, блестя бусинками глаз, ведомые голодом, они потекли на нас, окружая с обоих сторон.
        Затвор Подбирина лязгнул еще несколько раз - оставляя за собой огненный след, пули взрезали мохнатые тела, оставляя лужицами кровавых ошметков на полу. Гром выстрелов бил по ушам. Если до этого момента у нас и была хоть какая-то возможность остаться незамеченными, то сейчас она испарилась вместе с последним патроном.
        Я не стал тратить времени на перезарядку. Стрелял лишь исключительно от отчаяния и желания устрашить паршивок.
        Славя тоже не желала сдаваться без боя. Попытавшиеся наскочить на нее твари тотчас же были отброшены святым потоком. Крылья мешали ангелице, не давая ей действовать в полную силу. Они цеплялись за полки, сносили собой наземь их содержимое.
        И были желанной целью для паразитов.
        Славя вскрикнула, когда троица пищащих нахалок запрыгнула ей на плечи. Грязными когтями они впивались в мягкость лебяжьего пуха, выдирая одно перо за другим.
        Она вскинула крылья, с силой расправив их, светлой волной раскидывая напавших тварей.
        Воздух тотчас же заполнился вонью паленой шерсти - сплетенные из солнечных лучей, они могли не только греть, но и беспощадно жарить.
        Серые мерзавки, получив отпор, заспешили прочь. В трусливом отступлении, поддавшись панике, они метались, не ведая дороги, оставаясь вонючими, мертвыми тушками везде, где только можно и нельзя. Я посмотрел на ангелицу по-новому - да из нее можно самого настоящего дератизатора вырастить!
        Радоваться было рано. По воздуху зашелестела нитка плети, щелкнувшая мне по руке - ладонь тотчас же обожгло болью, пистолет отскочил, скользнул под один из ящиков.
        Взламывая один стенд за другим, устроив истинный игрушкопад, к нам неслось нечто огромное и неудержимое. Тяжкое дыхание, едва ли не огнем вырывавшееся из луженой глотки, бревно толстого, но короткого хвоста - выскочившая на нас крыса могла запросто посоперничать размерами с откормленным бородавочником.
        Крысиный писк не был ей знаком, она ведала только медвежий рев. Резцы клыков готовы были ломать сталь и перекусывать шеи, а в черных, навыкате, буркалах глаз горело желание мести.
        На этот раз крылья Славю не спасли: снова хлопнувшие по воздуху, они обдали гигантскую тварь священным жаром, но той лишь слегка подпалило шкуру.
        Я же пытался справиться с дикой болью, пробудившейся в колене - незримый Индиана Джонс из мглы беспощадно жалил меня, словно озверевшая оса. Я пытался узреть негодяя ясночтением, но то сбоило от обилия окружавших нас предметов. В россыпи игрушечных солдатиков она видела обучающий артефакт, дарующий своему обладателю аж единицу к силе, и обещала накладывать вдохновение, уровнем обратно пропорциональным возрасту игрока.
        Армия плюшевых медведей могла одарить харизмой, куклы обещали пробудить восприятие... Я чувствовал себя как тот самый телепат, что слышит мысли всех и сразу.
        Змея плети щелкнула у меня над ухом, заставила обернуться. Лишь мгновение спустя я понял свою ошибку.
        Меня самым нахальным образом попросту отвлекали! Хлыст ударил в спину, заставил потерять равновесие, чтобы тут же, едва ли не через мгновение, удавкой сплестись на моей шее.
        Я успел лишь дернуться, прежде чем меня потащило во мглу...
        
        Глава 8
        Славя была отчаянна перед лицом своих страхов. Гигантская крыса, словно пес, желала вцепиться ей в ляжки, метила в живот, обещала разодрать когтями горб сложенных крыльев.
        Ангел с ног до головы обливалась соленым потом, сплетая одно за другим все новое и новое оружие. Воительницей-амазонкой она изогнулась, вытянув из закружившихся над головой слов молитв короткое копье, острием поддела мерзавку, оставляя продольный глубокий порез. Исполинская паразитка вильнула прочь - следующий удар ушел в молоко. Будто чуя опасность, Славя ударила кончиком древка себе за спину - и вовремя. Еще один крысиный танк, рванувший из-за кассовой стойки, получил в зубы, тяжкой тушей завалился. Загремел аппарат, блестящие монеты, словно в неизбывном ужасе, колесами заспешили прочь - прятаться под останками изодранного плюша.
        Копье на миг снова стало словесной лентой. Славословия Господу тотчас же обернулись клинком - наотмашь и не глядя ангел рубанула им перед собой.
        Располовиненная тварь успела плюнуть гадкой смесью собственных потрохов, прежде чем, мерзко ухнув, развалилась на части.
        Меня тащили, словно непослушного пса на поводке. В спину нещадно впивались детали злосчастного конструктора - видать, какой-то прародитель лего.
        Я тщетно пытался ухватиться хоть за что-нибудь, пока меня не швырнули о стену. Чуть приподнявшись, покачал головой - весь опыт разве что не орал, что если не встану прямо сейчас, то самое время выбирать себе эпитафию.
        Перед глазами возникли стройные женские сапожки. Их обладательница была облачена в балахон плаща, лицо пряталось за деревянной, плотно прилегающей маской. Линзы окуляров зло блестели в лунном свете, не обещая мне ничего хорошего.
        Стальной носок ботинка врезался под самые ребра, заставил сжаться в комок. Вторым ударом обитательница магазина игрушек опрокинула меня на спину. Не ведая пощады, она стеганула плетью еще раз - говорить на языке боли она умела лучше всего.
        Хлыст велел подчиниться, хлыст велел склонить голову и сдаться.
        Я поймал его на лету, прячась за дьявольской эгидой. Торчавший внутри меня демон радостно затряс кулаками. Он скучал по хорошей драке, изнывал от невозможности разбить чью-то морду, а вот сейчас у него, наконец-то, выпал шанс. Сила побежала по венам, наливая кровью и могуществом мускулы - казалось, что я готов поднять слона.
        Я рванул хлипкое оружие на себя - кожаная, с редкими звеньями стальной цепи, плеть затрещала, прежде чем лопнуть. Девчонку, еще мгновение назад тащившую меня за собой, будто на привязи, рвануло ко мне.
        Она споткнулась, нелепо вскинув руками, плюхнулась в ворох плюшевых игрушек, чтобы через мгновение сорвать с груди перевязь склянок.
        Стеклянными шариками они покатились мне под ноги, источая густой, едкий, норовящий сбить дыхание, залепить собой рот и ноздри дым.
        Я выпрыгнул из него, взмахом снес мешавшийся стенд - загремело стекло ни в чем не повинных витрин. На ходу повалил целый шкаф - заскрипев, будто прощаясь с жизнью, он рухнул прямо на облако дыма, потоком воздуха сметая его прочь.
        Моя противница не дремала. Ловкая, словно крыса, она оббежала меня по стене, стеганула второй, оставшейся плетью по ногам - на этот раз я не успел закрыться эгидой. Боль заставила припасть на колено, давая ей секунду свободы.
        Иногда секунды более чем достаточно. Ее колено врезалось мне в челюсть, ладонь ударила за спину, прямо в шею. Внутренний демон, никак не ожидавший, что простой силой ничего не решить, уныло взирал, как я заваливаюсь наземь поверженной тушей.
        Колба выкатилась прямо мне под нос, хрустнула, тут же расплескав красную, будто кровь, жижу. Испарениями прыснула мне в лицо, заставила вскрикнуть и зажмуриться.
        Крысы, уцелевшие и осмелевшие, заспешили ко мне, предчувствуя скорую трапезу. Два десятка мелких тварей рванули в отчаянной, самоубийственной атаке.
        Я давил их руками: каждый мой шлепок разбрызгивал их отвратительным, кровавым месивом, оставляя мерзкие лужицы. Плитка пола трещала, не в силах выдержать моих ударов, осколками крошева царапая руки и лицо.
        Паразитов это не останавливало. Осатанелые, голодные до чужой плоти, они впивались в руки, ноги, прогрызали плоть крепкой одежды, оставляя от офицерской формы сплошные лохмотья. Тень с моей спины работала всеми тремя руками разом. Словно часть демонических сил передалась и ей, она обрушивала мощь на хвостатую стаю.
        У Слави дела шли не лучше. Краем глаза, пытаясь отодрать очередного, метящего впиться в ухо грызуна, я видел, как несчастная неумолимо отступала прочь. Пятеро крысиных бегемотов лежали поверженные - их тушки булькали кровью. Крылья дочери небес были истерзаны и измяты их грубыми лапищами, ткань балахона могла похвастать широченными прорехами разрывов. Израненное плечо отдавало крохи света вместо крови, пылинками возносясь в небытие и тая в воздухе.
        Пятеро пали, еще четверо стояло на ногах. Словно дикие псы, исторгая грязную брань лая, они рвались к ней, не желая видеть преград на своем пути. Массивные туши громили под собой все, до чего только могли дотянуться. Жертвуя ловкостью, они норовили взять неистовым напором.
        Грязные, блестящие от слюны резцы клацнули рядом с ее рукой - не вильни ангелица в сторону, и эта тварь перекусила бы ей запястье. Славя поспешила ответить - еще недавно бывшее клинком оружие сплелось в узкую полоску цепи, звеньями гремя над головой. Жалящей сталью она хлестала спешивших к ней чудищ - мерзко хрипели их разнузданные глотки, в уши вклинивался неприятный хруст костей. Плоть, мягкая и незащищенная, вмиг покрывалась багрянцем ссадин, переломы спешили разбухнуть опухолью.
        Святой цеп стеганул крыса прямо по задней лапе - привставший, готовившийся к прыжку, он вдруг нелепо заковылял, падая под ноги собрату, заставляя того споткнуться. Не ведавшая устали Славя, не давая себе и мгновения на сомнения, гнала от себя ужас одним ударом за другим. Нерешительность, что еще недавно отражалась на ее лице, сменялась упрямством, испуг во взгляде леденел. Крылатая воительница, казалось, могла заморозить взглядом кого угодно.
        Алхимик, в этом не было никаких сомнений, не спешила встречаться со мной лицом к лицу. Словно Константин из рода Менделеевых, она жаждала держаться как можно дальше, полагаясь лишь на силу своих настоек.
        За стаей крыс последовала яростная атака - едва мне удалось избавиться от паршивцев, попередавив едва ли не целую сотню из них, как она оказалась рядом.
        Она видела прямую угрозу в том, что я снова окажусь на ногах. Ей двигала запредельная, нечеловеческая ловкость. Ясночтение прятало ее имя за тремя знаками вопроса, отдавая на откуп лишь трехзначные числа характеристик.
        И невероятно маленький уровень для них - соперница обгоняла меня по опыту на восемь уровней, но я чувствовал, что природа ее мощи лежит за этой простой и понятной мне гранью.
        Выносливость бурлила в ней кипучим варевом, выливаясь галлонами. Уверен, позволь я себе вытворять все то, что могла она - и уже рухнул бы без сил. У девчонки же как будто вместо крови текла та самая сапфировая настойка, которой угощала меня Биска.
        Здравый смысл отказывался верить в то, что видел. Она была будто гуттаперчевой. Невероятная гибкость, изящность и острота движений. Окажись здесь сам Чак Норрис, он бы оценил. Явив собой глас восхищения, он признал бы в ее движениях то хвост дракона, то глаз тигра. А уж как искусно она собиралась зарядить мне в лицо финтифлюхой по имени «кошачья лапа»...
        Я перехватил ее до того, как позволил удару случиться, рванул на себя, надеясь швырнуть наземь - тщетно. Она выскользнула из моего захвата за миг до того, как я совершил бросок - перехватив инициативу, упав на спину, она зажала мою шею ногами, ловко опрокинув наземь.
        Я взлетел, будто пушинка, два или три раза перевернувшись в воздухе. Грохнулся на пятую точку - копчик пообещал, что не простит мне этой ночи никогда и будет стонать до конца жизни. А Славя была сто раз права - сунься мы с ней сюда сразу же, как только сразились со жнецом...
        Я стукнул кулаком об пол - я сражался с жнецом! Едва ли не на равных умудрился надрать зад самой смерти и вот так проиграю этой стрекозе?
        Да ни в жисть!
        Я отчаянно и зло взывал к иссякшим силам - встать на последний бой, ни шагу назад, позади Кондратьич! Эти самые силы были глухи к моим мольбам, словно говоря, что у них и без меня забот хватает.
        Справляйся, мол, уж как-нибудь сам.
        Стрекоза на миг остановилась, а от моих глаз не укрылось, что все ее движения - резкие и отточенные до сего момента, вдруг дали сбой. Неловко поскользнувшись на потрохах плюшевого медведя, она упала. Выносливость, силами которой можно было утащить товарный поезд, вдруг ушла в небытие, оставляя несчастную с чувством усталости и головокружения.
        Она резко просела по характеристикам, давая мне столь нужную секунду передышки. Я рванул к ней: крыса-бегемот тотчас же возникла на моем пути, заслоняя собой хозяйку. Жалкие остатки некогда огромной стаи нехотя выползли из своих укрытий. Припав на задние лапы, они готовились к последнему в своей жизни прыжку - знали, что всякая их товарка, осмелившаяся опробовать меня на вкус, отправлялась в крысиную преисподнюю. Я чуял себя почти что голым - окажись при мне хоть какое-то подобие клинка...
        Я недобрым словом вспомнил купленный кортик, коим умудрился нажить себе немалых проблем - здесь бы та легендарка сейчас пришлась очень кстати...
        Славя, почуяв пробел в обороне противника, резко перешла к действию. Закружившись юлой, подцепила вилами своего чудного оружия ближайшую тварь - грызун, даже будучи проколот насквозь, не оставлял надежд полакомиться ангелятинкой. Швырнув пинком обмякшую тушу, воительница небес закрутила в руках древко, обещая огреть им любого, кто осмелится сделать хотя бы шаг навстречу. Чуя исходящую от нее опасность, даже бегемоты решили отступить. Ангел расправила поврежденные крылья и вспорхнула, подхваченная невесть откуда взявшимся потоком воздуха. Строки святого писания вмиг из боевого трезуба вытянулись в лук. «Иже еси на небеси» и «Да пребудет царствие твое» стрелами легли на пылающую благодатью тетиву. Одна за другой прошибая серых мерзавок насквозь, они прореживали армию хвостатых грызунов.
        Я ринулся на бегемота, будто в желании померяться с ним силой. Ноги на ширину плеч, крепкий хват, оскал пострашнее, силы побольше...
        Я плюнул, в конце концов, у нас тут не спортивная борьба. Кулак врезался в жирное, будто заполненное баллистическим гелем, подбрюшье - крыс икнул от неожиданности. Я вложил в удар поток нестерпимой боли - она выбила дух из сопротивляющейся твари, словно мешок, он грузно навалился на меня. Оскал клыков разинутой, вонючей пасти чуть не сомкнулся на моей голове - тень схватила противника за челюсть, не давая ей сомкнуться.
        Я выдохнул - получись у великана этот фокус, и у меня был бы проломлен череп.
        Будто в наказание за наглую попытку, я ладонью, словно в китайских фильмах, пробил гадкую плоть насквозь. Пальцы тотчас же покрылись липким и мерзким, точно я в самом деле сунул руку в навозную кучу.
        Стиснул в кулаке то, за что сумел ухватиться, отчаянно надеясь, что это сердце.
        Оно там было или не оно, но крысиный бегемот обмяк, в глаза напоследок отразилось нечто, больше похожее на ужас. Как бы ни прозвучало иронично, но я в самом деле стал для него мрачным жнецом.
        Алхимик, уставшая и будто высохшая, не тратила времени зря. Откупорив с смачным чпоканьем одну из своих многочисленных бутылей, влила в себя гадость - три уже опустошенных пузырька говорили, что она давно с ними упражняется.
        Я отшвырнул прочь крысиный труп, стремглав рванул к ней, но было поздно.
        Выпитая погань волной прошла по ее телу. Запузырилась кожа, будто угрожая лопнуть в любой момент, вздыбился балахон. Корсет, теряя одну застежку за другой, звонко лопнул, словно натянутая струна. Белье с одежкой спешили последовать его примеру - фигуристая девица на наших с Славей глазах обращалась в плохую пародию на Халка.
        Лопнула скрывавшая лицо деревянная маска, неприязненно затрещав, прежде чем разлететься в щепки.
        Сходу, будто я ей мешал, она смахнула меня разросшейся ручищей. Пальцы - женственные и красивые - теперь напоминали узловатые ветви: она могла бы обхватить меня ими поперек туловища, словно игрушку.
        Я быстро оказался на ногах, пытаясь оценить масштаб разрастающейся перед нами угрозы.
        Ясночтение сходило с ума, отвечая на каждый мой призыв дикой, жалящей головной болью, будто вопрошая, не обезумел ли я, выдавать ей на осмотр такую чуду-юду, сила которой стремилась к четырехзначному числу. Ловкость же, будто не зная, бежать ей следом за сестрицей или стоять на месте, скакала от ничтожно мелких цифр к десяткам, а то и сотням. Умней всех, как бы смешно ни прозвучало, оказался интеллект, решив, что упасть до единички - лучшее, что он может сейчас сделать.
        - Осторожнее! - выкрикнула мне предупреждение Славя, да вот только мне того не требовалось: я все прекрасно видел сам.
        Что у нас там было? Крысиный танк, серый бегемот размером с хорошего такого кабана? Мало показалось? Встречай тогда того, кто равен силами слону...
        Занеся руки над головой, она обрушила их там, где я был мгновение назад. Плиты, не выдержав, лопнули, вздыбились крошевом осколков. Трещины одна за другой, бежали по полу, угрожая проломить его. Вход в магазин - широко распахнутый и предлагавший бежать в любой момент - завалило обломками обрушившегося потолка. Сидевшая наверху огромная кукла-Сплюша поверженным исполином уселась поверх получившейся груды осколков.
        Теперь, сказал я самому себе, если и бежать, то только через витрины.
        Славя бежать не собиралась. Прямолинейная и не ведавшая отступлений, она готова была идти до конца. Я вдруг ощутил себя здесь до исключительного лишним - они готовы были схлестнуться друг с дружкой, словно два клинка.
        Ясночтение предприняло последнюю попытку замерить характеристики, прежде чем сдалось, выдав окончательный диагноз - разросшаяся до небывалых размеров образина страдала от передоза.
        Или наслаждалась им.
        Из ее глотки вырвался душераздирающий хрип, волной прокатившийся по чудом уцелевшим стендам. Славя метнулась к ней, чуть подавшись назад для разгона, но чудовище встретило ее яростный напор выросшей прямо из руки коркой брони. Ангел метнулась в сторону, но слишком поздно - мутант настигла ее в один исполинский шаг. Руки тисками сомкнулись на изящном туловище Слави, будто желая ее раздавить - Ангелица, наконец, позволила себе крик. Придерживая ее одной рукой, монстра потянулась культяпкой к распахнувшимся крыльям - не надо было быть гением, чтобы понять, что же случится дальше.
        Камень врезался бывшей человечке промеж глаз. Я набрал с добрый десяток снарядов поувесистей - в детстве мы развлекались тем, что пускали камешками круги по воде.
        Второй булыжник обидно щелкнул ее по носу, третий врезался в глаз, ободрав кожу щеки.
        Я надеялся только на то, что мелькнувший сквозь мокрое стекло луч света мне не показался.
        Алхимик, любящая испить собственного лекарства на ночь глядя, обернулась ко мне.
        С глаз, уставившихся на меня, смотрело само безумие. Изломанной куклой швырнув ангелицу прочь, ладонью встретив мой следующий снаряд, она с уханьем, достойным вурдалака, решила, что первым делом сломает мне руки в четырнадцати местах.
        И это ведь только для начала...
        Глава 9
        Луч прожег стекло витрины, пулей метнувшись ко мне. Крохотная частица ангела по имени Нея спешила мне на выручку - как и тогда, на импровизированном ринге Старого Хвоста.
        В глазах несущейся на меня туши промелькнуло нечто, страшно похожее на удивление. Замедлив шаг, едва ли не подавшись назад, не скрывая своего изумления, она смотрела, как кукольная фигурка в моих руках разрастается до клинка.
        То, что я и просил! Видать, не одна Славя умеет превращать написанное святыми чернилами во все, что только пожелает.
        Я бросил взгляд на новоявленный клинок, быстро пробежавшись взглядом по характеристикам.
        ТИП ОРУЖИЯ: МЕЧ.
        СВОЙСТВА:
        ПРИЗВАННОЕ - ИСЧЕЗАЕТ ПОСЛЕ ТОГО, КАК ВЫЙДЕТ РЕСУРС ПРОЧНОСТИ.
        СОЛНЕЧНЫЙ ОЖОГ - ОРУЖИЕ ПРОНЗАЕТ НЕ ОСТРОЗАТОЧЕННЫМ ЛЕЗВИЕМ, А ПРОЖИГАЕТ ТОНКИМ ЛУЧОМ.
        ОЧИЩАЮЩИЙ - СНИМАЕТ С ПРОТИВНИКА ВСЕ ПОЛОЖИТЕЛЬНЫЕ ЭФФЕКТЫ.
        АНГЕЛЬСКАЯ ПЛОТЬ - БУДУЧИ СОЗДАННЫМ ИЗ АНГЕЛЬСКОЙ СУБСТАНЦИИ, НАНОСИТ ТРОЙНОЙ УРОН НЕЧИСТИ, А ТАК ЖЕ ИМЕЕТ 13 % +1 % ЗА КАЖДЫЕ 20 ОЧКОВ ИНТЕЛЛЕКТА ШАНС УБИТЬ НЕЧИСТОГО ПРОТИВНИКА КАСАНИЕМ.
        Словно невзначай, мне на глаза попалась полоска состояния Неи, подсказывающая, что если порождение Слави и может быть оружием, то очень-очень недолго...
        Не ведая жалости, стиснув рукоять покрепче, я рванул к чудищу навстречу, резко дернулся в сторону, едва мы оказались в опасной близости - кулаки изуродованной алхимички снова замолотили по полу. Бешеной осой, выровнявшись, я вонзил клинок в мягкую, неприкрытую плоть - теперь пришло время титанических размеров твари падать передо мной на колени.
        Боль, помимо озлобленности, породила в ней страх. Уверенная в своей победе алхимик отдавала всю себя на откуп одной лишь грубой силе.
        Пригнулся, перекатился за миг до того, как над моей головой со свистом прошел огромный кулачище. Попади я под него - и лишился бы головы.
        Она страдала от скачков собственной подвижности: будто выпитая ей дрянь боролась друг с дружкой, мешая работе иных отваров - и стремительность сменялась неповоротливой неуклюжестью.
        Вот как сейчас.
        Я вмиг оказался у паршивки за спиной, святой клинок, пышущий праведным, воистину живым гневом, полоснул ее под ягодицам, оставив широкую алеющую полосу разреза.
        Вой, вырвавшийся из ее глотки, должен был пробить любой заслон. Мне так и представилось, как сейчас стеклом хрустит поставленный Славей купол. Не поддаваясь излишним размышлениям, я развивал собственный успех.
        Выпрямившись, вонзил Нею подлым ударом в спину - кровь брызнула мне на лицо чуть ли не киношным потоком.
        Извернувшаяся тварь смела меня прочь размашистым ударом ладони. Выгнувшись, не желая мириться с терзавшим ее клинком, она тщетно силилась вытащить его из себя - разбухшие руки не позволяли ей дотянуться до резной рукояти.
        Я не сразу, но пришел в себя под завалами детского счастья. Ноги норовили наступить на деревянные паровозики, мешавшие подняться, обещавшие отправить меня в очередное падение. Кукольные ручонки, отколотые и отломанные, крючьями пальцев цеплялись за одежку. Будто несчастные не желали выпускать меня из своих объятий, желая поиграть со мной хоть минутку, хоть секунду...
        Я вырвался из игрушечного плена рывком. Меч, будто живой, вертелся буром в и без того уже раздувшейся прорехе раны. Любой живой и нормальный человек от такого уже давно бы отдал Богу душу, но алхимик сопротивлялась.
        Пьяной слонихой, цепляясь за собственную жизнь, она в детской наивности желала убежать от терзавшей ее боли. Перегородки и поддерживающие потолок колонны хрустели, обрушиваясь всякий раз, как она нелепо врезалась в них. Жажда мести - расквитаться за собственное унижение, пылала в мутных булыжниках глаз.
        Славя - не иначе как ее и вправду хранила божья сила - разве что чудом не угодила под шлепающие, гремящие при каждом шаге стопы.
        Тварь взревела, когда острие клинка вынырнуло у нее из груди - Нее удалось пробуравить противницу насквозь.
        Собравшись с силами и духом, изуродованная алхимичка двумя пальцами сумела ухватиться за острие клинка - кожа рук тотчас же задымилась, по пальцам побежали раздувающиеся бугры ожогов.
        Будто не обращая на это никакого внимания, паршивка рывком вытянула клинок сквозь себя - поток ударившей по ней боли ее обездвижил. Нея заскакала по земле беззвучно, норовя в любой момент расплыться, снова принять привычную ей форму.
        Израненным исполином алхимик заваливалась наземь. Припав на колено, оперевшись огромной рукой о ближайшую стену, она обдавала комнату тяжким, горячим дыханием. Облачка пара вырывались из ее рта при каждом вдохе.
        Я смотрел на нее, пытаясь понять: как это еще живо? Почему не умирает? Полоска лайфбара облегчилась, потеряла половину, но не больше. А вот с моей псевдофеей все было гораздо хуже. Еще немного - и, казалось, она развоплотится на радость Славе.
        Прямо на моих глазах страшная рана затягивалась, оставляя на своем месте едва заметную неровность шрама.
        А вот силы из алхимички утекали едва ли не рекой. Реальность, к моему счастью, была справедлива даже к чудищам, подобным ей.
        Тебя изранили, а ты восстановилась как ни в чем не бывало? Вот тебе, родимая, штраф! И на то штраф, и на это, и даже не надейся, что это не скажется на запасах выносливости.
        Из могучего великана она обратилась разве что во все еще пышащего силами, но просто человека. Разбухшее тело теряло объемы.
        Я сразу же понял, что надо делать - в один прыжок оказался рядом с Неей, снова взяв ее в руку. Лучу света тяжело было удерживать прежнюю форму, ей хотелось снова стать собой, но она отважно терпела. Я мысленно обещал ей после боя... Да чего только не обещал!
        Успевший растерять в своей прочности клинок полоснул по вываливающемуся брюху. Я чувствовал себя, будто Зорро, оставляя широкие крестообразные разрезы. Только что успевшая залечиться алхимик спешно пыталась засунуть обратно в живот вывалившиеся потроха. Поди ж ты, интеллекта даром что на единичку, а ведь как-то сообразила...
        Не желая стоять на месте, я был повсюду. Лезвие на добрую половину скользнуло в плечо - знаменитым ударом Ахиллеса я желал поразить великана в самое сердце, но оно пряталось за грудами вонючего, сального жира. Я сунулся к шее, но удар по ней не принес результата, зато сожрал добрую треть оставшихся у Неи сил. Полоска ее состояния была ничем не лучше, чем у алхимички.
        В голову лезла тщета вопросов. Можно ли убить солнечный луч? А лишить сил?
        Несмотря на свою неловкость, избитая образина сопротивлялась. Регенерация спешила за каждым новым порезом, сращивая только что вспоротую плоть. Словно не ведая, что творит, обезображенная мерзавка схватилась за лезвие клинка - стоит ли говорить, что я лишил ее пальцев без лишних сожалений?
        Словно змеи, дергаясь в конвульсиях, они повалились мне под ноги. Выставив перед собой поврежденную ладонь, мутантка тупо уставилась на нее, будто не в силах поверить случившемуся. Не так давно она могла нарастить непробиваемую корку, а теперь...
        Пальцы выросли новые. Словно вздувшиеся полипы, едва кожа на месте порезов некрасиво стянулась, они набухали, росли воздушными шариками прямо на глазах. Словно всего того было мало, ногти пробились сквозь свежую, розовую кожу.
        Я не отвлекался, с каждым взмахом отбирая у нее могущество. Любопытство тащило меня все дальше и дальше, я забыл про усталость - мне хотелось узреть, насколько маленькой она сумеет стать, вернется ли к человеческому облику?
        И тогда... О-о-о-о, тогда я попросту ее прирежу, как обыкновенную разбойницу.
        После очередного удара клинок вдруг обмяк, а я понял, что держу в руках не способный прожигать собой сталь клинок, а тщедушнее, почти высохшее тельце. Нея подняла на меня взор незримых глаз, коснулась рукой большого пальца - так, будто на прощание.
        Азарт, еще мгновение назад вихрем бурливший в душе, сменился холодом ужаса и ощущением скорой потери. Я будто видел, как жизнь малютки утекает у меня меж пальцев.
        Крик не шел из горла. Я перевел полный ненависти взгляд на образину, заставившую меня потерять голову в горячке боя - действие выпитых алхимичкой эликсиров сходило на нет.
        Там, где мгновение назад бугрилось безобразие новообразованных мышц, теперь была лишь нежная девичья кожа. Морда принимала все более человеческие, симпатичные очертания. Вздыбившаяся, почти мужская грудь теперь наливалась женственностью и изяществом формы. Белые, выжженные химией волосы скрывали от меня лицо.
        Некоторые раны регенерация не успела залечить. На плечах, животе, под грудью пробивались грубые полоски ссадин. Тяжкое дыхание сменилось мерным и ритмичным. Ни на что не похожий мутант, будто в сказке про заколдованных принцесс, спешил принять облик простой, полностью обнаженной девушки. Не узнать в ней Екатерину Менделееву было попросту невозможно - что она вообще здесь забыла?
        Я аккуратно положил безжизненное тельце Неи на ближайший стенд. Ей как будто бы пошло быть еще одной куклой посреди остальных.
        Не еще одной, поправил я сам себя.
        Самой красивой.
        На глаза мне попался Подбирин - пистолет, оказывается, большую часть схватки пролежал под одним из опрокинутых шкафов.
        Его тяжесть была приятной для руки. Обманчивое чувство покоя и безопасности лизнуло запястье - с пистолетом наперевес я чувствовал себя едва ли не Богом.
        Жнецом.
        Мои шаги гулко отдавались в ночной, вернувшейся на свой трон тишине. Алхимик дрожала - то ли от зябкого сквозняка, то ли от страха. Такая ли уж, в самом деле, разница? Обойма мягко легла мне в ладонь, я тут же загнал её в Подбирина, лязгнул затвором. Бездушная злоба заливала меня изнутри. В прошлый раз её ангел-хранитель призвал на помощь Кондратьича. В пору было ухмыльнуться - сегодня он, видимо, занимался чем-то иным.
        Я сглотнул, плотно сжал губы и направил в ее сторону ствол, не раздумывая спустил курок.
        Руку дернуло, но не от отдачи. Славя, невесть каким чудом оказавшаяся на ногах, перехватила запястье. Выстрел ушел в молоко, заставил бывшую противницу вздрогнуть, когда у ее головы хрустнула плита.
        Немного приходя в себя, набираясь сил хотя бы только для того, чтобы подняться, она села, прислонившись спиной к стене.
        Запрокинула голову.
        Все ее тело блестело от пота.
        - Зачем? - холодно спросил я, заглянув Славе в глаза. Что ж, у меня был хороший учитель для разговора таким тоном. Я не мог понять ангела - до сих пор она не отличалась человеколюбием. Она готова была обратить Нею в ничто, но решила сохранить этой твари жизнь?
        Будь я трижды проклят, если у нее есть внятное объяснение!
        Я все еще готов был прихлопнуть алхимичку, даже несмотря на то, что она беспомощно вытянула руку в моем направлении. Не иначе как желала просить пощады...
        - Затем. - Славя отозвалась в тон мне. В ее глазах отразилось, что она, может быть, хотелось прикончить последовательницу Менделеевых не меньше моего. Но у всего есть цена, последствия и разве я не успею сделать этого позже?
        Она выдохнула, как будто намекая, что я сейчас, как и просил, буду трижды проклят.
        - С кем мы только что дрались?
        - Ты обезумела? - Я перешел на крик. - С ней!
        Славя отрицательно покачала головой, жестом указывая на изувеченные трупы крыс. Я прищурился и лишь через мгновение понял, что хотела сказать Славя. Располовиненные, разорванные, с блестящими безжизненными глазами, они меньше всего походили на золотого, писанного святыми чернилами льва.
        У меня опустились руки.
        Если за пределами установленного Славей купола нас вряд ли кто слышал, хотя, ночные доходяги прохожие наверняка заметили, что привычный им вид детского магазина малость изменился, то внутри со звукопроницаемостью все было попросту прекрасно.
        Не услышать устроенную нами здесь вечеринку не сумел бы даже глухой, не говоря уже об истинных владельцах расписной кошки.
        Эта чертовка дала им возможность уйти. Менделеевы уже во второй раз самым нещадным образом вмешиваются в мои дела. Всякий раз мне удается выйти сухим из воды, но вот ворох проблем, которые они приносят с собой...
        - Если кто и может нам что рассказать, так это она. Убить ее - убить надежду узнать.
        Последнее предупреждение было явно лишним. Я лишь махнул рукой в ответ - а, пошло оно все! Пусть будет как будет...
        Славя, убрав мешающуюся прядь волос с глаз, присела на корточки, взяла беспомощную девчонку за ладонь.
        - Нея... она умрет? - Я задал вопрос, тревожащий до сих пор. В самом сердце покоилась надежда, что ангелица будет в состоянии вдохнуть в нее свежую жизнь.
        - Кто? А, эта... наверное. Письма могут умирать? - Ангел вернула мне вопрос. Судьба живого писания ее заботила мало, даже учитывая, что та только что помогла спасти наши шкуры. Но, чтобы меня успокоить, хлопнула ресницами, ответила:
        - Она не в том понимании живая, в котором ты привык. И умирает не так, как ты понимаешь.
        - А как я понимаю?
        - Никак, - холодно отозвалась ангел, решив не рассуждать на эту тему. - Дай ей исчезнуть. Она вернется вновь и через время. Обещаю.
        Одним грузом на душе стало легче. Я лишь устало выдохнул, вдруг поймав себя на мысли, что не знаю, что дальше.
        Славя обладала шикарным запасом хилерских абилок. К ее услугам были и чисто паладинское «наложение рук», и абилка «хилер», способствующая заживлению самых тяжелых ран.
        Для людей. Словно в злую насмешку над моей новой природой, они носили эту издевательскую приписку. Демонам и нежити ее попытки полечить обязаны были причинять неимоверную боль. Осталось теперь только найти ответ на вопрос - как и зачем Славя в своем недобункере собирала устройство для исцеления нечистых...
        Вопрос о том, нужен ли нашей новой пациентке транс, отпал сам собой.
        Славя была практична, как никто другой. Там, где иной целитель старался бы сделать хорошо и качественно, она экономила запас собственных сил. Ангел поймала на себе мой взгляд - сквозь прореху раны на меня смотрело постоянство космоса. Мне вспомнилось недавнее объяснение дочери небес: у нее нет плоти и крови, как у людей, а то, из чего она сделана, я попросту не пойму.
        Теперь я сошелся с ней во мнении - тут я, пожалуй, действительно не пойму...
        Словно стыдясь, она заспешила прикрыть рану попавшимся под руку плюшевым медведем, я демонстративно отвернулся.
        Мне думалось, что все пройдет гладко. Мы приедем, по-тихому расправимся с умельцами выводить арабийские закорючки, устроим им допрос с пристрастием - и по домам!
        Вместо этого меня ждал самый настоящий разгром. Любопытство тянуло наверх: может быть, следы тех ангелов все еще остались и можно будет наткнуться на свежий, броситься в погоню...
        Я отмел мысль, отрицательно покачал головой. Видел, на что способна Славя - уверен, окажись я один против двух-трех ангелов, и они не оставят от меня мокрого места. Даже если не будут обладать тем же техническим превосходством, что и она.
        Я усмехнулся - ангел-механик. Кому расскажи - не поверят...
        Но любопытство оказалось сильнее, будто на привязи потащив меня сначала на второй, а затем и на третий этаж.
        На втором своего часа ждал самый настоящий арсенал для юных рукодельников - ножницы, клей-карандаши, разноцветные нити... На третьем царили покой и умиротворение - как будто бы здесь никого никогда и не было. Следовало думать, что здесь находилось административное крыло.
        Я сделал несколько шагов, насторожился, когда увидел проблеск электрического, неуютного света.
        Дверь была приоткрыта. С замиранием сердца, приготовившись стрелять, я поддал ее ногой - мягко и плавно она открылась.
        Электрическая лампа гудела, скучающий черт смотрел в стену, не забывая лениво позевывать. Электрические разряды - не иначе как родом из самого Ада - бежали по его хвосту, обвивали провод. Я в который раз пообещал самому себе спросить у Биски, как же, в конце концов, эта херня работает.
        За столом сидел трудоголик. Наверняка он страшно любил свою работу. Иначе объяснить, каким образом он сумел задержаться здесь допоздна, я был попросту не в силах.
        Может быть, он получил расчетный лист и печальную весть о том, что он уволен, а потому умер от горя?
        А перед тем решил разнести рабочее место в пух и прах. И кричал, наверное, как оглашенный - так не доставайся же ты никому!
        Я усмехнулся и понял, что детектив из меня, как из говна пуля.
        Вся комната носила на себе следы сражения. На шкафу, полнившемся наградами невесть за какие заслуги, красовались отпечатки когтей - вглядевшись при помощи ясночтения, я сразу же понял, что их оставил мой златогривый знакомый.
        Его самого я нашел чуть поодаль. Или то, что от него осталось - блестящая, темная жижа. Мой дар был уверен, что это не что иное, как те самые святые чернила.
        Бойня была нешуточная. Я наступил на труп крысы, заметил еще один, закинутый под стол. Третий грызун нашел свой покой под грудой разбросанных бумаг. Пистолет - ничем не хуже моего Подбирина - валялся на полу. Я принюхался: воздух еще хранил в себе вонь пороховых газов. Стреляли не так давно, а убийца нашего лысеющего трудяги не потрудился открыть окна, решив оставить все улики как есть.
        Покойник, судя по всему, умер быстро, а вот про безболезненно сказать я не мог. До сих пор остывающий труп носил на себе три, а то и четыре десятка дебаффов - и каждый из них поражал то печень, то мозг, то мочевой пузырь.
        Все, кроме сердца.
        Что же такого натворил этот бедолага, если Менделеевы потрудились создать такой яд? Неумолкающие дебаффы будто зловеще говорили, что даже после смерти они продолжат терзать душу несчастного...
        За моей спиной щелкнул курок взведенного револьвера. Я чуть приоткрыл рот и выдохнул - поздно ругать себя за беспечность. Надо было дождаться, когда Славя закончит и уже тогда, вместе с ней...
        - Обернись. - Она говорила в приказном тоне. Ее голос я вспомнил не сразу, лишь чуть погодя.
        Позади меня, голая и неумолимая, стояла Екатерина Менделеева.
        Глава 10
        ОНА МАЛО ИЗМЕНИЛАСЬ с нашей последней встречи. Белые волосы, красивое лицо. Большая грудь. Здравый смысл говорил, что там, внизу, я должен был признать ее хотя бы по сиськам. А теперь уже поздно.
        - Какая приятная встреча, - отозвался я, медленно разворачиваясь. Геройский дух велел шустро нарастить темп, вскинуть пистолет, стрелять навскидку.
        Холодный ум убеждал обождать - просто сдохнуть не нужно таланта.
        - Брось пистолет, Федя. Слышишь?
        Она и в самом деле готова была выстрелить. Вопреки ее приказу, я положил ствол на стол. Искать с ней ссоры прямо сейчас - не самая лучшая из затей.
        Страх спрашивал, что буду делать, если она сейчас ухмыльнется и выстрелит. Ответа я не знал. Хотя, наверное, буду умирать и, надеюсь, не столь болезненно, как тот бедолага.
        - Я запомнил тебя немного другой.
        - О, да? И какой же меня могло запомнить ничтожество, вроде тебя? - Она все еще носила в душе собственное унижение. В самом деле, не так много величия - висеть под потолком сиськами наружу, перевязанная, как докторская колбаса.
        Я решил немного смягчить углы, позволил себе улыбку.
        - Тогда одежда скрывала всю твою прелесть. Сейчас ты не стесняешься себя показать.
        Револьвер в ее руке ухнул, пуля впилась в стену. Я лишь инстинктивно вздрогнул, но, к ее сожалению, не пал на колени.
        - Ты ответишь за то, что сделал там со мной, Рысев! - Она шипела, будто играющая в бокале бражка.
        - Разве тебе не понравилось? А твое тело говорило о другом.
        - Заткнись! Я... я сделаю тебя размером с таракана, ты меня понял?
        Пистолет в ее руке дрожал, от былой уверенности не осталось и следа. То, что я не дрожу осиновым листом под дулом револьвера, выводило ее из себя.
        И пугало.
        - Понял, как же не понять. Я видел, что могут делать эти твои пузырьки, если хоть немного с ними перебрать. Где Славя?
        Мой вопрос прозвучал для нее неожиданно. От охватившего ее нервного волнения она даже ответила.
        - Ангел? Она спит. У меня, как у алхимика, есть свои маленькие секреты.
        Я присел на стол, повелительно сложил руки на груди, заставил ее чувствовать себя нелепо.
        Страх вертелся во мне ужом. Он где-то слышал про фейспалмы, оттого успел расколотить ими себе лоб. Словно доставшийся мне в наследство от Рысева-бывшего, он умолял пасть на колени, молить за свою жизнь и делать все, что только прикажет беловолосая госпожа. Интересно, может, ранний обладатель моего нынешнего тела любил, когда его унижали? Что-то мне подсказывало, что угроза «уменьшить» из ее уст звучала едва ли не постоянно.
        И если раньше юного князя это приводило в трепет, заставляло подчиниться, то сейчас...
        - Давай отложим оружие и поговорим как взрослые люди. Боюсь, что не стоит сыпать в мою сторону угрозами. При тебе было полчище крыс, добрый десяток невесть что сотворивших с твоим телом эликсиров. И все, к чему ты пришла, так это униженно тыкать в мою сторону револьвером? - Я усмехнулся. - Как же жалко ты сейчас выглядишь.
        - Заткнись! Заткнись-заткнись-заткнись! - Она вышла из себя, поддавшись вдруг обуявшей ее истерике. Правота моих слов жалила ее роем беспощадных пчел, приводя в неистовое бешенство.
        Лишившись возможности говорить согласно здравому смыслу, психованной бабой она раз за разом жала на спусковой крючок.
        Револьвер слал в меня одну за другой девятимиллиметровые смертельные аргументы. Взорвалось осколками окно за моей спиной, дернулся, будто все еще был жив, покойник, когда пуля раскроила его лысую голову. Не выдержав встречи с бронзовой статуэткой, опрокинув ее, третий снаряд срикошетил, чуть меня не прикончив.
        Наверное, кто-то мог бы сказать, что я был быстрее пули. Нет, просто за миг до того, как она принялась палить в белый свет, как в копеечку, рухнул на пол, перекатился и, развернувшись, захватом ног, как ножницами, переломил ее стойку.
        Всю тяжесть последнего выстрела принял на себя потолок. Вместо крови на нас просыпалась отколовшаяся побелка.
        Я оказался на Катьке верхом, резким ударом выбил из ее рук пистолет, зажал влажной от пота рукой рот, не давая родиться уже идущему из ее глотки визгу.
        Она билась подо мной, словно пойманный навозный жук. На мои плечи, спину и голову приходились едва ощутимые удары - став из титанических размеров образины простой девчонкой, она оказалась до безобразного слаба.
        Теперь настало мое время шипеть. Я пригвоздил ее своим весом к полу, придерживая обеими руками.
        На смену истерике пришло отчаяние - устав беспомощно колотить по мне кулачками, она позволила себе успокоиться - только для того, чтобы в тот же миг разразиться плачем.
        Что ни говори, а все женские штучки были при ней. Жестокая, желающая доминировать, она плохо мирилась с собственным бессилием.
        В особенности перед лицом того, кого привыкла унижать.
        - Тш-ш, - шепнул я ей на ухо. Это подействовало, словно заунывная мелодия на взбешенную змею. - Я же тебя просил: давай отложим оружие и поговорим. А ты, оказывается, непослушная девочка.
        Страх, только что воцарившийся в ее душе, немного не понял, когда некто незримой рукой подлил в него возбуждения.
        Ее коснулась сладкая, манящая истома, когда, чуть прикрыв глаза, чарующим голосом жарко шепнул ей на ухо, что я ее накажу.
        Убрал руку с ее рта, дав ей возможность нормально дышать. Тяжкий, вырвавшийся из ее полной груди стон был полон женственности.
        В ней как будто разом исчезло все желание к сопротивлению, все ее мысли занимало теперь мое обещание.
        Я поднялся, вернув ей свободу, протянул ладонь.
        Она не побрезговала воспользоваться моей помощью.
        Сейчас и сразу она обратилась в совершенно иную девчонку - нелепо и неумело пыталась прикрыть наготу. Изящная ладошка легла на округлую грудь, пряча набухший, возбужденный сосок.
        И все же я не отважился повернуться к ней спиной. От тех, кто возится с крысами, я ожидал столь же крысиных поступков. На ум почему-то шла мерзкая ухмылка ее братца, которую мне, хоть и не так легко, но удалось из него выколотить парой-тройкой крепких ударов.
        Словно была больше не в силах стоять, девчонка смахнула ворох бумаг с ближайшего стула, чуть придвинула его к столу, не без вздоха облегчения села.
        Я бросил взгляд на свой пистолет и устыдился - не сам ли только что предлагал ей отложить оружие? Хочешь говорить, поддакивал моей совести здравый смысл, так говори - сейчас она сидит перед тобой и абсолютно беспомощна.
        - Твоих рук дело? - Я кивнул на дважды покойника. Кем бы ни был сей доблестный торгаш детским счастьем, сейчас он выглядел отвратительно.
        Она уставилась на него так, будто видела впервые, и все же после раздумий утвердительно качнула головой.
        Мне казалось, что я ее понимаю. В ее симпатичной головке смешалось все и сразу. Язык, такой болтливый и скорый на тщету угроз, теперь ее не слушался и будто желал быть умнее хозяйки.
        Боялся ляпнуть лишнего.
        - И чем же тебе не угодил простой работяга?
        - Простой? - Я только что наступил на ее любимую мозоль. Менделеева готова была взвиться, словно змея: утраченные силы снова вернулись в ее тщедушное тельце. - Этот поганец посмел бросить тень скверны на мой род!
        Я понимающе кивнул, будто признавая за ней право на его смерть. Вот только меня что - то грызли сомнения, что папенька сей юной особы ворвался к ней в комнатушку под вечерний час, оторвал от увлекательного развлечения по отрыванию голов у плюшевых кукол и велел, взяв с собой целую армию крыс, убить какого-то... какого-то...
        Честно признаться, я даже не знал, кем он был. Но если это административное крыло, то наверняка какой-нибудь бухгалтер.
        Или директор.
        Что-то подсказывало, что благородным родам могли простить многие преступления. Простолюдин, крестьянин, заводской рабочий - их гибель никто и не заметит. Бросят расследование на полпути, как только из всех щелей дела потечет благородство. А вот целый директор явно стоил того, чтобы преступника нашли и хотя бы показательно наказали.
        Словно читая мои мысли, она опустила глаза, рисуя пальцем на дубовой столешнице невидимые круги.
        - Константин велел его не трогать. Говорил, что мы сможем его шантажировать, использовать. А я поступила так, как поступил бы отец!
        Вот так-так. Значит, эта сладкая парочка родственников - сироты. А юный Константин слишком рано возложил на свои плечи груз быть патриархом своего рода. Понятно тогда, почему он сошелся в схватке с Тармаевым-старшим. Хотел доказать всем и самому себе в первую очередь, что он достоин занимать эту должность.
        Любопытно.
        Я отвлек Катьку от столь увлекательного занятия, придержал ее руку. Может быть, ясночтение и давало ясно понять, что из всей магии у нее разве что возможность общения с крысами да пассивка «Крысиная царевна», позволявшая ими самым нещадным образом управлять. Вот только я уже не раз видел, как безобидные на первый взгляд вещи вроде спичек вполне себе превращались в орудие чародейских смертоубийств.
        Она задержала на мне вопросительный взгляд, когда я повелительно прижал ее руку к столу. Черт бы меня побрал, я ощутил себя старой каргой, училкой, что так же любила хватать за руки учеников.
        Покачал головой, прогоняя сравнение прочь.
        - Я никак не ожидала увидеть тебя в его охранниках.
        От ее заявления у меня глаза чуть на лоб не полезли. Понятно тогда, почему она напала на нас без разъяснений и лишних разговоров. Приняла за пусть и не вовремя, но подошедшую подмогу. У меня все внутри похолодело от липкого ужаса - если девчонке показалось, что оная должна явиться, значит, были причины.
        Погоди паниковать, попыталось унять меня здравое зерно размышлений. Кто тебе сказал, что она, как на духу, вещает правду?
        Я взял Подбирин, направив ствол в ее сторону - Катька не сводила с меня глаз. Я уже стрелял в нее, крутилась мысль в ее голове, что мешает мне повторить?
        Словно для успокоения, выглянул в разбитое окно - все еще не унявшийся дождь обратился в вялую грозу. Бродяга-ветер шелестел мусором, колотился в жестяное покрытие. Улица была пустынна как никогда - ни единой машины, ни одного человека. Будто мы на этот миг оказались последними людьми во всем Петербурге.
        Лишь одинокий, парящий несмотря на непогоду дирижабль ломал ощущение полной безмятежности.
        Дирижабль.
        Я облизнул губы, вспомнил, с какой ненавистью во взоре на них смотрела Майя. Следовало бы еще тогда догадаться, что эти самые летающие папиросы - дело рук Менделеевых...
        Еще раз бросил взгляд на Екатерину - ее трясло от пробивавшегося сквозь разбитое окно сквозняка.
        В два шага я оказался у вешалки - покойнику уже вряд ли понадобится хоть один из этих пиджаков. Швырнул один из них ей, давая возможность прикрыться.
        А ей ведь даже и в голову не приходило, что я могу явиться сюда по своим делам.
        - Что же он такого сотворил, что могло запятнать твою столь расчистейшую честь? Мне-то казалось, что после того как вас позорно слили в доме Тармаевых, падать ниже уже некуда.
        - Позорно? Слили? - Она повторяла за мной слова, будто не ведая их истинного значения. Я лишь махнул рукой, будто говоря, что оправдания меня интересуют мало.
        Будто показывая добрые намерения, я спрятал ствол в кобуру.
        - Он безбожно врал и крал.
        - Как будто род Менделеевых так никогда не делал, - вставил шпильку любопытства ради, а не ее злости для. Она же заворочалась так, будто у нее под седалищем огнем вспыхнули раскаленные угли.
        - Да как ты смеешь, ничтожество?!
        Я умиротворяюще поднял руки, будто говоря, что не ищу с ней ссоры. Успокоиться ей было непросто. Я бы на месте здешней реальности помимо абилки «Крысиная царевна» от щедрот своей души добавил бы еще «Королеву драмы» и «Принцессу истерики». Так, для полного комплекта.
        - Он врал и крал. Тут, если хорошенько покопаться, таких, как он, в одном только Петербурге на всю страну хватит. Сколько же ему надо было утащить, чтобы ты явилась по его душу?
        - Он украл у нас рецепт святых чернил.
        - Так... так, - у меня мурашки пробежали по спине. Глянул на несчастного покойника. Кажется, я только что отыскал писателя той записки, требовавшей моего похищения. Жаль вот только, что мертвые не разговаривают.
        - А в городе некроманты есть? - Я спрашивал скорее из отчаяния, чем в самом деле надеясь на утвердительный ответ.
        Алхимик лишь недоуменно покачала головой - видать, впервые слышала столь мудреное слово.
        Ниточка обрывалась, и мне это не нравилось. Захотелось сорвать злость на Катьке, влепить ей хорошую затрещину.
        Но я знал, что лучше не станет. Жаль было только всех затраченных на поиски усилий.
        - У вас был рецепт святых чернил? - уныло поинтересовался. Шустро нагнулся, поддел останки некогда золотого льва. Ясночтение видело в них порченные чернила, но вот разложить на состав было неспособно. Говорило, что для этого мне не хватает уровня и определенных способностей.
        - Нет. Он есть только у ангелов и им подобных.
        Я как-то на неделе спросил Биску, существуют ли проклятые чернила: ну должно же быть у нечистого хоть что-то, чем можно было бы ответить на такую каверзу. Она лишь пожала плечами - крови самого Сатаны вполне хватало для заключения договоров, а выдумывать нечто новое... Черт, с ее слов, конечно, на выдумки горазд, но не до такой же степени.
        - Мы сумели создать лишь нечто подобное. Копировали технологию. Или выдумали ее заново.
        - Любопытно, - отозвался я, сделав несколько шагов в сторону. Мне страшно не хватало Слави - ангелица бы сейчас запросто смогла бы распознать, говорит правду наша алхимик или заливается соловьем...
        Я прошелся, взглянул на уцелевшие награды и дипломы. Лысик состоял в историческом обществе. Я присвистнул - покойный имел, может быть, теперь и ничего не значащий титул графа.
        И археолога.
        Под ногой захрустела расколотая рамка для фотографий. Лист фотобумаги запечатлел на себе черно-белые силуэты бывшего графа с друзьями на раскопках.
        Я окинул взглядом книжные полки - те меня не подвели. Может быть, конечно, под корешками «Особенностей арабийского письма» и «Методов начертания ангельского алфавита: символизм или технология?» и пряталось какое-нибудь дешевенькое фэнтези, да что-то я сомневался.
        - Много он тебе платил за охрану? Я всегда видела в тебе всего лишь букашку, Федя. - Присмиревшая и успокоившаяся Катька снова проявляла не лучшие качества своего характера. Испробовавшая на мне все, но так и не добившись хоть сколько-то значимого результата, сейчас она хотела лишь уколоть словом. - Но я никогда бы не подумала, что ты посмеешь опуститься столь низко. Надеюсь, твой отец вертится в гробу, видя, во что ты уронил его имя.
        И почему, будучи прижатыми к стенке, потерявшие силы, не способные смириться с собственным поражением, они всякий раз заводят мульку о благородстве, чести и светлом имени аж самого рода?
        Походило на какую-то скверную традицию...
        - Мне никто и ничего не платил. То, что я явился сюда с ангелом, должно было пробудить в твоей беловолосой головке хоть каплю смысла. Но в одном ты права - этот паршивец нужен был мне живым.
        - Зачем? Мало заплатил? - Она осмелилась на усмешку, я же пропустил ее мимо ушей.
        - Я здесь затем же, зачем и ты. Этот... - Поймал себя на том, что даже не знаю его имени. - Этот мерзавец связан со всем тем, что происходило с моим родом за последний год. И, чую, он был связан с похищением Кошкиного кольца.
        - Твой отец продал его иностранным шпионам.
        - Ты только что говорила о его светлом, чистом имени, а теперь сама возводишь напраслину? Вероятно, эта погань и могла бы пролить свет на эту историю. Да вот только из покойников жутко плохие говоруны...
        Если только не отыскать его душу в Аду. Мысль показалась мне столь же безумной, сколь и естественной. Здравый смысл взывал доверять реальности, а не строить воздушные замки, да еще и на фундаменте беспочвенных фантазий.
        Катька потупила взор, кажется, мне удалось невозможное: заставить ее чувствовать себя виноватой.
        - Он собирался бежать, - вдруг буркнула она.
        - Куда? - спросил так, ради проформы. Вряд ли ответ мог помочь мне в моих изысканиях.
        - В Египет, в Тунис. У него туда свободный проход, как у историка и археолога. Хм-м-м, золотой лев, который на меня здесь напал. Я думала, он нужен был для защиты...
        - Этот золотой лев - письмо. Не буду вдаваться в подробности, но писавший желал моего похищения.
        - А эта мерза в последнее время принялся подделывать записи. И наверняка принимал заказы от других. Письмо, способное защитить себя самого в случае опасности... - Она словно вошла со мной в симбиоз, выкладывая все, что ей известно и дополняя мою тираду.
        Я закусил нижнюю губу. Такой человек лишь исполнитель, вряд ли у него были ко мне какие-то личные претензии.
        Если умение писать у ангелов, как бы иронично оно ни звучало, технология, то перед нами сидел труп, сумевший раскрыть ее секреты.
        Стало понятно, отчего Славя так уверена в своей безнаказанности. Ей нечего было бояться, вторгаясь сюда: в конце концов, она всегда могла оправдать свои действия Божьей карой.
        А зная ее практичность, не оставалось сомнений, что именно так она бы и сделала.
        - Как же вы вышли на него?
        - Он был тем, кто пытался заказать у нас святые чернила. Не конкретно у нас, конечно. Нашел алхимика, на которого смог надавить, предложил хорошую сумму.
        Я пожевал губами. Вот оно, выходит, как. У какого-то засратого графа хватает деньжищ спонсировать едва ли не перспективную разработку, а у меня в карманах не хватает мелочи на проезд.
        Несправедливость как она есть.
        - Ему платили и платили хорошо. Только представь, сколько может стоить подобное письмо. Написанное «ангелами» - кто осмелится его расшифровывать? И кто из этих крылатых тварей решится выдать своего?
        Ого, да у нее, кажется, какие-то личные терки с ангелами.
        - Это, конечно, все замечательно. Но, боюсь, мне это уже ничем не поможет. К слову, о подмоге... С чего ты взяла, что она должна была быть?
        - Перед тем как я его убила, он успел написать письмо. Этими самыми чернилами. Стоит ли говорить, что оно скользнуло в форточку?
        - Блеск. И ты говоришь об этом только сейчас? - Я сорвал на ней злость, хотя и сам был виноват. Кто мешал мне схватить Менделееву в охапку и дать деру? Поговорить можно было где-нибудь и в другом месте.
        Я надеялся, что у нас еще есть время. Время ухмыльнулось, заверив, что его нет ни у кого, а потому могу даже не рассчитывать.
        Три автомобиля, шелестя колесами по выщербленному асфальту, остановились у магазина.
        Окажись это известные пожарные, милиция, амбулаторная, я бы воспел им хвалу.
        Но из черных машин чинно и спешно выходили разодетые в плащи и шляпы джентльмены, мало склонные к пустоте разговоров...
        Глава 11
        Я, забыв о Менделеевой, рванул к первому этажу. Словно в детстве, спеша с уроков на долгожданные мультики, перескакивал через две, а то и три ступени, но лестница все равно казалась до безобразного бесконечной.
        Решив не тратить время, резво перескочил через перила, мягко приземлившись посреди лестничного пролета. Пистолет будто сам нырнул в руку. Я пытался справиться с дыханием - вот ведь! Когда спокоен - можешь пробежать марш-бросок и не вспотеть. А сейчас у меня бешено колотилось сердце от переполнявшего волнения.
        Что они сделают со Славей, когда увидят? Я не знал, но что-то подсказывало, что эти парни пленных не берут.
        Встретили меня знакомые, чуть прикрытые тьмой, развалины торгового зала. В воздухе стоял тяжкий дух слежавшейся пыли, успевший смешаться с мерзкой вонью крови и потрохов. На миг даже подумалось, что оказались в мясной лавке..
        Славя, как ни в чем не бывало подтянув ноги к себе, спала в обнимку с плюшевым единорогом - и как ей только удалось отыскать нечто подобное в груде медведей с зайцами?
        Картина была бы до умилительного нежной, если бы по нашу душу не явился с добрый десяток головорезов.
        Я глянул на вход и облегченно выдохнул. Совершенно ведь забыл, что его напрочь завалило. И чертыхнулся - это отрезало дорогу не только им, но и нам.
        Разве что только лезть через решетку витрин...
        Первым, что я услышал, был тихий, почти птичий стрекот. Стекла, и без того разбитые, лопнули внутрь, обдав меня градом осколков. Я ощущал, как спину жгут десятки свежих порезов - будто ожидая неладного, успел отвернуться и закрыться руками.
        Если Славя хотя бы не пожелала беспокоить чужой сон, поставив звуконепроницаемый купол, то крыше того парня сверху такие методы были чужды. Нахальные и резкие, они словно говорили, что терпилы, ютящиеся в своих кроватках, могут хоть самому Господу Богу звонить, не то что Белым Свисткам.
        Им побоку...
        Пулеметательные машинки в их руках выглядели угрожающе. Ладони лежали на рукоятях вращательных дисков, плотно уложенные в ленты патроны блестели от свежей смазки.
        Кем бы эти ребята ни были, они профессионалы, и с ними шутки плохи.
        У них на лицах застыло выражение бездушных машин. Не вскрикни один, заскочивший первым в торговый зал, когда я засадил в него пулю, и я бы решил, что это подобные автоматонам Слави машины.
        Ангелицу я схватил за шиворот одеяния - бесконечно воздушная и нежная, сейчас она казалось весом со слона. Что она жрет, чтобы быть такой тяжелой? Бесконечность людской глупости?
        Раненый бандит лишь на миг поддался пронзившему его порыву боли, но справился с ней куда быстрее, чем я ожидал. Рухнув на колено, дабы не пытаться нелепо сохранить равновесие, он прошелся короткой очередью прямо у меня над головой. Птичья трель несла за собой смерть. Свинец безжалостно терзал плюшевую плоть игрушек, глухо врезался в монолитность стен, обращал штукатурку в крошево.
        Еще не зная, где я, но решив, что их собрат вряд ли палит в пустоту, они поддержали его огнем.
        Из моего рта вырывалось тяжкое дыхание. Я с облегчением выдохнул, когда оттащил Славю за кассовую стойку, уселся с ней рядом. Дубовая поверхность, лакированная и чистая, сейчас казалась мне тверже стали.
        Обманчиво казалась.
        Полный жара свинец прошиб стойку насквозь, затрещала проламываемая древесина, щепками разлетаясь в стороны. Одна, другая, третья - они не задели меня лишь чудом. Капли пота, катившиеся с моего лба, были размером едва ли не с виноградину.
        Безбожно слезились глаза. Кажется, сейчас я попал куда больше, чем мне бы того хотелось.
        Я рухнул, припав к полу, умоляя всех богов лишь об одном.
        Чтобы в их арсенале не оказалась гранат.
        Граната! Мысль, мелькнувшая в голове, была до безобразного безумна. Некогда читал я одну солдатскую байку - кажется, настало время проверить ее на вшивость.
        Отложил пистолет в сторону. Тень, юркнувшая со спины, подхватила его, взвесила в руке, приняла дар с благодарностью. Благо, что там, в кабинете с Менделеевой, мне хватило ума сменить обойму.
        Получив приказ, тень слилась с товарками, умело прячась в ночной мгле.
        Разодетая в черные плащи моя погибель была неспешна, но промедлений не терпела. Я не видел, но чувствовал, как они перешептываются друг с другом, меняют позиции, отдают один сигнал за другим.
        Жизнь учила их осторожности, потому что неосторожных смерть забирала в числе первых. Воображение, подзуженное и взбудораженное, зачем-то упорствовало, потворствуя страху, рисуя картины того, что моя задумка не оправдается, что я не успею, что на меня вот-вот выскочит один из этой бригады и даст очередь.
        Пару мгновений дьявольская эгида выдержит, а что потом? Ответа я не знал и знать не желал...
        Ботинок, словно назло, не желал покидать мою ногу. Словно так и говорил: пусть мы умрем, зато умрем вместе!
        Я был с ним категорически не согласен. Едва ли не с корнем, зло сорвав его со стопы, швырнул его из-за стойки.
        Снарядом и красиво вращаясь, он мягко шмякнулся на весь тот разгром, что был учинен мной и ангелицей. Группа быстрого реагирования успела лишь грязно ругнуться, сдавая позиции.
        Сегодня старая байка оказалась мудрее опыта и сильней подготовки. Наука жизни сыграла злую шутку.
        Спешно отступая, прячась за уцелевшими перекрытиями и колоннами, они на миг залегли, ожидая оглушительного грохота.
        Он последовал, но не там, где его ждали: вынырнувшая, сумевшая обойти их тень выскочила прямо у них за спиной. Подбирин грязно ругался, раздавая им свинцовые приветы. Словно скошенный, вскинув руки, успев разве что привстать от удивления, рухнул тот, что был ближе ко мне. Тень свое дело знала хорошо, хотела, чтобы я остался жив.
        Еще три патрона достались вскинувшему автомат поганцу - он принял их грудью, и, обмякший, скатился спиной вниз.
        Я выкатился из своего укрытия до того, как пистолет в руках моего отвлекающего маневра вместо привычного лязганья затвора выдал глухой щелчок - кончились патроны.
        Труп убийцы стискивал оружие, будто не желая им делиться даже в своем посмертии. Мертвая хватка оказалась слабее моего желания жить - и я тут же использовал тело покойника, как хорошее укрытие и опору для моей новой игрушки.
        Я никогда не стрелял из чего-то подобного, но разобрался быстро. Есть вращательный рычаг, нет прицела - стреляй как бог на душу положит.
        Я заверещал, явив злобный оскал, не хуже Рэмбо. Отдача - сильнее, чем ожидал, - ударила по рукам. Автомат тотчас же разразился певучей трелью. Затвор, словно заведенный, исторгал из чрева пулеметательной машины горячие, пышущие жаром гильзы. Зашаркала по плитам пола патронная лента.
        Смерть забирала себе позволивших себе роскошь удивления и не успевших среагировать. Я срезал очередью высунувшегося молодчика, уложил рядом с ним все еще палившего в уже не сопротивлявшуюся тень. Третьего, словно нечаянно, подрезал в темном углу - скошенной травой он повалился наземь.
        Дьявольская эгида успела съесть четыре попадания. Пули вгрызались в мой дьявольский щит, давая столь нужные три секунды на смену позиции.
        Руки жгло горячим стволом, автомат оказался тяжелее, чем представлялось.
        Резная колонна, на треть порушенная после встречи с Катько-монстром пообещала мне пусть и кратковременное, но укрытие.
        Я принял ее дар с благодарностью.
        В ленте осталось патронов пять-шесть, противников - еще четверо. Даже если окажусь лучшим стрелком «на Диком Западе», уложиться ровнехонько в пять выстрелов не смогу. Да и не было у этой бандуры режима одиночной стрельбы...
        Блядство.
        Вчетвером они меня разделают, как бог черепаху. Проснись Славя и яви свой божественный техпром - возможно, у меня и был бы шанс. Вот только, несмотря на свое презрение к чужой жизни, стала бы она их убивать?
        С лестницы, откуда еще совсем недавно я спрыгнул, послышался грохот, заставивший меня обернуться. Наемник, обозначило его ясночтение и тут же добавило: не жилец.
        С свернутой шеей, безжизненным взглядом он рассматривал потолок над собой. Я сглотнул - эти пидрилы пытались обойти меня со спины. Кто, в конце концов, сказал, что машин было всего лишь три?
        Менделеева приняла бой. То ли вооруженные головорезы оказались не столь прыткими, как я, то ли она умела хорошо прятаться, но птичья свирель выстрелов прозвучала сначала с третьего, а затем и со второго этажа.
        Мои противники не ждали, когда я нагляжусь на их павшего собрата. В их глазах пылала сама решительность воздать мне по заслугам за павших товарищей.
        Первый выскочил прямо передо мной, начав стрелять еще до того, как я его увидел. Рука бешено вращала ручку, стиснув зубы, он горел желанием одарить меня парой-тройкой новых дыр в теле.
        Я сделал несколько шагов назад, кляня себя, что упустил момент - и теперь я труп.
        Нелепо попытался закрыться руками, чуть пригнувшись. Не успевшая откатиться по кулдауну дьявольская эгида разве что не помахала мне ручкой на прощание.
        Смерть не спешила. Привыкшая, что я всякий раз умудряюсь вырваться из ее цепкой хватки, в этот раз она решила немного выждать - может, и идти не придется?
        Ей не пришлось.
        Наемник высадил в меня всю патронную ленту, отчаянно вопя и видя перед собой лишь то, как свинцовые жала смерти врезаются в возникший передо мной полупрозрачный щит.
        Меня с ног до головы, будто заботой матери, укутало золотым сиянием. Святой щит был ласков, будто сама Славя, и пожирал чужой боезапас как не в себя.
        Ангел, пришедшая в себя, воздавала мне сторицей за свое спасение.
        Я не ведал, что там творилось в ее голове, но она умела быстро ориентироваться в ситуации.
        Небесной карой мой новоявленный щит ответил мерзавцу, плюнув в него его же пулями. Несчастному разворотило грудь, словно игрушку, швырнуло назад. С широко раскрытыми глазами он испустил дух.
        Победа, ушедшая было от нас, одумалась и теперь с извинениями бежала в наши объятия. Не хуже Биски ангелица убивала пытавшихся отобрать у нее жизнь поганцев. Священная стрела пригвоздила одного из выживших наемников к огромной декоративной кукле. Лук в руках ангела тотчас же обратился клинком, вмиг располовинившим автомат противника. Клевец, коим меч обратился через мгновение, врезался несчастному промеж глаз.
        Завернутая в занавеску, все же решившая прикрыться, спустилась Катька вниз. У нее кровило плечо, правая рука повисла плетью. В левой она стискивала выдохшийся на боезапас револьвер.
        Облегченно выдохнув, выронив его из рук, она села на ступеньки - кажется, даже ей нужен был отдых.
        - Надо уходить, - подытожила Славя, глядя на меня. Катька в ее планы не входила: гордую дочь Менделеевых она собиралась бросить тут.
        Я метался между благородством, здравым смыслом и любопытством.
        У меня все еще стучали зубы - если бы Славя не поставила щит, я бы уже общался с ее подружками, но в другом месте.
        - Кто это были, мать их за ногу?
        - Уральцы, - выдохнула Катька. Найдя в себе силы, покачав головой, она встала, оторвала шеврон с плеча одного из наемников, швырнула мне. Я поймал на лету, даже не подумав, что это может быть ловушкой или трюком.
        К моему счастью, желание безобразничать вышло из Катьки напрочь, а на ладони у меня лежал необычный знак отличия.
        Славя подошла ко мне ближе - шеврон ее нисколько не интересовал, а вот желание слинять - со мной или без меня - читалось по глазам. Она как будто выполнила свой долг - не передо мной, перед своими собратьями: убила того, кто очернял технологии ее рода. Точнее, даже не убила - лишь удостоверилась. И теперь с чистой совестью могла идти прочь. Только что пролитая кровь и убитые люди нисколько не тревожили ее совесть.
        От ее душевного холода даже мне было не по себе. Я почему-то представлял себе ангелов бесконечно добрыми и зацикленными на сохранности чужой жизни.
        Этой было плевать.
        Катька, припадая на ногу, медленно подошла ко мне. Мое непонимание ее забавляло.
        - Особый отряд наемников. Собраны из простолюдинов, разбойников, бывших солдат. Претендуют на получение отдельного рода, но, не обремененные даром, являются лишь формальной, непризнанной силой.
        - Сколько сложных слов, чтобы попросту обозвать их разбойниками, - ляпнул я. Беловолосая лишь фыркнула - мол, много ли я понимаю? - и решила продолжить разъяснение.
        Я взял ее на руки - сам не знаю, как так получилось. Смотреть, как она ковыляет следом, тяжело дыша на каждом слове, для меня оказалось невыносимым.
        Теперь уже фыркнула Славя.
        - Они не просто разбойники, - положив мне голову на грудь, выговорила она. Я прямо так и чуял идущий от Катьки запах ядреного девичьего пота - и он пробуждал во мне мужское. Словно вторя моему естеству, Менделеева сама была не против ощутить себя воплощением беззащитности в моих руках.
        Но больше всего ей хотелось, чтобы я воспользовался этой беззащитностью.
        - Они опытные и мало перед чем останавливающиеся убийцы.
        - И Белые Свистки им вот так запросто разрешают разъезжать с оружием наперевес?
        - Нет. - Она покачала головой. - Но они не спрашивают разрешений и редко попадают в передряги, подобные этим. Странно, что ты о них не знаешь. Они ведь охраняли твой род, Рысев.
        Я ничего не ответил, лишь закусил губу. Диалог с Кондратьичем, откладываемый раз за разом, снова напомнил о себе колокольчиком.
        Поговори, мол, со стариком о прошлой жизни, пока окончательно не попал впросак.
        Ночной Петербург встретил нас все той же свежестью и так и не унявшимся дождем. Грозовые тучи оплакивали случившийся в «Сплюше» погром и горевали о порушенном детском счастье.
        Машина Слави как будто испарилась - я уж было испугался, что возвращаться в офицерский корпус придется на своих двоих. Но ангел и бровью не повела - автомобиль, словно по мановению волшебной палочки, соткался из небытия. Я уже говорил, что бэтмобиль по сравнению с этим чудом техники отсасывал с проглотом? Если нет, то вот - говорю.
        Мне вспомнилось, как я лихорадочно пытался отыскать тельце Неи, но Славя велела мне перестать. Живой солнечный лучик возродится - может быть, не сразу, но вернется ко мне через пару дней. Или не вернется - говоря это, ангел спрятала хищную ухмылку ладонью.
        Я усадил Менделееву на заднее сидение, плюнулся с ней рядом. Славя сначала не сразу оценила мой душевный порыв, но тут же сообразила, что оставлять без присмотра нашу... честно признаться, в каком сейчас статусе была Катька, я не знал, но хотел, чтобы ее руки были у меня на глазах.
        Мало ли.
        Славя явно не питала к полуобнаженной девчонке теплых чувств. Но там, где Майя изошла бы огнем от ненависти, а Алиска бы давно пустила в ход звериную ярость, она лишь вздорно задрала нос, усаживаясь за руль.
        - Куда мы? - Катька спрашивала не из чистого любопытства, просто желала знать свою судьбу. Она словно заразилась от Слави равнодушием и лишь согласно кивнула, когда я сказал, что мы отвезем ее до дома.
        Скажи я ей, наверное, что везу ее на пыточную плаху, она ответила бы точно так же.
        Я рассматривал лежащий на ладони шеврон. На нем был изображен горный, покрытый шапкой снега каскад.
        Бросив взгляд в окно, ощутил, как меня не покидает нехорошее ощущение разрухи, которую я непременно оставляю за собой. Где бы мне ни довелось появиться - в бедняцком квартале или магазине игрушек, - везде оставались руины. Как, наверное, «обрадуется» хозяин этого магазина...
        Страх был занят совершенно иным делом - он подначивал воображение рисовать картины того, как назавтра «Сплюшу» оккупируют следователи всех мастей и непременно выйдут на мой след.
        Менделеевы заплатят за ущерб, в этом я не сомневался, а вот моя доля долго могла сломить не один крепкий хребет, не говоря уже о моем.
        - Здесь направо. - Катька, словно всю жизнь мечтала быть штурманом, указывала дорогу к своему дому. Славя рулила ничего не отвечая. Я хотел было возразить - ехать сейчас к Менделеевым ничем не лучше самоубийства. Константин наверняка запомнил свое унижение, и я уверен, что в его белобрысой голове зрели планы жуткой мести. А тут я сам, на блюдечке и с голубой каемочкой, прямо к ним в руки...
        Спокойствие Слави оказалось заразительным. Я проглотил слова предупреждений, расслабился в своем кресле. Здесь и сейчас я под защитой ангела. Решаться ли они всем родом напасть на дочь небес?
        Ну, для Катьки это не стало преградой...
        Сегодня оказался день больших разочарований. Начавшийся с урока фехтования вместо чистописания, он норовил закончиться мерзкой пакостью. Ожидал, что бродяги Старого Хвоста привезут тебя к грязной подворотне? А получил почти что боксерский ринг. Думал, что балующиеся ангельским письмом паршивцы выберут укрытием старый склад? Узри же перед собой стройные ряды игрушек.
        Где должна жить Менделеева, я представлял слабо. Инквизатории вон оккупировали библиотеку. Не иначе как семейство алхимиков должно было проживать где-нибудь поближе к лабораториям.
        А приехали мы к самому обычному доходному дому. Кирпичный фундамент, деревянные стены, резные рюшечки на окнах да облупленная краска. Напавшая на роскошь дома Тармаевых семья, кажется, презирала достаток.
        Я поискал глазами в небе какой-нибудь намек на дирижбомбиль - ну мало ли? Живет в нем, а доходный дом так, лишь ступеньки.
        В воздухе плавали только почерневшие барашки облачков. Кучные грозовые стада излили свою печаль вечерним дождем и теперь спешили прочь - дабы не закрывать собой прелесть ночной хозяйки, луны.
        Алхимичка толкнула меня кулачком в плечо, будто желая пробудить ото сна.
        - Идем.
        - Что? - Я как будто ее не понял. Или понял, но не так, чтобы уж хорошо.
        - Тебе завтра надо вернуться в офицерский корпус. Пойдешь в этом?
        Моя одежка сейчас напоминала что угодно, кроме формы офицеры. В самом деле, в такой появляться на людях, да еще и у Николаича было бы грешно.
        Славя бросила на меня недоуменный взгляд, будто вопрошая - я в самом деле достаточно глуп, чтобы сделать нечто подобное?
        Кажется, в самом деле, ибо я потянулся к ручке двери.
        - Ты уверен? - Славя бросила на меня еще один взгляд. Видимо, у нее были планы на меня и на этот вечер.
        - Если пойдешь, я попробую достать для тебя информацию о заказчике. Если же нет... - Ее глаза сверкнули обидой. Мой отказ, говорил ее взгляд, тут же станет жирной точкой в нашей маленькой хлипкой дружбе.
        - Все будет хорошо. - Мои слова прозвучали насквозь фальшиво. Славя утопила педаль газа сразу же, едва я захлопнул за собой дверцу, уносясь в ночную мглу навстречу своим обидам.
        Надо, сказал я самому себе, будет заскочить к ней как-нибудь. С презентом.
        - Идешь? - поторопила меня Катька, открывая дверь подъезда.
        Глава 12
        В ее квартирке было одновременно тесно и скучно. Никаких шипящих колб, склянок и реторт.
        Вместо всего этого здесь царили унылого вида фигурки. Несчастных долго и старательно изворачивали, стараясь придать им неестественность формы. Словно Менделеева в своей жажде доминирования издевалась над невольно послушными игрушками.
        Еще чуть-чуть, и мне казалось, что я обязательно обнаружу марионетку со своим лицом. Стало немного не по себе, неприятный холодок пробежал по спине.
        Вспомнились все угрозы Катьки сделать меня крошечным - и, кажется, теперь я знал, откуда у нее столь забавные фантазии.
        Оказаться в ее неловких пальчиках беспомощной фигуркой хотелось меньше всего.
        Словно мне нечем больше заняться, я представлял, как она распахивает свой шторный халат, обнажаясь во всей красоте, а в меня уже летит хрупкая склянка, наполненная какой-нибудь мерзкой дрянью. Голой я ее уже видел в магазине игрушек - но ведь как-то же усыпить Славю ей удалось...
        Я ожидал подвоха. Что едва за нами захлопнется дверь, и из всех шкафов повалят алхимики с Константином на плечах. Признаться честно, в какой-то миг поймал себя на трусости - а не бежать ли мне самым постыдным образом, разрушив все их коварные планы?
        Но, взяв яйца в кулак, невзирая на отчаянные вопли здравого смысла, сделал шаг в святая святых той, кого этой ночью жаждал пристрелить.
        Помнила ли она об этом? О, уверен, ей не забылось ни то, как я совал ей в рот чародейский посох, собираясь огненным зарядом размозжить ей голову, ни сумрачное видение того, как целил в нее из пистолета.
        Я усмехнулся - вот жеж. Всякий раз находился тот, кто хотел сохранить ее жизнь. Сейчас она владела нужной мне информацией.
        А может быть, попросту хотела заманить в свое логово - через пару минут все должно было вскрыться.
        Алхимики появляться не спешили. То ли засада не удалась, то ли не признали во мне того самого Рысева, что, как шавку, трепал их нынешнего патриарха.
        - Раздевайся. - Менделеева выдохнула, указав мне на стул. Видимо, там я и должен был сложить все свое изувеченное тряпье. А может быть, ей хотелось взглянуть на меня без одежды - уверен, с тем телом, коим обладал Рысев-бывший, она частенько пускала слюну и кусала губки.
        И представляла его в наручниках, в не самой подходящей для парня позе, а при ней страпон…
        Словно в назидание того, что меня может ждать, на стене висела искусно плетеная плеть. Кожаные хвосты свисали вниз, резная рукоять, обмотанная шнуром - уж не знаю, как от жизни, но чего Катька хочет от секса, она точно знала.
        Мне на миг представилось, что сейчас она вынырнет из подсобки с иглой, нитью, парой похожих по цвету тряпиц - и примется за рукоделие. Ну уж нет, покачало головой воображение, такую дичь даже оно не в состоянии нарисовать. Менделеева не такого рода девчонка, чтобы что-то зашивать и заниматься рукоделием. Все, что она хочет, делают для нее, но никогда она сама и своими руками.
        - Вот. - Словно желая развеять все мои сомнения, она пришла с комплектом офицерской формы. Запакованная в бумажный пакет, та сладко пахла девичьей рукой и почему-то слежавшейся пылью.
        Я надевать не спешил, осторожно разворачивая пакет, вслушиваясь к тому, что подскажет мне тело. Обычно. Стоило хоть какой-то опасности - мнимой и не очень - явиться по мою душу, как оно тут же обращалось в пугливую кошку. Сейчас оно молчало, и мне это было не по душе.
        Ну должен же быть хоть какой-то подвох!
        Ясночтение тоже было непреклонно. Офицерская форма, размер, качество - все под тебя, одевай, боярин, не брезгуй! И даже глянув на одежку со стороны составляющих компонентов, я не увидел ничего, кроме шерсти, шелка для наплечных шнуров да самого обыкновенного сукна. Почему-то некстати вспомнился Навальный да отравленные трусы…
        - Откуда она у тебя?
        - Это не моя. Константина. Брезгуешь донашивать за ним? А тебе по статусу было бы положено. - Она понемногу возвращала себе возможность наглеть. Сейчас не она у меня на мушке, а я в ее доме. Сам согласился зайти - так терпи все ее выходки до самого конца.
        Никого не стесняясь, она вдруг скинула с себя тот халат из занавески, оставшись совсем без ничего. Мой любопытствующий взгляд ее скорее заводил, нежели заставлял смутиться.
        Я захотел примерить обновку, но поймал на себе осуждающий взгляд девчонки.
        - Надевать чистое на грязное. Ты и в самом деле настолько низкороден, как мне казалось, Рысев. Варвар. Иди за мной, я покажу тебе чудо.
        Она продефилировала мимо меня, соблазнительно раскачивая бедрами. Рысев-меньший, ждавший своего часа в штанах, решил, что спать в данный миг не есть зело хорошо и что женственность Екатерины протрубила ему подъем.
        Я не поддался на его зов тотчас же стрелой метнуться за девчонкой. Конечно, она хороша собой и мало чем уступает телосложением Майе или Алиске, но вот так запросто бросаться, потеряв голову?
        Да и что меня там в самом деле должно было ждать?
        Душевая?
        Меня там ждала душевая. Наверно, благородный дом, заведующий всей алхимией не только в Петербурге, но и в стране, мог позволить себе мраморность плит, широту роскошных ванн и горячую воду без счета. Мог, но не хотел.
        Небольшая ванна, в которую вряд ли можно было улечься целиком, не первой свежести кран, торчащий стальными каплями барашек вентиля. Душевой шланг чем-то напоминал собой противогазный - такой же гармонистый…
        Катя залезла в ванну первой, жестом позвала меня за собой. Я лишь качнул головой - ну, в моей жизни не раз были фантазии о том, чтобы женщина позвала меня потереть ей спинку. Да вот все как-то не доводилось. Не иначе как боженька хоть здесь услышал мои молитвы и решил воплотить все в жизнь.
        - Это кран, Рысев. Из него течет вода.
        - Я знаю. - Ее насмешки начинали немного раздражать. Она же лишь покачала головой.
        - Ты что-то говоришь, но я слышу только утробное мычание. Залезай ко мне, варвар. Я покажу тебе, как следует правильно мыться.
        Что тут сказать? Наверно, даже отчаянный Джеймс Бонд способен потерять голову при таких-то раскладах.
        Я скинул тряпку нижнего белья - оно было изодрано и влажно от пота. Решил, что как бы оно там дальше ни сложилось, а вот труселя Костика точно на себя надевать не стану, как бы ни предлагали.
        Наметанный взгляд Катьки тут же оценил мое достоинство - кажется, размер пришелся ей по нраву. По лицу бесстыдницы скользнула улыбка, когда я прижался к ее спине, обеими руками схватившись за грудь.
        Томный, полный сладострастия стон вырвался из ее груди - она только и ждала такого развития событий. Вода теплой струей зашелестела по нашим телам.
        - Ты была сегодня плохой девочкой, ты знаешь об этом?
        Она притворно вздрогнула, у нее задрожали губы. Вместо ответа она лишь прижала своими ладонями мои руки к себе. Ей хотелось, чтобы я держался крепче, без всякой нежности. Хотелось, чтобы я был груб - и мне было, что ей предложить.
        Я схватил ее за ягодицу, сжал так, что она вскрикнула, но не посмела потребовать остановиться - хотела, чтобы я никогда ее не отпускал.
        Вода смывала с нас грязь, кровь и пот, обнажая свежие порезы и ссадины, струпья уже затянувшихся ожогов.
        У нее было мягкое, манящее тело. От нее пахло королевой - ей жаждалось восседать на троне и править собственным родом. Мне почему-то показалось, что командуй Катька наступлением на дом Тармаевых, вероятно, оно получилось бы куда удачней. А я - лишь мешающий фактор.
        Мыло было скользким, влажным и норовило выскочить из рук. Я мыл ее, словно непослушную, умудрившуюся измазаться в грязном навозе рабыню - и ей это нравилось. Усталость утекала в смыв вместе с грязной водой. Я касался ее набухших сосков, щипал их, давал им обидного щелчка - то, чего никогда бы мне не позволили ни Майя, ни Алиска, сейчас оказалось в моих руках. Резко развернув девчонку к себе, узрев, как она испуганно подняла руки, спешно гуляя взглядом по моим мышцам. Я приступил к делу.
        Из ванной мы выползли свежие и никакие. Хотелось мягкую булочку, прохладную подушку и попросту спать. Не обременяя себя тем, чтобы натянуть белье, Катька бесстыдно завалилась на кровать кверху задницей. Словно кошка, нашедшая теплое местечко, сладко потянулась и зевнула, похлопала ладонью рядом с собой - ее двуспальная кровать давно не знала тепла мужчины.
        Глянул в окно. Посмотрел на подаренную свежую форму и лег.
        Она зевнула, когда я позволил ее стиснуть в своих объятиях - кажется, у нее больше не было сил. Я не мог похвастаться, что у меня их в разы больше, но все же прояснить кое что хотелось.
        - Катька, что там была за дрянь? Которую ты пила?
        - Тебе правда так важно? Формальдегид сорбид аксицетон. - Она зевнула, пробурчав в ответ. Я же понял лишь то, что она может сказать любую абракадабру, а я так и не смогу разобрать, правда это или нет. И даже ясночтение мне тут не помощник.
        Она поудобней перевернулась, легла на спину, уставившись в потолок. Чуть приподняла голову, когда я начал оглаживать ее живот - по ее телу побежала сладкая нега.
        - Это особые отвары, - проговорила она. - Только я могу их пить. И мой брат. Любой, рожденный из нашего рода.
        - А другие алхимики?
        Она лишь покачала головой, разминая собственную грудь, стоило мне добраться до ее промежности.
        - Что ж вы не использовали эту дрянь во время нападения на дом Тармаевых?
        - Мы хотели найти Колбу безумств, а не расколошматить ее о пол.
        Я кивнул и вспомнил про единичку в графе интеллекта. Да уж, будучи такой образиной, особо не покомандуешь. А если бы из них только один напился? Я смекнул, что Катьке командование никто бы не доверил, а Константин не желал принимать эту дрянь внутрь.
        - Она плохо сказывается потом. На всем. Но дает возможность быстрее бегать, сильнее бить. Дает возможность выжить.
        - Насколько плохо?
        Я осмотрел ее с ног до головы. На умирающую она была похожа меньше всего. Словно не желая выдавать секретов, Менделеева пожала плечами, предлагая мне немного поиграть в угадайку.
        Смекнул посмотреть на Катьку через ясночтение - и тут же понял, что у нее совершенно нет маны. Полоска выносливости сократилась наполовину, все физические показатели упали едва ли не до первого уровня. Теперь мне стало понятно, что зелье - палка о двух концах. Взять дом Тармаевых, чтобы тотчас же потерпеть поражение от кого-нибудь еще? И что делать в случае поражения? Константин оказался умен и держал это как оружие на черный день.
        Не сказал бы, чтобы уж слишком умно, однако…
        - Эти самые святые чернила. Это же не просто жидкость, верно?
        - Зачем спрашивать то, на что знаешь ответ? - Девчонка фыркнула.
        - Это технология, ей нельзя просто так взять и научиться. А этот сумел копировать и чернила, и технологию. Почему же вы не захотели его шантажировать? Почему решили убить?
        - Я решила убить. - Катька настаивала, что это было целиком и полностью ее решение. Что ж, если она говорит правду, то назавтра братец будет ей не очень доволен. Думаю, он-то как раз и собирался прибрать его труды себе.
        - Допустим, ты узнаешь через банковские счета, кто и за что ему платил. Но, думаю, там будет все запутано. Через третьих лиц. Вряд ли ведь ему платили прямиком из своего кармана.
        Мне вспомнился святочертый Иоганн. Правда, он-то вывел меня пока что на Ушина у Евсеевых. Поговорить со своей сестрицей я намечал уже в ближайшие дни.
        - Ты видел, кто приехал его защищать?
        - Если бы они защищали его, то должны были бы торчать рядом с ним, а не являться после того, как он уже остыл.
        Мой довод показался Катьке слишком весомым, чтобы его оспаривать. Как будто до этой мелкой детали она додумалась только сейчас. Если только эти ребята в самом деле хотели защитить, а не пришпилить нашего дорогого алхимика и любителя расписать перышко арабийским письмом.
        Я перевернулся, на миг оставив тело алхимички в покое и, словно взяв с нее дурной пример, уставился в потолок. Деревянный, покрытый побелкой, ничем не примечательный.
        От чужих шагов наверху угрожающе раскачивалась дешевенькая люстра.
        Меня коснулись влажные, липкие длани холодного разочарования. По устоявшейся привычке я проверил девчонку на возможность быть той самой кровнорожденной подопечной. Мне же скрутили одну из самых обиднейших дуль в жизни. Черта тебе лысого, барин, а не кровнорожденную. Кипящее варево из знаний и умений алхимички могли кому угодно сослужить хорошую службу, но, видимо, не мне и не сейчас.
        Реальность снова чпонькнула меня щелчком по носу и, вооружившись, подтачивала и без того неплотный стан надежды. Та, в свою очередь, воплощая саму себя, требовала не унывать, не терять духа и обратить внимание не только на девчуль. Хороший солдат и крепкий ремесленник могли носить ту самую метку кровнорожденного - и вряд ли бы были хуже.
        Выдохнул, прогоняя тщету проблем прочь, постарался собраться с мыслями.
        - Я все еще не понимаю, чем ты сможешь мне помочь. Ну узнаем мы, сколько людей было в заказчиках. Что дальше? Как определить нужного-то?
        На этот раз пришла ее очередь играть со мной. Словно ей не хватило того, что случилось в ванной, теперь она жадно изучала каждый уголочек моего крепкого телосложения. Ее приводил в экстаз набитый кубиками пресса живот, пальцы отчаянно желали стиснуться на мышцах рук, словно хотели обмерить бицепс.
        Но больше всего ее интересовало снова набирающийся сил член.
        Она легла на меня сверху - словно на подушку, застыла в ожидании. Царевна легла, а дальше вы уж как-нибудь сами.
        Перебирая волосы на моем затылке, девчонка жарко зашептала ответ:
        - У нас есть его наработки. И я знаю, из чего он их делал. Неполный рецепт. Следует лишь сопоставить последние крупные транши, способные покрыть траты на расходники.
        Мысль, конечно, любопытная. Там уже останется вызнать имя заказчика. Если бы не одно «но»... Я позволил себе насмешку над ее почти детской наивностью.
        - Ты ведь понимаешь, что заказчиком окажется дядя Вася из крайней третьей подворотни слева? Первое, что из него удастся вытянуть - это «У-у-у», а второе - «Ы-ы-ы». Но вряд ли что-то из этого окажется именем.
        Она начала массировать мой пенис. На удивление, делала это грубо, но до безумного приятно. Властная госпожа доставляет жестокое удовлетворение - кто ж о таком не мечтал?
        Наверное, я, но теперь крайне об этом жалею.
        - Все не так сложно, как тебе кажется. Отчетность, мой маленький варвар. Тетрадь с отчетностью того поганца у меня. От него требовали результатов, и он смел об этом написать.
        Она вдруг щелкнула пальцем, сунула руку прямо в воздух перед собой. Тьма ночи успешно поглотила ее кисть, заставив меня широко пялиться то на девчонку, то на спрятанную в небытии руку.
        Сначала пустота одарила ее писчей ручкой, неприятно стукнув прямо по лбу, но затем ей удалось вытянуть оттуда увесистую тетрадь.
        - Откуда? - Я не сразу сообразил, что вижу. Ясночтение, в свою очередь, тоже задумчиво чесало репу - в самом деле, хозяин, ЧТО ТЫ ВИДИШЬ?
        - От верблюда. Ты всю жизнь у меня выспрашивал, откуда я доставала конфеты. Я всегда говорила тебе, что фокус - нравилась твоя маленькая, лопоухая мордашка.
        Та-ак, а вот это уже становилось интересней. Я листал личный дневник Майи, но никакой ревности с ее стороны по отношении к Менделеевой даже и не пахло. Пусть я не весь дневничок глазами пробежал, но был уверен на все сто. Да и Катька при нашей встрече желала меня не просто унизить, а еще и убить.
        Ладно, шепнул себе, с этим потом. Ясночтение все еще было в недоумении - ни невидимой сумки, ни связанной с ней способности она не находила. Но ответ, как и чем Менделеева сумела усыпить Славю и из каких широких штанин выудила револьвер, я все-таки получил.
        Узнать бы теперь, что же там такого, в этой ее отчетности, чтобы она и в самом деле могла ей бравировать.
        Я потянул руку к записям, но Катька вмиг спрятала их там же, откуда взяла. Погрозила мне пальцем.
        - Но-но-но, ручки шаловливые свои прочь. Разве я давала разрешения касаться моей собственности всякой мелочной дряни, вроде тебя?
        Она шутила и не шутила одновременно, раскачиваясь на тонкой грани притворства и женской хитрости.
        Я кивнул, ожидая, что услышу уже знакомое мне - взамен. Словно девица из будущего, Менделеева жаждала получить нечто.
        Я закусил губу - предложить мне ей, в самом деле, кроме своего достоинства больше и нечего.
        А ей, как оказалось, ничего другого и не требовалось...
        
        18+ ПРОДОЛЖЕНИЕ ГЛАВЫ -
        Глава 13
        Ночка выдалась лютой. Вчера я мог пожалеть кого угодно, даже Орлова. Сегодня я испытывал щемящую жалость лишь к самому себе.
        Бубнеж препода вгонял в уныние - тягучим, едва ли не распевчатым голосом, он вещал о правах благородных родов. Делал он это на редкость скучно, а я так и ощущал, как сонливость проказливым змеем слетает с его уст. Если уж даже ботаник и заучка Дельвиг принялся клевать носом, то мне и вовсе было не зазорно.
        Как назло, стоило лишь на мгновение провалиться в сон, как приснился физрук Валерьевич со своими жуткими нормативами ФИЗО. Знать бы еще, из каких пыточных брошюр он черпал свои знания, но одно уяснить можно было точно: местный офицер, вместо того чтобы командовать из штаба и руководить атакой, обязан был едва ли не юлой крутиться и в одну харю раскидывать толпы противников.
        Впрочем, вчера я усиленно доказывал правоту его слов, зато уже сегодня все тело ломило так, будто весь вечер только и делал, что занимался транспортировкой слонов.
        Поначалу мне казалось, что тяжело только уставшему мне да бедолаге Дельвигу. Романтизм, отложившийся на боках килограммами жира, мешал ему во всем и везде. Если на предыдущих занятиях Валерьевич был к нему снисходителен, то сейчас изображал нечто среднее между сержантом Дорнанном и Хартманом.
        Должен сказать, обе роли ему удавались на славу.
        Отжимания, подтягивания, приседания, прыжки в длину - и как вишенка на торте: хороший такой марш-бросок. Словно желая дать нам всем пример, Валерьевич бежал впереди - и угнаться за ним можно было разве что на машине, у черта которой жопа щедро вымазана скипидаром. Не хуже олимпийских бегунов, он зарядил с таким отрывом, что каждый понял - нам за ним не угнаться. Надеюсь только, что своим особым умениям он научился не трусливо драпая от наступающего противника. Едва я только подумал об этом, тут же стало стыдно.
        Лучшим среди нас оказался Орлов - несмотря на то, что телосложением он мне уступал, нормативы сдавал на отлично. Сразу чувствовались ранняя выучка и старания гувернеров. Женька мог бы поспорить с мажорчиком за первое место, но не бросил ни меня, ни Дельвига. С виду мы вдвоем тащили толстяка, а на самом деле наш друг-шпала вывозил за троих. А ведь по нему так сразу-то и не скажешь…
        Сейчас, словно в награду за все страдания, нам дали возможность отдохнуть. Родология была предметом не шибко веселым, до безобразного скучным - и каждый знал его на отлично едва ли не с самого рождения.
        Каждый, кроме меня, и потому я боролся с самим собой. Сон отчаянно побеждал, выхватывая картины вчерашней ночи: как билась в цепях раздухарившаяся Катька, как свистела в воздухе кожаная плеть, как она требовала боли, унижений, грубости - еще, еще и еще.
        Я боялся, что когда вырублюсь, она повторит со мной все то же самое, что заставляла делать с собой. Вместо этого она предпочла благость сна. Ей не требовалось идти в институт благородных девиц. Братец, восседавший где-то высоко и в дирижабле уже к утру, наверняка, начал выискивать мятежную, допустившую самопроизвол сестрицу, а потому она наслаждалась секундами тишины и спокойствия.
        Ко всему прочему, будто назло, у меня до страшного бурчало в брюхе.
        Я выгреб последние копейки какому-то щеголеватому мальчонке с автомобилем - тот обещал домчать меня до офицерского корпуса в два счета. И ведь ничуточки не соврал, домчал как миленький. Разве только что подмигнул косым глазом, сказал, что его звать Митькой и подобные мне гуляки - не такая уж и новость в этих-то краях.
        Сил спорить у меня не было.
        Отчаявшись, перед тем как встать на звонку на занятия, я позвал к себе Биску - чертовка явилась сразу же. Вылезла из-под кровати, будто только там и сидела. Сладко потянулась, зевнула будто мне назло, велела обождать и прямо на моих глазах сделала несколько глотков из пресловутой фляги, до капельки вылакав сапфировую настойку. Облизнувшись, ухмыльнувшись почище кровожадной акулы, она спросила, чего же я желаю.
        Я намекнул, что за пойло, пожалуй, продам и душу, она же ответила в привычной манере, обозвав меня грубияном. Потребовала больше не звать ее по столь мелким заботам, нырнув в провод. Даже не знаю - приснилось оно мне или не очень…
        Словно желая вырвать из лап вьющейся над нашими головами сонливости хоть горстку внимания, препод стучал указкой по столу, настырно, будто в злейшего врага, тыкал ей же в школьную доску.
        Благородные роды существовали с незапамятных времен. Являются правящим классом, потому как «благородные» - не простая присказка. Аристократия образовывалась из сильнейших, умнейших, удачливейших и хитрейших - все остальные отправлялись на свалку истории. Воюя за власть внутри страны, пытаясь поделить сферы влияния и могучие артефакты, благородные спешили перегрызть друг дружке глотки. В давние времена их свары приводили к многим смертям, междоусобице, разновластию - что, конечно же, накладывало негативный отпечаток на всю страну в целом.
        С развитием дипломатии и единоцарствия в виде Императора, призванного улаживать споры меж родами своим словом и властью, войны никуда не делись, а перетекли в иную ипостась. Там, где раньше устраивались кровопролитные стачки, с низвержением молний и выводом рек из берегов, теперь организовывались дуэли меж благородными представителями рода. Юнцы, желавшие отстоять свою честь по тем или иным причинам, могли…
        Едва заслышав про дуэль, я весь обратился в слух. Орлов, конечно, так и не сподобился подослать ко мне секундантов и назначить время, но уже сам начинал нервничать по этому поводу. Леня поговаривал, что его отец знает отца дяди служащего в доме Орловых гувернера, а потому в не свойственной его пышной и добродушной натуре распускал слухи, что родители не очень довольны поведением сына. Бузотер и забияка благородных кровей решил напасть на слабейшего - и это вызывало как недоумение, так и гнев у столичного судьи. Оставалось только гадать, как у таких родителей получился подобный сын.
        К моему сожалению, на дуэлях внимания заострять не стали. Препод, как-то странно разведя руки, усмехнулся, что мы все прекрасно знаем и без него - есть ли толк из пустого в порожнее?
        Мои соученики считали, что нет. Я был с ними в корне не согласен, но остался солидарен с их мнением - в конце концов, наживать себе врагов подобным образом не лучшая затея.
        Следом он не хуже столичного радио вещал про некое право, которое выдается благородному роду за победу в соревновании. Император благосклонно взирает на желания и потребности одних силой забирать что-то у других. Войдя в исторический раж, совершенно забыв о времени, он сыпал какими-то заумными примерами того, как подобные войны меняли расклад сил внутри культурной столицы, приводили к прозябанию некогда великих домов, возвышая те, что едва ли не с самого рождения копошились в грязи.
        Что благотворно почему-то сказывалось на экономических показателях. Я поспешил взять себе на заметку две вещи. Во-первых, стоит как-нибудь грубо пошутить, сказав Майе, что ее дом обратится работой, рублями и сытыми животами городских рабочих. Не думаю, что это ее успокоит, но попытаться стоило. А во-вторых, в следующий раз, как только я встречусь с Катькой, надо будет вызнать у нее, что это за право такое. В каких таких соревнованиях Менделеевы оказались лучшими, и как мне заполучить такое же?
        Сарказм внутри горько расхохотался, дивясь моим далеко идущим планам. Он вещал, что наивному ребенку в моем лице давно пора сгинуть и явить на свет хоть сколько-то серьезного молодого человека. Почто тебе грамота, спрашивал он, ты ж почти безродный. Из всего твоего дома разве только что один дед-пердед остался, да и тому сто лет в обед грянет.
        Да уж. Не зря же Рысев-старший за охраной к этим самым уральцам обращался: видать, не так много в мире людей с подобным мне даром. Да и пока что бонусы, которые он давал, помогали разве что бежать за кем-нибудь по следу, а все остальное - хорошо натренированное тело. С такими данными супротив каких-нибудь Тармаевых, не говоря уж об Орловых, не повоюешь.
        - Разве нападение возможно только при наличии права?
        Я открыл глаза и посмотрел на вопрошающего. Орлов, кто ж еще-то. Хочет после недавних обсеров хоть немного репутацию подтянуть. Я обругал его самыми последними словами: сейчас препод затянет новую пластинку с объяснениями, и я точно усну.
        Орлов, словно специально, чтобы меня подначить, одарил многозначащим взглядом. Ну, ему прямо только в кино с такими взглядами сниматься. Интересно, он что, после дуэли планировал напасть на дом моего рода? Как же он, наверное, расстроится, когда прискачет со своим войском, да к обгорелым-то руинам…
        Главное, умолял я себя, не захрапеть.
        - Нет, конечно же. Известно немало случаев, когда…
        Случилось хуже, чем захрапеть - сон мягкой волной подхватил меня, унося в слюнявые фантазии. Мне снился интерфейс ясночтения - строка уровня хвалилась доброй сотней честно набранных. Сила готова была вылиться за тысячные значения. Ловкость не ведала границ, моим умом можно было покорять галактики мысленно. Улыбнувшись своим фантазиям, бросил взгляд на строку способностей - там сплошь и рядом меня поджидали одни только легендарные умения. Они обещали вливать в противника тонны урона, бороть целые армии одним лишь касанием пальца. Снился и Орлов - печальный, униженный и бесконечно крохотный на фоне моих умений. Очко способностей, нерастраченное, так и манило взгляд, предлагая бухнуть его во что-нибудь полезное.
        Я и бухнул.
        Сообщение стукнуло меня по голове, тут же заставив проснуться.
        И выругаться - я тут же закрыл рот рукой, но было уже поздно во всех смыслах. Учитель обратил на меня внимание, поинтересовался, чем же вызвано мое недовольство? Я брякнул в ответ что-то нечленораздельное и сел на свое место, покраснев, будто рак, под всеобщий гогот. Что ж, не одному только Орлову проявлять вселенскую глупость, надо же когда-то и мне отличиться.
        Сегодня я отличился просто на славу. Очко способностей, дарованное мне за победу над Мрачным Жнецом, ушло почти что в никуда. Почему-то вспомнился сектор банкрот. Усатый телеведущий, радостно заявляющий, что мое очко уходит в зрительский зал.
        Я моргнул, прогоняя сонный морок, прочитал описание выбранного мной еще раз.
        СЛИЯНИЕ - УРОВЕНЬ 1.
        ДАННАЯ СПОСОБНОСТЬ ВЗЫВАЕТ К ДЕМОНИЧЕСКОМУ РОДСТВУ В БЕСАХ, ПОЗВОЛЯЯ ИМ СЛИВАТЬСЯ С ВАМИ, ОБРАЩАЯСЬ В ЕДИНУЮ БОЕВУЮ ЕДИНИЦУ.
        Вот уж удружил себе так удружил - выбор отстойней еще поискать. Биска-то, конечно, у меня в подопечных, с этим не поспоришь, но, выходит, только с ней-то я это слияние и могу делать. А хвостатая дьяволица не всегда желала быть под рукой, частенько пропадая хрен знает где…
        Звонок прогремел набатом, заставиледва ли не подскочить. Сон, обуявший меня, зажавший в тисках своих объятий, испуганной птицей ринулся прочь. Впрочем, выпускать добычу из своих когтей он не спешил - едва заметив, что раздражитель вот-вот затихнет, он принялся за меня с новыми силами.
        - Ты что вчера делал? Мешки таскал? - Женька явно был обеспокоен моим внешним видом и состоянием. Лицо Дельвига лоснилось беспокойством. Толстяк готов был притащить мне хоть табурет, хоть раскладушку. От последней, в самом деле, я бы не отказался…
        - Я в порядке. Просто засиделся за книжками.
        - Ага, как же. За книжками он засиделся, взгляните-ка на него. - Жека упер руки в бока, отрицательно покачав головой. - Тебя весь вечер в корпусе не было. Ты как ушел на свободные часы, так и не появлялся. Знаешь, Федор, я бы советовал тебе взяться за ум и прекратить подобные выходки.
        Мне нечего ему было ответить. Нечего и не хотелось.
        Словно не добившись от меня нужного результата, он продолжил:
        - Ты знаешь, что через месяц свободные часы сокращаются? Сначала - всего на час, а дальше по нарастающей. Третьекурсники, к примеру, отсюда почти и не вылазят. Живут, словно в казарме.
        - И впрямь, - подтвердил его слова Дельвиг, - отец говорил, что это для того, чтобы мы привыкали к долгим походам и учились распределять время правильно.
        - А как же поиск подопечных? - недоуменно спросил я и тут же вспомнил, что на их поиск максимум отводится месяц. А дальше, если не сумел, тебя вышвырнут за ворота, словно нашкодившего кутенка.
        - Среди мирных и городских не так много желающих стать солдатом, - угрюмо и куда-то глядя вдаль ответил Женька. Я сразу понял, что все его попытки найти хоть кого-то увенчались неудачей. Мне показалось это странным - неужели здесь, в Петербурге, зная о начинающейся войне, не бродят в поисках новых жарких приключений сорвиголовы? Неужели куда-то подевались ветераны, у которых войной сожгло все человеческое и единственная возможность вернуть хоть какие-то чувства - снова оказаться там, на поле боя?
        Мне-то казалось, что таких пруд пруди и сами готовы услуги предлагать, если не приплачивать. А тут ведь на полное довольствие становятся…
        Либо я чего-то по-прежнему не знал, либо же Женька оказался тем еще нетакусем - там, где все остальные хватали первых попавшихся, он выискивал кого-то особенного.
        Или особенную…
        - Дельвиг, а как твоя пианистка…
        - Скрипачка, - поправил он меня и очки. Я впервые за наши немалочисленные встречи видел, как он наморщил лоб. Не иначе как эта гостья из Азии много значила для жирдяя. Настолько много, что он мог даже обидеться.
        Я примиряющее поднял руки, признавая за собой косяк.
        - С ней-то все хорошо? Не изменила своего мнения?
        - А вы правда придете на ее концерт? - Парень резко изменил тему разговора. Мне же мигом пришла в голову хорошая, если не гениальная мысль. Здравый смысл подмигнул, давая санкцию на осуществление, и я сразу же решил брать быка за рога.
        - Я точно приду, - заверил Дельвига, приобняв его, словно родного. Непривыкший к подобному отношению толстяк залился краской. Явно было, что чужое внимание он любил и ценил больше всего на свете. - Но, видишь ли, какая ситуация. Я случайно рассказал об этом Майе, и ей страсть как захотелось пойти вместе со мной.
        - Ты к ней вчера, значит, ходил? - глубокомысленно выдал Женька, я кивнул, не собираясь с ним спорить. Пускай эта маленькая ложь послужит мне хорошую службу. Учитывая, что я собирался и в самом деле пригласить Майю на этот самый концерт…
        - Но у меня не оказалось денег на билет для нее. А… просить ее купить саму - недостойно дворянина.
        - Билет? Так что ж ты сразу-то не сказал! - Дельвиг едва ли не расцвел. Поклонники таланта его дивы росли едва ли не на глазах, и он тому был бескрайне рад. - У меня их на весь офицерский корпус хватит!
        Толстяк лучился так, что я сразу понял - он если и врет, то не шибко.
        - Если так, то можно тогда и мне два билета? - Жека оказался куда стеснительней, чем мне думалось. Денег у него вполне хватало. Даже сейчас он привычным жестом потянулся за бумажником, но Леня его вовремя остановил.
        - Билеты будут! Я достану их сегодняшним же вечером, вот увидите! Только приходите, я очень прошу. Она так будет рада вас всех увидеть, я ей столько о вас писал!
        Я даже представлять отказывался, что конкретно он настрачивал о нас в своих письмах, но что-то подсказывало, что мы там представали едва ли не в образе суперменов.
        - Что ж, рассчитываю на тебя, дружище. - Жека протянул Дельвигу руку, заведомо благодаря за услугу. Толстяк же похлопал его по плечу уже знакомым мне движением, немало удивив сказанным:
        - Все будет в порядке, бро…
        И у кого он только этому научился?
        Занятия показались мне затянувшейся вечностью. Основы стратегии нам объяснял сам Николаевич, и, благо, он не заметил, что я не в себе. Или заметил, но не подал виду. Сегодняшнюю битву со сном я проиграл всухую. Едва только все закончилось, завалился на кровать, надеясь выспаться за весь вчерашний день. Завтра сгоняю после занятий к Майке и Кондратьичу. Первую расспрошу про отца и семью, второго приглашу на концерт, а может быть, и наоборот. Мысли в голове смешивались друг с дружкой, обращаясь в неприятное месиво.
        Пусть завтра, а лучше послезавтра хоть все ужасы театра оживут! А сегодня сон.
        Кто меня только за язык тянул с такими заявлениями?
        Глава 14
        Дельвиг ни чуточки не соврал. Лучась едва ли не от восторга, вручил нам с Жекой билеты. У толстяка горели нос, глаза и уши от старания расписать нам, сколь же прекрасен театр с названием «Ъеатр». Не знаю, что там с магнум опусами у нашего поэта, но на рекламе он точно мог бы зарабатывать. Даже мне, не шибко обожающему эти ваши театральные постановки, захотелось взглянуть на спрятавшиеся там чудеса.
        Билета лучились маной, о чем ясночтение не замедлило мне доложить. Бумага, «грязная» мана, чернила... Не иначе как вход в сие заведение был только для привилегированных особ. Что ж, не придется слушать ругань заводских работяг. Биска же, едва прочитав мои мысли, усмехнулась и поспешила заверить, что от светской болтовни сливок общества у меня тоже уши свернутся в трубочку.
        Я почувствовал себя нищим, когда демоница швырнула звенящий мешочек на стол. Рубли - металлические, битые временем - будто говорили, что она насобирала их чуть ли не из ладоней просящих милостыню.
        Дьяволица чуть обиженно заявила, что подобные мысли - это грубость, а мне бы лучше взять ее подарок и купить себе приличный костюм.
        И тотчас же насмешливо ухмыльнулась: не в форме же с чужого плеча идти в театр...
        Трижды прав Кондратьич - нет ничего такого, что от бисевого глаза мимо бы проскочило.
        Я поставил себе зарок заглянуть к старику сразу же после концерта. Конечно, без приключений не обойдется, и впереди мне предстоит несколько не самых приятных разговоров с как-будто-бы сестрицей...
        Для начала следовало эту как-будто-бы сестрицу выудить из ее родного дома. Дельвиг оказался щедр - и помимо лишних билетов всунул нам еще два про запас. Не иначе как его род, владеющий печатным изданием, печатью же билетов и заправлял.
        Толстяк, не давая нашим ушам пропустить и мельчайшей детали, готов был из раза в раз, да в новых оборотах рассказывать, кто пожалует на этот прием. Если судить по его словам, то сам Господь Бог под ручку с Сатаной бы явились, если бы не крайняя занятость.
        Я делал из этого один вывод - будут те, кто мне нужен. Мыслей Женьки я прочитать не сумел, но мог с уверенностью сказать: наш друг желал обзавестись там свежими влиятельными связями. Будто призрак коммунизма, бродили слухи, что он метит в политическую карьеру, а офицерский корпус - лишь ступенька к достижению цели. Может быть, потому он и не спешит с выбором подручного: не хочет портить чужую жизнь своими амбициями...
        А вот кто уже обзавелся подручным, так это Орлов. Хвастался свежеполученной меткой, словно ребенок новой игрушкой. Лицо мажорчика так и лучилось от счастья, он начинал говорить громче, как только я появлялся рядом. Не иначе как желал, чтобы я узрел его величие на фоне своего ничтожества.
        Там, где я предпочел видеть с собой рядом стройный стан фигуристой дьяволицы, он выбрал здоровенного мордоворота-велеса. Еще пара-тройка сантиметров роста, и тот бы с легкостью мог играть Кинг-Конга. Возможно, даже без грима.
        Словно желая воплотить в себе все клише, велес был квадратен, грубо сложен и выглядел так, будто только и мечтал кому-нибудь двинуть в морду. Ясночтение же нашло ту изюминку, за которую выбор Орлова пал именно на него.
        Человек-медведь, помимо огромной силы, до неповоротливости маленькой ловкости, обладал чародейским зрением, звериной яростью и грязным ртом. Нет, правда, способность так и называлась. Слова, после которых мамы требуют мыть рот с мылом, обещали лечь не только семенами оскорблений в души тех, кому предназначены, но и снижать характеристики. 10 % получить слабодействующее проклятие, 1 % - долгосрочное.
        Прибавить к этому его класс костомола, навыки которого были сплошь заточены на то, чтобы увечить противника, и становилось ясно, что мои дела явно не на высоте.
        Здравый смысл намекал, что вот теперь повестки на дуэль стоит ожидать с часу на час. Орлов не желал вступать в битву с тем, у кого уже есть подручный - а ведь это немалое подспорье. А обзаведясь подобной образиной, уравнял наши шансы.
        По крайней мере, ему так казалось, ибо в реальности чаша весов резко качнулась в его сторону. Что ж, пока что улыбаемся и машем, делать-то больше нечего. Ну если только надеяться, что кровнорожденный слуга выскочит на меня из грязной подворотни и окажется в разы круче этого дуболома.
        Орлов же сам стал опасней. Мне вспомнилось, как он резко стал лучше на занятиях ФИЗО, и все сразу же встало на свои места. Это не он вдруг окрутел, чтобы раскидывать всех и вся одной левой и не вспотев. Это немалая заслуга костомола. Словно я сам урвал от Биски, мажорчик взял себе тоже пару любопытных штук.
        В этот раз все говорило, что привычный мне скакун надежды Авось выдохся и придется искать выход самому.
        Я гнал от себя мрачные думы прочь. Уныние еще никогда не приводило к победам, а уж конченое отчаяние и подавно.
        Институт благородных девиц напоминал собой хорошо вооруженную крепость. Словно изголодавшиеся по девичьей ласке кавалеры вот-вот должны были ринуться на твердость стен в желании добраться до вожделенных прелестей.
        Да уж, сказанула мне ирония голосом дьяволицы, это тебе не из твоего захудалого корпуса бежать, тут головой думать надо.
        К слову, о бесовке...
        Я вспомнил, как, задремав, случайно раскидал очки навыков и, завалившись дрыхнуть, получил по кумполу сообщением, что уровень моей подопечной отныне вырос на единичку, тащите торт с свечами!
        По утру демоница оправдывалась, потирая рога, что знать не знает, про какие я там уровни с опытом говорю, а слово «характеристика» вызывает у нее не интерес, а зевоту.
        Надо было бы позвать ее с собой и сейчас: наверное, она подсказала бы, как преодолеть все выставленные здесь преграды. А может быть, и сумела бы позвать саму Майку - пролезла же она тогда через патефон в ее дом...
        Нет, вряд ли бы. Скорее, отказалась бы, и я вскоре увидел почему. Автомобиль инквизаториев стоял у обочины грозным предупреждением всякой нечисти. Интересно, это от того, что благородных девиц по ночам приходили портить инкубы? Или простые меры предосторожности? А может быть, их здесь выставили после того терракта, что случился рядом с кафе?
        Содрогнувшаяся от ужасов культурная столица немного приходила в себя от шока. Жители застыли в ожидании будущих убийств, взрывов, нападений. Белые Свистки во главе с усатым, толстым начальником, рыли землю носом, но оказались не в силах отыскать ни причины, ни исполнителей. Оптимисты наяривали на дуде надежды, пытаясь убедить всех и каждого, а в первую очередь самих себя, что это было лишь временное помутнение. Мало ли чего в мире случается? Пессимисты же с клинками здравого взгляда на жизнь и, заручившись выручкой реалистов, говорили, что следует готовиться. И лучше всего - сразу к худшему.
        В воздухе и правда витало напряжение, словно в затишье перед бурей.
        - Тебе чего, солдатик?
        На девчонке, вставшей рядом со мной, были не по погоде короткие шорты, торчавшие из-под совсем уж бесстыдно короткого платья. Хвост и кошачьи ушки намекали, что передо мной велеска. Жиденькие косички, миниатюрные бантики - назвать худосочного подростка, окликнувшего меня, привлекательной можно было разве что с бодуна или по пьяни.
        Ясночтение грозно намекнуло мне держать себя в руках - косящая под ребенка девица, поедавшая пломбир, в самом деле была ребенком.
        Я оглядел ее с ног до головы. На бок был развернут белый, успевший вкусить грязь улиц, передник. Сама же девчонка привалилась задницей к тележке. Яркая надпись обещала детское счастье и ровно за три копейки. Я попытался вспомнить, когда в последний раз ел мороженое и не смог.
        - К девчонке пришел?
        - А тебе-то что? - тут же отозвался я. Малышка меньше всего походила на благородную. В ответ мне она лишь пожала плечами, будто говоря, что ей и в самом деле ни до меня, ни до моих проблем нет дела. Пришел, мол, и ладно. Лучше пломбир купи.
        - Тут таких, как ты, много приходит. - Она слизнула с палочки последние остатки лакомства, но вместо того чтобы швырнуть ее мусором в урну, спрятала в карман передника. Нечто подсказывало, что это не первый ее пломбир за сегодня и что на дне кармашка покоится как минимум пяток дощечек.
        Кто бы что в будущем ни ляпнул про ее красоту, женственность и привлекательность, но в одном ей отказать было сложно: намеки она и в самом деле умела подавать самые что ни на есть девичьи.
        Я полез в карман. Биска, конечно, велела прикупить себе костюмчик от кутюр, но уж три копейки-то точно погоды не сделают.
        - Ты знаешь Майю Тармаеву?
        Ключ в женское царство бросила изучающий, по-философски задумчивый взгляд на стены крепости.
        - Не знаю, так найду. Делов-то. Только ты вот грубиян какой-то. - Мне на миг захотелось копнуть девчонку ясночтением поглубже - не притаилась ли там где внутри Биска собственной персоной?
        Торговка мороженным продолжила:
        - Явился без цветов, ни здрасте, ни до свиданья, что делать - не знаешь. То ли не местный какой, то ли вовсе чужой. А может...
        Она вдруг хищно, словно я должен был под ее взглядом обратиться в мышь, ухмыльнулась и потянулась к висящему, спрятанному под тканью платья свистку.
        - Вот свистну, вот скажу дяденькам Белым, что ты тут шастал, мне всякие гадости предлагал делать...
        Мне говорили, что в детях живут пока еще не выросшие садисты с шантажистами, а я не верил. Очевидно, зря, потому что у меня перехватило дыхание от ее наглости. Рука дернулась врезать нахалке затрещину, но сдержался.
        Кошкодевочка же, устав ждать от меня какой-либо реакции, принялась играть с собственным хвостом.
        - Чего ты хочешь? - Совесть предложила идти на сделку, и, пожалуй, это было не лучшим выбором, но самым разумным.
        В глазах малышки сверкнул азарт. Ей удалось поймать мышку за хвост, теперь с ней можно играть как вздумается.
        И просить, что захочется.
        - На улице жарко.
        Я бы так не сказал, но спорить с хвостатой шантажисткой не решился.
        - У меня еще полный поддон пломбира. Увы, как же жаль, что нет в мире рыцаря, способного затушить мой внутренний пожар...
        Я выложил перед ней те злосчастные три копейки, она же посмотрела на меня, как на идиота.
        Наверно, и впрямь, только идиот решится купить ее за три копейки.
        - Только три рубля спасут меня от палящего зноя.
        - А ты не лопнешь? - вкрадчиво и шепотом спросил я, с трудом представляя, как в эту мерзавку можно запихнуть столько пломбира. Честно говоря, сомневался, что в ее тележке на самом деле покоилась добрая сотня эскимо.
        - Грубиян, - мурлыкнула она, не переставая следить за тем, как я вытаскиваю деньги. Три рубля так три рубля.
        - Только быстро, - потребовал я.
        - Спешка важна лишь при ловле блох. - Она неспешно потащилась ко входу, а я чувствовал, что меня надурили. Нечто внутри подначивало заглянуть в тележку-короб - проверить, а было ли там мороженое хоть когда-либо? Мерзавка могла взять деньги и дать деру - с какой нее вообще спрос? А дураки, подобные мне, топчутся тут днями и ночами - поди, на каждом курсе находятся свои...
        Сомнения нещадно точили надежду, громко и издевательски усмехаясь над моей глупостью, но решили затихнуть, когда девчонка вернулась.
        Одна.
        Ну, спрашивал сарказм, что ты сделаешь? Потребуешь деньги назад? Набросишься на нее, дав очередной повод Белым Свисткам спеленать тебя и отвезти к Егоровне на расспросы?
        Вместе с тем во мне бурлило возмущение обманутого покупателя.
        - Привет, - услышал я из-за спины и резко обернулся.
        Алиска была красива как никогда. Форма горничной сменилась пышным корсетным платьем. Рыжие волосы были прикрыты белым, миниатюрным цилиндром. Вплетенный цветочный венок подчеркивал красивый овал лица, треугольниками из-под него торчали лисьи ушки. Пушистый хвост раскачивался при каждом шаге.
        - Ты не рад меня видеть? - Мое удивление пришлось ей не по нраву.
        - Рад, - выдохнул ей честное признание. - Но я ждал Майю. Мне казалось...
        - Недостаточно благородна для тебя, Федя? - Она ухмыльнулась, обняв меня за шею. Бугорки плотной груди приятно прижались ко мне, а Алиске только того и надо было.
        Она будто всем своим видом спрашивала - не ты ли желал меня видеть? Не ты ли жаждал ощупать меня там, там и даже там?
        Спорить с ней было попросту невозможно.
        Едва выпустив меня из объятий, Алиска подошла к кошкодевочке, благодарно коснувшись рукой ее головы. Монетка благодарности соткалась в ее ладони щедрым подношением.
        - Она содрала с меня три рубля, - пожаловался я. Алиска же лишь улыбнулась, потрепала младшую подругу по волосам.
        - Молодец. Усвоила мою науку. Идем. - Она подала мне ладонь, требуя, чтобы я взял ее за руку. Словно влюбленная парочка, мы устремились к раскидистому саду в прилежащем к территории института парке.
        - Майя не может выйти, - выдохнула Алиска.
        - Ее мама не отпускает? - ехидно отозвался я, но что лисица недвусмысленно кивнула.
        - Отец. Тармаев-старший наказал ей своеобразным домашним арестом. Выйди она сейчас к тебе - и с десяток соглядатаев тут же доложат об этом.
        - Ее отец узнал, чем мы занимались вечером?
        - Огненных магов не так уж и много в самом Петербурге, чтобы можно было задаваться вопросом, кто устраивал той ночью пламенное представление.
        Я кивнул, принимая ее правоту. Интересно, что еще Майя рассказала нашей общей подруге? Про святочерта, про Ночку?
        - Тармаев-старший знает, что заводилой всего этого был ты. Выйди к тебе Майя - и он послал бы прошение на поединок.
        Про поединки нам пока не рассказывали, только про дуэли. Все выходило так, как и рассказала мне Биска.
        - А потому вышла я. Ко мне ведь тебе не запрещено подходить.
        - А... Девчонка, мороженщица...
        - Не дура, - заверила меня лисодевочка. - Она первым делом прискакала ко мне и указала на тебя пальцем. Ну, ты рад меня видеть?
        В Алиске бушевал девичий напор. Прикрытая роскошью тряпок, она оставалась все той же дикаркой, какой и была. Звериная натура звала ее укрыться в ближайших кустах и уединиться вместе со мной, предаться пошлому разврату.
        Стоящие торчком лисьи ушки вздрагивали, будто собираясь уловить появление некстати подкравшегося противника.
        Противник то ли тушевался, то ли не спешил, а то ли и вовсе противником не был...
        - Я отправлена в эту же школу на правах личной прислуги. Патриарх был против, но ты же знаешь Майю. Она затребовала меня и только меня - старику пришлось идти на уступки.
        Лисичка выдохнула, будто такая роль была ей в тягость. Я же подозревал, что в тягость ей лишь тугой, мешающий движениям корсет. Меч, упрятанный в ножнах под подолами бесконечных юбок, висел неудобно и впивался яблоком рукояти прямо ей в бок. Даже примерив на себя роскошь с чужого плеча, Алиска не собиралась и не желала оставаться беззащитной.
        Уж не знаю, что она там делала, но девчонке удалось заполучить с нашей прошлой встречи целых два уровня. Либо я слишком мало убивал, либо она знала где-то упрятанный в недрах системы клондайк экспы.
        Она на миг выпустила мою руку, коснулась торчащего из-за ограды цветка - некое подобие розы с кремово-белой серединой и карминово-алым обрамлением лепестков. Та ужалила ее вдруг вынырнувшим шипом - уколовшаяся Алиска тотчас же сунула палец в рот.
        - Тебе нужно что-то конкретное от Майи? Или ты решил просто ее проведать? Если второе, то для «просто проведать» есть я. Она спала с тобой чаще! - Алиска притворно надула губки, а я вдруг ощутил себя вымпелом, который передают из рук в руки и спорят, кто чаще держался.
        Тело сказало, что насчет вымпела она не в курсах, а вот древко, за которое девичьи руки могут подержаться, очень даже окрепло.
        Я прочистил горло, не переставая представлять Алиску без всей этой амуниции. Ее маленькое, плотное тельце изнывало от тоски по моим рукам. Руки вторили - они, мол, тоже изнывают, да еще как! Того и гляди полную перчатку слез нальют...
        Я вытащил билеты из кармана - при виде их у Алиски глаза загорелись, будто у увидевшей цацку вороны. Даже на правах подруги единственной дочери Тармаевых ей не давали больше, чем простой прислуге. Взять девчонку с улицы, отмыть и накормить, сделать едва ли не фрейлиной - это одно, но совершенно другое тащить ее под свет ясных очей благородного общества. А достать билет на что-то подобное лишь своими силами Алиска не могла.
        Вспомнив, что я все-таки явился к Майе, а не к ней, она сникла, опустила глаза.
        - Хотел пригласить ее в «Ъеатр», да?
        Я понял, что если ей билета не достанется, она не обидится. Но будет жутко подавлена и вообще во мне разочаруется. Благо, что Дельвиг выдал лишних билетов, будто мы собирались пригласить с собой целую толпу.
        - Не совсем. Она все тебе рассказала?
        - Что вы встретились с велеской-огненным магом? Да. Кажется, встреча с ней не прошла для Майки просто так. Она... сама не своя.
        Я кивнул - пылающей дочери Тармаевых и в самом деле было за что чувствовать себя не в своей тарелке.
        - А про Ушина? Про письмо, написанное почерком моей сестры?
        - Говорила. И даже посылала меня украсть некоторые из ее записей. Хотела сверить почерк.
        Что ж, расследование, оказывается, все это время не стояло на месте и продолжалось, даже когда я спал. Не сказать, что это замечательно, я попросту не мог.
        - Я дам тебе три билета.
        - Три? - Надежда вспыхнула в Алиске с новой силой. - Почему три?
        - Ты и Майя приглашены, не могу же я вас бросить. А третий билет под любым предлогом передадите моей сестрице. Хочу поговорить с ней с глазу на глаз. Ты же понимаешь, что если она во всем этом замешана, будет избегать встречи со мной, верно?
        Алиска кивнула, страстно облизнув губы. Мысль, что я не забыл о ней, горячила ей кровь.
        Будто ополоумевшая, она схватила меня за руку и потащила за собой - не иначе как знала укромный уголок.
        Он отыскался не сразу. Небольшая лавочка, укрытая от чужих глаз зеленой стеной. Если и были какие свидетели, то сейчас мы скрылись от них за надежной пеленой. Уверен, я не первый парень, наведывающийся сюда, вызывающий девчонку через мороженщицу - а потому место давно облюбовано и испытанно.
        Только бы, просил я, не нашлось еще одного охочего до девичьих телес доходяги, которого поведут сюда же. Не хотелось, чтобы хоть кто мешал мне с Алиской.
        Она скидывала с себя платье столь быстро и с таким азартом, что я терялся в догадках, чего же ей жаждется больше - наконец оголиться, избавившись от тесного плена непривычной одежки, или же меня.
        Но, не дав мне раздеться до конца, сшибив меня с ног, оставшись лишь в легких, почти прозрачных трусиках, она все же дала понять, что второе...
        Глава 15
        Николаевич поймал меня уже в вечернем костюме и готового идти в тот самый «Ъеатр». Билет покоился в нагрудном кармане, сам я был причесан - на последние оставшиеся деньги я решил постричься и теперь был неотразим.
        Вон, даже сам инфантер-генерал прибежал на меня посмотреть.
        - Ну-с, голубчик, - начал он, оценивая мой внешний вид острым взглядом, поправляя линзу пенсне. - Не изволите ли доложить, как проистекают ваши успехи?
        Врать я не видел смысла, а потому выдохнул и лишь покачал головой.
        - Скверно, Рысев, скверно.
        Он, словно намекая, что мое время медленно подходит к концу, достал часы на цепочке, раскрыл их молодцеватым, ловким движением.
        - Но, как погляжу, вы не теряете бодрости духа и не поддаетесь отчаянию, - заметил он.
        - Так и есть. Не вижу смысла предаваться пораженческим настроениям. Это приведет только к поражению и источит брег надежды.
        Я словно заразился от него высокопарным слогом, но мои слова явно пришлись старику по нраву. Он оперся на свою трость, улыбнулся в пышные усы.
        - Добро, добро, голубчик. Что ж, позволите дать вам совет?
        - Валяйте, - легко и непринужденно бросил я, тут же поняв, что не с дружкой-служкой говорю, поправился: - Извольте поделиться мудростью.
        Старик фыркнул в усы, переминаясь с ноги на ногу. Полученная в старых боях травма не давала ему возможности долго стоять.
        - Кровнорожденных прислужников можно распознать по глазам. Чую, вы пытались выискать их, едва ли не прикладывая бумагу к каждому, кого встречали-с. Попробуйте иной подход. Кровнорожденные прислужники-с, как бы это сказать, почти едины с вами по душе. А что, как не глаза, есть зеркало души?
        - Я должен буду что-то почуять в чужих глазах? Или увидеть? - Любопытство требовало подробностей. Инфантер-генерал лишь пожал плечами мне в ответ.
        - Если бы я хотел сказать напрямую, молодой человек, я бы сказал напрямую-с. Но я бы советовал вам поторопиться в ваших поисках. Явиться на дуэль без подручного - не против правил, но лишнее оскорбление. Всех благ.
        Я смотрел, как медленно и не спеша удаляется фигура старика, оставляя меня в недоумении. Глаза - зеркало души и тем же временем возможность узреть кровнорожденного слугу. Отличная, блять, задачка! Вот тебе икс, икс и икс, которые, нахер, равны игреку - не забудь решить.
        Но одно я понял точно: ежели раньше, как полоумный, я через ясночтение пытался определить кровнорожденность, то теперь, как чумовой, буду вглядываться еще в глаза.
        Надеюсь, этим народ не распугаю...
        Биска присматривала за мной из каждого угла. Хвостатой тенью она ныряла из одного электрического прибора в другой. Бесы-собратья хоть и неохотно, но принимали в своих тесных апартаментах дочь самого Сатаны. Молчали и не крякали.
        Когда она увидела меня не в привычной офицерской форме, а в только что сшитом, с иголочки костюме, скривилась.
        - Получше не мог купить? Выглядишь, как оборванец!
        Уж не знаю, где Биска на столь элегантных оборванцев нагляделась, но я пропустил ее упрек мимо ушей. Пущай себе бесится сколько влезет, а мне и так хорошо.
        Я выскочил на улицу, где меня уже ждал экипаж. Простенький, без изысков, автомобиль, с сундуком багажника на задней ступени. Дельвиг, сидевший на заднем сидении, вертелся от нетерпения.
        - А я думал, что ты поедешь со своим подопечным, - немного разочарованно выдохнул толстяк. Что ж, любопытство было ему простительно.
        Жека отказался ехать с нами, сказав, что доберется своим ходом. Едва занятия в корпусе закончились, он чуть ли не пулей ринулся на улицу.
        «Ъеатр» ждал своих гостей с помпой. Я представлял себе будущий концерт как нечто возвышенное и для утонченных, умеющих хранить царство тишины натур.
        Все оказалось совершенно иначе. Премьера собрала невероятно огромную толпу разодетой по последней моде знати. В глазах рябило от цветастости женских нарядов и мрачного, черного официоза фраков. Трости, безрукавки, галстуки и белые рубахи. Джентльмены спешили преподнести как самих себя, так и своих дам.
        Огороженные отрядами Белых Свистков, они представляли собой сливки общества. К театру подкатывал один автомобиль за другим и, выдохнув уставшим за день движком, опорожнившись пассажирами, спешили прочь.
        Фонари горели ярче обычного, словно на праздник. Чертята, сидящие в клетях, старались на пределе своих возможностей. Электричество скакало у них меж пальцев и рогов. Не жалея копыт и хвоста, они тащили его от одного края улицы к другому, осыпая собравшуюся под ними толпу сотнями проклятий.
        Те таяли в воздухе еще до того, как успевали коснуться хоть чьей-нибудь головы - бдительные стражи Егоровны были при ружьях, остром глазе и уже раньше виданных мной птичках. Словно дроны-беспилотники, те парили в воздухе, выискивая отважившихся на преступление.
        А отважившиеся точно были.
        Я не видел, но точно знал, что чернь, глазеющая из окон доходных домов, явно не желает всех благ зажравшейся знати.
        Последней было абсолютно плевать. Словно всей своей показной роскошью они призывали несчастных к действию - кто ж откажется лицезреть, как доблестные стражи скручивают какого-нибудь обиженного жизнью доходягу? Тут тебе и зрелище, и возможность ощутить свое величие, и что только пожелаешь.
        Я не понимал происходящего. Зарубежная скрипачка, подруга детства Дельвига - это, конечно, хорошо. Но не устраивать же столь массовые гуляния из-за одной только ее гениальности.
        Секрет оказался неказист, а ларчик просто открывался - представитель Имперской семьи должен был нагрянуть.
        Официанты, вооруженные подносами, сновали по улице, предлагая всем и каждому рюмашечку за юное дарование. Отказавшиеся были в меньшинстве, а кто-то, словно забыв про титул и родовое благородство, уже успел напиться. Белые Свистки чувствовали себя не в своей тарелке. Одно дело крутить руки подзаборной пьяни, но как быть с благородными? Эти-то и огнем, и льдом, чем только звездануть не могут...
        Мне стало жутковато при мысли, что будет, если одного из владеющих родовым даром вдруг охватит безумие. Тармаев-старший в одиночку обратит весь этот шалман в кучку догорающих, но все еще вопящих и живых факелов. Погубит сотни еще до того, как его успеют подстрелить из своих мегабахалок инквизатории.
        И ведь что-то подсказывало, что, копни я по этому поводу библиотеки, разыщи старые газеты - и обязательно раскопаю не один случай.
        Дельвиг толкнул меня в бок.
        - Смотри, видишь?
        Я кивнул ему в ответ, но разве только на то, что действительно вижу. Невообразимого вида жабоподобный толстяк мало чем уступал размерами святочертому Иоганну в его лучшие дни, разве что в кабана не превращался.
        Трость гнулась и скрипела, обещая хрустнуть, если он продолжит на нее давить. Можно было сказать, что терпела из последних сил, но полоска ее состояния говорила об обратном.
        - Это министр финансов. Арвард Ри Бас. Эльфианец.
        Я не сразу заметил у него длинные уши и... на самом деле, вообще их не заметил. Ри Бас спешил разломать сложившийся в голове стереотип, что в Эльфиании почему-то живут все сплошь и рядом длинноухие.
        Я качнул головой - следовало догадаться, что эта туша связана с финансами хотя бы по его телосложению. Не в обиду Дельвигу, но отчего-то вертящиеся рядом с деньгами люди часто обретали облик набитой золотом мошны.
        К своему вящему удивлению, я заметил здесь Егоровну. Мне-то казалось, что, пережив одно нападение, она теперь и носу из своей библиотеки не покажет, ан поди ж ты - явилась и не запылилась. Видать, этот императорский представитель и впрямь крупная шишка.
        Понятно теперь, почему Жека все же решил прийти, несмотря на необходимость поиска подопечного. Где, как не здесь, можно заручиться поддержкой сильнейших и обрасти корнями пусть еще и непрочных юношеских связей?
        Когда к театру подкатила белая, выделяющаяся на фоне всех остальных машина, у Дельвига замерло сердце. Толстяк разинул рот, широко раскрыл глаза, разве что не сложил руки в умоляющем жесте.
        Девчонка, вышедшая из авто, была невесть какой красоткой. Стройная, маленькая, с длинными, собранными в пучок волосами. Взгляд серых глаз изучал толпу, длиннополый халат стелился по начищенной до блеска мостовой - ни пятнышко не должно было замарать одеяний азиатской исполнительницы.
        Мальчишки, подобранные по росту так, чтобы быть ниже нее, в четыре руки тащили футляр с покоящейся, будто вампир в гробу, скрипкой.
        Красная ковровая дорожка, свет уличных ламп, улыбки знати - счастье, о котором мне самому когда-то мечталось в детстве.
        Что? Скажите, что сами не хотели в голопузом детстве оказаться на месте Джонни Деппа.
        Она засияла звездой и в тот же миг стала стократ краше, когда ее взгляд коснулся меня. Улыбнулся в ответ - что поделать, для девчонок я неотразим!
        Но в этот раз ее любовь шла мимо меня - с плохо скрываемым обожанием маленькая гостья смотрела на Дельвига.
        Ого, кто бы мог подумать, а Леня-то оказался не так уж и непопулярен у девчонок. Словно мне на зависть, ей на раздражение, к сыну книгоиздателя заспешили представительницы благородных домов.
        Мне почему-то казалось, что окажись рядом Биска или Славя, они обязательно бы испортили все ядом цинизма. Сказали бы, что в мыслях вертихвосток не резвость и платонический дух любви от романтичного пухляша, а именно что корыстный интерес.
        С любовью на него смотрела разве что азиатка. Как там, Женька говорил, ее зовут? Юдзу?
        Ясночтение запомнило лучше моего, а может, попросту знало девчонку с тех же самых младых ногтей, что и Дельвиг.
        Мисудзу придерживалась традиционной скромности. Она рада была видеть Дельвига, готова была растолкать окруживших ее со всех сторон фотографов из газет и броситься к Дельвигу. Распихать конкуренток, погрозить им кулаком и повиснуть на его необъятной туше. Но строгость правил запрещала ей идти в этом направлении, хоть и видят боги - она жутко хотела.
        Класс - скрипачка. Никакущая сила, незначительная ловкость. Интеллект болтался на отметке где-то чуть ниже среднего. Ясночтение было в ее отношении жутко скептично - я бы, наверно, даже из большой жалости не пожелал брать ее в свои прислужники.
        - Она правда так хорошо играет? - спросил я у растаявшего от непрошенного женского внимания толстяка.
        Он не сразу, но ответил.
        - Ты разве не помнишь, что она показывала уже тогда, в детстве? Сейчас... ты же сам видишь, даже от семьи Императора явились взглянуть!
        Мне не хотелось его расстраивать, вливая стылую воду реализма в его бурлящий поток восторга. Не уверен, что он сможет здраво оценить заметку, что сильные мира сего в одной корзине собираются очень редко. И будь ты хоть семи пядей во лбу...
        Намечалось что-то крупное, почти за гранью моего понимания.
        Подошедших к нам девиц я сначала и не признал. Дельвиг, едва бросивший на них взгляд, залился краской смущения.
        Майка была само великолепие. Ослепительное платье, наверняка еще по утру сидевшее в ателье на манекене. Тугой корсет изукрашен цветами, подчеркивая хорошую, правильной формы грудь. Девчонка носила на себе маску легкого смущения, ясночтение же было убеждено, что румянец вызван двумя бокалами вина.
        Для храбрости.
        Алиска была одета иначе. Не желая низвергать саму себя в пучины скромности, она позволила себе легкость халата горничной - видимо, та хламида нижних юбок успела ей поднадоесть.
        - Так вот для кого ты просил билеты? - Дельвиг был сообразителен и понимающе кивнул. - Пойду-ка я, поищу Женьку. Он ведь обещал прийти, а значит, либо уже тут, либо в пути. Ох, чую, он тоже не один явится!
        Толстяк разве что не потирал ручонки - творящаяся вокруг романтика возбуждала в нем творческие порывы.
        Честно признаться, я не знаю, что вообще на свете их у него не вызывало.
        Майя окинула меня взором, словно видела в первый раз. Что-что, а впечатление в этом тряпье я сумел на нее произвести.
        Она сглотнула, подавив в себе желание тотчас же маленькой девочкой броситься мне на грудь. Я ее понимал - соглядатаи отца, о которых говорила Алиска, были повсюду.
        Никого не стесняясь, лисица вдруг немного приосвободила плотно сжатую халатом грудь, чуть отпустив узел шнурка. Манящие прелести приковывали чужие взоры, а Алиске будто только того и надо было.
        Мол, смотрите-смотрите, юные князья с графьями. Пусть ваши дамы тоже смотрят и завидуют.
        Я отвесил Майке услужливый, церемониальный поклон. Отвечавший за традиции и историю препод мучал нас не хуже Валерьевича на марш-броске, заставляя раз за разом повторять эту поебень.
        Пока она не дошла до автоматизма.
        Взял нежную, украшенную перстнем руку, одарил чуть заметным поцелуем. Алиска тоже была бы не против сунуть мне ладонь, но она ведь всего лишь прислуга, перетопчется.
        Едва мы вместе завернули за угол, как Майя тут же стиснула меня в объятиях.
        - Федя... Федечка... ты пришел. Я думала, после случившегося ты будешь меня избегать, а ты... пришел.
        В ней прямо был полный джентльменский набор - и слезы, и сопли. Алиска уже успела протянуть ей невесть откуда вытащенный платок.
        Я погладил Майку по голове, прижал ее покрепче. Мне стало стыдно - за целую неделю-то мог бы хоть через Биску послать ей весточку, хоть пару слов. А то после утех, коим мы предавались в беседке, пытаясь смыть наслаждением чувство вины перед Ночкой, я словно обратился в монолитную стену.
        Да и Биска тоже хороша - видела ведь, как несчастная мучается, неужели не могла пойти хоть чуточку дальше возложенной на нее задачи?
        Совесть велела не перекладывать свою вину на мифическую женскую солидарность.
        - Все в порядке, малыш, ну что ты? Разве я мог оставить тебя после такого? Просто не хотел доводить до скандала с твоим отцом...
        - Обрадовалась, как ребенок, когда я показала ей билеты. Все не могла поверить, что от тебя. - Алиска мне вдруг подмигнула, - И знаешь что? Она сегодня совсем без труси...
        - Алиска! - Майя запунцовела пуще прежнего, но желание рыдать с нее будто ветром сдуло. Поправив волосы, она снова прижалась ко мне, на этот раз уже не так тесно.
        - Ты поговорила с Евсеевой?
        - Да. Она сначала не верила, думала, что это розыгрыш. А потом, когда поняла...
        - Вы не говорили ей, что это от меня?
        Алиска выдохнула и закатила глаза, как будто вопрошая - я что, их за идиоток держу? Майя предпочла промолчать.
        - Я все еще не верю, что это не сон, Федя. Что ты правда тут, что я могу коснуться тебя рукой. Знаешь, как долго пыталась отмыть ладони - мне казалось, что сажа с обгоревшей кожи той девчонки въелась и больше никогда не выветрится.
        Теперь стала понятна пара бокалов, выпитых перед тем, как идти сюда. Что-то подсказывало, что огненная дочь Тармаевых велела соглядатаям приволочь сюда целую бутылку, а то и две. Одну - если я приду и праздновать. Две - если все окажется ложью, чтобы упиться в горести.
        Я чувствовал, что Майя, будучи пьяненькой, готова сейчас на многое, но меньше всего хотелось выслушивать ее причитания. Я вдруг схватил ее за ягодицы, чувственно ущипнул, заставил податься вперед и вскинуть руки так, чтобы она грудью приземлилась в мою ладонь.
        - Ты моя девочка, Майя. Хорошая, плохая - не важно. Главное, что моя. Просто знай об этом, и давай больше не будем возвращаться к этому вопросу, хорошо?
        Она не сразу, но с пониманием кивнула. Грубость вперемешку с мужским поведением сыграли свою роль.
        - Я уже давно не видел свою сестру. Здесь все разодеты так, что никого не узнаешь - я вас-то с трудом...
        - Хочешь, чтобы мы отвели ее куда-нибудь к балюстрадам?
        Велеска сегодня была сама проницательность. Ее взор был направлен на торчащую плеяду балкончиков - на таких парочки обычно предаются самозабвенной любви. Найти более подходящего места было попросту невозможно.
        Я кивнул ей в ответ, сунув руку в карман. И письмо, и кольцо сегодня были со мной.
        Глава 16
        Какой я ее себе представлял?
        Да никакой, не было у меня времени представлять свою сестру.
        Евсеева оказалась плотной девчонкой, с лицом так и не выросшего подростка. Красота, я б сказал, на любителя.
        Майка с Алиской каким-то чудом затащили ее на балкон, я же тенью следовал за ними.
        Мне бы и в самом деле не помешало обратиться в тень - отовсюду норовили выскочить знакомые, знакомые отца, знакомые знакомых. Перед глазами мелькало бесконечное количество рук, кои следовало пожать в ответ, заверить в своей благодарности и прочем.
        И больше всего я боялся, что на меня выскочит Дельвиг, и просто так отвязаться от толстяка и не обидеть его у меня выйдет вряд ли.
        Я выдохнул, только когда оказался на одном с ними этаже. Первой вынырнула Майка, послушной служанкой за ней последовала рыжая лисица, игриво помахивая пушистым хвостом.
        Я ощущал, как внутри пробежала нервная дрожь - сейчас что-то будет.
        Знать бы только что...
        Трусить времени не было, и я пошел к Евсеевой. Девчонка решила не спешить и поглазеть на пока еще пустое, не заполненное звездами небо.
        - Привет. - Голос даже для меня самого прозвучал на удивление хрипло и сухо. Наталья развернулась так, будто вместо приветствия ее огрели кнутом, но, поняв, что это всего лишь я, облегченно выдохнула.
        - Федя? Ты тоже тут? Рада тебя видеть. - На шею она мне бросаться не спешила, говорила лишь пустые формальности, но и не чувствовала себя пойманной в ловушку.
        Сарказм потешался надо мной, словно спрашивая - а ты чего ждал? Что едва твоя мрачная рожа мелькнет перед ней, как она рухнет на колени, примется заламывать руки, возводить очи горе и умолять о прощении?
        Решил не тянуть кота за бантик. Пальцы от нервного напряжения плохо слушались, но я вытащил лист письма, спешно развернул его, сунул ей под нос.
        - Узнаешь? Твой почерк.
        Она пробежалась глазами по строкам. По ее лицу пробежала тень, сама она побледнела, перевела на меня взгляд.
        Знал, что сейчас чувствует девчонка. Мне тоже было не по себе - план-то мой был прост, как три копейки, и останавливался ровным счетом на том моменте, где я предъявляю ей доказательства, а она понимает, что ее схватили с поличным. Сейчас даже я сам спрашивал себя - а дальше-то что? Выудишь из нее признание, накажешь силой, стукнешь головой о каменные перила?
        Свидетели нашего разговора были. Словно все дела в мире уже переделаны и ничего в нем интересного не осталось, небольшие компании молодняка оккупировали балкончику снизу, сверху, сбоку... Нет-нет, да и бросали на нас взгляд.
        Мне думалось, что сейчас Ната скомкает письмо или разорвет его, клочками швырнет мне в лицо, выдавливая из себя некое подобие ухмылки.
        Ничего подобного. Ее как будто покидали силы - последние их остатки она тратила, чтобы удержать письмо.
        - Желать убить собственного брата... это как минимум нехорошо, Наташа. - Ее молчание действовало мне на нервы. В таких случаях следовало только давить - и давить до последнего.
        - Откуда это у тебя? - Она потрясла листом, позволила себя вопрос. Ночная легкость, присутствие духа испарились из нее, оставив несчастную наедине с холодным, липким страхом.
        И со мной.
        - От верблюда. - На рифму девчонка напросилась сама. Недолго думая, вытащил и перстень, сунул ей его чуть ли не под нос.
        Девчонка разом чуть ли не обратилась в фурию, набросилась на меня.
        - Отдай! Отдай сейчас же, Федя! Это что, какая-то еще одна из твоих детских шуточек? Ты же уже вырос из них, а все туда же? Таким не шутят!
        Я не позволил ей коснуться украшения, шустро переправил его в другую ладонь, спрятал в карман. Почувствовал, как мне не хватает того же самого магического мешка, что был у Менделеевой. Сунул руку в пустоту - и вот уже никто не доберется...
        - Пожар в моем особняке, нападение разудалой банды разбойников, несколько попыток избавиться от меня. У тебя шуточки, как погляжу, на порядок взрослее...
        - Это мой почерк, но я никогда не стала бы писать такого письма! Я и не писала...
        У меня замерло сердце. Словно открытая книга, бесталанная, не наделенная силами родового дара девчонка не врала.
        Сарказм, до того только посмеивавшийся, теперь перешел на новый уровень издевательств. Вап-вап-ва-а-ап - пропел он мне, разводя руками. Здравый смысл подсказывал, что самое время извиниться, сослаться на невесть какие срочные дела и линять.
        Но она признала собственный почерк.
        - Наташа, каким даром владеет твой род?
        - Что? А это тут каким боком? - Будто почуяв, что инициатива выскользнула из моих рук, она спешила ее перехватить. От липкого страха перешла к грозе возмущения - да как я, мол, вообще посмел думать о ней столь плохо?
        - Каков твой дар? - Я не удержался и схватил ее за плечи, поднял голос. Остановиться сейчас - это бросить все на полпути.
        - А ты как будто не знаешь, Федя? Я...
        Договорить она не успела. Незваный гость нагрянул и очень некстати.
        И такой, которого бы лучше не было.
        Орлов смотрел, как я держу Евсееву на плечи. Внутри него закипал гнев. Это у меня-то есть внутренний демон? Если и так, то душой Орлова давно владел самый что ни на есть настоящий демон-лорд-владыка-титан.
        Во всей своей красе он спешил вырваться наружу из тщедушного мальчишечьего тела.
        Он оказался в опасной близости от меня за два бесконечно длинных, невозможных для человека прыжка.
        - Убери от нее свои руки, урод!
        Я почуял себя неладно. Ситуация, где я геройским героем кричу нечто подобное обернулась совсем в иную ипостась, и вот поглядите - уродом уже здесь кличут меня.
        Никогда не оправдывайся, завещал мне отец. Друзьям это не нужно, а враги тебя не поймут. Тот же принцип я собирался применить и сейчас.
        Наскочившего на меня Орлова встретил затрещиной, после хорошенько врезал ему в живот - бедолага согнулся, попятился и нелепо упал. Я же лишь поправил костюм, отчаянно надеясь, что этого паршивцу хватит, чтобы усвоить урок - ко мне лучше не приближаться.
        Орлов медленно вставал, сверля меня взглядом полных ненависти глаз. Я же вдруг вспомнил, что пистолета с собой не брал, да и его бы отобрали на входе.
        Магические способности и дар рода на входе не отбирали.
        Моих ушей коснулся звон цепей, а ситуация норовила обратиться в ту самую, которой я интересовался. Что будет, если оскорбленный или сошедший с ума аристократ применит свои умения здесь и сейчас?
        - Я хотел примириться с тобой, Рысев, - поднимаясь на ноги, пробурчал парень. Он утер рукавом рот, принял помощь от подоспевшей к нему Наташки - она тянула его за руку, пытаясь поднять.
        Но взгляда с меня не сводил.
        - Я подумал, что ты та еще паскуда и ничтожество, дрянь. Но не настолько...
        Он покачал головой, окинул взглядом Евсееву - Наташка будто сжалась, задрожала от страха. Глаза норовили заполниться слезами обиды и бесполезных рыданий, губы спешили задрожать в тщете объяснений.
        От объяснений, честно сказать, я бы и сам сейчас не отказался.
        Че началось-то?
        - Лезть к собственной сестре? Ну ты и мразь... Когда она заявила, что потеряла мой фамильный перстень, а он оказался у тебя - я еще допускал, что это какая-то нелепая случайность. Получив своего подопечного, на миг подумал, что ты не стоишь времени, чтобы с тобой возиться - но ты прекрасно доказал, что грязь под ногтями завсегда остается грязью.
        Ну шикарно! Вот она, стало быть, причина всей дуэли. Должен признать, я думал увидеть рядом с Орловым сногсшибательных красавиц, способных затмить и Майю, и Алиску, да даже Славю - а его выбор был куда прозаичней.
        Мажорчик выдавливал из себя благородство по капле, словно из тюбика зубной пасты. Воздух, повисший между нами, дрожал от напряжения. Я чувствовал себя виноватым, но идти с повинной не желал. Если Орлов хочет драться здесь и сейчас - мне будет, чем ему ответить.
        Ясночтение работало на все сто. Не желая бросать меня в горниле схватки один на один с легко звереющим гаденышем, она подсвечивала слабые места, находила инфу о детских болезнях мажорчика, да и вообще...
        Наташка растерялась и готова была разорваться меж нами. Мне-то думалось, она, как распоследняя злодейка, будет прятаться за спиной влюбленного в нее дурачка. Вместо этого она пыталась понять, кто из нас ей все же дороже - родственник и брат или все же возлюбленный?
        Совесть плясала под дудку самоедства, напевавшую мне обвинительную песнь. Ну и паскуда же ты, Рысев, ну и паску-уда!
        - Что здесь происходит?
        Благообразного вида патрон был здесь еще более непрошеным гостем, чем Орлов. Сын судьи разом скинул с себя весь свой боевой нагар. Ярость, готовая лечь заклинаниями, утихала, пряталась в отдаленные уголки души. На лицо Орлова было страшно смотреть - он словно менял одну маску за другой и все никак не мог выбрать, какая же ему подходит больше.
        Наташка бросилась к мужчине надломленным лебедем, тут же схватилась за его руку.
        Глава рода Евсеевых стоял передо мной собственной персоной. Взгляд таких же серых, как у его дочери, глаз ничего не выражал, даже любопытства. Будто он каждый день ходит смотреть, как дерутся меж собой мальчишки благородных родов.
        Мне казалось, что Орлов вот-вот обратится в шакаленка Табаки и заискивающим голосом примется вещать, какой же я нехороший человек и что меня следует показательно выпороть.
        Нет, он решил играть карту благородства до конца и молчал. Каким бы Орлов мерзким и избалованным мне ни казался, но кое-каким манерам его все же обучили.
        Повисшая в воздухе тишина была столь плотной, что ее можно было резать ножом, намазывать на хлеб.
        Иван. Иван Дмитриевич Евсеев. Класс - кукловод. Родовая особенность: гипноз.
        Я молча изучал стоявшего передо мной родственника. Интересно, он мне дядя по чьей линии? Отца или матери?
        Как и дочь, выражать хоть какую-то радость, помимо словесной, при моем виде он не спешил. Да что там, у него и с словесной-то вышли проблемы...
        - Здесь ничего не происходит. - Орлову хорошо давалась роль победителя. Даже получив пару затрещин, он хотел выглядеть огурцом. Молодец, ничего не скажешь.
        - Папенька! Папенька! Федя обвиняет меня в том, что я хотела его убить. И это… письмо!
        Я закусил губу - и как только позволил этому злосчастному листку оказаться в ее неловких пальцах?
        Патриарх даже не стал читать написанного, но осторожно взял из ее рук бумагу, и, скомкав, швырнул мне в лицо, словно знаменуя, что этот раунд я проиграл.
        - Глупый мальчишка. - На эмоции кукловод был не очень богат. Там, где ему стоило бы рвать и метать, он выглядел, как непоколебимая скала.
        Оскорбленная до глубины души непоколебимая скала.
        Что мне там говорил Кондратьич? Своими бездумными действиями я очень хорошо наживаю себе врагов. Поклялся быть аккуратней, а вместо этого бросился скакать по полю с граблями.
        - Я даже не знаю, что сказал бы твой отец, услышав такую глупость. Вероятно, он сейчас крутится в гробу. Наталья! - Он, наконец, стал чуточку живее. Голос его грянул, словно гром, заставил держащуюся за его руку девчонку встрепенуться. Патриарх явно владел способом привлекать ее внимание. - Мы уходим отсюда. Сейчас же.
        - Но папенька… - тут же защебетала она. Уходить с концерта, да еще такого, ей хотелось меньше всего.
        - Здесь много благородных людей, Наталья, но даже это не способно затмить трусость и подлость твоего брата. Мы уходим немедля, у меня нет ни желания, ни настроения находиться с ним в одной зале. - Он вдруг обернулся к Орлову, кивнул ему, натянул вежливую улыбку, отвесил малый поклон. - Всех благ.
        Я смотрел им вслед, понимая, что не все можно так запросто разрешить кулаками и нахрапом. Орлов же никуда не спешил. Он воспользовался моим замешательством. Попытался отвесить пощечину, но моя реакция оказалась молниеносной. Тело заведомо предупредило меня об опасности, и я заломил сыну судьи руку. Завел ее за спину, словно подзаборному пьянице отвесил пинка.
        Орлов выпрямился только после пары шагов. Резко развернулся, но я был все так же спокоен, как и прежде.
        - Я хотел дать тебе шанс, Рысев. Но, видят Боги, ты не заслуживал даже половинки. Наша дуэль состоится не позже, чем через три дня.
        Молчание стало ему ответом. Он уходил, а мне слышался звон невольничьих цепей, тащившихся за ним. На душе было скверно, внутри все будто кошки раздирали. Мелькнула смелая мысль - а может, ну его все к чертям? Уйти отсюда тоже и завалиться самым наипоганейшим образом спать?
        Я привалился к перилам балюстрады, прикрыл глаза, покачал головой. Провал был обиден, провал был горек на вкус. Удача, бежавшая за мной по пятам, сегодня дала осечку, испарилась, оставила меня один на один с кучей нерешенных и новых проблем.
        Здравый смысл отчаянно боролся с унынием. Вооружившись свежей инфой, он пытался анализировать, выстроить цепочку дальнейших действий, растормошить мое расстройство.
        Я отвлекся, взглянул, чего он там насоединял. Мог ли наш дорогой дядюшка Иван с таким-то классом и родовым даром управлять людьми? А благородными людьми? Последнее я отмел сразу же - будь он настолько крут, уже давно сидел бы в кресле Императора. А значит, все не столь круто. Мог ли он заставить свою дочь написать это письмо и стереть ей память? Тут требовалась только консультация у человека, который имел дело с Евсеевыми.
        Я усмехнулся: мастер-слуга, Кондратьич, словно Рим - все дороги сводились к нему. Старик, разом лишившийся прежних забот, заслуживший свой отдых, всегда был для меня хабом знаний, бесконечной кладезью, из которой я черпал, не ведая насыщения. Что ж, следовало нанести ему новый визит вежливости. Надеюсь только, что на этот раз меня не решит снова подвести Егоровна. После случившегося в ее машине я взял с себя зарок, что по своей воле никогда не заберусь в инквизаторский автомобиль.
        - Как все прошло? - Алиска, солнечный лучик посреди мрачного, окружающего меня со всех сторон мира вынырнула откуда-то сзади, повисла на плечах. Когда Майя не видела, она вела себя куда развязней, хотя кого я обманываю. Майя ведь нисколько ее не смущала, когда она голышом завалилась в мою кровать…
        - Скверно. - Скрывать правду я не видел смысла. Алиска тотчас же развернула меня к себе - и откуда только в этом маленьком тельце столько силы. Она навострила острые ушки, лисий хвост чуть не встал дыбом. Звериная ярость спешила бальзамом пролиться на ее душу - даже без верного клинка она готова была разорвать решившего обидеть меня поганца голыми руками. Вот же дожил, за меня девчонки заступаться будут. Гаденькое чувство, что я понемногу начинаю превращаться в Рысева-бывшего, меня не покидало.
        - Что случилось?
        - Евсеева узнала собственный почерк, но не писала этого письма.
        - Это она тебе так сказала?
        - Она не писала этого письма, - снова и куда более уверенно повторил я, давая понять, что это не просто слова. - Алиска, ты что-нибудь знаешь про ее отца?
        - Ась? Разве он не твой кровник? Ты должен получше меня знать.
        - Ты права.
        Театр вдруг пронзил оглушающий трезвон - я грешным делом подумал, что закончился урок и вот-вот радостная школота повалит изо всех щелей, лишь потом вспомнил, где же все-таки нахожусь.
        Не в школе, но школота все равно повалила. Парочки, торчавшие на балкончиках, имевшие честь наблюдать мою небольшую стачку с Орловым, спешили занять свои места в концертном зале. Лисичка потянула меня за собой.
        - Идем. Знаешь, что бы там у тебя ни случилось, давай это все будет потом, после концерта? Это же может потерпеть?
        Я согласно кивнул.
        Концертный зал встретил нас гомоном толпы. Словно сычами торчавшие в своих поместьях аристократы наконец получили возможность излить яд слухов в благодарные уши.
        И все никак не могли наговориться.
        - Майка нас ждет?
        - На одном из балконов, - кивнула Алиска. Что ж, следовало отдать Дельвигу должное - он не просто дал лишние билеты, а догадался предоставить отдельную ложу. Знал, что я буду с девчонкой, а то и с двумя? Его догадливости точно можно было позавидовать.
        Меня обсуждали. Нет-нет, да ловил на себе заинтересованные взгляды. Знать, вот же каламбур, желала знать, какого ляда я здесь забыл? Готовлю очередную каверзу против Имперского дома? Но сходились все на том, что меня и вовсе не стоило сюда пускать.
        - Не слушай их.
        Майка, чуть оттолкнув Алиску, села по правую руку от меня, легла мне на плечо. Девчонка-то не просто рада меня видеть, она, словно пломбир, тает от одной только возможности быть рядом. Правду, видать, говорила тогда Биска в Аду - эта любит по-настоящему, без игр.
        Не желая отставать от лучшей подруги, левую сторону оккупировала лисица. Решив, что просто лежать на плече скучно, она взяла мою руку, прижалась к ней теплой грудью. Я чуял сквозь глубокое декольте жар ее тела и неистово бьющееся сердце. Словно Алиске хотелось показать мне весь свой трепет.
        Свет погас - резко и сразу, лишь затем по ушам ударил щелчок выключателей. Прожектора, висевшие над нами старомодными бобинами, высекали из себя разве что не солнечные лучи, потоком направленные на сцену. Как бы там ни звали подружку Дельвига, это точно могло ее ослепить.
        Все же было напротив. Миниатюрная азиаточка не выказывала никакого страха перед сценой. Поначалу мне показалось, что у нее закрыты глаза, потому она и ведет себя так, будто здесь никого нет.
        Раньше мне казалось, что местная верхушка проявляет уважение только к собственным персонам, считая весь мир дрянью и грязью, но мне сумели показать обратное. Знать, еще мгновение назад готовая обсуждать то, что случилось вчера в магазине детских игрушек, сейчас застыла в трепетном изумлении. Они все ждали, когда маленькая фигурка перед ними вскинет смычок, дабы аккуратно положить его на жаждущие высекать из себя музыку струны.
        Дельвига я увидел в центральной ложе, Женьку же разглядеть так и не сумел. Так, стоп, если Дельвиг в центральной ложе находится, так где же тогда представитель Имперского дома? В суперцентральной?
        Алиска с Майкой почти что обратились в восковых кукол, будто забыв обо мне. Да что же такого может эта японка?
        Словно расслышав мой мысленный вопрос, она решила воочию показать мне свое искусство.
        На миг скрипачка окинула собравшийся зал единым взором, словно кого-то выискивая глазами. На миг наши взгляды пересеклись, а я ощутил, как внутри будто бы все просыпается, наполняется новыми силами. Будто душа норовила выскочить из тела, броситься ей навстречу, слиться в едином экстазе чувств и ощущение.
        Я будто видел самого себя со стороны. Жмущиеся, а на деле готовые разорвать меня напополам девчонки по обе стороны, на моем лице застыла счастливая улыбка идиота.
        Взглядом она тащила меня, будто рыбу из пруда, но, словно осознав, что я не тот, кто ей нужен, резко отпустила.
        Меня будто мокрыми тряпками отходили по щекам. Не знал, что же мне наперед делать - обижаться или восторгаться?
        Одно я понял точно - вот о чем говорил мне Николаевич! Ощущение кровнородства во всей его красе, как оно есть.
        Мысль, что я должен заполучить эту девчонку, прочно вошла в мою голову. Кажется, теперь я понял, что ощущает Славя, говоря о своей неполноценности, в желании получить ее через секс со мной.
        Музыка грянула с ее скрипки, заставив меня вздрогнуть. Слишком увлекся размышлениями и даже не заметил, как она начала.
        Холст занавеса за ее спиной обратился черной, непроглядной пеленой. Смычок высекал из струн скрипки историю - неразделенной любви, отваги и героизма. Перед глазами плыли причудливые, сказочные образы - семиглавый дракон, безземельный рыцарь, знойная к другим царевна. Не знаю, как остальные, но я ощущал себя ночной странницей Луной. В соломенной шляпе, чашкой саке и рисовым шариком в руках.
        Здесь не было ни слова, но я прекрасно понимал, что происходит. Чужая речь лежала на грани недосказанности и размашистых жестов. Там, где в реальности царила пустота сцены, мы видели невообразимое.
        Картины одна за другой врезались в мозг, ложась свежими впечатлениями на воспаленный разум. Мне казалось, будто я могу потрогать искусство руками, ощутить на кончиках пальцев бархат чужой выдумки и шелк воображения. Симфония, ласкающая уши, на волнах мелодии уносила нас в иной, чуждый, но прекрасный мир. Одно за другим всплывали умные слова, слышанные когда-то очень давно в институте. Эскапизм, одним словом.
        Мне стало ясно, почему сюда спешила аристократия, одна другой знатнее. Нечто подобное невозможно прочесть, увидеть по хрустальвизору через проектор, услышать в радиопостановке. Только здесь, лично и воочию. Сдавалось мне, что как все закончится - я буду громче остальных хлопать в ладоши, словно пионерки в «Ералаше».
        Из неги творческого сна меня отчаянно вырывали, обрывая с корнем опутавшие узы музыки.
        Отчаянно, будто из последних сил, в грязную тщету бытия меня вытащила Алиска. Я бросил на лисицу полный злости взгляд, в голове все еще мутилось. Больше всего, словно изнывавший без дозы наркоман, я жаждал вновь припасть к сладкому источнику и не мог понять - что сейчас может быть важнее этого?
        Лисица осмелилась отвесить мне затрещину, окончательно прогоняя из меня наваждение.
        - Да что за бес в тебя вселился? - недовольно буркнул, осознавая, что уже не смогу подстроиться под прежний ритм смычка, а значит, не увижу и финала истории.
        - Там! - Она словно лишилась всех других слов, ткнув пальцем в сторону прожекторов.
        Не сразу, но я различил ползущего по сценическим балкам прямо над нами человека. Тускло блеснул вороненный ствол ружья в его руках.
        Времени больше терять было нельзя.
        Глава 17
        Уж не знаю, как устояла под этими чарами Алиска, но в одном ей точно отказать было нельзя - осторожна она была, как настоящая лисица.
        Я рванул прочь из ложи - Майка, вцепившаяся мне в руку, не желала просыпаться, чуть не упала. Взгляд почти стеклянных, невидящих глаз окинул меня взором. Счастливым ребенком, витая в грезах расчудесной истории, она улыбнулась.
        Я клял все на свете - у меня совершенно не было времени ее будить. Алиска хвостиком тащилась за мной. Торчком стояли лисьи ушки, к себе, будто лучшую из драгоценностей, она прижимала собственный хвост.
        Мы вынырнули в коридор, идущий вокруг концертной залы. Две пары изумленных глаз уставились на нас в недоумении.
        Разодетые в гражданское, сообщники крадущегося убийцы стояли над трупом билетера. Тот, явно не желавший отдавать свою жизнь столь запросто, стискивал револьвер. Чуть дальше лежал рухнувший на трупы охраны бандит.
        В руках убийц были пулеметательные машинки - не столь навороченные, как у уральцев, тяжелые и неповоротливые.
        Выскочивший я был им жутко не по нутру. Они успели лишь испуганно переглянуться, когда я в один прыжок оказался рядом. Пули застрекотали, крошась в ничто о дьявольскую эгиду. Теневым хватом я пробил поганца насквозь, заставив его оружие замолчать, швырнул разом обмякшее тело во второго.
        Алиске было не по себе без любимого клинка. Лишенная оружия, она решила использовать то, что было под рукой.
        Или под ногой.
        Шпилька каблука вонзилась прямо в лоб рухнувшему на пол бандиту, заставив его дрожать в предсмертных конвульсиях.
        Не теряя времени даром, Алиска скидывала с себя ставшую неудобной одежку. Взяв в руки вторую туфлю, словно кинжал, полуобнаженная, она готова была свернуть горы.
        Я решил, что мощь оружия - это всегда хорошо, но подвижность и свобода все же важнее.
        Билетер нехотя расставался с оружием, я почти выдирал револьвер из мертвых рук.
        И очень даже вовремя.
        Друзья тех, кого мы только что прикончили, спешили воздать нам за их гибель местью.
        - Лиса, правые на тебе, левые на мне!
        Я сориентировался быстро. Очередь прошла у меня над головой, нещадно врезаясь в мрамор плит. Трещали коловшиеся вазоны, рассыпая по ворсу ковра землю и цветущие в ней кусты. Лепнина валилась со стен осколками, каменное изваяние одной из муз лишилось груди и теперь смотрелось до скверного смешно.
        Вопя, будто надеясь напугать меня ором, стрелок лупил не глядя, надеясь, что хоть одна из пуль зацепит меня.
        Его товарищ был иным. Шмыгая носом, он вскинул старую, давно истертую в боях винтовку.
        Я рухнул на пол, перекатился. Выстрел из револьвера угодил прямо в разинутую пасть. Харкнув кровью, безвольно закачав головой, продолжая стискивать спусковой крюк, поганец рухнул.
        Алиске повезло не больше моего. Там, где мне противостояли лишь двое, ей пришлось отбивать яростный натиск троих. Двое из них были вооружены клинками, я видел, как отчаянно и азартно загорелись глаза лисицы при виде знакомой стали.
        Третий держался дальше остальных и был троекратно опасней.
        Маг. Тут даже ясночтения не требовалось, чтобы понять. Разодетый в мантию старикан словно сошел с книги сказок. Халат, плащ, на голове тюрбан. Для полного счастья ему разве что лампы с джинном не хватало.
        Алиска перескочила через брошенную в ее сторону молнию, заскочила на столик стойки, пинком ноги отправила фарфоровую чашку на свидание с лицом недруга. Никак не ожидавший ничего подобного, несчастный вскинул руки, роняя клинок.
        В глазах моей лисицы сверкнул азарт. Ловко, словно родилась от акробатического этюда, девчонка-велес сделала стойку на руках - туфля с каблуком не хуже ножа полетела в чародея. Приземлившись, Алиска подхватила клинок, не дав ему коснуться земли, и, присев, наотмашь рубанула все еще падающего бандита.
        Он умер раньше, чем успел вскрикнуть, его же собрат сумел отбить пару пробных ударов Алиски. Лисица чем-то напоминала мне учительницу по чистописанию - устрой меж ними дуэль на клинках, и я даже не знал бы, на кого ставить.
        Лисица была на грани звериной ярости, ходила по самому ее краю. Боевой кураж горел в желтых глазах, когда она вспорола несчастному брюхо, легко и просто обойдя его защиту. Вторым ударом снесла поганцу голову и, не теряя боевой инициативы, бросилась к чародею.
        Тот испепелил ее туфлю буквально на лету, щит, соткавшийся перед ним, достойно встретил сталь клинка. Алиска мигом отскочила назад, ожидая ответного удара - и тот не замедлил себя ждать. Турецкая сабля родилась из свежего заклинания, на лету обращаясь роем пчел и гигантской львиной лапой.
        Маг словно желал запутать девчонку, надеясь обмануть.
        Мои же противники решили, что пришло лучшее время для атаки. Я сумел заставить их залечь, но чуял, как каждый выстрел делает револьвер все легче и легче. Барабан, полный свинцовых ответов почти на все вопросы, пустел раньше, чем мне хотелось бы. Надо было действовать и срочно.
        Они явно были из людей знающих - считали каждый мой выстрел и, когда мой ствол затих, выскочили сразу. Тень рванула с моей спины жуткой тварью - испугавшись, один из стрелков принялся палить в нее. Словно изодранная в клочья бумага, теневая сущность оседала, желая уйти на кулдаун восстановления. Она подарила мне лишь секунду...
        Она подарила мне целую секунду. Я взвесил револьвер, схватился за ствол, рукоятью, словно молотком, врезал тому, кто только что извел на призрачный морок добрую половину боезапаса. Второй вскинул пулеметательную машинку, но я вмиг оказался рядом с ним, рукой отвел ствол в сторону - изрыгнувшая очередь машина изрешетила плюющего наземь зубы бандита. Лязгнул затвор, ладонь обожгло дикой болью. Я зло оскалился и решил поделиться этим даром со стоящим передо мной поганцем. Мой кулак врезался ему в живот, болевой импульс скакнул, тотчас же загуляв по его телу.
        Парень отчаянно вскрикнул, не в силах устоять на ногах.
        Я отшвырнул оказавшуюся у меня в руках пулеметательную машину - махина была громоздкой, неудобной и тяжелой, будто целый пулемет.
        С этим-то теперь я справлюсь и голыми руками.
        Клинок Алиски вспорол заклинание, словно гнойник. Сталь меча желала остаться сталью, но поддавалась вредоносным, кружащим в воздухе, словно призраки, проклятиям.
        Словно ошпаренный кислотой, меч зашипел, растворяясь прямо в руках рыжеволосой лисицы. Проклятие облизнулось, решив опробовать на вкус и ладони рыжеволосой велески, но та отшвырнула ставшую бесполезной железку прочь.
        Змеи, растущие прямо из рук чародея, лязгали пастью почти у самого носа Алиски - ей удавалось ускользнуть буквально за мгновение до того, как они ее настигнут. Чародей сражался отчаянно - в его руках, помимо мощи заклинаний, комом собрался опыт прожитых лет и десяток схваток на поле боя. Алиска словно желала посоперничать с ним в этом соревновании - на ее веку была не только сытая жизнь у Тармаевых. Каждым движением, прыжком, броском и перекатом она доказывала, что помнит науку улиц. Помнит, как выхватывала у жизни кусок хлеба в надежде дожить до завтрашнего дня и бежала от желавших ее юного тела насильников.
        И дралась с уличными бандами не хуже помойных дворовых котов.
        Ей удалось подобраться к нему слишком близко. Она пригнулась - и вовремя: над головой пронесся пылающий кинжал, врезавшийся в стену. Чародей управлял единым заклинанием ровным счетом точно так же, как Славя своим священным оружием. Магический плевок норовил ткнуть девчонку копьем под ребра, ятаганом отрубить руки, размашистой саблей лишить головы.
        Алиска опрокинула паршивца подножкой - почти рухнувший чародей потоком воздуха отшвырнул лисицу прочь. Старые кости стонали в натруженном за годы теле, а будучи чародеем он не привык падать.
        Лисицу швырнуло, приложило о стену, выбило дух. Наверное, приземлись Алиска мягче - и чародею уже настал бы конец. Словно в злую насмешку, она упала рядом с еще одним клинком...
        Я добил своего противника, медленно встал, слезая с него.
        Чародей стоял напротив меня, пытаясь унять дрожь в старых коленях и сбившееся дыхание.
        Ясночтение ведало жестокость в своей правде, одними лишь цифрами намекая, что будь он на десяток лет младше, и мы были бы уже мертвы. Старость скушала его ману и силу воли, притупила интеллект, обращая некогда богатое воображение в тщету самоповторений.
        И все же он был опасен, как никто другой.
        Он лыбился мрачно и жутко, поднимая на меня взор подслеповатых глаз. Как будто спрашивал - что, малой? Отчаялся? Боишься? Бойся, ибо я здесь не один, придут и другие...
        Взрыв, ухнувший где-то в зале, заставил меня действовать.
        Словные цепные псы, мы бросились друг на дружку, норовя вонзить клыки в мягкую плоть супостата.
        Заклинание побежало меж пальцев чародея, перескочило молнией на другую руку, снарядом устремилось ко мне. Я споткнулся, рухнул, покатился по полу и, не вставая, словно в крутых файтингах, ударил обеими ногами старцу в пах.
        Ноги уперлись в жесткое - словно старик был соткан из армированных листов. Магической хваткой он поднял меня с земли - я зарычал, взывая к темным силам. Не желая ждать ни секунды, чуя исходящую от меня опасность, маг стиснул хват чародейских рук на моей шее.
        Еще мгновение, подсказал мне страх, - и он бросит твою исковерканную тушку наземь.
        Демон не желал моей смерти. Учуяв свободу, он вновь оказался хозяином моего тела. Взбугрились тяжелые, плотные мышцы. Мгла, покоящаяся в недрах души, будто черпая силу из греховности, разорвала хватку заклинания. Мана, которую отчаянно вкачивал в заклинание чародей, ударила по нему обраткой: старик охнул, не устоял, пал на колено.
        Бедолага успел выставить перед собой руку - то ли в мольбе о пощаде, то ли желая сотворить очередную каверзу на мои плечи.
        Его это не спасло. Я в один миг оказался у него, схватил за грудки. Взгляд жнеца проявился в моих зрачках, неизбывным ужасом протекая в душу несчастного. Широко раскрыв рот, завопив напоследок, он умер, когда я размозжил его голову о ближайшую стену.
        Демон был голоден, демон хотел жрать. Рвать мертвую плоть зубами в надежде вместе с еще теплым мясом урвать хоть кусочек чужой души.
        Голоса грехов на все лады заверяли, что не отведать будет глупостью - это же так просто. Разинь пасть и...
        Я чувствовал, как подтачивается моя собственная уверенность.
        - Ф-федя?
        Пришедшая в себя Алиска видела меня таким в первый раз.. Я вспомнил, как точно так же во время погони за святочертым меня увидела Майка. Будто от шока, она не задавала лишних вопросов, запросто принимая мою вторую половину. А может, любовь стирала все грани...
        Словно боясь, что я вот-вот накинусь на нее, она подходила ко мне осторожно и остановилась, когда я сделал ей шаг навстречу. Ей легко было принять наш тройничок с незримой для нее демоницей - она могла учуять ее по запаху. Но здесь и сейчас она видела во мне...
        Я не знал, что она видела, но на миг проскочивший в ее глазах испуг пробудил во мне человеческое. Разъяренным джинном взвыл теряющий надо мной контроль демон, возвращая мне руль от самого себя. Пробившиеся сквозь одежку крылья спешили исчезнуть, раствориться теневым мороком, уходя в небытие. Я сам возвращался к прежним размерам, когда Алиска окончательно признала во мне меня и бросилась на шею.
        Права была Славя. Любовь заставляет нас чувствовать самих себя теми, кто мы есть в полной мере.
        Во всех ее проявлениях.
        Здание театра сотряслось от очередного взрыва, как будто намекая, что любовь любить и сексом сексаться мы будем как-нибудь потом, а сейчас лучше поспешить.
        Мы метнулись к лестнице. Я осторожничал, помня, как чародейские подарки оставляли мои похитители еще в доходном доме. Алиска же рвалась в бой - все ее звериное нутро будто так и говорило, что там кровь, драка, там весело!
        И оно, без преувеличения, было право. Четвертый этаж театра «Ъеатр» едва ли не трясло от вершащейся там мясорубки. Предсмертные вопли, стрекот автоматных очередей, визг ткущихся заклятий. Я придержал Алиску - даже вооруженная уцелевшим клинком, она не могла просто так выскочить в самое пекло.
        Лучше я сам.
        Ад спустился на землю.
        Ну, может быть, не на саму землю, но филиал на четвертом этаже театра все же открыть решился.
        Инквизатории приняли бой - если на третьем этаже нам противостояла жалкая кучка оборванцев, то здесь собралась едва ли не целая армия.
        Черти, наслаждаясь гоготом и возможностью лить кровь, сколько им влезет, нечистым духом заставляли револьверы бандитов давать осечки, заставляли спотыкаться, вызывали бурные приступы кашля.
        И резали.
        Я подался назад, когда к моим ногам рухнул молодой парнишка, широко расставив руки. Чертов ноготь, словно нож, полоснул его по горлу - уставившись стеклянными глазами в потолок, бедолага успел раззявить рот в беззвучном крике.
        Кривохвостый продолжал озорничать. Его никто не видел, а потому он ударил копытами слишком близко оказавшегося поганца по ногам, словно натянутая пружина, поддел рогами его союзника. Третий, только что готовый в клочья изрешетить инквизаториев из своего автомата, сгинул, когда черт полоснул его когтями по животу.
        Взгляд нечистого скользнул по нам с Алиской, словно выспрашивая - а мы, собственно, кто такие? Опыт подсказывал ему рвать сначала, думать потом, но нюх и чуйка говорили, что перед ним собрат.
        Ну или как минимум полудемон.
        Его размышления прервал выстрел. Благодать золотистым сиянием грянула из ружья, словно глиной с ног до головы окутывая черта. Успев вскрикнуть от дикой боли, тот воздел руки к небесам, прежде чем оплавленной тушей начал разваливаться на части.
        Окна четвертого этажа взорвались градом осколков. Явившиеся солдаты, разодетые в закрывающее тело броню, были не хуже самого настоящего спецназа, откуда только взялись.
        Градом грянули ружья, высекая ангельскую благодать - черти, что готовы были броситься на свежее мясо, гибли один за другим. Сгорая в священном огне, они оставляли после себя лишь вонь горелой шерсти. Следом ухнул залп автоматических машинок: недавние хозяева чертей, лишенные хоть какой защиты, падали, изрешеченные пулями насквозь.
        Разодетая, словно игрушечные солдатики, Имперская гвардия пыталась дать достойный отпор. Привалившись к колоннами, прячась за дубовыми дверьми балконов, они казали стволы своих винтовок.
        Те разом заговорили на языке свинца и стали, прорежая ряды противника.
        Алиска ткнула меня в плечо - укрывшемуся мне на лестнице казалось, что за этой кавалькадой смерти можно смотреть целую вечность.
        Своим оружием я избрал пулеметательную машинку. Да, громоздкая и тяжелая, но все же гораздо лучше, чем револьвер с опорожненным барабаном.
        Выкрики на чужом, но до боли знакомом мне языке щекотали слух. Нападавшие не стеснялись переговариваться, как будто наоборот - больше всего на свете им желалось, чтобы их речь была услышана.
        - Атакуй! Атакуй!
        - Перезаряжаюсь!
        - Меняю позицию!
        В каждом их движении чувствовалась слаженность, подготовка, презрение к смерти. Я недавно спрашивал, где же находится та самая супер-вип-ложа, где уселся представитель самого Императора. И, кажется, ровным счетом сейчас я получил ответ на свой вопрос.
        Внутри ложи звенела сталь. Оттуда вышвырнуло Егоровну, которя выбила верь своим телом. Старуха, лишь сплюнув, успела выхватить удачно оказавшегося под рукой бесенка. Он растянулся, словно щит, закричал в предсмертных муках, когда горячий свинец пуль начал щелкать по его брюху. Толстопузый черт, соткавшийся прямо из воздуха, с тяжелой челюстью, бесконечно угрюмый и клыкастый, осторожным рывком поставил ее наземь. Демоница, страшно похожая на Биску, расставив руки перед собой, схватила своим телом предназначавшееся Егоровне проклятие - то мерзким червем принялось елозить по телу дьяволицы, оставляя после себя лишь серную вонь да волдыри ожогов.
        Я ухмыльнулся Алиске, принялся раскручивать диск пулеметательной машины, подготавливая ее к стрельбе.
        В голове билась только одна мысль: сейчас по заявкам слушателей прозвучит новый диск!
        Уверяю, будет сногсшибательно!
        Глава 18
        Броня нападавших была хороша, но плохо держала винтовочный выстрел. Пулеметательная машина в моих руках срезала одного из молодцев, пробив ему ноги в трех местах - никак не ожидавший такой подляны, несчастный рухнул, разразившись отборнейшим английским матом.
        Алиска выскочила из-за моей спины. Полуголая лисица не ведала покоя: ей не терпелось дорваться до добычи. Клинок в ее руках блестел озлобленностью и звериной, готовой излиться на любого, кто попадет под горячую руку, яростью.
        Желтые глаза озорно заблестели. Словно разом обратившись в гуттаперчевую, она резанула подрубленного мной молодчика клинком, добив несчастного. Не желая останавливаться на подобной мелочи, будто споря со мной за каждую противничью душу, она огромным прыжком рванула вперед - я не успел ее ни окликнуть, ни остановить. Оставалось только прикрывать плотным, бесконечным огнем. Или вспомнить, что давно хотелось опробовать на толпе, но так до сих пор и не получалось
        Абилка, ждущая своего часа вот уже добрую неделю, залихватски прыгнула, хлопнула в ладоши, начала жадно потирать руки - ну наконец-то!
        На миг мне показалось, что мир решил замедлить время. Размеренно клацал затвор пулеметательной машины, досылая очередной патрон, гулко хлопал ствол, смертоносный свинец кровожадно стремился прокусить сталь чужой защиты, оставляя за собой полный жара след. Алиска поудобнее перехватила клинок, раскачивая им, словно дубиной, готовая наградить свежей раной следующего боевика. Желтые, полные ненависти глаза тускло и зловеще блестели в мрачном, полуночном свете притушенных ламп.
        Вспышка тотчас же озарила мой взор, волной ужаса сорвалась с глаз, потекла могильным холодом в души тех, кому предназначалась. Боевики, еще пару мгновений назад готовые встретить новую опасность привычными методами, дрогнули. Вопль, полный предсмертного ужаса, вклинился во всеобщую какофонию свежей, казавшейся мне чарующей мелодией. Я словно вытаскивал из поганцев их души, рассматривал, будто букашек под увеличительным стеклом - и видел гадкую мерзость каждого.
        Мысли заволокло неведанным ранее чувством. В детстве я слышал, что такое «ненавидеть» и даже, казалось, испытывал эту ненависть к гопникам из своего класса. А сейчас до меня дошло: нет, это было ничто, лишь детские игры, тщета бытия.
        А вот настоящая ненависть будет сейчас.
        Мне хотелось их смерти больше всего на свете. Взбудораженный ум спешил представить их гибель во всей красе, воображение не жалело красок. Карминово-алая кровь обещала стать чернилами свежего полотнища, обиженно на задворках сознания запищал разом уменьшившийся в размерах внутренний демон. Ему-то привыклось, что он тут почти единственный царь, король и какие там еще великие звания есть? А тут мало того, что я наглым образом контроль над своим телом перехватываю, так невесть еще откуда взялась безносая, с косой да в балахоне. Эдак, обиженно пробубнил он, тут и кошки, и собаки, и целый дурдом соберется. Не разум, а проходной двор!
        Я не слушал его жалостливых причитаний, лишь взирал, как еще мгновение назад готовые принимать брюхом остро жалящую сталь штурмовики разом подрастеряли свой пыл. Некоторые из них, что в десятки раз выше меня уровнем, смели сопротивляться животному, нечеловеческому позыву впасть в панику и просто бежать.
        Вместо того они застывали на месте истуканами, не сопротивляясь, когда целивший в них гвардеец палил из своей винтовки, словно в ростовую мишень.
        Для Алиски началось раздолье. В иные бы времена я сказал, что она обезумела - кто ж в одиночку спешит бросаться на вооруженную, да еще и огнестрелом, толпу? На что она, в конце концов, рассчитывала? Не могла же она знать, что я проверну что-то подобное…
        Ее как будто толкала вперед жажда крови, бурлящая в голове. Азарт хищника, узревшего пусть и готовую огрызаться, но жертву. Так кот-крысолов видит перед собой с добрый десяток будущих жертв, даже понимая, что они могут намять ему бока в ответ.
        Или убить.
        Клинок Алиски порхал, словно бабочка. На пол валились отрубленные руки, ноги и головы. Размашисто, не жалея ни сил, ни выносливости, она разила их одного за другим. Видя, как спешно сокращается число еще недавно живых товарищей, один из боевиков позволил себе напрудить в штаны - мерзкая лужа под его ногами ширилась с каждой секундой.
        Егоровна, казалось, была везде и сразу. Гадкая старуха успевала швырнуть трех чертят куда-то в приоткрытую дверь, заслониться от чужого выстрела другим, пятым же пробить одному из боевиков голову. Круглолицые, большеголовые бесята, больше похожие на грешат, скакали у нее под ногами целой кучей, только того и желая, что отдать за нее свою жизнь. К Алиске с гвардейцами спешила на помощь нечисть побольше. Толстопузый бес, еще недавно готовый сожрать чужую атаку, вознесся в прыжке под самый потолок, лишь дернулся необычайно короткий хвост. Словно каменная глыба, он рухнул.
        Мана спешила выйти из меня едва ли не целиком. Засидевшаяся где-то в недрах, жаловавшаяся на то, что я держу ее про запас и вовсе не использую, сейчас она облегченно стремилась куда-то вдаль. Взгляд смерти был беспощаден ко мне, как та гадкая река нечистот в бандитской канализации. Я всего лишь на миг вспомнил о ней, почувствовал катящийся к глотке тошнотворный ком - концентрация сбилась, а только что будто прикованная к своим местам солдатня на миг вырвалась из пелены жутких предсмертных ужасов.
        И наградила меня за глупость. Очередь застрекотала совсем близко, заметившая целившегося в меня бойца Алиска вмиг оказалась рядом с ним, но слишком поздно.
        Меня прошило насквозь. Первая пуля клюнула в плечо, да там и засела, вторая заставила податься назад, прошла сквозь грудь. Не способный вымолвить ни слова, я чувствовал, как рот отчаянно заливает кровью - задето что-то внутри.
        Наверное, важное, вероятно, жизненно необходимое.
        Я воззвал к взгляду смерти еще раз, надеясь, что она откликнется снова. Что ж, кивнула костлявая, улыбнувшись рядом желтых зубов, отмеченному моим знаком нет преград в такой-то мелочи. Но, зло сверкнула она пустыми глазницами черепа, берегись, прощать не буду и убью тебя точно так же, как и любого другого.
        В конце концов, кто может похвастать тем, что бегает от смерти каждый день?
        Вторая волна получилась в разы слабее предыдущей. Я ощущал, как теряю последние силы, вместе с хлещущей кровью из меня вытекает лишняя мана. Не смотреть на кровь, не смотреть на рану, постараться обращать внимания на мертвенный холод, от которого цепенели руки - просто смотреть на этих треклятых солдат, и, может быть, тогда у нас будет хоть какой-то крохотный, но шанс…
        Не сумев устоять, я опустился на колено - неспешно, медленно, не желая все испортить тем, что попросту завалюсь на спину. Автомат, который, оказывается, я все это время стискивал в руках, наконец, замолчал. По пальцам, словно плетью, ударила хлещущая патронная лента, бронзовые желтые гильзы купались в моей крови. Я не сумел его удержать - он гулко ухнул наземь, ткнулся дымящимся стволом в ворс ковра, затих.
        Алиска не ведала пощады. Мне казалось, что едва она узрит, как я истекаю кровью и притом изо всех сил тужусь, строя уморительные рожицы, забудет обо всем на свете и бросится мне на помощь.
        Куда там!
        Звериная ярость не желала выпускать девчонку из плотных объятий боевого куража. Клинок в ее руках едва ли не звенел, напевая предсмертную песнь каждому нечестивцу, которому не посчастливилось оказаться на ее пути. Лезвие готово было лить кровь хоть вечер напролет, лишь бы больше никогда не покоится в ножнах.
        Пелена небытия, в которое столь стремительно спешило мое сознание, заволакивала собой мысли, надежды и мечты, а я понял, что больше не смогу.
        Вот, значит, как я умру? В первый раз перед лицом готового размотать меня по асфальту камаза думал о какой-то ерунде.
        Сейчас же думать не хотелось вовсе.
        Огромных размеров черт выскочил прямо позади Алиски из разверстой преисподней. Егоровна не собиралась легко сдаваться, желая до конца испить чашу выпавшего ей шанса. Черная книга, парившая перед ней, прямиком из глубин Ада вытаскивала одного кривохвостого за другим. Кому-то другому могло показаться, что еще чуть-чуть - и она, чуть покопавшись в дьявольских горнилах и самого Сатану за шкирку вытащит.
        Я же поймал себя на глупости - представил, что старуха призывает похоронную процессию для моей души.
        Надеюсь, прикрепленная ко мне Биска не будет меня терзать столь же азартно, как и Иоганна, хоть и сомневался.
        Вопреки всем ожиданиям, здоровенный демон набросился на Алиску, зажав ее в объятиях. На глазах все еще живых гвардейцев, утонувшая в собственном неистовстве велеска вдруг сжалась, поднявшись в воздух. Широко раскрытые глаза выражали только ненависть к незримой преграде, взбудораженные крылья носа чуяли врага, из глотки озлобленной лисицы лился животный, нечеловеческий рев. Ноги бултыхались, молотили по воздуху, не ведавшие святой благодати зубы спешили отчаянно и бесполезно сомкнуться на чертовых запястьях. И как, простите, только он ее держит, а она ему ничего сделать не может.
        Я бы обвинил дьявола - ха-ха! - в предательстве, если бы он вдруг резко не развернулся.
        Напрудивший под себя боевик сжимал в поднятых руках гранату. Дуга рычага отскочила прочь, взгляд приковывало малозаметное кольцо чеки, покоившееся на полу.
        Взрыв ударил демону в спину, жадное пламя лизнуло тылы, осколками посекло стоящих рядом с боевиком соратников. Как будто кто-то в детстве ему страшно наврал, что так уходят из жизни только герои.
        Меня волокли, а я уже почти ничего не ощущал. Голоса надо мной кричали о бинтах, йоде, настырно звали невесть откуда обязанного здесь взяться медика. Мне же думалось, что даже сама Славя сейчас не способна выхватить меня из цепких лап смерти. Мир, столько раз пытавшийся отправить меня обратно на тот свет, жадно потирал ручонки - чего хотел, он почти добился.
        У Егоровны был командирский глас, велевший бросить мою никчемную тушку и срочно спешить в главную ложу! Если у представителя Императорского дома хоть волос с головы упадет...
        Дальнейшие обещания с угрозами ей не потребовались. Убоявшись гнева Императора гвардейцы бросились прочь.
        Старуха склонилась надо мной - не иначе, как самолично хочет закрыть мне глаза. Отчаянный, плаксивый визг Алиски лез в уши - так, наверное, скулить умеют только лисицы.
        Завидев, что случилось со мной, она кляла себя последними словами, была готова хватать за руки, тормошить и хлопать по щекам.
        Наверно, следовало сказать главной чертознайке спасибо - она не дала ей этого сделать. Привыкшая повелевать демонами да чертями, она была не склонна терпеть чужое неповиновение. Первый окрик на Алиску не сработал, а второго и не последовало - все тот же бес-здоровяк со свиным рылом оттащил ее от меня силой.
        Старуха зашептала не хуже ведуний с битвы экстрасенсов - ну да, сейчас-то я ей ничего противопоставить не смогу, абсолютно беспомощен, совершенно бессилен. Так чувствует себя зажатая в детском кулаке муха, прекрасно осознающая, что по ту сторону мглы лишь боль, мучения и издевательства.
        Хотелось плюнуть и самым паскудным образом назло ей сдохнуть.
        Егоровне, в отличие от Слави, не требовалось вгонять меня в транс, у нее были свои методы. Рядом с ней стоял инквизаторий - единственный из уцелевших. Лопоухий мальчуган с нескрываемым любопытством следил за каждым ее движением - словно желал запомнить, как и что следует делать. Егоровна не была похожа на тех, кто объясняет дважды.
        Того, что произошло дальше, никто не ожидал. Крик, полный отчаяния, врезался в мои уши. Заставил раскрыть глаза, вырвал из мертвецкого плена. Заскулила от ужаса Алиска, пытавшаяся вырваться из чужой хватки. Она вдруг присмирела от застывшего на ее лице ужаса - что же такого должна была увидеть готовая кромсать в клочья лисица, я даже боялся представить.
        Иногда лучше один раз увидеть, чем пять раз представить.
        На пол рухнуло бездыханное, бледнеющее тело. Мальчишку били предсмертные конвульсии - он умер сразу и быстро, почти ничего не почуяв. А вот с душой было совершенно иначе. Чертята, так и вившиеся вокруг треклятой старухи, прыгали от нетерпения. Словно стая оголодавших псов, они накинулись на свежего покойника, вытаскивая из него еще не успевшую юркнуть к спасительным небесам душу. В их лапах огнем пылали адские муки и огонь преисподней. Неотмоленного, неотпоенного парнишку ждала не лучшая участь. Мне казалось, что я почти вижу, как отчаянно рвется прочь его юный дух, вознося молитвы, взывая к помощи святых, призывая на защиту ангелов.
        Все они были глухи к его просьбам.
        Ему хотелось куда угодно, только не в Ад. Мнение он успел изменить быстро. Едва грешата решили, что разверстый зев преисподней не лучшее место для него, парня, словно старую тряпку, потащили к черной, обутой в кожу с медными уголками книге. Это предсмертный бред, по-другому и быть не могло. Иначе как объяснить, что фолиант чертознайки высунул зеленый, почти салатовый язычок, жадно облизнулся грядущей добыче?
        Меня же словно током ударило. Я выгнулся дугой, в широко раскрытых глазах сверкала одна вспышка за другой. Жизнь, уже готовая на выход с вещами, устало вздохнула - опять мне, мол, терпеть от этого мира страдания. Ему, вона, сплошные удовольствия, а мне страдай, никакого спасения.
        Сердце, готовое остановиться, заколотилось, словно ужаленное. Кислород - я как будто уже и забыл, что такое дышать живительным бальзамом - пробился в легкие с следующим вздохом, заставил закашляться. Мрачный жнец - я его не видел, но точно знал, что он где-то тут и прятался в тенях - оскорбленно выдохнул, решив удалиться восвояси. Может быть, прямо здесь он и собрал богатый урожай, но день был точно не его.
        Я задышал тяжело и часто, будто вырывая у мира еще несколько мгновений жизни.
        Эти секунды обращались в минуту, норовили стать целым часом. Алиску, наконец, выпустили - она рухнула передо мной на колени, вцепилась в меня, сжав в объятиях. На лежавший рядом труп ни она, ни я старались не смотреть.
        - Как же ты меня настоебал, Рысев, - грязно выругалась старуха, захлопывая нажравшуюся черную книгу. Я не помнил точно, какой видел ее прежде, но мог с точностью сказать, что она выглядела толще.
        Объяснений ждать было глупо.
        - Вставай, живо! - скомандовала она. Меня же все еще трясло от мертвецкого холода. Могила, казалось, все еще звала меня в свои влажные, сонные объятия. Я облизнул высохшие губы, при помощи Алиски оказавшись на ногах.
        Егоровна спешила в ту самую суперэлитную ложу.
        - Где бы ты ни оказался, везде происходит какая-то… чертовщина. - Она усмехнулась собственной не самой удачной шутке, покачала головой, замедлив шаг. - Мне впору было бы предъявить тебе обвинение в государственной измене. Вызнать, как так вышло, что уснул весь зал, погрузившись в морок чужих фантазий, а ты снова молодцом скачешь по этажам. Но я не буду.
        - Да что тут, мать его, вообще такое происходит? - спросил я, прекрасно зная ответ. Очередное покушение, которого ждала разве что не каждая собака в Петербурге. Мне вспомнилось, как однокурсники шутливо спорили друг с дружкой, на кого решат положить глаз заговорщики следующим. На замминистра иностранных дел? На городового? На…
        Кто ж мог подумать, что сегодняшняя цель бесконечно знатна и невесть сколь ценна?
        Наверно, Егоровна и могла подумать - молодчиков тут ждали. Едва ли не целая рота гвардии, засевшая на последнем, недоступном для других этаже, куча инквизаториев…
        Я глянул в последний раз на скорчившееся на земле тело. И думать не хотелось, что в голове старухи возникло жестокое желание обменять чужую жизнь на мою. Смерть уходила неудовлетворенной девой, но не без добычи.
        - Не расслабляйся, Рысев, это еще не конец. Я бы сказала, что это мелочь, только что случившаяся здесь - всего лишь ебаное начало. - Она разительно отличалась от той старухи с кистью в руках, рисующей проходы в адские глубины. Сейчас ей жутко не хватало мундштука, дымящейся сигареты, высокомерно задранного носа и раскрашенных в алый цвет губ, как у Стервеллы де Вилль.
        - Иди со мной. И эту, свою… - Она окинула взглядом Алиску, подбирая для велески подходящее слово. - Нищенку свою тоже прихвати. Может, вы и оказались здесь случайно, но я найду применение и вам…
        Глава 19
        Егоровна, наверное, рассматривала людей исключительно со стороны вещизма. Будто перед ней щеголяли не леди и джентльмены, а туго набитые рублями кошельки, норковые шубы, каким-то чудом вставшие на ноги автомобили.
        Наверное, если копнуть поглубже недра ее черной души, то там невозможно будет отыскать слово, хоть отдаленно похожее на «дружбу». Выручка, профит, возможность использовать - этих как раз было в достатке. Вместо меня с Алиской она зрела перспективы будущего карьерного роста и пушечное мясо. Знать бы еще только, на каком я месте…
        - Зачем вы меня спасли?
        - Любопытство вместо благодарности? - хмыкнула старуха. - Одобряю.
        Я же покачал головой.
        - Не очень похоже, чтобы вы что-то делали просто так. Обычно вам подобные просят «взамен» - пусть и не сразу.
        - А ты довольно умен. Для чужака.
        Я не знал, воспринимать это как похвалу или насмешку. Решил, что все-таки второе - чтобы Егоровна-то насчет меня была серьезна.
        - Я хотел бы услышать объяснения, - не отставал. Старуха выдохнула, но не сбавила шага. Гул ее каблуков тонул в мягком ворсе ковра.
        - Что конкретно ты хочешь услышать, Рысев? Это военная операция.
        - А по мне все это очень похоже на диверсию. Собрать немало знатных людей в одном большом месте - ради чего? Вы умудрились запихнуть все яйца в единую корзину, а сейчас, когда хулиган собирается вышвырнуть ее из окна, заявляете, что все так и задумано.
        - О, маленький князек. Не думала, что ты отважишься на столь дерзкие слова, чтобы обвинять меня в государственной измене. Как думаешь, в этом мире все зависит от меня?
        Я не сразу понял ее вопроса, а ее улыбка стала настолько широкой, что норовила покинуть пределы лица.
        - Не знаю, как там в родной помойке, откуда тебя явило провидение, но у нас решение, принятое одним ИЗ чиновников не является главенствующим. Намек понимаешь?
        Я кивнул, как уж тут не понять-то? И в самом деле, глупо полагать, что за такими решениями стоит лишь один человек. Обвинить Егоровну в недостатке власти можно было вряд ли, да вот только рисковать жизнью представителя Императорской семьи - слишком даже для ее полномочий.
        Увидеть бы хоть глазком этого самого представителя, столько разговоров о нем…
        - Мы видели крадущегося по техническим балкам убийцу, - сказал я, словно пытаясь оправдать свое появление здесь. Старуха остановилась, повернулась ко мне, картинно похлопала в ладоши.
        - И сколько с того времени прошло, юный князь? Час? Может быть, два?
        Я закусил губу - сказать точно, сколько мы развлекались с охранявшими выход боевиками, было сложно. Глава инквизаториев позволила себе выдох.
        - Мы услышали вашу мелкую возню пятнадцать минут назад. За это время можно было вырезать половину тех, кто сейчас сидит в зале, и это с ленцой. Тот паршивец уже давно нейтрализован - в отличие от твоей пустой головы, Рысев, тут хоть кто-то, а работает.
        - Люди в зале.
        Я прищурился, снова вспомнив, что там сейчас торчит весь цвет российской аристократии. Сколько бы ни было среди них скотов, относящихся к простым людям, как к грязи, но Майка была среди них. Да и Дельвиг - последний, кому следовало бы желать смерти в ходе террористического акта, так этот добродушный толстяк.
        - Спят, - отозвалась старуха. Я отрицательно покачал головой, мне совсем другое было интересно знать.
        - То, что сейчас здесь происходит, опасно! Вы так пеклись о Майе Тармаевой, когда мы пришли с ней к вам, чтобы получить ту треклятую бумажку, а теперь делаете вид, будто ничего не происходит, когда там столько народу. Каждый из них умеет… да хоть что-то умеет! Стрелять глазами, пердеть усами…
        Старуха моих опасений не разделяла, лишь пожала плечами.
        - И что, по-твоему, Случится, как только мы дадим благородным сударям с сударушкам свободу самим разбираться с этим? Может, тебе где-то за ту неделю, что ты провел в офицерском корпусе, и приснилось, что благородные роды - это такие друзья друзей, способные контактировать друг с дружкой не на уровне взаимных улыбок и остроумных шпилек, а в боевых порядках. Они обратят это место в развалины еще раньше, чем это сделают боевики. Кого-то охватит паника, кто-то решит погеройствовать - в твою же вот бестолковую голову заглянула такая мысль, верно? И знаешь: там, где у каждого к другому куча претензий, возникают подозрения, растут сомнения и буйным цветом распускаются удары в спину. Кто будет потом все это расследовать? И как?
        У меня ответа на ее вопросы не было, оставалось только признавать правоту доводов.
        - Я закрываю на многие из твоих шалостей глаза, Рысев. И потому, что ты мне нужен пока еще в стане живых, и потому, что мне интересно, каким образом ты напорешься на свою смерть. Как быстро приползешь ко мне на коленях - раньше или чуть позже остальных?
        - О чем это она?
        Алиска прищурилась, прижавшись к моей руке. Лисице не нравилась та прожарка, которой меня подвергала старуха, а стоять попросту в стороне ей надоело. Щуря желтые глаза, она рассматривала Егоровну, будто в желании высмотреть слабое место. Звериная натура заставляла ее держаться в стороне, предупреждая, что стоящая перед нами божий одуванчик может с улыбочкой переломать нам шеи еще до того, как мы сумеем это осознать.
        Я чуть отстранил девчонку, а потом резко прижал ее к себе - словно желал показать каждому смотрящему в нашу сторону демону, что служка дома Тармаевых под моей защитой. Откуда-то из угла фыркнули - Биска все-таки в самом деле была здесь. Не стоило и гадать, что ее-то Егоровна привлечет к этому делу в первую очередь. Моя первая подопечная не спешила подойти ближе. Мне начинало казаться, что я понимаю, откуда на ее теле раз за разом появляются новые шрамы и царапины и почему она не столь охотно отзывается, когда мне очень нужна. Кто его ведает, в каких там еще заварушках ее заставляет участвовать старуха?
        - Ни о чем, не обращай внимания. - Я шепнул прямо в треугольное, широко открытое для новых знаний лисье ухо. Алиска, кажется, обиделась, что ей недоговаривают чего-то важного. Ее взгляд как будто спрашивал - как же так? А как же врожденное лисье любопытство?
        Я коснулся плеча девушки, огладил его, наткнулся на шелковую, чистую лисью шерсть. Удивился, но вида не подал - я видел Алиску без одежды не один раз и точно знал, где пробивается звериное. Этакими темпами-то она скоро мало чем от Ночки отличаться будет…
        - После того что ты учинил в магазине игрушек, я начала подозревать, что ты попросту испытываешь мое терпение. Или проверяешь, где та самая красная линия, за которую опасно переходить. И, словно окно Овертона, каждый день ты спешишь вытворить нечто выходящее за рамки здравого смысла.
        Я прикусил губу. Ну, думать, что нечто подобное останется без внимания Белых Свистков, а тем более инквизаториев было бы попросту глупо. У них вряд ли будут вопросы к Славе - по крайней мере, я еще не до конца понимал, как работает здесь политическая система. А на читальные залы, в которые собирался еще с самого первого дня, попросту не оставалось времени. Окружающий мир раз за разом форсировал события и, будто голодному псу, подкидывал одну странность за другой, с умилением наблюдая, как я иду к собственной гибели.
        И не менее умиляясь, когда мне удавалось спастись в очередной раз.
        Я покачал головой, гоня прочь из себя все остальные мысли. Возражение вилось во мне ужом, не давая покоя. Допустим, Егоровна права. Все, что здесь происходит, лежало документом на столе самого Императора, ожидая лишь росчерка пера. Согласились рискнуть - мне ли осуждать волю великих? Но вот чтобы заморская скрипачка сумела столь сильно погрузить в сон целую толпу? И никто не слышит звуков самого настоящего боя, предсмертных криков, лязга металла, грохота ружей?
        Грешата, из тех, что торчали поближе к инквизаторше, вдруг засеменили, запрыгнули ей на плечо, зашептали на ухо. Старуха неприязненно скривилась, я же заскрежетал зубами. Забыл, что демоны неплохо так читают чужие мысли, а уж мои-то в особенности.
        - Они не спят, Рысев, - начала отвечать Егоровна на так и не озвученный мной вопрос. - Скорее, попросту находятся в творческом трансе.
        Тут уж настала очередь кривиться мне. При слове «транс» у меня возникали самые неприязненные чувства, связанные с одной крылатой экспериментаторшей.
        - Их окружает купол, крадущий все лишние звуки. Ты же уже знаком с такими игрушками, не так ли? Тебе ли не знать?
        Я кивнул, вспомнив, что первый раз такую шнягу в шкатулке притаскивал сам Кондратьич. Интересно, из каких запасников он вытащил тот артефакт? Во второй же раз Славя решила запеленать целый торговый центр - и мне казалось, что это предел. Сейчас же инквизатории показывали: все, что мне довелось видеть до этого, лишь жалкие, детские игрушки, а вот где самые передовые технологии, так это у них.
        - Этак любой разбойник может этим вашим покрывалом закрыться и что угодно творить, - высказался я и развел руками.
        - Уж тебе ли говорить, молодой человек. - Егоровна лишь махнула в мою сторону рукой, зажмурилась, будто довольная кошка.
        Мир вокруг нас приходил в движение. Имперские гвардейцы заполонили собой проходы четвертого этажа. Медики в белых халатах с незнакомыми символами на одеждах спешили к телам, но раненых среди них не было. Алиска на кой-то миг ощутила себя не в своей тарелке. Рыжей лисице были не чужды приключения - уверен, она хвост готова была положить на плаху, лишь бы продолжить веселье. Но до того оно все было не серьезно, в масштабах улицы, района, может быть, города. Нападение на дом Тармаевых? Пф-ф, да такое чуть ли не каждую неделю случается, разве что под выходные отдыхаем. Мое похищение шайкой невесть каких голодранцев? Не такое уж и событие в бандитском-то Петербурге, где меня пару дней назад снова решили похитить шестерки Старого Хвоста. А вот творящееся здесь выходило за рамки привычных ей событий, стремилось то ли пролиться на масштаб всей страны, то ли перерасти в нечто международное.
        Девчонка жалась ко мне, словно маленький ребенок - теперь ей по-настоящему становилось страшно, и она не знала точно, с какой стороны стоить ожидать подставы.
        - Вы руководите этой операцией? - спросил я у старухи, она лишь смерила меня изучающим взглядом.
        Из мальчишки, который может понадобиться в будущем, я сейчас мог просто-напросто обратиться в опасного шпиона. Имперская гвардия бросала на меня заинтересованные взгляды - я точно не входил в сегодняшние планы и явился сюда без приглашения. Некоторые из них потирали кулаки - жажда воздать за погибших товарищей плескалась в них кипучим варевом. Месть кипела в глазах, обещая в скором времени вылиться решительностью, озлобленностью и чужими трупами. Ну а начать они были бы не против с того, чтобы попросту ткнуть меня мордой в пол и заломить руки.
        Старуха поманила меня пальцем к себе, руша все их надежды. Мне же оставалось только подчиниться. Я сделал Алиске жест, чтобы не ходила за нами - лисица восприняла это почти как личную обиду. Сложила руки на груди, отвернулась, зажмурилась, уходя в глубины собственных размышлений.
        Егоровна дождалась, когда я с ней поравняюсь, приобняла костлявой рукой, словно одного из любимейших внуков.
        - У меня есть к тебе тысяча вопросов, гость из другого мира. Я могла бы заковать тебя в цепи еще там, когда ты приперся за бумагой. Странно, не правда ли, что ты еще ходишь своими ногами, а не визжишь о глотке воды и краюхе хлеба где-нибудь в дальних закоулках моей библиотеки, верно?
        - Как резко вы решили перейти к угрозам. - У меня все внутри похолодело. Егоровна была не из тех, кто любил пустоту угроз. И если она говорит нечто подобное - самое время задуматься о том, чтобы держать язык за зубами и не болтать лишнего.
        - К угрозам я еще не переходила, мальчик. Когда я начну угрожать, тебе понадобятся две пары запасных штанов.
        - Две?
        - Одни ты обмочишь, другие обгадишь. Не будем вдаваться в излишние подробности, хорошо?
        Ну как тут с ней не согласиться?
        Я не знал, что конкретно жаждал увидеть в той самой суперсекретной ложе. Здравый смысл велел немного поумерить аппетиты, воображение же не ведало границ и рисовало представителя имперского дома таким, каким мог бы представить его только маленький мальчишка. Непременно белый мундир, невероятно объемное тулово, седые волосы и лихо закрученные усы на красном круглом лице.
        Мальчишку внутри меня ждало разочарование. Едва сунулся туда, куда завела старуха, как ко мне тут же приковала свой взгляд имперская гвардия. Сосунок из ниоткуда казался им лишним гостем, они покрепче перехватили винтовки, но пока еще не сказали ни слова против. Инквизатории среди них уставились на Егоровну, будто вопрошая - можно ли? По праву ли я здесь? Словно ей самой, им докладывали их личные черти.
        Эти чертознаи отличались от тех, что я привык видеть, и от тех, что охраняли офицерский корпус. Последние, может, и использовали каких-то чародейских птичек в поисках нарушителей, но вокруг них не вилась целая стая адовых отродий. Те же, что сейчас стояли передо мной, готовы были вытащить нового беса разве что не из кармана.
        Егоровна кивнула, подтверждая мой доступ в святая святых.
        - Это шутка?
        Я прищурился, обернувшись к главе инквизаториев. На миг показалось, что сейчас оно злобно прищурит глаза, натянет на лицо до бесконечного хищную ухмылку и лишь захлопнет за мной дверь, оставив наедине с этими жутко дружелюбными и приветливыми ребятами.
        - Как грубо, - услышал я знакомый Бискин голос. Дьяволица прочитала мои мысли, но докладывать о них хозяйке не спешила. Уселась, словно кошка, облизнула руку длинным языком, сверкнула взглядом желтых глаз.
        - Имперский представитель - это всего лишь сказка, парень, - проговорила Егоровна, указывая на самый обычный стол и несколько стульев. Трупы боевиков, что пытались пробраться в эту ложу, усеивали пол. Один из них свесился через перила, другой все еще бился в предсмертных конвульсиях, несмотря на старания двух медиков. Я сглотнул, надеясь, что эти-то хоть не из инквизаториев. Не хотелось бы, чтобы для спасения жизни этой бандитской погани была загублена чья-то другая.
        Ясночтение подсказывало - смерть взялась за поганца изо всех сил и уже вряд ли отпустит, да Егоровна не очень-то и рассчитывала видеть его в стане живых.
        Стол был усеян разбросанными игровыми фигурками. Мокрая от пролитого на нее чая и распускающихся пятен крови карта влажным уголком свисала вниз.
        Старуха оказалась рядом со столом в два шага, словно тряпкой, одним из грешонков вытерла, смахнула несколько фигурок на пол. Моему взору, наконец, открылось то, что было на ней изображено.
        - Это же карта.
        - Ну надо же, ты не ослеп. - Егоровна, оказывается, умела говорить с сарказмом сохраняя уничижительный, сухой тон. - Это карта всего «Ъеатра».
        - Зачем вы мне это показываете? - Я прищурился, чуя скрытый здесь подвох. - А если я шпион?
        Старуха выдохнула, решив не тратить воздух на так и желавшее сорваться с ее губ «идиот». В самом деле, окажись я шпионом, ей бы уже обо всем рассказали кривохвостые.
        - В чем же тогда заключался ваш план? Представителя имперского дома здесь нет, почти вся элита в опасности. Тогда для чего был устроен весь этот балаган?
        - Присмотрись получше к карте. Может, прочитаешь на ней что-нибудь интересное?
        Я послушно опустил взор. Первый этаж не представлял никакого интереса - рисовавший карту художник любил свою работу и считал своим долгом зарисовать каждый засратый монумент, вырисовывая на полях оные в разных же ракурсах. Второй мало чем отличался от первого, разве что невесть зачем по бокам, буквально над сценой, располагались особые ниши.
        А вот на третьем уже начались странности. Помимо кругового коридора, ведущего к верхним ложам прямиком от балконов, на нем прятались подсобные, невероятно огромных размеров помещения. Здравый смысл говорил, что там наверняка прячут сценический инвентарь - костюмы, фальшивые мечи, декорации. И все бы, конечно, было замечательно, если бы то же самое не хранилось в подвале с прямым выходом на сцену. Кто в здравом уме потащит декорацию с третьего этажа?
        Рисунок подвала этажа спешил дать ответы на все вопросы.
        - Место силы. - почти шепотом проговорил я, а старуха лишь кивнула. Я многозначительно кивнул, но на деле нихрена не понял. Что это вообще должно было для меня означать? Здесь ведьмаки собираются просраться и получить очко навыка? Если так, то я тоже в каком-то роде ведьмак…
        Биска скользнула ко мне, будто змея, ее руки обхватили мою грудь, затем плечи. От нее пахло ядреным девичьим потом и женственностью, мягкие бугорки грудей касались моей спины, острые соски царапали лопатки.
        Егоровна не желала тратить времени на объяснения, предпочла, чтобы за нее это сделал кто-то другой. Дьяволица нагнулась к самому моему уху. Пиловидные зубы чуть прикусили мочку. Я чуял жаркое дыхание демоницы, когда она начала говорить.
        - Это особое место, живчик. Молчи. Не подавай виду гвардейцам, что говоришь с демонами - им это не понравится. А инквизатории уже о тебе все знают.
        Я моргнул, давая ей знак, что понял. Ощутил себя идиотом - и как она, черт бы меня побрал, должна была это увидеть из-за спины?
        - Думаешь, в мире есть маленькая девочка со скрипкой, способная заворожить своей музыкой весь мир? О нет, если бы оно было так, из нее бы уже давно соорудили боевую машину. Ты только представь - несущийся по полю боя музыкальный концерт, который вдыхает отвагу в души самых трусливых бойцов и заставляет дрожать от ужаса никогда не ведавших страха врагов. Кто бы от такого отказался?
        Она замолкла лишь на мгновение, чтобы переместить руки. Биска была нахальна даже на глазах собственной повелительницы. Не ведая стыда, она спешила коснуться моей промежности - будто содержимое моих бархатных штанов ее сейчас интересовало куда больше, чем все здесь происходящее.
        Да так оно, наверное, и было. Эксплуататоры дерутся меж собой за право эскплуатировать. Она принимает в этом участие, но вот выказывать желания не обязана…
        - По всему миру таких мест можно пересчитать по пальцам. Думаешь, Петр Первый решил основать столицу на болотах лишь потому, что ему понравилось, как водичка в сапоге хлюпает?
        Я пропустил насмешку мимо ушей, а дьяволица продолжила:
        - Так уж вышло, что в месте силы можно черпать манатические силы. Они здесь текут почти что бесконтрольным потоком. Черпать их может не каждый, лишь знающий, как это делается. Но горе тому, кто решит выйти против такого профессионала в открытом бою.
        - Все, чего я хочу, - прервала череду ее разъяснений Егоровна, - так это поймать сукиного сына, что заполонил столицу терактами. Думаешь, он творил их просто так? Всякий раз целью оказывается кто-то значимый.
        - Не сказал бы, что я дюже значимая фигура. - Тут же вспомнилась Никса. Водяная демоница. Ее-то вообще, как будто, случайно освободили.
        - Мальчишка уволок чужую бутылку. Решив, что в ней просто благородный напиток, Белые Свистки бросились в погоню, даже не думая задержать хозяина оной. Он скрылся гораздо раньше, чем я сумела поднять на уши все выезды из города. Его след затерялся в приграничных деревушках с Эльфианией, но ведь тебя это не интересует, правда?
        Глаза Егоровны недобро сверкнули, а я понял, что она намекает на прошлое Рысева-старшего. В конце концов, на нем висит обвинение в шпионаже, а тут…
        - Расслабься, - тут же велела она. - Если бы за тобой водились грешки иного толка, ты бы уже давно превратился в котлету, а не стоял передо мной.
        - Ну спасибо! - Я вскинул руки, картинно и насмешливо поблагодарив. Хотел еще отвесить поклон, но решил, что это уже будет слишком уморительно.
        - Целью боевиков сегодня являются не люди. Они хотят завладеть местом силы.
        - Завладеть местом силы, а дальше что? - Справедливый вопрос спешил слететь с моего языка. - Поднимет его в воздух, словно пушинку вместе с театром? Или заставят вырасти у него ноги?
        На последнем я прикусил язык. Ну привык я к тому, что необычность - она необычная, и просто вот так не случается. А в этом-то мире любое безумие спешило на глаза картинкой лечь - смотри я, мол, какая, настоящая!
        - Нет, не заставят, - возразила старуха. - Но ты прав. Местом можно завладеть, но что с ним можно сделать посреди чужой столицы? Уволочь его невозможно, но если бы ты хотел устроить войну против государства, наверняка бы озаботился тем, чтобы у тебя такое место было в запасе, а противник каким-нибудь образом его лишился.
        - Можно вот так запросто взять и погасить точку силы? - После того что я услышал об этом месте, подобное казалось чем-то невозможным.
        - «Ъеатр» не просто точка силы. - Биска наставительно ткнула пальцем под самый потолок. - Я же намекнула тебе на девчонку. Это место обладает чем-то вроде души. Играющиеся здесь представления обретают частичку живой силы, навсегда запоминаются в умах. Музыка, звучащая здесь, становится стократно лучше. Как будто дом культуры желает добавить частицу творчества в каждое из произведений, сделать его ярким. Запоминающимся, неповторимым.
        Я лишь отрицательно покачал головой, поверженно выставил перед собой руки. Черт с ним, пусть все так, как они говорят. Но это какое-то отстойное, выходит, место силы. Если у какой-нибудь местной Польши окажется место силы, способное превращать заклинания Майи в оружие судного дня, то не песенками же с плясками мы будем защищаться! Министр финансов, тот самый боров, которого мы видели на въезде, казался мне куда более привлекательной целью для заговорщиков, нежели местный Божок Самодеятельности.
        - Как грубо. - Биска как будто бы даже обиделась за это место, сложив руки на груди, надув губы и отвернувшись.
        - При помощи правильных инструментов, Рысев, можно натворить всяких дел. Я бы намекнула тебе на Кошкино Кольцо, но ведь ты не знаешь, какой силы была эта вещь.
        - Да уж, Кондратьич не самый лучший объяснятель. - Я не жаловался, но пожал плечами. Егоровна вдруг выросла передо мной, словно гора, двинулась, заставила попятиться.
        - А он не рассказывал тебе, почему родители не особо желали светить тобой на людях, а ты зачастую везде становился изгоем?
        - Бог… миловал. - Ей удалось заставить меня вжаться в стену. Я качнул головой, прогоняя наваждение, невесть откуда взявшийся страх испарился, будто утренний туман.
        - Ну тогда тебе будет определенно интересно!
        Глава 20
        Мне всегда казалось, что детские шалости - это всегда детские шалости. Они редко заканчиваются чем-то хорошим. Их следует вовремя пресекать и делать скидку на возраст стоящего перед тобой оболтуса. Уж не знаю, насколько Егоровна разделяла мои взгляды, но теперь передо мной открылись едва ли не все карты. Кондратьевич не просто так не хотел пускать меня к инквизаториям. Да, он опасался того, что из адских глубин я могу попросту не вернуться. Или вернуться, но при том взвалив на свои плечи неподъемный долг: у кривохвостых брать взаймы - что с душой распрощаться. Но были и иные причины: старик хитро умолчал, что по моей вине был утрачен артефакт рода Ломоносовых.
        Наверно, с тех самых пор опала, в которую угодила наша семья, начала набирать обороты, достигшая апогея в тот самый миг, когда поместье вспыхнуло огнем, а нанятые нами же уральцы не сумели отстоять Кошкино Кольцо. Интересно, кто в здравом уме мог решить, что это была продажа артефакта за рубеж, чтобы обвинить в этом отца?
        Но Император был непреклонен - дважды одной ошибки он не прощал.
        Егоровна вела меня за собой, будто телка на привязи. Алиска, едва завидевшая меня, желала броситься следом. Но мне снова пришлось ей отказать. Егоровна утверждала: то, что я увижу сейчас - только для глаз благородных.
        Здравый смысл строил теории. Старуха была зловеща, отказать ей в этом было трудно, в особенности после жестокого обмена жизнями. Но вот подозревать ее во всех мыслимых и немыслимых злодеяниях стоило вряд ли.
        Страх вился надо мной летучим змеем, неистово шипя прямо на ухо, что старуха попросту тащит меня в застенки своих пыточных лабораторий.
        А что такого?
        У Слави в церкви, у главы инквизаториев - прямо в застройке великого театра, ничего необычного, все как и должно быть.
        Мы медленно, с предосторожностями, спустились на третий этаж. Демоны бежали впереди нас любопытными псами. Трехглавые, больше похожие на церберов, гончие, припадали мордами к ворсу ковра в надежде вынюхать противника. Боевики не спешили продолжать атаку - я точно не знал, но чуял, что Егоровне это не нравится.
        Черная книга парила над землей, следуя за старухой по пятам. К ней то и дело, словно решив испытать удачу, тянули руки незримые бестии - и тут же отдергивали в ужасе, словно поглотительница душ кусала нечисть за пальцы.
        Егоровна осмотрела трупы, оставленные нами с Алиской, посмотрела на меня и отрицательно покачала головой - я так и не распознал, что она хотела этим сказать. Гвардейцы рвались идти вместе с нами, но Егоровна дала им точно такой же от ворот поворот, как и Алиске. Зрелище только для избранных - зачем вы там?
        - Так, значит, когда-то вы владели Кистью Мироздания?
        Мой вопрос как будто проскочил мимо ее ушей.
        Когда-то она владела Кистью Мироздания. Откуда и как она взялась у рода Ломоносовых - неизвестно. Биска, едва ли не висящая на моей спине, не унималась. Ей не хватало разве что делового костюма и указки, чтобы обратиться в мечту любого школьника - горячую учительницу. Безобразница, готовая озорничать, сейчас была сама игривая серьезность. Знания так и лились с ее языка, проникая благоговейным ядом в мою душу. С ее слов выходило, что в погоне за знаниями Михайло наше все Ломоносов излишне увлекся творческими потугами. Результатом бессонных ночей стала кисть, сразу рисующая мозаикой реальности. Кусочек к кусочку она могла подбирать лучшие из вероятностей, обращая чужие неуспехи в единую картину удачи. Мнения гуляли в умах людей - кто-то говорил, что подобная вещь способна разрушить реальность и знакомое всем мироустройство, кто-то кричал, что существование подобной вещи попросту невозможно и противоречит законам всем известных нам наук.
        Я посмотрел в спину Василисы Егоровны и начал понимать, почему инквизатории своей стезей выбрали одновременно науку и чертознайство. Там, где законы бытия дают трещину и спешат прочь, на помощь приходит иной, тонкий мир. А если уж их смешать вместе….
        Шахта лифта, как и он сам, прятались за каскадом книжных шкафов в кабинете директора. Даже владелец «Ъеатра» предпочитал не возносится на вершину последнего этажа и обставил свой кабинет ниже.
        Чтобы не смущать сильных мира сего, подсказала мне Биска, да я это и сам понял.
        Кисть Мироздания была утрачена - не один мой род, оказывается, терял в никуда великие артефакты. Как, почему и где - Егоровна то ли не знала, то ли не желала давать однозначного ответа. Вспоминала о случившемся с ухмылкой - будто бы все это было далекой, простой и знакомой игрой.
        Или сказкой для того, чтобы навесить мне побольше лапши на уши.
        Я глянул на Биску, но та не желала открывать мне тайну - правду говорит наша общая чертознайка или знатно привирает?
        - А Император? - спросил я, на что старуха лишь пожала плечами.
        - А что Император? У него нет волшебной перчатки, чтобы щелкнуть пальцем и заставить нечто явиться из ниоткуда. Он, конечно же, был в ярости. В еще большей ярости он оказался после твоей выходки.
        Я закусил губу. Выходка-то, на самом деле, была и не моя вовсе, а Рысева-бывшего. Но я, кажется, теперь понял смысл тех фраз, когда говорят, будто делает другой, а стыдно становится тебе.
        Петербург, по словам Егоровны, гудел словно разбуженный улей. Белые Свистки на пару с инквизаториями были поставлены на уши. Утрачен не просто великий артефакт - почти что оружие судного дня. Политическая арена дрожала, ожидая развития событий. Кое-кто потирал ручонки, желая в скором будущем снова выйти на арену победителей и сверхдержав, задвинув Российскую Империю в дальний угол истории.
        Иначе…
        Моя выходка была шуткой. Чья это была идея? Егоровна не знала и не желала знать. Император всеми силами дал ей понять, что отныне род Ломоносовых если и не в опале, то под большим подозрением. Как это одна из величайших чертознаек могла вот так запросто прошляпить то, что было завещано великим русским гением? Почему ее бесы, коли уж она с ними на короткой ноге, ничего про это не ведают? Василиса же Егоровна использовала мои лучшие традиции и не собиралась оправдываться ни перед кем. Но взбудоражилась, когда Рысев проник в библиотеку, в ее кабинет: как только мальца не порвали вездесущие черти, оставалось только диву даваться.
        Заслышав, что была утрачена какая-то кисть, малец по душевной доброте приволок ей свою - измазанную акварелью и чем-то еще. Егоровна хорошо запомнила этот момент. Потому что не запомнить это было попросту невозможно: в этот день был назначен визит самого Императора с разбирательством по делу кисти.
        Старуха была опозорена пуще прежнего. Какой-то мальчишка, пусть и знатного рода, но вот так запросто проникает в ее святая святых? Ничего более дискредитирующего выдумать было попросту невозможно.
        - Твоя детская выходка стоила мне репутации, тебя же наградили родительской поркой. Стул подо мной в тот миг зашатался, а конкуренты точили зуб, примеряясь к моему месту.
        - Разве вы не кровный потомок Ломоносова?
        Она смерила меня изучающим взглядом, будто вопрошая, не смею ли я прямо сейчас скверно шутить. А вспомнив, откуда я родом, попросту покачала головой.
        - Тебя сложно судить за невежество, Рысев. Я родом из простой деревушки. Род Ломоносовых не имел продолжения, гений не оставил наследника.
        Я хотел было возразить, но не стал. В мире, где Михайло наше все мог увлечься рисованием и создать кисть, влияющую на мироздание, он мог забыть, как пользоваться оружием между ног.
        Или попросту не желал зазря разбазаривать гениальность…
        - Клан Ломоносовых неподсуден родовым стычкам и сварам, в которых вертится местная знать. Ты уже несколько недель в офицерском корпусе, вам должны были рассказывать.
        Я потер затылок - признаваться в том, что на некоторых уроках банально спал, догоняя потом знания верхом на Дельвиге, мне не хотелось. А толстяк, по всей видимости, спешил опустить пару всем известных моментов. Зачем же рассказывать то, что и так все знают?
        Егоровна продолжила.
        - Мы не участвуем в соревнованиях, на которых можно выиграть безнаказанное право атаковать чужой дом, так же как не сражаемся за могучие артефакты. Любой же, кто осмелится поднять на нас руку, первым делом потеряет привилегии. Потому что мы несем кладенец знаний в своих руках, от нас зависит прогресс и будущее страны.
        - А по мне, вы проводите сомнительного рода эксперименты, - отозвался я. Лифт заскрипел, принимая в себя вес наших тел: как будто не был рассчитан на то, чтобы им пользовалось больше одного человека.
        Или он уже давно не опускал страждущих к источнику вдохновения.
        - Кистью Мироздания можно проложить путь невозможного к вполне вероятному. Подумай - еще каких-то два десятка лет назад у нас были проблемы с электричеством. А сейчас система отлажена и работает как часы.
        - Вместо того чтобы заниматься изучением науки, вы попросту заставили бесов работать на вас.
        Мне показалось или Биска в самом деле ухмыльнулась моим мыслям? Вдогонку к моему обвинению она хотела обозвать Егоровну эксплуататором.
        Сдержалась, потерла свои рога, с головой ушла в круговорот собственных измышлений.
        Егоровна глянула на меня взглядом аристократа, коего нищий обвиняет в своей бедности. Если бы глазами можно было испепелить - я бы тотчас осыпался наземь пеплом.
        - Я не знаю, как подобная система работает в родной для тебя помойке, мальчик, но «заставить» плохо применимо к кривохвостым. Разве ты уже не успел в этом убедиться?
        Ее насмешка была справедлива как ничто другое. Биска являлась ко мне не всякий раз, когда была свободна, а когда ее лень отступала прочь. Дьяволица была своевольна к исполнению приказов. Скорее, вытворяла то, что казалось ей забавным.
        Но ведь в машине-то двигателем я ее быть заставил...
        Биска прочла мои мысли о последнем. Сей жуткий эпизод собственной жизни был ей не по вкусу, заставил скривиться. Мне же оставалось только хлопнуть руками по лодыжкам - ну прекрасно! Теперь обе барышни смотрят на меня так, будто ждут не дождутся, когда я исчезну.
        - Для того чтобы заставить беса служить на пользу людям, нужно нечто, что будет держать их в узде, Рысев. Если тебе примечталось, что всех наши заслуг - только псевдовласть над демонами, то ты глубоко ошибаешься. Каждый род в своей мере служит нам. Менделеевы нашими стараниями вместо наркотиков изготавливают целебные смеси. Тармаевым принадлежат котельные, но водопровод - в нем сам черт ногу сломит.
        Ага, хотел крякнуть я в усмешке. Там, где у вас черт ногу ломал, у нас сантехник дядя Вася за полбутылки готов был из говна конфетку сделать. Да и что-то подсказывало мне, что акведуки тут тоже не обладатели рогов с копытами придумывали.
        Егоровне оправдания не требовались, она предпочитала оставить мое неверие мне же самому. Какой ей резон спорить с мальчишкой, которому абсолютно чужды законы этого мира и общества?
        Я выдохнул. Лифт не спешил - до скоростей собратьев из многоэтажек ему было еще ой как далеко. Воображение рисовало дюжего, здоровенного черта, что крутит ворот мотора, пытаясь нас опустить. Биска огладила мой пояс, коснулась кончиком языка обнаженной шеи, сладко зажмурилась - я обернулся к дьяволице, и она прижалась ко мне в страстном поцелуе. Егоровна осмотрела нас с неким отвращением, я же не мог понять - что на Биску нашло? В ладонь мне скользнуло нечто маленькое и хрупкое: я бросил взгляд краем глаза. В руке у меня появилась сургучовая печать.
        - Раздавишь ее, и я к тебе приду, сладенький, - укусив меня за ухо, следом шепнула дьяволица, тут же отстраняясь.
        В голове не укладывалась та мешанина новой информации, что сейчас пролилась мне на голову. Еще пару дней назад я готов был сказать, что этому миру свойственны маленькие шалости, необычности и чудеса. Сейчас же всеми руками и парой ног готов был голосовать за то, что здесь творится самый лютейший треш: где-то на грани бреда, а может быть, даже и выше.
        Здравый смысл поверженно поднял руки, говоря, что сдается - пускай все происходящее воспринимает кто-нибудь другой, а то он уже попросту не вывозит.
        Язык трещал от тысячи вопросов, которые желали словами пролиться, да в самые уши Егоровны - захочет ли она давать мне ответы?
        Отрицательно покачал головой.
        - Простите, но это цирк.
        Я сам не заметил, как уголки рта растянулись в улыбке. Смешок безумия вырвался из меня, заставил льнущую ко мне Биску посторониться, холодно отойти прочь. Смех - некрасивый, горький, туповатый овладел сознанием.
        - Что? - В голосе старухи не было и намека на возмущение, ей просто стало любопытно, что же меня так рассмешило.
        - Это какой-то цирк, говорю. В чем заключался план нападавших? Если им нужен был источник силы, к чему устраивать весь этот никчемный фарс? Гробить с два десятка своих людей в бессмысленной атаке, когда к этому вашему источнику можно было попросту спуститься на лифте? Они не знали про него? Это может звучать только как шутка.
        - Заблуждаешься. - Егоровна отвечала совершенно серьезно. На миг мне подумалось, что за всем этим стоит она собственной персоной.
        - Твоя ошибка в том, - продолжила она, - что ты ожидаешь наличия четкой, хорошо спланированной структуры. Но что, если противник хочет, чтобы мы думали, что это самое обыкновенное покушение?
        - И потому был пущен ложный слух о том, что здесь будет представитель Императорской семьи?
        - Верно. - Старуха кивнула, давая понять, что я иду в нужном направлении. - Если бы представитель и в самом деле был тут, что бы, по-твоему, началось? И если бы не было заглушающего купола?
        Егоровна мне уже расписывала до того все прелести бурлящей среди благородных паники. Битва огня, льда и холода, желание свести старые счеты и расквитаться за былые поражения обратит и без того аховую ситуацию в катастрофу. Имперская гвардия закроется вместе с важной особой в вип-зоне, откуда не будет казать носа и ждать подкрепления.
        Егоровна кивнула, будто прочитав мои мысли.
        - Верно, Рысев. В планах было заставить нас торчать наверху, ожидая следующих нападений. Может быть, они повторились бы.
        Мне на миг показалось, что мы с третьего этажа спускаемся уже целую вечность. За это время можно было доехать до края земли.
        Словно вняв моему бубнежу, мотор, наконец, остановился. Кибитка салона качнулась, тут же уперевшись в каленую сталь захватов, остановилась. Двери, словно собиравшиеся вот-вот пустить нас в сказку, распахивались медленно и осторожно.
        - Но тогда что мешало вам расположить прямо здесь охрану? Поставить полк солдат и поджидать нечестивца.
        Старуха выдохнула, выходя наружу, покачала головой.
        - Ах эта юность, ах наивность. Я могла бы только тебе позавидовать, чужак. Хотя сделаю скидку - может быть, в вашем мире не принято беречь солдат?
        По глазам мне тот же час ударил яркий синий цвет. Корень вдохновения местных актеров походил на огромных размеров неистово светящийся булыжник, накрытый сеткой.
        Я сделал шаг ему навстречу, разглядывая кошмар трипофоба. Душа творчества была одновременно многогранна и гладка, словно лежавший десятилетиями на дне реки гладыш-булыжник.
        Он манил к себе взгляд - от удивления я разинул рот. В каждой грани я видел чудо рождения, будто мог созерцать, как творческая жилка порождает безумие идей в чужих головах. Мелкая сказка норовила обратиться поэмой. Поэмой? Эпическим сказанием с десятком неоднозначных финалов. Из прилипчивой, навязчивой попсовой песенки прорастали семена симфонии. Картины, только что завершенные, вот-вот собирались ожить неистовым сражением, ночью любви, чем-то еще.
        Он звал меня дивным, чарующим голосом. Затуманивая рассудок, спешил нарисовать передо мной облик прекрасной девы. Обнаженная Майка оглаживала упругую, только и ждущую моих касаний грудь. Схватив меня за руку, торопилась обратиться Алиской. Велес жаждала ласк - везде и всюду. Возбужденной, едва ли не изнывающей по моему вниманию девчонкой охнула Менделеева, хитро улыбнувшись. Маленькая плеточка в ее руках как будто так и просилась лечь в мою руку и преподать этой плохой девочке еще один урок.
        На миг облик камня вновь замаячил перед глазами. Обман растаял, но манить не перестал. Вырывая из сотен тысяч стихов по строке, он умолял, чтобы я не стеснялся. Возьми, коснись, огладь...
        Словно зачарованный, забывшись, потянул к нему ладонь, но Егоровна меня остановила.
        Схватила за руку, отвесила по щекам пару обидных чувствительных затрещин. Морок, звавший меня к камню, исчез, голос поэзии заглох. Словно подкошенный, я рухнул наземь.
        - Это одна из причин, - пояснила мне старуха, помогая подняться на ноги. - Камень токсичен. Он не только делится своим вдохновением, вплетая жизнь в представления и концерты. Он эту самую жизнь понемногу забирает.
        - И вы водите сюда людей? Влиятельных людей? Чтобы травить их - пусть понемногу, но все-таки?
        - Поумерь свой пыл, мальчишка. - Егоровна решила меня осадить. Я только сейчас заметил, что рядом нет до того тащившейся за нами хвостом Биски. Сейчас демоница сгинула в небытие. Чертята, что скакали под ногами старухи, испарились, будто их никогда и не было. И лишь черная книга мистически парила в воздухе, заставляя задавать себе один вопрос за другим.
        - Если бы все было так, как ты говоришь, местами силы никто бы не осмелился пользоваться.
        - Всегда найдутся герои. - Я нисколечко не шутил. Обязательно среди огромной страны, да что там, среди города отыщется чародей - соплей перешибить, но хлебом не корми, а дай за отчизну жизнь положить.
        - Найдутся, дело не в этом. Оно поглощает только тех, кто оказывается в опасной близости. Хочет превратить тебя в материал, перемолоть твои воспоминания в истории, написать книгу твоих похождений.
        Я представил, какой же бред про меня выйдет, если ляжет на бумагу - ну и сомнительное же будет писево!
        - Значит, вы решили сегодня пожертвовать мной?
        - Если бы хотела, стала бы тебя останавливать? Хочешь секрет? Ты мне здесь не нужен. Я справлюсь без тебя, хоть сейчас сунь руку навстречу своему небытию. Просто если есть человек, которого можно использовать - его нужно использовать. Не дрейфь, псевдо-Рысев, оно тебя не убьет, по крайней мере, сразу. Твоя душа для него чужая, вряд ли этот булыжник воспримет ее как что-то хорошее. Я бы даже побоялась, что оно отравится. Я бы сказала, что ты идеальный кандидат, чтобы находиться здесь. И если тебе так страшно за свою маленькую мокренькую задницу, то подумай, что собираешься бросить здесь один на один с убийцами старую, беспомощную женщину.
        И тебе сразу же полегчает…
        - Ну спасибо! - картинно вскинул руки. Егоровне моя экспрессия претила, но она промолчала.
        Мгновение бежало за мгновением, норовя обратить слепое ожидание в вечность. Я раскачивался из стороны в сторону, не позволяя себе провалиться в пучины сна - иначе эта проклятая каменюка снова овладеет мной. Кто знает, станет ли Егоровна останавливать меня на этот раз? Сомнения мерзким варевом булькали в голове, пытаясь выродить не менее скверные догадки.
        Старуха же как будто провалилась в транс. Уселась наземь, поджав под себя ноги в коленях. Ей явно было неудобно - стойкая и сильная там, рядом со своими бесами, здесь и сейчас она была почти что беспомощной. Явись сюда недруг с простым пистолетом, и для нее все закончится очень печально.
        Значит, он должен был прийти без оружия.
        С одной лишь Кистью Мироздания.
        Василиса вдруг вздрогнула, словно от удара, резко раскрыла глаза, посмотрела на меня, будто видела в первый раз. По всему телу старухи пробежала россыпь мурашек - кажется, случилось нечто, что проняло даже ее.
        Началось, понял я.
        Понять бы еще только, что именно.
        Глава 21
        Мир разом решил измениться. Горячий, спертый воздух глухого подвала задрожал зыбким маревом прямо у меня перед глазами, побежал трещинами битого стекла, обращая все за ним в пелену мозаики.
        Кисть Мироздания работала, старательно выписывая очертания будущей погибели. Я снова услышал глас камня - игривый и чарующий тогда, теперь он зазвучал иначе. Музыка его слов трогала душу тревогой, требовала защитить. Я же пятился, чувствуя, как с ног до головы покрываюсь холодным потом.
        Легко драться против человека. Он стоит перед тобой, он дрожит точно так же, как и ты. Может, даже чуточку больше.
        Непросто, но все еще одолимо встретить перед собой демона или черта. Не руками, так хитростью, не хитростью, так остротой слова…
        Но что делать, когда против тебя решает восстать само мироздание? Когда гениальность давно умершего мэтра в чужих руках способна проложить путь сквозь тебя, словно через лист бумаги?
        Или сделать из тебя самого лист бумаги…
        - Егоровна?
        Я звал старуху, ощущая, как наружу снова рвется внутренний демон. Ему был по вкусу мой страх - теряй, говорил он, голову. Дрожи, пытайся снова забиться в угол, а я уж не подведу. Всяко придумаю, как изломать возникшую перед собой кракозябру - по горизонтали или по вертикали
        Владычица бесов мне не ответила. Кривое стекло, изгибаясь под причудливыми углами, покрываясь ледяной коркой, бежало перед глазами, окружая стеной. Оно спешило исказить, изломать образ чертознайки - из привычного человеческого отразить его в немыслимое уродство, в бесконечную глупость.
        Еще чуть-чуть, чувствовал я, - и мироздание в самом деле примет новые правила, а враг, кем бы он ни был, возликует: вот это улов! Убить место силы, лишить ума главу инквизаториев, а на сдачу прихватить мелкого князька - кто бы мог о таком мечтать?
        Я ощущал на себе его насмешливый взгляд. Он будто вопрошал, что я здесь забыл. Твое место, говорило его молчание, там, среди прочей знатной шелухи. Сидеть, слушать гениальные напевы не менее гениальной девочки, чтобы потом, когда все закончится, ничего не подозревающим олухом выпорхнуть прочь и быть таковым. Трупы в парадной? Какие трупы, это все часть представления! И разве знать не намеренно закрывает глаза на то, что неприятно взору?
        Стекло толкало меня к камню, шаг за шагом вырывая из-под моих ног жизненное пространство. Словно намекало, сколь же хрупка жизнь - и моя собственная тоже.Хотелось от злости что есть сил садануть кулаком по неровному мареву передо мной: разбить, расколоть, испортить - и вернуть себе свободу, увидеть, кто же прячется за узорами мозаики.
        Здравый смысл опасливо предупреждал, что это наверняка будет последним, что я сделаю в своей жизни.
        Отчаяние пробудилось во мне липким ужасом. Словно Лелик из «Бриллиантовой руки», оно металось из одного уголка сознания в другой, тщетно ища спасения. Сценическое и заскорузлое «Все пропало!» вытесняло все остальные мысли, мешало думать.
        Егоровна, навязчиво лепетало отчаяние, привела тебя сюда на заклание - ты нужен был ей всего лишь как еще одна жертва, очередная ступенька для возможности вернуть некогда утраченный артефакт.
        И воздать за многолетнее унижение, даже зная, что ты, на самом деле, к проделкам Рысева-бывшего никакого отношения не имеешь.
        Она приволокла тебя сюда совершенно одного, безоружного и беспомощного - вряд ли ей хотелось видеть, как ты сопротивляешься собственной гибели...
        Спасительный хруст вклинился в повисшую, вязкую тишину победоносным горном. От души тотчас же отлегло - готовая отлететь в неведомое, а то и вовсе перемолоться на идеи под грузом места силы, сейчас она облегченно выдохнула. Страх сменился ликованием - пришла кавалерия!
        Мозаика лопалась, обращаясь в крошево, заглушая собой отчаянный рев поэтичного камня.
        Стена передо мной взорвалась градом осколков - я машинально закрылся руками, даже зная, что стеклянные брызги летят в обратную от меня сторону.
        Егоровна сейчас была во всеоружии. Я видел старуху в разных обличиях. Видел, как отчаянно она гналась за Митеком - убитым мной там, на крышах, юрким заговорщиком. Видел пятью, а то и шестью этажами выше - теперь-то они казались недостижимой высотой, - общество мелких бесов было ей к лицу. Сейчас чертознайка давала понять, что она колдунья высшего класса.
        Что она там говорила?
        Вполне справится и без меня?
        Сейчас я готов был в это запросто поверить.
        Вокруг нее бушевал маленький шторм. Ясночтение отказывалось читать ее статы, будто спрашивая - а не ополоумел ли я вообще знать, сколько хитпоинтов таится в тушке невесты сатаны?
        С ног до головы, словно одежка, ее покрывала чешуя корковидного доспеха. Сквозь седые волосы на голове пробивались упрямые, изогнутые, острые рога. Дряхлые руки, не привыкшие к тяжелой, грязной работе, налились молодецкой силой. В едва передвигающемся теле пробуждались проворство и мощь.
        Черная книга, до того попросту парившая в воздухе, сейчас обратилась в игрушку хлещущего во все стороны ветра. Страницы норовили вырваться из тесного плена переплета, обратиться жуткими заклятиями, лечь лаком проклятия на слой мирского бытия.
        Ноги уступили место мощным, покрытым мехом копытам. Хвост проволокой пробивался наружу.
        От человеческого лица осталась лишь одна маска, пеплом рассыпающаяся в ничто.Егоровна будто отхватила от каждого знакомого ей демона по кусочку и присвоила.
        Ненасытной любовницей она извивалась в танце страсти, будто признаваясь в любви к самому греху.
        Она даже не глядела в мою сторону - взгляд мглистых, черных, лишенных зрачков глаз был устремлен лишь в одну точку.
        Я не знал, как будет выглядеть явившийся сюда с древним артефактом злодей. У воображения на вооружении было с десятка три обликов - и все они пасовали, шли мимо от жуткой, безобразной реальности.
        - Что это? - спросил я у Егоровны, чувствуя, как у меня стынет кровь в жилах.Мироздание смеялось надо мной, покачивая головой - мол, ты в самом деле ожидал увидеть что-то простое? Человека на двух ногах?
        Это было безобразное, почти ни на что непохожее месиво обликов. Словно навозная куча решила ожить, окрасившись во все цвета радуги. Он кислотно переливался, норовя нырнуть из ярко-оранжевого в светло-зеленый. Нечто единоообразное ему было чуждо - при взгляде на него память почему-то спешила выдать то первый поцелуй, то запах бабушкиных пирогов, то двойку в четверти по математике..
        - Что это? - снова повторил я.
        - Ждал увидеть художника?
        У Егоровны оказался голос Биски. Насмешничая, она была несклонна теперь к лишним словам и разъяснениям. Мне и правда думалось, что я увижу тщедушного вида интеллегентишку. Словно один австрийский художник, этот должен был стискивать в своих руках ту самую кисть...
        Егоровна ухмыльнулась моим мыслям, цокнув языком, будто говоря, что поменялись времена, поменялся даже хозяин тела, а вот мысли сколь были наивны, так и остались.
        Кто ж мне, глупому, сказал, чтокисть в самом деле выглядит именно как кисть? Оставалось только надеяться, что хоть Шпага первого Чемпиона пускай отдаленно, но похожа на то, чем зовется.
        - Он слишком долго находился в едином контакте с артефактом. Теперь ты понимаешь, почему их хранят, но редко используют? Научиться менять мироздание можно, только изменившись самому до полной неузнаваемости. Стать красками будущего мира...
        Если та же судьба постигла Ломоносова, мне было его крайне жаль.Новая акварель мироздания вдруг из ярких, торжественных цветов решила облечь себя в серость и черноту мрачного полотнища. Теперь, бессловесно шептало оно, я поначалу нарисую вам новую, никчемную жизнь жалких мокриц под моей массой. А затем убью источник вашей культуры, заткну грязным носком рот поэта, измараю злом циничной критики все, до чего только смогу дотянуться!
        Он не любил долгих разъяснений. Не желая размениваться на говорливость тишины, он скользнул по мирозданию рядом со мной черным - там, где мгновение назад была плита бетона, в тот же миг запузырилось чернильное нечто. Раззевая многозубые пасти, чудища рвались наружу. Меня на миг коснулась мысль, что сейчас я буду биться с воплощением словесной брани.
        Камень взвизгнул так, что у меня заложило уши. Словно впечатлительная девица, обнаружившая себя в грязном подвале напротив вооруженного тесаком маньяка, он отдавал себя на откуп ужасу.
        Тот волной бил мне в спину, отталкивая прочь. Незримые путы поэтичности строк норовили подхватить меня, словно щупальцами, закрыться как щитом.
        Егоровна не стала ждать того, что будет дальше. Словно сорвавшая все грехи человечества, она пустила их роем красных, хлопающих крыльями пчел. Снарядами тая в бесконечном чреве чудовища, они оставляли в нем лысины проплешин. Месивом красок, оставляя за собой бурый масляный след, «художник» ревел. Адские пчелы взрывались в нем изнутри, разбрызгивая повсюду тухнущими каплями. Чернильные пятна оседали на стенах, сползая омерзительными кучами.
        Я придавил зарождающийся у моих ног рисунок, грязным варваром растер его по земле. Втаптывал само искусство в грязь, словно жестокая цензура, не давая ему возможности появиться. Из головы не шла мысль, что я абсолютно чужой на этом празднестве небытия. Ни мой особый дар, ни умения демона ничего не могли противопоставить величайшей мощи чужого воображения. Возникающие то тут, то там фигуры ясночтение обзывало фантазиями. Несуразные, рожденные в недрах головы безумца, готовые оспаривать любой закон здравого смысла, они тянулись к месту силы. Кто там говорил, что можно убить певца, но песнь не задушить? Теперь я крайне в этом сомневался.
        Оттолкнув меня прочь, словно околачивающуюся под ногами чушку, «фантазии» накинулись на камень, раскатистыми блямбами обрушившись на булыжник. Стон, пронесшийся у меня над головой скорбным мычанием ударил куда-то наверх. Вздрогнул весь «Ъеатр», с потолка повалилось крошево. Монолитные стены обещали в следующий раз пойти трещинами, заскрипели, пытаясь удержать больше обычного стальные сваи колонн.
        - Что ты стоишь? - выкрикнула Егоровна.
        Она привыкла видеть меня в постоянном движении. Готовый в любой миг сорваться в погоню, сейчас же я пребывал в ступоре. Мир наконец-то решил больше не играть в глупые игры и представить мне такого противника, против которого непонятно что делать. По старухе ударило маслянистое, розовое щупальце. Строгие, отточенные, подвластные до того пусть и демоническому, но порядку линии очертаний смазались, обращаясь из объемного в бесконечно плоское - будто наскальный рисунок.
        Старуха зарычала так, что месиво художника содрогнулось. По кусочку она возвращала себе себя. Острые, словно бритва, когти вспарывали месиво, расшвыривая его клоками. Из черных глаза налились кроваво-алым, девичий рот обратился в жуткого вида харю. Нижняя челюсть раздвоилась, обнажая влажные, покрасневшие от чужой крови клыки.
        Будто тот, кто уже давным-давно растратил в себе почти все человеческое, кроме амбиций, мог испугаться.
        - Чего ты встал?! - Ее окрик на этот раз был куда отчаянней, чем в прошлый раз. Он ударил по мне, словно плеть, заставил встрепенуться - я снова глянул на чернильные кляксы, твердеющие на плоти булыжника мощи.
        Ясночтение не давала им описания, не желая подсказывать, что же с ними делать. Будто потеряв голову от отчаяния, я бросился на них. Горячее месиво больше походило на исходящую жаром жвачку. Я потянул кляксы на себя, надеясь отодрать ее, скинуть вниз - тщетно. Она тянулась, будто расплавленный асфальт. Чернильное нечто сопротивлялось, не желая покидать насиженное место, норовила обжечь в ответ.
        И все же мне удалось. Оставляя четкие следы мрачных отметин, затвердевшей бляшкой она свалилась вниз, тут же рассыпавшись, как необработанная глина.
        Она плохо отлипала от ладоней, наросты спешили захватить и мое тело, липли к коже, растворяя в своих недрах мой первоначальный облик.
        Когда ломают пальцы - больно. Когда их выкручивают щипцами, пытаются изогнуть под неестественным углом, дабы расхохотаться под чудовищный хруст - больно. А когда само мироздание перерисовывает их на новый, абсолютно чуждый тебе, но понятный ей манер, не чувствуешь совершенно ничего.
        Я ничего не чувствовал...
        Здравый смысл желал взглянуть на руки: таким естественным движением поднять ладони и взглянуть на то, что же с ними случилось.
        Я отнекивался, крича, что на это нет времени - потом, обязательно и в первую очередь, ну а сейчас...
        Жутко было признаваться самому себе, что я попросту боялся увидеть нечто ужасное.
        Место силы потускнело. Там, где раньше в блестящих светло-голубым светом личинках покоились сюжеты, интриги, драмы, теперь дымилось пустоглазое ничто. Место силы еще не умирало, но его уже нещадно лупили. Егоровна раз за разом пропускала удары - вся мощь сатанинской невесты не могла противостоять могуществу великого ума. Кирпичик по кирпичику новый обладатель Кисти Мироздания вытаскивал из бывшей старухи то, из чего она состояла. Еще чуть-чуть, говорил взгляд незримых, мутных буркал, - и она обрушится, посыплется, обратится в ничто. И вот тогда для нее наступит конец.
        Я скидывал один нарост за другим, топтал ногами. Шипели ботинки, трещал по швам купленный на Бискины деньги костюм. Знала ли демоница, что здесь случится, или была в неведении до самого конца?
        Я не искал лишних ответов. Клякса, будто ей надоело, что я столь вольно обращался с ее собратьями, взбунтовалась. Влажным щупальцем стеганула мне по лицу, сбивая с ног. Плетью потянулась к шее, но я поймал ее на лету, резко дернул на себя, отчаянно сплюнул. Потащил мерзость к себе, но художник прыснул мне акварелью прямо в лицо. Глаза будто вспыхнули огнем, я заревел, чувствуя, как внутрь проникает сама мгла. Развернулся на месте, почуял щелчок по плечам - словно зная, что место силы, а в особенности этот булыжник, вытворяет с благородными, меня спешили прижать к нему всеми силами.
        Я сопротивлялся. Мерзкая дрянь помимо глаз залепила нос, не дала завыть, закрыла собой рот, словно грязной ладонью. Уперевшись руками в плоть камня, я боролся, словно зная, что потеряю себя сразу же, как только меня макнут в высокий стиль поэзии лицом.
        Сложно сопротивляться неотвратимому. Будто собираясь нырнуть в тухлую, вонючую воду, я задержал дыхание, инстинктивно, как в детстве, надувая щеки. Сознание сразу же провалилось. Его будто попытались вырвать из тела - могучий великан, дух театра, в поварском колпаке с уставшей миной на лице готов был разделать меня на идеи, смыслы и что-то там еще. Меня замутило от творящейся образности. Плен камня казался душным, душа норовила вырваться прочь.
        Меня швыряло из одной декорации в другую. Перед глазами мелькали шекспировские трагедии - Джульетта щерилась острыми клыками на истерзанный труп Ромео. Пушкин скакал с одной ветви могучего дуба на другую, гремя золотой цепью. Ученый кот с громким мявом норовил унести хвост прочь и не попадаться под горячую руку. И все это под грохочущий аккомпанемент последнего дня Помпеи - грозный вулкан, заволакивая дымом небеса, готов был исторгнуть из своих недр губительное содержимое.
        С меня словно кто-то слоями снимал кожу: я оставался в каждом замысле - главным, второстепенным, незначительным и просто героем.
        Ну уж нет! Я уперся обеими ногами в землю, цепляясь за единство облика. Руки вновь скользнули по влажной поверхности камня, все еще желая вырвать меня наружу - пока еще было что спасать.
        Я отшвырнул следующий предлагаемый местом силы морок, желая разрушить тот, в котором был сейчас.
        Фантазия - бич литератора. Училка по литературе не любила готовых унестись на крыльях фантазии учеников и видела в сочинениях, в первую очередь, строгость кем-то заведомо заложенных мыслей - и ни грамма свободы!
        Раньше я с ней спорил, сейчас же готов был согласиться. Если меня хотят сделать очередным невзрачным пятном на полотнище творения, искусства ради и красоты для, то я испоганю собой все, до чего только смогу дотянуться!
        Вознесясь великаном над вулканом, я захлопнул дымящийся зев остатками носка. Выкорчевал треклятый дуб, стих о котором принес мне сразу три двойки в журнале. Словно напоследок, будто больше нечем было заняться, поддел носком крохотную Джульетту - зубастая бестия улетела под самые небеса, так и не завершив трапезы.
        Камню Поэзии не понравилась. Словно недовольный младенец, он заелозил. Громогласно и отчаянно, узрев во мне еще одного врага, поспешил выплюнуть меня прочь.
        Кубарем я выкатился из его пут. Узы, которыми он пытался выкачать из меня самую суть, рвались. Мышцы в руках налились силой - все еще не веря тому, что мне удалось вернуться, скинул с себя наросты клякс. Словно для них я уже стал единым целым с блестящим булыжником, они норовили облепить меня точно так же, как и его.
        Мир перед глазами все еще представлял мешанину выдумки с реальностью. Мне казалось, что именно таким видит его жизнерадостный безумец. Цвета лились потоками, запахи хватали за руки, у чувств был вкус. Ревность была словно кислые зеленые яблоки, ярость отчаянно походила на мед с орехами, говоря, что нельзя останавливаться.
        Мир прыснул мне в лицо спорами всех эмоций, какие только можно было себе вообразить. Я увернулся от синих водянистых шаров, отбил красные плечом и поймал на лету золотистое нечто, тотчас раздавив его меж пальцев.
        Меня проняло с ног до головы. Здравый смысл не возвращался - отчаянно и зло он пытался расставить по местам взбаламученное нутро. Получалось у него с переменным успехом.
        Паника, готовившаяся занять трон, вдруг выглянула в окно и поняла, что случилась революция. Не успела она взять бразды правления в свои руки, а ей уже на смену летела решимость.
        Терять больше нечего, пан или пропал.
        Я повторял последние слова, будто чародейскую мантру. Сам дьявол, будто дивясь охватившей меня отваге, ввалил вместо положенных трехсот с чем-то там процентов добрую тысячу в силу. Ясночтение взорвалось грохотом оваций, поздравляя меня со свежей ачивкой. Я ухмыльнулся - из всего того разнообразия, что покоилось внутри камня поэзии, мне удалось ухватить дух героизма.
        Как же, мать его, хорошо, что у того духа полная мошна добротных характеристик! С такими-то можно и не такой еще краковяк сплясать!
        Глава 22
        Я рванул с места в карьер. Нерешительность испарилась, исчезла, словно дым. Героизм лежал на моем теле баффом: словно пронырливый, избалованный мальчишка, он копался в недрах моей души, норовя вытащить все, что покажется ему интересным.
        Меня посещало одно озарение за другим. Теневым хватом я располосовал очередной готовый лечь на гладкое покрывало камня мазок - Кисть Мироздания не поняла моих эксцессов. Словно видя во мне назойливую муху, она спешила оградить меня растущим прямо из-под земли маревом стекла, обратить все в причудливую россыпь мозаики.
        Варваром, не ведающим прекрасного, я прорвался сквозь нее в прыжке, разбивая пока еще хрупкую преграду собственным телом. С размаху, не прекращая движения, вонзил кулак в растущую из брошенной наземь кляксы фигуру. Словно была сделана из точно такого же стекла, она взорвалась брызгами. Остаток я добил ногой, подхватил похожее на дубину щупальце, поудобней взвесив в руке.
        Егоровне было худо. Художник измывался над старухой: в совершенстве овладев артефактом, спешил обратить ее ноги в месиво. Краска липла к мохнатым ногам, разъедая копыта. Черная книга оборачивала ее ошибки вспять, не давая хозяйке окончательно сгинуть. Кисть Мироздания давила на старуху, спеша обратить ее всего лишь в рисунок на стене. Огненной дьяволицей она скакала от одного накинутого на нее образа к другому. Раздувая щеки, впивалась в жидкую плоть возникшего перед нами чудовища - чтобы в тот же миг быть отброшенной назад.
        Он бил щупальцами плетей во всей стороны. Стремясь настигнуть меня, метил в голову, грудь и ноги. Мелкая сошка, неуместный человечек вдруг оказался до безобразного проворным и начал представлять угрозу - разве такое прощают?
        Я бил импровизированной дубиной наотмашь и с размаху. Всякий раз она хрустела, рассыпаясь в крошево осколков, становясь острее. Я, наконец, начал ощущать себя точно так же, как Алиска на этом званном вечере для элиты.
        Без клинка никуда.
        Я читал его, словно открытую книгу. Перед глазами бежали строки характеристик - и мне было смешно. Какие характеристики могут быть у сгустка краски? Никакие ловкость, сила и интеллект? Так они ему никогда и не были нужны. Система, спешившая огласить класс любого, кто только возникнет передо мной, теперь пасовала и не знала, что делать. Как будто извиняясь, подсовывала другое. Ну, спрашивала она, хочешь глянуть его способности? Хочешь посмотреть особенности?
        Я хотел. О, я крайне, блять, попросту мечтал взглянуть, чем же особенна эта навозная куча передо мной.
        К моему удивлению, он не до конца решил перестать быть человеком, оставив где-то в недрах отвратного месива кусочек самого себя старого. Где-то на задворках сознания несчастного по-прежнему жила и не тужила любовь к моркови. Вот кто бы мог в здравом уме представить, что нечто, раздевающее Егоровну, срывающее со старухи демоническую броню, попросту обожает хрустеть этой рыжей дрянью? Тут оставалось разве только что в ладоши похлопать от важности добытой мной информации. С такой-то хоть черту в рыло, хоть бесу в зад!
        Героизм противился сарказму. Словно взбудораженный пес, почуявший скорую прогулку, бафф не давал мне покоя. Вперед, скорее, быстрее - разве здесь можно медлить?
        В особенности зная, что у врага богатый внутренний мир?
        Особенность снова показалась мне до безобразного смешной, но я закусил губу. Мысли в голове трещали, не желая складываться в единое целое. Ничего, заставим!
        На ум приходил бой с Трусиками Погибели. Думай, стучал по лбу здравый смысл, предлагая воспользоваться тем же советом и сейчас. Ухмыльнулся - здесь и сейчас я стоял где-то на грани самого безумного безумия. Священники рисуют в своих проповедях загробную жизнь, состоящую сплошь и рядом из наслаждения в раю за праведность да страдания за земные грехи. Теперь-то я уж точно знал.
        Врали-с!
        Все, что тут поджидало на самом деле - это сражение с демоническими труселями да сгусток краски, вражеский шпион. А, ну и попытка задушить песню на полуслове - так, чтобы не скучалось.
        Богатый внутренний мир, богатый внутренний, богатый внутренний мир…
        Характеристика, которой его наделило ясночтение, почти отскакивала от зубов. Описание, подмигнув, гласило, что сей персонаж любит купаться в лучах славы, а когда оной нет - окукливается, уходя в собственные фантазии с головой. Кукольный, крохотный, маленький собственный мирок внутри этого гнусного тела.
        Что делать дальше, я понял почти сразу же. Здравый смысл хватался за голову, крича, что я поддался наивному порыву, что все, что произойдет дальше - ошибка! Я же кивал, вторя ему. Все, что дальше, - ошибка. И обязательно, всенепременно безумие. Но в комнате, где стихи пляшут краковяк, оживают картины, а песни порождают образы перед глазами, только и остается, что полагаться на безумие.
        В конце концов, никто ведь не живет вечно, правда?
        Художник отшвырнул Егоровну, словно надоевшую игрушку. Все в нем манило меня к себе - он будто приглашал подойти ближе еще на шаг и встретить свою судьбу.
        Я не заставил его долго ждать. Он возносил передо мной одну преграду за другой - и каждая находила свою погибель от моей руки. Ясночтение вело меня, словно по наитию, подсвечивая чужие слабости. Кто бы мог подумать, что оно так может?
        Бафф героизма был тому виной. Он спешил улучить каждую мою способность в десятки, если не в сотни раз, и родовой дар не был исключением. Я чувствовал, что ясночтение оберегает, пряча совсем уж немыслимую для моего рассудка информацию за нечитабельными кракозябрами. Оно не спрашивало разрешения, активируя дьявольскую эгиду - там, где раньше я мог быть неуязвим лишь на три с половиной секунды, оно обратило меня в самого настоящего терминатора. Тень клонами меня самого себя расползалась по и без того узкой комнатушке, обещая обратиться в самую настоящую многорукую армию. Они выглядели как источающие ненависть демоны, и, уверен, сам я выглядел не лучше.
        Словно не ведая иного пути, не собираясь скакать в танце немыслимого сражения, как Егоровна парой минут до меня, я решил идти иным путем.
        Нельзя задушить искусство, нельзя убить стих. Творчество вечно, рисовать можно как красками, так и кровью - никто особо и не заметит разницы. Так был ли смысл месить тушу передо мной, словно комок теста? Она ведь и никогда и ни за что не обратится булкой хлеба…
        Не помня себя, нырнул внутрь нее, цепляясь за края платья надежды, умоляя ее в этот раз не подвести. Мироздание лыбилось мне в ответ, будто вопрошая: отчаянные времена требуют отчаянных мер, правда, парень?
        Ответить я не успел.
        Капля мировой акварели булькнула, принимая меня в себя. Ушей коснулся легкий гогот мерзавца - шелестом своих мерзких отростков он насмехался. Дурачок, кричал он, тебе стоило забиться в самый дальний угол после своего чудесного спасения и благодарить судьбу. Бежать назад к лифту, возноситься наверх, звонить в колокол всеобщей паники. Но теперь ты сдохнешь точно так же, как этот треклятый булыжник!
        Я проваливался сквозь целую бесконечность, обращая падение в полет чистой фантазии. Все, что мне требовалось, так это дорваться до Кисти Мироздания.
        Там, за той гранью иллюзорного мира, она виделась мне божественным ничем, легкими мазками оставляющими на ткани реальности чужой замысел. Недостаточно было зачеркнуть что-то, чтобы уничтожить, испарить, обратить в ничто. Нет, мир не умел принимать резкости, не желал ухать в пучины чужих капризов.
        Строгой учительницей мироздание следило, как и кто управляется с ней. Женщина, она желала ласки, а не дикой грубости. Чужую смерть, говорила она, надо изобразить на ткани бытия нежностью красок, и только тогда я позволю чуть-чуть нарушить правила.
        Иначе наказание.
        Месиво, в которое обратился вражеский художник, было именно таковым. Неумело используя артефакт, он сам обращался в игрушку мироздания. Камень поэзии спешил обратить любого, кто коснется его, в богатство сюжета. Вытянуть переживания и старые обиды, словно жилы, и сделать их кровью будущих произведений. Кисть Мироздания же этим наказывала. Несчастный сам стал лишь ожившим комком краски, рисуя уже из самого себя.
        Егоровна лгала и не краснела, преувеличивая достоинства родового артефакта Ломоносовых. Нет, при помощи него нельзя сотворить победу из ничего. Нельзя нарисовать из коммунизма капитализм, не порушив сотен преград, не сломав тысячи законов. Мир не позволит, мир изогнется, плюнет в тебя твоим же желанием изменять.
        Но при помощи него и в самом деле невозможное можно было обратить в допустимое. А там ведь и до чуда недалеко, правда?
        Всеми фибрами души я надеялся только на то, что ясночтение мне не солгало. И что я правильно понял и прочитал все свойства той субстанции, что когда-то была человеком.
        Приняв меня внутрь, надеясь залить жижей рот и нос, он толкал меня все глубже и глубже в себя.
        На вкус он был как акварель.
        Тьма перед глазами лопнула, тесный плен масляных объятий выплюнул меня за грань физического мира.
        Нечто образное можно победить только образностью.
        Зал чужого сознания был огромен, как самомнение творца. Мраморность плит, величие скульптур, яркость картин - он не ведал сытости в роскоши. Мне на миг представился плюгавенький дедуган, жизнь которого сплошь и рядом состояла из попыток угнаться за успешными. Друзья давно богаты и известны, а он лишь просадил отцовское состояние на безделицы, но жаждет доказать всем и каждому, что у него есть еще порох в пороховницах! Не замечая, что принимает за него лишь смрадную пыль да прах былого величия.
        Он вышел встречать меня самолично. Камзол, кафтан, какая разница? Лицо закрывала деревянная, по-клоунски изукрашенная карнавальная маска. На ней блестели бусинки жемчуга, место глаз занимали розовые сапфиры. Даже в такой мелочи доходяга хотел выделиться.
        Быть не как все.
        Я смотрел на него и видел таким, каким ему хотелось бы быть. Он стискивал в руках Кисть Мироздания - изумрудный, блещущий золотом посох.
        Я поднялся, отряхнув штаны, сделал ему шаг навстречу. Художник молчал, хотя его разрывало разразиться тирадой, спеть панегирик в собственную честь.
        Героизм бурлил в моих венах, не давая сделать и шага назад. Словно готовая обрушиться комета, я рванул ему навстречу. Казалось, что с каждым шагом я разрастаюсь до небывалых размеров. Под ногами хрустела мраморная плита, дрожали некогда крепкие, непокорные стены - словно само мое появление здесь внесло сумятицу в душу художника. Мерзавец не ожидал встретить меня в своем маленьком, укромном, нарисованном только для него уголке.
        Огромными, размером с булыжник, кулаками я метил в его голову. Стоявший столбом до того противник пришел в движение, словно часовой механизм. В нем не было ни ловкости, ни силы, ни проворства - была лишь абсолютная точность.
        Посох отбил мою атаку, врезался в брюхо, заставил согнуться. Словно мне на плечи рухнула вся тяжесть мира, я разом потерял контроль над руками - ослабленные, они обвисли, словно плети. Вонзив посох в пол, используя его как рычаг, художник врезался в меня обеими ногами, отшвырнув мою тушу, словно игрушку.
        Меня бросило - мячом я заскакал по плитам пола. Осколки больно вгрызались в спину, бока и живот, руками же я прикрыл лицо и голову. Вовремя.
        Не желая дать мне и мгновения на то, чтобы встать, мерзавец изобразил прямо надо мной меня же самого. Бледную, лишь издалека похожую копию, но столь же целеустремленную, как я сам.
        Рисованный Рысев обрушил мне на голову стиснутых замком рук удар.
        У меня зазвенело в ушах: больно же, блин! Нет, я, конечно, люблю, дивясь собственной глупости, отвесить себе пару ментальных тумаков, но не до такой же степени!
        Кубарем покатился, уходя от спешащих раздавить меня ног.
        Рисованный я почти и не походил на самого себя. Руки-линии, пальцы-мазки, вместо лица какая-то расплывчатая, похожая на голову лишь очертаниями блямба.
        Цветом мой портрет наградили самым невзрачным - бежевым.
        Я поймал рисунок захватом ног, словно ножницами, рывком повалил наземь, тотчас же оказавшись сверху. Впечатал паскуднику хорошего люля прямо в то, что у него было вместо лица. Увидеть кровь я не надеялся, а потому не жалел сил. Рисунок должен был оставаться рисунком, и никак иначе.
        Меня, словно непослушника, резко дернули за шкирку - затрещала, разрываясь по швам, свеженькая рубаха. Щеки тотчас же ощутили на себе вкус мокро хлещущих пощечин.
        Словно меня кто-то желал привести в чувство.
        Я искал того нахала, что смел держать меня, словно нашкодившего котенка: и для этого недруга припас парочку малоприятных сюрпризов.
        Вторая моя копия получилась лучше - художник не терял времени даром. Охваченный потоком вдохновения, он творил из черноты озлобленности нового меня. На тот раз у лица были глаза и губы, сам я был намалеван более плавными, четкими очертаниями.
        Но что такой художник без фантазии? Всего лишь фотоаппарат, запечатляющий скучную действительность.
        По мнению нового владыки Кисти Мироздания, я был скучен до омерзения.
        Посох в его руках описал красивый круг над головой, торцом грянул о плиты пола. Зазвенели цепью висящие кольца. Рукой божка местного разлива у второй моей копии выросли рога. Ноги стали походить на бесовские копыта, натруженные руки были толщиной едва ли не с хороший дуб.
        Как мешок картошки, он швырнул меня оземь. Острая боль разошлась по всему телу взрывом, во рту я ощутил металлический привкус. В глазах потемнело, где-то на окраинах сознания испуганной птицей билась мысль.
        Кабзда ребрам. Ребрам кабзда.
        Хотелось свернуться калачиком. Боль хлопала меня по щекам, ласково шепча, что это еще не конец. Она вернется скоро, сразу же после рекламной паузы, ну а мне... мне она советовала хотя бы раз в жизни смириться с собственным поражением. В конце концов, не бывает тех, кто раз за разом скачет по граблям и выходит с целым лбом.
        От второго удара, которым можно было размозжить мне голову, я закрылся эгидой. Словно желая вернуть всю вложенную мощь нападавшему, его отшвырнуло инерцией, заставило сделать несколько шагов назад, попятиться.
        Тупым, нелепым нечто он оглядывал мое тело, не желая верить, что у него ничего не получилось.
        Я криво и горько ухмыльнулся - ну же, дружище, прояви хотя бы одну черту моего характера, будь поупрямей, попробуй еще раз.
        Он и попробовал.
        И тут же взорвался радужными брызгами. Рисованная туша разом обратилась в булькающий, чудом зависший в воздухе поток воды. Каплей он рухнул вниз, обращаясь раскидистой лужей.
        Я ухмыльнулся вновь - встать на колено стоило огромных усилий. Еще не меньших стоила способность влить во вражину нестерпимую боль.
        Героизм звал вперед, героизм тащил на подвиги. Словно толстый, надоедливый ангел над правым ухом, он цеплялся пухлыми ручонками, силился поднять на ноги, толкал в спину. Вон, мол, противник. Бей, беги, борись!
        Со всем из перечисленного был полный непорядок. Стиснув зубы, стараясь не обращать внимания, как колет в боку, я сделал несколько шустрых шагов в сторону художника и понял, что не смогу.
        Тот хохотал от вида моей боли, беспомощности и страдания. Словно решив подразнить меня, спарил ближе, оказавшись едва ли не у самого моего лица. Рассыпался бабочками, когда я попытался врезать ему прямо в нос, издевательски поддал пинком под зад, сразу же соткавшись у меня за спиной.
        Я снова упал на колено, плюнул густой, липкой кровью. Наверняка задето что-то важное, дело дрянь. Поганец же широко расставил руки, будто собирался обнять весь мир и сразу. По его лицу в прямом смысле этого слова гуляла улыбка - а может, это уже у меня попросту двоилось перед глазами.
        Словно чеширский кот, он был непоколебим и не ведал насыщения в словах. Безмолвных, не осмелившихся сотрясти местную тишину своим звучанием, но словах.
        Словно волшебной палочкой, он раскачивал посохом, а я понял, что он делает.
        Рисует для меня новую судьбу.
        Был князь Рысев, стал крестьянин Крысев. Мир будет вопить от обиды, мир не захочет принимать столь наглое коверканье сути бытия, но что-то мне подсказывало, что это вряд ли меня спасет.
        Унижения я переживу вряд ли.
        Красную молнию я увидел лишь краем глаза. Словно плеть, она щелкнула по возникшей перед ней преграде, рванула сквозь нее, будто через воду. Художник успел лишь поймать ее взглядом, широко раскрыл рот - то ли для ругательства, то ли для крика. Кисть Мироздания в его руках завершила разбег - ярко-красный хвост обвился вокруг него, резко рванул на себя; кто ж мог представить, что у Биски в задинах такие силы?
        Я смотрел на нее, не скрывая улыбки. Козырь, который я хранил в рукаве на самый крайний случай, лег на стол неожиданностью.
        Посох вылетел из рук художника, металлической палкой покатился по полу, звонко загремел цепями.
        - No-o! - Враг, наконец, нарушил обет молчания, заголосил. Словно ребенок, лишившийся дорогой игрушки, споткнулся о полы собственного одеяния, рухнул на колени, потянул руки к утраченному.
        По мыслям Биски я должен был швырнуть собственное тело в тройном прыжке, мягко приземлиться и заграбастать треклятую палку.
        Ага, конечно. Весь мой максимум действий сводился к натуженному кряхтенью в тщетных попытках хотя бы снова встать.
        Биска широко расставила ноги, припав руками к земле, опираясь о нее растопыренными пальцами. Хвост гулял из стороны в сторону, словно в надежде обмануть хозяина этого места.
        Едва он на миг оказался от нее в опасной близости, она полоснула его когтями по лицу.
        Он ухмыльнулся, несмотря на боль, поправил сползшую набок маску. Сквозь свежую трещину проглядывала пустота - даже здесь, в нарисованном для одного него мире, он начинал терять человеческий облик.
        Решив, что идти на дьяволицу как есть - чистое самоубийство, он поверженно развел руками, будто принимая ее правила игры.
        Только затем, чтобы через мгновение щелкнуть пальцами - голодные псы, брызжа слюной, рванулись к дьяволице с мраморных постаментов.
        Не ожидавшая подобного демоница замешкалась. Первая псина получила пинок в самую шею, тут же сбавила прыть, но вторая отчаянно вцепилась в плоть дьяволицы.
        Биска вскрикнула - пес принялся терзать ее, словно подушку-игрушку
        Дьявольская черная кровь брызнула, чернильными каплями оседая на битых плитах пола.
        Я рванул к девчонке на выручку сквозь боль и отчаяние. Падая, спотыкаясь, вырывая у подлого расстояния еще кусочек, несся к ней.
        Обиженная гончая, только что отведавшая Бискиного недружелюбия, покачала головой. Сверкнули клиновидные клыки, полные озлобленности глаза выбирали цель - шея или лодыжка?
        Ясночтение говорило, чтобы я не верил своим глазам. Совершенно по-детски удивляясь, оно вопрошало: какие же это псы, когда это волки?
        Когда создатель завершал их облик, он был в дурном настроении. Решив, что имена достойны людей, а не подобных тварей, он лишил их даже этого.
        Взамен наградил свойствами рисунка.
        Художник спешил поднять посох. Он нарисовал этих бестий задолго до того, как я ворвался в его уютный манямирок.
        Как будто бы я здесь был уже не первым.
        Они резонируют от боли, не в силах вытерпеть больше положенного порога. Я поторапливал свою абилку, та умоляла выждать хоть еще чуть-чуть - ну не может же она пойти против кем-то заложенной системы.
        Завидев меня, рисованный волк сменил жертву. Широко разинув пасть, желал откушать моих телес.
        Я вложил в удар все, что у меня только было. Мана сплеталась с отчаянием, цеплялась за героизм, покрывая мою руку мраком. Хищник тотчас же обратился из кровожадной твари в готового наделать лужу щенка. Ладонь вклинилась в его пасть, несчастная псина успела заскулить перед тем, как я пробил ее насквозь. Кулак рвался сквозь стену потрохов. Не выдержав, волк лопнул, будто мыльный пузырь. Биска колошматила по полу копытами, отчаянно визжала - волк не желал добивать демоницу сразу. Ему нравились ее боль, крики и отчаяние. Как только она выбьется из сил, как только жуткие, рваные раны не дадут ей возможности и пошевелиться, он поставит свою лапу ей на грудь и сомкнет клыки прямо на шее - быстро и без изысков.
        Сейчас же его взор скользнул по мне. Судьба только что павшего собрата ему нравилась меньше всего на свете. Отскочив от дьяволицы, он припал на передние лапы, оскалился почерневшими от ее крови клыками. В глазах пылала ненависть вместе с яростью - будто лично мы с дьяволицей у него последнюю кость за ужином отняли.
        Он чуял мою слабость, чуял боль, страдания и немощность. Буквально все во мне говорило лишь об одном - мой рывок был случайностью и ничем больше. Из опасного врага я вот-вот должен был обратиться в легкую добычу.
        Волк прыгнул. Подушки лап показали острые, черные когти, разинутая слюнявая пасть неслась мне навстречу - словно тварь собиралась проглотить меня целиком.
        Я воззвал к прежним силам, но те отказали. Теневой хват отрицательно покачал головой, а эгида - ну что, как чуть чего, так сразу эгида? Нашел бы уже что-нибудь получше…
        Я бил размашисто и отчаянно - кулак врезался в мохнатый бок, сбив прямой прыжок волка. Отлетев в сторону, тот приземлился на все четыре лапы, тотчас же атаковав вновь. Боль решила, что я всласть покомандовал и хватит мне уже игнорировать ее присутствие - что я, избранный какой-нибудь?
        Глава 23
        Мне открылся секрет, куда делись все чертята Егоровны. Биска, словно змея, опутывала мою ногу, спешила растянуться покровом. Чуя родственность, все мое тело готово было слиться с ней в едином экстазе.
        Дьяволица была одна и большую часть самой себя вложила в грудную броню. Словно бальзам, охлаждающим касанием она пролилась на истерзанные, сломанные ребра, заглушая боль. Черт, а мне-то думалось, что я из всего хорошего умудрился выбрать наипаршивейшую способность. А оказалось, даже во сне мой выбор пал на необходимое.
        Словно мы стали с Биской единым целым, я слышал голос в своей голове. Она восхищалась моим телом и не желала в своих касаниях пропустить даже малый уголок. Вкрадчиво и шепотом ублажала истосковавшееся по новой, абсолютно ненужной информации любопытство: а не желает ли оно во всей своей безумной красе знать, какой части гардероба лишилась старуха, когда Биска вышла из-под ее контроля?
        Любопытство, может, и желало, а от у меня на это не было времени.
        ВАМИ ПОЛУЧЕН УРОВЕНЬ СПОСОБНОСТИ «СОПРОТИВЛЕНИЕ БОЛИ». ВЕСЬ ПОЛУЧАЕМЫЙ УРОН СНИЖЕН НА 33 %. ОБЩИЙ УРОВЕНЬ РАВЕН 3.
        Уж не знаю, как там по поводу доброй трети, мне же казалось, что болевые ощущения по-прежнему на старой доброй соточке.
        Волк был повержен. С раздавленной головой он смотрелся нелепо - даже лежащий в обломках мраморного пола, он конвульсивно дергался. Качалась из стороны в сторону нижняя челюсть с изломанными клыками, глазные яблоки плавали в акварельном, глинистом месиве - можно нарисовать сурового защитника, можно влить в него базовые инстинкты, приукрасить каждую из дурных черт, но сделать до конца живым...
        Системные сообщения возникали у меня перед глазами одно за другим. Вместе с Биской в мое изможденное тело спешили бонусы - почти что ко всему.
        Дьяволица лежала на мне баффом защиты. Мне вспомнился живой щит Менделеевой, но я отшвырнул треклятое сравнение прочь - Биска хоть и была хвостата, но меньше всего походила на пищащих мерзавок.
        Внутренний демон почти плясал от радости, жадно потирая ручонки - ага, мол! То я один тебя точил, а уж вдвоем-то, да с сестрицей...
        Строка состояния была с ним полностью солидарна - непостоянство демонической сути обещало проявляться в самый неподходящий момент, если не окончательно перетащить меня на темную сторону.
        Все для родины, все для победы, выдохнул я, вскакивая на ноги.
        Разлеживаться времени не было - художник дотянулся до Кисти Мироздания. При виде того, как он ползком, на коленях, обнимается с посохом, на ум невольно шло сравнение с святочертым: боров точно так же был зависим от своей трости.
        Едва стоило мне помянуть Иоганна, как все тело сотряслось от злости. Словно мои мысли стали достоянием Биски, и ей даже не стоило напрягаться, чтобы их прочесть.
        В торжественной музыке явилась ачивка; сказать, какой я, мол, молодец, умело проманипулировал живой броней! На этом бонусы у мироустройства для меня закончились - за такое не полагалось ни опыта, ни плюшек...
        Вместе, ведомые дьяволицей, мы метнулись к мерзавцу - он заметил нас вовремя, пугливо вскочил на ноги. Но тут же вспомнил, что его оружие теперь снова при нем. Он поправил маску на лице, ухмыльнулся, встретил стремительность нашей атаки непревзойденностью своей защиты.
        Словно монах из достославных РПГ, он умудрялся шлепнуть блоком всякий раз, как мы метили в открывшееся место. Не расслабляясь, он перехватывал каждый удар, уводя его в сторону, подставляя подчас стальное чрево рукояти посоха вместо себя.
        Кисть руки болела, взрывалась болью всякий раз, с разбитых костяшек едва ли не клочьями висела моя и Бискина кожа.
        Он выждал, когда проворность сойдет на нет, а сила первых ударов уйдет в никуда, чтобы начать отбиваться.
        Посох набалдашником врезался мне в скулу, я почти почувствовал, как внутри захрустели зубы. Биска не ведала насыщения в злословии, исторгая на спину поганца десятки разномастных проклятий.
        Кисть Мироздания в руках художника вздрогнула, едва ему удалось подсечкой лишить нас равновесия, швырнуть наземь - словно копье, он вонзил посох прямо мне в живот.
        Биска крякнула, а я ощущал, как ей хочется согнуться, сжаться калачиком, отдаться на милость всепоглощающей боли хотя бы на минутку-другую. Она приняла на себя основной удар, но мне досталось тоже.
        Вид самодовольного, возвышавшегося над нами мерзавца не предвещал ничего хорошего. Ухмыляясь, он собирался повторить попытку - сильней, быстрее, больше! - и таки пригвоздить нас к полу.
        Я перекатился в самый последний миг - Кисть Мироздания врезалась в мрамор пола, кроша его в тщету осколков. Пущенный по стволу импульс ухнул разрывом - нас с демоницей отшвырнуло волной. Позвоночнику мое приземление не понравилось, а уж как оно было не по вкусу Биске, даже и говорить не стоило.
        Резная колонна приняла нас в свои объятия, захрустела от счастья, обещая обрушиться на нас с всевозможной любовью.
        Ну уж нет, дудки!
        Я бросил тело в сторону, уходя от пытавшихся добить меня обломков. Внутренний демон ярился. В лучших традициях старого, не навоевавшегося деда, он причитал: что же это мы, уходим? Бежим, позорно показав задины, как только чуть-чуть наперчили под хвостом?
        Он лил на меня яд злости и колючих насмешек, не желая выпускать из объятий ярости. Ему было и чем подсластить мне пилюлю - лог боя мазнуло очередное сообщение. Наращивая обороты, из недр и от щедрот уровень сопротивления боли повысился ажно до пятого. Словно чувствуя мое раздражение, мироздание с системой вежливо и со вздохом поинтересовались: не желает ли моя скромная персона отключить прямо сейчас системные уведомления?
        Сейчас мне было на них плевать. Рука, закованная в доспех из демоницы, приняла на себя очередной удар, не давая поганцу раскроить мне череп. Дьяволица взвизгнула - кому ж понравится, когда по тебе лупят со всех дрисен?
        Мне было чем ответить за ее страдания - Сатана наполнил мои мышцы мощью, способность ухнула в пучину кулдауна. Мой кулак молотом врезался в живот художника - тот согнулся пополам.
        Равновесие ему изменило - попятившись, он начал заваливаться вперед, оперся на кисть, словно на жердь.
        Мои ноги спружинили, бросив меня в прыжке. Головой я врезался прямо в гадкую рожу мерзавца.
        Инициатива вновь была на моей стороне.
        Он полоснул заграждающей мне путь линией почти сразу же, едва я бросился на него. Красной, рваной лентой она спешила заключить меня в тесный, сдавливающий плен.
        Тень снова нашла свое применение. Ей стоило трудов протиснуться под лентой, но она справилась, перескочила через голову - собиравшийся добить меня очередным мазком художник никак не ожидал, что мглистая, дымчатая фигура перед ним перехватит его посох, потянет на себя.
        Он не желал делиться могуществом, но был обречен собственным обликом. Третья рука тени, словно плеть, ударила прямо из ее груди.
        Его нос тотчас же вспух. Брызги кровавых соплей брызнули на белый пол. Он дернулся, но посох не выпустил, и тогда тень вновь решила одарить его очередной затрещиной.
        На этот раз он был готов. Ее кулак мазнул по воздуху в промахе, художник же уперся ногой в теневой силуэт, завалился на спину и швырнул противницу прочь.
        Ее судьба была предрешена за миг до того, как она коснулась пола. В неизбывной ненависти творец нарисовал ее могилой поток света - словно ночная жертва, моя несчастная тень растаяла в нем.
        Я разорвал путы, швырнул их тряпкой прочь. Надо было заканчивать этот балаган.
        Его спасало расстояние. Всякий раз, как я оказывался в опасной близости от него, он спешил улизнуть. Сейчас не стало исключением.
        Вращая посох в руках, он плескался ядом краски. Но я знал, что он выдыхается. Прежде его рисунки были точны, четки и хоть отдаленно, но походили на изображаемое. Сейчас усталость плясала на костях его таланта. Новый волк вышел у него схематичным, едва похожим на что-то живое - стоит ли говорить, что он разломился, будто кусок влажной глины, когда, перескочив через его нелепую атаку, я добил несчастного пинком. Мои глаза сверкали ненавистью, воображение на пару с внутренним демоном спорили, кто выдумает наказание для поганца получше. Не знаю, как они, а мне казалось, что классическое «затолкать ему в задницу эту самую Кисть Мироздания» звучит лучше всего остального.
        Только бы он еще попался в наши руки.
        - Осторожней! - Биска оказалась чувствительней даже ясночтения, предупредив меня об атаке гораздо раньше, чем собственное тело. Словно в надежде уйти от незримой опасности, я дернулся, но поздно.
        Гремящая цепь, звеня, заставила меня рухнуть на пол. Глаза лизнули взглядом точку рисованной гири. Не ведая границ, художник намалевывал к весу один ноль за другим, обещая в скором времени обратить ее в самый тяжелый предмет на земле.
        Поганец ухмыльнулся. Даже с разбитом носом, измазавшись в месиве кровавых соплей он чуял себя хозяином - положения и моей судьбы.
        Биска заставила мои руки обратиться в голодные, шамкающие песьи головы. Разинутые пасти тотчас же вгрызлись пиловидными зубами в толщу крепкой стали. Где ж она с такими-то фокусами раньше была?
        Художник знал, что его выходки меня надолго не задержит. Стену в паре метров от нас тотчас же украсили неровные, мазком намалеванные линии ограничения - он спешил и не собирался вырисовывать нашу с дьяволицей судьбу во всех подробностях.
        Народ любит попроще - как-то сказал мне один знакомый творец, и художник взял его совет на вооружение.
        - Да не стой же ты столбом, сделай хоть что-то!
        Биска, оправдывая собственное имя, бесилась. Ей жутко хотелось потереть рога - почти нутром чувствовал мучающий ее зуд. Словно оцепеневший, я с широко раскрытыми глазами внимал, как полосы, идущие со стены, размашистыми линиями побежали по полу, словно заключая меня в плен незримой преграды.
        Нет, все было гораздо хуже. Мрачный, грубый, квадратный силуэт, точки глаз, губы-бампер - кто сказал, что не бывает рисунков со звуками?
        У этого он точно был.
        Завывая воплем семафора, по кривым рельсам прямо на меня неслась громада рисованного поезда.
        Цепь, не выдержав напора двух перемалывающих ее в стружку пил-челюстей, жалобно зазвенела, оседая на полу. Поздно, лыбился неумолимо приближающийся великан. Внутри многометровых вагонов он вез для меня только одно: бесконечность боли.
        Поздно, стучали мне его колеса по черточкам рельсовых стык.
        Поздно, я понял, что не успею отпрыгнуть.
        Никогда не поздно, заверила меня надежда.
        Я прыгнул, почти ощущая, как через мгновения стальные колеса фальшивого состава зажуют меня, намотают месивом потрохов на ось и...
        Иногда не слушать самого себя - благо.
        Я рухнул на пол, покатился кубарем, потоком воздуха обдал меня промчавшийся мимо локомотив.
        Художник нахмурился - ему моя смерть виделась уже чем-то предрешенным. Не желая мириться с моим внезапным спасением, он решил нарушить стандарты среднестатистического злодея. Завращался, словно юла - остервенело, утопая в творческом кураже, он рисовал один поезд за другим. Словно голодные крысы из нор, они казали свои носы, вот-вот собираясь ринуться в самоубийственном ходе.
        Мне казалось, что я уже слышал какофонию скрежетания мнущегося от столкновения металла - кто ж знал, что у меня будет самый незаурядный похоронный марш?
        Умирать до страшного не хотелось. Ни мне, ни Биске. Зажатые в тиски ловушки, окруженные стальными монстрами, мы не ведали, что делать дальше.
        Художник свою победу чуял. Он почти дышал восторгом нашей скорой кончины, за гранью которого - виктория.
        Егоровна не справится без меня. Не ведаю даже, какого лешего там сейчас творится снаружи, но что-то подсказывало, что старуха там не резко окрутела, разматывая оживший ком акварели, а все как раз наоборот. Он прикончит меня с Биской, а следом уничтожит и камень. Что ж за ебалу ему там пообещали, раз, обладая внутренним миром, в котором он может творить буквально любую дичь, он согласился пойти на уничтожение места силы?
        За такое не обещают. Такое творят лишь по идейным соображениям...
        Они все рванули на нас разом. Я почти соколом ринулся вверх - кто бы мог подумать, что человек способен совершать такие высокие прыжки? Страшно не хватало крыльев - внутренний демон недоумевал, как ему со всей его мощью прорваться-то сквозь Биску? Он не знал, я не знал, никто не знал...
        Ноги коснулись хрупкого стекла кабины машиниста - треклятая сила притяжения действовала и тут. Где-то на задворках сознания билась неуместная, бестолковая мысль: а можно ли нарисовать закон физики?
        Я кубарем покатился по щербатому полу, тотчас же вскочил, рванул вперед по невероятно длинному, бесконечному коридору вагона.
        За спиной зловеще зарычало: складывался, будто карточный домик, перед поезда.
        Глупость я свою осознал лишь к десятому шагу. Хлопнуть бы себя по лбу, да времени на это не было.
        Я вырвался прочь прямо через стену - жесть оказалась не прочнее бумаги. Словно пушечный снаряд, прошел сквозь нее, рухнул на пол и, не давая себе и секунды передышки, тотчас же спружинил, ударил головой оказавшегося рядом художника.
        Паршивец не терял времени даром. Его художества обещали нам целый аттракцион неприятностей.
        Биска была зла, а может, даже и в злорадном бешенстве - иначе как объяснить то, что прежде чем я влетел в брюхо паршивца, на моей голове успели вырасти рога.
        Мерзавец ахнул. Выпрямляясь, я выбил из его рук Кисть Мироздания, схватил его за грудки дивного кафтана, словно мешок, бросил в один из бесконечно удаляющихся составов.
        - No, please! What you doing? Stop it! - Я решил, что уж как-нибудь потом разберусь с его тарабарщиной. Запрыгнул следом, поднял с земли. Стискивая, не давая ему возможности пошевелиться, я отыгрывался на нем за все, что он мне учинил.
        Хорошая такая затрещина прилетела ему за сломанные ребра. Пасти Цербера, которыми вдруг стали мои руки, впились в его плечи, словно в долгожданную добычу, повалили наземь. Это уже Биска - ей жаждалось отомстить за то, что его рисованные питомцы трепали ее, словно половую тряпку.
        Теперь она возила его по мраморным осколкам моими руками, и я чувствовал, как внутри нее бурлит детский, неизбывный восторг.
        Ей не хотелось наказывать.
        Ей хотелось мучить.
        - Please! - Он взмолился. Это было странно - мне казалось, что после того как я его отделал, единственное, на что его хватит, так это на болезненные стоны. А он еще и говорить смел...
        Биска впилась в его глотку до того, как я успел ее остановить. Поганец забулькал кровью, рухнул нам под ноги.
        - И что теперь делать?
        Вопрос был уместен как никогда. Роскошный зал чужого величия, обратившийся в россыпь руин после непродолжительной схватки, дрогнул. Иллюзорный мир больше никто не поддерживал; трещины паутиной побежали по стенам, отламывая целые булыжники. Хозяин мертв или умирает - и созданное им, пусть и в сознании, погибает вслед...
        Дьяволица предпочитала словам действие. Вместе мы скользнули к Кисти Мироздания, схватили посох.
        Рисовал я всегда плохо. Самый мой нелюбимый предмет в школе был. У Биски же, казалось, с этим дела обстояли лучше.
        Набалдашник посоха ткнулся в разверстое горло противника, окрасился красным - а дочь самого Сатаны прекрасно знала, что использовать вместо красок.
        Дверь у нее получилась всем дверям на славу, хоть в ту известную рекламу с Нео пихай.
        Я рванул наружу, чуя себя идиотом. Здравый смысл, еще пару мгновений назад желавший делать ноги от нарисованного поезда, решил отметить, что бежать в рисованную дверь - уже слишком даже для его скромной персоны.
        В задницу пусть идет! Не знаю, в какую сторону она открывается и куда я должен был вывалиться опосля, но я врезался в нее всем телом, справедливо ожидая, что попросту ударюсь о стену.
        Страху на миг показалось, что так оно и случилось, но потом...
        Я почувствовал себя чужим. Словно вынырнув из-под толщи воды, отчаянно пробирался сквозь землистые развалы над головой. Вязкая глина оседала на форме, липла к рукам, норовила забить собой рот и нос.
        Путь назад показался мне бесконечным. Чрево живого комка акварели твердело, становилось жестким. Буйство красок угасало вместе с его жизнью.
        Я вывалился наземь, чуя себя обессиленным и опустошенным.
        Ушей коснулся утробный, ни с чем несравнимый рев. Я застонал, не желая открывать глаза - ну в самом деле, что я там хорошего-то увижу?
        Очередные неприятности.
        - Вставай же, дурень! Слышишь?
        Мне на миг показалось, что это ласковые руки Биски пытаются поставить меня на ноги.
        Вместо нее была Егоровна. Я сам волновал ее в последнюю очередь, а вот прилипшая к моей руке дрянь - это и есть Кисть Мироздания? - вызывала у нее самый неподдельный интерес.
        Я помотал головой, прогоняя непрошенный морок и пытаясь прийти в себя.
        - Этот... Эта паскуда разбудила его! - Вредная старуха все никак не унималась. Я же видел перед собой невообразимое - мало ли за последнее время такого видел?
        - Кого?
        - Место силы! Разве не очевидно? Отдай мне Кисть!
        Она не просила - требовала.
        Я же сделал несколько шагов назад. Камень Поэзии, еще недавно просивший у меня защиты, был истерзан, словно плетью. Десятки, если не сотни кристаллов хрустнули, навсегда утратив прежний блеск. Устав ждать, когда ему окажут помощь, он решил самолично воздать мерзавцу с Кистью Мироздания в руках по заслугам.
        Голем, прочитал я в описании. Емко, кратко, без излишеств. Не зря ж говорят - краткость сестра таланта.
        Он взирал на меня тысячью глаз и видел перед собой только одно.
        Тот, кто пытался его убить - лопнул, сошел на нет, но из его недр выбрался другой - с тем же самым оружием в руках, которым его столь отчаянно пытались убить.
        Стоит ли говорить, что объяснить многотонной туше, возвышавшейся надо мной, что я к нему питаю исключительно благие намерения, будет непросто?
        Глава 24
        Художник булькал мрачнеющей прямо на глазах жижей. Буйство красок, обозначавших его жизнь, тускнела, обращая его в комок нечистот. Воздух заполнился спертым духом старой акварели и слежавшейся пыли.
        Кисть Мироздания жгла ладони. Хотелось отшвырнуть ее прочь, но пальцы вместо этого, наоборот, держали только крепче.
        То, что по ту сторону этого мира было посохом, в реальности оказалось чем-то неосязаемым, окруженным золотым ореолом, разгоняющим тьму. Назвать то, что лежало в руках, кистью язык не поворачивался.
        Как не поворачивалось все остальное.
        Булыжник смотрел на меня тысячью глаз. Пробудившийся от многолетнего сна, ощутивший на себе взгляд самой погибели, он стоял над нами огромной, неподвижной и грозной тушей.
        Затрещал проламываемый его спиной потолок - великан размеренно поднимался, вот-вот собираясь расправить плечи.
        - Не двигайся, - услышал я голос Егоровны за спиной. Я ожидал, что сейчас она ввернет какое-нибудь историчное, типа «оно видит только движущиеся объекты», но старуха молчала.
        Комната, словно моя рубаха потом, насквозь пропиталась волнением главы инквизаториев.
        Бесполезно не двигаться - наверху, стоило музыке грубо прерваться, как началась если не форменная паника, то волнение.
        Я не видел, но почти догадывался, что средь рядов шныряют имперские гвардейцы, выискивая самую ценную знать из собравшихся, чтобы вывести их в первую очередь.
        Не знаю, был у них приказ или это лишь самодеятельность, но это можно было обозвать разве что глупостью.
        Биски не было. Явившись ко мне там, куда я ее призвал, здесь она сгинула, испарилась, ушла в небытие. Словно одно только присутствие рядом с Камнем Поэзии жгло бесов огнем.
        - Не двигайся, Рысев, слышишь? - повторила старуха, не узрев от меня никакой реакции. Глупо. Будто я только и делал, что беспорядочно трясся, а не врастал камнем в землю.
        От неудачной шутки стало смешно - ну вы поняли, да? Я врастаю камнем, а булыжник спешит убежать.
        Уголки моего рта поползли вверх, а из недр каменюки полилось утробное рычание. Смех - я так надеялся, что, завидев мою улыбку, воплощение местного театра рассмеется вместе со мной, отложит вражду, выберет дружбу.
        Как же я, мать его, ошибался. Моя улыбка показалась выросшему перед нами голему ухмылкой, разбойничьим и злым оскалом. Не ведая иных методов общения, он вздрогнул, а я тут же понял, что произойдет дальше.
        Стрелой метнулся прочь - и вовремя. Пол сотрясся от чудовищной силы удара. Потолок над нами заходил ходуном.
        У голема не было ног - он передвигался на невесть каким странным образом перекатывающихся булыжниках.
        Воронка от его удара преобразилась, стоило ему выгнуться вновь для следующего замаха. Пышущая весной зелень побежала изнутри образовавшегося прогала. Дивная, мелодичная песнь полилась из земляной трещины - воронка будто манила подойти да проверить, что внутри.
        Мне было не до того.
        - Кисть Мироздания мне, живо! - Егоровна требовала вернуть вновь обретенную реликвию. Ее ничуть не волновали моя жизнь и сохранность - пусть меня теперь хоть тонким слоем по всей пещере размажут.
        Свою роль в ее задумке я уже сыграл.
        - Кисть! - Ее глас звучал требовательно и настойчиво. Я и рад был отдать ей этот комок непонятно чего, но он словно избрал меня своим носителем.
        Любопытство чесало ясночтение, предлагая хоть на секундочку, хоть глазком глянуть характеристики предмета.
        Я был стоек и тверд, не обращал на эти призывы внимания. Второй удар шмякнулся рядом со мной, подняв в воздух тучи пыли.
        Голем ревел, голем рычал. Словно Орлов собственным неудачам, он ярился пуще прежнего, заметив промах.
        Выгнувшись, вытянувшись в рост, он окончательно покончил с потолком.
        Затрещала ни в чем не повинная древесина, заскрежетали сминаемые трубы коммуникаций. Вода из водопровода хлынула струей, словно обещая в скором времени устроить великий потоп.
        Обезумев, голем рвался наверх. Словно адское чудище из глубин преисподней, он вытаскивал свою тяжелую, массивную тушу наружу. Доски трещали под его бесконечно огромным весом, лишь чудом не давая провалиться обратно.
        Я рванул к бестии, не слушая причитаний Егоровны. Словно скалолаз, зацепился за вращающиеся булыжники ног, обезьяной потащил самого себя наверх. Желая избавиться от надоедливой букашки, голем попытался смахнуть меня каменистой ручищей - валун ритмично прошел у меня над головой, предлагая не обманываться его неспешностью. Хлопни меня такая - и я улечу не хуже Довакина от дубины Скайримского великана.
        Рев был ответом на промах. Голем стукнул самого себя по лбу, желая раз и навсегда покончить со мной.
        Удар врезался в плоть булыжника, раскрошил, заставил пойти трещинами - бедолага сам себя не берег.
        В голове скользнула шальная мысль: скакать по нему, словно сайгак, пускай эта туша залупит самого себя до смерти.
        Теперь уже из лап поймавшей его смерти, раскатисто и громко хохотал художник. Я ведь придумал забаву, как убить место силы даже без помощи Кисти Мироздания...
        Он опробовал поймать меня еще раз - я вовремя скользнул по его телу в сторону, но меня тут же обдало градом острых осколков. Словно игрушку, меня швырнуло инерцией могучего шлепка в сторону. Я грубо шлепнулся на самую сцену, кубарем покатился по деревяшке помоста.
        Спина благодарила провидение, что меня не отбросило на пока еще стройные ряды кресел. Хлопнись я на них - и позвоночнику конец...
        Лежать времени не было. Прилипшая ко мне реликвия была для театрального духа, словно красная тряпка для быка. Пока буду разлеживаться и жалеть самого себя, голем медлить не станет.
        Я был прав и не прав одновременно. Спасая людей, имперские гвардейцы без лишней паники сумели вывести большую часть. Словно все еще одурманенные волшебной скрипкой, сидели некоторые из гостей - зажмурившись, Сузу продолжала терзать струны.
        Дельвиг трясся рядом с ней. Он разрывался между желанием бежать и остаться с ней до конца.
        Я ухмыльнулся, радуясь, что, несмотря ни на что, в нем всегда побеждало второе.
        Жиртрест подскочил ко мне почти сразу же, как только увидел. Пухлые ручонки впились в чудом уцелевший отворот пиджака. Напрягаясь изо всех сил, Леня пытался поставить меня на ноги.
        - Федя? Федя, ты понимаешь, что происходит?
        Я понимал, но времени на объяснения не было. Зал хрустнул, с высоких потолков повалилась побелка - на миг мне почудилось, что из-за нее Дельвиг из рыжего стал седым.
        - Тут началось, а они... они ей велели играть дальше, понимаешь?
        Он тыкал пальцами то в Сузу, то в стоявших за ее спиной гвардейцев. Здравый смысл подсказывал, что захоти она - и гвардейцы бы ухнули в тот же сон, что и остальные.
        Но девчонка оказалась куда сообразительней моего друга. Говорила ли с ней Егоровна, давала ли указания? Словно крысолов из набившей оскомину сказки, под звуки скрипки она осторожно заставляла людей уходить. Не всех и не сразу - у несчастной уже болели руки, а уставшие ноги жрали выносливость, как с голодухи.
        И все же она понимала как важность момента, так и ответственность.
        Она не вздрогнула ни на миг, когда из-под земли полез голем - здравый смысл говорил, что прерви она свою игру хоть на мгновение, и начнется столпотворение, паника, сумятица.
        И десятки, если не сотней смертей.
        Сколько высокопоставленных жертв простит Егоровне Император?
        Дух театра неистовствовал. Купол, до того хранивший чужие уши от лишнего грохота, теперь лопнул, что мыльный пузырь.
        У скрипачки вздрагивали веки закрытых глаз - будто она не желала видеть того, что происходит вокруг. Мне казалось, что я ее прекрасно понимал.
        - Федя, да что же творится-то? - Дельвиг теребил меня за плечо. Толстяк привык, что ответы на вопросы лежат на поверхности. Ну или, по крайней мере, в карманах лучших друзей.
        - Берегись! - выкрикнул я, обхватив его за плечи и рванув на себя.
        Вместе мы рухнули с помоста, к которому уже спешило ожившее место силы. На ходу, словно проголодавшийся великан, светящиеся булыжники его тела касались еще оставшихся сидящих в зале людей. Мне казалось, что я почти вижу, как он вытаскивает из грузного, почти размером с Дельвига, мятущуюся, не понимающую, что происходит, душу. Кулак вгрызся в помост, обращая его в щепки. Сузу чуть вздрогнула, смычок сбился, но она продолжала. Пытавшиеся хранить верность присяге гвардейцы решили, что измена лучше гибели, трусливо бросились наутек. Их винтовки плюнули парой выстрелов, словно для очистки совести.
        Камень принял в себя свинцовые приветы и даже не шелохнулся. Третий выстрел пошел рикошетом, когда голем развернулся. Его не интересовали сейчас другие - только я.
        - Рысев, если ты его убьешь - ты труп!
        А Егоровна знает, как подбодрить, этого у старухи не отнять. Я поискал ее взглядом - она уже сидела в своей демонической броне на перилах балкона второго этажа. Но помогать не спешила - то ли ждала, когда эта образина успокоится, попросту обратив меня в кровавую лужу, то ли не знала как.
        Зато я имел почти четкое представление о том, что делать дальше.
        Отшвырнул тушу Дельвига в сторону, вознес над собой Кисть Мироздания - заприметив угрозу, голем рванул ко мне с новыми силами.
        Я уводил его прочь от сцены, желая сохранить жизнь девчонке Дельвига. Голем угрозы в ней не знал, но мог раздавить, просто пройдя мимо...
        Я знал, что еще чуть-чуть - и пузырящаяся в голубых кристаллах образность выльется на мир. Всякий его удар сопровождался драмой. Пролом в помосте заголосил любовный сонет, призраки влюбленных кружили над нашими головами полупрозрачным, тающим маревом. Хрустели кристаллы его тулова, выпуская на свет покоящиеся внутри истории.
        Безглазый взгляд остановился на мне - я ухмыльнулся, почувствовав себя скромным монахом да иноком. Жаль только, что защитного круга нет, да той твари, чтобы узреть меня, веки поднимать не следовало.
        Он чуял мои мысли.
        Не слышал, не читал, не видел - чуял. Я почти ощущал, как он роется внутри меня, будто выискивая творческий потенциал и выбивал, будто из старого ковра, не менее старые, заскорузлые идеи.
        Детские стишки, сонеты, проба сыграть свои первые три аккорда на отцовской гитаре...
        Невеста, разодетая в причудливый, свадебный наряд, духом выскользнула из его груди, устремляясь ко мне - ну чистая панночка, разве что без гроба. На лету она менялась, красивое лицо обратилось в жуткую маску. Распростертые для объятий руки теперь норовили сомкнуть меня в объятьях погибели. Я рубанул Кистью Мироздания, словно клинком, но ничего не произошло. Не зря, ох не зря паршивец перед смертью говорил, что такому-то чурбану, как я, никогда не распознать, как эту штука работает.
        Я скользнул в сторону, уходя с пути несущегося на меня привидения - та в ответ замедлила ход, изогнулась, все еще не отпуская надежды поймать меня.
        Ага, хер ей на воротник и залупу на подкладку, чтобы шею не терло.
        Черпая из бесконечных недр скопившегося воображения, дух театра исторгал из себя один образ за другим. Сцены возникали прямо из ниоткуда, швыряя меня из болота в царский дворец.
        Я перекатился, уходя от клинка Ильи Муромца - богатырь, не желая терпеть мир, в котором противник изворотлив, утирал мокрый лоб рукавом, прежде чем исчезнуть. В ноздри ударил дух свежей, только что вспаханной земли, ушей коснулся шорох цветущей ржи. Чужая молодица, жуткая помесь мрачного жнеца и юной девицы, воплощением смерти тянула ко мне руки. Я вновь ударил кистью, не зная толком, что делаю. Художник черпал краску для атак из себя - легко, наверное, ему было, будучи живым комком акварели. А мне-то чем рисовать?
        Но у меня получилось. Я почти увидел, как некое подобие огромной кисти влажной тряпкой слизнуло возникший передо мной образ - и он тотчас же исчез.
        Призрачная невеста не унималась. Мертвые губы шамкали, желая посмертного поцелуя. Холодные объятия таили в себе разве что погибель.
        Я юркнул в сторону, тут же поняв, что вновь оказался в иной сцене. Ветер - зябкий и кусачий - почти сбивал с ног. Ноги тонули в вязких, почти по пояс сугробах. Снега не было, но я чувствовал его, слышал, как он хрустит. Добрый дедушка Ледяные Щеки желал вызнать, был ли я достаточно плохим мальчиком, чтобы получить от него подарок?
        Потому что хороших он затаскивал в свой мешок. Словно решив, что из меня, если причесать, мог бы выйти тот еще ангелок, зловеще оскалившись, он раззявил пасть своей зубастой сумки.
        Из нее на меня смотрел сам голод.
        Я ощущал, как пропадаю. Пытаясь уйти, лишь глубже и глубже проваливался в миры детских утренников, подростковых представлений и живого богатства чувств взрослого театра.
        Дух поглощал меня иначе, окружая собой, словно загоняя внутрь своей ненасытной утробы.
        Могучий артефакт в моих руках оказался лишь бестолковой игрушкой - Егоровна не открывала мне секретов, как им пользоваться. То ли просто опасалась, то ли...
        Это конец.
        Сколько бы я ни гнал от себя червей отчаяния, что грызли корень надежды, иногда следует признать, что тебе банально не хватило чего-то, чтобы выбраться из передряги живым.
        Оружия, знаний, удачи - так ли оно, в конце концов, важно?
        Музыка вклинилась из ниоткуда. Не местная, чужая, совершенно инородная. Окружавшие меня чудища и герои былин на миг остановились, задумчиво выискивая причину своего волнения.
        Колыбельная на скрипичном инструменте звучала до непривычного чуждо.
        Чуждо и хорошо.
        Волны успокоения пролились словно дождем. Подхваченная строками нот, Сузу раскачивалась на волнах той мелодии, что играла. Ее исполнению не хватало мягкости клавишных, но она компенсировала старанием. Дельвиг, стоявший позади нее, больше всего напоминал мясную стену. Словно готов был принять любой удар, который будет предназначен девчонке.
        Его пальцы вырисовывали в воздухе символы. Ничего не делая, они таяли. Губы толстяка шевелились в беззвучном послании. Я прищурился, пытаясь понять, что он делает.
        Сообразил не сразу, но улыбнулся ему в ответ, поблагодарил за подсказку.
        Я вспоминал все, чему за это время успела научить нас Валерьевна. Ох и хитрая лиса, она как будто знала, что однажды мы столкнемся с чем-то подобным, и потому готовила.
        Фехтование уроками чистописания? Любой спортсмен сказал бы, что это бред - но, благо, мы не в спорте. Раздобыть бы еще клинок.
        Словно нарочно, он сразу же попался мне на глаза. Голем вытащил образы защитников Руси, наделив их былинными чертами - ростом, силой, внешним видом.
        И клинками. Илья Муромец уже исчез, Добрыня болтался где-то в общей каше образов, а вот Алешка...
        Алешка стискивал в руках то, что сейчас мне было нужно больше всего на свете.
        Я рванул к нему.
        Заслушавшийся Алеша Попович раскрыл рот, протянув руку к исполнительнице - словно желал коснуться ладонью ее таланта. Я выхватил из его рук меч - он отдал его неохотно, бросил на меня уничижающий взгляд, вспомнил, что собирался убить.
        Слишком поздно, я подарил ему смерть от его же оружия - нелепо вскинув руки, он попросту растворился в воздухе.
        Над головой ухнуло, словно кто взорвал ракету. Зашаталась люстра, после чего в прощальном полете устремилась вниз. Зазвенели стекло и хрусталь, осколками роскоши оседая по полу зала. Колонна, казавшаяся незыблемой, вдруг пошла трещинами, разваливаясь едва ли не в песок. Потолок зазиял огромной прорехой, любопытный глаз луны решил заглянуть: не безобразничаем ли мы тут, часом, без нее?
        Я закусил губу, понимая, что теперь следует быть осторожней. Некоторые из призванных сюда бестий словно были тесно связаны с «Ъеатром». Убив Алешку, я обрушил одну из опор. Не повторить бы теперь своей ошибки с несущей стеной.
        Голем бесился, голем недоумевал. За годы спокойного сна он успел привыкнуть к тому, что лишь его сознанию должно и следует вмешиваться в чужие работы. Что лишь он может добавить капельку зрелищности, зерно драмы и самую щепотку восторга оваций. Здесь же и сейчас в создаваемую им историю стылой водой вмешивались чужаки.
        Потрясая булыжниками кулачищ, он рванул к прикрывавшему Сузу Дельвигу.
        Толстяк заметил несущуюся на них тушу сразу же, встрепенулся от испуга. Я зарычал от дикого, почти нечеловеческого усилия, прорываясь к ним. Не успеешь, шептало отчаяние, злорадно потирая ручонки. Они сдохнут, а ты виноват. Что потом скажешь себе, как оправдаешься?
        Егоровна ястребом спустилась почти с небес. Где-то в ее мозгу ёкнуло, что Дельвиг со своей дивчиной куда дороже спокойствия места силы. Словно Геракл, она уперлась руками в валун, надеясь его остановить. Он вдавливал ее в деревянный пол, скрипел паркет, рвался новомодный, прямо родом из Германии, линолеум. Словно кегли, в разные стороны разлетались сколоченные ряды зрительских кресел.
        - Рысев, не... убивай... эту... тварь!
        Я и не собирался. В голове звучало наставление инфантер-генерала.
        Не всякую битву можно выиграть, размахивая кулаками. А может, можно даже сделать лучше, попросту сложив оружие?
        Меч Поповича не последовал за своим владельцем, но из тяжелого стального решил обратиться в деревянный декоративный.
        Мне же только на руку!
        Я перекинул фальш-клинок в ладонь, к которой пристыла Кисть Мироздания. Та никак не отреагировала на эту наглость.
        Дельвиг достоин был звания героя! Встав огромной тушей, широко расставив руки, он совершенно по-детски, наивно прикрывал собой Сузу.
        Ее ритм сбился, колыбельная умолкла, но мне было уже неважно.
        Деревяшка ведь куда легче, чем шпага, верно?
        Старательно я выводил в воздухе одну букву за другой. Усиленные Кистью, слова обретали смысл. Призрак невесты скользнул ко мне, но я рубанул ее наотмашь. Исчезая, она оставила лишь тряпку своего платья. Голем, планомерно хоронивший Егоровну в недрах театра, вздрогнул. Слова моих извинений дошли до него через ее погибель. Покосилась ложа, в которой еще недавно мы были вместе с Алиской и Майкой - я лишь надеялся, что с ними все хорошо.
        Устав от гнусного сопротивления старухи, каменный гигант снес ее затрещиной в сторону. Всем своим видом он как будто вопрошал: что с того, что ты просишь у меня прощения? Поздно просить пощады!
        Я знал, что не поздно. Мороз Ледяной Нос осел, когда мой клинок прошел сквозь него, харкнул сгустком такой настоящей, как у живого, крови. Декоративным мечом убить сложно, но Кисть делала свое дело, обращая его почти в копию настоящего. В конце концов, чем же еще уничтожать вымысел, кроме как инструментом для его создания? Очередное послание с чужой кровью скользнуло в голема. «Ъеатр» задрожал, будто снаружи его пинали с десяток исполинов.
        Не желая слушать, воплощение поэзии рвануло ко мне, сметая со своего пути Дельвига. Вскрикнула рухнувшая наземь Сузу, нелепо закрываясь рукой - будто девичьей ладонью в самом деле можно было остановить стотонный булыжник.
        Я оказался рядом с ней в самый последний миг. Клинок сверкнул серебрянкой на плотных краях, лизнул острием великана.
        Утробный вой, похожий на обиженное рычание, стал мне ответом.
        Гигант навис над нами, собираясь раздавить следующим ударом.
        Я поднял меч над головой и что есть сил хрустнул его о колено. Вопреки опасениям, он переломился, как и положено деревянной игрушке. Обломки глухо ухнули по полу. Я смотрел в многообразие глазков-кристаллов, все еще целых, неразрушенных, заполненных чьими-то мечтами.
        Живой камень завис в нерешительности. Враг не дерется? Враг сдается? А может, он и не желал сражения вовсе?
        Груз недопонимания лег на его плечи. Словно осознав чудовищную ошибку, великан обернулся - лишь для того, чтобы узреть руины собственного дома.
        Побоище, которое устроил он сам.
        - Мы все восстановим, - мягко пообещал, сказав из-за спины. Каменный исполин медлил недолго, прежде чем развернулся и зашагал прочь. Я не знал, куда он идет, но подозревал, что не дальше своего лежбища.
        Я обернулся, чтобы дать руку Сузу, помочь ей встать, но скрипачка уже хлопотала у Дельвига. Наполненные слезами округлившиеся глаза выискивали на нем все новые царапины, ссадины и синяки - а он лишь лыбился ей в ответ и гладил по щеке.
        Тут и лишних слов не надо было - если уж эта девчонка и чья подопечная, то точно не моя...
        - Деньги... Слава... Ты выиграл золотой билет, чужак. - Егоровна вместе со мной наблюдала, как укладывается в земляную постель живое, мобильное место силы. Булыжник был похож на ребенка.
        Я тоже ощущал себя ребенком, которому обещали сладкое в награду за невозможное. Унылый взрослый внутри меня бубнил, мол, какие еще деньги и слава? Ты еще на медаль позарься!
        Я не слушал. Чувствуя, как меня покидают силы, начал заваливаться на старуху.
        - Рысев? - непонимающе спросила невеста Сатаны, а после уже влила в собственный голос привычные, командирские нотки. - Медика сюда, живо!
        Я проваливался в сон...
        Глава 25
        В прошлой жизни я избегал больничных коек. Вонь хлорки, мнимая стерильность, белизна накрахмаленного врачебного халата...
        Там, где обязаны были порхать юркие, стройные девчата-санитарки с белоснежными улыбками, царствовала горькая реальность, вещавшая о том, что девчата, стройные, изящные и улыбчивые, тоже не горят желанием приближаться к больничным койкам, а жаждут работу попроще, зарплату побольше...
        Так что получай здоровенных, хоть и до бесконечного добродушных, бабищ.
        Аромат больничной еды всегда носил в себе щепотку чего-то болезненного. Сколь бы румянен ни был больничный борщ, а до того, который варила бабушка дома, ему точно было далеко.
        В ином мире больницы оказались иными. Всякое разодетое в белый халат чучело спешило проверить меня на только одним им понятные анализы. Кармическая увязка? Колодец маны? Не удивлюсь, если где-нибудь в заднице они решат измерить жар магического влияния.
        Майя с Алиской несли рядом со мной едва ли не еженощную вахту. Стоило какому-нибудь псевдолекарю потянуть ко мне свои культяпки, как они тут же обращались в рассерженных до безумного кошек.
        С оружием их не пустили, но Алиска поглядывала на шпильки своих каблуков. Огненной дочери Тармаевых клинки с пистолями и не требовались.
        Они словно не замечали своей привязанности ко мне, обсуждали меж собой женские секреты, смеялись, но никогда не спорили.
        Лишь ночью, после врачебного обхода, они забирались с обоих боков в койку и давали моим рукам полную волю.
        Биска приходила редко - дьяволица всем своим видом показывала, что навещать больных не ее профиль. Даже если это родимый офицер, у которого она стоит в подопечных.
        Мне еще предстояло понять, что делать с ее повысившимся уровнем. Если бы не она, то я вряд ли смог бы укротить воплощение самого театра.
        Необузданная сила чужого вдохновения видела во мне жуткую угрозу. Словно хорошее, враг всего лучшего, я явился посягнуть на само его существование - и ему было плевать, что на деле я его защищал.
        Про Егоровну писали во всех газетах. Передовицы достали из закромов геройские краски и теперь всячески разрисовывали ее образ. Словно старуха там в одиночку раскидала добрую половину боевиков.
        Сыщики один за другим вытаскивали улики из обвалившегося крыла театра. Посол Англии был вызван в министерство для разбирательств.
        Газетные акулы готовы были смаковать каждое слово, а уж как они наяривали на значение «война», можно было только подивиться. Как будто война хоть когда-то была чем хорошим...
        Император был щедр на награды, но меня решил обойти стороной. Кондратьевич, время от времени вырывавший меня из любовного плена девиц, велел этому радоваться и не разевать рта лишний раз.
        Потому что наградит, а это ведь внимание - зачем его привлекать к себе, будучи по факту едва ли не безродным голодранцем? Когда жук обращает на себя внимание великанов, должен ожидать, что его пожелают раздавить. Порядка ради и острастки для - дабы остальной мелочи неповадно было.
        Я и не жалобился. Меня вполне устраивало то, что моя награда оказалась сокрыта от чужих глаз.
        Еще до того как Майка с Алиской во всеоружии нагрянули в мою палату, ко мне заскакивал улыбчивый, предпочитающий официоз черного в одежде, человек. Мне думалось поначалу, что бывшие коллеги Старого Хвоста явились прикончить несносного мальчишку: сегодня он Старого Хвоста выносит лапками вперед, а дальше что? Тут и до Новых Усов, и еще до каких Грязных Трусов дойти может...
        Егоровна не солгала и в самом деле отблагодарила за помощь. Мне на миг вспомнилось, что она там бухтела по поводу того, что справилась бы и своими силами, просто если уж появился человек, коего можно использовать - его нужно использовать.
        Ни черта бы у нее одной не получилось, развеяла потом сомнения заявившаяся ко мне Биска. Дьяволица слопала все яблоки, что принесла Майка, взялась за апельсины, и лишь тогда я намекнул рогатой о том, что мир полон страшно забавных слов, изредка всплывающих в нашей голове. И не хочет ли она хотя бы на краткое мгновеньице вспомнить о таком словце, как «совесть»? Она надула губы от страшной обиды, пришла к выводу, что для выздоровления такого здорового лба, как я, хватит и одного апельсина, исчезла.
        За улыбкой человека пряталась благожелательность - царь его величество Император не оставил мои заслуги перед отечеством без своего пристального внимания. Снять опалу и провозгласить снова своим фаворитом мой род он не может, но вот выдать батюшкино жалование, обещать помощь с восстановлением родового поместья и оказать посильную помощь в будущем становлении, хоть и тайно, но в состоянии.
        Я едва не обкончался от радости. Хотел заикнуться, что неплохо было бы мне еще из недр сибирских руд раздобыть какую-нибудь служку, да так, чтоб ровнехонько кровнорожденную. Но потом решил, что это уже слишком, я до конца своих дней буду ловить насмешливые взгляды инфантер-генерала. Да, будут говорить его веселые, живые глава, ты герой, парень! Сумел там, где обосрались бы другие. А вот найти кровнорожденного подручного, да без помощи так и не сумел...
        Забегали и Дельвиг с Женькой. Где и как умудрился укрыться от вездесущего взгляда нашего толстяка последний, он так и не сказал, да с него особо-то никто и не спрашивал. Дельвиг же, в свою очередь, был само волнение. Его лицо, едва он вошел в палату, обратилось в маску искреннего испуга и в тот же миг облегчения. Волнение за меня рисовало ему невесть какие картины, что я весь с ног до головы обратился в забинтованную, изломанную мумию. Женька был куда сдержанней и вел себя более по-мужски. Велел не беспокоиться ни о деньгах, ни о расходах о больничной койке - его семья всегда рада помочь другу в беде.
        Я чувствовал себя почти новой, пусть и маленькой, звездой. Мне готовы были простить прежние проступки, осыпали с ног до головы славословием, вниманием, поддержкой. Доживи до всего этого Рысев-настоящий - и он был бы бесконечно счастлив.
        Сузу тоже приходила. Миниатюрная японочка хотела лишь поблагодарить за свое спасение. В ее глазах я по-прежнему читал кровнорожденность. В ее взгляде я отчаянно видел, что она уже сделала свой выбор, хоть и не в мою пользу.
        Ну, сказал я самому себе, должна же быть в подогнанной мне бочке меда хоть ложечка дегтя?
        Судьба усмехалась моей наивности. Ложечка у нее была размером с хороший такой черпак.
        Послесловием всех визитов стал нагрянувший Орлов. Он осмотрел доставшуюся мне палату с презрением, будто она оскорбила его в лучших чувствах уже одним своим существованием.
        Ничего хорошего я от него не ждал, да он и не принес. Лишь пришел лично удостовериться, что я не прячусь трусливо от его возмездия.
        Я молчал, когда он говорил - нет нужды вступать в спор с идиотами. А мои объяснения он не счел бы обстоятельными.
        Сын судьи сказал, что даст мне время прийти в себя, и уже после моя честь должна была подвергнутся испытанию дуэлью.
        Уходил он, как униженный павлин - чего, в самом деле, ожидал? Мое молчание будто било его плетьми. Он приходил не злорадствовать, но утверждаться, а наткнулся на стену ледяного равнодушия.
        Встретился на выходе глазами с Майкой - и вот уже тогда его глаза сверкнули страхом. Если меж ними когда и был конфликт, то закончился он явно не в пользу мажорчика.
        - Что здесь делала эта скотина? - Она сморщила нос, будто намекая, что одно лишь нахождение здесь Орлова уже беспросветно испортило воздух.
        - Как грубо. - Я брал с Биски дурной пример. - А где Алиска?
        - Желаешь ее видеть больше меня, м?
        Вопрос был игривым, огненная дочь Тармаевых улыбнулась, присаживаясь на самый край кушетки, приземлившись прямо на ладонь, словно на стул. Я шевельнул под ней пальцем, она лишь улыбнулась, правильно истолковав мой жест. Раздеваться она не стала, поползла ко мне в кровать.
        Размеренно, будто вышагивая по минному полю, она приближалась ко мне, чтобы ленивой кошкой рухнуть в объятия. Я немного скривился - ребра все еще не успели восстановиться в полной мере. Магия, колдунства, эликсиры жизни, или как их тут называли - все это прекрасно, и шло только на пользу. Но врачи убеждали, что обязателен период восстановления - нет всесильных средств, способных поставить изломанного человека на ноги за пару дней. А потому вынь да положь хоть недельку, но проваляться в постели.
        Девчонка как будто этого не заметила, зажмурилась, сладко потянулась.
        - Знаешь, Федя, мне всегда хотелось вот так.
        - Как?
        - Вот так, - неопределенно, не глядя мне в глаза, повторила она. Ее рука оглаживала мою грудь, словно желая проверить, не ослабли ли мои мышцы. Она хваталась за бицепс и таяла от его крепости. - Мне хотелось, как Алиска. Не знать стыда, совести… точнее, даже не так. Стыд, совесть. Все это такие странные понятия. Меняющиеся. Мне хотелось быть с тобой свободной, как Алиска. Не бояться сказать и показать того, чего мне хочется от тебя.
        - А чего же тебе хочется?
        Она приподнялась на локтях и поняла, что вопрос, скорее, риторический и шутливый, улыбнулась в ответ. Легла обратно.
        - Защиты. Быть с тобой рядом. Чувствовать себя нужной. После того что я сделала с Ночкой… мне казалось, что ты даже плюнуть в мою сторону не захочешь.
        - Ну знаешь ли. Ты и в самом деле вела себя не очень хорошо.
        - Знаю, - кивнула девчонка, шмыгнула носом. - Знаешь, Федя, я никому не говорю, даже Алиске, но я хожу к ней.
        - К кому?
        - К Ночке. Несчастная девчонка не виновата, что родилась велесом. И уж точно не виновата, что родилась с этим даром. Может быть, попадись она вовремя нам на глаза, не успела бы настолько одичать, сохранила получеловеческий облик. Врач говорит, что она никогда не будет такой же, как прежде. Я ищу способы вернуть ей… вернуть ей возможность хотя бы ходить.
        Ого, а девчонка-то встала на путь исправления! Однозначный плюс. За такое следовало как следует вознаградить.
        Схватил ее в охапку, даже невзирая на колющие бока, прижал к себе - она не пыталась вырваться, принимала мою ласку как должное.
        - Ты молодец, Майя. - Я погладил ее по волосам, словно маленького ребенка. Она хотела сказать мне что-то еще, но удержалась. К чему патетичность слов, когда мы можем просто наслаждаться обществом друг друга в повисшей тишине?
        Не можем.
        Кашель заставил ее встрепенуться, словно птицу, вскочить на ноги, спешно оправляя задравшееся платье. Кондратьевич был мрачен, словно туча. Облизнув губы, он пробубнил просьбу его простить, но ему страсть как срочно требовалось остаться со мной наедине. Майя, пусть и неохотно, удалилась, мягко закрыла за собой дверь. Меня постигло чувство дежавю - как будто еще совсем недавно было нечто подобное. Сейчас старик из ниоткуда вытащит шкатулку, что окружит нас звуконепроницаемым полем…
        Кондратьич как будто читал мои мысли. Шкатулка легла на стол, открылась - уже знакомое мне мерцание купола заспешило спрятать нас от чужих ушей.
        - Ибрагим, что-то случилось? - Его молчание мне не нравилось, я чувствовал, как то, что он вот-вот выскажет, попросту уничтожит ту безмятежность, в которой я провел последние дни.
        Он понимал тоже, а потому не спешил. Но говорить нужно было обязательно.
        Старик выдохнул.
        - Барин, я видел те записи отчета, которые вы вместе с ангелицей раздобыли.
        У меня на языке вертелось замечание, что в их получении больше поспособствовала Катька Менделеева, но спорить не стал, попросту кивнул.
        - Нашел что-нибудь интересное?
        - Да как бы вам сказать-то, барин? Интересного там ни на горошину, а вот опасного на целую кукурузу. - Он указал пальцем в потолок, будто говоря, что неспроста установил этот самый купол. Любопытство завертелось во мне шипастым ужом.
        - Ну так говори тогда скорее, не тяни! - не выдержал, чуть повысил голос. Старик подошел ко мне, сунул под нос ту самую тетрадь. Я пробежался глазами по строкам, после бросил взгляд на Кондратьича. Перечисленные там фамилии ни о чем мне не говорили.
        - Наверно, мне стоило сжечь эту тетрадь. - Он покачал головой, отошел к окну, уставился куда-то в прекрасное далеко. Потому что, по его мнению, только там, в окне, оно и прекрасное…
        Он развернулся ко мне, словно тайный агент из фильмов про Джеймса Бонда. Ему хватило всего одного слова, чтобы у меня приподнялся волос.
        - Инквизатории.
        - Что? - Я как будто не расслышал.
        - Ежели отчеты энти много шукать, так одно как к переду задом ясно становится. Твое похищение заказали инквизатории.
        - Егоровна…
        Я сказал, как будто выплюнул. Что ж, оно хотя бы логически сходилось. Мерзкая старуха, не сумев заполучить меня обычным способом, попыталась попросту выкупить меня. Куда я подамся, если опоздаю с поступлением в офицерский корпус? Ей ничего не стоило бы выслать готовых мрачно следовать за мной убийц, чтобы я в итоге, измарав штаны от ужаса, приполз к ней за помощью. И как сразу не догадался, она ведь пыталась провернуть подобный трюк еще там, когда отправила меня в Преисподнюю.
        Я отрицательно покачал головой, мысль никак не хотела влезать в картину нового мировосприятия. Мы ж с ней только что, блин, на пару кучу народу сумели спасти. Да, конечно, спасать-то их пришлось только потому, что четко выстроенный план, подписанный самим Императором, дал где-то трещину… как будто на провал никто не рассчитывал. Ждали только окончательной, безоговорочной победы.
        - Она могла бы забрать меня там, - чуть опустив голову, возразил я ему. - Там, в подвале того самого «Ъеатра», где было место силы. Скажи, Кондратьич, ты знал о нем?
        - Никто о нем не знал, барин. Ты хоть газеты-то читал? Где-нить о твоем месте силы словом обмолвились? Я читал. Все было представлено, как очередной грязный теракт.
        А ведь это правда. Случись непоправимое - и Егоровна запросто смогла бы отмыться даже от этой погани. Сказала бы, что проводилась контртеррористическая операция - увы, с печальным исходом. Действовать пришлось в условиях нахождения живых людей, скорбим и помним о ушедших…
        - Ты уж наивным-то не будь, барин, чай, не сосунок уже, вона какой вымахал! Почто инквизаториям люди, их же род-то неприкосновенен. Чавось им станется? А с тобой ей уж непросто. Я ж тебя в этот корпус не просто так пристроить хотел…
        - Ты ж только что сказал, что им едва ли не море по колено.
        - Верно. Да вот запросто так выудить представителя благородного рода из корпуса - это вызов, можно сказать, всему правительству бросить. Императору в лицо плюнуть. Кто ж осмелится-то?
        Я бы сказал, кто осмелится, да его уже, по счастью, не было в живых.
        - Надо было спалить мне энту тетрадь. Теперича, когда Егоровна раскусит, кто ей в самый срам руку засунул да чистенькой вытащил, думаешь, поймет, простит да отпустит?
        Да уж, от этой жди - отпустит, но гостинцев полные трусы насыплет, хрен на своих двоих уйдешь. Кондратьич ушел, оставив меня плавать в самых мрачных думах. Я выдохнул - едва только показалось, что выбрался из самой тины, как меня снова по самую шею в то же болото загнали.
        Хотелось откинуться на спинку кровати, запрокинуть голову и тихонечко заплакать. Отчаяние желало взять надо мной верх, чтобы я, жалко потрясая кулачками, спрашивал у мироздания: ну почему все это происходит именно со мной? Стоило только представить эту картину, как я тут же отрицательно покачал головой. Отставить уныние! В конце концов, сдаваться пока все еще рано. Может быть, авось за последнее время и подустал вывозить меня на своей шее, но еще чуть-чуть поработает. Может, прав Кондратьич, спалить эту самую треклятую тетрадку, да и дело с концом? Нет улик - нет возможности докопаться. Теперь я уже сам обвинил себя в наивности. Как будто старухе в самом деле была нужна хоть сколько-то веская причина, чтобы до меня докопаться.
        Уже того, что я из другого мира, ей хватало с лихвой.
        - Знаешь, я не люблю больницы.
        У Биски был на удивление мрачный голос. Она вылезла из настольной лампы - сначала показались ноги и шикарная задница. Я качнул головой и хорошенько по ней шлепнул - какие бы она мне там вести ни притащила, а не шлепнуть ее попросту было невозможно. Она издала полный страсти вздох, но настроения это ей не прибавило.
        - Я тоже не люблю больницы. Если бы ты только знала насколько.
        - У меня для тебя сообщение.
        Так, это уже начало пахнуть жареным. Я кивнул, предчувствуя, что через дьяволицу вряд ли передают хоть что-то хорошее. На миг подумалось, что ее прислала Егоровна - помяни черта, как говорится, и ведь явится, не постыдится…
        - Долг, Федя. Долг.
        Она впервые назвала меня по имени. Дело, видать, совсем худо. Нехотя она заговорила вновь.
        - Отец…. Сатана требует исполнения долга. Он хочет, чтобы ты с сегодняшнего дня отправился в Туннели-под-мостом и зачистил их от являющегося туда зла.
        Туннели-под-мостом? Являющееся в них зло? Звучало по меньшей мере бредово. То ли правитель преисподней решил заделаться в злоборцы, то ли меня там встретит целый гарнизон ангелья - кого ж еще кривохвостые могут упрекнуть во зле?
        - С сегодняшнего дня? Ты разве не видишь, что сейчас я не в лучшей форме?
        Она видела. Сатана явно знал, какой выбрать день для требования долга. Что и говорить, он ведь демон по своей сути. Мне вспомнилось, как я сам поступил с Иоганном - выходит, кое-что в этом мире возвращается бумерангом.
        - Вижу. И мне… придется наказывать тебя до тех пор, пока ты не исполнишь обещанное. Но ты не бойся - поверь, ты будешь рад таким наказаниям. Ты только поскорее выздоравливай, живчик. Ты мне нравишься здесь, а там… там ты станешь игрушкой для многих, хорошо?
        И я кивнул ей в ответ.
        
        ССЫЛКА НА ЧЕТВЕРТУЮ КНИГУ -