Разум победит Екатерина Лесина
        Рассказ
        Екатерина Лесина
        Разум победит
        А потом закончились патроны. Пустая лента стеганула по пальцам, и по бронированной шкуре пулемета прошла рябь. Раздутый зоб его опал, а трехствольный хобот свернулся улиткой.
        - Вот теперь жопа, - сказал Врочек и сунул палец в нос.
        - Задница, - поправил Майор.
        Он ничего никуда совать не стал, и даже сигару спрятал в нагрудный карман, где уже хранился партийный билет, фотография Майорши и старое письмо от любовницы, сбрызнутое духами "Генеральская жена".
        - Врагу не сдае-е-е-с-ся... - затянул Колька, расколупывая дыру на тельняшке. Должно быть, он мечтал встать в полный рост и рвануть тельняху на груди, пугая пепелацев отчаянной храбростью. Они же, чуя этакую подлянку, держались в отдалении. Пули и те подлетать не осмеливались. Одна, особо наглая, с натертым до блеска телом, зависла над Колькиной головой. Пуля судорожно молотила крыльцами, пытаясь сохранить момент инерции, и посвистывала.
        Подпевала.
        - Свалить бы, - заметил Врочек, ударом кулака вбивая пулю в доски, и сам себе ответил: - Так ведь некуда... Разум победил.
        И голова Врочека разлетелась красно-желтыми брызгами. Майор слизал одну, кисловатенькую, и охнул, оседая на мокрый асфальт.
        Колька, перевернув тело ничком, освободил нож и ловким ударом вспорол подбрюшье пулемета
        - Разум - победил, - сказал Колька, вытирая клинок о штанину.
        Затем он достал из Майорова кармана сигару, прикурил и, усевшись на тело предателя, изготовился ждать.
        Сердце мое.
        Помни: жизнь - отрезок между бойком и целью. В метрах длиннее, в секундах короче.
        Но я мыслю. И я существую.
        За полгода до...
        Равновесие было нарушено, когда в лаборатории создали новый вирус. Месяц спустя Великий Пепелац разомкнул веки и сказал:
        - Разум.
        Послушник, придремавший, как дремали многие до него и, вероятно, надеялись дремать многие после, не сразу понял, о чем речь.
        - Разум, - повторил Великий Пепелац и сдул паутину с бороды. - Победит. Разум...
        Послушник проворно вскочил и кинулся прочь, оглашая коридоры Храма криком:
        - Разум победит! Разум победит!
        К рассвету Великого Пепелаца, завернув в сотню листов золоченого папируса, усадили на танк особой, белой породы. Броню смазали кокосовым маслом, костяные наросты крепежных болтов вызолотили, а на башне раскатали красный ковер.
        Танк косил лиловым глазом, всхрапывал, но вел себя соответствующе моменту.
        - Разум победит! - Верховный жрец ударил плеткой по гусенице. - Разум победит!
        Крик подхватили и выбросили за ворота, где уже собралась толпа. Танк неторопливо полз сквозь людское море, кроша кости и натирая скользким алым древние плиты мостовой. Послушники швыряли на кровь смесь песка и мела, а Свита - золотые монеты.
        - Разум победит!
        На зиккуратах открылись зеркала, отражая солнце. И яркая вспышка на долю мгновенья оглушила всех. Великий Пепелац смежил веки, прикрыв левым дыру.
        Пуля уже вгрызалась в сочную мякоть мозга. Достигнув теменной кости, она издохла, но, двигаясь по инерции, проломила-таки окно во внешний мир, забрызгав ковровую шерсть божественной сутью Пепелаца.
        - Разум... - Верховный жрец, первым почуявший неладное, успел отскочить, когда деревянное тело мертвого божества скатилось вниз.
        - Победит! Победит! - ухнула толпа, надвигаясь на танк. Жадные руки тянулись к Великому Пепелацу, срывая папирус, кожу и мышцы.
        Танк зажмурился: ему было страшно.
        На другом плече мира курсант Николай Топоров отработанным жестом воздел пятерню к небесам. По знаку его развернулись полотнища штандартов, явив миру Лик Солнца.
        - Пусть всегда будет Солнце! - ударили первые слова гимна.
        Ветер тревожил ткань, и Солнце морщилось, точно брезгливо было видеть ему собравшихся людишек. Весело громыхал гимн, а Государственный хор скопцов выводил вечное:
        - Пусть всегда буду...
        -...йааа... - взвизгнула пуля и, сбив тюбетейку с головы Лидера, ударила в грудь курсанта.
        Курсант упал, гимн захлебнулся, толпа задохнулась. Лидер же, вытащив пулю из складок ткани, поднес к преисполненным истинной доброты очам, и поинтересовался:
        - И как это понимать?
        - Пепелациды, - сказали Советники. А пуля ничего не сказала, но закатила глазки и издохла. Тельце ее Лидер возложил на трибуну и, придавив толстым пальчиком, заметил:
        - Происшествие, однако... Разобраться.
        Второй рукой Лидер махнул в сторону Топорова, который сумел подняться и теперь изучал дыру в мундире.
        - Наградить.
        Колька все трогал и трогал дырку в груди, которую уже успели прикрыть медалькой, но она все равно ощущалась через тонкую латунь. В дырку сквозило, и сквознячок этот полз по кривоватому Колькиному хребту, пробираясь сквозь поры кожи внутрь.
        - Вранье это все, - нашептывал сквознячок. - Тебя даже не поцарапало.
        Голос у него был сипловатый, как у матушки. Она вечно простужалась и ходила по дому, обмотав горло шарфом, а к переносице прикладывала вареные яйца. Непременно деревенские, в рыжей скорлупе. Однажды яйца не помогли, и матушка умерла.
        И Колька едва не умер...
        -...за проявленное мужество...
        ...лежал бы сейчас в прозекторской...
        -...пролитую во имя страны и Лидера кровь...
        ...или в гробу...
        -...награжден...
        ...форма парадная... берет... погоны... салют... В школе им бы гордились. Портрет в Красном углу повесили бы, пополнив скудноватенькую галерею местных героев. Да и какие там герои? Передовики производства. И один кандидат наук.
        - Ура, товарищи!
        Вот только Колька живой. И из дырочки под медалькой сквозило:
        - Догадаются... обязательно догадаются... тебя даже не поцарапало.
        - Ура! Ура! Ура!!!
        Стрелка нашли сразу. В тенечке лежал, только ботинки неосторожно на солнышко высунул. Вот и нагрелись, слиплись пятками с текучим битумом. Пришлось отскребать. И мозги тоже, которые выплеснуло на крышу сероватой лужицей. На лужицу слетелись мухи, грозя причинить вещественным доказательствам невосполнимый урон.
        Но в копошении мушином Майору виделся высший смысл, тогда как людская суета была суетой обыкновенною и скучной до невозможности. Майор жмурился, сопел и мучительно подбирал рифму к слову "роза". В голову лезла только "поза" и весьма себе конкретная, сбивавшая с романтического настроя. За позой маячили панталоны оттенка "страстная незабудка" и потраченные купоны. За них еще предстояло отчитаться перед супругой, женщиной строгих нравов и точных расчетов. И в данный момент жизни рассчитывала она на спальный гарнитур "Надежда", очередь на который уже подходила...
        - Вот же сука-пепелац, - печально заметил старший пулицмейстер, отгоняя муху. - Вечно, как ЧП, так в мою смену...
        Он протянул мятую сигаретку, которую Майор принял с опаской: прежде подобной щедрости за пулицмейстером не водилось.
        - Теперь до вечера застряли...
        - Точно.
        И неприятный разговор отложится.
        - Ты, если чего, не забывай. Заглядывай, - пулицмейстер скрутил фигу особым образом, и Майор качнул ресницами: мол, понято и принято.
        Готов служить Отечеству!
        Пулицмейстер же исчез, смешавшись с человечьим муравейником, которого лишь прибавляло. Сигаретка, чей фильтр самоотделился и сгинул в Майоровом рукаве, несколько скрасила ожидание. В лиловом дыму мерещились то розы за два-пятьдесят штука, то позы, то искореженное гневом лицо жены.
        Лишь бы жаловаться не пошла... за аморалку точно премию снимут.
        Уже дома, сбежав от скандала в туалет, Майор вытащил из фильтра капсулу и свиток. Инструкции не допускали иного толкования.
        Винтовку Врон Чеков по прозвищу Врочек получил издыхающей. Говоря по правде, ей давно следовало бы преставиться, но СВД-шки - твари живучие. И эта, несмотря на переломанный хребет, продолжала дышать.
        - Потерпи, - сказал Врочек, перенеся винтовку на операционный стол. - Уже недолго.
        СВД-шка прикрыла глаза. Легочные мешки ее почти слиплись, а подвздошник с горючими газами был опасно полон. Где-то под ним сидело гнездо с пулями.
        - Имеется предположение, - влез сопровождающий спецушник, - что в ней имеются пули новой селекции. Имеется необходимость извлечь.
        Врочек кивнул: извлечет.
        Пробив кожу, он откачал газы, затем расширил разрез и сунул руку в горячую плоть. Пальцы сразу наткнулись на жесткий ком гнезда.
        - Есть, - сказал Врочек. - Личинок пять будет. Странно...
        Он высунул руку и вытер, оставляя на белой простыне желтоватые масляные разводы.
        - ...зачем столько? Выстрел один. А пуль...
        Крюк легко перерезал опорную жилу и, впившись в ноздреватую поверхность, поволок гнездо.
        - ...шесть, - Врочек пересчитал крапины коконов.
        - Не ваше дело, - спецушник, отлипнув от стены, оказался рядом.
        - Не мое, - согласился Врочек, передавая цинковый лоток в белые мягкие руки. - Эт точно. А вы бы поторопились. Без матричного раствора они долго не протянут.
        И спецушник ушел.
        Врочек же, склонившись над СВДшкой, сказал шептом:
        - Дело не мое, но... ты да я... мы-то знаем, что пули свистят.
        Кожистое веко слегка дернулось, а острие мизерикордии вошло точно в теменную ямку, оборвав мучения. Сунув пальцы в рану, Врочек нащупал жировик капсулы. Задание, находившееся внутри, было предельно ясно.
        Пандемия гриппа, накрывшего оружейные фермы, отвлекла людей от недавнего происшествия. Благо вакцину нашли вовремя и обороноспособность страны не пошатнулась.
        Солнце мое.
        Помни: воздух - твердь, сдирающая кожу. Огонь, им пробужденный, негасим.
        И я смиряюсь.
        Про войну Колька услышал по радио. Он булку доедал, молока еще с полстакана оставалось и масла кубик, сдвинутый на край ломтя. Колька предвкушал, как масло - сливочное, желтое - попадет на язык, крутанется по нёбу, обволакивая сытным жирком - а тут радио и про войну.
        - ...коварно напали на...
        Колька поперхнулся, и масло слетело прямиком на брюки. Только никто не заметил и не стал пенять на внешний вид, герою не подобающий. Все тоже застыли и к радио повернулись, небось, думая, что ошиблась оно.
        Ничего подобного.
        - ...вчера приблизительно в 20 часов помещение радиостанции в Глейвице было коварно захвачено пепелацами...
        Масло Колька все-таки подобрал и сунул в рот, уже безо всякой радости. А рука сама на грудь легла, прикрыв дырочку, никем, кроме Кольки, не видимую.
        - ...проявив мужество...
        И шепоток в голове:
        - Живой, живой... не поцарапало...
        - ...в кровопролитном бою...
        Голос диктора, нажористый, как мамкин борщ, потонул в грохоте сапог.
        Армии столкнулись, как два барана. Стальные рога артиллерии высекли искры. Копыта бронетехники взрыхлили землю, и щедрой рукой упало в нее стальное семя перезревших пуль.
        Люди шли за удобрение.
        Сигнал тревоги, раздавшийся в пять-сорок, заставил Майора поморщиться, а на горизонте уже показались тени бомбовозов. Они шли неторопливо и чинно, как гувернантки, в окружении роя непоседливых истребителей.
        Желтые трассеры разодрали небо. Эхо прокатило отголоски взрывов и скрылось в бункерах. Майор же застыл, глядя на кипение воздушного боя.
        Дойдут? Не дойдут?
        Вот крайний в стае нырнул и устремился к земле, отчаянно молотя крылами. Из распоротого пулеметной очередью брюха сыпались недозревшие икринки бомб. Они разрывались, не долетая до земли, и казалось, что бомбовоз разбрасывает огненно-желтые астры. Точно такие же украшали комплект белья, заботливо припрятанный супругой для спального гарнитура "Надежда".
        Выдали... авансом выдали. А бельишко она все равно не распаковала, найдя новый повод.
        Поведя плечами - сирена голосила все громче, все натужней - Майор сдвинулся с места. К условной точке он не шел - бежал неуклюжей несолидной рысцой, прижимая к боку тонюсенькую папку. Внутри были бумаги. Пять страниц, писаных от руки. В них - два месяца работы, которые не имели значения. Но бумаги еще казались кому-то важными настолько, чтобы послать связного.
        Он вынырнул из арки и замер, вытаращив блеклые глаза.
        - Вали отсюда, - сказал Майор, протягивая папку.
        Связной выхватил ее и скрылся в подворотне. А Майор неторопливым шагом направился к площади. Огненные астры догорали в небе, посыпая город смесью пепла и желтой маслянистой крови.
        Сирена откашлялась и завела:
        - Пусть всегда будет солнце...
        Эхо взрывов лупило по окнам. Стекла дребезжали, но держались. И Врочек тоже держался: одной рукой за стол, другой - за мизерикордию. Рука подрагивала, и клинок то опускался, то поднимался.
        - Бей уже! - рявкнул помощник, которому страсть как хотелось бросить все и спрятаться в бронированной утробе бункера. - Бей!
        И Врочек ударил. Неудачно. Клинок скользнул по лобовой броне и вошел в глазницу криво.
        - Извини, - сказал Врочек, исправляясь. Со второго удара добивать - прежде с ним подобного не бывало. Но гранатомет, измученный допросами, был рад уйти.
        Помощник тоже.
        Ну и хрен на него. Сука. Все вокруг суки. Воюют, воюют, а Врочеку убирать...
        Должно было получиться иначе.
        Он вытер мизерикордию о халат и достал из кармана флягу.
        - Соотечественники! - голосом Лидера произнесла радиоточка. - Наверное, это моя последняя возможность обратиться к вам: военно-воздушные силы Пепелац бомбят Столицу. Но в моих словах не горечь, а надежда. Я верю в судьбу нашей страны...
        Здание содрогнулось, и стекла все-таки выстрелили, осыпав Врочека осколками. Они сияли, словно драгоценные камни.
        Все должно было получиться иначе!
        - Мы переживем этот мрачный и горький час. Знайте же, что не далек, близок тот день, когда вновь откроется широкая дорога...
        - Вопрос, куда? - сказал Врочек, допивая остатки спирта.
        - Да здравствует народ! - крикнули в ответ. - И пусть гибель наша не будет напрасной! Наш подвиг кровью будет записан в анналы истории...
        - В анале, - поправил Врочек.
        Мать же вашу! Иначе все быть должно! Иначе!
        - На баррикады, друзья, на баррикады! Ни шагу назад.
        Врочек кинул флягу в ящик с останками и поднялся. Шел он покачиваясь. Под ногами хрустело. Из распоротой щеки кровило, а снаружи, перекрывая грохот канонады, доносилось:
        - Пусть всегда будет небо...
        Колька видел, как летит снаряд, оставляя серый след на сером же небе. Вот распускаются костяные закрылки, выравнивая траекторию. Вот вздрагивает и раскалывается крыша, а после взлетает, подброшенная ударной волной. И стеклянная крошка дробью прошивает стены.
        А Кольку опять не задело.
        Здание, разорванное пополам, еще держалось, точно не желая верить в случившееся. А потом вдруг взяло и рассыпалось. И это было до того неправильно, что Колька оцепенел. Он так и стоял на площади, под ревущим репродуктором, прижимая к груди полученную папку и глядя на останки Штаба.
        Где-то под ними находился бункер, попасть в который у Кольки не выйдет.
        Опоздал.
        Подвел.
        А ему поверили... поручили... понадеялись... как на героя... не знали, что герой - не настоящий.
        - Не стой! - крикнул кто-то, выдирая папку из Колькиных рук. - Пристрелят.
        Пули и вправду свистели, разбиваясь с лету о камни мостовой.
        - Двигай, двигай! - кричали Кольке в ухо. - На баррикады!
        - Пусть всегда буду... йааа...
        Мачту с динамиком все-таки сшибло.
        - Ты кто? - спросил Колька, глядя на нежданного спасителя. Тот был невысок, сутуловат, грязен и явно нетрезв. - Кто ты такой?
        - Врочек, - ответил Врочек, думая, на кой хрен ему было связываться с этим щенком: все равно до точки не доберется. Самому бы успеть.
        А с другой стороны: зачем?
        - Это... это секретные бумаги.
        - Неужели?
        Мальчишка дернулся к пистолету, такому же молоденькому и доходяжному.
        - Сиди, - велел Врочек, раскрывая папку. - А то пристрелю.
        Бумаги он просматривал по верхам, злясь на неразборчивый почерк писавшего. Паренек сопел, но не дергался, только затылок взглядом сверлил.
        - Вот, значит, как... - Врочек закрыл папку и, не целясь, метнул в урну. Белые листы закружились на радость ленивым пулям.
        - Но это же...
        - Просто бумажки. Выпить хочешь?
        Парнишка мотнул головой, не в силах отвести взгляд от погибающего отчета.
        - Ну и правильно, что не хочешь, потому как нету. Вставай. Пошли.
        - Куда?
        - На баррикады.
        К баррикаде Майор вышел первым и занял место у пулемета. Стрелял короткими очередями, не целясь, но просто давая знать о том, что точка существует. Врочек, протиснувшись между ящиками и мешками с песком, потеснил Майора.
        - А... а это вы? - спросил Колька, присаживаясь в уголке. Он не очень представлял, что принято делать на баррикадах. Майор кивнул, дескать: совершенно точно он - это он.
        - А... а он бумаги уничтожил.
        - Стукач, - сплюнул Врочек и похлопал пулемет по холке. - Хрен с ними, с бумагами... поздно уже.
        И Майор снова кивнул: дескать, хрен и совершенно точно - поздно. Тогда Колька просто сел и принялся ждать. Он не знал, чего именно ждет, и жалел об оставленной дома медали: надеть бы ее и, глядишь, унялся бы сквознячок в груди.
        К обеду наступило затишье. Небо и то прояснилось, припрятав портянки пороховых туч. Но ветер все равно приносил запах гари.
        - Значит, ты с той стороны? - Врочек лег возле пулемета, прикрываясь согнутым локтем от солнца. - Наших заражал?
        - А ты - наших? Пепелац?
        - Точно.
        Повисла пауза, которая показалась Кольке целой вечностью. Даже облака успели перестроиться в два фланга. Наконец, Майор спросил:
        - Чего по своим тогда?
        А Врочек ответил:
        - Да хрена с два там мои. Или твои. Чьи - не знаю. Ихние теперь. Курить будешь?
        Майор покачал головой и вытащил сигару:
        - Как-нибудь потом...
        - А я сейчас, - в пачке Врочека сигарет осталось две, но Кольке он предлагать не стал.
        - Вы нам. Мы вам. Логично, - Врочек выдыхал дым в сторону от пулемета. - Правда, одного не учли. Пули - свистят.
        - В смысле? - Майор закрыл глаза. Смешалось все. Оружейные фермы. Капсулы. Вирусы. Розы. Позы. Спальный гарнитур "Надежда". И белье с желтыми астрами, похожими на взрывы недозревших бомб.
        - Да без смысла. Свистят и все.
        Колька прислушался: пули и вправду свистели. Но разве ж это новость? Вот то, что Майор с пепелацем беседы беседует - это новость. А пули... они всегда свистели.
        - Думаешь, они? - Майор пнул жестянку, в которой еще оставалась парочка пулеметных лент.
        - А хрен его знает. Сначала мы...
        - Разум победит?
        Врочек засмеялся, и Майор тоже засмеялся, а Колька снова не понял, чего смешного-то? И в дырочку сквозило, пусть и осталась она на старой форме, прикрытая латунной медалькой, которую дали незаслуженно.
        - Разум... разум... - Врочек поднял стреляную оболочку. - Все понадеялись на разум. В теориях красивенько. Если пуля себя осознает, она не захочет умирать. Конец войне. Конец насилию. Благая цель.
        Над головой стрижом мелькнул истребитель. Зацокотал по крышам стальной дождь, а рокот возвестил о приближении танков. Врочек вновь прилип к пулемету. Он стрелял прицельно, невесть зачем экономя патроны. Но они все равно закончились, как закончились и Колькины раздумья.
        Теперь он знал ответ и удивлялся его простоте.
        - В бою не сдается... - затянул он, подбадривая сам себя. Ладонь легла на теплую рукоять.
        Все правильно.
        Никто не думает о смерти. Наоборот: они жить хотят. И живут. Только иначе чем люди. Но кто виноват в таком?
        Ответ был перед Колькой.
        И когда голова Врочека разлетелась серо-желто-алыми брызгами, Колька пожалел пулю: ее существование было очень коротким.
        Небо мое.
        Помни: наша встреча - предопределена. Ждать недолго. Колыбель моя созрела.
        Ты готово?
        Докурив до половины - сигара оказалась на редкость крепкой - Колька снял пистолет с предохранителя и приставил к подбородку:
        - Разум победит, - сказал он и нажал на спусковой крючок.
        Колька еще услышал сухой скрежет бойка и эхо взрыва, толкнувшего пулю в ствол. За этим эхом пряталось другое, недоговоренное:
        - ...разум...