Библиотека / Фантастика / Русские Авторы / ЛМНОПР / Лещенко Владимир : " Идущие Сквозь Миры " - читать онлайн

Сохранить .
Идущие сквозь миры Владимир Лещенко
        Свыше тысячи лет назад возник союз между цивилизациями разных пространственно-временных континуумов. Купцы и пираты Хеолики объединились с магами Эораттана, овладевшими способом перемещения между вселенными. И с той поры разноплеменные отряды занимаются торговлей, а иногда и разбоем, в чужих параллельных мирах, свозя добычу к своим предприимчивым хозяевам.
        Но не каждый из тех, кто находится на этой сомнительной службе, доволен судьбой. Однажды наш соотечественник Василий Кирпиченко, а с ним скандинавский ярл, гавайский вождь, крепостная крестьянка и еще несколько человек случайно добыли Ключ Перекрестков. Теперь у них есть шанс вернуться домой или, в крайнем случае, найти удобный для жизни мир…
        Владимир Лещенко
        Идущие сквозь миры
…Если ваша судьба быть повешенным, вы не утонете. Но нужно быть чертовски уверенным, что вам суждена виселица, чтобы отправиться в плавание на дырявом корабле, когда в океане жестокий шторм.
        Стивен Хокин
        Часть первая
        БЕРЕГ И МОРЕ
        Василий
        - Капитан, вот они!
        Я отвел глаза от экрана радара и посмотрел туда, куда указывал криво сросшийся палец Мустафы. Метрах в пятистах позади нас, в туманном мареве проступили, один за другим, силуэты трех низкобортных длинных кораблей под прямоугольным парусом.
        Рука машинально потянулась к биноклю, хотя я и без него уже знал, что это за корабли.
        - Давай зови наварха… Эй, и этого… тоже, само собой, - бросил я уже в спину боцману, метнувшемуся вниз по трапу.
        Пожав плечами, я нашарил в кармане передатчик, на ощупь нажал третью кнопку. Мустафа отличался двумя не вполне положительными качествами - во-первых, он не мог выполнять два поручения одновременно, во-вторых, не любил и боялся магов, даже не считая нужным этого скрывать. Он, конечно, не нарушит приказа, но - на всякий случай…
        Следовало все-таки поинтересоваться: кто именно пожаловал по нашу душу?
        Сквозь белый сумрак в бинокль хорошо были видны низкие просмоленные борта, ряд круглых с металлической оковкой щитов, штевни в виде оскаленных драконьих морд… На парусах - продольные красные полосы. По этому признаку я безошибочно определил национальность преследователей. Датчане… Десятки весел размеренно двигались, взбивая морскую гладь, - гребцы работали дружно, споро… Еще бы - у викингов за веслами сидят не заморенные рабы, а здоровые мужики, любой из которых шутя поднимет одной рукой наковальню и может сутки напролет грести против шторма. Три драккара - по одному на каждый наш когг. Вполне достаточно, если учесть, что на каждом - не меньше полусотни воинов. Лучших воинов в этом мире на данный момент.
        До чего скверно все вышло! Еще вчера я не стал бы тревожить почтенных начальников, а просто передал соответствующую команду на два других корабля, после чего спустился в трюм «Левиафана», открыл потайной люк и запустил тщательно упрятанный за двойным дном двигатель.
        Потом вновь поднялся бы на мостик и не без удовольствия понаблюдал, как драккары отчаянно пытаются догнать нас.
        Но увы - так бы было еще вчера. А сегодня ночью, в мертвый штиль, когда мы шли под машиной, «Симаргл», самый маленький из трех наших кораблей, в темноте столкнулся с бревном. Причем это самое бревно угораздило попасть прямиком во всасывающий сифон водомета, высадив решетку. Прежде чем на мостике сообразили, в чем дело, лопатки турбины были напрочь снесены.
        Незначительная неприятность, не более того: ведь до портала нам оставалось каких-то часа три-четыре неспешного парусного хода. Не иначе дьявол сунул нам навстречу эти три норманнские ладьи.
        Интересно, как они ухитрились так ловко выйти на нас в этом тумане? Можно подумать, что на одном из драккаров сидит какой-нибудь особо чувствительный шаман… На радаре было видно, что шли они нам на пересечку курса довольно-таки целеустремленно.
        И что теперь прикажешь делать?
        Можно было бы попробовать пугнуть викингов греческим огнем, только вот не испугаются они - им уже случалось брать на абордаж византийские огненосные дромоны. Да и не было греческого огня у нас на борту. Перед выходом с базы помощник эконома не моргнув глазом заявил, что греческий огонь закончился и вообще мы и без греческого огня не помрем. Интересно, на сторону он его продает, что ли?..
        На мостик взбежал начальник нашей флотилии, молодой человек лет тридцати с небольшим, Дмитрий Николаевич Голицын-Кахуна. За ним с каменным выражением на бледно-смуглом лице поднимался Тирусан Хао Ооргенг собственной персоной. На его шее на золотой цепочке мигал красным огоньком и тихонько попискивал пейджер; рука его лежала на расстегнутой кобуре.
        Что меня всегда поражало в подобных ему - так это их пристрастие к оружию. Они словно чувствуют себя без него нагими.
        Впрочем, это, если вдуматься, понятно - они и в самом деле должны чувствовать себя голыми и беззащитными в мире, где лишены почти всех своих способностей.
        На лице Тирусана проскальзывала тень легкого недовольства, словно мы оторвали его из-за пустяков от важнейшего дела. Впрочем, в определенном смысле так и было
        - в Ладоге он купил совсем юную рабыню, близкому общению с которой и посвящал почти все время нашего обратного плавания.
        Секунду-другую он вглядывался в окружающую дымку, затем скрестил руки на груди, как будто погрузился в отвлеченные размышления о смысле бытия.
        Мы ждали его решения. Маг мог попытаться затуманить мозги викингов какой-нибудь простенькой иллюзией или сделать что-нибудь с их предводителем. Правда, на таком расстоянии их было бы не просто достать, но…
        - Ну что же, - неприятно проскрипел колдун, глядя на приближающиеся корабли. - Вы не хуже меня знаете, что нужно делать в подобных случаях, капитан. Эораттану нужны рабы. - Он вдруг разразился каркающим, каким-то нелюдским хохотом, словно под человеческим обликом скрывалось некое жуткое существо.
        На мгновение у меня даже мелькнула мысль: что, если внешний облик мага - только видимость, а за ней прячется какой-нибудь чешуйчатый ящер с холодной кровью?
        Словно уловив, о чем я подумал, колдун впился в меня взглядом немигающих желтых глаз, и мне почудилось, что давно знакомые черты младшего мага третьей ступени Тирусана Ооргенга расплываются, а под ними проступают совсем иные.
        - Действуйте, почтенный, действуйте, - бросил он, явно теряя интерес к происходящему, и зашагал прочь.
        Дмитрий вытащил из кармана мобильник, нажал несколько кнопок.
        - Внимание, - произнес Дмитрий. - Флотилия три-семнадцать, как слышите меня? Приказываю: готовиться к отражению атаки. Боеприпасы: только парализующие. Ничего смертельного. Повторяю: только сонный газ.
        Капитаны должны были разобрать сказанное. Болгарину Анастасу Бояджичу с
«Дельфина» сам бог велел, а Грегори Джиллмен все-таки пять лет прослужил в канадской морской пехоте, а там пусть и немного, но обучали языку потенциального противника.
        Затем он кивнул мне.
        - Ингольф и Пустошный - за мной! - скомандовал я.
        Стоявший за моей спиной наш рулевой Ингольф Сигурдсон недобро ощерился, показав кулак приближающимся драккарам - с данами у викинга были свои счеты, собственно говоря, из-за них он и оказался среди нас.
        Мы спустились в трюм, где у пятого шпангоута я присел на корточки.
        Нажал на сучок, еле заметный на потемневших досках. В палубе с легким скрипом отворился люк, и сразу проем осветился тусклым светом маленькой лампы.
        Я спрыгнул вниз, в люк, прорезанный в фальшивом днище, при этом чувствительно ударившись коленом о кожух водомета.
        Двумя поворотами ключа я открыл окованный железом рундук, хранивший наш арсенал, оттуда один за другим извлек три гранатомета и карабин. Два передал не глядя стоящим у меня за спиной, карабин перекинул через плечо. Взгляд остановился на боеприпасах, лежавших во втором отделении рундука.
        Те, черные, с красной полосой гранаты - с напалмом, серо-зеленые - фугасные, длинные, со стреловидным оперением - бронебойные, способные прожечь броню крейсера, а вот эти, с пустым гнездом активатора, - химические бинарные. Слава богу, сегодня мне нужно не это.
        Я извлек запаянные в прозрачный пластик оранжевые тупоносые цилиндрики парализующих газовых гранат, покрытые замысловатыми иероглифами, разодрал упаковку…
        Один за другим они вошли в подствольные магазины. По пять штук, хотя хватило бы и одной… ну, двух, если промахнемся. В эту минуту на двух других коггах тоже извлекали из тайников гранатометы и ружья и готовились к бою - если предстоящее можно было так назвать.
        Мы поднялись на палубу.
        Пока мы были внизу, пираты успели пройти половину расстояния, разделявшего нас. Еще несколько минут, и они окажутся на нашей палубе. Карабин я передал Мустафе - на всякий случай.
        Ингольф любовно прижимал оружие к груди, на лице его было явственно написано искреннее сожаление, что и на этот раз не придется помахать топором.
        Я взгромоздил на плечо легкую трубу из дюраля в камуфляжной окраске, приложив к глазу окуляр замысловатого, с лазерной подсветкой, прицела.
        На «Дельфине» и «Левиафане» еще полдюжины пар глаз наблюдали за викингами в оптические прицелы, на тот случай, если мы промахнемся. Но мы не промахнемся.
        В прицеле совсем близко - руку протяни - были видны довольно ухмыляющиеся бородатые хари, окруженные лохмами, развеваемыми ветром.
        Все как на подбор - здоровяки в разноцветных плащах, отороченных волчьими и медвежьими мехами, скрепленными большими золотыми фибулами, в низко надвинутых остроконечных шлемах, а кое-кто - в собольих и бобровых шапках. Могучие запястья украшали массивные золотые и серебряные обручи.
        Колоритная, надо отдать должное, картинка.
        Вместе с мечами в руках появились луки - мы вот-вот окажемся в досягаемости полета их стрел. Их предводитель, уже седой, косматый, как матерый медведь, с золотой гривной на шее, напряженно сощурившись, глядел на нас из-под руки.
        Мерцающее пятно каллиматора надвинулось на его лицо, и он вдруг нахмурился. Быть может, что-то почуял инстинктом старого бойца. Он что-то крикнул, не оборачиваясь, и рядом стали несколько лучников, уже натягивая тетивы своего оружия. Пора.
        - Приготовиться! - Голос мой слегка дрогнул. Поверьте, я отнюдь не испытывал восторга от того, что мне предстояло, хотя отлично знал, что передо мной люди, одно из любимых развлечений которых - ловить на копья подброшенных детей. Как бы то ни было, здесь их мир и их время. Мои собственные предки были не лучше… - Приготовиться!
        Краем глаза я различил, как Мустафа метнулся в сторону, - как-то он едва не лишился зрения, попав под выхлоп гранатомета.
        Преодолев судорогу, которая вдруг свела мне палец, я нажал спуск.
        Оставляя за собой дымные хвосты, три гранаты понеслись к драккарам.
        Три еле заметных облачка возникли на несколько секунд над кораблями…
        Может быть, в далеком будущем взлетят несущие всеобщую смерть межконтинентальные ракеты, запущенные потомком того, кто должен был погибнуть от руки одного из падающих сейчас на дно драккаров. Или не будет сделано великое открытие, которое изменит мир… Или не произойдет ничего, потому что совсем скоро, завтра или послезавтра, этим трем драккарам суждено было бы пойти на дно вместе со всем содержимым.
        Минут через пять мы уже подошли вплотную к драккару, чьи весла бессильно болтались в мелкой волне. С костяным стуком соприкоснулись наши борта.
        На гребных скамьях, на носовой и кормовой палубе вповалку лежали десятки тел, блестя металлом кольчуг. Они все казались мертвыми. Недвижно лежали те, кто еще несколько минут назад предвкушал легкую и обильную добычу - товары и рабов - и, быть может, прикидывал, кого из взятых в плен принесет в жертву своим богам. Совсем скоро им предстоит биться в отчаянии головой о стены тюрьмы, проклиная судьбу и этих богов, скрестивших их путь с нашим.
        Зрелище (одно из многих, обычных для нас), за которое какой-нибудь профессор-историк не пожалел бы нескольких лет жизни.
        Стоявший у леера матрос подцепил драккар багром и, натужно кряхтя, подтащил к самому борту. Вот он и еще двое спрыгнули на судно, и через несколько секунд вокруг гребной банки был обмотан канат.
        Едко несло химией, и аромат разложившегося паралика смешивался с острой вонью немытых тел. Драккар пах куда крепче, чем наши кораблики, хотя колдун, случалось, жаловался на неприятный запах.
        Рядом со мной появился младший из матросов - Гриша Алмазов - с целой связкой кандалов.
        Пара ручных браслетов, соединенных длинными цепями с ножными и такой же цепочкой, пропускаемой между ног, - с ошейником. Это хитроумное изобретение невесть какого мира не оставляет закованному в них никакой надежды на освобождение. Стоит человеку в таких кандалах не то чтобы попытаться спастись бегством, а даже просто сделать резкое движение, как ошейник сдавит ему горло, грозя смертью от удушья.
        Расхватав эти замечательные приспособления (кое-кто имел возможность испытать их действие на себе), матросы принялись паковать в них бесчувственных викингов так же спокойно и деловито, как будто перед ними были бесчувственные мешки или тюки. При этом, не стесняясь, раздевали пленников, сдирая с плеч плащи, освобождая руки от браслетов, стаскивая грубые тяжелые сапоги, засовывая за пояс и за голенища изъятые кинжалы.
        Потом, повинуясь короткой команде Мустафы, они уложили пиратов в ряд, после чего, выстроившись попарно, принялись перетаскивать пленников на наш корабль, бесцеремонно швыряя их в трюмный люк, правда, на заранее подостланную солому. Получилось в согласии с поговоркой о мерах предосторожности на случай неожиданного падения.
        Около меня очутился спрыгнувший с борта «Левиафана» Ингольф - от удара драккар даже покачнулся. Скандинав довольно ухмылялся, глядя на результаты своих трудов.
        Он присел на корточки у тела ярла (или кто он там), срезал со шнурка на его шее тяжелую золотую пластину и протянул мне:
        - Оставь себе.
        - Бери, капитан, первая доля - вожаку.
        - Тогда уж отдай наварху, - усмехнулся я.
        Буркнув под нос что-то вроде «было бы предложено», скандинав вытащил из ножен меч. Повертел так и сяк:
        - Уж меч-то должен взять.
        - Ладно, забери, потом отдашь.
        Меч, по правде сказать, мне был ни к чему - я не умел с ним обращаться. Еще абордажной саблей или кортиком как-то владею…
        Тем временем обшаривавшие драккар матросы под руководством младшего боцмана вынесли из кормовой надстройки трех женщин в разорванных лохмотьях.
        - Там еще одна, - крикнул мне Адриан. - Только она прикована и голая.
        Подобрав валявшуюся секиру, он вновь нырнул в надстройку. Послышался лязг металла о металл, хруст обшивки.
        Он вновь появился, и уже не один.
        На руках Адриан держал дородную длинноволосую блондинку. Волосы чистого платинового оттенка мели палубный настил, ноги своей длиной превосходили всякое воображение, а высокие полные груди поднимались торчком, как два холма безупречной формы.
        Было видно, что удерживать на руках это чудо природы Адриану удается не без труда.
        Послышались удивленные и одобрительные возгласы, соленые шуточки и соответствующие советы - как поступить младшему боцману. Сделав вид, что не слышит, Адриан бережно понес свою добычу на «Левиафан».
        Его проводили завистливыми взглядами, но окрик Мустафы заставил матросов вернуться к работе.
        Перекидав наконец бесчувственных пленников в трюм, мои подчиненные принялись потрошить трофейное судно.
        Выкатывали по сходням бочонки с солониной и пивом, перетаскивали на «Левиафан» мешки с мукой и сушеной рыбой. Пятеро матросов чертыхались, согнувшись под тяжестью паруса. Ничего не должно пропасть. Вот один из суетящихся на носу украдкой нагнулся и что-то поднял. Я сделал вид, что не заметил.
        Не прошло и часа, как все три корабля были очищены от всего, что представляло хоть какую-то ценность.
        Двое пробежали навстречу друг другу от носа и кормы драккара, внимательно глядя, не забыли ли чего, потом сноровисто забрались обратно на палубу «Левиафана»
        Секира в руках Ингольфа взлетела вверх. Молодецки хэкнув, он ударил в борт драккара, и тут же - еще раз. После второго удара из-под лезвия хлынула вода.
        Подтянувшись на одной руке (не выпуская из другой руки топор), он легко вскочил обратно на палубу.
        Через пять минут, развернув паруса к ветру, мы двинулись прочь от места, где, оставив после себя несколько мелких водоворотов, в глубине скрылись три ладьи викингов.
        Всего лишь краткая остановка в пути, досадная, хотя в чем-то и небезвыгодная случайность.
        - Что, интересно, будем делать, если ветер стихнет?
        - Как что? Возьмем «Левиафан» на буксир. Заведем трос на оба наших когга, и вперед. Узлов девять вытянем. - Высказавшись, Дмитрий Голицын вновь принялся смотреть вдаль.
        Если не знать - невозможно предположить, что этот рослый, широкоплечий молодой мужчина, с кожей светлого бронзового оттенка, длинными усами кольцом, полными губами, светло-карими глазами и орлиным носом по праву принадлежит к знаменитому княжескому роду.
        Князь Дмитрий Георгиевич Голицын-Кахуна (для друзей - просто Дмитрий, для прочих
        - достопочтенный наварх) происходил из мира, в котором за полтора века до моего рождения победили декабристы.
        В его реальности Россия до сих пор осталась конституционной монархией, и ее территория простирается от Босфора до Калифорнии и Гаваев. Даже Антарктида является владением Русского императорского дома.
        Сам Голицын был в своем 1984 году богатым и знатным хозяином восьми с лишним тысяч десятин на Гавайских островах, которые стали протекторатом Российской империи, насколько я помню с его слов, в тридцатые годы позапрошлого века, и в Калифорнии, а также весьма почитаемым потомком индейских вождей и полинезийских королей.
        Ну и кроме того, как и положено русскому дворянину и богачу, - любителем яхт, красивых женщин и лошадей. Еще он любил авиационный спорт, и именно эта любовь привела его на палубу хэолийкского корабля.
        Однажды, пролетая на своем гидроплане над одним из необитаемых островков Каролинского архипелага, он заметил сверху довольно странные сооружения, возле которых в коралловой лагуне стояло несколько парусных судов. Заинтересовавшись, кто бы это мог быть, он приземлился на узкий коралловый пляж и беспечно направился прямо навстречу высыпавшей из бараков публике…
        В оправдание его поступка следует сказать, что тогда ему было только двадцать три, а мир, где он родился, был куда спокойнее, нежели даже тот, из которого происхожу я. И уж подавно не мог он предполагать, что наткнулся на временную торговую стоянку выходцев из параллельного мира…
        После того как Дмитрий покинул мостик, я вновь устремил взор на затянутые туманом волны Северного моря.
        На юте нас осталось трое - я, Мустафа, бессменно стоявший за штурвалом, и его младший коллега Адриан Пустошник.
        Наш «Левиафан» условно можно назвать коггом, хотя от этих вертких, пузатых суденышек старинных немецких купцов он довольно сильно отличается.
        Прежде всего, он заметно быстрее ходит под парусами, благодаря нескольким почти незаметным, но полезным усовершенствованиям такелажа. В нем четыреста тонн водоизмещения, у него высокая и широкая корма, так же высоко приподнятый над палубой бак и две мачты. Несколько необычно выглядит толстый резной поручень ограждения капитанского мостика. Нажатиями на несколько завитушек этой резьбы он легко открывается, и глазам предстают экран радара и курсографа, электронный барометр с хитрой приставочкой, позволяющей заранее уклониться от шторма, калькулятор для штурманских расчетов и гирокомпас.
        Под нашими ногами на корме размещаются каюты капитана, двух помощников и старшего боцмана. И еще два кубрика четыре на три с половиной метра, в каждом из которых размещалось двенадцать двухъярусных коек, а посередине еще ухитрились воткнуть стол и скамьи. Поэтому в хорошую погоду команда предпочитала есть на палубе.
        У нас имеются и более комфортабельные корабли, где каюты с удобствами, а у капитана есть личная уборная с ванной, и мне доводилось ходить на них не раз. Но не сунешься же в конец десятого века от Рождества Христова на баркентине или, чего доброго, на пароходе?
        Именно из-за того, что странствуем мы по разным мирам, для нас, точнее для наших хозяев, основная единица - не корабль, а команда. Сегодня мы идем куда-нибудь в дикий мир обменивать стекляшки и зеркала на меха и жемчуг - туда можно отправляться на первом попавшемся свободном судне; если и останутся какие-то легенды, то через два-три поколения фантазия рассказчиков изменит их до неузнаваемости. Завтра, то есть через месяц, плывем в Финикию или Ассирию - тут годится какой-нибудь нав или дхоу, почти не изменившиеся за две тысячи лет. Послезавтра нас посылают в мир, уже кое-чего достигший в смысле материального прогресса, и туда мы плывем на паровой шхуне. Вообще-то, в идеале это выглядит не так: обычно на достаточно длительный срок нас закрепляют на маршрутах, где можно обойтись одним и тем же судном.
        Но в жизни бывает всякое.
        Экипаж «Левиафана», как и двух других коггов, состоит из капитана (в данном случае меня), помощника (он же механик), второго помощника (суперкарго, на котором лежит обязанность осуществлять все торговые операции и ведать приемом груза), штурмана, двух боцманов (старшего и младшего), рулевого и еще двух с лишним десятков матросов. На «Левиафане», впрочем, первого помощника нет, ибо там квартирует наварх - начальник нашей маленькой флотилии.
        Есть еще и маг. Но маг - это не член экипажа, скорее мы все, если угодно, - необходимое, но второстепенное приложение к нему.
        - Что там, интересно, поделывает наш колдун? - подумал я и обнаружил, что произнес это вслух.
        Мустафа встрепенулся:
        - Известно чего делает этот… - Лицо боцмана отражало два борющихся в его душе чувства: желание сказать о почтеннейшем Тирусане Ао Ооргенге то, что он думает, и страх перед тем, что вышеупомянутый каким-то образом узнает, что говорил о его высокой персоне ничтожный смертный.
        - А чегой-то ты так злишься, Мустафа? - лениво, как бы между прочим, бросил разглядывавший волны Пустошник. - У вас, мусульман, девку можно замуж в девять лет отдавать, а той хазаряночке уже лет двенадцать будет…
        - Так то замуж отдавать, а не блудить с ней, не мучить так, что потом полночи плачет! - процедил Мустафа, с откровенной неприязнью пожирая взглядом католическое распятие на шее Адриана. - Или, может, пророк Исса вам такое тоже разрешил?!
        Между представителями двух религий вот-вот мог разгореться нешуточный спор, возможно даже с перспективой рукоприкладства. Допустить этого я, разумеется, не мог и, в полном соответствии с пунктом 456-А Устава, пресек «неподобающий спор о вере». Сделал я это очень просто: отправил Пустошника вниз присмотреть за пленниками, хотя в этом и не было нужды - они начнут пробуждаться только через час-другой.
        На прощание он бросил в мою сторону взгляд, в котором читалось затаенное неодобрение, - Адриан полагал, что я больше симпатизирую первому боцману.
        Что делать, но это действительно так. Он кажется мне более надежным человеком.
        Если там, откуда родом Мустафа Селимович, на Руси, да и во всей Европе, утвердился ислам, то в мире Пустошного - католицизм. Оба они в свое время участвовали в религиозных войнах: первый с буддистами, второй с поклонявшимися Аллаху, - и оба, несмотря на все то, что узнали за годы пребывания на службе у Хэолики, сохранили свою веру, что бывает далеко не всегда.
        Помнится, еще в самом начале нашего знакомства я спросил у Мустафы: как случилось, что князь Владимир принял мусульманство? Пожав плечами, Мустафа ответил, что ни про какого князя Ульдемира он не знает, а истинную веру его предкам принес непобедимый халиф Омар Пловдивский. Из чего я заключил, что пути моей и его вселенных разошлись уже очень давно.
        Мустафа заметно вздрогнул, слегка изменившись в лице, и, даже не оборачиваясь, я понял - на палубе появился маг.
        - Место, - коротко сообщил он.
        Хотя, по моим прикидкам, нам оставалось идти еще как минимум полчаса, но хозяину, как говорится, виднее.
        Не дожидаясь моей команды, боцман просигналил на два других судна…
        Пофыркивая двигателями, корабли подошли вплотную друг к другу, так что нос
«Симаргла» почти уперся в корму «Кракена». Вот Мустафа перебросил на «Симаргла» швартовый конец, который тут же был обмотан вокруг украшавшей его нос оскаленной волчьей головы. Затем к нам на корму с лязгом полетели цепи, и боцман вместе с Ингольфом набросили их на вбитые в палубу крючья. Во время перемещения корабли должны быть намертво соединены меж собой, в противном случае они неизбежно окажутся в разных мирах.
        Можно было начинать.
        - Завалить мачты, - отдал я команду.
        Тут же добрый десяток матросов бросились проверять тормоза на блоках, а Ингольф, поигрывая пудовой кувалдой, направился к грот-мачте, примериваясь, как половчее ударить в опоясывающий ее основание стальной бандаж.
        Если судьба когда-нибудь занесет вас на корабль, где низ мачты охвачен широким железным кольцом, нарочито грубо откованным и заржавелым, мой совет - поскорее с такого корабля убирайтесь. Наверняка это один из наших - то есть, конечно, хэоликийских - кораблей, и вы сильно рискуете никогда не вернуться домой, случись вам отправиться на нем даже в небольшое плавание. Со многими моими коллегами именно так и случилось.
        Со скрежетом и скрипом натягивающихся снастей, мачты медленно переломились и опрокинулись назад - чтобы чародею не пришлось, упаси бог, перетрудиться, открывая слишком большой портал.
        Ооргенг взглянул на часы. В отличие от абсолютного большинства своих собратьев, он предпочитал не электронные, а старомодные механические. Да не простые - на его руке был золотой «ролекс» с бриллиантовой инкрустацией.
        - Пора, - распорядился чародей.
        Он поднял обе руки вверх, так что широкие манжеты сползли, обнажив охватывающие предплечья браслеты из светло-серого материала - на вид не то из кости, не то из пластика. Но это не кость и не пластик.
        - Всем приготовиться к переходу, - отдал я ставшую уже привычной команду, - посторонним с палубы!
        Позади меня послышался топот множества тяжелых башмаков - по правилам в момент пересечения границы миров наверху оставались только маг и капитан с помощником.
        Ооргенг вытянул левую руку вперед, словно прицеливаясь из невидимого пистолета. Прямо перед нами из моря выросло мерцающее облако бледного света, похожее на сплющенное с боков яйцо. Просто и обыденно.
        Ни грома небесного и грозно звучащих заклинаний, ни зловещего шелеста, ни воющего ветра и разноцветных вспышек молний. Магия в чистом виде…
        - Малый вперед! - рявкнул я в телефон.
        Отвечая мне, под днищем завыли водометные турбины.
        В следующее мгновение наступила неправдоподобная тишина, и мы оказались в коконе из жемчужно сияющего тумана. Одновременно по всему телу Ооргенга прошла, корежа напрягшиеся мышцы, судорожная волна. Затем его резко перегнуло пополам, и содержимое его желудка полилось на палубу. Судорога вновь и вновь терзала его тело, а с губ рвался вполне человеческий стон. Я такое видел уже не единожды и всякий раз ощущал в глубине души нечто похожее на мстительное удовлетворение.
        Наш мир преподносит иногда заносчивым эораттанцам довольно-таки неприятные сюрпризы, жестоко мстя за использование чуждых ему сил.
        Его вновь вывернуло наизнанку, на этот раз желчью. Мне стало боязно - что, если он потеряет сознание и нас выбросит неизвестно куда?
        Но Тирусан Ооргенг уже распрямился, вытирая рот. Одновременно перламутровый полумрак сменился вечерним закатным небом и в уши вновь ворвался плеск волн.
        - Тяжелый переход, - глухо поделился со мною впечатлениями чародей.
        Потом без лишних слов направился к входу в кормовую надстройку.
        Я оглядел горизонт - нет ли вблизи других возвращающихся на базу судов: струна, по которой мы прибыли сюда, была одной из самых удобных и часто используемых трасс.
        Но нет, в данный момент мы были здесь одни.
        Пока два матроса торопливо убирали за Тирусаном, высыпавшие на палубу члены команды под руководством Адриана уже заводили концы на брашпиль - вернуть в прежнее положение мачты.
        Через полминуты под скрежет шестерен и глухое завывание двигателя мачты стали на место, и Ингольф вновь поднял обруч, закрепив его двумя шкворнями.
        Еще через восемь часов из-за горизонта начал подниматься холмистый берег. В моем мире тут находился Бостон.
        Уже через час наша флотилия вошла в бухту. Россыпь складов на берегу, суетящиеся люди, корабли у причалов.
        Над высоким частоколом из почерневших бревен, опоясывавших вершину холма, торчала, как указующий в небо перст, заклинательная башня магов.
        Позади всего этого по склону пологого холма, поросшего кривым сосняком, взбирались разнообразного вида строения. Мы были дома.
        У бревенчатого причала качалось несколько дюжин самых разнообразных судов, от баркентин до арабских дхоу и финикийских «круглых» кораблей. Тут же были пришвартованы два небольших пароходика.
        На первый взгляд база выглядела обычным приморским поселком. Жилые строения, сараи и мастерские, в беспорядке разбросанные по песчаному берегу.
        На стапелях эллинга стояло три корабля, оттуда доносился стук топоров и визг пил.
        Как мне признавался в доверительной беседе командор нашей базы, почтенный Хухотухчи, подбор подходящих кораблей - едва ли не самое трудное в его ремесле после прокладки маршрутов. Ведь корабль должен выглядеть по крайней мере не слишком чужеродно как минимум для десятка миров, да еще при этом вмещать по возможности побольше груза.
        Вначале хэоликийцы пытались строить их сами, но быстро прекратили. Верфи, на которых приходилось строить огромное множество кораблей десятков и сотен типов, съедали изрядную долю прибыли, при этом требуя множества рабочих рук. К тому же незаметная доставка судов по тысячам континуумов превращалась в почти неразрешимую задачу.
        Суда начали заказывать в ближайших окрестностях баз, на месте их только доводили до ума, устанавливая кое-какие полезные и необходимые приспособления.
        Сначала искусные плотники - действительно искусные (их поиск и ловля были для нас изрядной проблемой) - аккуратно наращивали второе дно, оставляя совсем небольшое свободное пространство, где и монтировались двигатели и тайные кладовые (именно в таком порядке и никак иначе - традиция!).
        Затем двойное дно тщательно заливали толстым слоем дегтя и смолы, после чего сверху настилали еще доски. За много столетий этот прием ни разу не подводил. Разумеется, какой-нибудь особо привередливый таможенник может приказать поднять настил, но что он там увидит? Никому в здравом уме не придет в голову отдать приказ рубить днище корабля. Во всяком случае, таких случаев анналы базы не сохранили. Там, в междудонном пространстве, прячется водометный двигатель почти всегда одной и той же марки - «Ансальдо» 1979 года выпуска, с небольшим запасом горючего (спирта или керосина) и газовым генератором, работающим на дровах. Никто не удивится, обнаружив среди груза несколько десятков кубов хороших сосновых или пальмовых досок. Там же в рундуке сложено оружие, которое разрешается применять только в самом крайнем случае.
        Там же - запас продуктов в японском диффузном холодильнике, изготовленном в 2011 году. Последние являются весьма нелишним дополнением к извечной солонине, сухарям, похлебке из сушеных овощей и консервам.
        Здесь же хранятся лекарства - буквально от всех возможных болезней. Вылечить содержимым этого ящичка можно - я не преувеличиваю - почти все. Вернее, скажем так: почти все и почти у каждого. Однако следовало быть осторожным. Всякий врач знает: чем сильнее средство, тем сильнее и побочные эффекты. У этих снадобий эффекты таковы, что иногда на то, чем становится человек, не могут без содрогания смотреть даже самые бывалые из нас. Тем не менее лекарства эти приходится использовать довольно часто - ведь в основном мы торгуем в мирах, находящихся где-то на уровне средневековья, и это в лучшем случае. Разнообразные эпидемии там привычные гости, а получить рану можно куда проще, чем у меня дома
        - схлопотать по морде.
        А магия тоже не всегда может помочь - ведь она отнюдь не всесильна в нашем мире. В наших мирах…
        Интерлюдия 1
        С чего все началось…
        Наверное, начать следовало бы так, в любимом хэоликийцами высокопарном стиле:

«…Некогда, неизмеримые миллионы миллионов лет назад, неведомо почему возникла Вселенная. Одна, Самая Первая, из которой и произросло, как из семечка, великое Древо Миров и Времен, на котором каждая ветвь - бесконечное мироздание…»
        Впрочем, это не единственно возможный взгляд на устройство Вселенной. Вот, например, как выглядит он с точки зрения (во всяком случае, насколько это известно нам) эораттанских магов.
        Вся Вселенная, вместе с Землей и Меркурием, Луной и Альтаиром, Солнцем и туманностью Андромеды, миллионами галактик, черных дыр и квазаров, является одной из страниц колоссальной книги, написанной Великими Творцами.
        Все эти вселенные-страницы были созданы одновременно, по одному и тому же образцу, измышленному Божественным промыслом.
        Но хотя все миры и были изготовлены совершено одинаковыми, уже в первые мгновения в них стали возникать различия: где-то частица отклонилась от предначертанной орбиты, где-то пылинка столкнулась с другой пылинкой.
        В результате в одной вселенной Земля получила несколько другую орбиту, где-то место океанов заняли материки, а место болот - пустыни, место жарких тропиков - вечная мерзлота, как следствие - возникли и развились другие виды животных и растений… И так далее.
        Но кроме случайных изменений есть еще и порожденные Великой и Непостижимой Игрой Творцов, которые время от времени развлекаются, внося изменения в течение судьбы.
        Можно услышать еще одно объяснение. Вселенная в принципе бесконечна во времени и пространстве и состоит из совокупности вселенных, непрерывно рождающихся и гибнущих каждое мгновение. Однако все они созданы по единому образцу, как клетки человеческого организма или коралловые полипы, слагающие риф. Из чего следует…
        Нет, пожалуй, на этом все об устройстве мира - все равно ведь истины не знает никто.
        Тем более что от своих знакомых мне приходилось выслушивать и другие космогонические теории, зачастую весьма фантастические.
        Что же касается хэоликийцев, то, по их глубокому убеждению, человек - ничтожная пылинка перед лицом повелевающих миром сил. Поэтому смертным достаточно почитать последних и не раздражать их, пытаясь проникнуть в тайны их замысла. Тогда они позволят верным почитателям спокойно приумножать свое земное достояние, в чем, собственно, и состоит цель всякого разумного человека. А доискиваться всяких там высших тайн мироздания просто глупо и бессмысленно.
        Но, так или иначе, существует неизмеримо большое число вселенных, отделенных друг от друга неощутимыми и непроницаемыми для простых смертных барьерами.
        Все эти миры схожи друг с другом, везде есть Земля, и заселена она - если заселена - людьми.
        Где-то существуют, быть может, цивилизации динозавров, лемуров, дельфинов или даже каких-нибудь головоногих моллюсков, но если и так, то все эти миры отстоят слишком далеко от наших, человеческих. Во всяком случае, ни разу в официальных хэолийкских хрониках (правда, лишь тех, что дозволялось читать нам, их простым слугам) и в легендах торговцев мне не попадались упоминания о встречах с ними.
        Все эти вселенные, как уже говорилось, отделены друг от друга невидимыми и непреодолимыми стенами… Нет, пожалуй, это не совсем то. Каждый континуум располагается по отношению к другим везде и нигде и в то же время симметрично им. При этом симметрия может быть полной, обратной и находящейся в противофазе. Именно так объясняют все это маги Сообщества Эораттан, и остается только им поверить, ибо других объяснений вообще нет, а маги обладают у себя дома чувствами, нам недоступными.
        Что такое Эораттан и откуда там маги? Об этом как раз сейчас будет сказано…
        Но сначала о хэоликийцах.
        В одном из бесчисленного множества миров, заметно отличающегося от тех, где родился я и большинство моих товарищей, на острове, величиной примерно с Крит или Кипр, лежавшем в теплом океане и называвшемся Хэоликой, когда-то давно возникла цивилизация торговцев, мореходов и пиратов, в чем-то похожая на Финикию или Венецию.
        И случилось так, что именно им, самым первым из обычных людей, пришлось столкнуться с пришельцами из иного мира - по-настоящему иного.
        Выше говорилось, что все континуумы схожи друг с другом в главном.
        За одним исключением - существует целый пласт вселенных, где человек обрел способность воздействовать на косную материю одной только своей волей.
        Трудно сказать - то ли в этих мирах присутствует нечто такое, чего нет в обычных, то ли, наоборот, у них нет чего-то, блокирующего подобные способности у нас.
        Об этом могли бы сказать сами их обитатели, но, думаю, они не те люди, которых следует спрашивать об этом.
        По терминологии островитян, эти миры именуются Мирами Левой Руки, в то время как мы все - обитатели Миров Правой Руки.
        В одном из «левых» миров существует двойник Земли, именуемый на одном из его языков, ставшим потом всепланетным, - Эораттан. Тамошняя цивилизация насчитывает, по словам самих жителей, более сорока тысяч лет. Все это время они совершенствовали чародейские способности и умения, и неудивительно, что пришло время и они каким-то способом узнали о наличии параллельных вселенных и, естественно, захотели добраться до них.
        Двигало ими как любопытство, одинаковое для всех людей во всех мирах, так и столь же универсальный завоевательный инстинкт. Маги открыли и освоили способ проникновения из одного континуума в другой, но до поры до времени ограничивались только посещением вселенных, подобных своей.
        Маги прокладывали все новые и новые тоннели между мирами, пока однажды очередной проход не вывел их прямиком на Хэолику. Трудно сказать, кто больше был поражен: эораттанцы, обнаружившие вдруг, что в единый момент лишились своего могущества, или почтенные торговцы и моряки, на глазах которых прямо из воздуха начали появляться люди.
        С помощью доступных им остатков магии эораттанцы вначале захватили изрядную часть острова, но затем война пошла по-другому. Не потерявшие, несмотря на бедствия, своей купеческой трезвости хэоликийцы собрались с силами и доказали магам, что колдовство, тем более ослабленное, может далеко не все.
        Некоторое время война шла с переменным успехом, пока наконец, понесши немалые потери, маги не убрались обратно на Эораттан. Однако на этом дело не кончилось. Среди оправившихся от поражения магов нашлись те, кто быстро сообразил, какие выгоды может сулить открытие этого странного мира. И в один прекрасный день жители стольного града Хэолики вновь увидели, как из пустоты появились люди в знакомых черных одеждах. На этот раз в их руках было не оружие, а богатые дары…
        Так возник этот странный союз - между колдунами и островными купцами.
        Недоверие и прежнюю враждебность быстро преодолеть не удалось. Скажу больше: до сих пор эораттанские маги и хэоликийцы друг друга втихую недолюбливают.
        Как бы то ни было, пережив первый шок от осознания множественности вселенных, островитяне быстро сообразили, как использовать сей факт для наполнения мошны, и, заручившись помощью эораттанцев, сначала робко, а потом все активнее занялись торговлей с другими мирами.
        Но к тому времени хэоликийская культура существовала более тысячи лет и они были уже не теми отважными мореходами, которые готовы были ради прибыли безоглядно рисковать головой.
        Команды кораблей уже давно наполовину, если не больше, состояли из иноземцев. Разве что капитаны и навигаторы, да и то это были в основном младшие сыновья богатых семейств и неудачники, не сумевшие завести собственного дела.
        Допускать же к великой тайне и неисчислимым сокровищам своих соседей, весьма недолюбливавших островитян за их богатство и гордыню, правители Хэолики решительно не желали.
        И тогда было найдено гениальное в своей простоте решение: богатство в других мирах для них должны добывать сами жители этих миров.
        И вот уже много столетий купленные, захваченные, похищенные, завербованные обманом и просто случайно подобранные жители всех тех мест, куда дотягивались загребущие руки островных торговцев, пополняют ряды добытчиков богатства.
        Хэолика оказалась единственным Миром Правой Руки, куда эораттанцы сумели пробить тоннель со своей родной планеты. Единственным трамплином, откуда открывался путь во вселенные, подобные нашей.
        И только маги способны открывать ворота между вселенными. Только им под силу отыскать слабые места в ткани пространства и времени и пройти сквозь них.
        Однако, как гласят легенды, так было не всегда…
        Василий (продолжение)
        Отдав необходимые распоряжения, распустив экипажи, сдав пленников нашему заведующему работорговлей Хильперику Вульфраду, а корабли - под присмотр береговой команды и грузчиков (это не заняло слишком много времени), мы с Дмитрием наконец-то сошли на пристань.
        По плоскому берегу мы направились к резиденции командора базы.
        В прибое плескались полдюжины голых ребятишек под присмотром молоденькой девушки. Несколько женщин постарше сидели на берегу, подставив спины все еще теплому солнцу ранней осени.
        Женщин на базе было не так уж мало - почти четверть населения.
        Это не только жены и дочери обитателей, которым было дозволено обзавестись семьей, и не только те, в чью обязанность входит развлекать пока не получивших такого разрешения.
        Представительницы слабого пола входят и в число торговцев, достигая немалых должностей. Во многих цивилизациях женщины пользуются не меньшими правами, чем мужчины, и наличие их в экипаже торгового корабля (даже в качестве капитана) или среди купеческого обоза - явление обычное. Далеко не везде считают, что женщина на судне приносит несчастье.
        Во-вторых, бывают ситуации, когда без них просто не справиться. Наконец, фактории, как и всякое большое дело, требуют немалого обслуживающего и административного персонала, и опять-таки женщины тут незаменимы.
        У входа в резиденцию я по привычке бросил взгляд на два ряда флагштоков, выстроившихся вдоль тисовой аллеи, ведущей к крыльцу.
        Справа висели вымпелы с изображениями животных, имена которых носили стоявшие в данный момент у причалов суда, слева - личные вымпелы капитанов.
        Вымпела Иветты, к своему огорчению, я не увидел. Мой вымпел и вымпел Дмитрия поднять пока тоже не успели. Зато был в наличии штандарт Ятэра. Неплохо, надо будет навестить старика.
        Миновав резную двустворчатую дверь, мы поднялись по винтовой лестнице в приемную капитана базы, где сидели несколько человек, с которыми я перекинулся парой слов.
        Тут же отирался один из помощников главного эконома - Нат Тернер, наш старый и не очень добрый знакомый, с которым у нас, как, впрочем, и почти у всех капитанов, шла глухая и непрерывная война. Мы сделали вид, что его тут нет.
        В приемной, за конторкой с электронной пишущей машинкой, ПК и селектором - командор нашей базы оформил свои служебные апартаменты в соответствии с известными ему достижениями новейшей техники, - восседала его старшая личная секретарша, немолодая и некрасивая особа.
        Впрочем, она могла позволить себе быть немолодой и некрасивой, так же как могла позволить себе иметь неработающего мужа на пятнадцать лет моложе себя.
        Мэри Джексон была единственной среди нас, кто хорошо изучил язык Хэолики, да не просто канааль - низкую речь, но и обе высоких - керану и миал. Она могла не только свободно общаться с островитянами при отключенном лингвестре, но и составлять официальные отчеты, так что, несмотря на вроде бы невысокую должность, ее статус был никак не ниже капитанского.
        Мы достаточно вежливо поприветствовали даму, после чего она подняла трубку, и через полминуты нас пригласили войти.
        Тхотончи равнодушно выслушал доклад Дмитрия, задал ему и мне пару ничего не значащих вопросов и, поблагодарив за находчивость в эпизоде с пиратами, отпустил.
        Наш капитан мудро не влезал в текущие дела, да это и не было, собственно, его главной задачей. В его обязанности входило то, что в моем мире называлось обтекаемым термином «общее руководство», а также периодическая отправка на Хэолику необходимых острову товаров.
        Еще он был единственный, кто имел некоторую власть над магами - смею заверить, достаточно эфемерную.
        До следующего рейса, то есть не меньше двух недель, мы могли располагать собой как угодно. Если, конечно, не обнаружится какой-нибудь срочной работы, вроде составления сводки-лоции, обучения новичков или того хуже - перевода с моего родного языка какой-нибудь книги или фильма.
        Если подобной срочной работы не обнаружится, нас не побеспокоят, даже если некому будет вести корабли с данью в Дормай. В этом случае командор педантично дождется окончания срока отдыха.
        Надо сказать, хэоликийцы вообще страшные формалисты. Это может показаться странным, учитывая, что они всегда были предприимчивой нацией купцов и мореходов, но тем не менее это так. Деятельность их определяют незыблемые, уходящие корнями в тысячелетия традиции, понятия, правила поведения, обычаи и кодексы, изменить раз и навсегда установленные принципы которых их заставит разве что угроза конца света. Придерживались они их в полном соответствии с принципом «Сперва выполни заповедь, а потом уж думай - зачем».
        Помню, как-то я задал Тхотончи вопрос, почему они предпочитают формировать команды кораблей из подобранных в разных мирах людей, когда, казалось бы, к их услугам такой неисчерпаемый резервуар, как Город. Сперва он не понял, о чем, собственно, я спрашиваю. Потом, весьма раздраженный, пробурчал себе под нос что-то об освященных тысячелетиями обычаях и о мудрости народа, освоившего благородное искусство торговли еще в те времена, когда предки других размахивали каменными топорами, и не пристало представителю вышеупомянутых народов подвергать мудрость Хэолики сомнению.
        Выйдя из кабинета шефа, мы попрощались с Мери Джексон, на что она не отреагировала, продолжая полировать ногти.
        Просто удивительно, как прочно эта англичанка середины девятнадцатого века усвоила привычки и манеры современных секретарш из немногих виденных ею фильмов.
        Выйдя, мы расстались: Дмитрий пошел сразу к себе домой, а я направился в столовую.
        В кухонном чаду сновал между огромными котлами в окружении двух юных поварих и поваренка шеф-кок базы Борис Максимович Беспредельный.
        Максимыч был из одного со мною мира, - во всяком случае, никаких существенных различий нам обнаружить не удалось. Правда, попал он сюда из сорокового года и живет тут уже почти тридцать лет.
        Мы обменялись приветствиями, и он указал мне на уставленный разнообразными блюдами длинный стол, специально предназначенный для того, чтобы пришедшие с моря могли в любое время подкрепиться.
        - Что у нас там? Опять оленина?
        - Она, родимая. А если чего другого хочешь, так поговори с Сато, пусть охоту организует на бизонов. Или на этих, косматых, которые с клыками…
        - Ты бы и поговорил, твой будущий зять как-никак…
        - Да что я? Мое дело маленькое - готовлю то, что есть. Ты капитан, тебя он скорей послушает. А кто я для него? Тоже мне, важная птица - главный повар! У себя дома он таких с кашей ел. А зять - так что с того? И вообще, кто я для вас такой? Ты вот, капитан… - Он уже был готов пуститься в длинные рассуждения, что его мало уважают, хотя и жрут исправно приготовленную им еду, - это была одна из любимых его тем.
        - Иветта где - не в курсе? - поспешил я направить беседу в другую сторону.
        - Отплыла три дня назад, в Египет.
        - А в какой именно?
        - К фараонам. Повезли медь и олово.
        - А что покупать будут?
        - Должно быть, золото да девок - что еще есть в том Египте хорошего? До тамошних девок наши хозяева большие охотники! Да уж вернуться на днях должны бы…
        Он дал легкий подзатыльник одной из девчонок - та, заслушавшись нас, прекратила помешивать похлебку в огромном котле.
        Всем поварятам, надо сказать, он приходился отцом. Несмотря на неказистую внешность, Максимыч пользовался немалым успехом у женщин. От его многочисленных связей у него было четверо детей самого разнообразного облика и цвета кожи. Уже не раз наш главный повар ходатайствовал об отставке и разрешении поселиться в Городе вместе со всем семейством, но начальство в лице Тхотончи все не желало отпускать великолепного кулинара.
        Для непосвященных поясню: Город - это место, куда отправляются те, кто, с точки зрения хозяев, заслужил право на покой. Я бывал там несколько раз - и когда доставлял товары, и, если можно так выразиться, на экскурсиях. Их устраивают с тем, чтобы пресечь время от времени начинающие циркулировать слухи, что вышедших в тираж слуг хэоликийцы просто-напросто уничтожают или продают на Эораттан. Могу засвидетельствовать, что это и в самом деле пустые россказни, - я встречал там тех, кто на моей памяти уходил в отставку, и чувствовали они себя прекрасно. Когда очередной Город слишком разрастается и в нем живет уже десятое или пятнадцатое поколение потомков первопоселенцев, хозяева бросают его, то есть просто перестают завозить туда новые партии «пенсионеров», и этот мир отмечается на картах как запретный для посещений. Жителям его предоставляется возможность жить и существовать, как они сочтут нужным и как смогут.
        - Ты-то сам откуда вернулся? - спросил меня главный повар, глядя, как я расправляюсь с мясным пирогом.
        - Из родных краев, Максимыч, можно сказать, - в Великий Новгород плавали.
        - Что-то больно быстро вернулись? - с нарочитым сомнением поскреб губу кок.
        - Так ведь шли большим зигзагом - по струне прямо к базе нас и доставило.
        Он кивнул:
        - А какой груз?
        - Да какой может быть оттуда груз? - пожал я плечами. - Как обычно из тех мест - мед, воск, меха, икра осетровая - пятьдесят бочек, высший сорт. Рабов еще полторы сотни, так и то не купленные, а в плен захваченные. Хотели посмотреть, что у нас в трюмах.
        - Викинги?
        - Угу, - кивнул я, - кому ж еще там быть?
        Обсуждение этой темы особого удовольствия мне не доставляло, хотя пора бы уже привыкнуть.
        - Ты бочку медку не подкинешь? Я бы медовухи сварил. Блины опять же с медом - объедение!
        - Сделаем, - заверил я. - У нас как раз один бочонок расселся, верхний обруч лопнул. Много вытекло, конечно, но литров пятьдесят осталось.
        Заморив червячка, я покинул камбуз, решив по пути домой слегка прогуляться, наслаждаясь твердой землей под ногами.
        Я забрел в контору эконома осведомиться насчет Иветты.
        Как выяснилось, перед Египтом они ходили в мир вроде моего, но там сейчас конец девятнадцатого века.
        Оттуда было привезено сто тонн стального лома с крупповских заводов, десять тысяч топоров с клеймом «Барановъ и К», тысяча сабель, две тысячи мечей, оформленных как «длинные мачете для рубки тропической растительности» - именно под таким названием их заказали в Петербурге. Последняя формулировка была изобретена самим экономом, и ее остроумием он весьма гордился.
        Доставили также почти семьдесят тонн высококачественного и экологически чистого шоколада, который уже отправился в мои родные девяностые в обмен на всякую бытовую технику.
        Что до прочего, то оно, конечно, уйдет куда-нибудь, где хорошая сталь ценится на вес золота и где никто никогда не сможет прочесть загадочные знаки на клейме.
        По дороге я миновал несколько крытых жестью длинных ангаров, соединенных между собой бревенчатыми галерейками, - мастерские, цеха, кладовые, забитые всякой всячиной. Это была вотчина Сато Симоды, третьего вице-командора, а проще - завхоза базы, уроженца Японских островов, отличающегося от знакомых мне по прошлой жизни японцев так же, как кок моего экипажа Хильперик Вульфрад из Франкского королевства отличался от современных мне немцев. Сквозь открытую дверь радиомастерской мне были видны стеллажи, забитые всяческой аппаратурой, среди которой попадались самые диковинные экземпляры, и две молоденькие девушки в обществе дряхлого осциллографа, колдовавшие с паяльниками в руках над выпотрошенным радаром.
        Тут же, за двустворчатой дверью с серебряной табличкой, изображавшей абак, располагался наш вычислительный центр с десятком разнокалиберных ЭВМ. В свое время мне довелось провести тут немало времени, делая для колдунов расчеты, непонятно к чему относящиеся и, возможно, даже закодированные. Было довольно странно видеть новенькую отечественную ЕС рядом с древним, непонятно как еще работающим «Армстрадом» или «айбиэмкой».
        Надо сказать, что к разнообразной машинерии колдуны относятся со снисходительным презрением. Видимо, все человеческие достижения в этой области представляются им стараниями жалких калек смастерить себе костыли поудобнее. Впрочем, к тем, кто машин не изобретает, отношение у них не лучше, а пожалуй, что и хуже. Должно быть, они кажутся им калеками, которые даже не могут додуматься до качественных костылей.
        Но есть одно исключение - они с большим пиететом относятся ко всяким электронным штучкам. Никогда не забуду, как один старый маг (а если маг выглядит таким, то это действительно древний старец), на воротнике которого болтался знак одного из высших посвящений, долго глядел, как я работаю на простенькой «Искре», а потом с несколько боязливым удивлением пробормотал: «Если бы вы только могли понять, какую великую вещь изобрели!»
        Заглянул в гараж, где на данный момент находилась почти сотня машин всевозможных марок, почти все - грузовые.
        Иногда, если струна проходит рядом с большим городом, мы просто делаем промежуточную остановку в ближайшем безлюдном мире, с комфортом доезжаем до портала по суше и уже через него попадаем куда нам надо.
        Существуют базы, почти целиком занятые сухопутной торговлей, но в целом Хэолика мало занимается ею. Все-таки наши хозяева всю жизнь были морским народом. Но и мне приходилось не раз водить торговые караваны из верблюдов и машин.
        Потом я поднялся на невысокий песчаный холм, поросший сосенками, искривленными ветром. Отсюда открывался знатный вид - прибрежные скалы, песчаные дюны, поросшие кривыми сосенками, темные леса на взгорьях вдали. За холмами располагались наши огороды. Внизу лежал залив, окаймленный порослью островерхих седых елей, спускавшихся по склонам к самой воде, домики, разбросанные по серой полосе берега, кайма темных лесов на другом берегу бухты…
        Весь наш поселок был виден как на ладони. Домики семейных обитателей и начальства. Перед домом Мидары - клумба, украшенная складывающимися в прихотливые узоры розовыми фиалками и голубыми маками: это Тая постаралась. У крыльца жилища Дмитрия, словно часовые, стоят два вырезанных из черного дерева идола, вывезенных им из какого-то плавания. Утверждает, что они - почти точная копия его богов с родных Гаваев.
        Дальше к северу - бараки для простых матросов: больше года я прожил в одном из них. Врытые в землю пакгаузы под железными крышами. Резиденция командора базы с высокой изящной башенкой и апартаментами для почетных гостей с острова. Увеселительные заведения - четыре кабака и еще одно, без которого не обходится ни один порт. Стоявшие на отшибе молитвенные дома - двенадцать, по числу имеющихся конфессий, и еще один, который по очереди предоставлялся представителям всяких мелких религий. Плац, на котором в торжественные дни - когда с Хэолики являлась очередная высокая комиссия - устраивали смотры.
        Огражденная частоколом с колючей проволокой тюрьма - не для нас, упаси боже, для живого товара (как раз сегодня там появились новые постояльцы).
        Возле продсклада полтора десятка человек копали глубокую яму. Рядом высился холм уже вырытого песчаного грунта, у подножия которого лежали в штабеле бревна, приготовленные для будущего сруба. Яма предназначалась для ледника, закладываемого вместо старого, затопленного весенними дождями.
        Кладбище - не такое уж и большое, если учесть трехсотлетний срок существования нашей базы. Большинство из тех, кто расстается с жизнью, гибнет очень далеко отсюда, а чаще - пропадает бесследно.
        Вздохнув, я спустился по осыпающейся тропке и двинулся домой.
        Вот и мой дом. Обычный бревенчатый сруб на фундаменте из желтого плитняка, половина крыши крыта тесом, половина - листами пластика.
        Пламя привычно входит в скважину на двери, с натугой поворачивается - и вот я уже в темных сенях.
        Через несколько минут я с наслаждением забрался в жестяную эмалированную ванну, благословляя недавно проведенный водопровод.
        Нежась в горячей воде, я отмокал от многодневной корабельной грязи.
        Потом, накинув бархатный турецкий халат, улегся на диван.
        Две комнаты, стены которых были обшиты лакированными досками кедра, и еще одна такая же наверху были моим жилищем. С потолка свисала двухрожковая электрическая люстра. На столе стояла керосиновая лампа - напряжение подавалось далеко не всегда.
        Полки, на которых стояло несколько книг, которые я запамятовал вернуть в библиотеку перед отплытием, старый «Хитачи» с горкой кассет возле него, проигрыватель…
        На стене, на шкуре гризли висело оружие, вывезенное мною из путешествий или подаренное друзьями. Именно туда я намеревался пристроить меч датского ярла.
        На всем лежал слой пыли.
        Итак, я был дома. Глухая тоска шевельнулась в моем сердце при этой мысли. Да, именно этому месту суждено быть моим домом, и весьма вероятно - на всю оставшуюся жизнь, если, конечно, мой корабль или караван при очередном переходе не провалится без возврата в межпространственную бездну, не станет добычей шторма или песчаной бури или в какой-нибудь схватке меня не настигнет смерть. Далеко не каждый из числа подневольных слуг Хэолики доживает до того времени, когда ему разрешают выйти в отставку.
        Пройдет год, два, пять, а в моей жизни ничего не изменится. Походы в знакомые или незнакомые, но, в сущности, не особо отличающиеся друг от друга места.
        Гороховый суп на солонине, иногда для разнообразия - консервы и содержимое холодильника. Галеты и сухари. Океан вокруг, однообразные вахты, делящие жизнь моряка на одинаковые отрезки времени - прежде на палубе и в трюме, а теперь на мостике и баке.
        Может быть, меня переведут на другую базу, где будет то же самое.
        Может быть, я когда-нибудь стану вице-командором - впечатлений будет меньше, а скуки больше.
        Что мне делать, чтобы развеять грусть-тоску? Впору завалиться в поселковый бордель. Нет, неохота. За минувшие годы я так и не приобрел вкуса к подобным развлечениям, хотя и отдал им должное. Пойти к Эндрю Ллойду, старому приятелю, - сыграть в шахматы? Или отправиться в кабак и за пяток серебряных монет взять бочонок настоящего хиосского розового вина, недавно привезенного из Македонской империи? Хватит на неделю пьянки. А может, написать прошение командору базы с тем, чтобы мне разрешили жениться на Иветте Солсбери? Конечно, я еще не выслужил положенного для этого срока, но все-таки почему не попробовать? Ради такого случая можно и в католицизм перейти, пусть меня Пустошный окрестит… Венчать, правда, некому.
        Я улегся на широкую кровать - достаточно широкую для того, чтобы поместились двое и даже трое (при условии, что двое - стройненькие дамочки), - и принялся размышлять.
        Размышления - тоже способ развлечься, если новых книг и фильмов нет, а взятый из библиотеки роман девятнадцатого века на итальянском, который я с грехом пополам освоил, повествует о каких-то заговорщиках, роковой любви и зловещих семейных тайнах и смертельно скучен.
        Мир, где я сейчас нахожусь, абсолютно пуст.
        На полмиллиарда квадратных километров ни единого человека. Только мы, база. Четыре тысячи пятьсот двадцать две особи вида хомо сапиенс обоих полов. Большинство - моряки, попавшие сюда самыми различными путями. Остальные - случайный люд, вроде меня самого, - от бывших рабов до «зайцев», решивших бесплатно прокатиться на хэоликийском корабле.
        Постоянные поселения хэоликийцы устраивают только в тех мирах, где не возник и куда не проник человек. Таких не столь уж мало. Давно подмечено - если ты проходишь через несколько континуумов сразу, то тебе обязательно встретится такой.
        Тут рай для охотника. Можно взять вездеход и отправиться за триста километров в прерии, поохотиться на бизонов или мамонтов. Если есть желание - можно и на пуму или ягуара, но тут, правда, неизвестно, кто на кого поохотится. Можно отъехать еще на семьсот километров к северу и половить там идущих на нерест огромных осетров и лососей или пострелять гризли, в изобилии живущих там, где в моем мире стоят небоскребы Нью-Йорка.
        А в Скалистых горах, говорят, еще остались пещерные медведи. Жаль, что я никогда не любил охоту, было бы хоть какое-то развлечение…
        Да, для любителя охоты этот мир - предел мечтаний. Кедровые и магнолиевые леса покрывают все Восточное Средиземноморье. На месте Сахары раскинулась изобильная цветущая саванна. Без малого вся Европа, от Гибралтара и Сицилии до Скандинавии, сплошь покрыта девственными лесами и пущами. Можно было бы, если найдется еще десяток желающих, взять месячный отпуск и сплавать туда. Правда, что там делать? Разве опять же охотиться на туров и зубров?
        А где-то далеко, на востоке и юге, лежат Цейлон и Голконда с их нетронутыми залежами рубинов, сапфиров и алмазов, еще дальше к югу - алмазные поля Южной Африки, в четырех тысячах километров от нас прямо на юг - колоссальные изумрудные месторождения Колумбии.
        И так же, в четырех без малого тысячах километрах, только к западу, находились калифорнийские золотые россыпи. Как-то я спросил Бориса Беспредельного: почему бы нашим хозяевам, вместо того чтобы возить через межпространственные ворота соленую рыбу и олово, просто не выкопать в одном из таких миров все драгоценные металлы и камни и не купить на них все, что им надо?
        - Э, хлопец, - снисходительно похлопал он меня по плечу, усмехаясь в усы. - Ты пойми - этот народ уже тысячу лет с лишним барахло туда-сюда возил, когда все это началось… Это уже у них в плоть, в кровь вошло, они просто спокойно спать не могут, если где-то товар лежит. Торговля для них - это все, это их бог. Чем-то другим заняться - это для них все равно как для цыгана коней не красть, а землю пахать!
        Борису Максимычу можно верить. Он единственный из моих знакомых, который может похвастаться, что жил на острове. Шесть лет он провел там, обучая купеческих отпрысков обращению с современным оружием.
        Правда, тогда я еще не был капитаном и не знал того, о чем хэоликийцы в присутствии простых матросов не распространяются лишний раз: миры, где добываются золото и драгоценные камни, а также руды разных редких металлов, вроде ниобия и бериллия, у островитян тоже есть, хотя и немного.
        Кстати, о птичках (то бишь о золоте).
        Привстав, я приподнял медвежью шкуру и нажал на выступ бревна.
        Искусно, так что снаружи ничего нельзя было заметить, выпиленная часть бревна вышла из пазов, открыв маленькую нишу, в которой стояла шкатулка черного дерева. Этот тайник я обнаружил совершенно случайно, через месяц после того, как въехал в свое новое жилище.
        Вытащив приятно оттягивающую руку шкатулку, я открыл ее щелчком пальцев - простенький магический замок срабатывал только на мое биополе. Вложил туда золотую гривну чуть не в кило весом, еще сутки назад украшавшую бычью шею норманна.
        Содержимое шкатулки пересчитывать не стал, ибо знал наизусть, - все было заработано нелегким трудом и с риском для жизни.
        Пятьсот четырнадцать золотых монет всех времен, стран и миров, пригоршня драгоценных камней, несколько довольно ценных украшений - кольцо с искусно обработанным изумрудом чистой воды, серьги с рубинами и сапфирами, платиновый перстень с бриллиантом в пять карат.
        Триста долларов, доставшихся мне по случаю. Свернутый в трубочку папирус - вексель на имя какого-то карфагенского ростовщика, выписанный через сто пятьдесят лет после того, как Ганнибал сжег Рим (вот уж не знаю - попаду ли когда-нибудь в те места?). Связка ключей.
        И тщательно завернутые в тонкий пергамент российские рубли - десять тысяч пятьсот девяносто три рубля ровно. Мои отпускные, которые были в моем кошельке, когда земля разверзлась у меня под ногами и я вдруг оказался в матово-жемчужной пустоте…
        С того дня минуло уже шесть с лишком лет.
        Я увидел великие древние цивилизации, о которых в мое время даже понятия не имели, побывал в мирах, где не возникли христианство, ислам и буддизм, несколько дней прожил не где-нибудь, а в столице Атлантиды.
        На моих глазах покупатели приезжали на рабские рынки в паровых автомобилях, а римские гладиаторы сражались с последними хищными динозаврами, привезенными из верховьев Нила, о чем история не сохранила сведений.
        Я пережил все, что обычно выпадает на долю хэоликийского торговца. И мучительную, выжигающую душу дотла тоску первых дней, когда стало ясно, что я отрезан от своего дома навечно. И жестокие приступы внезапно наваливающегося холодного отчаяния последующих недель и месяцев, когда прыжок за борт в штормовое море или пуля из табельного карабина (любого из двадцати с чем-то моделей, находившихся у торговцев на вооружении) не казались слишком страшным выходом из мышеловки, куда меня поймала судьба.
        И горячее любопытство при первом знакомстве с новыми мирами, так же быстро сменившееся спокойным интересом: мол, что я, параллельных миров не видел, что ли?
        За эти почти семь лет я узнал очень многое и многому научился. Я был матросом, суперкарго и капитаном. Я помню наизусть все полторы сотни видов такелажа, могу управлять парусниками шести типов и прокладывать курс по звездам даже там, где небо ничуть не похоже на то, под которым я родился.
        Я могу починить почти любую автомашину, за пять минут разберусь в незнакомом огнестрельном оружии, умею неплохо подделывать документы, виртуозно торговаться, уламывая даже самых твердолобых купцов, делать несложные хирургические операции и обращаться с радиолокатором.
        Я переспал со множеством женщин самых разнообразных миров, народов, цветов и оттенков кожи, среди которых была, между прочим, и самая настоящая королевская дочка (одно время она заведовала нашим увеселительным заведением). Перепробовал множество самых разных горячительных напитков - от вина из водорослей до водки из нефти.
        А еще я научился убивать людей, а потом не вспоминать их лиц.
        Именно это, наверное, было самым трудным.
        За те годы, пока я служил властелинам Хэолики, я более или менее подробно познакомился почти с сотней планет Земля и примерно о трехстах составил представление по рассказам товарищей, записям или случайным кратким посещениям.
        Из них где-то десятка четыре по положению в потоке времени соответствуют моей родной второй половине двадцатого века. В двух третях высшим техническим достижением являются допотопные паровые машины и кремневые мушкеты. Кое-где до сих пор пребывают в блаженном неведении о том факте, что Земля вращается вокруг Солнца. Не без гордости могу сообщить, что те континуумы, где развитие исторического процесса ненамного отличается от того, который я до двадцати шести с половиной лет считал единственно возможным, являются наиболее развитыми в области науки и техники. К примеру, даже в довольно продвинутом мире нашего наварха первый космический корабль был запущен только в середине восьмидесятых - увы, не Россией; первое испытание атомной бомбы произошло в шестьдесят восьмом, напротив, в России; так и хочется сказать «увы», но не получается: именно в это время, как и в моем мире, мы крупно поссорились с Китаем. (А компьютеров там до тех пор и не придумали толком - на всю планету несколько ламповых чудовищ со смешным быстродействием.)
        Правда, встречаются миры, достигшие весьма значительных успехов, где тем не менее развитие знаний пошло не тем путем, каким у нас. Таков, например, мир моей подруги Иветты Солсбери, где прогресс начали не механики, а алхимики. Впрочем, это не так уж важно. Пожалуй, важнее другое. Смею заверить - мир, хотя бы приблизительно напоминающий земной рай, мне не известен. Боюсь, такого просто не существует.
        И даже свой собственный я, в отличие от многих моих более простодушных товарищей, к сожалению, к таким причислить не могу.
        Слишком хорошо я знаю его недостатки.
        Впрочем, все познается в сравнении, говорю я себе.
        Ты повидал достаточно, чтобы понять, что мир, где ты имел счастье родиться и прожить до двадцати шести лет, - один из лучших, что бы там ни было. Ты зарабатывал свой хлеб, шелестя бумажками в конторе, в то время как твой друг Селимович, чтобы не умереть с голоду, в тринадцать лет должен был спуститься в шахту, получая жалкие гроши.
        Твои знания позволили тебе всего за шесть лет дойти до капитана, и ты вполне можешь стать вице-командором базы. А Мустафа, хотя проплавал куда больше тебя, выше боцмана никогда не поднимется, потому что для него не то что навигационная таблица, а и таблица умножения - китайская грамота!
        А вспомни рассказы Пустошника про его мир, где людей жгли на кострах до начала двадцатого века; Пустошника, семь лет проведшего в окопах во время войны с халифатом Хорезма.
        На свою зарплату ты мог купить сотню килограммов мяса. Спроси, сколько мяса мог купить он и часто ли его видел! Спроси, спроси, ты, привыкший у себя дома есть на завтрак бутерброды с маслом-сыром и почти каждый день лопавший котлеты и куриный суп - да еще ругавший маленькую зарплату.
        Вспомни хотя бы Мидару Акар, которая после очередного переворота в своей богоспасаемой Йооране угодила в солдатский бордель. Да, наконец, Гришу Алмазова, между прочим почти твоего земляка, у которого вся семья погибла в Грозном под родными русскими бомбами!
        Ладно, хватит о грустном.
        В конце концов, впереди как минимум четырнадцать дней (а то и целый месяц), когда я смогу спать хоть до полудня, скоро прибудет очередная экспедиция из конца двадцатого века, правда, не совсем моего, - стало быть, будут новые фильмы и книги, а главное: не сегодня-завтра должна вернуться Иветта.
        Интерлюдия 1 (продолжение)
        В скольких мирах появляются и исчезают корабли под разными флагами, но принадлежащие Великой Хэолике? Тысячи ли их или десятки тысяч? Или их много больше - ведь есть и такие, куда экспедиции посылают раз в десять или двадцать лет? В скольких портах скольких миров сходят на берег эти люди? Обычные матросы, офицеры и купцы, такие же, как все прочие. Так же пьют вино, пиво или иной хмельной напиток, иногда курят дурманящую траву, тискают девок и громко поют песни. Ну, быть может, их корабли чем-то отличаются от хорошо известных, да они сами меньше других склонны к болтовне. Ну и что с того? Быть может, эти люди просто не хотят, чтобы узнали, откуда они. В конце концов, далеко не все мореходы и торговцы в ладах с законом. Да и вообще: мало ли странных людей плавает по морям? Быть может, я сам видел их когда-то на улицах Одессы, Новороссийска или Мурманска, не обращал на них внимания, не знал, что передо мною те, кем мне скоро суждено стать. Ведь не исключено, что хэоликийские корабли бороздят и океанские просторы моей родной Земли.
        В основном торгуем мы в местах диких, в мирах и временах, чаще всего не выдумавших еще даже пороха.
        Возим товар на грузовиках и кораблях, а также на верблюдах, лошадях, ишаках, а кое-где - и на более экзотических видах зверья.
        Возим хлеб туда, где он ценится дорого, и покупаем серебро там, где оно стоит дешевле меди.
        Возим пряности туда, где за них дают равный вес в золоте, и вывозим оттуда же рабов - по паре золотых монет за голову. Плаваем к дикарям, меняя янтарь, жемчуг или драгоценные меха на стеклянные бусы и ножи из скверного железа. Тащимся за десяток миров, чтобы продать товар, который можно сбыть в соседнем порту, - чтобы не привлекать слишком пристального внимания к кораблям, капитаны которых, прижми их, не смогут внятно назвать свой порт приписки.
        В современные мне эпохи экспедиции ходят очень редко. В позднейшие - почти никогда. Не шибко там расторгуешься: то расчеты исключительно по безналу и кредитным карточкам, то необходимо предъявлять документы с дикими степенями защиты и микрочипами, то имеется всемирная инфосеть с базой данных на все фирмы и корабли.
        Да и люди там умные и наблюдательные и вполне могут засечь чужаков.
        Кроме того, по случайным обмолвкам колдунов я знал, что во многих континуумах движение в периоды примерно с конца двадцать первого века полностью перекрыто какой-то непонятной силой. Тем не менее торговля с технически развитыми мирами Хэолики необходима - тамошние жители слишком уж привыкли ко всякого рода благам цивилизации. Кроме того, только оттуда они могут получать современное оружие, которое нужно им для защиты от соседей (хотя все уже забыли, когда последний раз на них нападали). Или хотя бы тот же «эликсир жизни».
        Так что плавать туда приходится, несмотря даже на трудность сохранения инкогнито в мирах компьютеров и спутников.
        В торговле, как и во всем остальном, хэоликийцы, надо сказать, неукоснительно придерживаются своих принципов, первый из которых - строжайшее сохранение тайны.
        С ним, в основном, связаны и все остальные.
        Они, например, никогда не торгуют современным оружием: нет лучшего способа привлечь к себе внимание, чем привезти куда-то незнакомое оружие.
        Они не продают наркотики: в тех местах, где к ним относятся либерально, особого барыша это не приносит, а там, где подобная коммерция жестоко карается, прибыль, по их мнению, не оправдает риска разоблачения. Они крайне редко продают лекарства из развитых миров - опять же, торгующий чудодейственными средствами очень быстро окажется на виду. Впрочем, абсолютного запрета на подобный товар не существует. Многие фармацевтические фирмы моего двадцатого века были бы страшно удивлены, узнав, кем являются странные клиенты, заказывающие лекарства без упаковок, в бидонах и мешках.
        Одним словом, сохранение инкогнито - это первый закон, которому следует Хэолика, ставя его превыше всякой выгоды. И надо сказать, в этом они преуспели - за всю тысячу с лишним лет, насколько мне известно, их не разоблачили ни разу.
        И это при том, что кроме нас, обычных торговцев, существуют еще разведчики и постоянные агенты.
        Не так уж редко случается, что порталы неожиданно закрываются или становятся слишком сложными для проникновения, иногда по каким-то неизвестным причинам некоторые миры вообще становятся недоступными - на год или сто лет. В каких-то континуумах вспыхивают войны, случаются перевороты, эпидемии и неурожаи - да мало ли еще что… Кроме того, наши торговые экспедиции не могут слишком часто посещать одни и те же миры в большом числе - тогда странные суда опять-таки неизбежно обратят на себя внимание.
        Поэтому постоянно нужно искать все новые места, где можно продать и купить.
        Базируются разведчики в Дормае. Каста эта весьма малочисленная и замкнутая, отбор в ее члены ведется очень строго, причем самими хэоликийцами и на принципах, нам неизвестных. Я сталкивался с ними редко, и то в основном с отставными - уже в Городе. Разведчикам да еще постоянным агентам - единственным из всех слуг Хэолики - предоставлена привилегия: за особые заслуги быть зачисленными в список полноправных граждан и поселиться на благословенном острове.
        Постоянные или, как еще иногда говорят, стационарные агенты тоже не слишком многочисленны. Они теснее связаны с разведчиками, нежели с нами - простыми торговцами.
        Правда, вербовка их уже находится в нашей компетенции.
        Эти люди живут подолгу в подведомственных мирах. В их число берут только семейных. При этом семьи их обычно живут на базах, и они время от времени наезжают их навещать. Таким образом Хэолика крепче привязывает их к себе. Во всех отношениях.
        Если говорить откровенно, то стационарные агенты - люди, с которыми я бы ни за что не поменялся. Жить все время в одном и том же мире, как правило диком и неуютном, где, случается, мытье считается дурным тоном и где даже самый захолустный город чуть ли не каждый год штурмуют и осаждают… Ну уж нет!
        Изрядную часть груза всегда составляют рабы. Торговля ими хотя и весьма прибыльна, но требует особых мер предосторожности, и каждую экспедицию за живым товаром планируют с особой тщательностью. И это не удивительно: представьте, кто-нибудь обнаружит, что его раб - родом из страны или даже с материка, которого нет в его мире.
        Хорошо, если это что-то вроде Античности или Раннего средневековья, когда люди имели смутное представление, что творится на противоположном конце их собственной страны. Ну а если это более цивилизованная эпоха?
        Конечно, скорее всего, он прикажет выпороть лгуна, ну а если задумается? Кроме того, раб может сбежать, получить свободу да, в конце концов, стать любимым слугой какого-нибудь правителя… Вдруг его странные рассказы побудят того заинтересоваться продавшими его.
        Далеко не всякому капитану и не всякой команде доверят возить живой товар из мира в мир и торговать им.
        К счастью, мой экипаж редко удостаивался этой сомнительной чести.
        Впрочем, на перепродажу идет хорошо если десятая часть рабов, еще столько же потребляет сам остров Хэолика. Остальное поглощает Эораттан. Как глухо обмолвился Тхотончи, рабы - едва ли не основная часть платы, взимаемой колдунами за свои услуги.
        Куда девается такая прорва людей - совершенно непонятно.
        Слухи ходят самые зловещие, вплоть до того, что человечина - одно из любимых, если вообще не единственное блюдо колдунов.
        Но лично я все-таки склоняюсь к тому, о чем говорил мой приятель - капитан пропавшей полгода назад «Касатки» Петр Приходько. По его мнению, на Эораттане просто некому работать, потому что все ушли в магию.
        Василий (продолжение)
        Что называется - помяни черта!
        В окно я увидел медленно вышагивающую по серому песку долговязую фигуру в черном плаще магов, поверх которого была, однако, наброшена радужно переливающаяся накидка.
        Кроме того, от всех прочих эораттанцев его отличала ажурная диадема, венчающая высокий лоб. Имя его было скрыто от нас, непосвященных, а титуловать его полагалось - Магистр. Именно так - Магистр, с большой буквы, человек (будем надеяться), стоящий во главе семи десятков прикомандированных к нашей базе колдунов. На моей памяти он считанное число раз выбирался из магической берлоги на холме, и я надеюсь, его заставила это сделать не жалоба Тирусана Ооргенга на нерасторопность одного из капитанов, осмелившегося из за пустяка - каких-то встречных пиратов - прервать его драгоценный отдых.
        Даже с расстояния в пару десятков метров я, как мне показалось, хорошо разглядел его темно-желтые глаза - холодные и неподвижные, в самом деле до жути напоминающие глаза какой-нибудь хищной рептилии.
        Нет, и в самом деле лучше поменьше размышлять о них. Кстати, старожилы в самом начале мне именно так и советовали: чем меньше будешь думать о колдунах, тем лучше. Причем, вопреки общепринятому мнению, не думать о них было довольно легко
        - временами даже забываешь об их существовании.
        Может статься, тут опять же не обошлось без их участия.
        Интерлюдия 2
        Их зовут магами, или попросту колдунами. Как они называют себя сами и что в действительности представляет из себя то, чем они занимаются, - неизвестно и, наверное, никогда не станет известным. Стоит только в беседе с кем-то из них коснуться этой или подобной темы, как они тут же резко обрывают разговор и принимаются смотреть сквозь тебя. Весьма неприятное чувство, смею уверить, - ощутить на себе такой взгляд.
        Что мы вообще знаем о магах? Что те могут жить очень долго, хотя, как и мы, подвержены старости и смерти. Но сколько это - долго? Двести, триста или тысячу лет? Среди них есть и мужчины и женщины; хотя женщины крайне редко появляются среди странствующих между мирами, и никто из всех, кого я знаю, не мог похвастаться тем, что имел с ними какие-то отношения, кроме чисто деловых.
        Еще то, что средней силы маг легко может скрутить двух-трех человек, не пошевелив пальцем (это если он не воспользуется заранее накопленной энергией), вылечить не слишком тяжелую болезнь, предсказать за несколько часов или дней - это зависит от обстоятельств - землетрясения, цунами и тайфуны, и еще много других полезных вещей. По крайней мере так, или примерно так, с поправкой на лингвестр, звучали эти объяснения в устах Эргаса Фагуна Тао - единственного мага, с кем у меня установилось некое подобие приятельских отношений. Был он, в отличие от большинства своих собратьев, достаточно молод и, как следствие, любопытен, так что во время плавания мы немало времени проводили в беседах.
        Впрочем, даже он сказал мне очень и очень мало.
        Совершенно неизвестно и то, как они живут в своем неведомом далеком мире, о котором мы не знаем ничего, кроме его названия.
        При этом об Эораттане ничего не знаем не только мы - простые подданные Хэолики, но даже - как мне достоверно известно от самих островитян - и они сами. Никто не бывал в их обиталище, нависавшем над поселком, и не имеет представления, как оно выглядит изнутри. Был, правда, вздорный слух, что дома - это только декорация, а живут маги в вырытых под ними земляных норах, уходящих на громадную глубину.
        На место знания, как водится, приходят досужие слухи и россказни.
        Говорят, что колдуны не рождаются от женщин и вообще не рождаются, а происходят из числа особым образом умерщвленных, а затем воскрешенных людей, причем только один из ста убитых обретает жизнь и магические способности (и, мол, именно с этой целью Эораттан скупает рабов везде, где только может). Говорили, что, достигнув совершеннолетия, колдуны разбиваются на пары и вступают друг с другом в магические поединки, которые должны закончиться смертью одного из них, и так продолжается, пока не остается только один колдун из десяти и его наставник, с которым, в свою очередь, тот через какое-то время вступает в смертельную схватку и при удаче занимает его место. Что купленные рабы приносятся в жертву демонам, а из их расчлененных тел готовят эликсиры, в которых-то и содержится весь секрет магии. Легенды, одна страшней другой, ходят между подданными хэоликийских правителей, и могу поклясться, что по крайней мере за некоторыми из ужасных историй стоят сами колдуны. В действительности нам остаются неведомыми даже самые простые вещи.
        Вот хотя бы: что означают их степени посвящения? Ранг в неведомой нам властной иерархии? Членство в каком-нибудь ордене? Магические способности и мастерство? Древность рода? Или еще что-нибудь, нам неизвестное, а может, и непонятное?
        Единственное, что можно сказать с достаточной уверенностью, так только то, что они в основе своей все-таки люди. Лучшее доказательство тому - рожденные от них дети.
        Впрочем, если вдуматься - неизвестно, откуда эти дети берутся. Искусственное осеменение было придумано отнюдь не в двадцатом веке, а внушить женщине можно все что угодно. Так что, быть может, внутри пустой человеческой оболочки скрывается…
        И что за идиотские мысли лезут в мою голову? Нервы, должно быть, разыгрались. Надо поменьше смотреть фильмы ужасов.
        Фильмы ужасов…
        Помню, на моих глазах, когда разъяренная толпа в Танрае принялась громить лавки иноземцев и поджигать их корабли, наш колдун, даже не выходя из каюты, напустил на заполнивших причал ревущих оборванцев дракона. Хотя я и знал, что это только видимость, но и мне стало очень не по себе, когда из воды поднялся зеленовато-бурый скользкий треугольник плавника, а затем на причал выбралось, расправляя крылья, жуткое чудовище с шестью когтистыми лапами и длинными щупальцами, свисавшими с морды.
        К великому счастью, никакая магия (во всяком случае, в нашей вселенной) не способна превратить человека в покорного раба, служащего господам не за страх, а за совесть. Вернее, способна, но для этого придется выжечь человеку начисто мозги, превратив его в тупое бессловесное животное, пригодное только к самому примитивному физическому труду, да и то если приставить к нему надсмотрщика.
        Применяемая к торговцам обработка не сможет помешать тебе рассказать о странствующих по мирам торговцах, если ты этого уж очень сильно захочешь (как сильно - это зависит от тебя самого), и не поможет смолчать под пыткой. Однако она дает полную гарантию, что ты не выболтаешь секрет случайно, в минуту слабости или же под влиянием паров спирта, ударивших в голову.
        Возможности магов ограничивает еще одно обстоятельство. Все магические приспособления и талисманы, какими бы они могущественными ни были изначально, в наших континуумах становятся просто бесполезными кусками камня, дерева и металла. Есть, правда, исключения. Например, те самые лингвестры, которые позволяют нам без перевода понимать любой язык и говорить на нем. Они питаются, в отличие от большинства им подобных штучек, биологической энергией человека, их носящего. Их действие мне объяснил года три назад один умный человек, оказавшийся тут случайно, так же как и я. Дело в том, что человек мыслит, собственно, не словами как таковыми, а мыслеобразами, своего рода понятийными иероглифами, которые уже в лобных долях мозга оформляются в фонемы. Видимо, эти мыслеобразы одинаковы у всех людей, и их-то и улавливает магическое приспособление. Прибор воздействует на подсознание, транслируя в него мыслеобразы, извлекаемые из мозга собеседника, придавая им нужное словесное и звуковое оформление. При этом кажется, что собеседник говорит с тобой на твоем родном языке. Именно поэтому при помощи лингвестра
невозможно разобрать написанный текст, точно так же, как и переданное по радио сообщение воспринимается как непонятное бормотание.
        Зато слова, произносимые собеседником, да и тобой самим, кажутся звучащими на твоем родном языке, в то время как для него ты говоришь именно на его языке.
        Вообще-то, принцип действия лингвестра не так прост. Так, например, когда я говорю с людьми, скажем, в других мирах, я говорю с ними на каком-то одном языке
        - русском ли, хэоликийском ли, даже если их несколько и у каждого - свой родной язык. В то же время каждый из живущих на базе слышит свою родную речь. Как эта штучка различает, когда в каком режиме работать, совершенно не представляю.
        Это, в общем, все, что знает любой из нас об Эораттане и эораттанцах. Совсем немного, в сущности.
        О Хэолике, напротив, я знал достаточно много, в основном из рассказов благоволившего ко мне Тхотончи. Он, как и многие старики, был склонен жаловаться на молодежь, благодаря чему я составил в некоторой степени представление об образе жизни на этом благословенном острове. К настоящему времени, правда, собственно Хэолика представляет собой лишь столицу обширных и процветающих земель, включающих в себя несколько архипелагов и огромный - в две Гренландии величиной - остров, почти материк, лежащий в трех тысячах километрах к западу от древнего острова. Он был открыт вскоре после знакомства островитян с эораттанцами.
        Но все равно хэоликийцы любят называть себя, в память о прошлом, островитянами.
        Если подбирать аналогии из знакомой мне истории, жизнь там больше всего напоминает ту, которой жили высшие слои Римской империи времен ее расцвета.
        Даже представители незнатных и небогатых - по островным меркам - родов имеют великолепные дворцы со всеми удобствами, которые может дать им цивилизация, десятками слуг и гаремами из красивейших наложниц изо всех миров. К их услугам самые разнообразные зрелища и развлечения.
        У некоторых есть свои собственные корабли с персонально закрепленными за ними магами, чтобы они могли свободно путешествовать между мирами. Хотя этот вид развлечения и был сравнительно мало распространен, но мне дважды в жизни приходилось сопровождать таких туристов.
        Что уж говорить о высшем слое правящих магнатов, по сравнению с которыми любой нефтяной шейх или банкир показался бы жалким бедняком.
        Специально для них предназначалось даже некоторое число безлюдных планет, с которыми их мир соединяли сквозные порталы (между прочим, весьма дорогое удовольствие), где у них были поместья и охотничьи угодья.
        Живут они долго - лет до ста пятидесяти - двухсот как минимум: тут постарались их деловые партнеры. При этом относительное здоровье и бодрость они сохраняют буквально до последних лет жизни.
        Неудивительно, что у хозяев всех этих сокровищ категорически не возникало желания отправляться куда-то за тридевять земель (в буквальном смысле слова), сменив роскошные виллы на качающуюся палубу корабля.
        Бесконечные странствия на маленьких судах, в тесных каютах почти без удобств, с риском отправиться на дно - ну нет, это не для благородных хэоликийцев.
        Даже роскошные по земным меркам апартаменты командора базы, как не раз сетовал сам Тхотончи, были недостаточно комфортабельны - и это при том, что он был, по сравнению с другими его соплеменниками, просто верх неприхотливости.
        Только очень немногочисленные островитяне - авантюристы и искатели приключений по натуре - и составляли хэоликийский персонал торговых факторий. Изредка появлялись, правда, молодые волонтеры, которым начали приедаться привычные развлечения. Но, сходив раз-другой в плавание, они спешили вернуться к себе домой, чтобы, наверное, до конца жизни похваляться перед друзьями и родными своей храбростью и стойкостью.
        Однако командор базы всенепременно назначался из островитян, и, как мне известно, подобрать человека на эту должность было не очень просто.
        Пожалуй, они вполне могли бы поручить иноземцам и руководство, но тут была еще одна проблема - маги.
        Передоверить чужакам отношения с этой могущественной силой, на союзе с которой и держались вся мощь и богатство острова и которой, как я понял по случайным обмолвкам командора Тхотончи, хэоликийцы продолжали опасаться, - ну уж нет!
        Как живет остальная планета, Хэолику совершенно не интересует. Они сами по себе, а всякие дикари сами по себе. Подозреваю, кстати, что им помогают остаться дикарями.
        Простых смертных на острова не пускают. Единственное место, куда могут приставать наши корабли и проживать те, кто зачем-то нужен хозяевам, это порт на южной оконечности столичного острова под названием Дормай.
        Именно сюда везут корабли товары и рабов для Хэолики и, кстати, именно сюда выходит тоннель, соединяющий его с Эораттаном.
        Отсюда расходятся по всем базам, точное число которых держится в секрете, магические талисманы, способные открывать порталы, и, естественно, сами их хозяева.
        Плавания в Дормай я любил, пожалуй, больше всех прочих.
        Ведь, без преувеличения, это самый замечательный порт из тех, которые я повидал. Перекресток не сотен даже - тысяч морей из тысяч миров. А чего только не везут на этот благословенный остров! Каких только товаров я не видел в этом порту!
        Шкатулки с голубым жемчугом и ацтекскими украшениями, казавшимися мне на редкость уродливыми, но пользовавшимися бешеным успехом среди хэоликийских модниц. Стеклянные витражи, изразцы, фарфоровую и золотую посуду. Драгоценные тонкие ткани, свежие фрукты и вина, живых дюгоней и морских коров - их мясо весьма ценилось местными гурманами. Саблезубых тигров и шерстистых носорогов для зверинцев богачей и устраиваемых ими охот и турниров, больших крылатых ящеров, приученных под седло, - мне случалось бывать в местах, где такие водятся.
        Массу всяческой бытовой техники, автомобили, спортивные самолеты и вертолеты. (Остается гадать, куда островитяне девают мусор, остающийся от всего этого, - разве что в море.)
        В тавернах и барах Дормая можно встретить людей со всех торговых баз, принадлежащих Хэолике. Тут готовят кушанья на любой вкус и предлагают самые разнообразные развлечения.
        Тут встречаются люди из тысяч и тысяч миров, представители самых разных времен и цивилизаций, самых разных цветов кожи и рас.
        Тут происходят встречи старых знакомых, которые видятся только здесь, на этом странном перекрестке миров. Короткие романы, зарождающиеся и гаснущие за несколько дней, изначально приправленные горечью неизбежного скорого расставания…
        Одним словом, Дормай показался бы мне городом, вполне подходящим для жизни, если бы еще я сумел забыть свой родной.
        Василий (продолжение)
        Стук в дверь вернул меня от размышлений к действительности.
        - Не заперто, - буркнул я.
        При появлении гостя, вернее, гостьи я встал.
        Меня решила посетить не кто иная, как Мидара Акар.
        На вице-командоре был ее любимый костюм: штаны из тонкой мягкой оленьей замши, высокие сапоги без каблуков, сверху пестрая шелковая грудная повязка - что-то среднее между длинным шарфом и шалью, в несколько рядов, как индийское сари, обернутое вокруг тела, - скрепленная двумя золотыми застежками, изящно и, как ни странно, довольно целомудренно обнажающая плечи и живот.
        Толстая коса была подвязана золочеными цепочками к украшенному самоцветами поясу.
        С левого плеча элегантно свисала короткая куртка из кожи какого-то экзотического пресмыкающегося - чуть ли не королевской кобры.
        Я невольно залюбовался ею, - несмотря на все пережитое, она в полной мере сохранила молодость и немалую привлекательность, а ее изящные движения сделали бы честь самой искусной танцовщице. Она вполне могла бы сыграть воительницу в каком-нибудь сериале фэнтези, снимаемых в любой из четырех известных культур, где их вообще снимали. Впрочем, неудивительно - ведь она и была ею.
        Интересно, зачем ко мне пожаловала четвертый вице-командор базы?
        (Их всего четыре. Первый ведает кораблями, второй - торговыми операциями, третий
        - снабжением, и четвертый, в данном случае моя гостья, - личным составом.)
        Ответ на мой вопрос я получил почти сразу.
        - Послезавтра отправляемся на охоту, - сообщила мне Мидара после обмена приветствиями.
        - То есть как?! - возмутился я. - Только вчера из рейса пришел, и на тебе!
        - Мое дело приказать, твое дело подчиниться, - парировала она. - Мясо на исходе, а кроме вас больше некому. Две трети команд в разгоне, а снимать людей с переоборудования кораблей я не стану, да и Тхотончи не позволит. Или прикажешь девчонок из веселого дома послать бизонов гонять?
        - Так что, больше и некого, кроме них? - ядовито осведомился я.
        - Почему же нет, есть. Только вот плавания у них были потяжелее твоего. У Савмака из пяти два корабля сожгли, едва людей снять успел, а Ятэр-Ятэр месяц во льдах простоял.
        - Ятэр? - Я был удивлен до глубины души. - Как это он ухитрился?
        - Зайди к нему и спроси. Да заодно и посочувствуй: вернулся больной и уже не встает почти. Правую руку так обморозил, что, похоже, придется по локоть отнять.
        - И ты молчала? - Я даже вскочил. Ятэр там лежит больной, в одиночестве, а я тут предаюсь глубокомысленному переливанию из пустого в порожнее!
        - Так что собирайся, а чтоб тебя утешить, скажу, что на этот раз я тоже поеду…

«М-да, вот тебе и срочная работа! Накликал на свою голову, оленина тебе не нравилась!» - с раздражением подумал я, когда дверь за четвертым вице-командором захлопнулась.
        Мелькнула мысль пойти пожаловаться командору базы, но я быстро отбросил ее.
        Почтенный Тхотончи совершенно не вникает в текущие дела, давным-давно свалив все на помощников. Он, разумеется, будет всецело на стороне Мидары да еще и возмутится: как это такой исправный служака, как я, устроил склоку из-за пустяка?
        Но главное, надо сейчас же навестить Ятэра.
        Накинув плащ, я быстро вышел из дома и зашагал по берегу, переступая через бурые плети тины и сухие раковины.
        - Мое почтение, капитан!
        Меня окликнул бредущий навстречу по каким-то своим делам мой старый знакомый и почти земляк Александр Антонов.
        Он начинал свою службу матросом у меня, а ныне состоял в абордажной команде на
«Грифоне» - приписанном к нашей базе корабле-охотнике, проще говоря - на капере.
        (Справедливости ради уточню, что у хэоликийцев имелись свои представления о порядочности и свой кодекс чести, осуждавший обычное пиратство, поэтому в задачу наших охотников входила исключительно ловля (так сказать, «на живца») пиратов а также работорговцев.)
        Александр Антонов или, как он называет сам себя, Сашок - личность довольно примечательная, и, несмотря на то что происходит почти из одного мира со мной, он кажется мне одним из самых непонятных и малоприятных людей. И это при том, что я за все эти годы видал-перевидал самых разных субъектов, вплоть до кроманьонцев.
        Представьте себе громадную тушу - два с лишним метра росту, с бычьими мускулами, кистями рук с лопату величиной, бритой головой и лицом сонного дебила. Оденьте ее в потертый малиновый пиджак поверх драной тельняшки, с неизменной золотой цепью на шее, не намного уступающей по толщине якорной, и дополните массивными безвкусными перстнями на пальцах толщиной с сосиску.
        Два слова, которые от него можно чаще всего услышать, это «пожрать» и «телка».
        Даже у себя на родине я с такими вот типами не сталкивался (от бандитов я вообще старался держаться подальше).
        Попал Антонов к нам по несчастному стечению обстоятельств. Историю его я знаю хорошо - он очень любит ее рассказывать, жалуясь на судьбу. Тем более часть ее произошла на моих глазах.

«Бригада», к которой он принадлежал (а в его мире бандюки набрали силу даже побольше, чем в моем), собирала дань чуть ли не с половины Новороссийска.
        Внезапно в поле их зрения попала какая-то странная компания торговцев оружием.
        Компания эта действительно показалась бы странной кому угодно - два китайца или вьетнамца, девушка, говорящая по-русски с архаическими оборотами, благообразный джентльмен, напоминающий почтенного ученого, при котором она состояла секретаршей, и великан почти двухметрового роста, с густой белокурой шевелюрой. Установить даже приблизительно, откуда они явились, не удалось - паспорта какой-то островной карибской республики никого не могли обмануть. Вели они себя крайне странно, не знали многих самых элементарных вещей и, наконец, интересовались не чем-нибудь, а легкими противокорабельными ракетами.
        Особенно же поразило наблюдавших за ними то, что возглавлявший их человек как ни в чем не бывало спросил у агента, нельзя ли купить безоткатные орудия. Они были сняты с вооружения уже лет тридцать, о чем он, как выяснилось, даже понятия не имел (все равно как кто-нибудь озаботился закупкой катапульт или арбалетов).
        Бандиты же, не вдаваясь в такие тонкости и не удивляясь, просто решили, не мудрствуя лукаво, что перед ними какие-то «лохи» с деньгами, которых можно с выгодой и без опаски потрясти.
        И как-то утром без малого десяток уголовничков с бесшумными пистолетами ворвались в снимаемую гостями квартиру.
        Первыми выстрелами они сразили одного из китайцев, которого бандиты почему-то приняли за телохранителя. Профессорского вида джентльмен (он же Луи Боваль, вест-индийский пират семнадцатого века) попытался выхватить пистолет, но после первых же выстрелов немедленно бросил оружие и поднял руки.
        Зато рослый блондин - он же Ингольф Сигурдсон, - заревев, как десяток медведей разом, бросился на бандитов и, дважды раненный, успел, прежде чем был сбит с ног, голыми руками искалечить троих, а одного - в прошлом капитана морской пехоты - отправил на тот свет, свернув ему шею, как цыпленку.
        Разъяренные преступники тут же, на глазах у захваченных в плен, изнасиловали девушку. К своему счастью, Антонова в их числе не было, потому что после удара кулаком в висок он валялся без сознания.
        Кстати, когда я впервые услышал обо всей этой истории, то больше всего удивился тому, что он вообще остался жив: как-то, будучи в подпитии, чтобы позабавить нас, Ингольф одним движением сбил с ног лошадь.
        После этого Луи, девушка и тяжело раненный скандинав были увезены в неизвестном направлении в качестве заложников. Второго китайца, с переломом трех ребер, отпустили, «забив стрелку» его хозяевам за городом, на заброшенном проселке.
        За их жизни и в качестве компенсации за потери был установлен выкуп в полмиллиона долларов.
        К удивлению бандитов, в назначенный час на «стрелку» подъехала вовсе не шикарная иномарка, а самый обыкновенный, к тому же старый КамАЗ, из крытого кузова которого спрыгнули, один за другим, три человека, среди которых был и негр, увешанные мотками веревок. После них из кабины выбрался немолодой седобородый человек в длинном балахоне черного цвета, запястья которого украшали серые браслеты. Дальше началось нечто ужасное и непонятное. С глубочайшим презрением оглядев собравшихся бандитов, направивших на него стволы, старик сообщил им, что они - грязные безмозглые животные, которые должны быть примерно наказаны за то, что вмешались в дела порядочных людей. Потом браслеты на его руках брызнули красным и синим огнями и… больше ничего Александр не помнит.
        Когда он очнулся, то укрепился в мысли, что рехнулся.
        Вся его «бригада», пятьдесят с лишним человек, включая и оставшихся в городе, связанная по рукам и ногам, вповалку лежала в каком-то большом шатре. Исключением стал возглавлявший их авторитет, который болтался вниз головой на перекладине, прибитой к наскоро врытому в землю столбу. Вокруг стояла толпа людей, предводительствуемых дикого вида женщиной - в кожаных штанах, заправленных в длинные ботфорты, чья грудь была еле прикрыта небрежно обернутым пару раз вокруг тела шелковым шарфиком, и с распущенными длинными рыжими волосами ниже пояса.
        Убранство незнакомки дополнял висевший на голом плече короткий автомат неизвестной Александру марки.
        Только это необыкновенное зрелище помешало ему обратить внимание на разнообразные инструменты, которые держали в руках некоторые из собравшихся.

«Пацаны, что за разборка?» - ошарашенно пробормотал он и тут же получил по зубам каблуком от стоявшего рядом с ним моряка (конкретнее - от меня).
        Они вновь услышали на чистом русском, что они грязные животные, слепленные из испражнений гнусных богов тьмы, и прочие, столь же лестные эпитеты, и что за все свои мерзейшие дела должны понести наказание.
        Угрозы авторитета, что за них возьмется вся новороссийская братва, были встречены дружным хохотом.
        Затем всех участвовавших в изнасиловании оттащили в сторону и незамедлительно принялись наказывать. Чтобы не утомлять читателя, скажу, что их оскопили, выкололи глаза, после чего живьем бросили в яму, которую тут же засыпали.
        Крики боли встречались одобрительными возгласами и смехом, а руководила вышеописанным мероприятием женщина с автоматом, под конец не погнушавшаяся взяться за инструмент.
        Дама эта, как, наверное, уже догадался читатель, была не кем иным, как вице-командором нашей базы Мидарой Акар. Если учесть, что у себя на родине она была одно время сотрудником тайной полиции, то я врагу бы не пожелал оказаться на месте тех бандитов.
        Изнасилованная ими Таисия Иванова была ее близкой (очень близкой) подругой, так что гнев рыжеволосой чертовки был вполне объясним.
        И до сих пор Сашок откровенно мандражирует при виде четвертого вице-командора (по его доверительному признанию - после особо больших пьянок ему снится Мидара с окровавленными щипцами в руках).
        Все это время мысли Сашка метались между версией о том, что он сошел с ума и ему все это чудится в бреду и что их похитили какие-нибудь инопланетяне.
        После окончания экзекуции остальным объявили, что они будут проданы в рабство на рудники, но сперва им урежут язык, чтобы не болтали лишнего. Потом, не развязывая, отволокли в помещение без окон, где, приковав наручниками к кольцам на стенах, оставили дожидаться своей участи. По дороге Антонов испытал еще одно потрясение: лагерь, где они оказались, состоявший из нескольких разборных ангаров и больших палаток, расположился на берегу знакомой ему с детства Цемесской бухты, но никаких признаков того, что когда-либо здесь стоял его родной Новороссийск, не было видно…
        Как бы там ни было, судьба оказалась достаточно милостива к Антонову, хотя он, наверное, и не заслужил этого.
        За четыре месяца до того у нас бесследно исчезла целая флотилия, и именно в те дни истекли последние сроки, отведенные для ее возвращения. Такое бывает - чаще, чем хотелось бы.
        И когда потребовалось срочно формировать торговые миссии и экипажи новых судов, выбор пал на него. Из всей банды он был единственным, кто избежал обещанной участи.
        Удивительно, но все случившееся с ним, в том числе и чудесное спасение, не заставило его сразу изменить приобретенным в прежней жизни привычкам и наклонностям, о чем свидетельствовали несколько случаев, происшедших на моей памяти.
        Первый случай - когда месяца через три после своего зачисления на службу к нам Антонов, как он потом клятвенно заверял - спьяну, «перепутал» барак для женского персонала с борделем. Только вмешательство случайно оказавшегося поблизости колдуна, которого шум и крики оторвали от созерцания звезд, спасло незадачливого гуляку от участи быть растерзанным почти сотней разъяренных фурий и десятком их кавалеров.
        Второй - когда он вздумал приставать к одной из дочерей Максимыча, четырнадцатилетней мулатке Алене. За это он в тот же вечер был жестоко избит лично Сато Симодой, обладателем одного из высших данов каратэ. Как выяснилось, по достижении пятнадцати лет Алена предназначалась в жены Симоде, о чем уже давно существовала договоренность между ним и нашим главным кухарем.
        Третий случай произошел, уже когда его назначили матросом на мой корабль, в первом рейсе.
        В одном из портов, поиздержавшись (думаю, излишне объяснять, куда ушли не столь малые деньги, выдаваемые нам на карманные расходы), он решил добыть их привычным способом: поигрывая мускулами, зажал в углу у надстройки Гришу Алмазова - самого молодого из команды - и с наглой ухмылкой попросил «взаймы».
        На всякий случай нашаривая револьвер во внутреннем кармане, я направился к нему, прикидывая, как подоходчивей объяснить, что те, кто нарушают принятые у нас обычаи и правила, рискуют нажить очень крупные неприятности. Однако Ингольф меня опередил.
        Подойдя к Антонову сзади, он ухватил его за пояс, без видимых усилий одной рукой поднял оторопевшего амбала, ударом кулака в поддых пресек попытку сопротивления, после чего перевернул вниз головой и, ухватив за ноги, опустил в воду с борта. Подержав так с полминуты, он вытащил Сашка обратно на палубу, сообщив, что в следующий раз продержит его ровно столько, сколько потребуется, чтобы он перестал дышать, после чего отпустит насовсем…
        Вспоминая все это, я быстрым шагом приближался к жилищу капитана Ятэра.
        На крыльце его дома я столкнулся с выходящим от Ятэра врачом базы Клодом Брезе.
        - Как он? - спросил я.
        - Плохо. Боюсь, что совсем плохо.
        - Что, неужели из-за какого-то обморожения?.. - начал было я.
        Клод горестно махнул рукой:
        - Знаешь, Базиль, как иногда бывает: старая машина вертится, скрипит себе потихоньку, вроде и ничего, а потом - что-то случилось, и все - рассыпалась на части, и не собрать.
        - А эликсир?
        - Невозможно. Его уже дважды им лечили, так что… - Клод вздохнул.
        - И что, ничего нельзя сделать?
        - Базиль, ты же знаешь, кто я такой. Может быть, врач из твоего времени и с вашими медицинскими приборами что-нибудь смог бы. А я ведь и во флот поступил из-за того, что считался неудачником.
        Подхватив саквояж, лекарь удалился.
        Я посмотрел ему вслед. И в самом деле, глупо было возлагать на него какие-то особые надежды. Военный врач с французского, времен Наполеона III, корвета, опрометчиво погнавшегося за странного силуэта парусником, - что он мог? В основном мы лечились у магов.
        Я постучал.
        - Ну кто там еще по мою душу? - откликнулся слабый голос.
        Ятэр-Ятэр лежал на койке, положив поверх одеяла руку, обмотанную до плеча бинтами. Его седая клиновидная борода на лице, обтянутом пергаментно-желтой кожей, была задрана к потолку.
        Я понял, что имел в виду Клод, говоря о враз остановившемся механизме, - передо мною была лишь тень прежнего Ятэра. Я ощутил холодок у сердца, ясно осознав, что Ятэр умирает и чуда теперь не произойдет.
        - О, и ты пришел - вот спасибо, порадовал старика напоследок! - повернулся он в мою сторону.
        Медленно я опустился на табурет рядом с койкой, не зная, что сказать.
        - Вот, дружище Васка, - он попытался изобразить что-то похожее на улыбку, - кажется, конец мой подходит. Уже гнить заживо начинаю. Руку, вон, хотят резать - как будто я к предкам с обеими руками не попаду…
        - А маги тебя не смотрели?
        - Да что колдуны? Пробовали уже однажды, лет сто назад, - не вышло: говорят… это… иммунный я к ихним штучкам.
        Значит, надежды не оставалось.
        - Ну, что ты загрустил, дружище… - Его слабая рука похлопала меня по запястью. - Мы все будем там… раньше или позже. Чего уж теперь… Это хорошо, что ты пришел. Хотелось напоследок увидеть вас, ребята, - моих капитанов… Сколько вас осталось у меня - на одной руке пальцев хватит, - а ведь сколько было!.. Ладно, чтоб не забыть. Когда я умру, все, что у меня есть, будет поделено между вами, моими друзьями…
        Слова о том, что он еще проживет долго, застряли у меня в горле.
        - Но одну вещь я хочу подарить именно тебе.
        Слабым движением здоровой руки он указал на выглядывавший из-под соседней койки рундук:
        - Там, в сером свертке…
        Открыв крышку, я увидел лежавший поверх груды барахла продолговатый предмет, тщательно завернутый в грубое сукно и перевязанный кожаными ремешками.
        Я развернул его и невольно приподнял брови. Внутри лежал автомат Калашникова. Вороненая сталь вытерлась до блеска, деревянный приклад был покрыт замысловатой резьбой и заново отлакирован. Нам не полагалось иметь подобного оружия, хотя на это давно уже смотрели сквозь пальцы.
        - Эта штука как будто сделана в твоих родных краях, и я подумал, что тебе будет приятно получить такой подарок…
        Я посмотрел ему в глаза, и вновь слова благодарности, показавшиеся мне в этот миг такими фальшивыми и неуместными, остались невысказанными.
        - А теперь иди, - махнул он рукой. Было видно, как ему трудно говорить. - Хочу побыть один. А еще скоро придет медсестра и будет колоть в мой старый зад всякую дрянь, которую назначил наш шаман в белом халате. Умереть спокойно не дадут…
        Он почти искренне рассмеялся, натужно закашлявшись.
        - И вот еще, - догнал меня уже у двери голос старика. - Прислушивайся к тому, что говорит Мидара.
        Тогда я почти не придал значения последней фразе.
        Опустив голову, я шел по берегу, держа в руках подарок, думая о человеке, с которым только что говорил и которого видел, скорее всего, в последний раз.
        Старейший из наших капитанов, к которому относился с уважением не только Тхотончи, но даже - что могло показаться невероятным - маги. Человек, принимавший у меня капитанские экзамены.
        Самый храбрый и благородный изо всех встреченных мною здесь людей. И вот теперь он уходит от нас.
        Из его скупых рассказов я знал, что он родился в первобытном племени, не знавшем даже металла.
        В четырнадцать лет он был похищен бродячими охотниками и продан в рабство людям, у которых были медные мечи и топоры и города за глинобитными стенами. А те перепродали его каким-то чужеземным купцам, которые оказались теми, кем впоследствии стал и он.
        Как-то в минуту откровенности, после двух кувшинов браги, он поведал мне, что долгое время лелеял мечту вернуться к себе домой.
        Ради этого он собирал везде, где только мог, сведения о путях, связывающих миры, даже пробовал составить атлас.
        Он тщательно запоминал, а после и записывал все, что могло пригодиться его роду, начиная от способов земледелия и лечения болезней и заканчивая выплавкой железа из болотной руды и изготовлением пороха.
        Долгие годы он жил надеждой на возвращение.
        Потом окольными путями ему удалось узнать, что торговцы, купившие его, были случайной экспедицией, и с тех пор туда больше никто не ходил, и даже не был толком известен маршрут…
        После того как он признался, несколько дней он думал о том, чтобы уйти из жизни добровольно.
        Он не отправлялся в отставку, хотя давно имел на это право. С невеселой улыбкой он говорил, что у него есть только его работа и без нее он потеряет смысл жизни.
        Как-то я спросил Ятэра, почему он не женился. Он довольно долго молчал, а после ответил, что не хотел, чтобы его дети росли в чужом мире, без защиты предков и родовых духов-покровителей.
        Быть может, подумал я, чувствуя, как забыто уже щиплет глаза, своих детей он видел в нас…
        Мидара
        Здесь все знают меня под именем Акар. Но когда-то меня звали по-другому. Мое подлинное, родовое имя - Кэйтан. Тоана госпожа Мидара Кэйтан - именно так титуловали меня, когда в день совершеннолетия я была впервые представлена Правителю.
        Акар - это не имя, а слово из древнего языка, и обозначает оно свободную женщину. Что это такое, я расскажу потом…
        У меня на родине не принято вести дневник или писать воспоминания, но я попробую.
        Итак, я родилась в стране, которую ее жители называли «Йоорана», она находится там, где на всех известных мне планетах расположены море и небольшие острова. Год моего рождения - 2057 от Пришествия Предков. Именно столько лет назад мои отдаленные пращуры впервые высадились на берега огромного безлюдного материка, протянувшегося от Великих Северных Льдов до Великих Южных Льдов и называемого во многих других мирах Америкой.
        С тех пор мир стал совершенно другим, и народы моего языка давно исчезли на старой родине, побежденные более сильными соседями.
        Когда я покинула свой мир, наша цивилизация была весьма высокоразвитой - у нас уже почти четыреста лет назад изобрели паровые машины, электричество применяли уже двести с лишним лет, за полвека до моего рождения изобрели радио. Начали даже строить реактивные самолеты.
        Впрочем, речь сейчас не об этом.
        Семья моя принадлежала к знатному и богатому роду, хотя к его второстепенной и обедневшей ветви. Детство я помню плохо, так же как не очень хорошо помню моих родителей. В шесть лет, после того как отец и мама погибли, когда пассажирский лайнер, на котором они плыли, в шторм налетел на рифы, я была отдана на воспитание в семью тетки.
        С одиннадцати лет я вела жизнь, обычную для наследниц знатных родов Йоораны.
        Училась галантному обхождению и танцам, охотилась, увлекалась яхтой…
        Вольные нравы столичной молодежи не могли меня не затронуть, но среди своих подруг, иные из которых могли похвастаться десятками любовников, я считалась едва ли не самой скромной. Разнообразные спортивные игры интересовали меня куда сильнее, нежели игры постельные.
        А кроме того, уже в отрочестве я почувствовала, что женщины привлекают меня больше, чем мужчины, а вскоре и познала женскую любовь.
        Жизнь моя текла по накатанной колее, пока не умер мой дядя, очень меня любивший, и главой семьи стала тетка, решившая, что мне пора расплатиться с ней за хлеб и кров.
        Она задумала породниться с другим, не менее знатным, но куда более богатым семейством, и выбор, кого принести в жертву династическим интересам, естественно, пал на меня. Может быть, я и отнеслась бы к этому решению по-другому, если бы не жених.
        Сорокалетний, опухший от пьянства толстяк, прославившийся безудержным развратом
        - а чтобы прославиться этим в нашем кругу, надо было очень постараться, - и еще больше - своей грубостью и жестокостью. Он давно вдовел, и про смерть его жены тоже ходили самые разные слухи.
        У меня было два пути. Первый - смириться и вступить во внушающий мне отвращение брак. Второй - объявить себя свободной женщиной. По нашим законам и обычаям это значит никогда не выходить замуж, не претендовать на то, чтобы рожденные тобой дети носили имя отца, и навсегда утратить право на наследство. Я выбрала второе (не раз потом я жестоко жалела, что не сломила тогда свою гордость и не преодолела отвращение!).
        Отныне я была обречена полагаться исключительно на одну себя. Я лишилась даже имени, не имея надежды вновь обрести его и получив вместо него лишь кличку, которая осталась за мной даже здесь.
        И здесь меня постигло горькое разочарование. Все родные и даже вчерашние подруги и друзья, на помощь которых я рассчитывала, словно забыли о том, что я есть на свете. Зато начали приходить послания от богатых простолюдинов, которым было лестно заиметь любовницу из знатного рода.
        Я постепенно погружалась в тихое отчаяние. Я просто не знала, что мне делать дальше.
        Постепенно исчезали из шкатулки немногие фамильные драгоценности моей матери - единственное, что мне позволили унести из дома, где я прожила больше десяти лет. Через год у меня не осталось ничего, что можно было бы продать, кроме себя самой.
        Но в один из дней я случайно встретила на улице бывшую служанку тетки, которая неплохо относилась ко мне. Услышав о моих неудачах, она сочувственно поахала, а потом сказала, что сможет мне помочь, если, конечно, я соглашусь пойти на службу в полицию, где ее муж занимал какую-то должность.
        Я согласилась - просто от безысходности.
        Место младшей надзирательницы в женской тюрьме - вот и все, что судьба могла предложить мне, еще год назад свободно посещавшей дворец Верховного Властителя.
        Спустя какое-то время меня навестила (хотя это и не одобрялось нашими обычаями) моя дальняя родственница по материнской линии и пообещала добиться перевода в охрану гарема кого-нибудь из Властителей или даже в личную гвардию наследной принцессы. Но тут как раз заполыхала война на северных рубежах, о которой говорили последние двадцать лет. И начальство, узнавшее о своей столь высокородной подчиненной, перевело меня не куда-нибудь, а в Тайную Стражу Трона.
        Война шла неудачно для нас, армия отступала, на стороне врагов выступали все новые союзники… Власти свирепели, искали причину поражений в происках иноземных шпионов и изменников. Работы у нас только прибавлялось.
        На моих глазах людей подвешивали вниз головой, били кнутами из стальной проволоки, жгли раскаленным железом, ослепляли и кастрировали, накачивали наркотиками, чтобы развязать языки. Сперва я с трудом выдерживала, но очень быстро привыкла. А потом и сама начала делать то же самое. Я точно не помню, когда я впервые ударила человека - кажется, это был молодой лейтенант, обвиненный в шпионаже…
        Мне случалось не раз выезжать на операции - ко мне относились безо всяких скидок на мой пол, хотя во всей Страже женщин было лишь трое.
        Стреляли в меня, стреляла и я. Служба чередовалась с изнурительными тренировками по рукопашному бою, после которых болело все тело и хотелось только одного - спать.
        Когда я оглядываюсь назад, то все эти неполные полтора года сливаются в моей памяти в какую-то сплошную жуткую муть.
        Кровь, грязь, тяжелые, изматывающие допросы, когда уже перестаешь отличать правду от лжи, тщательно подавляемые и неотвязные сомнения в правильности того, что я делаю…
        И за всем этим - осознание того, что ничем хорошим все это не кончится.
        Временами я с мучительной болью ощущала, как во мне окончательно умирает прежняя Мидара - веселая, беспечная девушка, любившая искусство составления букетов и игру на флейте.
        В эти минуты мне становилось очень плохо, и ни вино, ни наркотическая жвачка, ни запретные дурманящие курения, которые по моему приказу доставали в тайных притонах мои агенты, не помогали.
        После того как был убит Верховный Властитель и все окончательно покатилось под откос, я, случалось, сутками не выходила из тюремных подвалов и у меня иногда не было времени даже смыть кровь…
        Потом Совет Властителей вручил всю власть фельдмаршалу Броугу. Через три месяца половина Совета отправилась на эшафот как изменники и вражеские шпионы. А потом пришел черед и тех, кто стоял ниже. Наша служба тоже была объявлена зараженной предателями и была уничтожена почти поголовно.
        Я разделила обычную судьбу всех потерпевших поражение, которых у нас во все времена без всякой пощады истребляли. Моих товарищей ждала казнь или каторга (что одно и то же). Я ждала смерти и была к ней готова, но приговор был иным.
        Меня отправили в солдатский публичный дом, в один из захолустных гарнизонов на восточной границе.
        Думаю, не нужно подробно останавливаться на том, что я пережила в следующие месяцы. Достаточно сказать, что я сполна испытала всю глубину унижений, которые только могут ждать женщину, оказавшуюся в полной власти животных, именующих себя мужчинами.
        Приходилось видеть, как убивают просто так, вымещая на беззащитной женщине злобу на мир, и рыть иногда по две, по три могилы за день: своих мертвых презренные проститутки должны были хоронить сами.
        Мне случалось не на жизнь, а на смерть драться с воровками и убийцами - и там, на самом дне, тоже была своя борьба за власть, свои рабы и господа.
        Потом до меня дошло известие, что вся моя семья истреблена из-за участия кого-то из родственников в заговоре против Броуга. Я не плакала - к тому времени слез у меня уже давно не осталось.
        Девушки из уничтоженных знатных семейств, которые попали сюда вместе со мной, умирали одна за другой или накладывали на себя руки. Не прошло и полугода, как из полудюжины осталась только я одна. Но пришел день, и наконец сломалась и я.
        Это было на шестой месяц после того, как я оказалась здесь. В тот вечер из рейда против незамиренных горцев вернулся кавалерийский полк и нас всех - сотню замордованных до скотского состояния баб - безжалостно подняли с постели и погнали ублажать соскучившихся по женскому телу вояк. К утру я еле-еле могла двигаться. И тогда я наконец решилась сделать то, о чем думала уже давно.
        Улучив момент, я выскользнула из каморки, где только что обслуживала очередного скота, даже не снявшего мундир, и, тихо проскочив мимо задремавшей надсмотрщицы, пробралась в нашу казарму.
        Я привязала к карнизу подоконника шелковый пояс - последнюю вещь, напоминавшую о прежней жизни, сделала скользящую петлю, подставила колченогий табурет… Я не боялась - это легкая смерть, легче только от опиумной настойки. Было просто очень горько - ведь мне шел только двадцать первый год. Но не было страха и не было сомнения. Я знала, что иного исхода быть не может, - редко кто из подневольных проституток протягивал больше трех лет.
        Прочтя короткую молитву - я давно уже не молилась и с трудом вспомнила слова, - я изо всех сил оттолкнула табурет, чтобы в следующее мгновение провалиться во тьму небытия…
        Я очнулась, лежа на холодном некрашеном полу нашего обиталища. Кто-то возвращал меня к жизни, энергично делая мне искусственное дыхание.
        Когда я открыла глаза, то первое, что я увидела, - это лицо склонившейся надо мной моей подруги по несчастью, Кеоны. Эту пятнадцатилетнюю горянку пригнали в наш богами забытый городок полтора месяца назад вместе с другой военной добычей. Как я узнала на следующий день, она увидела меня пробирающейся в наше жилище и по выражению лица догадалась, что я собираюсь делать.
        - Почему ты спасла меня? Наши с тобой народы - враги! - Это было единственное, что я смогла сказать ей.
        Она кротко улыбнулась в ответ.
        - Если ты можешь кого-то спасти и не спасаешь - это великий грех.
        - Я хочу сдохнуть, какое тебе дело! - со слезами пробормотала я, закрывая лицо руками.
        - Мы все умрем, - спокойно ответила мне горянка. - Зачем тебе торопить смерть, ведь пока ты жива - ты можешь надеяться…
        Тут вошла надсмотрщица, увидела меня на полу, пояс на крюке и все поняла. Она разразилась потоком брани, но за палку не схватилась.
        За несколько дней до того сразу шестеро недавно присланных девушек покончили с собой, по очереди заколовшись украденным на кухне ножом. За это ее нещадно выпороли кнутом, и теперь она тряслась над каждой из подопечных. Я получила три дня отдыха.
        За эти дни я, подумав, согласилась с тем, что говорила Кеона. Смерть - не та гостья, чтобы торопить ее приход.
        А на четвертый день на гарнизон обрушились, скрытно подобравшись горными тропами, войска княжества Хест, правитель которого решил, что самое время откусить от Йоораны кусок пожирнее.
        Я проснулась уже после того, как снаряд траншейной мортиры разворотил угол нашей казармы-тюрьмы. Вокруг меня клубилась пыль, чад сгоревшего меленита обжигал горло, разрывал грудь жутким кашлем.
        Вокруг меня визжали и стонали мои товарки.
        Еще не понимая, в чем дело, я вскочила и, как была нагая, бросилась прочь. Инстинктивно - да, меня тогда вел инстинкт и только он - кинулась туда, где сквозь дым и клубящуюся кирпичную пыль проглядывал тусклый рассвет.
        Я тогда не думала ни о чем. Просто бежала среди точно таких же бестолково метавшихся людей: солдат, гражданской обслуги, визжащих женщин - жен и дочерей начальников.
        Прямо на меня выскочил вопящий хестиец в рыжем тюрбане, выставивший длинную винтовку со штыком - я едва успела уклониться; в меня несколько раз стреляли - а может, то были шальные пули… Потом я выбралась через пролом в стене, в котором торчал подбитый броневик, исходящий черным дымом.
        Опомнилась я только примерно в лиге от своей тюрьмы, споткнувшись о труп нашего солдата. Сапоги с него уже успели снять, хотя автомат валялся рядом. Позади грохотал бой, но кто там брал верх - мне было неважно.
        Я натянула на себя снятые с мертвеца штаны, при помощи ножа скроила из его плаща что-то вроде накидки, остатками плаща обмотала ноги, забрала оружие и побрела в сторону моря. Я не могу сейчас связно вспомнить все происшедшее потом. Мое сознание было слишком затуманено радостью оттого, что я вновь свободна, и я не могла осознать окружающее. Помню только ночной путь среди осыпей и пропастей.
        К утру следующего дня, уже на пределе сил, я вышла к береговым скалам и тут увидела внизу, в полосе прибоя, севший на мель корабль. Ни о чем не думая, я сумела спуститься с обрыва (до сих пор не пойму, как я не сорвалась) и кое-как побрела к нему. В ту минуту мне было все равно, кому он принадлежит и как меня встретят. Я знала, что на крайний случай у меня всегда остается выход, и это придавало мне уверенности и спокойствия.
        Помню только боль в ногах, изрезанных до крови об острые камни, когда я вошла в волны, просмоленный борт корабля совсем рядом, удивленные возгласы и направленные на меня стволы… Помню, как уговаривали меня разжать руки, намертво вцепившиеся в автомат, а я не могла. Помню теплое вино, льющееся в рот… Потом мне сказали, что я проспала ровно трое суток и проснулась, уже когда корабль покинул мой мир…
        Я довольно быстро продвинулась на службе у этих междумировых торговцев. Тут, правда, не столько моя личная заслуга, сколько то, что наша база в прошедшие годы понесла особенно большие потери. Я вполне могла бы оказаться в числе тех, кто пропал без вести или погиб. А я вот стала вице-командором. Неплохо, если учесть, что подняться выше никому из нас невозможно.
        Никто из моего мира или даже из похожего на него за эти годы мне не встречался. Точно так же их никто не посещал из моих знакомых. Никому не известны народы, в нем проживающие, никто никогда не слышал о событиях, происходивших в нем. Как довольно невразумительно пытался объяснить мне Дмитрий, пути моего мира и всех остальных разделились в незапамятной древности. Мне иногда становится грустно, когда я об этом думаю. Выходит, мой родной мир одинок, и нет даже той эфемерной надежды, что в других пространствах судьба его жителей сложилась счастливее…
        Но так или иначе, я совсем не думала о том, чтобы что-то всерьез изменить в своей судьбе. До того дня, когда пришла навестить тяжело больного капитана Ятэра.
        Василий
        Думаю, настала пора поведать наконец о том, как я стал тем, кем стал.
        До двадцати пяти лет, трех месяцев и десяти дней от роду моя жизнь ничем не отличалась от жизни десятков миллионов моих сограждан. Школа, учеба в институте, не очень хлебное, но неплохое и перспективное место на заводе, работавшем на космос, занятия музыкой, мелкие удачи и неудачи в личной жизни, бытовые хлопоты… О параллельных вселенных я если и читал, то в научно-популярных журналах и фантастических романах и, разумеется в них не верил, вернее - даже не задумывался над этим вопросом.
        Ни о чем таком, естественно, я не думал и в тот момент, когда, направляясь домой после работы, спустился в заросший рябиной овражек на полпути между остановкой автобуса и своим родным микрорайоном.
        А думал я в тот момент об отпуске, который начинался с завтрашнего дня. И немного о том, как прошел концерт нашего самодеятельного джаз-бэнда два дня назад. На нем присутствовала та, которая занимала все большее место в моей жизни…
        Внезапно я оказался в центре пульсирующего серого овала с неровными краями, испускающего кремовое сияние. В следующий же неуловимый миг вокруг меня сомкнулась бледно-перламутровая пустота. Одновременно я ощутил необычайную легкость во всем теле.
        Но все это продлилось лишь несколько секунд - я не успел не только испугаться, но даже сформулировать вопрос: что, собственно, происходит со мной?
        Потом я полетел с довольно-таки большой высоты на ниоткуда вдруг возникшую внизу палубу корабля.
        Какое-то мгновение я не видел ничего вокруг себя от пронзившей ногу боли.
        Затем в уши мне ударил шум волн. Ошалело оглянувшись, я обнаружил, что нахожусь и в самом деле на палубе не очень большого деревянного корабля.
        Над капитанским мостиком нависало ярко-оранжевое полотнище паруса.
        А с мостика, обнесенного резными поручнями, на меня смотрела молодая женщина в широких брюках сиреневого цвета поверх желтых кожаных мокасин. Остальную одежду ей заменяло широкое полотнище, обмотанное несколько раз вокруг тела, оставляя обнаженными плечи и втянутый живот.
        Рядом с ней стоял человек, годившийся ей в отцы. Это был смуглолицый горбоносый мужчина с курчавой седой шевелюрой и такой же бородой.
        На нем была шерстяная туника до колен, подпоясанная кожаным ремнем, на котором болтались кривой кинжал и револьвер в открытой кобуре. Одеяние дополняли короткие штаны в обтяжку и башмаки на босу ногу.
        Поднимаясь, я увидел стоявшего на юте третьего субъекта.
        Высокий и худой, завернутый в длинный черный плащ, с очень темной, даже какой-то словно бы обожженной кожей лица и глубоко запавшими маленькими глазками, он отнюдь не произвел на меня благоприятного впечатления.
        Все трое смотрели на меня с удивлением, но без недоумения, словно в моем внезапном появлении на палубе их корабля не было ничего странного и невероятного.
        - Вот так так, - на чистом русском заявил бородатый, снизу вверх разглядывая меня. - За все время - первый раз! Слыхать - слыхал, а вот чтобы своими глазами…
        Несмотря на боль в подвернутой ноге, я не потерял способность здраво рассуждать. Не хвастаясь, скажу, что почти не чувствовал страха. Пожалуй, гораздо больше я испугался бы, повстречай в подъезде пару-тройку подвыпивших типов, недвусмысленно выражающих агрессивные намерения. Все случившееся выглядело таким нереальным и невероятным, что начисто отшибло всякий страх.
        Я полностью сохранил ясность мысли, поэтому посетившее на несколько секунд мою голову предположение, что я просто рехнулся, было мною почти сразу же отброшено.
        Еще через несколько секунд, перебрав все возможные варианты, я уже примерно представлял, что со мной могло случиться. Все-таки я был человеком с высшим образованием и выписывал журнал «Знание - сила».
        - А вы, наверное, путешественники во времени? - спросил я, глядя прямо на девушку и бородача.
        Они удивленно переглянулись.
        - Сообразительный, однако, попался парень! - заявил пожилой. - Кто же ты такой и откуда взялся?
        - Кирпиченко Василий Георгиевич, - ответил я и почему-то добавил: - Советский Союз.
        Женщина и старик опять переглянулись, и тот вновь буркнул себе что-то под нос, так что я расслышал только: «Майсурадзе».
        Забегая вперед, сообщу: то, что произошло со мной, на нашем профессиональном жаргоне называется «сквозной пробой». При нем проход открывается на всю длину или часть ее и все, что оказывается в местах выходов, втягивается в канал. Но, разумеется, я тогда этого не знал.
        Тем временем молча разглядывавший меня «черный человек» - плащ его распахнулся, и можно было увидеть черный балахон до колен, черные туфли и штаны в обтяжку - так же молча пожал плечами и покинул палубу.
        Послышался топот подкованных подошв, и на палубу из надстроек и люков выскочили около десятка разнообразно и непонятно одетых матросов.
        Они уставились на меня, примерно как если бы я был обезьяной, вдруг неведомо как оказавшейся на приеме в королевском дворце.
        - Уберите его, - рявкнул, приняв наконец решение, капитан. Фраза прозвучала довольно зловеще, но, как оказалось, ничего дурного он в виду не имел.
        Двое дюжих полуголых парней, чьи тела украшали замысловатые татуировки и довольно жуткого вида шрамы, схватили меня под руки и сноровисто поволокли вниз по трапу.
        Я и рта раскрыть не успел, как меня впихнули в маленькую полутемную каюту и захлопнули за мной дверь. Только когда звонко лязгнул замок, я решился задать им вопрос, но, осекшись, с пару минут тупо смотрел на добротно сколоченную дверь.
        Потом оглядел каюту: полутемное помещение нескольких шагов в длину и ширину, с иллюминатором, куда ребенок с трудом просунул бы голову, узкой койкой и столом, прибитым к переборке.
        Оказавшиеся в аналогичных ситуациях литературные и киношные персонажи обычно долго щиплют себя или даже бьют по лицу. Но я делать этого не стал - как бы там ни было, на сон случившееся было явно непохоже, да и боль в пострадавшей при падении ноге была самой натуральной.
        Но что мне теперь делать? Вопить во всю глотку, колотить кулаками в дверь, угрожать милицией…
        Нет, ничего подобного мне делать тоже почему-то не хотелось. Кроме явственного понимания того, что со мной случилось нечто такое, когда надеяться на помощь участкового бесполезно, меня останавливало еще и то, что хозяева этого корабля вполне могли просто-напросто заткнуть мне рот, и не только кляпом.
        Да, единственное, что было очевидно, так это то, что я влип в очень крупную (и даже оч-чень крупную!) неприятность. Во всяком случае, в мою голову не пришла мысль потребовать немедленно вернуть меня домой, взывая к гуманизму общества светлого грядущего…
        Спустя несколько часов дверь распахнулась и появился моряк с подносом.
        Я порывался было что-то сказать, но он только зыркнул на меня, поставил еду на стол и так же быстро исчез за дверью, где маячил его шкафообразный коллега.
        Вновь я некоторое время созерцал захлопнувшуюся дверь.
        - Ну ладно, посмотрим, чем тут кормят пленников, - пробормотал я, пожав плечами.
        Паек пленников тут составляли несколько толстых ломтей вяленой свинины с дюжиной сухарей, оловянная фляга мутного пива и объемистая кружка, на дне которой плескался бурый напиток, отдающий сивухой.
        Это, наверное, и есть те самые ром и сухари, которые, если верить романам, составляли любимую еду моряков парусного флота.
        Есть не хотелось, но, опять же, вспомнилось вычитанное где-то, что в подобной ситуации надо поесть при первом удобном случае, поскольку неизвестно, когда представится второй.
        Морские сухари, о которых я столько читал, оказались твердыми, как камень. Свинина - довольно вкусная, но жесткая. Ром шибанул в горло, выдавив слезу, и я поспешил запить его пивом.
        Еще пару часов я просидел взаперти - хозяева судна больше ничем не напоминали о своем существовании. За стеклом иллюминатора опустилась темнота, и я наконец решил, что утро вечера мудренее.
        Сняв ботинки, я улегся на койку и задремал. Сквозь сон я как будто слышал скрип двери, но сил проснуться уже не было.
        Проснулся я по весьма прозаической причине - дал знать о себе наполненный мочевой пузырь. Да и другие физиологические надобности тоже беспокоили.
        Мои часы остановились, пока я спал, и сказать точно, сколько прошло времени, я не мог. Судя по моему чувству времени, уже должна была наступить ночь, но за иллюминатором едва начал розоветь закат.
        Я оглядел стены каюты, словно надеялся увидеть вход в туалет, потом постучал в дверь. Стучал и звал своих тюремщиков я минут десять с перерывами.
        С какой-то мстительной злобой я подумал, что в крайнем случае наделаю прямо на пол (хотя и понимал, что добром для меня это не кончится). Но тут догадался заглянуть под койку и обнаружил там массивный чугунный сосуд с тяжелой крышкой.
        Еще через некоторое время я вновь лег спать.
        Когда я открыл глаза, в каюте был серый сумрак. За иллюминатором матово клубился туман.
        Нас ощутимо покачивало, и было непонятно, стоим мы или идем.
        Лязгнул засов - я вскочил, ощутив запоздалый страх.
        В дверях появился один из вчерашних парней.
        - Пойдем, случайник, - бросил он.
        Морщась от вернувшейся боли в подвернутой ноге, я поковылял следом за парнем.
        Мы поднялись на палубу. Осмотревшись по сторонам, я убедился, что мы прибыли в порт. Видимо, это была база моих хозяев (или похитителей). Тогда я не имел, разумеется, представления, что именно так - база - и называют это место обитатели.
        Вдоль бревенчатых причалов выстроилось несколько десятков судов. В основном это были парусники, причем большая часть показалась мне незнакомой, хотя рассветный сумрак не позволял разглядеть их как следует. Впрочем, тут же стояло и несколько небольших пароходов, из трубы одного лениво поднимался дымок. Пара рыболовецких траулеров терлась ржавыми бортами о пристань.
        Здания на берегу, как и пристань, были построены из бревен или дикого камня, кое-как отесанного. Впрочем, немного дальше стояли длинные кирпичные не то бараки, не то склады.
        Никаких сооружений из стекла и алюминия, глайдеров, флаеров, даже антенн спутниковой связи - всего того, чему, по всем канонам футурологии и художественной литературы, полагалось быть у цивилизации, освоившей путешествия во времени, на берегу не наблюдалось.
        Конечно, тут же подумал я, все это может быть лишь декорацией для непосвященных. Хотя откуда здесь непосвященные?
        Потом мне в голову начали лезть мысли совершенно идиотские, явно заимствованные из прочитанных книг. Вроде того, что это, может быть, беглецы, ищущие спасения в прошлом от неведомых опасностей, или вообще какие-нибудь темпоральные бандиты.
        Глядя вокруг, я замешкался, и мой провожатый ткнул меня в поясницу кулаком - беззлобно, но чувствительно. Мы спустились по сходням и совсем скоро подошли к низкому длинному сооружению, в котором я не без удивления узнал стандартный армейский ангар.
        За дверью, грубо прорезанной в стене, оказался узкий коридор, в торце которого виднелись два небольших окошка. Под потолком тускло горела единственная лампа. Вдоль дощатых стен протянулись одинаковые двери.
        Усадив меня на единственную рассохшуюся лавку, парень нырнул в одну из них.
        Из-за дверей доносился шум голосов, причем говорили, насколько я мог понять, по-русски. Трещала пишущая машинка, а один раз до меня донеслось знакомое мяуканье загружающегося компьютера.
        Минут через пять мой провожатый появился на пороге и жестом пригласил меня войти.
        В кабинете обстановка представляла собой обычную для базы сборную солянку, но тогда она меня несказанно удивила.
        Несгораемый шкаф с потертыми ручками и большими скважинами - точно такой же, как в любом учреждении, рядом с ним другой сейф - явно импортный, элегантной формы, вызывающий невольное уважение множеством хромированных кнопок.
        На стенах висело с полдюжины картин, написанных в самой разнообразной манере, изображавших в основном разнотипные парусники.
        Тут же были прибиты рога оленей и бизонов, а в углу стояло деревянное, изъеденное временем изображение скуластой женщины в панцире и замысловатой формы шлеме, по всему видать украшавшее когда-то корабельный бушприт.
        На столе стоял выключенный персональный компьютер - «Самсунг», насколько я смог разобрать, старый телефон в черном эбонитовом корпусе и бронзовый письменный прибор с фигуркой простершего руку Ленина. Этот прибор меня буквально добил (теперь даже не понимаю, почему).
        В совершенной прострации я, не дожидаясь разрешения, сел на стул, но тут же поднялся, заметив недовольную мину на лице хозяина кабинета, сидевшего в кресле за столом. Это был невысокий плотный темноволосый человек с большим кавказским носом и резкими чертами обветренного лица, одетый в цветастую шелковую рубашку и вытертые вельветовые джинсы. Он слегка напомнил мне Авессалома Карапетовича - хозяина мясного магазина, живущего в моем подъезде.
        Повстречай я этого типа на улице еще вчера - даже взгляд не задержал бы.
        Некоторое время он внимательно разглядывал меня, и только потом начался разговор.
        - Ну, здравствуй, - пожал он мне руку. - Здравствуй, соотечественник, хоть и не скажу, что так уж рад тебя здесь увидеть, - продолжил он с легким акцентом. - Можешь сесть. Зовут меня Майсурадзе Георгий Мамедович, и я есть второй вице-командор этой базы.
        После всего, что я увидел и пережил в последние часы, наличие тут настоящего грузина меня не удивило совершенно. Только что не к месту возникла в памяти фраза из виденного мною в детстве фильма: «За сколько сребреников продался космическим пиратам?»
        - Какой базы? - задал я вопрос как можно более равнодушным тоном.
        - Торговой, - недовольно уточнил Майсурадзе. - Торговой базы. Ты пока помолчи, не перебивай, дорогой. Я тебя поспрашиваю и все расскажу, что тебе надо знать. Потом будешь спрашивать, чего непонятно будет… Можешь не тратить времени - я уже знаю, как ты сюда попал… Шел, шел и провалился в норку. Читал «Алису в Стране чудес»? - Он натянуто хохотнул. - Ну ладно, чего только не бывает. Для начала - из какого ты года?
        - Из две тысячи четвертого.
        - Так ты точно из Союза?
        - Вообще-то из России.
        - А-а… - Он враз поскучнел. - Я-то думал - земляк. А кто у вас там президент?
        Этот вопрос почему-то разозлил меня, кроме того, подвернутая нога опять дала о себе знать.
        - Владимир Владимирович - кто ж еще? - процедил я сквозь зубы.
        Майсурадзе некоторое время молчал, явно что-то обдумывая.
        - А Мухалов куда подевался? - наконец возобновил он разговор.
        - А кто это такой? - в свою очередь пожал я плечами в ответ.
        - Значит, вот ты откуда… - с непонятной интонацией сообщил он мне. - А ведь ветвь считалась малодоступной… Ну, да ладно. Как ты думаешь, где ты сейчас находишься? - сменив тон, спросил хозяин кабинета.
        - Не знаю, - выговорил я. Его странные вопросы ставили меня в тупик. - Наверное, в будущем.
        - Бу-удущее… - задумчиво протянул собеседник. - Так ты, дорогой, может, хочешь узнать, какой сейчас год?
        - И какой же сейчас год?
        - Какой? Да никакой! Здесь вообще людей нет, а значит, и летосчисления не выдумали.
        - Как - нет людей? - пробормотал я совсем уже ошарашенно. - А вы кто?
        - Да нет, я не о нас, - досадливо отмахнулся Майсурадзе. - Человечества здесь нету, одни макаки живут.
        В моей голове словно сам собой возник ответ.
        - Параллельный мир? - задал я вопрос, понимающе глядя на собеседника.
        - Нет, перпендикулярный, - сообщил он. - Дошло наконец до него, как до жирафа по спинному мозгу.
        Эта фраза окончательно убедила меня в том, что Майсурадзе - мой современник. Но тогда как…
        - Добро, пойдем дальше. Ты где работал? - продолжил хозяин кабинета, не давая мне опомниться.
        - На заводе.
        - Ну-ну, - заинтересовался Майсурадзе. - И кем же?
        - Экономистом.
        - Это хуже. Ну да ладно, научишься чему-нибудь полезному. Я вот тоже работал капитаном КГБ, а теперь этой базой руковожу. Ты лучше скажи: во флоте, случайно, не служил?
        Я помотал головой.
        - А просто на кораблях не плавал или там яхтой не занимался?
        Я вновь был вынужден огорчить его.
        - Жаль. В армии вообще был?
        - Нет. Но у нас военная кафедра была.
        - С оружием обращаться, стало быть, умеешь?
        - Само собой.
        - С каким именно?
        - АК, пистолет Макарова, ТТ, пулемет. Еще…
        - Достаточно. С этим все ясно. Машину водишь?
        - Немного.
        - Добро. Значит, в движке разберешься. А с математикой у тебя как было, с астрономией? Этот… параллакс светила можешь рассчитать?
        - Могу, - не слишком уверенно ответил я, припоминая школьные задачки по астрономии.
        - А вообще что умеешь?
        - Еще в медицине разбираюсь… Не сильно, правда, - один курс медицинского…
        - Ладно, - вздохнул он, - не буду тебя мучить, а скажу сразу все как есть. То, что это другой мир и другое время, ты уже сам догадался. Я вот тоже из другого времени - из девяносто пятого - и даже, вообще-то, из другой страны, как ты, может, понял… Этих миров, скажу тебе, тысячи и тысячи, если не миллионы. И между мирами есть, ну как бы это сказать… одним словом - ворота. А раз есть ворота, то их можно открыть, правда?
        Я кивнул, уже смутно догадываясь, о чем пойдет речь.
        - Ну вот. И что интересно, никаких машинок для этого не требуется. Есть такие люди… да, люди… Особенные, скажу тебе, люди, которые могут эти ворота открыть. Ну так вот - мы, стало быть, в общем, возим товары туда-сюда, из кон-тин-нума, - он выговорил слово по слогам, - так сказать, в кон-тин-нум. Разные товары, скажу тебе. Вроде как междумировые торговцы.
        - Торговцы? - переспросил почему-то я.
        - Торговцы, торговцы, не сомневайся, - подтвердил Майсурадзе. - Ну что, вижу - не веришь?
        - Если честно, Георгий Мамедович… не очень. Слишком уж все… - Я замолчал, не в силах подобрать слова.
        - Невероятно, - подсказал он.
        Я только кивнул в ответ.
        - Невероятно, но факт, - сухо отрезал он. - Все так, как я говорю, не сомневайся.
        - Меня никогда не вернут домой? - спросил я, уже заранее догадываясь, каким будет ответ, и одновременно ощущая некую слепую надежду, сродни той, что испытывает приговоренный к смерти даже в последние часы перед казнью. Голос у меня задрожал.
        - Э-э, дорогой, ну сам подумай: как же тебя теперь можно вернуть домой? - с мягкой укоризной спросил Майсурадзе. - Ты ведь уже столько знаешь!
        - Я ничего… - начал было я.
        - Знаешь, знаешь, - фыркнул Майсурадзе. - Главное, знаешь, что мы есть. И не говори только, что ничего никому не скажешь. Конечно, не скажешь, потому что домой больше не попадешь. - Его глаза вдруг вонзились мне в лицо как стальные буравчики.
        Я опустил взгляд, чувствуя предательскую тошноту, нахлынувшую вдруг снизу живота.
        - И что же теперь? - с трудом нашел в себе силы спросить я.
        Видимо, вид у меня был особенно жалкий (хотя в моем тогдашнем положении у всякого был бы жалкий вид), и Майсурадзе сочувственно похлопал меня по плечу:
        - Да ты не бойся - убивать тебя не будут. Будешь служить Великой Хэолике, как я, например. Парень ты, вижу, умный, не хиляк, так что быстро продвинешься. Из наших миров люди быстро продвигаются, не то что всякие дикие дубари, которые думают, что в моторе черти сидят, оттого он и крутится. Я вот, когда сам сюда попал… тоже сперва было очень плохо, а теперь большой начальник. Да, - вздохнул он, - было дело: сунулся куда не надо - любопытно мне стало очень, ну и погубило любопытство кошку. - Он саркастически улыбнулся и покачал головой.
        Майсурадзе вытащил из несгораемого шкафа бутылку «Стрелецкой», пару вычурных хрустальных фужеров с золотыми вензелями в форме львов, плеснул в них на два пальца и пододвинул мне:
        - На вот, выпей.
        Я осушил стакан, почти не почувствовав вкуса водки.
        - Только не вздумай отказываться или упираться, - вновь посуровел он. - А то лет пять назад один наш с тобой земляк уперся… Убить тебя, конечно, тоже не убьют: люди - они, знаешь, тоже чего-то стоят. Но как бы потом не пожалеть, что жив остался. Отправят тебя в такие места… - Не договорив, он махнул рукой. - Ну ладно. Если тебе все объяснять, то нужно час-два говорить - самое меньшее. А у меня ни времени нет, да и не нужно это. Лучше, когда человек все сам узнает да поймет, что к чему…
        Он нажал кнопку звонка, и в дверях появился приведший меня сюда молодой моряк.
        - Давай займись этим товарищем. Ну, ты знаешь, что и как. И чтоб было все как надо - это мой земляк почти, так что не обижать его там… Ну, давай иди, - бросил он мне. - Понимаю, неудача, конечно, с тобой получилась, но могло быть и хуже. Сперва тебе тут покажется кисло, потом привыкнешь. Человек и не к такому привыкает. И вот еще что, - бросил он напоследок. - Постарайся поменьше вспоминать о прошлом - легче будет. Все, ступай.
        - Повезло тебе, дружище, - произнес моряк, когда мы шли полутемными коридорами пакгауза. - Тебя к себе сам капитан Ятэр берет!
        - А откуда вы русский язык знаете? - задал я давно мучивший меня вопрос, решив отложить на потом выяснение того, кто такой Ятэр и почему мне повезло.
        Он с недоумением уставился на меня, потом хлопнул себя по лбу:
        - А, ну да, тебе ж еще лингвестр не вшили…
        Я не понял, о чем речь, но переспрашивать на всякий случай тоже не стал.
        Внутри ангара сновали по своим делам немало разнообразно одетых субъектов.
        С двух сторон вверх на четыре этажа уходили огражденные хилым бордюрчиком с резными балясинами галереи, куда выходило множество дверей, а внизу тянулись ворота складов.
        Нам пришлось посторониться - по проходу, дымя, прокатился дряхлый автопогрузчик, тащивший деревянный контейнер с латинскими надписями.
        Мы поднялись по узкой крутой лестнице на второй этаж и вошли в длинный узкий кабинет, где за массивным, вычурной работы столом красного дерева, которому самое место было в каюте какого-нибудь фрегата или галеона, сидел седой как лунь морщинистый старик в синем камзоле с кружевами, обтягивающих штанах и остроносых туфлях с золотыми пряжками. Довершал его облик крест какого-то ордена на пышном воротнике.
        Он высокомерно оглядел меня и углубился в бумаги на некоторое время.
        - Я четвертый вице-командор Джозеф Мур, - соизволил он вновь обратить на меня внимание. - Между прочим, барон Мур. По милости Великой Хэолики вынужден заниматься такими, как ты. Вопрос первый: ты на компьютере работать умеешь?
        - Умею, - ответил я. Неуместность слова «компьютер» в устах средневекового старикашки меня не зацепила - было не до того.
        - Так, - заинтересовался хозяин кабинета, - и что же ты умеешь делать? Программируешь, ремонтируешь, собираешь?
        - Нет, просто… по клавиатуре барабаню, - ответил я, мельком пожалев о том, что когда-то проигнорировал компьютерные курсы.
        - А, - враз поскучнел тот. - Так работать я тоже могу. Да, ума не приложу, где достать кого-нибудь, кто как следует разбирается в этих бесовских железяках!.. Самолет ты, милейший, конечно, тоже водить не умеешь? - полуутвердительно-полувопросительно продолжил он. Я подтвердил его подозрения. - Вот дьявол! - выругался старикан. - Следующего пилота к пойлу на пушечный выстрел не подпущу. Ладно, что там у нас еще… Ты не содомит?
        Я не сразу сообразил, что ответить.
        - Я тебя спрашиваю: ты педик или нет? - рявкнул старик. - Если да - лучше сразу скажи. Имей в виду: такие у нас живут отдельно, а если лезут к нормальным - получают по рогам!
        - Да ладно вам, почтенный, - вступился за меня парень. - Разве он похож на мужеложца?
        - Кто похож, а кто нет - это не важно, - уничижительно отрезал Мур. - Стало быть, ты не педик? - Это уже опять ко мне.
        Я помотал головой.
        - Ну что - вслух сказать трудно? Да или нет?
        - Нет, - тихо произнес я.
        - Громче, - скомандовал Мур.
        - Нет! - Мне захотелось запустить в расфуфыренного хама чем-нибудь тяжелым.
        - Давно бы так! - Тот был, похоже, удовлетворен, что разозлил меня. - Стало быть, пойдешь к Ятэру, как он захотел. Какой ему толк от тебя - не пойму, да это и не моего ума дело.
        - Хочу сказать, - встрял матрос, - мы ведь не ходим в его уровни, так что самое подходящее место для него!
        - Не учил бы ты меня моему делу, матрос, я и без тебя знаю, что на его уровнях сидят только Кеатль, Горгий и Дагон…
        - Жаль, что ты не умеешь летать, - сообщил мне сопровождающий, когда мы вышли. - У нас был один пилот, так нажрался до поросячьего визга и утонул. Где теперь нового взять - не знаем. Летчику жить хорошо - почти ничего не делаешь. Да, хотел бы я быть пилотом…
        Из кабинета мы спустились в полуподвал, где расположился местный вещевой склад. Тут было великое множество одежды из всех, как я уже понял, миров. От разнообразия видов и фасонов прямо-таки рябило в глазах.
        Но меня отвели в закуток, где одежда была более-менее знакомой.
        Армейский камуфляж и бязевые кальсоны чередовались с рабочими спецовками, а те - с матросскими форменками и тельняшками. Тут же валялись распоротые тюки с бескозырками, фесками, огромными шляпами-зюйдвестками.
        Связки грубых кожаных курток загромождали проход, а поверх них были небрежно брошены длинные китайские халаты из синей ткани.
        Грудами лежала армейская униформа - с незнакомыми мне шевронами и нашивками, хотя на некоторых из них были русские буквы.
        Были тут еще и совсем уж невиданные одежды, принадлежащие неизвестным, мне, во всяком случае, народам.
        Тут, у маленькой печурки, на которой шипел чайник, сидели два немолодых, но крепких мужика.
        Моряк что-то сказал им вполголоса, и один из них, пройдя куда-то в глубину склада и повозившись там минут пять, выложил передо мною полотняную рубаху без ворота, широкие свободные шаровары и суконную безрукавку, явно бывшую в употреблении.
        Сверху он бросил клеенчатый плащ и бесформенную широкополую шляпу, рядом поставил крепкие, хотя и неказистые на вид кожаные башмаки, судя по фасону - солдатские.
        - Пока вроде все. Давай переодевайся. А одежду свою собери и поаккуратней свяжи. А еще лучше: постирай сначала - тебе еще долго носить ее не придется.
        Тут же переодевшись, я принялся торопливо сворачивать одежду, при этом вытаскивая из карманов те мелочи, которые обычно находятся в них, и перекладывая их в карманы шаровар…
        Ключи от квартиры, часы-браслет, которые так и не успел сдать в ремонт, мобильник, кошелек. Последней в руках у меня оказалась записная книжка. Случайно я открыл ее на странице, где Нина записала свой телефон.
        При взгляде на ее почерк я ощутил, как ледяная тоска вдруг хлынула в душу. Яркий электрический свет словно потускнел. Я замер с книжечкой в ладони, чувствуя, как слезы вот-вот хлынут из глаз.
        Перемена, случившаяся со мной, не укрылась от внимания моих опекунов.
        Перед ними прошел, надо думать, не один такой, как я, и они хорошо знали, как надо поступать в подобных случаях. Старший резким движением выдернул книжку у меня из рук и тут же швырнул в печку.
        Теперь я даже благодарен этим грубым и суровым людям, их жестокой мудрости.
        Но для того чтобы их понять, мне самому сначала потребовалось стать таким, как они. А тогда…
        Я глядел, как исчезают в пламени странички, сворачивается коленкоровый переплет, и чувство было подобно тому, как если бы этот огонь жег меня.
        - Вот так, парень, - невесело усмехнулся бородатый, - что поделаешь, надо перетерпеть.
        Видимо, взгляд мой, обращенный на него, был весьма красноречив.
        - Только не вздумай драться со мной. - Он продемонстрировал мне кулак с пивную кружку величиной. - Имей в виду: драться меня учил офицер из вашего времени, из этих, как его… ну, которые с неба прыгают.
        Его товарищ, став позади, положил руку мне на плечо - то ли чтобы приободрить, то ли на случай, если я не внемлю предупреждению.
        Боль постепенно схлынула, хотя тяжесть в душе осталась. Мне вдруг стало почти все равно, что будет со мной дальше…
        Так, в полупрострации, я потащился следом за парнем прочь из ангара.
        Попетляв среди строений этого странного поселка, мы остановились возле узкого и длинного бревенчатого сооружения, напоминавшего не то лабаз, не то блокгауз из вестернов, если бы не квадратные окна.
        Я миновал тамбур с полудюжиной курток на гвоздях и прикорнувшим в углу красноносым рыжим крепышом, из-за пазухи которого выглядывало бутылочное горлышко.
        Мой провожатый подтолкнул меня вперед, и я оказался в длинном помещении, уставленном узкими топчанами. Никого кроме нас тут не было. В воздухе плавал аромат табачного дыма.
        - Вот, стало быть, твоя койка. - Он остановился у одного из топчанов. - А вот, - он наклонился и вытащил из-под ложа длинный парусиновый мешок с кожаными лямками, - это теперь тоже вроде как твое. Барахло прежнего хозяина. - Он швырнул мне оказавшийся довольно увесистым баул. - Ему теперь уж точно не понадобится, а ты вроде как его наследник. Ну, вроде все. Сиди тут и жди.
        - Кого? - не понял я.
        - Боцмана Горна, - высокомерно сообщил он мне и удалился.
        Я остался в одиночестве. Барак, кубрик или казарма (как лучше это назвать?) была пуста.
        Мне ничего не оставалось, как сесть на спартанского вида койку - одеяло грубой шерсти поверх голого матраса - и дожидаться своей участи. Это было самое умное, что пришло мне в голову (два других решения были: попытаться вылезти в окно и бежать куда глаза глядят либо разбить себе голову о стенку, покончив со всем разом).
        Наконец дверь распахнулась и появился вышеупомянутый боцман - высокий широкоплечий мужчина в тельняшке с широкими полосами и берете с потешным помпоном.
        Он внимательно осмотрел меня с ног до головы, подергал сжатую в кулак пиратскую бородку. Потом между нами состоялся примерно такой диалог:
        - Как зовут?
        - Василий.
        - Бэзил, значит. Не моряк?
        - Нет.
        - Готовить умеешь?
        - Умею.
        - И то дело. Укачиваешься?
        Я помотал головой.
        - Совсем хорошо. Ну, посмотрим, что из тебя выйдет. И не из таких нормальных людей делали! А теперь пошли работать.
        Мне ничего не оставалось, как поплестись следом за ним.
        Подойдя к покосившемуся забору, он толкнул калитку, и мы оказались на заднем дворе кухни или столовой, если судить по витавшим в воздухе запахам.
        - Вот, - он показал на громадный штабель поленьев, рядом с ним стояла изрубленная колода, в которую был воткнут топор, - будешь колоть дрова. До обеда и от забора - так, что ли, у вас говорят? - Он коротко хохотнул. - Чем больше нарубишь, тем больше поешь.
        Хлопнув калиткой, он оставил меня наедине с дровами.
        Делать было нечего: благословив свои занятия йогой и дзюдо, я принялся за работу.
        Прошел час, потом другой, и еще какое-то время. Топор вываливался у меня из рук, на ладонях появились кровавые мозоли, а проклятые дрова, казалось, все не убывали.
        Я давно стащил с себя куртку и рубаху, но все равно обливался потом.
        Каждая мышца буквально вопила об отдыхе, но я чувствовал, что если сейчас прекращу работу хоть на минуту, то больше уже не смогу сделать ни одного движения.
        Наконец появился боцман. Критически оглядев сделанное, он, против ожидания, похвалил меня:
        - Неплохо, черт возьми. Бывало, покрепче тебя на вид, а и половины этого наколоть не могли. Ладно, пошли, пожуешь чего бог послал.
        За дверью, сбитой из досок от корабельной обшивки, располагалась подсобка, где на шатком столе меня ждали стеклянная миска, доверху полная густым рыбным супом, заправленным мелко накрошенной зеленью, такая же миска помельче, куда горкой было навалено жареное мясо с картошкой, и стакан сильно разбавленного водой красного вина. Не без труда удерживая ложку в еле шевелящихся пальцах, я принялся за еду. На суп я потратил минут пять, на второе - немного больше.
        Мясо оказалось похоже на жесткую говядину (именно тогда я впервые попробовал мамонтятину).
        Заканчивая трапезу, я случайно смахнул локтем со стола миску. Она весело запрыгала по кирпичному полу, звеня как гонг, но даже не треснула.
        - Небьющееся закаленное стекло, - пояснил мне повар, выглянувший в дверь. - Из нашего с тобой двадцатого века.
        Так я познакомился с Борисом Максимовичем Беспредельным, в далеком прошлом - лейтенантом конвойных войск НКВД, а ныне - нашим главным кухмистером.
        Но побеседовать с ним и вообще слишком долго отдыхать после еды мне не дали. Снова появился Горн и опять потащил меня куда-то.
        На этот раз мы направились к небольшому каменному домику с зеркальными стеклами, стоявшему возле ограды, за которой возвышалась удивившая меня башня.
        Мы оказались в чистой комнатке, похожей на кабинет врача - точнее, врача зубного. Во всяком случае, здесь имелось высокое, обтянутое черной кожей кресло с высоким подголовником.
        Нас встретил молодой парень в таком же одеянии, что и увиденный мною на корабле
«черный человек».
        - Вот, новенький. Надо его обработать, - с некоторой робостью, как мне показалось, сообщил Горн.
        Тот молча кивнул и указал мне на кресло.
        Я подчинился. И спустя несколько секунд погрузился в сон без сновидений.
        Очнулся я почти сразу - как мне показалось. Под левой лопаткой ощущался какой-то непонятный зуд. Взглянув на свои руки, я с удивлением обнаружил, что кровавые мозоли исчезли, сменившись загрубевшей кожей. Еще оказалось, что сижу я на лавочке перед домиком.
        - Ну что уставился? - добродушно спросил боцман. - Магия, брат.
        - Магия? - переспросил я. - Настоящая?
        - Угу, самая натуральная!
        Странно: на какое-то время мне показалось, что я говорю не на родном языке. Вернее, я как будто знал его, но в то же время как будто сознавал, что это не мой родной язык.
        Машинально потирая все еще чешущиеся ладони, я побрел вслед за боцманом. Солнце за это время спустилось довольно низко к горизонту.
        Вернувшись в барак, я вновь уселся на койку.
        Спускались сумерки. Я неподвижно сидел на койке, уставясь в некрашеный скобленый пол. Временами хотелось плакать, но слез не было.
        В одиночестве я пробыл недолго. По мере того как день клонился к вечеру, помещение наполнялось людьми.
        Люди входили, собирались группами по трое-четверо, что-то обсуждали, смеясь, или вдумчиво беседовали, играли в кости, карты, еще какие-то игры… Кое-где из рук в руки переходила бутылка. Преобладали тут личности европейского типа, с обветренными лицами, хотя было несколько смуглых и скуластых и пара негров.
        В одном месте, собравшись в кружок, слушали чтеца. В другом вполсилы пел что-то на английском CD-проигрыватель на коленях у темнокожего парня. Несколько человек пришли в компании с женщинами и, усевшись в обнимку, принялись что-то весело обсуждать полушепотом.
        Пара моряков направилась было в мою сторону, но немолодой сивоусый человек остановил их, что-то негромко сказав. Бросив на меня сочувственный взгляд, они присоединились к одной из компаний.
        На соседнюю койку с маху опустился молодой смуглолицый моряк, чья голова была по-пиратски повязана ярким платком.
        - Привет. - Он протянул мне руку. - Ты новенький?
        Я кивнул.
        - Ясно. Я буду Шайгар. Вообще-то это только мое первое имя, есть еще пять, но тут все зовут меня Шайгар. Ты не из Рарги будешь, случайно?
        - Случайно нет, - ответил я.
        - Жаль, - тяжело вздохнул он. - А зовут тебя как?
        Я назвался.
        - Глотнешь? - Он протянул мне фляжку.
        - Глотну.
        Вино было слабым и кислым, но я не поморщился.
        Сосед одобрительно кивнул:
        - Вот так. А теперь ложись да спи - утро вечера мудренее.
        Он сам быстро лег, не раздеваясь и, кажется, сразу заснув.
        Я тоже укрылся одеялом и попытался последовать его совету.
        Постепенно барак отходил ко сну. Народ ложился и тут же засыпал; песни и музыка смолкали; гости и гостьи ушли, но не все: несколько девушек не стесняясь забрались в койки к приятелям и затеяли веселую возню под одеялами.
        Судя по тому, как отнеслись к этому окружающие, такое было здесь в порядке вещей.
        Свет не зажигали, и вскоре помещение погрузилось в угрюмые сумерки и тишину, нарушаемую храпом, тихой возней и вздохами.
        Я чувствовал себя усталым и разбитым, но заснуть не удавалось.
        Лежа на койке, я с глухой тоской размышлял над положением, в которое попал. Ничего путного, да и вообще ничего хорошего мне в голову не приходило. Думал я и о своих родных, ясно представляя себе их горе. Сестра, мать, любимый дядя… Я представлял, как будут ждать они, вздрагивая от каждого звонка, от каждого звука шагов за дверью, надеясь, что вот сейчас (или завтра, или через неделю)… Как мой портрет будет висеть на милицейских досках под рубрикой «Найти человека», постепенно выцветая…

«Сегодня я должен был уже покупать билет на сухумский экспресс», - промелькнула у меня мысль, перед тем как я наконец провалился в сон.
        Среди ночи я проснулся. Некоторое время я старался понять, что произошло и где я, потом все вспомнил, и вновь мне хотелось заплакать, чувствуя, как сжимается сердце от жестокой тоски.
        Наконец мне удалось задремать. Проснулся я от того, что кто-то тронул меня за плечо. Я выбрался из-под одеяла.
        На моей койке сидела молодая женщина в длинном плаще, на котором блестели капли дождя. В полумраке я не мог как следует разглядеть ее лицо, было только видно, что она откуда-то из Азии. Она склонилась ко мне, и тут на ее скуластом лице проступило выражение недоумения,
        - А где Тюркир? - прошептала она.
        - Деру дал твой Тюркир, - прозвучало с соседней койки. - Даром что уже в боцмана выходил.
        Гостья словно обратилась в статую, затем медленно поднялась и, пошатываясь, пошла прочь. До меня донеслись сдавленные рыдания.
        - Эй, Риат, не уходи. Приласкала бы парня и сама бы утешилась. Он только первый день, так что… - Мой сосед запнулся, провожая взглядом идущую к двери невысокую фигурку. - Не повезло девке! - констатировал он. - Любовь у них с Тюркиром была крепкая, Ятэр уже обещал: как боцманом станет, так костьми расшибется, а разрешение на брак добудет! И какая муха его укусила? Чего мужику было надо?
        Я вновь погрузился в сон.
        Под утро весь барак был разбужен истошным воплем какого-то молодого матросика, которому привиделся кошмар, и все принялись наперебой высказывать, что они о нем думают.
        Я кое-как промаялся до утра, но только задремал, как боцман Горн поднял меня:
        - Давай одевайся, и пошли к капитану.
        Тут же выяснилось, что мой сосед состоит в том же экипаже, что отныне и я (вернее, я в том же, что и он). И что я поручен именно его, Шайгара, опеке.
        Половина барака еще дрыхла: как я совсем скоро выяснил, тут не было ни общих подъемов, ни распорядка дня. Каждый капитан сам определял, что и когда делать, а в свободное время можно было спать хоть круглые сутки.
        В душе была пустота, а в голове - муть, но я принялся одеваться, подчинившись судьбе.
        Тут-то и пригодилось барахло бывшего хозяина койки.
        Мешок был затянут хитроумной шнуровкой, причем концы веревки скреплял медный замочек. Видя мое замешательство, Шайгар просто полоснул по шнуру своим ножом.
        Порывшись в вещах, я выбрал залатанный свитер, пахнущие дегтем сапоги, кожаные брюки. Свою одежду я, кое-как свернув, сунул в мешок. Туда же отправилась выданная мне на складе роба - почему-то чужое барахло показалось мне предпочтительней казенного.
        Кроме всего прочего, в мешке обнаружился складной матросский нож с медным кольцом на потемневшей деревянной рукояти.
        Подумав, я повесил его на пояс, отчего сразу почувствовал себя увереннее.
        Шайгар одобрительно оглядел меня.
        - Вот теперь хоть на человека похож, не то что вчера, - сообщил он свое мнение.
        - Вообще-то, надо бы тебя по-другому встретить. Обычно как бывает - новый человек появляется, так его в кабак и ставят перед ним кувшин вина. И не отпускают, пока весь не выпьет. А как протрезвеет малость - к девкам, да чтоб не с одной, а пока сил хватит. А потом опять в кабак. Глядишь, и было бы тебе не так кисло, да этот наш вице-командор мудрит чего-то: говорит, к тебе особый подход нужен. А по-моему, так лучше вина и девочек ничего не поможет… Тебе здорово повезло, что к нам попал: из наших капитанов и офицеров, почитай, половина у Ятэра начинала… Да и вообще, скажу тебе, наш экипаж - лучший на базе, да и не на ней одной наверняка…
        Так, покровительственно болтая, он привел меня к двухэтажному бревенчатому домику, обвитому виноградной лозой, и завел внутрь - ну точно лошадь под уздцы.
        В передней нас встретили многоцветный мохнатый ковер на полу, основательная мебель. На стенах и полках было множество предметов самого разнообразного вида - от больших раковин до остатков каких-то сложных приборов. Как я догадался, это были сувениры, вывезенные хозяином из плаваний. Тут же на ружейной пирамиде стояло несколько ружей и карабинов незнакомого мне вида.
        Потом дверь на лестницу, ведущую вверх, распахнулась, и появился хозяин этих апартаментов.
        Это был тот самый старик, стоявший на мостике того самого корабля, на палубе которого я финишировал вчера, вывалившись из своего мира. Видимо, это и был Ятэр, о котором я столько слышал.
        Спустившись, он уселся на лавку у стены, похлопал по сиденью рядом с собой - мол, садись. Я повиновался.
        - Ну что, очухался помаленьку, пришел в себя? - с грубоватой заботливостью спросил хозяин. - Вижу, что пришел. Ну и славно. Я видел, как ты держал себя, когда попал на мой корабль. Хорошо держался. - Он хлопнул меня по плечу. - И потом, кстати, тоже. Вижу, тебя так просто не сломать. Других, бывало, когда они все узнавали, водой отливать приходилось или вообще вязать. Вопили, на людей кидались, руки даже, бывало, на себя накладывали… Ладно! Повторять, где и как ты оказался, и объяснять, что назад тебе пути нет, я думаю, не надо. Так же и объяснять тебе, что тут за жизнь: слишком много придется времени потратить. Но кое-что ты должен усвоить сразу и намертво, для своего же блага…
        Итак: мы все здесь живем по законам, которые установили для нас наши хозяева. Это раз. Но еще и по тем, которые устанавливаем сами для себя. Это два. Хозяева могут наказать за неисполнение всей своей силой. У нас нет такой силы и нет тех, кто карает. Но тот, кто вздумает нарушать наши законы, тоже будет наказан. Может быть, не так заметно, но не менее жестоко. - Его глаза сурово блеснули из-под седых бровей. - Ты их узнаешь совсем скоро. Но пока расскажу тебе о главных, которые нужно будет усвоить для начала.
        Вот первый закон. Тут нет ни врагов, ни иноверцев, ни низших, ни высших, запомни это накрепко. Здесь нету никого, кроме товарищей. Если кто-то тебе не нравится - не подавай виду, может, ты ему тоже не очень приятен. Если даже ты с кем-то воевал раньше - забудь, все это осталось там. И ты должен относиться к товарищам так, как хочешь, чтобы относились к тебе, и к тебе самому будут относиться так же.
        Вот второй закон.
        Если ты что-то можешь сделать для своего товарища, ты должен это сделать. И тогда товарищ сделает для тебя все, что сможет.
        Теперь дальше. Тебе, возможно, захочется бежать. Я бы не советовал тебе этого делать, но…
        И вот тебе третий закон - если ты решишься на побег, то не пытайся никого за собой тянуть. И если тебе не удастся бежать - прими свою судьбу как должное и умри как мужчина.
        Ну вот, этого пока достаточно. Со временем, говорю, ты узнаешь больше.
        Теперь вот что. Зовут меня, как ты, наверное, уже слыхал, Ятэр-Ятэр. И я отныне твой капитан. А ты знаешь, кто такой капитан для тебя?
        - Знаю, - пробормотал я. - Капитан - второй после бога на судне, он хозяин жизни и смерти моряка…
        - Не совсем так. Наказывать смертью могут одни только хозяева. Я же имею право просто убить тебя. Если ты затеешь бунт или во время шторма или боя твоя трусость будет угрожать кораблю и команде. Но думаю, до этого не дойдет, ты трусом не выглядишь, а я редко ошибаюсь. До сих пор с моими людьми такого не случалось, и надеюсь, ты меня не подведешь… А капитан для матроса - у нас, во всяком случае, - это человек, который отвечает за всех своих подчиненных. Перед Хэоликой, перед другими людьми, ну и перед всеми богами, сколько их там ни есть
        - если они есть. И я теперь отвечаю за тебя. Не подведи, - повторил он. - Ну вот, - повернулся он к Шайгару, подталкивая меня вперед. - Отныне он - наш новый матрос. Будешь делать из него человека. Дури из него придется выбить, конечно, порядочно. Только особо не усердствуй, говорю. Из него будет толк…
        Дмитрий
        Ятэр-Ятэр умер на следующую ночь после нашего возвращения. Сердце старого моряка остановилось во сне.
        Утром протяжное печальное пение сигнальной трубы оповестило поселок о смерти одного из нас.
        Уже через час за дело взялись люди из береговой службы базы, вошедшие в число постоянной похоронной команды, - только они по установленной хэоликийцами традиции занимались погребением усопших слуг острова.
        За несколько часов они сложили на плацу высокий костер из толстых сосновых бревен, пересыпанных лучиной и хворостом. По приказу Тхотончи было выделено несколько фунтов благовонной смолы.
        Затем на сколоченный из старых корабельных досок помост похоронщики водрузили тело Ятэра, завернутое в его личный штандарт. Ладонь старика покоилась на рукояти лежащего рядом старинного кинжала. В изголовье ему положили краюху хлеба и поставили кувшин с крепким вином.
        На закате у погребального костра собрались почти все обитатели базы.
        Тхотончи произнес не слишком длинную речь, в которой в витиеватых и высокопарных выражениях, показавшихся мне нелепыми и неуместными, прославил «уходящего от нас в последнее плавание, в область, откуда не вернулся ни один», призвав нас служить Острову так же честно и всеми силами, как служил покойный.
        Вот из толпы вышла Мидара, приблизилась к костру. На ее ладони блеснула золотом крошечная дамская зажигалка с россыпью изумрудов и бриллиантов на корпусе…
        Занялись быстрым пламенем щепки в основании костра. Потом запылали бревна…
        Вот уже огонь поднялся в два человеческих роста, а Мидара все стояла рядом, словно не замечая жара. Затем, резко взмахнув рукой, метнула зажигалку в костер и отошла, вновь смешавшись с толпой.
        Пламя еще некоторое время рвалось вверх, а потом на глазах стало опадать, из раскаленного бесцветного становясь рыжим. И вот уже над грудой углей пляшут синие язычки.
        Когда огонь окончательно угаснет, кострище будет засыпано, и на этом месте появится невысокий курган, на вершине которого установят камень с выбитым на нем родовым тотемом Ятэра - изготовившимся к прыжку леопардом. Такова была его воля, высказанная им в последнем разговоре со мною.
        Когда после поминальной трапезы я отправился домой, меня взялась сопровождать Мидара.
        И вот, когда я вошел в дверь, Мидара вовсе не повернула обратно, а вошла следом за мной и по-хозяйски расположилась на диване, указав на место рядом с собой.
        Признаюсь, я был удивлен. Не говоря уже о неподходящем моменте, общеизвестный факт, что благосклонность к мужчинам четвертый вице-командор проявляла немногим чаще, чем наш кухонный мерин Цезарь - к кобылам.
        Мидара чуть улыбнулась, наверное догадавшись, что у меня может быть на уме.
        - Садись, Дмитрий, я пришла сюда вовсе не за тем, о чем ты, кажется, сейчас подумал. Есть серьезный разговор…
        Ингольф Сигурдсон
        Я, Ингольф, сын ярла Сигурда, прозванный Вороном, чья дружина не знала поражений почти десять лет, берсерк, чье имя наводило ужас на франков, данов, итальянцев и сарацинов, служивший в охране великого императора ромеев в Константинополе, которого норвежский конунг объявил вне закона и который теперь просто кормчий на торговом корабле.
        Я не сожалею - глупо сетовать на волю норн, повелевающих судьбой.
        Только в норны я сохранил веру, да еще в великий Игдрасиль - Древо Миров, на котором, как теперь оказалось, каждый лист - это свой особый мир.
        Только Древо Миров и Судьба, управляющая их жизнью, - и больше нет ничего. Боги
        - выдумка глупых людей, которые не в силах понять, что с ними происходит. Нет ни Валгаллы, ни Нифльгейма, ни рая и ада крестолюбцев, а куда деваются после смерти людские души - неведомо. Впрочем, в свой срок мы это узнаем.
        Сознание того, что небо - всего только бескрайняя пустыня, далось мне нелегко.
        Когда я, изрубленный датскими мечами, коченеющий в холодной воде, из последних сил держался на обломке своего «морского коня», то был готов умереть, ибо знал, что попаду прямиком в чертоги Одина.
        Когда даны выволокли меня на палубу, хохоча и издеваясь надо мною, а мой давний враг Фьярни Беззубый (беззубым когда-то сделал его я) плевал мне в лицо и грозил, что по возвращении домой взрежет мне ребра, а перед этим оскопит, чтобы закрыть мне дорогу в Валгаллу, я тоже не боялся, ибо знал, что Отец Дружин не оставит своего верного слугу.
        Даже когда, по воле все того же Торстейна, я был выставлен на невольничий рынок как скот, - и тогда, несмотря на все унижение, жившая во мне вера, что впереди у меня славное бессмертие, поддерживала меня.
        А ныне (об этом наверняка никто не подозревает), когда мне случается задуматься о смерти, я начинаю чувствовать страх. Страх не ухода из этого мира и даже не вечных мучений. Страх того, что я исчезну, перестану существовать, обращусь в ничто.
        Впрочем, мысли эти посещают меня редко.
        Гораздо неприятнее в моем нынешнем положении то, что я должен служить колдунам, воображающим, что они подобны несуществующим богам, и торговцам, у которых даже нет мужества самим отправиться в путешествие за богатством. Именно это тяготит меня больше всего.
        Но, возможно, скоро перестанет.
        Василий
        Мы втроем сидели в кунге грузовика и молча пили чай.
        Весь вчерашний и позавчерашний день мы, вместе с двумя десятками подчиненных, потратили на заготовку мяса.
        На старом «мицубиси», выпуска 2002 года, Дмитрий, Ингольф, Хитти и я гонялись за бизонами, потом с помощью грузовой стрелы затаскивали туши в кузов и отвозили в лагерь, где остальные под началом Мидары свежевали их, укладывая мясо в два огромных рефрижератора.
        Охота была удачной - около полусотни разделанных бизоньих туш лежало сейчас в холодильниках. Этого должно было хватить на пару месяцев как минимум.
        Завтра утром мы возвращались на базу.
        Несмотря на заметную усталость, спать почти не хотелось.
        Мы заканчивали ужин, состоявший из сельдей в винном соусе, тушеных грибов и фазаньего филе в маринаде. На десерт были персики в сиропе. Не то чтобы мы так уж любили консервы, но от бизоньего жаркого нас уже мутило.
        На импровизированном столике стояли две непочатых бутыли вина, но никто пока не выражал желания взяться за них.
        Было слышно, как за стенкой трейлера негромко тянула свою бесконечную заунывную песню без слов Хитти, а Ингольф пытался ей подпевать.

«Оттащить, что ли, вино Ингольфу?» - лениво мелькнуло в голове.
        Взяв одну бутылку, я вышел из трейлера, направившись к костру.
        Оба певца сидели обнявшись, причем голова охотницы, не отличавшейся низким ростом, только немного возвышалась над плечом скандинава.
        Их было только двое - вся остальная экспедиция уже благополучно спала.
        Хитти выглядела довольно странно даже по меркам базы. Высокие мужские сапоги красного сафьяна на высоких, красных же каблуках - по моде восемнадцатого века. Синие джинсы, усаженные начищенными медными заклепками. И безрукавка из рысьей шкуры на голое тело. Короткую для ее метра восьмидесяти, крепкую накачанную шею обвивало ожерелье из искусственных гранатов и аметистов, а из-за голенища сапога торчала рукоять тесака.
        Мышцы под загорелой кожей рук не так уж сильно уступали моим, но все равно рядом с Ингольфом она смотрелась тоненькой девочкой. Выглядела она лет на двадцать пять, если не на тридцать, хотя было ей двадцать с небольшим - тяжелое детство и трудная молодость успели наложить свой отпечаток.
        Поблагодарив меня за выпивку, Ингольф вновь принялся подпевать замолкшей было Хитти, и я быстро ушел, подумав, что мое присутствие им мешает.
        История появления Хитти на базе была весьма своеобразной и в какой-то мере поучительной.
        Одна из наших флотилий сделала промежуточную остановку в мире, обозначенном на картах как безлюдный.
        В действительности это оказалось не так - какие-то дикари там обитали.
        И вот один из матросов - бывший сержант Иностранного легиона, - отправившись на прогулку, совсем недалеко от стоянки случайно наткнулся на купающуюся в ручье юную дикарку. Тупоумный легионер не удивился, обнаружив человеческое существо в якобы безлюдном мире, да и вообще, наверное, не стал терзать себя мыслями, откуда она тут. (А заодно - что рядом могут быть ее куда менее симпатичные соплеменники с каменными топорами.)
        Он просто вознамерился сделать то, что привык делать с женщинами на тех войнах, в которых участвовал.
        Он не учел того, что перед ним - первобытная девушка верхнего палеолита, способная пройти с тяжелым грузом десятки километров и голыми руками справиться с волком.
        Прибежавшие на истошные крики бедолаги обнаружили его бессильно распростертым на песке без сознания, в то время как Хитти уже направлялась к нему со свежевыломанной суковатой дубиной, явно собираясь раскроить череп поверженной жертве.
        Увидев новых врагов, она поступила весьма разумно, а именно - не пытаясь принимать неравный бой, кинулась бежать со скоростью, способной привести в восторг любого тренера по легкой атлетике. Никогда бы ей не попасть в плен, если бы случайно не подвернулась нога, запнувшаяся о корень. Воспользовавшись моментом, ее запутали в весьма кстати находившуюся неподалеку рыболовную сеть и в таком виде оттащили на корабль.
        Насильник-неудачник, кроме сотрясения мозга, отделался тремя сломанными ребрами и открытым переломом запястья на левой руке. А также повреждением, называвшимся на языке медицины «гематома тестикул». Кроме того, он получил взыскание за самовольство и был понижен в должности за действия, которые могли навлечь на экспедицию нападение местных жителей.
        С пленницей было сложнее.
        Что с ней делать, не знал никто.
        Ни один капитан не соглашался взять к себе в команду столь необычного матроса, да и учить ее пришлось бы слишком многому.
        Определить в веселый дом - отпадало по многим причинам.
        Взять ее в жены тоже никто особенно не рвался - по этому поводу ходила шутка, что как бы прекрасная дикарка в один прекрасный день не слопала супруга.
        (Тем не менее мужским вниманием она не была обойдена, доказательством чему были двое детей.)
        В конце концов, когда она малость пообвыклась на базе, ее определили во вспомогательную службу, где Хитти довольно быстро стала кем-то вроде старшего охотника.
        Огнестрельное оружие после периода некоторого страха она освоила весьма неплохо, а по выносливости и знанию повадок разной живности ей и без того не было равных.
        Когда я вернулся в фургон, Мидара и Дмитрий о чем-то тихо беседовали, но мое появление заставило их замолчать и вновь приняться за трапезу.
        Я последовал их примеру.
        Мидара подлила себе кипятку, мелкими глотками отпила из чашки. В отличие от нас, довольствовавшихся алюминиевыми кружками, она пила чай из чашки настоящего китайского фарфора ручной росписи, это был своего рода ритуал - в любых условиях, в самых тяжелых походах пить из дорогой и хрупкой посуды.
        - Слыхали? - обратилась она к нам. - Скоро закроют Фальдор.
        - Что так? - пожал я плечами. - Вроде там все спокойно, тихий такой континуум…
        - Да говорят, слишком давно уже мы там пасемся. Опять же, после того как Тромп погиб, мы многих оттуда завербовали. Уже слухи пошли всякие: насчет кораблей с командами из утопленников с Проклятых островов да капитанов, которые нечистой силе душу продали и честных моряков к себе заманивают, чтобы и их души загубить.
        - Ну так это же обычное дело, такие истории во всех мирах рассказывают, обычная моряцкая болтовня, - все еще недоуменно бросил я.
        - Тхотончи вместе с магами решил портал законсервировать, а наше дело - исполнять, - подытожила Мидара.
        Мы опять помолчали. И в этом молчании моих друзей мне почудилось нечто многозначительное. Я уловил странный взгляд Дмитрия, брошенный на Мидару, и мимолетное выражение лица вице-командора при этом.
        Я было подумал, не хотят ли они мне что-то сказать, но оба по-прежнему молчали, уткнувшись в кружки.
        Становилось прохладно. Мидара поглубже запахнула свою замшевую, индейского фасона, куртку с бахромой.
        - Говорят, Ингольфа заберут от нас, - произнес в задумчивости Голицын.
        - Куда?
        - На «Грифон». Он же у нас викинг.
        Я усмехнулся про себя. Помнится, Ингольф жутко обиделся, когда я случайно назвал его викингом.
        - Всю жизнь был честным хевдингом, а ты меня как обозвал?! - возмутился он. Как выяснилось, в его время слово «викинг» было грубым ругательством, обозначавшим что-то очень нехорошее. Что-то вроде беспредельщика или отморозка, если пользоваться лексиконом Сашка.
        - Жаль будет, - пожал я плечами. - Уже привыкли к нему, да и рулевой он - дай боже…
        Мы еще немного поговорили о прошедшей охоте и о предстоящем переделе маршрутов из-за закрытия Фальдора, обсудили последние поселковые сплетни - капитан Сун Линь, он же Китаец, вознамерился будто бы взять в жены младшую дочь Беспредельного, на что требуется особое разрешение, ибо детей персонала не очень охотно оставляют на базах.
        Между тем в душе у меня разрасталось некоторое беспокойство.
        В беседе нашей проскальзывало нечто напряженное, натянутое. В воздухе как будто что-то висело. Я уже отчетливо догадывался, что затевается серьезный и необыкновенно важный разговор, но мои товарищи не знают, как лучше приступить к нему.
        - Скажи, Василий, - вдруг вполголоса обратилась ко мне Мидара. - Скажи-ка мне: неужели ты никогда не задумывался о том, чтобы покинуть наших хозяев?
        Я непроизвольно вздрогнул.
        И, видимо, чтобы у меня не осталось сомнений, она совсем тихо произнесла:
        - Ты никогда не хотел бежать отсюда?
        Интерлюдия 3
        Задумывался ли я когда-нибудь о побеге? Конечно, задумывался. Тем более бежать отсюда не слишком сложно. Достаточно лишь сойти на берег в любом из портов и не вернуться.
        Тебя не будут особенно разыскивать, разве что, если особенно не повезет, твои приметы будут сообщены портовым бандитам и властям. Но уйти от тех и от других вполне возможно. Даже маг будет бессилен тебя отыскать - пусть израсходует хоть всю запасенную на обратную дорогу энергию.
        Ну и что дальше? Что ждет человека, решившегося на такое? Непрерывная борьба за существование в чужом и чуждом для него мире? Ведь в свой мир и даже в близкий к своему человека, как бы ему ни доверяли, не пошлют - это правило наши хозяева не нарушат даже под страхом смерти. В большинстве из континуумов, куда мы ходим, вероятность отойти в мир иной в своей постели, окруженному чадами и домочадцами гораздо меньше, чем шанс сдохнуть от болезни, умереть от голода, получить пулю в лоб или стрелу под ребро на очередной войне. Если ты обладаешь какими-то знаниями и умениями, которых еще нет (или уже нет) в этом мире, - тем хуже для тебя. В девяти случаях из десяти ты станешь жертвой местных суеверий или местного правосудия, потому что в тебе увидят опасного колдуна, или попадешь в золотую клетку к какому-нибудь правителю, который заставит тебя делать порох или летательные машины.
        А значит, о тебе почти наверняка услышат твои бывшие хозяева и примут меры…
        Кроме того, надо считаться с опасностью, что на тебя решат устроить охоту по всем правилам, - такое хоть и очень редко, но бывает.
        А после поимки последует показательная экзекуция, дабы поубавить у всех прочих слуг Хэолики охоту к бегству. Дважды за все время службы я был свидетелем подобного - зрелище достаточно впечатляющее.
        Единственный выход - скрыться подальше, забиться в щель и тихо и незаметно влачить свое существование до того часа, пока смерть навсегда освободит тебя от всяких забот.
        Есть еще одно. Пять шестых моих соратников происходят из миров и времен, скажем так, весьма неблагополучных (не берусь утверждать с точностью, но похоже, такова универсальная закономерность распределения континуумов).
        Что они видели у себя дома? Однообразный, тяжелый, отнимающий все силы труд, плодами которого пользуются другие? Несытое (и это в лучшем случае), бесцветное и беспросветное существование? Плети и зуботычины хозяев? Произвол властей, смотрящих на подданных как на быдло, которому самой судьбой уготована участь безропотно трудиться и проливать кровь ради них? Войны и болезни?
        В то же время хотя участь хэолийкского торговца нелегка и несет немало опасностей, но она же гарантирует сытость и кров над головой, излечение от почти всякой хвори, некоторый достаток и развлечения, а в перспективе - при удаче, разумеется, - спокойную мирную старость в Городе.
        Наши хозяева хотя и суровы, а к отступникам даже беспощадны, но по-своему справедливы и без вины не накажут.
        Наконец, почти каждый из нас со временем начинает находить известный вкус в этих странствиях по все новым и новым мирам.
        Нужно иметь весьма веские причины, чтобы, рискуя головой, бросить все это ради весьма туманной перспективы обретения свободы, которой большинство в прежней жизни по-настоящему и не имело.
        Я сам не раз и не два мог бы бежать, даже прихватив с собой немалое количество золота. Но к чему? Перспектива умереть от укуса бешеной собаки или чумной блохи меня не вдохновляла.
        И было еще кое-что. То, что, может быть, держит очень многих крепче любого страха.
        Надежда, что когда-нибудь судьба или слепой случай вернет тебя в свой мир…
        Василий (продолжение)
        - Вот, взгляни, что у нас есть, - сообщила мне Мидара.
        Из мешка, неприметно валявшегося под сиденьем, на свет божий был извлечен объемистый пакет из побелевшей от времени парусины.
        Дмитрий вытащил оттуда потертый бамбуковый пенал, в котором прятался перевязанный лентой свиток.
        Когда он ее развязал, свиток распрямился и моему взору предстал гибкий блестящий лист примерно тридцать на тридцать сантиметров и толщиной в мизинец. На его лицевой стороне по краям шла ломаная красная линия, а внизу полоса, разделенная на семь разноцветных прямоугольников.
        Этот предмет был мне знаком, хотя я видел его считанное число раз, а в руках держал только однажды. У нас эта штука называлась планшеткой.
        Это своего рода магический навигационный компьютер.
        Первоначально предназначался он для того, чтобы показывать место мага в сплетении межпространственных путей.
        С его помощью можно проложить курс до необходимого тебе мира и одновременно выяснить, в каком из миров ты находишься сейчас.
        Он даже сообщит тебе сведения о нем - и вовсе не обязательно для этого, чтобы континуум был известен эораттанцам. Он, как вскользь упоминал мой приятель Рагун, черпает информацию из того, что одни зовут астралом, другие - Всеобщим информационным полем. Конечно, в таком случае многого ты не узнаешь, а лишь самый необходимый минимум - но все лучше, чем ничего.
        В его памяти (или что у него там есть) точно приведены координаты каждой точки с описаниями местности, где она находится; с указаниями дистанции возможного временного провала, со всеми местами возможного выхода в несимметричных порталах, с кратким описанием соединяемых порталами миров и со всем прочим, от чего зависит, без преувеличения, жизнь хэоликийского торговца.
        Под моим взглядом он ожил. На его поверхности возникла многоцветная миниатюрная карта мира.
        Затем - карта Северной Атлантики. Всю ее испещряли крошечные красные точки, возле которых стояли мельчайшие буквы и цифры. Карта была весьма подробной. Синими и голубыми линиями были обозначены границы оледенений. Серыми заштрихованными контурами - затапливаемые океанами земли. Ярко-зелеными треугольниками - места стабильных сквозных проходов. Розовыми - периодических. Еще миг, и карта пропала - ведь никто не интересовался ею. Магия, одним словом!
        Хорошая вещь. Хотя и бесполезная. Если только… Нет - вот уж это невозможно никак.
        - Это все, что у вас есть?
        - Что ты имеешь в виду?
        - Тогда можешь отнести это туда, откуда взял, - отрезал я.
        - Не понял тебя, дружище, - уставился на меня Дмитрий.
        - А где ты возьмешь колдуна? Или вы отыскали Дорогу Богов?
        Интерлюдия 3 (продолжение)
        Проходы - это не дыры, ведущие из одного мира в другой. Это скорее слабые места в ткани пространства-времени или ворота, которые, используя колдовскую энергию, могут открывать наши маги. Нет, сквозные проходы существуют, но они крайне редки и, как правило, хорошо известны. Возле них стоят таможни, дабы собирать пошлину с торгующих, а также отираются всякие незаметные личности, в служебные обязанности которых входит тщательно следить за теми, кто шляется туда-сюда. Проскользнуть через них незамеченным практически невозможно, разве что в сопровождении нескольких дюжин магов.
        И это - в лучшем случае. Бывает, что такие проходы блокированы неприступными крепостями, гарнизонам которых предписано беспощадно уничтожать все движущееся, что появляется из дьявольской дыры.
        Вооружены они, кстати, далеко не всегда одними луками и копьями.
        Но невозможность обычному человеку открыть портал - еще далеко не все.
        Каждый проход - это маленькая часть гигантской струны, что соединяет неведомое число параллельных вселенных, и у соединения этого есть множество правил.
        Есть проходы, которые имеют выходы во всех континуумах, через которые проходит струна. Есть такие, которые выходят только в каждом пятом или десятом.
        Иногда выйти можно в любой точке, иногда выходы квантуются: один выход отстоит от другого на годы и десятилетия. Есть порталы, которые действуют в течение года каждые десять или сто лет, и те, что открываются на час в сутки. Случается, в портал можно войти, но выйти через него невозможно. А бывает и наоборот. Иногда тоннели, или как их еще называют - струны, проходимы в одну сторону на протяжении десятков миров, а дальше, тоже на протяжении десятков миров, меняют знак.
        И это не говоря уже о том, что порталы одной и той же струны могут выходить в разных точках земной поверхности, что называется «зигзаг» (и это свойство хэоликийцы частенько используют). Иногда хорошо известный и уже не первый век используемый портал может выкинуть тебя неизвестно куда - на нашем профессиональном жаргоне это называется «утащило в отнорок».
        Располагаются эти миры безо всякой логики или, что вернее, - по своей логике, непонятной ни людям, ни даже, как я случайно узнал, эораттанцам. Рядом, на расстоянии одного перехода, могут находиться миры и почти одинаковые, и абсолютно не похожие.
        Случается, чтобы проникнуть в нужный мир, нужно пройти через десяток, если не больше, порталов и струн, зачастую весьма далеко отстоящих друг от друга.
        Подобный способ передвижения именуется у нас - «пройти по кольцу».
        Бывает, порталы ведут одновременно в два мира, а то и в три (говорят, иногда это число доходит до пяти), и невозможно предсказать, в каком из них ты окажешься.
        Но и это еще не все. Проходы могут вести не только в иные пространства, но и времена - это безотносительно к тому, что говорилось выше о течении времени в разных вселенных. Причем они в этом отношении отличаются особенным коварством. В большинстве они соединяют симметричные области времени, иногда плюс-минус несколько дней или недель. Но даже от самого стабильного прохода можно ожидать весьма неприятных сюрпризов. Дело в том, что проходы, в принципе, имеют вид проходящего сквозь четвертое измерение колодца, длина которого совпадает с длиной отрезка времени его существования. Вас может вышвырнуть обратно, при этом переправив в прошлое или будущее, вы можете провалиться в каменный век или даже мезозой, где вам придется ждать целый месяц, пока ваш маг настроит свои браслеты, чтобы вновь предпринять попытку пройти врата между мирами. А если, не дай бог, вышеупомянутого мага вдруг слопает плезиозавр или саблезубый тигр?
        Опытный колдун может воспользоваться вышеописанным свойством для перемещения во времени, но они довольно затруднительны, более того - опасны: далеко не все, кто решался на такое, возвращались даже из первого броска.
        Кроме того, в разных мирах время может течь по-разному - вернее, движется-то оно с одной и той же скоростью, но соседние континуумы иногда расположены под некоторым, что ли, углом друг к другу и поэтому между ними может быть разница в несколько дней или лет (или несколько тысячелетий). И во многих случаях одни и те же проходы ведут в разные времена сходных миров.
        Что интересно, иногда, возвратившись в такой мир спустя какое-то время, мы обнаруживаем, что никто не помнит нашего предыдущего посещения, да и мир как будто немножко другой.
        Почему и как это происходит, даже не спрашивайте - все равно никто не знает.
        Вообще же очень многое здесь зависит от момента входа и выхода, от времени суток, от солнечной активности, магнитных бурь и аномалий, синусоиды напряжений в канале струны и множества других факторов. Сбить ориентировку может бушующая в сотне километров гроза и некстати случившееся землетрясение… Да черт еще знает что! Учесть все это под силу только весьма искусному магу, да и то не всегда.
        Есть только один проход, который свободен от всех опасностей, который может легко привести в тот мир, что необходим тебе, и который доступен любому человеку. Называется он Дорогой Богов и существует, увы, лишь в легендах. Впрочем, как знать…
        Василий (продолжение)
        Мидара обернулась к Дмитрию, вопросительно глядя ему в глаза.
        - Ладно, все равно придется сказать ему все.
        - В общем, так, дружище… У нас в руках оказалась одна вещь, которая открывает порталы.
        Все во мне замерло. Неужели она говорит о…
        В руках у Мидары появилась маленькая коробочка черненого серебра; вот она открыла крышку…
        В это невозможно было поверить. На ее ладони лежал небольшой золотисто-коричневый драгоценный камень. Мидара прикрыла глаза, и на его заискрившихся в полумраке гранях вдруг начали возникать и пропадать мерцающие символы, странные и замысловатые, от которых явственно веяло незапамятной древностью.
        Они словно бы возникали откуда-то изнутри камня, наполнившегося в мгновение необыкновенно красивым янтарно-золотым светом. Светом, как по волшебству не выходившим за его пределы, не разгонявшим окружающий сумрак. Казалось, сейчас Мидара держит в руке выточенный из затвердевшего сияния кристалл.
        Она опустила ладонь, и камень вновь стал похож на кусок стекла.
        Я повидал столько удивительных вещей, что должен был бы разучиться удивляться чему бы то ни было. Но сейчас ощутил нарастающее сердцебиение и легкую дрожь в руках… Передо мной была обретшая плоть легенда.
        Посмотрев в глаза Мидаре - можно? - я осторожно коснулся кристалла указательным пальцем и прикрыл глаза. Сначала ничего не происходило, но потом перед моим взором вспыхнула многоцветная ярчайшая радуга…
        Интерлюдия 4

«Владели Древнейшие великим искусством - творить предметы, способные открывать без усилий и трудов дороги между мирами. Было три вида сих предметов, и лишь один из них пережил своих создателей.
        Первые именовались „Застывшее Пламя", и могли они только на краткое время открывать путь. Имели они вид маленьких камешков, цвета прозрачного меда, и признаком, отличавшим их от иных подобных самоцветов, были вдруг сами собой являющиеся на них знаки, суть которых нам неведома. Камень сей не разрушим ни огнем, ни ударом, и даже, быть может, огонь чудовищного оружия, что измыслили в иных безумных мирах, не причинит ему вреда.
        И еще - великое чудо: Застывшее Пламя властно и над временем и при должном искусстве вернет владеющего им в тот мир, откуда он пришел, вскоре после того, как он его покинул, даже если странствовал немало лет. Может даже вернуть спустя считанные мгновения после ухода, не может лишь вернуть во время, когда он обретался в том мире, чтобы тот не встретил самого себя, ибо было бы это противно рассудку и природе.
        Вторые именовались „Властелин Перекрестков", и в воле обладающего ими было открыть сквозной путь между мирами на время, которое он определит сам.
        Имели они вид длинных кристаллов, словно бы созданных из холодного пурпурного огня.
        Третьи же именовались „Творец Путей", и могли они проложить дорогу между мирами в любом месте, где пожелает владеющий ими.
        Однако же великая беда грозила…»
        Отрывок из «Шахнаурако», иначе - «Книги Неведомых», рукописного сборника легенд торговцев Хэолики, посвященных цивилизации Древнейших и восходящей к временам начала межпространственной торговли.
        Интерлюдия 4 (Продолжение)
        Как все, что существует достаточно долго, затея хэоликийцев успела обрасти легендами, мифами, апокрифами и суевериями.
        А поскольку дело это достаточно продолжительное - некоторые базы существуют уже больше тысячи лет, - то и преданий накопилось великое множество.
        Легенды, повествующие о долгой истории межпространственных торговцев и множества посещавшихся ими миров. Легенды, взявшиеся бог весть откуда, переходящие из уст в уста уже, быть может, десять веков, рассказываемые в матросских кубриках между вахтами и в доверительных беседах в кают-компаниях. Передаваемые изустно. Записываемые в книги, которые потом передаются из поколения в поколение, а потом читаются вслух долгими зимними вечерами при свете масляных ламп.
        Внушающие тревогу и откровенный страх, безобидные и невероятные, содержащие туманные намеки и вовсе кажущиеся бессмысленными.
        С течением времени что-то неизбежно терялось, что-то забывалось, что-то невольно искажалось при переводе с одного языка на другой. Кроме того - разные вещи не только по-разному называются у разных народов, но и понимаются зачастую тоже по-разному… И уже невозможно угадать - была ли какая-то реальная основа у того или другого сказания или мифа или его породила просто чья-то неуемная фантазия.
        Среди них есть одна история, рассказываемая едва ли не чаще всего.
        Та единственная, о которой достоверно известно, что она правдива.
        Это предание о Великих Древнейших.
        Сотни тысяч, а быть может, и миллионы лет назад в одной из бесконечного множества вселенных зародился разум.
        Предания не говорят, был ли он подобен человеческому и какой облик был у его носителей, так же как не говорят, что за цивилизацию он создал. Неизвестно даже, были ли то существа, рожденные Землей, или те, кто прибыли с других звезд.
        Но как бы то ни было, они обладали величайшим могуществом и в числе прочего владели тайной путешествий между разными вселенными.
        Перемещаться из мира в мир им было куда проще, чем людям переехать из одного города в другой. Больше того, именно они якобы расселили род человеческий по многим мирам, для чего создали Дорогу Богов - струну, проходящую через все миры и открытую для любого, а не только для владеющих магией. И все предания о добрых божествах, принесших людям знания и ремесла, - всего лишь отголоски воспоминаний об этой могущественной расе.
        А иные легенды идут даже дальше, утверждая, что именно Великие Древнейшие и создали когда-то людей.
        От них до наших дней не дошло почти ничего - и не только время тому причиной.
        Но кое-что известно достоверно. Например, то, что ими были изготовлены некие магические предметы, истинное предназначение которых осталось неизвестным, но с помощью которых обычный человек может открыть двери между континуумами. И предания, в других случаях смутные и неопределенные, тут довольно точно их описывают, как и те признаки, которые позволяют отличить их от подобий или подделок.
        К тому времени, когда эораттанские маги и хэолийкские торговцы, движимые алчностью, вышли на межмировые дороги, эта цивилизация уже тысячи лет как исчезла, то ли тихо угаснув, прожив отведенный ей срок, то ли, быть может, уйдя в отдаленные измерения.
        Велико же было удивление, когда новоявленные хозяева этих дорог обнаружили, что не они были первыми на них.
        Должно быть, маги не смогли сразу оценить все значение обнаруженных находок, в противном случае они бы не позволили, чтобы с ними ознакомились другие, и не только сами хэоликийцы, но и их слуги, набранные в других мирах.
        В книгах, из-под полы передаваемых из поколения в поколение, говорится о руинах циклопических городов, о странных предметах, назначение которых невозможно понять, о еще действующей магии и заклятьях, порождающих удивительные эффекты. Говорилось, например, что в некоторые сооружения невозможно было войти, ибо невидимые стены преграждали путь, а попадавшие внутрь других больше не возвращались.
        Но продолжалось это очень недолго. Эораттанцы, видимо сообразив, чем дело пахнет, жестко и бескомпромиссно оттеснили своих партнеров от обнаруженных ценностей.
        Что именно произошло дальше - нам неизвестно, но именно наследие Древнейших привело к расколу среди повелителей магических стихий, завершившееся войной. В чем опять-таки была суть этого раскола и чего конкретно добивались противоборствующие, осталось неведомым.
        Легенды же гласят, что «пробудилось древнее зло, погубившее некогда своих творцов». И более ничего не поясняют, ограничиваясь несколькими туманными и зловещими намеками. (Мне с самого начала казалось, что в этой части за ними стоят сами маги.)
        Война была короткой, но жестокой, и проигравшие в ней были частично уничтожены, часть же разбежалась по множеству миров. Краем эта война как-то задела и Хэолику, отчего, понятно, любви к колдунам у островитян не прибавилось.
        Сразу же после ее завершения все известные следы Великих Древнейших были уничтожены; такая же судьба неизбежно постигала и вновь обнаруженные артефакты.
        Но, как я теперь выяснил, было уничтожено далеко не все.
        Мидара
        Тот день я запомнила очень хорошо.
        С утра я явилась с очередным докладом к Тхотончи.
        Основной темой доклада была обычная нехватка личного состава и меры борьбы с нею. И тема, и сами еженедельные доклады давно стали пустой формальностью.
        В завершение я предложила: не разрешит ли почтенный командор базы включить в состав экипажа несколько человек из числа детей торговцев?
        - Это противоречит законам Хэолики, и вы это знаете не хуже меня, - с самодовольным недоумением ответил он.
        - Вы неправильно поняли меня, почтенный Тхотончи. Я вовсе не предлагаю включить их в состав экипажа навсегда. Я только предлагаю, чтобы они совершили по два-три плавания, пока мы не найдем людей для пополнения.
        - Это противоречит законам Хэолики, - напыщенно повторил командор. - Я больше не задерживаю вас. Идите и исполняйте свой долг. - Фраза эта означала, что разговор закончен.
        С мыслями, что опять придется посылать корабли с некомплектной командой и матросы на них будут стоять полуторную вахту, я вышла из резиденции командора.
        По дороге я узнала о возвращении задержавшейся уже на три недели флотилии Ятэра и о случившейся с ним беде.
        Но за всеми заботами я смогла навестить его только вечером.
        Потом я жестоко корила себя за то, что не уделила Ятэру достаточно внимания в последние дни его земного существования, закрутившись в повседневных делах. Он был одним из моих лучших друзей, и более того, я была обязана ему слишком многим, ибо, когда я только попала сюда, тогдашний второй вице-командор подумывал отправить меня работать по моей последней «специальности». Но Ятэр-Ятэр был категорически против, и именно он сделал меня своим помощником, ничего не потребовав взамен.
        Когда я увидела его, то ахнула, не сдержавшись: он, прежде крепкий и здоровый, несмотря на прожитые годы, теперь казался ожившей мумией.
        Я чуть не расплакалась - такого не случалось со мной уже давно, - а он что-то успокаивающе говорил. Потом…
        - Послушай меня, девочка, - забормотал вдруг старик. - Я должен тебе рассказать кое-что очень важное. Я хотел сделать это чуть позже, все присматривался к тебе, но теперь времени у меня, видать, совсем нет.
        С напряженным вниманием я слушала рассказ Ятэра.
        Он рассказывал долго, с детальными подробностями и длинными многословными отступлениями. Я не перебивала его, понимая, что ему очень нужно выговориться перед уже недалеким концом.
        Все это случилось тридцать пять или тридцать шесть лет назад. Среди всех миров, до которых добрались разведчики хэоликийцев, был один, переживший атомную войну. Мир, в котором на выжженной смертоносным огнем планете копошились лишь жалкие остатки прежнего человечества, сражающиеся с жуткими тварями-мутантами и выкашиваемые болезнями и бедствиями.
        Хотя война закончилась двести с лишним лет назад, мир этот был обозначен на картах как запрещенный для посещения, ибо это грозило многими бедами всякому, кто сунет туда нос.
        Но вот запрет этот решили нарушить. Хэоликийцев на этот раз интересовала не торговля - да и что можно было купить в подобном месте? В это на редкость опасное путешествие их заставило пуститься стремление найти уцелевшее ядерное оружие.
        Ятэру осталось неизвестным, собирались ли торговцы продать его кому-нибудь, или им просто захотелось иметь это чудовищное порождение людского разума в своих арсеналах.
        В том рейсе несчастья начали сыпаться на флотилию буквально с первых дней… С самого начала все пошло хуже некуда - в порту, который они избрали промежуточной базой для проникновения в нужный мир, вспыхнула чума, и они спешно покинули его, толком не подготовившись к походу.
        На третий день после того, как они появились в этом проклятом всеми светлыми и темными силами мире, погиб корабль разведчиков из Дормая, разнесенный буквально в пыль мощнейшим взрывом. То ли столкнулся с древней плавучей миной, то ли, быть может, получил торпеду с какой-нибудь подлодки. Не спасся никто из команды.
        Ятэр сбивчиво и коротко поведал о том, что увидел в странствиях по лику полумертвой планеты. О руинах гигантских городов, где среди оплавленных камней до сих пор лежали десятки тысяч человеческих скелетов, непонятно как сохранившихся, о морских чудовищах, иное из которых без труда могло бы проглотить их корабль.
        На проклятой планете взбесилось и пошло вразнос все, включая погоду. Яростные шторма, налетевшие внезапно, едва не пустили их ко дну. После испепеляющей жары вдруг резко холодало, и снег сыпался на тропические цветы. Днем солнце раскаляло камни, так что они трескались, а ночью на них оседал иней. Почти каждый день путешественникам приходилось спасаться от смерчей, магнитные бури и полярные сияния делали почти невозможной радиосвязь между кораблями. Айсберги встречались даже в тропических широтах, а иссушающие самумы сменяли ледяные шквалы.
        Берега, мимо которых они плыли, покрывали мутировавшие джунгли, превратившиеся в смертельно опасный радиоактивный ад, откуда не возвращался никто из сунувшихся туда смельчаков. И лишь изредка доносившийся из чащоб рев, от которого бегали мурашки по коже даже у самых бывалых, давал понять, какие твари обитают в их глубине.
        Они плыли все дальше, и окружающее начинало отдавать откровенной чертовщиной.
        Бывало, стрелка компаса начинала без причины сходить с ума, вращаясь во все стороны, а потом так же внезапно прекращала.
        Иногда над горизонтом вставали смутные миражи каких-то фантастических городов, и моряки, случалось, узнавали свои родные места.
        А однажды они наткнулись на огромный ледник, спускавшийся в бухту с невысоких гор, хотя вокруг было довольно тепло.
        У них была карта, неизвестно как и кем добытая, на которой были обозначены нужные им объекты. Но она очень мало помогала.
        В поисках атомных бомб они с большим трудом раскопали больше десятка бункеров, расположенных среди руин мертвых городов и зловонных радиоактивных болот, но внутри взору их представала только ржавая труха - все, что осталось от оборудования, - да следы давних каннибальских трапез их обитателей. Иногда мумифицированные останки их представали сплетшимися в последних смертельных объятиях, вгрызшимися зубами в иссохшую плоть друг друга.
        И почти ежедневно они недосчитывались кого-то.
        Многие подхватили лучевую болезнь, несмотря на розданные людям дозиметры, кто-то погиб, подорвавшись, когда пытался копаться в старой технике. Кто-то умер от укусов ядовитых насекомых - их обитало здесь несколько видов, - а трое были досуха высосаны во сне какими-то огромными мерзкими червями лилового цвета. Без малого два десятка отравилось насмерть при вскрытии очередных подземелий, когда из-под разрезанного автогеном бронеколпака вырвалось облако ядовитого газа. Еще столько же погибло в другом многоэтажном бункере: под ними провалились сгнившие перекрытия нижних ярусов. Некоторые начинали слышать зовущие их куда-то голоса, и их пришлось удерживать силой от попыток немедленно бежать на зов неведомо куда (скорее всего - в последний путь). А несколько человек бесследно исчезли почти на глазах товарищей, среди бела дня буквально растворившись в воздухе.
        Двое решили искупаться в небольшой речушке, воды которой были прозрачны как хрусталь и не несли никакой радиоактивной грязи. Через несколько дней они умерли в мучениях - все тело покрывали незаживающие гнойные язвы, кожа отслаивалась и свисала клочьями.
        Наконец, сам Ятэр жестоко пострадал в схватке с каким-то шестилапым хищником, напоминавшим одновременно волка и ящера.
        Тварь, неожиданно набросившаяся на него из зарослей, выпустила ему наружу внутренности, и только эликсир спас тогда ему жизнь.
        Его спутнику повезло меньше - тому просто откусили голову.
        Люди роптали, но открыто возражать никто не смел, ибо хэоликийцы в подобных случаях неповиновения не прощали, а бежать было некуда.
        Со временем становилось только хуже. Пыльные бури несли радиоактивный пепел, забивавший легкие. В течение полутора месяцев едва ли не каждый четвертый из уцелевших к тому времени, включая даже одного мага, погиб от непонятной болезни, превращавшей мозги в буквальном смысле в жижу, вытекавшую из носа и ушей, и даже чудодейственный эликсир не всем помог - да и запасы его почти мгновенно истощились. На них не раз нападали многочисленные группы дикарей, не пугавшихся их огнестрельного оружия, а иногда имеющих свое собственное. Во время одной из таких схваток погиб еще один маг - был убит шальной пулей в голову. На следующий день упал за борт и утонул капитан одного из судов, причем один из матросов потом клялся головой, что видел, как его утащило возникшее из-под воды щупальце в мачту толщиной. Из-за нехватки людей пришлось бросить корабль, потом другой…
        Наконец, после того как в пасти крокодила-мутанта нашел свой конец командовавший походом островитянин, они приняли решение возвращаться. К тому времени из восьми судов осталось три.
        При переходе их постигла катастрофа - корабли расшвыряло по разным мирам.
        С попытавшимся стабилизировать проход магом случился жуткий припадок, в результате головной корабль выбросило в какой-то совершенно незнакомый мир, находящийся далеко в стороне от известных трасс. Куда девались остальные два корабля - так и осталось неизвестным навсегда.
        Они пристали к пустынному берегу и разбили временный лагерь в надежде, что колдун выздоровеет и им не придется коротать в этом, возможно, безлюдном мире остаток жизни.
        За месяц, пока маг приходил в себя, умерли еще несколько человек, получивших смертельную дозу радиации.
        А потом в один из дней Ятэр сделал невероятную находку.
        Сделал он ее совершенно случайно, в одиночку решив прогуляться по лесу.
        Вообще-то, в глубину леса они избегали соваться - слишком свежи были воспоминания о жутких лесах погубленного своими обитателями мира. Но в тот день он изменил привычкам, вернее, вернулся к привычкам своего отрочества, когда лес был для него родным домом. И в зарослях он случайно наткнулся на эти руины. Теперь это была просто груда поросших густым мхом и лишайниками камней. Правда, каждый камень был величиной в человеческий рост и до сих пор, несмотря на пролетевшие тысячелетия, сохранял правильную кубическую форму.
        Приглядевшись, он понял, что и сам камень не совсем обычный - во всяком случае, не похожий на гранит или базальт.
        Взобравшись наверх, он обнаружил нечто вроде колодца, в глубине которого виднелись выщербленные временем ступени.
        Спустившись вниз, он через десяток шагов наткнулся на двустворчатые ворота из матово-блестящего, не тронутого временем белого металла.
        Он давно уже не был новичком, не раз слышал старинные легенды и мгновенно понял, что это такое. И принял решение, что будет делать дальше.
        Ему не составило труда незамеченным вернуться на корабль и взять из судовой кладовой все, что нужно, благо уцелевшие были озабочены совсем другим, нежели слежка за собственным капитаном.
        Металл, из которого были сделаны двери, устоял против инструментов, но уступил термитной шашке.
        За ними взору его предстал широкий и одновременно низкий коридор, который вел под уклон, в темноту.
        Пройдя метров сто, освещая себе путь масляным фонарем, Ятэр оказался перед такими же воротами, через которые попал сюда.
        Чтобы отворить их, оказалось достаточно нажатия плечом. Как он вспоминал, ему даже показалось, что перед тем, как он собрался их толкнуть, что-то чуть слышно щелкнуло, словно открылся запор.
        Он оказался в небольшом, идеально круглом зале, стены, пол, потолок которого были облицованы идеально отполированными плитами полупрозрачного камня цвета морской волны. Несколько небольших шестигранных светильников на стенах излучали ровный мягкий свет.
        Именно тогда у Ятэра исчезли последние сомнения относительно создателей этого удивительного подземелья. Такие вечные лампы были одной из немногих вещей Древнейших, которые весьма редко, но встречались в мирах людей. И всем хэоликийским торговцам было вменено в обязанность скупать их за любые деньги и немедленно передавать магам.
        На каменных столах и в нишах стен было аккуратно расставлено множество вещей - он помнил их очень смутно. Там были какие-то прозрачные шары разных размеров, выточенные из горного хрусталя фигурки, странные, ни на что не похожие предметы, приборы или что-то похожее на них, замысловатой формы сосуды в рост человека из материала, похожего на черное стекло. Было много сложенных в стопки дисков, покрытых спиральными узорами, и еще много чего.
        Ятэр сел прямо на один из столов и глубоко задумался.
        Он знал, что если расскажет о находке магу, то может попросить какую угодно награду (кроме возвращения домой). Его могли, например, сделать разведчиком - заветная мечта любого из наших. Могли досрочно отпустить со службы или сделать вице-командором, да мало ли еще что.
        Столько вещей Великих Древнейших сразу!
        Он припомнил, что каменная кладка, внутри которой он сейчас находился, лишь краем выступала из склона высокого холма. Что там внутри и какие еще сокровища таятся - можно было только гадать. Не исключено, что в этих местах был погребен целый город…
        В то же время он знал - по тем же легендам, - что пытавшиеся утаить хоть малость из созданного этими загадочными существами и уличенные в этом исчезали навсегда. Но что-то словно протестовало против того, чтобы бежать к эораттанцу.
        Он еще раз внимательно осмотрелся вокруг.
        У дальней стены, вокруг грубо отесанного и покрытого грубыми, стертыми временем узорами обсидианового валуна - может быть, алтаря - стояли чаши, по форме отдаленно напоминавшие раковины огромных моллюсков. Они были пусты. Все, кроме одной.
        В тот миг, когда Ятэр взял это в руки, он восславил всех богов, какие есть в мире этом и всех других мирах.
        То, что лежало на дне чаши, могло показаться обычным драгоценным камнем, если бы не странный отблеск, похожий на блики от текущей воды. Камень не был похож ни на один из виденных им раньше самоцветов, но зато точь-в-точь соответствовал описанию из старых полузапретных сказаний.
        Четырехугольный, почти кубической формы, величиной с грецкий орех, со скошенными гранями, в руках Ятэра он медленно налился теплым медовым светом. Потом в его глубине что-то шевельнулось, и на гранях возникли замысловатые изменчивые знаки. По всему телу прошла колючая волна, и окружающее вдруг исчезло.
        Когда Ятэр вновь увидел себя стоящим в этом древнем зале, он уже был другим человеком.
        Многое из сообщенного ему талисманом Древнейших, или, как называли его сами творцы, Застывшим Пламенем, он просто не понял - в человеческом языке, как сказал он сам, не было таких слов.
        Но главное, информация о том, что это такое и как им пользоваться, была усвоена им четко и основательно. Он даже предположил, что эта вещь была сделана именно из расчета, что ею сможет пользоваться и обычный человек. Главное же: он узнал, что легенды эти не лгали - талисман Древнейших способен не только открыть проход, но и зафиксировать его на очень долгое время, хотя это и не будет обычный сквозной портал. Эта информация не была передана словами или, к примеру, какими-нибудь схемами. Он просто обнаружил, что знает это и знает, как это можно сделать.
        Но вначале следовало позаботиться о том, чтобы сохранить тайну находки, и прежде всего - от магов. Немного подумав, он спрятал его в серебряную табакерку - эораттанцы не очень уважали этот благородный металл - и покинул подземелье, не взяв больше ничего.
        Матросам он запретил соваться в лес, сказав, что заметил там подозрительные следы. А через несколько дней маг пришел в себя, и они сразу же вернулись на базу.
        Ятэр уже совсем было начал готовиться к бегству в свой мир: тогда он еще не знал, что координаты утеряны, но тут выяснилась нечто очень печальное.
        Артефакт не подчинялся ему.
        Он исправно порождал видения, о которых говорилось в преданиях, продолжал выдавать информацию о себе, даже позволял обнаруживать проходы, но упорно не желал открывать их.
        После короткого приступа отчаяния Ятэр решил попробовать отыскать кого-нибудь, кто хотел бы бежать от хэоликийцев и кто окажется способным овладеть скрытыми в артефакте силами.
        Он искал тех, кто оставил на родине что-то дорогое, или хотя бы тех, кто тяготится вынужденным повиновением островным торговцам. Перебирал известных ему людей, прикидывал, терзался сомнениями, вновь выбирал и никак не решался начать разговор.
        А потом узнал, что даже приблизительные координаты его мира не известны никому.
        С тех пор он оставил мысль о бегстве, ибо единственный мир, куда он стремился, был недоступен. Лишь несколько раз за все это время он вынимал талисман Древнейших из тайника и вглядывался в его глубину. И тогда на краткие минуты в его душе оживали смутные надежды…
        - Оставляю его тебе, девочка. Поступай с ним, как сочтешь нужным… Там, в шкатулке черного дерева, еще пара штучек, которые тебе пригодятся… если решишься… Но его я спрятал не здесь. Помнишь то место неподалеку от Чертовых скал, большой трехголовый утес? Там на восточной стороне есть трещина…
        Часть вторая
        НАЧАЛО ПУТИ
        Василий
        За те недели, которые мы вынужденно пробыли здесь, я неплохо изучил этот город.
        Город, похожий на восточную столицу из арабских сказок.
        Город, чем-то напоминавший мне Стамбул, в котором я не бывал. Или Баку, в котором я прожил в бытность студентом целый месяц. Или Александрию, только не арабскую, а древнюю, греческую, которую я посетил дважды.
        На улицах иноземцев было почти столько же, сколько местных жителей.
        Старинные особняки-дворцы - обиталища древних родов - и многоэтажные бетонные ульи. Ветхие храмы и новые гостиницы, сверкающие стеклом больших окон. Лачуги и ночлежки. Маленькие бары - точь-в-точь копия знакомых мне европейских. Увеселительные заведения самого различного пошиба и приличия, какие-то подозрительные притоны, крохотные мастерские, лавчонки, торгующие всякой всячиной. В кофейнях и трактирах мужчины играли в шахматы, карты (мало похожие на известные в моем мире), слушали патефоны, музыкантов, певцов. Неторопливо вкушали напитки и сласти - время основательной еды наступит вечером. В специальных семейных трактирах люди с женами и детьми пили чай. В толпе шныряли девицы, на левом рукаве которых был нашит квадратный лоскут белого, синего или оранжевого цвета с вышитыми на нем цифрами, обозначавшими сумму, за которую означенную девицу можно было получить в пользование. Цвета означали, что проститутка обслуживает клиента либо в своем жилище, либо в номере дешевой гостиницы, либо же у него дома. Перечеркнутая лиловой полосой нашивка сообщала, что обслуживает эта девица представителей обоих
полов. Здесь же отирались мелкие мошенники и контрабандисты, фальшивомонетчики и торговцы «травкой» - одинаковым во всех мирах гашишем. Дома в шесть или даже в восемь этажей, узкие улицы, заполненные народом, проносящиеся туда-сюда все еще редкие автомобили.
        Изредка мелькали паланкины эбенового дерева, которые несли на своих плечах прикованные к ним черные рабы.
        Значит, их обладатель и впрямь был необычайно богат.
        Рабы стоят очень больших денег, и за ту же сумму, которую он истратил на покупку одного из своих негров, восемь свободных слуг согласились бы таскать его на себе круглый год по двенадцать часов в день. Именно из-за дороговизны рабов уже давно используют только на самых тяжелых, опасных и грязных работах, куда не идут даже голодающие бедняки.
        Впрочем, это могут быть и обычные слуги, согласившиеся за дополнительную плату изображать невольников.
        Вот мимо нас прошагали два горца, появившиеся тут по каким-то своим делам. На поясах болтались кривые сабли. У одного короткий карабин с подствольным барабаном как у револьвера, у другого допотопное шомпольное ружье. Ствол и барабан карабина были отлиты из бронзы. Оружие было довольно старым - ведь бронзовое оружие перестали делать уже больше ста лет назад.
        Группа нарядно одетых девушек и молодых женщин, возвращавшихся с гуляния по случаю какого-то квартального или общинного праздника, обступила с беззлобным смехом юного послушника, бесстыдно его лапая - по-другому и не скажешь. Дело в том, что до посвящения в жрецы слуги здешних богов, включая местного бога блуда, должны были строго хранить целомудрие.
        Вся наша компания в данный момент спускалась вниз по улочке. Здесь, в старом городе, они часто так узки, что даже повозка, не то что грузовик, не может пройти по ним, и товар приходится развозить на верблюдах.
        На площади перед таможней с десяток извозчиков, управлявших неуклюжими фаэтонами под парусиновыми тентами, зазывали желающих покататься и посмотреть город.
        Особенно мне запомнился один, обещавший показать «благородным гостям» воздвигнутый тысячу сто лет назад храм бога Солнца, с его «удивительным, ни на что не похожим и нигде больше не существующим алтарем»… Храм и в самом деле был весьма примечательным сооружением.
        Он представлял собой круглое строение с колоннадами, без крыши, в центре которого был установлен алтарь, а вокруг него располагалось полторы сотни идеально отполированных гранитных плит на шарнирах.
        Во дни торжеств на алтарный камень возлагали связанную жертву - обычно красавицу-рабыню, после чего служители по команде поворачивали плиты, и в один миг на алтаре концентрировались три сотни солнечных зайчиков размером два на два метра. Температура доходила до пяти тысяч градусов, и несчастная в минуту бесследно испарялась, к вящему восторгу верующих.
        Мы спустились по узкой улочке, вымощенной обломками кораллов, которая вела к башне утаоранской цитадели. Сооружение это заслуживает того, чтобы о нем рассказать.
        Когда я увидел ее башни в первый раз, то не смог сдержать удивленного возгласа. Подобной высоты сооружения мне приходилось видеть лишь у себя дома, да еще в Атлантиде. Из двух десятков башен не было ни одной ниже шестидесяти метров. А главная башня насчитывала почти сто метров от основания до верхнего этажа, не считая того, что сама стояла на довольно высоком уступе горы.
        Я тогда не удержался, чтобы не выразить Ингольфу своего восхищения ею. Хлопнув меня по плечу (болезненно екнула селезенка), он сообщил, что может показать с полдюжины мест, где он во время осады без особого труда мог бы перебраться через стену и провести за собой отряд лихих рубак. У каждого свой взгляд на вещи, как говорится.
        В древности две главные башни были выше еще на четверть, и на каждой стояло гигантское зеркало из полированного гранита, будто бы способное фокусировать солнечные лучи так, что могло поджечь вражеский корабль, - изделие того же хитроумного жреца, который создал упомянутый выше алтарь. Это, впрочем, не спасло Утаоран от предательства, из-за которого он и был захвачен в ходе Второй Ральской войны, после чего победители сбросили зеркала вниз и разрушили навершия башен.
        И все это, хотя было воздвигнуто больше тысячи лет назад, в развалины не превратилось.
        Слева от меня над крышами вздымалось овальной формы здание высотой с десятиэтажный дом из каменных глыб, изъеденных временем. Главные торговые ряды Утаорана.
        Зданию этому было уже больше тысячи двухсот лет. Когда-то - лет семьсот-восемьсот тому - именно здесь был крупнейший на тысячи километров вокруг рабский рынок, куда рабов привозили даже из недавно открытой Америки.
        Это место было знаменито тем, что именно тут в свое время была с аукциона продана дочь последнего ральского императора и наследница престола вместе со своими сестрами, родственницами и придворными дамами. Это произошло после того, как варвары добили империю, и множество народу - она в том числе - переправились сюда через пролив, ища спасения.
        Этот рынок многократно перестраивали, и ныне он представлял собой что-то вроде огромного зала под стеклянным куполом, где вдоль многоэтажных, ступенчато уходящих вверх галерей выстроились лавки, маленькие магазинчики, кафе, меняльные конторы. Рынок по сути был небольшим кварталом, если не сказать - городком внутри города. Сюда приходили не только по надобности - скажем, купить что-то, - но и просто погулять, встретиться с друзьями, посидеть за стаканчиком вина.
        Рынок этот работал круглые сутки, по вечерам и ночами его освещали висевшие под самым куполом зеркальные шары, на которые направлялись лучи мощных прожекторов.
        Кстати, хотя электричество открыто здесь довольно давно и применяется широко, но качественных светильников аборигены так и не изобрели. Существуют два их вида - громоздкие тысячеваттные прожектора с дуговыми фонарями, страшно гудящие и распространяющие вокруг зловоние горящих электродов, и небольшие лампы с высоковольтными катушками, испускающими тусклый свет, вроде огней святого Эльма. Технический прогресс иногда преподносит любопытные сюрпризы. Вот, кстати, еще один такой сюрприз пролетел невысоко над островерхими кровлями, треща прямоточным реактивным двигателем - наиболее примитивным из возможных. Больше всего местный летательный аппарат напоминал пузатую летучую мышь с короткими широкими крыльями и длинным гибким хвостом. Сходства добавлял темно-бурый цвет, в который его непонятно зачем выкрасили.
        Мидара говорила, что похожие машины есть и у нее дома, и двигатели на них точно такие же. В моем мире они стояли еще на Фау-1. Вопросы технического прогресса меня всегда занимали, поэтому о здешних самолетах я узнал достаточно. Эти низколетящие аппараты, не способные преодолеть большое расстояние, использовались главным образом в военных целях да еще для передачи известий особой важности. Самостоятельно взлетать они не могли - не хватало мощности движков. Иногда для их запуска использовались паровые машины, изредка - из-за дороговизны - ракетные ускорители. В Утаоране эта проблема была успешно решена. Посадочная площадка была оборудована на плоской вершине одной из подходящих к городу с юга известняковых гор, окруженной со всех сторон отвесными обрывами. Слегка разогнав, самолет просто сталкивали с обрыва, и он набирал скорость, скользя вниз.
        - Ты не вверх смотри, ты по сторонам смотри, - бросил Ингольф. - Вот туда смотри! - Его ладонь указала на тех самых местных жительниц, которые оставили юного жреца в покое и принялись стрелять в нашу сторону глазками. - Ты посмотри, какие девахи! Грудь торчком стоит: кружку с пивом поставь - не упадет!
        - Ох, Ингольф, - бросила вышагивавшая за нашими спинами Мидара, - тебе мало девах, с которыми ты дрался?
        Тот враз посмурнел. Несколько дней назад Ингольф решил навестить веселый дом и угодил в какой-то притон, где его попытались ограбить. Дело кончилось тяжелыми сотрясениями мозга у вышибалы и хозяйки, а Мидаре пришлось объясняться с местными полицейскими. Впрочем, они быстро исчезли, удовольствовавшись нашими скромными подношениями. Благо, как раз незадолго до сего дня я обменял на местные деньги очередную порцию нашего золота. Монеты пришлось предварительно расплавить, а потом надеть слиточки на цепочку, чтобы получилось что-то вроде ожерелья. В менее цивилизованном месте можно расплачиваться хоть царскими червонцами, хоть английскими гинеями, хоть солидами короля иерусалимского и египетского Фридриха - Барбароссы IV. Здесь - совсем другое дело. Самое меньшее, неизвестные деньги примут за содержимое клада. Кладоискательством занимаются серьезные люди, которые очень не любят конкурентов в поисках древнего золота.
        Надеюсь, впрочем, совсем скоро местные заморочки перестанут нас волновать.
        У причалов мы встретили продавцов. Четверо человек - хозяин, его телохранители и секретарь. Даже до того, как Мидара нас представила, я уже знал - кто есть кто.
        Уважаемый Красо - невысокий крепыш лет за сорок, с заметной лысиной. Секретарь, представившийся как Кас, - тип неопределенного возраста, равно лебезящий перед своим хозяином и перед нами. А телохранители… Ну, быки и быки - что я, мало портовых бандитов повидал в своей жизни?
        - Так где же корабль, уважаемый? - бросила Мидара, после короткого обмена приветствиями перейдя сразу к делу. - Что-то я его не вижу.
        - Да вот он, ближайший к нам. Мы удивленно переглянулись.
        Ближе всего к нам стоял длинный пятимачтовый кайти - местная разновидность барка, тысячи в две тонн водоизмещением.
        И только потом мы разглядели стоявший в его тени маленький изящный парусник.
        Вслед за сопровождающими нас Касом и Красо мы поднялись на палубу.
        Пожалуй, корабль этот можно было назвать, пусть и с натяжкой, бригом. Длиной метров тринадцать, он нес две мачты с косыми парусами, как на земных яхтах.
        Судно всем нам понравилось уже хотя бы тем, что в большинстве известных нам миров оно по крайней мере не выглядело бы слишком чужеродным.
        На корме стоял большой подвесной мотор с уже знакомым мне газовым генератором, только более примитивным, чем наш, который мог работать на дровах и каменном угле.
        Во время хода под парусами мотор, чтобы не снижалась скорость, поднимался вверх небольшой лебедкой и укладывался на палубе.
        Со вздохом я представил, как будет трудно прятать его в трюме, если случится попасть туда, где ни о чем подобном еще не имеют представления.
        Красо вместе с сопровождающими поводил нас по кораблику, особо упирая на то, что на нем все готово для немедленного отплытия, и пытался на этом основании выторговать немного больше, чем заранее оговоренная сумма.
        В наши руки перекочевали судовые документы, а заодно и разрешение на свободный выход из порта.
        Мы расплатились и довольно холодно распрощались с продавцами.
        - Послушай, почтенная, - вдруг напоследок обратился к Мидаре старший из телохранителей. - Что это за странное оружие у тебя? Я в этом деле, уж поверь, соображаю, а никогда не видел такого. - Он ткнул в пистолет-пулемет на плече нашего капитана.
        - И не увидишь, - не моргнув глазом, бросила Мидара. - Это ручная работа, особый заказ. Кстати, как этот корабль называется?
        Вопрос, кажется, их удивил.
        - Назовите его как хотите, - бросил Кас, и улыбка на его губах не показалась мне симпатичной.
        - Ладно, - буркнула Мидара, проводив взглядом продавцов. Вытащив кинжал, она слегка уколола палец и стряхнула на палубу капельку крови, затем налила из глиняной фляжки в латунную пробку-стаканчик (я даже удивился - когда успела купить) несколько глотков вина и тоже выплеснула на палубу.
        - Отныне и пока его держат волны, нарекаю это судно «Чайкой», - произнесла она обычную хэоликийскую формулу нарицания корабля.
        Никто не возразил - «Чайкой» звали корабль Ятэра.
        - Давайте, готовьтесь к плаванию.
        Торопиться у нас были немалые основания. Обстановка в городе день ото дня не улучшалась.
        Вчерашней ночью нас разбудила стрельба. Сперва послышались одиночные выстрелы, за ними - железный грохот тяжелых пулеметов. Следом рассыпанным горохом принялись отбивать медленную дробь «колотушки» - местная разновидность пулеметов. Обитатели гостиницы отнеслись к ночным звукам довольно спокойно, но потом в коридоре хлопнуло несколько дверей.
        В окно я заметил, как по двору прошмыгнули несколько фигур. На ходу они что-то поправляли под длинными одеяниями. Видимо, они знали о происходящем несколько больше нас, и оно их каким-то боком непосредственно касалось. Я ощутил некоторое беспокойство - если так, сюда вполне могли заявиться их противники. За несколько дней до нашего прибытия одна из подобных стычек завершилась тем, что в окно постоялого двора была брошена пара гранат…
        Что удивительно, на следующий день местные жители о происшедшем почти не говорили - не иначе, здесь это в порядке вещей.
        Но такое положение категорически не устраивало нас. Тем более что в ходе похожих беспорядков, как мы узнали из разговоров, лет тридцать назад сгорела треть Утаорана.
        Шесть дней назад, ближе к вечеру, я остановился у торца трехэтажного старого дома, сложенного из плит грубозернистого камня, на Короткой улице Торгового квартала вольного города Утаоран. Мне была назначена встреча именно здесь, в маленьком кабачке, что разместился в полуподвале, - о его присутствии явственно говорила вывеска, кованная из бронзы и изображавшая аляповатый кубок, в который текла струя вина. Перед тем как спуститься по истертым ступенькам вниз, я одернул полукафтан, при этом невзначай проверив лишний раз оружие.
        Под полой был спрятан кремниевый револьвер в самодельной кобуре. Этой выдумке местных оружейников было лет сто, но подобные ему до сих пор здесь в ходу. На нем стоял заводимый особым ключом колесцовый замок, пружина которого одновременно вращала барабан с шестью зарядами. Кроме того, за обшлаг был засунут маленький, отточенный до бритвенной остроты дамский кинжальчик: подобной хитрости научила меня в свое время Мидара.
        В зале, где стоял чадный полумрак, было около двух десятков крошечных столиков, из которых заняты были примерно две трети.
        Элегантно одетые люди неопределенного возраста, выражение лица и оттенок носа которых выдавал профессиональных гуляк, торговцы или приказчики средней руки, остальные - обычный городской люд: глазу не за что зацепиться.
        За столиками по углам сидели несколько девиц, о профессии которых недвусмысленно говорили розовые и синие нашивки на рукавах.
        Имелся и специальный чтец, одновременно писец. Всякий желающий мог попросить его за скромную плату почитать одну из лежащих на столе перед ним разноязыких газет или черкнуть записку или письмо.
        Народ подходил к стойке, сам выбирал выпивку из стоявших на полках кувшинов и бутылок и тут же принимал ее. В ряд на стойке выстроились дискосы с закусками - тонко нарезанным вяленым мясом, квашеными овощами и мелкими омарами.
        Делалось это в память о тех неспокойных временах, когда одним из самых распространенных преступлений была кража людей в подобных заведениях, когда в пойло незаметно подсыпали снотворное зелье. Заснувшие просыпались уже в цепях в трюмах работорговцев.
        Усевшись за свободный столик, я заказал баранье жаркое с ароматной зеленью и тарелку огромных вареных креветок с острым соусом. К ним подали стопку еще теплых просяных лепешек и сладкий картофель. Кроме того, я взял маринованные щупальца осьминога, которых тут именовали змееногами, и небольшой терракотовый графин легкого розового вина. Кстати, это местное вино особенно полюбил Мустафа. Вообще хмельные напитки он весьма уважал. Однажды кто-то из моих знакомых спросил его, как винопитие согласуется с Кораном. И услышал в ответ, что, оказывается, перед последним походом Главный муфтий Балтийского флота особой фетвой разрешил матросам утолять жажду «соком виноградной лозы» на все время плавания. Поскольку формально Мустафа все еще находился в походе, то мог без зазрения совести и боязни Аллаха вкушать запретный для прочих мусульман напиток. Сотворив принятый здесь жест благодарения богов за еду - приложив руки к груди и подняв вверх ладони, - я принялся за аппетитнейшую, отлично прожаренную баранину.
        Именно такой ужин и именно в таком порядке блюд я должен был заказать по условиям, которые передал нам человек, пообещавший свести нас с нужными людьми.
        Немного утолив голод и занявшись креветками, я бросил чтецу мелкую монету из низкопробного серебра и принялся выслушивать произносимые скороговоркой вполголоса новости планеты Хемс. На себе я ловил презрительно насмешливые взгляды: мол, надо же, деревенщина тупая, читать не научился, а туда же - в пристойное заведение пожаловал.
        Люди входили и выходили, вскоре кабачок был заполнен до отказа.
        За все то время, пока я сидел в подвальчике, девицы почему-то не проявили интереса к моей персоне. Зато ко мне четырежды подсаживались всякие темные личности. Сначала благообразный старец в серой хламиде предложил за тысячу местных бумажек вписать меня в список какой-то мелкой трибы в качестве полугражданина. Потом толстуха с ухватками бандерши пыталась всучить сомнительного вида и происхождения драгоценности. Минут через десять после того, как она ни с чем удалилась, рядом со мной плюхнулся угрюмый здоровяк и полушепотом сообщил, что у него есть подлинные бумаги сержанта отряда Вольных Мечников и он готов их уступить за сотню. Наконец, какой-то мозгляк с крысиной физиономией предложил купить недорого ручной пулемет.
        Ни один из вышеперечисленных, видимо, не был тем, кого я ждал. Но может быть, меня просто проверяли?
        Тут кто-то осторожно коснулся моей руки. Я оглянулся.
        Человек с неприметной внешностью протянул мне клочок бумаги, чтобы незамедлительно выскользнуть из таверны.
        Утаоран, откровенно говоря, - не самый лучший из городов. Точно так же как Хемс
        - так здесь называют Землю - далеко не самый лучший из миров.
        Это вовсе не значит, что он так уж очень плох или, тем более, самый плохой из всех возможных, - мне приходилось бывать в местах и похуже. Но все же…
        Обычно считается, что уровень развития любой цивилизации напрямую связан с уровнем нравственности и этических ценностей.
        Это мне кажется весьма сомнительным. Вряд ли можно считать, что средний римлянин, запросто ходивший посмотреть на то, как дрессированные павианы насилуют и разрывают на части женщин, а хищные звери лакомятся безоружными рабами, был нравственнее среднего варвара, которого от подобного зрелища тошнило.
        Но тем не менее в большинстве случаев это правило справедливо.
        Какой мир ни возьми, история его - довольно печальная вещь.
        Но иногда попадаются такие места, над которыми словно бы специально потрудились силы зла. Изо всех возможных вариантов события чаще всего идут по наихудшему. В результате получается цивилизация, соединяющая в себе все недостатки прогресса со всеми пороками дикости.
        Мир этот когда-то, насколько я смог понять из общения с местными уроженцами, больше трех с половиной тысяч лет назад, пережил какую-то гигантскую катастрофу, скорее всего - падение астероида. Событие это именовалось официально Великой Катастрофой, а среди простого народа - Долгой Тьмой. В результате тучи пыли скрыли Солнце, наступило глобальное похолодание, которое уничтожило все существовавшие и зарождавшиеся к тому времени очаги цивилизаций, за исключением Египта, а население Земли сократилось раз в десять. После этого развитие, само собой, пошло совершенно иным образом.
        И именно Египет стал центром местной цивилизации и основоположником ее культуры. Египетские боги, египетские обычаи, египетская любовь к пышным гробницам.
        Что получилось в результате? Да, в общем, ничего хорошего.
        Людей перестали приносить в жертву только потому, что оказалось выгодней продавать их в рабство. А рабство стало исчезать, когда оказалось, что полно желающих работать за гроши. Здешние законы же по жестокости куда как превосходили пресловутый «Молот ведьм».
        На войне до сих пор считалось в порядке вещей убийство не только пленных, но и истребление мирных жителей - в рассуждение того, что мирные жители кормят солдат и сами становятся солдатами. В судах повсеместно существовала должность штатного палача-пыточника.
        И жизнь человеческая, так же как его достоинство и свобода, ценились немногим выше, чем в Египте фараонов.
        Развлечения были под стать общей обстановке.
        Кровавые поединки гладиаторов происходили повсеместно, даже в небольших городках, и были едва ли не любимейшим зрелищем местных жителей, как на моей родине - футбол и хоккей. Будь здесь телевидение, трансляции боев заняли бы, наверное, три четверти экранного времени.
        Дрались с оружием и без, вооруженные против безоружных, один на один и один против нескольких, и даже отрядами - иногда по несколько сотен человек, на конях и колесницах, на весельных кораблях в гаванях и специально вырытых озерах. В ходу были бои женщин против мужчин и между собой. Любили тут и сражения людей с дикими животными или разъяренными быками, по сравнению с которыми обычная коррида - детская забава. А для особо богатых гурманов устраивали даже сражения с использованием старых бронемашин. Единственное отличие от Древнего Рима - запрещалось добивать раненых.
        Газеты, посвященные исключительно этим боям, выходили повсеместно и, как и другие сочинения на эту тему, были одним из популярнейших видов печатной продукции.
        Это развлечение заменяло местному населению и бега, и рулетку.
        Проигрывали дома, корабли с товарами, иногда спуская целые состояния, а женщины, включая даже знатных и богатых дам, случалось, ставили на кон свое тело.
        Прежде (да и сейчас кое-где) даже проигрывали себя самих, и случалось, после особо неудачных игр вчерашние богачи отправлялись вертеть весла на галеры, а их жены и дочери превращались в наложниц-рабынь удачливых игроков.
        В довершение всего, здесь существовал стабильный сквозной проход в другой мир, причем представлявший собой копию, пусть и неточную, этого, - видимо, уже довольно давно отпочковавшуюся. Обычно такие проходы соединяют миры, отстоящие довольно далеко друг от друга, так что и тут без нечистой силы явно не обошлось.
        Неудивительно, что две столь схожих цивилизации мирно ужиться не могли. История насчитывала шесть больших войн между ними. В результате до сих пор правители двух самых больших и сильных государств на обеих планетах носят титулы -
«Владыка двух миров» и «Простерший длань свою над младшим миром». Последний титул объясняется тем, что тамошние мудрецы полагают: мир, где мы в данный момент пребываем, был порожден их миром (удивительное прозрение, особенно если учесть, что в обоих мирах до сих пор многие верят в зверобогов, происходящих от древнеегипетских). Из этого же следует: высшие силы создали соседний мир исключительно на потребу их владыкам, и жители его, отказываясь повиноваться им, совершают великий грех.
        Несмотря на все это, местные мудрецы довольно далеко продвинулись в познании материи, особенно во всем, что можно использовать для истребления ближнего своего. Надеюсь, что сделать атомную бомбу им окажется не под силу. В противном случае - горе здешнему человечеству в обоих мирах сразу!
        Единственное, что было хорошо, так это то, что нам не надо было опасаться случайного столкновения с бывшими коллегами. Мир этот не был обозначен на нашей карте. Кроме того, хэолийкские торговцы не любят подобные континуумы. Дело в том, что наличие сквозных проходов заметно влияет на процесс перемещения, и это создает трудности даже опытным магам-навигаторам. Кроме того, тут постоянно идут войны, а власти большинства стран, как правило, не очень благосклонны к чужеземным торговцам, подозревая (не без основания) в любом из них шпиона.
        Утаоран стоит (уже не первое тысячелетие) на атлантическом побережье Северной Африки, примерно там, где в моем мире - Танжер.
        В городе этом проживает больше миллиона человек, выходцев почти со всех концов Хемса, и представляет он собой город-государство, вроде какого-нибудь Сингапура. Это одно из немногих государств, которые можно назвать демократическими, но упаси все местные боги от такой демократии!
        Избирательная система здесь была столь запутанной и непонятной, что моего высшего образования не хватало, чтобы разобраться в ней.
        Граждане, полуграждане, именитые граждане, наследственные нобили и нобили по пожалованию, знатные иностранцы, которым также давалось право голоса, «гости» и
«постоянно живущие гости» - иноземцы, еще не получившие гражданских прав, но каким-то образом участвующие в голосовании.
        Множество триб - разросшихся семейств и родов, кланов, гильдий, общин - посылали своих представителей в Верховное собрание по каким-то запутанным квотам и правилам. Одновременно существовали избираемые всем населением, но опять же весьма заумным способом, префекты в количестве пяти, во главе с префектом претория.
        Несмотря на малые размеры страны, борьба за власть тут происходила нешуточная.
        Случалось, слишком популярного вождя перед выборами травили или убивали другим способом. Одному даже подбросили в жилище источник радиации - ничего подобного счетчику Гейгера здесь пока нет. Местные экстрасенсы, правда, якобы умеют чувствовать излучение, но это, сами понимаете, не слишком надежный метод.
        Сейчас как раз в городе было весьма неспокойно, что нас нервировало.
        Один из пяти правящих префектов месяц назад скончался от сердечного приступа, когда веселился на одной из своих вилл в компании самых шикарных куртизанок Утаорана.
        Выборы предстояли еще не скоро, но за это место уже развернулась нешуточная борьба. Плелись интриги, разные группировки только и ждали случая, чтобы вцепиться друг другу в глотку. По ночам слышалась стрельба, то и дело вспыхивали драки между сторонниками враждующих триб и кланов.
        Кроме этой своей демократии, ярмарок и башен, а также своей богатой истории, Утаоран знаменит еще своими пещерами.
        Под городом располагаются уходящие на много ярусов вглубь подземелья, самые древние из которых - ровесники Утаорана. О них можно смело писать книгу, и не одну. Достаточно сказать, что одних только больших систем катакомб имеется около десятка, а в не самых глубоких из них насчитывается до сорока ярусов, не считая затопленные. Во-первых, это каменоломни эпохи со второй по шестую династии, во-вторых - так называемые Новые каменоломни, где еще лет пятьдесят назад добывались мрамор и травертин. В-третьих, древние железные рудники полуторатысячелетней давности - времен, когда Утаоран был одним из центров металлургии. За ними следуют обширные подземелья эпохи, когда город входил в Ральскую империю. Это и мелкие каменоломни, соединенные потернами, и тайные ходы, и канализация с водопроводом, и старые зернохранилища, и многое другое. В Утаоране поговаривают о том, что на дне самых глубоких катакомб обитают какие-то покрытые мехом человечки, которые приносят в жертву всякого, кто попадает им в руки.
        Собственно, вот и все о городе, ставшем началом нашего пути домой. Разве что можно еще сказать, что он стоит в очень красивом месте - не чета знакомым мне нагорьям севера Африки, выжженным солнцем.
        Помню, на пятый день нашего пребывания в Утаоране мы с Секером, Ингольфом и Дмитрием, наняв повозку, запряженную короткоухим осликом местной породы, отправились в горы на прогулку. Воспользовавшись случаем, мы решили, по крайней мере, посмотреть на что-нибудь в посещаемом мире, кроме кабацкой стойки и замусоренных припортовых улочек. С нами пыталась увязаться и Таисия, но Мидара воспретила ей, проворчав при этом, что если кому-то хочется поближе познакомиться с местными бандитами, то пусть он не вовлекает в это дело беззащитную женщину. Боялась она, надо сказать, зря. Лихих людей, во всяком случае в ближайших окрестностях города, давным-давно повывели. Серпантин дороги спускался в тесные ущелья и вновь взбирался по отлогим ребрам склонов. Слева и справа от нас возвышались острые невысокие вершины с лежащими кое-где белыми пятнами снежников. Они были необыкновенно красивы на фоне закатного пламенеющего неба. Всего в двух часах от города мы набрели на небольшое плато, покрытое свежим зеленым высокотравьем с россыпями алых маков и тюльпанов необыкновенного голубого цвета. Там мы остановились и
устроили импровизированный пикник, причем Секер выражал сожаление, что мы не догадались прихватить с собой девочек. Я лежал в высокой траве, глядя в синее небо, следя за быстрыми облачками, и наслаждался покоем. Наконец-то я ощутил себя свободным человеком, почувствовал, что как бы то ни было, а моя прежняя подневольная жизнь осталась в прошлом.
        В этот мир мы попали совершенно случайно и с великим удовольствием немедленно убрались бы подальше. Началось с того, что при переходе Мидара ошиблась, а может, что-то не то показала планшетка, и нас вынесло неизвестно куда. Вокруг лежало поле недавнего сражения. Чадили, догорая, весьма грозного вида боевые машины с незнакомыми символами на броне, за холмами гремел недалекий бой, а над низкими горами висело громадное сизое облако, неприятно напомнившее мне свежий ядерный гриб. Было ясно, что нужно как можно быстрее покинуть это место, так что времени на расчет маршрута у нас не оказалось. Мы вновь нырнули в портал и опять выскочили в мире, не обозначенном на планшетке, - экран залила равномерная серость.
        На горизонте к бледно-голубому небу поднимался сверкающий край ледника. Дожидаясь «окна», несколько часов мы мерзли, пытаясь время от времени разжечь костер из волглого низкорослого кустарника. После очередного перехода мы оказались на окраине Утаорана и решили сделать остановку. Мы обосновались в одной из третьеразрядных, но все же достаточно приличных гостиниц, стоявшей не в центре, не в окраинных трущобах. Называлась она, на мой взгляд, странновато:
«Приют весельчака». По наскоро придуманной легенде, мы представляли собой маленький клан друзей и родственников, постранствовавших по миру и теперь решивших поискать удачи в Утаоране. Такие кланы тут были довольно распространенным явлением. Мидара и Таисия выступали в роли тетки (главы
«семьи») и племянницы, первая из которых считалась моей женой, а вторая - супругой Ингольфа. Дмитрий будто бы приходился Мидаре троюродным братом, а все остальные считались прибившимися к нам со стороны людьми. Проблем со статусом Мидары не возникло. Обычаи большинства стран Хемса, как и в их прародителе, Древнем Египте, предоставляли женщинам довольно большую свободу. Они имели равные права с мужчинами заниматься торговлей или ремеслом, служить в армии, свободно выходить замуж и разводиться, а в Утаоране и еще кое-где даже управлять государством. Лет за тридцать до нашего появления тут одна весьма богатая горожанка даже вошла в число префектов. Женщины могут быть и моряками, что, впрочем, для меня не новость. Чуть ли не на четверть команды рыбачьих шхун состояли из женщин. А в некоторых странах даже существуют особые женские полки. Среди гладиаторов и наемных убийц слабый пол, правда, тоже не редкость. Так что наш капитан если и обращала на себя внимание, то, во всяком случае, не казалась чем-то невероятным и удивительным. Время мы проводили, сообразуясь со своими вкусами и обязанностями. Мидара
периодически медитировала, с помощью Застывшего Пламени и планшетки пытаясь уточнить наше местонахождение. Таисия взяла на себя часть бытовых забот - ту, что не взяли на себя содержатели гостиницы. Мы с Дмитрием и Мустафой были заняты поиском подходящего судна. Иногда к нам присоединялись Секер и Орминис, обычно находившиеся при Мидаре, а свободное время нередко посвящавшие общению с веселыми девицами. Надо сказать, представительницы древнейшей профессии имели свою гильдию, да не одну, а целых четыре. В первую входили проститутки портовые, обслуживающие исключительно моряков, во вторую - обитательницы многочисленных публичных домов, в третью - те, кто принимал клиентов в своих жилищах, и, наконец, в четвертую, самую немногочисленную, - куртизанки высшего класса. Две из них имели право посылать представителей в Верховное собрание, что, в общем, и не удивительно, если учесть, что данная профессия не считается чем-то позорным и, как и все прочие, передается по наследству.
        Купить корабль, против ожидания, оказалось далеко не просто.
        Утаоран, конечно, город торговый, но, как не раз выражался по этому поводу Майсурадзе, «рынок - это вам не базар».
        Все дело в том, что здесь панически боялись пиратов.
        Боялись не зря, ибо корсары здесь - бедствие, ставшее уже привычным, но от того не менее неприятным. Как раз сейчас у всех на устах был «Дикий бык» - легкий крейсер флота Харрапской империи. Полгода назад его команда под влиянием преступников, которым тюрьму заменили службой во флоте, перебила офицеров и подняла белый пиратский стяг. Полгода пираты терроризировали весь Индийский океан, счастливо избегая посланных на его поимку эскадр прибрежных держав и кораблей-ловушек, а потом перебрались в Атлантику.
        Не так давно прошел слух, что перепившаяся команда посадила его на рифы у африканского побережья, но две недели назад - как раз когда мы сюда прибыли - он вновь о себе напомнил, потопив утаоранский сторожевик.
        Поэтому, чтобы новому человеку купить здесь корабль, нужно предъявить кучу бумаг, включая поручительство трех граждан, а сверх того - внести крупный залог.
        Разумеется, все эти препятствия устранялись с помощью денег, но возникала еще одна проблема - как не привлечь при этом внимания местного криминального элемента, которому иноземцы с деньгами вполне могут показаться лакомой добычей. Залив достаточно глубок и наверняка скрывает на дне немало следов темных дел.
        И это не говоря о том, что нам подходило далеко не всякое судно.
        Мы толклись в прибрежных кабачках, прислушивались к разговорам капитанов и торговцев, присматривались к разного рода околопортовым жучкам, бродили между утаоранскими причалами… Вскоре мы составили довольно обширный круг знакомств из числа мелкого припортового люда - грузчиков, рыбаков, корабельных мастеров и матросов. За эти несколько недель я почти стал среди них своим человеком. Но это тоже мало помогало, а может быть, и в самом деле подходящих судов на продажу пока не было.
        Мы продолжали ждать у моря погоды и уже подумывали насчет того, чтобы покинуть город и попытать счастья в другом месте. Но южнее Утаорана вдоль всего берега на тысячу километров тянулась сухая полупустыня с жалкими рыбачьими селениями, а на Иберийском полуострове - ближайшей цивилизованной территории - вспыхнула очередная династическая смута (там этот вид деятельности, насколько я успел понять, - нечто вроде любимой народной забавы).
        Что касается юга, то там расположены владения могущественной державы Фульбо. Эта страна занимает четверть Африки и изрядную часть Южной Америки и является одним из сильнейших государств мира, а господствующий там воинственный культ Дингана и Монгалы заставляет нервничать соседей ближних и дальних. Еще там очень ценятся белые рабы. С грустью мы обнаружили, что деваться нам особенно некуда - оставалось отыскать то, что нужно, в Утаоране.
        Секер Анк
        День, переломивший мою судьбу, впечатан в мою память навсегда.
        Мы - сливки городской богемы, собравшиеся в доме сенатора и лорда с древнейшей родословной Тхайа Онда, - сидели в зале шикарного особняка на Восточной стороне Гоадена, столицы Гоадена, именуемого издревле Городом Тысячи Башен.
        Гости беседовали о литературе, искусстве, истории, философии, обсуждали великосветские сплетни или просто любовались великолепным закатом, бившим в огромные окна.
        А я… я был всецело поглощен тем, что любовался Хианой, своей единственной любовью. Она же делала вид, что не замечает меня, и, мило склонив головку, беседовала с одной из дочерей хозяина, тонкой нескладной девушкой в очках. Вокруг меня умнейшие (во всяком случае, считающиеся таковыми) люди Гоадена беседовали, обсуждали произведения искусства, читали и прямо тут же сочиняли стихи, спорили. Но кроме Хианы меня ничего не интересовало.
        - В Нижнем Городе опять говорят о Спасителе Народа, - громко бросил кто-то слева от меня, чем оторвал от приятного занятия. - Вот-вот придет, мол.
        - Стоит ли прислушиваться к словам темных людей? - отмахнулся профессор Тумур - великий историк и математик, известный на всем материке, декан Всегоаденской Академии.
        Потом кто-то упомянул Джахандарана, и собравшиеся принялись обсуждать на разные лады эту личность.
        И я тогда сказал - несколько раздраженно, ибо разговоры отвлекали меня от созерцания моей подруги, - что в любой другой стране его бы давно повесили.
        Профессор сокрушенно всплеснул руками и тут же принялся многословно меня опровергать, а Хиана виновато улыбнулась, словно прося прощения у присутствующих за мою неотесанность.
        Хотя остальные гости почтительно примолкли при словах Тумура, я догадался по выражению их лиц, что мои мысли насчет Джахандарана разделяют многие из них.
        Родственник правящего дома, упорно называющий себя принцем, он в юности участвовал в мятеже Синих Повязок, но успел вовремя сдаться и получить полное прощение. Он пользовался любым поводом, чтобы выставить себя защитником униженных и обиженных, трижды избирался в Сенат и все три раза с треском вылетал из него по именному указу монарха, отчего его популярность, естественно, только росла.
        Он был замешан в нескольких заговорах, но всякий раз по непонятным причинам отделывался легким наказанием, а потом, совершенно обнаглев, лично возглавил переворот.
        Это было семь лет назад, и дело почти удалось. Но поскольку его заботили только собственные амбиции, заговорщики перессорились еще до начала путча, и танки и гвардия, вышедшая ночью из казарм, так и не двинулись к дворцу. Он успел тогда бежать за границу, в то время как остальные вожаки заговора были расстреляны. Оттуда он вернулся не так давно, получив очередное помилование, возмутившее многих.
        - …И потом подумайте еще об одном, - наставительно продолжил тему хозяин этого гостеприимного дома. - Представьте, что Джахандарана - в сущности, безвредного болтуна - в самом деле упрятали в тюрьму или, не приведи Двуликий, казнили, как вы только что сказали. Так вот, подумайте, что будет, если на его место придет кто-нибудь из тех, что вьются вокруг него, кто-то действительно опасный… Да любой монарх был бы счастлив, имея своим врагом такого, как Джахандаран. С подобной оппозицией можно править вечно! - закончил свою мысль сенатор.
        То, что до разговора со мной снизошел столь важный человек, меня тоже оставило равнодушным - ведь в моей голове была только Хиана.
        Она тем временем опять улыбнулась гостям и тут же бросила в мою сторону нежный взгляд.
        Я испытал прилив гордости. Красавица и знаменитость Хиана, богиня гоаденских художников и поэтов, принятая в члены Сангхи - так у меня дома назывался союз литераторов, музыкантов, ученых и художников, - в неполных шестнадцать умная и богатая, предпочла всем поклонникам меня, обыкновенного, в общем, человека, сына заурядного мелкого лавочника с городской окраины. Да к тому же еще работающего в такой прозаической сфере искусства, как резьба по дереву.
        Я увидел, как, не сдержавшись, поморщился, глядя на нас, известный художник Марон, один из прежних ухажеров Хианы. Картины его пользовались известностью и приносили ему некоторый доход, хотя жил он в основном на деньги своего отца - богатого торговца рыбой.
        Я издевательски кивнул ему.
        Сенатор тем временем продолжал вещать что-то о мудрости правящего Гоаденом Тайного Совета, не подозревая, что именно в эти минуты солдаты уже выбегают из казарм, а упомянутый нами Джахандаран произносит вдохновенную речь перед толпой в пятнистых мундирах цвета леопардовой шкуры, заполнившей дворцовую площадь.
        Я почти не слушал, думая только о Хиане. В ее присутствии я мог думать только о ней.
        Познакомились мы случайно: как-то пришла она в магазинчик, где продавались мои статуэтки, мы разговорились, а уже через несколько дней она первая поцеловала меня…
        Внезапно внизу послышался шум и топот множества ног, кто-то из кухонных работниц тоненько вскрикнул. Что-то с грохотом упало.
        Дверь распахнулась от сильного удара сапогом, и уже через несколько мгновений комната наполнилась солдатами.
        - Сенатор Тхай Онд есть среди присутствующих? - с гортанным акцентом, выдававшим в нем уроженца юга, спросил возглавлявший их капитан, не тратя времени на приветствия и прочие подобные излишества.
        - Да, это я, почтенные, - сухо бросил наш хозяин, не вставая. - И зачем я вам нужен?
        - Нет, ты-то нам как раз и не нужен, - рассмеялся стоявший позади капитана ротмистр и трижды разрядил в сенатора револьвер.
        Казалось, мир рухнул в этот миг. Мы все стояли парализованные даже не ужасом - нет, этому чувству нельзя было подобрать определения. То, что мы только что увидели, просто не могло произойти.
        Между тем убийца спокойно спрятал оружие, подошел к обвисшему в кресле телу сенатора Тхайа - члена императорской фамилии, министра по делам просвещения и искусств, члена Вышнего Синклита служителей Двуликого. Приподняв обвисшую голову за волосы, он смачно плюнул трупу в лицо.
        - Вот так, - насмешливо произнес он. - Это тебе, шакал, за нашу кровь, которую вы пили из нас всю свою жизнь! - И добавил, нарочито коверкая слова, совсем как в анекдотах о тупых южанах: - Абыдна, да?
        Он спихнул труп на пол. Только после этого мы пришли в себя.
        Марон, воздев кулаки, бросился на капитана. Прогремел выстрел, и голова художника брызнула красными ошметками.
        - Зря, Кахор, - со спокойной улыбкой обратился вожак к одному из своих людей, держащему наизготовку дымящийся карабин. - Я бы справился с этим слизняком сам, да и смерти он не заслужил.
        Взгляд его перешел на замершую Хиану.
        - Какая красавица, - прищелкнул языком капитан. - Я, пожалуй, заберу ее себе. Не дело такой прекрасной женщине быть среди этих слизняков.
        По его знаку двое схватили все еще замершую в ступоре Хиану, заворачивая ей руки за спину.
        И тогда я рванулся вперед. Никто из стоявших позади офицера не успел не то что выстрелить, но даже поднять оружие, а я уже оказался рядом.
        Я увидел совсем близко его до странности спокойное лицо и отведенную замысловатым движением за спину руку.
        Я и сейчас убежден, что мог бы достать его. И я почти достал его в прыжке, когда мир взорвался вдруг белой вспышкой и все поглотила тьма.
        Я с трудом разлепил склеенные кровью веки и, подняв голову, огляделся.
        На террасе не было никого. Мебель опрокинута и разбросана, плетеные кресла разломаны. На полу в сторону парапета шел смазанный кровавый след, как будто тащили мешок.
        Ощупав голову, я едва не взвыл - пальцы коснулись подсохшей раны.
        С трудом я поднялся - сначала на четвереньки, затем на колени и только потом, шатаясь, встал на ноги.
        Еле-еле удерживаясь от того, чтобы не застонать от боли, я спустился на второй этаж.
        В выставочном зале среди черепков своих последних скульптур сидел, равнодушно их перебирая, старый Стор - лучший ваятель Гоадена.
        Лицо его было в синяках, щегольская хламида свисала клочьями.
        - Надо же, - пробормотал он, мельком взглянув на меня, - если бы я немного поспешил, то с них уже успели бы отлить бронзовые копии, а вот теперь…
        - Что произошло? Где Хиана? - спросил я, еле сдерживаясь, чтобы не заорать.
        - Это переворот, что же еще, - словно о чем-то малозначащем сообщил мне Стор, огорченно рассматривая мраморный осколок. - Спаситель народа явился. А Хиана… Хиану увезли эти дикари. Связали и запихнули в грузовик. И ее, и горничных, и девушек с кухни… А сенатора, и Марона, и еще одного… ох, запамятовал его имя… они выбросили в окно… Он еще был жив некоторое время… А дочерей хозяина прямо здесь… а потом - штыками… О, Двуликий, да что же теперь будет?! - Стор закрыл лицо руками, всхлипывая, словно ребенок.
        Я спустился в холл.
        Там словно порезвилось стадо бешеных обезьян. Мебель была опрокинута и сломана, росписи изрезаны и изрублены, многие панели выломаны и лежали на затоптанном полу среди свежих человеческих испражнений. Особенно досталось изображению богини красоты работы Марона, моделью для которого, как я помнил, послужила Хиана.
        Лицо было изуродовано яростными ударами приклада, а в низ живота был воткнут глубоко ушедший в дерево штык-нож.
        Потом я удивлялся: почему это я - все-таки не утонченный аристократ-эстет, а как-никак человек из простонародья - ухитрялся жить, углубившись в свое искусство и любовь, не видя окружающей жизни, не замечая, что страна висит над бездной.
        Спасителя ждали не только бедные крестьяне Великой Равнины или дикие горцы.
        Спасителя ждала вся нация.
        Все верили, что если свергнуть глупого монарха, то подешевеет рис и водка, а все злодеи, чиновники-воры и ростовщики-кровопийцы сгинут на каторге. Что больше никто не будет обирать народ и закончится наконец необъявленная война в северных горах, пожиравшая их детей.
        Одним словом, что наступит рай на земле. В это верили все, со всей искренностью и надеждой.
        Везде на разные лады повторялось и славилось имя Джахандарана, ставшего вождем этого мгновенного и беспощадного переворота.
        Как, наверное, десятки и десятки тысяч моих сограждан в те часы, я проклинал последними словами доброту и милосердие императора!
        При всем желании он не смог бы ответить, потому что как раз в те часы умирал в беспамятстве в тюремной камере, с тремя пулями в груди и животе.
        Должно быть, удар по голове был достаточно силен. Честно говоря, удивительно, что этот убийца с его знанием «тан-торму» не уложил меня наповал.
        Окружающее временами двоилось, троилось, краски то тускнели, то виделись нестерпимо яркими, звуки доносились как сквозь вату… Память тоже изменяла. Так, я не помню совершенно, как провел весь тот день. Я не видел ни того, как солдаты Первой ударно-гренадерской бригады захватывали министерства, канцелярии и храмы, ни той жуткой охоты на чиновников, дворян, клириков и просто всех, кто попадался на их пути, которая началась потом, когда, узнав о перевороте, на улицы повалил народ.
        Лишь то, что происходило уже ближе к вечеру, задержалось в ней.
        Вечер застал меня неподалеку от центра города.
        Я обнаружил, что сижу на траве в чахлом скверике в горбатом переулке, а моя голова кем-то заботливо перевязана.
        Слышалась канонада - где-то в Восточном предместье лениво палили из полевых пушек. Там что-то горело, выпуская в небо хвост жирного черного дыма.
        Через некоторое время над городом прозвучало завывающее курлыканье - в дело пошли реактивные снаряды.
        В конце переулка показался задыхающийся толстяк в разорванном одеянии служителя культа Священных Предков Царствующего Дома. Он еле-еле перебирал короткими ножками, стараясь уйти от преследователей. Следом за ним появилась толпа человек пятнадцать, в руках у них были палки, ножи, мясницкие топоры. У двух или трех были даже ружья.
        Вот жрец рухнул в изнеможении на мостовую, взревев, толпа ринулась к нему.
        Над головами взлетели топоры и дубины и разом опустились под истошный жалобный крик.
        Стараясь не глядеть в ту сторону, я поднялся и побрел неведомо куда.
        На перекрестке стоял грузовик, откуда раздавали винтовки всем желающим. Счастливцы тут же принимались опробовать их, паля в воздух.
        Неподалеку я увидел толпу, громящую оружейный магазин. В памяти до сих пор стоит картина - пьяный мужичонка тычет брошенной кем-то охотничьей пикой в портрет монарха, валяющийся в луже, и при этом весело приплясывает.
        Потом я обнаружил, что стою на Храмовой площади. Купол кафедрального собора Двуликого был продырявлен во многих местах - похоже, из пушек, фризы были иссечены свежими пулеметными очередями.
        Из дверей храма солдаты выволокли бронзовую фигуру божества и столкнули по ступенькам на площадь. Кто-то из них принялся мочиться в лицо поверженной статуе. Затем, лязгая всеми сочленениями и поводя в стороны короткой, как свиной пятачок, пушкой, подъехал легкий танк. Выскочивший из него человек в комбинезоне накинул на шею Двуликому свернутый петлей трос, потом, выпустив струю дыма, машина, натужно скребя проворачивающими гусеницами по брусчатке, поволокла священное изображение на набережную. Рядом со мной зарыдала какая-то женщина. Танк своротил бордюр и, пятясь задом, спихнул статую в воду.
        Все следующие дни я провел в мучительном полузабытье.
        И даже известие о том, что сам Джахандаран внезапно умер, а его соратники принялись резать уже друг друга, не особенно повлияло на меня и почти не утешило.
        Эта новость только подлила масла в огонь.
        Во всех к тому времени захваченных смутой городах с удвоенной силой принялись искать и жестоко расправляться с аристократами и просто со всеми, казавшимися подозрительными разъяренному сброду. Многие знатные люди, не дожидаясь, когда к ним в дома ворвутся озверевшие пьяные погромщики, принимали яды, составленные по рецептам из «Книги змей», - целыми семьями, после прощального пира, как велели старые обычаи.
        Хаос убийств, насилия, грабежей, всевластие подонков захлестывали страну.
        В самом Гоадене толпа разгромила центральную тюрьму, и восемь с лишним тысяч преступников - от мелких воришек до убийц и грабителей, приготовленных к отправке в горы (строить дороги и блокпосты под пулями повстанцев), - вырвались на свободу.
        Потом говорили, что это было сделано сознательно.
        По столице, нарастая, покатилась волна грабежей и убийств. К уголовникам и переставшему подчиняться даже собственным командирам гарнизону присоединились банды из горожан, попробовавших вкус крови. Национальные общины, до того жившие пусть не совсем дружно, но, во всяком случае, мирно, тоже взялись за оружие, сводя старые, уже, казалось, напрочь забытые счеты.
        Все эти дни и часы я старался не думать о Хиане. Только когда мне на глаза попадались растерзанные тела женщин (иные несчастные были еще живы), ставших жертвами насильников, я, заливаясь слезами, молился, чтобы ее смерть была легкой…
        Помню еще, как с башен разрушенной крепости я наблюдал, как один за другим загораются городские дворцы. Хотя восставшие войска вместе с чернью разграбили их в первый же день, сами дворцы уцелели. Теперь пришел их черед. Первым пламя охватило Малый дворец. Затем Золотые палаты - жилище монархов на протяжении трехсот лет. Затем Осенние палаты, Красный замок, Карис-Утар - одно из чудес света, построенное государем Гирахшаром для своей любимой жены шестьсот лет назад… Весело заполыхало почти бездымным пламенем двухсотлетнее дерево Белого Храма - самого большого в мире деревянного здания.
        Почти одновременно вспыхнули все шестнадцать Домов Сангхи и Императорская библиотека.
        Последним огонь охватил Дворец Клинков, резиденцию военного министерства (предмет восхищения трех поколений) и Генеральный Коллегиум (собрание произведений искусства со всего света).
        Мне было очень горько - ведь я так любил свой город!..
        Потом я подобрал одну из валявшихся на улице листовок. В ней объявлялось, что в связи с гибелью монарха и ближайших родственников власть в стране перешла к Регентскому совету.
        Совет призывал всех, кто желает освобождения Гоадена от власти узурпаторов и сохраняет верность династии, записываться в ополчение.
        Я никогда не был особым почитателем правящего дома, но достаточно было того, что те, кто отнял у меня Хиану, служили его врагам.
        Вечером того же дня я стоял в строю, между такими же добровольцами, отрабатывая ружейные приемы и стрельбу с колена и лежа.
        Через несколько дней наш батальон принял участие в очистке города от остатков бунтующих солдат. Помню, как выпустил очередь по перебегающим пятнистым фигуркам и, когда две из них упали, испытал темное и злое наслаждение.
        Мы так и не успели вступить в настоящий бой. Наспех собранное ополчение и остатки сохранявших верность правительству частей были просто сметены под Бармуном в ту проклятую ночь.
        Я, как и тысячи других, пережил жуткое бегство из обреченной столицы по забитым беженцами дорогам, чудом добрался до побережья, где с великим трудом попал на корабль, и мы отплыли куда глаза глядят, спасая свои жизни. Через семь дней наше судно пристало в гавани Фиэрта, где я и осел.
        Только много позже я узнал, как в действительности обстояли дела.
        Несмотря на свой немалый ум, Джахандаран, как всякий самовлюбленный, мнящий себя полубогом человек, считал всех окружающих полными ничтожествами и идиотами.
        И поэтому, сам того не замечая, он стал орудием людей, рассчитывавших с его помощью проложить себе дорогу к власти, уничтожив его руками всех, кто им мешал. Им же должна была достаться слава сокрушителей смуты и спасителей Гоадена и монархии.
        И он пал жертвой убийц, блистательно выполнив свою задачу и умерев во дни своего величайшего триумфа. Убийцы тоже великолепно выполнили свою задачу - так и не удалось выяснить, каким ядом его отравили - должно быть, что-то из древних рецептов… Гоаден был славен мастерством своих отравителей и изобретателей ядов с самых давних времен.
        Но к этому времени все задумавшие эту хитроумную интригу были уже третьи сутки как мертвы - их в числе всех прочих членов Тайного Совета подняла на штыки взбунтовавшаяся караульная рота Осеннего дворца. Да и было слишком поздно - лавина уже покатилась вниз, сметая всех и все, что стояло у нее на пути.
        В наступившей вслед за убийством вождя всеобщей растерянности лишь один из второстепенных участников заговора - князь Дакур - проявил и здравомыслие и завидную ловкость.
        К заговору его, надо сказать, Джахандаран привлек исключительно в качестве потомка сразу нескольких царствовавших когда-то родов. По его мысли, в задачу Дакура входило лишь символизировать собой связь времен, завоевывая для новой власти соратников из числа темных простолюдинов, еще сохранявших веру в сказки про добрых древних царей. Всерьез его не принимал никто.
        В Гоадене он был известен разве что своим штатом лучших поваров, которых собирал по всей стране, да еще тем, что у него - у единственного в мире - был свой прогулочный дирижабль, лично им спроектированный.
        Но именно он, вовремя сообразив что к чему, с помощью поддержавших его полков, сформированных из южан, перебил вчерашних единомышленников, обвинив их в смерти Джахандарана, оставив при этом в живых только нескольких совсем никчемных, кого мог не опасаться. А уже на третий день - за сутки до Бармунской битвы, когда тело Джахандарана еще не было погребено, - Дакур провозгласил себя новым императором Гоадена.
        Спустя еще несколько недель состоялись пышные коронационные торжества.
        С улиц убрали обломки и разлагающиеся трупы, те дворцы, которые не до конца сгорели, спешно восстановили, на месте превратившихся в пепел кварталов воздвигли новые жилища или разбили парки, для чего выкопали множество деревьев в окрестных лесах.
        В храмах Двуликого и всех прочих богов и богинь вновь назначенное и выползшее из щелей, где хоронилось, духовенство вовсю возносило молитвы во славу нового государя. А старый Стор день и ночь работал, вместе с кучей помощников ваяя статую монарха высотой в пятьдесят локтей, установленную потом на главной площади. За это он получил от Дакура в подарок особняк покойного сенатора Онда взамен своего, спаленного в те дни.
        Ликующие плебеи встретили коронационное шествие цветами и радостными криками, дружно уверовав, что Дакур - и есть тот самый, издревле предсказанный Спаситель Народа. Иностранные посланники принесли свои поздравления от лица соседей-монархов их новому «венценосному брату». Поздравления, пожалуй, искренние, ибо смута уже грозила перекинуться на их владения. Кроме того, воинственные амбиции покойного Джахандарана, мечтавшего о возрождении великого Гоадена от моря до моря, откровенно пугали их, а Дакуру хватало ума до поры до времени скрывать свои планы.
        Но ничего этого я, конечно, уже не видел и знаю об этом только со слов тех, кто бежал позже меня. В числе прочих, оказавших сопротивление перевороту, я, как, впрочем, и все солдаты армии Регентского совета, был заочно приговорен к смертной казни. В случае возвращения на родину меня ждала виселица или вечная каторга.
        С тех пор прошло несколько лет.
        Гоаден заметно усилился, даже присоединил несколько близлежащих государств. Удалось это почти без войны, благо это были в основном торговые республики, где народу было все равно, кто дерет с него налоги - свои правители или чужие, - только б те были не слишком велики. Лишь только Тария с ее богатейшими залежами руд и армией из лучших наемников со всего мира оказала какое-то сопротивление, на подавлении которого отличились южные полки, к которым император по-прежнему благоволил.
        Его давнее увлечение воздухоплаванием тоже пригодилось: на тарийские города вывалили немало бомб построенные в Гоадене дирижабли.
        Жители моей прежней страны тоже были как будто довольны жизнью, радуясь быстрым и легким победам.
        Я тоже не имел оснований слишком уж жаловаться на судьбу. Почти любую потерю сглаживает Всемогущее Время, особенно если ты еще молод. Даже если это потеря любимой и родины.
        За эти годы я достаточно хорошо освоился на новом месте, и даже появился пусть и скромный, но достаток, чему помогли мои навыки работы с деревом - я стал неплохим плотником, и построенные мной лодки пользовались спросом.
        Я даже свел знакомство с молодой вдовой-рыбачкой, и дело шло к свадьбе.
        И вот в один из дней в Фиэрт прибыл новый гоаденский посол.
        От нечего делать я присоединился к зевакам, пришедшим в порт поглазеть на церемонию его встречи.
        А когда увидел его, сходящего с устланного ковровой дорожкой трапа, просто потерял дар речи.
        Это был тот самый капитан стрелков. Постаревший и пополневший, с заметной сединой, он весьма импозантно смотрелся в церемониальном одеянии посла.
        Левую руку, на которой не хватало двух пальцев, он держал на парчовой перевязи.
        А по правую руку от него, как и положено любимой жене, стояла Хиана в дорогих одеждах и бриллиантовом ожерелье. За ее пышную юбку держался выряженный в шелка белоголовый мальчик лет пяти. Шедшая следом за ней служанка несла маленькую девочку.
        Пройдя недалеко от меня, она случайно встретилась со мною взглядом и не узнала…
        Я стоял на пристани еще долго, даже когда зеваки разошлись…
        В конце концов, что я знаю о том, что ей пришлось пережить, чтобы судить ее? И как я могу судить человека, ставшего ее мужем?
        Ведь это только темному крестьянину позволительно считать южан дикарями. Но мне-то прекрасно известно, что до того, как полтысячи лет назад Гоаден обманом завоевал их, у них была своя богатая культура, и города, и даже библиотеки, сожженные по велению жрецов Двуликого вместе со всеми, кто знал древнее письмо. Ибо мудрость, содержащаяся в тех книгах, была признана ложной и бесовской, как и их старые божества…
        Так или примерно так утешал я себя, поглощая очередную кружку вина в первом встречном кабаке.
        Очнулся я в состоянии жуткого похмелья в кубрике какого-то корабля.
        Слышался скрип снастей и плеск волн в борта. От вчерашнего дня в памяти не осталось почти ничего.
        Рядом стояла бутыль с пивом; я сначала выпил почти все ее содержимое и только потом принялся размышлять, что со мной случилось и куда я попал…
        Как выяснилось, меня просто умыкнули, воспользовавшись моим состоянием.
        Как раз в Фиэрте с хэоликийского судна сбежали сразу три матроса, прихватив судовую кассу.
        И капитан, у которого и без того не хватало людей, решил таким способом пополнить команду. На поиски были отправлены четверо во главе с боцманом Шайгаром (которому вскорости было суждено стать моим хорошим приятелем), и в одном подозрительном припортовом кабачке они наткнулись на меня - мирно прикорнувшего в углу, в то время как местная шлюха украдкой очищала мои карманы.
        Благодаря моей рыбачьей куртке меня приняли за подгулявшего матроса, и боцман решил, что я буду самой подходящей кандидатурой.
        Два года я прожил среди слуг Хэолики, странствуя из мира в мир.
        А когда ко мне обратилась Мидара, согласился на ее предложение без раздумья.
        В будущем на базе меня не ждало ничего, кроме тяжелого труда, припортовых кварталов, одинаковых во всех мирах, и таких же одинаковых везде и всюду питейных заведений. Да еще продажных девок, сонноразвратных и равнодушно-умелых.
        А так, быть может, и найдется где-то мир, где я смогу поселиться и наконец обрести счастье?
        Мидара
        Мои товарищи и даже Тейси, пожалуй, и не догадываются, в каком напряжении я провела последние недели перед нашим побегом, сколько сил потратила на его подготовку, страшась сделать каждый новый шаг. Страх разоблачения буквально сжигал меня, так что не раз и не два приходила мысль: может, пока не поздно, отказаться от сулившей смерть затеи? Теперь я даже думаю: может, при первичной обработке чародеи закладывают в нас и это?
        Прежде всего, нужно было, чтобы все мы оказались в одной экспедиции.
        Организовать это было непросто, а главное, опять-таки, нельзя было давать ни малейшего повода к подозрениям.
        Конечно, не удайся нам собраться вместе, это бы не стало фатальной неудачей - в крайнем случае можно было бы воспользоваться одним из сухопутных порталов: ближайший был километрах в ста пятидесяти от базы. Но все равно это создавало массу неудобств, и главное - уходить бы пришлось под носом у магов.
        Так что мне пришлось проявить всю свою изворотливость; думаю, мои уже давно покойные наставники из Тайной Стражи наверняка похвалили бы меня за те многоходовые комбинации, которые я провернула буквально за считанные дни.
        А напоследок мне предстояло организовать собственный «уход» - и это на глазах у всех, включая начальство.
        Но и тут я нашла решение - и помогли мне местные порядки.
        - Вот что, любезный Тхотончи, - как бы между прочим сообщила я под конец обычного еженедельного доклада. - Как вы знаете, через два месяца подходит время моего цензового плавания…
        - И вы хотели бы отсрочить его? - задал вопрос капитан, в голосе которого прозвучало плохо скрытое неудовольствие.
        - Нет, напротив. - Я почувствовала, как тревога кольнула сердце. - Напротив, я как раз просила бы перенести его на более ранний срок.
        - Вот как? - оживился Тхотончи. - А что, если не секрет, является причиной?
        Он был действительно удивлен: обычно старшие начальники всеми силами пытались увильнуть от обязательных плаваний.
        - Собственно говоря, она проста: мне хотелось бы посетить Хаар - туда как раз отправляется большой караван. Но кроме этого, в ближайшие месяц-другой как будто никаких серьезных дел по моей части не предвидится, и думаю, что мои подчиненные вполне справятся без меня. А позже - кто знает?.. Наконец, - не давала я старику возможности сосредоточиться, - в команде одного из отправляющихся туда капитана тяжело заболел суперкарго, и я вполне могла бы взять на себя его обязанности.
        У помощника капитана Мигеля де Сото действительно обнаружили рак, и теперь не меньше месяца ему предстояли весьма мучительные процедуры у магов.
        И иначе как знак судьбы, благоприятствующий нашим планам, я этот факт оценить не могла.
        - Кроме того, ценз есть ценз, - при карьерном росте это тоже учитывается, а плавание будет длиннее обычного. Чем больше ценз, тем весомее заслуги. Стать первым вице-командором - чем не цель? - отчеканила я, сделав вид, что невзначай выдала свои заветные желания.
        - Ну что ж, - после краткой паузы сообщил Тхотончи, и с души у меня свалился камень. - Похвально, похвально - что же я еще могу сказать? Я не возражаю против удовлетворения вашей просьбы. Идите и исполняйте свой долг.

«Прощай навсегда, старый пень!» - произнесла я про себя, поворачиваясь на каблуках по давней офицерской привычке.
        Василий
        До отплытия осталось совсем немного времени, и я поневоле вспомнил день нашего бегства.
        Мы пришли в Хаар поутру и легли в дрейф на рейде. Часа три прошло, прежде чем двадцативесельная буксирная галера подтащила нас к причалу.
        Из мутных туч сыпался мелкий дождь, и порывистый ветер швырял его на крыши домов, портовых складов, таверн, ночлежек.
        Под ветром раскачивались стоявшие у причалов суда.
        Флотилия наша прибыла в континуум, издавна облюбованный и нередко посещаемый торговцами.
        По меньшей мере три поколения моряков с нашей базы совершали рейсы сюда.
        Мир этот, насколько можно было понять, находился где-то на уровне, немногим превышающем Европу эпохи Крестовых походов.
        Культура - «в основе иберийская, с примесью урало-алтайских и иранских элементов», так, во всяком случае, написал в лоции, составленной лет сто назад, неведомый умник. Как она появилась - неизвестно, поскольку хроники велись только лет триста, а предания повествуют о бесконечных войнах, подвигах героев, сражающихся с чудовищами, истребляющих в одиночку целые армии, и предках, рожденных от любви смертных и богов в неведомых сказочных землях.
        Правда, прежде здесь имела место достаточно высокоразвитая цивилизация.
        О ее существовании неопровержимо свидетельствуют развалины больших городов с титаническими колоннадами и остатками колоссальных зданий из громадных каменных блоков, а также с полным отсутствием намека на что-то подобное оборонительным сооружениям. Один из этих городов, именуемый ныне Порт Демонов, расположен неподалеку отсюда, на морском берегу. На небольшой глубине под волнами можно разглядеть хорошо сохранившиеся базальтовые пирсы километровой длины. Отчего сгинули создатели этих городов - не знает никто.
        Впрочем, они оставили и другие следы своего пребывания: американский материк уже давным-давно - порядка полутора тысяч лет назад - был заселен выходцами из Европы, и теперь там, как и по эту сторону Атлантики, - множество стран и многолюдных городов. Правда, живущие в них метисы тоже напрочь забыли, кто были их предки.
        А в общем - стандартное средневековье.
        Монарх с двадцатитрехсложным титулом, который лингвестр переводит просто - король, то терпящий поражения от вольнолюбивой знати, то рубящий ей головы. Бароны и графы, враждующие с королем, друг с другом и с городами.
        Господствующая церковь единого творца (правда, здешнее божество едино не в трех, а в пяти лицах, одно из которых - женское), мечтающая подмять под себя и короля и знать. Горожане, ненавидящие и знать и попов и приверженные королю. Прозябающие в глухомани храмы прежних языческих богов - в отличие от нашей истории, им позволили существовать, обложив иноверцев двойным налогом, что, понятно, не прибавляло у них любви к властям. Монашеские ордена, не очень-то жалующие даже собственных великих понтификов - пятерых, по числу воплощений бога
        - и тоже мечтающие урвать свой кусок. Подневольные земледельцы, из которых выколачивали плетьми последнее и которых может безнаказанно обидеть всякий, у кого на поясе меч.
        И так далее, и тому подобное… Такие-то миры и времена больше всего привлекают нас - слуг Великой и Наимогущественнейшей Хэолики.
        Это, впрочем, не имело особого значения - для нашей задумки подходил любой мир.
        Хаарский порт был крупнейшим в этом мире, и тут можно было встретить торговцев едва ли не со всей местной Ойкумены.
        На улицах и биржах, в тавернах и складах этого города встречались люди, товары и суда со всего мира. Страны могли враждовать и даже воевать между собой, но в Хааре это не имело никакого значения. Купцы сошедшихся в смертельной схватке держав мирно торговали друг с другом, а матросы с их кораблей если и устраивали драки, то не чаще, чем обычно. Поэтому наши посудины не привлекали внимания.
        Находится Хаар на большом острове в Атлантике, соединенном с материком длинной - в сотни миль - цепью островков, отмелей и рифов (к Атлантиде эти острова никакого отношения не имеют, Атлантида - это вообще особый разговор).
        Торговля тут шла весьма бойко, а магистрат не имел привычки интересоваться происхождением товара и продавца. Можно было смело объявить, что твой корабль прибыл хоть и с Луны - разве что поинтересовались бы: чего требуется жителям ночного светила?
        Наместником города по давней и доброй традиции назначался самый старый и никчемный из придворных, мирно спавший на заседаниях ратуши. Так что власти не докучали купцам ничем, за исключением неизбежных взяток.
        Выглядел Хаар… как типичный средневековый порт. Тучные купцы и оборванные поденщики рядом с увешанной оружием и драгоценностями знатью. Жалкие нищие в еле прикрывающих тело лохмотьях, под которыми видны ненатурального вида язвы, шлюхи в коротких застиранных холщовых платьях. Дорогие куртизанки в шелках и парче - на их фоне аристократки и дочери богатых торговцев, сновавшие тут же, выглядели куда скромнее. Запах благовоний, смешанный со зловонием из сточных канав.
        Одним словом, Хаар вполне подходил для того, чтобы незаметно исчезнуть.
        Главное же для того, что мы задумали: недалеко от окраины города имелся портал. На нашей карте он был обозначен как нестабильный, зато выходящий на всем разведанном протяжении исключительно на сушу. Как раз из разряда тех, что почти не интересуют хэоликийцев, но именно то, что нам нужно. Мы сможем покинуть континуум практически сразу, так что при всем желании погоню за нами послать не успеют, даже если каким-то образом поймут, в чем дело.
        Я помотал головой: перед глазами невольно возникло зрелище - мы все, всемером, связанные, стоим на плацу напротив раскрытых склепов в ожидании жестокой казни…
        Нельзя сказать, что мысль о возможной неудаче меня не тревожила. Но как бы то ни было, за тревогой и напряженным ожиданием никто из нас троих - Мидары, Дмитрия и меня (наверное, это будет первый случай за всю историю Хэолики, когда в бегство ударится все руководство флотилии; во всяком случае - первый побег вице-командора) - не забывал о своих обязанностях, и торговля наша шла успешно: привезенный товар был разгружен и сдан в тот же день, и теперь мы ожидали загрузки.
        Матросы мгновенно разбежались по городу. Кто-то в поисках развлечений - выпивки и девочек (что еще может привлечь моряка на берегу?), а кто-то - делать свой маленький бизнес.
        Они целыми днями шныряют по рынкам и лавчонкам в поисках чего-нибудь, что можно подешевле купить здесь и продать подороже уже совсем в другом мире.
        Или же выполняют заказы своих товарищей, которым требуется что-нибудь, чего нет в посещаемых теми портах, но что нужно им позарез.
        Я, например, как и некоторые другие, нагружал тех, кто ходит в мой двадцатый век, заказами на книги, диски и кассеты. Бывало, на них уходила заметная часть моего жалованья. А собственно, куда мне его было тратить?
        Снабжение и развлечения на базе бесплатные или почти бесплатные, а устраивать попойки и оргии в портах, куда заносила меня судьба, не тянуло.
        На следующее утро - утро дня, на который был намечен побег, - на борту кроме меня осталось только двое: вахтенный матрос у трапа и новый, взятый вместо Адриана, младший боцман, в данный момент дрыхнувший в каютке.
        Был еще суперкарго, но я отправил его на берег - купить фруктов, свежей зелени и рыбы для команды, приказав выбрать все самое лучшее. Зная этого грека, я был уверен, что он проторгуется с лавочниками до вечера. Не то чтобы я боялся, что он что-то заподозрил, или вообще не доверял ему. Но всё же береженого и Бог бережет. Кроме того, ему же будет лучше, если в момент моего бегства он окажется в другом месте.
        Впрочем, даже если кто-то что-то и заподозрил (что почти исключено), то будет держать язык за зубами.
        Выдать готовящийся побег - страшнее и гнуснее преступления представить было просто невозможно. Обречь на мучительную смерть своих товарищей, обречь других своих соратников стать их палачами… Такой долго не проживет - ходят слухи, что иногда было достаточно простого подозрения в доносительстве. От тех, с кем живешь бок о бок, скрыть ничего нельзя, и рано или поздно правда выйдет наружу, и тогда… Лишь считанное число подобных случаев зафиксировала память за всю историю существования межвселенской торговли.
        Кроме того, по каким-то давно установившимся правилам хэоликийцы не поощряют стукачество в среде своих подчиненных. Возможно, таково их представление о достоинстве господина: не шпионить за слугами.
        Хэоликийцы никогда не доискиваются - знал ли кто о готовящемся побеге и помогал ли беглецам. Наверное, из чисто прагматических соображений: как бы там ни было, не бежал, значит, наш человек, а раз так - за что же его наказывать?
        У нашего левого борта стоял флагманский корабль флотилии, палубу которого мерил шагами Мигель де Сото, назначенный навархом.
        Вот из дверей надстройки появилась Мидара, чуть кивнула мне.
        На ней было черно-красное платье до колен принятого тут фасона, отороченное серым мехом. Под ним были черные плотные чулки, обтягивающие ноги, и короткие сафьяновые сапоги зеленого цвета. На заплетенных в четыре косы волосах еле держалась плоская шапочка-берет с пером. На плетенном кожаном поясе болтался короткий клинок.
        - И куда же вы, с позволения сказать, думаете направиться? - спросил де Сото.
        - А что такого? Разве почтенный Тхотончи говорил, что мне запрещен выход на берег? - ответила Мидара, уже ступив на трап.
        - Да нет, но все же одинокой женщине тут не вполне безопасно. И потом… ведь, как-никак, по документам вы - моя сестра.
        - Что ж, извольте. Я думаю зайти в веселый дом из тех, какие подороже и почище, и найти девочку помоложе, - с очаровательной улыбкой небрежно промурлыкала Мидара.
        Дон Мигель даже изменился в лице от такого признания. Хотя за время службы на базе он пообтесался, но в глубине души оставался средневековым португальским кабальеро. Соответственно, ориентация Мидары не могла вызвать у него положительного отклика.
        - Но… э-э… ваша спутница? - только и смог он произнести.
        - А разве все женатые моряки хранят верность своим женам? - парировала Мидара.
        Стуча каблуками по сходням, она сбежала на пристань.
        Я увидел, как к ней присоединились Ингольф и Секер Анк, и все трое скрылись в водовороте заполнявшей причал толпы.
        Проводив их взглядом, Мигель вздохнул:
        - Увы, приходится только сожалеть, что такая достойная во всех отношениях женщина имеет столь противоестественные наклонности. А вам, друг мой, так и не удалось повидаться с синьориной Иветтой?
        - Нет. И не знаю, когда получится. Кстати, я тоже хотел бы отлучиться - посмотреть на город.
        - Вы разве никогда не бывали здесь? - воззрился на меня де Сото.
        - Отчего же, бывал, не так часто, как другие, правда. Последний раз - три года назад. Первый раз - шесть лет назад.
        То было мое первое плавание.
        Позади остались недели изнурительного обучения, когда я спал по три-четыре часа в сутки. И первые дни плавания, когда все предыдущее показалось мне развлечением, и первый шторм, когда я каждую минуту ожидал, что меня смоет за борт, куда уже отправилось все съеденное мной.
        Поэтому неудивительно, что приход в этот порт и первый мой выход на берег в ином мире были восприняты как дар небес.
        В кабаке под заунывный визг какого-то музыкального инструмента мы выпили по объемистой кружке вина. Потом еще и еще.
        Помню, когда мы вышли из кабака и направились в соседний, я оглядел узкую кривую улицу, низенькие покосившиеся домишки, из окон которых падал мутный рыжий свет и слышались женские вопли и песни на непонятных языках, и внезапно почувствовал себя таким одиноким и несчастным! Вокруг лежал чужой и чуждый мне мир… И мир, где я теперь живу, тоже чужой мне… И все миры, куда я когда-нибудь попаду, тоже будут чужими мне, а своего родного мне уже никогда не увидеть. Я разрыдался, чем вызвал беззлобный смех товарищей.
        - П-по-моему, дружище, т-ты здор-рово перебрал! - слегка заплетающимся языком сообщил мне боцман. - По этому случаю нам надо выпить! Пойдем, я знаю тут з-замечательное местечко!
        Я был очень пьян, не понимал ничего, и единственной внятной мыслью было, что нужно выпить еще и еще, чтобы все забыть.
        Два или три раза я выныривал из хмельного омута… Помню только, что с кем-то обнимался, рассказывал кому-то совершенно бредовые истории, вместе со всеми бил в ладоши, глядя, как танцует на столе чересчур легко одетая красавица лет пятнадцати, сшибая стройными ножками кувшины и стаканы. Наконец я окончательно провалился в сладкий и приятный туман.
        С трудом разлепив тяжелые веки, ощущая во рту вкус какой-то дряни, я выплыл из мутного забытья и обнаружил, что нахожусь в маленькой каморке с овальным окном, а рядом, непринужденно раскинувшись, еле прикрытая условно чистым покрывалом, расположилась упитанная грудастая девица. Ей, должно быть, было далеко за двадцать - возраст довольно почтенный для ее профессии.
        Мне стало необыкновенно противно. Еще не выветрившаяся со времен прежней жизни брезгливость дала о себе знать.
        Какое-то время я лениво переваривал тот факт, что я воспользовался услугами проститутки, чего со мной прежде не случалось. Факт грехопадения почему-то привел меня в уныние. «Ладно уж, теперь все равно», - невпопад подумал я сквозь винные пары.
        В этот момент девица открыла глаза.
        Превратно истолковав выражение моего лица, она довольно бодрым голосом сообщила, что если я остался ею недоволен, то она может хоть сейчас позвать мальчика для удовольствий. Мне потребовалось где-то с полминуты, чтобы осмыслить услышанное, после чего я выскреб из памяти пару самых ядреных русских выражений и с их помощью выразил все, что в данный момент думаю обо всех мальчиках для удовольствий во всех мирах, сколько их там существует.
        Она, ничуть не смутившись, заявила, что я зря так говорю, поскольку мальчик для удовольствий, которого она мне предлагает, очень нежен, умел и здоров, в чем она готова поклясться.
        - Уж мне ли этого не знать: ведь он - мой младший брат, - закончила она.
        Кое-как одевшись, я не глядя сунул девице монету, которую нашарил в кармане куртки, и спустился вниз.
        Посетителей почти не было. Хозяин, безразличный ко всему, дремал, опустив голову на стойку. За наименее грязным столом сидел Горн, в тот момент допивавший не то первый кувшин этого дня, не то последний со вчерашней ночи.
        Он поднял глаза вверх, но, как оказалось, глядел он вовсе не на меня, а на галерею, куда как раз вышла, завернувшись в покрывало, моя утешительница.
        - Что?! Акула, это как же понимать? Мы о чем договаривались?! С парнем должна была заняться твоя сестра! А ну отдавай бабки!
        - Хорн, клянусь тебе, - взвилась девица, - в последнюю минуту Ину увели стражники - у начальства торжество какое-то!
        Чтобы не продолжать неприятного объяснения, она, как была, почти голая, убежала куда-то в полумрак перехода.
        Нетвердыми шагами я спустился вниз.
        - Ты ей дал что-нибудь? - осведомился Горн.
        Я кивнул. Единственным моим желанием было выпить, что избавило бы меня от нарастающей головной боли и тумана в глазах.
        - Зря. Я за тебя уже заплатил. Правда, не ей, а ее сестре. Выпить хочешь? - Он махнул рукой. - У меня есть еще три серебряных. Вот, хочу их пропить, ты как - не присоединишься?
        Я уже знал, что наш боцман попал к торговцам, в пьяном виде подписав контракт, и с тех пор решил, что может смело напиваться, - мол, ничего хуже с ним случиться уже не может.
        На корабль мы вернулись два дня спустя, к самому отплытию.
        У меня не оставалось ни гроша (даже куртка была пропита), кулаки были разбиты в кровь во время драки (уже не вспомню с кем), а под глазами красовались два отменных фонаря, поставленных вышибалой одного из трактиров после того, как я осведомился у хозяина, мочой какой больной свиньи он разбавляет свое пиво…
«Ирония судьбы, - подумал я, глядя на город, - из членов моего тогдашнего экипажа, кутившего здесь в те дни, спустя всего шесть лет в живых остался я один».
        Боцмана Горна смыло за борт в ураган год спустя. Парня из Рарги зарезали в драке в каком-то захолустном порту. Шайгара в позапрошлом году на охоте поднял на рога раненый лось. Курису проломили голову, когда он, набравшись, полез в каком-то питейном заведении под юбку жене приехавшего в город крестьянина. Остальные погибли вместе с «Кашалотом» Берта Тромпа.
        А капитан Ятэр умер совсем недавно…
        Предоставив де Сото и дальше созерцать панораму хаарского порта, я спустился к себе. Заперев дверь каюты, я присел на койку. У меня было еще примерно два часа времени - чтобы не привлекать лишнего внимания, мы решили идти к месту сбора разными путями и не все сразу.
        На память вновь пришел тот вечер, когда мы все - те, кто твердо решил бросить вызов судьбе, - собрались, чтобы решить все окончательно. Нужно было продумать и обсудить все, что касалось побега. Было это через два с лишним месяца после нашего достопамятного разговора на охоте. Я только вернулся из очередного плавания и не успел толком отдохнуть, как под вечер ко мне явилась Таисия и передала приглашение: опять-таки съездить на охоту, затеянную Дмитрием и Мидарой.
        Всего нас собралось восемь человек: те, кого Мидара отобрала среди всех обитателей базы, кого хорошо знала и про кого могла более-менее точно сказать, что жизнь подневольного человека им не кажется верхом блаженства. Тех, кто не руководствуется пословицей, что от добра добра не ищут. Оставалось только довериться ее прежнему и нынешнему опыту и знанию людей.
        Кроме самой Мидары, Мустафы, Дмитрия Голицына, Ингольфа и меня, было еще двое: темнокожий, похожий на индуса Орминис - штурман с недавно поставленного в ремонт катамарана - и Секер Анк.
        Срок побега определился без нашего участия - в следующую экспедицию, которая начиналась через шесть дней, должны были уйти экипажи всех присутствовавших.
        С нами отправится и Мидара.
        По давнему правилу, всякий из вице-командоров должен был не реже, чем раз в два года, совершить одно плавание. Хотя правило это соблюдалось не так строго, как все прочие, Тхотончи не будет, надо полагать, возражать против того, чтобы одна из его подчиненных скрупулезно выполнила старинный закон.
        - Кто-нибудь еще кроме тех, кто здесь, еще будет? - спросил Дмитрий после того, как Мидара закончила.
        - Нет, это все.
        - А Кумов с Григорием?
        - Кумов здесь уже двадцатый год, как раз собирается жениться. Не понимаю, с чего ты взял, что он захочет с нами уйти? А Алмазов… Я поговорила с ним, вызвала его на откровенный разговор. Так ему тут очень даже нравится: кормят досыта, вино и девочки бесплатные - что еще ему нужно? Дома он ведь почти бродягой был, попрошайничал.
        - Он не догадается, с чего это ты завела с ним беседу? - озабоченно спросил Ингольф.
        - Нет, - пожала плечами Мидара. - Он, решил, козлик молодой, что я его пытаюсь закадрить… Теперь решим вопрос - куда мы уходим, - продолжила она. - У каждого из нас две возможности - попытаться вернуться к себе домой или осесть в том мире, который больше понравится. Ну, кто куда? Василий?
        - Возвращаюсь домой.
        - Ясно, Дмитрия я и не спрашиваю.
        - Конечно, - улыбнулся Голицын-Кахуна. - Надеюсь, удастся вернуться до того, как все уверуют в мою смерть. Кстати, если кто-то вдруг захочет поселиться в моем мире - я помогу ему, чем смогу.
        - А ты, Мидара? - встрял вдруг Ингольф.
        Ответ нас ошеломил.
        - Я возвращаюсь домой, - коротко бросила она.
        Повисла длинная пауза.
        - Так тебя же там… - начал было Орминис.
        Мидара пожала плечами:
        - Что было - значения не имеет. Когда я покинула свою родину, восточные провинции держались крепко и тамошние владыки собирали войска, чтобы свергнуть Броуга. Я хочу сражаться. А кроме того - из моего рода никого не осталось, кроме меня, и хоть я и была лишена имени… Кто-то ведь должен продолжить его.
        Мы молчали. Своим решением Мидара обрекала себя, быть может, на бесконечные странствия. Но по крайней мере было ясно, кто станет хранителем кристалла. А значит, и капитаном нашей команды.
        - Ну а ты, Ингольф?
        - Даже и не знаю, что сказать… Если ты, Мидара, не против, я, пожалуй, отправлюсь вместе с тобой.
        Теперь пришел черед удивиться Мидаре.
        - Это еще зачем? - подозрительно спросила она.
        - У себя дома я вне закона, а у тебя на родине, похоже, нужны храбрые вояки, - пояснил Ингольф. - Кроме того, появиться в моем веке с такой огнеплюйкой было бы не слишком благородно, - он любовно погладил ствол карабина, - а я к ней уже привык, жалко было бы расставаться…
        - И еще одно, - вновь вступила в разговор Мидара. - Я хочу увезти отсюда Тейси. Надеюсь, Дамитр, в твоем мире ей будет хорошо.
        - Мидара, а ты уверена, что она захочет уйти с нами? - неуверенно произнес Дмитрий.
        Вздохнув, Мидара пожала плечами:
        - Силой я ее заставлять не стану, но думаю, захочет. А к себе ее взять не могу - я возвращаюсь, чтобы сражаться. Да и вообще… Ладно. Теперь я предлагаю обсудить порядок наших действий.
        - А чего тут обсуждать? - заявил Орминис. - Мы просто сойдем с кораблей и не вернемся. Они, конечно, будут нас искать, но ни за что не догадаются, в чем дело. Решат, что нам просто надоело работать на Хэолику.
        - Так-то оно так, - протянул Ингольф, - только вот…
        За обсуждением деталей прошли оставшиеся часы нашей встречи.
        Последний день перед отплытием заполнить было нечем.
        Можно было пойти проследить за загрузкой, но это дело суперкарго, а у нас подобное считалось дурным тоном: если капитан не доверяет подчиненным, стало быть, он плохой капитан. Хотя - теперь уже все равно.
        Мне в любом случае суждено войти в анналы базы, как «Тот Капитан, Который Тогда Сбежал». И еще долго будут вспоминать: «Ну, это было в тот год, когда сбежали капитаны…» Или: «Лет через пять после того, как вице-командор с дружками дала тягу…»
        А может быть, все будет по-другому, и почтенный Тхотончи предпочтет не выносить сор из избы? И на плацу, под рев длинных труб, с подобающей скорбью сообщит, что все мы погибли в какой-нибудь пьяной драке в притоне. Ведь и в самом деле это не так уж редко случалось. В одном из плаваний покойный Ятэр лишился таким образом почти половины команды.
        Я оказался у обитой железом дубовой калитки, за которой располагался наш арсенал. Сейчас калитка была открыта, и я не удержался, чтобы не заглянуть и навестить напоследок нашего заведующего оружием - старого Ли Чжуна. Я застал его как обычно занятого вместе с помощниками переборкой содержимого, являвшего обычной для базы смесью всего и вся.
        Арбалеты; рядами развешанные на стене луки; уложенные в штабеля огромные вязанки стрел; груда сабель; абордажные пики и топоры; вороха ножей и кинжалов, - установленный порядок предписывал, если есть возможность, отбиваться местным оружием. Кремневые и фитильные ружья, составленные в пирамиды, гирлянды неуклюжих однозарядных пистолетов, подобно сушеным грибам, на веревке соседствовали с более современным оружием десятков разнообразных марок, увязанным в охапки, словно хворост. Тут же, в мешках, как семечки, лежали патроны, и только старый Ли мог разобраться, где нужно искать какой калибр.
        Целый угол занимала груда чугунных ядер, похожих на черные блестящие дыни. Тут же стояли десятка полтора старых корабельных пушек, стрелявших вышеупомянутыми ядрами. Было и несколько современных полевых и противотанковых орудий, хотя я не очень понимал, зачем они могут понадобиться. Высадка десанта нам, во всяком случае, не грозила.
        Склонившись к плечу старого китайца, я заговорщическим шепотом попросил у него патронов калибра 7,62 для АК. На что получил предложение зайти недельки через две, когда прибудет новая партия. Стало быть, придется обходиться теми, что есть.
        Выйдя, я бросил взгляд на замурованную в бетон хромированную бронедверь с кремальерой, оснащенную компьютерным шифрозамком с мигающим рядом красных знаков незнакомого вида. Возможно, когда-то она украшала подвалы какого-нибудь банка или центральный пост атомной подлодки.
        За нею был склад для особо ценного товара: от корней женьшеня до радиоэлектроники и дорогих тряпок. А заодно - казна базы, в которой на данный момент, это я знал точно, лежало четыреста пятьдесят килограммов пятьсот сорок четыре грамма золота и пять тонн серебра, в монетах, половина названий которых незнакома даже казначею. Там же хранились наши запасы пурпура, драгоценных камней, украшений, серебряные и золотые кубки, священная утварь и ацтекские украшения, отобранные у какого-то пирата в прошлом году. Жаль, что мне туда не попасть, - туда можно войти не иначе как в сопровождении первого вице-капитана или трех его помощников.
        Заглянул в штурманскую. Вдоль ее стен протянулись полки, уставленные толстыми рукописными томами - лоциями, атласами, бортовыми журналами, привезенными многочисленными экспедициями за без малого три сотни лет существования базы. Тут же целыми связками лежали свитки карт самых разных проекций и точности. Все это, к сожалению, приносило не так уж много пользы, поскольку было написано на сотнях языков и нередко не отличалось хорошим качеством. Отдельные полки занимали описания миров, куда совершали плавания наши корабли, составленные разведчиками и самими мореплавателями. Между прочим, иные из них, составленные немногочисленными образованными людьми, случайно попавшими в число торговцев, были довольно интересными.
        Я сам тоже, кстати, сочинил несколько подобных бумаг.
        Сейчас в штурманской сидели двое. Первая - молодая негритянка - чертежница, тщательно перерисовывающая ветхую выцветшую карту: ксерокс сломался уже года три назад, и все не соберутся никак привести новый. Наши хозяева на кораблях и командах не экономили, по давнему опыту зная, что такая экономия обходится очень дорого. Но что касается всяких второстепенных мелочей, к которым относилась и оргтехника, - тут уж их прижимистость не знала себе равных.
        Вторым был какой-то тип с бронзовой дудкой на шее - знак, свидетельствующий, что его обладатель занимает высокую должность второго боцмана. Шевеля губами, он читал лоцию, переплетенную в свиную кожу с налетом соли.
        Покинув штурманскую, я вошел в соседнюю дверь, где располагалась наша библиотека. Это была обычная комната, заваленная грудами книг до потолка.
        Библиотека была весьма обширна и разнообразна, но не относилась к самым часто посещаемым заведениям базы. Не так много народу предпочитало отдых с книгой отдыху с бутылкой.
        Не говоря уже о том, что большая часть наших людей вообще ни разу не держали в руках книгу - даже священное писание своей веры. Тот же Мустафа знал Коран куда хуже Дмитрия, проучившегося один семестр в Сорбонне.
        Впрочем, выход был давно найден, и довольно простой. Обычно собирались по десять-двадцать человек, а грамотей, знавший язык, читал книгу вслух. Те, кто умел писать по-своему, записывали сказанное, стараясь поспеть за чтецом.
        Заглянул в трактир и заказал там стаканчик вина с балыком. Но пить расхотелось, и я оставил почти полный стакан на стойке на радость бармену - известному на базе пьянице Пьеру Ку-ку, чью фамилию все давно забыли.
        Вернувшись домой, я обнаружил, что у дверей меня дожидается мой подчиненный.
        А именно - Адриан Пустошник. Вид у него был напряженный и удрученный.
        Я даже подумал было, что Адриан каким-то образом догадался о наших планах и теперь будет напрашиваться уйти вместе с нами, - хотя он, по-моему, очень неплохо здесь устроился.
        Но причина была иной.
        - Я вот чего пришел, господарь капитан, - с непривычной робостью начал он. - Я жениться хочу. То есть, - произнес он уже решительней, - прошу дозволения на брак с девицей Альдегейдой, случайницей.
        - Погоди, это кто ж такая? - Я что-то не припоминал, чтобы у нас в последнее время были такие.
        Случайниками у нас называли тех, кто не был завербован или куплен, а оказался втянут в дела Хэолики помимо своего желания. Вроде меня.
        - Ну, это девушка, которую мы на драккаре нашли, пленница тех язычников.
        Я вспомнил шикарную блондинку на руках моего собеседника. Вот, значит, где боцман нашел свое счастье.
        - А она-то согласна?
        - Согласна, согласна! - радостно закивал Пустошник. - У нас с ней так все сладилось - просто лучше и не надо. Она хоть и монашка, но говорит, что от обетов ее сам Иисус освободил, когда попустил свой мир покинуть… Василий Васильевич, - даже как-то жалобно произнес он. - Дайте согласие. Ведь погубят же девку - вокруг нее уже эта Девика, бордельмаман наша драгоценная, так и ходит, слюни пускает, не сегодня-завтра к Хохотунчику (прозвище командора среди русскоязычной части базы) пойдет. Для этой чертовки заполучить себе новую бабу - это ж радость, как будто она с этого что-то будет иметь!.. И что тогда? Пойдет по рукам, да и сопьется наверняка, а потом выдадут замуж за какого-нибудь старика отставного или за вдовца с детьми - и в Город, век доживать. Она же не эти шкуры драные, которые сами так и ищут, под кого бы им лечь. Такая гарная девка!
        Вздохнув, я направился к конторе, а Адриан потрусил позади меня, как собачка.
        Поднявшись в апартаменты командора, я обнаружил за секретарским столом вовсе не Мэри и не кого-то из трех младших секретарш. Сейчас это место занимала многоуважаемая Онтлайнама - вторая из представителей Хэолики, обретавшаяся на нашей базе.
        Вежливо кивнув, я осведомился, могу ли поговорить с капитаном базы. На что получил ответ, слегка озадачивший меня: почтенный Тхотончи сегодня утром сел в самолет и вместе с магом отбыл к порталу, который ведет на Хэолику, так что по всем вопросам следует обращаться к ней.
        Онтлайнама прибыла к нам всего месяца три назад.
        Вообще, островитян на базах обычно не бывает больше одного-двух, реже трех, не считая командора.
        А женщину я видел в их числе впервые. Даже самые старые из служащих на базе не могли припомнить такого. Если женщины-маги еще попадались, то хэоликийки встречались мне лишь в качестве пассажирок на трассах, соединяющих остров с безлюдными мирами, ставшими вотчиной Хэолики, либо в качестве туристок, - скрепя сердце, не так уж давно (лет двести с чем-то назад) наши маги организовали экскурсии в некоторые наиболее безопасные края.
        Против ожидания, она вовсе не была какой-нибудь ищущей приключений амазонкой.
        Невидная, скромно одевающаяся, вежливая, и - это чувствовалось - искренне доброжелательная, она вызывала невольную симпатию у всех нас.
        Она числилась помощником капитана базы, но не пыталась чем-то руководить или вмешиваться в нашу жизнь. В основном ее обязанности сводились к отбору книг и фильмов, к закупке одежды и прочего ширпотреба для острова. Я общался с ней всего два раза: когда вместе с ней делал синхронный перевод какого-то жутко тупого фильма о приключениях русских братьев-бандитов в Нью-Йорке и когда переводил сборник ужасов - я читал, а она повторяла на своем языке, записывая на магнитофон.
        Свободное время она проводила или читая книги - языки она знала, к нашему удивлению, лучше всех на базе, - или беседуя с кем-то из нас. Ей вообще было интересно наблюдать за нашей жизнью.
        Я вкратце объяснил Онтлайнаме ситуацию, сообщив, что младший боцман Адриан Пустошник зарекомендовал себя с самой лучшей стороны и прослужил необходимые семь лет, так что формальных препятствий к свадьбе нет.
        К моей искренней радости, она не стала возражать или что-то проверять, видно сочтя, что капитан - пусть и самый молодой на базе - не станет обманывать высокое начальство по пустякам.
        Онтлайнама быстро отстучала на компьютере что-то.
        Затем вытащила два бланка - серый и розовый; протянув их мне, сообщила, что поскольку Мэри Джексон сейчас отдыхает, то уж пусть я сам их заполню как-нибудь на том языке, который мне удобнее.
        Поблагодарив, я вышел и, устроившись на лавочке у входа, принялся заполнять бумаги.
        Оба листка были помечены одним маленьким треугольником в правом верхнем углу. Если смотреть на этот треугольник долго, то начинают болеть глаза и кружиться голова. Это не что иное, как оттиск магической печати, который никак невозможно подделать и которым заверяются все более-менее важные бумаги на базе.
        В первой я написал, что, в соответствии с пунктом Устава 789-01, младший боцман Адриан Пустошник может получить, как гласил тот же Устав, «для брачного сожительства» любую из имеющихся на базе женщин, - разумеется, выразивших такое желание и не состоящих в браке.
        Вторая бумага была распоряжением временно выделить из резерва одного (1) младшего боцмана или способного к занятию этой должности для команды капитана В. Кирпиченко (вымпел «Левиафан»). Основание - пункт 2349-1 Устава: вступающему в брак полагался трехнедельный отпуск.
        Оба требования я адресовал четвертому вице-капитану базы Мидаре Акар.
        Все время, пока я писал, Адриан стоял у меня за спиной, пытаясь разобрать, что я там накарябал, и только что не открыв рот от напряжения.
        - На, - протянул я ему бланк разрешения. - Как говорится, совет да любовь. И не обижай жену. Извини, что на свадьбе не буду, - сам знаешь, отплываем завтра.
        Поклонившись мне в пояс и прижав ладонь к сердцу, Адриан убежал.
        Я проводил взглядом человека, с которым мы бок о бок прожили последние шесть с лишним лет, начав службу простыми матросами.
        Вначале я был Васькой и Василем. Теперь превратился в Василия Васильевича и господаря капитана.
        В это, последнее, плавание я пойду без него. Оно и к лучшему: член команды сбежавшего капитана - не самая лучшая рекомендация.
        Ну, не поминай лихом, младший боцман. По крайней мере, одно доброе дело в последний день я сделал.
        Я вернулся в дом.
        Пройдя во вторую комнату, я оглядел ряды кассет и бобин, лазерных дисков с записями фильмов и музыки, в основном из тех мест, где говорили по-русски и по-польски: языки, которые я знал настолько, чтобы находить удовольствие в том, чтобы смотреть и слушать.
        Тут же лежало несколько кристаллодисков - маленьких плоских пластинок, которые годились лишь для одного аппарата на базе. На них можно было различить выдавленную крошечными символами дату - 2036 год.
        Если мне чего-то будет не хватать, так это песен, фильмов и книг. Но вот их я взять с собой никак не мог. И по дороге, и там, куда я собираюсь вернуться, все это будет не просто подозрительным, а откровенной неопровержимой уликой.
        Оружие я взять с собой тоже не мог - да и подозрительно бы это выглядело.
        Интересно, кому все это достанется?
        Книги и прочее частью разберут мои соотечественники (условно говоря), часть отправится в библиотеку. Одежда и другое барахло пойдет на склад.
        В доме поселится тот, кто займет место капитана и получит мой вымпел с извивающимся на волнах змеем.
        Мечи и топоры отправятся к Ли-оружейнику и, скорее всего, будут ржаветь где-нибудь в углу, покрываясь паутиной.
        Одну вещь из коллекции я все-таки решил взять с собой.
        Это был необычный короткий кинжал с лезвием из металла странного розового цвета, без рукояти, надевавшийся на руку, подобно кастету. На лезвии был отчеканен золотом необыкновенно сложный и красивый символ: клеймо, а может - иероглиф неведомого языка.
        Вещь эту я выиграл в карты в Дормае, и откуда он - его прежний хозяин рассказать мне не успел.
        Собственно, на этом сборы и кончились.
        Больше никаких вещей из этого мира я забирать с собой не мог - и в пути, и, тем более, в моем мире они могут навести на нежелательные подозрения.
        Потом я лег, но сон не шел.
        В голову по-прежнему лезли всякие, чаще всего не очень веселые, мысли.
        Дважды на моей памяти ловили и наказывали беглецов. И сейчас мне поневоле приходили мысли о том, что ждет нас в случае неудачи.
        Хэоликийцы, как бы там ни было, - народ, набравшийся цивилизации. Поэтому им чужда излишняя жестокость, а тем более жестокость бессмысленная. Однако, как известно, жестокость осмысленная является непременным атрибутом цивилизованного человека.
        Тут не сжигают заживо, не разрывают лошадьми или не скармливают хищным насекомым, как кое-где, хотя то, что ждет несчастных, едва ли лучше.
        Сначала над неудачливым беглецом устраивается суд, на котором обязаны присутствовать все, кто есть на базе, бросив буквально все дела.
        На суде командор базы и другие хэоликийцы, если они есть, произносят длинные витиеватые речи о преступившем долг и обманувшем тех, кто дает ему пищу и кров. После выносится приговор - всегда одинаковый. Потом вся база собирается на плацу, выстраиваясь полукольцом вокруг склепов. По жребию отбирается пятеро товарищей приговоренного, обязательно из его экипажа. Именно им предстоит исполнить приговор - отказавшийся должен разделить судьбу смертника. Для начала им приходится взломать склеп, потом вытащить из него кости предыдущей жертвы, которые они сжигают на разведенном тут же костре и выбрасывают пепел в море. При этом приговоренный имеет возможность наблюдать за всеми процедурами из окошка камеры, стоящей как раз напротив. Затем, связанного и с вырезанным лингвестром, дабы проклятия обреченного не смущали публику, его приковывают внутри и вновь замуровывают склеп. Иногда оставляют кувшин с водой - чтобы муки продлились дольше. Иногда даже немного еды…
        Вспомнилось, как Дмитрий то ли в шутку, то ли всерьез говорил, что на всякий случай нам следует запастись ядом.
        Вспомнился даже жутковатый разговор, случившийся два года назад.
        В то время я как раз из суперкарго поднялся в старпомы, покинув при этом корабль Ятэра, и попал под начало Клауса Ланкмайера.
        Он был угрюмым и неразговорчивым человеком, довольно суровым к подчиненным. Кроме того, он был склонен к неумеренной выпивке, хотя на его профессиональные качества это не влияло. Происходил он, надо сказать, из довольно-таки странного мира, где в сорок первом Германия не напала на нас и в дальнейшем нашим странам удалось как-то сосуществовать, обойдясь без войны.
        Единственный крупный его недостаток - это его привычка напиваться в свободное время, причем ему было необходимо привлечь к этому делу кого-то из подчиненных. Чаще всего выбор падал на меня.
        После пары штофов рома и очередной очереди соленых морских терминов в адрес хозяев, перемежаемых слезными жалобами на жизнь, я спросил его, почему бы ему не сбежать, раз ему так плохо.
        - Бе-ежать? - пьяно усмехнулся Ланкмайер. - Нет, дружище, какая жизнь ни паршивая, а терять ее мне не с руки.
        - Верно, - согласился я, - быть уморенным голодом не хочется никому.
        - А, ты об этом? - отмахнулся Клаус. - Я о другом. Казнь… да я сто раз мог бы уйти, так что меня ни одна собака не нашла бы, ищи хоть сто лет. Тут другое…
        Он многозначительно поднял палец вверх:
        - Вот ты мне скажи: сколько народу хотя бы на нашей памяти дезертировало, прикинь, а? Почему же, интересно, за тысячу лет их ни разу не раскрыли? Ведь за это время должны были бежать сотни тысяч человек… ну, десятки… неужели никто из них не проговорился бы? Приятель, у нас тут люди из сотен миров, и ни в одном не было ничего известно о Хэолике. Понимаешь, даже сказок похожих не рассказывали!
        - Рассказывали, - буркнул я.
        - Не-е, - с ухмылкой покачал капитан головой, - все не то, всякие там корабли-призраки…
        - Что вы хотите этим сказать? - Честно говоря, пьяная болтовня Клауса меня начинала раздражать.
        - А вот что я хочу сказать, - переходя на зловещий полушепот, совершенно трезво процедил Ланкмайер, - что бежать-то люди бегут, а вот что с ними потом бывает, а? А я тебе скажу: помирают они, вот так! В каждом из нас колдовская штучка зашита. И вот когда кто-то сбежит, они ее - р-раз! И помер человек.
        - Почему же они, по-вашему, об этом не предупредят? - спросил я.
        - А зачем? - Он расхохотался, хлопнув меня по плечу. - Пусть у людей хоть такая отдушина останется, а то ведь от отчаяния еще натворят чего-нибудь нехорошее, бунт устроят… Много ли там этих беглецов, трудно, что ли, новых набрать!.. Ты подумай, - продолжил он, - сколько людей думает так: если совсем уж кисло придется, то сбегу, а пока подожду? На этом, почитай, весь порядок держится! На этом, да еще на Городе - тоже хорошая морковка. Бежит ослик, а перед ним морковка… Вот вопрос - есть ли она?
        - Ну это уж вы совсем, кэп, загнули - я в Городе сам был.
        - Был? - спросил Ланкмайер. - Был? А ты уверен, что был? Может, ты только видел Город? Колдунишки, они, знаешь ли, много чего могут. Вдруг ты где-нибудь лежал, а тебе показывали этот Город. А на самом деле всех нас, когда в тираж выйдем, да детишек наших - вжик… Куда вот только? Хорошо, если сразу, а если нет? Может, на алтари их поганых богов! - взвыл Ланкмайер и вдруг разрыдался.
        Я вспомнил, что у него есть жена и недавно родилась дочь, которых этот неулыбчивый человек глубоко и искренне любил…
        Спустя неполный год Клаус Ланкмайер исчез, сойдя на берег в одном из местечек на побережье Алкорамида. Быть может, он захотел узнать истину, даже поставив на карту, как он думал, свою жизнь.
        Да, поневоле вспомнятся не только пьяные разглагольствования Клауса, а даже дурацкая побасенка, что, мол, на охоту за беглецами маги выпускают каких-то тварей, выведенных с помощью волшебства и называемых «кошки ада», и те съедают их, не оставляя даже костей.
        Потом я подумал об Иветте. Без сожаления и горечи, только с тихой печалью. В последнюю нашу встречу у нас было всего три дня - потом я отплыл в свое, если все пройдет удачно, предпоследнее плавание в качестве капитана хэоликийского купца.
        В общем-то хорошо, что ее сейчас нет на базе и мне не придется прощаться. Хотя прошло уже почти три недели, и кораблям Хильперика пора вернуться. Дай бог, чтобы с ней ничего не случилось. Я этого уже, к сожалению, не узнаю. Увы, вместе мы можем быть только здесь. Ни ей не будет места в моем мире, ни тем более мне в ее, даже если бы я этого хотел. Да и ей, между прочим, тоже проблематично было бы вернуться на родину - так уж сложилась там ее жизнь…
        В конце концов я решил прогуляться и, накинув плащ, вышел на улицу.
        Поселок уже погрузился в сон. Только на крылечке одного из бараков сидели в обнимку парень с девушкой, да в окнах двух молитвенных домов еще горел свет.
        Невольно я бросил взгляд в сторону обиталища магов. Там не было видно ни одного огонька. Ночью там всегда темно. Только однажды, три года назад, целых пять ночей на верхушке башни горело странное мерцающее свечение довольно зловещих оттенков, а потом пропало. Маги, как всегда, ничего не объясняли, а попробовавший приставать к ним с расспросами моряк в наказание на несколько дней онемел.
        Я вышел к причалам.
        Холодный ветер нес соленые брызги, шевелил высохшие водоросли, длинные бороды которых валялись на песке у кромки прибоя. Скользившие по небу облака время от времени закрывали луну.
        Вдалеке отлив обнажил остов затонувшего лет пятьдесят назад галиота. Кажется, перетерся якорный канат и ветер оттащил его на скалы - про этот случай и сейчас рассказывают новичкам.
        Порывистый норд-вест раскачивал корабли, и они иногда сталкивались бортами. Плохо зарифленный парус хлопал по ветру. Невидимые волны плескались в борта.
        Трухлявая будка у входа на пирс была пуста. В ней положено было сидеть караульному, но на моей памяти он там никогда не появлялся, даже в те дни, когда нашу базу посещали проверяющие с острова.
        Часовые выставлялись только на промежуточных стоянках в населенных мирах. Но и там, насколько я знаю, никогда никто не пытался угонять корабли от причала. Никто и никогда не бежал так. Уходили с кораблей в портах, отставали от караванов, не возвращались из сухопутных маршрутов и одиночной разведки. Ночами спускали шлюпки или даже пробовали вплавь добраться до недалекого берега. Прятались в трюмах судов, направлявшихся в их родные миры. В отчаянии поднимали бунты, пытаясь под угрозой смерти заставить колдунов проложить дорогу домой… Последнее было наиболее бесполезным.
        Я почувствовал легкую грусть при мысли, что в последний раз вижу это место. Место, которое, если вдуматься, было моей тюрьмой все эти шесть лет. Можно ли тосковать по тюрьме? Вернувшись к себе, я так и не смог уснуть, задремав только перед рассветом…
        А назавтра уже созерцал с мостика уходящий вдаль знакомый берег. Теперь уже в последний раз…
        Пора было начинать собираться. Я выволок из-под койки тяжелый, почти неподъемный рундук мореного дуба. Открыв крышку, я выбросил на пол заполнявшее его барахло и поднял второе дно. Каждый капитан, по крайней мере из тех, кого я знаю, имел небольшую заначку на случай непредвиденных обстоятельств, которую пополнял всеми правдами и неправдами. Была такая и у меня. В ней имелись запасной мини-радар, два легких прибора ночного видения (они входили в комплект снаряжения одной из сухопутных экспедиций, которой мне пришлось командовать, и я их просто прикарманил), миниатюрный яхтенный гирокомпас - таких, между прочим, на наших судах не устанавливали. Имелось и оружие - пистолет Стечкина с лазерным прицелом, в деревянной кобуре, маленький браунинг - оба с запасными обоймами, два помповых ружья и около сотни патронов к ним. Здесь же лежал и автомат - подарок Ятэра - с тремя запасными магазинами. Тут же было несколько увесистых холщовых мешочков.
        В одном из них был мой золотой запас, в других - патроны к автомату в количестве трех сотен штук, - их мне как-то удалось выпросить у Ли.
        Кроме этого там было еще то, что, пожалуй, стоило дороже всего перечисленного.
        В коробочке из тонкого, но очень прочного пластика канареечного цвета в гнездах располагались небольшие ампулы непривычной тупоносой формы, вроде пистолетных патронов. Там, где тельце переходило в скругленную головку, проходил серебристый ободок. И все. Больше никаких обозначений, букв, символов. Однако всякий из нас великолепно знал, что внутри было самое сильное лекарство, быть может, из всех, когда-либо изобретенных родом людским. Откуда берется это лекарство, из какого времени и мира - нам было неизвестно. Но зато прекрасно было известно, что оно могло исцелить рак в последней стадии и помочь приживить свежеоторванную ногу или руку, залечивало переломы позвоночника и пробитые черепа - да так, что не оставалось никаких последствий. Оно заживляло самые тяжелые раны и ожоги, могло даже воскресить пораженный радиацией организм. Против него равным образом были бессильны СПИД, бешенство, проказа и чума. Не зря его называли в нашем кругу
«эликсиром жизни», или кратко - «эликсиром».
        Но было одно «но». Уже после одной ампулы могла возникнуть жуткая наркомания, против которой не могло помочь уже ничего. Человек испытывал ни с чем не сравнимые муки, и их можно было остановить только дозой все того же эликсира… на пару часов. Даже магия не помогала, и мне довелось однажды услышать от ее знатока, колдуна шестой степени посвящения, что это вещество каким-то образом поражает астральное тело человека, да так, что даже в Мирах Левой Руки чародей бессилен спасти несчастного…
        Выбрав из кучи барахла длинный и просторный плащ, висевший на мне как на пугале, я сбросил камзол и рубаху и принялся собираться.
        Приборы ночного видения, запасные магазины и мешочки с патронами я приклеил скотчем на голое тело. Сверху вновь натянул рубаху и камзол и еще кожаную безрукавку, чтобы хоть немного скрыть выпирающие за пазухой предметы. В карманы безрукавки рассовал обоймы. Гирокомпас, радар и «Стечкин» повесил на шею, примотав патронташем.
        Разобранные ружья и АК засунул в заблаговременно пришитые петли на подкладке плаща, в карман которого положил драгоценный эликсир. В другом кармане лежал поставленный на боевой взвод браунинг.
        Накинув плащ, прошелся туда-сюда по каюте, заглядывая в зеркало.
        Вроде нигде ничего не выпирало и почти не брякало. Чтобы замаскировать звон, демонстративно повесил на пояс оттягивающий ремешок кошель.
        На поясе же пристроился абордажный кортик - чтобы отбить охоту у кого бы то ни было на этот кошелек покуситься.
        Общий сбор был назначен возле маленькой, почти покинутой часовни духов - покровителей человеческой печени на окраине. Подобных культовых сооружений тут немало - есть посвященные покровителям костей, желудка, кишок и даже духам - защитникам от зубной боли.
        Когда я появился у этого скособоченного, ветхого каменного сооружения, строитель которого явно был не силен в архитектуре, все наши были уже в сборе. Наша группа производила впечатление, надо сказать, довольно странное - во всяком случае, так мне показалось. Вроде бы ничего особенного: несколько человек в длинных плащах, кучкой стоящие у древней часовни, но все-таки что-то было в лицах и даже позах моих товарищей…
        Мы вошли в часовню, аккуратно притворив за собой дверь.
        Последний раз люди были тут довольно давно. На стоявшем в углу уродце из обожженной глины висели нехитрые приношения местных жителей, уже порядком покрывшиеся пылью. Пыль танцевала в солнечных лучах, проникавших через несколько слуховых окон в черепичной кровле и в проем единственного окна над алтарной плитой. Пыль лежала и на полу, пересеченном лишь цепочками мышиных следов - серые приходили сюда, должно быть, отведать остатки масла из расставленных в нишах лампад. Именно отсюда нам предстояло стартовать - часовня стояла как раз на границе точки перехода. Все складывалось замечательно: хотя это время дня горожане предпочитают проводить в домах, и место глухое, но все равно - хорошо, что даже случайный взгляд не обнаружит наше внезапное исчезновение, да еще сопровождающееся спецэффектами.
        Глубоко вздохнув, Мидара вытащила из-за ворота платья кристалл на цепочке…
        - А если она не сработает - что, интересно, мы будем делать? - озабоченно спросил Орминис.
        Лицо Мидары на секунду помрачнело.
        - Тогда… как пришли сюда, так и вернемся, только и всего.
        - Нужно было заранее проверить эту штучку, - фыркнул Ингольф. - Тогда бы и беспокоиться не пришлось.
        Мидара, подняв голову, нарочито безразлично уставилась в синеву неба за окном с ползущими косматыми тучами.
        - Где я его должна была проверять? Может, нужно было сразу его к главному колдуну снести - мол, научи, господин, как с этим обращаться? Ну что, приступим?
        - Подожди, - вступил Дмитрий, - вначале прикинем, что у нас есть.
        Мидара указала на автомат, потом вытащила из кармана пистолет. Затем вынула из-за пазухи холщовый сверток, развернула тряпицу. Внутри блеснули золотом и радугой самоцветов драгоценности.
        - Это все? - с иронией прокомментировал Дмитрий.
        - У меня же нет капитанской заначки.
        Секер вытащил из сумки на поясе две полицейские дымовые гранаты, отогнул полу кафтана, продемонстрировал висящий в ременной петле массивный короткоствольный револьвер с несоразмерно толстым барабаном.
        Подбросил на ладони дюжины две золотых.
        - Не копил, - коротко пояснил он.
        У Орминиса имелся вечный электрический фонарик с атомной батарейкой, маленький транзисторный приемник - вещь на базе бесполезная, но могущая помочь при определении характера посещаемого мира. Кроме того, он прихватил целую сумку лекарств, благо наш аптечный склад почти не охранялся.
        Так что, в придачу к моему эликсиру, мы могли располагать менее сильнодействующими средствами.
        Порошки, щепотка которых прекращала простуду и даже начавшееся воспаление легких, мазь, незаменимая для гноящихся ран и язв, и многое другое.
        Были тут и «иглы» - тонкие твердые заостренные стерженьки, которые загонялись под кожу, где за пару минут начисто растворялись. Антибиотики совершенно убойного действия, в основном использовавшиеся у нас для исцеления болезней, полученных при нарушении заповеди «не прелюбодействуй».
        Ингольф мог похвастаться своей любимой снайперской винтовкой, которую умудрился вынести с корабля в разобранном виде под одеждой, вместе с неимоверным количеством патронов. Впрочем, при его габаритах это было несложно.
        Некоторое время мы стояли молча, словно не зная, что делать дальше.
        Потом Мидара вновь сжала кристалл в ладони, поднесла к глазам.
        Текли секунды, а ничего не происходило. А потом вдруг что-то словно сорвалось с ее ладоней - как будто дрожание воздуха над раскаленными камнями пустыни, - и метрах в пяти перед ней возник бледный, переливающийся дымчатым опалом овал высотой чуть больше человеческого роста и шириной - в три.
        На секунду мне показалось, что там, в глубине, возник рисунок спирали с широкими витками. Потом пространство в глубине его налилось багряным и спустя мгновение засветилось так хорошо знакомым мне радужным перламутром межпространственного барьера. Сердце мое сжало вдруг необыкновенное чувство: впервые на моих глазах это сотворил человек. Такой же, как и я.
        Мидара сделала первый шаг, бесследно пропав в туманном зеркале.
        За ней шагнул Дмитрий, следующей порывисто скользнула Тая, крепко зажмурившись. В колеблющейся пустоте исчезли Мустафа, Орминис, Секер.
        Ингольф и я переглянулись.
        - Давай, пошел, - он пихнул меня вперед, - я буду последним.
        И вот сделал шаг я, ощутив, как на краткий миг замерло сердце.
        Первый шаг на пути, который, как хотелось верить, вернет меня домой…
        И который пока привел лишь сюда - в этот город и мир, где я задержался почти на полтора месяца и который совсем скоро без сожаления оставлю.
        От размышлений и воспоминаний меня отвлекла Мидара.
        Подойдя неслышно сзади, положила мне руку на плечо. Лицо ее было осунувшимся и озабоченным.
        - Пойдем, кое-что покажу.
        Следом за ней я спустился в трюм, где под сбитыми из кедровых реек пайолами плескалась вода.
        Присев, она подняла решетку:
        - Смотри.
        - Куда?
        Пожав плечами, Мидара вытащила нож и ткнула его в просмоленное днище.
        Острие ушло в смолу пальца на два. Затем слегка постучала по тому месту, где откос борта загибался к днищу, и звук получился чуть-чуть отличающийся от того, какой бывает, когда по другую сторону - вода.
        - Тебе это ничего не напоминает?
        - Ты хочешь сказать, что это хэоликийский корабль… - начал было я и тут понял, что именно она имела в виду.
        Одновременно я понял, что как бы там ни было, а Мидара Акар не зря ела свой хлеб в йооранской секретной службе.
        - Может быть, они не знали?.. - начал было я.
        Мидара помотала головой:
        - Он говорил, что корабль чинили год назад, а при ремонте это в любом случае выплыло бы…
        Пока Мидара побежала оповещать остальных членов экипажа, я принялся обдумывать наше положение.
        Итак, внутри, скорее всего, спрятаны люди, и намерения их насчет нас вряд ли доброжелательные.
        Похоже, это был специальный корабль-ловушка, который хозяева время от времени подсовывали чужакам, у которых нет заступников и при исчезновении которых никто не хватится. Да уж, повезло так повезло!
        Что за сюрприз они нам приготовили? Может быть, в назначенное время спрятавшиеся за двойным дном откроют незаметное отверстие и подожгут курильницу с хуаком - местной смертоносной смесью из дюжины листьев и трав? Нет, это вряд ли. От их дыма не существует противоядия, и он погубит прежде всего самих убийц. Или все-таки существует?
        А может, они каким-то образом ухитрились подсунуть нам отравленные припасы?
        Последняя мысль показалась мне наиболее вероятной.
        Спустя минут пять все мы собрались в кружок возле анкерка с питьевой водой, глядя, как прозрачная струйка наполняет оловянную кружку в руке Орминиса - обладателя самого тонкого вкуса, способного обнаружить лишнюю столовую ложку воды в бутылке вина.
        Орминис недоверчиво обнюхал воду в кружке, попробовал на язык. Зло сморщился:
        - Не пойму, то ли есть чего-то, то ли нет… А вроде есть…

«Хреново, - подумал я. - До ближайшего острова миль триста, двое суток, а в Утаоран не вернешься».
        - Ладно, что будем делать, братья? - спросил Ингольф, поправляя кобуру на поясе.
        Мидара
        Все время, пока мы грузились на нашу скорлупку и торопливо отплывали, меня не покидало чувство, что что-то не так. Что-то фальшивое было в их поведении, в том, как они преувеличенно-вежливо кланялись, в приклеенных улыбках…
        И еще те взгляды, которые почтенный Красо на меня бросал, - не обычные похотливые, которые уже давно меня не раздражают, а другие - так смотрят на уже купленную вещь. Несколько раз я даже ловила себя на том, что выражение его хари напоминает мне лица, которые я видела у клиентов нашего гарнизонного борделя.
        Наверное, если бы я не знала про двойное дно наших кораблей, я бы не догадалась, где искать. А может быть, пробудились кое-какие мои старые навыки - времен, когда я была Стражем. Или - как знать? - может быть, общение с колдунами не проходит бесследно?
        Мои товарищи смотрели на меня с безоговорочным доверием, ожидая приказаний. Так же смотрели на меня мои подчиненные - те, кто умер на моих глазах в тот проклятый день, когда наш штаб был окружен войсками Броуга.
        А я напряженно думала, как оправдать их доверие.
        Что делать? Рубить второе днище? А если у них в запасе «колотушка»? Или хотя бы местные револьверы, после выстрела которых остаются раны, в которые можно просунуть кулак?
        - Ложимся в дрейф, - скомандовала я.
        Василий
        Они решили начать, когда солнце уже коснулось горизонта.
        Сперва мы услышали негромкий скрежет петель отпираемого люка и топот грубых башмаков - судя по нему, врагов было не больше пяти-шести.
        Затем послышалась негромкая перебранка - видимо, бандиты выясняли, кому из них идти первым. Хотя чего им опасаться: мы ведь уже должны были валяться без сознания.
        Шум смолк, из распахнутого люка высунулось лицо человека лет тридцати пяти, украшенное черной бородкой. Удовлетворенно хмыкнув, он бросил взгляд на весьма натурально притворявшегося спящим Орминиса и разметавшуюся на досках полубака Таисию и скрылся. Через полминуты посланные по наши души один за другим выбрались на палубу.
        Все держали наизготовку широкие навахи, а идущий за бородатым - кривую саблю. У него и еще у двоих за поясом были длинноствольные револьверы.
        Стиль и особый шик местных бандитов - как можно реже пользоваться огнестрельным оружием.
        Чернобородый, осклабившись, направился к Тае и, нагнувшись, протянул руку…
        Надо полагать, дуло браунинга, направленного ему прямо в лицо, пусть даже и зажатого в девичьей ладони, было для него весьма неприятным сюрпризом.
        В следующую секунду незваные гости обнаружили, что находятся под прицелом без малого десятка стволов.
        Несколько мгновений они явно колебались, но все решило то, что в их руках были лишь ножи, а в наших - пистолеты и автоматы.
        Побросав клинки, они подняли руки, после чего дали себя беспрепятственно связать и обезоружить.
        Правда, один из них шевельнулся, когда линь начал обвивать его запястья. Трудно сказать, было то невольное движение или он намеревался что-то предпринять, однако Ингольф, связывавший его, наверное, даже не успел подумать об этом. Кулак скандинава резко метнулся вперед, и пират, не вскрикнув, рухнул на колени.
        - Отвечайте, кто вы такие? - сдвинув брови, задала вопрос Мидара, когда все было закончено.
        - Уверяем тебя, госпожа, мы не хотели вам зла… - всхлипнув, пробормотал кто-то из пленников.
        - Интересно, сколько раз достопочтенный Красо уже продавал этот кораблик? - подал голос Дмитрий.
        - Я не знаю, я служу у хозяина только три месяца… Клянусь вам, уважаемые господа, мы только хотели убежать из Утаорана… - жалобно пропищал чернобородый крепыш, в котором я чутьем угадал главаря.
        Мидара задумчиво поигрывала отнятым у врагов кинжалом.
        Я примерно представлял, о чем она сейчас думает.
        Внутри могло сидеть еще столько же людей, ждущих только удобного момента, чтобы прийти на помощь своим товарищам. По нашим следам могли послать погоню. Правда, до радиосвязи и радиопеленгации тут не додумались, зато сил местных экстрасенсов вполне может хватить, чтобы навести на нас почтенного Красо. Да и экстрасенсов, если прикинуть, не надо - возможные трассы и господствующие ветра в этих водах хорошо известны.
        Мидара наконец приняла решение. Схватив ближайшего к ней разбойника за шиворот, она выволокла его из шеренги, подтащив к фальшборту.
        Тычком в грудь она повалила его на палубу и опустилась на корточки рядом.
        - Мидара… - нерешительно начала Таисия.
        - Что? - повернувшись в сторону подруги, холодно спросила та, одновременно разрезая на пирате штаны.
        Тая запнулась, отступив на шаг и отвернувшись. Было что-то такое в голосе ее подруги, от чего у любого пропала бы мысль пытаться возражать ей.
        - Ну как, дружочек, не хочешь что-нибудь сказать?
        На лице молодого пирата, неотрывно смотревшего на клинок в руке нашего капитана, читался нескрываемый ужас.
        - Достопочтенная, клянусь, я только три месяца… - со слезами забормотал лежащий.
        - Ну, как знаешь…
        Одной рукой она захватила содержимое мотни и коротким рассчитанным движением другой отсекла его под корень.
        Жуткий, полный ужаса и боли вопль ударил нам в уши. Несчастный забился на досках палубы, как пойманная акула.
        С каменным лицом она швырнула окровавленный кусок мяса за борт и небрежно вытерла руку о рубаху жертвы.
        - Теперь будете говорить? Ты следующий. - Палец ее указал на чернобородого.
        И тогда начал говорить самый младший, за ним наперебой вступили остальные. Да, Красо действительно послал их, как это и в самом деле бывало не раз, чтобы захватить их в плен и доставить для допроса к хозяину.
        - Но клянусь вам, клянусь богами-покровителями, мы не должны были вас убивать, нам было приказано, чтобы ни один волос не упал с вашей головы.
        - Зачем мы понадобились этому вашему Красо? - задал вопрос Ингольф.
        - Хозяин… он не знал… не мог понять, кто вы такие… он думал, вы пираты с Архипелага или искатели сокровищ… Или даже с той стороны… Из младшего мира…
        - Ну ладно… пока поверим вам.
        Небрежно, как какое-то неодушевленное бревно, даже не оборачиваясь, она начала толкать ногой утаоранца, стонущего в луже крови, к борту.
        - Что делать с вами, мы еще решим, - как бы между прочим бросила она. - А пока надо убрать мусор…
        - Мидара! - Крик Ингольфа заставил нас обратиться в камень.
        Она развернулась на месте, инстинктивно хватаясь за оружие, и это стало ее роковой ошибкой. Искалеченный разбойник каким-то образом сумел освободить руки. Прежде чем кто-то из нас успел что-нибудь сделать или предупредить Мидару, он мертвой хваткой вцепился ей в косы, нечеловеческим усилием рванул их, так что молодая женщина прогнулась назад с криком боли, и в то же мгновение оттолкнулся ногами от переборки и рухнул за борт. Плеск двух тел прозвучал для нас всех как гром.

«Пламя!!!» Сердце мое сдавил ни с чем не сравнимый ужас, подобного которому я не испытывал в жизни… ужас, от которого померк окружающий мир.
        Но тут же в мозгу вспыхнуло воспоминание, как полчаса назад наша капитанша на моих глазах спрятала кристалл в шкатулку в своей каюте. Хотя и со стыдом, но признаю, что мысль о драгоценном талисмане в те мгновения вытеснила в моей душе все прочие. Между тем на палубе происходило следующее. С истошным воплем Тая бросилась вперед и уже перенесла ногу через планширь, но Орминис успел схватить ее за плечо и опрокинуть на палубу. Один из разбойников, каким-то ловким движением выскользнув из пут, кинулся на Дмитрия, тот прикончил его выстрелом в голову, почти в упор. Одновременно Ингольф, имевший свой собственный, вполне определенный взгляд на обращение с пленными, тремя молниеносными ударами весла уложил троих оставшихся, тоже лихорадочно пытавшихся освободиться от веревок.
        - Кристалл!! Мы все погибли, Василий!! - выкрикнул Секер и принялся биться головой о мачту.
        - Да цел он, успокойся! - с силой встряхнул его я.
        - Цел?! - Лицо его просветлело, и он без сил сполз на палубу.
        Оставив его, я присоединился к сгрудившимся на полубаке товарищам.
        Прошла минута, затем другая… третья… Мы молча стояли у фальшборта, только Таисия по-прежнему лежала на палубе, захлебываясь рыданиями.
        Дмитрий стащил с головы зюйдвестку с коротким «эх!», его примеру последовал Ингольф.
        Внезапно метрах в пяти от брига из воды с плеском вынырнула так хорошо нам знакомая рыжеволосая голова.
        Стоящий рядом со мной Орминис пошатнулся, чертя в воздухе указательным пальцем знак против зла.
        Несколькими широкими размашистыми движениями Мидара пересекла разделявшее нас расстояние, и вот она уже протягивает нам руку… вот она уже стоит рядом с нами.
        Распустившаяся коса закрывала ей половину лица, плечи и живот расцарапаны в кровь, грудная повязка сорвана. Но она довольно улыбается, даже дыхание ее почти не участилось.
        - Госпожа, госпожа! - рыдала, совсем потеряв голову, Таисия, обнимая ее колени.
        - Вы не погибли, великий Боже, вы живы!!
        - Ну что ты, Тейси, не плачь. - Мидара ласково гладила ее по волосам. - Я и не собиралась умирать. - Она повернулась к нам, ничуть не стесняясь своей наготы. - Черт, автомат утонул, жалко. Еще с Йоораны со мной. - Она с досадой взмахнула рукой: - Уй, ладонь прокусил, сволочь!
        Мы обернулись к нашим пленникам.
        Двое, издавая слабые стоны, приподнялись на четвереньки. Один лежал неподвижно, вокруг головы растекалась лужица, казавшаяся в сумерках черной.
        - Крепковато я его приложил, - констатировал Ингольф. - Ну да жалеть незачем.
        Покачиваясь, двое поднялись на ноги.
        - Должно быть, великая Сехмит хранит тебя, воительница, - криво усмехнулся чернобородый главарь, не стесняясь уставившись на обнаженную грудь Мидары. - И половчее тебя не могли выскользнуть из лап Шустрого - да будет его путь на Поля Сетха легок.
        - А что, в ваш рай пускают кастратов? - осведомился Ингольф.
        - Красо зря связался с вами, - пропустив мимо ушей слова Ингольфа, как бы подумал вслух главарь. - Не знаю уж, кто вы такие, может, даже и демоны, но зря…
        Второй молчал, пошатываясь на подгибающихся ногах, - видимо, еще не отошел от удара по голове.
        Мидара внимательно посмотрела на нас, словно что-то стараясь прочесть в наших лицах, а потом молча указала пленникам на волны:
        - Туда. И побыстрее.
        Никто из нас не попытался возразить.
        - Дайте хоть шлюпку! - еле шевеля языком, взмолился младший.
        - Вы пришли за нашими жизнями, почему мы должны щадить ваши? - отрезала Мидара.
        - Сами мы за борт прыгать не будем. Придется вам нас выкидывать, - с кислой ухмылкой заявил бородач. Это не была пустая бравада. Похоже, он действительно не очень боялся смерти.
        - Как хотите. Тогда вас просто убьют, а так у вас будет хоть какой-то шанс.
        Молодой, шатаясь как лунатик, подошел к лееру и мешком вывалился за борт.
        Он сразу же камнем ушел ко дну, наверное решив, что нет смысла напрасно продлевать муки.
        Бородатый нарочито медленно разделся, аккуратно сложил вещи на палубу, поставил рядом башмаки. Замешкался, чтобы закрыть глаза двум своим товарищам - застреленному Дмитрием и убитому Ингольфом. С его лица все это время не сходило выражение какого-то добродушного спокойствия.
        Уже у самого борта он обернулся к нам, глаза его полыхнули угрюмой ненавистью.
        - Ладно, пока, - бросил он, - До встречи на Небесных Полях! - С силой оттолкнувшись, он бросился в темнеющие волны.
        Не проронив ни звука, мы стояли и смотрели, как широкими, размашистыми гребками он рассекает волны. Все дальше и дальше уплывал он по темно-золотой дорожке, проложенной заходящим солнцем.
        Его голова уже казалась маленькой черной точкой на ее фоне, а мы все стояли и молча смотрели вслед…
        Клонящееся к закату солнце тысячами бликов отражалось от штилевого океана.
        Наш бриг лежал в дрейфе в самом центре Атлантики.
        Дмитрий с Ингольфом в очередной раз забрасывали обнаруженную в подшкиперской тунцеловную снасть, Мустафа курил, стоя у штурвала, а наши женщины улеглись на слегка покачивающейся палубе, обсыхая после купания. Таисия облачилась в шикарный закрытый купальник не то от Версачи, не то от Кардена, стоивший, если я не ошибаюсь, пару тысяч долларов. В прошлом году у нас случился пожар на складах, в ходе которого народ растащил немало добра. На Мидаре было всего несколько клочков ткани - два небольших треугольника на тонких бретельках, прикрывавшие (или открывавшие) груди, и узкая полоска между ног, поддерживаемая шнурком на талии. Лицо ее от солнца прикрывала пестрая косынка. Она как будто дремала.
        Позади, во вчерашнем дне и в другом мире, остался переход через портал между двумя вселенными и все, что случилось перед тем.
        Невольно я скосил глаза на бак.
        Там на медово-желтых досках палубы выделялись два более светлых пятна. Пролившуюся сутки назад кровь Таисия с Секером тщательно отскребли стальными скребками для очистки корпуса от ракушек, а после еще протерли палубу пемзой.
        Гибко поднявшись, Мидара встала на руки и приподнялась на кончиках пальцев. Постояв так с полминуты, она обратным сальто вскочила на ноги, бросив в нашу сторону довольный взгляд - мол, кто-нибудь из вас вот так может?
        Легко оттолкнувшись, она прыгнула за борт.
        Я уловил восхищенный вздох Ингольфа.
        - Сколько ты можешь продержаться под водой? - спросил я Мидару, когда она вновь выбралась на палубу.
        - Не особо напрягаясь - пять минут.
        Она села на горячие доски, выжимая волосы, теперь коротко (до плеч) и не очень ровно обрезанные: со своей шикарной косой, едва не ставшей причиной смерти, она распростилась еще вчера, спустя пару часов после всего.
        - Однажды продержалась почти семь, но тогда уже в глазах темнело и грудь потом болела полдня. Когда я училась ходить под парусом, у меня был наставник, который знал кое-какие древние секреты: особое дыхание и все такое, - объяснила она. - Если хочешь, могу научить. Времени, правда, мало - может, скоро уже расстанемся…
        Мидара доброжелательно улыбнулась.
        Усилием воли я отогнал вчерашнее воспоминание - окровавленный шмат человеческой плоти, небрежно брошенный движением изящной ладони в волны.
        Уж сколько раз зарекался судить окружающих!
        В чем, если вдуматься, она виновата? В том, что родилась в жестоком мире, в стране, которая вела непрерывную войну невесть сколько лет? Что для мужчин ее отечества женщина не более чем утеха и средство для продолжения рода и что она не захотела этого принять? Но ведь за свой выбор она уже заплатила сполна - и не приведи бог никому так расплатиться…
        Что я мог ей сказать? Что я вообще мог ей сказать, ей, чей мир куда дальше от моего, чем даже самые дикие племена моей родной Земли?
        Бесполезно убеждать волчицу в пользе вегетарианства.
        Вдруг мне стало безотчетно жаль ее, эту сильную и много пережившую женщину.
        Она взвалила почти непосильную ношу - отыскать среди мириадов прочих свой родной мир. Ей суждено, может быть, многие годы, если не десятилетия, брести в одиночестве бесконечными путями, соединяющими их, и сгинуть, так и не вернувшись домой.
        Впрочем, я этого уже никогда не узнаю… Неумолимое «никогда» разделит нас.
        Вслед за этой мыслью неожиданно пришла другая.
        А как поступит Мидара с талисманом Древнейших, когда вернется в свой мир?
        Не возникнет ли у нее соблазн во имя блага своей отчизны раскрыть его тайну и дать Йооране возможность стать владыкой целых планет?
        Соблазн этот может оказаться слишком велик…
        И следом возникла совсем уж странная мысль: а как бы поступил я сам на ее месте?
        Да, конечно, я понимаю, что подобная вещь не должна попасть в ненадежные руки… Но одно дело рассуждать об этом теоретически и морализировать, и совсем другое - когда у тебя в руках действительно оказывается нечто, способное принести твоей стране колоссальное могущество. А тебе самому, между прочим, - воистину бессмертную славу и несказанные почести.
        А кстати, что ждет меня самого?
        Смогу ли я вернуться именно в свое время, именно в те дни, когда я покинул родину? Как объясню свое отсутствие, если это не получится?
        И что, если к моменту моего возвращения все уже станет другим? Ведь есть же примеры, как быстро может рухнуть устоявшийся уклад.
        Все эти годы я почти не задумывался ни о чем подобном, потому что не привык изводить себя бессмысленными мечтами, а последнее время был слишком занят гонкой через миры.
        А вот теперь представил себе, как пройду по улицам своего города, воспоминаниям о котором, казалось, уже столетия, как открою ключом, который хранил неизвестно зачем почти семь лет, дверь своей маленькой квартирки в панельной пятиэтажке.
        Как предъявлю пропуск на проходной, кивну вахтеру и поднимусь в свой кабинет. Как поздороваюсь с дамами из своего отдела, выслушаю дежурные вопросы о проведенном отпуске и комплименты моему загару и приступлю к работе.
        Буду знакомиться с женщинами, ходить в рестораны и кино, ездить в отпуск к Черному морю или в Анталью.
        Буду (а смогу ли?) просто жить там, где родился и куда стремлюсь всей душой (всей ли?).
        И буду с грустью (да, с грустью) вспоминать эти годы, эту невероятную, полную впечатлений жизнь.
        Вспоминать уютные кабачки Рарди, где подают ароматный кофе с вкуснейшими колбасками, и припортовые трущобы Домба, великолепный Карфаген, Александрию и Афины, красивые особой, какой-то зловещей красотой города Атлантиды и затянутые туманом винландские поселения…
        Небо, горящее всеми красками тропических закатов, прибой у подножия уходящих в самое небо пиков, рядом с которыми твой корабль кажется таким маленьким перед ликом вечных гор и вечного океана, чужие незнакомые созвездия.
        Вспоминать пасущихся в степном высокотравье мамонтов и непуганых косуль, доверчиво подходивших прямо к нашим палаткам. Горьковатый дым костра и вкус свежеприготовленного на огне мяса.
        Ярко-синее прозрачное осеннее небо над светлым золотом девственных буковых лесов с багряными островками кленовых рощиц.
        Ароматы лесной сырости и прелых листьев, блеск летящих паутинок на багрянце кленов.
        Эрдена Чорджи, монгола, с которым я был знаком всего несколько дней, заслонившего меня от стрелы. Умирая, он, пересиливая боль, напевал какую-то веселую мелодию без слов. Буду вспоминать боцмана Келли Горна и Ятэра-Ятэра; Иветту Солсбери в черной шубке из убитой мной пумы, со смехом кидавшую в меня снежки… И других. Своих товарищей по несчастью… нет - по судьбе, таких разных и в то же время схожих в главном, как схожи все люди.
        Даже девушек из нашего веселого дома - среди них были очень добрые и хорошие.
        И только немногие будут замечать в моих глазах затаенную тоску, но и они будут не в силах ее понять.
        Впрочем, мысли эти были пока что неуместны. Сперва надо вернуться. А пока…
        Перед нами простиралась бескрайняя спокойная Атлантика. И далекий, бесконечно далекий путь через многие миры. Домой.
        Часть третья
        ПЛЕННИКИ И ГОСТИ
        Василий
        Опалесцирующая пленка межпространственного барьера беззвучно лопнула, разойдясь, и вновь моему взору предстала синяя морская гладь, такая же, как исчезнувшая минуту назад, после входа в очередной портал.
        И на этой ласковой бирюзовой глади мои глаза узрели нечто, в буквальном смысле заставившее остановиться мое сердце.
        За прошедшие годы я выслушал множество леденящих душу рассказов - о проходах, ведущих прямиком в жерла вулканов или в миры со смертельно ядовитой атмосферой и озерами кипящей кислоты, о ловушках, которые устраивают маги-отступники, о чудовищах, обитающих в межпространственных тоннелях. Но то, что ждало нас здесь и сейчас, было немногим лучше. Сам Сатана, который, по слухам, обитает именно в пространстве между вселенными, не мог бы устроить большей пакости.

«Вот и кончилось наше путешествие!» - отрешенно подумал я.
        Прямо на нас, развернувшись в кильватерную колонну, шли боевые корабли. Дым от десятков труб поднимался к небу.
        То, что это были именно боевые корабли, похоже, понял даже ничего подобного не видевший до этого Тронк.
        Молча мы стояли на палубе «Чайки», напряженно вглядываясь в приближающийся флот.
        - Какая дистанция? - наконец нарушила тишину Мидара.
        - Миль пять, - ответил Дмитрий. - Интересно, достанут ли нас их орудия?
        - Смотря какие у них пушки. Если такие, как были на моем фрегате, могут и не достать… - Было видно, что сам Мустафа не очень на это надеется.
        - Уйти не успеем? - дрогнувшим голосом спросила Тая.
        - Исключено, - сухо бросила Мидара. - Портал односторонний, а до ближайшего - сутки хода.
        Один из кораблей, изменив курс, направился в нашу сторону.
        - Заметили, - обреченно констатировал Дмитрий.
        В локоть мне вцепились твердые пальцы. Мидара оттащила меня к кормовой надстройке. Глаза у нее были сейчас - не приведи боже увидеть.
        - Значит, так, - быстро зашептала она мне в ухо, - говори, что хочешь, но только знай тверди одно - кристалл пропал при переходе. Тебе должны поверить - ты единственный, кто был рядом со мною!
        Оставив меня, она что-то быстро сказала Таисии, и они обе сбежали вниз по трапу.
        От идущего в нашу сторону корабля отделились два маленьких силуэта и быстро помчались к бригу.
        В подзорную трубу было видно, что палубы катеров заполняли люди в пестрых мундирах, держащие в руках оружие.
        Маленькие пушчонки на носу смотрели в нашу сторону. В случае чего от нашей скорлупки только щепки полетят. Вернее, поплывут.
        - Эх, ну и влип я с вами! - заявил Тронк с напряженным интересом, которым пытался замаскировать страх. - Только-только спина зажила! Интересно, что тут больше палачи любят: огонь, железяки или просто кнут?
        Ответить на столь оптимистичное замечание мне было решительно нечего.
        Подойдя метров на двадцать, катера заглушили моторы. Я сумел разглядеть стоявших на их палубах в деталях.
        Облик, что называется, «как у людей». По большей части на вид южане: темноволосые, смуглые, рослые, хотя было несколько рыжих и русых. А один - уже немолодой, низенький и широкоплечий (в ширину чуть меньше, чем в высоту) - грубыми чертами плоского лица, темной кожей и редкой бороденкой напоминал не то эскимоса, не то еще кого-то из представителей северных народцев.
        В руках у одних были короткие винтовки, у других - неуклюжие автоматы с дисками.
        В другое время и в другом месте я бы не удержался от улыбки - уж больно смешными могли показаться их мундиры. Посередине проходила продольная оранжевая полоса, с одной стороны которой ткань была синей, а с другой - белой. Это одеяние было усеяно пестрыми нашивками, металлическими блестящими побрякушками, украшениями из эмали и золота (может быть, орденами), витыми разноцветными шнурами. Штаны были точно такой же расцветки. На ногах короткие мягкие сапоги с бронзовыми бляшками и пластинами, а на широких кушаках болтались кинжалы. Длинные концы кушаков, завязанных сзади, свисали вниз, вроде раздвоенного хвоста. Но самым смешным было не это. На головах у всех были шапки желтого и серого цветов, форма которых была точь-в-точь шутовские колпаки.
        - Эй, кто вы такие и как здесь оказались? - выкрикнули с мостика катера.
        - Мы не помним, с нами случилось несчастье, мы даже не знаем, куда попали! - ответил я первое, что пришло в голову, чувствуя, как предательски подрагивают колени. В эти минуты я старался даже не задумываться, что нас теперь ожидает.
        Головной катер фыркнул мотором, и его нос ощутимо стукнул нам в борт.
        На палубу начали прыгать моряки.
        Среди них были двое, в которых я безошибочно определил начальство.
        Первый - еще молодой, высокий, в четырехрогом колпаке и с нефритовыми браслетами на запястьях. Второй был намного старше, на рогах его головного убора болтались длинные серебряные кисточки. На шее второго на шелковой ленте висела витая бронзовая раковина. У обоих на поясах вместо кинжалов - короткие мечи.
        Вот один из моряков грубо толкнул Ингольфа, тот резко развернулся в его сторону, сжав кулаки.
        Матрос начал медленно заносить приклад - то ли действительно собираясь ударить, то ли просто пугая. Крепкая рука опустилась ему на плечо.
        - Уймись, братец, - бросил молодой офицер. - Или ты забыл устав?
        Нас быстро обыскали. При этом из-за обшлага рукава моего кафтана был извлечен кинжал, и обнаруживший его матрос бросил на меня издевательский взгляд: мол, кого обмануть хотел?
        - Господин капитан, посмотрите-ка! - подал голос один из матросов, обыскивавших Тронка. Развернув нашего спутника на сто восемьдесят градусов, он задрал на его спине рубаху.
        Окружающие на секунду замолчали. Свежие красные шрамы говорили сами за себя.
        - В хорошей переделке ты побывал, парень, - с явным сочувствием в голосе бросил старший офицер.
        Из трюма вывели Мидару. На ней была длинная синяя туника с широкими рукавами, со множеством карманов и карманчиков. Поверх была накинута черная парусиновая блуза на молнии.
        Все правильно: как бы там ни было, незачем лишний раз дразнить морячков еще и полуобнаженным женским телом.
        Капитан уставился на Мидару, и на лице его возникла гримаса глубочайшего недоумения, даже рот приоткрылся на пару мгновений.
        Казалось, он вот-вот изречет что-нибудь вроде: «И какого дьявола эта баба оскверняет своим присутствием благородные доски палубы?!»
        Но он почти сразу же успокоился, пробормотав себе под нос что-то неразборчивое и помотав головой. На появившуюся следом Таисию он едва взглянул.
        Из рубки взявшего нас на абордаж катера высунулся человек, что-то выкрикнул, офицер в ответ махнул рукой.
        Через несколько секунд на мачте заплясали искры. Стало быть, радиосвязь, пусть и примитивная, уже имеет здесь место.
        Мой интерес стоящий рядом моряк истолковал по-своему:
        - Что, радио никогда не видал? А вроде на дикаря не похож…
        Позади нас команды двух других катеров принялись сноровисто заводить буксирные концы на наш бриг.
        Тем временем всех нас разделили на три равные группы и загнали на катера.
        Меня и Тронка завели в рубку флагманского катера и оставили под присмотром невысокого крепыша, чья рука покоилась на расстегнутой кобуре.
        Наверху, на мостике, о чем-то оживленно переговаривались офицеры.
        Я навострил уши.
        - Что я говорю? - в ответ на вопрос, которого я не расслышал, сердито говорил старший из офицеров. - А что видел, то и говорю! Ты тоже, кстати, видел - как-никак, рядом со мной у дальномера стоял!
        - Ну мало ли что померещиться могло, - не очень уверенно отвечал другой. - Всякое может быть: мираж какой-нибудь, оптический обман… На море это случается…
        - Ну да, как же! - Старший хохотнул. - А почему, скажи на милость, тогда с разведчика их не заметили? Им тоже померещилось? - И после короткой паузы: - Стало быть, адмиралу Архасу все это тогда не привиделось.
        - Так то было двести лет назад, - не очень уверенно пробормотал младший.
        - Да хоть в Темный Век!
        Внизу, в кубрике, насколько я смог расслышать, беседовали на ту же тему.
        - Говорю тебе: сначала было такое серое пятно, а потом из него корабль появился!
        - яростно доказывал кто-то - судя по голосу, тот, что отобрал у меня кинжал.
        - Да? - насмешливо осведомился другой. - А Великого Спрута вместе с Драконом Моря ты там не заметил, случайно?
        - Нет, ребята, тут и впрямь дело не так просто, - вступил в разговор третий. - Их и впрямь не было, иначе бы их давно засекли. Вспомни - разведчик ведь только что здесь пролетал… Кстати, не находишь, кум: странная вообще компания у них подобралась. Канак, хиндиец, две бабы непонятно откуда… И еще, вдобавок, этот аркаимец.
        - Где это ты аркаимца углядел?
        - Да тот здоровяк беловолосый.
        - Ну ты сказал - аркаимец! Из него одного двоих аркаимцев можно сделать, хоть сейчас заряжающим на главный калибр ставь.
        - А ведь правда, непонятная смесь получается.
        - Чего непонятного? С Южного материка они или из Перу. Или из Дего. Там со всего мира сброд отирается.
        Мы стремительно приближались к эскадре. В ней было четыре гиганта, которые я определил как линейные корабли, шесть или семь крейсеров и десятка два, не меньше, низких вытянутых кораблей с хищными акульими очертаниями. Про себя я окрестил их эсминцами.
        Но корабль, к которому мы приближались, был много больше даже линкоров. Он возвышался перед нами как какая-то плавучая скала темно-серого с разводами окраса. Было видно, что он много больше всех остальных судов эскадры.

«Тысяч тридцать пять тонн, не меньше», - прикинул я.
        Над палубой грозно возвышались пять четырехорудийных башен главного калибра. Пушки классом помельче высовывали свои длинные хоботы из нависших над водой бортовых казематов.
        Ясное дело - нас везли на флагман.
        Мы подошли вплотную к серому, проклепанному борту корабля.
        Сверху сбросили толстый канат, разделяющийся на конце на несколько длинных линьков с крючьями. Матросы быстро продели их в рымы, глухо завыла лебедка, и наш катер начал подниматься вверх.
        Через минуту катер уже стоял в гнездах шлюпбалки. Рядом с ней на талях висел маленький гидросамолет. В отличие от хемских аппаратов, он почти не отличался от знакомых мне.
        Тронк не понимал обращенных к нему слов, и тогда его, довольно грубо подхватив под руки, поволокли куда-то к корме.
        Меня повели в противоположную сторону.
        Перед тем как меня втолкнули в дверной проем, я успел, к своему облегчению, заметить, как следом за катером поднимают и наш кораблик.
        Потом меня довольно долго вели по узким, тускло освещенным коридорам с рядами плотно закрытых дверей, несколько раз мы спускались по винтовым трапам, пока наконец не остановились возле железной двери. Старший из приведших меня отворил ее массивным ключом и хмуро указал - мол, проходи.
        После того как дверь за мной захлопнулась, я внимательно оглядел свое узилище.
        Это была квадратная каморка, длиной и шириной в полтора человеческих роста. Ничего похожего на иллюминаторы не было. Маленький столик, лежащий на возвышении матрас, пустая полка. Стены покрывала масляная краска густо-салатного цвета - ни надписей, ни изображений. На потолке, до которого без труда можно было дотянуться рукой, горела тускловатая электрическая лампочка в «наморднике» - точно такая же, как у меня на родине. Ни табуретки, ни стула.
        За узенькой дверцей располагался крошечный туалет с умывальником.
        Не то каюта для не слишком высокого чина, не то камера для особо важных заключенных.
        Сев на лежак, я принялся обдумывать создавшееся положение.
        Итак, какая судьба нас может ожидать?
        Насколько можно судить по уровню техники, здешняя цивилизация примерно соответствует уровню первых десятилетий моего двадцатого века. Особого оптимизма это не вызывало - в то время хватало всякого.
        Если тут, к примеру, идет война, будет трудно доказать, что мы не вражеские лазутчики. Это самое первое, что придет в голову взявшим нас в плен.
        А если мир?
        Предположим, я - младший лейтенант, в бытность на военных сборах, патрулируя вверенный мне участок балтийского побережья, вдруг замечаю приставший к берегу баркас незнакомого вида, из которого вылезает компания вооруженных незнакомым оружием людей в клоунских мундирах и на чистом русском языке заявляет мне, что вообще-то они черт знает откуда и как сюда попали - не ведают.
        Как бы я поступил?
        Разумеется, отконвоировал бы странных субъектов в расположение части и сдал начальству с рук на руки. Трудно сказать, какова была бы их дальнейшая судьба. Пожалуй, и даже весьма вероятно, что в конце концов они оказались бы в некоем заведении за высокими стенами, в компании с Наполеонами, изобретателями вечных двигателей и космическими пришельцами.
        Ну что же - если нас определят в местный сумасшедший дом, это будет наилучшим вариантом. Из любой психбольницы мы уйдем без особого труда - я даже усмехнулся, представив себе незавидную участь тамошних служителей, если те вдруг да попытаются нам помешать.
        Однако, похоже, на такой исход надежды немного.
        Что же делать? Даже если бы удалось сговориться как следует, все равно любой следователь очень быстро расколол бы нас.
        Через два или три часа молодой матрос с непроницаемым лицом принес мне на многоугольном алюминиевом подносе еду. Густая похлебка из овощей и мелко крошенного мяса в высоком судке, тарелка с чем-то вроде оладьев или пончиков и несколько зажаренных на вертеле безголовых тушек каких-то зверьков, напоминавших мелких кроликов. Вспомнилось давнее: как я точно так же, ничего не понимая и не представляя еще, что со мной стряслось, сидел в каюте незнакомого корабля…
        Но делать было нечего, и я принялся за еду, хотя аппетита совершенно не было.
        Затрудняюсь определить, сколько прошло времени (но не очень много - пищу мне принесли еще один раз), когда на пороге моей тюрьмы появились два вооруженных человека и вновь повели меня по коридорам и трапам, теперь уже наверх.
        За двустворчатой дверью красного дерева оказалась просторная каюта, богатством убранства и тонкостью отделки похожая на аристократический салон.
        Яркое солнце било в большие квадратные иллюминаторы.
        В каюте, кроме меня, было четыре человека.
        Тот, в ком я безошибочно опознал хозяина роскошных апартаментов, был еще не старый, плотный мужчина в знакомом мне мундире, только что золотых украшений на нем висело куда больше да к поясу вместо меча или кинжала был подвешен небольшой потрескавшийся жезл резной слоновой кости, пожелтевший от старости.
        Двое других также носили форму, только к их колпакам - у одного с тремя, у другого с пятью рогами - были прикреплены красные ленты.
        Четвертый, самый старший из присутствующих, был одет в белый балахон ниже колен, безо всяких украшений. Только на шее на кожаном ремешке висел маленький серебряный меч.
        - Слушайте меня внимательно, - начал старший (про себя я назвал его адмиралом).
        - Сейчас вы расскажете все о том, кто вы такой и как здесь оказались. Предупреждаю: у нас есть действенные способы отличить ложь от правды, и от того, насколько вы будете откровенны, во многом зависит отношение к вам и ваша дальнейшая участь.

«Совсем как в плохом кино. Для полноты картины не хватает палача с набором блестящих штучек, в качестве иллюстрации возможной дальнейшей участи. Однако подождем сдаваться».
        - А что я должен рассказывать? - с невинным выражением лица задал я вопрос.
        Мой расчет строился на хорошо известном каждому следователю факте, что, прежде чем о чем-то спрашивать, надо для начала четко представлять, что ты хочешь знать.
        Но, похоже, эти люди досконально изучили все подобные уловки.
        - Всю правду, - коротко ответил один из обладателей красных лент тоном, не предвещавшим ничего хорошего упорствующему. - И побыстрее, пожалуйста.
        Внутри у меня что-то оборвалось, наверное, я даже побледнел, потому что заметил хищную усмешку, мгновенно промелькнувшую на лице ближайшего ко мне офицера.
        - Не найдется ли у вас что-нибудь выпить? - попросил я. - В горле пересохло.
        За то время, пока стюард принес поднос с высоким стаканом, я быстро обдумал положение, в котором оказался, и пришел к выводу, что лучше всего, если я скажу этим людям правду.
        В худшем случае они решат, что я сознательно лгу, и тогда, вполне возможно, на сцене появится упомянутый мной только что служитель истины и закона с соответствующими инструментами.
        В лучшем - нас ждет местное учреждение для скорбных умом, а уж там…
        Неторопливо, мелкими глотками, я осушил стакан. В нем оказалось горьковато-кислое пиво с мятным привкусом.
        - Итак, уважаемые господа, - начал я, - вы будете удивлены тем, что я сейчас скажу, но мы прибыли из другого мира…
        После того как я закончил свой рассказ, с минуту все четверо хранили полное молчание.
        - Говорите, - коротко приказал наконец адмирал.
        Державший мое запястье поднялся.
        - Я могу сказать только то, что если этот человек и не говорит всей правды, то в главном не врет, - по-военному лаконично сообщил он и вновь сел.
        - Что я могу сказать? - пожал плечами старший. - Когда трое из пяти говорят одно и то же, это, скорее всего, соответствует действительности. Тем более что выдумывать подобную историю смысла нет. Да и то, что мы взяли на шхуне, выглядит достаточно странно. Конечно, все это слишком уж невероятно звучит, чтобы сразу дать ответ, но, по моему мнению, это дело не для меня и даже не для Верховной секретной канцелярии. Скорей уж, для мудрецов из Академии.
        При последних словах адмирал вдруг оживился, словно вспомнил нечто приятное.
        - А что думаете по этому поводу вы? - обратился адмирал к служителю культа, хранившему до сих пор молчание.
        Тот ответил не сразу, пребывая в напряженных раздумьях.
        - Если вы спросите меня, могли ли боги сотворить еще миры, подобные нашему, то я отвечу утвердительно, хотя вы, как и многие нынешние молодые люди, в богов не верите, - наконец вымолвил он. - Что же до прочего… Надеюсь, вы позвали меня сюда не для того, чтобы, подобно темным простолюдинам, выяснить, не демоны ли это.
        - Хорошо, - подытожил после короткого раздумья адмирал. - Вы правы, дело это не такое простое, совсем не простое, и все нужно хорошо обдумать.
        Он надавил невидимую кнопку на столе, и по обе стороны от меня появились конвойные…
        Орминис
        Кто были мои предки, где я родился и как начал свою жизнь - не столь важно. Точно так же не важно, почему я стал пиратом.
        Скажу только, что жил я на великом континенте, название которого никому, кроме моих соплеменников, ничего не скажет, и лежал этот континент там, где во всех без исключения остальных мирах - Тихий океан.
        Из большого пресного моря в его центре вытекали две великих реки, одна из которых текла на восток, впадая в Восходное море, а другая на запад, к Бескрайнему океану, пересекая границы десятков государств.
        Именно на этих реках, как и на море, мы делали свое дело. Особо не зверствовали: зачем нужно, чтобы за тобой охотились, как за бешеным волком?
        Но жизнь есть жизнь.
        Так я жил до того дня, пока наш корабль у самого устья Скьяо - второй из рек - атаковал внешне ничем не примечательного купца.
        Как обычно, наша миопарона, таившаяся в лабиринте между речными островками, устремилась в погоню, подгоняемая ударами весел и ветром с моря, наполнявшим ее черные паруса.
        Самой обычной была и жалкая суета на палубе торгаша - я видел такую множество раз, за множество пережитых абордажей и схваток.
        Затем палуба его вдруг резко опустела - так тоже случалось, когда, осознав бессмысленность сопротивления, команды жертв сдавались на милость и милость эту получали.
        А потом, когда мы подошли почти вплотную, над кормой корабля вдруг возникло бурое с рыжиной облако и, собравшись в шар, стремительно полетело нам навстречу.
        Потом, много позже, я узнал, что эораттанские маги способны силой своего чародейства двигать предметы и даже тучи усыпляющего газа. Но тогда я просто не понял, что случилось.
        Шар достиг нас и беззвучно лопнул, растекшись во все стороны полупрозрачными струйками.
        Я тут же почувствовал, как мои мышцы превратились в какой-то кисель, и рухнул на палубу.
        Словно со стороны, глядел я, как вновь высыпавшие на палубу люди подтягивают наш корабль к своему борту, как по-хозяйски ходят между телами моих товарищей, надевают на них странные кандалы, хитроумно соединенные тонкими, на вид непрочными цепочками.
        Связав, они перетащили нас к себе на борт и принялись осматривать и щупать, как связанных овец или свиней. Так и было: ведь невольник ничем не лучше домашнего животного.
        Потом появились двое.
        Один - в пестрой одежде купца средней руки из окрестностей Великого озера, другой - высокий и… какой-то чужой, в длинном черном плаще.
        Они остановились почти рядом со мной.

«Купец» пересчитал нас, загибая пальцы.
        - Сорок пять человек, - подвел он итог. - Жаль, маловато. Было бы их на десяток больше, база закрыла бы все бреши в личном составе. А так, еще наверняка половину отбракуют. Ну да ничего, в любом случае вице-командор будет доволен.
        - Что ж, - сказал черный человек, - и Эораттан и Хэолика тоже будут довольны.
        Половины из сказанных слов я не понял, но почему-то сердце мое сжалось от ужаса
        - с нами явно хотели сотворить что-то страшное.
        Беспомощных, нас всех сволокли на бак - так же равнодушно, как мешки, - и накрыли брезентом. Я все видел, все слышал и чувствовал, но не мог даже закрыть глаза. Так, наверное, чувствует себя похороненный заживо, когда над ним правят погребальный обряд.
        Мы плыли вниз по реке, по ее середине - берегов не было видно.
        Так прошел весь день.
        В сумерках мимо нас проследовал сторожевой корвет, и длинноствольная реактивная бомбарда на его палубе смотрела в нашу сторону. Как я молился про себя всем богам и богиням, чтобы его капитану взбрело в голову досмотреть судно (никогда не мог подумать, что настанет такой момент!).
        Но нас не остановили: кому какое дело до двух небольших суденышек?
        Та маскировка, что выручала нас столько раз, нынче стала нашим проклятьем.
        А потом нас всех сволокли в трюм и заперли. Без еды и воды мы провели три дня, все в том же оцепенении, и освободили нас уже на базе. Вернее, освободили двоих из нас - меня и кока. Что стало с остальными - я не знаю и боюсь даже думать, тем более зная, что говорят об этом у нас. А я уже через неделю вышел в свое первое плавание на корабле Великой Хэолики.
        Так что в плен мне попадать не впервой.
        Василий
        Судя по моему субъективному ощущению, прошло три дня или около того.
        На палубу меня не выпускали и на допросы больше не вызывали. На мои робкие вопросы приносивший еду моряк отвечал непроницаемым молчанием.
        А потом вместо него появились четверо с револьверами наизготовку и скомандовали на выход.
        Вновь меня вели по узким коридорам и крутым трапам, и вновь, как и прежде, на пути не попалось никого из команды. Не иначе, подумал я, наш маршрут был заранее расчищен от посторонних. Правда, однажды в другом конце коридора появились двое матросов, несших на плечах клетку с мелкими зверьками, в которых я угадал морских свинок и понял (впрочем, без отвращения), чьим мясом нас тут потчевали.
        И вот я на палубе, невольно зажмурившись в первый момент от дневного света, от которого успел отвыкнуть. Сердце мое наполнилось радостью, когда я увидел, что здесь же и все мои товарищи, включая Тронка. И мою радость вовсе не уменьшило то, что их окружал внушительный конвой с непроницаемыми, хотя и напряженными лицами, словно ожидавший кого-то или чего-то.
        Я попытался сделать движение в их сторону, но мой сопровождающий преградил мне путь, одновременно делая знак молчать.
        Корабль стоял у причальной стенки, и палуба его возносилась над ней на высоту семиэтажного дома. Справа и слева от нас стояли такие же линкоры, у бортов которых вытянули хищные щучьи тела показавшиеся мне отсюда совсем крошечными подлодки.
        А вокруг расположился огромный порт, не уступающий в размерах самым большим портам моей родной Земли. Огражденный далеко уходящими в море волнорезами, он был заполнен судами - от рыбачьих шхун и больших парусников до сухогрузов и танкеров, размерами не уступающих нашему кораблю.
        Но как раз сейчас в порт входил настоящий гигант - низкосидящий, шириной с футбольное поле, с разнесенными к бортам надстройками и пустой гладкой палубой.
«Э, да у них тут и авианосцы имеются».
        Я повернул голову к берегу. Передо мной расстилалась панорама огромного города.
        Утренняя дымка не позволяла разглядеть его в деталях, но я различал и широкие улицы, и кварталы многоэтажек, и черепичные крыши домиков предместий, и многочисленные фабричные трубы. То тут, то там возвышались затейливые ступенчатые сооружения с островерхими крышами, похожие на китайские пагоды, - может быть, храмы или дворцы здешних владык…
        Зрелище это заворожило меня. Впервые за долгое время я видел настоящий современный город, почти такой же, как мой родной. Если убрать несколько деталей, вроде этих башен, можно представить, что ты где-нибудь на Дальнем Востоке или в Калининграде…
        Да, цивилизация.
        Тут появился адмирал в сопровождении небольшой свиты - видимо, его и ждали наши сторожа.
        Все вместе мы пошли по трапу, побуждаемые хотя и достаточно вежливыми, но непреклонными конвоирами.
        Прямо к трапу подъехал мрачный автобус пестрой маскировочной расцветки с узкими окнами-амбразурами и заостренной мордой. На его проклепанном борту отворилась дверь, из которой выглянул тип в полосатом плаще.
        Адмирал поприветствовал его как старого доброго знакомого, после чего тот выскочил на бетон причала и жестом предложил нам войти.
        - Карета подана, можете садиться, - кисло усмехнулся Голицын.
        Один за другим мы влезли внутрь.
        За рулем, больше напоминающим штурвал, сидел моряк в каком-то небольшом чине. Еще два автоматчика пристроились на заднем сиденье и как будто дремали
        Прошло не час и не два - часов пять, не меньше, прежде чем машина сначала замедлила ход, потом свернула несколько раз и наконец остановилась.
        Перебросившись парой слов, конвоиры открыли двери и выпустили нас.
        Машина стояла в тесном дворике, со всех сторон окруженном высокими стенами, сложенными из гранитных валунов, с десятком узких мутноглазых окошек.
        Пройдя темным сводчатым коридором, мы (вооруженное сопровождение незаметно исчезло) оказались в обширном холле, пол которого был украшен многоцветной мозаикой, а стены - затканными золотом гобеленами. В ряд выстроились высокие бронзовые шандалы на витых ножках, на полтора десятка свечей каждый.
        Оттуда нас провели в обширную гостиную, пол которой был застелен мохнатыми коврами, там, к нашему удивлению, мы увидели богато сервированный стол, накрытый на десять персон.
        Стол и резные кресла красного дерева были инкрустированы багряным перламутром и черным деревом. Орнамент этих узоров слагали переплетенные или сражающиеся друг с другом кракены, драконы, змеи. На расставленных в ряд столовых приборах матового стекла и серебра были обильно разложены кушанья, источавшие соблазнительные ароматы. Сквозь витражи, бросая цветные блики, било заходящее солнце. Я даже не сразу понял, что все это великолепие предназначалось нам.
        Была тут и густая похлебка, заправленная черепашьим мясом, и копченый окорок серны, и уже знакомые нам морские свинки.
        Слуги, приведшие нас сюда, так же молча исчезли - мы это поняли как приглашение приступить к трапезе, что и сделали.
        - Слушай, что-то мне не нравится все это! - прошептал мне на ухо Тронк, не переставая обгладывать грудку индюка. - Им бы нас в тюрьму упрятать, а они во дворце вон поселили и кормят на убой. Ох, нутром чую, что-то им от нас нужно…
        Предпочтя не отвечать на его реплику, я решил отведать местных напитков.
        В круглой бутылке синего стекла, стоявшей слева от меня, оказалась янтарная жидкость, по запаху и вкусу похожая на коньяк и, надо думать, им и являвшаяся.
        Как только мы закончили трапезу, двустворчатая дверь распахнулась, и, сопровождаемый двумя седыми лакеями в попугайских ливреях, вошел тот, в ком мы все безошибочно узнали хозяина дома.
        Это был высокий и благообразный старик, весь облик которого, казалось, излучал достоинство и мудрость. Длинная седая борода, аккуратно расчесанная и заплетенная в две косички, спускалась на грудь мантии, искусно сшитой из множества ярких разноцветных лоскутьев. Дополняли картину очки с маленькими квадратными стеклами в ажурной золотой оправе.
        Мидара вскочила первой, и вслед за ней инстинктивно поднялись мы все, приветствуя его.
        - Весьма рад видеть вас в своем доме, уважаемые гости, - сановито махнув рукой в ответ на приветствие, сообщил нам старец. - Надеюсь, дорога не утомила вас, а мое скромное угощение утолило ваш голод. Надеюсь, что вы готовы уделить мне часть своего времени…
        Василий (продолжение)
        - …И какая жалость, молодые люди, что этот ваш таинственный предмет бесследно исчез!
        - Так вы не верите нам, мудрейший? - Мне почти не пришлось притворяться, подпуская в голос толику обиды.
        - Ну что вы! Я-то как раз вам верю, хотя, клянусь Небом, то, что вы рассказали, превосходит самую смелую фантазию. Но мои оппоненты в Академии, боюсь, будут иного мнения. У них хватит ума заявить, что все это подстроил я, пользуясь своими связями и состоянием. Понимаете, я уже давно с глубоким сожалением убедился, что в стенах прежнего храма мудрости, каковым в течение сотен лет была Академия, свили себе гнездо зависть, интриги, глупое чванство…
        В большом восьмиугольном зале, где мы беседовали перед рдеющим углями камином, сгущались сумерки. Камин был выложен плиткой из алого порфира, каминная решетка представляла собой настоящее произведение искусства.
        Возле камина лежала аккуратная стопка четырехугольных сосновых чурок. Тут же, в самом центре, стоял длинный стол, чью столешницу из распиленного вдоль ствола векового дуба (а может быть, граба или бука - я в мебели не слишком разбираюсь) покрывала замысловатая резьба.
        Вокруг него, как поросята вокруг свиноматки, расположились в беспорядке с десяток низеньких хрупких столиков и таких же низких резных табуретов, обитых малиновым бархатом.
        Стены украшали чеканные мельхиоровые фризы, изображавшие горные пейзажи.
        А в окна хорошо была видна терраса, откуда в этот вечерний час слуги убирали вывешенную проветриться меховую одежду. Среди выставленных на террасе вещей мое внимание привлекла огромная шуба из по меньшей мере полудюжины разных зверей, где серая белка соседствовала с белоснежным песцом, а рыжая лисица-огневка - с чернобуркой и горностаем.
        Вот уже вторую неделю пользовалась наша компания гостеприимством почтеннейшего Яригго. За это время мы вывалили на нашего хозяина целую кучу легенд, слухов, досужих россказней, имевших хождение среди торговцев, познакомили его со всеми теориями о природе пространства, времени, мироздания и сущности перемещений в параллельные миры, о которых когда-либо слышали, подробно описали места, в которых нам довелось побывать.
        Разумеется, упомянули мы и о магах, и о Древнейших, чем повергли ученого мужа в почти мистический трепет.
        Вдобавок я усердно пичкал его всеми теми обрывками знаний о квантовой механике и теории относительности, которые застряли в моей голове в результате нечастого знакомства с журналами «Наука и жизнь» и «Знание - сила» еще в прошлой жизни.
        Он внимал мне почти с благоговением, но, когда я принялся излагать ему теорию кварковых суперструн, попытавшись связать ее с порталами, он не выдержал и, всплеснув руками, принялся уговаривать меня отложить подробное знакомство со знаниями моего замечательного мира на более позднее время.
        Поскольку мы находились не в руках компетентных органов, а в распоряжении науки, то имели возможность до некоторой степени договориться, о чем будем рассказывать, а о чем - нет.
        Поэтому о лингвестрах мы благоразумно решили не сообщать - из чисто научного любопытства их вполне могли вырезать из наших тел, что было бы во всех отношениях неприятно. Свою способность понимать незнакомые языки мы объяснили тем, что подверглись колдовской обработке, не слишком погрешив против истины.
        Естественно, мы не могли не упомянуть и о Пламени, но, слава богу, нам удалось убедить нашего хозяина, что приведший нас в его мир магический кристалл бесследно исчез, как только мы тут оказались.
        Мир, куда мы попали, назывался на местном языке «Исэйя», что, как несложно догадаться, означало просто «Земля».
        Названия и очертания стран этого мира, за исключением нескольких государств в Южной Америке да еще лежавшего за Волгой (здесь Ра) Аркаима, так же как немногочисленные ставшие известными мне события и имена местной истории, ничего не говорили мне.
        Государство, гостеприимством которого мы против желания вынуждены были воспользоваться, носило имя Ангрон. Располагался Ангрон на территории Южной Франции и Северной Испании, одновременно ему принадлежал немалый кусок Северной Америки, в районе Великих Озер. Кстати, именно в Америке и располагалась его столица с непроизносимым названием, неподалеку от которой находилось поместье, ставшее местом нашего… заключения? Или содержания? А может быть - гостевания?
        Ангрон принадлежал к числу цивилизованных стран. Яригго в первые же дни растолковал нам, что это означает. В цивилизованных странах имелось что-то похожее на парламенты, рабство и пытки были под запретом, и людей не казнили и не лишали свободы по первой прихоти власть имущих. В нецивилизованных ничего подобного не было, а жизнь человеческая не ставилась и в грош. Цивилизованные страны давно прекратили воевать между собой, осознав, что война обходится во всех отношениях дороже разумного компромисса. Однако поскольку среди нецивилизованных стран были и такие, что достаточно неплохо освоили производство бронемашин и самолетов, приходилось вести войны с ними. Последняя такая большая война произошла два с лишним десятка лет назад.
        Высший слой Ангрона составляли соединенные узами родства (зачастую очень дальнего) группировки, именовавшиеся «домами». Кроме них были и объединения другого рода - братства, в которые входили люди, давшие друг другу клятву верности. Иные братства насчитывали десятки тысяч человек. Что касается формы правления, то она была чем-то средним между республикой и выборной монархией, и правитель, назначаемый пожизненно, носил громкий и, на мой взгляд, несколько претенциозный титул - Великий Капитан.
        Правда, честно говоря, особо внимательно в здешние географию, политику и историю я не вникал, ибо мысли мои были заняты совсем другим.
        Впрочем, был один эпизод здешней истории, который не мог нас - меня, во всяком случае - не заинтересовать. О нем я вскользь услышал еще в первые минуты своего пребывания в плену, и о нем рассказал нам Яригго в первый вечер нашего знакомства. Это был рассказ о странном происшествии с адмиралом Архасом и его флотилией. История эта произошла триста с небольшим лет назад. Надо сказать, адмирал Архас для ангронцев - фигура почти культовая.
        Открыватель новых земель и торговых путей, победитель пиратов, разгромивший почти вдвое превосходящий его по числу кораблей аркаимский флот, грозивший стереть с лица земли столицу, видный астроном. И одновременно, как ни странно, - изобретатель усовершенствованного плуга, заметно увеличившего урожаи. За это он особенно почитаем крестьянами - и по сию пору.
        Его потомки ныне - третий по значению клан в местной иерархии.
        Вот что приключилось с ним однажды. В расцвете своей карьеры Архас был назначен командиром эскадры, посланной в Великое Южное море (местное название центральной части Тихого океана) с целью найти более короткий и удобный путь к азиатским берегам, а заодно и открыть новые земли, если такие встретятся на их пути.
        И вот в один из дней впередсмотрящие обнаружили прямо по курсу нечто необычное.
        Как гласит книга самого Архаса «О земле по другую сторону миража», это было похоже «на большое мутное зеркало, что вздымалось из волн, отражавшее все вокруг, но неточно, словно бы отражение имело свою жизнь и менялось само».
        Удивительно зрелище заставило адмирала лечь в дрейф, а потом бросить якоря на отмели.
        Так прошло несколько дней. Мираж не исчезал, бросая вызов всему опыту и знаниям мореходов. Но мало того! В зеркале отображалось штормовое море - и порывы ветра
«оттуда» раскачивали парусники. В зеркале пару раз промелькнули лодки незнакомого вида, хотя никаких обитаемых земель поблизости не было.
        Адмирал послал шлюпку обследовать странное явление - и она свободно прошла сквозь зеркало и вернулась. По словам моряков, за зеркалом море заметно отличается от здешнего: оно глубже и лишено островов, а на горизонте виднеются вершины какой-то большой земли.
        Пошли разговоры о колдовстве и непонятных кознях морских демонов даже среди офицеров, но это не остановило адмирала.
        Он сам на трех кораблях лично вошел в загадочное зеркало и высадился на открытой им земле, где обнаружил большое поселение аборигенов.
        Сперва те убежали прочь, но потом, видя, что пришельцы не пытаются их преследовать, вернулись. Их язык не был понятен никому из переводчиков, что плыли вместе с эскадрой, но тем довольно скоро удалось его выучить.
        Остров был частью архипелага из четырех больших и несчетного числа маленьких островов. Жители их - смуглые с темно-красным отливом - строили длинные каноэ, ловили в океане рыбу, добывали жемчуг, разводили кокосовые пальмы и хлебное дерево.
        Но не это было самым удивительным.
        По их словам, по другую сторону земли Тао-Юман, к востоку от архипелага тянулась широкая дуга коралловых атоллов длиной в тысячи миль до побережья большой земли
        - наверное, материка, населенного краснокожими людьми, строящими большие города и корабли.
        Они даже показали вещи, сделанные на этой земле: бронзовые и стальные ножи, мечи, украшения, которые дошли к ним, минуя множество рук.
        Каноэ, при благоприятных ветрах, могло бы дойти до нее за два месяца, хотя они и не плавали туда, да и суда с этой неведомой земли появлялись у здешних берегов раз в десять-пятнадцать лет. Почти вся торговля шла через посредников - обитателей атоллов.
        С трудом адмирал удержался от желания немедленно отплыть к этому неведомому материку - долг призывал его как можно скорее вернуться на родину и рассказать об удивительном открытии.
        Поэтому, пробыв на новооткрытой земле две недели, Архас вернулся к эскадре, объявив остров собственностью Ангрона и оставив на незнакомом берегу несколько заболевших матросов и одного офицера, вызвавшегося добровольно пожить тут до возвращения соотечественников и все разузнать.
        Но когда через год с небольшим фрегат, посланный Архасом, прибыл в эти места, то ничего похожего на загадочное зеркало не обнаружил.
        Наверное, если бы героем и участником этой истории не был такой известный человек, чья храбрость и здравый ум не подвергались сомнению, она пополнила бы коллекцию распространенных во всех мирах баек насчет таинственных островов и земель, где будто бы высаживались отважные капитаны.
        В этом месте мне припомнились похожие истории, про которые я слышал еще у себя дома, и подумал: может статься, что они тоже находили похожие проходы?
        Может, не зря говорят, что в прежние времена их было больше?
        Такие случаи обычно - во всяком случае, в моем мире - становились поводом для насмешек и обвинений во лжи и быстро забывались.
        Но благодаря безупречной репутации Архаса и большому числу вовлеченных во все это людей данный эпизод не канул в Лету.
        Не раз ученые и биографы бравого адмирала пытались найти объяснение этому темному - с их точки зрения - моменту.
        Дело было, по их мнению, в несовершенстве тогдашних средств навигации, в действительно необычном мираже, в скверном переводе или в прямой лжи дикарей, что из страха перед грозными пришельцами наплели невесть что, и даже в испарениях редкого и неизвестного науке сорта глубоководных водорослей, вызвавших коллективные галлюцинации.
        Называлось даже пять или шесть островов, которые и были загадочной землей Тао-Юман, иные в тысячах километрах от обозначенной точки.
        Что же касается нас, то любой из тех, кто хотя бы полгода отпахал на хэоликитов, узнал бы в странном природном явлении сквозной стохастический или долгопериодичный портал.
        Так что одну из загадок местной истории мы раскрыли одним своим появлением.
        Положение, в котором мы оказались, было, надо сказать, довольно двусмысленным.
        Наш хозяин, насколько я понял, был нечто среднее между талантливым дилетантом и действительно видным ученым-энциклопедистом.
        Он жил один, давным-давно овдовев. Единственная дочь покинула страну в свите местной принцессы, ставшей супругой какого-то заокеанского монарха, вышла там замуж и по тамошним законам не могла даже на короткое время покинуть свою новую родину; точно так же, как не имели права сделать это ее дети.
        Неудивительно, что единственной его страстью стала наука.
        По несколько часов в день он беседовал с нами - по очереди или одновременно, вытягивая из нас подробность за подробностью, а его стенографист покрывал лист за листом вязью знаков, чуть не высунув язык от усердия.
        В остальное время мы были предоставлены самим себе и развлекались как нам заблагорассудится. Я лично ненавязчиво расспрашивал замковую челядь о мире, где оказался.
        Места эти, в противоположность моему миру, были весьма мало населены - обжитые по-настоящему края начинались километров на сто пятьдесят южнее.
        К замку примыкало больше двухсот квадратных километров девственного леса с невысокой скальной грядой, несколькими речушками, множеством ручьев и небольшими озерами с островками, где так чудесно можно отдохнуть вдвоем (как доверительно сообщила служанка Дмитрию, не устоявшая перед княжеским обаянием, - миловидная упитанная пышечка с румянцем во всю щеку.
        В лесу водились олени и лани, изрядно расплодившиеся благодаря тому, что на них почти не охотились.
        Там же, в чаще, стояло несколько охотничьих домиков, но нас туда, понятное дело, не приглашали.
        И все это было безраздельной собственностью почтенного Яригго, вернее сказать, того семейного клана, главой коего в данный момент он являлся.
        Вблизи замка лес переходил в запущенный, почти не окультуренный парк. В нем вместе росли угрюмые темные ели, высокие старые сосны, а рядом - клены и дубы. Столетние деревья парка могли своей высотой поспорить со стенами замка. В гуще орешника и молодых дубков прятались крошечные озерца с проточной водой, образующие, как я вскоре обнаружил, целый каскад, соединенный каналами и водоводами. Кроме того, что они украшали парк, в них жили откармливаемые к герцогскому столу угри и осетры.
        С одной стороны замок выходил на обширную ровную лужайку, а с другой - прятался в буйной поросли парковых деревьев.
        Сверху он напоминал звезду с тремя лучами разной длины, отходившими от древней каменной башни из неровно отесанных глыб темного гранита - самой древней.
        Три тонких, несимметрично расположенных башни разной высоты, выраставшие из восьмиугольных куполов, соединялись друг с другом ажурными галереями, сияющими зеркальным стеклом.
        Внутри родовой замок Яригго вполне мог сойти за какой-нибудь музей средней руки.
        Древние гобелены и ковры, пестрые вышивки украшали обшитые мореным дубом стены. Низенькие и широкие диваны, застеленные пятнистыми покрывалами, низкие табуретки и скамейки, такие же невысокие столы. Полы из лакированного дерева.
        Окна, узкие и высокие, от пола до потолка, иногда забранные цветными витражами или тонкой фигурной решеткой.
        Стены и пол были украшены искусными, хотя и потускневшими от времени мозаиками. Изображали они сцены сражений, приемы во дворцах каких-то древних владык, празднества в честь непонятных богов.
        Один зал был выделен под охотничьи трофеи. Стены украшали головы бизонов - судя по размерам, при жизни быки были размером с небольшого слона, - огромных кабанов с клыками чуть ли не в полметра, гризли и ягуаров.
        Недурная коллекция, особенно если учесть, что по здешнему свято соблюдаемому обычаю дичь следует добывать исключительно холодным оружием - рогатинами и пиками.
        Они, кстати, висели тут же, своими солидными размерами также вызывая уважение. Впрочем, охотничьи ружья тут все-таки были, пусть и в небольшом числе, - поставленные у самой дальней стены в резной пирамиде. Последний раз из них, судя по всему, стреляли во времена молодости хозяина.
        В оружейном зале имелась обширная коллекция всякого рода смертоносных предметов, верой и правдой служивших чреде его прежних владельцев. Обоюдоострые боевые косы на окованных темной бронзой древках железного дерева, трезубцы, напоминающие длинные рыбачьи остроги, многохвостые боевые цепы-кистени, извилистые змеевидные кинжалы (становилось не по себе при мысли о том, как такой вот втыкается в твое тело).
        Массивные неподъемные мушкеты с неуклюжими кремневыми замками и пистолеты, какие не всякий человек удержит в руке.
        В центре зала на постаменте была водружена почерневшая от времени дубовая баллиста.
        Замок перестраивался и достраивался не один раз. Самым старым помещениям замка было уже шестьсот лет с гаком. Его построил первый из герцогов. А до этого тут стояла деревянная крепость. В молодости Яригго провел в своих владениях раскопки, и откопанные им экспонаты были выставлены в одной из библиотек. Описание этих раскопок стало его первой научной работой, как он не забыл подчеркнуть. В замысловатых лабиринтах внутренних покоев замка разобраться было не просто даже квалифицированному следопыту.
        Кольцевые и зигзагообразные коридоры, замысловатые перекрещивающиеся переходы, наклонные тоннели-пандусы в стенах двухметровой толщины, ведущие с этажа на этаж. В его галереях, залах и переходах можно было запросто заблудиться, в подземельях можно было спрятать целый полк, а лестницы и межэтажные пандусы возникали в самых, казалось, неподходящих местах. А существовала еще система потайных ходов, предназначавшихся для прислуги - челяди, по местным порядкам, не полагалось особо мозолить глаза господам.
        Всего в замке было больше трех сотен комнат, не считая подсобных помещений. Среди них были три библиотеки, общее число книг в которых, как с несколько наивной, но неподдельной гордостью сообщил мне хозяин, составляло почти сорок тысяч томов, включая папирусы двухтысячелетней давности.
        Помещения для прислуги - ее в замке было немало: кроме обычного штата тут обреталось множество народу, начиная от кузнеца и трех автомехаников и заканчивая лифтером, обслуживающим подъемные машины (по одной в каждой башне). А еще два краснодеревщика, каменщики, мастер по соусам и кондитер. Имелось даже несколько егерей - что вначале удивило меня, поскольку хозяин был полностью равнодушен к охоте.
        Было тут что-то вроде конторы, в которой за длинными столами в прежние времена сидели сотрудники, ведущие коммерческие дела дома Яригго (сейчас эта деятельность переместилась в городской офис).
        Фехтовальный зал, где на стенах до сих пор висели покрытые пятнами ржавчины тренировочные сабли и где теперь был тир (тоже не использовавшийся по назначению).
        Когда-то тут был даже собственный зверинец, но еще при отце нынешнего хозяина его сочли уж совсем из ряда вон выходящим излишеством, и теперь от него остались только каменные фундаменты клеток и вольеров.
        Раньше в подземелье была тюрьма для провинившихся подданных герцога и загоны для рабов, ныне эти помещения были заняты ледником для хранения провизии - здешний мажордом был консервативен и не доверял новомодным электрическим холодильникам.
        Было даже что-то вроде мини-госпиталя со всем необходимым оборудованием, при котором состояли два седобородых лекаря, по возрасту не уступавших хозяину.
        Безусловно, род Яригго был сказочно богат, раз он мог позволить себе такой дом.
        При замке, кроме всего прочего люда, постоянно отирались десять-пятнадцать военных моряков. Иногда они помогали по хозяйству, но чаще бездельничали, увиваясь за женской прислугой.
        Я так и не понял - то ли так полагалось хозяину (кроме звания академика, носившего еще маловразумительный титул «государственного старейшины») по штату, то ли это его родственник-адмирал просто пользовался своим служебным положением.
        Замок снабжался водой из подземных артезианских ключей, в подвале располагалась котельная.
        Бань тут было четыре, и каждая, судя по размеру, предназначалась для одновременной помывки целого табуна дворян. Потолки метра четыре высотой, мрамор полов и изразцовые стены.
        Ванны можно было назвать стоячими: это были просто овальные ямы в полу, глубиной по грудь человеку, выложенные изнутри обожженной, глазированной глиной. Душ заменяла длинная труба, выглядывавшая из потолка и заканчивавшаяся головой химеры, широко раззявившей пасть.
        Температуру ее регулировал один вентиль. Вращая его в одну сторону, можно было получить более горячую, в другую - более холодную воду.
        Непривычно, конечно, но что поделаешь.
        На третий день нашего пребывания я заметил в парке небольшое летное поле с оранжевым выцветшим вымпелом указателя ветра на флагштоке и ангаром из рифленого железа, выкрашенного зеленым. Эта находка вызвала у меня минутную мысль - при случае покинуть поместье по воздуху, но я тут же отбросил ее, тем более что ангар, как мне сказали, давно пуст, и вообще самолеты садились тут не чаще чем пару раз в год.
        Однако о возможности побега отсюда я продолжал размышлять.
        Об этом, как и о многом другом, мне настоятельно хотелось переговорить с Мидарой, но все никак не представлялось случая. Встретиться без свидетелей никак не удавалось, а я был вынужден думать еще и о сохранении тайны.
        Да и виделись мы не каждый день. Наш режим дня был ненавязчиво организован так, что больше чем вдвоем-втроем мы собирались очень редко, и всегда - под ненавязчивым присмотром хозяина или кого-то из обслуги.
        К тому же наши женщины находились на женской половине, а на женскую половину дома мужчинам ходу вообще не было. Даже жена с мужем встречались только в общих гостиных и спальнях.
        Причем правило это касалось всех домов - даже самых бедных, даже жилищ местных продажных девиц. Из-за этого пришлось издавна вводить в состав стражи и полиции женщин. Случись нам тут обосноваться, то уж Мидара без работы не осталась бы.
        Эту непременную условность здешней жизни, с ее замысловатыми и непреложными правилами, был вынужден соблюдать даже такой закоренелый скептик и вольнодумец, каким, насколько я понял, был Яригго.
        И дверь, разделявшая две половины замка, была, что называется, всем дверям дверь.
        Старинная, двустворчатая, шириной достаточной, чтобы в нее прошел маленький автомобиль, собранная из досок мореного дуба, скрепленная бронзовыми оковками и могучим замком.
        Отворить ее можно было - и то не без труда - только потому, что внутри стен были искусно скрыты соединенные с петлями противовесы. Без них это удалось бы разве что Ингольфу.
        И надо сказать, наличие столь мощной преграды было вызвано не блажью строителя и не тем, что ее навешивали, действительно имея в виду возможность штурма. Просто такая уж традиция.
        Что поделать, такова была эта цивилизация. С незыблемыми традициями, с культом семьи и предков, приверженностью кровному родству и кодексами поведения для всех без исключения сословий - от высшей знати до простых крестьян, по своей строгости подобных самурайскому «Бусидо».
        Такие цивилизации попадались нам. Древние, разумно устроенные, зачастую весьма высокоразвитые - и вместе с тем застывшие в раз и навсегда отлитых, устоявшихся формах. Правда, именно поэтому они обычно не поднимались в технике выше водяных мельниц и арбалетов, но есть же исключения из правил…
        Шок первых дней прошел, и мы вполне тут освоились. Какое-то время я беспокоился за новичка, но, как оказалось, напрасно.
        За короткое время знакомства с нами Тронк вполне освоился с мыслью о перемещении между мирами и об их бесконечном множестве. Так же, в общем, понял, что виденные им летающие устройства, огромные корабли и бегающие без коней повозки - дело рук человеческих и к нечисти отношения не имеют.
        Впрочем, прежняя жизнь развила в нем великолепную приспособляемость.
        По своему прежнему опыту я догадывался, что на самом деле, конечно, в глубине души он считает все это какой-то уж совсем непонятной и неведомой ранее, а потому особенно опасной разновидностью магии.
        Не так уж трудно было если и не объяснить людям принцип работы двигателя внутреннего сгорания или радара, то по крайней мере научить ими пользоваться. Тем более что к нам на базу часто попадали моряки - народ хоть неотесанный, но толковый. Но вот как быть с подсознанием, с въевшимися с молоком матери привычками, с мировоззрением, все непонятное относящим к потусторонним силам? Тот же Ингольф великолепно научился стрелять и в меткости мог поспорить с иным снайпером. Но до сих пор он относится к своему оружию как к какому-нибудь чародейскому предмету, вроде колдовского посоха, мечущего молнии. Не говоря уже о том, что в бою предпочитал секиру.
        Тронк был нашим вторым, не считая шхуны, приобретением на пройденном пути. Нельзя сказать, что слишком уж приятным и полезным.
        Дело было так.
        В одном из миров Мидара распорядилась пополнить запасы.
        Пожалуй, особой необходимости в этом не было - провизии и всего прочего у нас было достаточно. Но, с другой стороны, нам предстояли два, если не больше, перехода по малому кольцу, так что случай мог представиться еще нескоро.
        Сверившись с планшеткой, мы пристали к берегу в вольном городе, жители которого промышляли торговлей и рыболовством.
        За вход в порт с нас даже не взяли пошлины.
        Местным жителям мы представились мелкими купцами с одного из островов, во множестве лежавших в морях, омывавших континент.
        Город платил дань какому-то королю, столица которого находилась в нескольких десятках дней пути от городка. Дальше на юг и на север лежали другие города - побольше, ближайший - километрах в пятидесяти.
        Мы рассчитывали пробыть тут от силы несколько дней, но задержались почти на три недели.
        Это был первый город, где мы оказались не по воле хозяев и не по необходимости. Первый город, куда мы приплыли просто так.
        Изобилие превосходных фруктов и овощей, вкуснейшее мясо домашних косуль, замечательно приготовленная рыба, мягкий климат и блаженное безделье взяли нас в плен.
        Опасаться нам было нечего - к торговцам тут относились с уважением, а на пиратов мы были не похожи. От внимания же береговой стражи - впрочем, немногочисленной и сонной - было давнее, испытанное и замечательное средство - взятка.
        Правда, вначале я опасался, что кто-нибудь может положить глаз на наших спутниц, но довольно быстро успокоился: тут ценили женщин в теле, с пышными формами. Так что Мидара и Таисия если и обращали на себя взгляды, так только откровенно сочувственные.
        Зато мужская половина нашей команды вызывала у местных полногрудых красоток, все одеяние которых, случалось, составляли короткие юбки из яркой пестрой ткани, недвусмысленный интерес.
        Отчасти мы задержались еще и поэтому.
        На двадцать второй день мы не без сожаления отплыли от гостеприимного берега.
        А часа четыре спустя, уже на подходе к порталу, когда берег исчез за горизонтом, в мою каютку ворвался Секер Анк и потащил, ни слова не говоря, на бак, где уже собрались все наши.
        То, что они рассматривали, было действительно, мягко говоря, странным.
        В крошечном закутке рядом с камбузом, скорчившись, лежал нагой человек.
        На его спине, по обе стороны хребта, жутко краснели живым мясом две широкие полосы срезанной кожи.
        Мы уже знали, что так здесь казнили разбойников и отцеубийц. И тех, кто грабил храмы. И рабов, поднявших руку на жестокого хозяина. И тех, кто вступался за жен и дочерей, когда их уводили за долги в рабство, тоже казнили именно так.
        Осторожно подняв его, мы водрузили слабо дернувшееся тело на импровизированные носилки из куска парусины и вынесли на палубу.
        При свете дня мы разглядели, что он был еще молод, лет тридцать или около того, темноволосый, сухой и жилистый, со следами шрамов на груди и боках. Было очевидно, что он уже не первый час был без сознания, только дыхание, с хрипом вылетавшее из воспаленного рта, и подергивающиеся веки свидетельствовали, что он еще жив.
        Было совершенно непонятно, если только ему кто-то не помог, как он после подобной пытки ухитрился сбежать, да еще каким-то образом незаметно проникнуть на наш корабль.
        Мы стояли и не знали, что делать, когда вдруг Таисия сбежала вниз и появилась через пару минут, протягивая Дмитрию знакомую тупоносую ампулу.
        Думаю, в наших головах промелькнула одна и та же мысль: быть может, именно этой ампулы и не хватит в самый критический момент.
        Но никто не высказался вслух. Мидара коротко кивнула, и Дмитрий надавил на ободок лезвием ножа. Крышечка с тихим треском отделилась от ампулы. Осторожно он опрокинул кроваво блеснувший в закатных лучах цилиндрик, и на его ладонь выкатился серовато-зеленый шарик содержимого. Вот еще интересно: пока средство было внутри ампулы, оно вело себя как обычная жидкость, но, покинув ее, собиралось в шарик, подобный ртути.
        Шарик скатился в приоткрытый рот умирающего. Он всосется в слизистую за пятнадцать минут. Тоже странно - ведь коллоид почти не растворяется в воде и не впитывается в кожу.
        Шли минуты. Мы внимательно смотрели на лежащего перед нами человека.
        Если лекарство подействует не так, как надо, удар кинжала в сердце будет наиболее милосердным поступком. Я подумал еще, что никогда не видел, как эликсир действует. Вообще это средство старались как можно реже применять.
        Прошло менее получаса, и в состоянии спасенного начались заметные перемены.
        Он весь густо покраснел как рак, потом побледнел до синевы - и так еще несколько раз, по телу одна за другой побежали мелкие судорожные волны, пульс на шее бешено забился…
        А потом раны начала заливать какая-то густая клейкая белая жидкость, при этом над ними как будто заструилась синеватая дымка. Нам почему-то захотелось отвернуться.
        Еще через час он уже ровно дышал, погруженный в глубокое забытье, и было заметно, что он похудел.
        Вся спина покрылась твердой розовой коркой.
        Тем временем на горизонте появились двигающиеся в нашу сторону паруса двух судов. Вряд ли они гнались за нами, но испытывать судьбу у нас не было никакого желания. Мы быстро запустили двигатель и двинулись курсом на портал. Через час мы уже пересекли границу между мирами.
        А сутки спустя спасенный нами открыл обведенные черными кругами глаза, осторожно приподнялся, с недоумением оглядываясь (при этом короста рассыпалась в пыль, явив нашим взорам сизо-красную здоровую кожу), и уставился на нас с выражением откровенного страха на заросшей физиономии…
        Наша находка нас заметно разочаровала. Как выяснилось, он не был ни рабом, взбунтовавшимся против жестокого господина, ни защитником чести сестры или невесты. Слава всем богам, не был он и головорезом и не проливал родную кровь. Был он обычным вором (честным вором, как он особо подчеркнул), никого не убивал, и по закону полагалось бы ему самое большее - кнут и галеры. Но вот случилось ему по ошибке похитить золото, принадлежавшее храму Хозяина Пустыни, кстати, не имея даже представления, кому принадлежит украденное добро.
        И вот его схватили, подвергли пыткам и должны были утопить в море.
        Как он убежал и каким образом незаметно попал к нам на корабль, Тронк совершенно не помнил. Я был склонен в этом усомниться, как, впрочем, и во всем остальном, но не допрашивать же его с пристрастием?
        Посовещавшись, абсолютным большинством голосов - семь за, одна Таисия воздержалась - мы решили не брать его с собой, а высадить в ближайшем более-менее пригодном для нормальной жизни мире. И вот на тебе…
        Впрочем, продолжу рассказ о месте, где мы оказались.
        Хозяин наш, как уже говорилось, принадлежал к многочисленному, древнему, богатому и знатному роду, более того, как старший среди его мужчин, являлся его единоличным главой, обладая заметной властью в семейных делах. Своего рода современный патриарх.
        При этом свою власть главы семьи он осуществлял, как я понял по нескольким мимолетным эпизодам, твердо и неукоснительно. (Это заставляло меня по-тихому сочувствовать местным жителям - если уж наш хозяин таков, то каково тем, кто живет под властью каких-нибудь замшелых ретроградов?) Особенно если учесть, что от власти главы семьи тут не освобождало ничего: ни совершеннолетие, ни почтенный возраст, ни высокая должность и звание, ни даже титул - и пожалованный во дворянство продолжал подчиняться своему отцу или деду - простолюдину. Кстати, отчасти еще и поэтому мы оказались в доме академика, дяди адмирала, а не угодили в какую-нибудь секретную военную тюрьму для особо подозрительных личностей.
        Ведь именно к этому роду принадлежал командир эскадры, на пути которой в недобрый час оказался наш корабль. Кроме него в составе рода числились еще один адмирал, пара министров и еще многие чиновники и офицеры рангом пониже. Впрочем, хватало также обычных торговцев, были даже мелкие хуторяне. Хозяин наш, как и некоторые его младшие родственники, носил титул герцога. Кстати, о титулах и не только о них.
        Иногда лингвестр, не мудрствуя лукаво, переводил титулы дословно, исправно выдавая царей, королей, графов, маркизов и разных прочих князей.
        Случались, правда, и накладки, и тогда появлялись всякие бояре, самураи, барласы, а то и - «лютые звери», «непреклонные мечи» и
«бестрепетно-плюющие-в-лицо-трусливой-смерти-бегущей-от-их-взгляда».
        Хуже, когда степени и ранги шли вообще без перевода, и тогда было крайне трудно понять, кто перед тобой, как к нему относиться, чего ожидать и кому в случае чего жаловаться.
        Другой отрицательной особенностью общения с помощью лингвестра было то, что в разных языках слова имеют самую разную длину.
        Довольно странное чувство, когда собеседник выговаривает одно короткое слово, и в то время, когда рот его уже закрыт, лингвестр разворачивает произнесенное во что-нибудь вроде «отродья свиньи и лисицы» или даже «жалкого выкидыша женщины, живущей тем, что продает грязным развратникам цвет своей красоты» (опять же не всегда понятно - то ли изрекший имел в виду тебя и надо ему заехать в рыло, то ли это такой способ выразить отношение к миру).
        Именно поэтому у всех хэоликийских торговцев довольно быстро вырабатывается привычка говорить не разжимая зубов и почти не шевеля губами, что очень часто производит впечатление высокомерия к собеседнику.
        Впрочем, я отвлекся. Как бы то ни было, хозяин наш своего происхождения не подчеркивал и, видимо, был готов забыть о нем, если, конечно, о нем не забывали другие.
        О нашем будущем ни хозяин, ни вообще никто речи не заводил. Впрочем, Яригго больше всего был занят тем, как получше подать нас научной общественности.
        День за днем он набрасывал и обсуждал с нами сценарий нашего выступления в Академии, прикидывал, какие вопросы нам могут задать, чтобы быть во всеоружии, продумывал, в каком порядке выставить на обозрение предметы, которые мы принесли с собой… Он сиял, предвкушая, как станет автором великого открытия, коему суждено будет обессмертить его имя, как описания нашей истории с его комментариями займут достойное место в библиотеках Исэйи. Кроме того, мэтр Яригго всеми силами старался хотя бы до некоторой степени привести в систему те обрывки знаний, что мы ему сообщили, и частенько обращался ко мне с просьбой уточнить какой-нибудь вопрос. При этом всякий раз он весьма оживлялся. Временами почтенный старец напоминал мне ребенка, получившего в руки необыкновенно занятную игрушку.
        Например, сегодня, с самого утра, он все носился с идеей пригласить на конференцию полсотни выходцев из разных стран, чтобы наглядным образом продемонстрировать нашу способность понимать чужие языки и свободно говорить на них.
        Воспользовавшись случаем, я деликатно упомянул, как бы между прочим, что следовало бы продемонстрировать и наш корабль.
        - Да, да, конечно, когда вернется мой племянник, я немедленно переговорю с ним,
        - тут же заявил Яригго и вновь принялся расспрашивать меня о социальном устройстве Хэолики.
        Вслед за хозяином я вошел в гостиную, где уже сидели Мидара и Таисия.
        Обе наших женщины были облачены в принятые тут одеяния. Короткое мешковатое платье выше колен, со шнуровкой на высоком глухом вороте, под которое, как тут обычно полагалось, надевалась еще не одна рубаха, верхняя из которых была длиннее его на ладонь, и узкие шаровары с кожаными сандалиями на босу ногу. Платье нашего капитана было темно-красным с золотом, Таисия была в васильковоголубом с зеленым.
        Сам я был одет тоже весьма пестро. Рубаха ярко-апельсинового цвета, длиннополая жилетка почти до колен - в лиловую и зеленую клетку, малиновые штаны и короткие сапоги из тонкой, крашенной в черное парусины. Именно в такую униформу обрядили мужчин нашей экспедиции, в то время как женщинам позволили большее разнообразие.
        Ангронская мода (впрочем, в остальном мире она мало чем отличалась от здешней) заслуживает того, чтобы сказать о ней. Знать и те, кто причислял себя к ней, щеголяла в самых вычурных и замысловатых фасонах; не удивился бы, увидев на ком-нибудь штаны с павлиньими перьями пониже спины. Служилый люд носил мундиры десятков видов и подвидов. Различались они не только по званиям, родам войск и должностям. Значение имело место службы, ее срок, старшинство и тому подобное. Можно сказать, что каждый военный носил на себе своего рода послужной список. По одежде женщины можно было без труда прочесть - какого она сословья и рода, замужем ли и сколько у нее детей. Женщины, да и некоторые мужчины носили вплетенные в волосы драгоценные камни. Ну а простые люди в меру сил старались подражать высшему слою.
        На шее Мидары висела знакомая пустая оправа, в которую прежде был вставлен талисман Древнейших. Эта сделанная из оружейной стали вещица имела небольшой секрет. Чтобы открыть ее, требовалось нажать острием иглы на несколько точек, спрятанных среди замысловатого орнамента. До той поры казалось, что изделие монолитно и вытащить камень можно, только распилив его или отломив держащие камень ножки. Это, кстати, лишний раз убеждало наших хозяев, что Застывшее Пламя действительно исчезло бесследно. Кроме того, небольшая бляшечка точно с таким же механизмом внутри соединяла цепь над ключицей, не позволяя снять украшение и не давая ему потеряться.
        Вместе с нашими спутницами в комнате сидела молодая особа - племянница одновременно и Яригго, и нашего знакомого адмирала, по имени Файтах, и ее компаньонка, видимо, дальняя родственница хозяина, - невыразительная тощая девица лет шестнадцати.
        Разрез подола желтого платья Файтах доходил до пояса и даже в куда менее пуританских мирах был бы сочтен нескромным, если бы под платьем не было зеленых бархатных шаровар. На ногах были разноцветные туфли - правая серебристая, левая темно-пурпурная: последний писк местной моды.
        Волосы ее были затянуты в шелковую сетку, с которой свисали тонкие косицы, сплетенные из золотых нитей.
        На запястьях - толстые браслеты, выточенные из больших кусков медово-прозрачного янтаря. Бриллиантовое колье, отделанное крупными бусинами такого же янтаря, обвивало ее изящную шейку.
        Ей было лет восемнадцать или около того: возраст по местным меркам уже почтенный. В Ангроне обычно принято выдавать девушку замуж, как только, по мнению врачей, она сможет нормально рожать, - лет в пятнадцать-шестнадцать. Однако если речь идет о представительнице рода знатного и богатого, то родня частенько предпочитает придержать товар, выбирая партию подостойней и повыгоднее для интересов семьи.
        Полное имя ее было Файтах нун Тере каф Кинсо хет Яригго хет Армос.
        Я довольно быстро научился разбираться в здешних приставках к именам. К примеру, незамужнюю женщину (впрочем, как и мужчину) титуловали по именам отца и матери, при выходе замуж она получала приставку «йо» (супруга) и имя мужа. С другой стороны, к примеру, племянники знатных и именитых людей могут прибавить к имени собственному имя своего почтенного дядюшки и соответствующую приставку «хет». Кроме всего этого она имела право на почтительное обращение «нохе», что в переводе с местного означало, насколько я мог понять, «весьма достойнейшая».
        Титулом своим она очень гордилась, не забывая в разговорах с нами всякий раз как бы невзначай упомянуть о нем.
        Большую часть времени она либо играла в саду в мяч с компаньонкой, либо в одиночестве или в сопровождении служанки и все той же компаньонки лениво прогуливалась по поместью, быть может втайне примеряя на себя роль его полновластной хозяйки. Нас она рассматривала с откровенным беспардонным любопытством, словно некую забавную диковинку. Примерно как если бы ее дядя выловил в океане каких-нибудь говорящих морских чертей.
        Даже то, что, представляя Дмитрия, Ярриго упомянул о том, что он князь, не произвело на нее особого впечатления.
        Может быть, она была столь высокого мнения о своем родословном древе, что всерьез полагала, будто с его высоты не видно ни малейшей разницы между высокородным князем с другой планеты и каким-нибудь местным папуасским вождем.
        Тем не менее и Тая, и даже наш капитан постарались завязать с ней приятельские отношения - наверное, они соскучились по общению с себе подобными.
        В данный момент все трое обсуждали вопросы, касающиеся предметов туалета, правда, в несколько своеобразном аспекте. Речь шла о последнем декрете здешнего правительства, предписывающем проституткам носить одеяния только определенного фасона и расцветок, с тем, чтобы их можно было сразу отличить от порядочных женщин. Весь фокус заключался в том, что как раз именно эти расцветки тканей были наиболее модными в настоящее время.
        - А как одеваются женщины для удовольствий у вас на родине? - спросила вдруг Файтах. Я невольно бросил взгляд на Мидару, но если вопрос племянницы хозяина и вызвал в ее душе какие-то эмоции, то лицо ни в малейшей степени их не отразило.
        - Никак, - равнодушно бросила она. - В борделях они ходят голыми, в одной набедренной повязке, а если выходят на улицу, то сверху набрасывают плащ. Он полагается один на пятерых.
        Файтах только высокомерно пожала плечами, не иначе удивляясь бесстыжим йооранским нравам. Отвернувшись, она сделала вид, что мы ее совсем не интересуем и она всецело поглощена созерцанием стоявшего у дверей гостиной старинного доспеха необычного вида, мало похожего на знакомые мне по Земле. Как мельком упомянул Яригго, эту семейную реликвию привезли много веков назад из Европы его далекие предки. Набранная из стальных ромбов куртка с бронзовым нагрудником и кольчужными рукавами. Плетенные из колец штаны и короткие стальные башмаки с приклепанными намертво к пяткам длинными шипами шпор… Налокотники, украшенные глубоко вдавленными в сталь узорами. Кольчужная перчатка обхватила рукоять длинной булавы, будто бы рыцарь только что готов был обрушить ее на неведомого врага, но вдруг таинственным образом испарился из брони. Шлем (тоже украшенный грубой чеканкой, изображающей сражающихся чудовищ) странной формы, напоминающий шляпку шампиньона, со спускающимся на грудь выгнутым забралом. В оружейном зале замка есть фреска: отряд всадников в таких доспехах с длинными пиками атакует толпу звероватого вида
индейцев - европейцы переплыли через Атлантику восемь с половиной столетий назад, задолго до изобретения пороха.
        Чистокровные индейцы остались теперь только в самых глухих тропических лесах континента да в северных лесотундрах, хотя кровь аборигенов течет в жилах очень многих обитателей и Ангрона, и соседних стран. Хоть и у той же Файтах в разрезе карих глаз и чуть более заметной, чем следовало бы, горбинке носа чувствуется их наследие.
        Имел ли продолжение разговор о моде, я так и не узнал - в дверях, не переступая порога, как и положено вышколенному слуге, появился лакей и сообщил, что досточтимого - последовали мои искаженные почти до неузнаваемости имя и фамилия
        - хочет видеть капитан военного флота, а посему мне надлежит следовать за ним.
        То, что это не обычный любопытствующий моряк и вообще не кто-нибудь безвредный, а человек из ведомства, я понял почти сразу. Почему? Ну, как-никак я не первый год живу на свете и в людях худо-бедно, а разбираться научился. Да и общение с Мидарой не прошло бесследно.
        Он представился, назвав свое полное имя - длинное и закрученное - и дворянский ранг - виконт.
        По своему титулу он был много ниже Яригго, и это, надо сказать, меня несколько успокоило: все-таки в сословном обществе иметь знатного покровителя - не последнее дело. Грудь его двухцветного сине-зеленого мундира украшали разнообразные знаки сложной формы - должно быть, местная разновидность орденов. Если он заработал их все на своей нынешней службе - дела наши неважные. Старый опытный волчара, и перед ним мы все (не исключая капитана) несмышленые щенки.
        Он говорил со мной вежливо и даже доброжелательно.
        Если бы не доклад адмирала, да еще не кое-что из наших вещей, которые он видел своими глазами, он бы не поверил ни единому слову. Но он вынужден был поверить.
«Нет, лично к вам и вашим товарищам у нас никаких претензий нет». Более того, по его мнению, наше дело - вообще вне их компетенции; собственно, почти так же думают и его начальники. Так что это скорее - формальность. Тем не менее не соблаговолит ли уважаемый ответить на некоторые вопросы…
        Вопросы он задавал явно по заранее составленному списку, хотя в руках его не было никакой бумажки и пометок он тоже не делал. Судя по вопросам, записи наших с Яригго бесед были им хорошо изучены.
        И я отвечал, твердо помня уроки Мидары, которую еще у нее дома учили, что хорошая ложь должна на девять десятых состоять из правды.
        Да, все верно - я и мои товарищи принадлежали к числу торговцев, что странствовали из мира в мир.
        Да, с помощью таких предметов, как исчезнувший кристалл, и с помощью колдунов из мира, который называется Эораттаном.
        Нет, как их делают - не знаю, даже краем уха не слышал; говорят, что это вообще не их изделие, а изготовлено давно вымершей цивилизацией. У нас вообще об этом говорить не особо было принято.
        Боялись? Ну, не без этого, милостивый государь. Почему? Да как вам сказать? Волшебство - оно и есть волшебство.
        Почему сбежали? Да просто надоело нам служить у этих торгашей. Неволя есть неволя. Да и вообще - ходили разные слухи насчет того, куда деваются те из нас, кто больше не может служить…
        Что думаем делать теперь - даже и не знаем… Я лично полагаюсь на милость ангронской власти, которой мы не причинили никакого вреда. Да, разумеется, все мы готовы рассказать все, что знаем, все, что может пойти на пользу Ангрону - ведь ему суждено, как мы надеемся, стать нашей новой родиной. Почтенный Яригго этим и занимается - нашими рассказами. Только вот увы - толку с нас немного. Мы не ученые и не инженеры. Мидару с Ингольфом и Таисией так вообще на рабском рынке купили. А из оставшихся - трое из миров, которые куда примитивнее, чем мой.
        - Вот, кстати, - словно между прочим припомнил барон, с непроницаемо-благожелательным видом выслушавший мои объяснения, - среди вашего оружия есть одно любопытное изделие. Такой, знаете ли, длинный автомат с изогнутым магазином и деревянным прикладом. Наши оружейники нашли его выше всяких похвал, и уже решено поставить его на вооружение, переделав под наш патрон. Думаю, через пару месяцев в войска поступит опытная партия.
        После этих слов я только грустно усмехнулся про себя. Вот, значит, как… Достоинства АК-47 сполна оценены. Единственный дар, который мы смогли преподнести этому миру.
        - Так что, - говорил барон по-прежнему ровно и доброжелательно, - возможно, у нас могут возникнуть еще вопросы. Мы вот изучили вашу радиоаппаратуру - ее детали совершенно непонятны нам. Наш лучший специалист в этой области признался в разговоре со мной, что даже не представляет, как такое можно создать. Толком даже не разобрались, что к чему в этих устройствах.
        Делаю удрученное лицо.
        - Честно говоря, я тоже не особенно хорошо это понимаю. Поверьте, я на самом деле не знаю, как их изготовлять, хотя у меня дома и делали что-то подобное.
        Гость вновь кивнул, заявив, что верит мне, и вновь пообещал, что нам ничего не грозит и довольно скоро мы обретем свободу. На этом позвольте откланяться, но, возможно, это не последняя встреча…
        После того как за ним закрылась дверь, я довольно долго сидел в задумчивости, но так ничего и не надумал.
        Теплым тихим вечером того же дня, за поздним обедом (или, если угодно, обедо-ужином) Яригго, оборвав на полуслове свои расспросы, поднялся из-за стола и вдруг как будто что-то вспомнил:
        - Да, вот еще что. С вами, вернее, с тобой, уважаемая, - это к Мидаре, - хочет повидаться одна женщина, между прочим, родственница того самого капитана, который, скажем так, задержал вашу шхуну. Пойдемте.
        Спустившись в сад, мы направились к гостевой беседке, из которой при нашем появлении вышла женщина.
        Я не поверил своим глазам. Навстречу нам шла Мидара Акар. Я обернулся - и встретил недоумевающий - да что там! - потрясенный взгляд Мидары.
        Вновь посмотрел вперед.
        Нет, та была не совсем такой.
        Она скорее выглядела так, как должна была бы выглядеть наша предводительница, если бы покорилась судьбе, стала у себя дома супругой знатного человека и почтенной матерью семейства.
        Вот они уже стоят друг напротив друга, молча глядя друг другу в лицо.
        - Здравствуй, - начала гостья, тщательно скрывая за показным спокойствием нешуточное волнение, - Я Эолис каф Терке нун Тере йо Бие, баронесса Ама. А как зовут тебя?
        - Мидара, - поджав губы, коротко бросила капитан.
        - А… твое родовое имя?
        - Его нет. Меня изгнали из рода, - с какой-то болезненно злой улыбкой произнесла Мидара.
        В молчании они смотрели друг на друга. Лицо гостьи выражало мучительное ожидание и вместе с тем некую непонятную робость, какая всегда бывает при прикосновении к великим тайнам мира.
        - А скажи-ка, сестра, - вдруг спросила Мидара. - Если мы искупаемся без ничего, это, надеюсь, не нарушит ваши обычаи?
        Брови Эолис сошлись на переносице.
        - Вообще-то, женщинам положено заниматься домом и семьей, а не тратить время на пустые забавы, - натянуто усмехнувшись, произнесла она, - но если рядом нет мужских глаз, то…
        Повернувшись, они направились туда, где располагался один из парковых водоемов. Следом за ними, подумав немного, зашагала и Таисия.
        Мы все устроились в той самой беседке, где ожидала нас странная гостья, тихо переговариваясь. Вернуться «домой» без капитана нам даже не пришло в голову.
        Яригго тоже устроился поодаль, время от времени что-то черкая в своем блокноте, который представлял собой два маленьких свитка бумаги, перематываемой движением рычага, как пленка в фотоаппарате.
        Прошло больше часа, прежде чем за деревьями мы услышали приближающиеся голоса. Они возвращались. Издали они смотрелись сестрами-близнецами, только одетыми по-разному.
        Таисия тащилась позади, как комнатная собачка.
        - Послушай, Мидара, ну постарайся вспомнить… - донеслось до нас. - Может быть, у тебя остались какие-то странные воспоминания о детстве?
        - Да нет же, Эолис, говорю тебе - я не помню ничего такого. Только Йоорана и ничего больше.
        - Ты понимаешь, - продолжала гостья, - ведь когда отец и мама с сестренкой пропали в последнюю войну, в тех краях такое творилось… Но все равно не удалось найти никаких следов, а ведь было потрачено столько сил и денег… Ты ведь говорила, что между мирами есть проходы.
        Что ответила Мидара, я не расслышал, но ее собеседница повысила голос:
        - Ну, во имя Четырехзвездья! Какие еще нужны гарантии?! Я ищу хоть какие-то их следы с восемнадцати лет!.. Просто явлюсь с тобой в герольдию и сообщу, что нашла сестру. Кто будет спорить? Я уверена - ты все вспомнишь…
        Они отошли, скрывшись за разросшимися кустами, и дальнейший разговор остался неуслышанным. Лишь Таисия, как-то обреченно уставившись в землю, присела на корточки у беседки.
        Поздним вечером, в гостиной, наш капитан выглядела так, словно была слегка не в себе.
        Молча она расхаживала по комнате, нахмуренная и чем-то огорченная.
        Наконец, подсев ко мне, она некоторое время явно не знала, с чего начать разговор.
        - Ну и какая вероятность того, что я именно отсюда? - пожав плечами, вдруг произнесла Мидара. - Скажи - какая? Я ведь, между прочим, еще дома кое-что почитывала по теории вероятностей… Сколько там всего этих вселенных - десять тысяч, сто тысяч, миллион?
        - Чорджи, помнится, говорил, что буддисты насчитывали сто миллионов параллельных миров, не считая астральных, - вспомнил я.
        Упоминание об Эрдене Чорджи вызвало у нее улыбку: он в свое время был одним из самых упорных ее воздыхателей.
        - Вот видишь: ты тоже думаешь, что такого быть не может.
        - Я слышал - еще у себя дома, - произнес я, - что у каждого есть хоть один двойник или просто очень похожий на него человек. Количество комбинаций хромосом ограничено…
        - Ну и опять же: какая вероятность, что я встречу своего двойника именно тут? Эх, Василий, я теперь не знаю, что и думать…
        Я представлял, какие мысли сейчас в ее голове. Одно дело - оказаться тут в роли безродной и подозрительной чужачки, и совсем другое - выяснить, что именно тут ты родилась, что тут живут родные по крови тебе люди, между прочим, небедные и уважаемые…
        - Я ведь была у своих родителей единственным ребенком, - продолжила она, - а до того они были женаты уже одиннадцать лет. И была не похожа ни на кого из своего семейства - это все отмечали. И родилась не в столице, а в поместье на другом конце страны… А до того никто в семье не знал, что они ждут ребенка. Понимаешь, что это может значить?
        Я понимал: не дурак, в конце концов.
        - Говорят, есть способ вспомнить, что было с тобой в раннем детстве, особый гипноз… - начал было я и пожалел, что подал ей эту мысль.
        - Я думала об этом. Бесполезно. Я уже проходила у себя дома нечто подобное, но храмовые маги не смогли заставить меня вспомнить что-то раньше четырехлетнего возраста. А здешним до них ой как далеко.
        - Но струны… - начал я.
        - А что струны? - махнула Мидара рукой. - Кто считал, сколько их? Ты вспомни - в ста километрах от нашей базы три года назад нашли долгопериодичный портал, а базе две сотни лет с гаком. И ни один колдун ничего не почуял - случайно наткнулись.
        - А ты… внешне очень отличалась от своих соотечественников? - осторожно спросил я.
        - Как тебе сказать, друг… Не особо. Вот только волосы… У нас почти не было рыжих, а тут их немало.
        - А если окажется, что… одним словом, если ты отсюда - это что-нибудь изменит?
        - Не знаю, - коротко ответила она. - Но не думаю, что я отсюда. Тут все для меня чужое. А если даже… Мне, наверное, уже слишком поздно становиться баронессой Ама.
        А я мельком задал себе вопрос: что же такое произошло в ее прежней жизни, раз она вздумала заглядывать в свое прошлое? Ох, не простой человек наш капитан.
        Мидара
        Я никогда, даже в детстве, не была особо набожной. Да и наша религия скорее располагала к убеждению, что богам нет особого дела до людей, чем к истовой вере. В этом я расхожусь со многими из своих товарищей. Как можно верить, что какой-то бог создал мир и тем более все бесконечное число миров? Наша вера гласит, что мир существовал всегда, а боги - это только живое и разумное воплощение стихий. Здесь же многие верят в то, что бог, создавший мир, был замучен людьми, а есть и такая религия, в которой вообще нет бога. Впрочем, кто я такая, чтобы судить об их вере и их богах?
        Но речь сейчас не об этом.
        Хотя, как уже говорила, я не была религиозной, однажды настал момент, когда, больше от безысходности, нежели от надежды получить помощь, я все же обратилась к служителям надмирных сил.
        Это было незадолго перед тем, как я ушла из семьи. Разговоры о моем предстоящем замужестве еще не стали слишком настойчивыми, хотя слышались все чаще.
        И, чувствуя, что кончится все это неблагополучно для меня, я решила обратиться к тем, о ком в моем кругу говорили с улыбкой.
        К жрицам Лунной богини.
        Храмы Матери-Луны сохранили свою независимость и свои тайны от властей, несмотря ни на что. «Времена изменяются, но Мать и ее любимых детей это не тревожит», - говорили по этому поводу жрицы.
        А знали и умели они многое - от умения лечить смертельные болезни и даже останавливать эпидемии до предвидения будущего.
        Не раз правители пытались добраться до хранимых Сестрами Ночи секретов, но всякий раз были вынуждены отступать.
        Однажды, за четыреста пятьдесят лет до моего рождения, при Тауфанге Жестокосердном, Великий храм был взят приступом, и тысячи прихожан погибли, пытаясь отстоять святыню. Тогда же погибли и почти все служительницы, предпочтя смерть в бою плену. Захватчикам достались только пустые крипты и наглухо заваленные входы в подземелья, а спустя семь дней Властитель, пославший наемников на храм, издох в жутких мучениях.
        И сегодня, в мире электричества и реактивных двигателей, храм сохранял свою власть над душами.
        Конечно, уже никто, кроме, может быть, самых темных крестьян, не верил, что Луна создана светлой Богиней и на нее она удалилась когда-то с Земли, сотворив живой мир и людей, и оттуда она наблюдает за своими детьми.
        Да и сами посвященные всегда говорили, что святые книги надо понимать иносказательно.
        В сопровождении молчаливой послушницы я вошла в светлый просторный покой. В нем было лишь одно кресло и невысокая табуретка перед ним.
        А у стрельчатого окна стояла женщина в темно-синем плаще.
        Невозможно было понять, сколько ей лет. На вид ей могло было быть и тридцать, и пятьдесят - женщины моего народа, случалось, сохраняли красоту и свежесть до преклонных лет.
        Волна доброжелательности и спокойной уверенности исходила от нее.
        - Расскажи: что привело тебя к нам?
        - Я припадаю к ногам Матери-Луны за помощью и состраданием, - произнесла я ритуальную фразу.
        Тут я рассмотрела знаки, вышитые на повязке, пересекавшей лоб жрицы, и удивилась, слегка оробев. До меня снизошла не кто-нибудь, а посвященная третьего (высшего) круга. Или Старшая Сестра, или, страх сказать, кто-то из Младших Матерей.
        - И чем же мы можем тебе помочь, дочь моя? - так же доброжелательно спросила она. - Садись, - указала она на циновку перед собой, - мне почему-то кажется, что разговор будет долгим.
        Я послушно села на пол и начала рассказывать.
        Я поведала ей все, не скрыв ни малейшей детали, упомянула даже о своей склонности к женщинам.
        - И я подумала, может быть… в Доме Великой Матери мне помогут? - неуверенно закончила я. Она молча сидела, обдумывая сказанное.
        И я чувствовала исходящий от нее физически ощутимый поток - понимания и сострадания.
        Что-то похожее я потом иногда ощущала, общаясь с колдунами.
        Но у них это было совсем другое - холодное, сухое и неживое, как гранитная скала в северной тундре.
        - Ну что ж, - наконец начала говорить она, внимательно вглядываясь в меня своими глубокими, осенней прозрачности глазами. - Я не скажу, что всецело понимаю тебя, но ясно вижу, что ты ищешь свой путь. Обычные пути, предначертанные женщине в нашем мире, не очень устраивают тебя, так? Мы можем попробовать помочь тебе, это верно. Но подумай, так ли уж плоха участь жены и матери, которой ты стараешься избежать?
        - Я не стараюсь, - осторожно возразила я. - Во всяком случае, если и так, то участи жены нелюбимого и матери его детей…
        - Хорошо, - спокойно произнесла жрица, немного подумав. - Сегодня как раз будет очередное Действо Матери. Может, Богиня даст тебе ответ. Идем, Лунные Девы уже собрались.
        Мы спустились вниз, потом, пройдя анфиладой залов, оказались у полуоткрытых ворот из потемневшего дерева. Они вели в подземелья храма - самую древнюю его часть; говорили, что она была сложена в год, когда первые корабли моих предков пристали к этим берегам.
        На стене у входа была изображена обнаженная женщина мощных, грубых форм, устремленная вперед в чувственном порыве. Темная Мать - она же Черная Луна. Ипостась божества, покровительствующая не обычной любви, а разнузданной темной страсти, разврату и животному наслаждению, а еще - любви между людьми одного пола. Моя богиня.
        Мы шли темными коридорами, где никого не было, и мрак рассеивал лишь небольшой светильник в руке Старшей: шарик, испускающий матовые лучи аметистового оттенка,
        - вещь, никогда прежде мной не виденную.
        Еще одна тайна храма?
        Я подумала, что мне - простой смертной (что для Богини и ее служительниц вся древность моего рода?) - оказана непонятно высокая честь.
        Даже обычные мистерии Лунных Дев в честь Великой Матери, совершаемые в священных рощах, были окутаны непроницаемой тайной.
        Подсматривать за Девами, как гласили легенды, было смертельно опасно. Пойманных за этим мужчин будто бы, зачаровав, уводили в некие подземные пещеры, где приносили в жертву Темной Луне - олицетворению смерти и тления.
        Так это или не так - меньше всего мне хотелось спрашивать сейчас и здесь, под этими вековыми сводами. Говорили, что самые древние подземелья храма никто не строил, а первые поселенцы, высадившиеся на эту землю, уже нашли их - сложенными из огромных камней неведомо чьими руками…
        Пещеры сменялись прорубленными в скале и выложенными древней каменной кладкой проходами, иногда узкими, иногда широкими, прямыми или словно нарочито извилистыми.
        Но почему - что такого особенного во мне?
        Мы пришли. Это был большой зал, а может, уже пещера, ни стен, ни потолка которой не было видно в свете сияющих шариков и горевшего в грубых каменных чашах благовонного масла.
        Тут в ряд стояли женщины, облаченные лишь в короткие туники.
        Слитно поклонившись Старшей Сестре (меня они словно не заметили), они затянули высокими, звенящими металлом голосами песнопение на древнем, не известном никому языке, привезенное еще с другого материка.
        Из темноты ударила ритмичная дробь множества барабанов. И в такт им задвигалась шеренга танцовщиц, плавно уходя в темноту и возникая из нее.
        Затем в центре освещенного круга вспыхнуло пламя - в большой каменной чаше запылали ветви лавра и можжевельника.
        Отсветы огня разливались по гладко отполированному полу. Отсветы его заплясали на нагих телах - одним слитным движением они сбросили туники и отшвырнули их во тьму. Подчиняясь ритму, колыхались девственные груди, змеевидно изгибались талии.
        Но это не была пляска чувственная, подобная тем, что происходили под открытым небом в честь Лунной богини. Что-то более глубокое и важное было в движениях этих совершенных тел, что-то выше обычной эротики. Я перевела взгляд на жрицу, зачем-то приведшую меня на это необычное, но, чувствуется, великое священнодействие. И оторопела. Ее казавшийся вырезанным из серебристого дерева профиль словно принадлежал уже не человеку, а… Нет, не буду вспоминать и произносить вслух этого имени - одного из тех, что и в мое время произносились полушепотом и с оглядкой.
        А строй танцовщиц прихотливо извивался, словно выписывая некие символы или иероглифы.
        Каждый жест рук, каждый шаг стройных ног, каждое движение сильных мышц стройных, совершенных тел будто что-то говорил, и мне даже почудилось, что я начинаю понимать их язык…
        Потом вдруг к моим губам была поднесена чаша с терпким напитком, которую я осушила, даже не заметив, и поднесшая ее нагая девушка - лет четырнадцати, не больше, - так же незаметно исчезла в подземной тьме.
        И вот уже я стою среди Лунных Дев.
        Вот мы становимся в круг, беремся за руки… Повинуясь знаку старшей, мы начинаем свой бег вокруг разгорающегося огня.
        Извиваясь в бешеной пляске, мы несемся все быстрее и быстрее.
        Я ощущала на своих плечах сильные ладони других танцовщиц.
        Меня переполняло чувство чего-то необычайно сильного, живущего тут с незапамятных времен.
        В чем тут было дело - в общей атмосфере таинства, или что-то было подмешано в масло, вылитое в огонь, или и в самом деле в этом месте обитали некие древние силы?
        А потом я увидела - увидела вдруг и сразу. Сразу, без всяких эффектов, вроде клубящейся дымки или тоннеля из тьмы, через который нужно куда-то лететь - как мне это приходилось читать и слышать.
        Яркое синее море, россыпь изумрудных островов на горизонте и парусник, не похожий на известные мне.
        Легкий, стремительный, под выгнувшимся многоцветным парусом рассекал он волны.
        Впереди, на носу, стояла стройная юная девушка в длинном зеленом платье, оставлявшем обнаженными плечи. Она стояла ко мне спиной, и я могла разглядеть только каштановые волосы, связанные в конский хвост, и смугло-золотую кожу.
        Это было не просто видение - я чувствовала ветерок, овевающий мое лицо, чувствовала тепло нагретой солнцем палубы под босыми ногами и покачивание стремительно бегущего корабля.
        И еще рядом со мной был человек. Он стоял сбоку, и я не могла его рассмотреть, но чувствовала каким-то образом, что он мне очень дорог…
        Я очнулась. Я лежала распростершись на ковре в комнате Старшей Сестры. Пришла ли я сюда сама в трансе или меня принесли, я не помнила.
        Главная жрица сидела рядом и с долей недоумения, как мне показалось, разглядывала меня.
        - Извини, младшая сестра, - произнесла она, поджав губы. - Извини, я не смогла тебе помочь. Понимаешь, я не видела ни твоего прошлого, ни твоего будущего… Такое изредка бывает, - продолжила Старшая. - Чем это объясняется, не знает никто. Это очень странно, и я никогда ничего подобного не встречала. Будущего у тебя словно нет. Что странно - прошлого я тоже не вижу.
        Я не была суеверной, но при последних словах холодок коснулся моего сердца. Служительница Луны уловила мое настроение.
        - Нет, это не то, о чем ты подумала. Я не сказала, что вижу твою смерть. Я просто сказала, что не вижу твоего будущего… Единственное, что я смогла различить, что тебе предстоят испытания, но вот какие… И еще. Мне показалось, что где-то впереди твоя тень вновь появляется в рисунке нашего мира. Возможно даже, тебе предстоит сделать тут что-то важное. Впрочем, все в воле Матери…
        Я покинула храм Матери-Луны, унося в душе смутную тревогу и столь же смутную досаду…
        Василий

«Вот и еще один день здесь закончился» - примерно такие мысли владели мной, когда я направлялся в отведенные мне хозяевами апартаменты. Спустившись по темной винтовой лестнице, я дважды свернул и попал почти в такой же темный короткий коридор, где располагалось мое жилье - две комнаты и маленькая уборная, отделанная потрескавшимся старым желтым мрамором.
        В коридоре было пусто и безлюдно - в этой части замка никто, кроме меня, не жил.
        Из всех покоев этого коридора, на дверях которых висели покрытые пылью запоры, был занят только мой - нас почему-то (или как раз «потому») раскидали по всему огромному замку.
        Я прошел узким темным коридором до конца, толкнул дверь и оказался в своем временном жилище. Небольшая комнатка, где на полу лежал ковер из вытершейся бизоньей шкуры. Шкафчик для одежды, стол и два табурета.
        На блестящих лаковых досках пола темным прямоугольником было обозначено место для спанья. Хотя у местных жителей есть мебель, но спать они предпочитают почему-то на полу. Я вытащил из шкафа матрас и, развернув его, быстро лег, укрывшись легким одеялом.
        Я не успел даже задремать, как услышал скрип петель, и в еле освещенном квадрате дверного проема увидел женский силуэт.
        Я решил было, что кто-то из служанок захотел узнать, как устроены мужчины из другого мира, но, вглядевшись в бесшумно вошедшую и затворившую за собой дверь гостью, несказанно удивился.
        Стащив с себя ночную рубашку, наш капитан непринужденно опустилась рядом со мной на постель.
        - Мидара? - пробормотал я и ощутил на губах ее жесткую ладонь.
        - Не надо. Не шуми… - прошептала она мне в ухо. - Я твоя жена - забыл, что ли? По легенде… - Она хихикнула совсем как девчонка. - Было бы смешно не попробовать собственного мужа…
        Она уверенно принялась водить ладонями по моему телу.
        - Не стесняйся, делай что захочешь, у меня большой опыт, ты же знаешь… - От нее слегка пахло вином. Ее рот прижался к моим губам, и нежный ловкий язычок принялся умело их исследовать.

«В конце концов, воля капитана - закон», - с этой мыслью я опрокинул ее на ложе. Она с тихим смешком выскользнула из-под меня, вновь оказавшись наверху. Мои руки нашли ее небольшую упругую грудь, потом спустились ниже.
        Прикосновение к твердому, как ожившая бронза, мускулистому животу заставило меня забыть обо всем.
        Ее губы скользнули по моему телу вниз…
        Она была настойчива и нежна, шептала мне на ухо ласковые слова, руки ее ловко сновали по моей коже, словно она играла какую-то мелодию на музыкальном инструменте, в который обратилось мое тело.
        Мы потеряли счет времени. Вновь и вновь она искусно ускользала от меня, отдаляя кульминацию наслаждения, но вот наконец подчинилась мне.

«Если точно так же она ласкала своих женщин, то я начинаю понимать лесбиянок!» - совсем некстати подумал я, закинув ее сильные стройные ноги себе на плечи.
        Она хрипло застонала, рассмеявшись…
        А потом пришли усталое опустошение и расслабленная нега.
        И она уснула, уткнувшись мне в плечо. А потом уснул и я, не в силах даже пошевелиться.
        И проснулся, только когда солнечный свет ударил мне в глаза.
        Осторожно повернувшись, я посмотрел на спокойное, умиротворенное сном лицо Мидары. Впервые, как это ни удивительно, я смог его рассмотреть так близко.
        Наверное, его нельзя было назвать красивым. Слишком густые черные брови. Острые скулы и прямой тонкий нос. Еле заметные косые шрамы в уголках губ. Когда-то ей разорвали рот, и уже на базе колдун убрал уродовавшие лицо рубцы. Правда, до конца не получилось, но теперь их не вдруг заметишь.
        Но ведь не просто так по ней вздыхали многие мужчины нашей базы?
        Все-таки любопытно - что привело ее ко мне этой ночью?
        Может быть, она просто поссорилась с Таей и решила таким необычным способом отомстить ей? А под рукой не оказалось женщины, с которой можно было бы изменить подруге?
        Или же она захотела восстановить свою универсальную ориентацию, от которой давно отошла? Как-никак она упоминала, что хочет продолжить свой род, а без участия противоположного пола это трудноразрешимая, скажем так, задача.
        В эту минуту она проснулась. Сладко потянувшись, она встала на колени, вновь потянулась, а потом бодро вскочила с постели. Задорно встряхнула волосами цвета темной старой меди, рассыпавшимися по спине и плечам, - бодрая и ловкая, словно не спала еще минуту назад.
        - Наверное, сама Луна забыла, когда последний раз тут побывал мужчина. - С выразительной улыбкой она провела ладонью по низу живота.
        В каждом ее движении сквозила сильная, дикая грация кошки. Да нет, пожалуй, не кошки - скорее уж пантеры.
        Кому как не мне знать, как опасна может быть эта стройная худощавая молодая женщина, выглядевшая, несмотря на все пережитое, моложе своих двадцати девяти лет.
        Она подошла к окну, облокотившись на подоконник, словно высматривая что-то за окном. Натянув штаны, я присоединился к ней. За окном была густая зелень деревьев и разросшихся кустов, подходивших к самым стенам, - и ничего больше. Словно замок стоял в диком лесу.
        Большая мохнатая пчела билась в оконное стекло.
        - Тебе не кажется, что мы тут задержались? - не поворачиваясь в мою сторону и не меняя выражения лица, спросила Мидара. - По-моему, нам пора подумать о побеге.
        Она уже стала прежней, обычной Мидарой - капитаном, и больше того - вожаком нашей команды.
        - А как мы доберемся до шхуны? - с сомнением спросил я. - Мы ведь даже не знаем, где она и что с ней.
        - А зачем? Нам годится любой корабль.
        - Но нам надо забрать Застывшее Пламя!
        - Не надо, он при мне.
        - Как при тебе? - в удивлении я повысил голос. - Разве тебя не обыскали?
        - Я его спрятала туда, куда они не додумались или забыли заглянуть, - сообщила Мидара, и по ее тону я понял, что она-то уж точно не забыла бы, случись ей оказаться на месте наших хозяев.
        - Все равно, нам нужно добраться до моря, а до него километров двести… - неуверенно высказался я.
        - Добраться надо только до ближайшего прохода, корабль можно раздобыть и в другом континууме.
        Как ни странно, эта простая мысль не приходила мне в голову.
        - Думай, дружище, думай, - бросила она сухим серьезным тоном и принялась натягивать сорочку. - Буду ждать твоих соображений в ближайшее время. - И словно в ответ на мой не произнесенный вслух вопрос: - Все эти мои семейные дела к этому отношения не имеют. Это - отдельный вопрос… А теперь, извини, ухожу. Мне еще надо вернуться на женскую половину до того, как проснется старшая домоправительница, - ох, как трудно было уломать ее дочку, чтобы она мне дверь открыла!
        Неизвестно, как бы все обернулось с этими вдруг найденными за тридевять миров предполагаемыми родственниками Мидары, но жизнь в очередной раз сделала резкий поворот.
        Это случилось на следующий день, утром.
        - Боюсь, нам придется расстаться на некоторое время, - опечаленно сообщил мне Яригго.
        Мы прогуливались в дальнем углу парка по заросшей гравийной дорожке среди высоких старых кедров. Слева от нас располагалась рощица секвойных деревьев, каждое - метров под сто. Их посадил лет триста назад кто-то из предков Яригго во исполнение обета во славу какой-то лесной богини.
        - А простите, почтенный, в чем дело? - встревожился я.
        - К великому сожалению, одно ведомство решило проверить, не представляете ли вы угрозы для нашего государства. Просто смешно! Я, разумеется, пытался им объяснить, даже попробовал использовать свое положение - но увы! Надеюсь, конечно, это долго не продлится - не полные же идиоты там сидят, в самом деле? Но, поверите ли, мысль, что мне придется прервать даже на краткое время наши беседы, доставляет мне истинные мучения.
        Он еще что-то говорил, сокрушаясь насчет тупости определенных контор и служб, а также насчет того, что его племянник как раз вышел в море со своим флотом и не может поставить их на место.
        Но мои мысли уже приобрели совсем другое течение, став сухими и насквозь деловыми.
        Что ж, я ведь должен был догадаться, что рано или поздно нечто такое произойдет. Должен был, но позволил непонятному розовому оптимизму завладеть своими мыслями.
        Несомненно, информация о нас наконец-то дошла до кого надо и была ими переварена. Скорее всего, тот же виконт посодействовал. Трудно сказать, насколько они поняли наши объяснения и насколько приняли их на веру. Но выводы этими людьми были наверняка сделаны соответствующие и вполне определенные. Странных чужаков, у которых есть такие замечательные автоматы и еще много чего полезного и интересного, нужно взять в разработку.
        Нас наверняка будут содержать поодиночке, чтобы мы не смогли даже попытаться сговориться, подвергнут долгим настырным допросам… Одним словом, от их внимания не ускользнет ни одна мелочь.
        Нас начнут доить, стремясь выжать любую мелочь, любую подробность, которая может представлять интерес для Ангрона. Хорошо, если дело ограничится только перекрестными допросами, без применения более действенных средств внушения…
        Даже если, предположим, они и не докопаются до того, что Застывшее Пламя остался у нас, - сколько они продержат нас в своих тайных застенках? Месяцы? Годы? И как с нами поступят потом, когда решат, что мы больше не представляем интереса?

«Как говорил один мой знакомый покойник, - я слишком много знал…»
        Что с того, что Ангрон кичится своей цивилизованностью и гуманизмом?
        Подобные понятия обычно склонны легко забывать, когда речь заходит о вещах вроде блага отечества и служебного долга. Да поставив себя на их место - разве колебался бы я хоть немного, как следует поступить? Я-то, может, и колебался, но вовсе не был расположен полагаться на чью-то доброту.
        Выражение лица Мидары ничуть не изменилось, когда я менее чем через час сообщил ей все вышеизложенное. Только ее рука, лежавшая на подлокотнике кресла, все сильнее сжимала резную шишечку, так что под ногтями проступала белизна. Зато Таисия по ходу разговора все больше бледнела, а под конец губы ее мелко задрожали. Она отвернулась, стараясь справиться с собой. Она ведь в душе изрядная трусиха, наша Тая, и всеми силами старается это скрыть…
        - Уходим немедленно, - отрывисто бросила Мидара, вставая. - Будем прорываться, если что. Василий, ты предупредишь остальных. Я тоже. Встречаемся у третьего черного хода - у того, который выходит к рыбным садкам. Пошли, Тейси.
        В сумрачных коридорах, слава богу, мне никто не попался - здешние слуги отличались тем, что их практически не было видно.
        Без помех я добрался до кухни и проскользнул в незапертую дверь.
        К счастью, там тоже никого не было.
        Этой части здания было лет триста, не меньше. Кухня тут была соответствующая - низкое полутемное помещение с небольшое театральное фойе, так что дальняя стена была не слишком хорошо различима. Весь угол занимали древняя кирпичная плита великанских размеров, с ажурными конфорками чугунного литья, над которой болтались цепи для подвешивания котлов, и большой очаг для поджаривания мяса на открытом огне.
        Полки занимали ряды начищенной медной посуды, мешочки с сахаром, кувшинчики с соусами, лакированные коробочки с разнообразными приправами, бадейки с солью и маленькие кадки с уксусом.
        Ничего более существенного добыть на кухне было нельзя. Со злостью я оглядел выложенный плиткой коридорчик, с рядом дверей в кладовые, аккуратно запертых на тяжелые висячие замки, пожалев, что нет времени устроить тут разгром.
        Когда я появился у ворот черного хода - увы, с пустыми руками, - все уже были в сборе. Тая прижимала к груди неуместную в данной обстановке дамскую сумочку, расшитую бисером. В этой сумочке были наши лекарства. Мидара попросила их принести еще с неделю назад будто бы с тем, чтобы наглядно продемонстрировать их замечательные свойства.
        Ингольф нес стопку наших атласов, сверху которой лежала свернутая в трубку планшетка.
        - Откуда? - спросил я.
        - Пришлось взломать кабинет хозяина, - осклабился скандинав. - Жаль, тут не все.
        Про себя я пожалел старинную дверь. После манипуляций Ингольфа хозяину определенно придется заказывать новую.
        - Там еще попался слуга, - добавил скандинав, - надеюсь, башка у него крепкая - отлежится.
        - Ну, кажется, все - пошли.
        - Подожди, Дмитрий…
        Мидара стянула через голову платье, разорвав шнуровку. Скомкав, зашвырнула его в кучу мусора. Стянула тунику, потом еще рубаху, затем еще две надетых под нее, оставшись в одной батистовой нижней сорочке.
        - Наконец-то! Чуть не сварилась в этих тряпках!
        Замок на дверях гаража не стал долго сопротивляться ломику в руках Ингольфа, и мы было собрались пролезть внутрь, когда неподалеку раздались шаги и голоса двух человек, явно направляющихся в нашу сторону. Как по команде, мы выхватили оружие.
        - Идиоты!! - прошипела Мидара. - Все погубить хотите?! Прячьте пушки и кидайте барахло в кусты.
        Мы без раздумий повиновались.
        Тем временем Мидара торопливо взлохматила волосы, так что они закрыли ей пол-лица, вытащила рубаху из штанов, подвернув ее так, что взору отрылся голый живот, а потом игриво положила руку на плечо Ингольфа, другой приобняла за шею Тронка.
        Спустя несколько секунд на дорожке появились двое.
        Первый был молодой человек с офицерскими плюмажами на оторочках лацканов лилового полицейского мундира. Второй - упитанный матрос лет под сорок в колпаке с одним рогом, вооруженный автоматом, впрочем, висевшим за плечом.
        Могу вообразить, что за мысли пришли им в голову относительно наших планов, но уже в следующие секунды им стало не до этого.
        Мидара вдруг, не разбегаясь, оттолкнувшись от плеча скандинава, подскочила почти вертикально вверх, на какой-то миг буквально зависнув в воздухе, и бросила свое тело вперед.
        Уже в полете Мидара подтянула колени к груди и в неуловимое мгновение выпрямила ноги. Подошва ее изящного короткого сапожка врезалась в лицо офицера, другая нога ударила в грудь. Тот отлетел, наверное, метра на два, впечатавшись спиной в ствол столетнего дуба, и без сознания сполз вниз.
        Моряк запоздало рванул автомат из-за спины, но наш капитан, едва приземлившись, на развороте ударила его ногой под мышку, одновременно хлестко врезав кулаком в челюсть. Вскрикнув, он повалился на землю, хватая ртом воздух.
        Все происходящее не заняло и десяти секунд.
        С разбитого лица недвижно лежавшего офицера полиции текла кровь, рядовой что-то жалобно стонал, пытаясь встать. Подскочивший Тронк успокоил его ударом ноги по уху.
        Быстро обезоружив их и обыскав, мы затащили слабо дергающиеся тела в гараж, крепко связав и заткнув рты ветошью, в изобилии разбросанной по полу. При этом Тронк вытянул у офицера из кармана на поясе золотые часы, размером с небольшое блюдце. Остановить мародерствующего подчиненного у меня не было уже ни желания, ни времени.
        В несколько секунд я обежал глазами полутемный гараж.
        Неуклюжий грузовик с парусиновым желтым тентом на спущенных шинах, другой грузовик, раза в два меньше размером. Две легковушки - одна уже старая, когда-то, должно быть, дорогая, с вызолоченным фигурным радиатором и облицованным вытертой вороненой сталью корпусом, и поскромнее, похожая на знакомые мне джипы. Пара неуклюжих четырехколесных мотоциклов.
        А вот и то, что нам нужно, - лучше и не придумаешь. Наверное, Бог или судьба сегодня были на нашей стороне.
        У самых въездных ворот гаража стояла длинная, чем-то напоминающая упитанного крокодила с обрубленным хвостом, выкрашенная в маскировочный цвет машина с несколькими узкими люками на усаженных заклепками бортах и турелью на крыше.
        Сзади выглядывал небольшой гребной винт.
        Позади послышались сдавленный вскрик и короткий шум схватки. Когда я выскочил из машины, все было кончено. Секер Анк и Мустафа держали, завернув руки за спину, человека в черном комбинезоне, а Мидара приставила ему ко лбу дуло пистолета.
        - Ты что тут делаешь? - спросила она полушепотом.
        - Я механик… прошу, не убивайте, - сдавленно простонал бедняга.
        - Хорошо, - бросила Мидара, - покажешь, как завести машину. Свяжите его.
        У стены лежали штабелем, как шпалы или обрезки бревен, восьмиугольные бочки. Подойдя, Мидара выдернула пробку. Из отверстия полилась вязкая мутно-желтая жидкость - газойль. Именно на нем ездила местная тяжелая техника.
        - Устроить, что ли, пожар? - подумала она вслух. - Нет, не будем поднимать лишнего шума…
        Закинув на плечи столитровую жестянку, Ингольф поспешил к амфибии.
        За ним, волоча такую же вдвоем и натужно дыша, тащились Орминис с Тронком.
        Мидара вдруг словно что-то вспомнила.
        - Стой! - Пистолет опять поднялся к бледному лицу механика. - В замке есть радиостанция?
        - Н-нет… - выдохнул он.
        - Ладно, поверим. А вообще связь с городом?
        - Есть… - Язык его еле ворочался. - Тут недалеко, через два коридора… телефонный узел…
        - Охрана?
        - Нет… нет охраны… Зачем? Ох-х… Прошу, пощадите, у меня дети и мать-старуха… - Похоже, нашему пленнику стало дурно.
        - Проводишь, - коротко приказала Мидара. - Мустафа, Секер, берите его и давайте туда. Пикнет - заколоть. Если охрана есть - тоже заколоть.
        Наши друзья исчезли в низком проеме, волоча за собой связанного механика.
        Зашевелился и застонал один из связанных, и Тронк шагнул в его сторону, подняв с пола какую-то массивную железяку.
        - Не надо, - остановила его Мидара. - Просто покажи ему нож.
        Тронк, как мне показалось, слегка разочарованный, подошел к матросу, пытавшемуся вытолкнуть изо рта кляп, и до крови уколол его в шею острием. Тот сразу успокоился.
        Шли долгие минуты, и наконец появились наши товарищи и пленник.
        - Ну что? - нетерпеливо спросила Мидара.
        - Ничего хорошего - коммутатор заперт на два замка, единственное, что удалось, - срезать кабель. - Мустафа швырнул на пол бухту черного провода. - Да еще забили в замочную скважину деревяшку…
        - Тогда поторопимся. Давайте, парни, - скомандовала Мидара, указывая на броневик. - Займитесь им.
        С натугой Ингольф надавил рычаг и распахнул широкую, почти квадратную дверь из брони толщиной в большой палец. И мы скользнули внутрь.
        Ряд железных кресел и скамья вдоль стены, закуток, огороженный перегородками по грудь высотой, прозрачная пластиковая переборка с дверью перед креслами водителей.
        В просторном салоне могло без труда разместиться и вдвое больше человек, чем было нас.
        Приборы стояли самые простые. Несколько циферблатов, стеклянная трубка с делениями, показывающая количество горючего в баках, рычаги управления скоростью и сцеплением муфты и расположенный позади кресла водителя красный рычаг переключения двигателя на винт. Ключа зажигания тут, к счастью, не предусматривалось - все-таки это боевая машина. Одним словом, будем надеяться, что справимся, тем более что нам потребуется всего пара часов самое большее. Опять же, есть у кого спросить.
        Втащив механика, Орминис и Мидара принялись допрашивать его относительно управления транспортным средством. Тот торопливо отвечал, сбивчиво запинаясь, побуждаемый холодом ножа у горла и выражением лица Тронка, этот нож державшего.
        В углу, в задней части машины, было что-то напоминающее шкаф средних размеров, картинка на двустворчатой дверце которого недвусмысленно говорила о его назначении.
        За невысокой перегородкой располагалось несколько громоздких ящиков, на одном из которых имелся телеграфный ключ и лежало две пары наушников, ничем не отличавшихся от земных.
        - Ого, тут и рация есть.

«Не иначе, мы угнали штабную машину адмирала», - подумал я.
        За рычагами уже устраивался Орминис, чем-то щелкая. Двигатель слабо взрыкнул, под потолком вспыхнула зеленоватым сиянием газосветная лампа. Слава богу, вождение автомобилей - да не абы каких, а тяжелых грузовиков - входило в курс обязательного обучения всех хэоликийских торговцев выше младшего боцмана включительно.
        После того как надежно упакованный механик присоединился к полицейскому и матросу (кстати, надо поторопиться, пока их не хватились), Мидара устроилась на одном из передних сидений, развернув на коленях нашу планшетку, сравнивая ее со здешней картой, на которой красным был уже отмечен маршрут.
        Видимо, наш капитан уже давно начала готовиться к бегству.
        Убедившись, что все в сборе, Орминис тронул пусковой рычаг стартера, и мотор довольно зарокотал.
        Плавно двинувшись вперед, машина уперлась тупым рылом в ворота гаража. Короткий рывок вперед - и цепь, которая запирала их, лопнула.
        Еще через пару мгновений Орминис выжал сцепление до отказа, мотор взревел, и мы помчались по вьющемуся среди деревьев парка, узкому, мощенному булыжником шоссе. Как я уже знал, оно вело к заброшенным, давно не отпиравшимся воротам, за которыми был выезд на старую дорогу, соединяющуюся с идущим в нужном нам направлении шоссе.
        Вот и они - чугунные литые створки на массивных петлях, вмурованных в две гранитные колонны.
        Сбавив скорость, Секер Анк боднул ворота бампером, и они распахнулись - проржавевший засов не выдержал удара десятитонной машины.
        Мы покинули свою комфортабельную тюрьму.
        Мелькали деревья, стремительно уносясь назад, летела прямо на нас серая линия дороги, щелкал по железу летящий из-под скатов гравий.
        Я посмотрел через плечо водителя на спидометр, стараясь разобраться в не очень хорошо вызубренных местных цифрах. Мы делали под сто километров - это был предел возможностей бронемашины.
        Рессоры были что надо, машину почти не трясло на грунте.
        Должно быть, наш побег уже обнаружен и сейчас почтенный Яригго беспомощно суетится, как выгнанный наводнением из норы суслик, совершенно не представляя, что делать. Надо думать, испорченная связь окажется неплохим сюрпризом. Будем надеяться, что механик не соврал и в замке и в самом деле нет передатчика. В противном случае мой знакомый виконт уже обрывает телефоны, поднимая в погоню войска и жандармерию…
        Мы затормозили у развилки, где шоссе разделялось на три разного вида и ширины дороги. Мидара склонилась над картой.
        - Кстати, как тебе удалось обмануть их во время допроса? - Дмитрий оторвался от смотровой щели. - Я имею в виду - насчет Застывшего Пламени?
        - Этот трюк с рукой на запястье у нас не применялся уже лет пятьдесят, - бросила Мидара. - Примитив, как в детской игре «горячо-холодно». Так что обмануть их мне было как… Не отвлекайся, сейчас нужно свернуть на грунтовку. Она как раз проходит рядом с порталом.
        Капитан вытащила из-за пазухи оправу с талисманом.
        - Вперед, и выжми из этого рыдвана все, что сумеешь, - нужно поскорее убраться отсюда.
        - Вы слишком торопитесь, уважаемые гости! - прозвучал за нашей спиной звонкий девичий голос. - Это невежливо - уходить не попрощавшись!
        Обернувшись, я увидел Файтах нун Тере каф Кинсо хет Яригго хет Акмос собственной персоной, направившую на нас автомат. Между прочим, один из наших.
        Ингольф начал медленно подниматься.
        - Не двигаться! - Она повела стволом в его сторону - Всем сидеть, иначе смерть! Руки от рычагов! Положить оружие на пол - и ме-едленно, я шуток не люблю! Ну!! - взвизгнула она.
        Один за другим упали на пол автомат и пистолеты.
        - Как ты тут очутилась… - начала было Мидара.
        - Неважно, - презрительно бросила племянница хозяина. - А ты, рыжая, стань на колени и руки за голову: больно ловко дерешься.
        - Ты хоть знаешь, на что там надо нажимать? - скривив губы, спросила Мидара, неторопливо опускаясь на колени.
        - Знаю-знаю, не волнуйся, и предохранитель тоже спустила… - Она себе казалась сейчас, должно быть, очень мужественной и сильной. И даже намека на затаенный страх не было на ее красивом злом личике. Что ни говори, а кровь герцогов и пиратов брала свое. - Эй, рыжая, отдай-ка мне вот эту штучку! - Файтах движением ствола указала на висящий на шее Мидары камень.
        Мидара молча помотала головой:
        - Ты что, думаешь, я не знаю, что это такое? Я все знаю про вас, стерва! Ну, живо!
        - Сперва придется меня убить. - Мидара зло усмехнулась. - Только вот тебя за это по головке не погладят - с ним только я умею обращаться! И что тогда, девка, а?
        - Ладно, - та тоже усмехнулась, - пусть повисит пока… Мы вот тоже торговлю откроем, с другими мирами, - продолжила она. - Не все же одним этим вашим… как их там… сливки снимать. А если в этих мирах дикари живут, то мы их завоюем! - с апломбом заявила Файтах, не переставая держать нас под прицелом.
        Признаюсь, при последних словах мне стало нехорошо. Мне случалось читать описания войн, происходивших между мирами, соединенными сквозными порталами. Войны эти отличались особенной жестокостью и беспощадностью к побежденным и стоили куда больше жертв, чем обычные. Что бы ни говорили о Хэолике, островитяне никогда не пытались навязать кому-то свою власть силой оружия или создать вселенскую империю…
        - А ты надеешься, наверное, при этом стать королевой? - спросил вдруг Дмитрий.
        - О! Хорошая мысль! - издевательски рассмеялась девчонка. - За это я, пожалуй, сделаю тебя своим главным шутом!
        Оглушительный визг, как будто сотне котов одновременно прищемили причинное место, ударил нам в уши, заполнив кабину.
        Кричал Тронк, кричал страшно и непрерывно, закатив глаза, словно в его тело палач уже погружал раскаленное железо.
        Инстинктивно Файтах повернула автомат в его сторону, лицо ее злобно искривилось
        - то ли она собиралась стрелять, то ли хотела приказать пленнику заткнуться.
        Не успела.
        Прямо с места Мидара резко рванулась вперед и вверх, ударив сомкнутыми руками по стволу. Через мгновение ее пальцы уже просунулись между спусковым крючком и скобой, не давая возможности нажать курок.
        Через миг Ингольф вырвал автомат из рук Файтах, одновременно Мидара воткнула кулак в живот адмиральской родственницы.
        Еще мгновение, и замолчавший Тронк кинулся на рухнувшую Файтах, как барс на зайца, - в руках его был промасленный жгут, подхваченный им с пола.
        Спустя совсем немного времени мы с каким-то даже недоумением стояли над крепко связанной, оглушенной девушкой, смотря друг на друга.
        - Где она пряталась? - наконец спросила Мидара, слизывая кровь с расцарапанного запястья.
        - В туалете - больше негде. Черт, не проверил, моя вина…
        - Ладно, Дмитрий, ты не виноват, всего предусмотреть невозможно.
        Файтах открыла глаза, пошевелила связанными руками.
        - Вас все равно поймают! - пробормотала она.
        - Вряд ли, детка, - ответил Дмитрий. - Через полчаса нас в этом мире не будет.
        - Вы убьете меня? - уже совсем другим голосом спросила Файтах. - А вначале изнасилуете?
        - Не бойся! - Ингольф издевательски хохотнул. - Убивать тебя мы не станем: на любом рынке рабов за тебя можно получить много золота. И портить товар тоже смысла нет.
        Файтах вскрикнула, из глаз ее выступили слезы.
        - Успокойся, дядя Ингольф шутит, - бросил я. - Доедем до места и отпустим на все четыре стороны.
        - Давай, быстрее, Секер, - бросила Мидара.
        Двигатель взревел с новой силой. Бронетранспортер подпрыгнул на ухабе, наша пленница сильно ударилась головой, вскрикнув. Наверное, боль придала ей силы и злости, она задергалась, пытаясь освободиться от веревок и ремней, которыми мы скрутили ее, при этом сползла к краю сиденья.
        Находившийся рядом Орминис отодвинул ее обратно к стенке кабины, при этом фамильярно хлопнув пониже спины. Она яростно зашипела.
        - Тебя за то, что ты ударил дочь герцога, - торжественным тоном произнесла она, повернувшись к скандинаву, - бросят связанного в клетку с голодными крысами!

«Преувеличивает, - подумал я про себя. - Так здесь уже лет сто не казнят».
        - А тебе, - это уже Орминису, - отрубят твою поганую руку! А тебя, рыжая тварь…
        - Слушай, Мидара, она мне надоела! - фыркнул Орминис. - Может, не стоит ее отпускать, а? И впрямь - увезем отсюда, продадим где-нибудь, и дело с концом.
        - Свой х… продай свиньям на корм, ты, жаба черномордая! - выкрикнула Файтах, показав свою неожиданную осведомленность в местном несалонном лексиконе.
        - Заткнись, а то как дам щас - без зубов останешься!! - Орминис был не на шутку разозлен столь оскорбительным упоминанием его мужского достоинства.
        Странный стрекочущий звук вдруг примешался к гулу мотора, звук слабый и еле слышный. Но в этом мире его просто нечему было издавать.
        - Стой! - выкрикнул я. - Секер, заглуши двигатель!
        Лязгнули тормоза; чихнув пару раз, замолчал дизель.
        - Ты чего, Василий? - недоуменно уставилась на меня капитан.
        - Слышите?
        Звук стремительно нарастал, приближаясь.
        - Быть того не может! - вскинулся Дмитрий.

«Стало быть, здесь и это уже изобретено!» - промелькнуло у меня.
        Подтянувшись на клепаном поручне, я выглянул в верхний люк. Увы, слух меня не обманул.
        Нас нагонял вертолет. Не нужно было слишком хорошо разбираться в истории авиации, чтобы сообразить, что это машина являет собой едва ли не самый первый экземпляр подобной техники на Исэйе.
        Широкий прямоугольный корпус с острой мордой, раздвоенная ажурная балка стабилизатора с блестящими на солнце кругами несоразмерно больших хвостовых винтов, высоко поднимающийся над кабиной, сыплющий во все стороны искрами двигатель. Вся конструкция выглядела на редкость уродливо.
        Под плоским брюхом была подвешена длинная труба, и что-то мне подсказывало, что это не просто украшение.
        Видимо, рация в замке все же была.
        - Вот пакость-то выдумали… - ошарашенно пробормотал Тронк, выглянувший из соседнего люка.
        Вертолет пронесся над вездеходом, развернулся и вновь пошел на нас. Метрах в двухстах он завис на месте, заставив Тронка открыть в изумлении рот. Потом труба под брюхом шевельнулась и плюнула огнем в обе стороны, что-то ударило в дорогу позади нас, подняв тучу каменной пыли и щебня.
        - Вот пакость-то!! - взвизгнул Тронк, исчезая.

«Похоже, безоткатное», - подумал я, с тоской поглядев на пустую турель.
        Пушка вновь выстрелила, на этот раз снаряд угодил в кювет, отметив это радостное событие столбом грязи. Взрыва опять не было, и это меня слегка озадачило.
        - Или у них никуда не годятся взрыватели, или стреляют болванками, - прокомментировал происходящее появившийся на месте Тронка Дмитрий. - Давай вниз, у них наверняка есть пулеметы.

«Будут брать живыми».
        Мы рванули вперед, Анк выжал рычаг сцепления до упора. Только в скорости была наша надежда, пусть и небольшая, - может, нам удастся проскочить к порталу до того, как за нас возьмутся всерьез.
        Вертолет вновь прошел прямо над нами, а потом словно огромная кувалда обрушилась на амфибию.
        Грохот заложил уши. Сверху брызнули заклепки, одна из них рассекла скулу Ингольфа.
        Подняв глаза, я увидел на крыше огромную вмятину, от которой в разные стороны звездообразно расходились трещины.
        - Ах так?! - прорычал Ингольф, вытирая струйку крови со щеки. - Ну, не взыщите! Я птеранодона уделал, а тот покрупнее был!
        Схватив карабин с оптическим прицелом, он высунулся в люк.
        - Куда ему лучше засадить? - сквозь рев двигателя и грохот винтов донеслось до меня снаружи.
        Однако винтокрылым страшилищем управляли отнюдь не дураки, и уже в следующую секунду Ингольф скатился вниз - по броне застучали очереди.
        - Надо бросать машину и уходить в лес! - прокричал я.
        - Не уйдете! - торжествующе заявила заметно воспрявшая духом Файтах. - Вас в этом лесу в два счета морские егеря отыщут! Тут у них полигон неподалеку, так что лучше сразу сдайтесь. - И с высокомерным апломбом добавила: - Если бы вы дураками не были, то сами бы этот ваш кристалл отдали, с самого начала. Тогда бы хоть награду получили…
        Следующий выстрел пришелся всего метрах в десяти впереди машины. На этот раз снаряд оказался с начинкой. Боль пронзила уши, наполнив их ровным звоном.
        Туча гравия и пыли закрыла триплекс и смотровые щели, нас подбросило вверх и в сторону, что-то со свистом пронеслось совсем рядом с бортом.
        Многотонная машина подпрыгнула несколько раз, как будто какой-то великан вздумал трясти ее; взревел, падая с сиденья, Ингольф; заорал, ударившись лбом в переборку, Тронк; завизжала Файтах.
        - Тормози, - обреченно скомандовала Мидара, - похоже, придется уходить пешком.
        Выругавшись сквозь зубы, Мустафа остановил амфибию.
        Я опять высунул голову в люк.
        Вертолет завис впереди, всего в каких-то метрах тридцати от нас, преграждая нам путь, из его брюха вывалился трос. Затем по нему быстро скользнул вниз человек с длинными, чуть не спускающимися на грудь усами, в полосатой форме.
        Спрыгнув на землю, он трусцой побежал в нашу сторону, высоко подняв руки, в каждой из которых была зажата зеленая ветвь в знак мирных намерений.
        Его мундир с чередующимися черными и белыми косыми полосами, как на пограничном столбе, и длинными фалдами напомнил мне фрак, скроенный сумасшедшим модельером из шкуры зебры.
        Из соседнего люка высунулся Ингольф. Одной рукой он прижимал к себе связанную, заливающуюся слезами пленницу. В другой был кинжал, упершийся в горло Файтах.
        Парламентер приблизился. Выглянувший из двери Орминис поднял было автомат, но тут же опустил и опять скрылся в машине.
        - Отпустите девушку, выходите из машины и сдавайтесь - вам не причинят вреда! - стараясь перекричать грохот винтов, обратился к нам усатый. - Вам нечего бояться
        - вами заинтересовался сам Великий Капитан! Вам не причинят вреда и достойно вознаградят за помощь! - повторил он.
        - Не верьте ему! - вдруг истошно завопил Тронк. Каким-то чудом, не понимая языка, он догадался, о чем говорил парламентер. - Не верьте - они все врут, они нас до смерти запытают!
        Мидара что-то быстро зашептала Ингольфу на ухо, он то в ярости краснел, то зло ухмылялся.
        Потом, схватив снайперскую винтовку, он вдруг выскочил из машины и опрометью метнулся к лесу.
        Дмитрий кинулся было следом, но зацепился за порог и растянулся на дороге. Через секунду скандинав скрылся за кустами.
        Я подумал, что Мидара в отчаянии решила, что пусть каждый теперь спасается как может, но тут опять начала биться и верещать Файтах, требуя немедленно развязать ее и сообщая, что с нами сделает ее родня и лично она, поэтому я не успел задать капитану вопрос.
        Потом вдруг где-то неподалеку, почти неслышные за завыванием винта, хлопнули один за другим три выстрела.
        В раскрытый люк я увидел, как висящая теперь почти над нами машина покачнулась, откуда-то из-под винта вырвался язык пламени. Через мгновение весь двигатель был в огне, и грохот захлебнулся, сменившись прерывистым кашлем. Свалившись на бок, вертолет стремительно пошел вниз, оставляя за собой дымный след.
        Бесполезно подняв тучу песка и дерна, где-то позади нас упал запоздалый снаряд.
        Тронк издал какой-то боевой клич и, азартно скалясь, выпрыгнул из амфибии. Выставив перед собой зловеще вращающийся нож, он нарочито медленно двинулся к парламентеру. Но полосатый, в момент лишившись огневой поддержки с неба, вовсе не был настроен вступать с кем-то из нас в схватку. Развернувшись, он скачками устремился к близким деревьям, на ходу изображая что-то похожее на «качающийся маятник».
        Из зарослей появился Ингольф с винтовкой наперевес.
        Видя спасающегося бегством врага, он тут же прицелился, присев на одно колено, но тот успел скрыться в лесу.
        - Хорошо сработано, Инго, - сдержанно похвалила его Мидара, положив узкую ладонь на литое плечо. - Давай быстро в машину, пока они еще кого-нибудь не прислали.
        Позади нас ударил сухой гром. Единственный вертолет на планете перестал существовать. Торжествующе расхохотавшись, Ингольф потряс сжатыми кулаками. Надеюсь, что пилоты успели выскочить, - зла на них я не держал.
        Еще через полчаса отчаянной гонки по бездорожью, сквозь густой кустарник и кочки, амфибия со всего маху влетела в озеро. С проклятиями Орминис дергал рычаги, пытаясь отыскать тот, что запускает винт. Наконец это ему удалось, и машина быстро поплыла.
        - Где-то здесь, - полуприкрыв глаза, бормотала Мидара, изо всех сил сжимая в ладони висевший на груди, наливающийся красноватыми отсветами камень.
        - Плавать умеешь? - осведомился я у еще не вполне отошедшей от всего случившегося Файтах.
        Та только слабо кивнула в ответ, и на ее залитом слезами личике отразился неподдельный страх.
        Медленно текли минуты, казавшиеся мне часами.
        - Вот он! - наконец выкрикнула Мидара. - Стойте!
        Машина, во все стороны разбрасывая илистую грязь, въехала на отмель, поросшую высоким тростником.
        - Всем приготовиться! - машинально отдал я привычную команду. - Кто-нибудь - вышвырните девку!
        Тронк тут же ринулся выполнять приказ, но не тут-то было. Совершенно потеряв голову от всего, что случилось за два последних часа, Файтах с истошными воплями принялась вырываться из его рук.
        - Нет, нет, прошу, не убивайте меня, не топите, пощадите!!! - бессвязно выкрикивала она, намертво вцепившись в поручень кресла.
        Выросшая на сытной и обильной пище, девица, как оказалось, обладала недюжинной силой, которую к тому же удесятерил смертельный страх, и справиться с ней было затруднительно даже взрослому мужчине.
        Оглушительный крик и плач заполнил салон амфибии.
        Тщетно Тронк пытался разжать ее пальцы, тщетно пытался убедить, что ей хотят вернуть свободу: она не могла понять его - единственного из нас, не имеющего лингвестра.
        - Ингольф, помоги! - заорал, перекрывая девичьи вопли, Тронк.
        В этот момент Файтах, изловчившись, вцепилась ему зубами в скулу, и оба они рухнули на пол.
        - Да выбросите ее вон!! - рявкнул я, перекрикивая вопль Тронка, и нетерпеливым рывком распахнул тяжелую дверь.
        Надсадный вой винтов ворвался в салон. Я высунул голову наружу:
        - Проклятье!!
        Сверху на нас пикировали сразу три штурмовика.
        Через несколько секунд они пронеслись над отмелью, и вокруг нас стали падать небольшие шарики, при ударе об воду лопаясь и выпуская серые облачка.
        Видимо, хозяева Ангрона твердо решили любой ценой не выпустить столь ценную добычу.
        В ушах у меня зазвенело, окружающее стало вдруг каким-то тусклым и далеким.

«Как тех викингов», - пронеслось в гаснущем сознании давнее воспоминание.
        Но через мгновение машина рванулась вперед, и, прежде чем погрузиться в забытье, я успел разглядеть, как смыкается вокруг машины перламутровый туман.
        Первое, что я услышал, когда пришел в себя, был негромкий, но необычайно тоскливый женский плач. Я лежал на твердой земле, сухой и теплой.
        Открыв глаза, я увидел над собой белесо-синее небо летнего дня.
        Приподнявшись, я потряс головой, прогоняя остатки дурмана и одновременно оглядываясь.
        Вокруг была слегка всхолмленная степь, покрытая чахлой редкой травой.
        Машина стояла позади меня, и плач доносился именно оттуда.
        - Ну наконец-то, - услышал я голос капитана. - Почти все в сборе.
        Все наши, за вычетом Мустафы, действительно сидели в тени бронетранспортера позади меня.
        Ближе всего сидел Тронк, чье лицо было перевязано крест-накрест полосами из разодранной батистовой рубашки. Орминис, заканчивавший перевязку, затягивал узел на его затылке.
        Из машины появилась бледная как смерть Файтах, вытирая слезы.
        - Ну что, сучка, довольна? - прошипел сквозь повязку Тронк. - Теперь-то тебе точно одна дорога - на продажу!
        - Оставь ее, - произнесла Таисия. - Ты что, не видишь? Она совсем с ума сошла со страха.
        В двух словах Мидара сообщила мне, что произошло с нами.
        Когда начали рваться газовые бомбы, она успела задержать дыхание и, хотя и глотнула немного отравы, все же сумела открыть проход и, отшвырнув от рычагов потерявшего сознание Секера, выжала сцепление. Только после этого она отключилась.
        Куда именно нас занесло, она понятия не имела - когда она очнулась, машина уже стояла среди заросшей ковылем холмистой степи.
        Все остальные члены экипажа лежали без памяти, причем из прокушенной скулы Тронка уже натекла заметная лужица крови.
        Первым делом она занялась тем, что попыталась привести нас в чувство, но все ее действия не принесли результата. Затем кое-как перевязала порез Ингольфу и укус Тронку и села ждать.
        Только через два часа очнулся Дмитрий, за ним Таисия, а вскоре - и все остальные.
        Теперь в забытьи пребывал только один человек - Мустафа.
        После того, как его вынесли на травку, на нас с Орминисом была возложена обязанность - установить, чем мы располагаем. Это не заняло много времени.
        В наличии имелся плавающий бронетранспортер с запасом горючего примерно на тысячу километров марша по пересеченной местности и с незначительными повреждениями. Машина была, правда, весьма и весьма неплохая, с выдвижным килем, четырехлапым якорем на длинном тросе, фильтром на воздухозаборнике и еще одним якорем - плавучим. При необходимости амфибия могла выдержать даже серьезный шторм.
        - Не понимаю, зачем адмиралу такая тачка? Прямо крейсер в миниатюре, - проворчал я, закрывая крышку аккумуляторного отделения.
        - Я слышал вполуха, еще на корабле, что он к тому же командовал половиной морской, пехоты Ангрона. Наверное, это десантная машина, - пояснил Дмитрий, заглянувший в дверь.
        Из оружия были два автомата с парой полных дисков на каждый, карабин, снайперская винтовка, два пистолета - один у капитана, другой у Дмитрия, метательные ножи Анка, полупустая коробка с патронами и оказавшийся в ящике с инструментами тяжелый топор, которым кто-нибудь очень сильный (например, Ингольф) одним ударом мог снести голову быку. Имелись также два пулемета - ручной и тяжелый станковый, предназначенный для турели (на каждый - по три ленты). Оставалось пожалеть, что мы не успели заглянуть в оружейный шкаф до появления вертолета.
        Хуже всего было с едой. В крошечном буфете, прятавшемся в радиорубке, обнаружилось два кувшина с ангронским горьким пивом, банка с поджаренными ячменными хлебцами и несколько маленьких картонных коробок с сушеными фруктами и ягодами - провизия, которую можно есть на ходу, не тратя времени на ее приготовление. Надо полагать, адмирал был приверженцем аскетизма, во всяком случае - на работе.
        Тут же, в радиорубке, за серой панелью пряталась украшенная прихотливыми бронзовыми накладками стальная дверца с рядом разноцветных кнопок и замочных скважин.
        - А это, кажется, сейф, - пробормотал Орминис. - Нужно будет на досуге покопаться: вдруг да адмирал возил с собой хоть часть флотской казны.
        - Лучше не лезь, - посоветовал я. - Там наверняка всякие секретные бумаги - а на кой они нам? Да еще, не дай бог, впарили туда какую-нибудь ловушку - рванет так, что костей не соберем!
        Выбравшись наружу, мы доложили капитану результаты проверки.
        - Хорошо, - бросила она. - А теперь давайте сюда - нам надо кое-что обмозговать.
        Мы сели на травке возле машины. Как-то случайно, а может быть и не случайно, вышло, что наша невольная пленница оказалась в центре, словно бы мы собрались судить ее.
        - Значит, так, девонька, - начала Мидара. - Думаю, объяснять тебе не надо, что ты сейчас так далеко от своего дома, что… - Она выразительно махнула рукой. - Поэтому надо подумать, что нам с тобой делать дальше.
        - Че тут думать? - встрял Тронк. - Золота у нас - кот наплакал, а жрать-то надо, так что говорю вам: самое лучшее - это девку продать. Все по закону: она наша пленница, так? Убить нас хотела? Хотела. Я верно говорю - за такую красотку можно столько взять, что на корабль хватит!
        - А может быть, тут рабы дешево стоят, - машинально высказался я и с некоторым недоумением поймал себя на том, что всерьез воспринимаю мысль о прежде ненавистной мне работорговле.
        - Здесь мы тебя, конечно, не бросим, - продолжила вслух размышлять Мидара, - можем даже взять в команду. Только вот какое дело - работать ты не умеешь, даже одевалась, наверное, с помощью слуг, привыкла к хорошей жизни. Ну вот, к примеру, ты что-нибудь знаешь о парусах?
        Молчание.
        - Ты умеешь стрелять?
        Отрицательный кивок головы.
        - Управлять машиной?
        Молчание.
        - А сможешь отбиться без оружия от… ну вот хотя бы от Тейси?
        - Это-то она сможет, - прошепелявил Тронк. - Чуть носа не лишился!
        - Плавать-то хоть умеешь? - вступил в разговор молчальник Секер.
        - Умею… не очень хорошо… - наконец выдавила из себя девушка.
        - Ясно, - вздохнула наша предводительница. - Про готовить или стирать я уже не спрашиваю. Чему же тебя, интересно, учили? Ты хоть грамотная?
        - Умею читать и писать, еще четыре действия арифметики знаю, историю немного…
        - Вот видишь… Между прочим, тебя еще кормить придется, а золота у нас, как тут было сказано, почти не осталось, благодаря твоим родственникам.
        - Вас золото волнует… А как вы обошлись со мной? Вы утащили меня силой, грозитесь продать меня в рабство… - Девушка вновь принялась утирать выступившие слезы.
        - Вот так так, - покачал головой Дмитрий. - Мы, стало быть, ужасные злодеи? А кто в нас автоматом тыкал?
        - Ты сама виновата, - сухо сообщила Мидара. - Чего ты так упиралась, когда тебя из машины выпихивали?
        - Я думала… - Девушка всхлипнула. - Я думала, вы хотите меня утопить в озере.
        - Дура! - вполголоса произнесла Таисия.
        - Верните меня домой, - всхлипывая, попросила Файтах. - Умоляю вас, мой отец заплатит вам столько, сколько вы попросите… Он все сделает для вас…
        - Могу представить, что он с нами сделает, - процедил Орминис.
        Вместо ответа Мидара развернула планшетку.
        - Вот смотри, внимательно смотри. Это тот тоннель, через который мы сюда попали.
        - Ее пальцы запорхали над магической штучкой. - Если мы вернемcя в него, то окажемся не у тебя дома, а вот тут - через проходы этого типа можно двигаться только в одном направлении; видишь - это синяя линия. Не очень далеко отсюда есть две подходящие струны, но они лежат за этими горами. - Ноготь Мидары отчеркнул на карте границы хребта. - Там средняя высота, мм… - Несколько секунд она пыталась разобраться в незнакомых цифрах. - Одним словом, серьезные горы. Может, там и есть какие-нибудь перевалы или ущелья, но нам о них неизвестно. А главное - горючего не хватит даже на полдороги… Дальше: чтобы добраться до ближайшего подходящего портала, нам нужно будет пройти морем четыре тысячи миль, а для начала еще придется где-то добыть корабль, которого мы лишились опять-таки благодаря твоему отцу и дяде. Эта машина для плавания через океан не годится, если ты, конечно, хоть немного в этом понимаешь…
        Она принялась вновь колдовать над планшеткой, вглядываясь в мелькавшие знаки и схемы.
        - В общем, чтобы вернуть тебя домой, нам потребуется пройти шестнадцать континуумов по двенадцати струнам, расположенным в разных точках земного шара, - сообщила она спустя полминуты. - Кстати, чтобы пройти двенадцать миров, нам потребовалось почти полгода. Нас девять душ, - продолжила Мидара. - Сама посуди: почему мы должны все это делать для тебя одной, рискуя, между прочим, своими жизнями - да и твоей, кстати, тоже?
        Ответом были громкие рыдания. Мидара говорила еще что-то, но я не слушал.
        Мерзкое ощущение взгляда, неумолимо сверлящего затылок, не отпускало меня.
        И мне это все больше не нравилось. Я еще раз оглядел гряду низеньких холмов.
        Там как будто негде спрятаться, но я знал, что опытному человеку не составит труда замаскировать засаду так, что ты пройдешь от нее в двух шагах, ничего не заметив. До холмов было чуть больше километра. Я невольно поежился: на такой дистанции искусный стрелок без особого труда достанет нас даже из паршивенькой винтовки. Или это все еще продолжает действовать проклятый газ?
        Голос Мидары по-прежнему ровно журчал, хотя в нем мне послышались какие-то издевательские нотки.
        Я ее не слушал, продолжая напряженно думать, что на тех вот холмах, вполне возможно, сидит кто-нибудь, и надо сказать об этом капитану, и вообще…
        Самого начала я не увидел.
        К действительности меня вернули какой-то шум, возглас Орминиса, недоумевающе-обеспокоенное лицо Дмитрия, вскочившего на ноги.
        Пленница стояла напротив капитана, сжав кулачки, блестя злым оскалом.
        - Шлюха, - выкрикнула Файтах в лицо Мидаре, с каким-то недоумением потиравшей покрасневшую щеку.
        - Мразь, кобелуха поганая! Фуфельница! Я сразу почуяла, кто ты такая, ты и твоя подстилка! Обе вы подлые гадины! - Девушка совсем не помнила себя от злости. - Жаль, что я вас не пристрелила, вас всех!!
        Мидара хлестнула ее по лицу. Казалось бы, легкий удар ладонью, не пощечина даже, а так… А Файтах уже, подавившись криком боли, испуганно стирает кровь с разбитых губ.
        - Значит, так, - голос нашей предводительницы был переполнен яростью, - шлюху и подстилку, между прочим, и из тебя сделать проще простого, и даже продавать тебя никуда для этого не надо будет. А потом посмотрим, захочешь ты после этого жить или умереть!.. Тронк! - скомандовала она, и от звука ее голоса нас всех продрал мороз по коже.
        - Чего изволит госпожа? - угодливо склонился тот.
        - Ничего особенного. Нужно будет проучить одну безмозглую сучонку.
        И чтобы все было ясно:
        - Продрать ее со всем старанием и во все дырки.
        Меня словно током ударило.
        - А Ингольф тебе в этом поможет, - как о чем-то само собой разумеющемся распорядилась она.
        - Отчего ж не проучить? - с готовностью поднялся Ингольф. - Только вот после этого, - его палец указал на Тронка, - я побрезгую, так что придется тебе меня вперед пропустить.
        - Еще чего! - гоготнул Тронк. - Меня первым назначили, так что не обессудь…
        - Что ты там пищишь? - С глумливой ухмылкой Ингольф приложил ладонь к уху. - Пусть мне переведут, чего эта крыса хочет.
        Таким викинга я не видел никогда.
        Я тревожно оглядывал лица друзей. Происходило что-то невероятное и немыслимое. Мне казалось, что я вижу какой-то дикий сон, - настолько нелепым казалось все происходящее.
        На дне души теплилась надежда, что Мидара просто хочет как следует напугать и в самом деле зарвавшуюся девчонку, но я ясно осознавал, что никогда бы наш капитан не стала кому-то угрожать подобным образом и тем более - так шутить. Мидара вообще очень редко кому-то грозила и всегда приводила угрозы в исполнение.
        Глядя на белеющую на глазах Файтах, капитан улыбнулась - не приведи Господь, когда тебе так улыбаются.
        - Я бы и сама тобой занялась, да что-то неохота сейчас, - как бы между прочим сообщила она вдруг. - Да и толку от тебя мало будет - еще и вязать придется поначалу…
        - Послушай… - начал я и подавился собственными словами: в руках у нее появился пистолет.
        - Если кто-то вздумает мне мешать… - словно бы прошипела получившая способность говорить змея.
        - Мидара, - вдруг порывисто зашептала Таисия. - Я тебя прошу, не надо, не делай этого, если ты меня любишь… Вспомни, что случилось со мной… Вспомни свою судьбу.
        - Я-то свою судьбу помню, - зло скривилась Мидара. - А вот ты свою не иначе позабыла: слыхала, что она про тебя только что сказала?
        - Но не казнить же ее так… за слово…
        - Больно ты жалостливая стала… Ха, а может, она тебе понравилась? - Палец Мидары по-прежнему лежал на курке. - Или вы с ней уже успели поиграться, а?
        Если до этого у меня были какие-то сомнения, то последние слова нашего капитана окончательно убедили меня, что творится что-то страшное.
        Неужто и впрямь все дело в той отраве? Но что делать?
        Между тем лицо Таисии, сперва покраснев, в один миг стало белым.
        - Вот, значит, ты какая! Вот ты себя и показала! Аристократка паршивая! Чуть что не так, не по тебе, так ты человека замучаешь до смерти и не поперхнешься даже и думать забудешь назавтра!! Я ведь полюбила тебя как сестру, а ты… Ты думаешь, мне твои содомские ласки нужны?! Думаешь, я без них не обойдусь!
        - Тейси, замолчи! - Казалось, ярость сейчас разорвет Мидару.
        - Ну давай, стреляй, убей меня! - истошно закричала Таисия, подаваясь вперед. - Ну, давай! - С неожиданной силой она рванула воротник платья, разодрав его ткань вместе с нижней рубашкой почти до пояса. - Давай, убей! - Она ткнула пальцем под левую грудь. - Вот сюда, прямо в сердце! Или нет, лучше этому козлу приблудному меня отдай - все веселей будет подыхать!!
        - Ну, хватит. - Дмитрий решительно шагнул между женщинами, так что ствол пистолета уперся ему в живот. - Побесились, и ладно! Отдай пистолет, и поговорим спокойно. Тая, успокойся и прикройся, а ты, Мидара… - Он протянул руку, и я уже мысленно представил, как он перехватит оружие, одновременно уходя с линии выстрела.
        Удар носком сапога в пах согнул его пополам, а следующий - по ребрам - швырнул на землю.
        - Есть еще кто-нибудь, кто имеет что-то возразить?
        - Есть, - прозвучало позади меня.
        Она развернулась на месте, и в то же мгновение стремительно прилетевший из-за моей спины предмет, блеснув на солнце, ударил ее между глаз. Не вскрикнув, она растянулась на пожухлой траве.
        Я обернулся. Секер Анк держал наизготовку за лезвие второй нож.
        - Василий, ты вроде тоже ума пока не лишился - забери у нее оружие и свяжи покрепче.
        Я перевел взгляд на Ингольфа и Тронка, стоящих друг напротив друга. Как бы они ни относились к происшедшему, но своих чувств никак не выражали, поскольку находились под прицелом автомата, как по волшебству возникшего в руках Орминиса, великолепно сообразившего, что следует делать в данной ситуации.
        Дмитрий, морщась от боли, поднимался на ноги.
        - Что здесь происходит, друзья? - с придыханием пробормотал он.
        - Не знаю. - Секер спрятал нож в обойму на поясе. - Ничего хорошего… Не беспокойся, - это уже мне, - ничего с ней не случится. Всего-то и дел - рукоятью по лбу.
        С некоторой опаской оглядываясь на Ингольфа и Тронка, я приблизился к неподвижно лежащей Мидаре. На шее подрагивала жилка. И в самом деле жива, слава богу. Лоб ее набухал кроваво-красной шишкой, растущей буквально на глазах.
        Продолжая с тревогой держать скандинава в поле зрения и с еще большей тревогой думая, что Мидара может в любой миг очнуться, я принялся вязать ей руки кожаным ремнем от портупеи. Пистолет я подобрал и спрятал в карман, валявшийся тут же нож заткнул за пояс.
        Таисия, придерживая платье, сделала пару шагов к Мидаре, потом опустилась на колени и легла на землю. Ее душили рыдания. Разодранное платье сползло с плеч почти до пояса, и она даже не пыталась поправить его.
        Да, скверная история. И на этот раз даже плохонького утешения, что могут быть ситуации и похуже, нет. Что-нибудь худшее для команды, чем безумие, поразившее капитана, представить очень сложно. «А что, - мелькнуло у меня, - если это только начало? Что, если Мидара - только первая из нас? Что, если совсем скоро мы все кинемся друг на друга и примемся рвать товарищей зубами, полностью потеряв человеческий облик и подобие? Если раньше просто не перестреляем друг друга».
        Внезапно послышался громкий смех. Это смеялся Ингольф. Невольно Орминис приподнял автомат, чтобы удобнее было целиться, хотя на такой дистанции попал бы даже слепой.
        Дмитрий, все еще держащийся за бок, хотел было спросить его, а может, приказать прекратить ржать, но посмотрел внимательней, да и промолчал. Это был явно не обычный смех: Ингольфа буквально корежило, вот он согнулся, весь трясясь, и, чтобы не упасть, упер руки в колени. Похоже, с нашим непробиваемым скандинавом приключилась самая обычная истерика.
        Тут я обратил внимание на лицо Орминиса, и мне вновь стало очень не по себе - на нем была написана очень спокойная и вместе с тем какая-то азартная готовность начинить своего товарища свинцом. «Да что это, черт возьми, происходит?!»
        - Смотрите!! - заорал вдруг у меня за спиной Секер, и возглас его прозвучал так, словно по наши души явился сам сатана, да еще со всей своей свитой.
        Все мы, даже почти потерявшая сознание Файтах, мгновенно обернулись туда, куда он показывал. Из-за невысоких холмов в небо стремительно поднимался сверкающий серебристый диск.
        Следующие несколько минут мы пребывали в полной прострации, бестолково переглядываясь. Наконец кое-как мы пришли в себя.
        Командование взял на себя Дмитрий:
        - Мы с Василием туда, - он указал на холм, из-за которого появилась тарелка. - Надо взглянуть. Без нас справитесь?
        - Справимся, не волнуйтесь, только осторожнее там, - деловито сообщил Секер, автоматически ставший кем-то вроде зама Дмитрия.
        Перед тем как уйти, я еще раз внимательно оглядел наш импровизированный лагерь.
        Таисия, безучастная ко всему, рыдала, лежа навзничь.
        Пленница, скорчившись, сидела ни жива ни мертва, пряча лицо в ладонях. Она явно была в глубоком шоке. Надежно связанная Мидара, по-прежнему не пришедшая в сознание, привалилась к колесу машины. Ингольф уже валялся на земле, и могучее тело сотрясали конвульсии не отпускавшего его истерического хохота, здорово напоминавшие предсмертные судороги. Тронк все еще топтался на одном месте, похоже, так и не сообразив до конца, что произошло. И только Мустафа Селимович недвижно лежал, погрузившись в глубокое забытье, обратив безмятежно спокойное лицо к небу. Наверное, он сейчас был самым счастливым из нас десятерых.
        Сняв с пояса кастет, Секер Анк направился туда, где стоял Тронк, поманил его пальцем. Тот хотя и побледнел, но покорно подошел, не делая попыток бежать.
        От души размахнувшись, Секер ударил Тронка в солнечное сплетение так, что тот рухнул на землю, не издав ни звука.
        - Вот теперь - все! - прокомментировал он и добавил с чувством: - Надо было тебя тогда выбросить за борт.
        - Ты вроде про летающие блюдца должен был слышать? - задыхаясь после стремительного подъема, спросил меня Дмитрий. - По-моему, у вас они тоже летали… Черт, кажется, ребро треснуло.
        - Слышал, только до этого дня считал, что все это пустые разговоры.
        - Да я, честно говоря, тоже. Слушай: что, если все, что произошло с Мидарой… ну и с другими, как-то связано со здешними обитателями?
        - Какие-нибудь излучения? - понял я без лишних объяснений.
        - Может быть.
        Последние метры до вершины мы преодолели ползком. Осторожно я приподнял голову над гребнем холма.
        В низине между холмами лежала идеально круглая, ровная площадка с покрытием из непонятного материала тускло-серого цвета, диаметром не меньше ста метров.
        Вокруг нее на одинаковом расстоянии друг от друга стояли сооружения из блестящих на солнце полированных плит, не то каменных, не то металлических.
        Между ними в небо смотрели тонкие штыри, на концах увенчанные чем-то вроде проволочной метелки. Километрах в трех виднелось точно такое же сооружение, смотревшееся маленьким серым пятнышком; и еще одно - уже на пределе видимости… Вот над горизонтом мелькнула серебристая искра, вот другая совершила короткий полет - но на этот раз сверху вниз…
        Одна и та же мысль посетила нас одновременно и почти одновременно сорвалась с языка:
        - Вот, значит, где их планета…
        - Думаешь, мы отыскали их нору?
        Словно в ответ на мой вопрос, холодная колючая волна вдруг прокатилась через мой мозг, затем еще раз, но только слабее.
        Дмитрий оглянулся на меня:
        - Ты тоже почувствовал? Давай скорее обратно.
        Назад мы добежали вдвое быстрее.
        - Ну как? - напряженно спросил Секер.
        - Паршиво, - бросил я. - Похоже, мы влезли в самое осиное гнездо…
        - Чье? - Орминис был не на шутку испуган.
        - А, неважно, - бросил Дмитрий. - Долго рассказывать! Потом - когда окажемся подальше отсюда…
        Некоторое время Орминис смотрел на нас совершенно пустыми глазами, потом, махнув рукой, уселся на траву неподалеку от малость пришедшего в себя Ингольфа, хватавшего воздух ртом, как рыба, выброшенная на берег.
        Пока Дмитрий объяснял народу ситуацию, я занялся Мидарой.
        Она по-прежнему лежала без сознания, хотя дыхание было ровным и никаких признаков того, что нож ей сильно повредил, вроде не было. Шишка между бровями приобрела синюшно-трупный оттенок.
        Тогда, не мудрствуя, я нырнул во чрево бронемашины, схватил один из кувшинов с пивом и плеснул терпко пахнущую жидкость ей в лицо.
        Веки ее, задрожав, приподнялись.
        Секунду-другую Мидара с недоумением разглядывала стягивающий запястья ремень. Затем подняла на меня переполненные страданием глаза.
        - Я успела… что-нибудь сделать? - хрипло прошептала она.
        - Нет.
        Мидара скрежетнула зубами.
        - Развяжи, Василий. Не бойся, я уже в норме. - Умоляющим жестом она протянула ко мне стянутые в предплечьях руки.
        - Надо уходить отсюда, Мидара, и как можно скорее, - сообщил я, не без тайных сомнений разрезая ножом Орминиса на совесть стянутые путы. - Проход открыть сможешь?
        - А что, дело так плохо? - Нож как-то незаметно перекочевал в ее ладонь, заставив меня непроизвольно вздрогнуть, и она рассекла обвивающий ее ноги жгут.
        Поднявшись (ее повело вбок, и она оперлась о броню, чтоб не упасть), она принялась сосредоточенно разминать кисти.
        - Долго объяснять, но, похоже… все, что у нас тут произошло, случилось не без участия здешних хозяев.
        - Тогда постараюсь.
        Что есть положительного в Мидаре, так это то, что она не имеет привычки задавать лишних вопросов.
        Ни слова не говоря и не смотря по сторонам, она уперлась двумя руками в борт машины и принялась делать странные ритмичные движения корпусом - какую-то неизвестную мне систему упражнений, по ее словам позволяющую быстро восстановить силы.
        Один за другим в машину потянулись наши спутники.
        Орминис подталкивал бледную как смерть Файтах. За ними, все еще держась рукой за подвздошье, тащился Тронк. У двери он чуть замешкался, и шедший следом, нетвердо стоящий на ногах Ингольф грубо толкнул его в спину.
        Последней, по-прежнему утирая слезы, вошла Таисия, на плечи которой Секер заботливо накинул свою куртку. Мидара посмотрела ей вслед и, судорожно сглотнув, отвернулась.
        - Дмитрий, Василий, - выбросите плавучий якорь и выдвиньте шверт. В четверти континуумов в этом месте океан шестикилометровой глубины. И надо бы закрыть чем-нибудь пробоину, - скомандовала она несколько секунд спустя ровным голосом.
        Тронк
        Ох, попал я, так попал - как младенчик к Языргу на жертвенный вертел!
        И не соскочишь ведь, остается за них держаться! Я ведь поначалу не понял толком, что они там лопочут насчет всех этих миров. По мне, земля что круглая, что плоская, что пустая внутри. Что на Мировом Быке стоит, что на мировом жуке, один там мир, или сколько - мне-то какое дело? А как разжевал… Это что же получается
        - они не колдуны, а слуги колдунов беглые! Не зря же говорят, что хуже колдуна только его подручник! А еще баба верховодит - это уж совсем хуже некуда. Да еще какая баба! Не простая, а навроде как из Ночных Кошек, да еще не рядовых, а матерых, у которых на поясе коробка, а в коробочке той - сушеные уды мужиков загубленных. Подобрали меня зачем-то, вылечили… Говорят, из этого… человеколюбия
        - как же, так им и поверил! Нужен ты им, Тронк, зачем-то, не иначе. Или вот еще: девку эту, тварь злобную, что чуть нас не поубивала, потоптать не дали, даже атаманше своей по башке засветили - и та ничего вроде как не имеет против, хотя бы всех порвать на ремни была должна. Непонятно это, а непонятное - самое опасное. Это уж всякий вор знает. Ну, это цветочки - а вот что будет, если за ними в погоню хозяева ихние припрутся? Ведь у хозяев-то ихних наверняка что-то покруче Серых Гончих Язырга найдется. И что тогда будет?
        Ох, как подумаешь, так и придет в голову: не лучше ли было тебе, Тронк, помереть тогда честной смертью?
        Василий
        Из-за гребня недалекой скалы долетал скрадываемый расстоянием грохот прибоя. Если бы я поднялся на этот гребень, то далеко внизу увидел бы пенную полосу на сером галечном пляже, из которой торчали клыки рифов.
        Мы находились на острове размерами примерно два на три километра. Остров почти весь состоял из гряды невысоких утесов, с расщелинами, засыпанными песком, и весь порос низким густым кустарником, похожим на можжевельник, и искривленным ветрами сосняком. Никакой живности, кроме чаек, тут не водилось. Почти со всех сторон остров ограждали обрывистые скалы, и только в двух местах имелось что-то похожее на бухточки с узким и неровным галечным пляжем. Примерно в полукилометре из моря торчал еще один островок - обрывистая скала с маленькой рощицей наверху. В первый же день я и Орминис забрались на самый высокий из утесов, но, как ни старались, никаких признаков берега на горизонте не обнаружили.
        Ближайшая земля могла оказаться и в ста, и в тысяче миль в любую сторону.
        Никаких следов того, что когда-нибудь эти берега посещались людьми, мы не обнаружили, хотя в первый же день тщательно осмотрели все уголки островка - от этого могла зависеть, без преувеличения, наша жизнь.
        Дмитрий попробовал было прослушать эфир, но наладить приемник незнакомой конструкции не удалось.
        - Я вот все думаю, - как бы ни к кому не обращаясь, начал Дмитрий, - почему это блюдце не полетело к нашему порталу?
        - Не знаю, - пожал я плечами. - Может быть, им нужна была другая струна, или они вообще могут проходить из мира в мир в любом месте…
        - Тогда какой смысл было строить ангар рядом с порталом?
        - А это имеет какое-нибудь значение для нас?
        - Кто знает. Может быть, и имеет.
        - Как ты думаешь, дело было и в самом деле в… в них? - спросил я спустя некоторое время.
        - В них или в той отраве, которой нас посыпали, теперь уже действительно не важно.
        - Почему же тогда это не подействовало на нас с тобой?
        Эта мысль почему-то весьма озадачила меня. Неведомая сила (если она все-таки была) подчинила, казалось бы, самых стойких из нас, самых закаленных жизненными передрягами.
        - Не знаю, - пожал плечами Дмитрий. - Я подумал: может быть, оно - что бы это ни было - каким-то образом активизировало ту часть нашего мозга, которая ответственна за самые темные наши инстинкты. У нас, сохранивших трезвый рассудок, они просто оказались глубже загнаны, вот и все. Грубо говоря, излучение вскрыло истинную сущность людей, о которой они и сами, быть может, понятия не имеют. Хотя кто знает, что случилось бы с тобой и со мной, если бы мы пробыли в том мире подольше…
        То, что говорил Дмитрий, было и в самом деле похоже на правду.
        Ингольф - викинг и к тому же берсерк. Мидара - жестоко битый жизнью человек, вдобавок - бывший офицер госбезопасности воюющей страны. Тронк… ну, с этим все ясно, впору согласиться с Анком.
        В эту схему не вполне укладывалась Тая, но, с другой стороны, она пыталась помешать расправиться с Файтах. Да вот сама Файтах: с одной стороны, жестокости и злобы ей вроде бы набраться негде, но с другой - что мы знаем о ее прежней жизни? Может быть, ее любимым занятием было мучить кошек и бить служанок? А вспомнить, как она ловко прижала нас! Ведь могла бы вполне доставить нас тепленькими к адмиралу, если бы не Тронк.
        Выходит, я к Тронку несправедлив: не будь его - неизвестно, как все бы обернулось…
        - Я вот подумал: что, если это Древнейшие? - вновь подал голос Дмитрий.
        - Древнейшие не строили машин, - пробормотал я.
        - Откуда это известно? Или они тебе сами об этом рассказали? Что вообще о них можно сказать сейчас? Полторы тысячи лет назад нашли одни только развалины, покинутые в незапамятные времена, да вот еще - штучки вроде нашего талисмана.
        - Но ничего, подобного машинам, вроде бы не упоминалось.
        - Это опять же неизвестно. Может быть, их машины были не похожи на наши.
        - Верно… - Идея понравилась мне. Покажи тому же Мустафе ноутбук, он тоже не понял бы, что это машина, даром что сам не из совсем дикого мира. Между прочим, если вдуматься, этот наш кристалл тоже может быть своего рода машиной.
        - Да и вообще не забывай, - продолжил Голицын, - все, что мы знаем о Древнейших, известно из легенд, много раз переписывавшихся и переводившихся с одного языка на другой. Последние, кто по-настоящему был знаком с их наследием, умерли девять веков назад. А что до того, будто они исчезли… В конце концов, то, что мы видели, может работать без хозяев.
        - Ну не знаю, во всяком случае, я не хотел бы туда возвращаться, - подытожил я.
        Из зарослей кустарника появилась тонкая девичья фигура и направилась в нашу сторону. Сумерки не позволяли разглядеть ее лица, но и без того я знал, что это может быть только наша недавняя пленница. Тая все дни неотлучно проводила при Мидаре.
        Девушка молча подошла к нам, уселась на валун. Дмитрий вежливо подвинулся.
        - Оставьте меня здесь, - отрешенно произнесла Файтах.
        - Не говори глупостей, детка, - ответил Голицын. - Ты не протянешь на этом островке и трех недель. Вот доберемся до более-менее подходящего мира, тогда и побеседуем.
        - И куда я там пойду - в веселый дом? - Ее нарочито спокойный голос был наполнен горечью.
        - А это уж как тебе лучше покажется. Твоих драгоценностей на несколько месяцев хватит, если не транжирить. А там уж…
        - Лучше б вы меня убили, - бросила Файтах, поднимаясь.
        - И в самом деле дура! - прокомментировал Дмитрий, глядя в спину уходящей девушки.
        Когда, несколько дней назад, наши запасы провизии окончательно истощились, Дмитрий попробовал было привлечь ее к ловле рыбы. Но наша юная герцогиня упорно отказывалась лезть в воду без одежды. После того как, насквозь промокшую, ее сутки бил жестокий кашель, Дмитрий заявил, что больше не нуждается в ее услугах. При этом добавил, что нет никакого резона тратить драгоценный эликсир еще и на спасение безмозглых девчонок, которые, того и гляди, загнутся от воспаления легких. Отныне сеть вместе с ним безропотно отправлялся таскать Тронк.
        Поднявшись, мы направились к входу в маленькую долинку между двумя серо-зелеными от лишайника утесами. Там, в защищенном от ветров месте, стоял наш вездеход. Рядом была поставлена большая палатка из замасленного брезента - на нее пошел чехол от машины.
        На крыше амфибии сидел Ингольф, уже который день пытавшийся заделать пробоину.
        В данный момент он угрюмо и сосредоточенно сверлил броню ручным коловоротом.
        Он уже сломал, одно за другим, три найденных в ящике с инструментами сверла, но продолжал работать их обломками, кое-как заточенными о кремневые окатыши, найденные в полосе прибоя.
        Отворив дверь, мы влезли внутрь машины.
        В пассажирском отсеке на импровизированном ложе из содранных с сидений подушек лежала Мидара. У ее изголовья напряженно замерла Таисия.
        При нашем появлении капитан повернулась к двери:
        - Как ты?
        - Вашими молитвами, - слабо улыбнулась Мидара. - Еще дня два, и можно будет отправляться.
        То же самое она говорила нам и два дня назад, и еще за двое суток до того.
        Когда мы все набились в машину, она открыла проход, и мы покинули мир, где водились летающие блюдца. Спустя полминуты мы оказались в этой долинке.
        Мидара с довольной миной обернулась к нам, открыла рот, желая что-то сказать, но не успела.
        На губах ее выступила кровавая пена, и она рухнула без сознания.
        Очнулась она только по прошествии суток, еле живая. Ее настигло то, что было бичом наших (виноват - эораттанских) чародеев.
        Признаться, мы все надеялись, что талисман Древнейших убережет от этого.
        Как оказалось, сбыться этим надеждам было не суждено. Впрочем, быть может, его создатели просто не рассчитывали на то, что им воспользуется женщина, за несколько часов до этого надышавшаяся отравой, а за полчаса - получившая крепкий удар по голове.
        Так мы застряли тут - неизвестно где и неизвестно на сколько.
        Планшетка показывала только три ближайших мира - неизвестных торговцам и, соответственно, ими не посещавшихся. А значит, ничего, кроме приблизительной карты порталов, сообщить о них не могла. Дмитрий, больше других (после Мидары) поднаторевший в искусстве управления изделием магов, сумел добиться лишь того, что она выдала координаты ближайшего известного эораттанцам мира.
        О нем было всего несколько строк и сообщение, что он относится к весьма редко посещаемым. И ниже: «Нестабильные условия прохода. Источник помех - долгопериодические несквозные порталы».
        Находился сей мир в двадцати трех прыжках от нас.
        Выбор у нас был небогатый - или возвращаться назад, к этому миру, чтобы, заново сориентировавшись, вновь начать отыскивать маршрут домой, либо двинуться дальше, в надежде вновь выйти в известные области континуума.
        Вот и все, что мы могли выбрать. То есть выбирать было не из чего: «оба хуже». И еще неизвестно, будет ли возможность выбрать.
        Мидара
        Все, что было с того момента, как я очнулась после удара по голове рукоятью ножа, и до того, как я вновь очнулась уже на острове, напрочь исчезло из памяти. Единственное, что осталось, - как на меня словно обрушился удар парового молота, вмиг обративший все мое существо в кровавую слизь. И эта слизь, пропитанная несказанной болью, сохранила каким-то образом рассудок и сознание.
        Удары чудовищной силы следовали один за другим, то со скоростью барабанной дроби, то падая медленно и размеренно. Дикая боль рвала меня на куски, и я даже не могла потерять сознания - ведь я уже его потеряла. Боль была везде, в каждой частице тела. Меня выворачивало наизнанку, потом - словно резало на тончайшие полосы бесчисленными зазубренными лезвиями, строгало мою живую плоть как деревяшку, превращая в ворох кровавых стружек… Меня раздирало в клочья, которые гигантский торнадо растаскивал по разным уголкам космической пустоты, куда я провалилась.
        Вновь выворачивало, и раздирало, и разносило на куски… Сколько это длилось - не знаю. Может быть - вечность…
        Когда я наконец открыла глаза, то первое, что увидела, был низкий потолок машины и заплаканное лицо Тейси с покрасневшими глазами.
        Молча я взяла ее за руку - движение далось мне с огромным трудом.
        Потом я почувствовала, что тоже плачу…
        Хорошо, что никто не вошел, иначе хорошенькое бы он увидел зрелище - горько рыдающего полумертвого капитана!
        С тех пор прошло несколько дней, но особо лучше мне не стало.
        Так гнусно я не чувствовала себя уже давно. Омерзительная тошнота время от времени раздирает мне внутренности, скручивая их и завязывая в узел, во рту - словно кошки ночевали, окружающее заволакивает сизая муть.
        Если именно это переживают эораттанские колдуны при переходах, то на том свете им многое простится - если, конечно, верно то, что страдания при жизни могут после смерти искупить прегрешения.
        Прегрешения… Тейси как-то раз назвала меня большой грешницей, правда, имея в виду нечто другое. Так оно, наверное, и есть. Но я не ожидала от себя такого…
        Мне не раз приходилось убивать, но лишь людей, которые заслуживали смерти.
        Приходилось пытать - но я не понимала тогда, что к чему, и была убеждена, что это правильно.
        Но разве можно сравнивать то, что я делала раньше, и то, что собиралась сделать сейчас? Пусть Дмитрий с Василием говорили, что всему виной были неведомые хозяева летающих дисков, - они могут думать так сколько угодно. Но я-то знаю - никакое колдовство и никакие излучения не заставят человека делать то, что противно его душе…
        Неужели это я была готова обречь на муки и позор девушку, ни в чем передо мной не провинившуюся. Угрожала оружием той, которую, как мне казалось, любила и люблю. А если бы я спустила курок? Как я смогла бы жить дальше? Лишив жизни ту, которую люблю и перед которой, между прочим, виновата?
        Когда я ее увидела в толпе пригнанных на продажу рабынь, то даже вздрогнула: она была так похожа на мою первую любовь - ту, с кем я впервые испытала близость между женщинами. Ее тоже звали Тейси - ту грустную, задумчивую вдову погибшего в пограничной стычке офицера.
        Да, а ведь я сама была рабыней, хотя и не от рождения.
        Я бы очень хотела это забыть, но по своему желанию вычеркнуть из памяти сбывшееся не могут даже эораттанцы. Как забудешь?
        Неправый суд, возвращение в камеру, холодное отчаяние и горечь от осознания того, что жизнь кончена…
        Поездка в тюремном фургоне с такими же несчастными, как и я, который тащил, воняя сланцевым дымом, допотопный паровой грузовик с ярко начищенным медным котлом.
        Когда мы, спустя трое суток, добрались до нашей тюрьмы, тут же во дворе борделя развели костер, где была сожжена наша одежда. В него полетела и моя форма со споротыми нашивками.
        Потом, обрезав овечьими ножницами волосы, на нас вылили пару ведер мыльной воды и, не дав даже толком вытереться, голыми повели по темному коридору.
        Мы оказались в низком полутемном помещении, где на низких, застеленных тряпьем топчанах сидели и лежали примерно полсотни почти голых женщин. Среди них расхаживала с видом принцессы широкоплечая здоровая бабища с пепельными волосами до плеч.
        Надсмотрщица - я знала, что в таких заведениях их подбирают из выслужившихся заключенных, - указала нам на свободные койки и удалилась. Скрежетнул несмазанный замок, окончательно отрезая меня от прошлой жизни.
        Женщины на некоторое время примолкли, разглядывая нас. Мне показалось, в основном смотрят на меня.
        Еще со времен службы в надзирателях я знала, что в таких местах часто заранее знают, кто к ним прибывает с этапом, иногда даже раньше, чем охрана.
        Еще тогда я потратила немало времени, пытаясь разгадать, как все-таки работает этот «тюремный телеграф». Ждать хорошего отношения от них мне не приходилось. Тем более тут вполне могли быть те, кого я охраняла когда-то.
        Ко мне направилась худая гибкая девушка с лиловым синяком под глазом.
        - Привет! - обратилась она ко мне, как будто мы встретились где-нибудь в парке или на пляже. - Ты, что ли, та лейтенантиха, которую к нам закатали? Я - Змейка. А как тебя?
        - Мидара, - пробормотала я, но вспомнила, что приговоренные лишаются своих имен, как прежде я потеряла фамилию предков.
        - Пиранья, - сказала я чуть погромче, вспомнив свое прозвище в Страже.
        - За что к нам? - доброжелательно осведомилась она.
        - Заговор и измена, - не уточняя ничего, удовлетворила я ее любопытство.
        - Солидно! - Она посмотрела на меня с явным уважением.
        Тут наша беседа прервалась. Одна из женщин, вставая, случайно задела блондинистую здоровячку, и та со всего маху влепила ей оплеуху. Жертва лишь сжалась в ответ, что-то жалобно забормотав.
        Затем блондинка смерила меня взглядом, даже сделала пару шагов в мою сторону, но потом отвернулась, недобро осклабившись. Я заметила, как напряглась и тут же с облегчением вздохнула Змейка.
        - Видишь? - кивнула в ее сторону девушка. - Это Кобыла, она тут масть держит. Вернее, пробует. Ты это, подруга, держи с ней ухо востро - она в надсмотрщицы пролезть думает.
        У одной из женщин, еще юной, но уже увядающей, на глазах была повязка.
        - Глянь, - моя новая знакомая указала на нее, - это Каро. Раньше она в веселом доме в столице работала. Обворовала клиента, а тот оказался какой-то шишкой из ваших. Ну и загремела сюда. А глаза ей уже тут плетью выбили. Есть тут такая свинья - вахмистр Керек. А тебе, подруга, надо готовиться, - серьезно сообщила она. - Тебе сегодня посвящение устроят, уже совсем скоро. Знаешь, что это такое?
        - Знаю, - как можно спокойней бросила я, попытавшись улыбнуться. - Для этого ведь меня сюда и привезли.
        Она тоже улыбнулась, хлопнула меня по плечу:
        - Надо потерпеть. Держись, подруга, от этого не умирают.
        Я знала, что меня ждет, но надеялась, что это случится не сегодня. Хотя какая разница - днем раньше или позже? Не успела я даже перекусить, как ввалились двое надсмотрщиц и выкрикнули мое имя.
        Меня привели в узкую полутемную комнату. По помещению гуляли сырые сквозняки, моя обнаженная кожа вмиг покрылась пупырышками.

«Не простыть бы! - промелькнуло в голове, но тут же я одернула себя. - О каких пустяках я думаю, ведь совсем скоро меня…»
        Между тем надсмотрщица протянула мне маленькую щербатую пиалу с какой-то мутно-коричневой жидкостью.
        - На, пей.
        - Что это? - принюхалась я.
        - Сок ангуи. Эта пакость нужна, чтобы у тебя не начало пухнуть брюхо.
        Я припомнила, что ангуя - самое дешевое противозачаточное средство, употребляемое простолюдинками и растущее на любом огороде.
        До этого я ни разу его не пробовала - дамы из высшего общества пользовались другими средствами, куда более дорогими и эффективными.
        Я выпила, еле удержавшись, чтобы меня не вывернуло наизнанку, - настолько мерзким на вкус было пойло.
        - А вина не найдется? - полушепотом спросила я, отдышавшись.
        Та хохотнула:
        - Не-ет, милочка, много хочешь! Винцо ты будешь получать потом. А сегодня, будь любезна, будь трезвой! Сегодня придется потерпеть!
        И вот появился солдат. Грубо взяв за локоть, он повел меня через двор к офицерским домикам.

«Спокойнее, Мидара, - твердила я про себя. - Спокойнее, от этого не умирают…»
        Меня втолкнули внутрь, предварительно грубо сорвав плащ.
        Я подавила в себе желание прикрыть грудь руками - мне уже объяснили, что это лишь распалит насильников.
        Их тут было пять человек. Все офицеры в маленьких званиях - только один был выше меня чином. Простонародные грубые лица - все из выслужившихся солдат, в расстегнутых засаленных мундирах, уже навеселе, глаза горят похотью.
        Трое уже не первой молодости младших лейтенантов, тощий, белобрысый, похожий на крысу лейтенант и здоровяк с нашивками старшего лейтенанта.

«Хорошо, что нет денщиков, - спокойно, словно речь шла не обо мне, подумала я. - Но может, они появятся после…»
        - Ты повязочку-то сними, - с ленивой угрозой бросил белобрысый.
        Я подчинилась. Нагая, я стояла перед ними, обреченно опустив руки по швам и повторяя себе, что происходящее не имеет ко мне никакого отношения.
        Они гоготнули, пожирая меня взглядами.
        - А ничего бабец!
        - Попробуем, сталбыть, свежатинки!
        - Девка хоть куда!
        - Точно - хоть куда!
        - А вот куда ее лучше сначала?
        - А какая разница: все равно будет она теперь девица - на все дыры мастерица!
        - Ну чего? Пусть сначала спляшет или, там, споет, или, может, сразу по кругу пустим… ха-ха… «сосуд любви»?
        Я подумала, что если я сейчас кинусь к грязному столу, где среди объедков и пустых бутылок валялся нож, то смогу успеть убить кого-нибудь из них, и тогда меня ждет обычная смертная казнь.
        Но тут же вновь вспомнила слышанное мной по дороге, как именно умирают проститутки, посмевшие поднять руку на солдата, не говоря уже об офицере, и прежняя апатия вернулась в душу. Только одно было у меня на уме - скорее бы все кончилось.
        Еще мелькнула мысль о самоубийстве, но, словно уловив ее, кто-то из них встал, загораживая стол.
        Громила принялся сбрасывать одежду. Через минуту-другую он предстал передо мной во всей своей омерзительной «красе». Голый, волосатый, грузный. Он остался в сапогах, и в ту минуту это больше всего потрясло меня.
        - Прикажи ей снять с тебя сапоги, - пробормотал, пуская слюни, альбинос.
        - Зачем? Для нее я и так буду хорош!
        Вновь они засмеялись, и на их лицах я смогла прочесть то, что полностью занимало их проспиртованные мозги.
        Сейчас они, серые гарнизонные крысы, будут делать все, что захотят, с той, о которой еще за два года до того и помыслить не могли, которая, даже оставшись нищей, не взглянула бы в их сторону и которая каких-то три месяца назад могла отправить любого из них на виселицу.
        - Никогда еще не трахался с офицером! - загоготал, лениво, вразвалочку приблизившись, здоровяк. - Ты подумай, телочка: будь ты мужиком, тебя бы на кол насадили или в каменоломни загнали. А так ты и жива, и принесешь куда больше пользы! Теперь твоя работа будет, конечно, не такая легкая, как гноить по тюрьмам безвинных людей, но зато тебя ожидает море удовольствия, и к тому же бесплатного!
        Они опять заржали.
        - Точно - пусть баб тоже в армию берут! Хорошо бы нам в помощь сюда женский полк прислали, - визгливо хохоча, захлопал себя по бокам мозгляк.
        Грубо обхватив за бедра, громила рывком посадил меня к себе на колени.
        Вновь гогот. Вскочив с мест, они обступили нас, чтобы лучше видеть то, что сейчас будет происходить.
        - Ну как - тебе приятно?
        Его рука грубо шарила по моему телу, другой он до боли стискивал мне грудь. Еле сдерживая гримасу боли и отвращения, я изо всех сил старалась, чтобы лицо мое осталось таким же спокойным, словно ничего не происходит.
        Это его разъярило.
        - Ну, улыбайся! Что же ты не улыбаешься? Разве тебе не хорошо? - проревел он, обдав меня вонью изо рта. - Тебе ведь, сучка, всегда было хорошо! Ты жила в свое удовольствие, пока я надрывался за кусок хлеба. Если бы не эта война, не видать бы мне этих нашивок, а вам, дворянским выродкам, все за так достается!
        Я хотела что-то сказать в ответ. Что - уже не помню…
        Он сильно и со злобой ударил меня в живот. Задохнувшись, я рухнула перед ним на колени.
        - Я тебе не разрешал говорить, сука знатная! - рявкнул он. - Твой рот вообще не для этого!
        Потом, зло оскалясь, он с силой швырнул меня прямо на пол, лицом вниз, и всей тяжестью рухнул сверху, придавив к кое-как струганным доскам.
        Я беспомощно распростерлась под навалившейся на меня тушей.

«Спокойнее, - повторяла я, чувствуя нарастающую боль внизу живота, - это не ты, а всего лишь твое тело…»
        Прошло несколько минут, показавшихся мне бесконечно долгими, наполненных мучительными страданиями и желанием немедленно умереть.
        - Ладно, - он поднялся, - на сегодня я доволен. Давайте ребята, повеселитесь. Она ваша.
        Они обступили меня и тут же кинули жребий, кому за кем, при этом поругавшись и помирившись, пока я лежала, про себя призывая смерть. Потом меня грубым рывком подняли с пола.
        - Ты как - уже развлекалась разом с двумя, кошечка? А с тремя? - спросил белобрысый лейтенант.
        - Конечно, - расхохотался другой, - они же все развратницы, все аристократки - шлюхи первостатейные. Помню, в Арзоре познакомился я с одной…
        Остатков гордости у меня хватило, чтобы попробовать плюнуть ему в лицо, но рот пересох начисто. Но мою попытку сопротивляться они заметили. Удар в бок заставил меня забыть обо всем, кроме дикой боли.
        И началось…
        Я давно уже не была наивной девчонкой - полгода работы в тюрьме кое-что значат. Но если бы я была способна удивляться тогда, я бы удивилась: какую мерзость может измыслить человек!
        Но и этого им было мало. Они еще заставляли меня изображать страсть и удовольствие, говорить им ласковые слова, восхищаться их мужской силой…
        В промежутках между развлечениями они били меня - так, чтобы не повредить ничего серьезного, а только заставить корчиться от боли, - меня тоже учили таким приемам. В конце концов я не выдержала и стала просить, чтобы они не делали мне больно, что я согласна на все и сделаю все, что они хотят, но только пусть не бьют…
        Их ржание еще долго слышалось мне в ночных кошмарах, заставляя просыпаться.
        В нашу тюрьму меня тащили почти волоком двое солдат. С сальными шуточками они грубо лапали меня, но их рук я почти не ощущала. Я даже не реагировала на их слова, что вот, когда я надоем господам офицерам, они тоже вдоволь повеселятся со мной.
        Память услужливо подбросила мне картину. Двое специально отобранных голых палача волокут истошно кричащую, изо всех сил упирающуюся женщину в лохмотьях разодранного платья в особую камеру - и такой способ сломить волю жертвы был в нашем арсенале. «Боги, что я делала! - застонала я про себя, хотя уж к этому причастна не была. - Это кара… Лучше бы мне утонуть вместе с мамой и отцом!»
        До койки я дошла на подгибающихся ногах и свалилась на нее, желая одного - заснуть и больше не просыпаться. Несколько часов я провалялась в полузабытьи и даже стала чувствовать себя получше. Ведь по-настоящему за меня не брались, несмотря на все, что со мной сделали. Глупо было бы ухайдакать девку для удовольствий в первый же раз, лишив себя развлечений на будущее.
        Но вот наше обиталище наполнилось голосами - с «работы» вернулись десятка два моих новых товарок. Я даже не обернулась - мне все было безразлично, - но тут меня кто-то грубо схватил за плечо и посадил на кровать. Передо мной стояла Кобыла, уперев руки в бока.
        - Ну что, дворяночка, как отдохнула? - издевательски спросила она. - В чем дело: разве тебе не понравилось? Рассказывай, кто и как. И поспешай - девочкам интересно послушать. Скажи: сколько их было? Я вот сегодня пятнадцать подняла - ну, тебе, ясный пень, такого не осилить, но хоть семерых-то обслужила?
        Мне стало необыкновенно противно - я еще не разучилась воспринимать себя дочерью знатных людей, чьи пращуры издревле повелевали Йоораной, а передо мной была всего лишь солдатская шлюха.
        Я не сказала в ответ ничего - любое усилие вызывало во мне отвращение, просто сбросила ее руку и опять попыталась лечь.
        Она ударила меня в лицо. Я не успела закрыться, а может быть, уже и не захотела
        - настолько мне было все равно.
        Затем последовала оплеуха, после которой я оказалась на полу. Кобыла уселась мне на грудь и с силой сдавила мне шею.
        Я даже не попыталась оторвать впившиеся мне в горло пальцы.

«Вот и хорошо, - отстраненно подумала я, - вот все и закончится…»
        Душила она меня неумело. Я бы справилась с этим куда лучше и быстрее, переломив гортань или пережав яремную вену. В глазах уже потемнело, когда хватка резко ослабла.
        - Надеешься, дворяночка, что прикончу? - хихикнула Кобыла. - Не надейся - очень надо подыхать из-за тебя. Ты мне просто все вылижешь как следует. А будешь рыпаться, я тебе, для начала, глазик выдавлю. За это мне ничего не будет - трахают-то нас не в глаза! - Она истерически и зло расхохоталась, запрокинув голову. - Вон, Каро так вообще слепая, и ниче! Ну давай, работай языком, не то…
        - Ладонь легла мне на лицо, слегка вдавив глаза.
        Я готова была умереть, но ублажать эту дрянь было выше моих сил. Рывком сбросив ее с себя, я изо всех сил ударила ее коленом в живот.
        Не ожидавшая отпора Кобыла опрокинулась на спину, но тут же вскочила, в самых отборных выражениях сообщив, что именно она со мной сделает.
        В эти секунды даже боль во всем теле отступила куда-то, и сами собой вспомнились приемы, выученные за долгие тренировки. Наша схватка закончилась в несколько ударов сердца.
        Я сбила ее подсечкой, прижала к полу, вдавливая коленом позвоночник между лопаток и одновременно заворачивая голову назад и влево. Мне достаточно было сделать одно движение, и Кобыла умерла бы со свернутой шеей.
        Она несколько раз дернулась, злобно шипя, и вдруг обмякла в моих руках.
        - Ну что же ты, давай ломай! - выкрикнула она. - Ну убей меня, убей, ведь все равно подыхать!
        От неожиданности я чуть не выпустила ее из захвата.
        - Давай, смелее, терять нечего! Я умру, а тебя просто вздернут - обе мучиться не будем! Ну, Мидарочка, я прошу тебя, убей! Убе-е-е-е-й!!
        Завывая, она принялась биться головой о пол.
        Лязгнул засов, и в дверь заглянула надсмотрщица.
        - Эй, там, что еще за кошачий концерт?! Плетки попробовать охота?
        Так прошел мой первый день тут… Первый из ста восьмидесяти с чем-то…
        От тех дней у меня осталось три сломанных ребра, два шрама на лице и долголетняя неприязнь к общению с противоположным полом.
        И память, за возможность стереть которую я, быть может, если и не продала, то заложила бы кому-нибудь душу. Только вот боюсь - и история с пленницей лишнее тому доказательство, - что моя душа и так после смерти перейдет в распоряжение одного из тех темных владык, которых любят поминать во всех мирах к месту и не к месту. Если они действительно есть на свете.
        Часть четвертая
        СВОБОДА И СМЕРТЬ
        Василий
        Время за полдень. Я сидел, свесив ноги с борта, и смотрел на Роттердам. Сейчас была моя вахта.
        Дмитрий, Мустафа и Секер возились в трюме. Стараясь поменьше звякать металлом, они пытались приспособить к подобию гребного винта, вырубленному из железного листа, вспомогательный движок, снятый нами с адмиральской амфибии. Файтах на камбузе чистила рыбу - единственное, чему ее удалось научить. Орминис спал. Остальные находились на берегу. Кто где…
        На набережной горели - их не гасили никогда - газовые фонари, питавшиеся даровым природным газом. Таких больше не было нигде в мире. Позади поднимались заостренные черепичные крыши с замысловатыми флюгерами и несоразмерно высокими печными трубами, зеленые от мха и непрерывных дождей.
        Тут, у этих дощатых пирсов, швартовались большие океанские парусники, плававшие даже в Китай и Перу. Их имена я успел выучить наизусть за этот месяц с небольшим. «Морской конь», «Красный орел», «Дочь Нептуна»… Они были гордостью роттердамцев, названия их мог без запинки повторить каждый мальчишка, их капитанов выбирали в ратуше, на них заключались пари и ставились целые состояния…
        Неподалеку от нас на пристани вовсю веселились матросы. Не какие-нибудь каботажники и не рыбаки, хотя и рыбаки тут, когда улов удачный, гуляют по-королевски. Нет, настоящие моряки с тех самых кораблей Индийской и Винландской Ганз, ходившие вокруг Африки в Индию, через Атлантику и вокруг мыса Горн.
        Прямо на причалах были выставлены столы со снедью и выпивкой, играли музыканты, ветер доносил женский смех - между прочим, не потаскух, а почтенных женщин, пришедших сюда вместе с мужьями, женихами и братьями…
        Да, ребята здесь собрались отличные - окажись я тут в качестве хэоликийского торговца, у меня, пожалуй, потекли бы слюнки, глядя на них. Таких моряков поискать!
        Пестрые одеяния, длинные черные плащи, кокетливо перекинутые через левую руку, высокие кожаные башмаки, пестрые косынки вокруг головы. В ушах массивные серьги с искрами самоцветов. На поясах у многих болтаются кривые сабли и тяжелые пистолеты, именуемые тут ручницами. Те, что были попроще, носили добротные кожаные куртки и просмоленные штаны. Мышцы на их руках и ногах друг от друга отличались несильно. Кое-кто был босиком, но у каждого обязательно имелся абордажный топор или, на худой конец, нож. Больше всего они напоминали каких-нибудь пиратов на отдыхе. Хотя - почему напоминали?
        Пожалуй, немало можно было найти среди тех, кто сейчас пил за вечную дружбу, людей, сходившихся в схватках в диких ничейных водах: почему бы не прихватить отставший от своего каравана корабль и не проучить растяп?
        Все они давно были своими людьми в роттердамских портовых кабаках. Кабаки эти, кстати, вполне оправдывали свое название - портовые, ибо располагались не просто в порту, а прямо на пристанях, и, сойдя на берег, изголодавшийся матрос имел возможность сразу «причаститься». И даже если кто-то был в плавании год, то по возвращении его вспомнят и нальют ему именно то, что он любит больше всего. Теперь вот кораблей было особенно много, и, чтобы насытить всю эту ораву, столы вынесли на пирсы…
        И конечно, никто из гуляк не обращал внимания на скромно приткнувшуюся в углу гавани, возле кладбища кораблей, одномачтовую рыбачью шхуну, старую и дряхлую, которой вскоре впору будет отправиться на это кладбище. Она, конечно, не совсем обычно выглядела, и оснастка ее не была похожа на принятую у местных рыбаков, но что с того? Мало ли всякого плавает по морям?
        На палубе появился Мустафа, присел рядом со мной на корточки.
        Поглядел с плохо скрытым презрением на пляшущих пьяниц.
        - Когда пойдем отбивать ханум? - спросил он вполголоса.
        Мидару он именовал ханум, меня, по старой памяти, навхуд (капитан по-арабски). Остальных звал по имени, кроме Тронка, к которому обращался неизменно «эй, ты!».
        - Это ведь не от нас зависит, - ответил я.
        - Меня, конечно, не возьмете? - спросил он немного погодя.
        - Ты же понимаешь… - Я грустно пожал плечами.
        Лицо Мустафы отразило неподдельную тоску и досаду на судьбу. Ангронская отрава все-таки не обошлась без последствий. По крайней мере для одного из нас. Как-то Мустафа посреди обычного разговора внезапно посинел, исходя пеной, и рухнул на палубу, корчась в конвульсиях. С тех пор с ним это случалось один-два раза в неделю в самые неподходящие моменты. Оставалось надеяться, что это когда-нибудь пройдет, хотя, честно говоря, в таких случаях следует молиться, чтобы не стало хуже.
        С момента нашего достопамятного бегства из Ангрона мы прошли семь миров, не считая того, в котором едва не поубивали друг друга и где невольно прикоснулись к великой тайне.
        И вот оказались здесь.
        Мир этот, пожалуй, заслуживал того, чтобы написать о нем подробно.
        В данный момент, когда я сижу и смотрю на Амстердам, в этом мире идет 2004 год от Рождества Христова.
        Тут изобрели огнестрельное оружие двести лет назад, а книгопечатание - сто пятьдесят. Университетов тут нет уже шесть веков - во время Великого Мора все закрыли, да так с тех пор и не озаботились вновь открыть.
        Есть и крепостные, и рабы, и торговля людьми, и «право первой ночи», и еще много чего. А причина все та же - Великий Мор.
        Все миры страдали то от чумы, то от холеры, то от оспы. Но на этот мир обрушилось бедствие многократно худшее. Уж не знаю как и почему, но СПИД появился тут на семь веков раньше, чем у меня дома.
        Тут его именовали «лихорадкой святого Иоанна» (должно быть, с намеком на Апокалипсис), «красной немочью» либо «пятнистой смертью» - из-за красных пятен саркомы, выступающих на теле перед кончиной.
        Самое начало пандемии, погубившей цивилизацию и отбросившей выживших как минимум на тысячу лет назад, остается неизвестным. Но я думаю, что СПИД, как и у нас, тихо и незаметно существовал себе где-то в африканских джунглях, истребляя зеленых мартышек да прореживая мелкие племена чернокожих охотников.
        Так длилось до двенадцатого века, когда кто-то - я подозреваю, что вездесущие работорговцы - занес болезнь в Египет. Уже через тридцать лет у египетского султана некому было служить в войске, и крестоносцы легко взяли Каир. Но еще до того болезнь быстро распространилась по северу Африки и на Ближнем Востоке, попала в Иран, а оттуда - в Индию. Вместе с вернувшимися из Палестины крестоносцами и пленниками СПИД оказался в Европе, где принялся с удвоенной силой делать свое дело, что и неудивительно, учитывая, что в то время на три десятка мужчин приходилась, в среднем, одна жрица любви. Монголы, в свою очередь, разнесли заразу едва ли не по всей Азии. Уже в середине четырнадцатого века Китай был буквально опустошен, подчистую вымирали целые провинции этой когда-то густонаселенной страны.
        Вместе с переселенцами, а вернее, беженцами, СПИД пересек Атлантику: когда неведомая ужасная болезнь скосила уже каждого четвертого жителя Старого Света, кто-то вспомнил предания викингов о лежащей где-то за Гренландией и Исландией благодатной земле.
        В Новом Свете он изрядно подсократил количество индейцев (раз этак в десять), при жизни одного поколения полностью уничтожил ацтекскую империю, чему немало способствовал местный обычай причащаться кровью людей, принесенных в жертву богам. Не пощадил он ни инков в долинах Анд, ни арауканов в их холодных пампасах, ни дикие племена в джунглях Амазонии (и до сей поры, говорят, искатели сокровищ натыкаются на заброшенные поселения и целые города, усыпанные истлевшими костями).
        Последними его жертвами пали любвеобильные полинезийцы Океании - это случилось уже в позапрошлом веке.
        Недуг этот оказался куда коварнее и смертоноснее чумы, ибо чума убивала почти сразу, а заразившийся СПИДом успевал передать болезнь многим и многим.
        Так что СПИД делал свое дело хотя и не так быстро, как все прочие эпидемии, но зато куда основательней и эффективнее.
        Люди очень долго понятия не имели о способах, вернее, способе, которым зараза передается, и вообще не знали, что болезнь заразна. Да и неудивительно - считалось же, что чума происходит от гнилого воздуха, тем более что признаки болезни проявлялись спустя долгое время.
        Знали, конечно, о том, что плотские грехи частенько влекут за собой смертельную хворь, но ведь, как известно, не согрешишь - не покаешься, а не покаешься - не спасешься… Тем более что от всех грехов избавляла купленная за небольшую сумму индульгенция.
        Никогда бы не подумал, что знание латыни (я ведь все-таки два семестра проучился в мединституте) может когда-нибудь понадобиться мне в моей второй жизни.
        Но тут на лотке бродячего книготорговца мне случайно попалась растрепанная, ветхая книга, представлявшая собой сочинение какого-то историка о временах Великого Мора, напечатанное лет сто назад и отданное мне за несколько медяков.
        Кстати, именно по очень подробно описанным в книге симптомам я и догадался, что за бич обрушился на данный мир.
        Сухим и холодным языком рассказывал ее безымянный автор о целых областях, вымиравших до последнего человека; о безумии, поражавшем уцелевших, которые бродили по дорогам, хлеща друг друга до крови плетьми, будто бы во искупление грехов человечества (и заражая друг друга).
        Они истребляли всех, по их мнению, дурных христиан, убивали маленьких детей, заявляя при этом, что спасают их от будущих грехов. Всякая власть к тому времени практически исчезла, и остановить безумцев было некому.
        Еще одним бедствием стало верование, что, совокупившись с девственницей, можно излечиться от смертельной болезни. Банды потерявших человеческий облик громил врывались в города и селения, убивая всех, кто пытался им помешать, сгоняли на площади рыдающих девушек и даже девочек и тут же устраивали отвратительную оргию.
        Во Франции объявился какой-то безумный пророк, провозгласивший, что все зло от женщин и их надлежит поголовно истребить. Его войско как ураган прошло по Иль-де-Франсу, Лотарингии, Нормандии, оставив после себя только пепел и трупы десятков тысяч женщин. Затем оно двинулось на юг, выжгло Лангедок - к тому времени оно насчитывало почти пятьдесят тысяч человек - и, наконец, погибло, истребленное голодом и болезнью.
        Люди накладывали на себя руки, сжигали себя заживо, рассчитывая, что предсмертные мучения очистят их от грехов, устраивали коллективные самоубийства
        - иногда сотнями и тысячами…
        Все это длилось не год и не десять лет, а больше полутора веков. Пять поколений жили с ощущением непрерывно творящегося конца света. В конце эпидемии, как утверждал автор книги, из числа уцелевших едва ли не каждый третий лишился рассудка. Мор в Европе и Азии кончился как-то вдруг и довольно быстро - видимо, как только вымерли все, кто был предрасположен к заражению. В Америке и еще кое-где болезнь свирепствовала до восемнадцатого века, но и там тоже в конце концов прекратилась.
        В ходе эпидемии и всех сопутствовавших ей бедствий человечество уменьшилось даже и не скажешь насколько.
        В иных городах не осталось и десятой части населения, иные вообще стояли безлюдные и разрушающиеся, в других жизнь кое-как теплилась.
        Уцелели в основном жители замкнутых полумонашеских общин, наподобие наших старообрядческих, мелкие поселения в горах и лесах, вновь быстро покрывших изрядную часть Европы.
        Да, мир, где мы оказались, был достаточно дикий, и законы тут были под стать всему остальному.
        Супружеская неверность частенько каралась смертью, проституция - смертью или вечным заточением. Смертью каралась также влечение к собственному полу, и это обстоятельство сейчас впрямую касалось нашей судьбы. Но, впрочем, все по порядку.
        Двигатель амфибии заглох, высосав последние капли горючки, всего лишь метрах в пятистах от берега, и нам пришлось до утра болтаться в ночном море.
        Кое-как, с помощью наскоро сооруженного из чехла паруса, выбиваясь из сил, гребя всеми подручными средствами, мы добрались до вожделенной земли.
        Тут же возникла противоположная проблема - берег оказался более-менее обжитым, и оставлять на всеобщее обозрение нашу машину было во всех отношениях неправильно.
        Промучившись несколько часов, мы спихнули машину на глубину, предварительно сняв с нее кое-что полезное.
        К полудню следующего дня мы добрались до маленького городка, но особо в нем не задержались: в королевстве, на землях которого он стоял, шла война, и на нас - непонятных чужаков - уже стали коситься.
        Чтобы купить корабль, нам пришлось «подломить», как говорили в мое время, дом ростовщика средней руки. Сам хозяин с домочадцами отправился на торжественное богослужение по случаю праздника какой-то богини, а сторожевого пса ликвидировал из арбалета Тронк, вызвавшийся на это сам, поскольку, по его словам, имел немалый опыт в подобных делах. Правду сказать, тут он нам здорово помог: пес - косматое клыкастое страшилище ростом по грудь взрослому человеку, к тому же одетое в усаженный шипами роговой панцирь, - вызывал единственное желание: оказаться как можно дальше от него.
        Золота мы взяли достаточно, но пришлось срочно покинуть город, выйдя в море на первом попавшемся под руку паршивеньком рыбачьем суденышке. Его прежний хозяин до сих пор, наверное, не очухался от внезапно свалившегося на его голову счастья
        - за него мы заплатили столько, что хватит на три таких.
        И в следующий же переход попали сюда. Шторм изрядно потрепал нашу лайбу, по традиции получившую имя «Чайка», и мы, благо теперь у нас имелись деньги, решили сменить корабль.
        Так мы попали сюда, в Роттердам.
        В местной Морской палате к нам отнеслись спокойно. В порту стояло около двух сотен кораблей, каждый день приходили и уходили все новые, и наше появление прошло почти незамеченным.
        Собственно, дело ограничилось тем, что мы обменяли десяток монет на кожаную бирку с печатью магистрата, дававшую право на то, чтобы беспрепятственно торговать и находиться в городе. Здесь до таких штук, как патенты или прочие судовые бумаги, пока не додумались.
        Поскребя по нашим сусекам, мы за десять тысяч гульденов заказали на одной из здешних верфей превосходный бриг.
        Да, это был действительно замечательный образец судостроительного искусства.
        Мы не поскупились. Лучшее дерево - английский дуб на шпангоуты, новгородская сосна на мачты, киль из бразильского квебрахо, - крепеж из первосортной бронзы и медная обшивка.
        Хозяин верфи клялся и божился, что через два месяца шхуна будет спущена на воду. Но увы - к великому сожалению, нам не придется плавать на ней…
        Пока корабль строился, мы решили разделиться.
        Шестеро остались на шхуне, Ингольф остановился на припортовом постоялом дворе
«Морской волшебник», где обычно останавливались мелкие торговцы и который находился рядом с верфью, где строился наш будущий корабль.
        А Таисия и Мидара поселились в одной из самых дорогих гостиниц города, там была даже горячая вода и что-то похожее на канализацию: капитан на наши робкие возражения заявила, что ей смертельно надоело жить в крошечной каюте.
        И вот в один далеко не прекрасный день, вернее, ночь стража устроила очередной рейд по гостиницам в поисках контрабандистов и проституток и застала их в одной постели.
        (В первые дни я только что не вслух материл нестандартную ориентацию нашего капитана, а заодно и не вовремя проявившуюся склонность к комфорту.)
        Деяние наших женщин подпадало под статьи как уголовного, так и канонического права, в котором оно определялось как «богомерзкая содомия; деяние греховное, гнусное и омерзительное, любимое ведьмами и суккубами, караемое сожжением на костре, либо повешением, либо, если нечестивицы покаются, вечным заточением». Так, во всяком случае, объяснил Ингольфу местный адвокат, к которому мы на всякий случай решили обратиться. Правда, как он нас «успокоил», поскольку на кострах уже довольно давно никого не сжигали, то суд, по всей видимости, ограничится виселицей. Но ни мы, ни, надо думать, наши спутницы, разумеется, не испытывали восторга при мысли о подобном милосердии.
        Их должен был судить Генеральный суд города Роттердама, однако поскольку в данном случае были замешаны и религиозные вопросы, то одновременно приговор должен был утверждаться экзархом Фландрским - высшей инстанцией в этих землях, приговор которого обжалованию не подлежит, ибо обжаловать его некому: после того, как один за другим от СПИДа умерли три римских папы подряд, на Третьем Латеранском соборе было решено, что эта должность неугодна Богу. Но экзарх-архиепископ в это время как раз отсутствовал, ибо отправился на происходивший раз в десять лет Вселенский Собор, решающий главные церковные дела, и должен был вернуться не раньше чем через два месяца. То есть теперь уже через месяц с небольшим. В принципе, как нам объяснил Рихард, приговор мог бы утвердить и городской епископ, но все равно пришлось бы ждать его возвращения для окончательной конфирмации, поэтому дело о двух содомичках решено было отложить до лучших времен.
        Ингольфу, выдавшему себя за дальнего родственника Таисии, разрешили изредка их навещать.
        Они сидели, слава богу, в лучшей городской тюрьме, в одиночных камерах.
        Их почти не допрашивали и, к великому нашему облегчению, не пытали. Да и зачем особенно допрашивать, если все и так очевидно? Им не приходилось отбиваться от крыс, их не держали в сыром ледяном подземелье - здешняя тюрьма была одной из самых комфортабельных в Европе. Заключенных кормили дважды в день, и кормили относительно неплохо. Вольный город Роттердам был достаточно богат, чтобы не экономить на мелочах и не быть обвиненным в скаредности. Да еще Ингольф время от времени передавал им кое-что.
        А мы думали, как их выручить.
        Действовать тут - при минимальной осторожности - можно было спокойно. Никаких тайных служб, заслуживающих право так называться, в данном мире не водилось. Кроме того, в вольном городе всегда было много иноземцев.
        Беглые почти со всей Европы - от заговорщиков-дворян до крепостных, еще кое-где остающихся, моряки перекати-поле, торговцы - опять же со всей Европы, и не только. Едут сюда и любители поразвлечься - запрет на проституцию соблюдается тут не так строго, как во многих других странах, не говоря уже о том, что в окрестностях вольного города действует пять куртизанских монастырей, воспитанницы которых, говорят, даже преподносились в подарок восточным султанам. Хватало тут и всяческой иной публики, которую привлекают большие деньги.
        Алхимики, изобретавшие философский камень и эликсир бессмертия, бродячие музыканты, актеры, циркачи и певцы и, конечно, - воры.
        Как ни странно, именно с этим темным элементом, как говорили у меня на родине, и связывали мы основные надежды на спасение Мидары и Таисии.
        Но об этом позже.
        А в данный момент мы - я, Дмитрий и Ингольф - собирались на постоялый двор, где у нас была назначена встреча с одним, не чужим нам, скажем так, человеком.
        На стенах харчевни висела, по обычаю этого портового города, всякая всячина, привезенная гостями из дальних стран. Копья и длинные ножи, африканские резные маски, каменные и медные топоры. На неровно прибитых полках стояли диковинные раковины, какие-то идолы из камня и дерева. Над стойкой висело высушенное чучело крокодила, разинувшее зубастую пасть. Сегодня в таверне коротала время компания китобоев. Соседство не очень приятное - публика эта была буйная и грубая. Китобои держались особняком от всех прочих мореходов. Надо сказать, они представляли собой весьма колоритное зрелище. Они одевались ярко и крикливо, одежда их была сшита из дорогих тканей и не у самых дешевых портных. Таков был их профессиональный шик. Правда, кафтаны на их плечах были вытерты и испачканы в смоле, а у иных даже висели лохмотьями. Гарпунеры все, как один, явились со своим оружием. Местный гарпун - не просто оружие, надо сказать, а предмет мужской гордости китобоя (как шутил в подобных случаях Петя Приходько - фаллический символ). Острие ковали из лучшей оружейной стали особые кузнецы, на древко шло дорогое заморское
дерево. Некоторые украшали древко резьбой, а острие
        - золотой инкрустацией и собственной монограммой, хотя далеко не все из них умели читать.
        Компания подчеркнуто не замечала ничего вокруг себя.
        Во главе ее сидел огненно-рыжий мужчина, что называется, поперек себя шире, почти квадратный.
        Длинные волосы его были собраны на затылке в просмоленную косу. На левой руке было два дутых перстня из бледного золота, на правой - браслет почерневшего серебра, который вполне мог заменить кастет.
        Разговор в данный момент шел о чудесах, какие можно встретить в заморских землях.
        - В Китае делают такие воздушные змеи, которые человека могут поднять, - заявил один из моряков, по виду боцман или даже штурман.
        - Ври больше, - бросил кто-то из гостей. - Змей крысу и то не поднимет!
        - Клянусь, сам видел. При хорошем ветре футов на триста поднимается. Ну, китайцы
        - они мелкие, как, к примеру, наши мальчишки. А вообще-то на военных кораблях у них для этого девки специальные.
        - Ну ты сказал - баба на военном корабле! - бросил сидящий в углу долговязый моряк в черном форменном кафтане матроса конвойного фрегата.
        - А еще есть шелковые мешки, надуваемые горячим воздухом, - продолжил боцман. - Те, говорят, еще выше поднимаются. Но сам не видел, друзья говорили.
        - Это все языческие штучки, - бросил какой-то зажиточно одетый старик. - По небу летать - благочестивым христианам про такое и помыслить-то непристойно. Говорю, вольнодумство до добра не доведет - прогневаем Господа, ох, пошлет опять
«красную немочь»!
        Но вот наконец в дверях появился Рихард и кивнул в ответ на наш немой вопрос. Не дожидаясь конца столь ученого разговора, мы вышли на улицу, бросив недоеденную солянку.
        Мы свернули под арку возле знаменитой далеко за пределами Роттердама таверны
«Танцующая корова» (как говорили в городе, единственная таверна, не закрывавшаяся даже в разгар мора, существовавшая почти пять сотен лет). Прошли улицей Рыжего Кота. Узкие и грязные улочки образовывали настоящий лабиринт. Высокие облупившиеся дома, казалось, опасно наклоняются друг к другу - того и гляди, рухнут, прихлопнув как мух беспечно бредущих внизу прохожих. Между домами из окна в окно были протянуты веревки, на которых сушилось барахло. Мостовую заливали помои. По улице шли с базаров дородные хозяйки, неся корзины, набитые провизией, монахи различных орденов и братств в разноцветных рясах, солдаты в кирасах и парадных касках с петушиными перьями - публика, словно сошедшая со старинных картин. Тротуарами тут и не пахло, но тем не менее, видимо, за сотни лет выработались четкие границы - середина для всадников и телег, края - для пешеходов.
        В одном месте путь нам пересекла церковная процессия, впереди которой несли статую какого-то святого, украшенную золотом и самоцветами. Я заметил, как при виде золота у Рихарда в глазах блеснул азартный огонек. Смешавшись с шумной толпой, мы прошли по мосту, переброшенному через мелеющий, затянутый зеленой ряской канал, благополучно миновали стражников, куда больше озабоченных заигрыванием с дородной прачкой, нежели надзором за порядком, и оказались на просторной площади. В центре искрился радужными брызгами фонтан в виде бронзового кита, выбрасывавшего из позеленевшего дыхала струю воды. Фонтан этот был в свое время построен на деньги Гильдии Китобоев, когда-то одной из самых богатых в Роттердаме.
        Шесть широких улиц расходились во все стороны от площади, официально называвшейся площадью Морской Биржи, а неофициально получившей у горожан прозвище - площадь Кита. Постепенно состав прохожих менялся. Матросы в просмоленных куртках, рыбаки в своих в длинных плащах и висящих за спиной зюйдвестках свиной кожи, плотники и конопатчики с верфей. Мы оказались в небогатом квартале, населенном в основном мастеровым людом. Кривые грязные улицы, немощеные, залитые помоями, пахнущие нечистотами и гнилью. Дорогу преграждали кучи мусора и зловонные зеленые лужи, над которыми вились мухи. В узких переулках, зажатых глухими стенами и покосившимися высокими домами, дневной свет становился сумеречным. Мы довольно долго шли затененными пустынными улочками, грязноватыми тесными проулками, ныряли в узкие щели между старыми домами, буквально протискиваясь между потрескавшимися стенами, пересекали какие-то подозрительные, заваленные хламом дворы. А день уже клонился к вечеру, и все меньше людей встречалось на улицах. На глаза нам попался красноносый фонарщик, безуспешно пытавшийся разжечь позеленевший масляный фонарь
с мутным стеклом.
        - Ты вот говорил, что родом из Беловодья, - вдруг спросил Рихард.
        Я кивнул. Беловодье - государство, занимающее почти всю Среднюю Сибирь, часть Монголии и Алтай, основанное четыреста с лишним лет назад новгородскими ушкуйниками и торговцами. Кроме него, тут существует еще пять русских государств, все княжества, с десятком деревянных городов каждое, почти сплошь заросшие лесами - такими же, какие росли при каком-нибудь Рюрике и Святославе.
        По нашей легенде, мы трое, вместе с Голицыным и Таисией, происходили именно оттуда.
        - Интересно бы побывать у вас, посмотреть, как там люди живут.
        - Я на родине уже сколько лет не был, - на этот раз я сказал чистую правду. - Даже не знаю, как там сейчас и что. Может, уже все изменилось.
        - Нет, твоих земляков встречать не приходилось, - сообщил Рихард, приложившись к фляге с водкой. - Новгородцев видал - что было, то было. А вот беловодских… А ваш этот, как его… Трунг, что ли? Он откуда? - продолжил он разговор. - Занятно лопочет, никогда я такого языка не слышал, хоть пять лет плавал. Как вы только его понимаете? Индусы, правда, как будто похоже кулдычут, только он на индуса не смахивает ни на полдюйма.
        - Он издалека… - уклончиво ответил я.
        Рихард понимающе усмехнулся.
        Странно, но уже не первый раз каким-то шестым или двенадцатым чувством в нас интуитивно угадывают чужаков, может, даже не осознавая как следует, в чем тут дело. А ведь раньше я этого вроде не замечал. Быть может, дело в том, что прежде нас каким-то образом прикрывали маги? В конце концов, чем они там занимались, сидя на стоянках в своих каютах, - неизвестно. Или просто дело в том, что мы нигде долго не задерживались?
        Почему-то этот аспект проблемы при подготовке к бегству мы совершенно упустили.
        Ведь прежде мы ходили в те миры, о которых все, что надо знать, было хорошо известно.
        Прежде чем торговцы начинали посещать мир, его детально, иногда даже не один год обследовали разведчики.
        А теперь нам пришлось идти наобум, совершенно не зная - куда. И еще повезло, что не влезли в самый разгар жесточайшей войны или куда-нибудь, где имеют привычку приносить всякого чужеземца в жертву своим богам. Или в мир, где живут, например, только негры. Вот номер - приплываешь ты к берегу, а тебя хватают и, как белого демона из местного ада, - и на костер.
        Или, по крайней мере, в мир, где именно чернокожие - доминирующая раса, согнувшая европейцев в бараний рог, - пара таких ответвлений, кстати, есть на границах зоны влияния Хэолики.
        Удивительней всего, что мы не подумали об этом раньше, еще до того, как отправились в свое путешествие.
        А ведь все мы были людьми бывалыми и, за исключением Дмитрия, да еще меня, повидавшие кое-что и в прежней жизни.
        Как велика все же инерция мышления!
        Наверное, в наших странствиях нас выручало еще и то, что ни на пиратов, ни на кого-нибудь еще в этом роде мы не походили, и поэтому за нас еще ни разу не взялись всерьез. Правда была слишком невероятна, чтобы кто-то мог хотя бы представить что-либо подобное, не говоря уж - заподозрить.
        Вот разве что Рихард… Его вопросы становятся довольно странными.
        Встреча с Рихардом была для нас весьма счастливым обстоятельством. Впрочем, для него она была несравненно большей удачей. Дело было так.
        В ту ночь мы втроем вышли на одну из первых рекогносцировок к городской тюрьме; тогда мы еще активно искали способы отбить наших женщин силой.
        Перед этим мы едва ли не целый день провели в спорах: что делать и как выручить Мидару и Таю?
        Было предложено: немедленно явиться в полном вооружении в тюрьму, перестрелять всех, кто окажется на пути, освободить женщин, а потом прорываться к кораблю (Ингольф и Орминис); сегодня же ночью явиться домой к кому-нибудь из представителей городской власти и предложить все наличное золото и драгоценности в обмен на свободу наших подруг (Секер, я и Дмитрий); подождать некоторое время, разнюхать, что к чему, и подкупить тюремщика или судью (это Тронк).
        В итоге ни до чего не договорились и решили - выждать и выяснить все.
        Ночной Роттердам - наверное, самый мрачный город из тех, куда заносила меня судьба. Словно бы что-то разлито в этом воздухе и привычном мелком дожде, за пеленой которого как будто что-то (или кто-то) таится.
        Это, впрочем, совсем не значит, что жизнь вольного города замирает. Даже напротив. Правда, главным образом активность почтенных обывателей выражается в пьянстве - почти единственном доступном им развлечении.
        Лавочники и приказчики, весь день с хмурым видом сидевшие за прилавками, теперь весьма оживленно спешат в таверны и кабачки. Подмастерья, которым уставами всех цехов запрещается посещать питейные заведения, тоже устремляются в кабачок. От них не отстают поденщики, а вернувшиеся из рейсов матросы, просаживающие свой заработок, и так не отличают дня от ночи. Влажный мрак разгоняют уличные фонари, кое-где газовые, но по большей части - на конопляном масле и ворвани. Сияют большие светильники с разноцветными стеклами над дверьми дорогих кабаков и увеселительных заведений. Из настежь распахнутых дверей многочисленных питейных заведений слышаться веселые песни. Иногда, правда, оттуда доносится треск ломаемой мебели и характерные звуки мордобоя. Каждую минуту навстречу попадаются нагрузившиеся сверх меры поклонники Бахуса, бредущие домой на заплетающихся ногах. Квартальные стражники громко храпят в своих деревянных будках на перекрестках, не проявляя склонности во что-либо вмешиваться. Даже дождь - частый в этих краях - не может помешать этой жизни. Главное отличие от прочих виденных мною миров - здесь
не увидишь продажных женщин. Подобные удовольствия тут можно получить только в сугубо тайных притонах, жестоко преследующихся властями по старой памяти, восходящей еще ко временам Великого Мора. Однако выглядят так «весело» - пусть и веселье это мрачное - только припортовые районы и важный, богатый центр. Но стоит отойти ближе к окраинам, и картина меняется. Улочки с наступлением темноты становятся тесней. Наглухо заперты двери трактиров, и лишь отдельные лучики света пробиваются из щелей. Кое-где неярко светятся окошки и доносится веселый шум и музыка. Но не следует обманываться - это живут своей подозрительной жизнью те самые увеселительные заведения самого дурного пошиба, про которые говорят всякое… И над всем этим нависает мрачной громадой уходящий в небо роттердамский собор Святого Николауса - покровителя мореходов и воров. Ночь тут, как и в большинстве миров, принадлежит греху и пороку.
        Конечно, средневековый город ночью - в любом из миров - зрелище невеселое, если не сказать прямо - угрюмое. Улицы, погруженные во тьму, которую не разгоняет даже свет свечей и лучин из окошек домов, ибо они плотно закрыты ставнями, рассчитанными на то, чтобы противостоять лому и топору. Ни одного человека на улицах (не считая лихих людей) - иногда кажется, что город давно покинут и мертв. Но здесь все это ощущается особенно явственно, что ли… Случалось мне иногда оказываться и в городах воюющих стран, но и там бывало повеселее. Если бы я не утратил окончательно всякую склонность к романтике, то сказал бы, что, может быть, ночами возвращается тень постигшего сей мир бедствия, накрывая собой землю.
        И вот по пути обратно в закоулках старого порта мы увидели, как человека четыре, озираясь, выскользнули из щели между заброшенными складами. Они выдали себя за несколько секунд до этого тихой перебранкой и шагами, и наша четверка успела спрятаться в непроглядной тени стены. Они тащили волоком какой-то длинный сверток. Остановились и, собравшись в кружок, о чем-то коротко пошептались. Один из них пнул сверток ногой. Оттуда послышался сдавленный стон. Тот, зло оскалившись - при луне блеснули зубы, - ударил по мешку короткой дубинкой. Они, разумеется, не подозревали о присутствии посторонних всего в каких-то полутора десятках шагов от них. Раскачав сверток, они швырнули его с причала. Уже через несколько секунд все четверо, не оглядываясь, исчезли в ночном мраке.
        Мы действовали без лишних слов.
        Быстро сбросив одежду и сапоги, Дмитрий схватил конец веревки (словно по наитию, мы прихватили с собой моток корабельного линя - на тот случай, если придется перебираться через стены) и прыгнул в воду.
        Почти сразу веревка задергалась. Не выпуская из поля зрения темноту позади нас, откуда в любую минуту могла появиться уже знакомая нам четверка (вдруг да им придет в голову проверить, не всплыла ли их жертва), мы с Орминисом потянули за нее.
        Через полминуты мы выволокли сверток на камни пирса.
        Вслед за ним на пристань выбрался Дмитрий.
        Два взмаха ножа понадобилось Секеру, чтобы из разрезанного вдоль мешка вывалилось тело связанного по рукам и ногам человека с основательным кляпом во рту. Секер быстро освободил тело от опутавших его веревок, выдернул кляп и перевернул человека на живот, перегибая через колено. Из его рта хлынула вода. Спустя несколько секунд спасенный поднял веки.
        - Парни, вы кто? - слабо шевеля губами, пробормотал он. - Или я уже на том свете?
        Так Рихард Ван Дамм познакомился с нами, а мы - с Рихардом.
        Мы рассказали ему нашу историю, разумеется, не касаясь вопроса, откуда мы и как сюда попали. Для него мы были всего лишь старыми товарищами, уже давно плававшими вместе и добывавшими пропитание перевозкой грузов и (прозрачно намекнули) контрабандой.
        Рассказали мы ему и о постигшем нас несчастье.
        Совет толкового местного жителя, тем более имеющего отношение к криминалу, был нам нужен как воздух, а на мнение Рихарда в делах определенного рода можно было полагаться.
        Мы пошли на некоторый риск, доверившись ему. И подталкивал к этому не только расчет на простую человеческую благодарность - мы, за свою жизнь повидавшие всякое, не имели иллюзий на этот счет и знали, что спасителей тоже иногда предают. Куда больше значило то, что мы для него остались единственной надеждой и защитой: вся небольшая воровская шайка, в которую он входил, уже была на том свете, и сделавшие это были достаточной силой в ночном мире вольного города.
        И он, подумав и почесав затылок, сказал, что берется свести нас с теми, кто может нам помочь.
        По мере того как мы углублялись в лабиринт подозрительных кварталов Роттердама, наш проводник старался все больше держаться в тени, как бы невзначай занимая такое положение, чтобы между ним и улицей все время оказывались мы трое.
        Хотя, надо сказать, узнать Рихарда в его нынешнем облике было очень непросто. Вроде совсем мало усилий: слегка подкрашенная и чуть по-другому зачесанная бородка, прикрытые шляпой волосы с фальшивой косичкой, несколько штрихов косметики (позаимствованной из небогатых Таиськиных запасов), - а почти ничего общего с тем бедолагой, которого мы вытащили из воды несколько дней назад.
        Свернув в ничем не примечательный переулок, Рихард остановился и, оглянувшись, бросил:
        - Здесь.
        Нас обступили мрачные каменные дома со щелями слепых окон, напоминавших бойницы, покатыми крышами, крытыми потрескавшейся замшелой черепицей, и тяжелыми дверьми на массивных петлях. Полуразвалившаяся, давно заброшенная церковь отбрасывала на все это сумрачную, какую-то нехорошую тень.
        - Куда это ты нас привел, приятель? - настороженно оглядываясь, спросил Секер.
        Не отвечая, Рихард легонько постучал в одну из массивных дверей. За ней не раздалось ни единого звука, и я уже решил, что таинственные друзья Рихарда куда-то исчезли. Наконец осторожный голос тихо спросил:
        - Кто?
        - Открывай, Николаус. Это я.
        Прошло около полминуты или минута. Из-за двери сочилось почти физически ощутимое сомнение.
        Наконец негромко звякнул отодвигаемый засов, и дверь слегка приоткрылась. Выглянувший из щели неприметный человек мельком глянул на Ингольфа, потом на нас с Секером, опять на Ингольфа. Затем он вновь довольно долго изучал Рихарда и, видимо, удовлетворившись осмотром, наконец произнес, почти не разжимая губ:
        - Привет, Кинжальщик. Давно тебя не было видно. Говорили, что ты помер вроде вместе с прочими… А это кто с тобой? - Это было сказано уже другим тоном - сухим и подозрительным.
        - Это мои друзья. Они спасли мне жизнь, а вас этим самым, между прочим, избавили от крупных неприятностей. У них к вам дело! Открывай!
        Человек исчез, не задвигая засов.
        Через некоторое время лязгнула снимаемая с крюка цепь, и в темном дверном проеме появился полуобнаженный загорелый здоровяк с окладистой, черной как смоль бородой и сломанным носом.
        - Хвоста не привел? - осведомился хозяин.
        - Обижаешь, Ян, - фыркнул Рихард.
        - Ну, добро… - Здоровяк еще раз окинул нас всех взглядом. - Заходите, раз есть дело. - Он посторонился, пропуская нас, выглянул на улицу, внимательно осмотрелся и захлопнул дверь.
        На столе горела толстая сальная свеча в медном позеленевшем подсвечнике. В углу поскрипывал сверчок.
        Из-за закрытых ставень пробивались тусклые лучики заката, но подсознательно мне казалось, что за стенами уже глубокая ночь - настолько соответствовала этому обстановка в старом доме. Первом настоящем воровском притоне, куда занесла меня судьба.
        - Стало быть, хотите достать девчонок из тюрьмы, - подытожил Ян, выслушав наш рассказ (о, разумеется, сказано было далеко не все).
        Он замолчал, принявшись вертеть в руках сточенный столовый нож. Молчание тянулось как густая патока.
        - Ребята, вам их не отбить, там одной стражи человек двадцать будет, - с сочувствием и даже как будто с болью в голосе произнес хозяин. - У меня самого церковные брата безвинно казнили, а подо мной тогда двадцать головорезов ходили. Ничего сделать не смог… У инквизиторов аркебузы лучше армейских - винтовые, штучной работы. Ни один доспех не спасает, говорю вам, да и у самих панцири дай Господь! Было бы времени побольше, мы бы чего-нибудь сообразили…
        За это время мы узнали довольно много. Узнали, что инквизиция ныне не та, что прежде, но еще сильна, и, если бы было побольше времени и другая обстановка, Мидару с Таей можно было бы попробовать выкупить.
        Но дело это на контроле (правда, это было сказано в несколько более кратких и энергичных выражениях) у самого главного протоэкзекутора, а это такая скотина, такая скотина… Мы также узнали, что компания, к которой Рихард принадлежал и которую сейчас возглавлял Ян, - «честные воры» и контрабандисты, а их противники, пытавшиеся убить Рихарда, - мерзавцы, каких мало, не гнушающиеся убийствами и похищением девушек, которых продают мусульманским работорговцам («Ну прямо слышу нашего Тронка», - подумал я). И что их всех надо бы давно повесить, только вот среди ихних вожаков есть весьма влиятельные люди, даже один член магистрата и квартальный советник. Но все равно до них еще доберутся. Главного - что можно сделать для спасения наших женщин - мы не услышали. Затем Ян с Рихардом куда-то ушли, оставив нас на полчаса под присмотром двух угрюмого вида личностей.
        - Вот такие дела, - грустно подытожил Ян, вернувшись. - Но чем смогу, тем помогу: Рихард мне вместо брата стал. Просто помогу - без денег. Но и вы тоже кое-что сделаете - вывезете отсюда Рихарда. Чем дальше, тем лучше, тут ему все равно не жить. - Он поднялся, давая понять, что разговор окончен.
        Когда мы вернулись, уже почти ночью, на постоялый двор и за нами захлопнулась дверь в апартаменты Ингольфа (четырехугольную низкую комнату с деревянным рукомойником на стене и двумя низкими окошками), Рихард, как мне показалось, преодолев немалое внутреннее сопротивление, тихо и неуверенно начал:
        - Вот что я хочу сказать… Я, конечно, не лезу в ваши дела, но я так понял, что вам нужна зачем-то побрякушка одной из девчонок, - при этих словах он старательно отводил глаза. - Если хотите, я скажу Яну, он поговорит с мастером Гротом, так тот вам ее достанет. Ведь ему положено барахло смертников… Правда, амулеты всякие обыкновенно сжигают на костре у виселицы, но он-то, старый хрен, насобачился в этом деле, ему вытащить их - раз плюнуть…
        Он запнулся, увидев окаменевшее лицо Ингольфа и его глаза, в которых - готов в этом поклясться - загорелся не фигуральный, а самый настоящий огонь… И я вспомнил услышанную как-то в трактире байку, из которой следовало, что мастер Грот - роттердамский присяжный палач.
        А следующий день принес нам неожиданный сюрприз.
        Уже после того, как мы проснулись и, наскоро прожевав скромный завтрак, собирались отправиться на шхуну, в дверь заглянул привратник и на ломаном немецком сообщил, что к мингеру Ингольфу пришла молодая девка.
        На пороге появилась совсем еще юная женщина, еще не достигшая двадцати лет, синеглазая и золотоволосая.
        На ней был длинный широкий плащ с капюшоном - самая распространенная тут женская верхняя одежда, а в руке - довольно объемистый мешок. На левой руке было обручальное кольцо. Вдова.
        Прежде чем заметно растаявший Ингольф успел спросить, зачем эта красавица явилась к нам, неожиданно вмешался Рихард, чье лицо мгновенно приобрело выражение крайнего удивления в смеси с неподдельным испугом.
        - Как ты сюда попала, Ильдико? Как Эдвард отпустил тебя одну? Или случилось что?
        Ильдико? Я вспомнил, что Рихард как-то вскользь упоминал о своей сводной сестре, носившей такое странное имя. Кажется, он говорил, что она замужем за небогатым торговцем где-то в соседнем Утрехте.
        - Прирезали его, Эдварда твоего! - горько и зло рассмеялась гостья. - Кому-то хвост прищемил или, может, страже кого заложил. - И добавила с чувством: - Вот уж о ком жалеть не буду, перед Богом клянусь, пусть даже в аду гореть мне за такие слова! Хорошего же ты мне мужа нашел, братик! - с горьким сарказмом продолжила девушка. - Тоже говорил: купец, купец! Неужели не знал, кто твой дружок?.. Свинья грязная, что он со мной делал! - выкрикнула она, совершенно не обращая внимания на посторонних. - Мавр бы постыдился! Он и не мог ничего, за два года ребенка сделать не сумел. Я со стыда руки на себя наложить, случалось, хотела. Думала, лучше бы мать меня в куртизанский монастырь отдала! Хоть жила бы в роскоши, а эта скотина каждый медяк экономила, каждую тряпку нужно было выпрашивать! Досыта, случалось, не ела!
        - Ильдико, что ты несешь! - взвился Рихард, бросив в нашу сторону панический взгляд.
        Я понял, о чем речь.
        Хотя проституция, как таковая, практически вымерла (вместе с большинством проституток), а уцелевших продажных женщин ждало суровое наказание, тем не менее человеческая природа осталась прежней. А где спрос, будет и предложение - первый закон торговли, прекрасно известный мне из личного опыта.
        Короли, знать и просто достаточно богатые люди выращивали себе женщин для удовольствия в специальных закрытых питомниках (по-другому их не назовешь), где особо отобранных девочек содержали с детства и целомудрие их неусыпно оберегали. Учреждения эти в основном находились при монастырях.
        Тем временем Ильдико, согревшись и наскоро подкрепившись ломтем хлеба с жареной свининой, которые запила чаркой подогретого вина, принялась изливать свое горе. На нас она не обращала внимания: возможно, полагала, что друзья брата - не те, кого можно стесняться.
        Через неделю после того, как убили Эдуарда (ее мужу воткнули в спину нож, когда он ночью возвращался из таверны), вдруг налетела толпа кредиторов. Все имущество купца тут же растащили якобы за долги, так что ей остались только жалкие полсотни гульденов, а на дом тут же наложили арест.
        На вопросы Ильдико, что ей делать, следовали однообразные ответы, сводившиеся к тому, что многие не прочь будут увидеть такую молодую и красивую, но бедную вдову экономкой в своем доме.
        Она не стала ждать, пока ее вышвырнут на улицу, и, быстро собрав вещи, вернулась в Роттердам, где отправилась в единственное известное ей место - на явочную квартиру Яна. Вообще-то, подумал я, сестра нашего здешнего приятеля не робкого десятка - в те места и к тем людям лично я без нужды бы не сунулся в одиночку. Ян, объяснив ей ситуацию, подсказал, где можно найти его.
        Когда она закончила, Рихард беспомощно и умоляюще посмотрел на нас, не решаясь начать разговор…
        Рихард
        Что это все-таки за братцы такие? Нет, не колдуны и не бесы, конечно.
        Это пусть дураки верят в корабли с экипажами из чертей да мертвяков. Но то, что не простые люди, не такие, как мы, - голову кладу! Пусть там они насчет многих вещей не рубят ни гульдена, а по тому, как смотрят, что у них на мордах, - видно. Ну хорошо, поверю, что они из каких-то далеких краев. Хотя, понятное дело, люди они бывалые и повидали многое. Так и быть, поверю. То, что ихняя скорлупа непонятно скроена (где такие строят, и не допру, хотя пять лет плавал),
        - это тоже пропустим. А все остальное? Начиная с того, что они вытащили меня с того света - просто взяли и вытащили. Я бы сам никого вытаскивать не стал - себе дороже! Да мало ли: кого надо, того и топят - это уж закон такой для таких, как я! Дальше: ну кто в здравом уме на Святую инквизицию попрет? Пусть и не та она, что прежде, но все-таки псы Божьи, одно слово. Так грызанут, что тут же с копыт долой. Еще: они думали, я не видел, а я-то ясно срисовал, что за штучку они прячут в рундуке, на котором этот припадочный неверный спит (точно неверный, чтоб мне пива не пить, - я-то их повидал!). А прячут они там мушкет, ни на одно нормальное оружие не похожий и вообще непонятный какой-то. Но то, что это не дудка, а ствол, и ствол серьезный, - голову кладу. А вот еще, кстати: чтобы мусульман да с христианами в одной команде был - когда это такое было? Непонятные люди.
        Но - настоящие. Вон, ради тех двух женщин готовы смерти башку в пасть сунуть. А вроде они ничьи не жены, не любовницы… Видно, своих не бросают. Стало быть, повезло мне, что я с ними теперь. Правда, еще вопрос - свои ли мы уже для них? Не из-за себя дергаюсь - из-за Ильки. Не дай Господь с ней что случится - себе не прощу…
        Василий
        - У тебя странное имя для христианки…
        Девушка обиженно посмотрела на меня:
        - Ильдико - это дочь древнего немецкого короля. Аттила сделал ее своей женой, грозя убить отца и братьев, но в первую брачную ночь она заколола самого Аттилу и избавила мир от языческого тирана… За что имя ее с благодарностью вспоминают все добрые христиане…
        Видимо, в данный момент Ильдико наизусть цитировала какую-то старинную хронику.
        - Ты знаешь, кто такой был Аттила? - вдруг спохватившись, спросила она.
        - Знаю, царь гуннов.
        Надеявшаяся поразить меня своей образованностью, она разочарованно хмыкнула.
        - Это отец хотел, чтобы меня так назвали. Он был ученый человек, полубрат ордена миноритов. Поэтому настоящей свадьбы с матерью и не было.
        - То есть? - удивился я. - Он монах был, что ли?
        - Ты чего, с луны упал? - Ильдико уставилась на меня. - Какой тебе еще монах? Сказано - миноритский полубрат.
        - Он из Беловодья, - бросил спустившийся в кубрик Рихард.
        - А, схизматик. Тогда понятно.
        Припоминаю, что миноритами тут звали членов полумонашеских общин, ведущих довольно замкнутый и суровый образ жизни, хотя им и не запрещалось иметь семьи.
        - Он о нас заботился и к Рихарду как к родному сыну был. Он даже читать нас научил и книги приносил из библиотеки монастыря, - продолжала вспоминать она.
        Появившись только вчера на «Чайке», Ильдико уже прочно освоилась здесь и тут же по неистребимой женской привычке принялась наводить порядок. Даже успела прикрикнуть на Ингольфа, который заявил, что, дескать, и так хорошо. И съездить тряпкой по физиономии Тронка, вздумавшего дружески хлопнуть ее пониже спины. И фыркнуть на Файтах, попытавшуюся было проявить свой гонор. И сварить из опротивевшей уже селедки и моркови с луком очень вкусный суп, съеденный нами дочиста. И вообще - нам с ее приходом словно стало легче дышать.
        Одним словом, было ясно, что наша команда увеличилась еще на одного человека. То есть на двух.
        Ильдико
        Я чувствую, что они - особенные. Не такие, как все люди, что здесь живут.
        Иногда просто становится непонятно: как этого другие могут не видеть? Хотя бы: как они относятся друг к другу, что старшие не орут на младших (да и как будто нет таких тут, а все словно братья). Ими командует князь (и в самом деле, как он мне сказал, самый настоящий), а обращается с другими как с равными.
        У нас паршивый лавочник на того, кто беднее его, и плюнуть-то побрезгует, а тут
        - целый князь…
        И еще, главное, может быть: хотя они люди, сразу видать, немало крови пролившие, а не злые. Нет в них той злобы, что из наших людей так и лезет. Не понимаю я этого, но чую - не такие они. Уж не знаю, кто и откуда, но чувствую одно: с ними мне сразу спокойно стало.
        А я чутью своему доверяю. Как же иначе: пусть у меня отец полумонах, зато бабка, как ни крути, - знахарка. Стало быть - ведьма. Пусть и белая, и с церковным благословением, а все равно ведьма.
        Василий
        Перед нами возвышалось громадное, метров двадцать высотой, здание городской тюрьмы, сложенное из неровного древнего кирпича. Ворота были наглухо заперты. Перед ними ходил взад-вперед, позевывая, стражник.
        Метрах в тридцати, у стены, за которой расположены казармы городских стрелков, у очень похожих ворот - очень похожий стражник. Стражник производил впечатление не особо бдительного. Да и не удивительно - из этой тюрьмы за все почти триста лет никто не сумел бежать.
        Как рассказал Рихард, приговоренных доставляют из тюрьмы по главной городской улице либо на площадь Кита, либо на Маркплац, где и производят казни. Дабы не тратиться каждый раз на плотников и дерево, магистрат вольного города Роттердама еще сто лет назад повелел изготовить из почти вечного тикового дерева разборную виселицу, которую при необходимости извлекают из подвала городской тюрьмы и быстро, всего за несколько утренних часов, устанавливают. Рихард вспомнил к случаю рассказы деда, еще мальчишкой заставшего настоящие аутодафе с кострами. Тогда по этому случаю устраивались настоящие шествия вроде карнавальных. Осужденных вели по всем главным улицам под пение молитв, гимнов и похабных песен (н-да, что ни город, то норов). На площади, где назначалась казнь, выступали шуты и артисты, веселя собравшуюся публику, показывали представления, вышучивающие нечистую силу. Сам дед тоже в них участвовал и даже играл короля чертей и главного повара адской кухни. Обычно местом совершения правосудия избирается Маркплац - главная торговая площадь, хотя в любом случае кортеж не минует ее. Решение суда, по
местным правилам, объявят уже на месте, перед самой казнью. Даже если приговоренные помилованы, они узнают об этом только с петлей на шее и капюшоном на глазах.
        Для нас все это стало вдруг очень актуальным: вчера мы узнали, что наскоро собравшийся роттердамский суд, не став дожидаться задержавшегося в пути епископа, вынес заочный приговор двум чужеземкам за деяние, считающееся тут немногим лучше убийства или изнасилования.
        Я еще раз оглядел тюрьму.
        Ворота окованы даже не железом, а неровной истертой медью, когда-то, видимо, покрывавшей корабельные днища; часовой в будке возле них наверняка ночью заснет; в каком крыле сидят узницы - тоже известно…
        Может быть (вновь мелькает надоедливая мысль), все наши хитроумные затеи - это лишнее, и следовало просто взять этот казенный дом штурмом, благо нашим оружием можно перестрелять всю смену караула за пару минут?
        И опять, повертев так и этак, отбрасываю ее.
        Будь нас хотя бы человек пятнадцать, имей мы бронежилеты и вдоволь патронов, хотя бы один пулемет, чтобы блокировать казарму, а заодно - килограммов двадцать динамита на стены (взрывчатку я мог бы сделать и сам из подручных средств, но время, время!), мы бы вскрыли эту тюрьму как раковину устрицы…
        Правда, потерь бы уж точно не избежали. Пули здешних самопалов летят недалеко и неточно, но, попав, проделывают в человеке дыру, куда можно просунуть кулак.
        Все равно - раз ничего этого у нас нет, придется, как говорится, идти другим путем.
        Ингольф трогает меня за рукав. Наша последняя рекогносцировка закончена. Но предстоят еще кое-какие дела. Теперь наш путь - на местное торжище.
        Роттердамская припортовая ярмарка многоголосо вопила на все лады. Блеяли овцы, ржали лошади, истошно кричал невесть как попавший в эти холодные края осел. Люди громко переругивались, истово торговались, хлопали по рукам и возмущенно кричали. Торговали тут всем - от ладанок и амулетов на все случаи жизни до засахаренных фиников и изюма. Ингольф и я с трудом продирались сквозь пахнущую потом и луком толпу. Мы довольно долго ходили в тесном лабиринте палаток, фургонов и лотков, минут на десять застряли в мясных рядах. Мелькали громадные бычьи туши на крюках и немногим уступающие им в размерах мясники, заросшие бородами до глаз, с ножами, смахивающими на короткие мечи.
        - Мясо! Мясо наисвежайшее! Богом клянусь, только вчера мычало… Окорока! Солонина! Копчености! - выкрикивали они, и от их зычного баса закладывало уши.
        Жирные матерые крысы, важно волочившие по грязному булыжнику голые хвосты, почти не таясь, шныряли под ногами.
        Наконец за навесами, где человек в полосатом халате продавал «настоящие персидские ковры» (если я хоть что-то понимаю в торговле, сделанные где-то неподалеку от здешних мест), обнаружили искомое - уголок, где торговали мастера оружейного цеха.
        - Кавалерийские пистоли с новейшими ударными замками - много дешевле и надежнее колесных! - завывал длинный немец, чье лошадиное лицо украшали бакенбарды чуть не до плеч.
        В руке он держал оружие - длиной полметра и калибром немного уступающее противотанковой пушке.
        Мы переглянулись: пожалуй, это именно то, что нам надо. За дело взялся Ингольф, и уже минут через пять они хлопнули по рукам, и скандинав развязал извлеченный из-за пазухи кошель. Зазвенели монеты, горкой легшие на прилавок.
        - Сдачи не надо, мингер, - бросил викинг.
        Тот довольно кивнул, потом заговорщически пробормотал вполголоса:
        - Латы-кирасы не требуются? Прочнейший товар, скажу вам! Секретная ковка по дамасским рецептам! Аркебузную пулю на двадцати шагах держат!
        Мы вежливо отказались, поблагодарив.
        Может, что-то типа бронежилетов нам бы не помешало, но не будешь же их носить открыто? Да и не очень я верю в их замечательное качество - самому приходилось продавать доспехи из самого обычного железа, выдавая их за заговоренные заморскими магами. Денег, кстати, тоже осталось не так много - золото, добытое с помощью Тронка, таяло не по дням, а по часам, тем более что две трети его ушло в сундуки хозяина верфи и вернуть их не было никакой возможности.
        Весь этот день мы провели в торговых делах.
        Кроме уже упомянутых пистолей, было закуплено две дюжины короткоствольных крупнокалиберных пищалей. У случайно подвернувшегося на пути торговца железным ломом почти за бесценок добыли две маленьких ручных картечницы - мортирки с фитильным замком, снятые с вооружения уже лет сорок. Купили несколько фунтов пороху и доброй свинцовой картечи - если что, то попавший под наш выстрел окажется нафарширован плюмбумом не хуже, чем булка изюмом.
        Разумеется, имевшееся у нас оружие многократно превосходило здешние самопалы, но нам придется сражаться по крайней мере с двадцатью конвоирами. Причем это будет не обычная городская стража, а епископская гвардия, так что мало надежды на то, что они разбегутся, как только начнется стрельба. Мы, конечно, вполне могли перестрелять их всех из наших замечательных автоматов, но при этом надо было иметь в виду нехватку боеприпасов.
        Кроме того, у торговца алхимическими и аптечными снадобьями приобрели три бочки с чистым спиртом, сообщив, что сегодня же за ними явится племянница одного из нас. Купили бы и больше, но это оказался весь имеющийся на данный момент запас. Лучшего горючего достать тут было невозможно.
        У выхода с ярмарки мы, встретившись, отдали необходимые распоряжения насчет спирта Ильдико, вместе с Орминисом отряженную для покупки лошади и телеги, необходимых на втором этапе бегства. Похоже, с заданием она великолепно справилась, купив не очень видного, но резвого и спокойного конька мышиной масти и прочную трехколесную повозку - при этом она с гордостью сообщила, что выторговала двадцать гульденов.
        Для послезавтрашнего дела почти все было готово.
        План действий, составленный нами, был прост и примитивен.
        Дождавшись, когда кортеж с осужденными прибудет на место казни, мы нападаем на стражу, разделываемся с ней автоматным огнем, одновременно устраивая переполох среди собравшихся, хватаем в охапку Мидару и Таю, после чего мчим что есть духу в порт и выходим на шхуне в море, прямиком направляясь к ближайшей точке перехода.
        Надежды наши были главным образом на превосходство нашего оружия, на потрясение и растерянность при виде результатов его применения, которые охватят противника, а заодно и местные власти, на то, что при здешних средствах связи не удастся быстро поднять тревогу, на то, что двигатель поможет нам оторваться от погони, если она все-таки будет… Честно говоря, этих «если» набиралось многовато. Фактически, основная надежда была на авось.
        Во всяком случае, картинка вырисовывалась вовсе не похожая на те похождения представителей цивилизованного будущего среди диких предков, что встречались мне в фантастических книгах и фильмах. Подумалось даже - засунуть бы тех сочинителей в нашу шкуру! Да и наш прежний богатый опыт - опыт междумировых торговцев - ничем на этот раз помочь не мог.
        Если кому-то из наших бывших коллег и случалось загреметь за решетку, то его обычно просто выкупали - отдадим должное, сумму взятки в этом случае хозяева не ограничивали. В самом крайнем случае на берег сходил маг и аккуратно - «без шума, без пыли», как говорится, - извлекал незадачливого морехода из узилища. Правда, потом его долго воспитывали на предмет того, что не следует нарушать законы места, куда попал, создавая проблемы товарищам и уважаемым чародеям, и воспитывали далеко не всегда одними словами…
        План действий был разработан за одни сутки, и обсуждение его со шлифовкой деталей заняло тоже не много времени.
        Первоначально мы склонялись к тому, чтобы напасть на конвой на улице Скорбящих, или на площади Кита, или даже у тюремных ворот, но почти сразу отказались от этой мысли. Хотя на Маркплац нам придется осуществить задуманное на глазах у собравшейся толпы, с нее мы сможем очень быстро добраться до шхуны. В то время как в первом случае нам пришлось бы долго кружить по переулкам старого города, так что власти успели бы объявить тревогу и перекрыть нам пути отхода.
        Дмитрий, Ингольф, Орминис, Рихард и я берем на себя основную часть операции.
        Признаться, вопрос об участии брата и сестры в операции вызвал у нас поначалу некоторые сомнения, но они согласились сразу и без малейшего сомнения.
        - Я ваш должник до гроба! - только и сказал Рихард, а его тон и выражение лица дали понять, что ему можно доверять безоглядно.
        Ильдико отводилась едва ли не самая важная роль - она должна была ждать нас в условленном месте с повозкой. В надежности ее у нас сомнений не было - с нами шел ее брат, и от нашего успеха зависела его, да и ее дальнейшая судьба. Деваться им было особенно некуда: в Европе было не так много мест, где привечали чужаков, - еще были свежи в памяти века мора. А насчет того, чтобы поискать счастья в более отдаленных краях… Где, спрашивается? В полуязыческих королевствах Мексики, где до сих пор тайком приносят в жертву богам человеческие сердца? На севере Америки, где как раз разгорается борьба между пришельцами и индейскими племенами? К мусульманам? Но там заставят переменить веру, так же как в Беловодье или Московии. Именно поэтому они сразу и основательно уцепились за нас - хоть какая-то защита в этом суровом к одиночкам мире. И судьба их была теперь связана с нашей.
        На шхуне должны были остаться Мустафа, а также Тронк (его качества как боевой единицы внушали нам сильные сомнения) и Файтах.
        Итак, все должно было произойти сразу после суда - через два-три дня самое большее. Зависело это, впрочем, не от нас, а от судей: приговор, как нам сообщил посланный друзьями Рихарда человек, редко приводят в исполнение позже, чем через четыре-пять дней.
        За иллюминатором моей крошечной каютки был ночной Роттердам.
        Неосвещенный, погруженный во мрак, с редкими искрами тусклого света город.
        Чужой, как десятки других, виденных мною.
        Через три месяца исполнится ровно год, как мы в пути.
        И сколько нам еще странствовать - год, три, пять лет?
        Мысли мои перешли на завтрашнее дело. Камень остается у Мидары, а значит, в любом случае будет у нас в руках.
        Талисману Древнейших не страшен огонь - так, во всяком случае, говорят легенды. Разбить его тоже почти невозможно - как-то Мидара упомянула: покойный Ятэр рассказывал, что однажды кристалл без малейшего для себя вреда принял удар пистолетной пули, пущенной почти в упор.
        Правда, как говорил тот же Ятэр, с Застывшим Пламенем может справиться далеко не каждый, но нас как-никак девять человек, не считая Файтах…
        Черт, я уже прикидываю, как нам обойтись без Мидары! Неужели я настолько очерствел за эти годы? Да, но как бы поступила сама Мидара, окажись сейчас в тюрьме, к примеру, Ингольф или я?
        Конечно, она бы сделала все, чтобы спасти товарищей, но прежде всего попыталась бы получить талисман. Сначала талисман, а уже потом - все остальное.
        Кстати, как именно Рихард просек насчет талисмана? Неужели он такой умный? Может, в разговоре кто-то из нас случайно проболтался? А, черт, не важно!
        Важнее другое.
        Нам придется уходить отсюда, оставляя за собой трупы. Много трупов. Дай бог, чтобы дело ограничилось десятком-другим. Две жизни в обмен на десять или двадцать.
        Впрочем, что теперь говорить. Тем более мне, который уже давно стал изрядным грешником.
        Ведь и рабов возил (а перед этим покупал), и с рабынями развлекался, и по людям стрелял. И даже жег их напалмом и травил газами.
        А ведь на том корабле было, наверное, человек пятьдесят, если не больше. Пусть даже тогда я, как бы то ни было, защищал свою жизнь.
        В тот раз мы - флотилия из семи судов, на флагмане которой я был старпомом, - возвращались на базу. Это был промежуточный переход от одной струны к другой: по словам старшего мага, снизошедшего-таки до объяснений жалким смертным, что-то у них не заладилось и прямо вернуться домой не получалось.
        И вот, уже в полусотне миль от нужного портала, вахтенные у радаров подняли тревогу.
        Но и без радаров мы заметили точку на горизонте, стремительно увеличивающуюся в размерах.
        Мы - все, кто был на палубе, - с напряжением вглядывались в приближающийся корабль. Рулевой даже пробормотал, что так быстро может бегать только корабль самого дьявола.
        Я приложил к глазам бинокль - да не простой, а электронный, «мейд ин Джапан» середины двадцать первого века, со стократным увеличением и экраном на жидких кристаллах.
        Дьявол тут был ни при чем, если не учитывать мнения, что технический прогресс - его выдумка.
        Нас преследовало судно на воздушной подушке, выкрашенное в стандартный серый цвет и ощетинившееся стволами орудий. Силуэт корабля показался мне до боли знакомым.
        Я вгляделся повнимательней в складывающуюся из пиксельных точек картинку.
        Сердце мое сжалось от мучительного ужаса при мысли, что предстоит стрелять в соотечественников, - на мачте трепетал красный флаг.
        Но через несколько секунд я различил на экранчике бинокля, что алое полотнище перечеркивал белый зигзагообразный крест неизвестного мне символа, рядом с которым выпрыгивала из воды стилизованная акула.
        Из оцепенения меня вывели резкая команда наварха и гранатомет, сунутый мне в руки младшим боцманом Лейлой Абдич - свой она уже держала на плече, зажав ремень в зубах.
        Если бы мы шли с пустым трюмом или с любым другим грузом, мы могли бы рассчитывать на то, что нас отпустят, несмотря на отсутствие документов и странный вид кораблей. По крайней мере, можно было надеяться на то, что колдуны
        - их у нас было трое - отведут глаза команде. Но в трюме каждого из семи кораблей были рабы. Почти десять сотен мужчин и женщин. Вглядываясь в наши корабли и, наверное, спрашивая себя, откуда тут взялись эти лоханки, командир этого судна не мог даже заподозрить, что полным ходом идет навстречу своей смерти.
        Боя, как такового, не было. Просто, когда мы сблизились на дистанцию выстрела, слитно захлопали гранатометы на всех пяти судах каравана. Наварх - кайзеровский подводник Первой мировой войны - решил подстраховаться и приказал зарядить их снарядами с бинарным нервно-паралитическим газом, убивающим почти мгновенно, плюс добавить еще зажигательных снарядов.
        Увы, то ли команда противника была одета в противогазы, то ли отрава испортилась от долгого хранения, но погибли не все.
        Спустя несколько секунд к нам протянулись дымные трассы с корабля. Кто-то упал слева от меня, кто-то истошно закричал, чтобы через мгновение захлебнуться криком боли и ужаса. Брызнули щепки резной балюстрады и обломки вмонтированных в нее приборов. Потом носовое орудие плюнуло огнем, и прогремел взрыв. Потом еще и еще. Потом в идущий впереди нас «Калан» ударила огненная стрела, и на его месте вспыхнул дымный оранжевый шар, а от грохота я почти оглох - наверное, в него запустили ракету.
        В следующий же миг в грудь мне словно наотмашь ударили молотом, и я, перекувырнувшись через изуродованные поручни, полетел на палубу. Затылок мой соприкоснулся с досками, отозвавшись вспышкой перед глазами и жгучей болью под черепом.
        Я на какую-то секунду потерял сознание. Очнувшись, я прежде всего ощутил тупую боль в груди и не меньшую - в животе. С испугом я стал осматривать себя, а заодно - и окружающее.
        Вокруг меня на палубе вместе с обломками рангоута лежали мертвые и раненые - даже на первый взгляд треть команды полегла в этом коротком бою. Мостик, где стояли капитан с навархом и откуда сбросило меня, отсутствовал напрочь. Оторванная голова наварха все еще катилась по палубе.
        Хотя каждое движение и причиняло боль, но я не был ранен.
        Бинокль был разбит вдребезги, из пошедшего трещинами экрана тяжелыми, ртутно-блестящими каплями стекал наполнитель. Из самого центра экрана высовывался медный острый нос крупнокалиберной пули.
        На десять сантиметров в ту или другую сторону - и все. Я подумал об этом без обычного в таких случаях запоздалого страха, просто констатируя факт.
        Я встал на ноги, еще раз оглядевшись.
        На месте «Калана» все еще горело море. Поодаль в волнах плавали две груды обломков с вцепившимися в них людьми - все, что осталось от «Нарвала» и «Осетра» (с капитаном одного из них, финкой Каей Хиймори, я провел прошлую ночь).
        Слева от меня, у мачты, на палубу натекла большая лужа крови, и сверху в нее стекали несколько струек, словно пошел кровавый дождь.
        Я запрокинул голову.
        С грот-мачты вниз головой, запутавшись в вантах, свисала Лейла. Черные волосы уже густо напитались кровью. Сведенная судорогой рука намертво сжимала ремень гранатомета, дуло которого все еще исходило дымком.
        Я поискал глазами нашего врага. Его нигде не было, и лишь за раздававшимися тут и там криками и стонами я различил слабеющий шум турбин. Обернувшись и едва не поскользнувшись при этом на чьих-то кишках, я увидел, как он, оставляя за собой дымный след, уходит прочь, к горизонту, рыская на курсе. Наверное, весь экипаж был уже мертв, иначе не спасся бы никто из нас…
        Так закончился этот эпизод.
        Вот и все, не считая того, что Лейла была невестой Мустафы. Единственной, кого любил этот суровый и прямой, пусть и недалекий человек.
        Я вдруг подумал: ведь Мустафа из всех моих спутников - самый непонятный мне человек. Что, в сущности, я знаю о нем? Да ничего. А он ведь как-никак служил боцманом в моей команде!
        Только то, что он мусульманин и когда-то, быть может, наши миры были единым целым. Хотя я никак не воспринимал его даже в самой малейшей степени как соплеменника. Может быть, в этом смысле он был так же далек от меня, как Секер или Мидара.
        Да он вообще ни с кем так и не сблизился по-настоящему - даже с кем-то из довольно многочисленных единоверцев на базе.
        Только Лейла Абдич - странная девушка из тридцатых годов двадцать первого века, единственная из этого времени, кто плавал со мной, фельдфебель спецназа боснийской армии и жительница не существовавшего к моменту ее «ухода» Сараево, - смогла понять его и пробудить в нем какие-то чувства.
        Может быть, потому, что сама была, как и он, одиночкой. Балканской славянкой, исповедовавшей ненавистную соседям веру…
        Накрывшись с головой одеялом, я принялся считать до ста - нужно было отоспаться: ведь завтра предстоял трудный день.
        В зале харчевни «Морского волшебника», несмотря на ранний час, было многолюдно. Все столики были заняты, даже перед стойкой почти не было свободного места.
        С кухни несло пережаренным мясом, в воздухе висели ароматы неизменного пива и специй.
        Огибая столы, Ингольф подошел к стойке, бесцеремонно отодвинув прикорнувшего пьяницу, и обратился к хозяину:
        - Мы с друзьями хотели бы плотно пожрать. Дай-ка этого вашего гуся с капустой. И квасу - пива не надо. И еще: завтра вечером у нас будет прощальный ужин с местными знакомыми. Человек десять придет - так что имей в виду, хозяин: чтоб была самая лучшая жратва. Не бойся - мы не поскупимся!
        - Да, мингер. - Хозяин дернул за висевший над стойкой кожаный шнур, и за прикрытой кухонной дверью звякнул колокольчик. Оттуда выскочил мальчишка в поварском колпаке, хозяин передал ему заказ и снова повернулся к Ингольфу: - Да, все будет самое лучшее. Значит, отчаливаете, мингеры? - спросил он, нацеживая из бочки светло-коричневую жидкость, распространявшую вокруг кислый хлебный аромат.
        - А что там с вашими пассажирками? Говорят, их вроде сегодня или завтра казнят? Вы не пойдете смотреть?
        - А черт его знает! - прорычал не потерявший самообладания скандинав. - Я достаточно насмотрелся в жизни на покойников, чтобы лишний раз любоваться на это дело.
        Тут из-за кухонной двери появился все тот же паренек, неся наш заказ - громадного гуся с луком и капустой.
        Поев и расплатившись, мы вышли на улицу. Вещи, оставленные на хранение у трактирщика, мы не стали забирать - на всякий случай, чтобы никто не заподозрил неладное. (Надо ли говорить, что и слова скандинава насчет шикарного ужина преследовали ту же цель?) Конечно, тут пока еще не было принято следить за иноземцами - не то место и не то время, как говорится, но все-таки…
        Стараясь держаться подальше друг от друга, чтобы случайно не привлечь внимания, мы направились на Маркплац, где была назначена казнь.
        Хозяйки с корзинами спешили на рынок, дамы в пелеринах с капюшонами важно ступали в сопровождении служанок, пастухи гнали стадо свиней голов в тридцать - на продажу.
        Вскоре мы были на площади - город был ведь, в сущности, невелик.
        Шумели торгующие, грохотали телеги на вымощенных неровным булыжником мостовых.
        Ветер нес соленый йодистый дух моря, смешанный с запахами коптилен и очагов, гонял по брусчатке капустные листья и луковую шелуху.
        Над высоким помостом, поднимающимся на полтора человеческих роста, возвышались два столба с перекладиной между ними. Все массивное, основательное, выкрашенное в подобающий случаю черный цвет.
        Вокруг сооружения стояли, переминаясь с ноги на ногу, городские стражники числом пять человек.
        Ну, с этими проблем не будет: всего-то оружия - древние алебарды да сроду не точенные сабли.
        Несмотря на то, что до заявленной казни было еще часа два, праздношатающаяся публика уже наличествовала.
        Были тут и состоятельные горожане в длинных кафтанах из черной саржи, молодые, попугайски одетые щеголи в красных башмаках с серебряными пряжками, женщины всех сословий - от леди до нищенок, - явившиеся посмотреть, как лишат жизни существ их пола, и моряки, истосковавшиеся в море по развлечениям.
        Люди всегда заранее собирались посмотреть на казнь, на особо знаменитых преступников - даже приезжали из других городов.
        В толпе сновали продавцы - разносчики жаренных в масле сладких пирожков и ватрушек с соленой рыбой, несколько человек привезли на ручных тележках бочки с пивом.
        Вертящийся тут же чиновник ратуши - тощая канцелярская крыса (в самом деле слегка напоминавший этого грызуна) в сером кафтане с вытертыми манжетами и тусклой оловянной бляхой - знаком низшего чина в их иерархии - тем временем продавал за несколько медных монет листки с именами приговоренных и кратким описанием преступления, за которое их присудили к смерти.
        Собственно, это была брошюрка из четырех листов. Такие листочки здешний народ хранил много лет, и даже, бывало, ими украшали стены своих жилищ.
        На первой странице была тиснута грубая гравюра, изображавшая весы правосудия, смерть с косой, песочные часы и уродливую старую каргу - ведьму, символизирующую, надо полагать, то, что преступление имеет (по местным представлениям) некое касательство к колдовству и нечистой силе.
        Лаконичный текст, набранный готикой, гласил:
«Таисия, вдова, двадцати двух лет, и Мария, также именующая себя Мидарой, девица, двадцати шести лет (о, эта извечная склонность женщин преуменьшать свой возраст!), иностранки, неопровержимо уличены в содомском блуде.
        Посему Высокий суд Вольного Ганзейского города Роттердама, сообразуясь с законами божескими и светскими, постановил назначить им наказание - повешение на веревке за шею, доколе не умрут. Да смилуется Господь над их душами и простит их, как прощаем мы их, хотя и карая».
        В другой обстановке эта архаичная формулировка могла бы вызвать у меня усмешку.
        Народу пришло много - почтенных бюргеров давно не развлекали казнями. К назначенному часу тут собралось четыре или пять тысяч человек.
        Аккуратно и осторожно мы продвинулись почти к самой виселице. На нас никто не обратил внимания. Стоят себе какие-то иноземцы, грызут вяленую рыбку, ждут, когда начнется представление…
        В ожидании я прислушивался к разговорам.
        Неподалеку от меня упитанный торговец хвалил баварские порядки - там почти не казнят, а все больше отправляют в рудники на вечную каторгу. Моряк в заляпанной смолой кожанке вспоминал, как в позапрошлом году в Лондоне на его глазах палач ухитрился промахнуться, лишь слегка оцарапав топором шею приговоренного.
        Вот толпа восхищенно зашумела - на помост (чуть не сказал - на сцену) поднялся высокий и худой человек в черно-красном обтягивающем одеянии и красной маске. Местная знаменитость - мастер Альберт Грот. За ним семенил подручный в таком же одеянии, только серого цвета. Да, сегодня вы останетесь без работы, ребята. Мелькнула мысль - не положить ли и их заодно под шумок? Но тут же одернул себя: кто я такой, чтобы восстанавливать тут справедливость?
        Засмотревшись, я случайно толкнул упитанную кумушку, и она злобно покосилась на меня.
        - Чего пихаешься - смотри сам и дай посмотреть другим.
        Колокол собора Святого Николауса пробил двенадцать, и спустя короткое время со стороны Канатной улицы донесся перестук множества копыт. Разговоры в толпе сразу притихли.
        Сердце мое сжалось в ожидании.
        Вот, наконец, на площадь выехала запряженная четверкой лошадей цугом тюремная колымага. Лошади, как я отметил, не самые молодые и резвые. На каждой была белая попона с лазоревым крестом.
        Еще спустя несколько секунд я разглядел стоявших на повозке наших спутниц.
        Головы их были не покрыты - обычно смертницам полагался чепец, но это лишь достойным женщинам, а не поганым развратницам. Волосы - коротко обрезаны, чтобы не мешали палачу, когда тот станет надевать петлю на шею.
        Они обе были в одинаковых длинных рубахах грубого полотна с капюшонами. После казни эти одеяния должны были обратиться в саваны, чтобы божедомам не тратить время и силы на переодевание мертвых тел.
        Руки и ноги были скованы, а кандальные цепи были обмотаны вокруг брусьев ограждения и скреплены пудовым замком.
        На повозке стояли три стражника и какой-то тип в монашеской рясе. Еще полдюжины гарцевали вокруг телеги, зорко следя - на всякий случай, - не попытается ли кто напасть на кортеж. Остальные шли пешком, оттесняя толпу с пути.
        Стражи обступили телегу «коробочкой», держа ружья наизготовку.
        То есть это они думают, что наизготовку, но, чтобы привести здешнюю аркебузу в боевое положение, требуется еще секунд пять-десять, как минимум. На них были блестящие на солнце толедские стальные нагрудники с пластинчатой тяжелой юбочкой, закрывавшей ноги почти до колен. Да, из местной хлопушки такой доспех мудрено пробить, тем более что порох тут делать как следует так и не научились: просто смешивали серу, уголь и селитру, безо всяких там ухищрений вроде варки и зернения.
        Повозка приблизилась, замедлив ход. Вот она проезжает мимо меня…
        В следующий миг я обнаружил нечто такое, что переполнило мою душу искренней радостью. На груди Мидары болталось Застывшее Пламя.
        Ингольф запустил руку под плащ, что-то поправил. Я знал, что под мышкой у скандинава висит боевой топор.
        Автомат тоже был при нем: завернутый в тряпье, он лежал в плетеном коробе, висевшем у него через плечо.
        Стоявший шагах в пятнадцати от скандинава Рихард держал руки за полой кафтана, словно бы они озябли. Сегодняшним утром я не без колебаний отдал Рихарду один из двух имевшихся револьверов, показав, как с ним обращаться. Он повертел невиданное оружие так и эдак, внимательно посмотрел на меня и молча сунул его за пазуху.
        Я напряженно смотрел то на князя, то на повозку.
        Вот Дмитрий вытащил из кармана красный платок и, когда кортеж поравнялся с ним, резко взмахнул им, одновременно выхватывая пистолет.
        Первые выстрелы - и клячи, везущие тюремную повозку, падают на мостовую.
        Разлетается в стороны ветошь, а в руках Ингольфа уже плюется огнем автомат.
        Почти одновременно Орминис хлестнул очередью по сопровождавшим телегу кавалеристам.
        Толпа истошно заорала и завизжала, я рванул кольцо дымовой гранаты и швырнул зашипевший пузатый цилиндрик в самую гущу народа. Через секунду там с тихим хлопком возникло черное облако. Но еще до того все мы слитно, как одно многорукое и многоногое существо, ринулись вперед.
        С треском сталкивались повозки, возницы которых не сумели удержать напуганных стрельбой, криками и дымом лошадей. Серебристой грудой из кузова одной из опрокинувшихся фур вывалилась на брусчатку свежая рыба, на которой поскользнулся бегущий к нам квартальный стражник, минуту назад мирно собиравший дань с торговок.
        Вновь, заглушая многоголосый вопль зевак, замолотили автоматы в руках Ингольфа и Орминиса.
        Я увидел, как начали валиться пешие стражники, только немногие из которых успели поднять оружие. Огонь двух автоматов почти в упор буквально скосил их за какие-то пять секунд.
        Прорываясь сквозь разбегающуюся толпу, подкатила наша повозка. Лихо вставший на облучке Секер Анк длинным бичом отшвырнул с дороги какого-то здоровяка, выскочившего из лавчонки с дубиной в руке - не то пытавшегося преградить
«злоумышленникам» путь, не то просто некстати оказавшегося на пути.
        Одновременно на тюремной повозке как по волшебству возникли и Рихард с Ингольфом.
        От сильнейшего удара прикладом в грудь замерший в прострации церковник полетел через бордюр, перекувырнувшись в воздухе. Только мелькнули грубые башмаки и жирные икры, обтянутые залатанными панталонами.
        Скандинав дважды взмахнул топором, и цепи лопнули, как гнилые веревки. Одновременно сломался брус ограждения.
        Краем глаза я зафиксировал, как Мидара перепрыгнула в нашу повозку, следом за ней Ингольф перебросил Таю. В следующую секунду мое внимание занял рейтарский патруль, пытающийся пробить дорогу в несущейся ему навстречу обезумевшей толпе древками алебард и ударами палашей плашмя.
        У них это получалось плохо, но тем не менее они каким-то образом сумели оказаться всего в десятке метров. Ничего, успеем уйти раньше, чем они доберутся до нас, - вон, сразу двое упали и тщетно пытались встать на ноги.
        Ах ты, дьявол! Командир рейтаров целился в нас из неуклюжего пистолета.
        Жаль, я бы предпочел обойтись без этого…
        Выплюнув последние семь патронов, грохотнул и замолк мой автомат.
        Роняя пистолет, рейтар упал наземь - попал я или не попал, времени думать не было.
        Я вскочил в трофейную повозку, на миг притормозившую рядом со мною, и мы рванули вперед, к улице Святой Агаты, оставив позади вопящую человеческую толпу.
        Несколько уцелевших конных альгвасилов инквизиции тщетно пытались успокоить взбесившихся скакунов, носивших их взад и вперед по затянутой дымом площади.
        Ого, а это уже хуже - из улицы Льва опрометью вылетел десяток кавалеристов с желтыми драгунскими султанами на касках.
        Ингольф, не говоря ни слова, рывком уложил на дно повозки Таисию и Мидару, уже порывавшуюся схватиться за карабин.

«Дрянь дело, - промелькнуло в сознании, - они, похоже, не испугались наших стволов».
        Драгуны и в самом деле не страшились невиданного оружия, а может, просто не успели толком увидеть его в работе.
        Всадники довольно-таки целеустремленно преследовали нас.
        Они палили нам вслед, но безрезультатно - нелегко попасть в движущуюся цель со скачущего коня, да еще из местного оружия.
        Но вот если они нас нагонят…
        Скандинав прицелился и нажал спуск - сухо щелкнул боек, ударяя в пустоту.
        С проклятиями поминая вперемешку дьявола, Одина и Локи, Ингольф швырнул бесполезный автомат на дно повозки. Рихард тут же подал ему две пищали со взведенными курками.
        Одновременно прогремели выстрелы, и вновь в руках скандинава оказались два коротких ружья, и вновь последовал сдвоенный залп.
        В течение пары минут скандинав разрядил в преследователей одну за другой все полтора десятка аркебуз - как только те появлялись из-за очередного поворота.
        Грохот, рыжее пламя, сернистый дым, дерущий горло и режущий глаза… Я еще (странные мысли приходят иногда человеку в такие моменты) пожалел предков: каково им было, бедным, выдерживать все это на полях сражений много часов?
        Пораженные насмерть лошади дважды падали на мостовую, преграждая на какое-то время путь нашим преследователям. Один раз из седла вылетел всадник, неподвижно рухнув на мостовую, словно мешок.
        Тем не менее они не отставали. Улица, по которой мы мчались, как было хорошо известно, кончалась тупиком, и преследователи наверняка уже предвкушали, как зажмут нас в нем и возьмут в плен.
        Однако они не учли, что в нашем распоряжении имелся куда более подробный план Роттердама.
        Достать его нам было непросто - как выяснилось, его не было даже в магистрате. Зато, что интересно, он был в наличии у местного темного элемента.
        И на нем были обозначены не только все улицы и переулки, но и особо - проходы дворами и тропинки, места, где можно было пройти по крышам или легко преодолеть ограды, щели в заборе, подземные ходы, нежилые дома, в которых можно было укрыться в случае нужды… В числе прочего был обозначен и этот извилистый безымянный проулок. Через него вполне можно было проскочить пешком. А вот всадник неизбежно застрянет.
        На противоположной его стороне, на одной из ведущих прямо к морю улиц, нас должна была ждать упряжка, при которой неотлучно находилась Ильдико.
        Вот и конец улицы - крошечная грязная площадь, выложенная грубым камнем, которую со всех сторон обступили двух- и трехэтажные дома с убогими лавками внизу.
        Спрыгнув всей гурьбой с телеги, мы нырнули в дверь полуподвала одной из трех обозначенных на плане лавок. Ингольф успокоил ударом кулака поднявшегося было навстречу нам хозяина, мы пробежали полутемными, пахнущим кошками и горелым маслом комнатами и выскочили на задний двор.
        Бежавший последним Рихард не забыл заложить входную дверь рукоятью метлы, вогнав ее в пазы засова.
        Извилистые узкие проходы между домами - полное впечатление, что человек появлялся тут последний раз десятилетия назад. Глухие стены, дворы-колодцы, покинутые развалины…
        Иногда на дороге попадались люди, торопившиеся исчезнуть с нашего пути.
        Только один раз я задержался на полминуты, чтобы оставить на пути возможных преследователей дополнительное препятствие, но почти сразу догнал своих.
        Пару раз нам приходилось проскакивать через дома, пугая хозяев, а однажды даже пробежать низким тоннелем, где пришлось едва ли не стать на четвереньки.
        Мидара бежала наравне с нами - было непохоже, чтобы тюрьма успела ей сильно повредить.
        Таисие приходилось хуже. Ее балахон был сшит явно не по росту, через каждые два шага она наступала на его полы, падала, с трудом вставала, путаясь в мешковатом одеянии.
        - Да сними ты его! - рявкнул Ингольф, поднимая ее в очередной раз.
        - Не могу! - со слезами выкрикнула она. - Я под ним голая!
        Без стеснения Ингольф выдал на бегу длинную очередь отборнейших ругательств, принятых по меньшей мере у трех народов. А затем сообщил, что лично он видел голыми сотни женщин, включая и византийскую принцессу, и ничего плохого от этого с ними не приключилось.
        Наконец, пробравшись через щель между двухэтажной покосившейся халупой и недостроенным домом, мы выскочили на освещенную солнцем улицу, где с великим облегчением увидели Ильдико, делавшую вид, что дремлет на козлах тележки, запряженной парой лошадей.
        (Вторую - смирного, но крепкого меринка - мы взяли напрокат в «Морском волшебнике», оставив в залог десяток золотых.)
        Позади нас в небо поднималось густое облако дыма, доносились громкие крики. Вторая - и последняя - дымовая граната, установленная на растяжке, сработала великолепно.
        Редкие прохожие шарахнулись при виде нас - грязных, взмокших, сжимающих в руках непонятное оружие.
        Вскочив в повозку, мы опять помчались по городу. Обитые железом ободья гремели о булыжник. Больше всего на свете я сейчас боялся, что не выдержит ось или отвалится колесо. Хотя Рихард и Мустафа перед этим тщательно проверяли их полдня.
        Мы подлетели к воротам, загораживающим один из входов в порт. Тут нас ждал неприятный сюрприз - они были заперты, а сбоку из окошка в ограде навстречу нам высунулось дуло. То ли охранявший их стрелок уже успел узнать о происшедшем на площади Кита, то ли просто решил отразить нападение разбойников на порт. Очень жаль… Железным барабаном загрохотал автомат Орминиса, заглушая сдавленный крик и звук падающего тела и короткий визг Ильдико. Брусья ограды не могли служить защитой от пуль калибра 10,5.
        Путь был свободен. Оставалось только открыть окованные проржавевшей жестью дубовые створки.
        Я взвесил на ладони лимонку - жалко было тратить ее, последнюю из оставшихся, на эти паршивые ворота. Но Рихард, не дожидаясь команды, резво перескочил с козел на спину лошади, подтянулся и перемахнул через забор. Ударили три револьверных выстрела, и через несколько показавшихся нам всем бесконечно долгими секунд лязгнул засов.
        Ингольф и Орминис навалились изо всех сил и распахнули ворота.
        Нашим глазам предстала следующая картина.
        Один стражник валялся на земле, со стоном держась за голень, другой с выражением крайнего ужаса на лице стоял рядом, подняв руки. Ружье и алебарда лежали у его ног. Рихард держал их под прицелом револьвера. Из караульной будки торчала бессильно вытянувшаяся рука, по которой все еще текла алая кровь.
        Мельком я успел удивиться, как быстро освоился с нашим оружием Рихард.
        Вновь понеслись подхлестываемые лошади, мы покатили мимо заброшенных домиков портовых служб, мимо штабелей рассохшихся бочек, мимо компании матросов, тащивших куда-то набитые тюки, мимо кладбища кораблей.
        Вот и наш пирс - завсегдатаи кабаков с недоумением взирают на нас, влетевших на пристань, как будто за нами гнался целый табун чертей.
        На палубе шхуны уже стояли Файтах и Мустафа, напряженно глядевшие на пристань.
        Гурьбой мы спрыгнули с телеги и в следующее мгновение перемахнули с пристани на палубу.
        Вдруг Секер прыгнул обратно, схватил с повозки разряженный автомат и только потом взбежал по сходням. «Правильно, - успел, несмотря на суматоху, подумать я.
        - Нельзя, чтобы такая штучка попала в руки местных, - ребята тут сообразительные, могут разобраться, что к чему, и соорудить нечто подобное».
        Посекундно оглядываясь, вшестером мы выволокли из настройки мотор - уродливое детище технической сметки Дмитрия и моих крох инженерных знаний, - подтащили к урезу кормы и вывалили за борт. Лязгнув, натянулись цепи, винт с плеском ушел в воду. Из кубрика выскочила Файтах, держа в руках заранее разожженную паяльную лампу, сунула ее в цилиндры.
        Мустафа тем временем выдвинул из кокпита пулемет на сколоченном из брусьев самодельном станке, аккуратно расчехлил его, заправил ленту… Ильдико, оторопело наблюдающая за нашими приготовлениями, уставилась широко раскрытыми глазами на еще одно невиданное оружие.
        Упершись слегами в причал, мы оттолкнули шхуну. С громким шорохом развернулся парус.
        Потянувший с берега ветерок наполнил его, и наше суденышко медленно-медленно заскользило от причала.
        Тут мы обнаружили, что в нашу сторону быстрыми перебежками двигалась группа в шесть-семь человек - охранники порта. Мустафа, не дожидаясь команды, выпалил в их направлении из мортирки. Они метнулись в сторону, прячась за высокой кормой ирландского купца. Собравшихся у трактиров как ветром сдуло.
        Пули защелкали по доскам причала, подняли фонтанчики воды. До стрелков было чуть меньше полутора сотен метров, и пули теряли свою убойную силу. Но вот если стражники попробуют подобраться, прикрываясь стенкой вон того склада…
        Ах, черт! И еще раз черт!
        В конце пристани появились всадники. За ними бежали человек пятьдесят бюргеров, вооруженных алебардами и мушкетами. Должно быть, отцы города со страху подняли на ноги городскую милицию. Но как быстро, однако, они опомнились!
        Мустафа выпустил очередь впереди толпы. Взвизгнув, Ильдико зажала руками уши, присев на месте. Одна из лошадей упала, толпа бросилась врассыпную.
        Немногие храбрецы залегли среди бочек и принялись изредка постреливать в нашу сторону.
        Как бы там ни было, замечательные качества нашего оружия были сполна оценены горожанами.
        И теперь, должно быть, в них боролись два противоречивых желания - получить его вместе с хозяевами в свои руки и не стать мишенью.
        - Ну что вы там возитесь?! - нетерпеливо выкрикнула Мидара, высовываясь из люка.
        Она уже успела облачиться в свой любимый наряд и выглядела, надо сказать, весьма воинственно, со снайперской винтовкой и кремневым пистолетом за поясом.
        Словно услышав ее, мотор чихнул пару раз и довольно зафыркал. Этот звук прозвучал для нас самой приятной музыкой.
        Есть!
        Набирая скорость, мы все дальше уходили от берега, на котором пока еще было безлюдно. Только стояла наша повозка да впряженные в нее лошади равнодушно махали хвостами.
        Беспрепятственно мы вышли из-за волнорезов, оставив далеко позади Роттердам. Ветер посвежел, и наша старушка побежала еще быстрее.
        Берег уже казался темной линией на горизонте, и лишь низкие песчаные острова напоминали о близости суши.
        Мидара, стоя на баке, рассказывала нам о пребывании в тюрьме. Особых утеснений они не терпели, и больше всего она боялась, что у нее попробуют отобрать Ключ.
        Впрочем, этого не случилось. Кроме того, что цепь нельзя было снять, не зная секрета, Мидара, как оказалось, попросила стражу, чтобы кристалл, который она выдала за материнский подарок, был с ней до самого конца. Тюремщики не могли отказать в таком невинном желании обреченной на смерть, тем более что камень, на их взгляд, не представлял большой ценности, а тюремный экзорцист признал, что в украшении нет ничего бесовского.
        Таисия стояла рядом с ней, молча улыбаясь.
        Потом вдруг, разрыдавшись, кинулась Дмитрию на грудь.
        Мидара, поглядев на нее, отвернулась, но я успел заметить предательскую влагу в уголках глаз.
        Я обратил внимание, что Ильдико, несмотря на все происходящее вокруг, все время внимательно и несколько оторопело разглядывала Мидару. Наверное, женщина в брюках и короткой жилетке без рукавов на голое тело казалась ей зрелищем не менее удивительным, чем скорострельное оружие и машина, двигавшая корабль без весел и парусов.
        Корабль била мелкая дрожь, двигатель подпрыгивал на разболтанных креплениях так, что ощутимо тряслась палуба под ногами.
        Мы делали от силы семь узлов, несмотря на попутный ветер. Хотя вряд ли они сумеют послать за нами погоню.
        - Слушай, Ингольф, - вдруг спросил Дмитрий, - а насчет принцессы - это правда?
        - Угум, - промычал скандинав, вгрызаясь в мясо, - у него, по его словам, от пережитого проснулся зверский аппетит, и он принялся приканчивать купленную по дороге на площадь ветчину, которую умудрился не потерять. - Я у нее был в личной страже, - сообщил он, прожевав. - Отменный окорок тут готовят!
        - И что же? - улыбаясь, выразительно посмотрел на Ингольфа Дмитрий.
        - Что? Ну… у нее родился сын, хотя до того муженек четыре года никак не мог ее обрюхатить.
        Мы дружно расхохотались.
        - Ах, черт! - Дмитрий приставил к глазу подзорную трубу. - Этого мы не предусмотрели!
        Из-за низкого песчаного мыса выползал на всех парусах сторожевой двухмачтовый фрегат.
        Как быстро они, однако, отреагировали - можно подумать, у них есть телефон!
        - Что будем делать? - в один голос спросили я, Ингольф и Дмитрий Мидару.
        - Ему нас догонять еще часа полтора, а за это время всякое может случиться, - спокойно ответила она. - Чем заранее волноваться, лучше бы дали поесть вышедшей из тюрьмы женщине.
        Чтобы сблизиться на дистанцию выстрела, фрегату понадобилось меньше часа - ветер не благоприятствовал нам, зато благоприятствовал нашим преследователям.
        Даже под парусами и мотором наша скорость была меньше, чем у них.
        На его грот-мачту взлетело несколько ярких флагов. Местные сигналы нам были неизвестны, но любой бы на нашем месте догадался: ничего, кроме приказа спустить паруса и лечь в дрейф, они означать не могут.
        Прошло минут пять, и флаги сползли вниз, а вместо них появился длинный черно-красный вымпел с оскаленным черепом.
        На этот раз сигнал был нам понятен - таким образом в этом мире обычно объявляют, что не намерены никого щадить.
        Носовые орудия выплюнули одно за другим облака бурого дыма, подсвеченные багровыми вспышками. Подпрыгивая, пролетело ядро, следом еще… Они упали далеко от нас.
        Ядра летят много дальше, скажем, пуль, но попасть ими в цель куда труднее даже из более современных орудий.
        Еще шесть залпов, между которыми проходило минут десять, - ни одно ядро не упало ближе, чем в пятидесяти метрах, хотя фрегат приблизился к нам еще.
        В окуляре подзорной трубы я уже хорошо мог различить столпившихся на носу матросов с мушкетами и абордажными топорами в руках.
        Положение было хотя и не безнадежное, но незавидное.
        Если бы не необходимость экономить патроны, мы еще на предельной дистанции огня могли перестрелять всех, кто осмелился бы высунуться на палубу.
        Будь у нас побольше горючего, мы начали бы маневрировать, заставляя гоняющийся за нами фрегат бестолково менять галсы и в конце концов потерять ветер.
        А сейчас Мидара даже не разрешила форсировать двигатель, опасаясь, что случайная поломка сделает нас совсем беспомощными.
        Новый залп - и море за кормой закипело множеством фонтанчиков.
        На этот раз на нас решили испробовать картечь. Они, видимо, хотели сбить нам паруса, тем самым лишив хода. Но картечь долетела до нас уже потерявшей силу.
        Еще залп - теперь огонь был нацелен на палубу. Несколько пуль достигло цели. Брызнули щепки.
        - Всем вниз! - скомандовала Мидара. - Тейси, особое приглашение нужно? Мустафа, давай врежь им как следует. Черт с ними, с патронами!
        Мустафа кинулся к пулемету.
        Даже без подзорной трубы я увидел падающие за борт фигурки.
        Но фрегат продолжил преследование. Затем Мидара отогнала Ингольфа от штурвала, заняв его место и чуть ли не пинком погнав Тронка и Рихарда перекладывать парус вместе с остальными.
        У судна с механическим двигателем есть одно неоспоримое преимущество перед сколь угодно быстроходным парусником. А именно - оно может идти под каким угодно углом к ветру и даже прямо против него. Именно этот маневр мы сделали, развернувшись почти на месте, используя и силу мотора, и ветер, за минуту примерно до того, как наши противники успели в очередной раз перезарядить свои каронады. Дважды мы довольно заметно накренились, но дело было сделано. Не разобравшись, на фрегате затеяли повторить наш маневр, одновременно пытаясь поймать нас в створ носовых орудий. Именно на это и рассчитывала Мидара. Паруса преследователя вдруг обвисли, потеряв ветер, он резко сбавил ход.
        И уже на пределе дальности дал последний залп всем бортом…
        Василий (продолжение)
        Мы все стояли на полубаке, полукругом, обступив неподвижно лежащее тело нашего товарища. Красный платок, тот самый, которым Дмитрий меньше суток назад подавал сигнал, был обвязан вокруг его головы, скрывая запекшуюся рану.
        Полуфунтовая картечная пуля догнала нас на излете. Попади она в руку или в ногу, в грудь, живот, даже просто в голову, Мустафа остался бы жив. Но она ударила его точно в висок. Она даже не пробила череп, просто вдавила кость в мозг, но и этого оказалось достаточно…
        Тихая, горькая скорбь наполнила мою душу.
        Первый из нас, заплативший за мечту о свободе жизнью. Первый…
        Нам ведь, в сущности, дико повезло, что до сих пор ни один из нас не погиб. Если вспомнить, сколько раз смерть стояла у нас за плечами…
        Те минуты, словно это было только что, стоят перед моими глазами.
        Как, забыв о вражеском фрегате, точно так же собрались мы вокруг неподвижно распростершегося на палубе товарища.
        Как кричал, звал Мустафу Ингольф, тряся его изо всех сил, словно спящего.
        Как окаменело лицо Мидары, как Тая со слезами держала безжизненно болтающуюся голову на коленях.
        И вот теперь мы провожали его в последний путь. Первым из нас он пройдет его.
        Дмитрий, стоявший в головах, сглотнул комок.
        - Не знаю даже, что сказать… - выдавил он из себя. - Прощай, Мустафа. Не знаю, есть ли там после смерти что-нибудь, но если есть, ты сейчас смотришь на нас из рая. Говорят, что каждому воздастся по вере его… Если так, то пусть дух твой примет Аллах, а тело - море.
        Я и Дмитрий взялись за края люка, и тело нашего товарища соскользнуло вниз, в волны.
        Потом мы четверо разрядили в воздух последние мушкеты и побросали их следом.
        Постояв минуту в молчании, Мидара вытащила из-за пазухи Застывшее Пламя, закрыла глаза…
        И вот уже перед нами беззвучно развернулось туманное зеркало с неровными краями и змеевидными проблесками в глубине.
        Рихард чуть побледнел, переменившись в лице, Ильдико, одной рукой крепко вцепившись в его руку, другой зажала себе рот.
        В который раз наш корабль вошел в мерцающее сияние.
        Несколько мгновений мы висели в пустоте, и вновь корпус шхуны рассекает волны.
        Утреннее солнце вставало прямо по курсу.
        - Выходит, ты и вправду колдунья? - полушепотом пробормотала Ильдико, опускаясь на бухту свернутого каната.
        Мидара промолчала, только пожала плечами в ответ.
        Вновь перед нами был океан, одинаковый во всех мирах. И ставшая уже привычной долгая, словно становящаяся длиннее с каждым шагом, дорога.
        Часть пятая
        ОСТАНОВКА В ПУТИ
        Василий
        Из окна нашего номера, разместившегося на тридцать седьмом этаже отеля, можно увидеть пусть и не весь Лигэл, но изрядную его часть.
        Торговые комплексы, по сравнению с которыми супермаркеты моего времени - жалкие лавчонки, башни в двести-триста метров высотой, совмещающие в себе бизнес-центры и жилища работающих в них, развлекательные заведения, магазины и еще невесть что. В каждом таком человеческом термитнике, своего рода Ноевом ковчеге в миниатюре, проживает по десять-пятнадцать тысяч человек.
        Город рассекают многоэтажные эстакады монорельсовых дорог - метро тут сохранилось только в нескольких старых городах на другом материке.
        Там, внизу, давно вступила в свои права буйная, шумная ночь в разноцветных неоновых огнях.
        Ночью Лигэл выглядит неким колоссальным созвездием из мириадов цветных огней. Наполненные ярким свечением гроздья и переплетенные цепи, замысловатые рисунки, текущие огненные реки, пунктиры мостов и эстакад.
        Сотканные из множества огоньков странные фигуры (архитектура тут признает почти исключительно одни замысловатые формы): усеченные пирамиды, пирамиды-зиккураты из поставленных друг на друга кругов, дома-иероглифы, образованные переплетением корпусов. А если подняться на вершину шпиля отеля, то станет видно не только все это великолепие, но и раскинувшиеся на десятки километров предместья, и даже сияющие льдом вершины Серебряных хребтов у горизонта.
        Будущее. Высокоразвитая космическая цивилизация. Не слишком, но похожая на описанную в зарубежной (да и нашей) фантастике, которой я в свое время (господи, как это было давно!) отдал должное.
        Миллионы, сотни миллионов людей заняты своей жизнью за стенами этих домов в своих квартирах - шикарных или не очень.
        Живут, едят, пьют, занимаются любовью всеми известными способами, смотрят головизоры или делают еще что-нибудь. Идут на работу и с работы. Гуляют и веселятся, развлекаются, кто как может.
        В огромных городах - мегаполисах Таххара или Айсома - день почти не отличается от ночи. Давно уже большинство учреждений, ресторанов, адвокатских и нотариальных контор и даже брачных и похоронных бюро работает круглые сутки: время - деньги.
        Но город, приютивший нас ныне, поскромнее. Ночная жизнь тут где-то на уровне современных мне Парижа и Нью-Йорка - Лигэл расположен в провинции второго разряда.
        В трущобах идет своя жизнь, в шикарных кварталах и пригородах, застроенных узкими башнями коттеджей в окружении садов за высокими алюминиевыми заборами, - своя.
        Целые кварталы принадлежат компаниям, где живет уже не одно поколение их работников.
        В каждом районе - свои порядки, свой круг общения, свои рестораны, свои бордели и свои торговцы зельем. Дети ходят в одни и те же школы - те, где учились их родители и родители родителей, а потом - на одни и те же заводы или в офисы.
        Можно прожить всю жизнь, не выходя из своего района.
        Ну а еще, в отличие от всех прочих городов, где нам доводилось бывать, тут нет моря.
        Мир городов на других планетах и гладиаторских боев. Мир, где в законах было ясно и недвусмысленно записано, что люди не равны и не свободны от рождения, мир лазерных пушек и кнутов, которыми порют провинившихся на площадях многих городов.
        А над всем этим - единый владыка. Таххарский император, чьи указы начинаются так: «Всемогущий, да бесконечно продлятся его дни, справедливейший и мудрейший, единый и безраздельный государь всея Земли и всех планет, держащих путь вкруг Солнца, всемилостивейше повелеть соизволил…» Даже если речь в нем идет об отдаче под суд провинившегося министра или посылке карательной экспедиции во взбунтовавшуюся провинцию. Правда, не все указы такие грозные - бывают и полезные. Например, когда лет семьдесят назад в городах стало почти невозможно дышать из-за автомобильного смога, отец нынешнего императора соизволил повелеть, чтобы отныне производились только электромобили, и теперь на Таххаре ездят только на них.
        В этот час в четырехкомнатном номере гостиницы нас было всего трое - я, Тронк и Файтах.
        Позади меня на ковре расположился Тронк. До меня время от времени доносилось его глупое хихиканье. Даже не поворачиваясь, я догадывался, чем оно вызвано. Он изучал купленную на улице скабрезную газетку, состоявшую в основном из рекламы борделей и объявлений о наложницах по контракту - почти исключительно азиатках и чернокожих - с подробными объемными фото во всех позах. Это стало любимым его занятием в последнее время. Того и гляди, начнет у нас клянчить монету на поход в веселый дом.
        Файтах сидела в своей комнате, которую она делила с Ильдико, и, наверное, смотрела что-нибудь по голо или спала.
        Сама Ильдико с Рихардом, Секером, Ингольфом и Дмитрием гуляла по городу.
        Мидара и Тая находились тринадцатью этажами выше, в спортивном комплексе нашего отеля - у них (в большей степени, конечно, у капитана) была очередная тренировка по рукопашному бою. Там же уныло тягал железо Орминис - если он только не сбежал, чтобы потратить жалкие карманные деньги, выдаваемые нам каждые три дня князем, на пиво в одном из многочисленных баров, что разбросаны по этажам нашего обиталища.
        А я сидел у закрытого окна, смотрел на залитый светом и укрытый тьмой Лигэл и размышлял.
        Как я уже упоминал в самом начале, миров, где жизнь напоминала бы райскую, мне не встречалось, и слышать о них тоже не приходилось.
        И этот мир, весьма резко отличаясь от всех известных нам, в этом исключением не был.
        А отличался он действительно весьма сильно.
        Хотя в генеалогии и названиях, даже мифах здешних народов, насколько я их успел узнать, и улавливалось кое-что общее с моей родной планетой.
        Прежде всего, совсем другими были природа и климат.
        Начать с того, что границы ледников проходили по Скандинавии, Дании и Чукотке. Атлантика замерзает зимой до широты Британии (тут она - не остров), да и летом плавучие льды создавали изрядные проблемы кораблям.
        Средиземное и Черное моря были огромными пресноводными озерами, отрезанными от Мирового океана и периодически покрывавшимися льдом (чем в древности частенько пользовались завоеватели). И так далее, и тому подобное.
        И естественно, народы тут жили совсем другие, пусть в чем-то похожие на те, что жили в большинстве других миров.
        Условно говоря, белые люди - в диапазоне от светловолосых европеоидов до черноволосых и носатых мунраосов, похожих на древних кельтов, - населяли Евразию от Волги до Желтого моря и Памира.
        В Европе до Урала жили народы, похожие на кавказцев и албанцев.
        На Кавказе, Балканах и Ближнем Востоке обитали какие-то племена, похожие на угро-финнов. Индостан населяли не пойми кто - что-то среднее между цыганами, тюрками и греками.
        Узкоглазые и смуглокожие монголоиды жили примерно на территории южного Китая, в Индокитае и в Австралии, где смешались с чернокожими аборигенами, и на многочисленных островах Индийского океана - островов этих было несравненно больше, чем у меня дома. Самым большим из них был Сахул - огромный массив суши между Азией и Австралией.
        И только Африка оставалась Африкой - копты и туареги на севере, негры на юге. Правда, Сахара была мировой житницей, а крайний юг материка - сплошными джунглями.
        Что до Южной Америки, то там жили вовсе не индейцы, а кто-то вроде арабов. Северная… ну, о ней разговор особый и невеселый.
        Было еще одно важное отличие, и именно оно в наибольшей степени и определило судьбу этого мира. Америка и Азия не были разделены водой.
        Путь между ними проходил там, где у нас плещется Берингово море. Между ледниковой арктической пустыней и тайгой с одной стороны и берегом моря с другой лежала относительно неширокая полоса легко проходимой суши, по которой и шла единственная дорога, связывающая Евразию и Америку, называемую тут Каоран. Правда, когда-то она называлась по-другому.
        Случилось так, что тут в свое время возникли две соперничающие между собой мировые империи.
        Первая занимала почти всю Азию - от Каспия и Уральского хребта до несуществующего тут Берингова пролива и от ледников до Индийского океана. На древнем, ныне вымершем языке она именовалась «Таххар», что в переводе значило просто «земля». Так ныне называется вся эта планета - во всяком случае, официально.
        Вторая объединила весь североамериканский материк.
        Таххарцы, как уже говорилось, именовали ее Каоран, а как звали ее сами жители, теперь уже, наверное, не известно никому.
        Что было до возникновения Таххара, общедоступные источники умалчивают - те, во всяком случае, до которых мы пока что добрались.
        Учебник всемирной истории для средней школы начинается со слов: «Как неопровержимо свидетельствуют летописи, первым государем империи Таххар был Хайгет I, возвысившийся до своего положения благодаря великому уму и воинской доблести». Что вполне можно понимать как «успевший перерезать глотки всем соперникам в борьбе за власть». А насчет Каорана не говорится даже этого.
        Неудивительно: история (если не считать официозных хроник) была тут не в почете. А то, что писали в книгах, перевиралось вольно или невольно столько раз, что и сами таххарские историки уже не могли отличить правду от вымысла или заблуждения.
        А между тем история у этого мира была, видимо, довольно интересной. Вот, к примеру, такая деталь - в одной из двух прочитанных нам исторических книг содержалось упоминание о высокоразвитой цивилизации, по некоторым данным существовавшей тут еще задолго до наступления последнего ледникового периода. И более того - тут были обнаружены ее следы.
        Покинутые невесть сколько веков города из базальтовых блоков на тихоокеанских островах. Руины еще более величественных городов в африканских джунглях и южноамериканских нагорьях - да не одна-две находки, а буквально десятки. Стелы с непонятными надписями по берегам Европы…
        Но не будем отвлекаться.
        Итак, тут возникло две империи.
        В первой, то есть Таххарской, правил император, и она чем-то напоминала довоенную Японию.
        Во второй вся власть принадлежала органу, в учебниках называемому советом олигархов. Различия этим, конечно, не исчерпывались, но мне как-то недосуг было выяснять детали. Точно так же недосуг было вдаваться в многократно перевранные историками подробности: по чьей вине это соперничество приняло характер непримиримой вражды, отравившей многие поколения и в итоге отправившей проигравших в небытие.
        Соперничество продолжалось больше семисот лет и вылилось в одиннадцать больших войн.
        Начинали это противоборство всадники на мамонтах и арбалетчики, а заканчивали уже реактивные истребители и бронированные армады.
        Последняя война длилась двадцать с лишним лет.
        Как уже говорилось, тут был сухопутный мост между двумя континентами, и евразийская империя сполна использовала этот факт.
        В последнюю войну каоранцы, разумеется, перегородили его глубоко эшелонированными укрепрайонами, в сравнении с которыми та же линия Маннергейма - кучка песочных домиков. Но все, что построено человеком, им же может быть и разрушено.
        До сих пор в приполярной тайге туристам показывают остатки оборонительных линий каоранцев, и оплавленный бетон яснее ясного говорит, какие страшные бои тут шли когда-то.
        Говорили, что при генеральном штурме, длившемся полтора с небольшим года, погибли больше семи миллионов солдат только со стороны победителя.
        Тыл страдал не меньше фронта: его жителей с обеих сторон косили многочисленные болезни - к тому времени их уже почти сто лет использовали в качестве оружия.
        В самом конце войны Каоран даже вплотную подошел к созданию атомной бомбы, но танки евразийцев опередили американских ученых…
        Еще около года шла война во внутренних областях материка, пока последние остатки армии не были загнаны в горы, где все погибли от голода и болезней.
        И тогда началось то, чему, наверное, не было подобного во всей вселенной.
        Таххарцы не стали строить концлагерей с крематориями или гетто с виселицами. Все было организовано проще и в чем-то страшнее.
        В самом начале оккупации были сожжены все библиотеки и казнены все учителя и вообще образованные люди. Не пощадили и ученых, пренебрегая возможностью использовать их способности на благо победителей. Были еще и эпидемии, возникшие сами по себе и распространявшиеся захватчиками. А врачей тоже уничтожили в первый же год - и тоже всех без исключения. Просто приказали явиться в комендатуры, заявив, что собираются организовать медицинскую службу при оккупационных властях, и перебили всех в одну ночь.
        В городах были разрушены водопроводы и отопление, не подавалось электричество.
        Был прекращен подвоз продовольствия, захвачены или уничтожены все склады с едой и лекарствами. Людям не выдавали никаких, даже самых скудных пайков, и вскоре улицы городов Каорана покрылись телами мертвых и умирающих от голода. Люди приходили молить о корке хлеба к воротам вражеских гарнизонов, в отчаянии с голыми руками шли на штурм - несколько дивизий было так вырезано подчистую.
        Банды людоедов стали обычным явлением.
        Беженцы массами потянулись в сельскую местность, но там было все то же самое.
        С самого начала у земледельцев отобрали весь скот, вплоть до кур и кроликов, якобы для снабжения армии, и особо - всех лошадей.
        У них отняли все горючее до последнего литра, и вся техника (у Каорана было лучшее в мире сельское хозяйство) стала грудой никчемного ржавеющего металла.
        А то, что ухитрились вырастить несчастные, было безжалостно сожжено карателями прямо на полях.
        За семь лет такой войны население Каорана, за исключением двух провинций, жители которых приветствовали захватчиков как освободителей, сократилось в двадцать или двадцать пять раз. Оставшихся перебили в ходе зачисток или - в виде великой милости - выселили на другие материки, рассеяв по владениям Таххара и запретив вступать в браки со своими соплеменниками.
        Правда, было одно исключение: в большом количестве в Таххар вывозили совсем маленьких детей - тех, кто был еще слишком мал, чтобы что-то запомнить. И это не удивительно - к концу войны почти четверть таххарскои армии составляли женщины, а в строй приходилось ставить уже шестнадцатилетних мальчишек и даже душевнобольных.
        Победители были тверды в своих намерениях - истребить не только врага, но и саму память о нем.
        Нейтральные страны по приказу Таххарской империи покорно выдали всех беженцев и даже просивших убежище послов Каорана - несчастных иногда убивали прямо на месте, даже не вывозя в метрополию.
        Но и это было еще не все. Все упоминания о каоранских художниках, ученых, скульпторах, поэтах, полководцах, - обо всем, связанном с его историей, тоже оказались под запретом. Уничтожалась вся хоть немного рассказывающая о поверженной стране кинохроника.
        Из музеев по всему пока еще формально непокоренному миру изымались экспонаты, связанные с Каораном. Сжигались книги каоранских писателей.
        Одновременно имперские эмиссары уничтожали все материалы, связанные с этой войной, кроме официальных, и всему миру было указано пользоваться лишь ими.
        Наконец, было запрещено изучать каоранский язык и вообще что-либо, касающееся этой обреченной на уничтожение страны.
        Команды из каторжников и насильственно завербованных иноземцев уничтожали даже кладбища.
        Одним словом, то, что сделали в свое время римляне с Карфагеном (а в некоторых мирах - карфагеняне с Римом), было превзойдено тысячекратно.
        А потом на опустошенные, в буквальном смысле усыпанные человеческими костями пространства пришли переселенцы, согнанные со всей империи - именно согнанные, ибо мало кто хотел по своей воле поселиться в приобретенных такой ценой землях.
        Потомки победителей не стали заселять города, где все дышало мучительной и ужасной гибелью прежних хозяев. Они воздвигли новые, иногда совсем рядом. До сих пор среди лесов и прерий и даже рядом с возделанными полями возвышались заросшие уже вековыми деревьями руины, даже прежние названия которых стерлись из памяти.
        Все это описывалось в «Тайной истории покорения Каорана» - книге, ходившей в местном самиздате, обладание которой грозило неприятностями.
        Говорилось в ней и о том, как сходили с ума сотнями и тысячами солдаты и офицеры, чей разум был не в состоянии вынести картины массового убийства людей. Как накладывали на себя руки - иногда целыми подразделениями - те, кто не мог участвовать в массовой бойне, наверное самой массовой во всех мирах. Как самоубийством покончили два командующих оккупационной армией и военный министр. Как против тогдашнего императора его бывшими соратниками, потрясенными до глубины души его нечеловеческой жестокостью, было организовано два неудачных заговора…
        Ну а после победители довели до ума трофейные разработки и за десяток лет окончательно подчинили остальной мир. В нем просто не нашлось никого, кто успел бы создать атомное оружие, чтобы противопоставить таххарской силе свою.
        В учебниках истории глухо упоминалось о трех городах в разных частях света, уничтоженных ядерными взрывами в порядке вразумления бунтовщиков, - самый большой насчитывал около миллиона жителей.
        Официальная версия, разумеется, все описывала совершенно по-другому.
        Злые и жестокие обитатели каоранского материка мечтали о мировом господстве и насаждении на всей планете веры в своего жестокого бога, которому продолжали приносить человеческие жертвы, мечтали сломить свободные народы и поработить их, заставив трудиться на своих олигархов, бывших средоточием всех мыслимых пороков и вероломства. Они готовились даже создать чудовищное ядерное оружие, способное погубить все человечество, и только мужество воинов Таххара сокрушило ужасную угрозу, а вышеупомянутое благодарное человечество, за исключением немногих отщепенцев, добровольно признало власть его мудрых владык.
        Может быть, все и вправду было так или почти так.
        Наверно, правители Каорана отнюдь не были святыми, и вполне возможно, что их божество, даже имя которого ныне забыто, не гнушалось человечиной. Может быть, и даже весьма вероятно, каоранцы тоже стремились к мировому господству, только вот их противникам больше повезло. Да и не мое дело разбираться в хитросплетениях местного прошлого.
        Следующие сто с лишним лет после эпохи войн и подчинения мира здешняя цивилизация находилась в застое. Были, конечно, и мелкие конфликты, и усмирения провинций, но все это были не более чем укусы мух для слона.
        Прогресс замедлился десятикратно, не подгоняемый больше необходимостью совершенствования оружия, а социальная структура, поддерживаемая монополией таххарского трона на атомную бомбу, стала практически неразрушимой.
        Правда, местное человечество вышло в космос и даже добилось кое-каких успехов.
        Действовали многочисленные орбитальные станции и даже две лунные. Была отправлена и одна экспедиция к Марсу, но высадиться на планету не удалось. На этом, собственно, дело и застопорилось.
        Зато было построено множество городов на дне океана, ныне по большей части покинутых и разрушившихся.
        Но вот сто с небольшим лет назад ученые Императорской академии открыли антигравитацию, и с тех пор началось массированное освоение космоса.
        Ныне за пределами планеты жили уже больше двадцати двух миллионов человек.
        На орбите Земли построили полсотни огромных станций - настоящих городов, - и это не считая великого множества космических заводов.
        Туристические полеты на Луну стали почти обыденными, точно так же как разработка там урана. Люди добывали редкие металлы в астероидном поясе и на Меркурии. Были несколько городов на Марсе и на Венере, где уже подрастало второе, а то и третье поколение жителей, и даже разрабатывались проекты терраформирования этих двух планет - пока что чисто теоретические.
        Научные станции уже лет восемьдесят как были на спутниках всех планет-гигантов.
        Была даже небольшая колония на Плутоне - своего рода символический пограничный форпост на рубежах Солнечной системы, знак безраздельной власти над ней императорского дома Хайгетов.
        Наконец, уже в самое недавнее время к ближайшим звездам ушли несколько беспилотных зондов - громадин в десять тысяч тонн весом каждый, которые достигнут цели лишь через полсотни лет.
        У многих были космические яхты, на которых можно было выйти на орбиту и даже долететь до Луны, а у самых богатых семейств - даже свои орбитальные, а то и лунные виллы.
        И одновременно с этим до сих пор еще на ближних рейсах летают поршневые самолеты
        - так дешевле.
        Даже в военной авиации винтовые штурмовики сняли с вооружения относительно недавно, когда уже вовсю использовались гравитационные машины. Дороговизна подобной техники была единственной причиной того, что уцелели мореплавание и обычная авиация.
        Но дальние трассы всецело принадлежали гравипланам.
        А самый маленький здешний компьютер был размером с наш холодильник или шкаф. Такая отсталость вполне объяснима - тут не появилось межконтинентальных ракет и сверхзвуковой авиации, для которых требуется микроэлектроника. Микросхемы и те изобрели тридцать с небольшим лет назад, а на первых гравипланах вообще стояли ламповые машины с криогенной памятью и программным устройством в виде огромного барабана с перфолентой.
        Короче говоря, мир, подобного которому мы не встречали никогда.
        И вот мы застряли тут и, похоже, на неопределенное время.
        Дело было даже не в каких-то особых трудностях, не в том, что мы лишились корабля и не имели средств на его покупку (хотя это было близко к истине).
        Мы прежде всего устали. Даже не физически - устали морально. Устали от незнакомых дорог и городов, устали от сидящего на дне души страха разоблачения.
        А выжить и остаться незамеченным тут было посложнее, чем в любом другом из миров, даже у меня дома.
        Одним словом, нужно было в сжатые сроки научиться разбираться в окружающем и понимать, что к чему, не упуская ни одной мелочи.
        А между тем изо всех нас я единственный происходил из мира, хотя бы в приблизительной степени сопоставимого с тем, где мы оказались.
        Чего уж говорить о Тронке или Рихарде с Ильдико? Ингольф хоть привык за годы странствий ничему особо не удивляться.
        Эти трое до последних дней почти безвылазно сидели в номере отеля под прозаическим названием «Речной», ставшего нашим единственным жилищем в этом мире. Правда, Ильдико время от времени выглядывала за двери: она полюбила купаться в гостиничном бассейне да еще при каждом удобном случае плескалась в ванной у нас в номере - ей это очень нравилось, не говоря уже о том, что было в диковинку.
        Адрес этого отеля нам дал начальник оргейской полиции - наш Вергилий в этом мире, без советов которого мы наверняка пропали бы.
        Отель как отель, средней руки, хотя и очень большой - даже по местным меркам. Правда, постояльцы тут собрались весьма своеобразные.
        Соседний номер, например, занимала костлявая жилистая дама лет сорока, вместе с двумя мужчинами заметно моложе ее. Один из них был европейской внешности, другой
        - афро-азиатский метис. Супруги ли это - кое-где подобные браки допускались, - любовники или просто деловые знакомые?
        Этажом ниже в одном из баров постоянно толклись тайные букмекеры, принимавшие ставки на спортивные соревнования, включая подпольные бои без правил и все прочее в этом роде.
        Люди с подозрительно прищуренными глазками и крикливо одетые девицы появлялись, чтобы назавтра исчезнуть, а их место занимали точно такие же.
        На некоторые этажи - в особенности те, где снимали офисы всякие сомнительные фирмочки, - нам деликатно, но недвусмысленно посоветовали не заглядывать, точно так же, как предостерегли насчет некоторых баров и увеселительных заведений, не объясняя причин.
        Нас, впрочем, это не интересовало, точно так же, как и здешние постояльцы не интересовались нами. Впрочем, я все же подозревал, что нас незаметно и внимательно изучают на предмет, кто мы такие и чего от нас можно ждать.
        Правда, по идее, в таких местах обязательно обретается некоторое количество полицейских осведомителей, но, с другой стороны, как раз именно в этой пестрой мешанине мы и не будем особенно выделяться.
        Но куда больше, чем подозрительные соседи или возможная слежка, нас волновал вопрос, как быстрее изучить мир, где мы застряли, - от этого зависело наше выживание здесь. Вскоре, однако, выход был найден. За белую карточку - около двух сотен местных мелких монет - мы наняли сына гостиничного водопроводчика, весьма толкового парнишку лет шестнадцати, чтобы он читал книги и газеты Файтах, которая будто бы в результате травмы головы страдала редким психическим заболеванием, мешающим воспринимать печатный текст, и вдобавок расстройством речи.
        В то время, как он бубнил текст, мы с Дмитрием или Таисией, спрятавшись в соседней комнатке, записывали за ним, благо читал он хотя и быстро, но внятно.
        И вряд ли этот молодой человек удивился, что одной из избранных для чтения бедной девушке книг была «Краткая история мира», купленная в одном из небольших магазинчиков в переулке неподалеку, и «Руководство для начинающих изучать технику полета на гравитационных машинах». Не говоря уже о почти запретной
«Тайной истории покорения Каорана».
        Не знаю, что этот мальчик о нас подумал и поверил ли всем этим объяснениям, но белая карточка есть белая карточка.
        Вторым источником информации об окружающем мире нам служил голографический телеприемник.
        Когда нажимали белую клавишу на верхней панели корпуса, в нише возникало объемное изображение.
        Как-то ради интереса я снял заднюю панель и заглянул внутрь головизора. Ничего особенного я там не увидел. Несколько блоков на транзисторах, батарея из нескольких лазеров в алюминиевых корпусах, хитроумно разбросанные линзы и зеркала, миниатюрный холодильник с вентилятором и прозрачный шар. наполненный слегка люминесцирующей жидкостью.
        Сигнал шел по световодному кабелю от ретранслятора. В общем, понял я немногим больше, чем папуас, попавший в кабину реактивного истребителя.
        Фильмы тут мало чем отличались от знакомых мне.
        Костюмно-исторические драмы с массовыми батальными сценами и стадами мамонтов в сотни и тысячи голов. Такие же драмы из местной средневековой истории с персонажами, весьма напоминающими наших мушкетеров или Робина Гуда, или даже из древней истории - с могучими героями, волшебниками и сходящими на землю богами. Часто крутили фильмы, посвященные каоранским войнам, с взлетающими на воздух фортами и сотнями горящих танков, и детективы с погонями, стрельбой, горами трупов и поджариванием злодеев лазерами, а также томные мелодрамы с примесью эротики.
        Была также эротика в чистом виде - по ночам, причем ленты эти, в отличие от того, что я видел еще у себя дома, были, так сказать, до предела технологичны - никакой лирики, минимум слов, максимум дела и тела. В это же время демонстрировались и фильмы ужасов - на редкость однообразные, посвященные в основном чудищам из местного фольклора, уныло пожирающим случайных путников на лесных дорогах и в каких-то подземельях.
        Конкуренцию всему перечисленному могли составить снимающиеся уже лет сто пятьдесят фантастические фильмы, повествующие чаще всего, кстати, вовсе не о нападении инопланетян на Землю, а наоборот - о завоевании земными армадами Марса, Венеры и других звездных систем.
        Передавали и концерты - здешняя музыка и песни не показались мне слишком благозвучными.
        Впрочем, показывали также довольно забавные мультики и сказки для детей, и в конструкции местных головизоров была предусмотрена хитроумная штучка, разрешавшая смотреть детям только эти программы.
        Мы довольно скоро научились понимать происходящее на экране, пусть и не зная языка, и даже предсказывать дальнейшее развитие сюжета.
        Новостей было совсем мало: два коротких выпуска утром и вечером.
        Придворная и официальная хроника, репортажи с церемоний и торжественных шествий, пара слов о каком-нибудь особенно важном событии и в завершение - краткий выпуск новостей местной телекомпании, ограничивающийся в основном сухим перечислением местных происшествий да еще криминалом.
        Итак, мы отдыхали, изучали в меру сил язык, по вечерам, ужиная в номере, вяло предавались воспоминаниям и строили планы: как бы нам побыстрее убраться отсюда и продолжить путь.
        Исключением была Файтах. Она не делала практически ничего. Целыми днями она лежала неподвижно, глядя в потолок, изредка равнодушно смотрела головизор и почти не разговаривала. Мы старались ее не трогать.
        От нечего делать я включил головизор. Появилась заставка дневных новостей - ослепительно белый, уходящий в ночное небо больше чем на три четверти километра, освещенный тысячами прожекторов императорский дворец. Устремленные в небеса башни, огромные купола, ниже которых ветер нес облака, ниспадающие уступами висячие сады. Центральная часть дворца имела вид многоярусной пирамиды, над которой возвышался купол колоссальных размеров, какого-то необыкновенного синего цвета. Императорская резиденция не могла не вызывать восхищения. Возможно, это и не самое крупное сооружение, построенное родом людским во всех населенных им мирах, но наверняка - самый большой жилой дом.
        Его силуэт, составленный из концентрически сужающихся цилиндров с сияющим золотом гербом на верхнем шпиле, уже успел примелькаться нам за последние недели. Его можно было встретить на монетах и на этикетках вин, на торговых марках и вывесках.
        Что этот дворец представляет собой изнутри, мы тоже знали неплохо. Его описания, буклеты и снимки его интерьеров, видеосюжеты нередко попадались нам на глаза. Обширные, в целые гектары сады под прозрачными куполами, воспроизводящие природу разных широт - от угрюмой тайги до пальм и орхидей с тропических островов. Было даже что-то вроде огромного террариума с кусочком самой настоящей степи, где проживал не кто иной, как Великий Суслик - священное животное императорской семьи, по официальной религиозной доктрине потомок одной из ипостасей Хэрлика, бога войны и пустынных ветров.
        Во дворце была ровно тысяча уборщиков, едва справляющихся со своими обязанностями - это несмотря на то, что работали они на специальных машинах.
        Одна лишь сокровищница дворца занимала больше тысячи залов и комнат - как-никак там были собраны трофеи и приобретения Таххарской империи за шестнадцать столетий ее существования. Среди них, например, был платиновый стол, целиком покрытый бриллиантами чистой воды, и золотой гонг диаметром в пять человеческих ростов.
        Самые прекрасные скульптуры, картины и ювелирные изделия со всех концов этого мира, сотворенные величайшими мастерами. Вещи, извлеченные из древних курганов и мертвых городов сгинувших народов. Предметы запредельной древности, дошедшие из эпох, от которых даже преданий не осталось, и говорят - даже из тех времен, когда не было ледников.
        Только вот из Каорана там не было ничего, вернее - почти ничего.
        После победы там были разбиты все статуи и уничтожены все картины, а потом - и все их снимки и копии в остальном мире. Та же участь постигла все произведения искусства.

«Тайная история» рассказывает, например, о миниатюрных геммах, вырезанных на сапфирах и изумрудах, считавшихся чудом света, которые разбивали молотками, о прекрасных сосудах из сердолика и лазурита, тысячами брошенных под гусеницы танков, великолепных витражах, изготовлением которых был славен Каоран, - их расстреливали из пулеметов…
        Были взорваны - старательно, так что оставалось одно каменное крошево, - все хоть немного знаменитые здания, бывшие символами страны. Украшения и священные предметы из храмов переплавлялись в слитки.
        Не было и военных трофеев - все штандарты и армейские символы были сожжены и пепел выброшен в выгребные ямы: «В знак величайшего отвращения и презрения к стране, мерзостной богам и людям». А военная техника и оружие отправились на переплавку до последнего карабина.
        Во всем дворце была только одна вещь, символизирующая окончательное торжество победителей. Статуя ставшего безымянным бога каоранцев, разбитая и поверженная, лежавшая в Тронном зале дворца, так что каждый раз, садясь на престол, монарх попирал ее ногами, тем самым лишний раз торжествуя над сгинувшим народом. Это был единственный уцелевший до сего дня предмет из столицы - тоже теперь безымянной - Каорана. Теперь на ее месте лишь оплавленные камни и спекшаяся земля - именно там была испытана первая атомная бомба, а еще спустя несколько лет - водородная…
        Кроме всего прочего, в этом дворце стояли единственные на планете гравитационные лифты, шахты которых возвышались над крышами как башенки минаретов.
        - Хорошо бы захватить с собой такой движок, - поделился я как-то с Дмитрием своим заветным желанием, когда мы как раз смотрели очередной выпуск местных известий.
        - Не смеши, - ответил он. - Самый легкий из них весит тысячу пудов. Да еще реактор к нему. Ты чего-нибудь понимаешь в нуклонной технике?
        Я промолчал тогда в ответ, и не без причин.
        В кофре с моим барахлом уже лежали три книги, посвященные конструированию антигравитационных машин и теории гравитации. Там же лежал букварь для самых маленьких, где слова и буквы пояснялись картинками. Книги тут давно уже печатали на пластиковых листах, но букварь был ветхий, на бумаге из целлюлозы.
        С его помощью, как я надеялся, у меня на родине сумеют рано или поздно расшифровать мудреные книги. Я захватил и лазерные диски, но опасался, что у меня дома не смогут раскодировать здешнюю систему записи.
        Зачем я это делаю и стоит ли вообще затевать что-то подобное, я пока точно ответить не мог. Даже себе самому.
        Хлопнула дверь, и вместе с Рихардом и его сестрой ввалился Ингольф, нагруженный двумя сумками.
        - Пива хочешь? - спросил Ингольф.
        - Меня скоро начнет тошнить от пива, - сообщил я.
        - Ну, как знаешь… - Помахивая бутылками, скандинав отправился к себе в компании с Рихардом.
        Ильдико осталась.
        - Я вот чего хочу сказать, - сообщила мне она, присаживаясь. - Я в детстве слышала сказки про путешествия в волшебные страны за невидимой завесой, откуда приходят феи и эльфы… И еще читала романы, где волшебники туда летают и всяких рыцарей туда же отправляют бороться со злыми колдунами, ну и все такое… Я почему-то долго верила, что это правда. Надо мной даже Рихард смеялся. А теперь вот оказалось, что я права.
        - Не знаю, - устало пробормотал я. - Ни фей, ни эльфов нам не попадалось. Вот злых колдунов приходилось видеть, и не единожды. Даже подружился с одним.
        Ильдико с некоторым боязливым удивлением посмотрела на меня:
        - А еще мне отец рассказывал - я вот только теперь это вспомнила… Он, когда еще был совсем молодой, плавал с рыбаками к Исландии. И однажды в шторм увидел странный корабль - шесть мачт, паруса непонятно какие, и больше любого галеона. А на палубе огни горят ярко, почти как молнии, - так мне отец говорил.
        Я пожал плечами: мол, все бывает…
        А про себя подумал, что, видимо, это был обман зрения, если, конечно, Ильдико ничего не путает или даже не придумывает. Такого размера кораблей у хэоликийцев не было - просто потому, что открыть портал для них было бы практически невозможно. Но, вдруг пришло мне в голову, быть может, не одни мрачные чародеи из мира, о котором известно лишь то, как он называется, обладают способностью преодолевать барьеры между вселенными? Может, есть еще кто-то, о ком мы не знаем, или знание это скрывалось нашими хозяевами?
        Не исключено, что именно отсюда пошли все истории о «летучих голландцах», о странных кораблях, время от времени попадающихся на морских путях и даже пристающих к берегу. И если так, все рассказы старых моряков о людях, которым будто бы довелось служить на подобных судах и посещать неведомые земли, - вовсе не байки пьяных матросов. И легенды о волшебных странах - тоже отражение когда-то реально случившихся путешествий?
        И наконец, - быть может, не все наследие Древнейших мертво?
        Вдруг где-то существует цивилизация, сохранившая хотя бы малую толику живой мудрости этих загадочных существ?
        Хотя, если честно, - нам сейчас не до тайн и загадок мироздания. Жизнь не позволяла нам особо отвлекаться. Мы пробыли в этом мире не так много времени по календарю, но в эти недели оказалось втиснуто так много событий!
        Словно в этом мире космических скоростей и время тоже бежало быстрее, чем там, где на море безраздельно господствует парус, а самый быстрый транспорт - резвый конь…
        В шестом по счету после бегства из Роттердама мире мы были вынуждены сделать остановку. Стало ясно, что мы уклонились в сторону от необходимого курса. Кроме того, у нас возникло изрядное сомнение, что шхуна переживет хотя бы один шторм. Да и без шторма наше корыто безбожно текло. Двух наших помп, старой деревянной и снятой с броневика, с трудом хватало, чтобы откачивать воду из трюма. Даже то, что, помучившись, мы кое-как соединили одну из них с движком, не помогло. Дальше
        - больше. Планшетка начала врать - а может быть, мы перестали понимать ее указания или оказались в совсем уж гиблом отрезке мироздания. Броски выносили нас совсем не туда, куда планировалось, карта выдавала совсем уж дикие маршруты с десятками промежуточных пересадок.
        Поневоле мы должны были сделать остановку и заменить корабль или хотя бы капитально его отремонтировать, а заодно - и сориентироваться получше.
        То, что мы ошиблись в выборе мира, стало ясно уже через несколько часов, когда мимо нас протащился трехпалубный пассажирский экраноплан, воздушный поток от винтов которого заставил наш кораблик подпрыгивать на волне.
        А когда наступила ночь, в небе я увидел наглядное доказательство того, что цивилизация эта давно стала космической. Среди ярких звезд медленно ползла крошечная, ярко-серебристая луна. Не точка, не звездочка, как выглядели космические аппараты моего мира, а что-то и в самом деле очень большое. Обычные спутники, кстати, тоже здесь были, и в немалом количестве.
        Несколько раз мы замечали нечто вообще ни на что не похожее - летательные аппараты, формой похожие на сплюснутую под прессом толстую морковку, на углах которых трепетали шары синевато-бледного огня.
        Что же до размеров, то чаще всего они напоминали небоскребы - такие странные небоскребы, которым вздумалось полетать в небесах.
        А однажды в небе пронеслось какое-то шарообразное тело, все окутанное таким же синеватым пламенем, стремительно уменьшаясь в размерах, и растаяло у горизонта.
        От всего этого поневоле становилось тревожно.
        Будь у нас радиосвязь, можно было бы узнать хоть что-то. По крайней мере, попытаться угадать. Вдруг тут говорят на знакомых нам языках или хотя бы похожих? Запоздало я корил себя за то, что не догадался снять рацию с амфибии.
        Правда, меня несколько успокаивала мысль, что такой высокоразвитый мир должен быть достаточно гуманным. По грубой прикидке, он опережал тот, откуда происхожу я, лет на сто, может, чуть меньше. Значит, рассуждал я, тут или довольно либеральный социализм рядом с таким же либеральным капитализмом, либо просто либеральная демократия с политкорректностью.
        Во всяком случае, жрать братьев по разуму тут привычки наверняка не имеют.
        (Сейчас я даже не усмехаюсь, вспоминая тогдашние свои мысли.)
        Были, впрочем, странности и другого рода. Вскоре после выхода мы попытались определить свое место на карте.
        Полученные результаты повергли нас в недоумение. Такой широты и долготы просто не могло быть. Вернее, получалось так, что если ориентироваться по одним звездам
        - мы в одном месте, а по другим - совсем в другом.
        Когда взошла луна, мне показалось, что рисунок пятен на ней тоже отличается от привычного. Оптика ситуации не прояснила, хотя и подсказала, что местные обитатели добрались уже и до естественного спутника Земли: что еще могли означать многочисленные блестящие точки на ее поверхности?
        То, что при этом было довольно прохладно для любых из получившихся широт, было мелочью.
        Так что мы даже не особенно удивились, узрев на горизонте остров, которому тут быть вроде бы не полагалось. В бинокль удалось разглядеть на нем несомненные признаки жилья.
        После короткого обсуждения ситуации мы единогласно решили попытать счастья здесь.
        Чем дольше мы продолжали пребывать в неведении, что это за мир и куда мы попали, тем выше была вероятность вляпаться в неприятности.
        Перед тем, как направиться к острову, мы привели себя в порядок - кое-как постриглись (все) и побрились (мужчины) по очереди «вечной» бритвой Дмитрия, изготовленной в середине двадцать первого века, напрочь ее затупив и неоднократно порезавшись.
        Поселок, или даже небольшой городок, стоявший на берегу небольшой бухты, не производил впечатления особо зажиточного, во всяком случае - типичного поселения мира, где запускали в космос великанские корабли. Но может быть, он и не типичный.
        Над плоскими крышами торчало несколько башен, похожих не то на маяки, не то на колокольни.
        Несколько шестиколесных машин потрепанного вида - микроавтобусы и грузовички - стояли у пристани.
        Обычная пристань, построенная в давние времена из валунов, с уложенными поверх потрескавшимися бетонными плитами. Возле нее стояли мелкие суда со свернутыми сетями на палубах.
        Когда я швырнул на пирс причальный конец, его довольно ловко подхватил какой-то малый в рыжей штормовке с капюшоном и тут же недоуменно уставился на него.
        - А крюк где? - вымолвил он.
        - Потеряли, брат, - придав лицу кислую мину, сообщил я, не поняв, о чем идет речь.
        - Ну ладно. - Пожав плечами, он наскоро обмотал швартов вокруг тумбы с кольцом.
        А через несколько минут мы впятером, оставив Секера за старшего на шхуне и стараясь придать физиономиям как можно более беспечное выражение, сошли на берег, вроде бы совсем безобидный, но, вполне возможно, таивший немалые опасности.
        Вслед за матросом появились еще несколько местных аборигенов.
        Их одежда заметно отличалась от нашей, но не так уж чтобы сильно.
        Примерно как если бы на московской улице появились люди в черкесках и папахах. Ну хоть спасибо и на этом.
        - Как добрались? - первым нарушил молчание старший абориген с всклокоченной бородой, на котором было напялено что-то вроде шерстяного одеяла с дырой для головы (отчего он малость походил на бродягу).
        - Спасибо, благополучно, - ответила за всех Мидара.
        - Ну, тогда добро пожаловать на Оргей, - бросил тот.
        - А не подскажешь ли дружище, где тут можно остановиться? - деловым тоном спросил я у матроса.
        Он уставился на меня широко раскрытыми глазами, похоже, не поняв вопроса.
        Я встревожился: что, если мы выдали себя незнанием каких-нибудь элементарных правил - к примеру, тут имеется раз и навсегда установленный порядок, вроде того, что моряки обязаны останавливаться в каких-нибудь припортовых гостиницах?
        - Так ведь вы это… уже… стоите вот тут! - наконец сообщил он, сопроводив свое высказывание вымученной улыбкой.
        - Да нет, - пришла мне на помощь капитан. - Где мы тут можем переночевать?
        - А, - кивнул парень, - так это вам надо прямо по улице, - широко взмахнул он рукой. - Там заведение Хукада. Там и поесть, и переночевать можно. А вы надолго к нам?
        - Пока не знаю, - отрезала Мидара. - Как получится.
        Когда матрос отвернулся, она выразительно показала мне кулак.
        Следуя указанным маршрутом и ощущая спинами любопытные взгляды, мы зашагали переулком, гордо поименованным улицей.
        Неожиданности на этом не кончились: по дороге нам встретились двое, облик которых нас изрядно удивил. То, что на них были широкие и длинные, не по погоде, плащи до пят, наподобие тех, которые в «ужастиках» выведены как униформа вурдалаков, - еще так-сяк. И длинные волосы, крашенные в ярко-малиновое (не думаю, что тут водятся люди, у которых такой цвет от природы), - тоже, в общем, мелочь. Но главное - их лица скрывали маски цвета индиго, расшитые золотыми узорами, с узкой прорезью для глаз, обрамленные красной тесьмой. Кажется, это были мужчина и женщина.
        Наконец мы обнаружили трехэтажное овальное здание, вокруг которого витал слабый запах кухни.
        Должно быть, это и было искомое заведение.
        Мы вошли. Ничего особенного. Низкий потолок, низкие столики, низкие табуретки и скамьи вдоль стен. Стойки бара - изобретения, известного почти во всех мирах, - тут не было.
        Посетителей тоже не было, не наблюдалось и хозяина. Впрочем, он появился буквально через пару минут - из незаметной, замаскированной под резной орнамент двери в дальней стене. Невысокий пожилой человек, одетый в длинную безрукавку и
        - вот новость - длинную юбку, украшенную синими и шафранными узорами. На бледном лице его довольно странно смотрелись явно негритянские губы и крючковатый восточный нос, в полном соответствии с избитой фразой, придававший физиономии нечто хищное. Вид его, впрочем, излучал умеренную приветливость.
        - Добрый день, уважаемые, и вы, достойнейшая, - обратился он к нам, отдельно поклонившись Мидаре, кажется, чутьем старого лакея угадав, кто главный. - Я Юка Хукад, хозяин этого самого заведения. Что вам угодно? Хотите плотно поесть или просто перекусить?
        Взгляд его придирчиво и с явным любопытством обежал нас одного за другим.
        Должно быть, выглядели мы хотя и не слишком привычно на его взгляд, но, во всяком случае, не слишком чужеродно.
        - Просто перекусим, для начала, - ответил за всех Ингольф. - А вообще-то, мы бы тут не прочь остановиться.
        - Вы не из Громану? - спросил хозяин, только кивнув.
        На всякий случай я промычал в ответ что-то неопределенное.
        Любопытно: что такое это Громану? Уж больно заговорщицки подмигивал он мне левым глазом, задавая этот вопрос. Или мне показалось? Вдруг у них с этим Громану идет война или готова вспыхнуть с часу на час? А может, Громану - это местное-сословие, каста или рыцарский орден?
        - А откуда? - решил проявить настойчивость собеседник.
        - С моря, - веско ответил Орминис.
        Хозяин, согласно кивнув, скрылся за дверью, а я, заметив в дальнем углу предмет, весьма меня заинтересовавший, поспешил туда.
        Это был глобус - маленький, уже неновый, на высокой неуклюжей подставке. На время забыв о прочем, я принялся его рассматривать.
        На ультрамариновом фоне океанов, занимавших тут заметно меньше, чем обычно, места, расположились континенты, чьи очертания можно было узнать не без труда.
        На севере и юге все было заштриховано тонкими косыми линиями на белом фоне, наподобие защитной сетки на бумажных купюрах. Не требовалось большого ума, чтобы догадаться - те края покрыты ледником.
        В похожих континуумах бывать мне приходилось.
        Рассеянно я созерцал россыпь больших островов на юге Тихого океана и беспорядочную смесь воды и суши в Карибском море, огромный массив земли, соединенный узким перешейком с материком на месте Британских островов, и цепь огромных озер, протянувшуюся через всю Сибирь с востока на запад, вдоль края ледников.
        Глобус покрывали разноцветные пятна стран, хотя от меня не укрылось, что большая часть территорий, хотя и разнообразно окрашенных, была обведена толстой серебристой линией. Некоторое время я сосредоточенно вглядывался в прямоугольники красного цвета с символами местного языка - несомненно, обозначавшими города. Что интересно, такие же знаки попадались и на бирюзовом фоне местных океанов.
        В одном месте, где-то восточнее Астрахани, такая же надпись украшала большой овал серебристого цвета, что наводило на определенные мысли.
        К ножке глобуса была приделана штанга, на которой крепился шар поменьше, в кратерах и горных цепях на сером фоне, - несомненно, Луна. И украшала поверхность спутника планеты россыпь уже знакомых прямоугольников с надписями. Я покачал головой: городов там успели построить немало - побольше, чем я наблюдал в бинокль.
        Заодно стало понятно, что за чертовщина тут творится со звездами и пятнами на Луне. То ли из-за ледников, пусть и чуть-чуть, но перераспределивших массу Земли, то ли еще по какой причине, земная ось тут имела заметно иной угол наклона.
        Увлекшись, я не сразу обнаружил, что рядом со мной и позади стоят мои товарищи, тоже рассматривая карту мира, где мы оказались.
        Мидара внимательно изучила глобус, а потом спросила с явной толикой превосходства над недалекими мужчинами:
        - Это, конечно, интересно, а вот чем мы будем расплачиваться с этим типом за еду и ночлег? Мы не поторопились?
        Впрочем, к тому времени, когда хозяин вернулся, у нас уже был выработан план, как выйти из этого затруднительного положения. И на этот раз миссия выяснить, что и как, была возложена на меня.
        - Э-э, уважаемый, - деликатно взял я его за рукав, - где тут можно продать золото?
        Он осторожно посмотрел на меня, исподлобья, как бы прикидывая, чего от меня можно ожидать и вообще - что я за тип.
        - Мы это… не забудем… насчет благодарности… - полушепотом произнес я.
        Он думал еще несколько секунд.
        - Сделаем, - наконец кивнул он и как ни в чем не бывало вновь скрылся на кухне.
        Повернувшись, я обнаружил, что Ингольф зачем-то сел на корточки и сосредоточенно шарит под одним из столиков.
        Но прежде чем я спросил, в чем дело, он уже выпрямился.
        - Взгляни. - Он протянул мне несколько металлических бляшек. - Кажется, я нашел здешние деньги: тут под столом валялись.
        Монеты были непривычной овальной формы (в большинстве миров придерживаются традиционной круглой), выполнены из светлого твердого металла. Вдоль волнистого края - узор из крошечных семилучевых звездочек.
        С одной стороны на них было отчеканено лицо какого-то старца с чуть монголоидными чертами, в высокой тиаре и с длинной узкой бородой. С другой - стилизованный длинношеий дракон, раскинувший перепончатые крылья и вцепившийся в собственный хвост. Внутри - выпуклый кружок. Четырехугольные звезды и полумесяц по краям навели меня на мысль (как выяснилось позднее - вполне правильную), что чудище обвивается вокруг Земли.
        На ребре была какая-то надпись, но из-за крошечных размеров букв я даже не сумел толком разглядеть знаки.
        Спустя короткое время в дверях опять появился хозяин, несший на подносе тарелочки с салатом из крабов и мелко нарезанных тушеных овощей и узкие бокалы с янтарно-желтым напитком, запах которого не оставлял никаких сомнений - пиво, оно и на Оргее пиво.
        В качестве бесплатного презента от заведения нам подали корзинку с мелкими пупырчатыми плодами с запахом арбуза и земляники.
        Дождавшись, пока мы поедим, он спросил, будут ли уважаемые господа смотреть номера и желают ли они поселиться вместе или порознь.
        Обстановка номера показалась мне, против опасений, довольно уютной.
        Несколько квадратных комнат, вытянувшихся анфиладой и соединенных арочными проемами. Узкие стрельчатые окна от пола до потолка давали достаточно света.
        Вдоль стен комнаты вытянулись уже знакомые низкие диванчики без спинок. Комнаты соединялись раздвижными дверями, как в японских интерьерах. Матовые бра на стенах. В углу самой большой комнаты стоял аппарат величиной с большую тумбочку, с нишей, внутри которой был большой белый экран из пластика.
        Потолки, правда, были низковаты - даже я, подняв руку, мог дотянуться ладонью, а уж Ингольф едва не задевал их макушкой.
        Не успели мы как следует осмотреться, как в дверь постучали.
        На пороге появился тот самый тип, которого мы встретили на причале.
        В руках у него была усыпанная блестками небольшая сумка, а на физиономии - средней силы доброжелательность.
        - Приятели, так это ваша сковородка там, у пристани? - спросил он, даже не поздоровавшись.
        - Наверное, наша, коль скоро мы на ней приплыли, - хмуро замети Ингольф. - А что?
        - Я знаю хмыря, который отвалит вам за эту лайбу двадцать тысяч, - заговорщически понизив голос, сообщил парень.
        - Да ну? - нарочито изумился я, не имея представления, много это или мало. - И кто же это такой богатый?
        - Один чокнутый дядя-коллекционер. Большой оригинал - мечтает иметь парусную яхту ручной работы из дерева. Да еще не по спецзаказу, а натуральную. Уж ему говорили: деревянные суда разве что в Африке да на Сахуле найти можно, или там в Хай Бразил. Даже в Толлане их лет двадцать как строить перестали… Так чего, получаем двадцать тысяч - яхта наша, деньги ваши? Двадцать штук - как вам? Не куркур драный надул, правильно ведь говорю?
        - Наличными? - осторожно спросил я.
        - Ну ты даешь, друг! - Он расхохотался. - Сказанул тоже - наличными! Ты еще золотом потребуй по весу. Шути да знай меру, а то уже и не смешно. Как водится: кредитной карточкой на предъявителя. Так что, пятнадцать и по рукам?
        - Ты вроде говорил - двадцать… - пробурчал Орминис, не обращая внимания на предостерегающие знаки, которые делала ему за спиной гостя Мидара.
        - Поговорим об этом потом… Завтра-завтра, не сегодня, сегодня я не принимаю, - вступила она в разговор в следующий момент, с размаху и довольно чувствительно хлопнув незваного гостя по плечу и не особо деликатно выпихнув за дверь.
        После этого нам пришлось выслушать короткую лекцию, как надо поступать со всякими проходимцами, готовыми облапошить новичков.
        - Таких в каждом порту полно. Первый год плаваете, что ли? - закончила она.
        Почему-то мы почти сразу забыли о нахале.
        Мидара с Таей оккупировали ванную, а остальные ожидали своей очереди. Орминис с Ингольфом даже устроились на диване и задремали, похрапывая. Одним словом, мы активно обживали номер.
        В дверь опять деликатно постучали, и заглянувший к нам слуга - сутулый тип лет под пятьдесят - спросил, не желаем ли мы пообедать. Получив утвердительный ответ, он исчез и появился спустя минут сорок.
        Он быстро сервировал стол, извлекая миски и еду из двух алюминиевых корзин, пожелал нам приятного аппетита и удалился.
        Мы, к этому времени успев смыть усталость и морскую соль, принялись за обед, состоявший, как выяснилось, из грибов размером с человеческую голову, обжаренных в пряностях и соусе, тушеных моллюсков с кашей из тушеных и растертых в пюре овощей и икорной похлебки.
        На десерт полагались какие-то стеклянные горшочки с узким горлышком и вставленной тонкой пластиковой трубкой, наполненные чем-то коричневым на вид и горячим на ощупь. Так мы познакомились с местным чаем.
        Чай тут был, конечно, не тот, что у меня дома или на базе. Уж и не знаю, из чьих листьев его заваривали, но по вкусу он не слишком походил на то, что я привык называть этим словом. Хотя надо отдать должное: бодрил он не хуже нормального.
        И употребляли его через трубку, как коктейль через соломинку. При этом в чай могли добавить все что угодно: вино, ром, ликер и даже пиво.
        Но на этот раз чай был пустой.
        Неудивительно, что после сытной еды нас потянуло в сон.
        И лишь спустя немало часов расслабленного безделья и полудремы, когда в окна номера уже вовсю светил закат, Мидаре пришло в голову, что надо бы навестить оставшихся на «Чайке» товарищей.
        Мы спустились в холл, служивший одновременно харчевней, и Дмитрий отправился на причал.
        Вернулся он спустя несколько минут, буквально гоня перед собой всех остававшихся до этого на судне - Рихарда, Тронка, Секера, Ильдико и Файтах, волочивших узлы и сумки с вещами.
        По их словам, к ним явился важный дядька и передал распоряжение Мидары: собрать барахло и покинуть корабль, проданный хозяйкой ему лично.
        При этом он размахивал какой-то бумагой вполне солидного вида, на которой было отпечатано лицо Мидары - словно живое.
        Они почему-то поверили ему и, собравшись, отправились в гостиницу, но по дороге присели отдохнуть на скамью на перекрестке и чуть вздремнули… И проснулись почему-то только сейчас. И вот явились сюда.
        Чтобы понять, что мы стали жертвами вульгарного жульничества и воровства, не нужно было много времени. Чтобы осознать, что случилась самая настоящая катастрофа, - его потребовалось не намного больше.

«Вот теперь - все!» Именно эта мысль была написана на лицах всех моих товарищей.
        Мы только сутки пробыли в этом мире, а уже лишились всего того, чем владели.
        Исчезло наше судно. Исчезло оружие, припасы - все, вплоть до запасных трусов. Исчезла большая часть золота, за вычетом дюжины вещиц.
        Но неужели ничего нельзя сделать? Прошло не так много времени - часов пять-шесть. До берега миль сто пятьдесят. Даже на буксире наша коробочка не даст больше двадцати узлов - прочность корпуса не та. Значит, если сейчас поднять на ноги полицию, можно еще успеть…
        Стоп!! Вот как раз привлекать к этому делу полицию мы не должны - если не хотим лишиться свободы, а то и жизни. Но неужели наша дряхлая посудина и впрямь представляет такую ценность, что ради нее следовало идти на такой сложный обман?
        Первые минуты мы еще не могли сполна осознать все случившееся.
        Но потом началось нечто невообразимое.
        Наша команда, прежде даже в самых тяжелых ситуациях обычно сохранявшая хладнокровие и способность к осмысленным действиям, перестала существовать, рассыпавшись на отдельных личностей, очень напоминающих заблудившихся в лесу детей.
        Таисия, стоически перенесшая тюремную неволю, просто села в углу и начала плакать, с каждой секундой все громче и жалобнее. Совсем скоро плач перешел в захлебывающиеся рыдания. Мидара кинулась успокаивать ее, но без толку. Вырвавшись из ее рук, девушка кинулась на пол, вцепившись в затоптанный ковер, и продолжила истерику.
        Ее плач словно послужил детонатором.
        Ингольф - обычно самый невозмутимый из нас, - вдруг взревев, кинулся с воздетыми кулаками на сжавшихся буквально в комок Секера и Тронка, выкрикивая разные неподобающие выражения.
        С великим трудом мне, Дмитрию и Орминису с подключившимся Рихардом удалось оттащить его и усадить на диван (оттаскивать разъяренного викинга от его добычи
        - удовольствие, скажу вам, ниже среднего).
        После этого мы занялись Рихардом, которому Ингольф случайно заехал локтем в бок, и тут уж пришлось успокаивать попытавшуюся наброситься на скандинава Ильдико.
        Тем временем Мидара, метавшаяся между Таей и нами, в конце концов, видимо, махнув на нас рукой, встряхнула Секера и начала было допрашивать его: как все случилось и с какой стати они вот так поверили этому типу.
        Мы тем временем попеременно то урезонивали хнычущую Ильдико, проклинавшую на все лады судьбу, что свела ее и брата с нами, то успокаивали Ингольфа, норовившего биться головой о стену.
        А потом дверь номера открылась, и на пороге появилась наша судьба.
        Чтобы прийти к нам на этот раз, она выбрала облик человека в лиловой форме с нашивками на обеих рукавах, ярко начищенной бляхой на шее, в рогатой пилотке и с большой кобурой на белой портупее.
        Войдя, он чуть поклонился, бесстрастно оглядел все происходящее, а потом произнес слова, прозвучавшие для нас приговором:
        - Уважаемые, прошу предъявить документы…
        Выслушав нашу наскоро слепленную - по ходу разговора - историю, где фигурировала похищенная шхуна, на которой остались все наши бумаги, он нахмурился. Похоже, то, что мы, перебивая друг друга, рассказали ему, одновременно и вызвало в нем подозрения, и поставило в тупик.
        После короткого раздумья он вытащил из болтавшегося на длинном ремне футляра мобильный телефон - формой, габаритами и цветом смахивающий на небольшой кирпич
        - и куда-то позвонил, принявшись косноязычно излагать нашу историю. Телефон что-то хрипло квакал в ответ - таков был местный язык в своем первозданном, не измененным лингвестром звучании.
        Посреди разговора он повернулся к нам и спросил, откуда мы.

«Двум смертям не бывать», - промелькнуло у меня.
        - Мы из Громану, - торопливой скороговоркой сообщил я, боясь, как бы кто-нибудь из нас не ляпнул какую-нибудь несусветную чушь и не выдал себя.
        Он с толикой недоверия скользнул по мне взглядом и сообщил человеку на другом конце радиоволны, что мы появились тут из этого самого Громану.
        Затем спрятал телефон и сухо сообщил, что мы должны до особого распоряжения оставаться тут и не покидать гостиницу, а еще лучше - отведенные нам апартаменты.
        В окно мы увидели, как он уселся на велосипед и куда-то уехал.
        Первой оцепенение стряхнула с себя Мидара.
        Она выскочила из номера, оставив нас полушепотом (почему-то) обсуждать, что делать дальше, и явилась, запыхавшись, спустя двадцать с небольшим минут.
        - Значит, так, парни, раз мы теперь из этого самого Громану, то хотя бы узнайте, что это такое…
        Однако слишком много узнать о жизни этого архипелага, что лежит милях в ста к западу от Оргея, мы не успели. К гостинице подкатил выкрашенный в красный цвет фургон о шести колесах, на крыше которого возвышалась пулеметная башенка.
        Оттуда вышли трое полицейских, немолодых и обрюзгших, и направились к дверям гостиницы.
        С обреченным видом Тронк отправился отпирать дверь номера, готовясь впустить незваных гостей.
        Нас деловито загрузили в заднее отделение броневичка - обитый желтым пластиком ящик, где мы тесно уселись на узкой скамье, сваренной из дюралевых труб.
        Пять минут - до полицейского участка тут было совсем недалеко, - и нас выпустили, чтобы сразу загнать в дверь обшарпанного двухэтажного дома под клиновидной восьмиугольной крышей.
        Мы устроились на такой же узкой скамье, разве что не из металла, а из ободранного дерева, в полутемном холле, под присмотром еще одного полицейского - на этот раз молодого, но с печатью все той же скуки на лице.
        А те трое, что привели нас сюда, поднялись наверх по винтовой лестнице. И с ними
        - Мидара и Орминис: их незаметно, но ловко отделили от нас.
        А мы остались обдумывать свое положение.
        А оно было - хуже придумать трудно. Мы потеряли корабль, имущество и деньги. И в довершение всего оказались на крючке у местной полиции.
        И теперь оставалось только сидеть и ждать решения своей судьбы. Нет ничего хуже этого ощущения бессилия: ты полностью беспомощен и, даже если вывернешься наизнанку, не сумеешь сделать ничего. Даже десятиминутный допрос - настоящий допрос - расколет любого из нас как орех.
        Время от времени на лестнице появлялся полицейский и вызывал кого-то из нас, коверкая имена до неузнаваемости.
        При этом никого не выпускали обратно, словно в детской страшилке про кабинет зубного врача, где стояло черное кресло, бесследно глотавшее пациентов, особенно пионеров.
        Хотя все может объясняться куда проще и прозаичнее: их по мере допроса оттаскивают в местную кутузку.
        Но вот наконец вызвали и меня. Войдя в узкий и длинный, как гроб, кабинет местного шерифа, я, к своей радости, увидел всех спутников, рядком усевшихся на диване у стены. Руки их были свободны от наручников, но держались они скованно и напряженно.
        - Ну, давайте, рассказывайте, - бросил хозяин кабинета, указывая на стул.
        Я сел и заблеял - иного слова не подберешь - историю, наскоро сочиненную нами за неполный час, пока мы ждали полицейских.
        А сам думал: что надо делать, чтобы выпутаться из того положения, в котором мы оказались?
        Ударить этого толстого борова в мундире ребром ладони по шее, и в тот же момент мои товарищи набросятся на расслабившегося у стены второго полицейского и скрутят его, не дав поднять тревогу.
        Потом выйти из участка, по пути обезвредив тех четверых, что устроились в дежурке… Я скосил глаза на сидевших на диване друзей. Нет, никто из них не был в настроении скручивать кого-то и прорываться с боем куда бы то ни было.
        Вместо этого я напряженно ждал, что страж порядка вдруг перегнется через стол, и, сцапав меня за шиворот, прорычит: «А ну, мерзавец, признавайся!»
        Я буквально ощущал, что он не верит нам ни капли. Но почему бы ему нам не поверить, в самом деле? Ведь мы же не грабители, взятые на месте преступления?
        Разве нет в этом мире людей, не преступников, которым тем не менее не с руки афишировать свою жизнь и биографию?
        - Ладно, - внезапно оборвал мои невнятные излияния на полуслове инспектор. - Я не знаю, кто вы и как случилось, что вы ухитрились потерять документы вместе с вашей яхтой. Но вы нигде не числитесь, ни в каких розыскных списках, и предъявить вам нечего - это для меня главное. Приятели, - продолжил он, - я служу закону тридцать с лишним лет и повидал всякое. И поэтому знаю: не всякого нарушителя хватай. Случается, поспешность вредит как нарушителю, так и закону, и неизвестно - кому больше. Поэтому я оставлю вас в покое. Но, конечно, и вы должны будете пойти мне навстречу… - Он замолчал, словно раздумывая, в чем именно должно заключаться это «навстречу».

«Слава богу, - подумал я. - Началось с прочувствованного разговора за жизнь, а закончилось тривиальным предложением дать на лапу. Да здравствуют все взяточники во всех мирах!»
        Мидара, мгновенно сообразив, к чему идет, выложила на стол и подтолкнула полицейскому извлеченную из кармана вещицу - платиновую, с несколькими небольшими бриллиантами чистой воды.
        - И как это следует понимать? - официально спросил начальник полиции.
        - Эту вещь мы совершенно случайно нашли на полу в заведении, где остановились, - как ни в чем не бывало сообщила Мидара. - Мы, как вы, надеюсь, верите, честные люди, и чужого нам не надо. Она ведь может быть краденой, так что мы передаем ее вам.
        Он некоторое время созерцал побрякушку, потом небрежно смахнул ее в ящик стола.
        - Ладно. Вижу, вы действительно честные ребята, которым не повезло. Короче, я знаю одного человека, который сможет вам помочь. С документами. Он живет в Лигэле, туда я советую вам отправиться… - Вот, - щелчком пальца он пустил в нашу сторону по полированному столу шестиугольную визитную карточку лилового цвета.
        Местных цифр и букв мы не разобрали, но он зачем-то назвал адрес вслух:
        - Квартал двадцать пять, улица Синяя, магазин Кора Синада. Спросите Бакора. Скажете: от дядюшки Пира. Покажете ему вот эту карту. Обязательно покажете. Без нее… - Он не стал углубляться в тему. - А пока я выпишу вам временные удостоверения на предъявителя, для тех, кто желает сменить имя и лицо.
        Получив через час с небольшим свои временные удостоверения - большие карточки с нашими объемными фото, но без имен, - мы сели на паром, шедший на материк.
        Чтобы купить билет, мы продали платиновую серьгу, оказавшуюся у Дмитрия.
        Старое корыто было в пути двое суток. За это время оно достигло берега, вошло в устье небольшой реки, поднялось километров на сто пятьдесят и наконец остановилось у запущенного и грязного причала в одном из пригородов Лигэла. Оттуда мы еще несколько часов тряслись на здоровенной колымаге, именуемой автобусом.
        Величиной с большегрузный трейлер, двухпалубный и трехсекционный, с резиновыми гармошками сочленений, своим цветом и загрязненностью напоминавший шкуру дохлого динозавра, он был похож на гибрид самосвала с вагоном самой паршивой электрички.
        Грязный внутри немного менее, чем снаружи, с воняющим неизменной хлоркой туалетом и замызганным буфетом, где в автоматах продавались слабое пиво, похожее на прокисший лимонад, заправленный для пены стиральным порошком, и подогретое желе в картонных стаканчиках, сделанное неизвестно из чего.
        Лица немногочисленных пассажиров в свете тусклых плафонов казались картонными масками, да еще кондуктор, всякий раз проходя мимо, бросал на нас подозрительные взгляды.
        Ночная дорога (судя по качке - давно не ремонтируемая) нагоняла тоску, тем более что мы уходили все дальше от моря - единственной нашей надежды, и что будет с нами дальше, по-прежнему было абсолютно неясно.
        Три или четыре раза автобус останавливался минут на десять-пятнадцать, становясь на зарядку.
        И всякий раз сидевший рядом со мной старик в мохнатом жилете и такой же шляпе, с пластиковым мешком доверительно сообщал мне, что в прежние времена, когда машины ездили на пузырьковых накопителях с углеродной массой, останавливаться пришлось бы чаще, чем при наличии этих новомодных сверхпроводящих аккумуляторов. Да только вот когда знаешь, что бывает, когда такой аккумулятор взрывается - сперва углекислота разносит колбу термоса, а потом высвобождается заряд из разогревшегося сверхпроводника, - то никакого прогресса, честное слово, не пожелаешь.
        К середине поездки этот старикашка, регулярно заводивший одну и ту же песню о взрывающихся накопителях и недостатках прогресса, уже начинал откровенно действовать мне на нервы.
        Путешествие изрядно нас вымотало, и по прибытии в Лигэл нас хватило лишь на то, чтобы добраться до указанной любезным островным полисменом гостиницы и завалиться спать в наспех взятом номере. Впрочем, перед этим нас ждала еще одна не очень приятная процедура.
        После того как мы показали выписанные на Оргее справки и на вопрос, бывали ли мы раньше в Межокеанских провинциях - так официально называлась здесь Америка, - дали отрицательный ответ, гостиничный детектив (пожилой лысый мужик в коричневой униформе) зачитал нам бумагу. В соответствии с ней нам запрещалось производить раскопки и покупать, получать в дар и обменивать предметы, принадлежащие
«богомерзкому народу Каорана». За нарушение нас ждали репрессии вплоть до разжалования в низшие подданные, а за своевременный донос - поощрение в размере до трети имущества нарушителя. Кроме того, нам предписывалось ни под каким видом не читать насквозь лживую «Тайную историю покорения Каорана». (Ее принес нам в номер спустя несколько дней наш сосед по этажу - помятый тип с бегающими мышиными глазками - и взял за нее всего шесть «белых».)
        И вот мы живем здесь, в Лигэле. Можно сказать, прижились.
        За прошедшие дни мы выучили десяток слов, так что могли, хотя и с трудом, читать вывески. Так же с грехом пополам мы научились разбираться в местных идеограммах. Теперь мы знали, что три треугольника, вложенные один в другой, - символ игорного заведения, два скрещенных ножа - вовсе не эмблема здешнего общепита, а знак медиков, вроде нашей змеи и чаши. Сосуд белого металла с узким горлышком, увешанный колокольчиками, - распивочная, а такой же, но с ящерицей, - заведение, где женщины развлекают гостей тем, что им дала природа. А к примеру, бегущий мамонт с воздетым хоботом" обозначал все связанное с транспортными средствами. Местные средства передвижения, кстати, внешне сильно отличались от знакомых мне по прежней жизни. Легковушки напоминали крошечные микроавтобусы, а самые шикарные - папиросные коробки с зализанными очертаниями, поставленные на шесть колес. Да, почему-то здешние конструкторы упорно ставили свои изделия на три оси.
        И кстати, мы узнали, что с нами, собственно, случилось. Воры-гипнотизеры, охмуряющие своих жертв силой внушения, не были тут редкостью.
        Что до бумаги с портретом Мидары (именно такими контрактами обычно оформляются тут сделки), то, видимо, в сумке, с которой не расставался, тот тип и прятал лазерно-цифровой фотоаппарат…
        Это был мой второй большой выход в город. Первый произошел вчера, когда я под охраной скандинава и Орминиса отправился на добычу денег.
        Путь наш лежал на главный городской рынок, чье народное название - Большая Яма - вошло даже в официальную хронику.
        Эта Большая Яма представляла собой огороженный высоким забором кусок земли примерно два на три километра.
        Неподалеку возвышались тридцати-сорокаэтажные башни из отливающего синевой стекла - по соседству с Ямой располагался самый престижный район Лигэла, - а тут было самое обычное торжище, блошиный рынок, какие я видел не единожды. Почти такие же были в этом мире и сто, и тысячу лет назад.
        Яма была не самым плохим местом в городе. Ничего по-настоящему опасного и противозаконного тут не происходило. Самые злачные места располагались на восточной окраине, в Кури. Тут же обыкновенная, в общем, толкучка, на которой торговали всем и вся.
        Подержанной аппаратурой и новой одеждой. Оружием гражданским и, видимо, боевым и охотничьим тоже. Всяческими запчастями для разнообразной техники - от вентилятора и фризера до, наверное, космолета.
        В секторе транспортных средств глаза разбегались при виде длинных рядов машин, включая древние рыдваны на жидком топливе. Были тут и катера с маленькими яхточками из стеклопластика - увы, годившиеся только для рек.
        Толстая мулатка в радужной накидке, с выкрашенными в синий цвет волосами, предлагала крошечную прогулочную подлодку, а какой-то согбенный старикашка продавал вертолет, ненамного превышающий по размерам древний горбатый
«Запорожец». Он мне особенно запомнился.
        На обшарпанных пластиковых столах грудами были навалены разнообразные электронные детали и платы. Продавали суперпопулярную новинку - телевизионные голографические очки - и старую мебель. Продавали старинные монеты, потемневшие бронзовые безделушки, майоликовые блюда, кувшины в сетке трещин и прочую недорогую антикварную мелочь.
        Рядами тянулись ветхие павильончики с древними игровыми автоматами и такие же павильончики с рядами кабинок, на дверях которых были вывешены выцветшие полихроматические фото обитательниц. Иногда фото заменяли прозрачные окошки-витрины, где стояли сами дамы в жалком минимуме одежды.
        За эти дни мы привыкли к виду местного люда и не удивлялись больше ни типам в масках, ни тому, что лицо у каждой третьей женщины было разрисовано зелеными и красными полосами, а веки густо натерты серебряными тенями.
        Мой наметанный глаз среди этой пестрой толпы изредка выделял людей с цепкими взглядами и внешне небрежными, но целеустремленными движениями, а мой опыт заставлял держаться от них подальше.
        Потом мы оказались в том уголке торжища, что представлял собой местный аналог
«птичьего рынка».
        Тут продавали домашних любимцев, по разнообразию которых Таххар, пожалуй, превзошел Землю.
        Тут были ручные шиншиллы и кошки невиданных расцветок - от больших, с рысь величиной, до совсем крошечных, размером чуть больше обычного новорожденного котенка.
        Черепахи и ящерицы, включая каких-то трехглазых, мыши пятнистые, розовые, белые, рыжие и даже полосатые. Попугаи и колибри, белки и бурундуки, сурки и миниатюрные золотистые обезьянки. И суслики - тоже самого разного облика - крапчатые, в полоску, пегие… Не было только собак: их, давних спутников человека, на Таххаре запрещалось держать в городах - кроме служебных и сторожевых. Разрешение на собаку стоило безумно дорого, а сельский житель и вообще любой из имеющих пса в личном пользовании обязан был дать подписку, что не будет продавать щенков на сторону.
        (Такая суровость к собакам, по слухам, объяснялась тем, что дед нынешнего императора, любивший ночами прогуливаться по столице инкогнито, на одной из окраинных улиц поскользнулся на собачьей какашке, навернулся затылком так, что едва не отдал душу своим богам и Небесному Суслику, и чуть ли не полгода был прикован к постели.)
        Венцом всего этого великолепия был сидящий на толстой цепи маленький мамонтенок
        - его продавал юный азиат. Здешние мамонты были раза в два меньше знакомых мне по «базовой» планете.
        Я поглядел на спутников. Орминис напустил на лицо привычную маску равнодушия. Ингольф тоже ничем не выдавал своих чувств по поводу этого великолепия, словно прожил в этом мире всю жизнь.
        И лишь по блеску в глазах я догадался, что он в восхищении. У мамонтенка он задержался и даже погладил его. Я мог его понять - это был самый большой и разнообразный рынок, который ему (да, пожалуй, и любому из нас) доводилось видеть.
        Потом мы вступили в ту части торжища, где обосновались разного рода астрологи, гадальщики и предсказатели.
        Представители этой по-прежнему многочисленной корпорации даже в век городов на Марсе и Луне и в океанских глубинах не сдали своих позиций.
        Здесь собрались, насколько можно было понять по разнообразию лиц и одеяний, люди с половины планеты.
        Были тут предсказатели по линиям ладони, по рунам и по знакам на выпавших костях, толкователи снов, видевшие будущее в зеркалах из черного обсидиана и серебра, в пламени свечи… Дававшие ответы немедленно или немного погодя, обещавшие увидеть всю жизнь или только на неделю или на месяц вперед…
        Была даже палатка, зазывала перед которой объявлял, что тут происходит гадание с помощью священных хомяков.
        Мне пришла в голову шальная мысль сунуться к кому-нибудь из них и послушать, чего наврут местные кудесники и пророки. Я быстро передумал: опыт неопровержимо свидетельствовал, что, как бы их ни называли, силы, к которым они обращаются, существуют и лучше с ними не шутить.
        Не дай бог, среди сотен шарлатанов я нарвусь на того, кто действительно что-то знает и умеет. Не нужно, чтобы тут кто-то хотя бы заподозрил присутствие чужаков.
        Было бы странно, если бы я не нашел того, что искал.
        В конце концов, это уже не первый год моя стихия - море, порты, торжища…
        Мы наконец добрались до ювелирных рядов. Тут продавали поделки из полудрагоценных камней, малахитовые бусы, кулоны из лазурита и нефритовые кольца. Россыпями лежали кристаллы граната и аметиста.
        Но разумеется, не это нас интересовало.
        Немного дальше я увидел то, что мне было нужно. Несколько приземистых железобетонных сооружений, штукатуренных кирпичной крошкой, с узкими окошками, над входом в которые висели розы из позолоченной жести - знак ювелирного ремесла.
        Некоторое время постояв, я выбрал ближайший. Надпись над дверью гласила, что это ювелирный магазин и мастерская почтенного Фтана Фарая Джа Мута.
        Судя по редкому четырехсложному имени, он был потомком тех немногих каоранских аборигенов (не относившихся к основной нации), что избегли ужасной участи всех прочих, вовремя переметнувшись на сторону победителей и подняв восстание в тылу сражающейся армии.
        Впрочем, как гласила та же «Тайная история покорения Каорана» (на тот момент мне еще не знакомая), далеко не все они так уж радостно встретили оккупантов, и повстанцам пришлось для начала вырезать некоторое количество единокровников.
        Я вошел. И мгновенно понял, что чутье меня не обмануло.
        Натуральный, хотя и неновый ковер на полу, толстый и мягкий, скрадывающий шаги. Ряд удобных круглых табуреток. Голограммы на низких стендах, представлявшие образцы изделий. И никаких признаков телохранителя. Местный признак респектабельности - скрытая охрана, прячущаяся где-то поблизости или в тайной комнатке и наблюдающая за происходящим с помощью монитора.
        За дверью из толстого небьющегося стекла появился хозяин - пожилой человек восточного вида, облаченный в синий балахон и маленькую ярко-красную шапочку, еле прикрывающую макушку.
        Ему было на вид под пятьдесят, хотя могло быть и за семьдесят. Он оглядел меня с ног до головы, а потом в обратном порядке.
        Я объяснил ему в двух словах, зачем пришел. Издали показал перстень.
        Внешне он как будто ничем не выдал своих эмоций, но чутье торговца подсказало мне - он удивлен и заинтересован.
        - Пройдемте в мастерскую. Вы можете остаться, - это было брошено Орминису и Ингольфу.
        Мастерская была под стать хозяину - воплощение благообразия и солидности.
        Деревянные панели и занавеси на стенах, диванчики вдоль стен. Голограммы украшений на стенах.
        Витрины, сделанные из бронестекла, обшиты были благородным деревом, с резьбой. Под ним, разумеется, был металл, но выглядело это достаточно солидно.
        В маленькой стеклянной витрине у дверей были выставлены два кристалла редкостной красоты и расцветки. Половина каждого была розовой, половина - нежно-зеленой.
        Он опустился за стол с тисками, набором тонких, изящных инструментов и парой каких-то странных устройств. Водрузил на лоб древнюю как мир лупу - монокль в деревянной оправе - и принялся изучать кольцо.
        За его спиной была титановая дверца сейфа с телеглазком.
        Все просто и удобно. Чтобы открыть сейф, нужно нажать кнопку на панели, оператор у пульта полицейской службы охраны удостоверится, что хозяин один, спросит пароль, после чего уже с пульта отключит сигнализацию и пошлет команду на кодовый замок.
        Он оглядел вещицу со всех сторон, поднес ее вплотную к глазам и только что не обнюхал.
        - Странный узор, никогда не приходилось такого видеть. Похоже на асталанский стиль периода Брагуйской династии или на фарсийские изделия третьего века до Священного Единения. Хотя есть нюансики…
        - Это особый заказ, - пояснил я, стараясь избежать ненужных расспросов, - по эскизам самого владельца. Он был большой оригинал.
        Он еще раз внимательно оглядел изумруд, потом вложил перстень в стоявший на столе хитроумный прибор.
        Зажглись несколько тонких лазерных лучей оранжевого и синего цветов.
        - Верно, натуральный, не синтетика. А ну-ка посмотрим, с какого месторождения, - если космический, сами знаете, цена в девять раз меньше…
        Он вновь что-то подкрутил.
        - Ух ты! Ну и ну… - Старый ювелир помотал головой. - Откуда это у вас, уважаемый? - подняв на меня глаза, спросил почтенный Фтан.
        - Досталось по наследству, - уклончиво пожал я плечами.
        - Вы, конечно, скажете, что не знали, что это за камень, - вздохнув, продолжил он. - Пожалуй, вы действительно не знали. Это настоящий земной изумруд, но не простой, а из рифейских копей, - пояснил он. - Последние камни из тамошних отвалов выбрали лет двести назад.
        - Сколько это стоит? - спросил я.
        - За такие камни можно просить сколько угодно, - бросил он, поджав губы. - За этот, например, - его палец ткнул в небольшой изумруд на ободке, - можно купить неплохую квартирку в пригороде… Я могу дать вам треть от того, что получу сам. А получу я, - он печально усмехнулся, - четверть того, что он стоит в Таххаре.
        - Это сколько? - Местные цены вообще и на квартиры в частности были для меня темным лесом.
        - Скажем, тысяч восемь. Вас устроит?
        Это было несколько больше, чем я рассчитывал получить, руководствуясь советами Голицына, три дня изучавшего здешнюю ювелирную конъюнктуру. Но все же позволил себе минуты три морщить лоб якобы в глубоких раздумьях, перед тем как дать согласие.
        - Сертификата у вас, разумеется, нет? - Это был даже не вопрос, а утверждение. Не дожидаясь ответа, он продолжил: - Надеюсь, вы понимаете, что продать мне краденую вещь не удастся?
        - Разве я похож на идиота? - стараясь изобразить высокомерие, процедил я.
        - Ну что вы. - В уголках его глаз таилось некое лукавство. Возможно, в его глазах я как раз выглядел стопроцентным идиотом - продавать ювелиру с блошиного рынка такую вещь…
        - Итак, вы хотите получить сумму наличными или перевести ее на свой счет? Если наличными, то сумма будет на пять процентов меньше.
        Я подтвердил свое неуклонное желание получить наличными.
        - Что ж, воля клиента - закон.
        Он открыл один из стоявших сбоку шкафчиков, откуда выдвинул новенький терминал связи с непонятной приставкой сбоку. Затем движением циркового фокусника вытащил из складок своей хламиды маленькую плоскую шкатулку. Оттуда, в свою очередь, появилась пачка карточек. Не белых, не синих и даже не оранжевых. Золотых! Такие мне прежде никогда видеть не приходилось - только в местном кино. Вставив в терминал связи одну из золотых пластин, он набрал код и что-то произнес в микрофон. Повторил операцию еще трижды. И с достоинством протянул их мне:
        - Вот, тут вся сумма. Если у вас вдруг окажутся подобные вещи… скажем, вы еще получите от кого-то наследство… то я охотно куплю их у вас.
        - Вся? А вы меня не обманываете? - спросил я, придав лицу недоверчивое выражение.
        - Не говорите глупостей, молодой человек. - Фтан, кажется, всерьез рассердился.
        - За свою жизнь я не обманывал никого из клиентов. - В глазах же читалось: мол, думаешь, я не просек, кто ты такой? Я же не самоубийца, с тобой шутить.
        С Большой Ямы мы отправились прямиком в банк.
        - Может быть, не будете все же разменивать? Все-таки золотые сертификаты, - спросил клерк, почтительно принимая у меня из рук четыре золотистых овала. - Любой банк охотно примет их с зачетом…
        - Спасибо, но я собираюсь в такие места, где они не очень в ходу, - выкрутился я.
        Он вежливо улыбнулся:
        - Не в джунгли же Сахула вы собираетесь и не в Шем? Впрочем, как вам будет угодно.
        Церемонно поклонившись, он быстро наполнил мою барсетку пачками «синеньких».
        На любезно предоставленной банком машине - уличные такси тут были, как говорится, не в моде - мы вернулись в отель, весьма довольные столь успешно закончившейся вылазкой…
        Сейчас я нес за пазухой примерно четверть от вырученной суммы. Разгуливать по городу Таххара в одиночку и при деньгах, имея из оружия один малокалиберный двуствольный пистолет, было как-то неуютно.
        Но таково было условие, сообщенное полицейским, - туда я должен был идти один.
        У входа на платформу монорельса я сунул руку в карман, где брякала пригоршня мелочи.
        Наличные деньги все же имели тут хождение, пусть только для мелких покупок. На аверсе - барельеф нынешнего таххарского владыки. Монарха всей планеты Хайгета LXIV. На реверсе - императорский герб: на фоне звезд крылатый дракон, кусающий себя за хвост, обвивался вокруг Земли.
        Сунув монетку в древний обшарпанный турникет, грустно заурчавший и ревматически защелкавший после этого, я вошел в напоминающий мыльный пузырь пластиковый грибок станции монорельсовой дороги. Подождав минут пять, я сел в цилиндрический вагончик из затемненного пластика.
        Спутников со мной в вагончике было немного.
        Уже сильно немолодой, седой мужчина, лицо которого являло смесь европейских и азиатских черт. Видимо, из старых имперских земель, с юга.
        Два человека в форме вспомогательных войск, с эмблемой североафриканского корпуса, по виду - вылитые жители Древнего Египта с фресок в пирамидах. (Хотя тут нет и никогда не было пирамид, да и никакого Древнего Египта тоже.)
        Несколько человек, довольно-таки убого одетых, - наверняка временных рабочих, завербованных в третьеразрядных провинциях.
        Из-за дрянной местной электроники до сих пор местное производство было неважно автоматизировано и требовало немало рабочих рук на конвейерах и в сборочных цехах, не говоря уже о стройках.
        И еще полдюжины священнослужителей неизвестного мне культа, в зеленых балахонах и высоких оранжевых шапках. Должно быть, пожаловали откуда-то с глухих окраин: в странах цивилизованных служители богов давно уже не относились к категории почитаемых и предпочитали за порогами своих храмов носить обычную одежду.
        В соответствии с каким-то давним императорским указом каждый может верить в тех богов, в каких хочет, но при этом монарх является верховным руководителем всех сект и церквей. Некоторые с этим не согласились и теперь о них мало кто помнит.
        Храмы, кстати, мне тут попадались разнообразные: массивные и основательные, глубоко уходящие в землю, словно проросшие из нее, узкие башенки наподобие минаретов и легкие ажурные, со стеклянной кровлей, окруженные крошечными садиками. Но было видно, что строили их давно и ремонтировали нечасто, да и особо много прихожан возле них я не заметил.
        Отправился я по указанному полицейским адресу за документами - вернее, за компьютерными удостоверениями личности. Нам годились любые. Подделанные, добытые по каналам в полиции, взятые в морге у отдавшего концы бродяги, украденные или купленные за щепотку «пудры» у опустившегося обитателя трущоб. На них есть, конечно, системы защиты, вроде секретных кодов и знаков. Не говоря уже о том, что в местных документах все серьезные записи производились тушью, с течением времени изменявшей свой цвет: месяц - синий, месяц - желтый, месяц - розовый, чтобы можно было определить время, когда она была сделана. Но на каждый хитрый замок найдется отмычка с винтом. А перевести те же отпечатки пальцев было вообще элементарно. Правда, продержатся они не очень долго, максимум год, но нам ведь и не нужно надолго.
        Шел я туда не без колебаний. Но иного выхода, как ни крути, не было.
        Без документов - любых, каких угодно сомнительных - мы были под постоянным дамокловым мечом. А справки для желающих изменить имя и личные данные (тут это дозволялось), которыми нас снабдил оргейский шериф, должны были потерять силу в ближайшие дни.
        Любой полицейский патруль, которому придет в голову нас остановить, любой рейд по злачным местам или гостиницам - и все. Серьезная проверка - это конец для нас. Здесь наука уже давно созрела для того, чтобы переварить идею о параллельных мирах.
        Удивительно, что Пир вообще не арестовал нас как подозрительных чужаков. Вспомнить, как мы «плыли» на первом же допросе… Или он, как и положено провинциальному копу, малость туповат?
        А может быть, дело в том, что, сцапай он нас и оформи все по закону, пришлось бы сдать, приобщив в качестве вещественного доказательства, и ту бриллиантовую брошь?
        Наш вагончик через каждые пять минут останавливался, выпуская людей. И странное дело, за все время пути в него никто ни разу не зашел.
        На предпоследней, по моим подсчетам, остановке в нем остались только я да один из служителей веры.
        И вот вагончик остановился в очередной раз. Кажется, именно тут мне выходить. Динамик что-то проскрипел, объявляя название платформы.
        Переспросив у жреца, я убедился, что не ошибся.
        Выскочив - двери захлопнулись сразу за моей спиной, - я оказался на пустой и грязной платформе. Стены из потрескавшегося, мутного от времени пластика еле-еле пропускали свет. Не без опаски миновав турникет, угрожающе скрежетнувший при моем появлении, я оказался, насколько можно было понять, в районе Кхун-ту.
        Окружающее не могло вдохновлять.
        Редкие прохожие мрачного вида, бредущие по своим делам. Фасады, покрытые не то копотью, не то многолетней грязью, стекла - когда-то зеркальные, а теперь мутные от времени и пыли, проломы в стенах - почему-то в основном на высоте пятого-десятого этажа. Целые подъезды и даже секции, обрушившиеся от времени, отчего дома напоминали выкрошившуюся вставную челюсть. Стены были обильно украшены граффити.
        Черт, надо учить язык, а то ведь неизвестно, на сколько мы здесь застряли. Правда, содержание этих надписей можно было понять и без перевода, по безыскусным картинкам рядом с ними.
        Среди прочих изображений я несколько раз заметил даже кое-что явно крамольное. А именно - изображение суслика, вокруг которого вилась надпись, содержащая несколько слов, лишь одно из которых было мне знакомо, но привести которое на бумаге невозможно. Дело в том, что это животное было здесь почти священным, ибо являлось родовым тотемом правящего дома, происходившего от царьков кочевых племен, что жили в незапамятные времена в пустыне, раскинувшейся там, где в моем мире был Иран. И присяга, даваемая каждым подданным, в числе прочего запрещала есть мясо сусликов, носить одежду из их меха и кожи, украшать себя сусличьими черепами, а также «хулить суслика». Правда, при этом не запрещалось травить сусликов ядами и ставить на них капканы - все-таки грызуны были вредителями полей, а значит, наносили ущерб подданным таххарского государя и имперской казне.
        Щербатые дома времен, не иначе, первых поселенцев, облезлые вывески массажных салонов (везде - во всех мирах - одно и то же!), убогие бары, ночлежки. Развалины, пустыри, усыпанные мусором и битым стеклом. Высотные здания из стекла и бетона - давно покинутые, с огромными зеркальными фасадами, зияющими громадными пробоинами.
        Одним словом, трущобы. Трудно было поверить, что это все находится в мире, где давно летают на Марс и Юпитер…
        Архитектура тут заметно отличалась от обычной, принятой на Таххаре, - круглых и овальных башен - и напоминала знакомую мне по родине: длинные дома-коробки и плоские квадраты общественных зданий.
        Это и был, судя по плану Лигэла, предусмотрительно купленному мной по дороге за несколько мелких монет, Сергас - квартал, изобиловавший трущобами и заброшенными домами, куда полиция без особой нужды не заходила. Дальше, как я знал, шли кварталы Оор и Мелг, где чужак-одиночка, даже вооруженный и не слабый, не имеет почти никаких шансов остаться в живых.
        А надо сказать, опасности, что подстерегают в этом мире, были, пожалуй, покруче тех, с которыми приходилось сталкиваться нашей команде прежде.
        Могли «пустить на мясо» - разделать на органы для трансплантации, что, правда, распространено сравнительно мало: уже давно для таххарской медицины это вчерашний день, да и «материал» выгоднее заготавливать в отсталых провинциях.
        Женщине грозило нечто похуже. Из уст в уста передавались рассказы о несчастных, с помощью химии превращенных в безвольных рабынь и отправленных в притоны - тайные и даже не очень.
        Впрочем, чаша сия могла не миновать и мужчину, если тот молод и красив.
        В душе зашевелились прежние опасения. Если, как я понял, полицмейстер был в доле с местной братвой, то как знать - может быть, он поставлял им не только покупателей фальшивых бумаг? Почему бы чужакам, которых наверняка никто не хватится, вообще не исчезнуть бесследно, если это может принести энную сумму?
        Я отогнал эти мысли - все равно другого выбора, кроме как следовать советам Пира, у нас не было. Все-таки паршивое чувство: когда ничего не можешь сделать, и остается только плыть по течению…
        Да, поневоле пожалеешь, что нас не выбросило куда-нибудь в имперские земли. Впрочем, там с нами и разговор был бы совсем другой. Про имперскую полицию говорят, что она почти не берет взяток… А иностранца, пытающегося незаконно проникнуть на территорию коренного Таххара, без разговоров отправляли в каторжные поселения куда-нибудь в Тибет или австралийскую пустыню - добывать руду и рыть оросительные каналы.
        Вот и Синяя улица, дом 25. На первом этаже девятиэтажной овальной башни было три магазина, но два были давно закрыты, и пыль густо обсела витрины изнутри.
        Я вошел в единственный открытый магазинчик, стараясь держаться как можно уверенней. За прилавком дремал продавец. Еще пара парнишек подпирали стены. На вид не особые здоровяки, но это значит только то, что опасаться в случае чего их надо особо.
        - Чего изволит уважаемый? - сонно произнес продавец, удостоив меня мимолетным взглядом.
        - Мне нужен Бакор, - не терпящим возражений тоном сообщил я.
        - Ну я буду Бакор. - Теперь в его глазах возник некий интерес.
        - Здравствуй, почтенный Бакор. Меня прислал дядюшка Пир. - Я протянул тщательно завернутую в платок карточку. - Нам… мне и моим друзьям нужна помощь.
        - Добро, - равнодушно кивнул хозяин. На визитку он даже не взглянул. - Пошли. - Повинуясь его знаку, один из парней безмолвно занял его место за прилавком, а Бакор приложил к двери в углу небольшую палочку, и та без звука ушла в пол (двери тут, как я успел заметить, были весьма разнообразной конструкции).
        Мы прошли большое сводчатое помещение, разгороженное на множество клетушек ветхими пластиковыми стенами.
        Пройдя еще одну дверь и спустившись, мы оказались на лестничной площадке с замурованными пролетами, стены и пол которой покрывал потрескавшийся кафель.
        С виду это было намного старше девятиэтажки, и я подумал, что, наверное, это остаток какого-нибудь старого здания, при строительстве использованный в качестве фундамента или цокольного этажа.
        Лестничную площадку освещал один вычурный бронзовый светильник.
        За распахнутой железной дверью были видны какие-то древние на вид механизмы. Вентиляция тут была неважная - должно быть, вентиляторы, чье гудение время от времени доносилось из зарешеченных колодцев, были ровесниками этим подземельям.
        Хотя метро тут отродясь не было, но за двести с лишним лет существования города была настроена уйма разнообразных подземных коммуникаций, транспортных магистралей, канализационных и кабельных тоннелей и всего прочего. Прибавьте к этому подземелья каоранских времен (Лигэл - один из немногих городов, построенный на месте города прежних хозяев), среди которых не только обычные городские, но как будто и военные - тут располагался один из узлов второй линии обороны.
        Я отметил, что меня не обыскали, не потребовали сдать оружие.
        Одно из двух: либо они настолько доверяют человеку, назвавшему соответствующее имя, либо считают, что в случае чего справятся со мной, без разницы - с оружием я или нет.
        Над нами было где-то метров тридцать-пятьдесят грунта и скалы.
        Вокруг нас шла своим чередом (можно даже сказать - кипела) своя подземная жизнь. Народ - обтрепанные в разной степени личности с нехорошим цепким взглядом - расположился на низких ложах, установленных в переходах и каморках, соображал на троих в импровизированных кафе, что-то ремонтировал в таких же импровизированных мастерских…
        Мы сворачивали то влево, то вправо, шли то освещенными коридорами, заполненными людьми, то пустынными переходами, где тлели редкие запыленные лампы.
        Чуть ли не километр мы двигались по огромной ночлежке. На рядах топчанов спали вповалку, или сидели, хлебая что-то из мисок, или занимались другими делами местные обитатели.
        Голый тощий мужчина лягушкой распластался на упитанной бабе с крашеными, с заметной проседью, волосами, подпрыгивая на ней с отчаянными хрипами.
        Еще трое сидели вокруг, явно дожидаясь своей очереди.
        Через несколько коек под одеялом сосредоточенно возились два мужика, один из которых был завит и нарумянен.
        Кто-то резался в местную игру, напоминавшую усложненные шахматы, в которую, правда, играли втроем-вчетвером; некоторые даже уткнулись в книги. Небольшая толпа слушала человека с испитым лицом, вдохновенно читающего стихи, - наверное, местного поэта.
        Из распахнутых дверей по сторонам иногда слышалась музыка, разухабистые голоса, падали разноцветные блики.
        На нас никто не обращал внимания - раз люди идут, то идут по какому-то своему важному делу, и нечего их нервировать.
        Я тоже старался не глядеть по сторонам, изображая равнодушную сосредоточенность. В конце концов, если меня сюда заманили с какой-то нехорошей целью, я, скорее всего, не успею среагировать.
        Коридоры то из древнего растрескавшегося кирпича, то из новых алюминиевых панелей отходили вправо и влево, и оттуда доносился гул людской массы. Я с некоторым удивлением подумал: насколько далеко уходят эти подземелья и какую часть Лигэла они занимают?
        Страшненькое место, изнанка блестящего стеклом и металлом верхнего города…
        Минут через двадцать мы вышли на перекресток тоннелей, где, как выяснилось, и располагалось то, что нам было нужно. Это была выгородка из клепаного металла, покрашенного зеленой краской. Мой проводник без звука распахнул дверь и втащил меня внутрь.
        Вся она была сплошь уставлена самой разнообразной техникой, так что непонятно было, как в ней помещается хозяин - худой костистый парень лет двадцати пяти, в одних шортах, с крашенными в красно-рыжий цвет волосами и татуированной медузой на пересеченном рваными шрамами пузе.
        Сопровождавший меня что-то ему прошептал на ухо, и тот полушепотом потребовал от меня фото.
        Голографические фото, сделанные вчера, перекочевали в его руки и исчезли в карманах шорт.
        После этого он извлек непонятно откуда кучу разномастных документов. Некоторое время рылся в них, задумчиво перебирая и внимательно изучая, неслышно шевелил губами - словно это были скрижали некоей мудрости.
        - Стандартный матрикул подданного второго класса - пойдет? - наконец сообщил он.
        - Пойдет, - кивнул я, подумав, что для общения со здешним людом вполне хватило бы двух слов: «пойдет» и «сделаем».
        - Сделаем, - с равнодушной ленью сообщил хозяин. - Однозначно сделаем.
        - Наличными? - Это был и вопрос, и условие одновременно.
        Я сунул руку за пазуху, почувствовав спиной, как напрягся мой провожатый, и вытащил пакетик с кредитками.
        Разложив их перед собой веером, как карты, он потыкал в две или три наугад чем-то вроде толстого алюминиевого карандаша.
        Никакого внешнего эффекта это не возымело, но он, похоже, остался доволен. Отобранные из пачки документы были засунуты в какое-то устройство невообразимого вида, явно собранное из бренных останков десятка почивших от старости агрегатов.
        - Мухобойка не требуется? - так же без выражения спросил красноволосый, когда все кончилось. - Отдам недорого.
        - Сколько? - подстраиваясь под его тон, бросил я.
        - Три синих.
        - Что так дешево?
        - Так ведь грязная мухобойка, три тушки на ней висят, - лениво сообщил он.
        - Нет, пожалуй, не требуется, - подумав, ответил я.
        - Ну, хозяин барин, - так же лениво ответил он. - А «фонарик»? Слабенький, правда, всего на шесть пшиков. Можем и «трясучку» организовать - это проще всего…
        Я догадался, о чем идет речь.
        Тут, кроме огнестрельного оружия, в последнее время появились лазерные ружья и пистолеты - дорогие, не очень надежные и поэтому мало распространенные.
        Было тут и электрическое оружие. На местном языке оно именовалось «молниебой», а на здешней фене - «трясучка». Сначала луч лазера создавал канал ионизированного воздуха между стрелком и целью. А потом через него разряжался конденсатор. Ручные разрядники могли лишь оглушить жертву. Большие пушки, установленные на катерах и боевых машинах, были вполне способны сбить самолет или сжечь дом.
        Но и этим я не заинтересовался - огнестрельное оружие все же как-то более привычно.
        - Тогда вы свободны, - сообщил он мне.
        - А…
        - Завтра бумаги будут готовы. Вам их доставят в гостиницу, - отрезал он. - Не беспокойтесь, будут лучше настоящих.
        И сопровождающий вывел меня из клетушки.
        Мы прошли низким штреком с цилиндрически выгнутыми стенами, облицованными исцарапанной и потемневшей нержавеющей сталью. Прошли заполненное людьми обширное низкое помещение с разбитыми барельефами на потолке - возможно, древнее бомбоубежище.
        Поднявшись по крутой и жутко длинной винтовой лестнице, мы миновали ряд просторных и пустых полутемных залов с остатками каких-то машин. Мы шли бесконечной вереницей сумрачных переходов, лестниц, коридоров, уходящих то вверх, то вниз, мимо железных дверей и заржавленных люков. В этой части подземелий люди попадались нечасто.
        Когда я окончательно запутался и уже начинал вновь опасаться за свою судьбу, мы остановились перед старой дверью с облупившейся краской.
        Поколдовав над замком, он открыл ее и почти выпихнул меня наружу.
        Обернувшись, я обнаружил, что дверь вновь заперта и выглядит так, словно ее не открывали уже как минимум лет десять.
        Я стоял в каком-то глухом дворике, окруженном с четырех сторон глухими стенами с несколькими темными окошками. Напротив меня чернел зев подворотни.
        Выйдя из двора на узкую улицу с редко проносящимися машинами, я не без опаски огляделся. Места были абсолютно незнакомые, и план города помочь тоже ничем не мог.
        Час с лишним я блуждал, прежде чем вышел к эстакаде монорельса и, пройдя еще с километр, наконец увидел платформу. Впечатление было такое, что под землей я прошел куда больше, чем показалось вначале.
        Еще час я катался на монорельсе, трижды переходя на узловых станциях, прежде чем попал к почти родному отелю.
        Вечером следующего дня в гостиницу явился посыльный - прыщавый юнец лет пятнадцати, с неприметной внешностью - и принес нам пакет с нашими бумагами.
        Мидара отныне стала «Тэльдой Миккхан, замужем, двое супругов». «Супругами» стали Рихард и Ингольф. Имена, которые им дали, можно было запомнить лишь с великим трудом. В графе «профессия» у всех троих стояло: «коммивояжеры».
        Ильдико так и осталась Ильдико, превратившись в мою жену.
        Третьей супружеской четой в нашей компании стали Дмитрий и Таисия.
        Файтах была зарегистрирована как дочь Ингольфа от первого брака (зачатой им, надо думать, лет этак в четырнадцать), страдающая душевной болезнью и расстройством речи.
        Все - уроженцы самых разных мест, кажется, каких-то медвежьих углов Земли-Таххара. Единственное общее - все имперские подданные второго ранга.
        Тут нужно краткое пояснение. Все провинции империи Таххар, то есть девяносто процентов планеты, делятся на три категории. Первая - полноправные имперские земли: это не только собственно Таххар, но, например, и Австралия с Новой Зеландией (последняя - что-то вроде огромного дачного поселка, где нет ничего, кроме вилл и имений высшего слоя). Второй вид - территории, хотя и не дотягивающие до полноправного статуса, но все же отличающиеся известным уровнем цивилизованности.
        И наконец, низший разряд. Власть не волнует ни то, как живут люди, населяющие их, ни то, какие там смертность, уровень преступности, прочие мелочи. Только бы голодающие не искали спасения в более цивилизованных и благополучных краях, только бы болезни не выходили за их границы, только бы преступники резали и грабили таких же парий, как они сами. Туда отправляют в пожизненную ссылку преступников из цивилизованных земель. Есть еще имперские протектораты - Антарктида, например. Или Луна.
        Лигэл принадлежал ко второй категории. Не самое худшее место, хотя и не полноправные граждане.
        Как бы там ни было, теперь можно было вздохнуть с облегчением и не вздрагивать при виде любого местного полицейского. Одна из двух главных проблем была решена, и мы могли немного отдохнуть, прежде чем приступить к решению второй. Тем более что Мидара, похоже, уже начала активно заниматься этим: иначе с чего бы это она стала надолго пропадать вечерами?
        Файтах
        Не раз и не два я желала смерти себе. Им - куда реже.
        Почему-то я не ненавижу их. Вернее, не так сильно ненавижу, как злюсь на судьбу.
        В конце концов, я честно вступила в бой, и они честно выиграли. Я сама выбрала эту дорогу, когда увидела их, пробирающихся в гараж, и вместо того, чтобы поднять тревогу, решила сделать все сама…
        Первое время мне казалось, что я сошла с ума и брежу. Я имела все - высочайшее положение, великую честь принадлежать к одному из главнейших домов своей страны, богатство, слуг, право выбора жениха - не всякая даже знатная девушка его имеет. И еще многое и многое. И вот лишилась всего в одночасье. Стала никем… меньше чем никем. Лишним ртом, обузой, молодым тугим тельцем, которым можно попользоваться или продать в рабство…
        Это страшно - быть ничем. Я чувствовала, что мне незачем жить.
        Я, может, покончила бы счеты с жизнью, если бы не страх умереть, оборвать бытие…
        Я не обращала внимания на то, что происходит вокруг. Все эти миры, по которым они странствовали в поисках неизвестно чего, меня не занимали. Да и теперь не занимают.
        А потом я обрела то, ради чего стоит продолжать жизнь.
        Я хочу восторжествовать над ними.
        Я долго обдумывала, что могу сделать для этого. И для начала я упорно продолжала изображать скорбь и отчаяние. Пусть думают, что я сломлена и ни о чем таком даже не помышляю. Пусть им даже не придет ничего подобного в голову.
        Нет, я вовсе не собираюсь, усыпив их бдительность, перерезать им во сне глотки или подсыпать отравы в котел. Хотя об этом я тоже думала.
        Нет, я хочу именно восторжествовать. Победить их. Заставить признать, что я умнее и сильнее их всех. Увидеть на лицах страх и отчаяние. Увидеть, как они в ужасе заплачут, как плакала я, попав к ним в руки. Как же мне хочется увидеть слезы у них на глазах! Особенно у этой убийцы с желтыми глазами, по ошибке небес родившейся женщиной.
        Я еще не знаю, как это смогу сделать. Но я буду искать способ. И ждать. Я буду очень стараться…
        Василий
        Получив документы, мы осмелели и расслабились. Хотя документы эти, как нас честно предупредили, слишком пристрастной проверки не выдержат, но это лучше, чем ничего.
        И, естественно, стали чаще выглядывать в город.
        В тот день, вернее, вечер, нас выгнало туда стремление вооружиться.
        Из нашего и без того небогатого арсенала уцелели только небольшой браунинг с одной обоймой, который случайно захватила с собой в тот день Мидара, да крошечный двухзарядный пистолетик - все остальное пропало вместе с «Чайкой».
        На этажах гостиницы были разбросаны мелкие магазины, торгующие всем, что может понадобиться постояльцам, - от жевательных пастилок, заменявших тут зубную пасту, до ювелирных украшений. Точно так же были раскиданы по этажам бары, небольшие ресторанчики - местные нравы, как я успел понять, не приветствовали больших увеселительных заведений. Но вот насчет стреляющих и колющих предметов тут было глухо.
        Порасспросив швейцаров и горничных, мы узнали, что оружейные магазины в городе имеются, но в весьма небольшом количестве.
        В один из них мы втроем и отправились - Рихард, Ингольф и я.
        Проездив час на монорельсе и колесных платформах (что-то вроде троллейбусов), мы вышли на нужной улице - это было почти на окраине.
        Магазин мы обнаружили по вывеске - три скрещенных двойных топора-лабриса, повернутых обухом вверх.
        Мы зашли внутрь. За прилавком, что нас порядком удивило, стоял вовсе не какой-нибудь немолодой крепыш с дубленым загривком и короткой стрижкой, на лице которого явственно написаны годы, проведенные в армии, - именно так выглядели продавцы в большей части оружейных лавок, куда заносила нас судьба. Нет, в роли продавца тут выступала довольно юная девица, при нашем появлении едва пошевелившаяся.
        Даже беглый осмотр витрин убедил меня, что ничего по-настоящему серьезного тут не продавалось.
        Маленькие короткоствольные пистолеты небольшого калибра, годящиеся разве что для стрельбы в упор, пистолеты пневматические, гражданские разрядники, стрелявшие крошечным гарпунчиком на стальной леске, по которой шел ток.
        В одной из витрин расположилась целая коллекция разнообразных дубинок - от обычных пластиковых до электрошоковых и телескопических, с динамической силой удара в восемьдесят кило.
        Из более солидных вещей было лишь с полдюжины типов охотничьих ружей.
        Рихард осведомился у скучавшей за прилавком девушки, можно ли купить какое-нибудь из них.
        На что та - невыразительного вида существо лет восемнадцати, ну никак не гармонировавшее с понятием «оружейный магазин», - ответила, что, разумеется, уважаемые господа могут купить любое из этих изделий, предъявив документы, а также свидетельство о благонадежности из полицейского комиссариата не более чем месячной давности. А чтобы приобрести охотничье оружие, нам понадобится к тому же законным образом оформленная охотничья лицензия, или удостоверение окружного стрелка, или грамота о принадлежности к сословью фермеров.
        Попутно мы узнали, что точно такие же документы нужны, если уважаемые клиенты захотят приобрести капкан или отравленную приманку.
        Ингольф не удержался и спросил, кто такой окружной стрелок. На что девица ответила, что это очень важная и уважаемая должность: так называется человек, занятый истреблением на вверенной ему территории бродячих собак, кошек, крыс, мышей и прочих вредных животных. Оные стрелки входят в Генеральное Управление окружных стрелков, действующее под эгидой Всепланетной природоохранной инспекции, и она даже может сообщить адрес, куда следует обратиться, если мы захотим поступить на эту службу.
        Я несколько обеспокоился - мы очередной раз выдали свою неосведомленность о местной жизни, - но девица не производила впечатления слишком умной. В худшем случае примет нас за какую-нибудь тупую деревенщину из самых глухих урочищ Серебряных гор или Большого императорского хребта (так здесь именуются Кордильеры). Да, в конце концов, мало ли шляется всяких странных типов в третьем по величине городе Межокеанских провинций, заселенных на две трети потомками выходцев со всех имперских земель и на треть - со всего остального мира?
        Уже когда мы, сконфуженные, отошли от магазинчика шагов на двадцать, Рихард вдруг рассмеялся. Как оказалось, развеселило его то, что на витрине, где демонстрировались разнообразные капканы, он увидел несколько моделей мышеловок. Их тоже нельзя было приобрести без соответствующей бумаги.
        (К слову: позднее мы узнали, что бумаги нужно оформлять не только для ловли мышей, но даже на отлов жуков и бабочек, не считая «вредителей садов, пашен и амбаров», - так гласил соответствующий указ. И за незаконный отлов насекомых полагался довольно-таки чувствительный штраф. Непонятно, правда, кому нужно их отлавливать? В Каоране, по крайней мере, жуков и гусениц не ели.)
        Покинув магазин, мы свернули не в ту сторону и поняли это только тогда, когда вместо станции монорельса оказались черт-те где.
        Точнее, в квартале весьма подозрительного вида, кишащем странного вида народом. Взор мой выхватывал из толпы то толстую, накрашенную не хуже индейца девку в компании аж трех мужиков, лапающих ее так, словно они собирались приступить к более тесному общению прямо здесь. То сбившихся плотной кучкой типов с недобрым, крысиным взором исподлобья. То широко и вместе с тем страшновато улыбающихся наркоманов, которых даже со спины выдавали дерганая размашистая походка и вихляющиеся движения тела. В толпе мелькали мужеподобные бабы в кожаной одежде, усаженной декоративными металлическими пластинами и шипами, небрежно поигрывающие хлыстом - средством добычи денег, и томные красавчики с подведенными глазками, в длинных женских платьях.
        Попадающиеся навстречу типы в масках и широких нетопырьих плащах придавали всей картине незабываемый колорит: смесь чего-то зловещего и одновременно карнавального.
        По крайней мере, хорошо, что маски тут носят не все: вот бы был номер, выглядели бы мы не лучше, чем компания европейских женщин в мини-юбках и с открытыми лицами, свалившаяся неизвестно откуда на площадь горного селения где-нибудь в Пакистане.
        Кто это такие, мы еще не успели узнать. Может быть, таков обычай этого народа? Или их вера? Или так одеваются члены здешнего общества любителей канареек? Не расспрашивать же встречных или соседей по гостинице…
        Все равно как у меня дома кто-то спросил бы, к примеру: а что это за дядьки в серой форме на машинах с мигалкой?
        На тротуарах расположились торговцы (в основном торговки) - траченные жизнью особы, продававшие пиво, разливаемое ими прямо из открытых деревянных и пластиковых корыт, и нехитрую закуску к нему.
        Узкие улочки, потемневшие глухие стены домов в шесть-семь этажей.
        Непрерывная вереница разнообразных заведений довольно убогого вида - головизионных залов, кабаков, «клубов зажигающего танца» - проще говоря, тех же кабаков, но со стриптизом.
        Ближайшая из пивнушек называлась, насколько я мог понять, «У Хиракла». На витраже, стилизованном, если судить по фильмам, под древнеалийский стиль, был изображен сам Хиракл, списанный с местной знаменитости Малангана Тиру в одноименной роли, раздирающий пасть очередному мифологическому страховиду. Только надписи не хватает: «Так будет с каждым, кто не купит нашего пива!» - подумал я. Реклама этого напитка успела навязнуть у меня в зубах. В гости к Хираклу лично мне идти не особенно хотелось. Не говоря уже о том, что нас ждали более важные дела, у местных отвязанных сопляков в последнее время завелась дурная привычка - устраивать драки в кабаках, при этом разнося все, что попадалось под руку. Вот как раз сейчас из дверей голо вывалилась возбужденная толпа малолеток. Мы на всякий случай остановились, пропуская их. Перед просмотром они употребляли коктейль из нескольких слабых наркотиков, обострявший восприятие и вызывавший нечто вроде эффекта присутствия. Своего рода суррогат знакомых мне виртуальных игр.
        Как я понял, мы оказались где-то на окраине Старого города - в кварталах, построенных на месте снесенных домов, с которых когда-то начинался Лигэл.
        Ныне это был район множества кабачков, пивных, злачных мест. Настоящий муравейник из узких и кривых улиц, совсем не похожих на прямые и спиральные проспекты других районов. Драки, скандалы и прочие мелкие происшествия были тут обычным делом.
        Я уже хотел свернуть обратно, но у Ингольфа были, видимо, другие планы.
        Он остановился у лотка уличного торговца горячей пищей и, купив у него кусок запеченной осетрины, завернутый в лепешку, принялся с аппетитом нажевывать.
        С удивлением я увидел, что и Рихард присоединился к нему.
        А я с недовольством и беспокойством оглядывался вокруг.
        Похоже, в этом районе Лигэла обитали люди, представлявшие дно этого мира, - от опустившихся бродяг-оборванцев до вполне вроде бы нормальных на вид личностей, но со специфическим выражением лиц и глаз, так хорошо знакомым мне.
        Чутье подсказало мне, что отсюда надо побыстрее убираться.
        И чутье не обмануло.
        В мою сторону направлялся мускулистый, поджарый, крепко сбитый тип в шелковой красной жилетке. Шею его обматывало с дюжину рядов тонкой серебряной цепочки, пальцы были усажены замысловатой формы шипастыми перстнями. В ухе была серьга в виде миниатюрной каракатицы, держащей щупальцами шарик золотистого топаза.
        Его лицо было презрительно надменным, бритый наголо череп украшала многоцветная татуировка - растопыривший лапы паук.
        Следом за ним нарочито небрежно потянулись еще несколько человек - я насчитал пятерых, включая тощую девчонку, чье лицо было разрисовано горизонтальными полосами зеленого цвета.
        Здравый смысл подсказывал мне, что направляется он ко мне не с тем, чтобы пожелать доброго вечера. В некотором беспокойстве я поглядел туда, где вкушал свою осетрину Ингольф.
        - Ты не выпьешь со мною пива? - спросил амбал, приблизившись.
        Несколько секунд я пребывал в замешательстве.
        За этим предложением могло крыться все что угодно - от желания нетрезвого завсегдатая поболтать со свежим человеком до приглашения к однополой любви.
        - Извини, я не пью пива, друг, - сказал я как можно доброжелательней. Должно быть, улыбка моя была довольно жалкой. Он словно бы этого и ждал.
        - Тебе, стало быть, не нравится пиво? А может быть, ты хочешь вина?
        - Он, наверное, вообще ненавидит пиво! - пискнул высунувшийся из-за плеча бритоголового коротышка.
        Слишком поздно я сообразил, в чем тут дело.
        Пиво было национальным таххарским напитком, в то время как вино больше любили в сгинувшем Каоране (это, кажется, единственное, что достоверно известно о них широкой публике). И до сих пор среди подданных императоров дома Хайгетов принято хвалить пиво, а вино - ругать (хотя пьют его не меньше).
        - Эй, приятели. - На выручку мне пришел Ингольф, приближаясь к нам нарочито неторопливой, тяжелой поступью. - Если мой друг вас чем-то задел, то прошу его простить. Если что, могу поставить всем выпивку.
        Но компанию не привлекла идея выпить за чужой счет.
        - Не лезь, мужик, - махнул рукой атаман, как от мухи отмахнулся. - Мы уважаем гостей и не хотим, чтобы с ними приключились неприятности. Но если ты напросишься, с тобой может случиться такое, от чего твоя мамочка будет плакать.
        Лицо Ингольфа потемнело.
        - Полегче, - не предвещающим ничего хорошего тоном процедил он. - Моя мать давно умерла, но мне не нравится, когда всякие жирные свиньи треплют ее имя своими грязными языками.
        Последние слова были восприняты всеми пятью как сигнал к началу драки.
        Трое во главе с бритоголовым кинулись без предупреждения на Ингольфа, двое - девка и коротышка - атаковали меня как представляющего, по их мнению, наименьшую опасность.
        Я успел вырубить девку - она подставилась по-глупому, - отмахнулся от коротышки, но третий из компании, до того державшийся сзади, неожиданно выхватил из широкого рукава электрохлыст. Судорога буквально разодрала меня на части.
        Сквозь дымку я видел плюющийся молниями пистолет в руке Ингольфа, непонятно как у него оказавшийся, держащегося за плечо бритоголового и Рихарда, молотящего его ногами, увидел, как один из бандитов, зажимая руками окровавленное лицо, валится на асфальт… Потом все исчезло во тьме с редкими искрами.
        - Ну я же говорил - жив он, все в порядке. А вы уже хотели его эликсиром потчевать! - Это были первые слова, которые я услышал, выплыв из забытья.
        Открыв глаза, я обнаружил, что нахожусь у нас в номере и вокруг меня собралась вся наша команда, включая даже Файтах.
        Как коротко рассказали Ингольф и Рихард, разметав банду по сторонам, они подхватили мое бесчувственное тело, остановили проезжавшую мимо машину и, сунув водителю изрядное количество «синеньких», рванули к гостинице.
        Потом выяснилось, что водителю отвалили треть имевшейся у нас суммы.
        Оставалось надеяться, что такие деньги отобьют у водителя память напрочь.
        По случаю моего возвращения к жизни тут же была распита бутылочка местного коньяка. Убедившись, что со мной все в порядке, все разошлись по комнатам. У меня остались только Рихард и скандинав.
        - Занятная штукенция… - Ингольф еще раз осмотрел тупорылый короткий пистолет-разрядник. - Занятная. Но не по мне.
        - Не по тебе? - хмыкнул Рихард. - Да ты им всю шайку положил. И одного, как мне кажется, насовсем.
        - Нет, - усмехнулся Ингольф. - Этим я положил половину. Остальных - кулаком. Если на то пошло, ты больше сделал, когда стрелялку у лысого забрал. И где он ее прятал, такую здоровую?
        Я попытался встать, но головокружение и головная боль уложили меня обратно на диван.
        Черт, как все неудачно обернулось! - думал я, слушая веселую болтовню друзей. То, что мы вполне могли расстаться с жизнью на этой поганой улице - это само собой. Но мало того: что, если бы нас, к примеру, загребли в полицию? В таких местах полиция, судя по моему предыдущему опыту, не должна усердствовать, но кто знает… С нашими паршивыми справками - как бы мы выглядели?
        Да, опасность может грозить и с другой стороны. Одно дело, если мы нарвались на мелких шакалов-одиночек. Тогда они, скорее всего, забьются куда-нибудь в норку и постараются не попасться нам на глаза.
        Но вдруг мы задели серьезную местную братву и те захотят разобраться с наглыми чужаками? Хотя эта компания на серьезных не тянет, но кто знает?
        Впрочем, что беспокоиться о таких мелочах - неизбежных последствиях, в сущности, нашего странствия?
        Вся наша жизнь, весь путь, которым мы шли этот год, - путь по краю.
        Рихард, что-то напевая себе под нос, тем временем внимательно изучал оружие, доставшееся нам по случаю. Поднявшись с дивана, я присоединился к нему.
        Это был местный армейский пистолет-пулемет калибра пять миллиметров, под патрон со сгораемой гильзой, снаряженный пулями в титановой оболочке, с магазином на девяносто патронов и электронным прицелом, для которого нет разницы между ночью и днем.
        При нем же был и подсумок, набитый патронами. Нам здорово повезло, что типы, с которыми мы столкнулись, наверняка толком не умели с ним обращаться. В противном случае все бы могло кончиться куда печальней.
        Оружие серьезное - опасней его только боевой разрядник да еще лучемет.
        Так что наша вылазка увенчалась успехом, хотя и не в том смысле, в каком мы рассчитывали.
        А главное - все кончилось хорошо. И уже на следующее утро я чувствовал себя великолепно, словно не валялся вчера полтора часа без сознания.
        И, кстати, эту историю мы не поведали Мидаре, появившейся следующим вечером: не столько чтобы не огорчать ее, сколько чтобы не услышать от нее чего-нибудь насчет взрослых людей, которых нельзя оставить одних.
        Мидара
        В этот вечер я посетила магазин подержанных яхт. Не найдя (как, впрочем, и предполагала) ничего подходящего ни по цене, ни по качеству, я еще довольно долго говорила с хозяином - бывшим кораблестроителем: у нас нашлось что обсудить. Хотя, по большому счету, разговор этот я затеяла в надежде узнать, где можно купить подходящую нам посудину (и тут тоже не выяснила ничего полезного). Покинула магазин я уже перед заходом солнца.
        Он размещался в одном из благополучных, «чистых» кварталов, не имевших ничего общего с теми, другими, где я бывала с товарищами прежде, и даже более солидными, чем тот, где стоял «Речной».
        Чистые широкие улицы, залитые светом окна домов. Многоцветное зарево в темном вечернем ночном небе. В голографических витринах магазинов и увеселительных заведений - разумеется, исключительно благопристойных и почтенных - возникали и исчезали объемные проекции - многоцветные призрачные картины и пейзажи. Широкие тротуары, шикарные машины, плавно текущие неплотным потоком. Время от времени попадались занятные сооружения - что-то вроде блестящего огнями стеклянного шара или диска на тонкой ножке (правда, высотой три или пять этажей) - ни дать ни взять гигантские грибы. Это были кафе или рестораны.
        Мужчины в крикливых полосатых пелеринах и жилетах с полами чуть ли не до колен, женщины в широких шароварах и прозрачных косынках, в несколько слоев лежавших на голове, выпархивали из дверей, шли по прозрачным, залитым синеватым светом галереям, проложенным вдоль стен домов высоко над мостовой; садились в машины и автобусы; влезали в крошечные кабинки канатных дорог и тесные вагончики монорельса.
        Чужая мне жизнь обитателей чужого города. Но почему, глядя на этих людей, которым не надо думать о том, в какой мир они попадут завтра или послезавтра, и вообще ни о каких таких мирах знать не знающих, мне становится тоскливо?
        Я не могу просто так зайти в какой-нибудь из этих уютных подвальчиков или
«грибочков», просто посидеть, попить таххарского чаю или пусть даже пива. Или сыграть на местной разновидности рулетки, состоявшей из десятка вращающихся разноцветных концентрических кругов, - для выигрыша нужно, чтобы совпали номера хотя бы двух из них.
        Наконец - подсесть к любому из них и просто поговорить.
        Вернее, могла бы… Но что-то мне мешало. Как если бы между мной и всеми ними был невидимый прозрачный барьер. Словно этот мир ненавязчиво отторгал нас. Или это касалось только одной меня?
        Что сделать, чтобы это преодолеть? Или не надо ничего делать - я же не собираюсь тут поселиться…
        Я почувствовала настоятельную необходимость развеяться. Но шум и многолюдье этих шикарных улиц меня отпугивали.
        Я свернула в один из переулков и пошла куда глаза глядят. Небольшие разноцветные фонарики, развешанные на карнизах и стенах, мягким светом освещали улицу - почти пустую, в отличие от тех шикарных проспектов, что проходили совсем рядом.
        И свернула в первую же попавшуюся дверь, над которой светилась вывеска с дымящейся чашей.
        Ресторан мне сразу понравился. Прежде всего тем, что был чем-то похож на тот, что был у нас на базе (вот уж не думала, что когда-нибудь воспоминания о ней вызовут у меня положительные эмоции).
        Низкие своды, массивные деревянные столы, которым, быть может, лет сто, если не больше. Мощные, почерневшие от времени деревянные же перекрытия, на которых висели грубо кованные железные светильники - вряд ли подлинная старина, скорее уж стилизация.
        И пол тоже не вульгарный пластиковый, а из вытертых тысячами ног дубовых квадратов.
        Из периодически открывавшегося окошка на стойку подавались тарелки, содержавшие маринованные щупальца осьминога, соевый сыр, здешние оливки, размером немногим больше вишни, тушеную крольчатину и что-то похожее на кофе в крошечных круглых стаканчиках с соломинкой.
        На полках за стойкой выстроились разнообразные бутылки и кувшины с замысловатыми наклейками, голографическими и обычными, с золотом и серебром, изображавшими незнакомые геральдические гербы и стилизованных животных, в которых не без труда угадывались прототипы.
        При входе я еще раз украдкой оглядела себя. Вроде ничего особенно выделяющегося. Брюки из отливающей темным серебром ткани, заправленные в узкие сапоги на высоком каблуке (и то и другое куплено здесь), моя любимая куртка из змеиной кожи (выигранная мной в карты еще на базе, а там, где ее сделали, стоившая, как мне говорили, безумных денег), под ней облегающая белая блузка.
        И куртка и блузка фасона, отличного от принятых тут, но это как будто не должно привлечь особого внимания. Как выразился Василий, тут можно надеть на голову консервную банку с прорезями для глаз, а сзади прицепить лисий хвост, и то никто особо не удивится.
        - Что угодно уважаемой? - Стоило мне опуститься за один из крошечных, на двух человек, столиков, как возле него появился элегантный седоусый служитель в оранжевой блузе. Судя по исходящему от него достоинству - не просто официант, а целый метрдотель. Я несколько оторопела от такого, как иногда выражался Василий (что-то часто я его вспоминаю), «навязчивого сервиса».
        - А что вы бы предложили сами? - нашла я выход из положения.
        Метрдотель внимательно взглянул на меня, я уже решила, что ошиблась: наверное, вести себя подобным образом тут было не принято.
        Но метр, улыбнувшись, чуть поклонился:
        - Охотно, леди. Можем предложить окорочка туанусов, рагу из моллюсков в водорослевом соусе, омаров, тушенных с пряностями. И конечно, пятнадцать сортов пива. Особо отмечу арбильское в кувшинчиках и бутылях, тоатское просяное, аунское… Но я бы особо рекомендовал вам алийское бочковое. - Его ладонь в белой перчатке изящно указала на стеллаж за стойкой, где на нижней полке в ряд выстроились цилиндры темного дерева. Пиво тут хранили не в обычных бочках, а в выдолбленных из цельной колоды сосудах или больших чанах с прибитой обязательно деревянными гвоздями крышкой. Чем старше сосуд, тем дороже он ценится гурманами, и тем лучшее качество якобы приобретает в нем напиток.
        Заказала арбильского и окорочка туанусов (что это за птица - я так и не поняла) и принялась за еду.
        Тихая уютная обстановка, одиночество, приятная музыка из приемника располагали к умиротворенным мыслям.
        И я позволила себе слегка расслабиться.
        Что, если нам прекратить эту бесконечную гонку и все-таки остаться тут, в этом мире?
        Ингольф будет выступать в каких-нибудь боях без правил или просто устроится вышибалой в казино - вышибалы нужны везде и всегда.
        Дмитрий, Василий и Анк с Орминисом станут, как и были, моряками, а может, займутся торговлей.
        Рихард с Ильдико поселятся, как они и мечтали, в маленьком приморском поселке: Рихард будет ловить рыбу, а его сестра - продавать.
        Я… ну, могу поступить в телохранители - телохранителей-женщин тут мало, и они поэтому очень ценятся.
        Даже для Файтах что-нибудь найдется - хотя бы место танцовщицы в баре…
        Разве вот Тронку делать тут будет решительно нечего - с его воровскими навыками здесь он попадется в момент…
        И зажили бы мы все тихой, спокойной, размеренной и сытой жизнью… до того момента, пока документы любого из нас не попали бы на более-менее тщательную проверку…
        - Разрешите разделить ваше одиночество? - послышалось за моей спиной.
        Позади меня стоял высокий человек, доброжелательно улыбающийся.
        Ему можно было дать и тридцать пять, и пятьдесят. И седина на висках его не старила.
        Одет он был в распространенный здесь плащ, представлявший собой полотнище с дыркой посередине и надевавшийся через голову. Помнится, Василий называл его забавным словом «пончо».
        Насколько я успела просечь ситуацию, он деликатно и вежливо напрашивался на знакомство с перспективой. Несколько секунд размышления, и я решила, что, пожалуй, пока пойду ему навстречу. Почему бы и нет?
        В конце концов, я не невинная беззащитная девочка, да и он не походил ни на бандита, ни на маньяка.
        - Не возражаю, - коротко согласилась я.
        Спустя час после светской беседы и легкого ужина мы покинули заведение.
        Спускаясь с лестницы, он вежливо подал мне руку, при этом чуть дольше, чем требовалось, задержал мою ладонь в своей.
        Мы подошли к его машине, и я не смогла сдержать вздох удивления.
        Мощный силуэт скругленных очертаний, похожий на утюг, с острым носом, с телекамерами вместо зеркал заднего обзора, транслирующими изображение на экран на приборной панели, полусферой антенны спутникового телефона и шеренгами черепашек вдоль нижней кромки стекол, означавших, что и стекла, и вся машина бронированы.
        Несколько секунд я стояла в нерешительности, прикидывая: а не распрощаться ли мне тут же? Хотя поводов для тревоги не было - меня пригласила явно респектабельная личность. Если, разумеется, он не пришил хозяина этой машины пару часов назад.
        Вытащив из кармана брелок, он нажал несколько кнопок, и вся задняя стенка машины медленно пошла вверх.
        - Прошу.
        Я нырнула в полумрак салона, пахнущего настоящей кожей.
        Массивная дверь почти неслышно опустилась за спиной. Почему-то возникла ассоциация тех хитроумных штук с ножом, с помощью которых в мире Василия и Дмитрия рубили головы приговоренным к смерти.
        Удобные кресла вдоль стен (любимый тут дизайн) и единственное кресло водителя впереди, в суживающейся кабине. Свет в салоне не горел или вообще не был предусмотрен. В сумраке только светились зеленым цифры на индикаторных панелях.
        Мы ехали в молчании, он не оборачивался.
        Я подумала, что, в случае чего, мне не составило бы труда сейчас придавить его горло захватом, прижав к подголовнику кресла, и перекрыть кровоток к мозгу… Спустя секунд пятнадцать он потерял бы сознание… И авто, идущее на весьма приличной скорости, слетело бы с путевой развязки, на которую мы как раз въезжали, и, кувыркаясь, рухнуло бы с высоты десятиэтажного дома…
        Я невольно вздрогнула: с какой стати, интересно, мне лезут в голову подобные мысли? Он пока ничего плохого мне не сделал и никаких нехороших планов в отношении меня, похоже, пока не строит… То есть, наверное, планы насчет меня у него вполне определенные, хотя как знать?
        Он каким-то образом спиной почувствовал мое напряжение.
        - Никогда не приходилось ездить на таких машинах? - спросил он, по-прежнему не оборачиваясь.
        - Нет, не приходилось, - подтвердила я, не покривив душой.
        У меня на родине личные машины даже у богачей были куда как скромнее, да и кататься мне довелось все больше на броневиках…
        - А куда мы едем?
        - Ко мне на виллу, если, конечно, не возражаете.
        Мимо проносились освещенные дома, окруженные высокими заборами - иные в четыре человеческих роста, из сплошных металлических щитов. Настоящие замки с прогулочными двориками на крышах и целыми садами, над которыми были натянуты тенты из тонкой пленки. Освещенные улицы сменялись темными, узкие - широкими, многолюдные - пустынными, а современные - каким-то древним захолустьем, временами напоминавшим мне полузабытые уголки моего родного города.
        Вилла моего нового знакомого представляла собой высокую круглую башню, увенчанную кольцевым эркером под конической крышей с загнутыми краями. Башня стояла в центре сада, где высокий кустарник соседствовал с круглыми лужайками.
        Мы въехали в ворота виллы, при нажатии кнопки на панели машины послушно разъехавшиеся в стороны перед нами.
        По аллее, очерченной двумя цепочками огоньков, мы подъехали к дому и оказались перед площадкой, устланной керамической плиткой и окруженной аккуратно подстриженным газоном.
        На площадке вспыхнул прямоугольный контур люка, и через несколько секунд перед носом машины открылся уходящий круто вниз проезд.
        Лимузин медленно съехал вниз, в небольшой подземный гараж, тускловато освещенный газосветной трубкой на невысокой притолоке.
        За полупрозрачной стеной я разглядела смутные очертания какого-то летательного аппарата со сложенными крыльями, стоявшего на прицепе.
        Из гаража на лифте, кабина и шахта которого были сделаны из толстого прозрачного пластика, мы поднялись прямо в дом.
        Я успела увидеть только винтовую лестницу из темного дерева, такие же темные резные панели на стенах холла, и вот мы оказались на втором или третьем этаже.
        - Переобуться можно? - спросила я, покинув кабинку.
        Он то ли не понял, то ли не расслышал. Уловив его недоуменный взгляд, я, секунду подумав, с непринужденной улыбкой сбросила сапоги и ступила на ковер. Пусть думает, если что не так, что у меня деревенские манеры, - в конце концов, я в гости не набивалась.
        До этого я, естественно, не бывала в фешенебельных домах здешней аристократии, хотя уже не раз видела эти башни. Внутри они заметно отличались от общепринятого облика домов обычных людей.
        Весь этаж занимал один большой круглый зал, разгороженный книжными шкафами и просто ширмами.
        Обстановка в гостиной была умеренно роскошной. Общепринятые тут диваны вдоль стен, покрытые грубо тканными покрывалами с длинными кистями. Яркие ковры с арабесками на стенах, однотонно-синие и зеленые - на полу. В выгородках между шкафами и экранами стояли низкие овальные столики и низкие ящички, обитые сверху бархатными подушками - на них полагалось сидеть. Головизор был размером с небольшой шкаф. Рядом с ним стояла высокая граненая колонка видеомагнитофона - самой дорогой здешней модели. Окна, правда, были уже привычного, излюбленного здесь фасона - высокие и узкие, от потолка и почти до пола, с толстыми стеклами.
        Оставив меня, мой новый знакомый молча скрылся в лифте. В ожидании хозяина, чьего имени я пока не знала, я забралась с ногами на диван. Должно быть, именно на этом диване не раз сидели приведенные хозяином шлюхи. Впрочем, нет, вряд ли он водил сюда обычных продажных девок. Надо полагать, в этом доме появлялись женщины классом повыше: какие-нибудь танцовщицы, актрисы, натурщицы и модели, в крайнем случае - элитные куртизанки.
        В шкафах во множестве стояли книги. Здешние книги не похожи на обычные книги других миров. Они складываются одной длинной гармошкой и пакуются в пластиковые пачки. У хозяина была подобрана, насколько я могла судить, почти не умея читать на таххарском, весьма неплохая библиотека.
        Приподнявшись, я достала одну из них, пролистала страницы, покрытые строками зеленого и шафранового цветов. Хотела поставить обратно, но положила рядом с собой - пусть не думает, что я совсем тупая.
        Появился хозяин. Он поставил передо мной круглое блюдо с тарелочками с закуской, в центре которого стояла высокая керамическая бутыль.
        На отдельном маленьком подносике стояло два тонких, блестящих золотыми узорами хрустальных бокала в форме витых раковин.
        - Итак, выпьем за приятное знакомство. - Он откупорил бутыль. - Этому вину сорок лет - виноградники Аулите, один из лучших урожаев.
        Вино было густое и темное, как растопленная смола, но на вкус сладкое и легкое.
        - И в самом деле вино неплохое, - резюмировала я, когда пригубила уже второй бокал.
        Я явственно представила, что произойдет дальше.
        Наверняка он попытается меня напоить, а когда я дойду, по его мнению, до нужной кондиции, начнет раздевать. Что ж, постараюсь этого избежать. Ну а если не получится - орать как зарезанная и драться не буду. Так что у него есть шанс получить то, к чему так стремятся мужчины, увидев смазливенькое личико и ладную фигурку. Ладно, от меня не убудет. Но, Матерь-Луна, как же все это тривиально! Всегда одно и то же…
        - Я вижу по вашему лицу - вас что-то беспокоит, не так ли? - Его вопрос застал меня врасплох. - Или, быть может, не понравилось вино?
        - Нет, благодарю, вино превосходное, - несколько смущенно пробормотала я.
        Вопреки ожиданию, он вовсе не торопился подливать мне новую порцию после моих слов, вместо этого спросив, кто я такая и чем занимаюсь.
        - Я занимаюсь коммерцией, - не вдаваясь в подробности, ответила я.
        - А в какой области специализируетесь? - последовал новый вопрос.
        - В самых разных. - Я мысленно обругала продавца бумаг.
        Еще несколько секунд он думал о чем-то.
        - Может быть, нам пройти в комнату отдыха? - произнес он, делая приглашающий жест.
        Комната отдыха, куда мы поднялись на лифте, располагалась этажом выше. Она была такой же большой, как и гостиная, но только была начисто лишена мебели и окон. Матовые светильники на стенах под самым потолком давали мягкий приглушенный свет розоватого оттенка. На сплошь застеленном мохнатым толстым ковром полу были разбросаны подушки. Тут же было несколько низеньких подставок эбенового дерева, на одну из которых он водрузил поднос.
        Внимательно я пробежала глазами убранство комнаты, некоторое время изучала строгий геометрический узор ковров - переплетенные зеленые, розовые, оранжево-красные линии.

«Тут, на этих коврах, все и произойдет», - с какой-то усталой горечью подумала я. Холодная апатия и равнодушие при этой мысли вновь с неожиданной силой навалились на меня. Пусть бы это случилось побыстрее, и я смогла бы уйти. Даже если предложит потом деньги - не побрезгую взять.
        Как раз о таком состоянии души говорила моя подруга на базе, американка Джейн Хаксмур: «Проще дать мужику, чем объяснить, почему ты не хочешь».
        Лицо мое, надо полагать, яснее ясного отразило мое настроение.
        - Я все-таки вижу, что ты чем-то расстроена, - произнес он. - Может, я смогу помочь?
        При этом как бы невзначай (а может, и впрямь невзначай) сделал движение, пододвигаясь поближе. Еще пара таких движений, и он сможет дружески обнять меня за плечи…
        Чтобы отдалить данную перспективу, я встала (выпитое вино напомнило о себе краткой заминкой движения), подошла к стене, делая вид, что хочу получше рассмотреть рисунок шпалеры. Ворс ковра приятно ласкал босые ступни, тонувшие в нем почти по щиколотку.
        Пожалуй, у меня дома, еще в родовом особняке, обстановка была менее шикарной - у нас не одобрялась показная роскошь.
        Дом… я почти забыла его, свой дом.
        С восемнадцати лет у меня его и не было.
        Жалкие убогие каморки, по которым я скиталась после ухода из семьи…
        Тюремная кордегардия, куда я приходила лишь отоспаться после каждодневных двенадцатичасовых дежурств - почти без выходных и праздников. Крошечная, узкая, как склеп, комнатка, где я жила во время службы… Казарма борделя с пятью десятками таких же, как я, измученных баб… Женский барак на базе… Тамошний же домишко с мышами и тараканами, которых не брали никакие магические штучки, равно как и самые новейшие яды из высокоразвитых миров.
        Он вновь наполнил бокалы.
        - Я выпью за решительных женщин, - сообщил он. - А вы… Ты, - поправился он, - именно такая, раз согласилась поехать с незнакомым человеком к нему домой. - Перейдя окончательно на «ты», он, как я почувствовала, внимательно ждал моей реакции.
        - Ничего удивительного. Я сразу поняла, что вы, - сделала я упор на последнем слове, - вы порядочный человек. А кроме того, я могу постоять за себя.
        - Ты так уверена в себе?
        Подумав несколько секунд (предупрежденный - вооружен), я вытащила из сумочки разряженную кредитную карточку и, видя как ползут вверх его брови, разорвала упругий пластиковый овал пополам.
        - Ого… - Он рассмеялся, несколько, как мне почудилось, натянуто. - Пожалуй, страшновато было бы доверить таким пальчикам свое мужское достоинство! Как ты этому научилась?
        - Тут нет ничего сложного - всего лишь тренировка, - пожала я плечами, вспоминая, как целый год еще у себя дома обучалась этому. Сначала рвала тонкую стопку бумаги, с каждым днем подкладывая все новые и новые листочки, потом перешла на картон - сначала тоже тонкий, потом все толще…
        Его фривольная шутка, надо сказать, не произвела на меня особого впечатления - я уже знала, что подобные высказывания тут в порядке вещей. Чем-чем, а чрезмерно строгой моралью и ханжеством Таххар не славился.
        - Я даже могу при большом желании разорвать колоду карт, - сообщила я, усилием воли гася боль в горящих от напряжения пальцах.
        Он недоуменно уставился на меня, и тут я вспомнила, что в этом мире игра в карты неизвестна.
        - Ну, таких, - я ткнула пальцем в половинки кредитной карточки.
        - А, ну да, конечно. А скажи, Тэльда - твое настоящее имя?
        - Да, а что? - Я слегка забеспокоилась.
        - Просто очень похоже на артистический псевдоним. А сколько тебе лет?
        - Двадцать семь. - Я уменьшила свой возраст: мне всегда говорили, что я выгляжу моложе своих лет.
        - Замужем была?
        - Не случилось, - коротко ответила я и только потом спохватилась, что по документам у меня целых два мужа.
        - А уже пора подумать о семейном гнездышке.
        - Это намек?
        Он коротко рассмеялся:
        - Ну, пока нет. А…
        - Простите, почтенный Тцар, вы, конечно, вправе расспрашивать меня, коль скоро я у вас в доме, - произнесла я, тщательно выстроив фразу в соответствии с местными правилами этикета, - но, может быть, вы захотите сначала рассказать о себе?
        Он некоторое время внимательно разглядывал меня:
        - Ну что ж, хорошо. Мое полное имя Килан Сонд Тцар, я полноправный имперский подданный. Я, как ты, наверное, уже поняла, достаточно небедный человек. Владею долей в сельскохозяйственных и рыболовных корпорациях, акциями кобальтовых рудников и Генеральной Космической Компании, ну и еще кое-что по мелочи… Двое взрослых детей, дочери. Мое любимое занятие - летать на планере. Кстати, если хочешь, можем как-нибудь устроить воздушную прогулку. Сегодня не получится, конечно. - Он бросил взгляд на подсвеченные полной луной тучи. - Ну, что ты еще хочешь узнать?
        - Ну, например, - протянула я, - я очень хотела бы узнать, где в данный момент находится и что поделывает жена почтенного Килана Тцара и мать его детей?
        - А, вот что тебя беспокоит. - Он непринужденно улыбнулся. - Хорошо, изволь. Моя бывшая… - нарочито выделил он, - бывшая жена проживает в Тиотиокуане, в обществе очередного любовника. По крайней мере, так было полгода назад, когда я последний раз с ней связывался. Моя старшая дочь сейчас в Хендийской провинции, где живет с мужем, правда, судя по их образу жизни, внуков от нее я дождусь еще нескоро, если вообще дождусь. Младшая, - лицо его на миг потеплело, - учится в столичном женском лицее.
        Он замолчал, и мы некоторое время сидели молча.
        И впервые за все время - за те годы, как я покинула родину, - мне пришла в голову эта мысль: насколько, в сущности, абсурдно все то, что со мной случилось.
        Как вообще такое может быть: я (что бы там ни было, а благородная йооранская дама из знатного семейства, насчитывающего тридцать два поколения) сижу тут, за невесть сколько миров от своего родного мира, на мохнатом ковре. И какой-то местный обитатель раздевает меня глазами и совсем скоро собирается меня на этих коврах разложить, может быть даже не удосужившись раздеться самому…
        Впрочем, возвращаясь к реальности, подумала я, обитатель вовсе не «какой-то». Надо же, как все ловко получается: в первые же три недели пребывания тут мне удается подцепить местного миллионера, причем безо всяких стараний с моей стороны.
        На миг возникло дикое предположение (видимо, во мне пробудился бывший лейтенант тайной полиции): что, если все это - хитро поставленная ловушка местных спецслужб, каким-то образом разгадавших нас?
        Но я тут же отбросила эту нелепую мысль. Если бы нас в чем-то подозревали, давно бы уже сцапали. Да и не похоже это на ловушку.
        Кроме того, я интуитивно чувствовала, что этот человек может быть нам очень полезен, хотя еще не представляла толком, чем именно.
        Если даже и придется лечь с ним в постель… Что ж, переживу - я и не такое переживала.
        - Скажи, ты давно в Лигэле? - Он вовсе не проявлял - по крайней мере, внешне - стремления немедленно «раскладывать» меня на коврах или где бы то ни было.
        - Двадцать дней с небольшим.
        - А как ты посмотришь на предложение показать тебе город?
        - Прямо сейчас? Так ведь ночь… - произнесла я в некотором изумлении.
        - Ну да. А почему бы и нет? Или ты боишься темноты?
        Я никогда не думала, как это может быть приятно - просто идти по ночному городу с человеком, которого встретила два часа назад, просто гулять, беседуя ни о чем… И чувствовать, будто знаешь его всю жизнь.
        Ведь в моей жизни их почти не было - мирных прогулок по ночным безопасным городам, бок о бок с человеком, которому почему-то хочется доверять.
        Я вдруг представила себе, как мы с ним идем, вот так, тихо беседуя, по улицам почти забытого мной родного города - Йооран-ато.
        Дождь прекратился. Ветер разогнал облака, и в их разрывах горели яркие южные звезды. Помнится, нас учили определять по расположению звезд абсолютное положение мира во временном потоке, но эту премудрость я давно забыла.
        Да и зачем? Так ли это важно?
        Я не представляла, куда мы идем, даже не задумывалась над этим…
        Мы просто шли по тихим, совсем несовременно выглядевшим переулкам. Иногда присаживались на скамейки в маленьких сквериках, чтобы спокойно поговорить или послушать играющие на тротуарах оркестрики. Вино приятно кружило голову.
        - По-моему, таххари - не твой родной язык, - произнес он посреди разговора.
        - Я что, как-то не так говорю? - Я была искренне удивлена. Лингвестр не мог неправильно переводить. Или эораттанская штучка начинала барахлить? Было бы скверно.
        - Нет, напротив, твой таххарский безупречен. Но это, как бы сказать поточнее, ну, что ли, механическая правильность. Обороты, какие ты употребляешь, манера произносить слова… Одним словом, чувствуется что-то такое…
        Некие смутные подозрения опять шевельнулись в моей душе. Как, интересно, он это почувствовал? Он что, какой-нибудь филолог? Или, может быть, это специальные навыки? Да, не хотелось бы встретить здесь коллегу.
        - Ты, я вижу, удивлена моей наблюдательностью? Что ж, я ведь не всю жизнь был богачом. И полноправным гражданином тоже не родился. Впрочем, я думаю, есть более приятные темы для разговора, нежели наше прошлое…
        Мы несколько раз заходили в кафе и ресторанчики, попадавшиеся нам на пути.
        Сидели недолго, выпивали по рюмочке слабого вина, перебрасываясь ничего не значащими фразами, и шли дальше.
        - Ты не устала, Тэльда? - спросил он, когда мы вновь садились в машину.
        - Нет, совсем наоборот. Мне очень понравилось. Спасибо за приятную прогулку.
        - Куда тебя отвезти?
        - Отель «Речной», если не трудно.
        У входа в отель я увидела своих спутников: то ли они ждали меня, то ли просто вышли подышать воздухом.
        - Мне пора, всего доброго, - сообщила я ему.
        - Когда и где мы встретимся в следующий раз? - спросил он, поймав меня за руку.
        - Давай послезавтра вечером в том кафе, где были последний раз, - сказала я первое, что пришло в голову.
        - Заметано, - улыбнувшись, кивнул он.
        На прощание он протянул мне прямоугольник пластиковой глянцевой бумаги, на бледно-зеленом фоне которой шло несколько строк.
        - По этому телефону ты можешь меня найти или, в крайнем случае, оставить сообщение.
        Я еще раз пробежала глазами строчку знаков таххарского алфавита: номера телефонов здесь обозначались буквами, а не цифрами.
        Жаль, что воспользоваться им мне не придется, точно так же, как и увидеться с Тцаром. Скорее всего. Впрочем, как знать? Ведь впереди еще два дня…
        Василий
        Мы втроем - я, Ингольф, и Дмитрий - стояли у дверей «Речного», пытаясь разговорить случайно затесавшегося в этом сухопутном городе морячка, остановившегося тремя этажами ниже и встреченного нами случайно в холле. Ничего конкретного мы от этого знакомства пока получить не рассчитывали, но кто знает? Во всяком случае, еще один из источников информации по интересующей нас теме не помешал бы.
        Мы как раз договаривались о встрече сегодня вечером в баре на шестнадцатом этаже, когда Дмитрий дернул меня за рукав.
        Я увидел Мидару, выходящую из машины - между прочим, одной из самых дорогих местных марок. Водитель довольно любезно попрощался с ней, протянув напоследок что-то.
        Она подбежала к нам, улыбаясь. Моряк при ее виде церемонно раскланялся, приложив ладонь к сердцу, и тут же сообщил, что рад будет видеть ее вместе с нами. После этого он удалился.
        - Кто это тебя подвозил? - спросил я.
        - Так, один очень вежливый человек, кстати, не задававший лишних вопросов.
        - Он что, готов продать нам корабль? - спросил я.
        - Нет, - дернула плечами она, словно отмахиваясь от назойливой мошки. - Эту возможность я с ним пока не обсуждала… А это что за хмырь? - в свою очередь спросила она. - Ну, тот, который хотел бы меня видеть? Вы, случайно, его с собой забрать не хотите?
        - Да нет, просто на всякий случай… Мореход все-таки…
        - Мореход не мореход, а развлекать его вам придется самим, - сообщила наш капитан, как отрезала.
        Мы поднялись к себе на этаж, и еще в лифте я забыл о спутнике Мидары, предавшись грустным мыслям о том, что, судя по всему, нам предстоит выбраться отсюда еще не скоро.
        Наверное, мы сделали ошибку, размышлял я. С самого начала сделали. Нужно было прямо на острове не впадать в прострацию, а захватить любое из судов, стоявших в порту, и убираться из этого мира хоть к черту на рога… Только вот до ближайшего портала было чуть меньше суток хода, а полицейский катер на воздушной подушке догнал бы нас уже через час.
        - Слушай, капитан, а может, и впрямь плюнем на корабль и воспользуемся сухопутным порталом? - вступил в разговор Орминис. - И вообще: на море нам не очень везет, как видно. Может, суша будет поприветливей? Были же и на базе сухопутные маршруты…
        - Да? - скривилась Мидара. - А ты подумал, как ты на местном трейлере появишься в мире, где ездят только на ишаках? И чем будешь его заправлять? И вообще, ты сухопутные караваны водил хоть раз? Нет? А я вот два года почти на этом деле сидела. Наглоталась пыли и навоза! Помню, тоже шли мы в степи, в Алкорамиде это было, на десятке машин, и тут на нас налетело всадников этак под двести. У нас пулеметы, у них карабины. Только вот они наших пулеметов не испугались. Две машины тогда потеряли и дюжину из команды… Нет, не городи чушь. На суше мы бы уже двадцать два раза свернули себе шею… Вот если бы у нас был гравиплан… Ну да что толку попусту болтать?
        Надо сказать, мысль, высказанная только что Мидарой, посещала меня и прежде.
        Получи мы в свои руки такое средство передвижения, с его скоростью в десять тысяч километров в час в вакууме и три в атмосфере, не требующее ни ремонта, ни дозаправки, то ситуация радикально изменилась бы. При наших темпах мое возвращение, например, займет при удаче еще год, а Мидаре придется потратить как минимум вдвое больше времени. В этом же случае мы вполне смогли бы обойтись парой месяцев. Кроме того, мы пользовались бы всеми существующими порталами, не обращая внимания на расстояния между ними и на их местонахождение. Например, вся группа струн в районе Лабрадора и Гренландии была бы в нашем распоряжении. Помню, Тхотончи не раз в моем присутствии выражал сожаление, что эти замечательные и удобные для перемещений порталы совершенно недоступны. А машине, способной долететь до Луны меньше чем за три дня, не страшны никакие расстояния.
        Поневоле от такой перспективы захватывало дух. Черт возьми, эта мысль, несмотря ни на что, все больше занимала меня.
        Что, если, например, купить билет на трансконтинентальный рейс и захватить лайнер? Быстренько подлететь к порталу, высадить пассажиров… Восемь или десять тысяч человек вот так взять и быстро высадить? Да, что-то с памятью моей стало!
        Проход, в который бы пролез самый маленький из здешних рейсовых гравипланов, не смогли бы открыть, наверное, все вместе взятые эораттанские маги.
        Правда, есть еще небольшие армейские и прогулочные машины, но штурмовать местную военную базу у меня желания совершенно не было. Так же как и знакомых, владеющих собственной летающей яхтой.
        Нет, о гравиплане лучше было и не мечтать. Куда реальнее было завладеть каким-нибудь плавсредством. Например, нам не помешал бы быстроходный водометный катер - одно из любимых средств передвижения тут. Правда, такие катера достаточной мореходности были только у морской полиции да у местных богачей.
        А кроме того, желательно, чтобы у посудины еще имелись паруса - хотя бы для того, чтобы не думать о топливе.
        И надо бы поторопиться. Уж слишком чужим для нас, хотя и довольно удобным для жизни миром был Таххар.
        Впервые мы оказались в ситуации, когда весь прежний опыт помочь нам не мог, а, напротив, вполне мог повредить.
        Миры, которые мы прошли до этого, в главном были похожи на те, где нам приходилось бывать по торговым делам. Исэйя - родина Файтах - была исключением.
        А вот теперь наша команда могла рассчитывать лишь на старый наш с Дмитрием опыт и в меньшей степени - на Мидару.
        А то, благодаря чему мы успешно прошли этот путь, все, чему мы научились на службе Хэолики, в одночасье стало мертвым грузом, примерно как умение и опыт боксера были бесполезны за шахматной доской.
        На курсах на базе (да, как раз при мне наши хозяева пусть и со скрежетом зубовным, но были вынуждены изменить своим традициям изустной передачи опыта от наставника к ученику и учредить что-то вроде курсов повышения квалификации) нам преподавали многое.
        Психологию феодального и первобытного обществ, основные знания об исторических последовательностях и соответствиях; учили составлять представление о нравах и обычаях в целом по каким-то отдельным деталям. И это не говоря о том, что впереди торговцев шли разведчики. Но все это - лишь для культур не выше позднего Средневековья.
        А о цивилизациях, опережающих двадцатый и двадцать первый века, представления у нас были самые смутные.
        Активной торговлей с ними занимались лишь на немногих дальних базах, в число которых наша не входила. В технологических мирах дальше 2030 года в стандартном летосчислении никто из моих знакомых не проникал. И среди торговцев почти не было выходцев из таких миров. А большая часть тех немногих, что оказывались на службе Хэолики, были собраны в Дормае и занимались там какими-то важными делами.
        Так что наш опыт отныне был совершенно ни к чему.
        Ни мои таланты в области общения с гильдейским купечеством, ни способность Ингольфа налаживать контакты с первобытными племенами, ни познания Орминиса в том, что касается теневой стороны жизни портов, помочь тут не могли.
        Расклады были совершенно иными. Взять хотя бы историю с нашей шхуной. Кто мог предположить, что эта рухлядь представляет интерес для воров?
        Теперь, наверное, катается на ней, переделанной в шикарную яхту, какой-нибудь миллионер, а то и - как знать? - кто-то из членов императорской фамилии.
        Василий (продолжение)
        Прошло еще около двух недель. Наши дела не двигались с места, и до момента, когда мы сможем покинуть Таххар, было еще далековато. Я уже подумывал, что надо было купить какую-нибудь здешнюю энциклопедию и поручить нашему знакомому юноше читать ее.
        Впрочем, нельзя сказать, что в нашей жизни не изменилось ничего. Я (да и все мы) догадался, что у Мидары появился кто-то. Но кто? Неужели тот человек, которого мы видели тогда мельком? Вроде бы такой выбор, скажем так, не совсем в духе Мидары… Но не допрашивать же капитана о его личной жизни? Если это дело кого-то касается, так только ее самой да еще - и то лишь самую малость - Таисии.
        Мы старательно делали вид, что не замечаем ее частых и долгих отлучек, как и того, что не всегда она приходит ночевать.
        Жизнь нашей команды мало-помалу перешла на самотек.
        Мы обдумывали вариант с поездкой кого-то одного из нас к морю, чтобы поискать подходящее судно в каком-нибудь из рыбачьих поселков или мелких курортных городишек, - но в одиночку путешествовать по чужим мирам никто из нас не привык. Ингольф высказал и другую мысль: что, если нам выбрать какой-нибудь порт, расположенный вблизи любой из точек перехода, и угнать оттуда корабль, с тем чтобы успеть убежать с Таххара до того, как погоня настигнет нас?
        Но с нашим скудным вооружением это выглядело довольно сомнительной затеей. Да и что-то не тянуло нас к подобному - несмотря на наличие в команде двух экс-пиратов.
        Время от времени мы - обычно по двое-трое, иногда поодиночке - совершали вылазки из отеля, окунаясь в жизнь города-гиганта.
        И вот в одну из таких вылазок я вдруг подумал: было бы очень глупо, раз уж судьба занесла меня сюда, покинуть этот мир, не побывав на космодроме.
        Ведь как-никак, а именно в Лигэле, причем почти в центре города, располагалась одна из множества космических пристаней Таххара.
        Отсюда совершались рейсы в пояс астероидов и на спутники Юпитера - крайнюю точку, где ведется добыча полезных ископаемых и вообще какая-то коммерческая деятельность.
        Тут садились корабли, привозившие редкие металлы и уран с Меркурия, бериллий и ниобий с Луны, драгоценные камни и алмазы, незаменимые в электронике, с Венеры. Еще что-то там с Марса и из пояса астероидов.
        Отсюда возили туристов и вывозили отходы, разгоняя их в сторону Солнца…
        Двери вагончика монорельса раскрылись, и, спустившись по кишащему публикой широкому пандусу, я вступил в огромный зал, заполненный людьми. Лигэл-порт, откуда взлетала изрядная часть всех космических туррейсов Каорана. Заодно тут садились трансокеанские межконтинентальные гравипланы.
        Я мгновенно потерялся в людских потоках, многократно превосходивших все, что я видел еще дома, на вокзалах и в аэропортах.
        Рассеянно побродил туда-сюда, прогулялся по всем двадцати девяти этажам гигантского здания.
        Поднялся по пандусу почти на самый верх, убив на это минут сорок. С почти стометровой высоты поглядел вниз, в колодец главного зала. При этом надо мной было еще метров тридцать прозрачного до синевы купола, казавшегося произведением стеклодува-великана. Выбрался на кольцевую галерею, где размещались ресторанчики и магазины. И подумал, что космопорт несколько разочаровал меня - он, не считая размеров, мало отличался от знакомых мне по родному миру аэропортов и вокзалов. Обстановка тут была какая-то прозаическая, в сравнении с тем, что я подсознательно ожидал. Разве что было много чище, да у отправлявшихся в космические путешествия было поменьше вещей.
        Но наверное, так и должно быть - если вдуматься. Тут ведь космические путешествия почти так же обычны, как у меня дома - полеты на самолетах.
        Мелькнула дурацкая, но соблазнительная мысль: ведь сейчас при мне золотая кредитка - сумма, вполне достаточная для трехдневного туристического полета к Луне. И если я сейчас спущусь к кассам, то уже через три-четыре часа увижу Землю такой, какой ее видели считанные обитатели моего мира, и побываю не где-нибудь, а в одном из лунных городов… В конце концов, перстень-то был мой.
        Пусть меня зверски отругают товарищи… не убьют же, в самом деле?
        Наконец я решил уходить, но перед этим - заглянуть в самый большой из многочисленных ресторанов, напоминавший аквариум на самой крыше. Полупрозрачный дымчатый пол сходился с прозрачным потолком - частью того самого гигантского купола, - так что могло показаться, что кромка пола обрывается прямо в небо. Только отблеск заката на стекле давал понять, что чувства обманывают. Вся мебель тут тоже была из дымчатого или прозрачного стекла - в чем тут шик, не понимаю, ну да местным виднее.
        Взял в автомате бокал бесплатного пива (тьфу!) и пристроился в углу.
        По другую сторону прозрачного столика разместился человек лет сорока, внимательно разглядывающий меня.
        На нем была форма серебристого цвета или, как он официально назывался, «цвета звездного луча». Люди в ней не так часто, но все же попадались мне на улицах. Как-никак в пространстве работало около двух с половиной миллионов человек.
        На экране над входом в заведение между тем возник курс местных валют по отношению к имперской марке. В разных частях мира еще уцелело полтора десятка вассальных полунезависимых королевств со своими армиями, монетой и династиями, чьи принцессы занимали места старших жен в сералях таххарских императоров, принцев и вельмож. То были главным образом нации, отличающиеся особой воинственностью, и основной их обязанностью было подавлять смуту в окрестных землях, буде такая возникнет. Собственно говоря, только поэтому им и позволили существовать. Завоевывать их было так же бессмысленно, как жарить кошку, - визгу и шерсти много, а толку мало. Куда разумнее было превратить их в цепных псов империи.
        Потом курс исчез.
        Передавали расписание на сегодня.
        Я с трудом разбирал ползущие по табло буквы.

«Рейс Таххар - Торсан - Арей - Таххар».

«Рейс Таххар - Мара - Эштар - трамп».

«Рейс Таххар - Торсан - Туан - Хон - Арей - Таххар».
        Арей - это Марс, Эштар - Венера. Торсан - столица астероидного пояса. Около десяти тысяч жителей, шесть шахт, космопорт, резиденция имперского наместника - все это на камешке размером в полтысячи километров. Ничего больше узнать я не смог - не зная языка, был не в состоянии воспользоваться справочниками.
        На затемненном подиуме появилась группа из шести спортивного вида девушек, без намека на одежду, двигавшихся в быстром темпе под стремительный барабанный бой. Искусное мерцающее освещение не позволяло разглядеть извивающиеся обнаженные тела танцовщиц в подробностях, отчего зрелище не становилось менее эротичным.
        - А хуже места, чем Хон, во всем поясе не найдешь, - повернувшись ко мне, сообщил сосед.
        По своему немалому опыту я уже догадался, что мой визави умеренно выпил и теперь имеет желание поговорить.
        - Туан - хоть перевалочная база. А на Хон рейсы хорошо если раз в полгода. Не вдруг выберешься. Ну ты же помнишь, что там случилось? Брат мой двоюродный как раз тогда по глупости завербовался на рудники. Три года оттрубил на астероидах, выковыривая кристаллы, из которых делают лазерные генераторы, - продолжил он. - Натерпелся тогда, когда очередной транспорт гробанулся.
        Я было собрался деликатно встать и уйти, но тут же спохватился: у меня наверняка не представится больше случая поговорить с настоящим космонавтом. В конце концов, разве не для этого я сюда приперся?
        Через час с небольшим я уже знал, что передо мной - Бургун Дари, космический инженер первого класса, специалист по системам жизнеобеспечения, что провел он в пространстве ни много ни мало пятнадцать лет. Он летал на больших транспортниках, на трампах астероидного пояса и на дальних транспортных фрегатах, ходивших ко внешним планетам, принимал участие в строительстве последнего на сегодняшний день межзвездного корабля-автомата. В промежутках заведовал жизнеобеспечением в одном из марсианских городов и в поселении на Меркурии.
        Между делом он успел дважды жениться, на Марсе-Арее и Луне-Артэмизе, и от каждой жены у него было по сыну. Это не считая брака в ранней молодости, тут, на планете, от которого у него была уже совсем взрослая дочь.
        - Чудо что за парни, - с улыбкой протянул он мне объемные фотографии симпатичных детишек лет по семь-восемь. - Хорошо, что на внеземные территории все эти законы насчет рождаемости не распространяются.
        Ограничение рождаемости, надо сказать, было одним из пунктиков императорского правительства. Сейчас планету населяло около восьми миллиардов человек. И власть предержащие были обеспокоены этим фактом, рисуя друг перед другом и перед подданными картины костлявой руки голода, которая вот-вот схватит человечество за горло, если оно не умерит свою склонность к размножению.
        По закону разрешалось свободно иметь не более двух детей, и власти всемерно призывали ограничиваться одним. На третьего и последующих приходилось брать разрешения, иногда бесплатные, чаще - прилично стоившие. Все зависело от социального статуса семьи, провинции проживания и тому подобного. Во многих, естественно, третьеразрядных провинциях практиковалась принудительная стерилизация после рождения второго, а то и первого ребенка, но без особой пользы.
        - Вообще-то, скажу тебе, при желании человека можно с планеты вывезти, так что никто не заметит, - продолжал он скороговоркой какую-то свою мысль, начало которой я не уловил. - Там, знаешь, особый мир. Не Гэлль, конечно, но тоже… всякое случается. Так что кое-кто, кого тут ищут с фонарем, у нас отдыхает. Бывают, конечно, и пакостные случаи - накачают дурью шлюшку из молодых, из тех, что на «порошке» или «шариках», но еще не подсела как следует, и - фьюить!
        Он выразительно махнул рукой снизу вверх.
        - Я на Таххаре мало где был, - невпопад продолжил он. - Только в родных краях, в столице, когда учился, да еще на островах, на отдыхе. И честно скажу - не очень мне местные порядки нравятся. У нас, - тычок вверх, - если что - вытащат, собой рискуя. У нас и еще у моряков это осталось. А здесь… сдохни - никому не интересно. Ну да, что уставился?
        Он добродушно хлопнул меня по плечу:
        - Небось подумал: полный гражданин, да еще коренной имперец, а порядки ругает. Ругаю и буду р-ругать.
        Он тяжело поднялся, опустив кулаки на стол:
        - Все люди одинаковы, и кровь у всех красная. И дерьмо тоже, между прочим, одного цвета. У нас это сразу узнается - что у человека внутри. У нас не Таххар. Все за одного и один за всех. Вот так и никак иначе…
        Он подлил мне в бокал вина (слава богу, не пива).
        - А кровь не имеет значения: что ты таххарец, что не таххарец… да хоть гранд империи!
        Я кивнул. Видимо, он прав. Я видел в местной хронике картины жизни на космических объектах. Тесные, вырубленные в скалах тоннели, переоборудованные пещеры, стеклянные купола. Не очень уютная обстановка.
        Он вновь осушил рюмку.
        - Воздух - и тот не такой. Вроде и незаметно, а как вернешься сюда, так почувствуешь сразу. - Он как будто прочел мои мысли.
        На эстраде между тем танцовщиц сменила певица. В первый момент я невольно вздрогнул: такой необыкновенной и вместе с тем словно даже и нечеловеческой показалась мне ее красота.
        Потом я вспомнил, в чем тут дело.
        Вначале, накладывая друг на друга фотоснимки красавиц, добивались некоей идеальной красоты. Затем искусные хирурги, пользуясь всеми достижениями таххарской медицины, отделывали лицо клиентки до полного соответствия этой идеальной модели.
        Не так давно это было повальным увлечением, правда, в последнее десятилетие стала больше цениться натуральная красота, и спрос упал.
        Она запела, и в первый момент я испугался - слова были мне непонятны.

«Сдох?!» - холодея, подумал я о лингвестре.
        Лишь через несколько секунд я догадался: она просто поет наизусть заученные слова, не понимая смысла. Или, что вернее, под фонограмму. Хотя нет, исполнение под фонограмму запретил лет пятьдесят назад местный император. Вернее -
«всемилостивейше повелеть соизволил» запретить.
        Тут объявили рейс какого-то трансконтинентального гравиплана, и мой новый знакомый торопливо со мной распрощался.
        Перед тем как сесть в вагончик, я обернулся в сторону космодрома.
        В скрещенных лучах прожекторов-гигантов сверху бесшумно опускался матовый блестящий шар в ореоле высоковольтных разрядов - садился очередной корабль.
        Странно все же: казалось бы, подобное зрелище должно завораживать меня. А вот привык и даже внимания не обращаю.
        В вечернем небе, подсвеченном сиянием мегаполиса, среди звезд медленно плыли почти вплотную две ярких серебряных горошины - орбитальные города Хелос-1 и Хелос-2. В первом живет двадцать две тысячи человек, во втором - тринадцать. И это не считая туристов. Искусственная гравитация на жилых уровнях, невесомость в рекреационных, сотня ресторанов… Связаны они друг с другом эластичным тоннелем длиной километров тридцать.
        Хелос, насколько я мог понять из сериала все о том же Хиракле Богоборце, это божество Солнца у древних ахайев.
        Будь у нас побольше денег, мы могли бы слетать туда на несколько дней. В общем-то, это стоило не так дорого.
        Мысль эта зацепила меня, и я обдумывал ее так и этак всю дорогу до гостиницы. У дверей номера меня встретил осунувшийся Дмитрий. Из-за его спины выглядывала напуганная физиономия Тронка.
        - Что-то случилось? - спросил я. Все радужные мысли о космических экскурсиях мгновенно улетучились.
        - Кажется, дружище, мы влипли всерьез.
        - Конец нам! - обреченно выдал Тронк.
        - Да что случилось?!
        - Файтах сбежала!
        Мидара
        - Пожалуйста, повтори еще раз, и помедленнее. Кажется, я не вполне поняла тебя.
        - Я предлагаю тебе стать моей женой, - тоном, не допускающим сомнений и возражений, вновь произнес Тцар.
        Почти весь этот вечер мы провели в шикарном ресторане на сто каком-то этаже местного делового центра.
        Одна из стен ресторана представляла собой толстое прочное стекло, за которым колыхались водоросли и плавали большие разноцветные рыбы в толще сине-зеленой воды. Аквариум этот, однако, предназначался не просто для украшения. Как мне объяснил Тцар, в этом аквариуме время от времени устраивались настоящие гладиаторские бои между почти обнаженными молодыми девушками. Хотя в их задачу и не входило кого-то убить, но изредка случалось, что проигравшую не удавалось откачать. Наверное, еще и поэтому «Сражения морских дев», как поэтично именовались эти соревнования, всегда привлекали немало зрителей.
        Он тут же сообщил, что если у меня есть желание, то он может сводить меня на подобное представление.
        Я вежливо промолчала, хотя такое зрелище показалось мне не слишком интересным - вкуса к созерцанию драк в любой форме я не имела, наверное, потому, что не раз приходилось самой драться.
        Потом он отвез меня к себе домой, и настроение его, сдержанно-легкомысленное, не предвещало ничего подобного.
        И вдруг эти его слова посреди обычного разговора…
        В течение не столь уж долгой жизни мне не раз доводилось выслушивать признания в любви и предложения руки и сердца. И не только от мужчин.
        Но почему-то слова, только что сказанные Тцаром, удивили и даже ошарашили меня.
«Похоже, дядечка здорово запал на тебя, девонька», - подумала я про себя, растерянно сжав пальцы. И дело было совсем не в том, что это была лишь седьмая по счету наша встреча.
        - Послушайте… - негромко начала я.
        - Мы ведь, кажется, перешли на «ты», - поднял Тцар руку.
        - Хорошо. Но это дела не меняет.
        - Что останавливает тебя? - последовал незамедлительный вопрос.
        - Не обо мне пока речь: у тебя двое детей, и тебе почти пятьдесят - зачем я тебе нужна?
        - Ну, не преувеличивай, мне всего сорок четыре. А дети - уж, право, завести одного ребенка я всегда смогу, на крайний случай, купить.
        - Нет, прости, я тебя не понимаю…
        - Что же тут непонятного? Ты, конечно, можешь смеяться, но я влюблен в тебя как восемнадцатилетний мальчишка. Если конкретнее - я безумно жажду обладать тобой. Спать с тобой. Ну, и все такое, что с этим связано.
        Если он думал огорошить меня этой откровенностью, то своего он почти добился. Почти…
        - И это все?? - Я постаралась придать своему голосу выражение недоуменного разочарования.
        - А разве этого не достаточно? - совершенно искренне заявил Тцар. - Я хочу тебя, хочу постоянно и на всю оставшуюся жизнь. Неужели не ясно? И еще мне хочется сына. И почему-то именно от тебя.
        Я с удивлением смотрела на этого человека, внезапно вспомнив, что мне еще никто ни разу в жизни не говорил, что именно меня хочет видеть матерью своих детей.
        - Ты знаешь меня всего несколько дней…
        - Ну и что? - вновь непринужденно ответил он.
        - Да, действительно… - Больше ничего мне в голову не пришло.
        С удивлением я обнаружила, что не знаю, как возразить этому человеку. Оставалось испробовать последнее средство.
        - Ты не знаешь, кем я была… - начала я. - По-моему, я не пара тебе… в этом смысле.
        - О, мощный Хиракл!! - всплеснул руками Тцар. - Ты что же - считаешь меня совсем уж полным идиотом? Или мальчишкой с первого курса лицея? Да достаточно только раз взглянуть на вашу компанию, чтобы все уразуметь.

«Так, - промелькнула мысль на задворках сознания, - про ребят он тоже знает. А что еще?»
        - Ты что, думаешь меня испугать своим прошлым? Тем, что тебе приходилось расплачиваться за блага жизни своим телом? Или тем, что случалось пускать в ход оружие? Если хочешь знать, даже кое-кто из сенаторов имеет жен из числа куртизанок.
        - Мне приходилось убивать… - сообщила я. Сравнение с куртизанками меня не задело
        - приходилось быть кое-кем и похуже.
        - Мне тоже, - коротко ответил он. - Да послушай, о чем мы говорим? Какая разница, кто ты, кем ты была и кто твои родители? Если у тебя предки не гранды империи - что с того? В тебе чувствуется сильная порода. И у нас с тобой получится отличный сын…
        Он не договорил, и рука его решительно опустилась на мое плечо.
        Я не стряхнула ее, уже приняв решение.
        И восприняла все дальнейшее с каким-то странным спокойствием, словно наблюдая со стороны. И то, как он довольно ловко расстегивал на мне одежду, и все, что последовало за тем, когда последняя тряпка упала на ковер…
        Встав с пола, ставшего, высокопарно выражаясь, ложем страсти, я прислушалась к своим ощущениям. После короткого раздумья нашла их вполне удовлетворительными.
        По крайней мере, получила удовольствие. Не самый худший мужчина в моей жизни. Иным молодым до него далеко.
        Я скосила глаза в его сторону - он лежал на ковре, прикрыв глаза.
        - Ванная - за красным ковром и по коридору налево, - не поднимая век, сообщил он.
        Ванная на вилле Тцара была под стать дому - огромная, облицованная полированным черным мрамором, даже с бассейном.
        Стала под душ и включила холодную воду, отвернув до отказа кран.
        Ледяные струи жгли кожу, одновременно возвращая бодрость и ясность ума.
        Потом я внимательно оглядела себя в зеркале на стене. Местным канонам я не очень соответствовала. Поджарое, мускулистое тело, слишком широкие плечи и наработанный плечевой пояс. Плоский, даже слегка втянутый живот с еле заметным шрамом от скользящего удара ножом, протянувшийся наискось почти до паха. (Тот ублюдок, когда его подтягивали на дыбе, все кричал, что больше жизни жалеет, что не сумел вывернуть мне наружу кишки.) Руки, привыкшие ласкать отнюдь не мужскую плоть да еще вдобавок отправившие в неведомое путешествие не одну людскую душу.
        Ноги хотя и стройные, но слишком худые… «Что он в тебе нашел, девонька? Дурь нашла, не иначе». А ведь кажется, все это у него всерьез…
        Я села на мраморный, приятно прохладный бордюр, спустив ноги в бассейн, посидела так, подперев голову руками, потом скользнула в воду, в несколько гребков пересекла его, оттолкнувшись рукой от стенки, сплавала туда-обратно несколько раз. Вновь выбралась на бордюр и задумалась.
        Мелькнула мысль: мне надо сейчас же одеться и уйти и не возвращаться больше никогда, навсегда забыть об этом вечере и этом человеке, иначе…
        Что «иначе», я не додумала - отсекать нелепые мысли я научилась уже очень давно, еще в прежней жизни.
        Когда я вернулась, он лежал, приподнявшись на локте, улыбаясь каким-то своим мыслям.
        Сев напротив, я принялась разглядывать его - а что еще оставалось делать?
        Для своих лет выглядит неплохо. Ни живота, ни даже складок. Жира почти нет, мускулы совсем наоборот - присутствуют. Пожалуй, на пятый десяток и не выглядит.
        Подумала еще мельком, что по возрасту он уже годится, или почти годится (жениться на Таххаре можно даже в пятнадцать лет), мне в отцы, но разницы между нами почему-то не ощущала. Ни душой, ни телом.
        Оглядела его с ног до головы еще раз. Он поймал мой взгляд и тоже, в ответ, принялся внимательно разглядывать меня. Во взоре его мелькали веселые искорки. Я ничуть не смутилась. С чего мне смущаться - с моим-то жизненным опытом?
        Тем более что как-никак, а мы только что стали любовниками.
        - Я заказал нам легкий ужин, - сообщил он. - Как раз подходящий к случаю - рыбный паштет и чай.
        - Чай? На ночь?
        - А ты разве собралась сегодня спать? - доброжелательно рассмеялся он. - Если хочешь еще чего-то, скажи - служанка принесет.
        Впервые я услышала от него о существовании слуг, хотя догадывалась, что в таком доме они просто обязаны быть. Может быть даже, эта служанка была на моем месте - и не раз… Когда она появилась из дверей лифта, я поняла, что ошиблась.
        То была маленькая сутулая пожилая женщина, весь облик которой напрочь отвергал саму мысль, что когда-либо она предавалась любовным утехам.
        Инстинктивно потянулась за покрывалом и вновь поймала его веселый взгляд. И тоже улыбнулась. Ладно - скрывать и самом деле мне уже нечего. Да еще от служанки. Тем более что она уже уходила, исчезнув бесшумно, как тень, - так же, как и появилась, - поставив перед нами блюдо с несколькими маленькими тарелочками и дымящимся горшком.
        Он долил в чай из фигурного кувшина той коричневой виноградной дряни, которую очень любят Дмитрий и Василий, именуя ее словом «коньяк» и всячески ею восхищаясь. Протянул сосуд мне. Я не отказалась, надеясь, что чай отобьет вкус этого свиного пойла.
        Взяв горшочек, принялась тянуть через соломинку горячий напиток.
        Еще раз посмотрела мысленно на себя со стороны. Голая девка, бесстыдно выставившая перед мужиком все прелести, как ни в чем не бывало уселась и лакает горячительный напиток. Ну и ладно. Почему бы и нет? Живем ведь лишь раз, и не часто выпадает такая возможность - получить от нее хоть немного простых человеческих радостей. Почему я должна быть исключением из правил, ведь неизвестно, что ждет меня впереди?
        Дмитрий
        Началось с того, что пару дней назад Файтах внезапно попросила нас сводить ее куда-нибудь - хотя бы в гостиничный бар.
        Она вела себя как капризная девчонка. Она все время хныкала, что раз уж мы взяли ее в плен, то должны проявить хоть немного сочувствия, что она была в нескольких мирах, а почти ничего не видела, что Таххар - такое замечательное место, а она вынуждена знакомиться с ним только по голо, что она измучилась, сидя в четырех стенах, и тому подобное.
        Странно сказать, но тогда мы почти обрадовались, что ставшие почти неотъемлемой ее чертой апатия и тоска наконец-то отступили и теперь можно будет делать из нее полноценного члена команды.
        Зачем это нам, мы толком не знали. Наверное, подсознательно мы чувствовали ответственность за нее, а может, где-то и вину.
        Вообще, у меня, как у второго человека в команде (так, по крайней мере, сложилось явочным порядком), была мысль оставить ее тут, а заодно с ней - и весь балласт: Тронка и семейство Ван Даммов.
        Естественно, не насильно - за вычетом, может быть, Файтах. Просто, по моему мнению, мира, более удобного для поселения - в смысле обыденной жизни и спокойствия, - на нашем пути уже не попадется (не считая разве что моей родины).
        Я даже собирался переговорить об этом с ними, но все откладывал, тем более что без совета с Мидарой делать это не считал возможным.
        Но я отвлекся.
        Разумеется, ни в чем таком Файтах мы не заподозрили.
        Куда и зачем - ей, одинокой, не знающей языка и не имеющей такой удобной вещи, как лингвестр? Неужели участь бездомной, безъязыкой бродяжки так уж привлекательна?
        Признаюсь, никто не ждал от этой девицы подобного коварства и изощренности.
        Мы, в конце концов, всего лишь люди.
        И вот сегодня, после того как Василий ушел в город, Ингольф с Таисией взялись сводить ее в развлекательный центр, располагавшийся в одном квартале от отеля.
        Дальнейшее объяснять не нужно. После очередного аттракциона они обнаружили, что знатной юницы рядом нет. Целый час они бегали среди веселящихся людей, надеясь, что она просто заблудилась, и спрашивая у встречных-поперечных: не видели ли они высокую девушку с длинными черными волосами, в лиловом платье?
        Затем кто-то подсказал им, что видели ее на станции монорельса.
        И тогда им стало ясно окончательно, что Файтах просто надула их и теперь искать ее бесполезно.
        И вот сейчас всхлипывающая Тая забилась в самую дальнюю комнату, а Ингольф молча сидел за столом, угрюмо подперев ладонями голову.
        А мы, включая и Тронка, обдумывали: как нам быть?
        Мидара
        Пожалуй, подобного выбора передо мной не стояло никогда. Приходилось выбирать между свободой и жизнью. И между жизнью и смертью - что да, то да.
        И между смертью быстрой и отложенной - тоже. Впрочем, нет: тогда выбора не было.
        А вот теперь… Я должна была выбирать между обычным человеческим счастьем - счастьем немедленно и сейчас - и своей мечтой. Судьба готова была предложить мне это счастье - кажется, впервые за всю жизнь. Поселиться тут, в этом самом благополучном из миров, где я побывала, стать женой почтенного человека, искренне полюбившего меня, и матерью его детей… Путешествовать по Земле в свое удовольствие (побывала в сотне миров, а много ли видела?). Слетать на другие планеты и посмотреть из космоса на Землю. Наконец, просто пожить в своем доме, вечерами пить через трубочку местный ароматный чай в обществе мужа. Воспитывать детей, потом дожидаться внуков… Сохранить молодость и красоту еще лет на тридцать, самое меньшее. Прожить до ста лет, а если очень повезет - то и до двухсот… И не нужно было для этого никаких усилий - просто сказать «да»…
        Только для этого Мидаре Кэйтан придется окончательно умереть, уступив место Тэльде Тцар, мелкой авантюристке, которой несказанно повезло охмурить богача.
        Отказаться от того, что было моей тайной надеждой и стало смыслом жизни. Больше никогда не увидеть мест, где родилась и выросла, не возжечь огонь на священном камне рода… Не вернуться домой, чтобы… нет, не отомстить, ведь даже к тем, кто лишил меня всего и обрек на позорную участь рабыни для солдатских утех, я не испытываю ненависти: ведь, если бы случилось победить Совету Властителей, разве не сделали бы мы с нашими врагами то же самое, что они с нами? Разве не сочла бы я своим долгом отправить в казенный веселый дом дочерей и сестер моих судей?
        Нет, просто воздать по заслугам тем, кто вверг Йоорану в кровавые бедствия. Зачем же тогда я покинула своих хозяев-хэоликийцев, поставив все на карту? Я ведь вполне могла и дальше существовать, наслаждаясь скромными радостями жизни на базе.
        Мне ведь надо не так уж много.
        Жила бы, не особенно напрягаясь, выдала бы Тейси в свое время замуж, а со временем нашла бы мужчину, который стал бы отцом моего ребенка: слава богам, маги подремонтировали мою испорченную прежней жизнью утробу.
        Но, быть может, судьба не просто так привела меня сюда? Может быть, именно тут, в этом мире, я и должна обрести смысл жизни, о котором говорила мне служительница Великой Матери? Может, пришло время забыть все остальное и отныне жить только для себя? Йоорана как-то переживет потерю одного - и не самого лучшего - бойца.
        Тяжело выбирать… вот так. Мне случалось выбирать между жизнью и смертью. Но никогда - между мечтой и счастьем.
        И я до сих пор не знаю, какой выбор сделать…
        Василий
        Капитана с нами не было, и никто из нас не горел желанием принять командование. Особенно в такой ситуации.
        Так что мы, все семеро, среди которых было трое бывших капитанов и один князь, в основном бестолково суетились, совершенно не представляя, что делать дальше.
        Итак, Файтах сбежала. Предположим, что она не угодит под машину, не попадется случайно подвернувшемуся у нее на пути местному криминальному элементу, и другие неприятные вещи с ней тоже не произойдут (хотя неизвестно, что для нас было бы лучше). Значит, рано или поздно она окажется в полиции. Итак, ее схватят и начнут допрашивать…
        Лингвестра у нее, конечно, нет, но этого и не надо. Что-то они и так разберут.
        Они выяснят, кто она такая и откуда, и на всякий случай арестуют странных типов, ее спутников. То, что нашим бумагам не выдержать серьезной проверки, - это ясно, как божий день.
        Затем, повозившись с нами какое-то время, полицейские начнут догадываться (допустим даже, что они особенно тупые и не поймут этого сразу), что дело тут нечисто. И передадут нас в местную контрразведку, или что там у них вместо нее.
        Там нас начнут раскручивать по полной программе и очень скоро выяснят все или почти все… В том числе - что это за камешек на шее у Мидары и что можно сделать с его помощью.
        Что нас ждет в таком случае? Вроде бы наследник престола собирает всякие редкости… Дюжина пришельцев из других миров, вполне вероятно, станет достойной жемчужиной его коллекции. Впрочем, единственными экземплярами в ней мы, в случае чего, останемся ненадолго.
        Ведь даже моя родная Земля, если на то пошло, немногое смогла бы им противопоставить - что говорить о других?
        По сравнению с их возможностями, даже ангронские - ничто.
        В самом худшем случае у тех хватило бы пороху подчинить себе пару диких миров, а вот Таххар…
        С самым мощным из исэйских дредноутов или авианосцев без труда управится любой местный и даже не боевой гравиплан. Очень просто - возьмет на внешнюю подвеску самонаводящуюся реактивную бомбу тонн в десять весом, да и пустит с двадцати тысяч метров, где его не достанут никакие истребители.
        Что уж говорить о тамошних танках, которые можно вскрыть, как консервную жестянку, обычным лазерным паяльником, из тех, что свободно продаются тут в магазинах?
        А если еще учесть, что в большинстве миров и пароход - чудо техники…
        Перед моим внутренним взором услужливо возникла жуткая картина.
        Мирный пасторальный пейзаж, коровки с овечками, пасущиеся на фоне чистеньких побеленных домиков под черепичными крышами, румяные пейзане, едущие куда-то на запряженных осликами тележках… И вдруг в голубом утреннем небе возникает серо-синий мерцающий овал, и оттуда десятками и сотнями вываливаются выкрашенные в черный цвет ощетинившиеся лазерами гравипланы с кусающим хвост драконом на броне…
        А кто сказал, что они не смогут рано или поздно открыть секрет Застывшего Пламени? С их-то наукой…
        Но если даже и не смогут - их возможностей хватит, чтобы построить как минимум полсотни постоянных тоннелей. Даже очень просто - будут возить кристалл на своих скоростных машинах туда-сюда, непрерывно закрепляя порталы.
        Сколько смогут они открыть порталов? Десятки или сотни? Мидара как-то говорила, что портал может держаться до трех суток.
        И ведь не спрячешь его никуда, эту треклятую древнюю стекляшку! Хоть утопи его в море - не поможет. Уж здешние умельцы - знатоки гипноза и психотропной гадости - заставят вспомнить с абсолютной точностью, где именно ты его выбросил. Наизнанку вывернут, но заставят! А таххарские подводные аппараты еще сто лет назад с легкостью работали на любой глубине.
        Разве что выбросить кристалл в какой-нибудь действующий вулкан, как сделали с волшебным кольцом забавные коротышки из когда-то - еще дома - прочитанной мною книги.
        Нет, есть еще выход - закопать его где-нибудь, а потом дружно покончить с собой.
        - Хватаем барахло и уматываем отсюда подальше, и как можно быстрее! - заявил Тронк с таким видом, будто изрек некое великое откровение.
        - Какой ты умный, - страдальчески сморщилась Тая. - Ну уберемся мы из города - а дальше? Куда? Мы никуда не денемся - тут же везде один Таххар!
        - Но по крайней мере, если мы исчезнем, они могут ей не поверить, - не очень уверенно высказался я.
        В этот момент раскрылась входная дверь - как выяснилось, в расстроенных чувствах мы просто забыли ее запереть, - и в номере появилась Мидара, выглядевшая в противоположность нам весьма довольно и уверенно.
        Появление ее было воспринято примерно так же, как если бы к смертникам в камеру явился бы гонец с указом о полном помиловании.
        - Где ты была? - выкрикнул Дмитрий, вскакивая. - Тут такое творится…
        - У любовника, - фыркнула Мидара. - Или у двух… Какого черта ты меня допрашиваешь? И вообще - что такое? Вас что, оставить одних нельзя? Дети малые, да? - Взяв себя в руки, она распорядилась: - Давайте излагайте ситуацию. Что еще у вас случилось?
        Выслушав новость, она не покраснела и не побледнела, не стала материться и даже ругаться сквозь зубы.
        - Так, и что вы думаете делать? Жду предложений, - спокойно произнесла она.
        - Нам нужно побыстрее отсюда исчезнуть, - заявил Орминис. - Мидара, извини, конечно, у этого… ну, у твоего хахаля случайно нет самолета?
        Еще вчера за такой вопрос Орминис схлопотал бы в челюсть, но сейчас капитан только помотала головой:
        - У него мотопланер. Скорость от силы километров шестьдесят, и больше трех человек никак не возьмет.
        - У меня идея! - Это Ингольф. - Едем в аэропорт, арендуем вертолет или экраноплан, выбрасываем вон пилота и рвем до ближайшей струны!
        - Так нас и пустили со всеми нашими железками в аэропорт! Да еще наши замечательные документы в сканеры совать придется! - возразила капитан.
        - Подожди, не кипятись. Почему же нас не пустят - тут самолеты уже, наверное, лет сто не угоняли… - Это уже Дмитрий.
        - Ты во всем виноват! - внезапно взвизгнул Тронк, тыча пальцем в Секера. - Ты эту шлюху поганую все время защищал! Разделали бы ее, как хозяйка хотела, да и выкинули бы где-нибудь, пусть бы ее, сучонку, шакалы сожрали! Или, еще лучше, продали бы!
        - Да заткнитесь вы все! - заорала Мидара, наотмашь ударив ладонью по столу. - Думать мешаете! Что вы галдите, как будто вас уже на сковородку тащат?! Бежать, бежать - весь ум в ноги утек, что ли?! Хотя бы кто подумал для начала: где мы можем быстро спрятаться?
        Об этом я уже подумал, придя к неутешительному выводу, что спрятаться нам будет весьма сложно. Если только местные власти поверят в то, что им может рассказать Файтах, они перевернут к чертовой матери весь город вместе с окрестностями. Даже вывернут его наизнанку.
        Стук в дверь - громкий и настойчивый - приковал нас к месту.
        Все замерли на несколько мгновений, после чего Тронк сжался, бухнувшись на колени, Ингольф с Орминисом слаженно метнулись к двери туалета, где было спрятано все наше оружие (местный автомат и два пистолета), а Секер Анк с Мидарой - к окну, выходившему на балкон с пожарной лестницей.
        Остальные - Таисия, князь Дмитрий и я - остались на месте: рефлексы нам ничего не подсказали.
        Стук повторился. Обреченно махнув рукой, Голицын пошел открывать.
        В дверях, к нашему облегчению, оказались не местные полицейские спецназовцы, а всего лишь коридорный.
        Он сообщил нам, что господина Хуари-Пхумара (такая дикая фамилия стояла в бумагах скандинава) внизу ждет полиция, нашедшая его бедную дочь.
        Всей толпой мы ломанулись к выходу, едва не сбив ошарашенного портье с ног.
        Спустившись в фойе, мы обнаружили там полицейского офицера, чье лицо отражало среднюю степень высокомерного пренебрежения, а щеку украшала свежая царапина. Он несколько дольше обычного задержал на нашей компании взгляд - равнодушный и вместе с тем профессионально цепкий. Словно бы он прикидывал между делом, не наша ли компания обнесла позавчера ночью в Третьем Припортовом предместье склад с дорогой посудой, или, чего доброго, не являемся ли мы членами тайного общества пожирателей сусликов.
        Хмуро проверив документы у Ингольфа, он что-то скомандовал полушепотом в микрофон рации, крупным жуком прицепившийся к воротнику мундира.
        Двое полицейских втащили в двери безвольно обвисшую на их руках Файтах, чьи запястья сковывали пластиковые наручники.
        - О доченька! - кинулся к ней скандинав, раскинув медвежьи лапищи.
        Та, глянув на него, отключилась.
        - Забирайте вашу сумасшедшую! - бросил один из них - ростом немногим меньше
«счастливого папаши». Было видно, что страж порядка весьма раздражен.
        Из его рассказа следовало, что несколько часов назад в их участок ворвалась всклокоченная девчонка и что-то отчаянно принялась говорить, яростно жестикулируя, причем немногие таххарские слова, вылетавшие из ее уст, были дико изуродованы произношением и складывались в полнейшую белиберду.
        Язык ее не был похож ни на один, известный стражам порядка.
        Видя, что ее не понимают, она пришла в дикое возбуждение, на лице ее отразился явный страх, она принялась что-то лопотать со слезами на глазах, постепенно переходя на крик и истеричные завывания.
        Гостью проверили по базе данных на всех сбежавших сумасшедших, естественно, безо всяких результатов.
        С грехом пополам удалось задействовать через терминал участка компьютер-переводчик городского управления.
        Они были несказанно удивлены, когда, вдумчиво пожевав запись истерических выкриков Файтах, тот озадаченно сообщил, что язык ему неизвестен и более того - не похож ни на один из существующих и даже вымерших.
        Ее обыскали, обнаружили случайно затесавшуюся гостевую визитку нашего отеля и немедленно позвонили туда. И им охотно подтвердили, что да, у них действительно проживает бедная девушка, которая явно не в себе и о которой, наверное, уже беспокоятся ее родные.
        Когда ее грузили в машину, она отбивалась, царапалась и даже пыталась укусить полицейского.
        Пока патрульный охотно давал нам пояснения, наш капитан о чем-то негромко беседовала с начальником патруля. Видимо, он остался доволен ее объяснениями, поскольку, вежливо козырнув, собрался садиться в машину.
        На прощание Мидара протянула ему пачку наших документов, а потом, словно поколебавшись, еще какую-то узкую прямоугольную карточку нежно-зеленого цвета, покрытую тиснеными серебряными знаками.
        - Если вам потребуется поручительство, можете позвонить по указанному телефону и спросить обо мне. Тэльда Миккхан, не забудьте… - донеслось до меня.
        Инспектор пробежал карточку глазами, на миг удивленно приподнял брови, но тут же как ни в чем не бывало важно кивнул. Затем просмотрел бумаги и вернул нам.
        - Ну, раз среди ваших друзей такой достойный человек, то, думаю, вопросов не возникнет. Но если задумаете переехать, сообщите в полицию новое место жительства, - бросил он, выходя на улицу.
        - Готова дать руку на отсечение, что он больше нас не побеспокоит, - сообщила капитан, проводив взглядом кар, выкрашенный в лиловый цвет и украшенный полицейской эмблемой - распахнувшим пасть гребнистым крокодилом.
        - Ты уверена?
        - Я кое-что вложила между документами.
        - Что именно?
        - Карточку на предъявителя. Синюю. Между прочим, их осталось не так уж много.
        Обступив бледную, какую-то неживую Файтах со всех сторон, мы вошли в лифт. Ингольф и Секер крепко держали ее за руки.
        Когда мы вошли в номер и посадили ее на диван, она тоже никак не прореагировала.
        - Итак, я жду объяснений, - произнесла Мидара, становясь против нее и уперев руки в бока. - Чего ты добивалась, когда хотела нас выдать? Отомстить? Ну, отвечай! Хуже тебе точно не будет: два раза тебя все равно не убить при всем желании.
        - Я думала… - наконец вымолвила Файтах. - Я надеялась… что когда они научатся обращаться с этим вашим Ключом, то в благодарность вернут… помогут вернуться на родину.
        - Ясно: нами, стало быть, расплатиться хотела? А я еще защищала тебя! - с неподдельной злой обидой высказалась Таисия.
        - Я вам в верности не клялась, - с обреченным достоинством заявила девушка.
        - А ты подумала… - вступил в разговор Дмитрий. - Подумала, что они могут устроить у тебя дома то же, что и тут, в Каоране?
        Файтах побледнела и ойкнула, прикрыв рукой рот. Видимо, эта совсем простая и очевидная мысль в голову ей не приходила.
        Мы молча сидели, глядя на Файтах и думая об одном и том же.
        Решение проблемы, стоявшей перед нами и именовавшейся «Файтах нун Тере», напрашивалось вполне определенное. Самое простое и легкое. Даже, можно сказать, в нашем положении - очевидное. Ну, оставались технические детали, вроде того, где спрятать труп…
        И похоже, это понимала и сама виновница неприятностей. На глазах она словно сникала, глаза ее, прежде возбужденные, тускнели.
        - Только… я прошу, не надо меня насиловать, и убейте без мучений, - вдруг робко попросила она, всхлипнув. Похоже, тема изнасилования стала ее пунктиком.
        Повисло молчание. Мы смотрели друг на друга, чувствуя примерно одно и то же.
        Мы не могли просто так взять и убить безоружного и беззащитного человека, тем более юную девушку.
        Даже Ингольфа - наверняка в прошлом расправившегося не с одной такой, - судя по выражению лица, такая перспектива тоже отнюдь не вдохновляла.
        Мидара обвела нас взглядом - не то понимающим, не то презрительным.
        - Ладно, - бросила она, - вижу, придется опять мне…
        Рука ее скользнула в карман, отчего - могу в этом поклясться - мы синхронно вздрогнули.
        Но Мидара извлекла из кармана всего лишь наручники - непонятно, откуда она их взяла. Несколько секунд - и запястье Файтах было приковано к кронштейну на стене. Затем вытряхнула на ладонь из пластикового пузырька пару таблеток.
        - Это снотворное, - сообщила она. - Безвредное, сколько его ни съешь, и не дающее привыкания. Ты его скушаешь и заснешь - на сутки. Пока ты посидишь на цепи. А когда мы будем уходить, то угостим тебя этими же таблеточками. А там - иди на все четыре стороны и живи как знаешь. Повезет - не пропадешь. Побрякушки твои мы тебе оставим, не все… хотя, по совести говоря, следовало бы их забрать… Ладно, уфф, пошли, ребята, отдохнем. - Она вытерла лоб. - Все хорошо, что хорошо кончается. Насчет остального будем думать потом. А пока… Ингольф, принеси даме пива!
        - Слушаюсь! - довольно рявкнул скандинав.
        Василий (продолжение)
        Прошли дни, сложившись в недели. После истории с неудавшимся бегством Файтах Мидара уже не считала нужным скрывать свое увлечение на стороне.
        Дела она начисто забросила, пустив все на самотек, и пропадала в обществе своего неизвестного кавалера целыми сутками, появляясь в гостинице раз в два-три дня и на наши редкие вопросы отделываясь односложными ответами или молчанием.
        Мы присматривали за Файтах, отстегивая ее от кронштейна разве что для того, чтобы сопроводить по естественным надобностям (и то все происходило под конвоем Ильдико и Таи). Так что с этой стороны вроде опасности возникнуть не могло. Денег пока хватало, хотя того и гляди придется залезать в сумму, отложенную на покупку корабля.
        В общем, все шло по-прежнему.
        И тревожиться за Мидару Акар никому не приходило бы в голову. Тревожиться? За нее? За нашу драгоценную пантеру?
        Наоборот - мы втихомолку злились, что она почти забыла о нас и пренебрегает своими обязанностями.
        Позже, обдумывая все случившееся, я в очередной раз поразился нашей беспечности.
        Но в самом деле - откуда мы могли ждать опасность? Что нам могло угрожать теперь?
        А главным моим огорчением было то, что, скорее всего, слетать в космос мне теперь так и не удастся - а ведь такой возможности уже не представится никогда.
        Но вот однажды утром, на пятый день ее отсутствия, явился посыльный в форме одной из здешних курьерских контор - туника с изображением бегущего страуса.
        В сумке, прикованной к запястью, был запечатанный восьмиугольный конверт с запиской, нацарапанной неуклюжими буквами по-русски.
        Содержание ее было весьма коротким.
        Записка гласила: «Всем быть спокойными. Я нашла транспорт. Со мной все хорошо. Готовьтесь. Три дня - сообщу время позже».
        И ниже - рисунок, который вызвал у меня в душе обжигающий прилив радости.
        Рисунок машины, о которой мы только могли мечтать.
        Мидара
        - Я хочу поговорить с тобой, Тэльда, - вдруг начал он посреди ужина, решительно отодвинув блюдо с тушеными перепелами.
        Мы как раз лениво обсуждали возможную поездку на несколько дней в Метрополию - по его словам, у него там были какие-то дела, и он предложил взять меня с собой. Я еще подумала, что, пожалуй, он собирается показать меня своей дочери, когда вдруг услышала эти его слова.
        - Если ты насчет нашего бракосочетания, то я еще не решила, дружище, прошло слишком мало времени, - весело ответила я, расправляясь с хвостом игуаны. Никакая интуиция, никакое чутье - на отсутствие которых я, между прочим, никогда не жаловалась - ничего мне не подсказывали в те минуты.
        - Нет, я не о том… вернее, и об этом тоже. - Он был столь же серьезен, не приняв моего шутливого тона. - Просто не знаю, как начать… Все это время я присматривался к тебе. Ты показалась мне необычной в самые первые минуты, когда я тебя увидел. Ты помнишь, в том заведении? Я сначала не понял, что меня привлекло…
        И вот тут я начала кое-что соображать.
        - На тебе была куртка из змеиной кожи, так? Так вот: ни одна сайонарка - а ты ни на кого больше не похожа - змеиную кожу никогда носить не будет. Даже те из них, кто уже не верит в Кобру-Прародительницу, так плевать на обычаи не станут… И между прочим, ни один айсомец - а ваш смуглый никем, кроме него, быть не может - сайонару, а сайонарке уж подавно, подчинятся не будет. Для жителя Айсома, как ты, наверное, знаешь, женщина стоит немногим выше коровы.

«Это он про Орминиса», - сообразила я. Айсомом тут называли Индию.
        - Кроме того, вот это что? - Он ткнул пальцем в мою дамскую сумочку.
        - Ну… сумка, - процедила я, еще ничего не понимая. Что особенного он увидел в этом маленьком, в две моих ладони, куске крокодиловой кожи?
        Он покачал головой:
        - Ты, видимо, попала сюда к нам из очень уж глухих мест. - Теперь он уже не скрывал иронии. - Из очень глухих. Похожие сумочки носили каоранские жрецы. Впрочем, может, и правда об этом сегодня знают далеко не все - это показывали разве что в старых фильмах… Но подобных вещей нигде на Таххаре не делают. Коронный совет по морали, вздумай кто-то начать такие делать, зарубит эту затею на корню.

«Вот влипли!» - пробормотала я про себя, добавив несколько непечатных выражений и пообещав изрезать ни в чем не повинную сумочку на мелкие кусочки. И одновременно поняла причину тех недоуменных взглядов, которые иногда ловила на улице.
        - Потом стал внимательно наблюдать: как ты ходишь, как смотришь на мир, как реагируешь на вещи, на мои слова, как шутишь… Даже, извини, любовью ты занимаешься чуть-чуть не так, как другие женщины, а их у меня было немало - разных наций и рас. Ты… ты иная.
        Похоже, определение он отыскал не без труда.
        - Сперва я решил, что это просто искусная маска, которую ты сама себе сочинила, чтобы покончить с прошлым. Насчет него я думал примерно следующее: ты танцевала в грязных кабаках, прикрывшись несколькими тряпками, а под конец представления тебя уводил с собой тот, кто больше заплатит. Но ты не только вертела бедрами, но еще и работала головой, понимая, что долго это не продлится. Чему-то ты училась сама, чему-то научили тебя окружающие. Прикопила денег - может быть, даже завела себе богатого и старого покровителя… И вот ты выбилась в люди, став из блудницы торговкой с не слишком чистым бизнесом и нерегулярно, скажем так, уплачиваемыми налогами. Но кое-что сюда не укладывалось… Тогда я подумал, что по рождению ты принадлежишь к более высокой среде, нежели та, куда ты попала после… Лет десять назад у нас тут, как ты, должно быть, помнишь, кое-где произошли некие события, после которых многие лишились того, что имели. Но потом… Потом что-то мне подсказало, что все не так просто. Возможно, ты обидишься, но я постарался навести о тебе справки через своих знакомых в полиции. И… не только там. Так вот: на
тебя там нет ничего.
        - Ну, разумеется, - произнесла я, стараясь изобразить обиду. - Никогда не имела дел с полицией. - Чувство, которое я испытала при этом, было сродни тому, что испытываешь, когда кто-то грязными руками шарится в твоем нижнем белье.
        - Нет. - Голос его был сух и бесстрастен. - Дело в том, что Тэльды Микхан в природе не существует. Единственная Тэльда Микхан, подданная второго класса по пожалованию, умерла три года назад от передозировки «шариков» в ночлежке Хурст-Го. Выслана туда из Пантоса за сводничество и содержание притона.

«Вот так так… - только и смогла произнести я про себя. - Срисовал он нас не хуже сыскаря. А я-то боялась местных коллег. Тут никаких коллег не надо. Ох, пролетели мы с этими бумагами!»
        - И кстати, нет и никогда не было никакого Хуари-Пхумара. И та девка быть его дочерью не может - у нее пятая группа крови, а у него первая. Как видишь, я и про это странное дело тоже знаю. Пятая группа мало того что редкость страшная, так еще передается только по мужской линии…
        На этот раз вслух я ничего не произнесла. Просто нечего было говорить. Делать тоже было нечего.
        Оставалось или ждать, что будет дальше, или попытаться прикончить Тцара немедленно, а потом бежать куда глаза глядят.
        - Надеюсь, я сказал достаточно и ловить тебя на расспросах о Пантосе, где я, кстати, жил два года, или о том, каковы правила приобретения гражданства второго ранга низшими подданными, мне не требуется? Понимаешь, я даже подумал… самому теперь смешно - вспомнил эти дурацкие фильмы про инопланетян. И насчет нечистой силы - тоже… были мысли. Но я хочу получить ответ.
        Он решительно поднялся.
        - Скажи мне, Тэльда, прошу тебя, скажи, кто ты на самом деле!.. Почему ты молчишь?! - почти выкрикнул он. - Поверь, тебе нечего бояться - я сделаю все, чтобы тебе помочь!
        Тяжелое, глухое отчаяние вдруг сжало мое сердце. Великая Мать, ну что я могу ему сказать? Как мне выпутаться из этого дерьма? Не убивать же его в самом деле! Я закрыла лицо ладонями, еле удерживаясь, чтобы не взвыть.
        - Я жду, Тэль… - Голос его прозвучал настойчиво и вместе с тем печально.
        - Ты все равно не поверишь, - бросила я.
        - Посмотрим.
        Мне вдруг стало все равно. Навалилась уже знакомая усталость. Расскажу ему все как есть, а там будь что будет.
        Ильдико
        Мир этот удивительный и жуткий. Сказать точнее - недобрый мир. И дело не в том даже, что тут не в такие уж давние времена тьму народа истребили. Хотя и в этом тоже.
        Странные и страшные дела тут когда-то творились. Какие - понять не могу, не по моим силам. Но есть здесь что-то такое, очень древнее и нехорошее. Я вот как-то по волшебному ящику увидела одни очень старые развалины, так словно точильным камнем по сердцу провели! Я такие видела в одной старой книге про колдовство, что отец приносил. Ну, прямо точь-в-точь такие! Как увидела - аж сердце екнуло!
        Черные глыбы, отесанные, но как будто не по-людски - то есть как будто не для людей, а для великанов тесали… змейкой по кругу выстроились - по спирали, как ученые люди говорят, - между ними колонны резные… А что вырезано, и не разберешь
        - стерлось напрочь. А в центре - обелиск девятигранный, под стать дому многоэтажному. Ни на что не похоже, но все равно… жуть, одним словом.
        И развалин таких тут, как было сказано, очень много, и находили их в разных концах здешней Земли.
        А в этой книге было про такие вещи написано, что и подумать-то неприятно.
        И помню еще, что в ней было что-то о тайных тропах из подлунного мира, которые ведут неизвестно куда. Это ведь про те дороги, по которым мы сюда пришли, чтоб мне провалиться! И что-то там насчет какого-то Камня Тропы, - если это не ихний… как его… Остановленный Огонь, то пусть мне голову снесут.
        Нет, не хотела бы я тут жить. Рихард вот как-то сказал, что не прочь тут остаться, - с трудом отговорила, и то не до конца. Даром что здесь так много всяких хороших вещей.
        Вот хоть ванны тут и сортиры - просто чудо! Чтобы помыться, воду греть совсем не надо. И все равно - не хотела бы, хоть тресни… Но про это я никому не рассказывала: лучше не поминать лихо, пока оно тихо. И вообще: что толку рассусоливать - они все равно не поймут. Кто я для них? Дикая девка, из милости с собой взятая.
        Даже Хозяйка Камня не поймет. Да ей и не до этого сейчас - у нее, похоже, большая любовь намечается. Эти, может, думают, что она так развлекается, а я вижу, что это не просто все. Ну и помогай ей Бог: не дело женщине, хоть даже и ведьме, с другой женщиной спать.
        Тронк
        Нет, вот уж где бы жить не хотел, так это тут!
        Во-первых, бумаги эти поганые!
        Что это такое, когда человек без бумаги и шагу ступить не может! Любой стражник тогда его хвать - и в тюрьму. Зверство какое!
        Во-вторых, денег тут нормальных нет, а какие-то клочки навроде тряпок. Такие и украсть трудно, и пользоваться ими противно.
        Дальше, машины все эти летучие - как от них убежишь, если что? Нужно самому такую иметь или прятаться. А прятаться от таких - наверное, надо в землю зарываться по уши.
        А главное, что самое паршивое, так это то, что тут бежать некуда - везде один и тот же царь правит.
        Нет, честному вору тут не жизнь. Хорошо, что они не хотят тут поселиться. А то ведь пришлось бы мне ремесло мое оставить и не иначе крестьянствовать, как какому-нибудь бывшему рабу, который ничего не умеет, кроме как грабками ворочать.
        Орминис
        Чем дальше все заходит, тем чаще я думаю: а чего это, собственно, меня понесло вместе с Мидарой и другими в это путешествие?
        С ребятами-то ясно.
        Мидара хочет вернуться домой и отомстить. Мидарина прихихешница - эта как собачка всюду потащится за своей госпожой, даже если та вздумает отправиться в христианский ад или к нашему Имдану (тьфу-тьфу, не к ночи!).
        Князюшка наш возвращается к своим девицам и поместьям. Василий тоже хочет домой, где вроде бы житье было более-менее, хотя не особо так уж медом намазано.
        Ингольф - ну, с этим все понятно: у него, по-моему, между нами говоря, не очень много мозгов. И как он ухитрялся командовать пиратами? В нашем деле ведь ум - первое дело (как говорит Василий - каламбур). Секер - этому все равно куда, тоскует человек, а почему - откуда знать?
        А вот я… Почему это я поперся вместе с ней, а главное - куда? Не домой же мне возвращаться да опять на реке барки потрошить? Не-ет, теперь я поумнел. Саблей да пистолем много денег не заработаешь, а вот смерть найдешь - это вернее.
        Так почему же? Думаю, а ответить толком не могу. Не для меня вся эта… как ее там князь Дмитрий называл… «писихология».
        Наверное, потому же, что стал пиратом. Я рисковый человек, и мне обычная жизнь - не в жизнь. А тут столько всего повидал…
        И вот я все думаю: остаться мне на Таххаре или нет? Мир - дай боги всякому, одни летающие корабли чего стоят! Лучше мира нам пока не попадалось, а попадется ли - вопрос… Думаю, если я здесь год-полтора прокантуюсь, более-менее вникну, что к чему, то, глядишь, смогу дела проворачивать. Тут хотя на всей земле одно государство, а контрабанда и все такое имеется. Только вот если хоть в чем-то ошибусь, пока не привыкну, то не выплыть… Каюк тебе будет, ОрминисАлл. Да и с другой стороны, что-то не особо лежит у меня душа к этому миру.
        Думать надо и решать, да побыстрее: не навек же мы тут застряли.
        Василий
        Вот странно: только сейчас я стал задумываться, надо ли было мне уходить. Бежать, рискуя жизнью при побеге и многократно - по дороге. Пускаться в это странствие с более чем сомнительным исходом. Я не испытываю отвращения к эораттанцам, как некоторые, считающие их выходцами чуть ли не из преисподней. Я не комплексую от подчиненного положения, и власть хэоликийцев меня не тяготила (тем более их почти и нет на наших базах). Моя родина - место не самое лучшее во вселенной, хотя и не самое худшее, и я не являюсь таким уж фанатиком свободы, чтобы ради ее призрака рисковать головой. У меня там не осталось ни невесты, ни безутешно горюющих родителей, ни богатства, ни титула или славы. Меня не гонит ни долг чести, как Мидару, ни стремление всенепременно окончить жизнь среди единоверцев, как хотел погибший Селимович. Чего я ищу, в конце концов, к чему стремлюсь? И как ни странно, не могу себе ответить. Наверное, потому, что просто хочу вернуться домой.
        Мидара
        - Ты говоришь, что пришла из другого мира, - пробормотал он, вновь растерянно помотав головой. - Но я думал, для этого нужно много энергии, всякие сложные машины… как в кино.
        - Понимаешь, все совсем не так. - Я решила соврать, при этом на девяносто процентов говоря правду. - И проще и сложнее. Дело в том, что между мирами существуют проходы… Они возникают на короткое время в особых местах и быстро исчезают… Мы пришли сюда через такой проход и должны совсем скоро вернуться…
        Больше ничего мне в голову не пришло - пока, по крайней мере.
        Мы долго молчали.
        - А если я предложу тебе сделку? - спросил он.
        - Сделку? - Я поняла, что он имеет в виду, но все равно на что-то надеялась.
        - Да, сделку. Ты останешься здесь, со мною. В моем мире. А взамен - твои товарищи смогут беспрепятственно покинуть Таххар и вернуться… м-м-м… к себе домой. Ты согласна?
        - А если я откажусь? - прошептала я, озаренная догадкой. - Что будет, если я откажусь? Неужели ты выдашь меня?
        Он сглотнул.
        - Мидара, пойми, ты мне нужна… Верь или не верь, но ты будешь со мной, даже если бы мне пришлось продать душу Аэтту.
        - Но ведь тогда… если ты расскажешь… ты все равно меня потеряешь… - Я плохо соображала, что говорю.
        - Вовсе не обязательно: я ведь могу попросить отдать тебя мне, в благодарность.
        Почему-то именно эти слова почти ощутимо обожгли меня, вернув мне ясность сознания и, возможно, начисто уничтожив колебания, которые я ощущала в глубине души. Словно меня хлестнули плетью. Не чтобы причинить боль, не по-настоящему, а так, как наказывают слегка провинившуюся рабыню. И по лицу я видела, что он говорит совершенно серьезно и будет считать себя совершенно правым, попросив в награду за ценных пленников приглянувшуюся красотку.
        И одновременно мне стало почему-то очень горько.
        - Итак, ты согласна?
        - Да, согласна. А разве у меня есть выбор? - ответила я, и усталое равнодушие в голосе мне совсем не потребовалось изображать. - Если честно, я и сама думала о чем-то таком. Тем более что в моем мире нет ни туристических экскурсий на другие планеты, ни ваших лекарств, сохраняющих молодость. Мы, собственно, за ними и пришли, - еще раз соврала я.
        - Тогда решено. Ты останешься в моем доме. Вернее, в твоем доме, - поправился он. - Извини: я не хочу рисковать. Если тебе что-то нужно передать своим людям, пусть явятся сюда. Или напиши им.
        - Ты и в самом деле отпустишь их?
        - Конечно! А зачем они мне нужны? Вот ты - другое дело… - Он привлек меня к себе.
        Честно говоря, более всего меня поразило, как просто и без особого удивления он воспринял то, что узнал от меня только что.
        Даже то, что его рука жадно скользнула мне за пазуху, почти не задело меня. Я лишь усмехнулась про себя. Ладно, пусть. Тело - это лишь только тело. Не впервые…
        - В прошлый раз ты была более страстной, - сообщил он мне, когда все кончилось.
        - Или ты не в настроении? Имей в виду - я хочу, чтобы ты была в настроении всегда…
        - Я постараюсь… - улыбнулась я в ответ.
        Улыбнулась совершенно искренне и от души - я вдруг поняла, что нужно сделать, чтобы убраться из этого мира прочь…
        Мидара (продолжение)
        - Скажи, у вас принято делать подарки невесте перед свадьбой? - произнесла я.
        - Разумеется, дорогая…
        В свете одной лишь маленькой лампы комната отдыха выглядела пещерой, стены которой терялись в глухом вековом мраке.
        Я лежала спиной к Тцару, порядком устав, - сегодня он был особенно настойчив.
        В данный момент его рука расположилась у меня на бедре. Ее тяжесть вызывала у меня почему-то ощущение покоя. И еще - ладонь его устроилась там уж очень по-хозяйски.

«Господин тела твоего, и чрева твоего, и детей твоих, и души, и воли, и желаний, и чести, и мыслей - и в земной жизни, и за Великим Пределом…» - вспомнила я священную свадебную формулу у себя на родине.
        Интересно, что за слова произносят в таких случаях тут?
        Или на Таххаре уже нет никаких таинств и обрядов, а просто достаточно подмахнуть какой-нибудь брачный контракт? Надо будет спросить…
        В доме Тцара, своего будущего (если ничего не изменится) мужа, я провела уже три дня. Мне были выделены покои, из которых выходить категорически не рекомендовалось: несколько комнат этажом выше этой самой комнаты отдыха, куда вел особый маленький лифт. Я, конечно, попыталась было высунуться в кратковременное отсутствие Тцара, но оказалось, что все входы и выходы заперты.
        Меня вульгарно посадили под замок. Тюрьма не тюрьма, гарем не гарем, а что-то среднее…
        Едва ли не половину всего этого времени мы провели в одной постели.
        На мои осторожные намеки, что это слишком, он весело и совершенно искренне сообщил мне, что я почти его жена и должна привыкать…
        - И какой подарок ты хотела бы получить?
        - Я хочу, чтобы ты помог моим товарищам… бывшим товарищам, - торопливо уточнила я, - побыстрее добраться к месту, где находится щель между нашими мирами. Осталось не так уж много времени до ее исчезновения, и им нужно поторопиться, а корабля у них нет. Ты сумел бы зафрахтовать быстроходный корабль для них?
        - Это так важно для тебя?
        - Да, важно, - придав голосу как можно большую серьезность, сообщила я. - Я отвечаю за них - пока. Пока не передан мой знак… - Я невольно коснулась цепи с Застывшим Пламенем. - И потом… Наверное, чем быстрее они покинут Таххар, тем будет лучше… для нас с тобой?
        Закончив, я испугалась: что, если мой план не сработает и он не выпустит меня отсюда, из этого дома, вообще, пока мои товарищи не покинут планету? А как они покинут этот треклятый Таххар без талисмана? И даже с ним, но без меня?
        И вдруг возникла совершенно посторонняя, испугавшая меня и вместе с тем вызвавшая чувство какого-то облегчения мысль: а может, так будет лучше для меня самой? Может, моя судьба - отныне жить и умереть именно в этом мире? Что, если в том сне я видела именно его? И он именно тот человек, которого я так и не разглядела? В конце концов, вдруг он действительно так безумно влюбился, что готов сделать ради обладания мной все что угодно?
        Может, нужно отдать моим спутникам Застывшее Пламя, и дело с концом?
        Он раздумывал несколько мгновений.
        - Корабль, говоришь? Сделаем лучше. Среди моих… скажем так, должников есть один, у которого имеется воздушная яхта - гравиплан. Он и отвезет их куда надо. Позовешь их сюда или по телефону свяжешься?
        - Нет, лучше напишу. Идет?
        Он некоторое время раздумывал, и я его вполне понимала - написать ведь можно всякое… Но, подумав, он согласился.
        А потом сказал, что устал от серьезных разговоров и теперь хочет заняться более приятными вещами…
        Василий
        У терминала № 20-117 Лигэльского космопорта, как было сказано во второй записке, пришедшей утром, нас встретили. Встретили в единственном числе. И это оказалась вовсе не Мидара, как мы надеялись.
        Высокий, одетый в белую куртку и широченные фиолетовые штаны, молодой - лет тридцати с небольшим - тип, шею которого украшал пестрый шейный платок такой невообразимой длины, что его концы свисали ниже пояса.
        Кроме того, вокруг шеи были обмотаны три ряда платиновой цепи с фигурными висюльками.
        При виде нас он торопливо шагнул навстречу:
        - Вы друзья госпожи Тэльды Микхан? Рад, очень рад. Я Хатонар - можете звать меня именно так. Просто - Хатонар. Друзья госпожи Тэльды - друзья почтенного Тцара. Друзья почтенного Тцара - мои друзья, - слащаво улыбаясь, сообщил красавчик, не упустив случая мазнуть глазами по ногам и груди Таи.
        Лингвестр, как правило, безошибочно передает не только тон, но и проявляет скрытые интонации.
        И сейчас они наводили на размышления.
        Подтекст его слов о друзьях заставил бы проницательного человека задуматься.
        Так мог бы высказаться каннибал, имеющий привычку время от времени закусывать друзьями.
        Охранники в малиновых комбинезонах с оранжевыми цыплячьими позументами без звука пропустили нас, увидев карточку в руке плейбоя.
        Пройдя низким, но широким коридором, металлические стены которого носили следы не слишком аккуратной сварки и были покрыты синей эмалью, мы вышли на небольшую посадочную площадку, со всех сторон окруженную глухими стенами.
        А в центре ее, на шестиугольнике красного цвета, стояла машина, на которой нам было суждено покинуть этот мир.
        Неужели Мидаре все же каким-то чудом удалось заполучить это чудо местной науки? И при чем тут, кстати, этот тип? Он-то какое отношение имеет к Мидаре?
        Или… Мысль, посетившая меня, была совершенно неожиданная и в отношении Мидары звучала нелепо: может, у нее тут не один любовник? Местные нравы и не такое позволяют…
        Впервые я увидел гравиплан вблизи.
        Сплющенный сверху и снизу конус корпуса, с небольшими крылышками в носу и тонкими, как бритвы, рулями; поднятая сильно вверх, выпирающая горбом кабина - как на сверхзвуковом земном перехватчике или древнем Ту-144. Гребень охладителя на спине, симметрично над утолщением брюха реакторного отсека. Треугольники эмиттеров.
        Все это стояло на четырех длинных ногах с расширениями на концах - ни дать ни взять копытца.
        В анфас яхта напоминала помесь рыбы-молота со скатом - с ее зауженным к хвосту телом, тупым плоским носом, корпусом, плавно переходящим в треугольные крылья-эмиттеры, и далеко выступающей в обе стороны кабиной.
        Между прочим, весьма похоже на те машины, что мы видели в хронике, касающейся местных военных игрищ.
        Корпус был выкрашен в однотонный черный цвет, общепринятый тут для воздушных судов, равным образом военных и гражданских. Тут уже не один век назад забыли, что такое маскировочная окраска летательных аппаратов. Не от кого маскироваться в империи Таххар, протянувшейся от Меркурия до Плутона.
        Сооружение было размером с железнодорожный вагон и на вид было способно летать немногим лучше, чем утюг с крылышками.
        - Это армейская машина? - деловито спросил Дмитрий.
        - Ну что вы, - махнул рукой плейбой, - я не стал бы выкидывать такие деньги и тратить время на сбор нужных бумаг, чтобы купить армейский глайдер. Это обычная гражданская машина, смонтированная в забракованном армией корпусе, только и всего. Вот тут, - он указал на заслонку, напоминающую гигантское прижатое ухо хищника, - должно было стоять орудие. Теперь тут усиленная радионавигационная станция с привязкой по пяти точкам вместо стандартных трех… - Он пустился в длинное разглагольствование о достоинствах своего глайдера.
        Чувствовалось, что на эту тему он может говорить бесконечно. Я невольно вспомнил Сашка, который тоже мог часами вспоминать свою «тачку» - подержанный джип
«чероки», взятый им с рук в Турции… Подумал еще, что Хатонар излишним (а может, и необходимым) интеллектом не обременен.
        Говорил он важно, будто вкладывая в каждое слово особое значение и время от времени многозначительно поднимая вверх указательный палец, украшенный перстнем с красным алмазом тонкой гравировки.
        Прошедшие полсуток прошли для нас с Дмитрием в тяжелых трудах. Напрягая изо всех сил мозги, мы раз за разом перечитывали руководство по управлению гравипланами, записанное под диктовку все того же сантехника.
        Остальные готовились к тому, чтобы покинуть Таххар, не привлекая внимания гостиничных деятелей. Ничего нового изобретать тут не пришлось.
        В баре Секер с Орминисом нажаловались как бы невзначай словоохотливому бармену, что предстоит проторчать тут еще как минимум месяц.
        Мы заплатили еще за неделю вперед за номер.
        А утром через портье заказали большое полугрузовое такси и все всемером, включая засыпающую на ходу Файтах, погрузились и отправились в космопорт. С собой взяли лишь два небольших чемодана. Ключи оставлять не стали, сообщив, что намерены только встретить Мидару и вернуться. И вот мы здесь.
        Из ворот, бесшумно сложившихся гармошкой, появилась Мидара.
        Мидара
        Утром этого дня за завтраком Тцар сообщил, что наше бракосочетание состоится через десять дней.
        Я лишь кивнула, пробормотав: «Как тебе будет угодно, дорогой!»
        Затем робко напомнила, что сегодня я должна буду проводить своих товарищей.
        Во всяком случае, именно этот день назвал он позавчера, когда я, тщательно вспоминая буквы, выводила немногие, с трудом вспоминаемые слова на родном языке Тейси, которые выучила за годы нашего знакомства, - он разрешил отправить им записку.
        Тцар сухо ответил, что все помнит.
        Спустя час он сообщил, что мне пора собираться.
        Он не позволил мне надеть мою одежду, вежливо, но твердо сказав, что отныне следует привыкать к положению и образу жизни супруги одного из столпов общества.
        Это было не просто условие, но вежливый приказ.

«Если он уже теперь так себя ведет, то что будет дальше?» - подумала я, словно и в самом деле планировала замужество.
        В комнату вошли две женщины в строгих платьях с ворохом свертков и коробок.
        Раздев меня догола, служанки принялись облачать меня в одеяние, которое, по мнению моего жениха, приличествовало его спутнице.
        Вначале меня заставили влезть в почти прозрачные колготки. Затем вокруг моего тела несколько раз обернули фигурно вырезанный кусок ткани, закрепив его несколькими длинными, серебряными с жемчугом, булавками. Сверху надели нижнюю юбку с широкими накладками по бокам. Потом - юбку с нелепым длинным хвостом, спускавшуюся почти до пола, и блузу с расклешенными рукавами - все из переливающегося разноцветного шелка бледных оттенков. Наконец, вокруг головы обвязали широкую повязку с вышивкой золотом.
        Когда я влезла в сапоги на умопомрачительном каблуке, то моей единственной мыслью было: смогу ли я во всем этом драться?
        Под занавес мне на шею возложили ожерелье, а на запястья надели браслеты, сплошь усыпанные самоцветами.
        Все это они проделывали молча и сосредоточенно, иногда без особых церемоний поворачивая меня в разные стороны, словно одевали не живого человека, а куклу.
        Мне вспомнились легенды, читанные в детстве, о том, как вот так готовили в древности невест для Мх'ортхэра - бога смерти. Тех бедолаг тоже убирали в дорогие одежды, увешивали драгоценностями, а потом, справив брачную церемонию со статуей этого поганого божка, сбрасывали в колодец, ведущий прямиком в раскаленную печь, что стояла в подземелье храма.
        Возле его машины нас ожидали трое здоровенных бритоголовых типов с неподвижными лицами. Меня это не удивило: я слишком хорошо успела узнать Тцара, чтобы не понимать, что он обязательно подстрахуется.
        Хотя бы на тот случай, если меня захотят увезти домой силой.
        Это тоже было предусмотрено мной - насколько вообще в такой ситуации можно было что-то предусмотреть.
        Мы быстро доехали до космодрома, прошли через огромный зал ожидания, заполненный гудящей толпой, где ежеминутно слышались лающие объявления, которые не мог разобрать лингвестр.
        Когда мы свернули к частным терминалам, я начала про себя отсчет времени. Досчитав до ста и - насколько возможно - отключившись от окружающего мира, начала повторять про себя заученные когда-то слова, пробуждающие память тела и духа. После того как мы миновали первый пост, я уже ощутила прилив тепла к рукам и легкость во всем теле, прошли второй - появилась мелкая дрожь в напряженных адреналином мышцах…
        Давно уже мне не случалось использовать это знание на практике - боевой транс, оставлявший при этом ясной голову и обострявший реакцию. Потом всякий раз приходит расплата в виде долгих часов слабости и апатии.
        Молча я поблагодарила своих мертвых наставников за умение, которое они мне дали.
        Я изо всех сил старалась не выдать себя. Тщательно опускала глаза к земле, чтобы никто не заметил их блеска, иногда нарочито приволакивала то одну, то другую ногу, чтобы слишком легкая походка не обратила на себя внимания. Украдкой старалась глубже дышать - кровь в решающий момент должна быть насыщена кислородом.
        Мы миновали пятьдесят девять ворот и остановились перед шестидесятыми, которые распахнулись перед нами.
        Коридор, а за ним еще одни ворота. И вновь - стоило нам остановиться, как они разошлись в разные стороны, словно матерчатые занавеси.
        За ними я увидела своих товарищей и тцаровского приятеля, на руке которого капелькой крови сверкал бриллиантовый перстень.
        Такие алмазы оттенка голубиной крови во всех мирах были безумной редкостью. Здесь - чуть меньшей. Тут было одно маленькое месторождение таких камней, и располагалось оно на другой планете, и в не самом удобном месте - на «горячей» стороне Меркурия.
        Именно этот камень, вместе со своим хозяином, и был ключевым элементом моего плана - дерзкого, авантюрного и сомнительного с моральной точки зрения - такого же, как и та жизнь, которую я веду с юных лет.
        Дело было, конечно, не в его цене, хотя его хватило бы на десяток превосходных кораблей. Именно такие алмазы, как можно было узнать хотя бы из бесконечных голосериалов, и служили здесь управляющими ключами к гравитационным машинам, персональным сейфам в самых крупных банках, дверям фешенебельных квартир и вилл и прочим предметам роскоши.
        Кроме гравированного рисунка, на нем особым способом была сделана электронная запись, содержащая коды и сведения о хозяине.
        Именно поэтому его было бесполезно воровать.
        Замок открывался, только если запись на камне совпадала с генетическим кодом того, на чьем пальце он находился, или кого-то еще, информация о ком была внесена в память мыслящей машины самим владельцем.
        Похищенный или снятый с мертвой руки он был бесполезен.
        Именно это было самым узким местом моего плана, который я не сумела сообщить своим спутникам.
        Хозяина яхты надо брать живым и только живым.
        Я вовсе не желаю смерти Тцару, но если что - как-нибудь переживу эту неприятность. В конце концов, это не я пыталась шантажировать его судьбой товарищей, чтобы заставить спать со мной до конца жизни. Но вот если по ходу дела кто-нибудь случайно прихлопнет этого Хатонара, то нам всем останется только застрелиться.
        И вот я услышала идущий изнутри сигнал. Время пошло, и окружающий мир куда-то отдалился. Рассудок стал ясным до прозрачности, время потекло медленно-медленно, мышцы налились уже почти забытой силой - силой неженской и даже нечеловеческой,
        - сердце било как метроном.
        А потом дымка рассеялась, и я ощутила на себе взгляд Тцара. Пора…
        Василий
        Итак, из бесшумно сложившихся гармошкой гофрированных ворот появилась Мидара. И не в одиночестве.
        Мы все невольно напряглись: было непохоже, что она пришла сюда добровольно.
        Во всяком случае, три квадратных личности у нее за спиной не производили впечатления ни телохранителей, ни служителей космопорта, решивших сопроводить уважаемую гостью. Их взгляды буквально сверлили ее спину, а правые руки были одинаковым движением прижаты к складкам коротких пончо. На их фоне наш капитан - совсем не мелкая и не слабая - выглядела хрупкой. Хотя… одежда ее вовсе не была похожа на ту, что обычно носят подневольные личности.
        И только потом я обратил внимание на пятого из вошедших, в котором, почти не удивившись, узнал человека, подвозившего Мидару несколько недель назад.
        Высокий, импозантный мужчина средних лет, с сединой на висках, но подтянутый и моложаво выглядевший, скромно одетый. И державшийся даже не уверенно… Нет, уверенно - нарочито уверенно - держался тот же Хатонар (кстати, при его появлении слегка стушевавшийся). Этот же выглядел, так сказать, сверхуверенно. И вместе с тем естественно. От него исходило спокойное и благородное достоинство. Не нужно было видеть выражение его лица, когда он смотрел на Мидару, чтобы понять, зачем он тут…
        Да, в такого можно было влюбиться. Пожалуй, подумал я, они с Мидарой смотрятся идеальной парой.
        При этой мысли я почувствовал укол ревности.

«Кой черт? - одернул я себя. - В конце концов, она свободный человек, и если ей посчастливилось найти…» И тут мысли мои приобрели совсем другое течение.
        Ни за что на свете не поделился бы ими с капитаном, да и с кем-то из товарищей тоже.

«Что, если, - подумалось мне, - вся эта история с гравипланом - ловко подстроенная ловушка, чтобы без помех повязать нас? Вдруг Мидара преподнесла своему избраннику в приданое не что иное, как Застывшее Пламя, да и нас заодно с ним?»
        Тем временем седой внимательно оглядел нас, пожал плечами, пробормотав себе под нос что-то вроде: «Вот вы, стало быть, какие…»
        А потом перевел взгляд на Мидару. Взгляд его был требовательный и, я бы сказал даже, приказывающий.
        Она решительно шагнула вперед.
        Трое бойцов синхронно напряглись, а их лопатообразные кисти чуть зарылись в складки плащей.
        Двое явно «держали» нас, третий пристроился прямо за спиной Мидары.
        - Значит, так, друзья, я остаюсь здесь, - на одном дыхании выпалила она. - Таково мое твердое решение, и я от него не отступлюсь. Так что возвращаться вам придется без меня. Вы знаете, что я честно выполняла свой долг перед вами и упрекнуть меня не в чем. Вспомните Роттердам и Ангрон…
        И прежде чем я что-то понял, распахнула ворот блузки.
        - Тейси, прими мой знак! - С этими словами она стащила с шеи Пламя и протянула его в расслабленной кисти оторопевшей Тае. - Храни его и будь его достойна…
        В ту же секунду цепь в ее резко рванувшейся в сторону ладони превратилась в сверкающую плоскость, и тип, стоявший позади нее, рухнул с разбитым виском.
        Все во мне содрогнулось от столь неуважительного обращения с Застывшим Пламенем.
        В следующий неуловимый миг она повернулась на носке, прыгнула вбок, и ее нога ударила под немыслимым углом вверх, врезавшись в грудь второго из квадратных. Тот едва не кувыркнулся через голову, словно его била не женщина, а лошадь, упав на спину.
        С воплем «Держи Хатонара!!» она метнулась вперед, ко все еще безмятежно улыбающемуся хозяину яхты, в броске дважды сделав «колесо», чем сократила расстояние до цели чуть ли не вдвое.
        Первым из нас, как и положено типичному варвару, среагировал скандинав.
        С места, как гигантская лягушка, прыгнул он вперед, и уже через пару мгновений его кулак встретил лицо поднявшегося с бетона охранника, кинувшегося следом за Мидарой.
        Перескочив через рухнувшего навзничь амбала, он, рыча, сцепился с последним из охранников, который, рефлекторно прикрывая собой седого, пытался вытащить пистолет.
        Тем временем Мидара налетела на растерянно шарящего по карманам Хатонара, только-только начавшего проникаться ситуацией, и, чуть подпрыгнув, вонзила ему в стопы каблуки своих жутких сапог, одновременно ударив сомкнутыми руками в лицо.
        Жалобно вскрикнув, он закрыл лицо руками, но следующий удар - коленом в пах - заставил его, согнувшись пополам, схватиться совсем за другую часть тела.
        И в тот же момент телохранитель, сбитый с ног Ингольфом и успевший к этому времени вновь подняться, повинуясь жесту седого, вновь ринулся в бой - но вовсе не на выручку сцепившемуся со скандинавом товарищу, а на капитана.
        - Не стре…!!! - подавившись криком, бросила Мидара, разворачиваясь к новому противнику.
        Но и без ее команды было ясно, что лучше не привлекать внимания к происходящему тут. Еще не хватало, чтобы сюда сбежалась половина космопорта.
        Мидара сделала обратное сальто, уклоняясь от попытавшегося сграбастать ее бойца, и в момент, когда переворачивалась в воздухе, ударила обеими ногами ему в грудь.
        Он устоял - должно быть, под плащом на нем был бронежилет - и кинулся на нее. Она рухнула на плиты, опять чудом уклонившись от его медвежьих объятий, из которых уже не вырвалась бы, в перекате уйдя от удара ногой, грозившей вышибить из нее дух.
        Вновь она была на ногах: я не уловил даже, как ей это удалось. То, что происходило дальше, напоминало со стороны некий танец смерти. Сила и тупая мощь против ловкости и быстроты, топор против сабли, тигр против змеи.
        Он двигался заметно медленнее Мидары, хотя, пожалуй, быстрее любого из нас, стараясь ухватить ее и подмять по-медвежьи под себя. Удайся ему это - схватка была бы, скорее всего, кончена в пользу седого.
        Но схватить Мидару ему не удавалось - всякий раз в последний момент она уклонялась, обманывая его стремительными, следующими без перерыва один за другим финтами, уходами, высокими прыжками с переворотами. А мы стояли и смотрели на происходящее, словно завороженные этой бешеной пляской, где секунды растягивались десятикратно.
        Искусство рукопашного боя у таххарцев так особо и не развилось - слишком быстро тут от единоборств и молодецких схваток грудь на грудь перешли к массовым армиям в сотни тысяч бойцов. А в нынешнее технизированное время, наверное, телохранителей тут учили владеть оружием, а не обходиться без него.
        Выйдя из ступора, сбоку на телохранителя зашел Секер Анк, надеясь хотя бы отвлечь его внимание от капитана. Вернее, попытался зайти. Взмах кулака на развороте - обычный, как говорят у меня на родине, «ресторанный» удар с проносом, - и с залитым кровью лицом наш товарищ упал на колени. Сзади с импровизированной удавкой, изготовленной из кушака, подскочил Рихард - и еле успел уклониться от удара ногой: у телохранителя словно были глаза на затылке.
        И в этот же момент Мидара вновь перешла в атаку.
        Руки ее распростерлись наподобие крыльев орла, и нацелившиеся перехватить их лапищи последнего из бойцов схватили только воздух. Ноги стальными пружинами подбросили тело в высоком прыжке, и ладони в стремительном ударе сомкнулись на шее врага.
        Без звука он упал ничком на бетон.
        И только тут я сорвался с места, чтобы принять участие в схватке.
        И снова замер, не отрывая взгляд от дула толстоствольного лазерного пистолета, смотревшего мне в лицо. Седой успел достать его прежде, чем Ингольф, успевший разделаться с последним из громил, смог до него добраться. И теперь скандинав стоял перед ним, обреченно опустив руки, в одной из которых был зажат револьвер, отобранный у валявшегося у его ног противника.
        Боковым зрением я увидел Дмитрия и Орминиса - один, присев у наших вещей, держал наготове автомат, другой целился в спутника Мидары из разрядника.
        - Не надо, Тцар, - послышался негромкий, какой-то бесконечно усталый голос нашего капитана. - Прошу, не надо, все равно толку не будет…
        И, переступив через тихонько постанывающего Хатонара, она направилась неторопливыми шагами в его сторону.
        Все время, пока она шла к нему, тот, кого она назвала Тцаром, неотрывно смотрел ей в лицо. Не на великана-скандинава, что стоял совсем недалеко от него - вооруженный и опасный безо всякого оружия, - не на Дмитрия с его автоматом, не на Орминиса с разрядником, не на окровавленного Секера с дубинкой, утерянной одним из телохранителей. Только на нее.
        Когда между ними осталось пять или шесть шагов, он опустил пистолет. Не проронив ни слова, он покорно дал обезоружить и связать себя Ингольфу и Тронку, весьма активному, как всегда, когда не надо было рисковать.
        Когда Мидара повернулась к нам, она выглядела не лучшим образом. Пережитое напряжение заметно отразилось на ней, отпечатавшись черными кругами вокруг глаз и резко обозначившимися складками у рта.
        Даже Секер с текущей из носа юшкой - более серьезных повреждений ему удалось, по счастью, избежать - смотрелся не намного хуже нее.
        - Василий, убери куда-нибудь этих, - указала она на валявшихся без чувств бодигардов. - А то при взлете сгорят чего доброго… - На запястье устало махнувшей руки болталась накрепко обмотанная цепь с Застывшим Пламенем, и звенья до синевы врезались в кожу.
        Мы с Ингольфом и Тронком торопливо оттащили три бесчувственных тела к дальней стене, ограждающей взлетно-посадочную площадку.
        Спиной я ощущал взгляд телекамер, расставленных по углам, - стоит только кому-то из диспетчерской службы полюбопытствовать, что здесь происходит, и конец всему.
        Отворив дверь, через которую мы сюда вошли, и, кряхтя (туши весили немало), мы втащили их внутрь, где и оставили, предварительно освободив от лишних предметов, вроде кастетов и пистолетов.
        Когда мы бегом вернулись к гравиплану, то обнаружили, что Мидаре, воспользовавшейся извлеченным из кармана Хатонара пультом, удалось открыть входную дверь. Выдвигаясь из порожка, вниз начала медленно спускаться металлическая лесенка с невысокими перильцами, но Мидара, не дожидаясь окончания процесса, ухватилась за нижний край дверного проема и, подтянувшись на руках, ловко забросила тело наверх.
        - Давай этих…
        Мы быстро втолкнули в дверь спутника Мидары и плейбоя, забросили вещи, после чего заскочили внутрь.
        Последним влез Ингольф, в одной руке держа тяжелый дальнобойный разрядник, обнаруженный в сумке старшего телохранителя. Другой рукой он волочил за шкирку все еще сонную Файтах, еле шевелящую ногами.
        - Это как же понимать? - уставилась на него Мидара, словно впервые ее заметив (или в самом деле лишь сейчас обратив на нее внимание). - Какого… ты вообще ее сюда притащил? Забыл, что я сказала?
        Ингольф только махнул рукой, закинув сжавшуюся девушку внутрь.
        Мы гурьбой проскочили тамбур - металлический куб, выкрашенный белой эмалью, с круглой дверью в торце, с диском цифрового замка и тремя черными крестами - местным знаком радиационной опасности.
        Прошмыгнули узким коридорчиком с двумя маленькими дверьми. Ввалились в салон с большими квадратными иллюминаторами (сейчас закрытыми стальными шторками), замысловатым компьютерным терминалом, баром с резными створками, обтянутыми натуральной кожей креслами вдоль стен и овальным столом черного дерева.
        В одном из кресел мы устроили связанного претендента на руку и сердце капитана, который, похоже, только сейчас полностью осознал, что случилось с ним.
        На лице его была написана вовсе не ярость из-за совершенного над ним грубого насилия или упущенной сладкой добычи, нет. Какая-то тоска и глухое отчаяние, как у человека, совершившего непоправимую ошибку. Внезапно он всхлипнул, но тут же упрямо сжал челюсти, подавил явное желание расплакаться… или выругаться.
        - Надо же, - только и смог процедить он, окончательно справившись с собой. - Как мальчишку поймала… Ловка!
        Тем временем Мидара распахнула двустворчатые двери, отделявшие салон от кабины пилотов.
        Нам повезло - система управления гравипланом была самой современной из существующих. На первых, говорят, даже реактором управляли вручную.
        Против опасений, она была похожа на кабину обычного земного самолета - те же циферблаты и табло приборов. Правда, их было поменьше.
        Ряды треугольных кнопок и клавиш.
        Только на месте штурвалов перед креслами первого и второго пилотов - они были помечены большими цифрами на спинках - рукояти джойстиков. И вместо стекла блистера - серые ниши отключенных голоэкранов.
        Сбоку от пульта возвышался здоровенный шкаф зеленого цвета, вводные устройства которого закрывал опломбированный колпак из бронестекла, украшенный вдобавок цифровым замком. То был компьютер, управлявший реактором и навигационными устройствами. Ими занималась специальная служба, и попытка самостоятельно перепрограммировать его сулила большие неприятности.
        Еще бы - кому охота получить летающий Чернобыль?
        Волоком подтащив бесчувственное тело Хатонара к пульту, Дмитрий взял его за вялую кисть и вставил гравированный алмаз в гнездо на лицевой панели.
        Над гнездом тут же засияла алая мерцающая лампа, и через несколько секунд низкий и одновременно писклявый голос что-то пробормотал.
        - Что он спрашивает? - толкнула Мидара в бок связанного Тцара.
        Недоуменно уставившись на нее, он ответил:
        - Просит подтвердить стартовую готовность, чего же еще?
        - И как это сделать? - Ее ноздри нервно раздулись.
        - Вон та клавиша над рукоятью горизонтальной аэродинамической тяги - там же написано…
        Кивок головы в мою сторону, и я осторожно нажал клавишу. На центральном экране одна из колонок начала наливаться красным, за ней другая, третья…
        Одновременно в компьютере что-то загудело и застрекотало.
        Затем мигнули зеленоватые вспышки лазеров, и над пультом возникла картинка стартовой площадки.
        - Это вы хорошо придумали: этого конструктора не предусмотрели. - Видимо, Тцар имел в виду нашу идею с перстнем. - Но только вопрос: куда вы рассчитываете сбежать? Через час, самое большее через полтора, там будут патрульные катера. Я знаю, что на этой птичке, конечно, можно и в космос улететь, если орбитальная полиция не догонит, только что вы там будете делать? Может, поговорим спокойно? Для вас еще не все потеряно.
        И, с сожалением глядя на Мидару, добавил:
        - Я ведь собирался перевести на тебя четверть моего капитала - через сутки после подписания брачного контракта.
        - Через сутки, говоришь? - фамильярно хлопнул его по плечу Ингольф. - Через час нас тут уже не будет.
        - Ах да, - рассмеялся он каркающим смешком. - Все забываю, кто вы такие…
        На пульте управления тем временем зажигались новые огоньки и шкалы.
        Про себя я повторял, чтобы не забыть ненароком в нужный момент, местную шкалу цветовой индикации: красный - все нормально, желтый - повышенное внимание, лиловый - опасность.
        Зеленый сундук продолжал стрекотать и звякать - местные электронные машины грузились очень долго.
        Но вот наконец вспыхнули лампы, скрытые внутри джойстиков. Именно так - мы знали это благодаря местным фильмам - обозначается готовность к старту.
        Мы - я и Дмитрий - заняли кресла пилотов.
        Теперь, если верить вызубренной инструкции, надо было нажать кнопки на рукоятях и плавно повести их на себя.
        Мы так и сделали.
        Первые десять-пятнадцать секунд ничего не происходило, и мы начали с тревогой переглядываться, но вдруг что-то гулко хлопнуло, как пробка от бутыли с шампанским, и на носу и крыльях машины вспыхнули, с каждым мгновением наливаясь яркой синевой, три мерцающих шара коронных разрядов.
        Взлетная полоса с разбросанным, забытым нами барахлом дернулась и пошла вниз.
        Три… пять… семь метров. На экране услужливо высветился взлетный эшелон, каковым нам следовало покинуть лигэлский космопорт. Только вот как это сделать, ведь сегодня был наш самый первый (и не исключено, что последний) полет на гравиплане?
        Медлить было нельзя: бестолково болтающийся в воздухе над одним из самых оживленных портов летательный аппарат должен мгновенно привлечь внимание.
        Мы переглянулись с Дмитрием, а затем он, перекрестившись, потянул рукоять управления на себя.
        Машину бросило сначала вперед и вправо, потом влево, затем меня вдавило в кресло, как будто на меня навалился медведь, и приборная доска запрокинулась под углом градусов сорок пять.
        Позади взвыли негодующие голоса. Я не обращал на них внимания: все мои силы уходили на то, чтобы удерживать рукоять в нужном положении.
        Затем что-то громко щелкнуло, и динамик разразился чем-то вроде истеричного визга встревоженной свиньи. Кажется, наш взлет не остался незамеченным кем-то из диспетчеров космопорта. Впрочем, было бы странно ожидать иного. Наверняка со стороны казалось, что нашей яхтой управляют или вдрызг пьяные, или окончательно рехнувшиеся пилоты.
        Как нам удалось выровнять машину и поставить на нужный курс - честно говоря, уже толком и не вспомню. В памяти осталась только дикая боковая перегрузка и до боли сведенные мышцы рук, которыми удерживал рукоять джойстика.
        Потом я бессильно откинулся в кресле, предоставив нашу участь автоматике и удаче.
        Когда способность и желание воспринимать мир вернулись ко мне, Лигэл остался уже километрах в двухстах позади нас.
        Вглядевшись в сияющую многоцветьем индикаторную панель, я обнаружил, что мы идем на высоте полтора километра, со скоростью примерно в полтысячи километров.
        Хатонар по-прежнему валялся в отключке, и его идеальный когда-то нос, украшенный потеками засохшей крови, формой и цветом теперь напоминал сливу.
        У соседнего кресла Дмитрий и Мидара сравнивали изображение на экране планшетки с тем, которое было в красках отображено на панели курсографа.
        Оказалось, что курс, которым мы шли, нужно было всего лишь слегка подправить, и мы выходили прямиком к порталу.
        Прямо по пути как раз лежал небольшой островок - весьма подходящее место, чтобы высадить наших пленников.
        На полу заворочался и застонал, перемежая стенания с проклятиями, хозяин яхты.
        - Спокойно, дружочек, - деловито склонилась над ним Мидара. - Сейчас все будет хорошо. Ты только отключи «Бриллиантовый щит» - или как там ваши замочки называются? - и переведи все на нормальное ручное управление. Лады?
        При этом она небрежно поигрывала маленьким ножиком для фруктов в непосредственной близости от перекошенной, измазанной засохшей кровью физиономии Хатонара.
        - Хатонар, не де… - взвился было седой и тут же запнулся: могучая ладонь скандинава заткнула ему рот.
        Мидаре пришлось еще раз повторить просьбу и придвинуть ножик ближе, прежде чем тот понял, что от него требуется.
        - Не отключается… Невозможно… - еле слышно прошептал хозяин.
        - Так, и что нам делать, подскажи… - нарочито сухо произнесла Мидара, и лезвие в ее ладони приблизилось почти вплотную к шее плейбоя.
        Я невольно поморщился - того и гляди, повторится утаоранская история.
        - Мидара, оставь его, - бросил Дмитрий. - Ничего не надо делать: просто не отключать пульт управления при посадке и не гасить до конца реактор, тогда перстень не понадобится.
        На курсовом экране вдалеке из набегающих волн поднялся рыжий скалистый берег.
        Затормозив машину в воздухе над береговой линией - вернее, попытавшись это сделать, на самом деле мы пролетели еще с километр, - Дмитрий плавно опустил машину на землю.
        Без особых церемоний мы выбросили на сыпучий песок полубесчувственного Хатонара, за ним выпрыгнул развязанный Тцар.
        А за ним выскочила Мидара.
        Мы втроем - я, Орминис и Ингольф - сгрудились у входа, внимательно наблюдая за сценой прощания. Может, это и не совсем вежливо, зато безопасно.
        - Ну что, прощай, дорогая. Честно говоря, не ожидал, - сказал Тцар, делая вид, что рассматривает растущие на дюнах кривые сосенки. Потом добавил с грустной улыбкой: - Все-таки очень жаль, что ты не останешься со мной! Наш сын стал бы сенатором, унаследуй он хоть половину твоего ума и решительности! Не передумаешь?
        - Может быть, ты и прав, - наигранно-весело сообщила ему Мидара, - только вот не так давно я отказалась от возможности стать баронессой. И вообще - не надо было тебе со мной… так. Не по-людски это, дружище… Возьми, - она сняла ожерелье, протянула ему. - Извини, не могу принять такой дорогой дар. И без того уже создала тебе столько проблем…
        - Тревога, капитан, - подал голос Голицын, высунувшись из кабины. - Позади два объекта, идут на высоте… - секунду-другую Дмитрий пересчитывал в уме местные меры длины, - пятьдесят тысяч метров, со скоростью примерно три пятьсот. Прут довольно целеустремленно, прямо на нас. Мы окажемся в радиусе поражения минут через десять.
        Через две минуты мы взлетели.
        Еще через одиннадцать минут с небольшим мы оказались возле ближайшей точки перехода и снизились.
        Дергая штурвал, Дмитрий ухитрился как-то зафиксировать машину на месте.
        Затем мы четверо во главе с Мидарой опрометью выскочили в тамбур. Разблокировав дверь, Секер с натугой распахнул её.
        Внизу, метрах в пятнадцати, пенными барашками плескалось море. Балла три-четыре будет… Ветер довольно-таки ощутимо раскачивал наше транспортное средство.
        - Держите меня - и покрепче! - распорядилась Мидара, застегивая на талии снятые с кресел пристяжные ремни, из которых наскоро соорудила что-то вроде страховочного пояса альпинистов.
        Мы четверо вцепились в ремни, Ингольф для надежности даже обмотал их вокруг запястья.
        Вытянув вперед кисть с крепко зажатым кристаллом Застывшего Пламени, Мидара начала священнодействие.
        - Ничего не выходит! - прямо-таки простонала она минуты через четыре. - Надо подвинуться ближе.
        Короткими рывками машина прошла еще метров сто.
        - Проклятье, они уже здесь! - взвыл Дмитрий, так что Тронк едва не выпустил свой конец ремня - хорошо, мы трое держали по-прежнему крепко.
        Подтверждение сообщения мы увидели своими глазами.
        В небе мелькнула яркая искорка - преследователи были совсем близко.
        Но скорость их подвела: они пролетели к самому горизонту, прежде чем им удалось затормозить свою машину, наверняка заметно более тяжелую, чем наша. Теперь мы имели полную возможность наблюдать стремительный полет яркой точки в нашу сторону, означавший крах всех наших надежд.
        - Да что же это такое?! - чуть не со слезами выкрикнула Мидара, и в то же мгновение впереди выросла колонна знакомого туманного сияния. Вперед! - хрипло выкрикнула она, закашлявшись. Лицо ее побагровело от напряжения. - Не больше двух минут…
        Мы еле успели затворить показавшуюся такой тяжелой дверь, когда рывок гравиплана швырнул нас всех пятерых на стену реакторного отсека: Ингольфа на Тронка, Секера на Ингольфа, меня на Секера, Мидару на меня. Перед тем как дверь захлопнулась, я успел увидеть, как на стоп-кадре, тройную звезду плазменных выхлопов в синеватом вечернем небе и фонтан пара от предупредительного выстрела метрах в пятидесяти от борта.

«Эх, не повезло этому ее жениху - затаскают теперь по допросам», - искренне пожалел я таххарца, когда под тяжеловесные проклятия скандинава и жалобные стенания Тронка мы выбирались из получившейся кутерьмы.
        Когда мы появились в салоне, на экранах уже был пейзаж другого мира - синий океан с плавающими белыми глыбами, бледное небо с солнцем у горизонта и звездами.
        - Эк, куда нас занесло! - прокомментировал Дмитрий. - Это, кажется, Антарктида, если я только что-то понимаю в мореходной астрономии. - Примерно шестидесятая широта. Вот это, я понимаю, зигзаг!
        Мидара плюхнулась рядом со мной в кресло.
        - Все получилось, слава всем богам или что там есть вместо них! Я ведь до последней секунды боялась, что дело не выгорит! Думала даже: может, отдать вам побрякушку, и дело с концом. Кстати, мы угодили в безлюдный мир, и география тут базовая - пять материков. Больше ничего безмозглая штуковина, - она тряхнула планшеткой, - мне не показала.
        Мидара, не стесняясь, стянула блузку, под которой оказался шикарный лифчик ажурного плетения, расшитый золотой нитью, утерла ею лицо.
        - Да, старею, - она без сил откинулась в кресле, - сказал бы кто, что буду от страха умирать, хоть год назад… Аж взмокла вся… Вы мои вещи-то взяли? - уже другим, деловитым и собранным тоном спросила она. - Переодеться бы, всю жизнь ненавидела эти ваши юбки и платья!
        Порывшись в одном из кофров, Таисия извлекла тючок с одеждой нашего капитана.
        - Пропала куртка, - пожаловалась Мидара, через две минуты выскочив из-за дверей туалета уже облаченная в привычное одеяние. - Осталась на память бедолаге Тцару. Жаль, такую теперь точно я уже не куплю.

«Куплю?!» - вдруг молнией ударила меня мысль.
        - А, черт! - хлопнул я себя по лбу. - Накрылись наши денежки!
        - То есть как? - прямо-таки подскочил на месте Орминис.
        Вслед за этим в мою сторону разом обернулись все. Я вытащил из кармана на поясе стопку золотых кредиток.
        - И где мы их теперь обналичим? Хоть обратно возвращайся!
        - Да, - скорчила раздраженную гримасу Мидара, - вот это вылетело у меня из головы! Не предупредила - моя вина! Можно было бы хоть побрякушку какую-нибудь купить… Да, братья, не годимся мы с вами в «пролагатели дорог», - (так на
«высоком наречии» Хэолики именовались разведчики). - И на что теперь еду будем покупать - непонятно.
        - А вот ожерелок на девке, - ткнула пальцем Тая в прикорнувшую в углу Файтах.
        - Девку, между прочим, ты, Инго, зря притащил, - хмыкнула Мидара, обращаясь к скандинаву. - Тут для нее был мир самый подходящий. Ну да ладно. Да и деньги нам особенно теперь не нужны - чувствую, с такой машиной мы дома будем совсем скоро!
        - Ты сначала научись ею управлять толком, - буркнул князь. - Я хоть и пилот, а как будем на ней садиться - не очень представляю. Тут приводная автоматика завязана на причальные радиомаяки, а ручное управление чуть ли не хуже, чем на моей авиетке.
        - Ничего, сумели взлететь - как-нибудь сядем! - подбодрил его Секер.
        - А куда мы теперь?
        - Думаю… - помолчал князь, - нам лучше всего сейчас до Гренландии - и через тамошние порталы… Удобнее всего идти поперек Антарктиды, вдоль меридиана.
        Возражений не последовало.
        Мы поднимались все выше. Небо за иллюминаторами на глазах темнело, на нем льдистыми крапинками проступали звезды. А внизу была Земля. Я все-таки увидел ее из космоса. И это было в самом деле очень красивое зрелище - казавшаяся вогнутой в центре чаша синего и зеленого сияния с жемчужной дымкой облачности.
        - Ах, дьявол и Хель тебе в задницу! - восхищенно выругался Ингольф, указывая на левый иллюминатор. Там ярким серебряным блюдом на фиолетовом небе светила Луна. В правый било ослепительное Солнце. - Вот красота-то! По мирам я шастал, в небо летал, молниями, как сам Тор, стрелял, Землю с небес видел! Я вот подумал: что, если мне все-таки вернуться к себе с разрядником да и поджарить этого свинского конунга Харальда Косматого?! - весело ревел Ингольф. - Ребята, может, махнем ко мне? С таким летуном мы будем королями мира!
        Внезапно в кабине прозвучал неприятно резанувший слух сигнал. Звук грубый, терзающий барабанные перепонки, похожий на хрип какой-нибудь хищной пресмыкающейся твари.
        Из динамиков полился речитатив скороговорки на незнакомом языке.
        Мы в панике принялись шарить взглядами по экранам, старясь понять, в чем дело. Признаюсь, в тот момент я испугался: только представить, что в агрегате что-то сломается и мы, кувыркаясь, рухнем на землю из стратосферы, не имея ни единого шанса на спасение.
        Пульт перемигивался разноцветными индикаторами, место синих и желтых занимали лиловые. Рычаще-мяукающим голосом что-то выкрикивал динамик, а мы с проклятиями
        - надо было лучше учить язык, мля! - пытались понять, в чем дело.
        Дмитрий лихорадочно листал на коленях тетрадку, в которой был записан со слов сантехника перевод краткого руководства по управлению гравипланом.
        Наконец удалось отыскать источник беспокойства, и, видит Бог, легче нам не стало. Шкала, показывающая скорость реакции и температуру в урановом котле, медленно наливалась красным. Видимо, мы что-то не так сделали при запуске, или Хатонар успел что-то незаметно испортить, а может, произошла обычная авария, - выяснять, в чем дело, времени да и смысла уже не было.
        Правый пульт-экран выдал вместо индикационной таблицы какую-то белиберду и отключился.
        - Сажай машину, и давай быстро вылазим! Взорвемся ведь! - Тронк испуганно подскакивал на месте.
        - Как вылезешь? - простонал Дмитрий. - Снаружи сейчас не меньше тысячи рентген!
        - Он ткнул пальцем в какие-то цифры.
        - Вы рехнулись?! - взревел пришедший в себя Ингольф, рывком джойстика выравнивая машину. - Куда сажать - под нами лед! - Судя по карте на курсографе, мы были над Антарктидой.
        Найдя на схеме рычаг аварийной защиты, я отжал его до отказа. Эффекта это почти не возымело. По-прежнему визгливой скороговоркой частил динамик, и алая полоса на экране пусть медленнее, чем раньше, но ползла к синей черте.
        - Надо катапультироваться, - почти простонал Дмитрий, найдя наконец нужную страницу.
        Он опрометью кинулся в кресло пилота и принялся жать на клавиши.
        На курсовом экране вспыхнула карта Южного полушария, где синим крестиком было помечено наше местоположение.
        Затем красный пунктир очертил окружность, центром которой служил крестик.
        Я совместил алый треугольник с южной оконечностью Новой Зеландии - кроме нее да еще нескольких островов Тихого океана никакой суши в пределах нашей досягаемости не было. Дважды нажал кнопку на рукояти джойстика.
        Компьютер удовлетворенно запищал, и карта исчезла. Отныне программа пойдет автоматически. Электроника спустит кабину по идеальной баллистической траектории, используя маневренные ракетные двигатели. Осталось только взломать опломбированную дверцу на стене слева, разбить стекло и повернуть рычаг. И я сделал это, от волнения пару раз промахнувшись.
        Погасла половина огней на клавиатуре - аварийная программа вбила стержни экстренной защиты в гнезда, намертво заблокировав цепную реакцию.
        За спиной что-то грохнуло железом, - обернувшись, я увидел, как на месте двери в тамбур появилась металлическая стена. Я еще успел подумать: не дай бог в тамбуре оказался бы сейчас кто-то из наших, - когда сильный толчок в спину швырнул меня на пульт - это отстрелился агрегатный отсек.
        Погасли все приборы, и на приборной доске остались мигать лишь несколько сиротливых огоньков.
        Подступившая невесомость заклубилась в желудке почти забытой - семь лет назад я последний раз летал на самолете - дурнотой.
        Через минуту или две, показавшихся такими долгими, тяжесть немилосердно вдавила нас в кресла - корабль, отскочив от плотных слоев атмосферы, устремился обратно в космос, гася скорость.

«Процентов тридцать от силы, что все кончится хорошо», - подумал я, с трудом проталкивая воздух в грудь.
        Вновь невесомость… опять тяжесть… снова потеря веса, сопровождающаяся тошнотой. Толчки - сработали аварийные пороховые двигатели. «Нет, не тридцать - двадцать…»
        Вот кабина покачнулась - выстрелили в обе стороны крылья.
        Плавное скольжение вниз.
        И вот на блистер-экране в разрыве облаков показалась земля: скалистый берег, окаймленный белой полосой прибоя. Море с высоты выглядело необыкновенно синим, как жидкий сапфир. Невысокие горы покрывали темно-зеленые леса.
        Потом экраны погасли, залившись ровным белым сиянием - видимо, сдохла последняя телекамера.
        Нас то вдавливало в кресло, то накатывалась отвратительная тошнота подступающей невесомости, когда тело, казалась, превращалось в воздушный шарик. Потом за нашей спиной зашипели аварийные ракетные толкачи, а затем мы ощутили рывок - раскрылся парашют. Некоторое время мы падали, раскачиваясь, и вот наконец сильный удар. Нас проволокло еще несколько секунд, так что мы едва не повылетали из кресел, и вдруг все разом кончилось.
        Кабина приземлилась.
        Свет погас, затем вспыхнул вновь. Несколько аварийных ламп тускло засияли на стенах.
        Я выбрался из кресла и тут же оказался на четвереньках - окружающее размазалось перед глазами, светильники расплылись мутными пятнами. Перегрузка и полет из стратосферы не прошли даром. Минут пять, охая и бормоча сквозь зубы проклятия, мы приходили в себя.
        - И что нам теперь делать? - буркнул Орминис, после того как несколько минут мы тщетно пытались открыть дверь в тамбур.
        - Эй, ребята, вы не с того конца начали, - позвала из кабины Мидара.
        Она, все еще пошатываясь, указывала на пульт, где мигала сиреневым светом клавиша.
        Дмитрий, на секунду замешкавшись, надавил клавишу, и над нашими головами зажужжали электромоторы.
        С некоторым недоумением - что за каприз конструкторов? - мы взирали на то, как на потолке медленно распахнулся треугольный люк.
        - Ну что, полезли? - залихватски рявкнул Ингольф, подпрыгивая. И через мгновение, взвыв, брякнулся вниз, растянувшись на покосившемся полу.
        С искаженным лицом он бешено тряс краснеющей рукой.
        Мы все как-то забыли, что при проходе через атмосферу внешняя оболочка кабины нагрелась до невозможности. Впрочем, мы это почувствовали - в кабине была изрядная жара, и только пережитое перенапряжение помешало нам обратить на это внимание.
        Где-то еще с полчаса мы ждали, пока броня остынет.
        Затем по очереди, встав на плечи Ингольфу, выбрались на еще потрескивающую спину нашего воздушного корабля и спрыгнули на землю. Последним выбрался скандинав, подтянувшись на одной руке - другая была перевязана дорогой косынкой нашего капитана.
        Вокруг нас был зеленый густой лес, над которым возвышались скалистые стены невысоких гор. От моря мы были довольно далеко.
        Позади нас тянулась полоса в полсотни метров из поваленных и подрезанных деревьев, ветер трепал разорванный парашют.
        Осмотревшись еще раз, Мидара вдруг рухнула на траву, блаженно раскинув руки.
        В следующие несколько секунд мы последовали ее примеру.
        Наверное, мысли у нас были примерно одинаковые.
        Все кончено, все позади… Мы живы и здоровы, не разбились, не сгорели в огне взбесившегося реактора, не попали в плен… Теперь все будет нормально…
        Так прошло где-то с полчаса, а потом Мидара как ни в чем не бывало встала и отряхнулась.
        - Василий, дай сюда свою сумку, - распорядилась она.
        Несколько оторопело я протянул ей увесистый кофр. Присев, она принялась непринужденно рыться в моих вещах.
        - Так-так-так, - насмешливо произнесла она, вытащив на свет божий книги и коробочку с диском. - И как это понимать?
        - А что такого… - начал было я.
        - Я, между прочим, могла бы разжиться чертежами лучеметов. Но ведь мне это в голову почему-то не пришло? Так я же жестокая дикарка, а ты вроде - как это у вас говорят - гуманист…
        В ее словах не было ни тени издевки - говорила она негромко и вполне серьезно. Я стоял перед ней, не зная, куда деваться от смущения еще и потому, что ей каким-то образом стали известны мои тайные мысли насчет некоторых особенностей ее поведения.
        Сложив изъятое аккуратной кучкой, она отступила шагов на пять, расстегивая кобуру.
        Дважды блеснул упомянутый ею только что лучемет, и на лужайке заплясал маленький костерок.
        А Мидара уже перешла ко второй части.
        Вплотную подойдя к Файтах, она некоторое время молча с неласковой улыбкой смотрела ей в глаза.
        - Должно быть, девонька, тебе очень везет. Дважды, самое меньшее, ты заслужила смерть, а все еще жива… - голосом, который заставил бы задуматься любую самую прожженную личность, наконец начала Мидара. - Жива и даже здорова. - При последних словах пальцы ее правой руки, сложившиеся вместе, остановились в паре дециметров от подвздошья девушки. Ударом сомкнутых пальцев она на моих глазах пробивала нетолстую доску. - Для начала предупреждаю: третьего случая точно не будет, даже если все мои друзья будут просить за тебя, стоя на коленях. Уж извини, я тоже жить хочу. Теперь второе. Тебя нужно было бросить на Таххаре, но раз не получилось…
        Недовольный взгляд в сторону Ингольфа.
        - Стало быть, сделаем так: первый подходящий мир - твой. Если там случайно не окажется канализации и автомобилей, тебе придется это как-то пережить. И напоследок еще: запомни, если забыла. Этот кристалл, - она слегка коснулась цепочки, - подчиняется только мне одной и украденный бесполезен. Но если я только замечу… - Ее рука вдруг обхватила тонкую шею Файтах и сдавила горло так, что лицо девушки вмиг посинело. - Ты слышишь, если я хоть один раз только замечу, что ты к нему подбираешься, или даже заподозрю… то больше не стану ничего говорить, а сразу же убью тебя. И не просто убью, - многозначительно закончила она. - А теперь, - она демонстративно повернулась задом к собеседнице и лицом к нам, - всем отдыхать. А о том, что мы будем теперь делать и как выбираться из этой дыры, завтра подумаем.
        Часть шестая
        КОНЕЦ И НАЧАЛО
        Василий
        Сейчас мы сидим тут, одиннадцать человек - все вместе. Наша команда, которая совершила, быть может, самое длинное путешествие через бесконечные миры в истории таких путешествий. Сегодня, сейчас мы собрались в последний раз. Так решили судьба и мы сами. Наш корабль почти готов к отплытию, но на палубу поднимутся далеко не все. Для кого-то эта промежуточная остановка в пути станет его завершением.
        Четыре месяца назад бренные останки таххарского глайдера, ставшего на краткое время нашей собственностью, финишировали на берегу одного из тихоокеанских островов в безлюдном мире. Мире, оказавшимся, как выяснилось потом, ближайшим соседом того, где мы находимся сейчас. И который совсем скоро покинем - как уже говорилось, не все.
        Получив команду «всем отдыхать», мы забрались обратно в кабину и, оставив Рихарда на дежурстве, дружно заснули. Дольше всех проспала Мидара - почти сутки.
        А потом мы принялись думать, как нам отсюда выбраться.
        Несколько дней ушло на то, чтобы разобраться в механизмах кабины. Потом мы сумели поднять ее на аварийные гусеничные шасси, вручную подкачивая гидравлику. Затем каким-то образом ухитрились подсоединить к шасси электромотор, которым открывалась грузовая аппарель яхты.
        И вот на этом импровизированном электроходе мы поползли к морю, находившемуся в восьми километрах. Ползли с черепашьей, без преувеличения, скоростью, расчищая дорогу при помощи самодельной пилы, сооруженной из нагревательного элемента отопления кабины и пережигавшей стволы деревьев. На это ушло ровно шестнадцать дней, и в конце все без исключения сожалели, что не бросили чертову кабину и не попытались, как предлагал Ингольф, налегке отправиться к берегу и построить какое-нибудь суденышко.
        В день, когда мы выкатили наш дом на колесах на берег, сгорел распределительный электроузел, и наши надежды на имевшийся маленький водометный движитель пошли прахом.
        Какие именно слова тогда услышало небо этого мира, привести тут не рискну.
        Месяц ушел у нас на строительство плота, в центр которого была помещена все та же кабина, и на заготовку продовольствия - в основном сушеной рыбы. На мачты мы натянули паруса, сшитые проводами из ободранной обивки салона и кресел.
        И вот наконец настал день, когда мы смогли отплыть от этих берегов.
        Атомная батарея, обеспечивающая автономное питание кабины, давала достаточно энергии для освещения, тепла и работы самодельной опреснительной установки.
        Но, увы, ни одна из пяти навигационных систем, как выяснилось, завязанных на спутники и радиомаяки Таххара, не работала.
        Больше полутора месяцев мы добирались до ближайшего портала и еще несколько дней кружили в районе его - у нас не получалось попасть в фокус.
        Наконец нам это удалось.
        И вот, стоило нам выйти из межпространства вновь в материальный мир, как мы увидели прямо по курсу на фоне ночного неба гористый берег, над которым сияло многоцветное зарево празднично освещенного города…
        Мир, куда мы попали на этот раз, во всех отношениях был скорее исключением, нежели правилом.
        Соотношение воды и суши, а также очертания последней отличались от общеизвестных куда больше, нежели в любом другом из известных нам миров.
        Тут имелась даже вторая луна. Выглядела она в ясные ночи как неровный сероватый и тусклый диск, примерно раза в полтора больший, чем привычная нам Луна, хотя куда менее яркий.
        Если судить по древнейшим летописям, в которых сохранились обрывки легенд, уходящих в незапамятные времена, люди попали в этот мир откуда-то извне, причем сопровождалось это некоей потрясающей воображение катастрофой, возможно даже техногенного свойства.
        Впрочем, это была уж очень древняя история.
        Ныне же это был мир высокоразвитый, единый, благоустроенный и - в отличие от Таххара - благополучный.
        Таким он был уже очень давно. Даже вспыхивавшие в далеком прошлом войны в основном ограничивались сражениями между флотами.
        Уже давно пережили здешние обитатели и период экологической напряженности, связанный с перенаселением, и сопутствующую ему военную напряженность, когда кое-кому начало казаться, что лучший способ решить свои проблемы - это захватить землю более слабого соседа.
        Недостаток земли был преодолен. Частью контролем за рождаемостью, частью - развитием науки.
        Они строили целые плавучие острова, на которых разводили моллюсков. Научились разводить в океане съедобные водоросли, превращая сотни тысяч квадратных километров в подобие Саргассова моря моей Земли. Каждый клочок суши в этом мире был буквально на вес золота, поэтому города состояли из гигантских небоскребов, уступами поднимающихся к небу на сотни этажей. Каждый этаж крепился подпорками к крутому горному склону, так что все сооружение было довольно легким и строительство его не отнимало слишком много сил и средств. Признаться, здешние города были самыми удивительными, какие мне пришлось когда-нибудь видеть.
        При этом на довольно густонаселенных архипелагах находилось место и для девственных лесов, и для тихих уединенных пляжей. Меня поразило, с какой любовью население относилось к своим маленьким островам, как тщательно ухаживали за ними и трудолюбиво украшали каждый клочок земли.
        Были тут и плавучие города, формой напоминавшие гигантскую чечевицу или пирамиду. Были тут и кино и телевидение, хотя основанное на совершенно других принципах, нежели уже известное нам. Изображение записывалось хитроумным голографическим способом на искусственно выращенный кристалл, причем каждый из них мог вместить несколько сотен тысяч слоев картинок.
        Было много всяких других полезных изобретений, но они нас не особо интересовали. Куда больше нас занимала здешняя политика - ведь именно от нее зависела наша судьба здесь.
        Ничего похожего на единоличных правителей, обычных для всех известных миров, у них не было, а всеми делами заправляли коллегии, числом не меньше пяти и не больше пятнадцати человек.
        Имелся также общепланетный орган - Совет всех островов, куда входило по одному представителю от каждого из сообществ.
        Но одновременно имел место еще один орган власти, которому я, как ни старался, не мог подобрать аналогий. Название его звучало как «Совет Мудрецов», и в него никто и никого не выбирал, а формировался он словно сам собой.
        Кроме всего прочего, в его задачу входило руководить проверкой кандидатов на должности и исключение недостойных.
        И, благодаря местным либеральным порядкам, никто особого внимания не обратил на небольшую группу людей, пусть и странных, представлявшихся уроженцами некоего отдаленного островка одного из бесчисленных архипелагов приполярного океана.
        И вот, живя тут, я все чаще задумывался: а не взялись ли мы за непосильное дело?
        По мере того как я размышлял, наша затея все сильнее начинала походить на попытку компании полуслепых людей, выросших вдали от моря, пересечь океан на утлом суденышке.
        Быть может, нам суждено всю жизнь провести в странствиях. Может, мы вообще это затеяли зря? Может, блеск талисмана Древнейших просто ослепил всех нас и попытка достичь своих миров изначально обречена?
        При переходе так легко было совершить ошибку, пусть ничтожную, но способную отбросить нас очень далеко от цели. У эораттанцев был опыт, измеряемый невесть сколькими веками и наверняка оплаченный сотнями и тысячами погибших, а главное - их видение, позволяющее безошибочно находить путь в любом сплетении внепространственных дорог. У нас были только Застывшее Пламя и интуиция Мидары.
        Едва ли не хуже всего было то, что из-за нашей ангронской эпопеи мы оказались вдалеке от рассчитанных маршрутов, не имея возможности быстро вернуться на них.
        По прикидкам, нам предстоял долгий, очень долгий, кружной путь сквозь множество континуумов, который, вполне вероятно, продлится не один год.
        Приходило на ум и другое. Мы уже не раз избегали большой беды лишь чудом, причем с каждым разом неприятности становились все серьезнее и серьезнее.
        Вначале бандиты, потом тюрьма, куда попали наш капитан и ее подруга (и виселица, от которой мы их спасли в последний момент). И наконец, авария реактора на таххарской машине: случай, между прочим, редчайший - техника у них была хоть и не самая совершенная, но довольно надежная.
        Может статься, что упоминавшаяся в легендах торговцев способность изделий Древнейших каким-то образом притягивать зло к их обладателям в чем-то соответствует истине?
        Что еще нас ждет впереди, если это хотя бы отчасти правда?
        Итак, мы отдыхали, отъедались и предавались не очень веселым размышлениям.
        А потом случилось то, чего никто не ожидал, - Мидара влюбилась. И чувства ее зажгла не какая-нибудь темнокожая красотка с янтарными глазами, как можно было ожидать, а представитель противоположного пола.
        Познакомившись с ним на одном из местных праздников, куда забрела случайно, она уже через десять дней переселилась в его дом, а еще через неделю сообщила нам, что остается здесь.
        Мы сидели на лавочке перед бамбуковым бунгало, ставшим нашим временным приютом, беседовали о том о сем, и вдруг я услышал от нее слова о том, что она выходит замуж и намерена прожить свою жизнь именно здесь.
        Известие это было настолько неожиданным, что я просто не знал, как мне на эту новость реагировать. Минуты две я просто молча сидел и смотрел куда-то мимо нее, не зная, что сказать.
        Мидара истолковала мое молчание как осуждающее, а может, просто захотела объясниться - в конце концов, мы с ней были не совсем уж чужими людьми.
        Она говорила много и долго. Говорила, что ей смертельно надоело идти через миры, что она сыта по горло драками и тюрьмами, что ей скоро тридцать лет и она забыла, что такое нормальная жизнь, что нашла наконец любовь и не может от нее отказаться…
        А потом вновь замолчала и спустя время заговорила уже совсем другим тоном - доверительным и мягким:
        - Ты знаешь, у меня такое чувство… ну, что я вернулась домой, откуда ушла в детстве… Знаешь, Василий, - задумчиво продолжила она, - мне от тебя что-то скрывать смысла нет. Мужчины никогда не занимали в моей жизни много места, но я считала, что неплохо разбираюсь в искусстве любви между разными полами. Но только теперь я поняла, что значит быть женщиной. - Она с нежностью улыбнулась, прикрыв глаза. - И мне очень хочется родить ему детей. Чем больше, тем лучше. - Она опять улыбнулась, легко и радостно.
        Я не видел ее такой никогда. Видел веселой, видел злой, видел печальной, знал ее сухой и целеустремленной и даже содрогающейся в пароксизме страсти. Но теперь…
        Это уже не была прежняя Мидара Акар. Не та женщина, что на моих глазах хладнокровно оскопила пленного бандита, не та, что была готова прикончить Файтах за сказанное не к месту слово.
        Просто… обычная женщина, которой еще не исполнилось тридцати, в меру симпатичная и с хорошей фигурой. Из нее ушло то, что было неотъемлемой чертой «нашей» Мидары. Или… именно такова была наш капитан на самом деле, в глубине своей души?
        Я вдруг понял, в чем дело.
        Мидара впервые выглядела счастливым человеком. Да, как странно…
        И уже не первый раз меня посетило сомнение. Не стремлюсь ли я к изначально недостижимому?
        Пусть я даже вернусь домой - а там, может быть, уже все по-другому.
        А кроме того, измениться мог не только мой мир. Изменился я сам. Смогу ли я жить как раньше, я - повидавший и перенесший столько? Будет ли там, в моем относительно благополучном мирке, место мне нынешнему? Смогу ли я пусть и не стать таким, каким был до… но хотя бы жить прежней жизнью? Может быть, мне тоже надо подумать - пусть только подумать для начала - о поиске мира, что сможет быть мне домом?
        Мидара
        Насколько я поняла, от меня никто не ожидал такого.
        Да и я сама не ожидала от себя этого.
        Я оставила свою мечту. Не предала - оставила. Сделала то, что не сделала ради Тцара и его богатств и всего, что мог дать мне его мир.
        Почему? Великая Луна и все боги!! Разве могут сказать люди, почему душа их велит делать так, а не иначе?
        Мир, который я видела в священном сне, не совсем тот, который я вижу вокруг.
        Хотя и очень похож. Но даже если бы он не был похож ни капли, меня бы это не остановило.
        Просто… Просто меня еще никто не любил, как полюбили сейчас.
        Я встретила его случайно, на одном из местных праздников в честь какого-то священного цветка.
        Суть этого праздника я не очень понимала, но он был очень важен для жителей острова, где мы остановились и где нас тепло и приветливо приняли и приютили, не требуя, кстати, платы ни за еду, ни за кров. И оставаться в стороне от общего торжества было бы в этой ситуации просто свинством.
        Вокруг горели огни - костры и факелы, - в ночи слышались звуки флейты и гитары, веселые песни, славящие жизнь, любовь и море.
        Вдруг кто-то осторожно тронул меня за руку.
        Позади меня стоял высокий молодой островитянин. Одет он был, как обычно ходили тут все, - короткие штаны, сандалии, прикрывающая плечи накидка.
        На груди висела серая жемчужина на виссоновом шнуре, а темные волосы украшала гирлянда из цветов.
        - Простите, мне показалось, вам одиноко, а в такой день большой грех оставить кого-то грустить в одиночестве и не поделиться радостью, - робко произнес он.
        Я почувствовала себя неожиданно растроганной.
        - Я недавно на вашем острове и прошу прощения за свое невежество, - как можно мягче сообщила я. - Что это за праздник?
        Он, как мне показалось, обрадовавшись такой возможности, принялся рассказывать мне легенду, с которой был связан этот праздник.
        Некогда этот остров и весь архипелаг, как гласило местное предание, был пуст и безлюден, ибо лежал вдали от морских путей и населенных земель.
        Случайно большим ураганом сюда издалека была занесена рыбачья лодка, в которой оказались четверо побратимов, связанных клятвой о дружбе.
        Их лодку разбило о скалы, и они, еле живые, спаслись чудом. В тоске бродили они по берегам благодатного острова, думая, что обречены остаться тут навсегда, состариться и умереть в одиночестве.
        Но случилось чудо: однажды утром они увидели, как волны и ветер пригнали к берегу гигантское дерево, на котором были большие нераспустившиеся цветы. И вдруг один из бутонов - самый большой - вдруг раскрылся, и оттуда вышла прекрасная девушка, посланная им духами жизни и любви. И ныне потомки тех четверых и девушки населяют эту землю.
        - А сегодня этот праздник отмечается в две тысячи сто двадцать пятый раз, - сообщил он мне под конец.
        И почему-то его рассказ заставил меня почти поверить в эту бесхитростную, но по-своему красивую и поэтичную легенду.
        Потом мы оказались среди радостно гомонящей толпы, и зазвучала быстрая радостная музыка.
        Он пригласил меня на танец. Я хотела было отказать, но вдруг почувствовала нечто такое, что подтолкнуло меня сказать «да».
        Потом мы станцевали еще раз, и еще… Били барабаны, пели струны, звенели бронзовые пластины цимбал, слышался стонущий голос местного электронного инструмента. И, чувствуя его руки на моей талии, я ощутила, что в эти минуты меняется моя судьба…
        Потом мы бродили до утра по берегу, делились впечатлениями о прошедшем празднике, купались в ночном море, вспыхивающем мириадами огоньков.
        Миала - наша старая знакомая Луна - стояла высоко в зените, проливая серебро на морскую гладь. Плана - ее младшая сестра - темно-багряным шариком висела над вершинами гор.
        Мне было очень легко - так легко не было уже очень давно.
        И было утро… Я словно только сейчас увидела, как оно может быть прекрасно!
        Сине-зеленые прозрачные волны, ровно катившиеся к далекому горизонту, разлет перистых розовых облаков в светлеющем небе, радуги, стоявшие над скалами, о которые разбивался неумолчный прибой…
        На следующую нашу встречу он принес мне платье из переливающегося шелка жемчужного оттенка, сшитое, по его словам, специально для меня одним из его родственников. Смущаясь, он сказал, что оно очень мне пойдет и что моя одежда слишком скромная для такой красивой женщины. И я, которая прежде терпеть не могла платьев, с благодарностью взяла его и на следующее свидание уже пришла в нем.
        Он не расспрашивал меня о том, кто и откуда я и что делала раньше. Для него было просто достаточно, что я есть.
        Меня по-настоящему полюбили - первый раз в жизни…
        Тцар… Нет, то было совсем другое. Он, наверное, тоже любил меня. Не знаю. То ли он хотел заиметь наследника, думая с моей помощью, что называется, улучшить породу, то ли видел во мне диковинку из другого мира, то ли просто женщину, к которой загорелся нестерпимым вожделением. Может, и любил. Как вещь, как красивую игрушку.
        Люби он меня по-настоящему - он бы не поступил со мной так, не затеял бы этот подленький шантаж. Тогда… тогда, может быть, и я поступила бы иначе…
        А этот молодой парень, моложе меня лет на шесть, а по жизни так вообще как бы не вдвое, просто любил меня. И этого оказалось достаточно.
        Наутро, когда он еще спал, я встала и поднялась на утес, находившийся неподалеку от нашего лесного домика. Стоя лицом к восходящему солнцу, я молча прощалась с Йоораной, с Храмом Матери, с Каурийским морем и Герайским хребтом, которых я больше никогда не увижу. Было грустно и светло. Да, пусть это действительно похоже на смерть, как говорили наши поэты. Но мне ведь не привыкать: я умирала душой и телом не один раз. И… кроме того… Зерно, брошенное в землю, не оживет, если сначала не умрет.
        И когда я объявляла своим товарищам, что остаюсь тут, не чувствовала ничего, кроме вдруг свалившейся с души тяжести. Я больше не отвечала за них, я была свободна. И принадлежала отныне только себе. И ему. Наверное, именно для этого человека предназначала меня судьба.
        Оставалось последнее - найти того, кто возьмет у меня Застывшее Пламя.
        Василий
        - Вот что, - сообщила мне Мидара, явившись однажды утром. - Раз я остаюсь тут, Застывшее Пламя должен будешь забрать ты. На, возьми, - и вот уже в мою руку легла знакомая стальная цепочка со сгустком искристого медового пламени.
        - Но я… э-э… - начал было я, огорошенный новостью.
        - Не сомневайся, именно ты. Я как-никак хозяйка талисмана и кое-что понимаю в этом. Кроме тебя, способности есть еще у Инго и Ильдико. Но у тебя они самые лучшие… Должно пройти дней пять, - продолжила она как ни в чем не бывало, - прежде чем Ключ привыкнет к новому хозяину. Когда это случится, я тебя еще немного потренирую. Ладно, сейчас я отправляюсь к нашим - объясню им ситуацию…
        Она решила все, сразу и навсегда - как она это умела.
        Талисман Древнейших «привыкал» ко мне не пять, а целых восемь дней.
        И на девятый день началась обещанная тренировка.
        Василий (продолжение)
        - Просто закрой глаза и представь себе это… Представь, что камень должен тебе ответить.
        Я внимательно вслушивался в слова Мидары, словно стараясь отпечатать их в памяти намертво.
        - Понял?
        Я кивнул.
        Несколько раз сжал и разжал кисть, встряхнул ею - так, случалось, делала она перед переходом, - сжал в ладони камень, закрыл глаза. И… никакого ответа.
        - Ну как?
        - Нет, - выдохнул я.
        - Напрягись, дружище.
        - Нет, ничего не выходит, - произнес я минуты через три, открывая глаза.
        - Тогда передохни, и попробуем еще раз.
        Я вздохнул: заканчивался восьмой день моих тренировок. Заканчивался с тем же результатом, что и предыдущие семь.
        - Наверное, ты ошиблась насчет моих способностей, - брякнул я, усаживаясь на песок.
        - Тогда ошибаюсь не я, ошибается Застывшее Пламя, - спокойно и вместе с тем доброжелательно возразила Мидара. - Такого я за ним не припоминаю, до сих пор во всяком случае. Не волнуйся, просто соберись - и все будет хорошо.
        Она присела рядом.
        Под тонкой тканью платья, кажется, не было абсолютно ничего, кроме ее собственной кожи. Эта мысль неожиданно взволновала меня.
        Да, теперь уже бывший наш капитан заметно изменилась за эти недели.
        Прежде мне, который держал ее нагое тело в объятиях, да и прежде вполне отдавал себе отчет, что она - обычная женщина со всем, что женщине полагается иметь, все же не пришло бы в голову воспринимать ее как обычную женщину. О всяких эротических фантазиях с ее участием я и не говорю. И дело тут даже не в ее хорошо известных специфических склонностях.
        Я ведь сначала даже слегка сочувствовал Кэлину, так звали ее избранника, - каково же ему будет с такой, как она.
        А теперь вот и сам смотрю на нее со вполне обычным мужским интересом.
        Как все-таки любовь меняет человека. Настоящая любовь. Настоящая любовь…
        - Ну, вижу, отдохнул, - сообщила она, видимо поймав мой взгляд. - Давай продолжим… Или нет - сделаем перерыв, и я поучу тебя обращаться с планшеткой…
        Это случилось после одиннадцатой тренировки.
        Ничего особенного в этом не было. Просто я сделал мысленное усилие - как мне объяснила Мидара. И… И тут же окружающий мир куда-то пропал. И я увидел… Нет, не тьму, но что-то похожее на нее, пронизанное мириадами тончайших нитей, идущих от одного облака многоцветных мерцающих огоньков к другому. Потом перед моим взором возникла яркая объемная картина на сине-черном фоне. Переплетение разноцветных линий, свивающихся в жгуты: фиолетовых, бирюзовых, лиловых, ярко-алых и густо-пурпурных… Серебристые точки и нити, оплетающие их. И еще много чего…
        А потом прозвучал - прямо внутри, именно внутри моей головы… нет, вовсе не мертвый и металлический либо призрачно-потусторонний, а обычный женский голос:
        - Имеется возможность открытия портала. Запрос: характеристика портала - постоянный, временный, разовый? Подтверждение? Отсрочка?
        Я испугался почему-то: вдруг портал откроется прямо сейчас, и я провалюсь неизвестно куда, - и в тот же миг перед глазами возникла серая мгла, и почти сразу я вернулся в реальный мир. В глубине кристалла тлел янтарный отблеск.
        Я тут же поделился с Мидарой впечатлениями и принялся ее расспрашивать. Она искренне удивилась:
        - Никогда такого не было! - Она задумалась. - Нет, никогда… Стоп!! Я помню, Ятэр сказал, что с некоторыми, в ком есть особая сила, кристалл может говорить. Эх, не расспросила его… Значит, ты сильнее меня в этом смысле, - подумав, продолжила Мидара. - Что я еще могу сказать? Поздравляю. Во всяком случае, голосов я не слышала, это уж точно.
        - А как это было у тебя? - поинтересовался я, вспомнив, что в суете не догадался спросить ее об этом до начала тренировок.
        Моя собеседница опять помолчала какое-то время.
        - Что тебе сказать… опиши словами боль, радость… ну, или то чувство, когда летаешь во сне…
        Мне осталось только покачать головой - поэтичности прежде в Мидаре не было ни на грош. Что делает с людьми любовь!
        Талисман Древнейших и звание капитана перешли ко мне.
        Кроме Мидары, тут решили остаться Рихард с Ильдико и Секер Анк.
        Поколебавшись, но в конце концов придя к выводу, что от добра добра не ищут, к ним присоединился и Тронк. Зато Файтах совершенно неожиданно заявила, что хочет отправиться с нами.
        По многим причинам энтузиазма эта перспектива у нас - тех, кто твердо решил продолжить путь, - не вызвала. Об этом мы ей и сообщили.
        - И что я тут буду делать? - спросила Файтах, выслушав известие, что ей придется остаться.
        - А что ты будешь делать в любом другом месте? - возразил Дмитрий.
        - Этот мир - едва ли не лучший из тех, какие нам попадались, - поддержал я князя.
        - Тогда почему вы сами тут не остаетесь? - ядовито бросила она.
        - Все очень просто - мы хотим вернуться домой…
        После этих моих слов Файтах как-то вдруг сразу сникла, и я мельком пожалел, что произнес их вслух. Опустив глаза, она молча встала и ушла.
        - Зря ты так… - хмуро промолвил Дмитрий.
        - Нужно ее оставить здесь, - твердо заявил я. - Хватит уже. Вспомни Таххар.
        - Ты теперь капитан, тебе решать, - последовал короткий ответ. Было непонятно, осуждает меня мой друг за это решение или нет.
        За всем этим я не прекращал совершенствовать свои навыки в обращении с Застывшим Пламенем. Бесполезно сейчас писать об этом - разум принимал в этом самое минимальное участие. Точно так же искусный музыкант не думает во время игры о гаммах, тональностях и ладах… а если вдруг задумается, то мгновенно собьется.
        Единственное, что вынес я из этих тренировок, - убежденность, что силы, которыми владели Древнейшие, и те, что используют эораттанцы, имеют разную природу. Если маг открывал проходы сам, пользуясь силой, заключенной в браслетах-аккумуляторах, то Застывшее Пламя лишь инициировался и управлялся человеком, не требуя никаких сверхусилий с его стороны. Впрочем, как можно было рассуждать об этом определенно?
        Наконец был готов корабль, построенный по чертежам первой яхты Дмитрия, восстановленным по памяти.
        Это было небольшое, но очень мореходное суденышко из твердой древесины - белой с синеватым отливом, называющейся на местном языке «куо» и похожей на земной тик.
        Два треугольных паруса на мачте из прочнейшего пластика, управлявшихся тросами из того же пластика.
        В качестве двигателя на нем стоял небольшой электромотор с мощным химическим источником тока, - кстати, обошелся он нам в копеечку. Его должно было хватить на три месяца непрерывной работы, после чего нам останется выбросить всю конструкцию за борт. Была мысль попробовать извлечь из аварийной капсулы атомную батарейку, но, подумав, мы не стали связываться с источником радиации.
        По предложению князя корабль получил название «Таэранги», что на одном из древних гавайских диалектов означает «Идущий вдаль».
        Куда мы поплывем - уже было известно.
        Стараниями Мидары планшетка наконец выдала маршрут, который мог привести Дмитрия домой в период в пределах года с момента похищения, так что он ходил именинником. И маршрут проходил всего через восемь миров, правда, по двадцати пяти струнам. Но большая их часть была компактно расположена в одном районе, и при удаче это заняло бы месяца четыре.
        Было решено, что с ним останутся и остальные трое - Ингольф, Тая и Орминис. Все, кроме меня. Таким образом, мне осталось лишь доставить своих товарищей до места и возвращаться в свой мир.
        Правда, в одиночку это будет не так просто, хотя конструкция «Таэранги» и предусматривала возможность управления одним человеком.
        Но тут вызвался помочь Дмитрий. Я, разумеется, захочу отдохнуть после подобного броска, и лучшего места, чем одно из его имений, придумать невозможно. За это время он добудет для меня нужные документы, снабдит кое-каким золотишком, и я смогу отправиться в путь.
        Причем воспользуюсь для этого достаточно развитой и скоростной транспортной сетью его родного мира. Поблизости от которого - опять-таки если верить планшетке - находится несколько аналогичных миров, через которые мне и следует проложить маршрут. Правда, при этом получалось, что потребуется задействовать струн двадцать как минимум. Но ведь и добираться до них я буду по воздуху и на поезде, а не под парусом… И я буду дома.
        Что я буду делать вернувшись? Ну, например, могу попробовать восстановить в памяти те разделы гравифизики, с которыми успел - пусть и поверхностно - познакомиться на Таххаре. Получится из этого что-то или нет, и нужно ли вообще это делать? Там посмотрим. А еще я попробую наладить отношения с той, чей телефон сгорел семь лет назад вместе с моей записной книжкой, с кем слегка поругался за пару дней до того, как покинуть свой мир…
        Сборы заняли совсем мало времени, и вот все было готово.
        Последний наш день здесь мы решили провести все вместе - и остающиеся и уходящие.
        С утра мы сидели на маленькой терраске под легчайшим навесом из светоотражающей пленки, пили легкое местное вино, закусывая его фруктовым салатом и копченой рыбой, и беседовали на отвлеченные темы.
        По молчаливому уговору мы не вспоминали прошлое и не касались будущего.
        Будущее у нас отныне у каждого свое. А прошлое… О прошлом еще будет время вспомнить… Потом.
        На палубе «Таэранги» возились друзья будущего мужа Мидары. Они готовили корабль к отплытию, время от времени делая нам знаки - почти все готово.
        Мидара попросила их помочь нам, и они откликнулись на эту просьбу совершенно бескорыстно, не задавая вопросов, кто мы такие, откуда взялись и куда собираемся уходить. Что она сказала ему о себе - я не спрашивал.
        Думаю, она нашла, как и что объяснить ему. В этом мире тоже не все так спокойно и благостно, как нам казалось вначале.
        Есть закрытые от посторонних острова и архипелаги, где власть принадлежит суровым и не очень доброжелательным к чужакам сектам, есть тайные религиозные союзы, есть большой остров Тхан-Такх, на котором происходит то, что на обычном языке именуется чертовщиной, и о котором мало что известно - но люди живут и там…
        И вот сейчас истекают последние минуты.
        Вино было выпито до капли, а мы все сидели за столом, и никто не мог решиться сделать первый шаг.
        Наконец я поднялся. Все дружно встали и замерли на месте.
        Мы молчали. Все слова были уже сказаны.
        Мидара вдруг порывисто обняла Таисию, крепко прижав к себе. Губы ее неслышно прошептали какое-то слово, и я угадал, что это за слово. «Прости» - что она еще могла сказать? Потом, оттолкнув подругу, отошла на несколько шагов.
        Один за другим мы поднялись на палубу.
        Дмитрий с Ингольфом развернули парус, и Орминис безжалостно рубанул лезвием ножа по натянувшемуся швартовому канату.

«Таэранги» отошел от причала, бесшумно заскользив по штилевому океану.
        Так уже было множество раз в моей жизни.
        Только прежде мои друзья были рядом, на палубе корабля, а берег - чужим, где я был лишь мимолетным и незваным гостем.
        Теперь же на этом берегу остались мои товарищи - наверное, самые близкие в моей жизни, которых я подсознательно привык воспринимать как единое целое с собой, ближе, чем кровная родня. Таких друзей у меня уже не будет.
        Они все - шестеро - стояли на пристани, глядя на нас.
        Так это и осталось в моей памяти, как фотоснимок на прощание.
        Крайняя слева, наособицу, - Файтах, изо всех сил старавшаяся казаться спокойной и отрешенной. Рядом с ней - Тронк, чья физиономия выглядела весьма глупо.
        Мидара, за спиной которой маячил тот, кому суждено, как она сама говорила, стать ее счастьем. Рихард, с независимым видом скрестивший руки на груди, и его сестра. Рядом с Ильдико стоял, как бы невзначай поддерживая ее под руку, Секер Анк.
        В душе не было ничего, кроме легкой печали расставания.
        Они нашли свой дом, а сколько еще странствовать мне?
        Итак, нас осталось четверо. Дмитрий Голицын-Кахуна, князь Российской империи. Ингольф, в далеком прошлом предводитель дружины в полтораста человек. Орминис, бывший пират. Таисия, бывшая крепостная.
        И я, отныне их капитан.
        Ветер гнал наш кораблик все дальше. Все меньше становились фигурки стоявших на причале. Вот уже только крошечные точки были видны на фоне белого с зеленью берега. Затем и они скрылись в дымке и закатных бликах. А потом берег начал как бы проваливаться, скрываясь за дугой горизонта. В сумерках лишь вершина одинокой горы возвышалась там, где остались наши товарищи. Навсегда…
        Вместо эпилога
        ОСТАВШИЙСЯ ОДИН
        С экрана видиона доносился истошный рев боевых мамонтов, лязг оружия, крики и стоны сражающихся.
        На залитой солнечным светом и запруженной людьми площади кипела битва. Впереди толпы, штурмующей дворец царя Атлантиды - ничтожного и жестокого Такабади - Итта II, билась неразлучная троица друзей.
        Светловолосый гиперборей Мрак направо и налево рубил сверкающей секирой, выкованной из обломков железного метеорита. Громадный африканец Кафи ловко орудовал неподъемной дубиной, усаженной острыми кремнями.
        Копье Ункаса - краснокожего из диких американских лесов - как молния поражало жирных, раскормленных гвардейцев в неудобных золоченых панцирях. Изображение изменилось. Действие теперь происходило в храме злобного бога Адримана.
        На алтарной плите, прикованная золотыми цепями, была распластана возлюбленная Мрака - золотоволосая Лаяна. Из одежды на ней было лишь несколько обрывков леопардовой шкуры, разорванной в схватке и прикрывавших ее стати чисто символически. Над ней с выражением жестокого сладострастия на лице, на котором и без того были неизгладимо запечатлены все возможные и невозможные пороки, нависал Верховный жрец Адримана, коварный Тоойорг-Остар.
        Хор евнухов неподобающе грубыми голосами исполнял гимн злым силам, а две изысканно обнаженные жрицы уже несли на золотом блюде с тележное колесо величиной священный каменный топор.
        Злодей явно был настроен принести очаровательную северянку в жертву своему кровожадному божеству, и его не смущал даже шум битвы снаружи и грохот тарана в бронзовые ворота храма.
        На экране вновь замелькали окровавленные мечи и секиры, но я был более чем уверен, что миллионы зрителей сейчас, замерев, ожидают: успеет Мрак спасти Лаяну или она разделит участь своей подруги и возлюбленной Кафи - прекрасной чернокожей Тайлы, отказавшейся удовлетворить похоть царя атлантов и скормленной за это хищным птеродактилям на Проклятом плоскогорье.
        В отличие от них, я знал, что на этот раз хорошего конца не будет и гиперборей найдет бездыханное тело невесты.
        В дверях появилась моя жена. Постояла на пороге, посмотрела на меня (я старательно делал вид, что не вижу ее) и прошла в гостиную.
        Улыбнувшись, Марите присела рядом.
        - Опять «Проклятое плоскогорье» смотрел? - спросила она.
        - Оно самое, - подтвердил я.
        Жена вновь улыбнулась:
        - Не понимаю только, зачем было убивать бедняжку Оляну.
        - Лаяну, - механически поправил я.
        - Ну, пусть Лаяну. Ты вспомни, как тебя зрители ругательными письмами завалили.
        - Пусть и дальше заваливают, - буркнул я. - Надоело ее спасать - семь раз уже! И вообще, я бы всю троицу прикончил с таким удовольствием…
        - И не стыдно тебе - люди их так полюбили! И кстати…
        - И кстати, благодаря им я - экая неблагодарная скотина - живу в этом прелестном домике, а моя жена ездит на «скандии», так?
        Марите рассмеялась в ответ на незамысловатую шутку:
        - Кстати о «скандии». Я собираюсь приобрести новую модель, а у нас осталось не так много денег, так что придется тебе делать новую серию.
        - Ох, дорогая, и почему бы тебе не поездить на чем-нибудь поскромней? Хоть даже на «лани» или «тарпане»?
        - Вот еще! - Мария фыркнула. - Ты бы еще сказал - на «стриже» первого выпуска… Ты еще скажи, что мне надо «сапфир» продать!
        Я промолчал, не желая лишний раз ссориться с женой. Тем более что «сапфир» - купленная в прошлом году яхта - была моей головной болью.
        Собственно говоря, это была не яхта, а перестроенная рыболовецкая шхуна водоизмещением в двести с лишним тонн.
        Увидев ее еще на стапеле в рыбацком поселке недалеко от Клайпеды, Мария тут же нестерпимо возжелала ее приобрести.
        Все мои возражения и даже последний, отчаянный аргумент, что я неважный моряк (лгать ей мне никогда не доставляло удовольствия), во внимание не принимались.
        И вскоре, вместо того чтобы предаваться блаженному безделью в особнячке среди густых сосновых лесов, я должен был править треклятой посудиной.
        Марите много раз заявляла, что не понимает, как я могу предпочесть свежему морскому ветру и стремительному бегу под парусами валяние в безделье на травке.
        Разумеется, ей было невдомек, что моря, ветра и парусов за последние семь лет я хлебнул более чем достаточно, а вот того самого, нелюбимого ею ленивого покоя не набралось бы и полугода.
        К тому же вместе с нами отдыхать отправлялись ее многочисленные друзья и родные, наперебой изводившие меня восхищенными охами и ахами по поводу моего умения управлять яхтой.
        Было особенно непереносимо, когда вся компания требовала, чтобы я вышел в море в свежую погоду. И пока они радостно визжали, когда очередной вал подбрасывал нас высоко вверх, я, про себя матерясь и утирая с лица ледяные брызги, всеми силами старался не дать «сапфиру» стать бортом к волне.
        - Яхта дорого обходится, - опять фыркнула она. - А вспомни, сколько ты тратишь на секретаршу! - Марите даже не думала скрывать своего раздражения. Причина тут, конечно, была не в деньгах: мне пришлось сменить за неполных полтора года нашего брака уже двух стенографисток, по мнению жены слишком молодых и красивых. - Сколько раз тебе говорила - купи магнитофон.
        Я промолчал. Что тут сделаешь? Объяснить ей, что магнитофон тут не поможет, я был бессилен. А обсуждать денежные вопросы не любил тем более.
        Однажды Марите истратила почти половину своего гонорара на какой-то необыкновенный кулон с бриллиантами и сапфирами как раз в тот момент, когда наш почтовый ящик был забит неоплаченными счетами. Я тогда промолчал: в конце концов, это ее деньги.
        - Так все-таки, что тебе твои герои плохого сделали? - спросила жена чуть погодя.
        - Да ничего. Просто… надоели хеппи-энды, - задумавшись, пробормотал я.
        - Хе… что?
        - Хорошие концы. Хеппи-энд - в переводе с английского: счастливый конец.
        - Вот уж не думала, что ты знаешь английский, - пожала плечами Мария.
        - Я его изучал в школе.
        Новое пожатие плечами:
        - Надо же! Кому нужен язык этого заурядного островка? Ничего из себя не представляют, вон, даже от ирландцев им досталось, а туда же! У них даже поэзии нормальной нет - только и темы, что драки да пьянство. Один Шекспир чего стоит! А этот их ужасный футбол?! Кстати, я на днях очень удивилась: оказывается, во Франции - нет, ты подумай, во Франции! - появилась своя футбольная команда!
        Последние слова заставили меня расхохотаться. Невольно припомнилось, как в тот год, когда я покинул свой мир, французы раскатали нашу сборную на чемпионате мира со счетом восемь-один.
        - Вот именно - смех и только! Франция, с ее великой утонченной культурой, и футбол! Надеюсь, долго это не продлится, иначе я буду плохо думать о французах. На месте их королевы я бы эту игру запретила! Под страхом публичной порки, вот так!.. Кстати, ты не забыл? Мы же собирались съездить в город! - Сообщив это, супруга поспешила меня покинуть.
        Я начал просматривать сегодняшнюю почту. Первую дюжину писем составляли уже упоминавшиеся моей женой всевозможные проклятья по поводу зверской расправы над Лаяной и требования воскресить ее, хотя бы с помощью самого Адримана.
        В послании со штампом Вышневолоцкого университета какой-то профессор упрекал меня, что в своих фильмах я проповедую антинаучную гипотезу о существовании Атлантиды, тем самым вводя в заблуждение юные неокрепшие умы.
        Было довольно трогательное письмо с Аляски, от клуба (здесь говорили - товарищества) поклонниц женских персонажей моих фильмов. Они занимались стрельбой из лука, конным спортом, фехтованием, разнообразными единоборствами, а самые храбрые даже летали на планерах (в «Багряной скале» Лаяна с Лайли и Мраком бежали из крепости злого чародея на самодельном дельтаплане). К письму было приложено цветное фото членов клуба, которое я предпочел побыстрее спрятать в ящик стола. С учетом того, что почти половина девчат была одета в костюмы, скопированные с одеяний их любимых героинь, вряд ли фотография вызвала бы восторг у Марите.
        Что делать - моя жена хотя талантливая и добрая, но капризная и взбалмошная особа, к тому же не ревнующая меня разве что к одним только соснам, окружающим наш дом.
        Таких писем я получаю много и, наверное, еще больше получу. Все-таки, как ни крути, а я успел уже давно стать знаменитостью. Не звездой, конечно, - тут мне далеко до жены.
        Но фильмы по моим сценариям как-никак показывают, и деньги за это хоть и не такие большие, как хотелось бы, а капают.
        Как все-таки странно: в своей жизни, в детстве да и позже, я кем только не мечтал стать - летчиком, космонавтом, великим изобретателем, гонщиком, знаменитым джазменом. Но никогда - торговцем, моряком или киношником. Но именно это осуществилось.
        Да, с моей биографией поневоле сделаешься философом!
        Я отодвинул декоративную панель на стене над столом - наивную защиту от воров - и занялся спрятанным за ней сейфом. Это вошло у меня в привычку - проверять его содержимое регулярно, и на то была причина".
        Вставив ключ в третью по счету скважину - две другие намертво блокировали замок
        - и набрав код из букв и цифр, я открыл сейф.
        На верхней полочке лежал шестнадцатизарядный «Арктуро» с клеймом Миланской оружейной фабрики - медвежьей головой. Он полагался мне как судовладельцу. На нижней лежала нетолстая пачка денег, папка с документами (бумаги на дом и договоры со студиями), коробка малокалиберных патронов для «Ласки» - крошечного дамского револьверчика (в последнее время Мария завела привычку всюду таскать его с собой). Тут же стояла шкатулка с украшениями. Не самыми дорогими - те хранились в нашем банковском сейфе.
        Но не золотые цацки, которых за прошедшие годы через мои руки прошло немало, и тем более не оружие интересовало меня.
        Там, среди запонок и цепочек, лежал темный золотистый кристалл, заключенный в строгую стальную оправу. Вытащив его, я осторожно сжал его в ладони и закрыл глаза. Ничего не произошло. Выждав минуту, я положил его обратно.
        Помню, как-то мы тоже собирались на очередной светский прием, и я застал жену перед зеркалом, примеряющей Застывшее Пламя. Я еле удержался, чтобы не кинуться к ней и не отобрать бесценный камень, но в последний момент сдержал себя: не хватало еще привлечь ее внимание к этому и без того странному украшению. Весь прием я сидел как на иголках, боясь, как бы она, не дай бог, не потеряла его или как бы он не ожил в ее руках. К счастью, все обошлось, и больше моя жена его не надевала. Должно быть, слишком скромное украшение ей не понравилось.
        После этого случая я вновь подумал о том, что кристалл надо спрятать понадежнее, но опять ощутил странную, иррациональную боязнь расстаться с талисманом Древнейших надолго. Словно бы это грозило мне чем-то страшным.
        Хотя что такого особенно страшного могло грозить мне здесь, в этом мире?
        Тут все было как будто похоже на мир, где я родился. И одновременно почти все было другим.
        Корабельный штурман назывался пилотом, а летчик - штурманом (самолеты тут изобрели в Голландии).
        Англия, всегда бывшая самой заурядной страной, была уже лет триста с лишним как республикой, во главе которой стоял лорд-протектор, а во Франции до сих пор правили короли (на данный момент - королева). Королева правила и Ирландией.
        Италия являла собой своего рода федерацию мелких республик и монархий, возглавляемую тремя консулами, избиравшимися на год. Один представлял республики, еще один - королевства и герцогства, а третий назначался римским папой. Мальтой до сих пор управлял великий магистр Ордена госпитальеров.
        На месте Китая было пять государств - от Маньчжурии на севере до Тибета на юге. Индия никогда не была колонией европейцев (до сих пор там у власти кто-то из Великих Монголов). А Японские острова были разделены на два примерно одинаковых государства - империю Ниппон на севере и христианское королевство Рюкю на юге, со столицей на Окинаве, которому принадлежал также и Тайвань, именовавшийся здесь Формозой.
        В этом королевстве имелись, кроме короля, еще и графы, маркизы и бароны, а также кардинал Японский и Формозский. Один японец еще в прошлом веке даже был выдвинут на должность папы, но, естественно, не набрал голосов.
        Кстати, шестьдесят с лишним лет назад Ниппон и Русская держава воевали, после того как поклонники Аматерасу высадили десант в Корее, но, в отличие от знакомой мне истории, захватчики были с позором вышвырнуты с материка, а их флот пущен ко дну.
        Вторым по величине государством мира была Португальская империя, включавшая территорию Бразилии - просто кто-то из королей перенес столицу государства на Американский континент.
        На месте Штатов и Канады - целая куча испанских, голландских, скандинавских, ирландских, французских и даже индейских государств.
        Впрочем, довольно о местной истории и географии.
        Скажу лишь, что это было далеко не самое худшее место, где я мог оказаться.
        Тем более что именно ему, видимо, суждено стать для меня домом на всю оставшуюся жизнь.
        Мирный, благополучный, спокойный континуум. Ни атомного оружия, ни тяжелых стратегических бомбардировщиков, ни отравляющих газов. Последняя большая война, которая могла бы претендовать на звание мировой, произошла восемьдесят пять лет назад. Единственная сверхдержава - та, в которой я живу, - давно уже не озабочена новыми завоеваниями или химерой мирового господства.
        О террористах и наркомафии тут и слыхом не слыхивали. Тишь да гладь, одним словом. И признаться, мне не очень весело осознавать, что когда-нибудь - через тридцать, пятьдесят или даже сто лет - это спокойствие неизбежно будет взорвано ходом истории. Потому что все хорошее рано или поздно кончается.
        Заперев дверь и поставив дом на сигнализацию (это полезное изобретение было знакомо тут уже лет пятьдесят), я вывел автомобиль из гаража. Не дорогую шведскую «скандию», конечно, а «стриж» шестой модели.
        Мария в горностаевой шубке поверх жутко декольтированного платья уселась рядом, и мы выехали на пустынное шоссе, идущее к Полоцку. Уже через двадцать минут
«стриж» пересек городскую черту.
        Автомобиль двигался мимо церквей, вовсе не похожих на те, которые еще стояли у меня на родине, мимо овеянной жуткими легендами Псковской башни, где в течение трех веков пытали и казнили преступников и в подвалах которой людей умерщвляли голодом. Мимо широкой лестницы, ведущей к Коронной площади, - две сотни крутых ступенек ижорского синего гранита. Мимо особняков и дворцов, окруженных садами.
        Мимо банков и ювелирных магазинов, мимо правительственных зданий, построенных еще в позапрошлом веке…
        Все-таки хороший город Полоцк - столица Державы Русской. Почему ею стал именно Полоцк? А чем он хуже всех других русских столиц (даже я знаю семь в пяти мирах)?
        За прожитое здесь время я, разумеется, наизусть выучил все исторические места столицы. Вот на этом самом месте, на площади перед Немецкими воротами, когда-то в железной клетке и ошейнике был выставлен последний великий магистр Тевтонского ордена. И еще долго вороны клевали его мертвое тело. Холм Королей - на нем во время Второй Северной Войны нашли свой конец два короля, польский и шведский, разорванные на куски пущенной с башни Коронного замка пятипудовой бомбой.
        Девичий дворец - тут царь Сидор I три с половиной века назад содержал свой гарем и тут же был заколот женихом похищенной им княжны Трубецкой, прямо в спальне, буквально на очередной красотке.
        Главная магистраль города - проспект Ольгерда V, в конце которого взору открывается Полоцкий Кремль, построенный из темно-багряного кирпича.
        У кинотеатра на перекрестке улиц Довмонта Великого и Александра Невского я притормозил - там как раз шел мой самый первый фильм, «Крылья Хорова». На афише была изображена длинноволосая брюнетка в кожаной мини-юбке и кольчуге, державшая короткий меч, а на заднем плане - нефритовая статуя оскаленного чудовища (помню, художники измучились, подбирая подходящую по цвету краску для декорации). Главную роль той самой брюнетки в нем сыграла моя тогда еще будущая жена.
        Фильм этот, несмотря на кассовый успех, я считал своей неудачей - до последнего момента я был убежден, что сценарий, годившийся, как я думал, разве только для дефективных детей, будет выброшен в корзину. Но, к моему величайшему удивлению, сценарий был с восторгом принят, фильм снят и по-прежнему, хотя прошло два года, был любим жителями страны, которую судьба отвела мне в качестве новой родины.
        А страна эта и жизнь в ней были недостижимой мечтой для миллиардов людей из многих и многих - самых разных - миров.
        Тихая, спокойная и вместе с тем - богатая и сильная. Политики - ровно никакой. Великие свершения уже давно свершены, и их плодами можно благополучно пользоваться. Нынешнему монарху далеко за семьдесят, и о своем существовании он напоминает только очередными указами о награждениях. Должность председателя парламента, Великой Рады, была чисто номинальной, и ее занимал старейший из депутатов. Министры тоже подданным не докучали. А за дневную зарплату дворника можно было купить половину молочного поросенка, и на выпивку кое-что останется.
        Помню, как я впервые попал сюда, в этот город. Дело было зимой, незадолго до Рождества.
        Всю ночь тогда я бродил по ярко освещенным улицам без цели и смысла, смотрел на гуляющую публику, на детей, играющих в снежки, смотрел на разноцветные окна, откуда слышалась музыка… И нестерпимо хотелось плакать от тоски. Тогда я, наверное, еще не излечился от лихорадки странствий, еще не смирился и видел в этом мире только комфортабельную тюрьму, из которой вряд ли вырвусь.
        Потом тоска исчезла, я не то чтобы смирился, просто успокоился… А когда я однажды утром увидел этот город из окна квартиры Марите, он мне показался просто очаровательным.
        Но как бы то ни было, я никогда не перестану смотреть на этот мир со стороны. С грустью понимаю, что никогда он не станет моим до конца.
        Своим, как я теперь думаю, может быть только тот, в котором ты впервые увидел солнце и синеву неба, где жили несчитанные поколения твоих предков. Стоило пройти сотни миров, чтобы это понять. Наверное, каждый человек, где бы он ни родился, может по-настоящему любить только свой мир, и любой другой так навсегда и останется для него «не тем».
        Впрочем, глупо и уж во всяком случае несправедливо было бы с моей стороны жаловаться на судьбу.
        Я мог столько раз погибнуть. Меня могло выбросить в куда менее уютном месте. И сколько еще угроз подстерегало меня на избранном пути?
        Только представить, какая судьба могла ожидать моих спутников. Что случилось с ними? Быть может, они оказались в открытом океане и пережили долгую мучительную агонию, цепляясь за обломки нашего кораблика? Или были выброшены в пустыне, где их ждала гибель от жажды? Или угодили в лапы работорговцев, а то и людоедов? Или просто оказались замурованными в одном из безлюдных миров до конца своих дней?
        В который раз я вернулся в мыслях к тому, что произошло после того, как мир, ставший домом нашим товарищам, остался позади.
        К ближайшей точке перехода мы вышли следующим утром после отплытия. Но место было весьма оживленным, временами горизонт пестрел парусами яхт-домов, а несколько раз мимо неторопливо продрейфовали плавучие острова. Так что поневоле пришлось лечь в дрейф до темноты. И вот не без робости я сжал в руке Застывшее Пламя, выслушал вопросы неведомого собеседника и словно со стороны увидел, как наш «Таэранги» вошел в туманное зеркало.
        На этот раз не было океана жемчужного марева. Вокруг меня сомкнулась синяя тьма с далекими крошечными огоньками и туманными сполохами на грани видимости.
        Затем все исчезло, и я обнаружил, что лежу на земле среди разлетевшихся в разные стороны досок - останков «Таэранги».
        До сих пор не имею представления, в чем было дело.
        Прежде всего, я почувствовал, что талисман Древнейших совершенно не откликается на мой мысленный приказ.
        Может быть, я внезапно утратил власть над ключом или сам талисман почему-то вдруг потерял свои свойства. А может, он изначально был запрограммирован на какое-то ограниченное число перемещений?
        Переварив этот факт и приняв его пока как данность, я сосредоточился на ближайшей перспективе.
        Предстояло решить вопрос с выживанием в мире, куда меня занесло.
        Судя по всему, я оказался где-то в средних широтах, причем ближе к северу, нежели к югу.
        Ничего более определенного окружающая природа сказать мне не могла.
        Даже время года могло быть и поздней весной, и ранней осенью.
        Меня с равным успехом могло выбросить в Канаде и Приуралье, под Москвой и в Нормандии.
        Поэтому, еще раз осмотрев жалкие обломки нашего суденышка, я сориентировался по солнцу и пошел на восток.
        Спустя пару часов, продравшись сквозь заросли лещины, я вышел на старую просеку, уже заросшую невысокими тонкими березками и осинами. Это меня и обрадовало, и одновременно несколько встревожило. С одной стороны, здесь живут люди, и в их распоряжении имеются как минимум железные топоры, а с другой… люди есть люди.
        Очевидно, эти места не принадлежали к посещаемым.
        Один раз мне послышался отдаленный гул, похожий на тот, какой издают реактивные самолеты. Я посмотрел вверх, но в небе не наблюдалось ничего похожего на летательный аппарат или след инверсии. Но это опять же ничего не значило.
        Еще через несколько часов я вышел к шоссе, вымощенному булыжным камнем.
        Пройдя по обочине всего пару сотен шагов, я обнаружил лужицу машинного масла, из чего сделал несомненный вывод, что тут имеет место техническая цивилизация.
        После некоторых раздумий я закопал пистолет у приметного камня на развилке шоссе, предварительно завернув его в кусок ткани от паруса, подобранный на месте крушения. Вряд ли у здешних жителей принято вот так сразу убивать незнакомцев. А вот из-за незарегистрированного оружия вполне могут сцапать.
        (Теперь этот пистолет лежит в абонированном мной сейфе Днепровско-Байкальского банка. В том же сейфе я хотел вначале спрятать и Застывшее Пламя. Но потом испугался, что, может быть, он оживет когда-нибудь, а я этого не узнаю.)
        Чуть подумав, я стал на обочине и принялся ждать попутной машины.
        Уже потом я понял, что тогда откровенно сглупил: откуда знать, что в этом мире происходит, и на дороге мог вполне появиться танк или грузовик, набитый солдатами, имеющими привычку сначала стрелять, а потом уж разбираться.
        Но спустя час (я уже начал терять терпение) из-за поворота появился тяжелый трейлер. С виду он напоминал старый МАЗ, так что у меня даже екнуло сердце.
        Машина затормозила метрах в пяти от меня.
        Из кабины выглянула усатая физиономия под высоким картузом, принадлежавшая мужику лет сорока.
        - Ну и одежа, - прокомментировал он наконец. - Никак, цирк ограбил?
        - Почти угадал, брат, - тут же нашелся я. - В театре дали эти шмотки - вместо платы за работу. Не подбросишь?
        Словоохотливый водитель по имени Витовт ругал налоги и «шляховую стражу» (так, как нетрудно было догадаться, именовался местный вариант ГАИ), осведомился, что я думаю о последнем видеофильме про сыщика Ивана Червня и об идее возрождения Олимпийских игр. Эту идею я рискнул поддержать, чем немедленно заслужил одобрение шофера.
        Я вел разговор очень осторожно, больше слушал, нежели говорил сам, стараясь не упустить ни одного слова. У меня, разумеется, уже был опыт общения в незнакомых мирах, но впервые все это было так неожиданно и внезапно.
        У меня появился лишний повод посочувствовать нашим разведчикам - вожделенное гражданство Хэолики доставалось им не даром.
        Водитель высадил меня на перекрестке, неподалеку от прячущегося в зарослях хуторка, и пожелал мне удачи. Проводив взглядом скрывшийся за лесным поворотом трейлер, я стал думать, что скажу хозяевам хутора и чем буду расплачиваться за кров и стол (желудок уже деликатно напоминал о себе).
        У меня оставался зашитый в поясе неприкосновенный запас: длинная золотая цепочка, дюжины две монет из этого же благородного металла и несколько драгоценных камней (скорее даже, камешков). Жизнь, однако, приучила меня к осторожности, и совать первому встречному подобные предметы я не собирался. Не следует вводить во искушение малых сих - даже у меня дома, случалось, убивали и из-за меньшего.
        Поэтому поступил элементарно просто: постучал в дверь и спросил, нет ли какой работы. Хмурый длинноусый хозяин, высунувшийся на мой стук (державший при этом руку в оттопыренном кармане), внимательно меня осмотрел, с изумлением изучил мой костюм - слишком легкий для весны, да еще необычного для этих мест фасона, - а потом сказал, что для желающих работать, пожалуй, что и найдется.
        Я уже внутренне приготовился к чему-нибудь вроде уборки навоза, но тут хозяин осведомился у меня, разбираюсь ли я в локомобилях.
        У нас на базе имелось два представителя этого семейства паровых машин, и мне приходилось не раз ими заниматься.
        Хуторянин напутствовал меня обещанием, что если я окончательно испорчу локомобиль, то буду тащить его в мастерскую на себе, а до Могилева будет два десятка верст.
        Так я заодно определился с местностью и вновь про себя обругал планшетку, не указавшую ни континуум, ни точку выхода портала.
        Следующим утром я уже ехал на попутном автобусе в Могилев, а в кармане потертой брезентовой куртки, подаренной щедрым хозяином, лежала новенькая бумажка достоинством в десять гривен с портретом косматого бородача в шлеме и медвежьей шубе - князя Довмонта Псковского. Это не считая сытного ужина и завтрака.
        За это время из разговоров хозяина, старого, наполовину скуренного учебника истории и пары с трудом прочитанных пожелтевших газет, завалявшихся у хуторянина на чердаке, я уже примерно знал, где оказался.
        У меня появился еще один повод подивиться бесконечности вариантов игры случайностей.
        Я никогда не был хорошим знатоком истории - даже исторические романы стал всерьез читать только на базе. Поэтому, по большому счету, так и не понял, в чем было дело и где история свернула со знакомого мне пути. Или не было какого-то заметного поворота событий, а просто имело место «изменение совокупности событий в результате минимальных отклонений, вызванных действием закона случайных чисел», как было написано в одной мудреной книге, что попалась мне как-то давно в руки?
        Тут был и Святослав, и князь Олег, и Киев с Новгородом, и нашествие монголов, и, наверное, много чего еще, что было и в моем прошлом. А потом все пошло по-другому.
        Например, местная церковь - это не православие и не католичество, а что-то непонятное. Хотя была Русь и католической почти пять лет - при Ярославе, когда он принял римскую веру, надеясь получить от папы титул короля. Но святой отец пожадничал и согласился назначить Ярослава VII лишь великим герцогом. Впрочем, есть у здешних монархов в списке титулов (среди князей, эмиров, герцогов, кесарей) и королевский титул: когда Ольгерд III завоевал Польшу, которой владел потом целых двадцать лет, то заставил местных панов избрать себя королем. (Для несогласных, уточню, была воздвигнута плаха красного дерева прямо перед дворцом, где шли выборы.)
        И одно из названий страны, где я живу, звучит как королевство Рутенийское.
        Правящая династия здесь происходит не от русских, а от литовских князей и татарских ханов.
        Было еще много всякого, а в итоге - Держава Русская, простирающаяся от Алеутских островов до Балтики.
        В придорожной гостинице я случайно познакомился с компанией разухабистых мужиков
        - перекати-поле, едущих наниматься на рыболовецкие траулеры Белого моря.
        После второй распитой совместно бутылки медовухи они предложили мне присоединиться к ним. Я, подумав немного, согласился.
        Все лето я провел на Белом море, в городе в устье Двины, который, как и у меня дома, назывался Архангельском.
        Я видел сейнеры, где капитанами ходили поморки, а их мужья - простыми матросами, и даже суда с целиком женскими командами. С одной такой капитаншей даже переспал.
        Ночами ходил облавливать рыбные отмели Соловецкого монастыря, таясь от катеров святой братии, гонявших браконьеров.
        Именно на Соловецких островах один из моих новых приятелей и достал мне чистые документы, принадлежавшие утонувшему рыбаку - парню без роду-племени, у которого не было ни родных, ни друзей.
        По странному стечению обстоятельств имя-отчество его совпадало с моим.
        Каждую свободную минутку я использовал, чтобы лучше познакомиться с миром, куда я попал и где мне предстоит провести, если ничего не изменится, всю оставшуюся жизнь.
        Я украдкой учился писать по-русски - язык тут сильно отличался от моего родного, глотал один за другим учебники истории, купленные в первые же дни, за три месяца одолел курс литературы для местной средней школы и читал от первой строки до последней любую попадавшую мне в руки газету. Я зубрил названия стран, изучал здешние шкалы температуры, меры весов и длины. Вскоре я мог без запинки сказать, сколько туазов в лье и аршин в версте. А также сколько денье содержит французский ливр и сколько ассов - солид Италийской Лиги.
        Я, правда, до сих пор не могу без запинки вспоминать всех местных королей, царей и великих князей, но тут я не был одинок. Даже Мария в них путалась, а когда ее пригласили сыграть роль в какой-то костюмно-исторической драме про венгерскую принцессу, жену наследника полоцкого престола, она удивилась, что такая была.
        Мои навыки моряка не могли остаться незамеченными.
        Капитан даже всерьез предложил поднатаскать меня, чтобы я смог сдать экзамен на штурмана, и тогда он обещал взять меня помощником на свой второй траулер. Честно говоря, я тогда не сдержал смеха - я сам мог бы кое-чему научить этого типа, никуда дальше Белого моря за свою жизнь не плававшего.
        Я, естественно, отказался - возвращаться в море я намеревался, только если уже не останется другого выхода.
        Вопрос, как мне жить дальше, волновал меня не на шутку. Как бы там ни было, становиться местным Симоном Кольтом и осчастливливать этот мир автоматом Калашникова или чем-нибудь из изделий, которые изготовлял мой завод, я не собирался. Пожалуй, с моим опытом я вполне мог заняться… ну, например, торговлей хотя бы бакалейными товарами.
        Но к торговле меня никогда не тянуло.
        Впрочем, со всеми своими умениями умереть с голоду мне было бы трудновато. Однако на этот раз они не пригодились, зато неожиданно меня выручила моя память. Еще в институте все завидовали моему умению без труда запоминать наизусть заумные определения и формулы и цитировать слово в слово абзацы. При известном напряжении я мог восстановить в памяти любую прочитанную книгу или увиденный фильм.
        Более-менее ознакомившись со здешней развлекательной литературой и кино, я подумал, что, пожалуй, в данном жанре кое-чего не хватает.
        Я купил у букиниста учебник по составлению сценариев и через месяц с небольшим представил свое первое произведение владельцу полоцкой кинофирмы «Молния»…
        Потом был неожиданный для меня самого успех, гонорар, приятно изумивший меня, заказ на новый сценарий… А в промежутке - знакомство с Марите.
        Наше авто остановилось у ресторана «Медведь» - заведения мне хорошо знакомого, излюбленного места столичной богемы.
        Народу было еще не много. Найдя столик на двоих, мы устроились за ним.
        - Что прикажете, экселенц? - с польским акцентом спросил подошедший метрдотель. Я тут был всего раза три, но тутошний персонал отличается редкой памятью на клиентов.
        - По выбору заведения, - коротко ответил я.
        В ожидании заказа я созерцал рубиновые искры, бросаемые свечами, в бокале
«Карпатского лала». Потом статная девица подкатила никелированный столик, на котором на фигурной хромированной решетке в пламени спиртовой горелки румянился косулий бок, и начала быстро и ловко сервировать столик. Я принялся за еду.
        В ресторан ежеминутно прибывали посетители, одетые кто в подобие просторного кафтана и короткие сапожки, кто в нечто среднее между сюртуком и френчем. В отличие от моего мира, где преобладали однотонные костюмы, тут одевались ярко и пестро. Только платья на дамах были почти таких же фасонов, с такими же декольте. Мужчины без галстуков - эта деталь одежды здесь была не известна.
        Зато многие щеголяли разнообразными шарфами - шелковыми и батистовыми, иногда свисавшими почти до пола, самых ярких расцветок и сочетаний: багряных, оранжевых, ядовито-зеленых…
        В основном гости были заняты истреблением всевозможных блюд.
        Заиграл оркестр. Музыка тут тоже отличалась заметным своеобразием.
        Рваные, словно нарочито аритмичные, лишенные привычной гармонии мелодии напоминали скорее что-то восточное или арабское. Тут всего пять нот, и изобрели их в Турции.
        Марите появилась у моего столика словно ниоткуда - еще минуту назад ее в зале не было.
        - Ты, как всегда, вовремя, дорогая, - поприветствовал я ее.
        Она, целомудренно чмокнув меня в щеку, устроилась рядом.
        Я смотрел на Марите, и, как всегда, мне не хотелось отрывать от нее взгляд. Я любовался ею. Избитая фраза, смысл которой я понял только здесь и сейчас.
        Темные пышные волосы, спадавшие на плечи и ниже, белоснежная атласная кожа, черты лица словно вышли из-под кисти великого художника, фигура, достойная богини… А под черными бровями - синие глаза. И не обычного, чуть блеклого оттенка, которые можно увидеть нередко, а яркие, ультрамариново-синие - той глубокой синевы, что в полумраке спальни кажется непроглядной ночной темнотой.
        Нет, как бы то ни было, этот мир преподнес мне чудесный подарок - возможность любить такую женщину и быть ею любимым.
        Пусть не первая красавица мира, и, может, даже не из первой сотни. Но из первой тысячи - точно. Марите Кодукайте-Королева, не имеющая, разумеется, представления, что имеет полное право на фамилию Кирпиченко, и даже на российское (а то и еще какое - кто там знает, что теперь у меня дома) гражданство.
        За соседним столом, где сидели больше двадцати человек - все мои шапочные знакомые, - провозгласили тост за процветание отечественного кинематографа и дальнейший рост числа снимаемых турбокартин (так тут еще называли фильмы).
        Вслед им я наполнил вином большие пузатые бокалы - из таких впору тянуть пиво в жаркий день.
        - Давай выпьем за кино, благодаря которому я встретил тебя.
        - Не увлекайся выпивкой, - украдкой дернула меня за рукав жена. В отличие от меня, осушившего бокал почти до дна, она отпила совсем немного. - Не уподобляйся этому… Омару Хайяму.
        - Кому? - Откровенно сказать, это имя в ее устах меня удивило - особо глубокого знания поэзии за ней я как будто не замечал.
        - Ну, это один восточный поэт. Ты разве про него не слышал? Он все вино воспевал и там пьянство всякое, развлечения с девицами на природе.
        Я только улыбнулся, услышав столь поверхностное суждение о великом персидском поэте.
        Меня окликнули. К нашему столику продвигался, неся впереди могучее брюхо, свидетельствующее о добром аппетите и несчетных бутылях выпитого пива, Иосиф Фельдбауэр - коммерческий директор моей кинокомпании.
        - Слушайте, Василий, вы-то мне как раз и нужны, - произнес он, посылая Марии воздушный поцелуй. - Тут к нам обратились деятели с Бритиш-Синема. Собираются снимать совместно с нами фильм о завоевании Британских островов римлянами и почему-то хотят, чтобы именно вы написали сценарий.
        - Да ну? - изумился я.
        - Клянусь! Говорят, в историко-героическом жанре вам сегодня нет равных. Хотят вставить туда магию, друидов, ну и все такое. Собираются пригласить на главные роли Жерома де Бре и Анну Белоярскую.
        - Белоярскую? И что же они там собираются снимать: «Юлий Цезарь в постели с царицей галлов»? - с нескрываемым ехидством в голосе осведомилась Марите.
        У моей жены есть несколько пунктиков, самые значимые из которых - ревность, вечерние платья и Анна Белоярская. Само собой, наверное, всякая актриса в этом мире черной завистью завидует этой шикарной платиновой блондинке с ярко-зелеными глазами. Но у нее это приобрело прямо-таки форму мании.
        Помню, как пару месяцев назад какой-то итальянский князек из городка, который и не на всякой карте найдешь, посмотрев очередной фильм с ее участием, пожаловал Белоярской титул маркизы. Марите два дня ходила злая как сто чертей, успев раз десять наорать на меня ни за что.
        - Да. Именно так - не лучший сценарист в мире, но лучший специалист по сказкам для взрослых, - продолжил Фельдбауэр, старательно проигнорировав слова моей жены. (По его мнению, актер - необходимое зло в кинопроизводстве.) - Скажу откровенно, сперва я вас не оценил. Когда прогремел ваш «Мрак-варвар», был весьма удивлен. Да. Только вот, скажу вам, ваш Мрак какой-то не такой. Дикарь из гиперборейских лесов должен быть другим, это должен быть именно дикарь, грубая необузданная сила. А у вашего героя слишком много интеллекта и тонких чувств. Настоящий дикарь схватил бы свою невесту за волосы и просто оттащил за ближайшие кусты, а ваш…
        - Вот уж не знал, что вы так близко знакомы с жизнью диких племен, - оборвал я Фельдбауэра.
        Расхохотавшись, он удалился к другому столику.
        - И все-таки кое в чем он прав: Мрак и в самом деле у тебя недостаточно дикий, - надув губки, сообщила мне Марите.
        Я промолчал. Что бы, интересно, они сказали, если бы узнали, что я писал Мрака с моего знакомого, который и в самом деле убил одного из последних царей Атлантиды?
        Домой мы возвращались уже затемно. Мария прикорнула у меня на плече, подремывая.
        Меня после выпитого тоже малость клонило в сон, но в себе я был уверен - в конце концов, мне приходилось на своем веку не раз поглощать гораздо большие дозы спиртного, да и машин на ночной дороге почти не было.
        Когда «стриж» остановился за воротами нашего дома, мне пришлось растолкать сонную жену. Она недовольно повела плечиком в ответ на мою попытку отнести ее в дом на руках и скрылась в своей комнате, то ли случайно, то ли нарочно повернув ключ в двери с той стороны.
        Я отправился к себе в кабинет.
        Спать не хотелось, хотя на плечи ощутимо давила усталость - и не просто усталость после насыщенного дня.
        В ней был привкус все чаще посещавшей меня непонятной тоски.
        У меня есть почти все, что может желать человек. Богатство - пусть и не чрезмерное, известность - пусть и не слава, дом, любимая женщина… Но дело в том, что я, отправляясь в путь, искал вовсе не это.
        Кто-то, может, не поймет меня, но тоска по дому - не выдумка сентиментальных дураков. Ее чувствуют даже звери.
        Пусть мне не в чем себя упрекнуть: я сделал все, что мог, чтобы вернуться, - и если не сумел, то не по своей вине. Но все же…
        Или, может, причина этого странного чувства - возраст?
        Я ведь уже далеко не юноша. Мне даже не те двадцать шесть, как было тогда, когда я против воли покинул свой мир.
        А ведь каждый год после этого можно смело засчитывать если не за два, то за полтора уж точно.
        Я действительно очень устал от этих бесконечных дорог, от бесконечного калейдоскопа миров. Ведь устать может не только тело, но и душа… Человек, в конце концов, не создавался в расчете на жизнь во многих вселенных.
        Теперь я все больше понимаю Мидару.
        Мидара, князь, Орминис… Мои товарищи… Странное дело, я теперь так редко их вспоминаю, а ведь когда-то воспринимал их как одно целое со мной.
        А спутников для путешествия по мирам мне тут не отыскать. Да и, по-человечески, было бы жаль вырывать из этого уютного мира кого-нибудь.
        Хуже всего для меня были именно эти вечера в одиночестве, когда в тишине, окутывающей дом, невеселые думы настойчиво брали меня в плен.
        Я потерял - и теперь уже навсегда - надежду вернуться когда-нибудь в свой мир, а этот мир родным для меня тоже не станет.
        Я все реже вспоминаю свою родину, и даже во сне она мне почти перестала сниться.
        И что с того, что в этом мире у меня есть почти все, о чем бы я мог только мечтать хоть у себя дома, хоть на хэоликийской базе?
        В конце концов, начиная этот путь через миры, я хотел совсем другого…
        Вспомнилось давнее: в детстве я, бывало, подходил к зеркалу и, вглядываясь в то, что отражалось в нем, представлял, что там, по ту сторону стеклянной грани, другой мир. Мир, куда я иногда мечтал попасть. Потом я забыл об этом, и годы мечтательного детства сменились годами ранней юности, с мотоциклом и гитарой, учебой, девушками, работой…
        Но вот настал день, когда давняя мечта исполнилась, и я, против своей воли, прошел грань между мирами. А потом пересекал ее столько раз, что не сосчитать даже приблизительно…
        Только мой родной дом, земля, где я появился на свет и жил, отрезан от меня. Навсегда.

«А может быть, - вдруг подумал я, - все к лучшему? Еще неизвестно, как бы я поступил, если бы оказался у себя на родине с Застывшим Пламенем. Хватило бы у меня сил сохранить в тайне столь великое знание? А как им распорядились бы власть имущие? Риторический вопрос. Так что, наверное, пусть уж лучше дороги, соединяющие миры, и дальше принадлежат жуликоватым, но, в общем, безвредным купцам и не озабоченным делами иных вселенных магам, чем на них появятся боевые корабли. С лазерными пушками или с обычными - все равно».
        В отполированном корпусе настольных часов я увидел, как в комнату неслышно вошла Марите, на удивление вполне свежая и бодрая. На ней была моя сорочка, завязанная узлом на животе, и узкие брюки.
        Осторожно подкравшись сзади, она закрыла мне глаза ладонями.
        - Над чем работаешь? - промурлыкала она, заглядывая мне через плечо на разложенные листы бумаги. Что? «Она с трепетом опустила ресницы, поймав горящий ослепительной страстью взгляд барона де Бефа… Предвкушение грядущей ночи отозвалось в ее груди сладостным напряжением…»
        Я поморщился - дальше шло описание этой самой ночи. Месяц назад я затеял сочинять, вернее, записывать по памяти один из прочитанных мною на базе любовных романов, изданном на русском языке, - уж точно не скажу, в каком именно из континуумов. Многое, конечно, забылось, но я уже набил руку в своем ремесле и смогу (надеюсь) заполнить промежутки своим собственным творчеством.
        Марите отбросила листок прочь.
        - И какой же чушью ты занимаешься! - фыркнула она. - Зачем тебе это надо?
        - За эту чушь мне должны заплатить сто гривен за страницу.
        - И где, интересно? Любопытно, кто готов выкинуть такие денежки ради подобного бреда?
        - «Русская красавица».
        - Вот уж не думала, что ты до них опустишься! - Марите высокомерно наморщила носик.
        О женских журналах у моей супруги мнение было весьма нелестное, еще с тех времен, когда она после школы некоторое время работала фотографом в одном из них.
        - Не забывай, мне все-таки надо оплачивать счета моей молодой и прекрасной женушки… - Я привлек супругу к себе.
        - Ой, да ладно тебе. Сам знаешь, я зарабатываю побольше тебя. И вообще, если хочешь знать, могу позволить себе роскошь иметь неработающего мужа.
        - А на что мы купим новую «скандию», о которой мне твердят с утра до ночи?
        - Подумаешь! Я отказалась от трех ролей, на которых могла заработать лишние двести тысяч.
        - Кто-то хотел завести ребенка.
        - Одно другому не мешает, - парировала она.
        Мы помолчали.
        - Василий, - вдруг сказала Марите, - я давно хотела спросить… Ведь ты почти никогда не рассказывал о своем прошлом. Неужели ты и в самом деле ничего не помнишь после той болезни? Нет, я понимаю, мы уже об этом говорили, но все-таки…
        Еще в начале знакомства я рассказал ей, что во всем мире у меня не осталось родных (что вполне соответствовало действительности), что я переменил множество занятий, что после аварии и тяжелой болезни забыл большую часть своего прошлого. И Марите не усомнилась - как оказалось, только на время.
        - Как тебе сказать, дорогая… - начал я, осторожно подбирая слова. - Я помню кое-что… очень смутно… - Это прозвучало довольно фальшиво и жалко.
        - Знаешь, - продолжила она с видимым внутренним усилием, - иногда ты кажешься мне… я не знаю, как сказать… словно бы ты пришел издалека. Ты не такой, как все. Даже, не обижайся, иногда ты меня пугаешь. Ах, черт, не могу толком объяснить тебе, что чувствую. Я простая баба, без образования, даже школу толком не закончила… Может, конечно, я говорю глупости… Но вот ты не из Литвы, а говоришь со мной по-литовски лучше, чем я.
        (Хотя Марите и была чистокровной литовкой, или, как тут говорили, литвинкой, но родилась и первые семнадцать лет жизни прожила на Амуре, где ее отец служил в пограничной страже.)
        - Ты пишешь стихи и сочиняешь музыку, и я заметила, что тебе это дается легко, без труда… ну, словно само собой, - продолжила она. - Даже проще, чем книги и сценарии. Разве может быть, чтобы у человека все получалось одинаково хорошо?
        Вот и здесь во мне почуяли странного чужака. Я не испугался и даже не удивился. Просто принял к сведению. А чего я ждал: чтобы любящая меня женщина, с которой я уже больше года живу под одной крышей, не заметила ничего?
        - А что тебя удивляет? - бросил я как можно небрежнее. - Разве я один такой?
        - Ну, не знаю. - Жена пожала плечами. - А вот еще: ты столько знаешь… А пишешь иногда с такими ошибками, как будто в школе не учился. Как такое может быть?
        - Ну, это-то как раз дело обычное, - обрадовался я возможности свести дело к шутке. - Вон, министр кинематографии так вообще не все слова правильно выговаривает.
        Жена вздохнула, покачав головой, и укоризненно посмотрела на меня.
        - Ладно, открою тебе страшную тайну - я марсианский шпион, - бросил я, растягивая губы в нарочитой улыбке.
        И тут же пожалел - на ее лице отразилась явная обида.
        - Ну, не хочешь говорить - не надо. - Она поднялась, высвобождаясь из моих объятий. - Только я думала… думала, что между теми, кто любит, тайн быть не должно… Ладно, не засиживайся тут, - вздохнула она, - я жду тебя в спальне.
        Я вновь остался один. Посидел, глядя в ночной мрак за окном.
        Вот так. Ты думал, что избежишь этого. Думал, что это простое и непосредственное создание не разберется, что к чему и с кем рядом она живет.
        Ты плохой актер. А был бы даже и хороший - неужели ты полагаешь, что твоей игры не заметили бы? Тебе ли не знать, что кто, как не актер, прежде других заметит чужую игру?
        Тень недоверия и непонимания уже появилась между нами. И со временем она будет только гуще и больше.
        Но могу ли я приоткрыть ей - даже ей, той, которую люблю, наверное, сильнее, чем любил кого-нибудь за свою не такую уж бедную чувствами жизнь, - хотя бы краешек правды? Хотя бы из опасения, что меня сочтут обычным сумасшедшим?
        Найдется ли в этом мире кто-нибудь, кроме разве что десятка совсем уж свихнувшихся на своей профессии физиков и математиков, кто вообще поймет, о чем я хочу сказать?
        И вдруг неожиданная мысль, нелепая и странная на первый взгляд, буквально пронзила меня. Мысль о том, как можно рассказать… или лучше - как высказать этому миру свою тайну.
        И на бумагу, словно сами собой, легли первые строки на русском - на моем родном русском.
        - Капитан, вот они!
        Я отвел глаза от экрана радара и посмотрел туда, куда указывал криво сросшийся палец Мустафы.

 
Книги из этой электронной библиотеки, лучше всего читать через программы-читалки: ICE Book Reader, Book Reader, BookZ Reader. Для андроида Alreader, CoolReader. Библиотека построена на некоммерческой основе (без рекламы), благодаря энтузиазму библиотекаря. В случае технических проблем обращаться к