Под новым небом, или На углях астероида Александр Кучаев
        Роман «Под новым небом, или На углях астероида» - это история об интернациональной группе людей, выживших при планетарной катастрофе, и их борьбе за существование в экстремальных условиях. Роман написан в стиле книг «Таинственный остров», «Остров сокровищ» и «Робинзон Крузо». Увлекательный динамичный сюжет, небывалая насыщенность событиями, острота повествования уже с первых строк захватывают читателей, нередко приводя их в восторг. Написано просто, читается на одном дыхании. Если вы хотите погрузиться в мир необычных, удивительных приключений, то эта книга для вас.
        Александр Кучаев
        Под новым небом, или На углях астероида
        
* * *
        Книга первая
        …И упала с неба большая звезда,
        горящая подобно светильнику…
        Откровение Иоанна-богослова
        В масштабах бесконечного пространства планета Земля была подобием электрона, вращающегося вокруг своего ядра - Солнца.
        Как и все тела в мироздании, она представляла собой не инертную массу, а действующее, живое относительно макрокосмоса образование, которому периодически, после нескольких десятков миллионов оборотов, требовалась активация. Для улучшения самочувствия и поддержания происходящих в нём энергетических процессов.
        Предварительно Земля посылала в определённую точку пространства серию гравитационных импульсов, с тем чтобы вызвать ответное действие, приносящее исцеление.
        Очередные «точки» и «тире» таких импульсов надлежало отправить после того, как планета совершит ещё один миллион оборотов вокруг Солнца, но с некоторых пор она стала изнемогать от нечистот, которыми её загрязняли микроскопические двуногие существа, расселившиеся на материках и островах. Понадобилась безотлагательная очистка, и гравитационная весточка ушла досрочно.
        Весть эта была принята, и, немного изменив обычную траекторию движения, к планете устремился один из активаторов - астероид диаметром более 10 километров.
        У человечества имелись технические возможности для предотвращения приближающейся катастрофы, но не было достаточно благоразумия. Занятое извечными внутренними проблемами и разными междоусобными распрями мировое сообщество длительное время игнорировало предупреждения учёных об опасной близости астероидов. Начавшаяся наконец работа по созданию системы обороны планеты не успела продвинуться дальше стадии проектирования.
        Посланец из космоса был обнаружен всего лишь за один час тридцать семь минут до его соприкосновения с Землёй. В Западном полушарии была ночь. Когда поставили в известность президента Соединённых Штатов, он приказал объявить общенациональную тревогу. Всем было рекомендовано выехать из крупных городов и тем самым уберечь себя от обломков зданий, а также покинуть побережья - на случай возникновения цунами. Затем он распорядился проинформировать правительства других держав.
        Оценив степень угрозы и поняв бесполезность каких-либо действий, российское руководство, в противоположность американскому, отказалось от внесённого предложения оповестить население страны. Кроме как к всеобщей панике в последние минуты, это ни к чему привести уже не могло. Слухи о предстоящем столкновении всё же просочились, но широко распространиться не успели. Поэтому всплеск панических настроений носил локальный характер.
        В то время как в Америке и многих других странах люди ринулись прочь из городов и от побережий и десятками тысяч гибли в безумных автомобильных гонках, большинство россиян, ничего не подозревая, занимались обычными повседневными делами.
        Столкновение произошло в районе Атлантического океана на широте Канарских островов, примерно посередине между Америкой и Северной Африкой. В это мгновение стрелки часов в Вашингтоне показывали два часа двадцать восемь с половиной минут. Было 11 июня.
        Небо словно прочертил огромный факел, и люди закричали от ужаса. Взрыв, сопроводивший соприкосновение астероида с поверхностью Земли, многократно превзошёл хлопок при падении Тунгусского метеорита. В результате астероид полностью разрушился, частично испарившись, а частично развеявшись в виде пыли в бескрайних просторах. В пыль и пар превратились и огромные массы земной коры. Берега Атлантики обдало нестерпимым, всё сжигающим жаром. На поверхности океана образовалась гигантская волна, которая в короткий срок достигла побережий континентов и устремилась дальше по суше, подминая под себя и города, и нескончаемые автомобили, на которых люди пытались спастись от погибели.
        Одновременно содрогнулись и пришли в движение тектонические плиты. По планете прокатились невиданные землетрясения. В одних местах земля собиралась гармошкой, в других образовались бездонные разломы, в которые проваливались и города, и селения. Там, где простирались долины, появились горы, а где возвышались горы, они стали ещё выше или исчезли совсем, оставив после себя пропасти, быстро заполнявшиеся грязью.
        Одни реки изменили русло, другие исчезли с лица земли, третьи понесли свои воды в обратном направлении.
        С небывалой силой дали знать о себе действующие вулканы. Образовалось множество новых вулканов. Все они извергали бесчисленные потоки раскалённой лавы и выстреливали в заоблачную высь мириады разновеликих камней. В небо вырывались плотные тучи пепла, беспрестанно валившегося затем вниз и устилавшего значительные территории многометровыми всепоглощающими пластами.
        Континенты частично утратили свою конфигурацию. Некоторые из островов ушли в водную пучину, появились новые острова. Сокрушительные волны раз за разом проходили по океанским просторам, схлёстываясь на встречных направлениях и на десятки и сотни километров прокатываясь по ещё недавно цветущим равнинам.
        Колоссальные возмущения произошли в атмосфере. Один за другим проносились страшные ураганы, сопровождаемые адскими по силе грозами. Неисчислимые разряды молний рвали в клочья небо и огненными столбами били в землю, оплавляя и воронкообразно углубляя её. Исполинские смерчи проносились здесь и там, и как только одни из них, выдыхаясь, сворачивали смертоносные объятия, на смену им тут же приходили другие, подхватывая, калеча и перемалывая в труху всё встречавшееся на пути.
        Разверзлось небо, и хлынуло какое-то подобие повсеместного водопада, как будто там, наверху, опрокинулось бездонное безбрежное море. Мутные бурные потоки устремились в низины, уничтожая то немногое, что продолжало цепляться за жизнь.
        Град, выпадавший с ливнями, величиной превосходил лошадиную голову. Воздействие его было подобно пушечным ядрам. Он крушил ещё уцелевшие стены и, как спички, ломал деревья.
        Планету окутали непроницаемые тучи пыли, препятствуя проникновению солнечных лучей. Температура в нижних слоях атмосферы покатилась вниз, и спустя некоторое время вместо дождя повалил густой грязно-серый снег. В считанные дни все материки покрылись его глубоким погребальным саваном.
        Прошло ещё сколько-то времени, и трескучие морозы заковали океаны в ледяной панцирь. Темнело лишь, робко плещась, несколько прилегавших к экватору оконцев. Земля стала походить на Плутон, блуждающий в вечном холоде где-то на окраине Солнечной системы. И на юге, и на севере воцарился кладбищенский мир и покой.
        Двое и собака
        Пётр Васильевич включил свет и разбудил сына.
        - Вставай, пора, начало четвёртого, всю рыбу проспишь, - сказал он, понижая голос.
        Игорь, как пружина, выпрыгнул из постели и, воскликнув: «Оп-ля!» - очутился посреди комнаты.
        - Тихо ты, - отец нахмурился и кивнул на дощатую перегородку, за которой находилась комната Аньки, младшей сестры Игоря. - Смотри, разбудишь.
        - В самом деле, - перешёл на шёпот Игорь и, подкравшись на цыпочках к двустворчатой двери, врезанной в перегородку, просунул нос на женскую половину.
        Анька лежала на спине, разметав по подушке волнистые тёмно-русые волосы и закинув руки за голову. Белая простыня свободно облегала её молодое тело, подчёркивая его первозданную красоту.
        «Выросла, невеста уже», - подумал Игорь.
        Повернув голову на шорох у двери, Анька вскинула брови и весело и озорно улыбнулась. Брат, студент музучилища, приехал домой на каникулы, и радость встречи с ним ещё грела её своим теплом. Улыбнувшись в ответ, Игорь прикрыл дверь и, сохраняя улыбку, повернулся к отцу.
        - Спит, - не моргнув глазом, соврал он и спросил: - А мать что?
        Приложив ладони к щеке, Пётр Васильевич дал понять, что мать тоже почивает.
        - А может, с собой взять Аньку-то? - неуверенно произнёс Игорь. - Она вроде хотела с нами.
        - Девки нам только не хватало! - Пётр Васильевич недовольно поджал губы.
        На кухне Игорь плеснул в лицо из рукомойника, вытерся вафельным полотенцем и, заметив на подоконнике зажигалку, притаившуюся между цветочным горшком и косяком, взял её и подал отцу.
        - Забыл! - с лёгкой укоризной произнёс он. Пётр Васильевич был заядлым курильщиком, прикуривал всегда от спичек, а Игорь в подарок привёз ему зажигалку. Пётр Васильевич виновато улыбнулся и опустил зажигалку в карман.
        За считанные минуты они собрались и, сопровождаемые хозяином подворотни Цыганом - крупной молодой дворнягой с длинной густой шерстью и обвислыми ушами, отправились на рыбалку.
        Оставив за собой свою улицу, они дошли до оврага, разделявшего город на две половины. Отсюда уже была видна Волга с её широкими берегами и спокойными, тёмными в утренних сумерках водами, Тихая Заводь, где они собирались удить рыбу, заброшенные корпуса судоремзавода с аллеей тополей между мехцехом и полуразрушенной конторой и одинокой баржей на пустынном дворе. Дальше, из-за косогора, посылала привет берёзовая роща с полусонным туманистым белоствольем, среди которого местная молодёжь каждый год шумными гуляньями провожала весну.
        Соскучившись по родным местам, Игорь скользил восторженным, всё подмечающим взглядом по просыпающемуся пейзажу, задерживаясь на секунду то на одном, то на другом его фрагменте, в том числе и на самоходной барже, совершенно не ведая, какую роль в их судьбе в самом скором времени сыграет и она сама, и то, что было вокруг неё.
        Спустившись вдоль оврага к реке, они берегом дошли до Тихой Заводи, встали у заранее прикормленного места и закинули удочки.
        Не успел Игорь присесть на бревёшко, добела вылизанное волнами, как поплавок дёрнулся и ушёл под воду. Подсечка - и под ноги плюхнулся и забился на песке крупный окунь. Сменив наживку, Игорь вновь закинул удочку, и гусиное перо поплавка, едва встав торчком на воде, снова дрогнуло раз и другой. Движение удилищем - и чёрный, страшный на вид бычок с оттопыренными жабрами чёртом взметнулся в воздух и, перелетев через Игоря, упал позади него.
        Неплохое начало. Игорь с торжествующей улыбкой повернулся к отцу, удившему в полутора десятках метров от него. Но и Пётр Васильевич зря времени не терял - в наполненной водой песчаной выемке за его спиной гулял более чем полуметровый судак. Игорь растерянно захлопал глазами: «Когда он поймал его? Спал я, что ли, не видел?»
        Рыба шла и шла на крючок, и каждую удачу Цыган отмечал громким заливистым лаем. На него цыкали и гнали прочь, награждая галечными окатышами. «Рыбу распугаешь! - приглушенно вскрикивал Игорь, грозя кулаком. - Пошёл домой, пошёл, кому сказано!» Но недисциплинированный Цыган оставался верен себе; как только его упускали из виду, он немедленно возвращался, и его лай вновь разносился по Тихой Заводи.
        На другом её берегу, прямо напротив них, рыбачил Авдеич, сосед Петра Васильевича через двор. Удочку его словно заколдовало - редко когда он взмахивал ею, и по унылому, скучающему лицу его было сразу понятно, что на крючке пусто.
        Не выдержав испытания, он обогнул Заводь и подошёл к нашим рыбакам - изборождённый морщинами кряжистый поседелый старик.
        - Вот зараза, ни одной не поймал, - сказал он с невинной добродушной улыбкой. - Я тут постою возле вас, - без малейшего смущения добавил он. - От вас много не убудет.
        Авдеич внаглую нарушал неписаное рыбацкое правило не лезть на чужое место, но отец с сыном промолчали. Не прошло и минуты, как он выдернул из воды леща, за ним окуня, сорогу… Авдеич довольно покряхтывал и, встречаясь с Игорем взглядом, всякий раз хитровато подмигивал ему.
        Без четверти пять - время это Игорь, отвернув рукав куртки, отметил на часах - из-за белых башен элеватора, видневшихся наискосок на другой стороне Волги, стал выплывать красноватый солнечный диск и серая предутренняя мгла бесследно исчезла, уступив место жизнерадостным краскам, которые с каждым мгновением становились всё ярче и контрастнее.
        К девяти часам помимо бычков и ершей на их счету было десятка полтора окуней, три сороги, четыре судака, один из которых, тот, первый, весил килограммов пять, не меньше, здоровенный жерех, три сазана и две щуки - обе длинные, похожие на торпеды.
        - А ещё говорят: «июнь - на рыбалку плюнь», - весело скаля зубы, сказал Игорь. - Вот повезло, так повезло.
        Пожав плечами и ничего не ответив, Пётр Васильевич раскрыл портсигар и выудил из него очередную сигарету. Он курил почти беспрестанно, дымом отгоняя одолевавших комаров. Авдеич попыхивал махоркой и, не докурив одну самокрутку, загодя готовил другую. По-дружески он протягивал кисет и Игорю, но тот неизменно отказывался - курево он терпеть не мог, и от злых насекомых ему доставалось за троих.
        Где-то около десяти как отрезало - поклёвка кончилась, и поплавки неподвижно замерли на стекловидной глади воды. Солнце поднималось всё выше и припекало всё сильнее. Игорь распахнул джинсовую куртку, приспустил её с плеч и потряс полами, обдувая себя. Под курткой тело облегал плотный шерстяной свитер, и от пота щекотало и грудь, и шею. С утра была холодрыга, и он оделся потеплее.
        - Ну, жара, - прошептал он, с сожалением вспоминая недавнюю прохладу. Раздеться бы, но комары тучей вились над ним, облепляя лицо. Их не брали даже солнечные лучи. «Вот стервы, откуда их столько взялось!» - ругнулся про себя Игорь, обтирая лоб и щёки. Он снова запахнул куртку, потому что комары жалили и сквозь свитер.
        Минутная стрелка обежала почти половину циферблата, а поплавок всё так же неподвижно стоял на месте.
        К чёрту, с него хватит! Сложив телескопическую удочку, Игорь сунул её в рюкзак и направился к самоходной барже, покоившейся в сотне метров от них на заброшенной территории судоремзавода. Завод давным-давно закрыли, и баржа оставалась единственным напоминанием о том, чем здесь когда-то занимались.
        Поднявшись по трапу на покрытую ржавчиной палубу, Игорь прошёл на корму, спустился в коридор и из него проник в небольшую низкопотолочную каюту, освещённую круглым иллюминатором.
        Он не был здесь с тех пор, как уехал учиться в музыкальное училище. Каюту обжило новое поколение пацанов, и она показалась ему совершенно чужой. Задняя стенка до половины высоты была обклеена натащенными откуда-то, наверно украденными, толстыми листами пенопласта, и от этого каюта как бы ещё ужалась в размерах. В дальнем углу валялся сбившийся комьями старый матрац. Он подошёл и сел на него, чтобы пообвыкнуться и вызвать прошлые ощущения, когда он целыми днями лазил по барже, представляя себя то простым матросом, то капитаном быстроходного многопушечного морского парусника. Приходил он сюда и один, и с командой мальчишек с их улицы. Вместо штурвала они крутили погнутое, без шины и половины спиц велосипедное колесо. А пушкой была прилаженная к деревянной колоде труба. Из этого «орудия» они прямой наводкой «палили» по Тихой Заводи и открывавшейся за ней широкой полосе волжской воды.
        Сверху донеслось поскрипывание шагов, звякнула какая-то щеколда, и в дверном проёме появился отец, а за ним и Цыган. Затем в каюте состоялся пустячный по содержанию разговор, на который ушло не более полутора минут. Этого времени, а также пристрастия Петра Васильевича к курению оказалось достаточно, чтобы все трое остались в живых.

* * *
        Пётр Васильевич сказал, что пора идти домой, а Игорь ответил, что ещё успеют, что надо побыть немного в каютной прохладе, а не переться сразу по жаре. И стал зачем-то объяснять, почему здесь температура ниже, чем снаружи, - дескать, это потому, что баржа ещё не нагрелась от солнечных лучей.
        Тогда Пётр Васильевич напомнил о том, что крупную рыбу надо нести на продажу, пока она свежая. Игорю это и так было хорошо известно. Отец был безработный, кормил семью тем, что браконьерничал - обычно он орудовал сетями, а то и острогой, - и улов, конечно, без промедления должен попасть на рынок. Но парню лень было вставать с матраца, и он предложил отцу посидеть и перекурить. И подвинулся, освобождая место рядом с собой. Беспечность сына вызвала у Петра Васильевича приступ лёгкого раздражения, и он уже хотел сказать, мол, ты как хочешь, а я пошёл, но напоминание о перекуре остановило его. Опустив на пол рюкзак с рыбой, он присел на матрац и привычно потянулся за сигаретами.
        В этот момент откуда-то издалека до них докатился незнакомый глухой рокот. Бывает так - ворохнётся где-то и стихнет. Но этот рокот не стих, а ещё больше усилился. С каждой секундой он становился всё мощнее и ближе, как будто где-то, ещё неясно где, шла, валилась огромная тяжёлая волна.
        С потолка посыпалась крошка, похожая на окалину, баржа вздрогнула, по ней словно пробежала судорога, задребезжал иллюминатор, и по всему корпусу заскрипело, завизжало железо. Не рокот уже, а неистовый утробно-каменный стозевный рёв преисподней, сокрушая возможность мыслить и что-либо понимать, нёсся теперь со всех сторон: и из-под земли, и с неба, и как будто изнутри их самих. От этого рёва готовы были лопнуть барабанные перепонки, нестерпимые звуковые вибрации ранили мозг и каждую клеточку тела.
        Не помня как, отец и сын оказались на ногах. Цыган заскулил и на брюхе пополз к Петру Васильевичу. Игорь шагнул к двери, но каюта вдруг стала проваливаться, уходить из-под ног, её швырнуло в сторону, завертелись в бешеной карусели стены, померкло в иллюминаторе, как будто закатилось солнце и наступил вечер.
        Не было сил вдохнуть, подступила тошнота, и Игоря чуть не вырвало. До него дошло, что он лежит на полу. Перед самым носом распластался Цыган. Это было последнее, что ему запомнилось. В тот же миг его подкинуло вверх и с силой ударило о стенку каюты. «Какой жёсткий пенопласт», - подумал он, и мир перестал для него существовать.

* * *
        Что-то тёплое, влажное и шершавое прошлось по щеке, носу и губам, на сколько-то мгновений исчезло и вновь прошлось, ещё и ещё раз, по одной, по другой щеке, вновь по губам и носу и в конце концов заставило его открыть глаза. Но было темно, и он ничего не увидел. Поведя рукой, Игорь коснулся чего-то мягкого и лохматого. «Цыган», - шевельнулось в голове. Перевалившись со спины на бок, он обеими руками обнял собаку. Благодарный Цыган ещё раз облизал его.
        Но почему так темно? Неужели наступила ночь? Долго же он провалялся… Что это был за гул? И вообще - что произошло?
        Превозмогая слабость, он поднялся на четвереньки. Тело мучительно ныло, как будто его испинали ногами. Он пошарил вокруг себя и наткнулся на чьи-то ботинки… Это отец. В кармане его телогрейки он нащупал коробок со спичками и зажёг одну из них. Тусклое оранжевое пламя осветило тесное замкнутое пространство и отца, уткнувшегося лицом в заднюю стенку каюты. Но почему-то стенка эта была не сбоку, где ей положено быть, а внизу, на месте пола, правда, не горизонтально, а несколько под углом. Пол же и потолок встали чуть ли не на попа и заняли место стенок. Как будто баржа поднялась носом на большую крутую волну да так и замерла в этом положении.
        Ничего не понимая, не в состоянии сориентироваться, Игорь чиркал спичку за спичкой. Спохватившись, он метнулся к отцу и осветил его. Пётр Васильевич лежал в луже крови, ещё сочившейся у него изо рта.
        Игорь охватил его запястье - под пальцами слабо затокало ритмичное биение. Отец был жив. Игорь облегчённо вздохнул и вытер вспотевший лоб. Он перевернул отца на спину и подложил под голову сложенный вдвое угол матраца. Зашипев, вспыхнула очередная спичка. Пётр Васильевич застонал, открыл глаза, и взгляд его остановился на сыне.
        - Это ты… Слава богу, - еле шевеля губами, прохрипел он. Шея его дёрнулась под воздействием глотательного движения. Помогая себе руками, он принял более удобное положение.
        Догорев, спичка обожгла пальцы и погасла.
        - Что это было? - прохрипело в темноте. Пётр Васильевич спрашивал не столько сына, сколько самого себя. Но кто мог ответить на этот вопрос?
        Игорь зажёг ещё одну спичку и поднёс пламя к иллюминатору. В стекле отразился слабый огонёк, а за ним он увидел своё искажённое лицо с выпученными испуганными глазами. За стеклом была какая-то сплошная глинистая масса.
        - Что за чертовщина? - прошептал он. - Ничего не понимаю. Откуда всё это взялось?
        - Что там еще? - спросил Пётр Васильевич.
        - Не знаю. Глина какая-то.
        - Как это - глина?
        - Да вот - глина за иллюминатором.
        - Намыло, что ли?
        - Не знаю, - повторил Игорь.
        - Дай-ка взгляну.
        Кое-как поднявшись, Пётр Васильевич добрался до иллюминатора и при свете спички убедился, что слова сына соответствуют действительности.
        - Не-по-нят-но! - в полнейшем недоумении произнёс он по слогам. - Глина, и такая твёрдая. Вон какие борозды на стекле проделала.
        Они вернулись на матрац. Игорь сидел молча, а Пётр Васильевич, удивлённо хмыкая, продолжал бормотать себе под нос, задавая на разные лады одни и те же вопросы. Силы и двигательные способности постепенно возвращались и к тому и к другому. Наконец они почувствовали, что могут достаточно уверенно стоять на ногах. Надо выбираться наружу. Опрокинутый набок дверной проём находился теперь на уровне головы. Игорь помог отцу перевалиться через него в коридор, подал наверх Цыгана и вылез сам.
        Коридор, как и пол в каюте, стоял дыбом и походил на колодец. Они спустились по нему до ступенек, которые должны были вывести их на палубу, и… при свете спички увидели, что выход закрыт тяжёлой каменной глыбой.
        Сдвоив усилия, они упёрлись в неё, чтобы отвалить в сторону, но та не поддавалась и стояла не шелохнувшись. Сменив точку упора, они повторили попытку, за ней ещё одну; хрипы и стоны вырывались из их горл, перемежаясь с проклятиями, жилы готовы были лопнуть от напряжения, но всё было напрасно.
        Было отчего прийти в отчаяние. Игорь присел на корточки, чтобы перевести дыхание и переждать вернувшуюся слабость. Мокрое от пота бельё липло к телу, и он поёжился, стараясь избавиться от неприятных прикосновений ткани.
        Вот это да! Как попала сюда эта глыба? И откуда взялась глина за иллюминатором? Неужели они заживо похоронены и баржа стала для них могилой? Догадаются ли снаружи, что они попали в ловушку? Видел ли Авдеич, куда они пошли? Придут ли к ним на помощь? А если придут, то когда? Не умрут ли они к тому времени от голода или нехватки воздуха? Вспомнив про воздух, Игорь почувствовал, как у него сжимается в груди и становится нечем дышать.
        Присев рядом с ним, Пётр Васильевич чиркнул спичкой, чтобы закурить, и Игорь встретился с его растерянным, безнадёжным взглядом. Ясно, отец успел причислить их к покойникам. Нет, так не годится, надо что-то делать. В закоулках памяти проявилось узкое длинное отверстие, которое должно было быть в передней стенке коридора. То ли ржа его проела, то ли ещё что. Сколько раз, играя с мальчишками, он сквозь него пролезал. Как это он про него сразу не вспомнил!? Но можно ли там пролезть взрослым людям?
        Они поднялись до этого отверстия, и, ощупав его, Игорь отметил про себя, что за прошедшие годы оно ещё немного расширилось. Протиснуться сквозь его жёсткие загнутые створки было непросто, пришлось даже снять одежду, но в итоге они оказались по другую его сторону, в трюме баржи.
        Радости их не было предела, когда высоко наверху, в передней части трюма, в том месте, где должен быть люк, они увидели рассеянный сумеречный свет. Они поползли по днищу трюма навстречу этому свету, цепляясь за всё, способное мало-мальски служить опорой.
        Когда выкарабкались через люк, от ужаса волосы у них встали дыбом. Баржа вниз кормой ушла глубоко в землю, и снаружи торчал лишь её нос. А то, что представилось им возле баржи и дальше, куда проникал взгляд, могло только присниться в страшном, кошмарном сне. Всё пространство было задымлено пыльной грязно-серой мглою, везде курился незнакомый изуродованный пейзаж. Там и сям возвышались нагромождения каких-то гряд и скал, чередовавшиеся с глубокими впадинами и разломами, но не было ни Волги, ни лазурного зеркала Тихой Заводи, в которой они всё утро ловили рыбу, ни зелёного берега, ни Авдеича с его добродушной улыбкой и неизменной самокруткой в уголке рта.
        - О госпо!.. - воскликнул Пётр Васильевич, но, не договорив, поперхнулся и зашёлся в безудержном кашле. Ветер, до того незаметный, обрушился вдруг ударной волной, согнул людей, сжал их в комок, стараясь смести с бортика люка, на котором они держались. Вой урагана перекрыл всё ещё напоминавшие о себе раскаты грозного подземного гула. Низкие растерзанные тучи стремительно проносились над самыми верхушками скал.
        - Что случилось? Куда мы попали? Что это такое?! - справившись с кашлем, закричал Пётр Васильевич. Из груди его готовы были вырваться рыдания.
        - Наверно, это война, атомная бомба упала! - пересиливая вой ветра, крикнул Игорь.
        - Какая война, ты что, спятил?! Кому придёт в голову бомбить наш Тихомиров?
        - Что же тогда, если не война?
        - Не знаю, ничего не знаю.
        - А я думаю - война.
        - Нет, нет, не может быть!
        А над сумрачным ландшафтом бешено мчались и крутились серые лохматые вихри. Становилось всё темнее, и вскоре уже в нескольких шагах невозможно было ничего различить. На зубах скрипело, секло кожу лица, то и дело запорошивало глаза, трудно было дышать. Это была пыль. Откуда её столько?
        Темно, как поздним вечером. Сколько сейчас времени? На разбитых часах стрелки застыли на 10.30. Столько они показывали утром перед тем, как стало трясти.
        А что происходит в городе? Игорь с возрастающей тревогой подумал о матери и об Аньке.
        Словно читая его мысли, Пётр Васильевич сказал, что надо идти домой, посмотреть, не случилось ли чего. Но только хотели они спуститься на землю, как разразилась страшная гроза. Похожие на огненных драконов молнии разодрали небо и скопом и поодиночке стали бить в землю. Тучи загорелись зловещим чёрным огнем, и казалось уже, что не сухой треск грома бьёт по ушам и расплющивает сознание, а расщепляется сама материя, из которой состоит Вселенная. Сверху обрушился не ливень, а водяная бездна, в которой можно было захлебнуться.
        Не в силах противостоять стихии, Пётр Васильевич и Игорь вернулись в трюм баржи и закрыли за собой люк.

* * *
        Гроза неистовствовала всю ночь. Только под утро удары грома стали стихать и отдаляться, и хотя ливень всё ещё продолжался, струи воды, падавшие с небес, представлялись уже не такими устрашающими, как накануне вечером.
        Отец с сыном покинули баржу и вместе с тащившимся за ними Цыганом тронулись в сторону города.
        Им надо было подняться на гору, однако горы всё не было, а было чёрт знает что, непрерывно спускавшееся под уклон. Они не могли разобраться в том, что подсовывал им изменившийся рельеф местности, и старались только держать общее направление на свой дом. Они затвердили себе, что он должен быть на горе, надо только подойти туда, где начинается подъём, пройти по нему вдоль оврага и выйти на улицу Набережная, где они проживали.
        Но не было ни подъёма, ни домов. На том месте, где ещё вчера стоял город, шумело озеро; черная мутная вода его, вспарываемая косым ливнем, кипела, и ветер гнал по ней волну за волной.
        Они долго метались по берегу, призывая своих близких. Обратив морду к озеру, Цыган вторил им, завывая страшным, душераздирающим воем. Никто не откликался. Тогда они решили обогнуть озеро, чтобы выйти к городу с другой стороны, да только берег всё тянулся и тянулся, уводя куда-то вдаль.
        Было холодно, как глубокой осенью, и отец с сыном еле волочили ноги от усталости. Ливень отнимал последнее тепло, и под его ледяными струями невозможно было больше оставаться. Они пошли к барже, так как другого убежища у них не было. Пройдя некоторое расстояние, они, однако, поняли, что сбились с пути. Пришлось вновь спускаться к озеру.
        Пётр Васильевич находился в каком-то отупении и вяло реагировал на происходящее. Игорь вынужден был брать его за руку, чтобы вести за собой. Он стал вспоминать особенности утреннего рельефа, когда они искали свой дом, вспомнил кое-что, и это помогло им выйти к их спасительному ковчегу.
        Оказавшись у баржи, Пётр Васильевич сел прямо на землю и обхватил голову руками.
        - Боже мой, ну зачем, зачем я пошёл с тобой на эту проклятую рыбалку! - раскачиваясь и стеная, запричитал он. - Лучше было бы погибнуть вместе со всеми.
        - Может, и лучше, - сказал Игорь. - Только что бы тогда я делал один?
        - Слушай, так нас наверно смерчем унесло вместе с баржей! - сказал вдруг, встрепенувшись, Пётр Васильевич. - Тихомиров же стоит себе целёхонький, все наши посиживают дома и не могут понять, куда мы подевались.
        - Нет, пап, не надо обманывать себя. Ты же видел на озере остатки крыш и брёвна от домов. Наш город где-то под ним, под водой.
        - А если и брёвна перенесло в озеро тем же смерчем?
        - Нет, пап, никуда их не перенесло. Так же, как не перенесло и стены судоремзавода. Ты помнишь на фасаде мехцеха, над воротами, кирпичами, белым по красному была выложена дата его постройки? Во-он она виднеется, только фасад с воротами и остался.
        От холода у Игоря стучали зубы.
        - Всё, пап, я замерзаю, полезли в баржу.
        - В баржу? Зачем мучиться, сынок? Лучше остаться здесь и умереть.
        - Перестань, пап! Мы же ничего не знаем. Может, наши-то и живы ещё. Спрятались где-нибудь и так же вот, как мы… А ты - умереть.
        Подсадив Цыгана, они поднялись к люку, спустились через него в трюм баржи и пробрались в кромешный мрак каюты. Под руки попал рюкзак с удочками и вчерашним уловом. Вторые сутки без еды давали себя знать мучительными желудочными спазмами. Они подтащили рюкзак к выходу из трюма и при свете, падавшем сверху, стали есть сырую рыбу, ещё не успевшую протухнуть. Цыгану достались бычки, ерши и сорожки, а также кости, головы и хвосты. На большее он и не претендовал.
        Утолив голод, они оставили рыбу у выхода, где было заметно холоднее, и вновь спустились в каюту. Расстелили матрац и улеглись на нём, обложившись оторвавшимися от переборки листами пенопласта и водрузив на себя Цыгана. Горячее тело собаки и тесные объятия позволили им согреться, и они быстро уснули, несмотря на весь ужас своего положения.

* * *
        Дождь лил и лил, и к следующему утру так похолодало, что изо рта стал валить пар. Несчастных тихомировцев бил озноб, и они поняли, что без огня им придёт скорый конец.
        Спички, которые Пётр Васильевич вчера, перед тем как идти под ливень, машинально переложил в портсигар, всё же отсырели и большей частью не годились к употреблению. Лишь на трёх из них головки сохранились, и Игорь подумал, что после хорошей просушки… Только где их просушить?
        Взгляд его остановился на длинной лоснящейся шерсти Цыгана. Мокрёшенький вчера, сегодня он выглядел так, словно и не был под дождём. У собак потовые железы отсутствуют, и кожа у них всегда сухая. Цыган - вот кто должен помочь. Вместе со спичками он заправил в шерсть собаки коричневую фосфорную пластинку от коробка и прижал то и другое к её телу. Прошёл час или больше, прежде чем спички приобрели первоначальный вид.
        Вслед за этим Игорь собрал всё дерево, все веточки и сучки, попавшие в трюм баржи за годы её последней стоянки, и сложил шалашиком у переборки, за которой находились каюта и машинное отделение. Здесь, на стыке между переборкой и днищем трюма, скопилось столько песка и разного крошева, что образовалась небольшая площадка. Разровняв всё, он увеличил её размеры, после чего на ней свободно можно было разместиться втроём, считая собаку.
        Затем он проник в машинное отделение и, прощупывая сантиметр за сантиметром, нашёл обрывок промасленной ветоши. Растеребив её на нитки, он подсунул их внутрь шалашика и прикрыл сверху тончайшей стружкой, которую настрогал сохранившимся складным ножом.
        Закончив приготовления, Игорь провёл спичкой по фосфорной пластинке, и… головка её раскрошилась. Тогда он подозвал Цыгана, и манипуляции с просушкой повторились.
        Пока Игорь пытался добыть огонь, Пётр Васильевич сидел на корточках у переборки, подперев голову руками, и безучастно смотрел перед собой отсутствующим взглядом. Ему хотелось только собственной смерти.
        Между тем Игорь извлёк из шерсти собаки вторую спичку и занес её над пластинкой. Он действовал так осторожно, как только мог, но его вновь постигла неудача. Головка третьей спички зашипела, задымилась, показался тлеющий огонек. Но он погас, не будучи в силах одолеть даже остатки головочной серы.
        Всё, спички кончились. Игорь поднёс пальцы ко рту, чтобы согреть их дыханием. От холода мозжили кости и в жилах останавливалась кровь. ещё одна ночь, и они так задубеют… О каюте, об отсыревшем матраце не хотелось и думать. Ему вспомнился дом, светлая горница, уютная тёплая кухня. Кухня… А на подоконнике лежала зажигалка! Он ещё подал её отцу, перед тем как идти на рыбалку. Где она?
        - Пап, очнись! - затормошил он отца. - Я тебе привёз зажигалку. Куда ты её дел? Вспомни!
        Пётр Васильевич встал, чтобы проверить карманы, но зажигалки нигде не оказалось. Не было её и в рюкзаке. Всё, пропала. Но где отец мог её потерять? По дороге к озеру или где-то на берегу? А если в каюте?
        Игорь полез в дыру, соединявшую трюм с коридором, и спустя четверть часа возвратился обратно с зажатой в кулаке зажигалкой.
        Прозрачный голубенький баллончик её почти доверху был наполнен горючей жидкостью. Игорь крутанул колёсико, и над фитильком появился тонкий оранжевый язычок. Вспыхнула промасленная ветошь, за ней стружка, огонь пробился из-под веток наружу, быстро охватил весь шалаш, и Игорь понял, что через несколько минут от костра останутся одни угольки.
        В его распоряжении имелось ещё несколько сухих веток и обломок какой-то доски. Всё тут же пошло в костёр. Но надолго ли этого могло хватить! О том, чтобы запасти больше топлива, он и не подумал.
        Вспомнив про тополя возле заводских корпусов, Игорь выбрался из баржи и побежал к видневшемуся за серой мутью дождя остатку мехцеховской стены. Рядом с грудами кирпича валялось пять или шесть крупных сучьев и толстый деревянный брус, какое-то подобие потолочной балки, промазученной и вдребезги разбитой по всей длине. Подобрав и то и другое, Игорь взгромоздил всё это на себя и - откуда силы взялись! - поволок к барже.
        Слава богу, костёр ещё не прогорел, и Игорь стал подкладывать в него наиболее подходящее из того, что принёс. Намокшие сучья шипели и не хотели заниматься, зато обломки, в которые он превратил балку, вспыхнули жарким коптящим пламенем, и в нём стало сохнуть и гореть и всё остальное.
        Раз за разом уходил он на поиски и к середине дня натаскал целую гору дров: сучья тополя, обломки разных досок и брусьев. Все это Игорь спустил в трюм и полукругом разложил возле костра для просушки.
        Постоянное движение и тепло, которым стал наполняться трюм баржи, разогрели его, и он почувствовал себя способным к дальнейшим действиям. Наказав отцу поддерживать огонь, он выбрался наружу и, взяв с собой Цыгана, пустился туда, где плескалось озеро. Надежда, что мать и сестра живы, гнала его вперед.
        Несколько часов провёл он у чёрной воды, насыщенной почвенным гумусом. Озеро тянулось с севера на юг. Он пошёл на север и, огибая завалы из скал и камней, прошёл километра четыре. Город давно уже должен был остаться за спиной, а озеру всё не было конца. И никаких признаков присутствия человека - ни живого, ни мертвого. Тогда, вернувшись к первоначальной точке, он пошёл в противоположном направлении, тоже углубившись в него километра на четыре или пять. Но нет - всё та же вода и всё те же волны. Как и вчера, Цыган испуганно поглядывал в сторону озера и, поджав хвост и поскуливая, жался к ногам Игоря. «Чует, что там смерть», - подумал он, наблюдая за поведением пса.
        В баржу он спустился до крайности усталый и страшно голодный. Однако рыба в рюкзаке уже испортилась, и есть её было опасно. «Надо было выставить рюкзак наружу, там холоднее, - запоздало спохватился Игорь, ругая себя. - Не догадался, растяпа! Как же теперь быть? А что если…»
        Ещё раз наказав отцу поддерживать огонь, Игорь вместе с Цыганом выбрался из баржи и повернул к бывшему руслу реки. Посторонний человек никак не догадался бы, что вот только что, позавчера, несла здесь свои воды могучая Волга. Петляя между каменными торосами, он медленно перемещался по илистому дну, местами утопая по колено. Цыган же проваливался по брюхо.
        На свою первую находку он чуть не наступил, потому что из чёрной жижи торчал лишь самый кончик рыбьего хвоста. Потянув за него, Игорь вытащил довольно крупного, широкого, как лопата, сазана. Струи дождя быстро смыли с него грязь, и сазан засверкал во всём золотом блеске. Добыча была немедленно препровождена в рюкзак. Предположение Игоря оказалось правильным - рыбу можно было собирать руками; первая находка добавила стимула к продолжению задуманного начинания.
        Пройдя с километр, он подобрал несколько чехоней, двух судаков, линя, язя, щуку и налима. Половину рюкзака заняли крупные, один к одному, окуни. Бычков, плотву и прочую мелочь пожирал Цыган. От недавнего его испуга не осталось и следа. Набив брюхо, он тяжело переваливался за молодым хозяином и, по всему было видно, был вполне доволен своим нынешним положением.
        Возвращаясь назад, Игорь уклонился от прежнего пути и набрёл на огромного двухметрового сома. Никогда ещё не доводилось ему видеть такой крупной рыбы. «Ну и ну, - думал он, вновь и вновь окидывая взглядом толстую тушу, покрытую слизью, - килограммов семьдесят будет, не меньше».
        Доставив к барже рюкзак, он, оскальзываясь, трусцой припустил к месту, где лежал сом. Большого труда стоило взвалить его на спину и ещё большего - нести, шагая по неверному, плывущему под ногами бездорожью. Но что значат физические муки перед неодолимым желанием досыта наесться?
        Продолжало холодать. Температура воздуха была уже где-то возле нуля, и Игорь надеялся, что ещё сколько-то времени рыба будет оставаться свежей.
        На ужин он запёк в золе обоих судаков и щуку, поел сам и упросил поесть отца. После еды Пётр Васильевич просушил одну из двух остававшихся у него сигарет, глубоко затягиваясь, выкурил её, и его лицо приняло более осмысленное выражение.
        Спали всё на том же матраце, постелив его возле костра. Огонь по очереди поддерживали в течение всей ночи.

* * *
        Как только забрезжило, Игорь возобновил поиски топлива. Миновав развалины мехцеха, он пошёл дальше, к берёзовой роще, спустился со знакомого сохранившегося косогора, но вышел не к роще, а к сплошному лесоповалу. Переломанные берёзы, вырванные с корнем, словно солдаты на поле битвы, лежали грудами и вразброс. Но переживать по этому поводу было некогда, надо было работать, да и брать такое дерево было легче. Весь день он подтаскивал к барже обломки, которые были ему по силам, и к вечеру дров стало столько, что их хватило бы на неделю.
        Среди развалин заводских корпусов он подобрал старое погнутое оцинкованное ведро из-под мазута. Ведро он выпрямил, мазут выжег на костре, образовавшийся нагар отчистил песком.
        И вот забулькало, запенилось варево в так кстати появившемся котле, из которого выглядывали крупно нарезанные куски сома. Трюм баржи наполнился ароматом, какой, наверное, бывал далеко не в каждом корабельном камбузе. Жира на соме было на два пальца, и более наваристой ухи Игорь никогда прежде не пробовал. Плохо было только то, что уха была несолёная.
        Ложек у них не было, поэтому, съев рыбу, они пили горячий бульон прямо из ведра. Наелись до отвала. Цыган лежал, свернувшись клубком. Проснувшись, он клал голову на лапы и подолгу щурился на огонь. Иногда он зевал, широко распахивая пасть и издавая громкие воющие звуки, от которых свербило в ушах.
        Дым от костра копился под палубным настилом и уходил вверх, вытягиваясь через отверстие люка. В нижней же части трюма, над площадкой, где они обосновались, воздух оставался чистым.
        Обильная горячая еда и ночной сон в тепле костра, кажется, окончательно восстановили силы Игоря. Когда в отверстии люка посветлело, он закусил рыбой, оставшейся от ужина, и выбрался под открытое небо. Какой-то внутренний голос заставлял его продолжать поиски еды.
        Он вспомнил про элеватор, что стоял наискосок от Тихой Заводи на той, левой стороне Волги. В нём хранились тысячи тонн зерна, продовольственного и семенного: пшеница, ячмень, просо - Игорь видел однажды их тяжёлые увалы. Он задумал проверить, не осталось ли там чего, чем можно поживиться.
        Условившись с отцом, чтобы тот в его отсутствие приготовил обед, Игорь позвал Цыгана и пустился в опасное путешествие.
        Вчера, возвращаясь из берёзовой рощи с плахой на плече, он провалился во вдруг открывшуюся расщелину. Плаха легла поперёк расщелины, и он повис на ней. Кое-как выбравшись наверх, он подыскал достаточно прочный шест подходящей длины и с этого момента не ступал без него ни шагу. Вот и сейчас он держал его наготове, по мере надобности прощупывая им надёжность почвы.
        За ночь, кажется, ещё похолодало. Шёл дождь со снегом. Грязно-серый дождь и грязно-серый снег. Мир лишился прежних голубых и зелёных красок. Кругом одна тёмная серая пустыня. И ни одного живого существа.
        Но нет, не всё умерло. Вон невдалеке поднялась и опустилась на какую-то падаль небольшая стая ворон. Он подошёл ближе. В блестевшей от воды жирной глине застыло обезображенное туловище собаки. Чёрная спина, рыжая грудь. Овчарка, кажется.
        Молча приблизился и пронёсся мимо куцый косяк журавлей. На юг подались… И это в середине июня! Он подумал о птенцах. Бросили они их, что ли? Вот дают! Но, может, и птенцов-то уже нет? Тяжело вздохнув, Игорь сокрушённо покачал головой. Где он, этот элеватор? Осталось ли что от него? До землетрясения Заволжье являло собой одну сплошную равнину, перемежавшуюся лесополосами. Теперь здесь словно поднялись и застыли гигантские земляные волны. Одна за другой шли они, полого поднимаясь с запада на восток и всякий раз оканчиваясь крутым головокружительным обрывом.
        От баржи до гребня одной из таких волн было рукой подать. Затем земля на сотню с лишним метров уходила вниз. Не то что спускаться - смотреть с такой высоты и то было страшно. Но удача повернулась к Игорю лицом. Он нашёл какую-то осыпь, где было не так круто, были выступы, на которых можно было перевести дух и сползти затем до следующей зацепки. Цыгана трясло от страха, но он не отставал; на самых опасных местах Игорь придерживал его рукой.
        У подножия обрыва шумела, билась в утёсах бурная речушка, мутные воды которой бежали в направлении, противоположном течению Волги.
        Перебираясь по камням, торчащим из воды, Игорь заметил в стороне от стремнины, на отмели, метнувшуюся от него стайку мальков. Шустрые, быстро освоились они на новом месте.
        «И я шустрый, - подумал о себе Игорь. - Целый город погиб; другой от всего этого пошёл бы и удавился, а я уже промышляю насчёт чего бы поесть».
        Осмотрев перед спуском с обрыва раскинувшийся перед ним ландшафт, Игорь прикинул, где должен находиться элеватор, и двигался теперь, придерживаясь выбранного направления. Километра через три он увидел скрученный кусок рельса и понял, что находится на верном пути: здесь должна была пролегать подведённая к элеватору железнодорожная ветка.
        Неподалеку от первого рельса торчал ещё один. Стараясь не сворачивать, он добрался до края следующего обрыва, пошёл вдоль него и вскоре увидел груду искорёженных бетонных плит. Это было всё, что осталось от одной из башен элеватора. Большинство же сооружений ушло под обрыв, где, очевидно, их и поглотила земная твердь.
        Из-под развалин башни проглядывали вороха пшеницы и подсолнечника. Они были перемешаны с землей и битым щебнем и сверху уже стали прорастать. И все же значение находки трудно было переоценить. Это была еда, много еды, которая могла обеспечить их существование.

* * *
        Сняв верхний, войлоком проросший слой, Игорь по самую завязку наполнил рюкзак пшеницей. Всё, дело сделано, можно и в обратный путь.
        Тем временем дождь сменился снегопадом, который становился всё сильнее и сильнее. Только устроил Игорь рюкзак на спине, повалили такие густые и крупные хлопья, каких он никогда не видывал; уже в нескольких шагах ничего невозможно было различить. Под ногами моментально захрустело, и образовался лёгкий пушистый тёмно-серый наст.
        Они следовали один за другим. Цыган держался впереди, и цепочка оставленных им следов действовала успокаивающе. Мысли, что можно заблудиться, поначалу вовсе не беспокоили Игоря. Как он считал, надо только держаться по ветру и тогда обязательно упрёшься в крутой бок горы, а там недалеко и до их убежища. Да и собака с её нюхом что-то да значила.
        Но всё получилось по-другому. К обрыву они вышли не туда, где спускались утром, а совсем в другом месте. Игорь пошёл в одну сторону, в другую, но тщетно - под покровом снега скалы изменили свой вид, и он не смог узнать осыпь, на которую так надеялся.
        Снегопад полностью закрыл не только верх, но и срединную часть обрыва, и он полез наугад, в надежде по мере подъёма отыскать какой-нибудь проход. Однако, попав на отвесную стену, они вынуждены были вернуться в исходное положение.
        Только с четвёртой попытки им удалось выбраться наверх. Послав Цыгана вперёд, Игорь опять потащился по его следам. Цыган, однако, тоже не знал дороги и то и дело оглядывался на своего спутника, словно спрашивая: куда идти дальше? А кто его знает куда? Снег повалил так, что у пса, шествовавшего в двух шагах, не было видно ушей.
        Они шли, пока не достигли тёмной воды озера. Тогда они повернули обратно и пошли под углом к оставшейся справа цепочке следов. Цепочку эту быстро заносило снегом, и едва они сделали несколько шагов, она исчезла, словно её не было вовсе.
        Всё заметнее давала себя знать усталость. Сказывалось пережитое последних дней. Тело словно наливалось свинцом. Игорь споткнулся и упал. Поднялся, пошёл и снова упал. У него закоченели и руки, и ноги. Подмораживать стало, когда они были ещё на элеваторе. Рюкзак всё сильнее давил на спину, и появилось желание отцепить лямки и пойти налегке. Но этого нельзя было делать, потому что содержимое рюкзака давало дополнительный шанс на выживание. Где он выпустил из рук шест, Игорь не помнил. Упав ещё раз, он остался лежать с намерением восстановить силы. Но тело только и ждало этого, чтобы выйти из-под контроля, и когда наступил решительный момент и он собрался наконец подняться, оно отказалось ему подчиниться.
        «Ну и пусть, - подумал он. - Город погиб, а мы уцелели. А какое у нас на это право, чем мы лучше других? Умереть было бы даже хорошо. Тогда можно было бы оказаться заодно и с Анькой, и с матерью, и с Авдеичем, и со всеми друзьями и знакомыми. Как замечательно встретиться с ними в другом измерении».
        От этих мыслей душа его занялась дотоле незнакомым ему неземным блаженством, и он с наслаждением поддавался его благотворному, исцеляющему воздействию.
        Но вдруг отвратительная реальность холодным шилом пронзила мозг: ладно, он, Игорь, умрет. А что станет с отцом? Каково ему будет одному посреди этого ледяного безумия?
        Заскулив, Цыган в нетерпении подсунул к нему морду и лизнул в нос и губы. Вот кто его настоящий друг. Принудив себя улыбнуться, Игорь упёрся ладонями в снег, невероятным усилием воли привёл тело в движение и поднялся на четвереньки. Потом он распрямился и встал на колени. Цыган вновь облизал его, а он, обняв пса, запустил кисти рук в его длинную тёплую шерсть. Прошло время, пальцы заломило, и он смог ими пошевелить. Ещё минуту побыть вот так, в обнимку с Цыганом. Ещё одну. Ещё… Нет, хватит, не то они так и останутся на снегу.
        Игорь приказал себе подняться с колен и сделать хотя бы шаг. Пошатываясь, он выполнил свою собственную команду и сделал второй шаг. Тело вновь подчинялось ему, надо только двигаться чуточку быстрее. Ног он не чувствовал, но надеялся, что если будет идти достаточно быстро, то с ногами всё обойдется.
        К озеру они шли под уклон, сейчас же тянулся подъём. Рано или поздно они подойдут к обрыву. Если, конечно, прежде не отыщут свою спасительную баржу.
        Первым к обрыву приблизился Цыган. Он остановился, залаял в пространство, закрытое снегопадом, оглянулся на Игоря, завилял хвостом и снова залаял. Все, дескать, пришли, поворачиваем оглобли.
        Повернули обратно, взяв на этот раз немного правее, и вновь вышли всё к тем же тёмным водам озера, под которыми покоилась братская могила Тихомирова.
        Сделав очередной зигзаг, Игорь, как заведённый, пошёл прочь от воды. Ветер, только что подталкивавший в спину, стал бить в лицо, и он отворачивался и щурил глаза, спасая их от хлопьев снега, летевших навстречу и ранивших роговицу. Ветер усиливался, поднималась настоящая буря.
        Они прочесали довольно значительную территорию и должны бы уже наткнуться на баржу. Если только она не осталась за пределами района поиска. Игорь потерял счёт времени, сместилось восприятие пространства, и ему казалось уже, что всё происходящее с ним - это результат его воображения. Чтобы прекратить мучения, надо лишь лечь на серый рыхлый снежок и забыться во сне.
        Вид открывшегося озера стал само собой разумеющимся. Только вода в сгущающихся сумерках насытилась каким-то особенным, неестественно чёрным цветом. Он забыл, почему она такая чёрная. А, это из-за чернозёма, на котором стоял город, и цвет этот дали взбаломученные волнами частицы гумуса. Эх, город, был ли он вообще когда-нибудь на белом свете?!
        Игорь недоумённо огляделся, приходя в себя. Странно получается: вроде бы они с Цыганом шли к обрыву, а попали… Или они просто сделали круг? Но где тогда баржа? Не прошли ли они мимо неё? А если так, то куда теперь идти и где её искать? Не лучше ли было с самого начала двигаться не поперёк, а вдоль русла реки? Но где оно, это русло, как его различить в такой метели?
        Игорь пошёл навстречу снегопаду, только чтобы идти, а не стоять. В ходе поисков они перемещались влево по отношению к озеру. Теперь надо принять вправо. Внезапно Цыган возбуждённо залаял, завизжал, метнувшись в снегопад, исчез из виду, вернулся к Игорю и снова исчез. Игорь повернул на его лай. Через какое-то время за снежными вихрями завиднелся высокий тёмный силуэт, и Игорь узнал в нём отца. Пётр Васильевич бежал ему навстречу, подбежал, обхватил, прижал к груди.
        - Ты пришёл! - воскликнул он плачущим голосом. - О счастье, ты пришёл, пришёл! - отстранив сына, он взглянул на него, словно проверяя - всё ли с ним в порядке, и снова прижал к себе. Наконец, прервав объятия, он освободил его от рюкзака и, поддерживая и подсказывая, куда ступать, повёл к барже.
        У костра он долго растирал ему руки и ноги и поил горячим рыбьим бульоном.
        - Тебе бы сейчас сто пятьдесят водки, - сказал он, подавая Игорю лучший кусок сома, - был бы совсем другой коленкор.
        - Я же не пью.
        - Не для пьянства, а для лекарства, - Пётр Васильевич закурил последнюю остававшуюся у него сигарету и с наслаждением выпустил струю дыма. - Гулять, так гулять! - сказал он, привлекая внимание сына к тому, что он курит. - Ах, Цыган, чудесный ты парень! На-ка, скушай ещё. - Пётр Васильевич протянул собаке кусок сома, ничуть не меньше того, который был у Игоря. - Ешь, дружок ты мой ненаглядный. У нас вон сколько всего! А какое чудесное зерно! Как ты, Игорь, столько доволок? Да в гору, по обрыву! Завтра мы из него такую кашу сварим!

* * *
        До конца июня Игорь только и делал, что ходил на элеватор за пшеницей и подсолнечником. Погода благоприятствовала этому - снегопад прекратился, и было видно довольно далеко вокруг. Мороз, однако, усилился и пощипывал уши, постоянно напоминая о себе.
        Пётр Васильевич поменялся с сыном одеждой и обувью. Себе взял его джинсовую куртку и кроссовки - чтобы находиться вблизи баржи такой одежды и обуви было достаточно, а ему отдал телогрейку, кепку и старые, но крепкие ещё ботинки с повытертым мехом. В свитере и телогрейке не страшен был и двадцатиградусный мороз, и Игорь совершал одну экспедицию за другой.
        В эти дни произошло событие, которое помогло им воспрянуть духом и придать мыслям новую направленность.
        Как-то, завтракая, они услышали жалобное мычание. Оставив еду, они выбрались наружу и… увидели около баржи корову, большую, тощую, с выступавшими под кожей рёбрами. Корова позволила им подойти к себе, а когда они поманили её, послушно пошла за ними.
        Игорь вынес ей пригоршню пшеницы. Она разом слизнула зерно широким шершавым языком и протяжно замычала, спрашивая еще.
        Появление коровы было весточкой из потерянного мира, в котором они совсем недавно жили. Они с нежностью разглядывали её, и слезы неудержимо бежали из их глаз.
        К великому сожалению, кормить её было нечем, а сами они нуждались в дополнительном пропитании.
        Переговорив с сыном, Пётр Васильевич взял нож, обнял корову за шею, погладил по морде и резким движением вонзил острие лезвия между рогами, в то место, где у крупнокопытных находится важный нервный узел. У коровы словно выбили почву из-под ног; она упала на снег, и в тот же миг Пётр Васильевич перерезал ей горло.
        Игорь помог отцу снять шкуру и вновь отправился к элеватору. До конца дня он успел сделать две ходки.
        За ужином они ели варёное мясо и говорили о том, что если выжила корова, то должны выжить и люди. Но как с ними встретиться? Надолго оставить баржу они не могли потому, что для такой холодной погоды были слишком легко одеты. Кроме того, в изменившейся до неузнаваемости холмистой местности можно было легко заблудиться. Здесь у них запасы топлива и продуктов питания, с которыми можно продержаться не один месяц. За пределами же своего логова они быстро погибнут.
        Надо ждать, не может быть, чтобы их не нашли. Должен же кто-то озаботиться судьбой целого города, хоть и небольшого.
        Надежда, что к ним придут на помощь, не покидала их всё лето. Каждый день, то один то другой, поднимались они на самую высокую точку на носу баржи и подолгу вглядывались в прилегающие холмы. Они беспокоились, как бы не пропустить снаряжённую к ним экспедицию. Там, на юге, находился миллионный Саратов и должны быть средства для их спасения.
        Но никто так и не появился. В конце концов они пообещали себе, что сами когда-нибудь отправятся на поиски людей. Лишь бы этому благоприятствовали погодные условия.
        Изо дня в день пополняли они свои запасы. Случай, когда Игорь заблудился в снегопаде и едва не погиб, так подействовал на Петра Васильевича, что апатию его как рукой сняло и он стал трудиться, предаваясь отдыху лишь во время ночного сна.
        В развалинах завода он отыскал длинный стальной прут и, нагревая его на костре и постукивая по нему найденным в машинном отделении обрезком стального же кругляка, отковал две клюки с острием на одном конце и загибом на другом, за который их удобно было держать. Клюкой хорошо было отковыривать смёрзшееся зерно, и запасы его в барже неуклонно возрастали.
        Однажды вечером, отужинав, Игорь прилёг на матрац и шутки ради сказал, что на нём тепло, как на печке.
        - Да, печка - это здорово, - сказал Пётр Васильевич, глядя на сына и о чём-то размышляя.
        На другой день он взялся складывать отопительное сооружение. Натаскал из заводских развалин красного кирпича, орудуя клюкой, добыл песок и глину и за считанные дни сложил нечто с просторным зевом и длинным широким боровом и трубой. Тяга была какая надо, и дрова с треском и шумом пылали в жерле необычной, непривычной глазу печи. Дым через трубу уходил под палубный настил, служивший им крышей, и, как и от костра, поднимаясь выше, улетучивался через постоянно открытый люк в носу баржи.
        Из кирпичей Пётр Васильевич сложил также стенку между печкой и остальной частью трюма, подняв её до потолка. Печную трубу вывел на внешнюю сторону стенки. Вместо двери был оставлен проём с порогом высотой сантиметров семьдесят. Последний был предназначен для того, чтобы уменьшить поступление холодного воздуха. Получилась настоящая комната, теплая и сухая.
        Слепив из глины несколько мисок, Пётр Васильевич просушил их и обжёг на огне. Миски обрели достаточную твёрдость и вполне годились для пользования. Затем он выстругал ножом деревянные ложки - не менее корявые, чем миски. Но это не имело ровно никакого значения - главное, что с ложками и мисками они стали чувствовать себя за едой по-человечески.
        Вслед за этим Пётр Васильевич изготовил плошку, наполнил её рыбьим жиром, надёргал из матраца ваты, скрутил фитиль, и вдобавок к печному зареву у них появилось ещё одно освещение.
        Коровью шкуру он выделал, раскроил и сшил из неё куртку, штаны, шапку с ушами, две пары рукавиц и сапожки с двойной подошвой. Вместо ниток были использованы тонкие сыромятные ремешки из той же коровьей шкуры и рыболовная леска, а шило заменили рёберные рыбьи кости, которые имелись у них в изобилии.
        Он перетаскал к барже все обломки стволов из берёзовой рощи, собрал всю рыбу, которую вместе с Цыганом отыскал под снегом в русле Волги, в том числе пятнадцать сомов, шесть осетров и до сотни налимов, судаков, щук и сазанов. В первые после землетрясения дни, когда ещё не установились морозы, рыба эта успела тронуться и слегка припахивала. Но деваться было некуда, и они ели и ее.
        Оставаясь к ним благосклонной, судьба обеспечила их и свежемороженой рыбой. Произошло это следующим образом. Обычно Пётр Васильевич промышлял напротив Тихой Заводи и ниже по течению реки. На этот раз он пошёл вверх по руслу и прошёл уже километра полтора, как вдруг под ногами захрустел и стал проламываться припорошенный снегом тонкий ледок. Это была закраина небольшого, полностью вымерзшего озерка. Несколько шагов, и лёд стал толще, по нему уже можно было идти без опаски. Сам не зная почему, подчиняясь какому-то наитию, Пётр Васильевич опустился на четвереньки, расчистил снег рукавичкой, приник лицом ко льду, вглядываясь в него, и прямо под собой увидел как бы уставившуюся на него налимью морду. В центре озерка подо льдом осталась скопившаяся в нём рыба.
        Пётр Васильевич сообщил о находке Игорю, и в тот же день, пробивая лед клюкой, они добыли сома, двух осетров и штук тридцать судаков. В «улов» попало также по несколько налимов, щук, язей, бёршей, сазанов и жерехов. На другой день они добыли килограммов пятьдесят окуней и густеры. В последний заход разглядели и вытащили из-подо льда большого толстолобика, своей толстой упитанной тушей похожего на поросенка.
        Все это была хорошо сохранившаяся рыба, они приберегали её и обычно ели не чаще одного раза в неделю.
        Пётр Васильевич завёл календарь, делая насечки на берёзовом шесте, специально для этого приспособленном.
        - Не хуже, чем у Робинзона, - сказал он, демонстрируя своё творение сыну. - Смотри, наступила середина июля, а морозы не ослабевают, градусов десять-двенадцать держатся, и ни одного потепления. А что будет зимой, а?
        Мысли о зиме тревожили и Игоря. Если летом достаточно было надеть телогрейку да к ней шапку и рукавицы из коровьей шкуры, то зимой, судя по всему, в такой одежке больно-то не побегаешь. И тогда о пополнении запасов продовольствия придётся забыть. И он снова и снова отправлялся к элеватору за зерном.
        Продовольствие они разместили в носовой части трюма, возле люка, на остатках какой-то перегородки, которая ребром выступала из днища и бортов баржи, наполовину перекрывая её сечение. Здесь всегда была минусовая температура, и о качестве продуктов можно было не беспокоиться.
        В ночь на 20 июля поднялся буран, и трое суток, пока он бушевал, они пребывали в трюме баржи. Как только погода установилась, они вышли на поверхность и с ещё большим усердием взялись за прерванные работы. Буран напугал их; они подумали, что зима уже рядом и им надо поторапливаться.

* * *
        Во второй половине августа морозы стали крепчать. До этого Игорь носил телогрейку, а Пётр Васильевич поверх джинсовой куртки надевал куртку из коровьей шкуры - дублёнку, как они её называли. Несколько дней ещё эта одежда спасала, но потом стало невмоготу, и они вынуждены были выходить наружу поочередно, надевая и телогрейку, и дублёнку.
        Но вот 31 августа - они хорошо запомнили эту дату - похолодало настолько, что Игорь, собравшийся было на элеватор, отказался от похода.
        - Завтра пойду, - сказал он, - может, немного отпустит.
        Однако наверху всё выстывало и выстывало, и под утро ударил такой мороз - носа нельзя было высунуть из баржи. И это в самом начале осени!
        Они в который раз со страхом подумали о предстоящей зимовке. Большая часть дров была складирована снаружи около бортов баржи. Когда погода всё же позволила, они целый день перетаскивали их в трюм и не прекратили работу, пока не погрузили в него последний сук.
        И вовремя. Не прошло и суток, как при крепком морозе повалил снег и поднялся ветер, достигший в скором времени ураганной силы. Под его напором трудно было устоять на ногах. Потоки ледяного воздуха пронизывали насквозь.
        Предпринимать какие-либо вылазки в таких условиях было невозможно. Отец с сыном сидели в своём подземелье, поддерживая огонь в печи и занимаясь приготовлением кушаний. Один день у них был рыбный, на другой день они ели говядину, на третий - пробавлялись лепёшками, которые пекли из растолчённых пшеничных зерен. Ещё они лузгали подсолнечные семечки, калённые на глиняной сковородке.
        Рыбу жарили и тушили, варили уху, добавляя в неё всё ту же толчёную пшеницу. Из цельных зёрен варили кашу, сдобренную рыбьим жиром. Говядина шла на приготовление похлёбок. Иногда, для разнообразия, они отходили от установленного правила и, насадив кусочки мяса на клюку, жарили шашлыки.
        Ежедневно Пётр Васильевич замачивал в воде пригоршню пшеницы для проращивания. При появлении беленьких, миллиметр длиной, росточков он сливал воду, и оба с удовольствием поедали мягкие разбухшие зёрна и подолгу жевали остающуюся во рту вполне приятную упругую клейковину. Пётр Васильевич говорил, что в проросших зёрнах образуются биологически активные вещества и витамины, и те и другие благотворно действуют на организм и помогают уберечься от цинги и многих прочих болезней.
        Между тем с погодой творилось что-то невообразимое. Ветер стих, но лишь для того, чтобы в полной мере себя проявили морозы. Температура воздуха всё понижалась, и наконец установился такой лютый холод, какой, наверное, бывал только за пределами земной атмосферы. Стенки трюма стали быстро промерзать и покрываться инеем. Проём в кирпичной кладке пришлось завесить матрацем. Спать стали на борове, подстилая на кирпичи телогрейку и дублёнку.
        Однообразна была их жизнь и тем особенно утомительна. Игорь скрашивал её, часами уставясь на волнующиеся в печи языки пламени, на пышущие жаром горки золотистых углей. Иногда к нему подсаживался отец, и тогда они вдвоём созерцали волшебное действо превращения одной материи в другую.
        Но чёрная тоска, от которой хотелось завыть волчьим воем, становилась всё нестерпимее. Игорь чувствовал, что так можно и свихнуться.
        Озарение пришло, когда как-то раз, затолкав в печь обломок ствола, он увидел, как побежал, поскакал по белой коре рыжий, похожий на коня гривастый огонь. Улыбнувшись внезапно возникшей идее, Игорь полез за печку и достал хранившиеся там остатки глины. Размочив её в воде, он слепил из неё шахматные фигурки и обжёг их на огне. Вместо доски был приспособлен лист пенопласта с размеченными на нём белыми и чёрными клетками, вымазанными древесным углем. С этого момента они каждый день играли несколько партий, и в какой-то мере шахматы помогали им отрешиться от их отчаянного положения.
        Немалое развлечение доставляло общение с Цыганом, которого они обучали всему, чему обычно обучают собак. Нередко они заводили с ним бесконечные, переходящие в сюсюканье разговоры, он же только пялил на них наполненные печалью собачьи глаза. Он понимал, что людям невесело, и невольно настраивался на ту же волну.
        Однажды, это было в середине декабря, среди дров в руки Игоря попала ивовая палка - прямая, гладкая, толщиной сантиметра два с половиной. Мальчишками они делали из таких палок свистульки. Игра на кларнете в музыкальном училище и знакомство с другими духовыми инструментами не прошли для Игоря бесследно. Внимательно оглядев находку, он понял, что из неё можно сделать вещицу более сложную, чем свисток.
        Лучше, конечно, иметь дело с молодым свежесрезанным побегом, у которого кора легко отделяется от древесины, достаточно только её как следует обстучать со всех сторон. Например, рукояткой того же ножа. Кора на палке, оказавшейся в распоряжении Игоря, была грубее, чем хотелось бы. Он заметил также, что за время пребывания в трюме она подсушилась, и это дополнительно осложняло достижение задуманного. Можно было бы, конечно, иву предварительно размочить в воде и только после этого попробовать вытолкнуть древесину из обнимавшей её оболочки. А если кора лопнет? Лучше было не рисковать.
        Отложив заготовку, он занялся другими делами. И вот по истечении некоторого времени решение пришло исподволь, само собой. Помочь должен был огонь, а не вода.
        Раскалив в печи заострённый конец клюки, он по всей длине заготовки прожёг отверстие и осторожно обработал его ещё более тонким прутом, освободив от гари. Получилось даже лучше, чем он задумывал. Осталось вырезать мундштук и прожечь в стенке трубки несколько следующих одно за другим отверстий.
        Когда всё было закончено, он взял инструмент обеими руками, приложил мундштук к губам, и… мрачное подземелье прорезал чистый мелодичный звук. От неожиданности Пётр Васильевич и Цыган вздрогнули и повернулись к Игорю. А он переменил пальцы, приоткрыв следующее отверстие, и раздался новый звук, более высокий и нежный. Цыган облизал свой нос, а губы Петра Васильевича тронуло подобие улыбки. Оба придвинулись к новоявленному музыканту.
        - Это что, флейта у тебя? - спросил отец у сына.
        - Ну, до флейты нам далеко.
        - Тогда - дудка.
        - Да нет… Я думаю, это что-то вроде свирели. Есть такой старинный музыкальный инструмент.
        - А можешь сыграть что-нибудь?
        - Сейчас попробую.
        Устроившись удобнее, Игорь сделал вдох, и в трюме полилась мелодия песни «Во поле берёзонька стояла». Пётр Васильевич слушал молча, покачивая головой, а Цыган сел напротив, задрал морду и «запел», точнее, завыл, следуя звукам свирели.
        Отыграв «Берёзоньку», Игорь взялся за другую мелодию, более ритмичную и задорную, и Цыган пустился в «пляс». Он вертел задом и помахивал хвостом, мотал головой и переступал в такт музыке, двигаясь из стороны в сторону. В завершение он свалился на пол, перевернулся вверх брюхом и смешно задёргал ногами. При этом он почти неотрывно смотрел на Игоря и в каждый удобный момент испускал очередную собачью руладу.
        Игорю стоило труда сдержать смех, глядя на него, а Пётр Васильевич, сам не замечая того, просто расплывался в улыбке.
        - Ишь что вытворяет. А ну сыграй ещё что-нибудь.
        Концерт не прекращался, пока у музыканта не заболели губы.
        Ночью Игорю приснился сон. С высоты птичьего полёта ему виделась бескрайняя снежная пустыня с застывшей под ней летаргической баржей. Он увидел себя со свирелью в руках, сидящего рядом Цыгана, освещённых слабым колеблющимся пятном печного зарева, и спящего на борове отца. Подземелье показалось ему таким глубоким, а сам он таким маленьким и одиноким, что у него заныло сердце, стало трудно дышать, и он проснулся.
        Тоска, душившая его, не отпускала и наяву. Он несколько раз вдохнул всей грудью, а когда это не помогло, заставил себя улыбнуться и беззвучно рассмеяться долгим трясучим смехом.
        Преодолев приступ душевной слабости, он сполз с лежанки и присел перед печным зевом. Огонь в печи погас, угли покрылись слоем пепла. Проспали! Этот концерт размагнитил и отца, и его самого. А расслабляться нельзя, так недалеко и до беды. Вообще-то следить за печкой была очередь Петра Васильевича, но Игорь чувствовал вину и за собой.
        Забыв про сон и одиночество, он схватил клюку и загнутым её концом пригрёб угли из глубины печи поближе к себе; в их чернеющей массе появилось несколько тлеющих огоньков. Ну вот, а ты испугался, самому себе сказал Игорь. Видишь, ничего страшного не случилось. Кроме того, у них есть лампадка. Вон она теплится. Жара от её пламени немного, но его достаточно, чтобы получить большой огонь. Плюс ко всему зажигалка. Успокаивая себя, Игорь никак не мог избавиться от сосущего чувства тревоги.
        Подогнав огоньки один к другому, он положил на них и около ворох сухой бересты и, приблизив губы, осторожно подул. Вот крайняя, попавшая прямо на красный уголь, береста стала темнеть и коробиться, вот она задымилась, по ней побежал всё возрастающий пламенёк; раздаваясь вверх и вширь, он быстро из слабого и робкого становился сильным и буйным. И вот уже в печи полыхает яркое коптящее пламя. Теперь самая пора подложить несколько сухих веток, на них несколько веток покрупней, за ними - крупные сучья. Раскочегарив печь на полную мощность, Игорь просунул в глубину огненного жерла трёхметровый берёзовый ствол, и конец его, угодивший в сердцевину жара, мгновенно схватился рыжими приплясывающими космами огня. Порядок. Теперь в печи будет гореть до утра.
        А отец спит. Ну и пусть спит. Пусть маленько забудется. Для него сон вместо лекарства.
        Музыкальные упражнения Игоря стали для обитателей баржи ещё одним развлечением. Дня не проходило, чтобы он не брался за свирель. Если же музыкант задерживался с началом концерта, то Пётр Васильевич непременно поторапливал его.
        - Сыграй, сынок, не томи душу, - говорил он. - И Цыган ждёт. Видишь, приготовился подпевать.

* * *
        Три с лишним месяца воздух наверху был неподвижен. Тихо звенел и шелестел он, выдавливая из себя мириады крохотных серых снежинок. А потом он пришёл в движение. И вот завыли, завизжали снежные вихри. И не понять было: то ли это вздымает и несёт промороженный наст, то ли подваливает сверху, то ли… Пляска смерти продолжалась несколько недель, а когда она прекратилась, на смену ей пришла ещё более жуткая, чем прежде, стужа.
        Ежедневно обитатели баржи покидали жилое помещение, чтобы принести дрова или провизию. Сразу за дверным проёмом они попадали во власть вечного холода, от которого индевели усы и брови. И тем не менее, если полностью одеться, здесь можно было находиться довольно длительное время. Ведь баржа чуть ли не целиком была под землей, и это предотвращало ещё большее промерзание трюма. Притоку дополнительных порций холода препятствовал и глубокий снежный покров. В какой-то степени мороз в трюме смягчал и тёплый дым, постоянно выходивший из печной трубы.
        Наружные вылазки длились не более одной минуты. Обычно на поверхность выбирался Игорь - он был более юрким и подвижным. Зачерпнув ведром снег - из него они натапливали воду, - он немедленно спускался вниз. И всё равно даже за это короткое время прохватывало так, что деревенели суставы. Чтобы запредельно низкая температура не сожгла лёгкие, Игорь по самые щёлки глаз натягивал на голову ворот свитера.
        Через всегда открытый люк снег наметало и в трюм. Если он был свежевыпавший, Пётр Васильевич и Игорь брали его. Затем снег этот, и без того тёмный, ещё более чернел от дыма и уже не годился для употребления. Тогда вылазки на поверхность возобновлялись.
        В середине апреля, однако, морозы стали ослабевать, и обитатели баржи смогли наконец спокойно выйти наружу и как следует оглядеться.
        Кругом было суровое царство снега. Нос баржи занесло выше отверстия люка, поэтому выбираться приходилось как из колодца. По их оценкам высота снежного покрова была не менее трех метров.
        Ледяная пустыня… Но что-то в открывшейся перед ними картине было необычно. Сперва они не поняли, в чём тут дело, а потом увидели между серыми горбатыми пластами жёсткого наста островки пушистого снега. Видимо, он выпал недавно и веяние воздуха увлекло его в низинки. Но главным было то, что снег этот был… белым.
        Отец с сыном обменялись взглядами. Они поняли, что белый снег обещает перемену в погоде, может быть, весьма существенную, а может, это вообще знак возврата прежнего, более мягкого климата.
        Они выпустили Цыгана из трюма, и он помчался, выписывая большую окружность, подпрыгивая, радостно повизгивая и взлаивая и оставляя на снегу грязные следы. Но малая подвижность в течение долгих месяцев скоро дала себя знать; как-то сразу прекратив бег, Цыган еле доплёлся до носа баржи и лёг у ног хозяев, тяжело поводя боками и не в силах больше сделать ни шагу.
        15 мая подул тёплый южный ветер. Тёплый - по сравнению с предыдущими холодами. Но подставляя лицо его напору, они окончательно уверились, что придёт весна.
        20 мая они стали свидетелями необычного атмосферного явления: небо очистилось от туч и в голубой вышине засияло забытое ими солнце. О-о, это был дар богов! Пётр Васильевич и Игорь встали у заснеженного борта баржи, на припёке, разделись до пояса и замерли, наслаждаясь ниспадавшими с небес чудодейственными лучами.
        У них не было часов, чтобы узнать, как долго они загорали. Наверное, не больше пятнадцати минут. Но когда небо вновь заволокло тучами, они стали надеяться, что солнце скоро вернётся и произойдёт это, может быть, уже завтра.
        - Ты заметил, пап, в последние дни облачность не такая плотная? - уже одетый, Игорь всё ещё стоял, задрав голову. - Облака больше не виснут над землёй, ушли в вышину. И солнечное тепло проникает сквозь них, я чувствую его.
        Пётр Васильевич благодушно улыбнулся.
        - Вообще-то становится теплее, - сказал он, - не заметить этого нельзя.
        Чудо, которое они ждали, произошло 1 июня. В то утро они проснулись очень рано, вышли на поверхность и увидели синее небо - на нём не было ни облачка. А над серыми заснеженными холмами поднималось большое красное солнце. Они не верили своим глазам и всё боялись, что вот сейчас наползёт откуда-нибудь тяжёлая лохматая мгла и опять всё померкнет и окутается мраком и трауром.
        Но небо оставалось чистым. К полудню солнце поднялось к самому зениту. Тёмный снег жадно поглощал его лучи, на глазах проседая и испещряясь бесчисленными ноздреватыми проталинами. Южный ветер не был таким тёплым, каким он должен быть в это время года, но всё же он помогал наступившей весне и ускорял таяние снегов.
        Весь день Пётр Васильевич и Игорь оставались наверху, спускаясь в трюм, чтобы только поддержать огонь и наскоро приготовить что-нибудь из еды. Они следили за солнцем, какой путь оно проделывает по небу, чихали, глядя на прозрачный небосвод, и радовались, как дети. Цыган громко лаял и носился, точно угорелый, отбегая на значительные расстояния. С того памятного апрельского дня, когда они впервые после длительного заключения поднялись на поверхность, они каждое утро выпускали пса на волю, предоставляя его самому себе, и к нему вернулась прежняя выносливость.
        Ночью высыпали звезды и взошла луна. Дул тёплый ветер, и с восходом солнца интенсивность таяния снегов ещё больше возросла. Так продолжалось пять дней. И вот бурные потоки воды с рёвом устремились в низины, пробивая дорогу в снегах и растекаясь на огромных площадях. К счастью, баржа находилась на возвышенности, и затопление ей не угрожало.
        В один из погожих дней с юга на север проследовал клин перелётных птиц. При виде их отец с сыном закричали во всю силу лёгких и замахали руками. Они поняли, что, несмотря на страшные холода, жизнь на земле сохранилась и, возможно, впереди их ждёт встреча с людьми.
        Затем проследовало ещё несколько клиньев то ли гусей, то ли журавлей. Где-то в невидимой вышине зазвенел жаворонок, а поблизости от баржи спланировала и долго по-хозяйски ходила, исследуя территорию, стайка грачей. За ними короткий дружественный визит нанесла пара скворцов, а когда они улетели, появились ещё несколько пичужек, названия которых они не знали.
        Но ни воробьев, ни ворон, ни голубей не было видно. По всей видимости, те немногие из них, которые уцелели во время землетрясения, потом погибли от холода.
        Весна активизировала и обитателей баржи. По мере схода снега и подсыхания почвы, они пускались во всё более дальние походы с целью ознакомления с окружающей местностью. Они уже смелее, чем прошлым летом, ступали по земле, так как большинство провалов замыло паводковыми водами.
        С радостным удивлением обнаружили они около баржи первые побеги травы. Это было ещё одно чудо. Отец с сыном ходили на цыпочках, стараясь не наступать на растения. Вскоре зазеленели все прилегающие склоны. Травы росли как на дрожжах, и зелень их с каждым днем принимала всё более насыщенные оттенки. Голыми оставались только скалы да каменные россыпи, то есть то, что совсем уж не могло дать пищу корням.
        Зеленая поросль появилась и на месте березовой рощи. Кроме травы это были и берёза, и какие-то кустарниковые.
        - Такие морозы стояли - дышать было нельзя, - сказал Игорь. - А деревца поднимаются, не вымерзли. Можешь ты это объяснить? - обратился он к отцу. В этот день они дошли до южной оконечности озера - она оказалась километрах в двенадцати, - возвращались к барже и как раз проходили территорией прошлогодней лесозаготовки.
        - Нет ничего проще. - Пётр Васильевич несколько важно улыбнулся. - Снега-то вон какие были. Они и укрыли землю, как одеялом. Точки роста растений сохранились и, как только появились необходимые условия, пробудились и начали развиваться. Вот и все.
        - Гм, мне это как-то и в голову не приходило, - сказал Игорь. - Пожалуй, так оно и есть, как ты говоришь. Но вот ещё… Мы же видели, как землетрясение всё перелопатило. Часть земной поверхности провалилась куда-то, на её же место вытолкнуло другое, совершенно бесплодное и, заметь, без всяких точек роста. И на этих местах сейчас тоже растет, да ещё как! Это почему?
        - И здесь всё просто. На гектаре земли количество семян диких растений может достигать одного миллиарда и более. Допустим, половина из них ушла на большую глубину, откуда они не смогут прорасти. А другая половина, пятьсот миллионов, осталась. Да этих оставшихся семян хватит всю площадь сто раз подряд засеять.
        - Ладно, согласен. Но на бесплодных-то почвах…
        - Это только сразу после землетрясения они были бесплодные. Ты вспомни, какие дожди, а за ними снегопады были. Сколько осадка оставалось, когда мы воду из снега натаивали. Дождь грязный, снег грязный - с ними грязь-то на эти бесплодные почвы и попала. А какое половодье было, сколько ила намыло везде! И всё это - ил, грязь - содержит в себе питательные вещества. Плодородным слоем покрыло всю землю.
        - Ростки, питательные вещества! И откуда ты это знаешь?
        - Книжки надо было читать в своё время, дорогой.
        Довольный тем, как, на его взгляд, он всё толково объяснил, Пётр Васильевич посмотрел на сына, задержался на какое-то время на исхудавших чертах его лица и спросил:
        - Как ты думаешь, не пора ли нам с тобой отправляться на поиски людей? Снега сошли, земля подсохла. Сколько здесь можно оставаться? Для меня баржа стала хуже тюрьмы.
        - Конечно, пора. Тем более что и есть-то уже нечего. Не считая вот этого, - Игорь тряхнул пуком зелени, из которого на ходу выбирал и отправлял в рот то стебелек щавеля, то корешок свинороя.
        Из зимних запасов у них остались только пшеница и подсолнечник. Рыбу они доели в конце мая, а говядина кончилась ещё в апреле. С появлением зелени они всё больше переходили на подножный корм. Большинство трав ели просто так, а из некоторых кое-что готовили. Крапиву, например, использовали при варке пустых пшеничных щей. Листья одуванчика, измельчив ножом, смешивали с освобождёнными от шелухи семечками подсолнечника. «Салат в трюме» в шутку называли они это блюдо, делая ударение на последнем слоге. Листья смородины и малины заваривали кипятком, получая приятные пахучие отвары. И всё было бы ничего, если бы не чувство голода, которое после такой еды только усиливалось.
        - Если мы останемся здесь ещё на одну зиму, - сказал Игорь, - то на таких харчах протянем ноги.
        Как всегда в походах, Цыган челноком сновал по сторонам и впереди, выискивая и пожирая разных насекомых. Он охотился за ними большую часть суток и с наступлением лета был обеспечен питанием лучше своих хозяев. Однажды в их присутствии он поймал и тут же сожрал какого-то зверька размером с крысу. Шерсть на нём, потускневшая к концу зимы, снова стала лосниться. Несмотря на худобу, вид у него был вполне здоровый.

* * *
        5 июля они оставили баржу и двинулись на юг, где должен был находиться Саратов. Маловероятно, конечно, увидеть город в целости и сохранности. Если уж Волга исчезла или переместилась так далеко, что они не смогли её обнаружить, то, наверное, и с Саратовом не всё было благополучно. Но они надеялись встретиться там с кем-нибудь из оставшихся в живых.
        До Саратова было двести с лишним километров, и они рассчитывали добраться до него за шесть-семь дней, если не будет задержек из-за сложного рельефа местности.
        С собой они взяли всё, что могло пригодиться в пути: зажигалку, нож, ведро, удочки, обе клюки, сковороду из обожжённой глины, две миски и две ложки, рюкзак с пшеничным зерном. Дублёнку перекроили и перешили в заплечный мешок с лямками и двумя отделениями, одно из которых тоже загрузили пшеницей, а другое - подсолнечником.
        Из матраца Пётр Васильевич сшил себе простёганное пальто, несуразное на вид, но тёплое и вполне пригодное для носки.
        В корзину, сплетённую из молодых ивовых прутьев, поместили горшок с горящими углями. Горшок закрывался крышкой, а по бокам были проделаны отверстия для доступа воздуха. В корзине находился и запас древесного угля, который они подкладывали в горшок по мере надобности. Корзина была довольно обременительна, но, имея живой огонь, они экономили горючее в зажигалке. Свирель Игорь положил в карман джинсовой куртки.
        Шли без спешки, останавливаясь везде, где только можно было раздобыть что-нибудь съестное. Своё меню они разнообразили сочными водянистыми побегами хвоща, горьковатой дикой редькой, пряным козлятником, мучнистыми корнями рогоза и лопуха, листьями малины, смородины, шиповника, зелёными поначалу, а потом и спелыми ягодами клубники, луговыми опятами, шампиньонами и молодыми дождевиками. Словом, всем, что пошло в рост и годилось для употребления.
        На ночлег располагались в местах, где имелось и топливо, и источник воды. Разводили костёр и пекли лепёшки. Или варили грибной суп. Или щи из лебеды или крапивы.
        На девятнадцатый день пути они подошли к большому озеру. Противоположный берег его был так далеко, что едва различался в мглистой синеве, нависшей над водой. Неподалёку от озера зарастал травой и кустарником лесочек, уничтоженный стихией. Столько дров, да у воды им ещё не попадалось. Лучшего места для ночёвки нельзя было придумать.
        Вечером, на закате солнца, они услышали, как в озере плещется рыба. Недолго думая, отец с сыном закинули обе удочки, использовав для наживки кусок лепёшки, оставшийся от ужина. Вскоре на крючок попался окунь, за ним второй, третий. Потом наживку заглотил подлещик, за ним было поймано несколько ершей. Для ухи этого было вполне достаточно. Пётр Васильевич взял на себя поварские обязанности, а Игорь продолжил рыбалку. Пока отец хлопотал у костра, он надёргал ещё с десяток ершей и бычков. Этот улов тоже пошёл в кипящее варево.
        Когда уха была уже готова, Игорь поймал такого крупного сазана-горбача, что еле выволок его на берег. По обоюдному согласию сазана оставили на утро.
        Наконец, Пётр Васильевич и Игорь сели к полуночной трапезе. Многодневная растительная диета изморила их, и потому уха показалась им особенно вкусной. Свою роль играло и то, что располагались они под открытым небом, на природе. Они ели, пока не вычерпали всё до дна. Потроха, кости и головы, как обычно, перепадали Цыгану. Он мгновенно всё пожирал и, роняя слюну, с вожделением поглядывал на хозяев в надежде на очередную подачку.
        На утренней заре Игорь возобновил рыбалку и до восхода солнца поймал пять окуней, двух крупных судаков и одну щуку. Из окуней и половины сазана сварили уху, а судаков и щуку завернули в листья лопуха и запекли в золе. Еды было вдоволь. Впервые за долгое время досыта наелись и люди, и собака.
        Игоря охватил рыбацкий азарт. На полпути к погибшему лесочку каким-то образом сохранилась оплывшая куча полуперепревшего навоза; то ли его буртовали на этом месте перед внесением в почву, то ли здесь был когда-то летний животноводческий лагерь. Как бы то ни было, в рыхлой коричневой массе его с примесью соломы было полным-полно червей. Накопав с пригоршню, Игорь сменил наживку, и… началось! Не успевал поплавок коснуться воды, как рыба была уже тут как тут. Клевало сразу на обеих удочках.
        - Пап, иди, помогай! - крикнул Игорь. - Скорее, у меня завал!
        Подложив в костёр побольше сучьев, Пётр Васильевич присоединился к сыну. Но и вдвоём они еле справлялись с рыбой, спешившей на крючок. Пробовали ловить на блесну и на кембрики, оставшиеся у них с той, последней в Тихой Заводи рыбалки. Рыба брала всё, что ей ни предлагали. Среди прочей добычи попались несколько зеркальных карпов, два линя, лещ, толстолобик, белый амур и судак.
        День превратился в сплошной пир. Уху сменяла рыба, испечённая в золе. Затем шла - зажаренная на вертелах. Проходило немного времени, и вновь поспевала уха. Рыбаки объедались и под конец могли только лежать и отдуваться. Не было сил даже разговаривать. Цыган аппетитом не уступал хозяевам. Его кормили, пока он не стал закапывать рыбу в прибрежный песок.
        - Не озеро, а скатерть-самобранка, - сказал Игорь, немного придя в себя после обильной еды. - И откуда здесь столько рыбы?
        - Возможно, здесь был рыбопитомник, - сказал Пётр Васильевич. - Я больше ничем другим объяснить не могу.
        - Рыбопитомник? Нет, слишком большой. Видел я рыбопитомники - они раз в десять меньше.
        - Но он мог увеличиться при землетрясении.
        - Разве что… Но почему при таких глубоких снегах рыба подо льдом не задохнулась?
        - Кто его знает почему? - Пётр Васильевич недоумённо пожал плечами. - Но подток воздуха в воды озера, несомненно, откуда-то был. Положим, он поступал из каких-то земных пустот. А, как ты на это смотришь?
        - Не знай, не знай. Что-то верится с трудом.
        За рыбалкой пролетела неделя. Все отъелись, вошли в тело. На Цыгане шерсть блестела и переливалась парчовой волной.
        - Не жизнь, а сплошной курорт, - сказал как-то Игорь, проснувшись после очередной обильной трапезы. - Остаться бы у этого озера. Насовсем.
        - Неплохое местечко, - отозвался Пётр Васильевич. - Летом, конечно. А что здесь будет зимой? На морозе в нашей одежонке не порыбачишь - вмиг закоченеешь. И какие песни мы с тобой тогда запоем? Нет, договорились разыскивать людей, вот, и давай их искать.
        Жалко им было оставлять приютившее их озеро, но делать было нечего. После восьми дней отдыха они снова были в пути.
        Горы и пропасти вынуждали их уклоняться то на запад, то на восток. Но обойдя очередное препятствие, они неизменно поворачивали на юг, который обещал более сносные условия существования и где, по их мнению, встреча с людьми была более вероятной.
        Ни на Саратов, ни на другие города они так и не вышли. Или они миновали их стороной, или от них не осталось и следа. Они давно поняли, что с лица земли стёрло не один только Тихомиров, что скорее всего катастрофа имела планетарный характер.
        После месяца путешествия они набрели на широкую с сохранившейся разметкой автомагистраль. Она пролегала в нужном им направлении, и несколько километров отец с сыном прошли по асфальтовому покрытию, растрескавшемуся и кое-где разорванному на куски. Но всё же это была настоящая дорога, по которой когда-то мчались автомобили.
        С обеих сторон её выше головы лесом поднимался буйно разросшийся бурьян. Захватив обочины, растительный мир устремился к середине дорожного полотна, посылая передовые зелёные отряды по всем его трещинам и разломам. Путники дивились, видя, как быстро природа поглощает остатки человеческой цивилизации.
        Асфальт закончился глубочайшим разломом, протянувшимся от горизонта до горизонта. Свернули в сторону, на запад. Шли целый день и всё никак не могли вернуться на прежний путь. Только к вечеру разлом стал мельчать, раздаваться вширь и превращаться в обычную глубокую балку.
        Переправившись через неё, они поднялись на пригорок и на некотором расстоянии перед собой увидели улочку деревенских домов. Одни из них частично или полностью были разрушены, но некоторые выглядели совершенно неповреждёнными.
        Отец с сыном обменялись взглядами и, ни слова не говоря, изо всех сил припустили к деревне.
        Ах, как было бы хорошо, как были бы они счастливы, если бы в этих домах жили люди! Но чем ближе становились постройки, тем больше первый порыв сменялся разочарованием, и они невольно стали сдерживать шаг. Ничто не говорило о присутствии человека. Заросли бурьяном огороды, не видно было ни тропинки, ни единой примятой травинки. Окрестные поля представляли собой одни только девственно зелёные холмы и косогоры.
        На всю деревню уцелело лишь три дома. Чёрные глазницы выбитых окон развеяли последние надежды. Отец с сыном двигались по улице медленно и безмолвно, как по кладбищу. Они заглянули в один дом, в другой. В обоих - пусто и сыро, на полу наносы пыли и тускло блестевшие осколки грязного стекла. В третьем доме, добротном, крытом оцинкованным железом, окна были наглухо заколочены досками, и они вынуждены были остановиться у порога, дожидаясь, пока глаза привыкнут к темноте.
        Когда тьма несколько рассеялась, они увидели трупы людей с намотанным на каждом ворохом одежды. Два на кровати под одеялом и один на печи. Все - женские. Иссохшие почерневшие лица.
        Очевидно, эти люди погибли от холода. А может быть, потеряв близких, им просто не хотелось жить и они угасли, задавленные тоской.
        Печальное зрелище, однако, не слишком потрясло наших путников; после гибели родного города мало что могло их смутить. Постояв перед мертвецами и отдав им тем самым дань уважения, они прошли по домам и собрали кое-что из вещей: два топора, одну штыковую лопату, одну ножовку по дереву, четыре ножа - все, что разыскали, один крупнозернистый брусок для заточки инструментов, шесть ложек - четыре из нержавейки и две деревянные. Взяли они также чугун литров пяти вместимостью, два ведра - одно оцинкованное, другое эмалированное, большую сковороду с прозрачной крышкой, эмалированную миску и две эмалированные же кружки.
        Пётр Васильевич положил в свой мешок опасную бритву в футляре, шило, с десяток крупных иголок с просторными ушками, клубок дратвы, клубок суровых ниток, несколько шпулек с простыми черными и белыми нитками, моток лески и коробку рыболовных крючков разных размеров. В одном из домов в ящике стола нашли ножницы.
        Одежда и обувь у них стала совсем негодной. Последние дни шли в поршнях - так они называли лоскуты коровьей шкуры, которыми обматывали ступни ног. Поэтому они были несказанно рады, когда им попалось несколько мужских рубашек и брюк, брезентовая куртка, телогрейка, рабочие ботинки и почти не ношенные кожаные туфли.
        Сбросив лохмотья, они облачились в «обновы», а оставшуюся часть найденной одежды запихнули в заплечные мешки.
        Солнце к тому времени закатилось за возвышавшиеся на западе холмы. Ночевали под открытым небом. Для костра натаскали дров, поленницу которых нашли в одном из сараев.
        Перед тем как покинуть деревню, они вырыли под окнами дома могилу и похоронили мертвецов. «Здесь покоятся три женщины». Такую надпись Пётр Васильевич вырезал на перекладине креста.

* * *
        Пролетело лето, наступил сентябрь, а отец с сыном, словно одержимые, шли всё дальше на юг.
        - Слушай, пап, - сказал однажды Игорь, - а ведь мы, наверно, уже на территории другого государства, как ты думаешь?
        - Какого государства, где оно? - спросил Пётр Васильевич, посмотрев из-под ладони на вздымавшийся вокруг гористый ландшафт и поворачиваясь в одну и другую стороны. - Покажи, не вижу. Нет никаких государств, как нет границ, которые когда-то нагородили люди. Ничего нет. Я думаю, не остались ли мы с тобой вообще вдвоем на всем земном шаре. Мы будто на другой планете. Посмотри: одни горы и пропасти, всё искромсано, искорёжено - нет ничего похожего на обычное, земное.
        - Ну почему только горы! - возразил Игорь. - Нам попадались и равнины.
        - Которые совсем недавно были морским дном, судя по останкам животных, что мы там находили.
        - Ладно, хватит об этом. Я вот думаю, нам надо поднажать, поскорее двигаться туда, где круглый год тепло. Если здесь нас настигнет зима, мы погибнем, сами превратимся в останки.
        - Погибнем, - сказал, усмехнувшись, Пётр Васильевич. - Вот страшно-то! Да я завидую тем миллионам, сотням миллионов, которые… Для чего мы сейчас живем? Какой смысл в нашем существовании? Никакого смысла нет. Не сегодня-завтра и мы с тобой последуем за всеми остальными. Ну не завтра, так через год или два. До сих пор нам везло. Но наступит момент, когда повернётся по-другому. И тогда мы загнёмся. И что останется после нас?
        - Конечно, когда-нибудь и нас не станет, - сказал Игорь. - Но до тех пор… Короче, ложиться и помирать я не собираюсь. Мы с Цыганом будем держаться до последнего. Верно, Цыган?
        Услышав своё имя, пёс оглянулся на хозяев, радостно гавкнул и завилял хвостом.
        - Видишь, Цыган заодно со мной! Да и ты зря так растравливаешь себя. Сколько можно об одном и том же? Раз уж мы остались живы, надо, говорю тебе, держаться. Ну и должны, должны где-нибудь остаться люди. Надо их только искать. Кого-нибудь мы да встретим.
        - Да, люди, - заговорил вдруг минуту спустя Пётр Васильевич. - За деньгами, за богатством гонялись всё, а кто за славой. Какие умники были, какие речи произносили с самых высоких трибун! А надо было, дуракам, о земле, о природе больше заботиться да солнышку радоваться, глядишь, и не случилось бы всего этого. А теперь ни богатство, ни слава уже не требуются. И получается, за чепухой гонялись людишки-то. Эх, не тем надо было всем нам жить!
        За летом миновала осень, а наши путники всё так же неутомимо двигались в южном направлении. Они обрели выносливость и могли совершать большие переходы. Их жгло солнце, поливали дожди. На одном из горных перевалов их захватила снежная буря, у них не было укрытия, и они едва не погибли. Но снежный заряд пролетел и исчез, и они снова устремились в полуденную сторону. Увы, во время бури пропала свирель. Очевидно, она выпала, когда они шли, подгоняемые порывами северного ветра.
        Трижды огонь, который они несли в корзине, угасал. Два раза из-за того, что кончились угли, а дров, чтобы нажечь новые, у них не было. Один раз огонь залило сильным дождём. Но зажигалка, которую они берегли как зеницу ока, действовала безотказно, поэтому проблем с разведением костра не возникало.
        Они привыкли кочевать. Изменения рельефа местности и климатических особенностей привносили ощущение новизны, а конечная цель путешествия отступила куда-то на задворки сознания.
        Как-то раз, это было в середине дня, они услышали странный приглушённый рокот. Он доносился из-за песчаной дюны, на гребень которой они взбирались, и то усиливался, то притихал, но не умолкал ни на одно мгновение. Игорь вспомнил гул - предвестник вселенской катастрофы - и у него болезненно сжалось сердце.
        Они преодолели подъём и ахнули, поражённые красотой раскинувшейся перед ними бесконечной дали синего моря. Волны его обрушивались на пологий песчаный берег и откатывались назад, оставляя за собой прозрачный, исчезающий шлейф воды.
        В море, в километре от берега, поднимались тёмные причудливые каскады скал; над ними и вокруг них, над всем обозримым пространством воды реяли, пикируя на волны, сотни и тысячи чаек и других, незнакомых птиц, крик которых плотно накладывался на шум водяных валов, разбивающихся о берег.
        - Что же это за море такое?! - крикнул Игорь, окидывая восхищённым взором волнующийся простор. - Чёрное или Каспийское?
        - Что с тобой? Очкнись! - с насмешкой отозвался Пётр Васильевич. - Те моря остались далеко на севере. Обрати внимание - уже декабрь, а тепло, как летом. И смотри, как высоко солнце!
        - Так, где же мы?
        - Я думаю - у Индийского океана.
        - У Индийского! Так далеко! Ух ты, страшно даже стало. Как же мы вернёмся обратно? Надо же нам когда-нибудь вернуться, а? Как ты думаешь?
        - А куда возвращаться? К барже, опять в то подземелье? И кто нас там ждёт?
        - Ну, там наша родина.
        - Там могила нашего города. И больше ничего.
        - А что мы будем делать у моря?
        - Жить-поживать. Ты ведь, говоришь, помирать не собираешься? Сейчас зима, а здесь тепло - то, что нам надо. Конечно, наше существование остаётся под вопросом. Но теперь так всегда и будет. Мы одни, помощи ждать не от кого, и мы целиком зависим от всего этого, - Пётр Васильевич повёл вокруг себя рукою, имея в виду среду обитания. - Постой, а что там наш Цыган делает? Никак что-то нашёл.
        Цыган энергично рыл лапами песок, углубляясь в него, и вскоре выкопал яйцо, которое, раздавив зубами, немедленно проглотил, оставив кожистую оболочку. Необычная еда пришлась ему по вкусу. Он ещё усерднее заработал лапами и выкопал второе яйцо.
        - Точно, нашёл, - сказал, улыбаясь, Пётр Васильевич. - Ну молодец, Цыган, быстро акклиматизировался.
        Люди присоединились к собаке и, углубив яму лопатой, добыли из песка несколько десятков яиц. Собрав выброшенные морем куски дерева и сухие водоросли, они разожгли костёр и, зачерпнув воды в ближайшем ручье, сварили яйца в чугуне.
        - Вкусные, - сказал Игорь, пробуя одно.
        - Наверно, черепашьи, - сказал Пётр Васильевич, следуя его примеру.
        - Не отравимся?
        - Не должны.
        - Объеденье, вкуснятина, во рту тают. Смотри, Цыган нажрался и лежит, язык вывалил.
        - Не мешало бы узнать, каковы на вкус сами «несушки».
        В тот же день им представилась такая возможность. Они поймали большую черепаху и сварили из неё суп, который показался им просто превосходным.
        Море изобиловало продуктами питания. Помимо черепашьих яиц они собирали птичьи - великое множество их имелось на прибрежных скалах. Во время отлива находили на обнажавшемся дне крабов и других животных, похожих на кальмаров, и варили их на костре. Останавливаясь на ночёвку, Игорь забирался на камни, выступавшие из моря, закидывал удочку и вылавливал то красноватых морских окуней, то небольших рыбёшек, которых они называли сардинами, то ещё кого-нибудь.
        Их беспокоило только, что улов может оказаться ядовитым. Главным дегустатором был Цыган. Если он пожирал пойманную рыбу и просил добавки, то люди смело готовили из неё какое-нибудь блюдо.

* * *
        Полмесяца путники двигались берегом моря, который вёл преимущественно в юго-восточном направлении. Каждое утро взваливали они на себя свой скарб и, овеваемые влажным морским воздухом, отмеряли километр за километром.
        Море шумело от них справа. Слева непрерывной полосой тянулась холмистая равнина, за которой вздымались окутанные призрачной дымкой островерхие конусы гор. И чем дальше от моря, тем выше становились горы. Самые же дальние из них поднимались так высоко, что макушки их были покрыты снежными складчатыми шалями.
        Но в один прекрасный день, если можно так сказать применительно к этим людям, их скитаниям наступил конец.
        Утром они искупались в море и, нагруженные имуществом, зашагали дальше по берегу. До вечера им предстояло пройти от места ночёвки несколько десятков километров. Однако ближе к полудню дорогу им преградил обширный водоём, далеко вдававшийся в цветущую зелень равнины. Чтобы обогнуть его, требовалось сделать немалый крюк. Уже вовсю припекало солнце, и они остановились на отдых.
        До противоположного берега водоёма, а лучше сказать - залива, ибо он соединялся с морем длинной, слегка изогнутой горловиной, было около полутора километров. Ширина горловины была метров сто; затем, на выходе к морю, она наотмашь раздавалась влево и вправо. По обе стороны её громоздились высокие отвесные скалы, круто обрывавшиеся в море; приближаясь к заливу, они становились всё ниже и ниже и постепенно переходили в отложистые, покрытые травянистой растительностью берега с жёлтой каймой песка возле самой воды.
        В двух сотнях метров от скал в залив впадал неширокий, перепрыгнуть можно, прозрачный ручей. Приблизившись к нему, отец с сыном освободились от поклажи и прильнули к воде, оказавшейся вкусной и прохладной.
        Напившись, они собрали несколько охапок сушняка, подложили под него горящие угли из горшка, и, громко потрескивая, сушняк занялся ровным бездымным пламенем.
        Цыган, очистив от птиц прилегающий берег залива, принялся за привычную для себя работу - добычу черепашьих яиц. Люди же поймали черепаху и приготовили из неё суп.
        На ужин Пётр Васильевич наловил рыбы, и они запекли её в золе. Проснувшись утром, Игорь вырезал дубину, позвал Цыгана и отправился исследовать равнину. Цыган рыскал во всех направлениях, принюхиваясь, мелкими частыми порциями втягивал в себя воздух, фыркал и не уставал рыть лапами землю. Птицы то и дело взлетали на пути их следования. Изловчившись, Игорь дубинкой подбил одну из них. По виду она напоминала куропатку, только была гораздо крупнее.
        Вернувшись к стоянке, Игорь ощипал и выпотрошил её и, нанизав на клюку, поджарил над углями. Мясо птицы оказалось необыкновенно вкусным, и они оставили Цыгану только чисто обглоданные косточки.
        В отсутствие Игоря Пётр Васильевич облазил скалы, соседствовавшие с ручьём, и обнаружил пещеру с удобными подступами к ней. Расположена она была достаточно высоко, поэтому морская вода не попадала в неё ни в шторм, ни во время прилива. Пещера была метров двенадцать длиной и до пяти метров шириной. В ней можно было стоять в полный рост, и, что было особенно важно, дым от костра, который они развели под каменным сводом недалеко от входа, шёл не в глубину её, а наружу.
        Похвалив отца за столь замечательное открытие, Игорь предложил немедленно переселиться в неё, что и было сделано. Впервые за время скитаний у них была надёжная крыша над головой. Всю ночь шёл сильный дождь, а они жгли костёр, и в их пещере было тепло и сухо.
        Неизвестно, какой здесь был климат до катастрофы. Но за те полмесяца, что они продвигались берегом моря, несколько раз пролили щедрые дожди. Травы наливались соками, равнина цвела и благоухала. Воздух звенел от насекомых и был наполнен пением и криками птиц. Не один раз в зарослях кустарника показывалась голова не то оленя, не то ещё какого-то травоядного животного. В заливе же вода кипела от играющей рыбы, берег был напичкан несметным количеством черепашьих яиц, а скалы, нависшие над горловиной, были усеяны птичьими гнездами.
        Сперва они думали побыть у залива дня два-три, потом - с неделю. Но по истечении этой недели и залив, и прилегающая к нему равнина так им полюбились, что они решили остаться здесь на неопределённо долгое время.

* * *
        Особенно Игоря интересовала охота. Надо было только обзавестись более совершенным, чем дубина, оружием. Он вырезал подходящую ветвь и просушил её настолько, насколько посчитал нужным. От мешка из коровьей шкуры отрезал полосу в ладонь шириной, разрезал её на узкие ремешки и сплёл из них прочную тетиву. Лук был готов. Подыскав несколько тонких прямых веток, он ошкурил их, обрезал до нужной длины, приладил к ним наконечники из острых рыбьих костей и оперил птичьими перьями.
        Вооружившись таким образом, он в сопровождении Цыгана отправился на охоту. В детстве стрельба из самодельного лука была одной из его любимых забав, поэтому кое-какой опыт в этом деле у него имелся. Сделав несколько пробных выстрелов, он убедился, что прежняя школа не совсем забыта.
        Птицы, поднимаемые Цыганом, взлетали и уносились прочь. Игорь много раз спускал тетиву, но попасть влёт было непросто, и промах следовал за промахом. Иногда стрела всё же пролетала совсем близко от цели, и он надеялся рано или поздно добиться своего.
        Ему повезло в тот же день. Он подстрелил птицу, похожую на небольшого индюка, а на обратном пути, уже на подходе к заливу - ещё одну, которая, по его мнению, была не чем иным, как перепёлкой. Время было к обеду. Пётр Васильевич собирался варить черепашьи яйца - больше в его распоряжении ничего не было, - и дичь, принесённая Игорем, оказалась весьма кстати.
        Охота стала для него настоящей страстью. Он изготовил другой лук, более тугой. Стрелы стали лететь дальше, и убойная сила их возросла. Наступил день, когда ему удалось ранить какое-то парнокопытное животное размерами с молоденькую козочку. Непродолжительная погоня, ещё выстрел, и бездыханное тело распростёрлось на траве. При виде такого богатого трофея Пётр Васильевич только покачал головой.
        Мясо по вкусу напоминало баранину. Обильная свежеприготовленная еда, недолгий послеполуденный сон, и, подхватив лук, Игорь вновь устремился в манившие его заросли равнины.
        Пётр же Васильевич вернулся к туше животного. Отделив тянувшиеся вдоль позвоночника сухожилия, он повесил их для просушки. Когда они дошли до нужной кондиции, разъединил их на нитки и сплёл тетиву, которую потом и вручил сыну. Таким способом изготавливали тетивы для луков североамериканские индейцы, об этом он где-то читал. Тетива получилась прочной и не рвалась, хотя Игорь натягивал её изо всех сил.
        Шкуру Пётр Васильевич выделал и сшил Игорю мягкую обувь, которую тот окрестил мокасинами; это название прижилось навсегда.
        Как-то само собой у них произошло разделение труда. Пётр Васильевич в основном вращался поблизости от пещеры: готовил еду, собирал топливо, ловил рыбу, отыскивал птичьи и черепашьи яйца.
        У них осталось несколько горстей семян пшеницы и подсолнечника. Большая часть их сохранила всхожесть. Пётр Васильевич подобрал подходящий участок недалеко от ручья, вскопал его, разровнял и разделил на две грядки. На одной посеял пшеницу, на другой - подсолнечник. Перед посевом замочил семена в воде. Из каждых десяти приблизительно семь дали ростки. Скоро участок зазеленел сильными, здоровыми всходами.
        Посевы были особой заботой Петра Васильевича. Ни одного постороннего растения не было на его грядках. Помимо плетня они были окружены вскопанной защитной полосой, и потому отчётливо выделялись на фоне остального зелёного пространства.
        Игорь же целыми днями пропадал на равнине. Он всё более искусно владел своим луком, и редко когда его стрела не попадала в цель. Он приносил с собой и птицу, и небольших парнокопытных, и мясо у них не переводилось. Шкуры шли на изготовление постельных принадлежностей, одежды, обуви, различных сумок и ремешков.
        Та одежда, в которой они пришли к заливу, уже износилась. Взамен, освободив несколько шкур от ворса, они сшили из них штаны - короткие, выше колен, и куртки - с глубоким вырезом на груди, без рукавов и ворота. Головными уборами стали служить шапочки, пошитые на манер беретов. Одежда получилась лёгкой и удобной, она защищала наиболее уязвимые части тела и от палящих солнечных лучей, и от колючих зарослей, через которые нередко случалось пробираться.
        Иногда, чтобы привнести в свою жизнь какое-то разнообразие, Игорь пропускал охоту и оставался с отцом, помогая ему «по хозяйству». Кашеварил вместе с ним, рыхлил и пропалывал посевы, подолгу плавал в заливе. Или лазил по отвесным, Птичьим, как они их называли, скалам, собирая яйца.
        Бывало, и Петру Васильевичу наскучивало у пещеры.
        - Завтра иду с тобой, - предупреждал он сына и отправлялся с ним в какой-нибудь дальний поход то на юг, то на север равнины. Игорь сделал лук и для него, и Пётр Васильевич не без удовольствия учился искусству стрельбы из этого оружия. Случалось, они уходили на два-три дня и, чтобы не потерять огонь, брали с собой горшок с горящими углями. Питались тем, что добывали на охоте. Порой им не везло, дичь куда-то исчезала, и они оставались без еды и сутки, и двое. Но жизнь на природе закалила их, и они легко переносили короткие периоды голодания.
        Бывая на «той» стороне залива, они убедились, что дичи там ничуть не меньше, чем на «их» стороне. Наведывались они и в горы. Как-то, оставив внизу равнину, они вышли к обширным зарослям орешника, плоды которого были гораздо крупнее знакомых им лесных орехов. Пётр Васильевич сказал, что это фундук, питательная ценность которого очень высока. Ядрышки в скорлупках только начинали образовываться, поэтому было решено прийти сюда позже, когда орехи созреют.
        Выждав несколько недель, они вновь поднялись в горы и вернулись с полными мешками. Фундук был настоящим лакомством, и отец с сыном продолжили его заготовку. К месту его произрастания было совершено не менее десяти вылазок, после чего Пётр Васильевич предложил это дело прекратить.
        - Хватит и того, что у нас уже есть, - сказал он. Игорь не стал возражать - путь в горы был не близок и отнимал много времени. Да и посевы уже начали созревать, и надо было кому-то оберегать урожай от птиц и зверей.

* * *
        Два дня Игорь охотился в районе залива, а на третий не выдержал и, свистнув Цыгану, отправился в сторону гор - он хотел исполнить один замысел. Добравшись до зарослей орешника, охотник повернул к поднимавшейся в сотне метров голой кособокой горе, и, пройдя немного вдоль обрывистого склона, остановился перед узкой расщелиной, которую приметил в одном из предыдущих походов. Проникнув в неё, он попал в небольшую округлую пещеру с низким сводом - приходилось даже сгибаться.
        «Отличная кладовая», - сказал Игорь сам себе.
        Наполнив орехами мешок, он перетаскивал их в облюбованное помещение. Они легко выщелучивались из своих гнездышек, и их можно было ссыпать готовенькими. Постель на ночь он устроил возле собранного урожая.
        С восходом солнца Игорь был уже на ногах и с прежней неутомимостью продолжил работу. Ворох орехов становился всё выше и объёмнее. Отгородив камнями треть пещеры, он заполнил её по пояс. Этого было более чем достаточно. Отцу о тайнике он решил пока ничего не говорить - пусть потом это станет для него сюрпризом. Завалив вход в пещеру, Игорь устремился по тропе, ведущей к заливу.
        Но этот день ему самому преподнёс приятный сюрприз. Проходя мимо орешника, юноша услышал странные звуки, похожие на чавканье. Подобравшись ближе, он увидел, как стадо свиней увлечённо роется под кустами в поисках корма. Их было несколько десятков, и взрослых, и совсем ещё детенышей. Игорь снял со спины лук и наложил на тетиву стрелу. Мгновение - и, тонко свистнув, стрела вонзилась в одну из свиней. Сделав несколько шагов, она повалилась на бок. Остальные бросились наутёк, и был слышен удаляющийся треск кустов.
        Приблизившись, Игорь выдернул стрелу из тела своей жертвы. Это была свинка килограммов тридцати весом. Остро наточенный нож в одно движение обнажил её внутренности. Достав ещё горячее сердце, он отдал его собаке, а печень съел сам. Ему уже доводилось есть сырое мясо, и он находил, что это только на пользу здоровью. Вырезав лучшие куски, он уложил их в заплечный мешок и вновь пустился в путь. Спустя некоторое время Цыган нагнал его и, колыхая раздавшимися боками, лениво затрусил впереди.
        Каждодневные многокилометровые переходы сделали Игоря чрезвычайно выносливым, и он передвигался, не чувствуя усталости. Нередко Цыган вынужден был прибавлять ходу, чтобы не оказаться позади молодого хозяина. Свежий воздух, чистая вода, простая здоровая пища, постоянные физические нагрузки наливали такой силой, о которой прежде нельзя было и мечтать. Ноша не тяготила. Игорь шёл, перепрыгивая с камня на камень, и улыбался при мысли о том, что скажет о его добыче отец.
        Ручей, впадавший в залив, был пересечён уже после заката солнца. Пётр Васильевич встретил его у костра перед входом в пещеру.
        - Где ты пропадал на этот раз? - спросил он. Его голос прозвучал ровно - ни тревоги, ни раздражения.
        - Там, в горах, - Игорь неопределённо махнул рукой. - Посмотри, что я принёс, - развязав мешок, он достал куски мяса. - Отгадай, кого я подстрелил?
        - Свинью?
        - Точно. Их было целое стадо.
        - Так много! - удивился Пётр Васильевич. - Может, поймать сколько-то и открыть свиноферму?
        - Зачем она нам? - Игорь иронически улыбнулся. - Только лишние хлопоты. Дичь на каждом шагу, она едва ли не сама лезет в руки. И её становится всё больше. И птицы, и всё остальное только и знают, что плодятся и растут не по дням, а по часам. Я вот всё думаю и не могу понять, отчего это? Помнишь, как мы с тобой шли, пока не открыли эту равнину? Бывало, идёшь день за днём - и хоть бы суслика где увидеть.
        - Может быть, - сказал Пётр Васильевич, - после землетрясения здесь возникли какие-то особые, более подходящие условия существования. Может, здесь было просто теплее, ну что-то вроде оазиса образовалось. Часть обитавших здесь животных сохранилась, сколько-то их могло прийти сюда из других мест, где оставаться дальше было невозможно. А сейчас везде море трав, вот они и жируют.
        - И хищных зверей, которые бы их укорачивали, нет. Не считая нас с тобой.
        - Ну, мы им большого урона не нанесём. Много ли мы их выбиваем? Тысячную долю, и того нет.
        - Да, конечно. И они, говорю, настолько не пуганы, что почти не боятся нас.
        Игорь улыбнулся, вспомнив, каким точным оказался его выстрел в зарослях кустарника.
        - Я вот ещё что заметил, - снова заговорил он- Помнишь берёзовую рощу возле Тихомирова? Как её измолотило! А здесь тот же орешник в горах стоит себе - и хоть бы что. Есть обломанные сучья и даже вырванные с корнем кусты, но в основном-то он сохранился.
        - Орешник то сохранился, а ни одного живого человека нет.
        - Да, ни одного, слабоват царь-то природы перед стихией оказался.
        В тот вечер они приготовили из свинины шашлыки и с аппетитом ели новое кушанье.
        - Вкусно, - еле ворочая языком, сказал Игорь. Прожевав, он зубами снял с клюки очередной кусок, остудил его во рту и снова энергично заработал челюстями. - Не хватает только соли.
        - И уксуса, чтобы промариновать мясо, - подхватил Пётр Васильевич.
        - И перца.
        - Зато у нас полно дикого лука. Тоже приправа неплоха.
        - Да, чего-чего, а лучка-то у нас хватает.
        Отужинав, они сразу легли спать. Перед сном Игорь думал об оставленном в горах ореховом складе. а Пётр Васильевич - об одиночестве, на которое их обрекла судьба. Мысли, что на планете их осталось только двое, всё больше переходили в убеждение. Ему уже за сорок. Сколько при такой жизни он ещё протянет? Ну десять, пятнадцать, самое большее - двадцать лет. И тогда Игорь останется совсем один.
        Пётр Васильевич затряс головой, отгоняя представившуюся картину. Он открыл глаза и прислушался к ровному дыханию сына. Спит, как сурок. Молодой, беззаботный, совсем не думает о завтрашнем дне. Да, может, так оно и лучше? Что толку тревожить себя? Все равно ничего изменить нельзя.
        Долина гейзеров. Бристоль
        Прошло три года. Пётр Васильевич и Игорь совершенно сроднились с заливом и окружающей его равниной и больше уже не помышляли идти куда-либо. Да и зачем? Это был тёплый, не знающий зимы благодатный край. В водах залива было полно рыбы. Равнина изобиловала вкусными питательными плодами. Тучные травы кишели живностью, и редкий день обходился без охотничьих трофеев.
        Опустел лишь прилегавший к их жилищу прибрежный пятачок - из-за постоянного отстрела зверьё убралось подальше. Это было и к лучшему. Меньше стали повреждаться посевы, и отец с сыном дважды в год собирали вполне приличный урожай, которого хватало до следующей жатвы.
        Зерна пшеницы они толкли в каменной ступе. Тесто для выпечки лепёшек сдабривали птичьими яйцами и жиром, который натапливали из сала свиней и других убитых ими животных. Некоторое время тому назад они обзавелись и солью. Она появилась у них вскоре после того, как Игорь, находясь далеко в горах, заметил у одного из отрогов похожих на коз парнокопытных, увлеченно лизавших какие-то камни. Не придав сперва этому значения, он прошёл мимо, сделав крюк, чтобы не вспугнуть их. Цыган, тоже заметивший коз, оскалил зубы и, подёргивая губами, вопросительно посмотрел на хозяина, тем самым приглашая его поохотиться. Но они были сыты, а без нужды Игорь никогда никого не убивал.
        В другой раз он увидел там несколько оленей. Его заинтересовало, в чём тут дело, и он, не скрываясь, открыто направился в их сторону. При его приближении олени оторвались от своих камней и один за другим неторопливо потянулись к зеленевшему неподалёку лесочку. Игорь дал команду Цыгану, тот рванул вперёд, и величественное шествие превратилось в поспешное бегство.
        Игорь внимательно осмотрел подножие кручи с нависшим над ним тяжёлым массивным карнизом. Что притягивало сюда животных? Судя по многочисленным отпечаткам копыт на наносах разрушенной породы и остаткам сухого помёта, они были здесь частыми гостями. А между тем ничего здесь не было такого… Не считая серых, выделявшихся на общем фоне выступов. Он наклонился и осторожно лизнул один из них. Это была каменная соль. Домой он принес её столько, сколько смог взвалить на себя. С тех пор соль у них не переводилась.
        Ещё раньше они обзавелись уксусом, и не только им. Как-то раз для того, чтобы лучше ознакомиться с равниной, на которой они проживали, отец с сыном ушли километров на сто пятьдесят на юг. Туда двигались преимущественно берегом моря, а на обратном пути приняли ближе к горам. Когда до дома оставалось всего ничего, они вошли в рощу, состоявшую в основном из финиковых пальм. Плоды, которые они здесь нашли, были просто бесподобны на вкус.
        - Вот уж поедим, - сказали себе путешественники.
        Однако после нескольких пригоршней они почувствовали, что переели, просахарились. Финики были как бы суперконцентратом питательных веществ и в небольшом количестве удовлетворяли потребности в них организма. Игорю показалось, что у него слиплось всё нутро. Петру Васильевичу тоже было не по себе.
        - Пожадничали мы с тобой, - сказал Игорь, еле выговаривая слова. - Если я сейчас не напьюсь, то помру. Пойдём поищем воду.
        Хорошо, что неподалёку от пальм протекал ручей. Он брал своё начало в горах и западнее рощи впадал в море. Отец с сыном напились, и вода быстро сняла неприятные симптомы.
        Потом они не раз наведывались сюда и в достатке обеспечивали себя сладкими коричневыми плодами.
        Из фиников Пётр Васильевич затеял брагу. Поставил он её во вместительном сосуде из обожжённой глины, отдалённо напоминавшем большой кувшин с узким горлышком. Сосуд не протекал, и его можно было плотно закупоривать деревянной затычкой.
        - Амфора, - посмеивался мастер над своим гончарным изделием. По истечении трёх месяцев у него получилось превосходное вино, и они нет-нет да позволяли себе по стаканчику перед едой. Стаканы опять-таки были из обожжённой глины. Они заменили ими прохудившиеся эмалированные кружки - те самые, которые нашли когда-то в погибшей деревушке.
        Ободрённый первыми успехами в виноделии, Пётр Васильевич затеял ещё двенадцать «амфор», и они рядами стояли в глубине пещеры.
        Не дошла до кондиции эта партия вина, как кроме фиников у них появилось ещё одно сырье. Километрах в пяти по ту сторону залива они обнаружили довольно обширный участок, сплошь заросший виноградом. Тяжёлые гроздья созрели, и оба с удовольствием лакомились сочными сладкими ягодами. Несомненно, прежде здесь была культурная плантация. Одну половину её занимал белый виноград, а другую - чёрный с сизым налётом. И тот и другой были хороши по-своему, и отец с сыном не знали, какому из них отдать предпочтение.
        Урожай был необычайно богат, и его хватило бы на сто человек. Они решили насушить изюму и сколько-то винограда пустить на вино. Но где лучше развешивать гроздья для просушивания? Прямо на месте или возле пещеры? Во втором случае он был бы на глазах, его меньше повреждали бы птицы, да и в случае дождя можно было бы вовремя убрать под укрытие. С другой стороны, перетаскивать в такую даль сочные объёмные гроздья было довольно обременительно.
        Поразмыслив, они сделали и так, и эдак. Большую часть доставленного к пещере винограда Пётр Васильевич переработал на вино - получилось шесть «амфор» белого и столько же - красного. Из остатков гроздьев был получен исключительно вкусный питательный изюм.
        Но основная часть изюма дошла прямо на винограднике, благо стояла сухая ветреная погода, а повреждений от птиц было меньше, чем они предполагали. Отец с сыном принесли восемь больших корзин, наполненных с верхом, которые сплели специально для этой цели, и поставили их рядом с «амфорами». Изюма с лихвой должно было хватить не меньше чем на год. И всё же они не взяли и двадцатой доли того, что уродилось в винограднике.
        Когда последняя корзина с изюмом была доставлена в пещеру, Игорь взял лук и стрелы и один, без Цыгана, ушёл на равнину. Обратно он явился на другой день. Лицо его было багровым и безобразно распухшим, под отёкшими веками не было видно глаз.
        - Что с тобой? - всполошился Пётр Васильевич. - Ты заболел?
        - Нет, не заболел. Просто попал в небольшую передрягу. - Игорь раздвинул в улыбке раздувшиеся губы. - Может, отгадаешь, что со мной? Ты должен отгадать. Ага, слабо! Ну так вот - это пчёлы разукрасили меня. А теперь глянь сюда, - он достал из сумки нечто объёмное, завернутое в широкие пальмовые листья, развернул, и Пётр Васильевич увидел толстые пласты дикого сотового мёда, издававшего неповторимо божественный аромат.
        - Откуда?! - воскликнул он, не веря своим глазам и с восторгом вдыхая ни с чем не сравнимую медвяную пахучесть.
        - Из леса. Это далеко, у самых гор. Там ещё дупла с пчелиными гнёздами есть. Но с меня хватит. Пчелы так атаковали меня, что я чуть не свалился с дерева.
        Вечером, покончив с зажаренным на вертеле фазаном, они отделили по куску мёда и ели его, запивая водой, принесённой из ручья.
        Рассказ сына о пчелиных гнездах, бортях, как он их ещё называл, заинтересовал Петра Васильевича. Одно время в Тихомирове он держал с десяток пчелиных семей и имел определённые навыки обращения с ними. Он попросил сына сводить его в свой лес и показать места расселения диких пчел.
        - Зачем тебе? Бортничеством хочешь заняться? - спросил сын.
        - Не знаю, там видно будет, - ответил отец.
        И, правда, он начал бортничать и три или четыре раза приносил в пещеру килограммов по пятнадцать-двадцать мёду. Пчёлы щадили его и почти не жалили, и он возвращался без особого ущерба для здоровья.
        Дело обернулось тем, что, поймав несколько пчелиных роев, Пётр Васильевич обустроил самую настоящую пасеку. Но пчёлы содержались не в обычных ульях, какие были у него когда-то на огороде, а в колодных стояках - врытых одним концом в землю полых обрубках деревьев, оборудованных летком.
        Пасека стояла рядом с посевами подсолнечника. Когда он зацветал, пчёлы брали нектар из его корзинок, раскрывшихся золотом, и мёд в это время тоже выходил светлого золотистого цвета.
        На пасеке Пётр Васильевич просто млел от счастья, наблюдая за своими подопечными.
        - Можно было бы и не разводить их, - говорил он сыну, показывая своё хозяйство, - мёду нам и из бортей бы хватало. Но это, понимаешь, для души, чтобы глаз радовало.
        Иногда же, оказавшись один, он плакал, вспоминая свою старую огородную пасеку и связанное с ней былое. Тогда он залезал в стоявшие стеной посевы подсолнечника и в одиночестве давал волю слезам.
        Подсолнечник Пётр Васильевич сеял не только для того, чтобы лузгать семечки или чтобы пчёлы брали из него нектар - медоносных растений на равнине и так было предостаточно. Имея в своём распоряжении всего лишь топор и ножовку, он сумел смастерить специальный пресс для выжимки масла из подсолнечных семян. Переработав весь урожай, он получал не менее десяти литров первосортного продукта. А так как в течение года они собирали два урожая, то и масла в итоге получали в два раза больше. Они добавляли его в тесто при выпечке лепешек и в салаты из морской капусты, жарили на нем рыбу. Залив давал им добрую половину продуктов: рыба, крабы, кальмары, морская капуста не сходили со стола, и подсолнечного масла едва хватало. Чтобы использовать всю акваторию водоёма, они построили плот и ловили с него, двигаясь на вёслах или под парусом, сшитом из кож. К удочкам прибавились сети, связанные из волокон дикой конопли, и их уловы утроились и учетверились.

* * *
        Жизнь людей, поселившихся у залива, протекала в сытости и однообразии. Петра Васильевича всё в ней устраивало.
        - Как сыр в масле катаемся, - говорил он. - Я и не думал, что так может быть.
        Игорь же, подстёгиваемый тягой к новым впечатлениям, всё чаще покидал отца и на сотни километров уходил то на юг, то на север равнины, то переваливал на другую сторону гор.
        С собой он брал нож, топор, копьё с длинным, сделанным из клюки стальным наконечником, и лук со стрелами; из еды - лепёшки, финики, изюм, орехи, очищенные от скорлупы, и немного муки и мёда. Для воды у него имелся бурдюк, изготовленный из шкуры горной козы, который он наполнял из ручьёв и озёр, встречавшихся по пути.
        В горах Игорь подобрал тяжёлые, словно литые камни - руду какого-то металла, которые при ударе друг о друга давали плотный сноп крупных горячих искр. Камни он называл кресалами. Пользуясь ими, охотник научился добывать огонь и при наличии топлива за считанные минуты разводил костер.
        Бывало, он уходил на неделю, а то и на две. Пётр Васильевич мало беспокоился о нём. Игорь стал необычайно сильным и ловким парнем, способным преодолеть любую преграду, будь то отвесные скалы или бурный водный поток, и отец был уверен, что он не пропадёт. К тому же и на равнине, и в горах крупные хищники не водились и опасаться было некого.
        Совсем недавно, правда, ночью его разбудило звериное песнопение, тоскливое и протяжное, исходившее откуда-то издалека и напомнившее ему вой волков. Но сколько он ни искал потом, никаких следов пребывания хищников так и не обнаружил. Да и откуда волки могли взяться? Впрочем, если бы даже они и появились, кругом столько дичи, что им было бы не до людей. В конце концов, волк против столь мощного бойца, каким стал его сын, это такая дребезга - не более чем дрофа против орла-беркута.
        Однажды Игорь ушёл в горы, держа путь на северо-восток. Он пошёл один - Цыган провинился перед ним, ткнув носом жареную куропатку, которую Игорь приготовил для себя. Со стороны пса это была возмутительная наглость, и в качестве наказания он был оставлен под присмотром отца.
        В середине дня, однако, охотник, поднявшись на холм, заметил за собой какую-то чёрную точку. Она была ещё у линии горизонта, но быстро смещалась в его направлении, вырастая в размерах. Вскоре он узнал в ней Цыгана. Здрасте, ждали его! Это было явное нарушение приказа. Он разве забыл, где должен находиться?
        А Цыган совсем уж рядом. Вот он замедлил бег и перешёл на шаг. По мере приближения он двигался всё медленнее и медленнее. Вот он поджал хвост, и радостно-возбуждённое выражение на его морде сменилось на виноватое. Последние метры он преодолевал почти ползком.
        Что-то дрогнуло в душе Игоря.
        «Сколько унижения, - подумал он, глядя на пса. - И всё только ради того, чтобы быть рядом со мной. И кто унижается-то? Друг, не раз спасавший мне жизнь. Зря я его так. Вины-то его фактически нет. Вот беда-то - ткнул носом куропатку! Надо было просто разделить её пополам и вместе с ним съесть».
        Всё это промелькнуло у него в голове за долю секунды.
        - Привет, Цыган! - крикнул он, всем своим видом показывая, как он рад своему приятелю. - Надоело тебе возле пещеры, со мной захотелось пойти? Ну и пошли!
        Уловив перемену в настроении хозяина, Цыган мгновенно избавился от гнетущего чувства вины. Вскочив с земли, он радостно гавкнул, озорно подпрыгнул, промчался мимо Игоря, успев при этом толкнуть плечом его ногу, и побежал вперёд. Как ни в чём ни бывало, он принялся деловито обнюхивать всё, что ему ни попадалось, и ставить метки на каждом камне и каждом кусте.
        Через трое суток они преодолели перевал и стали спускаться на горную равнину, контуры которой неопределённо проступали в зыбком волнующемся мареве. Спустя ещё неделю горы окончательно остались позади, и потянулась холмистая, покрытая скудной растительностью неведомая земля.
        «Не фонтан», - думал Игорь, обозревая обрамлённые полынью каменистые возвышенности и песчаные барханы. Климат здесь, несомненно, был жарче и суше, чем у моря.
        Но и в этой пустынной местности нет-нет да попадались и сочная трава, и древесная растительность. В какой-нибудь низине сказочным видением вырастали вдруг в дрожащем воздухе зелёные острова, и Игорь ускорял бег, чтобы укрыться от палящего зноя под молодыми тенистыми кронами.
        Возле таких островков Игорь чаще всего и останавливался на ночлег. В них он находил и воду, и топливо для костра, и дичь, которую можно было приготовить на ужин. Быстро темнело небо. Вспыхивали яркие россыпи мерцающих звёзд, и бесконечное пространство суживалось до крохотного кружка, в центре которого шевелились оранжевые языки пламени над горящими углями. И ни души на тысячи километров вокруг - только он да Цыган с его преданным взглядом. Но ему не было ни страшно, ни тоскливо. Он привык к одиночеству и не замечал его. Ступив в первобытное состояние, он стал заодно с природой, и она не пугала его.

* * *
        На шестнадцатый день пути Игорь расположился на очередную стоянку, развёл костёр и стал разделывать оленя, которого подстрелил незадолго до этого. Цыган лежал рядом и ждал своей доли от добычи. Внезапно он насторожился, вскинул голову, прислушиваясь к чему-то, и, издав утробное рычание и вздыбив шерсть на загривке, бросился в сгущающиеся сумерки.
        Оставив оленя, Игорь взял лук и колчан со стрелами и двинулся в направлении, в котором скрылся Цыган. Он шёл не следом за ним, а делая крюк, придерживаясь подветренной стороны.
        Огибая невысокий, лишённый растительности холм, он услышал за ним разноголосое рычание и на мгновение замер, чтобы понять, что там происходит. В голосе Цыгана не было ни вражды, ни охотничьего азарта, скорее в нём звучали нотки любезности и восторга. Ему вторил другой, чужой голос, кто-то там ещё рычал, снисходительно и тревожно.
        Сделав ещё несколько шагов, Игорь выглянул из-за склона холма и увидел Цыгана, а с ним… ещё одну собаку, чёрную и лохматую, но бесхвостую, с торчащими вверх подрезанными ушами. Размерами она не уступала Цыгану, пожалуй, была даже немного крупнее его. Они уже не столько рычали, сколько повизгивали от удовольствия общения друг с другом, имитировали атаки и боком, с оглядкой, отпрыгивали в сторону, приглашая следовать за собой. Цыган норовил обнюхать незнакомку, но та ловко уклонялась от него, а когда он становился особенно назойлив, негодующе рычала и запускала зубы в шкуру наглеца, проверяя её на прочность.
        Игорь притаился, наблюдая за игрой, которую его четвероногий друг затеял со своей неведомо откуда взявшейся соплеменницей. Судя по всему, бесхвостая была породистой собакой, но названия этой породы он никак не мог вспомнить.
        «Ах ты, бедная моя, - жалостливо прошептал Игорь, - как же ты жила одна все эти годы»?
        А если не одна, а с кем-нибудь?
        Он испугался своего предположения, оно показалось ему слишком неправдоподобным, он уже почувствовал за ним горечь разочарования. Отгоняя лезущий в голову вздор и ничем не выдавая своего присутствия, молодой человек продолжал наблюдать за собаками. Одновременно он охватывал и весь остальной пейзаж и, оценивая степень прозрачности опускающегося ночного флёра, прикидывал, далеко ли видны из низины отблески оставленного им костра.
        Он ждал. Сумерки ещё сгустились. Ночь полновластно вступала в свои права. Но острое зрение позволяло Игорю различать собак, резвившихся во тьме.
        Вдруг нечто необычное, проникшее сквозь тишину уже уснувшей пустыни, заставило его затаить дыхание. Он повернулся к купам небольшого леса, темневшим на фоне неба. На опушке его, клином оттянувшейся к голой степи, на тыльной её стороне, кто-то передвигался, оттуда доносился шорох чьих-то шагов. Он отказывался верить самому себе. Но нет, он не мог ошибиться: несомненно, там шёл человек.
        Игорь облизал пересохшие губы. Он почувствовал, как сильно забилось сердце. Человек ещё был скрыт деревьями, но шаги приближались, он слышал их всё отчётливее. Голос, внезапно прозвучавший в ночи, привёл его в состояние оцепенения. Это был крик, причём женский, мягкий, певучий. Из какофонии звуков Игорь различил лишь много раз повторявшиеся слова «Сильва» и «ком хир».
        В памяти всплыли куцые обрывки знаний из школьной программы, и Игорь понял, что говорили по-немецки. Собаку подзывали к себе, и «Сильва» была её кличка.
        Вот в темноте показались очертания чьей-то фигуры; она придвигалась всё ближе, и наконец, к великому своему изумлению, Игорь разглядел в ней девушку. На ней были какие-то немыслимые лохмотья, отдалённо напоминавшие юбку и кофточку и едва прикрывавшие бёдра, грудь и плечи.
        Увидев, что Сильва не одна, девушка ахнула и замерла на полушаге. Но в ещё большее замешательство её привело зарево костра. Она пригнулась и, не отрывая глаз от мерцающих бликов, подалась назад. Она скрылась было уже в ночи, но любопытство, видимо, взяло верх. Игорь увидел, как после минутной нерешительности девушка медленно, крадучись, двинулась к месту его стоянки. По-прежнему держась подветренной стороны, Игорь скользнул в том же направлении.
        Ближе к костру девушка ещё замедлила шаг, а затем и вовсе остановилась, внимательно вглядываясь в освещённый заревом круг. Должно быть, она высматривала людей. Вот ещё несколько шагов, и свет пламени отчётливо обрисовал её силуэт. Белокурые волосы обрамляли лицо, черты которого, несмотря на суровость, не были лишены очарования. Девушка была рослая, не ниже Игоря, и, очевидно, довольно сильная физически. Ему бросилась в глаза её странная худоба.
        Заметив у костра освежёванную оленью тушу, девушка порывисто шагнула к ней и снова остановилась. Она поняла, что поблизости кто-то есть и наблюдает за ней. Она повернулась, чтобы бежать, но Игорь шагнул ей навстречу, преграждая дорогу. Девушка вскрикнула и, оглянувшись на костёр, метнулась в сторону, в спасительную тьму. Однако он был начеку и успел схватить её за руку. Она попыталась ударить его, но он перехватил и вторую руку.
        - Мэдхен, шён мэдхен! Девочка, прекрасная девочка! - торопливо заговорил он, удерживая её. Чтобы успокоить девушку, он старался говорить как можно нежнее, но он сам волновался, и помимо воли голос его дрожал и срывался. - Их нихт шлехт, их гут. Зи - гут, их - гут. Фройндшафт, фройндшафт, мэдхен! Я не плохой, я хороший. Вы - хорошая, я - хороший. Дружба, дружба, девочка!
        Услышав человеческую речь, девушка широко распахнула глаза, и слабая недоверчивая улыбка коснулась её губ. Она перестала вырываться и что-то быстро затараторила. В быстротечном обилии слов Игорь уловил лишь «шпрехен зи дойч». Он догадался - девушка спрашивает, говорит ли он по-немецки.
        - Я, я, - закивал Игорь. - Их шпрехе дойч. Их зер шлехт шпрехе дойч. Я говорю по-немецки, только плохо.
        Он отпустил её руки. Девушка на шаг отступила от него, и Игорь понял, что она уже не собирается спасаться бегством, хотя страх перед ним всё ещё держал её в напряжении. Она мерила его глазами, и в них отражалась вся сложная гамма её переживаний. Но вот взгляд её вернулся к туше оленя, и девушка снова о чём-то заговорила, жестикулируя руками.
        Расслышав слово «эссен», Игорь понял, что она хочет есть. Он развязал мешок, достал из него лепёшку, испечённую накануне, и пригоршню фиников и протянул девушке. Взяв и то и другое, она с жадностью набросилась на еду.
        «Проголодалась, сердечная, - подумал Игорь. - Ишь, как отощала». Отхватив изрядный шматок от задней части туши, он разрезал его на мелкие кусочки и, плотно нанизав их на заострённый прут, стал жарить над углями.
        Когда мясо было готово, он подал его девушке, развязал кисет с солью и тоже поставил перед ней. Ему было забавно видеть, как она впивается зубами в сочную волокнистую мякоть, как жуёт и проглатывает, как мило встряхивает головой, устраняя падавшие на лицо непослушные пряди волос. Какие у неё большие серые глаза, какие длинные ресницы. Губы же выпачкались жиром и мелкими обуглившимися крошками. Но от этого они показались ему ещё прелестнее. Первый голод был утолён, она ела уже без спешки и с едва уловимой долей изящности.
        Вспомнив об Игоре, девушка протянула мясо и ему. Взяв один кусочек, он съел его и показал жестом, что больше не хочет.
        Обе собаки, забыв про игры, вплотную приблизились к костру. Игорь бросил им требуху. Сильва схватила то, что ей причиталось, и, злобно зарычав, исчезла в темноте. Цыган по привычке расположился рядом с людьми и без особого энтузиазма принялся за предложенное. Обычно ему доставался корм получше, но в этот раз Игорь решил оленину приберечь.
        Пока девушка управлялась с первой порцией, он поджаривал вторую и, закончив, опять с поклоном протянул ей. Благодарная улыбка осветила её лицо. Произнеся нечто похожее на «данке шён», то есть «большое спасибо», она приняла угощение, но в этот момент далеко в темноте, со стороны леса, откуда появилась эта белокурая, раздались крики. Кричали на совершенно незнакомом языке, и Игорь разобрал только слово «Марта».
        Едва раздались голоса, девушка вскочила на ноги, снова что-то затараторила и, обращаясь к Игорю, пригласила его следовать за собой.
        Из всего многозвучия её слов и разнообразия жестов, Игорь понял - там находятся люди, с которыми она пришла в эту местность, и они её разыскивают. И ещё он понял, что она хотела бы его с ними познакомить.
        Тоже жестами и немногочисленными словами Игорь объяснил, что не сможет её сопровождать. Он показал на оленью тушу, на собак и дал понять - оставлять мясо нельзя, собаки попортят его. И вообще он считает, что пойти туда, к ним, значит оказаться в полной зависимости от них, а он бы этого не хотел.
        Она рассмеялась над его опасениями и спросила, можно ли ещё кому-нибудь из её товарищей подойти к костру. Игорь сказал, да, можно, он будет только рад им.
        Позвав Сильву, которая уже проглотила свою часть требухи, девушка скрылась в темноте, а Игорь отрезал большой кусок мяса и приготовил его для поджаривания. После чего отдалился от костра ровно настолько, чтобы его не было видно, и спрятался за большим камнем.
        Прошло немного времени, и в той части степи, куда убежала девушка, послышались характерные звуки шагов, сопровождаемые шорохом трав и сухим похрустыванием почвы, негромкий говор, и к костру приблизились двое: давешняя знакомая и мужчина лет сорока. Он тоже был необычайно худ, глаза его печально и устало смотрели на огонь. Рваная куртка из овчины висела на его плечах, как на вешалке. Вместо штанов на нём были короткие шорты тоже из овчины, но подпоясанные настоящим ремнём с металлической пряжкой. Лицо его показалось Игорю открытым и вызывало доверие.
        Увидев опустевший бивуак у костра, девушка недоумённо пожала плечами и что-то сказала своему спутнику.
        - Эгей! А-лё-о! - крикнула она, вглядываясь в темноту. Не дождавшись ответа, она опять заговорила с мужчиной; тот покивал головой и бросил оценивающий взгляд на натюрморт из оленьей туши и находившихся рядом походных вещей. Белокурая сложила ладони рупором, и громкий голос улетел в ночную мглу призывной песней сирены. У Игоря отложились слова «вир», то есть «мы», и «фройндшафт», то есть «дружба». Только что то же самое он говорил девушке.
        Он узнал достаточно. Поднявшись из-за камня, Игорь пересёк черту, отделявшую освещённый круг от пространства, зашторенного непроницаемой тьмой, и оказался лицом к лицу с новоприбывшим. Мужчина оживлённо поприветствовал его и протянул руку. Они поздоровались. Игорь широким жестом предложил им располагаться у костра. Он уже догадался, что мужчина тоже голоден, поэтому достал из мешка ещё одну лепёшку и финики и предложил незнакомцу. Тот отломил кусочек лепёшки, положил его в рот и стал неторопливо жевать, а всё остальное спрятал в сумку, висевшую у него через плечо.
        Ткнув себя в грудь, незнакомец сказал:
        - Джон Уиллис. Инглиш мэн, - показал на девушку и сказал: - Марта. Дойче, - после этого он ткнул пальцем в Игоря. Тот назвал своё имя и сказал, что он русский.
        - Игорь. Рашен, - повторил Джон Уиллис. - Зер гут, - добавил он по-немецки.
        Игорь взял мясо, нанизанное на прут, чтобы поместить его над углями, и знаками сообщил гостям, что оно предназначено для них. Но Уиллис отрицательно покачал головой и энергично заговорил, показывая в сторону рощи. Не понимая, в чём дело, Игорь вопросительно уставился на него и развёл руками. Тогда девушка остановила мужчину и, отгибая пальцы, медленно, отчётливо проговаривая слова, сообщила Игорю, что кроме них двоих за рощей находятся ещё одиннадцать человек, что все они голодны и что, в отличие от Игоря, у них нет огня.
        Улыбнувшись во всю ширь лица, Игорь понимающе закивал головой и, всё так же помогая себе жестами, сказал, что оленью тушу они разделят на всех. Пусть спутники Марты и Джона придут к костру, он, Игорь, с нетерпением ждёт встречи с ними.
        Марта хотела было сорваться с места, чтобы бежать за остальными, но Уиллис велел ей остаться и сказал, что сам приведёт их.
        Попросив девушку заняться поджариванием мяса, Игорь вынул из мешка имевшуюся у него провизию: четыре пшеничные лепёшки, несколько пригоршней фиников и изюма, с полсотни ядрышков фундука и немного мёда, оставшегося на дне глиняного горшочка. Поместив всё это на кожаной подстилке, он приступил к разделке оставшейся части оленя.
        Долго никто не появлялся. Марта стала уже проявлять признаки беспокойства, когда в отдалении послышались приглушённые голоса. К костру подошла группа людей, ведомая Джоном Уиллисом. Игорь с чувством волнения поздоровался с ними и попросил размещаться, где кому будет удобно.
        Кроме Марты и Джона среди них было шесть женщин в возрасте от двадцати пяти до тридцати лет и двое мужчин. Одному из них, высокому, с жёлтыми волосами, можно было дать около сорока. Другому, приземистому, рыжему, было года тридцать два.
        Рядом с женщинами держались трое детей: две девочки и один мальчик. Девочкам было годика по три, а мальчику - года полтора-два. Все они - и взрослые, и дети - были до крайности истощены. Голодные глаза не в силах были оторваться от кушаний, видневшихся возле костра.
        Прежде всего их надо было накормить. Предложив Уиллису заняться распределением еды, Игорь стал помогать Марте готовить мясо.
        Примерно за час до полуночи с олениной и всеми остальными припасами, имевшимися у Игоря, было покончено. Сам он съел только небольшой кусок мяса, чтобы иметь силы на завтрашний день. Кости пошли Цыгану и Сильве, которые терпеливо ждали за спинами людей.
        Непривычно плотная трапеза сделала своё дело: у детей, а за ними и у взрослых стали слипаться глаза, и они один за другим погрузились в беспробудный сон. Только Марта и Уиллис ещё бодрствовали.
        Уиллис с помощью Марты стал распрашивать Игоря, как ему одному удаётся выживать в такой пустынной местности. Мешая русские и немецкие слова, Игорь рассказал, что он не один, а вдвоём с отцом, фатером, и живут они не здесь, а далеко отсюда на берегу моря. Климат там исключительно благоприятный, места, где они обосновались, изобилуют и зверем, и птицей, и рыбой, и там полно всяких фруктов и другой растительной пищи.
        Словом, если бы они пошли с ним туда, то еды там хватило бы на всех.
        Не отвечая на его приглашение, Уиллис молча слушал то, что переводила на английский Марта, и лишь изредка просил уточнить некоторые моменты. Несколько раз он задавал дополнительные вопросы. Спросил он и какое сегодня число.
        - Мы потеряли счёт дням, - пояснил он.
        - 25 августа, - ответил Игорь.
        - Значит, мы шли почти два месяца, - произнес Уиллис.
        Но вот силы покинули и его, и Марту, и оба они тоже уснули.
        Подложив в костёр сучьев, Игорь подождал, пока они разгорятся, и вгляделся в лица людей, с которыми наконец ему посчастливилось встретиться. Все мужчины были безбородыми. Лишь у одного, у рыжего, была заметна суточная щетина, а двое других были тщательно выбриты.
        А у него лицо, он уж и не помнил с каких пор, заросло тёмной с медным отливом бородой. Он потеребил её пальцами, ощущая знакомую курчавость. У Игоря борода была небольшая, а у его отца - как хорошее помело. Лишь когда она начинала мешать в работе, Пётр Васильевич вспоминал о ней и нещадно обстригал ножницами.
        Игорь всё пробовал на ощупь жёсткий курчавый волос. Не борода ли испугала Марту, когда она увидела его в первый раз?

* * *
        Утром, едва развиднелось, он поднялся со своего ложа и, дав знак Цыгану следовать за ним, отправился на поиски добычи. На этот раз он подстрелил животное, которое называл джейраном.
        Когда охотник вернулся к стоянке, все ещё спали. Положив на угли сухие сучья, он раздул пламя и принялся за разделку туши. Первой проснулась Марта. Она улыбнулась ему и предложила свои услуги. Вдвоём дело пошло быстрее, и вскоре запах жареного мяса подействовал на спящих людей - они зашевелились и стали один за другим подниматься.
        По завершении завтрака Джон Уиллис передал своим спутникам рассказ Игоря о равнине, расположенной за горами, и о его приглашении в эту волшебную плодородную страну. Ответом были радостные восклицания и дружное согласие следовать за их новым товарищем.
        Непродолжительные сборы, и, покинув стоянку, небольшой отряд потянулся по седой от полыни местности. Сон и значительные порции еды прибавили сил, лица посвежели, все оживлённо переговаривались и смеялись. Игорь ловил на себе признательные взгляды и едва успевал расплачиваться ободряющими приветливыми улыбками. Ему передалось общее настроение приподнятости, и это было ново для него, так как давно уже им владели одни только охотничьи инстинкты.
        Скрылась, исчезла из глаз низина, в которой состоялась долгожданная встреча, за ней растаял в неверной дымке и зелёный островок леска.
        Незаметно утренняя прохлада сменилась нестерпимым зноем, солнечные лучи, недавно ещё нежные, превратились в не знающие пощады мучительные жала. Горячий ветер иссушал тела, и от дефицита влаги спекалось во рту. На смену оживлению пришла усталость, и люди приумолкли, сосредоточившись на тяготах пути. Игорь пустил по кругу бурдюк с водой и получил его обратно наполовину опустевшим. Дети напились вволю, женщины сделали по десять крупных глотков, а мужчины - по три. Игорь ограничился тем, что смочил губы.
        Его озабочивала низкая скорость передвижения. Пустыня же превращалась в подобие жаровни. Как бы люди не начали падать прежде, чем доберутся до места отдыха.
        Часа через полтора он пустил бурдюк по второму кругу. Мужчины были особенно измучены, и он грубо, без церемоний сказал Уиллису, чтобы они «не валяли дурака» и пили наравне с женщинами. Детей не ограничивали и на этот раз, взрослые же сделали по восемь крупных глотков. Игорю досталось всего лишь несколько капель, но он чувствовал в себе ещё много сил и ещё долго мог обходиться без еды и питья. Остальные помимо воды нуждались и в пище. Поэтому он не забывал об охоте и, улучив момент, отрывался от отряда в надежде выследить какую-нибудь дичь. Но раскалённая пустыня словно вымерла.
        В полдень слева по ходу движения обозначилась зелёная роща, вознесённая над горизонтом восходящими воздушными потоками. Игорь подумал, что это мираж, но роща не исчезала и, постепенно приземляясь, принимала реальные очертания. Он показал на неё сомлевшему от жары Уиллису и знаками объяснил, что надо прибавить шагу, иначе солнце и ветер доконают их среди этих голых холмов.
        Обессиленные спутники Игоря повалились в тени первых деревьев. Он же, сопровождаемый собаками, не останавливаясь, вошёл в чащу и вскоре набрёл на глубокий родник с бегущим из него ручьём. Через некоторое расстояние ручей, сужаясь, исчезал между узловатых сплетений корней, но влаги, которую он нёс с собой и которая распространялась затем подземным путём, хватало, чтобы древесная растительность грудилась вокруг него в радиусе двух-трех сотен метров.
        На опушку Игорь возвратился с полным бурдюком. Он с состраданием смотрел, как жадно поглощают воду пересохшие уста. Первым, как самый маленький, напился мальчик, за ним - девочки. Затем наступил черед женщин.
        От Марты бурдюк принял желтоволосый Свенсен, от него - рыжий О’Брайен. Наконец он оказался в руках Уиллиса. Игорь приготовился увидеть, как англичанин будет взахлёб глотать оставшуюся воду. Но Уиллис протянул бурдюк ему. Такой самоотверженности Игорь никак не ожидал. Приложив руку к груди, он отказался и дал понять, что вволю напился из родника. Только убедившись, что он говорит правду, Уиллис стал пить сам.
        «Это, я понимаю, старшой, - думал Игорь, глядя, как Уиллис пьёт, запрокинув голову. - Всех накормить, всех напоить, потом уж самому. На такого можно положиться, за таким - хоть в огонь и воду».
        Взяв у Уиллиса опустевший бурдюк, Игорь ещё раз сходил за водой, затем ещё. Люди пили и пили, спасая себя от обезвоживания. Но уже не так жадны и многочисленны глотки, уже нет первоначальной торопливости. Вот появились улыбки, пошёл говор, постепенно людьми овладевало благодушное настроение. Пили уже не из-за жажды, а для удовольствия. Марта потрепала за холку Сильву и погладила расположившегося рядом Цыгана - эти друзья напились из ручья ещё раньше Игоря и лежали теперь, вывалив языки и часто дыша. В пути собак не поили, и под конец их рвало из-за нехватки воды в организме.
        Наконец бурдюк, не осушенный и на треть, прислонили к стволу дерева.
        Тогда Игорь отправился на новые поиски, и ему снова повезло - он наткнулся на место, где произрастал какой-то кустарник с множеством продолговатых, уже созревших орехов. Ему доводилось пробовать такие - они были слегка горьковатыми, но вполне съедобными и питательными. Он принёс и высыпал их целый ворох. Вода оживила людей, и они принялись за доставленную еду. Спустя некоторое время все были сами в состоянии и дойти до ручья, и заниматься сбором лесных даров.
        Подкрепившись орехами, Уиллис и его спутники настолько пришли в себя, что были готовы продолжить путь. Во второй половине дня Игорь подстрелил фазана и газель, и когда остановились на ночлег, у них было из чего приготовить ужин. Поблизости со стороны гор бежал ручей, и все не только напились, но и искупались, освежив себя после длинного изнурительного перехода.
        Так они шли день за днём. Наконец пустыня осталась позади, раскалённый воздух сменился влажным горным зефиром, а полынь - сочной травой и роскошными молодыми лесами, теснившимися в неглубоких распадках и забиравшимися по склонам высоко вверх. Дичи попадалось всё больше, и Игорь стал приносить всё более богатую добычу, которой хватало и людям, и собакам.
        Инициативу в приготовлении еды перехватили женщины, и вечерами свободные от работы Игорь и Уиллис, сидя у костра, вели между собой нескончаемые разговоры. По-русски Уиллис не знал ни слова, а Игорь по-английски мог произнести только «ай лав ю» и «хау ду ю ду», то есть «я вас люблю» и «как вы поживаете». Поэтому переводчиком у них была Марта, которая кое-как изъяснялась с Игорем по-немецки. Постепенно он узнал всё, что произошло с Уиллисом и его спутниками во время и после вселенской катастрофы.

* * *
        …Они следовали по маршруту Лондон - Вена - Бангкок, столица Таиланда. В Вене в числе нескольких других пассажиров на борт самолёта поднялась и семья Марты. И вот они снова в воздухе, в комфортных условиях, в предвкушении красочной тайской экзотики.
        Авиалайнер пролетал над восточной частью Средиземного моря, впереди, далеко внизу, уже забурели размытые расстоянием контуры суши, когда, в общем-то совершенно случайно, был сделан радиоперехват об астероиде, приближающемся к Земле. Человек, сидевший у радиопередатчика, сообщал, что до столкновения осталось семь минут, потом - пять.
        - Что будем делать? - спросил командира экипажа второй пилот Свенсен, швед, тот самый высокий молчаливый мужчина с жёлтыми волосами, который шёл теперь вместе с Уиллисом и другими. - Может быть, сделаем запрос?
        - Чушь какая-то, - пожал плечами командир. - Ничего не будем делать. Не будем смешить людей. Продолжим полёт.
        А неизвестный у радиопередатчика не унимался.
        - До столкновения осталось три минуты, - передал он каким-то холодным потусторонним голосом. Лишь эта его неестественная тональность настораживала, а суть слов воспринималась не более чем обычный розыгрыш.
        - Вот чудик, как старается, - командир покачал головой и усмехнулся. - Если было бы что-то серьёзное, нас бы предупредили.
        - До столкновения осталось сорок… тридцать секунд, - неслись в эфире слова неизвестного. - Нам всем осталось только попрощаться друг с другом! - торопливо выкрикнул он фразу, диссонансом выбившуюся из его однообразного отрешённого монолога.
        - Сейчас наступит конец света, - пошутил командир, но его никто не поддержал.
        - До столкновения осталось десять секунд, - передавал неизвестный. Видимо, он решил сыграть свою роль до конца. - Семь, шесть, пять, четыре…
        Что-то всё же в этом голосе было такое, отчего все, кто слышал его, внутренне напряглись и с замиранием сердца ждали окончания представления.
        - Три, две секунды, - неслось в эфире, - одна, прощайте, земляне!!!
        Всё так же спокойно, монотонно пели свою песню двигатели, и авиалайнер всё так же уверенно держался на курсе. Прошло ещё немного времени, и ничего не изменилось, ровным счётом ничего. Командир с улыбкой повернулся к другим членам экипажа.
        - Вот шельма, а? Надо же придумать - астероид!
        И тут произошёл сбой в навигационной системе; с ней стало твориться что-то такое… Что-то непонятное началось и на земле, и в атмосфере.
        Море осталось позади, под ними проплывал какой-то город. И вдруг создалось впечатление, что землю встряхнуло - города не стало, а над местом, где он только что стоял, вспухло огромное серое облако. Серой пеленою застило всё внизу; видимость быстро ухудшалась и наверху, небо помутнело, солнце померкло, и они влетели во тьму. С навигационной системой продолжало твориться невообразимое, и, как со слов Марты понял Игорь, экипаж потерял всякое представление о местонахождении авиалайнера и направлении его движения.
        Мощный нестерпимый гул, исторгнувшийся, казалось, из сердцевины земли, обрушился на сознание людей, повергая их в состояние полной невменяемости. Внезапный шквал смял спокойную до того атмосферу, яростные воющие вихри подхватили самолёт и, играя им, понесли, потащили в какой-то кромешный ад. Началась ужасная болтанка, самолёт швыряло вверх и вниз, он должен был сразу же разрушиться и исчезнуть в этом аду, но почему-то не разрушался и вновь и вновь возвращался на прежнюю высоту. Двигатели работали, и пилоты в полуобморочном состоянии стремились удержать авиалайнер от штопора. Большинство пассажиров без чувств лежали в креслах. Лишь единицы сохраняли присутствие духа и как-то ещё пытались осмыслить происходящее.
        Время шло. Ураган неистовствовал, но конструкции самолёта выдерживали его удары. Свенсен переглянулся с командиром и встретил его напряжённый и одновременно торжествующий взгляд - у них зародилась надежда, что всё обойдётся. Очередная воздушная яма, однако, оказалась последней. Самолёт задрал нос, повалился набок, и его неудержимо потащило вниз. Пилоты делали отчаянные усилия, чтобы избежать падения, но всё было напрасно. Находившиеся в сознании пассажиры поняли, что развязка близка, и, вжавшись в кресла, закрыли глаза.
        Самолёт ударило о поверхность какого-то озера, протащило по волнам и выбросило на пологий берег.
        От пыли было темно, как ночью. Самолёт разгерметизировался, пыль проникала в салоны, и нечем было дышать. За бортом ревело, подземные толчки вытрясали души, и всё же это были лишь слабые отголоски того, что происходило в районе падения каких-нибудь полчаса назад.
        Когда толчки прекратились и люди стали приходить в себя, обнаружилось, что половина пассажиров и экипажа погибли и на борту искорёженного авиалайнера полно раненых.
        Мёртвых перенесли в один из салонов, раненым была оказана посильная медицинская помощь. Командир экипажа поведал о необычном радиоперехвате и высказал предположение, что столкновение астероида с Землёй действительно произошло.
        - Боюсь, - заключил он, - у спасательных служб много работы и им сейчас не до нас. Не исключено, что какое-то время нам придётся полагаться только на собственные силы.
        В числе погибших были и родители Марты, и четырнадцатилетняя девочка осталась одна среди незнакомых людей.
        Территория, прилегавшая к озеру, представляла собой долину гейзеров, окружённую горами. Земля курилась и бурлила. Здесь и там из её недр вырывались струи пара и фонтаны горячей воды. Переувлажнённый воздух был насыщен запахом серы. Они словно попали на поверхность плоского вулкана. Пар и термальные воды, несомненно, имели недавнее происхождение. Некоторые гейзеры образовались посреди искалеченных садов, и струи пара обжигали ещё не помертвевшие до конца листья финиковых пальм, персиковых и других плодовых деревьев.
        Вскоре после падения самолёта на долину гейзеров обрушился небывалый грязеподобный ливень, который затем перешёл в сильный непрекращающийся дождь, сопровождаемый ураганными порывами ветра. По земле побежали бурные потоки воды, озеро вышло из берегов и поднялось выше отметки, на которой находился самолёт, нижние его отсеки оказались затопленными.
        Когда буря немного утихла, несколько человек под началом Свенсена отправились на поиски какого-нибудь населённого пункта.
        Вернулись они через трое суток. Везде, где бы они ни были, земля представляла собой сплошной лунный ландшафт.
        - Этой долине ещё повезло, - сказал в своём докладе Свенсен. - В других местах мы вообще не нашли ничего, что напоминало бы о деятельности человека. Не осталось даже развалин домов, абсолютно ничего.
        - Ты забыл о посевах риса, - сказал ирландец О’Брайен, который тоже был в поисковой группе.
        - О посевах?.. Ах да, конечно! Мы видели клочок земли с прибитыми колосьями. А может, это и не рис был, а что-то другое.
        Дождь шёл ещё несколько суток, а когда он прекратился и серая мгла немного развеялась, пережившие аварию увидели, что горы, окружавшие долину и озеро, оделись глубокими серыми снегами. Все перевалы были завалены, в первых же сугробах проваливались по пояс, и преодолеть их не было никакой возможности. В горах властвовал холод, а в долине, согреваемой многочисленными горячими источниками, было сравнительно тепло и можно было обходиться летней одеждой.
        Стало ясно, что заперты они здесь надолго. Погибших отнесли повыше от уровня озера и похоронили ещё во время затяжного дождя. Вскоре умерли многие раненые, и их отправили на тот же погост. Трое покончили с собой. Двое сошли с ума, и их век тоже был недолог.

* * *
        Первые месяцы были самыми тяжёлыми. На психику давило осознание непоправимости случившейся трагедии. Мучил голод. Питались в основном падалицей, которую отыскивали под обломками садов. Большинство плодов были испорчены, и употребление их в пищу не проходило бесследно. Желудочно-кишечные расстройства были обычным явлением. За полгода умерли все пожилые и дети. Хоронили едва ли не каждый день.
        Из подростков выжила одна Марта - сильная выносливая девочка, недавняя горнолыжница. Неутомимая добытчица, она шестым чувством определяла, где может иметься что-нибудь съедобное, находила, ела сама и подкармливала других, менее удачливых.
        В конце концов в живых остался только тридцать один человек. Это были исключительно крепкие, здоровые люди, стойко переносившие любые невзгоды.
        Сперва жили в фюзеляже самолёта. Позже построили конусообразные шалаши. Их назвали вигвамами, а место поселения - стойбищем.
        В начале весны следующего года холода в горах, окружавших долину, пошли на убыль. В апреле морозы сменились оттепелями, стало выглядывать солнце, побежали ручьи, снега стали отступать. Первыми от них освободились южные склоны, за ними горные перевалы, а за ними всё остальное.
        Путь был открыт, и в стойбище только и говорили, как связаться с внешним миром. Прошлым летом поиски велись к северу от долины. На этот раз было решено попытать счастья на юге. В южном направлении было пройдено километров двести пятьдесят - никаких следов пребывания человека. Когда группа поисковиков вернулась ни с чем, отправили другую - на запад. И снова всё было напрасно.
        Посовещавшись всем миром, снарядили ещё одну экспедицию, которая двинулась в обход озера на восток. Как и все предыдущие экспедиции, её возглавил Свенсен. У него уже был опыт преодоления труднодоступных местностей, он был вынослив и мог, не повышая голоса, добиваться выполнения своих приказаний. Его спутниками в этот раз были двое пассажиров: рыжий Фергюссон - энергичный подвижный малый и флегматичный плотный и сильный коротышка Рейли.
        В путь трогались ещё до восхода солнца, а на ночь располагались, когда послезакатное небо начинало меркнуть. В течение дня делали два привала. Чтобы не заблудиться на обратном пути, оставляли за собой памятные знаки из камней, собранных в небольшие пирамиды. Не слишком-то полагаясь на них, Свенсен чертил карту маршрута на светлой внутренней стороне дермантина, который вырезал в одном из отсеков самолёта. На этой карте он обозначал все мало-мальски заметные особенности рельефа местности, все перевалы и ущелья, которые им довелось преодолевать. Вместо карандашей командир разведчиков использовал кусочки древесного угля.
        В дорогу им выделили небольшой запас сухофруктов - примерно по полкилограмма на каждого - и по две пластиковые литровые бутыли с водой.
        Карту и остальные принадлежавшие ему походные вещи Свенсен поместил в свой самодельный рюкзак. При нем находились и сухофрукты, которые он выдавал по несколько штук, когда останавливались на ночлег. Рейли и Фергюссон съедали всё сразу. Свенсен половину своей доли оставлял на завтрак. Если бы не травы, которые они поедали и при переходах, и на стоянках, на сухофруктах долго бы они не протянули. Однажды им попалась большая двухметровая змея. Они убили её камнями. Фергюссон сказал, что не помнит, как она называется, но знает - мясо её съедобно. Будучи в Юго-Восточной Азии, он видел, как их там готовят.
        - Отличное кушанье, - сказал он, - надо только к нему привыкнуть.
        Змею зажарили на углях, разделили на три равные части и съели всю, не оставив даже кожу.
        На другой день они наткнулись на птичье гнездо, в котором лежали три яйца. Яйца были крупнее голубиных, но мельче куриных. Они оказались свежими, и их сразу же выпили.
        Потом каждый поймал по несколько особей бескрылой саранчи, так называемые акриды; все их съели живьём, без остатка.
        На девятый день пути сухофрукты закончились и Рейли и Фергюссон заявили о необходимости возвращения в стойбище.
        - А с чем мы придём? - возразил им Свенсен. - Что мы узнали, что открыли? Нам скажут: вы просто прогулялись туда-сюда, съев понапрасну провизию, собранную с таким трудом.
        - Мы узнали, что земля разрушена, - в свою очередь возразили ему. - Разрушена везде, где мы ни побывали. Следы человека стёрты с её поверхности. То же самое было и в предыдущие экспедиции. Нас не в чем упрекнуть, и никто не посмеет это сделать.
        - Всегда найдётся в чём упрекнуть, - сказал Свенсен. - Но дело не в этом. Нельзя исключать, что земли, которые мы прошли, не были обитаемы и до землетрясения. Пусть у нас не осталось еды, всё равно мы должны дойти до какого-нибудь города или селения. Мы устали, нам тяжело, очень тяжело. Но подумайте, что произойдёт, если мы всё же выйдем к людям? Может, в других местах разрушения не так велики, и нам помогут вернуться к нашим семьям! Ради этого я готов преодолеть любые трудности.
        Последний довод подействовал. Прекратив разговоры о возвращении, участники экспедиции возобновили движение на восток.
        Они шли ещё два дня.
        …Был полдень. Было жарко. Они вышли из раскалённого каньона на открытое пространство, продуваемое ветрами. От жары и слабости темнело в глазах, и потому они не заметили необычные, геометрически правильные каменные россыпи, лежавшие на некотором расстоянии справа от них. Поддерживая друг друга, измученные люди дотащились до какого-то озера, расположенного в неглубокой лощине. Берега его зеленели травой и молодым кустарником, похожим на ивняк.
        Они напились, прямо в одежде окунулись с головой в воду и, выбравшись на берег, растянулись на траве.
        Рейли и Фергюссон мгновенно уснули, а Свенсен не мог сомкнуть глаз. Каньон, в котором не было ни одного растения и ни капли воды, едва их не угробил. Мучила мысль, что это он, настояв на продолжении поисков, поставил под угрозу жизнь своих товарищей. Рейли и Фергюссон истощены до предела и не могут больше двигаться. Да и ему каждый шаг даётся с великим трудом. О том, чтобы идти дальше, нечего и думать. Повернуть назад? Но в том состоянии, в каком они сейчас находятся, каньон им не пройти. Он посмотрел на спящих спутников. Ах, если бы он их послушался! До долины гейзеров было бы уже рукой подать. В тех местах вода на каждом шагу и много съедобных растений. Здесь же… Вода - вот она, а что касается еды…
        Свенсен поднялся и оглядел прилегающую местность. На западе, откуда они пришли, находился каньон с его отвесными неприступными скалами. Севернее, в нескольких километрах от озера, скалы сменялись чередой волнообразных возвышенностей. Ещё дальше поднимались, подпирая небо, горы, которые тянулись на восток и где-то там пропадали во мгле. Южнее озера обзор закрывал полого поднимавшийся пригорок, а что за ним - Свенсен никак не мог припомнить, хотя что-то они там видели, когда выходили из каньона.
        Оставив спящих товарищей, он пересёк ложбину, перевалил через пригорок, переправился через овраг с чистым прозрачным ручьём, обогнул лишённый растительности крутой косогор и незаметно для себя углубился в своего рода коридор, по обеим сторонам которого возвышались груды щебня. Миновав его, Свенсен вышел на покрытое наносной землей пространство с редкой колючей травой и свернул в ещё один коридор, где щебня было ещё больше. Завалы его перегораживали проход, и через них приходилось пробираться с риском сломать ноги.
        Он бы не скоро догадался, что оказался среди развалин большого города, если бы не почтовый ящик, лежавший среди камней. Обозначенные щебнем коридоры - и первый, и тот, в котором он сейчас находился, - были не что иное, как развалины городских улиц.
        Свенсен склонился над ящиком и, поворачивая его с боку на бок, заглянул в открытое днище. Он наделся увидеть почтовые отправления - адрес на них мог бы подсказать название города и местность, где они находились. Но ящик был пуст. Оставив его, Свенсен взобрался на груду щебня.
        Развалины тянулись на многие километры на юг, запад и восток. Стихия перепахала город вдоль и поперёк. Это было какое-то месиво, состоявшее из земной породы и обломков домов. Кое-где земные недра поглотили целые кварталы и на их месте виднелись голые гранитные утёсы, соседствовавшие с высокими, в рост человека, зарослями бурьяна.
        Свенсен прошёл до конца улицу, где нашёл почтовый ящик, свернул в переулок, обозначенный всё теми же грудами каменных россыпей, вышел ещё на одну улицу, потом ещё на одну и здесь увидел стены домов. Одни из них едва возвышались над фундаментом, другие поднимались до уровня второго этажа.
        Медленно перебираясь через завалы, Свенсен обходил один дом за другим. Внутренние перекрытия в большинстве из них рухнули, и за фасадами домов виднелись лишь нагромождения балок, покорёженных бетонных плит и других строительных конструкций. Уцелело лишь три или четыре помещения на первом этаже, и Свенсен не преминул их тщательно обследовать. Потолки и стены в них были повреждены, но казались достаточно прочными, и он надеялся, что его не придавит. На полу - осколки оконного стекла, отвалившаяся штукатурка, обломки кирпичей, разбитая люстра, опрокинутый столик, сломанный стул, какие-то доски с остатками полировки, расколотый пополам шкаф с кипами слипшихся почерневших бумаг, плоский монитор компьютера - ничего, что могло бы представлять интерес.
        Он проник ещё в одно помещение. Большая часть потолка в нём рухнула, а остальная просела и еле держалась. По уходившей под завал барменской стойке у задней стены, опрокинутым столикам, стульям и битой стеклянной и фарфоровой посуде Свенсен понял, что здесь был бар или какое-то кафе.
        За стойкой под обломками полок и разным хламом он откопал несколько десятков банок с консервированными продуктами, среди которых были сосиски, тушёная говядина, печёночный паштет, сардины, лосось, морская капуста, сгущённое молоко, мармелад, быстрорастворимый кофе. Судя по всему, помещение затопляло водой, и продукты, заключённые в менее надёжную упаковку, пришли в полную негодность. Наверно, под завалом было ещё много чего, что могло бы им пригодиться, но голыми руками его было не разобрать.
        Под конец Свенсен нашёл бутылку с золотисто-коричневым напитком. Этикетка на ней отсутствовала. Он отвинтил пробку и пролил несколько капель на язык. Это был коньяк, и довольно неплохой. В углу возле завала стоял бочонок из светлого металла, в каких обычно держали пиво. Рядом с бочкой валялся специальный пробочный ключ. Несколько оборотов, и из отверстия бочки побежала, пузырясь, пышная пенистая гирлянда. Ноздри уловили знакомый запах. Слегка наклонив бочку, Свенсен приложился к отверстию и сделал несколько глотков. Это было пиво - крепкое, отличного качества. Подобное он пил в одном из пражских баров, будучи проездом в чешской столице.
        Среди битой посуды Свенсену попалось несколько пластмассовых стаканчиков и одна пивная кружка с отбитой ручкой. Отчистив кружку от грязи, он наполнил её пивом, подождал, пока немного спадёт пена, подул, освобождая местечко для губ, и медленно выпил до дна. «Отличное пиво, - снова подумал Свенсен. - Если бы оно ещё было охлаждённым».
        Свенсен был крупный мужчина. Однако он был истощён, а пиво было крепкое. Он почувствовал, как благородный напиток ударил в голову, покачнулся и, чтобы не упасть, привалился к стойке. Минут через пять воздействие алкоголя ослабло и к нему вернулась способность совершать координированные движения.
        Погрузив в рюкзак несколько банок с продуктами, Свенсен поспешил к озеру, где они остановились на отдых.
        Рейли и Фергюссон уже проснулись и, сидя под кустом, молча встретили его появление. Свенсен поставил перед ними рюкзак и сел напротив.
        - Мы думали - ты нас бросил, - задушенно просипел Фергюссон, не спуская со Свенсена подозрительных глаз.
        - Плохо, значит, вы обо мне думали.
        - Гм, плохо! А чего ты хотел? Завёл нас чёрт знает куда и скрылся. Чтобы, так сказать, не видеть результатов трудов своих. Ты ведь покрепче нас оказался. Вот мы и подумали: рванул, наверное, назад к стойбищу.
        - Перестань, слышишь, ты, - укоризненно произнёс Рейли и улыбнулся Свенсену. - Ты же видишь - он вернулся.
        - Ну и что, что вернулся! - провалившиеся глаза Фергюссона зло заблестели. - Долго ли ему снова уйти? Ты, что ли, его остановишь, доходяга ты этакий? - Фергюссон обречённо махнул рукой. - А, что со Свенсеном, что без него, всё равно подыхать.
        - А вот в этом, дружок, ты глубоко заблуждаешься. Подыхать никому не придётся, - с этими словами Свенсен выложил из рюкзака три банки морской капусты, банку сардин и банку кофе, после чего поставил перед ними бутылку со спиртным.
        - Не пойму, - вытаращив глаза, сказал Рейли, - это сон или что? Скажите мне, пожалуйста, я вижу всё это во сне или наяву?
        - Наяву, конечно. - Свенсен улыбнулся. - На, возьми вот эту банку с морской капустой и открой её.
        - Улоф, Улли, дорогой! - воскликнул Фергюссон, обращаясь к Свенсену по имени. - Это еда! Ты спас нас от голодной смерти!
        - И, правда, мы думали, нам конец, - сказал Рейли и покачал головой, как бы осуждая самого себя. - Но кто тебе дал всё это?
        - Кто?.. - Свенсен показал рукой на косогор, за которым он побывал. - Там находится то, ради чего мы сюда пришли.
        - Там город? - с придыханием спросил Рейли. - Эти консервы дали его жители?
        - Там одни лишь развалины, - сказал Свенсен и в нескольких словах рассказал о сделанном им открытии.
        Рейли и Фергюссон упрекнули его, сказав, что еды он мог бы принести и побольше. Свенсен ответил, что боялся, как бы после длительного голодания они не объелись и не умерли, и что консервы, находящиеся в полуразрушенном доме, никуда не денутся.
        - Да, никуда не денутся, конечно! - сказал Фергюссон. - Если только не обвалится потолок дома. Вот будут они у меня под боком, тогда я буду спокоен.
        На первое они съели морскую капусту. Потом разделили на троих банку сардин. Зачерпнув глиняным горшком воды в озере, Свенсен поставил его на огонь и, дождавшись, когда вскипит, приготовил кофе. У них имелись глиняные кружки, но Свенсен разлил кофе по пластмассовым стаканчикам, которые принёс с собой. В каждый он добавил по несколько капель спиртного.
        - Что это за отрава? - спросил Фергюссон и, взяв бутылку, стал разглядывать её на свет.
        - Осторожно, не пролей, - предупредил Свенсен. - Это коньяк. Я уже пробовал его. Превосходный напиток.
        После еды Рейли и Фергюссона снова неудержимо потянуло ко сну. На этот раз уснул и Свенсен. Проспав больше часа, они поднялись и ещё раз искупались в озере. Рейли и Фергюссон приободрились, глаза их засветились живым огнём.
        - Хватит прохлаждаться, - сказал Фергюссон, широко улыбаясь. - Веди нас, Улоф, к своему знаменитому бару. Мне не терпится попробовать пива и закусить сосисками.
        Ночь они провели у костра под окнами разрушенных домов. Дерева в окружающих развалинах хватало, и они натаскали его на три ночи. На ужин Свенсен выдал каждому по две банки морской капусты и по банке печёночного паштета. И позволил выпить по кружке пива. Сам он пить отказался, сказав, что свою долю уже выпил. Рейли и Фергюссон не настаивали.
        - Пусть не пьёт, нам больше достанется, - сказал Фергюссон, растягивая в улыбке рот.
        Крепкое пиво сделало своё дело - Рейли заметно опьянел. Он сидел у костра, безучастно глядя на огонь, и, покачиваясь из стороны в сторону, невнятно, комкая слова, напевал:
        Садись в мой корабль,
        Буря прошла, и скоро ночь.
        Куда ты спешишь?
        Совсем один от нас плывёшь.
        Кто тебя спасёт,
        Когда опять потянет вниз?
        - Пир во время чумы, - сказал, кивая на Рейли, ухмыляющийся Фергюссон. Он посмотрел по сторонам. - Везде одни развалины. Сколько под ними покойников? Сотни тысяч? Миллионы? Мы сидим, словно на кладбище, и… пьянствуем. Вон, - он снова кивнул на Рейли, - напоролся, как глухая свинья, и хрюкает.
        Мельком взглянув на Фергюссона, Свенсен убедился, что и тот тоже изрядно во хмелю.
        - Ложись-ка ты спать, дружок, - сказал он, положив руку ему на плечо. - Завтра нам придётся немало походить.
        На другой день первое, что они сделали, это вынесли под открытое небо все консервы и выкатили бочонок с пивом, так как опасались обвала всё ещё державшейся на месте части потолка.
        На завтрак съели по банке сосисок и выпили по две кружки пива.
        - Ну вот, теперь я снова в силе, - сказал Рейли, поглаживая себя по животу. - Теперь я готов пройти хоть сто километров.
        - Ещё бы не пройти, - ухмыльнулся Фергюссон и, взяв в руки пустую банку, прочитал сделанную на ней надпись: - Нетто тысяча граммов. Если отбросить бульон, то чистого мяса наберётся граммов восемьсот. После такой еды тебе, Рейли, не идти, а бегом бежать надо. Но что касается меня, то я бы ещё одну баночку не прочь одолеть. Да вот босс, - он кивнул на Свенсена, - боится, как бы мы с тобой не растолстели.
        - Нет, это не потому он не разрешает съесть лишнего, - возразил Рейли и провёл Фергюссону по рёбрам. - Он просто знает, что на этих костях жир никогда не образуется в силу физиологических особенностей организма. Поэтому он не хочет понапрасну переводить добро в… сам знаешь во что.
        - Ты хочешь сказать, что тебе-то лишняя порция сосисок пошла бы на пользу?
        - Я ничего не хочу сказать. Того, что я съел, мне пока достаточно. И ещё я знаю, - он показал на пирамиду консервированных продуктов, - мой пай от меня не уйдёт.
        Слушая их болтовню, Свенсен добродушно улыбался. Его товарищей было не узнать: если вчера они выглядели высохшими мумиями, то сегодня томились от избытка энергии.
        За несколько дней Свенсен и его спутники облазили весь город. Они искали живых людей, но нашли лишь с полсотни человеческих трупов, большинство из которых были страшно изуродованы обломками зданий.
        В последний день поисков в восточной части города участники экспедиции набрели ещё на одну улицу с возвышавшимися среди руин стенами нижних этажей. К представшему перед ними виду они отнеслись довольно равнодушно, так как заранее уже знали, что никто не выйдет им навстречу. И не ошиблись. Внутри стен были сплошные тысячетонные завалы из камней и плит.
        - Ну хватит, всё понятно, - сказал Фергюссон, опускаясь на кусок бетонной плиты. - Ты же видишь, Улоф, - здесь никого нет. Надо возвращаться в стойбище. Тем более что и продуктов осталось не так уж много. А нам ой-ё-ёй, сколько надо пройти, чтобы добраться до своих.
        - Возвращаться так возвращаться, - сказал Свенсен, сев рядом с Фергюссоном. - Я вот о чём всё думаю. Мы ведь находимся на юге, где-то в районе субтропиков. И мы помним, какая здесь была зима. Нас спасла долина гейзеров с её термальными водами. А чуть ближе к горам, даже на самых нижних их склонах, такие начинались морозы! Что же тогда творилось в северных широтах, а?
        - Не знаю, - сказал Фергюссон. - Что-то ужасное, наверно. Арктика с Антарктикой, никак не меньше.
        Разговаривая, они посматривали на Рейли, который ушёл вперёд их; он всё удалялся, то скрываясь за грудами щебня, то поднимаясь на них. Вот он снова исчез, и его не было видно минут пять, а потом он появился и замахал им рукой, подзывая к себе.
        - Эгей, сюда, ко мне! - услышали они его голос. - Я тут кое-что нашёл!
        Они со всех ног бросились в его сторону, а Рейли, убедившись, что они услышали его и приближаются, сбежал с завала и исчез за ним. Поднявшись на то место, где он находился минуту назад, Свенсен и Фергюссон увидели, что он стоит у одной из стен, у оконного проёма, и заглядывает в него. Оглянувшись на них, Рейли в очередной раз махнул им рукой, приглашая за собой, перешагнул через подоконник и скрылся в проёме окна. Они поторопились присоединиться к своему товарищу.
        В углу помещения, в котором оказались участники разведывательной экспедиции, на подстилке, состоявшей из груды разной одежды, лежали, обнявшись, три мертвеца: мужчина, женщина и между ними маленький ребёнок, мальчик или девочка - трудно было понять.
        Выбитые окна и дверь помещения были изнутри завешены плотными шторами. Посреди, на полу, стоял чайник. Рядом с ним на жаровне, сложенной из камней, сохранилась горка слежавшейся золы. По другую сторону жаровни на бумажной салфетке лежали две вилки и столовый нож с тупым округлым концом.
        - Эти пережили землетрясение, - сказал Рейли, глядя на мертвецов. - Пережили, чтобы затем умереть от холода и голода. Вот настрадались-то, наверное, бедняги.
        О своих страданиях коротышка Рейли в этот момент забыл. Они выбрались наружу под открытое небо. Покидая помещение, Фергюссон прихватил с собой и нож, и вилки, и чайник.
        - Нехорошо забирать у мёртвых, - сказал он, разглядывая найденные предметы при солнечном свете, - но что делать - для нас это такое подспорье.
        Последнюю ночь провели на берегу озера. На ужин разогрели сосиски. Перед тем как приняться за еду, Свенсен разлил по стаканам остатки коньяка. Выпили, помянув прощальным словом город и его жителей.
        Утром они напились из озера и двинулись к каньону. Страшновато им было вступать в его теснины, но они успокаивали себя тем, что на этот раз идут полные сил и с солидными запасами питья и продовольствия. Трёхлитровый чайник был наполнен водой, а пластиковые бутыли - пивом.
        Каньон встретил их хмурыми сумеречными тенями, но по мере того как солнце поднималось, в нём становилось всё светлее. Наконец солнечные лучи заглянули в его каменную утробу, и уже через полчаса стало жарко, точно в плавильной печи. Терпели, пока перед глазами не поплыли красные круги. Остановились, напились воды. Каждый выпил по три стаканчика. Потащились дальше на запад. Чайник был наполнен ещё наполовину.
        Примерно через час допили остальную воду. К еде не прикасались - после неё пить хотелось бы сильнее.
        Ещё через час принялись за пиво. Каждый пил из своей бутыли. Солнце медленно двигалось следом, постепенно нагоняя их. Вот оно поравнялось с ними и так же медленно стало уходить вперёд, опускаясь к скальным зубцам.
        На выходе из каньона, у западной его оконечности, все бутыли были пусты. Но солнце уже скрылось за далёкой холмистой грядой, стало прохладнее, и разведчики нашли в себе силы ускорить движение. Немного дальше на запад протекал ручей, и они торопились подойти к нему до наступления темноты. Не успели ещё звёзды высыпать на небе, как люди услышали шум воды, вырывающейся из ущелья. Ещё несколько шагов - и они на берегу стремительного горного потока. Напились, отлежались, после чего принялись за еду.
        За двое суток до прихода в долину гейзеров доели последнюю банку консервов. Затем основой питания опять стал подножный корм, быстро превративший их в те самые ходячие скелеты, какими они отправились в экспедицию.

* * *
        Стойбище в скорбном молчании выслушало рассказ о погибшем городе. Чайник, пивная кружка, столовый нож, вилки и пластмассовые стаканчики, выставленные на всеобщее обозрение, лишь подчёркивали масштабы случившегося. Людей пронизало понимание, что катастрофа, постигшая человеческую цивилизацию, ещё ужаснее, чем они предполагали. Надежда, что их найдут и всё наладится и пойдёт, как прежде, окончательно исчезла. В долине гейзеров им предстояло остаться на долгие годы, а то и навсегда.
        Чаша, на дне которой она лежала, тянулась километров на тридцать пять с севера на юг. В южной части ширина долины достигала километров двадцати, а на севере, где находилось стойбище, её сужало, прижимая к горам, уже упоминавшееся озеро. Горы были видны с любой точки долины. С севера, запада и юга они были равно удалены от неё, а на северо-востоке отходили километров на пятнадцать - на то расстояние, которое было между берегами озера. Горы были не так уж высоки. По мнению Марты, а она знала толк в горах, самые высокие пики едва ли превышали две тысячи метров.
        Так получилось, что отару из примерно сотни овец они обнаружили только через год с лишним после аварии, уже после возвращения последней экспедиции Свенсена. Похоже, прежде в этих краях, кроме всего прочего, занимались и овцеводством. До землетрясения отара была более многочисленной, но происшедшая катастрофа сократила и её. Об этом говорили повреждённые скелеты животных с сохранившимися на них клочьями шерсти и полусгнившими лоскутами шкур, разорванными птицами и зверями.
        В отаре было несколько баранов. Рядом со взрослыми матками паслось десятка полтора разновозрастных ягнят - и ярочки, и барашки. Одним из них было несколько месяцев, другим - несколько дней. Ещё сколько-то маток были суягными. Животные легче людей перенесли воздействие катаклизмов и при первой же возможности возобновили продолжение рода.
        Марта, а именно она вышла на овец, известила стойбище, и все ринулись устраивать облаву. Было много крика и суматохи, отара же одичала и не подпускала к себе. Но люди были голодны и потому - настойчивы. Проявляя по ходу дела смекалку, они сначала изловили одну овцу, за ней вторую…
        И вот уже задымились костры и запахло жареным. Куски мяса поворачивали на самодельных вертелах так, чтобы не подгорало и ничего не пропало. В деловом гомоне различались беспокойные голоса, напоминавшие, что надо делить по справедливости.
        Так и поступили: когда мясо было готово, его разделили по жребию, и никто не остался в обиде. Некоторые, получив заветный кусок, забирались в какое-нибудь укрытие или просто отходили в сторону и поглощали свою трапезу в полном уединении. Большинство же усаживались вокруг догоравших костров. Совместное «застолье», сдобренное радостным блеском глаз и восторженными возгласами, только усиливало наслаждение, доставляемое обильной, вкусной едой. В эти минуты пережившие аварию чувствовали себя почти счастливыми.
        Целый месяц они были с мясом, но потом спохватились и, прекратив истребление отары, устроили загоны и стали за ней ухаживать. Численность овец стала возрастать, и со временем у стойбища вновь появились и мясо, и шкуры, и шерсть, а также молоко, из которого научились изготавливать сыр. Через четыре года отара, считая молодняк, увеличилась до тысячи овец. Она уже полностью удовлетворяла потребности людей в перечисленных выше продуктах, и те благословляли день, подаривший им этих животных. На забой шли нагулявшие изрядный вес валухи и старые матки, потерявшие продуктивность. Всех ярочек оставляли на расширенное воспроизводство отары.
        В самом стойбище тоже произошло прибавление. Многие стали жить супружескими парами, и у них появились дети. Джон Уиллис был врачом-терапевтом. В своей прежней практике, однако, он, случалось, и оперировал, и принимал роды. Поэтому акушерское дело не было для него тайной за семью печатями. Всё происходило без осложнений, и он помог появиться на свет шести мальчикам и пяти девочкам.
        В распоряжении стойбища было несколько столовых ножей и одна финка, обнаруженная в багаже погибшего пассажира. Ещё нашлось десятка два зажигалок. Сперва ими пользовались почём зря, прикуривая сигареты, потом горючее в них стали экономить.
        Исходя из такого набора производственных инструментов стойбище в основном занималось содержанием овец и сбором плодов. Большинство плодов сушили, и они не кончались до следующего урожая.
        Как по заказу, весной, с наступлением тепла, гейзеры свою деятельность прекратили, и термальные воды ушли в глубь земли. На меньшей части площади, на которой были плодовые насаждения - а вся она занимала гектаров четыреста - вновь зазеленели сады, а большая - была пущена под пастбища.

* * *
        …Игорь слушал повествование Уиллиса в переводе Марты и сам подолгу рассказывал о злоключениях, выпавших на их с отцом долю. Узнав о зимовке в трюме баржи, Уиллис произнёс одну единственную фразу:
        - Это чудо, что вы выжили.
        - А разве не чудо, что вы тоже остались в живых? - в унисон ему ответил Игорь. - У нас были надёжное укрытие, рыба, зерно, топливо, а вы что имели?
        Обоим хотелось выговориться. Едва умолкал Игорь, продолжал делиться воспоминаниями Уиллис. Нередко он перескакивал с одного события на другое или возвращался к начальному периоду жизни в долине, дополняя его новыми деталями.
        Когда после землетрясения окрестные горы стали покрываться снегами, в долину переселились все уцелевшие в этой местности птицы и звери. Некоторые мужчины занялись охотой, используя дубины и камни. Но животные чувствовали опасность и держались на расстоянии, а охотники были неопытны и потому обычно возвращались ни с чем. Были попытки метать камни с помощью пращей, но они летели куда угодно, только не в цель. И лишь с изготовлением луков и стрел удача сначала редко, а потом всё чаще стала сопутствовать и в этом промысле.
        Но что для тридцати человек значила птица размером с перепёлку или зверёк не больше зайца, которых тот или иной охотник приносил один раз за два-три дня? А бывало, и не приносил, а, поддавшись искушению, съедал добычу сырой, едва она оказывалась у него в руках.
        В разгар голода, ещё до обнаружения отары, к людям прибился неведомо откуда взявшийся годовалый щенок ризеншнауцер. Его хотели съесть, но Марта, у ног которой он искал защиту, взяла дубину и пообещала попотчевать ею каждого, кто дотронется до собаки хоть пальцем.
        Марта была истощена меньше других, выглядела она воинственно, и связываться с ней было опасно. Мнения разделились. Одни предлагали оставить собаку в покое, другие продолжали настаивать на том, что её надо съесть, иначе не выжить им самим.
        Несколько мужчин приблизились к Марте, чтобы отнять у неё щенка. Вечно скуливший о еде высокий, тонкий, как жердь, Фергюссон быстро наклонился и ухватил его за шкирку. Ризеншнауцер, однако, проявил характер. Ловко извернувшись, он впился ему в ногу, а Марта огрела дубиной по рукам. Завопив от боли, Фергюссон с проклятиями покатился по земле.
        Поднялась буря возмущения. Кто-то крикнул, что девчонка совсем обнаглела и её надо проучить. В руках у наступавших мужчин появились палки. Дело принимало дурной оборот, но тут вмешался Джексон, командир экипажа авиалайнера.
        - Всё, довольно! - решительным тоном сказал он, вставая рядом с Мартой. - На собаку пусть никто не зарится. Она будет жить! Поверьте мне, она нам ещё пригодится, - его лицо искривила презрительная гримаса. - Постыдитесь! Вы думаете, она, - он обнял Марту за плечи, - не хочет есть? Хочет, да ещё как! Она ещё ребёнок, ей надо расти, и в пище она нуждается больше вас. Однако она не набросилась на существо, которое пришло к нам, спасаясь от одиночества, - и мгновенно смягчившись, улыбнулся Марте: - Ты её как-то уже назвала?
        - Да, Сильвой. Потому что это девочка.
        - Красивое имя. Я думаю, Сильва всем нам станет надёжным другом.
        Джексон как в воду глядел. Собака стала неизменным помощником на охоте. С её участием добычу стали приносить почти каждый день. Самым лучшим образом она проявила себя и при пастьбе овец. Чабаны только давали указания, а она выполняла всю работу, направляя отары, куда требовалось. Проделывала она это с большим желанием. Обегая отару, она обычно ограничивалась лаем и лишь самых бестолковых потчевала весьма чувствительными покусываниями.
        Прошло время. От длительного употребления столовые ножи сточились или сломались. Их заменили заострёнными камнями, которыми стали разделывать туши животных, обрубать ветви деревьев для изготовления оружия и разных черенов и рукояток. Используя как мотыги, камнями рыхлили землю в приствольном круге плодовых деревьев.
        Как и Пётр Васильевич с Игорем, в стойбище изготавливали посуду из обожжённой глины и шили кожаную одежду. Из овечьей шерсти валяли войлок, который применяли для утепления вигвамов и в качестве половиков. Среди женщин нашлась мастерица, умевшая прясть и вязать. Это ремесло у неё переняли другие, и на многих появилась довольно удобная шерстяная одежда ручной вязки. В зависимости от толщины нити и способа вязки такая одежда могла быть плотной и тёплой, хорошо защищавшей от холода, или, наоборот, тонкой, лёгкой, почти невесомой.
        Люди накапливали опыт возделывания плодовых насаждений, и урожаи в садах неуклонно возрастали. Финики, сушёный инжир, курага из персиков и абрикосов не переводились. Фрукты, свежее мясо, овечий сыр стали основой питания. Есть стали досыта, а голод первых месяцев ушёл в область преданий. Жизнь наладилась и устоялась, и ничто не предвещало новой беды.
        А она не замедлила нагрянуть. Однажды ночью в спящее стойбище ворвались какие-то воинственные люди и захватили его. Сделать это было несложно. У переживших аварию прежде не было врагов, поэтому они не выставляли часовых и не высылали дозоры.
        Нападавших было несколько десятков, они имели дикий вид и отличались крайней жестокостью. Предварительно они окружили селение со всех сторон. Условленный свист стал сигналом к атаке. В тот же миг оцепеневшую ночь пронзили жуткие вопли и улюлюканье, и тёмное небо прочертил рой горящих стрел. В двух или трёх местах вспыхнул пожар. Замелькали тени, послышался топот многочисленных ног, треск ломающихся стропил, на которых покоились крыши вигвамов, наполненные ужасом крики женщин и плач детей. Перепуганных, не успевших опомниться ото сна обитателей стойбища с хохотом и гиканьем выволакивали из жилищ, били, швыряли наземь. Мужчины вступались за своих жён, которых подвергали насилию прямо у них на глазах, и тут же падали под градом ударов.
        Лишь в центре стойбища вспыхнула яростная скоротечная схватка. Джексон и с ним ещё семь человек, за полминуты до нападения поднятые тревожным лаем Сильвы, сбились в крохотную когорту и оказали вооружённое сопротивление. Но враг многократно превосходил по численности, и почти все защитники стойбища были быстро перебиты. Уже мёртвым им отрубали голову и вспарывали живот.
        Джексон дрался до последнего.
        - Всем уходить! - кричал он, отбиваясь от наседавших врагов. - Встреча на перевале Сент-Рошаль! На перева…
        Страшный удар по голове оборвал его на полуслове.
        Все, кто ещё оставался на свободе, покинули стойбище и бежали на запад в направлении, указанном Джексоном. На перевале Сент-Рошаль собралось шестнадцать человек, считая и детей. Остальные или погибли, или попали в плен.
        При свете дня они увидели, как внизу, в долине, по их следам движется вражеский отряд.
        Ускоренным маршем беглецы устремились дальше на запад, стараясь уйти от преследования. Сначала показалось, что это удаётся, и отчаяние уступило место надежде на спасение. Но к вечеру многие, особенно женщины, выбились из сил, и погоня вновь стала приближаться. Детей, а их было трое, несли по очереди. Хоть и невелик был их вес, но они затрудняли движение, руки ныли от длительной ноши. У беглецов не было ни крошки еды, и предательская слабость всё заметнее напоминала о себе.
        Враги же взяли с собой запас продовольствия. Марта, отличавшаяся особой зоркостью, различила, как они наскоро перекусывали у ручья и запивали водой. Погоня была устроена по всем правилам военного искусства и была рассчитана на длительное время - на такое, какое потребуется, чтобы догнать беглецов и пленить их, хотя бы это заняло несколько суток.
        День подходил к концу. Низкое слепящее солнце заслоняло далёкий край земли. Наконец оно потонуло в лиловом тумане, за ним погас и туман, и наступила ночь. Некоторое время беглецы, спотыкаясь, ещё шли в темноте, но вот женщины одна за другой стали валиться с ног, и Уиллис, принявший на себя старшинство, дал команду сделать привал.
        Горы, окружавшие долину гейзеров, остались далеко позади, а здесь было их холмистое предместье, поросшее где молодым лесом, где кустарником, а где одной жёсткой колючей травой. На отдых расположились на западном склоне одного из холмов. Он закрывал от преследователей и создавал иллюзию некоторой безопасности.
        Спустя час в той стороне, где осталось стойбище, поднялся рогатый месяц, ночная мгла слегка рассеялась, и сквозь неё проступили облитые голубым сиянием неясные складки местности. Все, за исключением Уиллиса, спали. Он сидел на вершине холма, вглядываясь в объятую сном фантасмагорическую картину, и пытался осмыслить случившуюся с ними очередную трагедию. Что за люди напали на стойбище? Откуда они взялись? Почему они так враждебны? Недавние сцены в стойбище представлялись кошмаром из каменного века.
        В полночь Уиллис разбудил сначала Свенсена, а за ним и остальных мужчин. Несколько глухо сказанных слов, и четверо из них, обогнув холм, исчезли в ночи.
        Шли молча, стараясь ничем не выдать своего присутствия. Волнения не было - эмоции умерли, осталось только понимание необходимости задержать врага. Преодолев какую-то гряду, они увидели в низине, в километре от себя, огонёк костра. Снова двинулись вперёд. Последнюю сотню метров преодолевали ползком.
        И вот чужой лагерь перед ними как на ладони. Хорошо видны костёр и спящие тела, распростёртые вокруг. И одинокая фигура часового, который сидел, поддерживая огонь. Иногда, вскинув голову и вглядываясь в темноту, он прислушивался и, помедлив, возвращался в исходное положение. По правую руку от часового - ворох сучьев. Вот он взял несколько из них и подложил в костёр. Огонь съёжился, чтобы затем, продравшись сквозь клубы дыма, вспыхнуть ещё ярче. Раза два часовой ронял голову на колени, но, одолевая дремоту, распрямлялся. Было далеко за полночь, и ему, конечно, хотелось спать.
        Дав знак товарищам оставаться на местах, Свенсен стиснул в зубах финку и пополз к костру. Это именно он предложил применить против вражеских воинов их же тактику ночного нападения, и он же оговорил, что возьмёт на себя самое ответственное.
        Свенсен был осторожнее кобры, ползущей к своей жертве. Ночную тишину нарушал лишь шелест листьев в кустах да журчание ручья, протекавшего по ту сторону костра. Чем ближе он подбирался, тем звонче становилось журчание. Это было как нельзя более кстати - он надеялся, что звуки бегущей воды перекроют шорох, который мог быть вызван его движением.
        Когда до костра осталось несколько шагов, он поднялся и, наметив промежуток среди спящих, метнулся к часовому. Молниеносный охват левой рукой, ладонь зажала бородатый рот, и в тот же миг финка сверху вниз легко, по самую рукоять, вонзилась в ямочку между основанием шеи и ключицей. Два-три всхлипа, судорожные движения рук и ног, и Свенсен опустил обмякшее тело на землю. Из полумрака появились трое его товарищей: Фергюссон, Рейли и крепкий коренастый француз Дюмолен. Вытащив из-за пояса убитого нож, Свенсен бросил его французу как самому надёжному.
        Началась кровавая работа. Всё делалось беззвучно, на затаённом дыхании. Короткий замах, тусклый блеск металла в свете луны, и одним вражеским воином становилось меньше. В считанные секунды вооружились все четверо.
        Убив часового, Свенсен повернулся к спавшему рядом человеку и склонился над ним. Это был парень лет двадцати. Он лежал на спине, сцепив руки на животе. Во сне всё злое сошло с его лица, и губы дрожали в трогательной невинной улыбке. Свенсен осторожно потряс его за плечо. Всё ещё улыбаясь, парень открыл глаза, и финка дважды вошла в левую часть его открытой груди. Слабо охнув, парень подался было к Свенсену, но спустя мгновение безвольно повалился обратно на травяное ложе и затих. Точно так же Свенсен прикончил ещё одного.
        И тут раздался ужасный предсмертный крик. Кто-то из товарищей Свенсена, то ли Фергюссон, то ли Рейли, поторопился и нанёс удар прежде, чем разбудил свою жертву, и человек закричал во сне. Они были всего лишь пассажирами, потерпевшими крушение, а не профессиональными убийцами, и потому не смогли довести начатое до конца.
        Только что недвижимый лагерь схватился за оружие. Ночь захлестнули яростные крики, раздававшиеся с обеих сторон, их сопровождали хрипы и стоны раненых. Свенсен наносил удары налево и направо, стараясь прорваться к товарищам, кричал, что надо отходить, но отходить было уже поздно - Дюмолена, Фергюссона и Рейли окружили, и над их головами замелькали дубины и каменные топоры.
        Вскоре с ними было покончено, и вся мощь вражеского отряда обратилась против Свенсена, оставшегося в единственном числе. Он сражался точно лев, желая одного: убить как можно больше этих ненавистных кровожадных существ, только внешним обликом походивших на людей. Но силы были слишком неравны, и продолжение схватки влекло за собой только бессмысленную гибель. Он заметил, что его стараются обойти, и стал быстро отступать. За спиной под кручей зашумел ручей. Оттолкнувшись от края обрыва, Свенсен сделал гигантский прыжок и приземлился на другом, пологом берегу. Кубарем полетел он дальше, пересчитывая неровности почвы, вскочил и бросился к темневшим невдалеке зарослям кустарника.
        Сзади раздался хор неистовых воплей, плеск воды, треск сучьев. Просвистело несколько стрел, одна из них ударила в бедро, и нога сразу отяжелела. Он слышал, как приближается погоня, и хотел уже остановиться и встретить смерть лицом. В этот момент на луну набежала туча и спасительная тьма скрыла его из глаз преследователей.
        До своих Свенсен добрался только под утро. Он весь был в струпьях запёкшейся крови, своей и чужой. Вид его был ужасен. Его не спрашивали, что случилось с тремя остальными - всё было и так понятно. Никто не плакал. Слёзы перегорели.
        Джон Уиллис осмотрел его раны и наложил повязки с листьями полыни, обладающими противовоспалительными и заживляющими свойствами. Закончив, он поднял глаза и встретился с понурыми взглядами соплеменников.
        - Ну, надо идти, - сказал он, тем самым ответив на обращённый к нему немой вопрос: что делать дальше?
        Ни в этот день, ни в последующие погони не было замечено. Видимо, у ватаги, оставшейся возле ручья, оказалось много раненых и ей стало не до беглецов. Опасность плена отдалилась, и изнурительные маршевые броски сменились более спокойным, размеренным движением.
        Они взяли ориентир на северо-запад, склоняясь больше к западу. Там, по их представлениям, должна была находиться Европа, то есть их родина. У них возродилась надежда на возвращение в цивилизацию, в старый добрый мир. Фантазия рисовала преисполненные счастьем картины былого: словно наяву, виделись оживлённые улицы городов, лица друзей, слышались удивлённые приветственные возгласы - беглецы улыбались в ответ и устремлялись к манившим их видениям.
        У них не было огня, а из оружия имелась только финка. Во время нападения дикарей на стойбище они выбежали из вигвамов полуодетые, и то, что на них было, и составляло всё их имущество. Территория, которой продвигались беглецы, была пустынна, и они страдали от жажды и голода. Не раз им грозила смерть, но в критические моменты Провидение, сжалившись над ними, выводило их то к финиковой пальме, то к источнику воды.
        Встреча с Игорем явилась счастливым предзнаменованием и вселила в них новые надежды. На двадцать девятый день совместного пути он привёл их к заливу.

* * *
        Пётр Васильевич был так рад появлению людей, что забыл попенять сыну за его полуторамесячное отсутствие. Игорь знакомил его с каждым, называя по имени, а он, словно онемев, был способен только робко кланяться и пожимать протягиваемые руки. Когда к нему вернулся дар речи, он сказал сыну, что, вероятно, надо готовить обед. Игорь, однако, сказал с едой не спешить: последний переход был непродолжительным, перед тем как проделать его, они сытно позавтракали. Прежде всего им надо помыться с дороги. Вот помоются, тогда можно приниматься и за еду.
        На берегу ручья, несколько дальше места, до которого доходила самая высокая приливная волна, стояло нечто вроде хижины. Это была баня, единственное, что отец с сыном построили за время своего пребывания у залива.
        Содержание тела в чистоте было неотъемлемой частью их обихода. Ещё в первые недели проживания в трюме баржи нестерпимый зуд вынудил их вспомнить о банных процедурах, и они стали мыться с головы до ног не реже одного раза в полмесяца. Воду грели в ведре. Золы было хоть отбавляй; её заливали кипятком в лоханке из обожжённой глины, получая щёлок, заменявший им мыло. В штабелях дров, которыми они набили трюм баржи, нашлось несколько липовых сучьев. Содрав с них кору и отделив от неё более мягкие внутренние слои, они изготовили настоящие мочалки. Мылись в дальнем от отверстия топки углу, образованном бортом баржи и переборкой, там, где печной боров переходил в трубу и было всего теплее. Ко всему прочему вода, которой они ополаскивались, находила в том месте какой-то сток и бесследно исчезала в песчаном полу.
        Поселившись у залива, они чуть ли не ежедневно купались в нём. И один раз в десять дней грели воду, готовили щёлок и под открытым небом у ручья мылись более основательно.
        И всё же это было не совсем то, чего требовали душа и тело. Пётр Васильевич мечтал о настоящей бане, о такой, какая стояла у них в огороде в Тихомирове. Не единожды заводил он разговор о её строительстве, но Игорь только отмахивался.
        - И так сойдёт, - говорил он.
        Пётр Васильевич не настаивал. Он ждал, когда идея строительства овладеет и Игорем.
        Ждать пришлось не так уж долго. В один из помывочных дней они развели у ручья костёр, согрели воду и приготовили щёлок.
        Разоблачившись первым, Игорь опустился на колени перед деревянным корытцем со щёлоком. Попробовал рукой, не горячо ли. Было в самый раз.
        Глубоким мягким ковром стелилась под ногами трава. Слева догорал костёр. Справа доносился тонкий говор ручья. За спиной тихо шелестели у песчаного берега, переливались тысячами солнечных зайчиков голубые волны залива. В отдалении за скалами шумел морской прибой.
        Смочив волосы щёлоком, Игорь запустил в них пальцы и быстрыми скребущими движениями побежал ногтями по коже головы.
        Он не обратил внимания, как смолкли птицы, прекратилось всякое движение воздуха и природа замерла в ожидании чего-то необычного. Внезапно солнце скрылось за тучами и с моря долетел резкий порыв ветра. И почти сразу же стеной обрушился холодный ливень с градом.
        Если Игоря ливень застал врасплох, то Пётр Васильевич вовремя заметил перемены в погоде. Пока сын намыливал волосы щёлоком, он оделся и бегом припустил к пещере. Под ливень он попал только перед входом в неё, а ударов града почти не испробовал.
        Зато Игорю досталось. Градины были с голубиное яйцо, а некоторые и крупнее, поэтому шишки и ссадины разукрасили его со всех сторон. С воплями и проклятиями, голый, ворвался он в пещеру, прикрывая голову скомканной одеждой.
        - О-о, дьявол его забери, да что это такое?! - кричал он, уже оказавшись под сводами пещеры. - Как пошло молотить, не пойму ничего, только бум, бум, да по голове, по голове! Глаза щёлоком ест - не могу разлепить. Зову тебя, а тебя и след уж простыл. Вот попал так попал.
        Пётр Васильевич сидел на корточках у еле тлевшего костра, грел ладони, смотрел, как хлещет за входом ливень и подпрыгивают градины, и, казалось, не слышал того, что выкрикивал сын. Он думал о посевных участках. Два дня назад был закончен сев пшеницы. Хорошо, всходы ещё не появились, иначе град полностью погубил бы их; тогда надо было бы проводить повторный посев, а на это пришлось бы истратить зерно, оставленное на выпечку хлеба.
        Одевшись, Игорь сразу успокоился и даже рассмеялся.
        - Ладно, поделом мне, - сказал он, присаживаясь рядом с отцом. - Говорил ты, чтобы баню строить, а я - «нет, не надо». Сейчас под крышей-то в ус бы не дули - мылись бы себе да, глядишь, и парились бы. Короче, пап, давай баньку-то построим. Как ты, не передумал ещё?
        Сказано - сделано. Не прошло и месяца, как баня была готова. Сладили они её по чёрному - так, как было у них в Тихомирове. И вообще они старались, чтобы она как можно больше походила на прежнюю их баню. Они соблюдали те же размеры, приделали такой же рубленый предбанник. Наружный вход, как и в былое время, был с северной стороны, а окно смотрело на юг. Печку сложили в северо-восточном углу, а полок примостили впритык к ней - в северо-западном. Каменка была не сверху печи, а сбоку её, в большой кирпичной печурке.
        Но были и отличия, которых невозможно было избежать. Крышу для простоты сделали не двух, а четырёхскатную - шатровую, и крыта она была не тёсом, а толстым слоем тростника, придавленным сверху тонкими длинными жердями.
        Ну и других отличий было полно. Окно сделали поменьше и вместо стекла затянули его сшитыми в единое целое оленьими пузырями, предварительно тщательно, до тонкости размятыми в золе. И котёл, разумеется, был не чугунный, а из обожжённой глины. Но размерами он не уступал тому, прежнему и, как и тот, вмещал в себя вёдер пять воды. Двери висели не на металлических, а на деревянных петлях.
        Берёза в этих краях не произрастала. Но кое-где в горах попадался дуб, и в ход пошли дубовые веники.
        Париться любили оба. Пар, причём сухой, был такой жаркий, что обжигало уши и воздух не шёл в лёгкие.
        Поддав в каменку, отец с сыном забирались на просторный полок и млели там, исходя обильным потом. Доведя себя до нужной кондиции, они срывались с места и выскакивали вон, под открытое небо. В нескольких шагах от бани ручей расширялся и образовывал бочажок, со дна которого били сильные ключи, отчего вода в нём была ледяной. Они с разбега прыгали в этот бочаг и, вопя от восторга, окунались в него и раз, и другой, и третий.
        Освежив себя, снова устремлялись в баню. Зачерпывали из котла и поддавали в каменку баклажку-другую кипятка. В ответ из тёмного жерла жахало раскалённой, уходившей под потолок воздушной волной. Начинался второй сеанс испытания экстремально высокими температурами, на этот раз с применением дубовых веников. Хлестали сами себя и друг друга, не зная удержу. Листья с веников летели во все стороны, прутья оголялись и рассекали кожу, а отец с сыном, поддаваясь какому-то исступлению, ничего не замечали.
        Плохо было только со щёлоком, которым мыли голову. Он разъедал кожу, и после него лицо долго ещё оставалось крупнопористым и дряблым, похожим на рогожу.
        Однажды, вернувшись с охоты, Игорь застал отца за необычным занятием. Пётр Васильевич проделывал какие-то опыты с золой и животным жиром.
        - Что это ты делаешь? - спросил Игорь с недоумением.
        - Что делаю? Мыло варю.
        - Мыло?! Гм, и ты думаешь, у тебя что-нибудь получится?
        - А почему бы и нет. Ведь кто-то когда-то мыло уже изобретал, верно? Ну а мне-то проще. Во-первых, я знаю, что хочу получить. Во-вторых, составы, которые надо применить, мне тоже примерно известны.
        - Вот именно, что примерно.
        - Да, но основные из них - жир и зола - у меня есть!
        - А толку-то! Я тоже где-то читал, что в мыловарении применятся поташ, который можно получить из золы. Но ты даже не знаешь, что он собой представляет. Ты в глаза его не видел. Как и я тоже.
        - Вот большая беда - не видел! Не сомневайся, будет и поташ, и всё остальное.
        - Так людям, чтобы изобрести мыло, века понадобились! Ты тоже сто лет будешь с этим возиться, да? Брось-ка ты.
        Неверие сына в затею с мылом досаждало Петру Васильевичу, и ему хотелось рассердиться. Но голубое небо, ласковое солнце, сладкие травные запахи равнины так разнеживали, что выйти из себя было невозможно. Поэтому Пётр Васильевич только улыбнулся и сказал:
        - Вот что, друг сосновы лапти, ты мне не мешай. Я буду заниматься своим делом, а ты - своим. Договорились?
        Первые варки дали ни на что не годную вонючую тёмно-коричневую жидкость. Но неудача не обескуражила экспериментатора, и он продолжал проводить опыт за опытом.
        Ему долго не везло. Жидкость, которую он получал, даже полностью остынув, не затвердевала. Петру Васильевичу же хотелось получить настоящее твёрдое мыло.
        Только месяца через три одна из варок дала твёрдую массу. Она была жёлто-коричневого цвета, резалась ножом и, как пластилин, поддавалась лепке. Но она совершенно не мылилась.
        Тем не менее Пётр Васильевич понял, что находится на верном пути. Он сделал недельный перерыв, надеясь за это время найти правильное решение.
        И правда, последовавшие затем варки дали продукт, близкий к банному мылу. Оно было немного темнее и мягче того, каким они когда-то пользовались, издавало древесно-сладковатый аромат и прекрасно мылилось. Остывая, полученная масса густела. Пётр Васильевич разрезал её на равные части, которым придавал затем форму овальных брикетов.
        Потом стало выходить мыло, напомнившее им простое земляничное - тот же цвет, тот же запах, те же моющие свойства.
        - Ну, это предел, - сказал Игорь, оценивая новую продукцию. - Лучше в наших условиях получить невозможно.
        - Ты так считаешь? - проговорил Пётр Васильевич. - Напрасно. Я за это дело серьёзно ещё и не брался. У меня тут есть кое-какие намётки; вот погоди, мы с тобой такое изготовим!
        Пётр Васильевич сдержал слово. Прошло ещё несколько месяцев, и у них появилось мыло, которое не просто очищало кожу - оно холило, питало её, делая более гладкой и упругой.
        - Такого не только в Тихомирове - нигде, наверно, никогда не было! - с восхищением сказал Игорь. - Это что-то новенькое в мыловарении. А пахнет, пахнет-то как!
        Действительно, полученная продукция была своего рода шедевром кустарного производства. Поэтому Петру Васильевичу не стыдно было протянуть прибывшим к заливу людям душистые белые и зелёные куски этого мыла.

* * *
        И вот баня истоплена. Игорь не пожалел дров - с расчётом, чтобы жара хватило на всех. Подождав, пока сойдёт угар, он помыл пол и, выглянув из предбанника, крикнул, призывно махая рукой:
        - Эй, Уиллис, Свенсен, О’Брайен, заходите, пора!
        По тихомировскому обычаю первыми, когда в бане особенно жарко, мылись мужчины, а затем уж, поочерёдно, женщины с малыми детьми и старики.
        Пропустив мимо себя всех троих, Игорь зашёл сам и закрыл за собой дверь.
        - Ну что, начнём? - сказал он, окидывая ободрительным взглядом сотоварищей.
        У западноевропейцев было смутное представление о том, как надо мыться в русской бане, тем более сделанной по чёрному. Игорь предупредил, что стен лучше не касаться - от постоянного задымления при топке они прокоптились и пачкали сажей. В основном жестами, он объяснил, как пользоваться веником, для чего предназначен полок, как поддавать пар и так далее. Наука, которую он преподал, оказалась несложной, и вскоре все четверо с уханьем и кряканьем парились, нахлёстывая себя вениками и соревнуясь, кто дольше выдержит высокую температуру.
        Напарившись, они выскакивали из бани и один за другим с разбега прыгали в ручей, в середину бочага.
        О’Брайен поначалу замешкался на бережку, непонятно залопотал по-своему и приложил руку к левой стороне груди.
        - Сердце, сердце, - с улыбкой пояснил Уиллис Игорю. - Он опасается, что его сердце не справится со стрессом, который возникает из-за перепада температур.
        - Справится, - решил Игорь и лукаво подмигнул Свенсену, только что вылезшему из воды. Тот понял его и в знак согласия едва заметно повёл головой сверху вниз. Внезапно набросившись на О’Брайена, они повалили его, ухватили за руки и ноги, раскачали и бросили в бочаг. Отчаянно-шутливый вопль, шумный плеск воды, О’Брайен ушёл в глубину и тут же, оттолкнувшись от дна, до пояса вынырнул на поверхность.
        - О-о! - возбуждённо закричал он и, окунувшись ещё несколько раз, стал выбираться на берег, при этом улыбаясь и что-то приговаривая на английском.
        - Понравилось ему или нет? - спросил Игорь у Уиллиса и из его ответа понял, что купание в ручье доставило О’Брайену райское наслаждение.
        Сразу всех женщин баня вместить не могла, поэтому они разделились на две партии. Последними мылись матери с детьми. Для малышей Пётр Васильевич выделил оранжевое мыло, обладавшее особенно щадящими моющими свойствами и наиболее годившееся для чувствительной детской кожи.

* * *
        Солнце прошло половину пути от зенита до горизонта, когда Пётр Васильевич объявил, что «стол» накрыт.
        Прямо на траве, недалеко от входа в пещеру, были расстелены шкуры животных, уставленные различными кушаньями. Пётр Васильевич и его помощницы - а в этом качестве поочерёдно побывали все женщины - потрудились на славу. Были приготовлены блюда из оленя и фазанов, которых Игорь подстрелил на подступах к заливу: шашлыки, пельмени, отбивные котлеты, печень жареная и тушёная, жаркое из фазана по-итальянски и фрикасе из фазана по-ирландски. Неплохим дополнением к ним стали рыба жареная, отварная и запечённая в золе, черепаший суп и варёные крабы и кальмары. Одни из этих блюд были поданы под белым соусом с яйцом и вином, другие с гарниром из жареного дикого лука, третьи вообще без каких-либо добавок, в чистом, так сказать, виде. По всей длине «стола» горками возвышались изюм, финики, орехи, цитрусовые, бананы, стояли плошки со стопками сотового мёда, кувшины с виноградными и финиковыми винами.
        Расположились кто как: одни сидели на коленях, другие - по-турецки, третьи возлежали, как это было принято когда-то в древнем Риме.
        Игорь удивился, насколько изменились после бани его спутники: все разрумянились, помолодели. Женщины превратились в настоящих красавиц; хорошее мыло сняло серый налёт длительного путешествия, кожа у всех стала нежной, персиковой. Тщательно промытые волосы волнами ниспадали на плечи у одних и были уложены в изящные причёски, скреплённые тонкими кожаными ремешками или гибкими стеблями трав у других.
        Пётр Васильевич разлил вино по бокалам, больше походившие на обычные чашки с широким дном. Ему и предложили произнести первый тост. Он застеснялся и стал отнекиваться, но все с ожиданием смотрели на него и поощряли улыбками. Уиллис что-то сказал Марте, она - Игорю, а он перевёл отцу, мол, ты хозяин застолья, тебе и слово. Тогда Пётр Васильевич собрался с духом и сказал:
        - Выпьем за то, чтобы подобные встречи происходили и впредь, - на этом его красноречие иссякло, он замолчал и выпил до дна.
        Игорь перевёл сказанное отцом Марте, а она перевела на английский. Раздались аплодисменты, одобрительные возгласы, послышались звуки чоканья. Бокалов было всего четыре, и они пошли по кругу.
        Марта сидела слева от Игоря. С ней произошло ещё более чудесное превращение, чем с остальными женщинами. Черты её лица смягчились, и она стала такой красавицей, что Игорь боялся посмотреть в её сторону. А она, не замечая смятения соседа, оживлённо делилась своими впечатлениями о заливе, о море, о Петре Васильевиче и его бороде.
        - Ты знаешь, - говорила она между прочим, - ваша баня доставила мне истинное наслаждение. А мыло… у него запах, как у букета роз. Извини за откровенность, но у меня ощущение, будто я впервые помылась по-настоящему. Впервые после той ванны, которую приняла в Вене перед полётом. Так легко дышится - тело словно поёт. В долине гейзеров… Мы там мылись в озере, но это было совсем не то. А Пётр Васильевич - он такой милый. Как тебе повезло - у тебя есть отец. Но вы с ним совсем не похожи. Разве только глазами и одинаковым разлётом бровей.
        Игорь улавливал смешанный запах её чисто вымытой кожи и цветов, вплетённых в волосы. От близости девушки кружилась голова, смысл её слов ускользал, и какое-то чувство тревоги и волнения не давало ему покоя.
        Им тоже налили вина. Их глаза встретились поверх бокалов, и ему показалось, что между ним и Мартой проскочил разряд молнии. У Игоря перехватило дыхание, он не понимал, что с ним происходит, и, чтобы избавиться от наваждения, залпом выпил.
        А застолье шло своим чередом. Бокалы быстро перемещались. Вино заслонило беды и печали, развязало языки, шутки и смех уже не умолкали. Но пьяных не было. Пили понемногу, а больше закусывали, отдавая должное каждому блюду.
        Наиболее тонким ценителем вина оказался Джон Уиллис.
        - По вкусу - настоящие немецкие вина, - сказал он. И пояснил, обращаясь к Петру Васильевичу: - Немецкие - мои любимые. Как вам удалось получить такие?
        Он отпил немного из бокала, подержал вино во рту, погоняв его языком, и сделал глоток.
        - Прекрасно, великолепно! - воскликнул он. - Что-то сродни айсвайну. Айсвайн - один из лучших сортов немецких вин.
        Не понимая слов, Пётр Васильевич слышал положительные интонации, а пантомима, разыгрываемая Уиллисом, уточняла смысл сказанного. Он тоже улыбался, согласно кивал головой и предлагал налить из другого кувшина.
        - Пап, - сказал Игорь, - Уиллис спрашивает, как тебе удалось изготовить такое вино. Его интересует технология его производства.
        - Гм, технология! - Пётр Васильевич простодушно улыбнулся и небрежно махнул рукой. - Скажи ему, дело не в ней, а в особенностях климатических условий и сортах винограда.
        Пётр Васильевич рассказал, что вина он большей частью готовит из вызревшего, а также из заизюмленного винограда самого позднего сбора и что в качестве угощения он выставил и молодые, и которым уже несколько лет выдержки.
        Его внимательно слушали, а Марту, являвшуюся основным переводчиком, многократно переспрашивали, требуя дополнительных пояснений.
        Вина как нельзя лучше подошли к приготовленным кушаньям и навеяли воспоминания о канувшей в небытие цивилизации. Заговорили о том, как проводили те или иные праздники в Швеции, Англии, Ирландии. Марта рассказала о встрече Нового года на курорте в австрийских Альпах, как там всё было замечательно и как счастлива была их семья.
        Игорь слушал, не открывая рта. Уровень жизни в безденежном Тихомирове был неизмеримо ниже европейских стандартов. Их убогие вечеринки не выдерживали никакого сравнения с пышными гуляньями и карнавалами, о которых сейчас шла речь.
        Дети, насытившись, уснули, и их положили в тень кустарника на постельки из оленьих шкур. Чистенькие, розовенькие, они походили на ангелочков, и взрослые с умилением останавливали на них свои взгляды.
        Уже не притрагивались ни к рыбе, ни к мясу, снизили скорость вращения по общему кругу бокалы с вином, заторможенные пальцы нехотя выбирали на десерт фрукты и орехи. Однако никто и не заикался о прекращении застолья. Тревожное напряжение исчезло, все душевно расслабились, и каждому хотелось продлить состояние психологического комфорта.
        Но всему приходит конец. Солнце опускалось всё ниже. Вот оно коснулось моря и потонуло в нём. Быстро стемнело.
        На ночь расположились в пещере. Собаки улеглись у входа по ту сторону костра.

* * *
        Баня, роскошное угощение, доброжелательность старожилов, чудесная погода, впечатляющие виды на море и равнину так подействовали на западноевропейцев, что они сразу почувствовали себя как дома. Не прошли бесследно и рассказы Игоря об этом удивительном крае - все заранее были готовы принять его и сродниться с ним. Последние дни жили в предвкушении встречи с чем-то замечательным, но то, что они нашли, превзошло все их ожидания.
        В разговорах по пути к заливу заходила речь и о жилье. Игорь отвечал, что беспокоиться об этом нечего. Пещера, в которой они с отцом живут, просторная, и места в ней всем хватит. К тому же кроме неё в Птичьих скалах есть ещё подобные укрытия, и при желании можно поселиться в них.
        Ночь, проведённая в пещере, однако показала, что жизнь табором в замкнутом пространстве представляет очевидные неудобства. Поэтому после утреннего подъёма сразу же пошли осматривать другие пещеры. До одной из них было шагов сто пятьдесят, а до другой и того меньше. Пещеры эти значительно уступали первой размерами, но так же надёжно защищали от ветра и дождя.
        В дальней из них поселился швед Улоф Свенсен с женой и дочкой, а в ближней - семья ирландца Эдварда О’Брайена, также состоявшая из трёх человек: его самого, его жены и их трёхлетней дочери.
        Закончив с переселением, договорились об обеспечении едой. Свенсен и О’Брайен взяли удочки и сети и, оттолкнув от берега плот, двинулись на нём по заливу в надежде на богатый улов. Женщины разбрелись по берегу в поисках крабов и черепашьих яиц. Пётр Васильевич и Уиллис взяли цепы и пошли на ток молотить пшеничные снопы.
        Игорь и Марта вооружились луками и стрелами и, взяв с собой Цыгана и Сильву, отправились на охоту.
        День оказался на редкость удачным. Когда, ещё задолго до заката солнца, охотники вернулись домой, нагруженные кабанчиком и десятком крякв и серых гусей, возле недавно разведённых костров уже лежала богатая добыча: груда небольших, сантиметров двадцать длиной, рыбёшек и множество крабов и черепашьих яиц. Немного в стороне стояла большая корзина апельсинов и лимонов, которые Пётр Васильевич и Уиллис нарвали в ближайшей цитрусовой роще.
        Утром, после завтрака, каждый, отправляясь на промысел, захватил с собой по куску мяса, лепёшке и пригоршне фиников и изюма. Но к вечеру все изрядно проголодались и, вернувшись домой, без промедления принялись за приготовление ужина. Самые искусные взяли на себя роль поваров, а остальные взрослые были у них на подхвате. За час до заката солнца кушанья были поданы, и обитатели пещер приступили к трапезе.
        Всё было вкусно, но особенно хороша была уха из рыбёшки, которую наловили Свенсен и О’Брайен.
        - Эта рыба называется шари, - пояснил ирландец. - Взрослые особи превышают полметра. А мы наловили молоди. В этом возрасте вкусовые качества её наиболее высоки.
        - Ну вот, а мы её всегда выбрасывали, - с сожалением сказал Пётр Васильевич. - Всё боялись, как бы не отравиться. Мы ведь слышали, что в южных морях ядовитые рыбы далеко не редкость.
        - Ничего, теперь у вас есть возможность наверстать упущенное, - со смехом утешил его О’Брайен. - Шари здесь видимо-невидимо.
        Еды было вдоволь, и каждый ел столько, сколько мог осилить. И тем не менее всё одолеть было невозможно. Немало отдали собакам, часть потом съели за завтраком. Но погода стояла жаркая, скоропортящиеся продукты долго держать было нельзя, и значительное количество рыбы и мяса пришлось выбросить.
        В связи с этим было решено вести добычу в разумных пределах, чтобы понапрасну не истреблять животный мир и не создавать свалок.
        Как и у Петра Васильевича с Игорем, у новосёлов произошло разделение труда. Женщины в большинстве своём продолжали заниматься сбором яиц, поиском черепах и крабов. За ними закрепилось приготовление еды, шитьё одежды и разные другие домашние дела. Но больше всего им нравилось сопровождать Уиллиса к цитрусовым и финиковым рощам и винограднику. А Свенсен и О’Брайен всё больше приобщались к рыбалке. Чуть ли не каждый день они вставали на плот и уходили на полюбившийся им промысел. И не было случая, чтобы они возвратились без улова.
        - Молодцы, ребята! - говорил им Уиллис. - Во многом благодаря вам у нас такой богатый ассортимент продуктов. Входящие в состав рыбы белки и жиры легко усваиваются человеческим организмом и чрезвычайно полезны для него. Не случайно наши детишки стали такими крепкими и здоровыми. Вон какой румянец у них - во всю щёку.
        Как-то О’Брайен высказал мысль о строительстве другого, более прочного и совершенного плота - катамарана.
        Все мужчины загорелись этой идеей и рьяно взялись за сооружение нового плавсредства, не забывая, конечно, о повседневных текущих работах. В ход пошли и ножовка, и оба топора.
        Прошло около четырёх месяцев, и плот был полностью готов. В глазах Игоря он выглядел двумя параллельно расположенными, похожими на индейские пироги длинными поплавками, соединёнными поверху разными раскосами и поперечинами. Сверху эти крепёжные конструкции закрывала палуба с фальшбортами из стёсанных с боков и положенных один на другой брусьев, которые тянулись по всему её периметру. По периметру палубы протянули и поручни, уберегавшие от падения в воду. Поручнями служили верёвки, свитые из волокон дикой конопли. О’Брайен, который когда-то был неплохим яхтсменом, оснастил плот всеми необходимыми парусами, сшитыми из кожи. Мачта, паруса, поднимающийся под углом бушприт делали катамаран похожим на корабль.
        Провели ходовые испытания. Катамаран был довольно маневренен, мог идти против ветра и по скорости втрое превосходил своего предшественника.
        Всесторонне опробовав его, О’Брайен предложил взойти на его палубу женщинам, и они совершили по заливу увеселительную прогулку. Плавание под парусами, открывшаяся под необычным ракурсом панорама равнины просто околдовали их. Они ахали от восторга и высказали пожелание сделать такие прогулки регулярными.
        Осталось только придумать катамарану название. С всеобщего согласия его наименовали «Альбатросом».
        С вводом его в строй возможности рыбаков заметно возросли, залив же стал казаться тесноватым. Тогда О’Брайен предложил выйти в открытое море. Подготовив необходимые снасти, они дождались ночного берегового бриза, то есть когда ветер подует с суши в сторону моря, и при свете луны направили «Альбатрос» в горловину пролива.
        Наступило утро. Обитатели пещер волновались за смельчаков и почти всё время проводили на берегу, наблюдая за одинокой тёмной точкой среди волн. Она была малоподвижна, дрейфуя далеко возле линии, разделявшей море и небо. Но вот во второй половине дня рыбаки подняли паруса и, подгоняемые свежим морским бризом, взяли курс на берег. Без каких-либо осложнений они вошли в пролив, прошли его и пристали к берегу недалеко от устья ручья.
        Катамаран прибуксировал гигантскую чёрную рыбу. Когда ей вспороли брюхо, в нём нашли множество креветок, шари и летучих рыб.
        Свенсен и О’Брайен таяли под восхищёнными взглядами женщин.
        - Ну вы парни хоть куда! - говорили им. - Как вы одолели её?
        - Если не ошибаюсь, это чёрный марлин, - сказал О’Брайен. - Он был неутомим. Мы боролись с ним часов пять. Если бы не Свенсен, мне пришлось бы плохо, - помимо воли он подчёркивал свою главенствующую роль при поимке рыбы. Он показал крючок, сделанный из остатков Игоревой клюки. - Вы видите, какой он крепкий? Так вот, я думал, что он не выдержит, разогнётся.
        За первым выходом в море последовали другие, и с этого времени уловы стали ещё богаче и разнообразнее. Помимо рыбы, которая водилась в заливе, Свенсен и О’Брайен стали привозить тунца, золотую макрель, летучую рыбу… Иногда их добычей становилась акула, и вырезанные из неё плавники явились ещё одним дополнением к многочисленным кушаньям.
        По предложению Уиллиса в непосредственной близости от пшеничного поля, выше по течению ручья, был разбит сад, преимущественно из цитрусовых, финиковых пальм и винограда. Позже здесь также стали выращивать персики, манго, инжир и бананы. Прошло время, сад стал давать хорошие урожаи, и необходимость в походах к плодовым рощам полностью отпала.
        Из продуктов не хватало только хлеба и подсолнечного масла, производство которых ограничивали недостаточные посевные площади и не очень качественная обработка почвы. Землю приходилось вскапывать деревянными лопатами - железная давно сломалась, выращивание пшеницы и подсолнечника стало более трудоёмким и утомительным, а расширить площади под посевами до необходимых размеров уже не было сил.
        Женщинам копать землю Уиллис вообще запретил. Работа эта была так тяжела, что они могли подорвать на ней своё здоровье. Они только разравнивали деревянными граблями то, что вскапывали мужчины.
        Когда подходили сроки посевных или уборочных работ, Пётр Васильевич ставил в известность Уиллиса и тот привлекал к ним всё взрослое население. Все оставляли свои дела и трудились на плантациях.
        Надо сказать, что, поселившись у залива, Уиллис хотел было снять с себя старшинство и передать его Петру Васильевичу. Но за советами и при решении спорных вопросов шли прежде всего к нему. Его предложения всегда отличались разумностью, к нему прислушивались, и он так и остался всеми признанным лидером. По его предложению был избран парламент, состоявший из двух женщин и двух мужчин, который принимал наиболее важные решения или выносил ту или иную проблему на всеобщее обсуждение.
        - Давайте проведём референдум, - говорил в таких случаях председатель парламента.
        Сам Уиллис трудился наравне с другими и всегда с готовностью спешил на помощь, если в ней кто-то нуждался. Особенно часто его видели в паре с Петром Васильевичем. Он мог от темна до темна пропадать на пасеке или в саду и не брезговал никакой работой, даже нелюбимой всеми прополкой посевов.
        На третий день после прибытия к заливу Уиллис взялся за сооружение солнечных часов. Начав утром, к обеду он уже всё закончил. Оказалось, что по солнечным часам время можно определять с точностью до минуты. Кто бы ни проходил мимо, невольно бросал взгляд на их «циферблат». Поэтому в разговорах нередко стало звучать:
        - Вернусь минут через пять.
        Или:
        - Пойдём через полчаса.
        Или:
        - Начинаем в восемь утра.
        К людям вернулась их былая пунктуальность, дела стали более точно соизмеряться со временем.
        По просьбе Уиллиса Игорь изловил в горах несколько молоденьких козочек. Для них построили загоны, они вполне одомашнились и, когда объягнились, стали давать молоко, которого на первых порах, правда, хватало только детям. Но по мере увеличения стада росли и надои, и молоко стало идти и на выпечку хлеба, и на творог, и на изготовление сыров, в частности брынзы; последнюю ели почти каждый день.
        Как-то за сотню километров от залива Игорь увидел несколько овец с приплодом. Скорее всего, это были потомки домашних животных, которые выжили при землетрясении. Он приблизился к ним ровно настолько, чтобы не вспугнуть, и долго за ними наблюдал. Стадо оказалось больше, чем ему показалось первоначально. Он насчитал восемнадцать взрослых овец и баранов и с ними двенадцать ягнят. Ничего не подозревая, они мирно щипали траву. Ближе всех, боком к нему, медленно перемещался молодой барашек. Подстрелить его не составляло труда. Но он решил не убивать. Этих животных следовало изловить, чтобы заняться их разведением.
        В тот же день он обнаружил ещё одно стадо - по численности оно даже немного превосходило первое. Вернувшись домой, он сообщил о своём открытии.
        В район обитания овец отправились все мужчины. Выследив оба стада, они устроили облавы и отбили четырнадцать ягнят: трёх барашков и одиннадцать ярочек. Ягнята были подросшими и могли обходиться без материнского молока.
        Их доставили к заливу и, как и козочек, разместили в загоне. Месяц летел за месяцем, ягнята росли прямо на глазах, дело дошло до случки, а там и до окота. Условия содержания животных были прекрасны, они стали давать по два приплода в год, и численность их быстро возрастала.
        Игорь безотказно участвовал в посевных и иных кампаниях, выходил даже с рыбаками в море, но охота оставалась для него главным делом. Он давно уже научился бить без промаха, и стрела его летела так далеко, что скрывалась из виду. Марта неизменно увязывалась за ним, и Игорю льстила её привязанность. При хорошем разнообразном питании тело девушки налилось упругим здоровьем, формы её округлились и будоражили его естество.
        Он ловил себя на том, что любуется ею, и задавал себе вопрос, насколько хорош он сам.
        Он стал больше следить за своей внешностью. А начал с того, что ещё в первые дни появления западноевропейцев у залива решил сбрить себе бороду и сказал об этом Свенсену. Швед достал финку, находившуюся у него на хранении, и предложил свои услуги. Короткое полусточенное лезвие финского ножа было остро. Именно им снимали щетину мужчины из долины гейзеров.
        Игорь уважительно прищурился на представленный ему инструмент, однако отстранил его, нырнул в пещеру и, пробыв в ней с минуту, вынес узкий продолговатый футляр коричневого цвета.
        - Вас ист дас? - спросил по-немецки Свенсен. - Что это?
        - Открой и увидишь, - по-немецки же ответил Игорь.
        Свенсен раздвинул футляр, и в руках у него оказалась опасная бритва с жёлтой пластмассовой ручкой. Раскрыв её, он осмотрел блестящее, почти новое лезвие и попробовал его на палец.
        - Зер гут, - сказал он по-немецки. - Очень хорошо.
        Убрав финку, Свенсен показал Игорю, как пользоваться бритвой и как править её на кожаном ремне. Для наглядности он провёл ею несколько раз по ремню, поворачивая лезвие через обушок то одной, то другой стороной. Приготовив всё необходимое для бритья, он усадил Игоря на каменный валун, распарил ему бороду горячей водой, намылил и ловко снял её. У Игоря было ощущение, будто бритва гладит кожу, такой она была острой.
        Одна из женщин, Паола, неплохо владела ножницами. Она остригла Игорю волосы, спадавшие на плечи, и сделала ему отличную короткую причёску.
        - Ой, какой ты молоденький! - воскликнула Марта, увидев его в новом обличье.
        - И к тому же хорошенький, - заметила Паола, довольная своей работой.
        - Сколько же тебе лет? - спросила Марта.
        - Двадцать два.
        - Я думала, ты гораздо старше. Ты помолодел лет на двенадцать.
        - А сколько лет тебе?
        - О-о, много, я уже старуха - скоро будет девятнадцать.
        - Она ещё недавно была ребёнок, - сказала Анна, мать маленького мальчика, - а сейчас уже невеста, да какая ладная, сочная. Смотри, парень, не зевай.
        - Она слишком молода для него, - вмешалась высокая темноволосая Джоан, одна из женщин, бывших без мужчин и детей. - Посмотри лучше, Игорь, на меня. Видишь, какая я? Из нас получилась бы неплохая пара.
        - Поаккуратней, Джоан! - крикнула Паола. - Тебе не кажется, что ты ведёшь себя несколько раскованно? Раньше ты держала себя более деликатно.
        - Э-э, милая, присмотри лучше за собой! А то, я замечаю, ты кое к кому стала клеиться.
        - Ты многое замечаешь. Даже то, что Марта для Игоря «слишком молода». Для кого же тогда она по возрасту в самый раз? Ха-ха! Уж не для Питера ли, его отца, или для Уиллиса? Других-то женихов у нас нет.
        Игорь не слушал беззлобную перепалку женщин. Его интересовала Марта, прелестный пунцовый румянец на её щеках, блеск глаз, выражение лица. Его волновали её походка, совокупность движений всего тела, при звуках её голоса сердце его билось сильнее.
        Он знал, что тоже выглядит неплохо. Реплики на этот счёт он слышал от женщин ещё в пустыне, когда вёл этих людей за собой. Да и взгляды, которые он ловил на себе, о чём-то да говорили. Но его мучил вопрос, как он выглядит, будучи рядом с Мартой. Не проигрывает ли он в сравнении с ней?
        Наклоняясь над водой, он всматривался в своё отражение и всё искал, к чему бы придраться. Зубы у него сверкали исключительной белизной. Видимо, сказывался здоровый образ жизни вообще и обилие растительной пищи в частности, прежде всего апельсинов, обладавших высокими свойствами, очищающими полость рта. Не доверяясь полностью природе, он сделал и себе, и отцу зубные щётки, выстругав их из дерева и оснастив свиной щетиной. А в качестве зубного порошка использовал мел, залежи которого обнаружил в горах. Для смягчения его абразивных свойств он добавлял в него немного белой глины.
        Бронзовое от загара тело его отличалось безукоризненной чистотой; от Игоря приятно пахло морем, травами и немного дымом костра. Об этом ему тоже говорили. Ну а то, что он атлетически сложён, он и сам знал.
        Сомнения в своей внешности всё же тревожили его. Но достаточно было одного устремлённого на него взгляда Марты, как он совершенно забывал обо всём. Было только страстное желание общения с ней.
        Он сделал для неё в меру тугой лук, и хотя стрелы её летели не очень далеко, они довольно часто поражали выбранную цель. По истечении не столь уж многих дней Марта стала бить птицу влёт. Поначалу пернатые были её основной добычей. Но время шло, от постоянных упражнений в руках у неё появилась нешуточная сила, и Игорь сделал ей другой лук, почти такой же тугой, какой был у него. С новым оружием Марта могла охотиться и на оленя, и на кабана.
        Им нравилось быть вместе. Никаких запретов для этого не существовало, и они всё чаще, без собак, уходили на равнину или в горы, находясь там столько времени, сколько хотелось. На ночлег останавливались у ручья или озера, разводили костёр и готовили еду.
        Игорь мог уже сносно объясняться на немецком, частенько пересыпая его русскими и английскими словами. Они прекрасно понимали друг друга, возникавшие между ними разговоры доставляли им немалое удовольствие и могли продолжаться часами.
        25 апреля, спустя ровно восемь месяцев после встречи в пустыне, Игорь и Марта в очередной раз отправились на охоту. В полдень они расположились на отдых в тени апельсиновой рощи. Девушка сидела, прислонившись к стволу дерева. Он прилёг у её ног.
        - А что, Игорь, сильно ты тоскуешь по прошлой жизни? - спросила она, остановив взгляд на своём спутнике.
        - По прошлой? Как сказать… Я её почти забыл. Это было столько лет назад. Столько после этого было разного…
        - А хотел бы ты вернуться в тот, прежний мир со всей его благоустроенностью?
        - Не знаю, не думал об этом. Понимаешь, я привык ко всему нынешнему. Разве мне плохо сейчас? Никогда не чувствовал я себя таким свободным. Я иду куда хочу и когда хочу, я никому ничего не должен и подчиняюсь только собственным желаниям. Я каждый день охочусь и добываю зверя - мне интересен сам процесс охоты. У меня много вкусной и здоровой еды, какой не было в цивилизованном мире. Убив зверя, я ещё тёплого разделываю его и готовлю на огне. От такой пищи силы во мне - на троих. Всё живое в горах и на равнине - в полном моём распоряжении, всё мне подвластно, надо только не дать ускользнуть. От меня и не ускользнёшь - когда я захочу, я могу загнать оленя, потому что я выносливее.
        - И тебе не жаль людей, которые остались в том мире?
        - Почему не жаль? Погиб город, где я родился и вырос. Сегодня он был, а на другой день - раз, и нет его. Погибли мои родные… А в целом о тех людях что можно сказать? Слишком они возомнили о себе. Венец творения природы! Такая была самооценка человечества, правильно? А по сути оно, человечество, оказалось чем-то вроде песчинок, хрупким тончайшим налётом на поверхности Земли. Тряхнуло разок посильнее - и этого налёта не стало.
        - Но не потому ли это произошло, что человечество в своём развитии лишь чуточку не дотянуло до той грани, переступив за которую оно могло бы противостоять этой встряске, ну, например, как-то нейтрализовать астероид?
        - А может, оно этой грани и не должно было достигать? Может, эта встряска специально была устроена высшими силами, чтобы слегка остудить человечество с его излишним высокомерием. Может, изначально его предназначение было совсем в другом?
        - В чём же?
        - Да мало ли! Может, в сборе информации о состоянии, самочувствии планеты Земля. Чтобы эта информация снималась с нашего сознания и передавалась куда надо. А достоверность её гарантировалась бы множественностью датчиков, которые дополняли бы и перепроверяли один другого. Люди должны были выступать только датчиками, и ничем иным. А они, говорю, стали чересчур мнить о себе, являясь лишь перерождением задуманного изначально.
        - Но как же могла передаваться информация?
        - А как передавали её радиопередатчики? То же и с человеческим мозгом, сообщения из которого уходили независимо от воли человека и незаметно для него самого. В автоматическом режиме.
        - А что мы сейчас передаём высшему разуму? - спросила Марта, чему-то улыбаясь.
        - Мы - это кто?
        - Мы… Ну-у… человечество, то, которое сохранилось.
        - Нас осталось очень мало, и наши сигналы не могут дать полной картины о Земле. Раньше датчики, искажённо воспринимая окружающий мир, врали, выдавали совсем не те сведения, какие от них требовались. Поэтому их просто стёрли, как можно стереть запись с магнитной плёнки. Но не исключено, когда-нибудь, через века, появится столько датчиков, причём правдивых, что информация пойдёт качественная и в необходимом объёме.
        - А потом снова повторится катастрофа?
        - Кто его знает? Может, следующая цивилизация окажется умнее, смиреннее, будет хозяйствовать на Земле более осмотрительно, и её пощадят.
        Марта сорвала травинку, откусила кончик стебелька, сплюнула его и, хмыкнув с неопределённой интонацией, сказала:
        - И давно у тебя такие мысли?
        - Давно. Времени для размышлений хватало.
        - А тебе не кажется, - Марта стебельком пощекотала у Игоря за ухом и рассмеялась, когда он замахал рукой, отгоняя мнимую муху, - тебе не кажется, что твои рассуждения слишком заумны и они лишь плод чрезмерной фантазии?
        - Кажется, - Игорь приподнялся, сел рядом с девушкой и посмотрел на неё испытывающим взглядом.
        - Что ты так смотришь? - спросила она.
        - Ничего, - он отвёл глаза, и она почувствовала, что за внешним спокойствием в нём возникла какая-то натянутость.
        - А скажи, Марта, ты была замужем в долине гейзеров? - спросил он её.
        - Нет, не была. Один из мужчин склонял меня к замужеству, но… Он был слишком настойчив, и мне пришлось пустить в ход зубы.
        - Как это?
        - Очень просто. Он хотел взять меня силой, и я его укусила. Сильно. Доктор Уиллис потом зашивал ему щёку.
        - А кто он, этот мужчина?
        - Его больше нет. Его убили люди, захватившие наше стойбище.
        - Скажи, Марта, а ты укусила бы меня, если бы я сделал тебе предложение?
        Марта посмотрела на него долгим улыбчивым взглядом и отрицательно покачала головой.
        - Тебя? Укусить? Нет, ни за что и никогда.
        - Ну так будь моей женой!
        - Я согласна. Я так боялась, что ты это скажешь какой-нибудь другой женщине.

* * *
        По возвращении к заливу Марта и Игорь объявили о своём намерении пожениться. Новость встретили ликованием, но без особого удивления, как само собой разумеющееся. Стали готовиться к свадьбе.
        В назначенный день все собрались на лужайке между ручьём и пещерами. На этот раз кушанья и напитки громоздились не на шкурах, а на грубо сколоченных столах, составленных в один ряд, окружённый табуретками.
        Молодых посадили во главе. Невеста была в новеньком платье, связанном из крапивного волокна, отбелённого на солнце, - безрукавном, короткополом, с глубокими вырезами на груди и спине.
        - Отличное платье, в нём не жарко, - говорила она про свой наряд.
        Голову её украшал венок из трав с вплетёнными в него белыми благоухающими цветами.
        Чисто выбритый, аккуратно подстриженный жених был в своём обычном охотничьем одеянии.
        После первых же тостов Пётр Васильевич, а за ним и остальные, стали кричать: «Горько!» Молодые, не смея ослушаться, покорно целовались, и все видели, как робко и неумело они это проделывают.
        - Разве это поцелуи!? - слышались голоса. - А ну-ка, горько, горько, да как следует! - Смущённые молодые старались, как могли, но отсутствие опыта было видно невооружённым глазом.
        Довольная их безотказностью свадьба веселилась, пила и ела. О’Брайен, бывший большим мастером на всякие поделки, втихомолку, заблаговременно вырезал из коры дудочку и теперь весьма искусно играл на ней; Пётр Васильевич стучал в такт деревянными ложками, и все, включая детей и новобрачных, весело отплясывали под этот более чем скромный оркестр.
        Отплясав своё, Игорь попросил у О’Брайена его духовой инструмент, машинально обтёр ладонью мундштук, подумал немного… Все ждали, что он сможет сыграть; рассчитывали на пустяк, а он стал исполнять удивительно красивую мелодию. В первые мгновения, правда, он только прилаживался к дудке, а потом полился такой живой, энергичный и в то же время грустный, берущий за душу вальс, что не откликнуться на него было невозможно. Кавалеры пригласили на танец дам, и на лужайке возле столов закружилось несколько пар. Прежние навыки нисколько не забылись, движения были плавными и красивыми, танцевали со страстью и упоением. Часто меняя партнёрш, кавалеры не позволяли дамам подолгу томиться в одиночестве.
        Когда музыка смолкла, все подошли к Игорю и стали спрашивать, где он так хорошо научился музицировать, что это был за вальс, кто композитор… Это вальс «Наташа», сказал он, автора не помнит и что до катастрофы учился в музыкальном училище.
        Его попросили снова сыграть «Наташу», но он взялся за какое-то аргентинское танго - опять-таки весьма подвижное и щемящее. О-о, эти западноевропейцы были мастера танцевать! Не хватало только смокингов и бальных платьев. Игорь смотрел, с каким наслаждением и как изящно проделывают они разные па, и играл вновь и вновь, выдавая из дудки просто невероятное.
        Никто до этого и не подозревал о музыкальных навыках и способностях Игоря. В представлении окружающих он был всего лишь охотник, полудикарь, выходец из далёких приволжских степей. Тем более они были поражены виртуозностью его игры на столь убогом инструменте. Он раскрылся им совсем с другой стороны. Марта с гордостью смотрела на своего суженого и, приглашённая на танец, с неохотой покидала его.
        После свадьбы проживание вместе со всеми стало тяготить молодых, и это не осталось незамеченным. Но свободных пещер больше не было, и Уиллис внёс предложение о строительстве для них какого-нибудь жилища.
        Марта лично облюбовала место под застройку на лужайке, где проходила свадьба. Это был прямоугольник, к северу от которого находились сад и посевные площади, на востоке протекал ручей, к югу был берег залива, а на западе возвышались Птичьи скалы.
        За три недели жилище было готово. Это был настоящий домик с шатровой тростниковой крышей, двумя оконцами, закрывавшимися ставнями, и дверью, которая могла изнутри запираться на засов. В домике было две комнаты. Одна из них служила спальней, а другая - столовой, гостиной и всем тем, чего требовали те или иные обстоятельства.
        Свадьба Марты и Игоря послужила толчком к сближению ещё одной пары и… одного «трио».
        …Во время скитаний по пустыне после бегства из долины гейзеров особенно доставалось тем, у кого были дети. И мальчик, и девочки были слишком малы для длительных переходов. Но девочек несли их отцы - Свенсен и О’Брайен, а двухлетний Генри для своей матери стал непосильной ношей. Поэтому большую часть пути он восседал на плечах Джона Уиллиса. Он так привык к нему, что цеплялся за него, даже когда останавливались на ночёвку. Анна, мать маленького Генри, была безмерно благодарна Уиллису и молча вытирала слёзы, выступавшие от избытка признательности.
        С окончанием изнурительного похода дружба мальчика и мужчины не только не угасла, а стала ещё крепче. В любое время дня их можно было увидеть вместе, а ночью Генри, оставив мать, перебирался к Уиллису и, обняв его, так и засыпал рядом с ним. Волей-неволей Анна чаще, чем с другими, общалась именно с Джоном. Незаметно их отношения переросли в глубокое чувство, и свадьба молодых людей лишь подсказала, как выйти из создавшейся ситуации.
        Не успели смолкнуть разговоры по поводу первой свадьбы, как была назначена вторая. Новой супружеской паре тоже потребовалось жилище, и оно было построено - окно в окно напротив домика, в котором жили Марта и Игорь.
        Пётр Васильевич оказался в своей пещере один с тремя женщинами. Он побаивался оставаться с ними наедине и целые дни проводил в саду и на пасеке. В своё логово он возвращался, только когда становилось совсем темно. Неслышно пробравшись к постели, он замирал на ней, стараясь не выдать своего присутствия.
        - Питер и его гарем, - посмеивался О’Брайен, кивая в сторону необычного квартета и приглашая посмеяться остальных.
        Шутки шутками, а двое из женщин, высокая смуглая Джоан и пышненькая веснушчатая Паола стали оказывать Петру Васильевичу всё более явственные знаки внимания.
        Обе они были ладно сложенные симпатичные особы. Пётр Васильевич тоже был недурён собой. Он был ещё не стар - недавно ему исполнилось лишь сорок пять. Когда-то он много курил, постоянно подкашливал из-за этого и выглядел не совсем здоровым. Но его лёгкие и весь организм давно уже очистились от табачной копоти, он посвежел, сеточка морщин, обосновавшаяся на его лице, разгладилась, и ему никак нельзя было дать больше тридцать пяти. Он стал просто богатырём, под его кожей перекатывались мощные стальные мускулы. И он был высок ростом - для женщин это обычно немаловажный фактор. Несколько наособицу была лишь седина, обильно обметавшая его голову ещё в первые дни катастрофы. Но и она не портила его и даже придавала ему своеобразный мужественный шарм.
        В тот раз, когда Паола, войдя в роль парикмахерши, постригла Игоря, превратив его в настоящего красавца, Пётр Васильевич провёл ладонями по могучей шевелюре и бороде и подумал, что неплохо бы и ему избавиться от избыточной растительности. Паола поймала его рассеянный задумчивый взгляд и пощёлкиванием ножниц продемонстрировала готовность проделать с ним то же самое, что и с его сыном.
        Подстригаться - значит, на время отдаться в руки этой иностранки. Душа у него дрогнула, и он поспешил отказаться от предложенных услуг. Но желание изменить внешность возникло и мало-помалу взяло верх.
        На другой день он сам подошёл к Паоле и, робея, попросил подстричь и его. Ножницы и бритва быстро превратили аборигена из седого старика в весьма интересного мужчину. Сердце парикмахерши сладко заныло. Проделав основную работу, она, как могла, затягивала окончание стрижки, то приглаживая клиенту вихры, то просто лишний раз проводя пальчиками по его затылку. Она была на семнадцать лет моложе его, но разница в возрасте не помешала ей влюбиться в него со всей страстностью своей пылкой души.
        Она долго не давала воли своему влечению, и лишь заметив, что Джоан строит Петру Васильевичу глазки, попыталась обратить его внимание на себя. Но седовласый мужчина, казалось, не замечал женских чар и оставался холоден и неприступен. До времени она не форсировала события, но прошедшие свадьбы заставили её забеспокоиться: не поддастся ли Пётр Васильевич тенденции и не захочет ли жить семейной жизнью? А вдруг он остановит свой выбор на Джоан? Что тогда делать ей, Паоле? Нет, ей следовало быть расторопнее.
        Выбрав момент, Паола уединилась с ним и пошла на приступ. Она заявила, что не может жить без него и если он на ней не женится, то покончит с собой. Чтобы сбить с неё пыл, Пётр Васильевич стал отшучиваться, дескать, они и так живут в одной пещере и спят чуть ли не на расстоянии вытянутой руки, чего же боле? Но Паола не приняла шутливого тона, заплакала и сквозь слёзы молчаливым взором добивалась от него согласия. Тогда он выдвинул ещё один аргумент - разницу в возрасте.
        - Мне надо поискать другого, помоложе, так выходит? - смахивая слёзы, закончила за него Паола. - А где он, другой? Разве что попробовать отбить у Марты твоего сына? Оно бы и можно, да только не нужен мне никто, кроме тебя, понимаешь ты это или нет? А может, ты боишься не справиться со мной? - она приправила голос толикой презрения.
        - Я не справлюсь?! Да я… - Пётр Васильевич растерянно уставился на неё, не зная, что сказать ещё.
        - Да, не справишься! - уже утвердительно повторила Паола. - Старичок всё-таки. Напрасно я затеяла этот разговор.
        - Я старичок?! - Пётр Васильевич схватил её за плечи, и она вскрикнула от боли.
        - Что ты делаешь?! Раздавишь, - тяжело дыша, проговорила она и, когда он отпустил её, добавила: - Медведь, разве можно так с женщиной?
        - Прости.
        - Прощу, если женишься на мне. Так да?
        - Да.
        - Это точно?
        - Точнее некуда.
        Скорее всего, Пётр Васильевич сумел бы отвертеться, но прикосновения податливого женского тела помешали ему это сделать. Ну а дав согласие, он уже не мог пойти на попятную.
        В свою очередь Джоан, заподозрив неладное, тоже отвела Петра Васильевича для доверительного разговора и не отставала от него, пока не выпытала, о чём он секретничал «с этой вертихвосткой». Узнав, в чём дело, женщина так расстроилась, что с минуту не могла вымолвить ни слова. Он уже повернулся, дабы покинуть её, но она остановила его.
        - Стой, Питер! - сказала Джоан. - А как же я?
        - А что - ты?
        Внезапно молодая женщина схватила его руку и покрыла её поцелуями.
        - Питер, миленький, не оставляй меня одну! - с жаром заговорила она. - Ты же видишь - я так беззащитна. Пожалей меня, позволь мне быть с тобой. Не было и не будет более любящей жены, чем я!
        - Но я дал слово Паоле.
        - Ничего. Я согласна быть твоей второй женой.
        - Ты с ума сошла!
        - Я сойду с ума, если останусь одна. Сейчас я в более здравом уме, чем когда бы то ни было. Скажи «да», я стану твоей, и ты не пожалеешь. Посмотри на меня, - она подпёрлась рукой и повернулась кругом, - разве я не хороша?
        - Вы что, бабы, за меня взялись? - начал повышать голос Пётр Васильевич.
        - Да или нет! - стояла на своём Джоан.
        - Опомнись!
        Неожиданно она опустилась на землю и обняла его колени.
        - Что ты делаешь? - оглядываясь по сторонам, скороговоркой зашептал он. - Встань немедленно, слышишь?
        - Нет, сначала скажи.
        - Увидят ведь, что подумают о нас?
        - Мне всё равно. У них свои заботы, у нас - свои. Главное - ты и я.
        - Мне надо подумать.
        - О чём? Разве не ясно, что я не могу без тебя и мы предназначены друг для друга?
        - Мне надо подумать! - уже жёстче повторил Пётр Васильевич, и Джоан поняла - настаивать более опасно, чем отпустить его, не вырвав согласия.
        В тот же день он рассказал обо всём Уиллису.
        - Как ты смотришь на это? - спросил он. - Форменное безобразие, да и только.
        - Почему безобразие? - возразил Уиллис. - Просто считай, что тебе повезло. У тебя будет две молодые жены.
        - Джон, ты смеёшься надо мной?
        - Почему смеюсь? Сам посуди: среди нас семь женщин и пять мужчин. Четыре женщины замужем. С Паолой вы уже договорились. А две остаются свободными. По-твоему, им по рукам пойти? Или коротать свой век в одиночестве? Пусть у тебя будет две жены. Это лучший выход из положения. Ладно, мне пора.
        Уиллис заспешил по каким-то делам, и озадаченный Пётр Васильевич остался один. Слова Уиллиса пробили брешь в его дотоле, в общем-то, незыблемой позиции. Мысли о двоежёнстве уже не вызывали в нём прежней паники; он вспомнил песенку о том, что «Совсем неплохо иметь три жены», чертыхнулся и сказал:
        - Ну и анекдот.
        Вечером того же дня Джоан отправилась в сад, где он занимался обрезкой деревьев, подошла к нему и вопросительно подняла на него глаза.
        - Сколько тебе лет? - спросил он.
        - Двадцать семь.
        - Действительно, с ума сойти!
        - Что тебя не устраивает?
        - То, что ты слишком молода и хороша для меня.
        - О-о, Питер, эти недостатки устранимы. Пройдут годы, и они исчезнут сами собой.
        - Но тогда я стану совсем старым - дряхлым старичком, как мне однажды сказали.
        - О, милый Питер, ты не станешь дряхлым. Наоборот, с годами мы превратимся в совсем-совсем подходящую пару. Представь: через пятнадцать лет тебе будет шестьдесят - для мужчины это не так уж много. А мне в то время будет сорок два. Согласись, это возраст, когда женщине никак нельзя афишировать свои годы. Ведь так? Питер, я по твоим глазам вижу - ты не против, чтобы я стала твоей женой.
        - Я сдаюсь, - сказал Пётр Васильевич, - твоя взяла.
        - А что Паола?
        Пётр Васильевич ответил, что если Паолу не устроит вариант, предложенный Джоан, то пусть она поищет себе муженька в другой пещере.
        Обрадованная Джоан бросилась ему на шею.
        - Что ты делаешь, задушишь! - вскричал он, отрывая её от себя. - Не забывай - мы ещё не женаты.
        - Питер, миленький, не будем слишком уж формалистичными.
        Узнав, что Петра Васильевича ей предстоит делить с Джоан, Паола разревелась, но, здраво рассудив, успокоилась и смирилась со своей участью.
        Объявить о женитьбе Пётр Васильевич доверил будущим жёнам. Необычная новость вызвала бурю эмоций. Судили и рядили, сколько свадеб играть: одну или две? Если одну, то как располагаться невестам - по обе стороны жениха или как-то иначе? Если две, то какая невеста должна пойти под венец первой?
        Услышав новость, Игорь только рассмеялся. Он уже размышлял над количественным соотношением мужчин и женщин и над тем, как эта проблема будет решаться. Он не ожидал только, что две жены будет у его отца. Он пожал ему руку и сказал:
        - Поздравляю!
        - Чего уж там, - отмахнулся Пётр Васильевич и, сконфуженно улыбаясь, добавил: - Понимаешь, насели на меня, сначала одна, за ней другая. Я, как мог, отказывался, но… Молоденькие они уж очень, вот что меня ещё гнетёт.
        - Ну что теперь делать, держись!
        - Не надо было мне оставаться с ними в пещере-то. Мне бы, старому дураку, поставить шалаш в саду или ещё где и побыть там, чтобы глаза им не мозолить, - глядишь, всё бы и образовалось без меня.
        Относительно женитьбы он решил так: сначала сыграть свадьбу с Паолой - она первая высказала пожелание соединить с ним свою судьбу, а через неделю - с Джоан.
        Его намерение не вызвало возражений - праздники любили, и появлялся лишний повод собраться всем вместе.
        Едва отшумела свадьба Петра Васильевича и Джоан, как Паола заявила о нежелании проживать втроём. Мне нужен, сказала она, такой же домик, как, допустим, у Игоря и Марты. Узнав про её требование, Джоан тоже заговорила об отдельном жилище.
        Чтобы угодить и той и другой, Пётр Васильевич задумал построить дом, состоящий из двух половин - каждая со своим отдельным входом. Строительного опыта было не занимать, и скоро в посёлке появилась ещё одна хижина. На две половины, как того хотел её хозяин. Тут же, под окнами, с песнями и танцами дважды справляли новоселье.
        Будучи человеком покладистым, Пётр Васильевич мирно уживался с обеими жёнами. Ему не чужда была справедливость: если утром какого-нибудь дня его видели на пороге одной половины хижины, то на другой день он обязательно показывался с противоположной стороны. Иногда, случалось, он нарушал установленный распорядок, успевая за ночь побывать на обеих половинах.
        Хоромы, которые заполучили Пётр Васильевич и его жёны, окнами смотрели в сторону залива, в разрыв между двумя первыми хижинами. Эти три строения вкупе с баней образовали площадь, на которой собирались для обсуждения разных дел.
        Семьи Свенсена и О’Брайена в их пещерах как бы оторвались от остальных. Уединённая жизнь оказалась не по нраву ни им самим, ни их жёнам.
        Понаблюдав за тем, как новобрачные устраиваются в своих жилищах, они пожелали иметь такие же. Общее собрание пошло им навстречу, и в посёлке появились ещё две хижины. Фасадом они выходили на площадь, а задворками - к берегу залива и стояли бок о бок друг к другу. На площади вдоль домов проложили песчаные дорожки, по которым хорошо было прогуляться вечером перед сном, встретиться с соседями и перемолвиться словечком.
        Как-то О’Брайен шествовал так под руку со своей женой.
        - Гуляем? - спросил он, сойдясь с четой Уиллисов.
        - Как по улицам Бристоля, - отшутился Уиллис. Он был родом из этого города и при случае с гордостью рассказывал о нём. С его подачи посёлок стали называть Бристолем, а залив - Бристольским. Берег моря, у которого до того также не было названия, стал Лазурным берегом - в честь юго-восточного берега Франции, где Джон Уиллис незадолго до планетарной катастрофы лечил какого-то богатея.
        - Наш берег ничуть не уступает французскому, - говаривал он. - Пожалуй, наш даже лучше. Один воздух чего стоит - такой он нежный и здоровый, каждый вдох - словно эликсир жизни.
        В пещере, некоторое время служившей общежитием, осталась последняя жилица, Веда - тихая особа двадцати шести лет, среднего роста, хорошо сложенная, блондинистая, с яркими, как маков цвет, губами и синими васильковыми глазами. Джон Уиллис предложил построить для неё такую же хижину, как и у других, но она отказалась, сказав, что её вполне устраивает и пещера.
        Женитьба мало отразилась на образе жизни Игоря. Он по-прежнему почти ежедневно пропадал на охоте, но с некоторых пор стал уходить на свой промысел уже один, без Марты потому, что она была беременна и ей стали противопоказаны большие расстояния и быстрые пробежки. Джон Уиллис при первых признаках беременности проконсультировал обоих и настоятельно порекомендовал ей оставаться дома, поскольку трудности походов могли вредно отразиться как на ребёнке, так и на будущей маме.

* * *
        Это было уже на седьмом месяце беременности Марты. Игорь возвращался с охоты, нёс на себе крупного тяжёлого кабана и был занят мыслями о доме и его хозяйке.
        Он вышел на небольшую полянку; по одну её сторону теснились заросли кустарника, по другую - поднималась одинокая скала - тропа бежала, огибая её. И здесь, в трёх километрах от посёлка, охотник увидел Веду. Женщина появилась внезапно, как если бы материализовалась из воздуха. При виде его она испуганно вскинула голову, побледнела, затем медленно, пересиливая нерешительность, пошла ему навстречу. Игорь шёл с грузом, но она не подалась в сторону, чтобы разойтись с ним, а осталась на тропе и странно как-то всё смотрела на него и так же странно улыбалась, словно посылая ему вызов.
        «Хеллоу!» - услышал он и увидел, как женщина взмахнула рукой, приветствуя его.
        - Привет! - весело и слегка небрежно бросил он в ответ. Он хотел было спросить: «Как дела?» - но передумал. Они были одни на этой поляне, и ничего не значивший вопрос мог завязать разговор, содержание которого он заранее предчувствовал и которого не хотел допустить.
        Он сошёл с тропы, чтобы разминуться с Ведой, и быстро двинулся дальше к посёлку. «Какой тёплый голос у этой женщины, - думал он, придерживаясь изгибов тропы. - И как загадочно мерцают её тёмно-синие очи». «Очи» - в тот момент он не подобрал другого слова. - Но тёмно-синие ли они? Помнится, они казались ему васильковыми. И мерцать они не могут. Тут, видимо, какая-то игра ресниц». Он стал вспоминать, когда в первый раз приметил их синеву, и вспомнил, что это было во время застолья, в тот день, когда привёл этих людей к заливу. Веда сидела тогда напротив и несколько раз мельком взглянула на него.
        Ему пришло на ум, что она слишком часто попадается навстречу, и происходит это в уединённых местах, за пределами видимости хижин. Улыбка, взмах руки, всегдашнее её «Хеллоу!» и… больше ничего. Но он не стал делать из всего этого никаких выводов, а только половчее пристроил кабана и прибавил ходу.
        Каково же было его удивление, когда, едва он вошёл в хижину и сел за стол, в дверях появилась Веда. Она вызвала Марту, и они не меньше четверти часа о чём-то шептались за порогом.
        - Зачем она приходила? - спросил он у жены, когда переговоры были закончены.
        - Кто?
        - Ну, эта затворница.
        - А, Веда… - Марта чему-то улыбнулась. - Ничего особенного. Так, женские дела.
        Утром другого дня он оставил посёлок и пошёл на восток. Кроме охоты у него была уйма заданий: подыскать несколько кресал для добычи огня, накопать для отца особой, редко встречающейся глины, которую тот использовал в мыловарении, собрать лекарственные травы для Уиллиса и - о, проза жизни! - наломать дубовых веников для бани.
        Путь был не близок. Сначала солнце било в глаза, потом оно оказалось у него за спиной.
        Высоко в горах он разложил костёр, чтобы приготовить козлёнка, подстреленного по пути. Вечерело. Смеркалось. Ночная мгла поднималась из низин и, плавно замедляя движение, копилась, густела перед освещённым кругом.
        Внезапно Цыган, лежавший на кромке света, сорвался с места и с громким лаем исчез на тропе, по которой они недавно пришли. Из темноты донёсся его радостный визг. Игорь понял, что он встретил кого-то из поселковых. Вот в отблесках пламени показались знакомые очертания; ещё миг - и он узнал Веду. Она приблизилась и с извиняющейся улыбкой произнесла своё «Хеллоу!».
        - Здравствуй, Веда! - отозвался Игорь, вставая и показывая место у костра. - Присаживайся. Ты одна или с тобой кто ещё? - В отличие от отца он уже хорошо говорил по-английски и прекрасно понимал собеседника, улавливая малейшие интонации.
        Она ничего не ответила, но он и так понял, что она одна и приход её не случаен. Она села в метре от него, поправила юбку, встретилась с ним взглядом, смущённо улыбнулась, взяла веточку и кончиком её заправила в костёр откатившийся красный уголёк. Он понял, что она волнуется и не может сосредоточиться для чего-то очень важного и серьёзного. Ему и самому надо было выиграть время. У костра повисло тягостное молчание, и его следовало как-то разрядить.
        Он обратил её внимание на козлёнка, сказал, что они с Цыганом собирались поужинать, и было бы хорошо, если бы она к ним присоединилась. Ему вспомнилась пустыня, олень, Марта, как она, голодная, еле сдерживая себя, поглощала куски мяса. Сопоставились обе картины, сегодняшняя и та, давнишняя, между ними было много общего, и одна казалась продолжением другой.
        - Я пришла, чтобы поговорить с тобой, - сказала Веда, не отвечая на его приглашение к трапезе.
        - Со мной? О чём?
        - О наших с тобой отношениях.
        - Наших? Но какие…
        - Могут быть у нас отношения? - продолжила Веда. - Они могут быть очень хорошими.
        Надо было убедительно возразить ей, но он не знал, что сказать, и молчал, чувствуя, как кровь приливает к лицу.
        А Веда стала рассказывать о себе, как она росла и как всё у неё удачно складывалось. Она говорила о богатстве и знатности своей семьи, об уходившей в века родословной, о роскоши, в которой она, Веда, купалась, об открывавшихся перед ней перспективах. Чем дольше она говорила, тем подробнее становился её рассказ. И с каждым словом Игорь всё больше жалел её. Ему отчётливо представилось, чего она лишилась и насколько ужасно её положение сейчас, когда она осталась одна в своей тёмной пещере. Она выплеснула перед ним всё накопившееся за годы мытарств, в её глазах сквозила такая тоска, что у него заныло в груди. Он взял её руку и осторожно погладил шершавую натруженную ладонь.
        Она сделала усилие, отнимая руку, и пересела немного дальше.
        - Ты мне нравишься, Игорь. Очень. Я хотела бы, чтобы мы жили с тобой как муж и жена, чтобы мы почувствовали душу друг друга.
        Если бы он не узнал о ней так много, он бы ответил ей категорическим «нет!». Но сейчас его мучили сомнения. Поэтому он сказал:
        - Я женат. У меня есть Марта. Я её люблю. Почему бы тебе не обратиться к Свенсену или О’Брайену?
        - Мне не нужен никто из них. В долине гейзеров я была замужем за человеком, который был мне симпатичен. Он сделал мне предложение, и я согласилась жить с ним. Он погиб, когда мы спасались бегством. Он и ещё трое мужчин остались, чтобы задержать преследование. А мы побежали дальше в пустыню. С нами оставались только О’Брайен и Уиллис - наш последний арьергард. Они должны были вступить в бой, если бы погоня вновь приблизилась. Потом нас догнал Свенсен. Он сказал, что остальные трое погибли. Свенсен всё ещё сжимал в руке нож. И рука по локоть, и нож были бурыми от запёкшейся крови. Левое плечо у него было разбито, кровоточила нога, и он плохо себя чувствовал. Он потерял сознание, как только приблизился к нам. Хорошо, что Джон Уиллис врач по профессии.
        Веда замолчала и закатила в костёр ещё один выпавший из него уголёк.
        - Мой муж был неплохой человек. Он всегда заботился обо мне. А Свенсен и О’Брайен? Они тоже хорошие люди, но они никогда не были мне интересны.
        Тонким концом ветки она загнала в костёр ещё несколько горящих угольков.
        - Понимаешь, когда я впервые увидела тебя в пустыне по ту сторону гор… У меня так забилось сердце. Я тогда долго не могла уснуть и всё думала о тебе. Я полагала, это пройдёт, я упрекала себя тем, что мой муж погиб совсем недавно, я должна думать о нём, а не о тебе, но всё было напрасно. Потом ты увлекся Мартой, я не хотела вам мешать, и всё у вас складывалось, как надо. Я же осталась одна со своими мыслями о тебе. Я даже не стала переселяться из пещеры, чтобы реже видеть тебя, но… Я не знала, как мне быть, и только замужество Паолы и Джоан помогло мне решиться.
        - Этот номер не пройдёт, - резко, отсекая возражения, сказал Игорь.
        - Не говори так и не старайся казаться грубым, - взмолилась Веда, заламывая руки. - Я ни за что не заговорила бы с тобой, если бы не видела, как нравлюсь тебе. Я тебе не безразлична, я знаю это. Пожалуйста, не доказывай мне обратное. Я помню твой взгляд, когда мы, голодные и оборванные, пришли к твоему костру; он многое рассказал и о тебе, и обо мне, я сразу почувствовала, какой я выгляжу в твоих глазах…
        - Я сказал - нет. И довольно об этом.
        - И тебе не жалко меня? Вспомни, земля опустела, нас всего несколько человек. Мы одиноки, мы ни на секунду не забываем об этом. Но как же тогда одинока я!
        Она погладила лежавшую рядом собаку и потеребила у неё за ухом.
        - Цыган, славный ты мой, ты слышишь, он отказывает мне в простом человеческом участии.
        - Прости, но я и Марта…
        - С Мартой я уже говорила - вчера, когда ты пришёл с охоты, и ещё позднее, когда мы с ней пекли лепёшки. О-о, у неё благородное сердце, она меня поняла, как только может понять женщина женщину. Это она мне сказала, что ты снова собираешься в горы.
        Она замолчала, терзаемая какими-то сомнениями.
        - Я не хотела прибегать к этому последнему средству. Но ты не оставил мне иного выбора. Взгляни на это.
        И Веда извлекла из мешка стрелу, так хорошо знакомую Игорю.
        - Прочитай, что на ней написано.
        Он взял стрелу в руки и прочитал слова, мелко выведенные охрой: «Не возражаю. Твоя М». Почерк Марты он не спутал бы ни с каким другим. Охотник поднял глаза и посмотрел на свою гостью долгим сочувствующим взглядом. Так Веда стала его второй женой.

* * *
        Прошло ещё пятнадцать лет. За это время население Бристоля заметно возросло. Каждая семья обзавелась кучей детей, которые ни минуты не давали покоя своим родителям. Игорю пятерых детей родила Марта и троих - Веда. У Петра Васильевича было трое от Паолы и четверо - от Джоан. О’Брайен со своей Катрин кроме девочки что прибыла с ними из долины гейзеров, обзавелись ещё двумя девочками и двумя мальчиками. Шелла, жена Свенсена, родила шестерых, поэтому в прямом смысле слова у них было семеро по лавкам. Немного приотстали лишь Джон Уиллис с Анной: их семья подросла только на двоих. Но у них ещё был старший, Генри, и их семью никак нельзя было назвать малодетной.
        Сергею, старшему сыну Игоря и Марты, шёл пятнадцатый. Ростом он угодил в мать и был уже вровень с семнадцатилетним Генри.
        Молодые люди были неразлучными друзьями, и целые дни проводили на охоте и рыбалке. Это были мастеровые ребята. Под руководством О’Брайена они построили себе другой катамаран, размерами превосходивший «Альбатрос», оснастили его парусами и самостоятельно выходили в море, возвращаясь с немалым уловом. «Фрегат» - такое название дали они своему катамарану - оказался даже надёжнее «Альбатроса», и на нём не было страшно и при довольно сильном ветре и высокой волне.
        Физической силой оба подростка мало уступали взрослым мужчинам, а ловкостью и выносливостью значительно превосходили их. Забраться на отвесную скалу или загнать зверя было для них обыденным делом.
        Джон Уиллис организовал школу, где дети учились читать, писать и считать, а также знакомились с физикой, химией и основами искусства врачевания. Занятия проходили под открытым небом в тени плодовых деревьев, украшавших посёлок своей зеленью. Нередко Уиллис привлекал к занятиям бывшего лётчика-инженера Улофа Свенсена.
        Вместо бумаги сначала использовали выделанную кожу. Но кожи требовалось много, а выделка её была трудоёмкой. Поэтому старший учитель вместе с учениками наладил изготовление настоящей бумаги из мелких шелковистых водорослей. Их ещё измельчали, толкли в ступах, полученную массу с помощью воды осаживали на гладкую прямоугольную кожу, лишённую ворса, сверху накрывали ещё одним лоскутом кожи, отжимали и просушивали. Получался лист голубовато-белой бумаги. Чернила вываривали из чернильных орешков. Чернильницы изготавливали из глины. Писали заострёнными гусиными перьями.
        На уроках кроме всего прочего учителя рассказывали об исчезнувшей цивилизации, её достижениях и промахах. Они много и подробно говорили о морях и океанах, об островах и огромных континентах. Всё это было занимательно, но мало кто из учеников мог понять смысл того, что пытались донести до них учителя. Их представление о планете ограничивалось посёлком, заливом, морскими волнами, которые бывали то бурными, то ласковыми, прибрежной равниной с её вечнозелёной растительностью и бесчисленными животными, а также горами, вершины которых покрывали снега, розовые от солнца. То, что, со слов учителей, должно было лежать дальше этого пространства, воспринималось не более чем сказкой.
        Лишь трое - причём все девочки - проявляли повышенный интерес к занятиям: четырнадцатилетняя Полли - дочь Свенсенов, её сверстница Диана - дочь О’Брайенов, и тринадцатилетняя Мэри - старшая дочь Игоря и Веды.
        Первые две увлекались вообще всеми науками, легко усваивая материалы по математике, физике, химии и всем остальным предметам.
        - Хранительницы знаний, - ласково называл Уиллис Полли и Диану и давал им дополнительные задания.
        А Мэри проявляла удивительные способности к врачеванию. Приготовление целебных отваров и настоев трав было её любимым времяпрепровождением. Она легко вправляла вывихи у мальчишек, которые лазили по скалам и, случалось, срывались с них. Раза два или три дело доходило до переломов рук и ног. Умелыми движениями сильных гибких пальцев она так точно совмещала повреждённые кости, что не проходило и месяца, как пострадавшие уже вовсю действовали своими конечностями.
        - Прирождённый талант, - говорил про неё Уиллис. - Ей бы медицинскую академию закончить - цены бы ей не было.
        Единственным хирургическим инструментом у них была финка со сточенным на две трети лезвием, которую после долгих дебатов было решено передать в полное распоряжение поселковых эскулапов. Все остальные ножи вышли из строя, и люди много лет уже пользовались заострёнными каменными и костяными ножами.
        Эта финка спасла жизнь одному из мальчиков, укушенному ядовитой змеёй. В считанные секунды Мэри сделала в месте укуса надрез, вызвав обильное кровотечение. Вместе с кровью вышел почти весь яд. Затем мальчика поместили в жарко натопленную баню и, давая обильное питьё, добились сильного потоотделения. С потом вышло ещё некоторое количество яда. Переболев несколько дней, мальчик встал на ноги.
        Когда у Шеллы, жены Свенсена, разболелся живот, её пронесло и началась мучительная рвота, Мэри определила у неё приступ аппендицита и высказала мнение о необходимости хирургического вмешательства. Джон Уиллис согласился с её диагнозом. Усыпив больную настоем наркотических трав, они сделали разрез в нижней правой части живота и удалили гангренозную слепую кишку.
        Оперировал сам доктор. Мэри ассистировала ему, внимательно наблюдая за каждым его движением. Если бы ей предложили сделать подобную операцию, она без колебаний согласилась бы, так как кроме способности схватывать всё на лету обладала твёрдостью духа.
        Для наложения швов были использованы нитки из волокон растения с мудрёным латинским названием. Операция была проведена так качественно, что обошлось без малейших осложнений. На другой день больной разрешили встать с постели, а ещё через неделю она уже выполняла домашнюю работу, не требовавшую значительных физических усилий.
        Несколько раз Мэри ассистировала и при приёме родов. Она действовала проворно и умело, и Уиллис убедился, что при необходимости его помощница вполне сможет обойтись собственными силами.
        - Настоящая повитуха, - не скрывая восхищения, сказал про неё Пётр Васильевич.
        - Нет, не повитуха, она вполне квалифицированная акушерка, - поправил его Уиллис. Он сознательно передавал Мэри все свои знания и опыт в области медицины, с тем чтобы подготовить себе достойную замену.
        Они лечили не только людей, но и животных. При массовом окоте овец и коз врачеватели сутками находились в кошарах. Поэтому акушерской практики, хотя и весьма своеобразной, было более чем достаточно.
        Каждый из бристольцев старался облегчить жизнь соплеменников и внести в неё свой достойный вклад. В прежней цивилизации О’Брайен, например, владел контрольным пакетом акций компании, занимавшейся производством текстиля, изучал это дело и знал его до тонкостей. И вот, приблизительно через год после поселения у Бристольского залива, он задумал смастерить ткацкий станок.
        Вместе со Свенсеном они долго бились над ним, и в конце концов их усилия увенчались успехом. Созданная ими конструкция была проста в обращении, а производительность труда по сравнению с обычным вязанием возросла многократно.
        Сначала на ткацком станке вырабатывали только шерстяные ткани. Но однажды О’Брайен случайно наткнулся на растения со слегка поникшими голубенькими цветами. Он узнал в них лён, видимо, всегда росший здесь в диком состоянии. Семена льна собрали, включили его в севооборот и стали ткать льняные полотна.
        Несколько позже жители Бристоля стали вырабатывать очень прочную парусину, а также верёвки и сети из крепчайших крапивных волокон. Необходимости в разведении крапивы не было, потому что заросли её встречались во многих местах, особенно в предгорьях.
        Для получения красок были использованы различные растения, произраставшие как на равнине, так и в горах. Красную краску получали из цветков зверобоя, синюю - из васильков, коричневую - из дубовой коры, зелёную - из того же зверобоя, только несколько иным способом. Все бристольцы, особенно женщины и дети, щеголяли в разноцветных одеждах, предпочитая преимущественно красные и синие. Игорь всегда носил зелёные шорты и рубашку-безрукавку - они хорошо маскировали его на охоте.

* * *
        В тот недобрый для бристольцев день он поднялся в горы за солью. Это была его обязанность - снабжать солью посёлок, обычная, ничем не привлекательная рутинная работа, которую он выполнял из года в год. За более чем пятнадцать лет в скале на месте выработки образовалась целая пещера, или штольня, как он её называл, которая на несколько шагов уходила в глубину горы.
        Когда мешок, который Игорь взял с собой, был наполнен, уже стемнело, и он решил переночевать здесь же, у входа в штоленку.
        Он достал козью шкуру, служившую ему постелью, и, расстелив, лёг на неё, надеясь, как всегда, сразу уснуть. Но что-то тревожило его. Что - он не мог понять, только сон всё не шёл. Он долго ворочался с боку на бок, потом повернулся на спину и, закинув руки за голову, уставился в звёздное небо. Оно заметно отличалось от того неба, которое было в Тихомирове. Звёздный купол был словно повёрнут вокруг своей оси - смещён на север. Полярная звезда еле светилась у горизонта. Вместе с ней были подвинуты все знакомые ему созвездия. А на освободившемся месте сияли другие, южные звёзды, которых Игорь в былые времена никогда не видел и не знал, как они называются. Сколько лет прошло! Он давно уже привык к этому новому небу и считал его своим. Да-а, земля тёмная, глухая под покровом ночи, а звёзды такие яркие. Небо словно умытое; за первыми звёздами, самыми крупными, бесчисленными роями тлели, мерцали более далёкие и совсем крохотные.
        Утро встретило его на равнине, на тропе, ведущей к дому. Несмотря на тяжёлый мешок, Игорь перемещался быстрым пружинистым шагом. Прежде он почти всегда ходил с Цыганом, своим неразлучным другом. Но год назад Цыган умер от старости. Ещё раньше умерла Сильва.
        После себя они оставили многочисленное потомство, которое продолжало непрерывно размножаться. С десяток собак жило в посёлке, ещё не менее сотни, одичав, расселились в горах и по всем концам равнины. Они превратились в свирепых хищников и, сбиваясь в стаи, терроризировали всё живое. Не раз они угрожали нападением людям, и Игорь не упускал случая пустить в них стрелу.
        Километрах в десяти от посёлка он внезапно заметил нечто необычное, заставившее его насторожиться и замедлить шаг. Неподалёку от тропы он обнаружил… Охотник протёр глаза, думая об ошибке. Нет, всё верно. То, что он увидел, указывало: здесь прошли чужие люди. Их было много, человек пятнадцать, а то и больше, и это были одни мужчины. Они следовали цепочкой в направлении залива, следовали так, чтобы по возможности не обнаруживать себя.
        Следы были суточной давности. Значит, ещё вчера эти люди могли дойти до Бристоля. Если не расположились где-нибудь поблизости. Но ничто не указывало на их присутствие.
        Двадцать лет Игорь промышлял охотой. Походная жизнь и применение холодного оружия при добыче зверя закалили его физически и духовно. Он давно забыл, что такое страх, и был способен на решительные поступки. Поэтому появление чужих людей на равнине не испугало его, а только заставило собраться, чтобы быть готовым к любому развитию событий. Почти так же, как в тот раз, когда он встретился со стаей волков. Но там были звери, а здесь…
        От следов исходила опасность. Он сразу подумал о своих ничего не подозревавших соплеменниках и о нависшей над ними угрозе. Сбросив со спины мешок с солью, он устремился к заливу, соблюдая все меры предосторожности.
        Километра за три до посёлка Игорь остановился. Что-то в окружающей обстановке было не так, как прежде. Он затаился и цепким взглядом скользнул по холмам, закрывавшим синее зеркало залива, по вплотную подступавшим к тропе зарослям акации. Впереди у поворота высилась отвесная скала. Укромный уголок, не случайно когда-то Веда облюбовала это место для встречи с ним.
        Его внимание привлекла скала. В нависшей над тропой каменной стене на уровне груди торчал выступ, над которым темнела неглубокая полость. Как-то раз он спасался в ней от внезапно хлынувшего ливня. Над выступом возвышался тяжёлый камень. Раньше его там не было, и взгромоздить его туда одному человеку было не под силу.
        Поравнявшись с выступом. Игорь оглядел камень и увидел высунувшийся из-под него краешек голубоватой бумаги. Усилие, камень качнулся, и бумага у него в руках. Это была записка со следующим сбивчивым, неровно набросанным текстом:
        «Отец, на нас совершено нападение. Их человек восемнадцать. Дедушка и Джон Уиллис тяжело ранены. Мы всем посёлком ушли на север. Серж».
        Игорь задумался, обуреваемый тревожными мыслями. «На нас совершено нападение», - повторил он про себя. «Их» - значит, тех, кто совершил нападение, - восемнадцать. Он не сомневался - это были те самые люди, которые прошли по тропе сутки назад. Значит, они всё-таки добрались до Бристоля. Да и как было не добраться, когда тропа прямёхонько ведёт куда надо.
        Итак, в посёлке никого не осталось, в нём могут быть только эти неизвестно откуда взявшиеся люди, настроенные отнюдь не миролюбиво. В их распоряжении остались и жилища, и скот, и посевы.
        Он вновь и вновь перечитывал записку, словно надеясь выловить из неё какую-нибудь дополнительную информацию. Вспомнилось, как некоторые из женщин посмеивались над Уиллисом, считая его затею со школой чудачеством. А она вон как оправдывает себя. Не будь этой подсунутой под камень бумажки, он мог угодить в лапы к… Кого там чёрт принёс?
        Но хватит предаваться пустопорожним размышлениям. Игорь крепче сжал древко копья всё с тем же сделанным из клюки острым жалом на конце. За спиной у него висели лук и колчан с семью стрелами. Всего этого было не так уж мало, чтобы дать достойный отпор врагу.
        Итак, надо идти на север, где должны находиться его жёны и дети и остальные бристольцы. Но прежде надо заглянуть в посёлок. Он не мог уйти, не побывав там. Оставив тропу, Игорь свернул к зарослям акации, и спустя секунду они поглотили его.
        Зная на равнине, прилегавшей к заливу, каждый камень и каждую выемку, Игорь выбрал для наблюдения за посёлком наиболее удобную позицию, где можно было находиться незамеченным. Пробираясь сюда, он прошёл мимо пасеки, сада и посевов - там не произошло никаких изменений. А вот загоны для скота оказались пустыми. И этот факт наглядно подтверждал записку Сергея, наполняя сухие строчки текста зримым содержанием.
        Он наблюдал минут сорок или около того. Посёлок словно вымер, не было видно даже собак. Если, как сообщал Сергей, бристольцы ушли на север, то вероятнее всего люди, совершившие нападение, устроили за ними погоню. Ему хотелось выйти из укрытия и зайти в свой дом, но смутное чувство опасности удерживало его на месте. Он решил ждать, и его терпение было вознаграждено: прошла ещё пара минут, и он увидел, как из открытого окна одной из хижин вылетела и упала в траву кожура от банана. «Ай, до чего неосторожно!» - мысленно произнёс он. Значит, кто-то там находился. И наверняка не бристольцы. Те не были неряхами и никогда не позволили бы себе мусорить в посёлке. Видимо, в хижинах была устроена засада - так, на всякий случай.
        Больше ему здесь делать было нечего. Оставив укрытие, он ползком добрался до поднимавшихся невдалеке зарослей кустарника.

* * *
        Двигаясь по равнине, Игорь несколько раз пересекался со следами своих соплеменников и тех, кто шёл за ними по пятам. Враги носили кожаную обувь со своеобразным рисунком подошв. Судя по отпечаткам, они были не маленького роста и обладали большой физической силой. Наверняка у них имелось оружие: те же копья и луки со стрелами, а может быть, кое-что и более смертоносное.
        До ночи охотник преодолел не менее пятидесяти километров. Поднявшись на холм, он хотел было расположиться на привал, но в той стороне, куда он следовал, его внимание привлёк волнующийся отсвет, то слабевший, то вновь усиливавшийся. Кто-то там разложил костёр.
        Забыв про отдых, Игорь стелющейся кошачьей походкой двинулся вперёд, забирая так, чтобы ветер тянул со стороны зарева. И вот до него донесло смешанный с горечью дыма аромат жареного мяса и запах чужих немытых тел. Видимо, эти люди давно уже в походе. А может, они просто не придавали уходу за телом должного значения.
        Костров было четыре. Он насчитал возле них двадцать одного человека. И ещё сколько-то должны находиться в охранении. Не могут же они устроиться без всякой предосторожности. Значит, Сергей при подсчёте ошибся. Хотя к неприятелю могли подойти и дополнительные силы.
        Не меняя положения тела, Игорь пролежал не меньше часа. Среди людей возле костров были совсем молодые, лет семнадцати-восемнадцати, были его возраста и старше, одни бородатые, другие безбородые. Почти всё мужское население Бристоля носило короткие волосы, редко кто отпускал их до плеч. У этих они были так длинны, что, собранные в конский хвост, свисали до пояса.
        «Длинноволосые», - беззвучно прошептал Игорь.
        Почему они напали на Бристоль? Разве мало места на земле, чтобы свободно охотиться, разводить скот и заниматься посевами? Зачем подвергать себя опасности, ведь, совершая нападение, надо ждать отпора и могут быть потери? Где же чувство самосохранения? Пусть у них не двадцать, а тридцать или сорок мужчин, всё равно на огромном безлюдном пространстве это ничтожно мало, и надо беречь каждого. Неужели ими движет только страсть к насилию, и ради этого они готовы пойти на что угодно?
        «Не понимаю я их, - подумал Игорь. - Может, за счёт нашего посёлка они решили поднять своё благополучие, улучшить условия существования и тем самым создать предпосылки для умножения своего племени? Но было бы гораздо выгодней сотрудничать с нами. Мы передали бы им свой опыт, они нам - свой. Было бы хорошо и им, и нам, мы бы помогали друг другу. Эх, как пошли бы у нас дела! Но они встали на путь войны. Почему?» Он не находил ответов на возникавшие вопросы.
        Как он и предполагал, вражеский отряд был вооружён копьями и луками со стрелами. У некоторых он заметил ещё какое-то оружие. Пожалуй, это были дротики и пращи.
        Узнав, что требовалось, Игорь отполз на безопасное расстояние и, поднявшись с земли, неслышно двинулся по направлению к горам, понемногу принимая всё северней. По пути он напился из ручья, пробегавшего у подножия невысокого холма, и поднялся на сам холм, покрытый густой злаковой травой. Он опустился на колени и сел на пятки, повернувшись к кострам, мерцавшим в низине, и глядя на них поверх травы, после чего достал из сумки несколько фиников и, не торопясь, начал есть.
        Судя по всему, Джон Уиллис, Сергей и другие бристольцы должны были находиться где-то севернее, правее его. Южнее, слева от него, расположился враг. Если провести между ними прямую линию, то он, Игорь, окажется несколько в стороне от неё, ближе к горам. По другую сторону прямой - неровный береговой контур, за которым лишь бескрайний морской простор.
        За едой Игорь не спускал с лагеря противника глаз. Закончив есть, он продолжил наблюдение и стал свидетелем смены караула: вместо трёх воинов, ушедших в темноту ночи, у костров появились трое других.
        Выходит, в отряде пришельцев двадцать четыре человека. Ещё сколько-то осталось на месте засады в Бристоле. И вряд ли это все. Где-то должна быть остальная часть их племени, их женщины и дети, которых скорее всего есть кому охранять. Следовательно, мужчин, способных участвовать в набегах, у них может быть гораздо больше.
        Тем временем люди у костров, подкрепившись жареным мясом, легли спать, и Игорь последовал их примеру.
        Он проспал часа четыре и почувствовал себя вполне отдохнувшим. За горами зачинался день, светлая узкая полоса небосклона неуловимо ширилась, наливалась багровым румянцем. А равнина и море ещё были под покровом ночи. Костры в низине, в лагере врага, подёрнулись пеплом, и лишь едва заметное свечение под ним свидетельствовало о ещё сохранившемся жаре.
        Перед восходом солнца лагерь проснулся, длинноволосые позавтракали остатками холодного мяса и, разбившись на три группы, взяли прежнее направление на север. Одна группа подалась к берегу моря, вторая приняла ближе к Игорю. Она подошла так близко, что он вынужден был отступить за невысокую цепочку травянистых взгорков, тянувшуюся несколько в стороне от пути продвижения вражеского отряда. Третья группа, подождав, пока первые две выдвинутся вперёд, пошла по центру.
        Замысел длинноволосых был понятен Игорю: расположившись относительно друг друга в виде ухвата рожками вперёд, они собирались процедить довольно широкую полосу побережья. Одновременно таким построением они в какой-то степени оберегали себя от возможного удара с правого фланга. Кроме того, действиями передовых групп они могли подвести бристольцев под удар центральной части отряда и окружить их.
        В полдень длинноволосые устроили привал, закусили и после отдыха возобновили погоню. Несколько изменив построение, они стали прижиматься к берегу моря. Вот, издав торжествующие возгласы, они прибавили шаг, а затем слились в одну фалангу и перешли на непрерывный размеренный бег.
        К вечеру, часа за два до заката, возле прибрежных скал, ещё далеко, стали видны фигурки преследуемых. Они не могли двигаться так быстро, как длинноволосые, потому что в основном это были женщины и дети. Игорь разглядел Марту, своего старшего сына Сергея и Свенсена, находившихся позади бегущей вереницы людей, на некотором расстоянии от них. У всех троих были луки со стрелами. Иногда они оглядывались на приближающегося противника. Игорь понял, что они представляют собой боевое охранение бристольцев, их арьергард.
        Луками были вооружены и двое мальчиков, бежавших впереди всех. Это был авангард; сможет ли он, однако, отразить нападение, если таковое произойдёт? Например, если противник сумеет обойти беглецов и ударит в лоб? Натянут ли детские руки тетиву так же сильно, как взрослые мужчины?
        А где же О’Брайен и Генри? Игорь оглядел всю вереницу, но никого из них не обнаружил. Не видно было также ни Паолы, ни Анны. Где все малыши, и где его отец и Джон Уиллис? Неужели их спрятали в каком-то укрытии?
        Расстояние же между бристольцами и длинноволосыми всё сокращалось. Вот Марта, Сергей и Свенсен замедлили бег, остановились, оглянулись на противника, обменялись несколькими фразами и снова двинулись вслед за удалявшимися соплеменниками. Затем они приблизились к обломкам скал, подобием баррикады прерывисто и ломано тянувшихся от линии прибоя к кромке травы, укрылись за ними и изготовили оружие. Игорь понял, что развязка близка - первая же атака захлестнёт защитников баррикады и их пленят или уничтожат. Нагнать остальных беглецов не составит для врага большого труда.
        Пора было приготовиться и ему. Молниеносными неслышными бросками он стремительно продвинулся вперёд и влево и оказался на самом фланге предстоявшего сражения.
        Вражеский отряд приближался. Уже отчётливо видны суровые непреклонные лица. Длинные волосы, связанные пуком на затылке, свободно растекались по плечам и спине. Горящие глаза и раздувающиеся ноздри указывали, что эти люди жаждут крови.
        Из-за каменной гряды, за которой укрылся бристольский арьергард, одна за другой вылетели три стрелы. Длинноволосые, издав воинственные возгласы, выпустили в ответ целую стаю стрел и, раскрутив пращи, метнули несколько снарядов. Укрываясь за камнями, они короткими перебежками сокращали расстояние до преследуемых.
        Один из нападавших, крепкий широкоплечий мужчина, приподнялся над валуном, за которым он находился, и что-то прокричал зычным повелительным голосом. Вероятно, это был вожак, отдававший приказ. Выполняя его команду, одни из воинов ускорили стрельбу, засыпая стрелами каменную гряду, другие разом выскочили из укрытий и ринулись вперёд. Они были хорошо видны Игорю, потому что он находился сбоку и немного сзади от них.
        Привычно запела пущенная им стрела. Кроме него, никто не расслышал её голоса - все были увлечены боем, а крики людей и свист стрел, летевших с обеих сторон, прикрывали сверху равнодушные птичьи клики.
        Стрела с чёрным оперением, его стрела, пронзила шею вожака и застряла в ней. Вожак повалился на камень, ударившись об него головой, сполз на песок и опрокинулся на спину, широко раскинув руки. Ещё не достигла цели первая стрела, как Игорь пустил вторую. Воин, бежавший впереди всех, с размаха упал ничком - стрела попала ему между рёбер; она вошла так глубоко, что снаружи виднелось одно оперение. Третий воин, парень лет восемнадцати, перебегая от одного валуна к другому, делал очередной шаг. Как в замедленном кино, Игорь видел его ноги, перемещавшиеся одна относительно другой; вот правая перекрыла левую, и обе они оказались на одной с ним, Игорем, линии - стрела пронзила бёдра молодчика именно в этот миг. Древко её сломалось, оперение торчало из одной ноги, а наконечник - из другой. Вскрикнув, воин по инерции сделал несколько шагов и рухнул на песок.
        Среди врагов раздались встревоженные возгласы: одни в замешательстве остановились, другие подались назад, третьи продолжали бежать вперёд. В этот момент из-за гряды вылетели ещё три стрелы, сопровождаемые боевым кличем. Две из них достигли цели. Высокого, уже седого воина, находившегося в центре атаки, ранило в голову. Он упал, но тут же поднялся, пошатываясь и обливаясь кровью. Второму стрела попала в ногу, и он, припадая, повернул к торчавшему из песка валуну и привалился к нему с тыльной стороны. Один из нападавших достиг гряды, перескочил через неё и, держа копьё наперевес, направил его на Свенсена. Каким-то невероятным образом тот отбил копьё левой рукой, а правой ударил длинноволосого в солнечное сплетение. Вражеский воин согнулся, но Свесен распрямил его ударом в челюсть, и тот упал, потеряв сознание.
        Враг падал один за другим. Всё происходило так быстро и внезапно, что привело наступавших в окончательное замешательство. Потеряв остатки боевого задора, они подхватили раненых и стали отступать. Четыре последние стрелы, пущенные Игорем вдогонку, также нашли цель, и длинноволосые побежали, теряя снаряжение.
        Марта, Сергей и Свенсен встретили своего спасителя радостными возгласами. Они обнимали его, пожимали руки и хлопали по плечам. Несколько минут назад все трое готовились умереть, и теперь были безмерно счастливы от благополучного исхода боя. Игорь встревожился, увидев, что из левого предплечья Сергея струится кровь, но тот успокоил его, сказав, что это пустяк и рука свободно действует. Но рана продолжала обильно кровоточить. Оторвав от подола юбки широкую полосу, Марта наложила на руку сына тугую повязку.
        - А где О’Брайен, Уиллис и другие? - спросил Игорь, мучимый тревогой за близких. - Я заметил - многих недостаёт.
        - О-о, они в безопасности, - сказала, улыбаясь, Марта. Она повернулась к морю и, прикрываясь ладошкой от заходящего солнца, посмотрела в синюю даль. - Во-он, видишь на горизонте парус, а немного дальше и правее - второй? Там, на плотах, наши раненые и малыши. За ранеными ухаживает Мэри. А за малышами присматривают Паола и Анна. Уиллис и отец - Петра Васильевича она называла отцом - находятся на плоту О’Брайена, а малыши - на плоту, которым управляет Генри.
        - Ну хоть это хорошо, - сказал Игорь, светлея лицом. - У меня камень с души свалился.
        Внезапно вражеский воин, лежавший у их ног, зашевелился. Он открыл глаза, приподнялся и повёл вокруг мутным невидящим взглядом. Одной рукой он взялся за челюсть, по которой пришёлся кулак Свенсена, и негромко простонал.
        Что было с ним делать? Прикончить? Но даже у Игоря, так часто убивавшего зверя и птицу, не поднималась рука на беззащитного человека. Оставить его здесь? Тогда он уйдёт к своим и число врагов умножится. Марта сказала, что его надо взять с собой.
        - А там посмотрим, - заключила она. На том и порешили.
        Терять время больше было нельзя. Свенсен связал руки пленного длинным ремнём, второй конец которого намотал себе на кулак. Подобрав торчавшие там и сям стрелы, они, не мешкая, пустились догонять соплеменников.
        На ходу Игорю рассказали о событиях, происходивших в его отсутствие.

* * *
        В тот день, когда охотник отправился в горы за солью, Пётр Васильевич перед работой обходил свои владения: сад, посевы и прочее. Это было обычное его правило - осмотреть всё и прикинуть ещё раз, с чего начать в первую очередь, а что отложить на потом.
        Заканчивая обход, Пётр Васильевич завернул на пасеку. Начиналось массовое цветение медоносных растений; тепло, влажность воздуха - всё способствовало интенсивному образованию нектара, и он рассчитывал, что взяток в этот раз будет особенно богатый. Он подошёл к крайней колоде и склонился над летком. В этот момент из близь расположенных кустов выскочили странного вида люди, заросшие волосами. Они набросились на него, схватили, зажали рот, повалили и стали вязать.
        Уиллис находился неподалёку в саду. Нападение на Петра Васильевича было совершено на его глазах. Громко призывая на помощь, он поднял попавший под руку увесистый сук и бросился на выручку другу. Свенсен и О’Брайен только что вернулись с рыбной ловли. Услышав крики Уиллиса, они увидели, что тот бежит к пасеке, и побежали туда же. За ними устремились Сергей и Генри.
        Люди, напавшие на Петра Васильевича, хотели увести его с собой, но, обладая незаурядной силой, он сумел сбросить их с себя, освободиться от пут и атаковать самому. Пасечник свалил одного из чужаков, но его ударили дубиной по голове, и он упал без чувств. Увидев приближающихся жителей посёлка, неизвестные выпустили по ним несколько стрел и, покинув место схватки, исчезли в зарослях равнины.
        Одна стрела попала Джону Уиллису в ногу выше колена. Кровь из раны бежала ручьём, и он нуждался в незамедлительной медицинской помощи. Генри побежал, чтобы позвать Мэри, Свенсен и О’Брайен подхватили Уиллиса и повели его, намереваясь укрыться за плодовыми деревьями. Сергей, пренебрегая опасностью быть обстрелянным из кустов, подбежал к Петру Васильевичу, приподнял его, ухватив подмышки, и поволок, торопясь оттащить на безопасное расстояние.
        О преследовании неизвестных не могло быть и речи. Решиться на это означало подвергнуться смертельной опасности, так как можно было нарваться на засаду, да и людей в Бристоле, способных сразиться с неприятелем, было раз, два и обчёлся.
        Петра Васильевича и Джона Уиллиса поручили заботам Мэри, а Свенсен, О’Брайен, Генри и Сергей - или Серж, как его называли бристольцы, - устроили военный совет. После недолгого обсуждения решили организовать оборону посёлка. Возглавить её должен был Свенсен, имевший боевой опыт. К обороне следовало привлечь всех мальчиков-подростков. Лучше всего было оставаться на территории посёлка и вести постоянное наблюдение за равниной.
        Сергей и Генри, как самые ловкие и опытные среди подростков, были отряжены в разведку. Умело используя знакомый рельеф местности, они смогли выйти на след неизвестных и скрытно приблизиться к ним. Эта передовая группа врага состояла из четырёх человек. Даже она одна могла задать бристольцам немало хлопот, если бы решилась всерьёз атаковать их. Но, видимо, они не знали ни общей численности посёлка, ни сколько бойцов он может выставить.
        Повиснув у вражеских разведчиков на хвосте, Сергей и Генри следовали за ними на минимальной дистанции. Так они дошли до их лагеря. У них глаза полезли на лоб, когда они увидели, сколько их там. Численность неприятеля в несколько раз превосходила всё взрослое мужское население Бристоля. Юные разведчики не понимали чужого языка, но они судили по жестикуляции и догадались, что на посёлок готовится нападение всеми имевшимися у противника силами и произойти это должно следующей ночью.
        Возвратившись в Бристоль, юноши рассказали о неприятеле и его намерениях. Джон Уиллис к тому времени пришёл в себя, и самочувствие его несколько улучшилось. Узнав, что врагов много больше, чем может выставить посёлок, он сказал о невозможности какого-либо сопротивления, мол, нечего об этом и думать. Можно, конечно, героически погибнуть, но правильнее было бы всё оставить и спасаться бегством.
        - Вспомним, что было пятнадцать лет назад, - сказал Уиллис. - Вспомним долину гейзеров. Людей, способных держать оружие, в то время у нас было втрое больше, чем сейчас. И всё же мы не устояли, большинство наших погибли. Я считаю, главное не посёлок, не хижины - их можно построить заново. Главное для нас - сохранить людей.
        С ним согласились. О’Брайен сказал, что лучше всего двигаться морем, на плотах. Но плоты не могли принять всех. Поэтому на них разместили только раненых, малолетних детей и их сопровождающих и погрузили некоторое количество продовольствия и кое-что из имущества.
        Наступила ночь. Со стороны гор потянул береговой бриз. Подгоняемые им плоты вышли в открытое море. Остальные пешим порядком двинулись по равнине на север. Перед тем как уйти, Сергей открыл загоны и выпустил коз и овец.

* * *
        Спустя час после боя, уже в сумерках, бойцы арьергарда догнали ушедших вперёд бристольцев. На их появление женщины и дети отреагировали сдержанными восклицаниями. От неимоверной усталости у всех подкашивались ноги. Послышались предложения остановиться на отдых, но Игорь сказал, что сейчас не до отдыха, надо как можно дальше уйти от вражеского отряда.
        Для подкрепления сил поделили остатки фиников и изюма. Ели на ходу. Игорь всё поторапливал, он опасался, что если измученные женщины и дети остановятся хоть на минуту, то потом не смогут двигаться.
        - Лучше умереть, чем выдерживать такую сумасшедшую гонку, - проговорил кто-то в темноте. - Это бесчеловечно, так нельзя, надо пожалеть хотя бы детей.
        Игорь не узнал голос, не разобрал даже все слова, но понял - упрёк адресован ему, так как именно он подхлёстывал людей. - Молчать и слушать меня! - негромко крикнул он, обрывая ропот. - Я повторяю: сзади враг и он может нас настигнуть. Сейчас он зализывает раны, и у нас появилась возможность оторваться от него. Её надо использовать. А дети… Наши дети выносливы. Они не умрут из-за того, что будут быстро идти. Но они могут умереть, если позволят себе расслабиться.
        В полночь, однако, он вынужден был дать команду на отдых. Все опустились на землю там, где стояли. Один Сергей ещё бодрился, но Игорь понимал, что это всего лишь усилие воли. Приказав ему ложиться спать, он поднялся на пригорок и занял удобную позицию для охранения. Отсюда была далеко видна равнина, в нескольких шагах лежал спящий лагерь. Время от времени его взгляд останавливался на пленном - тот был неподвижен. Ему не дали ни фиников, ни изюма, а только позволили выпить немного воды. Сейчас Игоря ел червячок сомнения, справедливо ли с ним, этим пленным, поступили.
        Перед рассветом он разбудил Сергея и, оставив его вместо себя в охранении, исчез на равнине, тёмной и настороженной. Вернулся он уже засветло с тушей молодого оленя на плечах. Вдвоём они быстро освежевали её и порубили на куски, после чего разбудили спавших вповалку людей. Игорь сказал, что времени на приготовление пищи нет и что сырое мясо быстрее восстанавливает силы. Оленину съели сырой. Кусок мяса достался и пленному. Снова тронулись в путь.
        Ночной сон и экзотический завтрак оказали благотворное действие на беглецов - в течение нескольких часов они сохраняли довольно высокий темп движения. В полдень, когда солнце зависло над головой, устроили привал. Расположились в лощине, у ручья. К берегу приблизились оба плота, чтобы пополнить запасы пресной воды и передать идущим пешим ходом часть продовольствия.
        О’Брайен сообщил, что на катамаранах всё более-менее благополучно. Дети чувствуют себя вполне удовлетворительно, об их безопасности можно не беспокоиться, потому что они привязаны за пояс крепкими верёвками.
        Игорь помахал рукой всем находившимся на плотах и обменялся приветствиями с Джоном Уиллисом. Джон пошёл на поправку. Рана беспокоила его всё меньше, и он чувствовал себя совсем молодцом. Пётр Васильевич всё ещё не приходил в сознание, но Мэри сообщила о появлении некоторых признаков выздоровления; судя по её словам, состояние раненого было не совсем безнадёжным.
        Прежде чем возобновить движение, Игорь попросил О’Брайена забрать трёх девочек, совершенно выбившихся из сил. Плоты были полностью загружены и глубоко осели в воду, но потеснились, часть имущества выбросили за борт и нашли место и для этих девочек. Двух взял О’Брайен, одну на свой плот посадил Генри.
        Наступила минута расставания. Последние поцелуи, пожатия рук, крики напутствий, и плоты отошли от берега. Затем Игорь отдал несколько распоряжений относительно порядка движения, и вереница людей вновь потянулась на север.
        Ни в этот, ни в последующие пять дней вражеский отряд не появлялся. Шансов на спасение становилось всё больше, и бристольцы повеселели. Для отдыха стали отводить больше времени. С наступлением темноты стали разжигать костры - или в прибрежных скалах, или где-нибудь в низине среди холмов, поросших деревьями, откуда не было видно отблесков зарева.
        При переходах Игорь, не теряя из виду соплеменников, держался на значительном расстоянии сзади от них и то и дело уходил в глубину равнины. Он кружил по ней, высматривая, нет ли погони. Его лук не оставался без дела, посылая стрелу то в кабана, то в дикую козу, то в отяжелевшего на тучных кормах фазана. Свенсен, Марта и Сергей иногда тоже приносили добычу. Старались не отставать от них и обычно шедшие в головном охранении тринадцатилетние подростки Лу и Стив. Первому из них, сыну Свенсена, особенно везло, и несколько раз он подстреливал то куропатку, то перепёлку. Его сверстник, сын Уиллиса, не был так удачлив в охоте, зато он отличался особой наблюдательностью, и никто из врагов не сумел бы застать его врасплох.
        Вторая жена Игоря, Веда, шла вместе со всеми. У него не появлялось возможности поговорить с ней, лишь изредка он встречал её внимательный взгляд и отвечал ей точно таким же взглядом и слабо выраженным воздушным поцелуем.
        Недолго они побыли вместе только к концу шестого дня. Плоты пристали к берегу, чтобы забрать пресную воду и часть мяса, зажаренного на углях.
        Охотник лежал на траве в полутора десятках метров от лагеря, безвольно бросив руки вдоль туловища и смежив веки. Все эти дни он много двигался и почти не спал. Он уже задремал, когда Веда опустилась рядом с ним и, взяв его руку, тронула её губами и легонько прикусила. Он сразу понял, кто это, открыл глаза, улыбнулся, обнял её и поцеловал в щёку пониже виска.
        - Ты измучилась, моя королева, - сказал он, ласково глядя на неё. Он знал, что Веда не отличается особой выносливостью и ей приходится труднее, чем другим женщинам.
        - Я не измучилась, - сказала она, поглаживая его руку. - Мне придаёт силы сознание, что ты недалеко от меня. Веришь, нет, давно, когда я была ещё богатой и беспечной, я видела тебя во сне - ты был точно такой же, как сейчас, такой же красивый и отважный. Я тогда проснулась, долго не могла уснуть и всё думала: «К чему бы это»? А потом сон превратился в действительность - всё воплотилось до мельчайших подробностей.
        Веда обняла его и поцеловала, вложив в этот поцелуй столько нежности, что он, зачерствелый в походах охотник, был тронут до глубины души. Наверное, от чрезмерной усталости у него сжало горло и задрожали губы. Скрывая от жены проявления слабости, он прижался щекой к её лицу.
        - Как хорошо, что ты мой, - шептала Веда. - Без тебя я бы умерла, мне незачем было бы жить. И, я знаю это, без тебя, без твоего присутствия я не выдержала бы этого бесконечного бегства.
        Прижав её к груди, Игорь целовал её золотистые волосы. Ему нравилась эта женщина, тихая и безропотная, и он жалел её. Никогда не забывая, что родом она из богатой семьи и получила хорошее образование, он частенько размышлял над насмешкою судьбы, заставившей Веду жить с простым парнем из захолустного российского городка. Недавно ей исполнился сорок один, но она выглядела значительно моложе своих лет и казалась ещё более очаровательной, чем пятнадцать лет назад, когда он впервые увидел её.

* * *
        На вражеский дозор он натолкнулся в нескольких километрах от места отдыха бристольцев. Шесть человек один за другим шли от берега моря к горам. Подождав, пока они скроются из глаз, Игорь вышел к полосе прибоя. Здесь, на недосягаемом для волн влажном песке тянулись две параллельные дорожки следов. На одной - преимущественно женские и детские, на другой - только мужские с чужим рисунком подошв.
        Внимательно оглядев их, Игорь задумался. Чтобы отыскать беглецов на узкой прибрежной полосе, большого ума не требовалось. Тут выигрывал тот, у кого быстрее ноги. Не лучше ли было укрыться где-нибудь в горах?
        На мгновение представилось, как девочки и не юные уже женщины карабкаются по скалам, и он с сомнением покачал головой.
        Может, найти убежище в предгорных лесах?.. Но ведь эти бестии настойчивы, что если они выследят их и там? Тогда в лесной чаще они могут скрытно подойти вплотную. Да и как, будучи в лесу, поддерживать связь с теми, кто на плотах? А если плоты бросить и всем вместе податься всё-таки к горам? Там отсидеться, а потом опять двинуться на север? Но с малышами и ранеными на руках о сколько-нибудь быстром передвижении придётся забыть. Если навалятся длинноволосые, то…
        Так ничего и не придумав, он повернул ближе к кромке воды и сначала шагом, а потом бегом припустил к расположению беглецов. Волны с шумом накатывали на пологий берег и уходили обратно, оставляя за собой гладкую поверхность песка.
        Подняв лагерь, он принудил бежать трусцой, иногда только позволяя переходить на шаг. К концу дня многие совершенно обессилели, и Игорь объявил привал. Ночью изнурительный марафон возобновился в прежнем темпе, на пределе физических возможностей.
        На очередную стоянку расположились задолго до захода солнца, потому что некоторые дети не могли идти и их несли на себе Свенсен и ребята, которые были постарше и посильнее.
        Прибрежные скалы, где они остановились, примыкали одна к другой и походили на естественную крепость. Находясь среди них, можно было сражаться с превосходящим по численности противником. С внутренней стороны здесь имелась ровная, похожая на дворик площадка. Она была расположена ниже окружающих её скал, но значительно выше прибрежной части равнины. Скалы двумя грядами заходили в море, причём так, что между ними оставалось свободное водное пространство, к которому вёл довольно покатый спуск.
        Одного взгляда было достаточно, чтобы понять, какое это удобное место. Расположение скал позволяло плотам подойти совсем близко к внутреннему дворику. Ещё одним преимуществом этого естественного укрепления было то, что в нём можно было находиться, оставаясь незамеченными извне.
        Опустившись на корточки, Игорь привалился спиной к нагретому валуну и закрыл глаза. Так он сидел столько времени, сколько понадобилось бы, чтобы пустить стрелу, подойти не спеша, взять её в руки и поместить в колчан. Разомкнув веки, он посмотрел на Сергея, Свенсена и Марту, расположившихся в двух шагах, улыбнулся им и, оттолкнувшись от валуна, поднялся на ноги.
        - Свенсен, дружище, придётся тебе постоять на страже, - сказал он шведу. - Остальным спать. Потом Сергей сменит Свенсена. Ты ведь сменишь его, Серёжа, а?
        Оставив Свенсена в охранении, Игорь выскользнул из скал и устремился к зарослям равнины. Он двигался в определённом алгоритме, подчиняясь не столько разуму, сколько интуиции. Километрах в двух от скал он обнаружил то, что искал и боялся увидеть - слабо обозначенную тропу, оставленную теми, кто их так долго и упорно преследовал. Тропа вела туда же, куда всё это время двигались беглецы - на север, точнее - на северо-северо-запад. По ней проходили не ранее чем два-три часа назад.
        Игорь устремился по следу. Через несколько километров тропа повернула к берегу, к каменистым наростам, темневшим в двух сотнях метров от воды и возвышавшимся над прилегающей местностью. Очень удобная позиция для засады.
        Отступив с полкилометра назад, Игорь спустился в низину, вышел к этим наростам с тыла и залёг в зарослях кустарника. В скором времени он по головам пересчитал всех сидевших в засаде. Шесть человек. Подступы к камням открытые, и этих молодчиков ничем оттуда не выкуришь. Может, бристольцам податься ближе к горам и обойти засаду стороной? Но пройти по равнине и остаться незамеченной процессии, состоящей из женщин и детей, не так-то просто. Не исключено, что где-то устроены и другие засады.
        Просеяв подозрительным взглядом равнину, позолоченную последними лучами заходящего солнца, Игорь обратил внимание на холм, покрытый купами деревьев. От моря до него было не больше километра. Примерно на столько же ближе он стоял к лагерю бристольцев. Если бы он выбирал ещё одно место засады, то остановился бы именно на этом холме.
        Он приблизился к нему с наступлением темноты. Ветер дул в лицо, и ноздри уловили запахи, которые могли принадлежать только врагам. Так пахло от пленного, удерживаемого в лагере бристольцев. Запахи скрадывались расстоянием, иногда основной их поток уносили переменчивые струи воздуха, но полностью они не исчезали ни на секунду. По сложному их сочетанию Игорь пришёл к выводу, что на холме находятся от пяти до восьми человек.
        Если беглецы наткнутся на береговую засаду, то притаившийся на холме отряд ударит с фланга и прижмёт их к морю. Если ещё поднапереть и сзади… Игорь уже не сомневался, что всё так и задумано. В укрепление бристольцев он вернулся в полночь, когда на небе поднялся месяц. Стоявшая в охранении Марта встретила его у расщелины, по которой он поднялся наверх. Она появилась неожиданно из-за большого валуна, и слабый свет лунного серпика осветил её бледное осунувшееся лицо. «Тоже устала, измучилась, - подумал Игорь, - нагрузка-то у неё наравне с мужиками».
        Марта сообщила, что, после того как Игорь ушёл в разведку, с южной стороны показался вражеский отряд в количестве двенадцати человек. Не дойдя до скал километра два с половиной, он остановился на ночёвку. Она сообщила также, что прибыли оба плота, сейчас они в бухточке между грядами скал.
        Выслушав её, Игорь попросил разбудить Свенсена и Сергея и позвать О’Брайена. Когда все собрались, он рассказал то, что узнал о противнике.
        - С юга они идут в открытую, - сказал охотник в заключение. - Здесь они не скрывают своей численности, пожалуй, даже демонстрируют её. На ночёвку они также остановились на открытом месте. Делается всё для того, чтобы мы испугались, оставили своё убежище и зашли в расставленную для нас ловушку.
        Наступило тягостное молчание.
        - Что будем делать? - спросил Игорь приглушённым голосом. - Что скажет Свенсен?
        - Мне кажется, пока путь открыт, надо уходить в горы, - отозвался швед. - Оставить плоты, взять раненых и малышей и - в горы. За ночь мы пересекли бы всю равнину. В горах, на узкой тропе, достаточно одного бойца, чтобы удерживать вражеский отряд.
        - Я думаю - надо идти на север, обойдя обе засады, - горячо заговорила Марта. - Прямо сейчас подняться и идти. В случае чего наш арьергард примет бой. Мы их разок уже пощипали. Надо будет - сделаем это ещё раз.
        - Та-ак, понятно. А какие предложения у молодёжи? - спросил Игорь, видя, что Сергею не терпится вставить своё слово.
        - Я думаю, если мы просто уйдём, они так и будут гоняться за нами и когда-нибудь прикончат. Я считаю - им надо нанести такое поражение, которое навсегда отбило бы у них охоту к преследованию. За нами, в трёх километрах отсюда, находятся двенадцать длинноволосых. Нам надо скрытно подобраться к ним и, пользуясь внезапностью, всех перебить. А вслед за этим поочерёдно атаковать сидящих в засадах.
        - И какими силами ты собираешься это сделать? - спросил Свенсен.
        - Нас, кто уже участвовал в бою, четверо. Плоты надо пока оставить здесь, между скал. К нам должны присоединиться О’Брайен и Генри.
        - А кто останется охранять лагерь?
        - Лу, Стив и остальные мальчики, которые покрепче. В подмогу им надо доставить с плота Уиллиса. Для общего руководства. А мы, шестеро, ударим. Как Свенсен когда-то.
        - А ты не забыл, стратег, - сказал Свенсен, - что в тот раз из четверых я один остался в живых?
        - У меня есть другое предложение, - подал голос молчавший до того О’Брайен. Он выдержал паузу, привлекая к себе внимание. - Тут, понимаете ли, вот какое дело. Этот сорванец, я говорю о Генри, позавчера увёл свой плот далеко на запад в открытое море. Так далеко, что потерял из виду Лазурный берег. Ему был виден на горизонте лишь наш парус, правильнее сказать, верхний уголок паруса. А мы сами в это время были в нескольких милях от Лазурного берега.
        О’Брайен сделал ещё одну паузу, оценивая, какое действие на слушателей оказывают его слова.
        - Так вот, относительно Генри мы были на востоке. А на противоположной стороне, на западе, он разглядел какую-то землю, вершины гор. Минувшим днём он повторил свой манёвр и снова увидел те же вершины.
        Убедившись, что его внимательно слушают, О’Брайен продолжил:
        - Я предлагаю переправиться на ту землю. Погода благоприятствует этому. Первым рейсом переправим раненых и детишек, уже путешествующих на плотах. За сутки мы сгоняли бы туда и обратно. Следующим рейсом отправим подростков и с ними женщин. Ну а там заберём тех, которые останутся последними.
        - А банда, что сторожит нас на равнине, она, по-твоему, будет спокойно наблюдать, как мы уплываем? - сказала Марта.
        - Эти скалы представляют собой неплохую оборонительную позицию, - вмешался в разговор Игорь. - Если загородить камнями расщелину, по которой мы поднялись сюда, они станут почти неприступными. В них можно продержаться столько времени, сколько потребуется на переправу.
        - Но уплыть за море, - задумчиво, словно размышляя вслух, сказала Марта, - значит, навсегда покинуть равнину, Бристольский залив, Лазурный берег. Это наша родина, здесь родились наши дети.
        - Уплыть туда - значит, сохранить наши жизни, спасти от гибели или чего-то худшего наших детей, - корректно возразил ей Свенсен. - Меня, например, предложение о переправе заинтересовало. А что скажет Игорь?
        - Я думаю, О’Брайен предлагает наилучший вариант, - Игорь обнял ирландца и дружески похлопал его по спине. - Молодец, возможно, то, что ты предлагаешь, спасёт нас всех.
        Оба плота ушли той же ночью. Первым рейсом вместо Паолы отправили Марту, вооружённую копьём и луком со стрелами, чтобы было кому при необходимости защищать на незнакомой земле раненых и детей.
        Как ни медленно тянулось время, на смену ночи пришёл день. Засевшие в скалах бристольцы внимательно вглядывались в простиравшиеся перед ними окрестности. Полноценный день давно уже сменил предутренние сумерки, а на равнине не было заметно никакого движения. Только часам к девяти неприятель понял, что беглецы не намерены покидать своё убежище. Сняв засады, он обложил его с трёх сторон.
        Несколько групп вооружённых мужчин расположились у костров и стали готовить еду. Осаждённым чудился запах жареного мяса. Имевшиеся небольшие запасы пищи и воды были отданы детям, и взрослые страдали от голода и жажды. Всё нещаднее палило солнце, скалы раскалялись, и если бы не ветер с моря, в этом каменном мешке можно было бы заживо испечься. Люди прятались в тень, но скалы, к которым они жались, словно истекали жаром. За спиной, в бухточке, постоянно раздавался плеск волн, и Игорь разрешил женщинам и малым детям купаться столько, сколько им захочется. Мужчины и мальчики постарше, способные стрелять из лука, спускались к воде поочерёдно, по одному и по двое.
        Пленный не получал никаких поблажек, и ему приходилось тяжелее всех. Кроме рук ему связали и ноги. Он сидел неподвижно в тени и казался безучастным ко всему происходящему.
        Из жалости Веда несколько раз наполняла бурдюк морской водой и опрокидывала его на голову несчастного.
        - А ты знаешь, он понимает английский, - сказала она, подойдя к Игорю. - Он вроде бы сидит, как изваяние, но я долго наблюдала за ним и заметила, что он реагирует на наши разговоры, на какое-нибудь слово или фразу, содержащие более-менее важную информацию.
        - Да ладно! Откуда ему знать английский?
        - Уверена - я не ошибаюсь.
        Они подошли к пленному. Игорь сел перед ним на пятки и подался вперёд, опершись руками о колени. Его лицо оказалось вровень с лицом вражеского воина. Это был широкоплечий, выше среднего роста парень лет восемнадцати. Его веснушчатое лицо обрамляли рыжие волнистые волосы. Это было главное отличие парня от его более темноволосых сородичей. На нём была кожаная куртка хорошей выделки. На обнажённой груди покоилась свисавшая с шеи кожаная же ладанка. Игорь потянулся к ней, чтобы рассмотреть получше, но пленный порывистым движением связанных рук прикрыл её.
        - Не трогать! - сказал он по-английски.
        Игорь и Веда обменялись взглядами.
        - Ты англичанин? - спросил Игорь.
        - Да.
        - Как тебя звать?
        - У меня два имени. Моя мать звала меня Томасом.
        - Она жива?
        - Нет.
        - Что у тебя на груди?
        - Её портрет.
        - Можно взглянуть?
        - Нет.
        - Твои товарищи тоже англичане?
        - Нет. Среди них есть один француз… Метис - он француз наполовину, мать у него австрийка. Он не говорит по-французски. А по-английски знает вдвое меньше моего. Остальные…
        - Откуда ты знаешь английский?
        - Меня учила ему моя мать.
        - Ты любил её?
        - Да.
        - А кто твой отец?
        - Его тоже нет в живых. Он погиб в бою. Он летал, как птица. Он летал, находясь внутри очень большой прочной птицы. Она называлась самолёт.
        Игорь и Веда понимающе посмотрели друг на друга. Веда смахнула выступившие на лице бисеринки пота.
        - Твоего отца звали Ричард Джексон? - спросила она.
        Пленный удивлённо вскинул голову, глаза его сверкнули лихорадочным огнём.
        - Откуда вы знаете его имя?
        - А твою мать звали Элен, - уже утвердительно сказала Веда.
        Потрясённый Томас словно окаменел.
        - У твоей матери за правым ухом было родимое пятно размером… - Веда хотела сказать «с горошину», но пленный мог не знать, что это такое. Высмотрев среди гальки мелкий тёмный окатыш, она взяла его и протянула пленному. - Родимое пятно размером немного меньше этой гальки.
        Пленный ничего не ответил, но по движению его губ они поняли, что это именно так.
        - Развяжи ему руки, - сказала Веда тоном, не допускающим возражений. - Пусть Томас сам покажет нам портрет своей матери.
        Игорь освободил запястья пленного от кожаного ремня. Тот растёр кисти рук, вынул из ладанки овальный медальон и раскрыл его. Веда несколько секунд, не отрываясь, смотрела на представленный им портрет.
        - Элен, милая, я узнаю тебя, - тихо произнесла она сдавленным голосом. - Она была моей лучшей подругой. Увы, в ту ночь, когда наше стойбище разгромили, её схватили одной из первых.
        - Томас, дорогой мой, - сказала она, обращаясь к пленному, - сколько раз я держала тебя на руках. Ты был такой забавный малышок.
        Веда рассказала Томасу, как она и Элен, его мать, оказались в долине гейзеров, как жили там и что потом произошло. По завершении рассказа она посмотрела на ноги пленного.
        - Игорь, что же ты?! - воскликнула она. - Освободи его скорее от этих пут!
        Игорь полностью развязал пленного. Тот поднялся и походил по площадке, разминая затёкшие ноги.
        - Если хочешь, иди к своим, - сказал Игорь, указывая на равнину. - Мы отпускаем тебя.
        - Идти к своим! - Томас с горечью усмехнулся. - А кто для меня «свои» - они или вы? Моя мать говорила мне, что, быть может, мне повезёт и я встречу кого-нибудь из её соплеменников. Она взяла с меня клятву, что я перейду на их сторону при первом же удобном случае. Если вы не прогоните меня, я останусь с вами.
        Веда рассказала бристольцам о Томасе. Все, кроме находившихся в охранении, окружили его и с любопытством разглядывали, словно впервые увидели. Женщины, хорошо знавшие Джексонов, рассказывали то, что помнили о его родителях.
        Игорь сказал ему, чтобы он отдыхал, но Томас заявил о готовности немедленно вступить в ряды защитников крепости. Игорь отдал ему своё копьё на случай, если неприятель пойдёт на штурм.
        Наконец солнце ушло за горизонт. Ближе к полуночи плоты возвратились из-за моря и, проскользнув между скалами, подошли к песчаной отмели.
        С собой О’Брайен и Генри привезли несколько бурдюков, наполненных пресной водой.
        - Принимайте подарок с того берега, - сказал О’Брайен, передавая воду столпившимся женщинам и детям. Один из бурдюков Веда отнесла защитникам скал, остававшимся в охранении. Всем хватило напиться вволю, и ещё два бурдюка осталось про запас.
        Короткий взаимный обмен информацией о событиях на обоих берегах, и сразу же, без какого-либо промедления началась погрузка на плоты. Когда они отошли от берега, среди скал остались девять человек: Игорь, Свенсен, Сергей, Томас, Лу, Стив, Веда, Паола и жена О’Брайена Катрин. Женщины не умели обращаться с оружием, поэтому Игорь поручил им наблюдать за морем на случай, если кто-нибудь из лагеря противника отважится пуститься вплавь, чтобы проникнуть в бухточку и ударить с тыла.
        Ночь прошла спокойно. Днём противник тоже не предпринимал никаких активных действий. «Берегут людей, - подумал Игорь, - хотят взять измором. Что ж, тем лучше для нас».
        Утром он попотчевал стрелой одного вражеского воина, который пошёл к своим соседям не стороной, огибая скалы, а по прямой, срезая путь, и оказался непозволительно близко от осаждённых. Игорь не стал его добивать, пожалев вторую стрелу. Но теперь внизу держали ухо востро и не рисковали бравировать на виду противной стороны.
        Плоты пришли на исходе третьей ночи. Едва катамаран, управляемый Генри, приблизился к отмели, все женщины, а также Лу, Стив и Сергей вошли в воду по пояс и забрались на него. В ту же минуту юноша тронулся в обратный путь.
        Плот О’Брайена был ещё в некотором отдалении от скал, но мужчины не стали ждать, когда он подойдёт ближе, и вплавь двинулись ему навстречу. Вместе с ними поплыли и четыре собаки, остававшиеся в лагере.
        Новая Европа
        Новая земля встретила их гористым берегом, изрезанным длинными извилистыми заливами и заливчиками. На заднем плане возвышались горы, поросшие лесами. Открывшаяся панорама напомнила Игорю берега Севастополя, где ему когда-то, давным-давно, довелось побывать туристом. А Свенсен сказал, что при виде этой земли он вспомнил норвежские фьорды, только скалы здесь не такие высокие и крутые.
        - Эти бухты - надёжное пристанище для наших плотов, - говорил О’Брайен, указывая на защитные особенности рельефа местности. Переправа прошла удачно, О’Брайен гордился тем, что идея переселения принадлежала ему, и его распирало от бурлившей в нём радости. - Нам повезло, что мы отыскали их. Когда мы в первый раз оказались в виду этой земли, перед нами были одни только скалы, нечего было и думать подойти к ним. Тогда мы повернули на север и, пройдя миль восемь, добрались до этих укрытий. Особенно удобна бухта, где мы высадились. Мы так её и назвали - бухта Удобная.
        Бристольцы, прибывшие первым и вторым рейсами, не сидели, сложа руки. Ступив на новый берег, Марта прежде всего определила место лагеря - ровный луг в сотне метров от спуска к воде. Как только раненые и малыши были размещены, она взяла лук и стрелы и отправилась на охоту. Мэри и жена Уиллиса Анна занялись сбором крабов и птичьих яиц, а также лекарственных трав и разных плодов. Развели огонь. На случай непогоды построили два шалаша. Один, поменьше, для Мэри и раненых мужчин, второй, более вместительный, для малышей, Анны и Марты. Джон Уиллис чувствовал себя уже настолько хорошо, что мог в отсутствие женщин присматривать за детьми.
        С прибытием второй партии, в которой были подростки, а также Джоан, жена Свенсена Шелла и взрослые уже дочери О’Брайенов и Свенсенов Хильда и Майя, дело пошло веселее. Построили ещё несколько шалашей, и весьма кстати, потому что дожди здесь шли гораздо чаще, чем у Бристольского залива.
        Мальчики десяти-двенадцати лет взяли на себя обязанности по обеспечению дичью и каждый день приносили связки гусей, уток, фазанов и куропаток. Иногда их добычей становились косули, серны и антилопы. Растительность на новом берегу была ещё более буйной, чем у Бристольского залива, и, как следствие, животный мир был богаче и разнообразнее.
        Женщинам и девочкам постарше большей частью оставалось лишь обустраивать лагерь, готовить еду и присматривать за маленькими.
        Игоря и остальных защитников скал лагерь встретил кострами, запахами варёного и жареного мяса и криками приветствий. Все собрались в круг, и, опираясь на палочку, вперёд вышел Джон Уиллис.
        - Ну вот мы и вместе, - сказал он, оглядывая собравшихся. - Главное, мы остались живы. Мы потеряли всё наше имущество: посёлок, стада, посевы. Но мы построим новый посёлок, вновь заведём скот и снова займёмся земледелием. И будем жить не хуже, чем прежде.
        Уиллис ещё раз обвёл внимательным взглядом собравшихся вокруг него людей и понял, что его слова находят понимание.
        - Нет, мы будем жить ещё лучше, - продолжил он. - Мы станем ещё дружнее. Ведь выпавшие на нашу долю испытания показали, как мы нужны друг другу. Они показали, что на каждого из нас можно положиться и только при взаимной поддержке мы сможем выжить и сделать наше общество, пока ещё небольшое, процветающим.
        Закончив речь, Джон Уиллис раскланялся, ему зааплодировали и закричали: «Ура!» Затем все разместились возле костров и принялись за еду. И хотя в этот раз у них не было ни хлеба, ни соли, ни вина, радостное настроение не покидало их до конца трапезы.
        Наутро все взрослые - и мужчины, и женщины - собрались, чтобы обсудить план строительства нового поселения.
        Джон Уиллис высказал соображение построить его недалеко от временного лагеря на просторном лугу между бухтой, в которой стояли плоты, и лесом. И что лучше принять ближе к бухте, откуда вёл удобный спуск к воде, а на южной стороне бежал, срываясь с обрыва, бурный стремительный ручей. С ним согласились, изъявив лишь пожелание повторить схему застройки посёлка, оставшегося по ту сторону моря. Так и постановили.
        В ходе обсуждения у многих были какие-то свои, отдельные предложения.
        - Хорошо бы вместо хижин построить настоящие дома, - сказала Веда, также присутствовавшая на собрании. - Пусть небольшие, одноэтажные, но похожие на европейские, в каких мы когда-то жили. Я не говорю, что это надо сделать сегодня. Нет, пока нам не до этого. Я имею в виду строительство таких домов в более позднее время, когда у нас появятся необходимые условия.
        Сразу же после собрания в лесу, темневшем за лугом, наперебой застучали каменные топоры, сваливая одно дерево за другим. Каменные - потому что стальные топоры, с которыми двадцать лет назад Пётр Васильевич и Игорь пришли к Бристольскому заливу, полностью сточились.
        Работа спорилась, взрослым помогали подростки, и с каждым днём посёлок принимал всё более цельные очертания. Возводилось сразу несколько домов. От прежних они отличались большей прочностью стен, были выше и намного просторнее.
        По истечении двух недель был полностью возведён дом для Петра Васильевича. Для него постарались в первую очередь, так как после ранения он был ещё слаб и ему больше, чем другим, требовалась надёжная крыша над головой. Но понемногу он выздоравливал и в новое жилище вошёл без посторонней помощи.
        За первым домом сдали второй, за ним - третий. Дома поднимались один за другим. Обозначились центральная площадь и отростки улиц от неё. В один прекрасный день строительство посёлка было завершено. Последним вселился Джон Уиллис с женой и тремя детьми.
        Томасу предлагали присоединиться к любому семейству, но он отказался и дал понять, что хотел бы пока пожить один. Ему построили такой же просторный дом, как и для всех остальных. «На вырост, - сказали ему, - чтобы у тебя были жена и много детей».
        С окончанием жилищного строительства Игорь, горя желанием познакомиться с новой страной проживания, полностью отдался походам. Вместе с Сергеем и Томасом они обследовали все окрестные горы и долины. Как-то раз, пройдя добрую сотню километров на запад, они, к немалому своему удивлению, снова вышли к морю. Только там, где стоял их новый посёлок, береговая линия шла преимущественно с юга на север, а здесь - с юго-востока на северо-запад. Они повернули налево, то есть на юго-восток.
        Через день пути берег стал всё больше клониться к востоку, а затем и вовсе повернул к северу. Ещё через два дня потянулись знакомые места, где им уже неоднократно доводилось бывать. И вот впереди показались бухта Удобная и сам посёлок.
        Вечером, сидя на поселковой площади у костра, они поведали собравшимся о своих открытиях.
        - Где же мы находимся - на острове? - размышляя вслух, вопросительно произнёс Генри.
        - Или на полуострове, - делая многозначительную паузу, сказал Игорь.
        - Если на полуострове, то длинноволосые могут добраться до нас и здесь, - заключил Уиллис. - Как только они пройдут немного севернее и затем повернут на юг.
        - Но они могут также добраться до нас, переплыв, как и мы, через море, - заметил Свенсен.
        - Ну море ещё надо переплыть, - возразил О’Брайен. - Не всякий на это отважится. Для этого надо построить какое-то судёнышко. Если они и пересекут море, то это будет не скоро. Не забывайте, нас сюда заставили перебраться только крайние обстоятельства.
        - Но исключать появления длинноволосых всё же нельзя, - сказал Уиллис. - Характер у них, как мы убедились, воинственный, поэтому к встрече с ними надо готовиться серьёзно и заблаговременно. Хватит бегать от них. Да и кто знает, удастся ли нам так же вот, без потерь, убежать в следующий раз.
        - А как готовиться? - раздался чей-то голос.
        - Надо обнести посёлок достаточно высоким и прочным забором.
        - Забор не спасёт.
        - Если поставить у бойниц полтора-два десятка метких лучников, то вполне может спасти.
        - Но где взять столько лучников?
        - Как где? - удивлённо переспросил Уиллис. - Нас, взрослых мужчин, шестеро. Да Генри с Сержем - уже восемь. Серж уже участвовал в схватках с длинноволосыми и ничем не уступает любому из нас. Марта - отличная лучница. Ведь это она подстрелила одного из дикарей? - Уиллис повернулся к Свенсену, чтобы получить от него подтверждение. - Когда они атаковали наш арьергард! Итак, нас уже девять. Лу и Стив, конечно, мальчишки. Но пройдёт год-другой, и они станут настоящими бойцами. Надо готовить и других мальчиков, да и девочек тоже, которые половчее. Вон Майя, подружка Сержа, какая она сильная и отважная девушка. Если её немного подучить, она мало кому уступит по своим бойцовским качествам.
        При упоминании Майи, старшей дочери Свенсена, такой же желтоволосой, как и её отец, Сергей покраснел и опустил голову. Они дружили и много времени проводили вместе. Но ей было уже восемнадцать, а ему только четырнадцать. Она была взрослая, хорошо развитая физически, с длинными сильными ногами и крепкими руками. Он же, хоть ростом и не обижен, всего-навсего подросток.
        Иногда он размышлял над тем, почему Майя общается именно с ним? Не потому ли, что ей больше не с кем гулять? Ведь, кроме Генри и Томаса, подходящих парней больше нет. Но Генри дружит с Хильдой, дочерью О’Брайенов. А Томас, кажется, заглядывается на Тину Уиллис. Сергей в последнее время частенько видел Томаса возле её дома.
        Вот и выходит - нет у Майи выбора, остаётся только он, Сергей. Но если рассуждать подобным образом, то и он точно в таком же положении. Майя - единственная девушка, с которой ему интересно.
        Он отгонял беспокоившие его мысли. К чёрту всё! Когда он вырастет, то женится на ней. И пусть она старше на несколько лет. Вон Веда тоже на четыре года старше его отца, а как дружно они живут.

* * *
        - А скажи нам, Том, много ли у длинноволосых воинов? - спросил Уиллис.
        Томас, теперь коротко подстриженный, выглядел подтянутым симпатичным парнем. Все и думать забыли, что он дикарь из вражеского стана, и относились к нему по-товарищески. Он знал своё место и скромным поведением только усиливал к себе всеобщее расположение. Уиллис поощрительно улыбнулся.
        - Скажи, те люди, с которыми мы сталкивались, это все, кто у них есть, или они располагают какими-то дополнительными силами?
        - Это был лишь передовой отряд, - сказал Томас. - Всего мужчин, способных держать оружие, раза в три больше.
        - А где остальные?
        - Они находились в основном лагере вместе с женщинами и детьми. В момент нападения на Бристоль лагерь размещался по ту сторону гор, недалеко от перевала Сканди, по которому удобно перейти на равнину. Эта часть племени длинноволосых двигалась за нами и несколько дней спустя должна была прийти в посёлок. Так всегда было: передовой отряд отыскивал удобные пути перехода, места, богатые дичью, а остальные шли следом.
        - А как вы попали на Лазурный берег?
        - Мне трудно сказать. Бывало, мы годами жили на одном месте, потом снимались и шли то на север, то на юг, то на запад. Но, мне кажется, западное направление было преимущественным. Последние месяцы мы перемещались вдоль горного массива с юга на север. Слева от нас были горы, а справа - пустынная местность. Наши разведчики старались её избегать, потому что там было мало добычи, а зной был нестерпимый. Обнаружив этот перевал, мы двинулись через него.
        - Теперь скажи, Томми, почему длинноволосые напали на нас? Ведь это уже второе нападение. Первое было в долине гейзеров, когда погиб твой отец, а вы с матерью попали к ним в плен. Откуда такая враждебность и жестокость?
        - Знаете, так всегда было среди длинноволосых. Никому и в голову не приходило, что к чужакам можно относиться как-то иначе. Но жестокость - это обычное явление у них и в своём кругу. Если кто-нибудь провинился, не выполнил, например, приказание вожака, то обязательно последует суровое наказание вплоть до убийства. Такие случаи бывали. Именно за непослушание убили француза - отца моего друга Мишеля, о котором я уже говорил. Не помню, как его звали.
        - Его звали Андре, - сказал Уиллис, - Андре Оржерваль. У нас в долине гейзеров было два француза. Второго звали Дюмолен, он погиб в бою.
        - Да, правильно, - сказал Томас, - его звали дядя Андре. Его бывшая жена…
        - Почему бывшая? - спросил Свенсен. - Помнится, он свою жену очень любил и не собирался с ней расставаться. Её звали Ирма. Она была австрийка, милая такая, небольшого росточка. Она тоже его любила и…
        - Её у него отобрали и передали другому мужчине, одному из тех, которые всем верховодили. У этого длинноволосого уже была жена, но она была старая и некрасивая, а ему захотелось иметь молодую. Я не помню, что такого сделала тётя Ирма, но её решили наказать. А чтобы усилить её страдания, прежде всего душевные, исполнить обязанности палача назначили дядю Андре. Он должен был нанести тёте Ирме двадцать ударов палкой по спине. Экзекуция должна была состояться публично, и всё племя собралось вокруг этого места. Мне было тогда лет пять, но я до сих пор помню, как всё происходило, словно это было только вчера.
        Томас на минуту задумался, глядя на костёр, лицо его посуровело, уголки рта скорбно опустились.
        - С неё сорвали одежду и бросили на землю лицом вниз. Но дядя Андре отказался исполнить наказание. Он даже не взял палку и стоял, заложив руки за спину. Тогда его самого повалили на землю и нанесли пятьдесят ударов. Когда он поднялся, его снова стали принуждать к совершению экзекуции, но он только молчал и всё смотрел куда-то вдаль. Его опять повалили и стали избивать, а потом, полуживому, отрубили голову и насадили её на шест. О-о, этот Дингер на такие выдумки был горазд. Порой мне казалось, что у него не все дома.
        - А кто это такой - Дингер? - спросил один из подростков, сидевших у костра.
        - Дингер в общине длинноволосых главный предводитель. Человек среднего роста, очень сильный и крайне жестокий. Моя мать всегда говорила, что он ненормальный. Ну а я… Я ведь вырос среди них, видеть проявления зверства для меня не было в диковинку. Но, повторяю, и мне иногда казалось, что он дефективный.
        - А что было с Ирмой? - спросил Генри.
        - Ей нанесли положенное количество ударов, и в тот же день она покончила с собой. Не из-за побоев - разве она была первой! Просто она не могла больше жить такой жизнью. Она бросилась со скалы. Мы думали, она сразу умрёт, но она ещё полдня дышала. Некоторые предлагали её добить, но Дингер сказал, что «она и так подохнет и пусть перед этим помучается».
        - А что случилось с твоей матерью? - спросил О’Брайен.
        - Она умерла спустя три месяца после гибели Оржервалей. Она не покончила с собой, а просто зачахла от тоски.
        Мужчины, собравшиеся у костра, на своём веку повидали всякое, и всё же рассказ Томаса произвёл на них гнетущее впечатление. Особенно сильно переживали Уиллис, Свенсен и О’Брайен. Они хорошо знали несчастных страдальцев, так как несколько лет прожили с ними бок о бок и не раз помогали друг другу выбраться из беды.
        Игорь подложил в костёр хворосту, пламя разгорелось с новой силой и ярко осветило задумчивые лица.
        - И всё же мне не совсем понятно, - сказал Уиллис, - как получилось, что такой человек, как Дингер, стал властвовать, и как ему удалось превратить окружавших его людей в самых настоящих варваров. Ведь, надо полагать, изначально они не были такими, по крайней мере, большинство из них.
        - Я могу передать только то, что слышал от матери, - сказал Томас. - А от кого она узнала, мне неизвестно. Когда моя мать умерла, меня никакие рассказы уже не интересовали. На уме было одно: где найти хоть немного еды. Меня никто не кормил, и я питался только тем, что добывал сам. Так вот, город, где жили длинноволосые, был небольшой - в нём насчитывалось менее десяти тысяч населения. В то время это были обычные люди. Катастрофа, разразившаяся на Земле, в определённой степени этот город пощадила - в нём осталось в живых около пятисот человек. И среди них этот самый Дингер, молодой двадцатилетний негодяй. Когда он увидел, что город лежит в руинах, все общественные связи порушены, власти нет и везде царит хаос, он понял - его час настал. Первое, что он сделал, это убил единственного оставшегося в живых полицейского - у него с ним были старые счёты. Полицейский не мог оказать ему серьёзного сопротивления, так как был серьёзно травмирован - у него была сломана рука и до кости рассечена голова, и он едва держался на ногах. Завладев его дубинкой, Дингер не стеснялся пускать её в ход.
        К несчастью для города, выжили и двое дружков Дингера, таких же негодяев, как и он сам. Вот втроём они и подмяли под себя всех остальных.
        - Вы думаете, Дингер и его шайка помогали тем, кто нуждался в помощи? - спросил Томас, поочерёдно вглядываясь в слушателей. - Как поступил бы всякий нормальный человек? Ничего подобного. Наоборот, он перебил всех раненых, ссылаясь на то, что это только лишние рты и они всё равно не выживут. Затем он взялся за стариков. Всех, кто оказывал сопротивление, немедленно уничтожали. Дингер и его дружки не забыли никого, кто когда-нибудь перешёл им дорогу или косо посмотрел на них. «Это всё лишние люди! - заявляли они. - В городе не так много продовольствия, чтобы кормить этих нахлебников». Они уничтожили не меньше сотни человек. Многие погибли от холода и голода - Дингер выделял продовольствие только тем, кто ему верно служил. Когда пришла весна, в живых осталось меньше двухсот человек. Продовольственные запасы в городе к тому времени полностью истаяли, кроме руин, там ничего не было, и толпа варваров, в которых Дингер превратил горожан, начала кочевую жизнь. Кого они собой представляют, вы уже видели.

* * *
        План укрепления обороноспособности посёлка был поддержан безоговорочно. Не откладывая, усилили подготовку лучников. Одновременно все способные держать оружие стали разучивать приёмы рукопашного боя с применением копий, палок, дубин, камней - всего, что могло подвернуться под руки и просто с голыми руками. Свенсен владел десятком приёмов из айкидо, О’Брайен имел некоторые навыки в карате, а Пётр Васильевич вспомнил кое-что из русского рукопашного боя, которому его обучали во время срочной службы в десантных войсках. Всё это объединили, и получилась неплохая целостная система подготовки бойцов. Занятия проводили ежедневно. В них принимали участие и дети от восьми лет - как мальчики, так и девочки.
        Вместо забора решили опоясать посёлок каменными стенами. Ежедневно на их возведение отряжали несколько человек взрослых и подростков. Общее руководство строительством было поручено О’Брайену, как человеку, наиболее начитанному о фортификационных сооружениях. По его рекомендации стали применять раствор, который отлично скреплял камни и был прост в изготовлении.
        Все считали своим долгом, возвращаясь в посёлок, подобрать сколько-то булыжников и поднести их строителям.
        Менее чем через год стены поднялись на два с лишним метра. С двух сторон были установлены прочные дубовые ворота; одни вели к бухте, другие - к лесу. На ночь их запирали достаточно мощными толстыми засовами.
        Теперь это был уже не посёлок, а настоящий город. Оставалось только придумать ему название. Каждый предлагал своё, в том числе и О’Брайен.
        - Нью-Росс - красиво звучит, - говорил он. Так назывался городок на юго-востоке Ирландии, в котором О’Брайен родился и вырос.
        - Я думаю, надо поддержать нашего Эдварда, - сказал Джон Уиллис. - Ведь это под его началом построены такие прочные стены, в результате чего посёлок и превратился в город.
        Название Нью-Росс понравилось многим, особенно Игорю и Петру Васильевичу - оно напоминало им о безвозвратно утерянной отчизне.
        После того как были установлены ворота, темпы работ по возведению оборонительных сооружений заметно снизились, но не прекратились - предстояло поднять стены ещё выше, по углам поставить башни, вырыть ров и соорудить перед воротами подъёмные мосты.
        По завершении первой очереди строительства Игорь, Сергей и Томас отправились на север с одной-единственной целью: выяснить, где находится их поселение - на острове или полуострове. Игорь хотел пойти один, но Уиллис посоветовал идти втроём.
        - Так безопасней, - сказал он.
        Большей частью шли берегом, удаляясь от него, только когда надо было в поисках дичи завернуть в какой-нибудь лес или горный распадок.
        На протяжении километров четырёхсот слева от них возвышались горы, которые затем постепенно перешли в плоскую цветущую равнину.
        Они шли по ней день, другой, третий, а зелёному царству всё не было конца. То здесь, то там среди бескрайнего простора поднимались небольшие рощи, возле которых паслись многочисленные стада различных животных.
        - Ого, сколько их здесь! - возбуждённо восклицал Сергей. - Столько я ещё нигде не видел. Вот где охота то!
        - А это что за олени? - спросил он, увидев очередное стадо.
        - Это не олени, - ответил Игорь. Он немного помедлил, прежде чем продолжить. - Это… это коровы. Точно, это они.
        - Коровы?
        - Вам Уиллис, наверное, рассказывал на уроках. Это такие животные, у которых большое вымя и которые дают много молока.
        - Много - это сколько?
        - В десять раз больше, чем коза.
        - Но у этих коров вымя не такое уж большое.
        - Всё правильно. Оно уменьшилось, потому что их некому было раздаивать. Годы-то идут. Сколько поколений этих бурёнок сменилось после столкновения астероида с Землёй? Два? Три? Вот они и приспособились, чтобы молока хватало только на кормление телёнка.
        - Давайте убьём одну и попробуем, какое у неё мясо на вкус, - предложил Сергей.
        - Нет, убивать не надо.
        - Почему?
        - Жалко убивать, пусть живут.
        - Как это - жалко? Не понимаю. Что с тобой?
        - Что со мной?.. Их ведь, Серёжа, без нужды никогда не убивали. Их и держали-то не столько из-за мяса, сколько ради молока. Это ведь кормилицы были, их любили, о них заботились. Пусть идут себе. А добыча нам ещё попадётся.
        Море осталось далеко за спиной, и со всех сторон были одни только травы, местами такие высокие, что скрывали с головой, и тогда Игорь и его товарищи раздвигали их руками, чтобы продвинуться вперёд. На каждом шагу им попадались олени, антилопы, газели и другие животные, некоторых из них они видели впервые.
        Был уже полдень, когда шедший впереди Сергей внезапно подался назад, пригнулся, скрываясь за макушками трав, и дал знак Игорю и Томасу, чтобы они были наготове. За травами перед ними открылась обширная низина, в которой паслись десятка три удивительных на вид животных. Таких Сергей и Томас тоже никогда не видели. Они отмахивались от насекомых длинноволосым хвостом и были украшены косматой гривой; иногда они вскидывали голову и громко всхрапывали.
        - Это ещё что за чудища? - обратился Сергей к отцу.
        - Это, сынок, лошади.
        - А, знаю. На них ездили верхом. Ещё их запрягали в повозки - это такие приспособления для доставки людей и разных грузов. Смотри, сколько их тут! Их тоже нельзя убивать?
        - Нет, нельзя.
        Сделав по равнине полукруг, землепроходцы вновь приблизились к морю и в пределах видимости его остановились у ручья, по обеим сторонам которого поднимались деревья неизвестных им пород. Они целый день были в пути и сильно устали. Костёр развели, когда равнина уже потонула в сизых сумерках и под деревьями стало совсем темно. В их распоряжении была молодая косуля. Томас сразил её стрелой в нескольких сотнях метров от места стоянки. Быстро разделав тушу, они сварили мясо в глиняном котле.
        С утра у них не было маковой росинки во рту, и они съели почти всё, что приготовили.
        Перед сном Томас снова рассказывал о племени длинноволосых. Что большинство в нём составляли мужчины. Что между ними периодически вспыхивали потасовки из-за женщин, которых они никак не могли поделить. При этом нередко более сильные и агрессивные убивали тех, которые оказывались слабее. Что дети племени не умеют ни читать, ни писать и отличаются от зверей только членораздельной речью и способностью изготавливать орудия труда.
        - Но как же так, Томас? - удивился Сергей. - Ведь ты же знаешь письмо и можешь разобрать английский текст!
        - Письму и чтению меня учила моя мать.
        - Но она рано умерла.
        - И всё же кое-какие знания она успела мне передать. Она рисовала буквы тонкой палочкой на влажной глине.
        - Удивительно, как ты не забыл письмо и не разучился читать. Ведь после смерти твоей матери прошло столько лет.
        - Ничего удивительного нет. Мы были неразлучны с Мишелем, сыном Оржервалей. Мы разговаривали на английском, и потому я запомнил все слова, которые слышал прежде от своей матери. Сколько-то слов я узнал от Мишеля. Ещё несколько слов он знал на французском и немецком. Их я тоже запомнил. Мишель сначала был неграмотный, но я научил его многому из того, что знал сам. Мы писали с ним тексты на глине, и один из нас читал написанное другим.
        - А он жив, твой Мишель?
        - Перед тем как я попал к вам в плен, он был живой. Он участвовал в том бою и был ранен.
        - Почему же вы сражались за этих варваров? - не унимался Сергей.
        - А как нам надо было поступать? Отказаться? Тогда нас сразу бы убили. Уйти от них? Но куда? И ещё я вам скажу: когда идёшь в бой, это так захватывает - невозможно остановиться. Ты словно пьянеешь и рвёшься вперёд, ни о чём не задумываясь. Ну и, наверное, сказывалось то, что всё-таки я был одним из них. Ведь я вырос в их племени и подчинялся их законам.

* * *
        В Нью-Росс они вернулись на сорок седьмой день. И каждый привёл на поводу по жеребёнку. Едва они миновали ворота, сбежались все обитатели города. Прямо на площади жеребятам соорудили коновязь, налили в деревянное корыто воды и задали зелёного корма.
        Городу не терпелось услышать рассказ землепроходцев. Но сперва им надо было помыться с дороги. Для них истопили баню и, пока они парились, тут же на площади, в нескольких шагах от коновязи, поставили столы с разными кушаньями и напитками. Возвращение участников экспедиции было значительным событием, и его предстояло отметить по-праздничному.
        И вот виновники торжества сидят на самых почётных местах. Им подкладывают наиболее вкусное, их бокалы не остаются незаполненными. Справа от Игоря - Марта, слева - Веда. Дальше за Мартой - Сергей, рядом с ним - Майя. Они уже успели перемолвиться несколькими словами и договорились встретиться после застолья на лугу за городской стеной.
        За Ведой сидел Томас, за ним - Анна. Обе опекали его, и он смущался от избытка внимания.
        По другую сторону столов, непосредственно напротив героев события, восседало всё взрослое мужское население города, включая Генри и Петра Васильевича. Последний полностью оправился после ранения и теперь был снова здоров и полон сил. Дальше, по обе стороны от мужчин, расположились их жёны. По концам застолья мостились подростки и малые дети, причём старшие присматривали за младшими.
        Хорошенько закусив, Игорь допил слабо хмельной напиток, напоминавший пиво, и поставил бокал.
        - В общем, так, - начал он и, предварительно расчистив место, расстелил на столе прямоугольный кусок кожи.
        Это была карта, на которой стрелками были указаны направления частей света: север, юг, запад и восток. Центральную часть карты занимал вытянутый книзу треугольник с неровными сторонами и различными пометками. Параллельно восточной его стороне пролегала какая-то слегка выгнутая полоса. Она начиналась немного северней треугольника и уходила далеко на юг.
        - Вот это - Лазурный берег. - Игорь провёл рукой по полосе. - А вот здесь расположен наш Нью-Росс, - он показал на кружочек в юго-восточной части треугольника. - Как видите, мы живём на острове, и от Лазурного берега нас отделяет пролив, ширина которого нам приблизительно известна. С севера на юг остров тянется километров на семьсот. В северной его части с востока на запад будет километров четыреста. Две трети острова, южную и центральную его части, занимают горы. В основном они покрыты лесами. Что мы и видим воочию, - он протянул руку в сторону гор, начинавшихся не далее, чем в полутора километрах от города. - Дальше за горами простирается плодородная равнина, которая полна самой разнообразной живности. Равнина занимает всю северную часть острова и тянется с запада на восток полосой километров в двести-двести пятьдесят.
        Игорь передал карту Джону Уиллису, и тот, подержав её в руках, положил так, чтобы было видно всем.
        - С юга на север по равнине протекает река, - сказал Игорь. - В устье ширина её не менее пятисот метров. Своё начало она берёт где-то в горах. На её берегах много родников, и мы назвали её Ключевой. Она впадает в море недалеко от северо-западной оконечности острова. Здесь мы переправились через неё, прошли ещё километров тридцать на запад, после чего берег повернул на юго-восток. Пять дней ещё мы шли равниной, а затем опять потянулись невысокие горы, поросшие лесами. Они то вплотную подступали к морю, то на десятки километров отходили от него, снова освобождая место степям, или, как вы говорите, прериям.
        - Итак, мы на острове, - сказал Уиллис.
        - Да, безусловно, - подтвердил Игорь.
        - И нам нечего опасаться длинноволосых?! Нас разделяет море? Нас разделяет пролив? - раздались голоса.
        - Кто знает, на что они способны? - сказал Уиллис. - Они видели наши плоты и наверняка догадались, что мы ушли за море. Вдруг они надумают повторить наш маршрут! Как сказал Томас, у них более шестидесяти взрослых мужчин, и надо быть готовыми ко всему.
        Застолье продолжалось допоздна, и землепроходцам задавали вопрос за вопросом. Особенный интерес вызывали жеребята.
        - Лошадей на северной равнине мы увидели на третий день. В первом табуне были и кобылицы, и жеребята разных возрастов, начиная от сосунков. А охранял их могучий свирепый жеребец гнедой масти. Лошади попадались нам ещё несколько раз. Жеребят мы изловили на обратном пути. Набросишь на шею аркан…
        - Лассо?
        - Да, лассо.
        - Ну а люди, люди вам попадались? - спросила Веда. - Или хотя бы следы их пребывания!
        - Нет, людей мы не видели, - сказал Игорь. - Но знаете, недалеко от устья Ключевой проходили мы какой-то холмистой местностью. Почва там неровная такая, как говорится, то яма, то канава. Возможно, раньше на этом месте был город. Но всё погребено под толстым слоем земли и так заросло травой! Словом, это только моё предположение.
        - Но почему животных так много, а из людей никого?
        - Не знаю. Может быть, мы и раньше об этом говорили, человек оказался просто-напросто уязвимее. Он ведь большей частью жил в искусственной среде обитания, которую сам же и создал - с электричеством, тёплым жильём, продовольственными магазинами… Не стало этой среды - исчез и её создатель. А животные?.. Сколько-то их уцелело, а потом они размножились. Им ведь больше никто не мешал. Главного-то их истребителя - человека - не стало.
        - А что, Игорь, вы наш остров как-то уже назвали? - спросил Уиллис.
        - Да, пока мы шли, у нас об этом заходил разговор, - Игорь посерьёзнел и пробежал глазами по лицам сотрапезников, улавливая реакцию на свои слова. - Мы ведь выходцы из Европы. И вот мы, - он взглянул на Томаса, на Сергея, - подумали и наименовали остров Новой Европой. Надеемся, слух никому не режет?
        И мужчины, и женщины, и дети разом заговорили, послышался шум, гам, одобрительные возгласы. Кто-то крикнул, что лучшего названия не придумать. Уиллис, однако, предложил вопрос о наименовании острова вынести на всеобщее голосование. Ему со всех сторон закричали, мол, этого можно не делать, они и так согласны. Но Уиллис остался непреклонен.
        - Вопрос с названием не такой пустячный, - сказал он. - Как назовёшь, так потом и аукнется. Поэтому референдум необходим.
        Все единогласно проголосовали за Новую Европу.
        - Ну а как тут поживал Нью-Росс? - спросил Игорь, обращаясь к Уиллису и вообще ко всем мужчинам, сидевшим напротив него. Он только что заметил отсутствие Сергея и Майи. «Успели сбежать, - подумал он с некоторой долей негодования. - Нас так встречают, а он!.. Не очень-то красиво с его стороны. Надо будет сделать ему выговор».
        - В Нью-Россе произошло немало событий, - начал Уиллис. - Главное из них… Ну-ка, Улоф, расскажи, как всё было.
        Событие, о котором поведал Свенсен, действительно было огромной важности. В тот самый день, когда Игорь, Томас и Сергей двинулись берегом моря на север, он и его старшая дочь Майя вышли из города, пересекли луг и углубились в лесную чащу. Майе надо было собрать лекарственные травы, а Улоф вызвался сопровождать её и заодно поохотиться на дичь.
        Они пошли не по проложенным тропинкам, а по нехоженому лесу. Километров через пять дорогу преградила высокая гора, и они пошли в обход её, чтобы посмотреть на ландшафт с другой стороны. Обогнув гору, они попали в глубокий просторный распадок. И вот на дне его среди россыпи камней Свенсен увидел… куски железной руды, точно такой же, какую добывали в его родной Швеции.
        В молодости ему доводилось часто бывать на металлургических предприятиях, и он в подробностях знал технологию выплавки стали. На редкость невозмутимый человек, Свенсен не потерял голову при виде железорудной залежи. Он не стал прыгать и плясать от радости, а просто спокойно положил несколько кусков в заплечный мешок и пустился вдогонку за ушедшей вперёд Майей.
        Они вернулись во второй половине дня; Майя с редкими целебными травами, а Свенсен - с подстреленной серной. Отдав добычу женщинам, он собрал мужчин и, вывалив перед ними содержимое мешка, сказал, что это такое. Ценность находки не было нужды объяснять.
        Каждый из присутствовавших один за другим перебрал все куски руды и прикинул их на вес.
        - Её там полно, - сказал Свенсен. - Я думаю, гора, за которой находится распадок, целиком состоит из неё.
        Стали обсуждать, как лучше организовать выплавку стали. Решили, что плавильные печи лучше всего построить где-нибудь возле месторождения, чтобы избавить себя от лишних тягот по доставке руды.
        На следующий день Свенсен, О’Брайен, Уиллис, Стив и Лу отправились к распадку. Подыскали подходящую площадку, нашли глину, годившуюся для обжига кирпича, и взялись за дело. Не прошло и полмесяца, как печь была готова. Вместо каменного угля заготовили древесный.
        О’Брайен сказал, что слышал, будто древесный уголь не может дать такую высокую температуру, при которой можно выплавить качественную сталь, но Свенсен сказал, мол, беспокоиться нечего, он сумеет создать для выплавки все необходимые параметры. Словом, печь загрузили рудой.
        Свенсен подробно описал технологию обогащения железа углеродом, но из всего, что он говорил, Игорь понял только одно: качественная сталь была получена.
        - Где же она? Покажите хоть кусочек, - попросил он.
        - Пожалуйста. - Свенсен сдержанно улыбнулся и, взяв с колен какой-то продолговатый предмет, завёрнутый в льняную ткань, протянул Игорю. - Держи. Это тебе. От всех нас. В дар за Новую Европу.
        - Что это? Неужели сталь?
        - И ещё какая.
        Игорь развернул свёрток, и в руках у него оказался отличный с чисто обработанной поверхностью нож, рукоятка которого была выполнена из орехового дерева. Похожий на этот он видел в охотничьем магазине в Тихомирове.
        - А это - Томасу, - сказал Свенсен и поднял на всеобщее обозрение ещё один нож. Лезвие его с утолщённым обушком выглядело внушительно. С таким оружием впору было выходить на медведя.
        Свенсен достал третий свёрток.
        - Жалко, Серж убежал. Это ему.
        - И что, у тебя ещё есть такие ножи? - спросил Игорь.
        - Нет, но есть заготовки. И для ножей, и для топоров. Скоро у нас всё появится: и молотки, и гвозди, и лезвия для рубанков, и стамески, и наконечники для стрел и копий.
        - С хорошими инструментами можно построить не только плот, но и достаточно большой и крепкий корабль, - со значением заговорил О’Брайен. - И тогда мы могли бы на нём выходить далеко в открытое море.
        - Вы же выходите на плотах, чтобы рыбачить, - вмешалась Катрин. - Непонятно, зачем тебе идти ещё куда-то и подвергать себя опасности.
        - Мне кажется, Эдвард прав, - поддержал О’Брайена Уиллис. - Мало ли для чего может пригодиться корабль! Выручили же нас плоты. Что бы с нами было без них?!

* * *
        Прошло ещё пять лет. За это время брачными узами соединили себя Майя и Сергей, Хильда и Генри, Мэри и Лу, Тина и Томас, Полли и Стив. У первой пары сначала появился мальчик, потом - девочка. Хильда дважды дарила мужу двойню: мальчика и девочку и двух мальчиков. Тина и Полли успели родить только по одному ребёнку. Но они были очень молоды, и всё у них было ещё впереди.
        Оставалась одинокой только Диана, дочь О’Брайенов. Парни подходящего для неё возраста переженились, и родители всё сильнее беспокоились за неё. Им намекали, чтобы они отдали её за Томаса или Генри, пусть, мол, она станет для кого-нибудь из них второй женой. Но они сами не очень стремились выдавать её за женатого, а Диана даже слышать не хотела об этом.
        - Зачем вы меня торопите? - мягко и в то же время достаточно решительно говорила она. - Успею я ещё выйти замуж. Мне же только девятнадцать.
        От молодых мам не отставали и опытные заслуженные матроны. Марта и Веда рожали ещё дважды; первая в обоих случаях дала жизнь девочкам, вторая - мальчикам. Веда обмолвилась: с неё, пожалуй, хватит, пора и честь знать. Марта же сказала, что ей нет и сорока и она себя ещё покажет. Тогда Веда сказала, мол, и она не стара и её, Марту, она догонит. По одному ребёнку прибавилось в семействах Свенсенов и О’Брайенов. Ещё троих родила Анна, жена Джона Уиллиса. Всего она произвела на свет шестерых и была счастлива, что подтянулась к своим подругам, а некоторых и превзошла. Она гордо ходила по Нью-Россу, прижимая к груди одного ребёнка и ведя цеплявшихся за юбку двух других. У Петра Васильевича двоих родила Паола и одного - Джоан. Таким образом, и у той и у другой стало по пять детей. Джоан, долгие годы задиравшая нос перед своей соперницей, вынуждена была признать её равенство с собой.
        Во всех случаях роды принимала Мэри, а Джон Уиллис ей ассистировал. Теперь Мэри сама была в положении, и до того момента, когда она тоже должна была стать матерью, осталось не так уж много времени.
        Появление новорождённого воспринималось как большое событие и отмечалось со всей возможной пышностью. Увеличение численности небольшого человеческого сообщества упрочивало его перспективы, и многодетная мать пользовалась особыми привилегиями и уважением, её материальные запросы удовлетворялись в первую очередь.
        Для каждой из вновь образованных семей были построены просторные дома, в которых они и зажили вполне счастливой жизнью.
        Климат на острове был более прохладный, чем по ту сторону моря, у Бристольского залива, в зимние месяцы часто лили затяжные дожди. Поэтому в жилых и служебных помещениях было установлено печное отопление. В печах варили еду, возле них грелись и просушивали одежду и обувь. На задворках каждого дома, под навесом, были сложены поленницы дров.
        Если в Бристоле школьные занятия проводились под открытым небом, то в Нью-Россе под школу построили довольно большое по местным меркам здание, в котором было несколько классов. В разные годы в них занимались от десяти до пятнадцати учеников. Вместо Уиллиса и Свенсена в качестве учителей всё чаще выступали Полли и Диана. Полли обучала грамоте, вела математику и физику. Диана - химию, рисование и пение. Она увлекалась поэзией и сочиняла неплохие стихи. У неё был прекрасный голос, и, когда она пела на концертах, проходивших в городе, её всегда вызывали на «бис».
        Вслед за школой приступили к строительству здания парламента. Деревянные стены его по как бы случайной подсказке Веды обложили красным кирпичом, что в сочетании с весёленькими окнами и элегантными декоративными деталями на фасаде превратило его в удивительно красивое архитектурное сооружение, на фоне которого остальные постройки выглядели просто убогими.
        Строители поняли, чего не хватает их городу, и стали обкладывать кирпичом стены школы, а за ней и стены жилых домов. Тростниковые крыши заменили островерхими черепичными. По прошествии трёх лет Нью-Росс полностью преобразился и стал похож на старинный западногерманский городок, какие Игорь видел раньше на картинках. Ещё он напоминал ему центральную часть Вольска с его уютными одноэтажными домами дореволюционной постройки и - отдалённо - улицу Пушкинскую в Москве.
        В здании парламента, которое все называли ратушей, проходили как заседания парламентариев, так и, чаще всего в непогоду, общие собрания. Принимаемые решения заносились в специальный журнал, сшитый из таких же листов бумаги, какими пользовались ученики школы. Здесь же играли свадьбы, проходили концерты и ставились спектакли, в основном со сценками из жизни горожан. Игорь, Свенсен и О’Брайен изготовили несколько музыкальных инструментов: флейту, кларнет, две мандолины, барабан, тарелки, гитару и контрабас. Был создан оркестр, и все торжества проходили под музыкальное сопровождение.
        Непревзойдёнными мастерами сочинения пьес стали Веда и Фрэнки - брат Стива, то есть тоже сын Уиллисов. Но если Фрэнки писал только о современной жизни - другой он не знал, - причём на ужасной смеси, состоявшей из английских, немецких, русских и шведских слов, на которой говорила вся молодёжь, то в сочинениях Веды затрагивались темы разных эпох и писала она на чистейшем английском.
        Настоящий фурор произвела её пьеса по роману Вальтера Скотта «Айвенго». Благородный рыцарь Ричард Львиное Сердце, защитник угнетённых, вольный свободолюбивый охотник Локсли, прекрасная леди Ровена и трепетная Ревекка полонили сердца зрителей. Уже через неделю «Айвенго» снова был на сцене.
        - Ваша пьеса совершила маленькую культурную революцию, - сказал Уиллис Веде перед повтором спектакля.
        - Что вы имеете в виду?
        - Прежде всего изменения, которые произошли в поведении молодёжи. Она как бы проигрывает пьесу в повседневной жизни, копируя характеры и поступки положительных персонажей.
        - Вы преувеличиваете.
        - Нисколько. Разве вы не заметили, как исчезли проявления грубости и пошлости? Прошу прощения за высокий стиль, но девушки стали само изящество и обаятельная простота, юноши превратились в настоящих джентльменов - опять-таки в самом высоком смысле этого слова. Предупредительность и благородство проявляются ими на каждом шагу. И это - в условиях, близких к первобытному обществу.
        - Но, мне кажется, пошлость и грубость не были присущи молодёжи и до постановки спектакля.
        - Да, всё это не превалировало, но и избытка учтивости не было.
        С неослабевающим успехом пьеса ставилась вновь и вновь, и нравственная основа, заложенная в ней, проникала во все поры жизни Нью-Росса.
        Кроме всего прочего в городе была построена амбулатория с аптекой, где хранились перевязочные материалы, лекарственные травы и снадобья, а также хирургические инструменты, состоявшие из специальных ножей, скальпелей, пинцетов, зажимов, ножниц и так далее. Все инструменты изготовили Свенсен и его старший сын Лу, который в кузнечном деле стал настоящим мастером и всё больше превосходил отца. В амбулатории принимали роды, консультировали молодых мам и лечили больных, в роли которых чаще всего выступали мальчишки со своими ссадинами и ушибами.
        Немного в стороне от жилых домов, на берегу ручья, построили кузницу, откуда из-под открытого навеса частенько доносились звонкие удары молота. Кузнецы Свенсен и Лу полностью обеспечивали город плотницкими, столярными, земледельческими инструментами и орудиями - всем, на что поступал заказ.
        Рядом с кузницей поднялась гончарная мастерская, в которой изготавливали всю посуду начиная от печных горшков и кончая пивными кружками, а также черепицу для кровель домов. Заведовал мастерской Пётр Васильевич, но он бывал здесь урывками, фактически всю работу выполняли несколько подростков.
        В мастерской было три гончарных круга и печь для обжига. Используя это простейшее оборудование, ребята изготавливали про запас то, что имело наибольший спрос, и выполняли штучные заказы. У каждого мастера был свой почерк, и многие вещи, выходившие из их рук, вызывали вполне заслуженное восхищение обитателей города.
        Нью-Росс вырос более чем вдвое, и ему становилось тесно в отведённых границах. Поэтому некоторые подсобные помещения сооружали за городскими стенами, рядом с конюшней и загонами для свиней, которых стали разводить в первый же год по прибытии на новую землю.
        Лошадей вместе с жеребятами насчитывалось уже более двух десятков - по инициативе Игоря на Северную равнину снарядили несколько экспедиций и в Нью-Росс пригнали целый табун жеребят и двух взрослых кобылиц.
        Немалые познания в обращении с этими благородными животными обнаружила Веда. «В той жизни» у них в поместье была большая конюшня, в которой содержались скаковые лошади. С раннего детства Веду обучали верховой езде, она участвовала в конноспортивных состязаниях и, бывало, занимала призовые места. Она обстоятельно объясняла, как лучше содержать лошадей, чтобы они оставались сильными и здоровыми, учила верховой езде и взрослых, и детей и показывала способы выделки сёдел, уздечек и прочих шорных изделий.
        Всё чаще лошадей стали использовать для доставки грузов. На первых порах они служили в качестве вьючных животных. Потом было построено несколько повозок, и грузы стали перевозить на них. Обычно это были строительные материалы - лес, глина, камни, руда для плавильных печей, навоз для удобрения полей и хлебные снопы.
        По утрам и вечерам дети пили парное коровье молоко. Практически всегда в наличии имелись сливки, сметана, творог и сыры. Сепараторы, маслобойня и сыродельный цех работали ежедневно. А началось с того, что вслед за жеребятами с Северной равнины пригнали полтора десятка годовалых тёлок и двух бычков. После отёла молодые коровы хорошо раздоились и стали давать от десяти до тридцати литров молока в сутки. За несколько лет дойное стадо возросло до тридцати пяти голов.
        С ростом населения Нью-Росса возрастали и потребности в хлебе. Но размеры посевов и величину урожаев, как и в Бристоле, ограничивала большая трудоёмкость полевых работ. И только когда были изготовлены сохи со стальными лемехами и на обработке почвы заняли лошадей, зерно стали выращивать с избытком и хлебная проблема была решена раз и навсегда.
        В трёхстах шагах от городских стен был разбит фруктовый сад, который уже стал плодоносить.
        Структура сельского хозяйства во многом напоминала бристольскую. Применялся четырёхпольный севооборот, состоявший из чёрного пара, пшеницы, льна и подсолнечника. На отдельных участках произрастали арбузы, помидоры и сахарный тростник, обнаруженные на острове три года назад.
        Главным распорядителем полевых работ оставался Пётр Васильевич. Он сумел создать новую пасеку и усовершенствовал её. Начав на новом месте с одного улья (колоды остались в прошлом), он довёл их число до трёх десятков.
        Неведомой для него вначале была только технология выращивания и переработки сахарного тростника. Но в этой области знатоком оказался О’Брайен, и настал день, когда на столах горожан наряду с мёдом появились куски желтоватого сахара, по вкусу практически не отличавшегося от былого промышленного.

* * *
        Исполнилась мечта и о строительстве парусника. В течение двух с половиной лет молодёжь под руководством О’Брайена с энтузиазмом трудилась на верфи. И вот под крики «Ура!» восьмидесятифутовая шхуна «Ирландия» была спущена на воду. Она прекрасно показала себя на ходовых испытаниях, развивала высокую скорость и чутко реагировала на самые незначительные повороты руля. Такое судно вполне годилось для плавания в бурных водах. Капитаном шхуны единогласно был избран Эдвард О’Брайен.
        «Ирландия» стала регулярно выходить в открытое море и возвращалась с трюмом, наполненным рыбой. Питание жителей города, и без того обильное и разнообразное, стало дополняться такими деликатесами, какие не снились иному царю.
        Случалось, шхуна уходила так далеко, что скрывалась из глаз. По возвращении моряки рассказывали о Лазурном береге - они подплывали к нему на расстояние одной - двух миль.
        Не раз капитан «Ирландии» изъявлял желание побывать у Бристольского залива. Он хотел ознакомиться с тамошней обстановкой. Его намерение вызывало неоднозначную реакцию. Молодёжь была только «за». Многие взрослые тоже поддерживали его. Но раздавались и осторожные голоса.
        - Это плавание может быть опасным, - сказал Джон Уиллис. - А ну как длинноволосые обзавелись лодками или кораблём, подобным нашему! Кто может поручиться, что они не возьмут «Ирландию» на абордаж?
        - Тем более надо дойти до залива, - настаивал О’Брайен. - Хотя бы для того, чтобы провести разведку. Вдруг длинноволосые действительно обзавелись кораблём! То, что они будут способны завязать бой с «Ирландией», это полбеды. Беда будет, если, выйдя в море, они увидят незнакомую землю и захотят до неё добраться. Тогда столкновения с ними не избежать, и чем оно закончится, неизвестно. Если же мы заранее будем знать о них достаточно много, то сможем более успешно противодействовать им или вообще предупредить их высадку. Джон, ты сам говорил: да, они могут повторить наш маршрут и надо быть готовыми ко всему! Это почти дословные твои слова.
        Подобные разговоры он заводил при каждом удобном случае. О своих прежних сомнениях о возможности переправы длинноволосых через залив О’Брайен старался не вспоминать.
        - Мы забыли о вкусе соли, - сказал он как-то, глядя в морскую даль. - А там мы могли бы добыть соли столько, что её хватило бы на десять лет вперёд.
        Упоминание о соли сломило последние возражения противников плавания.
        Но до Бристольского залива путь был не близок, и требовалась основательная подготовка, чтобы дойти до него. С этим был согласен и О’Брайен.
        Джона Уиллиса не переставала беспокоить недостаточная защищённость «Ирландии» против внезапного нападения. Ну что смогут сделать несколько человек со своими луками и стрелами в открытом бою? Надо было исключить малейший риск. А для этого корабль должен располагать более серьёзным оружием.
        Вообще вопросы обороны не давали Уиллису покоя. Вдруг длинноволосые действительно переправятся на остров? Эти одичавшие люди способны на любое преступление. И что тогда станет с Нью-Россом и его обитателями? Не постигнет ли его судьба долины гейзеров?
        Стены города с годами были подняты до четырёхметровой высоты. Его защитники могли выставить двадцать пять человек, включая и девушек. Это были хорошо подготовленные бойцы, способные отразить нападение численно превосходящего противника. Военные учения проводились регулярно. Но и враг мог серьёзно подготовиться, и тогда будут неизбежны значительные потери. Уиллис содрогался при одной мысли об этом.
        Он поделился своими опасениями со Свенсеном.
        - Нам нужно огнестрельное оружие, - сказал Свенсен, поняв доктора с полуслова. И они договорились такое оружие создать. Уиллису предстояло изготовить порох, а Свенсен должен был отлить пушку.
        Между ними развернулось настоящее соревнование. Но они оказались в неравных условиях. У Свенсена уже были плавильные печи и надёжный помощник в лице его сына Лу. А Уиллис должен был начинать практически с нуля и он был один, потому что, кроме него, никто не обладал сколько-нибудь значительными познаниями в области химии. Ученики Уиллиса, ни разу не видевшие действие пороха, даже не понимали, над чем он, собственно, работает.
        Настал день, когда Свенсен отлил первую пушку. Заряжаться она должна была с дула. Чтобы порох в стволе мог воспламениться, в задней, утолщённой части орудия, ближе к донцу, имелось небольшое отверстие. Оно также должно было заполняться порохом. Достаточно было к нему поднести горящий фитиль и… Такие орудия применялись ещё в середине девятнадцатого века.
        - Самый настоящий поджиг, - сказал Пётр Васильевич, осмотрев пушку со всех сторон. - Только этот гораздо больше размерами, - и в ответ на вопросительные взгляды пояснил: - Поджиг - это самодельный пистолет, из которого мы стреляли в детстве.
        Пушку подняли на одну из крепостных башен и установили на лафет. Жерло её грозно смотрело на открытое пространство между городом и лесом. Свенсен со сдержанной улыбкой рассказывал любопытным о предполагаемых достоинствах своего детища.
        За первой пушкой было отлито ещё пять. Три из них также приняли угловые башни города.
        Дело оставалось за порохом. Но доктор свою часть работы всё никак не мог довести до конца. Он проводил опыт за опытом, а нужного результата так и не было. Тем не менее горожане были уверены, что он добьётся поставленной цели, как добивался всякий раз, когда брался за какую-нибудь новацию. Уж на что, казалось, было сложно изготовить стеклозаменитель для окон домов, но и здесь Уиллис оказался на высоте. Тончайшую, почти прозрачную льняную ткань он пропитал каким-то быстро затвердевающим раствором, и менее чем за две недели проблема с «остеклением» была полностью решена. Стеклозаменитель был достаточно прочен и хорошо противостоял воздействиям ветра, града и солнечных лучей.
        Экспериментируя над порохом, доктор попутно изготовил спички. Весь Нью-Росс побросал свои кресала и стал пользоваться простым и удобным способом добывания огня.
        Между тем Свенсен, войдя в азарт, на отливке пушек не остановился. Фраза Петра Васильевича, как они в детстве забавлялись «поджигами», навела его на мысль изготовить пистолет. Не «поджиг», а самый настоящий. Целый месяц трудился он над выполнением задуманного, выковывая и обтачивая разные детали и подгоняя одну к другой. Наконец оружие было собрано и опробовано вхолостую.
        Завернув как-то под вечер к доктору в его лабораторию, он с таинственным видом спросил, как идут дела.
        - Знаешь, неплохо, - ответил Уиллис, устало поднимая голову. - Кажется, мне кое-что удалось, - и поставил перед Свенсеном поднос с горкой тёмного крупчатого вещества. - Это порох. И, надеюсь, неплохого качества. Завтра можно испробовать одну из твоих пушек. А что нового у тебя?
        - Посмотри сюда, - сказал Свенсен и развернул принесённый с собой свёрток.
        - Что это? - спросил Уиллис и взял в руки протянутый ему предмет. - Боже мой, неужели пистолет?!
        - Это револьвер, - уточнил Свенсен. - Шестизарядный. Посмотри, вот барабан. Вот я откидываю его для заряжания. Вот курок, вот он в заднем положении. Посмотри, какой боёк. Самоё сложное было изготовить пружину. Но я сумел. Посмотри, как легко вращается барабан.
        Он с упоением демонстрировал, как хорошо работает оружие, как в нём всё отлажено. Револьвер и впрямь был хорош и походил на кольты и смит-и-вессоны, из которых стреляли в ковбойских фильмах. Пожалуй, он был только несколько больших размеров и немного тяжелее. Рукоятка его была выполнена из того же орехового дерева и удобно лежала в ладони.
        - А где патроны для него? - спросил Уиллис.
        - Патронов пока нет, - немного замявшись, ответил Свенсен. - Но ведь за патронами дело не встанет, а, док? Верно я говорю? Мы же их изготовим, а? Так же, как изготовили порох и отлили пушки.
        Рассвет застал обоих на ногах. Молва об успехе доктора облетела весь Нью-Росс, и возле башни, на которой стояла пушка, выбранная для первого выстрела, собралась толпа. В двухстах шагах от башни установили большой деревянный щит. В дуло пушки забили порох и загнали ядро.
        Во избежание несчастного случая изобретатели попросили зрителей расступиться подальше по обе стороны башни. Свенсен поднёс горящий фитиль, раздался страшный грохот, башня окуталась клубами дыма, ядро со свистом пронеслось над щитом и взрыло землю далеко за ним. Окрестности огласились множеством радостных криков.
        - Перелёт, - сказал Свенсен. Дуло пушки прочистили банником и снова зарядили, на этот раз картечью. Свенсен взял прицел пониже; грохот выстрела, пушка подпрыгнула, верхнюю часть щита разнесло вдребезги, а в нижней засветились сквозные отверстия. На лугу поднялась буря неуёмного восторга. Толпа ликовала. Канониров приветствовали, как героев, и если бы в этот момент они были на земле, их качали бы на руках.
        В течение нескольких дней были испытаны все пушки. Все они показали отличную стрельбу, и ни одна из них не взорвалась даже при усиленном заряде пороха.
        Две пушки были установлены на «Ирландии»: одна в носовой части, другая - на корме. Из них также были сделаны пробные выстрелы. На расстоянии сотни метров действие их было впечатляющим - от мишеней на воде остались одни щепки. С таким оружием не страшен был сам дьявол.
        Морское путешествие становилось всё реальнее. О нём заговорили в полный голос и обсуждали на каждом углу. Не было уже ни одного человека, который выступал бы против.
        А доктора задело за живое предложение Свенсена обеспечить револьверы необходимыми зарядами. День за днём трудился он над решением этой задачи, с мыслями о ней ложился спать и с ними же просыпался.
        Довольно быстро он изготовил крохотные стаканчики для патронов. Они были похожи на картонные ружейные патроны, только те были намного крупнее. Стаканчики были такие же прочные и как бы пропарафиненные.
        Оставалось изготовить капсюли. Над ними Уиллис работал вместе со Свенсеном. В конце концов были преодолены последние трудности. Патроны снарядили капсюлем, порохом и плотно засаженной удлинённой пулей. Свенсен заполнил барабан и прицелился. Выстрелы прогремели один за другим. В мишени, поставленной в десяти шагах, появились глубокие отметины.
        Револьвер зарекомендовал себя с самой лучшей стороны. Для ближнего боя это было отличное оружие. Ко дню отплытия «Ирландии» Свенсен и Лу изготовили их шесть штук - по одному на каждого члена экипажа. Кроме капитана Эдварда О’Брайена в него вошли Генри - помощник капитана, матросы Сергей, Стив, Лу и начальник абордажной группы Игорь, назначенный по совместительству выполнять обязанности кока. Своего сына Свенсен отпускал в плавание с неохотой. Он считал, что было бы полезнее, если бы Лу остался у плавильных печей.
        Корабль снабдили пресной водой, а также продуктами питания: сухарями, мукой, вяленым мясом, овощами и фруктами. Всех этих припасов должно было хватить не менее чем на месяц. К тому же на шхуне имелись рыболовные снасти, которые при желании можно было закинуть в море и обеспечить себя свежей рыбой.
        Экипаж был вооружён с головы до ног. У каждого были нож, копьё, лук, револьвер с двумя десятками патронов и круглый, обтянутый бычьей шкурой щит, который мог служить надёжным прикрытием от вражеских стрел. На корабль были погружены порох, пушечные ядра и картечь на полсотни выстрелов.
        На борт доставили четырёх лошадей. В трюме их ждали отдельные стойла с кормушками. Большая часть свободного места вокруг них была заполнена душистым доброкачественным сеном, увязанным в плотные тугие тюки. Оказавшись в стойлах, лошади тут же принялись за наложенный в кормушки фураж.
        Мореплаватели взяли с собой и одну собаку, крупного злого кобеля по кличке Тарзан, правнука Цыгана и Сильвы.
        Выйдя в открытое море, корабль сразу взял курс на восток. И вот не видно уже провожающих, скрылась бухта Удобная с её причалом, за ней исчезли крепостные башни Нью-Росса, и наконец истаяли в воздушной дымке леса и горы Новой Европы. Попутный ветер гнал «Ирландию» всё дальше и дальше от родных берегов. Но и там, впереди, разве была чужая земля? Нет, она тоже была родная, только враг отнял её у них. Теперь они с волнением ждали встречи с ней и надеялись, что она не будет к ним слишком уж недружелюбной.
        Часа в два пополудни вперёдсмотрящий крикнул: «Земля!» В далёкой синеве показались горы, а спустя некоторое время стала проявляться зелёная панорама равнины. Ещё немного, и завиднелся берег с его пенистой линией прибоя.
        Жадно вглядывался Игорь в его очертания. Двадцать пять лет прошло, как они с отцом и Цыганом тащились здесь день за днём в надежде на встречу с людьми. Только эта последняя надежда и поддерживала их, не давая погибнуть от отчаяния. И в этих же местах, только в противоположном направлении, бежало их племя, гонимое одичавшими длинноволосыми. Насколько всё-таки мудр оказался Джон Уиллис, отдавший тогда приказ не принимать бой и оставить посёлок. Какое счастье, что все уцелели и здравствуют теперь на новой земле.
        О’Брайен сменил курс и повёл корабль на юго-восток. Шли в светлое время суток, а на ночь останавливались и бросали якорь. Капитан опасался в темноте напороться на подводную скалу или наскочить на мель и предпочитал действовать осторожно.
        На пятый день показались очертания Птичьих скал. Искусно лавируя, О’Брайен провёл «Ирландию» по узкому горлу пролива. Якорь бросили посередине Бристольского залива.
        Все взоры обратились к тому месту, где должен был находиться посёлок. Но перед ними были только золотистая полоска берегового песка да устье ручья, а дальше тянулись одни тёмно-зелёные заросли.
        Долго всматривался экипаж корабля в переплетения ветвей, не доверяя своим глазам. Может быть, вон там, в кустах, засел, притаился коварный враг, рассчитывая захватить их врасплох. О’Брайен помнил напутствие Уиллиса избегать каких-либо схваток с длинноволосыми. При угрозе нападения «Ирландия» должна была немедленно покинуть Лазурный берег и возвратиться в Нью-Росс. Не заметив никакого присутствия человека, О’Брайен дал команду переместить корабль ближе к устью ручья.
        Игорь, Сергей и Стив спустились в шлюпку и, размеренно взмахивая вёслами, неторопливо двинулись к берегу. На всякий случай О’Брайен распорядился зарядить картечью носовую пушку.
        Шлюпка пристала к берегу в полдень. Стив остался её охранять, а Игорь и Сергей отправились в разведку. Со шхуны хорошо видели, как они медленно перемещались вдоль ручья, и в любой момент были готовы прикрыть их пушечным огнём. Спустя четверть часа деревья, поднимавшиеся у излучины ручья, скрыли их из глаз наблюдателей. Настороже был и Стив. Перебравшись на нос шлюпки, он положил перед собой заряженный револьвер и взял наизготовку лук. Томительные минуты ожидания складывались в часы, и всё это время на «Ирландии» не отрывали глаз от равнины.
        Разведчиков высматривали у ручья, а они показались гораздо левее, в прогалине между скалами и кущами деревьев. Оставив свой пост, Стив двинулся им навстречу. Сойдясь вместе, они остановились, и на шхуне увидели, как там о чём-то переговариваются, как Игорь, жестикулируя, показывает на заросли.
        - Ну что они там волынят? - в нетерпении произнёс О’Брайен. - Всю душу вынут.
        Незадолго до сумерек шлюпка подошла к шхуне.
        - Ну что? - спросил О’Брайен участников вылазки, когда они поднялись на борт корабля.
        - Никого и ничего, - ответил Игорь. - Длинноволосых и след простыл. Скорее всего, они сожгли посёлок сразу после того, как мы переправились на остров. Там, где были хижины, один лишь бурьян и мелколесье. Поля заросли так, что стали заодно с равниной. Фруктовый сад превратился в лесную чащу. На месте пасеки только заросли кустарника.
        Игорь рассказал, что, миновав место, где раньше были загоны для коз и овец, они прошли километра три вдоль ручья по направлению к горам, потом стали брать всё левее, постепенно поворачивая в сторону моря. Никаких примет, которые указали бы на присутствие длинноволосых, они не обнаружили.
        - Где же они могут быть? - в раздумье произнёс О’Брайен.
        - Кто их знает где, - сказал Игорь. - Они могли осесть как на юге, так и на севере равнины или вообще уйти куда-нибудь за тысячи километров. Народ они кочевой, а земля большая и безлюдная - что и кто мешает им странствовать?
        Ночь решили провести на судне. С вечера небо затянуло тучами, собирался дождь, но так и не собрался. На равнину и залив опустился густой непроницаемый мрак. Не было видно даже воды за бортом. Нигде ни огонька. Только отдельные крики птиц да чьё-то глухое рычание доносились иногда из ночи. Жутко и одиноко было мореплавателям, близость берега вселяла тревогу, и они никак не могли уснуть. Может, только Игорь чувствовал себя уверенно. Бесконечные скитания приучили его ко всему, и он проспал большую часть ночи, доверяясь тонкому слуху Тарзана.

* * *
        При свете дня переправили на берег лошадей. Условились, что Игорь и Сергей верхами отправятся в разведку, а остальные будут ждать их у залива. Разведчики проехали по равнине, добравшись до подножия гор. Но и на этот раз не было обнаружено никаких признаков присутствия человека. Видимо, длинноволосые действительно покинули эти места.
        «Зачем же они приходили сюда? - думал Игорь. - Неужели только для того, чтобы согнать жителей посёлка с насиженного места и разорить их хозяйство?»
        Весь день отец с сыном провели в седле и вернулись к заливу голодные как волки. По дороге подстрелили молодую свинку и двух гусей. О’Брайен, Генри и Лу встретили их на берегу. Стив стоял вахту на судне.
        На вертеле над горящими углями жарился козлёнок, а в нескольких шагах от костра возвышалась горка разных фруктов.
        - Это мы нарвали в нашем саду, - сказал О’Брайен. - Сад одичал, урожай уж не тот, что раньше, но для нас хватит.
        Генри и Лу взялись за доставленную разведчиками добычу. Свинку сварили в котле, а гусей порубили на куски, завернули в листья и запекли в золе.
        - Неплохо получилось, можно есть, - сказал Генри, попробовав каждое из блюд, - но с солью было бы вкуснее.
        - Надеюсь, - сказал О’Брайен, - она у нас скоро появится.
        Вторую ночь провели у костра. По одному поочерёдно стояли вахту на корабле. Остальные, сытно поужинав, спали мёртвым сном. Пофыркивали в темноте стреноженные кони. Вспыхивавшее пламя иногда высвечивало их крутые бока. Временами над равниной, как и предыдущей ночью, проносились чей-то вой и рычание, и тогда кони беспокойно переступали ногами, а свернувшийся у костра Тарзан поднимал голову и шевелил ушами, сдвигая их вперёд.
        Утром Игорь, Сергей и Лу оседлали лошадей и поскакали в сторону гор. Четвёртую лошадь, навьюченную рабочими инструментами и провиантом, вели на поводу. С собой взяли и Тарзана. Он норовил бежать впереди кавалькады, но когда всадники пускали лошадей в полный опор, уступал дорогу и мчался вдогонку.
        Во второй половине дня Игорь и его спутники достигли соляной выработки. Подобрали место для лагеря.
        Ночь прошла спокойно. При первых солнечных лучах все трое взяли кто кайло, кто кирку и вошли под свод неглубокой штольни. За истекшие годы ничего в ней не изменилось. Так же сиротливо ютился в углу каменный топор, оставленный Игорем в тот, последний раз. Даже куски соли, не уместившиеся тогда в мешке, никто не тронул. Животные, приходившие к залежи, довольствовались тем, что было снаружи.
        В качестве шахтёров здесь когда-то пробовали себя и Свенсен, и Уиллис, и Пётр Васильевич. Теперь была очередь молодёжи. Подступив к дальней стенке, Сергей и Лу стали ловко орудовать кайлом. Игорь отгребал сколотую соль, нагружал в мешки и выносил на волю. Поочерёдно он заступал на место то одного, то другого забойщика.
        Разогрелись, взмокли, перекусили тем, что осталось от ужина, и возобновили работу.
        Когда мешки были наполнены, их навьючили на лошадей, которых привязали поводом одну за другой. Взяв под уздцы переднюю, Игорь послал прощальный привет молодым людям, оставшимся у выработки, позвал Тарзана, и караван стал спускаться к равнине.
        На исходе другого дня Игорь вернулся в горный лагерь. Ночь он провёл вместе с шахтёрами. Утром отдохнувших лошадей снова навьючили тяжёлыми мешками, и караван в очередной раз отправился в дорогу. За двадцать суток было сделано десять ходок. В трюм «Ирландии» было загружено примерно около пяти тонн соли.
        Кроме её добычи у Сергея и Лу было ещё одно задание. На территории Новой Европы овцы не водились, и Нью-Росс вынужден был обходиться без овечьей шерсти и шерстяных тканей. Поэтому, нарубив столько соли, сколько необходимо было, чтобы нагрузить всех четырёх лошадей, молодые люди отправлялись на поиски этих животных. За три недели они изловили восемь ярочек и двух барашков. Содержали их в загончике, сооружённом возле лагеря. С интересом наблюдали они, как животные поедают зелёный корм и лижут куски соли, разложенные по углам загона. Воду для них наливали в корыто, выдолбленное в двухметровой колоде. С последним караваном отару перегнали к берегу залива.
        Остававшиеся возле «Ирландии» члены экипажа тоже не бездельничали. Надо было содержать в надлежащем порядке корабль, косить траву и сушить сено на обратный рейс, готовить солонину и вяленое мясо, собирать фрукты и пополнять запасы пресной воды. К прибытию последнего каравана все эти грузы были размещены на борту шхуны.
        Овцы, а вслед за ними и лошади также были переправлены на корабль и препровождены в трюм.
        Наступила минута прощания с этой прекрасной землёй. Постояли, в последний раз оглядели родные просторы. Наконец О’Брайен приказал сниматься с якоря. «Ирландия» развернулась и медленно заскользила по голубому зеркалу залива. Вышли в море и, подняв все паруса, взяли курс к Новой Европе.
        Помощник капитана Генри и трое матросов воспринимали морское путешествие и пребывание на Лазурном берегу не более, как поездку для получения новых острых впечатлений. В свободное от работы время они собирались вместе, и доносившиеся возгласы красноречиво говорили об их настроении.
        - Ты посмотри на них, - сказал О’Брайен подошедшему к нему Игорю. - Как они беззаботны, как довольны собой и тем, что сделали.
        - А ты не доволен?
        - Чем?
        - Результатами экспедиции.
        - Я - нет. - О'Брайен взглянул на собеседника. - Но и тебя ведь что-то гложет?
        - Да, есть такое.
        - Хочешь, я отгадаю, в чём дело?
        - Отгадай.
        - В том, что мы не нашли длинноволосых. Мы так и не узнали, где они, чем занимаются и чего ждать от них в следующий раз.
        - Ты не ошибся, это меня больше всего и беспокоит. Но как нам быть теперь?
        - Я скажу как. Но прежде опиши мне путь, которым мы следовали к Бристольскому заливу.
        - А зачем его описывать? Ты сам лучше меня его знаешь.
        - И всё-таки!
        - Ну, выйдя из Нью-Росса, мы приблизились к Лазурному берегу почти напротив скал, где пять лет назад держали оборону. Затем повернули на юг. Вот и весь путь.
        - Всё верно, мы вышли к Лазурному напротив этих самых скал, повернули на юг, а что северней их - мы не знаем! - глаза О’Брайена сверкнули, он стиснул поручни капитанского мостика. - А вдруг длинноволосые всё же перестали кочевать? Сам посуди, чего ради им ещё куда-то идти, когда равнина и так даёт всё необходимое для жизни? А ну как, упустив нас, они поселились где-нибудь не так уж далеко от скал, допустим, прошли по инерции миль пятнадцать-двадцать на север и там поселились, то есть фактически у нас под боком. Что тогда?
        - Тогда они в любой момент могут по нам ударить, - сказал Игорь.
        - А как нам этого не допустить?
        - Нам надо узнать, где они базируются, и быть готовыми встретить их ещё на подходах к острову. Я думаю, «Ирландия» с её двумя пушками вполне могла бы справиться с ними.
        - Умница! Я думаю точно так же. Если они пойдут на нас, мы дадим им морской бой и с ними будет покончено. Мы утопим их в проливе между Новой Европой и Лазурным берегом, - разгорячённый собственными словами, О’Брайен заходил взад-вперёд по мостику. - Как только мы придём в Нью-Росс и разгрузимся, то сразу снова выйдем в море и будем идти на север вдоль Лазурного берега до тех пор, пока не найдём этих проклятых длинноволосых или… пока этот берег не кончится.
        На третий день, когда они были на полпути домой, поднялся порывистый северо-восточный ветер. Быстро усиливаясь, он вскоре дошёл до штормового, и «Ирландия» оказалась во власти неистовых волн. Тучи стремительно проносились над поверхностью моря, задевая за мачты корабля. Водяные вихри, срываемые ветром с гребней волн, хлестали по лицам людей и заполняли собой то небольшое пространство, которое ещё оставалось между тучами и морем. Вал за валом вырастали из серо-зелёного мрака, угрожая потопить корабль, но «Ирландия», дрожа от напряжения, всякий раз поднималась на их верх.
        Исчез из виду берег, исчезли все ориентиры, и никто не знал уже, ни где находится корабль, ни куда его уносит. День сменялся ночью, на смену ночи приходил мутный, едва различимый день, а шторм не только не ослабевал, но, казалось, становился ещё сильнее. Так продолжалось шесть суток, в течение которых корабль не раз оказывался на краю гибели. Но люди отчаянно боролись и за него, и за свои жизни и в конце концов победили. Тучи поднялись, развеялись, ветер стих, море успокоилось, и наступил полный штиль.
        Не верилось, что всё уже позади. Люди измучились, но, преодолевая себя, принялись устранять повреждения и приводить корабль в порядок.
        Вскоре обнаружилось, что судно не стоит на месте, а, увлекаемое течением, медленно перемещается на северо-запад. На другой день на западе показалась полоса какой-то земли. Теперь их тащило вдоль этой полосы, и они постоянно находились на расстоянии четырёх-пяти миль от неё.
        Им необходимо было пополнить запасы пресной воды и фуража. По приказанию капитана Генри, Сергей и Лу спустили на воду шлюпку и отправились разведывать эту землю. Назад они вернулись, когда уже наступила ночь. Чтобы шлюпка не проскочила мимо, на самом верху фок-мачты предусмотрительно повесили фонарь с зажжённой свечой.
        - Ну рассказывайте, что вы там нашли? - сказал О’Брайен, когда все трое поднялись на борт корабля.
        - Сплошные рифы, капитан, - доложил Генри. - Ближе чем на милю к берегу не подойти. Мы несколько часов шли на вёслах на север, но - ни одного просвета.
        - А земля что?
        - Это пустыня, капитан. Нигде ничего живого. Только песчаные барханы вздымаются. Ну и скалы на берегу.
        - Выходит, ни ручьёв, ни озёр, - мрачно заключил О’Брайен.
        - Так точно, капитан. Ничего этого там нет. Если была бы вода, то, несомненно, была бы и растительность.
        Ночь О’Брайен провёл без сна, опасаясь, как бы течение не занесло корабль на рифы. Но когда рассвело, они не увидели ни рифов, ни земли - вокруг было одно только море.
        Трое суток паруса висели не шелохнувшись. На четвёртый день после шторма подул южный ветер и «Ирландия», оставляя за собой кильватерный след, устремилась на северо-восток, где, по предположению О’Брайена, должна была находиться Новая Европа. Увы, никаких навигационных приборов у них не было, и, хотя солнце светило вовсю, местоположение корабля определить было невозможно. Как далеко их унесло? Суждено ли им вернуться в Нью-Росс и увидеть родные лица?
        День за днём «Ирландия» неуклонно продвигалась вперёд, и день за днём О’Брайен и его люди неотрывно всматривались в линию горизонта. Но перед их взорами по-прежнему были только синие волны и голубое небо. Стали подходить к концу запасы кормов для овец и лошадей. А главное, на корабле осталось очень мало пресной воды.
        - Что будем делать, капитан? - спросил Игорь у стоявшего на мостике О’Брайена. - Ещё сутки, и на корабле нечего будет пить. Не пора ли нам избавиться от живности? На неё воды уходит в десять раз больше, чем на весь экипаж.
        - Подождём ещё немного, - отозвался О’Брайен, щуря глаза от обилия солнечного света. - Жалко губить этих тварей.
        - Так-то оно так, только как бы из-за них не погубить людей.
        Когда солнце слева от кормы стало клониться к горизонту, Игорь вернулся к прерванному разговору.
        - Капитан, овцы и лошади не пили с утра. Или мы их зарежем, или они начнут дохнуть от жажды.
        В ответ О’Брайен снова поднял глаза к линии горизонта, к которой так настойчиво стремилась «Ирландия».
        - Ну что?
        - Ты прав. Дальше тянуть нет смысла. Давай, начинай. Лу, Стив, помогите ему!
        На палубу выволокли из трюма первую овцу. Повалив её на бок, Игорь вынул нож и задрал ей морду. В этот момент стоявший на рее и державшийся за ванты Сергей громко крикнул:
        - Земля-а! - и повторил: - Земля-а! Я вижу землю!
        - Где, где?! - закричали ему.
        - Вон там, справа по курсу!
        - Там ничего нет! Мы не видим. Тебе показалось.
        - Нет, не показалось, я вижу! - настаивал Сергей. Он обладал орлиной зоркостью и был в состоянии разглядеть то, что другим было недоступно.
        «Ирландия» сделала поворот направо. Солнце опускалось всё ниже. Когда оно стало тонуть за горизонтом, его лучи высветили плоский тёмный штришок далёкого берега. Сомнений не оставалось - это была земля.

* * *
        Это была Новая Европа, её северо-западная оконечность. Они едва не прошли мимо неё и не углубились в неведомые северные воды. Двигаясь вдоль берега на восток, они достигли устья реки Ключевой, бросили здесь якорь и простояли несколько суток, пополняя запасы пресной воды, продовольствия и корма для животных. Затем вновь двинулись на восток, не теряя из виду берега.
        Обогнув северо-восточную оконечность острова, они повернули на юг и, спустя шестьдесят суток после отплытия, прямо по курсу увидели стены Нью-Росса. Раздались крики «ура!», глаза взволнованных моряков увлажнились.
        А Нью-Росс всё приближался. Вот над одной из башен всплыло белое облачко, и вслед за этим донёсся плотный удар пушечного выстрела. О’Брайен приказал дать ответный выстрел. Носовая пушка «Ирландии» с грохотом извергла густой клуб дыма, который, окутав переднюю часть корабля, уплыл, уносимый ветром, вперёд и в сторону и медленно развеялся над волнами.
        Над башнями Нью-Росса раздался ещё один пушечный выстрел, и «Ирландия» снова дала ответ. На городских стенах обозначились человеческие фигурки, замелькали разноцветные платки, замаячил, раскачиваясь из стороны в сторону, флаг на шесте. Потом из ворот вырвался человеческий ручеёк и побежал вниз по склону к берегу бухты, к пристани.
        И вот долгожданный момент - морские скитальцы ступили на берег. Объятия, поцелуи, каждый хотел прикоснуться к этим просоленным, вернувшимся из небытия мужчинам и быть рядом с ними. Каждый хотел поймать их взгляд, услышать именно к нему обращённое слово.
        - Наши молитвы дошли до неба, они вернулись, они всё-таки вернулись! - раздавалось в поднявшемся общем гомоне. - О, Стив, как ты возмужал, ты на голову выше своего отца. Лу!.. Лу!.. Пропустите меня к нему, пропустите! Лу, посмотри, какой у тебя сын, ты его ещё не видел!.. Генри, милый, дай я тебя обниму!..
        Наконец жар объятий несколько спал, толпа распалась на перетекающие одна в другую разновеликие группы, и человеческий ручеёк потёк вспять, вверх по косогору к городским стенам. Генри, Стив и с ними ещё несколько парней сели в шлюпку и направились к шхуне, чтобы заняться овцами и лошадьми.
        Марта, сыновья, дочери, Свенсен, Уиллис обнимали Игоря, отнимая друг у друга, но и их увлекла толпа, и они исчезли в общем потоке.
        С Игорем остались только Веда и Пётр Васильевич. Веда держала его обеими руками за левую кисть. Он хотел освободиться, чтобы несколько минут побыть наедине с отцом, но её умоляющий взгляд остановил его. Пётр Васильевич, всё время бывший с краю толпы, подошёл к сыну. Их руки сомкнулись в крепком пожатии.
        - Как ты? - спросил Игорь.
        - Я - нормально. Но здесь, - Пётр Васильевич положил ладонь на грудь, - здесь болело. Как в ту пургу. Помнишь, тогда, возле баржи?
        - Ещё бы не помнить.
        - Вот и в этот раз… Долго вас не было. Мы уже стали бояться, что больше не увидим вас.
        - Игорь, Веда! - долетел от городских стен голос Марты. - Что вы там?!
        - Пошли, зовут, - Пётр Васильевич сделал пригласительный жест рукой. Они тронулись по дорожке, ведущей к Нью-Россу. Мужчины молчали, а Веда рассказывала, что, пока «Ирландия» находилась в плавании, Свенсен запустил ветряную мельницу, что в городе теперь отличная, тончайшего помола мука и все объедаются вкуснейшими пирогами с рыбой, мясом, изюмом, курагой, морской капустой и разными ягодами. Что вчера ожеребилась чалая кобыла. Что Мэри родила месяц назад, роды принимал сам Уиллис и всё прошло как нельзя лучше. А ещё Джон Уиллис начал писать книгу, в которой подробно рассказывает обо всех известных ему научных и технических достижениях погибшей цивилизации.
        - Это, он говорит, для будущих поколений Нью-Росса, - продолжала рассказывать Веда. - Чтобы развитие новой цивилизации шло ускоренными темпами. Вот так, ускоренными - ни больше, ни меньше.
        - А у отца, - Веда взглянула на Петра Васильевича, - целый месяц роились пчёлы. На пасеке на двенадцать семей стало больше, и мёд, наверное, некуда будет девать. А к вашему приезду, давно уже, дети приготовили концерт - сегодня вы увидите. А Свенсен на ручье, на самом водопаде, установил вал с лопастями, турбину такую, и к ней подсоединил гончарные и наждачные круги. Ещё он изготовил токарные станки по дереву и металлу - тоже от турбины работают. А ещё он собирается установить лесопилку…

* * *
        Ночью пошёл дождь. Не переставая, он лил четверо суток, и всё это время горожане в большинстве своём отсиживались по домам.
        Уиллис, Свенсен, О’Брайен, Пётр Васильевич и Игорь собирались в здании парламента, на время превращённого в клуб, и, сидя у горящего камина, коротали часы за разговорами. На низеньком столике перед ними стояли кувшины с виноградными винами, и они периодически отпивали из бокалов, смакуя напитки и закусывая шербетом, халвой, орехами в сахарной оболочке и разными сладкими сухофруктами.
        - Я вот всё думаю, - сказал Уиллис в одной из бесед, - в какой век из двадцать первого века мы провалились?
        - Ну сначала мы точно побывали в каменном веке, - сказал Игорь. - С этим, наверное, каждый согласится. Кроме каменных ножей, топоров и скребков, у нас ничего не было.
        - Но теперь у нас есть сталеплавильное производство… - сказал, вступая в разговор Свенсен.
        - Железо было в ходу и до нашей эры, - перебил его О’Брайен.
        - У нас есть сталеплавильное производство, огнестрельное оружие, - нимало не смутясь, продолжил Свенсен. - Мы начали использовать в производственных целях силы ветра и воды.
        - Шестнадцатый век, - предположил Игорь.
        - Но у нас нет книгопечатания, - возразил О’Брайен. - Как нет архитектурных сооружений, не считая зданий школы и парламента, нет живописи.
        - Наши дети рисуют, - вставил своё слово Пётр Васильевич.
        - А, наскальная живопись, - бросил О’Брайен.
        - Зато у нас есть знания, оставшиеся с нами от прошлого, - сказал Уиллис. - Наше небольшое сообщество быстро развивается. А в духовном плане мы - копия погибшей цивилизации, только миниатюрная. В определённом смысле мы даже выше её, потому что взяли только лучшие её черты. У нас нет преступности, зависти, стяжательства, пьянства, разврата, нет многих других пороков, которые были присущи человечеству. А что у нас есть, так это братство и взаимовыручка, готовность поделиться куском хлеба, даже последним, на первом плане трудолюбие и творческое начало.
        - Да, мы живём как одна семья, - подхватил О’Брайен. - О таких братских отношениях раньше можно было только мечтать. Но у нас нет былых технических достижений, наши жилища примитивны.
        - Как я уже говорил, у нас есть знания…
        - Что будет с этими знаниями, когда мы умрём - от старости, допустим, - О’Брайен не отступал от своей скептической позиции, словно поддразнивая Уиллиса.
        - Но мы передаём их нашим детям.
        - Ну хорошо, вот ты передал знания Полли, Диане и Мэри. У двух из них уже по ребёнку, и я сомневаюсь, что на этом они остановятся. Диана наверняка тоже выйдет замуж, и всё у неё пойдёт по той же накатанной дорожке. До знаний ли им будет среди оравы детей? Пройдут годы, и всё из их голов повыветрится.
        - Я думаю, что не всё. Полли и Диана остаются прекрасными учителями; они сами постоянно пополняют свои знания и дадут хорошее образование ещё не одному поколению школьников. А в амбулатории начали работать Шарлотта и Лизи - они неплохо справляются с обязанностями медсестёр, и со временем из них получатся отличные врачи. Мэри да они две - тут хоть целую поликлинику открывай. Поэтому и в плане медицины полный порядок. И ещё я вам скажу: у нас подрастают несколько мальчиков, которые увлекаются не только стрельбой из лука, но и серьёзно относятся к школьным занятиям. Уверен, из них будет толк; пройдёт время, и мы им в подмётки не будем годиться, они будут учёней всех нас, вместе взятых. Свенсен, над чем вы сейчас работаете с тем маленьким мудрецом?
        - Ты имеешь в виду Чарли, сына Паолы? Я вам скажу, это талантливый мальчуган, прирождённый механик. Он наслушался рассказов о машинах и предложил построить… Что бы вы думали? Ни за что не отгадаете. Паровой двигатель! «Дядя Улоф, - говорит он, - наши женщины устают за ткацкими станками. Вот если бы сделать так, чтобы за них работали машины».
        - Ну и как, получается что-нибудь с этим двигателем? - спросил Игорь.
        - Должно получиться. И мы облегчим труд ткачих. Но надо ещё усовершенствовать конструкцию ткацкого станка. Тут хорошо бы поработать О’Брайену. Как насчёт этого, Эд? Ты ведь в ткацких делах большой дока.
        О’Брайен потянулся за кувшином с вином.
        - Я сам об этом думал, - сказал он, наполнив свой бокал. - И уже подготовил чертежи. Сделаем такие станки, что ткачихи будут только похаживать да поглядывать за ними.
        - Так в какой же эпохе мы живём? - задал Уиллис изначальный вопрос.
        В другой раз речь зашла о причинах гибели человечества, о том, почему оно не смогло противостоять удару из космоса. Одни обвиняли в этом русских, другие - американцев.
        - Все ваши примеры и аргументация - это частности, - веско произнёс Свенсен, когда его спросили, что он думает по этому поводу. - Основная причина, на мой взгляд, лежит глубже. Вспомните, какое занятие было главным для человека во всей истории его существования? Прежде всего - война с себе подобными. Одни народы воевали против других, и так было всегда. Воевали за землю, за природные ресурсы, за возможность властвовать над другими. По сути, какими бы лозунгами человек свои действия ни прикрывал, на планете Земля он всегда выступал в качестве разбойника.
        - Ну, ты разнёс человечество в пух и прах, - сказал О’Брайен и взглянул на остальных участников разговора, ища у них поддержки.
        - При таком миропонимании человечество в любом случае было обречено на гибель, - словно не слыша О’Брайена, продолжил Свенсен.
        - А что-то могло его спасти? - спросил Уиллис.
        - Могло, если бы оно всецело прониклось пониманием своей уязвимости. Если бы оно перестало тратить свои ресурсы на войну и обратило их на защиту окружающей среды, на предотвращение катаклизмов планетарного масштаба. Что, разве астероид, который поразил Землю, нельзя было разрушить или отклонить ещё на дальних подступах к планете? Но нет, нам было не до того, наши ракеты были нацелены друг на друга!
        - Короче, довоевались, добряцались оружием, - сказал Пётр Васильевич.
        - Довоевались, добряцались, - повторил Свенсен. - Я думаю, нам вообще сверху было отпущено ровно столько ресурсов, сколько необходимо для защиты от внешних, неземных воздействий. И не больше. А мы эти ресурсы так бездарно истратили.

* * *
        К вечеру четвёртого дня дождь прекратился, тучи рассеялись, и с утра засияло солнце. Было тепло, пели птицы, проносились туда и сюда насекомые, спеша собирать нектар, пахли цветущие травы, прозрачный на многие километры воздух был свеж и нежен.
        Игорь оседлал двух лошадей и пригласил Веду на прогулку.
        - Как на прогулку? - удивилась она. - Просто так, без всякого дела?
        - Просто так, - он с нескрываемой симпатией улыбнулся своей подруге. - Поехали. Нельзя же только работать и работать.
        Они ехали шагом. Знакомая тропа тянулась вдоль кромки леса. Там, где она сужалась, охотник придерживал лошадь и, пропустив Веду вперёд, ехал следом. Когда местность позволяла, он ускорял ход и пристраивался рядом. Размеренное покачивание в седле, отдалённый шум прибоя, мягкое тепло солнечных лучей, присутствие любимой женщины - всё настраивало на безмятежный лад. Незаметно он погрузился в медвяно-зыбкую паутину полудремотного состояния, и явь стала путаться с грёзами.
        Голос Веды заставил его встряхнуться и прийти в себя.
        - Знаешь, Игорь, - она придержала лошадь, поджидая его, - знаешь, мне часто становится больно за наших детей.
        - Больно?! Почему?
        - Потому что до конца дней своих они будут вынуждены влачить жалкое существование в первобытном обществе, в котором сейчас находятся. Никогда, понимаешь, никогда не узнать им, что такое цивилизованный мир.
        - Вот беда-то! Им и так неплохо, - Игорь сладко зевнул, прикрыв рот ладошкой. - Посмотри на Мэри - настоящее дитя природы. И, по-моему, она счастлива со своим Лу.
        - Ты говоришь так потому, что в своей бедной несчастной России, затурканной бесконечными властными экспериментами, даже представления не имел о настоящей европейской цивилизации.
        - Конечно, до Европы, до её материальных благ нам было далеко. Что касается человеческих отношений… Думается, они были ничуть не хуже, чем на вашем Западе.
        - Пусть так. Дело в другом. Понимаешь, Игорь, у меня такое впечатление, что мы провалились в глубь веков. Мы даже в худшем положении, чем люди, которые жили в те далёкие времена. Они находились в естественном для них мире, а мы знаем, что потеряли. Они были многочисленны, а нас лишь горстка.
        Игорь вспомнил недавний разговор у парламентского камина. Веда почти слово в слово повторяла звучавшие там высказывания.
        - Я понимаю тебя и порой думаю точно так же, - сказал он как можно теплее. - Но давай поговорим и о плюсах. Мы живём мирно, нам не с кем воевать. Не считая длинноволосых. Но это всего лишь эпизод, нечаянная встреча с шайкой бродяг, у которых нет будущего. В нашем распоряжении необъятная территория со всеми её богатствами. Наши люди сыты и здоровы, у них есть крыша над головой, в очаге горит огонь…
        - Горит огонь! Не надо меня утешать. Мы говорим - город, Нью-Росс! И стараемся не думать о том, что это всего лишь крохотная деревушка, затерянная среди огромных просторов. Мы лишь создаём иллюзию, будто живём в городе. Мы поставили фонари, в которых по ночам горят свечи, мы вымостили площадь булыжником, но разве этим замаскируешь убожество нашей жизни?
        - Всё это так, - сказал Игорь. - Ещё раз говорю - я понимаю тебя. Ты до сих пор не можешь смириться с потерей того мира, в котором жила прежде, с потерей роскоши, которая тебя окружала. Но подумай - всё могло быть значительно хуже. Вспомни Элен! А ведь на её месте могла оказаться и ты. Я вот что тебе скажу, - продолжил он. - На «Ирландии» мы часто разговаривали с О’Брайеном - о всякой всячине. И я, и он - оба мы уверены, что кроме нас выжили ещё какие-то группы людей. Может быть, они даже многочисленней нас и сохранили значительные культурные ценности. Вполне возможно, что где-то стихия пощадила целые города. Нам надо найти их и… Кто знает, может нашим детям ещё удастся вкусить блага цивилизованного мира. Они легко впишутся в него потому, что молоды и, спасибо Уиллису, достаточно образованны для этого.
        Игорь видел, что Веда слушает его и к ней возвращаются её спокойствие и уверенность. Он понимал, у неё был нервный срыв, она измучилась, думая, что «Ирландия» погибла. Выплеснув же душевную боль, она опять стала такой, какой была всегда.
        Он с любовью смотрел на свою жену. Какая она всё-таки красивая и статная. На вид ей не больше тридцати.
        Игорь улыбнулся. Вчера в ратуше, когда в их мужской компании зашла речь о женщинах, Свенсен спросил Уиллиса: «В чём дело, док? Моей Шелле скоро пятьдесят, а выглядит она на двадцать лет моложе - ни одной морщинки на лице. Да и других женщин годы не старят, а только наливают здоровьем».
        «А ты взгляни на себя, Улоф, - ответил ему Уиллис. - При твоих пятидесяти восьми больше сорока тебе не дашь. Посмотри на Петра Васильевича - ему уже шестьдесят пять, а он крепок как дуб, мне кажется, у него даже седины поубавилось. Да все мы выглядим моложе своих лет. Причина же, думается, в праздничной психологической атмосфере, в которой мы живём. Вы, наверно, заметили, что в Нью-Россе одни улыбки, хмурое лицо - редчайшее исключение, у людей почти всегда радостное, приподнятое настроение, и это, несомненно, не старит, а молодит. Много значат чистые вода и продукты питания, а также окружающая среда, с которой наша кожа контактирует денно и нощно. Исчезли промышленные выбросы, нет выхлопных газов, воздух очистился, и наша кожа перестала травмироваться разными агрессивными компонентами. Как следствие, она нормально функционирует, остаётся молодой и помогает оставаться молодым и здоровым всему организму. А где здоровье, там и красота. Наглядный пример тому - наши женщины».
        Вспомнив его заключительную фразу, Игорь снова улыбнулся. Наглядный пример - его Веда. Она - красивее всех.
        - Ты знаешь, О’Брайен снова мечтает о морском путешествии, - сказал он, не отрывая взгляда от жены и наслаждаясь её обликом. - По его убеждению, где-то северней нашего острова должна находиться наша старая родная Европа. Да-да, Европа, ты не ослышалась. Когда ураган, в который мы попали, унёс нас далеко на юго-запад, мы, как только подул попутный ветер, пошли на северо-восток. И вот однажды слева по курсу мы увидели какую-то незнакомую землю. Она была пустынна, там не было воды, поэтому мы не стали её исследовать и пошли дальше. О’Брайен считает, что это был берег Африки. Если это так, то к востоку от Новой Европы находится Азия. А северней простирается Средиземное море, за ним же… О’Брайен хочет прогуляться в этом направлении. Сначала ещё раз пройти вдоль Лазурного берега, а потом - на север от острова.
        За разговором Игорь не сразу заметил, что они уехали далеко от Нью-Росса, намного дальше, чем он рассчитывал.
        - Повернём назад? - полувопросительно предложил он Веде.
        - Нет, мой хороший, давай проедем ещё. Ты упомянул о Средиземном море…
        - Мы вернулись в Нью-Росс потому, что нам просто повезло. Ты же знаешь - навигационных приборов на «Ирландии» не было, мы выдерживали примерный курс по солнцу. Но Свенсен над ними уже работает. Компас он уже изготовил. На очереди - хронометр и прибор для определения местоположения в море. Не секстант, а что-то попроще. И тогда можно смело отправляться в плавание.
        - Но на севере была ужасная зима. Кто там мог уцелеть? - усомнилась Веда.
        - Уцелели же мы с отцом! А помнишь, я рассказывал про деревню, в которой сохранилась часть домов? Люди в ней, я уже говорил, погибли, но в других местах они могли и выжить.
        В этот момент дорогу им преградил край склона, который довольно круто уходил далеко вниз, местами превращаясь в отвесные обрывы. Суша здесь на километр с лишним подавалась к горам, уступая морю, и оно воспользовалось предоставленной нишей, образовав в ней просторную, пригодную для стоянки бухту. В Нью-Россе её называли Чёртовой - из-за чёрной скалы, огромным пальцем уходившей высоко в небо у самого выхода из неё.
        Увиденное в ней так поразило Игоря, что он резко натянул поводок уздечки - конь его встал на дыбы и негодующе заржал.
        Внизу, прямо под ними, темнели прямоугольники двух плотов, приткнувшихся к узкой песчаной полосе. Он сразу понял, что они только пристали. Одни из людей, прибывших на них, уже сошли на сушу и, рассыпавшись цепью, поднимались вверх по склону, другие, соскочив на песок, подтягивали плоты повыше на берег. Ещё два плота двигались от середины бухты, а последний, пятый, под полным парусом только заходил со стороны моря.
        Вне всяких сомнений, это были длинноволосые: те же косматые гривы, тот же покрой кожаной одежды, те же угрюмые, не знающие пощады лица. На каждом плоту было человек пятнадцать. Мгновенно вспомнились разговоры с О’Брайеном о необходимости разведки Лазурного берега, о предупредительных встречных действиях, о морском сражении. «Не успели, протянули время», - мелькнуло у Игоря.
        - Назад! - крикнул он Веде и, так и не дав коню опуститься на передние ноги, развернул его кругом. Стегнув лошадь Веды концом поводка, он поскакал следом. Но участники высадки уже заметили их. Вдогонку со свистом полетели стрелы, две из них с глухим стуком вонзились в круглый щит, висевший у Игоря за спиной, их удары толчками отозвались в теле. Характер поведения длинноволосых не изменился: они пришли совершить очередной набег. И военные действия уже начались. Он ещё раз стегнул лошадь Веды и пришпорил свою.
        Проскакав с километр, он перевёл лошадь на крупную рысь и, поравнявшись с Ведой, прокричал:
        - Гони в Нью-Росс, предупреди о длинноволосых! Скажи, что их от семидесяти до восьмидесяти человек. Через два-три часа они могут быть уже под стенами города. А я - к Свенсену. С ним Лу и Томас. Они сегодня загружают печи рудой. Их надо предупредить. Поторопись, моя хорошая!
        Он ещё раз стегнул её лошадь и, приотстав, свернул в открывшуюся перед ним лесную прогалину.
        Поминутно оглядываясь назад, Веда продолжала ехать крупной рысью. Она боялась ещё прибавить ходу - до Нью-Росса было не близко и лошадь могла не выдержать гонки. От недавней хандры не осталось и следа, в мыслях была только тревога за город.
        - Уиллис, Серж, О’Брайен, тревога, длинноволосые! - закричала она, едва лошадь вынесла её на луг перед городскими стенами. - Длинноволосые, тревога, готовьтесь к бою!

* * *
        Прибыв на площадку, где стояли плавильные печи, Игорь застал металлургов в сборе - через несколько минут должна была начаться загрузка руды. Узнав о высадке длинноволосых, Свенсен взглянул на печи, помедлил секунду-другую, переваривая услышанное, и вытер рукавом рубахи мокрый от пота лоб.
        - Так, ребята, - сказал он своим помощникам, - работу прекращаем, сегодня плавки не будет. Едем в Нью-Росс.
        Взяли всё имевшееся в наличии оружие и оседлали двух лошадей, которые постоянно использовались на обслуживании печей. До Нью-Росса было километров шесть. Всю дорогу ехали рысью. Для одного лошади не хватало, поэтому Лу и Томас попеременно ссаживались и бежали рядом, держась за стремя.
        В Нью-Россе они увидели полную готовность к бою. Всё население было оповещено и укрылось за городскими стенами, ворота закрыты, расчехлённые пушки ощерились тёмными жерлами, а бойцы рассредоточились по периметру стен.
        Их впустили, и к ним тотчас же подошли Уиллис и Сергей.
        - Кажется, мы всё предусмотрели, - сообщил прибывшему подкреплению Уиллис. - Всех бойцов, кого можно выставить, мы выставили, пушки заряжены и в любой момент готовы открыть стрельбу. О’Брайен и Генри отвели «Ирландию» на безопасное расстояние на середину бухты. При необходимости они поддержат нас огнём. Всем остальным мы велели сидеть по домам и лишний раз не высовываться.
        - А что с лошадьми? - спросил Игорь.
        - Лошадей, коров и остальной скот погнали на южную оконечность острова. Там три подростка верхами - Фил, Шонни и Джеки. С ними пять собак. Я думаю, ребята должны справиться. Один Тарзан чего стоит - всех пастухов заменит.
        Следуя за Уиллисом и Сергеем, новоприбывшие поднялись на стену. Стоявшие у прорезей бойниц молодые лучники встретили их негромкими приветствиями.
        - Не робеем, молодёжь? - спросил Игорь.
        - Нет, нет! - ответили ему. - Скорей бы началось! - Все помнили, какую роль сыграл Игорь при отражении атаки длинноволосых на Лазурном берегу, и как к воину к нему относились с особым почтением.
        - Ты видишь - они рвутся в бой, - сказал, улыбаясь, Уиллис. - Не зря мы готовили их столько лет. На любого можно положиться, как на самого себя.
        - Да, эти не подведут, - сказал Игорь, оглядывая защитников города. Он взошёл на башню, метра на два возвышавшуюся над стеной, и, положив руку на ствол пушки, нагретый солнцем, осмотрел открывшуюся перед ним панораму. Казалось, ничто не предвещало опасности. Мирно светило солнце - оно уже поднялось высоко над головой. Дремал, разморённый его лучами, пустой луг, сонно опустили зелёные ветви деревья на опушке леса.
        Прошло больше часа. Враг не появлялся.
        - Если мы будем так ждать, инициатива полностью перейдёт в их руки, - сказал Свенсен.
        - Всё верно, надо что-то предпринимать, - сказал Уиллис. - Нельзя оставаться в неведении. Кому-то надо пойти в разведку.
        - Я пойду! - вызвался Сергей.
        - Ты? Ты ещё молод, - сказал недовольно Игорь. - Если кому-то идти, так это мне.
        - Я ловчей тебя и могу перемещаться более скрытно, - возразил Сергей.
        - Вот что, идите-ка вы вдвоём, - сказал Уиллис. - При случае один выручит другого. И вообще, четыре глаза всегда лучше двух, - Уиллис выступал сейчас в качестве коменданта крепости, но голос его звучал не твёрдо, по-командирски, а как всегда дружелюбно, по-товарищески. Скорее всего, это было потому, что время отдавать приказы жёстким, непререкаемым тоном ещё не наступило.
        Спустившись со стены в той её части, где она примыкала к срывавшемуся с обрыва водопаду и где её угол прикрывал их с севера, откуда они ждали длинноволосых, Игорь и Сергей пробрались берегом ручья мимо конюшни и загонов и вошли в посевы подсолнечника; прямые широкие междурядья вывели их к лесной опушке.
        Оставив справа от себя посевы и луг, они двинулись в сторону Чёртовой бухты. Игорь был уверен, что длинноволосые пойдут не куда-нибудь, а именно к Нью-Россу, и не открыто, берегом моря, а лесом. Он знал этот лесной массив со всеми его оврагами и болотами как свои пять пальцев и, мысленно рисуя примерный маршрут передвижения неприятеля, повторял его на местности, только во встречном направлении.
        Они неслышно проникали сквозь тенистые заросли, обмениваясь исключительно одними знаками, прислушивались к птичьим голосам, тонкому гомону насекомых, шороху пробегающих зверушек и улавливали мельчайшие оттенки жизни лесного сообщества. Ничто не ускользало от их внимания. Они обнаружили сначала боевое охранение, а затем и весь отряд длинноволосых, расположившийся на поляне. Вражеские воины сидели группами и поодиночке и подкреплялись кусками холодного варёного мяса.
        Понаблюдав за противником, Игорь пришёл к выводу, что он сосредоточил здесь все свои силы. Он дал знак сыну уходить, и они так же неслышно двинулись в обратный путь. На опушке леса, у луга, они расстались.
        - Доложишь там, а я ещё послежу за ними, - сказал Игорь на прощанье. - За меня не беспокойся - на рожон не полезу.
        Он взглядом провожал Сергея, пока тот не скрылся за городской стеной.
        К поляне, где был обнаружен противник, он приблизился с противоположной стороны. Вражеский отряд всё ещё находился на отдыхе. Большинство длинноволосых спали, и лишь некоторые проверяли оружие и о чём-то переговаривались между собой. Так продолжалось часа полтора. Но вот послышался командный возглас, люди на поляне поднялись и несколькими цепочками втянулись в лесную чащу. Игорь двинулся вслед за ними, ориентируясь по слуху и держась от длинноволосых на расстоянии полёта стрелы.
        Уже смеркалось, и под деревьями быстро темнело. Не дойдя до луга метров четыреста, длинноволосые остановились и, не выпуская оружие, расположились небольшими группами. «Они знают, что там, впереди, - подумал Игорь. - Очевидно, их разведчики уже побывали у Нью-Росса и высмотрели подходы к нему. Где-то мы с ними разминулись». Ещё он подумал, что скорее всего враг хочет прибегнуть к своей излюбленной тактике ночного нападения. «Они хотят взять город штурмом. Не случайно у них на каждых пять человек заготовлен крепкий длинный шест. Таким шестом легко с разбега вытолкнуть человека на верх стены. А как они собираются преодолеть ров»?
        Охотник подобрался к длинноволосым так близко, что отчётливо слышал их говор. За покровом ночных теней он увидел, как они готовят нечто похожее на трапы. Всё ясно: через ров они хотят перебраться по этим приспособлениям.
        Было уже за полночь, когда длинноволосые поднялись и быстро и бесшумно устремились в сторону города. Игорь неотступно следовал за ними.
        На опушке длинноволосые рассредоточились и замерли, готовые к решительным действиям. Игорь отдал должное их изобретательности. Они замаскировали себя пучками травы, и сделали это так искусно, что их почти невозможно было различить, несмотря на то что на востоке, над морем, поднялась луна и стало довольно светло. Около часа ночи длинноволосые покинули свои позиции и ползком, по-пластунски, двинулись вперёд. Если бы Игорь не знал, что они на лугу, то никак не заметил бы их. «И уж тем более их не увидят со стен города», - безмолвно сказал он себе.
        Он был немного правее ползущей цепи. Почти такое же положение он занимал при атаке длинноволосых на арьергард бристольцев на Лазурном берегу пять лет назад. «У меня тоже своя излюбленная тактика, - подумал он. - В тот раз за моей спиной была равнина, сейчас - лес, и мне опять есть куда уйти от погони».
        Стены города молчали, на них не было заметно никакого движения. «Не видят, - с горечью подумал Игорь. - Враг-то не прост оказался».
        В нескольких десятках метров от западной стены, там, где должны были возвышаться животноводческие помещения и различные подсобки, теперь темнело только пожарище, от которого всё ещё исходил стелющийся по земле горьковатый дым. У него нехорошо захолонуло в груди. Надо же, столько лет строили, такие труды пропали!
        Тем временем вражеская цепь продолжала движение. Скоро она будет на середине луга, а там один бросок и… Больше медлить было нельзя. Игорь взвёл курок револьвера и нажал на спусковой крючок. Ночную тишину взорвал грохот выстрела, мгновенная вспышка огня на долю секунды осветила ближние кусты и бросила от них короткую тень. Он стрелял не в воздух, а в направлении цепи, стрелял от пояса, почти не целясь. Выстрелы гремели один за другим, прокатываясь по лугу и над городом и эхом проносясь по лесу, горным склонам и прибрежным скалам. Кто-то на лугу громко вскрикнул - значит, он кого-то зацепил, кто-то вскочил и, шарахнувшись в сторону, упал. На стенах города замелькали фигурки стрелков, послышались голоса, на башнях вспыхнули колеблющиеся огоньки фитилей.
        Увидев, что они обнаружены, длинноволосые поднялись и с громкими пронзительными криками бросились в атаку. Когда до оборонительных сооружений осталось метров сто, с одной из башен ударил пушечный выстрел и тут же второй. Завизжала картечь, и во вражеской цепи образовались две широкие бреши. Грохот выстрелов был так внезапен, а потери от них столь значительны, что большая часть наступавших дрогнула и бросилась назад, к спасительной чаще. Напрасно кричали командиры, призывая продолжить атаку, их никто не слушал.
        С городской стены взмыли десятки стрел, дробной россыпью грянули револьверные выстрелы, уже у самого леса длинноволосых достал ещё один пушечный залп, но он не был так эффективен, как первый, так как только ранил одного или двух из них. Некоторое время на опушке продолжалась какая-то беготня, сопровождаемая криками, но потом там всё успокоилось. Смолкли голоса, прекратилось всякое движение и на городских стенах. Замер лес, затихли птицы в окрестных скалах, и вновь создалось впечатление повсеместного сна. Только стоны умирающих на лугу говорили о недавно прошедшем бое. Всё завершилось за каких-нибудь пять минут.
        Расстреляв весь барабан, Игорь тут же сменил позицию. Едва он отскочил в сторону, как место, где он находился долю секунды назад, пронзило несколько стрел. Это, похоже, из какой-то резервной группы, которую он упустил из виду. Нет, с этими длинноволосыми шутки плохи - они умели воевать намного лучше, чем несколько лет назад.
        «Но ничего, - подумал Игорь, - мы тоже не лыком шиты». Снова сменив позицию, он поднял лук и в свою очередь выпустил несколько стрел по подозрительным теням, зашевелившимся у опушки.
        Когда находившиеся на лугу длинноволосые ударились в бегство, свет луны довольно контрастно обозначил их приближающиеся расстроенные ряды. Не желая упускать столь заманчивые цели, Игорь выпустил две последние стрелы, и двое из бежавших к лесу ткнулись в траву, отсвечивающую серебром.
        Возбуждённые вражеские крики дали знать, что его вновь обнаружили. Он метнулся в лесную чащу, разбирая дорогу не столько зрением, сколько наработанным долгими годами звериным чутьём. Увязавшаяся за ним погоня быстро отстала, пущенные вдогонку стрелы не причинили вреда.
        Ближе к рассвету он приблизился к стене в том же самом месте у ручья, где они с Сергеем спускались предыдущим днём. Услышав пароль, его подняли наверх и провели к Уиллису.
        Кроме нескольких часовых на стенах, все в городе спали. Спал и Уиллис. Его разбудили. Увидев Игоря, он обрадовался и молча обнял его.
        - Спасибо, друг, ты в очередной раз выручил нас, - расслабленно, со сна, проговорил он. - Эти волосатые черти захватили бы город врасплох. Как скрытно они перемещались! Наши часовые не смыкали глаз, но ничего не замечали.
        Уиллис рассказал, что в Нью-Россе всё в порядке, никто не пострадал, ни у кого ни одной царапины.
        - Пушечные выстрелы так ошеломили атакующих, - сказал он, - что они забыли про свои луки и стрелы.
        - А как сгорели конюшня, коровник и всё остальное, находившееся за городом? - спросил Игорь.
        - Они стали бы прикрытием для длинноволосых. Прячась за ними, можно вплотную подобраться к стенам. Вот мы и решили запалить их. Лучше, подумали мы, пожертвовать малым, чем потерять всё.
        Уиллис пошёл сменять посты, а Игорь лёг спать. Предстоял трудный день, и надо было быть готовым ко всему.
        В течение нескольких часов ничего существенного не происходило. Противоборствующие стороны оставались на своих позициях, не проявляя сколько-нибудь заметной активности. Но незадолго до полудня в стане врага началось подозрительное оживление; судя по всему, там стали готовиться к каким-то действиям, к каким - поначалу нельзя было понять. Наконец человек тридцать, оставив лес, вышли к тропе, проторённой вдоль его восточной окраины, пересекли её и стали спускаться к морю.
        Длинноволосые благоразумно держались подальше от городских стен и надеялись на свою недосягаемость. Они шли по двое, перетаскивая на плечах длинные лесины. Назревало что-то серьёзное; все защитники города поднялись на стены и заняли свои места.
        - Далековато до них, но достать всё же можно, - сказал Свенсен, прикидывая расстояние до людей, идущих берегом моря. - Усиленный заряд пороха, и не ядром их, а гранатой. Как ты думаешь, Уиллис?
        Свенсен упомянул гранату не случайно. В своё время, отлив сотню пушечных ядер, он усомнился в слишком уж большой их эффективности. «Ну что ядро? - говорил он. - Чуть промазал - и, считай, выстрел впустую, кроме грохота и дыма - ничего. Тут надо штуку посерьёзнее». И стал вместо ядер отливать эти самые гранаты, или снаряды, как их ещё называли. Он снаряжал их порохом и запалами, рассчитанными на три-четыре секунды горения. Демонстрируя свои изделия, он говорил:
        - Хороши игрушки - на уровне начала девятнадцатого века.
        Он успел изготовить их около четырёх десятков.
        Уиллис согласился со Свенсеном и приказал зарядить пушки гранатами.
        - Но пока не стрелять, - сказал он. - Посмотрим, что они собираются делать.
        Между тем вражеский отряд, продолжая оставаться на значительном расстоянии от Нью-Росса, повернул к бухте Удобной, пересёк мыс, защищавший её от внешнего моря, и остановился на пологом песчаном плёсе. Там длинноволосые стали связывать и спускать на воду принесённые с собой лесины.
        - А ведь это они плоты готовят, - сказал Свенсен, внимательно наблюдая за действиями противника на берегу бухты. - Вон, уже гребут, поплыли, никак они нашу «Ирландию» хотят взять на абордаж.
        - Пожалуй, ты прав, - сказал Уиллис. - Не получилось у них захватить Нью-Росс с ходу, так они решили действовать методом мелких шажков: сначала завладеть кораблём, потом ещё что-нибудь придумать. Например, взять да и отвести в сторону ручей! Что тогда нам делать без пресной воды, а? Дикари-то они дикари, но на выдумки горазды.
        Уиллис велел просигналить на «Ирландию», чтобы там не дремали. Вслед за этим он распорядился открыть огонь по плотам противника. Палить по ним могли две пушки, установленные на восточной, обращённой к морю стороне Нью-Росса.
        Плоты отошли уже метров на двести от берега, когда раздался первый выстрел. Граната с визгом прочертила дугу и с небольшим перелётом взорвалась в воздухе метрах в десяти от поверхности воды. Никакого ущерба противнику она не нанесла, только двое длинноволосых, сидевших на ближнем к образовавшемуся облачку плоту, от испуга перестали грести и повалились лицом вниз на лесины.
        Второй выстрел оказался более чем удачным - он пришёлся прямо в середину флотилии. От взрыва один плот перевернулся, и находившиеся на нём люди оказались в воде. Ещё двое или трое были убиты и пошли ко дну. В тот же момент картечью ударила носовая пушка с «Ирландии», за ней - кормовая. Действие картечи было ужасающим: на передних плотах людей разорвало в клочья, а на следом идущих несколько человек были ранены. Вслед за корабельными орудиями вновь заработали крепостные. Над плотами, над самой их гущей, прогремело ещё два взрыва, и что там, в мешанине, образовавшейся из людей и брёвен, происходит, уже невозможно было разобрать. Палили и с крепостной стены, и с «Ирландии», канонада гремела непрерывно. Пороховой дым с корабля и от разрывов гранат застил всю прилегавшую к мысу акваторию бухты.
        Сделав ещё несколько выстрелов вслепую, наугад, «Ирландия» замолчала. Прекратили стрельбу и с крепостной стены, давая ветру разогнать облака порохового дыма. Когда над местом побоища развиднелось, находившимся на стене участникам сражения представилась леденящая картина: разбитые плоты хаотично перемещались относительно друг друга, и все вместе их медленно несло к берегу. Многие из них были окрашены кровью, на некоторых виднелись останки человеческих тел. Несколько трупов качались на воде рядом с брёвнами. Ни одного живого человека здесь не было видно. Но шесть или семь длинноволосых выбрались на берег и бежали, пересекая мыс в обратном направлении.
        - Беглым, огонь! - скомандовал Уиллис. Раздался грохот пушечного выстрела, над бегущими фигурками вспухло белёсое облачко, и две из них упали. Словно эхо, со стороны мыса донёсся тугой звук взрыва. Выстрелила вторая пушка, снова облачко, и ещё один вражеский воин упал и забился в предсмертных судорогах. Дважды бабахнули орудия «Ирландии», ещё один выстрел прозвучал с крепостной стены, и с десантом длинноволосых было полностью покончено.
        - Вот так, придурки, думали, раз-два - и нет ваших, - сквозь зубы процедил Игорь. - Ан нет, не вышло. Это вам не долина гейзеров, где вы резали спящих людей. - Вид многочисленных тел убитых, обилие пролитой крови привели его в мрачное состояние духа, вместе с тем он не испытывал жалости к людям, погибшим в этой бойне, - они получили по заслугам.
        Но немало длинноволосых ещё оставалось на опушке леса, и Уиллис дал команду отрыть огонь с северной стороны. Пушку, стоявшую на северо-восточной башне, развернули на девяносто градусов влево. Пока её разворачивали, раздался выстрел с северо-западной башни. Снова стреляли гранатами; первый взрыв, за ним второй прогремели над самой опушкой. Посыпались листья и обломки сучьев, посечённые осколками, послышались приглушённые расстоянием крики. Засевшие под деревьями и чувствовавшие себя в безопасности люди бросились врассыпную, некоторые с перепуга выскочили на луг, но большинство сразу побежали дальше в лес в надежде поскорее убраться из-под губительного действия снарядов. Уиллис приказал увеличить дальность прицела и продолжать обстрел.
        - Как думаешь, Джон, куда они сейчас подадутся? - спросил Игорь у Уиллиса.
        - Только на север, к плотам, чтобы сесть на них и поскорее убраться с острова.
        - В таком случае разреши мне взять двух-трёх парней; мы с ними немного прищучим этих «друзей», чтобы они быстрее бежали.
        - Хорошо, бери Сержа и ещё кого-нибудь и начинай их беспокоить - они ни минуты не должны чувствовать себя в безопасности. А я распоряжусь, чтобы О'Брайен поднимал паруса и шёл на север. Надо встретить длинноволосых в открытом море, напротив Чёртовой бухты. Свенсен, Томас, Стив, Лу, Рауль, Питер, отправляйтесь на корабль. Свенсен, передай О’Брайену: ни один длинноволосый не должен добраться до Лазурного! И чтобы никто не смог вернуться на остров! Эти негодяи несли нам погибель, так пусть погибнут сами - все до одного.

* * *
        Во второй половине дня, часа в четыре, подгоняемая свежим попутным ветром «Ирландия» прошла мимо Чёртовой бухты и, пройдя ещё с милю, встала северней её, укрывшись за скалистым мысом. Спустя час стоявшие на вахте крикнули, что плоты длинноволосых вышли из бухты и уходят в море. Не мешкая, «Ирландия» снялась с якоря и устремилась в погоню. Тем временем ветер ещё посвежел, волны били в правый борт корабля, и боковая качка всё усиливалась. В полшестого вечера, когда «Ирландия» догнала плоты и пошла параллельным с ними курсом, волнение усилилось настолько, что трудно было устоять на ногах и руки непроизвольно искали опору.
        Плоты шли рядом с кораблём, меньше чем в двадцати саженях от него. Их было четыре. На них находился двадцать один человек. Если нелегко было экипажу «Ирландии», то положение этих людей было просто плачевным. Волны швыряли плоты, словно щепки, длинноволосые судорожно цеплялись за надстройки, и лица их были искажены отчаянием.
        - Открываем огонь? - спросил Генри у О’Брайена.
        - Подождём немного, - ответил капитан. - Удерживать корабль на курсе! - крикнул он рулевому.
        Тут набежала крутая волна, один из плотов встал на ребро и перевернулся. Находившиеся на нём люди оказались в воде. Двое сразу скрылись из виду, а трое несколько секунд ещё боролись с волнами. Видно было, как они взмахивали руками, пытаясь добраться до другого плота. Следующий вал накрыл их с головой.
        - Так, пятерых уже нет, - сказал О’Брайен. - Осталось шестнадцать.
        - Осталось тринадцать, капитан, - уточнил Генри. - На других плотах смыло ещё троих.
        На море штормило. Прошло ещё несколько минут, и они увидели, как крепления плота, шедшего впереди, лопнули, брёвна разошлись и их раскидало в разные стороны.
        - Осталось восемь, капитан, - сказал Генри, глядя на два последних плота. - Нет, только семь. Кажется, сегодня мы останемся без работы.
        Весь экипаж «Ирландии» стоял на палубе и бесстрастно наблюдал за гибелью вражеской флотилии. Ни один мускул не дрогнул на окаменевших лицах. Слишком много страданий принесли длинноволосые, жестокость их не знала границ, и никто не испытывал к ним сострадания.
        - Со сзади идущего плота смыло всех четверых, - доложил Генри. - Остались трое. Смотрите, капитан, они протягивают к нам руки, они умоляют о милосердии.
        - Гром и молния, я узнал его! - вскричал вдруг, обращаясь к О’Брайену, стоявший в нескольких шагах Томас.
        - Кого?
        - Вон того, мордатого, в середине этой троицы! Это Скинли по прозвищу Гиена, подручный Дингера. Это он отрубил голову Андре Оржервалю.
        Словно услышав его, Скинли прекратил мольбы, схватил лук и пустил стрелу. Томас пригнулся, и стрела, пролетев над его головой, вонзилась в палубную надстройку.
        - Вот, собака, чуть не угодил! - крикнул, распрямляясь, Томас. В бессильной ярости Скинли погрозил кораблю кулаком.
        - Видели, каков молодчик?! - не шевельнув и бровью, сказал О’Брайен. - Никакого милосердия к ним быть не может. Провидение и так слишком долго смотрело на них сквозь пальцы. Теперь всё, час расплаты настал.
        Как бы в подтверждение его слов набежала ещё одна волна, «Ирландия» повалилась на левый борт, а когда она поднялась, в бурлящем море не было видно ни плотов, ни людей.
        - Ну что же, распоряжение командующего выполнено, - сказал О’Брайен. - Ни один из дикарей не дошёл до Лазурного и не вернулся на Новую Европу.
        - Но мы видели только четыре плота, - напомнил Генри. - А где же пятый?
        - Скорее всего, остался в Чёртовой бухте, - ответил О’Брайен и дал команду поворачивать к острову. - Надо зайти в неё и посмотреть, что там и как.
        Около семи часов вечера «Ирландия» вошла в бухту, где только вчера утром высаживались длинноволосые. На южном берегу её горел костёр. Возле него виднелись трое: Игорь, Сергей и сын Петра Васильевича и Джоан пятнадцатилетний Николай - Ник, как все его звали. Метрах в трёхстах от них, почти на середине бухты, покачивался на зыби последний, пятый плот. На нём сидел, охватив колени, безучастный ко всему человек. Это был один из длинноволосых.
        С «Ирландии» спустили шлюпку.
        - Томас, Стив - на вёсла! - приказал О’Брайен. Пропустив вперёд матросов, он спрыгнул вслед за ними и, разместившись на корме, взялся за руль. Шлюпка птицей полетела к берегу.
        - Привет, шкипер! - сказал Игорь, встречая О’Брайена. Он пожал ему руку. - Как там на море? Что-то мы не слышали пушечных выстрелов.
        - Пушки не понадобились. С длинноволосыми море расправилось само. Волны разбили плоты, и все, кто на них был, утонули. А как было тут у вас?
        - Ну, нам пришлось изрядно побегать. Еле поспевали за ними. Мы просто отстреливали тех, кто отставал. Пока добрались до бухты, семерых завалили. Особенно отличился Ник - на его счету трое.
        О’Брайен с интересом посмотрел на юношу, до того ничем не отличавшегося.
        - А с этим почему церемонитесь? - спросил он, кивнув в сторону плота.
        - А что мы можем сделать? Стрелой его отсюда не достанешь.
        - Могли бы вплавь добраться. Парень вроде без оружия. Втроём вы бы с ним быстро управились.
        - Это так. Но в бухте появились акулы. Некоторые из дикарей были ранены, кровь попала в воду, ну и они тут как тут. Ещё недавно они такое здесь вытворяли!
        - Сейчас этих славных рыбок не видно. Наверно, ушли в море. Там для них корма немало. Ладно, подойдём к плоту на шлюпке.
        - Я с вами, - сказал Игорь и поместился в шлюпке вслед за О’Брайеном.
        Они подошли к плоту на расстояние вытянутой руки.
        - Так, кто его сможет? - спросил О’Брайен, посмотрев на гребцов. Томас и Стив мельком взглянули на капитана и промолчали. Тогда Игорь достал из колчана стрелу и наложил её на тетиву лука.
        - Я смогу, - сухо произнёс он.
        При звуках их голосов длинноволосый поднял голову. Ему было года двадцать два. На его худощавом осунувшемся лице не было страха, но не было и вызова. Догадавшись, что с ним собираются сделать, он выпрямился, брови его сдвинулись, вокруг рта пролегли глубокие суровые складки, глаза померкли, словно на них уже легла тень смерти. Глядя на ярёмную ямочку врага, Игорь сделал движение, чтобы поднять лук и натянуть тетиву.
        - Стойте, не стреляйте, пожалуйста! - что есть силы закричал вдруг Томас и толкнул Игоря под локоть. Слегка оцарапав длинноволосому шею, стрела ушла «в молоко» и за сотню метров вонзилась в воды бухты.
        - Что это такое? - темнея лицом, произнёс Игорь. Он отвёл от себя руки Томаса. - Что ты себе позволяешь?
        - Пожалуйста, не стреляйте! - повторил Томас и умоляюще сложил ладони на груди. - Не убивайте его. Это… это Мишель, мой друг, я рассказывал вам про него.
        Игорь опустил оружие. Все взоры обратились на длинноволосого. С минуту длилось молчание.
        - Ты - Мишель? - спросил О’Брайен у сидевшего перед ним человека. Длинноволосый отвёл взгляд и ничего не ответил.
        - Это Мишель, Мишель! - торопливо закричал Томас. - Я сразу узнал его, - он перескочил на плот и, схватив длинноволосого за плечи, страстно заговорил на чужом языке. Выражение лица у того слегка изменилось, что-то в нём как будто ожило, он поднял глаза и посмотрел на людей, находившихся перед ним.
        - Это Мишель из долины гейзеров! - закричал Томас и шутливо, в четверть силы ударил длинноволосого в грудь. Он нервно рассмеялся, и лицо его исказила гримаса, лишь отдалённо напоминавшая улыбку. - Это сын Андре и Ирмы Оржервалей! О’Брайен, вы же знали их обоих! И вы должны помнить маленького Мишеля. Скажи им что-нибудь по-английски, Мишель, ведь ты не забыл этот язык, правда?! Скажи им, а то они убьют тебя!
        - Ну что ты так волнуешься, Томас? - сказал О’Брайен, сам пришедший в немалое волнение. - Не кричи, успокойся. Никто твоего друга не собирается убивать. Сын Оржервалей нам так же дорог, как и сын Джексонов. Правильно я говорю? - сказал О’Брайен, обращаясь к находившимся в шлюпке. Все были поглощены сценой, происходившей на плоту, и ему ответили скупыми улыбками.
        Мишель, если это был он, по-прежнему почти не реагировал на происходящее. До сих пор он не произнёс ни слова. Ему предложили перейти в шлюпку, и он молча и безропотно повиновался.
        Спустя несколько минут подошли к «Ирландии». О’Брайен, Игорь и Томас вместе с пленным поднялись на палубу и прошли в капитанскую каюту. К ним присоединился Свенсен. Стив отправился за остававшимися на берегу Сергеем и Ником.
        Когда разместились за столом, О’Брайен обратился к длинноволосому. Тот сидел, отрешённый от всего.
        - Спроси, узнал ли он тебя, - сказал О’Брайен Томасу. Томас заговорил с пленным на незнакомом языке, и все увидели, как тот ответил ему едва заметным кивком головы.
        - Он узнал меня, - лицо Томаса озарила счастливая улыбка.
        - Мы это поняли. Спроси, помнит ли он что-нибудь по-английски?
        Томас опять заговорил с пленным, и тот произнёс что-то в ответ.
        - Он помнит и понимает наш разговор. Но - с трудом.
        Уже темнело, и в каюте зажгли свечи. С камбуза доставили провизию: хлеб, буженину, финики и сухое вино. Перед пленным поставили бокал и наполнили его. Он торопливо выпил до дна. Видно, его мучила жажда. Ему налили ещё, и он снова выпил. Тогда перед ним положили хлеб и мясо и сказали, что он может есть. Он с жадностью принялся за еду. Остальные молча присоединились к нему.
        Когда все насытились, О’Брайен спросил:
        - Мишель, ты помнишь свою мать?
        - Почти не помню, - последовал ответ на ломаном, едва понятном английском.
        - А отца?
        - Тоже. Но я хорошо помню, как их казнили.
        - А его ты не забыл? - О’Брайен показал на Томаса.
        - Нет, не забыл.
        - А ты понял, что он с нами?
        - Да, понял.
        - Он у нас равный среди равных. Скажи, Мишель, кто-то из ваших остался в лесу?
        - Только мёртвые.
        - Почему ты не уплыл вместе с другими?
        - Я опоздал. Мне достался только этот плот. На нём не было ни вёсел, ни паруса. Наверно, их забрали на другие плоты.
        - Дингер уплыл вместе с остальными?
        - Нет.
        - А что с ним стало?
        - Я его убил.
        - Ты?!
        - Да, я. Я всегда хотел это сделать. В тот день, когда они отрубили голову моему отцу, я поклялся в этом. Я долго ждал - семнадцать лет. Удобный случай представился только сегодня. Так получилось, что мы остались вдвоём. Мы шли друг за другом, он - впереди, я - за ним. Я окликнул его, он обернулся. Я сказал ему всего лишь два слова: «Андре Оржерваль», и Дингер сразу всё понял. Он ринулся на меня с копьём, но я сделал шаг в сторону. Дингер проскочил мимо меня, я же оказался сбоку от него. Удар дубиной пришёлся ему по голове. Наш вожак был гораздо сильнее меня, но я всегда отличался быстрой реакцией. Из-за Дингера я не успел отплыть с остальными.
        - Может, он остался жив?
        - Нет, я знаю, что говорю.
        - И такого силача ты прикончил одним ударом?
        - Нет, не одним. Сначала я угодил ему в висок, и он упал на колени. Мы встретились взглядами. Я сказал: «А это за Ирму, мою мать». И ударил ещё раз. Я проломил ему череп.
        - Скажи, Мишель, а где ваш лагерь, где ваши женщины и дети?
        - Они за морем.
        - Понятно, они на том берегу. А много ещё воинов в лагере?
        - Ни одного. Дингер забрал всех. Там только женщины и малолетки.
        - Ну а много ли в лагере тех, кого пленили в долине гейзеров?
        - Нет, почти все умерли. Из-за жестокого обращения. Последний мужчина умер четыре года назад. Из женщин остались двое - они уже беззубые старухи. Дингер не собирался их долго терпеть.
        - А что стало с детьми?
        - Не знаю. Я помню только Томаса.
        Томас улыбнулся и, кивнув на Мишеля, сказал:
        - Странно, что он забыл. Были ещё Линда и Сара, - и, уже обращаясь к другу, спросил: - Что с ними?
        - Разве они из долины гейзеров? - получив утвердительный ответ, Мишель продолжил: - Они в лагере. Их отдали в жёны ещё при тебе. У обеих уже по несколько детей.
        - А ты женат? - спросил О’Брайен.
        - Нет. Я - чужак. Для меня не нашлось женщины. Для меня всё было в последнюю очередь. Кроме войны и работы.
        - Скажи, Мишель, - проговорил Игорь, подаваясь к пленному, - как вы решились переправляться всем войском через пролив, по сути неведомо куда?
        - Мы знали, куда направляемся. Наши люди и раньше выходили в море и видели на западе какую-то землю. Полгода назад семь человек во главе со Скинли добрались на плоту до этой самой бухты. Я был в их числе. Целый месяц наш отряд находился в местных лесах. Сначала мы пошли на север, потом повернули к горам, а потом двинулись на юг. И вот однажды нам открылось необычное поселение. Несколько дней Скинли и ещё двое вели наблюдение, после чего мы возвратились на свой берег. С этого момента и началась подготовка к экспедиции.
        На этом допрос Мишеля был закончен. Была уже ночь, и все, кроме вахтенных, легли спать.
        На заре шлюпка отвезла Игоря, Сергея, Томаса и Мишеля на берег. Им предстояло добираться до Нью-Росса пешком. Распрощавшись с ними, экипаж «Ирландии» вывел судно в воды пролива. Дул сильный встречный ветер. Лавируя, шхуна медленно продвигалась в виду берега.
        Ник остался на борту корабля. Так получилось, что до этого он ещё не был в море. Но его не пугали ни качка, ни высокие пенящиеся волны, и он не страдал от морской болезни. С интересом смотрел он, как работают матросы, как управляется со штурвальным колесом рулевой, с почтительностью дотрагивался до разных составляющих рангоута и такелажа, поглаживал стволы пушек и тугую, натянутую ветром треугольную парусину кливеров. Чем-то родственным веяло от всех этих предметов и приспособлений. Он словно предчувствовал события, которые в будущем ему предстояло пережить на шхуне, во многом определившие затем его жизнь и мировоззрение.
        В восемь утра «Ирландия», обменявшись с Нью-Россом пушечными салютами, вошла в бухту Удобную. Обуреваемый жаждой новостей, весь город бросился на пристань, и маленький отряд Игоря прошёл через ворота почти незамеченным.
        Они остановились на площади у дверей ратуши. Здесь Игорь решил дождаться Уиллиса, чтобы передать ему пленного. На пристани отдалённо гудели голоса, а в городе было тихо и пустынно. Мишель озирался, разглядывая аккуратные дома, крытые красной и синей черепицей. «Дикарь, - подумал Игорь, - всё для него в диковинку. Что бы вы здесь натворили, если бы ворвались сюда!»
        Он на минуту задумался, опустив глаза долу, а когда поднял голову, то поймал на себе внимательный изучающий взгляд пленного. Заметив встречный взгляд, тот отвернулся.
        - Интересно, что ты на мне увидел? - сказал Игорь. - Ты так частенько на меня поглядываешь. Я тебе чем-то не нравлюсь?
        - Ты хотел убить меня, - не сразу ответил Мишель. - Единственный - из всех.
        - Хотел… сначала. У нас был приказ никого из вас в живых не оставлять. Но когда я увидел твоё лицо, я передумал.
        - Но ты - выстрелил.
        - Меня толкнул под руку Томас, и я не удержал стрелу. А что бы ты сделал, если бы, скажем, я попал в твои руки? Уж, наверное, не оставил бы меня в живых.
        - Ты так думаешь? Вот, смотри, - и пленный приподнял подол куртки, обнажая спину. - Видишь?
        Вся его спина была исполосована поперечными рубцами.
        - Что это?
        Пленный опустил куртку.
        - Это было немногим больше года назад. Мы встретили группу из пяти человек. Среди них были двое мужчин, две женщины и один ребёнок. Вы знаете повадки наших. Они хотели овладеть женщинами. Мужчины - наверно, это были мужья - вступились за них. Тогда их убили. Одного должен был убить я. Но я отказался. За неповиновение там было строго. Мне тоже хотели отрубить голову, но передумали. Я отделался только ста ударами палок. Я харкал кровью и месяц не мог ходить.
        - Прости. Поверь, я не стал бы тебя убивать.
        Тень, в которой они стояли, укоротилась вдвое. Солнце стало выглядывать из-за крыши здания. Становилось жарко. После длинной дороги у всех пересохло в горле.
        - Пойдёмте к ручью, напьёмся, - сказал Игорь.
        Завернув за угол ратуши, они увидели поднимавшуюся навстречу девушку с кувшином на голове. Освещённая солнечными лучами, стройная, изящная, она была так прекрасна, что казалась неземным созданием. Это была Диана, дочь О’Брайенов.
        - Нравится? - спросил Игорь и ткнул пленного локтем. Тот покраснел и опустил глаза. Чувство вины перед парнем беспокоило Игоря, и он хотел хоть чем-то потрафить ему.
        - Ты не церемонишься, - с укоризной сказал Сергей. Ему было неловко за бестактность отца.
        - Ничего, - бодро ответил Игорь. - Слушай, Диночка, угости-ка нас водой, - сказал он, когда девушка поравнялась с ними. Она опустила кувшин с головы и протянула его Игорю.
        - Сначала ему, - охотник показал на Мишеля. Когда тот напился, он взял кувшин и стал пить сам. Затем передал его остальным.
        - Смотри, какой парень появился в нашем городе, - сказал он Диане с плутовской улыбкой. Она посмотрела на Мишеля, и их взоры встретились. Несколько мгновений, и девушка потупила голову; парень закусил губу и уставился куда-то в сторону. Продолжая улыбаться, Игорь наблюдал за обоими.
        - Ты умеешь читать и писать? - спросил он у Мишеля.
        - Я помню только несколько букв.
        - Ну, ничего, Диночка у нас человек учёный, она тебя в два счёта научит. Дина - это Мишель. Ты помнишь, Томас рассказывал про него? Он из долины гейзеров, хороший парень, сын Андре и Ирмы Оржервалей. Как, нравится он тебе?
        Девушка и парень на секунду снова встретились взглядами.
        - Ну что ты, пап, перестань, так же нельзя, - запротестовал Сергей, не зная, куда девать себя от стыда.
        - Не мешай, - отмахнулся Игорь. - Скажи, Дина, пойдёшь за него замуж? - он чувствовал, что его заносит, но уже не мог остановиться.
        И тут произошло то, чего никто не ожидал. Девушка закивала головой и почти неслышно прошептала:
        - Да, пойду.
        Все оторопели. Растерялся и Игорь. Несколько секунд он стоял, вне себя от изумления, и не знал, что сказать. Потом опомнился и хлопнул Сергея по плечу.
        - Ну вот, видишь, а ты - перестань! Понял, как надо сватать? Учись, пока я жив, - с минуту он стоял, размышляя о том, что делать дальше.
        - Слушай, Дина, забирай этого молодца с собой, - заговорил он, придя к определённому решению. - Истопи баню - ему надо помыться. Скажи Паоле - пусть она его пострижёт. Приготовь для него чистую одежду - надо одеть его во что-нибудь наше. Накорми его хорошенько и уложи спать - после всех этих передряг ему надо как следует отдохнуть. Об остальном не беспокойся, я всё улажу.
        Они оставили молодых людей вдвоём и пошли обратно к ратуше, где и встретились с Уиллисом, О’Брайеном и их сопровождающими. Уиллис давал одно указание за другим. Надо было собрать и захоронить убитых, послать гонцов, чтобы вернуть скот, поправить повреждённые загоны, проверить запасы продовольствия и позаботиться, чтобы не было сбоев в питании. Получив распоряжение, люди расходились группами и по одному. Закончив, Уиллис обратился к Игорю.
        - Рассказывай.
        Он внимательно выслушал его, а когда тот дошёл до сватовства, сморщился в улыбке, рассмеялся и сказал:
        - Лихо ты их окрутил, ничего не скажешь. Но тут, видимо, не обошлось без любви с первого взгляда. Ладно, пусть этот Оржерваль отсыпается, мы потом с ним поговорим. А вы вот что: давайте втроём пройдите ещё раз по лесу и похороните, кого вы там… Кроме вас, никто не знает, где они лежат.
        Вечером город праздновал победу. По периметру центральной площади установили дополнительные фонари, и на ней было светло, как днём. На крыльце ратуши играл оркестр, а на пятачке перед ним в полукольце пиршественных столов танцевали многочисленные пары - и взрослые, и дети.
        Все оделись соответственно случаю. Дамы в длинных вечерних платьях были бесподобны. Кавалеры щеголяли в тёмных брюках и заправленных белых рубашках; на шее каждого второго была повязана красная косынка со свободно распущенными концами. Вальс сменял танго, за ним шёл черёд румбы, фокстрота и чарльстона.
        Игорь танцевал, приглашая то Веду, то Марту. Иногда он ловил взгляды Дианы и тогда весело и непринуждённо кивал ей. За столом она сидела рядом с Мишелем и время от времени что-то объясняла ему. Несколько раз девушка приглашала его на танец, но он неизменно отказывался, ссылаясь на неумение.
        Когда танцевальные пары расходились и рассаживались за столами, на импровизированную сцену поднимались мастера вокального искусства. В Нью-Россе было несколько прекрасных голосов, но из всех особенным чарующим пением выделялась Диана О’Брайен. Когда-то в Тихомирове у Игоря была пластинка с записями голоса Изабеллы Юрьевой - он не забыл это имя, - и чем-то леди Ди напоминала ему опальную русскую певицу.
        Ни один концерт не обходился без неё. Поднялась она на сцену и в этот раз. Как и всегда перед началом её выступления, публика смолкла и наступила абсолютная тишина. В этот вечер она пела особенно вдохновенно, её проникновенный голос ранил сердца, и многие не в силах были сдержать слёз. «Саша, я помню наши встречи…» неслось над замершей площадью на русском и английском языках. Игорь украдкой взглянул на Мишеля; молодой Оржерваль не отрывал от певицы горящих глаз и был бледен как полотно.
        Диане аплодировали стоя и не отпускали её, пока она не начинала петь снова и снова.
        А потом на сцену поднялся Игорь. Он сменил кларнетиста и поднял руку.
        - Вальс «Наташа»! - громко объявил он. Оркестр грянул любимый в городе танец. Дамы и кавалеры устремились на площадку перед столами. Закрыв глаза, Игорь с упоением вёл свою часть мелодии. Ему вспомнился Тихомиров и школьный вечер, на котором он впервые услышал звуки этой чудной музыки, вспомнилось лицо девочки, в грациозном реверансе пригласившей его танцевать. Он вспомнил баржу, и чёрное озеро, и нескончаемый путь с отцом и Цыганом, и первый праздничный пир с пришельцами из долины гейзеров на лужайке у голубого залива, и встречу с Мартой, а потом с Ведой у ночных костров…
        Подняв глаза, он увидел среди танцующих пар Диану и Мишеля. Девушка осторожно вела своего партнёра; его движения были робкими и неумелыми, но благодаря её искусству прирождённой танцовщицы они мало в чём проигрывали остальным. Несмотря на ужасное детство и юность, Мишель остался добрым, готовым к самопожертвованию человеком. Диана - нежна и заботлива. «Они прекрасно подойдут друг другу, - подумал Игорь. - Должны подойти».
        Утром «Ирландия» покинула бухту Удобную и взяла курс к Лазурному берегу. Несколько часов спустя на прибрежной равнине по ту сторону пролива показались примитивные жилища, крытые шкурами животных. Это было поселение длинноволосых с их жёнами и детьми.
        Книга вторая
        «Ирландия»
        С наступлением сумерек «Ирландия» легла в дрейф, плавно замедлила ход и сделалась почти неподвижной посреди бесконечных быстро темнеющих волн.
        Игорь сидел на палубном настиле возле кормовой вертлюжной пушки и любовался открывшимся перед ним морским пейзажем. Он любил отдыхать так после жаркого камбуза. Минувший день был для него удачным - работа спорилась, он приготовил аппетитнейшие обед и ужин, и весь экипаж просил добавки.
        Особенно удались салат из пойманного утром длиннопёрого тунца, обваленные в муке жареные цевисы из рыбы, сыра и ветчины, отбивные котлеты из свинины и сдобные булочки с изюмом - всё это поглощалось в невероятных количествах. Юнга Реди, выполнявший обязанности стюарда, не успевал подносить новые порции. В конце концов на сковородах и противнях оставалось только то, что кок приберегал для мальчика.
        Он улыбнулся, вспомнив недавний разговор на камбузе.
        - Дядя Игорь, разделим с вами пополам, - сказал Реди, протягивая ему поднос с едой.
        - Спасибо, сынок, кушай один, - ответил Игорь. - Неужели ты думаешь, что я, заведующий продовольственными запасами, останусь голодным? Нет, конечно. К тому же не забывай - непременной обязанностью каждого повара является снятие пробы. Знаешь, я, пока готовил, так напробовался - дышать даже тяжело. Да-да, тяжело, поверь мне. Нет, уволь, мне кусок в глотку больше не лезет.
        - Дядя Игорь, я прошу вас…
        - Нет-нет, малыш, это всё тебе.
        Они находились в плавании уже полмесяца, и каждый день кок придумывал какие-нибудь новые блюда, чтобы питание моряков было не только вкусным, но и разнообразным и каждая трапеза превращалась бы для них в небольшой праздник.
        Сегодня утром капитан сказал, что по всем расчётам земля должна быть уже близко, и сменил курс с северо-западного на северный.
        - Почему ты думаешь, что земля близко? - спросил Игорь.
        - А вот почему.
        Капитан провёл его в свою каюту, расстелил на столе собственноручно начерченную по памяти карту Средиземного моря и показал маршрут движения «Ирландии».
        - Мы идём от рассвета до заката. Средняя скорость - пять-семь узлов. За день мы проходим миль сто, может, немного больше.
        - Это километров сто восемьдесят-двести?
        - Да, примерно столько. Сейчас мы должны быть недалеко от южной оконечности Балканского полуострова.
        - Должны быть недалеко… - с долей сомнения повторил Игорь. - Если только полуостров не изменил своих очертаний. И если карта составлена достаточно точно.
        - Всё равно, даже с учётом всего этого мы должны быть поблизости от цели.
        …Игорь поднял голову, вглядываясь в темнеющее небо. Одна за другой зажигались звёзды, сначала, как всегда, самые крупные и яркие, за ними те, что мельче и тусклее. Вот полностью проявилось созвездие Вега, вот - Весы, вот - Большая и Малая Медведицы, а вот и Полярная звезда. Небо приняло почти тот самый вид, какой он когда-то наблюдал в Тихомирове. Над горизонтом поднималась красноватая луна, и на поверхности моря пролегла красноватая же рябая от волн дорожка. Следуя за луной, дорожка перемещалась на юго-восток и становилась всё шире и золотистее. Где-то в этом направлении, за многие сотни километров остались Новая Европа, Нью-Росс, родные и близкие моряков и… женщины и дети длинноволосых.
        Мысли перенесли Игоря в тот день, когда «Ирландия» бросила якорь, остановившись у Лазурного берега напротив посёлка вражеского племени. На борту шхуны было десять человек, и среди них Джон Уиллис, Томас Джексон и Мишель Оржерваль. С четверть часа наблюдали за посёлком, вглядываясь в просветы жилищ. У крайних, ближних к морю вигвамов дети играли в догонялки. Прошли к ручью и вернулись с мехами, наполненными водой, две женщины. Показалась и исчезла за дальними жилищами ещё какая-то одинокая фигура.
        Вот ребятня, игравшая в догонялки, заметила корабль; несколько мальчишек и девчонок побежали к линии прибоя, привлечённые зрелищем невиданного судна, а остальные бросились в посёлок.
        О’Брайен приказал спустить шлюпку. В ней разместились шесть человек; Игорь устроился на носу, Уиллис - на корме, четверо взялись за вёсла и погребли к берегу. Вошли в устье ручья и повернули к левому его склону, вдоль которого выше по течению и был расположен посёлок. Первыми на сушу выбрались Мишель и Томас. Мишель замахал рукой ребятишкам, державшимся на расстоянии, и что-то прокричал им на их родном языке.
        - Я сказал им о вашей миролюбивости, - сообщил он приблизившимся Уиллису и Игорю. - Что вы пришли с самыми добрыми намерениями и вас не надо бояться.
        - Отлично! Молодец! - похвалил его Уиллис. - А теперь угостите их шербетом. Угостите каждого, не пропустите никого. И скажите им, чтобы они бежали к своим товарищам и поделились с ними.
        Мишель и Томас раздали детям полукилограммовые бруски шербета, завёрнутые в красивую упаковочную бумагу. Подарки были приняты, но никто никуда не побежал.
        - Они спрашивают, где их отцы и старшие братья? - сказал Томас, вернувшись к своим командирам.
        - Пойдёмте к вигвамам, - промолвил Уиллис. - Там всё и расскажем.
        Посёлок встретил нью-россцев напряжённой тишиной. Одни его обитатели попрятались в своих жилищах, другие скрылись в зарослях равнины. Лишь на противоположном краю поселковой площади стояли, сбившись гурьбой, мальчишки и девчонки, пришедшие с берега моря.
        Прошло немало времени, прежде, чем удалось собрать несколько десятков человек - женщин и детей.
        Уиллис попросил Томаса быть переводчиком и стал рассказывать о жизни в Нью-Россе и об отношениях, сложившихся между горожанами. Рассказал, как он, его товарищи и их семьи оказались в Новой Европе и что этому предшествовало, как к ним попали Мишель и Томас и как их встретили. Напомнил, каким было старшее поколение длинноволосых до землетрясения, до верховенства над ними Дингера, дал оценку самому Дингеру и порядкам, которые тот установил. Коротко коснулся и событий, происходивших в минувшие двое суток на острове и в проливе.
        - Мы надеемся, - сказал он, - что, оплакав своих близких, вы снова станете такими же добрыми порядочными людьми, какими были ваши предки, станете отзывчивыми и способными на любовь и уважение к людям - знакомым и незнакомым.
        В заключение он передал предложение жителей Нью-Росса переселиться в Новую Европу.
        - Оставшись без мужчин, вы не сможете в достатке обеспечить себя ни продуктами питания, ни одеждой. На острове же вам помогут, у вас будет и то и другое, а также надёжная крыша над головой. Вы станете такими же равноправными членами нашего общества, как Томас и Мишель. Для этого надо будет только трудиться и следовать законам, направленным не на разрушение жизни людей, а на её улучшение.
        Уиллис пробежал глазами по лицам людей, толпившихся напротив, полагая увидеть хоть какой-нибудь положительный отклик на его призыв.
        - Тем, кто не захочет переселиться на остров, - сказал он, - всё равно придётся покинуть прибрежную равнину. Они должны будут уйти в другие края, так как мы не уверены, что подрастающее поколение длинноволосых, возмужав, не начнёт новые военные действия.
        В течение всей его речи собравшаяся толпа хранила немое молчание. Никакого отклика не последовало и на предупреждение об изгнании с прибрежной равнины. Виделись лишь опущенные головы и редкие сумрачные взгляды.
        - Ну, - спросил Уиллис, - кто хотел бы переехать на остров?
        Прошла минута, вторая, третья. Толпа безмолвствовала. И вдруг в середине её пошёл говор и началось движение. Люди расступились; какая-то пожилая женщина пробралась вперёд и с интересом взглянула на оратора.
        - Здравствуй, Джон! - немного шепелявя, с акцентом сказала она по-английски. - Ты не узнаёшь меня?
        - Н-нет, - с запинкой произнёс Уиллис. - Кто вы?
        - А ведь однажды мы с тобой летели рейсом из Лондона на соседних креслах. Ты ещё пытался тогда за мной ухаживать. А ещё ты бинтовал мне голову после падения самолёта. Забыл, да? Ах, доктор, доктор, как же так? Шрам-то - вот он, до сих пор остался.
        - Из Лондона?.. На соседних креслах?.. Клер, ты ли это?! - воскликнул изумлённый Уиллис.
        - А-а, узнал!.. А помнишь, как ты принимал у меня роды в нашем стойбище на берегу озера? Сара, доченька, иди сюда! Это доктор Уиллис, тот самый, кто помог тебе появиться на свет божий.
        Она за руку вывела из толпы молодую женщину с двумя детьми трёх-четырёх лет и поставила перед собой.
        - Вот, это мои дочь и внуки. Все мы хотим ехать с тобой, Джон. Всё равно здесь не житьё. Так берёшь нас или нет?
        - Конечно, беру, моя дорогая Клер! Здравствуй! Дай я тебя обниму.
        - Стой, Клер! - опять же на английском раздалось из толпы. - Куда ты собралась без меня?
        Вперёд вышла ещё одна пожилая женщина, высокая и худая, как высохшая сардина.
        - Это ты, Бланш! - воскликнула Клер. - Никто тебя не забыл. Пристраивайся к нашей компании, подруженька моя. Вместе поедем в этот замечательный Нью-Росс.
        - Линда! Линда! - крикнула вдруг Сара, отыскивая кого-то глазами в толпе. Отыскав, приветственно помахала приподнятой кистью руки, привлекая к себе внимание; далее из её уст полилась незнакомая речь длинноволосых.
        Уиллис вопросительно посмотрел на Томаса, увлечённо следившего за происходящим действием, и движением руки показал на неожиданного оратора.
        - Она обратилась к своей подруге Линде, - спохватившись, начал переводить тот. - Сказала ей, что вы из долины гейзеров, откуда они сами родом. Сара упомянула рассказы своей матери о том, какая счастливая жизнь была в этой долине, и высказала мнение, мол, за морем они будут жить не хуже. Она пригласила последовать своему примеру ещё несколько своих подруг.
        В прогал между людьми, прибывшими на корабле, и обитателями посёлка протолкалась вторая молодая женщина с годовалой девочкой на руках и, подойдя к Саре, встала рядом с ней.
        Игорь думал, что сейчас начнут выходить другие желающие переселиться на остров, но толпа стояла недвижимо. Подождав ещё несколько минут, Уиллис распустил собравшихся.
        - Мы вас не держим, вы свободны, - сказал он на прощанье. - Обсудите всё на досуге. И расскажите о сделанном предложении посельчанам, которые сейчас прячутся на равнине. Завтра утром мы вновь прибудем к вам.
        Игорь и Уиллис отправились к ожидавшей их шлюпке, а Мишель и Томас остались на ночь в посёлке. Когда вигвамы остались позади, Игорь оглянулся и увидел, как поредевшая было площадь вновь заполняется и молодые люди что-то объясняют окружившим их возбуждённым женщинам и детям.
        На следующий день на встречу собрались человек сто пятьдесят - почти всё население посёлка. Уиллис вторично выступил с краткой речью, после чего из толпы вышли ещё несколько молодых женщин с малыми детьми. Остальные продолжали молча стоять. Игорь высмотрел среди них человек двадцать довольно крепеньких мальчиков-подростков. Никто из них не сдвинулся с места. Пройдёт три-четыре года, и они могут стать опасной воинской силой.
        Перелом в настроении длинноволосых наступил, когда о готовности отправиться за море заявил подросток лет четырнадцати - стройный симпатичный паренёк с открытым честным лицом. Он пробрался из задних рядов, встал напротив Уиллиса и отчётливо произнёс несколько слов.
        - Это Реди, старший сын Дингера, - негромко проговорил Мишель, обращаясь к Уиллису. - Он хочет ехать с нами.
        А Реди повернулся к соплеменникам и что-то ещё проговорил - как и до этого, громко, отчётливо, иногда делая паузы между словами.
        - Он приглашает последовать за ним свою мать, - почти синхронно переводил Томас, вслушиваясь в слова подростка. - Он приглашает также своих друзей. Нечего точить на них, то есть на нас, зуб, - говорит он, - люди, проживающие за морем, всего лишь защищались… Ещё он сказал, что Дингер получил по заслугам. Именно из-за него, по его вине погибли мужчины посёлка. И если посылать проклятия, то только на голову этого изверга.
        Когда Реди замолчал, из толпы вышли женщина лет сорока и мальчик лет восьми.
        - Это его мать и братишка, - сказал Мишель. - А вот и его друзья. За ними выходят их матери с остальными своими чадами. Та-ак, кажется, началось.
        К полудню на сторону нью-россцев перешло более половины населения посёлка.
        За два рейса «Ирландия» переправила на остров девяносто трёх человек. С собой они взяли все имевшиеся у них запасы продуктов, одежду, большую часть домашнего имущества и кожаные обшивки вигвамов.
        Место для нового посёлка было выбрано в километре южнее Нью-Росса, у подножия семи невысоких гор, поросших лесом, на левом берегу Серебрянки, небольшой бурной речушки, бегущей из леса. Поставили вигвамы, и постепенно жизнь переселенцев стала входить в нормальное русло. Мальчики постарше, как до этого и на Лазурном берегу, стали охотиться и снабжать свои семьи дичью. Значительную часть продуктов поставлял город: свинину и говядину, молоко и молочные продукты, муку и подсолнечное масло, а также мёд, сахар, фрукты и многое другое. «Ирландия» стала чаще, чем прежде, выходить в море; больше половины пойманной рыбы опять-таки передавалось переселенцам. В состав экипажа судна были включены Реди и двое его товарищей.
        Спустя некоторое время возле посёлка были построены молочная и свиная фермы, и часть скота, в основном молодняк, была переведена сюда. Женщины Семигорья - к посёлку как-то незаметно прилипло это русское название - с готовностью осваивали новое для них дело ухода за животными.
        Вскоре после прибытия переселенцев Пётр Васильевич взялся за увеличение посевных площадей. Под его руководством несколько поселковых подростков распахали гектаров двадцать пять земли, где были посеяны пшеница, подсолнечник и остальные возделываемые нью-россцами сельскохозяйственные культуры. Была отведена дополнительная площадь и под саженцы фруктовых деревьев.
        Семигорью были переданы почти все запасы льняных тканей, и жители его, отказавшись от кожаной одежды, переоделись в более удобные лёгкие яркие платья.
        Спустя месяц «Ирландия» снова встала напротив посёлка на Лазурном берегу и приняла на борт ещё двадцать три человека, высказавших пожелание перебраться за море. На прежнем месте жительства осталось немногим больше сорока длинноволосых.
        - Я думаю, нет нужды изгонять их с насиженного места, - сказал Уиллис в кругу моряков, участвовавших в экспедиции. - В военном плане они уже не смогут представлять для нас угрозы, даже по прошествии нескольких лет. В стойбище теперь только трое мальчиков-подростков. Когда ещё они повзрослеют! Мне кажется, к тому времени мы найдём с ними общий язык. Вопрос обо всём этом надо будет поднять на ближайшем же заседании парламента.
        В состав экспедиции входил и Реди. Мальчик просиял, узнав мнение Уиллиса относительно судьбы посёлка на Лазурном.
        - Спасибо! - в порыве благодарности сказал он Уиллису на английском.
        - За что? - удивился доктор.
        - За то, что так хорошо к нам относитесь.
        - Я просто не мыслю, как можно ещё к вам относиться.
        - Дингер нашёл бы как.
        - Дингер?
        - Да.
        Уиллис хмыкнул и пожал плечами.
        - Мы просто стараемся совершать разумные поступки, - сказал он, глядя прямо в обращённые на него глаза мальчика. - Что бы мы выиграли, если бы, допустим, подвергли ваше стойбище разгрому и уничтожению? Ничего не выиграли бы, а только ожесточили бы себя, привнесли зло и в своё общество. А сейчас мы имеем в лице жителей Семигорья множество надёжных друзей и помощников. Ведь так?
        - Да, несомненно.
        - Ну, вот, сам всё понимаешь. Кстати, давно хотел тебя спросить. Э-э… - Доктор остановился, стараясь подобрать более деликатные слова. - Тогда… В тот день на площади… Почему ты решил уехать с нами?
        - Я ненавидел Дингера, - относительно этого субъекта Реди никогда не применял слово «отец». - Ненавидел и боялся его. Моя мать, а она человек образованный и очень способный - до землетрясения в пятнадцать лет она окончила в столичном городе первый курс филологического факультета, - всегда говорила мне, что он нехороший, злой человек, и я видел, как она права. А вы… Вы так по-доброму говорили. Мне показалось, меня ждёт у вас нечто светлое, чудесное. И я не ошибся.
        - Тебе нравится быть среди нас?
        - Очень. Я хотел бы быть полезен вам… вообще всем. И я хотел бы стать моряком.
        - Каким моряком? Матросом или…
        - Самое большое моё желание - научиться управлять кораблём. Как капитан О’Брайен.
        - Ну, для этого надо много учиться. Прежде всего надо изучить английский язык.
        - Я стараюсь, я уже изучаю его.
        - Кроме того, надо научиться читать и писать. Хорошо знать математику, географию и многое другое.
        - Я буду учиться. И я стану настоящим моряком.
        - Ну что ж, похвально. Профессия моряка требует смелых, мужественных, физически сильных людей, обладающих хорошей выдержкой, - все эти качества у тебя есть. К тому же ты настойчивый, волевой парень; такого багажа достаточно, чтобы со временем стать капитаном корабля.
        - Я вот ещё что хотел спросить у тебя, Реди, - сказал Уиллис немного погодя. - У вас в стойбище было всего несколько пожилых женщин. А пожилых мужчин не было совсем. Что делал Дингер со стариками?
        - Что делал? В прежние годы, когда наше племя кочевало, все, кто не мог идти достаточно быстро, а это были в основном старики, отставали и, оказавшись в одиночестве, вскоре погибали. Иногда племя возвращалось в прежние места, и случалось, мы находили скелеты некоторых из них. «На ваших глазах происходит естественный отбор, - говорил Дингер идущему за ним табору. - Выживают только сильные и здоровые. Больные и немощные нам не нужны. Так было, есть и будет всегда». А перед тем как отправиться на плотах через пролив, он устроил «показательный» бой. С одной стороны он выставил пять самых пожилых воинов, с другой - столько же восемнадцатилетних парней. «Кто победит, тот и поедет с нами за море, - объявил он племени, собравшемуся в ожидании зрелища. - Посмотрим, на что способны наши солдаты». Сражение проходило на окраине посёлка с применением копий, ножей и топоров. Это была ужасная резня с разбитыми головами и распоротыми животами. Погибли четверо стариков и один молодой. Тяжело раненного противника добивали. Видели бы вы, какое сладострастие было нарисовано на физиономии Дингера, когда он созерцал
эту бойню. Ну а победители присоединились к войску и вместе с остальными погибли на острове.
        По прошествии всего недели после переселения первой партии длинноволосых поженились Диана и Мишель. Сначала они жили у старших О’Брайенов, затем для них был построен дом в Семигорье.
        - Бунгало что надо, - не уставала повторять Клер, посещая новосёлов. - Окна-то, окна какие широкие! Светло тут у вас, удобно. Одна печка чего стоит. Зимой, в ненастную погоду, хорошо, наверное, будет греться возле неё. Подобное жилище было у меня в нашем старом добром Уотфорде. Ах, сколько лет минуло с той поры!
        Содержание этих разговоров Диана передала Уиллису, и на очередном заседании парламента тот поднял вопрос об ускорении жилищного строительства в Семигорье. К тому времени от посёлка в состав парламента были избраны Мишель, Сара и Лейла - мать Реди. Лейла знала английский лучше, чем Мишель, быстро совершенствовала его и свободно общалась со всеми жителями Нью-Росса. В своей семье она также говорила только на английском, чтобы дети её как можно скорее выучили этот язык.
        Начали возводить сразу пять домов. В строительстве принимали участие и поселковые подростки. На доставке леса, камня, кирпичей, черепицы использовали всех упряжных лошадей. Когда эти дома были сданы «под ключ», сразу же приступили к строительству ещё нескольких.
        Первыми в новые жилища вселились Линда со своим ребёнком и пожилой Бланш - они решили жить вместе, Клер с Сарой и ещё три семьи. Было предложение отдать один из домов Лейле, но Реди, прознав, что при основании Нью-Росса Уиллис вселился последним, категорически воспротивился.
        - Пока мы поживём в вигваме! - заявил он. - Вот когда такими домами будет обеспечен весь посёлок, тогда наступит и наш черёд.
        Все поселковые дети семи лет и старше приступили к занятиям в нью-росской школе, где на первых порах кроме английского языка им стали преподавать математические азы, географию, историю народов Земли, рисование и кое-что из естествознания.
        Когда в Нью-Россе ставили спектакли или устраивали музыкальные вечера, в город являлось всё Семигорье. Здание ратуши не было рассчитано на такое количество людей, и при хорошей погоде торжества эти - иначе их назвать нельзя - стали проводить на центральной площади. Молодёжь посёлка быстро освоила и вальс, и танго, и чарльстон и через непродолжительное время ничем не уступала в танцевальном искусстве «коренным» жителям острова.
        - Какими жалкими и несчастными мы были при Дингере, - говорили молодые семигорцы, критически оценивая своё недавнее прошлое. - Каким убогим и бессмысленным было наше существование. Мы были бездуховны, морально тупы и даже не осознавали, что представляем собой только жестокое звериное стадо.
        Спустя полгода после основания Семигорья «Ирландия» вновь взяла курс к Лазурному берегу. В этот раз кроме экипажа на её борту было девять жителей нового посёлка, и взрослые и подростки. Когда шхуна встала напротив стойбища, все они спустились в шлюпку. Женщины разместились на корме и носу, парни сели на вёсла, и шлюпка отвалила от борта.
        Делегация пробыла в стойбище сутки, по истечении которых все остававшиеся в нём длинноволосые согласились переехать на жительство к своим сородичам на новой земле.

* * *
        Почти одновременно с переселением длинноволосых «Ирландию» стали готовить к экспедиции в Средиземное море.
        Свенсен закончил мастерить хронометр и прибор для определения местоположения судна. Хронометр показывал точное время. Что это именно так, установили по восходу и закату солнца. Прибор для определения местоположения, конечно, был не секстант, но он вполне оправдывал своё предназначение, и все называли его секстантом.
        Вслед за этим Свенсен взялся за усиление артиллерийского вооружения «Ирландии».
        - Кто знает, что ждёт вас в экспедиции, - говорил он О’Брайену. - Надо быть готовыми ко всему.
        В течение нескольких месяцев он вместе с Лу работал над созданием нового, более совершенного орудия и снарядов к нему. Наконец орудие было готово. Заряжалось оно так же, как однозарядная винтовка, и точно так же снаряд затвором загонялся в казённик ствола.
        - Орудие калибра примерно 55-60 миллиметров, - говорил Свенсен, рассказывая об особенностях своего нового творения. - При более крупном калибре, думается, конструкции корабля не выдержат отдачи при выстреле.
        Орудие это поставили в носовой части шхуны на месте прежней гладкоствольной пушки. Комендором её был назначен матрос Стив.
        «Ирландия» вышла в море и с расстояния примерно в одну милю открыла огонь по установленной на берегу мишени. Было сделано пять пристрелочных выстрелов. Всплески разрывов показывали места попадания снарядов. Море было неспокойно, и корабль изрядно качало, тем не менее один из снарядов накрыл мишень, а остальные легли поблизости от неё. Стива поздравили с удачно проведённой стрельбой и выразили надежду, что при случае он сможет защитить корабль от неприятеля, если таковой появится.
        Позаботился Свенсен и об улучшении вооружения будущих участников экспедиции. Как-то он пригласил Игоря в мастерскую при кузнице и снял со стены нечто похожее на ружьё.
        - Ого! - воскликнул Игорь. - Вот так раз - винтовка! Глазам своим не верю!
        - Я бы назвал эту штуку карабином, - ответил Свенсен. - Смотри, как он устроен. Видишь, я больно-то не мудрил, а только как бы усовершенствовал имеющийся у нас револьвер. Удлинил ствол. Приделал приклад. Увеличил размеры барабана - у карабина он не шестизарядный, а девяти. И патроны не револьверные, а винтовочные. Вот и всё. Скажи, как просто!
        Игорь только покрутил головой, удивившись смекалке кузнеца. В тот же день в сопровождении Сергея, Томаса, Ника и ещё нескольких человек они спустились к бухте Удобной и устроили пробные стрельбы. Карабин действовал безотказно, даже когда его искупали в песке, довольно точно бил на пятьсот шагов, был удобен и прост в обращении.
        Учитывая горький опыт экспедиции за солью, позаботились об увеличении запасов пресной воды на шхуне. Всё тот же Свенсен на недавно построенной им лесопилке, где были пилорама, циркулярная пила, роторный рубанок и другие механические устройства, заготовил необходимые пиломатериалы, и за месяц до отплытия «Ирландия» была обеспечена более чем достаточным количеством двадцативедёрных дубовых бочек, стянутых железными обручами. Саму шхуну отремонтировали, очистили днище от ракушек и погрузили на неё парусину, канаты, смолу, древесину и всё остальное, что могло пригодиться в далёком рейсе. Кладовые с избытком заполнили продовольствием.
        В состав экипажа кроме О’Брайена и Генри зачислили Игоря, Сергея, Стива, Томаса, Ника и, в качестве юнги, Реди. Дополнительно к обычной одежде всем им выдали утеплённые кожаные куртки и рабочие робы из плотной крапивной ткани с примесью шерстяной нитки - с расчётом на северную погоду. Каждый был вооружён карабином и револьвером. Игорь взял с собой и лук со стрелами.
        Перед отплытием переправили на шхуну Тарзана, трёх лошадей и несколько восьмимесячных свиней. Лошадей, как и в предыдущий раз, разместили в трюме, а свиней - на палубе.
        В предпоследний день мая «Ирландия» вышла из бухты Удобная, и О’Брайен взял курс на север. Миновав через трое суток северо-восточную оконечность Новой Европы, шхуна повернула на северо-запад.
        Плавание проходило спокойно. Матросы стояли на вахте. После утренней побудки, ещё до восхода солнца, ставили паруса, мыли палубу, драили металлические предметы и вообще наводили порядок на корабле. Затем, проголодавшись, завтракали сухарями, запивая их апельсиновым, виноградным, гранатовым или персиковым соками, ведёрные бочонки которых стояли в одной из кладовых. В полдень - обед. Обычно на обед Игорь в качестве закусок готовил салаты из мяса, рыбы и консервированных овощей. На первое - наваристые похлёбки и супы. На второе - тушёное, жареное или отварное мясо, рулеты, солянки или шашлыки. Или рыба: отварная, жаренная в тесте или сухарях, чаще всего скумбрия, кефаль или тунец. После чего шли разные пирожки, булочки и крендели с компотом или киселём. В четыре часа дня полдничали, закусывая орехами, финиками, вялеными персиками и бананами, которые запивали всё теми же соками. В семь вечера начинали ужинать. На ужин - или рубленый ливер, или мясной пудинг, или бифштекс из вырезки, за которыми следовали горки пирожков с мясом, морской капустой или повидлом.
        - Слушай, повар! - сказал однажды, не выдержав, О’Брайен. - Ты мне всю команду испортишь! Ты же их перекармливаешь. Скоро они не то что по вантам забраться - по палубе пробежаться не смогут.
        - Никак нет, капитан, не перекармливаю, - ответил Игорь, встав по стойке «смирно». - В течение дня матросы много двигаются - шутка ли влезть во время качки на самый верх мачты, да ещё и поработать там с напряжением всех сил! Они подолгу стоят на вахте и, на мой взгляд, недостаточно спят. Все они очень молоды, и их надо поддерживать питанием. Пока никто из них не растолстел. Если кто-то из экипажа немножко и поправился, так это только ты. Ты себя проецируешь на всех остальных.
        - Ах, повар, повар, - несколько снисходительно произнёс капитан, улыбнувшись и с шутливой укоризной покачав головой. - Как ты со мной разговариваешь! Не будь ты моим другом, я бы тебя…
        - Не сердись и пойми меня правильно, Эдди, - кротко ответил Игорь. - Я просто по мере сил стараюсь, чтобы экипаж был здоров и у него был запас прочности. Пока плавание проходит в исключительно благоприятных условиях. Но так может быть не всегда. Хотелось бы, чтобы у наших парней на всё хватило сил.
        …Утром, едва забрезжило, Генри, бывший вахтенным командиром, просвистал в дудку; пронзительный сигнал пронёсся над морем и проник во все уголки дрейфовавшего корабля.
        - Подъём! - крикнул помощник капитана. - Все наверх, бегом!
        Когда матросы выскочили на палубу и построились в короткую шеренгу, он дал команду «Равняйсь, смирно!», затем «Вольно!» и распорядился ставить паруса. Матросы бросились выполнять приказание; спустя немного времени паруса надулись, шхуна склонилась в подветренную сторону, заскрипела корпусом и, набирая скорость, двинулась на север. Все свободные от вахты пошли убирать свои постели и умываться.
        О том, что земля должна быть уже близко, знал каждый, и невольно взгляды моряков, даже во время работы, устремлялись к той части горизонта, к которой шла «Ирландия». Однако и в этот, и на следующий день вокруг судна были только морские волны. Тогда О’Брайен приказал повернуть на северо-северо-восток, и вот 16 июня во второй половине дня наверху закричали: «Земля-а!»
        Оставив свои противни, Игорь выскочил на палубу и побежал на бак. Зелёная полоса низменной земли была видна уже довольно отчётливо - вероятно, у вахтенного матроса от постоянного созерцания морской синевы «замылился глаз» и он не сразу обратил на неё внимание. С жадностью смотрел Игорь на эту полосу, словно надеясь, что за ней возродятся из небытия Волга, его Тихомиров, дом на Набережной, мать с Анькой…
        О’Брайен распорядился убрать часть парусов и регулярно промерять глубину.
        - Это Балканы, - сказал он подошедшему Игорю. - И мы - в Адриатическом море.
        Когда до берега осталось несколько кабельтовых, а лот, брошенный за борт, показал под килем ровно семь футов, шхуна встала на якорь. Всем хотелось поскорее побывать на берегу настоящей Европы. Взбудораженному воображению уже рисовалась непременная встреча с людьми и даже сохранившаяся европейская цивилизация. Хотя до заката солнца оставалось меньше часа, а там недалеко было и до сумерек, на воду спустили шлюпку. Четыре матроса сели на вёсла, Генри - у руля, и шлюпка пошла по волнам.
        С борта корабля было видно, как она пристала к светлой, скорее всего галечной, полосе, как её вытащили повыше на откос, как один из матросов остался её охранять, а четверо побежали, удаляясь, вверх по склону. Скоро они скрылись за одним из прибрежных холмов и не возвращались с полчаса или около того. К кораблю шлюпка подошла уже при свете луны.
        - Ну что? - произнёс свой привычный вопрос О’Брайен, когда все пятеро поднялись на палубу.
        - Прекрасная равнина, капитан, - ответил Генри. - Богатая растительность, травы - по пояс. Мы прошли, наверно, с милю, пока не добрались до леса. Прекрасный климат - тепло, но не жарко. Травы так и благоухают. Насекомые - так и жужжат! Бабочки порхают тут и там. Птицы кричат - несколько раз у нас из-под ног взлетали. А вот четвероногих не было видно. И нигде ни тропинки.
        О’Брайен выслушал его, насупившись.
        - Что ты мне всё про насекомых рассказываешь! - недовольно произнёс он, когда Генри закончил доклад. - Разве мы за насекомыми, за птичками сюда прибыли? Четвероногих, видишь ли, они не заметили! Их и вокруг Нью-Росса полно. Меня люди интересуют, вот зачем мы приехали!.. Больше никаких бесцельных прогулок! К берегу пристаём, только когда заметим что-нибудь интересное. Что ещё у тебя?
        - Я хотел сказать, капитан, - равнина прекрасна и чрезвычайно плодородна, на ней только бы жить да жить человеку. Но следов его пребывания незаметно, и это не случайно.
        - Ты хочешь сказать, что отсутствие человека - это результат землетрясения?
        - Да, капитан. Боюсь, и на других территориях нас ждёт нечто подобное.
        - Ну это мы посмотрим. Для того мы и прибыли сюда, чтобы посмотреть. Ладно, распорядись тут насчёт шлюпки, - уже более милостиво сказал О’Брайен. - Мне надо заполнить судовой журнал.
        17 июня «Ирландия» возобновила движение на север, держась в двух-трёх милях от берега.
        В полдень судно оказалось возле устья какой-то реки, неглубокой, с быстрым течением и довольно порожистой. Дальше, милях в пятнадцати, возвышались горы, вершины которых закрывали серые слоистые облака. Подошли кабельтовых на пять к берегу, бросили якорь и простояли здесь двое суток, пополняя запасы дров, пресной воды, а также сена для животных.
        Всё это время Игорь с Тарзаном обследовали равнину, раскинувшуюся по обе стороны реки. На равнине сновали насекомые и пели птицы, в реке играла рыба, но по-прежнему не было заметно ничего такого, что говорило бы о присутствии человека. Они дошли до подножия гор, углубились в них километров на двадцать и вернулись обратно.
        - Если где и искать людей, так это возле рек, - сказал Игорь О’Брайену, доложив о результатах похода. - В реках водится рыба - видимо, она зашла с моря и как-то приспособилась к пресной воде, - а раз так, то есть и вполне сносные условия для существования человека, даже если у него нет никаких орудий труда, кроме палок и камней.
        Ещё полмесяца «Ирландия» двигалась вдоль береговой черты, которая вела сначала на север, а потом - на северо-запад.
        Однажды ночью поднялся довольно сильный шторм, и О’Брайен приказал сняться с якоря. В кромешной тьме, с минимумом парусов судно отошло дальше в открытое море, и до утра их мотало на высокой кипящей волне. Корабль, однако, с честью выдержал новое испытание и, когда море успокоилось, продолжил путь.

* * *
        6 июля подошли к устью реки, ширина которого составляла около половины морской мили. Дождавшись прилива, под парусами вошли в реку, постоянно промеряя её глубину. Сначала использовали и ветер, и приливную волну. Потом шли только под парусами. Размеры фарватера и тихое спокойное течение позволяли делать в день до тридцати пяти миль.
        Левобережная неровная внешняя кайма поймы, в одних местах заросшей кустарником, в других - выстланной роскошными травами, то отходила на километры в сторону от реки, то, зажатая лесистыми холмами, примыкала к самому её руслу. Дальше за поймой синел сплошной лес, а ещё дальше поднимались покрытые лесами же горы, не очень высокие, но такие красивые, что на них можно было смотреть часами. Похожие Игорь видел, когда в группе студентов своего училища приезжал на музыкальный конкурс то ли в Екатеринбург, то ли в Челябинск - дни пребывания на Урале спутались в памяти.
        Река заметно сузилась, когда прошли какой-то полноводный приток, впадавший в неё с правой от борта корабля стороны. Двигались теперь гораздо медленней, так как фарватер обмельчал и была постоянная угроза сесть на мель. Матросам, то ставившим, то убиравшим паруса, хватало работы, с каким-то исступлением носились они вверх и вниз по вантам. А сколько раз за день садились в шлюпку и на буксире тащили корабль то в одну сторону, то в другую, сбились со счёта.
        На седьмой день передвижения по реке подошли к стремительному мелководному перекату, по сути своей совсем немного недотянувшему до настоящего водопада, и встали на якорь. Дальше пути «Ирландии» не было. На правом, более обрывистом берегу лес почти вплотную подступал к воде. По другую сторону реки пролегала пойма, за которой не далее чем в километре возвышался всё тот же лес.
        Обозрев окрестности, Игорь, не откладывая, сдал своё хозяйство Генри Стоуну, помощнику капитана. Он устал от непрекращающейся поварской работы, и ему не терпелось поскорее покинуть корабль. Договорились, что по левому, пойменному берегу пойдут Сергей и Томас с двумя лошадьми, а по правому - Игорь и Ник с одной лошадью и Тарзаном. Первые должны были возвратиться к притоку, мимо которого «Ирландия» проследовала два дня назад, и пройти прилегающую к нему территорию, а вторым предстояло продолжить путь вверх вдоль русла реки, на которой сейчас стояло судно.
        Вдвоём с Ником доставили на берег продовольствие, фураж, оружие, а также инструменты и прочее походное имущество. Затем Игорь разделся и на шлюпке вернулся к «Ирландии». По сходням вывел из трюма своего застоявшегося Казбека, прошёл с ним на корму, перешагнул через фальшборт, спустился в воду и брассом направился к месту высадки. Едва он отдалился на несколько метров, Казбек заржал и, переступив ногами, прыгнул вслед за ним; догнав хозяина, он поплыл рядом.
        На берегу Ник уже развёл костёр и заварил фруктовый чай. Вода в реке была холодна, и, одевшись, Игорь с удовольствием стал потягивать приятный горячий напиток, подслащённый сахаром. Конь не стреноженным гулял на лужке, пощипывая траву; Игорь знал, что Казбек, прошедший в последний год хорошую выучку, примчится к нему по первому зову.
        Следуя их примеру, на противоположный берег переправились Сергей и Томас, и там тоже замелькали языки костра. С наступлением сумерек на шхуне зажгли фонарь, и он светился призрачной точкой на баке, где стоял вахту один из матросов.
        - Эй, как вы там, молодёжь?! - прозвучал во тьме голос О’Брайена.
        - У нас всё хорошо! - ответил ему Томас.
        - А как у вас, Игорь?!
        - И у нас всё в норме! А что на судне?!
        - На корабле полный порядок! Как всегда!
        Запертый с утра до вечера в камбузе шхуны Игорь истосковался по живой природе и был полностью поглощён созерцанием окружающего его ночного ландшафта. То, что он душевно испытывал в эти минуты, мог понять только человек, слившийся с природой воедино и составляющий неотъемлемую её частицу. Ему не хотелось спать, и он готов был сидеть возле костра и наслаждаться представлявшимися ему видениями бесконечно долгое время.
        Ночь осталась бы в памяти Игоря незабываемо чудным воспоминанием, если бы Тарзан не принёс в зубах какую-то истерзанную птицу, ещё подёргивающую крылом. Не её ли отчаянный крик слышался минуту назад? И мы переплыли через море затем, чтобы убить это существо? Он с досадой взглянул на своего лохматого четвероного спутника. Эх, ненасытный, мало тебе того, что ты сожрал за день!
        На берегах Дуная
        Утром, когда рассвело, Игорь и Ник навьючили лошадь, взвалили на себя рюкзаки и, послав вперёд Тарзана и держа лошадь на поводе, двинулись в путь. По условию с О’Брайеном, оба отряда должны были вернуться к месту стоянки судна не позднее восьмого августа.
        Дорога петляла, следуя рельефу местности. Деревья перемежались скалами и зелёными зарослями кустов, редко когда - ровным открытым лугом. Иногда приходилось прорубаться сквозь кустарник и мелколесье или осторожно пробираться по узкому каменному карнизу, нависшему над глубоким прибрежным обрывом, у основания которого непременно торчали огромные тяжёлые валуны.
        Примерно в полдень сделали привал. Сняли рюкзаки, освободили лошадь от вьюков, напоили, задали ей в торбе фураж - смесь дроблёной пшеницы с ореховой мукой, - потом, не стреноживая, пустили на луг. Пообедали сушёными охотничьими колбасками и инжиром, запили всё это пресноватой на вкус речной водой и некоторое время лежали, расслабившись, давая отдых натруженным ногам.
        Перед наступлением вечерних сумерек остановились на ночлег, выбрав укромную впадину у подножия небольшого холма, метрах в двадцати от деревьев. Игорь занялся сбором валежника, потом запалил костёр. Ник напоил Казбека и, достав из поклажи небольшой кошельковый невод, вновь отправился к реке, на этот раз - чтобы испытать рыбацкую судьбу. Игорь не спешил готовить ужин, ожидая, с чем придёт молодой рыбак.
        Ник пришёл с неводом, в кошеле которого шевелилось с десяток довольно крупных рыбин.
        - Однако! - только и сказал Игорь. Взяв брезентовое ведро, изготовленное из плотной крапивной ткани, он в свою очередь отправился к реке, чтобы зачерпнуть воды. Сварили в казане уху. Поужинали. Несколько кусков отварной рыбы оставили на утро. Перед сном обменялись впечатлениями о пройденном пути.
        - Сколько мы отмахали за день? - задался вопросом Ник, глядя на звёзды, видневшиеся в просветах облаков. И сам же себе ответил: - Я думаю, не меньше тридцати километров. Если, конечно, учитывать только протяжённость отрезка реки, что мы оставили за собой. Но ведь мы шли не по прямой. Если сложить всё, то километров сорок пять наберётся. А то и все пятьдесят.
        На одиннадцатые сутки полил сильный дождь.
        Игорь уже дня за два до этого заметил перемены в погоде. Лёгкая, светлая поначалу облачность копилась, густела, принимая всё более тёмные оттенки и опускаясь всё ниже, чуть ли не до самой земли.
        В полдень, когда они находились на отдыхе, из серой мглы, нависшей над головой, посыпала мелкая морось. Они думали, что и дальше будет так же моросить, навьючили лошадь и тронулись в путь, но тут хлынул настоящий ливень.
        Они возвратились к месту недавнего лагеря, поставили на бугре, под деревом, палатку, сложили в ней вещи, окопали её со всех сторон, чтобы бегущая по земле вода не попадала внутрь, и настелили хвойного лапника. Затем развели перед выходом небольшой костерок, чтобы обсушиться и вскипятить чай. Казбек, накрытый попоной и с надетой на морду торбой, стоял возле палатки по другую сторону дерева и с хрустом пережёвывал засыпанную ему дополнительную порцию фуража. Тарзан, свернувшись клубком, грелся возле костра у ног хозяев.
        - Может, скоро перестанет? - сказал Ник, бросив взгляд наружу.
        - Сомневаюсь, - сказал Игорь, слушая шум дождя. - Долго собиралось, надолго и зарядило.
        Просушив одежду, Ник растянулся поверх спального мешка. Не прошло и минуты, как он уже погрузился в глубокий беспробудный сон.
        «Устаёт братишка, тяжело ему приходится, - подумал Игорь. - Надо было одному пойти, без него». Вспомнилось, как двумя днями раньше перебирались через впадающий в реку грозный, ворочающий камни приток. Они до вечера шли вверх по течению, разыскивая брод, пока не дошли до сравнительно ровной местности, где берега раздавались, приток несколько мельчал и становился уже не таким опасным. Но и здесь напору стремнины едва удавалось противостоять. Ника не один раз сбивало с ног, и если бы он не держался за повод лошади и за Игоря, его унесло бы течением.
        Дождь лил до середины следующего дня, затем избыток влаги в тучах стал иссякать и снова посыпала морось.
        Они вышли из палатки, поднялись на холм, поросший редким лесом, и огляделись. Небо по-прежнему было сплошь закрыто плотной серой облачностью. Ниже, в километре от них, там, где была река, клубился туман. Ветви деревьев, кустарник, травы гнулись под тяжестью воды.
        В такую погоду лучше всего было оставаться в лагере. Они уже хотели вернуться в палатку, как вдруг сопровождавший их Тарзан замер, навострил уши и устремил взгляд куда-то по ту сторону холма. Игорь, хорошо знавший повадки собаки, шагнул за дерево и велел укрыться Нику.
        - Тихо, - шепнул он и показал на темневший внизу, у подножия холма, кустарник. - Там кто-то есть.
        Они замерли, прислушиваясь. За кустами раздавались неясные неразборчивые звуки.
        - Я не могу идти, папа, у меня больше нет сил! - донёсся до них всхлипывающий жалостный голос. - Оставьте меня здесь. Идите одни. Может быть, хотя бы вам удастся спастись.
        - Нет, Эмми, нет, мы не оставим тебя, ни за что! Давай, милая, вставай, надо, надо идти. О, майн готт, да что же это! Луиза, помоги мне поднять её!
        Второй голос был мужской. А первый… Вроде женский, но что-то в нём было и детское.
        - Немецкая речь, - прошептал Ник.
        - Да, - так же шёпотом подтвердил Игорь.
        Минуту спустя из-за кустов показался мужчина, одетый во что-то странное и неказистое. Покачиваясь и делая нетвёрдые шаги, он держал на руках кого-то, кто бессильно приник к его груди. Игорю бросились в глаза узкие худые плечи, спутанные мокрые волосы, бледное девичье лицо. Это та самая Эмми. За ними шла женщина с непокрытой головой и одетая… Во что она была одета, Игорь не смог бы сказать, такие это были охрёпья. Все трое были мокрёшеньки, словно их только что вытащили из воды, и представляли собой жалкое зрелище. Тащившаяся сзади женщина то и дело оглядывалась и со страхом смотрела назад.
        Игорь мгновенно оценил ситуацию.
        - Карабин! - лаконично бросил он Нику. Затем показал пальцем на место, где они находились, и на направление, откуда появились незнакомцы.
        Ник всё понял, сбегал к палатке за карабином и, вернувшись на вершину холма, занял оборонительную позицию. Не дожидаясь пока он выполнит приказ, Игорь спустился вслед за ним и, обежав холм, вышел навстречу беглецам. Мужчина при виде его сделался бледнее смерти и, оступившись, едва не упал.
        - Не бойтесь меня, - сказал на немецком языке Игорь. - Я - ваш друг. Как я понимаю, за вами погоня!
        Словно в подтверждение его слов в отдалении послышался лай собак. Женщина, шествовавшая за мужчиной, оглянулась, простонала и, опустив голову, в страхе закрыла лицо ладонями. Мужчина неподвижно стоял, продолжая прижимать к себе свою ношу. Игорь скомандовал Тарзану, тот бросился в ту сторону, откуда пришли беглецы и, спустя мгновение, скрылся в лесу.
        - Передайте мне её, - сказал Игорь, протягивая руки к девушке.
        Мужчина поднял глаза и встретился с ним беспомощным взглядом.
        - Передайте, - с приветливой настойчивостью повторил Игорь. - Прошу вас, время не ждёт, - ещё секунда колебаний, и девушка - на руках Игоря. Он принял её так, чтобы ей было по возможности удобно.
        - Теперь пойдёмте, - сказал он, обращаясь к мужчине. И кивком головы раскланялся с женщиной. - Прошу следовать за мной, сударыня.
        Он провёл их к палатке, вошёл в неё, положил девушку на свой спальный мешок и пригласил войти мужчину и женщину.
        Платье их было мокро, и надо было найти для них сухую одежду. Покопавшись в рюкзаках, Игорь достал матросские робы, свою и Ника, снял с себя куртку и предложил всё это гостям.
        - Переодевайтесь и присаживайтесь, - он показал на расстеленный спальный мешок Ника, - а я пока проведаю лошадь.
        Спустя некоторое время он попросил разрешения войти в палатку. Мужчина был в его кожаной куртке, а женщина переоделась в робу, которая доходила ей до колен. Девушка лежала в спальном мешке, тоже одетая в матросскую робу. Мокрая одежда была аккуратно сложена в углу палатки.
        Игорь заметил, как лихорадочно блестят глаза девушки, какой нездоровый румянец на её щеках, как тяжело она дышит. Словно невзначай, он коснулся тыльной стороной ладони лба Эмми. - Э-э, да у нас жар.
        Откуда-то из леса до палатки донёсся яростный собачий лай и ответное злобное рычание - в последнем Игорь узнал голос Тарзана. Рычание, лай и жалобный вой быстро удалялись к горам, постепенно затихая, - Тарзан знал, что делал.
        - Кроме собак… Сколько человек за вами гонятся? - спросил он мужчину. Что-то знакомое почудилось ему в облике этого человека, какие-то смутные воспоминания шевельнулись в подсознании, но так и истаяли, не вызвав ничего конкретного.
        - Я думаю, не больше трёх, - ответил незнакомец. - Столько вполне достаточно, чтобы организовать погоню, настигнуть нас и уничтожить.
        - Они вооружены?
        - Да.
        - Чем? - Игорь ожидал услышать, что они вооружены луками и копьями.
        - У них автоматы, пистолеты, наверное, есть винтовка с оптическим прицелом, чтобы можно было поразить далёкую цель, у каждого - свой бинокль.
        - Автоматы? Какой системы? - спросил Игорь, чувствуя нарастающую тревогу. Своё внутреннее состояние, однако, он не выдал ни голосом, ни взглядом.
        - Какой они системы, я не знаю. Скажу только, что это такие короткоствольные устройства, которые стреляют очередями и выбрасывают помногу гильз.
        - Вас звать-то как? - спросил Игорь мужчину.
        - Курт. Курт Винтерман.
        - А меня - Игорь. Вы - немцы, а я - русский. Вы - Луиза, - обратился он к женщине. - А это ваша дочь Эмма. Ведь так?
        - Моя жена - австрийка, - сказал Курт Винтерман. - Я немец.
        - Австрийка? Ну и хорошо. Вот что, Курт, вы посидите здесь, никуда не выходите, а я пойду проведаю своего напарника.
        Взяв стоявший в головах у Эмми свой карабин, Игорь выскользнул из палатки и неслышно приблизился к месту засады, в которой находился Ник.
        - Как тут? - понизив голос, спросил он, всматриваясь в многоярусные зелёные кружева кустарников и деревьев.
        - Пока всё спокойно, - ответил Ник, не оборачиваясь и не отрывая взгляда от лесного массива. - Мне кажется, люди побежали за своими собаками, а те - за нашим Тарзаном. Этот чертяка кого угодно уведёт за собой. То хромать начнёт - вот, мол, я какой, не могу бежать, сейчас вы догоните и прикончите меня. То заскулит жалобно - ой, совсем погибаю, идите, берите меня тёпленького. Ну, мы знаем, что он делает с дурачками, которые вот так увязываются за ним. От кого только он этим премудростям научился?
        - Гм, от кого! Сам до них дошёл. Разве мало мы видели, как стаи собак загрызали себе подобных, раненых или больных. Сколько раз, бывало, и он в погонях участвовал. И ему, щенком ещё, удирать доводилось.
        Игорь продолжал шарить глазами по всем укромным местам, где могли засесть преследователи, но ничто не выдавало присутствия человека.
        - Ты знаешь, Ник, они вооружены автоматами, винтовкой и пистолетами. У каждого по биноклю.
        - Кто - они? Люди с собаками?
        - Они самые, те, что гнались за этими несчастными. Будь внимателен и осторожен. У бинокля большая разрешаюшая возможность: ты никого не видишь, а сам находишься перед наблюдателем, как на тарелочке. Ладно, оставайся здесь, а я пойду к палатке. Да, вот ещё что: дождь перестал, прояснивается, дай мне свою куртку. Наши гости продрогли, надо одеть их теплее.
        Игорь вернулся в лагерь. Находившиеся в палатке люди оставались на своих местах и о чём-то переговаривались.
        - Пожалуйста, возьмите, - сказал он Луизе, протягивая ей куртку. - Укройте дочь, я смотрю, её знобит.
        Затем он передал женщине конскую попону.
        - Ничего лучшего предложить вам не можем. Закутайтесь в неё, а то вы тоже дрожите.
        Луиза накинула попону на плечи и стянула на груди её концы.
        - Значит, так: погоня ушла в сторону и какое-то время мы будем в безопасности, - сказал Игорь. - Ваша дочь простужена и нуждается в лечении. Сегодняшний день как минимум она должна оставаться в постели.
        Под открытым небом у входа в палатку он развёл костёр, зачерпнул воды из родника, бившего в десяти шагах, вскипятил чай с тонизирующими травами, разлил его по кружкам, добавил в них немного крепкой спиртовой настойки зверобоя и подал Луизе и Курту.
        - Выпейте, и вы почувствуете себя лучше.
        Девушку он также напоил горячим чаем, предварительно предложив ей проглотить две лекарственные таблетки.
        - Это жаропонижающее, изготовленное из ивовой коры и из чего-то ещё, - пояснил он родителям девушки. - И температуру сбивает, и сил прибавляет. Действует лучше аспирина. Помните, было такое лекарство? Это моя дочь Мэри изготовила. Она у нас врач и мастер на всякие снадобья. Весь Нью-Росс пользуется её таблетками.
        - Нью-Росс - это что такое? - спросил Курт.
        - Это город, в котором мы живём.
        - И-и… большой он?
        - Нет, не большой, но очень красивый.
        Игорь видел, что после чая родители Эммы немного приободрились.
        Достав из рюкзака охотничьи колбаски, сухари, финики и вяленый инжир, Игорь предложил Луизе заняться продуктами.
        - Я прошу вас взять на себя роль хозяйки, - сказал он, сопровождая свои слова доброжелательной улыбкой. - Накормите дочь - ей надо поскорее восстановить силы, и сами покушайте. Господин Винтерман, присаживайтесь поближе.
        Когда Курт расправился со своей частью еды, Игорь спросил его, приходилось ли ему иметь дело с оружием, и вынул из кобуры револьвер.
        - Знаете, как с ним обращаться?
        - Не имею ни малейшего представления.
        - Здесь всё просто. Надо держать его за рукоять. Вот так. Видите? Дуло наставляете на противника. Если нажать на этот крючок, револьвер выстрелит. Нажмёте ещё раз, и он снова выстрелит. При появлении кого-то из посторонних стреляйте без предупреждения. Не подстрелите только моего товарища, он скоро здесь появится.
        Они вышли из палатки, Игорь усадил отца семейства за деревом и ещё раз проинструктировал.
        - Сидите тихо, не двигайтесь. Обратите особое внимание вот на этот сектор обзора. Смотрите и слушайте. И повторяю ещё раз: не ждите, когда в вас начнут стрелять - первым открывайте огонь.
        Оставив Курта в укрытии, он пробрался к месту засады Ника.
        - Что у тебя, братишка?
        - Всё так же никого. А как там?
        - Они немного успокоились и чувствуют себя уверенней. Но девушка больна, ей нужен отдых, и мы не можем сейчас перейти в более безопасное место. Ты возьми невод, спустись к реке и налови рыбы. Надо накормить беглецов горячим, да и самим заправиться основательней. Иди, а я побуду здесь.
        Ник отправился выполнять распоряжение старшего товарища. По прошествии некоторого времени он вернулся к палатке с неводом, наполненным рыбой. Половину улова он пустил на уху. Самую крупную рыбу разрезал на куски, завернул в листья лопуха и испёк в золе. Эмми не вставала с постели, но смогла поесть самостоятельно. Ник ухаживал за ней, подавая всё лучшее из того, что было в его распоряжении. После горячей еды Луиза полностью пришла в себя и занялась у костра просушкой мокрой одежды.
        К тому времени в лагерь вернулся Тарзан. Из пасти его сочилась сукровица, одно ухо было располосовано пополам, на правом плече зияла глубокая кровоточащая рана. Пёс прихрамывал, но чувствовал себя вполне сносно, и вид у него был боевой. Схватка, в которой он участвовал, вероятно, была не на жизнь, а на смерть.
        - Интересно, что стало с теми собаками, которые так его разукрасили? - проговорил Ник, зашивая раны четвероного друга. - Надеюсь, им тоже не поздоровилось. Ну, что ты с ними сделал? - сказал он, обращаясь к собаке. - Не хочешь отвечать, непутёвый!
        Тарзан порыкивал, испытывая боль при операции, которую на нём проводили, и несколько раз хватал зубами руки своего мучителя, правда, не прокусывая их. Наложив последний шов, Ник накормил собаку остатками ужина.
        На ночь Курт с женой и дочерью расположились в палатке, а Игорь и Ник остались на открытом воздухе, попеременно занимая позицию на холме.

* * *
        Восход солнца застал их в дороге. Игорь и Ник нагрузили себя рюкзаками, Курт и Луиза шли налегке. Эмми восседала на лошади посреди вьючных мешков. Жар у неё спал, и внешние симптомы болезни, не считая бледности, исчезли. Игорь вёл на поводе Казбека, а Ник с карабином наизготовку дозорным двигался впереди отряда. Впереди же всех, с некоторым отрывом от остальных, бежал Тарзан. Он и вывел отряд к трупам двух собак. Они лежали в сотне метров друг от друга с разорванным горлом. Следуя всегдашней собачьей привычке тянуться к падали, Тарзан не преминул поваляться на своих недавних противниках и потереться о них. Погибшие псы размерами не уступали Тарзану, и все диву давались, как ему удалось одолеть таких громадин.
        - Тарзан - боец, каких поискать, - с нескрываемой гордостью сказал Игорь. - Он ещё не на то способен. У них все такие в роду. Его прадед хоть и поменьше был, но тоже умница, а уж понимал меня - ровно человек.
        К вечеру достигли того самого притока - по словам Курта, это была Драва, - через который участники экспедиции перебирались три дня назад. После недавних дождей вода в притоке поднялась и с рёвом проносилась между теснинами, сокрушая всё на своём пути. Ни о какой переправе сейчас нечего было и думать.
        - Надо ждать, когда спадёт вода, - сказал Игорь своим спутникам.
        Лагерь разбили в неглубокой впадине возле одной из прибрежных скал.
        Ник засел в охранении. Курт взял невод и отправился на рыбалку.
        Игорь, оставив карабин, натянул тетиву на лук и в сопровождении Тарзана отправился обследовать окрестные леса. Он хотел разведать, не бродит ли там кто-нибудь из участников погони за немецкой семьёй, и заодно попытать счастья в поисках лесного зверя.
        По пути к месту переправы, в нескольких километрах от неё, он видел разрытый дёрн под одним из деревьев и следы парнокопытных. Под воздействием дождя следы потеряли чёткость, и как давно дикие свиньи проходили здесь - днём или неделей раньше, - определить было невозможно. Но охотнику часто везло, он надеялся, что следы недавнего происхождения, а значит, добыча где-то рядом и, возможно, ему повезёт и на этот раз.
        Ещё задолго до полуночи поднялась ущербная луна, и при свете её лесные прогалины просматривались иногда на сотни метров вперёд.
        После трёхчасового перемещения по лесу они подошли к дубраве, темневшей на каком-то невысоком плато. Вступили под первые дубы; встречный, ослабленный лесным массивом ветер донёс до них влажные смешанные запахи трав и опавшей листвы и ещё чего-то очень знакомого. Сознание Игоря ещё не дало ответ, что это за запах, пробивающийся сквозь прель, а лук уже был наготове и пальцы правой руки машинально сжали затыльник стрелы, надавливая на тетиву. Краем глаза он заметил, как остановившийся в нескольких шагах Тарзан сделал стойку и изящным движением картинно поднял переднюю левую лапу.
        Игорь затаил дыхание. До него донеслись характерные чавкающие звуки. Он шагнул к стоявшему перед ним дубу, выглянул из-за него и сразу увидел тех, кого искал. С лёгким чмоком распрямилась тетива, и одно из животных, упав, судорожно забило ногами. Игорь подошёл и взялся за стрелу, угодившую под лопатку. Это была свинка килограммов сорока весом. Удалив кишечник, он поместил в рюкзак ливер, затем взвалил полегчавшую тушу на плечи и тронулся в обратный путь. Утром, когда его спутники проснутся, их будет ждать роскошный завтрак.
        Он стал думать, что приготовит для них. Ну, из почек, печени и сердца получится отличный гуляш. Мука есть - клецки он сделает, в качестве приправы подойдут дикие лук и чеснок, а также тмин - всё в достатке произрастает недалеко от скал. Потом свиные отбивные. Он и без сковороды сумеет их приготовить. Наверно, эти Винтерманы давненько не пробовали отбивных. Интересно будет посмотреть, с каким наслаждением они начнут поглощать только что приготовленные нежные, исходящие паром и дивным ароматом котлеты. Ну и, конечно же, можно заняться рулетом. Изумительное это блюдо - рулет из свинины. А если его начинить рыбой и разными кореньями - он тут видел некоторые из них, пока прохаживался в окрестностях скал, - то это будет уже не кушанье, а волшебство. Из свиной грудинки выйдет неплохое жаркое старого мельника…
        Коротая путь такими мыслями, Игорь добрался до лагеря. Его встретил Ник с карабином в руках.
        - Вот, принёс, - сказал Игорь и повёл плечами с наваленной на них свиной тушей. - Ты побудь здесь ещё немного, а я пойду, порублю.
        Спустя некоторое время он снова подошёл к Нику.
        - Всё, закончил. Можешь ложиться спать. В твоём распоряжении три часа. Да, хотел спросить: как тут Курт, поймал что-нибудь неводом?
        - Вы знаете, он отличный рыбак, - из-за большой разницы в возрасте Ник обычно обращался к старшему брату уважительно по имени-отчеству или даже называл дядей Игорем. - Я ещё подумал, как он будет ловить, когда в реке всё летит и крутится? А он сперва один нашёл тихий закуточек такой водяной, где невод можно забросить, потом другой и принёс столько рыбы, что всем хватило. И знаете, какую рыбку он принёс? В основном - форель! Курт и поваром неплохим оказался. Форель он нафаршировал измельчённой другой рыбой и на слабом огне припустил в казане. И подал с гарниром из белых грибов и диким луком.
        - А грибы откуда?
        - Луиза насобирала в лесу.
        - Кто же позволил ей идти в лес! Только ушли от погони, и на тебе!
        - Да она близко, чуть ли не под самыми скалами собирала, - оробев, растерянно произнёс Ник. - Я с неё глаз не спускал. Кругом на километр просматривал - никого не было, ни души. А карабин - вот он, всегда наготове был.
        - Карабин, карабин! - наливаясь кровью, с негодованием прорычал Игорь. - На километр он просматривал! Говорю тебе, у них бинокли у каждого. И, возможно, винтовка с оптическим прицелом. Ты и пикнуть не успеешь, как они тебе дырку во лбу проделают.
        - Ладно, Игорь Петрович, не сердитесь, ничего же не случилось. Лучше идите, покушайте. Там и для вас рыбу оставили. И Тарзану хватит.
        - Гм! - ухмыльнулся, смягчаясь, Игорь. - Не забыли, значит, о нас. За это спасибо. Но рыбу мы потом попробуем. Ты иди, ложись спать, а я тут вместо тебя понаблюдаю.

* * *
        Солнце поднялось уже высоко, когда спящие в палатке стали просыпаться и выходить наружу. Гости были несказанно удивлены, увидев обильный завтрак, приготовленный для них. И Курт, и Луиза посвежели после продолжительного сна и выглядели бодрыми и здоровыми. Только лицо Эмми оставалось бледным и болезненным, и Игорь подумал, что дело здесь не только в простуде.
        Позавтракав, Курт привалился к тёплым камням, уже прогретым солнечными лучами, достал трубочку, изготовленную из обожжённой глины, набил её табаком, который просушил ещё вчера, и прикурил от уголька.
        - Откуда у вас табак? - спросил Игорь.
        - Это единственная культура, которую мы выращиваем. Табак курит весь наш посёлок.
        - Что это за посёлок? И вообще, кто вы и почему ударились в бега? Расскажите о себе. Мы о вас ничего не знаем.
        - Прежде чем рассказывать, хотелось бы спросить: почему вы решили нам помочь?
        - Ну, только потому, что вы нуждались в помощи.
        - Вы могли бы оставить нас на произвол судьбы.
        - Нет, по-другому поступить было нельзя.
        - Вы рисковали жизнью.
        - Нам часто приходится рисковать, мы привыкли к этому. Рассказывайте. Времени у нас достаточно. - Игорь показал на бушующую реку. - Пока вода не спадёт, мы отсюда не тронемся.
        - А вам не будет скучно?
        - Нет, я люблю слушать разные истории.
        - Ну тогда я к вашим услугам, - Курт Винтерман раскурил пригасшую трубку и начал своё повествование.
        Он рассказал, как они, группа молодых инженеров-технологов и инженеров по радиоэлектротехническому оборудованию, только что окончивших венские вузы, боролись за жизнь в первые месяцы после планетарной катастрофы. Какие были среди них потери. Как в конце концов выжили только пятеро: он, его жена Луиза - лаборантка их научного института и ещё трое инженеров. С наступлением лета они поднялись из подземного полигона, в котором до катастрофы испытывалось оборудование, связанное с изучением космического излучения, и в котором они провели ужасную холодную зиму, продолжавшуюся почти год. Они покинули Вену, точнее то, что от неё осталось, и побрели, куда глаза глядят.
        На берегу Дуная они встретили группу молодых людей, выживших после катастрофы. Их было восемнадцать человек, самому младшему - шестнадцать лет, старшему - не более двадцати пяти. Среди них было восемь девушек и десять парней. Объединившись, молодые люди двинулись вниз по течению реки. Несколько позднее они ещё трижды встречали людей, и в конечном счёте их стало сорок девять человек.
        Они так и продолжали двигаться берегом Дуная. Только почему-то река вела их не на юго-восток, как должно бы быть, а на юго-запад. Впрочем, они не очень-то удивлялись этому. Как и тому, что Дунай сильно обмелел и сузился - от берега до берега в тех местах было не больше ста пятидесяти метров. Они вообще ничему уже не удивлялись.
        К середине лета путешественники достигли небольшой долины, зажатой между горами, где в изобилии произрастали съедобные грибы и было много различных ягод: земляники, черники, брусники; попадались ежевика, малина, шиповник, а также кусты орешника с орехами. Как всё это не вымерзло минувшей зимой, никто не знал; возможно, потому, что долину укрыли глубокие снега. Но никто и не задавался этими вопросами - главное, ягоды и грибы можно было употреблять в пищу.
        Они остановились здесь, устроили шалаши и стали в них жить. Образовался целый посёлок. Крыши шалашей часто обновляли, значительную часть времени они оставались зелёными, да и вообще кругом было зелено, и потому посёлок назвали Грюненсдорф, то есть - Зелёная деревня.
        На зиму насушили грибов, ягод, сделали запас орехов. Того, что они заготовили, однако, было совершенно недостаточно. В грибные супы, которые они варили, приходилось добавлять кору молодых осинок, листья липы и многое другое, что не должно было вызвать отравления. Ели корни тростников и других растений. У многих возникали проблемы с кишечником. Тех, кому эти проблемы особенно досаждали, лечили увеличенными дозами сушёной черники, черёмухи и земляники и их отварами, и в общем-то всё обходилось. Важно, что никто больше не умер.
        Зима выдалась мягкой, в долине, защищённой с севера высокими горными хребтами, даже снег ни разу не выпал. И всё же они сильно мёрзли, ведь тёплой одежды ни у кого не было. Ночи напролёт жгли костерки в шалашах и с головой зарывались в охапки сухой травы. От холода спасались под рогожами, которые сплетали из волокон дикой конопли. Ими укрывались как одеялами, в них кутались, когда выходили под открытое небо.
        С наступлением очередного лета обитатели шалашей отогрелись; в жаркую погоду большинство обходились одними набедренными повязками, а женщины дополнительно к этому - лифами, которые сплетали из трав.
        Ягод уродилось великое множество, и их ели до оскомины. Более скудным оказался урожай грибов, но многие к тому времени стали такими завзятыми грибниками, что находили их в самых потаённых местах, и на следующую зиму запасы этого растительного «мяса» даже возросли. Кроме того, заметно возрос урожай лесных орехов. Наконец, люди просто привыкли к новой обстановке и психологически легче переносили повседневные трудности. Неоднократно пробовали ловить рыбу в Дунае. Для этого вязали сети из волокон конопли, которые устанавливали поперёк течения реки. Увы, каждый раз, когда сети вынимали из воды, они оказывались пустыми - Дунай словно вымер.
        - Так, значит, река, в которую впадает Драва, - это Дунай? - в порядке уточнения переспросил Игорь.
        - Да, именно.
        - Ага, вот, выходит, где мы оказались, - Игорь бросил взгляд на проносящиеся невдалеке бурные воды Дравы, пытаясь восстановить в памяти балканскую географию.
        - Так мы прожили четырнадцать лет, - продолжил Курт. Выколотив из трубки пепел, он набил её новой порцией табака.
        - Ну а дети у вас рождались? - не утерпев, спросил Игорь.
        - Рождались. Вы же видите, - Курт кивнул на дочь. - Только условия для них, как вы, наверно, уже поняли, были далеко не самые лучшие. Ко всему прочему, среди нас не было ни одного человека с медицинским образованием. В общем… Эмми, к примеру, наш третий ребёнок. И на данный момент - единственный.
        - Ну а грамоте-то вы их обучали? Читать, писать и так далее? Ведь среди вас были учёные люди. Вам было легко всё это организовать.
        - Читать, писать? - Курт Винтерман удивлённо вскинул брови и пожал плечами. - Разве до того нам было? Нет, все наши дети неграмотны.
        - И Эмма?
        - И она тоже.
        - И никто у вас об этом даже не заикался?
        - Нет, ни разу.
        - Странно. Ну да ладно. Почему же всё-таки вы сбежали из посёлка?
        Курт Винтерман затянулся табачком и продолжил рассказ.
        Двенадцать лет назад к ним присоединилась ещё одна группа из двадцати шести человек, пришедшая откуда-то из-за гор. Всех их с радостью приняли, в большинстве своём это были добросовестные труженики, и они стали неотъемлемой частью Грюненсдорфа. Единственное беспокойство вызывали четверо подростков, державшиеся особняком - у трёх из них родители не так давно погибли, задавленные селем, - и постоянно вступавшие в пререкания со старостой посёлка, когда он давал им какие-то указания. Но это списывали на их возраст и хронический стресс, возникший из-за потери отцов и матерей, и надеялись, что со временем они образумятся.
        - Конечно, образумятся, - говорил Вальтер Ренинг, бывший армейский офицер, отец одного из четверых. - Они же по сути ещё дети - что слишком с них спрашивать? Вот погодите, они немного отшлифуются, и вы увидите, какие это замечательные ребята.
        В ту пору в реке появилась рыба. С каждым годом её становилось всё больше, и уловы постепенно возрастали. Ловили и сетями, и бреднями, и нырётами, и даже простыми сплетёнными из ивняка корзинами с углублённым кузовом. Такую корзину ставили где-нибудь у обрыва, бултыхали вокруг её открытой части ногой, загоняя рыбу в кузов, вынимали из воды, и в ней оказывалась всякая мелочь, редко когда что-нибудь более крупное.
        Жизнь стала не то что сытной, нет, просто исчезло постоянное изматывающее чувство голода.
        И всё было бы не так уж плохо, если бы спустя несколько лет после появления в посёлке те четверо не принесли огнестрельное оружие. Где они его раздобыли, Курт точно не знал: то ли наткнулись на какой-то забытый склад, оставшийся после одной из войн, то ли набрели на полуразрушенный военный арсенал.
        Парни не знали, для чего предназначены предметы столь необычной конфигурации - разве что для раскалывания орехов. Но тут Гюнтер Ренинг, верховодивший в компании строптивцев, показал находку своему отцу. Тот, вспомнив былую армейскую службу, по простоте душевной прочитал целую лекцию об оружии. Сказал, что изделие в руках сына называется автомат, объяснил, для чего он предназначен, как его разбирать и собирать и что надо делать, чтобы он не заржавел. Ну и показал, как стрелять из него.
        В следующий раз Гюнтер и его дружки принесли винтовки, гранатомёты и несколько биноклей. С биноклями они разобрались сами, а обращению с гранатомётами их научил всё тот же старший Ренинг.
        На первых порах после появления оружия всё шло по ранее заведённому порядку. Но вот как-то Гюнтер поймал в Дунае несколько крупных по тамошним понятиям рыб - в каждой было не менее четырёх килограммов весу. По действовавшему правилу он должен был поделиться рыбой с другими поселянами. Однако он этого не сделал и оставил всё себе.
        Возмущённые его поведением, пятеро мужчин решительно направились к нему, чтобы силой взять то, что причиталось посёлку. Гюнтер встретил их с автоматом в руках. Без всякого предупреждения он дал очередь у них над головой и пообещал продырявить каждого, кто посмеет переступить порог его жилища.
        Дальше - больше. Однажды, когда его сети оказались пустыми, он просто отнял улов у одного из молодых рыбаков. Тот поднял крик, но увидев наставленный автомат, замолчал.
        Оружие давало власть, превосходство над людьми, и от сознания этого приятно кружилась голова. Гюнтер замечал, что его начали побаиваться даже физически более сильные мужчины. Ещё он видел ненависть во встречных взглядах, но ненависть была смешана со страхом, и это его забавляло. Он всё реже занимался ловлей рыбы и сбором лесных даров и всё чаще отбирал, что ему надо было, у других. Потом полностью стал жить за счёт посёлка. Чтобы обеспечить себя пропитанием, достаточно было только пройти по шалашам и забрать наиболее понравившееся.
        Однажды он потребовал у выборного старосты, чтобы Грюненсдорф в обязательном порядке обеспечивал его, Гюнтера, всеми необходимыми продуктами.
        - Я больше не буду ходить и искать, что вы там прячете, - сказал он, уставясь на старосту тяжёлым немигающим взглядом. - С завтрашнего утра вы сами приносите к моему шалашу рыбу и прочее, в чём у меня возникнет потребность.
        - Рыбу… носить к твоему шалашу?! - возмутился староста. - Ах ты, негодяй! Да пошёл ты…
        Гюнтер ухмыльнулся и ткнул стволом автомата в сторону женщины, шедшей от леса с лукошком грибов.
        - Кто это там? Вроде твоя жена. Если ты не обеспечишь, что я сказал, то я прострелю ей ногу или руку… или задницу, и она на всю жизнь останется увечной. Уразумел?
        Староста побелел лицом и пообещал всё делать так, как прикажет господин Ренинг.
        Собрав народ, он сообщил о требованиях, выдвинутых посёлку.
        В тот же день общий любимец Йозеф, крепкий девятнадцатилетний парень, подкараулил Гюнтера и внезапно набросился на него.
        Между ними завязалась отчаянная борьба, продолжавшаяся минуту или две. Сначала они боролись на равных, но под конец Йозеф стал одолевать, так как был выносливее. Тогда Гюнтер выпустил из рук автомат, за который они оба держались, и ударил своего противника кулаком промеж глаз. Юноша упал, а Гюнтер подхватил оружие, отступил на несколько шагов и выстрелил в него. Пуля раздробила Йозефу колено, и через день он умер от заражения крови.
        Смерть парня взволновала посёлок. Самые смелые стали обдумывать, как избавиться от убийцы. Когда перевалило за полночь, они стали подкрадываться к его шалашу.
        Однако накануне вечером кто-то предупредил Гюнтера. Он встретился со своими дружками, рассказал о готовящемся нападении и предложил объединиться в одну команду, скреплённую жёсткой дисциплиной.
        - Будете жить на всём готовом, - сказал он им. - Так, как живу я. А этих, - он кивнул на посёлок, - сделаем своими невольниками, они станут исполнять то, что мы прикажем.
        Лёгкая жизнь манила. Его предложение было с восторгом принято. Сразу по завершении переговоров была устроена засада. Заметив приближающиеся тени, Гюнтер и его сообщники открыли беспорядочную стрельбу. Участники раскрывшегося заговора бросились врассыпную. Никто из них не был убит, но двое получили лёгкие ранения.
        Утром Гюнтер и его шайка обошли шалаши и разыскали обоих раненых. Побоями их заставили назвать остальные имена. Расправа была жестокой и надолго отбила охоту даже думать о каком-то возмездии угнетателям.
        Вчетвером им стало легче держать посёлок «в узде». Потом к ним присоединились ещё трое молодых людей, за ними ещё один, и Грюненсдорф был окончательно порабощён.
        Гюнтер и его коммандос, как он называл членов своего отряда, больше не участвовали ни в каких работах, и всем необходимым их снабжали остальные посельчане. Им доставляли столько рыбы, ягод, грибов и орехов, сколько они требовали. Коммандос стали есть досыта, а все остальные снова голодали, так как теперь приходилось работать не только на себя, но и на этих бездельников. Хотя и бездельниками в полном смысле слова их назвать было нельзя. Они ежедневно занимались оружием, разбирали и собирали его, устраивали стрельбы и разные военные учения: проводили рукопашные бои, оборонительные и наступательные операции.
        Вальтер Ренинг места себе не находил, видя, что творится, и проклял и себя, и тот день, когда взялся учить сына обращению с оружием. Не единожды он пытался урезонить его, но Гюнтер отвечал грубо, не считаясь с родственными узами.
        - Не лезь не в своё дело, - говорил он, уставясь на него насмешливым взглядом. - Неужели ты думаешь, что я снова полезу в холодную воду, чтобы добывать рыбу для Грюненсдорфа? Или ходить по лесу и собирать грибы? Ты принимаешь меня за идиота или как? Зачем мне быть наравне со всеми, когда у меня есть вот это? - и он потрясал своим автоматом.
        - Ты - грязное мерзкое существо и недостоин называться человеком, - сказал ему однажды старший Ренинг. - Ты - павиан, овладевший оружием и научившийся говорить членораздельно.
        - Значит, павиан! - сказал Гюнтер, покоробленный словами отца. - Неплохо звучит, спасибо, папаша! А тебе не кажется, что ты просто-напросто выжил из ума? Нет? В любом случае вот что: проваливай отсюда и не мешай мне. Придёшь ещё раз - схлопочешь пулю лично от меня.
        В тот же день Вальтер Ренинг покончил с собой, повесив на шею тяжёлый камень и бросившись в глубокий омут.
        Узнав об отце, Гюнтер не проронил ни слова, лишь на лице его проступила мертвенная синева. Он вышел из посёлка, сел на дерево, поваленное бурей, обхватил голову руками и долго оставался так без движения. Когда к нему подошли спросить по поводу похорон, то услышали одну и ту же повторявшуюся фразу:
        - Дурак, ах, что наделал, вот дурак!
        Никто, однако, не мог понять, к кому эти слова относятся: то ли лично к самому Гюнтеру, то ли к его отцу. Некоторые говорили, что начальник коммандос всё-таки любил своего старика и тяжело переживает его смерть. Но в это мало кто верил.

* * *
        - Невесёлая история, - сказал Игорь, наблюдая за тем, как Курт набивает трубочку очередной порцией табака.
        - Гм, невесёлая! То, что я рассказал, лишь присказка - сказка будет впереди.
        - Значит, дальше было ещё хлеще. Но вот скажите мне, Курт: что, Гюнтер и его команда так и продолжали жить рядом с вами в своих шалашах?
        - Э-э, нет. Вскоре после смерти старого Вальтера они принесли со своего склада несколько пил, топоров и лопат и заставили нас строить для них новое жильё. Не шалаши, а настоящие бревенчатые дома с печным отоплением. Таким образом, в нескольких сотнях метров от Грюненсдорфа, на противоположном конце долины, вырос ещё один посёлок, или, по-другому, жилой комплекс. Коммандос назвали его Гросхауз. В жилом комплексе кроме домов были построены бани, амбары, погреба, и всё это было огорожено высоким прочным забором.
        - А потом вы начали строить дома для себя…
        - Ничего подобного. Когда возведение Гросхауза было закончено, топоры и лопаты у нас отобрали. Нам же сказали, мол, для вас вполне сгодятся и шалаши. Ну а голыми руками ничего лучшего построить мы не могли.
        - Почему же вы сами не отыскали этот склад?
        - Пробовали, не получилось. Как-то раз несколько мальчишек хотели проследить за коммандос. Их заметили и избили. Били ногами и прикладом винтовки. Одному мальчику сломали нос, другому - рёбра. Третьему отбили печень, и его еле выходили, отпаивая отварами черники и репешка.
        - В следующий раз того, кто пойдёт за нами, - пристрелим, - пообещал Гюнтер.
        И его слова не были пустой угрозой. Самый храбрый из наших, Клаус Фишер, мой приятель - с ним мы провели первую зимовку, пошёл таки искать этот арсенал. Вроде рассчитывал-то он правильно. Одни коммандос были у себя в Гросхаузе, другие надзирали за ловлей рыбы. И всё же где-то Клаус допустил промашку. Или его подвела случайность. Как бы там ни было, его поймали и привели в Грюненсдорф.
        - Мы же предупреждали вас, - сказал Гюнтер людям, встретившим их. - Теперь пеняйте на себя, - с этими словами он вынул из кобуры пистолет и выстрелил Клаусу в лицо. Пуля выбила ему глаз и вышла из затылка. Это было страшное зрелище. Некоторые женщины попадали в обморок.
        - Видели?! - крикнул Гюнтер, потрясая ещё дымящимся оружием. - Так будет с каждым, кто пойдёт к нашему арсеналу.
        Большинству коммандос было уже за двадцать, остальным около того, и все они выбрали себе девушек, самых красивых, стройных, и заставили жить с собой. Гюнтер привёл в свой дом Илону. Прежде она дружила с Йозефом, тем самым парнем, которого он погубил. Илона, девушка необыкновенной красоты, долго противилась, но Гюнтер сумел сломить её.
        С этого времени посёлок ещё туже затянул пояса, так как надо было кормить не только коммандос, но и членов их семей. Своим жёнам поработители запретили участвовать в общих работах и ограничили круг их обязанностей только приготовлением пищи и другими домашними делами.
        Грюненсдорфцы же трудились от зари до зари. Тяжелее всех приходилось тем, кто был занят на ловле рыбы. Особенно доставалось в зимние месяцы. Все без исключения рыбаки - и мужчины, и женщины - страдали простудными заболеваниями, у многих развился ревматизм, девять человек умерли.
        Однажды коммандос обложили появившуюся в лесу стаю собак. Часть взрослых животных перестреляли, остальные разбежались, несколько щенков удалось поймать. Их вырастили, воспитали и стали использовать на охране жилого комплекса. В сопровождении собак коммандос наведывались в посёлок, где не реже одного раза в месяц проводили обыски. Этих злобных тварей они брали с собой и на реку, и в лес при проверке рыбаков и сборщиков грибов и ягод. Собаки были натасканы на людей, и их боялись пуще самих охранников. При малейшем неповиновении невольников матёрых хищников спускали с поводка. Они набрасывались на свою жертву, валили с ног, запускали зубы в человеческое тело, и тогда страшные крики несчастного заглушали рычание зверей. Когда поверженный наземь человек был уже достаточно искусан, собак оттаскивали.
        Две семьи, не выдержав мучений, устроили побег. За ними пустились в погоню и настигли на другой день. Одну беглянку застрелили при преследовании, главу другого семейства насмерть затравили собаками на глазах жены и детей. Их даже не дали похоронить, и оба скелета до сих пор лежат в лесу. Всех остальных беглецов избили и пригнали обратно в посёлок.
        Этот случай навёл коммандос на мысль устраивать своеобразные «спортивные игры». Каждую неделю они выбирали кого-нибудь из мужчин или целую семью и приказывали предстоящей ночью бежать из посёлка. Правила «игры» состояли в том, что «беглецам» давали фору до утра, а затем по их следам отправлялись несколько человек с собаками. Если участников «побега» настигали в течение первого дня, то каждый из них получал по двадцать розог. Если погоня затягивалась на два-три дня, то количество розог снижалось до пятнадцати или десяти. Гюнтер говорил, что подобные «игры» заставляют его людей находиться в хорошей физической форме.
        Между тем дочь Винтерманов подрастала и превращалась в настоящую красавицу. Ей было шестнадцать, когда глаз на неё положил сам Гюнтер. Он предложил ей сожительствовать с ним, но она отказалась, сославшись, что у него есть жена.
        - Илона нам не помеха, - сказал начальник коммандос. - Кому будет плохо, если ты станешь моей?
        - Мне будет плохо, - ответила Эмма. - Я не люблю вас.
        - Полюбишь, когда начнёшь жить со мной.
        - Нет, нет и ещё раз нет. Лучше камень на шею и в воду.
        - Ах так!
        - Да, так.
        - Ну что ж, в воду так в воду, - и Гюнтер распорядился, чтобы девочку направили на ловлю рыбы. - Потом сама придёшь ко мне, - сказал он ей, - будешь умолять на коленях.
        Эмме достался самый тяжёлый промысел: она должна была работать с корзиной, то есть с наименее продуктивным орудием лова, и постоянно находиться по колено, а то и по пояс в воде. На дворе была уже середина мая, тем не менее вода в реке оставалась ледяной. Рыбаки жалели девчонку, и часть своего улова отдавали ей, чтобы она поскорее выполнила назначенную норму. Но надсмотрщики быстро поймали их на этом. Рыбаков избили и пригрозили ещё более жестокой расправой.
        Норма же была высока, и для выполнения её приходилось находиться в реке чуть ли не целый день. Эмми была постоянно простужена, вскоре у неё начались ревматические боли, а потом стало пошаливать сердце. С каждым днём девочка чувствовала себя всё хуже, и у неё не стало хватать сил, чтобы работать с прежним напряжением. Трижды её секли розгами, и однажды она сказала отцу, что больше не выдержит и лучше бы ей умереть.
        Тогда Курт Винтерман и задумал совершить побег. Риск быть пойманными был чрезвычайно велик, но иного выхода не оставалось. Благоприятный момент выпал на другой же день - когда начался сильный дождь. Они все трое были на реке. Курт и Луиза занимались сетями, а Эмми в сотне метров от них мучилась возле берега со своей корзиной.
        Никого из коммандос не было видно. Подав знак жене, Курт оставил сеть, и они направились к дочери. Ни слова не говоря, отец отбросил корзину, взял Эмми за руку и вывел на берег. Быстро одевшись, они побежали вниз по течению реки. Они надеялись, что дождь помешает собакам выйти на след.
        - И вот мы здесь, - сказал он Игорю.
        - Но всё же коммандос почти нагнали вас. Скажите спасибо Тарзану, сумевшему увести преследование в сторону. Слава богу, и нам не пришлось вступать в бой. Спасибо тебе, Тарзан! Не понимаешь?! Не понимает. Ну и чёрт с тобой.
        Ещё сутки они оставались возле притока, ожидая, пока спадёт вода. Наконец река вошла в своё русло, и начались приготовления к переправе. Свернули палатку, навьючили лошадь, Игорь и Ник водрузили на себя рюкзаки. Казбека с восседавшей на нём Эмми подвели к броду.
        - Я вот о чём всё думаю, Курт, - сказал Игорь, остановившись у кромки воды. - Что если нам вдвоём отправиться к вашему посёлку?
        - Зачем? - недоумённо спросил Курт Винтерман.
        - Затем, чтобы освободить ваших соплеменников!
        - Освободить?! Но… это исключено!
        - Почему?
        - Ну-у, мы там просто погибнем!
        - Неужели погибнем?
        - Да. Там много вооружённых коммандос и…
        - Ну и пусть много.
        - Как это у вас легко выходит. Они нас пристрелят!
        - Не пристрелят, если всё делать аккуратно. Меня интересует, какие сейчас настроения в посёлке…
        - Какие могут быть настроения? Все давно доведены до предела терпения! От бунта людей останавливает только полная беспомощность перед дулами автоматов. При вашей поддержке, конечно, они могут подняться, но…
        - Говоря об освобождении, я не имел в виду открытый бунт.
        - А что тогда?
        - Массовый побег.
        - Массовый побег? Он тоже невозможен.
        - Почему?
        - Потому что коммандос бросятся в погоню, и дело закончится жестоким наказанием и опять-таки смертями. Настигнуть толпу людей им будет проще простого. Не забывайте - там есть и малые дети.
        - Я не забываю. И всё-таки, мне кажется, нельзя оставлять Грюненсдорф в том положении, в каком он сейчас находится. Вы сами говорили: Йозеф умер от раны, двоих убили при попытке к бегству, одного застрелили для назидания, несколько человек умерли от непосильной работы, вашу дочь Гюнтер подвел к краю могилы, - последние слова он произнёс шёпотом, на ухо отцу семейства, чтобы не слышала Эмми. - Чего ждать ещё?
        Курт Винтерман задумался.
        - Понимаете, эти коммандос… В них исчезло всё человеческое. Они ни перед чем не остановятся. Они уничтожат всех, лишь бы восторжествовать самим.
        - Давайте не допустим этого. Сколько километров до вашего посёлка?
        - Сколько? Ну, до того как встретиться с вами, мы прошли километров тридцать-тридцать пять. Примерно столько же занял переход сюда. Вот и считайте.
        - Сосчитал, - сказал Игорь и сбросил рюкзак со спины. - Ник, ты слышал наш разговор? Мы с Куртом идём к Грюненсдорфу. А ты отправляйся с Луизой и Эммой. Доставишь их на «Ирландию». Отвечаешь за них головой. На судне захвати побольше продовольствия и сразу сюда. Если успеешь раньше нас, жди по ту сторону переправы. Да, карабин и патроны к нему оставь нам. Тебе достаточно будет одного револьвера. И смотри, чтобы Казбек был в полном порядке.
        Он помог Нику и Эмме, восседавшей на лошади, переправиться через приток Дуная. Затем вернулся за Луизой, подсадил её в седло и снова пошёл в воду.
        Перед тем как сесть на лошадь, Луиза повернулась к мужу, и губы её страдальчески сморщились.
        - Мой дорогой, мы будем ждать тебя!
        - Не бойся за меня, я буду осторожен.
        - Ну вот и всё, они в безопасности, - сказал Игорь, вновь оказавшись рядом с Куртом. Он взял карабин, оставленный Ником, и подал его своему новому напарнику.
        - Держите! Знаете, как им пользоваться? Нет? Ладно. Сначала посмотрите, как он заряжается. Он заряжается вот так. Это понятно? Понятно. Держите карабин, прижимая приклад к плечу. Вот это - рамка прицела, это - мушка. Находите в перекрестии мушки противника, плавно нажимаете на спусковой крючок, и - враг повержен. Это понятно? Прежде чем стрелять, не забудьте снять карабин с предохранителя. Вот эта скоба и есть предохранитель. Пока верните её в прежнее положение, чтобы случайно не выстрелить. А теперь попробуйте повторить, как я вам показал. Ну-у, Курт, вы способный ученик! Учтите ещё: во время боя лучше не высовываться. Располагаться надо так, чтобы противник вас не видел, а вы его видели. Это понятно? Вот подсумок, в нём тридцать патронов; прицепите его к поясу.
        Они двигались не вдоль реки, а через лес, сокращая путь, и часам к одиннадцати следующего дня уже были недалеко от Грюненсдорфа. Выбрав место для отдыха, закусили имевшимися у Игоря продуктами.
        После еды оба сразу легли спать и проспали до вечера. При наступлении сумерек они приблизились к посёлку на расстояние двух полётов стрелы и залегли, вглядываясь в неясные очертания шалашей.
        - Только бы не напороться на собак, - сказал Игорь.
        - Ночью они обычно находятся за оградой жилого комплекса, - ответил Курт.
        Когда стемнело, он поднялся и, маскируясь местностью, двинулся к посёлку.

* * *
        По дороге к шхуне большую часть времени Ник рассказывал об истории возникновения Нью-Росса и затяжной войне с длинноволосыми. Обычно он говорил на немецком языке и лишь иногда, сам не замечая того, переходил на английский. Но Луиза и Эмми знали и этот язык. Когда добирались до места отдыха или ночлега, юноша неизменно подходил к Эмми и помогал ей спуститься с лошади. Перед тем как тронуться в путь, он опять же предлагал ей свою помощь и, подставив ладонь под её неказистый башмачок, сплетённый из лыка, легко усаживал девушку в седло. Он видел, как она слаба, и всегда был наготове, чтобы поддержать её. На стоянке Ник сразу же удалялся собирать валежник, предоставляя матери с дочерью возможность побыть одним.
        - Какой благородный молодой человек, - говорила Луиза. - Как он предупредителен, сколько в нём такта.
        Вечером, поставив палатку и разложив костёр, Ник отправлялся к реке и неизменно возвращался с уловом. Если его долго не было, значит, ему не везло и он вновь и вновь закидывал невод, чтобы в конце концов обеспечить своих спутниц достаточно сытным ужином. Ночь женщины проводили под пологом палатки в спальных мешках, а он - возле костра, подстелив кожаную куртку и подложив под голову седло.
        До шхуны добрались за пять дней, так как путь был знаком и через заросли продвигались по уже проложенным просекам.
        «Ирландия» открылась им на закате солнца. Приблизившись к берегу, Ник по разбойничьи свистнул - Луиза от неожиданности вздрогнула, а Эмми улыбнулась. Вахтенный на шхуне ударил в колокол, и на палубе появились все остававшиеся на борту члены экипажа, включая капитана О’Брайена. Прикрываясь от солнечных лучей, он надвинул на глаза фуражку с козырьком и, увидев возле прибрежных деревьев людей и навьюченную лошадь, приказал спустить шлюпку на воду. Не прошло и пяти минут, как двое матросов уже вовсю гребли вёслами. Пока они пересекали разделительную полосу воды, Ник освободил Казбека от вьюков, расседлал его, снял уздечку и отпустил на волю.
        - Гутен абенд, Стив! Гутен абенд, Реди! - поздоровался он с гребцами на немецком языке, когда они приткнули шлюпку к песчаной косе, вклинившейся в реку, и незаметно подмигнул им.
        - Добрый вечер, Ник! Здравствуйте, сударыни! - поздоровались матросы на немецком же языке, поняв знак товарища. Они выскочили на косу и подвели шлюпку поближе. - А где дядя Игорь?
        - С ним всё в порядке, - ответил Ник. - Потом расскажу.
        Поддерживая под руку, он проводил Луизу и Эмми к шлюпке, где их приняли и усадили на корме осторожные матросские руки. Затем, погрузив походные вещи, оттолкнул шлюпку от берега и запрыгнул в неё сам.
        О’Брайен помог женщинам подняться по трапу на борт корабля. Представляясь, он отдал честь, раскланялся, после чего поцеловал им ручки. Он был необычайно взволнован - таким матросы никогда его не видели, - суетился, стараясь угодить и той и другой. Затем, расшаркиваясь, проводил их в свою каюту. Вновь поднявшись на палубу, капитан взглянул на стоявших перед ним моряков, ударил кулаком одной руки по ладони другой и воскликнул:
        - Ну разве не хорошо, что мы пришли сюда?! А я так переживал, боялся, как бы наша экспедиция не прошла впустую!.. Гм, ладно, это всё эмоции. Ник, пока они приводят себя в порядок, а через четверть часа давай к ним - нельзя надолго оставлять их в одиночестве. Генри, на ужин на столе чтобы было самое вкусное. У нас осталось два поросёнка. Одного заколите и приготовьте из него… Сами подумайте что. И не забудьте подать вина - сладкого, наподобие муската - для них. И что-нибудь покрепче - для нас.
        За ужином Ник рассказал о походе по берегу Дуная, о том, при каких обстоятельствах состоялась встреча с семьёй Винтерманов, всё, что ему было известно о Грюненсдорфе, и о намерении Игоря освободить жителей посёлка от коммандос. Закончив рассказывать, он спросил, есть ли известия от Сергея и Томаса.
        - Нет, - ответил О’Брайен. - Никто из них не появлялся. Да и время для их возвращения ещё не подошло. Что касается Игоря… Это в его характере - сделать всё по максимуму. Хотя кто из нас, окажись мы на его месте, поступил бы по-другому?
        В течение застолья Луиза и Эмми односложно отвечали на задаваемые вопросы. Видно было, что они теряются в присутствии моряков. К тому же они устали от длительного пребывания в пути и нуждались в отдыхе.
        Сразу по завершении ужина О’Брайен сказал женщинам, что каюта в полном их распоряжении, пусть они чувствуют себя как дома. На ночь капитан устроился вместе с матросами в кубрике. Прежде чем отправиться в свой гамак, он велел подготовить продовольствие и фураж, чтобы утром Ник без задержки двинулся навстречу Игорю.
        - И возьми мой карабин, - сказал он юноше.
        Рано утром Казбека навьючили сухарями, сушёным мясом, финиками и сахаром, и Ник тронулся по уже знакомой дороге.

* * *
        Спустя полчаса Курт вернулся в сопровождении какого-то человека. Игорь интонацией голоса заранее предупредил Тарзана, и тот вёл себя спокойно.
        - Это Франц Розенштайн, наш староста, - представил Курт своего сопровождающего. - Вместе с ним мы пережили ту страшную зиму после землетрясения. Он говорит, что коммандос объявили, будто нас настигли и перестреляли. Весь посёлок впал в уныние и скорбит по мне, Луизе и Эмми. Все беспрекословно выполняют прихоти этих… - Курт замолчал, затруднившись подобрать подходящее слово.
        - А как они объяснили исчезновение собак? - спросил Игорь.
        - Сказали, что обе утонули при переправе через приток Дуная, мол, их затянуло водоворотом.
        - Ладно, чёрт с ними, с коммандос и их собаками. Герр Розенштайн, насколько мне известно, вас - я имею в виду весь Грюненсдорф - не устраивает тот гнёт, под которым вы находитесь?
        - У нас нет больше сил терпеть его.
        - Раз так, то мы, я и Курт, предлагаем жителям посёлка оставить свои шалаши и отправиться вместе с нами, - и Игорь рассказал о Нью-Россе, о шхуне, стоявшей ниже по течению реки, и о пути, который предстоит проделать, чтобы добраться до неё.
        В отличие от Курта Франц Розенштайн сразу же согласился на предложение охотника.
        - Как ваша фамилия, Игорь?
        - Тихомиров. Точно так же назывался город, в котором мы когда-то жили. У нас там половина жителей были Тихомировы.
        - Я готов отправиться с вами, герр Тихомиров. Я сейчас же возвращаюсь в Грюненсдорф и переговорю с кем надо.
        Вновь Франц появился уже после полуночи.
        - Все наши с радостью приняли ваше предложение, герр Тихомиров.
        - Ну и прекрасно. И вот что, герр Розенштайн, не называйте меня господином. Для всех я просто Игорь.
        - Тогда и вы называйте меня просто Франц.
        Побег был назначен на следующую ночь. С наступлением темноты обитатели шалашей с соблюдением полнейшей тишины должны покинуть посёлок и собраться в километре южнее и западнее его, на опушке леса. Идти следовало налегке, взяв с собой лишь одежду, продовольствие, котлы для приготовления пищи и пару рыболовных сетей.
        Франц возвратился в Грюненсдорф, а Игорь и Курт оставили своё лежбище и углубились в лесную чащу.
        К вечеру следующего дня оба они вместе с Тарзаном уже были в назначенном месте. Закатилось солнце, сгустились сумерки, долину окутала полная тьма. Дотронувшись нечаянно до Курта, Игорь ощутил, как того бьёт крупная непрестанная дрожь.
        - Не волнуйтесь, всё будет хорошо, уверяю вас.
        - Я стараюсь не волноваться, но какая-то субстанция внутри меня не подчиняется моим мысленным приказам.
        Франц появился во главе группы из двадцати человек. Среди них были три женщины с детьми от шести до десяти лет, одна с грудным младенцем, остальные - мужчины. Большинство сразу же уселись, экономя силы для дальнего пути. Спустя четверть часа подошли ещё двенадцать посельчан.
        Подождали ещё немного.
        - Почему-то остальные задерживаются, - тихо проговорил староста. Его голос выдавал нервное напряжение. - Пойду в посёлок, узнаю, в чём дело.
        Игорь не стал возражать. Он сказал Курту, чтобы тот вёл собравшихся людей по заранее намеченному маршруту вдоль леса, где был довольно ровный рельеф местности.
        - У белой меловой горы остановитесь, и ждите нас до восхода луны. Если мы к тому времени не появимся, двигайтесь самостоятельно лесом до того брода, где мы стояли лагерем. Если же мы и там не нагоним вас, переправляйтесь через приток и идите до самой стоянки шхуны. Но это - крайний случай. Я надеюсь, что всё обойдётся и мы вместе благополучно доберёмся до корабля.
        Курт произнёс несколько слов, обращаясь к посельчанам; они зашевелились, подымаясь, и скоро, ведомые своим предводителем, скрылись во тьме.
        Игорь остался один с Тарзаном. Он лежал, обратившись к посёлку и держа под рукой карабин. Пёс расположился по другую его руку и не проявлял никаких признаков беспокойства.
        Внешне был спокоен и Игорь, но он чувствовал какую-то душевную тягость. Он стал доискиваться до причины столь непривычного для себя внутреннего состояния и понял, что это - ответственность за судьбы десятков людей, которые по его инициативе подвергаются смертельной опасности. Может, лучше было бы не организовывать никакого побега, а прийти к Гросхаузу с несколькими моряками, обложить его кругом и… что? Предъявить коммандос требование, мол, освобождайте своих рабов, они пойдут с нами? И какой был бы ответ? Да-а, ситуация.
        «А ты думал, нас встретят фанфарами? - усмехнулся про себя Игорь. - Однако как быстро может деградировать человек! И всего-то сменилось одно поколение. Европа была с такими культурными традициями, мы надеялись найти здесь хоть какие-то остатки прежней цивилизации, а столкнулись с рабовладельческим обществом. Вот что значит потерять связь времён».
        Рассуждая так, он прождал около часа, когда лежавший рядом пёс насторожился и стал приподниматься.
        - Лежать, - шепнул Игорь и тут же услышал в стороне посёлка шаги. Спустя минуту он увидел тёмные силуэты людей. Это был Франц с последними жителями Грюненсдорфа.
        - Их задержал охранник с собакой, - сказал староста Игорю, подводя к нему своих спутников. - Никогда не было обхода по ночам, а тут на тебе. Наверно, это из-за побега Винтерманов. Но, слава богу, всё обошлось. Наши вовремя заметили его и вернулись в шалаши. А тут и я подоспел. Охранник окликнул меня и спросил, кто я и что здесь делаю? Я сказал, мол, староста, смотрю, все ли на месте, чтобы потом не было неприятностей. Ну охранник похвалил меня за усердие и повернул к своей будке. Вы видели её, она у них за забором жилого комплекса.
        - Все здесь? - спросил Игорь.
        - Все, - ответил Франц.
        - Тогда пойдёмте.
        Примерно через час поднялась луна, а до меловой горы было ещё не близко. Курт и идущие с ним грюненсдорфцы к этому времени уже должны были втянуться в лес.
        - Нам надо двигаться быстрее, - сказал Игорь шагавшему рядом с ним Францу. - В запасе не так много времени. Как только они обнаружат пустой посёлок, то немедленно пустятся в погоню. Собаки быстро выведут на след. Надо догнать группу, идущую впереди, вместе мы будем в большей безопасности.
        Он посмотрел на женщину с девочкой на руках, едва поспевавшую за остальными.
        - Эй, кто-нибудь из мужчин! - негромко крикнул он. - Возьмите у неё ребёнка!
        - Дитрих! - окликнул кого-то Франц. - Ты среди нас самый крепкий. Ну-ка, прими у Евы её дочку.
        - Вы когда-нибудь обращались с огнестрельным оружием? - спросил у старосты Игорь.
        - В студенческие годы мне доводилось стрелять в тире из пистолета. Но это было так давно, что я даже не помню, сам ли я его заряжал.
        - Ничего, главное, что вы держали пистолет в руках, а мускульная память штука крепкая. Вот, возьмите револьвер. В случае чего взводите курок и нажимаете на спусковой крючок. На сотню шагов он бьёт наповал. А заряжается он вот так, - Игорь на ходу откинул барабан револьвера, и свет луны осветил желтоватые провощённые гильзы. - Видите? Ну и хорошо. Держите. И вот ещё запасные патроны к нему.
        Они миновали меловую гору и вошли в лес. Намётанным глазом Игорь видел многочисленные следы, оставленные прошедшими ранее поселянами. Тарзан молча бежал впереди, уверенно показывая правильную дорогу.
        Незадолго до рассвета догнали группу, ведомую Куртом. Обменялись приветствиями; пока побег проходил без осложнений, и, несмотря на усталость, у всех было приподнятоё настроение. Расположились на отдых. Некоторые из женщин принялись за имевшиеся у них съестные припасы. И молодые парни, и зрелые мужчины, все, как один, достали кисеты с табаком, набили трубки и закурили от зажигалок.
        - Где вы раздобыли зажигалки? - спросил Игорь у Франца, вместе с остальными нещадно дымившего самосадом.
        - Это нас коммандос наградили. За регулярное выполнение норм на работе. У них на складе этих зажигалок без счёта.
        - А если не выполнишь норму?
        - Тогда наказывали. Чаще всего секли розгами.
        - И вас секли?
        - И мне доставалось.
        - М-да, своеобразное стимулирование труда. Ладно, вы бы сказали своим, чтобы ложились спать. Сон - лучшее средство для восстановления сил.
        - Люди возбуждены, им сейчас не до сна.
        - Ну как хотите. А я на боковую, - и охотник улёгся на траве возле Тарзана.
        Уже после восхода солнца поднялись и, вытянувшись цепочкой, возобновили движение. Игорь с Тарзаном держались сзади, в сотне метров от грюненсдорфцев. Иногда охотник замирал на полушаге и оборачивался, прислушиваясь к лесу. Ничего, что могло бы вызвать тревогу, пока не происходило. Тарзан тоже не выказывал никаких признаков беспокойства.
        Рельеф местности начал меняться, потянулся пологий подъём, затем деревья, в основном сосны и осины, широко расступились, и перед путниками раскинулась просторная поляна, поросшая луговыми травами. Прежде чем выйти на открытое пространство, Игорь задержался на опушке, давая возможность цепочке людей отойти за пределы прицельного выстрела.
        Подъём закончился, поляна осталась позади, снова вступили под кроны деревьев. Было близко к полудню, и все еле передвигали ноги. Игорь окликнул Франца и сказал, что надо остановиться на отдых.
        - Ненадолго, - сказал он. - А потом - марш-бросок. Не будем забывать, что за нами погоня.
        На этот раз грюненсдорфцы не курили и не перекусывали, а повалились, кто где был, и почти сразу же погрузились в крепчайший сон.
        Игорь вернулся к опушке и залёг под одной из сосен. Поляна ровно, без складок, скатывалась до противоположной опушки леса и хорошо просматривалась. Солнце поднялось почти к самому зениту, лес изрядно уже прогрело. Под деревьями, во влажной тени, тонко звенели комары, а на поляне стрекотали кузнечики, гудели, обихаживая розовые цветущие головки клевера, крупные мохнатые шмели, где-то неподалёку стучал дятел, в другой стороне куковала кукушка, чуть ли не над головой козлёнком прокричала серая ворона. Точно так же кричит он, подзывая к себе Казбека.
        Да, северный лес ожил. А ведь в первые годы, по словам Курта, кроме насекомых, в нём вообще никого не было. Вот и кабаны появились. Курт говорил, что коммандос тоже несколько раз приносили подстреленных свиней. И ещё он говорил, что поселковые видели оленей. Пришли, значит, откуда-то с юга. И кабаны тоже пришли. Ну эти размножаются быстро, тем более что им никто не мешает. Волков-то здесь пока нет. Но вслед за кабанами и оленями придут и волки. Всё с того же юга. Там-то их немало развелось.
        Пожалуй, время отдыха уже вышло. Охотник разбудил Франца и велел ему поднимать людей.
        - Надо трогаться, - сказал Игорь. - Хозяева Гросхауза вряд ли дремлют. А я побуду на опушке и, если они появятся, постараюсь их задержать.
        Он залёг под той же сосной. Судя по тому, что ему известно о коммандос, они, конечно же, появятся и сделают всё, чтобы настигнуть беглецов. Тем более что сбежал весь Грюненсдорф.
        Прошло ещё с полчаса. Почудилось ему или нет? Вроде вон там, над зелёной волнистой линией, разделяющей лес и небо, замелькали какие-то точки. Охотник прищурился. Нет, ничего не почудилось. Постепенно приближаясь, точки становились всё реальнее и наконец превратились в круживших над деревьями птиц. До него донесло их негодующие крики. Так пернатые ведут себя только при непрошеных гостях. Сквозь птичий гам долетел собачий лай.
        «Недолго же ты ждал», - сказал себе Игорь. Пальцы сняли карабин с предохранителя, приклад удобно надавил на плечо. Вот на противоположной опушке леса показались собаки и, не останавливаясь, ринулись вперёд. Они преодолели уже треть поляны, когда между деревьями замелькали фигурки людей. Игорь повёл стволом, ловя прицелом бегущего впереди пса, и нажал на спусковой крючок. Раздался выстрел, собака перевернулась через голову, послышался отдалённый визг, животное больше не двигалось. С той стороны поляны донеслись возбуждённые возгласы. Игорь расслышал, как отзывают уцелевших собак. Люди бежали обратно к лесу. Ещё секунда, другая - и поляна снова опустела.
        Несколько минут ничего не было слышно, кроме криков птиц и непрестанного гомона насекомых. Но вот над головой охотника что-то тонко свистнуло, сзади раздался резкий щелчок, и по лесу прокатился винтовочный выстрел. Игорь припал к земле и тут же откинулся за ствол дерева. Сверху посыпалась срезанная пулями хвоя, и за поляной раздался треск автоматных очередей. Он догадался, что его разглядели в бинокль или оптический прицел, и ползком перебрался за другое дерево.
        - Тарзан, назад! - крикнул он и, убедившись, что пёс выполнил приказание и находится в безопасности, глянул на поляну в просвет между травами. Противник не показывался, и он тоже затаился за своим укрытием. Подождав минуту, снова выглянул. Никого. Мысль работала чётко. Что бы он сделал на их месте? Ну уж точно бы не бездействовал. Оставил бы двух-трёх человек для продолжения обстрела, а сам обошёл поляну и ударил с тыла. Где скорее всего можно обойти? Справа от него, там поляна закругляется не так уж далеко.
        С противоположной опушки ударила ещё одна автоматная очередь, за ней ещё. Били всё по тому же месту, где он был в начале боя.
        Покинув укрытие, Игорь ползком двинулся дальше в лес. Когда деревья скрыли от него поляну, поднялся, подошёл к Тарзану, прошёл с ним ещё немного и, выбрав закрытое место, велел собаке лежать. Затем повернул в ту сторону, откуда, по его предположению, могли появиться коммандос. Пройдя метров сто пятьдесят, остановился, лёг за поваленным деревом и стал ждать. Сзади находился Тарзан, значит, тыл прикрыт.
        За поляной снова началась автоматная стрельба, гулко ударили два винтовочных выстрела, потом ещё очередь. Пусть стреляют, на мякине нас не проведёшь.
        О приближении противника охотник узнал по изменениям тональностей в криках птиц. Мысленно он поблагодарил их за помощь. Он даже знал, где происходит перемещение людей и в каком направлении. Затаив дыхание, он вглядывался в низкие разъёмы под кронами деревьев. Казалось, слышался даже шелест прелых листьев, приподнимаемых шляпками растущих грибов. Коммандос двигались осторожно, очень осторожно. Но всё же он различил их шаги. И по несложной гамме шорохов понял, что их трое.
        Они шли цепью, оставляя его на своём левом фланге. Двух дальних коммандос он совсем не видел, а ближний к нему то появлялся, то вновь исчезал за ветвями. Игорь выстрелил в него, когда тот уже прошёл мимо. Выстрелил в мякоть бедра. Человек вскрикнул и упал. Почти сразу же началась беспорядочная ответная стрельба; пули то взрывали землю, то ударяли в стволы деревьев, то свистели над головой, но Игорь был достаточно защищён в своём укрытии.
        Заметив, что стрельба несколько сместилась, он короткими перебежками стал уходить ещё дальше в сторону и скоро был вне досягаемости вражеского огня. Грачиным карканьем он позвал Тарзана; тот немедленно появился, и они двинулись к тропе, которую оставили за собой грюненсдорфцы.
        По дороге Игорь думал о том, что задержал погоню не менее чем на час. Один из оставшихся сзади людей ранен, на произвол судьбы его не бросят, как минимум его надо перевязать, а на это потребуется время. И вообще, после стычки у поляны коммандос не будут переть напролом, так как знают, что в любой момент их могут встретить пулей. Франц же и Курт, услышав выстрелы - а они должны были их услышать, эхо в лесу далеко разносит, - постараются ускорить движение. Таким образом, вероятность нового боестолкновения отдаляется ещё больше.

* * *
        Грюненсдорфцев Игорь догнал на полпути к броду через Драву. Ещё трижды он занимал оборонительные позиции, но, не дождавшись противника, снимался с них.
        Вечером, когда стало темнеть, спустились в глубокий овраг, поднялись по противоположному склону, вышли на небольшой лужок, прошли по нему немного, отдалившись от края, и здесь остановились на ночлег.
        Франц подошёл к Игорю и сказал, что готов вместо него постоять на часах. Игорь посмотрел на звёздное небо, на лес, черневший на той стороне оврага, и сказал:
        - Не сейчас. Потом. Пока ложитесь спать. Я разбужу вас, когда надо будет.
        Он залёг на краю овражного склона и с удовлетворением отметил, какое это удобное место для охранения. Овраг просматривался далеко на обе стороны, и перейти его незаметно было не так просто. В полночь на востоке, где протекал Дунай, поднялась глубоко ущербная луна, своей формой напоминавшая букву «с». Значит, луна стареет.
        С каждой минутой становилось всё светлее, и скоро обозначились все выступы и впадины на обоих склонах. «Очень хорошо, - подумал Игорь, - теперь уж точно через овраг незамеченным никто не пройдёт. Но, может, они уже где-то рядом и прячутся на той стороне, в лесу? Нет, вряд ли, ветер тянет оттуда, Тарзан наверняка бы их учуял». Он посмотрел на пса, расположившегося по левую руку от него. Тот спал, положив голову на передние лапы. Ясно дело, и собаке требуется отдых.
        - Тарзан! - шёпотом окликнул Игорь.
        Пёс шевельнул ушами и открыл глаза.
        - Ладно, спи, спи. Это я просто так, для проверки бдительности.
        Игорь на секунду смежил веки, затем снова вперил взгляд на склоны оврага. Голова была тяжела, спать хотелось неимоверно, однако заряженные рефлексами мышцы в любое мгновение готовы к стремительным движениям. Он подумал, что луна светит не только здесь, но, возможно, и в Нью-Россе, и представил себе, как укладываются в постели его жёны и дети. Затем мысли перенеслись к барже, в которой они с отцом пережили катастрофу, к её торчащему из земли носу, и он подумал: может, и там светит луна? Ещё подумал, что бы с ними стало, если бы они так и остались возле зарытого в землю ковчега? Наверное, превратились бы в своего рода придатки этого судна, захороненного в недрах земли, его живые тени…
        Когда луна оказалась за спиной, к нему тихонько подобрался Франц.
        - Я уже достаточно отдохнул, - сказал он, - и думаю, пора вас сменить.
        - Могли бы ещё поспать, - отозвался Игорь. - Ну да ладно. Располагайтесь вот здесь, возле собаки. Старайтесь не двигаться и вообще никак не проявлять себя. Если кто-то появится, Тарзан даст знать. Но и сами не зевайте. Вот вам карабин. А я завалюсь на ваше место.
        К Драве вышли к полудню следующего дня. Сразу же приступили к переправе. Несколько самых рослых и сильных мужчин сажали себе на плечи детей и так и передвигались с ними, поддерживая друг друга и преодолевая быстрое течение. Доставив на тот берег малышей, вернулись за теми, кто был постарше. Потом, взявшись за руки, стали переводить женщин и в последнюю очередь - тех мужчин, которые были слабее, легче и ниже ростом.
        Перед началом переправы Игорь взобрался на скалу, под которой несколько дней назад они с Ником и семьёй Винтерманов стояли лагерем. Лес начинался в сотне с лишним метров и, если смотреть вперёд, уходил за горизонт; слева он поднимался высоко в горы, проникая в распадки между каменными кряжами, а справа спускался к самому Дунаю. Разместившись у выемки между двумя крутыми скатами, он сложил перед собой амбразуру из камней. Отсюда были видны все ближние подступы к Драве.
        Во второй половине дня, когда большая часть людей уже была на той стороне реки, пуля, выпущенная из леса, сбила у него с головы берет и сняла кожу у виска.
        - Чёрт побери! - воскликнул Игорь, отпрянув от амбразуры. Он дотронулся до засаднившего места - на пальцах осталась кровь. Похоже, стреляли из винтовки с оптическим прицелом. Противник его обнаружил, а он не знает, где тот засел.
        На несколько мгновений сосредоточив внимание на ране, охотник вынул из кармана платок и прижал его к виску. Ткань вскоре намокла, но всё же крови было не так уж много. Значит, пустяк, царапина, не сегодня-завтра заживёт. Удовлетворённо кивнув головой и ещё раз промокнув поражённое место, он подобрал головной убор и увидел в нём два отверстия - входное и выходное. «Проверим ещё раз». С этими словами он вздел его на шомпол от карабина и медленно поднёс к отверстию амбразуры. Спустя мгновение берет сбросило с шомпола - в нём появилась ещё одна дырка.
        - Ну, дружок, да ты у нас просто снайпер, - проговорил Игорь, думая о невидимом стрелке.
        Он осторожно, чтобы не задеть рану, надел свою фуражку без козырька, затем, подавшись назад, в три приёма спустился вниз и стал пробираться к большому камню сбоку скалы, к заранее присмотренной запасной позиции. Заслышав сзади себя шаги, оглянулся; от реки к нему бежал староста Грюненсдорфа.
        - Что происходит, Игорь? Были выстрелы!
        - Осторожно, Франц! Они на опушке леса и обстреливают скалу. Давайте к броду! Надо ускорить переправу - здесь становится жарко, не знаю, долго ли я смогу продержаться. Хотя подождите минутку. Мне нужна ваша помощь. Заберитесь наверх и медленно так помаячьте чем-нибудь перед амбразурой. Подразните их немного.
        Проводив взглядом взбирающегося на скалу Франца, он распластался на земле и оставшееся расстояние до камня преодолел ползком. Панорама леса открылась под несколько иным углом. Пожалуй, отсюда вести наблюдение безопаснее, чем сверху, скрытнее. Приготовив карабин, он внимательно вглядывался поверх прицела в зелёную накипь лесных узоров. Ну, где ты, голубчик, шевельни веткой, открой личико хоть на полсекунды!
        Под прикрытием снайпера из-за кустов на опушке появились четыре фигуры и цепью устремились к скале. Атака! Вот черти, всё у них как на настоящей войне! Со стороны леса раздался сухой винтовочный выстрел. Где-то на верху скалы щёлкнула пуля, посыпалась отбитая каменная крошка.
        - Он промазал! - послышался голос Франца. - Пуля попала в бруствер амбразуры!
        Игорь хотел перевести карабин на атакующих, как вдруг увидел снайпера - тот приподнял голову, уже без оптики вглядываясь в цель. Игорь нажал на спусковой крючок, в плечо ударила отдача от выстрела, снайпер неловко дёрнул головой, и сомкнувшиеся ветви скрыли его из глаз. В тот же миг Игорь открыл огонь по коммандос, бежавшим к скале; несколькими торопливыми неприцельными выстрелами он загнал их обратно в лес.
        Тем временем Франц спустился со скалы.
        - Ну что, Игорь, сняли снайпера?
        - Не знаю. Но больше он себя не проявляет. Всё, Франц, спасибо! Теперь я справлюсь один. Бегите к переправе, поторопите людей.
        Когда Франц с последней группой грюненсдорфцев был на середине реки, Игорь заметил, как слева, метрах в шестистах, вне досягаемости карабина, двое коммандос один за другим пересекают полосу, отделявшую лес от берега. Так, не получилось у них в лоб, решили взять в обход. Игорь посмотрел направо; никого не видно, да и берег в той стороне открытый, оттуда противник не сунется. Слева сейчас тоже никого не видать, но они где-то там, за поворотом. Возможно, они надеются, что их манёвр остался незамеченным. Сколько времени им потребуется, чтобы отрезать его от реки? Выходило - совсем немного.
        Оставаться здесь дальше нельзя. Он переместился за скалу и побежал к броду. Франц, замыкая последнюю группу, уже выходил на противоположный берег; вот все они поднялись на обрыв и скрылись за его верхним обрезом. Те двое бойцов противника всё ещё были за поворотом реки. Игорь со всего маха влетел в воду и, подняв над головой карабин, так быстро, как только мог, устремился вперёд. Тарзан, всё время находившийся у переправы, бросился за хозяином и в несколько прыжков нагнал его. Заметив, что псу становится трудно бороться с течением, Игорь пригнулся, подставляя спину, и тот забрался ему на плечи; придерживая его одной рукой, охотник продолжил движение по углублявшемуся дну. Пёс весил килограммов шестьдесят, и тяжесть его тела придавала устойчивости на стремнине. Вот они на середине брода, вот осталось пройти только треть, вот пошло мелководье, и Игорь распрямился, освобождаясь от собаки. Быстро достигнув берега, Тарзан преодолел крутизну и исчез из глаз.
        Едва Игорь выбрался из воды, как вокруг завжикало, по гальке, по камням зачиркали пули и с левой стороны Дравы донеслись россыпи автоматных очередей. Берег голый, ощущение - словно поставили к стенке. Пятясь и не различая противника, Игорь сделал несколько ответных выстрелов, бросился к обрыву, поднимавшемуся в десятке шагов, что есть силы, взлетел наверх и скатился в неглубокий долок. Всё, теперь вам меня не достать! И попробуйте сунуться на переправу.
        Вот уже и день к концу; на западе, за горами, закатилось солнце, спустя некоторое время на темнеющем небе стали зажигаться звёзды. Там, в вышине, они были неподвижны, редко когда то одна, то другая срывалась вниз и, прочертив огненную трассу, гасла, так и не долетев до земли. А в быстро бегущей воде звёзды прыгали и играли, создавая то фейерверк, то калейдоскоп.
        Спустя час после полуночи в небе появился месяц. Левый, освещённый берег стал различаться довольно отчётливо, но там не было заметно никакого движения - коммандос осторожничали, и правильно делали. И река посветлела, словно луна облила её серебром. Только бы не заснуть. Но третья ночь почти без сна настойчиво напоминала о себе; тяжёлая дрёма всё плотнее закрывала глаза, и он не в силах больше с ней бороться. Он подозвал к себе Тарзана и положил его рядом с собой. Тарзан не подведёт и в случае опасности обязательно разбудит его.
        Двое суток оставался он на правом берегу притока Дуная. Несколько раз с противоположного берега стреляли из автоматов и винтовки, один раз шарахнули из гранатомёта, но Игорь в этот момент находился на другой позиции; снаряд разорвался метрах в пятнадцати от него, и осколки пролетели мимо. Он не отвечал на пальбу. Единственный раз только, когда утром после первой ночи один коммандос направился к броду, намереваясь, видимо, прощупать оборону противной стороны разведкой боем, Игорь выстрелом из карабина выбил у него из рук автомат. Разведчик быстро ретировался, а Игоря ещё полчаса обстреливали из всего имевшегося оружия. Потом в течение дня с той стороны было сделано только три выстрела.
        Следующая ночь выдалась тёмной. И человек, и собака с напряжением вглядывались в непроницаемую пелену, за которой должен был находиться противник, - самая пора для какого-нибудь подвоха. Но левый берег молчал, и никто не пытался переправиться через реку.
        Днём тоже было тихо, и Игорь понял - коммандос покинули переправу. И скорее всего, ещё прошлым вечером. Вопрос только, куда они ушли? Вернулись в Гросхауз? Сомнительно. Что они будут делать там без дармовой рабочей силы? А вот переправиться через Драву по другому броду они могли запросто. И снова пуститься в погоню за своими рабами. И не вдоль реки, а наискосок, через лес, чтобы сократить расстояние и, может быть, даже выйти наперерез. Если это так, то Курт, Франц и все, кто с ними, в большой опасности! И не только они, но и экипаж «Ирландии»! Коммандос торопятся догнать беглецов из Грюненсдорфа, вот почему они не стали терять время на него, Игоря. Иначе они давно бы уже ударили ему в спину.
        Он встал в полный рост, ещё раз внимательно оглядел противоположную сторону и пронзительно свистнул. Левый берег ответил ему многократным эхо. За рекой, где вчера укрывался неприятель, деловито похаживали несколько ворон, что-то разыскивая и склёвывая, возможно, какие-то крошки, оставшиеся от еды. И никто в него не стрелял. Потому что никого из людей там не было.
        - Пошли, Тарзан! - сказал он собаке. - Бить меня некому. Раньше надо было всё сообразить.

* * *
        Более чем скромный запас продовольствия, который взяли с собой грюненсдорфцы - сушёная рыба, орехи, разные коренья, - закончился на следующий день после переправы, когда вышли к Дунаю. Стали собирать попадавшиеся по пути ягоды, грибы и съедобные травы, но всё это только разжигало голод, терзавший беглецов.
        Вечером поставили в реку обе взятые с собой сети. Утром в них оказалось килограммов двадцать пять рыбы. Сварили уху, позавтракали. Еда прибавила сил, люди приободрились и тронулись в дорогу с большей уверенностью в благополучном завершении путешествия.
        - Ничего, - приговаривал Курт, - ещё несколько дней, и мы дойдём до корабля. А там как-нибудь всё образуется. Убеждён - хуже того, что мы терпели от коммандос, не будет.
        - Не утешай нас, Курт, - отвечали ему. - Главное, теперь мы на свободе. И нас не сломят ни голод, ни другие дорожные тяготы.
        - Всё верно, не сломят, - поддакивал немец. - К тому же, я думаю, скоро нас встретит Ник, тот мальчик, о котором я рассказывал. Он доставит нам еду. На лошади. Франц, Иоганн, вы ведь помните, что это такое - лошадь, какое это крупное и сильное животное? На неё немало можно нагрузить. Я сам слышал, как Игорь говорил Нику, чтобы продовольствия он привёз побольше. Нам бы только не разминуться с ним, поэтому прислушивайтесь и смотрите внимательней.
        Обычно Франц, вооружённый револьвером, шёл впереди, а Курт с карабином замыкал растянувшуюся цепочку людей - так они рассчитывали защитить поселян, если настигнет погоня. Позади, у переправы, остался опытный бывалый охотник Игорь, но долго ли он продержится один? И насколько хорош самодельный карабин против автоматического оружия преследователей?
        Курт так боялся боя с коммандос, что при мыслях об этом у него появлялась слабость в ногах. Он страшился не столько за себя, сколько за сопровождавших его людей, потому что именно он втравил их в этот побег. У него неровно билось сердце при мысли, что с ними может что-нибудь случиться. Он готов был положить за них жизнь и ежеминутно оглядывался назад, проверяя, не бегут ли уже за ними хозяева Гросхауза.
        Он помнил наставления Игоря оставаться невидимым в бою. Если коммандос совершат нападение с той стороны, то он спрячется за это дерево; если с другой - то вон за то. В обоих случаях обнаружат его не сразу, а он тем временем будет стрелять - пока не кончатся патроны или пока враг не побежит восвояси. Ну и Франц со своим револьвером обязательно придёт на помощь, и вдвоём им проще будет отогнать преследование.
        Конечно, надо бы двигаться быстрее, но на руках пятеро малых детей, а у Христины и Памелы застужены ноги; обе еле поспевают за остальными и постоянно ковыляют в хвосте, опираясь на палочки, а ведь они ещё молоды. Да разве ревматизм только у них! Многие идут через силу. Он и сам прихрамывает от боли в правом колене. Длительное пребывание в холодной воде на добыче рыбы и для него не прошло бесследно. А уж про Эмми и говорить нечего - бедняжка дошла до последней черты. И всё-таки хорошо, что она отказала Гюнтеру, - объятия этого чудовища были бы самым ужасным, что только можно придумать.
        Но вот солнце спряталось за горами, и грюненсдорфцы стали устраиваться на ночлег. Развели костры, вскипятили воду и заварили несколько пригоршней ягод. Напившись, большинство сразу легли спать, чтобы во сне отвлечься от сосущего чувства голода. Невдалеке Курт притаился с карабином за деревом, охраняя лагерь.
        Франц, Дитрих и ещё несколько мужчин поставили на реке сети. К утру в них застряло ещё больше рыбы, чем в предыдущий раз. Люди если и не наелись досыта, то уж во всяком случае значительно притупили чувство голода и опять могли передвигаться довольно длительное время.
        В полдень Франц, шедший впереди, поднялся на пригорок и увидел за низиной, на противоположном пригорке, человека с навьюченной лошадью.
        - Курт! - крикнул он, оборачиваясь назад. - Подойди-ка, посмотри, кто это, не тот ли мальчик, о котором ты говорил?
        Едва взглянув, Курт с ликованием объявил, что это Ник, что конец пути близок и по завершении его они будут в безопасности.
        А Ник, завидев их, торопливо двигался навстречу, натягивая повод и уговаривая лошадь ещё немного прибавить шаг.
        Они сошлись на середине низины. Курт обнял его и представил Францу и всем остальным.
        - Здесь весь наш посёлок, - сказал он, обводя рукой толпившихся позади людей.
        - А где дядя Игорь? - спросил Ник, не увидев охотника.
        - Он остался на переправе через Драву, чтобы задержать коммандос.
        Первой мыслью Ника было отправиться на помощь старшему брату, но, вспомнив предписание Игоря о необходимости обеспечить благополучный переход грюненсдорфцев до места стоянки шхуны, он заставил себя отказаться от неё. Ник заметил, как голодные глаза ощупывают мешки, и немедленно стал развьючивать лошадь, предлагая старосте заняться раздачей еды.
        - Это пшеничные сухари, - говорил он, снимая с лошади один из мешков. - Они сдобные и вкусные. А это палочки сушёного мяса - их здесь килограммов сорок. Лучше всего сварить из них суп - так полезнее и сытнее. А это финики - полный мешок. Вы, наверно, слышали, что воины Александра Македонского, продвигаясь через одну из пустынь, съедали в день по три финика - это был весь их рацион. Едва они преодолели пустыню, им тут же пришлось вступить с противником в бой, и у них ещё достало сил, чтобы победить его. А это - сахар! Герр Винтерман, объясните тем, кто не знает, что это такое! Сахар быстрее других продуктов восстанавливает силы, потому что из желудка сразу же поступает в кровь.
        Когда юноша закончил с мешками, Курт спросил, как чувствуют себя Луиза и Эмми. Лицо Ника слегка зарозовело.
        - Мне кажется, они чувствуют себя превосходно, - сказал он с некоторой заминкой. - Капитан предоставил им свою каюту, они обеспечены продуктами, моряки только и думают, чем бы им услужить. Эмми сказала, что недостаточно владеет английским, и просила всех говорить с ней только на этом языке, чтобы она скорее отшлифовала его.
        - А как она… - Курт откашлялся, прочищая горло. - Она ведь не совсем здорова.
        - Бледность на её лице сохранилась. Но глаза! Они лучатся таким теплом, что… - Ник хотел сказать, что тепло это проникает до самого его сердца, но спохватился и произнёс совсем другое:
        - …начинаешь понимать - тепло её глаз является следствием хорошего настроения. Матросы, как могут, развлекают её. Вечером у окна её каюты они пели романсы под гитару, а утром, когда я собирался отправиться навстречу вам, её хотели ознакомить с ярусным способом лова рыбы.
        Староста приказал разводить костры и готовить еду. С непривычки обед для недавних невольников оказался настолько обильным, что у большинства стали слипаться глаза, и пришлось послеполуденный отдых дополнительно удлинить на час.
        Продовольствия, доставленного Ником, должно было хватить на весь оставшийся путь. Тем не менее перед каждой ночёвкой продолжали ставить сети, и уха с размоченными в ней сухарями как нельзя лучше устраняла ощущения голода. Двигаться стали гораздо быстрее и проходить в полтора раз больше, чем в предыдущие дни. Курт вместе с Францем шёл теперь в голове отряда, не опасаясь за тыл, так как замыкающим стал Ник. Он очень молод, но Игорь кое-что рассказывал о его бойцовских способностях, и сомневаться в них не приходилось.
        К «Ирландии» вышли часов в десять утра. Ударил колокол. На палубе показался весь немногочисленный экипаж корабля. За ним появились Луиза и Эмми с цветами в причудливых причёсках.
        - Папа, папа, мы здесь! - закричала девушка, стараясь привлечь к себе внимание отца.
        - О, Курт, как мы измучились, ожидая тебя! - воскликнула Луиза, размахивая розовым с голубой каймой платочком, подаренным ей капитаном судна.
        Если бы Курт не слышал их голосов, он ни за что не узнал бы в них своих дочь и жену. Вместо грубых рубищ, в которых он привык их видеть, обе были одеты в прекрасные белые подпоясанные платья свободного покроя из тонкой льняной ткани, каким-то чудесным образом подчёркивавшие всю волшебную прелесть очертаний женского тела.
        У Курта перехватило дыхание, и он не в состоянии был произнести ни слова. Неужели эти дивные создания - его жена и дочь?
        - Курт, ты слышишь меня, почему ты молчишь? - не унималась Луиза.
        - Я слышу тебя, дорогая, - пробормотал вконец растерявшийся отец семейства.
        - Громче, пожалуйста, ветер относит твои слова!
        - Слышу, слышу, - повторил Курт. Он хотел снять с себя малахай, служивший ему шляпой и больше напоминавший воронье гнездо, чтобы поприветствовать жену и дочь, но нестерпимая ломящая боль, внезапно возникшая в колене, скукожила его, чуть не сложив пополам, и он ограничился только слабо выраженной улыбкой.
        Между тем видом прекрасных фей, стоявших на корабле, были ошеломлены и другие грюненсдорфцы, особенно женщины. Они не ревновали, нет - это чувство не захлестнуло их. Но они поняли, что перед ними открывается новая, чудесная полоса жизни, предвестницами которой являются уже преобразившиеся поселковые подруги, и приближается момент перевоплощения в прелестные сказочные создания остальных поселянок.
        Увидев толпу людей на берегу, О’Брайен хмыкнул, гордо распрямил грудь, но тут же расчувствовался, и слёзы неудержимо потекли по его щекам.
        - Генри, распорядись спустить шлюпку, - сдавленным прерывающимся голосом, не стыдясь собственной слабости, проговорил он. - Нет, не напрасно мы подвергали себя опасности, отправляясь в северные воды, совсем не напрасно. А я ночи не спал, всё боялся, что мои надежды на встречу с людьми - не что иное, как результат чересчур распалившегося воображения.
        Собственно, О’Брайен повторялся: почти те же слова он говорил при появлении Луизы и Эмми. Но моряки не обратили на это внимания. Они сами переживали не меньше капитана, и только молодость удерживала их от радостных слёз.
        Шлюпку спустили на воду. Стив и Реди сели на вёсла, О’Брайен взялся за руль.
        Несколько минут спустя он уже без слёз, со строгим выражением лица представлялся на берегу, встав перед Куртом, Францем, Дитрихом и другими.
        - Капитан шхуны «Ирландия» Эдвард О’Брайен. С кем имею честь говорить?
        Вперёд вышел высокий, немного сутуловатый мужчина.
        - Староста посёлка Грюненсдорф Франц Розенштайн.
        - Герр Розенштайн, рад приветствовать вас и всех ваших спутников. Я уже наслышан о вашем посёлке и о вас лично. Поэтому не будем терять время. Прошу вместе с моими матросами обеспечить посадку людей на шхуну. В первую очередь, я думаю, надо переправить женщин и детей.
        Вернувшись на «Ирландию», он приказал своему помощнику Генри Стоуну и уже освоившимся на корабле Эмми и Луизе принимать беглецов, заниматься их размещением и сразу же готовить обед. Женщинам, девочкам и всем малышам предоставить его капитанскую каюту и матросский кубрик. Они должны в них поместиться. Матросские койки, гамаки - всё туда. Мужчины и мальчики-подростки побудут пока на палубе. В случае ухудшения погоды, а также на ночь можно будет перейти в трюм, кладовые и другие подсобные помещения.
        Когда все были доставлены на шхуну, он подошёл к старосте.
        - Герр Розенштайн, сколько же людей вы привели?
        - Если считать с Луизой и Эмми, то сорок восемь человек, в том числе десять детей, десять женщин и двадцать восемь мужчин в возрасте от шестнадцати до пятидесяти двух лет.
        - Но почему такой разрыв между числом женщин и мужчин?
        - Ну, тут несколько причин. Во-первых, восемь девушек взяли себе в жёны коммандос. Во-вторых, несколько умерли из-за простудных заболеваний. Одну застрелили при попытке к бегству. Ещё несколько, совсем молоденькие, умерли естественной смертью. Мужчины же оказались менее подверженными суровым реалиям жизни. Ну и велика была смертность среди новорождённых - тут уж кому как повезёт. Везло, видимо, больше мальчикам, хотя должно бы быть наоборот.
        А Генри и Луиза уже вовсю орудовали на камбузе. Стив и Реди забили последнюю остававшуюся на судне свинью, и в котлах и на сковородах вкусно булькало и скворчало.
        - Эх, сюда бы дядю Игоря, он бы лучше здесь распорядился, - с вздохом тихонько произнёс Реди.
        - Не подрывать авторитет командного состава, - наполовину в шутку, наполовину всерьёз ответил Стив, показывая глазами на Генри.
        Но кушанья получились достаточно вкусными, а главное - сытными. Кроме горячих блюд из свинины прибывшим на судно людям предложили ветчину, консервированную тушёную говядину, маринованные сардины, салаку, сардинеллу и морскую капусту с подсолнечным маслом - всё это в сопровождении горок свежеиспечённого белого хлеба, нарезанного ломтями, и кувшинов с вином. Затем последовали всевозможные орехи и вяленые фрукты, соки, горячий чай, пахлава, шербет, мёд и сахар.
        Уже в конце обеда Франц встал со своего места на палубе и поднял бокал.
        - Разрешите небольшую речь! - сказал он, привлекая к себе внимание.
        Негромкие разговоры и шутки, раздававшиеся во всех концах корабля, смолкли, и все обратили взоры к старосте.
        - Вы помните, что нам говорил герр Тихомиров, когда предложил оставить этих негодных коммандос и идти сюда, к шхуне? Он говорил, что в пути будут трудности, но они преодолимы, и нас хорошо встретят на судне. Ну и как, много ли правды сказал охотник? Не ошибусь, если скажу: его правда оказалась во много раз весомее, чем мы думали вначале. Ни одна пуля не пролетела над нашими головами, так как весь удар коммандос этот человек принял на себя. На судне же нас встретили не просто хорошо, а как братьев. Так выпьем, друзья, за здоровье славного охотника, а также за здоровье капитана О’Брайена, убедившего Нью-Росс организовать эту экспедицию! Если бы не они, мы бы до сих пор стыли в холодной воде, надрываясь под тяжестью рыболовных сетей.
        Вечером, перед сном, Франц заговорил о том, чтобы переправить часть людей на берег.
        - Я боюсь, мы вас стесняем, - сказал он капитану.
        - Никого вы не стесняете, - ответил О’Брайен, - не беспокойтесь об этом. Да если бы в какой-то степени и было так, что из того? Берег сейчас может быть опасен - мы не знаем, где находятся коммандос. Игорь против них был один, а, судя по вашим словам, они достаточно искусны в военном отношении и хорошо вооружены - лучше, чем наш охотник. Единственная просьба: дополнительно к моему человеку поставьте на вахту кого-нибудь из своих людей.
        - Всё будет сделано, как вы говорите, герр капитан. Мы поставим двоих. Потом их сменит другая пара. Укажите только место для дополнительного поста.
        - Наш вахтенный находится на баке, а грюненсдорфцы пусть разместятся на юте.
        - На юте - это где?
        - Ну где-нибудь возле кормового орудия. И пусть они возьмут хотя бы один карабин на двоих. Юнга, подойди ко мне! Хорошо ли ты знаешь карабин?
        - Как свои пять пальцев, капитан! Я могу разобрать, собрать и зарядить его с завязанными глазами.
        - Тогда тебе придётся выступить в роли учителя. Пока ещё не совсем стемнело, ознакомь с карабином вахтенных, которых выделит герр Розенштайн.
        О’Брайен вновь обратился к старосте.
        - И последнее…
        - Слушаю вас, герр капитан!
        - Я обратил внимание - многие из ваших курят, даже некоторые женщины.
        - У нас почти все курящие, и я отношусь к их числу.
        - Курение на судне опасно. Кругом сухое дерево, смола, и случайная искра или какая-то небрежность с огнём могут вызвать пожар. Я распоряжусь поставить на баке кадку с водой. Курить только возле этой кадки.
        Несколько дней спустя, однако, запасы табака у грюненсдорфцев подошли к концу, курение понемногу сошло на нет, и О’Брайен перекрестился - одной опасностью на корабле стало меньше. Пассажиры же «Ирландии» от отсутствия табака только выиграли. Со временем они почувствовали себя значительно лучше: уменьшился кашель, помертвевшие от длительного курения глаза стали оживать, лица - свежеть и обретать признаки розовощёкости.
        Уже в сумерках Ник увидел Эмми. Она стояла на баке, держась за поручень фальшборта, и созерцала открывшийся перед ней пейзаж.
        Узкому заходящему месяцу хватило сил высветлить широкий пойменный луг, позолотить бегущие по перекату потоки воды и несколько контрастнее обозначить лес, темневший в предгорьях. Белое платье отчётливо выделялось на матовом ночном фоне и изящно обрисовывало тонкую, стройную фигурку девушки. Пряные сладковатые запахи трав, доносимые слабым дуновением ветра, тревожили душу и заставляли сильнее биться сердце. Ниже по течению плескалась играющая рыба, тихо ударяла волна за бортом, на берегу неутомимо звенели цикадки, в стороне кормы, за палубной надстройкой, не нарушая гармонии природы, едва слышно звучала гитара. «Реди развлекается перед сном», - подумал юноша.
        Эмми прошла на самый нос корабля и, подобрав подол платья, села у основания бушприта. Собравшись с духом, Ник подошёл и встал в метре от неё.
        - Не спится что-то. Ты позволишь мне побыть возле тебя?
        - Пожалуйста, ты волен располагаться где угодно. Ты здесь хозяин, а я - ваша гостья.
        - Не говори так. Мы все здесь равны. Если вы не поняли это, то только потому, что ещё не совсем привыкли к новой обстановке. Знали бы вы, как мы рады вашему появлению. Ведь «Ирландия» специально пришла сюда, чтобы найти людей. И вот наши чаяния сбылись. Мы нашли не просто людей, а цивилизованное общество.
        - Что ты говоришь? - Эмми насмешливо повела бровями. - Это коммандос-то цивилизованное общество?
        - Я имею в виду не тех злодеев, а население Грюненсдорфа.
        - То есть нас, кого они угнетали?
        - Ну да, конечно.
        - А ты не учитываешь, что это население сплошь неграмотно? Что я, например, не знаю ни одной буквы?
        - Ну, во-первых, вы не сплошь неграмотны. Старшие из вас достаточно образованны, некоторые являются настоящими учёными…
        - Они были учёными - когда-то. Но они давно забыли свои науки, следовательно, и на этот счёт не надо заблуждаться.
        - Мне кажется, ты сама немного заблуждаешься, - Ник подвинулся ближе и примостился на поручне фальшборта. - Наверное, они что-то и забыли, но, думается, немало и помнят, не могло всё, буквально всё испариться из их умов. Просто до сих пор у них не было возможности проявить свою учёность. Вместе со всеми они собирали грибы и ловили рыбу, чтобы выжить, - таковы были условия существования, тут уж ничего не поделаешь. Но если бы они оказались в другой обстановке, многое могло в их памяти всплыть. Разве забыли они чтение? Разве разучились писать и считать?
        - Ник, милый, их всего несколько человек. Остальные - молодёжь, которая даже не знает смысла слова «наука».
        - Смысл можно уяснить за пять минут. Я утверждаю, ваша молодёжь получила довольно неплохое образование, пусть и своеобразное. Возьмём, к примеру, тебя. Ладно, ты не имеешь представления о грамоте. Но скажи мне, сколько языков ты знаешь?
        - Ну, кроме своего родного ещё английский и чешский. Среди нас есть чех Янек, и чтобы свободней общаться с ним и просто из интереса, из какой-то внутренней потребности я научилась говорить на его языке. С английским же было совсем играючи, так как мои родители и многие другие поселяне, пережившие катастрофу, знают его в совершенстве.
        - И, владея английским и чешским, по существу, являясь полиглотом, ты хочешь убедить меня в своей необразованности! А ведь среди вашей молодёжи, наверное, есть и другие, которые знают не по одному языку?
        - Да, есть, и их большинство.
        - Ну вот видишь. А грамота - дело наживное. Месяц-другой школьной учёбы, и все вы будете читать и писать не хуже любого нью-россца.
        За разговором Ник совсем забыл о недавней робости, рядом с Эмми ему было легко и свободно.
        - Давай посмотрим теперь, что представляет ваш Грюненсдорф в нравственном отношении. Помнишь, твой отец рассказывал, как тебе помогали рыбаки? А ведь они поступали так в ущерб себе и своим семьям. Это ли не человеческие, цивилизованные отношения?! Да разве человечность среди вас сводится только к данному примеру? Она встречается на каждом шагу. Я же смотрел на ваших, пока мы шли сюда, видел их поступки. Знаешь, что касается нравов, то Нью-Росс и Грюненсдорф здесь близкая родня.
        От реки повеяло прохладой, и девушка зябко передёрнула плечами.
        - Подожди меня, - сказал Ник, - я сейчас.
        Пулей пролетел он по палубе, нырнул в одну из подсобок и тотчас же вернулся с кожаной курткой в руках. Осторожно накинув её на плечи девушке, он присел на корточки, прислонившись спиной к фальшборту.
        - Спасибо! - поблагодарила Эмми и плотнее закуталась в куртку. - Теперь мне тепло.
        - Эмми, дорогая, уже поздно, пора спать! - послышался от каюты голос Луизы.
        - Я скоро, мама! Ещё несколько минут.
        Парень и девушка замолчали. Ник чувствовал себя счастливым, присутствие Эмми доставляло ему неизъяснимое наслаждение. Ему хотелось, чтобы их свидание продолжалось до бесконечности.
        - Ну, мне надо идти, - сказала девушка, вставая.
        - Я провожу тебя.
        Провожать было недалеко, и они сделали ещё не один круг, обходя корабль, пока Эмми решительно не остановилась перед входом в каюту. Красноречивые взгляды молодого человека она заметила ещё по дороге к шхуне, когда они втроём с её матерью путешествовали вдоль берега Дуная. И не только она. Однажды, оставшись наедине с дочерью, Луиза прямо сказала ей:
        - Ты ему нравишься. Мало того, он влюблён в тебя, безмерно, всеми фибрами своей души - никогда не замечала я ничего подобного.
        - Перестань, мама, какая любовь, мне не до неё. Я себя плохо чувствую. У меня на месте сердца словно камень лежит. И мне трудно дышать, у меня постоянная одышка.
        - Я всё вижу и знаю, доченька. Я просто хочу сказать, что любовь, возникшая в серьёзных испытаниях, - сильное чувство, и оно надолго, может быть, на всю жизнь.
        Сейчас Эмми вспомнила слова матери.
        - Ну я пойду, - снова сказала она, подняв глаза на Ника.
        - Завтра встретимся там же? - спросил он и взял её ладони в свои руки.
        - Нет, думаю, нам не следует встречаться, - сказала она, отстраняясь.
        - Почему?
        - Ну-у, просто я не хочу этого.
        - Но почему? Я тебе неприятен?
        - Нет, ты хороший парень, Ник.
        - Тогда в чём дело?
        - Ты тут ни при чём.
        - Ты с кем-то дружишь?
        - Нет, Ник.
        - Ох, Эмми, как ты мучаешь меня! Скажи, почему ты не хочешь встречаться со мной. Я буду знать и никогда больше не подойду к тебе. Даю честное слово!
        - Честное?
        - Да.
        Она посмотрела на него и улыбнулась - совсем нерадостно.
        - Вот ты, оказывается, какой настойчивый. Ну, ты сам хотел узнать. Только не надо никому говорить о том, что я скажу.
        - Всё строго между нами.
        - Тогда слушай. Мне хорошо с тобой, Ник. Но я серьёзно больна. У меня неладно с сердцем, ноют суставы, по ночам от сильных болей я не могу уснуть. У меня отёки под глазами, и я знаю, отчего это. Скажу больше - мне становится всё хуже. Зачем тебе встречаться со мной, когда у вас в Нью-Россе, наверное, много здоровых красивых девушек. А я… У нас в Грюненсдорфе умерли несколько рыбачек - из-за постоянного переохлаждения. Теперь наступает моя пора. Поэтому твоё внимание ко мне ни к чему не приведёт. У нас ничего не состоится. Не успеет состояться.
        - Ты!.. Ты больна! - воскликнул Ник. Он снова схватил её ладони и покрыл их поцелуями. - Она больна! Да я… Да мы тебя вылечим. Ты знаешь, какие у нас замечательные врачи. Джон Уиллис, Мэри - они всё могут, поверь мне! А я… Я тебя не оставлю, ни за что, так и знай!

* * *
        Всё повторяется, всё идёт по спирали - как бы по кругу, только на другом уровне, не раз слышал Игорь в юности. В чём повторяется, в истории развития человечества или в жизни одного конкретно взятого индивидуума? Он не знал ответа на этот вопрос, да и не искал его. Оставалось только фактом, что он снова, в который уже раз, идёт, торопится поскорее добраться до определённого места на земле, стараясь догнать одних и опередить других.
        Устал ли он? Он не думал над этим, но чувствовал и видел, что, как и прежде, двигается легко и быстро. Толком он не ел уже три дня, так как почти все продукты из своего рюкзака отдал беглым из Грюненсдорфа. Иногда он срывал на ходу грибы, ягоды или орехи и, тщательно пережевав, проглатывал, но в основном организм его поддерживался собственными внутренними ресурсами.
        Сколько ещё он сможет сохранять такой высокий темп, он не знал и опять же не задумывался над этим, но был уверен, что выполнит свою «миссию» до конца. В голове звенело от длительного недосыпания. Иногда мозг погружался в какой-то лёгкий призрачный сон, отключая некоторые свои функции, и тогда Игорь двигался как бы на автопилоте или в состоянии глубочайшей медитации. На всём отрезке пути от притока Дуная лишь один раз он позволил себе заснуть часа на четыре и раза два - на час-полтора. Наклонившись над спокойным чистым зеркалом лесной лужи, он увидел в ней своё покрытое щетиной отражение с обострившимися чертами. Сопровождавший его Тарзан тоже изрядно усох и сделался плоским, как доска, брюхо у него подтянуло к хребту.
        Лук и колчан со стрелами висели у Игоря за спиной. Карабин с полным барабаном - наготове в руках, в подсумке ещё шесть патронов. У левого бедра - острый охотничий нож; он хорош и в рукопашной, и его можно использовать как метательное оружие - с двадцати шагов, из неудобного положения Игорь всаживал его в бегущего оленя; нож уходил в тело жертвы по самую рукоять. Наконец, у него есть небольшой походный топор - томагавк, как в шутку он его называл, - им он тоже неплохо владеет.
        Игорь хорошо различал оставленные грюненсдорфцами следы, он даже видел, где проходил Курт, где - Франц, а где - та самая Ева с ребёнком. Сначала они были двухсуточной давности, но по мере того как он настигал людей, ушедших вдоль берега реки, они становились всё более свежими. В той низине, которую он пересёк вчера, к ним присоединились вмятины от копыт Казбека. Кое-где виднелись отметины, оставленные мокасинами Ника.
        Сегодня утром появились следы коммандос - они спускались цепочкой из седловины между двумя холмами. На лесной поляне, где несколько дней назад произошёл первый огневой контакт, их было восемь человек. Сейчас их шестеро. Значит, раненный им в ногу коммандос уже не мог передвигаться достаточно быстро и остался где-то в лесу или подался назад к Гросхаузу. И снайпер, донимавший его на той же поляне и возле переправы через Драву, тоже ранен или убит.
        Какое сегодня число? Кажется, седьмое. По договорённости с О’Брайеном до восьмого августа ему и Сергею с Томасом надо прибыть на корабль. И в тот же день «Ирландия» должна пойти вниз по реке. Путь до Нью-Росса не близок, вернуться же надо до наступления осени, до середины сентября; позже нередко поднимаются сильные, порой ураганные, северные ветры, и нахождение в открытом море становится чрезвычайно опасным.
        Солнце закатилось за горы, возвышавшиеся на западе, спустя час зашёл узкий серпик луны, в полночь небо затянуло плотной низкой облачностью, и на землю опустилась непроглядная тьма. Передвигаться дальше по лесу стало невозможно, и Игорь остановился на ночёвку. Расположившись возле дерева, он положил под голову рюкзак, обнял Тарзана - слава богу, блох у того не было - и сразу уснул.
        …Что-то словно толкнуло его. Игорь открыл глаза. В вышине, над кронами деревьев, начинало светлеть, но здесь, в лесу, ночь была ещё полновластной хозяйкой. Он чувствовал, что хорошо отдохнул и снова готов к большим физическим нагрузкам. Откупорив кожаную фляжку с водой, не спеша, с перерывом, сделал несколько глотков - это был его завтрак. Тарзан уже поднялся и стоял рядом; он широко распахивал пасть, позёвывая, и прогибал спину, потягиваясь.
        Небесный свет, незаметно просачиваясь между ветвями, слабым размытым рисунком обозначил контуры ближних стволов, тёмные скопления зарослей кустарника, наиболее крупные неровности почвенного рельефа. Всё, пора двигаться дальше.
        Километра через три Игорь добрался до последней стоянки коммандос. Вот всё ещё дымящаяся зола, оставшаяся от костра, на котором они готовили еду, вот примятая трава, где они спали. Он не ошибся - их было шесть человек. А вот место, где лежали две их последние собаки.
        Игорь прибавил ходу, а затем и вовсе побежал - «Ирландия» была за следующим поворотом реки, и там уже могло происходить что угодно. Он видел по следам неприятеля, что отстаёт совсем ненамного. Вот ещё один километр остался позади, вот ещё несколько сот метров преодолено, вот уже слышен шум переката. Ветер тянет навстречу, и ноздри начали улавливать запах чужих собак. Тарзан уже некоторое время назад оскалил клыки - он раньше Игоря почуял вражеское присутствие. Ещё чуть-чуть, и вон за теми деревьями появится просвет, оттуда станет видна «Ирландия».
        До него донеслись негодующее ржание Казбека и какой-то жуткий короткий хруст; затем послышался удаляющийся топот копыт, раздался тревожный звон корабельного колокола… Тарзан зарычал и ринулся было вперёд, но Игорь дал команду держаться позади.
        Вот она, «Ирландия»! На баке у фальшборта стоит вахтенный - не Стив ли это? - видно было, как он всматривается в сторону берега. На корме находятся ещё двое, одного - Эгона из Грюненсдорфа - он узнал, вот на палубе промелькнула чья-то быстрая бегущая тень, кто-то там появился и исчез. А где коммандос? Игорь ширкнул взглядом по опушке леса, но никого не обнаружил. Он хотел забрать дальше в лес, чтобы обогнуть открытое пространство, как в этот момент раздался гулкий хлопок выстрела. В передней части корабля вздулась яркая вспышка, что-то взлетело вверх, послышался грохот взрыва, громкий треск, и бушприт с обрывками прикреплённого к нему такелажа рухнул в воду.
        Нырнув в чащу, Игорь запетлял между кустами и деревьями и, повернув, бросился в сторону реки. Лес снова начал расступаться, и он увидел справа от себя, метрах в тридцати, не дальше, вражеского гранатомётчика. Перезарядив оружие, тот пристраивал его на плече, готовясь произвести следующий выстрел. Противника следовало немедленно остановить. Игорь вскинул карабин и нажал на спусковой крючок. Уже почувствовав отдачу от выстрела, он понял, что не попадёт, промажет. Пуля действительно прошла мимо, лишь сбив с коммандос его головной убор. Но тот вздрогнул, отшатнулся и увёл ствол гранатомёта в сторону: снаряд взорвался рядом с кормой корабля.
        Игорь понимал, что выстрелом из карабина он обозначил своё местонахождение, но времени, чтобы сменить позицию, скрыться, уйти из глаз неприятеля, не оставалось - ещё не подготовленная к бою «Ирландия» стояла неподвижно посреди реки и представляла собой отличную мишень. Очередной снаряд мог разнести её на куски. Игорь дважды выстрелил в гранатомётчика, который уже начал скрываться за деревьями; одна из пуль попала тому в голову, развалив её почти пополам. Гранатомётчик выронил оружие и стал грузно оседать. Он ещё не успел упасть и ещё не отгремел последний выстрел из карабина, как с противоположного края опушки раздалось несколько автоматных очередей. Игорь почувствовал, как потянуло за рукав и обожгло руку, и почти одновременно сильнейший удар в живот отбросил его на какой-то куст.
        Всё остальное происходило при замутненном сознании: до него доносились выстрелы, грохот взрывов, рычание собак, виделись тени бегущих людей. В кого-то он стрелял, кто-то стрелял в него. Ещё он пытался уйти от погони, сзади продолжалась стрельба, одиночная и очередями, доносилась артиллерийская, как ему казалось, канонада.
        Когда в голове несколько прояснилось, он обнаружил, что стоит, опираясь обеими руками на карабин, перед глазами плывёт, ноги дрожат, его качает из стороны в сторону, а низ живота и бёдра до колен залиты кровью. Ещё он увидел перед собой Казбека, но почему-то конь был без узды и не осёдланный. Игорь подумал, что ему мерещится, и несколько раз сморгнул, но видение не исчезло.
        Из-за деревьев донеслись приближающиеся голоса, говорили на немецком, и по содержанию разговора он понял, что это коммандос. Он сумел поднять карабин и поднести ближе к глазам; барабан был пуст, и Игорь понял, что не успеет зарядить его. Тогда он крикнул серой вороной, однако получился не крик, а едва слышный клёкот. Всё же Казбек понял его и опустился на колени. Игорь взгромоздился ему на спину и повалился на холку.
        - Давай, Казбек, давай, милый, пойдём, - прошептал он и ладонью легонько хлопнул коня по шее.
        Казбек поднялся и, перешагнув через полусгнивший древесный ствол, двинулся в глубь лесной чащи. Сзади раздался удивлённый возглас, ударил винтовочный выстрел, прозвучала автоматная очередь, но Казбек перешёл на крупную рысь, и деревья скрыли их от преследования.
        Игорь не имел представления, сколько времени и куда они едут. В голове то прояснялось, то он снова впадал в забытьё. Когда приходил в сознание, то обнаруживал себя лежащим на коне, за гриву которого цеплялся, чувствовал, что на плечи давит карабин - как он перекинул его на спину, он не помнил, - и что от тряски готовы вывалиться кишки. Последним проблеском было, как сполз с коня и, поверженный общей слабостью и нестерпимой болью в животе, опустился на мягкий сухой мох. Затем сознание надолго покинуло его.

* * *
        В двенадцать часов ночи Ник заступил на вахту и занял своё место на баке недалеко от носового орудия. Разговор с девушкой взволновал его, и он вновь и вновь возвращался к нему. Её словам о плохом здоровье он не придал особого значения, потому что действительно был уверен в чудодейственных возможностях нью-росских врачей. Стоит только Эмми очутиться в городе, как Уиллис и Мэри быстренько избавят её от хворобы. Мысли вертелись вокруг того, что ей хорошо с ним и он ей нравится. Ему виделось выражение её лица, в её взгляде было столько нежности, что слова «не хочу, не могу встречаться» становились пустым звуком.
        Ему вспоминались интонации её голоса. Они звучали чуткими струнами и связывали обоих неразрывными узами. В отношении девушки к нему было что-то такое, что возвышало его, открывало в нём новые, неведомые раньше светлые, чистые качества и помыслы. Он словно пробудился духовно, осознал себя как личность и понял, что способен только на честные, благородные поступки.
        Небо закрыло тучами, ночь была темна, и по сторонам не было видно ни зги. Лишь одиноко светил фонарь у фок-мачты. Ник не столько смотрел, сколько слушал. То здесь то там раздавался плеск играющей в реке рыбы, монотонно шумела вода на перекате, иногда вскрикивала где-то ночная птица, время от времени всхрапывал на берегу Казбек, гулявший сам по себе.
        Уже наступило восьмое августа. Сегодня в течение дня должны прибыть Сергей с Томасом и Игорь Петрович. Они народ пунктуальный и обязательно вернутся к назначенному сроку. И «Ирландия» сразу же двинется в обратный путь. Больше ей здесь делать нечего, и, вероятно, у этих берегов ей уже никогда не бывать.
        Что дядя Игорь сумеет задержать коммандос у переправы через Драву и прибудет не позже сегодняшнего вечера, Ник не сомневался. Он не раз видел охотника в деле, и тот всегда действовал уверенно и безошибочно. Ник многому научился у него и не переставал восхищаться его умением выслеживать зверя.
        Ночь подходила к концу, забрезжил рассвет, тьма рассеивалась, с каждой минутой открывая всё новые горизонты. Ник загасил свечу в фонаре. В шесть часов его сменил на вахте Стив. Обменявшись с ним несколькими словами, Ник прошёл на корму и прислонился к вертлюжной пушке. Мысли его вновь вернулись к Эмми. Вспомнился весь переход с ней и её матерью от притока Дуная. Ах, каким наслаждением было для него поддерживать девушку, когда она спускалась с лошади! Какое это чудное создание, как сладко думать о ней, он готов носить её на руках…
        С берега донеслось негодующее ржание Казбека. Ник поднял глаза и увидел, как две огромные собаки бросились на коня с двух сторон, стараясь добраться до его шеи. Конь встал на дыбы, потом резко повернулся и ударом задних копыт отбросил одного из хищников. Послышался короткий, леденящий душу хруст. Вторая собака отскочила в сторону; в то же мгновение Казбек в карьер сорвался с места и скрылся за деревьями. Какой-то человек, оказавшийся на его пути, плашмя бросился на землю. Чуть дальше в стороне промелькнули ещё чьи-то незнакомые фигуры.
        На баке ударил колокол громкого боя. По боевому расписанию место Ника было у кормовой пушки, и он как раз находился возле неё. Не дожидаясь появления Генри, который был первым номером их расчёта, Ник расчехлил орудие и повернул его в сторону берега. Он всегда помнил правило брата Игоря предвидеть и упреждать действия противника. Вот в дуло пушки уже забит заряд пороха - уголком глаза Ник заметил на мостике капитана, - вот загнан пакет с картечью, наготове горящий фитиль. В трюме и других помещениях послышались встревоженные голоса грюненсдорфцев, Ник увидел бегущего вдоль правого борта помощника капитана. В это мгновение на берегу раздался резкий хлопок, и в передней части корабля вздулась огненная вспышка. Вскинулись вверх какие-то обломки, что-то затрещало, и длинная игла бушприта рухнула в воду, увлекая за собой обрывки такелажа.
        От опушки леса донёсся одиночный выстрел - похоже было на карабин, - затем ещё два, за ними пошла сплошная пулевая стрельба, за кормой вздыбился столб воды от разрыва снаряда.
        Ник увидел испуганных грюненсдорфцев, отбывавших вахту на юте.
        - В трюм, быстро! - крикнул он, и вахтенные исчезли, словно только и ждали, когда им прикажут.
        - Орудия, пли! - послышался голос капитана, и в тот же миг комендор поднёс фитиль к запалу. Пушка грохнула, извергнув клубы дыма, и по опушке леса стеганула картечь - по тому месту, где минуту назад виднелись какие-то люди.
        - Носовое орудие, пли! - прокричал капитан, но на баке была тишина. Молнией метался Ник возле своей вертлюжной пушки, вновь заряжая её; одновременно боковым отрывочным зрением он разглядел сидящего у фальшборта Генри - помощник капитана прижимал руку к груди, между пальцами у него сочилась кровь. А дальше за фок-мачтой виднелось ещё чьё-то неподвижное тело. Ник в очередной раз поднёс фитиль к запалу, и пушка снова выстрелила.
        Рр-рах, рр-рах, рр-рах - раздалось в ответ с правого берега, и по надстройкам корабля, словно железной палкой, застучали пули. И тут заговорило носовое орудие. Бах - и на берегу у самого края леса поднялся тёмный фонтан земли и дыма от разрыва снаряда. Бах - и снова фонтан.
        Подготавливая к выстрелу свою гладкоствольную пушку, Ник бросил взгляд в переднюю часть корабля и увидел на баке юнгу. Реди ловко обращался с механизмами орудия, заряжая и наводя его на цель. Бах - и на берегу вздыбился очередной фонтан. По скорострельности носовая пушка значительно превосходила кормовую. В течение плавания Ник не один раз видел, как Реди просил Стива научить его обращению с орудием, и теперь полученные навыки оказались как нельзя более кстати.
        На палубе появились Курт, Франц и Дитрих.
        - Что происходит, герр капитан!? - крикнул Франц.
        - Разве вы не видите - идёт бой! Наверно, это те самые коммандос.
        - Не можем ли мы чем-нибудь помочь?
        - Помочь? Видите Генри и Стива? Они ранены. Снесите их вниз, окажите им всю посильную помощь. Перевязочные материалы в моей каюте.
        Едва мужчины Грюненсдорфа, подхватив раненых, скрылись в трюме, как на шхуну обрушился ураган автоматных очередей. Несколько пуль просвистело над головой Ника, несколько - задели ствол пушки и, срикошетив, с визгом ушли вверх и в сторону. Очевидно, коммандос решили выбить артиллерийскую прислугу, а затем расправиться со всеми остальными, кто окажет сопротивление.
        Спасаясь от вражеского огня, Ник пригнулся и оказался под защитой фальшборта; не было сил поднять голову, пули, казалось, свистели у самого виска. Бах - раздался орудийный выстрел на баке. Это Реди продолжал вести бой с противником. Устыдившись собственной слабости, Ник пересилил страх, поднялся, забил в дуло заряд картечи и взял в руки фитиль. На опушке слева что-то шевельнулось, и по шхуне ударила ещё одна очередь. Над головой комендора опять засвистело, обожгло щёку и шею - стреляли прямо по нему.
        Впервые Ник почувствовал прилив злости. «Вы меня хотите завалить, а я - вас, - подумал он. - Посмотрим, у кого лучше получится». Он навёл пушку на то место, откуда стреляли, на кусты, видневшиеся над выступом прицела, и поднёс фитиль к запалу. Раздался выстрел, ствол подался назад и под воздействием мощной пружины вернулся в исходное положение. Кусты вокруг дерева, где засел вражеский автоматчик, выкосило прямым попаданием картечи, и за ними стала видна откинутая в сторону неподвижная рука.
        - У меня получилось лучше, - тихо, почти шёпотом, проговорил Ник, обращаясь к поверженному противнику. - Ты умер, а я нет.
        Бах - выстрелило носовое орудие, и вслед за этим послышались выстрелы за спиной, на левом берегу. У Ника радостно ёкнуло под ложечкой - он понял, что это заработали карабины. Оглянувшись, он увидел Сергея и Томаса, перебегавших от укрытия к укрытию. Вот они залегли и снова начали стрелять по правому берегу.
        В течение последующих пяти минут противник был окончательно подавлен, и О’Брайен дал отмашку прекратить огонь.
        Изнурённый комендор привалился к орудию. В голове гремели отголоски выстрелов и взрывов. Перед глазами мелькали остаточные тени закончившегося боя. На губах зародилась и исчезла видимость улыбки - шхуна устояла, его не убили, и это было самое главное.
        Почувствовав прикосновение чьей-то руки, Ник обернулся. Рядом стоял капитан корабля. Ник поспешно выпрямился. О’Брайен, беззвучно шевеля губами, показал на него и в сторону каюты, затем, наклоняясь к самому его уху, стал о чём-то спрашивать. Он, еле разбирая смысл задаваемых вопросов, сжато отвечал. Мало добившись толку, капитан оставил его, и из головы комендора тут же вылетели и вопросы, и ответы.
        Перешагивая через валявшиеся на палубе обрывки снастей и обломки дерева, Ник пробрался на бак и подошёл к Реди. Юнга сидел возле орудия, бессильно положив руки на колени. Лицо его было покрыто пороховой гарью, глаза воспалены, на робе под правой рукой расплывалось кровяное пятно.
        - Ты ранен, - сказал Ник. - Твою рану надо обработать и перевязать.
        Реди непонимающе посмотрел на него и, догадавшись по губам комендора, что тот ему что-то говорит, дотронулся до ушей, давая понять, что не слышит. От грохота пушечных выстрелов уши Ника тоже всё ещё были словно заложены ватой.
        Он показал юнге на красное пятно на его робе.
        - А, пустяки, - небрежно сказал Реди, - так, мазнуло слегка. А у тебя щека, шея и роба в крови, ты обратись к капитану, он тебя перевяжет.
        - Капитан пошёл проведать Стива и Генри. А я могу подождать, - Ник повернулся к левому берегу. Сергей и Томас верхом на конях съезжали к воде. Увидев, что на них обратили внимание, они приветственно вскинули карабины, потрясая ими.
        - Как дела на судне?! - крикнул Сергей.
        - Нормально! - ответил Ник. С каждым мгновением он слышал всё лучше. - Вроде все живы!
        Постепенно палуба заполнялась грюненсдорфцами. Взволнованные возгласы и ахи перемежались предложениями о помощи. Стива и Генри из трюма перенесли в капитанскую каюту, временно превращённую в лазарет. О’Брайен вместе с Евой и Христиной занялись их ранами. Эмми при виде окровавленного Ника ещё больше побледнела, Луиза схватилась за сердце. Юных комендоров тоже хотели отвести в лазарет, но они отказались и вместе с Францем и Дитрихом взялись за тали и начали спускать шлюпку на воду. Староста Грюненсдорфа хотел поехать вдвоём с Дитрихом, но Ник возразил, сказав, что Сергей и Томас их не знают и будет лучше, если отправятся Реди и он, Ник.
        Когда они пристали к левому берегу, Томас, окинув их взглядом, только присвистнул, а Сергей воскликнул:
        - Вот это называется нормально! Ник, да ты весь в крови! - Он, словно от боли, поджал губы. - Ого, Реди, тебя тоже зацепило! И оба вы - как копчёные окорока. А что с бушпритом? Похоже, порохового дыма у вас было с избытком. Я смотрю, на палубе полно народу. Значит, вы кого-то встретили и привели с собой.
        - Встретили и привели. Давайте, садитесь. На корабле всё узнаете.
        Расседлав коней, Сергей и Томас отпустили их пастись, сменили на вёслах раненых комендоров и направили шлюпку к «Ирландии».
        Прибыв на судно, Ник и Реди отправились в лазарет, а участники сухопутной экспедиции предстали перед встретившим их капитаном, который только что закончил осмотр повреждений. О’Брайен поздоровался с ними и провёл в носовую часть корабля.
        - Видите, как нас разворочало!
        - Чем это? - спросил Томас. - Из пушки?
        - Из гранатомёта. Это такая переносная труба, из которой можно стрелять с плеча. Ладно, всё это поправимо, - сказал О’Брайен, опускаясь на снарядный ящик. - Переволновался, устал, ноги не держат, - пояснил он. - Вы тоже садитесь на что-нибудь.
        Оба матроса устроились напротив него.
        - Ну, рассказывайте. Давай ты, Серж, - сказал капитан, но, завидев приближающуюся Еву, движением руки велел подождать. Ева подошла к нему, наклонилась и что-то зашептала на ухо.
        Выслушав её, капитан на мгновение застыл, затем кивнул головой и сказал, чтобы она возвращалась в лазарет, то есть в его каюту.
        - Давай, Серж, рассказывай, - повторил он.
        - Собственно, рассказывать особенно нечего. Высадившись с корабля, мы сразу поехали на юг и достигли притока, бассейн которого нам предстояло разведать. Ехали правым берегом. Туда двигались пятнадцать дней, обратно, уже левобережьем, - одиннадцать. В верховья реки продвинулись километров на четыреста и немного не дошли до её истока, она уж в ручей превратилась. Километров двести пятьдесят река вела в основном на восток, потом повернула к северо-востоку. Сразу скажу - людей мы не встретили. Попалось несколько разрушенных каменных построек - на них уж лес вырос, - вот и все находки. А на зверей выходили. Трижды попадались кабаны - одного мы подстрелили и четверо суток питались его мясом. Один раз видели оленей и волков.
        Выслушав Сергея, О’Брайен рассказал о событиях на правом берегу Дуная, о том, как проходило только что закончившееся сражение.
        - Значит, эта река называется Дунай, - сказал Томас, когда капитан замолчал.
        - Так нам сказали жители Грюненсдорфа.
        - А где мой отец? - спросил Сергей.
        О’Брайен вздохнул и проговорил надтреснутым голосом:
        - Не знаю, - он потёр пальцами лоб и ещё раз вздохнул. - Не знаю. Скажу только, что в самом начале боя прозвучало три одиночных выстрела. Ник считает, и я с ним согласен, что скорее всего стреляли из карабина. А раз так, то это мог быть только Игорь. Если, конечно, его…
        - Если его - что?
        - Если его оружием не завладел кто-нибудь другой. Но это маловероятно. Чтобы Игорь со своим боевым опытом позволил кому-то превзойти себя! В мыслях даже не могу допустить этого.
        - Но ведь коммандос было несколько человек, и у них более совершенное оружие, - сказал Томас. - Даже «Ирландия» со своими пушками едва устояла против них.
        - Это так, ребята. Если бы вы не подоспели вовремя, ещё неизвестно, чем бы закончилось дело. Подстрели они обоих пушкарей - и всё, бери корабль голыми руками. Ладно, поговорили - и хватит, - сказал капитан, поднимаясь. Матросы повскакали со своих мест, стараясь опередить командира. - Надо прочесать окрестности леса. Вы устали с дороги и голодны, но, кроме вас, это сделать некому. Ник и Реди хоть и хорохорятся, мол, у них не раны, а царапины, но пусть не геройствуют. Видели женщину, которая ко мне подходила, кстати, её Ева зовут? Так вот она сказала, что пуля проделала Нику «царапину» в миллиметре от сонной артерии. То есть ещё бы чуть-чуть - и одного матроса мы бы недосчитались. Пусть пока оба отлёживаются. Грюненсдорфцев направить в лес я не могу - боевой опыт у них нулевой. Остаётесь только вы. Заодно, может быть, узнаете что-нибудь об Игоре. Короче, давайте на правый берег!
        - Есть на правый берег, капитан! - отчеканил Сергей и кивнул Томасу, приглашая следовать за собой. Заглянув в камбуз, они захватили по пригоршне сухарей и сели в шлюпку.

* * *
        Тучи, копившиеся ещё с ночи, с наступлением дня отяжелели, набрякли от воды, и около девяти утра полил ровный сильный дождь. Мужчины Грюненсдорфа, вместе со своим старостой приводившие палубу в порядок, спустились вниз и разбрелись по помещениям. Один лишь Дитрих, назначенный вахтенным, стоял на баке, нахохлившись под брезентовым плащом.
        Взглянув ещё раз на правый берег, на шлюпку, серевшую там за полупрозрачным пологом дождя, О’Брайен прошёл в камбуз и спросил у хозяйничавших возле плиты Луизы и Курта, скоро ли будет готов завтрак.
        - Ещё немного, герр капитан, и можно начинать кормить людей! - ответил Курт, вздёрнув подбородок, расправив плечи и бросив руки по швам.
        - Вольно, вольно, мы не на военном корабле, хотя и имеем вооружение, - сказал О’Брайен и похлопал Курта, обращённого на некоторое время в кока, по плечу. - Не надо тянуться передо мной.
        Он наклонился над котлом, и аромат варева пряно ударил в нос.
        - Ах, как пахнет! Вы с Луизой, видать, мастера готовить. Вы случайно по профессии не повар? Кем вы до землетрясения работали? А-а, вы инженер.
        О’Брайен зачерпнул из котла ложкой, подул, проглотил её содержимое и на секунду замер, оценивая готовящееся блюдо.
        - Гм, вкусно, не хуже, чем у Игоря. Ну-ка ещё ложечку… М-да, язык можно проглотить. Знаете, по утрам экипаж «Ирландии» обычно обходится сухарями и соками, иногда, в холодную погоду, горячим чаем. Но сегодня надо подкрепиться плотнее; волнение боя, уборка палубы, дождливая погода - всё это желательно как-то компенсировать. Ну я и попросил вас…
        Он снова зачерпнул из котла.
        - Очень вкусно! Просто замечательно! Вот что - мы одержали победу над нечистой силой, которая и вас мучила, и до нас добраться хотела, потому всем, кто пожелает, за исключением детей, по чарке вина. Мужчинам что-нибудь покрепче: водки или рому. Женщинам же - на выбор какое-нибудь сухое виноградное. А можно что-то из сладких. На шхуне есть вина наподобие айсвайна, мускателя, кагора и просто медовуха. Я покажу, где они находятся.
        О’Брайен чувствовал, что говорит больше, чем положено человеку в ранге капитана корабля, но напряжение боя - полчаса под пулями на открытом мостике не прошли бесследно - только стало отпускать, и он испытывал непреодолимую потребность выговориться.
        - У нас в Нью-Россе хороший винодел, русский, Пётр Васильевич. Между прочим - отец Игоря. Какие только вина он не изготавливает! И из винограда, и из фиников, и из абрикосов, и настойки, и наливки. У него получилось даже шотландское виски - пить такое почли бы за честь члены королевской семьи. Без ложной скромности скажу: к изготовлению этого напитка капитан «Ирландии» имеет самое непосредственное отношение. Мне приходилось вращаться среди шотландских виноделов, и я кое-чему у них научился. Вот мы с Петром Васильевичем и взялись…
        О’Брайен в раздумье почесал подбородок.
        - Знаете что, герр Винтерман! Как только накормите людей, спускайтесь в винный погребок. Там есть бутылочка этого самого шотландского. Посидим часок за чаркой и поедим заодно, а? Позволим себе просто так провести время. Всё равно, видите, как льёт, носа высунуть нельзя. А Луиза в камбузе покомандует одна. Пойдёмте, я покажу вам вина, потом проведаю раненых, а потом вернусь в погреб.
        Закончив с раздачей завтрака, Курт Винтерман отправился в указанное помещение, где при свете зажжённой свечи его уже ждал капитан.
        - Сесть не на что, располагайтесь прямо на полу, - сказал О’Брайен. Он протянул руку, извлёк откуда-то из темноты керамический сосуд, по форме похожий на бутылку шампанского, откупорил его и втиснул между расставленными мисками.
        Они выпили, одобрили напиток и принялись за еду.
        - Вам не приходилось бывать в Англии или Ирландии? - спросил капитан. - У меня такое впечатление, что я вас где-то видел.
        - Нет, дальше Австрии, Германии, Швейцарии и Италии мне выезжать не доводилось.
        - А где вы проживали до землетрясения? Вы ведь немец?
        - Немец. Но мы с Луизой - она австрийка - жили в Вене.
        - Вы тогда были уже женаты?
        - Мы поженились незадолго до катастрофы.
        - И вы оба выжили!
        - Как видите.
        О’Брайен удивлённо покачал головой.
        - Вы с Луизой на редкость везучие люди.
        - Да, в определённом смысле нам повезло. Мы сами с ней об этом говорили.
        - А как вы попали в Вену?
        - Мы, то есть Винтерманы, всегда там жили. И наши родители, и прапрадеды. В Вене жила и семья моей сестры. Вы знаете, в тот день, когда разразилась катастрофа, мы с Луизой рано утром отвезли их в аэропорт к рейсу Лондон - Вена - Бангкок, они отправлялись в туристическую поездку в Тайланд. Так вот, распрощавшись с ними, мы поехали домой, а потом сразу на работу в свой научный институт. И вот там… Что с вами, герр капитан?
        Не донеся до рта вилку с закуской, О’Брайен медленно положил её на миску и остолбенело уставился на собеседника.
        - Что с вами? - повторил Курт Винтерман. - Вам плохо?
        - К какому рейсу, говорите, вы их отвезли?
        - К рейсу Лондон - Вена - Бангкок.
        - Бангкок?!
        - Да, Бангкок.
        - Одиннадцатого июня?
        - Одиннадцатого. Разве эту дату забудешь!
        - Вы ничего не путаете?
        - Как тут спутаешь! Отвезли и поехали домой. Да что с вами происходит, герр О’Брайен?
        - Что со мной происходит? Дело в том, что тем рейсом летел я сам! Из Лондона!
        Настала очередь остолбенеть Винтерману. Некоторое время он неподвижно смотрел в отражение свечи в глазах О’Брайена, потом, придя в себя, проговорил срывающимся голосом:
        - Вы сами ничего не перепутали, герр капитан?
        - Абсолютно ничего! Кроме меня этим же рейсом вместе с тремя сотнями других пассажиров летели ещё девять человек, находящихся сейчас в Нью-Россе и Семигорье. Из них семь женщин и двое мужчин.
        - Семь женщин! В это трудно поверить.
        - Тем не менее это так.
        - А н-нет ли среди этих семи Женни Миллер, моей сестры? - прошептал Винтерман. Его трясло, как в лихорадке, глаза светились неестественным болезненным огнём. О’Брайен чувствовал, что у него самого сердце готово выскочить из груди.
        - Женни Миллер погибла при авиакатастрофе, - тоже переходя на шёпот, произнёс он. - Теперь я понял, почему мне казалось, будто я где-то видел вас. Те же светлые вьющиеся волосы, тот же взгляд, тот же подбородок, движения головы - всё, всё одно к одному. Вы похожи на…
        - На кого?
        - На свою племянницу Марту.
        - Марта! Она жива?
        - Да.
        - О-о, бедная девочка!
        Курт Винтерман потерял равновесие и, чтобы не упасть, опёрся о какую-то стойку; уголки его рта опустились, по щекам побежали крупные слёзы, в груди заклокотало. Найдя в себе силы, он привстал на коленях и протянул руки к собеседнику.
        - О-о, герр капитан!
        Они обнялись. Плакали оба - молча, по-мужски.

* * *
        В полдень дождь прекратился, поднявшийся ветер разогнал тучи, вовсю засияло солнце, стало тепло, даже жарко, от палубы повалил пар - не прошло и получаса, как она стала сухой и горячей. Все грюненсдорфцы вышли наверх. Мужчины под руководством О’Брайена и Франца Розенштайна возобновили подготовительные работы для ремонта корабля.
        В два часа пополудни с берега вернулся Томас. С собой он привёз гранатомёт, искорёженный взрывом пушечного снаряда, три автомата, два пистолета и бинокль.
        - А где Серж? - спросил капитан.
        - Он продолжает поиски отца, но дождь замыл следы, и ничего такого, за что можно было бы ухватиться, мы пока не нашли. Ну а я прибыл, чтобы доложить о ходе поисков. Всё это, - он показал на оружие, сваленное на палубе, - мы подобрали возле опушки леса. Там же лежат четыре трупа коммандос. На опушке мы видели и собаку с раскроенным черепом. Это Казбек её так - подкова хорошо отпечаталась.
        Томас замолчал, что-то обдумывая и переминаясь с ноги на ногу, затем продолжил:
        - Самое интересное в том, что в лесу мы обнаружили ещё одну собаку, тоже мёртвую. У неё разорвано горло, и были другие раны, нанесённые, по всей видимости, клыками.
        - Вы думаете, что её загрыз Тарзан? - спросил О’Брайен.
        - Больше некому. Схватка между ними была ещё та! Пока они катали друг друга, такого кругом наворочали, даже дождь не смыл всего. Они дрались в зарослях папоротника и мелколесья. Там остались целые куртины примятого, сломанные кусты, клочья шерсти разного цвета: коричневого - от мёртвой собаки, и чёрного - от нашего Тарзана. Но самого его нигде нет! Мы уж звали его, звали - не откликается.
        - Может быть, его пристрелили коммандос и он лежит где-нибудь, лес-то большой, - высказал догадку О’Брайен. - Или попал под снаряды или картечь.
        - Но снаряды взрывались только на опушке леса. Там мы всё облазили, нет его нигде.
        - Так, как я понял, вы и Казбека не нашли?
        - Нет, не нашли. Мы и его звали - ни звука в ответ. Где он может быть? Поймать его коммандос не могли - он не подпустил бы их к себе. Конечно, и его могли пристрелить. Мы с Сергеем вот что ещё подумали: Тарзан-то все эти дни оставался с дядей Игорем! Возможно, охотник всё-таки находился где-то поблизости от места сражения.
        - Исключать этого нельзя. Но Игорь мог погибнуть у переправы через Драву. Как иначе коммандос, не сломив его сопротивления, пришли сюда? А Тарзан прибежал один.
        - Послушайте, капитан, вы сами говорили, что дядю Игоря с его боевым опытом…
        - Я говорил одно, ты - другое, но оба мы знаем, что пуля - дура. Ты же видел, каково нам приходилось утром. Еле отбились от них. А Игорь у переправы был один. У этих же кроме автоматов был гранатомёт. Между прочим, Игоря зацепило ещё на левом берегу Дравы, когда он прикрывал подступы к броду. Об этом мне сообщил Франц Розенштайн, староста Грюненсдорфа. Он видел кровь у него на лице. В общем, не знаю, что и думать, голова идёт кругом. По поводу же стрельбы из карабина… Из него могли стрелять и коммандос, чтобы дать знать о судьбе нашего товарища. Ну а у Сергея какие предположения?
        - Он твердит одно - что его отец жив.
        - Ладно, поиски надо продолжить. Пока здесь, в районе, прилегающем к месту боя. Если не найдёте Игоря до вечера, завтра возьмёте лошадей и отправитесь к тому броду через Драву. А сейчас давай в камбуз, тебе надо поесть.
        Перекусив, Томас сел в шлюпку. С собой он прихватил фляжку с фруктовым соком, сухари и большой кусок вяленого мяса - для Сергея. Вместе с ним на берег отправились Курт, Франц, Дитрих, Эгон и сам капитан «Ирландии». Надо было похоронить убитых и подобрать подходящее дерево для бушприта. Старшим на судне О’Брайен оставил легко раненного юнгу.
        Продолжение поисков Игоря в окрестном лесу ни к чему не привело. Не были также обнаружены ни Казбек, ни Тарзан. Все словно канули в воду. На другое утро Сергей и Томас переправили лошадей на правый берег Дуная и, захватив с собой продукты, фураж и оружие, по уже проложенной тропе двинулись по направлению к Драве.
        Они отсутствовали девять суток. За это время ремонт шхуны был полностью завершён. На третий день после их отъезда О’Брайен, убедившись, что уцелевшие коммандос покинули ближние леса, организовал новые поиски, причём район их был значительно расширен. Для этого он привлёк беженцев из Грюненсдорфа: шестнадцать мужчин и восемь женщин. В поисках участвовали также Ник и Реди. Ника О’Брайен просил если уж не оставаться в лазарете, то хотя бы не покидать корабль. Но тот заявил, что чувствует себя превосходно и ничегонеделание ему осточертело. Скрепя сердце, капитан уступил.
        Кажется, обшарили каждую кустарниковую гущу, каждый овраг - ничего, что указывало бы на присутствие Игоря или Казбека с Тарзаном, так и не было найдено.
        16 августа О’Брайен вернул поисковиков на шхуну.
        - Ну, мы сделали всё, что могли, - разведя руками, сказал он в присутствии Франца и Ника. - А лес огромен.
        Продовольственные запасы «Ирландии» не были рассчитаны на то количество людей, которые сейчас находились на её борту. Поэтому О’Брайен распорядился вести ежедневный лов рыбы.
        Грюненсдорфцы активно взялись за работу и выполняли её с большим усердием. Тем более что ловить рыбу со шхуны было гораздо легче. Никому не приходилось лезть в воду, как это делалось в Грюненсдорфе, - достаточно было только спустить невод в реку, размотав его со специальных воротов, а потом теми же воротами поднять на палубу. В его кошеле всякий раз оказывалось столько рыбы, и крупной, и мелкой, что её хватало досыта накормить и «пассажиров», и экипаж.
        К вечеру 17 августа возвратились Сергей и Томас. Кроме стреляных гильз на берегах Дравы, они ничего не нашли. Сергей был молчалив и печален.
        О том, как происходили поиски охотника, докладывал Томас.
        - Нам остаётся только гадать, что случилось с Игорем, - сказал, выслушав парня, О’Брайен. - Его могли застрелить и сбросить в реку. Разве стали бы коммандос хоронить его, как сделали мы с их убитыми камрадами?
        Он оглядел людей, толпившихся вокруг него. За исключением Стива, ещё лежавшего в лазарете, то есть в капитанской каюте, здесь был весь экипаж «Ирландии». Генри Стоун ещё не совсем поправился, но уже вставал на ноги и выходил на палубу. Рядом с членами экипажа держались Курт, Франц, Дитрих, Иоганн, Эгон и несколько других мужчин из Грюненсдорфа.
        - Завтра утром, 18 августа, мы снимаемся с якоря и отправляемся вниз по реке. Затем «Ирландия» возьмёт курс на Новую Европу. Герр Розенштайн, у меня к вам просьба: подберите среди своих людей человек пять покрепче и порасторопнее. Мы включим их в состав экипажа. Том, временно ты будешь исполнять обязанности моего помощника. Можешь приступать.
        - Слушаюсь! - Томас вытянулся и бросил руки по швам. - Есть выполнять обязанности помощника!
        Спустя минуту он уже отдавал распоряжения по подготовке шхуны к плаванию в Средиземном море.
        - Уделите мне немного времени, - обратился Сергей к капитану. - Мне надо с вами поговорить.
        О’Брайен отвёл его в сторону.
        - Н-ну, говори.
        - Я уверен, что мой отец жив.
        - На чём основана твоя уверенность?
        - Ни на чём. Я просто чувствую это.
        - Маловато для уверенности. Это всё, что ты хотел сказать?
        - Нет, не всё. Я прошу оставить меня на берегу Дуная для продолжения поисков.
        - То есть?..
        - «Ирландия» уйдёт, а я останусь.
        Капитан посмотрел на Сергея долгим пронизывающим взглядом.
        - Как это понимать, Серж?
        - Именно так, как я сказал.
        Отступив от него, капитан смерил глазами почти двухметровую фигуру матроса. От гиганта веяло силой и решительностью. «За последний год он вроде ещё вырос, - мелькнуло в голове у О’Брайена. - И при таком росте он лазит по вантам, словно обезьяна. Нелегко приходится его лошади - в нём же за сотню килограммов будет. Причём почти одни мышцы, ни капли лишнего жира». Он медлил, не зная, как ответить Сергею, но всё в нём протестовало против его намерения.
        - Ты хоть думаешь, о чём говоришь? - сказал он, после затянувшегося молчания.
        - Я всё обдумал.
        - Точно? Ты всё взвесил?
        - Да, всё.
        - Ну, допустим, мы оставим тебя. А что я скажу твоей матери?
        - Она меня поймёт.
        - Ой ли!
        - Поймёт, ручаюсь вам.
        - А Майя?
        - Она будет меня ждать.
        - А поймут ли они меня? Не скажут ли они, что я попросту бросил тебя и тем самым погубил?
        - Они поймут и вас. Я уверен, они будут признательны вам за предоставленную мне возможность продолжить поиски.
        - Ладно, положим, тебе повезёт, ты тут выживешь один, допустим даже, что ты найдёшь отца живым. У меня к тебе вопрос: как вы возвратитесь домой?
        - Мы возвратимся на «Ирландии». Вы отвезёте беженцев из Грюненсдорфа, потом снова придёте сюда и заберёте нас.
        Впервые за много дней на лице О’Брайена заиграла весёлая, озорная улыбка.
        - Не кажется ли тебе, Серж, что слишком уж ты лихо закрутил?
        - Нет, капитан, не кажется. Закручено в самый раз. Я думаю, мой отец стоит того, чтобы, повторив поездку, вернуться за ним.
        - Крепко же ты любишь его.
        - Я не знаю, можно ли моё отношение к нему измерить любовью. Я жду вашего решения, капитан.
        Продолжая улыбаться, О’Брайен потянулся, расправляя плечи, и сладко, со смаком, зевнул.
        - Извини, - сказал он. - Что-то я раньше времени начал расслабляться. Ничего не скажешь, планы у тебя!.. А знаешь, Серж, ты меня убедил. Я и сам всё больше верю, что Игорь жив. Нам бы ещё постоять здесь и порыскать по лесам, но… Продовольствия в обрез, среди пассажиров полно больных, Стив серьёзно ранен, что-то у него с головой, и он почти не видит - всех их надо к врачам. Кроме того, впереди сезон ураганов, сам понимаешь, что это означает для такой скорлупки, как «Ирландия».
        - Вы разрешаете мне остаться?
        - Да, Серж, разрешаю. Однако много ли тебе надо времени на поиски отца?
        - Как я могу сказать, когда найду его? Но если бы «Ирландия», как и в этот раз, пришла сюда к началу будущего июля, я думаю, это было бы самое то.
        Они ударили по рукам. О’Брайен объявил, что Сергей остаётся на берегу Дуная. Одних восхитило его решение, другие с сомнением покачали головой. Курт в нескольких словах рассказал молодому человеку, кем он является для него и его отца.
        - Сообщи Игорю об этом, - сказал он, обняв его на прощанье. - Скажи ему, что в тот дождливый день он спас свою родню.
        Ещё до наступления ночи шлюпка перевезла Сергея на берег, и он остался один со своим Орликом и грудой имущества и продовольствия, выделенных ему распоряжением О’Брайена.

* * *
        Пить, больше всего ему хотелось пить. Во рту пересохло, язык словно одеревенел. Всё нутро заполнила нестерпимая тягучая боль. Именно боль и жажда и заставили его прийти в себя. От слабости кружило голову, плыла и переворачивалась земля. Он попытался сменить положение тела, но в животе полыхнуло огнём, и он снова едва не потерял сознание.
        Плохи дела. Никогда не чувствовал он себя таким разбитым и беспомощным. Открыв глаза, он увидел, что лежит под густой развесистой елью; лапы её шатром опускались почти до самой земли. Как он оказался под ней? Ему захотелось вспомнить, однако в голове был сплошной сумбур, и напряжение мысли только довело до ещё большего изнеможения.
        Он знал, что при ранении в живот исход обычно бывает один.
        Вот, значит, где его последнее пристанище - в лесу, под елью. Наверно, это самый естественный конец для такого человека, как он, то есть для охотника. И никаких хлопот вокруг похорон. Тело расклюют птицы, растащат насекомые и зверьки. Кости лишь останутся. Ну и карабин, конечно. Вернее, металлические его части - приклад превратится в труху. Всё это засыплет хвоей. Ровным слоем. Лес только будет шуметь - многие сотни лет. Будут облака, небо, солнце и звёзды - это уж навечно.
        Он шевельнул головой и скосил глаза, намереваясь осмотреться, но мало что увидел кроме тёмных еловых иголок. И подумал, что всё равно лучше лежать здесь, чем в яме. Ему претила одна мысль о том, чтобы находиться в могиле, особенно рядом с другими покойниками.
        Однако эта боль сведёт с ума прежде, чем он умрёт. Его подташнивало, знобило, сильно колотилось сердце, и дрожали пальцы рук. Как избавиться от мучений? Может, застрелиться? Поискав возле себя кистью правой руки, дотронулся пальцами до карабина - нет, ничего не выйдет, не удастся направить в себя, нет сил. Да и барабан пустой, он хорошо это помнил, а зарядить его он не сможет. Он едва подавил в себе желание застонать.
        Воды, хотя бы глоток воды. Он вспомнил, что при ранении в живот пить нельзя, но какое сейчас это имело значение! Только бы облегчить страдания. Вода ускорит конец, а уже одно это - благо. Но воды не было - вытекла из фляжки через пулевое отверстие… Была ещё фляжка с настойкой зверобоя. Крепкой, вспыхивающей синим пламенем. Доктор Уиллис рекомендовал брать её с собой. «Вы отправляетесь в северные края, - говорил он, - и крепкое спиртное может вам понадобиться». Игорь не пренебрегал ничем, что могло пригодиться в походе, и, сойдя с «Ирландии», всегда держал эту фляжку при себе. Где она? На поясе её не было. Значит, в рюкзаке.
        Он пошарил левой рукой и наткнулся на грубую брезентовую ткань. Рюкзак лежал рядом. Наверно, он просто свалил его с плеч. А вот и фляжка. Он прощупал её под брезентом, под самой ремешковой петлей. Вот короткий конец ремешка, надо лишь выбрать его, распустить узел.
        Наконец округлая ёмкость в руке. Руки тряслись, пальцы почти не держали…
        Он сумел выдернуть пробку и поднести фляжку ко рту, не разлив её содержимое; губы сомкнулись на отверстии. Где-то он читал, как один человек, раненный в живот, всё ругался и пил водку, спасая себя от боли. А у него нет сил даже ругаться. Сколько дней он не ел? Два или три? Желудок пустой, и он скорее всего спалит его спиртным. Но это опять же теперь не имело значения. Он сделал глоток и чуть не закашлялся от огненной жидкости. Он не привык к крепким напиткам и вообще к спиртному. Только иногда вместе с мужчинами, для компании, позволял себе бокал сухого виноградного вина.
        Усилием воли, перебарывая обратные позывы, он сумел загнать в себя половину содержимого фляжки и ещё успел воткнуть пробку. Желудок загорелся огнём, но огонь этот начал заслонять собой боль, мучившую его, Игоря, и он наконец с облегчением вздохнул. Минута ощущения того, что происходит в животе, затем хвоя над головой поплыла куда-то в сторону, и он не заметил, как отключился от всего на свете.
        Когда он снова открыл глаза, было темно. Игорь осознал, что лес окутала ночь, но начало ли это её или уже близится рассвет, невозможно было определить. Не было видно ничего, даже веток ели, хотя они находились на расстоянии вытянутой руки.
        Сколько он находился в забытьи? Биологические часы говорили, что, должно быть, немало. Он вспомнил про свою рану и почувствовал - боль в животе притупилась, она уже не поглощала весь его организм, и с ней можно было как-то ужиться. В голове шевельнулось, что он ещё не умер, но дальше этого мыслительный процесс не пошёл. Он просто лежал, бессильно простерев руки вдоль туловища.
        Рассвет он проспал. Разбудил его крохотный солнечный лучик, неведомо как проникший сквозь хвою и попавший ему на лицо. Боль сразу напомнила о себе, но, как и ночью, она уже не гробила его, а только никак не хотела отступать. Впервые после ранения в нём зародилась надежда, что, может быть, ему и на этот раз удастся выкарабкаться. Что-то в животе всё-таки стабилизировалось, и он боялся случайным движением корпуса нарушить это хрупкое равновесие.
        Потом он увязал своё теперешнее состояние с выпитой настойкой, вспомнил о заживляющих свойствах зверобоя, нащупал лежавшую рядом фляжку и несколькими глотками осушил её до дна. Спирт мягко оглушил его, и он снова незаметно уснул.
        Разбудил его всё тот же солнечный луч.
        «Значит, на этот раз я проспал целые сутки», - подумал Игорь. Внимание его переключилось на рану. Она почти не болела. Исчезла сухость во рту. Неужели началось выздоровление? Почему это происходит: благодаря настойке или вопреки ей? Может, секрет просто в крепости организма?
        От долгого пребывания в одном положении истомилась вся спина, и, не вытерпев мучений, он осторожно, сантиметр за сантиметром, перевернулся на бок. Рана никак не отреагировала на его движения. И впрямь он пошёл на поправку. А ведь курносая уже уселась было у изголовья, отсчитывая ему, Игорю, последние часы. Ошиблась, старая. Ну и хорошо. Страшно помирать, когда в жизни ещё так мало сделано.
        Он стал вспоминать, какие добрые дела можно отнести на его счёт. Мысли перекинулись в Тихомиров. Однажды подростком он снял с дерева грача, который беспомощно висел в вышине, напоровшись крылом на острый сухой сук. Грача этого он несколько дней выхаживал, обрабатывая уже начавшую пахнуть рану на крыле раствором марганцовки и настоем зверобоя. А потом выпустил его. Грач улетел, и что с ним стало, Игорь так никогда и не узнал. Ещё он освободил какую-то пичужку, запутавшуюся лапками в мотке лески. Что ещё полезного он сделал?.. Сколько, однако, Игорь ни напрягал память, ничего больше не вспомнил. Небогато с добрыми-то делами. Можно сказать, нет ничего.
        Спустя примерно час после полудня он почувствовал присутствие какого-то зверя. Игорь прислушался. Зверь медленно перемещался, приближаясь. Но странной поступью: неуверенной, прерывистой, то идёт, то припадает к земле. Кто это может быть, волк или собака? Деревья скрадывали направление ветра, но всё же он знал, что тянуло в сторону того, кто приближался. Значит, это существо давно учуяло его по запаху.
        Лёжа на боку, Игорь подтянул к себе карабин и, неловко работая пальцами, зарядил его двумя патронами. Двух вполне достаточно. Он поморщился - наверняка отдача при выстреле перетряхнёт всё нутро.
        Зверь уже рядом, вон за той куртиной травы, суметь бы прицелиться. Их разделяет только один прыжок. Чёртово ружьё, никак его не сдвинешь с места. Игорь не сводил глаз с поднимавшейся перед ним зелёной поросли, стараясь уловить стволом момент появления зверя. Вот стебли трав стали раздвигаться, и он почувствовал под указательным пальцем тугое сопротивление спуска. Стебли наконец раздвинулись, и… между ними появилась чёрная морда, такая знакомая и родная.
        Это был Тарзан. Но какой у него больной истощённый вид. Они встретились взглядами; пёс тихо и жалобно заскулил.
        - Здрав… ствуй, Тарзан! - тонко и плачуще выдавил из себя Игорь. Это были первые его слова за несколько суток. - Что с тобой, миленький?
        Не ступая на правую заднюю ногу, пёс кое-как доковылял до него, лёг и уткнулся носом в раскрытую ладонь. На левой стороне собачьей морды виднелся запекшийся сгусток крови.
        - Э-э, да никак ты у нас ранен.
        Погладив пса по голове, Игорь оглядел его и понял, что в Тарзана стреляли. Пуля попала под левым глазом и вышла за ухом, немного ниже его.
        - Как же ты выжил, ненаглядный ты мой, а? Дай-ка посмотрю, что у тебя с ногой? Да она, голубчик, у тебя перекушена! Странно, что ты кому-то поддался, Тарзан. Стареешь, что ли? Вроде ещё рано. Ах, горемыки мы с тобой, горемыки! Меня тоже вот подранило, видишь, лежу, как бревно.
        Игорь ещё погладил пса, хотел обнять его, но не смог.
        - Вот видишь, дружочек, ни на что я не годный.
        Так они лежали рядом весь остаток дня и всю ночь.
        Под утро пошёл дождь, и возле ели образовалась довольно большая лужа. Пёс поднялся, полакал из неё и вернулся к хозяину. От дождя шерсть его стала мокрой, но он не отряхнулся - даже на это у него не было сил. Игорю нестерпимо хотелось пить, и он губами стал собирать влагу, задержавшуюся на шкуре собаки.
        Дождь продолжался несколько часов, лужа увеличилась в размерах - вот она, рядом, чуть ли не рукой достать; Игорь надеялся, что высохнет она не скоро.
        Прошли ещё сутки. Жажда мучила всё сильнее. Он поглядывал на лужу и думал только о том, как до неё добраться. Игорь высвободил ремешок, свисавший с горловины рюкзака, и привязал конец его к открытому горлышку фляжки. Зажав свободный конец, сделал бросок. Но фляжка не долетела до воды - слишком слабым вышел замах, да и ремешок был явно коротковат.
        Кажется, диаметр лужи сократился и глубина её уменьшилась. Игорь хотел облизать губы, но заново одеревеневший язык словно присох к нёбу. Тарзан же пил, сколько хотел. Пёс чувствовал себя гораздо лучше. Несколько раз он покидал своего хозяина, отсутствуя не меньше чем по часу. Сейчас он дремал рядом, положив голову на передние лапы. Игорь помял ему правое здоровое ухо и перевёл руку на шею… И тут его осенило.
        Охотник привязал фляжку к шее собаки так, чтобы она свисала чуть ниже морды, и стал ждать. Немного погодя Тарзан встал, потянулся, разминая мышцы, затем направился к луже. Игорь наблюдал, улавливая каждое движение четвероногого. Вот пёс опустил голову к воде и принялся лакать. Фляжка оказалась возле самого его носа, но не тонула, оставалась на плаву. Напившись, Тарзан поднял голову и посмотрел куда-то в сторону.
        «Собирается уйти», - подумал Игорь и позвал его к себе. Помедлив, Тарзан нехотя приблизился. Отвязав фляжку, охотник прильнул к горлышку. Воды было немного, всего пять неполных глотков. Но её хватило, чтобы почувствовать себя способным на определённые действия.
        Он вдохнул поглубже, напрягся и, упираясь руками и ногами, сдвинулся в сторону лужи. Преодолев с полметра, передохнул минуту и сдвинулся ещё немного, затем ещё… Ощутив затылком прикосновение воды, повернулся на бок. Наполнил фляжку, сделал несколько глотков и замер, отслеживая, как влага бальзамом разливается по телу, оживляя его…
        Он пролежал возле лужи до вечера и лишь с наступлением темноты вернулся под ель. Фляжка была по пробку наполнена водой. Обняв Тарзана, он крепко, на всю ночь, уснул, уже уверенный, что справится со смертью и на этот раз.
        Утром первая мысль была об «Ирландии». Уцелела ли она, или её сожгли или взорвали коммандос? Если уцелела, то ждёт ли ещё или ушла в Новую Европу? Где сейчас Казбек, жив ли он? Вспомнилось, как конь выносил его, совершенно беспомощного, через лес, спасая от приближающихся коммандос. Игорь приложил ладонь к месту ранения на животе. Сколько дней прошло после того, как он так глупо подставился под пулю? Пять или шесть? «Возможно, прошла целая неделя, - подумал Игорь. - Будем считать, что сегодня 15 августа». И попал в точку.
        Все эти размышления протекали на фоне острого, всё возрастающего чувства голода. Не умрёт ли он из-за отсутствия еды? Нет, не должен. Лес прокормит, надо только не лежать на одном месте, а двигаться.
        Он выполз из-под ели и пробрался к куртине травы, из-за которой впервые появился Тарзан. Миновав её, он почувствовал запах мёда и увидел дальше розоватую полянку иван-чая с его заострёнными кверху султанами. Ещё немного усилий, и он рядом с этими высокими, полутораметровыми растениями.
        Сорвав несколько молодых сочных листьев, он отправил их в рот и начал энергично жевать. Потом достал нож и выкопал корневище - не всё, он обрезал его на глубине сантиметров десяти, - очистил от земли и тоже отправил в рот.
        Корневище было сладким. Игорь знал, что после просушки из корней иван-чая можно молоть муку и печь хлеб. В каких-то странах так делали… давно.
        Подкрепившись, он пополз дальше и через несколько метров добрался до одинокого куста шиповника. Плоды его ещё не созрели и только-только начали обретать присущий им в пору спелости оранжевый цвет. Лёжа на спине, Игорь срывал самые нижние из них, до которых дотягивался, оболочку плодов съедал, а твёрдые семена выплёвывал.
        Управившись с шиповником, он повернул к частому лесу на краю поляны. Вскоре стала попадаться черника. С каждым преодолённым метром её было всё больше, и наконец он оказался посреди настоящего черничного изобилия. Ягоды можно было отправлять в рот хоть пригоршнями, однако Игорь ел по одной, по две, не спеша, боясь повредить себе после длительного голодания.
        Охотник провёл здесь два дня, возвращаясь под ель только для сна. Черника и кормила, и давала влагу. Он начал вставать, опираясь на палку, и понемногу ходить; слабость и головокружение норовили свалить его наземь, и Игорь не раз опускался на колени, дабы избежать быстрого падения наземь.
        На поляне он обнаружил знакомые следы подкованных копыт. Одни из них были более старыми по времени, другие оставлены несколькими сутками позже. Значит, Казбек приходил к нему, пока он лежал в забытьи. Игорь несколько раз позвал его, подражая крику серой вороны, но голос был негромок и не мог уйти далеко за пределы поляны.
        18 августа он уже довольно уверенно прошёл метров триста и добрался до зарослей орешника. Орехи вполне созрели, он разгрызал скорлупки и ел их содержимое, пока не насытился. На обратном пути к ели ему попалась семейка белых грибов, крупных, с кулак, он срезал их шесть штук. Вечером, начерпав воды всё из той же лужи, сварил себе суп.
        Все последние дни Тарзан тоже не сидел на месте. Он надолго, бывало с утра до ночи, покидал хозяина, очевидно, где-то охотясь. «Как он ухитряется угнаться за кем-то на трёх ногах»? - думал Игорь. И лишь увидев однажды на бородатой морде пса крошки суглинистого грунта, понял, что тот добывает из нор мышей и других грызунов.
        19 августа, проснувшись, Игорь почувствовал в себе столько сил, что решил покинуть своё временное пристанище. Доев вчерашний суп, собрал имущество, в последний раз оглядел поляну, ель и, позвав Тарзана, тронулся в путь, взяв направление на восток, к Дунаю. Однако они не прошли и километра, как набежала туча, засверкали молнии, загремел гром, хлынул ливень, и охотник с собакой укрылись под густой шаровидной кленовой кроной. С полчаса лило как из ведра, потом тучу унесло и снова засияло солнце. Выйдя из-под укрытия, они продолжили движение.
        Воздух был напоён озоном и влажными лесными запахами. Мокрая трава блестела и переливалась разноцветными огоньками. Слегка парило. Здесь и там виднелись лужи. Дышалось легко, с удовольствием, всей грудью. Хорошо, чёрт побери, быть здоровым!
        Он шёл неторопливо, выбирая проходы посвободнее и огибая малейшие препятствия. Влажная почва легко продавливалась под ногами, и выследить его сейчас смог бы даже самый непосвящённый человек; мысли об этом заставляли быть предельно внимательным и осторожным.
        Игорь подумал о коммандос, осмотрелся по сторонам, бросил взгляд вперёд и на мгновение замер - перед ним, в нескольких шагах, виднелись следы подкованных копыт, совсем свежие, оставленные после дождя. Очевидно, конь был здесь всего несколько минут назад. Тарзан ткнулся носом в округлое углубление с контуром подковы, поднял голову и, завиляв хвостом, посмотрел на хозяина. Игорь пустил его по следу и сам, насколько позволяла рана, потащился за ним. Прошло немного времени, и в низине, в которую начал спускаться лес, в двух-трёх минутах хорошего хода раздался собачий лай, а за ним конское ржание. Лай и ржание становились всё ближе. Ему всё ещё не верилось - неужели… Но вот послышался топот копыт, и в разъёме можжевельника показались спешившие навстречу Казбек с Тарзаном. Когда конь подошёл к Игорю, он обнял его за голову и долго гладил, приговаривая:
        - Где ж ты был все эти дни, дурашка, я так беспокоился о тебе, не знал, что и думать. Ну теперь мы все в сборе, теперь нам ничего не страшно.
        Он не стал садиться на коня, опасаясь разбередить рану, и решил всё так же двигаться пешком. Преодолев ещё километр или полтора, Игорь вынужден был устроить привал.
        К перекату приблизились только к вечеру 20 августа. На последнем отрезке пути начали попадаться следы пребывания человека: примятая трава, обломанные ветки, ореховые скорлупки, обрезки грибных ножек… Невольно ускоряя шаг, наш страстотерпец вглядывался в просветы между деревьями, чтобы поскорее увидеть шхуну.
        Вот уже и опушка леса. Обежав глазами пустую ленту реки, Игорь понял, что опоздал.

* * *
        Трое суток оставался он на берегу возле недавней стоянки «Ирландии», снедаемый душевной опустошённостью и осознанием никчёмности дальнейшего бытия. Доел орехи, что были у него в рюкзаке, собирал разные ягоды, варил суп из сыроежек и лисичек, которые находил в лесу поблизости от опушки.
        Заглянув в кружку с водой, увидел на дне своё почерневшее, заросшее бородой отражение. «Хорош, ничего не скажешь, - подумал он, сам не узнавая себя. - Наверно, страшнее чёрта. Глянули бы на меня Веда с Мартой, в обморок бы свалились». Вскипятив воду и поправив на ремне охотничий нож, он намылил себе подбородок и щёки и, где на ощупь, где глядя в ту же кружку, побрился, добившись, чтобы кожа везде стала гладкой.
        По отметинам, оставшимся на деревьях, по кустарнику, срезанному осколками, по отстрелянным гильзам восстановил примерную картину боя. Обнаружил могилу и понял, что в ней похоронены коммандос, так как не было на холмике ни колышка, ни какого-либо другого знака. Под сучьями, обломанными взрывом снаряда, нашёл бинокль, один окуляр которого был разбит, поднёс к глазам, посмотрел в него на противоположный, сразу приблизившийся берег и положил в рюкзак.
        На четвёртые сутки ошкурил липовый ствол, отслоил от коры мочалу, свил из неё верёвку и смастерил уздечку. Взнуздал Казбека и поехал берегом вниз по течению реки. Зачем - он и сам не знал. Возможно, для того, чтобы взглянуть на море, которое отделяло его от Нью-Росса.
        Полмесяца понадобилось ему, чтобы добраться до устья Дуная. Первую половину пути шёл больше пешком, часто останавливаясь, чтобы успокоить рану в животе, вторую - в основном ехал на лошади. Много времени уходило на поиски еды. «Я как воробей, который с утра до вечера ищет, чего бы склюнуть, - думал о себе Игорь. - Что воробей говорит, когда чирикает? Зимой - чуть жив, чуть жив, а летом - семь жён прокормлю, семь жён…»
        Достигнув берега моря, он посидел у воды, провожая глазами волны, катившиеся за горизонт, затем встал, подозвал Казбека и тем же путём поехал обратно.
        От растительной пищи совсем подвело живот; несколько раз приходилось подтягивать поясной ремень и прожигать новые дырки в нём. Надобно было обзавестись рыболовной снастью, лучше всего - неводом.
        Игорь свернул на какую-то, видимо, от молнии выгоревшую делянку, сплошь заросшую коноплёй и крапивой, и прикинул, из чего вязать снасть. Конопляное волокно, конечно, выделать проще, но крапивное намного прочнее. «А куда мне спешить?» - подумал Игорь и занялся крапивой.
        Через несколько дней невод, причём довольно объёмный, был готов. Игорь спустился к реке и несколькими забросами поймал столько рыбы, что её хватило на обед и ему, и Тарзану.
        23 сентября охотник вернулся к перекату и разбил там бивуак. Вечерами, сидя у костра, он подолгу размышлял о том, в какое положение его поставила судьба. Он не думал, что пропадёт. Прежде ему не раз месяцами доводилось находиться в полном одиночестве. Сейчас же с ним Тарзан и Казбек. И он неплохо обеспечен оружием. В его распоряжении карабин и шесть патронов к нему, лук с четырьмя стрелами - количество их можно пополнить - и нож с отличным прочным лезвием. Кроме того, у него сохранились походный топор и небольшая, наподобие сапёрной, лопатка.
        Мысли его часто витали вокруг Нью-Росса. Даже если построить достаточно надёжный плот и оснастить его парусами, то и тогда вряд ли удастся добраться до Новой Европы. Более чем вероятно, что плот пройдёт мимо острова и рано или поздно он, Игорь, погибнет в бескрайних океанских просторах. Да и как разместить на плоту Казбека и где найти для него столько корма? Не бросить же коня! А вот сушей вполне можно до обетованной земли дойти. Ну, допустим, не до неё, а только до Лазурного берега, но там-то до острова рукой подать!
        Ему вспоминалась карта, начертанная О’Брайеном. Сколько времени надо, чтобы пересечь Балканы, обогнуть Чёрное море и спуститься к Лазурному? Ну, год, ну, два. Значит, через два года, это самое большее, он сможет увидеть свои семьи!
        Чтобы добраться от Тихомирова до Бристольского залива у них с отцом ушло полгода, может, чуть с лишком. А ведь тогда тоже было не близко, и брели они, сами не зная куда. Сейчас же перед ним стоит конкретная задача: прибыть к проливу, отделяющему остров от материка. Только поход надо отложить до весны, отправляться в дорогу сейчас, когда зима на носу, было бы верхом безумия.
        Обдумав всё, Игорь пришёл в обычное своё душевное состояние, без каких-либо минорных нюансов. Теперь в его жизни снова появился смысл, и за неё стоило побороться.
        С середины сентября стало заметно прохладнее, особенно по ночам. 24 числа, когда Игорь был уже у переката, посыпалась мелкая морось, не прекращавшаяся трое суток. Ночь на двадцать пятое Игорь провёл под деревом у небольшого костра. За день кожаная куртка отсырела, он сильно мёрз и не столько спал, сколько находился в довольно неприятном зыбком оцепенении.
        Весь следующий день охотник посвятил строительству шалаша. Когда шалаш был готов, он немедленно перебрался в него и остался им весьма доволен. Для одного человека и собаки в нём было достаточно просторно, сквозь крышу, застланную ветвями и листьями, не протекала дождевая вода, в сырую погоду у выхода горел огонь, поэтому воздух внутри был суше и теплее, чем снаружи. Через специальное отверстие в покатом коньке крыши дым бесследно уходил вверх. В шалаше Игорь спал чутким, но спокойным сном.
        Как-то, уже в начале октября, ему пришло в голову, что прежде в подобных шалашах жили грюненсдорфцы. И что до оставленного ими посёлка всего восемь-девять дней проторенного пути.
        С этого момента, чем бы он ни занимался - ловил ли рыбу, собирал хворост или ходил по грибы, - мысли его неизменно возвращались к Грюненсдорфу. Как там коммандос? Остался ли кто-нибудь из них в живых? И если да, то чем они сейчас занимаются? Даже если все коммандос погибли, там должны находиться их жёны (или вдовы?) и дети.
        7 октября, подстёгиваемый стремлением разведать всё до конца, он сел на коня и поехал по направлению к Драве.
        12 октября добрался до брода, по которому переходили сначала они с Ником, потом беженцы из Грюненсдорфа. После осенних дождей, однако, река вздулась, и переправляться сейчас в этом месте было то же, что подписать себе смертный приговор.
        Но, наверно, где-то есть и другие броды, может быть, менее опасные, чем тот, у которого он сейчас находился. Ведь как-то сумели же его обойти коммандос, пока он ждал их на этом месте.
        Игорь повернул на запад, к горам. Через несколько часов пути он приблизился к достаточно тихому широкому месту, где вода была не глубже, чем по колено, и спокойно переехал на левый берег.
        Ещё через два дня он достиг Грюненсдорфа. Коня и собаку оставил в лесу, а сам залёг в укрытии, которое когда-то занимал с Куртом. Он извлёк из рюкзака бинокль, поднёс его к глазам и стал наблюдать.
        Посёлок хорошо просматривался - были видны и шалаши невольников, и жилой комплекс коммандос. Комплекс стоял целёхонек, а вот на месте большинства шалашей виднелись одни лишь пепелища. Сохранилось только пять из них, и, кажется, они не пустовали. Но кто поселился в них? Ведь всех их обитателей приняла «Ирландия», и к настоящему времени они должны быть уже в Нью-Россе.
        Перед входом одного из шалашей горел костёр; на огне стоял глиняный котёл, возле которого хлопотал какой-то мальчик лет семи. Дело шло к вечеру, и, видимо, юный повар готовил ужин. Для кого - Игорь выяснил в самом скором времени.
        Незадолго до наступления сумерек от реки потянулись рыбачки. Шесть молодых женщин, нагруженные неглубокими корзинами с уловом, приблизились к забору, опоясывавшему жилой комплекс. Пять из них опустили корзины на землю и стали ждать, а одна сразу прошла через калитку и, подойдя к домику, возвышавшемуся в центре построек, вошла в дверь. Прошло некоторое время, прежде чем на пороге одного из домов появился молодой мужчина среднего роста. Прихрамывая на левую ногу, он подошёл к калитке.
        Вглядевшись, Игорь узнал его. Это был тот самый коммандос, которого он ранил в день бегства обитателей шалашей в лесу, возле той пологой поляны, где произошло первое боестолкновение с преследователями. Жив, значит, остался, курилка! Да и почему бы ему не выжить, ведь он совсем легко его зацепил, чтобы тот только выбыл из погони.
        А хромой - Игорь так и окрестил его - подошёл к калитке и стал принимать добычу. Перебрав её, самую крупную рыбу переложил в большую корзину, которую принёс собой, а мелочь оставил рыбачкам.
        У двух женщин улов, вероятно, оказался меньше положенной нормы, и хромой забрал у них всё без остатка. Затем он им что-то сказал, обе они обнажили спины и склонились к забору, опершись на него руками. Хромой вынул из-за пояса хлыст и, лениво взмахивая, неторопливо, с оттяжкой нанёс каждой по десять ударов.
        В бинокль было заметно, как при ударе вздрагивает женская спина и как на ней проступает очередная розовая полоса. «Руку бы тебе отстрелить, поганцу», - стиснув зубы, подумал Игорь.
        Получив наказание, женщины облачились в свои незатейливые одежды, подняли опустевшие корзины и присоединились к другим рыбачкам, стоявшим поблизости и от начала до конца понуро наблюдавшим за ходом экзекуции. Похоже, присутствие их в таких случаях было обязательным и являлось дополнительной мерой «воспитания».
        Игорь видел, что они не перемолвились ни словом и так и шли молча до самых шалашей. Навстречу им выпорхнули несколько ребятишек в возрасте от двух до семи лет, и тут впервые на лицах женщин появилось подобие улыбок. Начались объятия, похлопывания ладошкой то по мягкому месту, то по щеке, двух самых маленьких взяли на руки и расцеловали. Игорю чудились радостные восклицания, шутки и смех, но он понимал, что не мог их слышать, что это своего рода галлюцинация, возникшая из-за оптических свойств бинокля.
        Дальше он увидел, как все собрались вокруг костра и женщины стали чистить рыбу, которую затем запустили в стоявший на огне котёл. Видимо, мальчик до этого готовил в нём какую-то приправу или коренья, а может, лишь вскипятил воду.
        «Они живут одной артелью, - подумал Игорь, не отнимая от глаз бинокля. - Ну конечно, артелью выжить легче, и они выбрали наилучший вариант. Однако кто они такие? Ведь Франц говорил, что шалаши опустели, Грюненсдорф покинули все до одного человека. Неужели коммандос встретили ещё какую-то группу людей и их тоже поработили? Но почему в шалашах только женщины и дети? Может, мужчины заняты на каких-то лесных работах и подойдут позже, выполнив свою норму? Наверно, так и есть».
        Когда стало смеркаться, Игорь оставил укрытие и вернулся в лес. В глухом ельнике развёл костёр и приготовил ужин из полугодовалого кабанчика, которого ещё днём сразил стрелой. Кожу с него он заблаговременно снял, собираясь пустить её на изготовление седла и уздечки. Досыта наевшись и накормив собаку, лёг на постель из еловых веток и проспал почти до рассвета.
        Утром, ещё в сумерках, он вновь был в своём укрытии, наблюдая, как просыпаются Грюненсдорф и Гросхауз.
        В жилищах коммандос ещё не было никакого движения, а в шалашах уже поднялись. Несколько минут утренней суеты, и пять женщин двинулись к реке проверять сети. Уже у самого берега их догнала шестая, та, которая отделилась от них у калитки Гросхауза. Они о чём-то перемолвились между собой, затем сняли верхнюю одежду и полезли в воду.
        «Где же всё-таки их мужчины»? - подумал Игорь и перевёл бинокль на место расположения шалашей. Нет, и среди этих убогих жилищ тоже никого не было видно. Только после восхода солнца появился всё тот же мальчик и занялся сбором хвороста и разведением костра.
        Постепенно просыпался и Гросхауз. Вот в дверях одного из домов показалась какая-то женщина с глиняным кувшином в руке, прошла к ручью, протекавшему в нескольких метрах от калитки, наполнила кувшин водой и, водрузив его на плечо, вернулась обратно в дом. Потом из другого дома вышла другая женщина и тоже сходила за водой.
        Несколько позже на улице показались трое мужчин. В одном из них Игорь узнал всё того же хромого. Другой тоже показался ему знакомым… Ну как же, это у него он одним выстрелом выбил автомат из рук, когда тот хотел разведать брод. А вот третьего, пожалуй, он видит впервые. Высокий, крепкий, жёсткое выражение лица, холодный взгляд, выпирающий вперёд подбородок - короче, сильная личность местного масштаба. «Не Гюнтер ли это?» - подумал Игорь.
        Обменявшись несколькими словами, все трое вышли за калитку, рассыпались цепью и короткими перебежками направились к опушке леса. «Так, военная подготовка началась», - подумал Игорь. Разносимые эхом звуки стрельбы, одиночной и очередями, подтвердили его догадку.
        Спустя час коммандос вернулись к жилому комплексу. У ручья они умылись, освежив себя после военных занятий, и разошлись по своим домам.
        «Но куда подевались остальные женщины Гросхауза? - думал Игорь, продолжая наблюдение. - Ведь, по словам Франца, их там должно быть восемь». До сих пор он видел лишь тех двух, которые ходили за водой. Они ещё несколько раз показывались в проулках между домами, отправляясь куда-то по хозяйственным делам. Ещё он видел ту, что пошла на реку вместе с остальными рыбачками. Пяти женщин в жилом комплексе не хватало. Что с ними стало?
        Время от времени он направлял бинокль на шалаши. Кроме тех ребятишек, которых он видел накануне вечером, там так никого и не появилось. Ни одного захудалого мужичка.
        Прошёл час с лишним. Снова показались идущие от реки рыбачки. У калитки повторилась всё та же процедура, только на этот раз высекли не двух, а одну.
        Перекусив возле шалашей, женщины сразу же направились в лес, пройдя в сотне метров от Игоря. «Наверно, за грибами или орехами, - подумал он. - А может, по другим делам. Коммандос, смотрю, не дают им ни роздыху, ни сроку».
        И вдруг у него всё, почти всё сопоставилось. Женщин-то будет восемь, если к тем двум в Гросхаузе прибавить этих шесть рыбачек! Именно столько и называл Франц. Выходило, что коммандос просто загнали в кабалу тех, у кого мужья погибли в бою у переката на берегу Дуная и в перестрелке с ним, Игорем. Недоумение вызывала только рыбачка, которая после окончания работы шла не к шалашам, а в дом одного из этих заправил. Здесь была какая-то нестыковка, ставившая под сомнение сделанный им вывод.
        Он просидел в укрытии весь день и увидел, как уже знакомые ему женщины пришли из леса с корзинами, наполненными грибами. На этот раз их не секли, а выдали порцию розог только вечером, когда те возвратились с рыбалки. По очереди выпороли трёх; картина эта была настолько отвратительна, что Игорь не выдерживал и опускал глаза, дрожа от негодования.
        Ночь охотник провёл в своём лесном лагере, где они с Тарзаном доели остававшиеся у них куски кабанины. После ужина он долго шорничал при свете костра, изготавливая уздечку и седло, и не лёг спать, пока не закончил всю работу.

* * *
        На свой наблюдательный пост охотник прибыл ещё раньше, чем в предыдущий раз. За горами по левую сторону Дуная только-только наметилась полоска рассвета. И шалаши, и жилой комплекс были погружены во тьму, и там царила тишина.
        Игорь вспомнил: за всё время наблюдения он не видел ни одной собаки и ни разу не слышал собачьего лая. Значит, собак у коммандос не осталось; без сомнения, они потеряли всех, что имели. Отметив это про себя как положительный факт, он понял, что действовать будет гораздо проще. Охотник не знал ещё, что конкретно собирается предпринять. У него не было никакого плана, а появилось только неуёмное, всё возрастающее желание поломать несправедливые отношения между людьми, вновь насаженные коммандос.
        Утро начиналось по, казалось, раз и навсегда заведённому распорядку. Непродолжительные сборы у шалашей, и вот уже рыбачки потянулись к реке, над которой нависли плотные белые клубы тумана. «Какое сегодня число? - стал вспоминать Игорь. - 16 октября. Воздух за ночь выстыл, стал холоднее воды в реке, оттого и туман. Но и вода сейчас тоже ой не тепла».
        Отступив в лес, охотник начал спускаться к реке, следуя на некотором расстоянии сзади и сбоку женщин. Иногда за деревьями и кустарником он терял их из виду, но знал, что они идут впереди и слева от него, и продолжал сохранять прежний неторопливый темп движения. Когда женщины вновь показывались в просветах леса, он машинально отмечал правильность своих расчётов.
        К реке он вышел почти одновременно с ними. Туман и деревья скрыли рыбачек от его глаз, лишь женские голоса доносились из сырого воздуха. На берегу снимали верхнюю одежду и с приглушённым ожесточением вспоминали коммандос, Гюнтера, и «всю эту чёртову жизнь» вообще. Притаившись за деревом, Игорь слышал их брань, когда они полезли в реку, плеск воды, ахи и охи, потом взрыв негодования и проклятий, когда кто-то упал, оступившись.
        - О-о, доннер-веттер! - воскликнула одна из женщин, очевидно, та, что упала. - Вода сегодня ледяная, как в январе.
        - А как ты хотела, Марион? - ответил ей другой голос. - В горах уже снег, а водица-то наша оттуда бежит. Какой же ей быть, если не ледяной?
        - И так нам полоскаться всю осень, зиму и весну, и только летом вода немного потеплеет.
        - Ну, Марион, ты слишком далеко заглядываешь. До лета-то ещё дожить надо. Разве ты забыла, как быстро кончилась Сюзанна? И всего-то она раза два-три искупалась, как ты сейчас.
        - Да, бедная Сюзанна! А раньше, когда мы жили под управлением Франца и выборных депутатов, никто не умирал!
        - Нашла что вспомнить! Сколько лет с той поры минуло! Действительно, никто не умирал, не считая несчастного случая с Отто и Ральфом, когда их в бурю задавило деревом. Не умирали, потому что Франц, Дитрих и Йозеф берегли людей.
        - Ах, Гретхен, разве забудешь их - не начальники были, а верные наперсники! И словом помогали, и делом - каждому, кому случалось попасть в какой-нибудь переплёт! На себя же брали самое трудное. И вот Йозефа давно нет в живых, Франц же и Дитрих бежали вместе со всей деревней. Как мне хотелось, чтобы они ушли от погони! Но нет, не суждено было! Гюнтер и Пауль говорят, что никого в живых не осталось, всех перебили: и наших, и пришельцев, которые как-то причастны к побегу.
        - Ты переживаешь за беглецов, однако забываешь, что Хорст, твой муж, погиб во время погони за ними.
        - Мой муж, нашла что сказать! Сволочь он был, подлая скотина, а не муж. Каждый день бил меня и оскорблял самыми грязными словами. И всё за то, что до замужества мне нравился Эгон. Ну раз мне нравится другой, а я прямо говорила об этом, не надо было брать меня в жёны! Нет, Хорст побоями заставил меня подчиниться и не переставал бить до последнего. Меня всегда тошнило от него, от одного его вида.
        - Но сейчас его нет в живых, и потому ты оказалась здесь и у тебя коченеют и руки и ноги.
        - Как и у тебя, Гретхен. Но лучше торчать в реке, чем быть рядом с этими сквернавцами.
        - Ты права. Не случайно Илона рыбачит с нами, лишь бы поменьше видеть Гюнтера. Он побоями отваживает её от нас, а она всё с нами, он её побоями, а она… На вид - ангел, а упёртая, каких поискать!
        - Я понимаю её. Эх, как я жалею, что не удалось уйти тогда с Францем, Эгоном и другими; пусть бы я только день ещё пожила или два, но зато на свободе! Вот только мой Максик… - голос рыбачки дрогнул.
        - Может, не день, а многие годы! Помнишь, Марион, что рассказывала Илона?
        - Это ты о разговоре Гюнтера и Фридриха, который она подслушала?
        - Да. По её словам выходит, что не всё у коммандос получилось: корабль, который они обстреливали, остался цел, и возможно, вместе с ним уцелели и большинство беглецов.
        - Ну она сама толком не поняла, как там было, да и расслышала-то она всего два-три слова. Её застукали у двери, и Гюнтер дал ей такую взбучку, что у неё, считай, всю память отшибло. Ох-хо-хо, жизнь наша собачья!.. Ладно, Гретти, ты давай отсюда, а я пройду на ту сторону.
        Из тумана появилась женская фигура. Вот женщина приблизилась и, остановившись в нескольких шагах от Игоря, начала разоблачаться. В одном исподнем, лишь слегка прикрывавшем грудь и бёдра, она полезла в воду и, пройдя немного, стала выбирать сеть. Она была удивительно хороша и лицом, и телом. «И такая красота будет загублена тяжёлой, изнурительной работой!» - с негодованием подумал Игорь. От недавней его невозмутимости не осталось и следа. В голову ударила волна ненависти к хозяевам жилого комплекса.
        Охотник предположил, что женщина - это та самая Илона, о которой в тумане упоминали рыбачки. О ней же рассказывал ему Курт, и её он видел в бинокль, когда она входила в один из домов Гросхауза.
        Туман несколько рассеялся, и было видно, как она работает. Приподняв из воды часть сети, она высвобождала застрявшую в ячейках рыбу и отправляла её в продолговатый кузов из ивовых прутьев, висевший на спине. Затем делала шаг, другой и приподнимала следующую часть снасти.
        Но вот работа не заладилась: сеть, видимо, за что-то зацепилась и никак не поддавалась, несмотря на все старания. Не справившись с ней, Илона вернулась на берег, сняла со спины кузов и снова вошла в воду, перебирая руками верхнюю кромку снасти. «Сейчас ей придётся окунуться с головой, чтобы освободить зацеп», - подумал Игорь.
        Несколько мгновений - и, сбросив с себя одежду, он устремился к женщине. Охотник старался двигаться бесшумно, и его приближение рыбачка почувствовала только возле самого зацепа. Она оглянулась, и глаза её вопросительно расширились; затем чудесная нимфа сделала шаг назад.
        Игорь улыбнулся, стараясь придать своему лицу самое благожелательное выражение.
        - Не бойтесь меня, - тихо, одними губами проговорил он и тут же погрузился в воду, стараясь освободить нижнюю часть сети. Руки нащупали корягу; секунда, другая - и снасть свободна.
        - Ну вот, можно продолжать работу, - не снимая с лица улыбки, еле слышно проговорил охотник. Он устремил взгляд в туман, безуспешно пытаясь разглядеть других рыбачек, и сказал, что надо соблюдать тишину.
        - Кто вы? - прошептала женщина, подчиняясь ему и не отрывая от него изумлённого взора. Игорю показалось, что его появление, его обнажённый торс не очень-то испугали прелестное создание, стоявшее перед ним.
        - Я был вместе с Францем, Куртом, Луизой и остальными.
        - С Куртом, Луизой? Что с ними? Они погибли?
        - Они живы и, надеюсь, в безопасности.
        - Нам сообщили, что всю семью Винтерманов перестреляли. И весь остальной Грюненсдорф - тоже.
        - Это неправда. Я лично присутствовал при переправе через Драву и тех и других. А несколько дней спустя они уже были на нашем корабле.
        - На корабле?! Вы не обманываете меня? Всё-таки они живы?
        - Уверен - живы все без исключения. На шхуне я видел Эгона и кого-то ещё из ваших. У реки, возле стоянки корабля, был бой, но ни одной могилы беженцев я не обнаружил. Там только захоронение коммандос.
        Лицо Илоны осветилось вспышкой безудержной радости. Забыв о своей и его наготе, она порывисто шагнула к нему, обвила руками и почти сразу же отшатнулась.
        - Простите, - вспыхнув, прошептала она. - Я с ума сошла от радости. А как вы здесь очутились?
        - Меня привело к Грюненсдорфу стечение обстоятельств.
        - Но для чего-то вы пришли сюда, на реку, в такую рань?
        - Я пришёл предложить вам оставить коммандос и уйти вместе со мной.
        - Уйти вместе с вами - но куда?
        - Белый свет велик. Зачем вам батрачить на этих, из Гросхауза, когда можно свободно работать только на себя.
        - Вы так считаете?
        - Да.
        - Ну так пойдёмте. Я готова. Пропади пропадом эти сети! - Илона шагнула к берегу. - Сейчас я только оденусь.
        - Нет, надо подождать.
        - Подождать? Зачем?
        - Неужели вы хотите уйти одна? А как же ваши подруги? Вы, наверное, слышали их разговор. Они только и мечтают, чтобы подальше убраться от коммандос.
        - Всё верно. Сейчас я им скажу.
        - Нет, скажете, но немного позже. Им всем можно доверять?
        - Да, всем, никто не выдаст.
        Охотник и рыбачка стояли в воде, не замечая, как она холодна. Игорь взял женщину за кисть, и она положила на его ладонь вторую свою руку. Его приводил в изумление её тихий голос, такой незлобивый, наводящий на мысли о ранимости этой натуры.
        - Чем вы будете заниматься, когда закончите с сетями?
        - Позавтракаем - и сразу в лес за орехами.
        - Все шесть?
        - Да.
        - А женщины из Гросхауза?
        - Они только обихаживают своих муженьков: готовят еду, стирают и выполняют другую домашнюю работу. И ещё с некоторых пор, бывает, участвуют в военных учениях вместе с мужьями.
        - Пусть обихаживают и пусть участвуют. А мы с вами встретимся в лесу и переговорим с остальными рыбачками. Договорились?
        - Да, конечно. - Илона не отпускала его руку. - Вы ещё побудете с нами?
        - Нет, сейчас мне надо уйти.
        - Прямо сейчас, немедленно?
        - Прежде я помогу вам достать всю рыбу.
        Пробравшись по воде к берегу, Игорь вернулся с кузовом и отдал его молодой женщине, после чего принялся поднимать сеть и высвобождать рыбу из ячеек. Когда всё было закончено, Илона воскликнула:
        - Ой, как быстро, я даже замёрзнуть не успела!
        - Ну и прекрасно, - ответил Игорь. - А теперь давайте на берег.
        На берегу они переложили рыбу из кузова в корзину.
        Туман ещё рассеялся, и в отдалении стали видны расплывчатые, увеличенные белёсой мглой силуэты рыбачек, продолжавших выбирать добычу из сетей. Чтобы остаться незамеченными, Игорь и Илона зашли за большое дерево и оделись за ним.
        - Я вас не отбил от работы, может, в реке ещё есть снасти? - спросил Игорь, кивая на рыбу.
        - Моих снастей больше нет, и я свою норму выполнила.
        - Но вы могли бы вообще её не выполнять.
        - Могла бы. Но я не хочу сидеть на шее своих подруг.
        - Понятно, - Игорь хотел добавить, мол, рад был с вами познакомиться, но вспомнил, что даже не назвал своего имени. - Кстати, меня зовут Игорь. А вас - Илона. Ведь я не ошибаюсь?
        - Да, Илона.
        - Какое красивое имя, просто волшебное. Ну я пошёл. Как и договорились, встретимся в лесу.
        - Вы уже уходите?
        - Надо идти. Смотрите, ветерок потянул, от тумана одна дымка осталась, а я не хочу, чтобы сейчас меня ещё кто-то видел.
        - И правда, только дымка. Я вас провожу немного, пока там рыбачат. Надо будет - они меня позовут.
        Оставив корзину с рыбой, Илона прошла с ним в лес. Когда Игорь остановился, она взяла его руку, и он почувствовал, что женщина сильно волнуется.
        - Вы знаете, я так волнуюсь, - сказала Илона, едва выговаривая слова. - Я боюсь, что ваше появление - это лишь несбыточное видение. Вот вы уйдёте, и всё останется по-прежнему, снова потянется нескончаемая череда дней рядом с нелюбимыми людьми, которые своими словами и делами ничего, кроме ещё большего отчуждения, не вызывают. То, о чём вы говорили, слишком хорошо, чтобы стать явью.
        - Но я говорил только о побеге.
        - Которая сулит свободу, а одна лишь надежда на это окрыляет и придаёт силы.
        - Илона, где ты?! - донеслось с берега. - Где ты, нам пора идти! У тебя всё нормально?
        - Вы слышите? - сказал Игорь, отнимая у неё свою руку.
        - Подождите, ещё чуть-чуть. Вы знаете, взгляд ваших глаз… Он такой… добрый, такой человечный. Он словно напоил меня чем-то божественным, отчего хочется петь. Ах, если бы я могла уйти с вами прямо сейчас!
        - Идите, Илона, вас зовут. И ничего им пока не говорите.
        - Я ничего не скажу.
        - И ведите себя так, будто нашей встречи не было.
        - Да-да, обязательно.

* * *
        Не прошло и часа, как все шесть вошли в лес и направились к зарослям орешника, произраставшим в нескольких сотнях метров от опушки. Прежде чем пойти за ними, Игорь проверил, нет ли слежки, но на всём обозримом пространстве не было видно ни одного человека, который своими действиями мог бы вызвать какие-то опасения. Коммандос ушли в противоположную сторону проводить военные учения, и в Гросхаузе остались лишь две гранд-мадамы со своими детьми. В Грюненсдорфе, как и в предыдущие дни, старший мальчик возился у костра - по всей видимости, он был постоянный работник, - а те, которые помладше, занимались своими детскими забавами.
        Когда Игорь приблизился к назначенному месту, сбор орехов уже шёл вовсю. Женщины увлечённо ползали на коленях под кустами, так как плоды уже опали и их надо было собирать на земле.
        Илона держалась в стороне от других, чтобы к ней можно было подойти незаметно. «Она всё делает, как мы условились», - подумал Игорь.
        Он негромко кашлянул, женщина выпрямилась, и глаза её радостно заблестели.
        - Я боялась, вы не придёте, - сказала она.
        - Как видите - пришёл. Пожалуйста, пригласите сюда Марион. Постарайтесь не привлекать внимание других.
        Вскоре появились обе женщины, и Игорь вышел им навстречу. Марион в изумлении округлила рот; мужчина приложил палец к губам.
        - Тсс, - произнёс он. - Пока ни слова. Марион, я тот, кто устроил побег из Грюненсдорфа. Я слышал ваш утренний разговор с Гретхен. Он произошёл после того, как вы, Марион, упали в воду. Помните, о чём вы говорили?
        - Хорошо помню.
        - Между прочим, вы сказали, что хотели бы быть вместе с Францем и Эгоном. Правильно ли я понял: вы не против того, чтобы покинуть Грюненсдорф?
        - Я день и ночь мечтаю об этом.
        - А что думает по этому поводу Гретхен?
        - То же самое, что и я.
        - А остальные три женщины?
        - Их только сегодня утром попотчевали хлыстом. Роза, перед тем как пойти за орехами, сказала, что если бы не дочка, она повесилась бы на первом суку. У двух других настроение не лучше.
        - Самоубийство - не выход из положения. Я предлагаю вам гораздо лучшее: уйти вместе со мной. Не буду скрывать - нам будет нелегко, особенно первое время.
        Игорь вздохнул, обведя обеих взглядом.
        - Я обрисую вам ситуацию. Мы прибыли сюда из-за моря на корабле. У нас был бой с коммандос. Вы знаете, большинство из них погибли. Я в том бою был тяжело ранен, лошадь вынесла меня куда-то в лес, где я отлёживался довольно долгое время. Мои товарищи не смогли найти меня, и корабль ушёл домой. Когда я остался один, некоторое время мне, откровенно говоря, было очень даже невесело. Потом, переломив себя, я решил добраться до дома, обогнув море кругом. Но поход отложил до весны. Выздоровев же, явился сюда, чтобы посмотреть, как вы живёте. Ну и насмотрелся!
        Взглянув на Марион, Игорь хотел продолжить, но она перебила его.
        - Как вас звать? А, Игорь! Я иду с вами. Думаю, остальные девочки скажут то же самое. Когда отправляемся, прямо сейчас? Ах, надо дождаться ночи! Правильно, ночь самое подходящее время для бегства. Мы уйдём, а Гюнтер и его пособники пусть сами купаются в Дунае.
        - Илона рассказала мне, что женщины Гросхауза занимаются только домашним хозяйством и участвуют в военных учениях. А вы что-нибудь можете сказать о них?
        - Лишь то, что их вполне устраивает нынешняя жизнь, - сказала Марион. - Едва нас выгнали из Гросхауза и мы переселились в шалаши, как они сразу стали чваниться перед нами. Кроме насмешек, редко что ещё можно услышать от них. Однажды в ветреный день моя сеть в реке оказалась почти пустой. Так Клаудиа, жена хромого, лично сама высекла меня, нанеся пятнадцать ударов вместо положенных десяти. Била с остервенением, до крови, сначала хлыстом, а потом рукояткой от него. О, эти дамочки как нельзя лучше подходят своим муженькам.
        - Ну и пусть тогда они с ними остаются. Ещё я хотел спросить: есть ли на реке достаточно удобный брод - не против Гросхауза, где вы рыбачите, а где-нибудь в другом месте?
        - Есть такой, - ответила Илона, - километром ниже по течению реки.
        - Очень хорошо. Тогда сбор на берегу возле этого самого брода. Отправляйтесь к нему сразу, как стемнеет. С собой берите продукты и тёплую одежду, если она имеется. Будет хорошо, если вы захватите также котёл для приготовления пищи и одну рыболовную сеть. Больше ничего брать не надо, чтобы не обременять себя лишней поклажей.
        Игорь замолчал, о чём-то размышляя, потом поднял глаза на Илону.
        - Последний вопрос: как скоро Гюнтер забеспокоится о лично вашем исчезновении? Ведь вы его жена.
        - Возможно, не раньше завтрашнего вечера. Вчера он меня избил, и прошлую ночь я провела в одном из пустых домов. Он будет думать, что я продолжаю где-то прятаться от него. И это ещё не всё. Завтра рано утром они собираются охотиться на кабанов и вряд ли вернутся до ночи. Шум могут поднять только те две клуши из Гросхауза. Но одни они ничего сделать не смогут.
        Встреча у брода состоялась вскоре после наступления сумерек, когда стало уже достаточно темно. Небо было закрыто плотной низкой облачностью, и тем не менее Игорь своим охотничьим зрением ухитрялся различать и опушку леса, и рельеф местности на сотню метров вокруг.
        Заслышав шаги приближающихся людей, он тенью скользнул им навстречу и, завидев их, остановился. Они же, не замечая его, продолжали приближаться. Шесть женщин и пятеро детей - столько, сколько и должно быть. Пропустив их мимо себя, он подождал немного, прислушиваясь, не идёт ли кто ещё. Но никто больше не появлялся.
        Убедившись в отсутствии слежки, он поспешил вслед за беглянками. К броду подошли почти одновременно. Ему пожелали хорошей ночи, он ответил тем же и позвал Тарзана и Казбека. Все были потрясены появлением коня, так как до этого никому из них не доводилось видеть лошадей. Игорь несколькими словами объяснил, что это за животное, сказал, что оно вполне безобидно, не надо только подходить к нему сзади. Чтобы показать, насколько конь безопасен, Игорь для наглядности сел на него верхом и затем спрыгнул наземь.
        Четверть часа заняла переправа через брод. На левом берегу Игорь забрал у женщин большую часть поклажи и навьючил её на Казбека. На него же посадил двух четырёхлетних детей, поместив их в корзины, развешанные на обе стороны, и за пояс подвязав к седлу. Двух самых маленьких детишек женщины несли по очереди. Семилетний малыш, распоряжавшийся у костра в Грюненсдорфе, долго шёл наравне со всеми. По всей видимости, он пытался играть роль взрослого человека. Заметив, что мальчик начал оступаться на неровностях почвы и глаза у него закрываются прямо на ходу, охотник приблизился и дотронулся до него рукой.
        - Как звать тебя, мальчуган?
        - Макс, - последовал ответ.
        - А кто твоя мать?
        - Марион.
        - Хорошая у тебя мать: умная, красивая и мужественная. Вот что, Макс. Ты видишь, я веду на поводу лошадь, это отвлекает меня, а надо быть внимательным, чтобы не пропустить приближения врагов. Давай, взгромождайся мне на плечи. Ты будешь моими глазами и ушами. В случае чего сразу предупредишь меня.
        - Это действительно необходимо - сидеть у вас на плечах?
        - А ты как считаешь?
        - Не знаю. Возможно, так и надо.
        - Я считаю, что надо именно так, - сказал Игорь и посадил мальчика на себя.
        - Как тебе там? - спросил он.
        - Неплохо, - ответил Макс.
        - А сверху далеко видно?
        - Достаточно далеко.
        Игорь увидел, что Марион смотрит на него.
        - Вам тяжело, - сказала она.
        - Нет, нисколько.
        Не прошло и пяти минут, как Макс начал клевать носом, потом, уснув, стал валиться то вперёд, то в сторону, и охотник переместил его на руки. Он улыбнулся, почувствовав на шее тёплое дыхание малыша, и перестроил шаг так, чтобы того покачивало, но не трясло. Мальчик не проснулся, даже когда остановились на отдых, и Игорь опустил его сначала на землю, а потом переложил на свою расстеленную куртку.
        Левый, пойменный берег был значительно удобнее для перехода, чем правый, кошачье зрение позволяло Игорю различать дорогу, и они двигались без особых помех. Он чувствовал нервное напряжение спутниц, но не подавал виду, будто замечает в них что-то необычное. Однажды только он приблизился к Илоне и спросил:
        - Волнуетесь?
        - Н-не то слово, - возбуждённо ответила она. - У меня зуб на зуб не попадает, я как в лихорадке. Вы знаете, до сих пор, до вашего появления, от коммандос ещё никто не уходил.
        - Успокойтесь, всё будет хорошо, - сказал он и взял её руку - с красивыми точёными пальчиками, узким изящным запястьем. - Вы чувствуете, как я спокоен? Я уверен в благополучном завершении нашего путешествия. Тем более что коммандос своей охотой на кабанов дают нам большую фору. Ну и, я думаю, в погоню они, как и в прошлый раз, пустятся по правому берегу Дуная. А это опять-таки даст нам дополнительную возможность избежать каких-либо осложнений.
        - Хорошо рядом с вами, - сказала Илона. - Ваша уверенность в удаче передаётся мне самой. Словно какая-то успокоительная сила переливается через вашу руку - меня даже трясти перестало.

* * *
        В течение ночи ещё дважды устраивали привал. Когда забрезжило, снова остановились на отдых. Женщины и дети быстро уснули, а Игорь полез в реку ставить сеть. Затем, выбрав место чуть ниже стремнины, принялся забрасывать невод.
        Проверив сеть, он опять поставил её поперёк реки. Пойманной рыбы вполне хватило бы на завтрак, но ему хотелось внести какое-нибудь разнообразие в утреннее меню. Вооружившись луком и стрелами, он отправился разведать пойму. На опушке леса Тарзан поднял какую-то птицу немного меньше утки, и Игорь подстрелил её влёт. Охотник не знал, как она называется, но по форме тела, по удлинённой шее определил, что это не хищник. Вернувшись к берегу, он увидел ещё спящий лагерь.
        Решив пока никого не будить, он развёл костёр. В котле сварил уху, а в своём походном казанке - добытую птицу. Сняв пробу и убедившись, что оба блюда уварились, он проглотил ещё несколько ложек бульона, съел кусок рыбы и стал поднимать отряд.
        Увидев, что завтрак уже готов и осталось только сесть и приняться за еду, женщины страшно смутились и стали извиняться перед Игорем за сонливость.
        - Больше такое не повторится, уверяем вас, - сказала Марион, оглядываясь на подруг, сгоравших от стыда. - Мы сами не знаем, как это с нами случилось - спим и спим.
        - Не надо оправдываться, вы ни в чём не виноваты, - сказал Игорь. - Вы устали, и я нарочно не будил вас, давая подольше поспать, набраться сил. Если бы была необходимость, я давно бы вас поднял. А теперь не будем терять время; всем - за еду.
        Женщинам он предложил уху, а детям - суп с птичьим мясом.
        - А почему вы не кушаете? - спросила Марион и подвинулась, освобождая место возле котла. - Садитесь с нами, вот, располагайтесь рядом со мной.
        - Спасибо, я сыт, - ответил Игорь. - Я поел, пока вы спали. Вы меня извините, сударыни, что до сих пор я не со всеми удосужился познакомиться. Я знаю только Илону, Марион и Гретхен.
        - Я - Роза, - сказала невысокая смуглая черноглазая красавица.
        - А я - Сигрит, - назвалась сидевшая рядом с Розой длинноногая блондинка.
        - Я - Стефани, - со стеснительной улыбкой произнесла симпатичная круглолицая молодайка, державшая на коленях и обнимавшая свою такую же круглолицую дочку.
        Женщины и дети дружно принялись черпать ложками, а Игорь, взяв с собой рюкзак, спустился к реке, разделся и снова стал проверять сеть. Он не дошёл и до трети её, когда увидел, что Илона стоит у воды и снимает одежду, вероятно, собираясь идти к нему на помощь.
        - Куда? - крикнул он.
        - Я к вам, вдвоём мы скорее управимся!
        - А ну назад, немедленно одеваться! Вода как в проруби, простудиться захотели?!
        - А сами вы не боитесь простыть?
        - Со мной ничего не случится, я себя знаю.
        - И я себя знаю, - сняв верхнюю одежду, Илона безбоязненно направилась в его сторону и сразу погрузилась в воду по пояс.
        - Вы разве не слышали, что вам было сказано?! - крикнул Игорь. - А ну скорее на берег!
        - Как громко вы кричите, - сказала Илона, приблизившись к нему. - Почти так же, как коммандос. Но мне совсем не страшно. Вы только делаете вид, будто сердитесь, а на самом деле вы очень-очень добрый человек.
        - Ну что мне с вами делать? - Игорь вздохнул и осуждающе посмотрел на неё.
        - Ничего со мной делать не надо, - в глазах Илоны блеснули насмешливые огоньки. - Давайте лучше быстренько соберём рыбу и к костру - отогреваться. Вода-то и впрямь холодна. Да и уха там моя стынет.
        Проверив сеть, они вытащили её на прибрежный откос. Игорь остался, чтобы расстелить снасть для просушки, а Илона подхватила свою одежду, рюкзак с уловом и побежала к бивуаку.
        В полдень сделали очередную остановку. Игорь хотел заняться костром, но Макс заявил, что справится не хуже его. И правда, всё под руками малыша спорилось; не прошло и минуты, как костёр запылал ярким пламенем. Женщины взялись за приготовление обеда, а Игорю только и осталось расстелить в стороне куртку и лечь на неё. Сам не желая того, он почти мгновенно уснул, потому что прошлой ночью не смыкал глаз.
        Разбудила его всё та же Илона.
        - Игорь, подъём, - тихонько говорила она, потряхивая его за плечо. - Просыпайтесь, кушать подано.
        Он открыл глаза, встретился с её нежным уветливым взглядом и снова сомкнул веки, так как сразу понял, что за этой нежностью кроется; ему понадобилось лишь мгновение времени, чтобы скрыть смятение души и очерствить выражение лица. Нет уж, дудки, ничего у тебя, голубонька, со мной не выйдет. Надо вести себя с ней осмотрительнее и построже. Ах ты, глупая девчонка, с взрослым дяденькой вздумала перемигиваться.
        Разом поднявшись со своего ложа, он подошёл к костру и принялся за оставленную для него порцию ухи.
        На ужин были куски крупной рыбы, завёрнутые в листья и запечённые в золе. Игорь ел одновременно со всеми, в трёх шагах от женщин. Рядом с ним, как мужчина с мужчиной, расположился Макс. С солидным невозмутимым видом он неспешно расправлялся с выделенной ему долей. Поистине, этот маленький мужичок знал себе цену и держал себя соответственно. Многое он умел делать не хуже взрослых. «Раненько жизнь взялась за его обучение», - подумал Игорь.
        - Начинает темнеть, - сказала Марион, когда с едой было покончено. - Коммандос должны уже вернуться с охоты. Сейчас они рвут и мечут, узнав о нашем побеге. Но раньше завтрашнего утра они не тронутся, будут ждать, когда рассветёт. Хорошо ещё, что ваши, - она взглянула на Игоря, - уничтожили всех их собак.
        - Да это не «наши» их уничтожили, - с улыбкой проговорил Игорь и погладил лежавшего рядом пса. - Это работа Тарзана. Двух собак загрыз, когда мы с семьёй Винтерманов уходили от погони. Как я понял, и в последнем бою он не оставался без дела. Видите, он на правую заднюю ногу почти не наступает! У него перекушена кость. Но раз Тарзан вернулся, значит тот, с кем он схватился, остался лежать. Ну и ещё ему прострелили голову - вот они, следы от пули. Как он выжил, я до сих пор не могу понять! Но поправился же, бегает, хоть и хромает.
        Со следующего утра Игорь повёл отряд дальним от Дуная краем поймы, чтобы его нельзя было заметить с противоположного берега. Нередко лесистые горные отроги оттесняли пойму к реке, но он продолжал выдерживать всё ту же, дальнюю дистанцию, и тогда приходилось и подниматься на поросшие деревьями холмы, и пробираться низинами сквозь дебри мелколесья и кустарника.
        - Идти лесом, особенно нехоженым, конечно, тяжелее, - говорил Игорь, оглядываясь на женщин, шествовавших за ним. - Но лучше так, чем отбиваться от коммандос.
        Во время привалов охотник приближался к краю леса и подолгу смотрел в бинокль на противоположную сторону Дуная. И всякий раз на правом берегу всё было «чисто». Но на четвёртый день после того, как миновали устье Дравы, он заметил сначала дым от костра, а потом увидел, как два человека медленно спускаются к реке.
        - Коммандос на том берегу, - сказал он, вернувшись в лагерь. - Остановились почти напротив нас.
        Игорь увидел, что Макс собирается разводить костёр.
        - Малыш, с костром надо подождать до ночи. Дым будет виден с той стороны.
        Игорь увидел натянутые лица своих спутниц. «Испугались», - подумал он и сказал:
        - Вот что, девоньки, бояться нечего, мы пока в безопасности - они не знают, где мы находимся. До их лагеря около двух километров. Они нас не обнаружат, не надо только выходить в пойму и разжигать днём костры. Ночью, в глухих местах, можно, если ветер не будет тянуть в их сторону. Марион, я назначаю вас старшей среди женщин. С вами мы будем обговаривать все возникающие вопросы. А сейчас в путь - надо отойти от коммандос подальше.
        Они шли до ночи. На ужин был только грибной суп, и все остались голодными. День выдался пасмурный, и Игорь рассчитывал с наступлением темноты заняться ловлей рыбы; но к вечеру прояснилось, и почти сразу же после захода солнца поднялась луна, осветившая все окрестности. На противоположном берегу виднелся каждый куст. Значит, и с той стороны всё видно на этом берегу. Выходить к реке было более чем рискованно. Следующие несколько ночей также выдались лунными.
        В ход пошли припасы, взятые в Грюненсдорфе, по пути собирали грибы и разные съедобные растения, но этой пищи не хватало для восстановления сил. Лица женщин осунулись, побледнели, и Игорь невольно сдерживал шаг, приноравливаясь к своим спутницам. Заметно спали с лица и дети, хотя им отдавали лучшее из того, что имелось.
        Но вот луна стала подниматься в более позднее время, и Игорь возобновил вечерний промысел рыбы. Наконец небо снова затянуло сплошной серой облачностью, и он стал использовать для рыбной ловли и предутренние часы.
        Однажды вечером, отправившись к реке, он обнаружил поблизости от лагеря следы диких свиней. Немного подумав, Игорь вернулся к месту ночлега.
        Уложив детей спать, женщины одна за другой устраивались рядом с ними. Марион готовила себе ложе возле своего Макса. Игорь попросил её оставить постель и приблизиться.
        - Вы когда-нибудь держали в руках оружие? - спросил он.
        - Нет, не держала.
        - Надо научиться обращению с ним. Я заметил, вы боевее других, а раз так, то держите.
        Он протянул ей карабин.
        - Знаете, что это такое?
        - Да, из него стреляют.
        - Правильно. А теперь смотрите…
        Охотник показал ей устройство карабина и объяснил, как заряжать и целиться. В заключение понаблюдал, всё ли она усвоила, достаточно ли плотно прижимает приклад к плечу, правильно ли надавливает указательным пальцем на спуск - прежде чем передать ей оружие, он извлёк из барабана патроны.
        - Всё у вас, Марион, получается. Не хуже, чем у мужчин. В случае чего поддержите меня огнём. А теперь заполним барабан патронами и поставим карабин на предохранитель.
        - А как же вы будете обходиться без оружия?
        - У меня есть лук. Он мало уступает обычному стрелковому оружию, а кое в чём и превосходит его. Особенно в лесу. Во всяком случае, стреляет он беззвучно.
        Перед самым рассветом он разбудил Марион.
        - Возьмите карабин и побудьте в охранении, - сказал он ей.
        - А вы?
        - Тут, совсем рядом, я видел кабаньи следы. Вряд ли звери успели уйти далеко. Попробую добыть какого-нибудь из них. Вам лучше всего занять позицию вот здесь, возле развилки этого дуба. Не упускайте из виду вон тот кустарник со стороны реки. Короче, будьте в полной готовности. С вами останется Тарзан. Если кто-то появится, он сразу даст знать. Остальных пока не будите - пусть отдыхают.
        С этими словами Игорь, словно призрак, исчез за деревьями. Он отсутствовал несколько часов. Все уже проснулись и начали беспокоиться, когда охотник появился с годовалой свиньёй на плечах.
        - Вот, это на ужин, и не только, - сказал он, опуская добычу наземь. - Я смотрю, в местных лесах их немало развелось. Это уже не первый мой трофей.
        Быстро освежевав свинью и крупно порубив её, он поместил куски в рюкзак и имевшиеся у женщин сумки. Большую часть мяса навьючил на коня, а остальную взвалил на себя.
        Сразу же после этого возобновили движение. Голодные женщины быстро уставали, и Игорь не торопил их. Задолго до наступления сумерек остановились и начали обустраиваться на ночлег.
        Как только стемнело, запалили костёр и принялись за приготовление ужина. Наелись досыта. Когда утром женщины и дети проснулись, их опять ждал горячий наваристый суп. Игорь попросил своих спутниц завернуть оставшиеся куски свинины в листья крапивы, произраставшей в нескольких шагах.
        - Для чего это? - спросила Марион.
        - Чтобы мясо дольше сохраняло свежесть, - ответил охотник. - Конечно, лучше использовать молодые листья, но где их взять? Ничего, для такой прохладной погоды сгодятся и старые.
        8 ноября они вышли к Дунаю, не дойдя до его устья километров двадцать. Местность, где они оказались, сразу приглянулась Игорю. Не далее чем в четырёхстах метрах начинался лес. От берега отходило довольно широкое мелководье, достигавшее чуть ли не середины реки; здесь было удобно ставить сети и закидывать невод. В последний день по пути сюда он несколько раз видел следы кабанов, оленей и косуль. И едва ли до этих краёв доберутся коммандос; скорее всего они дошли до переката, где летом была стоянка «Ирландии», и вернулись в Гросхауз. А если даже и прошли ещё сколько-то, то, надо полагать, не слишком далеко, ведь следов беглянок на том берегу нет; даже мало сведущий человек давно бы понял, что продолжение поисков - пустое дело.
        Игорь походил по пойме и наконец облюбовал закуток между несколькими неизвестно как оказавшимися здесь скалами, стоявшими впритык друг к другу. Высота их достигала метров пяти; они закрывали от ветра и с севера, и со стороны моря и заслоняли от чужих взглядов с противоположного берега Дуная. Поблизости от скал по неглубокой промоине бежал тихий чистый ручеёк, в омутках которого можно было черпать воду.
        - Ну, располагайтесь, - сказал он спутницам. - Построим жилища и будем ждать наступления весны.

* * *
        Проводив «Ирландию», Сергей сразу же приступил к поискам. Он опять начал с опушки леса, так как именно здесь прозвучали выстрелы из карабина. Отец в начале боя коммандос со шхуной находился где-то рядом, а вот куда он делся потом?
        Они уже проходили эту опушку с Томасом, но тогда они спешили поскорее найти хоть какую-нибудь примету, которая подсказала бы место нахождения отца. Сейчас надо осмотреть всё более тщательно. Конечно, после них здесь натоптали люди из Грюненсдорфа, и тем не менее…
        Двенадцать дней Сергей потратил на поиски, удаляясь всё дальше от реки и не пропуская ни одного укромного места. Наконец внимание его привлекла густая раскидистая ель, возвышавшаяся на краю небольшой поляны. «Вот где можно провести ночь или спрятаться от непогоды», - подумал Сергей.
        Проникнув под мохнатые хвойные лапы, опускавшиеся почти до земли, он оказался внутри тёмного, непроницаемого для дождя своеобразного шатра. Почва в нём была покрыта толстым слоем еловых иголок, нападавших за много лет. По ту сторону ствола этот слой был ровным, нетронутым, а с этой - примят, будто на нём лежал человек. Преимущественно - на спине. Причём не один день. Вон, даже вмятина от затылка осталась. Но человек этот не всё время оставался под елью, а куда-то уходил и вновь возвращался. Нет, не уходил, а уползал, оставляя каблучные следы. Видимо, упирался ногами в почву, когда полз. Получалось, перемещаться ему приходилось опять-таки на спине, то есть едва ли не в самом неудобном положении - скорее всего из-за ранения в живот или грудь.
        Ещё раз осмотрев хвою, служившую человеку постелью, он заметил довольно обширное запёкшееся пятно крови. Скорее всего, пуля всё-таки попала в живот, прошла навылет, и кровь натекла из выходного отверстия.
        Уже не оставалось сомнений, что какое-то время ель служила пристанищем не кому-нибудь, а именно его отцу. И не только ему, но и Тарзану. Вот здесь пёс лежал, а вот следы от его лап.
        Выбравшись из-под ели, Сергей шаг за шагом обследовал всю прилегавшую территорию.
        Сначала он обнаружил золу от костра и отходы, оставшиеся после очистки грибов. Затем на лужке, поросшем иван-чаем, внимание его привлекла узкая неглубокая ямка, которую можно было выкопать только ножом. Рядом лежали обрезки корневища и засохший стебель травы.
        Сергей понял: отец отлежался под елью и начал передвигаться в поисках еды.
        Миновав лужок, он прошёл к местам произрастания шиповника, черники и орешника и везде находил следы пребывания человека. Понемногу у него сложилась мозаика всех основных действий отца по восстановлению сил после тяжёлого ранения.
        Но за пределами трёхсотметрового радиуса следы терялись. Сергей подумал, что отец поправился, встал на ноги и покинул эту территорию. Куда же он мог податься? Только к речному перекату - в надежде, что «Ирландия» всё ещё ждёт его там.
        Подозвав коня, Сергей одним махом забросил себя в седло, подобрал поводок уздечки и повернул к реке.
        То, что он увидел на опушке леса, одновременно и разочаровало, и обрадовало - рядом со слежавшейся золой, оставшейся от его костра, появилась ещё одна горка золы.
        По всем признакам, отец находился здесь не менее трёх суток. «Что его держало на одном месте? Незажившая рана? Или он думал, что за ним вернутся? Тогда он не так уж сильно промахнулся - вот, я же остался, чтобы разыскать его. Или с уходом шхуны ему просто стало всё равно, где быть и что делать и, поддавшись апатии, он просто понапрасну вёл время? Но отцу не свойственно впадать в уныние. Одиночество для него не проблема, он и так всю жизнь провёл один, скитаясь по горам и лесам».
        Пройдя вдоль опушки и побывав на прибрежном лугу, Сергей убедился, что кроме Тарзана вместе с отцом был и Казбек. Нашёл, значит, конь своего хозяина. А ведь все последние дни перед боем он находился с Ником! Надо же, какой преданный, на смерть готов пойти за другом; пусть тот будет хоть во здравии, хоть в тяжкой болезни - всё равно не отступится от него. «Такой же, как мой Орлик, - подумал Сергей. - Ну если уж Казбек нашёл отца, то найду и я».
        Куда он мог двинуться отсюда? Может быть, в лес? Нет, это исключено, в лесу слишком голодно. Поехал вверх вдоль русла реки? Маловероятно. Там велика опасность столкновения с оставшимися в живых коммандос, на никчёмные приключения отец никогда не пойдёт. А вот в низовья Дуная он вполне мог отправиться! Хотя бы для того, чтобы попробовать догнать «Ирландию». Но О’Брайен нигде останавливаться не собирался, сухопутный же путь более извилист.
        Остаток дня Сергей провёл на реке; сначала помылся, потом ловил рыбу. Ночь провёл возле костра. Утром, при первых проблесках зари сел на коня и направился на юг, куда нёс свои воды Дунай. Проехав несколько километров, он заметил на мягком грунте следы конских подков.
        Запас продовольствия, который Сергею выделили на шхуне, подходил к концу, поэтому ежедневно, задолго до наступления ночи, он сворачивал к реке, раздевался, входил в воду и забрасывал невод. Потом костёр, уха, а также рыба, зажаренная на вертелах или запечённая в золе - привычная походная трапеза.
        Однажды утром, когда до устья реки оставались всего лишь сутки пути, он заехал в лес и заметил на почве углубления, продавленные копытами какого-то животного, на этот раз дикого. Осмотрев их, Сергей распознал, что здесь прошла косуля. Очевидно, где-то рядом было место её ночной лёжки.
        Ему давно не доводилось отведывать свежеприготовленного мяса, и он пустился по следу. Несколько часов было потрачено на то, чтобы обнаружить несчастное парнокопытное. Выстрел из карабина, косуля рванулась в сторону, но тут же упала и вскоре затихла.
        Сергей развёл костёр, разделал тушу и стал поджаривать мясо на углях.
        На прежний путь он вернулся к концу дня.
        Незадолго до этого немного ниже к реке, только во встречном направлении, проехал Игорь. До него долетел ослабленный далёким расстоянием звук выстрела в лесу. Придержав коня, он прислушался, подумал, что ему показалось, и тронулся дальше.
        Возле устья реки Сергей оставался три недели. Ночи проводил в спальном мешке под брезентовым пологом палатки. Днём ловил неводом рыбу. Часть улова провяливал на ветру, получая нечто похожее на балыки, только не солёные. Когда молодой человек собрался в обратную дорогу, этих балыков у него было дней на восемь.
        7 октября, под вечер, он доехал до переката. При виде шалаша Сергей чуть не вскрикнул от радости, думая, что сейчас состоится долгожданная встреча. Он отворил сбитую из дрекольев и обвитую сухой травой дверку. Шалаш был пуст. Однако кучка золы от костра в нескольких метрах перед входом ещё не совсем остыла. Отец куда-то отлучился. Возможно, поехал на охоту. То-то будет ему неожиданность, когда вернётся.
        Сергей стал ждать. Он посмеивался, представляя, как они обнимутся, похлопают друг друга по плечам, пожмут руки; вот уж отведут душеньку за разговорами!
        Но время шло, а отца всё не было.
        «Если бы я остался здесь, а не потащился к устью реки, мы давно уже были бы вместе», - подумал Сергей с досадой на себя.
        Осмотрев двускатное жилище изнутри и снаружи, он оценил его добротность.
        «Не изба, конечно, больно-то не повернёшься, однако в таком шалаше и зимовать можно, - снова подумал он. - Вон какие толстые набивные боковины. Сквозь них не прольёт и не продует. И торцы что надо. Нет, не для того отец строил, чтобы сразу же бросить. Всё-таки должен он возвратиться. Не сегодня, так завтра».
        Больше полумесяца прожил Сергей в шалаше. По утрам рыбачил, а в оставшуюся часть дня ходил по грибы, за шиповником, орехами, желудями, словом, готовил запасы на зиму. Чтобы хватило на двоих.
        24 октября, собираясь на рыбалку, он отложил невод, сел на постель из хвойных веток и задумался по поводу затянувшегося отсутствия отца. Нет, что-то с ним случилось, иначе он давно был бы уже здесь. Может, его схватили коммандос и он теперь ишачит на них, как грюненсдорфцы, которые были до него? Отец, конечно, бывалый человек, но ведь он не столько солдат, сколько простой охотник. А те, из Гросхауза, регулярно проводили разные военные учения и в сражении с «Ирландией» показали себя умелыми бойцами. С одними автоматами вступили в бой против пушек и вели его на равных. Используя численное преимущество и внезапность, они могли взять отца в плен и увести с собой.
        После недолгих размышлений Сергей пришёл к мнению, что ему надо побывать у Гросхауза и разведать тамошнюю обстановку. А в шалаше оставить записку.
        Бумаги у него не было, и он написал углем на куске коры, на внутренней её стороне: «Жди меня. Серж». И оставил кору на видном месте.
        Сборы не отняли много времени. Положил в рюкзак недельный запас еды, оседлал Орлика и был готов.
        Проехав километров восемнадцать, остановился у родника. Слез с коня, склонился над бочажком, со дна которого били сильные ключи, и уже прильнул к зеркальцу воды и сделал первый глоток, как сквозь шелест листьев донеслись голоса людей.
        Сергей приподнял голову и прислушался. Шли в его сторону, и невнятное бормотание постепенно сменялось отчётливо произносимыми словами.
        В мгновение ока оказавшись на ногах, Сергей дал команду коню уходить дальше в лес, взял наизготовку карабин и затаился за кустами в нескольких метрах от родника. Не прошло и минуты, как, следуя один за другим, появились трое уставших вооружённых мужчин; один из них немного прихрамывал. Приблизившись к бочагу, незнакомцы сняли с себя рюкзаки, по очереди напились и расположились на отдых.
        - Я думаю, Гюнтер, надо возвращаться домой, - сказал хромой. - Если бы они здесь проходили, то мы увидели бы их следы - примятую траву, остатки костра, да мало ли! А ведь нигде ничего нет. И так который день. Они могли пойти и вверх по реке, и перебраться на другую сторону Дуная.
        - Может быть, ты и прав, - ответил ему мужчина лет двадцати восьми. Жёсткое волевое выражение его лица с мощным, выдававшимся вперёд подбородком привлекало внимание. - Но до переката всё же надо дойти - до него не так уж далеко осталось. Если никого не найдём, возвращаемся. А там… Пожалуй, надо и левый берег проверить.
        - Если бы не охота на кабанов, они бы от нас не ушли, - сказал хромой.
        - Всё правильно, Пауль, не ушли бы, - согласился Гюнтер. - Но если бы да кабы. Всё не предусмотришь и наперёд знать не можешь.
        - Я боюсь, не случилось бы в Гросхаузе ещё чего-нибудь, пока мы тут ходим, - продолжал хромой.
        - Смотри, накаркаешь, - сказал Гюнтер. - Что там может случиться? И Клаудиа и Патриция предупреждены, они наготове. В военной подготовке они не уступят тебе, а по стрельбе ты им в подмётки не годишься. К тому же они знают, что за малейшую промашку им не поздоровится. Нет, в Гросхаузе всё должно быть в полном порядке.
        - Тех пять чертовок я ещё могу понять, но то, что с ними ушла Илона, уже выше моего разумения! - вступил в разговор третий мужчина.
        - Я обязательно её найду, Фридрих, и верну себе, - сказал Гюнтер. - Как же мне без неё? У вас у обоих жёны, а я остался один - бобыль бобылём.
        - И что ты сделаешь с ней, когда вернёшь?
        - Что сделаю? Кожу, конечно, я слишком сильно портить ей не буду - зачем мне уродливая жена, но сотни полторы розог она у меня попробует - не за один день, а за неделю.
        - А с остальными? - спросил Фридрих.
        - Прежде всего я выпытаю, кто затеял побег. Скорее всего, это Марион, она среди них самая ретивая. Когда она окажется в моих руках, то пожалеет, что на свет родилась. Ну и другим тоже достанется, ответят за все причинённые нам тяготы. Я им такие нормы добычи назначу, что они с утра до вечера из Дуная вылезать не будут.
        - Ну, без того чужака, следы которого мы обнаружили напротив Грюненсдорфа, дело не обошлось, - сказал Пауль. - Это он, он спровоцировал побег. Сговорился как-то с этими окаянными вдовами и увёл их за собой.
        - Да, хотелось бы поговорить с ним один на один, - несколько задумчиво произнёс Гюнтер. - Намотал бы я его кишки на штык, полдня бы он у меня орал, смерти просил.
        Они развязали рюкзаки, достали вяленую рыбу, орехи, какие-то ломти, похожие на хлеб, и стали обедать, запивая трапезу водой из родника.
        Покончив с едой, набили трубки табаком, покурили, затем поднялись, собрали вещи и оружие и один за другим скрылись за деревьями.
        Подождав немного, Сергей двинулся за ними. Он преследовал их несколько сот метров, дожидаясь удобного момента. Наконец замыкавший цепочку хромой коммандос приотстал, что-то поправляя в обуви. В то же мгновение Сергей неслышно приблизился к нему и, словно кувалдой, ударил кулаком по шее. Коммандос обмяк, Сергей подхватил его, взвалил на плечо и вместе со своей ношей растворился в лесных зарослях.
        Когда, запутав следы, он опустил коммандос на землю, тот был ещё без сознания. Сергей похлопал его по щекам, облил лоб и виски водой из фляжки - всё было бесполезно.
        «Перестарался, - подумал он. - Надо было полегче его». Не зная, как ещё можно привести пленника в чувство, он разжал ему зубы и влил в рот немного крепкой спиртовой настойки зверобоя. Коммандос поперхнулся, закашлялся и открыл глаза.
        - Тише, Пауль, - сказал Сергей. - Кашляй, но не так громко.
        Пауль вытаращил на него глаза и снова забился в кашле. Пришлось зажать пленнику рот.
        - Ну, всё? - спросил Сергей, когда коммандос перестал дёргаться под руками.
        Тот утвердительно моргнул, и юный гигант снял руку с его рта.
        - Тихо, Пауль, - повторил он, - не кричи. Иначе тебе не поздоровится. Ты понял меня?
        Пауль кивнул головой.
        - Вижу, понял. А теперь скажи, что вы тут, в лесу, делаете? Ищете кого-то?
        - От нас сбежали последние шесть работниц, и мы отправились, чтобы догнать их и вернуть.
        - Почему они сбежали? Разве вы плохо о них заботились?
        Пленник ничего не ответил.
        - Ладно, замнём этот вопрос - для ясности, - сказал Сергей. - Скажи лучше, что послужило непосредственным поводом для побега?
        - Никакого повода не было. Но недалеко от Грюненсдорфа мы обнаружили следы пребывания чужого человека. Скорее всего, он наших работниц и увёл. И мы знаем, что с ним было неизвестное нам крупное копытное животное. Подобное Гюнтер и Фридрих видели возле переката, где был бой с кораблём.
        - А почему вы решили, что именно он увёл этих женщин? Они могли уйти и сами. Например, из-за того, что им надоело гнуть на вас спину.
        - Нет, просто так, одним, им не уйти, одни они бы пропали. Их увёл тот человек. Он был с ними также в лесу возле орешника. Это точно. Мы всё распознали по следам.
        - Ладно, Пауль, чтобы вы не били понапрасну ноги, скажу: ни того человека, ни ваших работниц здесь нет. Возвращайтесь лучше в Гросхауз. И не вздумайте охотиться за мной, иначе всем вам придётся пожалеть. Ты заметил, как легко я тебя взял? Так же легко и просто я разделаюсь с остальными. Если вы дадите для этого повод. И перестаньте гоняться за беглянками. Они ушли с моим отцом. Мы с ним этих женщин в обиду не дадим. Придётся вам самим попахать на себя. Это что у тебя? Бинокль? Я забираю его себе. Винтовку, пистолет, подсумки с патронами тоже давай сюда. И без ножа ты пока обойдёшься. Будем считать, что это мои военные трофеи. Ну всё, можешь отправляться к своим. Привет Гюнтеру и Фридриху. Не сердись на меня, что ударил тебя сильнее, чем надо, - понимаешь, чуть-чуть не рассчитал.

* * *
        Отпустив незадачливого коммандос, Сергей кликнул лошадь, закрепил на поясе кобуру с пистолетом, перекинул за спину винтовку и повесил на шею бинокль. Когда конь подошёл к нему, он подтянул подпругу и, ухватившись за луку, закинул себя в седло.
        - Всё, Орлик, поехали.
        Едва он тронулся с места, как за спиной прогремел оглушительный взрыв, по ветвям, стволам деревьев смачными шлепками ударил веер пуль, раздался треск автоматных очередей; несколько раз неприятно просвистело над головой.
        «Ай да Пауль! - подумал Сергей. - Быстро же ты сгонял туда и обратно. И хромая нога не помешала». Он пригнулся к холке коня и ударил его поводком. Орлик рванул галопом, и они помчались, продираясь через кусты. На секунду мелькнула мысль, что надо было прикончить хромого, но он тут же отогнал её. «А может, вернуться и разделаться со всеми тремя? Они охотятся за мной, а мне поохотиться за ними. Нет, пусть пока гуляют, не для того я сошёл с корабля, чтобы воевать. Прежде надо отыскать отца. Вот встретимся с ним, тогда решим, что делать с этими настырными коммандос».
        Потянулась полоса густых зарослей, и пришлось перейти на шаг. Едва лес расступился, он пустил коня рысью, а затем и в полный карьер.
        Однако напрасно он сказал Паулю, что, кроме него, Сержа, в лесу никого нет. Чёрт его потянул за язык! Пусть бы порыскали здесь ещё денёк-другой, а он за это время уж незнамо где был бы… Э, нет, рыскать бы они всё равно не стали. Они уже поняли, что работницы ушли в другом направлении, а его появление только активизирует их. В любом случае коммандос бросились бы за ним вдогонку. Тем более что едет он не куда-нибудь, а в сторону Гросхауза. Сейчас они боятся, как бы он там не наломал дров, и, конечно же, спешат, очень спешат. Их преимущество в том, что они лучше знают местность. Ну а у него надежда на Орлика, на его выносливые ноги.
        Лесная чащоба задерживала продвижение, нередко приходилось пускаться в объезд. С наступлением темноты Сергей остановился и, не разжигая костра, устроился на ночлег. На следующее утро он выехал к Дунаю. Потянулась уже известная ему тропа, и передвигаться стало немного легче.
        К середине пятого дня Сергей добрался до Дравы и повернул к горам. На закате солнца достиг места, где они с Томасом нашли стреляные гильзы и где с меньшим риском для жизни можно было переправиться на тот берег. На этот раз река выглядела ещё более грозно, чем летом, но молодой человек надеялся на свой рост, а также вес и силу. Когда Орлика начинало сносить, он удерживал его за узду. Переправившись, поднялся наверх по берегу, расседлал коня и пустил пастись.
        Всю ночь он пролежал за камнями, держа под прицелом правый берег. Иногда веки его смеживались, и на несколько минут он засыпал. Этого промежутка времени, однако, было недостаточно, чтобы противник успел спуститься к реке и перебраться через неё; придя в себя и прорезав взглядом ночной полумрак, он засыпал вновь и вновь.
        Но вот начало светать. К тому времени Сергей почувствовал себя настолько отдохнувшим, что готов был продолжить путь. Орлик же, всю ночь гуляя на лугу, полностью восстановил свои силы.
        Последний раз пробежав глазами по противоположному берегу, Сергей сел на коня и поехал опушкой леса. Он знал, что отец с Куртом двигались к Грюненсдорфу прямо через лесной массив, сокращая дорогу, но, в отличие от немца, его родственника по матери, эти края ему не знакомы. В лесу легко пройти мимо посёлка, и лучше было не рисковать. В полдень он увидел между холмами светлые лазурные отрезки большой реки, в которую впадала Драва.
        Земли, которые он проезжал, раньше - по словам О’Брайена - занимали разные народы, и плотность населения была такой высокой, что представить даже невозможно. Капитан «Ирландии» приводил цифру, сколько человек было на квадратном километре, и Сергей не переставал удивляться тому, как они ухитрялись поместиться на такой тесной территории и как могли прокормить себя. Сейчас он оставлял за собой километр за километром, и нигде ни одной души. Для него это было естественным явлением - подобное безлюдье было везде, за исключением небольшого кусочка юго-восточного побережья Новой Европы.
        Он ехал весь этот день и часть следующего, и наконец за деревьями, на дальней стороне открытого пространства, показались бревенчатые дома, огороженные сплошным высоким забором. Сергей понял, что это и есть тот самый Гросхауз. Потом внизу, в долине, показался и Грюненсдорф. Он не сразу распознал его, настолько низкие примитивные шалаши сливались с окружающей местностью. Приняв влево, он заехал в лес и по охотничьей привычке до последнего момента прикрывался деревьями и кустарником.
        В бинокль он долго рассматривал оба поселения, но не обнаружил ничего, что могло бы насторожить его. Все трое коммандос сейчас в лесу, в южной его стороне, которую он проехал, и, кроме двух баб, в Гросхаузе никого нет. А Грюненсдорф вообще полностью опустел, и шалашей-то осталось всего пять, на месте же остальных одни головешки. Правда, Гюнтер в разговоре со своими упоминал, что эти бабёнки, их жёны, умеют неплохо стрелять, но к жилому комплексу можно и не приближаться.
        Потянув поводок, Сергей выехал из леса, въехал в узкий проулок между шалашами и двинулся вдоль канавы, очевидно, промытой талыми водами. Ещё раз подивился он той бедности, в которой жили здесь Франц и его соплеменники. Какие приземистые, без окон жилища! Как в них повернуться, готовить пищу, растить детей, помыться, наконец?! Прошло четверть века с момента основания посёлка, а в быту его жителей почти ничего не изменилось! О каком воспитании подрастающего поколения, повышении его культурного уровня можно вести речь в таких условиях! Действительно, здесь не до жиру. Он вспомнил фразу одной грюненсдорфинки на корабле: «Живы были, и слава богу!» Да и выжили-то не все.
        Он взглянул на бревенчатые домики, возвышавшиеся за забором метрах в пятистах от него. Это они, люди, обитающие в них, всему виной!
        Ему захотелось наказать их, подвергнув строения за забором огню. Чтобы коммандос, которые тащатся сейчас где-то у Дравы, пришли к одним пепелищам. Пусть узнают, почём фунт лиха, как говаривает его дед. Вы встали на тропу войны, ну и получите по заслугам, вот вам её результат. Что испытают коммандос при виде пожарища? Что испытал бы он, Серж, если бы враги сожгли его дом? Неукротимую жажду мести, для удовлетворения которой он потратил бы столько времени, сколько необходимо. Тогда, выходит, и коммандос будут мстить ему до последнего.
        Сергея не испугала эта мысль. Но он вспомнил, что кроме женщин в Гросхаузе находятся ещё и дети, а потому ни о каком устроении пожарища не может быть и речи.
        Он остановил лошадь, чтобы ещё раз взглянуть на жилой комплекс, прежде чем направиться дальше, к реке. Ему интересно было уловить особенности построек за забором, сравнить их с домами Нью-Росса. В глаза бросились тростниковые крыши, да и сами постройки были ниже и теснее. И расположены они как попало, образуя разные проулки и переулки. Нет, до Нью-Росса им далеко.
        Наклонившись, Сергей погладил лошадь по гладкой сильной шее, приложился щекой к жёсткой гриве и причмокнул губами, чтобы продолжить путь, как вдруг со звуком «Шло-оп!» в голове Орлика возле уха образовалась кровяная рана. Конь захрапел и вскинул голову. Со стороны Гросхауза донёсся отдалённый звук выстрела. В лицо наездника брызнули капли горячей крови.
        Лошадь упала на правый бок и придавила Сергею ногу. С минуту ещё она храпела и билась, а он приподнимался, пытаясь высвободиться. Из-за забора, опоясывавшего Гросхауз, прозвучало ещё несколько выстрелов, одна из пуль пропела над головой, пошевелив волосы, другая снова угодила в Орлика, и он затих навеки.
        Огонь был винтовочный, и стреляли прицельно. Сергей припал к земле и замер, прикрытый лошадью со стороны засады. Чувствовалось, как немеет придавленная нога. И надо было ему переться шалашами! Хотел же сначала объехать лесом, нет, зачем-то понадобилось посмотреть на Гросхауз. Но кто знал, что там засели стрелки и они смогут что-то сделать с такого расстояния! А как бы поступил на его месте отец? Сергей признался себе, что отец ни при каких обстоятельствах не поехал бы посёлком, не стал бы высовываться из леса и, может быть, вообще выбрал бы для передвижения ночное время.
        Выходит, только из-за своего дурацкого молодечества он попал под обстрел и погубил коня. И разве он не слышал, что говорил Гюнтер про этих Клаудиу и Патрицию?! Слышал, но не придал его словам особого значения. И вот хлебай теперь горюшко полными ложками. Нет, правильно говорят: если Бог хочет наказать человека, он лишает его разума. Сергей стиснул зубы, чтобы не обругать себя самыми грубыми словами.
        Однако нога совсем потеряла чувствительность. Молодой человек поднатужился, чтобы высвободиться, но за забором Гросхауза смотрели в оба. Прозвучал выстрел, и пуля в очередной раз попала в труп лошади. «Бедный Орлик», - подумал Сергей, жалея коня.
        Судя по частоте винтовочных хлопков, огонь вели обе женщины. Удастся ли нейтрализовать их, находясь в столь незавидном положении? Из карабина вряд ли - далековато до забора. А вот из Паулевой винтовки можно попробовать - достают же его эти бесовки.
        Стараясь не выдать себя неосторожным движением, Сергей снял с шеи бинокль и поместил его на круп коня, в ложбинке между седлом и плечевым суставом. Приблизился глазами к окулярам. Уже видно через оптику небо, а вот и забор, осталось подрегулировать чёткость. В это мгновение пуля, выпущенная из Гросхауза, выбила бинокль из руки, он больно ударил по темени и упал в нескольких шагах за спиной.
        Сергей притаился за трупом лошади. В голове гудело. Вот заразы, ловко же они садят! А если подоспеют коммандос, которых он встретил в лесу? Тогда положение его станет совсем скверным. На сколько он их опередил? Сколько времени у него в запасе? Будем считать, что его нет совсем. Сергей упёрся в спину коня и изо всех сил рванул на себя застрявшую ногу.
        Винтовочные выстрелы захлопали один за другим. Теперь по нему били с двух сторон: из Гросхауза и откуда-то правее - не из-за того ли штабелька дров, который он видел в полусотне метров справа от забора? Но вы, друзья, опоздали - нога свободна, её уже покалывает от возобновившейся циркуляции крови. Ещё немного, и мы посмотрим, кто на что способен.
        Он приподнял винтовку и, не глядя, для острастки, несколько раз выстрелил в направлении забора. По нему открыли ответный огонь. Подождав, пока противник успокоится, Сергей немного сместился и выглянул из-за головы лошади. У штабеля дров шевельнулся какой-то кустик, и он разглядел далёкое округлое лицо. В тот же миг он нажал на спусковой крючок; выпущенная пуля срезала куст, и лицо исчезло. Ничего, что он не попал; теперь за дровами будут вести себя не так вольготно. Он перевёл взгляд влево. В одной из щелей забора, между половинками древесных стволов, мелькнула светлая прядь волос. Повернув ствол винтовки, Сергей выстрелил, сразу же откатился в сторону и оказался на дне канавы, вдоль которой ехал несколько минут назад. Он полагал, что с той стороны начнут палить, но противник молчал. Неужели там просмотрели, что он сменил местоположение? Точно, просмотрели. Своими выстрелами он напугал их, и на какие-то секунды им стало не до наблюдения.
        Сергей прополз по дну канавы несколько метров и огляделся. Со стороны Гросхауза его теперь прикрывал один из шалашей, а с тыла защищал довольно высокий пригорок. Канава пролегала через весь шалашный посёлок, и по ней можно было пробраться до самого берега реки.
        В Гросхаузе раздался выстрел, послышался шлепок, и Сергей понял, что пуля снова попала в труп коня. «Бедный Орлик», - в который раз подумал он.
        Сколько сейчас времени? Солнце начало клониться к горизонту. До заката оставалось часа два - два с половиной.
        Он присел, прислонившись спиной к стенке промоины, и перезарядил винтовку. Затем пополз дальше в сторону реки. Спустившись с берегового обрыва, встал на ноги и стряхнул приставшие к одежде комочки глины и разный мусор.
        Из Гросхауза донеслось ещё несколько выстрелов. Бабье сословие продолжало вести огонь по его прежней позиции. Ну что ж, лапоньки, стреляйте, раз вам так неймётся. Придерживаясь обрыва, Сергей дошёл до опушки леса, примыкавшей к Гросхаузу с тыльной стороны. Углубился немного в ельник, поднимавшийся от самого берега, и повернул к месту, где должен был находиться штабель дров.
        Совершенно бесшумно, ничем не выдавая себя, молодой человек приблизился к женщине, укрывшейся за дровами, на расстояние двух шагов. Она лежала на животе, развернув в стороны носки ног, и неотрывно всматривалась сквозь прицел винтовки в труп лошади, видневшийся вдали. Всё она делала правильно, как и положено при ведении огня с противником.
        Сергей придвинулся ещё ближе. Внимание женщины по-прежнему было приковано к находившейся в отдалении цели. Медленно опустившись рядом с ней на колено, он затем быстро навалился на неё и зажал рот. Она замычала, сделала усилие, тщетно пытаясь высвободиться; винтовка выстрелила и отлетела в сторону. Не отнимая ладони от её рта, Сергей рывком перевернул тело женщины навзничь. На него уставились насмерть перепуганные глаза. Красивая ведьмака. И фигурка у неё что надо, даже очень, грудь-то вон какая фасонистая, выпирает, кофточка аж готова лопнуть. Знали коммандос, кого выбирать в жёны.
        - Ну, что прикажете делать с вами, сударыня? - переведя дыхание, жёстко проговорил он по-немецки. - Такого коня у меня загубили! Чем помешал я вам, проезжая мимо вашего треклятого Гросхауза?
        Он и в самом деле не знал, что делать с этой гренадершей в юбке. Она была враг, но убить её он не мог, расправиться с пленницей не позволял кодекс чести, который привили ему с младенческих лет.
        - Как звать-то вас? - спросил он и на секунду отнял ладонь ото рта женщины.
        - Пат… Патриция.
        - Красивая вы, Патриция, но… недобрая. Ладно, живите.
        Воткнув ей в рот травяной кляп, Сергей снял с неё поясной ремень и связал за спиной руки. Расшнуровав ей ботинки, сдвоил шнурки и стянул ими ступни ног.
        - Ну всё, прелестная фрау, можете отдыхать. Прибудут ваши - освободят. Я думаю, до их прихода вы не успеете простыть, земля не так уж холодна.
        Забрав у поверженной противницы винтовку и подсумки с патронами и скользнув ещё раз глазами по её гладкому телу, он приблизился к забору, опоясывавшему жилой комплекс. Заглянул в одну из щелей.
        Вторая женщина расположилась у противоположной стенки забора, просунув ствол винтовки в бойницу между двумя толстыми дубовыми горбылями, из которых состояло оборонительное сооружение.
        Переместившись так, чтобы быть прикрытым строениями, Сергей перемахнул через забор и оказался внутри огороженного пространства. За домами грянул выстрел, за ним второй. «Она думает, что я ещё там, возле шалашей Грюненсдорфа, - подумал Сергей, - и ведёт беспокоящий огонь, чтобы помешать мне сдвинуться с места. Опоздали вы, сударыня, опоздали».
        Он обогнул один дом, второй. Вот уже все строения остались позади. До стрелка не больше пяти метров. Сергей сделал ещё шаг, и в этот момент за спиной, в одном из домов, послышался крик ребёнка. Женщина оглянулась и увидела своего противника. Она рванула винтовку на себя, но та зацепилась мушкой за край горбыля. Освободив оружие следующим рывком, женщина перевернулась на спину и выстрелила. Пуля обожгла мочку уха. Сделать второй выстрел она не успела. Юный гигант выбил у неё оружие и скрутил руки.
        - Ну всё, всё, фрау, не пытайтесь вырваться. Не пытайтесь, говорю, это бесполезно. Вздумали ещё кусаться! Ах, какие мы строптивые! Где вас обучали таким манерам? Вы вынуждаете меня действовать более решительно.
        Связав её точно так же, как и первую воительницу, Сергей обозрел окрестности поверх забора. Никого из коммандос не было видно. Тогда он пошёл по домам. В первом из них он увидел девочку и мальчика двух-трёх лет. Они были на диво милы и совсем не испугались его. «В своих маменек, видать, пошли, - подумал молодой человек, разглядывая прелестные мордашки, уставившиеся на него. - Увы, пройдут годы, и эти ангельские создания превратятся в сущих дьяволят». Он улыбнулся им, сказал, что их папы и мамы скоро вернутся, сделал ручкой, послал воздушный поцелуй и вышел из дома.
        Всё оружие, которое удалось разыскать, Сергей забрал с собой.
        - Прощайте, фрау, - сказал он женщине, лежавшей возле забора. - Надеюсь, мы с вами больше не встретимся. Привет вашим мужьям. Скажите им, что я тот, кто подружился с Паулем.
        Она была бы хороша, как и её приятельница возле штабеля дров… если бы не злоба, портившая черты лица. Юбка у неё задралась, заголив полные белые бёдра и округлые колени; Сергей нагнулся и одёрнул ей одежду.
        Он покинул Гросхауз, дошёл до своего коня и с минуту постоял над ним. Глаза Орлика остекленели - тело его было буквально изрешечено пулями.
        - Прощай, мой бедный друг, ты и после гибели спасал мне жизнь.
        Ещё раз осмотрев опушку леса, откуда могли появиться коммандос, он поместил на спину рюкзак, снял с коня вьючный мешок и седло, водрузил и то и другое на плечи, подхватил карабин и стал спускаться к Дунаю. На середине реки бросил седло в воду, раскидал по сторонам оружие, оставив себе только карабин, а также винтовку и пистолет, отобранные у Пауля, и патроны к ним. С собой взял и один из биноклей, найденных в домах коммандос. Наклонившись, напился и смыл пятна крови с лица.
        Затем он двинулся к левому берегу Дуная и уже начал выходить на мелководье, как со стороны Гросхауза раздался треск автоматных очередей. Сергей обернулся; от жилого комплекса бежали, постепенно увеличиваясь в размерах, три мужские фигурки. Вот одна из них остановилась, присела на колено. По реке, с недолётом, цепочкой прошлись несколько фонтанчиков воды, поднятых пулями. Вслед за ними донеслись звуки автоматной очереди.
        «Вы не достаёте, мы достанем», - мысленно сказал Сергей. Продолжая подаваться к левому берегу, он сдёрнул с себя винтовку, вскинул её к плечу, замер и, выбрав вырвавшуюся вперёд фигурку, стал ловить её в прицел. Не Гюнтер ли это? Точно, это главарь коммандос. «Ну и отлично, - мысленно же проговорил Сергей, - ты будешь первым». Он подождал, пока фигурка замедлит бег. Вот она в очередной раз остановилась и опустилась на колено, прилаживая автомат. Сергей выстрелил. Человек в прицеле покачнулся, как от удара, и начал валиться наземь.
        «Один есть», - сказал себе Сергей и стал ловить на мушку второго коммандос. Но тот, увидев, что его командир упал и обездвижел, юркнул за дерево и больше не высовывался. Третий коммандос распластался за каким-то бугорком, высунул автомат и дал в сторону реки несколько поспешных очередей. Пули вошли в воду слева и справа от юного гиганта, и опять с недолётом. Два выстрела из винтовки - и автомат как ветром сдуло с бугра.
        Сергей перевёл взгляд на Гюнтера. Главный коммандос начал приходить в себя. Вот он приподнялся, сел и заслонил лицо руками. Видно было, что из-под ладоней Гюнтера течёт кровь, она залила ему рот, подбородок и стала стекать на шею и грудь.
        «Пока с него хватит, - подумал Сергей и попытался разглядеть двух других коммандос, но те где-то надёжно укрылись. - Вот и сидите, как мыши. Высунетесь - получите всё, что причитается».
        Перехватив винтовку за ремень, он повесил её на плечо и, поднявшись на берег, скрылся за пойменными кустами.
        Приняв ближе к лесу, он пустился в низовья реки. Несколько раз ему попадались места ночёвок с остатками кострищ, тщательно прикрытых дёрном. Встречались следы подкованных копыт, женской и детской обуви. В двух-трёх местах на влажной болотистой почве видны были вмятины от мокасин отца, возможно, оставленные в ночное время.
        Вечером 12 ноября, уже в сумерках, в километре от себя он увидел отсветы пылающего костра.
        Большие перемены
        Прибытие переселенцев из Европы стало для Нью-Росса событием исключительной важности. Исполнились надежды, связанные с экспедицией «Ирландии». Заметно возросло население. Появились планы посещения других районов Европы, а также Малой Азии и Северной Африки.
        Радость встречи с европейцами в значительной степени была умерена отсутствием Игоря и Сергея. Пасмурные мысли, однако, довольно быстро вытеснились делами, связанными с обустройством новосёлов. Лишь в семьях мужчин, оставшихся за морем, надолго стихли смех и веселье.
        Марта, отрыдав на плече Курта Винтермана, улыбнулась сквозь слёзы и сказала, что всё будет хорошо, рано или поздно и сын, и отец вернутся домой. В глубине её глаз, однако, поселилась нескрываемая печаль. Веда, узнав об исчезновении мужа, не проронила ни слова, но как-то сникла, пригнулась и словно сделалась ещё меньше ростом. Раза два или три потом видели её в лесу стоявшей на коленях и обратившей взор к небесам. Но она вообще, считалось, была немного со странностями, и молитвы её воспринимались как свойство характера. Когда Майе сообщили о Сергее, она только посмотрела вдаль, словно собираясь увидеть, что там, за морем, происходит, и сказала: «Узнаю его. Иначе Серж поступить не мог». Тем не менее и она посуровела и стала выглядеть на несколько лет старше. Пётр Васильевич, и до того не очень разговорчивый, замкнулся в себе и избегал появляться на людях.
        Одних грюненсдорфцев временно поселили в здании ратуши, другим предоставили несколько вигвамов, пустовавших в Семигорье. Марта приняла к себе Винтерманов.
        На другой день после возвращения «Ирландии» Уиллис собрал заседание парламента по вопросу строительства жилья для новоприбывших. В качестве представителя от них был приглашён Франц Розенштайн.
        Без каких-либо бюрократических проволочек парламент постановил отвести для застройки участок земли к югу от Нью-Росса, по ту сторону ручья. Место это было удобное, ровное, в нескольких шагах от воды. По направлению к Семигорью и на запад, к лесу, тянулся просторный зелёный луг, часть которого потом можно было пустить под посевы.
        22 сентября уложили первый камень под фундамент дома. На возведении жилья работали три бригады, в состав которых вошли как грюненсдорфцы, так и нью-россцы с семигорцами. В первых числах января строительство нового Грюненсдорфа было полностью завершено. Чтобы оправдать такое название, каждое семейство, поселившись, посадило вокруг своего жилья по нескольку плодовых деревьев. Персиковые, абрикосовые, фиговые деревья, а также финиковые пальмы посадили и вдоль дорог на некотором протяжении от крайних домов.
        Со всех четырёх сторон посёлка, куда выходили коротенькие улочки, новосёлы установили таблички с его названием на немецком и английском языках. Красными буквами на синем фоне. Это придало Грюненсдорфу какую-то дополнительную прелесть и аккуратность.
        Хороший пример заразителен: не прошло и недели, как подобные таблички были установлены и на окраинах Нью-Росса и Семигорья.
        Почти половина взрослого населения Грюненсдорфа была серьёзно больна. Сказалось и длительное пребывание в холодной воде при ловле рыбы, и многолетнее курение табака. Поэтому работы у медицинского персонала Нью-Росса заметно прибавилось.
        Особую тревогу вызывало состояние здоровья Эмми Винтерман.
        - У неё словно ком льда вместо сердца - таким от него холодом веет, - сказала Мэри своему старшему коллеге, оставшись с ним наедине. Обладая мощным биополем, она ладонями, как рентгеном, проверила ауру девушки, выискивая малейшие отклонения от нормы, и была удручена состоянием её организма. - Поражены не только сердце, но и почки, не случайно у неё отёки под глазами. Да и суставы, мягко говоря, оставляют желать лучшего. При отсутствии лечения долго бы она не продержалась. Но мы попробуем её вытащить - я её сердечко и все остальные органы с патологией отогрею.
        Обговорив курс лечения, они немедленно приступили к его реализации.
        Ко времени прибытия «Ирландии» в Нью-Росс все раненые моряки, за исключением Стива, уже полностью поправились. Получивший контузию комендор долго ещё ничего не видел. Но благодаря усилиям врачей зрение его постепенно полностью восстановилось.
        Ник был верен своему слову и не оставлял бедную Эмми. Каждый вечер он отправлялся к дому тёти Марты, где на первых порах проживали Винтерманы. Девушка выходила к нему, и они по часу, а то и больше просиживали на скамейке под окнами, выходившими во двор.
        - Ты мне нравишься, - говорила Эмми своему ухажёру, - и я не мыслю жизни без тебя. Если я полностью выздоровею, а доктор Мэри говорит, что так и будет, то я выйду за тебя замуж. Если, конечно, ты сделаешь мне предложение.
        - Обязательно сделаю. Ты мне тоже нравишься. Так сильно, что нет слов, которыми можно было бы выразить моё отношение к тебе.
        Он говорил правду. И в море, и на суше образ дочери Винтерманов не покидал его.
        - Пока мы слишком молоды для женитьбы, - говорила девушка. - Но мы поженимся сразу, как только повзрослеем. Ведь так, Ник?
        - Да, конечно, Эмми.
        - Лишь бы к тому времени мне стать абсолютно здоровой.
        - Я уверен, ты полностью поправишься.
        - А как смотрят твои родители на то, что ты общаешься со мной?
        Эмми задала вопрос, который больше всего беспокоил парня. Пётр Васильевич относился к сердечной склонности сына по-житейски. Однажды у них состоялся разговор на эту тему. Сын сказал, что любит Эмми. А отец спросил, сможет ли она нарожать ему детей?
        - Сможет, когда выздоровеет, - ответил сын.
        - Ну и добре, - заключил отец. - Славная девушка. Есть в ней что-то особенное, хорошее. Я чувствую - за внешней хрупкостью у неё сильный характер. Она станет тебе верной и надёжной спутницей на всю жизнь.
        Сложнее было с матерью.
        - Оставь Эмми в покое, - сказала ему Джоан. - На ней и так лица нет, ты ещё пристаёшь со своими ухаживаниями. Я при виде её одно только думаю - не жилица. Ты лучше обрати внимание на Дженифер, какая она…
        Ник был учтивым, послушным сыном, но слова матери привели его в крайнее негодование, и он не дал ей договорить.
        - Вот что, мама, - сказал он, едва подбирая более-менее вежливые слова. - Если вы ещё раз будете говорить об Эмми в том же духе, то обещаю вам уйти из дома, никогда не возвращаться и прекратить всякие отношения с вами.
        Впервые Ник говорил с ней на «вы». Джоан поняла, что он, не колеблясь, сдержит слово, и уже раскаивалась в затеянном разговоре.
        - Я достаточно взрослый человек, чтобы самостоятельно решать свою судьбу, - продолжил Ник, внешне никак не выражая своих эмоций. - Я воевал, смотрел смерти в лицо, всякого повидал и в состоянии понять того или иного человека и распознать его суть. Эмми нравится мне так, что остальные девушки просто перестали для меня существовать. Поэтому не мешайте мне.
        Джоан вспомнила, как чествовали Ника и Реди на центральной площади города. Было это вечером, на третий день после возвращения «Ирландии». Площадь не вмещала всех собравшихся.
        Молодые люди стояли на крыльце ратуши, и О’Брайен рассказывал, как было отражено нападение вооружённых до зубов коммандос. В заключение он сказал, что если бы не героизм этих двух парней, «Ирландия» лежала бы сейчас на дне Дуная.
        Виновников торжества наградили именным оружием - кортиками с выгравированной на них надписью «За боевое отличие». Принародно Реди произвели в матросы, а Ника назначили первым номером артиллерийского расчёта. Площадь рукоплескала им.
        Джоан находилась тогда в первом ряду и не отводила от сына восхищённых глаз. Ник был совершенно спокоен - звёздная болезнь никак не коснулась его. Точно таким же спокойным сын казался и при разговоре об Эмми, но она чувствовала моральное превосходство его сильной натуры.
        Больше Джоан его отношений с девушкой не касалась, но Ник догадывался, что своего мнения мать не изменила.
        - Так как смотрят твои родители? - повторно спросила Эмми.
        - Вполне нормально смотрят, - ответил Ник. - Отец только «за». Ты ему очень понравилась. Он готов полюбить тебя, как родную дочь. У матери была на примете другая, но я сказал, что мне нравишься ты и только ты.
        - Твоя мама настаивала на своей избраннице?
        - Больше она о той фройляйн не вспоминала.
        Забегая вперёд, можно сказать, что почти год понадобился Уиллису и Мэри для полного восстановления здоровья Эмми. На лице девушки снова появился румянец, тело её налилось такой полнотой, которая вызывала у окружающих только зависть - в хорошем смысле этого слова, - и она превратилась в первую красавицу Грюненсдорфа. Врачи сияли от счастья, довольные результатом своей работы. Курт и Луиза не знали, как их благодарить. Эмми смеялась и пела от переполнявшей её энергии.
        - Ты не передумал жениться на мне? - несколько раз лукаво спрашивала она свого ухажёра, обнимая его и заранее зная ответ.
        Ник целовал ей ладони и говорил, что всегда думал о ней только как о своей будущей жене и готов хоть сейчас вести её под венец.
        Они поженились в день его совершеннолетия.
        Джоан полюбила невестку за её весёлый и добрый нрав и просила у сына прощения за своё прежнее предвзятое отношение к ней.

* * *
        Из того, что Курт и Франц увидели в Нью-Россе, наибольший интерес вызвали плавильные печи, паровой двигатель, кузница, лесопилка, ветряная мельница, турбина на ручье и прочие мощности и производства, созданные и построенные по инициативе Улофа Свенсена.
        Узнав, что у обоих инженерное образование, Уиллис предложил им объединиться со шведом.
        - Я думаю, господа, - сказал он, - работая рука об руку с ним, вы принесёте нашему обществу наибольшую пользу.
        - Увы, как инженеры мы давно полностью дисквалифицировались, - с грустью проговорил Курт Винтерман.
        - Не может этого быть! - категорически возразил Уиллис. - Какие-то знания у вас сохранились. А если и подзабылось что-то - со временем обязательно вспомнится.
        Свенсен встретил их с распростёртыми объятиями, подробно ознакомил со всеми устройствами и механизмами и рассказал историю создания своей промышленной «империи».
        - С вами многое у нас пойдёт веселее, - сказал он, закончив рассказ. - Обычно мы работаем на пару с моим старшим сыном Лу. Есть у нас ещё один помощник - Чарли. Но он всего лишь мальчишка, пусть смышлёный и неплохо разбирающийся в механике. Сами понимаете, сильно его не загрузишь. Скажу откровенно, мы с Лу в последнее время запарились. Мы ведь и мельники, и кузнецы, и сталевары… Что только не производим - начиная от муки и кончая патронами для ружей! Нам, конечно, выделяют людей, но в основном их приходится использовать как подсобных рабочих.
        Оба инженера с энтузиазмом взялись за дело.
        - Надо отрабатывать свой кусок хлеба, - приговаривал Франц, имея в виду всё то, что он и его товарищ получали от Нью-Росса.
        - Отработаем на двести процентов, - отвечал Курт. - Помнишь, что такое проценты, а, Франц?
        - Вот ты сказал, и я сразу вспомнил. А можешь мне объяснить, что это за звери такие - интегралы и дифференциалы?
        - Ой, боюсь, не смогу. Только если ты немножечко подскажешь.
        Удостоверившись, что они квалифицированно справляются с возложенными на них обязанностями, Свенсен полностью передал им обслуживание мельницы, лесопилки, парового двигателя и турбины на ручье.
        - Нам с Лу за глаза хватит плавильных печей, кузницы и токарных станков, - говорил он. - Теперь у нас хоть выходные появятся. А то год уж, наверное, не отдыхали.
        А Франц, садясь вечером за накрытый стол, говорил, как хорошо вернуться домой с чувством исполненного долга.
        - Тем более что никто не стоит с кнутом за спиной, - добавляла жена.
        - О да, - соглашался инженер, - кнут - это ужасно, он вселяет в человека и страх, и ненависть.
        Однажды Франц и Курт попросили Свенсена совершить с ними небольшую ознакомительную поездку по острову.
        - А то мы дальше Семигорья нигде не бывали.
        Свенсен охотно согласился.
        В следующий же выходной день они оседлали лошадей и поехали по тележной дороге, которая вела к железорудной выработке.
        Ширина просеки позволяла держаться рядом вдвоём, кое-где даже втроём, и значительную часть пути до залежи руды они вели оживлённый разговор.
        - Далеко не поедем, - сказал Свенсен. - Поднимемся вон на ту гору, - он показал, куда они поедут. - В своё время я предложил назвать её Гальхёпигген - так называлась одна из вершин в Скандинавии. На острове из ближних гор Гальхёпигген - самая высокая. С неё много чего можно увидеть.
        - Вы на ней уже бывали? - спросил Курт.
        - Я - нет. А вот Лу и Игорю доводилось, и не один раз, и они рассказывали. Там, по их словам, есть удобная тропа, потому никаких проблем с подъёмом не предвидится.
        Они растянулись цепочкой, чтобы объехать склонившееся над колеёй дерево, затем снова съехались вместе.
        - Да-а, полтора года назад мчались мы по этой дороге, спешили на помощь городу.
        - Мы - это кто? - спросил Франц.
        - Мы - это я, Игорь, Лу и Томас. Вчетвером на трёх лошадях. Лу с Томасом поочерёдно ссаживались и бежали рядом с лошадью, держась за стремя.
        - Мчались спасать любимый город? - с улыбкой произнёс Франц.
        - Точно подмечено - любимый.
        - Нью-Росс есть за что любить, - сказал Курт. - Если бы случилась какая-нибудь беда с Гросхаузом, вряд ли кто из грюненсдорфцев побежал бы спасать его. Я думаю, просто постояли бы, поглазели, и не более того.
        - Я вот долго наблюдал за тем, как живёт Нью-Росс, - сказал Франц, - и пришёл к выводу, что у вас построен…
        - Рай на земле! - с добродушной усмешкой продолжил Свенсен. - Только в этом раю приходится много работать, нередко от зари до зари.
        - Ну если не рай, то, по моему мнению, самое справедливое и счастливое общество, когда-либо существовавшее на планете.
        - Должно быть, город стал счастливым благодаря такому лидеру, каким является Уиллис, - предположил Курт.
        - Дело не только и не столько в Уиллисе. Вы знаете, всё у нас с самого начала основывалось на высокой нравственности. Чистые помыслы рождали благородные поступки, всё делалось для пользы окружающих людей. Никогда никто из наших не совершал ничего такого, что могло бы нанести городу хоть какой-то ущерб. А насчёт самого справедливого и счастливого… Не исключено, что такое впечатление у вас возникло на фоне условий, в каких вы существовали в своих шалашах под гнётом Гросхауза.
        Проехав распадок, где когда-то Свенсен обнаружил железную руду, они стали подниматься на Гальхёпигген и ближе к полудню оказались на его вершине.
        Раскинувшийся перед ними вид был восхитителен и давал достаточно полное представление об окрестностях, окружавших Нью-Росс.
        Сам город с вершины горы казался крошечным схематическим наброском на топографической карте. Справа к нему лепился едва заметный Грюненсдорф. Ещё правее и ближе к лесу виднелось Семигорье. Значительно левее города сквозь голубую воздушную дымку проступали ломаные линии Чёртовой бухты. За береговым абрисом простиралось выпуклое синее море, уходившее за горизонт.
        Свенсен долго рассказывал, как они ночами на плотах перебирались на остров через это море, поведал, что происходило в Чёртовой и Удобной бухтах во время войны с длинноволосыми, как потом «Ирландия» перевозила с Лазурного берега семьи погибших дикарей.
        - И вы не подвергли их никаким гонениям?! - с пафосом воскликнул Курт Винтерман. И он, и Франц довольно много уже слышали об истории Нью-Росса, но снова с интересом внимали рассказчику.
        - Нет, наоборот, мы сделали всё возможное, чтобы облегчить жизнь этих людей, сделать её интереснее, насыщенней. Мы обучили их грамоте, приобщили к культуре, дали представление о добре и зле. Постепенно они становятся частью нашего общества.
        Свенсен достал свои собственноручно изготовленные карманные часы и, откинув полированную стальную крышку, взглянул на циферблат.
        - О, уже первый час, самая пора обедать.
        Он постелил на траве небольшую льняную скатерть и начал раскладывать привезённые продукты. Франц расположился рядом, а Курт отправился на западный склон, чтобы ещё раз полюбоваться открывавшимся оттуда горным пейзажем.
        Тонко нарезав хлеб, мясо и сыр, Свенсен откупорил керамическую бутыль, разлил по бокалам красное виноградное вино и крикнул Курту, что кушанья готовы и его ждут.
        - Один момент, сейчас! - отозвался Курт. - Я тут такое обнаружил!.. Всё, уже иду!
        - Ну вот и я, - сказал он, приблизившись к своим товарищам, и, таинственно улыбаясь, положил рядом со скатертью несколько похожих на металл тёмных, с прозеленью, камней.
        - Как вы думаете, что это такое?
        Свенсен затруднился ответить, а Франц сказал, что по внешнему виду они напоминают ему самородки меди.
        - Сейчас проверим! - воскликнул Курт и попросил у Свенсена нож. Кончиком лезвия он провёл на камнях несколько царапин, и под тёмным налётом показалась красная основа.
        - Ты не ошибся! Это и есть самородки. И их там вполне достаточно для создания небольшого медеплавильного производства.
        Забыв про еду, они отправились на место находки. Осмотр залежи погрузил шведа в глубокие размышления.
        - Что скажете по поводу всего этого, герр Свенсен? - спросил Курт, показывая на видневшиеся там и сям вкрапления самородного металла.
        - Только то, что теперь нам по силам такие дела, о которых пять минут назад я не мог и мечтать.

* * *
        За две недели рядом с печами по выплавке стали была построена медеплавильная печь. По прошествии ещё нескольких дней нью-росские металлурги получили первые несколько десятков килограммов цветного металла. Качество его вполне отвечало местным техническим требованиям.
        Затем началась работа над созданием электрогенератора, электромоторов, трансформаторов, другого оборудования, а также изоляционных материалов. Одновременно Свенсен наладил производство медных проводов. Ротор генератора должен был вращаться от турбины, установленной на ручье.
        20 января, то есть спустя четыре месяца после прибытия переселенцев из старой Европы, генератор дал первый ток. От электричества заработали токарные, ткацкие и прядильные станки, пилорама. Несколько позже к электричеству были подключены все остальные механические устройства на лесопилке, молочные сепараторы, гончарные и наждачные круги.
        5 февраля Франц Розенштайн закончил изготовление двух первых телефонных аппаратов. К тому времени уже были проведены телефонные провода от Нью-Росса до Семигорья. В посёлке из-за отсутствия административных зданий телефон был установлен в доме Лейлы. Второй телефон поставили в ратуше.
        Перед началом переговоров по проводам у каждого аппарата собралась возбуждённая толпа людей. Лейла, в отличие от молодых семигорцев, хорошо знала свойства телефона, но и она волновалась в ожидании звонка. Наконец телефон зазвонил, Лейла сняла трубку с рожек аппарата и сказала:
        - Алё-о!
        Окружившие её люди, и старые, и малые, затаили дыхание.
        - Здравствуйте, Лейла! Вы слышите меня? - раздалось в телефонной трубке, и все, даже прилипшие к окнам с улицы, узнали голос Уиллиса. Толпа издала дикий вой восторга, и с минуту ничего невозможно было разобрать. Лейла зажала уши ладонями и топнула ногой, призывая к спокойствию. Когда установилась тишина, она сказала:
        - Здравствуйте, Джон! И я, и все находящиеся рядом со мной посельчане передаём привет конструкторам и остальным создателям телефонной связи!
        - Ваш привет я обязательно передам. А вы, Лейла, скажите семигорцам, что это только начало телефонизации. Скоро телефон будет проведён в каждый дом во всех трёх населённых пунктах.
        Положив трубку на аппарат, Уиллис повернулся и встретился глазами со Свенсеном, Куртом и Францем.
        - Я восхищён! Я говорил по телефону, как в дни своей молодости, - он переводил горящий взгляд то на одного, то на другого. - Спасибо вам, друзья! Вы делаете дело, значение которого трудно переоценить.
        - Рано хвалишь нас, Джон - проговорил Свенсен. - Вся основная работа ещё впереди.
        - Настала пора создать электрическую лампочку, - сказал Франц. - Но у нас нет кварцевого стекольного песка. Если бы он у нас был… В Египте и Передней Азии производством стекла занимались ещё в четвёртом тысячелетии до нашей эры. Для нас получить его не составило бы особого труда.
        - Давайте снарядим экспедицию, - предложил Курт.
        - Для чего? - раздалось из толпы, собравшейся вокруг аппарата.
        - Для поиска нужного нам песка.
        - А зачем его искать - песка кругом полно.
        - Это обычный песок, а нам, говорю, нужен кварцевый.
        - Как же узнать, что это именно тот песок? - спросил Томас, тоже находившийся в ратуше.
        Курт в нескольких словах объяснил.
        - Пожалуй, я знаю, где его найти, - сказал Томас. - Это километрах в сорока севернее Нью-Росса. Мы там останавливались однажды с дядей Игорем и Сергеем.
        В указанный район верхами отправились Курт, Томас и Рауль. Каждый из них вёл на поводе ещё по одной лошади. Через день они вернулись, доставив несколько мешков стекольного песка.
        В начале марта ввели в строй стекловаренную печь. Формование многих изделий предстояло выполнять выдуванием стеклодувной трубкой. Поэтому мастером к печи назначили Дитриха, который обладал мощными лёгкими и отличался большой понятливостью. В помощники к нему приставили ещё двух парней.
        За получением первой продукции наблюдали все трое инженеров.
        Около месяца Дитрих набивал руку, изготавливая стаканы, фужеры, графины, бутыли для домашнего обихода, а также колбы, пробирки и мензурки для амбулатории. Обретя достаточную уверенность в себе, он приступил к формованию лампового стекла.
        - Ну теперь дело за вами, - сказал стеклодув Свенсену, когда тот заглянул к нему.
        - Гм, за мной! - швед усмехнулся, достал из полевой сумки плоский деревянный ящичек и раскрыл его. - Вот, можешь полюбоваться.
        - Что это такое? - спросил Дитрих, увидев в гнёздах ящичка крохотные нитеподобные спиральки и ещё какие-то детали.
        - Это всё то, что необходимо для ламп накаливания.
        Находившиеся здесь же инженеры Розенштайн и Винтерман похвалили и того и другого, но высказали сомнения по поводу долговечности спиралей.
        - Ведь в лампах накаливания применяли вольфрамовые нити, отличавшиеся повышенной стойкостью, - напомнили они.
        - Эти тоже будут служить достаточно долго, - ответил Свенсен. - При производстве металла для них я использовал такие присадки…
        И он рассказал своим новым друзьям о технологии изготовления необходимых материалов.

* * *
        Регулярно, один раз в неделю, в конце рабочего дня в ратуше проходили заседания парламента, в ходе которых депутаты обсуждали наиболее важные вопросы, касающиеся человеческого сообщества, проживающего на острове.
        Председателем парламента по-прежнему оставался Уиллис. Он же являлся представителем депутатской группы от Нью-Росса. Депутатов от Семигорья представляла Лейла, от Грюненсдорфа - Франц Розенштайн. После заседаний они задерживались в ратуше на некоторое время для приведения принятых решений в читабельный вид.
        Однажды, это было в конце мая, оставшись после очередного заседания парламента, Франц Розенштайн откинулся на спинку стула, взглянул на мягкий свет, исходивший от настольной электрической лампы под зелёным абажуром, вздохнул и несколько отстранённо произнёс:
        - Всего месяц назад мы сидели при свечах, и вот, пожалуйста. Никак не могу привыкнуть, всё думаю - не грезится ли мне? А на берегу Дуная в наших шалашах и свечей-то не было! У меня такое ощущение, что грюненсдорфцы из каменного века попали в век… Ну, скажем, в начало двадцатого. За короткий отрезок времени в техническом прогрессе сделан мощный рывок вперёд… Лейла, вы смотрите словно сквозь меня. Вы о чём-то замечтались? Или не согласны со мной?
        - Что? Ах да! Нет, я полностью согласна с вами. Совсем недавно семигорцы тоже ведь по сути жили в каменном веке. Сейчас же у нас и телефон, и электричество! А как изменился уровень мышления, особенно молодёжи! С каким увлечением наша детвора, юноши и девушки изучают то, что преподают им в школе, с какой надеждой смотрят в будущее!
        - Школьники из нашего посёлка тоже поглощают знания, как губка. Они упорно стараются подтянуться к своим сверстникам из Нью-Росса, и у многих это получается.
        - Ещё бы не стараться, - сказал, вступая в разговор, Уиллис. - Они поняли, что без знаний нельзя получить ни электричество, ни другие общедоступные изобретения, которые были у предыдущей цивилизации и которые со временем должны вновь появиться у нас. Смотрю, герр Розенштайн чему-то заулыбался. Ну не молчите, коллега, поделитесь с нами своими мыслями.
        - Я боюсь, вы поднимете меня на смех.
        - Уверяю вас, этого не произойдёт, что бы вы ни сказали.
        - Вы обещаете?
        - Даю честное слово.
        - Ну раз так… Вы никогда не задумывались над тем, кто мы такие?
        - Как это кто? - переспросила Лейла. Она посмотрела на Уиллиса, и взгляд её слегка затуманился. - Мы люди, уцелевшие после катастрофы.
        - Я не это имею в виду. Вот я австриец, и страна, в которой я жил, называлась Австрия. Во Франции жили французы, в Мексике - мексиканцы, в Австралии - австралийцы и так далее. А как именуемся мы все, вместе взятые - люди, живущие в трёх населённых пунктах, расположенных на побережье возле бухты Удобной?
        - Да никак не именуемся, - сказала Лейла, периферическим зрением улавливая взгляд Уиллиса. - Мы просто живём, работаем, и всё.
        - Очень плохо, что никак не именуемся и просто живём и работаем. У нас есть семигорцы, нью-россцы, грюненсдорфцы, а как единое целое мы оказываемся людьми без роду и племени.
        - Уж не хотите ли вы, Франц, наши три деревушки обозначить как государство? - спросил Уиллис, изо всех сил стараясь придать себе серьёзный вид.
        - А почему бы и нет?
        - Не лопнем от натуги?
        - Не смейтесь, сэр, я предупреждал вас. В Древней Греции каждая группка деревенек называла себя царством. Или республикой. Это объединяло и создавало лучшие условия для существования.
        - Они называли себя царством, чтобы отличить себя от другой, соседствующей группы деревень. У нас же нет соседей, мы одни. Нет, Франц, пытаться превращать себя в государство сегодня было бы неуместно. И в обозримом будущем тоже. А вот как-то назвать юго-восточный берег Новой Европы, то есть район нашего проживания, и всех нас заодно было бы полезно. Тут я всецело присоединяюсь к вам.
        Всякий раз, когда представители депутатских групп задерживались в ратуше, и начинало смеркаться, Уиллис провожал Лейлу до Семигорья, до дверей её дома.
        Сначала она пыталась отклонить его любезности, правда, не очень категорично.
        - Зачем вам утруждать себя, Джон? - говорила она. - Здесь же нет ни разбойников, ни хищных зверей.
        - Дело не в том, что нет хищных зверей, - отвечал он. - На дворе ночь, я не могу отпустить вас одну.
        Незаметно проводы эти стали привычными, и если Лейла выходила из ратуши первой, а Уиллис задерживался внутри здания, она непременно дожидалась его. По дороге в Семигорье они болтали о том о сём, чаще всего о разных пустяках, иногда просто молчали, но их устраивало и молчание, лишь бы находиться вместе. Непроизвольно замедлялся шаг, отдаляя расставание. В последние вечера они стали выбирать окольные тропинки рядом с обрывистыми склонами бухты или сворачивали к опушке леса. Но и тропинки были коротки, и они поминутно останавливались, чтобы насладиться изменяющимся морским пейзажем при восходящей луне или прислушаться к шорохам ночной жизни в лесу.
        В этот раз они вышли раньше Франца, оставив его собирать протокольные бумажки со стола, прошли улицей, освещённой уютными электрическими фонарями, миновали открытые северные ворота, обогнули стены города и остановились перед перильным мостиком, переброшенным через ручей.
        По ту сторону ручья, недалеко от Грюненсдорфа, горели фонари, энергично играла музыка, слышались весёлый смех и говор; в кольце зрителей в стремительном ритме двигалась танцующая толпа. Танцы перенесли сюда из-за жалоб горожан на шум, исходивший по ночам с центральной площади.
        - О, я вижу Сару! - воскликнула Лейла, дотрагиваясь до руки Уиллиса. - Смотри, Джон, вон она слева, с Дитрихом! В своём новом платье она выглядит настоящей принцессой. И как только наш депутат успевает везде! Заседание парламента только закончилось, а она уже слетала домой и обратно. А как она танцует, она едва касается земли, она словно соткана из воздуха! О, я вижу и Линду, и Соню, и Нону, и Наргис. А вот и мой Реди! Смотри, вон он кружит Вику, дочь Свенсенов. Ах, как ловко это у него получается! Пожалуй, вся наша поселковая молодёжь сегодня на танцах.
        Они прошли по мостику, и знакомая тропинка повела их сначала к бухте Удобной, затем к речке Серебрянке. По слабо обозначенной линии примятой травы спустились к неширокому водному потоку, переправились через него по нескольким специально положенным камням, поднялись по пологому берегу наверх и повернули к лесистым холмам, темневшим невдалеке.
        - Да, Реди почти совсем уже взрослый, - сказала Лейла, шествуя рядом со своим спутником. - За год он вымахал под потолок, его рассуждения такие серьёзные. Он много учится, в совершенстве овладел английским, свободно говорит на немецком. От капитана «Ирландии» постиг все премудрости судовождения. О’Брайен говорит, что при необходимости без колебаний уступил бы ему место на капитанском мостике.
        Певучий женский голос приятно ласкал слух, едва уловимый сложный аромат неведомых духов обострял обоняние и слегка кружил голову (с некоторых пор Мэри вместе с фармацевтикой занялась и парфюмерией, и духи, вероятно, были одним из её последних изобретений). Причёска, которую соорудила Лейла, была несколько замысловатой и громоздкой, но она, видимо, знала, что делала: миловидное лицо её, освещённое каким-то внутренним светом, от таких манипуляций с волосами становилось ещё прелестнее. Уиллис часто, то в открытую, а то исподтишка, останавливал на нём свой взгляд. Белая льняная кофточка в крупный чёрный горошек и серая плиссированная юбка из тонкой шерсти подчёркивали всю притягательную стройность её фигуры. За время, прошедшее после переселения из стойбища, Лейла заметно помолодела, морщинки вокруг её глаз разгладились, и ей нельзя было дать больше двадцати восьми. С некоторых пор, собираясь на заседания парламента, она стала тщательно прихорашиваться, и Уиллис догадывался, что своим видом она хочет доставить ему удовольствие.
        - Ты сегодня весь вечер молчишь, Джон, - сказала она вдруг. - Тебе скучно со мной?
        - Нет, что ты! Просто я задумался.
        - О чём?
        - Так, о нашей жизни на острове, о разговоре, который завёл Франц.
        - Ты действительно поддерживаешь его?
        - В чём?
        - В том, чтобы как-то именовать район нашего проживания.
        - Конечно. Я уже говорил об этом.
        - Что-нибудь придумал?
        - То есть?
        - Ну с названием.
        - Нет, не придумал. Мне кажется, с этим спешить не следует. Наступит время, и название придёт само собой.
        Они поднялись на один из холмов, остановились возле деревьев, занимавших его вершину, и повернулись в сторону селений.
        - Смотри, окна в домах уже погасли, а фонари на улочках - как светлячки, - сказала Лейла. - В каждом посёлке по нескольку фонарей. Вот и всё наше государство - десять минут пешего хода из конца в конец. А чуть в сторону - темень! Пора бы уже и привыкнуть, а нет - как представлю себе эти безлюдные пустыни без конца и края, всё так же страшно становится.
        Она прошлась туда-сюда перед Уиллисом, чувствуя на себе его обволакивающий взгляд, потом продолжила:
        - Я за женщин наших переживала. Сам посуди: в посёлке сто шестьдесят человек, из них почти треть - молодые вдовы от восемнадцати до двадцати пяти лет.
        - Всё проклятая война, - сказал Уиллис. - В той цивилизации она по ноздри человечество в крови утопила и здесь до нас добралась - столько мужчин выкосила в расцвете сил.
        - Разумеется, виной всему война. Но я о наших вдовах… Я сначала думала, так и придётся им век вековать. Дескать, Нью-Росс будет жить своей отдельной жизнью, а мы - своей, вдовьей, неприкаянной. И вдруг смотрю: одна вышла замуж за вашего, другая, обе - за женатых, а третья - за холостого. А тут «Ирландия» привезла целое сонмище женихов, и пошла свадьба за свадьбой! Правда, у некоторых мужичков оказалось до трёх жён, но иного разумного выхода из создавшейся ситуации просто не существовало. О’Брайен уж на что большую часть времени находится в плавании, и тот женился на второй. И, кажется, очень доволен своим выбором. Молодуха-то у него и симпатичная, и работящая, и заботливая. Он её ещё при переселении с Лазурного берега выделил из всех. И сынишка её как-никак под мужским присмотром оказался, пусть и не постоянным.
        - А сама ты не думаешь выходить замуж? - спросил Уиллис. Обычно чистый голос его прозвучал с напряжённой хрипотцой.
        - Я? Замуж? - Лейла, возобновившая было челночное движение, остановилась, и при свете далёких фонарей Уиллис увидел, что на её прекрасном лице обозначилось выражение какой-то детской незащищённости.
        - Да, именно ты.
        Лейла заметно побледнела. Уиллис увидел, как она взволнована, и от сопереживания у него заболело сердце.
        - О, Джон, если я выйду замуж, то только за тебя.
        В её глазах было столько родственного тепла и непосредственности, что сомневаться в её словах не приходилось.
        - Ты это… серьёзно говоришь? - тем не менее спросил Уиллис.
        - Зачем ты спрашиваешь? Конечно, серьёзно. Ты же видишь, как я к тебе отношусь. А ты… ты возьмёшь меня в жёны?
        - Лейла… Я день и ночь думаю о тебе.
        - Думаешь… А замуж-то ты меня возьмёшь?
        - Ах, замуж! Обязательно возьму!
        - Но как твоя жена? Она будет возражать.
        - Нет, не будет.
        Уиллис вспомнил разговор с Анной недельной давности.
        - Ты куда-то собираешься? - спросила жена. - Наверное, на заседание парламента?
        - На заседание, - ответил он.
        - А потом опять пойдёшь провожать Лейлу?
        - Да, надо будет проводить её до Семигорья. Заседание заканчивается ночью, нельзя, чтобы женщина одна, в потёмках, брела до соседнего посёлка, сама понимаешь.
        - Я понимаю. Джон, она нравится тебе?
        - Что ты имеешь в виду?
        - Только то, что слышал. Так нравится она тебе или нет?
        - Как тебе сказать…
        - Прямо, без увёрток.
        Уиллис не знал, что ей ответить. Он опасался, что правда будет болезненно воспринята Анной, ему не хотелось ранить её сердце. Но та вполне доброжелательно улыбнулась ему.
        - Джон, будь же искренен. Поверь, я всё знаю. О ваших отношениях с Лейлой известно не только мне, но и всему Нью-Россу. Никто не осуждает тебя, и я тоже. Но я хотела бы услышать от тебя, насколько ваши отношения серьёзны.
        - Она действительно нравится мне. Но наши отношения чисты и…
        - Ну и женись на ней, Джон! Я много общалась с ней, она хороший, добрый человек, у неё замечательные дети. Она доставит тебе немало счастливых минут. Я искренне рада, что ты выбрал её. У меня к тебе только одна-единственная просьба: не оставляй меня и наших с тобой детей. Пусть у нас всё будет по-прежнему. Как, к примеру, у Эдварда О’Брайена с Катрин, когда он женился на второй.
        Вспомнив эту сценку, Уиллис повторил:
        - Нет, дорогая Лейла, против нашей женитьбы Анна возражать не будет. Мало того, она хотела бы, чтобы я женился именно на тебе.
        - У вас заходила об этом речь?
        - Да.
        - И давно?
        - Неделю назад.
        - Что же конкретно она сказала?
        - Что рада моему выбору.
        - И Анна не ревнует тебя ко мне?
        - Нет, Лейла, наоборот, она очень хорошо о тебе отзывалась.
        - И ты всё это время молчал!
        - А что я мог сказать?
        - Как что? Ты мог бы сделать мне предложение.
        - Но я не смел…
        - О, Джон, рыцарь без страха и упрёка, какой ты, оказывается, несмелый! Мы уже давно были бы женаты! Мы потеряли целую неделю.
        - Прости, Лейла, я, конечно, виноват, но ты так хороша, что я отгонял саму мысль о женитьбе на тебе, я боялся спугнуть своё счастье.
        В дополнение к признанию своей вины, Уиллис преклонил пред своей спутницей колено и поцеловал ей руку. В знак прощения она нежно потрепала его волосы.
        Спустившись с холма, они приблизились к Серебрянке, перебрались через неё по переходу, состоявшему из двух длинных плах, положенных вплотную одна к другой, вошли в посёлок и остановились под окнами дома Лейлы.
        Свет уличных фонарей осветил лицо любимой женщины, и Уиллис увидел устремлённый на него взгляд её сияющих глаз. Ему страстно захотелось обнять её и поцеловать, но усилием воли он переборол возникшее желание. «При виде её я теряю рассудок», - мысленно сказал он себе, а вслух произнёс:
        - Ну, мне пора идти.
        - Не уходи, подожди ещё минуту, - сказала Лейла. Она взяла его руку в свои ладони и на мгновенье прижалась к ней щекой. - Мне не по себе, оттого что нам приходится расставаться. Когда ты объявишь о нашем намерении пожениться?
        - Сегодня же, как только приду домой, я сообщу Анне.
        - И уже завтра мы сможем быть вместе?
        - Да, моя прекрасная леди.
        - И я своим объявлю сегодня. Да что сегодня - сию же минуту, сейчас! Вон Реди идёт с танцулек. Ах, какой верзила он стал! Молодой человек, подойдите-ка к нам!
        - Здравствуй, мама! Добрый вечер, сэр! - сказал юноша, приблизившись.
        - Прежде ты заявлялся чуть ли не под утро, - сказала Лейла.
        - Завтра рано вставать - мы заканчиваем подготовку шхуны к плаванию в Средиземном море. Работать приходится наравне со всеми, и я должен чувствовать себя в хорошей форме. Всё, я отправляюсь спать.
        - Нет, постой. Побудь с нами немного. Я должна тебе кое-что сказать, - она бросила на сына быстролётный испытывающий взгляд и провела ладонью по своим локонам. - В общем, так… - Лейла покусала вдруг задрожавшие губы. - В общем, я люблю господина Уиллиса, он тоже любит меня, и… мы с ним решили пожениться.
        Реди отступил немного, лицо его вспыхнуло, он окинул обоих сверкающим взглядом.
        - Поздравляю тебя, мама! - воскликнул он в состоянии крайнего волнения. - Поздравляю и вас, господин Уиллис! Разрешите пожать вам руку. Я безмерно счастлив, что у меня будет такой отец.
        Ещё одна зимовка
        С поймы до скал донёсся далёкий крик. Тарзан, оставив нагретое место, поднялся, немного помедлил и метнулся в надвигающуюся темень.
        - Куда, Тарзан! - приглушённо крикнул Игорь, но собаки уже и след простыл.
        Хлопотавшие возле костра женщины побросали свои дела, заметались, прячась друг за дружку, и в конце концов сбились в беспомощную гурьбу за спиной у Игоря. Он велел им укрыться вместе с детьми в шалаше, взял карабин и, отойдя на внешнюю сторону скал, притаился за одним из каменных выступов.
        Где-то левее относительно леса раздался радостный собачий визг, который тут же перешёл в не менее радостный лай. Игоря до крайности озадачило поведение собаки. Кого мог встретить в пойме Тарзан? Так он приветствовал только своих, но своему появиться здесь было никак невозможно. Однако кто-то там определённо был и, судя по собачьему лаю, приближался к скалам. Сняв карабин с предохранителя, Игорь безотрывно вглядывался в кусты, ограничивавшие луг с противоположной стороны.
        Спустя минуту на открытое пространство вышел какой-то рослый человек, сопровождаемый псом, и без всякой опаски направился к костру. Не дойдя несколько метров, он остановился и громко и весело крикнул по-русски:
        - Эй, есть тут кто живые?! А ну, выходи!
        Игорь едва не выронил карабин - в свете пламени стоял широко улыбающийся Сергей.
        - Где вы там попрятались?! - опять же по-русски крикнул тот. - Принимайте гостя!
        Увидев отца, вышедшего из-за скал, Сергей шагнул ему навстречу и протянул руки.
        Они замерли в долгих объятиях.
        Оторвавшись от сына, Игорь повернулся к шалашу, в проёме которого уже показались любопытные лица, привлечённые неожиданной развязкой события.
        - Выходите, сударыни! - радостно крикнул он. - Не бойтесь ничего. Это свой, Серж, мой старший сын!
        Когда, отужинав, женщины и дети ушли спать, отец с сыном остались у костра и долго ещё рассказывали друг другу о своих приключениях.
        - Знаешь, пап, - сказал под конец Сергей, - я вас отыскал без особого труда. Так же легко это убежище могут найти и коммандос.
        - Что ты предлагаешь? Уйти куда-нибудь в горы?
        - Нет. Река обеспечит нас рыбой, а в горах что мы будем делать? К тому же летом должна прийти «Ирландия». Уходить никуда не надо, а вот принять какие-то оборонительные меры следовало бы.
        - Какие?
        - Давай подумаем. Вот смотри: с трёх сторон это место надёжно защищено скалами, восточная же сторона открыта. Я считаю, здесь надо построить стену, которая могла бы защитить не только от пуль, но и от снарядов. Я обшарил каждый закуток в Гросхаузе, и всё их оружие побросал в реку. Но что помешает им снова наведаться в свой арсенал и взять другое оружие, включая и гранатомёты? Потому стена должна быть достаточно прочной.
        - В таком случае завтра и начнём её строить.
        - Нет, пап, я считаю, с этим можно пока не спешить. Во время перестрелки мне удалось ранить Гюнтера. Кажется, рана его довольно серьёзна. Пока он не выздоровеет, вряд ли коммандос здесь появятся. Ну а раз так, то сейчас можно заняться другими, более неотложными делами.
        - Более неотложными? А если они отправились вслед за тобой?
        - Я же говорю - у них раненый.
        - Для ухода за ним вполне достаточно одной из женщин.
        - Ты хочешь сказать, они могут быть где-то уже поблизости?
        - Я бы ничего исключать не стал.
        Едва дождавшись рассвета, Игорь отправился по пойме. Он прошёл несколько километров, но никаких признаков появления врага не обнаружил. Однако, вернувшись к скалам, он прежде всего прикатил несколько валунов и сложил их подобием баррикады, прикрыв восточную, незащищённую сторону. Теперь было где хотя бы залечь в случае обстрела. В течение последующих нескольких дней они с Сергеем эту баррикаду удлинили и сделали ещё выше.
        Каждое утро Игорь забирался на одну из скал, где можно было находиться незамеченным со стороны, и рассматривал в бинокль окрестности. Не ограничиваясь этим, он продолжал разведывательные походы по пойме. Если у него были срочные дела, то он отправлял в разведку Сергея.
        Шалаши, построенные Игорем, можно было охарактеризовать как временные жилища. В них было тесно, темно, и они не вполне годились для зимовки; поэтому отец с сыном до конца ноября возводили бревенчатые домики из смоляной сосны. Один, более просторный, построили для грюненсдорфских женщин и их детишек, второй, поменьше, для себя. Стены домиков проконопатили и обмазали глиной. Для потолочных перекрытий использовали сосновые же жерди, на которые положили толстую подушку из веток и опавшей листвы. Шатровые крыши покрыли тростником, срезанным на берегах близ расположенных озёр. Полы оставили земляными. Свет в жилые помещения проникал через оконные проёмы, которые на ночь и в холодную погоду закрывались плотными ставнями. Воздух в обоих домиках всегда был сухой и здоровый, насыщенный хвойными запахами.
        Подготовив глину с присадкой из мелкой семенной шелухи диких растений, сформовали кирпичи, обожгли их и сложили печки, которые давали достаточно тепла и в которых можно было готовить пищу. Возле печек и вдоль глухих стен установили лежанки - обычные деревянные нары, застланные сухой травой. Детишек укрывали спальным мешком Сергея. Мешок распороли, сделав из него одеяло; под ним помещались все пятеро, и ночи дети проводили в полном блаженстве. По утрам и вечерам из труб над крышами домиков, а лучше сказать - хижин, курился синеватый дымок, и ветер разносил между скалами вкусный запах приготавливаемой еды.
        После хижин взялись за строительство бани. С ней они управились за неделю. Печку сложили по-белому, выведя трубу на верх крыши. Вместо котла, ещё до возведения стен, вырыли приямок вёдер на десять, стенки которого обмазали глиной. В приямке этом запалили костёр, от огня глина на стенках закалилась и сделалась прочной, как черепица. В нескольких местах она, правда, потрескалась, но строители быстро сообразили, как исправить появившийся изъян. Стенки котла снова, на этот раз тонко, обмазали глиной и опять прокалили огнём. И так до тех пор, пока котёл окончательно не перестал пропускать воду. Приямок отгородили небольшими перильцами, чтобы кто-нибудь по неосторожности не свалился в него. Пол в бане был деревянный, из разваленных пополам плах.
        Единственным неудобством было то, что баню пришлось поставить в глубине площадки, в самом дальнем углу, так как в передней её части уже стояли хижины.
        - Немножко промахнулись мы с планировкой, далековато будет ходить за водой, - сказал Игорь, окидывая взглядом постройки. - И вообще, чтобы дойти до ручья, придётся фланировать мимо жилых домов.
        Но потом, спустя несколько месяцев, он не раз порадовался тому, что баня оказалась на задворках поселения. Своим расположением, она, возможно, спасла не одну человеческую жизнь.
        В помывочный день строители первыми опробовали своё детище. Протопив печку, они, как это обычно делается, дождались, когда сойдёт угар, и, чтобы вслед за ним не уходило тепло, через отдушину в трубе закрыли дымовой ход керамической крышкой. Набросали на пол хвойные лапы. Затеплили на рыбьем жире фитилёк в углу бани и затворили дверь. Затем выкатили из печи несколько крупных раскалённых булыжников и сбросили их в яму с водой. Булыжники взорвались клубами пара, и баня наполнилась тёплым влажным туманом.
        - Серёж, пощупай, как вода в котле, - попросил Игорь.
        - Сейчас, пап… Немного бы надо погорячей, - и Сергей сбросил в котёл ещё пару булыжников.
        Игорь плеснул на каменку несколько ковшей воды. От камней ударило сухим, раскалённым, почти невидимым паром, туман в бане растворился, и в ней сделалось так жарко, что в первые мгновения оба они едва не выскочили наружу. Но притерпелись, привыкли к высокой температуре и полезли на полок париться дубовыми вениками. Напарившись вдоволь, подхватили приготовленные заранее брезентовые вёдра и, выбежав из бани, устремились к ручью. У ближнего бочажка зачерпнули воды и дважды окатили себя. Этого было вполне достаточно, чтобы тело почувствовало прилив кипящей радости.
        В баню возвращались без спешки. Предупреждённые женщины попрятались кто в своём домике, кто за внешними сторонами скал. Но Игорю показалось, что в щёлках ставней он видел чьи-то ухмыляющиеся плутовские физиономии. Единственным прикрытием от нескромных взоров были брезентовые вёдра.
        Мужчины мылись со щёлоком. Марион, как представительнице женщин, Игорь вручил большой кусок банного мыла. «Это один на всех», - предупредил он. Два куска мыла ещё оставалось у него самого и семь - у Сергея. Таким образом, прекрасный пол и детишки были обеспечены моющими средствами на всю зиму.
        После бани женщины пригласили к себе мужчин и угостили их чаем - горячим, боярышниковым. Каждого ребёнка Сергей одарил кусочком сахара - у него ещё оставалось кое-что из продовольствия, выделенного ему на шхуне, - а всем остальным, и себе тоже, налил в наполненные кружки по ложке спиртовой настойки.
        У всех было праздничное настроение. Грюненсдорфские женщины весело переговаривались между собой и вели шутливые диалоги с мужчинами. Лица их разгорелись, глаза радостно блестели, хорошо промытые волосы были уложены в коронообразные сооружения и изящными прядями свисали на плечи. Они так похорошели, что не узнавали друг друга и всё пробовали свои локоны на ощупь, удивляясь их мягкой шелковистости и необычной, незнакомой прежде роскошности. Они нравились себе и хотели нравиться мужчинам.
        А сознание Игоря рисовало другую картину: луг, залив, богатое шумное застолье и таких же посвежевших женщин из долины гейзеров.
        «Своей красотой эти ничуть не уступают тем, - думал он, одновременно участвуя в происходившей беседе. - Только те - культурные люди, получившие хорошее образование в цивилизованном обществе, а эти - дикарки, выросшие в тёмном лесу. Хотя, если подумать, такие ли уж они дикари? Илона и Марион свободно разговаривают не только на немецком, но и на английском. А Гретхен нет-нет да пересыплет свою речь итальянским словечком. Я ещё спрашивал её, на каком языке она говорит. А какие лингвистические способности у этой тихони Стефани! Кроме немецкого, английского и итальянского языков она знает ещё и чешский. Было у них в посёлке по одному итальянцу и чеху, и ей этого оказалось достаточно, чтобы изучить их языки. Нет, наверно, поторопился я назвать их дикарками».
        В ходе застолья он несколько раз ловил устремлённые на него прочувствованные взгляды Илоны, но, не отвечая на них, делал вид, что всецело занят общими разговорами.
        Закончив строительство бани, мужчины вплотную занялись совершенствованием оборонительного сооружения. Если Гюнтер уже выздоровел, то коммандос, оставив с детьми одну из женщин, могли прийти сюда вчетвером. Все они хорошо обучены ведению боя с применением огнестрельного оружия. Поэтому готовиться к встрече с ними надо было основательно.
        За считанные дни вдоль всей восточной стороны была сложена двухметровая стена из дубовых брёвен, закреплённая дубовыми же сваями. На расстоянии полуметра от неё сложили вторую такую же стену. Полость между ними засыпали камнями и грунтом, вынутым у основания внешней кладки. При выемке грунта образовался ров метровой глубины и ширины. Были оборудованы несколько бойниц (или амбразур) с достаточно удобными секторами обстрела. У южного торца стены оставили проход с высокой прочной калиткой и подъёмным мостиком перед ней.
        В сторону Дуная скалы смыкались друг с другом под острым углом, и здесь наверху между ними образовалось довольно вместительное углубление, что-то наподобие естественного индивидуального окопчика, в котором свободно мог поместиться один человек. Добраться до него со двора было легко, а извне в этом месте был сплошной пятиметровый обрыв.
        Забравшись наверх, Игорь убедился, что из окопчика можно держать под обстрелом и южный, и западный, и северный подступы к крепости. Вместе с Сергеем они положили на бруствер окопа несколько крупных камней, оставив между ними узкие прорези бойниц.
        Но кому, и какими средствами эту крепость оборонять? Из оружия у них имелось два карабина с пригоршней запасных патронов к ним, винтовка, пистолет, шестизарядный револьвер и лук со стрелами. Таким образом, можно было вооружить шесть человек.
        Марион уже довольно уверенно обращалась как с карабином, так и с револьвером - сконструированы они были по одному принципу. Илону, Розу, Гретхен, Стефани и Сигрит тоже ознакомили с устройством огнестрельного оружия и приёмам ведения боя.
        В назначенный день начали стрельбы. В сотне шагов от стены поставили мишень, сооружённую из двух стёсанных с одной стороны и скреплённых между собой деревянных колод.
        Провели последний инструктаж. Больше всего патронов - сто двадцать штук - имелось к винтовке, из неё и предстояло стрелять. Каждой женщине выдали по три патрона. Первый выстрел произвела Марион. Мимо. К великому разочарованию Игоря - он надеялся на неё как на свою лучшую ученицу. Второй стреляла Илона. Пуля попала в краешек мишени. А вот Гретхен угодила прямо в сердце человеческого силуэта, нарисованного на щите. Два последующих её выстрела тоже были на удивление точными. Марион, сосредоточившись, вторым и третьим выстрелами поразила центр мишени. Довольно неплохую стрельбу показала и Роза. Илона дважды ещё била в «молоко». Стефани и Сигрит во время выстрела закрывали глаза, и как им ни разъясняли, что этого делать нельзя, всё было напрасно. В конце концов как от стрелков от них отказались.
        Таким образом, в случае огневого контакта с противником обороняющаяся сторона могла выставить шесть человек, пятеро из которых являли собой достаточно надёжных бойцов. С учётом оборонительных укреплений силы обеих сторон можно было считать, примерно, равными.
        В заключение стрельбищ Игорь сделал два выстрела из лука. Обе стрелы вонзились в один и тот же глаз человеческого силуэта, нарисованного на мишени: одна - в левый его уголок, вторая - в правый. Женщины рукоплескали лучнику.
        Чтобы коммандос не могли подойти к поселению внезапно, решили усилить наблюдение за поймой. Так как мужчины часто были заняты на различных тяжёлых работах, то роль наблюдателей взяли на себя женщины и… семилетний Макс. Для него наблюдать в бинокль за поймой было истинным удовольствием. Верх скалы, где находился наблюдатель, застелили объёмистой охапкой тростника, и снизу, от камней, сквозь него не проникал никакой холод.
        Весь ноябрь и большую часть декабря, пока мужчины были заняты строительством, женщины собирали в лесу под опавшей листвой жёлуди и орехи, а также поздние грибы: валуи, опята и некоторые другие. Ещё они ходили за шиповником, боярышником и калиной, чтобы создать на зиму достаточный запас витаминов.
        Опята оказались настоящим лакомством, их жарили и варили едва ли не каждый день. Немало грибов насушили на зиму. Валуи вымачивали в воде, таким способом избавляясь от присущего им неприятного привкуса, и добавляли в супы, а большую часть заготавливали впрок.
        Жёлуди очищали от кожуры, вымачивали, просушивали и толкли пестом в деревянной ступе. Из полученной массы варили кашу, пекли хлеб, лепёшки и оладьи. Самую тонкую фракцию поджаривали и использовали для приготовления кофе. Все эти блюда были слегка вяжущи и сладковаты и вполне удовлетворительны на вкус. К тому же они были питательны и привносили ощущение сытости, поэтому жёлуди заготовили в большом количестве.
        Грюненсдорфские женщины хотели принять участие и в рыбном промысле, но вода к тому времени стала ледяной, и мужчины воспротивились их намерению. Однако одних желудей и орехов для более-менее нормального питания было, конечно, недостаточно. Потому утром, ещё до основной работы, Сергей и Игорь сами проверяли сеть и забрасывали неводы. Пойманной рыбы едва хватало на обед и ужин. От долгого пребывания в студёной воде ломило кости и коченели пальцы рук.
        - Как только наше бабьё терпело всё это! - вырвалось в одно утро у Сергея, когда они с отцом ещё в сумерках, при поднявшемся северном ветре высвобождали рыбу из мокрых ячеек.
        - Будешь терпеть под дулами автоматов, - ответил Игорь, поднимая сеть из воды. - Не случайно в Грюненсдорфе было столько смертей - эти ежедневные купания кого угодно доконают.
        Оба они чувствовали, что продолжение ледяных ванн им самим тоже не сулит ничего хорошего, какими бы крепкими они ни были.
        С завершением строительства оборонительной стены они принялись наводить на мелководье мостки - от берега поперёк реки. В этом месте чуть ниже по течению сразу же шла значительная глубина. С небольшого закреплённого плота забивали деревянной бабой сваи и протягивали до них длинные достаточно толстые жерди. Настелив один пролёт примерно полуметровой ширины, обустраивали его перилами и наводили следующий. Так они протянули мостки метров на сто. С них было удобно, не снимая одежды, и проверять сеть, и забрасывать неводы.
        Рыбу можно было теперь промышлять хоть круглыми сутками, но у жителей маленького поселения были и другие работы. Поэтому сеть ставили и поднимали дважды в день, а неводы забрасывали, когда находили для этого свободное время и когда появлялась необходимость в дополнительных уловах.
        С неделю отец с сыном рыбачили на мостках одни. Но вот как-то вечером, когда они растянули снасти для просушки, Сергей заявил, что завтра отправляется на охоту.
        - Пойдём вдвоём с Гретхен, - сказал он своим обычным невозмутимым голосом. - Она видела в лесу оленей, покажет где. Попробуем выследить. Если повезёт, будет и мясо, и шкура.
        - Попробуй, выследи, - только и сказал Игорь.
        Мысленно он пожелал сыну удачи. Рыба и жёлуди уже изрядно приелись, и надо было как-то разнообразить питание. И оленья шкура пригодится. Кроме двух кожаных курток, в которых отец с сыном пришли сюда, никакой другой сколько-нибудь тёплой одежды в поселении не было, и куртки эти чаще всего по очереди надевали грюненсдорфские женщины. А мужчины обычно обходились своими матросскими робами, надетыми поверх летних рубах. Между тем становилось всё холоднее, по утрам наблюдались лёгкие заморозки, а однажды повалил снег, который, правда, быстро растаял.
        Одному возиться с сетью на мостках было несподручно, и в тот же вечер Игорь сказал Марион, что на завтра ему потребуется помощница.
        - Было бы хорошо, если бы мы пошли на промысел с тобой, - сказал он.
        - Почему именно со мной?
        - Ты самая ловкая, с тобой всякое дело спорится. И вообще, - Игорь улыбнулся, - с тобой интересно общаться, можно нормально обо всём поговорить.
        - Это приказ: мне идти завтра ловить рыбу?
        - Что ты, Марион, какой приказ! Это - просьба.
        - Тогда, я не могу пойти.
        - Почему не можешь?
        - У меня ноют суставы пальцев на руках. Я застудила их ещё в Грюненсдорфе. Надеюсь, ты не хочешь, чтобы мои пальцы совсем скрючило?
        - Конечно, нет.
        - Спасибо, что не приневоливаешь меня.
        - Зачем ты так, Марион, о приневоливании не может быть и речи. Мне кажется, вы уже должны понять, кто мы такие - люди из Нью-Росса.
        - Мы это поняли.
        - Ладно, Марион, раз нельзя на рыбную ловлю тебе, тогда назначь Стефани.
        - И она не может пойти.
        - И она тоже?
        - Да, Стефани простыла и подкашливает. Мокрые сети могут усугубить её состояние.
        - В таком случае пошли Розу или Сигрит.
        - Нет, Игорь, и они не годятся. Они самые слабые из женщин, а для работы с сетью нужны сила и выносливость. Завтра утром на мостки пойдёт Илона. Она сильнее всех нас и абсолютно здорова. Ты ведь не будешь возражать против такой помощницы?
        Игорь увидел, как в глазах Марион вспыхнули и погасли развесёлые огоньки, подумал: «Что это с ней?» - и, не найдя ответа, дружески улыбнулся.
        - Зачем возражать, мне всё равно, кто из вас будет помогать.
        - Ну и прекрасно. Раз тебе всё равно, то пусть она вместе с тобой постоянно и рыбачит.

* * *
        Илона пришла раньше его. Когда он с берега спускался к мосткам, молодая женщина уже стояла в дальнем конце их, опершись о перила. По неподвижности её фигуры Игорь понял, что она находится там довольно давно. На ней была его кожаная куртка, в которой свободно поместились бы две такие Илоны, но даже эта мешковатая, внушительных размеров одежда была не в состоянии скрыть удивительно стройные формы её тела. «Эту роскошь не спрячешь ни под одной хламидой, даже самой безобразной, - подумал Игорь. - Каким-то непостижимым образом она всё равно покажет себя».
        Он прошёл по мосткам, приблизился к рыбачке и негромко поздоровался. Женщина так же негромко поздоровалась в ответ.
        - Приступим? - спросил он.
        - Да, конечно, - ответила она.
        Проверив сеть, они вытащили её на берег для починки - кое-где ячейки порвались и их предстояло восстанавливать. Рыбы попалось немного, её не хватило бы даже на завтрак. Поэтому оба стали забрасывать неводы, доставая ими до глубины, начинавшейся не далее чем в сажени: он - с дальнего торца мостков, она - несколько ближе к берегу. Он вытаскивал невод один, легко преодолевая сопротивление бегущей воды. Илоне же приходилось прилагать немалые усилия, и Игорь неизменно устремлялся ей на помощь.
        Погода выдалась холодная, мозглая, от воды было не уберечься, промокали ноги, и спасти могла только энергичная работа.
        Уже к концу ловли, когда осталось сделать не больше двух-трёх забросов, он увидел, что его напарница в очередной раз собирается подтянуть к мосткам свой невод. Её согбенная фигура, измученное выражение лица, скованные движения - всё говорило о том, как она устала. Жалость вновь заторопила его помочь рыбачке. Руки у неё совсем закоченели, пальцы не слушались, и она уже не способна была ни делать заброс, ни тянуть на себя тоню.
        - Оставь, - сказал он. Илона недоумённо оглянулась на него. - Оставь невод, говорю. Ну-ка, дай мне руки. О-о, красавица, да они у тебя точно лёд!
        Он взял кисти её рук и прижал к груди, пытаясь отогреть теплом своего тела… Почувствовав, что в пальцах её возобновляется кровоток, он склонил голову, чтобы согреть их ещё и дыханием. И встретил глубокий проницательный взгляд.
        - Ты бережёшь меня, - тихо сказала она. - Зачем?
        - Чтобы ты не застудила себя.
        - Ну и что из того, если застужу?
        - Как что? У нас появится больной человек. А нам болеть нельзя - нам надо продержаться до лета.
        - И это всё, что тебя волнует?
        - В данном случае - всё. Тебе уже не так холодно? - спросил он.
        - Сейчас мне намного лучше, - ответила она. - Какие у тебя горячие руки. Тебя не берёт даже холодная вода.
        - Это от работы. Если много двигаться, то будешь чувствовать себя вполне сносно.
        Отогрев её ладошки, насколько возможно было в тех условиях, он мигом собрал на берегу плавник и хворост и запалил костёр.
        - Для тебя рыбалка закончена! - крикнул он Илоне. - Иди сюда!
        Она послушно приблизилась, присела и протянула ладони к огню.
        - Здесь тебе будет хорошо, - сказал он. - А с неводами я управлюсь один.
        Не успел он сделать очередной заброс, как Илона крикнула ему, что уже согрелась.
        - Тогда отнеси рыбу к хижинам! - крикнул он в ответ. - И оставайся там, я скоро приду!
        Но, передав добычу Марион, молодая женщина тут же устремилась обратно.
        Принимая у неё улов, староста успела спросить:
        - Как он, всё такой же твердокаменный?
        - Его не разберёшь, - ответила Илона. - Как человек он обо мне заботится. А как кавалер - совершенно бесчувственный.
        - Ничего, расчувствуется. Ты только не торопись хватать быка за рога, а то заартачится. Попробуй подойти к нему потоньше. Хотя как раз тонкостей-то, может быть, он и не понимает. Он же охотник, всю жизнь провёл в лесу, то есть самый что ни на есть настоящий дикарь.
        Увидев бегущую к мосткам Илону, Игорь крикнул:
        - Зачем ты сюда?! Грелась бы возле печки!
        - Говорю, я уже согрелась! Сейчас я помогу вам! - Незаметно для себя Илона перешла на «вы».
        - Оставь, не надо, я управлюсь один!
        Но Илона уже вцепилась обеими руками в снасть и принялась вытаскивать её из воды.
        - Смотри не надорвись! - крикнул он, со своей стороны подтягивая невод. - Женщине нельзя слишком напрягаться!
        - Я вас не пойму: то вы говорите, что движение согревает, то удерживаете меня, настаиваете, чтобы я работала вполсилы.
        Между тем невод шёл тяжело. Игорь подумал даже, не зацепился ли он за камень или корягу, но сильные толчки, отдававшиеся в руках, давали знать, что в снасти запуталась крупная добыча. Несколько минут борьбы - и рыба оказалась на мостках. Она была так велика и так билась, что, по касательной задев Илону хвостом, едва не свалила её в воду.
        - Осторожней! - крикнул Игорь. Вытащив нож, он ударил рыбу в голову, вонзив лезвие на две трети. Ещё удар, и огромная туша потеряла силу движений.
        - Быстро несём её! - сказал Игорь и, не дожидаясь помощи от Илоны и не высвобождая из кошеля невода чудище, всё ещё бьющее хвостом, взвалил его на плечи и устремился по мосткам к берегу.
        Оказавшись на суше, он сбросил рыбу на траву.
        - Как она называется? - спросила Илона.
        - Тунец длиннопёрый.
        - Вы не ошибаетесь?
        - Нет. Он попадался нам, когда мы шли Средиземным морем.
        - Какая она крупная!
        - Крупная, в длину около двух метров.
        - А вес?
        - Килограммов за сотню будет.
        - Как же вы её подняли!?
        - Захочешь - поднимешь.
        - Ладно ещё невод не порвала.
        - Ну, крапивное волокно прочное. Сам вязал, с расчётом, чтобы надолго хватило.
        - Но как она здесь очутилась? - Илона бросила на Игоря вопросительный взгляд. - Вы же однажды говорили, что тунец обитает в тропических областях океана…
        - Обитает. Но он заходит довольно далеко и в северные широты, вплоть до Баренцева моря. А в Средиземном море есть места его промысловых скоплений. Это всё мне капитан нашего корабля рассказывал, О’Брайен. Как тунец зашёл в устье Дуная - не знаю. Возможно, преследовал каких-нибудь стайных рыб. И вот запутался в неводе.
        - Запутался потому, - Илона расхохоталась и от смеха запрокинула голову, показав своё нежное горлышко, - что рядом находилась я: растерялся при виде моего великолепного одеяния. - Она оттянула полу куртки, которая висела на ней, как балахон.
        - И этого исключать нельзя.
        Игорь тоже усмехнулся, угадывая под курткой прелестные очертания женской фигуры. Илона хотела ответить дерзким, вызывающим взглядом, но не выдержала взятой на себя роли, снова прыснула от смеха и спрятала лицо в ладонях.
        - Какая же вы, однако! - тоже переходя на «вы» произнёс Игорь. - Сущий ребёнок.
        - Перестаньте, какой я вам ребёнок! - сказала Илона, едва сдерживая улыбку. - Ну и что из того, что я рассмеялась. А вы сразу же и вывод делаете! Давайте я помогу вам донести.
        - Нет уж, извините - сам донесу.
        - Завтра опять рыбачим?
        - Нет. Этой туши хватит на неделю. Завтра я пойду на охоту.
        - Я хотела бы пойти с вами.
        - Нет, я пойду один.
        - Что я ни скажу, в ответ слышу только одно: нет, нет и нет! А какие-нибудь другие слова вы знаете?
        - Знаю. Дело в том, что во время охоты, возможно, придётся быстро бежать, чтобы нагнать преследуемое животное.
        - Я очень быстро бегаю.
        - А также надо уметь скрытно подобраться к нему.
        - Когда надо, я хожу так, что подо мной не хрустнет ни одна веточка.
        - Нет, лучше вам остаться в поселении.
        - Значит, остаться, так вы считаете? Ну на это я вам вот что скажу: вы трус, самый настоящий трус! - её обычно тихий голосок стал наливаться каким-то отчаянием; впрочем, за ним угадывались и довольно близкие слёзы. - Да-да, вы меня просто боитесь. Так и скажите: мол, я боюсь, испугался присутствия молодой фрау! Что вы на меня уставились? Что качаете головой? Думаете напугать?
        - Ладно, ладно, Илона, не кипятитесь. Я просто проверял, насколько вы выдержаны. Хорошо, договорились, на охоту пойдём вдвоём.
        - Ха-ха-ха! Ах, Игорь Петрович, полно вам притворяться. - Поселянки нередко называли охотника по имени отчеству - на русский манер. Одни это делали из уважения, другие - с оттенком шутливости. - Проверяли мою выдержку! Скажите лучше честно: шума испугались, который я подняла.
        Игорь хмыкнул, чувствуя воздействие очаровательных женских глазок.
        - Илона, вы не только ребёнок, но ещё и озорница, каких свет не видывал. Ладно, всё, шутки в сторону - завтра идём на охоту. И попробуйте там мне перечить! А сейчас вот вам задание: просушите и почините сеть и неводы, смотайте и доставьте на место. Вам всё понятно?
        - Так точно, герр командир, понятно!
        - Приступайте к исполнению.
        - Есть приступать! - шутливо козырнув, Илона бросилась растягивать снасти на кольях, специально приготовленных для этой цели.
        Охота Сергея и Гретхен оказалась удачной - они принесли крупного оленя-самца.
        Шкуру Сергей выделал, и по его совету Гретхен весьма удачно сшила из неё приталенную меховую куртку наподобие жакета. Спустя несколько дней после охоты она уже щеголяла в новой обнове. Куртка изящно облегала тело молодой особы, делая её ещё ладнее и интереснее, и, как следствие, подобное одеяние пожелали иметь все остальные женщины.
        - Игорь Петрович, вы довольны мною, хорошая я помощница? - спросила Илона у своего старшего напарника.
        - Ну, в общем, неплохая.
        - Неплохая, очевидно, означает - так себе?
        - Зачем же передёргивать? Чтобы вам не думалось по этому поводу, скажу, что вы, Илона, помощница просто замечательная.
        - Тогда неужели я не заслужила такого же жакета, как у Гретхен?! Ну что я хожу в вашей куртке, она мне ниже колен и так болтается!
        - Илона, животный мир в этих краях всё ещё довольно беден, и добыть шкуру для жакета или чего-нибудь в этом роде совсем не просто. Но обещаю: как только я подстрелю оленя или другое крупное животное с достаточно густой тёплой шерстью, жакет вам будет обеспечен. Жакет или дублёнка.
        - Правда?!
        - Правда.
        - Ах, Игорь Петрович, какой вы милый. Можно я вас поцелую?
        - Поцелуете, сударыня, когда обрядитесь в новое.
        Гретхен ловила на себе завистливые взгляды подруг, видела, как благодаря хорошо пошитой одежде выделяется из всех, и знала, кого благодарить за неё. Чувство симпатии к Сергею, получившее материальное подкрепление, ещё больше усилилось, и она готова была проводить с ним сутки напролёт. Не стеснённый никакими предубеждениями юный гигант отвечал ей взаимностью, и они часто, не стыдясь любопытных глаз, провожавших их, уходили в лес или пойму, заросшую кустарником, чтобы на лоне природы в полной мере насладиться уединением.
        …День удачной охоты и рыбалки грюненсдорфские женщины решили отметить по-особому. Заранее предупредив мужчин, они наготовили разные блюда: и жареное, и пареное, и запечённое в золе.
        Перед началом застолья слово взяла Марион.
        - Я хочу, - сказала она, - поблагодарить Игоря и Сергея за заботу, которой они окружили нас и наших детей. Никогда прежде не жили мы так хорошо, как сейчас. Эти люди, двое мужчин, готовы снять с себя рубашку, чтобы отдать её нам. Да что готовы! Разве не их куртки надеваем мы изо дня в день, когда сами они даже в холод обходятся одними робами? Спасибо вам, дорогие друзья, за то, что вы сделали и продолжаете делать для нас! Спасибо вам за человечность. Ваши поступки служат нам примером, на них мы воспитываем детей и надеемся, что наши малыши вырастут такими же добрыми благородными людьми, как и вы.
        Мужчины, не привыкшие к похвалам, краснели и не знали, куда деть себя от любящих взглядов, устремлённых на них.
        - Не такие уж мы бескорыстные, - сказал Игорь, когда Марион умолкла. - Мы приходим с работы, и нас всегда ждёт горячая еда. Наша одежда всегда выстирана и починена. А разве мало значит вовремя сказанное доброе слово? Ни разу не слышно было от вас ни жалобы, ни попрёка. А как стойко вы переносили тяготы пути после бегства из Грюненсдорфа и трудности первых дней пребывания здесь, среди голых скал! Нет, это мы должны говорить вам спасибо. Мы благодарны судьбе, что она свела нас с вами.
        Вечер превратился в настоящий праздник. Игорь попросил у Макса флейту, которую изготовил для него сразу по завершении длительного путешествия по пойме Дуная, и сыграл несколько вальсов и фокстротов. Сергей по очереди приглашал то одну женщину, то другую, и под его руководством они с самозабвением обучались танцевальному искусству.
        Потом Игорь передал флейту мальчику и попросил его сыграть вальс «Наташа». Макс принял его просьбу к сведению, и хижину заполнила быстрая красивая музыка. Отличаясь необыкновенным музыкальным даром, мальчик на лету схватывал всё, чему учил его охотник, и к тому времени на слух быстро подбирал ту или иную мелодию.
        Игорь подошёл к Илоне, безучастно сидевшей возле печи в дальнем углу, и пригласил её на танец.
        - Что-то вы загрустили, - понизив голос, проговорил он, когда женщина положила руку ему на плечо. - Сегодня утром на рыбалке вы были ой как бойки.
        - Наверное, тогда я и истратила весь запас бойкости.
        - Вы хорошо слышите музыку, чувствуете партнёра; два-три урока - и вам позавидуют лучшие танцовщицы Нью-Росса.
        - Ну до Нью-Росса надо ещё добраться. До него далеко, как до неба.
        - Не так далеко, как кажется. Наступит лето, и все мы окажемся в этом замечательном городе.
        - Где вас с распростёртыми объятиями встретят ваши жёны.
        - А вас это заботит? - Игорь внимательно наблюдал за выражением её лица.
        - Нет, нисколько. Почему это должно заботить меня? Ведь для вас я никто.
        - А вот в этом вы не правы. Вы моя помощница по рыбной ловле.
        - Гм, помощница! Сегодня я с вами, завтра - другая.
        - Нет, Марион сказала, что со мной будете только вы.
        - Вы часто с ней общаетесь. Она красивая, и я заметила - она вам нравится. Ведь я не ошибаюсь?
        - Я с ней общаюсь, потому что она является как бы старостой у вас. Надо же обсудить те или иные дела, прежде чем приступить к их выполнению. А для меня все вы одинаковы.
        - Одинаковы?
        - Да.
        - А вот этого не может быть. Всё равно одни вам нравятся больше, другие - меньше. Поэтому не кривите душой. Вопрос только в том, кому вы симпатизируете больше и насколько сильно. Возьмём, к примеру, Розу. Она хороша собой. Хотели бы вы иметь такую любов…
        - Илона! Я не понимаю вас! - Игорь прервал танец.
        - Всё вы понимаете. Я думаю о завтрашней охоте. Вы ещё не передумали взять меня с собой?
        - Нет, конечно. Я свои решения обычно не меняю.

* * *
        - Куда мы направляемся? - спросила Илона, когда поселение осталось позади. Она держалась рядом с охотником, а при сужении просветов между кустарником шла за ним следом. Ей всё хотелось взять его под руку, но не хватало смелости.
        - Пойдём на юг. Я видел пролетавших уток и гусей - не один раз. Где-то ближе к морю должно находиться место их зимовки.
        - А почему мы не взяли Тарзана?
        - Зачем он нам? Мы только разведаем обстановку и вернёмся назад.
        - Как, разве охоты не будет? Вы же вчера…
        - Я передумал. Разве мало у нас сейчас мяса и рыбы? Мы пойдём охотиться, когда в этом появится необходимость.
        - И вы снова возьмёте меня с собой?
        Игорь улыбнулся.
        - Если вы будете хорошо себя вести, то возьму.
        - А что вы понимаете под словами «хорошо себя вести»?
        - Ну если не будете донимать меня разными несуразными вопросами.
        - Какими, например?
        - Например, об отношениях между мужчиной и женщиной. О том, нравится ли кто мне или нет.
        - Эти вопросы вас раздражают?
        - Не то что раздражают. Они никчёмные.
        - О чём же тогда прикажете с вами говорить? - Илона развела руками, усиливая этим жестом своё недоумение.
        - Не знаю. О чём-нибудь другом.
        - Хорошо, попробуем о другом. Вот скажите, почему вы обращаетесь ко мне то на «вы», то на «ты»?
        - Разве я обращаюсь к вам то так, то эдак?
        - Конечно. Разве вы не замечали?
        - Не обращал на это внимания. А как лучше к вам обращаться?
        - На «ты», разумеется.
        - Правильно, ведь вы почти вдвое моложе меня.
        - Гм, моложе! - Илона возмущённо вздёрнула носик. - Вам самим-то тридцати не дашь. Вы с Сержем - как два брата-погодки.
        - Ну это уж вы хватили через край.
        - Ничего не через край. Кстати, почему вы продолжаете обращаться ко мне на «вы»?
        - По привычке, наверно. Постараюсь исправиться.
        - А почему собаку вы оставили дома, а лук захватили с собой?
        - Без оружия нельзя. Мало ли что может случиться. Без него я чувствую себя беспомощным.
        - Но, кроме лука у тебя ещё кое-что есть.
        - Да, есть. Нож, топор и лопата - ты же видишь.
        - И их тоже можно применить как оружие?
        - Конечно. Вот, смотри.
        Тысячекратно отработанным движением Игорь извлёк нож. Короткий замах - и холодное оружие вонзилось в ствол ближнего дерева. Следом вплотную врубился топор. Ещё мгновение - и рядом с ними нашло себе место заострённое лезвие лопаты с коротким череном.
        - Видела?
        - Видела. И поняла - противнику с тобой может не поздоровиться.
        - Вы, сударыня, снова начали обращаться ко мне на «ты».
        - Разве? Вы много внимания уделяете моей речи. Последили бы лучше за своей.
        Ночью, когда большая изба уже спала, Илона и Марион убирали со стола и мыли посуду.
        - Рассказывай, - сказала Марион.
        - О чём?
        - О том, как вы охотились.
        - Никакой охоты не было. Мы просто подошли к одному из озёр и увидели на нём полно всякой птицы: и гусей, и уток, и лебедей, и ещё каких-то водоплавающих.
        - А что Игорь?
        - Ничего. Посмотрел и сказал, что когда будут кончаться мясо и рыба, снова придёт туда.
        - Он обещал взять тебя с собой?
        - А куда он денется от меня! - Илона задорно улыбнулась, но Марион увидела, что последние её слова - лишь напускная бравада.
        - Это хорошо. А ещё о чём-нибудь говорили?
        - Говорили… о разной безделице.
        - О безделице?
        - Да. Я сказала, что он очень сильный. Ну, ты знаешь, это так и есть. Помнишь, я рассказывала, как он нырял в воду, чтобы помочь мне с сетью! Тогда я прямо-таки ахнула, поражённая его мускулатурой. У нас мужики и повыше его ростом были, но такого мощного телосложения мне ещё не доводилось видеть. По дороге к озеру я сказала ему об этом.
        - А он?
        - Только посмеялся. И сказал, что, мол, раньше ещё крепче был, да ранение его подсушило.
        - Помню, он говорил тогда, в лесу, перед нашим побегом, что был ранен.
        - Да, в живот. Навылет. Это коммандос его подстрелили. Он еле выжил. Я попросила показать, куда в него попали, и он задрал робу. Так, ничего особенного: одна отметина на животе, другая, побольше, на спине.
        Илона на себе показала, куда был ранен Игорь.
        - А дальше что было?
        - Я спросила, как ему удалось взвалить на себя ту огромную рыбу на мостках. А он ответил: «Илона, милая, взгромоздить такой груз на спину - сущий пустяк».
        - Конечно, пустяк, - согласилась я. - А вот поднять что-нибудь достаточно тяжёлое вверх на руках не каждому дано.
        - Что поднять? - спросил он.
        - Ну хотя бы меня!
        - Двумя руками или одной? - спросил Игорь Петрович.
        - Одной, конечно.
        - Какой - левой или правой?
        - Лучше левой, - отвечаю. - И понимаешь, Марион, не успела я опомниться, как очутилась у него над головой. Я как завизжу! А он держит меня под попу и вращает над собой. Мало этого, взял и, словно пёрышко, перекинул с левой руки на правую, а потом опять на левую. Вот страху-то было! В общем, как я поняла, хоть Игорь Петрович и строит из себя старичка, а шалун ещё тот. Ещё скажу по секрету; когда я попала в его руки, это стало для меня чем-то таким… Мне стыдно признаться, но я просто сомлела… Да, сомлела до умопомрачения, и если бы он попытался взять меня, я бы не сопротивлялась.
        - А вот это напрасно - лёгкая добыча для мужчин слишком пресна.
        - Ну это ни для кого не секрет.
        Закончив с посудой, Илона легла на свой топчан.
        - Ты скоро? - спросила она.
        - Сейчас, заплету косу.
        - Не забудь задуть лампадку.
        - Не забуду, - Марион дунула на жёлтый язычок огонька, и хижина погрузилась во тьму. Пробравшись к ложу Илоны, она подтолкнула её в плечо. - Подвинься, дай-ка я лягу с тобой.
        Илона подвинулась к стенке и повернулась на спину.
        - Рассказывай дальше, - шепнула Марион, обнимая подругу.
        - А больше нечего рассказывать.
        - Не ври. Целый день пробыли вдвоём - и чтобы всё молчком?
        - Ну ещё он спросил, почему у меня нет детей.
        - А ты?
        - Я сказала, мол, Гюнтер винил в этом меня, но скорее всего причина в нём самом.
        - Игорь так и спросил насчёт детей?
        - Да.
        - А ты ему так и ответила?
        - Я дословно передаю наш разговор.
        - Ну, я тебе одно скажу - этот парень тобой интересуется и твоих тенёт ему не миновать.
        - Ой, не знаю, он - человек-кремень.
        - А ты, Илона, как к нему относишься?
        - Как отношусь? Неужели не видно, что я всё больше схожу по нему с ума? Ты не можешь представить, чего мне стоит не броситься ему на шею, когда мы оказываемся один на один. Меня так и подмывает обнять его и…
        - Вот этого делать ни в коем случае нельзя. А лучше вообще относиться к нему с холодком. Пусть бы он помучился да поломал голову, чем же он тебе не гож.
        - Знаю я, только поделать с собой ничего не могу. А как сама-то ты, Мариош? На всю зимовку - всего-то два мужика.
        - Обо мне не беспокойся. Я подожду встречи со своим Эгоном.
        - В Нью-Россе полно молодых вдов. Поди, он давно уже женат и напрочь забыл о тебе.
        - Не забыл, сердцем чую. Я помню каждую нашу встречу, и он помнит. И пусть заведёт хоть десяток жён, всё равно я буду среди них самой любимой и желанной.

* * *
        Когда запасы рыбы и мяса стали заканчиваться, Сергей и Гретхен взяли рыболовные снасти и подались к мосткам. Игорь же и Илона в сопровождении Тарзана отправились к озеру, где обитали птицы.
        Всю дорогу Игорь рассказывал сначала о своей докатастрофной жизни, об учёбе в музыкальном училище, а потом - о тогдашних женщинах, на какие ухищрения они пускались, чтобы выглядеть красивыми.
        - Выходит, они просто раскрашивали себя? - с вопросительной интонацией произнесла Илона. - В действительности же они не были такими привлекательными, и мужчины любили не столько их самих, сколько эту раскраску?
        Игорь весело рассмеялся.
        - Нет, мужчины прежде всего любили женщин, богатый внутренний мир этих особ, а раскраска только дополняла их внешнюю красоту.
        - А если и мне раскраситься?
        - Зачем? Ты и так хороша, красивее уже быть невозможно. Краска только заретуширует неповторимую… прелесть твоего облика.
        - Но ведь ты говорил, те женщины…
        - Понимаешь, Илона, те женщины прозябали в совершенно непригодной среде обитания: дышали загазованным воздухом, пили нечистую воду, питались так называемыми суррогатами, напичканными разными вредными примесями. В этих условиях люди сплошь и рядом выглядели не совсем здоровыми, и женщины вынуждены были краситься, чтобы создать хотя бы видимость красоты. Ты же здорова совершенно и прямо-таки лучишься каким-то особым, привораживающим светом. Откровенно сказать, от тебя глаз невозможно отвести. Взгляни на свои ногти, какие они розовые, как они блестят - словно лакированные; это ещё один признак прекрасного здоровья.
        Километрах в восьми от поселения на заболоченном берегу небольшой речушки они увидели следы оленьих копыт.
        - Свежие, совсем недавно прошёл, - сказал Игорь.
        Он на минуту задумался и посмотрел на лес, угрюмевший в некотором отдалении.
        - Знаешь, Илона, за гусями мы сходим в другой раз. А сейчас давай по следу. Ну-с, посмотрим, хаврошечка, какова ты в серьёзном деле.
        Они шли весь день и часть ночи. В темноте их вёл за собой Тарзан. Илона притомилась, но не отставала от охотника ни на шаг, держась из последних сил.
        В полночь остановились, и Игорь развёл костёр. Поужинали краюхой желудёвого хлеба и пригоршней орехов. Воду зачерпнули из лужи - зеленоватую, настоянную на хвое, с горьковатым привкусом. Охотник нарубил елового лапника, расстелил его возле костра, и Илона сразу уснула на этой роскошной пахучей постели. Некоторое время он сидел рядом, подкладывая сучья на горящие угли, вглядываясь в умиротворённое лицо своей спутницы и отдавая должное его поразительной красоте; затем тоже лёг спать, повернувшись спиной к теплу, исходившему от коротких синеватых языков пламени.
        Из его глаз всё не исчезал прекрасный облик особы, лежавшей по ту сторону костра, и Игорь задумался, на кого она может быть похожа. В памяти возникла череда женщин Нью-Росса и Семигорья, но ни одна из них даже близко своим обликом не напоминала Илону. Мысли перекинулись в предыдущую жизнь, пролетели по Тихомирову, музыкальному училищу, московским улицам, по другим местам, где он бывал, по фильмам, которые доводилось смотреть. Вспомнилась актриса из «Тихого Дона». Нет, не она, хотя красотой не уступила бы ни та, ни эта. Мэрилин Монро из американских кинокартин? Может быть, но лишь в какой-то мере, и то если только фигурой, а не лицом…
        Встал он ещё затемно, раздул костёр, вскипятил чай на брусничных листьях и разбудил Илону.
        - Не выспалась? - спросил он, с приязнью глядя на неё.
        - Нет, ничего, я чувствую себя довольно неплохо.
        - Устала, вижу. Так вот ходить за оленем.
        - Не беспокойся обо мне, Игорь, я выдержу.
        Он подал ей кружку с чаем.
        - На, выпей, это поддержит тебя.
        - Какой ты галантный кавалер, Игорь.
        - Я тебе не кавалер, а товарищ по охоте.
        - А ты хотел бы быть моим кавалером?
        Игорь нахмурился.
        - Перестань молоть вздор, - сухо проговорил он. - Ты мне в дочери годишься, поэтому… Предупреждаю: ещё раз брякнешь что-нибудь подобное, больше не возьму с собой.
        - Фи, Игорь Петрович, нашли что сказать - «брякнешь»! Какая грубая речь. Она вас не красит. А я думала, вы джентльмен.
        Он с досадой посмотрел на неё, но, увидев улыбку, затаившуюся в уголках её губ, рассмеялся.
        - Ты, Илона, просто проказница.
        - А вы, Игорь Петрович, просто прелесть, - женский голос звучал светлым чистым ручьём. - Как быстро вы отходите, как быстро сменяете гнев на милость. Вот за это я вас и люблю.
        - Ладно, пей чай, а то остынет.
        - А почему сам не пьёшь?
        - Я напился, пока ты спала.
        - Ой, какой ты заботливый! Пил чай, тянул время, чтобы я подольше отдохнула.
        Оленя они настигли к полудню. Игорь пустил стрелу. Олень сделал огромный прыжок через кусты и скрылся. Охотники пустились вдогонку за ним. Пройдя несколько сот метров, они обнаружили его уже бездыханным.
        Илона приблизилась к Игорю и, не удержавшись, обняла и поцеловала его.
        - Твой поцелуй преждевременен, - не очень уверенно произнёс он дрогнувшим голосом. Он продолжал ощущать сладость её губ, обжигающие прикосновения горячего женского тела и чувствовал, как сильно бьётся его сердце. - Ведь жакета ещё нет.
        - Ничего не преждевременен. Он - за твоё доброе отношение ко мне.
        - Тебе не жалко его? - всё ещё не справившись с волнением, спросил Игорь, кивая на распростёртого оленя.
        - Жалко. Мир ужасно устроен. Чтобы выжить, приходится кого-то убивать.
        - Он страдал так же, как я после ранения.
        - Вовсе не так же; ты мучился несколько дней, для тебя это выходило настоящей казнью, а его страдания были недолгими.
        Освежевав оленя, Игорь отдал требуху Тарзану. Затем разложил костёр и сварил в казанке часть печени и сердце. Он был недоволен собой. Стоило его спутнице слегка прислониться к нему, и он уже готов, спёкся. Так дальше не пойдёт.
        Вкусная еда настроила женщину на идиллический лад. Илона прилегла на толстый слой мха и, подперев голову рукой, стала смотреть, как охотник разделывается с оленьей тушей.
        - Игорь, согласился бы ты жить вдвоём со мной где-нибудь в глуши?
        - Здесь и так кругом глушь.
        - И всё же, согласился бы или нет?
        - Нет, такой подвиг не для меня.
        - Почему? Неужели я тебе нисколько не нравлюсь?
        - Ты опять за своё! Я же предупреждал! Прямо скажу: если будешь приставать ко мне с такими вопросами, то ничего, кроме неприязни, ты у меня не вызовешь. Я не терплю женщин, которые навязываются сами, я начинаю испытывать к ним отвращение.
        Охотник с подчёркнутым негодованием взглянул на свою спутницу, но, увидев её изумлённое вытянувшееся лицо, несколько растерялся.
        - Навязываются… Кроме неприязни… Отвращение ко мне. Грубиян, дикарь! Руссиш швайн! - Илона повернулась на другой бок и молча заплакала.
        Придя в окончательное замешательство и не зная, что ответить, Игорь неестественно раскашлялся и похлопал по раскрытой ладони окровенённым лезвием ножа.
        - Гм, руссиш швайн, это надо же! - достаточно громко повторил он немного позже, придумав всё же, что сказать. - Доводилось, доводилось когда-то слышать такое, - в глазах его мелькнул отблеск металла. - Но эти слова недостойны культурной женщины. Впрочем, какой спрос с тебя, выросшей в лесных дебрях.
        Женские слёзы устроили маленький водопад. Кажется, эта смазливенькая фрау едва сдерживает рыдания. Ничего, пусть поплачет, может быть, наконец одумается.
        Не обращая больше на неё внимания, Игорь отделил рога и копыта и отбросил их в сторону; затем отрезал по коленным суставам ноги оленя, за ними - голову и вместе с оставшейся частью ливера сложил в рюкзак молодой женщины.
        - Всё, Илона, подъём, надо идти.
        Она всхлипнула, вздохнула, тщательно вытерла слёзы и встала. Глаза её припухли и покраснели, губы были слегка надуты.
        - Я готова, - сказала она, безуспешно пытаясь придать голосу надлежащую твёрдость.
        Делая вид, что ничего не замечает, и на русском языке напевая себе под нос «Сердце красавицы склонно к измене», Игорь помог своей спутнице удобнее пристроить рюкзак на спине.
        - Не слишком тяжело? - спросил он, пытаясь заглянуть ей в глаза. Но Илона упорно отводила взгляд. Он до малейших нюансов понимал её состояние и теперь уже еле удерживал себя, чтобы не расхохотаться.
        - Нет, не слишком, - ответила она и шмыгнула носом.
        - Ну и хорошо! - сказал он, после чего вскинул себе на плечи оленью тушу и, не оглядываясь, быстрым шагом двинулся в обратный путь.
        Шли до наступления темноты. Выбрав место для привала у воды, Игорь снова развёл костёр и принялся за приготовление ужина.
        - Кушать подано, - несколько насмешливо сказал он, когда мясо уварилось. Илона, сидевшая в пяти шагах от него на поваленном дереве, не шелохнулась и ничего не ответила.
        - Я говорю, ужин готов. Присаживайся к костру, кушай.
        - Я не хочу.
        - Не капризничай, Илона, иди поешь, нам надо восстановить силы.
        В ответ было только молчание.
        - Ну я не понимаю тебя. То ты целуешь меня, то даже не хочешь разговаривать.
        - Почему ты так обращаешься со мной?
        - А как я обращаюсь? Разве я мало забочусь о тебе? Кажется, я делаю всё возможное, чтобы тебе было хорошо. В лесу холодно, но ты не замёрзла, потому что на тебе одежда под стать погоде. Я готовил еду, а ты отдыхала…
        - Я действительно вызываю у тебя неприязнь, отвращение?
        - Ах вот ты о чём! Слушай, давай оставим эту тему.
        - Нет, давай договорим до конца.
        - Ну хорошо, говори, я весь внимание.
        - Игорь, я люблю тебя. Безумно!
        - Безумно? Напрасно. Лучше бы тебе образумиться.
        - Я полюбила тебя сразу, как только увидела в то утро на реке, когда ты помог мне вытащить сеть. И с каждым днём я люблю тебя всё сильнее.
        - Послушай, девочка, я обещал освободить вас от рабства, и вы свободны - вам не в чем меня упрекнуть. У вас есть тёплое жильё, есть пища. Насчёт же любви ко мне… У меня две жены, старшие из моих детей почти равны тебе по возрасту.
        - Мне всё равно, что у тебя две жены. Я буду третьей. И далеко не худшей.
        - Ха, да я свихнусь с вами тремя!
        - Не надо насмехаться надо мной, Игорь. Знаешь, как у меня тяжело на душе?!
        Они встретились взглядами. Игоря словно обдало тёплой молочной волной, на мгновение остановилось сердце. Эта девчонка действительно испытывает к нему серьёзные чувства. Ему снова стало жалко её.
        - Ладно, Илона, пусть будет по-твоему - никаких насмешек. Но у меня одно условие.
        - Какое?
        - Отложим этот разговор до будущих времён.
        - До будущих!? И когда они наступят?
        - Не знаю.
        - Игорь!
        - Что?
        - Поцелуй меня.
        - Хорошо. Но опять же с условием.
        - С каким?
        - Что ты немедленно присаживаешься к костру и начинаешь кушать.
        - Я согласна.
        Она закрыла глаза и подставила ему лицо. Помедлив немного, он молча рассмеялся, взял её руку и прикоснулся к ней губами. Она удивлённо распахнула глаза.
        - И это всё?
        - Разве этого мало?
        - Ну-у, немного. Игорь, ты настоящий скряга.
        - Однако условие договора выполнено. Приступайте к еде, сударыня. По-моему, вон тот кусочек так и просится в ваш прелестный ротик.
        - Который? Вот этот?
        - Да.
        - Тогда, подать его немедленно! Сейчас я с ним расправлюсь. Ой, Игорь, а что у тебя на лице?
        - Где?
        - Вот здесь. Дай-ка я сниму.
        Илона быстро приблизилась, протянула руку и, проведя кончиками пальцев по колючей щеке мужчины… влепила ему поцелуй.
        - Так нечестно, Илона!
        - Честно! Это чтобы ты больше не обманывал меня. И это только задаток к будущему, «жакетному» поцелую.
        - Я боюсь даже подумать, что меня ждёт впереди.
        - Только хорошее. Я буду тебе очень хорошей женой. Такой, какой ещё никогда ни у кого не бывало.
        - Это действительно становится не шуткой. Что ты делаешь, Илона? Что о нас подумают твои подруги?
        - Подруги - это кто?
        - Ну, например, Марион.
        - Фи, Марион! Она будет только рада за меня. Она ждёт не дождётся, когда мы станем мужем и женой.
        - Это неправда.
        - Правда, ненаглядный ты мой. Не веришь - сам спроси у неё.
        - Нет уж, ничего спрашивать я не буду.

* * *
        Наконец деревья стали расступаться, завиднелась опушка леса, за которой начиналась пойма реки. Внезапно Тарзан, до того спокойно державшийся в нескольких шагах перед людьми, пригнул голову, вздыбил шерсть на загривке и глухо зарычал.
        - Тихо, Тарзан, тихо, - проговорил Игорь, приближаясь к псу. И обернувшись к Илоне, сказал: - Почуял кого-то чужого.
        Они расстелили на земле оленью шкуру ворсом вниз; охотник опустил на неё тушу, которую держал на плечах, и помог молодой особе освободиться от рюкзака. Ещё несколько секунд, и Игорь взял на изготовку свой лук.
        - Побудьте пока здесь, сударыня, - едва слышно проговорил он, - а мы с Тарзаном сходим, разведаем, кто там может быть.
        - Одна я не останусь, я боюсь. Вдруг выскочит кто-нибудь из кустов, что тогда?
        Она выглядела испуганной, и в нём опять шевельнулась жалость к этой женщине. Он потянулся было погладить её по голове, но это могло быть превратно истолковано, и он вовремя остановил себя.
        - Ладно, с тобой останется Тарзан. И вот тебе нож. Возьми его.
        - И что мне делать с ножом?
        - Спрячь в одежде так, чтобы было удобно вынуть. Пускай в ход только при непосредственном соприкосновении с противником.
        - Как это - пускать в ход?
        - Вот так, - охотник мгновенным движением снизу вверх показал, как надо действовать ножом.
        - Я так не смогу.
        - Сможешь, если жизнь дорога.
        - Всё равно я не останусь. Одной мне страшно. Пойдём вместе.
        - Ну мне с тобой беда! - скорее прошипел, чем проговорил, Игорь. - Ладно, иди за мной. Только тихо. Держись от меня на расстоянии, но не упускай из виду. Если возникнет какая-нибудь опасность, я подам знак.
        - Игорь!
        - Ну что ещё?
        - А ты добрый человек.
        - О Господи! - Игорь замычал, словно от зубной боли. - Нет, это невозможно терпеть, - безнадёжно махнув рукой, он крадущейся, неслышной походкой двинулся вперёд. На опушке приблизился к густой тёмной ели, остановился и, укрываясь за ветвями, оглядел открывшийся ему плоский пейзаж. Всё пусто, ни зверя, ни человека. Только за крепостной стеной мирно вьётся дымок из женской избы. Тогда он пошёл краем леса, оставляя слева от себя пойму и далее скалы с приютившимся между ними поселением. Пройдя некоторое расстояние, он встал за дерево и подождал Илону.
        - Увидел кого-нибудь? - спросила она, приблизившись к нему.
        - Я никого не обнаружил. Но здесь точно кто-то проходил. И совсем недавно. Просто так Тарзан рычать бы не стал.
        Он вышел из леса и вместе с собакой двинулся поймой, выписывая непонятные петли и зигзаги.
        - Для чего ты всё кружишь? - не вытерпев, спросила Илона.
        - Я стараюсь поставить себя на место человека, впервые оказавшегося в этой местности. Хочу найти путь, который был бы для него наиболее удобен.
        - Мне кажется, ты совершаешь напрасный труд.
        - Не думаю, что он напрасен. Ну вот, наконец-то! Взгляни на Тарзана. И посмотри сюда. Что ты видишь?
        - Какой-то след.
        - Посмотри внимательнее.
        - Это… Это след от сапога. Такую обувь носят коммандос. А их жёны - ботинки. И то и другое они взяли на складе, где нашли оружие. След довольно большой. В таких сапогах ходил Фридрих, он самый рослый из коммандос, и обувь у него самая большая.
        - Вот видишь, как много мы узнали. Добавлю к сказанному тобой - этот Фридрих прошёл здесь не больше часа назад. Он разведал, где находится наше обиталище, и сейчас торопится в свой Гросхауз доложить о добытых сведениях.
        - И что ты в связи с этим намерен предпринять? Пуститься в погоню и убить его?
        - Вряд ли мы его нагоним. Видишь ещё один след сапога? Смотри, какая вмятина от каблука и как этот Фридрих отталкивался носком! Разведчик не шёл, а бежал, укрываясь за кустами и стараясь как можно скорее убраться от нашего поселения. Двигался он в общем-то налегке, возможно, кроме автомата и небольшого запаса продовольствия, у него ничего не было. А мы с тобой сутки несли оленя, и наши силы не беспредельны. Чтобы пуститься вдогонку, нам надо вернуться в поселение, хорошенько подкрепиться, взять с собой еды и только после этого отправляться за разведчиком. К тому времени он будет так далеко, что погоня потеряет всякий смысл.
        Игорь ещё раз осмотрел следы, оставленные коммандос.
        - По всей видимости, этот Фридрих хороший скороход.
        - Он самый быстрый в Гросхаузе, - подтвердила Илона.
        - Ну вот видишь. Возвращаемся обратно. Ты иди в поселение, а я - за оленем.
        - Я пойду с тобой, - сказала Илона. - Там мой рюкзак. Тебе неудобно будет всё нести одному.
        - Я справлюсь.
        - Нет, я от тебя не отстану. Вдруг в пойме находится ещё кто-нибудь из коммандос!
        Игорь промолчал, и Илона пошла с ним рядом. Время от времени она поглядывала на него, словно что-то обдумывая про себя.
        - А скажи, Игорь, предположим, ты догнал бы Фридриха. Ты непременно бы его застрелил?
        - Нет, Илона, я не причинил бы ему вреда.
        - Почему?
        - Сейчас военные действия они против нас не ведут. А ухлопать человека из-за принадлежности к враждебному племени я не могу. Это не в моих правилах. Да и не так много на земле людей, чтобы валить их налево и направо.
        - А, вот почему ты не погнался за ним!
        - Отчасти и поэтому.
        - А если они на нас нападут?
        - Тогда мы будем защищаться всеми имеющимися у нас средствами.
        - Какой ты чудесный, Игорь! Я люблю тебя.
        - Ты опять за своё! Илона, нельзя тысячу раз повторять одно и то же.
        - Я всего второй раз сказала слово «люблю». Ко мне ты относишься хуже, чем к другим женщинам Грюненсдорфа.
        На глаза у неё навернулись слёзы.
        - Не хуже, а точно так же, как ко всем остальным. Повторяю: для меня все вы одинаковы.
        - Точно так же…
        Слёзы хлынули у неё как из рога изобилия.
        - Ну что это такое, Илона?! Прекрати, надоело! Пора вести себя по-взрослому.
        - Простите меня, Игорь Петрович, я больше не буду.
        Вечером, когда на ужин собралось всё поселение, Игорь рассказал о разведчике из Гросхауза.
        - Таким образом, место нашего обитания им известно.
        На некоторое время воцарилась мёртвая тишина. Женщины взволнованно смотрели на своего предводителя и не могли произнести ни слова.
        - Этого следовало ожидать, - сказал Сергей, нарушая затянувшееся молчание. - Я же говорил: найти нас пара пустяков. Вопрос в том, что они вознамерятся предпринять и когда…
        - Не пугай наших барышень, Серёжа, видишь, они и так не знают, куда прятаться от страха, - сказал Игорь, улыбаясь, и по-свойски подмигнул женщинам, не спускавшим с него глаз. - Успокойтесь, сударыни. Нам не следует слишком уж их бояться. Для встречи с ними мы неплохо подготовились. Вон какая у нас крепость - просто так её не возьмёшь. Да и людей у них для этого маловато. Они могут причинить нам какие-то неприятности только в случае нашей беспечности. Но мы будем бдительны. И ещё я подумал: зимой они всё-таки не рискнут прийти сюда. Одно дело отправить разведчика, который повернулся и ушёл, и совсем другое - встать лагерем в голой холодной пойме. Скорее всего, их надо ждать летом. Тем не менее надо быть настороже.
        Тут же за ужином договорились, чтобы за пределы крепости никто из женщин по одиночке не выходил.
        - Роза, Гретхен, вы отличные стрелки, - сказал Игорь. - Каждая из вас должна вооружиться карабином. И сопровождать своих подруг, куда бы они ни отправлялись: за дровами или ещё за чем - по крайней мере одна из вас должна быть в их числе. Серж, при тебе всегда должна быть винтовка. Илона и Марион! Вот вам револьвер и пистолет. Мне же достаточно будет лука со стрелами. Кроме всего прочего мы должны усилить наблюдение за поймой. И дежурить у стены по ночам. Конечно, у нас есть ночной сторож, я имею в виду Тарзана, но и присутствие человека необходимо.

* * *
        10 февраля в полдень отметили день рождения Марион - ей исполнилось двадцать шесть лет. Были поданы рыбные блюда, остатки оленины, жареные грибы, желудёвый хлеб, лесные орехи и отвары из калины и шиповника. В хижине собралось всё поселение.
        Илона пришла в только что сшитом жакете. Он сидел на ней словно влитой. От её статной фигуры исходила магнетическая сила, притягивающая взгляды. Молодая женщина чувствовала себя царицей бала, но тем не менее была печальна и бледна.
        Сразу из-за стола мужчины отправились на мостки и допоздна проверяли сеть и забрасывали неводы. Большинство женщин тоже пошли к реке - полоскать бельё, а две остались последить за детьми и приготовить ужин.
        Поздним вечером, когда все уже легли спать, Сергей и Игорь вышли во двор и встали у бревенчатой стены.
        - Ты заметил, какая она невесёлая? - спросил Сергей, посмотрев на отца.
        - Кто - невесёлая?
        - Твоя помощница.
        Игорь поиграл желваками и посчитал за лучшее не отвечать.
        - Почему молчишь?
        - Эта девочка влюблена.
        - Я знаю. И все знают. Влюблена в тебя.
        - Ну вот, а я не хочу, чтобы между нами что-то было. Я и так уж, каюсь, раскиселился. Наоборот, мне надо было жёстче с ней, чтобы даже мысли у неё не возникало насчёт меня.
        - Жёстче? Зачем? Разве она тебе не нравится?
        - Дело не в том, нравится или нет. Напомни-ка, сколько тебе лет?
        - Гм, сколько! Ну, двадцать, двадцать первый.
        - Вот видишь, двадцать первый. И ей примерно столько же. Ну, может, года на три-четыре она тебя постарше. По возрасту она мне в дочери годится.
        - По какому возрасту? - Сергей возмущённо тряхнул головой. - Перестань! Если по годам, то условно она годится тебе в дочери. А если иметь в виду биологический возраст, вы с ней почти равные. Ты посмотрел бы на себя со стороны и сравнил хотя бы с мужчинами из Грюненсдорфа. Среди них нет кавалеров лучше тебя.
        - Нашёл с кем сравнивать! Да все они замордованы тяжёлой, непосильной работой, оттого и кавалеры из них… Ничего, вот приедем в Нью-Росс, там она найдёт себе подходящего муженька.
        - А кто в Нью-Россе муженьки-то? Если и были, то, я думаю, их давно уж расхватали. Неужели забыл, что Семигорье набито молодыми бабами? И они будут ждать, когда Илона ещё к ним приедет, конкурс красоты среди них устроит? А ты посчитал, сколько нас здесь? Двое мужиков и шесть женщин. Шесть! Чуешь, что к чему? Нет, напрасно ты так.
        - Иначе я не могу, Серёжа.
        - Да ладно тебе, пап! Посмотри на нас с Гретхен!
        - Вы как хотите. Это ваше дело.
        - А как устроил свою семейную жизнь наш дед! Он разве на ровне своей женился?
        - Тогда была другая ситуация. В то время нас всего-то было несколько человек.
        - Да-а, ну и настроение у тебя. Жалко, хорошая баба пропадает.
        - Не пропадёт. В Нью-Россе такую красотку сразу подцепят. Ладно, Серёжа, хватит о ней. Завтра собираюсь к озеру. Там полно птицы, попробую добыть сколько-нибудь.
        - Не обижайся, но странный ты какой-то стал, не пойму я тебя, - сказал Сергей. - То ли в самом деле, одичал, скитаясь по лесам?
        - Может, и одичал. Тогда тем более какие ко мне могут быть претензии?
        - Не очень-то разумно ты ведёшь себя с ней.
        - Зато честно.
        - Не честно, а глупо.
        - Вот заладил - неразумно, глупо. Я вижу, Серёжа, ты хочешь меня рассердить. Не старайся, ничего у тебя не получится.
        Утром Игорь поднялся ни свет ни заря, взял лук и колчан со стрелами и позвал собаку. На выходе из скал он неожиданно столкнулся с Илоной.
        - Вы за гусями, Игорь Петрович?! И я с вами.
        - Нет, ты со мной не пойдёшь, - сказал он, избегая её взгляда.
        - Но я ваша помощница!
        - Была помощница. На рыбалке. А на охоте мне достаточно одного Тарзана. Что тебе делать на озере? Заниматься подсчётом поголовья птицы? Обратись к Марион, она подыщет тебе другую, более полезную работу.
        - Но вы же говорили…
        - Мало ли что я говорил!
        - Значит, не возьмёте?
        - Нет, не возьму. Так будет и впредь. И вот ещё что: забудь обо мне, ничего у нас с тобой не выйдет. Любовь, видите ли, ей понадобилась! Обойдёшься, ха-ха! Счастливо оставаться. Тарзан, за мной!
        Он намеренно говорил с ней резко, чтобы наконец избавить от всяких иллюзий относительно него.
        «Давно надо было поставить её на место, - думал он, стараясь ещё больше распалить себя. - А то придумала забаву - ошиваться вокруг взрослого мужика! Женой она, видишь ли, мне будет! Я тебе такую жену покажу!»…
        Какую жену он покажет, Игорь так и не мог додумать и хотел переключиться на предстоявшую охоту, но мысли его вновь возвращались к Илоне, которую в глубине души продолжал жалеть. Он чувствовал эту засевшую в нём клятую слабину и хотел бы избавиться от неё. В то же время он осознавал подспудно, что немало потеряет, если изгонит беспокоящее его влечение к этой женщине и вновь станет таким же холодным, лишённым каких-либо особых переживаний бирюком, каким был до той встречи на реке.
        Если бы Игорь видел, как его грубые, бесцеремонные слова потрясли Илону, какое у неё стало потерянное, опустошённое выражение лица, может быть, он спохватился бы и вернулся за ней и потом ни на шаг не отпускал от себя и всю дорогу говорил совершенно другое - незлобивое, доброжелательное, успокоительное. Но он без оглядки шёл вперёд уверенной, размашистой поступью.
        В поселение он прибыл, обвешанный связками гусей и уток. На пороге большой хижины его встретила Марион. Из взрослых она была одна. Игорь передал ей охотничьи трофеи и спросил, где остальные.
        - Роза, Стефани и Сигрит пошли за тростником, - ответила Марион, - надо починить крышу, она стала протекать. Серж и Гретхен отправились за дровами, сейчас придут. А где Илона?
        - Как где? - переспросил Игорь. - Разве она не с вами?
        - Нет. - Марион побледнела. - Утром она собралась пойти с тобой на охоту. Надела жакет и вышла. Сказала, что подождёт тебя на улице. Больше она не появлялась.
        За стеной послышались весёлые голоса, смех, и вскоре к жилищам приблизились Сергей и Гретхен, нагруженные вязанками дров.
        - Уф! Фу-у! - воскликнули они, сбросив поклажу наземь. - Ну и тяжелина!
        - Вы не видели Илону? - спросил Игорь.
        - Нет, не видели, - ответила Гретхен. - Она же хотела с тобой за утками…
        По лицу охотника стало понятно, что Илоны с ним не было.
        - Та-ак, - протянул Игорь, обдумывая, какое решение принять. - Сергей, посмотри тут кругом, нет ли её где. Гретхен, беги за Розой и другими, пусть подключаются к поискам. Марион, дай мне что-нибудь из одежды Илоны… Это что, от старой кофточки? Годится. Тарзан, ко мне!
        Дав псу обнюхать кусок ткани, он скомандовал ему искать. Покрутившись на площадке между скалами, Тарзан повернул в сторону леса. Проследовав за ним до опушки, Игорь увидел на мягкой сырой почве следы от мокасин Илоны - от мокасин из шкуры оленя, которого они с ней недавно добыли.
        Игорь вернулся в поселение и велел прекратить поиски.
        - Она ушла в лес, - сказал он собравшимся вокруг людям. - Ушла ещё утром.
        - Тогда мы все пойдём по её следам! - ответили ему. - Возможно, она где-то рядом.
        - Нет, - возразил Игорь, - думаю, она уже далеко. Всем идти ни к чему - мы будем только мешать друг другу. Приближается ночь, скоро стемнеет. Я возьму Тарзана. Он не собьётся со следа и в темноте.
        - Хочешь, я пойду с тобой? - предложил Сергей.
        - Нет, - опять возразил Игорь. - Кто-то должен остаться здесь за старшего. Марион, собери мне на трое суток еды: хлеб, вяленую рыбу, орехи.
        Двумя ударами топора он отсёк ножки от одной из гусиных тушек и протянул их Марион.
        - Заверни отдельно. Серёжа, дай мне немного патронов к карабину. И ещё: у тебя был спирт.
        - С четверть фляжки осталось.
        - Давай сюда.
        Не прошло и десяти минут, как он уже был собран в дорогу. Кроме еды и карабина с патронами охотник взял с собой палатку, превращённый в одеяло спальный мешок Сергея, кресала, трут, нож, топор и лопату.
        - Ну, - сказал он, перед тем как идти, - скоро не ждите.
        Уже за пределами скал его догнала Марион.
        - Игорь, постой! - крикнула она.
        - В чём дело?
        Приблизившись вплотную, Марион подняла на него глаза, и он увидел в них неприязнь и осуждение.
        - В чём дело? - повторил он.
        - Если бы ты проявлял к ней хоть чуточку сердечности, - холодно проговорила Марион, - она была бы сейчас не невесть где, а дома. Не забывай об этом, когда будешь искать её. Если она погибнет, это будет на твоей совести. На твоей!.. - она резко повысила голос. - Тоже мне, героя из себя строит, божка этакого, а к человеку отнёсся хуже, чем к последней собаке!
        Ничего не ответив, Игорь поправил лямки рюкзака и зашагал к лесу. Он уважал старосту женщин, тем обиднее были её упрёки.
        - Бабья истерика, - прошептал он, стараясь изгнать мысли об этом маленьком инциденте. - Истерика, и больше ничего.
        Они шли всю ночь. Тарзан вёл быстро и безошибочно. К утру, когда местность стала подниматься и в отдалении затемнели отроги гор, поросшие лесом, стало подмораживать. Дорогу преградила небольшая быстрая речушка. Тарзан преодолел её в три прыжка. Игорь шагнул вслед за ним. Вода была чуть выше щиколоток. Хотелось пить, и он напился из пригоршней. Выйдя на противоположный берег, стал подниматься по глинистому откосу, смоченному подтёками родниковой воды, местами заледеневшей, и здесь впервые после ночи увидел следы мокасин.
        - Давай, Тарзан, веди, мой хороший.
        Незадолго до полудня пошёл слабый снег, но быстро прекратился.
        Они добрались до отрогов гор и двинулись вдоль их подножия. Тарзан прибавил ходу, видимо, запах от следов мокасин становился более явственным.
        В полдень снова пошёл снег, с каждой минутой хлопья его становились всё гуще и крупнее, потянул ветер, и вскоре поднялась настоящая метель. Окрестные склоны заволокло белой мглой, снег налипал на ветви деревьев и начал хрустеть под ногами.
        Вытянув морду и приволакивая повреждённую заднюю правую ногу, Тарзан бежал крупными прыжками. К Игорю пришло второе дыхание, редкими окриками он ещё подстёгивал пса. Судя по поведению собаки, Илона должна быть где-то рядом. На мгновение в сознании всплыла и исчезла метельная ночь в окрестностях баржи, когда они брели с Цыганом, сами не зная куда.
        Тарзан возбуждённо залаял и ещё быстрее устремился вперёд - он чувствовал уже не следы мокасин, а самого человека.
        Илону они нашли под обрывом в сугробе, образовавшемся у основания горы. Она лежала, свернувшись калачиком и спрятав ладошки в рукава жакета. Сверху нависал неширокий карниз, но он почти не защищал от метели. Плохое было место, открытое, продуваемое.
        Игорь приподнял её, обняв за плечи, и кончиками пальцев смахнул снег с ресниц. Илона спала глубоким сном. Он потряс её, пытаясь разбудить, но она не просыпалась. Тогда он взял её на руки и пошёл к поднимавшемуся невдалеке высокому густому сосняку.

* * *
        Они сидели в палатке и пили горячий шиповниковый отвар. В верхушках деревьев стонал ветер, а внизу было спокойно, и палатка стояла не шелохнувшись.
        Илона куталась в одеяло, отхлёбывала из кружки, вытирала воспалённые, слезящиеся от недавнего переохлаждения глаза, поглаживала пса, лежавшего у неё в ногах, и смеялась - немного нервно и бесшабашно, слушая рассказ Игоря о том, как он приводил её в чувство.
        - Так ты растирал мне ступни спиртом? - переспрашивала она, упиваясь его образом.
        - Да.
        - И руки?
        - Каждый пальчик.
        - А что ещё ты делал?
        - Влил тебе в рот один глоток.
        - Спирта?
        - Да.
        - То-то меня от этого веселье прямо распирает! И так горячо внутри, - Илона снова нервно рассмеялась и стала поправлять причёску. - Ой, какая я, наверное, растрёпанная! Ну рассказывай дальше, что ты со мной вытворял?
        - Тормошил, чтобы восстановить кровообращение.
        Лицо молодой женщины припухло, но оставалось привлекательным.
        - Вот почему у меня всё болит! А может, ты не только тормошил, но и колотил меня?
        - Самую малость.
        - За то, что я доставила столько хлопот?
        - Нет, только чтобы оживить тебя, привести в чувство.
        - А как ты нашёл меня в такую метель?
        - Не я - Тарзан, это он привёл к обрыву, где ты…
        - Где я устроила свой бивуак. А быстро ты разжёг костёр?
        - За две секунды. Я высыпал из патронов порох. Удар кресалом, порох вспыхнул, и сразу всё занялось.
        - Ты торопился?
        - Признаться, да.
        - А ты исхудал, - Илона протянула руку и погладила его по щеке, по подбородку, тёмному от щетины. - Исхудал, под глазами вон какие синяки. И взгляд у тебя… усталый-усталый.
        Он взял её ладонь и прижался к ней губами. Какое счастье, что эта женщина осталась жива.
        - Мне кажется, я всё-таки чуточку нравлюсь тебе, - тихо пропела она своим ангельским голосом, теребя его шевелюру другой рукой. Ей доставлял радость принятый ими шутливый тон. Она впервые чувствовала свою ведущую роль в разговоре, и ей хотелось, чтобы так было всегда.
        - Ты не слишком сильно ошибаешься, - сказал он, целуя ей руку.
        - И тем не менее ошибаюсь? - Илона ласкала его своим взглядом.
        - Да.
        - В чём?
        - В том, что немножко нравишься, - он поцеловал каждую подушечку у основания её пальцев.
        - А как я тебе нравлюсь? - она прихватила губами мочку его уха и попыталась удержать её, когда он стал отстраняться.
        - Очень сильно. Очень-очень.
        - И давно?
        - Что?
        - Я заинтересовала тебя?
        - В первую же нашу встречу.
        - Не может быть! - её глаза радостно заблестели. - Ты это просто так говоришь, чтобы поднять мне настроение.
        - Я говорю истинную правду.
        - Зачем же ты мучил меня столько времени?
        - Не мучил, а просто сдерживал себя.
        - А сейчас перестал сдерживать?
        Игорь погладил её по голове и поцеловал в лоб, висок, затем в щёку возле уголка губ.
        - В какой-то степени.
        - Так ты женишься на мне? - её губы разошлись в улыбке, обнажая ровные жемчужные зубы. Он тоже улыбнулся, вспомнив о зубных щётках, которые в своё время изготовил для неё и остальных беглянок. Все они, поработав этими щётками, поразились красоте своих зубов и не стеснялись демонстрировать их при каждом удобном случае.
        - Я хотел бы, чтобы мы поженились.
        - А твои жёны? Они возненавидят меня.
        - Нет, что ты. Они полюбят тебя, как свою сестру.
        - А Серж?
        - Он обеими руками за то, чтобы ты стала моей.
        - Откуда тебе известно? Он что, уговаривал тебя жениться на мне?
        - Ах, Илона, ну кто меня уговорит, если я сам того не захочу?
        - Но это было?
        - Мы просто говорили о том, какая ты красивая.
        - И он уламывал тебя?
        - Вовсе нет. Он просто говорил, что ты влюблена в меня и это всем известно.
        - А ты?
        - Что я?
        - Влюблён?
        - В кого?
        - Ну в меня, разумеется…
        - В тебя?
        - Да.
        - Но я только что говорил об этом.
        - Разве? По-моему, ты говорил только о том, что тебе кто-то нравится, а о любви, которую ты к кому-нибудь бы испытывал, не было ни слова.
        - Мне кажется, слова здесь излишни.
        Он покрыл поцелуями её руки.
        - А мне хотелось бы их услышать.
        - Зачем?
        - После этих слов я посмотрела бы тебе в глаза, наши взгляды проникли бы в нас и соединили навсегда и в этой, и во всех последующих жизнях.
        - Ну так я боготворю тебя, ты мечта моей жизни, ты совершенство, пришедшее ко мне из сновидений.
        - Ах, Игорь, как у меня кружится голова.
        Снова коммандос
        25 мая Игорь отправился на север поймы, собираясь добраться до левобережного притока Дуная. Илона упрашивала взять её с собой, но он категорически воспротивился.
        - Моя дорогая фройляйн, путь не близок, что там впереди - неизвестно, лучше тебе остаться дома.
        2 июня охотник вернулся в поселение.
        - Интенсивное таяние снегов в горах заканчивается, - сообщил он, - вода в притоке спадает, в ближайшие дни путь коммандос будет открыт.
        - Может, они уже забыли о нашем существовании? - предположила Марион.
        - Вот в этом я сомневаюсь, - сказал Игорь, обежав глазами поселенцев и остановив взгляд на Илоне.
        15 июня Сергей установил на дальнем конце мостков длинный шест с лоскутом мешковины на верху. Чтобы привлечь внимание «Ирландии», когда она появится. Этот «флаг» был виден на расстоянии нескольких километров.
        Ночь на 26 июня выдалась звёздная, но безлунная. С вечера в охранении стояла Марион, примерно в 12 часов её сменил Игорь, а в три на его место заступил Сергей. Мужчины, дежурившие каждую ночь, брали на себя вторую, самую тяжёлую, «собачью» половину вахты, когда особенно сильно хочется спать.
        Спустя четверть часа после смены караула Тарзан поднялся со своего лежбища под навесом, злобно зарычал и бросился к калитке, словно намереваясь прорваться через неё. Глядя в бойницу, Сергей заметил в промежутках ближнего кустарника какие-то тени, похожие на человеческие фигуры. Вот одна из теней отделилась от кустов и двинулась в направлении стены.
        Чтобы воспрепятствовать намерению неприятеля - а кто, кроме него, мог там быть? - Сергей выстрелил из винтовки, взяв немного выше головы. Человек упал, почти сразу же поднялся и побежал к кустам. Едва он исчез за ними, со стороны поймы из нескольких точек раздались короткие автоматные очереди и в ночи замелькали быстро гаснущие оранжевые огоньки. Несколько пуль угодили в стену, ещё несколько ударили по скалам и, срикошетив, с угрожающим гудением просверлили воздух.
        - Ну что, явились-таки! - несколько возбуждённо крикнул Игорь. Он выскочил во двор полуодетым, однако в руках его уже был изготовленный к бою лук, а за спиной висел колчан со стрелами.
        - Явились - не запылились, - невозмутимо ответил Сергей. - Я тут шуганул одного, так они такой фейерверк устроили! Слышал небось?
        - Да уж слышал.
        Из большой хижины донеслись встревоженные женские голоса, раздался детский плач, дверь приоткрылась, и в проёме показалась Марион.
        - Что случилось, Игорь Петрович?!
        - Ничего особенного! Пришли те, кого мы так долго ждали. Ложись спать, Марион, до утра ещё есть время. И скажи остальным, чтобы не волновались. Пока не рассветёт, они не сунутся, побоятся, знают, что их ждут.
        До конца ночи противник действительно ничего не предпринимал, не прозвучало ни одного выстрела, молчаливые кусты неподвижно стояли во власти ночного сна.
        Наконец из-за гор поднялось солнце и осветило лес и пойму. К стоявшим возле бойниц защитникам крепости подошли Марион и Гретхен, за ними остальные женщины.
        - Вот что, сударыни, - сказал, обращаясь к ним, Игорь. - Без дела во дворе не появляться. Лучше вам оставаться в хижине. Если возникнет необходимость в вашей помощи, мы дадим знать. Гретхен, держи свой карабин под руками и будь наготове.
        Он повернулся к Розе и задумчиво посмотрел на неё.
        - Слушаю вас, - проговорила молодая женщина, догадываясь, что командир собирается сказать что-то важное.
        - Тебе, Рози, самое ответственное. Помнишь тот окопчик в скалах, которые идут уступом к реке?
        - Как же, вон он, там.
        - Давай забирайся в него и держи под прицелом всю ту сторону. Возьми с собой хлеб и воду - тебе придётся пробыть в нём не один час, а может, и весь день. Потом тебя сменит Марион. Будь внимательна и осторожна, береги себя.
        - Есть быть осторожной! - Роза козырнула и побежала выполнять приказ. «Наверно, научились у коммандос», - подумал Игорь. На мгновение перед внутренним взором всплыла Илона, точно так же подносившая ладонь к виску.
        День казался вечностью. Оставив горы, солнце повисло высоко над лесом и словно застыло на одном месте.
        - Интересно, что они затевают? - задумчиво произнёс Игорь, вглядываясь в просвет бойницы.
        - Что бы они ни затевали, я ложусь спать, - сказал Сергей. - У меня глаза слипаются.
        Обняв винтовку, он прикорнул на охапке травы, брошенной в тени под скалой.
        Игорь остался у стены один. Прошло ещё около часа. Противник бездействовал. Может, коммандос попросту отсыпаются, утомлённые долгой дорогой?
        Скрипнула дверь, и на крылечке большой хижины Игорь увидел Илону.
        - Марш обратно, здесь опасно находиться, я же сказал! - крикнул он, но Илона, словно не слыша его, лучезарно улыбнулась и подошла к нему величественной царственной походкой. «По-другому она не может ходить потому, что так сложена, - подумал охотник, любуясь её дивными формами. - Чёрт побери, она сводит меня с ума, это какое-то колдовство. Всё же не мытьём, так катаньем она добилась своего - женила меня на себе. Что за идиот этот Гюнтер, если не смог удержать её возле себя?»
        - Когда я рядом с тобой, майн либер, мой любимый, я не боюсь никакой опасности, - сказала она, приникая к нему.
        - Отпусти меня, слышишь! - сказал он, снимая со своих плеч её мягкие обнажённые руки. - Неужели ты не понимаешь, что я наблюдаю за противником!? Так мы провороним всё на свете.
        - Разреши мне побыть возле тебя. Ну, хоть немного.
        - Ладно, - сказал, сдаваясь, Игорь. - Садись вон там, в углу возле скалы, и ни с места.
        Он посмотрел в бойницу и поднёс к глазам бинокль.
        - Ого, никак там для нас приготовили какую-то чучу!
        В отдалении, над кустами, показалась палка с привязанным к ней обрывком ветоши. Кто-то, оставаясь невидимым, размахивал ею, привлекая внимание. Затем, продолжая держать над собой палку, на открытое пространство вышел коммандос и прокричал несколько слов. Стая птиц, пролетевшая низко над поймой, шумом своих крыльев заглушила голос, и Игорь ничего не разобрал.
        Коммандос же сделал ещё несколько шагов и снова остановился.
        - Не стреляйте! - крикнул он. - Мы хотим с вами поговорить!
        - Серёжа, вставай! - сказал Игорь. - Кажется, к нам пожаловал парламентёр.
        Быстро поднявшись, Сергей прильнул к соседней бойнице.
        - Ты прав, к нам идут на переговоры. Это…
        - Это сам Гюнтер, - испуганно проговорила Илона. - Ох, он такой жестокий…
        Оглянувшись, Игорь увидел у третьей бойницы свою жену. Она была бледна, её лицо исказилось от страха.
        - Прочь от стены! - крикнул он. - Немедленно в укрытие!
        Илона на заплетающихся ногах проследовала в угол, где находилась минуту назад.
        Тем временем Гюнтер ещё приблизился, остановился в десятке метров от стены и с силой воткнул палку в землю.
        - Ишь ты, не боится, - проговорил Игорь, не отрывая глаз от противника.
        - Он уверен, что мы не причиним ему вреда, - сказал Сергей, тоже наблюдая за парламентёром. - Помнишь, я взял у них «языка»! Я ведь не убил его, отпустил. Потом в Гросхаузе разоружил и связал обеих женщин-стрелков и тоже оставил их в живых. Они давно поняли, что мы сделаны из другого теста, в отличие от них.
        - Эй вы, как вас там! - крикнул парламентёр. - Мы пришли за нашими рабынями, которых вы похитили у нас. Верните их нам, и, клянусь, мы уйдём отсюда, оставив вас в покое.
        - А если мы откажемся выполнить ваше требование, тогда что?! - крикнул Игорь.
        - Тогда мы уничтожим вас всех до одного!
        - И как вы это сделаете?
        - Вы это скоро узнаете… если успеете! Илона, ты слышишь меня?! - громовым голосом крикнул Гюнтер. - Отзовись, я приказываю тебе!
        Илона забилась ещё дальше в угол и в ужасе зажмурилась.
        - Оставь этих разбойников и выходи ко мне! - продолжал кричать Гюнтер. - Я не буду сильно наказывать тебя, и мы заживём прежней жизнью. Разве тебе было плохо со мной? Почему ты молчишь?! Ты слышишь меня, я уверен, уверен!.. А, негодная тварь, ты не хочешь даже ответить. Ну так имей в виду: когда ты попадёшь мне в руки, я сниму с тебя кожу! С живой! А себе возьму другую женщину. Ты хорошо знаешь меня: как я сказал, так и будет.
        - Послушайте, Гюнтер! - крикнул Игорь. - Допустим, мы вернём вам ваших рабынь. Где гарантия, что вы оставите нас в живых?
        - Гарантия - моё слово!
        - И всё?
        - Этого достаточно.
        - Мы готовы обсудить ваше предложение. Дайте нам время до завтрашнего утра.
        - Это не предложение, а ультиматум! А времени на размышление мы вам даём… Видишь, разбойник, где сейчас находится солнце? Когда оно повиснет прямо над руслом реки, мы начнём действовать. И вините тогда только самих себя!
        - Накиньте нам хотя бы час на то, чтобы переговорить с вашими «рабынями». Ещё неизвестно, согласятся ли они выйти к вам.
        - А с ними нечего разговаривать! Достаточно вытолкать их за ворота. Я всё сказал! Время пошло.
        Вырвав из земли палку с флажком, Гюнтер метнул её в сторону крепости, повернулся и зашагал к кустам. Палка перелетела через стену и подобием копья вонзилась посреди двора.
        - Вот его ультиматум. Видите? - спросил Игорь.
        - Однако фрукт, - Сергей покачал головой. - Серьёзный дяденька.
        - Да, дело может принять серьёзный оборот.
        Игорь посмотрел на Илону. Она всё так же сидела, ни жива ни мертва от страха.
        - Серёжа, побудь пока в охранении один. Мне надо переговорить с нашими барышнями. Илона, тебе нельзя здесь оставаться. Пойдём, моя хорошая, в дом.
        Грюненсдорфские женщины встретили его выжидательными взглядами. От решения, которое сейчас будет принято, зависела их судьба. Он придвинул к столу табуретку, сел, поставил локти на столешницу и помял кисти рук.
        - Ну, ультиматум Гюнтера вам известен, - сказал он, ни на кого не глядя. - Сами думайте, как вам поступить.
        - Я остаюсь с тобой, Игорь, - сказала Илона.
        - Лучше умереть, чем вернуться к этому извергу, - сказала Марион.
        - Гретхен, ты как?
        - Я надеюсь, мой карабин защитит меня, - с мужественной улыбкой ответила женщина.
        - Стефани, Сигрит?
        - Ох, только не туда. Нет-нет, только не к ним.
        - Вопросов больше нет. Гретхен, будь наготове. В любой момент ты можешь понадобиться для отражения атаки. Марион, Илона, вы держите под прицелом двор. При появлении коммандос, будь то мужчины или женщины, стреляйте без предупреждения. Стефани, Сигрит, на вашем попечении дети. А пока ждите, срок ультиматума ещё не истёк.

* * *
        Нет, день сегодня особенный - день замедленного времени. Минуты казались часами, а нещадно палившее солнце ни в какую не хотело переместиться на отведённый ему участок небосвода. Воздух во дворе раскалился, нечем было дышать. Пот со лба стекал на брови, намокли рубахи на спинах.
        Отец с сыном стояли, прислонившись к стене, и иногда поглядывали то в одну бойницу, то в другую. Оба молчали. Слова были излишни. Тарзан лежал под своим навесом, настороженно шевеля ушами. Казбек стоял возле коновязи, но, предчувствуя недоброе, не притрагивался к наложенной перед ним траве. Весь женский персонал, за исключением Розы, засевшей среди скал, вместе с детьми оставался в своей хижине; оттуда не доносилось ни голоса, ни стука. Розе тоже, наверное, жарко. И в окопчике её лишний раз не повернёшься.
        - Роза, как ты? - несколько раз спрашивал охотник.
        - Терпимо, - всякий раз отвечала она.
        Игорь склонил голову, смежил веки, и его охватило сладким дурманом забытья. У него подогнулись колени, он покачнулся и сразу же выпрямился - так бывает, когда человек засыпает стоя.
        И тут раздался грохот взрыва. В торце стены, где была калитка, в коридорчике за ней, образованном изгибом скалы, поднялся столб огня и дыма, засвистели разлетающиеся осколки, послышался стук падающих камней. Сергей инстинктивно пригнулся, почти сразу же выпрямился и посмотрел в отверстие бойницы. От одной из куртин зелёного кустарника отплывало белокурое облачко дыма. Сергей дважды выстрелил по этим кустам. В ответ из зарослей, слева, звонко и часто забарабанило какое-то скорострельное оружие, и на стену обрушился шквал пуль. Некоторые из них попадали в бойницы и со свистом пролетали дальше, ударяя в стены хижин и задние скалы.
        - Это пулемёт! - крикнул Игорь и на долю секунды открыл рот, стараясь таким способом избавиться от звона в ушах.
        - Откуда ты знаешь?
        - Знаю. По фильмам из прошлой, докатастрофной жизни. Ты реже заглядывай в бойницу - поймать сейчас девять граммов проще пареной репы.
        - Что такое репа?
        - Репа - это вкусный корнеплод.
        В зарослях кустарника раздался хлопок, тяжело ударило в стену, чёрная волна закрыла небо, и оглушённые защитники крепости упали наземь. Секундный обморок, и Игорь оторвал голову от земли. Послышался ещё один хлопок, и почти в тот же миг с грохотом взлетела крыша большой хижины. Сразу же начался пожар. Сухой тростник, покрывавший крышу, вспыхивал, как порох, и с треском и гулом поднимался вверх вместе с раскалёнными восходящими воздушными потоками. Лохматые пылающие «галки» уносились в поднебесье и падали во дворе и где-то в стороне за скалами. Ржал волновавшийся на привязи конь, беспокойно лаял привставший Тарзан, истошно вопили в горящей хижине женщины и дети.
        Пересиливая головокружение и дурноту, Игорь поднялся и прислонился к стене.
        - Серёжа, командуй тут парадом! - глухо, плохо выговаривая слова, крикнул он сыну, ещё не совсем пришедшему в себя. Необходимость спасения людей избавила от слабости в ногах. Оттолкнувшись от стены, мужчина ринулся к большой избе, рванул на себя дверь - её заклинило, и она не поддалась; вторым рывком он распахнул проём. Крики, вырвавшись из замкнутого пространства, многократно усилились.
        - Тихо!!! - тоже что есть силы закричал Игорь, наскочив взглядом на мертвенные лица перепуганных обитателей хижины; краем глаза он отследил потолок, над которым трещала пылающая крыша. - Все живы, раненые есть?!
        - Раненых нет! Живы все! - разноголосо раздалось из глубины помещения.
        - Выходите, выносите детей, быстрее! - скомандовал Игорь. - Не забудьте оружие.
        Когда женщины с детьми на руках выбежали во двор, он заскочил в хижину, выбросил наружу спальный мешок и кое-что из кухонной утвари, попавшейся под руки. В этот момент сквозь перекрытия потолка посыпались искры, помещение стало быстро заполняться дымом. Оставаться в нём дальше было невозможно, и Игорь, кашляя и протирая глаза, выбежал вслед за женщинами.
        - Никого не забыли? - обратился он к ним. - Марион, ты всех пересчитала?
        - Всех!
        - Где Макс? Я не вижу его!
        - Я здесь, дядя Игорь! - выступил вперёд мальчик. - А вот и моя флейта.
        - Молодец, не бросил! Ты настоящий мужчина!
        Игорь глянул налево, направо. Пока ничего страшного не происходило. Главное, никто не был убит. Хижина горела, но порывы ветра уносили пламя на скалы, а вторая хижина, баня и складские помещения оставались с наветренной стороны, и жар от огня их почти не достигал.
        За стеной ударила пулемётная очередь, за ней ещё одна. Пули забили по крепостной стене и по скалам. Сергей приподнялся к бойнице, посмотрел в бинокль, почти не целясь, выстрелил раз, другой, третий и отскочил в сторону. «У него дуэль с пулемётчиком», - мелькнуло у Игоря.
        - Марион, укройтесь в бане. Она сзади двора, её прикрывает от выстрелов наша с Сергеем хижина, и там всего безопасней. Давайте шибче к ней, бегом!
        Дождавшись, когда последняя женщина скроется в строении, Игорь зашёл вслед за ними. Дети и Сигрит со Стефани расположились рядом с полком в самой бане, остальные разместились в предбаннике перед дверным проёмом, выводящим к западной части скал. От недавнего испуга ничего не осталось, лица всех были строги и сосредоточены. На какое-то мгновение он поймал взгляд Илоны - как и другие, она смотрела на него внимательно и с доверием; её выделял лишь любовный огонёк к нему в глубине глаз. Ей импонировало то, как чётко и решительно действует её возлюбленный.
        Игорь посмотрел на мальчика с флейтой.
        - Макс, ты не забыл «Сиреневый туман»?
        - Я помню эту мелодию, дядя Игорь.
        - А «Прощание славянки»?
        - Тоже помню.
        - Вот и играй, раз не забыл. И всё остальное, красивое и выразительное, что разучил.
        Он покинул их, но, не сделав и нескольких шагов, остановился; из строения вырвалась, полилась, заполняя маленькую крепость, мелодия вальса «Под небом Парижа». «Талантливейший мальчик, - подумал Игорь. - Как он виртуозно играет! Со временем из него получится прекрасный музыкант».
        - Это кто, Макс? - спросил Сергей у подошедшего отца.
        - Он самый.
        - Геройский мальчуган. Такой обстрел, восемь лет, а держит себя - иной взрослый позавидует.
        Прогремел ещё один взрыв снаряда, завизжали осколки, то тут то там застучали разлетевшиеся обломки камней. На этот раз гранатомётчик ударил по внутренней стороне скал, по верхнему их склону. Основное направление силы взрыва ушло дальше, на задние зубцы утёсов и выше их, но часть осколков пришлась и на двор. Заржал и прянул конь, пытаясь сорваться с привязи. Со стоном завыла собака. Тарзан сделал усилие, чтобы встать, но снова рухнул на травяную подстилку. Осколком снаряда ему перебило заднюю ногу, на этот раз левую. Пёс лежал в луже крови; от мучительной боли он судорожно вытягивал морду вверх и снова опускал.
        - Бедная псина, - жалостливо проговорил Игорь, стараясь не смотреть в налитые болью глаза собаки. - Серёжа, возьми его, отнеси женщинам, пусть перевяжут, попробуют остановить кровь.
        Прислонив винтовку к стене, Сергей осторожно поднял пса и направился к бане, из которой неслась мелодия песни «По тундре, по железной дороге» - под таким названием её знали в поселении.
        В задних скалах, обращённых к реке, один за другим прогремели три выстрела из карабина, затем вне крепости что-то гулко рвануло, и за макушками скал поднялся столб пыли и дыма.
        - Роза, что там происходит?! - крикнул Игорь. - Ты жива?
        - У меня всё штатно, Игорь Петрович! - донёсся сквозь треск горящих брёвен знакомый женский голос. - Просто одна сучка хотела перебросить через скалы ручную гранату, но у неё не получилось - выстрелами из карабина я загнала её обратно в кусты.
        - Молодец, продолжай в том же духе! Только не надо ругаться - лучшее украшение для тебя мужество, а не брань.
        За скалами, за южной их стороной затрещала автоматная очередь, за ней ещё одна, затем грохнул выстрел из карабина, второй, и снова послышался голос Розы:
        - Всё, я подловила её, подлую!
        - Рози, милая, я же сказал, чтобы ты не ругалась!
        - Не могу, Игорь Петрович, терпенья нет! Если б не вы, я бы не так ещё её обложила.
        - Да с кем ты там воюешь?!
        - С Клаудией, стервозой проклятой! Но теперь она уже не боец.
        Игорь поднял винтовку и хотел посмотреть, что делается в пойме перед крепостью, но следующий взрыв потряс до основания всю стену. Возможно, гранатомётчик целил в отверстие бойницы, но не попал в неё. У Игоря заложило уши, и, кроме звона, он ничего не слышал. Треск пылающей избы, топот коня, волновавшегося на привязи, звуки флейты - всё умолкло. Приникнув к бойнице, он увидел расплывавшееся над кустами облако, несколько раз беззвучно выстрелил и тут же спрятался за стену, прижавшись к ней спиной. С поймы ударила пулёмётная очередь; прицел был точным, почти все пули вписались в отверстие амбразуры и вонзились в стену горящего строения.
        В глубине двора показался возвращающийся Сергей. Игорь замахал рукой, показывая, чтобы тот шёл не прямо, а придерживался скал.
        - Как тут? - спросил сын, подойдя к отцу.
        - Говори громче, ничего не слышу.
        - Ты что, оглох? Как тут у тебя, спрашиваю?!
        - Что? А, да, оглох! Тут хорошо! Садануло так, что голова чуть не раскололась!
        Слух ещё не вернулся к нему полностью, и Игорь кричал, словно Сергей тоже плохо слышал.
        Стену потряс ещё один взрыв, и охотник потёр уши, пытаясь избавиться от глухоты.
        - Сколько же снарядов они с собой приволокли, мешок, что ли?! - прокричал он.
        - Что ты говоришь?! - крикнул Сергей, который слышал теперь не лучше отца.
        - Я говорю, скоро ли у них кончатся снаряды! - прокричал Игорь в самое ухо сына.
        - А-а, не знаю, трудно сказать, - ответил Сергей.
        На внутренней стороне скал вспух очередной огненно чёрный шар, и на этом обстрел из гранатомёта прекратился.
        Постепенно звуковые сигналы вновь возвращались из глухой тишины. Сначала защитники крепости услышали звуки флейты, выдававшей полонез Огинского, потом словно сквозь вату до них долетел треск догоравшей избы.
        - Эй вы! - донёсся голос с поймы. - Вы там ещё не все передохли?!
        - Нет-нет, не все, господин Ренинг! - отозвался Игорь.
        - А, это ты, разбойник! Уцелел, значит! У меня к вам предложение. Сейчас ты и кто там ещё остался в живых сдаётесь в плен. Будете нашими рабами. Без рабов нам не обойтись. Надо же кому-то ловить рыбу и ходить в лес по грибы! Выходите, так и быть, всех помилуем.
        - Ну что, Серёжа, выходим? - спросил Игорь.
        - Плохие шутки, отец, - сказал, покривившись лицом, Сергей. - Я думаю, это сражение кончится тем, что Гюнтер сам будет просить у нас пощады.
        Игорь посмотрел на небо. Солнце переместилось за реку, но до наступления ночи было ещё далеко. Потрескивали угли на месте пожарища. Казбек склонился над кормом и, захватывая клочки травы, безучастно пережёвывал их. Конь уже привык к обстрелу. А флейта молчала.
        - Мальчик устал, - сказал Игорь, - и ждёт, когда к нему вернутся силы.
        - Эй, разбойник, - донёсся голос Гюнтера, - я с тобой разговариваю! Почему молчишь?! Сдаёшься или нет?! Или у тебя голос отказал от страха?
        Из глубины двора снова полилась мелодия. Макс взялся за исполнение «Прощание славянки», но музыка звучала прерывисто, некоторые ноты плохо продувались.
        - Да, наш маленький музыкант устал, - повторил Игорь. - Господин Ренинг! - крикнул он, задрав голову к верху стены. - Ваше предложение нас заинтересовало! Но нам надо посоветоваться! Один я такое ответственное решение принять не могу!
        - Можешь советоваться! - раздалось с поймы. - Но только недолго! Даю тебе столько времени, сколько его нужно, чтобы сложить сучья для костра и разжечь его.
        - В нашем распоряжении не больше десяти минут, - сказал Игорь. - А ты понял, Серёжа, почему Гюнтер стал более покладистым?
        - Наверно, потому, что снарядов у них осталось с гулькин нос.
        - Я тоже так считаю. Нам бы до ночи продержаться, а там мы бы что-нибудь придумали. Ладно, побудь здесь один, а я пойду посмотрю, как чувствуют себя наши бабоньки.
        Заглянув в предбанник, он вошёл внутрь и сел на краешек лавки, который, подвинувшись, освободила для него Марион.
        - Ну что, музыкант, устал? - спросил он у Макса, погладив его по голове.
        - Нет, ничего, губы только болят.
        - Вот и у меня они болят, когда я долго играю. А ты передохни, подожди немного, зачем себя надрывать. Слышишь, стрельба прекратилась. Противник - и тот устал, тоже отдыхает. Вот снова вступили с нами в переговоры. Предлагают сдаться. Как ты на это смотришь?
        - На что?
        - На то, чтобы мы сдались на милость врагу.
        Мальчик поджал губы и отрицательно повёл головой.
        - Нет, ни за какие коврижки.
        - А вы что скажете? - Игорь посмотрел на женщин.
        - Зачем лишние разговоры? - произнесла в ответ Марион. - Мы своё слово уже сказали.
        - Должен же я обсудить с вами предложение противника. А вообще я стараюсь протянуть время. Нам надо дождаться наступления темноты.
        - И что будет ночью? - спросила Стефани из глубины бани.
        - Ночь - наш союзник. Сейчас, при свете дня, мы не можем эффективно противодействовать коммандос. А вот ночью… Ночь покажет, кто чего стоит.
        Охотник встретился взглядом с Тарзаном, лежавшим на хвойной подстилке. Не поднимая головы, пёс слабо вильнул хвостом. Левая задняя нога его была забинтована, сквозь перевязочную ткань проступало кровяное пятно.
        - Как он тут? - спросил Игорь.
        - Лежит, молчит, терпит, - ответила Марион.
        Он встретился взглядом с Илоной и жестом пригласил следовать за ним. Они вышли из предбанника, зашли за угол и, оказавшись между строением и скальной стеной, сомкнулись в объятиях.
        - Ох, Игорь, как я люблю тебя! - прошептала она. - Люблю и молю всех богов, чтобы они оставили тебя в живых.
        - Со мной всё будет хорошо, я и не в такие переделки попадал. Вот наступит ночь, и мы расправимся с коммандос, обещаю тебе, - он снова обнял и поцеловал её, испытав при этом прилив нежности к женщине, столь любезной его сердцу. - Всё, иди, радость моя. Время, отпущенное Гюнтером, истекает. Мне надо к Сергею.
        - Ну, как тут? - спросил он у сына, встав рядом с ним.
        - Гюнтер спрашивал тебя, я сказал, что ты ещё не вернулся. По-моему, он торопится, хочет дожать нас психически. И я думаю, главарь коммандос чувствует себя не очень комфортно. Полдня обстрела, а толку-то - пшик. Ну сожгли они одну нашу избу, однако это ведь не решит исход сражения.
        - Эй вы! - в очередной раз раздалось с поймы. - Пламя не только вспыхнуло, но и охватило весь костёр!
        - Подождите ещё немного, господин Ренинг! - крикнул Игорь. - У нас много раненых, их надо перевязать.
        - Сдайте оружие, мы войдём в крепость и сами перевяжем ваших раненых!
        - Ещё немного, господин Ренинг, и перевязка будет закончена.
        - Я смотрю, ты не очень спешишь, разбойник! Сейчас мы поторопим тебя! Фридрих, фойер!
        Стену потряс очередной взрыв. Два или три бревна из внешней кладки разнесло в щепки, и обломки вместе с грунтом посыпались в ров.
        - Они хотят разрушить центральную часть стены! - крикнул Игорь.
        Сергей согласно кивнул и выстрелил в отверстие бойницы.
        Противник же снова выстрелил из гранатомёта, и снаряд обрушил ещё часть стены.
        - Обстрел ведётся из двух гранатомётов! - крикнул Сергей. Он отбежал к крайней бойнице, приготовил винтовку и, глядя в бинокль, заскользил взглядом по зелёной стенке кустарника, хорошо освещённого лучами предвечернего солнца. Игорь прошёл в угол и сел, раскинув ноги и привалившись спиной к скале. По ушам ударил хлопок винтовочного выстрела, за ним второй, третий.
        Выдернув из амбразуры винтовку, Сергей плашмя бросился на землю. В пойме застрочил пулемёт, и по брёвнам стены жёстко застучали пули.
        - Они теперь долго будут стрелять, чтобы хоть как-то отомстить, - сказал Сергей, пробравшись к отцу. - Одного гранатомётчика я всё-таки завалил.
        - Как ты его?
        - Спасибо солнечным лучам - высветили трубу, а за ней я увидел и самого стрелка. Не знаю, убит ли он, но я точно в него попал. Умеют они, сатанинское отродье, прятаться за кустами.
        Коммандос выстрелили из гранатомёта по стене; взрыв снаряда полностью снёс центральную часть внешней бревенчатой кладки. Следующий выстрел разрушил вторую хижину и превратил её в огромный костёр. К счастью, направление ветра несколько сменилось, и «галки» от пылающего строения понесло в противоположную от бани сторону. По стене, по отверстиям бойниц ударило несколько пулемётных очередей, потом прозвучало ещё пять или шесть винтовочных выстрелов, и на этом бой закончился. Солнце зашло за горы, и стало смеркаться.

* * *
        - Вряд ли они будут сидеть до утра, сложа руки, - сказал Сергей. - Ждать следующего дня, чтобы повторить предыдущую неудачу, было бы верхом глупости. Нет, они постараются уничтожить нас ночью.
        - Самое время действовать на опережение, - ответил Игорь.
        Он отправил Марион сменить Розу и велел Гретхен и Илоне занять место возле стены.
        - Мы отправляемся на их сторону, - сказал Игорь. - Стойте здесь и иногда постреливайте - надо ввести противника в заблуждение; пусть думают, что мы продолжаем пассивную оборону. Под вражеские выстрелы не подставляйтесь. Просто положите оружие в ниши бойниц и… Да берите выше, а то ещё по нам саданёте.
        - Мы всё сделаем, как надо, - проговорила Гретхен. Она подошла к Сергею и обняла его. - Ну, ни пуха… Желаем вам удачи.
        Илона, стесняясь проявлять свои чувства на людях, только дотронулась до Игоря и погладила его ладонь.
        Отец с сыном прошли в задний конец двора, поднялись к Марион, обменялись с ней парой фраз, зацепили за остроконечный выступ скалы невод, скрученный наподобие верёвки, и, спустившись по нему, оказались за пределами крепости. Когда натяжение невода ослабло, Марион тут же подняла снасть наверх.
        Оглядевшись, они распластались на земле и низинками, следуя один за другим, поползли к берегу реки. Спрыгнули с невысокого берегового обрыва и, пригнувшись, ходко двинулись вдоль воды на север. Пройдя метров пятьсот, остановились. Приближался самый решительный момент. Ещё раз проверили оружие. У Сергея были нож и пистолет, который он забрал у Марион в обмен на винтовку. Игорь испробовал, свободно ли его нож вынимается из ножен, согнул лук и натянул на него тетиву.
        Пожав друг другу руки, они выбрались из-под обрыва и нырнули в заросли ивняка и шиповника, начинавшиеся в нескольких шагах. Следуя проёмами кустарника, оставили справа от себя крепость, добрались до линии, откуда днём вели огонь пулемёт и гранатомёты, прошли ещё немного и спустя некоторое время оказались в тылу вражеских позиций.
        На крепостной стене мелькнул огонёк, и до них донёсся выстрел из карабина. Почти в тот же миг коротко прострочил пулемёт. «Молодец, Гретхен, грамотно действует!» - подумал Игорь. Они стали пробираться в сторону вспышек, которыми обозначил себя вражеский пулемётчик. Ночную тишину взорвал ещё один выстрел из карабина, и снова протрещала пулемётная очередь. До ячейки, в которой окопался пулемётчик, осталось не более пятидесяти метров.
        - Побудь здесь, - прошептал Сергей. - Прикроешь меня в случае чего. А я попробую его взять.
        Он змеёй беззвучно заскользил вдоль кустов и вскоре исчез из виду.
        Оставшись один, Игорь припал к земле, пытаясь на слух определить, что происходит на огневой точке противника. Там было тихо. Прошла минута, другая. Ожидание томило. Он уже начал подумывать, что лучше было бы к пулемётчику подобраться ему самому. Впрочем, и Серёжа парень не промах и кое в чём даже превосходит его. Ещё он подумал, что, может быть, и коммандос, воспользовавшись темнотой, пробираются к крепости, чтобы забросать её защитников гранатами. Это было бы худшим из того, что могло произойти. Но вряд ли враг остался бы незамеченным. У стены находятся Гретхен и Илона, а с тыла подходы просматривает Марион, она ответственный и неустрашимый человек.
        Повернувшись, Игорь взглянул на опушку леса, темневшую метрах в двухстах за кустарником; где-то там дальше должна быть оборудована база коммандос, не могли же они располагаться просто так, в чистом поле. Но тут течение его мыслей прервала непродолжительная возня со стороны пулемётной позиции, послышались едва слышный звук удара, глухой стон, и снова наступила тишина. Затем до него донёсся тонкий писк синицы. Всё в порядке - это Сергей подал ему условный сигнал.
        Охотник уже поднялся, чтобы идти к сыну, как внимание его привлекли шорох у опушки леса и негромкий говор. Он дважды пискнул синицей, призывая к бдительности. Прильнув к ближнему кусту, он достал из колчана стрелу и наложил её на тетиву.
        Между тем говор стих, а шорох превратился в звуки шагов. Шли двое, мужчина и женщина, это Игорь определил по поступи. Шли довольно осторожно, но не настолько, чтобы не быть услышанными. «Они уверены, что, кроме них самих, здесь никого нет, - не подумал, а интуитивно постиг охотник убеждение неприятеля. - Вечерние сумерки только-только сменила ночная мгла, и им в голову не пришло, что кто-то уже успел пробраться на их позиции».
        А коммандос всё приближались. Они шли не прямо на него, а немного стороной. Вот между кустами показались две фигуры: одна высокая и довольно мощная, вторая пониже и тоньше.
        Шедший впереди человек вдруг неведомо как почувствовал присутствие врага. Резко повернувшись к кусту, за которым притаился охотник, он сдёрнул с плеча оружие. Игорь видел, как поднимается ствол автомата, через долю секунды чёрное дуло заглянет ему в глаза.
        - Ахтунг! Внимание! - крикнул коммандос, и по голосу Игорь узнал Гюнтера.
        Он спустил тетиву, и стрела по самое оперение вонзилась в туловище противника. В то же мгновение он с силой бросил себя в сторону. Раздалась автоматная очередь; заваливаясь навзничь и опускаясь на колени, Гюнтер продолжал нажимать на спусковой крючок. Выстрелы не прекращались, пока не были расстреляны все патроны в рожке. Ещё в падении, стискивая рукоять ножа и делая замах, Игорь уголком глаза заметил, как спутница Гюнтера передёргивает затвор винтовки. Коснувшись земли, он покатился ещё дальше в сторону; раздался выстрел, пуля скользнула по рёбрам, а его нож угодил точно в цель. Женщина-коммандос со стоном схватилась за голову, покачнулась и стала медленно валиться на кусты.
        Взяв наизготовку лук, Игорь приблизился к Гюнтеру. Тот был жив и часто, прерывисто дышал. Оперение стрелы торчало из правой части живота. Игорь повернул коммандос на бок - наконечник, вышедший из спины, был сломан и валялся на траве. Игорь подошёл к женщине. Она была без сознания. Нож торцом рукояти угодил ей в висок, и на месте удара вздувалась большая шишка.
        За кустами послышался писк синицы, и Игорь ответил успокаивающим посвистом. На прогалину вышел Сергей.
        - У вас тут было много шума, - вполголоса проговорил он.
        - Да, шума было немало. Наши «друзья» устроили такой тарарам! А как там у тебя?
        - У меня всё в порядке. Пулемётчик лежит спелёнатый, будто куколка.
        - Ну и замечательно! - Игорь оглядел поверженных коммандос, наклонился, поднял нож и сунул его в ножны. - Только их наверняка не трое было, а больше. Надо бы разведать, где остальные. Но как найти их в такой темени? Жалко, Тарзан обезножел. Он быстро привёл бы куда надо.
        - Зато у нас есть «язык». Я имею в виду пулемётчика. Если с ним хорошо потолковать…
        - Ладно, идём к нему.
        - А с этими что делать?
        - Женщину свяжем. И оттащим обоих в сторону от тропы.
        Пулемётчик был сильно напуган и на вопросы отвечал с лихорадочной поспешностью. К сотрудничеству его подвигло и сообщение о том, что Гюнтер тяжело ранен, а сопровождавшая его женщина находится в полной власти противной стороны.
        Это был тот самый Фридрих, лазутчик, который шнырял зимой в окрестностях скал в поисках убежища беглянок. Он сообщил, что к поселению, спрятанному в крепости, они пришли всем Гросхаузом, даже детей взяли с собой.
        - А детей-то зачем? - спросил Сергей.
        - Если бы мы оставили их дома, то с ними должен был бы остаться и кто-то из взрослых. А у нас и так каждый человек на счету. Словом, Гюнтер решил идти всей общиной.
        - Как кимвры и прочие варвары тысячи лет назад, - с усмешкой проговорил Сергей, вспомнив уроки истории, которые преподавал Уиллис. - Те тоже в походе на Рим тащили за собой и жён, и детей.
        - Где находится ваш базовый лагерь? - спросил Игорь.
        Фридрих обстоятельно рассказал где и объяснил, как незаметнее к нему пробраться.
        - Пауль довольно тяжело ранен в ногу, - сказал он, - и вряд ли окажет серьёзное сопротивление. А вот Клаудиа - женщина безбоязненная, и от неё можно ожидать чего угодно. Но она тоже ранена - в общем-то легко, в мышечную ткань над ключицей.
        - Что будем с ним делать? - спросил Сергей, когда допрос был окончен.
        - Отведём его к нашим. Пусть там полежит связанный.
        Собрав оружие, Сергей и Игорь отвели пулемётчика в крепость. Обоих встретили жаркими объятиями. В нескольких словах они рассказали о том, что происходило в стане врага.
        - Покараульте этого, - сказал Игорь, показывая на пленника, снова связанного по рукам и ногам. - А мы проведаем их лагерь.
        - Игорь! - воскликнула Илона. - У тебя вся роба слева в чём-то тёмном и липком. О, майн готт, да ты ранен!
        - Пустяки. Так, слегка ободрало. Это Патриция, жена Фридриха, с перепугу попотчевала меня из винтовки.
        Пленник напрягся, приподнимая голову.
        - Господин комендант, прошу отнестись к ней снисходительно.
        - Не бойся, Фридрих, никто её и пальцем не тронет, мы народ не мстительный. Можешь отлёживаться, для тебя боевые действия - пройденный этап. И для твоей жены тоже. Марион, найди какую-нибудь чистую тряпку, перевяжи меня.
        Лагерь коммандос располагался в километре от опушки леса, под деревьями, на берегу того самого небольшого ручейка, который дальше пробегал мимо поселения. Подобравшись ближе, отец с сыном разглядели в темноте три довольно просторных шалаша. Лагерь был погружен в глубокий сон, до участников поиска доносилось лишь похрапывание.
        - Навоевались за день, вот и дрыхнут, - прошептал Сергей. - Однако как мы сориентируемся в шалашах, в них же ничего не видно. Можно и на пулю нарваться. Или детей перепугаем.
        - А мы не полезем в них, - шёпотом же ответил Игорь. - Сделаем так, чтобы их хозяева сами вышли к нам. Ты иди к дальнему шалашу, а я - у ближнего пристроюсь. Слышишь, храпят и в том и другом, а в третьем, который посередине, тишина, значит в нём - дети.
        Убедившись, что Сергей приготовился, Игорь задрал голову, приложил ладони ко рту и громко заухал филином. Храп, доносившийся из дальнего шалаша, прекратился. Игорь снова заухал.
        - Эта чёртова птица совсем оборзела! - послышался раздражённый мужской голос. - Мало ей деревьев, так она уселась прямо на крышу шалаша. И не боится ведь! Клаудиа, выйди, прогони её!
        - Иди сам! - раздался не менее раздражённый женский голос из ближнего шалаша. - Не успела заснуть - на тебе, опять подымайся!
        - Ты же знаешь, я не могу встать! Моя рана… Теперь я не усну до утра.
        - А у меня не рана?! О, проклятая жизнь! - вскричала женщина. - Говорила я Гюнтеру, что видела нехороший сон, а мои сны сбываются! Говорила ему отказаться от этой затеи с походом, но разве он послушает! Всё сделает по-своему. И вот, пожалуйста, у тебя прострелена нога, в прошлый раз была левая, теперь правая. А у меня ключицу ломит. Возьми эта чёртова дочь Роза чуть ниже - всё, мне был бы конец… И вообще неизвестно, чем кончится осада. Весь день обстреливали, а толку-то! Только боеприпасы истратили.
        - Опять этот птичий крик! Он сведёт меня с ума. Умоляю тебя, Клаудиа!
        - Ну иду, иду, - недовольно проворчала женщина. - Не к добру эта тварь кричит, помяни моё слово, не к добру.
        С этими словами она вышла из шалаша, нагнулась, подобрала валявшуюся у входа палку, распрямилась и подняла голову, пытаясь разглядеть птицу. Внезапно она замерла, затем рванулась, чтобы скрыться в чёрном проёме жилища, но не успела сделать и шагу, как Игорь зажал ей рот, обхватил другой рукой за талию, стиснув так, чтобы подавить всякое сопротивление, и потащил в лесную чащу. Связав Клаудию и воткнув ей в рот кляп, он вернулся в лагерь коммандос.
        - Что новенького? - спросил он у Сергея, находившегося возле шалаша, в котором лежал Пауль.
        - Всё старенькое. Слышишь, опять храпит.
        - Придётся повторить фокус с филином. Отойди-ка за дерево, а то как бы твой старый приятель не начал стрелять по глупости.
        Проухав несколько раз, Игорь тоже укрылся за ближайшим деревом.
        - Это невозможно больше терпеть! - донеслось из шалаша. - У меня разламывается голова. Клаудиа, прогонишь ты её или нет?!
        - Это не птица, Пауль! - подал голос Сергей. - Это мы, люди из поселения, которое вы осаждали. Все ваши у нас в плену, и Клаудиа тоже. Гюнтер тяжело ранен и дышит на ладан. Ты остался один, если не считать детей. Как ты, сдаёшься или будешь отстреливаться? Если сдаёшься, то выкидывай оружие и выползай сам.
        В шалаше воцарилось молчание.
        - Ну, как, Пауль, долго будем играть в молчанку?
        - Я сдаюсь!
        - Тогда делай, что тебе велено!

* * *
        К середине ночи вся община Гросхауза, вместе с детьми, была препровождена в крепость. Гюнтера и Пауля доставили на носилках, которые Сергей и Фридрих смастерили на скорую руку.
        Игорь выдернул обломок стрелы из тела Гюнтера, тот заскрипел зубами, но не издал ни стона.
        - Крепкий мужичок, - проговорил Сергей.
        - Воды, - прохрипел Гюнтер. - Дайте напиться.
        - Пить ему нельзя, - сказал Игорь, зажимая рану главаря. - Марион, принеси что-нибудь перевязать его. Фридрих, кто из ваших умеет обращаться с ранеными?
        - Патриция.
        - Патриция, перевяжите его.
        - Дайте напиться, - проговорил Гюнтер, с трудом переводя дыхание, - всё равно я помру.
        - Как хотите, господин Ренинг, можем и дать. Марион, приготовь крепкий настой зверобоя. Патриция, Гюнтер ваш человек. Поручаю его лично вам. Если что-то понадобится, обращайтесь к Марион.
        Гюнтер умер перед рассветом. Фридриху вручили лопату, и тот похоронил своего недавнего начальника в пойме рядом с кустами, из которых днём раньше коммандос обстреливали осаждённых.
        Незадолго до полудня Сергей, забрасывавший с мостков невод, заметил в устье реки, над самым горизонтом, какое-то беловатое пятнышко. С минуту он вглядывался в него, а затем, бросив невод на мостках, побежал к поселению.
        - Ура-а, парус, корабль, «Ирландия»! - кричал он на бегу.
        Оставив Гретхен охранять пленных, поселенцы высыпали на берег. Сергей и Игорь захватили с собой бинокли, но в них почти всё время смотрели одни женщины, заявившие, что джентльмены обойдутся и без оптических приборов. Парус неуклонно приближался, вырастая в размерах и поднимаясь из-за горизонта; вот обозначились остальные паруса, и наконец стал виден корпус корабля.
        В четыре часа дня «Ирландия» бросила якорь напротив мостков, и на воду спустили шлюпку. На берег вместе с гребцами Реди и Стивом прибыл сам О’Брайен. Сергей, первым встретивший шлюпку, обнялся с капитаном, после чего подвёл его к Игорю.
        - Видите, сэр, я оказался прав: вот перед вами мой отец - жив и невредим.
        О’Брайен пожал руку Игорю и обнялся с ним тоже.
        - Вижу, да, жив, но что невредим - в этом я сомневаюсь. Что с твоей робой, мой добрый охотник? Она застирана, заштопана, но пятна крови на ней остались.
        - А, пустяки, обменялся «любезностями» с одной воинственной фрау. Тут у нас настоящая баталия была.
        - Баталия?! О, сколько вас здесь! Мы рассчитывали найти двух человек, а перед нами толпа народа. Кто это? Знакомь нас скорее!
        - Познакомлю, но прежде позволь поздороваться с матросами. Привет, Стив! Здравствуй, Реди! Надо же, как ты вырос, у меня язык не поворачивается назвать тебя малышом!
        Представив капитану грюненсдорфских женщин и их детей, Игорь повёл его и гребцов в поселение.
        Закончив осмотр построек, вернее того, что от них осталось, О’Брайен подошёл к пленным, которые прятались от солнца в тени скал и которых никто уже не охранял.
        - Что прикажете с ними делать, капитан? - спросил Игорь.
        - Я ничего не могу приказать. Это ваши пленные, а не мои.
        - Мы с Сергеем думаем отвезти их в Нью-Росс. Пусть живут среди нас. Глядишь, наберутся ума-разума и сами станут порядочными людьми.
        Вперёд выдвинулась Марион.
        - Лучше всего оставить их здесь! - зло поблёскивая глазами и хмуря брови, заявила она. - Кого вы хотите сделать порядочными людьми?! Клаудию?! Разве вы забыли, что только вчера она стреляла по нам, а ещё раньше порола нас розгами?! Или её муженька Пауля, который потехи ради участвовал в погоне за мнимыми беглецами и травил их собаками?! Или Патрицию?! Посмотрите на себя, Игорь Петрович, - у вас роба ещё не просохла от крови! Кто едва не убил вас прошлой ночью?! Серж, вспомни, где твой конь и почему его нет у тебя! Ох, какие вы отходчивые! Мы не требуем наказывать этих злодеев - не будем уподобляться им, но брать их с собой нельзя ни в коем случае!
        - Это твоё личное мнение? - спросил Игорь.
        - Мы все так считаем. И твоя Илона тоже.
        - Я не согласен с вами, сударыни, - сказал Сергей. - Посмотрите на их детишек. Вы видите, какие они херувимчики. Они ещё ничем не испорчены, на них не успело подействовать тлетворное влияние окружавших их взрослых. Если же мы покинем их здесь, то они вполне могут стать кем-то наподобие Гюнтера.
        Спорный вопрос разрешил О’Брайен.
        - Давайте поступим следующим образом, - сказал он. - На ночь мы предоставляем пленных самим себе. Пусть они сами определятся со своей судьбой. Завтра на рассвете мы снимаемся с якоря. Если они захотят ехать с нами, то милости просим на корабль. Если нет - то Бог им судья.
        Когда в пять утра на «Ирландии» засвистали в дудку и на палубе выстроились матросы, Фридрих запалил напротив мостков костёр. Этот заранее оговоренный сигнал дал знать, что община Гросхауза изъявила желание переехать на новую землю.
        Мы не одни
        Пушечный выстрел на одной из башен Нью-Росса известил о том, что в море появился корабль. В подтверждение этому из ультрамариновой дали донёсся ответный выстрел. Город ещё дважды отсалютовал возвращавшимся из плавания морякам, и ещё дважды ответила корабельная пушка. К пристани сбежались почти все нью-россцы и грюненсдорфцы. Немного позже к ним присоединилось и большинство жителей Семигорья. Куда и зачем отправлялась «Ирландия», знали стар и млад, и всех интересовало, с чем она вернулась.
        Большая толпа заполнила и пристань, и прилегающие к ней склоны.
        - О, майн готт, сколько людей! - воскликнула Илона. Она стояла рядом с мужем и держала его под руку. - Ты мне говорил, что в Нью-Россе проживает много народа, но чтобы столько!
        - А вначале было всего несколько человек, - ответил Игорь. - Но на пристани собрались и жители других посёлков, - он заметил волнение Илоны и обнял её за плечи. - Что ты так переживаешь? Успокойся, моя сладкая, всё будет хорошо.
        - Я со страхом думаю о твоих жёнах. Ох, боюсь, они встретят меня как своего злейшего врага.
        - Говорю ещё раз, они отнесутся к тебе, словно ты им родная сестра.
        По обе стороны от них стояли, держась за поручни фальшборта, Марион, Гретхен, Роза, Стефани и Сигрит. Все они тоже волновались и с напряжением вглядывались в скопление людей, ожидавших корабль. Сергей вместе с матросами сновал по вантам, выполняя распоряжения капитана.
        Пленная община Гросхауза скучилась на левой, дальней от пристани части палубы; детишки с бессмысленным любопытством разглядывали и бухту, и город, и народ на берегу, а в глазах взрослых застыла угрюмость, лица их были унылы.
        В течение плавания Фридрих с большим рвением участвовал в палубных работах, и постепенно к нему стали относиться как к своему. С ним разговаривали, шутили, при приёме пищи матросы приглашали его в свой круг.
        Клаудиа и Патриция держались особняком, но и им никто не навязывал приятельства; обе они также безотказно выполняли любую порученную работу. Рана Пауля ещё не совсем зажила, но он уже довольно бойко передвигался по палубе, опираясь на костыль.
        Не успела «Ирландия» встать на якорь, как к ней направилась целая флотилия лодок. Игорь по трапу бережно свёл Илону в одну из них.
        - К нам, к нам спускайтесь! - кричали со всех сторон.
        - Эгон, Эгон! - крикнула Марион одному из гребцов. - Разве ты не узнал меня?!
        - Не верю своим глазам! - крикнул гребец. - Марион, какими судьбами?! Ты же должна быть в Гросхаузе!
        - Тем не менее я здесь. Ты не ждал меня, Эгон?!
        - Я не переставал думать о тебе, дорогая.
        - Ты, наверное, женат?
        - Женат. Но местные законы позволят мне жениться и на тебе. Спускайся в нашу лодку, моё солнышко. Позволь мне обнять тебя. Привет, Макс, дружище, держись за мою руку.
        И вот флотилия причалила к пристани. Невозможно передать бурю восторга, которая поднялась, когда Игорь и другие пассажиры «Ирландии» ступили на сушу. Далеко не все верили в успех экспедиции, тем радостней было им видеть охотника, его сына и тех, кто приехал с ними из далёкой северной Европы. Играл оркестр, раздавались крики «Ура!», люди обнимались, смеялись и плакали от великой радости.
        Когда объятия разомкнулись, Игорь представил Илону своим первым жёнам и Петру Васильевичу.
        На лице Марты промелькнула едва заметная тень, но почти в тот же миг она снова повеселела, подошла к своей «сопернице» и, ласково улыбаясь, обняла её.
        - Здравствуй, милая! - сказала она. - Я уверена, что Игорь не ошибся в своём выборе.
        Веда слегка сдвинула брови, но морщинка, пролёгшая было на её челе, быстро разгладилась. Она тоже обняла Илону, троекратно расцеловала её и, кивнув на Игоря, чуть насмешливо прошептала на ушко:
        - Я думаю, тебе стоило немало сил и времени, чтобы женить его на себе. Он такой нерешительный насчёт женитьбы. Знаю по собственному опыту.
        - Ты права, всё так и было, - прошептала в ответ Илона, - и даже более того. Когда мы останемся наедине, я тебе всё расскажу.
        Они отстранились друг от друга, встретились взглядами, рассмеялись и ещё раз крепко обнялись.
        Пётр Васильевич в свою очередь подошёл к Илоне, поклонился и поцеловал ей ручку.
        - Рад видеть тебя, доченька! - сквозь слёзы проговорил он. - Должно быть, тебе многое пришлось пережить. Теперь все несчастья позади. Поверь мне, ты будешь счастлива среди нас.
        Из толпы к ним пробились Уиллис и Курт. Игорь обнялся с тем и другим.
        - А где Франц? - спросил он. - Я что-то не вижу его. Да и Улофа тоже не видать.
        - О-о, Франца и Улофа не оторвать от их предприятия! - Курт таинственно улыбнулся.
        - От какого предприятия? Говори, я сгораю от нетерпения узнать, что они затеяли.
        - Ты не поверишь! Помнишь, в прошлой жизни была такая штукенция - радио. Так вот, последние два месяца они работали над созданием радиостанции и сейчас заканчивают сборку аппаратуры. Возможно, сегодня же они попробуют выйти в эфир. Можешь заглянуть к ним в ратушу - именно оттуда они собираются оповестить весь мир о Новой Европе.
        Курт умолчал, что сам немало сделал для создания этой радиостанции.
        Вечером в честь успешного завершения экспедиции «Ирландии» в здании парламента был устроен скромный праздничный ужин. Собрались Уиллис, Свенсен, О’Брайен, Пётр Васильевич, Игорь, Сергей, Курт и Франц. Вместе с ними были и их жёны. Собрались, чтобы в спокойной обстановке поговорить по душам и немного развеяться.
        От женщин исходило нечто феерическое, услаждающее мужские сердца. Отлично пошитые платья и великолепные причёски делали их поистине неотразимыми. Но секрет женского очарования - об этом мужчины и не догадывались - был не только в их одеждах, причёсках и ароматах духов.
        Буквально на днях Мэри изготовила новые омолаживающие отвары, которые делали кожу всего тела, а не только лица, ещё более нежной, гладкой и упругой, проникали в кровь, заставляя её быстрее бежать по жилам, и придавали особый, юный блеск глазам. Применение отваров омолаживало лет на десять-двенадцать, и к Мэри началось настоящее паломничество женщин, которым было за тридцать. Мужья изумлялись, видя, что с их жёнами происходит невероятное: просыпаясь утром, они находили их не заспанными и поблекшими, а свежими, обновлёнными, словно в них включился внутренний механизм обратного отсчёта времени.
        Веда, Марта и Илона не разлучались почти весь вечер. Обворожительные каждая сама по себе, вместе они только усиливали магическое воздействие своей счастливой внешности и напоминали спустившихся на землю богинь любви и красоты. Игорь не решался подходить к ним, опасаясь, что будет выглядеть рядом с ними в не очень выгодном свете. Он, как и прежде, считал себя всего лишь простым охотником, возможно, несколько занижая собственную самооценку.
        Лейла выглядела на двадцать пять лет. Уиллис был в восторге от своей второй жены. Впрочем, и в Анне открылось нечто, способное свести с ума любого мужчину, и доктор думал, где были его глаза все эти годы?
        Тихо лилась музыка, издаваемая электропроигрывателем - этот аппарат австрийские инженеры сконструировали не далее месяца назад. Звучали записи оркестра, а также песен в исполнении Дианы Оржерваль и нескольких других солистов.
        За бокалом вина Игорь и Сергей рассказывали о своих приключениях на берегах Дуная, о последнем сражении с коммандос, О’Брайен - о том, как проходило плавание и о мореходных качествах «Ирландии». Затем большинство мужчин уединились и завели разговор о женщинах и их волшебном превращении в юных красавиц. Женщины беседовали между собой. О чём? Это так и осталось тайной.
        Когда многое было уже переговорено, включили танцевальную музыку. Для начала поставили медленное танго. Вот на середину зала вышла одна пара, за ней вторая… Веду пригласил на танец О’Брайен, Марту - Курт Винтерман.
        Увидев, что Илона осталась одна, Игорь подошёл к ней и попросил потанцевать с ним.
        - О, Игорь, - зашептала Илона, оказавшись в объятиях своего возлюбленного, - я словно попала на седьмое небо. Какие милые, обходительные люди в Нью-Россе, как внимательны и заботливы твои жёны; они делают всё, чтобы я поскорее освоилась в новой обстановке. Я с ужасом вспоминаю Гросхауз. Как я благодарна тебе, что ты вырвал нас из ада, в котором мы находились.
        - Ну а твои подруги, как они, осваиваются?
        - Новая жизнь вызывает у них восхищение. Ты ведь знаешь, Марион встретила своего Эгона. Он пригласил её жить в его доме. Послезавтра, в воскресенье, у них свадьба. И Стефани, скромница наша, уже присмотрела себе женишка. Я думаю, что Рози и Сигрит - они ведь такие милашки - тоже недолго пробудут в одиночестве. Готовятся к свадьбе и Серж с Гретти. Тебе известно, что Гретхен в положении? А, ты давно уже в курсе. Майя вьётся вокруг неё, как возле своей дочери. Да вон, посмотри, она и сейчас ни на шаг не отпускает её от себя.
        Танцевали все, за исключением Улофа и Франца. Оба инженера сидели в сторонке за радиоустройством, гоняя его по всем волнам. Они уже не первый час вели поиск в эфире, но, кроме треска и шорохов грозовых разрядов, из приёмника ничего не доносилось.
        - У меня появляется ощущение, будто мы ловим сигналы из космического пространства, - с разочарованием проговорил Свенсен. Он посмотрел на танцующие пары и встретился взглядом с Шеллой. Она улыбнулась ему и крикнула, чтобы он оставил свою аппаратуру и присоединялся к ним.
        - Попробуем ещё раз, - сказал Свенсен напарнику. - Если не получится, то на сегодня хватит.
        - Ладно, попробуем, - согласился Франц. - Только вот что: до сих пор мы пытались поймать радиосигналы. Давай-ка мы сами выйдем в эфир!
        - Всем, всем, всем! - заговорил он в микрофон на английском языке. - Работает радиостанция Новой Европы. Работает радиостанция… Всех, кто слышит нас, просим ответить. Приём, приём. Просим ответить радиостанции Новой Европы!
        И тут произошло сверхъестественное. Сквозь треск разрядов из радиоприёмника донёсся далёкий, едва слышный голос:
        - Новая Европа, слышим вас. Отвечает радиостанция города Маунти, Австралия.
        Словно по мановению волшебной палочки стихла музыка, смолкли голоса. Все находившиеся в помещении придвинулись к столу, на котором громоздилась радиоаппаратура.
        - Маунти, Новая Европа слышит вас! - дрожащим от волнения голосом произнёс Франц. - У микрофона инженер Розенштайн. Привет всем жителям вашего города! Приём.
        - Здравствуйте, господин Розенштайн! С вами говорит Майкл Холлидей. Привет всем, кто вас окружает!
        В течение получасового радиообмена инженер рассказал о человеческом сообществе юго-восточного побережья Новой Европы.
        В свою очередь Майкл Холлидей сообщил, что в Маунти проживают шестьсот восемьдесят человек, что радиостанция сохранилась у них со старых времён, а производство электроэнергии возобновлено вновь. Так же, как и в Нью-Россе, их дети учатся в школе, а все главные вопросы решаются голосованием во всенародно избранном парламенте. Он рассказал, что в городе уцелело около трёх десятков автомобилей и что вместо бензина используются газогенераторные установки, работающие на дровах. Сталеплавильных печей у них нет, но сохранились механические мастерские со станочным оборудованием, где из разного металлолома изготавливаются необходимые детали.
        Ещё Майкл сообщил, что три года назад Маунти установил радиосвязь с городом Огденбургом в Северной Америке и назвал время выхода тамошней радиостанции в эфир.
        Франц поблагодарил его за переданную информацию и сказал, что Новая Европа готова проконсультировать Маунти в вопросах производства меди, стали и стекла.
        Закончив радиообмен, инженер повернулся к людям, стоявшим затаив дыхание.
        - Мы не одни на Земном шаре! - проговорил он и вытер набежавшую слезу.
        Зал разразился аплодисментами и криками «Ура!»

* * *
        Скоро важная новость пронеслась по всем трём населённым пунктам. Вспыхивал свет в окнах, раздавались телефонные звонки. Несмотря на позднее время, люди выходили из домов и поздравляли друг друга.
        На другой день состоялся сеанс радиосвязи с Северной Америкой.
        Сразу по его завершении на танцплощадке возле Грюненсдорфа собрался стихийный митинг. Сменяя друг друга, ораторы говорили о значении происшедшего события, о том, что, обмениваясь опытом, человеческие сообщества во всех концах света будут развиваться значительно быстрее. Наиболее горячие головы предлагали немедленно организовать экспедицию в Огденбург, путь до которого был не так далёк, как до австралийского Маунти. Но даже О’Брайен, не раз предпринимавший рискованные морские путешествия, был категорически против.
        - Я бы охарактеризовал «Ирландию» прежде всего как каботажное судно, - сказал он, - предназначенное для прибрежного плавания. Переправляться на ней через океан чрезвычайно опасно. Да и с чем мы поедем в Америку? С одними разговорами, без всяких грузов? Для разговоров достаточно радиосвязи.
        Стоявший позади митингующих Игорь заметил недалеко от себя Уиллиса.
        - А почему ты не выступаешь, Джон? - спросил он, приблизившись к доктору.
        - Тут и так есть кому выступать. Я вдруг почувствовал, что большое скопление народа не для меня. Возможно, это из-за многолетнего проживания в окружении всего лишь нескольких человек. Знаешь, Игорь, я с удовольствием побыл бы сейчас на природе, посидел у костра…
        - Так за чем дело встало? Седлаем лошадей и едем.
        - Куда?
        - А куда глаза глядят.
        - Ты возьмёшь с собой ружьё?
        - Нет, я больше привык к луку.
        - Только давай не будем никого убивать. Ладно?
        - Будь по-твоему. Но лук и стрелы я всё равно возьму.

* * *
        Не прошло и получаса, как они уже держали путь на север. На берегу Чёртовой бухты остановились, развели костёр и приготовили еду.
        - Сколько событий произошло после катастрофы, - сказал Уиллис, оглядывая акваторию бухты, - сколько испытаний выпало на долю каждого из нас! То, что пережил один, с лихвой хватило бы на целую сотню.
        - Теперь испытания позади, - сказал Игорь. - Осталось только жить, работать и растить детей. Скажи-ка мне, док, как там наш Тарзан? Будет он ходить?
        - Будет не только ходить, но и бегать. На трёх ногах. Перебитая осколком нога срастётся, перекушенную же кость мы решили не трогать - слишком много времени прошло с момента нанесения травмы. Что касается только жить и работать… Мы не знаем, какие испытания ещё ждут нас впереди. Тут вон какую человеческую цивилизацию сломало, а мы лишь пылинка в сравнении с ней.
        Уиллис о чём-то задумался, и Игорь, видя его настроение, отошёл от костра и занялся сбором хвороста. Он вспомнил о пленных, привезённых в Нью-Росс. В качестве временного жилья им предоставили пустовавший дом, снабдили продуктами и одеждой. Клаудии и Патриции предложили работать на молочной ферме, а Фридриха приставили помогать мастеру-стеклодуву. Паулю дали возможность отдыхать до тех пор, пока не заживёт нога. Сегодня утром Фридрих подходил к Игорю и благодарил за то, что их не оставили за морем.
        - В моей голове началось некоторое прояснение, - сказал он, стараясь изо всех сил изобразить раскаяние. - Я вспоминаю нашу прошлую жизнь… В общем, я не хотел бы к ней возвращаться.
        - А если дать тебе автомат? - вопросительно произнёс Игорь. - Да поставить за спиной вооружённых сообщников?
        - Не нужны мне ни автомат, ни сообщники. Лучше работать, чем ползать на брюхе с оружием. И я не хочу никакого насилия. До меня только сейчас стало доходить, что значит жить по-человечески.
        Собрав хворост, Игорь свалил его возле костра.
        - Ты помнишь, года два назад в ратуше, у камина, в нашей мужской компании возник разговор о причинах гибели человеческой цивилизации? - спросил Уиллис.
        - Ну, как же, прекрасно помню. Свенсен тогда очень доходчиво всё объяснил. Он говорил, что люди истратили основной свой потенциал на войны с себе подобными, а его надо было обратить на защиту от планетарных катаклизмов.
        - Я долго размышлял над его словами и пришёл к выводу, что первопричина гибели человечества лежит ещё глубже.
        - В чём же её суть?
        - В отсутствии духовного роста человеческой цивилизации. Вспомни: происходил технический прогресс, развивалась научная мысль, накапливались различные материальные ценности, во многих странах повышался уровень жизненных благ, а духовность - в целом, я не беру отдельные личности - как бы застыла на месте. К примеру, чем основная масса человечества начала двадцать первого века отличалась от своих предшественников из века девятнадцатого?
        - Чем отличалась? - Игорь задумался. - На мой взгляд, меньшей набожностью и большей агрессивностью.
        - Обрати внимание: ты говоришь даже не о застое духовности, а об упадке её. Вот она - первопричина! Из-за этого же погиб и Древний Рим!
        - Но если бы человечество развивалось духовно, то рано или поздно оно приблизилось бы к Божественному Промыслу!
        - И в этом было бы его спасение! И был бы отражён удар из космоса!
        - Джон, ты хочешь во главу угла поставить духовное развитие Нью-Росса?!
        - И духовное, и материальное - в равной мере. И тогда мы избежим ложного пути, по которому шла предыдущая цивилизация.
        - Боюсь, все мы станем святошами.
        - Вовсе нет. Святоша, как ты выразился, - это кто-то вроде чиновника от религии, официальный её представитель. А я бы хотел, чтобы мы прониклись Промыслом Божьим, стали частицей его, не отклоняясь от него ни на йоту, и стали тем совершенством, которое задумывалось изначально. Ну если не мы, то наши дети и внуки. Высокая духовность ещё больше объединила бы всё наше общество, превратила бы его в единый сообщающийся умственный организм и одновременно каждого отдельного индивидуума сделала бы в тысячу раз могущественней, позволила бы ему решать если не все, то многие материальные и природные проблемы усилием одной лишь мысли.
        - Но как проникнуть в Божью волю?
        - Пока не знаю. Нам надо вспомнить, что делали для этого на востоке и западе, попробовать эти знания объединить, развить и, может быть, создать что-то своё, новое, ведущее к просветлению.
        Когда с едой было покончено, Уиллис снова надолго задумался, потом встал и повернулся к своему спутнику.
        - Ну, Игорь, спасибо за поездку! Возвращаемся в Нью-Росс. Мне надо ещё заглянуть в амбулаторию - сегодня Мэри хотела продемонстрировать новое чудодейственное снадобье. Где там наши лошади…
        - Погоди, док, с лошадьми. Посмотри-ка лучше вон туда, - Игорь показал куда-то в море, в сторону Чёртова пальца.
        - А что там? Я ничего не вижу.
        - Подожди, сейчас они покажутся из-за скалы. Вон, показались! Видишь плот с крохотным парусом? Они плывут сюда. Эта Чёртова бухта действует, как магнит. Сначала она притянула к себе длинноволосых. Сейчас ещё кто-то появился.
        Тем временем плот вошёл в бухту и, подгоняемый слабым попутным ветром, медленно двинулся к той части берега, на которой расположились охотник и доктор. Плот был всего несколько метров в длину и метра два с небольшим в ширину. На нём находились четыре человека: трое мужчин и одна женщина.
        Игорь всё высматривал, какое они имеют при себе оружие, но кроме двух каменных топоров, примотанных к топорищам узкими кожаными ремнями, ничего не заметил.
        Вот плот приткнулся к песчаной отмели, и на берег ступил мужчина лет сорока пяти, смуглый, бородатый, с тёмными, длинными, до пояса, волосами. Трое его спутников остались на плоту. Спустившись под уклон, Игорь неспешно двинулся навстречу и остановился в нескольких шагах. Уиллис подошёл следом и встал рядом. Смуглолицый мужчина низко поклонился, коснувшись рукой земли, и что-то проговорил на совершенно незнакомом языке. Игорь тоже ответил поклоном, покачал головой и пояснил жестом, что ничего не понял.
        - Может быть, вы знаете английский язык? - спросил он.
        Мужчина сделал недоумённую мину, но женщина, внимательно прислушивавшаяся к ним, внезапно соскочила с плота, подбежала к Игорю и, подавшись вперёд, уставилась на него пристальным взглядом.
        - Йес! - громко проговорила она. - Йес, я говорю по-английски!
        Её английский отличался плохим произношением, но понять, что она говорит, было можно. На вид ей было не больше сорока, её голову украшала толстая рыжеватая коса, а небольшой, слегка курносый носик и щёки были усыпаны мелкими веснушками.
        - Вы англичанка? - спросил Игорь.
        - Нет, мы турки, - сказала женщина, но тут же сконфуженно улыбнулась и сложила ладони на груди. - Простите, я не совсем правильно выразилась. Турок - мой муж Юнус, - она показала на смуглолицего. - И турок наш сын Ахмеди, - Игорь и Уиллис посмотрели на стоявшего на середине плота светло-русого парня лет восемнадцати. Встретив их взгляды, Ахмеди приложил правую руку к груди и поклонился. - А я и мой брат Алексей, - женщина оглянулась на третьего мужчину, бородатого и такого же светло-русого, как и её сын, - не настоящие турки - по происхождению мы русские.
        - Вы - русские?! - изумлённо воскликнул Игорь по-английски.
        - Йес.
        - И вы можете говорить на своём родном языке? - спросил он опять же на английском.
        - Да.
        - А как ваше имя? - уже по-русски спросил Игорь.
        - Меня зовут Таня, Татьяна, - с сильным специфическим акцентом произнесла женщина тоже на русском и вдруг широко раскрыла глаза. - Извините, вы?..
        - Вы не ошиблись. Я такой же русский, как и вы сами.
        - О-о, сударь, вы изволите смеяться надо мной!
        - Я говорю правду.
        - Нет-нет, этого не может быть! После катастрофы прошло столько лет, мы не видели ни одного человека и вдруг…
        - Россия, Москва, берёзы, туманы над рекой, рассветы и закаты! - с жаром произнёс Игорь.
        - Как же вас звать? - взволнованно спросила женщина.
        - Игорь.
        - Игорь! Неужели это правда?! Вы мой сородич! Наконец-то! Я столько лет мечтала о такой встрече! Можно я обниму вас? - слёзы брызнули из её глаз. Протянув руки, Татьяна обняла Игоря за шею, приникла к его груди и громко, навзрыд, заплакала.
        Алексей тоже сошёл с плота и несмело, опять же с поклоном, поздоровался. Игорь широко улыбнулся ему, взял за плечи, окидывая взглядом, и крепко прижал к себе.
        - Здравствуй, родной! - с трепетом в голосе произнёс он, отстраняясь и продолжая разглядывать соплеменника. - Здравствуй, земляк!
        - Земляк… это?..
        - Это значит, что мы родом из одних мест.
        - Да-да, я вспомнил, - сказал Алексей по-русски. - А вы откуда будете?
        - Я - с Волги, волгарь.
        - А мы с Таней москвичи, мы из Москвы. Когда вы сказали «Россия, Москва, берёзы», я окончательно уверился, что вы наш, российский человек.
        Мореплаватели были голодны, кроме двух небольших летучих рыб, они ничего не имели, да и у нью-россцев съестных припасов почти не осталось. Игорь взял лук и стрелы и исчез в лесу. Вернулся он через час с подстреленной свинкой. Ещё через двадцать минут было готово несколько шампуров с шашлыками, хозяева острова предложили их гостям, а сами продолжили поджаривать мясо. Уиллис извлёк из рюкзака бутылку, наполовину наполненную сухим красным вином, и разлил его по стаканам.
        Кроме Тани, никто из прибывших на плоту английский язык не знал, поэтому рассказывала в основном она.
        - Наш папа был крупный специалист в области энергетики, - сказала женщина. - Институт, в котором он работал, заключил контракт с одной турецкой фирмой. За год до катастрофы мы всей семьёй переехали из Москвы в Анкару. Мне было двенадцать лет, а Алёше - четырнадцать. Я изучала английский и турецкий языки, а он - турецкий и арабский. 10 июня под патронажем фирмы мы с ним отправились в поездку по Турции. Ну, что произошло 11 июня, вы знаете. Мы с Алёшей выжили, но вернуться в Анкару нам уже было не суждено.
        Сначала мы были одни, а потом встретили Юнуса. С ним легко было общаться - он был всего на год старше Алексея, почти наш сверстник. И он был из простой крестьянской семьи, потому быстро приспособился к изменившимся условиям существования. Он нам здорово помог. Если бы не Юнус, мы бы не выжили.
        - А как вы оказались на противоположном берегу пролива? - спросил Игорь.
        - О, это долгая история, - сказала Таня. - Однажды мы вышли к берегу моря и так и остались жить возле него. Море снабжало нас продуктами: рыбой, крабами, трепангами, креветками, морской капустой. Мы научились вязать сети, и попадавшего в них улова хватало для пропитания. Потом набили руку в строительстве плотов и стали выходить в море, но только в тихую погоду и недалеко от берега, не дальше километра. Я и Юнус поженились, и у нас родился сын.
        - У вас не было огня?
        - Не было. На протяжении всех этих десятилетий. Рыбу и всё остальное приходилось есть только в сыром виде. Но если голоден, будешь есть что угодно. Ну и привычка появилась к сырому. Постепенно мы перемещались на юг. Около года назад мы пришли на ту сторону пролива. Несколько раз в море проходил парусный корабль, мы пытались привлечь к себе внимание, но нас не замечали. Мы подумали, что где-то недалеко находится другая земля, что там живут люди и нам во что бы то ни стало надо встретиться с ними. Вчера до нас докатились громовые раскаты, хотя небо было ясное, чистое от облаков, и мы посчитали, что это стреляют пушки. Переговорили между собой и решили рискнуть. Когда наступила ночь и ветер потянул от берега, с гор, мы сели на плот, подняли парус, и вот долгожданная встреча состоялась.
        Уиллис и Игорь в свою очередь немногословно поведали о Нью-Россе и других поселениях Новой Европы. После того как гости закончили с трапезой, Таню и Юнуса посадили на лошадей, и все шестеро тронулись в путь.
        Игорь шёл рядом с Алексеем и расспрашивал его о Москве, словно тот покинул её только вчера. Слушая, он кивал головой, и когда собеседник умолкал, рассказывал, сколько раз ему довелось бывать в российской столице, что он там делал и по каким улицам проходил. Ему нравился этот парень, и он думал о том, что прежде всего познакомит его с черноглазой красавицей Рози. Ну и с Сигрит, конечно. Чтобы они взяли его под свою опеку. Нет, о сватовстве не может быть и речи, пусть они сами разберутся между собой. Времени для этого у них будет более чем достаточно.
        Вечером, уже в потёмках, они миновали крепостные ворота и оказались на городской площади, залитой электрическим светом. И Алексей, и Татьяна, и Юнус с Ахмеди поворачивались во все стороны, с удивлением разглядывая яркие зашторенные окна, элегантные фасады домов, островерхие крыши с устроенными под ними вторыми этажами, уютные фонари, приводящие в состояние душевного умиротворения.
        Сквозь стены домов доносилась издаваемая проигрывателями приглушённая музыка, слышался чарующий голос какой-то певицы. На соседней улице две мамаши, выйдя на прогулку, укачивали в колясках своих малюток. Кое-где виднелась гоняющаяся друг за дружкой смеющаяся детвора. Мимо прошла спешащая на танцы группа молодёжи. Охотника, доктора и их спутников приветствовали весёлыми возгласами.
        - О боже, я словно во сне! - взволнованно воскликнула Таня. - Неужели это всё настоящее?! Я словно вижу своё детство, ночную Москву, Арбат! Нет, какую-то другую старинную улицу, но точно московскую. Со мной происходит… Ой, не знаю, что со мной! Алёша, дай руку, поддержи меня! А, я поняла… Я счастлива, что попала в этот сказочный город!

* * *
        Этим эпизодом, дорогой читатель, я и хотел бы закончить своё повествование. У его героев было немало новых приключений, но для рассказа о них потребовалось бы написать ещё не одну книгу. Скажу лишь, что нью-росские моряки пересекли таки Атлантический океан и побывали в городе Огденбурге, доставив тамошним жителям электрооборудование, радиоаппаратуру и металлопрокат и взяв в обратный рейс груз каменного угля и слитки свинца, олова и серебра. Но произошло это только через тридцать лет, и путешествие было проделано не на маленькой «Ирландии», а на довольно вместительном пятидесятиметровом парусно-моторном судне, которое называлось «Новая Европа».
        За те несколько дней, что корабль простоял в американском порту, судовой механик Мартин, сын Фридриха и Патриции, познакомился с юной красавицей Пегги, дочерью местного шерифа, и сумел вскружить ей голову. Мартин был видный парень, и шериф дал согласие на то, чтобы они обручились. Сыграли свадьбу, и механик вернулся на судно с молодой женой.
        На обратном пути корабль дважды попадал в сильнейшие штормы, но особых повреждений не получил. И это в Нью-Россе посчитали закономерным. Ведь «Новую Европу» строили опытные корабелы, экипаж её был слажен и умел, и командовал им бывалый морской волк Редьярд Уиллис. Да-да, тот самый бывший юнга Реди, который когда-то среди прочего выполнял обязанности стюарда на «Ирландии».
        Когда «Новая Европа» причалила к пристани, первым на берег бухты Удобной сошёл Мартин с женой на руках. Пегги была в белом подвенечном платье и своей красотой, казалось, затмила всех дам, прибывших на пристань. Освободившись от мужниных объятий, она встала возле сходней. Это была не женщина, а восьмое чудо света. Толпа разом замолчала, и несколько секунд слышались лишь плеск волн в гавани да крики чаек в вышине. Пегги побледнела, но когда пристань взорвалась криками приветствий и заиграла тысячами радостных улыбок, лицо её вновь вспыхнуло алым румянцем.
        - Вижу, что мне рады, - сказала она, взяв мужа под руку и глядя на него восторженным взором. - Меня встречают именно так, как ты и предсказывал.