Спираль Андрей Геннадьевич Лазарчук
        S.T.A.L.K.E.R. #00 Бывший старлей Юра Шихметов - не сталкер и вообще не типичный обитатель
«призонья». Он служит в некоей военизированной организации, которую правительство предполагает использовать для наведения в Зоне элементарного порядка. Пока что идут интенсивные тренировки… Но однажды таинственно исчезает его любимая девушка,
        - а очень скоро, во время одной из рутинных облав на зомби Зоны, её находят - полностью лишённую разума, утратившую свою личность.
        Что произошло? И возможно ли как-то спасти девушку? В поисках ответов Шихмеров дезертирует - и начинает собственный долгий путь в сердце Зоны, где всё, абсолютно всё - совсем не то, чем кажется…
        Андрей Лазарчук
        СПИРАЛЬ

1
        Старлею Юре Шихметову не только не дали капитана, но и изгнали из рядов настолько грубо и обидно, что сравнить это можно было только с внезапным изнасилованием в подворотне. Капитану положена была бы хоть маленькая, но своя квартирка в Железноводске, где базировались тылы бригады, а так - быстро сушите кальсоны, товарищ старлей, и в три дня освобождайте комнатку в офицерском общежитии, вам туда больше не надо. Вот ваши гражданские документы, вот немножко денег, и решительно ни в чём себе не отказывайте…
        Юра долго и мучительно пытался понять, что произошло, но ни до чего определённого не додумался. Картина не складывалась, а главное - жгучая обида мешала сосредоточиться, подходить ко всему с холодным умом. Он взял билет в плацкартный вагон и купил новые белые штаны с карманами на бёдрах. Продолжая по инерции думать о произошедшем, он забрался на полку и стал смотреть в окно. Смешно и думать, что кто-то из генеральских сынков польстился на хлебное место командира разведвзвода. Единственное, что могло послужить причиной…
        - …повесились у нас два пидорка. Синцзю, красивый японский обычай - двойное самоубийство влюблённых. Вернее, повесился один, второй в петлю залез, а спрыгнуть зассал и выбраться из петли не смог - руки они себе стяжками для кабелей связали, понимаешь, чтобы уж обратного пути не было; ха! так он и стоял на табуреточке часов восемь, пока старшина не заглянул в бойлерную. Надо было по-доброму табуреточку-то убрать, а старшина недальновидный оказался, вынул гада из петли. Ну и потом дело хитро повернули, что это он их, бедненьких, до самоубийства довёл - адвокаты набежали, матери солдатские, журналюги, пидорозащитники; хорошо, объект режимный, а то из Европарламента штук восемь страшных тёток в ворота ломились, мы уж просто заперлись изнутри и вениками накрылись. Я смелости набрался и на тёток этих с вышки в бинокль метров со ста посмотрел… бррр!.. это, скажу я вам, братцы, штука посильней, чем красота. Они, оказывается, идейные были, пидоры-то, люди всей просвещённой Европе известные, видные блогхеры… Случилось это как раз три месяца назад. То есть я и решил, наивный, что прокуроры разобрались, меня
и на допросы перестали тягать… А в общем, не знаю. Что это мы пьём?..
        Юра любил ездить плацкартными вагонами, особенно летом. В них можно было открывать окна, люди часто менялись, и вообще публика была проще и идейно ближе. У него с детства была особенность: он постоянно ощущал себя немного отдельно от людей, будто между ним и другими висела прозрачная, неощутимая, но прочная плёночка. Время от времени он пытался разорвать её.
        Иногда она разрывалась, но чаще - нет.
        - Это мы пьём хороший очищенный домашний самогон, настоянный на виноградных шкурках, - сказал сосед по полке.
        - Горит?
        - Ещё как. Так вот, брат, могу тебе сказать, что история твоя интересна со всех сторон. Прежде всего как демонстрация умения смотреть и не видеть.
        - То есть? - не понял Юра.
        - То есть я примерно понял, что у вас там произошло и почему тебя так вот по пицунде мешалкой отправили подальше. В подробностях я, конечно, рассказать не смогу, не был и, кроме тебя, ни с кем больше не беседовал, но одно могу гарантировать: ты про это дело что-то настоящее знаешь, но при этом сам даже не чувствуешь, что оно в тебе сидит, это знание. А командиры твои сообразили - ну и…
        - Постой-постой. Как это может быть?
        - Как тебе объяснить… ты кусочки картины все имеешь, только сложил их неправильно. Мозаики эти, как их… козы, позы…
        - Паззлы?
        - Во-во. Сложил не так, как надо, а так, как подсказали. И всё сошлось, и лишних нет, а что картинка дурацкая - так и жизнь у нас такая. Или ещё смешнее - был случай: мужик сфотографировал своих приятелей на шашлыках, а на заднем плане на фотокарточке его жена трахалась с каким-то другом семьи; так вот карточка пролежала у него в альбоме четыре года, прежде чем это увидели. Смешно, да? Ещё налить?
        - Два глотка, не больше - а то жарко… Слушай, а ты откуда знаешь, что… ну… это…
        - А я бывший следак. Причём хороший. Такие вот простенькие дела раскалывал как нечего делать. Потому и бывший теперь…
        - Может, тогда и это расколешь? Мучает меня оно…
        - Извини, не хочу. Надоедает в конце концов в говне рыться - даже за деньги. И - хочешь совет?
        - Ну?
        - Забей. Даже если ты и выстроишь верную картинку, ты всё равно ни проверить не сможешь, ни сделать что-то. Поэтому не жги напрасно мозг, он тебе на гражданке ой как пригодится. Ты сам откуда? Москвич?
        - Нет, из Дмитрова.
        - О, почти соседи. Я из Дубны. Серёгой меня зовут. Чем заниматься будешь, уже знаешь?
        - Пока нет. Разберусь на месте.
        - Если долго провисать будет, звони. Экспедиторы нам постоянно бывают нужны. Работа разъездная, но не слишком пыльная. Контора не богатая, но и не бедная… в общем, перебиться какое-то время можно. А там что-нибудь получше подыщешь, если не понравится. Может, и не захочешь подыскивать.
        - Экспедитором… ну, почему нет. А ты там кто, в этой конторе?
        - Разгребаю завалы в основном. И так, по мелочи. Пиши телефон…
        - Щас, записульку достану… А что экспедировать-то?
        - Жратву в основном. Консервы, пиво… в общем, всякое такое. Стиральный порошок ещё… Минимум романтики.
        - Мне этой романтики, якорный бабай…
        Юру уже несколько лет поражал очевидный для всех факт: можно сесть в плацкартный вагон и за полтора суток уехать из войны в Москву, где все заняты только собой и всякие там разведвзводы никому на хрен не нужны. А потом снова сесть в тот же вагон и вернуться на войну. Но теперь уже, наверное, обратной дороги ему не будет.
        Поздно вечером поезд остановился в голой степи и какое-то время стоял безмолвно, а потом объявили, что впереди серьёзная авария и стоять придётся не меньше шести часов. Юра ушёл далеко в степь. Пахло прогретой землёй, дымком и почему-то сушёной вишней. Над горизонтом полыхала исполинская луна - раз в десять больше московской.
        Кто-то пел у костра, кто-то даже плясал.
        Простояли меньше шести: тепловоз загудел, собирая разбредшихся. Юра даже с сожалением забрался в вагон, лёг и скоро уснул. Серёга из Дубны давно похрапывал под простынёй.
        Когда Юра проснулся, Серёги почему-то не оказалось на месте. Ну, не оказалось, и ладно. Человек в командировке…
        В Москве у Юры было дело, которого нельзя избежать. Улица Покрышкина находилась далеко на окраине, и он ещё поблуждал в поисках нужного дома. Конечно, родителям Витьки всё сообщили давным-давно, ещё весной, но он привёз, как и обещал, кой-какие Витькины вещи и, главное, папку с рисунками. Подробности рассказывать не стал - соврал, что сидел в другой машине. Его хотели оставить ночевать, но он сумел отговориться: мол, мать ждёт.
        Успел на последнюю электричку.
        Про мать он тоже соврал, но оказалось, что не соврал: действительно ждала. Вообще-то она жила со своим третьим мужем в Брянске, он был большой шишкой на строительстве новой общей русско-белорусско-украинско-казахстанской столицы. Про приезд Юры она узнала случайно, позвонив в часть и попав на Володина, он-то всё и рассказал.
        Проговорили до утра.
        Ехать в Брянск Юра всё-таки отказался, хотя Брянск сейчас кипел и блистал, и устроиться там на хорошую перспективную работу можно было куда легче, чем здесь. Мать уехала назавтра вечером, она теперь тоже была очень занятым человеком и ездила на «ВМW» с личным водителем.
        Квартира - хорошая, трёхкомнатная, почти в центре - пребывала в захламлении и запустении. Теперь Юра был тут полным хозяином. Он стаскал ненужную мебель в меньшую из комнат, запер её, стал жить на освободившемся пространстве. Денег по расчётам должно было хватить на два месяца, если не шиковать. Не слишком охотно он обзвонил немногочисленных прежних друзей и подруг, с кем-то посидел за пивом, с кем-то повалялся в койке. Это было скучно. Его ещё в школе звали Замороженным, тогда он обижался и пытался как-то с этим бороться; теперь понял: против природы не попрёшь. Ну, замороженный. Зато похож на молодого Мэтта Деймона. Тот тоже замороженный. И ничего - звезда.
        В общем, девицы появлялись и исчезали сами, он ничего не предпринимал ни для того, ни для другого.
        Потом он устроился охранником в «Базис». Его немного повеселила процедура получения лицензии: за двадцать минут всё - и медкомиссия, и нарколог, и психолог, и психиатр, и экзамен. Теперь он получил право иметь при себе на службе гражданский (то есть с ослабленным патроном) пистолет и в острой ситуации мучительно размышлять, применять его или остеречься; неизвестно, что страшнее: дадут тебе по голове и свяжут, - или ты всё сделаешь по инструкции и потом долго и тупо будешь объясняться со следователями и судьями - с почти однозначно плохим для себя результатом. Вместо пистолета он купил боевой фонарь-дубинку на девятьсот люменов. Впрочем, и его ни разу не пришлось использовать - до последнего дня.
        Через четыре месяца снова приезжала мать, снова уговаривала перебраться в Брянск - Юра не поддался на эти уговоры, но в качестве компенсации просто вынужден был взять деньги. Не очень толстую, сантиметров пять, но всё-таки пачку.
        За шесть миллиметров он нанял бригаду, и ему сделали простенький добротный ремонт квартиры, а за тридцать пять миллиметров купил слегка подержанный «ТГНБ» - камазовский внедорожник. Машина оказалась вполне пристойной и даже не слишком прожорливой, а главное, полностью оправдывала своё название и грязи действительно не боялась; и поздней осенью, и следующей весной он с двумя новыми приятелями из
«Базиса» несколько раз ездил на охоту-рыбалку и во всём убедился сам.

«Базис» был конторой достаточно большой, но не амбициозной: брал под охрану два-три, иногда четыре десятка самых разных, однако не слишком важных объектов - в диапазоне от овощебаз до вилл. Юру обычно ставили на офис страховой компании или на гостевой домик нефтяников. В последнем случае работа была не столько охранницкая, сколько по хозяйству: наколоть и натаскать дров для сауны, проследить, чтобы никто не утоп в бассейне, помочь перебравшим гостям не промахнуться мимо своих коек - ну и так далее. Если же гостей не было, Юра со старым садовником Юсуфом часами гоняли шары на бильярде. Когда-то Юсуф работал маркёром в Алуште, глаз и рука его были уже не те, но навыки оставались, и эти навыки Юра жадно перенимал.
        Складывать паззл он так и не перестал, однако теперь это протекало где-то в глубинах мозга само собой - иногда, правда, активизируясь ночами. Был случай, когда Юре показалось, что он всё понял, все фрагменты сошлись и никакие концы не торчат, он вскочил, не зная, что делать, а потом даже набрал номер Серёги из Дубны, но после первого гудка устыдился - глубокая ночь, блин! - и положил трубку. С чувством исполненной повинности он лёг, провалился в глубокий и горячечный сон - и увы, наутро не помнил ничего из своих построений…
        В общем, всё так и текло - размеренно и неторопливо, - пока не появилась Алёна.

2
        Весна была долгая, холодная и противная, и даже первая половина июня выдалась так себе - пасмурно, дожди хоть не затяжные, но каждый день. Лето началось только после пятнадцатого. И тут Митрофаныч - один из двух директоров «Базиса», у которого именно в эти дни младшая сестрёнка выходила замуж, - решил устроить пикничок для своих: то есть и сотрудников, и клиентов, и просто друзей. Всего желающих набралось человек шестьдесят-семьдесят - непьющие на своих колёсах, для остальных был предусмотрен длинный вместительный жёлтый автобус. Кавалькада получилась впечатляющая: впереди лимузин, за ним десяток легковушек, за ними автобус, а за ним грузовичок с припасами. Неподалёку от Дубны на водохранилище у одного из Митрофанычевых друзей была своя турбаза, которую и сняли целиком.
        Сначала было неплохо, но под вечер Юра резко загрустил; снова между ним и другими людьми повисла плёнка, на этот раз плотная и мутноватая. Он ушёл на берег. До заката оставалось часа два-три, небо было почти чистым, с лёгкими облачками по краям. На пляже немного в стороне громко пировала компания человек в десять, то ли свои, то ли чужие - в трусах не узнать; трое поохватистее забрели в воду по яйца и застыли в задумчивости. Юра посмотрел в другую сторону. Там далеко в залив выдавался длинный причал, и среди моторок рядом с ним покачивался на поплавках оранжевый дельтаплан с мотором. Любопытствуя, Юра пошёл туда. Под полосатым зонтиком загорала в одиночестве попой кверху голая девушка, читала книгу. Рядом лежали гигантские тёмные очки. Хорошо людям, подумал Юра.
        Он забрался на причал, новые доски приятно пружинили под ногами; пахло тиной, водой и немножко бензином. Моторки тёрлись друг об дружку, издавали неожиданные звуки. Медленно он прошёл до конца причала, постоял, повернулся обратно. Остановился рядом с дельтапланом. Один поплавок его был изрядно помят. Сиденья располагались рядом - легкомысленные, из чёрного пластика, в дырочку. На крыле исполнен был номер: «ПР-17» и название «Пеликан». У причала аппарат удерживал простой велосипедный замок.
        - Нравится? - спросил кто-то рядом.
        - Да вот… заинтересовался, - сказал Юра, оборачиваясь.
        Перед ним стоял совсем квадратный мужичок с головой в форме усеченной пирамиды. Мужичка украшали камуфляжные шорты с кобурой на поясе. Из кобуры высовывалась зализанная рукоятка какого-то револьвера; в револьверах Юра не разбирался, поскольку не понимал, в чём их смысл.
        - Покататься хотите? - продолжал мужичок.
        - Ваш, что ли?
        - Нет. Я тут охранничаю. Так хотите?
        - Не знаю. А почём?
        - Полторы.
        - Что, новыми?
        - Копать мой лысый череп! Старыми, конечно.
        - Всего-то?
        - Ну. Можно, конечно, и больше. Если дольше. А так, над заливом - полторы.
        - А давайте.
        - Щас. Алё-она!!! Пассажир пришё-ооол!
        Девушка под полосатым зонтом отложила книжку, села, сидя натянула шорты и футболку, нахлобучила на лицо огромные очки, на голову - белую кепку-трансвааль, встала, отряхнулась, попрыгала. Обуваться не стала, пошла по песку босиком, по кроссовке в каждой руке. Юра улыбался про себя.
        - Здравствуйте, - сказала она, подойдя. - Вы, что ли, полетать хотите?
        - Я, - сказал Юра. - Хотя мне жаль, что я вас отвлёк от… э-э…
        - Нормально, - сказала Алёна. - Всё равно уже не загар, солнце низко. Вы на таких раньше летали?
        - Нет, - признался Юра.
        - Ну, тогда слушайте: пристёгивайтесь плотно, там перед сиденьем такая скоба есть обрезиненная - держитесь крепко, руками не машите. Блевать захочется - блюйте вправо от себя. Ну а всё прочее понятно интуитивно…
        Всё это время Юра откровенно любовался лётчицей. Из-под кепки спереди выглядывал рыжевато-пшеничный чубчик, сзади - такой же хвостик с совершенно выгоревшими кончиками волос (когда успела?), а по бокам - округлые ушки, намекающие на мультяшную мышастость. При откровенной блондинистости брови были тёмные, тонкие и с ироническим изломом; в прищуренных глазах таился какой-то очень редкий невиданный цвет - неужели настолько синий? Короткий острый носик был лихо вздёрнут и украшен созвездием (прихватывающим и высокие скулы) неярких веснушек; губы хитро подрагивали.
        - Вы думаете о чём-то другом, - сказала лётчица.
        - Пытаюсь сообразить, что это за созвездие. - Юра показал пальцами на свою переносицу и скулы.
        - Орион, - подсказала она. - С очень небольшим допуском. Так он будет выглядеть лет через пятьсот.
        - Чертовски загадочно, - сказал Юра. - У вас нет родственников - путешественников во времени?
        - Разве что дядя Митя, - сказала Алёна. - Иногда он откалывает совершено необъяснимые номера. Кстати, как вас зовут?
        - Юра. Можно Гоша. Вообще-то Георгий, но от формы «Жора» меня начинает корёжить.
        - Ни за что не подумала бы, - сказала Алёна. - Вам удивительно не идёт это имя. Давайте на время нашего знакомства вы будете… - Она прищурилась и наклонила голову. - Вла… нет, Ва… дим… Вадим, точно-точно, Вадим и сокращённо Дима. Дима… Да, вот это стопроцентно ваше. А я Алёна - ну да вы уже знаете. Полетели?
        - А платить кому?
        - Мне. Но давайте уже после. Федя сказал цену? Пятнадцать минут - полторы, полчаса
        - две, час - три. Спасжилет под сиденьем, сразу наденьте. Я сажусь первой, смотрите и делаете так же. Федя, оттолкнёшь нас?
        - Оттолкну, - сказал охранник и веско добавил: - Не шали там.
        Юра-Дима смотрел, как надо садиться: ногу на поплавок, взялся за стойку, вторую ногу сразу перекинул, чуть подтянулся, сел. Отлично. Так он и сделал, не допустив, кажется, ни малейшего промаха.
        - Класс, - сказала Алёна. - Акробат?
        - По горам лазил, - сказал Юра-Дима.
        - Уважуха. А где?
        - Кавказ, реже Тянь-Шань. Пару раз Памир.
        Он натянул пронзительно жёлтый спасжилет.
        - Надувать как?
        - Он сам надуется, если что. Ноги вон в те стремена… да-да… и пристегнись. Теперь держи вот этот фартук - вот это колечко за тот крючок, а это - за этот. И всю скобу на себя до щелчка… так. Всё? Готов?
        - Всегда готов, - сказал Юра-Дима.
        - Ах да, - сказала Алёна. - Шлемы, блин. Ненавижу. Без шлема увидят - лицензию отберут. Правой рукой под сиденье… нашёл?
        - Нашёл.
        Шлем, к счастью, оказался лёгким, почти велосипедным: прочный, но очень ажурный внешний силовой каркас и мягкая внутренность. Юра перестал чувствовать его буквально через минуту.
        - Федя, отпускай нас!
        Самолётик отплыл от причала и медленно развернулся. Алёна нажала на кнопку пуска, и очень знакомо зажурчал стартёр. Потом мотор фыркнул и заработал.
        Вопреки ожиданию он работал совсем негромко, не громче мотоциклетного с хорошим глушителем - то есть можно было переговариваться, даже не напрягая голос. Потом вступил пропеллер; свист и шелест рассекаемого воздуха оказались громче. Самолётик побежал по глади залива, заметно ускоряясь, - Юру вдавило в спинку. Самолётик подпрыгнул, стукнулся об воду, снова подпрыгнул - и теперь уже завис, а потом - у-ух! - взмыл, качнулся на воздушной волне, как гимнаст на батуте, и вдруг словно повис неподвижно, и стало намного тише, лишь только вода внизу, перечеркнутая стрелками ряби, улетала назад.
        Алёна повернула к Юре сияющее лицо:
        - Нравится?
        - Зашибись!
        - Куда летим?
        - Куда хочешь!
        - Ты сказал!
        И - положила самолёт в вираж. Плоскость воды накренилась, солнце описало дугу и оказалось слева-сзади, а впереди прямой чертой легла почти прямая стрела пляжа.
        - Острова здесь только сверху хорошие, - сказала Алёна. - Где грунт твёрдый, там намусорено, а где чисто - там болото. Но я знаю одно местечко…
        - Садиться будем? - уточнил Юра.
        - Даже и не знаю, - засмеялась Алёна. - Ты такой замороженный, что просто руки чешутся тебя расшевелить.
        - Я замороженный? - удивился Юра. - Это я просто из-за толпы такой. Меня всегда в толпе начинает клинить. Особенно когда все пьют и веселятся. Тогда я или надираюсь, или ухожу. Сегодня вот ушёл.
        - А зачем вообще приехал? Раз толпу не любишь?
        - Воздухом подышать. Тебя вот встретил…
        Он повернулся к Алёне, встретился с ней глазами - и вдруг понял, что взгляд оторвать не может.
        Так прошли секунда или две.
        Потом самолётик резко нырнул вниз, воздух засвистел в стойках и растяжках, взревел мотор. Вся конструкция затряслась, где-то внизу послышались частые хлопки. Юра покрепче вцепился в скобу. Два, считал он про себя, три, четыре… На счёт «семь» Алёна резко подала перекладину, которой управлялось мягкое треугольное крыло, вперёд, и Юру опять вдавило в сиденье. И тут же самолёт вошёл в крутой вираж над самой водой - так низко, что видно было, как от вылетающего из-под крыла воздуха вздымается бурунчик. Хлопки внизу продолжались. Юра перегнулся и посмотрел. Продолговатый кусок дюраля - видимо, крышка какого-то лючка - оторвался и, держась только на проволочке, лупил по поплавку.
        - Дотянешься? - спросила Алёна как ни в чём не бывало.
        - Вот этот, косой, можно отстегнуть?
        - Ну, отстегни. Пока никто не видит.
        Юра отстегнул один из привязных ремней, нагнулся вбок, дотянулся до злополучной крышки и дёрнул её на себя. Проволочка охотно лопнула.
        - Куда теперь?
        - А туда же, в люк то есть, и сунь. Потом приладим.
        - Ага…
        Он пропихнул крышку в люк - и она тут же принялась дребезжать там, как ложка в стакане.
        - Ну и ладно, - сказал он.
        - Потом приделаем, - повторила Алёна. Самолётик вновь круто набирал высоту.
        - Конечно.
        - А ты смелый.
        - Я-то? Это не смелость. Это просто… Я же понимал, что ты нас не грохнешь.
        - Правда?
        - Ничего кроме. Ты давно летаешь?
        - Давно. Лет десять.
        - Ни фига себе! Это сколько же тебе лет?
        - Двадцать три.
        - И что? С тринадцати?
        - Ага.
        - Вроде же нельзя.
        - А мы жили там, где никому до этого дела не было.
        - Это где же?
        - На Алтае. Недалеко от Рубцовска. Отец работал в лесоохране - я с ним сначала просто летала на разведку, съёмку вела, а потом он меня всему научил.
        - А этот аппарат твой?
        - О, если бы. Работаю на хозяина.
        - Жаль.
        - Почему?
        - Так… Тебе бы это пошло - иметь свой маленький самолётик.
        - Пока - дохляк… Эх, чёрт, занято моё любимое место! Вон, видишь - два катера стоят? Не повезло…
        Юра посмотрел. У оконечности довольно большого острова чётко выделялась как будто вырезанная полукруглая бухточка, со всех сторон обрамлённая лесом; берег бухточки был чисто белого цвета, как мел, а вода - синее, чем в основном водохранилище. Но увы, действительно два катера приткнулись к пляжу, и кто-то барахтался в воде, а кто-то раскочегаривал большой мангал - к небу тянулась струйка дыма…
        - Значит, не судьба, - сказала Алёна. - Катаемся дальше.
        Они описали большой круг над водохранилищем, то забираясь на высоту, то спускаясь совсем низко, - так, что поплавки почти чиркали по гребням крошечных волн. Потом пролетели над лежащим в кустарнике старым пассажирским самолётом, местной достопримечательностью, - и вернулись к своему причалу.
        - Ну что, понравилось? - спросила Алёна, когда они выбрались на прочное основание; всё равно покачивало, и спина, шея, затылок продолжали ощущать уже несуществующую вибрацию.
        - Чертовски, - сказал Юра, выуживая деньги.
        - Приходи ещё.
        - Обязательно. Ты тут целыми днями, с утра до ночи?
        - Вторник-четверг-суббота-воскресенье. По остальным дням я бываю свободна.
        - Бываю?
        - Ну… как правило, свободна. Так что…
        - Тогда давай в следующий раз я тебя покатаю.
        - Легко.
        - Как тебя найти?
        - Пиши…
        В общем, с этого дня в монотонную жизнь Юры вдруг вплёлся синкопический ритм.

3
        Она могла позвонить среди ночи и сказать: «Поехали купаться!» - и надо было радостно продирать глаза, хлопать энергетик из баночки и мчаться сквозь тьму в Дубну, к знакомой уже трёхэтажке на отшибе. Могла описать круг в небе, когда он шёл с работы. Могла подстерегать в засаде…
        Как ни смешно, но отношения их долгое время оставались совершенно платоническими, и Юру почему-то это устраивало. Вернее, была какая-то двойственность: Алёнка очень нравилась ему как женщина, и он готов был в любой момент изменить положение вещей,
        - и в то же время ему нравилось, очень нравилось то, что между ними происходило сейчас, этакая игра в недоступность и в то же время - предельная откровенность; с Алёнкой можно было говорить обо всём, ничего не скрывая и ничего не стыдясь, и такого собеседника в жизни Юры до сих пор ещё не было ни разу, никогда.
        - А вот тогда, в первый раз, помнишь - когда в той бухточке были катера, и ты сказала, что место занято, и садиться не будем - вот если бы тогда там никого не было и мы бы сели, что тогда? - спросил как-то Юра; они в порядке исключения просто сидели в кафе под навесом и ели мороженое из больших стеклянных креманок.
        - Тогда? - Алёнка задумчиво вылизала ложечку; ложечка тоже была стеклянная. - Тогда, я думаю, мы бы потрахались на пляже, а потом ничего не было бы.
        - Почему?
        - Я бы тебя отшила. Я умею, ты не думай.
        - Нет, почему отшила бы?
        - Ну, не знаю. Я так загадала. Что, мол, ежели чё - то больше и ничё. А ежели ничё
        - то там как пойдёт.
        - Странная ты.
        - И не говори. Сама себе не перестаю удивляться. Ни днём, ни особенно ночью.
        - Значит, мне проставиться надо тем шашлыкоедам, - серьёзно сказал Юра.
        - Ты их сначала найди, - хмыкнула Алёнка.
        - Катера «Питон» и «Игристый», пробью по базе - и вася.
        - Что?
        - Вася. Сокращённо от «Вася-не-чешись», что означает «дело сделано».
        - Забавно. А у нас говорили «вася», когда всё накрылось. Думаю, так звали толстого белого полярного лиса. Так, значит, проставишься?
        - Обязательно.
        - Забились. Я проверю, ежели чё. Сверху, как известно, видно всё, ты так и знай…
        Действительно, найти владельцев и капитанов обоих катеров оказалось делом нехитрым. Катер «Питон» (тип «Морской конёк», производство КНР, рег. № Р 51-64 МО) принадлежал некоему Нафикову Ильхаму Сулейменовичу, а «Игристый» (тип «Юнус», производства Турция, рег. № Р 52-01 МО) - Караваеву Сергею Геннадьевичу, проживает… телефон… Юра полез в записную.
        Телефон совпал. Однажды он уже звонил по нему.
        - Привет.
        - Ну, привет. - Серёга из Дубны улыбнулся. - Говоришь, по делу?
        - В каком-то смысле. Вот, держи, - и Юра подал ему тубус с бутылкой «Кутузова» внутри. - А главное - не спрашивай, почему и за что. Ты, сам не зная того, сделал для меня большое дело. Я проставляюсь. Это, конечно, не хороший домашний самогон, настоянный на шкурках винных ягод…
        - Помнишь, да? Кстати, ещё остался немножко, хочешь? Или эту раздавим?
        - Мне нельзя, я за рулём, извини.
        - Ну, всё равно проходи. Могу кофием напоить, могу чаем, могу морсом. Кстати, вот морс просто заставлю попробовать, хоть и силой, такого больше нигде не найдёшь.
        В квартире было прохладно и пахло почему-то тревожно. Потом Юра понял: это запах вяленых персиков и вяленой дыни. Ну да. При словах «восточный базар» моя рука тянется к пистолету…
        - Садись. Разгребай там… я, извини, сейчас холостякую, так что хозяйство запустил чудовищно. Давай, я две минуты…
        Квартира была из сравнительно новых - того периода, когда строили как попало. Гостиная имела совершенно кубическую форму - пять на пять на пять. Окна были прорезаны под самым потолком, невысокие и длинные: чтобы посмотреть в такое окно, нужно было взобраться на стремянку. Такая же прорезь в стене была и в сторону кухни, и сквозь рифлёное стекло (наверное, сдвигающееся) можно было видеть, как Серёга там переливается и что-то непонятное делает. Двери на кухню и в смежную комнату стояли открытыми, и стена за дверью странным образом загибалась плавно, дугой. В комнате стоял приличных размеров диван, напротив него - телевизор с двухметровым экраном и несколько звуковых колонок; угол занимал письменный стол с раскрытым ноутбуком, на стенах висели карты - явно топографические и явно интенсивно используемые - и множество книжных полок, не собранных в одном месте, а разбросанных по две-три-четыре; сплошной массив полки образовывали только на высоте. Ещё на стене висели шашка и нагайка, а рядом со столом чернел длинный оружейный ящик.
        Вошёл Серёга, гоня перед собой прозрачный столик на колёсиках. На столике стояли два чайника, графин с чернильно-чёрной жидкостью, два стакана и две чашки.
        - Раз тебе алкогольного нельзя, то у нас и других вкусных приятных напитков хватает, - сказал Серёга. - Себе-то я налью, с твоего разрешения… - Он ногтем вскрыл тубус и вытряхнул бутылку. - Хорошее пойло! Никому не дам, сам выпью. Ну, давай… это вот зелёный китайский, а это тибетский, начинать лучше с китайского… а это морс, который я поминал, его у нас даже финны по локоть отрывают, хотя своей ягоды им девать некуда… Ну, за встречу.
        - Ага. Рад видеть. В добром. Ну и вообще.
        - Как твой паззл?
        - Я его забросил. Спасибо за совет, кстати. Один раз показалось даже, что я его решил… - и Юра рассказал про сон и про звонок. - Но с того момента - как рукой сняло. Вернее, как чирий прорвался… Да, этот морс - всем морсам морс. Не дураки твои финны.
        - И почти всё - местный продукт, что характерно… Так не расскажешь, чем я тебе так угодил?
        - Не-а.
        - Ну и ладно. Чай сам нальёшь, а то неудобно тянуться…
        - Какие церемонии…
        Чай тоже был хорош; уж на что Юра не признавал в чаях никаких свойств, кроме крепости, а должен был признать - вкусно.
        - Слушай, Серёга, а такой маленькой просьбы ты не исполнишь: мне надо бы такой же коньяк вручить другому человеку, которого я не знаю, а ты, может быть, и знаешь. А?
        - Как зовут человека?
        - Ильхам Нафиков.
        Серёга поставил стакан с коньяком на стол, наклонил голову:
        - Ты серьёзно?
        - Ну… в общем-то хотелось бы.
        - И так же ничего не расскажешь?
        - Да и нечего рассказывать… Ну, вы оба нечаянно сделали мне доброе дело. Я просто хочу отдариться.
        - Нечаянно?
        - Абсолютно. Не подозревая о моём наличии.
        - Интересно девки пляшут… Так, начнём с малого: Ильхам не пьёт. То есть ни капли. Можешь его боттл сам выпить или мне отдать. Более существенно: если ты попытаешься как-то с ним связаться, то только растревожишь. Мужик он хороший, но пуганый - год назад у него дочку похитили, выкуп хотели, с тех пор он дёргается по малейшему поводу. Да и без повода тоже… Ну и вдобавок: человек восточный, тут же начнёт метаться, как бы отдарить тебя вдвойне, а у него и без того тяжёлый сейчас период. В общем, помочь могу одним: я ему позвоню, подготовлю, а ты скажешь пару тёплых слов. Идёт?
        - Ну… Раз ты так говоришь… Ну а какой-нибудь там… часы… нет, кинжал. Кинжал старинный. Есть у меня. Могу через тебя передать, если напрямую напряг.
        - Не. Я думаю, как раз тот случай, когда слова будет достаточно. Я его неплохо знаю… и это мой тебе совет. Звонить?
        - Давай чуть погодя, я хоть подумаю… Ты меня слегка ошарашил.
        - Такие вот они, ёжики, загадочные зверьки…
        - Когда мы с тобой ехали - это ты его дочку выручал?
        - Не впрямую, конечно… так, обеспечивал тылы. А ты догадлив, старлей.
        - Слегка… Тибетский, говоришь?
        - Ага. Говорят, его надо пить с молоком яка и ячьим же маслом, но я пробовал - редкая гадость. Да и нету в наших краях ячьего масла…
        Вот этот чай был из тех, которые Юра понимал: густой, вяжущий, отдающий землёй и дымом, - в общем, настоящий мужской напиток. Он одолел полчашки, вытер со лба проступивший мелкий пот и сказал:
        - Ну, давай позвоним. Раз уж нельзя иначе.
        Серёга кивнул, о чём-то задумался на несколько секунд, потом вынул телефон, вручную набрал короткий номер, послушал гудки, дал отбой.
        - Скоро он перезвонит.
        Налил себе коньяку на донышко стакана, поднял на уровень глаз, прищурился.
        - А ты, значит, к Ленке-лётчице клинья подбиваешь?
        Юра поперхнулся чаем.
        - Да ладно, ладно, - сказал Серёга, - всё путём. Дубна - средних размеров деревня, все всё про всех знают. Ленка - девушка заметная. И как нас товарищ Сталин учил:
«Сын за отца не отвечает»? - так и дочка за мать тоже не должна…
        - Ну ты догадлив, следак, - выдавил из себя Юра.
        - Успехов тебе на этом трудном поприще, - без улыбки сказал Серёга, - ну и вообще. Давай.
        И выцедил коньяк.
        Тут же зазвонил телефон. Рингтон - стилизация под старину: дрыннь-дрыннь…
        - Да, я. Привет. Нет, всё нормально. Сижу, пью хороший коньяк… да, некоторым не понять. Слушай, дело такое: тут незнакомый тебе человек хочет сказать пару добрых слов. Якобы ты ему мимоходом что-то полезное сделал и сам не заметил того. Ага. Нет, всё бывает. Мне вот он тоже проставился… и тоже не знаю, за что. Ага, ага. Передаю аппарат…
        - Здравствуйте, - выдавил из себя Юра, вдруг жутко смутившись. - Не хотел беспокоить, просто… просто должен вас поблагодарить, а за что - ну, потом когда-нибудь, может, и расскажу. Вот… вот и всё. Спасибо ещё раз.
        На том конце то ли глухо кашлянули, то ли подавили смешок.
        - Всегда пожалуйста, - сказал очень густой голос без ожидавшегося акцента. - Мы точно не встречались?
        - Нет.
        - Возможно, дело поправимое… В любом случае - мне приятно. Спасибо за «спасибо». Дайте ещё Сергея, если можно…
        - Тебя, - передал Юра трубку.
        Серёга с полминуты слушал что-то, потом усмехнулся, сказал: «Ну, посмотрим, посмотрим…» - и дал отбой.
        - Вот, - он развёл руками. - Дело сделано. Ильхам прослезился. Ты растрогал его железное сердце. Велено к тебе присмотреться.
        - Даже «велено»?
        - Ну, предложено. Он не мой начальник, если ты об этом. Просто хороший приятель, но с большими деньгами. Ты, кстати, кем работаешь?
        - В охране.
        - Серьёзно?!!
        - Абсолютно.
        - Но там же не платят.
        - Ну… В общем, да.
        - И какого же?..
        - Там спокойно. А мне бы ещё годик продержаться - глядишь, вся дрянь вытечет, человеком стану.
        - Хм! - сказал Серёга, сплетая пальцы и упираясь в сплетение подбородком. - Хм! А вот послушай. Есть у нас вакансия - что-то типа лесного обходчика. На вертолёте тебя забрасывают на три месяца в тайгу, домик хороший, благоустроенный, вода горячая, сортир тёплый, лучше чем в городе. И - один. Работа состоит в том, чтобы проходить по обозначенным маршрутам и вносить в дневник замеченные изменения. Потом тебя забирают, и три месяца - отпуск за половинный оклад. Полный оклад - шесть-восемь тысяч новыми за вахту, в зависимости от сезона…

«Новым» называли «общий» рубль. На момент введения его ненадолго привязали к доллару в пропорции один к одному. Сейчас доллар стоил чуть больше восьмидесяти копеек.
        - А в чём подляна?
        - Никто пока не знает. Увольняются без объяснения причин.
        - Заманчиво, якорный бабай. Но…
        - Да, понимаю, тебе не подходит. Пока. Но имей в виду: рядом с Ленкой мужики как-то очень быстро сходят на нет…

4
        Юра не сошёл. Просто жизнь его чётко разделилась на сон и явь: во сне он отбывал охранницкую повинность, спал, ел, делал что-то по хозяйству и даже съездил один раз на рыбалку; наяву же он возил Алёнку на авиасалоны, сидел с нею в театре, бродил по опавшим листьям, слушал её рассказы и рассказывал сам…
        Однажды, уже в середине сентября, они возвращались вечером из леса - набрав опят, до которых Алёнка была большой охотницей, - и вдруг влетели в непроглядный туман. Как назло, накануне сдох навигатор. Юра пытался найти дорогу по бумажной карте, но где-то явно не туда свернул, потому что вместо ожидаемого шоссе под колёса подвернулась отсыпная грунтовка. Проехав километров пять наугад, Юра понял, что они попали в совершенно дикие места, найти которые в сверхнаселённой Московской области, всей, казалось, распроданной под дачи и малоэтажки, было приятной неожиданностью. Более того, скоро дорога упёрлась в брод через довольно широкую речку. Юра стал сверяться с картой, чтобы понять, куда их занесло (ибо в отличие от дорог речки текут в одну сторону, и это какой-никакой, а ориентир), Алёнка же высунулась в люк и стала светить жёлтой фарой-искателем куда-то вдаль. Потом она присела.
        - Там что-то есть, - сказала она.
        - В смысле? - рассеянно спросил Юра.
        - Деревня или дачи. Ты же проедешь здесь?
        - Конечно.
        - А там можно будет спросить.
        - Попробуем…
        Брод оказался глубже, чем казался, вода подошла почти под окна, но машина справилась - хотя чуть позже в салоне запахло горячим паром, вода всё-таки добралась до двигателя. Надо будет проверить герметизацию, отметил про себя Юра.
        То, что увидела Алёнка, оказалось не дачами и не деревней, а большим двором с домом в глубине, с ещё какими-то нереально проступающими сквозь туман постройками
        - наверное, ферма, предположила Алёнка, и Юра согласился.
        Два окна в доме светились.
        Юра подошёл к воротам. На столбе белым пятном выделялась кнопка звонка. Юра нажал. Слышно было, как внутри дома звякнул звонок.
        Минуты две ничего не происходило. Потом по двору неторопливо и молча прошла огромная чёрная собака, легла около крыльца.
        - Поедем отсюда, а? - тихо сказала Алёнка.
        - Сейчас, - сказал Юра. - Спросим дорогу и поедем.
        Дверь открылась. Огромный бесформенный силуэт практически загородил весь свет, скопившийся в прихожей, - как будто заткнул собой дыру, чтобы добро не разбазаривалось.
        - Кто такие? - Голос был непонятно какой - мужской, женский? - но очень хриплый. - Чего надо?
        - Заблудились, - сказал Юра. - Дорогу хотим спросить.
        - Ну, спрашивайте.
        - Дубна где?
        Фигура сдвинулась немного вперёд, приобретя некоторую объёмность, подняла голову и после нескольких секунд размышления показала рукой сначала вверх, а потом широким жестом влево и назад, почти за свою спину:
        - Туда.
        - Оба-на, - сказал Юра. - А как на шоссе выехать?
        - На шоссе можно и туда, - фигура показала рукой в ту сторону, откуда только что приехали Юра с Алёнкой, - и туда. - Теперь рука распростёрлась вправо. - Только там разрыли всё…
        - А на карте не покажете?
        - Не-а. На карте не покажу. А у вас что, нафигатора нет?
        - Сдох.
        - Таки плохо… По такому туману, да ночью… ни хрена не найдёте.
        Хозяин подошёл вплотную к калитке. Теперь видно было, что это мужчина в широченном плаще; лицо у него было из тех, что называется «бабьим», с дряблым подбородком и щеками; волосы, слипшиеся, как под дождём, свисали по лбу и вискам.
        - А переночевать у вас тут нельзя? - спросил Юра и почувствовал, что Алёнка дёргает его сзади за куртку. Но слово уже было сказано.
        - Да почему нельзя? Можно. Денюжку какую дадите?
        - Тысячи две старыми у нас с собой есть, - сказал Юра. - По грибы ездили, не запаслись.
        В дверях появилась ещё одна фигура.
        - Кто там, Вась?
        - Да дубнинские… заплутали.
        - Ну и чего ты людей за забором держишь? Зови в дом.
        - Да я… Машину во двор закатывайте, - сказал хозяин Вася. - Тут, конечно, никто не шляется, но мало ли…
        Хозяин отпер ворота, Юра сел за руль, Алёнка рядом.
        - Ты что-то мне хотела сказать? - спросил Юра.
        - Да нет… так… померещилось. Я же пуганая, ты знаешь.
        Юра знал.
        Он ввёл машину во двор, заглушил мотор, с хрустом затянул ручник. Свет фар заливал двор - и в тот момент, когда лампы погасли, погасло и всё вокруг, будто сгустилась мгла. И только через секунду проступили - тускло - и дверь с человеческим силуэтом, и окно прямо, и свет от другого, за углом, окна на земле…
        - Прямо «Сайлент-Хилл» какой-то, - прошептала Алёнка.
        Юра нащупал между сиденьями свой боевой фонарь, взял наизготовку и первым вылез из машины.
        Чёрный пёс так и лежал неподвижно в позе сфинкса у крыльца.
        - Кобзарь, - сказал Вася. - Это гости, понял?
        Пёс наклонил голову.
        - Гости, это Кобзарь. Всё знает, всё понимает. Но лучше по двору ночью зря не шастать.
        - А в сортир?
        - В доме сортир.
        Выбралась Алёнка с рюкзачком, где у неё был аварийный запас. Юра запер машину.
        - Ну, входите, гости нежданные, - сказала хозяйка. - Чем богаты…
        В доме мощно пахло сушёными грибами; связки их в изобилии висели повсюду.
        - Люда, - протянула ладошку хозяйка. Она была довольно высокая, худощавая, с уставшим малоподвижным лицом и неожиданно живыми глазами.
        - Алёна.
        - Юра.
        - Ну а Васька… сейчас придёт. Он иногда болтает лишнего, не обращайте внимания. Ужинать будете? Мы-то уже, а вы…
        - Ой, да не утруждайтесь, - сказала Алёна. - У нас с собой.
        - Не по-людски… - уже спиной говорила Люда, склоняясь перед освещённым нутром холодильника, - сейчас, сейчас, хоть крошечку…
        И почти мгновенно на столе образовались миска с картофельным салатом, тарелка крупно нарезанной ветчины и две миски с грибами: жареными, приправленными горчицей, и солёными, политыми подсолнечным маслом.
        - Не стесняйтесь, я с вами просто за компанию посижу, а вы ешьте, ешьте, в городе еда не такая…
        Появился хозяин Вася с бутылкой в руках и собранными в щепоть маленькими стаканчиками.
        - Вот. Не знаю, как у вас заведено, а у нас принято перед ужином принять по маленькой…
        - Васька!
        - Сорок лет я Васька. Не возражай. Пьяным когда меня видела?
        - Ладно, - смягчилась Люда, - капни по маленькой, что-то и я устала сегодня… Давайте за знакомство.
        Разговор завязался. Хозяева оказались не совсем хозяевами, а арендаторами. Откуда сами? - переглянулись и на миг замялись. Из-под Любечей. Где это? Украина, белорусская граница…
        - Зона? - спросила Алёна.
        Две головы согласно кивнули. Только сейчас Юра увидел, как эти люди похожи друг на друга. У него круглое одутловатое лицо, у неё - длинное измятое, а вот поди ж ты… да, неспроста на переселенцев из окрестностей Зоны смотрели почему-то как на прокажённых; считалось, что соседство с ними то ли приносит несчастье, то ли они вообще заразные…
        Большая часть переселенцев оказывалась в Сибири или на Дальнем Востоке, некоторая
        - в Поволжье, ещё сколько-то разбредалось по всему миру, хотя препоны, которые им чинил цивилизованный мир, ни в рамки здравого смысла, ни в рамки всяческих конвенций о беженцах и вынужденных переселенцах не укладывались; но давно уже было замечено, что Запад врёт как дышит.
        То есть Россия тоже врёт, но когда она врёт, то за неё становится неловко - так неуклюже и неумело она это делает. А те… Виртуозы.
        Поговорили на эту и другие интересные темы (в частности, что Люда была библиотекарем, а Василий - инженером-наладчиком автозаправочного оборудования), и незаметно оказалось, что времени уже двенадцать, а хозяевам вставать в пять. Люда проводила Юру и Алёнку в гостевую половину…

…и оказалось, что там одна кровать-полуторка, уже застеленная, и даже угол одеяла откинут.
        - Якорный бабай… - сказал Юра. - Неловко их снова беспокоить… ладно, я тут на полу…
        Алёнка молча села на край кровати, нахохлилась.
        - Не надо на полу, - сказала она. - Иди сюда. Сядь. Дай руку…
        - Ты дрожишь, - сказал Юра.
        - Дрожу. Проклятая Зона, везде достанет. Ты…
        - Что?
        - Обними. Вот так. Всё. И молчи.
        Они долго сидели в тишине, потом Алёнка осторожно освободилась из объятий, невесомо порхнула к выключателю и погасила свет.
        - Так лучше, - сказала она.

5
        И да: так хорошо, как в следующую неделю, Юре не было никогда в жизни. Казалось бы… а вот. И если верна теория «половинок», то это была та самая единственная его половинка, без которой он был нецелен. А теперь стал. Слепой прозрел, безногий пошёл, спящий проснулся. Пробило изоляцию. Прежде ничего подобного не случалось. Сколько у тебя женщин было? - пытался он себя осаживать и охлаждать. Тридцать, сорок? Да, отвечал он себе, где-то примерно столько… а толку? Можно считать, что не было ни одной. И вообще это что-то другое.
        На работе над ним беззлобно посмеивались, он не замечал.
        Нет, не неделю. Девять дней. Нехорошее словосочетание…
        Потом разразилась катастрофа.
        Было так: лежали у Алёнки в её икеевской сиротской раскладушке, откинув простыню, потому что жарко. В форточку втекал горьковатый запах: где-то жгли палые листья. Юра медленно вёл кончиком пальца по внутренней нежной стороне закинутой за голову Алёнкиной руки, по краю подмышки, по маленькой груди, по булавочным головкам гусиной кожи, вдруг собравшимся вокруг соска… Алёнка поймала его руку, крепко прижала к себе, повернулась на бок. Лицо её выражало сейчас нечеловеческую решимость, хотя глаза были закрыты.
        - Дим, - сказала она тихонечко; это имя всё более приживалось меж ними. - Дим, я знаю, ты меня сейчас убьёшь - и будешь прав…
        - Что? - Юра приподнялся на локте.
        - Я тебе просто не говорила…
        - У тебя муж и двое детей?
        - Не смейся. Я ещё весной подписала контракт… на полгода - в Отрыв… туристов катать. Я же не знала…
        Юра почувствовал, что падает куда-то.
        - И… когда?
        - Завтра вечером.
        - Завтра…
        - Ну, хороший мой, это же ненадолго, это на полгода всего, потом опять сюда, ну что ты так…
        - Да нет, - сказал Юра. - Я ничего. Ничего… А ты не думаешь, что на этот раз тебя прихватят?
        - Ты о чём? - вдруг жалобно и фальшиво, совсем на себя не похоже, спросила Алёнка. Юра только посмотрел в ответ. - Постой… ты знал? А откуда ты знал?
        - Какая разница - откуда… долго вычислить, думаешь?
        - Ты что, меня проверял? Ничего не спросил, сам стал проверять, да?
        - Могла бы и сама сказать, не дожидаясь… - Тут Юра себя прервал. - Нет, не проверял. Твой работодатель проболтался. Он и меня клеил, но я пока не согласился.
        - Работодатель? Ильхам? Не может быть…
        Алёнка натянула на себя всю простыню, села, обхватила колени руками.
        - И что он сказал?
        - Да не то чтобы сказал… Я ведь тоже старый воробей. Думаешь, разведка - это только на пузе ползать? Главное, это с людьми разговаривать, да с теми, кто тебе намеренно врёт, и так повернуть, чтобы они тебе и не хотели бы, а правду сказали, сами того не заметив… Алён, ты не думай, я не…
        - Почему ты мне не сказал, что знаешь?
        - Ну… чего-то ждал. Не решался. К слову не подворачивалось. Не хотел портить момент… тебя расстраивать…
        - Не хотел… - Алёнка вдруг всхлипнула. - Не хотел он… момент… а я, как дура последняя…
        - Почему дура? Никакая ты не дура…
        - Дура. И не лезь ко мне. Не лезь, понял?
        - Алёнка, ты что?
        - А то. Знаешь, что ты всем этим показал? Что ты мне не доверяешь. Где-то что-то за моей спиной услышал, разузнал, разнюхал, разведал, - это слово оно произнесла каким-то особо гнусным голосом, - и сунул в заначку… - Алёнка вдруг стремительно побледнела, вокруг глаз проступили чёрные круги, зубы оскалились. - До лучших времён, да? Так вот, эти лучшие времена наступили. Пошёл вон.
        Юра отшатнулся. Такой он Алёнку не видел никогда наяву и в самом страшном сне не увидел бы, потому что любимые люди такими не бывают.
        Он молча встал, оделся и вышел. Когда выходил, слышал задавленные рыдания. Наверное, надо было обернуться. Если бы обернулся, думал он потом, может быть, многого плохого не произошло бы. Вообще ничего плохого. Всё было бы хорошо. Но он не обернулся.
        - Оба-на, - сказал утром, увидев Юру, Митрофаныч. - Сегодня я тебя со смены снимаю. Вика, позвони Колянычу, пусть выйдет вне графика, он перед отпуском подбашлять хочет.
        - Да не надо, - вяло сказал Юра, - что я, маленький…
        - Надо, Федя, надо… Вика, звонки переводи мне на карман, а если я кому живьём понадоблюсь, то я в «Скунскамере». Пошли, старлей.
        - Ну, зачем…
        - Старший сказал.

«Скунскамерой» назывался маленький, на шесть столиков, круглосуточный погребок прямо напротив «Базиса». Когда-то это было неофициальное название исключительно вонючей «Распивочной № 1», места сбора окрестных алкашей; потом новые хозяева всё вычистили, а название сделали официальным. Теперь, помимо выпить, здесь можно было вкусно и недорого пожрать, послушать ненавязчивую музычку, расслабиться, любуясь на здоровенном экране бесконечными проделками диких и домашних зверей… Два полосатохвостых скунса поддерживали вывеску, и внутри их тоже было немало - и нарисованных, и в виде мягких индонезийских игрушек, точных копий живых животных. Митрофаныч сразу взял два по сто перцовой и огурец, из своего стакана половину отлил в Юрин, велел:
        - Пей.
        - Я за рулём… - вяло возразил Юра.
        - Пешком дойдёшь, тут рядом. - И, когда Юра выхлебал, как воду, свою водку, кивнул: - Рассказывай.
        - Ну, что рассказывать…
        - Всё. Рассказывай всё.
        И Юра, глядя в пустой стакан, начал рассказывать - путаясь, возвращаясь к началу, объясняя что-то ненужное… Митрофаныч переспрашивал, уточнял, где надо - поправлял. В конечном итоге суть получалась такая: родители Алёнки ещё лет десять назад начали работать на Ильхама, точнее, на одну из его маленьких подставных фирмочек - надзирали за маленькой латентной аномальной зоной где-то на Алтае. Примерно такую же работу предлагал Юре Серёга - может быть, там же, может быть, в другом месте. Подобных разведанных зон только по России насчитывалось три десятка. Время от времени то в одной из них, то в другой происходили какие-то события, что-то необычное там находили… но вряд ли добыча была соизмерима с расходами на постоянный мониторинг. А может, и была. Выяснить что-то точно в этой сфере совершенно невозможно. Потом отец Алёнки умер, ничего таинственного, прободение язвы, долго не могли вывезти, перитонит. Мать с пятнадцатилетней уже дочерью перебрались в Дубну. Там на базе прежнего научного центра работала сеть частных, получастных и вообще непонятно чьих лабораторий по изучению доставленных из различных
зон - прежде всего из основной, Чернобыльской - так называемых артефактов, хотя давно уже стало понятно, что никакие они не «арте» - то есть не искусственно созданные. Ежегодно только из Чернобыльской зоны, или просто Зоны (эта - с большой буквы), выносили несколько десятков тонн разнообразных предметов, которые делились на четыре основные категории: бесполезные, но прикольные (шли на дорогие украшения и не менее дорогие аксессуары), полезные в какой-то отрасли хозяйства (тут был и теплонепроницаемый пух, и сверхпроводящие плёнки, и неразрываемые волокна, и тончайшие асферические линзы с запредельным коэффициентом преломления - и прочая, и прочая, много сотен позиций), опасные, но исследованные и пригодные к применению (в основном для разработок новых видов оружия, и частники старались держаться от этого подальше) - и, наконец, редкие, неисследованные, потенциально опасные и потенциально полезные. Вот с ними-то, последними, из четвёртой категории, и работала Алёнкина мать. Проработала три года, а потом исчезла из запертой и охраняемой лаборатории, прихватив с собой артефактов на сумму шестьсот сорок
тысяч долларов (тогда ещё новые рубли не ввели). Вместе с ней пропал лаборант, он же охранник, Ахмед. Всё было ясно как божий день… Но Ильхам, пустив, разумеется, своих гончих по горячим ещё следам, ничего плохого не сделал дочери беглянки, не отнял её квартиру в погашение хотя бы части украденного - и вообще некоторое время ничего не предпринимал. А потом нанял Алёнку на работу - днём катать туристов то над Волгой, то над Десной, то просто над лесами, - а особо тёмными ночами - челночить на малой высоте между Брянском и Конотопом, перевозя спецконтейнеры с особо ценной контрабандой; поскольку хотя и общий рынок, а посты на дорогах остались - под предлогом радиационного контроля… И вот теперь она снова отправляется поближе к Зоне, в Отрыв, это в Белоруссии, совсем рядом с Чернобылем: огромный развлекательный комплекс для туристов, сейчас это модно - развлекаться рядом с Зоной…
        - И что бы ты хотел? - спросил Митрофаныч, закуривая.
        - Не знаю, - сказал Юра. - Отмотать чуть-чуть назад. Может, тогда…
        - Она поссорилась с тобой специально, - сказал Митрофаныч. - Поняла, что ты можешь начать ломать стулья, и вывела тебя из игры. Умнейшая девушка, завидую. Теперь давай о ненесбыточном.
        Юра задумался. Даже не то чтобы задумался - ушёл в затык.
        - Выкупить её у Ильхама…
        - Плохой ход. Не факт, что она у него в рабстве. Не факт, что она не хочет делать то, что делает. Это ведь по её натуре, нет? Авантюристка… Наконец, ты отдаёшь за неё деньги, то есть как бы приобретаешь её в собственность… а она не такая птица, чтобы… Нет.
        - Всё равно надо с ней поговорить…
        - Когда ты что-то сделаешь.
        - Но что?
        - Я не знаю. Думай ты. И вот что: дуй домой, хлопни ещё стакан, усни и спи до завтра. Вот увидишь - что-то придумается само. Да, и возьми в койку бумагу и карандаш. Бывает, во сне мысль хорошая посетит, а проснулся - её уж нет. Всё, брысь. Завтра договорим.
        Ночью (или днём? или вечером?) Юре приснилось, что он дарит Алёнке самолёт.

6
        - Ну, у меня нет причин удерживать тебя. Ты мальчик большой, старлей. Хотя попытался я прозвонить эту контору… что-то мне не нравится. Ни к чему не могу придраться. Но что-то не то. В общем, бди.
        - Так точно. Буду бдить. Держать ухо востро, а хвост пистолетом. Нос по ветру. Порох сухим.

…Сеть, всемогущая Сеть. Всего лишь за трое суток поисков по профильным форумам Юра нашёл несколько мест работы вблизи от Отрыва, где официально о заработке не сообщали, но обещали много бонусов и вкусностей. Изучая отзывы, он остановился на двух, отличающихся от остальных: ЧОП «Сталь» в Чернигове и отдел охраны предприятия «ВИАНТ» в Любечах. Опять Любечи, подумал он. Он позадавал вопросы в форум - и то, как ему отвечали, и как уходили от конкретики, и что там требовалось от новичков, - всё это в сумме склоняло его к Любечам. Он написал туда письмо и скоро получил ответ с неожиданно короткой анкетой, бланком заявления и трёхстраничным «испытательным» контрактом. Юра отнёс распечатки Митрофанычу, посоветоваться, и тот сказал, что никакой серьёзной подляны нет, разве что возможность продления испытательного срока - вещь несколько необычная, да тот факт, что окончательное решение об окладе и премиальных принимается по результатам промежуточных испытаний, тоже несколько непривычно, хотя на его, Митрофанычев, взгляд - вполне разумно; надо будет подумать.
        И тогда Юра написал заявление об уходе.
        - Две недели не буду заставлять отрабатывать, - сказал Митрофаныч, - но четыре дежурства по двенадцать ты мне отдай.
        На последнем, четвёртом, Юру чуть не убили.
        Было так: он обходил уже в последний раз, под утро, территорию овощебазы и примыкающую стоянку для фур - не официальную, а так, просто постоянным водителям разрешали ставить машины на свободное место за небольшие деньги. Фуры, как известно, простаивать не должны, но иногда случается: не успели разгрузить, не успели оформить документы, гидравлика потекла… Короче, пять-десять фур в том тупике бывали постоянно. Плохо, что свет туда так и не провели…
        Юра потом так и не смог вспомнить, что привлекло его внимание: то ли звук, то ли запах, то ли движение - этакое перемещение по чёрному фону чуть менее чёрного пятна. Тем более что перемещение это произошло на самом краю поля зрения. Ну, известное дело: если тебе нужно увидеть что-то в полнейшей темноте, смотри мимо - периферия сетчатки гораздо более чувствительна, нежели центральные области. Стараясь не производить ненужных звуков, Юра отцепил от пояса свой боевой фонарь, положил палец на кнопку и медленно направил раструб фонаря примерно туда, где ему померещилось движение. Он чуть медлил, потому что знал: как только он даст свет, чувствительность сетчатки сразу и надолго упадёт, а этого ему подсознательно не хотелось. Тем более что движения больше не было, звуков не было… но запах усилился. Так пахнет человек, провалившийся в болото, потом выбравшийся из него и просохший под горячим солнцем. То есть человек из болота пахнет стократ сильнее, но примерно этим же…
        И тут позади, довольно далеко, лязгнул металл о металл. И Юра включил фонарь - скорее рефлекторно, нежели осознанно. На малую яркость, широким конусом.
        И успел увидеть собачий зад с торчащим хвостом, скрывающийся за колёсами.
        Юра тут же развернулся и второй рукой перевёл фонарь в режим стробоскопа. Засвистел конденсатор…
        Метрах в сорока от Юры стоял незнакомый мужик в широком плаще и целился в него из двустволки.
        Юра вдавил кнопку на фонаре, и он выдал первую вспышку. С десяти метров солнечным днём такая вспышка ослепляла на несколько минут, да и потом человек довольно долго ни о чём другом не мог думать, как о боли в глазах. Сейчас, с сорока метров, но ночью - должно быть не менее эффективно… На всякий случай Юра дал вторую вспышку, более узкую - прямо в лицо, прямо в стволы.
        Наверное, это его спасло, потому что два выстрела, один за другим, цели не достигли, но воздух рвануло и справа, и слева. Мужик переломил ружьё и стал перезаряжать - кажется, всё-таки на ощупь. Юра попятился…
        И тут на него бросилась собака. Молча. Почти молча. С глухим рыком и царапаньем когтями по растрескавшемуся асфальту. Поэтому Юра успел повернуться и выставить фонарь.
        Зубы с лязгом сомкнулись на горячей стали. Просто на автомате Юра ещё раз вдавил кнопку стробоскопа. Показалось, что собака вспыхнула вся изнутри…
        Но хватки не ослабила.
        Она была не очень большая, дворняга килограммов на тридцать-сорок, чудовищно нескладная, с короткой слежавшейся шерстью. От неё-то и воняло высохшим болотом. Она держала пастью чертовски горячий фонарь и, припадая на задние лапы, пыталась вырвать его из Юриных рук.
        Обежав вокруг собаки, как вокруг неподвижного якоря, Юра оказался наконец за задним свесом прицепа-рефрижератора - то есть в относительной безопасности от стрелка. Теперь у него было несколько секунд на то, чтобы покончить с собакой. Этому когда-то учили. Встав на колено и подтянув её поближе (скрежет зубов по стали был чудовищен), Юра левым предплечьем два раза ударил сверху по натянувшейся шее. Первый удар был неудачен, пришёлся просто по голове, но после второго собака судорожно вытянулась и вдруг обмякла. Однако хватка челюстей, кажется, только усилилась, и пришлось встать ей на горло и орудовать длинным фонарём как рычагом, чтобы высвободить его.
        Так. Теперь стрелок.
        Юра замер. Обратился в слух. Сердце колотилось так, что можно было не услышать сводный оркестр, марширующий за забором… и, конечно, глаза ни черта не видели. Стараясь не производить не звука и даже не дышать, Юра нащупал рукой борт соседней фуры (толстый нейлон или что-то подобное) и полез под неё. Вытянулся, перекатился на спину. Стал слушать. Левая рука начинала болеть - рубанул со всей дури…
        Тихо. То есть совсем тихо. Уже долго тихо.
        Тогда он дотянулся до рации на поясе и нажал тревожную кнопку.
        - Да, повезло тебе, - сказал лейтенант из райотдела, показывая Юре добытые из борта фуры «картечины» - нарубленные на мехножницах неровные кусочки арматуры. - Такие выковыривать из организма…
        - Но ни гильз, ни следов? - уточнил Юра.
        - Ничего. Гильзы он, положим, мог в карман сунуть, а вот почему собачка морду воротит и идти не хочет, не знаю. Да и та животина, что ты пришиб… ни разу таких не видел.
        - Я тоже, - сказал Юра.
        - У неё глаз нет, между прочим.
        - Якорный бабай…
        - Вот такие веники… Значит, рассмотреть ты его не успел?
        - Когда бы? Только фигуру в общих чертах… ну что там: плащ ниже колен, расстёгнутый, на ногах сапоги, на голове шапочка трикотажная - по-моему, из этих, что раскатываются, как гондоны.
        - Думаешь, маска?
        - Может, и маска, но лицо было открыто, только видно его было едва на четверть, остальное ружьём да рукой заслонено. А когда строб сработал, так и вообще никаких деталей не стало, белый силуэт… Нет, не опишу. Даже если встречу, и то вряд ли узнаю.
        - И кому ты дорогу мог перейти, не представляешь?
        - Да я не думаю, что он конкретно за мной охотился. Просто понял, что его засекли, и пальнул, якорный бабай, по измене. А потом смылся.
        - То есть у тебя никаких подозрений?
        - Ни малейших.
        - С Кавказа?
        - Не тот почерк.
        - Ну ладно, отдыхай пока, следакам нашим потом всё распишешь ещё раз.
        - В леденящих душу подробностях. Распишу. Во сколько?
        - А сейчас спросим…
        Не сразу, но выяснилось, что Юре нужно будет появиться в РОВД в пять часов у следователя Колесниковой. С чем он и был отпущен.
        По идее, до конца смены оставался ещё час, но Митрофаныч уже прислал сменщика - сегодня был понедельник, и база не работала. Сменщик передал, что Митрофаныч Юру ждёт для разговора. В этом Юра как-то и не сомневался.
        Идти пешком от базы до «Базиса» было двадцать две минуты. Улицы ещё не были полны утренней публикой, спешащей по многочисленным делам, но и пустыми их бы тоже никто не назвал. Дворники деловито шаркали мётлами. Кучи палой листвы воздвигались - как предтечи зимним сугробам…
        Вдруг Юру остановило. Если бы у него росла шерсть на хребте, она встала бы сейчас дыбом. Знакомый запах - вымоченной в болоте, а потом высушенной собачьей шерсти - тонко-тонко распространялся в утреннем воздухе. Юра медленно осмотрелся. Справа - бетонная стена с железными воротами, там бывший завод телерадиоарматуры, а сейчас
        - мебельный цех. Напротив же…
        Напротив, наискось от ворот проходной, за плотной стеной сирени стоял явно нежилой дом, заваленный справа и слева строительным мусором. И вот от него и тянуло запашком.
        Хуже того: Юра вдруг понял, что из дома, из его выбитых окон, из подвальных отдушин на него смотрят. Без глаз. С холодным равнодушием, как бы мимо. Но смотрят и видят. Видят, что ему не по себе. Что он как голый под этим рассеянным взглядом. Что он не знает, что делать…
        Юра переступил с ноги на ногу - и заставил себя идти дальше, не сбивая шаг, не оглядываясь и вообще насвистывая про себя какую-то пошлую песенку.
        Митрофаныч, человек бессемейный, иной раз и ночевал в офисе, была у него за кабинетом берлога, которую подчинённые именовали почему-то «вертепчиком». Там он спал, там, случалось, и пил в одиночку. Было в прошлом Митрофаныча какое-то «белое пятно», что-то неоткрываемое никому; конечно, может быть, старые друзья знали, что там за скелет прячется в шкафу, и наверняка знал Ваха, второй совладелец «Базиса», но это никогда не становилось предметом обсуждения для подчинённых.
        Сегодня, похоже, Митрофаныч вертепчиком воспользовался в полной мере: и спал в нём, и пил (хотя, конечно, слово «пил» для Митрофаныча всегда следовало применять с большим запасом: пьяным его никто никогда не видел). В кабинете пахло большим вспотевшим зверем.
        - Садись, салага. - Митрофаныч кивнул на обшарпанное и продавленное, зато из натуральной рыжей кожи кресло. Кроме того, оно имело какую-то историю, но Юра в своё время просто пропустил её мимо ушей. - Говоришь, имел рукопашную?
        - Было дело.
        - Мне оттуда позвонили, когда ты уже ушёл… Осмотрели твою собачку.
        - И что? - Юре вдруг стало не по себе.
        - Слепая собачка. Глазок нет. То есть совсем. «Мне мама в детстве выколола глазки, чтоб я компот в буфете не нашёл. Я не рисую, не читаю сказки, зато я нюхаю и слышу хорошо…» Слышал про таких?
        - Чернобыль?
        - Он самый.
        - Откуда, якорный бабай, у нас?
        - Лучшие умы РОВД морщат мозги… Я о другом. Во-первых, хлопнешь эти таблетки… там написано, в какой последовательности, это существенно… - Митрофаныч вложил в руку Юры запаянный полиэтиленовый пакетик. - Ничего особенного, витамины и антиоксиданты, просто в сверхдозах. Помогут восстановиться. Потом зайдёшь вот по этому адресу, - он подал визитку, - там сидит девочка Даша, она тебе сделает укол. Это обязательно. Понял меня?
        - Понял. Разрешите исполнять?
        - Успеешь. Теперь более важное. Я тут прозвонил твои вакансии. По моим каналам. Не советую. Та, которая в Чернигове - это реальные бандиты. Которая в Любечах - работает под крылышком СБУ. Зачем им понадобились хлопцы из России - большой вопрос…
        - Ну, теперь вроде как все едины…
        - Табачок всё равно врозь. Кроме того, там есть хитрушка в контракте, я сразу не заметил: если тебе продляли испытательный срок, то ты потом долго не можешь уволиться. Продлили на месяц - плюс полгода. На два - плюс год. И так далее. В общем, ничего хорошего это тебе не сулит, поверь моему жопному чутью. Но кое-что из нерекламируемого я обнаружил… Так, иди-ка прими витаминки, на тебе лица нет. И
        - коньяк, виски, кальвадос?
        - Я бы лучше пива. Расслабиться.
        - Значит, виски. Иди на кухню, налей себе тёплой воды из термоса и возвращайся.
        Процесс приёма витаминов оказался довольно-таки сложным. Серую большую капсулу запить стаканом воды, три минуты подождать, потом две жёлтые капсулы, ещё воды, потом таблетки одну за другой…
        Тем временем Митрофаныч выставил три высоких бокала, термос с кубиками льда, початую бутыль «Хайланд Парк» и деревянную мисочку с какими-то орешками. Налил в два бокала, один подал Юре, к другому принюхался сам.
        - Лёд по вкусу, - сказал он. - Сам я не пользуюсь и не рекомендую. А ты как хочешь. Ну, давай. За всё, что не кончается.
        Юра вообще-то виски не то чтобы не любил, но, как правило, не понимал. Однако сейчас, что называется, догнал. Так вот, оказывается, как оно всё должно быть!.. И запах, и вкус, и теплота… он ещё раз понюхал напиток, можно сказать, затянулся - как хорошим табачным дымом. В голове сразу прояснилось.
        - Да, - сказал он. - Теперь я понял, чего мне не хватало в прошлой жизни.
        Митрофаныч довольно фыркнул. Долил Юрин бокал, с сомнением посмотрел на свой - и не стал.
        - Тяни потихонечку, - сказал он, - а я тебе в двух словах изложу. В общем, как ты знаешь, общие органы власти Союза сейчас только формируются. Один мой сослуживец возглавляет одну такую полупризрачную структуру. Что такое межгосударственный альянс по борьбе с организованной преступностью, МАБОП, ты в курсе? Так вот, собственного силового органа у них пока нету, никак не могут это дело согласовать наши правители. И ребята решили пойти по американскому пути: создать как бы частную охранно-розыскную фирму, этакую «Блэкуотер»…
        - Так, - сказал Юра. - Кажется, понимаю. Чтобы в случае чего - а ручки-то вот они!
        - Не без этого, я думаю. Но озвучил я тебе именно основную причину. Потому что главная проблема сейчас у Союза какая?
        - Зона, - пробормотал Юра.
        - Вот именно. В общем, создаётся маленькая частная армия под крылышком МАБОП. Фирма надёжная. За начальника я ручаюсь.
        - Сколько платят?
        - Ну, не меньше, чем в тех шарашках. Вернее, больше. Хотя и более сложным способом. Но это уже забота не твоя… Ага. А вот и наш работодатель. Алло? Да, Игорь, заходи. Да.
        Несколько секунд спустя хлопнула дверь, прошелестели лёгкие шаги, и в кабинете возник жилистый и очень загорелый парень - на первый взгляд лет тридцати пяти, и только присмотревшись, Юра понял, что здорово ошибся, - в белом не по погоде парусиновом костюме и парусиновых туфлях.
        - Знакомьтесь, - сказал Митрофаныч. - Полковник Светличный - старший лейтенант Шихметов. В данный момент оба гражданские шпаки. Так что - Игорь Иванович - Юрий Иванович. Смотрите не перепутайте. Игорь, мы тут пьём с утра. Будешь?
        - Буду. Такое - буду. Говорят, у вас тут ЧП?
        - Да. Юра, не влом тебе рассказать ещё раз - в мельчайших неаппетитных подробностях?
        - Конечно. Поскольку ещё предстоит не раз - порепетируем… Значит, так: ничто не предвещало тех ужасных событий, что развернулись на пустоши на окраине города. Пробило четыре часа, и сторож Калиныч, взяв колотушку, отложил раскрытой недочитанную толстую чёрную книгу. Ему так и не удалось узнать, какой остроумный выход нашли Ромео и Джульетта из создавшегося положения…

7
        - Да, и ещё: когда я шёл сюда и проходил заброшенный дом напротив мебельной фабрики, мне показалось, что тянет тем же запашком: собачьей шерсти и болота. Но… как-то не захотелось… проверять.
        - Напротив мебельной… Нам туда лезть не положено. Ладно, я потом позвоню, пусть РОВД проверит. Скажу, что подозрительные звуки. Ну что, Игорь, как тебе наш старлей?
        - Наш старлей мне очень даже. Но мы его самого не спросили… а главное, не объяснили, что ему предстоит в случае согласия. Так ведь?
        - Ну… в общем, да.
        - Работать придётся в Зоне и в её ближайших окрестностях. Это трудно, опасно… хотя и не так, как в легендах. Иначе. Сама работа… борьба с бандитизмом, если совсем коротко. Там он цветёт так, как вам на Кавказе и не снилось. По-настоящему взяться у нас пока нет ни сил, ни законных средств, поэтому придётся действовать в режиме спецоперации. Из серьёзных плюсов, которые могу предложить, - это полный соцпакет категории А-ноль и жалованье примерно как у миротворцев ООН в зоне активных боевых действий.
        - Откуда им положено немедленно эвакуироваться, - хмыкнул Юра.
        - Нам это не грозит, - сказал Игорь Иванович. - То есть считайте, что оклад постоянно двойной. За год заработаете на домик в Крыму. Ну и как у всех: первый месяц учёба, потом ещё месяц испытательного срока, потом годичный контракт. Ы?
        - А где вы базируетесь?
        - Штаб в Гомеле, а реально база находится в белорусском Конотопе, не путать с украинским одноимённым. В тамошних реалиях ориентируетесь?
        - С трудом. Хотя, как я понимаю, это болота?
        - Болота и бездорожье. Но к Отрыву проложена бетонка.
        - Это, якорный бабай, меняет всё дело. Я согласен. Лететь, ехать? Когда?
        - Три дня на подбор хвостов хватит?
        - Должно хватить.
        - Тогда вот, - Игорь Иванович протянул визитку, - приезжаете в Гомель, находите наш офис, представляетесь - ну и вперёд. А почему «якорный»?
        - Так он якоря отгрызает. Зверь такой: живёт в Волге, откусывает якоря. Все, кому надо, знают.
        Охранное агентство называлось изысканно: «Волкодав».
        Трёх дней хватило: Юра сдал квартиру солидному риэлтерскому агентству, оговорив возможность вернуться через два месяца, машину (если честно, уже поднадоевшую) продал в рассрочку старому приятелю, который как раз запал на неё; устроил отвальную. Серёгу он приглашал, но тот сказал, что улетел в Саяны и через пару дней будет вообще недоступен, и довольно долго; похоже, вакансию, что он предлагал Юре, ему пришлось заполнить самим собой.
        Митрофаныч презентовал Юре бутылку «Хайланд Парка» от себя и «ТТ» выпуска сорокового года с двумя запасными магазинами - от Вахи; пистолет вписали в лицензию - и тут же отправили спецпочтой на адрес «Волкодава»; дурацкие законы, практически во всех случаях дающие преимущество преступнику перед законопослушным гражданином, даже если этот гражданин, рискуя собой, вкалывает на охране порядка…
        Впрочем, в Зоне, как рассказывали побывавшие там, порядки всё-таки немножечко другие.
        По дороге Юра заехал к матери в Брянск - это был короткий визит вежливости, он ожидал обычной зажатости и неловкости, но почему-то на этот раз случилось немного иначе. Причиной, надо полагать, оказался материн муж Александр Антонович, который в обе предыдущие встречи показался Юре самодовольным хозяином жизни; сейчас же это был уставший, но очень довольный своей работой крупный инженер, руководитель чрезвычайно успешной компании, добившийся всего не финансовыми махинациями и распилами бюджета, а именно профессиональными качествами. То есть Юра отдавал себе отчёт, что тогда он ошибался в одну сторону, а теперь, наверное, ошибается в другую, и истина где-то посередине… но в общем-то сейчас ему хотелось ошибаться.
        Про Алёнку он ничего не стал рассказывать. Просто - вот, предложили лучшую работу, решил попробовать.
        До Гомеля Александр Антонович довёз его на машине. По дороге посмотрели на гигантское строительство города Рось, новой столицы объединяющихся в Евро-Азиатский Союз республик, который уже прозвали кто Лох-Хрустальный, кто Царьград, кто - Столенград. Строительство этого почти нежилого, чисто функционального города на полмиллиона чиновников и обслуживающего люда должно было закончиться в следующем году, как раз к окончательному заключению союза.
        Да, город получался, конечно, неимоверно красивым…
        Но Гомель понравился Юре значительно больше. Правда, говорить это вслух он не стал. Всё-таки Александр Антонович очень гордился своей работой.
        В своё время Юру изумила скорость и простота выдачи лицензии на гражданское оружие при поступлении в «Базис», но в «Волкодаве» его обрадовали куда больше: какие системы знаешь? - а теперь подпишись здесь и здесь: за пределы базы оружие без приказа не выносить, об ответственности предупреждён. Ограниченный контракт на время обучения и на испытательный срок, вот сюда, видишь мелкий шрифт: «в особых случаях, оговоренных в §§ 21, 22, 24, 51, срок обучения/испытательный срок может быть сокращён/продлён», что это значит? - ну, могут раньше срока кинуть в Зону затыкать дыру, если там буча возникнет, - в прежние годы пару раз такое случалось у армейцев, когда всех, кто был под ружьём, - на передовую; а продлён - это если в Зоне образуется какая-то принципиально новая хрень…
        Он получил небольшой аванс, пару полезных советов и время и точку сбора: завтра в семь ноль-ноль здесь, на этом самом месте.
        Юра сказал, что будет как штык, и пошёл на автовокзал. Прямых автобусов на Отрыв не было, только через Чернигов - долго. Но, как тут же подсказали ему, от железнодорожной станции, вернее, от казино на привокзальной площади, на Отрыв ходит бесплатная маршрутка. Тоже через Чернигов, но без пробок и остановок. Полтора часа, и ты на месте. Юра нашёл маршрутку. Она отправлялась через пятнадцать минут, он сел - и его тут же, в салоне, лихо и прямолинейно попытались развести двое катал-малолеток. Юра молча показал татуировку на левом предплечье: голова дракона, прикусывающая голову волка. Это была эмблема его разведроты. Каталы ничего не поняли, но на всякий случай зауважали.
        Дорога была гладкой, как скатерть. Машинка неслась еле слышно. Низкие тучи ничуть не портили пейзаж, и Юру вдруг пробрало такой неистовой надеждой, такой готовностью к счастью, что он испугался и усилием воли заморозил себя чуть не до кататонии. Он и так всё время с момента расставания себя морозил, но понемногу, как бы притормаживая, - а сейчас, что называется, вдавил до пола. В таком состоянии полной заморозки можно сидеть рядом с тропой, и духи пройдут мимо и тебя не увидят…
        - Молодой человек! Приехали!
        - Да-да… Спасибо. Задремал.
        Он вышел и посмотрел на часы. Было ровно четыре. Пробрасывал дождь, и ветер дул какой-то слоёный: то сравнительно тёплый - в спину, то - вдруг, неожиданно, в лицо
        - ледяной. Погода была однозначно нелётная…

8
        Отрыв начинался лет десять назад как белорусская «игорная зона», созданная по примеру российских, но в отличие от последних - в правильной точке, в междуречье Днепра и Припяти, на тех местах, откуда после восемьдесят шестого года всех выселили, но где уже к двухтысячному уровень радиации снизился практически до фоновых значений; то есть вполне пригодные земли пустовали. Но и с этим проектом долго раскачивались, пока в ноль шестом не произошла Вторая катастрофа - и Зона вдруг в одночасье стала местом модным, легендарным, таинственным, сакральным; для кого-то поездка туда была не более чем сафари, а для кого-то - паломничеством. Разумеется, девятьсот девяносто девять из тысячи туристов законопослушно не пересекали обозначенных границ, довольствуясь наблюдением и аттракционами; остальных водили в буферном коридоре, показывая кладбища техники, заброшенные деревья да кучи костей - чудовищных мутантов и больных коров вперемешку…
        Понятно, что как грибы выросли отели: от скромных туристических до вполне себе пятизвёздных - тех, что при казино. Всё как-то цеплялось одно за другое: экзотика, ощущение опасности и тайны, близость настоящего преступного мира, почти безопасного для посторонних, причастность к нелегальному обороту предметов неизвестного происхождения - возможно, инопланетных? Всё это будоражило кровь. Если на витринах сувенирных лавочек лежали имитации найденных в Зоне редчайших артефактов, то за углом из-под полы можно было купить и настоящий, обладающий какими-нибудь сверхъестественными свойствами: например, приносить удачу в игре. Немало умельцев, располагая всего лишь газовой горелкой, доставшимся от родителей советским копеечным хрустальным сервизом, набором солей и минеральных пигментов, книжкой «Цветное стекло - своими руками» или подшивкой журнала «Химия и жизнь» за семьдесят шестой, кажется, год - сделали себе состояния, и немалые состояния. Особенно ценились «чёрные глаза» с голубоватым отливом, переливающиеся «нити» и алая «аура». Впрочем, и настоящий артефакт тоже можно было купить - зная, понятное
дело, явки и пароли…
        Сейчас Отрыв принимал за раз где-то шестьдесят-восемьдесят тысяч туристов, к услугам которых были три десятка казино, более сотни залов игральных автоматов, два десятка варьете, сотни ресторанов и баров, всепогодный крытый парк для гуляний с тысячами певчих птиц на деревьях, ипподром, гоночная трасса, дельфинарий, пингвинарий, четыре парка аттракционов, причём один из них - крупнейший в Восточной Европе… Юра понимал, что всё он не обойдёт, не успеет, поэтому рассчитывал больше на чутьё и на удачу. Он прошёлся по парку с аттракционами, стоящему на самом берегу Днепра, справедливо полагая, что именно там должен бы базироваться маленький гидросамолётик для катания, но ничего не увидел. Потом он почувствовал голод и наконец сообразил, что последний раз перекусил утром в автомобиле, когда они с Александром Антоновичем покидали стройку. Тогда они съели по бутерброду с копчёной сомятиной и выпили по бутылке пива - благо, с недавних пор вышло водителям вновь такое послабление.
        Он наугад сунулся в ближайший ресторанчик, на котором было написано «Квітка кохання». Уже давно в негласном соревновании национальных кухонь украинская была признанным лидером, а Киев постепенно приобретал славу кулинарной Мекки Восточной Европы - впрочем, надеясь в перспективе потягаться и с Парижем, и с Римом.
        Этот ресторанчик был маленький, столиков на двенадцать в двух разнесённых зальчиках, и, хотя время было межуточное, не пустовал. Юра пробрался в зал для некурящих (там было свободнее) и сел в уголке. В центре зала под потолком, держась за невидимую нить, медленно кружилась мавка с рыбьим хвостом.
        - Чего изволите?
        Официантка была томная, большая, с косой вокруг головы.
        - На ваше усмотрение, - сказал Юра. - Нужно восстановить силы, но не обжираться, потому что ещё бегать и бегать.
        - Поняла. - Официантка улыбнулась и скрылась с поразительной для её габаритов лёгкостью. Может, на ней надувные накладки, неуверенно подумал Юра, а сама она гимнастка?..
        Юра восстановил силы маленьким стаканчиком самогона, полумиской подлинного киевского борща и бараниной с черносливом. Стоило это по среднерусским меркам сущие копейки; впрочем, Юра знал, что это особенность Отрыва, здесь всё продаётся едва ли не ниже себестоимости - разницу доплачивают игорные заведения; а, скажем, крупно проигравшиеся могут по специальной «чёрной карточке» один день жить бесплатно и бесплатно питаться два дня.
        Расплачиваясь, Юра поинтересовался у официантки, не знает ли она, где здесь катают по воздуху, и оказалось, что да, знает - надо пройти через крытый парк, потом немного вперёд и налево - там ипподром, а сразу за ипподромом - лётное поле.
        Оставив добрые чаевые, Юра понёсся в указанном направлении. Шаблонно мыслишь, ругал он себя на бегу, с какой стати - вода? Здесь летать над сушей, здесь поплавки не нужны…
        Хотя погода была не такая уж и лётная, у полосатого павильончика толпился народ. Слышны были моторы - на стоянке техники возились с ярко-жёлтой «моравой», а на полосу заходил незнакомый Юре самолёт, похожий на микроавтобус с прилепленным сверху крылом. Под навесами стояли ещё несколько машин, пёстрых, как тропические бабочки.
        Сунувшись в несколько дверей, Юра наконец нашёл незанятого человека. Это был, понятное дело, охранник. Он пил чай.
        - Здравствуйте, - сказал Юра. - Скажите, пожалуйста, у вас тут работает Алёна Кутур? Лётчица?
        - Я их по именам не помню, - честно сказал охранник. - Новенькая, что ли?
        - Да.
        - А сейчас спрошу. Подождите здесь.
        Он накрыл кружку сложенной газетой и вышел.
        Через минуту вернулся.
        - Сейчас начальник подойдёт, он всё знает. А вам до неё какое дело есть?
        - Просто… Нет, дел нет. А увидеть надо. Плохо попрощались.
        - А-а… Тогда конечно. Да вот и он, начальник.
        Юра повернулся. Перед ним стоял совсем низенький мужичок лет пятидесяти.
        - Здравствуйте…
        - Здорово, коль не шутишь. Кутур, говоришь? Есть такая. И что?
        - Меня Юра зовут, - сказал Юра. - Я… в общем, нам с ней нужно увидеться. Хотя бы пару слов…
        - Это от тебя она сбежала?
        - Сбежала? Когда?
        - Не когда, а куда. Сюда. Из Дубны своей.
        - Да она не сбегала. Работу предложили… я наоборот, я её ни за что бы не отпустил…
        Мужичок пристально смотрел на него с полминуты, потом кивнул:
        - Верю. Так кто ты ей?
        - Хочу на ней жениться, - рубанул Юра.
        - Тут уже тоже многие хотят, - сказал начальник. - Ой, да ладно, не бледней. Алёнка девка правильная, хоть и оторва.
        - Я не бледнею, - сказал Юра.
        Он хотел сказать, что бледнеет только от гнева, а не от страха там или от неожиданностей, но понял, что запутается в объяснениях.
        - Так вы её позовёте?
        - Выходной у неё сегодня, - сказал мужичок. - Завтра к одиннадцати приходи.
        - Чёрт, - сказал Юра. - Завтра к семи мне надо быть в Гомеле. Убываю к месту службы. А позвонить ей можно?
        - Можно.
        Начальник достал телефон, полистал меню. Подождал.
        - Не отвечает, - сказал он. - Спит, может быть.
        - А я её могу найти?
        - Не знаю. Она где-то комнату снимает, на пару с этой… дочкой Андановича… Дмитро, как её?..
        - Альбина, - сказал охранник.
        - Нет, не Альбина, ты путаешь.
        - Тогда Алевтина.
        - Вот это точно. Алевтина. Гимнастка, выступает в «Мистрале». Если её найдёшь - и всё объяснишь - и она тебе поверит…
        - Может, вы мне Алёнкин телефон дадите?
        - Извини. Всё-таки я тебя первый раз вижу.
        - Да-да, я понимаю. Ну тогда, если я её вдруг не найду - предайте ей, что я номер не менял и что очень жду её звонка. Передадите? Юра. Рука и сердце. И полмира в придачу.
        - Передам.
        - Ой. Вы, пожалуйста, номер этот запишите, вдруг она аппарат потеряла… или потёрла…
        Он продиктовал номер.
        - Так я пойду. Алевтина, «Мистраль». Гимнастка. Буду искать.
        - Или завтра в одиннадцать, - сказал начальник.
        Юра развёл руками.
        Отчего это она вдруг днём спит? - пришла к нему по дороге тревожная мысль. Но тут же и ушла.
«Мистраль» он нашёл быстро, по указателям. Это был большой лёгкий павильон, весь из огней, формой напоминающий (Юра посмеялся про себя) градирню. Впрочем, здесь, в Отрыве, довольно много построек были выполнены с намёком на злосчастную ЧАЭС. Эти бутафорские трубы над казино «Монолит», по которым в небо скользят кольца мертвенно-зелёного пламени…
        Сквозь ворота можно было видеть кусочек представления. Юра постоял пару минут и понял, что «Мистраль» - это цирк наподобие «Дю Солей», где нет номеров, разделённых клоунами, а всё действие течёт непрерывно. И как тут искать отдельно взятую гимнастку?..
        Он обошёл павильон сзади. Дверь служебного входа была закрыта. Юра увидел звонок и позвонил. Замок тут же щёлкнул. За дверью было полутемно. Двое в одинаковых костюмах - униформисты? - стояли и курили.
        - Добрый вечер, - сказал Юра. - Как бы мне увидеть Алевтину, гимнастку?
        - А! - сказал один. - Налево и ещё раз налево - вторая дверь.
        - Спасибо, - кивнул Юра.
        Его, конечно, приняли за кого-то другого, и этим следовало пользоваться.
        Итак, налево. Коридорчик загромождали какие-то ящики и коробки - местами оставляя такой проход, что протиснуться можно было только боком. И ещё раз налево, какой-то отнорочек, в торце его огородное пугало на велосипедном колесе, а по сторонам две двери - одна напротив другой.
        Какая из них? Будем считать, что левая.
        Юра постучал, потом вошёл. Это была голая комнатка с зеркалом на стене и фиолетовой ширмой в углу. Из-за ширмы выглядывала кушетка, а на кушетке виднелись девичьи ноги в полосатых чулках.
        - Алевтина? - негромко спросил Юра, не желая испугать - а вдруг спит?
        - Нет, - сказали из-за ширмы. - Настоящее имя - Варфоломея. Названа в честь знаменательного события - поднятия шпаги над мостом бракосочетаний. А ты кто?
        - Уже и не знаю, - сказал Юра.
        - Мозги вскипели. Знакомо. Заходи, наливай, пей. Ах, да. Садись.
        Ноги подтянулись, освобождая Юре кусочек кушетки. Он осторожно подошёл, заглянул за ширму. Неестественно чёрная растрёпанная девушка в фиолетовом трико полулежала-полусидела, закинув голову и показывая на что-то вверху указательным пальцем вытянутой левой руки. Юра сел.
        - Вообще-то я ищу Алёну, - сообщил он.
        - Благородное дело, - не отрываясь от созерцания чего-то невидимого, сказала чёрная. - Обязательно зачтётся.
        - Ты ведь с нею живёшь?
        - Смотря в каком смысле. Мы делим время, но не ложе. Я днём, она ночью.
        - А где она сейчас?
        - Кто?
        - Алёнка.
        - Алёнка? Ах, эта… У неё секреты. У неё тайные встречи. Свечи и плащи. А ты кто?
        - Юра.
        - О, Юра… Это всё объясняет. Юрский период обязательно проходит, когда кончаются динозавры. У тебя ещё остались динозавры?
        - Да, только очень маленькие.
        - Большие мешают… - Девушка наконец посмотрела на Юру. - Большие - они самодовольные. А ты нет. Почему?
        - Трудно сказать…
        Дверь приоткрылась, заглянул человек, раскрашенный напополам: верх лица красный, низ чёрный, правая рука красная, левая чёрная. Трико на нём было зеркальным, как ртуть.
        - Приехали?
        - Да, но…
        - Ну, вы её отвезёте?
        - Я адреса не знаю.
        - Как?
        - Ну… так вышло.
        - А вы вообще кто?
        - Юра. Шихметов. Я друг её соседки по квартире.
        - Алёнки?
        - Да.
        - А как же вы адреса не знаете?
        - Я только что приехал.
        - Понятно. Чёрт, я тоже не знаю, а Альку сейчас не раскачаешь…
        - Что с ней?
        - Мимо батута пришла. Копчик вдребезги, ну и не только, я так думаю.
        - И не обратились в больницу?
        - А зачем? Вкололи «зорьку»…
        - Что вкололи?
        - «Пионерскую зорьку»… А, вы же только приехали. Ну, это из Зоны выносят такую штуку - дум-мумиё называется. В смеси со «спиралью» получается «зорька». Человек ничего не соображает, но заодно ничего не чувствует. И за день-два все кости срастаются. Алька к утру уже будет в порядке… да, но как бы её домой-то отвезти? Вы точно адрес не знаете?
        - Точно. А у вас здесь никаких данных нет, ничего не записано?
        - Да есть, по идее, всё. Только в сейфе. Ключ у директора, директор в Минске, приедет завтра. И как назло, никто у девчонок в гостях не был - да они недавно эту хатку сняли, недели две всего… Слушайте, Юра. А попробуйте Алёну найти. Она часто играет на бильярде в «Катманду», это от главного входа прямо, прямо и прямо, никуда не сворачивая - ну, минут десять ходьбы. Попробуйте? Я с Алькой пока посижу…
        - Хорошо, - сказал Юра. - Только если я Алёну не найду, мне и возвращаться не будет смысла.
        - Ну, в общем, да. Холера… Ладно, мы тут Альку как-нибудь пристроим. Холодно будет ночью… эх, прорвёмся! Первый раз живём, что ли?

9
        По дороге Юру затрясло. Он понял вдруг, что ни за что, ни под каким видом не встретит сегодня Алёнку, что обстоятельства всё время будут складываться так, что они с ней будут вращаться по разным орбитам, не пересекаясь и не сталкиваясь. Просто сегодня такая ночь. Нет смысла ломить наперекор судьбе. Может быть, наоборот: имеет смысл попытаться обмануть судьбу: сделать вид, что ты никого не ищешь, сесть под деревом и терпеливо ждать - или даже запустить приманку?.. Он шёл и думал над этим, потому что иначе было бы совсем невмоготу. Он зря приехал. Ничего не получится. Всё напрасно. Не сегодня. Надо ждать. Ты в засаде. Кто сколько ждёт в засаде, потом столько живёт в раю.
        Бар-бильярдная «Катманду» располагалась в полуподземелье - под как бы приподнявшейся бетонной плитой. Найти его можно было только благодаря огромной переливающейся всеми цветами мандале.
        Внизу было душновато и - очевидно, для антуража - накурено благовониями. На Юрин вкус, с этим они переборщили.
        За всеми шестью столами шла игра, азартный треск шаров метался под потолком, публика иногда сдержанно аплодировала. Алёны видно не было. Юра подошёл к стойке, взял лимонной водки и тарталетки с ветчиной и сыром. Спросил бармена про Алёну. Да, она заходит сюда, играет, хорошо играет, её уже знают. Но сегодня ещё не появлялась. Может, позже.
        Юра с полчаса смотрел, как играют. Сам он игру любил, но недавний опыт общения с Юсуфом намекал, что следует проявлять осторожность. Тем более что начинал учиться он неправильно: на базе в Дербенте имелся один стол, весь в горбах, шары набирались из разных комплектов, и надтреснутые не выбрасывали. Тут хорошему не научишься, тут только дурному научишься…
        Времени было уже половина десятого. Юра положил себе выехать в четыре утра; маршрутки на Гомель уходили каждый час днём и каждые два часа - ночью.
        Юра оставил бармену записку для Алёны и вышел наружу. Стало основательно прохладнее, сыпал мелкий дождик. Из-за этого миллионы огней Отрыва слились в единое световое тело, невероятно сложную объёмную и, кажется, четырёхмерную фигуру
        - для описания её нельзя было создать формулу, её нельзя было нарисовать на листе бумаги, и для неё не было придумано слов…
        Людей, как ни странно, меньше не стало. На площади танцевали под маленький этнический оркестрик, ни одного инструмента Юра раньше и в глаза не видел. Рядом, распространяя тревожный запах керосина, четыре девушки в очень смелых нарядах устраивали огненное шоу, вращая вокруг себя множество клубков огня по сложным, невообразимым орбитам. А дальше - играли во что-то вроде хоккея, гоняя по асфальту яркий вспыхивающий от ударов мяч разноцветными флюоресцирующими клюшками…
        Побродив около часа, Юра оказался перед огромной подковой - правда, открытым концом вниз, то есть обещающей быстрое разорение и полную утечку удачи. Однако оттуда доносились приятный музыка и голос, не сильно заглушаемые обычным в таких местах галдежом. Юра вошёл под подкову, здесь был полумрак, но столики и свободные места можно было рассмотреть. Юра присел, ему тут же подсунули меню. Он снова взял лимонной водки, чтобы не смешивать, и стал смотреть и слушать.
        Пела девочка - под рояль, скрипку и флейту. Ансамбль располагался на освещённом возвышении, и Юре показалось, что там уместнее смотрелся бы ринг, нежели рояль. Однако вот же…
        Дождями лет, дождинками минут
        Сентябрь осыпает день рожденья.
        За окнами мелькают чьи-то тени,
        Всё ближе, всё быстрее… Не войдут.
        Им суждено остаться за окном,
        А я не в силах сквозь стекло прорваться,
        Но я кричу, я должен докричаться,
        А тени мне в ответ: - Потом… потом…
        Живи сейчас, а нас не береди,
        Тебе ещё не время, право слово,
        Когда окликнешь - повторимся снова,
        Но большее забвенье впереди…
        Прости, спешим: у нас сегодня дождь.
        У нас и у тебя сегодня праздник.
        И за окном меня бестенье дразнит,
        В котором ничего не разберёшь.
        Я стряхиваю капли сентября
        И снова окунаюсь в день рожденья
        Из мира, где меня былые тени
        За то, что я - «сейчас», благодарят…
        Вокруг захлопали, кто-то даже встал. Девочка раскланивалась. Юра сообразил, что смутно её помнит. Господи, подумал он, она же приезжала в часть в прошлом году, и как раз после её приезда случился прорыв со стороны Шеки сразу по нескольким перевалам, и нас бросили на помощь горным стрелкам, которых отрезали, и именно тогда штабную машину подорвали направленным фугасом, и Юре просто посекло мелкими осколками плечо, шею и затылок, а водителя и Витьку Панфилова, который никогда не любил ездить на переднем сиденье, а сейчас почему-то поехал, изодрало, как картечью, причём Витька ещё два часа жил… Как же её зовут? Имя почему-то напоминало кошачье. Чара? Нет, Чана. Чанита.
        За годом год - одно и то же:
        Меняет даты календарь,
        Морщины бороздя на коже;
        И вновь с полуночи январь
        Сменил декабрьскую слякоть,
        Ледок на лужах подновив…
        А мне - смеяться, пить и плакать.
        И задыхаться от любви.
        Ох, любо, братцы, как же любо
        Смеяться было в эту ночь -
        До синевы сжимая губы,
        Которым говорить невмочь -
        И, как в песок, в сухую глотку
        Вгонять шампанского глотки
        И не хмелеть. И ясно, чётко -
        Чуть суше разве? - бьёт в виски.
        Год начался таким паденьем,
        Что ниже невозможно пасть,
        И болью - до осатаненья,
        И самоистязаньем - всласть.
        Свеча тихонько оседает,
        В блаженный погружаясь сон.
        Благослови, зима седая,
        Всех тех, кто не был освящён.
        Бенгальским росчерком блестящим
        Был перечёркнут старый год
        И начался год настоящий…
        О, скуки он не принесёт![1]
        Да уж. Скуки точно не было.
        Понимая, что ещё немного, и его прорвёт, и никакой силы воли не хватит, чтобы остановить и удержать раскручивающуюся пружину, Юра тихонечко пошёл к выходу. Но, наверное, опоздал.
        Началось что-то вроде тихой истерики, не видимой никому постороннему. Такое с ним довольно часто случалось в юности, в основном от застенчивости, и принесло ему славу беспощадного бойца и не знающего страха идиота - прыгал с крыши на крышу через переулок, ходил по тонкой трубе, перекинутой через глубокий овраг, и по гребню десятиметрового рассыпающегося брандмауэра, нарывался на поножовщину… Что-то внутри гнало его, и он не мог этому противостоять; о произошедшем потом помнил плохо, как о странных снах, и всегда вспоминал с мучительным стыдом, даже если ничего постыдного не совершал. Видимо, нехорошо было от самого факта утраты контроля. С возрастом это почти прошло и вот уже несколько лет не случалось…
        Сейчас он обнаружил себя сидящим за деревянным столом, плотно окружённым людьми; было зверски накурено. Напротив сидела девица, вся в чёрном, с прямыми чёрными волосами, закрывающими пол-лица. Левая река его, как чужая, лежала ладонью вниз на столе, растопырив пальцы, а правая со скоростью швейной машинки вонзала в промежутки между пальцами нож. Рядом стояли шахматные часы. «Дзыннь!» - сказали они очень отчётливо; конёк упал. Юра высоко поднял нож. «Двести сорок, потом я сбился», - сказал кто-то за спиной. «Двести пятьдесят шесть», - сказал другой. Раздались аплодисменты. Юра сгрёб разбросанные по столу купюры.
        - Спасибо, - сказал он девице. Та выглядела расстроенной. - Ну, извини. Долгие годы тренировок.
        - Да ладно, - сказала та. - Рано или поздно - всегда проигрываешь.
        - И не возразить, - согласился Юра. - Что будешь?
        - «Шаровую молнию».
        Юра подошёл к стойке.
        - «Шаровую молнию» и пятьдесят лимонной, - сказал он.
        - Никогда такого не видел, - сказал бармен.
        - Это у меня от природы, - сказал Юра.

«Шаровая молния» здесь делалась с мескалем вместо водки, а ледяной шар в бокале в полутьме светился - наверное, там был какой-то съедобный флюоресцент.
        Юра посмотрел на часы: два с минутами. Алёна пока не звонила.
        - Не турбуйся, - сказала девица. - Обещала отвезти - отвезу.
        - Звонка жду, - объяснил Юра.
        - Не позвонит. Хотела бы - уже бы позвонила. Бабы - они простые.
        - Разные бывают.
        - Искусно притворяются.
        - Это входит в меню.
        - Убил. Смотри…
        Она кивком подбородка указала направление. Юра скосил глаза. Через столик сидел офицер в форме межнациональных сил. Китель его был расстёгнут, галстук сполз набок, щека и подбородок багровели от помады. Девка, сидящая рядом с ним, одной рукой гладила его по ширинке, а другой что-то вытаскивала из внутреннего кармана кителя. Потом другая парочка хлопнулась за тот же столик, закрыв видимость.
        - Так кто ты? - спросила соседка.
        - Пока никто, - сказал Юра. - Завербовался в «Волкодава». Но что это - толком не знаю. Слушай, мне неловко, но я, кажется, забыл твоё имя.
        - А я и не говорила. Тайва.
        - Как?
        - Тайва.
        - Никогда не слышал такого имени.
        - А больше таких и нету. Значит, ты подался в «синие», - сказала она. - Забавно. Ну, может, притащишь что-нибудь интересное.
        - Говорят, нельзя.
        - Конечно, нельзя. Поэтому все и тащат.
        - А ты тут, вблизи Зоны, всё время?
        - Нет. Просто бываю иногда. Всё время - тошно. А так, набегами - прикольно. Пошли, я тебе интересную вещь покажу.
        Они прошли каким-то переулком, стены по обе стороны были совершенно глухие, потом оказались в густых зарослях, над которыми висели оранжевые и голубоватые светящиеся шары. Дальше была аллея, почти безлюдная. Тайва тащила Юру почти бегом. В тупике аллеи стояло то, что показалось Юре то ли неработающим фонтаном, то ли абстрактной скульптурой. Несколько тёмных плоскостей, вплетенных в сложную металлическую арматуру. Похоже было на то, что всё это сооружение висит над цилиндрическим постаментом, не касаясь его.
        - Что это? - спросил Юра.
        - Зеркало, - сказала Тайва. - Иногда оно показывает будущее. Не боишься?
        - Нет, - сказал Юра.
        - Тогда встань вот здесь и смотри вон туда, где три зеркала сходятся…
        Юра встал, где показали, и пристально уставился в указанную точку.
        - Подожди, когда они сольются, и тогда…
        Голос Тайвы вдруг поплыл. А чёрные плоскости то ли завибрировали, то ли расплылись немного, то ли покрылись туманом. Заболел лоб - как бывает от ледяного ветра в лицо. Потом заболели глаза. Потом буквально на четверть секунды плоскости стали прозрачными - будто в темноте открылось неровное окно в другую темноту…
        Юра увидел себя - кажется, в длинной старомодной шинели, такие носили белые офицеры в исторических фильмах, - с непокрытой головой и какой-то непонятной маленькой штучкой в поднесённой ко рту руке. Из-за его плеча выглядывало некрасивое женское лицо, обрамлённое дикой копной красных волос. Дальше за спиной угадывались другие люди, и Юре в первый момент показалось, что по большей части это дети. Нет, просто сжавшиеся от страха…
        Виски сдавило с такой силой, что он отшатнулся. Окно пропало, теперь это снова была комбинация из плоскостей и рам.
        - Что-то видел? - сквозь звон в голове донёсся голос Тайвы.
        Юра помахал рукой, пошёл куда-то вбок, нашарил скамеечку, сел. Казалось, ещё чуть-чуть, и голова взорвётся.
        - Что за… чёрт?.. - выдавил он из себя.
        - Тебя так сильно отжало? - Пальцы девушки забегали по его вискам, темени, лбу, коснулись глаз. - Подожди, это очень быстро проходит… особенно если погладить…
        - Не надо…
        Он боялся, что станет хуже.
        - Нет-нет, поверь, я знаю.
        И правда - боль под прикосновениями исчезала тут же, таяла, как пена.
        - Лучше?
        - Вроде бы… - Юра сам дотронулся до лба, провёл руками по лицу. - Ничего себе шуточки. Что это было?
        - Это значит, ты увидел, как исполнилось твоё самое сильное желание.
        - Да? - Юра вспомнил картинку. Она с готовностью возникла перед глазами. - Ничего не понимаю. Никогда такого не желал.
        - А что, можешь сказать?
        - Ну… просто я сам, какая-то страшная тётка, кто-то ещё за моей спиной - гуськом. Всё. Что к чему…
        - Значит, это твоё будущее заветное желание, - серьёзно сказала Тайва.
        - А это что, на самом деле - или аттракцион такой?
        - Это на самом деле. Дар сталкерского сообщества «Долг».
        - То есть какой-то… э-э… артефакт?
        - Ну, типа да.
        - Но они же, говорят, дорогие, как сволочи. Что, никто не пытался украсть?
        - Пытались. Он всё равно тут же сюда же и возвращается. А с теми, кто украл… ну, в общем, неприятности всякие… Удача уходит.
        - А ты смотрела?
        - А то как же.
        - Ну и что?
        - Ну… не знаю. Ищу вот теперь. Мне место одно показали… ладно, проехали. Идти можешь?
        - Да вроде бы.
        - Тогда пошли, а то время поджимает.
        - А сколько же?..
        Юра посмотрел на часы. Было четыре пятнадцать.
        - Ничего себе! Это я…
        - Тебя как приковало. Долго. И не смотри на меня так. Я пыталась тебя оттащить… Да всё путём, успеем мы в твой Гомель. Я короткую дорогу знаю.
        - Какую короткую, там же…
        - Увидишь.

10
        Байк у Тайвы был старый и тёртый: «Хонда АХ1», Юра его сразу узнал: когда он покупал свой ТГНБ, ему предложили такой же в качестве «спасательной шлюпки». Производство их уже давно прекратили, но байки были реально неубиваемые.
        Дождь уже прекратился, дорога в свете фары блестела, время от времени её пересекали полосы тумана. От набегающего воздуха сначала мёрзли колени, но потом холод как-то уравновесился теплом мотора. Отрыв вскоре остался позади, но свет его огней был настолько силён, что ещё долго, если поднять взгляд, верхушки деревьев ярко выделялись на фоне чёрного неба.
        Сначала Юра целомудренно держал Тайву за талию, чуть откинувшись в седле, но скоро она решительно переместила его руки так, что теперь он прижимался к ней всем телом, обхватив чуть пониже груди. Дорога скоро стала неровной, в выбоинах, между которыми Тайва лавировала, как заправский слаломист. А потом асфальт оборвался, и пошла типичная военная бетонка с грубыми стыками между плит. Слева, если присмотреться, можно было увидеть бесконечную цепочку столбов, а потом в неё дополнительным звеном встроилась решётчатая вышка…
        - Это Зона? - крикнул Юра.
        Тайва энергично кивнула шлемом.
        Это Зона, подумал Юра и стал смотреть в ту сторону. Он не знал, что ожидал увидеть. Какие-нибудь багровые сполохи на горизонте. Но там стояла непроницаемая тьма. Наверное, даже ощутимая тьма. Плотная, как бетон.
        Дорога пошла немного в горку, тон мотора изменился. Потом появился знак близкого поворота налево. Но там, где дорога начала заворачивать, Тайва сбросила скорость и повернула направо, на почти невидимую тропу. Потом затормозила и погасила фару.
        - Что? - спросил Юра.
        - Пусть глаза привыкнут…
        - А потом?
        - Увидишь.
        Она соскользнула с мотоцикла и взмахом руки велела Юре сделать то же самое. Он встал на землю, чувствуя, как она подрагивает под ногами. Тайва пошла влево от тропы, продолжая манить его за собой. Через несколько шагов возник бетонный барьер высотой примерно по пояс.
        Тайва сняла шлем.
        - Смотри туда, - и показала рукой вперёд.
        Некоторое время Юра ничего не видел. Но потом глаза действительно привыкли.
        На полгоризонта развалилась огромная лоснящаяся туша, почти сливающаяся с темнотой, - но только почти. Туша совершала какие-то движения, по ней пробегали медленные волны и стремительные судороги, и где-то глубоко под студенистой кожей туши разгоралось мертвенное свечение (так светятся гнилушки и трупы-«подснежники»), мерцало, гасло, разгоралось в других местах; потом где-то вдали, на пределе слышимости, завыла сирена, и тонкие лучи прожекторов бестолково заметались над землёй, перекрещиваясь и сталкиваясь.
        - Это Зона? - почему-то шёпотом спросил Юра.
        - Ага, - сказала Тайва. - Её такую можно только отсюда увидеть. Она не знает, что здесь дырка есть, и поэтому не замыливает глаза.
        - А днём?
        - Нет. Днём её вообще не видно. Поехали. Теперь ты знаешь.
        - Знаю что?
        - Во что ты вляпался.
        - А-а. Ну да…
        Ещё не остывший мотор завёлся с полоборота, и они покатили дальше. Тропа скоро расширилась и стала прямой, как стрела, и Юра сообразил, что это насыпь железной дороги, скорее всего узкоколейки, с которой убраны рельсы и шпалы.
        Тайва переключила свет, и теперь фара, как прожектор, била вперёд метров на семьдесят. Свет её был голубоватый. Запрещённый криптон, подумал Юра. И алкоголя у нас в крови… ну, немало. И скорость… он чуть-чуть потянулся вперёд, посмотрел на спидометр - сто десять. Ни фига себе… Тайва снова поймала его руку и ещё раз переместила - теперь прямо на свою грудь. Потом другую. И прибавила ходу. Только сейчас мотоцикл слегка затрясся. Куртка на Тайве была хоть и ветрозащитная, но мягкая, «мембранка», буквально как шёлк с шёлковой подкладкой, и Юра чувствовал всё. Он начал легонько стискивать груди и отпускать, стискивать и отпускать. Он почти весь ушёл туда, ближе к своим ладоням. Мотоцикл летел уже по какой-то трубе, пробитой светом в податливом пространстве. Юрина рука сама по себе нашла язычок замка, потянула вниз, вниз, потом проникла за пазуху. Контраст между жаром тела и холодом набегающего ночного воздуха был обжигающим. Твёрдый и маленький, как пулька, сосок сам тыкался в пальцы. Так длилось упоительно долго. Что-то постороннее, инородное, отторгаемое, - пролетело мимо, несколько раз отразив звук
мотора: ррр-ррр-ррр-ррр… Наконец Тайва сбросила скорость - и, клюнув вперёд, мотоцикл замер. Шлем как будто сам собой слетел с её головы, с костяным стуком упал и покатился…
        - Да, вот так, - хрипло сказала Тайва. - Ну, невозможно же… постой, я сама…
        - Спасибо, - сказала она потом очень серьёзно.
        - За что? - удивился Юра.
        - Что не смотрел на часы… Вот он, твой Гомель.
        И правда, они только что миновали щит-указатель: «Гомель - 4 км». Едва начинало светать. Шоссе было не то чтобы пустынным, но просторным.
        - Я говорила, что доедем быстро, говорила?
        - Да. Хоть и с задержками…
        - Хочешь секрет?
        - Не знаю, - сказал Юра. - Его нужно будет хранить?
        - Всё равно. Ты границу не заметил?
        - Нет!.. Ну ни фига себе.
        Несмотря на грядущее объединение, паспортный контроль всё ещё сохранялся и даже лютовал временами, хотя таможни уже упразднили.
        - Это такая сборка есть, «вибратор» называется. Я его в трусах в специальном кармашке ношу. Если ночью ехать и по-настоящему обжиматься, то и не остановят никогда, и дорога намного короче делается.
        - Это как?
        - А так. По спидометру мы проехали семьдесят, а на карте это сто двадцать.
        - Нормально, - сказал Юра ошеломлённо. - А когда одна едешь, то что?
        - Тогда, если сильно надо, вставляю себе обычный вибратор - и по газам. Польскую сколько раз проскакивала, литовскую - нигде не останавливали. Прикольно, да?
        - Наверное, ты - это тот чёрный мотоциклист, про которого ходят легенды.
        - А хотя бы. Вот, наверное, мы и на месте…
        - Да, похоже… Спасибо тебе. Может, увидимся когда?
        - Я бы с удовольствием. Только на тебе уже кольцо надето, и не моё.
        - Какое кольцо?
        - Ну, ты не видишь… В общем, пометили тебя. Или даже подсекли и теперь вываживают. А ты не сопротивляйся. Сопротивление бесполезно… знаешь эту хохму?
        - Про электриков?
        - Ну. Ладно, давай поцелуемся - и по коням. Всё равно у нас ничего долгого не получилось бы… даже без всяких посторонних тёток.
        - Почему ты так думаешь?
        - Быстро сшоркались бы…
        Тайва крутнула ручку газа, зажав передний тормоз, развернула мотоцикл на сто восемьдесят градусов, подняв облако едкого дыма, подмигнула Юре и умчалась. Он несколько секунд растерянно смотрел ей вслед, потом закашлялся.
        Только много позже, уже покачиваясь в служебном автобусе, он увидел, что на телефоне запечатлелся непринятый звонок. В пять двадцать утра. Номер не определился.

11
        - Моё имя Леонид Ильич, фамилия Чернобрив, и это не повод для шуток. Я ваш инструктор по выживанию. Курс выживания у нас подразделяется на четыре уровня сложности, я веду начальный и высший. Так что с теми, кто не отсеется, мы ещё встретимся…
        Инструктор походил на скелет, обвязанный толстыми верёвками и одетый в мешковатый синий комбинезон. Кожа на лице и кистях рук казалась пергаментной, глаза сидели глубоко в глазницах и почти не были видны, брови и волосы отсутствовали начисто. Он вроде бы не прихрамывал, но в руках его была палка с набалдашником в виде собачьей головы с прижатыми ушами.
        - Первое, что я вам должен сказать: вся информация, которой располагаю я, располагают силовые ведомства всех заинтересованных стран, располагает мировая наука и вообще всё прогрессивное человечество, - неточна и неполна. Вбейте себе в башку сразу, или если этого мало, то сделайте татуировку на болту, чтобы каждый раз, как берёте его в руки, видели: «Зона - сука». Она врёт всегда. Всегда и во всём. И тем не менее лучше знать не всё и знать, что знаешь не всё, чем не знать ничего. Проверено практикой. Вот вы, курсант…
        - Курсант Большаков!
        - Что вы знаете о Зоне? В трёх словах.
        - Почти ни хера.
        - А чуть более развёрнуто?
        - Образовалась в тысяча девятьсот восемьдесят шестом году в результате взрыва…
        - Садитесь. Вот вам ошибка номер один - самая распространённая. Скорее всего сам взрыв на Чернобыльской АЭС стал результатом какого-то невыясненного проявления уже существовавшей к тому времени аномальной зоны под индексом КЛ-19. Всего к тому времени на территории Советского Союза было найдено двадцать две зоны различной интенсивности проявления и различных размеров, причём КЛ-19 не была ни самой крупной, ни самой интенсивной. Сейчас на той же примерно территории число аномальных зон удвоилось. В зарубежных странах, где уже давно велись аналогичные исследовательские работы, ещё тогда было обнаружено порядка двухсот зон, с последними данными я не знаком. Выявить систему в их расположении не удалось до сих пор… Большинство зон можно обнаружить только с помощью специальных приборов, в некоторых - пропадает связь и перестаёт работать электроника, меньшая часть оказывает воздействие на человека - например, лишает его способности ориентироваться или связно мыслить. Наконец, есть такие зоны - их единицы, - где люди и предметы пропадают или появляются ниоткуда… в общем, это всё весьма любопытно, но это не
основная тема занятия. Кто пожелает, может воспользоваться библиотекой. Итак, в начале восемьдесят шестого года Припятская зона КЛ-19 внезапно расширилась с прежних размеров полкилометра на полтора до шесть на двенадцать - и захватила в том числе территорию злополучного четвёртого энергоблока. Это заметили не сразу…
        - Простите, Леонид Ильич, можно вопрос? Курсант Хромченко.
        - Коротко.
        - Почему АЭС построили вблизи аномальной зоны?
        - Потому что в то время ничего не знали об аномальных зонах. Вернее, не было систематизированных знаний. Зону КЛ-19 нанесли на карту только в восемьдесят втором году. Но, анализируя происшествия в этом районе, можно сказать, что зона старая и находится на этом месте с середины девятнадцатого века как минимум. Я ответил?
        - Если можно, ещё. Я читал, что около всех АЭС и других атомных объектов находятся аномальные зоны…
        - Я такого не читал. Найдёте, принесёте мне, обсудим. Продолжаю. Какого рода воздействие стало причиной взрыва, установить не удалось, предполагается чисто психогенное. Может быть. Потом была эпопея с ликвидацией физических последствий аварии, и было не до аномальных явлений. Только в ноль втором году провели замеры и обвешивание и обнаружили, что зона изменила конфигурацию и немного увеличила площадь, про этом интенсивность появлений упала. Потом на Украине стало не до аномальных явлений, потом российских и белорусских исследователей выперли - а в ноль седьмом произошла катастрофа, природы которой мы не знаем до сих пор. С тех пор зона КЛ-19, или просто Зона, давно вышла за пределы тридцатикилометровой зоны отчуждения Чернобыльской АЭС и на сегодняшний день представляет собой, грубо говоря, ромб с длинной диагональю в сто шестьдесят километров и короткой - в шестьдесят. Исходная Припятская аномальная зона лежит, как видите, в самом юго-восточном остром углу этого ромба… Кроме того, имеются два метастаза, которые территориально оторваны от КЛ-19, но морфологически с нею полностью совпадают - это
КЛ-19/1, размером двадцать шесть на шестнадцать километров, вот здесь, на границе Украины и Курской и Белгородской областей, и КЛ-19/2, примерно на полпути между Киевом и Харьковом, эта Зона пока маленькая, десять на десять километров, и слабо выраженная. Что всё это значит, спросите вы? Да хрен его знает, ответим мы - и будем правы. Да, курсант?
        - Курсант Прилепа. Товарищ инструктор, я правильно понимаю, что… что старая зона… то есть зона отчуждения по аварии… что она почти ни при чём?
        - Сядьте. Учитесь более чётко формулировать вопросы. Отвечу так, как понял. В физическом смысле - да, ни при чём. Но Зона - Зона с большой буквы - это не только физика и не столько физика. Можно сказать, что с научной точки зрения её существовать не может, поскольку там нарушаются все известные нам физические законы. Однако Зона существует, и не просто существует, а чрезвычайно сильно влияет на нашу жизнь. Что, курсант? Непонятно?
        - Курсант Прилепа. А как же радиоактивность? И мутанты? И…
        - Сядьте. Да, радиоактивность. Практически любой предмет, вынесенный из Зоны, фонит. То есть от него исходит ионизирующее излучение - обычно гамма. Но откуда оно берётся, совершенно непонятно, поскольку никаких нестабильных атомов в предмете не выявляется. Возьмём два образца: который хотя бы месяц пролежал в Зоне, фонит, а контрольный - нет, при этом изотопный состав обоих абсолютно идентичен. Объяснения этому нет. Также в Зоне зафиксирован точечный, а главное, узконаправленный источник гамма-излучения такой мощности, которую обеспечили бы примерно три тонны кобальта-60… вам это что-то говорит? Нет? Скажем так: любая живая тварь в этом луче сгорает в долю секунды в тонкий пепел… кости мгновенно раскаляются до двух тысяч градусов и взрываются. Источник находится в левой фаре старого «запорожца», почему-то стоящего на крыше гаража в городе Припять, неподалёку от железной дороги. Хорошо, что этот гамма-пучок упирается в железнодорожную насыпь… Добраться до «запора» нет никакой возможности: гараж тот сам по себе - смертельная ловушка… Впрочем, я углубился в детали. Так вот, учёные говорят, что такого
источника в природе существовать не может. Но он существует, и я видел, как он действует. Теперь мутанты. Так называемые мутанты. Тоже следует разделять: есть небольшое количество реальных радиоактивных мутантов, образовавшихся вследствие взрыва восемьдесят шестого года, - это в основном насекомые, растения, лягушки. И так называемые мутанты - примерно полсотни видов, не имеющих предка… то есть они ни от кого не происходили, и даже безглазые собаки лишь внешне похожи, но имеют совсем другой генотип. Теперь предвижу вопрос: инопланетные ли они существа? Отвечаю: наука ответа не даёт. Скорее всего, говорят нам учёные, это какое-то странное ответвление земной биосферы, изолят, наподобие какой-нибудь Новой Зеландии, только отколовшейся ещё раньше, сразу после динозавров. И всё. Дальше этого смелого предположения наша наука не продвинулась. Но поскольку зверьё получается земного происхождения, то оно всё съедобное - хотя вкусными можно назвать только молоденьких поросят. Что ещё более интересно, так это то, что все без исключения звери - хищники или падальщики, травоядных нет, даже свиньи - стопроцентные
хищники, а это, как вы понимаете, совершенно невозможная ситуация, пищевая цепочка без важнейшего звена, травоядных, существовать не может, первичному белку неоткуда браться - однако же вот: существует. За счёт чего? Учёный мир разводит руками. Впрочем, про зверьё Зоны у нас ещё будет отдельное занятие, да и не одно… А теперь вернёмся к главному, ради чего организовано и наше подразделение, и вообще творится вся эта жуткая поебень,
        - то есть к экономике Зоны.
        Инструктор прошёлся перед партами, опустив голову и задумавшись. Все молчали.
        - Итак: Зона является месторождением большой номенклатуры так называемых артефактов. Название неправильно, поскольку подразумевает создание этих объектов посредством рук и искусства - что, надо полагать, неверно. Впрочем, это общеизвестно. Однако, раз уж слово укоренилось, мы его используем как термин. По самым скромным подсчётам, за год в Зоне добывается ценностей на двенадцать миллиардов евро. Это то, что легально. Три четверти добычи идёт в ювелирную промышленность, оставшаяся четверть делится между ВПК, медициной, высокими технологиями и так далее. Сколько ценностей не учитывается, уходит по криминальным каналам и в криминал, мы точно не знаем, но уж точно не меньше половины от названной суммы. Для чего используются артефакты криминальным миром, мы тоже не знаем. Есть подпольные целители, ворожеи, исполнители желаний - но наверняка это не всё. Впрочем, что происходит с уже покинувшими Зону артефактами - этот вопрос должны задавать себе ФСБ, УНБ и КГБ, а наша забота - сделать так, чтобы перекрыть этот поток здесь. Что?
        - Курсант Хромченко. Я не понял. Всё дело упирается в бабло?
        - Садитесь. Нет, не только в бабло. Бесконтрольное расползание и бесконтрольное использование артефактов несёт непосредственную угрозу населению, суть которой я пока не имею права раскрывать перед вами. А так да, курсант, я с вами согласен - рисковать жизнью за чужое бабло как-то некузяво… что?
        - Курсант Шихметов. Простите, я сам с собой.
        - Садитесь. Подтверждаю внутренний диалог курсанта Шихметова. Да, приходилось и приходится. И не только здесь. Жизнь несправедлива, ребята, и вряд ли вас на дорогу сюда подвигли романтические предрассудки. У каждого из вас проблемы, которые, как вы полагаете, можно решить с помощью денег. Не стану изображать из себя великого учителя жизни, но замечу, что есть и другие способы заработать не меньше, но при этом не рвя жопу на британский флаг - что вам неминуемо придётся делать у нас. В общем, думайте ещё и над этим. Возвращаясь к артефактам. Каталог зарегистрированных имеется в ваших методичках, там же обозначены места наибольшего распространения, условия возникновения, сфера применения и прочее. Если я не ошибаюсь, в каталоге сейчас двести шестнадцать позиций. И, как видите, в таблице оставлены пустые клетки. Это значит, что список время от времени пополняется. Исторически сложилось так, что добыча артефактов в Зоне производится артельным старательским методом, сравнимым с добычей золота или заготовкой грибов. Возможно, что это действительно единственно возможный способ добычи; возможно, что таким
образом корпорации просто экономят на расходах; не знаю. Примем это как данность. Есть шесть крупных артелей, именующих себя кланами; старатели предпочитают называться сталкерами; это дань романтике восемьдесят шестого года, тогда сталкерами называли разведчиков-радиометристов; само же слово восходит к романам Киплинга «Сталки и компания» и Стругацких «Пикник на обочине» - кто ещё не читал, прочитайте в обязательном порядке, буду принимать зачёт. Предвижу вопрос «зачем?»
        - и тут же отвечаю: поскольку эти произведения оказывают до сих пор сильнейшее воздействие на фольклор старателей, формируют их поведение и реакции. Вам нужно будет находить с ними общий язык и при необходимости смотреть на мир их глазами… чья мать Тереза?
        - Курсант Голиков. Мать Тереза - монахиня, то есть мать в переносном смысле. Я имел в виду, что…
        - Садитесь. Да, не в последнюю очередь задачей нашего подразделения будет формирование доверия к себе, поскольку все наши предшественники только и делали, что применяли грубую силу. Многие действия национальных администраций, да и международных сил, могут быть объяснимы только абстиненцией после приёма тяжёлых наркотиков. Они здесь устроили вялотекущую гражданскую войну всех против всех…
        Он помолчал.
        - Криминалитет и в Зоне, и особенно вокруг неё чрезвычайно силён, это настоящая мафия, наверное, одна из самых влиятельных и жестоких за всю историю, располагающая огромными деньгами, оружием вплоть до тяжёлого, покровителями на самом верху… Лет десять назад они практически оттеснили государства от рынка артефактов, попытались создать монополию по типу алмазной - и это почти получилось. В самой Зоне установился бандитский беспредел. Тогда и начала создаваться наша контора, МАБОП. Мы помогли сталкерским кланам оружием, послали добровольцев, опытных командиров. Удалось практически очистить Зону от бандитов. Но вмешались их высокие покровители… впрочем, восстановить бандитскую власть им всё равно не удалось, а создание монополии пресекли уже другие ведомства… Мы несколько отвлеклись, да. Что ещё следует знать о Зоне? Да, она опасна, в ней существуют смертельные или калечащие ловушки, их мы будем изучать и в классе, и на полигоне; однако при минимальной осмотрительности большинства ловушек можно избежать благодаря детектирующей аппаратуре; есть, правда, несколько типов, которые не детектируются,
например, «суперклей» или «простая советская разрезалка пополам» - но «разрезалки» редки, неподвижны и работают точно по расписанию, так что через них при необходимости даже можно пройти, зная ритм срабатывания, - а попавшего в «суперклей» человека легко спасти, просто выстрелив ему под ноги. Да, в Зоне водятся опасные животные, и с ними мы тоже будем знакомиться в зверинце и на практических рейдах; скажу сразу, что изучать мы их будем односторонне: повадки и как убить. Запомните: подготовленному, экипированному и правильно вооружённому человеку в Зоне бояться, в сущности, нечего. Но есть необъяснимые пока психологические феномены… Слушаю.
        - Курсант Кисленький. Товарищ инструктор, вот вы говорите - зверьё. Мутировало или нет, не важно. Но другое. А как же люди, которые мутировали? Или они тоже из какой-то Новой Зеландии?
        - Садитесь. Именно к этому я и перехожу. В сталкерском фольклоре существуют легенды о человекообразных существах: контролёрах, бюрерах, снорках, навках, изломах, безлицых - ну и ещё нескольких более редких типах. Учёные подтверждают существование бюреров, это мелкие обезьяны, адаптированные к жизни под землёй; никаких признаков интеллекта у них не отмечено. Существование прочих гоминидных существ просто не подтверждается. Но легенды сильнее. Вот вам пример немного другой: все знают, что Зона буквально вымощена человеческими костями, костями сталкеров. Что буквально каждый артефакт оплачен человеческой жизнью. Ну и прочее. Между тем объективный подсчёт даёт нам другие цифры: если не считать гигантского выброса одиннадцатого года, когда чудовищное количество зверья прорвалось за периметр, а затыкать этот прорыв бросили солдат только что призванных, из учебной части, и они там не столько зверья, сколько друг друга положили, и если не считать жертв откровенных бандитских разборок в карантинной зоне, - так вот, если считать только саму Зону, то за предыдущие десять лет, без года нынешнего, итог
которого не подбит, - там погибло двести восемнадцать человек. Спокойно. Конечно, подсчёты могут быть не полны, сколько-то сумело просочиться в Зону и помереть там, не оставив ни следа, - но это может идти речь о десятках человек, а не о сотнях и тем более тысячах. Возьмём любую из сталкерских войн: послушаешь, какая-то Курская дуга, бандюки впереди, солдаты справа, мутанты слева, «монолитовцы» сзади, сверху писмейкеры на «вертушках», а снизу подземные бюреры подкапываются - и всё, конечно, трупами завалено, и мы, по колено в крови… Начинаешь считать: хоп, шесть убитых, восемь раненых - с обеих сторон. То же самое и про рейды. Ушло восемь, вернулся один. Всех отмычек потеряли, всех стажёров… Начинаем считать: тот-то подвернул ногу и вернулся, тот-то свернул в бар и завис, те двое вообще в другое место шли… ну и так далее. Тот, который один вернулся: ну как же так, я же помню!.
        на куски!.. в кровавые брызги!.. Короче говоря, Зона сама по себе является чем-то вроде сильного галлюциногена, который решительно изменяет восприятие реальной действительности. Наверное, не на всех этот галлюциноген действует одинаково, поэтому и все описания Зоны… в общем, двух одинаковых вы не найдёте. Слушаю.
        - Курсант Кисленький. Товарищ инструктор, я так и не понял: так что, всё это просто выдумки - ну, про людей-мутантов?..
        - Садитесь. Нет. Это не выдумки. Какие-то реалии за этим стоят, но всё очень сильно приправлено воспалённым воображением. Ну, вспомните себя ребёнком: вот вы оказываетесь в тёмной комнате…
        - Ага… - сказал курсант Кисленький и задумался.
        - Впрочем, сказанное относится только к тем, кто именно погиб. Поскольку есть странная категория существ, часть из которых, вероятно, тоже бывшие люди…
        - Зомби? Курсант Шихметов.
        - Да, курсант Шихметов, именно зомби. И вот на них нам с вами предстоит обратить самое пристальное внимание… Зомби появились в Зоне не сразу после Второй катастрофы, первые случаи датируются ноль девятым годом. Тогда же военным удалось получить несколько образцов для исследования. Это были люди в крайней степени истощения и практически без высшей нервной деятельности. Некоторые из них после пленения погибли, двум или трём удалось поддержать жизнь искусственно где-то до полугода. Из-за того, кстати, что военные с ними столько возились, и родилась легенда, что именно военные их и создали или что это жертвы каких-то военных разработок - какие-то лучи, выжигающие мозг, и прочие страшилки. Всё это чушь. Так, кстати, и не удалось разобраться, что или кто поражает нервную ткань и почему значительная часть коры мозга отключается. Мозг зомби совершенно идентичен мозгу нормального человека, просто почему-то не функционирует. Вернее, не функционируют его участки, отвечающие за высшую нервную деятельность… А с двенадцатого года количество зомби резко увеличилось, и среди взятых образцов оказались такие,
которые людьми никогда не были… ходячие манекены, копии. Потом этих псевдолюдей стало по-настоящему много. Когда был прорыв на Киев, на месте боя насчитали больше двух тысяч убитых зомби, да ещё неизвестное число утонуло. Но и бывшие люди среди них тоже иногда попадаются. Но сколько их, каков процент, как они попадают в Зону
        - мы не знаем. Отличить внешне бывшего человека от псевдочеловека невозможно, а только при детальном осмотре: скажем, у псевдолюдей нет папиллярных линий на пальцах, нет гениталий, нет подкожных вен… ну, на вскрытии сразу видно, что совсем другой организм… кстати, у них и мозга нет в нашем понимании, какое-то губчатое тело. Сейчас мы всех просим, что если попадается зомби-человек, чтобы хотя бы предоставляли образец ткани для ДНК-анализа. Уже человек десять так нашли, и, повторяю, совершенно непонятно, как эти люди в Зону попали, не имели они никакого отношения к Зоне, да и пропали далеко от неё - в Канаде в какой-нибудь или на Каймановых островах… В общем, тайна сия пока что велика есть. Так. На сегодня достаточно, все в тир, потом в библиотеку, вам выдадут комплект литературы - учить по возможности наизусть. Свободны. Курсант Шихметов.
        - Я.
        - Задержитесь на пару минут.

12
        - Светличный сказал, что вы сталкивались со слепым псом и кем-то ещё в Дмитрове?
        - Так точно.
        - Можете показать на карте города, где именно?
        - Конечно.
        Инструктор достал навигатор, вывел карту. Юра нашёл автостоянку.
        - Вот здесь.
        - А теперь масштаб помельче… Вы не видели, откуда они появились?
        - Нет. Впрочем, когда уже шёл обратно… - И Юра рассказал о заброшенном доме, откуда шёл запах болота и псины.
        - Да, Светличный упоминал. Но дом проверили и ничего необычного там не нашли… Теперь скажите мне, Юрий: как именно вы определили постороннее присутствие?
        - Трудно сказать. Кажется, по запаху.
        - На автостоянке?
        - В смысле?
        - Ну, там же пахнет соляром, маслом…
        - Не знаю. У меня так и в рейдах бывало: какое-то обострение чувств. Но, мне кажется, это нормально. Многие…
        - Понятно. Значит, так: хотите ли вы пройти дополнительные тесты - и, если результат будет положительный, подвергнуться… м-м… в общем, пройти курс активизации способностей?
        - Каких способностей?
        - Тех, которые будут выявлены. Если всё пройдёт нормально, будете работать в отдельной группе. В моей. С приличной прибавкой к окладу. Но, повторяю, сначала тесты, потом активизация.
        - Я не привык принимать решения с такими скудными данными.
        - И тем не менее.
        - Я согласен, - неожиданно для себя сказал Юра. - Куда явиться?
        - В восемнадцать тридцать в изолятор. Назовётесь, вас проводят.
        - Изолятор - это?..
        - Медсанчасть, отдельный вход с дальнего торца.
        - Будет исполнено.
        - Отставить казарму.
        - Есть отставить казарму.
        - Что он от тебя хотел? - спросил Костя Голиков, с которым Юра сидел за одной партой.
        - Нужно сделать какие-то дополнительные анализы.
        - А-а. Ты в тропиках служил?
        - Нет, только на Кавказе.
        - Тогда странно.
        - А что у нас прямое?
        - Что?
        - Старый анек. У верблюда спрашивают: почему шея кривая?
        - Гы. А на Кавказе ты где был?
        - Да проще сказать, где не был. В Сочи не был. Командовал разведвзводом в шестнадцатой мотострелковой.
        - О! А я тянул в тридцать второй десантно-штурмовой. Могли и пересечься. В ущелье Курдул, не?
        - Могли. Земля круглая, но маленькая.
        - Хоп. Ну что, в тир?
        - Придётся.
        - Не любишь стрелять?
        - Не-а. Мы, разведка, - люди тихие…
        Впрочем, в тире им показали кое-что интересное. Поскольку в Зоне цели были слишком уж разные, и то оружие, что было эффективно против одних, оказывалось почти бессильно против других, а таскать два-три ствола… скажем так: отдавало безумием,
        - поэтому специально для Зоны разработано было и мелкими партиями выпущено несколько моделей стрелкового оружия, в первую очередь автомат Бешанова под патрон
9x39, своеобразное устройство затвора которого позволяло использовать пули с мягкой и даже с полой головками; питание производилось из двух шнековых магазинов одновременно, и можно было лёгким движением руки переключаться, скажем, с полуоболочечных или экспансивных пуль на бронебойные; кроме того, к нему был разработан весьма эффективный глушитель. Да, магазины эти было муторно набивать, да, уход за машинкой был по сравнению с «калашом» сложнее в разы; но достоинства подкупали, и к ней следовало присмотреться.
        Второй интересной машинкой было боевое ружьё «Секач» на основе охотничьего карабина «Вепрь» двенадцатого калибра. Он был снабжён лазерным прицелом-дальномером, а номенклатура патронов включала химические (против собак и других мелких хищников), дробовые и картечные, пулевые обычные и пулевые подкалиберные, а также двадцатимиллиметровые гранаты, которые могли подрываться как при контакте с целью, так и на установленной дистанции, - ну и, наконец, спецбоеприпасы для обезвреживания некоторых ловушек. Кроме того, в ствол можно было вставить вкладыш 5,45, в горловину магазина переходник - и использовать самые распространённые в Зоне патроны.
        Третьим был карабин «Тигр-М», гражданский вариант снайперской винтовки Драгунова, под мощный патрон 9,3x64 с деформирующейся пулей, оборудованный компактным электронным прицелом, который мог работать и как коллиматорный, и как оптический с переменным увеличением, и как ночной, и как дневной инфракрасный - что, по словам инструктора, могло спасти от некоторых тварей Зоны, которые ухитряются сделаться невидимыми в дневном свете.
        Немного постреляли. Автомат показался Юре недостаточно сбалансированным, а вот боевое ружьё всерьёз понравилось: очень ухватистое и, как ни странно, с мягкой отдачей. «Тигра» он в руки не взял: СВД вызывала у него не самые приятные воспоминания, был в его жизни дурацкий эпизод, едва не закончившийся печально.
        - …прошли мы село насквозь - и, как положено, на выходе влетели в засаду. Вот самое распространённое: гробишься либо в самом начале рейда, либо в конце, когда до своих уже доплюнуть можно. Концентрацию теряешь, нюх уходит. Под первую машину подвели фугас, а по нам - из РПГ. Из первой четверо живых выскочили, из нашей семеро. Глушанутые, конечно, и побитые местами, но пока живые. Из двух пулемётов по нам кладут - правда, с уважительной дистанции. Заняли мы дом у дороги - недостроенный, но просторный и крепкий, из хорошего кирпича; обычно они из какого-то говна строят, стену пальцем можно проткнуть. А тут кирпич дорогой, турецкий, тут нам повезло. Я старший, я в два места раненный, и на мне, конечно, вся вина за случившееся. Понятно, что с башкой делается, тем более вот тут вот в черепе осколок засел. Но - перевязался, подаю пример. На связь с нашими вышли, сектора разобрали, ждём. А пулемётчики, суки, садят и садят. Патронов у них, наверное, вагон. Один стену продалбливает, а второй по окнам поливает в расчёте на рикошеты. И зацепляет ребят одного за другим, по мелочи, но зацепляет. А у меня
снайпер есть, но ему в машине глаза окалиной побило - не так чтобы совсем, но стрелять не скоро придётся. Тогда я от большого ума беру «драгуна» и иду в комнату, которая на пулемётчиков окном выходит, встаю и начинаю целиться - и понимаю, что ничего не понимаю. До того я только охотничий прицел юзал, там просто сетка перекрестия, и всё. А в этом долбаном «драгуне» какие-то палочки, стрелочки, шкала чего-то там… а главное, ни хрена не видно. Ну, наконец нашёл я одного пулемётчика по вспышкам, а как его на прицел взять - не могу въехать. Потом вроде сообразил, выстрелил - тот даже не заметил. Ну, я ещё… С третьего, видимо, попал куда-то рядом… и тут они меня вдвоём в два ствола… Я на пол упал и понимаю, что всё, выползти из комнаты я не смогу, от порога и от косячков щепа летит… а кирпичи в стенке так по одному: дзынь! - и в нём дырка, тресь! - и половинка вылетает… Я вдоль боковой стенки вытянулся, ногами к огню. А всё, что в окно влетает, лупит ровно надо мной. Пылища! Полчаса так лежал. Ничего не слышу, оглох. Ребята, оказывается, за это время атаку отбили. Потом наши две «вертушки» подкрались - тут
и мир наступил. Встаю, ничего не понимаю, по стеночке, как вдрабадан пьяный, иду… в общем, чуть меня не пристрелили по запарке, приняв за заблудившееся хтоническое существо. Вот такой, в два пальца, слой глины на мне… А скоро два танка и три бээмдэхи подходят, покидали по кустам для порядка, нас всех, с двухсотыми вперемежку, на броню подхватили и… в общем, вот. С тех пор я СВД и не люблю.
        - Вот там мы с тобой и пересеклись, - сказал Голиков. - Делали мы, да, такой рейдик на выручку пузолазной разведке. И глиняного лейтенанта помню, в жопу раненного. Гы.
        - Слава ВДВ. Что я ещё могу сказать? С меня пузырь, а то тогда так и не проставился… Ну и не в самую жопу всё-таки, а в поясницу.
        - Ваш полкан тогда проставился отменно - два ящика и жареного кабана. А у многих лейтенантов жопа, знаешь, она везде. Куда ни поцелуешь - жопа.
        - Это потому что жизнь у нас такая…
        В изоляторе сидел и скучал толстый очкарик в белом, колом стоящем от крахмала халате.
        - Здравствуйте, - сказал он, слегка картавя. - Вы к кому?
        - Я Шихметов, и мне приказал зайти…
        - Леонид Ильич. Ясно, ясно. Снимите вот здесь вот всю верхнюю одежду, трусы и майку оставьте, а вот эту пижаму наденьте. И тапочки я вам сейчас найду…
        Тапочки были одноразовые, запаянные в плёнку. Как выяснилось, очень скользкие.
        - Да-да-да, осторожно, особенно на ступеньках, сейчас будут ступеньки…
        - Может, я лучше босиком? Целее буду…
        - Нет, нужен диэлектрик… да вот уже и пришли. Смотрите: тамбур. Вы входите, я закрываю наружную дверь. Ждёте, пока глаза не привыкнут к темноте, и входите в следующую. Там будете выполнять голосовые инструкции.
        Тесты показались Юре тупыми. Начиная от еле светящегося транспаранта «входите», который он, по идее, должен был увидеть через пару минут после того, как оказался в тамбуре, - но только в том случае, если бы пялился прямо на дверь. Он же сразу обежал глазами всё помещение, заметив, кстати, следящую камеру под потолком (глазок-индикатор был залеплен неаккуратно), - и, конечно, боковым зрением ухватил фосфоресцирующие буквы. В комнате - тёмной, но не абсолютно, а ровно настолько, чтобы заставлять испытуемого подсознательно напрягать зрение - ему пришлось отвечать на еле слышимые вопросы, заглушаемые посторонними голосами или шумами, преодолевать отвлечение внимания дешёвыми трюками вроде скользящих теней, шагов за спиной, прикосновений к лицу каких-то очень лёгких нитей, внезапного появления бегущей строки, вроде бы дублирующей голосовые команды, но ближе к концу инструкции начинающей обманывать… Наконец ему сказали: на сегодня достаточно.
        Толстяк сказал:
        - Теперь можно босиком.
        - Как результаты? - спросил Юра.
        - Я только лаборант, - сказал толстяк. - Решает Чернобрив.
        - А всё-таки?
        - Ну… Завтра второй этап, там будет ясно.
        - Значит, не скажете?
        - А это просто не имеет значения. Как Чернобрив скажет, так и будет. Я вообще не понимаю, для чего он гоняет сюда людей.
        - Говорят, тебя опять в разведку?
        - Пока ещё не ясно. А кто говорит?
        - Кисленький. Он, оказывается, второгодник…
        Рома Кисленький, шкафчик полтора на полтора, бывший воронежский опоновец, изгнанный из ОПОНа за крамольные стишки и публичное их исполнение в пьяном виде под гитару (так он сказал; а что там было на самом деле…), сумел и здесь отличиться от всех: сдал экзамены на отлично, но довёл начальника экзаменационной комиссии до белого каления; в результате борьбы в верхах его отправили на переэкзаменовку, а поскольку учебный курс предусматривал и первичную психологическую подгонку личного состава, то ему пришлось начинать всё с нуля.
        Молчаливый Рома напоминал оловянноглазого деревянного солдата из книжки про Урфина Джюса, причём с тем же характерным оскалом: у него была короткая верхняя губа, сшитая из клочков, и слишком белые искусственные зубы, вставленные за казённый счёт; но Рома заговоривший преображался - в его пришепётывающих устах даже старый засаленный анекдот вдруг становился смешным; от самих же историй, происходивших с Ромой и вокруг Ромы за годы его детства, юности и полицейской службы, некоторым становилось дурно, и они уползали в изнеможении, чтобы попить и освежиться, - хотя сами истории в пересказе оказывались совсем не смешными и даже иногда трагичными.
        - А, меня тоже проверяли. Всего проводами обкрутили, за шиворот киселя налили какого-то, а на виски медные пластины с толстенными поводами. Это, говорю, зачем? А это, сержант, если ты какую случайно гостайну тут от нас услышишь, мы тебе несильным током по мозгам ёбнем, и ты всё забудешь, только имя, звание и личный номер останется. Так вы, говорю, может, как-нибудь молча, на пальцах, что ли… Ну да, говорят, будем мы себя ограничивать, жди. И тут же один начинает другому толкать, как из трёх грошовых артефактов, если их изолентой связать и поверх азотом заморозить, получается машинка для превращения фальшивых денег в настоящие. Я говорю: да без всяких артефактов и изоленты, хоть сейчас - по курсу десять к пяти, могу наколку кинуть… В общем, не ёбнули, хоть и очень хотели, по глазам видел. Нет, говорят, иди, тип ты парадоксальный, нам такие не нужны, мы не знаем, что с тобой после грибов будет.
        - Каких грибов, не сказали? - спросил Юра.
        - Ну, каких… Из Зоны, я думаю. Вряд ли из Боровичей сюда специально везли. Да ты не бойся, настоящей радиации в них уже давно нету, а эта, мнимая, - ерунда, полстакана перцовки засадил, и чист…
        - Вот я не пойму, ребята, - сказал Юра, подумав. - Чернобрив нам впаривал, что в Зоне, якорный бабай, почти всё - мнимость. И в то же время тренироваться мы будем, чтобы в этих мнимостях разбираться и по возможности смерти избежать. Так?
        - Ну, так, - сказал Кисленький.
        - Вот. Тогда в чём правда, брат? Точнее, где? По ту сторону или по эту?
        - По ту сторону - правда той стороны. По эту - этой. Как всегда. Что тебя смущает?
        - В башке совместить не могу.
        - И не понадобится. Просто привыкнешь. Ты мне скажи лучше, разведка: чего ты такой напряжённый?
        - Я? - удивился Юра. - Я наоборот - расслабленный.
        - Ага, - понимающе кивнул Кисленький.
        Это я в засаде сижу, подумал Юра.
        Алёнка в этот день не позвонила. Не позвонила и на следующий.

13
        Вторая порция тестов была действительно такая, какой её изобразил Кисленький: Юру облепили датчиками, подключили к вискам электроды и объяснили, что сейчас перед ним разные люди будут разговаривать на разные темы, и его. Юры, задача - выявлять в разговорах ложь и нажимать на кнопку; если он ошибётся, то получит удар током, безопасный, но болезненный.
        - Именно ложь или беспредметное гониво?
        - Именно ложь. Во всех скетчах актёры чётко знают, говорят они партнёру правду или обманывают его.
        - Не хотелось бы, конечно, зависеть от уровня мастерства ваших лаборантов…
        - Это не лаборанты. Это профессиональные игроки. Мы их изредка привлекаем.
        - Игроки? Во что?
        - Это закрытая информация.
        Тест Юра прошёл всего с одной ошибкой. Возможно, если бы испытания продолжались, он наделал бы ещё, потому что стал уставать, но пришёл Чернобрив и сказал: достаточно.
        Юру отмыли от токопроводящего геля и вручили инструктору.
        - Ну что, курсант? - пристально вглядываясь в ещё влажное Юрино лицо, спросил Чернобрив. - Готовы рассмотреть моё предложение?
        - Но теперь я могу узнать о нём более подробно?
        - Да. Теперь - да. Итак, итак, итак… Вы обратили внимание, наверное, как всем вам сразу постарались внушить, что большая часть происходящего в Зоне - видимость, а вернее, сложная полисенсорная иллюзия или даже галлюцинация, данная нам в ощущениях. Нормальный неподготовленный человек, попав в Зону, целиком и полостью подпадает под эту иллюзию - а чтобы потом не заработать шизофрению и раздвоение личности, тут же выносит те свои впечатления и тот свой опыт и за пределы Зоны. В сталкеры идут не только и не столько асоциальные типы - однако почти все они быстро, за месяцы и даже за недели, становятся тяжёлыми социопатами. Теперь внешний мир они видят весьма своеобразно… примерно как с похмелья или при наркотической абстиненции. Имеете опыт?
        - Только похмелья. Ну да, я, кажется, понял, о чём вы говорите.
        - Большая часть из них селится совсем рядом с Зоной, меньшая - вообще из Зоны не выходит, разве что по какой-то крайней надобности, и тут же назад; ну и есть такие, которые могут жить только в центральных областях Зоны, в периферийных областях им становится худо. И разговоры: мир вокруг Зоны - страшная клоака, яма с червями… Ничего не напоминает?
        - Напоминает, - медленно сказал Юра.
        Некоторые сёла вдоль «золотой тропы» после её закупорки так примерно и выглядели: на удалении те, у кого ещё сохранился рассудок и кое-какое имущество, ближе к сараям - те, которые уже почти ничего не понимают, а в самих сараях - даже и не люди, а какие-то гоблины вперемежку с покойниками… это был ответный удар наркобаронов: раздавать неразбодяженный героин и «ак-кели» местному населению почти бесплатно. Новые власти получили четверть населения - тяжёлых неизлечимых наркоманов…
        - Вам неизбежно придётся уходить с головой в эту коллективную галлюцинацию - и, чтобы сохранять возможность вернуть вас потом к нормальной жизни, мы будем долбить, и долбить, и долбить в одну точку: на самом деле жизнь другая, вы находитесь под воздействием наркотика, не забывайте об этом. К сожалению, действенной химической защиты пока ещё не существует, только психологическая. Глубокий многослойный гипноз и всё такое. Но основой всегда остаётся рациональное начало: понимать умом, что картина вокруг тебя - лишь декорация, маска, скрывающая что-то другое… Так вот, дорогой мой Юрий Викторович: есть предположение, что люди с таким психотипом, как у вас, могут дать реальное описание Зоны. Проникнуть, так сказать, под вуаль.
        - Иванович. Зачем?
        - Извини, перепутал. Ну, должны же мы понять наконец, с чем имеем дело.
        - И для этого нужно что-то со мной ещё сделать?
        - Да. Скажем так: ничего необратимого. Ничего опасного. Хотя впечатления могут остаться… яркие.
        - Уже кто-то?..
        - Закрытая информация.
        - Я не могу принимать решения, не зная…
        - Я думаю, ты его уже принял. Хотя отказаться можешь в любой момент, даже в самый последний. В любом случае тебе нужно пройти полный курс общих тренировок, а мне - подобрать ещё как минимум двух бойцов. С другой стороны, начиная с сегодняшнего дня у тебя будет сорок пять минут индивидуальных дополнительных занятий. И с сегодняшнего же дня пойдёт полуторный оклад. После… м-м… инициации - двойной с плюсом.
        - Где-то нужно расписаться?
        - Пока нет.
        Первый день дополнительных занятий был такой: сначала Юре показали несколько стандартных карт Роршаха и попросили описывать, что он там видит, а потом стали давать подобные же карты с двухцветными кляксами или же испещрённые цветными точками - и говорить, что он должен там увидеть. Юра делал над собой небольшое усилие - и действительно, требуемое изображение вдруг явственно проявлялось на карте, и даже странно было, что различил он его не с первой секунды…
        - …подъём!
        Дверь была распахнута, над ней мигала красная лампа, из коридора общежития волнами накатывал вой сирены. Юра машинально начал одеваться, ему дали тумака, и он, накинув только бронежилет и разгрузку, почему-то называемую здесь «лафитничком», подхватил «Вепрь», ПНВ и связанные шнурками берцы и бросился к выходу. Снаружи хлестал дождь. Туда! - показал рукой кто-то в чёрном лоснящемся плаще с ПНВ на лице. С крыши вдруг ударил пулемёт. На бегу натягивая ПНВ, Юра налетел на что-то и едва не покатился кубарем. Сука, сказало препятствие. Грохнул выстрел, тут же следующий. В ПНВ почему-то всё двоилось. Мир был чёрно-зелёный, невероятно контрастный и совершенно невнятный. Припав к земле, чтобы не угодить под шальную раздачу, Юра поправил маску. Наконец контуры слились, картинка сразу обрела объём. Теперь он видел изгородь и - на краю поля зрения - сторожевую вышку. В изгороди зияла дыра, в которую мог проехать автобус. А совсем рядом, метрах в десяти от себя. Юра увидел горячую подёргивающуюся тушу непонятного зверя. Что-то пронеслось за оградой. Дайте свет! Уберите свет! - кричали сзади. Снова заработал
пулемёт - куда-то в другую сторону, выстрелы звучали глухо. Юра вогнал в горловину магазин с гранатами, отключил дальномер - теперь гранаты должны были взрываться при соприкосновении с целью. Наконец кто-то наверху врубил инфракрасный прожектор. Сразу стало видно, что к дыре с двух сторон подбираются огромные крабы. Рядом стукнула экономная очередь, потом ещё и ещё. Одна из тварей высоко подпрыгнула и опрокинулась на спину. Вторая сунулась в дыру, и Юра всадил в неё гранату. Для ночной стрельбы карабин оказался не слишком хорош, на ПНВ легла сильная засветка от реактивной струи гранаты. Однако как у твари отлетели несколько конечностей, Юра сквозь засветку увидеть смог. Он тут же поменял магазин с гранатами на другой
        - с пулевыми патронами. Сзади вдруг часто-часто захлопали выстрелы, и тут же вступили несколько автоматов - длинными, взахлёб, очередями. Юре хотелось оглянуться, но он помедлил - ему померещилось странное волнообразное движение по ту сторону дыры. Он встал на колено и левым плечом прислонился к стене. Заполошная стрельба позади не прекращалась. Пулемётный огонь, похоже, перекинули в ту же сторону, а следом и прожектор. Всё снова стало расплывчатым и непонятным. И это непонятное поднялось и двинулось - как будто ждало. Силуэт походил на огромного шимпанзе, обросшего водорослями. Юра помнил, что в патроннике осталась граната, поэтому наводил по центру силуэта. Снова неровное пятно засветки, глухой взрыв… Юра ждал, что тварь порвётся пополам, но вот хрен вам - она только пригнулась и бросилась вперёд. Юра выстрелил три раза, стараясь выцеливать шею и голову, и, наверное, попал - силуэт зашатался, надломился и осел набок. Лапы ещё ловили что-то вокруг себя, но головы у твари уже не было. Пальба позади стихла. Потом загорелись фонари на столбах, и мегафонный голос сказал:
        - Прекратить огонь. Внимание: прекратить огонь. Разрядить оружие, построиться. Бегом!
        Юра выбросил магазин в подставленную ладонь, передёрнул затвор - и, плюнув в сторону улетевшего патрона, как был, с ботинками через плечо, побежал в тапочках на плац.
        Чернобрив прошёлся вдоль строя, похлопывая себя тростью по ладони.
        - Хаар-раши… - процедил он. - Одеться, оправиться. Разбор учений - через двадцать минут.
        - Бардак, господа курсанты. Барр-дак! Пожар в публичном доме во время наводнения, как говаривал мой дед, а он знал толк в извращениях. Из двадцати бойцов двенадцать убитых, шесть покалеченных, причём поражённых дружественным огнём - одиннадцать, из них убитых восемь, раненых трое. Ничем не лучше, чем было при прорыве на Киев, когда затыкать дыру бросили сосунков. Вас-то сосунками не назовёшь… Курсант Голиков, курсант Шихметов, шаг вперёд. Кругом. Теперь вы, покойники и калеки, посмотрите на этих двух. Им удалось не просто выжить, но и поразить несколько целей. Курсант Голиков, чем были вооружены?
        - Автомат Бешанова, товарищ инструктор.
        - Почему выбрали это оружие?
        - Модель проходила войсковые испытания в нашей бригаде.
        - То есть привыкли к нему раньше?
        - Так точно.
        - Достоинства, недостатки знаете?
        - Думаю, да. В основном.
        - Расход боеприпасов?
        - Полтора магазина.
        - При этом поражены шесть целей, из них одна - высокого класса защиты. Курсант Шихметов.
        - Здесь.
        - Оружие?
        - Боевое ружьё.
        - Мотив выбора?
        - Всё остальное показалось ещё хуже.
        - Достоинства, недостатки?
        - Из достоинств - хорошая маневренность, высокая убойная сила. Из недостатков - при выстреле гранатой засвечивается ПНВ.
        - Это скорее недостаток ПНВ, а не оружия. Сегодня же подойдите к инженеру, отрегулируйте. Расход боеприпасов?
        - Две гранаты, четыре пулевых патрона.
        - Поражены две цели - высокого и наивысшего класса защиты. Причём благодаря выдержке курсанта Шихметова у нас всё же остались несколько человек живыми… Курсант Назаренко.
        - Здесь.
        - Вы находились рядом с курсантом Шихметовым. Почему оставили позицию?
        - Я не оставлял позиции, товарищ инструктор! Я переменил позицию. У меня был ограниченный сектор обстрела, я отошёл к трансформаторной будке, чтобы иметь возможность…
        - Вас смутила беспорядочная пальба, поднятая нашими дорогими покойниками. Вы решили принять участие в этом весёлом безобразии. Получилось?
        - Никак нет. Я ничего не увидел.
        - А тем временем Шихметов в одиночку расправился с «кровососом-боссом». Вы же попали под ментальный удар «контролёра-Б» и превратились в овощ. В кабачок, товарищ курсант, в кабачок. На этой жизнерадостной ноте мы и закончим малый разбор. Полный разбор - на утреннем занятии. Всем спать. Больше побудок не будет. Да, и подъём на час позже. Разойдись.
        Уснёшь тут…
        Утром Юра по возможности незаметно поискал выброшенный патрон, нашёл - и после отбоя, уединившись, расковырял его. Конечно, вместо пули был хрупкий пластиковый контейнер с каким-то тяжёлым бесцветным порошком внутри. А ты чего ожидал? - спросил себя Юра. И мысленно пожал плечами. Почему-то и настоящей пуле он не особо удивился бы…

14
        - Пошёл!
        Пошёл - это вовсе не значит, что сразу рванул с места. Быстро, но без суеты проверил дыхательную маску, поправил очки-полярики, плотно, как маска ныряльщика, прилипшие к лицу, взглянул на ПДА, выключил-включил индикатор СВЧ-поля и квазигравитации, подпрыгнул на месте, активизируя динамические подошвы ботинок, а заодно проверив, не брякает ли что, тронул кобуру с пистолетом, передёрнул затвор ружья (в патронах картечь), сдвинул предохранитель вверх, вдохнул-выдохнул… и экономным стелющимся шагом побежал к первой вешке. В наушниках успокаивающе тикал метроном.
        Первая вешка - это кол с обрывами колючей проволоки. Кол стоит на невысокой насыпи, и пока до него не добежишь, дистанцию не увидишь. Гравий насыпи обильно полит тяжёлым маслом, блестят рельсы.
        Стоп.
        Пока никто не нападает, можно пять секунд потратить, чтобы оглядеться.
        От кола вниз идут три протоптанные дорожки, дальше они теряются в бурьяне, вторая вешка - накренившийся столб с обрывками проводов, до него метров двести. Левая дорожка - там трава гуще, и торчат те репейники, которые потом не отодрать даже от кевлара. По большому счёту, это не так страшно… Средняя дорожка - какие-то неприятные кустики, словно опутанные паутиной. Правая даёт большого крюка и проходит возле густых камышей… В общем, Илья Муромец, налево пойдёшь - штаны потеряешь, направо - голову сложишь, прямо - пидорасом станешь…
        Идём направо.
        Почему? Просто так. Кустики не нравятся. А в камышах - ну разве что мелкие кабанчики…
        Там же, справа, метрах в тридцати по насыпи по обе стороны рельсов обильно белели чьи-то косточки. Ну а как же. Косточки в ряд, звёздочки в ряд, трамвай переехал отряд октябрят… Юра уже спускался по тропе. Сиська налево, сиська направо - с ними погибла вожатая Клава… бля!
        Щебень вдруг стал скользким, как лёд. Ноги сделали попытку разъехаться. Юра рывком развернулся к склону боком, согнул ноги в коленях, зафиксировал голеностопы, вцепляясь отвердевшими ребордами в неровности грунта. Замер, ловя равновесие.
«Совковое масло», аномалия безопасная, но противная. Главное - не встать на четыре кости…
        Чуть двигая стопами, он начал спускаться вниз. Пятно, зараза, могло оказаться безразмерным, не так давно кто-то из ребят влетел на такое же на шоссе - и так и не смог выбраться сам, пришлось искать верёвку и вытаскивать на верёвке. Со стороны выглядит смешно…
        Кончилось. Ха-ха. Ну, слава Зоне.
        Будем считать, пронесло.
        Мельком взглянул на ПДА. Ничего. Ни аномалий, ни органики.
        Побежали.
        Это сталкеры-старатели по Зоне не бегают, ходят солидно, озираясь по сторонам и заглядывая под каждый кустик. Нам, кабанам, такая роскошь недоступна. Тринадцать километров в час - минимум. При двадцати шести кэгэ на себе. Ладно, груз не в счёт, по горам приходилось и сорок шесть таскать…
        Бип. Бип-бип.
        Кто-то появился.
        Впереди справа. Органика, от пятидесяти до ста кэгэ. Кабан. Картечь? Нет, поменяем.
        Не сбавляя шаг, сменил магазин - на оболочечные экспансивные. Первый выстрел будет картечным и скорее всего просто обозлит кабанчика - он наклонит башку и попрёт. И тогда надо бить в загривок. Черепа у этих тварей каменные, и кость в два пальца толщиной…
        Бип-бип-бип!..
        Ну и где ты? А, вижу.
        Картечь скашивает несколько камышин, и зверь на долю секунды теряется - не от боли, конечно, а оттого, что внезапно видит стрелка. Потом - приседает, как пёс, и прыгает. Про этих кабанов говорят, что они могут прыгнуть на тридцать метров и залезть на дерево. Юра бьёт его влёт, куда-то попадает - зверь, касаясь земли, не повторяет прыжок, а тормозит юзом, грязь летит из-под задних копыт… Ещё пуля - прицельно в лопатку. Всё.
        Страшная штука - экспансивная пуля. Потом на вскрытии посмотрим, что там у него вынесло. Сердце и позвоночник скорее всего.
        Не задерживаемся.
        З-з-з!
        Что это?
        На ПДА чисто, но это ничего не значит. Аномалии, определяемые по СВЧ-полю, могут быть не точечными, а рассредоточенными. «Жаровня», например. Или «подземная гроза». Тормозим.
        Где?
        Слева от тропы трава желтее. Чуть-чуть. Так бы и внимания не обратил…
        Обойдём?
        Бип.
        Ещё один кабан?
        Бип-бип-бип-бип-бип!..
        Стадо. Зар-раза…
        Уходим влево. Вокруг желтоватого пятна.
        З-з-з! З-з-з!
        Что ещё? Красненький кружочек. И судя по специфической примятости травы -
«карусель». Метров пятьдесят в диаметре.
        Обходим и её? Пожалуй, да.
        Бип-бип-бип-бип-бип!.. Бип-бип-бип-бип-бип!..
        Вот оно и стадо. С десяток спин.
        Продолжаем движение. Возможно, разойдёмся.
        Ага, щаз. Так нам и дали разойтись миром.
        Стадо разделяется. Шесть спин встают на след, три - обходят с другой стороны. Это хорошо, где они пройдут, пройду и я. И бежать им дальше, а значит, опоздают.
        А теперь - дискотека!..
        Ручная граната - пошла. И ещё до взрыва - два выстрела по передним. В гранате газ, вернее, мельчайший порошок, близкий родственник тому снадобью, которым обездвиживают тигров. Совсем обездвижить кабанов за считаные секунды он не сможет, но силу и резвость подрежет.
        Юра выпустил по пуле в замешкавшихся свиней, сменил магазин и оглянулся. Пошедшая в обход троица была ещё метрах в шестидесяти. Видимо, близость аномалий заставляла зверей бежать медленнее и аккуратнее. Юра вернулся к основной стае, аккуратно и прицельно всадил по пуле в каждую тушку, сменил магазин, развернулся - как раз вовремя. Несшийся чуть впереди секач как раз прыгнул и словил пулю в грудь, Юра выстрелил по левому от себя, попал в голову - брызнули клочья содранной кожи и ухо, выстрелил ещё - и снова в голый уже череп, и только третьей пулей метров с десяти перебил позвоночник, и зверь покатился, раскидывая неожиданно длинные ноги, а где третий? - а третий, шарахнувшись в сторону, зацепил «карусель» и сейчас медленно поднимался в воздух, судорожно пытаясь дотянуться до земли… Юра оглянулся через плечо - не встаёт ли кто? - нет, все лежали смирно. И тогда он распластался ничком, жалея, что не может зажать уши…
        Чудовищный визг растягиваемого, выкручиваемого и ломаемого очень прочного зверя завершился долгим хряским звуком. Юра чуть выждал и приподнялся. Слава Зоне, разорвало кабана немного в стороне, и кровь с дерьмом улетели мимо. А могло и накрыть…
        Так вот оно и бывает в Зоне.
        Взгляд на ПДА. Чисто. Детектор продолжал зуммерить. Юра прошёл мимо двух убитых кабанов, отметив, что первому из них вывернуло наружу несколько рёбер. Неплохо, неплохо. Охотиться, конечно, с таким ружьём стрёмно, из туши получается сплошное рагу…
        По следам кабанов Юра вернулся на тропинку. Взгляд вперёд. Чисто. На ПДА. Чисто. Побежали.
        Настоящие сложности начались на третьем рубеже, в котловане. Котлован был здоровенный, глубиной метров десять, заваленный какими-то ржавыми металлоконструкциями и кусками труб полуметрового диаметра; примерно четверть площади котлована - дальний правый угол - занимал частично сохранившийся навес, разумеется, с дырами, с заплатами, с торчащими сквозь кровлю концами стропил. Примерно посередине дно котлована пересекала, усугубляя непроходимость, довольно широкая - на грани перепрыгнуть - канава, до краёв заполненная неприятно шевелящейся зеленовато-коричневой жижей.
        На противоположном краю котлована возвышался подобный мамонту, обросший «стальным волосом» катерпиллер с высоко задранным ножом.
        Индикатор квазигравитации и СВЧ-поля зуммерил непрерывно, и на экране ПДА светились полтора десятка красных и розовых кружочков и пятнышек, и одно из пятнышек, в дальнем левом углу котлована, как-то необычно подрагивало.
        Железная пожарная лестница, и даже с перилами, была переброшена с этого края котлована на крышу навеса, но как раз там, где она касалась крыши, на экране расплывалась бледно-розовая клякса. Что это? «Жадинка», «зыбь»? В общем, что-то контактное. В бинокль ничего не видно. Можно, конечно, взять с собой доску и перекинуть её поверх… но сама крыша не внушает. Совсем не внушает. Сто десять кэгэ… не выдержит. А главное, железо кровли не позволяет задетектировать многое из того, что под этим железом может прятаться. Вдруг там всё «студнем» залито по самое не балуйся?
        Отказать.
        Спуститься вниз и тупо пробираться между металлоломом и аномалиями? Можно, конечно, и скорее всего так и придётся сделать. Но это минут сорок. В лучшем случае. А то и час. Лазали, знаем.
        Юра посмотрел на катерпиллер. Красиво стоит… Потом перевёл взгляд на экран. Уменьшил масштаб. Я здесь, он здесь. Между нами, можно сказать, стена. Две «плеши» и четыре «электры», а что вот это?.. Не знаю и знать не хочу. Но если я отойду к лестнице, то вот так, наискосок, тросик вполне можно будет забросить, и ничего существенного под тросиком не окажется, разве что вот эта «жарка», но вряд ли она смотрит вверх, да и высоковато для «жарки».
        Работаем?
        Работаем.
        Удачно: конец лестницы, лежащий на краю обрыва, надёжно пришпилен к земле двумя кусками рельсов. Кто-то постарался, спасибо ему. На всякий случай Юра подёргал за один рельс, за второй - не шелохнулись, забиты как следует. Да и молотили от души, вон как торцы поплющило… а теперь, господа знатоки, хором исполните песню о дереве, вынужденном из-за одиночества заниматься бодибилдингом…
        Он насадил на ствол «кошкомёт», из трёх гарпунов выбрал самый лёгкий, повозился, прикрепляя безынерционную катушку к одному из рельсов, снял с тормоза и сбросил несколько первых витков тросика на землю, потом взял дальномером расстояние до кабины бульдозера (шестьдесят шесть метров), ввёл данные в баллистический калькулятор, прицелился и выстрелил. Тяжёлая пуля, войдя в полость гарпуна, увлекла его за собой. С тонким свистом улетел тросик, нарисовав на миг идеально правильную параболу, соединившую два берега. С чётким «бдыщь!» гарпун вонзился в переплёт кабины, теперь его оттуда без инструмента не вынешь. Юра дал обратный ход катушке, выбирая слабину.
        Ну, вот и всё.
        Побежали?
        Не-а.
        Чуть заметное изменение тона зуммера заставило его замереть. Взгляд влево, перед собой, вправо, вниз. Ничего. Взгляд на ПДА.
        То пятнышко в углу. Оно выросло? Кажется, выросло. И вытянулось. Амёба.
        Бинокль.
        Чёрт, против света, и как мне рассмотреть, что там происходит в плотной тени? Юра снял очки, плотно прижал бинокль к глазам, придавил кнопочку подстройки яркости и контраста. Не-а, не-а, не-а… не берёт. УФ-фильтр. По-прежнему ничего. ИК-фильтр…
        А вот теперь - да. Но что же это такое может быть?
        Переливаясь всеми оттенками серого, в углу котлована раскручивалась какая-то воронка. Нет, не воронка - а как бы заготовка глиняного кувшина на гончарном кругу: узкое основание, потом почти шарообразное тело, потом перехват, потом широкий раструб горлышка - и всё это текучее, изменчивое, подвижное… засасывающее… и растущее. Зуммер верещал всё тревожнее. Юра отнял от глаз бинокль, поморщился от света, надел очки-полярики. Да, вот теперь видно - подрагивающее марево… и поднятый в воздух песочек, похожий на обычный вихорёк. Какая-то разновидность
«воронки»? Нет, те как сжатые пружины, пока в них никто или ничто не попало, её можно выявить только по ортогональной квазигравитации. Это что-то совсем другое…
        Эх, была не была. Юра взял магазин с «паучками» - спецгранатами, которыми весьма эффективно разряжаются «Электры». Выбросил пулевой патрон из патронника, сунул в карман. Прицелился в раструб, выстрелил. Граната, оставляя оранжевую трассу дыма, вдруг как бы остановилась в воздухе, заметалась - и, свечой взмыв вверх, лопнула, разбросав в стороны тонкие металлические спирали.
        Оба-на… Неожиданно.
        А простой гранатой? И не в пасть, а в основание?
        Взрыв глухой, прямо и не взрыв, а - книжка упала. Ну, тогда ещё разочек. Пыль взлетела, закружилась… и вдруг хлопнулась вниз. Как будто её со страшной силой притянуло к земле.
        И сразу изменился тембр зуммера.
        Юра взял бинокль. ИК-фильтр. И что у нас там, в углу?
        А ничего. Просто тень. И что это было, спросить не у кого. Пока, разумеется. Потом просмотрим запись…
        Юра проверил, хорошо ли натянут тросик - тросик был натянут хорошо, в меру, то есть будет немного провисать, - пристегнул специальными захватами на «лафитничке» ружьё поперёк груди, защёлкнул на тросике поясной карабин, поудобнее обхватил тросик руками и ногами - и потихонечку пополз вперёд.
        Сколько раз вот так он перебирался через ущелья, совершенно без мандража, как будто гулял по бульвару… а здесь вдруг впервые ощутил всю беззащитность спины. Не просто над бездной полз он, а над какой-то особо хищной бездной, бездной с миллионом глаз и миллиардом клыков. Он вдруг понял, что совсем один, что в случае чего никто не спасёт, а смерть его будет особо гнусной. Хоть любая смерть гнусна, но Юра раньше как-то вполне бестрепетно представлял и свои мозги в каске, и своё развороченное миной брюхо… а вот сейчас его вдруг взяло и проняло. Глаза сами собой зажмурились до искр, до лилового пламени под веками, до полёта больших медленных звёзд. Ничего не было вокруг, одна пустота, и эта пустота поворачивала его то так, то этак, как бы выбирая, с какой стороны запустить в его бок ядовитые ломкие зубы - длинные и кривые, как у глубоководных рыб. Оцепенение охватило всё тело, и хотелось скорчиться и спрятать лицо в коленках, но не было ни малейшей возможности это сделать, и поэтому приходилось ползти и ползти, хватать, сжимать, подтягиваться… потом сил не стало в руках, и каким-то кусочком даже не
мозга, а мозжечка или чего ещё там, ганглия какого-нибудь, он понимал, что уже висит неподвижно, медленно суча руками, свободно скользящими по тросу, кисти не слушались, не сжимались, отказывали, как замёрзшие или мёртвые, - и он правой рукой отпустил трос, поднёс пальцы к лицу, сдвинул маску и вцепился в перчатку зубами, сдавливая и мочаля ногтевые фаланги до тех пор, пока боль не ударила током
        - сначала в запястье, а потом и в локоть. Это было как нашатырь под нос: глаза открылись. Небо было чёрным, оранжевый тросик резал его пополам. Юра схватился правой рукой за левую, сжал их вместе и, помогая ногами, стал подтягиваться на обеих руках - и да, сдвинулся, сдвинулся, сдвинулся! Посвистывание карабина по неровностям тросика было как музыка, как кавалерийский марш. Наверное, каждый рывок приближал его к цели сантиметров на тридцать. Наконец и левая рука ожила. В глазах более или менее прояснилось, небо стало голубовато-серым, как и положено в Зоне, - не поймёшь, то ли дымка такая, то ли облака. Что это было, Бэрримор?.. Юра запрокинул голову: до бульдозера оставалось ещё далеко. Половина пути, не меньше. Посмотрел направо, в тот угол, где гнездилось непонятное. Вроде спокойно. Скосил глаза, глядя вниз. Точно, половина пути: ровно под ним канава с жижей, и эта жижа будто бы кипит…
        И тут его ударило. Он не успел понять, что произошло, сознание милосердно отключилось, осталась только бесстрастная регистрация: паралич всего тела, падение, удар о жижу, жижа сомкнулась, темно и горячо, страшно горячо.
        Всё. Конец. Ничего не стало.

15
        Естественно, Юра пришёл в себя тут же, правда, уже снаружи гипносферы. На лицо лилась вода, он замотал головой и зафыркал.
        - Неплохо, курсант. - Голос над ним был гулкий и незнакомый. Впрочем, после гипносферы долго не узнавались ни голоса, ни лица.
        Юра сел.
        - Что это было? - спросил он хрипло.
        - Никто не знает. Аномалия «сорок один бэ» по каталогу Васечкина. Зафиксирована один раз, описана частично. Вот так оно и бывает в Зоне, курсант.
        - Это я уже понял… В чём моя ошибка?
        - После дезактивации аномалии, особенно неизвестной тебе или сомнительной, нужно выждать как минимум десять минут.
        - А если бы я выждал?
        - Она бы тебя накрыла на краю котлована. Тоже ничего приятного, но отделался бы ожогами. А потом она выдохлась бы на час-полтора.
        - А если бы я её не трогал?
        - Она тебя уже почуяла.
        - М-м… А у этого квеста было безупречное решение?
        - Подсунуть ей какую-нибудь живность. Впрочем, это условно. Что делать с реальной
«сорок первой», мы пока не знаем. Всё, курсант, на сегодня хватит. Отдыхать.
        - В библиотеке?
        - В бане. Марш.
        Тренировки в гипносферах происходили каждый день. Всего этих дорогущих симуляторов было пять, но одна система часто зависала, и её поставили на ремонт. Гипносфера представляла собой, в сущности, большой трекбол; компьютер моделировал реальность, изображение выводилось на лазерные контактные линзы, тактильные ощущения - на активную подложку комбинезона; с ориентацией и равновесием были некоторые проблемы, но соответствующие органы сразу сбивали с толку пульсирующим избыточным давлением в плотно подогнанных наушниках, и через пару минут мозг начинал верить только глазам…
        Пока что тренировались поодиночке; к групповым тренировкам должны были приступить только на последней неделе обучения - то ли по плану, то ли потому, что к тому времени обещали глючную сферу заменить. Обычно группа состояла из пяти человек, и не было смысла нарабатывать слаженность в неполном составе.
        Баня, как и многое другое на базе, была простой, но качественной: сухая парилка, русская парилка, джакузи с прохладной водой и обливалка - с ледяной. Помимо всех прочих радостей (нет, девок не полагалось) в бане подавали пиво. Формально - без ограничений, но двое курсантов уже схлопотали по предупреждению за нескромность в потреблении. Остальные были умнее.
        Юра хорошо, до благодати, отхлестался в русской, опрокинул на себя ледяную бадейку и вернулся к столу. Под пивко с козьим сыром шёл серьёзный разговор. Солировал Гриша Поткин, бывший врач-подводник.
        - …И вот что я ещё сообразил: они все хлещут водку как бы для выведения радионуклидов из организма. Торжественно заявляю: водка ни хрена не выводит. Выводит красное вино, и то не нуклиды, а свободные радикалы… кто не знает, что это такое, тому и знать не обязательно, гадость, короче, - но, в общем, вино при облучении действительно немного помогает. Однако они хлещут водку. И одновременно водка у них - что-то вроде средства против взятия сознания под контроль. Типа, успел винтом полпузыря засадить - и контролёр тебе ничего уже сделать не может…
        - Ну, это известное дело, в инструкциях отмечено, - сказал Большаков, бывший казахстанский спецназовец, в бане похожий на восточного бая: бритоголовый, узкоглазый, с широченными покатыми плечами и солидным брюшком - впрочем, совершенно непробиваемым с руки; Юра попытался однажды и проспорил полтинник. - Вроде и если выброс на открытом месте застал, тоже нужно пузырь-другой в себя влить, и шанс появится.
        - Так вот и я о том же. Организм, или подсознание, или там интуиция - как угодно назови, - в общем, то, чем внутри себя человек понимает, что с ним происходит, и после старается употребить антидот - ну, типа как больная собака лечебную травку находит, понимаете меня, да, нет? А если не употребляет он этот антидот, то погружается в Зону всё глубже и глубже… чёрные сталкеры, например, категорически не пьют, и «монолитовцы» не пьют…
        - Реклама героина, - сказал Юра. - «Всего одна инъекция решит проблему алкоголизма и табакокурения».
        - О, Юра! Кажется, тебе кто-то звонил, это же у тебя телефон Бреговича исполняет?
        Юра бросился к одежде, зашарил по карманам. Два пропущенных звонка. Номер опять не определился…
        - Нет-нет, какой может быть отпуск? А за ночь ты не обернёшься, самолёта у меня для тебя нет. Впрочем… вот я подберу третьего, начнёте проходить активизацию - сутки дам. Даже две ночи и день. Но только так, не иначе.
        - А если не подберёте?
        - Думаю, уже подобрал. Он просто упрямится.
        - Можно спросить, кто?
        - Нельзя. Свободен.
        - …Boom, boom, boom, boom, boom! Каnа hi naj kutz, kutz ehy ja!
        Devla, Devla, Devla, mi dzav te mange ando for?
        Jek bar?
        Kalashnikov,
        Kalashnikov,
        Kalashnikov,
        Kalashnikov, Kalashnikov!!! Eeeeeeh…
        Юра выцарапался из сна, зашарил руками, поймал телефон.
        - Алло!
        Молчание. Чёрное глубокое молчание. Ни шороха, ни треска. Ни голоса. Потом:
        - Ди… ма? Юрочка? Юрочка, это ты?
        - Алёнка? Ох. Наконец-то…
        - Юрочка! Куда же ты пропал?
        - Это я пропал? Да это ты пропала!
        - Да-да-да-да! Я дура, я знаю, это не важно! Но я тебя найти не могу! Мне сказали, что ты в Конотопе, я его перевернула весь три раза - тебя нет!
        - О господи. Ты, наверное, в украинском Конотопе искала?
        - Ну да!
        - А я в белорусском! Это на Припяти… Я тебя тоже искал, весь твой Отрыв облазил…
        - Мне сказали! Я тут же стала звонить, но ты всё время вне доступа…
        - А почему ты номер не показываешь?
        - Разве? Я, наверное… ладно, потом разберусь - главное, что ты отозвался! Слушай: я такая идиотка, я… ну, ты меня потом стукни, хорошо? Я не знаю, что на меня нашло. Мне так плохо без тебя…
        - И мне без тебя. Алёнка, я приеду, меня отпустят на день… через неделю, самое большее - через две! Мы тут пока без выходных, но потом будем с выходными, я же специально к тебе поближе перебрался, каждую неделю буду приезжать…
        - Боже, боже, боже… А я уже в Дубну возвращаться собралась! Всё, теперь остаюсь! Теперь я от тебя никуда, ты слышишь? А мне к тебе можно будет?
        - Месяца через полтора, мы тут пока бесправные, да сейчас, если честно, ни времени, ни сил ни на что не остаётся. Ну а потом… Алёнка, продиктуй мне свой номер и адрес, я на бумажке запишу… ага, ага…
        Дальнейший разговор Юре не запомнился. Это был какой-то восторженный бессодержательный бред, обмен сильнейшими эмоциями, сплошной светящийся туман.
        - Ой, - сказала вдруг Алёна, - у меня деньги кончаются, сейчас отключусь. Юрочка, я разберусь с телефоном и завтра перезвоню…
        Она не перезвонила ни назавтра, ни потом. Возможно, попросту не дозвонилась. Он тоже набирал её, но голос робота отвечал, что телефон вне зоны доступа или отключен. Юра уже выяснил, что из-за близости Зоны связь на базе не слишком надёжная. Но теперь он не особенно паниковал - всё между ними было хорошо, а прочее приложится.

16
        Вошёл Чернобрив, следом за ним - скуластая стриженая девица не в полицейском синем, а в военном зелено-коричневом полевом камуфляже с нашивками украинского прапорщика. Юра и Назаренко, уже полчаса сидевшие в приёмной изолятора, вскочили.
        - Садитесь, господа. Сейчас беседа у нас пойдёт без чинов. Знакомьтесь: Настя Малая, военный сталкер. Саша Назаренко, Юра Шихметов. Вчера Настя уволилась из армии и с сегодняшнего дня работает у нас. Я думаю, вы уже догадались обо всём?
        - Мы - ваша личная группа, - сказал Назаренко.
        - «Личная» - неправильное слово. Просто - моя группа. Да. Опять же - только после того, как подпишете контракт. Пока, чисто предварительно, будете тренироваться вместе. Да, и для ясности: Настя замужем, так что хвосты, господа гусары, можете прибрать. Верно я говорю, дочка?
        - Верно, батя, - и Настя изобразила хищную полуулыбочку.
        - Ой, - сказал Юра. - Кажется, я догадался.
        - Было трудно? - участливо спросил Чернобрив.
        - Аналитические способности притупились, - сказал Юра. - Ноги тренируем и руки, а мозг не задействован…
        - Я ничего не понял, - сказал Назаренко честно.
        - Вот видите, Леонид Ильич, - сказал Юра, - до чего нашего брата физподготовка доводит. Два и два сложить не в состоянии. Для танкистов: Леонид Ильич не желает видеть ни тебя, ни меня своими зятьями. Теперь понял?
        - Чёрт, точно, - сказал Назаренко. - Они же на одно лицо…
        И хотя изуродованное ожогом, с провалившимися глазами, без бровей и с губами в ниточку худое лицо Чернобрива, казалось бы, просто ну ничем не было похоже на скуластое, пухлогубое, хитро- и живоглазое лицо Насти - после произнесённых слов стало уже несомненно, что оба эти лица вылеплены одним мастером…
        - Ну вот и познакомились, - сказал Чернобрив. - Теперь я немного расскажу о том, чем мы будем заниматься. Помните кино «Матрица»?
        - Любимый фильм детства, - сказал Назаренко. Юра кивнул.
        - Так вот: представьте себе, что фильм «Матрица» снят самой Матрицей для того, чтобы все считали, что всё показанное в нём - просто выдумки для праздного развлечения.
        - Э-э… - сказал Назаренко.
        - Есть такое слово: «мизинтерпретация», - сказал Чернобрив. - Означает намеренно искажённую интерпретацию с целью скомпрометировать концепцию, или источник, или… ну, в нашем случае - Зону. Причём мизинтерпретатором является сама Зона.
        - Зачем? - спросил Юра.
        - Не знаю. - Чернобрив сплёл пальцы и хрустнул суставами. - Например, чтобы мы как можно дольше относились к ней легкомысленно. Или потребительски. Или просто не выработали однозначной реакции. Как сейчас - подавляющая часть населения.
        - А при чём тут Матрица? - спросил Назаренко.
        - Это просто метафора. Представим себе: Матрица существует, и она сама снимает про себя фильм, в котором действительные факты перемежаются всё более и более нелепым и бездарным вымыслом, в результате чего и факты как-то сами собой перестают быть фактами… Таким же способом спецслужбы лет двадцать назад мизинтерпретировали феномен НЛО…
        - А что, на самом деле летают? - сразу спросил Юра.
        - Летают, но не по небу, - сказал Чернобрив. - Тут, - и он показал на свой бритый череп.
        - Э-э… - повторил Назаренко.
        - Но об этом когда-нибудь в другой раз, - сказал Чернобрив. - Хотя НЛО и Зона - явления в чём-то сходные и одинаково непонятые… заметьте, я не говорю: непонятные. Так вот, наша задача будет - увидеть в Зоне не только то, что она нам показывает, но и то, что там есть на самом деле.
        - И для этого мы должны будем наглотаться каких-то колёс? - спросил Юра.
        - Скорее, вколоть антидот, - сказал Чернобрив.
        - Как-то… щекотно, - сказал Юра.
        - Химия может и не понадобиться, - сказал Чернобрив, - но это мы выясним только после первых рейдов. И вообще… было бы это опасно…
        - Ну да, - сказал Юра.
        - Есть люди, - продолжал Чернобрив, - которые и без химии что-то там видят. Вот, например… - Он открыл стол, вынул несколько папок, разложил перед собой. - Скажем, этот… Чириковер Лев Савельевич, тысяча девятьсот семьдесят пятый, Киев, химик-фармаколог, был судим, отсидел, вышел… с ноль восьмого - сталкер Дырявый. Три года находился в Зоне практически безвылазно, прославился как первооткрыватель артефактов «пружина», «алая заря» и «бараний рог», один из тех, кто дошёл до Монолита и вернулся… так, тут не… ага… в одиннадцатом попал под выброс - и выжил. Но, как считают многие, повредился рассудком. Утверждал, что Зона - это гигантский организм-паразит, который паразитирует не просто на территории, а на людях, наподобие жуков-ламехуз в муравейнике - то есть вырабатывает какую-то субстанцию, и муравьи его не атакуют, а наоборот: кормят и заботятся. Ну, понятно, что никто его не слушал, он забросил старательство и долго пытался найти истинный Центр Зоны, поскольку-де Монолит - это просто один из артефактов, большой, но не более того, - и всё, в тринадцатом году пропал без вести. Другой: Таранов Игорь
Никитович, семьдесят девятого года, Петербург, биохимик и биофизик, доктор биологических наук с ноль девятого, сотрудник МИИАТа, профессор и тэдэ, и тэпэ. В четырнадцатом году в Зоне, научном городке, произошла катастрофа - никто не знает, что там случилось, или происшествие строго засекречено, нам так и не понятно до сих пор, выжили тогда девятнадцать человек из пятидесяти трёх… и Таранов всех уцелевших вывел за периметр, но как, какой дорогой - этого никто рассказать не мог. У всех без исключения было чувство, что всё, что происходит с ними, происходит во сне и развивается по логике сна. Потом, если заинтересуетесь - подробности все у меня есть… Так вот, Таранов тоже поначалу утверждал, что как бы видел сон и во сне совершал какие-то поступки. Но потом он написал и выложил в сети статью «Зона порабощения», в которой проводил параллели между Зоной и человечеством, с одной стороны, и снова муравейником и каким-то подземным грибком, которому уже пятьсот миллионов лет и который своими спорами порабощает муравьёв и заставляет работать на себя, и даже умирать они приходят туда, куда нужно отнести
прорастающие в их телах споры и дать продолжение грибнице, и якобы все миграции и войны муравьёв обусловлены прежде всего нуждами этого грибка. В статье, к сожалению, он упомянул Чёрный камень Каабы, утверждая, что это бывший Монолит, а вся Аравия прежде была Зоной, - и вскоре его убил какой-то исламский фанатик…
        - Фармаколог видит во всём наркотики, биолог - заразу, - сказал Юра. - А кто ещё?
        - Военные видели чёрных людей в чёрном, против которых оружие было бессильно - пули просто вываливались из стволов. Бывший католический священник нашёл спуск в ад. Бывший сисадмин обнаружил сеть из живых мозгов, деревьев и подземных коммуникаций; хотел найти центральный сервер, но напоролся на бандюков. Ну и так далее. У всех упомянутых восприятие изменялось после какого-то шокогенного воздействия…
        - И какое же шокогенное воздействие будет оказано на нас? - спросил Юра.
        - Никакого не будет, - сказал Чернобрив. - Будет лёгкая химия, которая достаточно быстро выводится. Слышали про такую дурь - «спираль»?
        - Которую вкалывают алкоголикам? - спросил Назаренко.
        Настя хихикнула.
        - Алкоголикам не вкалывают, а вшивают, и не «спираль», а «эспераль», - сказал Чернобрив. - А ты не хихикай. Это хорошо, когда мужики таких деталей не знают. Когда знают - вот тогда плохо.
        - Я что-то слышал, - сказал Юра и стал вспоминать.
        - Это вещество, добываемое где-то в Зоне, - сказал Чернобрив. - В необработанном чистом виде очень опасно, может сразу загнать человека в мир его снов, причём иногда безвозвратно. Но в смеси с некоторыми…
        - Вспомнил, - сказал Юра. - «Спираль» с «дум-мумиё» - человек засыпает весь переломанный, а просыпается здоровый.
        - Как-как? «Спираль» плюс «дум-мумиё»? И где такое применяют?
        - В цирке, - сказал Юра. - По крайней мере так мне сказали.
        - Интересно… - Чернобрив потёр лицо. - Надо будет нашим живодёрам намекнуть… Хм… А пропорции не сказали?
        - Нет. Но я могу спросить.
        - Будет просто замечательно. Видишь, Настя, идея простейшая, вроде бы на поверхности, а наши не допёрли. Так вот, молодые люди, будет использоваться эта самая «спираль», но чрезвычайно ослабленная, разведённая в миллионы раз - в каком-то смысле у вас постепенно будет выработан иммунитет против воздействия Зоны. Помните царя Мидаса? У которого ослиные уши и который прикосновением всё обращал в золото?
        Так вот, исторический Мидас выработал в себе иммунитет ко всем известным на тот момент ядам, принимая их каждый день в гомеопатических дозах. Ну, не иммунитет, конечно, это я неправильное слово сказал, - а невосприимчивость, устойчивость…
        - Это уже опробовано? - спросил Юра. - И каковы результаты?
        - Опробовано, - сказала Настя. - Можете не ссать, мальчики.

«…на применение психотропных средств в интересах службы даю согласие - дата, ФИО, подпись… о возможных осложнениях предупреждён - дата, ФИО, подпись… внесены соответствующие изменения в текст контракта в §§ 2, 6, 11, 14, 29 - дата, ФИО, подпись… срок дополнительных обязательств наступает… и заканчивается… повышающий коэффициент денежного содержания составляет 1,7 в рабочие дни и 2,5 в выходные и праздничные… а также сверхурочные, которые оплачиваются… - дата, ФИО, подпись…»
        Сама процедура была тривиальной. Маленький шприц с розоватой жидкостью внутри, тоненькая игла. Укол в два этапа: сначала внутрикожная проба в переднюю поверхность предплечья, так когда-то в школе делали пробы на туберкулёз, - и через двадцать минут, поскольку кожной реакции нет, сам укол - под лопатку.
        - Будет чесаться - зайдёте, - сказал врач. Имя его было Стахан Аматович, а прозвище, как Юре успели сообщить, Быстрорез.
        - А так чего ожидать? - спросил Юра.
        - Разве что небольшая сонливость, - сказал врач. - И безумные сны. Снятся сны?
        - Я их почти не запоминаю, - пожал плечами Юра.
        - Эти запомните, - хмыкнул врач.
        Юра постучался и вошёл.
        - Леонид Ильич?
        Чернобрив был в преподавательской один - сидел, скорчившись, в большом чёрном кожаном кресле в углу комнаты. Рядом стоял аквариум со страшной кроваво-красной рыбой внутри: хвост, три плавника и огромные губы. Про эту рыбу рассказывали всяческую похабень.
        - Что с вами? Вам плохо?
        - А… Юра… - Чернобрив, не распрямляясь, поднял голову. - Ничего… Зона, сука… Там выброс, а меня тут скрутило… чувствую его… всей печёнкой, мать…
        - Дать вам что-нибудь? Или врача позвать?
        - Никому не говори… не смей… слышишь? У меня в плаще, во внутреннем кармане, фляжка… дай её сюда…
        Таких фляжек Юра раньше не видел: не из пошлой нержавейки, а из матово-серой стали с лазерной гравировкой и эмалью: александровский орёл с державой и скипетром в когтях и чёрно-бело-золотой имперский бантильон под ним с девизом: «Верой и правдой».
        - Наградная… - почти прошептал Чернобрив. - От офицерского собрания… - Он отвинтил крышку и, сильно запрокинув голову, сделал несколько тяжёлых глотков; кадык судорожно дёргался под натянутой кожей; тут же запахло полынью и чем-то ещё, очень тревожным. - Тебе не предлагаю… это лекарство… к сожалению…
        - Я понял, - сказал Юра. - Побыть с вами?
        - Хочешь насладиться… страданиями мучителя?.. Шучу… Ни к чему… это безопасно, просто противно… Ты же заходил… насчёт отпуска?
        - Да, но…
        - …к Кузмичу. Скажи, я разрешаю… выпишет пропуск…
        - Спасибо. Вам точно ничего не нужно? Воды там, или…
        - Поздно пить… боржоми… курсант… Иди. Иди с глаз моих…
        Нерешительно оглядываясь, Юра всё-таки ушёл.
        Кузмич - было не отчество, а фамилия коменданта базы. С ударением на первом слоге. Звали его Виктор Слободанович.
        - Как добираться, знаешь? - хмуро спросил он, выписывая пропуска на выход с территории и на возвращение.
        - Так точно.
        - На всякий случай: послезавтра в семь утра из Гомеля будет автобус, с того же места. Имей в виду.
        - Спасибо. Это новый набор?
        - Нет, это вам везут казённых шлюх - отметить окончание курсов… Кстати, поосторожнее там, в этом Отрыве. Туда из Зоны притащили гигантских мандавошек-мутантов, в три дня отгрызают хер на хер.
        - Понял. Буду проявлять сдержанность.
        - Кстати, через полчаса на Киев идёт наша машина. Но место - только в кузове. Поедешь?
        - Конечно!
        - Тогда у ворот их жди, я распоряжусь, чтобы тебя подобрали…
        Когда проезжали Гомель, Юра - со всеми удобствами растянувшийся на сложенном брезенте и краем его укрывшийся - набрал Алёнку, но робот привычно ответил, что вызываемый телефон отключён или находится вне зоны доступа. Тогда для проверки Юра набрал собственный номер - и вместо гудков «занято» услышал, что вызываемый номер не существует. Оригинально, подумал он и сунул бесполезную вещицу в карман. Наверное, это пресловутый выброс так влияет…
        Потом он даже поспал - и в одиннадцать, кряхтя, вышел у развилки: грузовикам в Отрыв хода не было, но пройти оставалось всего километра два.
        Падал крупный редкий снег, тая на асфальте, но оставаясь лежать на не облетевших ещё кустах, что густо росли вдоль дороги. Юра неторопливо шагал по узкому тротуару, отделённому от проезжей части совсем зелёным газоном без снега - а значит, подогреваемым. Пологая дуга оранжевых фонарей загибалась вправо, к горе света, к замершему размытому фейерверку - так выглядел в темноте и снегопаде ночной Отрыв. Машины неслись в ту и другую сторону одна за одной, но ни единого пешехода Юре не попалось. Так он дошёл до полицейского поста у въезда и спросил у скучающего постового, как найти улицу Зелёную. Выслушал подробный ответ, угостил постового сигаретой, покурил с ним сам; невинное сообщничество в нарушении дурацкого закона уютно сближало.
        Искомый дом был дешёвой типовой трёхэтажкой, которые уже несколько лет производили конвейерным способом и ставили повсюду - как когда-то «хрущёвки». Нынешние, правда, приятно отличались тем, что были заточены под создание уютных дворов со сквериками и детскими, а где-то и спортивными площадками. Во дворе дома двенадцать был скверик с тоненькими пока ещё деревцами, скамейками и фонтаном - разумеется, закрытым на зиму.
        Юра нашёл нужную дверь и позвонил. Открыла смоляно-чёрная Алевтина. Не узнать её было невозможно.
        - Добрый вечер, - сказал Юра. - Вы меня помните?
        - Н-нет. Кажется, нет. А я должна?
        - Не знаю. Вы тогда были… как бы это сказать… ну, когда с батута…
        - Поняла-поняла-поняла. Мне про вас тогда ещё Шура говорил. Вы же тот самый Алёнкин жених?
        Сейчас говор Алевтины был совсем другой, чем тогда, при первой встрече, - не тягучий и манерный, а тёплый южнорусский.
        - Да. Юра. Алёнки, как я начинаю догадываться, дома нет?
        - Нет, Юра, она утром в Киев уехала, к сестре своей. Что-то там у неё случилось, она Алёнке позвонила - та сразу и сорвалась… Ой, да вы проходите же, вы ведь с дороги, да?
        - Я с дороги… - Юра вдруг понял, что сейчас заплачет. Ну надо же так! Ну что за непруха! - Я посижу у вас немножко, Аля?
        - Ой, да конечно же! И не немножко, меня Алёнка пяткой убьёт, если узнает, что я вас вдруг выставила на холод! Вы и ночуйте, комнатка маленькая, да своя, вдруг она завтра приедет, а вы непонятно где! Нет-нет, сейчас я вас кормить буду, поить буду. Вот заходите, располагайтесь, я вам сейчас полотенце…
        И Аля убежала. Юра обратил внимание, что движется она стремительно, но неровно, сильно припадая на левую ногу. Видимо, «зорька» была не всесильна.
        Алёнкина комнатка вмещала узкую кровать, зеркало с призеркальным столиком и высокий пенал для одежды. На подоконнике стоял печальный цветок в горшке и лежал кожаный, подбитый длинным рыжим мехом лётный шлем с наушниками…
        Юра взял шлем и прижал к лицу.
        - До Алёнки мне вот всегда трудно было дозвониться, - с досадой сказала Аля и прекратила терзать телефон. - Почему-то такое у неё несчастье. Отключает она его часто, и что с ней делать, я прямо не знаю. И сама она мучается, и другим неудобства, а всё равно - рассердится на него, накричит, обругает и отключит. Ой, Юра, тяжко тебе с нею будет, это просто же ветер с погодой какой-то, а не нежная женщина…
        Юра разводил руками и со всем соглашался. Его вдруг разморило, мысли плыли, слова не связывались. Снова в засаду, говорил он себе, и - ждать, ждать. Сколько ждёшь в засаде, столько потом живёшь в раю… Аля, наверное, поняла наконец, что гость сейчас свалится со стула, и благосклонно отпустила его спать, кокетливо предупредив, что чтобы ничего такого, потому что - ни в коем случае, она девушка скромная.
        - Алечка, - Юра прижал руку к сердцу, - не обижайся, пожалуйста, но я точно не буду к тебе приставать. Просто сил никаких нет…
        Аля выдала ему свежее бельё, но он не стал перестилать постель и с некоторым трепетом лёг на простыню, хранившую остатки Алёнкиного тепла. А наволочка помнила запах её волос… Фетишист, сказал он себе и уснул - несчастный и счастливый одновременно.
        Он вернулся на базу настолько физически разбитым и вялым, что врач положил его на сутки в госпиталь - обследовать и подлечить, если нужно. На соседней койке лежал Костя Новиков, бывший инкассатор из Тюмени; Юра был, естественно, с ним знаком, но не дружен - как-то оно не сложилось. Костя, от природы туповатый и нелюдимый, изо всех сил старался понравиться, для чего играл роль «своего парня», но играл её слишком однообразно: постоянно рассказывал историю своей половой жизни и травил настолько злые и грязные анекдоты (от которых хотелось не смеяться, а блевать), что его осаживал даже толстокожий Большаков, сам не дурак попохабничать. К счастью, сейчас у Кости была повреждена челюсть - случайно выстрелил из «Секача», который держал стволом вниз, и прикладом его приложило прилично: перелом в двух местах, - потому говорил он мало и с трудом.
        Такой сосед Юру устраивал.
        Днём заходил Чернобрив, интересовался самочувствием. Юра отдал ему добытый Алей рецепт «пионерской зорьки» и сказал, что вообще-то всё нормально, наверное, слегка простудился, пока ехал.
        А вечером позвонила Алёнка. Нет, она ещё не вернулась, она в Киеве, у сестры Эллы, у неё тут траблы, надо помочь, сама-сама, ну как же неудачно, ты на неё не сердись, она вообще-то хорошая, люблю, но ты же уже скоро, да? Да, сказал Юра, ещё месяц - и буду приезжать просто с завидной регулярностью, как кукушка из ходиков. Телефон на этот раз определился, и Юре это показалось добрым знаком.
        Ночь он проспал восторженно и проснулся новым человеком, что доктор не преминул отнести к своим заслугам. Ну да, шесть уколов (два из них болели до сих пор) витаминов в лошадиных дозах, да ещё всяческие гормоны и стимуляторы и мёртвого подымут и заставят бежать марафон с барьерами…

17
        Автобус простоял на КПП полчаса, пропуская вперёд себя крытые грузовики, бэтээры и бээмпэшки с эмблемами СКК, Смешанной контрольной комиссии, для простоты (хотя и неправильно) называемой «миротворческой». Юра слышал, что уже после Нового года СКК распускают, и охраной Зоны будут заниматься ЧОПы (в том числе и «Волкодав») и войска МВД Евро-Азиатского Союза; но пока что СКК существовала и старалась напоследок наделать побольше шума и взметнуть побольше пыли. А может быть, и замести какие-нибудь стрёмные следы. Рассказывали о «миротворцах» много всего нехорошего.
        Позади почти сплошняком лежал снег, и только на болотце чернела вода и торчали косо, будто придавленные ветром, стебли камыша. Ну и дорога, конечно, сильно выделялась на белом… Зато небо было голубым, подёрнутым высокими перистыми облаками, сулящими свежесть. Впереди же, сразу за первой линией проволоки, снег лежал пятнами, а дальше и пятен не было, сплошная блёклая серо-зелёная трава, серо-жёлто-буро-зелёные кусты и деревья - и блёклые голубовато-серые облака, висящие низко, чуть заметно двигались слева направо; со спутников постоянно был виден как бы вытянутый овальный циклон, спиральные рукава облаков и очень мало просветов, и только где-то ближе к середине его чернело круглое отверстие километров пять-шесть в диаметре. Ничего особенного под «глазом Зоны» не происходило, да он и не висел всё время в одном месте, а ползал над довольно обширной местностью. Наверное, наблюдал.
        Внешний ряд ограждения, обратил внимание Юра, был выполнен явно на скорую руку и явно из материалов б/у: на деревянных кольях виднелись следы побелки, а проволока проржавела не то что до рыжины, а местами дочерна. Зато внутренний ряд, метрах в пятидесяти от того, отличался добротностью и наверняка стоил бешеных денег: бетонные столбы, а между ними густо натянута не проволока даже, а стальная лента
«репейник» с зазубренными шипами, из которых не выпутаться. Сами ворота были сдвижные, из толстого железа; такие, Юра знал, удержат и несущийся на полной скорости «Урал»; помнутся, покорёжатся, но удержат. Две пулемётные вышки с бронеколпаками справа и слева от ворот придавали этому узлу дополнительную неуязвимость; а позади, метрах в двухстах, Юра заметил, когда ехали, минимум четыре замаскированные огневые точки. Здесь предполагали держаться долго…
        Наконец кто-то где-то принял решение, из вагончика вышел поджарый майор в малиновом берете, заглянул в автобус, удостоверился, что никто не пропал и не появились лишние; козырнул Чернобриву:
        - Проезжайте.
        Ворота с лязгом отъехали в сторону, автобус тронулся, мягко перевалил через рельс…
        - Здравствуй, Зона, - тихо сказал кто-то сзади.
        Юра прикрыл глаза, прислушиваясь к себе. Ещё ничего не произошло, а его начало вдруг охватывать чувство неизбежной неудачи, бесславного провала… Потом он отчётливо ощутил на себе чей-то взгляд. Пристальный внимательный взгляд. В его взводе был сержант Гарик Береш, из обрусевших венгров; он говорил, что чувствует, когда в него целятся, особенно если целится снайпер. И действительно, несколько раз он буквально чудом ускользал от выстрела. Увы: подорвался на мине… не насмерть, но так, что лучше бы насмерть.
        Юра осторожно оглянулся. Да, на него смотрели. Но это была всего лишь Настя.
        - Как ты? - спросила она одними губами.
        Юра дёрнул щекой: хреново. Он понял, что чувствует себя как при стремительной смене погоды. Распирает башку, тошнит…
        - Пройдёт, - сказала она.
        Но - долго не проходило.
        Полевой лагерь «Ромашка» (в память о старом пионерском, стоявшем здесь же и сожжённом в пепел ещё лет десять назад), который «Волкодав» делил с ещё одним ЧОПом, «Аскольд», располагался километрах в пятнадцати от КПП на развилке дорог и представлял собой хоть и хорошо укреплённый, но совершенно обычный переносной городок из щитовых разборных домиков, вагончиков-балков и трейлеров; в центре стояли две огромные палатки, в каких обыкновенно разворачиваются штабы и госпитали; так и здесь: одна палатка вмещала штабы и полевые канцелярии, а другая
        - медпункт и научные лаборатории.
        Хотя географически это была вполне себе Зона, пусть и периферия её, но, кроме характерного сероватого оттенка травы вокруг и неестественной сочности и живости будто бы осенней листвы на деревьях в близком лесу, ничто больше о существовании Зоны не напоминало. И даже многочисленные бесстрашные мыши, живущие в домиках, были самые что ни на есть обыкновенные, никакие не мутанты.
        В комнатках разместились по двое или по четверо. Юре и Саше Назаренко досталась двухместка, причём более просторная, чем у остальных. Привилегии разведчиков. По опыту Юра знал, что через месяц начальство будет сквозь пальцы смотреть и на неуставную обувь, и на тельняшку вместо синей форменной фуфайки с эмблемой, да и на всё что угодно - лишь бы был результат. Хотя в таких вот маленьких частных армиях единообразию формы придают куда большее значение, чем в настоящих, и стоит поставить рядом два отделения, как сразу понятно, откуда кто.
        Звания тоже отличались. Пока что, до окончания испытательного срока, все были курсантами и старшими курсантами; по окончании все получат звание бойца, а дальше как пойдёт: старший боец, звеньевой, десятник, поручик, ротмистр, бригадир… Чернобрив был ротмистром. «Армия» пока что была крошечной - четыреста человек, - и ступенек в ней было раз-два, и обчёлся.
        Первый день прошёл в классах: тщательно изучали местность, места вероятного появления мутантов, места концентрированного проявления аномальной активности, наиболее простые и доступные маршруты следования. Зона нашей ответственности, объяснял молодой бритоголовый, но бородатый инструктор по фамилии Откупщиков, распространяется от КПП до аномальных скоплений «Девятка», «Серый боров»,
«Бахчисарайский фонтан» и «Стремена», то есть представляет собой почти правильный квадрат пятнадцать на пятнадцать километров, - на тех, кто в этом квадрате находится постоянно, ну а также на всех тех, кто нашего покровительства возжелает. Официальный пункт скупки находится у КПП, мы его проезжали. Туда мало кто ходит, потому что цены там государственные, низкие. Но ходят тем не менее и что-то приносят. Второй пункт - это сталкерский лагерь «Электро» на территории заброшенной районной подстанции. Продать добычу там можно в баре «Пять киловольт» и у пары бродячих барыг. Цены опять же там дают не слишком высокие, поэтому и клиентура так себе. Но это место почти безопасное - пришёл, продал, деньги получил, что надо - перевёл по сети родным или в банк, что не надо - пропил на месте. И над барыгами там достаточно жёсткий контроль: приносят им обычно вещички простенькие и недорогие, хотя и помногу; часть перекупают учёные тут же, а остальное идёт через таможню на легальный рынок, а в нелегальный оборот поступает процентов пять-семь от силы. Но есть в нашей же зоне ответственности и лагерь
«Клуб» - и потому, что располагается в бывшем клубе бывшего дома отдыха, и потому, что доступ только для своих, чужие там не появляются. Вот туда, похоже, и несут вещи неизвестные, особо ценные, опасные. Не далее как месяц назад через «Клуб» прошли два «гнезда кукушки», которые на границе едва успели перехватить наши атомщики - не сами, понятно, а с помощью КГБ и Интерпола. Чтоб знать: «гнездо кукушки» позволяет создать полноценную атомную бомбу из низкообогащённого урана; манхэттенский взрыв позапрошлого года был такой вот бомбой. Теперь от нас ждут, чтобы мы взяли «Клуб» под полный контроль. Взять - не проблема, но проблема в том, что функция его тут же перейдёт на любой другой произвольно взятый локус в Зоне; людей можно перебить или засадить надолго, а функции останутся… До недавних пор эта проблема если не решалась в полной мере, то хотя бы накал её снижался тем, что именно учёные покупали - и дорого - либо неизвестные, либо самые опасные предметы. Но тут у учёных случилась маленькая некровопролитная междоусобная войнушка, и этим кто-то воспользовался; возможно, он же и спровоцировал
междоусобицу, мы выясняем… В общем, задача номер раз: сделать так, чтобы старатели-одиночки или независимые артели несли сюда, в лагерь «Ромашка», как можно больше найденного, а к конкурентам нашим не несли. Поэтому нашим клиентам мы обеспечиваем полнейшую безопасность, а клиентам конкурентов - ни фига не обеспечиваем… Задача номер два: эскортировать наших учёных туда, куда они скажут, и выполнять все их прихоти, если это не вступает в противоречия с контрактом. Ну и задача номер три: всеми возможными способами вытеснять вооружённые банды из зоны нашей ответственности.
        - Именно вытеснять? - решил уточнить кто-то.
        - Желательно - вытеснять. До тех пор, пока СКК с её войсками не покинут окрестностей Зоны, мы ничего не сможем сделать с организованными бандами. Именно миротворцы их снабжают, прикрывают, прячут, снабжают оружием, информацией… Уйдут миротворцы - займёмся и бандами. Только тогда. Поскольку сил у нас на это благое дело пока что маловато.
        После второго укола Юра немедленно уснул. Он даже не помнил, как добрался до койки. Вышел из медпункта, а потом…
        Вот теперь обильно снились обещанные сны. Связанные почему-то с разрухой. Он то пробирался по дырявой танцующей крыше, борясь со страхом высоты, доски скрипели и трескались, гвозди с хрястом выдирались из стропил. То он оказывался в лабиринте пустых комнат, и в некоторых свалены были беспорядочно разломанные столы и стулья, а некоторые были пусты, и даже линолеум, тоненький, сиротский, был отодран. То шёл по улицам Москвы (откуда-то он знал, что это Москва), дома стояли выгоревшие, дым кое-где сочился из уголков окон вниз: так изо рта трупа стекает нитка слизи. В Москве ему требовалось найти кого-то или что-то; как ни странно, работала связь, нужно было только сильно давить на кнопки телефона. Он старательно давил, но каждый раз попадал не туда. Всё завалено было битой и раздавленной штукатуркой, каким-то тряпьём, досками, кровельным железом или обломками шифера. Потом он догадался, что можно сесть в трамвай. Трамвай был длинный, сквозной. Многие в нём ехали не первый день. По сторонам от прохода торговали лавочки: сигареты, пиво, корейская морковка. Проголодавшись, он спросил хот-дог, его
испугались и чуть не побили: оказывается, из-за горящих собак всё и началось. Потом оказалось, что трамвай идёт прямо, а Юре нужно направо, он быстро подбежал к перекрёстку трамвая и повернул. Тут было свободнее, и на многих сиденьях спали, подобрав ноги, какие-то женщины в платках и пуховиках, подложив под голову топоры и лопаты…
        И ещё всякая дрянь снилась. Как назло, ничто не забылось из приснившегося, и остаток дня Юра пребывал в крайне скверном расположении духа.
        Можно было утешаться тем, что Назаренко было ещё хуже. Его оставили в медпункте, он там лежал под капельницей и блевал.
        Вечером появилась Настя.
        - Неудачно начинается, - сказала она.
        - Поясни.
        Она рассказала: вся работа в Зоне строится на графиках выбросов. Случаются они со сложной периодичностью: от раз в пять дней до раз в двадцать семь дней (чем реже, тем выше балл интенсивности), и периодичность эта более или менее устойчивая, то есть, зная, сколько времени прошло между двумя предыдущими, можно, просто взглянув на график, достаточно точно сказать, когда произойдёт следующий и второй за ним; дальнейшие уже нужно вычислять, но эти вычисления не представляют особой сложности. Но это только в том случае, если выброс, что называется, полноценный. К сожалению, два последних оказались, как это здесь называется, «смазанными», а значит, весь график наблюдений летит к чертям, всё начинается как бы с нуля, - то есть никто не знает наверняка, когда теперь будет следующий выброс и каким по интенсивности, возможно, что и катастрофическим, как в одиннадцатом или шестнадцатом… В общем, похоже на то, что в ближайшие две недели никаких дальних рейдов не будет, а жаль, потому что у неё, Насти, только-только что-то начало получаться…
        - Тебе давно уже эти прививки сделали? - спросил Юра.
        - Первый раз - два года назад. Но тогда был неудачный препарат, очень недолго действовал, - охотно начала рассказывать Настя. - И второй раз - в начале этого года, уже вот эту «формулу эр», что и вам вкололи. Сейчас я её взбодрила…
        - Ну и что это даёт? Конкретно тебе?
        - Я вижу простым глазом все ловушки. Без приборов. И даже те, которые не ловятся приборами. Я понимаю, какие из них опасные, а какие - разряженные, одна видимость. На меня не действует вся эта психотроника. То есть действует, но не подавляет - просто болит голова, темнеет в глазах, и всё. Похоже, не действует псевдорадиация. Тут я сама над собой опыт поставила, ты только отцу не говори, ладно? - специально хапнула дозу, а потом сдала кровь на анализ. То есть до облучения сдала и после. Ни малейшей разницы. Я вот думаю, может, и выбросы на нас теперь действовать не будут?
        - Может, сначала на кошках? - предложил Юра.
        - Кошкам выбросы вообще по барабану, - сказала Настя. - Они от них бесятся, но и только. Мрут одни люди. И почему-то овцы. Козы, например, отряхнулись и пошли. Лошади, собаки, коровы - ну, маются, да, стонут, орут… А люди и овцы - вжмур. Непонятно.
        - Может, и гравитация концентрированная действовать не должна? - предположил Юра.
        - Может, - согласилась Настя. - Только пробовать боязно. А вот «песчаная ловушка» точно не берёт.
        - А это что, я даже не слышал?
        - Это такая штука… В общем, человек проваливается по щиколотку - и его там, под землёй, что-то начинает растворять. Причём безболезненно. Но он так погружается, погружается… Если выдернуть - ног нет, аккуратно слизаны. А я вот провалилась - и хоть бы хны.
        - Так, может, это просто зыбучка была?
        - Нет. Я же не просто так залезла, я пацана вытаскивала… Вовремя успела - всего лишь без ступней остался. «Песчанки» редко встречаются, но описания есть, ты внимательнее методички читай. Вот уж что-что, а они-то действительно кровью написаны…
        - Настя, - спросил Юра, - а чем ты конкретно занималась в армии? То есть я понимаю: «исполняла приказы». Ты мне просто конкретные примеры дай, а?
        - Мы в основном обеспечивали визиты всяких официальных делегаций, - сказала Настя.
        - Вся черновая работа - на нас, на армии. А этих делегаций на моей памяти штук пятнадцать было. И вот смотри: изучить маршрут, провешить маршрут, расставить секреты и заставы, обеспечить возможную эвакуацию… Больше всего хлопот было с виповскими охранцами из СБУ или там ФСО, ни хрена ни в чём не понимают, а суются везде и бычат со страшной силой…
        - Понятно… - Юра поскрёб подбородок; кстати, надо бы побриться; забыл. - Наверное, ты у нас старшей будешь…
        - Нет. - Она энергично помотала головой. - Леонид Ильич-с не позволят-с. Старшим, я думаю, будешь ты - у тебя и опыт армейский куда как хорош, и отцу ты очень приглянулся. Ты, говорит он мне, на него смотри и учись, как правильно службу служить… Это я подлизываться начинаю, если кто не понял.
        - Но у тебя же опыт…
        - Это наживаемо. Нет, отец меня долго ещё будет в чёрном тельце держать, я его знаю. Я его лучше знаю, чем он сам себя… ну да ладно. Как там твоя невеста?
        - Да вроде нормально… надо будет попробовать позвонить сегодня - тут же протянут кабель?
        - Конечно. Слушай, Юр, а где ты так стрелять научился? Я вроде бы не в последних была, но как увидела твои записи…
        - Будешь смеяться - в основном в тире. У меня дядька был тренер по стендовой стрельбе, так что мне прямая дорога была в спортсмены. Только вот… ну, ты меня понимаешь. Сама, вижу, такая же.
        - Нет, а правда: почему армия?
        - Ф-ф-ф… Имей в виду: мысль изреченная есть ложь. Примерно так: назло матери. Она меня всё моё сознательное детство кодировала: что угодно, только не в армию, будем косить, вплоть до эмиграции… Ну и докодировалась: подал документы в военное училище. Наблюдал, как её корёжило. Потом раскаивался, конечно…
        - Ты её не любишь?
        - Вообще-то люблю. Но она меня всё время ломала. И вот в этом узком участке спектра - да, не люблю. Простить не могу… многого. И, в общем, рад, что настоял на своём. А у тебя, по-моему, всё наоборот?
        - Да, я папенькина дочка… И тоже рада.
        Всё это время, ведя разговор, Юра вспоминал совместные тренировки в гипносферах - нарабатывалась слаженность групп. Настя была, похоже, вполне надёжным партнёром, быстрым и точным бойцом, хорошо видевшим местность и понимающим момент. Придраться было совершенно не к чему. И в то же время Юра знал, что, будь его воля и формируй он группу сам, Насте в ней места не нашлось бы. Почему? - нет ответа. И сейчас Юра только ещё сильнее укрепился в этой своей уверенности. Иррациональное отторжение. Он вспомнил бывшего следака Серёгу: «Ты про это дело что-то настоящее знаешь, но при этом сам даже не чувствуешь, что оно в тебе сидит, это знание…» Но нет, здесь было что-то другое.

18
        Ему вкололи третий и последний укол, он мгновенно уснул - и тут начался выброс. Юру, естественно, спустили в убежище, но ему снилось, что наоборот - его забыли наверху. Забыли одного. А он очнулся и не мог понять, что происходит. Чудовищной детализации был сон…
        Всё было распахнуто настежь: двери, окна, люк в потолке. Неземной розовый свет проникал, казалось, даже сквозь стены. Юра встал, натянул штаны и бушлат, обулся. Ботинки были не армейские, как принято, а полуспортивные: высокие мягкие чёрные кроссовки на меху с цифрами «16» на язычке. Что это значило, Юра не знал.
        Сквозь него прокатывались какие-то волны - ощущение было похоже на то, как если на концерте встать у раструба колонки. Нельзя сказать, что неприятно, однако тревожно.
        Юра подошел к двери.
        Небо на глазах превращалось в воспалённую открытую рану. Оно сминалось влажными складками, и тут же из складок начинала сочиться кровь и густыми потоками устремляться к земле. Где-то по краям, над горизонтом, проступали осколки костей. Несколько солнц быстро летали позади неба, просвечивая его навылет, и тогда в рубиновом светящемся желе становились видны какие-то жилы, длинные тонкие кости, похожие на стволы старого бамбука, суставы, плотные пульсирующие органы…
        Почему-то совсем не было страшно.
        Волны, проходящие сквозь тело, приподнимали его и опускали, приподнимали и опускали.
        Юра вышел наружу.
        Рубиновый свет объял его целиком; коже он казался мягким и влажным, как язык щенка.
        Сразу за медпунктом начиналась спортплощадка: турники, брёвна, муляж стены трёхэтажного дома… Почему-то сейчас эти обычные предметы выглядели чрезвычайно добротными, сваренными и сколоченными на века. Зато земля, в которую были врыты трубы и столбы, казалась размытой и подрагивающей.
        Небо над головой начало медленно и тошнотворно поворачиваться. С него лило всё сильнее, и кое-где эти потоки уже касались далёких лесистых холмов. Вся листва сейчас была от пронзительно-оранжевого цвета до черного лакового. Нарастал какой-то звук, смутно знакомый.
        Не чувствуя ног, не зная зачем, Юра пересёк спортплощадку и подошёл к самой проволочной ограде. По ту сторону проволоки начиналось болото: кровь вместо воды и чёрный обугленный камыш. В болоте сидела, завалившись по рубку и выставив корму, машина разминирования, вся обросшая рыжим волосом. Сейчас её словно невидимыми тросами медленно тянули вперёд и вверх, и глубоко ушедший в трясину трал вздымал на поверхность исполинский ком грязи и спутанных корней. Но это происходило как бы на экране, и чем дальше, тем грубее становилось изображение, полностью пропала глубина, выцвели краски, кадры задёргались… Потом Юра без всякого удивления увидел, как из-под края экрана, в который на глазах превратился пейзаж, выбрались два человечка в чёрном, подхватили материю и с видимым усилием поволокли в сторону, и ровно по танку пробежала щель, расширилась, - и с ржавым застоявшимся скрипом занавес - теперь видно было, что это именно занавес - стал раздвигаться.
        По ту сторону ничего не было видно; глаза Юры, привыкшие хоть и к алому, но яркому свету, с трудом различали оттенки чёрного.
        Кажется, там была ночь, платформа электричек с небольшим навесом от дождя и снега, одинокий фонарь; под навесом сидел человек; человеку было холодно, ветер косо нёс дождь, или снег, или ледяную крупу, попадая в конус света, льдинки остро вспыхивали на миг, как бы воспламеняясь, и тут же пропадали. Раздался далёкий гудок, и человек шевельнулся…
        Юру отвлёк треск позади. Словно великан шагал по огромным пустым деревянным ящикам. Он оглянулся. Жилые вагончики один за другим складывались внутрь себя, как китайские «волшебные шкатулки», реквизит фокусника; в детстве у него был набор таких, семь штук, и если знать, куда нажимать, то в самую большую можно было поместить шесть тех, которые поменьше, хотя каждая была вроде бы полна игрушек, конфет, чего-то ещё. Обманка была в том, что все думали, что они вставляются одна в другую, как матрёшки, то есть маленькая в ту, что чуть побольше, и так далее; но матрёшки-то пустые; шкатулки же хитрым образом превращались в плоский блинчик толщиной в тонкую книжку и складывались одна на другую - а потом, когда ты их вынимал, мгновенно расправлялись и снова делались шкатулками… И сейчас он видел как бы повторение этого фокуса, у вагончика втягивалась крыша, стены падали сверху, всё это невозможным образом складывалось пополам, и ещё раз пополам, собиралось в гармошку, - и почти исчезало. И так быстро, вагончик за вагончиком… У сборных домиков стены, наоборот, падали наружу, образуя крест, над которым
каким-то образом держалась крыша, потом стены стремительно втягивались под пол, мебель опрокидывалась внутрь себя и исчезала, крыша ложилась на всё это сверху - и снова пополам и ещё раз пополам, и в гармошку - и вот почти ничего… Дёрн, которым выложено было пространство между строениями, скатывался, как линолеум, в несколько рулонов, и под ним Юра с оторопью увидел чёрный надтреснутый лёд. Лёд был толстый, но прозрачный, такой бывает на реках вблизи стремнин. Дёрн уже скатался почти весь, и Юра, движимый смутным любопытством, сошёл с последнего кусочка - размером с поддверный коврик - и ступил на лёд. Вот для чего нужны были кроссовки с мягкой подошвой, догадался он: они почти не скользили.
        Всё, что осталось от базы, было разбросано по льду в кажущемся беспорядке, но Юра откуда-то знал, что всё занимает свои нужные места и по тайному сигналу будет развёрнуто вновь - может быть, во что-то совсем другое.
        Ледяное поле тянулось от горизонта до горизонта, и только впереди неясно проступали горы - светлее льда, темнее неба, - да позади всё так же возвышалась платформа для электричек с одиноким фонарём и навесом, но уже пустая; видимо, поезд останавливался, когда Юра смотрел в другую сторону.
        Он направился к платформе.
        Под платформой и под стенками, на которых держался навес, скопилось немного снега. Он был серый, с вкраплениями пыли или пепла. Юра не стал искать лесенку, а просто опёрся рукой о край платформы и легко вспрыгнул на неё. К стенке навеса был приклеен большой лист бумаги, расчерченный вручную, - расписание. Все названия были незнакомы.
        Потом Юра подошёл к другому краю платформы. Там действительно лежали рельсы узкоколейки - прямо на льду. Шпалы были длинные и не очень ровные, но, похоже, именно это и нужно было, чтобы удерживать на льду немалый вес состава.
        Гудок прозвучал неожиданно громко, Юра даже подпрыгнул. К платформе подкатывал фиолетовый мотовоз с пустой открытой платформой впереди и двумя пассажирскими вагонами сзади. Скрежеща тормозами, поезд остановился. Двери открылись.
        Юра вошёл в вагон.
        Вагон был полутёмен и почти пуст, только на одном обитом дерматином сиденье спал, подобрав ноги, мужичок в сером ватнике и серых валенках, в кожаной с торчащим рыжим мехом шапке, опущенный козырёк закрывал пол-лица, - а на другом, привалившись к стенке, неподвижно смотрела в окно женщина в толстой армейской защитного цвета куртке и с головой, укутанной лисьей пуховой шалью.
        Двери закрылись, поезд, зарычав, тронулся. Казалось, что рельсы под ним без стыков
        - настолько плавно он набирал скорость. Юра сел на холодное сиденье напротив женщины и тоже стал смотреть в окно. Там была ночь, монотонно-светлое небо, горы на горизонте и бегущий мимо чёрный лёд с прожилками трещин. Скоро рисунок льда стал казаться богатым, разнообразным, умным, тонким, многозначительным; он завораживал.
        Потом позади поезда и на некотором отдалении от него на льду образовалось бегущее световое пятно, как будто из-под воды вверх бил луч прожектора. Постепенно оно приблизилось к поезду и поравнялось с вагоном. Да, что-то охваченное светом неслось под водой. Юра видел, как напряглась женщина. Раздался удар и скрежет, и там, где было пятно, полетели вверх и вперёд куски и глыбы льда. Это был долгий и медленный взрыв. Потом из-подо льда показалась броневая башня подводной лодки с крутящимися клыкастыми щитами сверху и впереди - наверное, подобными прокладывают туннели в скалах. Башня была такой формы, что отваливала лёд вправо и влево, как плуг отваливает землю. Позади лодки оставалась полоса белой кипящей воды.
        Потом на башне откинулся люк, по пояс высунулся кто-то с ракетницей и выпустил несколько красных ракет наперерез поезду.
        Поезд стал тормозить.
        - Это за мной, - сказала женщина. Она размотала с головы шаль и подала её Юре. Под шалью она была значительно моложе - но, пожалуй, и всё. Не то что красавицей её нельзя было назвать, наоборот: она была страшна. Узкий высокий лоб, по-плохому прищуренные глаза почти без бровей и ресниц, тонкий кривой хрящеватый нос, провалившиеся щёки, бледные губы и выступающий острый подбородок - и при этом свалявшиеся волосики цвета красного дерева, в которые на затылке зачем-то впихнут был изогнутый богатый гребень. - Пусть будет у вас, передайте…
        Поезд встал резко, как будто налетел на препятствие. Женщина упала обратно на сиденье, Юру по инерции бросило на неё.
        - Извините, - сказал он, выкарабкиваясь обратно.
        В вагон вошли двое, оба в чёрных бушлатах. Не моряки, скорее заключённые. Оружия Юра не заметил, но держались они так, как будто оно у них было - не на виду, но было.
        - Ну вот, - сказал один, щеря неровные коричневые зубы. - Пойдём. Так надо, сестра.
        - Да, - сказала женщина, поднялась и медленно пошла к тем двоим. - Да, так надо…
        И тут что-то случилось - так быстро, что Юра не сумел ничего заметить и тем более понять. Оба в чёрном вдруг мгновенно стали мёртвые, они ещё не упали, они ещё и сами не поняли, что мертвы, и тупо пялились друг на друга, а женщина проскользнула между ними, что-то пряча в рукава, и обернулась к Юре, и посмотрела на него, и он изумился, потому что сейчас она была прекрасна - со своим высоким лбом, приопущенными веками над бездной глаз, насмешливым и гордым изгибом нервного рта… и взметнувшиеся красные волосы, лёгкие, как пламя…
        - Передайте Алёне, чтоб она ничего такого себе не думала, я её очень люблю, - сказала она и выпрыгнула в дверь.
        В окно Юра видел, как она стремительно - люди не могут так - несётся к полынье, из которой торчит башня (рубка, вспомнил Юра, правильно это называется рубкой, от слова «рубить», прорубаться сквозь лёд, и лодка не подводная, а подлёдная), - и там начинается какая-то невидимая глазу суета, паника начинается, вода идёт бурунами и пеной…
        Она сказала: передайте Алёне… очень люблю…
        Стряхнув с себя оцепенение, Юра бросился следом.
        Едва он отбежал от вагона шагов тридцать, поезд взревел дизелем, лязгнул буферами и тронулся. Что-то ещё услышал Юра и оглянулся. В окно колотила кулаками и беззвучно кричала Алёнка. Это она спала на сиденье, в рыжей шапке, телогрейке и в валенках. А теперь проклятый поезд всё набирал и набирал скорость, и Юра бросился к нему, уже понимая, что не успеет, не успеет, не успеет, не успеет… и всё же бежал, и расстояние сначала даже сокращалось, а потом принялось увеличиваться, а он бежал, и вот уже ничего не осталось, кроме двух красных огней, ничего не осталось, ничего не…
        - Конечно, выброс наложился, - сказал врач. От него плохо пахло - то ли тиной, то ли какой-то гнилой кислятиной. Юра старался не дышать, когда тот подходил близко.
        - Я думаю, ничего страшного, подождём день-два…
        - То есть тридцать шесть часов непробудного сна - это нормально, не обращайте внимания, само пройдёт? - слишком ровным голосом спросил Чернобрив.
        - Я не сказал, что это нормально, - ощетинился врач. - Я сказал, что ничего страшного. А что вы хотите? Препарат новый, с массой побочных эффектов. Вот обнаружился ещё один. Наверняка не последний…
        - Вы рассказывайте, рассказывайте, - сказал Юра заспанно. - Очень всё это интересно, знаете ли…
        Хотя он и проснулся с час назад, всё ещё не мог стряхнуть с себя липкую сонливость и знал, что вот только эти двое выйдут, он снова закроет глаза и подремлет - теперь уже простым здоровым сном. Ещё бы часика два… два с половиной… три…
        - Ладно, - сказал Чернобрив. - Ещё сутки под наблюдением. Чёрт, как всё нелепо…
        - Неудачный я выбор, да? - спросил Юра.
        - Да при чём тут ты? Вообще всё через жопу идёт. Ладно, спи, пока дают.
        И Чернобрив вышел.
        - А что через жопу? - спросил Юра врача.
        - Связь потеряна. Вообще никакой нет, даже через спутник. И солнце не заходит третьи сутки уже…
        - То есть как?
        - А вот так. Полярный день, понял? В Полесье, да. И все дурные на всю голову, как клею нанюхались. Это Кощей ещё держится да я вот. Да Настя эта жуткая. А остальные… Полевой лагерь, бля. Как ещё друг дружку не постреляли…
        И Юра понял, что опять проспал всё самое интересное.

19
        - Курсант Шихметов!
        - Здесь.
        - Назначаетесь старшим группы. Задача: пройти на колёсах вдоль кабельного канала, обнаружить возможное повреждение. Если повреждение не будет обнаружено, дойти до КПП и там доложить обстановку любому офицеру - СКК или Союзных войск. Также связаться с комендантом базы Кузмичем или с замдиректора Светличным. Всё ясно?
        - Так точно. Разрешите вопрос?
        - Слушаю.
        - Наши дальнейшие действия, если связь не восстановится.
        - Если не получите приказа от коменданта или Светличного - просто возвращайтесь. Если получите - выполняйте.
        - Разрешите идти?
        - Идите. Успеха, старлей. И… будьте предельно осторожны. Предельно.
        - Есть.
        Разведгруппа была: он сам, Саша Назаренко, Настя и два связиста - Гриша Ланцберг по прозвищу Буравчик и дядя Петя Хват, пожилой инженер-электронщик, единственный, кажется, из волкодавовцев, кто не имел ни военного, ни полицейского прошлого; в лагере он отлаживал научную аппаратуру, которая сейчас вся вдруг оказалась мёртвой.
        Выехали на бронированном «Тигре» с пулемётно-гранатомётной турелью на крыше: Настя за рулём, Саша рядом, Юра же забрался в турель и, откинув верхний люк, высунулся по пояс, чтобы лучше видеть. Вряд ли сейчас следовало опасаться пули снайпера…
        Поскольку предстояло ехать, а не идти, то облачиться разведгруппе разрешили по минимуму: лёгкие ботинки, лёгкий же бронекомплект «Рейд-хамелеон», полужёсткий силовой каркас-разгрузка «КР-9», он же «лафитничек», и кевларовый шлем в хамелеоновом чехле. Ну и, разумеется, очки-маска, дыхательный аппарат и прочее необходимое оборудование. Всего двенадцать килограммов - без оружия и носимого боекомплекта, конечно.
        Сам «Тигр» был неплохо оснащён с точки зрения обнаружения всяческих угроз: тепловизор с круговым обзором, УФ-сенсоры, сантиметровый радар, индикаторы псевдогравитации и псевдорадиации - это не считая обычных телекамер с функцией
«лягушачьего глаза», то есть выделяющих движущиеся объекты. Но и с такой техникой приходилось держать ухо востро; Юре в гараже сказали, что в год выбывает две трети парка. Поэтому бдительность, господа, и ещё раз бдительность…
        Как установилось сразу после последнего выброса, так и продолжалось: желтоватое (разных оттенков, от серо-песочного до медового) светящееся марево над головой, полное безветрие - и странный, едва уловимый то ли шелест, то ли шёпот, приходящий отовсюду сразу. В жёлтом рассеянном свете растворялись и приглушались другие цвета, зато усиливался контраст; мир был словно отпечатан в две краски в дешёвой типографии.
        - Страна Ос, - сказала Настя сквозь зубы.
        - Что? - Юра поправил гарнитуру. - Не расслышал.
        - Цитата. «Я не пчёлка, я добрая фея из страны Ос…» Не Оз, а Ос.
        - Дошло. Жуть. А откуда цитата?
        - Не помню…
        Настя была судорожно-спокойная и неразговорчивая. Эти дни, когда он дрых бессовестно и беспробудно, а с остальными происходило что-то маловообразимое, стоили ей немалых сил.
        - Первый лючок вижу, - сказал Саша.
        Юра огляделся.
        - Чисто. Подъезжаем вплотную.
        Кабель-канал уложен был вдоль дороги, буквально по её обочине, в узкой и мелкой траншее, и лючки располагались через каждые семьсот пятьдесят метров. Правда, были места, где траншеекопатель по непонятным причинам от дороги отходил; там-то, по Юриному предчувствию, и следовало ждать какой-нибудь подляны. Пока что работа шла так: машина становилась вплотную к лючку, Юра внимательно осматривался на предмет вероятного противника, Саша запускал приборное сканирование, а Настя выходила из машины и несколько минут «интуичила», как она сама это называла. После чего Буравчик вскрывал лючок, и они с дядей Петей вдвоём прозванивали очередной отрезок линии. Оператор в лагере отзывался, тогда лючок запирали, герметизировали, инструмент грузили в машину - и группа отправлялась к следующей точке.
        Работа была нудная, продвижение - медленное; Юра нервничал и всё более тщательно озирался. Доставали неестественные цвета пейзажа, а более всего - этот на грани слышимости шёпот. Шёпот умученных душ, сказал кто-то внутри него, и он уже больше не мог отделаться от гнетущего образа…
        Когда вскрывали девятый по счёту лючок - как раз в стороне от дороги, да ещё в неприметной глазу, но легко нащупанной водой ложбинке, - Настя вдруг испуганно вскрикнула:
        - Стоп!
        Буравчик подпрыгнул и замер. На миг Юре показалось, что он застыл в воздухе.
        - Спокойно, - прежде всего сама себе сказала Настя. - Спокойно… спокойно, ребята…
        - Что там? - спросил Саша.
        - Не знаю… но что-то есть. Тащи сюда «глаз».

«Рачьим глазом» называлась телекамера с двухметровым гибким световодом, на конце которого, кроме объектива и фонаря, имелась пара примитивных детекторов аномалий.
        - А как мы его туда вставим?
        - Да, проблема…
        - Настя, в чём суть? - спросил Юра сверху.
        - Там что-то есть, - повторила Настя. - Не знаю что, но есть.
        - Опасное?
        - Не уверена… Может быть.
        Все посмотрели на неё.
        - Короче… - начал дядя Петя.
        - У кого короче, тот дома сидит и отращивает, - отрезала Настя. Буравчик хрюкнул.
        Юра недовольно посмотрел на всех.
        - Так, - сказал он. - Давайте доедем до следующего, оттуда свяжемся - если связь будет, то сюда не полезем. Ну а если не будет…
        - То полезем, - сказал Буравчик. - Командир. Я, конечно, как мне скажут, так и ладно, но мнение имею: всё одно возвращаться. Полезли сейчас.
        - Нет, - сказал Юра. - По местам.
        Они доехали до десятого лючка, без проблем вскрыли его и убедились: связи нет.
        - Ну вот, - пробурчал Буравчик. - Все жопой чуют, и Буравчик жопой чует, но всем верят, а Буравчику нет. Почему такой промискуитет?
        - Не промискуитет, а апартеид, - сказал дядя Петя. - Вечно ты путаешь. И зря ворчишь: полчаса лишних прожил.
        - Почему вдруг лишних? - забеспокоился Буравчик. - Мне они ничуть не лишние. За полчаса знаешь сколько всего можно натворить?
        - Знаю, знаю. Видел я тебя… творец…
        Похоже, это были какие-то внутрисвязистские разборки, которые постороннему нужно было разъяснять.
        Вернулись к девятому.
        - А как-нибудь на расстоянии его можно открыть? - спросил Юра.
        - Да можно, конечно, - сказал Буравчик. - Зацепить за кольцо тросом, тут рогульку поставить - и через рогульку лебёдкой… Только отпереть-то всё равно надо. Сейчас я отопру…
        Буравчик присел на корточки, открутил защитную крышку со скважины замка, вставил ключ, повернул…
        Это был не взрыв - а будто чёрная молния ударила снизу. Не из люка, а у Буравчика из-под ног. Его стремительно выпрямило - будто вогнало снизу лом - и какую-то долю секунды бешено колотило. Руки его взлетели, и с растопыренных пальцев в небо били такие же чёрные молнии. Потом на нём вспыхнула одежда, и всё заволокло чёрным с рыжими прожилками дымом. Дым с шипением бил во все стороны клубящимися струями, как пар из забытого на плите чайника. Потом что-то глухо взорвалось там, внутри, - и то, что несколько секунд назад было телом человека, разлетелось горящими и дымящимися углями и головнями…
        И тут что-то случилось с Юриными глазами. Изображение не то чтобы раздвоилось, нет: а будто бы он каждым глазом видел разное. Одним: только что на его глазах случившуюся страшную и непонятную мгновенную смерть человека, а другим - нечто вроде огромной голубоватой промокашки, лежащей на земле, на которой в центре стоял жирный красный крест, а на некотором отдалении от него - три призрачные размытые фигурки непонятно кого, каких-то абстрактных существ; промокашка же вокруг креста пропиталась чем-то тёмным, и это тёмное быстро ползло в разные стороны, как будто огромная амёба распускала свои жадные щупальца-ложноручки. И Юра видел, как эти щупальца подкрадываются к застывшим фигуркам…
        Сделав над собой усилие, он сакцентировал внимание на другом изображении.
        - Всем стоять! - крикнул он. - Настя, два шага назад! Назаренко, налево, теперь пошёл… стой! Хват, брось ящик, направо, шаг вперёд, теперь налево - и бегом, бегом! Настя, в машину! Саша, в машину! Дядя Петя, стой - и стой, где стоишь, сейчас подъедем! Настя, задний ход - двадцать метров… нет, ещё пять. Круто направо, подъезжай к дяде Пете… давай, давай… теперь на дорогу…
        Похоже было, что «амёба» не любила сухие участки. Она вытянулась по впадинке, но за пределы её не совалась. И тем более на дорогу.
        - Притормози, - сказал Юра.
        Машина стала.
        Юра развернул турель и, сжав зубы, всадил в низинку десяток гранат из «пламени»; взлетела комьями земля, и несколько осколков опасно колупнули бронестекло, оставив оспинки. Юра высунулся снова: оседала пыль, отплывал дым, «амёба» подбирала щупальца, скручивая их в тугие спирали. Внимательно оглядевшись по сторонам, Юра спустился в салон.
        И наткнулся на взгляды. Даже сквозь непроницаемые очки он чувствовал… что-то. Вопрос? Упрёк? Конечно, упрёк. Командир теряет людей, не кто другой. И все претензии к нему, и вся ответственность его…
        - Ребята, - сказал Юра. - Поминки - когда вернёмся. Продолжаем маршрут. Саша, сходи воткни красную вешку.
        Назаренко кивнул и стал неловко выбираться из машины. Ему жутко не хотелось выбираться.
        - Я тебя прикрою, - сказал Юра.
        Тот махнул рукой: мол, я и не сомневался, командир…
        Когда поехали дальше, когда миновали и десятый обследованный лючок, и одиннадцатый необследованный (но это уже не имело значения, потому что понятно было, где обрыв, хотя и непонятно, что теперь с этим делать), Юра не выдержал и спросил:
        - Настя, ты что-нибудь слышала о таких вещах?
        - Нет, - сказала Настя. - Мучительно пытаюсь сообразить, что оно мне напомнило. И не могу.
        - Но что-то напомнило?
        - Наверное. Точно не скажу.
        - Ладно. Езжай аккуратно.
        - Стараюсь, командир.
        - Стоп, - сказал Назаренко.
        - Что?
        - Массовое движение слева.
        - Не вижу… Вижу. Ой, бля… Настя! - закричал Юра. - Гони! Выжми всё.
        Если бы слева была степь, то можно было бы сказать: шла степь. Но слева была болотистая пустошь, причём не сказать чтобы обширная: с полкилометра до леса. Однако же - пустошь шла. Невозможно было рассмотреть каждую движущуюся тварь в этом потоке…
        Юра как мог быстро сменил барабан в гранатомёте: вместо обычных осколочных гранат зарядил ленту химических, с перцовой вытяжкой. И, целясь вперёд и немного влево, стал бить короткими - по два-три выстрела - очередями, создавая как бы барьер между дорогой и лавиной каких-то мелких и, может быть, совершенно безопасных существ.
        И да, там, где легли и лопнули гранаты, и всё заволокло чуть более жёлтым, чем всё окружающее, дымом, - там образовалась этакая волна, давка мелких зверьков, когда передние тормозят и пятятся, а задние забираются на них сверху и тоже тормозят, нюхнув табачку, а на них громоздятся уже третьи и четвёртые, которых подпихивают сзади… Юре они показались похожими на ящериц с ненормально огромными головами - вроде бы голые, вроде бы с выпирающими хребтами… и кривые игольчатые зубы, как у глубоководных рыб…
        Местами они всё-таки прорывались на дорогу, и тогда по ним проходились тяжёлые ребристые колёса «Тигра». Слышен был хруст и множественный вопль.
        Но среди этой волны мелких - впрочем, таких ли мелких? со среднюю дворнягу размером, - ящериц попадались и твари покрупнее: сущие крокодилы и носороги, хотя и другого облика. Саблезубые кабаны, но почему-то в чешуе (новая, блин, мутация? только этого не хватало для полноты всеобщего счастья), собаки, похожие на огромных приплюснутых бультерьеров с удлинёнными мордами и не закрывающимися из-за обилия зубов пастями, какие-то безголовые многоножки размером с телёнка… Их тоже давила химия, они тормозили юзом и из-за дикой перечной рези схватывались между собой, Юра даже через наушники слышал рёв и вопль…
        Наконец и это осталось позади, и с минуту было тихо. Потом Назаренко сказал загробным голосом:
        - Справа на час…
        Юра посмотрел и ничего не увидел.
        - Что там?
        - У-эф…
        - Сколько?
        - Плотная группа… и дальше в том же направлении - ещё одна…
        - На тепловизоре?
        - Фон.
        - Понятно…
        Две группы зомби. По непонятным причинам (а что в Зоне понятное?) зомби интенсивно поглощают ультрафиолет, поэтому УФ-сенсорами засекаются как чёрные кляксы даже тогда, когда одеты в камуфляж и сливаются с пейзажем, или когда их скрывают неплотные кусты или высокая трава (тем более что и трава, и листва в Зоне ультрафиолет поглощают едва-едва в отличие от нормальной травы и листвы), или…
        Ага, вот теперь Юра их увидел просто в бинокль.
        - Настя, притормози, но будь готова по газам…
        - Есть, командир.
        Метров триста до них… нет, чуть поменьше. Семь или восемь человек, отличный бундесовский камуфляж, вооружены. Блин, откуда здесь бундес? Реальные, псевдо? Можно их, конечно, запросто выкосить из «Корда», но нет ни малейшего желания палить по людям, хоть и бывшим, - и даже по ходячим манекенам как-то ломает… Но уж слишком близко они от дороги, из подствольника вполне достают. А что у них на уме, не знает никто.
        - Проявляются на тепловизоре… - начал Саша. - Лазер! - заорал он истошно.
        - Настя, вперёд! Выжми всё!
        Зомби, долго стоящие неподвижно, довольно быстро остывают и на тепловизоре не видны; но как только они начинают двигаться, температура тел быстро повышается и может доходить до сорока трёх - сорока пяти градусов. Лазерное же излучение означало одно: кто-то из них врубил прицел или дальномер - скорее всего целится из
«панцерфауста»…
        На ходу развернув турель, Юра дал первую очередь почти наугад, поскольку на таком разгоне прицелиться невозможно.
        - Выстрел! - крикнул Саша.
        - Вижу… - голос Насти.
        Машина вильнула.
        - Мимо, - подвёл итог Юра.
        Граната разминулась с машиной на несколько метров; если бы стояли, то получили бы точно в лобешник. Ну, нет…
        Тяжёлый «Тигр», набрав скорость, нёсся почти ровно. Юра поймал в прицел группу, дал очередь патронов на двадцать. Там всё полетело в разные стороны. Для верности он ещё раз провёл стволом, чуть ниже.
        - Выстрел! - сказал Саша.
        Это уже подключалась вторая группа.
        - Хрен, - сказал Юра.
        Граната, пущенная сквозь кустарник, взорвалась, не долетев. Но и сам он сейчас стрелявших не видел.
        - Дай направление!
        - Два часа… без четверти…
        Юра полоснул наугад, добивая первую половину ленты. Нет чтобы ИК-прицел сделать… или хотя бы второй экран тепловизора сюда вывести…
        - Лазер… с двух точек…
        - Блин… Настя, стоп. Саша, точную дистанцию!
        - Двести тридцать метров… двести шестьдесят…
        Юра дождался, когда машина, клюнув носом, остановится - и широким веером провёл по кустам - так примерно на уровне груди, - туда и обратно, пока не кончилась лента. Молоденькие деревца повалились - надо полагать, что те, кто прятался за ними, тоже.
        - Ага…
        Юра взялся за гранатомёт. Двести тридцать… ну, ладно.
        Пять выстрелов.
        Двести сорок…
        Пять выстрелов.
        - Корректируй, Саша! Азимут?
        - Продолжай, командир! Прямо в цель!
        Двести шестьдесят… Пять выстрелов.
        - Остался там кто?
        - Сейчас… Непонятно…
        - Тогда поехали. Настя, жми!
        И всё же, когда они уже удалились на полкилометра, кто-то вслед пощупал их лазерным дальномером. Но выстрела не последовало.
        Так же их щупали лазерами с разных точек при подъезде к КПП. Саша высунулся из люка по пояс и поднял вверх руки - ну, не то чтобы сдаёмся, но люди мы мирные и здравомыслящие. Видно было, что на проволоке заграждения висят где-то собаки и вроде бы обезьяны, а где-то и кучи тряпья… Множество воронок, всё в пыли.
        - Кто такие? - рявкнули с вышки через такой мегафон, что машина подпрыгнула.
        - Настя, - спросил Юра, - у нас есть чем ответить?
        - Есть, - сказала Настя, - сейчас врублю… Говори, командир.
        - ЧОП «Волкодав», лагерь «Ромашка», - сказал Юра в микрофон, и звук из-под капота вырвался что надо - вау, какие басы…
        - Сколько вас?
        - Трое.
        - Что у вас там случилось?
        - Ничего, все живы. Связи нет. Приехали доложиться и получить инструкции.
        - Давайте медленно и без фокусов…
        Створка ворот, подёргиваясь, отъехала. Только сейчас Саша рассмотрел, насколько она с этой стороны побита и помята.

20

«…действием неустановленной аномалии. Свидетели происшествия: курсант Ю. Шихметов, курсант А. Малая, курсант А. Назаренко, гражданский специалист П. Хват. Составлено
2 декабря…»
        - Как второго? - спросил Юра.
        - А какого? - не понял Светличный; он выглядел так, будто не спал уже неделю и не брился четыре дня.
        Юра для проверки посмотрел на свои часы. В окошечках календаря была ожидаемая дата: 30 и «ноя». Он показал часы Светличному.
        - Ёш, - сказал Светличный. - Тогда понятно, почему вся электроника слилась. Дядя Петя, слышишь?
        - Что? - как бы проснулся дядя Петя.
        - Помнишь семнадцатый год?
        - А что там помнить надо?
        - Когда часы разошлись.
        - Помню. Долго возиться пришлось.
        - Вот. Но тогда - на два часа, а сейчас - на двое суток.
        - Возиться всё одно столько же.
        - Ну, как знаешь… Ладно, Юра. Хорошо, что хоть вы целыми добрались. Значит, говоришь, немцы? - вернулся он к началу разговора, отложив не подписанный ещё акт.
        - Камуфляж определённо немецкий, у меня комплект точно такой есть - для рыбалки. И стреляли, думаю, из «панцерфауста-3» - потому что перед выстрелом мы работу дальномера засекли. А больше я РПГ с лазерным дальномером не знаю. И, главное, точно пальнули метров с трёхсот - вон, спасибо Насте, вывернулись…
        - Ясно, ясно… Но пока никакой информации о пропавших немцах не поступало, мы запрос отправили. Да и нет тут немцев уже давно - года три или четыре, точно не помню.
        - После скандала с «Сименсом», - сказал дядя Петя. - Не сразу, но очень скоро.
        - Угу, угу, угу, - как игрушечная сова, закивал головой Светличный. - Точно.
        - А через год вообще всех иностранцев попёрли, - сказал дядя Петя. - Чтобы воровать не мешали.
        - Ну да, - сказал Светличный. - А то будто только наши воровали.
        - Не сравнить, - сказал дядя Петя.
        - Ладно тебе. Ты слухами питаешься, а я в реале это видел. Они тут себя как в колонии вели. Или на оккупированной территории. Потому и огребли.
        - Ой, да ладно, - дядя Петя махнул рукой. - Много я этих сказок слышал…
        - В свободное время поговорим, - сказал Светличный. - Сейчас не до завалинки с семечками. В общем, получается, ребята, что? Нужно вам в лагерь новое оборудование забросить. И, может быть, не только в ваш лагерь. Юра, ещё в два места завернёте?
        - По пути?
        - Нет, не совсем. Одно недалеко, крюк километров в десять по чистой дороге, а второе, к сожалению, - только через Киров…
        - Это плохо? - спросил Юра.
        На него все посмотрели как на идиота.
        - Да, - сказал он. - Ничего не знаю. Первый раз слышу. Мама, я урод? Или что?
        - Ничего, - сказал Светличный. - Всё бывает. Видишь ли, из Кирова часть жителей отказалась эвакуироваться.
        - И?..
        - И они там живут вот уже пятнадцать лет.
        - Ни хера ж… прошу прощения у дам и начальников… Мутанты, что ли, какие? Зомби?
        - Нет. Просто люди. Партизанская республика Киров. Про неё как-то не принято распространяться… хотя вроде бы все всё знают…
        - Так, начинаю понимать. И на чём поднимаются эти партизаны? Кого крышуют?
        - Вот учитесь, - сказал Светличный. - Сразу виден профи. А то: за свободу! против произвола! Крышуют они огуречные фермы, но мы думаем, что не только их.
        - Что? Какие фермы?
        - Кхм. Вас на занятиях что, в вакууме держали? Про «кировские огурчики» ничего не слышал?
        - Зачем ты тогда в Отрыв ездил? - спросил Назаренко.
        - Не понимаю, - сказал Юра.
        - «Кировские огурчики». Средство для поднятия… ну, скажем так: тонуса. Круче всякой там «виагры». Вот такая двухсотграммовая баночка стоит семьсот новыми.
        - Нехило, - сказал Юра.
        - Причём при анализе - просто огурчики. Ничем не отличаются от нежинских, разве что те вкуснее.
        - Забавно. Не слышал. Наверное, ещё рано интересоваться, поэтому.
        - Ну так что?
        - Не знаю. А какие у них отношения с нами? В смысле, у партизан. Не у огурчиков.
        - Сложные. Но у них со всеми - сложные. Они во всех видят врагов.
        - Могут и пальнуть?
        - Ну, если им что-то не понравится…
        - А куда ехать?
        - А вот здесь, - Светличный ткнул пальцем в карту, - это километров семь восточнее Кирова, застряла научная экспедиция. То есть мы предполагаем, что они там, потому что это была последняя точка, откуда они вышли на связь.
        - Они могли пережить выброс?
        - Да, там как раз есть оборудованное партизанское убежище. Эти ребята понарыли очень много нор в окрестностях городка. Для себя и друзей. Или сдают за деньги. В смысле, не за деньги…
        - Я понимаю. А объехать эту республику по кривой никак?
        - Там могут возникнуть куда большие сложности.
        - Ясно. Ребята, как?
        - Ну, раз надо… - неуверенно сказал Назаренко.
        - Сам решай, командир, - и Настя откинулась на спинку стула, скрестив на груди руки.
        Светличный с непонятным интересом на неё посмотрел. Покачал головой.
        - Я опять чего-то не знаю? - спросил Юра.
        - Муж у неё там. Скорее всего там. - Светличный поднялся, с хрустом потянулся. - Командир такие вещи должен знать, могла сказать и сама.
        - Да, Игорь Иванович, - смиренно отозвалась Настя. - Могла.
        - Но не сказала.
        - Не хотела влиять на принятие решения командиром.
        - Вас, барышни, не поймёшь, - сказал Юра. - Так вам не так и этак не этак. Внимания много, внимания мало… Сложная конструкция.
        - Эр-тэ-эф-эм, - сказала Настя. - Рид зе факинг мануал.
        - Это Стендаля, что ли? На книжки времени нет. Руки тренируем, ноги… Ладно, хорош трепаться. Игорь Иванович, давайте задание, постараемся всё сделать. Какую валюту принимают эти партизаны?
        - Да всякую. Жидкую, патроны, лекарства… Придумаем что-нибудь. Ах да, чёрт… за всеми этими перебродами запамятовал… Юра, тебе тут звонили из Киева несколько раз, я сказал, что передам и что ты…
        - Связи же нет.
        - Это проводная.
        - А где аппарат?
        - В соседней комнате, там Валечка, скажешь, что я разрешил.
        Негнущимися пальцами он набрал номер Эллы. Элла ответила сразу.
        Алёнка пропала. Сказала, что поедет куда-то на один день - за подарком для него, для Юры. И не вернулась. И не отвечает. И никто из знакомых ничего сказать не может. И в полиции тоже ничего сказать не могут. Объявили в розыск. Но пока - никаких следов.
        Когда отъехали от ворот на километр, Настя остановила машину.
        - Дядя Петя, - сказала она, - ты там под сиденьем пошарь - должна быть такая сумочка брезентовая, как бы от противогаза.
        - Есть такая, - сказал дядя Петя.
        - Ты её открой и кружки достань. И бутылочку возьми из ящика.
        - Да, - сказал дядя Петя. - Командир, слезай.
        Юра сполз вниз. Он был как деревянный. Всё, что происходило, происходило не с ним.
        - Держи ровно. - Дядя Петя сунул ему небольшую кружечку из нержавейки, другие раздал экипажу. Отвинтил колпачок «Трёх танкистов». Разлил. - Скажи слово, командир.
        - Земля пухом, - сказал Юра. - Не знаю, во что ты верил, брат Буравчик, но пусть тебе там будет хорошо.
        Выпили, закусили кусочками ржаного сухаря.
        - А теперь, - сказала Настя, - дядя Петя за руль, я наверх, а ты, командир, - на заднее, и спать.
        - Ну нет, - сказал Юра.
        - Ну да. Тебе сейчас дыхание вернуть надо. А без этого от тебя одни траблы будут - и никакого толку. Допей пузырь и не возникай.
        - Так заметно? - спросил Юра.
        - Угу, - сказал Назаренко. - Даже я, толстокожий…
        - …и ни фига не женственный, - закончила Настя. - Поехали.
        Она забралась в турель. Теперь перед Юриным лицом в опасной близости от него маячили её ноги. В мешковатых штанах и тяжёлых берцах. Юра налил полную кружку водки и выпил как воду, не чувствуя ни вкуса, ни градуса. В бутылке ещё немного плескалось. Это он оставил на потом.
        Машина тронулась, и Юра вдруг как бы опрокинулся назад, сквозь спинку сиденья. Там была темнота.
        Спустя вечность он открыл глаза, но не проснулся. В лицо ему светил сальный луч плохого китайского фонаря.
        - А это наш командир, - сказала Настя.
        - И чаго он таки квелы? - поинтересовался незнакомый голос.
        - День был тяжёлый. Замотало.
        - Ясны перац… Так яка, кажаш, твого прозвишча?
        - Малой. Константин Георгиевич.
        - Гэто доцент ци што?
        - Да, он.
        - Адразу б сказала - мол, жинка Доцента. А то - малой, малой… Валяйте, едзьце. Сторожко там - ноч, уся паскуддзе вонки. А за патроны дзякую вам.
        - И за спиртягу, - добавил кто-то густым басом.
        Юра закрыл глаза и позволил себе утонуть.
        Потом он в глубине своего беспамятства понял, что вся эта сцена происходила в темноте - а значит, бесконечный полярный день закончился.
        Когда Юра пришёл в себя, машина стояла косо. Очень косо. Вдали бубнили голоса. Было не то чтобы светло, а примерно как в пасмурный день на рассвете. Или на закате.
        Отлежал себе всё… Ворча, он стал распрямляться. Снаружи ни черта не было видно, только серо-голубые деревья впереди и пустое пространство сзади. Потом он понял, что всё окутано туманом. И что он в машине один.
        Нельзя же ходить в тумане! Что они себе думают?..
        Да. Но самому-то нужно выйти. Немедленно. Хотя в этих «Тиграх» писсуар был предусмотрен, но Юра не чувствовал себя в силах его найти и правильно им распорядиться. Всё казалось чудовищно и раздражающе сложным.
        При этом - ни малейших симптомов похмелья. Да и выпил-то…
        Он подобрался к левой двери, которая была выше. Под той, что ниже, мог оказаться обрыв или, того хуже, яма. Со «студнем» на дне. Он с трудом открыл тяжёлую дверь и, посмотрев под ноги, спустился на дорогу. Не отходя далеко, слил лишнюю воду. Её накопилось более чем достаточно. Пока лил, вспомнил, как в подпольном ночном шинке на базе делали коктейль «ведьмин студень»: восемьдесят граммов спирта, двадцать - шартрёза, или абсента, или грин-дринка, или простой аптечной полынной настойки, - и кубик сухого льда. Подождать, пока лёд испарится. Принимается одним глотком. Впечатления незабываемые…
        Он уже собирался вернуться в машину, когда увидел движущиеся к нему огромные размытые силуэты. Почему-то первым побуждением было - пойти навстречу. Преодолев себя, Юра вскарабкался внутрь салона, перебрался на переднее сиденье и включил тепловизор.
        Шли шесть человек. Нормальных людей, без малейших странностей. Шесть. Откуда?
        Потом он сообразил, что это, наверное, и есть застрявшие учёные - или кто-то от них.
        Что его насторожило, он и сам не знал. Наверное, то, что голоса вдали не переставали бубнить.
        Дьявол, кто же это? Партизаны?
        Вынув из зажимов над головой ружьё, Юра подсоединил магазин со шрапнелью, передёрнул затвор и левой рукой провернул на двери штурвальчик, поднимающий броневую заслонку амбразуры.
        Тут же чётко донеслись голоса:
        - Herr Hauptmann, es ist ein Jeep, ist es nicht?
        - Ja, sehr gerne…
        - Ist die Taliban haben Jeeps?
        - Ist die Taliban leben in den Siimpfen?
        Три слова Юра уловил знакомых: гауптман, джип и Талибан. В общем, этого было достаточно.
        Он опустил бронестекло.
        - Ахтунг! Дойче зольдатен! - и продолжил по-русски: - Вы находитесь в зоне контроля союзных вооружённых сил! Представьтесь, битте!
        Пятеро остановились, один вышел вперёд.
        - Russisch?
        - Я, - согласился Юра.
        - Ми есть Suche Patrouille… сёрч патрол… erretten…
        - Спасатели? - подсказал Юра. - Рескью-рейнджерс?
        - Ja-ja. Ми прибыл zur Rettung und Evakuierung… солдаты, дойче солдаты, wie es ist
        - рассветка? Дойче рассветка. Шоравак, Нушшки. Pakistan, Afghanischen Grenze… границе, так?
        - Та-ак… - согласился Юра. - Вы прибыли эвакуировать немецких солдат с афгано-пакистанской границы… Вы знаете, где сейчас находитесь? Локацион? - Он ткнул пальцем себе под ноги.
        - Weifi nicht, Genosse! - И немецкий капитан для ясности энергично покрутил головой. Показал Юре мёртвый планшет на левом запястье: - Alle Gerate aus… как ето? - фф топка!
        - Это, - медленно начал Юра, оглаживая пространство вокруг себя, - Чернобыль, Зона. Белоруссия.
        Похоже, капитан был крепок на удар. Он только помотал головой.
        - Чер-но-пиль. So. Просит… простит! - сказал он и обернулся к своим. - Tretet her zu mir!
        В течение нескольких минут он объяснял своим, где они находятся и что предположительно случилось. Юра своими глазами убедился, что пресловутая дисциплина в бундесвере не более чем очередная городская легенда. Гауптмана хватали за рукава, кричали наперебой, что-то доказывали…
        Потом капитан вернулся.
        - Простит. Мои люди ффолноватся. Ффолноваются. Йа habe viel davon слушать on Чер-но-пиль. Ми ффсе… как ето? - дадим дубу? So?
        - Ну, зачем же такие изыски, - пробормотал Юра. - Не волнуйтесь, дорогой гауптман, мы вас всех вытащим, - сказал он медленно, успокаивая не столько словами, сколько интонацией.
        Пока с вами что-нибудь не случилось, добавил он про себя.
        Юра вдруг понял, откуда взялись давешние немцы-зомби, и ему стало нехорошо.
        И тут бубнившие долгое время голоса стали наконец приближаться.
        Из тумана вышли Назаренко, Настя - и с нею кто-то незнакомый в оранжевом комбинезоне. Надо полагать, пресловутый муж-доцент…

21
        - Дорога-то есть, - сказал Малой, выпуская плотный клуб дыма; дорвался, бедняга. - Да только нехорошая та дорога…
        Сидели в добротном партизанском блиндаже: двое научников, двое «волкодавов» - их охрана и проводники, - Юра с Настей, гауптман Шаффхаузер; все прочие разместились снаружи, под навесом.
        - В чём нехорошая? - спросил Юра.
        - Шесть аномальных полей - на карте они отмечены; поля малостабильные, могут смещаться. Что не есть гут. Вот здесь образовались подземные полости, случаются провалы - а иной раз выход какой-то дряни наружу. Что-то вроде газа, но не газ. Кевлар с тефлоновым покрытием этот не-газ прожигает минут за пятнадцать. Наконец, почему-то вот здесь и здесь, - Малой мундштуком трубки ткнул в карту, - несколько раз отмечалось массовое появление мутантов. Гон. Куда гон, откуда - непонятно. Но подвернуться под такое легко, а выжить, когда гон через тебя идёт, трудно. Так что мой вам совет - подумать про другой маршрут.
        - Другой, Костя, - только через Киров, - сказала Настя. - А я немцев туда ни за что бы не повела. Моему чутью ты доверяешь?
        - Ну, в общем… скорее, да.
        - Вот и я об этом. А если дать крюка на юг?
        - До железки? Но это пешком придётся.
        - Конечно, пешком.
        - Нет, я бы не стал. Тоже очень нехорошие места. Туда просто так никто не суётся. Думаю, остаётся нам одно - отсюда вдоль просёлка на Лисаву, от Лисавы на восток, на Углы, и оттуда уже строго на север, до КПП. По опыту - не самый безопасный маршрут, но лучше других.
        - Ты сказал - вдоль просёлка?
        - Ну да. Машина там не пройдёт: завалы. Только пешком. Машиной путь единственный - через Киров.
        - Настя, - спросил Юра. - А почему ты говоришь, что немцам через Киров опасно?
        - А, ты же всё проспал… Там, видишь ли, сорок второй год.
        - Где?
        - В Кирове. Не настоящий, конечно, а в головах. Вот так, в гребёнку с нынешним, но всё равно. Я тебе потом кое-что расскажу, попозже…
        - Типа - они мозгами поплыли?
        - Сложно сказать. Может, они, а может, мы - с их точки зрения. Но давай сейчас не углубляться…
        И тут Юра понял, что Настя ему движением глаз показывает на гауптмана, который делал вид, что ничего не понимает.
        Гауптман, между прочим, был симпатичным мужиком, с которым Юра был бы не прочь посидеть за пивком где-нибудь в нейтральной стране - скажем, в Швеции. В Швеции в своё время Юре очень понравилось. Устраивали совместные манёвры по блокированию горных перевалов. Потом шведы угощали.
        - Хорошо, - сказал Юра. - Тогда, может быть, сделаем так… - Он замолчал, готовясь выложить свой простой незатейливый планчик, но тут вошёл дядя Петя.
        - Рапортую: связь восстановлена. А вот регистрационную аппаратуру вашу можно за ноги и об угол. Проще новую купить.
        - Дядя Петя, - Малой встал, - что ты такое говоришь? Где я тебе что куплю?
        - А вот пойдём, Констин Егорыч, посекретничаем… - и сам повернулся и ушёл.
        - Прошу прощения. - Малой развёл руками и вышел следом.
        - Дядя Петя нехилую деньгу за эту командировку срубит, - сказал второй научник, Кравец.
        - Ну, хоть кому-то польза от всего этого, - проворчала Настя.
        - Продолжаю, - сказал Юра. - Дядя Петя, как я понимаю, пока остаётся тут. Настя, ты с Сашей поведёшь машину через Киров - к КПП. А я туда же через Лисаву и Углы проведу немцев - пешком.
        - Ты псих, командир? Зачем?
        - Не оставлять же их здесь.
        - Не оставлять, но…
        - Вызвать вертолёт?
        - Конечно. Связь установилась. Вызвать вертолёт… хотя, хотя…
        - Здесь зона, закрытая для полётов, - сказал Кравец. - Аномальные поля. Вон, можно немного отойти и торчащими хвостами полюбоваться. Два «еврокоптера» и «сто семьдесят первый». И не сказать, что ребята наобум сунулись…
        - Понятно, - сказал Юра. - Тогда без вариантов.
        - Э-э… Юра, - сказал один из охранников. - Я думаю, будет разумно мне пойти с вами. Здесь мы просто сидим, ждём движения. А так - всё-таки ещё один обученный…
        - Хорошо, я свяжусь с начальством, и обсудим.
        - Имейте в виду, что я сказал.
        - Буду.
        Вернулся Малой, весь немного ошарашенный.
        - Всё нормально, - сказал он, предупреждая вопросы. - Мы остаёмся на месте. Для немцев велено выделить проводника и отвести к КПП. Остальным - срочно в «Ромашку». Дядя Петя пока побудет тут.
        - Что за завалы по пути на Лисаву? - спросил Юра.
        - Хорошие завалы, годные… Нет, машина там не пройдёт - даже в три бензопилы не пробиться. Разве что танк с бульдозерным ножом, но у нас таких нет. Только пешком.
        - Понятно. Костя, покажите мне, где ваша почта-телеграф?
        И Светличный, и Чернобрив слегка поворчали, но оба согласились с Юриным предложением.
        - А ты чего сорвался? - спросил Юра того охранника, который вызвался сопровождать немцев, Пашу-Гуся. За что его так прозвали, было совсем непонятно: ничего птичьего в этом тяжёлом приземистом человеке не было.
        - Да… куча причин. Надоело: на одном месте сидим, а я бегать привык. Киснем. Собачимся между собой. Не люблю. Надо пробежаться туда-сюда, в себя прийти.
        - Ты давно в «волкодавах»?
        - С мая. А что?
        - А в Зоне?
        - В Зоне, в Зоне… Ну, если с перерывами считать, то лет пять уже.
        - И кем был?
        - «Долговцем». Ну и так, вольным собирателем.
        - Не преуспел?
        - Х-хе. - Паша наклонил голову набок и вот тут наконец стал действительно похож на гуся. - Наоборот. Был момент, когда я всерьёз подумывал заняться азартными играми и стать таким богатым, чтобы о деньгах совсем не думать…
        - Но проиграл?
        - Я же не играть собирался. Я что, на лоха похож? Я казино хотел купить. Вскладчину там с одними… Но решил, понимаешь, сбегать в Зону последний раз…
        - И что?
        - И застрял. Лиловые топи знаешь? Это от самой ЧАЭС километров десять на северо-запад. Или двенадцать. Не важно. Когда дамбу насыпали в восемьдесят шестом, там какой-то ручеёк перегородили - ну и образовалась топь. И заросла, понимаешь, фиалками. А рядом - ну, вполне грибные места. Со стороны не видно, подход знать надо - но я, в общем, не без мозгов. Пошарился, какой-то урожай снял, сейчас уже не помню, что именно. Ну и решил посидеть, отдохнуть, пару бутербродов схомячить. Сижу, пялюсь на фиалки. Потом понимаю, что что-то не то. А что - не въезжаю. Так и пошёл. Вышел из Зоны - опа. Заходил в апреле, а сейчас октябрь. Полгода - как корова языком. Я, конечно, домой… В общем, и казино договорённое другие купили, и цены в Отрыве уже подлетели раз в пять, мне с моими двумя сотнями евриков соваться нечего, - а тут ещё у сестры проблема с дитём… У тебя сёстры есть?
        - Нет, - сказал Юра в некоторой оторопи.
        - Везёт кому попало. А у меня - шесть штук, и все дуры… В общем, почти все бабки… всё, накопленное непосильным трудом… Ну и вернулся я в Зону. Только больше к фиалкам не ходил. Себе дороже. И ты не ходи.
        - Ни. За. Что! - пообещал Юра. - А как у тебя с хох-дойч? Ты там вроде бы бурчал о чём-то с гауптманом?
        - Не сказать, что замечательно, больше понимаю, чем сам говорю… Я отчасти ещё для языковой практики вызвался. Чтобы полезное с безвредным, понимаешь?
        - Ага, - сказал Юра. - Слушай, Паш, а почему сталкеры в массе свой безбожники?
        - Ну ты спросил! - Паша широко открыл глаза. - Ну, ты!.. - Он замолчал. - А хер его поймёт. Я одного сталкера знаю - бывший поп. Хочешь, познакомлю? Он тебе всё про это расскажет.
        - Может быть, - сказал Юра. - Может быть…
        Юра не знал, чего про него успела наговорить Настя, но тот же Паша-Гусь с ходу признал Юрино старшинство, хотя формально Юра был ещё курсантом, а Гусь - заслуженным сталкером и полноправным старшим бойцом «Волкодава». Впрочем, Юра знал за собой эту особенность, которая иногда и мешала: в каких-то случаях общей неопределённости его почти всегда молча избирали (или назначали) лидером группы. Так было ещё в старших классах, когда они с экскурсией заблудились зимой в лесу (автобус заглох, физрук на оледеневшей тропе сломал ногу - в общем, весёлая получилась поездочка), и потом на срочной, и в училище; только вот самая офицерская служба не задалась, но тут всё, как потом оказалось, зависело далеко не от этих личных Юриных качеств - вернее, они сыграли ему лишь во вред…
        Теперь Юра снова оказался старшим.
        С помощью Паши-Гуся, который всё-таки скорее рубил, чем не рубил в немецком, и гауптмана, кое-что улавливавшего по-русски, он растолковал немцам, как себя вести: двигаться тихо, вслушиваться в окружающее, смотреть на ведущего и каждые тридцать секунд оглядываться на замыкающего. По сигналу ведущего останавливаться мгновенно, огонь по его команде тоже открывать мгновенно, даже если не видишь, в кого. Оправляться только в поле зрения товарищей, ни за какие кустики не отходя. Есть звери, которые умеют отводить глаз стрелка, есть - которые почти сливаются с фоном. Есть просто очень быстрые и очень сильные. Есть те, которые умеют внушать животный ужас. Во всех случаях главное - не бежать, оставаться в строю и помогать товарищам, что бы ни происходило. Пусть хоть небо валится кусками…
        Если верить обычным механическим часам (все электронные показывали разное, а механические примерно одно и то же - ну, учитывая обычные для механики плюс-минус), с момента рассвета прошло пять часов. Это могло означать, что до вечерних сумерек тоже где-то часов пять. А могло и не означать. В любом случае Юра решил выйти немедленно и, если повезёт, до темноты оказаться на КПП. А если не повезёт, заночевать в одной из трёх возможных точек: в домике бывшей станции лесозащиты, или на посту ГАИ, или на бензозаправке. Эти места он отметил для гауптмана (распечатав ему на принтере простую бумажную карту и выпросив у научников магнитный компас) и постарался объяснить, что в случае выбытия из строя обоих проводников солдатам нужно будет укрыться в каком-то из этих пунктов и вызывать подмогу, а иначе никак.
        Потом двинулись. Паша-Гусь шёл впереди, за ним след в след - немцы; замыкал шествие Юра. Не было ни тумана, ни типичной для Зоны влажной мглы, при которой предметы в полукилометре-километре становятся как бы размытыми, нанесёнными несколькими небрежными мазками акварели на бугристом мокром картоне, - нет, стояла душноватая и пахучая, как в предбаннике, почти жара - наверное, плюс двенадцать; и если бы не ровное сероватое бестеневое свечение всего обозримого неба, можно было бы подумать, что вокруг чудесный ясный день конца бабьего лета…
        Юра, как и положено замыкающему, оборачивался регулярно. Проволочный забор, палатка, трейлеры, машины и земляной горбик блиндажа скрылись из виду мгновенно - наверное, слились с пейзажем; или исчезли совсем, потому что в них пропала надобность. Остался только строгий чертёж радиомачты, парадоксально напоминающий стилизованный силуэт трёхлинейки со штыком.
        Первые полчаса похода были ничем не примечательны…
        Паша-Гусь стремительно вскинул левую руку на уровень плеча, и Юра остановился мгновенно, не без раздражения отметив про себя, что немцы - надо полагать, расслабленные мнимым спокойствием - среагировали с запозданием, и даже один солдат воткнулся в другого с ненужным шумом. Разведгруппа, перемать…
        Как только прекратился размеренный звук шагов, со всех сторон навалились шорохи. Юра, держа ружьё стволом вверх, развернулся на каблуках. Осеннего цвета кроны почти смыкались над головой; дорога, по которой много лет никто не ездил (удивительно аккуратный бурелом случился, каждые тридцать метров лежало по дереву), уже сама поросла кустарником и тощими осинками. Шумопеленгатор снова тревожно пискнул, отмечая посторонний звук. Тогда Юра разрешил шумопеленгатору начать поиск. Звуковая картина в наушниках несколько раз поменялась: как будто сверху вниз по телу прошли один за другим с полдесятка сильно отличных друг от друга пластов лопающихся пузырьков, от самых мелких, чуть шепчущих, до крупных, звонких. Потом настала как бы тишина, только не настоящая, а ватная, и по этой тишине справа налево двинулись осторожные шаги: несколько пар мягких лап, ступающих то ли по скрипучему проседающему снегу, то ли по высохшей пене… Юра прикинул, когда эти шаги выйдут на свободное пространство, то есть на обочину дороги, не оглядываясь, показал остальным цель - и всё равно чуть не прозевал прыжок.
        Саблезубая лиса-хаки - зверь редкий, умный, коварный, опасный. Подкрадывается для невооружённого уха бесшумно, атакует только сзади и только наверняка, убивает мгновенно; клыки её, если быть точным, не сабли, а стилеты, прокалывающие и кевлар, и мелкоячеистую стальную сетку, которую широко используют для защиты от зубов и когтей разных тварей. В этом смысле хаки страшнее всех псов Зоны и даже некрупных кабанчиков - те никогда не налетают исподтишка, и обычная лёгкая броня, как правило, способна защитить жертву - хотя бы на то время, пока не повалят и не нащупают слабые места типа сочленений. И, наконец, лучше хаки маскируется только кровосос - но он производит столько шума, что при должной тренировке в него можно попасть и в темноте…
        Юра выстрелил почти наугад: по легчайшему мельтешению, по ряби травы - и только в миг, когда картечь разорвала шкуру и переломала тело зверя, увидел его самого: здоровенного самца, припавшего к земле перед прыжком. Тут же второе тело, совсем невидимое, отпрянуло, ломая тонкие ветви кустов и срывая листву. Юра выстрелил вдогон, но скорее всего промахнулся. Несколько автоматов немедленно превратили там всё в крошево… Юра поднял руку, призывая к тишине; подождал, чтобы его поняли; но казалось, что гильзы ещё звенят, вылетая, и шипят раскалённые стволы в струях несуществующего дождя. Наконец он разрешил себе подойти к убитому зверю. Присесть. Шумопеленгатор давал ровный шум со всех сторон - второй зверь или был убит, или шмыгнул в нору, или удрал далеко. Юра достал нож, примкнул ножны так, чтобы получились кусачки, и, расшатав, вытащил оба «стилета». Это был честный и нехилый заработок - почти тысяча рублей, а то и больше. Потом вырезал кусок шкуры, завернул стилеты в шкуру, сунул всё в боковой карман штанов. Ещё раз прислушался. Немцы переминались с ноги на ногу, но и только. Вставая, услышал тонкий,
на грани ультразвука, писк. Раздвигалась трава, что-то сухое ломалось. На него шёл лисёнок-подросток, топорща тоненькие, как зазубренные шила, клычки, с холодной ненавистью в прищуренных глазках. Юра снёс его картечью, повернулся и пошёл к своим. Подходя, сделал знак: «тихо». И - «вперёд».
        Сумерки свалились раньше, чем Юра (да и не только он, а и зубры Зоны в лице Паши-Гуся, Насти и её мужа) предполагал; похоже, шуточки со временем продолжались: то день был бесконечный, а теперь - с гулькин обрез. Хорошо хоть, что обозначенный в качестве возможного убежища пост ГАИ находился почти рядом…
        Поставили его, Юра узнал, незадолго до последнего расширения Зоны; КПП тогда находился сразу за деревушкой Углы, так что, возможно, какое-то движение тут и приходилось регулировать; но всё равно странно. Выглядел он вообще сюрреалистически для этих лесных дорог: довольно вместительный и длинный «карман», отходящий от узкой, в две плиты, военной бетонки и отделённый от неё газоном; само здание - наверное, кирпичное, но по обычаю страны выкрашенное какой-то светлой масляной краской и здорово пощерблённое пулями; высокий бетонный «стакан» с выбитыми, к сожалению, стёклами и тоже со следами пуль и осколков.
        - Стоять, - скомандовал Юра. - Паша, подойди. - И, когда тот подошёл: - Возьми с собой одного немца и аккуратненько проверь здание. Очень аккуратненько. Мы тебя прикроем. Давайте без света, в ПНВ.
        - Слишком светло для ПНВ.
        - В доме уже нормально будет.
        Через несколько минут Паша из окна второго этажа показал: чисто.
        Они просто не заметили вход в подвал. Вернее, заметили, но не проверили. Крышка и крышка, закрыта и закрыта…

22
        Окна первого этажа изнутри до половины были заложены кирпичами на цементном растворе, а выше свободно висели толстые железные листы, все в бугорках: снаружи в здание много и охотно стреляли чем-то не слишком бронебойным. Внутри не было ни одного предмета мебели, за исключением привинченных к стене металлических шкафов, но не оружейных или сейфовых, а как будто бы для одежды. В центре комнаты было сооружено что-то вроде очага из кирпичей и круглой неровно обрезанной железяки - вероятно, крышки от бочки. Над очагом была зарешеченная дыра в потолке, ведущая на второй этаж. Что забавно, в сортире из крана тонкой струйкой текла вода, и один из унитазов работал. На стене чёрной краской кто-то изобразил кулак, отрывающий мужские сморщенные гениталии, стрелу, указывающую на унитаз, и надпись: «Помногу не срать, суки!»
        Паша перевёл написанное на немецкий. Аудитория восприняла с пониманием.
        Пока ещё не стемнело. Юра организовал стремительную вылазку за сушняком. Приволокли четыре дрына толщиной в руку. По идее, этого должно было хватить до утра. Оставив немцев разделывать дрова, он с Пашей поднялся наверх.
        - Не нравится мне, что так тихо, - сказал Паша.
        - Ну… - Юра пожал плечами. - Конечно, странно. Но если так продержится до конца…
        - Смотри, - сказал Паша, показывая куда-то мимо Юры.
        Юра оглянулся и долго ничего не мог понять. Потом до него дошло.
        Отсюда, со второго этажа, открывался прямой вид на Углы. Во всяком случае, ничего, кроме Углов, там быть не могло. Видны были несколько домиков, кусок какой-то хозяйственной постройки, стоящие просто в чистом поле ворота… Сумерки уже почти перешли в ночь, но дома были видны ясно, словно их что-то подсвечивало, причём подсвечивало снизу, от земли. Но мало того: и некоторые окна светились тоже.
        - Вот так и возникают сказки про радиацию, - пробормотал Юра.
        - Мы здесь проходили, - сказал Паша. - Никакого свечения, всё дохлое. Пыль, волос…
        - Выброс же был, - сказал Юра. - И этот… временной сдвиг.
        - Вот именно, - сказал Паша.
        Юра взял бинокль, разложил, включил. Бинокль бибикнул, сигнализируя, что подстроился к освещению. Юра поднёс его к глазам.
        Сначала ему показалось, что дома стоят в воде. То, что было землёю, текло и переливалось. Слабый свет исходил от него, но и этого света хватало, чтобы видеть всё. Это…
        - Ё-у… - протянул Юра.
        - Что?
        - Глянь. - Юра подал Гусю бинокль.
        Скрестив руки на груди, он стоял и смотрел то на Гуся, то на посёлок, то снова на Гуся, напряжённо размышляя о чём-то, чего сам не понимал и внутренним своим слухом не слышал - как будто думал на зверином языке, самому ему казавшемся бормотанием.
        Потом Юра взял себя в руки.
        - Что ты видишь? - спросил он.
        - Это Нюрка, - глухо сказал Гусь.
        - Кто?
        - Аномалия такая. Сам до сих пор не видел, только описывали… Она, по идее, безвредная, ей, главное, под ноги не подворачиваться.
        - Ну да, - хмыкнул Юра.
        Он отобрал у Паши бинокль и снова приник к окулярам. Огромная мерцающая фигура, которой ближайший дом был по локоть, по-прежнему топталась без видимой цели, то становясь плотной, то почти пропадая; пыль, мелкие камешки, мусор, палые листья наполняли её и мерцали в ней, как искусственные снежинки в рождественских шариках-метелях. Только здесь был не шарик, а вполне человеческая фигура: тяжёлые слоноподобные ноги, отвисшая задница, складчатые бока, брюхо-фартук… Хорошо, что выше мерцающий свет почти не доставал; Юре почему-то казалось, что всё это уродливое тело выполнено в мельчайших подробностях и явно изваяно с натуры. А видеть эти подробности ему совсем не хотелось.
        - Нюрка «навью икру» оставляет, - сказал Паша.
        - Но искать мы её не будем, - сказал Юра.
        - Почему? За неё хорошие бабки отваливают. Что, вольным оставлять? Их тут завтра будет как мух.
        - Чтобы не задерживаться. Я, понимаешь, в прошлом пеший разведчик, у меня жопа - главный орган чувств…
        - Понял, - сказал Паша. - Значит…
        Что «значит», он договорить не успел.
        Внизу ударили несколько торопливых частых выстрелов. Кто-то по-заячьи завопил на непонятном языке. Загремело железо… Гаркнул гауптман, и повисло молчание, перебиваемое каким-то тихим посвистом - будто пробило конденсатор.
        Юра распростёрся на полу лицом к дымовой дыре. Сдвинулся чуть-чуть, чтобы видеть.
        Увидел, но ничего не понял.
        Один из немцев лежал головой в не растопленном ещё очаге - в позе зародыша, сунув одну руку в рот, а другую между колен. Остальные жались к стенам, выставив стволы и целясь, как показалось на первый взгляд, друг в друга. И только потом Юра увидел, как над очагом висит без всякой опоры автомат, быстро и нервно поворачиваясь из стороны в сторону - словно невидимый стрелок ещё не решил, в кого стрелять первым.
        - Бюрер, - шёпотом сказал Паша-Гусь. Юра молча кивнул.
        Бюрер. Значит, есть подземелье. Конечно, есть подземелье, раз пост обозначен как убежище. Бюрер. Может быть, не один. Бюрер. Что делать-то, блин?
        Существо, способное, оставаясь невидимым, скрытым, отнять у тебя оружие и в тебя же выстрелить. Обычно прячутся в подвалах, туннелях и прочих подземных полостях…
        Где тут может быть подвал?
        Под лестницей. Дерьмо, дерьмо, дерьмо. Не подобраться незаметно. Накроет огнём из отобранного автомата, или подбросит и перевернёт, или огреет каким-нибудь кирпичом.
        Как быть?
        Доли секунды, чтобы решиться на что-нибудь… отвлечь бы его, гада…
        Почему дом подпрыгивает? Нюрка?..
        Ловкой кошкой Юра вскочил на ноги, присел у окна. Высунулся поверх подоконника, как поверх бруствера - и примерно с тем же ощущением. Полная темнота. Он надвинул ПНВ…
        Огромное безбровое лицо смотрело на него чуть сверху. Огромное лицо, за которым угадывалось массивное тело. Тело стояло на двух мускулистых лапах - одной выпрямленной и одной поджатой, касающейся земли лишь кончиками длиннющих пальцев.
        Гигант. Ой, бля.
        Да что им тут, мёдом намазано?..
        Руки всё сделали сами.
        Юра потом много раз прокручивал в памяти случившееся и никак не мог понять: почему сделал так, а не иначе? Сказались тренировки? Нет, вряд ли. Чисто по наитию. Не проходили такого. А что жив остался… будем считать, что повезло.
        Первый выстрел - в глаз гиганту. Стелющийся прыжок к лестнице. Присел, оглянулся. Гусь в оторопи. Не знает, что делать. Сигнал ему: ко мне.
        За окном чудовищный вопль - будто на крупнозубой циркулярке кто-то решил распились железную бочку. Только громче. Раз в сто. Пашу этим воплем сдувает к стене, он падает. Юра ссыпается по лестнице.
        Успев, однако, выдернуть из разгрузки магазин с гранатами.
        Поменял. Передёрнул. Поставил на «удар». Дальше что?
        Дом содрогнулся, как будто в него врезался «КамАЗ». Что-то рухнуло сверху. И сразу стало плохо видно - поднялась пыль.
        Где этот люк? Где этот долбаный люк?
        Вот он. И приподнят.
        И новый удар, сильнее первого. Кажется, наверху что-то рушится всерьёз. Выстрелы - едва слышно. Но много и часто.
        Не видно ни черта.
        Включилась ИК-подсветка. И в тот же миг люк подлетел - словно под ним что-то взорвалось.
        Юра видит… нет, неправильно: ему показывают (он понимает это задним числом, но реагирует мгновенно, не размышляя, - и эта мгновенность его потом терзала) десяток
        - нет, больше - одинаковых запрокинутых плоских лиц с блестящими глазами и тёмными провалами пустых беззубых ртов, и белые пухлые, как будто надутые резиновые перчатки, руки, и в этих руках одинаковые запелёнутые в тряпьё младенцы, и среди всех этих лиц одно мужское, бородатое по самые глаза, какой-то нелепый обсосанный треух на голове… Он потом поймёт, как, каким образом, определил, что всё это фальшак, наваждение: очень просто: картинка была чёрно-белая, а не чёрно-зелёно-красная, как в ПНВ; то есть и настоящую картинку он видел, но вторым планом, размытым фоном, а эта, первая, была из его давних кошмаров - уже, казалось бы, прочно забытых. Но руки сами сделали всё куда раньше, чем он что-то понял, чем осознал увиденное, проанализировал, сопоставил, вспомнил, - руки вскинули ружьё, и первая же граната ударила в бородатое лицо, и тут всё заволокло дымом, и что-то сильно толкнуло Юру в грудь, но он устоял и выстрелил ещё два раза, теперь уже наугад, ничего не видя в дыму.
        И тут дом содрогнулся в третий раз - и лестница рухнула, придавив собой вход в подвал и едва не раздавив Юре выставленную вперёд ногу. Он отшатнулся, потом бросился вперёд, к немцам. Они стояли у заложенных окон и, чуть отодвинув железные листы, вовсю лупили из автоматов наружу. Юра занял позицию позади одного из солдат, похлопал его по плечу, чтобы потом не испугать, и сосредоточился на том, что происходит снаружи.
        Гигант стоял к дому боком - видимо, рой жалящих пуль раздражал его, отвлекая от задуманного: отойти, разбежаться и на этот раз развалить проклятую коробку. Юра поймал в прицел коленный сустав и выстрелил дважды. Почему-то гранаты кончились. Он вставил очередной магазин, но гиганта за окном уже не было. Всё, подумал Юра, сейчас он нас завалит. «Аус! Аус!» - закричал он, но его никто не слышал, все куда-то палили. Юра подбежал к двери, встал в проёме. Гигант высился метрах в двадцати - и шатался. Он снова, как и в тот первый момент, когда Юра его увидел, пытался подобрать одну ногу, но сейчас явно не мог выбрать какую.
        Блин, куда же в него стрелять? С этого ракурса… пожалуй, только в глаз. Жалко, что сразу за глазами нет никакого мозга, и вообще с мозгами у гигантов одновременно и недостаточно, и избыточно: они маленькие, но их шесть.
        Ну, в глаз так в глаз.
        Грохнуло гулко - но, что характерно, глаз не лопнул, а чудовищно выпучился и замер неподвижно, как заклиненный. Вот теперь гигант был слеп - или почти слеп, потому что Юра не был уверен в том, что картечь полностью вывела из строя настолько прочный орган зрения.
        Не дожидаясь, когда гигант как-то прореагирует на произошедшие изменения, Юра выпустил оставшиеся в магазине гранаты по опорной ноге, целясь в колено и голень. Да, болевой порог твари был выше, чем у бревна, а кости твёрдостью и прочностью превосходили чугун - но всё же!..
        Гигант наконец принял решение. Он опустил вторую лапу, как бы присел - и, наверное, хотел прыгнуть, чтобы теперь-то покончить на хрен с этой жалкой кирпичной коробкой. И вдруг замер точно так же, как замирает человек, который наклонился - и неожиданно для себя понимает, что в спину вступило; боли ещё нет, но разогнуться уже невозможно. Так и у гиганта: пока сигнал прошёл по нервам, пока был обработан всеми шестью мозгами - причём не одновременно, а последовательно…
        - Аус! - закричал Юра назад и замахал руками. - Аус, аус унд фойер!
        На этот раз его услышали.
        Он вогнал в горловину последний магазин с гранатами. Немцы плотной группкой стояли рядом, мокрые, оружие наготове.
        - Ахтунг! - сказал Юра и потряс ружьём. - Я делаю марк. Вы - фойер ин марк.
        Он развернулся и выстрелил твари в напряжённо согнутое левое колено. И тут же, всё поняв, немцы в пять стволов сосредоточенно рубанули туда, в кость.
        Тварь попыталась отойти. Но всё: нога подломилась, и огромная плотная туша - тонн десять каменных мышц и железных костей - медленно завалилась на бок и уже лёжа засучила уцелевшей лапой и забила толстым конусообразным хвостом.
        Чёрт, что теперь? Юра судорожно перебирает в уме методички - как добить гиганта? Заряд взрывчатки, ручные гранаты… не годится, их просто нет. У немцев тоже нет. Спасатели, мать вашу, гранат не взяли… какие вы спасатели без гранат… Бронебойной пулей, извините, под хвост, в анальное отверстие: при удачном попадании разрушается крестообразное нервное сплетение, и тогда всё отказывает: ноги, лёгкие, сердце… вернее, сердца - их, как и мозгов, тоже шесть. Но, поскольку тварюга лежит головой к нам, а задницей в противоположную сторону, это надо туда, к нему, идти да ещё обходить - нет, стрёмно. Нехорошая сейчас ночь, неправильная.
        И тут Юра вспоминает про химические гранаты. Они с перцовой вытяжкой и ещё какой-то едкой дрянью. Попробовать вогнать ему несколько штук в глотку? Авось возникнет спазм дыхательной мускулатуры… а потом немцы настучат в Гринпис. Нечеловечески жестокое обращение с дикими экзотическими животными.
        Ну и пусть стучат.
        Он чувствовал, что уже на пределе.
        Где у нас тут химия?..
        И потом, когда всё кончилось и гигант неожиданно обмяк и расплылся, как чудовищных размеров мешок с дерьмом, Юра вдруг понял каким-то не своим пониманием, что больше этой ночью ничего не произойдёт. У ночи вышел завод. Кончились патроны. Всё. Баста.
        Так. А что у нас?
        Один раненый, один ушибленный: на Пашу свалилась часть потолка, кости вроде бы целы, но встать пока не может. Фингал на ползадницы и полспины. С немцем хуже: две пули в бедро, одна в низ живота. Хорошо, что малокалиберные бронебойные пульки от МР7, спокойно прошивая броню, не разворачивают в полный уж хлам то, что за бронёй; в общем, просто повезло, что бюрер отобрал именно пистолет-пулемёт, а не С36 - вот тут ловить уже было бы нечего. У двоих немцев был МР7, у гауптмана и этого, раненого, у остальных - оружие помощнее в разы. Так что шансы на сносный исход были меньше половины. Теперь бы и их не упустить…
        Кровотечение есть, довольно сильное, но не из артерии. Кто у вас медик? Доктор, фельдшер? Ты? Ну давай, парень, работай, если надо - я помогу. Что у вас там в аптечках? Это противошоковое? Всё, уже понял, да тут и неграмотный поймёт - картинки. Ну да, ну да - внутривенно. Я сделаю, ты пока бинтуй.
        Есть три вещи, которыми не устаёшь любоваться: как горит огонь, как течёт вода и как санитар перевязывает раненного, блин, в самое неудобное для перевязки место…
        Я держу, а ты под него протаскивай. Понял, да? Молоток.
        Все три навылет, что не может не радовать. Но крови потерял парень много, и совсем мы её не остановим, и что делать? Молиться, конечно.
        Ну всё уже, всё. Оставь пару бинтов, нам ещё идти и идти.
        Очнулся? Хе, ребята, он очнулся. Хорошие у вас противошоковые.
        Не мешало бы и нам чего-нибудь подобного, Паша, где там твоя фляжка? Да потому что я видел. О, вот это я понимаю - щирость. Семьсот пятьдесят, наверное? Ну и мои триста пятьдесят… давайте, гауптман, присоединяйтесь сами и ребятам скажите: поскольку мы в Зоне, приём спиртного в малых дозах строго обязателен…
        Конечно, никакой пьянки быть не могло, какая пьянка в Зоне, да и что такое литр даже семидесятиградусного на восемь здоровенных мужиков только что из боя? Хлопнули, выдохнули… и нет литра. А чтобы ночь не тянулась совсем уж бесконечно (а ведь она могла!), гауптман (Франц Шаффхаузер, геноссе, для тебя - просто Франц!) играл на губных гармониках что-то очень-очень знакомое, щемящее, давнее…
        Юре хотелось отодвинуть упавшую лестницу и проверить подвал, но в лестнице было, наверное, больше тонны веса, и в этом узком коридорчике к ней было не подступиться; Юра походил вокруг, попинал - и решил остаться в неведении. Ну, бюрер. Дохлый бюрер. Видел на картинках.
        Надо только не забыть сообщить по сети, что в здании поста ГАИ подвал завален…
        И едва он подумал про сеть, как ПДА у него и у Паши почти синхронно запищали. А ещё через несколько минут начало светать.
        Путь до КПП почти высыпался из его памяти - по маленьким кусочкам, как осыпается мозаика. Шли, меняясь у носилок. Раненый то приходил в себя, то пропадал. Он был лейтенант, его звали то Вернер, то Вольфганг. Паша сначала пропал, потом он, хромая, плёлся в хвосте, потом хвастался перед Юрой добычей: почти килограммом
«навьей икры» в полиэтиленовом пакете.
        Вдруг они как-то неожиданно оказались перед воротами, им орали в мегафон что-то неразборчивое, и Юра, велев всем оставаться на месте и на всякий случай залечь, пошёл к приоткрывшейся в воротах щели, которая никак не желала приближаться, покачивалась, всплывала вверх, отбегала назад… Он всё-таки дошёл.

23
        - Понятно, - сказал Светличный. - Письменный рапорт жду завтра. Ребята твои до лагеря добрались живыми, только машину угробили. Подробностей не знаю. Сейчас прими тонизирующего, садись в мой «корвет» и поезжай на базу, водителя я предупредил…
        - Игорь Иванович, - перебил его Юра, - я хотел попросить…
        - Догадываюсь, о чём. Тебя на базе как раз следователь ждёт.
        - Следователь? - тупо переспросил Юра.
        - Да. По поводу исчезновения госпожи Кутур Елены Вячеславовны. Оно?
        - Да.
        - Ну вот. Давай разберись со следователем, а потом обсудим остальное.
        Юра нашёл зелёный побитый «корвет» Светличного, забрался в прокуренный салон, что-то сказал водителю - и уснул. Видимо, кучка таблеток и капсул, выданных ему Быстрорезом, действовала не сразу.
        Да, наверное, так. Ибо через сорок минут езды не по самой ровной дороге он проснулся бодрым и необоснованно весёлым. Вернее, не весёлым, а просто дурным. Хотелось беспричинно хихикать. Над всем.
        Чтобы убить эту попавшую в рот смешинку, он заглянул в столовую и быстро накидал себе чего-то в желудок. Потом пошёл искать следователя.
        Следователь как будто сошёл с экрана голливудского боевика категории «Д», где фигурируют ГУЛаг, заснеженная Сибирь, медведи с балалайками, следователи НКВД в пенсне или с моноклями и в кожаных крагах и окровавленных фартуках. И хоть этот был в гражданском, Юра никак не мог отделаться от иллюзии, что одним глазом он видит одно, а другим - другое, возможно, истинное, но это другое расплывается, прячется, превращается в фон. Как было в первый миг, когда он заглянул в подвал…
        В общем, следователь производил впечатление комически-гнусное. Костюмчик отутюженный, довольно дорогой, но как бы снят с убитого и не подогнан: штанины коротковаты, а рукава длинноваты; галстук цвета и консистенции сырого несвежего мяса; рубашка именно в ту мерзкую полосочку, от которой начинает рябить в глазах. Тонкая кадыкастая мелкоморщинистая шея, треугольная мордочка саблезубой крысы, розовые полупрозрачные хрящеватые ушки, безбровые и лишённые ресниц воспалённые глазки за круглыми толстыми очёчками.
        - Шихметов Юрий Иванович?
        - Да.
        - Удостоверение предъявите, пожалуйста.
        - А вы?
        - Разумеется.
«Підпятий Віктор Тихонович. Міністерство внутрішніх справ України. ГУМВС України в Київській області. Департамент боротьби з кіберзлочинністю і торгівлею людьми…»
        - Могу ещё показать временное удостоверение сотрудника Интерпола, - добавил Подпятый.
        - Не надо, - сказал Юра и предъявил своё.
        Следователь долго сличал изображение с оригиналом.
        - Устал, - сказал Юра. - Только что из Зоны. Спал сорок минут.
        - Был обязан убедиться. Чаю, кофе?
        - Лучше не надо, сомлею. Давайте быстро к делу. Что с Алёной?
        - Быстро не получится, Юрий Иванович. Придётся сначала формальности…
        Формальности заняли почти полчаса.
        - Итак, ваши отношения с Алёной Вячеславовной были достаточно близкие?
        - Да. Я ей сделал предложение.
        - Она отказала.
        - Не совсем. Просто чуть позже мы поссорились. Потом я узнал, что она переехала в Отрыв, и перевёлся поближе к ней.
        - С какой целью?
        - Эм… Чтобы чаще встречаться.
        - Вы уже помирились?
        - Да.
        - Когда произошли разрыв и примирение?
        - Это важно?
        - Да.
        - Разрыв - двадцать шестого июля. Примирение - две недели назад.
        - А когда вы её видели в последний раз?
        - Пятнадцатого июля.
        - То есть помирились вы?..
        - По телефону.
        - Ещё раз: с пятнадцатого июля вы Елену Вячеславовну не видели?
        - Нет. Я пытался с ней встретиться, но всё время мы ухитрялись чуть-чуть разминуться.
        - То есть - вот чтобы я точно понял: после пятнадцатого вы её глазами не видели?
        - Не видел. Только слышал.
        - Вы уверены, что разговаривали именно с ней?
        - Да.
        - Вы знаете, что уже можно подделать голос, манеру говорить, интонации, темы - в общем, всё? Вы проболтаете с программой всю ночь, а будете уверены, что разговариваете с женой.
        - Я знаю, что такое возможно, но… В общем, тот, кто писал бы опорные темы, должен был бы знать обо мне всё.
        - Это нетрудно.
        - Да, но… Зачем?
        - Пока не знаю. Просто отметим этот факт: последняя встреча пятнадцатого июля. Давайте перейдём к другой теме. Вы знали, чем занимается ваша невеста?
        - Да.
        - То есть её участие в контрабандных перевозках для вас не секрет?
        - Не сразу, и узнал я об этом не от неё.
        - А от кого?
        - От моего прежнего начальника.
        - И как вы к этому отнеслись?
        - Ну, во-первых, она этим занималась не совсем по своей воле. Во-вторых, я никогда не считал контрабанду преступлением. Так, мелкое правонарушение, не более.
        - Даже наркотиков?
        - Нет, это отдельная тема.
        - То есть перевозку наркотиков вы осуждаете?
        - Осуждаю.
        - Что такое «спираль», вы знаете?
        - Уточните вопрос.
        - Наркотическое вещество «спираль»?
        - Я о нём слышал. Нечто, добываемое в Зоне. Сам дела не имел, свойств не знаю.
        - Наркотик, не обнаруживаемый никакими способами. Скорее галлюциноген, но есть и другие эффекты. Правда не знаете?
        - Правда.
        - Врёте ведь, - сказал Подпятый. - Я всегда знаю, когда врут. А зачем врёте?..
        - Этого, получается, не знаете. Я не вру. Я сказал вам то, в чём совершенно уверен. А слухи и сплетни… какой смысл?
        - Подчас слухи и сплетни бывают наиболее информативными. Вам ли не знать, товарищ командир разведвзвода?
        - Ну, в общем, да. Всё бывает, - сказал Юра.
        - Давайте так, не под запись: вы мне слухи и сплетни, а я вам - чуть больше, нежели мне разрешили, о вашей невесте. Как обмен?
        - Неравноценный, - сказал Юра. - Вряд ли я расскажу больше, чем вы и без меня знаете.
        - А мы попробуем. Итак?
        - Что?
        - Слухи и сплетни о «спирали». Рассказывайте.
        - Слухи и сплетни… Я уточнить хочу: «спираль» в список запрещённых веществ входит?
        - Нет. Ещё нет. Бюрократия - штука медлительная.
        - И то, что мы с вами называли её наркотиком?..
        - Некоторая вольность с нашей стороны. Да.
        - Угм… Ну, откуда берётся, не знаю. Никто не рассказывал. Якобы при принятии значительной дозы человек засыпает на несколько дней, проживая во сне много лет…
        - Он стареет?
        - Не помню точно, но, кажется, нет. Опыт жизни во сне остаётся при нём. И, если добавить немного «спирали» в «дум-мумиё», получается средство, помогающее при любых травмах. Это я, кстати, воочию видел.
        - Это где же?
        - В Отрыве, в цирке.
        - Забавно. Цирк. Забавно. Дальше.
        - Пока всё. Больше ничего не слышал.
        - Про дополнительные жизни вам кто рассказал?
        - По-моему, инструктор. А что?
        - Да нет, так… думаю.
        - Теперь ваша очередь. Что с Алёной случилось?
        - Она пропала. Тихо, тихо. - Следователь поднял ладонь. - Важен не сам факт пропажи, пропадают, знаете ли, тридцать тысяч человек в год, а находим мы едва десять. Важно, кто с нею одновременно пропал. Нафиков - такая фамилия о чём-то говорит?
        - Ильхам?
        - Да.
        - Говорит, - сказал Юра и почувствовал, что голос пропадает.
        - Ильхам Нафиков - один из крупнейших скупщиков нелегально вывезенных из Зоны предметов. С ним пропали его телохранитель, начальник службы безопасности и двое партнёров по бизнесу из местных. И - ваша Елена Вячеславовна. Не исключено, что список не закрыт.
        - Понятно… И что известно?
        - В том-то и дело, что - ничего. Все они по каким-то делам поехали на дачу одного из партнёров. Никто не доехал.
        - Откуда известно, куда Алёна поехала?
        - От её сестры.
        - Эллы?
        - Да. Вы её знаете?
        - Никогда не встречался, только разговаривали. По телефону. Один раз.
        - И что она сказала?
        - Что Алёна пропала. Что она поехала куда-то за подарком для меня - и не вернулась.
        - Подарком… для вас… - Подпятый мрачно и медленно потёр свой крысиный носик. - Ну, это могла быть просто отговорка. Какие отношения были у Елены Вячеславовны с Нафиковым?
        - У меня сложилось впечатление, что он старался заменить ей отца.
        - Ну-ну, - сказал Подпятый.
        - Я сказал: сложилось впечатление… Как вы Алёнку ищете, расскажите?
        - Достаточно интенсивно. Задействованы лучшие силы, опрошено более пятисот свидетелей… кроме того, мы отследили телефонные звонки пропавших, так что примерно представляем себе, где и когда это могло произойти…
        - И где? И когда?
        - Ну, последний звонок - как раз хозяина дачи, он вёз на своей машине Нафикова - был из района Толокни, это на севере от Киева на берегу Днепра. Километров пятнадцать не доезжая дачи. Шесть сорок пять утра, снегопад. Видеонаблюдения там, к сожалению, нет…
        - Машин тоже не нашли?
        - Ни одной.
        - На чём ехала Алёна, с кем?
        - Мы не знаем. Но за ней кто-то заехал, это Элла видела. Правда, она не смогла опознать даже марку машины… Не исключено, что это было такси. Впрочем, всё это только с её слов. Я хочу уточнить: вы подтверждаете, что последний раз видели вашу невесту в июне сего года… какого числа?.. пятнадцатого? Всё правильно?
        Внезапно Юра почувствовал полное опустошение и отчаяние. Это было своего рода дежа-вю, словно в чём-то повторялся тот ноябрьский Отрыв, когда вдруг стало понятно, что с Алёнкой он ни за что не встретится, пройдёт мимо в метре от неё, загороженный каким-нибудь рекламным шитом, и не увидит… Наверное, что-то отразилось на его лице, потому что Подпятый наклонился и спросил:
        - С вами всё нормально? Может, всё-таки кофе?
        - Ну, давайте. Только…
        - Что?
        - Вы спрашивайте уж всё поскорее. Я ведь не только физически устал, я из Зоны… это другое.
        - Виски хотите?
        - Нет. Развезёт. Мне ещё отчёт писать.
        - А правда, что вы каких-то необычных немцев вывели?
        - Правда.
        - Что они пропали в Афганистане…
        - Быстро расходятся слухи.
        - Быстро. Так действительно - в Афганистане?
        - Я это знаю только с их слов.
        - Невероятно.
        - Это Зона.
        - Да уж… Вы в курсе, что многих из пропавших без вести находят в Зоне?
        - В курсе, - сказал Юра. Он это знал хорошо и непрерывно об этом думал, всё время стараясь заставить себя думать о чём-то другом; это получалось, но получалось плохо.
        - Давайте отрешимся от всего того, о чём только что говорили. Предположим, нет никакой Зоны, никакого Нафикова. Предположим, Елена Вячеславовна испытала какой-то стресс, разочарование… ну, вы понимаете. И ей захотелось скрыться. На какое-то время. Куда, по-вашему, она направится?
        - Ф-ф-ф… - Юра задумался. - Если бы было лето, я бы назвал один островок на Дубнинском водохранилище. А сейчас… Возможно, дом, в котором она выросла.
        - Это где?
        - Где-то на Алтае, я там не был. Но она рассказывала… в общем…
        - Я понял. А ещё? Друзья, родственники?
        Юра помолчал.
        - Кроме как сюда - ничего в голову не приходит.
        - А к матери?
        - Если Алёна знает, где её искать.
        - Думаете, не знает?
        - Думаю, нет. И подозреваю, что вообще никто не знает.
        - В смысле - тоже пропала?
        - Да. Её искали… весьма интенсивно. И ни следа.
        - Уже попахивает мистикой…
        - Зона. Это всё Зона.
        - …но вообще-то, может быть, и стоит пройти по тому давнему следу ещё раз… Давайте договоримся так: сейчас мы прервёмся, я свяжусь с моим начальством и узнаю, нет ли для нас новостей, и потом мы, может быть, продолжим. Годится?
        Юра кивнул. Потом ещё раз кивнул, прощаясь, и медленно вышел.
        Остаток дня прошёл как-то бездарно. База была полна незнакомыми инструкторами и ещё более незнакомыми новичками. Из прежних обнаружился лишь Кузмич, с которым удалось переброситься парой слов, и только: комендант был озабочен приёмкой нового оборудования: база сильно расширялась, за оградой уже стояли каркасы двух новых корпусов, жилого и учебного. Всё, что Юре в результате удалось, так это позвонить в Киев (ноль информации), заставить себя как следует пообедать и добыть бесхозную койку на ночь. Что само по себе не так уж мало.
        Потом его нашли несколько новичков и очень приветливо пригласили выпить. До них дошли какие-то возбуждающие слухи…
        Юра согласился немного посидеть с условием, что пока что рассказывать будет мало, а пить ещё меньше, поскольку вечером более чем вероятна встреча с начальством. В результате получилось неплохо, душевно, пели песни, и Юра пытался подыгрывать на подаренных Францем губных гармониках. Это было забавно. Кроме того, Юра поделился своими соображениями о достоинствах и недостатках опробованного в деле боевого ружья, добавив, что в паре ситуаций огневой мощи ему всё-таки не хватало, и неплохо бы подумать о добавлении подствольника…
        Потом его действительно выдернули к Светличному.
        Светличный был не один. Главное место в кабинете занимал здоровенный, полукалмыцкого вида, могучий старик: метра под два ростом и столько же в обхвате, с лысиной как бы из седельной кожи, морщинистым лицом и полуприкрытыми ничего не выражающими тёмными глазами. Это был легендарный директор «Волкодава» Муромцев, с которым из набираемого личного состава мало кто встречался: Иван Данилович плотно был занят в создаваемых структурах нового государства, где ему прочили не самые маленькие должности в будущем правительстве.
        После формальных представлений Светличный сказал:
        - Юрий Иванович, нас здесь трое. Не под запись, только между нами: расскажи всё, что произошло с момента выезда из лагеря. Как можно подробнее.
        - Что-то случилось?
        - Пока не случилось, но может случиться. Вот давай с самого начала…
        - Скажи ему, Игорь, - прогудел Муромцев. - Не надо этого… втёмную…
        - Хорошо, - легко согласился Светличный. - Видишь ли, старлей… тут на бригаду вольных вышел немецкий лейтенант. И рассказал, что их разведгруппу расстрелял русский бронетранспортёр. Всех насмерть, он один остался. Что характерно, у парня две дыры в груди, только-только затянулись…
        - Подождите, - сказал Юра, холодея. - Он же зомби!
        - Не зомби. В трезвом уме и твёрдой памяти - или как это там пишется? Все анализы нормальные. Только как он выжил при таких ранах - никто не понимает. И таки да - он уверен, что находится в Афганистане. До сих пор не разубедили.
        - Ничего не понимаю, - с тоской сказал Юра. - С другой стороны - у нас же вся телеметрия записана…
        - Не вся, - сказал Муромцев. - Куча помех и лакун. То есть оно понятно, из-за чего…
        - Но мы тебя на всякий случай решили спрятать, - подхватил Светличный. - Тем более что у тебя, я вижу, есть причина попросить об отпуске.
        - Да, - сказал Юра. Во рту было сухо. - Есть.
        - Пиши заявление. Две недели…
        - Три, - сказал Муромцев.
        - Три, - согласился Светличный. - Да, и считай, что испытательный срок тебе зачтён. С сегодняшнего дня ты на полной ставке.
        - И ещё, - сказал Муромцев. - Из отпуска вернёшься не сюда, а в штаб МАБОП в Минске. Держи, - он протянул Юре визитную карточку, - не потеряй. Найдёшь меня.
        - Понял, - сказал Юра. - Спасибо.
        - Постарайся с базы поскорее смыться, - сказал Светличный. - Сегодня уже поздно, а завтра с самого с ранья.
        - Понял, не дурак, - кивнул Юра.
        Он в бильярдной катал шары, пытаясь осознать всё произошедшее (и чем дальше, тем больше казалась тень приближавшейся жопы), когда его радостно окликнули. Это оказался Рома Кисленький.
        - Привет, разведка! Говорят, ты выкосил пол-Зоны!
        - Да где-то так. А ты из лагеря? Там всё нормально?
        - Вроде бы всё. Насколько может быть нормально в Зоне.
        - Ну да. А ты чего тут делаешь?
        - Надо было подогнать Быстрорезу биоматериал, а он где-то шляется. Говорят, у миротворцев какой-то зомби ожил, вот он и поехал посмотреть.
        - Слышал, слышал…
        - А что, здорово бы. Я там таких тёлочек подцепил - их бы оживить, да в дело. Пойдём покажу!
        - Не, не хочу. Меня от зомбей мутит.
        - Привыкать надо. Правда, пойдём. Вдруг их действительно оживлять научатся - а мы уже выбрали, уже себе забили. Ну, сам не хочешь, так хоть мне подскажешь - а то мужики всё подъябывают, что я себе девок самых страшненьких выбираю. Как из фильма ужасов. А я просто, может, хитрый самый - им-то за своими глаз да глаз нужен, а я свою под любым кустом могу забыть, потом через неделю приду, а она там так и лежит-дожидается…
        Он уже мягко волок Юру за собой. Они перешли по остеклённому переходу в медкорпус, свернули в виварий. Там пахло разрытой землёй и тиной. Слышалось монотонное шуршание и такая же монотонная множественная тихая речь, от которой, честно говоря, кровь стыла в жилах.
        - Гляди! - гордый, как всякий собиратель редкостей, Рома включил свет в одной из клеток…
        Юра понял, что кричит, только когда его повалили на пол и облили водой.

24
        События следующих двух или трёх - а может, всего одного? - дней были настолько в дыму, что Юра потом не мог восстановить ни их порядок, ни значимость, ни даже припомнить наличие. Смешались следователь и Быстрорез, Светличный и какой-то чин из СКК… объяснения, уточнения, вопросы, вопросы, вопросы…
        Один только момент Юра запомнил ясно. Он умолил ещё раз пустить его к Алёне. К тому, что осталось от Алёны. Он поклялся, что не сорвётся и не наделает глупостей. Почему-то все хором решили, что он хочет её убить, чтобы не мучилась. Он стоял у решётки и звал её всеми самыми ласковыми именами, которые они успели придумать когда-то, а неживая кукла сидела перед ним в позе васнецовской Алёнушки и смотрела куда-то вбок и вниз, что-то бормоча и водя пальцем по грязному полу; но был миг, когда Юре показалось: она услышала… она услышала и что-то поняла, потому что приподняла голову, замолчала и стала слушать - но то, что она слышала, было, наверное, страшно далёким и совсем непонятным, и она снова опустила лицо и снова стала чертить пальцем по полу, и тогда Юра стал как заворожённый смотреть на этот палец, как он выписывает неровную сужающуюся спираль, выписывает, срывается, начинает сначала, потом ещё раз, ещё раз, ещё, и ещё, и ещё.
        Потом действительно был какой-то провал. Причём Юра знал, что он абсолютно трезв. Просто всё происходящее тут же испарялось, как пролитый эфир.
        Обнаружил он себя ночью, под мелким холодным дождём. Он ступал по хлюпающей ледяной каше. Испещрённые мелкими вертикальными штрихами синеватые конусы уличного света дугой забирали вправо, а странная чуть светящаяся полоса под ногами такой же дугой вела влево, и Юра откуда-то знал, что идти следует по ней. Скоро не видно стало ни зги; то, что под ногами, сделалось неровным и вязким. Куда это я? - вяло шевельнулось в мозгу. Ноги продолжали идти. Вскоре не столько глазами, сколько на слух Юра определил, что впереди какое-то препятствие; светящаяся полоса огибала его и пропадала. Он подошёл вплотную, протянул руку. Рука коснулась набитых крест-накрест (или это называется «в ромбик»?) шершавых реек. Стена, угол дома; он свернул за угол. Тут было чуть светлее - совершенно условно светлее, просто глазам, привыкшим к полной темноте, хватило бы сейчас и света звёзд. Касаясь одной рукой стены, а другой - отведя колючие и жёсткие ветви живой изгороди, Юра вышел на открытое и сравнительно светлое пространство.
        Это был берег, широкий прибрежный бульвар, заснеженный, заледеневший, безлюдный. Горел один фонарь - довольно далеко. Свет его алмазной иглой выцарапывал на твёрдой матовой темноте тончайшие рисунки плакучих ив, похожих на замёрзшие фонтаны, и ряд парковых скамеек, таких же ажурных, как ивы.
        На ближайшей к Юре скамейке сидела девушка в аляске с капюшоном и под зонтом.
        Светящаяся полоса уже была неразличима, но это не имело значения. Она привела туда, куда нужно.
        - Здравствуйте, - сказал Юра. - Вы - Элла?
        Женщина вздрогнула, как будто проснулась, и подняла лицо.
        - Да. А вы кто?
        - Я Юра, Шихметов. Мы с вами разговаривали…
        - Ах, да… Как вы меня нашли?
        - Не знаю.
        - Боже, до чего я замёрзла. Пойдёмте куда-нибудь.
        - Куда?
        - Туда, - махнула она рукой в сторону фонаря. - Там люди. Держите зонт.
        Юра взял зонт, она опёрлась на его руку, и они медленно побрели по снегу, применяясь друг к дружке. Элла ощутимо прихрамывала.
        Непонятно, то ли дождь и снег тому причиной, то ли вдруг стали экономить электричество, но переливающееся зарево над Отрывом, которое Юра хорошо помнил при первом визите сюда, сейчас казалось бледным и выцветшим; и только через полчаса ходьбы в его свете стало можно не просто различать, а ясно видеть то, что под ногами и вокруг.
        Мимо первого кафе они почему-то прошли, не задерживаясь. Но зашли в следующее.
        Здесь пахло сладко и приторно, как будто на кухне постоянно пригорает варенье, но зато было тепло, и лишь один столик из шести оказался занят. Пол поскрипывал. Элла решительно прошла в самый угол, сняла, не оборачиваясь, аляску, повесила на торчащие из стены золотые рога. Юра сложил зонтик, снял куртку, посторонился, пропуская Эллу…
        Что-то дёрнулось в нём.
        А потом они сели лицом к лицу.
        - Что ты так смотришь? - спросила Элла. - Я знаю, что уродка. Но чтобы так пялиться…
        - Нет, - сказал Юра, - с чего ты взяла? Просто я уже дважды видел тебя…
        - …во сне? - опередила его Элла.
        - Да. Да, но… это был не совсем сон…
        - Расскажешь?
        - Конечно. Да. Только давай сначала согреемся.
        Подплыла официантка. Пол под ней поскрипывал.
        - Кухня закрылась, - сказала она гнусаво. - Можем подогреть что-нибудь готовое. Кулёш по-казацки, паэлья с ракушками…
        - Кто-то не доел, - сказал Юра. - Нет, барышня, дайте нам какую-нибудь холодную закуску, но горячее питьё. Глинтвейн, грог - варят у вас такое?
        - Гли-энтвейн, - ещё более гнусаво, но с нотками томности согласилась официантка.
        - Что-то ещё?
        - И по пятьдесят, - сказала Элла. - Фирменного.
        - А потом на понижение пойдёте? - засомневалась официантка.
        - Да, - сказал Юра. - Мы исповедуем школу медведей. Играем только на понижение.
        - Стра-ашные вещи рассказываете, - сказала официантка и ушла, оглядываясь.
        - Ненавижу, - сказала Элла.
        Юра смотрел на неё, стараясь не рассматривать. Очень странное лицо, одновременно уродливое и привлекательное - только совсем нестандартно привлекательное. Маленькие, близко и глубоко сидящие глазки не поймёшь какого цвета, бровей-ресниц нет, тонкий хрящеватый кривой (ломала в детстве?) нос, втянутые щёки… втянутые губы, их почти и нет, губ… острый лисий подбородочек, тонкая шейка… и руки - тонкие пальцы, но с бамбуковыми перехватами суставов, красноватой обветренной кожей, обкусанными заусенцами и ногтями. И в то же время он помнил её же - всё по тому же сну - прекрасной и одухотворённой… когда она убила каких-то мужиков, посмевших встать на её пути.
        Принесли фирменное. Зеленоватые пузырчатые стаканчики с самогоном, к ним по корочке ржаного хлеба, натёртого чесночком, и по ломтю розового сала.
        - Это просто от холода, - сказала Элла и выпила свою горилку, как воду, а потом без всякого удовольствия заела его кусочком бутерброда. Юра кивнул, опрокинул в рот стопку, оценил букет, закусил.
        - Я сразу скажу. - Элла опёрлась локтями о стол и склонилась к Юре. - Алёнка жива. Я её чувствую.
        - Жива, конечно, - закивал Юра. - Я же сам её видел…
        - Нет. То, что ты видел, - это просто тело. Скоро оно начнёт портиться…
        Да. Это Юра знал.
        - Тогда что значит?..
        - Где-то есть её душа. Отдельно от тела. Как в вуду, знаешь? Поэтому и говорят - зомби. У тех тоже забирают душу.
        - Но кто?
        - Правильнее спросить - где. Попав туда, поймёшь, кто.
        - Ну да, ну да…
        Юра откинулся на спинку стула, крутя в пальцах пустой стаканчик. Он смотрел как бы мимо, но хорошо видел Эллу. Сестра Алёнки, но до чего не похожа. Разные матери, один отец. Всё равно не похожа. Ни в чём. Тем не менее я её где-то видел раньше. У Алёнки было множество фотографий, и фоторамки на стенах крутили их бесконечные ряды - в основном природа, или города, или звери, но были и портреты, причём странные портреты. Да, наверное, там и тогда.
        - Ты готов её искать?
        - Да, - сказал Юра раньше, чем услышал и понял.
        - До конца?
        - Плохой вопрос, - сказал Юра.
        - Плохой. Так всё-таки?
        - Пока будет хоть малейшая возможность найти. Возможность помочь. Но… но я при этом буду стараться уцелеть.
        Элла взяла его руку в свою, посмотрела в глаза, а потом щекой прижалась к руке.
        - Тогда я с тобой, - сказала она. - Я боялась, что ты… В общем, очень легко пройти её путём, но не вернуться. Я боялась… мужчины - они дикие. В смысле, неразумные. В смысле…
        - Я знаю, что ты хочешь сказать, - вздохнул Юра. - Нет, я не из этих. Я привык выживать.
        Принесли глинтвейн в никелированной кастрюльке. Пить его предполагалось из толстостенных глиняных кружек с выдавленными вишенками на боках. Запах был неплохой, а сам напиток показался Юре излишне сладким. Впрочем, это тоже был лишь способ согреться.
        После нескольких больших глотков лицо Эллы слегка порозовело.
        - Теперь вот что…
        Девочка Эля с ранних лет слышала голоса. При этом ей хватало соображения ни с кем об этом своём умении не говорить. Во-первых, она долго была уверена, что все остальные тоже это могут, а значит, ничего интересного в этом нет. Во-вторых, ей и говорить-то было не с кем: она росла в какой-то жуткой изоляции. Её не любили и даже боялись. Ну да, любить было не за что: уродина. Бояться… с этим сложнее. Сама Эля никого и пальцем не обидела. Но вот про маму её ходили плохие слухи, а подросши, Эля узнала, что слухи эти были правдивы: мама была настоящей ведьмой. То есть она, конечно, не летала на метле и не могла превратить человека в лягушку - но вот внушить ему запредельный ужас она могла и могла заставить сделать очень страшные вещи. В какой-то момент ей, одинокой молодой маме, пришлось бежать из Бийска - маленький город, все всё про всех знают, а потом ещё раз бежать из Дмитрова… да-да, жили когда-то чуть ли не в соседних дворах. Наверное, это случайное совпадение. Потом мама осела в Киеве, купила небольшую квартирку. Говорила, что это настоящий колдовской город. А ещё Эля знала, что где-то у неё есть
родная сестра. Просто знала, и всё. Чувствовала. Иногда слышала какие-то отрывки мыслей, видела её сны. Она очень любила её, эту неизвестную сестру.
        Потом она как-то рассказала об этом маме, и та пришла в ужас. Нет, не от того, что сестра существовала - это-то маме было прекрасно известно, она Элю родила от женатого мужчины и вовсе не собиралась отрывать того от семьи, - а от Элиных способностей - потому что тот, кто слышит других, точно так же открыт для кого-то ещё, чужого, чуждого и наверняка опасного. И тогда мама стала учить Элю, как закрываться от других, не позволяя им не то чтобы слышать, но и видеть себя…
        - Прямо как наш капитан Дрозд, - хмыкнул Юра. - Только он говорил «расслабляться». Расслабься так, чтобы тебя не видели. И что ты думаешь - получалось. Даже собаки мимо пробегали.
        - Колдун, - сказала Элла. - Колдуны, ведьмы… они встречаются. Их просто разными другими словами называют, но смысл-то тот же.

…а потом мама вдруг умерла, а Эля каким-то образом поняла, что её убили, убили такие же ведьмы или колдуны, и она даже примерно может определить, кто это был и как это сделал… но главное, что она поняла и другое: нужно не следствие проводить и не месть готовить, а прикинуться ветошью и лежать тихо-тихо, и тогда, может быть, повезёт остаться в живых. И она несколько лет жила ветошью, пока ей не исполнилось двадцать три, а двадцать три - это знак решения, по какой тропе ты идёшь, по простой или по опасной? И она пошла по опасной тропе. Но об этом нельзя рассказывать, по крайней мере - пока. Это будет как размахивание сигнальным огнём: эй, все любопытные, сюда, здесь самая мякотка… Так или иначе, когда она потом познакомилась с Алёной и даже подружилась, а это было непросто, уж очень они близкие и непохожие, уж слишком много локтей и коленок, которыми они стукались… в общем, Алёне она так и не призналась в том, что давно уже слышит её, знает о ней многое, едва ли не больше, чем та знает о себе, но это ничего не меняет, потому что она Алёнку любит, и не за что-то, а потому что она родная ей,
по-настоящему, по-страшному родная. И ещё то, что Зона их обеих осиротила, - тоже добавляет… ну, ты понимаешь, нет? И тут - ты. Алёнку всю перекрутило сто раз внутри, она же только с виду такая смелая-бесшабашная. Она от тебя тогда сбежала, потому что тебя испугалась, что у тебя над ней полная власть появилась, ты и сам этого не знал. Но ей надо было в сторонке побыть, в себя прийти. Ну и пришла… Она бесилась так, что мне за неё страшно до истомы делалось, я её и позвала - дескать, надо мне помочь. Наплела ей… дура.
        - Чего?
        - Не важно. Потом, будет время, расскажу. Главное, она тут же думалку включила, по каким-то своим старым связям побежала. И всё бы пучком, но кто-то ей капнул в ухо, что есть-де волшебный порошок, который всё наяву превращает в сказку. Не во сне, не в глюках, а вот - в реальной грубой жизни. Всё вдруг начинает идти так, как тебе внутри себя хочется. Слышал что-нибудь?
        - Нет, - сказал Юра. - Только про глюки. Хоть и очень продолжительные.
        - Ну вот, а тут - в реале. Просят дорого, идти за ним долго… но, похоже, Алёнка решила, что оно того стоит.
        - Я бы ей - без всякого волшебного порошка…
        - Ну да. А так - она ушла, только записку оставила: мол, суток двое-трое меня не жди. А я сразу поняла, что что-то не то… но я-то до неё докричаться не могу. Попыталась до тебя…
        - Это было очень сумбурно.
        - Потом расскажешь. Не сейчас. А теперь главное: Алёнка жива. Она даже не знает пока, что её тело от неё ушло. Пока что ей там весело и интересно, и возвращаться ещё рано, но она о тебе помнит и тебя любит.
        - Ты можешь сказать, где она?
        - Скорее нет, чем да. Я ведь её слышу, а не вижу. Но она где-то есть.
        - Понятно. Теперь я тебе расскажу одну интересную вещь, но это должно остаться между нами.
        - Могила.
        - Несколько дней назад в Зоне я подстрелил зомби, бывшего немецкого солдата. Раны его быстро заросли - ну, как вообще у зомби и бывает, пока они свежие. А потом он пришёл в себя.
        - То есть?..
        - Снова стал человеком. Всё понимает, многое помнит, разговаривает… То есть я его сам не видел, но так рассказывают. Что случилось, как он вернулся - никто не понимает, первый зафиксированный случай. Но ведь не факт, что первый имевший место. Человек, очнувшийся среди зомби, тут же становится объектом нападения; запах у него другой, что ли, или температура - они температуру и сами хорошо чуют, и мы их по температуре сепарируем…
        - Я поняла, я поняла, поняла… То есть ты считаешь, что может случиться чудо, и Алька воскреснет? Вернее, вернётся в тело?
        - Чудо. Или мы поможем.
        - Мы - чем?
        - Не знаю ещё. Но раз это случается иногда само собой - то, может быть, можно найти ту верёвочку и дёрнуть за неё?

25
        План был примитивен и по этой причине казался безотказным: Элла повторяет маршрут Алёнки, а Юра со стороны следит за нею и вмешивается в нужный момент.
        - «…это настоящая мафия, наверное, одна из самых влиятельных и жестоких за всю историю, располагающая огромными деньгами, оружием вплоть до тяжёлого, покровителями на самом верху…» - Юра прокручивал раз за разом записанную на диктофон лекцию Чернобрива; ну да, думал он, мафия, и что теперь, не жить? Просто иметь в виду. Никаких кавалерийских атак и захватов штабов, а - по-пластунски, по метру в неделю, сливаясь с местностью до степени полного исчезновения…
        Квартира Эли, хоть и сравнительно большая, оказалась удивительно неудобной для жизни, это был какой-то авторский проект девяностых, сделанный вопреки традициям и здравому смыслу; кроме того, всё тут пыталось отклеиться, развалиться, петли скрипели, из окон дуло, батареи грелись сами, но ничего не нагревали, трубы по ночам начинали петь, а внутри стен что-то сыпалось. Дабы не слишком стеснять Элю, Юра купил спальный мешок и пенку - и устроился ночевать в застеклённой лоджии. Там же он пытался думать. С какого-то момента это начало получаться.
        Первым делом нужны были маячки, которые не засекались бы самыми распространёнными детекторами; таковые нашлись, хоть и с трудом. В дремлющем состоянии их нельзя было определить ничем, кроме стационарных сканеров в аэропортах; они срабатывали только в ответ на запрос, и ответный сигнал подавался короткий, в несколько миллисекунд; кроме того, некоторые из них требовали дополнительной инициации: дёрнул, нажал, подбросил, уронил, заморозил, согрел. Юра купил семь штук: чётки, брелок, серьги, зажигалку, глотательную капсулу, бегунок для «молнии», стельку в ботинок. Антенна пеленгатора была достаточно громоздка, но её удалось пристроить между подкладкой его куртки и верхом; изображение через блютуз выводилось на тусклый экранчик простенького КПК, внешне напоминающего навигатор, но умеющего только показывать направление на маячок и расстояние до него; карты он скачивать и привязывать к местности не умел, и это был большой минус.
        Чтобы минимизировать возможность обнаружения, решили не использовать никакие потайные средства связи. И вообще пользоваться связью только в самых крайних случаях. Но тут уж - предусмотреть всё, чтобы никаких внезапно севших батареек и кончившихся денег на счетах.
        Потом Юра озаботился оружием. Первым его побуждением было купить привычный «Секач» или его гражданского братца «Вепря» - благо, лицензия позволяла. Но по размышлении он решил обзавестись чем-то более компактным и специализированным - поскольку главным противником его скорее всего будут не монстры, а люди. Поэтому, потолкавшись по магазинам и стрелковым клубам, он приобрёл бэушный пистолет-пулемёт «Каштан» с глушителем, к нему - компактный ночной охотничий прицел, пару запасных магазинов и три сотни патронов простых и три сотни ПСВ, правда, китайского производства. Бронебойные патроны для своего «ТТ» Юре пришлось поискать - нужно было заказывать в Германии и ждать несколько дней, и поэтому на случай встречи с бронированным противником он, поколебавшись между сильно потёртой
«Гюрзой» и новёхоньким «Пять-семь», взял «Гюрзу» - просто как оружие более знакомое и идейно близкое.
        Гранаты, к сожалению, в свободной продаже отсутствовали.
        Пока Юра занимался железом, Элла за два дня зарегистрировала частное сыскное агентство, где она была директором, а Юра - агентом; благо, его старая лицензия охранника теперь была действительна во всех странах будущего Союза, требовалось только поставить дополнительную печать; лицензию забрали и попросили посидеть, полистать журналы. За этим занятием его и застал следователь Подпятый.
        - У вас уже есть план? - спросил он, подсаживаясь к Юре.
        Юра посмотрел на него.
        - Пожалуй, ещё нет, - сказал он. - Занимаюсь обрубанием лишнего.
        - А что вы хотите найти?
        - Историю с ожившим немцем знаете?
        - С каким немцем?
        Юра рассказал.
        - Охренеть… - Подпятый принялся терзать свой нос. - Пора бы привыкнуть, а всё - никак… Так вы надеетесь?.. как бы это…
        - Просто надеюсь, - сказал Юра.
        - Понятно, понятно. Тогда я дам вам пару зацепочек. Пока никому, это закрытая информация - но, думаю, завтра уже будет в газетах. Этого вашего Нафикова - нашли. И ещё двоих пропавших. В водохранилище. Возможно, и остальные там, их ищут. А поскольку Елена Вячеславовна как бы уже нашлась… в другом месте… извините, что всё это приходится говорить… В общем, возможно, что имели место два совершенно разных и не связанных друг с другом события, просто совпавшие по времени. Тем более что вот… - он выудил из кармана маленький планшет, начал листать, - на теле Нафикова нашли ещё один телефон, и удалось проследить звонки по нему. Он его довольно редко использовал, похоже, только в частной жизни. В это утро с него было сделано два звонка, и три пришли на него - все с одного и того же номера. Елены Вячеславовны.
        - Я догадался.
        - Так вот, последний звонок Елена Вячеславовна сделала из района Обуховичей, то есть она ехала совсем другой дорогой. Кстати, на этот звонок Нафиков уже не ответил. Так вот, так вот, продолжаю, - почему-то заторопился Подпятый, - как раз в это время чуть-чуть не доезжая Обуховичей была авария, пробка, движение регулировалось вручную и фиксировалось на видео, в обе стороны - к Киеву и от Киева. И вот что удалось найти…
        Он полистал планшет и развернул его к Юре.
        Крупным планом - боковое окно микроавтобуса. За стеклом, придерживая около уха телефон, пристально вглядывается во что-то близкое и непонятное девушка в сдвинутых на лоб тёмных очках.
        Алёна.
        Подпятый пролистал два снимка - появилась эмблема автобуса и государственный номер.
        - А дальше, - сказал он и посмотрел на Юру, - дальше было дело техники. Короче - вот. Пять часов пятьдесят минут. Камера наблюдения у платформы «Вышгородская». Не без труда, но можно разобрать…
        - Да, - сказал Юра. - Автобус тот же. А вот это, наверное, Алёнка идёт…
        - Очень похожа. Ну и по времени всё совпадает. Таксиста мы, правда, не нашли, но это мог быть частник-одиночка. Или кто-то выполнил левый рейс. Но, думаю, это нам уже ничего нового не даст.
        Юра подумал.
        - Пожалуй…
        - В автобусе мы насчитали шесть человек, включая водителя, - сказал Подпятый. - Но пока никого больше не установили. Водителя тоже. И машину не нашли. Даже номера такого не выдавалось. Впрочем, расследование этого эпизода пока прекращено, поскольку, сами понимаете, приказано сосредоточиться на главных фигурантах, а это
        - так, побочный эпизод. Понимаете меня?
        Юра только развёл руками.
        - Похищения нет, торговли людьми нет, дело передаётся в ГУБОЗ. А я еду в отпуск.
        - И куда же?
        - Ещё не решил. Куда жена скажет, туда и решу. Вот. А вам - всяческих успехов.
        - Спасибо, - сказал Юра.
        - Всё равно, - сказал Юра, - смотри: ты подходишь к этому автобусику, и дальше что? Дальше-то что? Говоришь: отвезите меня туда, где из меня сделают зомби? Нам самое начало цепочки нужно, мы лохи с тобой, мы ничего не знаем пока, понимаешь? Нужно прикинуться червячком…
        - Это да, - глухо сказала Эля. Она сидела, уткнувшись носом и ртом в сплетённые пальцами кисти рук. - Первый шаг, первый шаг… Я ничего не знаю, но я что-то слышала краем уха, это меня заинтересовало, и я позвонила… позвонила…
        - Интернет, - сказал Юра.
        - Газеты объявлений, - одновременно с ним сказала Эля.
        - Ищем, - сказал Юра.
        - Постой!
        Эля выскочила из-за стола, подбежала к вешалке, схватила Алёнкин плащ, вернулась. Замерла на секунду, потом сунула руку во внутренний карман. Достала сложенную вчетверо бумажку - вырезку из газеты. Развернула.

«Вы недовольны своей жизнью? Вас окружают люди, с которыми у вас нет ничего общего? Вы занимаетесь работой, в которой не видите смысла? Всего лишь один визит к потомственной исправительнице Мирославе - и всё в корне изменится! Телефон 907
03 03, в любое время дня и ночи. Всего один звонок - и у вас появится шанс. Не упустите его!»
        Оба долго смотрели на бумажку.
        - Ты думаешь, это оно? - спросил Юра.
        Эля судорожно кивнула. Лицо её вдруг стало восковым.
        - Что? - встревожился Юра.
        Эля указала на своё горло. Потом, через несколько секунд сказала сдавленно:
        - Я Алёнку… вот как тебя сейчас… на миг. Ей плохо там. Страшно. Не знаю, что случилось… Но это та самая бумажка. Так Аля сказала. Это след, Юра.
        - След, - повторил за ней Юра. - Ну, что же… Вперёд?
        - Я немного отдышусь. И знаешь что? Налей нам выпить. Для храбрости. Как у вас там говорилось?..
        - Никак, на операциях мы не пили. Только если ранят - ну или потом, на базе, чтобы расслабиться. А перед или во время - ни боже мой.
        - Значит, я бы у вас не смогла…
        - …ты пойми, - пьяно говорила Элла, - я ведь с ней не разговариваю, вот как с тобой, например - ты слово, я два, ты слово, я четыре, - а происходит вот так. - Она сильно и быстро провела себе ладонью по лицу и отвела руку, а потом стала смотреть на неё: - Прикосновение, и видишь - остаётся какая-то пыльца, как с крыльев бабочки, и ты постепенно, постепенно втягиваешь, что она думала в тот момент, что чувствовала, что видела, как ей было - хорошо, плохо, мягко, твёрдо, сладко, кисло, - теперь ясно, да?
        - Ясно, - сказал Юра. - Ты хорошо объясняешь. А что ты ещё умеешь? Что может пригодиться?
        - Не знаю, - сказала Эля. - Мамка же меня не учила ничему, то ли не хотела, то ли не успела. Вот только прятаться, закрываться - и всё. А так… что-то выскакивает иногда, но я даже описать не могу… не то что использовать… Ах, да. Я иногда вижу в темноте. Ушами.
        - То есть?
        - Ну вот если совсем темно - в помещении - совсем… я могу вот так вот в ладоши хлопнуть, и на секунду всё как бы освещается. Неясным таким светом, будто от гнилушек, но разобрать, где что, - можно. Это я умею.
        - Забавно, - сказал Юра. - Мне в детстве такие сны снились. Только у меня зелёным светилось. - Он не был уверен, что это были сны, но говорить такое не стал.
        Эля преувеличенно пожала плечами, почесала висок. Красные волосы её слиплись и висели, воспалившиеся глаза всё норовили полузакрыться, на скулах горел нехороший румянец.
        - Может, ты тоже мой незаконный брат, - сказала Эля. - Тогда тебе Алёнку того, никак нельзя… Хотя нет, не получается. Что-то я гоню. Который час? Всего семь. Знаешь, я пойду полежу в ванне, в голове прояснится, и вчерм… ве-че-ром… вечером я позвоню. Сегодня. На случай… ну, на всякий случай.
        Она поднялась, опершись о край стола - бутылка покачнулась, и бокалы звякнули, - и, сильно прихрамывая, пошла в спальню. В большую Г-образную нишу гостиной, которую приходилось считать спальней. Поверху над входом шла длинная толстая штанга - наверное, для портьер. Но портьеры там вряд ли когда висели.
        Юра взял бутылку, поболтал. Средненький крымский портвейн, вряд ли палёный. Что же её так разобрало? Сам он опьянения практически не чувствовал, хотя эту беду за собой знал: пьянеть именно от вин, особенно креплёных; но всё равно… Он вылил остаток вина в свой бокал, выпил неторопливо, съел пару солёных орешков. Эля что-то роняла. Потом она появилась - голая, с полотенцем через плечо. Не обращая внимания на Юру, она дошла до ванной и, не закрывая двери, стала набирать ванну.
        Юра смотрел на неё почти равнодушно. Эля была привлекательна не более, чем самка страуса. И, наверное, по этой же причине она была совершенно бесстыдна. Ну, кого могли привлечь эти тощие кривоватые бёдра, узловатые колени, кривые, выгнутые назад, голени? Красные волосы на остром лобке, костлявый зад с выступающим крестцом, круглая спина с торчащими лопатками, похожие на красные пластмассовые напёрстки соски без малейших признаков самих грудей? Тонкая вечно склонённая или изогнутая шея? В самый первый день Эля (признаться, слегка шокировав его своими обычаями) сказала, что в «Плейбой» её возьмут фотографироваться с распростёртыми, но только в раздел «курьёзы». Однако что самое смешное или страшное - это то, что в этом не пощажённом творцом тельце каким-то образом угадывалась Алёнка - стройная, сильная, желанная, прекрасная…
        И тут же Юра вспомнил Алёнку в ту, последнюю встречу - если это можно было назвать встречей. У него сразу заныли челюсти. Есть что-то, чего мы ещё не сделали? - заставил себя подумать он. Оружие - проверено, вычищено, смазано. Ножи заточены. Связь - проверена. Бинокль простой и монокуляр ночной, пришлось брать и то, и другое, хорошего универсала не нашлось. Одежда, обувь, еда и питьё на три дня. Простейшие медикаменты. Кусочки дум-мумиё, растворимые капсулы в виде пуговиц, пришиты к воротнику форменного свитера у него и к краю капюшона Эллиного пальто. Психостимулятор, который вручил ему Быстрорез на прощание… это случилось во время умственного затмения, когда Юра ничего не запоминал из текущего, и только потом что-то всплыло в памяти - доктор тогда поймал его, поклялся, что будет хорошо присматривать за Алёнкиным телом, чтобы не дай бог что, и дал пластмассовый флакончик с большими жёлтыми капсулами: действие достаточно индивидуальное, сказал он, может даже вообще никак не подействовать, но, в общем, рассчитано на то, чтобы резко усилить возможности мозга - во-первых, станешь быстрее думать, а
во-вторых, могут усилиться экстрасенсорные способности, которые мы тебе прививаем и которые, видишь, не было времени раскачать и раскрыть как следует… Юра сунул флакончик в карман и надолго о нём забыл; найдя же, не сразу сообразил, что это такое.
        Что ещё?..
        Деньги. За деньгами Юра, переборов ретивое, обратился к Александру Антоновичу. Тот дал и пообещал вообще ничего не говорить матери - ни про деньги, ни даже про встречу. «Если окажется мало - только свистни», - сказал он на прощание. Юра кивнул, хотя подумал, что если этих не хватит, то, значит, не хватит и всех денег мира.
        Информация. Почти по нулям. То ли смерть Ильхама оказалась детонатором, то ли просто первым взрывом в давно назревавшей войне, - но что Светличный, что Чернобрив перманентно были на операции, и те, с кем Юра сумел переброситься парой слов, в один голос говорили: как Юре с этим немцем и с этим отпуском повезло, а то в самой Зоне и кое-где вне её началось чёрт знает что, Карабах какой-то, не знаешь, откуда и от кого пули ждать… На всякий случай Юра подробно описал всё, что имело отношение к Алёне и к тому, что он задумал, и отправил одно письмо Светличному, второе - Митрофанычу, распечатал и засунул рукопись в тумбочку, а также выложил на хостинг с открытием всеобщего доступа через три недели - если он сам не даст команду об отмене.
        Всё или не всё?
        То есть абсолютно всё - никогда не бывает, и обязательно произойдёт такое, что именно того, чего нет в наличии, и будет тебе критически не хватать… но пусть это будет водоотталкивающая пропитка для обуви, а не батарейки для фонаря или зарядка для телефона. Или патроны. Или…
        Он написал на листе: «батарейки». Возьму ещё два десятка, не помешают.
        - Как-то слишком просто, - сказала Эля, положив трубку. - Просто не верится.
        - Транслируй, - сказал Юра.
        - Вам страшно повезло, именно завтра отправляется наш рейс, места ещё есть. Будьте в пять сорок у платформы «Вышгородская» рядом с павильоном «У садочку». Синий автобус «Фиат-лама», назовёте себя водителю. Иметь с собой запас бутербродов и питья на целый день…
        - Всё?
        - Пятьсот рублей денег.
        - И?..
        - Вот теперь всё.
        - Мерзавцы. Ладно, сестра. Давай сейчас закажем такси, поставим будильник, и завтра ты рванёшь по маршруту. А я немедленно выдвинусь в Обуховичи и буду тебя там встречать. И незаметно следовать в отдалении. Я всегда буду рядом, понимаешь? В общем, ничего не бойся. Хорошо?
        - Да уж… Не буду. Блядь. Если бы кто-то ради меня вот так… Ты не думай, я не ревную, я даже не завидую. Я просто мечтаю. Давай, Юрка, я… ну, ты в курсе…
        - Эль, - он обнял её, костлявую, рыжую. - Таких слов нет, понимаешь?
        - Да есть они, эти слова, - глухо сказала Эля. - Только они пустые. Ничего не значат. Ладно, ну это всё на хер. Иди. Главное, не упусти меня из виду. А то мало ли что.
        По случаю зимы мотоциклы в «Тарасе» давали напрокат буквально за копейки. Юра сам не знал, почему остановился в выборе именно на мотоцикле - просто доверился интуиции, и всё. По этой же причине он послушался менеджера и взял тайваньскую реплику «Паннонии» - более лёгкую, чем оригинал, и менее придирчивую к горючему. Главное проверочное упражнение было: положить машину на бок, а потом поднять её на колёса, - и его он выполнил без особого напряжения сил. К мотоциклу Юра взял крытый багажник с запасным баком и щиток-обтекатель для руля - чтобы не морозить руки. Шипованые шины держали даже на гладком льду.
        Расплатившись и заправившись по самую пробку, Юра вырулил из салона и взял курс на северо-запад.

26
        Перед Обуховичами был наспех поставленный блокпост с двумя БМП и четырьмя сложенными из мешков с песком и бетонных шпал пулемётными гнёздами, и Юру решительным жестом отправили на обочину. Там уже стояло десятка три разномастных легковушек, между которыми прохаживались замёрзшие солдатики в старого образца шинелях и каких-то странных шапочках; потом он сообразил, что это строительные подшлемники. Впрочем, короткие автоматы они держали наготове и вообще вели себя свирепо. Юра представился вразвалочку подошедшему к нему сержанту, предъявил удостоверение частного сыщика и лицензию на оружие - после чего был с матерным ворчанием препровождён в стоящий чуть в стороне автобус с занавешенными (а при ближайшем рассмотрении - забранными бронеставнями) окнами.
        Начальников там было двое: военный майор и полицейский капитан. Судя по свежему запаху озона, они только что разругались вдрызг - с метанием молний - и теперь друг на друга даже не смотрели.
        - Що тобі? - глядя сквозь Юру, спросил полицейский сержанта.
        - Він зі зброєю, пан капітан.
        - Так? - капитан свёл зрачки на Юре.
        - Так точно, - подтвердил Юра.
        - Документы.
        Юра повернулся к сержанту. Тот, не стронувшись с места, но вытянув нереально длинную руку, вручил капитану Юрино удостоверение, лицензию и водительские права. Капитан опытным взором окинул бумаги.
        - Зброя?
        Юра опустил на пол сумку, вынул «Каштан» без магазина, показал, не выпуская из рук, номер; потом точно так же поступил с «Гюрзой».
        - Всё?
        - Так точно. Боевое ружьё «Секач» и пистолет «ТТ» оставлены в сейфе.
        - Что делаете здесь?
        - Выполняю задание заказчика.
        - Что именно?
        - Негласно охраняю его жену. Вернее, ещё не охраняю - только еду к потенциально опасному месту.
        - Откуда сами?
        - Из Конотопа. Из белорусского Конотопа.
        - И чего это белорусский сыскарь на украинской территории?..
        - Клиент мне доверяет, закон не запрещает…
        - Закон не запрещает… незабаром знову під москалів ляжемо - отож веселощі будуть!
        - Да и сейчас вон смотрю - веселье в разгаре. Не просветите, что происходит?
        - Никто не знает, что происходит, - сказал, не оборачиваясь, майор. Он стоял, сцепив за спиной руки, и слегка покачивался с носка на пятку. - Цыганский табор тут недалеко недавно перестреляли - семнадцать трупов, три десятка раненых. Цыгане, похоже, кого-то мочат в ответ. Понять бы, кого.
        - Спасибо, - сказал Юра.
        - Мы собираем по полусотне машин в колонну и отправляем под охраной, - продолжал майор. - Моих солдат уже не хватает. Я имею право мобилизовать вас и отправить охранять конвой.
        - Так точно, можете, - сказал Юра. - Но я прошу вас не делать этого. Я ведь и безо всякой мобилизации буду охранять колонну, в которой окажется автомобиль моего принципала. Но лучше, если я при этом буду не засвеченным.
        Майор помолчал.
        - Що з його документами? - спросил он полицейского капитана.
        Тот, не ответив, вернул их Юре. Майор побагровел ушами, но промолчал.
        - Какую машину вы ожидаете? - спросил полицейский.
        - Синий микроавтобус «Фиат-лама», должен проехать здесь около семи часов утра.
        - Через четыре часа… А дальше?
        - Следовать за ним. Куда идёт автобус, клиент не знает. Жена втайне от него отправилась то ли в какое-то паломничество, то ли на поклонение мощам - он, повторяю, не знает. Реально не знает. Но подозревает, что её таким способом пытаются похитить.
        - Поклонение мощам? Синий «Фиат»? - Майор наконец повернулся. - Лёва, это то, что я тебе говорил! Это то, что ты не захотел слушать! Это люди пропадают один за одним, а полиции, тягнути ей й захищати, и дела никакого нет! Пан агент, вы кто по званию?
        - Старший лейтенант. Запаса.
        - Армия?
        - Российская.
        - Воевал?
        - Так точно.
        - Слушай. Я тебя как офицер офицера прошу… мы тут, видишь - по рукам и ногам… вломи им, братишка. А ты, Лёва, ничего не слышал. Понял?
        - Та що я міг почути? - развёл руками полицейский.
        Юра устроился в круглосуточной кафешке при автозаправке и стал ждать. В половине пятого Эля позвонила и сказала, что садится в такси. В шесть - что уже в автобусе и что они отправились. В семь сработал пеленгатор.
        (А между шестью и семью Юра раз двадцать проклял себя за то, что не предусмотрел запасного варианта на случай, если автобус пойдёт другой дорогой или застрянет на блокпосту. Но всё обошлось.)
        Было ещё темно, чуть выше нуля, и лёг туман. Юра сидел, запустив мотор, в седле мотоцикла и смотрел, как мимо него в светящихся шарах медленно проплывают легковушки, джипы, грузовички, микроавтобусы, большой автобус, потом ещё большой автобус… Синий «Фиат» он сначала почувствовал, и только потом пеленгатор в кармане тихо заверещал, сигнализируя, что передатчик приблизился на двадцать - тридцать метров. Это было слишком близко для антенны: она теряла направление.
        Ничего нельзя было рассмотреть сквозь запотевшие изнутри стёкла…
        На всякий случай Юра запомнил номер, пропустил всю колонну (так и не поняв, где сидят конвойные полицейские или солдаты; может быть, в головной и замыкающей машинах, а может, в больших автобусах), отстал метров на сто, газанул - с отвычки сильнее, чем надо, - отпустил сцепление и устремился следом.
        Около часа ничего не происходило. Впереди смутно просвечивали сквозь туман габаритные огни последней машины; изредка вся колонна останавливалась на минуту-другую, потом трогалась. Возможно, это автобусы кого-то высаживали или подбирали. Несколько раз Юра видел, как одиночные автомобили уходили на перекрёстках вправо или влево, но основная масса колонны продолжала держаться плотно. Туман оставался всё таким же густым, однако заметно светало.
        Дважды похожие колонны прошли навстречу: одна машин в двадцать, другая - больше чем в полсотни; в этой было с десяток крытых грузовиков без надписей на тентах.
        Потом туман как-то очень быстро исчез - поднялся, должно быть, на десяток метров; стал сеять мелкий-мелкий редкий дождик, образующий на асфальте жутко скользкую слизистую плёнку. Юру несколько раз заносило в самых простых ситуациях.
        Он не то чтобы устал - но внезапно накатила прострация. Всё было бессмысленно: и дорога, и плетни у дороги, и брошенная деревня, и эта невнятная слежка… Почему-то он знал, что ничего не получится, что все усилия будут потрачены впустую. Потом он вспомнил, что оставил в кафе сумку с оружием, и пришлось останавливаться, лезть в сумку, убеждаться и убеждать себя, что всё на месте.
        Зона, подумал он привычно. Зона, сука.
        Лезет в мозги. А зачем лезет?..
        Не было ответа.
        Он ехал, как будто взбирался по монотонной унылой ржавой лестнице на какой-нибудь сто двадцатый этаж.
        Потом как будто что-то незаметно сдёрнули с пейзажа, и он увидел справа электричку из своих снов. Синий мотовоз, два ободранных вагона, похожих на трамвайные, две открытые платформы. Она шла в том же направлении и понемногу обгоняла.
        Монотонный ритм сигналов пеленгатора вдруг нарушился: расстояние с автобусом стало сокращаться. Юра притормозил, потом и вовсе остановился на обочине. Слез, присел, разминаясь, сделал вид, что копается в двигателе. Навстречу двигалась военная колонна: БТР, три грузовика (открытых; мокрые зелёные каски чуть выступали поверх бортов), два военных автобуса (один с красным крестом на борту), уазик-«буханка», ещё грузовики, теперь уже крытые… Похоже, что да - где-то что-то происходило, и серьёзное.
        Не отвлекаться.
        Гражданская колонна дисциплинированно стояла, пропуская военную, при этом чуть изогнувшись в огиб машины, стоящей у обочины. Присмотревшись, Юра увидел, что это вроде бы и есть синий «Фиат», и вроде бы из автобуса никто не выходит… но без бинокля трудно было рассмотреть что-то на таком расстоянии, а обнажать бинокль Юре казалось ещё рановато, слишком много вблизи шоссе было сейчас и случайных-посторонних, и заинтересованных глаз.
        Он дождался, когда проедут военные и когда тронутся гражданские. И да, действительно - синий «Фиат» остался стоять. Пеленгатор тикал размеренно, как метроном.
        Юра терпеливо стоял тоже. «Возился с мотором».
        Через несколько минут откуда-то справа, со стороны железнодорожной линии, вывернул здоровенный китайский джип. Подъехал к автобусу, притормозил кабина к кабине. Юра видел, как в открывшееся окно высунулась голова. Последовал какой-то разговор, голова скрылась, джип тронулся и с рёвом стал разгоняться. Юра встал, поднял руку
        - но, разумеется, чёрный «сарай» пронёсся мимо, вздув ветер, такие не останавливаются на чьи-то там просьбы.
        Микроавтобус между тем тоже тронулся, свернул направо - туда, откуда появился джип, - и почти сразу пропал из виду.
        Юра подождал немного, потом достал пеленгатор из кармана, прицепил к рулю на кронштейн для навигатора - и двинулся следом.
        Просёлок, на который свернул «Фиат», был чудовищен: яма на яме. В былинные времена его, наверное, подновляли щебнем и подправляли грейдером - но когда это было? Уж точно до появления Зоны… да и почва здесь была болотистая, вон сколько камышей… Нелепая эта дорога некоторое время шла между шоссе и железкой, потом резко свернула в сторону железки - и тут стало ещё хуже. Это была уже не дорога, а две параллельные канавы, залитые водой. Они вели в квадратного сечения трубу под насыпью. Якорный бабай, подумал Юра, надо было перемахнуть насыпь где-нибудь в стороне, а то ведь тут и утонуть недолго. Вода была под ступицу, и вообще он не знал, насколько этот байк устойчив к намоканию. Если зальёт генератор, то кранты…
        Однако же обошлось. Хотя запах вскипевшей грязи не раз заставлял сжиматься что-то внутри. И точно не сердце.
        Когда он выбрался из залитой колеи на твёрдую почву - а по ту сторону насыпи дорога оказалась неожиданно хорошей, укатанной и ровной, - отметочка на пеленгаторе показала, что «Фиат» движется почти в трёх километрах впереди и с хорошей скоростью. Нужно было нагонять… но что-то тревожило. Юра огляделся. Сначала не увидел ничего особенного. Потом - дошло.
        Купа деревьев чуть в стороне от дороги стояла, не сбросив листьев. И цвет их был знакомый: серо-жёлто-буро-зелёный.
        По карте до Зоны оставалось ещё километров двадцать пять на север…

27
        Около полудня отметка на экране наконец остановилась, и Юра подумал, что это финиш
        - ну или по крайней мере промежуточный финиш. Дорога вымотала его, особенно последние пятнадцать километров - лесистая, с короткими, но крутыми и осклизлыми подъёмами и спусками, с узловатыми корнями под колёсами, с какой-то непонятной вонью, будто кто-то полил мазутом падаль… За последней деревней, полупустой и агрессивно-подозрительной, больше не попадалось ни души - то есть ни гражданских, ни солдат, ни скота, - и даже серые вороны, прежде обсыпавшие все придорожные деревья и столбы, куда-то пропали. Дважды дорога вплотную приближалась к ограде Зоны, здесь как будто совершенно не интересной никому, заросшей между кольями сухой травой, оплетённой то ли хмелем, то ли каким-то другим вьюнком, с сухими ветками, застрявшими в ржавой проволоке. И по ту сторону Зона, сколько можно было видеть, казалась совершенно безжизненной - серая осока, какие-то колючие непроходимые заросли, лужи с ржавой водой…
        Когда до отметки, а значит, до Эли, осталось метров триста, Юра заглушил мотор, откатил мотоцикл в кусты, положил на бок, привалил сверху ветками и забросал палой листвой так, что с двух шагов не увидеть и без пеленгатора (маячок он засунул в инструментальный ящик) не найти. Потом быстро собрал «Каштан», рассовал по карманам запасные магазины, пристроил кобуру с «Гюрзой» на клипсе за поясом, надел куртку и рюкзак, спрятал «Каштан» за полу, осмотрелся, как мог; вроде бы ничего не торчало. Подхватил на плечо сумку - и двинулся через лес напрямик, стараясь производить поменьше шума.
        Снег лежал пятнами, иногда тонким слоем - проступали упавшие веточки и листья, - а иногда толстым, может быть, и по колено. Такие пятна Юра старался обходить.
        Вскоре запахло дымом.
        А потом отметка Эли на экранчике пеленгатора взяла и исчезла. Отметка мотоцикла осталась, а Эли - нет. Такого не могло быть, на Эле было семь маячков, причём три работали постоянно, однако же…
        Он увидел синий бок автобуса достаточно поздно - едва не воткнувшись в него. Этот лес, казавшийся по-позднеосеннему прозрачным, хитро обманывал - но как он это делал, Юра всё ещё понять не мог. Только что ничего не было, переплетение свисающих сверху ветвей, чахлых голых стволиков, тянущихся снизу, и застрявших где-то посередине крупных жёлтых и коричневых листьев… и тут же - синий бок автобуса, стёкла, в которых отражаются всё те же свисающие тонкие ветви, голые стволики и неподвижные листья, жёлтые и коричневые, и на просвет сквозь окна виден ободранный дощатый забор и ворота под голубой аркой в форме радуги, и осталось несколько букв: «И», «Ь», «РА», «3»… Пахло бензином. Почему-то сильно пахло бензином. И чем-то ещё.
        Стараясь не наступать ни на что хрустящее, Юра обошёл автобус сзади.
        Первое, что он увидел, - это торчащие из-за автобуса ноги в резиновых сапогах. Припав к холодному боку автобуса, Юра медленно, по миллиметру, высунулся из-за него и стал изучать местность.
        Похоже, никого живого здесь уже не осталось.
        Вот этот, резиновые сапоги и старый брезентовый плащ с капюшоном, лежит у колеса, обхватив руками живот. Плащ промок чёрным. Вон там, слева, где устроено что-то вроде места ожидания - несколько брёвен, над ними навес из железа на деревянной раме, дымок от костра, - там тоже лежит человек. Грудью в угли. Тянет горелой шерстью и горелым мясом. И третий, похоже, в самом автобусе: из двери вывалилась нога в высоком полусапожке, штанина задралась…
        Всё.
        Но где остальные? Почему нет отметки на пеленгаторе?
        Потом, потом, потом…
        Держа «Каштан» наизготовку, Юра на «трёх точках» подкрался к двери автобуса, заглянул внутрь. Действительно, один труп - наверное, водитель; похоже, его вытаскивали наружу, а он изо всех сил цеплялся за своё сиденье, за рычаг тормоза - и получил несколько ударов ножом в бок и под лопатку. Больше в автобусе не было никого. Юра выскользнул наружу, ещё раз внимательно осмотрелся (чисто), перебрался к костру. Перевернул труп. На этом - ботинки-берцы, утеплённые охотничьи штаны и - оба-на! - бронежилет под прогоревшей паркой и чёрным свитером. Толку, однако, в бронежилете, когда тебе проламывают голову… Ещё раз внимательно просканировав взглядом местность, Юра вернулся к тому, в резиновых сапогах. Может, хоть ты что-то подскажешь? Он потянул капюшон с головы…
        Это был Серёга из Дубны.
        - О чёрт! - сказал Юра и встал. Снова опустился на корточки.
        Всё вдруг стало выглядеть каким-то жестоким и в то же время идиотским розыгрышем. Тебя на сцене вставляют мордой в прорезь в ширме, а на ширме с той стороны нарисовано… нарисовано… ну, скажем, два пидора. В соответствующей позе. И сидящие в зале начинают забрасывать тебя вопросами и советами, а ты должен отвечать впопад и делать вид, что тебе тоже смешно…
        Потом он увидел, что на синеватой шее Серёги бьётся жилка. Медленно и слабо.
        - Ну да, - сказал Юра. - Вот только этого…
        Розыгрыш кончился, не начавшись.
        На то, чтобы перевязать Серёгу, ушли все бинты. В животе, левее солнечного сплетения, зияли две широкие раны - но текла вроде бы только кровь. Такие чудеса случаются, и немного чаще, чем принято думать. Юра оттащил его подальше от автобуса, на большую кучу листьев, прикрытую сверху старым рубероидом. У автобуса пробили бак, бензин вытек, оставаться рядом было и противно, и опасно. К сожалению, в сознание Серёга не приходил, лишь на коньяк прореагировал правильно: глотнул. Тогда Юра размял в пальцах капсулу с дум-мумиё, затолкал Серёге в рот и снова поднёс фляжку. Два глотка. Наверное, хватит, подумал Юра. Дум-мумиё - могучее средство, но и ему нужно дать время.
        И мне, и мне, пискнул кто-то внутри. И время, и глоток. Он хлебнул, решительно закрутил крышку и положил фляжку в нагрудный внутренний карман.
        Так.
        Что здесь произошло, я так и не понял. Серёга тут, надо полагать, по делам Ильхама. Шёл по тому же следу, что и я, только с другой целью. Что это нам даёт? Сейчас - ничего. Если бы он пришёл в себя, то мог бы что-то сказать, а пока… Оставить его здесь? Вызвать «скорую»? На всякий случай Юра попробовал позвонить, но не было даже следов поля. Потом он залез в автобус. Рация была, но её кто-то предусмотрительно разбил. Эх, надо было разориться и купить спутниковый телефон, хотя и они, говорят, в Зоне местами лажают. В Зоне… а если попробовать так? Он вытащил из сумки и натянул на рукав ПДА, включил, подождал. Загрузилась карта, но и всё. Связи не было - даже односторонней трансляции.
        Чёрт…
        Всех положили вхолодную, без шума, подумал он, а почему? Не хотели поднимать шума? Может, тут в окрестностях есть кто-то, кого можно привлечь шумом? Юра достал
«Гюрзу» и дважды выстрелил вверх. Подождал.
        Ничего.
        Тогда он пошёл осматривать эти самые окрестности.
        Слева от ворот, позади импровизированной остановки, начиналась почти непроходимая чаша из кустов, переплетённых колючей лозой (ежевика это, что ли?), а когда он из упрямства сумел всё-таки продвинуться на пару шагов, то увидел, что зря: там был довольно глубокий ров с водой на дне, заваленный всяческим мусором. Справа от ворот была подъездная дорога. Оставались сами ворота…
        Створок не было давно, а забор оставался; на нём даже уцелел почтовый ящик - тот, в который письма бросают. Доски были когда-то покрашены коричневой краской, потом зелёной, потом - поверху - побелены известью; всё облупилось. Он ещё раз посмотрел на место, где была надпись, пытаясь по петелькам для креплений различить, что там были за буквы, но быстро понял, что задача непосильная. Тогда он пошёл внутрь, за ворота. И сразу понял, что здесь недавно прошли несколько человек.
        Под ногами был щебень вперемешку со снегом, и на снегу запечатлелись фрагментики следов подошв. Разных подошв. Эля поехала в зимних кроссовках с крупным рисунком. Вот он. И вот.
        Но почему её нет на пеленгаторе?
        И где следы дальше?
        Дорога вела мимо обширной поляны с одними футбольными воротами (полосатые штанги и остаток сетки в углу), потом - между фундаментами сгоревших или разобранных домиков. Это был пионерский лагерь или дачи, понял Юра. На фундаментах уже выросли деревца в два-три человеческих роста. Потом дорога стала ощутимо в гору - хотя глазами вроде бы никаких пригорков не замечалось. И тут же запахло угольной гарью. За пригорком обнаружилось приземистое серое здание котельной; железная труба, переломленная пополам, торчала в небо, как колено покойника. Довольно большая куча угля - машины три-четыре - была свалена у стены, и никто его отсюда никуда не унёс…
        Потом что-то изменилось. Как будто приоткрылся огромный невидимый глаз и стал без выражения смотреть из-под сонного века.
        Стараясь не отворачиваться от странной котельной, Юра попятился, потом повернулся и побежал к воротам. Бежать было тяжело, всё равно что с полной выкладкой и по пояс в снегу. Ворота приближались медленно, чуть покачиваясь. Потом Юра оглянулся. Никого. Но он уже знал, что его увидели, опознали - и, наверное, отложили до лучших времён.
        Он встал в проёме ворот. Покосившийся автобус (не только бак пробит, ещё и переднее колесо пробито), два трупа, тяжелораненый - всё это сейчас казалось торопливо и плоско нарисованным на картоне, а потому - нереальным и не страшным. А то, что позади… Юра был весь мокрый, подмышками хлюпало. Он не был уверен, что сможет сейчас обернуться.
        Всё же обернулся. Ничего. Дорога, по обе стороны от неё - фундаменты, поросшие тощими больными деревцами.
        Что это было? - спросил он себя.
        Подошёл к Серёге. Тот возвращаться в сознание явно не собирался, в бессознанке было в кайф, но он, собачий сын, дышал, и это было хорошо реально. Хоть что-то было хорошо.
        Но, но, но… надо что-то решать. Да, проще всего сейчас - это сидеть тут, рядом с раненым, дожидаясь, когда он очнётся и что-то скажет. И сделать что-то, чтобы его забрали в больницу, а самому, вооружённому новыми знаниями…
        Какими?
        Почти нет сомнений, что Серёга был здесь по причине исчезновения Ильхама, скорее всего он ехал этим же автобусом - то есть делал практически то же, что и Юра, но - сам. А тут его кто-то поджидал, потому что узнали его в лицо, или кто-то сдал, или… да что угодно. В любом случае вряд ли он знал, что произойдёт дальше, просто следовал обстоятельствам. А тут раз - и обстоятельства резко переменились…
        В общем, обзаведусь я лишней сотней сказанных кем-то слов, подумал Юра. Решать-то всё равно придётся мне. И в смысле - не только решать, как поступать, а - решать задачу. Которая звучит так: куда все делись-то?
        Он вынул из-за пояса кобуру с «Гюрзой» и запасным магазином, сунул Серёге за пазуху, туда же просунул его правую руку. Потом получше забросал раненого листьями, привалил рубероидом - рядом будешь стоять, не увидишь, - и медленно пошёл к воротам - туда, где в последний раз видел кусочки следов на грязных пятнышках снега…
        Дойдя до этого места, он встал и закрыл глаза.
        Какое-то время не происходило ничего. Юра чувствовал, что его наполняет слишком много эмоций. Даже для него, «замороженного», денёк был насыщен. Тогда он начал регулировать дыхание. Два биения сердца - вдох, четыре - выдох. Два - вдох, четыре
        - выдох. Сумев сосредоточиться на этом, он стал как бы незаметно для себя выбрасывать из поля восприятия беспокоящие фигуры. Начиная с периметра. Заваруха вокруг Зоны - нет её. Колени ломит - долой. Связи нет - и не надо.
        Покойник в костре - нет его. Всех ножами - не важно, долой. Кто это был? - кто бы ни был, ничего уже нет…
        Потом он понял, что перестал потеть. Руки его, до этого плотно прижатые к телу, вдруг стали лёгкими и чуть всплыли в воздухе - как всплывают в воде.
        Потом он изгнал из себя страх. Просто выделил его, отслоил, скомкал и выкинул. Сразу стало легче.
        Лихорадочно сменявшие одна другую картинки на обратной стороне век наконец угомонились; только чуть выше горизонта светилась странная полоса, голубовато-сиреневая, сверху гладкая, а внизу бахромчатая; всё остальное пространство поля зрения заполнил неимоверной сложности орнамент, похожий на персидский; Юра помнил, что кто-то когда-то рассказывал (док Фархад?.. наверное… как они там сейчас, интересно?.. всё, нету и его, ушёл), что орнаменты молельных ковриков создаются примерно так же: художники постятся, молятся, вгоняют себя в транс постоянным повторением коротких молитв-ду'а, смысл которых от этого непрерывного повторения преобразуется во что-то другое, высшее, - и в какой-то момент перед глазами художника встаёт пламенный рисунок, который он и стремится запомнить, запечатлеть, перенести на бумагу, а с бумаги на ковёр… и потом, когда всё готово, получается наоборот: самые вдохновенные орнаменты порождают самые вдохновенные молитвы, которые тут же бывают подхватываемы ангелами и уносимы к престолам Аллаха, и такие коврики передаются от прадедов к правнукам и ценятся более жизни… долой, долой,
забыл, нет ничего…
        Потом пропал и орнамент. Ровное розоватое свечение заполнило собой всё. Юра свёл ладони, раздался негромкий хлопок. В свечении появилась рябь, тут же пропала. Он хлопнул громче, потом ещё. Но такого, как в детстве - когда после хлопка на миг становились видны предметы, - такого больше не получалось. Только рябь. Он повернул голову - розовое всколыхнулось вялой волной, волна прошла, всё успокоилось.
        Юра протянул ладонями вперёд руки… нет, и это было не то. Руки он вроде бы видел - но ничего, кроме рук.
        А потом… Он не знал, была ли это догадка, или чья-то подсказка, или что-то ещё. Всё произошло как бы само собой, но мы-то знаем ведь, что сами собой такие вещи не случаются. Сначала была лёгкая и короткая, буквально на миг, иллюзия движения: самолёт скользнул в вираж, и мир накренился. В лицо дыхнула высота, тёплая высота. А потом руки, которые инстинктивно вцепились во что-то, поняли - руки поняли, не голова, - что под пальцами оказалось важное, и рука сама собой, никем не управляемая, скользнула в карман… носовой платок, магазин, магазин, зажигалка… мягкий кожаный кисет. И рука осторожно и медленно, как тончайшего стекла ёлочную игрушку, вынула этот кисет из кармана, и вторая рука стала помогать открыть его, и там, в замшевом нутре, оказались две губные гармоники. Повесив кисет за шнурок на мизинец, Юра поднёс одну ко рту, сначала согрел её - и попытался издать какой-то звук…
        Он ничего не услышал, но - увидел. Всё розовое вздрогнуло и стало вдруг многослойным и дырчатым, как пустое осиное гнездо изнутри. Гигантское осиное гнездо. На внутренних стенках угадывался рисунок, кажется - тот пейзаж с пустыми футбольными воротами и заросшими фундаментами домов, который он видел глазами долгое время назад. В отверстия на внутренней стенке можно было заглянуть и увидеть, что нарисовано на следующей оболочке, а в некоторые можно было и пролезть и там увидеть что-то новое, другое. Но ему нужен был след, и он стал наигрывать на гармонике - не пытаясь извлечь какую-то мелодию, а скорее - лучше рассмотреть то, что лежало вокруг. Это было похоже на то, как с помощью слабой мерцающей свечи высветить что-то нужное в большом захламлённом сарае. И да, в какой-то момент он увидел следы - вернее, дорожку, настоящую дорожку, на которой они местами отпечатались; дорожка вела вбок, в низкое отверстие, полуприкрытое свисающим обрывком бумаги и в которое нужно было забираться буквально ползком…
        Он пополз на локтях и коленях, приникая ртом к зажатой в горсти гармонике и продолжая на ней наигрывать (каким-то забытым закутком сознания он отметил про себя, что за такие звуки кого-нибудь другого он непременно пришиб бы); ход был широкий, но низкий, и затылком и спиной Юра постоянно цеплялся за что-то неприятно подающееся, непрочное. Иногда осыпающееся с шуршанием; и ещё он как бы слышал недавний страх и смятение тех, кого провели тут; их было семь человек, и двое испытывали скорее страх и злость, а вот остальные - страх и безнадёжность.
        А потом стало как будто просторнее, и в левую щёку подул тёплый ветер. Он принёс запах воды и травы.

28
        Юра стоял у дороги, идущей над берегом длинного и узкого пруда. Несколько сбросивших листья деревьев, обхвата в три каждое, стояли у самой воды, и одно склонялось, много лет готовое упасть. Кора деревьев до роста человека была зеленоватая, а выше почти белая, и на нижних ветвях висели длинными мочалами высохшие водоросли. На другом берегу пруда, полого поднимающемся вверх, к густому еловому лесу, тоже стояло дерево, ещё более необычное: наверное, это была исполинская плакучая ива, сбросившая листья, но вся опутанная голубой паутиной и похожая теперь на гигантский шатёр. Рядом с деревом был полосатый квадратик пашни, и по нему двигалась крошечная лошадка и почти незаметный крестьянин. В самом конце пруда среди обычных ив виднелся дом-баржа с чёрным низом и красными стенами и крышей. По другую сторону дороги тоже была низина, и было понятно, что дорога проложена по дамбе. Низина вся заросла грубой травой, а местами - кустарником и деревьями. На многих деревьях были листья, зелёные и жёлтые вперемешку. Похоже, что траву тут косили - несколько десятков разнокалиберных стожков сена серело поодаль. У
самой дороги, покосившись, стояла избушка с высокой крышей, крытой будто бы крупной чешуёй. Окна избушки были без стёкол, затянутые лишь сеткой; одну стену подпирало огромное колесо с деревянными спицами и толстым железным ободом.
        Над всем этим парило тонкое белое небо с ослепительным пятном посередине…
        Юра посмотрел на пеленгатор. Отметки мотоцикла не было, зато отчётливо виднелась отметка Эли: где-то в двух километрах - вон туда, назад. Юра повернулся. Позади был лес, мощный коренной лес, какие видеть приходилось нечасто. Дорога раздваивалась: одна колея шла мимо леса слева, другая - углублялась в самую чащу. Туда, в чащу, и вели Элю. И других, кто был с ней.
        На экране ПДА не было ничего.
        Юра кивнул сам себе, приложил к губам гармонику и заиграл, не закрывая глаз, а лишь прикрыв их немного. Высветились стена слева и стена справа, на них-то и были изображены буколические пейзажи. Дыра обратно оказалась дренажной полузабитой трубой, проходящей под дорогой. И другие дыры в стенах он видел, но они мало интересовали его сейчас…
        Аккуратно уложив гармонику в кисет, а кисет спрятав на самое дно кармана, Юра расстегнул куртку - иначе вскипишь, - засунул поглубже под локоть «Каштан» и размеренно, вперевалочку, медленно набирая скорость, побежал по дороге - туда, к лесу, в лес, сквозь лес…
        Пахло хвоей и собственным застарелым потом.
        Когда расстояние сократилось метров до двухсот, он перешёл на шаг, восстановил дыхание, свернул в лес, аккуратно и медленно пошёл рядом с дорогой. Отметка Эли стояла на месте - должно быть, сделали привал. Юра ещё чуть-чуть сдвинулся в сторону от дороги. Здесь непроницаемые кусты кончились, началась усыпанная сухими шишками поляна-шатёр - под длиннющими и разлапистыми сучьями исполинской ели, таких Юра никогда в жизни не видел и не думал, что такие могут быть; может, это и не ель вовсе, а какая-нибудь секвойя, с некоторым даже испугом подумал он, от края поляны и до ствола - метров семьдесят… но шишки откровенно еловые, хотя и большие. Ну очень большие! Но по пять… Идти по такой поляне, не производя шума и треска, было невозможно, и он двинулся в обход. И через несколько минут вышел к сарайчику.
        Похоже, местные жители извлекали какую-то выгоду из еловых шишек: рядом с сарайчиком высилась гора лузги, стояло решётчатое колесо-грохот, валялись на боку три вместительные тачки. Пеленгатор показывал, что Эля находится либо в самом сарайчике, либо сразу за ним. Юра выключил КПК, чтобы он в ненужный момент не запищал, и продолжил движение в обход. Скоро ему стало понятно, что придётся прижиматься к избушке: плотный молодой, да ещё почему-то на три четверти высохший ельник преградил путь, бесшумно по нему не пройти…
        Наверное, если подуть в гармонику, здесь обозначится какая-нибудь стена, мельком подумал Юра. Вообще обо всём этом следовало как-нибудь спокойно подумать, но до спокойствия ещё требовалось дожить.
        Медленно-медленно он оттянул затвор «Каштана», потом так же медленно вышел из-за деревьев и сделал несколько шагов по открытому месту. Здесь была невысокая трава и толстый пружинящий слой хвои; в хвое, к сожалению, было множество мелких сухих веточек… ему казалось, что треск разносится на километр вокруг. Потом под ногой оказалось что-то твёрдое - замшелое бревно. И потом ещё бревно. Стараясь ступать именно по ним, Юра вплотную приблизился к сарайчику. Ага, сарайчик был на полозьях
        - то есть эти брёвна служили чем-то вроде рельсов. Так, теперь… что? К стене были прибиты толстые бруски - готовая лестница. Забраться на крышу… Юра присмотрелся. Крыша из горбыля. Ненадёжно. Да и потом - это только на большую дистанцию хорошо лупить с крыш, а на малой можешь больше проиграть, чем выиграть. Мобильность огня хуже, да и тушка твоя куда более открыта - хотя молодым это надо показывать, сами не понимают…
        Он дошёл до угла и принюхался. За углом курили.
        Молча.
        Обычно, когда мужики курят вдвоём, они хоть что-то, да говорят. Здесь же царило полнейшее молчание. Он даже слышал поцыкивание затяжек и довольное «уффф» выдохов струйкой дыма. Курил один. Значит, почти наверняка и стоял - один.
        Знать бы, в какую сторону лицом…
        И тут послышались шаги. Второй шёл открыто, шумно, что-то нёс.
        - Ну, ты, пря, ходишь-та, - недовольно сказал голос - густой, с хрипотцой.
        - Не стужай, Савельич, - сказал другой голос, попроще. - Тама бережок пооплыл, пришлось-та пару сажень туды-сюды. И то баю, не шибко скулёмил, чё.
        - Да ничё, чё. Я тут, пря, морокую - куды Глушка делся, то смахал его кто, то чё.
        - Тута я, дядя. Примай ушат.
        Что-то тяжёлое поставили на что-то деревянное.
        Если бы у Юры была задача освободить Элю и вернуться с ней назад - лучшего момента было бы не найти. Сторожа чем-то заняты, возвращаться недалеко… Он прокрутил в голове этот вариант и подтвердил: да, легко. Нечего делать. Два пальца об асфальт. Только вот - шли не за этим.
        С другой стороны, понятно, что всё развивается не по плану, причём настолько не по плану, что, может быть, до полной своей противоположности… и далеко не факт, что Элю (и других, напомнил он себе; она не одна там) ведут именно в то место, куда предполагалось первоначально. И ведут скорее всего не те, кто должен был вести. И, не исключено, не за тем.
        Якорный бабай, ну нереально же так: объявление в газете, телефонная барышня, автобус, регулярно уходящий с одного и того же места, - и чтобы все, кто позвонил, кто сел в автобус, не возвращались, пропадали, превращались в зомби и блуждали по Зоне… Не бывает. Совершенно очевидно, что из тысяч поехавших пропадали единицы, причём пропадали мотивированно - хотя бы для тех, кто ездил с ними, а может, и для родственников, друзей… может, там так хитро отбирали, чтобы без друзей и родственников? И ведь наверняка все сами шли куда надо и никого никуда не гнали под конвоем…
        Итак: прервать операцию - или же продолжить, не имея достаточной информации? Черт, да попросту не имея никакой информации…
        Значит, её надо добыть. Потолковать с кем-нибудь из местных. Кто в теме.
        В общем, ждём. Не делаем резких движений.
        Юра посмотрел на часы. Они стояли.
        Было почти жарко.
        - О, - сказал вдруг голос за углом, - варево-то ажно стугнёво.
        - Ажно, - передразнил хриплый. - Ты скока скряби-то впыхал?
        - Да чё, дядя, меру-то морокуешь, нет? Впервой, чё?
        - Лыпали твою меру… эко, варщик. А дай-ко голик стегной. Не, вон тот, лычный. От-то… варщик, скрести тя по окрёсткам… А-то и годно. Годно варево. Не на мицу ставить.
        - Скажешь, дядя.
        - Да скажу, чё. Вытрухай по одинцу.
        Юра услышал, как свистнули в воздухе прутья и как тяжелые брызги хлестнули по траве.
        Стукнул засов, скрипнула дверь. В сарайчике зашумели.
        - По одному. Вот ты. Да, ты.
        - Да что ж это делается, господи…
        - Выходи, выходи. Ну давай, тётка, шевели костями.
        Они и по-русски могут, подумал Юра.
        Кого-то вытащили. Дверь закрылась.
        - До исподнего заголяйся. Да не трясись так, кому ты сдалась. Обрызгать варевом надо, чтоб зверь не учуял, поняла? Вздымай руки… наклонись… голову подыми… Одягайся, жди взад, скоро уж поедем. И не кряхти так матерно. Не мы завару устроили, чё теперь? Кличь другаго…
        Юра считал. Всего в сараюшке было семь человек. Кто-то терпел обработку молча, кто-то ругался, кто-то - мужчина - попытался броситься на охранников; его легко скрутили, а потом, посмеиваясь, отхлестали веником.
        Когда выводили Элю, Юра не определил. Наверное, она молчала.
        Потом он услышал скрип колёс и чуть позже - постук лошадиных копыт.
        На этот раз он рискнул выглянуть из-за угла. Из леса выезжала подвода с сеном, запряжённая парой худых низеньких лошадок. Свесив ноги, на подводе сидели двое подростков - один в вязаной светло-коричневой кофте, другой - в засаленнейшей джинсовой курточке; у того, что в кофте (он правил), за спиной виднелась двустволка; джинсовый держал между ног стволом вверх РПК с барабанным магазином и раскоряченными сошками.
        - А ну и где-ко вас погибель водит? С болотнёй, чай, вожжались? - спросил хриплый.
        - Ты, дядя Савельич, груб сегодня, - сказал подросток в кофте странно знакомым голосом. - Я с тобой с таким разговаривать не буду.
        Юра впечатался затылком в стену.
        - А мне онот-ко и втесь, - сказал Савельич. - Час тёмнай. Глушка, сомлювь гостям, экипаж подан, чё.
        Знакомо стукнул засов.
        - Эй! - гулко рявкнул Глушка; дерево стены отрезонировало. - Грузимся! Ничё не оставлям, ворочаться не бум-та…
        Всё дальнейшее заняло несколько секунд.
        Первые выстрелы были совсем негромкие, будто из воздушек, но подросток с пулемётом вдруг опрокинулся на спину, судорожно взбрыкнув ногами, и пулемёт полетел с телеги; второй, в кофте, спрыгнул вниз, но запутался в вожжах и, когда попытался на четвереньках удрать под какую-то защиту, растянулся - и Юра видел, как ему дважды рвануло спину. От сарайчика ударило два громких выстрела, а потом здоровенный мужик в серой телогрейке косо пошёл, обхватив себя поперёк живота, и завалился на бок, суча ногами. И только после этого по ту сторону сарайчика стали бить экономные умелые очереди АКМа.
        Из леса отвечали, было слышно, как пули бьют по сараю - по счастью, вроде бы не навылет. Он на всякий случай присел, почти весь скрывшись за массивной «лыжей». А потом что-то толкнуло его посмотреть налево.
        Из-за угла выходил, спиной вперёд и пригнувшись, худой парень в шапочке-маске, сильно потёртой кожанке и пятнистых штанах; что там у него было в опущенных руках. Юра разобрать не успел, потому что парень его заметил, развернулся и вскинул оружие - вернее, хотел вскинуть. «Каштан» почти беззвучно дёрнулся, и парень сел на задницу, а потом повалился навзничь. Юра выждал две секунды, подскочил к тому углу сарайчика, вслепую, не высовываясь, дал короткую очередь за угол - и бросился в близкий ельник, справедливо полагая, что за пальбой хруста веток никто не услышит. По ельнику же он проломился немного вперёд, потом лёг и на локтях пополз, пополз - почти наугад, рассчитывая, что всё-таки окажется там, откуда будет виден вход в сарайчик.
        АКМ замолчал ровно в тот момент, когда Юра отодвинул еловую лапу и увидел совершенно рядом стоящую телегу, свисающую с телеги ногу в кирзовом обрезанном сапоге и валяющийся у колеса пулемёт. А если перевести взгляд, то из-под брюха ближней лошади видно было некрашеное крыльцо с навесом и полуоткрытую дверь. За дверью же было темно и пока не происходило ни малейшего шевеления.
        Потом из леса вышли сначала трое, а следом ещё один - все почему-то в шапочках-масках и в коротких тёмных куртках то ли из дешёвой плохо гнущейся кожи, то ли из кожзаменителя. Юра никак не мог разглядеть, чем они были вооружены (привычка держать оружие ниже пояса - дурная привычка во всех смыслах) - но, в общем, чем-то достаточно компактным и, судя по звукам только что закончившейся перестрелки, малошумным.
        Двое остались снаружи, двое тут же сунулись в сарайчик.
        - Э, Грач, - сказал один из оставшихся, - а Мозырь где?
        - Опять срёт, наверное, - сказал второй. - У него после Горловки кишки нежные стали.
        - Это когда его шахтёры на колбасу хотели пустить?
        - Ну. Он же тогда с месяц дристал не переставая, что-то объяснить хотел.
        Двое вышли из сарайчика.
        - Всё путём, - сказал один, который был повыше. - Лошары все целы, одного ободрало малость, засохнет. Лаванда у здорового махновца была - упакована. Хавчик надо поискать, должен быть. Мозырь опять в засаде?
        - Ну.
        - Грач, давай жалом тут поводи, может, нашмонаешь чего. Седой, а ты лошар на этап собери. Только хомуты проверь, а то будет, как прошлый раз… Мозырь! Вылезай, дело до тебя есть!
        - Шершень, Седой… тут это. Прижмурился Мозырь.
        - Вывернуло его через сраку, что ли?
        - Да нет. Маслин переел.
        - Вот же ж волоёб. Как он подставиться сумел? Да и кому?
        - Не понимаю… Вроде из «макара» ему засадили, как раз из-за угла.
        - Выходит, тут кто-то ещё кантовался. Бля, мой косяк, пацаны. Не увидел. Мой косяк…
        - Да не парься, Седой. Может, Мозырь сам под наши стволы сунулся… хотя…
        - В любом случае - даже если и был тут «махновец», теперь он уже далеко. Ну, макнулись мы в маргарин… да.
        - Забирать придётся Мозыря.
        - Так мы разве против? Может, лошадку приспособим?
        Высокий - кажется, это его звали Шершнем, и он был здесь главным - и неплохим главным, отметил Юра, - подумал.
        - А давай лошадку, - сказал он.
        - А лошар можно пустить за ней на верёвке, - предложил Грач.
        - Не надувай, - сказал Шершень. - Это в кино красиво бывает. А где мы пойдём…
        Элю вывели - живую и здоровую. Стянули пластиковыми хомутками рука к руке с каким-то мужиком в драповом пальто и шляпе - типичным бухгалтером из старых советских комедий. Один из пленников был ранен в бок, его тут же на скорую руку перевязали, обильно полили повязку самогоном, приковывать ни к кому не стали. Убитого перекинули через спину лошадки - вместе с двумя увесистыми мешками какого-то добра (Юра подозревал, что еды). И двинулись куда-то в лес, по незаметной отсюда тропке.
        Юра включил пеленгатор. Он пискнул. И как бы в ответ шевельнулся тот парнишка-«махновец» (почему «махновцы»? а, не важно) в коричневой кофте, что упал под телегу…
        Юра подошёл вплотную, ногой отпихнул подальше двустволку, присмотрелся. Вся спина кофты пропитана кровью, две дырки на уровне лопаток, а куда они ведут… Потом он присел и осторожно перевернул паренька на спину.
        Тельце мотнулось мягко, как неживое. Но глаза открылись.
        - О-о… Ты?
        Юру мягко пробило насквозь - снизу и в сердце. Теперь он понял, почему парнишка показался ему знакомым.
        Это была «ночная мотоциклистка» - Тайва.
        С кровавой пеной на лице.
        Не спасти.
        Всё равно он подсунул ей руку под затылок, чуть приподнял голову.
        - Ты жива. Я сейчас тебя перевяжу. Потом что-нибудь придумаем.
        - Не… - И она почти улыбнулась. - …ший …дец.
        Юра наклонил ей голову набок, она сплюнула большой сгусток крови.
        - Край. Тела не чу… не чу… нету тела, колода… И не больно совсем.
        Снова запузырилась пена.
        И лёгкое пробито, подумал Юра. Ну, что ж ты…
        - А ты молодец, - сказала Тайва почти чисто. - Упёртый. Люблю.
        - Ты держись… - И Юра мысленно зашарил по карманам - но вторая пайка дум-мумиё была у Эли; догнать, перебить бандюганов? Не успеешь, сказал он сам себе, даже если бы и в кармане была пайка - всё равно поздно. - У тебя никакой чудо-заначки нет?
        Она его поняла, отрицательно качнула головой.
        - Всё, крантик… Слушай…
        - Юра.
        - Да. Юра. Забыла, представ… ляешь? - забыла…
        - Говори.
        - Деревня Бархотка. Найди Николая Ильича, учитель, его каждая собака… скажи, что я… всё. Что не больно было. Не мучилась. Скажешь?
        - Скажу.
        - В карманах… там… книжка, часики… ага?
        - Ага. А где это - Бархотка?
        - А вот… мы приехали… Недалеко. Часа два.
        Тайва вдруг судорожно вздохнула, закашлялась, глаза её закатились - и Юра подумал, что она умерла. Но нет:
        - Юра…
        - Что?
        - Ты главное… сам туда не лезь. Понял?
        - Куда?
        - В чащу. До крапивы, понял? До крапивы. Скажи, что понял.
        - Понял. До крапивы.
        - Вот. Не дальше. Что хочешь…
        И вот тут Тайва умерла по-настоящему. Юра ещё с минуту поддерживал её голову на ладони, потом осторожно опустил.
        На его руках за последние годы умер не один человек и даже не десять, но он всё равно не мог к этому привыкнуть.

29
        Деревня Бархотка не походила ни на белорусские, ни на украинские, ни на российские и вообще ни на какие виденные Юрой деревни. Возможно, неуверенно подумал он, на крымские приморские… только без моря. Вместо моря было серое полуболото-полуозеро с множеством больших и маленьких островков - и уходящей куда-то в туманный горизонт железнодорожной насыпью.
        - Пойдём, - сказал Юра лошадке и тронул поводья.
        Сцена из вестерна, подумал он мрачно: ковбой входит в городок, ведя в поводу мустанга, на спине которого лежит мёртвый молодой вакеро… и жители городка медленно поворачивают головы в его сторону, не переставая заниматься своими делами…
        Беда в том, что этот городок был пуст. Или казался пустым. Стук копыт по светлым плиткам дикого камня отдавался от подслеповатых окон с тюлевыми занавесками внутри, полуприкрытых снаружи пёстрыми вылинявшими половичками-шторами, затенённых свисающими сверху ветвями плодовых деревьев; от плотно сбитых сухих заборов с наглухо закрытыми воротами; от рядов пустых бочек, непонятно зачем стоящих вдоль дороги.
        А потом он увидел навес, под которым угадывались пара длинных высоких столов и, кажется, буфетная стойка.
        Юра, не отпуская поводьев, вошёл под навес. Пахло прокисшим пивом.
        - Эй! - позвал он. - Есть кто-нибудь?
        Слышно было, что есть, но никто не появлялся.
        - Ну, пожалуйста, - сказал Юра. - Я хочу пить. И я ищу учителя. Николая Ильича. Можете подсказать?
        Где-то в глубине помещения, за перегородкой, громко заспорили шёпотом.
        - Я вас слышу, - сказал Юра. - Да что здесь такое происходит?
        Там уже ругались почти вслух. Наконец появилась немолодая женщина в фартуке и с серой тряпкой в руке.
        - Ты кто? - спросила она.
        - Меня зовут Юра, - сказал Юра. - Я сам по себе. Мне нужен учитель.
        - Зачем?
        - Затем, что девочка… - он вдруг понял, что начинает свирепеть внутри, и приказал себе сдерживаться, - затем, что девочка… перед смертью… звала его. Этого достаточно?
        - Какая девочка?
        - Вот эта. - Юра показал себе за спину.
        Женщина приподнялась на носках, заглядывая, и вдруг ахнула.
        - А остальные?..
        - Про остальных не знаю.
        - Они живые?
        - Живых я не видел. Вернее, эта ещё была жива.
        - Тарас! Иди сюда…
        Пришёл Тарас - низкий и кривоногий.
        - Ты посмотри! Это же учителева девчонка… и остальные, говорит…
        - Вижу. - И Тарас нехорошо прищурился на Юру. - А ты сам-то кто?
        - Зовут Юра. Сам я - сам по себе.
        - Таких не бывает.
        - Бывают.
        - Ну, допустим. Так чего надо?
        - Учителя найти. Девочку ему передать. Всё. И если воды нальёте…
        - Воды ему… Вон, видишь, платан высокий стоит? От него направо - сразу видно, что школа, с огородом. Учитель с обратной стороны живёт. Давай двигай.
        - И вам не хворать, приветливые люди, - сказал Юра и пошёл прочь.
        Интересно, подумал он, у этих говор совершенно среднерусский. А тех, в лесу, временами хрен понять было. Впрочем…
        Он достал КПК и вызвал пеленгатор. Эля была в семи километрах отсюда. Похоже, бандиты с пленниками двигались медленно. Или даже стояли на месте.
        Кстати, КПК надо бы подзарядить…
        - Николай Ильич? - полуспросил-полупозвал Юра крепкого сутулого человека в длинной полосатой рубахе, выцветших до белизны джинсах и с тяпкой в руках. Юра каким-то образом знал, что тот слышит его приближение, но не оборачивается, а продолжает рыхлить землю. Ага, ждёт, когда я подойду на расстояние удара тяпкой… - Я не враг. Я привёз Тайву.
        - Кого? - Человек, отставив тяпку, медленно обернулся. Сзади голова его была чёрной, шея - загорелой. Спереди всё оказалось белым: седые виски и длинный чуб, бледное лицо с голубоватыми мешками под глазами. - Какую тайву?
        - Она мне так назвалась, - сказал Юра. - Так это вы - учитель?
        - Да… да, я.
        Николай Ильич медленно прошёл мимо Юры, остановился около убитой.
        - Как это произошло? - глухо спросил он.
        - Их обстреляли какие-то бандиты, - сказал Юра. - Там, по дороге, есть такой домик на полозьях…
        - Масложимка, знаю. А вы что там делали?
        - Прятался.
        - От кого?
        - От каких-то… не знаю. Бандиты называли их «махновцами».
        - От лешкан, что ли?
        - Понятия не имею, кто такие лешкане.
        - Лешканы. Ну, лесные. Постойте-ка. Вы что, с той стороны?
        - Ну… видимо, да. Если я вас правильно понимаю. Хотя, наверное, правильно.
        - Правильно, правильно… Зайка на ту сторону часто шастала. Тайва, говорите. Тайва
        - это такая ночная зверушка. Так она назвалась, да?
        - Да.
        - Смешная…
        - Она вам кто?
        - Племянница, можно так - для простоты. Долго родство высчитывать.
        - Она велела сказать, что не мучилась.
        - Правда?
        - Велела так сказать. Да, боли она, наверное, не чувствовала - позвоночник ей прострелили. Была в сознании до конца. Собственно, вот… Я могу идти.
        - Подождите, я не… не так сразу.
        Юра достал КПК. Эля почти не удалилась - метров на триста.
        - Мне нужно догнать этих бандитов, - сказал Юра. - У них моя девушка.
        - В какой они стороне? - спросил Николай Ильич.
        - Вон там, - показал Юра. - Семь с половиной километров.
        - Сунулись через болота, - сказал Николай Ильич. - Не знали, что шлюзы вчера открывали. Долго будут идти. Успеем.
        - Успеем? - с нужной интонаций переспросил Юра.
        - Да. Я провожу. Перехватим по сухопутью. А пока - пойдём к старшине…
        - Подождите, - сказал Юра. - Вы знаете, куда их ведут?
        - Знаю.
        - И… тоже проводите?
        - Нет. Дам карту. Пошли, а то и день не ждёт, и ночь не дремлет…
        Старшина, здоровенный грушеобразный дед в старинной милицейской форме, какую Юра видел только в кино, и с автоматом ППШ, явно выкопанным недавно из грядки, а теперь висящим на брезентовом ремне на спинке стула, выслушал Юру, составил протокол (бланк был расчерчен от руки), осмотрел Тайву, выписал свидетельство о смерти, потом вызвал и отправил к маслодавилке двух помятого вида мужичков с синими повязками на рукавах и симоновскими карабинами за плечами - посмотреть, что там да как, и привезти трупы, ежели их ещё никто не забрал.
        - Что делать-то собираетесь? - спросил он Юру, покончив с этими делами и отложив авторучку. Ручка подтекала, пальцы старшины были в фиолетовых пятнах.
        - Хотим их перехватить у Манькиной гати, - сказал вместо Юры учитель.
        - Тебе-то куда, старому хрену? - не поворачивая головы, спросил старшина.
        - А надоело, - сказал учитель.
        - Ну, коли надоело… Помочь ничем не могу, - сказал старшина Юре, - разве что самогоном. Самогон хороший.
        - Мне бы ситуацию немного прояснить, - сказал Юра.
        - По дороге проясню, - пообещал учитель. - Давай самогон, Данилыч.
        Держа по трёхлитровой банке в руках, они вышли из участка. Юру начал одолевать нервный смех.
        - Ты чего? - спросил Николай Ильич.
        - Не знаю, - сказал Юра. - Зашли в милицию, взяли самогона… Это на поминки?
        - Нет. Это вообще не пьют здесь. Пиво только.
        - А для чего тогда?
        - В мотор.
        - Понял.
        - Сейчас домой зайдём, возьмём кой-чего, Зайке поклонимся - да и поедем. Ты только имей в виду, довезти до места я тебя довезу, а в драку встревать не стану. Вижу хреново, особенно в сумерках.
        - Ничего, - сказал Юра. - Я бы и не пустил, если честно.
        - Почему?
        - Я их хочу по-тихому убрать. А сумеете ли вы - не уверен.
        - Не сумею. Могу только гранатой.
        - Ну вот. А гранаты у вас есть?
        - Парочка найдётся.
        - Возьмите на всякий пожарный…
        Тайва, омытая и наряженная, тихо лежала на столе и казалась совсем маленькой. Юра постоял рядом, погладил её по восковой руке - и вышел в школьный двор. На скамейках сидели человек десять. Юра неловко потоптался, стараясь ни с кем не встречаться взглядом, и пошёл на задний двор, куда выходила квартирка Николая Ильича.
        На крылечке стояли Юрины рюкзак и сумка, а рядом - кирзовый чемоданчик с медными уголками, мятая алюминиевая канистра и чёрный вещевой мешок из непонятного промасленного материала. Тут же из двери показался и сам учитель, подхватил свою ношу, сделал попытку взять и Юрину сумку…
        - Да ну, что вы, - смутился Юра и сумку отобрал.
        - Тебе ещё таскать…
        Они спустились под откос, и Юра увидел железный гараж, к которому подходили рельсы. Рельсы были даже тоньше трамвайных, и колея напоминала ту, что прокладывают в городских парках для игрушечных паровозиков. Учитель отпер гараж, не входя, взялся за какую-то железяку - и выволок, будто за хвост, дрезину. Её когда-то покрасили голубой масляной краской, которая сейчас облупилась и кудрявилась. Мотор был укутан промасленным тряпьём. На боковом ограждении висел большой красный железный круг с белой цифрой «4».
        - Укладывай вещички, я сейчас…
        Николай Ильич, сбросив с мотора тряпки, открыл свой чемоданчик, вынул ключи, маслёнку, завёрнутые в полиэтилен свечи, что-то ещё - и склонился над мотором. Юра положил ношу под сиденье, а сам бездумно пошёл по шпалам. Буквально через полсотни шагов по обе стороны насыпи оказалась вода - тёмная, торфяная; из неё тут и там торчали мощные пучки болотной травы.
        Юра достал КПК, вызвал пеленгатор. Эля была сейчас в шестнадцати километрах. Ничего, подумал он, догоним. Потом, повинуясь импульсу, поднёс к губам гармонику…
        Слева была сплошная стена, а справа - не понять что: частокол вырастающих из земли сосулек, или исполинские тонкие острые зубы, или призраки древесных стволов, давно потерявших ветви и немного наклонившихся в разные стороны. В общем, какой-то страшноватый и очень высокий частокол.
        Сзади раздалось несколько громких хлопков, потом мотор прокашлялся и застучал сравнительно ровно. Юра обернулся. Учитель махал рукой: стой, мол, на месте. Юра подождал, когда дрезина подкатится, чуть отступил в сторону, ухватился за ограждение и легко запрыгнул на железную рифлёную площадку. Сел рядом с учителем, вдохнул сладкий запах сивухи. Ветерок овевал лицо.
        Хоть что-то в происходящем начинало ему нравиться.
        - …Ещё при Александре Благословенном поставили монастырь. И к источнику началось паломничество: одни детей просили, другие денег, третьи - чтоб корова у соседа сдохла… не знаю. Много чего. А потом в самом монастыре начались какие-то непонятные события, вроде как настоящие чудеса, описано это очень глухо, но Синод постановил полагать происходившее не чудесами, которые единственно от Бога, а кознями дьявола и смущением умов. И монастырь закрыли. И даже начали было разбирать, но тут пошли бунты, их перед отменой крепостного права много случилось,
        - и в этом бывшем монастыре обосновались разбойнички. Шалых среди крестьян на самом-то деле полно было, это русская интеллигенция всё их идеализировала. И несколько лет так длилось - никак их прищучить не могли.
        Наконец послали войска - чуть ли не два полка солдат и сколько-то казаков. Загнали разбойничков в эти развалины, сами почему-то не пошли, вокруг лагерем стали. Как раз зима была, самые тёмные дни…
        И впереди, и позади рельсы уходили в туман, из которого изредка выплывали тёмные острова, иногда с купами чудовищно искорёженных чёрных деревьев, а чаще заросшие лишь травой, медленно дрейфовали мимо, таяли. Становилось то темнее, то светлее; учитель сказал, что время сейчас примерно послеобеденное, и Юре пришлось поверить
        - все его часы стояли, включая внутренние; приедем к вечеру, сказал учитель. Пришлось поверить и в местную географию: для того чтобы добраться из точки А в точку Б, расстояние между которыми двадцать два километра, следовало либо пройти пятнадцать километров болотами, либо проехать шестьдесят. Юра дослушал до того момента, как пришедшие на шум и стрельбу жандармы обнаружили на снегу множество следов, конских и человеческих, среди которых были и следы невиданного зверья, - и более ничего, ни живых, ни мёртвых, лишь перевёрнутую пушку.
        - Николай Ильич, - попросил Юра, - а вернуться к началу можно? Что сейчас происходит? - Он сильно, словно прорывая карандашом бумагу, выделил это «сейчас».
        - Я болтлив, я знаю, - грустно сказал учитель. - Привычка. Каждую тему доносить сорок пять минут. Сейчас… а я ведь толком не знаю, что происходит сейчас. Вот уже лет двадцать, как вокруг источника стали происходить вещи преступные… да нет, больше двадцати. Нарастало постепенно, поэтому трудно сказать, когда… Ах, да. Что творится. Бандиты творятся. Похоже, какой-то передел власти, территорий, влияния. Видите ли, Юра… мы ведь всё это наблюдаем со стороны, с большой опаской и с ещё большей неохотой. Вы обратили внимание, как к вам отнеслись поначалу - просто потому, что вы так вот одеты. Поэтому мы мало знаем и ещё меньше хотим знать. Наверное, это скоро кончится, потому что, как известно, терпению положен предел. Но ещё не кончилось. Вот из того малого, что я знаю: когда-то людей просто водили к источнику, который был… ну, вы там проходили, где развалины. Там был монастырь, потом охотничий дом, а после войны - дом отдыха. Потом всё сожгли. А источник - он как бы отступал. К нему надо было идти всё дольше и дольше. Но ходили. А последние годы… вот тут я боюсь соврать, потому что, может быть, сам
неправильно понял рассказанное - стали водить не туда, где источник выходит из-под земли, а туда, где он берёт начало.
        - А зачем? Почему так?
        - Трудно сказать… и опять же, я мог неправильно понять, а сам я туда не ходок, да и абсолютное большинство наших тоже… это всё городские, с той стороны - им чего-то особенного надо, чего у остальных нет… Ладно, это я ворчу. Ну, вроде бы в источнике лишь наведённая сила, а вот там, откуда он течёт, - коренная. Примерно так.
        - Сила - чего?
        - Сила… как бы правильно сказать? - изменять мир, жизнь… нет, всё-таки мир. Подстраивать его под себя.
        - Но как же так может быть? Если каждый подстраивает мир под себя, а прошло их тут сколько? - сотни? тысячи?..
        - Скорее, тысячи.
        - …тогда выходит, что… что? Мир каждый раз переделывается для каждого, или изменения настолько маленькие, что остальные их не замечают, или… Не понимаю.
        - Я тоже, в общем, не понимаю. У нас тут как-то не принято такими вещами интересоваться, да и узнать всё равно толком не получается, все говорят разное. Вот ваша девушка - она-то, наверное, знает?
        - Увижу - спрошу… Тут ведь у меня не всё так просто. - И Юра вдруг неожиданно для себя - не собирался вовсе - рассказал Николаю Ильичу об Алёне, о ссоре и примирении, о её внезапной затее, о проводимой им с Эллой симулирующей операции. Тот слушал, не перебивая.
        - Отчаянные вы ребята, - сказал он, дослушав и помолчав. - Ох, отчаянные.
        - Жизнь отчаянная, - сказал Юра.
        - И это тоже…
        - Я вот чего ещё не понимаю, - сказал Юра. - Разве никто не знает, что люди из этих паломничеств не возвращаются? Что их ведут связанными - буквально как скот? И второе: какой бандитам резон этим заниматься? Они-то что имеют в наваре? Под дулом пистолета требуют, чтобы их желания загадывали, а не свои? Или что?
        - Не могу ответить, Юра. Про то, что люди из походов не возвращаются, слышал, но как-то… как бы это сказать правильно…
        - Это была не ваша проблема, - подсказал Юра.
        - Может быть. Вернее, это было где-то очень далеко, в другом мире. В полном смысле слова - та сторона для нас, если честно, не другой берег, а другой мир. Во всяком случае, им до нас дела точно нет никакого, они о нас даже и не знают практически: есть мы, нет нас…
        - Может, оно и к лучшему, - сказал Юра.
        - Да как когда. Сколько раз Зайку за врачами да лекарствами гоняли, не сосчитать… Поэтому и не задумывался. А что касается бандитов - то ведь их до недавнего времени столько не было, да и вели они себя тихо, народ не трогали. Я так понимаю, у них с лешканами общие дела были, но опять же - какие, сказать не возьмусь. А тут что-то не поделили - и пошёл разгуляй… Какой навар, спрашиваешь? Опять же - говорю с чужих слов, могу переврать. Вроде бы с травы, что у источника растёт, снимают то ли смолку, то ли пыльцу, которую и продают задорого - там, на той стороне. И вроде бы эта то ли смолка, то ли пыльца образуется, когда человек у источника чего-то главного для себя просит. Так вот я понял, а правильно ли - бог весть.
        - Ага, - почесал лоб Юра. - Выходит, чем больше людей приведут, тем больше дури натрусят, так?
        - Скорее всего так. Но может быть что-то совсем другое, ты же понимаешь.
        - Да уж…
        Могло быть совсем другое, но внутри Юры что-то натянулось, напряглось, подсказывая: да, дела обстоят именно так. Многое укладывалось в эту версию. Почти всё…
        - А кто такие лешканы? - спросил Юра. - Уж больно чудной у них выговор.
        - Лешканы тут жили раньше всех - может, и всегда. У них, если присмотреться, и борода растёт не как у людей, и уши другие. И селятся только в лесах, под деревьями. Остальные зовутся наползнями - наползли… - Учитель чему-то рассмеялся.
        - И специально сюда убегали люди, знаю таких, а больше всё - которые заблудились да хода назад не нашли. Лешканы этим тоже занимались - закружат человека в лесу, ба - он уже здесь. И готово, дороги обратно нет. Ну и в работу его приспосабливают, а девку если - так и в семью. Я-то здесь родился, и мать коренная, можно сказать - с елизаветинских времён тут; а отец во время войны попал, в лесу прятался, да и - того… Двенадцать лет ему тогда было. В войну многие здесь оказались, вот если от нас налево по дороге - то там будет Измайловка, а рядом Вишнёвое - так вот оба села беженские и окруженские.
        - Странно, - сказал Юра. - Ведь Зоны вроде бы не было, а… - Он потерял мысль.
        - Этих чудачеств? Ну, как раз возле старого монастыря-то было в избытке, особенно в старину. Просто другие. И звери чудные, и черти с рогами, и зыбуны, и жаровни. И зубы дьявольские находили, и серебряную слюду, сквозь которую в полной темноте смотреть можно было. Всё не ново под луной. Она, эта Зона, как-то дышит, что ли, - то шире становится и ярче, выразительнее, то съёживается в кукиш, высыхает. И потом, места здесь были глухие, нежилые, нечисть могла водиться всякая - хоть динозавры, - никто бы и не заметил. А заметил бы, так ведь в столицах не поверят потом, осмеют. Дело тонкое… А вообще-то надо будет проверить, связано ли: что люди сюда в большом количестве попадают и какие чудеса и сколько на той стороне творятся. Может, и связано, мало ли… Сейчас, например, войти-выйти легко, троп протоптали - гуляй, не хочу, - а в войну, говорят, войти получалось, а выйти - шиш…
        - Сейчас, - сказал Юра. - Кажется, мысль словил… - Он сосредоточился. - Инструктор рассказывал про сталкеров, которые всякие полезности в Зоне добывают - как они воспринимают действительность и как эта действительность деформируется вокруг них: типа, десять человек на маршрут пошли, девять полегли, кого звери подрали, кто в аномалию наступил - а один вернулся с богатой добычей, продал за сто рублей, тут же на месте всё пропил; а потом кто-то посторонний считает: ба, а половина-то и не пошла с ним сразу, кто-то вернулся, кто-то по дороге свернул - в общем, в результате получается, что никаких умертвий, сбегал мужик по грибочки, и всё… то есть живут они там как будто в постоянном угаре, кумаре, глюки ловят. Так, может, и с этими исполнениями желаний, с изменениями мира под себя - у всех у них тоже типа глюков? Только не в Зоне уже, а… чёрт, чёрт, получается - по всей Земле? То есть Зона с проволокой и охраной - это так, для галочки? А сама она расползлась уже…
        - Не ломай мозги, Юра, - сказал учитель. - Не дано нам, видимо, природу этого феномена не то чтобы понять, а даже описать. Помнишь сказочку про трёх слепых мышат, которым велели описать спящего кота? Один сказал, что кот похож на толстую пушистую верёвку…
        - Помню, - сказал Юра. - Только мне её рассказывал калмык, и была она про трёх мудрых дев и верблюда - очень неприличная.
        - Почти приехали, - сказал Николай Ильич.
        Он заглушил мотор, и дрезина покатилась по инерции, жужжа цепью и шестерёнками и как-то более чувствительно прокатываясь по набоинам на рельсах. Потом она остановилась.
        Туман впереди был гуще, чем раньше, а справа угадывался берег - невысокий, но обрывистый, - и камни в воде.
        - Слушаем, - сказал Николай Ильич.
        - Что?
        - Просто - слушаем. Мало ли…
        Юра включил пеленгатор. До Эли был один километр - под прямым углом направо. Даже чуть меньше километра.
        Потом Юра закрыл глаза, медленно обращаясь в слух. Дрезина, хоть и стояла, всё время чуть-чуть поскрипывала и потрескивала; и стоячая вода вокруг нет-нет, да и плескала о насыпь, и где-то вдалеке всплывали и лопались пузырьки, а ещё дальше сплавлялись то ли ленивые рыбы, то ли лягухи размером с лапоть; а прямо - шелестел камыш, словно по нему пробирался мелкий зверь - скажем, ондатра. А за камышом, где, наверное, росли не видимые за туманом деревья, молча перелетали с ветки на ветку, бухая крыльями, большие птицы…
        - Ну, вроде бы нормально, - сказал наконец учитель и запустил мотор. Снова обдав пассажиров ароматным сивушным перегаром, дрезина тронулась.
        Метров через триста насыпь кончилась, а проехав ещё немного, дрезина оказалась в неглубоком рву с пологими стенками. Впереди вдруг обнаружился лежащий на рельсах брус с косыми чёрно-жёлтыми полосками…
        - Вот теперь совсем всё, - сказал учитель.
        - Спасибо. - Юра слез на землю и попрыгал, разминая ноги.
        - Сейчас уже начнёт смеркаться, - продолжил учитель. - Через час будет совсем темно. Имей это в виду.
        - Буду.
        - До утра я отсюда никуда не тронусь.
        - Хорошо.
        - Поднимешься сейчас, и прямо - шагов через сто будет тропа. Хорошо утоптанная такая. По ней если направо - придёшь к Манькиной гати. Обычно те, кто через болото идут, сразу после гати на отдых садятся. Или ложатся. Там уже вытоптано всё, кострища… ну, увидишь. Это недалеко, километр чуть подальше. Вот.
        - Понял.
        - И, как обещал… - Учитель развязал горловину вещмешка и достал три гранаты - старые РГД. Из кармана вынул газетный свёрток: - Запалы. Надёжные.
        - Надёжные - это хорошо… - Юра принял подарок. - Тогда, раз вы тут будете, я у вас часть вещичек оставлю…
        - Нет, Юра, лучше где-нибудь поблизости в кустах. Мало ли кто…
        - Понял, не дурак. - Юра кивнул. - Тогда до утра, я думаю. Не уезжайте без меня.
        - Постараюсь. Ну а если пакость какая - тогда по шпалам. Дорога долгая, но простая. Старшина тебя уже знает, сразу к нему…
        - Ага.
        И, не прощаясь и не оборачиваясь, Юра выбрался из рва и огляделся в поисках подходящих кустиков, чтобы бросить ненужный груз. Ага, вот приметная двуствольная берёза, окружённая какой-то мелкой порослью…

30
        Темнота упала, как в тропиках - мгновенно и тотально. И почему-то тут же стало теплее. Монокуляр ночного видения давал прекрасную картинку, но поле зрения у него было всё-таки маловатым. Трудно бесшумно передвигаться по лесу, глядя попеременно то себе под ноги, то немного вперёд, то снова под ноги. Тропа была действительно плотно прибитая, но почему-то до крайности извилистая, причём извилистая на первый взгляд немотивированно. Но Юра прекрасно знал, что если тропа огибает что-то невидимое тебе, то надо перестать верить глазам и идти по тропе.
        Голоса и мелькание голубоватых лучей фонариков он услышал и увидел одновременно.
        Не торопясь Юра сначала внимательно посмотрел по сторонам, наметил толстый кряжистый ствол шагах в двадцати от тропы; шаг за шагом, всматриваясь, чтобы не наступить на сухую ветку или не влипнуть в чвакающую грязь, дошёл до ствола; встал за ним. И только теперь начал ловить объективом приближающуюся группу людей.
        Они шли медленно. Впереди двое в коротких куртках и с автоматами на груди (что там у них? то ли «пятёрки», то ли укороченные «калаши», не разобрать…), за ними, как детский сад на прогулке, попарно… так… три, четыре… пять пар людей, а было семеро, где они троих подобрали? - и замыкает… нет, ещё две пары, взявшись за руки, а вот уже за ними - те, кто замыкает - трое, гуськом, у двоих за спинами что-то длинноствольное, у третьего АКМ - вырисовываются характерные мушка и газоотвод.
        Судя по количеству бойцов и составу вооружения, это был полностью (или частично) другой отряд. Там были четверо с бесшумками - да, вероятно, «пятёрками». А здесь пять бойцов, бесшумок только две… Ладно, плевать. Лишь бы Эля была тут.
        Рискуя, что свет экранчика КПК выдаст его, Юра всё-таки включил и быстро выключил пеленгатор. Эля была тут. Всё нормально. Допустим, у них что-то вроде эстафеты, или просто двое бойцов повезли хоронить убитого, а трое новых привели откуда-то ещё семерых пленников. Примерно так, да.
        Прислонившись спиной к дереву, Юра взял «Каштан», выдвинул приклад, приложил к плечу, включил прицел и посмотрел просто в лес. Картинка была идеальная - видно как днём, только в желтовато-серых тонах. Оттянул затвор. На всякий случай проверил гранаты: висят на груди, не потерял. Постоял, считая про себя до двухсот. За это время конвой должен поравняться с ним.
        Но нет, они шли медленнее, чем показалось поначалу, и только на «двести шестьдесят» зазвучали шаги и глухие усталые голоса.
        - …а он, типа, вези всех, пусть вон хоть Михель… а мусора отсосут… а я ж, типа, при понятиях, мне бакланить не в масть… не, падла, это лишак…
        - …расклад простой: мусора склеили ласты одному гондону… и палево попёрло… там слово за слово - волыны на лапы, и понеслась. Гондон и отхитрожопился. Мусора его угандошили, глядь, а оно опа! - ещё три жмура. Кто успел?.. - на шершавого и ну крутить…
        Интересно, подумал Юра. Бандосов он видел достаточное количество - и в Москве, и, главное, на Кавказе. Бандос, что кавказец, что русский, что в летах, что совсем молодой, - человек солидный, сдержанный, силу свою знает и вгнилую пальцы не гнёт. Одет солидно и дорого, даже если это камуфло. И разговаривают иначе: скупо, чётко, без эмоций. А эти - как в заповеднике каком-то отсиживались, лихие девяностые заспиртованные… чёрт знает что.
        Впрочем, это ведь не самая удивительная вещь в Зоне, не так ли? - спросил он себя и сам себе ответил: - Нет, не самая. Но одна из.
        Высунувшись из-за дерева, он приложился к прицелу.
        Вот она, Эля. Идёт, пошатываясь. Но лучше многих. Ну, должны же встать на ночёвку? .
        И, как бы перехватив его мысленный посыл, передний бандит остановился, повернулся и, светя на подконвойных, поднял руку:
        - Писец, кочумаем! Место сухое, костерок ща запоганим. Поссать - вон за те кустики. Бежать не советую, или, сука, утонете, или сожрут. Догонять никого не буду, спасать - тоже. Грач, Мыкола, Тихарь, сделайте дрова…
        Ждать, когда конвой (в смысле - и конвоиры, и подконвойные) сбился в кучку вокруг костра, уплотнился, угомонился, замер… нет, слово «угомонился» тут явно лишнее - Юра отметил, что слышит только блатную матерщину, а подконвойные молчат, словно во ртах у них кляпы, и редко-редко доносится лишь какое-то на пределе сил клокотание, будто человек изо всех сил сдерживает кашель, - ждать пришлось довольно долго. Бандиты выкурили по паре сигарет, пустили по кругу бутылку, закусили салом. Подконвойных не развязывали, те так и устраивались, связанные попарно. Им дали воды.
        Юра слышал, как Седой раздавал караулы и сам себе назначил последний, под утро. Ну-ну, подумал Юра.
        Первая вахта досталась молчаливому здоровяку с АКМом, остальные улеглись вокруг костра, отодвинув безропотных пленников. Молчаливый сидел, поставив автомат между колен, и время от времени подбрасывал в огонь сучья.

…Если бы не было карты дальнейшего маршрута, думал Юра, пришлось бы топать тем же порядком, и не факт, что будет ещё такой же плотный шанс разделаться с пятерыми без особого риска для себя; возможно, к завтрашнему вечеру конвой уже будет у цели… был бы у цели. Бы. Всё время «бы». Не сбивайся. Я знаю, что надо поспать. Это ещё одна причина, чтобы сделать всё сейчас…
        Хруст и треск веток раздался вверху и сзади - и пошёл, понёсся - наверное, по дуге
        - слева, пересёк тропу (полсекунды страшной тишины) и дальше, в обход поляны, и всё тише, тише, - замерло, остановилось, прислушалось - и снова ломанулось прочь отсюда, и стихло наконец.
        Юра оторопело посмотрел на поляну. Пленники, кажется, и не проснулись, молчаливый сторож без особого интереса смотрел в ту сторону, где скрылся звук, в бинокль - а ведь наверняка ночной, подумал Юра, и прицелы у «пятёрок» ночные, он это уже успел разглядеть. Ещё один спящий бандит проснулся было и приподнялся на локте:
        - Опять? У, гнида…
        - Опять. Спи.
        - Дай глотнуть, Тихарь.
        - На. - Молчаливый протянул бутылку. - Хорош.
        - Спасибо, братан, не дал помереть живым… с меня теперь два глотка…
        Упал и уснул.
        Седой будет на часах под утро, подумал Юра, а когда этот… Грач? Он попытался вспомнить, но не смог. Зараза. И сон нечем перебить. В армии были таблетки - вставился, и сутки как новенький. В рейдах очень способствовали. Много бы за такую отдал.
        Он стал думать о таблетке и о том, каким вольтом был бы сейчас. Но вместо этого возникло ощущение, что ты как будто недавно уснул, согрелся, и вдруг тебя разбудили и выгнали на мороз.
        Он потёр одно ухо, потом другое. Не переусердствовать бы, а то будут светиться в темноте. Демаскировать.
        Костёр между тем притух. Молчаливый встал, потянулся, перешагнул через лежащих и пошёл к кустикам - отлить.
        Сейчас?
        Нет. Дождёмся Грача. Будет сразу минус один ночной прицел, что существенно. А этого, молчаливого, надо будет валить сразу после Седого.
        Вернулся. Кого-то будит.
        Грача.
        Ф-фуух… Сразу пришла бодрость.
        Конечно, пришлось подождать, пока молчаливый как следует уснёт, а Грача пробьёт на пописать. Но это было совсем другое ожидание.
        Вот он встал, отошёл от костра - но не к рекомендованным кустикам, а к ближайшей сосне. Юра видел его в профиль. Бандит расстегнулся, возвёл очи долу, зажурчал. Юра прицелился в низ шеи. «Каштан» при стрельбе задирает совсем чуть-чуть, но - задирает. Дистанция сорок метров. Вторая и третья пули будут в голову.

«Каштан» дёрнулся; клацанье затвора, казалось, переполошит всю округу - равно как и звон упавших на что-то твёрдое гильз.
        Не тратя ни мгновения на то, чтобы посмотреть на поражённую цель, Юра развернулся к лагерю, ловя прицелом лежащих у костра. Никто не двигался.
        Он выждал минуту и поднялся. Ноги от слишком долгого стояния на одном колене затекли. Он подождал, аккуратно переступая с ноги на ногу, когда кровообращение восстановится.
        Потом медленно, ступая на внешние стороны стопы и пробуя землю перед тем, как перенести вес, Юра двинулся к следующему намеченному укрытию. Это дерево стояло у самой тропы и шагах в тридцати от костра. Шаг за шагом… шаг за шагом… есть.
        Чёрт. Плохой обзор - две кривые берёзки как раз по директриссе. Надо было лучше смотреть.
        Тогда, тогда… Тогда - нагло.
        Стараясь лишнего шума всё-таки не производить, он вышел на тропу, подошёл к костру шагов на пять и начал стрелять - как учил когда-то полковник Романов, преподававший на курсах ближний бой, и как ни разу не пришлось стрелять в реальном бою - ну, просто разведка - дело тихое, по возможности незаметное… - стрелять, мгновенно перенося огонь с одной цели на следующую, потом на третью, четвёртую, пятую… это было как тыкать в стол ножом между пальцами, примерно такой же уровень координации… и, в общем, почти получилось.
        Седого и Тихаря он пришил сразу, они не успели и дёрнуться, один бандос с винтовкой подскочил, но поймал очередь поясницей и упал в костёр, а вот четвёртый, не поднимаясь, с низкого старта прыгнул каким-то стелющимся прыжком, перелетел через очумевших пленников и залёг вплотную за толстухой в длинном пальто, одной рукой обхватив её за шею, а другой пытаясь нашарить за поясом - что там у него было? Нож, пистолет?
        - Замер, козлина, - мрачно сказал Юра, подходя к нему вплотную. - Дёрнешься - завалю.
        Тот послушно замер.
        - Я тебя специально оставил, - продолжал Юра. - Мне проводник нужен, понял? Но на тебе свет клином не сошёлся, тропа длинная, других найду. Доходит постепенно? Тогда давай - медленно тётку отпускаешь, руки за голову… медленно, я сказал. Молодец. Теперь на спину лёг. Перекатился на пузо. Вот так…
        Юра перешагнул через обмякшую тётку, быстро вставил в «Каштан» свежий магазин и всадил в лежащего бандита короткую очередь.
        Надо же, обошёлся практически одним магазином…
        Так, теперь который в костре… нет, явно мёртвый, но чтобы не так воняло горелым - оттащить. С чего же он помер-то?.. шок? Наверное, пулька брюшную аорту порвала, повезло гаду, не мучился.
        Пару полешек в костёр для света… Вот теперь можно заняться и живыми.
        Юра достал нож.
        - Давайте руки.
        И подошёл к Элле. Она была привязана теперь к другому мужичку, не «бухгалтеру»; этот был здоровенный, но рыхлый, дрожащий. Юра перерезал путы. Обе руки совершенно одинаково упали.
        - Ну, граждане! Активнее!
        Эля показала пальцем на свой рот, потом покачала им. Не могу говорить, догадался Юра. Он сунул нож толстяку, сказал: «Разрезай остальным», сам наклонился к ней:
        - Что случилось?
        Она показала жестом: помоги подняться. Потом, встав (и покачиваясь), притянула его голову к своей, ухо ко рту. От Эли сильно и остро пахло, и Юра узнал этот запах: политая мазутом падаль. Там, не доезжая немного до ворот бывшего пионерлагеря, или дома отдыха, или чего-то подобного - поставленного на месте старого монастыря, - там стоял этот запах…
        - Нам нельзя говорить, - прошептала она еле слышно. - Нельзя говорить и нельзя сходить с тропы.
        - Почему?
        - Это смерть.
        - Но я же их всех…
        - Не от них. Но мы все всё видели.
        - Что видели?
        - Что с человеком делается. Да ты же сам слышал - тут кто-то застонал, и это сразу появилось.
        - Шум в деревьях?
        - Да.
        - Понял. Ладно, молчим и изъясняемся жестами. Это, наверное, из-за той дряни, которой вас обмазали?
        Эля кивнула.
        Толстяк вернул Юре нож.
        Костёр между тем разгорелся. Освобождённые люди молча окружали Юру. Смотрели. Смотрели… странно.
        Он откашлялся.
        - Я - сотрудник МАБОП, межгосударственного альянса по борьбе с оргпреступностью, - начал он. - Стало известно, что всех вас ведут на убой. Меня послали вас спасти…
        В каком-то смысле так оно и было.
        - Кто служил в армии?
        Поднялись три руки.
        - Разберите оружие и патроны. Я сейчас схожу за припасами, это недалеко, и вернусь.
        Эля сделала знак: подойди. Юра подошёл и наклонился.
        - Убери, пожалуйста, трупы. Страшно. А нам нельзя уходить с тропы… И ещё: следом за нами может идти ещё одна группа.
        - Ночью? - не поверил Юра.
        - Кто их знает. Они там просто кого-то ждали, поэтому не шли. Злые были. Но ты прав, наверное, - ночью они вряд ли пойдут…
        - Понял, всё понял. Ладно, мужики, давайте по-быстрому займёмся трофеями.
        Когда убитых освободили от всего, что можно было использовать, Юра волоком оттащил трупы в лес и прикрыл ветками. Вернулся, заодно прихватив автомат и патроны убитого в стороне от стоянки Грача.
        - Ждите, я быстро.
        Николай Ильич спал, завернувшись в брезент, головой на чемоданчике. То ли услышав шаги, то ли почувствовав свет, он приподнялся на локте, прикрываясь от фонарика.
        - Это я, - сказал Юра, для убедительности посветив в лицо и себе; глаза он плотно зажмурил - нужно беречь родопсин. - С бандосами всё, но есть новая проблема…
        Он рассказал про невозможность сойти с тропы. Учитель внимательно слушал.
        - Что-то краем мозга я об этом помню, - сказал он. - Но поскольку никогда сам дела не имел…
        - Я вот ещё что сообразил, - сказал Юра. - Когда Тайва и этот второй парнишка подъехали на телеге, они сказали, что экипаж подан. Так что - они участвовали во всём этом? Они через Бархотку их должны были везти? Или как?
        Учитель покачал головой:
        - Участвовали? Сами? Не может быть. Телегу пригнали, это да, телега-то и лошадки как раз лешканские, не знаю, где уж они их взяли. Если бы через Бархотку - то, значит, дальше на дрезине… я бы знал. Нет, там что-то другое было. Я тут тоже об этом думал… ну, не только об этом, но об этом тоже. Наши потихоньку помогают лешканам против бандитов, это все знают. Не открыто, но… в общем, помогают. Теперь будут помогать, я думаю, и открыто. Боюсь, что… много крови грядёт.
        - Понятно, - сказал Юра. - Не придумали, что мне с угнанными делать? Может, попробовать догола раздеть и голыми провести? Тут метров двести всего.
        - Не знаю, Юра. Ничего не могу присоветовать. Не возьму такой груз на совесть. Не выдержит.
        - А я могу, да? - расстроился Юра.
        - Ты уже взял, - сказал учитель. - Теперь не опускай… Мой тебе совет - дождись утра. Самого раннего. Утром вся погань квёлая. Глядишь, и получится что. Тут у меня протирочные концы остались, в сивухе и в масле, да ещё с литр я могу с бака отлить - остатка на обратный путь хватит, - чтобы попротираться. Где-то у меня тут бутылка пустая имелась…
        Вернувшись, Юра прежде всего занялся сортировкой трофеев. С каждого трупа уже сняли куртки, штаны, если они не были чересчур испачканными, свитера. Всё это он расстелил поближе к костру - пусть сохнет. Потом обратился к своему маленькому отряду:
        - Народ! В пяти минутах от тропы стоит дрезина, при ней - местный житель. Мы с ним подумали и решили, что можно вытереться спиртом, одеться вот в эти тряпки - и проскочить. Но, сами понимаете, риск остаётся, и риск непросчитываемый. Кто-то готов воспользоваться шансом? Потом из деревни вас выведут обратно, а там уж как-нибудь. Есть желающие?
        Поднялось три руки. Потом, чуть помешкав, добавилась четвёртая.
        - Понял, - сказал Юра, стараясь голосом не выказать разочарования. Он вообще-то надеялся, что уйдут все. Но, может быть, утром, если первый проскочит, число желающих прибавится. - Тогда располагаемся - и спать. Стартуем рано утром.
        Ещё бы знать, когда оно будет - это самое утро…
        Подошла Эля с одним из бандитских рюкзачков. Показала: смотри, что я нашла.
        В рюкзачке лежали два толстых рулона упаковочной плёнки, пластиковая бутыль-полторашка с густо-синей жидкостью и дешёвенькие часы-будильник. Они шли. Стрелки показывали половину первого, а побудка была установлена на половину шестого.
        - Ага! - сказал Юра. Он открыл бутылку и осторожно понюхал. Пахло техническим спиртом и мылом. - Значит, наши предположения близки к действительности, так?
        Эля пожала плечами.
        Когда наконец дурной адреналин перегорел, когда были распределены часы караула. Юра понял, что сейчас упадёт и сдохнет на месте, и это будет зашибись как здорово
        - однако Эля мягко, но решительно увлекла его по тропе подальше от света костра. Сделала знак: садись. Здесь лежало толстое бревно, поросшее мхом. Юра опустился на землю, опёрся на бревно спиной; всё тело гудело; мышцы забиты, подумал Юра, и ничего пока не сделать. Эля села рядом, он обхватил её рукой и прижал к себе. Эля дрожала.
        - Как ты? - спросил он, хотя и без всяких ответов было понятно как.
        - Ничего, - прошептала она. - Держусь. А Алёнка… с ней хуже. В смысле, хуже, чем было.
        - То есть?
        - Ну… я же тебе говорила, что у нас с ней всё не в словах и не в картинках, поэтому трудно перевести. Она… как бы это правильно сказать… не то чтобы совсем в отчаянии - ты же понимаешь, фиг её в полное отчаяние загонишь, - но где-то на грани. Что-то где-то происходит такое, чему она не знает, как противостоять… а оно угрожает ей. И она это видит, понимает…
        - А она знает, что мы здесь?
        - Да. И очень на нас надеется… но тоже не уверена, что мы что-то сможем сделать. И ещё - у неё такое чувство, что она совершила ошибку… фатальную ошибку. И теперь ничего не исправить. И что это она во всём виновата.
        - Ладно, разберёмся… - Язык уже не слушался, и глаза не открывались. - Надо немного поспать. Эль, ты распорядись, чтобы мужики меня растолкали…

31
        Как ни странно, Юра проснулся сам. Было страшно тихо. Рядом, привалившись к нему и почти не дыша, спала Эля. Он осторожно, чтобы не разбудить, высвободился, уложил её на то место, где сидел, и медленно привстал.
        Костёр, кажется, потух. Оттуда тянуло влажным дымом.
        Было ещё темно, хотя уже не глаз выколи - наверное, самое начало утра. И было тепло, тепло и душно, как в предбаннике.
        Стоял туман, хотя при такой температуре вроде бы не бывает туманов; не слишком густой - но луч фонарика сразу же высветил только сам себя, свой собственный голубоватый конус, а всё остальное кругом сделал невидимым и чёрным.
        Юра выключил фонарь и сунул руку в карман за монокуляром.
        Карман был пуст.
        Что за чёрт?
        Он обхлопал себя по всем карманам, курточным и жилеточным, внутренним и внешним. И понял, что пропало многое. Ч-чёрт…
        Уже понимая, что случилось, но всё-таки надеясь, что ошибся. Юра пошёл к стоянке. Да, вот она. Кострище ещё дымится.
        И - никого. Снялись и тихо ушли. Сами. КПК забрали, суки, и ПДА забрали. Зачем они им?.. «ТТ» дарёный - тоже забрали. Ну, это хотя бы понятно…
        Хорошо хоть, что оставили «Каштан» (по какому-то наитию он повесил его под шинель, и похитители не рискнули резать ремень и вытаскивать пэпэшку) и гармоники.
        Но - почему ушли?
        Не знаю… можно догадываться: например, все они оплатили тур к месту исполнения всех желаний и вносить какие-то изменения не хотели. Не сходится: так и так маршрут и цель оставались теми же. Скорее, кто-то из получивших оружие решил получить и те ништяки, которые полагались пригнавшим конвой. Или - кого-то на входе надо приносить в жертву, а без этого никак. Или что-то ещё…
        Ничего не знаю, с досадой подумал Юра. Догнать и спросить?
        Потешить любопытство.
        На фиг.
        Он осмотрел поляну. Так, шмотки унесли, мою сумку унесли, рюкзак тоже унесли. Остались у меня пэпэ, два магазина к нему… а это что? А это обтирочные концы, они их не заметили или решили, что обойдутся. И самогон, как ни странно, - бутылка откатилась, не нашли. Может, ещё что-то? Юра походил вокруг костра. Светало очень быстро. Валялся скомканный свитер, вставший колом от засохшей крови, валялись откуда-то взявшиеся резиновые сапоги. И всё.
        Ну и ладно.
        Юра почти бегом вернулся к Эле. Та так и лежала в чертовски неудобной позе; да жива ли она? - вдруг пробило Юру. Он наклонился. Жива.
        - Подъём, - похлопал он её по плечу. - Мы уже всё проспали.
        - Что? - Открыв глаза, но продолжая спать, Эля похожа была на страшного совёнка. - Куда попали?
        - Проспали.
        - Самолёт? Нет, ещё не скоро… Да ну, перестань, какое может быть зависание, не смеши…
        Она завозилась, устраиваясь поудобнее. Теперь Юра увидел, что на спине у неё приторочен рюкзачок.
        - Эль, так мы идём или нет?
        - Да-да-да, сейчас-сейчас, просто три секунды…
        Юру вдруг заколотило - то есть по-настоящему, руки прыгали, и зубы пришлось сжать, чтобы не стучали. Тихо, сказал он себе, тихо. Они же всё-таки сёстры…
        Эля говорила голосом Алёнки и с Алёнкиными интонациями.
        - Значит, это был не сон. - Эля потёрла виски. - Значит, это на самом деле так…
        Она побывала там, где сейчас Алёнка, и разговаривала с ней по-настоящему, а не
«снимала пыльцу». Алёнке там плохо, но не потому, что её кто-то обижает или там вообще плохо, а потому, что Алёнка всей душой рвётся в прежний мир, в прежнее тело, к прежней жизни, к нему, к Юре, - а главное, очень боится, что с телом произойдёт что-то плохое, она не может объяснить, почему боится и что плохое может произойти, - но боится панически. А если бы не этот страх, то там просто здорово…
        Это небольшой старинный городок, спиралью обернувшийся вокруг светлого стрельчатого замка на горе, городок, заросший простыми и плодовыми деревьями, хмелем и виноградом; они с Алёной прошлись по нему, и встречные здоровались, и раскланивались, и знакомились с Элей. На площади перед воротами замка они посидели в кафе. Ворота были открыты, люди входили туда и выходили оттуда. Им было легко. Замок что-то значит в этом мире, но что именно, Эля не поняла. Есть другие города и сёла, есть реки и моря. Здесь ездят на паровозах и лошадях, плавают на парусных и паровых кораблях, летают на безмоторных планерах. И это не скучный курорт, а место, где есть чем заняться. Но… Алёнка хочет назад.
        - Понятно, - сказал Юра. - Давай так: я сейчас сбегаю к Николаю Ильичу, скажу ему, чтобы не ждал. А ты пока всё с себя сними, тряпками оботрись и полиэтиленом обмотайся…
        Хорошо, что Эля так и уснула, не сняв рюкзачка. Теперь у них была плёнка, шмат сала, полбуханки хлеба, початая бутылка дорогой водки «Союзная», синяя протирка, пахнущая мылом, две пары чистых носков…
        - Нет, - покачала головой Эля. - Не уходи. Нам теперь нельзя разлучаться ни на метр.
        Она говорила совсем тихо, но уже не таким на грани слышимости шёпотом, как вчера. И ничего страшного не происходило. Может быть, и со сходом с тропы та же фигня?
        Проверять не хотелось.
        - Почему? - спросил Юра.
        - Не знаю почему, но это точно. Чувствую.
        - Ну…
        - Да ладно, - сказала Эля и стала с отвращением сбрасывать с себя одежду. - Там, в рюкзаке, мыло…
        Эллин эксгибиционизм, собственно, эксгибиционизмом не был, это они обсудили ещё будучи дома, в Киеве. Просто Эле было всё равно, голая она или одетая. Она осознавала свою неказистость и очевидную непривлекательность в мужских глазах, при этом никому не завидовала и ни на что не надеялась. Это в ней было от мамы-ведьмы
        - осознание своего принципиального одиночества. Ну, не чувствует же себя голой кошка - даже эти, которые бесшёрстные, совершенно инопланетные звери…
        Юра достал бутылку:
        - Давай уж тогда спинку потру, раз так.
        - Потри. - Она повернулась - и застыла.
        Из леса на тропу вышел зомби. Это был давешний убитый бандит - Тихий. В трусах и свитере, не гнущемся от засохшей крови, он шёл неуверенно, подволакивая обе ноги и ни на что не глядя; в руках у него был здоровенный дрын.
        - Подожди здесь… - Юра сунул Эле в руки тряпки и бутылку, сам же пошёл навстречу зомби, на ходу снимая с плеча пэпэ и переводя его на одиночные. Надо было связать гадов, подумал он, а теперь патроны тратить…
        Он остановился, подпустил зомби шагов на десять и выпустил ему пулю между глаз. Затылок разлетелся, и зомби рухнул, но не как падает убитый человек, а как кукла из какого-то тугого мнущегося материала вроде твёрдого пластилина. Теперь, как Юра знал из методичек, он не встанет или никогда, или очень не скоро.
        А остальные?
        Юра хотел сходить проверить - и вдруг понял, что не пойдёт. Не пойдёт, и всё. Лучше постоит на тропе.
        Он оглянулся на Элю. Она так и стояла - с тряпками в одной руке и бутылью в другой.
        - Вот так оно и бывает в Зоне, - сказал Юра. - Давай - неторопливо, но в темпе.
        Юля кивнула и, обильно намочив тряпки синей жидкостью, начала себя тереть - пальцы, левую руку, правую, подмышки, впалую птичью грудку с выступающими рёбрами… Потом протянула тряпку ему: спину. Он снова плюхнул в ком тряпок синей жидкости из бутыли и стал тереть бледную кожу; при каждом движении на спине появлялись и снова пропадали какие-то непонятные узоры.
        Закончив, Юра вернул ей моющие приспособления, и Эля стала обрабатывать нижнюю часть тела. Юра же взял рюкзачок и покрутил в руках.
        - Слушай, - сказал он, - а если здесь дырочки для ног прорезать, получатся сносные шорты.
        Эля посмотрела.
        - Лучше совсем дно вырезать, будет классная юбка. А трусы я из этих тряпочек сделаю. А кроссовки у меня чистые должны быть, я без них выходила.
        - Хитрая, да?
        - Не очень. Просто ноги устали, я и разулась. И босиком вышла. Давай-ка меня быстро обмотаем, а то что-то зябко…
        И действительно, горячий туман рассеялся, и быстро становилось всё свежее и свежее.
        - Нормально, - сказал Юра, осматривая со всех сторон свою работу. - Тогда вперёд? Или всё-таки подождёшь?
        - Нет, я с тобой… - всё ещё понижая голос до шёпота, сказала Эля. - Ничего не случится, я знаю.
        Она, конечно, не знала. Иначе бы не вздрагивала так.
        - Я в прошлом году на биеннале была, - продолжала она. - Там манекенщиц вот так же плёнкой обматывали и в разные позы ставили. Концептуальные художники. Ещё серой глиной обмазывали. Так что я - по высокой моде. А манекенщицы такие же противные, кстати…
        Завёрнутая в полиэтилен с головы до ног (свободно только лицо), в юбке-рюкзаке и в Юриной куртке она действительно производила впечатление экспоната какой-то провинциально-авангардистской выставки. Вряд ли хоть молекула запаха-метки могла просочиться от тела наружу. И тем не менее Юра перед тем, как свернуть в лес, невольно остановился. Может быть, не рисковать - смертельно - ради того лишь, чтобы сообщить учителю о случившемся и отпустить его с миром? Подождёт-подождёт, да и уедет сам.
        Но он почему-то знал, что поговорить нужно обязательно. Это как в компьютерном квесте: «вернуться, поговорить с учителем», - и только после этого откроются какие-то следующие ходы. А без этого не обязательного вроде бы разговора так и будешь тыкаться в запертые двери.
        - Ну, бог не выдаст, свинья не съест… - пробормотал Юра себе под нос. - Держись вплотную ко мне, и давай я тебя буду придерживать. Главное, смотри под ноги.
        Казалось бы, сколько раз пробежал он по этой дороге туда и обратно, а вот поди ж ты - лес тут же стал незнакомым и почему-то угрожающим; не здесь, а в той, другой, прошлой жизни. Юра в такие леса предпочитал не заходить, слишком уж они были отталкивающие. Больные. Слишком густые, в них царили смерть и борьбе за выживание; из ста тонкошеих деревцев вырастет одно, задавив соседей; уже сейчас половина умирает. То есть это всё и в других лесах протекало так же, но вот в подобных - было как-то особенно обнажено, напоказ, как нищета у Достоевского. Здесь и трава-то настоящая не росла, а лезло из-под земли какое-то полугнилое мочало…
        Юра, тесно прижимая к себе птичье лёгкое тельце Эли, шёл как мог быстро, в то же время внимательно вслушиваясь в окружающее и опасаясь услышать хруст и лом поверху; но было тихо, ненормально тихо, как не бывает в лесу. Наверное, уйдя в слух, он чуть-чуть не туда свернул - и они вышли просто к берегу, к невысокому обрыву, из которого торчали голые когтеобразные корни. Дамба была немного правее.
        Заросшее озеро сейчас казалось прекрасным. Диким и прекрасным.
        - Ух ты… - прошептала Эля.
        - Ага. Пойдём, а то промахнулся я немного. Нам вон туда.
        Николай Ильич сидел на подножке дрезины и курил толстую вонючую цигарку. Услышав подходивших сзади Юру с Элей, он протянул было руку к лежащему в ногах обрезу, но, опознав идущих, бросил цигарку и встал навстречу.
        - Доброе утро… барышня Эмма, если склероз меня не подводит?
        - Утро добрым не бывает, - проворчал Юра, подавая учителю руку. - Элла. Эля. Через
«эль».
        - Прошу прощения. В наших местах такие имена редкие, запутаться проще простого… Что-то случилось?
        - Да вот… - И Юра рассказал о странном, с его точки зрения, казусе с ушедшими. Учитель молча слушал.
        - Мне это непонятно, - сказал он, когда Юра закончил. - Единственное, что могу предположить, - среди тех, кто казался вам пленниками, были люди вполне бандитского склада ума. Лешканы могли их захватить, например…
        - Бандиты меня сонного прирезали бы, да и дело с концом. И Элю прихватили бы с собой. А так - просто обобрали, как пьяного… Чёрт, не знаю, как ни кручу - всё не складывается. Обязательно остаётся лишняя деталь.
        - Я даже догадываюсь, кто, - сказала Эля, глядя куда-то мимо всех. - Их в автобусе трое было. Делали вид, что совсем не знакомы друг с другом. Одного убили, когда мы высаживались, а двое так с нами и пошли. Это я только сейчас всё сопоставила, - повернулась она к Юре. - Извини.
        - А убили какого? - спросил Юра. - В плаще и в сапогах - или в куртке и берцах?
        - В плаще. Длинный такой плащ.
        - Его не убили. И надеюсь, он выживет. Это мой знакомый. Я его перевязал… Он не бандит, он из службы безопасности одной фирмы. Хотя… там не всегда разберёшь, где граница проходит. Это вам не война. На войне просто… Их шефа похитили и убили, вот они, наверное, и выслеживают кого-то.
        - Как мы?
        - Ага. Тем более что это был и Алёнкин шеф. Она ничего про Ильхама тебе не рассказывала?
        - Нет, не рассказывала - так, упоминала только. И вообще ты уже спрашивал.
        - Разве? Забыл…
        - В первый же день, как приехал.
        - Да, точно… а ещё говорят, «память девичья». Ладно, Николай Ильич, мы пойдём, и вы нас не ждите. Вряд ли мы этим путём будем возвращаться.
        - Да, это точно вряд ли. Ну, с пути вас сбивать не буду, знаю, что бессмысленно. Юра, держи шинельку - и не спорь, днём холодно будет, замёрзнешь в кол. Барышня Эля, вам презентую рубашку и штаны…
        - А вы как? - с ужасом спросила Эля.
        - Ну, у меня и подштанники тёплые, и брезентом накроюсь, как пологом, вот мне и тепло. Да и по-над озером холодов не бывает - а вот где вы пойдёте, там да. Там, говорят, и насмерть замерзали люди, особенно если ветерок потянет. Так что не рискуйте, берите. И вот что, Юра… Если будет невмоготу - всё равно где, здесь, там, не важно, - ты знаешь, куда тебе податься. Будем рады. И вас, барышня, это тоже касается…
        - Странный дед, - сказала Эля уже на тропе, возясь с подгонкой штанов. - Он всё время хотел тебя о чём-то спросить, но не смог. Мучительно хотел.
        - Не знаешь, о чём?
        - Нет, я же не читаю мысли…
        И они двинулись по тропе.
        Чем выше поднималось солнце - вернее, сияющее пятно в плотной дымке, - тем холоднее делался воздух и тем труднее было дышать. Казалось, что поднимаешься в горы, хотя ноги этого подъёма не замечали. Но вот кончились лиственные деревья, остались одни ёлки. Потом и ёлки пропали, тропа вилась между синеватыми слоистыми скалами, торчащими из мшистой земли под острым углом и похожими на ледяные заструги. Стал появляться пятнами снег - а может быть, иней; наконец всё вокруг оказалось покрыто инеем, сверкающим и острым, - Эля, поскользнувшись, поранила запястье ледяными иглами и теперь шла, на ходу зализывая ранки, маленькие, но глубокие. Мы правильно идём? - время от времени спрашивал Юра, и она молча кивала. Идти приходилось без отдыха, только на ходу можно было согреться, минутная остановка приводила к тому, что холод забирался в спину, в колени, высасывал силы. И бежать не получалось, не хватало кислорода, лёгкие сразу же начинало жечь и колоть. На ходу они делали по глотку сначала водки, а когда водка кончилась, то самогона, воняющего сивухой и машинным маслом, но зато чертовски крепкого, заедали
вонь кусочком сала - и продолжали идти, идти, идти. И уже непонятно было, от чего отключается мозг - от усталости или от сивушных паров…
        Но ноги шли.
        Несколько раз вблизи тропы они видели мертвецов, нормальных мёртвых мертвецов, которые никуда не торопились. Кто-то лежал на боку, кто-то сидел, опершись спиной о камень. Мертвецы были просто особенностью пейзажа, не более.
        Ноги шли.
        Такое случается при подъёме в горы: телу вдруг становится всё равно, и холод и усталость не чувствуются, потому что уже перешли предел, и клапан сорвало, и ничего не страшно, потому что ни лучше, ни хуже быть просто не может, и ты идёшь, пока не рухнешь, и лишь рассудок сможет велеть остановиться…
        И когда впереди, совсем рядом, вдруг встала белая стена, Юра долго не мог понять, что это такое.
        - Туман, - сказала Эля.
        - Что?
        - Туман.
        - Где?
        - Да вот же.
        - Точно. Пойдём быстрее, там, наверное, тепло.
        - Мы уже близко, - сказала Эля и вдруг замерла.
        - Что?
        - Не знаю. Что-то происходит… не могу понять…
        Туман нахлынул и поглотил их.
        Он был тёплый и сырой и пах прелыми листьями. Сразу захватило дыхание и сбилось с ритма сердце - как от страшной высоты.
        - Руку, - сказал Юра, но Эллина ледяная ручка ткнулась в его пальцы за секунду до этого. - Не отпускайся.
        - Ни за что.
        - Куда нам? - спросил он - и вдруг понял, что снова видит дорогу. Светящаяся полоса, пусть еле различимая, вела из-под ног вперёд и чуть вправо.
        Куда намм? Куданаммм? - как будто эхо, но не то, которое слышишь ухом.
        - Не знаю, - растерянно сказала Эля; голос её дрожал. - Я потерялась. Я не знаю, где я. Я не знаю…

32
        А потом было так: туман рассеялся внезапно, как и появился, и вокруг оказалась сочная зелёная долина. Журчал небольшой быстрый ручей, прыгал с камня на камень; длинная трава склонялась над водой, касалась воды, погружалась в поток и трепетала там. Впереди, в полукилометре, не больше, начинался лес. Тёмный и густой настолько, что казался не просто непроходимым - видел Юра непроходимые леса, - а просто сплошным, как древняя пирамида. Он и был подобен уступчатой пирамиде - каждый следующий ярус нависал над предыдущим, и корявые узловатые сучья - каждый, наверное, толщиной в столетний платан - сплетались, будто лианы; а может, это и вправду лианы, подумал Юра, может, всё это буйство - один бесконечный стебель? Или весь этот лес - одно дерево, подобно какому-нибудь чудовищному баньяну? Скорее всего…
        Эля вдруг выдохнула судорожно и стала оседать на землю. Юра успел её подхватить. Она вдруг показалась ему очень тяжёлой. И он сам себе показался очень тяжёлым. Ноги дрожали, будто держали двойной или тройной вес. И всё же он сумел не упасть, а мягко сесть рядом с замшелым камнем и посадить Элю.
        - Слабость, - сказала она.
        Юра только кивнул.
        - Как ты думаешь, где другие? - спросила она.
        - Не знаю, - сказал он. - А ты ничего не слышишь?
        - Ничего, - сказала она. - Навалилось… этакая огромная подушка. Не слышу, не чувствую… плохо мне… дай полежу.
        - Конечно, - сказал Юра и придержал её под затылок, когда она без сил повалилась на бок.
        Это её спасло.
        Пуля попала в камень там, где только что была Элина голова. Юра почувствовал удар в висок и щёку, и тут же правый глаз закрылся. Тело отреагировало раньше, чем до измученного мозга дошло, что возникла какая-то опасность и надо принимать меры. Нет, тело само распласталось по земле, вжалось, пожалело, что нет лопатки, постаралось определить, откуда прилетела пуля… Потом оно же придержало пытавшуюся вскочить Элю и потащило её за камень, под прикрытие. Ещё одна пуля ударила в камень по касательной и с резким жужжанием ушла рикошетом в небо. Ни первого, ни второго выстрелов Юра не услышал. Наверное, стреляли из чего-то наподобие
«винтореза», что плохо - при всех своих недостатках «винторез» был чертовски опасным оружием. А тут ещё глаз… Юра приложил ладонь, потом посмотрел на неё. Вроде бы только кровь. Может, обойдётся. Было бы обидно потерять глаз от какой-то каменной крошки.
        - Кто это? - спросила Эля, лёжа на спине и глядя на Юру жутко, безотрывно. - Те? Наши?
        - Вряд ли, - сказал Юра. - У них снайперки не было. Кто-то другой. Ты как?
        - Как нашатырю нюхнула, - вдруг хихикнула Эля. Это было нехорошее хихиканье, оно могло перейти в истерику. Но могло и не перейти.
        - Лежи, не подымайся.
        - Да, мой лейтенант.
        - Попробуй… увидеть.
        - Их?
        - Ну да.
        - Попробую.
        Выглядывать поверх камня - дураков нет. Но что-то же надо делать…
        Он отполз от камня шагов на пять, собрался, подскочил и снова упал. Через секунду свистнуло - не очень близко. Снайпер метрах в трёхстах… но это ерунда.
        Потому что как минимум четверо, пригнувшись, приближались к ним, обхватывая камень с флангов.
        Юра перекатился к камню.
        - Плохо, - сказал он.
        - Вижу, - сказала Эля. - Злые.
        - Что им нужно, интересно?
        - Мы.
        - Ладно, потом разберёмся… чёрт.
        - Там есть ещё. Один. Сзади. Он без оружия, но… давит. Это он нас…
        - Понял, - догадался Юра. - Менталист, он же контролёр. Это хорошо, что мы с тобой запивали водку самогоном.
        - Что?
        - Потом объясню…
        Контролёр, подумал он. С какими-то бандосами. А ведь нам кранты, ребята.
        Двух шагов не дошли… обидно.
        Сдаться?
        И поступить в зомби.
        - Юра, - ткнула его в бок Эля. - Держи.
        - Что это?
        Это была пуговица. Вернее, капсула с дум-мумиё в виде пуговицы. Он совсем про неё забыл. Свою отдал Серёге, а про Элину забыл.
        - Я же ещё живой, - сказал он.
        - Заранее.
        - Нет, - сказал он. - У меня есть идея получше.
        Он лёг на спину, расстегнул шинель и засунул руку во внутренний карман жилетки. Неужели и это спёрли? Слава богу, на месте.
        Ухватив пузырёк двумя пальцами, Юра вытащил его и тут же уронил. Да что за чёрт. Проклятый контролёр…
        Ни хрена руки не слушались.
        - Помоги, - сказал он, и Эля поняла без слов, зашарила руками по полам распахнутой шинели. Нашла. Зубами открутила пробку.
        - Что это?
        - Давай… все.
        Она высыпала ему прямо в рот желатиновые капсулы. Юра языком направил несколько между зубами и раздавил. Потом ещё и ещё - пока было что давить.
        У снадобья был беспомощный сладковатый вкус.
        Ну, Быстрорез… на тебя, гада, вся надежда…
        Сначала закружилась и опустела голова, а потом Юра вдруг услышал совсем рядом писк медицинского монитора и бубнящие голоса: «…четвёртые сутки, и если быть точным - семьдесят восемь часов калий заметно ниже нормы, но по серотонину и норадреналину нет, свёртываемость остаётся очень высокой, протромбиновый индекс таламонал, я думаю, пока отменять не будем, пусть…» - это было так реально, что он даже чуть приподнялся и стал озираться вокруг, ожидая увидеть врачей… примерно так же он пришёл в себя в госпитале в Дербенте три года назад - и сейчас сверкнуло то ли понимание, то ли надежда, что вот оно: бред закончился, и он наконец очнулся.
        Вместо этого он увидел два чёрных кружка автоматных дул, глядящих ему прямо в глаза.
        - Ну що, москалик, добігався? Сталася дупа?
        Юра хотел что-то ответить, но только скривился. Бандос был тощенький и молоденький, лет семнадцати, с быстрыми злыми глазками.

«…я не могу сказать, что есть объективное ухудшение параметров, но почему-то он загружается… - продолжали бубнить голоса, - …что мы могли упустить?..»
        - Знаете, люблю теплої осінньої днини побродити по лісу з двостволкою, - сказал другой бандос, старший, толстый сам и с толстым холёным лицом, с пущенным по виску оселедцем.
        - На полювання? - подсказал молодой; это у них явно была проработанная хохма.
        - Ні, по гриби… Бувало, підійдеш так до грибників - і скажеш просто: ого! скільки грибочків назбирали!
        Подошли ещё двое, остановились поодаль. Юра вдруг понял, что отчётливо видит обоих, хотя они стоят на противоположных сторонах - один справа от него, другой слева. Причём тот, который слева, оказывается за камнем…
        Потом он увидел контролёра.
        Лысый мужичок в хорошей и дорогой, но совсем не по размеру кожаной куртке брёл к ним, сильно подволакивая ногу. Он был сосредоточен и зол - зол тем, что с этими двумя у него что-то не совсем получилось, пришлось их просто глушить, то ли на предыдущих слишком много сил потратил, то ли ещё что, ладно, сейчас разберёмся… Но тут контролёр почувствовал неладное и замер.
        А Юра тем временем увидел снайпера.
        Снайпер стоял за деревом, положив винтовку на торчащий сучок, и через прицел разглядывал происходящее. Ему тоже что-то не нравилось. Он был самый опытный здесь и самый главный - именно потому, что опытный. Ему этого даже никогда не приходилось доказывать. И именно в силу опытности он был достаточно осторожен. Внутренний голос сейчас подсказывал ему: сматывайся. Бросай всё и сматывайся. Но вместо этого он поймал в прицел голову контролёра (Мирон, откуда-то узнал Юра, его зовут Мирон; а снайпера зовут Лев Савельевич, и прозвище у него Дырявый) и нажал спуск.
        Контролёр исчез. Потух. Юра тут же почувствовал, что тяжёлую душную подушку, давившую на мозг, нехотя убрали.
        - Грибочки, говоришь? - спросил он бандоса с оселедцем. - Будут вам сейчас грибочки.
        Бандос поднял автомат и выстрелил в того, молоденького. Тут же рядом стукнула ещё очередь, и один из вновь подошедших, взмахнув руками, рухнул в траву.
        Двое оставшихся в ужасе уставились друг на друга. Они понимали, что происходит.
        - Остаться должен один, - сказал Юра.
        Толстый бандос успел выстрелить раньше. Второй схватился за живот и со стоном сел. Повалился на бок, засучил ногами и замер.
        - И это не ты, - продолжал Юра.
        Пуля снайпера ударила толстого точно в левую лопатку и толкнула вперёд. Он умер раньше, чем упал.
        - Что происходит? - прошептала Эля.
        - Это я их, - сказал Юра. - Пока не вставай. Потом, всё потом…
        Снайпер, оставив винтовку у дерева, шёл к ним. На само деле он хотел остановиться, упасть, бежать в другую сторону, но тело решило иначе. Юра чувствовал его нарастающий ужас.
        Да, Дырявый, подумал Юра, ты ведь небось верил в свое бессмертие? Что не ты, а другие всегда будут вот так идти туда, куда не хотят? Исчезать, испаряться, умирать на ходу? Вот и посмотрим сейчас, из какого сорта говна ты сделан…
        - Алёнка, - сказала вдруг Эля. - Это Алёна! Эй!
        - Где? - спросил Юра.
        - Да вот же она! - И показала на зелёную пирамиду. На чащу.
        Юра, стараясь не отвлекаться от Дырявого, посмотрел в ту сторону.
        Это было…
…это было как появиться над оживлённейшим московским перекрёстком - скажем, Тверской и Большой Садовой - в час пик. Когда многотысячная толпа бурлит и несётся, и никто никому не нужен там, внизу, - будто каждый стремится вперёд по собственному руслу, отделённый от остальных когда прозрачными стенами, а когда - такими, на которых что-то нарисовано, видимое только ему. И вот в этой толпе увидеть, узнать одного человека…
        Юра увидел и узнал. Хотя и смотрел сверху. Нет, не сверху. Сверху тоже, но и одновременно - со всех сторон. И даже изнутри. Алёнкиными глазами.
        Он видел её издалека, крошечную, зажатую меж двух извилистых стенок-экранов, на которые кто-то проецировал изображения замка и городка, который окружает - спиралью - замок, как змей на известной картине окружает город на горе, и эта картина будто проступила на миг сквозь предыдущую, проступила и скрылась, как бы давая смутный намёк - но на что этот намёк, Юра не мог сказать. Одновременно с этим он смотрел на Алёнку в упор, разглядывая и любя каждую складочку в уголках глаз и каждую маленькую бледную веснушку (созвездие Ориона, вспомнил он) на переносице. И её глазами он тоже смотрел на стены, на живую картину, и не мог не изумляться тому, с какой тщательностью, с какой любовью было создано это изображение, которое казалось куда более живым и притягательным, чем всё, что он видел раньше и по наивности своей считал явью…
        И тут же, за стенкой, в другом тесном, теснейшем отсеке-лабиринте, существовал другой человек, до него было полметра, даже меньше, но ни он не мог увидеть Алёнку, ни она его - ни увидеть, ни дотянуться, ни даже догадаться о существовании друг друга. Человека этого Юра никогда прежде не видел, но почему-то знал о нём всё: и как его зовут (Михаил Исаакович), и где он жил (в Бердичеве), и что погнало его в этот страшный поход (сын-наркоман и полная безысходность, что же ещё…), и как выглядит его лабиринт изнутри: скалистый остров, дома, прилепившиеся к склонам подобно ласточкиным гнёздам, вечно тёмный ворчливый океан… корабли на рейде, полуразвалившийся венецианский форт, полощущие паруса… Михаил Исаакович никогда в жизни не видел моря. Не довелось.
        Юра позвал Алёнку. Негромко. Она насторожилась и подняла голову.
        Так, подумал он. Теперь, наверное, надо найти тело. Он представил себе, как дотягивается и связывает правильным крепким узлом вот эту бесплотную Алёнку - и ту зомби, что должна ждать сейчас под замком у Быстрореза. И, подумав про Быстрореза, он вновь услышал тревожный писк монитора, бряканье и лязг каких-то инструментов и голоса: «…твою мать, кохера, я сказал!…этот вяжи, да быстрее, что ты возишься, как пьяная мандавошка… отсос… есть пульс, пошёл! …наполнение? …вторая, резус минус, восемьсот кубов, и плазма, тоже восемьсот…» - и теперь вдруг понял, или узнал, или ещё что-то, что Быстрорез, он же доктор Салахов Стахан Аматович, тридцати шести лет, лежит в собственной медсанчасти в реанимационной палате с обширным инфарктом миокарда и только что перенёс экстренную операцию по поводу тампонады сердечной сумки; счастье, что поблизости начал разворачиваться госпиталь «медицины катастроф», и тамошние хирурги успели приехать; Быстрорез выкарабкается, но только месяца через четыре ему разрешат вставать…
        И когда пришёл запрос от научников на новые «биологические объекты», некому было сказать, что те две девушки-зомби, которых он держал в отдельной клетке, вовсе не предназначены для вивисекции. И поэтому их вместе с несколькими свежепойманными увезли в «бункер» и там расчленили.
        До Юры это дошло не сразу. А когда дошло, он совсем ничего не почувствовал. Наверное, потому, что в этот миг был не вполне человеком.
        Он лишь оглянулся на Алёнку. Она всё ещё шарила взглядом по своему ненастоящему небу.
        Юра вдруг понял, что знает и понимает всё. Всё на свете.
        Он как совершеннейшую банальность воспринял знание о том, что представляет собой Зона на самом деле, какой она была раньше и какой станет в будущем.
        Как она выглядит снаружи и как изнутри.
        Какое у неё поведение и какие цели.
        Кто убил Ильхама и что искал Серёга со своими ребятами.
        Что такое Источник и почему почти никогда не объявляли пропавших в розыск.
        Что такое «спираль».
        Он даже знал, как на самом деле выглядит тот мир, в котором он привык жить…
        Всё это было тривиально и чудовищно скучно. Да, знаю. Ну и что? Ненужное, никчёмное знание. С которым непонятно, что делать. С которым ничего нельзя поделать. Только носить с собой и изредка вертеть так и так: ну, должен же быть в этом какой-то смысл? Этакий сплошь зелёный кубик Рубика, специзделие для армейских…
        Нет смысла, нет.
        И только Алёнка…
        Она смотрела на него неотрывно. Будто видела.
        И вдруг без всякого предупреждения нахлынула тьма. Но она нахлынула не мгновенно, и Юра успел, обернувшись, забрать у Дырявого всю память и остановить ему сердце. Это заняло мгновение, а в следующее Юра уже падал куда-то, где не было ни света, ни дна.

33
        Алёна повернула к Юре сияющее лицо:
        - Нравится?
        - Зашибись!
        - Куда летим?
        - Куда хочешь!
        - Ты сказал!
        И - положила самолёт в вираж. Плоскость воды накренилась, солнце описало дугу и оказалось слева-сзади, а впереди прямой чертой легла почти прямая стрела пляжа.
        - Острова здесь только сверху хорошие, - сказала Алёна. - Где грунт твёрдый, там намусорено, а где чисто - там болото. Но я знаю одно местечко…
        - Садиться будем? - уточнил Юра.
        - Даже и не знаю, - засмеялась Алёна. - Ты такой замороженный, что просто руки чешутся тебя расшевелить.
        - Я замороженный? - удивился Юра. - Это я просто из-за толпы такой. Меня всегда в толпе начинает клинить. Особенно когда все пьют и веселятся. Тогда я или надираюсь, или ухожу. Сегодня вот ушёл.
        - А зачем вообще приехал? Раз толпу не любишь?
        - Воздухом подышать. - Он повернулся к Алёне, встретился с ней глазами - и вдруг понял, что взгляд оторвать не может.
        Так прошли секунда или две.
        Потом самолётик резко нырнул вниз, воздух засвистел в стойках и растяжках, взревел мотор. Вся конструкция затряслась, где-то внизу послышались частые хлопки. Юра покрепче вцепился в скобу. Два, считал он про себя, три, четыре… На счёт «семь» Алёна резко подала перекладину, которой управлялось мягкое треугольное крыло, вперёд, и Юру опять вдавило в сиденье. И тут же самолёт вошёл в крутой вираж над самой водой - так низко, что видно было, как от вылетающего из-под крыла воздуха вздымается бурунчик. А в следующее мгновение конец крыла зацепил волну, рассек её
        - и всё зеркало водохранилища подскочило и с размаху ударило Юру в лицо.
        Он, наверное, не терял сознания - иначе захлебнулся бы. Вокруг было светло и мутно. Он нащупал застёжки ремней и отстегнул одну, потом другую. Протянул руку туда, где сидела Алёна, но рука попала в пустоту. Потом - наткнулась на спинку сиденья. Видимо, пилотессу выбросило при ударе… Юра оттолкнулся от стойки и стал грести в ту сторону, где светлее и куда всплывали пузыри.
        Он вынырнул, хватая ртом воздух. Совсем рядом, взметнув фонтан брызг, вылетел поплавок, немного постоял вертикально - и рухнул, едва не огрев Юру по голове. И тут же вслед за поплавком, на миг выскочив по пояс из-под воды, появилась Алёна. Она оглядывалась по сторонам, но Юра находился точно за её спиной, и она не увидела его. Тогда, изогнувшись, она нырнула. Юра тоже нырнул, в три гребка подплыл к ней сверху-сзади - и похлопал по плечу. Алёна развернулась к нему…
        - Проснись! Проснись! Проснись! - Его лупили по щекам, и от ударов в глазах происходили вспышки.
        - Да, - сказал Юра и попытался заслониться. - Нет.
        - Ты кричишь, - сказала Алёна.
        - Я?
        - Ну не я же.
        - Где мы? - Юра попытался открыть глаза, но веки будто слиплись. - Что вообще?..
        - Ты спишь уже сутки, - сказала Алёна. - Ты был как мёртвый. А сейчас вдруг закричал.
        - Кошмар приснился, - сказал Юра. - Будто ты…
        Он замолчал. Что-то не сопрягалось.
        - Алён. Это ты?
        - Это я, Дим. Это я, хороший мой. Наконец это я…
        Юра рывком сел. Всё тело было как отсиженное. Плохо подчиняющейся рукой он всё-таки сумел дотянуться до глаз и протереть их.
        Это была Алёнка. В Эллиной одежде, с Эллиными волосами - но несомненная Алёнка.
        - Боже, - сказал Юра. - Как это?.. Что вообще… и где Элла?
        - Здесь, - сказала Эля. - Я тоже здесь.
        Превращение было мгновенным и незаметным, словно ничего и не произошло - но вот только что было одно лицо и тут же стало другое, и при этом ни одна чёрточка не изменилась… нет, глаза теперь светлее, нос тоньше, губы обесцветились…
        Или это просто так кажется?
        - Не понимаю, - сказал Юра.
        Эля усмехнулась.
        - А вот. Надо точнее формулировать свои желания.
        - Какие желания?
        - Ну… с чем люди приходят к Источнику? С желаниями. Вот я и пошла. Ты-то лежал отрубленный. Я и пожелала… я же просто не знала тогда, что Алёнке больше некуда возвращаться. Ну а теперь… Да нет, всё нормально. Кроме шуток. Мы уживёмся, не думай.
        Несколько секунд Юра переваривал услышанное.
        - Подожди, - сказал он. - Выходит, теперь ты… вы…
        - Да, - сказала Алёнка. - Что-то вроде сиамских сестричек. Извини, так само получилось. Элька не виновата, а я… Я по другому виновата. Только теперь уже ничего не поменять.
        - Я, наверное, совсем тупой после вчерашнего, - сказал Юра. - Надо, наверное, что-то чувствовать. А я ничего не чувствую.
        - Просто скажи, что я чёртова дура и по дурости своей наломала таких дров… Я не знаю, что с нами будет, как всё сложится… но я тебя люблю. Понимаешь?
        - Алёнка, - сказал Юра. - И я тебя люблю. Больше… больше…
        - Больше, чем я заслуживаю. Я знаю.
        - Не смейся. Но я…
        - Ты хочешь сказать, что две девочки для тебя - это чересчур много?
        - Нет, я не это… Я не знаю. То есть и это тоже…
        - Элька, между прочим, в тебя влюблена, как кутёнок. Это чтоб ты знал. А я обещаю не подглядывать.
        Зона, сука, что же ты с нами вытворяешь?.. Юра с трудом протянул руку и сгрёб Алёнку, притянул к себе, прижал, ткнулся лицом куда-то в шею.
        - Дура, - сказал он. - Чёртова дура. Проклятая чёртова дура…
        - Если бы ты ещё знал, за чем она пришла сюда, - сказала Эля. - Ты бы её вообще убил.
        - За чем? - глухо спросил Юра.
        - Не скажу. Саму спросишь. Захочет - расскажет. Только как ты её теперь будешь одну отдельно убивать?.. Ладно, потом разберёмся. Тут к тебе парламентёры. Прощения просить идут.
        - Какие ещё парламентёры?
        - Ну, которые тебя обобрали на тропе. И с ними ещё несколько посторонних тёток.
        - Так они живые?
        - Живые. Ты же бандитов всех положил. Вот они и живые. Теперь будут просить вывести их отсюда.
        - А что, сами не могут?
        Эля покачала головой.
        Прошло ещё несколько часов. Юра стоял на истоптанном пятачке перед чащей. Огромные стебли почти чёрной крапивы густо поднимались справа и слева. Как в том анекдоте:
«…не, братишка, конопля - на самом деле дерево…»
        За крапиву не заходи, вспомнил Юра слова Тайвы. Не буду, Тайва. Прощай.
        Ты, сказал он чаще. Или Источнику. Или Зоне. Всем им вместе и каждому по отдельности. Если они существовали по отдельности, в чём Юра сомневался… Я теперь знаю, кто ты есть. Может быть, ещё не совсем точно, но знаю. Немного приведу память в порядок - и буду знать лучше. Потом придумаю слова, чтобы объяснить другим. А там посмотрим. Может, ты нечеловечески мудра. Может, глупа и глумлива. Я не держу на тебя зла. Добра тоже не держу.
        И - слушай. Мне от тебя ничего особенного не надо. Просто дай мне силы выдержать всё то, что ты на меня нагрузила. Хорошо? Просто дай мне силы и любви. Это всё, что я хочу, не больше и не меньше.
        И имей в виду. Я ведь могу и вернуться. Мне всё равно, пусть тебе и полмиллиарда лет, и ты просто не можешь знать, что такое смерть… но я-то знаю. И запросто поделюсь этим знанием. Ясно? Он вывинтил запал из одной гранаты и бросил её как мог далеко. Это тебе на память. Сунул руки в карманы шинели, потоптался ещё немного, как бы ожидая немедленного ответа, и пошел к не такой уж маленькой толпе, что терпеливо ожидала его. На ходу достал кисет с гармониками, вынул одну, поднёс к губам. Полуприкрыв глаза, извлёк какой-то первый попавшийся звук.
        Сразу зарябило от обилия стен и перегородок.
        По наитию он свернул направо, налево, двигаясь медленно чтобы ведомые не пропали. Эля бегом догнала его, пошла рядом. Он подмигнул ей и даже попытался сыграть что-то осмысленное. Конечно, не получилось.
        Бездумно он шёл шаг за шагом и час за часом, буквально по нитке перебирая пространство. Выход есть, он где-то здесь, рядом. Дырявый это знал. Он-то шастал туда-обратно, как по собственной квартире. Юра это знал как факт, но не знал, каким способом тот находил дыру в пространстве. Может, по запаху.
        Зря я его убил. Надо было связать. Или не зря? Сталкер Дырявый, Лев Савельевич, падла. Химик-фармаколог. Что Зона с людьми делает…
        Несколько раз Юра падал, цепляясь ногой за ногу, теряя координацию. Неплохо было бы чем-то подкрепиться, но никакого продовольствия уже ни у кого не осталось. Голода он не чувствовал, напротив, возникло отвращение к еде, сама мысль о еде была тошнотворна. Но силы надо было где-то брать…
        И вдруг, когда надежда уже почти погасла, слабо-слабо видимая, на самой границе восприятия, появилась светящаяся дорожка под ногами. Юра к тому времени успел по-настоящему испугаться, что нервное истощение после чудовищной стимуляции продлится много дней, а то и останется навсегда - если, конечно, мы тут все не подохнем с голоду; потом испуг прошёл, а отчаяние он пока ещё мог держать на дистанции. И вот, и вот, и вот… Дорожка то круто, то полого забирала влево, мерцала, пропадала, появлялась. Она была. И это главное.
        Со стороны могло, наверное, показаться, что взрослые люди играют в паровозики, двигаясь гуськом по кругу. Вернее, по сходящейся спирали. Юра снова, в тысячный раз - уже без сил - заиграл. Призрачные зеленоватые стены, сводчатый потолок…
        Дверь. Овальная дыра двери.
        Книги Сталкер на: очередь прошла ниже, но все уже, слава богу, лежали. Сейчас начнут орать, подумал Юра. Он, изо всех сил стараясь не высовываться, шарил биноклем по-над краем лощинки, которая так удачно подвернулась, но ничего подозрительного увидеть не мог. Откуда же он лупит?..
        Потом он сообразил взглянуть на ПДА. Ему всё с приседаниями вернули - и приборы, и патроны, и гранаты, - только выведи, батюшко… Он вывел. Прямо под пулемёт.
        Но вроде бы никого не задело.
        Блин.
        Экранчик ПДА был буквально испещрён пометками аномалий. Мы вот здесь, а дальше… ой. Просто ой.
        Зато поблизости не было ни одной нераспознанной (а значит, вражеской) отметки других людей и вообще никакой органики, и была лишь одна зелёненькая - «свой» - метрах в двухстах… вон в том направлении. Так, смотрим.
        Ни черта не видно. Два кривых деревца, заросли ивняка, ручей.
        Тогда Юра стал по ПДА вызывать этого «своего».
        - Отметка Б-406, Б-406, я - Б-618, Б-618, видишь меня?
        Молчание.
        - Б-406, Б-406, я - Б-618, Б-618, это ты, зараза, по мне садишь очередями?..
        - Вижу. Вижу тебя, Б-618, ты кто?
        - Курсант Шихметов, бюро «Волкодав».
        - Юрка? Ты как сюда мог попасть?
        - А ты кто?
        - Настя Малая.
        - Да чёрт!.. Настя, какого хрена ты в меня шмаляешь? У меня тут семнадцать человек гражданских, а вокруг поле аномалий…
        - Вообще не двигайтесь, Юра. Замрите. Там поле аномалий.
        - Я уже увидел. Все лежат. Ты почему в нас стреляешь?
        - Я думала, это банда. Банда ушла в аномалии. Я одна, Юра. Наши будут только через час.
        - Банда? Какая банда?
        - Человек восемь. Они где-то там, Юра. Будь осторожен.
        - Я осторожен, Настя. Почему ты одна?
        - Потому что. Все погибли. Тут брод был заминирован. По сторонам «карусели», а посередине фугас. Я одна.
        - Сейчас я медленно встану, ты меня увидишь.
        - Да.
        - У тебя есть вешки?
        - Уже нет.
        - Понял. А ты ходить можешь?
        - Нет, Юра. Я без ноги. Я под наркотиком, Юра, потому и… Извини.
        - Понял. Настя, ты жди. Я сейчас медленно иду к тебе.
        Юра отключил связь и вывел ПДА в режим наивысшего разрешения. Так он давал все возможные препятствия на расстоянии только до тридцати метров, зато с очень высокой точностью.
        Сосредоточились.
        Гаек нет. Ну да ладно. Зато есть патроны.
        - Вы двое, - позвал он Серёгиных бойцов, одного звали Матвей, другого Максим, но запомнить, кто есть кто, Юра не мог, да особенно и не стремился. - Ты, толстый. И ты, Эля. Сейчас мы идём очень-очень медленно, и вы ступаете за мной след в след. Эля, вот тебе примерно две сотни, - он ссыпал в оттопыренные карманы куртки макаровские патроны из разорванных пачек, - будешь каждый шаг бросать по одному себе под ноги. Дамы, пойдёте тогда, когда я дам отмашку, понятно? Чётко по дорожке из патронов. По одной. Торопиться некуда. Тоже понятно? На самых ответственных местах буду оставлять по одному из мужиков в качестве вешек. Вешки, всех пропустите, пойдёте последними. Тоже понятно? Ну и отлично. Тогда движемся в таком порядке: я первый, Эля за мной - отстаёт на шаг, дальше толстый, дальше Максим, последний Матвей. Всё всем ясно?
        Ясно было всем.
        - Ну, тогда…
        Юра ещё раз сверился с ПДА, потом поднёс к губам гармонику и заиграл. Тут же реальность как бы подёрнулась зеленоватой рябью, и совсем рядом - протянуть руку - он увидел шипы. Чуть ближе, чем обещал ПДА.
        - Шаг в шаг, - напомнил он.
«Тигр» с вывороченным задним мостом застрял на подъёме из русла ручья. Настя, вся в крови, страшно бледная, с ввалившимися глазами, сидела в турели. Двери машины были распахнуты все, с переднего сиденья свешивался мёртвый боец, и еще кто-то неподвижно раскинулся на заднем.
        Юра обернулся. Отсюда он видел всех. Женщины стояли неподвижно и смотрели в его сторону. Он махнул рукой. Там они, наверное, всё уже между собой решили, потому что безо всякого промедления одна отделилась от группы и, глядя под ноги, двинулась к первой «вешке» - Матвею.
        Хорошо.
        - Настя, - позвал Юра. Встретился с непонимающим и враждебным взглядом.
        О чёрт.
        - Эля, давай её вынем. Только осторожно. Залезай на машину.
        - Ага…
        Сам Юра забрался в салон. Убитый на заднем сиденье был Сашей Назаренко. Да что же у них тут такое происходит…
        Насте оторвало левую ступню. На голень она смогла наложить жгут, а нормально перебинтовать культю сил не хватило, и тяжёлый ком бинтов отвалился при первом прикосновении. Ну и ладно, с этим повременим.
        Извини, Сашка… Юра отодвинул труп, чтобы встать самому.
        - Эля, приподними её за плечи… так, всё, я взял. Отпускай.
        Настя оказалась на Юриных руках; он присел и смог перехватить её удобнее; рука упала ему за спину, а лицо оказалось к лицу. Медленно, по сантиметру, пятясь, он стал выбираться из машины.
        - О, Юра, - сказала Настя плывущим голосом. - Это ты? Как ты сюда попал?
        - Пешком, - сказал он. - И немного на дрезине.
        - Издеваешься.
        - Никогда.
        Наконец он выбрался наружу. Отнёс Настю наверх, положил на землю.
        Эля спустилась, подбежала.
        - Что-нибудь ещё?
        - Посмотри, там за спинкой должна быть санитарная сумка.
        - Ага.
        Настя закрыла глаза, потом снова открыла.
        - Ты же из отпуска уже должен был вернуться, - голос её прозвучал неожиданно твёрдо.
        - Наверное, - сказал Юра. - Счёт дням потерял.
        - Это ты за ней ходил?
        Юра оглянулся. Эля рылась в машине.
        - Да.
        - Красивая… - Глаза Насти закатились.
        - Эй! - сказал Юра. - Не уплывай. Ну-ка!
        Впрочем, пульс на сонной артерии был. Слабенький и частый, но уверенный.
        Эля выволакивала сумку на ремне. Ремень за что-то зацепился.
        Юра посмотрел в другую сторону. По провешенной тропе шла следующая женщина. Ну и отлично, подумал он.
        А потом Юра услышал по ту сторону речки, за бурой рощицей, торопливый звук нескольких моторов. Вот и наши…
        Сразу стало легко.